«Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи»

Иосиф Гольман Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи

Эта книга вряд ли была бы написана без длинных и захватывающих бесед с Мариной Вячеславовной Кащенко и Александром Всеволодовичем Алексеевым. Тем не менее все нижеизложенное – литературное художественное произведение, в связи с чем претензии от «опознавших себя» персонажей категорически не принимаются.

Пролог Москва, адвокатская контора, площадь трех вокзалов

Эта контора выглядела так, будто существовала вечно. Вечная, не имеющая признаков времени мебель. В коридорах – эрзац-кожаные диванчики с широкими щербатыми деревянными подлокотниками, в кабинетах – светлые фанерные шкафы, столы, покрытые листом прозрачного или цветного оргстекла, да деревянные стулья со спинками, произведенные, может быть, сто лет назад. А может, вчера, по неизменному бюджетному эскизу, столь любимому казенными ведомствами.

Хотя само предприятие полностью казенным как раз никогда и не бывало. Даже в сталинские времена – а контора была зачата в приснопамятном 1937-м – адвокаты были людьми теоретически свободными и даже теоретически независимыми.

Ольга Шеметова, зайдя в знакомый полутемный коридор с шумной солнечной улицы, с удовольствием вдохнула привычный, только этому месту присущий запах.

Нет, лавандой там не пахло. И вообще сложно сказать, чем конкретно пахло. Неким эклектическим сбором, включавшим в себя стандартный аромат старого здания, легкий естественный привкус архивной пыли, немножко приятно-искусственный – от стирального порошка, который уборщица, протирая шваброй полы, всегда добавляла в ведро.

Еще явственно различалось присутствие качественной домашней еды – их секретарь Валентина Семеновна никогда не отдавала себя на заклание привокзальному фастфуду и все приносила с собой в аккуратно закрытых баночках и кастрюльках.

«А я вот сто лет как сама не готовила», – упрекнула себя Ольга, но не всерьез, а так, мимоходом.

Потом, поскольку была обстоятельным человеком, додумала мысль про запахи. Необычным сегодня был, пожалуй, только один – свежий яркий аромат старинных, возможно, еще советских духов. Любимых духов ее покойной ныне бабушки. Как они назывались? Вроде «Красная Москва».

И исходил этот запах от единственного посетителя, точнее, посетительницы. Сильно немолодая, но красивая и статная женщина сидела на диванчике и спокойно разглядывала вошедшую адвокатессу. Вся она была какая-то ладная, и если бы не озабоченность в больших серых глазах, вызывала бы только приязнь. Впрочем, кто ж ходит по адвокатским конторам безо всякой озабоченности?

– Вы кого-то ждете? – поинтересовалась Шеметова. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо, – спокойно отозвалась женщина. – Я пока здесь посижу.

– Хорошо, – не удивилась Ольга.

Пять лет адвокатской жизни приучили ее ко многому, в том числе не удивляться непонятному. Точнее, не выказывать удивление, глядишь – в дальнейшем все прояснится. И Ольга, открыв дверь, зашла в свой кабинет.

– Оленька! – громко позвала Валентина Семеновна, не прибегая к имевшейся внутренней связи. – Тебе наряд! По пятьдесят первой.

– Сейчас подойду, теть Валь! – так же через коридор ответила Шеметова.

Все привычно, все по-домашнему.

Да и наряд, в соответствии с принятой секретарем телефонограммой из суда, тоже был обычным, рутинным.

Некий страшный рецидивист, отсидевший немыслимое количество лет – гораздо больше, чем Олин нынешний возраст, – в очередной раз попался на краже и в данный момент находился под стражей в СИЗО «Матросская Тишина». Денег у него, разумеется, не было, и из суда прислали запрос на бесплатного адвоката. Бесплатного для подзащитного (что и гарантировала ему упомянутая пятьдесят первая статья Уголовно-процессуального кодекса РФ), контора же получит от государства некие смешные для хорошего адвоката деньги. Впрочем, на «пятьдесят первых» тоже был спрос: у тех, у кого, как говорится, «глаз потух». Славы и богатства не заработаешь, но и с голоду не помрешь.

В Олиной конторе адвокатов с потухшим глазом пока, слава богу, не было, а потому они делили неимущих страдальцев между собой по очереди. Так что все справедливо.

Шеметова подошла к секретарю, взяла наряд на защиту. Идти в суд предстояло послезавтра. Валентина Семеновна могла и отказать судейским, так как правила требовали минимум пять дней для подготовки. Но портить отношения из-за ерунды не хотелось, дело было плевое – украдено два кило колбасы и еще что-то, такое же мелкое, а заведомо свободная Ольга хотела отбыть повинность побыстрее, мало ли что потом навалится.

Затем Ольга вернулась к себе – ей предстояло, воспользовавшись паузой, разобраться со скопившимися бумагами. Во второй половине дня она собиралась подъехать в тюрьму, поговорить с подзащитным, о чем тоже следовало позаботиться заранее.

Вообще, это вовсе не правило – кататься по тюрьмам, воняющим бедой, хлоркой и туберкулезом. И далеко не все защитники стремились к подобным поездкам, тем более по никчемному делу «бесплатного» подзащитного.

Но Оля точно была «не все». И если ее подзащитный арестован, то она считала своим долгом встретиться с ним в заточении.

С чего такая «жертвенность»? Никаких секретов. От любви к профессии, с чего ж еще.

Немногие знали, что адвокатом Ольга твердо решила стать… в пятом классе средней школы. Причем настолько твердо, что шла к своей цели как танк, невзирая на препятствия, которых на этом пути отчего-то насыпалось зело много.

Почему именно в пятом? Шеметова и сама не знала. Может, и раньше.

С детства болела за слабых. Даже в футбол по телику – только за тех, кто в данный момент проигрывает.

И вот в пятом классе сумела свои интуитивные ощущения проанализировать, вербализовать и структурировать. Уф, много букв, но сказано предельно точно.

– Оль, обедать пойдем? – В кабинет к Шеметовой заглянул Багров, самый маститый и титулованный адвокат их конторы. Можно сказать, звезда.

А еще объект тайной… не страсти пока, но, похоже, влюбленности молодой адвокатессы.

– Да, конечно, – мигом вскинулась Ольга.

Еще бы! Олег Всеволодович был идеальный, стопроцентный красавец. По крайней мере, в глазах Шеметовой.

Высокий, на голову выше девушки, с буйной, не поддающейся расческам каштановой шевелюрой и с густым, теплым и мягким баритоном. Таким голосом хорошо просить суд скостить срок виноватому, но все равно несчастному страдальцу. Иногда, правда, баритон менял если не тембр, то функционал: становился жестким, требовательным, неуемным – когда адвокат защищал человека, подставленного властью или судьбой.

Вот уж у Багрова глаз не только не потух, но в жестких судебных заседаниях просто-напросто сверкал!

Короче, не влюбиться в такого было просто невозможно. Особенно девушке, чья любовь к адвокатуре была бесконечной. И которая при этом очень нелестно думала о собственной внешности.

Нет, Ольга Шеметова никоим образом не была уродиной. Все, как говорится, при ней. Настолько все, что могло бы быть и чуть меньше.

Ширококостная, с круглым лицом, розовощекая и круглобедрая – она бы прекрасно смотрелась на полотнах Тициана. Или Венецианова, в роли русской крестьянки. В небольших же масштабах адвокатских кабинетиков и городской квартирки-«двушки» девушка казалась себе чрезмерно крупной. Чего совершенно всерьез стеснялась.

Себя аттестовала примерно так: «Мы с сестрицей такие разные – она красивая, я умная». Хотя вообще-то вряд ли все это было адекватно. С единственной и любимой сестрой как раз честно – красавица. И с Олиными мозгами тоже не ложно – голова работала. Пять лет учебы плюс три года аспирантуры, на кураже и без единой четверки. Но представление о себе как «не красавице», конечно, было ошибкой. Ведь мужчины влюбляются не по анатомическим атласам, а по необъяснимому влечению. Либо – при его отсутствии – не влюбляются.

В общем, Олины заморочки по поводу внешности напоминали международную глобально-мировую проблему целлюлита. Проблема есть, да еще какая – миллионы женщин тратят миллиарды денег на ее решение. А вот целлюлита нет. «Апельсиновая корочка» на женской коже – не болезнь. Искусственная, выдуманная величина. Специально раздутая и выпестованная. Причем многие дамы это понимают. Что не мешает им – даже понимающим – тратить время и деньги на длительное, дорогое и бесперспективное лечение несуществующего заболевания.

Ольга закрыла свой кабинетик, и они с Багровым направились по длинному полутемному коридору к выходу. По дороге их окликнул Волик Томский.

Волик хотел от коллег еды. И побольше. Как всегда. Олег обещал прихватить.

Волик, заранее облизнувшись, поблагодарил. Вот уж кто был реально толст. Во все стороны один размер. Диаметр. И вот уж кто вообще не парился по этому поводу.

И правильно делал. Толпа девушек просто мечтала разделить его одиночество, а он, будучи человеком веселым, добрым и обеспеченным – московский адвокат в четвертом поколении, – старался никого не обижать отказом.

Волик был не один. В открытую дверь его кабинета Шеметова увидела и утреннюю даму, ту, что сидела с утра на посетительском диванчике. Дама сначала внимательно смотрела на Вольку, а потом перевела взгляд на адвокатессу.

Очень внимательный и очень спокойный взгляд.

Томский прикрыл дверь, оставшись наедине с потенциальной доверительницей, а Шеметова и Багров пошли отдаваться в лапы привокзального общепита.

У Ольги осталось некое послевкусие от встречи глазами с дамой. Что-то в ней казалось необычным. Точнее, все казалось: от странного, старинного какого-то выговора до странного, тоже не здешнего, вида.

Тем временем коллеги вышли на полную людей, машин, трамваев и троллейбусов грохочущую улицу, и новые впечатления полностью вытеснили из Ольгиной головы мысли о клиентке их конторы.

Теперь она думала только про одно обстоятельство. Да и не про обстоятельство вовсе. А про человека.

Конкретно про Олега Всеволодовича, неспешно вышагивавшего рядом, с красиво шевелившейся на свежем ветерке каштановой гривой роскошных волос. Шел он неспешно, но каждые два шага его длинных тренированных ног (горнолыжник и велосипедист) требовали три шажка от Ольги Шеметовой. Ведь крупная – это не обязательно высокая.

Ольга открыто любовалась коллегой, не мечтая даже о возможности заполучить когда-нибудь такое чудо. Точнее, мечтая, конечно. Но не особо надеясь. Чудо – оно и есть чудо.

Багров был не просто красавец и профи. Багров был боец и гордость адвокатского корпуса. К своим тридцати семи Олег Всеволодович заслужил репутацию человека, с которым отнюдь не жаждали связываться процессуальные противники. А врожденный азарт делал Багрова еще более опасным для «противной стороны», как частенько двусмысленно именовались в судебных баталиях соперники.

Этот же азарт иногда его и подводил.

В данный конкретный момент Олег Всеволодович ожидал решения Адвокатской коллегии по жалобе, поданной на него работниками прокуратуры. Жалоба была не вполне адекватной, но задачу вывести адвоката из процесса вполне смогла выполнить. Защищал он парня, обвиняемого по сто пятой статье в умышленном убийстве. Багров, тщательно изучив обстоятельства дела, пришел к выводу, что подзащитный убийства не совершал, а потому требовал его полного оправдания. Такого рода приговоры – крайняя редкость для отечественных судов, зараженных обвинительным уклоном (зря, что ли, следствие трудилось?).

Вот на одном из заседаний Олег Всеволодович и воззвал к чувствам женщины-судьи, пообещав ей в случае несправедливого обвинительного приговора «мальчиков кровавых в глазах».

Он был хорош в своем запале и необычайно убедителен. Что не помешало прокурору подать на него жалобу «в связи с прямой угрозой участникам судебного заседания». Вряд ли, конечно, коллегия лишит адвоката звания за цитату из Пушкина. Но из процесса человека вывели. Точнее, из его официальной части.

Потому что и теперь Олег ходил на все заседания, только сидел не на привычном месте, а в первом ряду, в зале, молча сверля судью укоризненным взглядом.

Надо ли говорить, что эта история тоже добавила любовного огня в сердце романтичной коллеги-адвокатессы.

И, если честно, Ольга Викторовна Шеметова готова была немедленно пойти с Олегом Всеволодовичем Багровым не только в относительно безопасную привокзальную столовую, но и куда угодно – хоть в сложный процесс, хоть в ссылку, хоть в загс.

Попасть же пока удалось только в симпатичный и недешевый итальянский ресторанчик: Багров решил поднять класс обеденного общепита. Ольге было б лучше в кафешку или столовку. Не нравились ей оба варианта дальнейшего развития событий. Платить за рядовой обед в дорогом ресторане – денег она пока получала не так много. А допустить, чтоб за нее платил Олег, не позволяли с детства привитые правила.

Но что есть, то есть.

Тем более есть здесь было что…

Это же так фантастически вкусно: правильный греческий салат и правильная пицца! Правильный греческий салат – это когда помидоры сочные, грунтовые и пахнут помидорами. Огурцы же твердые, в пупырышках и сладковатые. А фиолетовый лук – совсем не горький. Впрочем, отменные овощи, зелень и сыр фета – необходимое, но недостаточное условие правильного греческого салата. Еще жизненно важна заправка, объединяющая оливковое масло, винагру и некие оригинальные тайные ингредиенты, известные лишь конкретному повару, автору конкретного кухонного произведения. Если же все сошлось – то другого блюда вообще не надо.

В здешнем салате все сошлось.

А когда к нему добавилась правильная пицца – огненная, с тоненьким тестом и с запеченным сыром, залитым острой томатной пастой, – жизнь стала и вовсе прекрасной.

Вообще-то можно было на том и остановиться: сытно, вкусно, достаточно.

Но не таков Олег Всеволодович. Азарт – он ведь или есть, или нет. А среднего не бывает.

Багров потребовал продолжения банкета, причем заказывал на двоих.

Овощной супчик-минестроне и каре барашка принесли коллегам массу эмоций, причем все положительные.

Ольга тоже не смогла остановиться – не бросать же почти любимого в неравной схватке с первоклассной жратвой. С некоторой тревогой мысленно пересчитала содержимое кошелька. Облегченно вздохнула, поняв, что денег хватит. А потом как-нибудь разберется.

Наелись так, что вставать не хотелось.

Еще одну замечательную пиццу, огромную и целенькую, им положили с собой, в круглую фирменную коробку – для трудолюбивого Волика.

– Слушай, давай пять минут посидим, – усталый, но довольный Олег комфортно устроился в удобном кресле.

– Я не против, – честно сказала Ольга.

Ни против пяти минут, ни против вечности. Впрочем, этого она уже не сказала.

– Я, кстати, хотел тебе дельце подбросить, – минутку покайфовав, начал старший коллега.

– Какое? – удивилась Шеметова; удивилась и обрадовалась.

– Установление отцовства. Точнее, отказ от отцовства.

Заметив непроизвольную гримаску на Ольгином лице, добавил:

– Он точно не отец. В данном случае он кошелек. Ну, и поставщик отчества в придачу.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросила Ольга. Дружба – дружбой, а профессия – профессией.

– Уверен, – усмехнулся Багров.

– Клиент сказал? – теперь уже усмехнулась Шеметова.

Адвокат никогда не спрашивает своего подзащитного, виновен ли тот на самом деле. Ведь защищать придется в любом случае.

– И клиент сказал, – подтвердил Олег. – И я справки навел. А ДНК-экспертиза подтвердит. Слушай, – вдруг предложил он. – Давай уж оба на «ты». А то одностороннее тыканье – как-то неудобно выходит.

– Давай, – еще раз обрадовалась Ольга.

Прямо сплошные радости сегодня! Ради этого точно можно потерпеть пару дней без обедов.

Но терпеть голодные дни адвокату Шеметовой не пришлось: Олег не оставил ей шансов, заграбастав принесенный официантом счет себе и отмахнувшись от ее протестов, как от назойливой мухи. Впрочем, и особого неудобства Ольга не испытала. Они ведь теперь не просто коллеги, они партнеры!

Надо сказать, что формально адвокаты-партнеры бывают только в адвокатских бюро. В конторах партнеров нет. Но ведь слово «партнер» имеет и другие смыслы, в том числе те, о которых втайне мечтала девушка.

Шеметова удивилась бы до чрезвычайности, если бы в тот момент ей сказали, что через пару часов уже она будет приглашать в свое дело партнером адвоката Олега Всеволодовича Багрова.

Но не все сразу.

Пока они покинули столь приятное заведение и еще через четверть часа были в родной конторе.

Осчастливленный Волик даже забыл сказать спасибо, выхватил заветную коробку с пиццей из рук Багрова и скрылся с ней за дверью своего кабинета. Таинственной посетительницы там уже не было.

«Странно, что меня это интересует», – мелькнуло у Шеметовой в голове, и тут она увидела утреннюю даму, выходившую уже из соседнего кабинета. Его хозяин, самый пожилой и опытный из адвокатов конторы, Аркадий Семенович Гескин, галантно проводил ее до двери.

– Благодарю вас, Аркадий Семенович, – плавно сказала дама и… снова уселась на посетительский диванчик, не отрывая, впрочем, глаз от вернувшейся Шеметовой.

Под ее взглядом Ольга дошла до своего кабинета, открыла его и села за письменный стол.

«Странная женщина», – только и успела она подумать, как дверь снова открылась, и предмет ее размышлений без приглашения уселся напротив.

– Я все-таки к вам, – сказала она.

– Я же вас еще утром спрашивала, – не поняла Шеметова.

– А утром я еще не знала, – парировала дама.

– А теперь знаете? – Ольга, непонятно отчего, смутилась.

– Теперь – да. – И посетительница вывалила на стол целую стопку визиток.

Шеметова молча разглядывала их, не трогая. Это были визитные карточки столичных адвокатов. Самых разных. Иногда известных.

– Вы выбираете адвоката, – наконец сообразила Шеметова.

– Выбрала, – немногословно поправила та.

– Кого же?

– Тебя.

После чуть затянувшейся паузы Ольга задала естественный вопрос:

– Почему меня? Тут у вас много хороших имен.

– У тебя тоже будет хорошее имя, – усмехнулась женщина и наконец, протянув вперед руку, представилась: – Анна Ивановна Куницына.

– Очень приятно, – сказала Шеметова.

Рука у гостьи была дай боже – крепкая и цепкая одновременно. С неожиданно гладкой ухоженной кожей. Неожиданно, потому что лицо выдавало человека, работающего на открытом воздухе.

– Может, ты думаешь, у меня денег на известных не хватит?

– Нет, что вы! – замотала головой Ольга, хотя первоначально именно так и подумала.

– Денег у меня на любого хватит. А не хватит, так родные помогут. Из Архангельской губернии мы.

«Вот откуда говор такой», – сообразила Шеметова.

– А в Архангельске хороших адвокатов разве нет? – удивилась она. – Опять же, с местной спецификой знакомы.

– Мне не показались, – закончила Анна Ивановна тему.

– Да и в Москве есть более опытные. – Ольга уже понимала, что в столицу женщину привело что-то серьезное. И, здраво оценивая свои силы, давала той возможность не спешить с выбором. – Вон тот же Томский. Или Гескин.

– Томский годится, чтоб домик во Франции у супруга оттяпать. А вот Аркадий Семенович хорош, – согласилась та. – Если б не ты, его б взяла.

– И почему же не его выбрали? – Шеметовой важно было разобраться в стремлениях и помыслах неожиданной клиентки.

– Старый он, – сухо объяснила посетительница. – Умный, шустрый. Но старый. А здесь пахать придется. Может здоровья не хватить.

– А почему вы думаете, что я выдержу?

– Я не думаю, – сказала она. – Я вижу. – И улыбка снова вернулась на ее решительное лицо.

Ольга, даже не зная сути дела, была горда выбором женщины. Но врожденное чувство справедливости заставило все же сказать:

– А разве Багров не лучше меня?

И снова получила в ответ неожиданное:

– Лучше.

– А что ж тогда не он?

– Он сильно занят, я выяснила. И в Архангельск не поедет. Это если я попрошу.

– Не поняла. – Ольга и в самом деле услышала в прозвучавшей фразе что-то недосказанное.

Ей тут же досказали.

– А вот если ты попросишь – поедет.

– С чего вы взяли? – зарделась Ольга.

Ее щеки имели гадкую привычку в сложных ситуациях самопроизвольно становиться чуть не оранжевыми.

– Мне почти пятьдесят, дочка. Что вижу, то и знаю. Ты позовешь, он поедет.

– А вам не дать вашего возраста, – попыталась сменить тему Шеметова.

– Всю жизнь на свежем воздухе, – явно не удивилась собеседница. – Да муж хороший. Что еще бабе надо? Только давай уж к делу.

– Так что за дело у вас? – наконец дошли до главного.

– Мой сынок убил милиционера, – сразу потеряв улыбку, сказала Анна Ивановна. – Позвал с собой еще одного, дурачка. И убил.

– Убил милиционера? – ужаснулась Шеметова.

Она пока так и не привыкла, что время от времени люди убивают друг друга, становясь клиентами в том числе и ее конторы.

– Да. Подстерег в лесу и убил, – вздохнула посетительница. – В тюрьме сейчас. В Архангельске. А суд в районе у нас будет. Председатель сельсовета общественным обвинителем вызвался.

«Убийство представителя правоохранительных органов, умысел, группа», – подытожила про себя Ольга. Получалось невесело. Если не найти достойных смягчающих – пахло расстрелом. Или, пока действует мораторий, – пожизненным.

– А лет ему сколько?

– Восемнадцать обоим.

– В момент убийства уже было восемнадцать?

– Лешке моему за полторы недели до убийства исполнилось. А Ваське-дурачку – за две.

– А почему вы все время про обоих говорите?

– У Васьки отца нет, а мать пьющая. Я и ему адвоката хочу. Мой же сын его туда затащил.

– Понятно.

На самом деле Шеметовой мало что было пока понятно. Но кураж уже пошел, аж ноздри раздулись. Нет, не все так просто было в этой истории.

– А вы сами уверены… – тщательно подбирая слова, начала Ольга.

– Что сын – убийца? – невесело усмехнулась та.

– Ну да, в степени его вины.

– Что убийца – уверена. А степень вины Бог определит. С вашей помощью. Так ты согласна или нет?

– Да, – однозначно ответила Шеметова.

Потом она еще долго беседовала с Анной Ивановной, выспрашивая детали и планируя, что необходимо взять с собой.

Куницына категорически настаивала, чтобы московские адвокаты выехали в Архангельск заранее, до суда. Шеметова объяснила, что это неоправданно дорого, ведь клиентке, кроме гонорара, придется платить им и за дорогу, и за проживание.

Но женщина была непреклонна. И она же послала Ольгу к Багрову, просить его взяться за дело.

Шеметова с замиранием сердца зашла в кабинет к своему во всех отношениях светочу. И неожиданно легко получила его согласие на дальний, относительно долгий выезд.

Раздумывая о случившемся, вернулась в кабинет.

– Ну, что, согласился? – спросила Анна Ивановна.

– Ага, – ошеломленно кивнула Ольга. – Сразу.

– А ты сомневалась, – улыбнулась Куницына.

На прощанье – до завтра – Ольга не удержалась, спросила:

– Анна Ивановна, а сын у вас… единственный?

– У меня, Олечка, восемь деток, – уже не улыбаясь, спокойно ответила Куницына. – И все единственные, – после короткой паузы добавила она.

Двадцать два года назад Деревня Заречье Архангельской области. Куницыны и Рыбаковы

Если смотреть на эти места на карте мира, то ничего особенного не увидишь: несколько голубых капель крупных озер снизу, зеленая краска бескрайнего леса посередине да холодное море сверху. То же самое, но на карте среднего масштаба, выглядит уже совсем по-другому: как будто кто-то, не скупясь, набрызгал с кисти на бумагу лазурной краски. А уж потом оставшееся раскрасил зеленью.

Воды здесь и в самом деле много. Холодной, прозрачной, вкусной. Потому что почти никогда не стоячей, хоть и без особо быстрых стремнин – гор тут нет, одни пологие холмы да увалы.

Реки тоже особенные. В основном не слишком великие, но во множестве разбросанные. Рек так много, что порой переправа на крошечных паромах, а главное – их ожидание, занимает у водителя больше времени, чем собственно езда по грешной тверди. Впрочем, для местных это так же привычно, как для москвичей метрополитен. Разве что москвичи за проезд платят всегда, а паромы и паромчики днем по будням бесплатные. Местный колорит. Еще одна местная лесо-речная особенность – множество гранитных валунов, набросанных везде. И среди деревьев, и на берегах рек и озер, и в самой воде. В мелких речушках камней порой больше, чем чистейшей и холодной – даже летом – влаги.

Может, отсюда издавна возник в этих местах странноватый вид наказания не очень хороших людей. Называется «надеть мешок».

И выглядит ровно так, как называется. Подходят к не очень хорошему человеку сзади и надевают на голову мешок. Потом завязывают его снизу и сталкивают изгоя в речку. Течение ощутимое, однако все же не как в горных потоках. Да и малая глубина резко увеличивает шансы наказанного вернуться домой, хоть побитым о камни и до нитки промокшим, но живым. Уменьшает же шансы температура воды. Десять градусов по Цельсию в июле – не лучшее место для длительных водных процедур.

А потому не очень хорошие люди в мешках возвращаются домой все-таки не всегда. В таком случае считается, что, возможно, грехов у наказанного было все же больше, чем односельчане ведали. Бог же, в отличие от односельчан, видит куда глубже и распоряжается по-своему.

Еще один вариант серьезных разборок – лесной. Здесь вокруг – тайга настоящая, лишь на самом севере постепенно переходящая в лесотундру. Лес глухой, и хвойный, и лиственный. С огромным количеством проходимых только зимой болот. Вот туда и уходили своего рода дуэлянты для окончательного решения затянувшегося конфликта. Если в живых оставался только один, он, по законам чести, обязан был принести в деревню тело противника, пострадавшего, разумеется, в результате случайного выстрела на охоте. Наказание в суде, как правило, следовало условное: в крае, где каждый четвертый – охотник-промысловик, за неудачный выстрел строго не карали.

Впрочем, все эти экстримы, типа мешков на голову и дуэли в тайге, конечно, происходили крайне редко. Жизнь в здешних краях текла размеренная, трудовая, вовсе не как на Диком Западе. Главной же причиной ранней смерти являлась, как и повсюду в стране, не преступность, а банальная беленькая. Ею грелись в длинные восьмимесячные холода, ею ублажали себя во все праздники и выходные. Те же, кто переходил на ежедневное употребление, довольно быстро покидали ряды уважаемых односельчан, а через какое-то время переселялись на тихие деревенские погосты.

Все как везде.

Хотя и отличий хватает.

Например, тех же пьяниц все-таки поменьше, чем в Средней России, где порой в деревнях только они и остались.

Здесь еще живы старорусские традиции.

Они – во всем.

Пятиоконная изба не считается большой. Справный труженик за короткое лето должен сделать столько запасов, чтоб хватило на долгую зиму. Поэтому и жилая часть огромная, и хозяйственная. Не редкость, когда амбар для сохранения тепла располагается на втором или даже третьем этаже дома, сложенного на века из гигантских лиственничных или хвойных стволов.

И еще остались столетние постройки, где на домашний склад ведет широкая, говоря по-нынешнему, аппарель. Лошадь завозит наверх телегу с добром. А наверху так просторно, что ее можно развернуть с телегой, не распрягая.

Короче, людям непьющим, с головой и руками, этот край очень по душе. Здесь, работая, с голоду точно не помрешь. Работали же в колхозе, близлежащих лесхозах. У военных тоже работали, двадцать два года назад было их в округе еще много.

И, конечно, работали на себя: в огородах, на речке, в лесу.

Вот в такой работящей и дружной семье выросла умная, веселая и крепкая девчонка Анечка Куницына.

Там, где Анька, – там смех и улыбки.

В деревне школа была только начальная – и она четыре года была ее звездой. Потом ездили учиться в соседний поселок (соседний – это двадцать шесть километров по лесной дороге, правда – хорошего качества, военной), в десятилетку. И там она была звездой тоже.

Почему? Да кто ж его знает. Были подружки и покрасивее, и постройнее. Но звезда была только одна – Анечка Куницына.

Веселая, работящая, упорная. И очень, очень добрая. К ней тянулись все: дети, одноклассники, даже взрослые. Чего уж там, местные псы и те ее не облаивали. В ее обществе было легко и комфортно.

Надо ли говорить, что, когда Анечка подросла и стала девушкой, желающих связать с ней судьбу оказалось предостаточно?

В потенциальных женихах перебывало полсела, приезжали соискатели и из других мест, но все получили вежливый, необидный отказ. Это было тем более странно, что в институт Куницына не собиралась, в город переезжать – тоже.

После школы, получив аттестат на «хорошо» и «отлично», пошла работать дояркой в колхоз. И уже четвертый год вполне была рада своему существованию.

А уж как коровы были рады! Буренок не только кормили, доили и мыли – с ними разговаривали и им пели песни. В ответ животные не жалели молока, а председатель колхоза – тоже местный – ставил Аньку в пример и выписывал ей премии.

Мама Анечки, Мария Петровна, дочкой, разумеется, гордилась. Тем более что та ей так нелегко досталась – любимый муж утонул на рыбалке в самом начале совместной жизни, а выходить замуж второй раз Мария Петровна не захотела.

Но вот дочкина переборчивость с женихами даже слегка пугала. Деревня – не город, стукнет двадцать три – старая дева. Хорошие-то девки в девках не засиживаются, только если с изъяном каким.

Попытки поговорить с дочкой по душам ни к чему не привели. Сказала только, что ждет мальчика из армии. А кого, не сказала. Зато успокоила маму, пообещав ей много-много внуков. Будет куда с пользой израсходовать старость.

Мальчик из армии приехал на следующую весну после памятного разговора.

Точнее, не из армии, а с флота. Три долгих года на ракетном крейсере, два дальних похода. Отличник боевой и политической подготовки, о чем свидетельствовали сверкающие значки на могучей груди.

Пил с родственниками и друзьями всего два дня, хоть и крепко. Потом день отлеживался, не принимая ничего, кроме огуречного рассола.

А на следующее утро – Анечка как раз вернулась с утренней дойки, вымылась и позавтракала – пришел с целой делегацией в ее дом делать официальное предложение. Возглавлял «посольство» сам Мирон Андреевич, председатель колхоза, специально приехавший с центральной усадьбы в родную деревню для столь важного дела. Кроме того, что его попросили родственники жениха, у председателя был и экономический интерес: колхозное отделение в Заречье было хиловатое, Анечка же – стержневой работник. А станет семейной – уж точно на крыло не поднимется и пост не оставит.

Да и вообще он Анечке симпатизировал, как и подавляющее большинство всех тех, кто с девушкой общался.

Впрочем, с дел сразу начинать невежливо. Поэтому начали с обильного угощения.

Анечка о времени сватовства – да и самом предстоящем сватовстве – была не в курсе, три дня провела в Архангельске, выбирая себе заочный техникум, а вот Мария Петровна подготовиться успела. Одних пирогов было видов десять, в том числе огромная круглая «калитка» с белорыбицей, мясные кулебяки, сладкие ватрушки с брусникой, тонкокорые нежные пирожки с яблоками, с черникой и с вишнями.

Потенциальный жених был весел и целеустремлен. Рассказывал про свои подвиги в морских походах и про высокие горизонты, открывшиеся перед бравым старшим матросом: его, успевшего на флоте вступить в партию, пригласили на курсы участковых милиционеров. Карьера открывалась блестящая. Без всякого училища можно было стать офицером МВД, обеспечив надежный достаток будущей семье.

Наевшись и напившись (второе касалось только делегации, сам жених оставался почти трезв), гости приступили к главной части мероприятия.

– Ну что, Петровна, – начал Мирон Андреевич. – Как говорится, у тебя – товар, у нас – купец. И товар красен, и купец хорош.

– Да уж, – согласилась расслабившаяся Мария Петровна. – Так оно и есть.

И за дочку ей было не стыдно, и потенциальный зять ничего, кроме хороших чувств, не вызывал: сильный, огромный, с понятным будущим и правильным прошлым – судя по нагрудным знакам, отслужил достойно. А надо сказать, в те времена и в тех местах парни, откосившие от армии, и парнями-то считались с натяжкой. Здесь же было все явно по-человечески.

– Опять же, фамилию не менять, – хохотнул председатель.

И это тоже было правдой.

У Алешки была фамилия Куницын, как, впрочем, еще у доброй половины односельчан. Вообще в Заречье в ходу было только две фамилии: Куницыны да Рыбаковы, что косвенно свидетельствовало о том, что жизнь сельчан на протяжении столетий была связана с заполонившими край реками, озерами и лесом.

Гости степенно уселись за стол, не спеша, зато основательно приступив к поглощению наготовленных Марией Петровной вкусностей.

Все было вроде как хорошо и правильно. Но понимающие люди потихоньку начинали нервничать.

Ритуал явно пошел не по запланированному пути.

По запланированному Анечка должна была сесть рядом с будущим женихом. Но не села, устроившись рядом с матерью. Вон он, стул, в красивом белоснежном чехле, пустует. А будущий жених вдруг взял да налил себе сам рюмку водки. Вообще-то имел право. Но налить ему должна была Анечка. На крайний случай – ее мама.

Через десять минут, несмотря на вкуснейшую еду и питье, обстановка сгустилась до крайности. Мрачный председатель решил, что пора расставить точки над «и».

– Ну так что скажешь, красавица? – спросил он погрустневшую Анечку. – Как тебе наш жених?

– Хороший у вас жених, – несколько двусмысленно ответила Куницына-младшая. – Очень хороший. Любая свободная девка счастлива будет.

– А ты что, не свободная? – мрачно спросил будущий милиционер.

– Не обижайся, Алешенька, – тихо сказала Аня. – Ты замечательный парень. Но я люблю другого.

– Кого же? – совсем набычился однофамилец, почуяв соперника.

– Витьку Рыбакова жду. Любим мы друг друга. Через полгода придет.

Неожиданная новость слегка разрядила обстановку, убрав царившую до того полную непонятку. Даже Анечкина мама удивилась. Не было ни одного претендента в зятья, а тут сразу двое.

Конечно, Витька Рыбаков в материнской табели о рангах стоял несколькими строчками ниже красавца моряка-эмвэдэшника.

На годик помладше, но тоже вполне материальный, основательный вариант, разве что ноги у паренька кривоватые из-за не выявленного вовремя рахита. И рост не гвардейский. Поэтому дослуживал сейчас парень не на флоте, как его неудачливый соперник, а в стройбате, где работал – тайн в деревне нет – водителем автокрана.

Впрочем, Анечкина мама, услышав от дочки такую глобальную новость, тут же перевела новоявленного зятя на пару строчек вперед: водитель автокрана должен был привезти из армии немало денежек, да и здесь, после дембеля, легко найдет хорошую работу.

А что ноги кривоватые – кто ж их будет под одеялом разглядывать?

Но не все смирились со сменой матримониальной концепции.

Алешка Куницын весь побагровел от гнева. Хотел что-то выпалить, но сдержался. Точнее, был сдержан председателем и еще одним мужиком, которые на пару что-то коротко, но веско пробормотали неудачливому жениху в уши.

Видно, недостаточно веско. Потому что Алешка все-таки встал, надвинувшись горой над сидевшими за еще полным столом гостями.

– Ладно, я понял! – сказал он. – А вот ты, Анька, не понимаешь! Что, променяешь меня на Витьку? Его ж с первого раза даже в армию не взяли! На второй год мать упросила. Леший кривоногий! Ты что, не знаешь? Ты посмотри на нас рядом!

– Не обижайся, пожалуйста, Алешка, – тихо сказала Аня. – Я ни в чем перед тобой не виновата. И десять лет на вас обоих смотрела. С тобой дружила. А в него влюбилась.

– Ну и черт с вами! – Однофамилец маханул немаленькую рюмку беленькой и так крепко поставил ее на стол, что хрусталь, звякнув, треснул. – Ты еще точно пожалеешь, Анька! Но обратного пути не будет!

– Ну-ка, утихни, милиционер! – Это уже Анина мама, Мария Петровна. В сложных ситуациях она могла бы и коня на скаку остановить, не то что будущего участкового. – Ты в чужом дому! И ты не люб моей дочери!

Впрочем, Алешкино буйство уже сошло на нет. Может, от пришедшего понимания ситуации. Может, от крепких рук подоспевших мужчин.

Гости постепенно разошлись, слегка смущенные случившимся.

Алешка же Куницын ушел из дома неслучившейся невесты сразу. И не попрощавшись.

Москва Хлопотный денек московского адвоката. Печальный рецидивист Иван Гаврилович

Проснулась Ольга от ласкового прикосновения солнечного зайчика. Он у нее был вместо будильника. Работал, правда, только в ясные дни.

Солнышко заглянуло в окно, отразилось от маленького, старинного – еще прабабушкиного – зеркала в серебряной оправе – и, как в детстве, сказало Ольге: «Вставай, милая! Работать пора!»

Вообще-то это мама так говорила, на их старой квартире, где проживала дружная семейка. Родители там и сейчас живут. А повзрослевшим девчонкам, уехавшим в отдельные квартиры, достались лишь отдельные элементы прежнего быта. Чтобы не забывали – они по-прежнему одна семья.

Ольга очень беспокоилась, сумеет ли расставить мебель так, чтобы бабкино зеркальце снова будило по утрам? Пришлось, конечно, потрудиться, но все получилось. Правда, теперь момент встречи с лучиком перенесся на полтора часа позже. Но адвокаты в большинстве своем не «жаворонки». Да и не «совы». Спят, когда придется, а в большой процесс, с ограниченными сроками ознакомления с документами, порой и вообще не спят.

Большой процесс…

У Ольги, в силу возраста, особо больших процессов еще не было. Хотя ее старание и кураж были отмечены появлением ряда серьезных клиентов. Пока, правда, по не слишком серьезным эпизодам.

Так, например, недавно она защищала некоего Пашу, вора в законе, известного криминального лидера. У него было два «штатных» адвоката, а тут понадобился третий.

Инкриминировали ему вовсе не создание и руководство преступным сообществом, а хранение довольно крупного количества наркотического вещества. Доказательная база в таких случаях появляется гораздо легче, чем выявление преступных деяний по «настоящим» статьям, «закрывают» же человека вполне реально.

Ольга, как всегда, подошла к делу серьезно. Собрала – не без помощи Олега Всеволодовича – информацию о самом клиенте. Неприятная, надо сказать, оказалась информация. Первые три ходки – за преступления против личности. Затем переход в вымогатели, причем с кровавым уклоном. И, наконец, превращение в обаятельного седовласого бизнесмена. Идеально пошитый в Лондоне костюм скрывал все наколки и шрамы – следы боевого прошлого. Стиль же мышления изменился мало.

– Детка, я на кичу не желаю, – сказал Паша ей при первой встрече. – Говорят, ты восходящая звезда. Отмажешь старика – озолочу.

– А почему к более опытным не обратились? – поинтересовалась Ольга.

– Обратился, – усмехнулся пахан. – Работают. Ты – из серии «на всякий случай».

– Темная лошадка? – поддержала тон Шеметова.

– Именно. Люблю на них ставить. Тебя не будут пасти, как взрослых. И не будут пытаться купить.

Беседа заходила в запретную область.

Впрочем, все было и так ясно. Денег до черта, в тюрьму уже не хочется. А кому-то надо, чтобы он туда попал. И совсем не обязательно, что этот «кто-то» – идеалист, пытающийся очистить общество от преступного элемента. Может, просто конкурент работает руками ментов. А может, нужным ментам не заплатили. Но зачем гадать, если ты – защитник?

Можно ли быть адвокатом дьявола?

Можно.

Потому что если сначала лишить дьявола адвоката – пусть даже в виде исключения, он же такой плохой! – то после этого дьявол лишит адвоката всех. Банально: лучше отвести от тюрьмы преступника, чем дать туда попасть невиновному.

Единственный нюанс – у преступника обычно достаточно денег на хорошего адвоката. А у невиновного – не всегда, он же ничего не украл…

Старика она от тюрьмы «отмазала», как он выразился. Хотя поработать пришлось скорее сыскарем, чем юристом.

Задержание происходило около дома Паши. На подъездной камере искать было нечего, менты наверняка там порылись. Но, методично обойдя местность, любознательная девушка обнаружила еще семь (!) камер, которые теоретически могли запечатлеть событие. Как говорится, айти-технологии – наше все.

Опять же теоретически подброс мог быть осуществлен и в другом месте. Но это дополнительный риск.

Впрочем, риск был и в том, что старик мог соврать Ольге про ментовский произвол и наркотик был действительно его. Тогда пусть сто камер будет в их распоряжении, толку не добьешься.

Работа была проделана большая. Упорная Ольга заполучила съемку с трех точек из найденных семи. (Проблема заключалась в том, что информацию сама камера не хранит. И даже у владельца охраняемого объекта записи нет, вся она скачивается в виртуальные хранилища обслуживающих фирм, откуда ее можно получить по спецзапросу.)

На двух точках не обнаружилось ничего подозрительного. А на третьей – при замедлении – вырисовывалась картинка подброса. Не стопроцентная, конечно. Но рука опера, лезшая в карман моднючего пальто Паши, похоже, не была пустой.

В общем, информация была из разряда ни нашим, ни вашим. Подкинули или нет, не доказано. Однако, как говорилось в анекдоте, осадочек остался.

В итоге Ольга поступила следующим образом. Довела до прокурорских (чаще всего, если люди адекватные, они вовсе не враги адвокатам) информацию о некоей видеозаписи, которая может сильно попортить нервы ментам в случае встречного иска. Дала в кафешке посмотреть, без замедления, на телефоне, искомый сюжет. И выдвинула условия, предварительно обсужденные с Пашей.

Вполне приемлемые условия для обеих сторон.

Сторона Паши не будет настаивать на произведенном подбросе (который вообще-то пленкой стопроцентно не доказывался; да и вопрос законности добычи стороной защиты доказательства тоже был открытым). Сторона же обвинения – в качестве алаверды – вставляла в текст заветную фразу «без цели сбыта». Имелось также заключение двух врачей. Первое – о многолетнем пагубном пристрастии старого вора к искусственному допингу. Второе – о его серьезном заболевании, сопровождаемом болями. Это, конечно, не повод для транспортировки и приема наркотиков, но, несомненно, смягчающее обстоятельство для выбора наказания престарелому человеку.

После заключения неофициального соглашения Паша впал в восторг: тюрьма ему больше не грозила. А Ольга получила самый большой в своей недолгой практике гонорар, точнее, его неофициальную часть.

С этими частями – тоже тонкий вопрос. Вообще-то Шеметова получала деньги исключительно через кассу, опасаясь подстав: суд – процесс соревновательный, а в таком виде спорта все средства хороши. Черный нал – такая же зона уязвимости для адвокатов, как и для бизнесменов. Но в данном случае это был вовсе не черный нал. А маленькое колечко с большим бриллиантом – так элегантно оценил свою свободу старик.

Поколебавшись немного, Ольга эту часть гонорара взяла. В конце концов, она его с лихвой отработала. Почти что оправдательный приговор не в каждой адвокатской карьере случается. А что работать приходится не как в американских фильмах – так мы же не в Америке живем.

Сегодня ей предстояло ехать к такому же старому вору. У них совпадал не только год рождения, но и общий срок отсидки – тридцать семь (!) лет.

Но если Паша подошел к закату карьеры с особняками под Москвой и Лондоном, то Иван Гаврилович Лопухов как въехал в тюрьму нищим, так и остался и не мог даже оплатить услуги адвоката.

А предстоящая отсидка почти наверняка станет последней перед вечным освобождением.

Сидеть же ему предстояло за кражу двух батонов колбасы и еще чего-то по мелочи. Кроме того, по неофициальным сведениям, на старика собирались повесить еще несколько мелких краж. То ли для улучшения статистики, то ли и в самом деле эти кражи – Ивана Гавриловича преступных рук дело: кушать же хочется каждый день.

Они остались вдвоем и внимательно всмотрелись друг в друга. И оба сильно удивились.

Ольга – тому, что грозный рецидивист с бесчисленными ходками, сидевший в самых строгих зонах при всех вождях и правительствах, оказался маленьким худеньким стариканом с хохолком редких седых волос и выцветшими слезящимися глазками.

Кстати, вовсе не испуганными. Похоже, свои последние испуги Иван Гаврилович пережил много десятков лет назад. Да и не прожил бы он столько в тюрьмах, имей привычку пугаться.

Наколок у него было много. Ольга давно научилась разбираться в их скрытом смысле. «Отрицаловом» дедок не был. Просто честный арестант, отдавший всю свою единственную жизнь тюрьме.

Дед же удивленно смотрел на Ольгу не потому, что молода и, как ему показалось, ослепительно красива, а потому что его потряс сам факт прибытия этой чудо-женщины в СИЗО по его никому не нужную душу.

– Так что все-таки произошло в том магазине? – спросила Ольга. Она уже читала милицейские протоколы, но ей хотелось услышать и вторую точку зрения.

– Взял я эту колбасу, – вздохнул вор-рецидивист Иван Гаврилович. – Есть очень хотелось.

– Вы на свободе два месяца, – уточнила Шеметова.

– Один месяц и двадцать пять дней, – поправил Лопухов. – Я уже неделю тут парюсь. Скорей бы на зону.

– А что хорошего на зоне? – Все Ольгино существо воспротивилось услышанному.

– А что хорошего тут у вас? – Иван Гаврилович смахнул веками накопившиеся слезинки. – Вон в больничке мне капли капали, глаза совсем не так слезились.

– А родственники у вас есть? – спросила Ольга.

– Не знаю, – внезапно потеряв интерес к происходящему, махнул рукой дед. – Кому я здесь, на вашей свободе, нужен?

Он еще больше скукожился, став похожим на маленького нахохлившегося подростка.

«Ну и зачем мне его защищать? – подумала Шеметова. – Не дай бог, освободят. Завтра же снова задержат, не за колбасу, так за хлеб или тушенку».

– А пенсию по старости вам оформили? – спросила она.

– Не знаю, – мотнул дед головой. Потом, помолчав, добавил: – Давай, девочка, оформляй побыстрее свои бумажки. Мне недолго осталось, не хочу в «Матроске» коньки откинуть.

– Иван Гаврилович, – сама не зная почему, решила спросить Ольга. – Я вот смотрела ваше дело. Преступления у вас какие-то… – она замешкалась, подбирая слово.

– Не преступные, – усмехнулся старик.

– Точно, – подтвердила Шеметова. – Сроки большие, слова ужасные, про рецидив и так далее. А сами эпизоды мелкие.

– И половина не мои, – подтвердил дед. – Я все подписывал, мне какая разница.

– Как это «какая разница»? – вспыхнула Ольга, в которой вновь активировался никогда не спящий защитник. – Вы украли или не вы. Есть разница.

– Для меня нет, девочка. У меня всю жизнь украли.

И неожиданно для Шеметовой – а может, и для себя – рассказал печальную историю своей украденной жизни.

Немцы вошли в их деревню под Ржевом в сорок втором. Отец был где-то на фронте, мать убило при немецком наступлении. Потом долго шли бои, сколько, не помнит.

Сначала мальчонку подкармливали враги (односельчан практически не осталось, деревня была сожжена и разрушена полностью), хотя он особо не понимал причинно-следственных связей происходивших ужасов. Потом наши вышибли немцев, и мальчик прибился к красноармейцам.

Потом немцы вышибли наших, но Ваня отступил со своей частью. Потом еще три года постоянно наступали и отступали, люди гибли во множестве, однако Ивану Гавриловичу эти дни до сих пор кажутся лучшими в жизни. Ну, может, кроме тех, когда он жил с мамой и папой. Впрочем, те времена, наверняка счастливые, он толком не помнит, домысливая не сохраненные памятью картинки.

А любит он военное время, потому что и его тогда действительно любили. Некоторые из любящих погибали. Их место занимали другие.

Почему сына полка, несмотря на строгие предписания, не сдали в детдом или суворовское училище, история умалчивает. Может, потому, что взрослые так же привязывались к ребенку, как и он к ним. Поди попробуй сдать своего сынка в детдом, если ты в здравой памяти и трезвом уме.

Короче, в Берлин Иван Лопухов вступил в возрасте двенадцати лет и в чине ефрейтора. Было ли звание присвоено официально, история пока снова умалчивала. Но на плохо читаемой старой фотке, которую Иван Гаврилович бережно протянул Ольге, можно было разглядеть и сиротливую ефрейторскую лычку на погоне, и даже две медали на впалой груди пацана.

– Так у вас и награды есть! – обрадовалась Шеметова: адвокат в ней не замирал ни на миг.

– Были, – сказал Иван Гаврилович. – «За отвагу» – на наш госпиталь напали, в конце войны уже. Все отстреливались, я тоже.

– Вы в кого-то попали? – спросила Ольга.

– Не знаю. Не помню. Мне страшно было, – честно ответил Лопухов.

Ольга уже заметила, что для старого закоренелого вора-рецидивиста Иван Гаврилович был непрофессионально честен и открыт.

– А вторая медаль за что?

– Когда война кончилась, нам всем дали, – равнодушно ответил старик.

– А документы о наградах у вас есть?

– Меня когда осудили, медали забрали, – закрыл тему Иван Гаврилович.

– А за что осудили?

– Мы с ребятами в дом зашли. Разбомбленный.

– Зачем?

– Ребята искали выпивку. Ну а я за компанию. Я тогда курил только, а водку мне пробовать не разрешали.

– И что в доме?

– Нашли за прилавком шпулю синего шелка. Там, видно, раньше магазин был. Все разбито от бомбы, подгорело, а эта шпуля была почти целая.

– И что дальше?

– Дальше притащили ее в роту. Все отрезали, кто сколько хотел. Командир, взводные. Потом бойцы. На рубахи.

– А вы?

– Я не стал. Ну зачем мне синяя рубаха? Я себе шарфик отрезал и два маленьких кусочка просто так. Красивые очень. Шарфик думал будущей девушке подарить. А то у всех трофеи, а у меня ничего. Мне уже тринадцать исполнилось, начал я на девушек посматривать.

– А что потом? – уже понимая, что было потом, спросила Ольга.

– А потом какие-то чужие солдаты – я их раньше не видел – оцепили казарму и велели выходить по одному и сдавать трофеи. Офицеров не трогали. Ротный пытался за меня заступиться, но его заткнули.

– Всю роту арестовали? – ужаснулась Ольга.

– Нет, человек двенадцать. Кто вещи сдавал. А так у всех было спрятано или прикопано. Находят баул, а он ничей.

– Вы сдали шарфик?

– Да.

– И за это посадили?

– Восемь лет. От звонка до звонка. Мародерство. Мы как политические шли, без поблажек. Ну а потом пошло-поехало, – вздохнул старик.

Печальная история жизни Ивана Гавриловича Лопухова, со всеми паузами и вздохами, заняла – Ольга по привычке засекла по часам – меньше одиннадцати минут.

– Я все-таки попробую выяснить насчет наград, – сказала Ольга.

– А зачем? – вяло спросил дед.

– Для справедливости, – ответила Шеметова.

– Если для справедливости, то давай, – согласился Иван Гаврилович.

Выложив свою историю, да еще заинтересованному человеку (может, впервые за много лет заинтересованному им), старик как-то успокоился и чуть повеселел.

– Только чтоб не освободили, – даже пошутил он прощанье. – А то опять на старости лет за колбасой лезть…

Почти дословно повторив недавно проскользнувшие в Ольгиной голове мысли.

На этом день не кончился.

Во-первых, нужно было оформить договор с Куницыной на защиту ее сына, включая командировку в Архангельск. С ней же заключал договор и Багров, на защиту второго парня. Имени его Ольга не запомнила, потому что Анна Ивановна обычно называла его просто «дурачок».

Во-вторых, предстояла поездка к потенциальному доверителю, чье отчество, фамилию и двадцать пять процентов доходов собиралась присвоить одна нечестная женщина («свой»-то всегда прав по определению).

Поскольку «пациент» пришел от Олега Всеволодовича, Шеметова направилась прямиком к Багрову.

Впрочем, не стоит себя обманывать. Если б он и не был от Олега Всеволодовича, она бы все равно направилась к Багрову. Просто следовало выдумать предлог, а так все складывалось само собой.

Раз уж пришла, то задала вопрос и про Ивана Гавриловича.

– Олег, – спросила она (они все-таки перешли на «ты»). – Общалась вот с дедом, по пятьдесят первой который. Бесплатник. Ему вообще ничего не надо. Хочет на зону быстрее. А зацепки в деле есть. Если не для освобождения, то для смягчения наказания. И что мне делать теперь?

– Ты адвокат, – коротко ответил Багров. – Делай свое дело. Бейся за подзащитного. Вот и все.

Москва Ольга Шеметова и Леонард Родригес

Отъезд из Москвы по делу сына Анны Ивановны Куницыной откладывался. По не очень хорошей причине. Кто-то из местного начальства решил сделать процесс, как раньше говорили, показательным, переведя его ближе к месту событий. Суд теперь должен был проходить не в Архангельске, а в райцентре Любино, в двух сотнях верст от областной столицы и в двух десятках – от места случившейся трагедии. Перенос объяснили нетривиальностью дела и общественной опасностью содеянного. Соответственно, неотвратимое и жестокое наказание должно было случиться в тех же краях и при тех же свидетелях – местных гражданах. Потому как если не раздавить гидру в зародыше, то кому-то может и понравиться «мочить» представителей власти. К которым, как известно, относится не только милиция.

Так, или примерно так, рассуждал автор этой светлой идеи. То, что местный райсуд мог вместить максимум тридцать человек, инициаторов не напрягло. Процесс еще раз перенесли территориально, но теперь буквально на двести метров, в единственное в поселке крупное здание местного Дворца культуры. Еще ни разу за всю историю этого сооружения – роскошного, в стиле сталинского ампира – его не удавалось заполнить целиком. По самой простой причине: взрослого населения в райцентре Любино было лишь немногим больше, чем мест в зале исполина.

Смотрелся он и в самом деле странновато: на фоне сплошь деревянных домов поселка (даже поссовет был бревенчатый) вдруг возникал трехэтажный, с мощными колоннами и пятиконечной звездой на фронтоне, каменный дворец.

Впрочем, воздвигли здание в те годы, когда меньше всего руководствовались здравым смыслом. Индустриализацию проводили во время массового голода, армию перевооружали, попутно сажая и расстреливая десятки тысяч лучших специалистов, а в ракетно-атомный век входили, поставив начальником ведомства Лаврентия Палыча Берию. Хотя именно его прежнее ведомство, НКВД, засадило на Колыму будущего генерального конструктора ракетно-космической техники Королева и в московскую «шарашку» – конструктора авиационных носителей ядерного оружия Туполева. И именно под руководством Берии СССР добился выдающихся успехов в создании атомного оружия. Такие типичные для Советского Союза парадоксы не объяснимы никакой общечеловеческой логикой…

Впрочем, в строительстве столь огромного Дворца культуры логика, возможно, была. В те годы в крае было множество зэков, соответственно, и множество сторожей. Великая империя должна была, во-первых, пугать своих граждан и рабов (что часто почти совпадало), а во-вторых, развлекать их. Не зря же римляне времен расцвета построили Колизей.

А теперь – о том, почему показательный процесс был плохой новостью для Куницыной и ее адвокатов.

Здесь все очевидно. Российский суд и так страдает обвинительным уклоном. Многие адвокаты за всю свою процессуальную жизнь не стали свидетелями ни единого оправдательного приговора, хотя все знают, что в тюрьмах немало несправедливо осужденных. При показательном процессе и та мизерная часть вероятности гуманного исхода вообще становилась исчезающе малой величиной. Ибо государство почти вслух дало команду: привезти злодеев туда, где они злодействовали, и наказать по всей строгости на глазах тех, кто злодейства наблюдал.

В итоге общественный обвинитель на процесс нашелся добровольно. А вот общественного защитника парню восемнадцати лет найти не удалось.

Впрочем, лично для Ольги факт переноса отъезда из Москвы был и весьма полезен. Это ведь в книжках да фильмах следователь или адвокат ведут только одно дело. В реальной адвокатской жизни все иначе: дел столько, что дай бог хотя бы на них в зал суда успеть. Но надо еще готовиться! Надо с клиентами встречаться, с документами работать. А иногда и сыскной деятельностью заниматься, как в случае с видеокамерами и криминальным буржуем Пашей-наркоманом.

Вот и сейчас в Ольгином производстве было шесть дел. Причем по одному из них, переданному Ольге Багровым (что тоже накладывало дополнительную ответственность), работы было много, и срочной к тому же.

Поэтому Ольга сидела в кафешке на Белорусской, ожидая Леонарда Родригеса, жертву сексуальной вымогательницы Юлии Морозовой.

Родригес появился минута в минуту, присел напротив, холеный, модно одетый, с еле доносящимся свежим запахом очень дорогого парфюма.

Ольга вдруг поймала себя на мысли, что все отмеченные особенности клиента работают скорее на ее процессуального противника. Шеметова уже видела досье на Морозову, переданное ей Олегом Всеволодовичем. Прямо-таки каноническая картинка: богатый ловелас-соблазнитель – с одной стороны, и брошенная им с ребенком влюбленная дурочка – с другой. В реальности же все было сильно иначе. И тем не менее что-то – женская солидарность, что ли? – не давала Ольге целиком встать на позицию клиента. Костюм от Версаче, часы «Патек Филипп» – с одной стороны. Женщина в белой блузке и темной юбке ниже колен, без косметики и с трехлетней девчонкой на руках – с другой. Она так и ходила в суд с дочкой. Типа некому оставить.

А судьи у нас кто?

Женщины в основном. Часто с трудной личной судьбой. Так что на руках уже имелось судебное решение о признании отцовства. И в девочкино свидетельство о рождении вписано отчество Леонардовна.

Теперь же, кроме требований алиментов, процессуальный противник выдвинул еще целый ряд имущественных исков.

– Одного не понимаю, – честно сказала клиенту Ольга. – Мы же в двадцать первом веке живем. Есть такая штука – генетическая экспертиза.

– Тут все не так просто.

Олин клиент явно нервничал. А что нервничать-то? Если четко убежден, что не отец.

– Леонард Францевич, – мягко сказала Шеметова. – Давайте сразу договоримся. Или мы работаем в полную силу, или не работаем вообще. Я не вижу причин проиграть дело, если вы действительно не отец Марианны.

– Хорошо, я поясню. – Пальцы Леонарда Францевича забегали по белой скатерти. – Я думал, Олег вам все рассказал.

– Не успел. Мы сейчас в таком закруте… У меня, кстати, сорок минут. Потом бегу в суд защищать старика одного.

Дело Ивана Гавриловича Лопухова, как и следовало ожидать, развивалось в стремительном режиме – жизнь всех сотрудников правоохранительных органов регулируется отчетностью. И чем больше таких быстрых и простых дел, тем больше остается резерв времени для длинных и сложных.

– Тогда начну с самого начала.

– Извольте, – согласилась Ольга, приготовившись отмечать ключевые моменты.

– Юля сама из Казани, – начал Леонард. «Интересно, как она его в постели называла. Неужто Леонард Францевич?» – некстати подумала Ольга. – Я тоже туда часто наезжаю, по делам бизнеса. Наезжал… – поправился Родригес.

– Почему перестали? – поинтересовалась Ольга, почуяв главное. – Бизнес прекратился?

– Нет, там у нас хорошие позиции.

– Тогда в чем дело?

– Видите ли… – замялся клиент. – Короче, я с Юлей познакомился еще лет пять назад.

– Как познакомились?

– Мне ее передал мой партнер.

Видно, Ольгино лицо что-то выдало, потому что Леонард Францевич перешел в наступление:

– Слушайте, мне уже давно не двадцать лет. Я не женат. А Юля – не гимназистка.

– А кто? – уже зная ответ, спросила Шеметова.

– Проститутка. Это она выглядит как девчонка. А когда мы впервые встретились, ей уже было сильно за тридцать. Она обслуживала наш отель.

– Официально как-то звучит.

– Так и есть. Почти, – усмехнулся Родригес. – Там пять или шесть девчонок. Чужих не пускают. Все со всеми делятся. Господи, да все как везде. Вы что, не в курсе?

– Честно говоря, не очень, – призналась Ольга. – Не обращайте внимания, продолжайте.

– Мой друг, Михаил, дал мне телефон. Сказал, хорошая девчонка. Описал ее.

– Как описал?

– Ну, не знаю, нужны ли подробности.

– Боюсь, нужны, – усмехнулась Шеметова. – А то Марианна Леонардовна вам недешево обойдется.

– В общем, все умеет. Молчит, когда не спрашивают. Чистоплотна и неболтлива. Все так и оказалось.

– Не очень-то она помалкивает, – не согласилась адвокат.

– Ну… тогда она еще не была такой.

– А что произошло за это время?

– Понимаете, мне казалось, мы дружили. Я никогда не был жадным. Она никогда не просила лишнего. Я хорошо к ней относился. Возможно, вам как женщине это трудно понять. Но я и сейчас не держу на нее зла. Мне было с ней очень хорошо.

– Так, может, жениться? – не выдержала Ольга и прикусила язык.

Леонард Францевич испытующе посмотрел на нее. Похоже, слегка усомнившись в выборе адвоката.

– Прошу прощения, – извинилась Шеметова. – Просто мне действительно трудно абстрагироваться от ситуации. Но я постараюсь.

– Постарайтесь, пожалуйста.

«Нет, он точно успешный бизнесмен. Вон как меня осадил. Может, и даст где-то слабину, но всегда в состоянии собраться и выиграть финальный поединок. Интересно, почему он больше не ездит в Казань?»

– Мы, когда встретились, сразу почувствовали друг к другу симпатию. – Похоже, Родригес и в самом деле решил рассказать всю историю своего неоднозначного романа.

Шеметова искоса глянула на часы. Ничего, успеет. Придется поднажать. Да и начало судебного заседания всегда сдвигается. И всегда в одну и ту же сторону.

– Я приезжал под вечер. Она оставалась на ночь. Мы никуда не торопились. Знаете, была такая иллюзия семейной жизни… – Леонард подозрительно глянул на слушательницу, но теперь Ольга была настороже.

– Она была нежна со мной. Я уверен, ей тоже было приятно. Она делилась мыслями, спрашивала совета.

– О чем? Какой совет ей был нужен?

– В середине девяностых она уже работала. И при этом общалась с многими криминальными авторитетами. Как она говорила, не за деньги.

– За статус, – отметила Шеметова.

– Ну, типа того, – согласился собеседник. – Она украшала их жизнь, они облегчали ей условия существования. Денег ей хватало, даже квартирку купила.

– И тут ей захотелось ребенка, – сказала Ольга.

– Откуда вы знаете?

– Из художественной литературы, – снова не удержалась Шеметова, успев, правда, сгладить выпад дружелюбной улыбкой.

– Да, ей захотелось ребенка. Она почувствовала тупик в своей, в общем-то, обеспеченной жизни. В полусвете больше не блистала.

– Почему?

– Дружков пересажали в конце девяностых на большие сроки. Да и конкурентки новые, еще более длинноногие, подросли. Короче, почувствовала закат карьеры. Хотя, если честно, была еще очень привлекательна.

Леонард прикрыл глаза, но не сладострастно, скорее мечтательно.

Ольга вдруг впервые почувствовала к своему клиенту человеческую симпатию. А почему он, собственно, не имеет права делать все, что ему, безо всякого насилия, позволяют? Можно подумать, эта Юля, если бы Леонард от нее отказался, перешла бы на другую работу. В каждом поколении есть такие. И, наверное, будут, хотим мы этого или нет. Каждый выбирает свою дорогу сам.

– И что вы ей посоветовали? – спросила она.

– Рожать, – улыбнулся Леонард. – Деньги у нее были, квартира тоже. А ребенок принес бы смысл в ее жизнь. Вот я и посоветовал.

– А что она?

– Сказала, что думает об этом постоянно. Попросила меня.

– А вы?

– А я отказался. Мне было бы неприятно думать, что мой ребенок растет без меня. А жениться на казанской проститутке, пусть даже нежной и красивой, я был не готов.

– И чем кончились ваши отношения?

– Я их не заканчивал. Только жестко следил, чтоб возможность зачатия была исключена. Она сама исчезла. В один из приездов ее телефон не ответил.

Ольга очень хотела спросить, остался ли в этот приезд Леонард Францевич без подружки. Он ее опередил.

– Я никому ничего не должен. Все свои запросы я всегда оплачивал по требуемым ставкам. Когда Юля не ответила, я стал общаться с ее коллегой.

– Она что-нибудь рассказывала про Морозову?

– Что та ждет ребенка. Я сказал: «Молодец». Я и сейчас так думаю. А потом пошли иски.

– Леонард Францевич, вы не сказали главное. Почему не сделать генетическую экспертизу и не закрыть вопрос раз и навсегда?

– Я делал. В Москве. Юля ее оспорила в суде.

– Как она этого добилась? – Вопрос-то Ольга задала, но уже примерно понимала как. Будь Морозова ее клиенткой, выбор у нее тоже был бы небольшой.

– Шла постоянная обработка судьи. С одной стороны, богатый человек. С другой – чуть не гимназистка. Она даже ни разу не накрасилась в суде. Волосы в две косички, худенькая. С трехлетней девочкой на руках, хотя та вполне самоходна. Судья сделала вывод, что печать на заключении какая-то не очень. В фамилии эксперта буква плохо пропечаталась. Ну и в подтексте, что я все эти бумажки недорого купил.

– Молодец! – развеселилась Ольга. – Без карт на руках блефует, как в покере. А почему не попросить суд о контрольной экспертизе? Блеф точно лопнет.

– Судья мягко посоветовала сделать ее в Казани. А я больше не езжу в этот город.

– Похоже, мы подошли к главному, – поддержала Шеметова вдруг запнувшегося клиента.

– Похоже, – согласился тот, вытерев выступивший на лбу пот старомодным белоснежным платочком.

– Так почему вы больше не ездите в Казань? – Пожалуй, можно было и не спрашивать. Время прошло, даже длинные срока кончились.

Так оно и оказалось.

– Ее дружки, кто остался живой, начали выползать из зон. Уже не при тех делах, что раньше. Но такие же безжалостные и бесчеловечные.

– То есть она попросила их вас попугать?

– Попугать – это когда подходят и пугают. А когда выбивают два зуба – это уже не пугать.

– Понятно. – Теперь чадолюбивая Морозова уже не казалась Шеметовой идеальной клиенткой. Хотя, может быть, ее бывшие покровители просто не умеют пугать по-другому. – И все же в Казань съездить придется.

– Почему? Денег у меня точно больше, чем здоровья.

– Потому что иначе процесс затянется. Требования будут все время увеличиваться. Юля и ее друзья решат, что нащупали ваше окно уязвимости. И будут постоянно в это окно лазить.

– И что мне теперь делать? – беспомощно развел руками Леонард Францевич.

Его возраст и страхи вылезли из-под маскировки, наложенной опытными руками дорогих косметологов.

Вот теперь Шеметова всецело была на стороне клиента. Это уже не мошенничество, а разбой какой-то.

– Мы съездим с вами в Казань, вы – на экспертизу, я – как ваше прикрытие.

– У вас черный пояс кунг-фу? – невесело улыбнулся Родригес.

– Я не уверена, что добегу до финиша стометровки, – серьезно ответила адвокат. – Но уверена, что со мной вас никто не тронет. Есть технологии, от милиции до ЧОПов. Не будут отсидевшие бандиты ради полузабытых симпатий жертвовать всем.

– Вашими бы устами… – засомневался клиент.

Но Ольга увидела, что сумела заронить зерно сомнения в его испуганную голову. А уж она устроит все так, что его голова останется целой. Не те это деньги и не те это враги, чтобы отказываться от прямой дороги к гарантированной победе в процессе.

Итак, в ближайшие пару дней она подпишет договор с Родригесом и оформит все необходимые жалобы в казанский суд, а также запросит экспертизу в казанском учреждении, чтобы обеспечить чистую, в одно касание, победу. Ну а как обеспечить свою и клиента безопасность от посягательств Юлиных дружков, подумает на досуге.

Потому что сейчас она уже сильно опаздывала в суд, на дело Ивана Гавриловича Лопухова.

Успела еле-еле.

В маленьком зале никого не было, кроме судьи, прокурора, секретаря суда и вбежавшей под недовольным взглядом присутствующих адвоката. Ах да, еще конвой.

Больше ни один человек на свете не заинтересовался сломанной судьбой маленького человека. Как будто он и не рождался вовсе.

Судье, полной женщине лет сорока пяти, хотелось только одного – побыстрей закончить очевидное дело. Ее можно понять. Даже по расписанию, вывешенному на двери, процесс должен был занять не более тридцати минут. А вообще-то, если смотреть шире, любого практикующего судью Российской Федерации можно уволить по самому простому основанию. Они должны в определенный срок «отписать» завершенные дела. Этого в бешеной ежедневной текучке не успевает сделать никто. Вот и получается, что дело, которое можно без последствий рассмотреть за десять минут, – лакомый кусочек любого работника правоохранительных органов, поскольку позволяет ему получить хоть какой-то резерв времени на будущее.

Оттого и сердитый взгляд судьи на запаздывающего молодого адвоката. А с судьями просто так ссориться не следует, это Шеметова уже знала даже из собственного, пока небогатого опыта.

Процесс начался.

Стандартная скороговорка участников. Допрос свидетелей – двух полицейских сержантов, ожидавших, пока их вызовут, в коридорчике. У защиты есть вопросы к свидетелям? У защиты нет вопросов.

Свидетелей со стороны обвиняемого не было. Зато Ольга попросила судью приобщить к делу найденные ею за эти дни документы из военного архива. Что стоило получить эти бумажки за дни , а не месяцы, знала только она сама и ее многочисленные, копившиеся еще с детского сада друзья. Потому что без друзей адвокату ничего добиться нельзя, даже будь он семи пядей во лбу. Хотя, впрочем, и без семи пядей тоже большой карьеры, скорее всего, не будет.

Судья не возражала, так как документы о боевых наградах ефрейтора стрелковой роты (он таки был ефрейтором, и его почему-то не разжаловали, да и медали отобрали незаконно, по факту) Ивана Лопухова никак не меняли криминальную картину, влияя только на выбор возможного наказания.

Второй звездный миг настал во время выступления Шеметовой. Ольга все-таки заставила спешащих и занятых людей прочувствовать, как хрустели в государственной машине маленькие хрупкие косточки Ванечки Лопухова. Не они дали сироте восемь лет за синий шарфик. Но они продолжали служить той же машине. Но каждому так или иначе хочется сохранить человеческое лицо. Особенно если это ничем ему не грозит.

Иван Гаврилович получил ниже низшего и при первой же амнистии, скорее всего, будет освобожден как фронтовик и медаленосец. Другой вопрос – нужно ли это Ивану Гавриловичу в его нынешнем состоянии? Но одно было ясно точно. Старик, выходя из своей клетки, вытирал глаза не из-за болезни слезных протоков. А конвоир мягко поддерживал его под локоть не потому, что так ему велела инструкция.

Грустная вышла Ольга Шеметова из зала суда. Но вполне удовлетворенная собой и своей работой.

Двадцать один год назад Деревня Заречье. Возвращение Виктора Рыбакова

Виктор Рыбаков прибыл в родную деревню на два месяца позже срока.

Алешка Куницын, на полгода уехавший в Архангельск проходить какую-то ускоренную офицерскую учебу, уже вернулся обратно, в новой милицейской форме с двумя лейтенантскими звездочками (без учебы давали только одну и без дальнейшего карьерного роста). Так что видный парень имел еще два месяца форы перед своим соперником.

Чем и воспользовался в полной мере.

Лично ходил к Аниной матери извиняться за тот приснопамятный жениховский дебош. Не давал Ане проходу на местных танцах, точнее, с ней просто никто не танцевал, опасаясь заработать злого врага в лице молодого стража порядка. И даже предложил матери Виктора постоянную помощь (она, как и мама Ани, воспитывала сына одна), если та сможет заставить своего отпрыска отказаться от Куницыной-младшей.

От нее-то, Витькиной матери, и разнеслось это по всей деревне.

Односельчане тем не менее парня не осуждали, наблюдая, как он от своей неразделенной любви делается все темнее.

Большинство просто не понимало Аню. Ну разве можно сравнить молодого красавца, офицера милиции, с рядовым, к тому же еще и кривоногим парнем? Да у участкового на любом заборе по червонцу висит! Все ж через него делается. Кстати, в его участок восемь деревень входит. А значит, и все богатства, рассеянные в лесах, озерах и реках на этой территории. Там, конечно, и свои выгодополучатели имеются: лесники, инспекторы рыбнадзора… Ну так ведь не тайна, что у надзирающих за простыми смертными рука руку моет. Так всегда было, так всегда и будет. Нет, не равные партии маячили Анне Куницыной, выйди она за Алешку или за Виктора.

Анечка же была, как и прежде, весела, стройна, красива. Интересующимся объясняла, что два года ждала, еще два месяца легко прождет.

Наконец Виктор приехал.

А то уже слухи разные пошли. Что запил – отец-то его по этому делу в лесу в свое время замерз. Что остался работать в городе. Что поймали на левых работах – автором последнего слуха большинство деревенских считало нового участкового. Кстати, за шекспировскими страданиями юного лейтенанта с интересом наблюдала уже не только родная деревня, но и чуть ли не полрайона, широко разбросанного по местным лесам. Люди падки на такие истории, разрывающие заскорузлые представления о собственной скучноватой жизни.

Некоторые уже спорили на разное, кто в итоге возьмет верх. Здравомыслящие ставили на Алешку, более романтичные – на Витьку.

И вот Виктор приехал.

Вовсе не кривоногий. По крайней мере, в широких армейских брюках.

Скромно одетый. С другой стороны, а как мог нескромно одеться демобилизованный сержант стройбата? В свою же собственную, тщательно выстиранную и выглаженную парадку. Значков за отличия в боевой и политической подготовке у Рыбакова не было. Зато была целая кучка новеньких и уже потертых удостоверений: водителя категорий С и Д, крановщика, стропальщика, сварщика.

А еще он привез старенький чемоданчик, небольшой, потертый, с металлическими углами для прочности. В нем лежали немногочисленные личные вещи и в отдельной нарядной коробочке – широкие, по тогдашней моде, обручальные кольца из традиционного желтого золота. И деньги, тщательно завернутые сначала в полиэтилен, а потом в несколько газет «Правда». Так что сверток казался пугающе внушительным.

Все заработанное за два с лишним года, как на основной работе, так и на ночных и вечерних халтурах (там, правда, приходилось делиться с прапорщиком). На себя за два года не потратил он ни копейки. И вовсе не потому, что Виктор Рыбаков был скрягой. То есть он, конечно, был еще тот скряга. Но все деньги, зарабатываемые им с огромным тщанием, нужны были только для одного: чтобы бросить к ногам любимой.

Виктор искренне надеялся, что их любовь стоит не на деньгах. Однако насмотрелся, как их матери тянули жилы, чтоб обеспечить сносную жизнь детям, и решил жить иначе.

В общем, еще до свадьбы Аня и Виктор купили автомобиль. Темно-зеленый «Москвич-412» ижевской сборки. Не новый, понятное дело, но очень даже на ходу. А с Витькиными руками аппарат был в течение недели разобран, ревизован, промыт, смазан и снова собран. Поскольку свадьба предстояла большая – одинокие матери не собирались ударять в грязь лицом, – автомобиль вовсе не казался лишним: за всякой всячиной предстояло ездить в райцентр, а то и в сам Архангельск. Правда, Виктору посидеть за рулем собственного авто поначалу не пришлось.

Виктор и Анна, соблюдая местные традиции, жили пока каждый в своей избе. Но, опять-таки в соответствии с местными традициями, их не раз встречали входящими в березовую рощу, примыкавшую к деревне, или выходящими из нее. Они даже за руки не держались – неприлично. Однако настолько были радостны и поглощены друг другом, что папарацци для установления факта любовных отношений тут не требовались. (Впрочем, слово «папарацци» тогда не было известно не только односельчанам Ани и Виктора, но и подавляющему большинству советских людей.)

Короче, Алешка проиграл свою битву вчистую. Но не признал поражения, а лишь затаился, время от времени отыгрываясь по мелочам.

Ведь почему Витька не водил свой выстраданный «Москвич»? Потому что участковый прицепился к правам. Открыты-то категории С и Д. А легковушка – категория В.

Витька стоял перед бугаем в форме, с кобурой на начавшем набирать объем животе, и ничего не мог поделать. С властью спорить, даже с такой мелкой, себе дороже.

Кроме того, его не покидало чувство жалости к сопернику. Глубину своего горя, выбери Анька другого, он и представить себе не мог.

Короче, по всем свадебным покупкам теперь заруливала Аня. У нее не были открыты ни В, ни С, ни Д категории, поскольку прав не было вообще. Однако если налет участкового на Витьку рассматривался как несправедливый, но с пониманием момента, то притеснение любимой всем селом девчонки могло привести к проблемам для самого мента.

Умный Алешка все понимал, грань не переходил. Но от долгосрочных планов мщения не отказывался.

Свадьбу запланировали на осень, когда заканчивались основные сельскохозяйственные работы. Витька уже трудоустроился. Крановщик в колхозе не был нужен. А в леспромхоз Рыбаков не пошел, там работали вахтами, и удаляться от любимой на неделю он в принципе не считал возможным. Бессменный председатель с удовольствием взял его механизатором широкого профиля. В реальности Витька, в отличие от трактористов, оказался загруженным круглый год – руки-то у него точно были не кривые и росли откуда следует.

По поводу отношений с Алешкой-участковым был проведен целый семейный совет, пусть и досвадебный. Матери предложили молодым уладить дело миром. Понемногу, постепенно, все должно улечься, забыться. Вряд ли молодой офицер-красавец долго засидится в женихах, так что его чудачества вполне можно было перетерпеть. И потому что по-человечески понятна обида. И потому что он теперь власть. А власть простым людям дается сверху, как дождь или туман, независимо от их желаний и мнений. Дали – и не объедешь.

Аня и Виктор с такой логикой согласились. Если бы Алешка попытался их разлучить – другое дело. А так стоит перетерпеть. Лет через десять, окруженные детьми, будут вспоминать про свой любовный треугольник со смехом.

Второй вопрос относительно Алешки Куницына на повестке дня стоял про свадьбу. Звать или не звать? – вот как был он поставлен. Не звать – точно еще одна несмываемая обида: всю деревню зовут, а его нет. Звать – черт знает как поведет себя отвергнутый мужчина, особенно если он при власти и пистолете.

В итоге решили: звать. Председатель Мирон Андреич, знавший всю подноготную сложных отношений, вызвался лично присмотреть за милиционером.

Нужно отметить, что отношения между лейтенантом Куницыным и председателем колхоза Куницыным (просто беда – две фамилии на деревню) тоже складывались непростые, полные сдержек и противовесов, наподобие той системы, что впоследствии выстроил себе на беду Ельцин.

Хозяин в деревне – предколхоза. У него все: еда, дрова, машины, рабочие. Но и лейтенант не последняя сошка в хозяйстве. Он же местный, с раскрытыми глазами, да еще подкован в своей офицерской школе. А в советском предприятии половина бухгалтерии липовая. Приписанные доходы, приписанные расходы, фиктивные гектары и бумажные урожаи.

Воровства, как в путинские годы, как раз особого и не было, просто стагнирующая система функционировала в двух видах: бумажном и реальном. Иногда они соприкасались, иногда жили параллельно. Например, леспромхозникам надо было нарезать много кубов леса. Иначе не будет денег и квот. Набирали на бумаге. Потом на бумаге же вывозили. Лишний бензин, когда могли, утилизировали (то есть растаскивали по своим). А когда не могли, тупо сливали в канавы. Невозможно же было «перевезти» тысячи виртуальных кубов леса, не истратив бензина! Разницу «утрачивали» на речных сплавах. Типа плоты отправили, а дальше – уже силы природы.

Сейчас это кажется фантастикой. Но так было!

Если ныне процветает воровство, то есть криминальная разновидность реальной экономики, то в застое процветали приписки и производство ненужного – разновидность экономики виртуальной, или социалистической, когда у всего богатства страны не было никаких хозяев, ни честных, ни нечестных.

Сам председатель золотых хором себе не нажил. Однако если бы на него поступил «заказ», то накопать можно было бы немало. Вместо заказа могла сработать и анонимка, особенно сдобренная фактажом.

Так что ссориться тяжеловесу местной экономической политики с юным ментом было совсем не с руки. Причем обоюдно.

Готовились к свадьбе всем миром. Это и сейчас отчасти сохранилось на Русском Севере, где природа суровая и люди просто вынуждены объединяться. Собирали съестное, ладили на улице столы и навесы – даже самая большая изба не вместила бы всех приглашенных.

Наверное, если б замуж выходила другая девушка, то и желающих погулять на ее свадьбе было бы меньше. К Витьке Рыбакову тоже неплохо относились. Но Анечка была звезда. И подавляющее большинство гостей искренне желали молодой семье счастья.

Сколько собралось народа, никто не считал. Вся деревня плюс многие из окрестных деревень. Пустых мест на двенадцати длинных столах с лавками не было. Наоборот, вновь прибывших подсаживали на чурбаки и табуретки. Либо на освободившиеся места, прежние хозяева которых временно отсутствовали, приходя в себя на свежем воздухе.

Были гости даже из райцентра, Анечку знали и там, по выступлениям самодеятельности и по трудовым отчетам (в данном случае точно не липовым).

Свадьба катилась бодро, тамаду вскоре все позабыли, веселье было естественным и ненатужным. Единственную намечавшуюся за весь вечер драку мгновенно разнял Алексей Куницын. Буяны даже и не подумали спорить, тихо разошлись в разные стороны.

Начиналась свадьба со спокойных тостов и к ним же вернулась ближе к вечеру. Внимавших, правда, было уже сильно меньше, но все равно много.

Мирон Андреич поднял тост за матерей молодых, сумевших в одиночку вырастить таких хороших и чистых людей. Мамаши всплакнули, чокнулись беленькой между собой и Андреичем, поблагодарили народ за внимание и помощь. Это не было дежурной фразой: взаимопомощь на Севере пока еще существует, не вытесненная только лишь экономическими отношениями. Поцеловали сначала каждая свое чадо, потом вновь приобретенное. Это был апофеоз праздника.

После него молодые – совершенно, кстати, трезвые (правильный обычай!) – могли спокойно покинуть место действия, а гости, у кого оставались силы, наоборот, праздновать уже безо всякого сценария.

И только в этот момент расслабился Андреич, все время опасавшийся какого-либо нехорошего выступления молодого лейтенанта.

Теперь выяснилось, опасался зря.

Алешка Куницын почти до ночи держал себя в руках, оставаясь за столом. Отходил только один раз, и то ненадолго. Потом ушел совсем, да не один, а с Наташкой Рыбаковой, молодой симпатичной девкой, только вот нелюдимой и недоброжелательной, за что и не пользовалась у народа большой любовью.

А вот у лейтенанта, похоже, пользовалась. Потому как направились они прямиком, особо не скрываясь, к стогам, благо погода стояла на удивление хорошая, и сено было не только мягкое, но и сухое.

Забегая вперед, следует отметить, что и эти отношения довольно скоро завершились свадьбой. Не слишком веселой и многолюдной, но с загсом, «Волгой» с куклой на капоте и свидетелями.

Виктор же с Аней отправились в дом жениха. Мать там ночевать не собиралась, они впервые были предоставлены сами себе.

И какое же это было счастье!

Виктор боялся дотронуться до жены, чтоб не спугнуть очарование момента. Анечка была вынуждена сама деликатно напомнить теперь уже мужу, что они собираются иметь много детей.

И хотя любовь была у них уже не раз, но такая – впервые. Если раньше боялись огласки, то теперь было наплевать. Если раньше боялись беременности, то теперь оба хотели ребенка. Оказалось, что такая страсть гораздо слаще прежней.

Насытившись в первый раз, Виктор, с разрешения жены, вышел покурить во двор.

Полуголый, в накинутом наспех военном своем кителе. Зажег спичку, жадно затянулся. Потом, мгновенно приняв решение, загасил сигарету о заранее припасенную консервную жестянку. Курить он больше не будет. Каждая минута рядом с Аней дорога. Зачем же своими руками уменьшать их число?

Развернулся, чтобы идти в дом.

В этот момент его окликнули. Оборачиваясь, уже понял – кто.

Алешка Куницын.

Глаза как у наркомана. В руке – «макаров».

– Что, страшно, кривоногий?

– Нет, – честно ответил Виктор.

В обычном смысле слова страшно действительно не было. Уже потом понял, что боялся – очень боялся! – за Аньку. Вряд ли даже сбрендивший Алешка стал бы ее убивать. Но Аньке вполне могла выпасть незавидная участь их матерей. А в том, что внутри Аньки они вдвоем только что заронили жизнь, Виктор почему-то не сомневался.

– Что-то не верится, – усомнился милиционер.

– Ты спросил, я ответил, – спокойно сказал Рыбаков.

– В общем, разрушил ты мне жизнь, – пожаловался Куницын, пряча пистолет.

– Еще наладится, – не слишком уверенно сказал Виктор. Если б он остался без Аньки, его бы жизнь точно не наладилась. Никогда.

– У меня – не наладится, – холодно отрезал лейтенант. – Но и у твоего сына счастья не будет.

– Что ж ты такое говоришь, Лешка? – попытался остановить его Виктор. – То – мы, а то – дети.

– Что слышал, – жестко ответил тот. – Лучше и не рожайте.

И в считаные мгновения скрылся в темноте.

В смятении Виктор вернулся к молодой жене. Рассказывать? Не рассказывать?

Она каким-то звериным женским чутьем все поняла.

– Он тебе угрожал?

– Не мне.

– А кому? Мне, что ли?

– Нашему сыну.

Потом долго сидели молча.

Потом Аня обняла мужа и сказала:

– Иди ко мне!

Больше они в ту ночь не разговаривали. Да и после старались не вспоминать. Было, и нет.

Но рожая очередную девчонку – УЗИ тогда и в городах особо не практиковали, – Анна каждый раз смутно радовалась: этому ее ребенку Лешкино проклятье точно не угрожает.

Всего девчонок родилось пять.

Шестым родился сын.

Именно он сейчас сидит в особо охраняемом крыле тюрьмы, ожидая почти неминуемой высшей меры…

Москва Томский, похоже, влюбился. Шеметова – давно и точно

Утро Ольга начала с родной конторы. Она и в самом деле за эти годы стала родная. Никоим образом не казенное заведение. Все свои.

Валентина Семеновна спросила, ела ли девушка с утра. И отругала, что рабочий день Шеметовой начался без завтрака. Заставила съесть принесенное из дома и собственноручно запеченное яблоко.

Проще всего, казалось бы, Ольге соврать, сказать, что поела. Но с враньем у нее с детства не складывалось. Во-первых, было стыдно и некомфортно. А во-вторых, щеки начинали становиться в цвет пионерского галстука. В итоге все привыкли, что «Олечка никогда не врет». Это с годами выросло в своеобразный капитал, иногда совершенно необходимый.

Вторым встреченным был Волик. Вот уж кто не забывает позавтракать, ни утром, ни в полдень. А если повезет – то до обеда и третий заход прокатит.

Он тоже угостил Ольгу – половинкой роскошного пирожного «Черный лес». Для удовлетворения своих желудочных прихотей Волик – единственный в конторе – имел в кабинете маленький холодильник. Есть ему нравилось постоянно, а вот ходить за своими тортиками к Валентине Семеновне, в общественный старинный пузатый «ЗиЛ» – никогда.

Если б Волик мог – вообще работал бы в огромном мягком кресле, которое тоже стояло у него в кабинете. А поскольку имелась и стандартная мебелишка: стол, два посетительских стула и шкаф для бумаг, – то его комнатенка была самой забитой в конторе, места свободного не оставалось.

Сейчас же он еще что-то туда припер.

Ольга не поленилась, засунула голову посмотреть, что. Оказалось, тренажер, беговая дорожка. Чтоб ее воткнуть, Волику вчера вечером пришлось с помощью Олега Всеволодовича попереставлять всю остальную мебель.

– А это тебе зачем? – ошарашенно спросила Шеметова, знавшая о врожденной ненависти Волика Томского к любым физическим упражнениям.

– Решил привести себя в порядок, – объяснил коллега.

– Скинуть лишний центнер, – внесла ясность подошедшая на разговор ни разу не деликатная Валентина Семеновна.

Имела полное моральное право. Она единственная, кто не потерял надежды повлиять на Волика в борьбе за его здоровье. Подсовывала книжки о диетпитании, отравляла радость от поедания «наполеонов» и «праг» рассказами про страдания диабетиков и даже пару раз приносила из дома геркулесовую кашку на воде.

Весь наличный состав конторы собирался у кабинета Волика поглазеть. Даже интеллигентнейший Гескин. Томский злился, но, понимая, что каша принесена от чистого сердца, ел. Всем, кроме него и Валентины Семеновны, было очень смешно.

– А что тебя вдруг смутило? – поинтересовалась Шеметова. – Ты вроде никогда не комплексовал.

– Я влюбился, – коротко ответил Томский.

Вот уж чего никто не ожидал услышать.

Только Валентина Семеновна нерадостно всплеснула руками:

– И зря! Эти длинноногие… (здесь она добавила неприемлемое для данного текста существительное во множественном числе) тебя до добра не доведут.

К сожалению, сказанное было чистейшей правдой. Все без исключения девушки Вольского – а их за три года прошла целая вереница – были красивы, стройны и длинноноги. И все какого-то единого людоедски-хищного вида: мечта о прописке и большой московской квартире (даже не мечта, а бизнес-план) была прямо-таки начертана на ухоженных и тщательно накрашенных лицах.

– Валентина Семеновна, вы же ее еще не знаете! – вступилась за бедолагу Ольга.

– Я, детка, их всех наперед знаю! – парировала многоопытная секретарь конторы. – У всех одно на уме.

– Волик, покажешь, – шепнула ему Шеметова.

– Сегодня в обед, – тихо ответил он.

Валентина Семеновна удалилась к себе, продолжая рассуждать о правильном выборе невесты. Получалось, что лучшая невеста – из глухой деревни и круглая сирота.

– Или глухонемая сирота из космоса, – тихонько добавил Волик.

Он побаивался Валентину Семеновну, но, как представитель ораторской профессии, не мог не оставить за собой последнего слова.

А тут уже и остальные пришли, сначала Гескин, потом Багров. Работа закипела, потому что было ее у всех до черта.

Ольгу в первую очередь интересовало все связанное с делом Леонарда Францевича. Она работала очень быстро и успела много. Жалобы в казанский суд и просьба о повторной экспертизе уже были посланы курьерской почтой. Были отправлены и два письма свидетелям обвинения, на голубом глазу утверждавшим, что Юлия Морозова и Леонард Родригес долгое время вели общее хозяйство и что Родригес первое время вовсе не отказывался от своего отцовства.

В письмах Шеметова информировала гражданок Заборнову Е.М. и Федотову О.А. о недопустимости ложных показаний и о грозящей ответственности за официально данные ложные показания. Никаких угроз, естественно. Только сухая информация. Плюс сообщение о грядущей повторной экспертизе (без указания города и учреждения).

Важный момент: письма были электронными, практически анонимными и отправленными с несуществующего айпи-адреса (соответствующую программку Ольге недавно подарили друзья по универу).

Вообще-то работа с этими дамами – судя по всему, коллегами Морозовой – находилась на втором плане. В деле об установлении отцовства генетическая экспертиза – царица доказательств. Но адвокат Шеметова была так устроена, что всегда плела всю паутину аргументов. И первого ранга, и второго, и если были доступны доказательства десятого ранга – она занималась бы и ими. Чудовищная работоспособность Ольги плюс ее высокая «скорострельность» делала этот неочевидный метод «стрельбы по площадям» весьма эффективным: неизвестно, какой патрон в итоге выстрелит, а здесь их даже не одна обойма.

– Обедать пойдем? – Это Олег.

Ого, три часа прошло за работой! А казалось – одно мгновение.

Олег Всеволодович казался уставшим. На него много свалилось. Он по-прежнему ходит в суд, из-за которого его чуть было не лишили адвокатского звания. Оказывает моральное давление на «противную сторону» и моральную же поддержку «нашим». Хотя своим, пожалуй, не только моральную. Багров тщательно фиксирует все процессуальные действия, помогая недавно вошедшим в процесс адвокатам быть на высоте.

И только вчера решился вопрос по прокурорской жалобе.

Коллегия выказала непослушание и оставила Олега Всеволодовича в своих рядах. Хотя председатель, много чего повидавший и до сих пор практикующий адвокат, прямо сказал Багрову:

– Вы и в самом деле виноваты. Тоже мне Цицерон. За красивую фразу вылетели из процесса. Вам парня невиновного надо было вытащить или ораторское самолюбие потешить?

И Олегу Всеволодовичу, несмотря на всю его гордость, пришлось согласиться с большей частью доводов председательствующего.

В то же время Багров занимался подготовительной работой по делу обвиняемого Куницына. Командировка откладывалась, но не отменялась. Анна Ивановна раз в три дня четко отзванивала и строго напоминала. У нее точно не забалуешь!

– Я и не заметила, как время прошло, – сказала Ольга, выбираясь из-за стола, изрядно заваленного документами. Багров и здесь ее опережал: у него всегда царил идеальный порядок.

– Идем в «Царицу». Я угощаю, – сообщил Волик.

«Царица», недавно открытый кабачок недалеко от конторы, еще ничем не прославилась, но у Томского, видать, уже и там завелось деловое знакомство.

– Десять процентов скидки? – ехидно поинтересовалась Шеметова.

– Семьдесят, – веско отрезал Томский.

– Серьезно, – уважительно отметил Багров. Действительно серьезно: с такой скидкой можно было есть все что хочешь по цене бизнес-ланча. – Единственный минус – таких скидок не бывает.

– Врешь ты все, – просто сказала Ольга.

– Вот и не вру, – обиделся Волик. – Захочу – вообще восемьдесят сделаю.

– Тогда уж сто делай, – рассмеялась Шеметова.

– Сто нельзя, – с некоторой грустью вздохнул Томский.

– Почему восемьдесят можно, а сто нельзя? – Тут даже Багров заинтересовался.

– Потому что у меня есть партнер. И он здесь не обедает. Неудобно сто. В одну сторону получается.

– Так это твой кабак? – поразилась Шеметова.

– Ага, – довольно подтвердил Волик. – Наполовину. Ну, и еще папа добавил, у меня не хватало.

– Восемьдесят процентов? – подколола Шеметова.

– А сколько мама дала? – не удержался и Олег Всеволодович.

Волик не обижался.

Друзьям дозволялось подшучивать над этим талантливым большим человеком. А в том, что Багров и Ольга были его друзья, сомнений не имелось никаких.

До «Царицы» идти минут десять, не больше.

Народу в зале было на удивление много, даже для обеденного часа. Похоже, Волик и в самом деле затеял прибыльное предприятие.

Томского отсутствие свободного столика не смутило. Он бодренько провел друзей через общий зал и, открыв неприметную дверь, завел, по-видимому, в приватный кабинет. Там стоял не только сервированный стол на шесть персон, но и достаточно большой диван, а под потолком висел широкоформатный телевизор. Еще одна узкая дверца вела в следующее помещение, скорее всего, санузел.

– А за сортиром – запасной выход? – спросил Багров.

– На дальнюю улицу, – ответила за Томского Шеметова. – Мечта шпиона.

– Или женатого изменщика, – добавил Багров. Тут же получив от Ольги ощутимый толчок в бок.

Потому что, кроме них, в помещении находились еще люди. Точнее, один человек. Женщина.

– А это Марина.

Волик произнес ее имя так нежно, что у коллег временно отпала охота шутить. Похоже, друг реально попал в когтистые лапы Купидона, причем всерьез.

Марина оказалась раза в полтора меньше Волика и, навскидку, раза в четыре легче. Она была худенькая, темненькая (брюнетка с хвостиком) и в не слишком модных очках.

Нет, вовсе не страшненькая. Но разительно отличавшаяся от прежних Воликовых подружек, чьи ноги непременно шли непосредственно от ушей.

Шеметова мгновенно почувствовала в девушке родственную душу, ботанку-отличницу, коей и сама являлась все восемнадцать лет учебы (школа – МГУ – аспирантура).

– А я – Ольга, – представилась она, протянув руку. Ладонь у девушки была узенькая, но пальцы неожиданно цепкими.

– Вы случайно не хирург? – спросила Шеметова. – Такие сильные пальцы.

– Нет, я математик.

– Кто? – выдохнул Багров, никогда в своей жизни не встречавший женщин-математиков.

– Математик в чистом виде, – улыбнулась Марина, разом став симпатичнее. – Вся моя работа – бумага да ручка.

– Никаких накладных расходов, – внес вклад в беседу Волик.

– Ответ неверный, – рассмеялся Олег. – Жизнь после свадьбы – сплошные накладные расходы.

Умозаключение по ряду причин Шеметовой не понравилось, но снова тыкать шефа в бок она не стала.

Все четверо уселись за стол. Официанты начали приносить яства, мало напоминающие стандартные ингредиенты комплексных обедов.

Успевали и поговорить, конечно. Ведь Волик их для этого и позвал – чтобы потом, собрав информацию, друзья могли сообщить свое мнение о девушке Марине. Впрочем, приглашенные эксперты уже понимали, что их мнение будет вежливо выслушано и забыто за ненадобностью.

Потому что Волик действительно влюбился. Достаточно было посмотреть, с какой нежностью он подает Марине салфеточку или со всей мощью своего стосорокакилограммового тела бросается приоткрыть занавеску, когда Мариночке показалось, что в комнате темновато.

– А почему все-таки математика? – никак не мог расслабиться Олег Всеволодович.

– Не знаю, – задумалась девушка. – Может, потому, что у нас в семье все математики. Мама, папа, дедушки. Династия, в общем. Я лет до пяти думала, что других профессий в мире вообще не существует.

– И вам нравится? – ужаснулся Багров.

– Конечно, – улыбнулась Марина. Она явно не хотела втягиваться в ехидный диспут. – Как математика может не нравиться? Красота и полное отсутствие вранья.

– Это она на адвокатов намекает, – встрял Волик, глядя на предмет своего восхищения.

– Ни на кого я не намекаю, – улыбнулась Марина.

– А пальцы сильные, потому что каждый день ручку держат? – решила разрядить обстановку Ольга.

– Думаю, нет, – вновь серьезно ответила та. – Я еще каждый день на виолончели играю. Два часа минимум.

– А зачем? – совсем ошалел Багров.

– Потому что красиво, – повторилась Марина.

– И никакого вранья, – добавил Волик. – Вообще-то она в оркестре играет.

– В квартете, – поправила она.

– Хобби такое? – наконец понял Олег.

– Они даже по миру гастролируют, – снова влез Волик. Его прямо-таки распирало от гордости.

– А как удается совмещать? – теперь уже не поняла Ольга, тоже любившая во всем четкость и ясность.

– Гастролируем – это громко сказано, – объяснила Марина. – Есть фестивали непрофессиональных коллективов. Вот туда ездим.

– Значит, все четверо – с хобби? – Все-таки Багров был удивлен.

– Да, если так можно выразиться про музыку. Великий Бородин, он что – музыкант-любитель? Он же химик был выдающийся. А у нас первая скрипка – доктор медицинских наук.

– Не хотел бы лечиться у скрипача. – Почему-то эта история Багрова задела.

– И зря, – Марину ничем было не пробить. – Очень заслуженный человек. Рентгенолог. Один из лучших в стране специалистов по магнитно-резонансной томографии. Вторая скрипка – инженер. Альт – домохозяйка. Вот и весь коллектив. Как говорит Волик, минимум накладных расходов.

Тут официанты принесли такой роскошный шашлык из ягненка, что диспут прикрылся сам собой – рты-то заняты.

Ольга понимала, почему взвился Багров. Для него работа была всем. А какое при этом может быть хобби? Единственное, умный Олег Всеволодович не учел, что все люди разные. И каждый из нас – всего лишь один из семи миллиардов. Так что скромнее надо быть, товарищ Багров. Впрочем, это обстоятельство многие не учитывают.

После ягненка народ расслабился.

А затем, как всегда, вернулись к делам насущным.

Волик был наслышан про дело убийцы милиционера, к нему же Куницына тоже заходила. Не оценив, правда, его профессиональных возможностей.

– Так как вы парня собираетесь защищать? – поинтересовался он. – План-то есть?

– Наметки, – кратко ответил Олег Всеволодович.

– Тяжко вам придется, – посочувствовал коллега. Юристом он был отменным, хоть и не любил дел, связанных с серьезными трагедиями. – Весь джентльменский набор: группа, умысел, представитель власти при исполнении.

– Плюс чужой суд. Плюс общественный обвинитель. Плюс показательный процесс, – добавил Багров.

– У меня схемка есть, – сказала Ольга, отметив позитивный интерес к своей персоне со стороны Марины: тоже небось почувствовала коллегу-ботанку.

На вынутом из портфельчика электронном планшете высветились прямоугольники с нанесенными неприятными текстами. Так и было обозначено, как сказано: «группа», «умысел», «при исполнении».

На втором скриншоте был тот же, только увеличенный, прямоугольничек с надписью «группа», но в него впивались три острые стрелки, на концах которых тоже были прямоугольники с текстом.

Атакующие стрелки имели следующие обозначения: «дурачок», «общие цели», «взаимовлияние».

– Что за красоты? – заинтересовался Томский.

Багров тоже глядел на экран внимательно.

– Второго парня Анна Ивановна все время называет дурачком. Похоже, это не фигура речи, а физиология. И ему только-только исполнилось восемнадцать. Если доказать несоответствие возраста интеллектуальному развитию, есть такие экспертизы, то парень станет несовершеннолетним, а возможно, и вообще не отвечающим за свои действия. Удар и по «группе», и по «умыслу».

– И затягивание процесса, – с одобрением сказал Багров.

– А это вам надо? – усомнился Волик. – Торчать в какой-то деревне под Архангельском.

– Почти ночь от Архангельска на поезде ехать, – уточнил Олег.

– Тем более. Зачем затягивать?

– Затем, что суд показательный. Прокурор из Архангельска, судья из Архангельска. Конвой тоже не местный, хотя их мнение роли играть не будет.

– Вот, может, и поторгуемся: мы не удлиняем вам процесс, а вы не удлиняете нам сроки.

Блоки «умысел» и «при исполнении» на следующих скриншотах также были атакованы несколькими стрелками. Но рассматривать их уже не стали, опасаясь, что музыканту-математику Марине и без того скучно с юристами-юристами.

Тем более что трапеза подошла к десерту.

Волик аж глазки узкие прикрыл от подвалившего счастья. Тут и невесомое безе, и все тот же классический, но совсем не магазинный наполеон, и роскошный, облитый черным шоколадом, коричневый тортище из первоклассного какао. Томскому явно хотелось сожрать все, причем немедленно.

Но не тут-то было.

Марина, как бы между делом, не акцентируя, отодвинула от избранника все тарелки и столовые приборы. А вазочку с нарезанными свежими фруктами, наоборот, придвинула. И выделила из ранее зажатых столовых приборов изящные, под серебро, ложечку и вилочку.

– Кушай, милый, – ласково сказала она.

Ах да, еще нежно погладила Волика по пухлой руке.

И – о чудо! – Волик смирился!

То, что не смогли сделать за многие годы самые дорогостоящие врачи-диетологи и даже всесильная Валентина Семеновна, похоже, с легкостью делала худенькая и очкастенькая виолончелист-математичка.

Даже Багров, не одобрявший смешение увлечений с работой, уважительно посмотрел на девушку.

Ольга же вообще была в восторге и от метода, и от реализации.

Впрочем, процесс удивления Мариной окружающих еще не был закончен.

– Это ведь, я понимаю, смотрины? – спросила она у присутствующих.

Волик тихонько молчал, как толстая большая мышь, с ртом, набитым полезными фруктами. Багров тоже не нашел что ответить.

Одна Шеметова отреагировала:

– Думаю, именно так, – согласилась она.

– Не стану спрашивать, какую оценку я у вас заработала, – усмехнулась та. – Но справедливо будет, если вы посмотрите на меня и в естественной среде обитания.

– Стол, бумага, ручка? – обрел дар речи Олег Всеволодович.

– Нет. Гостиный Двор, арт-выставка, концерт струнного квартета, – спокойно поправила Марина. – Сегодня вечером. В десять тридцать.

Предложение было принято.

Уходя, Ольга обернулась к Марине и молча показала ей большой палец. Та ответила веселой улыбкой.

Похоже, у Волика наконец появится настоящая, любимая и любящая, жена. А у Шеметовой, не исключено, умная и хорошая подруга.

Москва Юлия Морозова показывает зубы

Просыпаться было непросто, вчерашние смотрины несколько затянулись. Патентованный солнечный лучик уже минут пять топтался на Ольгиной щеке, а она все никак не могла открыть глаза.

Потом пересилила себя, резко встала. Чтобы совсем освободиться от сонной одури, сделала душ много холоднее обычного. В итоге выскочила из-под него с единственным желанием забиться обратно, под еще не остывшее от ее тела одеяло.

Помогли стандартные методы добуживания.

Рецепт неоригинален, но действен. Интенсивная зарядка, сопровождаемая тонизирующим завтраком: крошечный круассан с огромной чашкой крепкого кофе.

Все. Энергетический баланс восстановлен, можно строить планы на сегодня. Впрочем, сегодняшние планы лучше начать со вчерашних.

Что не сделано?

Не рассмотрены с Багровым остальные многочисленные идеи Ольги по делу Куницына. Не проанализированы с ним же итоги первых дней работы по делу Родригеса, хотя вышеуказанные итоги, несомненно, есть.

И самое главное. Вчера можно было рассмотреть с Багровым все что угодно. Но идиотский Ольгин характер снова себя показал.

Если детально восстанавливать цепь событий, то происходило примерно так.

После работы на концерт идти было рано, поэтому поехали кататься на пароходике: Багров, Ольга, Вольский и даже примкнувший к ним старик Гескин.

Шеметова никогда не впадала в восторг при виде речных просторов или отражений золотых куполов в воде. Но в этот раз действительно было хорошо.

Странно, но с детства знакомые улицы и здания, когда смотришь на них с реки, кажутся совершенно иными. Приходилось совершать логические усилия, чтобы восстанавливать способность ориентироваться в родном городе.

Еще удивили чайки.

Пока не подойдешь к реке, даже знать не будешь, что в мегаполисе Москва живут такие красивые создания. Ольгу просто завораживала их способность к парению. Казалось, им вообще не нужно махать крыльями. Зачем? Если они и так повелевают гравитацией.

А еще поразили слова Гескина. Он хороший мужик, очень умный и очень корпоративный. Конечно, пик его карьеры пройден, но это и сейчас весьма сильный адвокат. Так все к нему и относились – как к хорошему человеку и весьма сильному адвокату.

А тут плыли вместе по речке, а он тихонько так комментировал:

– Вот здесь мы с братом рыбу ловили.

– Когда? – не слишком тактично спросила Ольга.

– Когда? – задумался Аркадий Семенович. – Ну, примерно шестьдесят пять лет назад. Он старше меня был на тринадцать лет. С войны вернулся инвалидом. Семьи так и не завел. Вот и развлекал братишку, да заодно коту лакомство добывали.

Для Шеметовой шестьдесят пять лет назад звучали примерно так же, как и триста. А тут вот он, стоит перед тобой. Вполне живой и реальный Аркадий Семенович Гескин, коллега.

Показал школу, где учились с братом. Место, с которого на фронт ушли и брат, и отец. Отец не вернулся вовсе, брат мучился до пятьдесят четвертого от ран и тоже умер.

Весь их недолгий путь по реке был у Гескина в памятных знаках. Именно в памятных, потому что в реальности ничего и не осталось: сыновья с внуками в Америке, жена в могиле.

Да уж…

Ольга мучилась и никак не могла вспомнить фразу из латыни на эту тему. Такое состояние всегда было для нее мучительно: ведь бывших отличниц не бывает. Наконец плюнула и произнесла про себя сентенцию, приписываемую царю Соломону: «Все проходит».

А Гескина все равно было жалко.

Накатавшись, пошли поели, поскольку в картинной галерее кормежка не предусматривалась. К десяти часам – совсем светло было – подтянулись к Гостиному Двору.

Никого, кроме них, еще не было, поэтому удалось без спешки и сутолоки посмотреть экспозицию.

Она того стоила.

Выставлялись три художника из каких-то совершенно глухих мест. Может, и не космические расстояния, но Москва и деревня в трехстах километрах от нее – это точно разные галактики. Организовал действо очередной Волькин знакомый – некий профессор Береславский. Он показался Шеметовой нахальным и самоуверенным человеком. Позже, выслушав его речи, диагноз о нахальстве и самоуверенности Ольга не отменила. Иначе не понять, как профессор-экономист, а до того физик, вдруг решил стать открывателем неоцененных художественных талантов. Но определенные резоны в его речах и действиях, несомненно, присутствовали.

Ведь что такое изобразительное искусство? Только то, что мы о нем думаем. После изобретения фотоаппарата простое умение воспроизводить окружающую реальность перестало быть искусством. Но отбросив в сторону критерии истинности художественных находок, станет абсолютно ясно, что и гений никогда не будет признан, если его не увидят массы.

Короче, все, «как завещал великий Ленин». Пока идея не овладеет массами, не будет у художника хлеба, а у инвестора – «Мерседеса».

Еще Ольгу поразило различие художников, присутствовавших здесь же. Особенно двух родных братьев Павловых. Выросли в одной деревне, в одной семье. Старший – весь чистенький, маленький, худенький, богобоязненный. Да и просто «боязненный», как Ольге показалось. «Живем мы уединенно, и нам ничего, кроме хлеба и искусства, не надо», – объяснил он Волику. При этом, похоже, не врал.

Был этот художник каноническим иконописцем, то есть имел разрешение от церкви на писание икон. А в «гражданской» живописи отрывался вовсю: на его полотнах краски играли, сверкали и переливались. Пейзажи были идиллические, девушки стройные, а цветы красивые. Все вместе создавало некую спокойную, милую, пленительную ауру, которую очень хотелось нести в дом или на дачу, тем более что цены были доступные.

Младший брат был совсем другим. Огромный, небритый, худющий, со свирепым лицом, кулаками-молотами и неожиданно добрыми глазами. Картины его были такие же: свирепые, резкие, пронзительные. И неожиданно добрые по сути. Коммерческий успех ему явно не грозил. Сложно было бы представить в какой-нибудь гламурной квартире портрет несчастного мальчишки из дурдома, выполненный только двумя красками: невероятно яркой оранжевой и невероятно черной черной. Или портрет тверской проститутки – самой дешевой, «плечевой», с трассы Е-95. Красивая, молодая, с детской игрушкой в руке и глазами старухи.

Береславский усилил этот антагонизм, расположив одножанровые картины братьев по противоположным стенам длинного двухсветного – с небольшим вторым этажом – помещения.

«А все же он свое дело знает», – оценила профессора Шеметова, пройдя несколько раз мимо полотен обоих братьев. Сделав еще круг, обнаружила второе дно профессорского замысла: это все-таки братья! Так непохожие по форме, по сути, по воплощению. И однозначно братья по всему.

Под впечатлением от увиденного даже хотела уйти подышать. Но, повинуясь Волику, очень уважавшему своего нахального и самоуверенного друга, полезли на маленький второй этаж – на самом деле длинный балкон – смотреть третьего автора.

А вот это уже был удар под дых.

Профессор решил усилить эффект, оставив в экспозиции на балконе только сильнодействующую графику третьего художника, тоже, кстати, жителя не столичного. И графика действовала.

На протяжении двадцати метров стены зрителя швыряло из огня в полымя, в абсолютно противоположные душевные состояния. От приятного созерцания мастерски, на одном дыхании написанных среднерусских пейзажей до совершенно душевыворачивающих работ. Одна из картин, выполненная минималистическими средствами (тушь, акварель, морилка), под названием «Что будет?» (мать, склонившаяся над маленьким ребенком), запечатлелась в памяти Ольги, похоже, навсегда.

Шеметова сочла своим долгом подойти к устроителю.

– Очень круто, – честно высказалась она. – Не скажу, что всегда приятно, но всегда круто. Где вы их находите?

– Да таланты по всей стране есть, – сказал, посверкивая очочками, профессор. – Вот только стране до них дела нет. Это ж не нефтью торговать.

Что ж, все логично. Торговать нефтью – что может быть понятнее алчному властителю?

Тем временем и народ подтянулся, человек под сто минимум. А музыканты уже занимали свои места на втором этаже, у края балкона, обрамлявшего второй свет помещения.

Шеметова едва узнала среди них Марину. Она была в темной длинной юбке и белоснежной блузке. Но не это помешало Ольге сразу определить утреннюю знакомую.

Марина была совершенно другая. Как в научной фантастике: сама в космос уехала, а вместо себя оставила двойника. Человека, живущего изнутри. Музыканта-аутиста.

Когда смычки опустились на струны, Шеметова впервые в своей жизни ощутила, что музыка ее просто уносит. Это было радостное и в то же время смешанное с неким страхом ощущение. Она летала – это восторгало полностью. Но она не понимала, откуда взялась эта способность и надолго ли.

А еще Ольга скосилась на Волика. Вот уж кто был счастлив исключительно, без каких-либо дополнительных чувств. Он смотрел на Марину, она смотрела в никуда, и все это объединял Вольфганг Амадей Моцарт.

После концерта, в состоянии то ли легкого опьянения (хотя не пили), то ли сотрясения мозга (хотя не падали), направились к метро.

Багров поехал провожать Ольгу к ее дому. Дойдя до подъезда, бережно поцеловал в щеку.

– Может, кофе нальешь? – спросил он.

«Да, конечно!!!» – кричало в ответ ее сердце.

А дурацкие губы ответили совсем другое:

– Неудобно. Поздно уже. До завтра.

– До завтра, – ответил Олег Всеволодович и пошел своим легким широким шагом к метро, на последний поезд.

И что же она такая дура?

Однако жизнь требовала продолжения, и Шеметова засобиралась на работу. Сегодня надо было точно выяснить дату их с Родригесом поездки в Казань. После чего заказать охрану на те два дня, что они там пробудут.

Ольга не верила в возможность нападения. Но у клиента денег больше, чем страхов. Раз хочет – пускай будет. А потом, лучше всю жизнь дуть на воду, чем один раз чем-нибудь тяжелым получить по башке.

С Родригесом встретились у него в офисе.

Он покряхтел, поежился, но все дополнительно требуемые бумаги подписал. «Тоже проблема», – подумала Ольга. Небось, когда в девяностые шел к своим деньгам, мало чего боялся. А когда наконец дошел – стало страшно за достигнутое.

Выезжать договорились через день, на машине Родригеса, с вооруженным водителем-охранником.

Шеметова побежала в контору. И там ее ждал сюрприз.

На скамеечке сидела симпатичная женщина лет тридцати с небольшим, с красивой девочкой, чью головку украшал роскошный белый бант.

Фото Юлии Морозовой, секс-вымогательницы из дела Родригеса, Ольга, конечно, видела. Но роскошная женщина с тех фото почти ничем не напоминала миловидную заботливую мамашу, сидевшую около ее кабинета. Тем не менее это была она.

– Я к вам, – сказала женщина, вставая со скамейки.

– Заходите, – слегка ошарашенная, ответила Шеметова, открывая ключом кабинет.

Марианну, дочку, тут же заняли, дав листы бумаги и цветные фломастеры. Маленький человек занялся делом.

– Не ожидали? – улыбнулась Юлия, усевшись напротив Ольги.

– Нет, – честно ответила адвокат, спокойно разглядывая процессуального противника.

Вблизи становилось понятно, что Морозовой не за тридцать, а под сорок. Но все равно выглядела она моложе своего возраста.

– Как смотрюсь? – усмехнулась та. – Хищно?

– Наоборот, – в тон ответила Шеметова. – Скромно. Достойно. Небогато. Будь вы моим клиентом, я бы одобрила.

– Я готова подписать с вами договор, – улыбнулась она. – Или, если хотите, устное соглашение.

– К сожалению, это невозможно. Я являюсь адвокатом Родригеса.

– Все равно я хотела бы поговорить.

– А смысл?

– Вы ведь профессионал, Ольга?

– Надеюсь.

– Пашете за деньги или за идею?

– Да я как-то не разделяю, – подумав, честно ответила Шеметова.

– А я вот пашу за нее, – указала на девочку Морозова. – Дети – лучший стимул.

– Наверное, вы правы, – согласилась Ольга, знакомая с темой пока только теоретически.

– Можно я сразу к делу? – Морозова вдруг стала резкая и быстрая, даже губы, аккуратно очерченные неяркой помадой, стали уже и злее.

– Да, конечно.

– Он неплохой мужик.

– Кто? – не сразу поняла Ольга.

– Леня. Леонард.

– Леонард Францевич?

– Я его так ни разу не называла, – рассмеялась Юлия. – А он звал меня Юленькой.

– Вы это мне к чему рассказываете? – попыталась ввести беседу в разумные рамки Ольга.

– К тому, что очень надеюсь… – сделала паузу Морозова.

– На что?

– На то, что вы, Оленька, не только адвокат, но еще и человек, и женщина.

– И что бы вы хотели от меня, как от человека и женщины?

– Смотрите, – Юлия резко наклонилась вперед, Шеметова аж отпрянула. – Я его уже полтора года трясу. Он давал деньги и склонялся к компромиссу. Потом появились вы. И начались проблемы.

– Какие?

– Мои свидетельницы отказываются от показаний. Леня просит о повторной экспертизе. Хотя был готов к мировому соглашению. Вы понимаете, что это не только я теряю все? Мне лично хватало. Это моя дочь теряет все с вашей помощью. Вы это понимаете?

– Я не согласна, – Шеметова говорила мягко, но непреклонно. – Вы не теряете ничего. Потому что ничего и не имели. Правильно будет сказать так: вы хотите чужое, а у вас не получается.

– Чужое? Это как посмотреть, – легко рассмеялась Морозова, разом сняв разлившееся по кабинету напряжение. Девочка тоже сразу заулыбалась. – Он меня трахал? Регулярно. Хотелось мне или нет. Небось побольше, чем свою жену. А уж я под ним точно старалась больше, чем любая жена. Почему тогда ей все, а мне с дочкой ничего?

– А разве он женат? – некстати спросила Ольга.

– Не знаю. Дело не в жене. Повторяю вопрос: почему он от меня имел все, а мне нельзя получить от него крохотный кусочек?

– Потому что он получал от вас по обоюдному согласию. И, насколько я понимаю, согласие с вашей стороны им было оплачено.

– Хорошо, давайте прямо. Откажитесь от дела – и получите от меня вдвое больше, чем от Родригеса. Просто откажитесь. Я Леню знаю, он испугается, и мы заключим мировое. Леня точно от этого не обеднеет. Все будут счастливы.

– Не все, – грустно сказала Ольга.

Ей и в самом деле было жаль Юлию. Но в ее проблемах, кроме нее самой, никто не виноват.

– Значит, так, тварь, – вот теперь лицо Морозовой изменилось. – Или ты берешь мои деньги, или жди проблем.

– Каких? – деловито спросила Ольга.

– Групповичок тебя устроит? Или тебе в кайф?

– Я в вашей терминологии не очень, – созналась Шеметова. – Подробнее, пожалуйста. И сбавьте тон, вы пугаете ребенка.

Марианна, похоже, собиралась расплакаться.

– Ты же меня презираешь, тварь. Ты же чистенькая. Вот и побудешь на моем месте. А потом скажешь, заслужила я эти деньги или нет.

Морозова резко встала, взяла начавшую хныкать дочку за руку и направилась к двери.

Ольга вышла за ней.

– Юлия, два слова, пожалуйста, – сказала она.

– Что еще? – грубо ответила Морозова, но остановилась.

– Откажитесь от своих идей. Забудьте их. А я сотру запись нашей беседы.

– Нет у тебя никакой записи, – вызверилась женщина. – Ты же по правилам живешь.

На шум выглянул Гескин.

– Что у вас тут, дамы?

– Общаемся, – улыбнулась ему Ольга.

– В общем, я все сказала, – подвела итог Морозова.

– Я тоже, – ответила Шеметова.

И Гескин, и пришедший позже Багров отнеслись к угрозам Морозовой серьезно. Олег предложил написать заявление в милицию. Два очевидца – Валентина Семеновна и Гескин – могли подтвердить приход Юлии в контору и возникшие неприязненные отношения. Привлечь к ответственности на основании этих фактов Морозову вряд ли бы сумели, но предостеречь от развития ситуации вполне могли. Наверное, это был лучший вариант.

Шеметовой было приятно, что о ней беспокоятся, однако идти в отделение и писать заявление она не стала. И времени не было – каждая минута на счету. И желание топить Морозову отсутствовало.

Может, из-за неких моральных резонов в ее юридически безграмотных речах. А, может, из-за девочки с большим белым бантом.

Деревня Заречье Сын родился

Рождению первого сына Анны Куницыной – правда, теперь ее уже чаще звали Анной Ивановной – предшествовало немало событий.

Некоторые из них произошли сразу после свадьбы.

Загса в их деревне никогда не было, а на одной из рек между Заречьем и райцентром Любино сломался паром. Объезд добавлял лишних полсотни километров по лесовозным дорогам.

Короче, молодожены решили головы себе не морочить и оформить отношения после свадьбы, благо их любовь вообще не нуждалась в каком-либо документальном подтверждении.

Свадьба отшумела – ее еще долго вспоминали. А Аня никак не могла забыть угрозу несостоявшегося жениха. Даже хотела идти на переговоры с Алешкой.

Витька не пустил. Здесь уже примешивалась ревность, и Аня не стала настаивать.

Через месяц отношения еще не были оформлены, зато стала очевидна беременность молодой женщины.

Страх снова поднял голову: лейтенант Куницын быстро набирал силу, ревностно исполняя свои обязанности. И при каждой встрече злобно глядел на Витьку.

Буквально в те же дни Алешка вообще проявил настоящее геройство: приезжий водитель лесовоза, по какой-то причине не получив, что хотел, от беспутной вдовушки, атаковал ее забор своим «КрАЗом». Зачем? Кто ж его знает, что происходит у человека в отравленном алкоголем мозгу.

Вдовушка истошно заголосила, а ненормальный уже разворачивал свой танк для новой атаки. На этот раз на дом.

Проходивший мимо Алешка оказался на высоте: сначала выстрелил дважды в воздух из пистолета. Потом, поняв, что сбрендившего водилу ничто не остановит, сумел запрыгнуть на подножку и одним ударом кулачища оглушить сумасшедшего.

Затем на ходу влез в кабину и заглушил мощный двигатель.

Вообще-то это был подвиг.

С этим и молодая семья Куницыных была согласна. Решив, что момент подходящий, вдвоем пошли его поздравить: лейтенанта наградил именными часами сам областной начальник милиции!

Аня испекла огромную «калитку» с начинкой из рыбы, собственноручно наловленной Виктором, а также захватила с собой купленную в райцентре – специально ездили, как паром починили, – бутылку коньяка.

Алешка подарки принял благосклонно: роль героя и народного заступника ему явно была по душе. Но на прощание неожиданно сказал похолодевшим супругам все то же: сына, мол, лучше не рожайте.

Вторая попытка примирения была и вовсе нестандартной.

Отметку в загсе было долго недосуг поставить. В итоге, когда поехали в райцентр, вдруг осознали, что предстоит еще и смена всех Аниных документов: фамилия-то в браке менялась!

И тут возник у Анечки хитроумный, основанный на сугубо женской логике план. Фамилию поменять не ей, а мужу. Стать Куницыным. А когда родится сын – назвать Алешкой. И позвать Алешку-старшего в крестные отцы. Полный тезка, да еще крестный отец, вряд ли станет вредить мальчику.

Виктору план жены, мягко говоря, не понравился. Но она, уже беременная, так боялась будущего и так настаивала, что он сдался. Тем более и обстановка располагала: Аня стала бригадиром доярок и неосвобожденным секретарем профкома, плюс собственный дом и огород, занята чуть не круглые сутки. Витя же, хотя никоим образом не бездельничал, довольно часто бывал по служебным делам в райцентре. А именно там и происходили все заморочки со сменой документов.

Короче, Рыбаков стал Куницыным. Сельчане посудачили да и забыли – не Бержераком же стал, в деревне-то, за малым исключением, все Куницыны и Рыбаковы.

Первой в середине следующей весны родилась девочка. Виктор настоял, чтобы она была Анной. Потом, за семь лет, появились на свет еще четыре девчонки – Даша, Лена, Ольга, Мария.

Бабушки были счастливы. Да и родители тоже. Витька, разумеется, как всякий мужчина, мечтал о сыне. И… боялся его рождения.

В карьерном плане Анин муж не вырос, по-прежнему чинил в колхозе все, что ломалось, самостоятельно садясь за штурвал в основном в период полевых работ. Огород у Куницыных был ухоженный, все росло богато. А что не росло – добирали в окрестных лесах и реках либо покупали в Любино, там снабжение было неплохое. Деньги в семье тоже водились, пусть и невеликие – от колхоза и от продажи в потребкооперацию излишков собранных урожаев и заготовок.

Вот охотой только Витька не занимался. Потому что разрешение на ружье получаешь в охотничьем обществе. А проверяет его содержание и хранение участковый.

Натолкнувшись раз на кривую Алешкину усмешку, Виктор к нему больше не пошел. Аня, невзирая на его протесты, пошла сама. Уважая мужа, встретилась с Алешкой на людях, в конторе.

– Как в лесу жить без ружья, а, Алешка? – спросила она.

Вопрос был не праздный. Даже если не ходить на охоту, ружье все равно нужно. Например, почти каждый год, обычно в конце осени, чтоб по замерзшим болотам выйти к «железке», из окрестных многочисленных строгих колоний сбегал кто-нибудь опытный. Как правило, ненадолго, сразу приезжали патрули внутренних войск, проводились облавы с собаками. Но встретиться с беглым каторжником без оружия не хотелось никому.

Да и без каторжников случаев хватало. Как раз перед визитом Ани ее соседку гонял по огороду здоровенный кабан. Клычищи – как ножи, и по длине, и по остроте.

Вообще-то он не за соседкой пришел, а полакомиться сладкой свеклой. Когда же хозяйка решила его выгнать, мгновенно стал из дичи охотником.

– Вступай в охотсоюз, пиши заявление, – хмуро ответил милиционер. – На свое имя, – особо подчеркнул теперь уже старший уполномоченный (звездочки без высшего образования добавляли скупо, но в должности все же повысили, с учетом рвения и геройства).

Так в доме появилось ружье, «тулка»-двустволка двенадцатого калибра. Но все время висело на стене, без работы: Виктор его использовать опасался, а Аня, выросшая без отца, к охоте приучена не была.

Личная жизнь милиционера вся была на виду. Жена его оказалась не очень плодовитой: за все годы брака – две девицы, с интервалом в семь лет. Обе в маму: такие же худые, вроде и не страшные, но с недовольными лицами и недобрым характером.

Зато в околодолжностном бизнесе Алешка за десять лет преуспел. Мягко и не спеша – однако без единого исключения – он обложил данью всех, кто имел какой-либо полузаконный дополнительный приработок. Дань была не слишком обременительная, иногда больше похожая на жест уважения, однако обязательная.

Ему платили лесники, и он «не замечал» «лишние» лесовозы. Мог рвануть в лес на выстрелы в неурочную пору. А мог и не бежать, заранее получив свое от охотнадзора. Вообще, не его задача была браконьеров отслеживать. Бензин, дрова, продукты, семена, удобрения, патроны для охоты – все это милиционер тоже получал по дружбе от разных людей, в том числе и от председателя колхоза Мирона Андреевича.

Однако по одному критерию Алексей Куницын был настоящим суперучастковым. Он отвечал за свой участок полностью .

Он не боялся влезать в пьяные драки.

Он держал в строгости лихих парней, вернувшихся из колонии. Нет, они не перевоспитывались. Но точно знали, что идти на дело лучше где-нибудь в другом месте. Потому что местный мент – точно не добродушный «старик Анискин». Не понравишься – может и закопать, лес большой.

Еще один легендарный подвиг Алешка Куницын, уже старший лейтенант, совершил как раз перед рождением Аниного первого сына.

В деревню вбежала лиса.

Такое случалось. Но эта была как будто пьяная. Ее мотало из стороны в сторону. Пробежала мимо вольно гулявшей курицы. Зато, яростно кусаясь, набросилась на собак, как будто не чувствуя страха и боли в драке.

Диагноз поставили без ветеринаров – бешеная. Бешенство редко, но бывало в этих краях. Мужики были на полевых работах. Бабы заперли детишек в домах, зарядили ружья и ждали у окон.

На трех длинных и одной короткой улицах деревни остался только Алешка с ружьем и «макаровым».

Он и убил больную лису.

А потом – всех собак, которые не были на цепи и могли вступить в контакт с инфицированным животным.

В общем, участковый в Заречье был разный, годный и на орден – за охрану покоя односельчан, и на тюремный срок – за рукоприкладство и вымогательство.

И вот настал в жизни Анны и Виктора Куницыных очередной важный момент. Ожидание ребенка. Теперь уже шестого.

Казалось бы, что может быть нового в чувствах столь многодетной матери?

Но новым было все. И долгое отсутствие беременности – почти четыре года. Хотя любили друг друга, как всегда. И хотели друг друга, как всегда. И новые ощущения в чреве.

– Там – мальчик, – так и сказала Анна мужу и дочкам.

Дочки обрадовались: братик был для них чем-то новым.

Муж и обрадовался, и встревожился. Любовный треугольник, казалось, разорванный еще десять лет назад, по-прежнему создавал тревогу и напряжение.

Виктор предложил съездить в Любино, там в санчасти лесников появился аппарат УЗИ, предсказывающий пол до рождения.

Аня отказалась: зачем? Ей и так все ясно. Да и что может измениться от бумажного листка с выводом?

Нет, проблему следовало решать иначе.

И уже после рождения мальчика.

Роды были легкие, очень быстрые, парень родился длинный – пятьдесят два сантиметра и крепкий, хоть весом не потряс – чуть более трех килограммов.

Витька забирал жену из любинской больнички счастливый и озабоченный. С ним приехали две старшие дочки. Каждая просилась подержать малыша, но Аня не отдала. Сама еще не надержалась, не надышалась замечательным дитячьим запахом.

К вечеру вернулись домой.

Мальчишка рос как надо, на свежем воздухе да материнском молоке.

Имя дали, хоть Витьке и не по душе было, – Алексей. Договорились с батюшкой о крестинах. Потом Виктор пошел к Алешке, просить стать крестным отцом своему долгожданному сыну. Все – по хитроумному жениному плану.

Алешка не отказал. Но и не согласился. Ухмыльнувшись, предложил прислать на переговоры жену.

Виктор вспыхнул, почему-то вспомнив про висевшее на стене ружье. Но участковый ничего больше не предложил, а лишь, не попрощавшись, развернулся и ушел в избу.

Аня долго уговаривала и успокаивала мужа, раз за разом повторяя, что участковый ничего позорного в виду не имел. Просто удар по его сердцу нанесла она, вот и извиняться тоже должна пойти она.

Виктор, всегда согласный с женой, теперь не хотел ее слушать.

Но ставки были слишком высоки, и Ане пришлось идти ва-банк:

– Вить, ты мне веришь? – спросила она, поднимая ладонями его опущенное вниз лицо. – Веришь или нет?

– Конечно, верю, – пробормотал обескураженный муж.

– Ты веришь, что я ничего позорного для тебя не сделаю? – добивала его Анна.

– Да, – вынужден был согласиться Витька.

– Я пойду к нему. И поговорю с ним, – сказала Аня.

Муж промолчал.

Встреча состоялась в кабинетике участкового, расположенном в здании сельсовета, такой же бревенчатой избе, как и все остальные, только побольше.

Алешка обрадовался ее приходу.

Вскочил, придвинул стул, смахнув с него пыль. Потом подошел ко входной двери и накинул крючок.

Анна молчала.

– Ну, здравствуй, Анечка, – сказал Куницын.

– Здравствуй, Алешка.

– Что пришла?

– Сам знаешь. Сын у меня родился. Алешка Куницын зовут.

Участковый не удивился.

Он действительно знал все, что происходит на вверенном ему участке.

– В мою честь? – ухмыльнулся он.

– Получается так, – ответила Анна. – И хотим попросить тебя стать крестным отцом.

– Здорово придумано, – восхитился милиционер, еще не забывший уроки логики в своей офицерской школе. – Твоя идея?

– Моя, – не стала отрицать Анна. – Хватить нам уже дуться друг на друга. У меня – дети, у тебя – дети.

– Зря ты за меня не вышла, – покачал головой участковый. – Витька из механизаторов никогда не выбьется. А я с нелюбимой живу.

Анне стало жаль мужика. Каково это – всю жизнь прожить с нелюбимой? Но разве она в этом виновата?

Алешка же понял затянувшееся молчание по-своему.

Глаза помутнели, остановившись на круглых голых Аниных коленках. Он протянул руку к ее груди и, уже не в силах остановиться, облапил своей огромной ладонью.

– Убью! – отшатнувшись, прошипела Анна.

– Вот и поговорили, – улыбнулся разом пришедший в себя милиционер. – Уже не хочешь мириться?

– Хочу, – пересилила себя женщина.

Ради ребенка можно пойти на многое. Но не на все. Потому что старший лейтенант Куницын был предельно конкретен.

– В общем, так, Ань. Ты мне даешь, и мы миримся. Не здесь, не сейчас. Так что никто не узнает. Только ты и я. Мне будет достаточно. Идет?

– Нет, – вздохнула Анна. – Не идет.

– Ну, тогда и мира не будет, – подвел итог Куницын.

Анна встала.

– Алешка, – в последний раз попросила она. – Давай все забудем, а? У тебя семья. У меня семья. Ты вон вообще у нас власть. Не надо портить друг другу жизнь, ты же любил меня.

– И сейчас люблю, – глухо ответил тот.

– Любишь меня и угрожаешь моему сыну? – спросила Анна.

– Это его сын, – упрямо и даже как-то обиженно сказал Куницын.

– Это мой сын, – сказала женщина. – И если ты с ним что-нибудь сделаешь – спрошу с тебя я. Ты понял, участковый?

– Понял, понял, – он уже опять, непонятно отчего, повеселел. – Не бойся, я с ним ничего не сделаю. Он сам с собой сделает.

Анна беспрепятственно сняла с двери крючок и вышла на улицу. Спину ей явственно сверлил взгляд Куницына.

Вроде бы как должна была успокоиться. Он же ясно сказал, сам ничего плохого не сделает. Однако успокоения не наступало.

«Господи, мальчик мой, что же ты должен сделать себе на беду? Что же Алешка тебе напророчил?»

Москва Ольга Шеметова. Покупка машины

Дни неслись с устрашающей скоростью, а в Архангельскую волость московские адвокаты так пока и не уехали. Местная Фемида оказалась неторопливой, не сильно отличаясь от любой другой Фемиды.

Судейские крутятся, прокуроры работают, адвокаты пашут – лишь задержанные и арестованные просто сидят в своих камерах, вырванные из жизни и ввергнутые в состояние, когда скорость проистекания жизненно важных событий от них ровным счетом никак не зависит.

Хотя, с другой стороны, ожидающему решения своей участи Куницыну-младшему торопиться особо было некуда. Вся страшная загадка для него была сокрыта только в одном – сидеть ли ему долго или вообще никогда больше не увидеть свободы.

Поездка в Казань тоже несколько раз откладывалась. Непохоже, что только из-за страхов клиента. Скорее потому, что Леонард Францевич оказался действительно серьезным бизнесменом и правда не мог вырваться из круговорота текущих, но важных дел.

Через пару часов Ольга должна будет ему в очередной раз звонить. И если повезет – сегодня же, во второй половине дня, и уедут.

А пока Шеметова поехала к родителям.

Давненько не была в родном доме.

Умом понимала, что делает неправильно. Родители не так давно вышли на пенсию и явно страдали от недостатка общения. Но дел было столько, что выбралась лишь теперь.

Встретили ее без поцелуев – в семье не принято. Вся нежность – внутри. И выдавала она себя в деталях.

Мама наготовила вкусненького, папа в кои-то веки лично сходил на рынок и принес отборных фруктов. А еще приготовил ей в большой коробке подарок: собственный письменный набор, полученный им невесть когда за завершение какой-то важной для своего времени стройки. Сразу видно, что не современный: из настоящего коричневатого мрамора, со стоящим на задних лапах медведем. А в каждой передней лапе медведь держал по ручке: одна – новомодная на тот момент шариковая. Другая – перьевая, чернильная. Место для чернильницы также было предусмотрено, в мраморной же подставке.

– Пап, зачем? Он же всегда у тебя на рабочем столе.

– Я больше не работаю, дочка, – невесело усмехнулся отец.

– Сейчас не работаешь, потом будешь, – неубедительно поспорила Ольга.

– И потом не буду, – прекратил дискуссию отец.

Да, родители у нее немолодые.

Старшую сестру мама родила, когда ей было под сорок. А Ольгу – и вовсе в сорок четыре. Папа же старше мамы еще на восемь лет. Так что он прав. Вряд ли бывший начальник крупной строительной организации когда-нибудь снова сядет за рабочий стол.

Остается лишь доживать жизнью своих детей.

Ольга испытала нечто вроде раскаяния. Если б она была как все – давно бы выскочила замуж да нарожала детей. Дав своим старикам новый стимул к жизни. А она, дура, недавно вон Багрова прогнала, когда тот сам изъявил желание у нее остаться.

Точнее, изъявлено было желание зайти попить кофе. Но Шеметова же не ребенок, знает, зачем мужчины напрашиваются к девушкам на вечерний кофе. Знает и очень хочет, чтобы Багров оказался в ее уютной квартирке.

Но вот сердце-то хочет, а непонятно что выпаливает дурацкие слова про «поздно» да «неудобно».

Родители из деликатности прямо не интересовались ее личной жизнью, хотя чутко ловили любые намеки. Багрова они пару раз видели – на концертах, куда Ольга брала билеты и им.

Багров обожал Моцарта, Штрауса – в общем, этакую «облегченную» классику. Ольга бы и попсой не побрезговала, но старалась соответствовать, и когда Олег Всеволодович сообщал о предстоящем в филармонии или консерватории концерте, то всегда составляла ему компанию, да еще родителей подтягивала.

Сначала застеснялась было: вдруг он подумает, что она почву готовит, с родителями знакомит? Но он сам спросил, не хочет ли Шеметова с собой кого-нибудь прихватить, пока есть билеты. Так что родители вошли в круг их увлечений без всяких искусственных приемов.

Просидела в родных стенах два часа, несмотря на множество неотложных дел. Наконец засобиралась.

Мама не выдержала, спросила:

– Оленька, как дела у Олега Всеволодовича?

– Все хорошо, – кратко ответила дочь.

– Он к тебе неравнодушен, – сказала мама.

– Немножко есть, – согласилась Ольга.

– Зато ты сильно к нему неравнодушна, – врезал правду-матку отец. И совершенно неожиданно для воспитанной в довольной пуританских традициях Ольги добавил: – Не тяни время. Бери его и не отпускай. Он хороший человек.

– Я подумаю об этом, – нейтрально ответила дочь.

Вот что она в совершенстве научилась делать – так это нейтрально отвечать. Если надо – полчаса проговорит, да так, что ни к чему невозможно будет придраться как к источнику информации.

Уже уходя, получила от родителей еще один подарок.

Да какой!

– Вот тебе, дочка, деньги, – передавая сверток, сказал отец. – Триста пятьдесят тысяч. Это полмашины. Вторые заплатишь сама. Хватит тебе по ночам пешком ходить.

Это было счастье!

Ольга немало зарабатывала, но тратила легко, спуская приличные суммы на всякие необязательные вещи. О машине думала постоянно. Однако поднять такое приобретение с нуля возможности не было. Копить же, как выяснилось, не умела.

– Теперь обе дочки моторизованные, – сказал папа.

Старшая давно и успешно вышла замуж, у нее были не только муж, квартира и пара хороших автомобилей, но, главное, двое деток, мальчик и девочка.

Вот чему безмерно – хоть и по-белому – завидовала Ольга. А больше ничему не завидовала.

Впрочем, машина ее обрадовала очень сильно. Разве что начало грызть сомнение, может ли она принять этот подарок: вряд ли после него у родителей остались свободные деньги.

– Мам, пап, – начала она, но закончить ей не дали.

– Дают – бери, бьют – беги, – сказал отец.

– Нам хватает. А не хватит – дети помогут, – улыбнулась мама.

В общем, ушла с желанием тотчас бежать в автосалон. Машину-то выбрала давно – смешного глазастого «жука»-«Ниссана». На самом-то деле он как-то иначе назывался. Но похож был именно на жука, за что его Ольга и полюбила.

Впрочем, в одиночку за машиной не пойдешь. В таком деле нужен мужчина. Мужчин для этой цели в ее распоряжении было трое: Гескин, Томский и Багров.

Понятно, кому она позвонила.

Олег обрадовался за нее и, выкроив пару часов, договорился о встрече в ближайшем салоне, недалеко от трех вокзалов.

Почти сразу после этого перезвонил Леонард Францевич.

Теперь уже торопился он: отъезд планировали в семнадцать ноль-ноль от ее конторы – желательно было прихватить с собой кое-какие бланки, чтоб не бегать потом по Казани в поисках.

Так что с машиной следовало поспешить.

В салон вошли с Олегом почти одновременно.

А дальше – сплошное везение.

Коричневый с перламутром красавец, на автомате и с климат-контролем, уже стоял на центральном, медленно вращающемся подиуме салона.

Ольга немедленно влезла внутрь, счастливо вкушая чудесный запах нового авто.

– Беру, – сказала она радостному продавцу: народ, по случаю кризиса и жаркого лета, в очередь давно не выстраивался.

– А скидки? – спросил практичный Багров. – В других салонах предлагают скидки.

– И мы дадим, – уже не так радостно ответил менеджер.

Ольга благодарно посмотрела на Олега. Не бог весть какая сумма экономилась, но раза три сходить в хороший ресторан хватит.

Впрочем, радовалась экономии она недолго.

Коврики в салон ей дали в придачу, а вот за радио, защиту картера и прочие необходимые мелочи пришлось раскошелиться. Рассчитывала на «пополамный» кредит, а получилось в итоге несколько больше. Даже с учетом отказа от «Каско» – угоняли экстравагантные «жуки» редко, Ольга же ездила чрезвычайно аккуратно. Если кто-то стукнет – сам и починит. Не зря ведь она юрист.

Пошла к менеджеру по кредиту.

Миловидная девушка, потрещав про удивительные акции, выдала не слишком приятные цифры. Переплата выходила весьма серьезная, полуторная, резко не соответствовавшая «удивительным» акциям.

Багров стоял рядом, внимательно вникал.

Когда Ольга приняла решение согласиться – деваться все равно было некуда, – Олег Всеволодович сделал неожиданное предложение.

– Оль, зачем кормить банки? – сказал он. – Я тебе одолжу недостающее.

Шеметова замялась. Было приятно, но неудобно.

Оказалось – вслух сказала, о чем подумала.

Багров расхохотался:

– У тебя всегда приятно, но неудобно!

Шутка была явно двусмысленной и где-то даже обидной. Но логичная Ольга вынуждена была признать глубокую справедливость высказывания Олега Всеволодовича.

Короче, автомобиль купили без кредита.

Более того, выставочный образец, как оказалось, уже подготовили к продаже. Техпаспорт у менеджера имелся, радио и защита картера установлены. Оставалось только спустить авто с вращающегося подиума, взять у его счастливых обладателей дензнаки (Багров доплатил с карточки) и выдать взамен документы и ключи.

Вот и все.

Поехали.

Поскольку Олег Всеволодович прав не имел принципиально, за руль села Ольга. Натерпелась страху – последний раз водила машину год назад, когда сдавала на права. Но доставила «жука» вместе с собой и Багровым в свой тихий дворик без проблем и царапин. Место для парковки тоже нашли сразу: люди еще возвращаться с работы не начали.

Выходя из машины, Олег ответил на звонок мобильного.

Разговор получился не короткий и недобрый. Ольга все это время терпеливо ждала рядом, с тоской посматривая на часы.

Вроде только собралась с духом, но на «зайти попить кофе» уже явно не оставалось времени.

– Выгоняют с квартиры, – сердито сказал Багров. – Обещали не трогать еще год. А тут – чем быстрее, тем лучше. Во второй комнате уже живут. Сегодня же съеду в гостиницу.

– Зачем в гостиницу? – даже обрадовалась Шеметова. Теперь уже у нее появлялась возможность оказать серьезную услугу Олегу. – Я ж уезжаю в пять вечера, с Родригесом. Отдам тебе ключ, и два дня минимум – в твоем распоряжении.

Вот же черт! Не собиралась она говорить про два дня! Пусть бы жил постоянно. Но нет, опять кто-то вредный, внутри живущий, все портил!

– Это вариант, – оценил Олег. – За два дня точно себе что-нибудь найду. Спасибо, Оленька.

– Да не за что! – улыбнулась счастливая Шеметова.

Может, еще не все себе испортила?

И даже выдавила из себя заветное:

– Ну что, зайдешь, кофе попьем?

Надо же, получилось! И сердце, отчаянно колотившееся, из грудной клетки не выпрыгнуло.

Они зашли в подъезд, сели в старенький, но чистый лифт. Тот, кряхтя, привез их на четвертый этаж.

Ох, как страшно!

Ольга открыла дверь и тут же побежала на кухню, занять трясущиеся руки приготовлением кофе.

Багров осваивался в гостиной – большой и светлой комнате.

Когда она вошла – с кофейником в одной руке и маленьким молочником в другой, – Олег Всеволодович разглядывал диски с записями в проволочной стойке.

У Шеметовой побагровели щеки. О ужас: любитель проверенной веками классики вот-вот наткнется на Филиппа Киркорова и Диму Билана!

– Я подарю тебе хорошую музыку, – наконец сказал Багров.

– Спасибо, – торопливо поблагодарила Ольга. – А то эта чепуха от прежних жильцов осталась. – Ее щеки снова вспыхнули, как бы сопровождая неудачное вранье.

Олег улыбнулся и ничего не сказал.

Выпили действительно вкусный кофе.

Время, оставшееся до пробежки в контору, катастрофически убывало, а ничего еще и не начало происходить.

Не зная, что делать, Шеметова передала Олегу ключи от квартиры и быстро собрала дорожную сумку.

– Так и уйдешь? – услышала на выходе.

Обернулась.

Олег стоял у окна и уже не улыбался.

Ольга смотрела на него и не знала, как поступить. Сердце говорило: беги к нему. Остальное, так ей мешавшее, пока, к счастью, молчало.

Ольга сделала шаг к Багрову, и в этот момент зазвонил ее телефон.

– Слушаю, – ответила Шеметова.

– Не надо ехать в контору, – сказал Леонард Францевич. – Мы уже внизу, у вашего дома.

«Господи, какая же я дурища! Сама дала этому идиоту свой адрес!»

Ольга секунды три яростно ненавидела своего доверителя. Потом начала успокаиваться. Все равно, если этому суждено случиться, то не в спешке.

– За мной приехали, – сказала она Багрову.

– Я уже понял, – улыбнулся он.

«Печально улыбнулся! Расстроился!» – радовалась Шеметова, сбегая, как девчонка, по лестнице к поджидавшей ее машине.

Трасса Москва – Казань Шеметова, Ариэль и неприятности

Родригес подготовился к путешествию основательно.

Водитель действительно имел вид человека, с которым не стоит связываться. Звали его Ариэль, и это имя никак не вязалось с могучей квадратной фигурой и привычно настороженным взглядом. Не прибавлял лицу дружелюбности и длинный шрам, наискось пересекавший всю щеку.

Ольга уже знала от Леонарда Францевича, что упомянутый гражданин имел реальный боевой опыт на Ближнем Востоке, после чего перешел работать в российскую охранную ВИП-структуру. Это теперь фишка такая была у состоятельных людей, имевших основания опасаться за свою безопасность. Если раньше бойцов из крошечной страны, вынужденной отбиваться от врагов все годы своего существования, именовали исключительно «израильской военщиной», то теперь те же самые бойцы стали высоко котироваться в узких кругах. Тем более что многие из них сохранили не только знание русского, родного, по сути, языка, но и даже российское гражданство. Что сильно упрощало применение профессиональных навыков.

Ариэль водил машину отлично.

Это мало значило в привычных московских пробках, но могло сэкономить время на трассе.

Час добирались по шоссе Энтузиастов до МКАД. Еще час толкались в пробках до Балашихи. Нормально поехали, лишь выбравшись километров за тридцать от столицы.

Леонард Францевич сидел впереди, Шеметову посадили сзади, где было совсем не тесно: японский «Крузер» в рабочем варианте легко вмещал и десять человек, владельцам даже права менять приходилось, открывать «автобусную» категорию. Так что втроем в машине было более чем комфортно.

Родригес был все же странный человек.

Пока толкались в пробках, успел радостно объяснить, что обычно водит «крузак» сам. Из чего, по логике, следовало, что если на них будет охота, то стрелять станут в Ариэля.

Очень деликатно. Понятно, что охранников и нанимают, чтобы они жертвовали своим здоровьем ради нанимателей. Но чтоб так открыто…

Впрочем, Ариэля сказанное Родригесом никак не смутило. Он лишь улыбнулся в ответ и еще раз машинально оглядел окрестности. Шеметова заметила: примерно раз в минуту водитель делал быстрые движения головой: влево, вправо и зачем-то вверх. Похоже, эта манера вошла у него в неистребимую привычку.

«Интересно, а когда он со своей девушкой в постели лежит, тоже головой крутит?» – некстати подумала она.

Машина же тем временем, миновав Ногинск, стремительно летела в сторону Владимира.

Умотанная Шеметова под утробное урчанье мощного четырехлитрового дизеля даже вздремнула. Да так удачно, что проснулась прямо под Нижним Новгородом, отмахав во сне четыреста верст. Ариэль все так же нависал над баранкой, ежеминутно озирая окрестности и небеса. Родригес тоже спал, комфортно подложив между щекой и боковым стеклом какую-то мягкую подушечку.

– Ариэль, а не страшно вам вот так в чужие разборки влезать?

– Это моя работа, – улыбнулся он, сразу перестав казаться боевым роботом. – Кстати, меня обычно Ариком зовут.

– О’кей, – легко согласилась Ольга, – а меня тогда Оля.

– У меня жена Оля, – обрадовался Арик.

– А вы там что, так и остаетесь с русскими именами? – удивилась Шеметова.

– Религиозные обычно меняют. А мы, как говорится, лайт кошер.

– Что это значит?

– Ну, свинину не едим. Мясо вместе с молоком тоже. Но в кошере шестьсот тринадцать заповедей. Для меня это слишком много. Тем более Оля – русская.

– Будет переходить в иудаизм?

– Нет. Она православная.

– А у детей не будет проблем?

– Будут, а как же, – согласился собеседник. – Не в обыденной жизни, конечно.

– То есть как это – не в обыденной? – не поняла Шеметова. – А в какой же?

– В обыденной – все у всех одинаково. Одни и те же права. Обязанности, правда, разные.

– Не понимаю, – совсем запуталась Ольга, никогда не бывавшая в Израиле.

– Ну, например, арабы не обязаны служить в армии. А евреи обязаны. Или вот недавно приняли в члены Верховного суда араба. Он при исполнении гимна страны встал, но петь текст не стал. То есть выказать уважение, как гражданин страны, обязан. А повторять слова, которые не разделяет полностью, нет.

– Странно все у вас.

– Не говори. Я уехал в семь лет. Точнее, меня увезли. Так до сих пор многому удивляюсь.

– А какие проблемы могут быть у детей-неевреев?

– Да самые разные, – менее охотно ответил Арик. – Был скандал, когда боец-нееврей погиб, а раввинат не разрешил хоронить его на еврейской части воинского мемориала. Их трое погибли в одном танке, сгорели от противотанковой ракеты, два его товарища-еврея и он. То есть умереть вместе можно, а лежать после смерти вместе нельзя. Командир их дивизии, генерал, в ответ написал завещание, чтоб, когда умрет, похоронили рядом с тем солдатом. А он был религиозный еврей! В общем, страсти кипят. Я вот жениться на Кипр ездил.

– И этот брак действителен?

– Для обычной жизни – да. Для разделов всяких, наследств, дарений. А в раввинском смысле – нет.

– Сложно как все, – решила больше не вдаваться в подробности чужих законов Шеметова. Тут от своих-то голова пухнет!

– А почему в России трудишься? Дома нет работы?

– Такой – гораздо меньше, – рассмеялся Арик. – Почти каждый сам себя в состоянии охранить. Да и зарплат московских во всем Израиле не найти.

– А что у вас сейчас там происходит? Война не намечается?

– Война там постоянно намечается. Мы привыкли. Но если что-то серьезное случится – сразу уеду. Воевать.

– А если на Россию нападут, воевать пойдешь?

Арик задумался.

– Вряд ли на нее нападут. Слишком большая.

– Но если все-таки нападут? Китайцы какие-нибудь. – Отчего-то Шеметовой важно было услышать ответ.

– Китайцы точно не нападут. Они скорее купят. Но если б напали, наверное, пошел бы. У меня же две Родины получилось. Так что деваться некуда.

– Тогда я спокойна, – улыбнулась Ольга и еще сколько-то продремала.

Проснулась от остановки.

Открыла глаза.

Уже стемнело. Они стояли на заправке, новенькой, с иголочки. В темноте ярко светили огни маленького магазинчика-кафешки.

– Пошли кофе попьем, – предложил Леонард Францевич, тоже окончательно проснувшийся.

– С удовольствием, – откликнулась Шеметова.

Ариэль, по профессиональной привычке, попросил без него не уходить, но ему еще предстояло заполнить внушительных размеров бак «крузака». Но даже осторожный Родригес отмахнулся: ни на заправке, ни, похоже, в магазинчике, кроме них, никого не было. Ни одной машины. Лишь у самых дверей стояла пара недорогих мотоциклов – скорее всего, их владельцы здесь работали.

Внутри Леонард Францевич сразу ринулся к прилавку. Там было на что посмотреть: свежая выпечка – пирожки, круассаны, мини-пицца; сэндвичи, горячие напитки. По зальчику разливался чудесный запах свежесваренного кофе. В общем, картина, привычная современному россиянину и совершенно невозможная в нашей стране еще лет двадцать назад.

Ольга, предвкушая пир, тоже устремилась к витрине. Но на ходу поменяла решение, завернув сначала в соответствующую комнату, одну на оба пола, зато чистую и без неэстетичных ароматов. Да еще с приличным «предбанником», в котором, кроме блестящей белизной раковины, имелись также диспенсер с жидким мылом и даже – о прогресс! – современнейшая электросушка. К ней не надо было подносить ладони, их в нее следовало опускать. «Классная конструкция!» – оценила Шеметова, любившая умные и правильно сделанные вещи. Ладони становились сухими почти мгновенно, при этом не было горячо.

Но до сушки ладоней следовало потратить еще три минуты на прочие, не менее необходимые дела.

Уже точно предвкушая кофе и пирожные, Ольга вышла в «предбанник». Пирожные она себе разрешила в качестве компенсации за якобы опасную командировку.

Впрочем, уже через пару секунд слово «якобы» стало излишним.

Чья-то сильная грубая ладонь, зажав ей рот, лишила не только возможности кричать, но и даже вздохнуть. Вторая же рука недвусмысленно полезла под платье. Это продолжалось считаные секунды, но показалось Ольге вечностью, безумной и страшной.

Внезапно жестокая хватка разомкнулась, напавший мешком со стуком упал на керамогранитные плитки пола.

– Ты цела? – Встревоженные глаза Арика смотрели прямо в нее. Теперь его ладони обнимали ее голову, но делали это мягко и заботливо.

– Вроде… да, – с запинкой ответила девушка. – Что это было?

– Сейчас разберемся, – спокойно пообещал Ариэль.

Тут только Шеметова заметила, что дверь в торговый зальчик тоже была распахнута настежь, а перед ней так же недвижно лежал человек. Точнее, виднелись только его ноги в грубых черных ботинках с толстой ребристой подошвой. Такие же были и на том, кто на нее напал.

А к двери уже подбегал, по-видимому, местный охранник – средних лет мужик, стриженный ежиком, в черной униформе с эмблемой в виде хищной головы орла и с черной же дубинкой на крутом боку.

– На пять минут отъехал, – непонятно кому пожаловался он.

Боязливо оглядываясь, подошел Леонард Францевич.

Девушки-продавщицы оставались за своей стойкой, не приближаясь к месту происшествия.

– Николаич, так вызывать или нет? – крикнула одна из них, видимо, местному охраннику.

– Вам милиция нужна? – спросил у Ольги «орел»-охранник. По лицу и по интонации было очевидно, что самому охраннику приезд официальных правоохранителей был точно ни к чему.

– Полиция, – машинально поправила его Шеметова.

– Один черт, – буркнул «орел», и теперь уже поправлять было нечего.

– Может, лучше без полиции? – обратился к присутствующим Леонард Францевич.

Он тяжело дышал, хотя уже четко понимал, что к его «теме» происшествие отношения не имеет. Зато Ольга была в этом не вполне уверена: слишком хорошо помнила шипение мадонны-проститутки Юлии насчет «групповичка».

Шеметова вопросительно посмотрела на Ариэля.

– Думаю, можно обойтись своими средствами, – сказал Ариэль. – Я еще сам с ребятками поболтаю.

«Ребятки» тем временем начали приходить в себя. Арик наклонился и ловко завернул одному руки назад, намертво обездвижив специальной нейлоновой лентой-наручниками. Со вторым то же самое – только медленнее и грубее – проделал штатный охранник бензоколонки. И «браслеты» у него были соответствующие – металлические, тяжелые, судя по гримасам Ольгиного мучителя, совсем не гуманного свойства. Впрочем, Шеметовой не было его жалко. Стань он ее клиентом – отбивала бы со всей мощью темперамента и знаний. Но сейчас ей больше всего хотелось пнуть эту тварь туфлей в самую рожу.

Впрочем, Арик, похоже, все сделал за нее: половина лица предполагаемого насильника была неестественно красной. А скоро станет черной. Следующие стадии – синяя и желтая – тоже со временем произойдут, но не быстро: удар у бывшего спеназовца безжалостный.

Со вторым дела обстояли в медицинском смысле не лучше. Синяк был поменьше, не на пол-лица, а только на лбу. Зато с изрядной ссадиной и кровоподтеком, а на глазах набухавшая шишара становилась похожей на рог.

– Он его дверью в лоб! – шепнул Ольге впечатленный Родригес.

И хотя фраза была построена чуть ли не из одних междометий, Шеметовой все было ясно. Судя по тому, что на алюминиевой двери осталась испачканная кровью приличная вмятина, все было выполнено жестко.

Охранник тем временем закрыл заведение, повесив на внешнюю ручку двери двуязычную табличку. На ней значилось «Closed», а для тех, кто не понял, – «Технический перерыв. 15 минут».

– Ну так что будем делать? – спросил местный товарищ у заморского коллеги.

– Дай мне пять минут, – попросил его Ариэль. – Идите, пейте кофе.

Это он уже к ним обратился, к Ольге и Леонарду Францевичу. Шеметова ужинать расхотела, Родригес же, чувствуется, в острых ситуациях был склонен подчиняться сильным.

– Что будете? – спросила девушка за стойкой.

– Три кофе, три сэндвича, три круассана, три пиццы, – Родригес, наверное, специализировался на оптовой торговле.

Первая девушка приняла заказ и деньги, вторая быстро и умело его выполнила.

Ольга думала, что после всех потрясений и кусочка не сможет проглотить. В итоге проглотила и сэндвич, и круассан, и пиццу. Последнее – уже всухую, кофе кончился на круассане. Леонард Францевич ел медленнее, но явно с удовольствием; он был уверен, что опасности заготавливались не для него. А скорость, с которой Ариэль расправился с хулиганами, его успокаивала.

Сам же бесстрашный телохранитель скрылся в «предбаннике», куда с помощью местного коллеги втащил и второго безобразника. Время от времени оттуда доходили неприятные звуки, которые адвокат Шеметова принципиально не хотела идентифицировать.

Слава богу, это длилось недолго.

– Вымойте там, – обратившись к девушкам, сказал Николаич.

Ариэль тоже вышел с чисто вымытыми руками, прошел к стойке. Мгновенно проглотил свою порцию, догнав раньше начавших пассажиров.

– Камеры у вас есть? – спросил он у Николаича.

– Есть, но не подключены, – ответил тот.

– Ну и хорошо, – подвел итог происшествия Ариэль. – Поехали? – обратился он к Родригесу.

– Поехали, – ответил тот.

Николаич снял свою табличку, правда, за все это время ни один новый клиент на заправку не приехал. Что не удивляло: ночь на дворе.

Сели в машину, Ариэль снова слился с баранкой.

– А они там не помрут? – спросила Ольга.

В ней проснулся юрист. А может, женщина; страх и ярость от внезапного нападения уже частично перекрывались последующими кровавыми картинками.

– Не помрут, – лаконично ответил Арик. – Но, надеюсь, не забудут.

– Такое не забывается, – сказала Шеметова.

– Тебе как раз лучше забыть, – посоветовал охранник. – Было, и не стало.

– А они точно не по нашу душу? – Эта мысль все-таки не покидала Ольгу, помнившую злобный оскал своей гостьи.

– Точно. Обкурки местные. Николаич их знает, он до пенсии в ментовке трудился. Говорит, шепнет своим, чтоб приглядели.

Последнюю фразу Шеметова едва расслышала. Они уже неслись по объездной дороге, мимо Чебоксар, и уставшая от езды и встряски адвокат снова провалилась в дрему. А Родригес и вовсе задрых, весело похрапывая. Ему не было никакого дела до бессменного водителя. Впрочем, Ариэля тоже не слишком волновали перипетии жизни охраняемого им человека. По крайней мере, в той части, которая непосредственно его не касалась.

У каждого свой бизнес.

В казанскую гостиницу приехали к утру.

Все-таки поднялись в номера, хоть чуточку доспать в удобных постелях, а затем привести себя в порядок перед местными визитами и переговорами.

Чуть выспавшись, проснувшись и оглядевшись, Ольга пришла к двум выводам сразу. Первый – что за свои деньги она бы никогда не стала останавливаться среди мрамора и позолоты. Второй – что в роскоши что-то есть.

Не успела она донежиться в неурочном утреннем джакузи, как в дверь ее номера довольно-таки неделикатно постучали.

Закутавшись в махровый халат и оставляя за собой мокрые следы, Ольга подбежала к входу. Вот теперь было страшно!

Прыгать с четвертого этажа не хотелось. Но еще больше не хотелось повторения вчерашнего опыта, пусть даже и в таких роскошных интерьерах…

Взяв себя в руки, Шеметова посмотрела в глазок.

Опасалась увидеть страшные рожи и, может быть, зло-довольную Юлию Морозову. После чего оставалось только постараться подороже продать свою молодую жизнь.

Увидела же… Олега Всеволодовича Багрова собственной персоной. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и явно страшно переживая.

Если честно, Ольга его таким еще ни разу не видела.

Открыла дверь, он ворвался внутрь.

– Ты цела? – прерывистым шепотом спросил коллега. И зачем-то схватил ее за махровые халатные плечи руками.

– А что со мной будет? – удивилась та, машинально на всякий случай отстраняясь. И опять, уже обдуманно, называя себя за это дурой.

– Ну слава богу, – выдохнул Олег. – А почему на звонки не отвечала?

– Потому что спала, – почти честно ответила адвокатесса.

Действительно спала. К тому же забыла телефон зарядить. Да и вообще на нем еще вечером кончились деньги, для роуминга это критично и при входящих звонках.

– А почему Родригес не отвечал?

– Наверное, тоже спал.

– Ффу-у! – выдохнул Багров, прямо в плаще присев на мягкий роскошный пуфик из дорогущего нубука. – С тобой не соскучишься!

– Да что случилось-то? – искренне не понимала причину всего этого базар-вокзала Шеметова.

– В твое окно стреляли, – наконец объяснил Олег.

– То есть? – сначала не поняла Ольга. Потом поняла. И погрустнела.

– Ну, там не все так запущенно, – попытался утешить ее Багров. – Из пневматики пальнули. Шариком. Если б хотели убить, то нашли бы оружие посерьезней.

– А вчера еще меня пытались изнасиловать, – сказала Шеметова. – В извращенной форме: в сортире бензозаправки.

Она рассказала про ночной эпизод, похоже, уже избавившись от пережитого ужаса.

Багров задумался. Пасьянс как-то не складывался, сельские бандюки вряд ли участвовали в длинных многоходовых комбинациях казанских бандитов. Но и поверить в случайность всех этих безобразий опытный адвокат пока не мог.

– А что охранник думает? Мне его серьезным человеком представляли.

– Он и есть серьезный. Про вчерашних считает, что это случайность.

Сказала – и наткнулась на заинтересованный взгляд Олега. Заинтересовала его выбившаяся из-под халата часть пухлой Ольгиной груди. Шеметова покраснела и запахнула халат.

Ну почему она всегда поступает по-идиотски? Впрочем, что сделано – то сделано.

Багров на шаг отступил, снял плащ и снова стал адвокатом, а не встревоженным мужчиной, бросившимся спасать свою женщину.

«Вот же дура…»

Впрочем, шанс еще был. Но Ольга, убей бог, не представляла себе, как конкретно нужно совращать мужчину. «На курсы, что ли, пойти?»

От безысходности ситуации ушла в спальню – шикарный номер был двухкомнатным, – одеваться. Не слишком торопилась, обдумывая способы прерывания своего мерзкого детсадовского поведения.

Додумать не успела: в дверь снова постучали.

На этот раз – Родригес с Ариэлем. Предупредить не могли, паразиты.

Ольга из дверей спальни делала страшные знаки Олегу: если он проболтается про московский обстрел, Леонард Францевич может окончательно струсить, а это уже будет серьезным ударом по Ольгиному адвокатскому мироощущению. К счастью, Багров все понимал не хуже нее, Родригес-то был долгое время его доверителем.

Леонард Францевич сделал вид, что не удивился, обнаружив своего первого адвоката в спальне второго. Ариэлю даже вид делать не пришлось: он, похоже, давно ничему не удивлялся.

Через четверть часа все вместе они вышли из гостиницы и направились по медицинско-юридическим достопримечательностям татарской столицы.

Дел хватило как раз на весь день.

Вечером расстались: Родригес со своим мрачным Санчо Пансой выехали в Саратов по делам фирмы, а Шеметова и примкнувший к ней Багров двинулись на поезд.

Олег хотел лететь аэропланом. Но Ольга сказала, что боится самолетов. Тонкий женский план: в самолете наверняка ничего не произойдет, а в поезде – неизвестно.

Назвался грузом – полезай в кузов.

Нужно брать билеты в СВ. Там уж точно останутся вдвоем. Но не предлагать же дорогое приобретение Багрову!

Ольга залезла в кошелек – денег явно не хватало. Даже с оставшимися копейками на карточке, куда скидывали конторские гонорары. Господи, ну и зачем она накупила позавчера столько парфюма!

Дура! Дура! Дура! Похоже, это слово становилось наиболее употребляемым в размышлениях Ольги Викторовны Шеметовой о самой себе.

Превозмогая собственную гордую натуру, попросила взаймы у Багрова.

Он, во время поисков по кошелькам и карманам, вел себя несколько отстраненно, что удивило Шеметову: уж Олег Всеволодович точно был не жмот. На прямой вопрос мужчина смутился и промямлил, что, похоже, денег у него нет совсем из-за некоей незапланированной траты. (Будущее показало, что трата оказалась более чем обоснованной, но пока что герои находились в настоящем.)

Короче, купили два билета в купе.

Сели, получили постельное белье, даже совсем не влажное, как привыкла считать Шеметова. Нет, кое в чем сервис в нашей стране определенно цивилизуется.

Проводница сразу, только отъехали от перрона, принесла им крепко заваренный чай. Спросила, что еще хотят граждане пассажиры от имевшегося небольшого перечня удовольствий, и, уходя, неожиданно хитро подмигнула Ольге.

Шеметова даже сходила к ней, в служебное купе.

Теперь, когда они обе были в женском заговоре, Ольга спросила напрямик: можно ли чуть-чуть доплатить – на полную доплату денег не хватит, – чтобы остаться наедине с любимым мужчиной? Проводница ответила, что и доплачивать ничего не надо. В этот день ночной поезд всегда идет полупустой. Просто закроешь дверь и – вот оно, счастье.

«Или вот он, ужас. Как поймешь, коли никогда не пробовала?»

Для начала, сопровождаемые веселым взглядом проводницы, пошли в вагон-ресторан. За оставленные вещи можно было не беспокоиться – их ни у того, ни у другой не было.

В ресторане немножко ели, с учетом бедственного финансового положения обоих, и долго пили яблочный сок. Поезд успел даже постоять на первой остановке. А еще смотрели в окошко, за которым проносились нерасшифрованные темные пятна и электрические огоньки. Неизвестно, о чем думал Багров. Ольга же думала о возвращении в купе.

Ох, как страшно! Не будет ли она выглядеть глупой и неумелой? А если поезд затормозит и они свалятся с полки? В общем, страхов было гораздо больше, чем здравого смысла, да и откуда ему в такой ситуации взяться?

Назад возвращались по черным грохочущим тамбурам и по слабо освещенным пустым вагонам – все уже спали на своих полках. Дошли до родного, третьего вагона. Проводница еще бодрствовала, но теперь не пыталась лукаво перемигиваться с Ольгой.

Умоталась, поняла девушка. В поезде уже был вайфай, однако кипяток готовили по-прежнему в старомодном бойлере с огненным чревом, который надо было постоянно кормить углем.

Наконец дошли до своего купе.

Оно было незапертым. Странно.

Оказалось, ничего странного.

На левых нижней и верхней полках храпели два мужика, почти неразличимые в полутьме. Пустые полуторалитровые бутылки из-под пива на столике и пивной же, кислый, противный запах, заполонивший маленькое помещение, помогли Ольге дорисовать портрет попутчиков.

Он получался малосимпатичным. Тупые, скучные и пузатые.

А еще – с рогами и копытами. И с хвостами, от души довесила мужичкам Ольга.

Но ничего не поделаешь. Надо принимать жизнь такой, какая она есть.

И надеяться на будущее…

Деревня Заречье Дело близится к завязке

Десять лет после рождения мальчика все было тихо.

Анна Ивановна (теперь никто уже не называл ее Анькой) успокоилась и жила в тихой женской радости.

Дел по-прежнему был миллион, детей стало уже восемь – все разные, все любимые. Старшие основательно помогали по дому и хозяйству.

Виктор по-прежнему чинил все, что сделано человеческими руками, и не упускал ни единой возможности лишний раз понравиться своей Ане: будь то внеурочная подработка, или сбор лесных даров, или ловля рыбы сетями, которые надо заводить и вытаскивать в воде с температурой плюс восемь градусов. А уж как он ей нравился в мужском плане, лучше всего говорило количество их любимых детей. И молча надеялись, что на восьми не остановятся.

Про угрозы участкового потихоньку стали забывать.

Сам он сильно заматерел, пузо понемногу начало закрывать колени.

Дом построил огромный, благо отжимание денег у местных мелких бизнесменов не только не сократилось, но и возросло.

Да и не только у мелких: богатые лесники и автотранспортники тоже старались дружить с проникшим во все местные щели ментом, не говоря уж о колхозном начальстве. Прежний председатель Мирон Андреевич два года как переехал на деревенское кладбище – поздно обнаружили рак. Его место занял колхозный агроном, молодой парнишка, недавно после вуза. Он восторженным щенком ходил за многоопытным майором Куницыным. В общем, в деревне теперь было не два центра власти, а, по большому счету, один.

Народ не протестовал. И потому, что исторически привык безмолвствовать. И потому, что власть Куницына, хоть и близилась к диктаторской, не была безумной. Тем же обложенным данью коммерсам Алексей Васильевич выстраивал реальную крышу. Настолько реальную, что четыре года назад залетные бандюки, приехавшие щипать любинских торгашей, как-то взяли и бесследно исчезли.

Впрочем, особо их никто и не искал. Нету тела – нету дела. А местные болота могут бесследно поглотить тысячи бренных тел.

В личной жизни у мента тоже ничего не поменялось.

Пил он только теперь часто. Но, опять же, не до валяния в грязи. Всегда достойно добирался до своего трехэтажного семиоконного домища и исчезал в нем. Никто из деревенских толком не знал, что там делалось внутри. Точно знали лишь перечень жильцов: хозяин, его резко постаревшая мать, жена Наташка и двое девок – Инна и Кристина.

Наташка почти не изменилась, только еще больше усохла и озлилась. Общались с ней неохотно, да та особо и не навязывалась. Все женщины в семье, кроме бабушки, вели себя высокомерно и недружелюбно. Бабушка была нормальная, но погоды в доме явно не делала.

Так вот тихо было целых десять лет, пока маленький Алешка, словно исполняя фатальное предсказание грозного тезки, не попал в криминальную историю.

Он, с еще тремя такими же пацанами, спер два духовых ружья, с которыми доморощенная «банда четырех» и прошарилась целый прогулянный в школе день. Ружья в школе и сперли, они стояли в незакрытом шкафу у физрука, он же учитель НВП, начальной военной подготовки.

Маленькие гангстеры развлекались до позднего вечера, пока не кончились пульки. Жертвами акции стали несколько березок, на которые навешивали бумажные (тоже краденые) мишени, одна ворона (улетевшая с возмущенным карканьем и пулькой в мощном теле) и небольшое стекло в баньке Анны и Виктора Куницыных: мальчишки поспорили, пробьет его или нет.

Пробило.

Ущерб, казалось бы, невелик. Но все стало гораздо серьезнее, когда Алексей Куницын-старший сообразил, что в деле замешан его тезка. Майор проявил чудеса служебного рвения и в течение следующего дня расколол участников кражи. Завернув руки за спину, доставил каждого по отдельности в свой кабинет. Взял собственноручно написанные объяснения, из которых следовало, что организатором преступного деяния был Алексей Викторович Куницын десяти полных лет от роду.

Как так вышло, догадаться несложно. Когда маленькому человеку с намеком говорят, мол, ты ведь не виноват, тебя подбил плохой мальчик – так легко согласиться… Да и не маленькому человеку тоже легко: сколько народу попортили себе карму подобными признательными показаниями…

Короче, отпустили всех, кроме Лешки. За ним уже поздно вечером пришла мать, вернувшаяся с мужем из райцентра.

– Ты все-таки достал его? – спросила с угрозой.

Глаза Анны горели ненавистью, и ни о каких сделках сейчас речи быть не могло.

– Я, что ли, ружья крал? – спокойно спросил участковый.

Логика была железной.

– Все равно не имеешь права без родителей допрашивать, – стояла на своем мать, вынужденная согласиться с правотой милиционера.

– А я не допрашивал, – охотно объяснил тот. – Я беседовал. Вот, имеется чистосердечное признание.

И показал женщине два листка, исписанные корявым детским почерком. Она инстинктивно попыталась их взять, но участковый отдернул руку.

– Пригодятся еще, – ухмыльнулся он. – А пока забирай своего Лешку. – И недвусмысленно добавил: – Пока.

Мать за руку увела всплакнувшего сына. Тот не столько боялся домашней разборки, сколько словно учуял начало некоей длинной нехорошей истории.

Дома его и в самом деле пальцем не тронули. Максимум, что ожидало виноватого в большей семье Куницыных, – сердитый тон да ехидная насмешка (над ленью, над жадностью, над трусостью). В тот раз и вовсе обошлись тихим разговором. Но серьезным.

– Мам, не я все придумал. Митька сказал про духовушки! Вадик предложил взять пострелять. Почему на меня свалили? – плакал Лешка.

– Неважно, почему, – не хотела ставить его в курс древних противоречий Анна. – Пусть кто угодно будет виноват. Но ты не должен быть виноват ни в чем. Ни в чем, понял?

– Понял, – отвечал сынок, стирая дорожки от слез на худых щеках. Хотя на самом деле ничего понятно не было.

– Дядя Алеша хочет порядка, – сказала Анна, подавая ему чистый платок. – Любит он нас или нет – второе дело. Если мы не будет нарушать – он не будет нас трогать. Сейчас было за что. Все, иди делай уроки.

Мальчик ушел, а Виктор остался.

Молчал.

Время от времени выходил на улицу выкурить сигарету – с недавних пор он вновь начал глушить тревогу табаком. И почему-то постоянно думал о ружье, бессменно провисевшем на стене уже десять лет. Виктор ничего не знал про законы театра, но ружье вызывало одни и те же ассоциации: с майором Куницыным и с опасностью, нависшей над его единственным сыном.

Анна поймала его взгляд и – муж да жена одна сатана – резко оборвала опасные размышления:

– Он еще тогда сказал: наш сын угробит себя сам. Вот этого мы и не допустим. Пусть локти кусает, старый идиот.

– Да, – нейтрально ответил Виктор. Смысл в его «да» мог быть вложен любой.

– Короче, следить будем за Лешкой в оба глаза, – приняла решение Анна. – И с ним самим поговорим, и старшим накажем. Ни часа без пригляду.

– Да, – сказал Виктор, теперь уже вполне осмысленно.

Так вроде все годы и делали.

Лешик был объектом пристального внимания. Разве что самые маленькие члены семьи не надзирали над притихшим и как-то разом повзрослевшим мальчиком. Он и сам старался вести себя тише воды, ниже травы. Нюхом ли что-то почуяв, а может, бабушка в тревоге лишнего рассказала.

Но тормознуть майорское рвение не мог уже никто. Андреич – в могилке, новый предколхоза, став председателем сельсовета, из полюбившейся роли майорской «шестерки» не выходил. Остальные односельчане предпочитали не вмешиваться, не желая портить отношения со всесильным Алексеем Васильевичем, теперь заместителем начальника РОВД.

Разумеется, ни Анна, ни Виктор не побоялись бы вступить в открытый бой за своего сына.

Но в том-то и дело, что открытого боя не предвиделось.

Усилиями участкового мальчишку поставили на спецучет. В строку шла даже сигарета на танцах в клубе – висит же плакат «Курить запрещено».

Но, главное, при любых криминальных проявлениях в окрестных деревнях майор немедленно «профилактировал» тезку. Пропал велосипед – Лешку конвоируют в кабинет участкового, допрашивать. Побили стекла в клубе – руки за спину и вперед. Что, тебя не было в деревне? Уезжал с родителями? Значит, разберемся и отпустим.

И отпускали. Иногда даже раньше, чем Анна узнавала об очередном задержании. На память в быстро пухнувшем деле оставался протокол допроса в качестве подозреваемого. Доказывать, разумеется, ничего не удавалось, но известно же – дыма без огня не бывает.

Майор теперь имел свой кабинет в Любине. Однако, случись что в родной деревне, невзирая на ухабы и погоду, немедленно прибывал в Заречье, где начинал поиски преступного элемента. Естественно, с Лешки Куницына.

Анна снова ходила к участковому, просила, умоляла даже, отступиться от ее ребенка. Ведь в самом деле сделаешь его злодеем!

Майор ухмыльнулся и повторил свое предложение десятилетней давности. Мол, жену свою все равно никогда не любил. А так – достойное завершение мечты всей его жизни.

Анна даже задумалась на мгновение. Пять минут позора – и конец наваждению, черной птицей витающему над ее счастливой семьей.

Но мгновения хватило, чтобы отказаться. Свой позор ради сына она бы вытерпела. Здесь же получалось, как ни крути, позор Витькин. А он этого никак своей жизнью не заслужил.

Расстались вроде бы спокойно, но обозначив позиции. Майор сказал, что никаких ее писем ни в какие инстанции не боится. Во-первых, юный Куницын грешки имеет реальные, не зря на спецучете с малых лет. Во-вторых, все равно он уже достиг пика карьеры. Без вуза дальше не поднимется ни по должности, ни по званию. Да и подниматься не хочется. Здесь он и так – бог и царь, куда подниматься-то? Так что как в свое время сказал, так и будет. На то он бог и царь, пусть даже в масштабах отдельно взятой деревни.

Анна в ответ сказала, что если выпадет ее Лешке черная судьба, то она лично прострелит майору голову, ее слово твердое, как и рука. Он знает.

Он согласно кивнул головой.

Пусть так.

Он смерти не боится. Но и вины за собой не чувствует. Разве участковый подбивал маленького тезку ружья воровать? Судьба!

Еще пуще берегли близкие быстро подрастающего Алексея Викторовича. Как наследника царского.

И еще пуще лютовал майор. Не совсем уж на чистом месте, кстати. Перевернулся как-то на шоссейке «КамАЗ» с пиловочником. Вся деревня участвовала в празднике бесплатных покупок. Лешка и взял-то себе десяток досок, гаражик склепать для мотоцикла. Анна увидела, сама отнесла назад, на себе. Но участковый, по рассказам очевидцев, уже успел занести подростка в свой черный гроссбух.

То же и с мотоциклом. Мопедом даже, прав на который никто не требует. Так умудрился оштрафовать за нарушение ПДД! Это в деревне-то! Да, выехал на трассу, объехал двести метров весенней грязи. Мелочь? Для всех – да. Но не для спецучетного подростка.

Если раньше Лешка не понимал своей участи, да и боялся огромного дядю Алешу, то теперь все чаще в его небогатырской груди – статью пошел в папу – поднималась волна ненависти против этой толстой твари, отравлявшей не только его жизнь, но и жизнь любимых родителей.

Анна, как могла, его ненависть гасила.

Напоминала о действительных подвигах их мучителя. И о реальной истории с ружьями. Да хоть тот же эпизод с трассой. Нельзя несовершеннолетнему на мопеде на трассу, есть такой пункт в правилах движения. Нравится Лешке или нет, а пункт такой есть.

– Но все же ездят! – восклицал сын.

– Ты – не все! – объясняла мать. А почему «не все» – объяснить не получалось.

Постепенно Лешка возмужал.

Подлая деятельность участкового слегка притихла. И хотя личное дело юноши по объемам было как у закоренелого рецидивиста, но примерно с год никаких притеснений не было.

Анна и Виктор решили, что наконец-то кошмар закончен. Но он только начинался.

Сначала от сельсовета внаглую, днем, украли велосипед председателя.

Шел дождь, очевидцев не было. Однако бабки, вечно дежурившие либо на завалинках, либо, при плохой погоде, у окон, сказали, что пацан был невысок, худощав и угнал велик в сторону березовой рощи. Лица никто с такого расстояния, да в дождь, не разглядел.

Этих показаний оказалось достаточно, чтобы приехавший из Любино Алексей Васильевич снова задержал Лешку.

Виктор был в райцентре, но Анна – дома, стояла, сцепив зубы, а сделать ничего не могла: все было законно, пацану шестнадцать исполнилось.

– Помнишь, что я сказала? – прошептала Алешке напоследок Анна.

– Помню, – рассмеялся участковый.

А сын ее, Леша, сказал ей на прощание спокойно:

– Мама, не лезь. Я сам разберусь.

По деревне опять провел, как бандита: с руками за спину.

Впрочем, местные жители давно привыкли к конвоируемому Леше Куницыну.

Продержал майор его в кабинете до вечера. Снова брал объяснения, протоколировал показания свидетелей о худощавом, совсем молодом злоумышленнике. И все время улыбался. Несмотря на юридическую несостоятельность, вся эта доказательная муть была тем не менее косвенным свидетельством вины Алексея Викторовича Куницына. Да, пять процентов вероятности в каждом эпизоде. Зато эпизодов до черта.

Леша вернулся домой злой и молчаливый.

Если раньше он плакал и искал защиты у родителей, то сейчас требовал их полного неучастия. Это его дело, и он сам с ним разберется. К счастью, никаких криминальных разборок не предвиделось. Характером Леша был в папу – спокойный, добрый, работящий. Но и такой же упертый, когда речь шла о семейных ценностях.

Мама, как могла, успокаивала парня, однако, похоже, в данной ситуации он был спокойнее ее.

Вернувшийся отец тоже имел замыслы. Впрочем, Анна, пользуясь своим безграничным влиянием, держала мужа под контролем.

Следующий эпизод случился через полтора года. Анна официально купила в колхозе три тонны навоза, а привезли явно больше. При разгрузке на участке был, по злосчастному совпадению, все тот же Лешка. Почему так вышло? Так кто ж его, навоз-то, взвешивает? Да и не вилами цепляли, автопогрузчиком.

Большого скандала не вышло, по требованию председателя сельсовета и нового колхозного начальника. Ни тому, ни другому скандал с лишней полутонной навоза был ни к чему. Участковый и не настаивал, жизнь долгая, эпизодов еще случится много.

Необычным в этой истории было лишь одно.

Уходя из до боли знакомого майорского кабинета, его несостоявшийся крестник спросил:

– Дядя Алеша, вы на меня так взъелись, потому что вас моя мама отшила?

Тот, пораженный под дых, в первый момент не знал что ответить.

Наконец нашелся:

– Не твое дело, сопляк. Живи по закону, никто на тебя не взъестся.

– Нет, дядя Алеша, – упрямо сказал Лешка. – Вы свой позор на мне вымещаете.

– Какой еще позор? – взревел майор. – Спятил? Кто ты и кто я? И кто твой отец? Сравни, придурок.

– Я сравнил, – улыбнулся Леша.

Еле сдержался участковый, чтобы не врезать своим пудовым кулачищем по полудетскому-полумужскому лицу. Так похожему на ненавистное лицо Виктора. И ненавистно-любимое – Анечки.

Не врезал.

Он еще крепко был укоренен в материальной жизни, прекрасно понимая, что последует за таким откровенным мордобоем. Не врезал. Просто оставил за собой последнее слово.

Последнее слово прозвучало через год.

Лешка окончил школу, довольно неплохо, с двумя тройками по неглавным предметам.

Однако самое важное – не это. Самое важное – парень влюбился. Девочка была приезжая, из соседнего райцентра. Приехала в Заречье не как жительница, а на техникумовскую практику. На их ферму.

Невысокая, худенькая, сильно напоминала Анечку в молодости. Разве что не такая задорная и певучая.

Леше нравилась так, что у парня дух захватывало. Наверное, права поговорка про яблоньку и яблоки.

Любовь с первого взгляда. Любовь обоюдная.

Жизнь, конечно, шагнула вперед, однако традиции остались прежние: в ту же березовую рощу, что давала счастливое прибежище родителям, стали ходить и нынешние молодые.

Виктор побурчал было насчет возраста, мол, даже старшие сестры еще не все замужем, и неустроенности.

Аня его остановила. Любовь ребят была очевидной. О какой неустроенности в этом случае стоит говорить?

Были, конечно, и различия от родительского варианта. К счастью, не имелось злого и беспощадного соперника.

Зато хватало другого. Зоечкины родители были категорически против свадьбы, по крайней мере, такой ранней: они уже имели информацию о криминальных наклонностях новоявленного жениха.

Ребят это не смутило. Леша приходил к любимой в общежитие не только днем, но и на ночь оставался. Вопрос о грядущей свадьбе решился. Проблема была лишь в считаных днях до совершеннолетия Алексея.

И тут случилась очередная кража мототранспорта. Участковый пришел знакомым маршрутом, поздно вечером, прямо к колхозному общежитию. Заколотил грозно в дверь, требуя Лешку. Когда тот, сопровождаемый перепуганной Зоечкой, появился на крыльце, майор привычным приемом взял его за руку.

– Отпусти, – тихо сказал Алексей Викторович Куницын. – Не пугай Зойку.

– Перебьешься, – ответил Алексей Васильевич Куницын.

И снова путь позора через полсела. Только теперь за спиной оставалась униженная и заплаканная его женщина.

– Отпусти, – уже в кабинете еще раз попросил Лешка. – Не доводи до греха.

– Что? – развеселился майор. – Угрожаешь мне, что ли?

– Ты – неудачник, – сказал Лешка. – Лузер.

Слово было непонятно участковому, но явно обидное.

– Ждешь, чтоб я тебе врезал? – ухмыльнулся участковый. – Не дождешься. Вот когда посажу, приеду в СИЗО и врежу. А сейчас рано.

– Не посадишь. И не приедешь, – теперь уже улыбался Леша. Неприятно улыбался. Родителям бы не понравилось.

Он принял тяжкое решение.

Впрочем, майор Куницын в такие душевные тонкости входить не собирался. Помурыжив парня еще с пару часов, сложил показания в толстенную папку и отпустил Куницына-младшего домой.

Тот помчался в общагу.

Зоечки там уже не было. Добрые люди оповестили о случившемся ее родителей, и те мгновенно примчались забрать любимую дочку из рук криминального авторитета.

Через пару недель ночью обильно, как в этих местах бывает, выпал снег. Вечером еще можно было ехать на велике, а утром – только на лыжах и санях.

Леша проснулся поздно, внешне абсолютно спокойный.

Анна, после скандала и отъезда Зои, с тревогой наблюдала за сыном, но вроде следов каких-либо эмоциональных срывов не находила.

Виктор этому радовался – силен все же их дух. А Анна почему-то испугалась. Уж как-то сильно повзрослел в одночасье ее сын. Стал как отец: мягкий, спокойный, любящий. Но если припрет – упорный и непримиримый. Однако на отца Анна имела полнейшее влияние, на сына же могла повлиять только его женщина. А Зоечки больше рядом не было. Да и, наверное, уже не будет никогда – все решения приняты.

– Я думаю, сынок, тебе надо уехать из Заречья, – высказала она так пугающую ее саму мысль.

– Я подумаю об этом, – нейтрально ответил выросший сын.

Отпускать его было ужасно. Пока что лишь две старшие дочки покинули родное гнездо. Еще одна, выйдя замуж, осталась в Заречье. Но даже те, что встали на крыло, уехали не в пустоту, а в новые семьи. Алешке же придется ехать именно в пустоту.

Слава богу, хоть семья давно окрепла финансово.

Страшно уезжать, но оставаться рядом с этим обезумевшим стражем порядка еще страшнее.

А затем события развивались как в плохом триллере.

Лешка узнал, что майор точно приедет из райцентра на день рождения матери. Это было нехорошо, мать Алексея Васильевича ничем не заслужила такого известия на семидесятый день рождения.

Но не Лешка все это придумал. Не ему и жалеть.

С утра все совпало, если так можно выразиться, удачно. Оба родителя уехали в Любино, старшие девчонки ушли на работу.

Он снял со стены ружье, которое наконец должно было выстрелить. В сарае с помощью ножовки и напильника сделал из него обрез, тщательно собрав металлические опилки в заранее подстеленную клеенку. Сам набил патроны – друг научил, Васька. Крупной картечью в тканевых мешочках. Васька – дурачок, с мозгами с детства проблема, в свое время мать-пьяница его уронила, а вот охотник знатный. Охотился лет с тринадцати.

Тут вдруг накатила на Лешку очередная обида. Ведь участковый отлично знал, что в лес ходит с ружьем, да не только в сезон, малолетний ненормальный. Но забирал у Васька половину шкурок, и законы молчали. А тут выехал на шоссе, чтоб миновать грязь непролазную…

Холодное бешенство снова закипело в крови Лешки.

Вечером, уже с пяти часов, пошел в засаду: надо было остановить «уазик» майора и выстрелить в него. Будут ли еще пассажиры в «уазике» – по большому счету Лешку это не интересовало. У него только одна задача. И одна цель.

На выходе из деревни встретил Ваську. Тот с мелкокалиберной «тозовкой» тоже направлялся в лес.

– Ты куда? – обрадовался Васька.

С ним немногие дружили в деревне, хотя шкурки и мясо за копейки покупали охотно. Лешка же его жалел, и они часто бродили по лесу вдвоем. Правда, без ружей: за грибами, ягодами, орехами – Васька хоть и был дурачок, но все потаенные тропки знал отлично.

– Иду Алексея Васильевича убивать, – непонятно зачем ответил на дежурный вопрос Лешка. – Участкового нашего.

– Я с тобой, – почему-то обрадовался дурачок.

Он, по-видимому, не расслышал про цель куницынского похода. А может, просто не принял во внимание.

– Нет, – отрезал Куницын-младший.

– И ты меня гонишь? – расстроился Васька. Лешке стало нестерпимо жалко ущербного парня.

– Ладно, черт с тобой, – разрешил он. Все равно все возьмет на себя.

Ждать пришлось довольно долго, благо оба оделись правильно: в валенки и шерстяно-многослойно.

Наконец показался «уазик» майора. Вот он свернул с трассы и замелькал между деревьями.

Вообще-то можно сворачивать и ближе к деревне, но там ужасная дорога. Здесь же, в объезд, вполне терпимая. На этом и строился Лешкин расчет; оправдался стопроцентно.

Когда до машины оставалось метров пятьдесят, Лешка вышел из-за дерева.

Майор вполне мог не останавливаться, проехать мимо – попасть из самопального обреза полотняным мешочком с картечью в движущуюся мишень практически нереально.

Но, во-первых, участковый не знал про обрез. А, во-вторых, если б и знал, не испугался бы. Мужчина он был бравый, настоящий хозяин своего участка и своего места в жизни.

Остановился, вышел из машины, стараясь не соскользнуть с дорожного полотна в образовавшийся за неполные сутки снегопада безразмерный сугроб.

– Ты что тут делаешь? – спросил он Куницына-младшего, будто не замечая дурачка Ваську. – Криминальное замышляешь? – Майору было весело.

– Да, – согласно кивнул головой Лешка. – Вас выслеживаю.

– Считай, выследил, – расхохотался тот. – Дальше что? Бокс? Рапиры? Пистолеты?

– Обрез, – ответил Лешка, доставая из-под полы полушубка обкромсанное ружье.

– Серьезно, – согласился милиционер.

Даже под прицелом он мог бы попытаться достать оружие или броситься на парня, но почему-то этого не сделал.

Лешка поднял «ствол», курки он взвел еще раньше.

Наступила странная пауза, как будто оба чего-то ждали.

– Ты все же нашел свою беду, – спокойно сказал участковый.

Его слова прервал грохот двуствольного залпа.

Ольга Шеметова и Олег Багров А мы идем на Север!

Господи, даже не верилось!

Но вот они, в руках. Самый дешевый вариант – гордилась собой умелый интернет-обитатель Шеметова. Сама же и распечатала на конторском принтере. Электронные авиабилеты Москва – Архангельск. Обратные брать не стали: даже загадывать сложно, сколько продлится такой неоднозначный процесс. Тем более он еще не начался.

Анна Ивановна настояла на заблаговременном прибытии. Минимум три дня адвокаты поживут в ее избе, подышат воздухом мест, где и произошли все романтическо-трагические события.

– Ну что, едете? – это Волик. Вышел из своего кабинетика, опять что-то жуя на ходу. Пока Марина не видит.

Они уже несколько раз тусовались вместе. Ольгу просто поражало, как маленькая и скромная виолончелист-математичка управляется с большим и шумным Воликом. Волик как будто был рожден для подчинения этой тихой леди. Уточним: для добровольного и радостного подчинения.

– Сегодня ночью вылетаем, – сообщила коллеге Ольга. Она чувствовала некую эйфорию, характерное состояние «перед боем». К тому же в этот бой Шеметова ехала с тем, с кем и в настоящую разведку сочла бы за счастье пойти.

– Везет вам, – вздохнул Томский, откусив очередной здоровенный кусок двойного бургера. – А мы тут в душной Москве.

– Ну так приезжайте к нам, в Архангельск, – наполовину пошутила Ольга.

Наполовину – потому что импульсивный и толстый Волик, обезумев от жары, вполне мог себе позволить махнуть на уик-энд в северную прохладную экзотику. Ему ж долг за «жука» не выплачивать!

Хотя, если уж про долг, Ольга пока тоже ни копейки не выплатила. Все время были какие-то причины: то платье подвернулось шикарное, то подруга соблазнила ценой на отличную косметику.

Но Шеметова не виновата! Она пыталась начать отдавать, Багров сказал, чтоб не лезла с мелочью, пусть лучше раз в квартал, чтоб сумма была ощутимой. Теперь, правда, Ольга понимает, что и для нее раз в квартал сумма получается ощутимой. И, чтобы не попасть в долговую яму – пусть даже вырытую руками любимого, – сразу отложила из полученного от Куницыной аванса тройную месячную норму. Из окончательного расчета отдаст столько же. Неплохое начало – полгода долга.

Подруга, еще с института, Галка, будучи в курсе ситуации, дала, мягко говоря, необычный совет – вообще ничего не отдавать. Все равно скоро поженитесь, не платить же деньги собственному мужу!

К такому радикальному повороту Ольга пока готова не была. Нет, она не против связать свою судьбу с Олеговой. Однако безо всяких меркантильных интересов.

– Вы пришлите, где точно будете, – наконец, прожевав, отозвался Волик на ее предложение.

«А ведь приедет!» – обрадовалась Шеметова. Очень бы неплохо! При всех своих пижонских заморочках Томский оставался четким, глубоко и ясно мыслящим профессиональным юристом. Да и хорошим другом.

– Обязательно пришлем, – пообещала она.

– Вы там поосторожней. – Это в разговор вступила Валентина Семеновна. Оно и понятно, молодые ребята едут в тмутаракань, да еще без ее отеческого (не материнского!) надзора. – Это ж Север все-таки!

– Валентина Семеновна, и вы туда же! – рассмеялась Ольга. – Мне мама уже столько инструкций дала. Еще раз официально заявляю: медведи по улицам Архангельска не ходят и на московских адвокатов не нападают.

– Медведи, может, и не нападают… – оставила за собой последнее слово бессменный секретарь.

«Хорошая у нас все же контора», – в очередной раз подумала Шеметова.

Интересно получается: собираются люди случайно, могли бы и всю жизнь друг друга не увидеть. Но вот раз – и встретились. А дальше – кто друзьями становится, кто врагами. «А кто – и мужем с женой», – помечтала она о себе с Багровым. Короче, случайность – двигатель прогресса!

Однако время бежало быстро – следовало ехать домой, собираться. До ночного рейса оставалось не так уж много. Ольга попрощалась с сослуживцами – Багров в их число не входил, поскольку сегодня с утра «закосил» и на работу не пошел. Напутствуемая шутками Волика и предостережениями Валентины Семеновны, наконец покинула стены родной конторы.

Дома собралась быстро – Шеметова всегда была легка на подъем, и в детстве, и в юности. Да и в старости, наверное, такой же останется. Однако думать о старости не хотелось, тем более что сегодня утром, причесываясь, она обнаружила в своих густых волосах предательский серебряный волосок-оборотень. Конечно, чтобы его увидеть, надо было сильно приглядываться. Но хороший адвокат наблюдает факт, а видит тенденцию.

Ладно, не будем о грустном. Тем более что впереди предстоит столько интересного.

С Багровым договорились встретиться на Павелецком, перед кассами аэроэкспресса. Олег Всеволодович пытался предложить Шеметовой заехать за ней на такси, однако Ольга отказалась. Московский трафик сделал бессмысленной такую услугу, как поездка на такси в аэропорт. Либо приедешь за два часа до регистрации, либо через два часа после взлета. Нет уж! Лучше на электричке.

Эх, если б Ольга Викторовна Шеметова не была такой дурой, им бы вообще не пришлось встречаться у вокзала. Просто бы выехали вместе из ее квартиры.

И ведь достаточно было предложить Олегу пожить у нее! Так нет, опять этот гнусный «кто-то», сидящий у нее в голове, придержал ее язык. И Олег, прямо в день приезда из Казани, съехал на вновь снятую квартиру.

И это еще не все!

Багров джентльменски предложил ей уехать с ним в снятую «двушку». И повод имелся весомый: круглая пуля от пневматического пистолета, разбившая окно, все-таки нашлась на полу Ольгиной спальни. И опять Шеметова сглупила. Опять отказалась. Как будто твердо решила выиграть в мировом первенстве звание «тупой и еще тупее».

Институтская подруга Галка откомментировала этот факт шеметовской биографии в своем стиле:

– Так, милая моя, ты его никогда не зацепишь.

– А я разве на рыбалке? – вяло отбивалась Ольга, чувствуя неубедительность собственных аргументов.

– А где же еще? – взмахивала руками видная и уверенная в себе подруга. – Или он твой, или чей-то. Ничейными хорошие мужики долго не остаются.

Против такой женской, выстраданной веками логики не попрешь. Но как-то не получалось у Шеметовой, переступив через себя, перейти на охотничье-рыболовецкую тропу. Может, на диком Севере получится? Там все охотники да рыболовы.

Опоздала всего на десять минут, а Багров уже ходил вдоль касс, нервно поглядывая на часы. Ольга не стала извиняться: они и на следующем поезде успевали, интервал – полчаса. Олег безмолвно взял ее сумку и нес теперь две. Купил два билета.

Вышли на перрон, сели в красную снаружи и белую изнутри комфортную электричку. Долго ехали по Москве, не узнавая спрятанную за полосой отчуждения деревьями, гаражами и заборами родную Москву. Наконец, пересекли МКАД – именно там случались самые бессмысленные и самые беспощадные пробки, – после чего беспрепятственно добрались до Домодедова.

В аэропорту их ожидал ставший привычным контроль, регистрация и – через полчаса стандартных авиационных «накладных расходов» – борт маленького реактивного самолета. А чего ему быть большим – лететь меньше двух часов.

…Все было почти так, как Шеметова и планировала.

Контроль, регистрация. Но именно теперь Ольга впервые внимательно прочитала то, что распечатала в конторе.

И даже сначала не сказала вслух Олегу. Следовало переварить самой.

Билет-то она действительно купила самый дешевый, в два раза дешевле средней цены. И лететь предстояло именно два часа, даже чуть меньше. Да только приземлиться они должны были не в северном Архангельске, а в северо-западном Санкт-Петербурге. Чтобы через девять с лишним часов ожидания ( девять !) отправиться в Архангельск. Вот что делает с людьми спешка, рабочий перегруз и желание сэкономить.

В общем, романтическая ночь в архангельском отеле ей снова не грозила.

Смешно, но Шеметовой даже легче стало: не надо будет опять бессмысленно и безрезультатно препираться с собственным внутренним голосом. Но сперва нужно было объяснить ситуацию Олегу Всеволодовичу, что именно купила в электронной авиакассе его толковая и внимательная попутчица.

С некоторым опасением Ольга выполнила эту нелегкую миссию. Ожидала недовольства или, по меньшей мере, ехидных усмешек, однако Багров лишь рассмеялся.

– Хозяйственная ты наша! – двусмысленно похвалил он.

Нет, все-таки это была ехидная усмешка, решила про себя Ольга. Впрочем, было лучше, чем могло бы быть.

Тем временем на летное поле опустилась темнота.

На севере сейчас – белые ночи. А здесь ночь была, как ей и положено, черной. Лишь многочисленные аэропортовые огни рассекали тьму.

…Когда машина взлетела и круто набрала высоту, Ольга поверила: приключение началось. Приключение профессиональное. И, возможно, не только.

Далее было все, как обещали.

Что на сайте, что в билете четко написано: «длительное ожидание». Ну и черт с ним.

Олег, посмеиваясь, предложил ей, раз уж так вышло, поехать в город. Так они и сделали.

Ольга много раз гуляла по Питеру. И ни разу – белой ночью.

Сначала просто побродили по центру. Потом, за недорого – платил Олег, решительно отстранив девушку от финансовых дел, – наняли лодчонку и совершили фантастическое путешествие по Фонтанке и каналам.

Город – пустой и величественный – был освещен бледным небом и желтыми, неяркими в естественном свете фонарями. На Неве видели, как развели мост и большой корабль прошел вверх по реке.

Но главное крылось не в информации, а в ощущениях. Град Петра, построенный тираном и деспотом в прямом смысле на костях поколения, в итоге получился прекрасным.

Оправдывает ли это обстоятельство миллионы смертей в стылых болотах? Неизвестно. Ясно только, что и злодейство было великое. И город получился великий. История любит такое: сто ответов на один вопрос. И все верные.

Вернулись в аэропорт на такси, к утру. Досиживали в зале ожидания, на мягком диванчике.

Ольга, сама того не желая, задремала. Проснулась, поняв, что удобно устроилась на плече старшего коллеги. Ключевое слово здесь было «удобно». Поэтому Шеметова вновь сомкнула глаза и провалилась в приятное забытье. Ей хорошо, а он не протестует. Такая формула ее, как юриста, вполне устраивала.

Второй старт случился без десяти минут десять. И уже в одиннадцать сорок самолет мягко стукнул колесами по взлетке архангельского аэропорта со смешным названием Талаги.

«Ну, вот и все. Вперед – и в бой, а там видно будет», – подумала слегка выспавшаяся Ольга, принимая из рук Олега свою сумку, снятую с багажной полки.

Пока ей все нравилось. Даже дешевый билет с такой длинной пересадкой.

Архангельск – Заречье, с остановкой на Свят-озере Куницыны и адвокаты

В середине дня, получив после ожидания багаж, покинули аэропорт. Сразу же почувствовали разницу. Точнее, не сразу, а в два авиапрыжка: сначала унеслись от удушливой московской жары, приправленной ароматом выхлопа семи миллионов автомобилей и битумными парами от перегретого асфальта.

В Питере дышать было уже комфортно. В Архангельске же дышать стало вкусно. И дело не только в прохладе, здесь тоже летом бывает за тридцать. Дело в природе, в могучих зеленых легких вековых лесах. Они в отличие от наших легких, кислород и потребляли, и синтезировали, причем последнее – в огромных количествах.

Дерево тут было везде: и живое, различных пород, насколько хватало глаз. И в постройках – кругом стояли деревянные дома, избы и даже имелась, как хвастались коренные архангелогородцы, многоэтажная башня-высотка, также непостижимо обошедшаяся без привычных кирпичей и бетона. Да что там говорить, тротуары и те можно было найти деревянные. В самом деле, лесной край.

Город располагался совсем рядом с аэропортом, в десятке километров, но рассмотрели его лишь из окна автомобиля, решили в качестве туристов побыть здесь на обратном пути, после судебного процесса. Времени до его начала оставалось не так много, а Шеметова, по совету многоопытного Гескина, хотела успеть, как сказал старый адвокат, «подышать воздухом событий».

Анна Ивановна встретить их не смогла, у нее случился какой-то аврал в домашнем хозяйстве. Встречали Виктор с дочкой. Имени ее, как и других Куницыных-младших, Ольга так и не запомнила. Только, как ей казалось, выучит – тут же выбегали еще две-три, одинаковые с лица, и Шеметова запутывалась окончательно.

Зато Виктора она узнала сразу: Анна Ивановна показывала фотокарточки. Причем, если бы даже Куницына показала фото мужа двадцатилетней давности, его тоже было бы легко узнать. Он вообще не менялся. Только усушивался на солнце и ветрах, точнее, выдубливался да смуглел. Сейчас Виктор выглядел так, будто усиленно принимал ультрафиолетовые ванны в какой-нибудь студии неестественной красоты.

Зато улыбался – совершенно естественно. И дочка, сопровождающая папу, тоже. Так радостно улыбались, что и Ольга, и Олег заразились, расплылись до ушей.

– Анна Ивановна очень просила извинить, – характерной скороговорочкой заговорил Виктор. – Сама так хотела, так хотела, но не получается (он смешно произносил «не получацца»).

– Никак не получацца, – сокрушалась и дочка. – Велела вас скорей везти, дома уже сама встречать будет.

Ну, не получацца – значит, не получацца. Москвичи точно знали, что это не от недостатка уважения. Да и нет таких правил, чтоб адвокатов встречали с какими-то протокольными почестями.

На стоянке их ждало необычное авто. «ГАЗ-69», старинный «козлик» цвета хаки, стоял намытый и начищенный, как будто сошедший с кадров старинных фильмов.

– Это у нас парадный, – с удовольствием сообщил Виктор. – Сам сделал. Собрал по винтику. Сложно было, но новодела практически нет. Восстанавливал родное. А что новое – точил, фрезеровал по родным чертежам.

– В Москве это был бы хороший бизнес, – оценил Олег Всеволодович. Он даже водить не умел, но в машинах разбирался и имел свое, всегда обоснованное, мнение. – Такую «самоделку» легко можно обменять на приличный кроссовер.

– Не хочу, – сказал Куницын.

– Почему? – не понял Багров. – Вещь классная, но не для ежедневной езды.

– Вещь классная, – кивнул в знак согласия Виктор. – А для каждодневной у меня «УАЗ-469» есть. По любой дороге пройдет, в любой мастерской чинится.

– Тогда понятно, – согласился Олег.

Они сели в неожиданно просторную машину – внешне «козлик» выглядел совсем миниатюрным. Виктор включил мотор – и поехали!

Ольга рассматривала спартанский интерьер парадной куницынской машины; даже она понимала, что все здесь, как в музее, – честное. Единственная примета времени – ремни безопасности. Их Виктор все-таки поставил, причем хорошие, инерционные. Сам пристегнулся и всех пассажиров оглядел, как стюардесса в самолете.

В лес въехали почти сразу, как покинули город.

Трасса оказалась на удивление приличная. Только вот расстояния большие. Куницын вел машину не лихо, но быстро и уверенно. За час они проезжали километров по восемьдесят в среднем. Однако всех этих километров было много, плюс – там, где не было мостов, – уходило время на ожидание паромов.

Места вокруг были красивые; однообразная зеленая стена вдруг раздвигалась, и глазам путешественников представало прозрачное озеро или быстрая речка с валунами, набросанными по берегам и в воде.

Ольга любовалась неброской красотой Севера, а Куницыны, похоже, давно к этому привыкли и уже не обращали внимания ни на холодные глаза озер, ни на бесконечные зеленые горизонты, ни на белые бочкоподобные, с неровными краями, облака, делавшие неяркое синее небо неестественно низким.

Машин на шоссе встречалось мало, чаще лесовозы, все почему-то мчавшиеся на предельной скорости. И хотя дорога была достаточно широкой, машину при расхождении с несущимися навстречу махинами ощутимо потряхивало воздушной волной.

Остановок не было, кроме одной, вынужденной.

Как раз когда приближался очередной здоровенный лесовоз, раздался странный хлопок. Машину резко потянуло вправо. Виктор оперативно отреагировал и, справившись с заносом, остановился на обочине.

– Слава богу, что не левое, – улыбнулся он.

– А какая разница? – не поняла Шеметова.

– Справа – обочина, слева – лесовоз, – кратко объяснил ей Багров.

А Виктор тем временем уже начал менять лопнувшее колесо.

Ни одного лишнего движения. Все аккуратно.

Впрочем, он работал не только быстро и точно. Он красиво работал.

Домкрат удобный и надежно закрепленный. Машина гарантированно обездвижена специальными складными башмаками. Выкрученные болты ни в коем случае не на землю, а в подставленное пластиковое блюдечко. На место их вернули – уже к новому колесу – предварительно смазанными плотной графитовой смазкой.

И закручивал болты Куницын не по наитию – хотя и его бы точно хватило для приемлемого результата, – а с помощью динамометрического ключа. Равно как подкачал поставленное колесо, контролируя манометром. Причем проверил не одно, замененное, а все четыре.

Вот и все. Машинка снова тронулась. Путешествие продолжилось – Архангельская область по размерам вполне могла сравняться с не самой маленькой европейской державой.

Несмотря на окружающие красоты, Ольга начала понемногу уставать. Даже закралась неприличная мысль, что, может, лучше бы Виктор поменял своего «козлика» на какой-нибудь корейский кроссовер – уж больно честно армейская машинка транслировала неровности дороги на тело пассажира.

Вдруг Куницын включил правый поворотник и стал притормаживать. Потом съехал в открывшийся в зеленой стене леса узкий проход, продвинул машину еще метров на пятьдесят и остановился совсем.

– Все, антракт, – весело сообщил он. – Мальчики – налево, девочки – направо. Обратно мальчики принесут по бревнышку, девочки – по паре веточек, – добавил Виктор.

Задача оказалась несложной.

Единственно, в Ольгиных руках оказалось штук пять сухих раскидистых палок. А в руках девочки, которая была на голову ниже Шеметовой, – целая охапка искусно подобранного хвороста. Как будто автомат укладывал, такая получилась цилиндрическая вязаночка.

Мужички вернулись еще раньше, и в самом деле притащив короткие бревна.

Вообще-то на экспромт было не похоже. Бревна – с затесами для удобного сидения – Шеметова сразу опробовала. Как раз на четверых лавочки. А поставили их по бокам выжженной в изумрудной траве горелой проплешины.

– Всегда здесь останавливаемся, – подтвердил ее догадку водитель. – Святое озеро – ровно полпути.

– Какое озеро? – не поняла Шеметова.

– Святое, – охотно повторил Виктор.

– Так где же оно? – Все это становилось похоже на розыгрыш.

– Вон, – махнул рукой в сторону зеленой природной изгороди из колючего кустарника Куницын.

Ольга не утерпела, встала, пошла в указанную сторону.

Подойдя вплотную, обнаружила узкую тропку, пробитую то ли людьми, то ли животными.

– Можно туда? – спросила она. Если б Виктор сказал, что нельзя, там медведи или жирафы, Ольга бы теперь тоже поверила.

– Отчего ж нет? – улыбнулся Куницын. – Там красота.

Ольга прошла еще буквально метров тридцать, окруженная со всех сторон непрозрачной зеленью, – тропка сильно петляла. И вдруг вышла на берег…

Это даже озером-то называть неудобно! Огромный водный горизонт! Противоположный берег, конечно, видно, но просторы такие, что свежий ветер накатывал на серый песчаный бережок ощутимую волну. И ни единого живого существа. Ни человека, ни зверя.

Хотя нет. Кое-что живое здесь имелось. Прямо перед ней, выпрыгнув из воды на полкорпуса, появился один из хозяев этого затерянного мира. И он явно не развлекался, судя по хищно раскрытой зубастой пасти.

– Нравится? – Виктор подошел сзади совершенно бесшумно.

– Очень, – искренне выдохнула Шеметова. Она никогда не видела ничего подобного.

– Ну, без дела-то не стой, – снова затараторил Куницын. – Сюда давай пяток рыбок, да и домой чуток не помешает. Я здесь нечасто бываю.

– А… как? – оторопела коренная москвичка.

– А вот, – продемонстрировал нехитрое приспособление Виктор. Ольга подумала, что это – самодельный спиннинг. Практически смотанная кольцами леска с приличным крючком на конце. Правда, непонятно было назначение поплавка и грузила.

– А как его обратно сматывать? – спросила девушка.

– Поймаешь рыб да смотаешь. – Виктор поставил у ее ног пластмассовое ведро, куда предварительно зачерпнул холодной озерной воды. А еще через минуту развеял девушкины сомнения, срезав гибкое удилище и примотав к нему снасти. – Давай, действуй.

И ушел.

Шеметова минуту стояла в некотором недоумении. А где черви? А как их насаживать? А как забрасывать?

Выручила девочка, подошедшая, как и папаша, без единого звука, как будто не по земле шла, а парила над ней.

– Они и так хватают, – сказал Куницына-младшая. – Можно с хлебом, можно с мошкой. Можно с волосом.

– Как с волосом? – поразилась Ольга.

– Вот так, – делом объяснила девочка, выдернув из густой кудрявой гривы несколько волосинок и смяв их сильными пальцами в нечто, похожее на муху.

Она ловко маханула удилищем, снасть коснулась воды – на расстоянии, как раз равном длине лески плюс длина удочки, – и вытянула на берег приличную, грамм на восемьсот, серебряную рыбину.

– Вот такие и таскай, – сказала она Ольге. – Сильно здоровые мне не нравятся. Эти нежнее, правда, чистить дольше.

Сообразив, что Ольга с первого раза не все поняла, девочка еще раз метнула снаряд и вытащила такого же, чуть побольше, серебристого красавчика. Ловко сняв с крючка, уронила добычу в ведро. Ни одного лишнего движения. Как у папы.

– У меня так не получится, – остановила ее Шеметова, поняв, что девочка сейчас уйдет и оставит москвичку наедине с бескрайней водой, килограммовой «мелочью» и неведомыми крокодилами, которые, между прочим, тоже могут попасться на крючок.

Девочка недоверчиво взглянула на Ольгу, не шутит ли. Поняв, что не шутит, осталась и за пять минут выполнила заказ отца. После чего, почти с полным ведерком, обе ушли к кострищу.

Там процесс шел вовсю. Виктор уже нарезал толстыми ломтями хлеб, черный и белый, накромсал в алюминиевую миску салата – помидоры, огурцы, редиска, зеленый и белый лук, зелень. Олег неумело чистил сваренные вкрутую яйца.

Мгновенно, в четыре руки, папа с дочкой почистили рыбу.

– Сегодня уж без ухи, – извинился Виктор. – А потом сварганю вам царскую.

Девчонка завернула подготовленную рыбу в фольгу, обмазала и обложила какими-то секретными добавками, после чего мгновенно запекла в только что прогоревших углях. Так что и без ухи было фантастически вкусно.

Именно фантастически.

Ольга такое никогда не пробовала. Да и много ли вообще людей пробовали только что пойманную рыбу? Не из испорченной городскими стоками реки, а из чистейшего озера, в котором вода практически не отличалась от родниковой.

– А кого мы едим? – с набитым ртом и обжигаясь от невозможности погодить с такой вкуснотой, спросила Ольга. А то как-то неудобно, ешь кого-то, и даже не знаешь кого.

– Сорога, – объяснил Виктор, сам плотно приложившись к аппетитному и ароматному, вкусно и горячо парящему блюду. – Плотва, по-вашему.

– Плотва? – удивился Багров. – Я, конечно, не рыбак, но ее даже называют уменьшительно, «плотвичка». А здесь вон какие здоровенные.

– Плотва, плотва, – подтвердил Куницын. – Я в справочнике смотрел. Просто здесь, на северах, простор для всего живого. Вот и вырастают. Это ж не бананы, рыбам круглый год лето не нужно.

– И везде так ловится? – спросила Ольга. – Закинул – вынул.

– Нет, конечно, – вздохнул Виктор. – Возле крупных городов уже многое повывели. Да, слава богу, Архангельский край велик. А в нашем районе вообще медвежьих углов хватает, там военные верховодили, никого не пускали. Мы-то намного южнее получаемся. Когда на Беломорье едем – целая экспедиция.

– А зачем едете? – это уже Багров.

– Ну, красиво. Детям показать. Чтоб знали, где живут, да Таиландам не завидовали. И, конечно, за рыбкой северной. Которой у нас в районе нет. Один голец чего стоит.

– Ну, название как-то не очень, – не оценила Шеметова.

– Название как раз очень, – не согласилась молчавшая до этого дочка. – Рыба-цветок его местные кличут.

– Цветок? – удивился даже много знающий Олег Всеволодович.

– А как его еще назвать? – теперь уже удивилась дочка. – Весь раскрашенный, бока ярко-желтые, брюхо красное, спинка зеленая в синеву и весь в пятнах черно-красных.

– Впечатляет, – согласился Багров. – Для самок, наверное?

– Для них, – ухмыльнулся Виктор. – Не для рыбаков же. Вообще-то он из редких лососей. Вкуса необыкновенного, да поймать сложно. Лешка у меня мастер по гольцам. Был, – глухо закончил он.

Беседа сама собой прервалась.

После еды для гостей наступило блаженство, слегка нарушаемое комарами. Их было не так много, ветерок с озера сдувал. Но лучше бы не было вообще, чтобы ничто не мешало полученным ощущениям. Да уж, такую еду в Москве ни один маньячный гурман не найдет. Ни за какие деньги.

Виктор с девочкой быстро и ловко собрали посуду, вымыли и упаковали то, что увозили с собой, закопали в землю то, что оставляли. Даже бревнышки отнесли в одним им ведомое хранилище.

Все. Поехали.

«Газончик» мгновенно завелся, пассажиры пристегнули ремни, и путешествие продолжилось.

Но если до остановки Ольга уже начала томиться длинной дорогой, то сейчас, после умятой ею запеченной гигантской плотвички, да после видов озера, да после изведанного ощущения одиночества и бескрайности, настроение у нее стало мечтательное и плавно перешло в приятную дрему.

Снова на теплом плече Багрова; да Олег Всеволодович и не возражал.

Проснулась, когда быстроходный раритет уже въезжал в деревню.

«Вот здесь все и происходило», – печально думала Шеметова, глядя на большие неновые дома, почерневшие от времени и от дождей, даже на вид крепкие и надежные.

Здесь мальчик рос под недоброй опекой своего тезки. Здесь, сам того не желая, готовился к главному поступку своей юной жизни. Расплачиваться за который, вполне возможно, придется жизнью оставшейся.

Деревня Заречье Шеметова – деревенский детектив и бытописатель

Приехали не так уж и поздно, однако сильно уставшие. Сказывался длинный перелет и не менее длинный переезд.

Шеметова думала, вылезут из машины – и спать. Но не тут-то было.

Взглянув на стол – огромный, самодельный, из толстенных сосновых плах, – Ольга поняла, почему у Анны Ивановны «не получацца» их встретить. Потому что даже при помощи детей сварганить такое количество вкусностей за один день представлялось малореальным.

Но все стояло на столе: пресловутые «калитки» рыбные, мясные, с яйцом и луком, с капустой, с яблоками и морошкой – видов семи, если не больше. Рыба – ряпушка и щука – соленая, жареная, тушеная. Привезенных ими сорог – килограммовых «плотвичек» – дочки тоже уже готовили к превращению в кулинарные бриллианты. Мясо разных сортов и способов приготовления. Про овощи можно не упоминать – и без них стол просто ломился.

Странное дело! Минуту назад Шеметова смертельно хотела спать. Ничего больше не хотела, кроме как сменить неудобный сидячий сон на комфортабельный лежачий. А тут вдруг аппетит проснулся. И, судя по блеску глаз Багрова, не у нее одной.

Анна Ивановна зашла в дом – куда-то она отходила. Бросилась к Ольге, поцеловала. Потом степенно поздоровалась за руку с Олегом Всеволодовичем.

Виктор при ней не то чтобы стушевался. Но было понятно, кто в доме хозяин. Точнее, хозяйка. Впрочем, это точно не было каким-либо иерархическим или, хуже того, рабским подчинением. Это было добровольное подчинение по любви – так про себя определила Шеметова отношения в приютившем их на пару дней доме. «Вот бы мне так с Багровым», – позавидовала девушка. На крайний случай она была готова занять и подчиненное положение – временно. Лишь бы с Багровым.

В огромную комнату сошлись все многочисленные отпрыски Куницыных и бабушка, Мария Петровна, мама Анны Ивановны, тоже еще вполне крепкая, с крупными чертами решительного лица пожилая женщина.

– Об вас только и думала, – тихо сказала она, двумя руками пожимая Ольгину ладонь.

Да уж, захочешь – не забудешь, зачем они сюда приехали. Все красоты и все вкусности подчинены одной лишь сверхзадаче: вызволить из неволи их любимого и несчастного Лешку, не дать ему сгнить в каменном мешке. Или, по крайней мере, оставить хоть какую-то надежду на перемену его злой участи.

К сожалению, при трезвом рассмотрении задачи выводы были малоприятные. Борьба будет, разумеется, не за освобождение парня, а за теоретическую, полупризрачную возможность когда-нибудь увидеть его на воле.

Ольга в очередной раз здорово расстроилась. Конечно, она с самого начала понимала, во что ввязывается. Но одно дело – теория, а другое – беседовать с бабушкой «закрытого» навсегда молодого парнишки. Да и смертную казнь в России никто не отменял. Сейчас есть мораторий на ее применение – завтра может не быть.

Багров так не переживал. Олег Всеволодович вовсе не был бесчувственным. Просто жизненный опыт имел побольше и живую свою душу научился прикрывать от ежедневных болезненных уколов. Это лучше, чем инфаркт в тридцать лет.

Вскоре все сели за стол. Все – это одиннадцать человек, с детьми и бабушкой. Не успели начать, как подошли еще трое – две крепкие краснощекие женщины и средних лет мужчина, Глеб.

А потом Ольга и считать перестала, кто-то входил, кто-то выходил – движение было неостановимое, изба огромная, народ ее не переполнял.

И гости, и хозяева, несмотря на очевидный интерес к приехавшим московским адвокатам, надоедливыми не были. По крайней мере, Шеметова успела попробовать значительную часть выставленных на столе вкусностей. Но ублажение живота своего никак не мешало ей вникать в важную для дела информацию.

Например, бабушка Лешки, утянув Ольгу в сторонку, рассказала ей, как, собственно, это преступление века было раскрыто. Оно бы и никак не было раскрыто – продолжавшийся снегопад уничтожил все следы и запахи, кинолога с собакой даже не вызывали. Ребята же, забравшие у убитого майора его пистолет, сразу ушли с места событий, причем не в сторону деревни, а в сторону трассы, где их следы исчезли насовсем.

Пистолет, кстати, добавлял проблем, хотя и без него хватало. Зачем парни это сделали, неясно. Тем более сами же выбросили ненужную увесистую железку в заброшенный колодец. Но обвинение в хищении оружия добавилось.

Милиции понаехало – когда труп обнаружили – видимо-невидимо. Не только районное, но и областное начальство прибыло. Отрабатывали разные версии. Трясли даже архангельское преступное сообщество – может, крышевание местных не поделили? Искали среди «транзитных» – в ту зиму бежали два опасных преступника. Но их путь явно не лежал через Любино и окрестности.

Постепенно колесо розыскных усилий, сначала активно раскрутившись, начало сбавлять обороты. Чуть не всех подозрительных проверили. Безрезультатно.

Лешку тоже проверяли, хоть и не считали его сильно подозрительным – уж больно мал и неказист. Велик, может, и сопрет, но чтоб на убийство… Дурачка Ваську вообще не тронули.

Сразу разобрались в этой ситуации только Анна с Виктором да бабушка Марья. И сына своего знали. И пропажу ружья невозможно было не обнаружить.

Холодный ужас поселился в их сердцах.

Но не в сердце Лешки. Он даже повеселел, особенно когда понял, что убийство раскрыто не будет. Себя виноватым не считал: восемнадцать лет Алексей Васильевич готовил свою смерть. Лешка – лишь исполнитель. Спусковой крючок. А нажал на него оголтелый майор сам, это был его выбор.

Анна и Виктор даже не могли толком поговорить с сыном. Он просто не отвечал на вопросы.

В этих условиях приняли решение – оставить все как есть. Тем более что природа была на их стороне, уничтожив следы и улики. Анна Ивановна даже в церковь стала ходить, чего раньше не делала. Замаливала ужасный поступок сына. Просила Всевышнего перевести его грех на нее, это ведь она его не так воспитала, не так научила жизни. С мужем договорились, что если когда-нибудь речь зайдет о ружье, то ружье у них украли. Поскольку никто из них не охотится, заметили не сразу. Кто и когда украл – не знают.

Пока предосторожности были излишни – никто ничем у них не интересовался.

Впрочем, всех подробностей бабушка Марья не знала. Или, по крайней мере, не стала Ольге рассказывать. А рассказала она про то, как жуткая тайна выплыла на поверхность.

Мать дурачка Васьки, Вера Антоновна, сильно пьющая женщина, велела сыну зарезать курицу. Тот послушно взял топор, вышел на улицу и… вернулся домой.

– Не буду, – сказал он матери.

Та взъярилась: даже дурак перестал ее слушаться! Поняв, что сын все равно не выполнит приказа, взяла топор сама.

– Иди поймай, – велела она Ваське.

Тот не стал отказываться, пошел, поймал пеструшку. Отдал матери. Женщина одним ударом отсекла несчастной голову. Кровь фонтаном окропила белый снег.

Обычная деревенская картина, даже драмой не назовешь.

Вроде бы и вся история.

Мать уже ушла в дом ощипывать, пока теплая, птицу, а Васька все стоял перед местом экзекуции. Наконец пошел неверными шагами прочь. Потом вернулся и начал молча раскачиваться рядом с россыпью красных брызг.

– Ты что, совсем сдурел? – крикнула мать, вышедшая выкинуть мусор.

– Мы его убили, – тихо сказал Васька и заплакал. – Убили его.

– Кого? – уже что-то понимая, ужаснулась Вера Антоновна.

Может, скажи ей Васька одной, и осталась бы ужасная история тайной – какой-никакой, а все ж сынок.

Но дурачок вдруг завертелся на одном месте и начал диким голосом выкрикивать уже произнесенную фразу:

– Мы его убили! Убили! Мы убили!!!

Ни увещевания, ни побои не помогали – он кричал беспрестанно. Через десять минут двор был полон соседей.

Тайна перестала быть тайной.

Ваську забрали прямо из дома. Лешка, узнав о страшном событии, поехал на автобусе в Любино, где сдался сам, чтобы чужие люди не заходили в их дом.

Все равно зашли, с безрезультатным обыском. Впрочем, новые улики были ни к чему, Леша Куницын и не собирался больше ничего скрывать. На первых же допросах все принял на себя: Васька ничего не знал, ни к чему не причастен. Взял его с собой, так как не хотел обижать дурачка, его и так всю жизнь обижают.

Несмотря на это, закрыли обоих.

Сначала парней держали в Любине, потом опять проехали мимо родной деревни, но теперь увезли гораздо дальше – в Архангельск. Еще бы, страшные бандиты, угроза обществу и правопорядку.

А что, так оно и было.

Лишили жизни офицера милиции, отца двоих детей, осознанно, обдуманно и жестоко. Потом два месяца скрывались от правосудия.

Зато теперь, когда преступление столь счастливо раскрылось, многим оно сулило совершенно ощутимые земные блага: премии, благодарности, новые звездочки и должности.

– Мария Петровна, – осторожно спросила Ольга. – А как односельчане на все реагировали? Хоть кто-то Лешку защищал?

– Издевательства-то над ним все видели, – неохотно ответила бабушка. – Но разве кто признается себе, что и из-за него дитя страдало? А теперь один погиб, а другой… Тоже погиб, – закончила она, вытирая краем серого шерстяного платка глаза.

Шеметовой нечем было ее утешить.

Даже без смертного приговора заключенный, отбывающий пожизненное наказание, все равно что погиб.

Люди приходили и уходили.

Все происходящее походило то ли на неглавный религиозный праздник, то ли на поминки.

Скорее все-таки на поминки. Потому что веселья было мало. И то в основном на детской стороне: часть куницынских наследников еще находились в том славном возрасте, когда радует чуть ли не все происходящее вокруг.

Шеметова, улучив момент, обратилась с волновавшим ее вопросом к Анне Ивановне.

– По-моему, здесь пол-деревни собралось, – сказала она.

– Четверть, – улыбнулась Куницына.

– А почему тогда от односельчан только общественный обвинитель? Нельзя общественного защитника организовать? – спросила Ольга.

– Лешку многие жалеют. Но… – Пауза получилась длинноватая.

– Что?

– Боятся люди, – поджала губы Лешкина мама. – Все же сынок руку на власть поднял. А власть везде боятся. Тем более у нас, в лесу.

– А если объяснить, что это неопасно? – не отступала Шеметова. – Вон, адвокаты из самой Москвы приехали. Очень бы было неплохо иметь нам общественного защитника. Друзья-то у него есть?

– Друзья есть, – почему-то неохотно ответила Анна Ивановна. – И враги есть.

– А враги в связи с чем? – не отставала Ольга.

Не так уж много у них было козырей на руках, чтобы не искать активно новые.

– Фамильные, – не очень понятно объяснила собеседница.

– Не поняла, – честно созналась адвокат.

– У нас тут чуть не все – Куницыны да Рыбаковы, – попыталась разъяснить хозяйка. – Звучат одинаково. Но фамилии – в смысле, семьи – разные. И у каждой – своя честь. Все боятся позора.

– Какого позора?

Шеметова точно чего-то «не догоняла». И так же точно понимала, что со всеми этими странностями необходимо досконально разобраться. Не понятое, во-первых, не могло стать ее орудием и, во-вторых, могло стать орудием процессуальных противников.

– Вон у Алешки остались две дочки. Да жена Наташка. Да мать-старуха. Враги. Алешкина гибель, да еще от руки сосунка, их позор. Они будут до последнего стоять, чтоб мой Лешка навеки сгинул.

«Им-то несложно», – подумала Ольга, но ничего не сказала.

С такими слабыми позициями входить в процесс ей раньше не приходилось. А тут, оказывается, еще и родовая вражда.

– И кто еще, серьезный, из их клана? – спросила она.

– Многие, – ответила Анна Ивановна. – Петр Караваев, зампредседателя колхоза. Иван Рыбаков – райпотребкооперация. Степан Куницын – охотнадзор. Они все и родственники, и вокруг Алешки всю жизнь кормились. Теперь земля под ногами зашаталась. Мир рушится. А виноват мой сынок.

– С врагами понятно, – отложила вопрос Шеметова. – Давайте про друзей. Кого можно подтянуть к процессу? Неужели нет таких?

– Все родные за нас будут. Ну и нейтральных, – криво улыбнулась Куницына, – полдеревни. А в Любино, на суд, вообще как в кино пойдут. Поглазеть. Развлечений же мало. Да и разве зависит от них чего? – усомнилась она.

– Зависит, – подтвердила адвокатесса. – Еще как зависит. От нас зависят эмоции слушателей, от их эмоций во многом зависит приговор. Судьи ведь тоже люди. Должны вершить суд по закону и совести. Одно дело – когда просто номер статьи надо выбрать. Другое – когда речь идет о живом человеке, который рядом сидит.

– В клетке, – машинально вырвалось у Анны Ивановны.

– Именно, – безжалостно подтвердила Шеметова. – От того, что он – в клетке, у судьи и у публики только усиливается обвинительный пыл. На неконтролируемом, эмоциональном уровне: хорошего человека в клетку не посадят.

Теперь уже и у Куницыной, как недавно у бабушки, предательски заблестели глаза.

– Наша задача, – жестко продолжила Шеметова, – найти в деревне его друзей. Понять вместе с ними, почему дружили. Чем он был хорош. И донести все это до публики и судьи. Образно говоря, вытащить Лешку из клетки, хотя бы виртуально, в их речах и рассказах. Увидят в парне человека – пусть и жестоко оступившегося, – появится шанс. Не увидят – не появится, уж больно статьи страшные.

– Ясно, – сказала Анна Ивановна. Она уже была, как всегда, в рабочем тонусе. – К утру будет список друзей.

– Отлично, – подытожила адвокатесса.

Есть уже не хотелось ни ей, ни Олегу Всеволодовичу. Так много вкусного сразу они давно не пробовали.

Решили, с разрешения хозяйки, пойти прогуляться по деревне. Дочки Куницыных начали было объяснять дорогу, но Анна Ивановна, видя желание гостей выйти на свежий воздух, оборвала многословных доброхотов:

– Не потеряются. Три улицы – вдоль, одна – поперек.

На всех четырех указанных улицах уже была ночь.

Отнюдь не кромешная – архангелогородцы не зря шутят, что в Петербурге белых ночей не бывает, только серые. А уж белые – это у них, на Северах. В домах даже света не зажигали. Да и чего его зажигать, когда большая часть деревенских уже почивала. В деревне всегда рано встают и рано ложатся, подчиняя свой график естественным жизненным ритмам.

На улице было прохладно, однако не настолько, чтоб возвращаться за курткой.

Зато достаточно, чтоб вспоминать о смрадном московском зное как о чем-то ужасном, но очень далеком.

Впрочем, здесь и в жару было бы не так душно, как в московских асфальтово-каменных джунглях. Здесь, в деревне, джунгли были натуральные, хоть и северные. Деревья росли гуще, чем в парке. А живые изгороди росли так свирепо и колюче, что забор при них представлялся ненужным.

– Красиво, – сказала Шеметова Олегу.

– Очень, – необычно кратко ответил он, неторопливо вышагивая рядом.

– Не заскучаем за выходные? – спросила Ольга.

– Здесь работы на неделю.

Несколько шагов прошли молча.

– А о чем ты думаешь? – спросила Шеметова.

– Я вообще не думаю, – получила неожиданный ответ. – Этот воздух меня алкоголизирует.

– Тебя не только воздух алкоголизирует, – съязвила Ольга: ее партнер, обычно непьющий, позволил себе «с устатку» пару стопок холодной беленькой.

– И воздух тоже, – улыбнулся Олег Всеволодович. Она не видела улыбки, все же не настолько было светло. Но почувствовала ее.

Воздух действительно был феноменальный. Прохладный, вкусный, напоенный ароматами трав и цветов.

А еще – как будто сгустившийся. Обычно человек дышит машинально, автоматически, не замечая своих вдохов и выдохов. Здесь же дышать этим «концентратом» значило получать ежесекундное удовольствие.

Они прошли по длинной улице до конца. Кстати, не по земле, влажной от недавнего дождика и вечерней росы. А по довольно широкому деревянному тротуару. Свернули на боковую улицу и еще раз свернули, возвращаясь к дому Куницыных по параллельной.

Опять навалилась тишина, мягко прерываемая лишь пением ночных птиц да шуршанием насекомых. Трассу не было слышно; то ли из-за удаленности, то ли по причине позднего времени по ней никто сейчас не ездил.

– Олег, – прервала молчание Ольга. – Как думаешь, мы его вытащим?

– Не знаю, – понял вопрос Багров.

Речь не шла об освобождении. Речь шла о сроке, после которого человеку еще возможно пожить. Да и смертная казнь, несмотря на мораторий, нависала тяжелой глыбой.

– Я ж не спрашиваю, знаешь ты или нет, – рассердилась Шеметова. – Я говорю, как думаешь?

– Думаю, шанс есть, – ответил Олег Всеволодович. – В общем-то, это была пожизненная травля младшего старшим. Нельзя ж ее менять на пожизненное заключение.

– И я думаю, шанс есть, – сказала Ольга.

Если честно, еще минуту назад она так не думала. Потому что ей вдруг стало страшно. Мгновенно привиделось, что все их с Олегом усилия, все эти перелеты, раздумья, все ожидания Анны и Виктора – впустую. Только потеря куницынских денег и нервов. Но Олег ответил, и уверенность снова заставила ее голову включиться в обдумывание вариантов действий.

«Все-таки я пока слабый адвокат, – самокритично решила Шеметова. – Сильный не должен испытывать страх». А вслух сказала:

– Уверена, что отобьем парня.

– Не отобьете, – ответила пустота. – Он убийца. И будет сидеть до самой своей смерти.

Они оба повернулись на голос, но не увидели ничего и никого. Только густые переплетенные ветви облепихи и ивовых кустов.

Ольга вновь испытала чувства страха и неуверенности. Вернул ее в реальный мир Олег Всеволодович. Он взял девушку под руку и жестко ответил невидимому собеседнику:

– Поживем – увидим. Тоже мне, пифия ночная!

Больше с ними разговаривать не захотели. Наверное, за пифию обиделись. Однако продолжать прогулку настроения уже не было.

Что ж, работка предстояла не из легких.

Впрочем, люди, прилетевшие в деревню Заречье из далекой Москвы, тоже были не из тех, кто ищет легких путей.

Деревня Заречье Таинственная и многообразная

Встали рано утром, свежие, выспавшиеся, словно проспали не шесть часов, а все двенадцать. Похоже, волшебный воздух действительно сказывался.

После вкусного завтрака – гречневая каша, томленная в русской печи, и парное молоко – Ольга и вовсе почувствовала прилив сил.

Не терпелось тут же куда-то бежать, с кем-то беседовать, что-то готовить. Шеметова даже слегка обиделась, когда Олег Всеволодович сообщил, что никуда идти не намерен. Еще более поражало то, чем он собирался заняться. С помощью Виктора, который и в электронике чувствовал себя уверенно, они налаживали телефонный, но достаточно быстрый Интернет: «железо» Багров, как оказалось, привез с собой. Неужели в Москве не наинтернетился, чтобы еще и здесь, в самой гуще событий, выключаться из реала?

Олег в ответ на ее робкие возражения лишь улыбнулся. Типа отстань, женщина, мужчина знает лучше. Ну ладно.

У них по-прежнему ничего не продвинулось в отношениях, но Ольга начинала ощущать родство душ. Это и радовало, и грело. А еще давало уверенность, что пройдет время – и женщине уже не скажут «отстань». Ведь нелепо было бы представить, чтоб Виктор сказал такое Анне. Вот и у них будет так же, мечтала она. Однако, поскольку партнер в данный момент променял ее на Всемирную паутину, Шеметова решила идти в народ одна. Да и зла на Олега не держала: он намеревался подсобрать информации на основных участников процесса – и судья, и прокурор уже были назначены, а в Сети это сделать проще всего. Кроме того, Багров хотел поискать что-нибудь по убиенному майору Куницыну.

Дома он этим не занимался, потому что, во-первых, был предельно занят, а во-вторых, недооценил глубину проникновения айти-технологий в быт жителей медвежьего края. Теперь же выяснилось много интересного. Например, отдельные сайты имелись не только у райцентра Любино, но даже у некоторых деревень. До Заречья, правда, пока не дошло, тем не менее покойный Алексей Васильевич Куницын оперировал не только в Заречье. Так что представившейся возможностью не стоило пренебрегать.

Короче, партнеры повторили судьбу всех крупных разведок мира. Кто-то по старинке добывал информацию в плаще и с кинжалом, кто-то – с помощью компьютерной сети и перехватов. Второй способ, конечно, более прогрессивен и перспективен, однако и первый, особенно в масштабе отдельно взятой деревни, тоже пока себя не исчерпал.

Насчет плаща, кстати, была сущая правда: на небе солнце то и дело пряталось за серьезного вида тучами. Анна Ивановна не выпустила девушку «в поле», пока та не надела легкий белый плащик. От кинжала Шеметова бы тоже не отказалась, никак не могла забыть вчерашний голос, прозвучавший прямо из пустоты. Так и нервный срыв можно заработать.

Но днем совсем не было страшно. Солнце, хоть с переменным успехом, пока светило. Без ветра было совсем тепло, с порывами – терпимо. Хорошо, что навязали одежку, еще раз мысленно поблагодарила заказчицу Ольга.

Маршрут ее пролегал по деревне примерно так, как они вчера вечером гуляли. Сначала – по главной улице, сегодня совершенно сухой и сплошь поросшей свежей изумрудной травой. Покрытие было как на английских газонах – густое, ровное и короткое. Виктор успел объяснить почему: трава росла буйно и густо, у всех живность. Вот каждый и окашивал прилегающий участок.

Молоко получалось таким же чистым, как после лугового сена: машины по деревне ввиду малочисленности населения почти не ездили. К тому же с шоссе было два съезда, ближний и дальний – на последнем как раз и подстерег Куницын-младший своего губителя и одновременно жертву. Так что автодвижение, которое могло бы вытоптать зелень на деревенской улице, и в самом деле было минимальным.

Уже свернув с центральной налево, Шеметова приметила вторую схему создания «английского газона». Коза, как компьютеризованная газонокосилка, аккуратно и начисто скашивала всю, до травинки, зелень. Постепенно – примерно за пару часов безостановочного труда – она создавала космического вида окружность вокруг вбитого в землю колышка, к которому была привязана.

Ольга немного даже постояла рядом, с уважением наблюдая за работой столь совершенного агрегата. Коза, наклонив рогатую голову и почти касаясь тонкими губами земли, срезала траву на расстоянии не более двух-трех сантиметров от корня, после чего с явным удовольствием перетирала ее своими немаленькими зубами. Животное никуда не торопилось и не обращало никакого внимания на незваного гостя. Однако даже за те несколько минут, что Шеметова потратила на непривычное зрелище, сумела заметно продвинуться в своем полезном и приятном деле.

«Это и есть высокий профессионализм», – вздохнула Ольга. Чистые, ровные круги виднелись то там, то здесь, часто смыкаясь – земли в деревне было достаточно, но и коз тоже хватало. Шеметова с детства уважала высоких профессионалов. Однако, поскольку козой ей быть в этой жизни не светило, следовало срочно приступать к делам.

Для этого даже ничего не пришлось делать.

Баба Маня – как выяснилось, хозяйка суперкозы – подошла к девушке сама.

– Говорят, ты аблакатша? – в лоб поинтересовалась бабуся. Ей, навскидку, было никак не меньше девяноста: маленькая, ссохшаяся и сгорбившаяся.

– Да, адвокат, – подтвердила Ольга.

– Что ж они, ироды, с мальчиком делают! – вдруг громко, в голос запричитала старая женщина. – Креста на них нету! Столько лет этот боров Лешку мучил! А теперь ему всю жизнь сидеть?

– Вот, бабуля, этим и будем заниматься, – обрадовалась Шеметова возможному свидетелю со стороны защиты. – Нужно как можно больше фактов, что убитый издевался над юношей.

– Рот закрой, старая, – это незло пробурчал нарисовавшийся рядом дед, на вид еще лет на сто старше бабки. – Потащат в суд – будешь знать, – пригрозил он ей.

Бабка сразу испуганно примолкла.

– А почему же не сходить в суд? – мягко спросила Ольга. – Разве вам не жалко мальчишку?

– Всех не пережалеешь, – добродушно ответил старик, свертывая цигарку из кусочка газеты и табачной трухи, которую он хранил в специальном (не обычном, пластиковом, а полотняном) мешочке.

Шеметова во все глаза наблюдала за процессом: такого она не видела ни разу в жизни. Нет, понимала, конечно, что сигареты сами в поле не растут, как и булки. Но одно дело – понимать, другое – наблюдать воочию.

– Будешь? – спросил дед, неправильно расценив ее интерес.

– Не-ет, – испуганно замотала головой адвокатесса.

– А я слышал, все городские девки курят и пьют, – сказал он. Потом мечтательно добавил: – И распутничают.

– Не все, – сказала Ольга, тоном извиняясь за то, что разрушила сладостную картину.

– Ну, как скажешь, – не стал настаивать дед.

– Так почему ж за мальчишку не заступиться? – попыталась перевести разговор в нужное русло Шеметова.

– Потому что он убивец, – веско сказал старик. – Меня дед Андрей кличут.

– Меня – Ольга, – представилась адвокатесса и с удивлением обнаружила, что бабуля была явно недовольна завязавшейся беседой.

«Неужели ревнует?»

Оказалось, просто была не согласна.

– Так сколько лет он мальца стращал? – затараторила она. – Как напьется, так всем хвастает. Мол, этот бандюк на свободе долго не проходит. А бандюку-то и пятнадцати тогда не было!

– Ружья крал? – веско спросил дед.

– Господи, это что, ружья? – презрительно скривилась бабка. – Воздушки, пукалки. И не он был верховода.

– Много ты знаешь, кто был верховода! – А затем старик сказал фразу, многое объясняющую: – Алексей Васильич был власть. Не ты его ставила. И не я. И не нам его обсуждать.

«Господи, сколько ж еще лет наши люди будут так рассуждать? – расстроилась Ольга. – Или столетий?»

Но отпор раболепным настроениям деда Андрея незамедлительно дала бабка.

– Это ты так говоришь, потому что твой сын был власть, – сказала она. – А вот помер, бедолага, о тебе хоть кто вспоминает?

Дед заметно пригорюнился, вспомнив сына-предколхоза. Когда Миронушка был жив, их жизнь текла совсем по-другому.

– Ладно, не плачь, все там будем, – утешила бабка деда Андрея, заметив слезу на глазах старика. – Пошли в избу, щей горячих хоть поешь.

Дед Андрей не отказался, пошел с бабой Маней. Но прежде чем они ушли, Ольга заручилась ее согласием и на дальнейшие беседы, и, тьфу-тьфу, на возможное выступление в суде.

– Я уж свое отбоялась, – сказала на прощание баба Маня. – А мальца жалко.

Дед, охранитель власти, на это отмолчался.

Уже после, от Анны Ивановны, Шеметова узнала, что баба Маня и дед Андрей никогда не были женаты. Но их законные половинки давно умерли, сын деда тоже покоился на местном кладбище, а дети бабы Мани жили в городе. Старики постоянно яростно спорили по всем политическим вопросам, что не мешало им тепло и бережно относиться друг к другу в обыденной жизни.

Вообще же, во время своего первого разведрейда адвокату ни разу не пришлось самой начинать разговор. Общительные односельчане сами шли навстречу.

Настроение в основном было благоприятное. Люди осуждали метод Лешкиной мести: можно было уехать, можно послать жалобу, можно…

Убивать же, по единодушному мнению, было не то чтобы нельзя, но рано. Не наработал еще майор Куницын на смертный приговор. Хотя, по мнению некоторых опрошенных, уверенно двигался в этом направлении.

Так, сельчане даже знали про его козни в отношении Анны Ивановны. И это было, пожалуй, единственное, что оправдывало крайние меры. Потому что позор. Слово в деревне употреблялось часто и с неким придыханием.

Все можно иногда.

Сжулить.

Сдаться.

Утащить стылой зимой чужое сено.

Пропить или проиграть в Любино в игральных автоматах получку.

Но вот позор нестерпим. И зря Алексей Васильич это с Анькой да с мальцом затеял.

Справедливости ради, тепло об убиенном офицере говорили тоже.

Вспомнили и бешеную лису, и лесной пожар в 2010-м, когда чуть всю деревню не выжгло, и даже неведомого Ольге Миньку, которого мог утихомирить только майор Куницын, причем в любом Минькином состоянии.

И все же, возвращаясь в дом, Шеметова была вполне довольна первым выходом в свет. Фамилий пять точно появилось в ее блокнотике. Показания этих людей – если они осмелятся их дать – не освободят парня. Но они позволят судьям посмотреть на страшное преступление и его глазами.

Кто хорошо работает, тот и отдыхает неплохо.

На обед в доме Куницыных предлагались остатки вчерашней роскоши. Однако и сегодняшней роскоши добавилось немало. Например, фантастически вкусные жаренные в сметане лисички. Их набрали младшие Куницыны, причем столько, что хватило на всех и осталось на вечер.

Кстати, в этой семье стандартные нормы оценки припасов – в килограммах, пакетах, банках – не применялись вообще. Бочонки, кадки, полубочки и, наконец, бочки полноценные – вот что припасалось на зиму, да и летом использовалось активно.

Виктор сводил Ольгу на экскурсию в кладовую. Электрические холодильники в семье тоже были, даже два, большие и красивые. Но в них хранилось лишь то, чем планировали утолить сиюминутный голод.

Третий холодильник был побольше. Размером с небольшую избу. В нем, несмотря на июнь, до сих пор лежал занесенный Виктором еще зимой, нарезанный пилой на огромные куски речной лед.

Холод в кладовой стоял адский, может, еще из-за темноты так казалось. Из нее, из черного мрака, в свете мощного фонаря, как бойцы неведомого фронта, строем выступали те самые кадки, бочонки и бочки. Припасов точно хватало на всех.

– Сейчас-то молоко жидкое храним, – сказал непонятную фразу Виктор.

– А какое оно еще бывает? – не поняла Шеметова.

– Ну, раньше зимой круги морозили. На килограмм, на два, на три. Мы и побольше делали. Не круги, а кубы. Пятилитровые. Очень долго не портилось.

Да. Как говорится – чудеса рядом.

И все же Ольгу сейчас больше экскурсий интересовала основная работа. На Олега надеяться не приходилось – он погряз в своей Паутине. Судя по довольному виду, времени зря не теряет. Что-то, наверное, нарыл. Вечером расскажет. А может, и не расскажет. Ольга почти привыкла, что пока она – младший партнер. И стратегия дела находится полностью под управлением Олега Всеволодовича. Хорошо хоть тактикой порой дает порулить.

Впрочем, в предстоящем процессе внешне они будут почти на равных. Более того, она защищает главного обвиняемого, в то время как Багров – официальный защитник не вполне адекватного Лешкиного подельника.

После обеда, посидев немного в шезлонге (такое тоже имелось в доме Куницыных) в яблоневом саду, Шеметова направилась на продолжение поисков свидетелей, заодно решив заглянуть и на место ужасного происшествия.

Багров, к ее удивлению, тоже покинул кресло перед компом. Как выяснилось, вместе с Анной Ивановной пошел к матери Лешкиного подельника. Куницына только что видела ее трезвой, а такое бывает не всегда, вот и пришлось отрываться от интернет-серфинга.

Пути адвокатов сразу разошлись, Ольга предпочитала гулять по деревне в одиночку, тем более что респондентов искать не приходилось, они в основном сами подходили к гостье. Деревенский телеграф работал исправно, так что теперь даже по имени обращались.

Из особо ценных возможных свидетелей была Дарья, лично слышавшая, как пьяный багровомордый майор орал, что Аньку вы… ет, а ее выб…ка – засадит до старости. Получалось, что, по крайней мере, одну часть своей угрозы Алексей Куницын осуществил.

Дарья покойного майора до сих пор ненавидела.

– Он только портить мог, – жаловалась женщина, еще довольно молодая, лет тридцати пяти. – Ничего не создал, только портил. Своей жене жизнь испортил, Аньке испортил, Лешке испортил, моей семье тоже.

– Как он испортил жизнь своей жене? – пошла по порядку Шеметова.

– Так он же ее лупит! – удивилась незнанию очевидных фактов Дарья. – Лупил, – поправилась женщина. – Она ж потом неделями на улицу не выходила! Если б не мать, убил бы совсем. Только мать свою и слушал.

– А что ж не разводилась? – спросила Ольга.

– Так жадная ж какая! Она чего ж за него пошла? – спросила Дарья и сама же ответила: – За жадностью своей. Всего нахапает. Он и хапал.

– А как он вашей семье жизнь портил? – Материала, похоже, было много, и весь интересный. – Он к вам тоже приставал?

– Нет, зачем, – усмехнулась Дарья. – Он же по Аньке сох, вся деревня знает. Он же сватался к ней, вы что, не в курсе?

– В курсе. Но с интересом выслушаю еще раз.

– Он Наташку со злости взял, мне мама моя рассказывала. Она на обеих свадьбах была, все своими глазами видела. Говорит, после Анькиной свадьбы он ночью с пистолетом к молодым ходил, мама как раз домой шла. Это нормально, если ты милиционер?

– Это вообще ненормально, – согласилась Шеметова. – А как он вам жизнь портил?

– Не мне, мужу. Хотя и мне тоже, семья ж одна. Муж пасеку завел. На колхозные луга выставлял. Этот привязался: давай медом расплачивайся. А с какой стати? Колхоз еще спасибо должен сказать. Пчелы ж опыляют, урожайность поднимается. Нет, привязался, как черт, на нашу голову.

– А что муж? – спросила Ольга.

– А что муж… – Дарья чуть не плакала. – Я ему говорила, заплати. Он все тянул, меда в тот год мало было, хорошо шел на рынке.

– И что дальше? – почуяла жареное Шеметова.

– В общем, ударил он мужа. На людях. А это позор, – опять прозвучало многажды услышанное за день слово. – Муж домой пришел, ружье взял. Он у меня гордый. Я насилу умолила ружье отдать. Отплакала-отмолила этого козла. Только муж ни его не простил, ни меня.

– А чем он сейчас занимается? Что с пасекой?

– Нет пасеки, – вздохнула Дарья. – Пьет он целыми днями, мой Ванечка.

Сказано было с такой любовью, что Ольга удивилась. Нечасто женщины нежно называют по имени своих пьющих мужей.

– А он сможет рассказать все это на суде? – спросила Шеметова.

– Вряд ли, – вздохнула женщина. – И меня не похвалит. За то, что я тут с вами разоткровенничалась. Вы-то уедете, а нам здесь жить.

Эту фразу – как и ту, что про позор, – адвокат Ольга Шеметова еще услышит не раз…

Возвращалась с грузом сообщений, размышлений и воспоминаний. И еще с фамилиями тех, кто либо готов был дать показания в суде, либо стоил того, чтобы очень серьезно просить его выступить. Но сначала пошла к дальнему съезду с шоссе, туда, где Лешка Куницын в последний раз встретил своего обидчика, влюбленного в его маму.

Место нашла быстро – сбоку на холмике был врыт большой деревянный крест. Перед ним стояли свежие живые цветы, красноглазые жарки.

А рядом – те, кто их принес. Очень пожилая женщина («Мама его», – догадалась Ольга) и высокая худая девушка. Обе – с заплаканными глазами.

– Ты чего сюда пришла? – недобро спросила старуха.

– Разобраться хочу, – честно ответила Шеметова.

– В чем? – усмехнулась та.

– В том, что случилось.

– Что случилось – то случилось, – сказала мать убиенного. – Не надо в это влезать. Сынок уже там.

– В раю? – не выдержала Ольга. Она не хотела обижать мать, потерявшую сына. Но из-за ее сына сейчас страдают все. Мать в том числе.

– Где бы ни был – мы молимся за него, – смирив вспыхнувшую ярость, сказала старуха. – Не он убил. Его убили.

– Его убили не просто так.

В Шеметову как будто бес вселился. Ведь понимала, что уж с матерью убитого спорить точно не стоит. Здесь логика всегда ни при чем.

– Слушай, Ольга, – серьезно сказала та. – Не влезай в это дело. Не позорь нас.

– Я не собираюсь вас позорить, – поразилась адвокатесса очередному проявлению так часто звучащего здесь слова. Как будто она не на севере России, а на юге Испании. – Но разве честно затравленному мальчишке всю жизнь просидеть в тюрьме?

– Такая, значит, судьба, – усмехнулась старуха. – Я тебе все сказала. Не позорь нас. А то как бы еще чего не случилось.

«Ну, вот и угрозы пошли», – невесело отметила Шеметова. Говорить больше было не о чем.

Уже приближаясь к дому Куницыных, услышала еще одну неодобрительную сентенцию. На этот раз – от хорошо одетого мужчины, приехавшего в деревню на редкой в этих местах дорогой иномарке.

– Московские гости, – усмехнулся тот, встретив девушку.

– Здравствуйте, – поздоровалась Шеметова.

– Да не будете вы тут здравствовать, – пообещал незнакомец. – Не Москва вам тут. Закон – тайга, слышали?

– Где-то читала, – ответила Шеметова.

Когда ее пугали, она реагировала неадекватно. Так, если мягкое железо сначала разогреть, а потом охладить – напугать, одним словом, – оно становится намного прочнее…

Деревня Заречье Иногда здесь происходят странные вещи

Второй день, воскресенье, как и первый, прошел для Шеметовой в беспрестанной беготне.

Похоже, она перезнакомилась чуть не со всей деревней.

Не каждый был ей рад: в полном соответствии с предсказанным Анной, примерно четверть зареченских, в некотором смысле родственный клан покойного майора, были настроены резко против Лешки, желая ему если не геенны огненной, то камеры в крытой тюрьме на одноименном острове в Вологодской области на всю оставшуюся жизнь. Что, впрочем, не сильно одно от другого отличалось.

Еще одна четверть считала Лешку несправедливо обиженным и чуть ли не героем, постоявшим за себя и за честь семьи, – это был клан тех же Куницыных и Рыбаковых, но со стороны Анны Ивановны и Виктора.

Остальные охотно судачили на горячую тему – происшедшее не потеряло остроты даже через полгода, – однако не имели собственного мнения. Либо имели, но не высказывали его по самым разным соображениям.

Так что Ольга насмотрелась и наслушалась всякого. От надежд и требований немедленного освобождения новомученика-освободителя деревни до реплик, полных ненависти и даже угроз в собственный адрес. Да, были и такие.

Лешкины ненавистники не утруждали себя рассуждениями о беспристрастном и независимом институте адвокатуры. Они тупо делили весь мир на своих и  врагов  – не оригинальный, но действенный метод биологического выживания. Понятно, в какую половину мира в этой незатейливой классификации попадала Ольга.

Нельзя сказать, что ей это было безразлично. Она не успела забыть тот мороз по коже, когда они вчера вечером с Олегом Всеволодовичем услыхали злой голос из ниоткуда. Даже Багрова проняло, Ольга видела. Впрочем, это было частью ее работы, и Шеметова знала, на что шла, выбирая профессию.

И все же больше всего оказалось тех, кто думал и рассуждал о происшедшем независимо. Они-то и представляли для адвоката главную ценность – и как поставщики необходимой информации, и как возможные участники судебного процесса.

Она весьма преуспела в поиске нужных персоналий, а самое главное – в налаживании с ними полудружеских отношений: Ольга вообще была дружелюбным коммуникабельным человеком и умела использовать это свойство в качестве профессионального инструмента.

Багров же все два дня просидел за компьютером. Судя по его довольному виду – просидел не зря.

Тем не менее настроение защитников Леши Куницына и Васи Максимова оставляло желать лучшего. Кураж-то был, и запал боевой тоже. Но все это напоминало душевное состояние моряков крейсера «Варяг» перед выходом из корейского порта Чемульпо. Конечно, не в смысле опасности, вероятность физической атаки оценивалась невысокой. А в смысле ожиданий от боя.

Впрочем, как говаривал Портос, я дерусь, потому что… дерусь.

Потому что адвокаты.

Даже если шансов на успех драки было исчезающе немного.

Странно, что родители томившегося в одиночке парня были настроены иначе. После турне по московским звездным юристам Анна Ивановна ни на миг не засомневалась в правильности своего выбора. Ну а Виктор – в правильности выбора жены.

Все освободились от дел ближе к вечеру.

Планировали кусочек туризма, вечернюю рыбалку на заходе не очень-то заходящего солнца – Виктор знал все о рыбьих повадках и оставался с добычей даже там, где никто и лягушонка поймать не мог.

Развлечение не состоялось по не зависящим от участников обстоятельствам. Да таким, что расскажи об этом Ольге за пару недель до событий – ни в жизнь бы не поверила.

Началось с того, что уже знакомая Шеметовой – и сагитированная ею в свидетели защиты – баба Маня прибежала к дому Куницыных, чуть не трясясь от страха.

– Олечка, – сказала она, схватив девушку своими сухими лапками за руку, – уезжать тебе надо, милая.

– Куда? – не поняла Шеметова.

– В Любино. А лучше в Москву.

– В Любино мы завтра едем, – сказала девушка.

– Нет, сегодня, – твердо сказала бабка. – До завтра тебе еще дожить надо.

Второй раз за два дня Ольга ощутила смертельный страх. С учетом того, что смертельного страха она прежде не ощущала никогда в жизни, это было много.

– Не могут же они убивать адвокатов! – громко сказала девушка, чтобы стряхнуть с себя липкое наваждение. – Сейчас двадцать первый век, и мы в Европе!

Еще через пять минут она уже не была уверена ни в двадцать первом веке, ни даже в собственном европейском мироощущении.

– Эта зараза бабку Марфу на тебя навела! – испуганно сообщила баба Маня.

– Какую бабку Марфу? И какая зараза? – слегка успокоилась Шеметова.

Глядя в испуганные глаза бабы Мани, она ожидала услышать что угодно. В данном случае бабка Марфа не впечатлила. Гораздо более неприятен был бы какой-нибудь дядя Прокл с огромным топором в каждой руке. Вот это вполне подходило под местную мифологизацию в представлении столичной жительницы. С заразой же разобралась самостоятельно: Наталья Куницына, вдова убитого майора.

– Какую-какую! – разозлилась баба Маня. – Она одна здесь, бабка Марфа.

– Ведьма, что ли? – усмехнулась Ольга.

Ведьм современная девушка точно не боялась. Не леший же угрожал ей вчера из пустоты за живой изгородью.

– Баба-яга, – невесело улыбнулась беззубым ртом старушка. – Я с утра ее засекла, Наташку. Смотрю, мокроступы с собой тащит. А кто ж сейчас на болота без надобности пойдет? Лето ведь! Только ведьмина племянница.

– Наташка тоже ведьма? – вновь улыбнулась Шеметова.

– Племянница, – сердито оборвала ее баба Маня. – Была бы ведьмой, ты б уже не улыбалась.

Не верила во всю эту чертовщину московская адвокатесса с университетским образованием. Но улыбаться и в самом деле почему-то расхотелось.

– Хорошо, – не стала обижать союзницу Ольга. – И что мне дальше делать?

– Уезжать, – убежденно сказала старуха. – Пока она со своего болота не вылезла.

«Господи! – подумала Шеметова. – И почему я с собой серебряные пули не взяла?» Вслух же сказала другое:

– Спасибо большое, баба Маня. Завтра обязательно уедем. А сегодня у меня другие планы.

Бабка пошамкала выцветшими губами и, ничего не говоря, пошла прочь – Анны Ивановны, которую та сначала спросила, в доме не было.

«Обиделась», – с сожалением подумала Ольга. Она вовсе не хотела обижать старуху. Но если сейчас начать воевать с призраками, то на реальных судью и прокурора не останется ни времени, ни сил.

Насчет бабы Мани адвокатесса ошиблась. Старуха не обиделась. Что обижаться на глупую девчонку, в своей прямой, как стрела, жизни не видевшую и доли чудес, выпадавших на долю лесных людей Севера? Нет, обижаться – только время тратить. Поэтому баба Маня прямым ходом пошла искать по деревне Анну Ивановну. Или, на худой конец, ее Виктора.

Они поймут.

Они-то слышали про бабку Марфу с детства. Им рассказывали о ней родители, которые тоже слышали про бабку Марфу с детства. И так далее.

Ольга же пошла к Надежде Неустроевой, бывшей учительнице Зареченской начальной школы.

Вообще, Заречье – старая деревня. Когда-то даже была селом – серебристые от времени развалины деревянной церкви ждали будущих исследователей на холме. В очередной древней войне церковь разрушили, село спалили. Храм так и не восстановили, а вместо села появилась деревня, в которой даже в прежние времена детей не хватало на полноценную школу. А в нынешние – проще оказалось каждый учебный день возить ребятишек в Любино.

Все это Ольга знала от Виктора. Как и про его глобальную мечту: восстановить храм. Анна Ивановна поддерживала масштабные планы супруга, но, как главный стратег семьи, спланировала начало работ под график поступления средств. Если б не Лешкина беда – со следующей зимы можно было бы начать.

И все же Куницыны дали себе зарок – сына спасти, храм построить.

А к бывшей учительнице бывшей начальной школы Ольга пошла с конкретной целью. Ее новоявленные информаторы донесли, что милиционер, еще будучи живее всех живых, оттяпал у одинокой женщины квартирку в Архангельске.

Это было нехорошо с любой точки зрения. Когда майор в бюрократической тихой игре «оттопырил» себе четырнадцать гектаров бывшей колхозной землицы (по сути, целое ближайшее к деревне, дефицитное среди лесов поле), народ поворчал, да и успокоился. Все равно земля была ничья. Ничья – в колхозе, ничья – после перестройки. Колхозные земли и имущество в свое время разделили по долям, не указывая конкретно, где чей участок или добро. Получилось что-то типа ваучеров, по крайней мере, по результатам: одни в итоге все потеряли, другие – заметно разбогатели.

Майор – так разбогател даже очень заметно. Он не просто скупал доли, но и сумел получить за них самую выгодную землю. Причем сделал это почти законно, не считая мелких шалостей с фиктивными собраниями и голосованиями. Более того, он почти честно расплатился с бывшими владельцами наделов.

Не деньгами, разумеется. Кто-то с его молчаливого разрешения, не обращая внимания на лесников, спилил себе леса на сруб. Кто-то завалил лося и запасся свежим мясом. А вон Иван Говоров из механизаторов широкого профиля стал магазинщиком. И очень резво поднялся, хоть за свой земельный пай, якобы проданный Алексею Васильевичу, ничего не получил, кроме дружбы и защиты на всех уровнях. Короче, обоюдовыгодные сделки.

В отличие от них, сделка с учительницей-пенсионеркой Неустроевой получилась мутной. Это и следовало раскопать как можно быстрее и глубже. Ведь одно дело – убийство принципиального милиционера при исполнении, другое – наглого жулика и рэкетира в погонах. Оно все равно остается убийством. Но наказания могут разниться существенно.

Надежда Георгиевна оказалась типичной сельской интеллигенткой, законсервированной в своей эпохе минимум тридцатилетней давности. Ни разу в жизни Ольга воочию не видела такого важного для прошлых времен предмета интерьера, как репродукции из журнала «Огонек», только читала о них. А здесь – вот, пожалуйста. В основном старые русские художники. Но есть и западные, и современные, на тот момент советские. Скверная по нынешним меркам печать подмаскирована покровным стеклом и аккуратностью побеленных сосновых рамок.

«А что, красиво», – подумала Шеметова. Да и потом, как будто у тех людей был выбор. Это сейчас хочешь – в мадридский Прадо, хочешь – во французский Лувр. А тогда – в лучшем случае в Эрмитаж. В репродукциях же весь мир изобразительного искусства открывался во всем многообразии.

– Здравствуйте, Надежда Георгиевна! – поздоровалась Ольга со старой учительницей.

Вот же профессия! На ней просто написано, что она – старая учительница. И хорошая к тому же, вон глаза какие добрые. И еще ясные, хоть с возрастом подвыцвели.

– Здравствуй, милая, – спокойно ответила хозяйка маленького дома.

– Хотела бы с вами побеседовать.

– Да мы уж и так беседуем, – улыбнулась та.

«Действительно добрая улыбка», – подумала Шеметова. Повезло малышам, попавшим в начальных классах к такой наставнице!

– Хотела бы от вас услышать про ребят.

– Каких? – спросила Неустроева, впрочем уже зная ответ.

– Про Лешу Куницына.

– Какого из них? – усмехнулась Надежда Георгиевна. – У нас их много.

– Про того, кто в тюрьме, – жестковато ответила Ольга. – Да и про Алексея Васильевича интересно послушать, какой он был маленький.

– Такой же, как и большой, – невесело улыбнулась Неустроева. – На него всегда можно было положиться. А он в ответ требовал подчинения.

– Даже от учителя? – не поняла Шеметова.

– Нет, конечно. Он всегда ставил выполнимые задачи. Я бы сказала, на верхней границе выполнимости.

– Одну поставленную задачу он так и не выполнил, – подводила собеседницу к интересной теме Ольга.

– Если вы имеете в виду Анечку Куницыну – это именно так. Я даже сначала думала, что здесь и любви-то нет. Одна лишь недостигнутая цель.

– А сейчас иначе думаете?

– Сейчас иначе, – кивнула головой учительница. – Алешка, конечно, Анечку любил. Но, как бы сказать… – подыскивала слово Надежда Георгиевна. – С позиции силы. Он все делал с позиции силы. У него другой жизненной позиции и не было никогда.

– Потому и сломался, когда силы не хватило? – Шеметова, похоже, начинала понимать мотивацию поступков жертвы своего клиента.

– Возможно, – вздохнула собеседница. – Я до сих пор виню себя.

– А вы-то в чем виноваты? – не поняла Ольга.

– А кто же виноват? – вопросом ответила учительница. – Я ж его насквозь понимала. Он надежный был, очень упертый. Если б смогла объяснить ему, что не любая победа в радость, – все были бы живы и счастливы. Да вот не смогла.

– Никто бы не смог, – сказала Шеметова, убежденная, что заложенное природой можно лишь корректировать. Но никак не исправлять. – Вам себя упрекать не в чем.

– Было бы не в чем, не упрекала бы, – вздохнула Надежда Георгиевна. – Да и с Лешкой когда началось, не стала вмешиваться. Это главный мой грех.

– А что вы могли сделать? – действительно не поняла адвокатесса. – Майор и родителей ни в грош не ставил. Мать вон как любил, но советов на дух не выносил.

– Надо было мне на колени перед ним встать, – сокрушалась Неустроева. – Сказать: не бери грех на душу. Всю семью погубишь. И себя тоже. Христом-богом молю!

– Думаете, послушал бы?

– Не знаю, – честно сказала учительница. – Но я этого не сделала. И на мне грех.

– Не послушал бы, – Шеметова буквально чувствовала тяжесть давившего на старую женщину греха и очень хотела освободить ее. – Не послушал бы, и вы сами это понимаете. Хватило же у него совести отобрать вашу архангельскую квартиру.

– Быстро ты работаешь, девочка, – улыбнулась Надежда Георгиевна.

– Мне медленно нельзя. В среду процесс начинается. Не успею разобраться – сидеть Лешке вечно. Высшая мера.

– Не отбирал Алеша у меня квартиру, – вздохнула учительница. – Это неправда.

– А что правда?

– Я сама ему отдала. Взамен на этот домик, он же колхозу раньше принадлежал. Леша посодействовал в приватизации. Сам за меня и оплатил. А мне здесь стариться комфортней, чем в городе.

– Неравноценный обмен, – холодно заметила девушка. – Он что, бедствовал?

– Нет, конечно. Но я одна. Детей бог не дал. Все равно пропала бы квартира.

– Это разные вещи, – не принимала ее доводы Ольга. – Что после нас будет, нам неведомо. А вот если бы вы свою квартиру продали, то сейчас имели бы, кроме домика, утроенную пенсию. Или упятеренную.

– И у меня бы было втрое больше счастья? – улыбнулась учительница. – А он мне с дровами каждый год помогал. Забор отремонтировал. На Новый год два раза гостинцы приносил. Или даже три раза.

– В общем, не убедили вы меня, Надежда Георгиевна, – тоном смягчая смысл, подвела промежуточный итог Шеметова. – И я не уверена, что при совершении сделки он вам ничем не угрожал.

– Он указал на проблемы, которые могли возникнуть без его поддержки, – объяснила Неустроева. Ей почему-то неистребимо хотелось оставить Алексея Васильевича – хотя бы в своем сознании – приличным человеком.

– Это и называется вымогательством, – деловито отметила адвокатесса. И тут же приступила к главному: – Знаете, спасти Лешку – шансов мало. Но есть.

Отметив полное внимание собеседницы, продолжила:

– Для этого нужно раскачать и развалить всю их стройную систему обвинений. И что мальчишка – жестокий убийца, преступник с детских лет. И что чуть ли не повстанец, ненавидящий власть. И что замысел задолго до преступления имел, холодный и расчетливый. Я ищу зацепки по каждому пункту. Вот оказался майор корыстным и беззаконным – уже не во власть стреляли, а в такого же преступника. Поймите, мне не испачкать покойного требуется. Мне требуется спасать живого.

– Я все понимаю, – ответила учительница. – Но показаний в суде против своего ученика не дам. Вы ведь на это рассчитывали?

– На это, – вынуждена была согласиться Шеметова. – А по поводу Лешки тоже промолчите? Здесь показания будут не против вашего ученика, а за него. Он же убийцей стал не случайно.

– А чем я могу помочь Леше? – глухо спросила та. – Анечка с Витей – тоже мои ученики.

– Очень даже можете помочь! – ухватилась Ольга за неявно выраженное согласие. – Например, рассказать, что Лешка не был злым парнем. Что не было у него криминальных наклонностей. Что все его «уголовное прошлое» – дело злонамеренных рук. Не говорите про майора, говорите про мальчишку.

– Хорошо, – после паузы выдохнула учительница. – Хотите, расскажу, с чего все началось?

– Конечно! – обрадовалась та.

– Про ружья слышали, наверное.

– Ну да. Спецучет с них начался.

– Так вот, Лешка там был ведомым. Заводилой был Мотенька Рыбаков, острый, веселый мальчишка. Сейчас в МГИМО учится, на бесплатное без блата поступил.

– Молодец, – машинально ответила Шеметова, лихорадочно соображая, захочет ли такой успешный юноша выступать на суде, обеляя убийцу и обвиняя себя, пусть даже и по пустяковому эпизоду десятилетней давности.

– А забрал ружья Вадик Глызин.

– Тоже в МГИМО? – пошутила Ольга, как выяснилось, неудачно.

– К несчастью, нет. Вадик был очень добрым мальчиком с золотыми руками. Никому ни в чем не мог отказать. Спился к восемнадцати годам, даже по здешним меркам сильно преждевременно. Утонул прошлым летом.

«Значит, два возможных свидетеля, – отметила про себя Шеметова. – Будущий дипломат Мотенька и сама учительница».

Много чего еще полезного рассказала пожилая женщина. Как и следовало ожидать, Леша Куницын – вне взаимоотношений со своим тезкой-майором – ни злым, ни жестоким никогда не был. Значительную часть добытых сведений можно было задокументировать в виде, пригодном для судебного следствия. Но и работы предстояло – ого-го! Даже с Ольгиной уникальной скоростью – проблемно: до начала процесса оставалось неполных три дня.

– Спасибо вам, Надежда Георгиевна! – заканчивая беседу, поблагодарила учительницу адвокат.

В ее большом блокноте осталось много ценнейшей информации.

Совсем уже напоследок задала странный вопрос:

– А почему Наталью Куницыну, вдову, называют ведьминой племянницей?

– Откуда вы это взяли? – уже не улыбаясь, спросила та.

– Баба Маня сказала. Говорит, что та ходила на болото к своей тете, чтоб меня заморить, – веселым тоном сказала Шеметова.

– Это совсем не весело, – не поддержала ее Надежда Георгиевна. – Я учила Наташу. Девочка она недобрая. И дочки ее тоже. Нехорошо так про детей говорить, но уж такими родились.

– А что насчет ведьм и чертей? – гнула свое Ольга.

– Насчет чертей не знаю, – подумав, не быстро ответила Неустроева. – А вот ведьмы здесь бывают. Вы не думайте, – поймав взгляд Шеметовой, отозвалась учительница. – Я ведь тоже раньше в городе жила. Не таком большом, как Москва, но все-таки. Вот там в ведьм не верится. А здесь, среди болот, да в долгие холодные ночи, во что хочешь поверишь. Думаю, вам стоит уехать.

– А что, ведьмы здесь ближнего радиуса действия?

– Чем дальше от бабки Марфы, тем лучше, – косвенно подтвердила юмористическое предположение Надежда Георгиевна.

В общем, в дом Куницыных Ольга возвращалась в несколько смятенных чувствах. С одной стороны, она была исключительно довольна достигнутыми результатами и даже немножко горда собой. С другой – ей уже не хотелось на вечернюю рыбалку. Ей хотелось – раз уж нельзя в Москву или Рио – в Любино. Все-таки на двадцать с лишним километров подальше от, как выяснилось, знаменитой в этих краях бабки Марфы.

Неустроева жила в самом конце деревне, даже на отшибе. До основных улиц пришлось идти по маленькой, в несколько сотен деревьев, рощице. Несмотря на небольшие размеры леска, он получился довольно темным – вместо вездесущих берез здесь сгустились елки. Да еще тропка петляла, огибая самые колючие места.

От всех этих разговоров про ведьм Ольге было не по себе. Не то чтобы страшно, однако успела пожалеть, что, экономя время, не пошла в обход, по открытому месту. Незаметно для себя ускорила шаг. Уже увидев впереди просвет, спиной почувствовала взгляд. Чушь несусветная, тем не менее рванула чуть не бегом, боясь оглянуться.

И наткнулась на старуху в черном. Она стояла прямо на тропке. Все как в сказках: с клюкой, двумя желтыми зубами во рту и горящими глазами на высохшем, тоже желтом лице. Взгляд был в спину, а встретили с лица.

Вот теперь стало страшно.

Ольга чуть не закричала в голос, но сумела взять себя в руки, глазами выискивая вокруг палку покрепче.

– Што, драться со мной хочешь? – шелестяще засмеялась бабка Марфа.

– Нет, что вы, – неумело соврала девушка.

– Бесполезно, – с какой-то мрачной ленью сообщила старуха. Как будто за последние пять тысяч лет устала от всех этих пугающихся жертв.

– Ну, тогда я пойду, – попыталась обойти ее Ольга.

Бабка, вытянув клюку, откровенно перегородила дорогу.

– Что это значит? – строго спросила Шеметова, но чувствовала, что самообладание покидает ее.

– В суд не входи, – сказала старуха.

– Не поняла, – ответила дрожащим голосом Ольга.

– Все ты поняла, – ведьма опустила клюку, давая проход.

Шеметова рванула так, как будто и не прогуливала физкультуру все пятнадцать лет учебы. Через мгновение обернулась – может, чертова старуха метнет ей клюку в спину?

Но сзади уже никого не было.

Впрочем, Ольга не смогла себя заставить умерить шаг до самого дома.

Влетела на крыльцо, потом – в залу, схватила Олега, сидящего за компьютером, за руку.

– Меня тут чуть черти не съели, пока ты в Интернете сидишь!

– Не съели же, – разумно отреагировал любимый.

– Что еще за черти? – спросила Анна Ивановна, услыхав краем уха.

– Бабка Марфа вроде, – ответила теперь уже ни в чем не уверенная Шеметова.

– Где ты ее видела? – Встревоженная Куницына поставила на стол кастрюлю, которую куда-то несла.

– В леске, когда от Неустроевой домой шла, – объяснила Ольга. – Очень неприятная женщина.

– Привет парням и девчонкам! – Это Виктор вернулся откуда-то. Зашел в дом, весь в удочках – штук семь держал в руках. – Пора собираться, рыбка ждать не будет.

– На рыбалку не едем, – спокойно сообщила ему Анна Ивановна. И в ответ на его немое удивление так же спокойно добавила: – Теперь у нас всех другие планы.

Из деревни в райцентр Дом колхозника. Олег и Ольга

Совещание, устроенное в доме Куницыных вместо отъезда на рыбалку, больше походило на военный совет из какого-то специфического бестселлера, триллер-фэнтези, где «наши» спасают мир от стандартного набора неприятностей: восставших мертвецов, вурдалаков и инопланетян.

Собравшиеся, кроме Олега Всеволодовича, оказались перед лицом опасности максимально мобилизованы и серьезны. Куницыны – потому что здесь выросли, Ольга – потому что менее часа назад смотрела на желтые зубы и в желтые глаза бабки Марфы.

Багров же развлекался по полной. Вспомнил все: святую воду, серебряные пули, осиновые колы. Был готов использовать любое из названных средств во благо перепуганной дамы. Срочно эвакуироваться в Любино, в местную гостиничку (бывший Дом колхозника) – вместо планового завтрашнего отъезда – категорически отказался. Объяснил, что весь в работе, она целиком связана с Интернетом, а будет ли налажена сеть в райцентре, не знал никто, даже головастый и рукастый Виктор.

Наткнувшись на сопротивление рационального, не верящего во враждебную нечистую силу юриста, Куницыны решили привлечь дружественную, тоже не вполне чистую. В деревне каждый семейный клан имел своего колдуна, поняла из неохотных объяснений Шеметова.

«Их» колдун, мало того что «белый», так еще и не был чужд современным достижениям. До дядьки Самсона – вполне подходящее имечко – не пришлось идти по бездонному болоту в мокроступах. До него дозвонились по мобильному, косноязычно объяснив ситуацию – возможно, бабка Марфа отлавливает радиосигнал при помощи ручных летучих мышей.

На все шуточки Багрова Куницыны отмалчивались, а Шеметова злилась. Багров, конечно, крепкий орешек. Однако встреть он в лесу бабку Марфу – сразу отбило бы охоту шутить. К несчастью, после сегодняшних событий эта встреча уже не представлялась гипотетической.

Дед Самсон прибыл минут через сорок, на мотоцикле с коляской, старом-престаром темно-зеленом «Днепре», который, как оказалось, был еще жив только благодаря постоянному присмотру Виктора.

На колдуна он похож не был. Скорее на зоотехника или бухгалтера райпотребсоюза. Необычность проглядывала только при встречных взглядах – дед, ранее выглядевший на семьдесят, вдруг казался старше Мафусаила.

Его пытались накормить, но Самсон категорически отказался. Вместо этого он зажег на дощатом обеденном столе длинную тонкую свечу и минут пять недвижным взглядом следил за пламенем.

За окном начало темнеть. Впрочем, теперь даже гости знали, что темнеть вроде как начинает, но тем все и заканчивается. При здешнем «ночном» свете вполне можно читать. Хотя внутри избы стало действительно чуть мрачнее. По бревенчатым стенам, следуя за изгибами довольно высокого языка огня, метались длинные зловещие тени.

Багров едва сдерживался, чтоб не заржать. Ольга – чтоб унять напавшую на нее после встречи с ведьмой неудержимую, «нутряную», как здесь говорили, дрожь. Куницыны – вместе с подошедшими многочисленными отпрысками – сидели молча, как на приеме у врача, который собрался сделать сообщение о серьезном диагнозе.

Наконец семейный колдун что-то пробормотал и погасил свечку.

Настала тишина, даже Багров затаился.

– В общем, так, ребятки, – сказал Самсон. – Старуха штой-то совсем взбеленилась.

– И что будем делать? – осторожно спросил Виктор.

– Обороняться, – кратко ответил их нечистый защитник. – На атаку у нас сейчас сил нет.

– А молитвы не помогут? – не в силах скрыть веселые искорки в глазах, поинтересовался Олег Всеволодович.

– Это из другой сказки, молодой человек, – ответил Самсон.

Ольга мысленно зааплодировала. Сконфуженный Багров вернулся за компьютер, ему и в самом деле чертовски не хватало времени.

– Ты, Анька, принеси мне душицы сушеной, чистой воды два ведра и растопи печку.

– Сильно?

– Неважно. Чтоб огонь был.

– А что потом?

– А потом все спать идите. А я внизу останусь.

– А можно я тоже? – взмолился Олег Всеволодович. – У вас свои бесы, у меня свои. Мешать не буду.

– Оставайся, – ухмыльнулся дед Самсон. – Только потом не пожалей, если у меня не получится.

– Спасибо, – не стал вдаваться в детали Багров.

Ольга тоже бы с удовольствием осталась внизу, рядом с Олегом, печкой и внушавшим ей доверие дедом Самсоном. Ложиться спать одной в большой, полной смутных движений и скрипов комнате Шеметовой сейчас совсем не хотелось.

Анна, видимо, поняла девушкин настрой, потому что мгновенно подселила к ней Леночку, одну из своих старших дочек. Веселая и рассудительная Лена не особенно боялась ночную нечисть, особенно в присутствии деда Самсона. Шеметовой сразу полегчало. Хотя сказать, что она полностью спокойна, образованная москвичка пока не могла.

Ольга еще немного посидела внизу.

Пока не происходило ничего существенного. Дед Самсон что-то тихо бормотал себе под нос, время от времени кидая в широкую пасть печи пучочки сухой травы. Те мгновенно вспыхивали, отбрасывая блики и тени по стенам, чтобы уже через несколько мгновений прогореть бесследно. После процедуры дед обмакивал кончики пальцев в холодную колодезную воду, и действо продолжалось по прежнему сценарию.

Все двери в дом плотно закрыли – колдун лично проверил, подергал каждую. Обитателям запретили выходить на улицу. Багров, по своей нонконформистской сути, запротестовал: а как же покурить? Хотя вроде три месяца как бросил. Анна Ивановна пошла на крайние меры, разрешив упрямцу курить прямо в зале.

Багров, впрочем, уже забыл и про запреты, и про разрешение: он сосредоточился над ярким экраном, видимо, обнаружив что-то важное.

Ольга вздохнула с облегчением: страшно было даже подумать о том, что проснется она завтра утром, а любимого нет. Черти унесли.

Разделась, легла в мягкую, на пуховой перине, постель.

С Леночкой в одной комнате – и особенно с дружественным колдуном в зале на первом этаже – было уже не так страшно. Думала, будут мучить воспоминания о делах да мысли о предстоящем процессе, но, умотанная дневной беготней, мгновенно провалилась в глубокий спокойный сон.

Когда проснулась, выспавшаяся и бодрая, комнату заливал веселый солнечный свет. Леночка, которая пошла по маминым стопам, уже ушла на утреннюю дойку. Однако у оставшейся в одиночестве Ольги никакого страха не наблюдалось.

Она умылась, оделась и даже слегка накрасилась, после чего спустилась вниз. Там уже вовсю хлопотала над завтраком Анна Ивановна.

По распахнутой входной двери и окнам девушка поняла, что дед дал отбой ведьминской тревоги. Сам он спал здесь же, в огромном деревянном кресле.

Странно, что она раньше такой выдающийся мебельный раритет не замечала.

Еще больше удивилась любимому. Багров так и не ушел наверх. Он остался на своем стуле, только руки сложил на столе, а бедовая его голова покоилась на руках.

Ольге показалась неестественной поза коллеги. Он как будто не дышал. Чуть не вскрикнув, девушка метнулась к нему.

– Олежек! – крикнула она.

Раньше Шеметова себе такие нежности не позволяла.

Он не откликнулся.

– Олежка! – Оля безрезультатно трясла Багрова за плечи, проваливаясь в такую бездну ужаса, что даже встреча с лесной ведьмой была ничто.

– Умаялся он, – сказал Виктор, зашедший в дом с охапкой колотых березовых чушек. – И в самом деле всю ночь работал. Параллельно с дедом, – усмехнулся Куницын, аккуратно укладывая дрова в пространство рядом с печью.

Шеметовой же было не до шуток. Она в ужасе трясла Олега, в душе понимая, что ничего исправить нельзя.

– А ты меня поцелуй.

До нее не сразу дошел смысл фразы. Присмотревшись, увидела хитрый Олегов глаз. Второй еще был закрыт.

– Так ты не спишь? – взъярилась Шеметова.

– А как можно спать, когда тебя так трясут? – резонно поинтересовался коллега.

Разгневанная розыгрышем коварного Багрова, Ольга села за стол, опять полный вкусностей. Ей немедленно составили компанию Олег, проснувшийся дед Самсон и оставшиеся в избе Куницыны.

– Ну что, получилось? – спросила с надеждой Шеметова у деда.

– А что должно было получиться? – заинтересованно спросил колдун.

– Ну, не знаю, – сбилась Ольга.

– Победа над темными силами, – ехидно подсказал Багров.

– Это – в последней серии, – не менее ехидно ответил дед Самсон.

На некоторое время вкусная еда прервала разговоры. Но следовало уточнить планы.

– Нам можно ехать? – задал колдуну странноватый вопрос Виктор.

– Можно, – коротко ответил тот. – Вдоль Щель-озера, а дальше по Змеиной балке.

– Это ж в два раза больше проедем, – удивился Куницын, но замолчал, нарвавшись на насмешливый взгляд.

– Зато приедете в двенадцать раз быстрее, – подытожил старик. – И в полном составе.

После сказанного спорить с дедом почему-то не хотелось.

Перед выездом получили еще одно указание.

– И не гони, – сказал Самсон.

– Да я вроде и так… – начал было оправдываться Виктор, виновато умолкнув на полуслове.

Все загрузились в машину, теперь уже не зеленый раритетно-парадный «газик», а в трудягу «УАЗ». Виктор с вечера лично проверил авто, подкачал колеса, заправил топливом и долил масло.

– Ну, с богом! – сказала Анна Ивановна.

Она оставалась в Заречье, собираясь в Любино к самому процессу. Судейские кому-то сказали, что конвой с заключенными прибудет за день и сидеть парни будут в маленьких «дежурных» камерах любинского райотдела милиции.

– До свиданья, Анечка! – попрощался с ней муж.

Он собирался уже включить передачу, как Куницына крикнула:

– Стой!

Подбежала к открытому окну, поцеловала Виктора.

– Вот теперь – с богом!

Виктор как орден получил, на секунду забыв боль и суету предстоящего процесса. Он даже будто стал выше ростом и к тому же слегка помолодел.

«Эх, нам бы так с Олегом!» – помечтала Шеметова. Увы, на их личном фронте пока было без перемен.

«УАЗ» выехал на шоссейку и помчал в сторону Любина. Быстро пролетели километров восемь-десять. В их направлении было пустынно, однако в обратном движение наблюдалось напряженное: навстречу, ревя моторами, один за другим проносились груженые лесовозы. На узкой, высоко подсыпанной дороге это смотрелось довольно жутко, немаленький «уазик» даже воздухом шибало к краю глубоченного правого кювета.

Отчасти из-за этого, отчасти вспомнив слова деда Самсона, водитель сбавил газ и поехал непривычно медленно.

И вовремя.

Потому как впереди слева в «уазике» что-то крякнуло, вездеход начал ощутимо сворачивать в ту же сторону. Прямо под очередной бешеный лесовоз.

Будь скорость машины заметно больше – улетели бы под колеса грязного, тяжело груженного «КрАЗа» или, в лучшем случае, в противоположный кювет.

Пока же отделались испугом. Виктор – сильным, Ольга – не очень, она проглядела опасность и теперь испытывала лишь «послесобытийный» стресс.

Безмятежным оставался один Багров, умотавшийся светлой, как день, ночью и немедленно заснувший в машине. Вот он никак и не мог понять, что случилось: машина стояла посередине узкого шоссе, слегка перекосившись на левую сторону. Виктор вылез с водительского места и звал Олега Всеволодовича на помощь: нужно было быстро отодвинуть обездвиженный автомобиль в менее опасное, крайнее правое положение.

С подломанным колесом это было сделать непросто, но, поднапрягшись, сделали. После чего водитель, вытащив сумку с инструментами, принялся за обследование. Никакой мистики: из пяти положенных болтов остался лишь один. И тот, при ближайшем рассмотрении, подпиленный!

– Кто это мог сделать? – даже Багров поразился. Он ведь, как и дед Самсон, не спал. Всю ночь было тихо. Собаки не лаяли.

– Какая теперь разница, – пробормотал Куницын, доставая запаску, домкрат и баллонный ключ.

Когда машина встала на все четыре колеса – остальные болты тоже были досконально проверены, – продолжили движение. Можно было ехать прямо, до Любино оставалось не более пятнадцати километров очень приличной дороги.

Но Куницын, уже не сомневаясь, свернул с бетонки на ухабистый грейдер и двинулся по нему.

С левой стороны показалось длинное, не слишком широкое озеро. Своей необычной формой оно все объяснило даже неопытным путешественникам.

– Щель-озеро, – сказал Багров.

Куницын молча кивнул.

– Значит, скоро Змеиная падь, – высказал Олег Всеволодович следующее предложение.

– Не скоро, – усмехнулся водитель. – Еще соскучитесь по асфальту.

Соскучились быстро. Ухабов было столько, что порой обитатели «УАЗа» не успевали сжимать мышцы живота, и чертов «козел», ухая в яму, заставлял взмывать к самому горлу кишки пассажиров.

Но желающих вернуться на шоссейку «почему-то» не было.

Выматывающая езда продолжалась больше часа. Дорога стала совсем неезженой, посредине колеи росла высокая трава. И если бы только трава! Пару раз вездеход наезжал пузом на здоровенные, притаившиеся в зелени гранитные валуны. Раздавался отвратительный звук, не передаваемый письменно и ненавистный каждому водителю. Впрочем, изделие советских автомобилестроителей стойко выдержало все напасти.

К счастью, не только хорошее обязательно кончается. Плохое – тоже, хотя и не так быстро.

И вот уже снова «УАЗ» вылезает на шоссейку. Теперь – не гладкую: гладкая построена для лесовозов, а они минуют райцентр по объездной дороге. Любинцам же предлагалась щербатая и разбитая.

Ольга где-то вычитала, что правильная яма на дороге, оказывается, ГОСТирована и не должна превышать пяти сантиметров в глубину и двадцати, что ли, плохо запомнила, в длину. Здесь правильные ямы тоже попадались, однако в основном любинские улицы состояли из неправильных ям.

Тем не менее народ личным транспортом пользовался. Чаще всего – «Жигулями»-классикой. В большом количестве попадались и давно исчезнувшие в крупных городах мотоциклы с коляской.

Москвичи с интересом смотрели по сторонам.

На въезде Любино не сильно отличалось от деревни. Но ближе к центру пошли каменные дома, одно– и двухэтажные. В самом сердце поселка оказалось даже трехэтажное жилое здание с магазинами, сбербанком и почтой внизу. Напротив него стояло небольшое белое строение для властных структур – перед ним на длинных флагштоках развевались флаги. И, наконец, чуть поодаль высилось самое крупное сооружение поселка – Дворец культуры лесников, с колоннами, с гербом СССР на фронтоне и, конечно, тоже с флагами, но не на торчащих из земли флагштоках, а на небольшой крыше, прикрывавшей роскошные, из карельского мрамора, колонны.

– Вот здесь все и будет, – мрачно сказал Виктор. – Скорей бы уж.

Москвичи поняли, что хотел сказать Куницын.

Хотя они не сидели в тюремной клетке под угрозой высшей меры, как Лешка, и не ждали страшных вестей, как Куницыны-родители, но уже тоже истомились ожиданием боя.

Потом Виктор подвез их к гостиничке – двухэтажному маленькому дому, первый этаж которого был каменным, а второй сложен из толстых бревен.

Женщина-администратор приветливо встретила их у стойки, однако заставила заполнить аж три копии регистрационного листка. Похоже, ни ксероксы, ни самокопирующаяся бумага до Любина пока не добрались.

– Вам вместе? – спросила дама у адвокатов.

Ольгу перекосило от страха, и она сказала «нет».

– Я подумала, вы муж и жена, – оправдывалась гостиничная служащая.

– Пока нет, – засмеялся Олег Всеволодович, и теплое чувство охватило Шеметову: слово «пока» вселяло надежды.

Олег остался платить, а его партнерша, поднимаясь в номер, думала только о сказанном. В итоге в свою крошечную комнатку зашла уже совсем печальная. И с чего она решила, что «пока» – хорошее слово? Может, это вообще сарказм?

Комнатка, кстати, оказалась гораздо лучше Ольгиных ожиданий. Достаточно сказать, что в ней имелся собственный туалет и душ – все новодельное, хоть и недорогое, зато кран с керамическим клапаном, а не с допотопными вертушками.

Обжились, разложили вещи, Виктор поехал по своим служебным делам.

И вдруг – стук в Ольгину дверь. Сердце подпрыгнуло, но – узнала голос портье.

– Ой, извините, пожалуйста, – дама была сконфужена. – Один номер придется поменять.

– Почему? – удивилась Шеметова.

На разговор вышел и Олег Всеволодович.

– Здесь судья будет жить, – с уважительным придыхом объяснила администратор. – Мне сейчас позвонили. Но другой тоже хороший номер, только туалет в конце коридора.

– Где туалет? – улыбнулся Багров.

– В коридоре. Второй этаж уже сделали. А первый – на осень отложили, когда деньги будут.

Ольга судорожно соображала. Ссориться с судьей хотелось еще меньше, чем бегать в удаленный туалет. Меняться с Багровым ей было неудобно: все-таки она еще не отошла от восприятия его как кумира и профессионального наставника. В итоге решила не спорить. Как бы неприязнь судьи к упрямице не перешла на ее подзащитного.

Багров же думал совершенно иначе. Прежде чем партнерша что-то ответила, он выдал резкий отказ.

– Как же так? – недоуменно спросила дежурная дама. – Мне только что позвонил сам глава администрации. – В ее мозгу не укладывалось, что можно вот так, запросто, отказать ее боссу. Более того, высокому архангельскому руководству, по чьей просьбе наверняка и звонил босс! Это уже был бунт. И, судя по появившемуся в глазах гневу, она собиралась насмерть стоять за честь начальства.

– А как иначе? Мы приехали раньше, – деловито ответил Олег Всеволодович. – Согласились на предложенную цену. Заплатили деньги. Получили квитанции с вашей подписью и печатью. Так что выселить нас может только суд, – весело рассмеялся он.

Дама была в полном смятении. Будь это стандартный жилец – она бы ему показала. Он бы уже был не жилец. Но это ж адвокаты! И приехали – из Москвы! – на процесс, о котором все только и судачили.

– Да вы не переживайте так, – улыбнулся Багров. – Сообщите шефу, пусть он думает.

Это был выход, дама благоразумно решила последовать совету. Злобно зыркнув на гостей, она уже повернулась к выходу, однако Олег Всеволодович снова ее остановил.

– Девушка, – мягко сказал он ей. – Давайте лучше будем дружить.

Она не выказала никакой готовности к дружбе, но Багров продолжил необычно вкрадчивым голосом:

– Знаете, московские адвокаты – крайне неприятные люди. Мы-то уедем, а вам ведь здесь жить, так? – повторил он сакральную, много раз уже слышанную в этой командировке фразу.

– Так, – поразилась дама. Именно поэтому она и хотела вышвырнуть Ольгу из номера, заселив туда судью.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Олег Всеволодович. – Затеем войнушку, пойдут жалобы, иски, суды, статьи. Потом мы уедем, а вы останетесь.

– И что же мне делать? – как-то жалобно спросила администраторша. Багров теперь напрягал ее не меньше архангельских боссов: паны дерутся, у холопов чубы трещат.

– А ничего не делайте, – доброжелательно посоветовал адвокат. – Скажите боссу: они отказываются беседовать со мной и требуют встречи с вами.

– Так он же не захочет…

– Конечно, не захочет! Кто ж захочет скандала? Вот и придумает что-нибудь. А мы с вами будем дружить и вместе пить чай с конфетами.

– Мне нельзя сладкое, – растерянно ответила та.

– Значит, с лимоном, – легко нашел выход Багров.

– Слушай, а ты уверен, что нам нужен скандал? – тревожно спросила Ольга, когда администраторша ушла.

– Не будет никакого скандала, – ответил Олег Всеволодович.

– Может, мне стоило переехать? – не соглашалась осторожная Шеметова.

– Не стоило, – улыбнулся коллега. – По трем причинам. Конспектируй. Первая: мне пришлось бы уступить тебе хороший номер, а самому бегать на улицу. Даже в дождь.

– В коридоре дождей не бывает.

– Ладно, не в дождь, – согласился старший партнер. – Но все равно обидно.

– А как насчет смирения и кротости? – с улыбкой спросила Ольга.

– Никак, – максимально честно ответил Олег и, не обращая внимания на иронию, продолжил: – Вторая: наши процессуальные противники должны знать, что мы неприятные люди. Не идущие на односторонние уступки.

– А третья? – спросила Шеметова. Про первое и второе она и так понимала, без объяснений.

– И третья: пусть судья поживет без туалета. Тогда каждая лишняя неделя процесса будет становиться для него все накладнее и накладнее. А нам есть чем его затянуть. Вот еще один повод для торга.

Разложив вещи, направились погулять.

Весь городок – по крайней мере, центральную часть – обошли за полчаса. В Любине были и сквер, и статуя Ленина, довольно большая для масштабов поселка. И кинотеатр, в том самом Дворце культуры. Правда, «кина» теперь не будет, по крайней мере – в будние дни: зал занят предстоящим судебным процессом.

Потратив еще час, ушлый Багров нашел место, где они будут обедать: отличная – чистенькая и без удушливых ароматов общепита – столовая рядом расположенной небольшой мебельной фабрички. Олег Всеволодович был мил и безгранично обаятелен – еще молодая и уже пышная женщина из столовой была счастлива, что у нее появился такой гость. Ради него она была готова кормить и Ольгу.

Не факт, что беседа Багрова с завстоловой понравилась Шеметовой. Но обедать где-то было нужно, и она старалась не показывать своих чувств.

Вернулись в гостиничку, когда уже начинало «темнеть» – газеты в такой темноте читали, не включая ламп.

Народу прибавилось. Вернулся откуда-то с утра заехавший в «отель» прокурор – его украдкой показала москвичам вновь обретенная союзница-администраторша. Вадим Донатович Мушин, мощный представительный дядя с солидным, отлично поставленным голосом занимал последний номер с удобствами. Именно он, по имеющимся сведениям, будет требовать для Лешки исключительной меры наказания – смертной казни. А смертная казнь, напомним, пока что никем законодательно не отменена, достаточно внимательно почитать кодекс. Мораторий – всего лишь приостановка исполнений вынесенных приговоров. Ляжет политическая карта иначе, снимут думцы мораторий, и расстрелы продолжатся. Короче, солидный и уверенный вид прокурора Мушина адвокатов точно не радовал.

Нейтральная новость: приехал освещать процесс журналист архангельской газеты, его поселили внизу. И единственное, что обрадовало Ольгу Шеметову: на своем латаном «Днепре» прикатил дед Самсон. Он улыбался, даже ручкой помахал москвичам. Старика уж точно не угнетали удобства во дворе и тем более в конце коридора; другими за свою долгую жизнь он вряд ли пользовался.

Багров вежливо улыбнулся ему в ответ. Ольга же почувствовала огромную радость и облегчение. Надвигалась пусть и белая, но ночь, а Шеметовой так легко было представить себе желтые глаза бабки Марфы…

Райцентр Любино Последний день перед началом процесса

До открытия процесса оставался всего один день.

Весь райцентр только об этом и говорил. Говорили на почте, куда москвичи зашли за Интернетом (ни о каком вайфае в гостиничке и мечтать не приходилось). Обсуждали в магазине, где покупали воду и пирожки (между прочим, вкуснейшие).

Даже на улицах, гулять по которым особо пока не довелось из-за обилия срочных дел, то и дело слышали упоминания о предстоящем суде: он притягивал внимание большинства любичан. Кстати, они именно так себя именовали, не любинцы, а любичане.

Из случайно подслушанных разговоров следовало, что публика жаждет крови безжалостных убийц. Неприятно, но ничего другого Олег с Шеметовой и не ждали. Газеты, радио, телевидение, рассказывая о страшном преступлении, давно подготовили общественное мнение. Никто же из них не беседовал с Лешкой, не выслушивал откровения жены пчеловода Дарьи или учительницы Неустроевой. Будет ли у адвокатов шанс поколебать это общее мнение? Неизвестно.

Но сдаваться без боя они точно не собирались.

Плохо было и то, что адвокаты еще ни разу не встречались со своими подзащитными – времени на поездки в Архангельск не имелось. С Василием это было терпимо, его роль была и будет пассивной. А вот от поведения Леши зависело очень многое. Правда, Анна Ивановна гарантировала Ольге, что как та велит, так ее мальчик и будет себя вести. Он очень послушный.

«Да уж, хорошо сказано! Про убийцу милицейского начальника…» – услышав материнское определение, подумала про себя Ольга. Но, конечно, ничего говорить не стала.

Адвокаты сходили посмотреть на место будущего действа. Там уже расставили дополнительные скамейки для зрителей – народу ожидалась тьма. По одному боку от совсем низенькой сцены стояли столы для секретаря суда и прокурора, по другому – столы адвокатов. Недалеко от них, ближе к сцене, прямо по месту сварили клетку для двух подсудимых. Туда ровно двое и входило, варили, похоже, под размер. И наконец на самой сцене, по ее центру, стоял большой стол судьи. Ах да. Сбоку от стальной клетки было две скамейки для конвоя.

Ольга уже познакомилась с начальником конвойной команды, немолодым прапорщиком Григоренко. Сперва услышала о нем от Анны Ивановны, которая с раннего утра приехала с Виктором в райцентр. Услышала хорошее. Он сам обратился к ней, заметив женщину, выхаживавшую поутру вперед-назад у дверей РОВД.

– Вы будете мамаша подсудимого? – спросил немолодой, однако еще крепкий мужик в форме, с небольшими седовато-рыжими усами. На боку у мужика висела кобура, явно не пустая.

– Да, я мать Алексея Куницына, – быстро ответила она. – Мне бы свидание с сыном.

– Значит, так, мамаша, – серьезно ответил тот. – По части свиданий – это не ко мне. Мое дело – конвой. А вот если вы парней накормить захотите – помогу, тут с едой совсем швах.

– Конечно, захочу! – обрадовалась Анна Ивановна, соображая, что потребует бравый прапорщик за столь ценную услугу.

Оказалось, ничего не потребовал. Просто старался хорошо выполнить свою работу. Положено было Петру Никитичу надежно охранять подсудимых и осужденных – он охранял. Но положено было и кормить подопечных, а в Любине с этим была полная засада. Местных задерживали не так уж часто, и кормили их родственники. Что непорядок. Но лучше, чем вообще не кормить людей, даже преступников.

Вот почему они сразу нашли общий язык с матерью подсудимого.

– А второго парня мать где? – спросил Григоренко.

– Не приедет она, – вздохнула Анна Ивановна.

Петр Никитич не стал спрашивать почему. Какая разница? А задумался он о том, что решать вопрос с кормежкой ненормального пацана все равно придется ему. И очень обрадовался, когда Куницына сняла эту заботу с его плеч.

– Обоих накормлю, – спокойно пообещала она. – Только скажите, где и как, я сама все сварю и принесу.

– Скажу, – пообещал Петр Никитич. – Но условие одно, жесткое.

Анна Ивановна напряглась, не понимая, что за условие выдвинет суровый конвоир.

– Никаких передач, кроме еды. Налили в миску, через меня передали. Потом забрали посуду. Никаких разговоров. Никаких записок.

Куницына с облегчением вздохнула:

– А посмотреть на него хоть можно будет?

– Можно, – разрешил конвоир. – Еще, мать, насмотришься. Чует мое сердце – суд быстрым не будет.

– Почему? – робко спросила она.

Он сначала не ответил, лишь ус свой потеребил. Потом все-таки сказал с нескрываемым недовольством:

– Адвокатов больно много – раз. Второй пацан доверия не внушает – два. Да и не люблю я весь этот цирк выездной. Театр прям устроили, со сценой даже. Не нужно было из города уезжать. В облсуде все налажено. Подсудимых на ночь – в тюрьму. Там еда, баня, врач. А здесь непонятно, чего ждать. Точно, не суд, а театр.

Это и был театр.

Любичане, кроме кино и танцев, ходили во Дворец культуры на самодеятельные спектакли; несорванные афиши последней постановки еще белели на столбах. «Преступление и наказание» по Достоевскому. Теперь предстояло представление примерно на ту же тему. Но не все разойдутся по домам после занавеса…

А еще Ольга впервые встретилась со своим подзащитным.

Поначалу, в приватной, так сказать, беседе, начальник конвойной команды Григоренко ей отказал: мол, это не его вопрос, да и нет специализированных помещений. Впрочем, это был действительно не его вопрос, москвичи просто прощупали почву. Они подошли к судье – подсудимые во время процесса числятся «за судом».

Денисов ответил не мгновенно, чем тут же воспользовался Олег Всеволодович:

– Вы хотите, чтоб жалобы начали писаться еще до процесса? – мягко улыбнулся Багров.

Он и в самом деле умел быть неприятным, всегда оставаясь вежливым. Всем известно, что отказ подзащитному в свидании с адвокатом – грубейшее нарушение права подсудимого на защиту. Причем должно быть предоставлено не просто свидание, а свидание наедине. За таким нарушением вполне может последовать отмена приговора.

Показал судье зубы хитрый Олег Всеволодович и сам же предложил столь любимый адвокатами компромисс.

Свидания никто не просил. Соответственно, никто в нем и не отказывал. Нужды во встрече наедине тоже, по мнению Ольги, не имелось. Просто прапорщик Григоренко, по указанию местного руководства, завел парня в крошечный кабинетик убиенного замначальника РОВД и остался там тоже. А вслед за ними зашла Шеметова.

Присутствие Петра Никитича ей не мешало, как и младшему Куницыну. Конвоир вел себя строго, но по-человечески, без мелких пакостей, которые мог бы раскидывать бесконечно в силу занимаемой должности. Ну и, наконец, вряд ли он будет в ходе суда как-то общаться с участниками процесса, кроме подсудимых. Его дело – сторожить.

– Как себя чувствуешь? – спросила Ольга.

– Нормально, – ответил Леша.

Он был очень похож на своего отца, Виктора, только, понятно, моложе и сильно исхудавший. Впрочем, Шеметова не видела его до тюрьмы, может, просто гены такие, отец Лешки тоже в свои сорок девять еще не имел живота.

– Нашу задачу понимаешь? – спросила Ольга.

– Я свою задачу выполнил, – зло ухмыльнулся парень.

– Ты только судье так не скажи, – нахмурилась Шеметова.

– Почему? – Похоже, Леша именно так и собирался объяснить свой страшный поступок.

– Потому что сидеть тебе тогда всю жизнь, Леша, – объяснила Ольга.

– Мне и так сидеть всю жизнь, – безнадежно отмахнулся парень. – Пока мораторий действует.

Шеметова отметила и мужество парня, и его неготовность к активной борьбе за самого себя.

– Не факт, – осторожно выдала она немного надежды. – Если сумеем объяснить суду, что происходило все эти десять последних лет, – может, будет облегчение.

– Будет, не будет, – вздохнул Лешка. – Вы хоть Ваську отмажьте, он-то вообще ни при чем. Дурачок же.

– Васей занимается мой коллега, Олег Всеволодович Багров, – объяснила Ольга. – А я – твой адвокат. И, пожалуйста, делай все так, как я говорю.

– Сделаю, – тихо сказал парнишка. – Я маме обещал.

– Вот и хорошо, – подвела черту Шеметова. – Что ты ответишь на вопрос: сожалеешь ли о случившемся?

– Что в тюрьме – сожалею. Что стрельнул – нет.

– Ответ неправильный, – мягко сказала Ольга. – Да и нечестный.

– Почему ж нечестный? – взвился Куницын.

– Потому что раз сожалеешь о тюрьме, то должен и о выстреле сожалеть. Они же неразделимы.

Лешка задумался. Наконец, был вынужден согласиться. Однако на своем стоял крепко.

– Ладно, сожалею, раз в тюрьме. Но больше никто не будет позорить ни меня, ни мать с отцом.

– Леш, было много способов избавить семью от, как ты говоришь, позора. Ты выбрал наихудший.

– Почему это? – Лешка как волчонок посмотрел на девушку.

«А мы ведь близкого возраста, – некстати подумала Шеметова. – Через десять лет разницы почти не заметишь. А уж через двадцать…»

Вслух же ответила:

– Все потому же. Ты в тюрьме. Мать в слезах. – Она специально раскачивала установки пацана, чтобы навязать – если не получится объяснить – свою волю. Ибо с его робингудовскими идеями выйти из тюрьмы ему точно не светит.

Так и сказала:

– Если ты не будешь меня слушать – это может быть навсегда.

(И подумала, что это может быть навсегда, даже если мальчишка будет ее слушать. И впервые пожалела, что доверилась Анне Ивановне, не съездила заранее пару раз в архангельскую тюрьму.)

– Я вас буду слушать, – тихо сказал он.

– Вот и слушай, – сказала Ольга, после чего изложила свою точку зрения на случившееся: – Алексей Васильевич сделал плохое дело. Он свою любовь перевел в ненависть. Любовь к твоей маме в ненависть к тебе.

Юноша молча кивнул.

– Он испортил тебе детство и юность. А твоих родителей держал в страхе за тебя.

Снова кивок.

– Но было много разных вариантов избавиться от кошмара.

– Не было, – возразил тот. – Мы все старались.

– Было, – жестко сказала Шеметова. – Убийство – всегда худший вариант. Было, Леша. Просто ты, по молодости, по глупости, по горячности, этих вариантов не нашел.

– Ладно, пусть так, – смирился он. Обещал же маме.

– Вот как ты должен отвечать. И думать должен так же. Потому что это – правда.

Парень молчал.

– В общем, наша линия защиты простая. Мы во всем будем придерживаться правды. Рассказывай все как есть. Без выводов и домыслов. Просто как все было. Если я покажу тебе так, – Ольга растопырила свою пятерню, – требуй возможности посоветоваться с адвокатом. Или не отвечай на вопрос. Скажи «не помню», «забыл». Но это тактика. Стратегия же простая: мы будем говорить правду. И ее должно быть много. Мне нужно, чтобы все поняли: нормальный незлой парнишка не будет ни с того ни с сего стрелять в людей. Ты понял?

– Да, – теперь уже не пряча глаз, ответил Лешка.

Ольга вышла со встречи неудовлетворенная. Парень настроен неправильно. Это может сильно им помешать. Ну, ничего, на процессе тоже можно общаться.

А сменила ее в том же самом кабинете Анна Ивановна.

Прапорщик все же дал ей посидеть с сыном.

Он ел, она на него смотрела. Дала себе слово не плакать, но плакала. К концу короткой встречи слезы текли и по Лешкиным щекам.

Он ушел, сопровождаемый Григоренко. Руки, правда, не назад заложены, а вперед. Под жестким надзором ко всему готового конвоира. Нес миску с наваристым мясным борщом для Васьки. За ним, неуклюже вышагивавшим на по-мальчишечьи тонких ногах, оставался запах вкуснейшего блюда. И вкус беды…

Адвокаты же сходили пообедать в разведанную Багровым столовку.

Там москвичей действительно приветили. Десять сортов начиненных вкусностями «калиток» не предлагали. Но пища была свежей, аппетитной и, что крайне важно для взыскательной Шеметовой, без отвратного аромата общепита – запаха старого подгоревшего масла, плохо мытой посуды и не вовремя выброшенных пищевых отходов.

Завершением приятного времяпрепровождения стал компот. На этот раз – из морошки и яблок. Вкусно – аж дух захватывало. Ольга выдула три стакана. Взяла бы четвертый – остановила только усмешка Багрова.

Потом пошли в гостиницу, привести в порядок разбросанные мысли.

В крошечном фойе увидели «противную сторону» – адвоката потерпевших Николая Николаевича Николаева, лысого круглого человека лет пятидесяти, с носом весьма характерного цвета. Впрочем, проблему Николая Николаевича можно было определить и без колориметра – по выдоху. Для столь непозднего часа выдох был слишком насыщенным.

Он по-приятельски поздоровался с Багровым – оказывается, они еще со вчерашнего вечера знакомы. Вообще, умение Олега Всеволодовича везде и при любых обстоятельствах обзаводиться друзьями Шеметову всегда восхищало и поражало. Вот и сейчас, расставшись с адвокатом потерпевших, Багров уже докладывал Оле подробности его судьбы, порою даже довольно интимные. Как только успевал?

Николай Николаевич своей жизнью иллюстрировал довольно привычную в глубокой провинции схему. Милиционер – заочный юридический – прокуратура – прокурор – водка – адвокат. И в самом деле, куда же сильно пьющему прокурору податься? На пенсию – рано, бросить пить – поздно. Вот и появлялся очередной защитник, востребованный в основном как «бесплатник» от государства.

Николай Николаевич не был расстроен своим «падением». Даже наоборот, человек, по сути добрый и безвольный, он тяготился прокурорской должностью. Теперь Николаев, никого не наказывая и ни с кем не ссорясь, находился на своем месте, даже получал, бывало, у бывших коллег некие преференции для клиентов.

Вчера он весьма тепло отнесся к своим процессуальным противникам, сразу предложив Олегу Всеволодовичу отметить знакомство. Тот отказался, дел было по горло, но наметившуюся дружбу закрепил, подарив коллеге сувенирный небольшой коньячок, прихваченный из Москвы.

У Николая Николаича глаз сразу загорелся, и он даже не сильно расстроился, что прикладываться к действительно хорошему коньяку придется в одиночестве.

Адвокат потерпевших был, кстати, здешний – похоже, единственный из основных участников процесса. В гостиничку же зашел поприветствовать подъехавшего только что судью Марата Сергеевича Денисова. Они и раньше встречались на областных мероприятиях, когда Николаев еще прокурорствовал.

Денисов был сильно не в духе, руку пожал, но пить за встречу не стал. Ему так и не нашли отдельный номер с туалетом, последний был занят приехавшим чуть раньше прокурором, а давить на гонористых москвичей местное начальство не рискнуло, явно опасаясь ненужного шума.

Глава любинской администрации, Лев Игоревич Крамской, представительный мужчина лет пятидесяти пяти, даже предложил Денисову свою квартирку – сам он давно жил с семьей в шикарном коттедже. Судья отказался. За годы работы опытный юрист давно уяснил, что, по возможности, не следует ни у кого ни в чем одалживаться. А ну как через пару лет придется судить Льва Игоревича? Денисов многажды наблюдал метаморфозы, происходящие с начальствующим составом.

В итоге нашелся компромисс.

Судье выделили полкоридора первого этажа, то есть три номера с одним туалетом. В его дверь врезали замок, а ключ отдали привилегированному постояльцу. Туалет, правда, оказался женский, но эту проблему находчивый Крамской решил в полсекунды. Табличку «Ж» сняли и повесили в противоположном конце коридора, рядом с уже висевшей табличкой «М».

Да, теперь трехочковый сортир не только оставался единственным на всех обитателей первого этажа, но и несколько терял в производительности. Зато удалось проскочить между двумя неприятными – в качестве вероятных противников – силами.

Впрочем, в подобном творчестве Лев Игоревич вовсе не был новатором. Каждый опытный путешественник знает, что даже в полностью заполненных купейных вагонах часто работает только один туалет. Объяснения бывают разные: засор, поломка, разбитое стекло… Однако причина чаще всего другая: проводницам легче мыть один сортир, чем два. Да и гигиеничнее пользоваться персональным туалетом, чем общевагонным.

С судьей Олег Всеволодович встретился в фойе гостинички, но еще не знакомился. И не собирался форсировать процесс. Хотя при случае пообщаться было бы желательно. Это в судебном жаргоне противоположная сторона – «противники». В жизни же возможны самые разные варианты.

Кстати, Олег Всеволодович с удовольствием рассказал Шеметовой, что федеральный судья Марат Сергеевич Денисов, с которым они уже сегодня виделись, заехал в гостиницу налегке, с одной лишь небольшой дорожной сумкой на молнии.

– И что? – не поняла смысла сообщения соратница.

– А то, что есть ему скоро станет нечего, – опять непонятно чему радовался партнер.

– Ну, купит в магазине. Или в ресторан будет ходить.

– Купит, конечно. А в ресторан ходить не будет, – улыбнулся Багров. – Он живет на зарплату, я выяснял. В ресторан, между прочим, я заходил, утром. Наша столовка гораздо лучше. По крайней мере, без запахов.

– И что? – так и не поняла Шеметова. – Какое нам дело до его пищевого довольствия?

– Прямое, – уже серьезно ответил Олег Всеволодович. – Раз так легкомысленно собрался, значит, рассчитывает на короткий процесс. А мы постараемся устроить длинный.

– Ты думаешь, он пойдет нам навстречу из-за голода? – усмехнулась она.

– Ну, не из-за голода, конечно, – ответил Багров, – а из-за наших неотразимых аргументов. Хотя голод – тоже аргумент. К тому же хороший повод позвать его в нашу столовку. Когда совсем исхудает.

Заканчивался последний день перед главным процессом в молодой жизни Шеметовой. Да и у опытного Олега Всеволодовича тоже появилось вроде бы забытое «предстартовое» волнение.

Судьба Лешки Куницына, для которого вчера достроили железную клетку, волновала их не по формальным обстоятельствам.

Это не значило, что Василия адвокаты собрались защищать менее самоотверженно. Но Васька-дурачок не стрелял в офицера милиции. Да и то, что он дурачок, само по себе гарантировало освобождение парня от излишне сурового наказания. Правда, это тоже еще следовало доказать, поскольку пока соответствующих экспертиз, кроме проверки вменяемости, не проводилось.

С Лешей же все было иначе.

Вот почему, собравшись в номере Багрова, защитники общались еще долго, несмотря на наступившую наконец – по крайней мере, на циферблатах часов – ночь. Шуршали бумагами, обменивались мнениями, распечатывали с ноутбука файлы – маленький принтер Олег привез с собой.

Наконец закончили.

Могли бы и еще поработать, но, во-первых, в поселке выключилось электричество – и в первый вечер такое было. Во-вторых, наутро им надо было быть свежими.

– Ну, я пойду, – сказала Шеметова и уже направилась к двери, как вдруг услышала:

– Останься, пожалуйста.

Пораженная, обернулась.

У Багрова только глаза посверкивали. Но не куражно, а как-то мягко и весело.

– Ладно, – сказала Шеметова.

Вот и вся романтика. Можно сказать, не было романтики.

Зато было счастье.

Оно пришло не мгновенно. А лишь через несколько минут, когда уже ушли все глупые страхи и опасения. И когда они, отдыхая, оба лежали на узкой гостиничной кровати.

Нет, все до этого тоже было прекрасно. Но вот лежать рядом с любимым человеком и знать, что это – на всю жизнь… Такого не испытывали ни он, ни она.

Они даже не разговаривали. Им и без этого было хорошо.

Ольга блаженно улыбалась, глядя перед собой непонятно куда. А Олег – без обычных шуток и подколов – просто обнимал свою женщину. Женщин он обнимал и раньше.

Но чтобы свою и навечно – впервые.

Райцентр Любино Встать, суд идет!

Несмотря на то что суды, по опыту Шеметовой и Багрова, никогда не начинались вовремя, адвокаты пришли во Дворец культуры за сорок минут до назначенного времени.

И правильно сделали. По многим причинам.

Выбрали себе более удобные кресла, оставив припозднившимся коллегам жесткие стулья. Переговорили с Анной Ивановной и уже привезенными парнями. С Василием Олег Всеволодович общался и вчера. А мама паренька так и не удосужилась приехать на открытие процесса. Разложили на столах бумаги, записи, компьютеры – еще понадобилось искать удлинители, чтобы подключить их к питанию.

И наконец заседание началось, минута в минуту, как и было обещано – в десять утра ровно.

Встать, суд идет!

Все поднялись со своих мест, отдавая дань уважения суду.

Ольгу всегда волновала эта фраза.

Если б еще и суд был всегда справедливый…

Диспозиция на день уже определилась, как обычная, так и не очень.

Обычным образом были представлены «состязательные» стороны процесса. В зале сидели все три защитника, причем адвокат потерпевших был трезв как стеклышко. Олег Всеволодович удивился. Он ведь не знал, что вчера вечером, еще раз встретив пьяного Николаева, Марат Сергеевич Денисов сделал ему краткое замечание. Видно, умел опытный федеральный судья делать замечания, даже краткие – и в первый день процесса, и в последующие Николай Николаевич был безупречно трезв. Что не мешало ему отрываться по полной в выходные и ограниченно – по вечерам.

Прокурор Вадим Донатович Мушин, тоже из области, был строг и неприступен. По лицу было видно, что он будет просить у высокого суда в качестве наказания жестокому убийце.

Секретарша работала местная, тихая, невзрачная, но, как уже убедились москвичи, – быстрая и точная.

Марат Сергеевич восседал в центре, в мантии, которая делала его похожим на настоящего вершителя судеб. Собственно, таковым он и являлся.

В клетке сидели ребята. Лешка – низко опустив коротко стриженную голову, Вася – наоборот, ее задрав и напряженно что-то выискивая в зале. «Маму ищет!» – вдруг интуитивно, женским сердцем, поняла Шеметова. Этот восемнадцатилетний юноша нуждался в маме гораздо больше, чем она – в сыне.

Рядом с клеткой находился Григоренко при оружии, причем прапорщик зачем-то расстегнул кобуру. Ассистировали ему два бойца-срочника, тоже вооруженные, сидевшие на скамеечке чуть поодаль, сбоку от клетки.

Зал, несмотря на утреннее, рабочее время, был полон.

Пришли не только любичане, но и жители окрестных сел и деревень. Впоследствии Ольга заметила, что публика в течение дня частично менялась. Кто-то уходил, исчерпав лимит времени, кто-то немедленно занимал его место, урвав часик-другой у срочных дел. Полупустым действительно большой зал Дворца культуры не был ни разу.

Ах да, еще очень важный момент.

Прямо напротив судьи, в первом ряду, сидела обезглавленная семья Куницыных в полном составе: бабушка, Наталья, две похожие на нее востроносые дочки. Все в черных платках, нахохлившиеся – ни дать ни взять воронья семейка. Рядом с ними сели сподвижники, не близкие родственники, но все равно связанные клановыми представлениями или старыми деловыми отношениями, как те же Караваевы. Всего клан майора на суде насчитывал не менее тридцати человек. Несмотря на то что они расселись кучно, одно место – между бабушкой и вдовой майора Натальей – пустовало, и его не занимали.

Время от времени представители потерпевшего семейства бросали взгляды на московских адвокатов. Бабушка – настороженные, сестры – опасливые, Наталья – откровенно враждебные.

Анна Ивановна пристроилась сбоку, поближе к сыну и адвокатам, в которых сконцентрировалась вся ее оставшаяся надежда. Она заставляла себя не смотреть на Лешку, чтобы не причинять ему боль. Но ничего не могла с собой поделать и смотрела, смотрела на его худые руки, на впалые щеки, на совсем еще мальчишеское лицо и тело сыночка. Который, несмотря на возраст, успел сотворить такое, что теперь не отменить, не переделать.

Лешка чувствовал ее взгляды, отворачивался, морщил нос, чтобы на глаза не натекли предательские слезы. Он так любил мать, он все сделал ради нее, а получалось, что принес боли больше, чем было раньше.

Виктор прийти в первый день не смог. Накопилось много работы в мастерских. Да и удобнее было так: когда не получится присутствовать у матери, вахту подхватит отец. Лешкину бабушку, Марию Петровну, на суд не взяли. Сердце у нее без того пошаливало, а случись что на процессе – плохо будет всем. Вот она и не спорила, осталась дома. Тем более нужно было проследить за младшими отпрысками Куницыных.

Судопроизводство тем временем шло своим чередом.

После торжественных слов председательствующего, когда весь зал разом встал, аж волна прошла, сразу же «прочувствовалось» огромное количество собравшегося народа.

Ну а дальше – рутинная, в строгом соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, работа.

Председательствующий Денисов открыл судебное заседание и – как будто все попали сюда случайно – подробно объявил дело, которое будет сегодня рассматриваться.

Затем вступила Марина Сергеевна, секретарь суда, перечислила всех вызванных и явившихся на процесс. Их было много. Вызванных, но не явившихся не было ни одного.

Длинное перечисление заняло время.

Ольга вдруг не к месту подумала, как бы они работали, будь в этом процессе присяжные заседатели.

Олег, словно почувствовав ее мысли, шепнул:

– Хорошо, что без жюри.

– Почему? – тоже шепотом спросила Шеметова. Но уже сама себе ответила. Судя по дисциплинированности местных жителей и по тому, как четко они могли управляться местной же властью, такой процесс был бы вдвойне опасным. По крайней мере, Марат Сергеевич был опытнейшим судьей, хорошим юристом – Ольга уже навела справки. Он не пойдет на грубые нарушения и нагнетание истерии.

Есть, правда, и обратная сторона медали: опытные судьи, в отличие от присяжных заседателей, всей своей прошлой жизнью настроены на суровые приговоры и уж никак не настроены на оправдательные.

Впрочем, в случае Леши и Василия суд присяжных вообще не грозил. Его можно требовать, если подсудимый – в данном случае двое подсудимых – заявляют о своей невиновности. В нынешней же истории есть убитый и есть несомненный убийца, какая тут невиновность.

Тем временем из зала удалили сегодняшних свидетелей. Непреложное правило: недопрошенный свидетель не должен слышать, что происходит в суде. И категорически не должен встречаться с уже допрошенными – их разъединяет судебный пристав, благо свободных помещений во Дворце культуры имелось достаточно.

Затем полуритуальная деятельность продолжилась.

Председательствующий начал устанавливать личность подсудимых.

– Подсудимый, назовите вашу фамилию, имя и отчество, – судья начал с Куницына.

– Куницын, Алексей Викторович, – запинаясь, ответил вставший со своего места Лешка.

Он смотрел сквозь прутья на председательствующего, слегка наклонив голову, чтоб лучше видеть. Теперь его худоба бросилась в глаза всем. И еще: когда дохленький и зашуганный Лешка поднялся, ненависть в глазах многих зрителей (а она была, точно была, подогретая сплетнями и средствами массовой информации) как-то чуть подрассосалась. Не ожидали, наверное, земляки увидеть такого тщедушного злодея.

– Дата рождения?

– Тысяча девятьсот девяностый год, двадцать третьего августа, – Лешка снова опустил свою невезучую голову.

– Место рождения?

– Здесь.

– Где здесь? – не понял Марат Сергеевич.

– Здесь, в Любине, – пожал плечами парнишка.

А где ж еще? Он за свою жизнь дальше Любина не выезжал.

Далее у него выяснили, владеет ли парень языком, на котором ведется судопроизводство. Парень владел. Другими языками не владел, а русским владел точно. Место работы, род занятий, образование, семейное положение – все это судья устанавливал лично, соблюдая одно из основных правил честного правосудия – устность процесса и выяснение обстоятельств дела непосредственно в суде.

В общем, нужная вещь и обязательная.

Но не очень быстрая.

После Лешки Куницына председательствующий выяснял те же вопросы, но теперь с Васькой. Тот, в радостной полуулыбке приоткрыв рот, смотрел на судью, и было ему почему-то весело. Может, потому, что чуть ли не впервые в жизни внимание серьезного человека было обращено только на него?

Денисов скороговоркой закончил невыносимо скучный ритуал, установив у Васьки – как ранее у первого подсудимого, – что тот своевременно получил обвинительное заключение.

Пока все шло довольно монотонно, зрители начали позевывать. Впрочем, вся работа в судебном процессе жестко регламентирована Уголовно-процессуальным кодексом.

Затем, согласно определенному им распорядку, Марат Сергеевич начал объявлять состав суда. Впереди еще были его разъяснения подсудимым их прав, в том числе права просить отвода данного состава суда.

Короче, первая половина дня кончалась, а судебное следствие так и не началось. Что ж, терпение – тоже часть профессии человека, ежедневно бьющегося за правду в стенах судов. И это не только российская проблема. Наверное, нет в мире государства, где суды работали бы так быстро, как хотелось бы гражданам.

Вскоре председательствующий – чуть ранее, чем ожидала Шеметова, – объявил перерыв на обед.

– Похоже, он утром не позавтракал, – шепнул ей на ухо непонятно чем обрадованный Олег Всеволодович.

Обедать пошли в ставшую чуть ли не родной столовку. Там им даже выделили крошечную светлую комнатенку с одним столиком. Главная ценность отдельного кабинета заключалась в окне. Оно выходило на задворки поселка, которые вообще-то начинались немедленно, так что можно было наслаждаться вкусным свежим воздухом и озирать зеленые таежные дали. В комплекте с первоклассной домашней едой это было великолепно.

Не говоря уж про брусничный компот, максимально подходящий для завершения восхитительного мероприятия.

Возвращались расслабленные и физически полностью удовлетворенные. Чего нельзя было сказать о встретившемся им по дороге Денисове. Федеральный судья с недовольным видом что-то дожевывал на ходу.

– Твои планы действуют, – усмехнулась Шеметова.

– Мои планы всегда действуют, – подмигнул в ответ Олег Всеволодович.

Ольга слегка смутилась.

Но это была правда.

Вторая половина дня началась почти так же, но теперь предстояло судебное следствие. Клан пострадавших расселся аналогично утреннему заседанию. Даже пустое место по-прежнему зияло между Натальей и матерью убитого майора.

Взоры женщин, как приклеенные, остановились на Вадиме Донатовиче Мушине, прокуроре.

Денисов, точно следуя букве закона, передал прокурору слово, и теперь государственный обвинитель, медленно и четко, как гвозди вбивая в Лешкин пожизненный гроб, рассказывал залу о его страшном преступлении. Точнее, зачитывал с листа, буква в букву, обвинительное заключение. Еще точнее, с листов. И листов этих было достаточно. И все они содержали страшные вещи.

Преступный замысел… Изготовление и снаряжение смертоносного оружия… Привлечение соисполнителя, хорошо знавшего лес… Выслеживание жертвы во время исполнения им обязанностей по охране общественного порядка… Жестокий выстрел в упор… Хитрое поведение после убийства…

Ничего хорошего про Куницына-младшего в обвинительном заключении не могло быть по определению.

Итак, Вадим Донатович неспешно огласил своим густым баритоном длинный перечень Лешкиных грехов.

Защитники шестым чувством чуяли, как в зале снова сгущается ненависть к человеку, которого только что чуть не пожалели. Худенький, тощенький – а сумел украсть у девчонок отца, у Натальи – мужа, у бабушки Анастасии – любимого и единственного сына. Тем более он и сейчас не очень раскаивался. Опустил голову и, похоже, даже не слушал, о чем идет речь.

Нелюдь. Выродок.

Когда закончил Мушин, в дело снова вступил Марат Сергеевич:

– Подсудимый, вам понятно предъявленное обвинение?

– Да, – односложно ответил тот.

– Хотите ли вы что-то сказать по этому поводу?

– Нет.

Лешке хотелось только одного: чтобы спектакль поскорее завершился. Чтобы мать не плакала и чтоб уехать на зону. Все равно жизнь кончена. Слава богу, у матери с отцом остались еще семь, более счастливых, чем он, детей.

– Я бы хотела сделать заявление, ваша честь, – обратилась к председательствующему Шеметова. Она чертовски волновалась. И в то же время, предложи ей кто-нибудь сейчас выйти из боя, не согласилась бы ни за что.

– Пожалуйста, – неохотно согласился судья.

Хотя УПК дозволяет выступление адвоката в начале процесса, в отличие от Штатов, для российских судов это скорее исключение, чем правило. Все равно все успеет сказать потом.

В этот момент что-то произошло. Шумок, ропот пробежал по залу.

Шеметова подняла голову от бумажек и… влипла глазами в бездонное желтое болото глаз бабки Марфы.

Бабка сидела на оставленном ей стуле и сверлила бедную Ольгу взглядом. Шеметова пыталась собрать все свое мужество, даже при всех схватилась за плечо Багрова, но зал плыл перед глазами. А еще, как страшное видение, маячила перед ней оскаленная усмешка старой ведьмы.

– Так вы будете выступать? – поторопил судья.

– Да, ваша честь. Глоток воды только.

– Глотайте скорее, – проворчал он.

Багров смотрел на девушку, не понимая, что происходит: он-то в привидения никогда не верил.

– Может, отказаться сейчас? – встревоженно спросил он, видя, что спланированные им действия неожиданно наткнулись на преграду. – Я в своей части постараюсь сказать.

– Нет, – выдохнула Шеметова.

Она почти пришла в себя, главное – не встречаться глазами с желтым, удушающим облаком ненависти. Да как не встретиться, если гадкая ухмылка ведьмы заполнила все пространство?

Ольга приникла к поданному Олегом Всеволодовичем стакану. Выпила до дна.

Надо собраться. Надо собраться.

Это была единственная мысль в ее голове.

И вдруг стало легче.

Осторожно, не торопясь, взглянула на чертову ведьму. Стул опять стоял пустой. А сгорбленная черная спина мелькнула в одном из выходов.

Шеметову сразу отпустило.

– Так вы будете делать заявление или нет? – Марат Сергеевич начал раздражаться. Что за столичные штучки?

– Извините, ваша честь. Я готова.

– Пожалуйста, – буркнул Денисов.

– Сторона защиты не отрицает ни одного из перечисленных государственным обвинителем фактов, – начала Шеметова, а зал замер в недоумении. Не этого ожидали от ловких москвичей. Даже подстава какая-то почудилась.

– Но мы совершенно не согласны с трактовкой причин поведения моего подзащитного, – продолжила Ольга.

Зал снова замер в недоумении, теперь уже по совершенно другой причине. Ерунда какая-то: с тем, что молодой Куницын подготовился, выследил и убил , полностью согласны. А с чем тогда не согласны?

– Юноша обвиняется по статье сто пять, часть вторая. Умышленное убийство с целым рядом отягчающих обстоятельств. Защите же видится совсем иное.

– Что же видится защите? – улыбнулся судья.

Он симпатизировал отчаянным стараниям девчонки, но шансов у нее было, конечно, немного. Все в деле ясно, в три дня можно уложиться – и уедет молодой убийца на край света, с билетом в одну сторону. До конца моратория на смертную казнь…

– Защите видится совсем иное, – упрямо гнула свое Шеметова. – Убийство имело место, но, несомненно, в состоянии аффекта.

– Вы это всерьез? – даже расстроился Денисов.

Как она зачеты-то сдавала? Да еще на красный диплом (федеральный судья тоже предпочитал заранее навести справки об основных участниках процесса).

Публика тоже взорвалась приглушенным возмущенным гулом.

– Соблюдать тишину в зале! – рявкнул судебный пристав.

Все смолкли.

– Абсолютно всерьез, – подтвердила Шеметова, чем еще более накалила интерес зрителей и действующих лиц: куда ж она так ретиво прет?

– Речь не идет об аффекте как о состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения после, скажем, жестокого оскорбления. Частного случая, возможно, в тот страшный день и не было. Зато явно было другое, и в ходе процесса мы постараемся это неопровержимо доказать.

– Что именно? – Теперь Денисову было даже интересно.

– То, что законодатель в той же сто седьмой статье УК РФ сформулировал следующим образом… – Шеметова взяла листок и прочитала так же четко и медленно, как до этого Мушин читал обвинительное заключение: – « Длительная психотравмирующая ситуация, возникшая в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего ».

– То есть вы хотите сказать, что погибший сам виновен в собственной смерти? – еще раз неприятно удивился председательствующий.

– Да, ваша честь, – невозмутимо ответила Шеметова, снова вызвав взрыв возмущения в зале. – Именно это я и хочу сказать.

Ошеломленный зал молчал.

Наталья Куницына, вдова, уже рот раскрыла что-то выкрикнуть, но, встретившись глазами с судьей, тоже смолчала.

А защитница невозмутимо продолжила:

– В ходе процесса мы собираемся неопровержимо доказать, что на протяжении целых десяти лет старший лейтенант, потом капитан, потом майор Куницын третировал, кошмарил, психологически пытал и мучил беззащитного ребенка. И делал это до тех пор, пока ребенок не вырос и не выстрелил в своего мучителя. Свидетелей – множество, майор не скрывал своих действий. Почему милиционер Куницын мучил именно этого мальчишку – мы тоже знаем. Да и вся деревня знает, никакая это не тайна.

В зале стояла полнейшая тишина. Летела бы муха – услышали.

Клан убитого майора сидел с перекошенными лицами. Немногочисленный клан Анны Ивановны – со встревоженными. Впрочем, они понимали, что хуже все равно не будет.

– Я заявляю ходатайство, ваша честь! – взвился Николаев. – Отклонить домыслы! Это уже слишком! Это уже роман фантастический! А мы убийство разбираем!

Ольга никак не отреагировала на слова адвоката, обращаясь исключительно к председательствующему:

– Все, что я сейчас сказала, ваша честь, защита подкрепит множеством неопровержимых свидетельств. Спасибо, ваша честь. Я закончила.

Денисов, впервые за многолетнюю практику, не знал, что ответить.

Решил ничего не отвечать. Но некую зарубку в памяти оставил: несмотря на молчание Лешки на следствии, в итоговые документы кое-что о предыстории их отношений с майором просочилось.

Пусть москвичка предоставляет свои неопровержимые доказательства. Маловероятно, что они будут. Однако если будут – федеральный судья Денисов привык рассматривать дела по закону и совести. Собственно, именно так, как предписано кодексом.

Любино Суд. А также контратака деда Самсона

Вечером никуда не ходили. Сидели в уютном скверике рядом с гостиницей, благо ветерок разогнал комаров, а в свитерах было не холодно.

Мимо них прошел, кивнув адвокатам, федеральный судья с пластиковым пакетом. Видимо, за продуктами ходил, в маленький магазин, работавший до десяти. Москвичам же никуда ходить было не нужно. Днем вкусно ели в столовке, утром и вечером – в номере: дочки Анны Ивановны готовили не хуже мамаши, маленькие холодильники в отремонтированных номерах имелись, а Виктор минимум раз в день мотался из деревни в райцентр.

Пытался присоединиться к разговору скучающий Николай Николаевич, однако Багров чрезвычайно вежливо его отшил – им надо было кое-что обсудить с Ольгой наедине.

Пока все шло по плану Олега Всеволодовича.

Воткнули судье в мозг занозу упоминанием особых отношений между Лешкой и убитым майором. Подвергли «первичному», так сказать, сомнению соучастие в преступлении Василия Максимова, Васьки-дурачка. Тут выступал сам Багров, попросив, в частности, рассказать Васю поподробнее о своем образовании. Бедняга честно старался, но связать простые фразы во внятный рассказ так и не сумел. Какое уж тут умышленное преступление! Для начала Олег Всеволодович счел достаточным.

Да, вроде неплохо. Но завтра начинается основная драка. И сегодняшняя заминка партнерши могла многое расстроить, повторись она на следующих судебных заседаниях.

– Такая большая, а в сказки веришь, – укорил девушку Олег.

– Не знаю, что со мной было, – мрачно ответила Шеметова. – Как будто гипноз какой. Все поплыло перед глазами, слова сказать не могла.

– И что делать будем? – невесело спросил Багров. Старуха могла вернуться в зал заседаний в любой момент.

Ответа на вопрос Ольга не имела. Они сейчас ждали «своих» Куницыных, чтобы обсудить неожиданное препятствие.

И те пришли. Точнее, пришел Виктор. Анна Ивановна в Заречье готовилась к завтрашнему дню. Да не один пришел, а с союзником-колдуном, дедом Самсоном.

Дед, как всегда, был весел.

– Ну, что, пугнула тебя старая? – хохотнул он.

«Нет, вид у него явно не колдунский», – критически отметила Шеметова. Против реальной ведьмы Марфы плутоватый старик никак не тянул.

– Пугнула, – вслух согласилась она. – Если опять придет, выступать будет вынужден только Олег Всеволодович. А это неудобно. И неэффективно.

– Может, бабка и не придет больше, – расслабленно произнес дружественный колдун. – Чегой-то пивка хочется, – сказал он Виктору.

Куницын резво побежал в еще работавший магазин.

– Почему не придет? – заинтересовался Багров.

– У нас с ней встреча была, – односложно ответил Самсон.

– Вы ее победили? – восхитилась Ольга.

Вот это фокус! Может, зря она старика про себя бухгалтером райпо именовала?

– Победишь ее, как же! – буркнул старик. – Она лет на сто старше. И вся семья у них ведьмацкая. Я-то во втором поколении только.

Разговор опять стал напоминать сценарий низкобюджетного триллера. Можно было бы и не вникать во все дурацкие подробности. Но Шеметова прекрасно помнила – и теперь уже никогда не забудет, – что она испытала, когда старуха была в зале. Порчу, что ли, навела? Или как там у них называется.

– И что же мы будем делать? – вслух спросила разочарованная девушка.

Неужели у всего клана «своих» Куницыных не найдется собственного достойного колдуна?

– «Шить сарафаны и белые платья из ситца», – цитатой из оптимистической песни ответил недоколдун Самсон.

Повисло тяжелое молчание.

Шеметова рассчитывала на более конкретный ответ.

– А если эта ведьма опять меня сглазит? – в сердцах спросила она.

Ольга не была уверена, что сможет самостоятельно избавиться от наваждения.

– Не сглазит, – после длинной паузы спокойно ответил старик и приложился к пивку, принесенному быстроногим Виктором.

– Почему вы так уверены? – недоверчиво поинтересовалась адвокатесса.

– Ну сегодня ж она ушла, – ответил дед.

И правда.

– Так, значит, вы ее все-таки победили? – Шеметова из ответов дружественного колдуна решительно не понимала, радоваться ли ей или готовиться к худшему.

– Да не победишь ее, я ж сказал, – сморщился дед. – Даже и пытаться нечего. Сильна старуха очень.

– Теперь уже ничего не понимаю, – сдалась Ольга.

Багров напряженно вслушивался в их разговор и, похоже, тоже понимал мало.

– Ну, короче, кагор она обожает.

Речь деда Самсона была полна загадок. К тому же казалась не более связной, чем у Васи-дурачка.

– И? – не вытерпела Шеметова, требуя продолжения.

– И отсталая она очень, – продолжил колдун. – Излучения боится.

– Чего-о? – Тут даже терпеливый Олег Всеволодович не выдержал.

– Излучения всякого. Я ведь ее уважаю, за старость, за талант, телевизор вот ей починил. Теперь радиоприемник дала чинить.

«Заклинаниями?» – чуть было не спросила девушка. Но решила не злить старика, который вроде потихоньку начинал подходить к делу.

– В общем, утром, до заседания, она мне приемник приволокла. Неисправный. А я ее кагором поил – очень она к нему привержена. И про излучение рассказывал.

– Какое? – Багров непонятно почему оживился.

– С прибора, который вы из Москвы привезли.

Олег Всеволодович откровенно обрадовался, что-то, видимо, поняв. Ольга же по-прежнему недоумевала. Какой прибор? Что именно они привезли из Москвы? Потом вдруг вспомнила покер, и ситуация прояснилась.

Блеф – тоже оружие.

Однако, как оказалось, в запасе у колдуна Самсона имелся не только блеф.

– Я ей сказал, чтоб в клуб не ходила. Больно сильное у москвичей излучение. Поносу на неделю будет, на кого направят. Бабка здорово испугалась.

– Но ведь пришла все-таки! – Это уже Багров.

– Значит, до конца не поверила, – согласился дед Самсон. – А зря. Теперь ей точно неделю на улицу не выйти.

– Кагор? – уже догадался Багров.

– Он самый, – ответил довольный дед. Достал из холщовой сумки полулитровую бутылку с темно-бордовой жидкостью, наполовину початую. – Вот, травок настоял лечебных. И запор уберет, и кишочки старухе почистит.

– Что за травки? – поинтересовался Виктор.

– Разные, сынок.

Колдун-фармацевт, загибая пальцы, перечислил известные москвичам крушину, бузину, ежевику, паслен, инжир и клевер. После чего последовали неведомые просвирник, лен слабительный, пазник и лук мыльнянка – дедовых пальцев хватило в обрез.

– Хорошо действует, хочешь попробовать? – по-доброму предложил он Ольге.

– Нет уж, увольте, – поежилась она. – А что, такие сильные травки у вас? Раз на неделю помогают.

– Сильные, сильные, – покивал головой дед. – Особенно с фенолфталеином.

– А это что такое? – не понял Виктор.

– Пурген, – объяснил Багров. Он еле сдерживался, чтобы не заржать.

– Там две пачки, – звонко постучал большим нестриженым ногтем по стеклу бутылки Самсон.

– А не помрет? – ужаснулась девушка. Только этого им не хватало в адвокатской практике.

– Я что, фельдшер? – обиделся дед. – Запоры – страшная штука. Я сколько лет людей лечу. Ни один не помер.

«Господи, что творится на белом свете, – никак не могла прийти в себя Шеметова. – Наш союзник – колдун-отравитель».

Багров же воспринял новости спокойно.

Это ведь не их идея. Просто течение жизни. Причем в желаемом направлении.

Ложились спать не поздно, завтра нужно быть свежими.

Девушку радовало и то, что она осталась в номере Багрова, и то, что бабка Марфа взяла лечебный отпуск. Даже непонятно, что больше.

На следующий день, в продолжение судебного следствия и в соответствии со статьей двести семьдесят четвертой, пункт второй, доказательства вины подсудимого начала представлять сторона обвинения.

Для защиты это было не лучшее время: улик в распоряжении процессуального противника имелось немало, и почти все они были неоспоримые.

Суду предъявили орудие преступления – совсем маленький, словно игрушка, обрез. Практически без ствола и без большей части приклада. Однако именно с его помощью оборвалась жизнь могучего, в расцвете сил, мужчины.

Прочитали экспертное заключение, которое накрепко связало обрез и смерть майора.

Продемонстрировали и зачитали акт обыска мастерской. Нашли даже напильники, которые использовал преступник, и стальные опилки.

Показали фотографии места преступления, найденного тела майора, продемонстрировали его личное оружие, первоначально изъятое преступниками из кобуры убитого.

Выслушали показания трех свидетелей, видевших, как Лешка Куницын и Васька Максимов пошли по первому снегу в сторону дальнего съезда с трассы. В деревне глаза внимательные, особенно зимой, когда нет полевых и огородных дел.

Выслушали свидетелей, наблюдавших Васькину истерику, в итоге и позволившую раскрыть это преступление.

Короче, много было у обвинения железобетонных улик, с громадным запасом, на три с лишним дня хватило.

Во многих случаях защитникам сказать было почти нечего. Все так и происходило.

Единственный безусловный успех – если, конечно, можно его так назвать: Шеметова приняла меры против неожиданного возвращения в зал старой ведьмы. Правда, тоже покерного характера. Она взяла неработающий медийный видеопроектор и направила его точно на пустовавший по-прежнему стул. Мощная лампа проектора, конечно же, была выключена. Однако в режиме ожидания включался хорошо заметный красный огонек.

Наталья полдня подозрительно косилась на прибор, а в начале перерыва, преодолев ненависть, даже подошла к Шеметовой.

– Что это такое? – спросила она, осторожно показывая на медиапроектор.

– Прибор, – односложно ответила адвокат. – Вот так – включен, – зажгла она красный светодиод.

Наталья отпрянула.

– А вот так – выключен, – убрала панику Ольга.

– Не надо его включать, – сказала та. – Не то судье пожалуюсь.

– Посмотрим, – неопределенно ответила Шеметова.

И решила в Москве обязательно научиться играть в покер.

Да, «противная сторона» подготовилась неплохо. Они уже поняли стратегию москвичей: когда дойдет очередь до стороны защиты, продемонстрировать суду десять лет мучений будущего убийцы. И поэтому в меру сил старались показать, какого замечательного профессионала и человека убил младший Куницын.

Конечно, всплыл давний эпизод с заходом в деревню бешеной лисы. Геройски поступил майор, защищая деревню. Мог бы за забором ждать, пока та не уйдет или не попадет под выстрел. Но он, прикрыв собой остальных жителей Заречья, вышел на улицу. И убил смертельно опасного для людей зверя.

Подвиг имел место; правда, с добавлением неких необычных деталей, раскопанных неугомонной Шеметовой. Скажем, майор потом лично перестрелял на улице несколько деревенских собак, кто без привязи. Типа риск. Непривитые. Мало ли что унюхают. Своих оставил, мол, со двора не уходят, поскольку на цепи.

У Елены Матвеевны Рыбаковой тоже был пес по кличке Мальчик. И тоже не покидал двор, да к тому же, в отличие от прочих деревенских Шариков да Дружков, ежегодно прививался. Потому как был хоть и выросшим в деревне, но немножко аристократом: породистый длинноногий курцхаар с родословной. Небогатая женщина подрабатывала как раз на случках своего Мальчика – щенки с его кровью ценились местными охотниками. Так вот, майор специально зашел во двор Елены Матвеевны и пристрелил собаку. Для уменьшения риска смертельного заболевания.

Елена Матвеевна считала, что Мальчик ее погиб по совершенно другой причине. Майор требовал с нее очередного алиментного щенка кому-то в подарок, в Любино. Она не смогла дать, так как уже получила задаток от покупателя.

Вот как-то так выходило. Кривовато.

Николаев уже пожалел, что выставил свидетелей по этой истории, но дело было сделано.

Впрочем, бывший прокурор не остановился в своих усилиях по укреплению положительного имиджа покойного милиционера.

Следующая история казалась защитнику потерпевших безукоризненной.

– Вот, например, за неделю до гибели Алексей Васильевич лично пресек злостное хулиганство, – заявил Николаев своего очередного свидетеля.

Шеметова могла бы попробовать отвести его, поскольку эпизод не касался непосредственно расследуемого дела. Но она точно не зря бегала днями и вечерами по Заречью. И упомянутый эпизод впоследствии подняла бы уже по своей инициативе. Но теперь зверь сам шел в подготовленную ловушку.

Дело казалось достаточно обычным.

Два бугая, Игорь Рыбаков с приятелем Виктором Лаптевым, напились, пошли к сельсовету, где в хорошую погоду иногда устраивали танцы, а зимой просто тусовались, и принялись искать повод для драки. Ударили одного парня помельче. Оскорбили его девушку.

Тут-то и возник блюститель закона. Мгновенно пресек бардак во вверенном ему хозяйстве.

Публика в зале, выслушав показания, даже зааплодировала покойному майору: она-то не понаслышке знала, как могут отравить жизнь парочка пьяных хулиганов.

– Разрешите вопрос к свидетелю, ваша честь, – попросила Шеметова.

– Спрашивайте, – разрешил тот.

Свидетель, зареченский агротехник, с недоумением уставился на москвичку: что, мол, тут спрашивать.

– Как именно майор Куницын пресек преступные действия Рыбакова и Лаптева? – спросила она.

– Ну… – сразу замялся тот.

– Он попросил их прекратить безобразие? – подсказала Ольга.

– Да, – ухватился за подсказку агротехник.

Николаев, разумеется, протестовать не стал.

– А как? Словами?

Свидетель замолчал, почувствовав подвох.

– Отвечайте на вопрос, – строго сказал федеральный судья Денисов.

– Он врезал Рыбакову, – неохотно ответил тот.

В зале кто-то опять одобрительно захлопал.

– Чем? – уточнила Шеметова.

– Кулаком. Раза два.

– А когда тот упал?

Ольга была безжалостна, имевшаяся информация позволяла извлечь из ситуации максимум.

– Ногами побил чуток, – выдавил свидетель.

– Что было с Лаптевым? – как клещ вцепилась Шеметова.

– То же…

– Что «то же»? – вмешался председатель суда. – Отвечайте на поставленный вопрос.

И агротехника прорвало. Ошеломленный натиском Ольги и напуганный судьей, он рассказал все в деталях.

Майор пришел на танцы, услышав шум. С лету, не особо разбираясь, врезал Рыбакову, жестоко, до крови, избив лежачего сапогами. Заодно, не разобравшись или не желая разбираться, разок ударил потерпевшего парня. Тот, впрочем, был без обид – не появись Куницын, все для него могло кончиться много печальней.

А после – самое интересное. От души вмазав Лаптеву – пьяный с ног свалился, метра три летел, – майор вынул пистолет и заставил обоих хулиганов на коленях ползти к нему. После чего – целовать его выставленный вперед сапог.

Все это выглядело уже не столь благородно, как в первоначальном изложении.

Николай Николаевич ежился, морщился, но остановить допрос своего же свидетеля не мог.

– Майор был очень пьян? – прямо спросила Шеметова.

– Ходатайствую о снятии вопроса! – выскочил Николаев. – Наводящий вопрос.

– Вопрос снят, – согласился Денисов. – Переформулируйте, пожалуйста.

– Хорошо, – легко согласилась Ольга. – Майор в тот вечер был трезв или пьян?

– Пьян, – вздохнул агротехник.

– Да он всегда был пьян! – выкрикнул из зала кто-то из зареченских. – Не так посмотришь – кулаком в морду!

Публика больше не аплодировала.

– Майор Куницын не правопорядок охранял, – подвела итог Шеметова. – Он свое феодальное ханство оберегал. И свои феодальные законы применял.

– Протестую, ваша честь! – заявил Николаев. Несмотря на пристрастие к спиртному, юрист в нем еще оставался, хотя в данном случае защитник потерпевших тоже нарушил норму судебного общения. – Давление на свидетеля, ваша честь. Навязывание мнения.

– Ходатайство удовлетворено, – согласился Денисов, даже не сделав Николаеву замечание за нарушение формы обращения.

Это в американских судах протестуют. В России же, в соответствии с УПК, обращаясь к судье, ходатайствуют. Даже если надо в туалет, то адвокат ходатайствует о посещении бытовой комнаты.

Эпизод прошел неотмеченным в протоколе. Но несомненно отметился в памяти судьи.

Впрочем, вряд ли каждый из рассмотренных эпизодов был в состоянии повлиять на приговор. Но, как говорится, вода камень точит. И еще есть анекдот про украденные ложки, когда ложки нашлись, а осадок остался. И осадок, с точки зрения адвокатов подсудимых, пока оставался правильный.

Но все же эти тяжелые дни верховодила прокурорская сторона.

Особенно было плохо, когда допрашивали Лешку. Он спокойно и монотонно, не отворачиваясь и не опуская лица, подтвердил все. Как замыслил. Как обрез готовил. Как картечь рубил. И даже как нажал на курок, почти в упор.

– Вы приняли решение убить майора Куницына внезапно? – спросил Лешку Денисов.

– Нет. Я давно об этом думал, – спокойно ответил тот.

У Шеметовой аж внутри захолодело. Она выставила пятерню, как договаривались, чтобы Лешка немедленно замолк. Однако тот оставался спокойным и безучастным.

– Но ты же терпел издевательства десять лет! – попыталась перевести обсуждение в более выгодную сторону защитница.

– Я маме обещал, – ответил подзащитный раньше, чем заявил протест Мушин.

– Обманули все-таки маму? – уязвил прокурор.

– Нет, – Лешка оставался спокойным и теперь. – Я терпел, пока дело касалось меня, матери и отца. Как обещал. Теперь он влез в Зойкину жизнь. Ей я ничего не обещал.

– Значит, вы за честь дамы вступились? – включился Николаев.

Тема была для них очень выигрышная, а Лешка не обращал никакого внимания на выставленную Шеметовой запрещающую пятерню.

– Терпение кончилось, – согласился подсудимый. – Я его предупредил возле общежития. Видать, он не поверил.

– Хороший повод сразу выстрелить в человека, – гнул свое Мушин.

– Я не сразу выстрелил, – сказал Леша. – У него было время.

– Ваша честь, прошу пять минут для разговора с подзащитным! – не выдержала Ольга.

Денисов неохотно согласился.

Шеметова жестко попросила Лешку умолкать, когда видит ее знаки. Он промолчал. Ольга надеялась – что в знак согласия.

Впрочем, парень и так уже столько всего наговорил…

Снова мнение зала качнулось в сторону ненависти. Если б не конвойная команда – Петр Никитич так и сидел с наганом в открытой кобуре, – могли бы и самосуд устроить. Мальчишка вроде совсем, а человека убил, как комара прихлопнул.

Анна Ивановна плакала, уже не скрывая слез. Зачем она научила сыночка никогда не врать?

Защитники сидели молча. Против лома нет приема. И ждали своего часа.

Любино Суд. Пошла вторая неделя

Да, тяжко пришлось адвокатам, пока свидетелей представляла сторона обвинения. Один лишь раз сумела сказать свое слово Шеметова. Зато как сказала – даже Багров, значительную часть всего этого и придумавший, потом тайком показал ей оттопыренный большой палец.

Дело было так.

Прокурор допрашивал потерпевшую. Та охотно рассказывала, каким сильным и любящим человеком был ее муж. Не забывая попутно уколоть подонков, которые любят поплясать на похоронах, и трусов, обожающих попинать умерших львов.

Короче, ничего особенного.

Когда сторона обвинения закончила допрос потерпевшей, такое же право предоставили стороне защиты.

– У адвокатов подсудимых есть вопросы к потерпевшей? – безучастно спросил Марат Сергеевич.

– Да, ваша честь! – откликнулась Шеметова.

Она встала, легким движением поправила волосы и задала свой вопрос вдове:

– Скажите, а ваш муж часто вас бил?

Зал замер.

Ольга ожидала протеста со стороны Николаева, однако его не последовало – возможно, сказывалось вчерашнее, то есть воскресное, обильное возлияние, сильно сократившее интеллектуальный ресурс бывшего прокурора. Он лишь встрепенулся, поняв, что что-то пошло не так, необычно.

Наталья в недоумении, будто ища поддержки, тоже закрутила остроносой головкой своей по сторонам.

– Не часто, – наконец выдавила она. И тут же поправилась: – Вообще не бил. Он любил меня и детей.

– А у меня вот есть свидетельства, что он вас жестоко избивал. – Ольга приподняла, чтоб всем было видно, довольно приличную пачку листков. – Вот, например, ваша односельчанка Казоева Вера Александровна, фельдшер медпункта, дала нотариально заверенные показания.

И Шеметова торопливо, пока ее не перебил судья – в суде необходимы личные устные свидетельства, – зачитала несколько фраз:

– «Наташку Куницыну пользовала постоянно. Сводила настоями синяки, ставила компрессы. Раз отправила в райбольницу в Любино, по сломанному ребру, слева, пятое сверху. Она сказала: Алешка врезал». Ну и так далее. Это правда, что муж ломал вам ребра?

– Старая ведьма, – вызверилась Наталья. – Это мои ребра, ее не касаются! Да у нее в голове давно тараканы!

– Я бы не сказала, – не согласилась Шеметова. – Вера Александровна действительно ветеран труда, однако до сих пор у нее многие лечатся. И не только из Заречья. Ходатайствую, ваша честь, о вызове Казоевой в качестве свидетельницы.

Денисов кивнул головой: удовлетворено.

– Есть у меня также показания Моховой Людмилы Александровны, врача-травматолога Любинской райбольницы, – быстро продолжила Ольга. – В них говорится, что Наталья Александровна Куницына трижды обращалась в больницу с травмами: с переломом пятого ребра слева, с переломом мизинца правой руки…

Денисов внимательно слушал, не перебивая, хотя имел на это право. И пусть показания к делу не пришьешь, но это его внимание дорогого стоило.

– Палец я сама сломала! – выкрикнула Наталья.

– … и с ожогом правого предплечья. По поводу последнего пациентка в слезах объяснила врачу, что муж плеснул в нее кипятком из чайника, и если б не бабушка – убил бы. Скажите, гражданка Куницына, это правда?

– В семье все бывает! Я на мужа не в обиде! – расплакалась вдова. – Что ж вы убитого позорите! Убийце свои вопросы задавайте!

– Причем Людмила Александровна Мохова утверждает, – невозмутимо продолжила Шеметова, – что, следуя инструкции, отправляла каждый раз докладную записку в Любинское РОВД. Где она, по-видимому, попадала в руки самого майора Куницына, судя по тому, что никаких преследований хулигана не производилось.

Тут наконец проснулся Николай Николаевич.

– Прошу, ваша честь, сделать замечание адвокату, – вяловато сказал он судье. – Человека сначала убили, а теперь грязью поливают.

– Не согласна, ваша честь, – обращаясь к Марату Сергеевичу, горячо сказала Ольга. – Мы ведь и пришли сюда, чтобы разобраться в причинах трагедии. Оказывается, майор был ко многим жесток, не только к моему подзащитному. И часто без видимой причины. Хотя скрытая была всегда – он был жесток с теми, кого почему-то невзлюбил. При этом он неоднократно преступал закон, в том числе уголовное законодательство.

– Он меня люби-ил! – закричала в зал Наталья. – Люди, что ж это делается? Сначала убили, а теперь позорят !

Зал ответил недружным ропотом.

Кто-то разгневался за обиженную Наталью. Но больше было тех, кто начинал менять сложившееся до суда представление о степени вины жестокого убийцы.

Судья же, подумав, принял решение вызвать в суд указанных Шеметовой лиц. Было видно, что делал он это без особого энтузиазма. Но и не принимать во внимание подобные свидетельства значило подставлять себя под проблему. Московские адвокаты явно знали свое дело и не собирались останавливаться ни перед чем.

Наконец свидетели обвинения кончились.

Теперь, в соответствии с той же двести семьдесят четвертой статьей УПК, своих свидетелей и свои доказательства должны были представить суду защитники.

Обстановка, несмотря на эпизод со вдовой, по-прежнему царила неприятная. Большинство видело перед собой внешне спокойного злодея, причем совершенно не злодейского вида, и это еще больше поражало воображение.

Кстати, интерес публики к процессу не уменьшился ни на йоту. Она все время менялась, зрители тасовались, как карты в колоде, однако зал был постоянно полон, свободных мест не оставалось.

Впрочем, кроме «транзитных» зрителей и участников судебного производства, Ольга уже отметила постоянных обитателей. Это были активные, в основном не старые женщины, явно из тех, что создают настроения и мнения вокруг себя. Именно на них собиралась ориентироваться в своих выступлениях Ольга Шеметова.

И вот настал ее час.

Технология, придуманная Олегом Всеволодовичем и продуманная обоими адвокатами, была простой, но эффективной. Они собирались показать суду всю историю любви и ненависти Алексея Васильевича Куницына. Не торопясь и ничего не упуская.

Федеральный судья Денисов и так уже понял, что быстро он в родной Архангельск не вернется. Но, будучи человеком закона, преданным профессии, сам с интересом следил за развитием любовно-криминального сюжета. По ходу дела классифицируя и уточняя все сказанное адвокатами и свидетелями.

Человек пять, если не больше, под присягой подтвердили, что Алешка по уши был влюблен в Аньку. С ранней юности и до самой смерти. А еще что молодой Куницын был поражен прямо в сердце, когда местная звезда, отказав ему, такой же местной звезде, выбрала в качестве супруга ничем не выделявшегося парня. Он был не просто поражен, он был шокирован, уязвлен! И долгое время просто не мог поверить в случившееся.

Об этом говорили несколько свидетелей, включая и тех, кто не сильно симпатизировал убийце. Москвичи могли бы выставить и больше, но почувствовали, что факт принят во внимание, а значит, можно перейти к следующим этапам плана Багрова.

Вдову, кстати, больше трогать не собирались. Во время обсуждений на Наталью и так было больно смотреть. Даже Шеметова ей, как женщина, сочувствовала. Как будто во второй раз у вдовы отнимали мужа.

И, кроме боли, Наталья теперь явственно излучала ненависть. Похоже, она ненавидела всех – и кто говорил, и кто слушал. Это ведь и был, в ее понимании, Большой Позор. Однако похожая на стаю ворон семейка не пропустила ни минуты судебных слушаний. Как будто аккумулировала в себе злобу и ярость.

Глядя в бешеные глаза вдовы, Ольга всерьез опасалась какого-нибудь очередного сверхъестественного безобразия. Слава богу, хоть желтоглазая бабка больше не появлялась после чудо-кагора деда Самсона. А может, боялась шеметовского диарейного прибора. В любом случае Шеметова всерьез опасалась возвращения старухи в зал суда.

– Давай бабу Маню? – спросил ее Багров.

Олег Всеволодович по-прежнему был номером один в связке. Но, узнав на деле бойцовские и профессиональные качества партнера, доверял ей больше и советовался чаще.

– Пора, – согласилась Ольга.

Начинался главный акт их спектакля. И плохо играть на этой сцене нельзя: на кону – Лешкина жизнь.

Баба Маня быстро согласилась дать показания, еще тогда, в деревне, хоть и отговаривал ее всячески дед Андрей, чуявший некую стычку с интересами сильных мира сего.

Спокойно встала перед судьей, ответила на все предварительные стандартные вопросы судьи, предписанные статьей двести семьдесят восьмой, все того же УПК РФ.

Первой опрашивать своего свидетеля должна сторона, его вызвавшая.

– Мария Сергеевна, – с разрешения Денисова начала Шеметова. – Расскажите, пожалуйста, про взаимоотношения майора милиции Алексея Васильевича Куницына и моего подзащитного Алексея Викторовича Куницына.

– Плохие отношения, – подумав, сказала бабуля и вытерла уголком платка слезящиеся глаза.

– Поясните, пожалуйста, что значит «плохие отношения»?

– Ну, Алешка-то Лешку всю жизнь гнобил. Нехорошо называл при всех. А как напьется, грозился Аньку… – Тут баба Маня остановилась, глядя на судью.

– Убить, избить, изнасиловать, женить на себе, какое-то иное действие, – спокойно разложила перед ней пасьянс возможностей Шеметова.

– Изнасиловать, – вздохнув, выбрала та подходящий вариант. – Только словом другим. Нехорошим. Много раз, – добавила она.

– Что «много раз»? – не понял судья.

– Грозил много раз, – пояснила баба Маня. – Когда молодой был – сдерживался. А как пить начал – быстро с катушек слетал. Если б его народ не боялся, давно бы уму-разуму научили. Но он же всю деревню к рукам прибрал.

– Ходатайствую об исключении протокола допроса из числа доказательств, – поднял руку Николай Николаевич. – Мало ли кто где пил. К делу не относится.

– Разрешите, ваша честь? – возмутилась Ольга, судья кивнул, и адвокат продолжила: – Отношение убитого к подсудимому и его матери имеет непосредственное отношение к разбираемому судом преступлению.

Вообще-то Шеметова следила за языком. Старалась не употреблять рядом одинаковые или однокоренные слова. Но тут гораздо важнее стилистической красоты была фактологическая точность – протокол потом будет распечатан с аудиозаписи.

– Продолжайте, Мария Сергеевна, – сказал судья, приняв сторону защиты.

– Ну что продолжать, – вздохнула та. – Парню девка не дала, так он свое зло на ее дитенке сорвал.

– Возражаю! – не по форме выкрикнул Николаев. – Не майор убил дитенка. Все наоборот было.

– Пожалуйста, не перебивайте моего свидетеля, – попросила Шеметова, поскольку председательствующий не вмешался. – Потом зададите любые вопросы.

Сама же спросила бабу Маню:

– Мария Сергеевна, вы в курсе истории, как мой подзащитный, Алексей Викторович Куницын, был поставлен на спецучет милиции?

– С ружьями, что ли? – переспросила та.

– С духовыми ружьями, – подтвердила адвокатесса.

– Так вся деревня знает. Мотька Рыбаков придумал, а Куницын на мало́го Анькиного свалил. Да он его по деревне постоянно таскал, руки за спину, как каторжного.

– За дело таскал! – выкрикнула со своего места Наталья. – В деревне зато порядок был! Не дрались, не воровали.

– Не воровали – это точно, – захихикала бабуля. – Майор сам все украл.

– Старая стерва! – крикнула вдова. – Будь Алешка жив, ты б не заикнулась!

– Это действительно так, – Шеметова успела вставить реплику раньше, чем судья сделал замечание потерпевшей и ей самой. – Пока майор был жив, в деревне Заречье не происходило ничего без его ведома и согласия. В том числе преступления. Мы еще не раз покажем на фактах.

Страсти быстро накалялись, Ольга никак против подобных саморазоблачений не возражала. Но пыталась придерживаться разработанной совместно с Багровым системы аргументов.

– Мария Сергеевна, – спросил Денисов. – Откуда у вас информация, что духовые ружья из школы украл не подсудимый?

– Мне Дашка сказала. А ей – учителка наша, Неустроева.

– Одна баба на деревне, короче, – бросил несанкционированную реплику Николаев.

– К Марии Сергеевне у меня больше вопросов нет, спасибо, – закончила Шеметова.

– Есть ли вопросы у стороны обвинения? – спросил председательствующий.

Обвинитель предпочел не копаться в неприятных подробностях и тоже отпустил разговорчивую бабу Маню домой.

Ольга же сделала следующий шаг:

– Ваша честь, если позволите, в выступлении одного из следующих свидетелей мы вернемся к теме кражи духовых ружей.

– Зачем время терять? – запротестовал Николаев. – Мелкое преступление, срок давности давно вышел, кого оно волнует?

– Это мелкое преступление стоило в итоге жизни майору Куницыну, – ответила Шеметова. – И может стоить жизни моему подзащитному. Поэтому я бы хотела к нему вернуться. Но чуть позже. Сейчас же, ваша честь, позвольте продемонстрировать суду копию личного дела моего юного подзащитного. Я получила его по официальному запросу из Любинского РОВД.

Ольга позволяла себе говорить тише. Ее так внимательно слушали, что в зале даже шорохи прекратились.

Денисов не возражал, и Шеметова жестом фокусника эффектно достала из-под стола туго набитую папку личного дела подростка, поставленного на спецучет. Раньше это называлось «детская комната милиции».

– Вот оно! – Она показала председательствующему, суду и залу. – Все содержимое написано рукой покойного майора. Это не про чикагского гангстера и не про маньяка какого-нибудь! Все это – протоколы на мальчишку из маленькой деревни Заречье, которую он ни разу до убийства не покидал. Двести шестьдесят страниц за десять лет! Ни одного реального преступления, кроме кражи ружей! И то совершенной другим человеком.

– Это не доказано! – Терпение Николая Николаевича явно подходило к концу. – Ваша честь, прошу сделать замечание адвокату.

Денисов промолчал, напряженно что-то обдумывая.

– Если позволите, на вашу реплику скоро ответит один из наших свидетелей, – вежливо парировала Ольга. – Кстати, папка начала пухнуть именно с той достопамятной кражи. И именно поэтому неважно, прошел по ней срок давности или нет.

– Доказывать такие мелочи – только время у суда красть, – буркнул защитник потерпевших.

– Не мелочи! – Аж рукой по воздуху рубанула Шеметова. – Не мелочи! Мы начали доказывать суду главное! А именно: майор Куницын, пользуясь служебным положением, организовал преследование беззащитного и невиновного мальчишки. Из-за несчастной любви к матери беззаконно преследовал ее сына.

Воспользовавшись молчанием сторон, она вновь тряхнула толстенной папкой над головой:

– Двести шестьдесят страниц издевательств над здравым смыслом. Многолетняя работа по превращению обычного ребенка в преступника.

– Я протестую! – вновь по-американски сказал Николаев. – Нормально, что участковый пристально следил за спецучетным подростком!

Судья лишь отмахнулся – правду ни в мешке, ни в папке не утаишь.

Зал молчал. Все опять поворачивалось на сто восемьдесят градусов. Нет, убийство по-любому не оправдывалось. Но отчетливо выявлялся некий, столь раздражающий нормальных людей беспредел.

Потом было еще много свидетелей – на две недели работы суда. Людям, знавшим подробности, то ли бояться надоело, то ли действовал талант убеждения Ольги и Олега Всеволодовича.

Дарья Рыбакова наконец выплеснула свою ненависть к майору, укравшему у нее трезвого мужа. Все вспомнила: и угрозы милиционера Анне, и выполненные на сто процентов угрозы ее сыну. Обещал засадить надолго – и сидеть Лешке действительно до морковкиного заговенья.

Про свою беду тоже не забыла, построенную руками убиенного. Муж после избиения краснорожим бугаем в форме сломался. И дело было не в отобранных деньгах за мед и даже не в синяках. Дело в стержне, который был и которого не стало. Был человек – а после перенесенного позора стал тихим бессловесным алкашом.

Так что Дарье было точно плевать на ненависть желтоглазого семейства. Она сама ненавидела не меньше.

Ольга сумела уговорить даже Неустроеву.

– Вы ведь говорили – на вас грех. Так снимите его! – съездив как-то вечером в Заречье, убеждала она женщину.

И вот учительница в суде.

Председатель суда выяснил ее личность, объяснил права и ответственность за дачу ложных показаний.

Дома женщина очень волновалась, прямо пятнами шла. А здесь вдруг успокоилась. Может, как в классе себя почувствовала – все взоры были снова устремлены на нее.

– Надежда Георгиевна, – мягко спросила ее Ольга. – Кого вы знаете из участников прошлогодней драмы и из сидящих в этом зале?

– Да многих знаю, – ответила та. – Покойный Алексей Васильевич – мой ученик. Наташа, его жена… Вдова, – поправилась она. – Тоже моя ученица. И ее девочки. И ваш подзащитный, и его родители. Я больше чем полвека преподавала, – улыбнулась Неустроева. – Это не шутка.

– Да уж, это не шутка, – согласилась Шеметова, для которой срок в  полвека был абсолютно непредставим. – Я хотела бы услышать от вас, каким образом ваша квартира в Архангельске стала принадлежать вашему бывшему ученику, Алексею Васильевичу Куницыну.

Сказала это Ольга и физически почувствовала окатившую ее волну ненависти. Даже испугалась, что в зал вернулась ведьма Марфа. Стало слегка легче, когда поймала на себе бешеный взгляд Натальи. Но только слегка – те же желтые глаза.

Шеметова включила режим «стенд бай» на медиапроекторе. Загорелся яркий красный светодиод, Наталья зажмурилась и отвела ведьмин взгляд. Ольга выключила кнопку. Пока покерный вариант вроде действовал.

А Надежда Георгиевна молчала.

– Вы не хотите об этом говорить? – спросила Шеметова.

– Не хочу, – подтвердила старая учительница. – Мой грех больше.

– Что вы называете своим грехом? В чем вы считаете себя виноватой перед майором Куницыным?

– Я многим виновата перед Алешей, – сказала Неустроева. – И не только перед ним. Если б пересилила себя – он был бы жив. А мальчики, – она показала рукой на Лешку с Васькой, – не сидели бы в клетке.

– А что вы могли сделать и не сделали? – удивился председательствующий.

– Я Алешу Куницына с первого класса знала, – опустив голову, сказала Надежда Георгиевна. – Упорный, ответственный мальчик. И очень смелый. Я старалась поощрять в нем эти качества. Но, видно, забыла про другие, – вздохнула она. Помолчав с минутку – ее не перебивали и не подгоняли, – Неустроева продолжила: – Мне казалось, что он будет с Аней, они дружили. Я даже любовь Ани и Вити проглядела за своими школьными делами. Сначала желала Алеше удачи, чтоб вернул он себе Анну. Потом, через полгода, убедилась, что Аня его не любит. А Алеша готов на все, чтобы ее завоевать. Получается, – вздохнула учительница, – к боям я его подготовила. А к любви и к милосердию – нет. Это и есть мой грех.

– Вряд ли вы в этом виноваты, – тихо сказал Денисов.

Неустроева отрицательно покачала головой.

– Нет, ваша честь. Был момент, когда я могла что-то изменить. Алеша мне верил, ценил меня. Надо было бухнуться ему в ноги. Старой перед молодым. И сказать: не губи себя. И не губи других, ведь это одно и то же. Но вот не бухнулась…

– А про злополучную кражу ружей из школы что-нибудь скажете? – гнула свое Шеметова.

– Да. Скажу. Леша Куницын, – она опять показала рукой на клетку, – к ней отношения не имеет. Это придумал другой мальчик. А сделал третий. Все мои ученики.

– Вы не могли бы назвать их фамилии? – спросила Ольга.

– Зачем? – вопросом ответила старуха.

– На этих проклятых духовушках была выстроена вся система милицейского преследования моего подзащитного, – объяснила адвокатесса.

– Нет, не буду никого втягивать. Могу подписать любую бумагу: Леша Куницын духовые ружья не воровал. Этого достаточно?

– Может быть, – согласилась Шеметова, отпуская свидетеля.

Кстати, вопрос со злополучными ружьями решился раз и навсегда через три дня.

Багров, еще в Заречье, через Интернет и Волика Томского, нашел Мотю Рыбакова, ныне преуспевающего студента МГИМО.

И получил от него, опять же через веселого друга-коллегу, факсимильное заявление на имя председательствующего. Фактически чистосердечное признание.

Кстати, подобные заявления, присланные по факсу, оглашают в день поступления, но в качестве показаний принимают лишь с согласия обеих сторон процесса. Николаев был вынужден не возражать: в противном случае Матвей Рыбаков собирался приехать в суд и выступить лично.

Почему повзрослевший Мотя так поступил? Видимо, не только учительница чувствовала свой грех. Некоторые ученики – тоже. Мотя извинялся перед одноклассником Лешей Куницыным за долгое молчание и восстанавливал историческую справедливость.

Похоже, у Надежды Георгиевны Неустроевой действительно были в основном хорошие ученики. Правда, иногда немножко запуганные.

Шаг за шагом Багров и Шеметова развернули вспять течение процесса.

Убийство по-прежнему было неоспоримым. Но и фактическое подталкивание к нему тоже становилось очевидным в результате множества перекрестных допросов и неоднократной сверки показаний разных людей об одних и тех же событиях.

А еще все уже хотели домой. Даже любичане посещали процесс с несколько ослабленным рвением – появились немногочисленные пока пустые места.

Несколько дней пропустили из-за болезни Мушина. Сейчас он поправился, но выглядел неважно.

Москвичи давно уже познакомились с федеральным судьей и водили его обедать в столовку мебельной фабрики. Вечером не раз болтали, сидя в гостиничном сквере. Да и с Николаем Николаевичем тоже не были во враждебных отношениях. В суде каждый бился за своих. Но после заседаний было о чем поговорить, опыт-то у адвоката потерпевших оказался богатый.

Правда, Николаев общение с москвичами старался не афишировать. Шеметова догадывалась почему. Век, конечно, на дворе двадцать первый, однако бывший прокурор местный, вырос здесь. И для него потенциальная ненависть желтоглазой семейки не была пустым звуком.

Нет, не было ни дружбы, ни каких-то деловых интересов. Но возможность поговорить о деле  – не нарушая при этом законов официальных либо нравственных, – похоже, почти сложилась.

Процесс мог либо тянуться еще очень долго, свидетелей была вся деревня и треть Любина, либо закончиться с соблюдением неких, справедливых во всех смыслах, договоренностей.

Любино Суд. Завершение процесса

Во Дворце культуры опять наметилось некое оживление. Наверное, потому, что стороны, предъявив доказательства и допросив свидетелей, вот-вот должны были завершить судебное следствие и в соответствии со статьей двести девяносто второй Уголовно-процессуального кодекса приступить к прениям сторон. А там и до приговора недалеко.

Косвенным подтверждением этого вновь являлось отсутствие свободных мест в зале, хотя еще неделю назад легко можно было найти кресло или хотя бы местечко на подставленных скамейках.

Дело явно шло к финишу.

Тактика москвичей уже всем была очевидна, однако противная сторона так и не смогла подобрать эффективное противоядие.

Воронья семейка на переднем ряду исходила тихой ненавистью, иногда срываясь на нелитературные реплики. На некоторые из них следовал жесткий ответ судебного пристава и даже председательствующего. Но никаких репрессивных мер к женщинам в черных платках не принимали.

Хоть и поменялось ощущение виноватости, все равно в клетке сидел убийца, а тот, кто, по показаниям множества свидетелей, мальчишку раньше третировал, уже давно лежал в сырой земле, искупив мученической смертью свои грехи.

Итак, любой день мог стать последним. Далее – поочередное выступление сторон, последнее слово подсудимого и вынесение решения.

Все понимали, что решение будет ценой в жизнь. И не только Лешкину. Каково жить матери с отцом, когда их кровиночка сидит в затхлом сыром мешке – без надежды и без срока, – даже представлять не хотелось.

Но судебное следствие все еще продолжалось.

Москвичи теперь расшатывали обвинение в хладнокровном умысле преступников. Для начала практически сломали версию о злодеях, действующих сложившейся преступной группой по заранее подготовленному сценарию.

Здесь блеснул Олег Всеволодович.

В этом процессе, несмотря на то что играл первую скрипку в подготовке и планировании, он все же оказался в тени Шеметовой. Ведь именно Ольга защищала убийцу.

Девушку это даже слегка смущало: она-то знала разницу в калибрах. Зато абсолютно не смущало Багрова. И, может быть, по той же самой причине.

И вот Багров блеснул.

Один за другим, под его чутким управлением, выступили пять свидетелей: учительница из коррекционного интерната, две соседки, продавщица из магазина и мальчик двенадцати лет, единственный – не считая Леши Куницына – друг Васьки-дурачка, Василия Семеновича Максимова.

Учительница рассказала, что мальчик учился у них, по документам – три года. Не обнаружив никаких способностей к занятиям, даже весьма облегченным, Василий проявлял чудеса ловкости, сбегая из интерната домой, за сто шестьдесят километров, между прочим, к маме, которую беззаветно и горячо любил.

К сожалению, она взаимностью не отвечала. Когда трезвела, привозила ребенка обратно. Он плакал, мучился и ждал следующего удобного случая для побега.

По существу же учительница показала суду следующее: Васенька – человек абсолютно беззлобный, доверчивый. И полностью несостоятельный в плане продумывания даже собственного ближайшего будущего. Так что планировщик ужасных преступлений из него никакой.

Соседки сказали то же самое, только другими словами и на других примерах.

Трогательно выступил мальчик. Он, как несовершеннолетний, был под родительским «прикрытием». Может, поэтому чувствовал себя довольно свободно. А может, потому, что жалел своего старшего и такого беспомощного в жизни товарища.

Ребенок рассказал суду, что Вася очень добрый и хороший друг. Если у него попросить, то он с удовольствием отдаст все. Так, он прошлой зимой отдал дяде Алексею Куницыну четырех белок и двух куниц. Они с Васей возвращались в Заречье из леса, дядя Алексей попросил, и Вася ему отдал. Мальчик отмел предположение Багрова, что майор забрал зверьков с помощью угроз. Нет, дядя Алексей не угрожал. Просто попросил. У Васи часто что-то просили, и он почти всегда отдавал. А еще Вася дружил с двумя ежиками. Он стучал по пеньку, и они прибегали. Как в цирке.

– А вы вдвоем ходили в лес? – спросил мальчика Багров.

– Васька хоть и дурачок, но с ним дите в безопасности, – ответила вместо мальчика его мама.

Судья не стал делать ей замечание.

Мальчик же добавил, что никакой Васька не дурачок. Просто его ум тянется к лесу, а не к учебе. Вася знает каждое дерево в лесу, не говоря уж о каждой тропке.

– Вот и помог убийце выбрать позицию, – громко сказал Николаев.

– Чепуха, – спокойно парировал Багров. – В деревню с трассы всего два съезда. Их знает каждый житель Заречья и даже я. Так что для выбора места такой следопыт, как Василий Максимов, точно не был нужен.

Денисов внимательно слушал и свидетельские показания к делу приобщил.

По этому же поводу допрашивался и Леша Куницын.

Он, не колеблясь, подтвердил, что Васька вообще не при делах. Да, Леша сказал ему, что идет убивать майора (и здесь сын Анны Ивановны не смог заставить себя соврать). Но Васька наверняка не понял сказанного, боясь, что с ним просто не хотят общаться. Парень всегда очень переживал по этому поводу.

– А зачем вы потащили его с собой? – спросил Николаев. – Разве вы не понимали, во что его втягиваете?

– Я виноват, – сказал Лешка. – Я должен был подумать о Ваське. Но не подумал. Тогда в голове только одна мысль оставалась.

Зал тихо охнул – все понимали, какая мысль оставалась в голове юноши.

В общем, стало чуть легче.

Защитники обвиняемых подошли к пику своей активности. Активность же обвинителей резко снизилась. А что они могли сделать? Факт убийства, как и личность убийцы, никем не оспаривались. Неадекватное же и противозаконное поведение майора при жизни подтверждало столько людей и на стольких фактах, что препирательства с ними лишь усугубляли положение.

Кстати, само собой исчезло общественное обвинение. То есть общественный обвинитель был изначально введен в процесс и сидел на всех заседаниях. Но, почувствовав, куда ветер дует, предпочитал сидеть молча.

– Таким образом, – подвел итог допроса свидетелей Багров, – участие моего подзащитного в планировании и подготовке преступления фактически исключено. В силу его личностных качеств это не может всерьез обсуждаться.

Никто не стал протестовать против очевидного.

Тем временем подошел обеденный перерыв.

В столовку пошли с Денисовым. Там опять вкусно ели, разговаривая ни о чем.

– В Москву хочется, – вдруг сказал Багров.

– А мне – в Архангельск, – вырвалось у Марата Сергеевича.

– А впереди еще – о-го-го! – вздохнул Олег Всеволодович.

– Это вы о чем? – осторожно спросил судья.

Тема общения судьи с адвокатом – в любом случае деликатная. Но не противозаконная, если не нарушаются писаные нормы. Компромисс же во все века был лучшим решением проблем.

– Васька точно ни в чем не виноват, – сказал Багров. – Дурачок оказался не в то время не в том месте. Вот и вся его вина.

Судья промолчал, что, впрочем, с высокой степенью вероятности можно было считать согласием.

– Я вообще-то хочу об экспертизе ходатайствовать.

– Какой? – как бы между делом поинтересовался Денисов.

– Ваське ж восемнадцать исполнилось за две недели до убийства, – пояснил защитник. – Он, конечно, вменяем, экспертное заключение озвучено. Но его возраст с точки зрения интеллектуального развития дай бог если на десять лет тянет. Такие экспертизы тоже существуют.

Денисов и сам прекрасно знал, что такие экспертизы существуют. И длятся долго. Отказать в ходатайстве – глупо и опасно, вопрос довольно очевидный. Согласиться – значит обречь себя на ожидание результатов. А федеральный судья тоже человек. Ему тоже чертовски хочется домой, к жене и детям. И чтоб сортир был, пардон, пусть не трехочковый, но без ржавых пованивающих унитазов. И не в общем коридоре.

Багров давно уже понял, что имеет дело с нормальным, уважающим закон юристом. Он не собирался использовать в «игре» с ним ничего противозаконного. Однако все остальное годилось. Даже ржавые унитазы.

– Чего вы хотите? – вдруг в лоб спросил Денисов.

– Ваське – свободу. Он невиновен ни в чем, кроме своей врожденной умственной ограниченности. Да и в той не его вина, – сразу ответил Багров.

– А для Куницына? – задал главный вопрос судья.

– Хотелось бы по сто седьмой пройти. Убитый полжизни над ним издевался.

– Нет, – сказал Денисов. – Майор, конечно, не ангел. Но и не самоубийца.

– Мы сегодня с Олей как раз обсудим эту тему, – улыбнулся Багров. – Но если нет, то что взамен?

– Сто пятая, без отягчающих. Я не хочу превращать процесс по убийству в процесс по обвинению убитого.

– Ниже низшего предела можно? – мягко спросил Олег Всеволодович. – Какой он убийца? Не трави его майор, и сейчас бы работал в колхозе, вместе с отцом.

– Он – убийца, – не согласился судья. – Обижают многих, убивают обидчиков единицы. И становятся убийцами.

Что ж, логика в словах председательствующего была.

– Хорошо, – сказал Багров. – Семь лет, со смягчающими. И мы не подаем кассацию.

– Я подумаю, – сказал Денисов, вставая из-за стола.

Внутри Шеметовой все ликовало и пело. Ай да Багров! Ай да она сама, адвокат Ольга Шеметова!

Олег Всеволодович охладил ее пыл.

– Обещать – не значит жениться, – сказал он.

Шеметова даже расстроилась. Уж очень реалистично звучала формула во всех отношениях. Хотя Багров ей пока даже и не обещал. Разговора про это просто не было.

– Но в целом – прогноз благоприятный, – наконец заключил он. – Надо отработать последнее, чтоб в случае апелляций было побольше материала.

Багров, как всегда, был прав. Они-то откажутся от кассации, если приговор их устроит. Противная же сторона может и кассационную жалобу подать, и потом апеллировать в вышестоящие суды. Так что борьба, даже в случае мягкого приговора, отнюдь на нем не закончится.

Кстати, это – если, конечно, получится – не первый их компромисс на процессе.

Первый они обсудили наедине с Мушиным. Точнее, Вадим Донатович обсудил с ними. До него дошли слухи, что адвокаты раскопали неприятные факты, связанные с РОВД. Оказалось, что там иногда пьют водку. Особенно в день рождения начальника.

Майор Куницын, возвращаясь в последний день своей жизни, ехал именно с этого праздника. И все намеренные врачами в его безжизненном теле промилле были связаны с днем рождения подполковника Михайлова. Между прочим, близкого родственника другого Михайлова, с гораздо более высоким званием. Так что разбор в принципе малозначащей ситуации обещал быть неприятным.

Начальник РОВД переговорил с друзьями из области, те – с областной прокуратурой. В итоге Мушина попросили замять этот инцидент.

Вадим Донатович намекнул Багрову, что готов не выдвигать против его подзащитного обвинение по сто пятой статье часть «два» пункт б. Она, как известно, касается убийства «лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга». Это полностью устраивало Олега Всеволодовича, так как пункт был крайне неприятный. Теперь же речь шла об убийстве не борца за охрану порядка, а просто гражданина. В обмен Багров не будет поднимать вопрос о степени трезвости убитого на момент преступления.

Стороны договорились и разошлись.

Олег не думал, что Мушин его обманет. Но на всякий случай все документы сохранил, чтобы в случае чего можно было запустить дело заново по вновь открывшимся обстоятельствам.

После обеда напряжение в зале достигло пика. Все ждали, что еще придумают москвичи, – публика теперь почти безоговорочно была на стороне защиты.

А москвичи продолжили расшатывать обвинительную идею про умысел.

Например, по их просьбе было еще раз полностью зачитано экспертное заключение по орудию убийства. Теперь – с вызовом в суд самого эксперта, приехавшего из Архангельска. Сам эксперт и прочитал.

Шеметова сделала акцент на двух моментах. Лешка состряпал обрез из рук вон плохо. Он же никогда к оружию не тянулся. На прямой вопрос эксперт ответил, что обрез вообще малопригоден для стрельбы, как и снаряженные боеприпасы. Будь расстояние чуть побольше – беды бы, скорее всего, не произошло.

– А с двадцати метров он бы попал? – в лоб спросила Шеметова.

– Не факт, – подумав, ответил тот. – Парень обрезал стволы по самое некуда. Практически он сделал бесствольный пистолет.

– А по движущейся мишени можно попасть? – упрямо гнула свое Ольга.

– Нереально, – ответил эксперт. – Если только случайно.

– Спасибо, – поблагодарила адвокатесса.

Процессуальные противники вопросов не задавали, не понимая пока, к чему ведет Шеметова.

А она уже перешла к следующему моменту, остановив внимание суда на безрассудной храбрости покойного майора. Очень многое из того, что тот делал, подходило под это определение. Про его смелость и отвагу упоминал чуть ли не каждый второй. Однако теперь Ольга акцентировала безрассудность многих из описанных поступков.

– Вы к чему это все? – спросил председательствующий.

Ему казалось, что компромисс достигнут и можно более не копаться в психологических мелочах.

– Я хочу сказать, ваша честь, что в отваге покойного майора были элементы неадекватности, – сказала Шеметова.

– Психом теперь мужа сделаем? – взвизгнула вдова.

– У меня в руках два медицинских заключения и одна справка, – показала большие желтые конверты адвокатесса. – Разрешите, ваша честь?

– Зачитывайте, – не стал запрещать Денисов.

Это была последняя их домашняя заготовка. Сначала помог, как ни странно, Гескин. Ольга пару раз звонила ему по телефону, и посоветоваться, и просто поболтать – она жалела старика еще с той поездки на теплоходике.

Рассказывая про бравого майора, услышала неожиданное:

– А он суицидом не баловался? – спросил старый адвокат.

– С чего бы? – удивилась девушка.

– Уж очень он жизнь не любил, – сказал Гескин.

Чутье старика не подвело.

Бумаги дались большой ценой – во всех смыслах. За справку пришлось заплатить конкретные деньги, чтобы ее обладатель рискнул засветить документ. Медицинские же заключения были получены бесплатно, но с боем и с использованием всех имеющихся связей, в том числе все тех же Волика и Багрова.

Первое заключение психолога гласило о невозможности дальнейшего прохождения службы майора Куницына в теперь уже полиции. Психолог подробно писал почему. Было и про жестокость, и про склонность к неоправданному риску, и даже про особо заточенные нравственные принципы, необщего, образно говоря, типа. Так прямо и было написано: « Моральные нормы либо не усвоены, либо сугубо личные или корпоративные ». Клиническая интерпретация тоже была прописана и тоже – нехорошо: « Невротизация по «nt» типу. Психопатизация по «ci» типу ».

Впрочем, про психопатизацию Ольга зачитывать не стала, оставила про запас, если не удастся компромисс в суде.

Второе заключение, теперь уже клинического психолога, добыл Волик. Точнее, сначала идею нащупал засевший в Интернете Багров. Он услышал от соседей Куницыных, что майор решил строить в Заречье собственную охотбазу. Как раз на тех «оттопыренных» четырнадцати гектарах. И на никем не меренных гектарах окружающих лесов и озер.

Олег в поисках компромата начал копать дальше. Выяснил, что планы предусматривали даже взлетно-посадочную полосу вблизи Клад-озера, километрах в трех от деревни. И, наконец, узнал, что майор пытался получить летные права в Архангельске. Однако, несмотря на все свои возможности, не получил.

Остальное было делом техники, точной и филигранно выверенной.

Майор пилотом не стал, потому что опять споткнулся на психологе – проверка будущих пилотов была очень строгой. Среди прочих, позитивных и негативных, выводов был один, обрубающий дальнейшие разговоры. Медик считал, что его собеседник, проведший на тестах и в беседах в общей сложности шесть (!) часов (обычно уходил один час), бессознательно склонен к риску и даже к суициду!

Денисов вынужден был принять и этот документ, в противном случае последовало бы ходатайство о вызове новых свидетелей.

И, наконец, Шеметова доложила о справке.

Маленькая, всего на одной страничке.

Чтобы она нигде не светилась, покойный майор заплатил фельдшеру «Скорой помощи» тысячу американских долларов. Столько же заплатил и Багров: теперь уже бывший фельдшер счел, что ему ничего не угрожает, а деньги и сейчас приличные.

В бумаге было описано, как экипаж архангелогородской «Скорой» прибыл на вызов по самоудушению. Пьяного пациента вовремя вынули из веревки сотрудники гостиницы. Они же вызвали медиков. В таких случаях полагается везти несчастного в психиатрическую больницу. Однако уже оправившийся Куницын за тысячу зеленых полностью поменял концепцию медпомощи.

Наталья еле сдерживала ярость, бросая на Ольгу бешеные взгляды.

Председательствующий тоже был не в восторге от услышанного.

– К чему вы это рассказываете? – спросил Шеметову Марат Сергеевич.

– Мой подзащитный выстрелил в Куницына, когда тот подошел почти вплотную, – спокойно ответила Ольга. – Причем после длительной паузы.

– И что? – не понял судья.

– Зачем тот подошел? – спросила Шеметова. – Он же знал, что творится с парнем. Он несколько дней назад разрушил ему личную жизнь. После десяти лет подобной же деятельности. Он знал упорство мальчишки. Он помнил угрозу, про которую нам сам же подзащитный и рассказал. Он видел, что двое караулят его в лесу. Тем не менее остановил машину и подошел. Не остановил бы – остался бы жив. Не подошел бы – остался бы жив. И последний вопрос: почему, встретившись с врагом в лесу, опытный и смелый майор не достал оружие? Почему не попытался выбить обрез из руки Леши? Он же не сразу выстрелил.

– Это теперь он говорит, что не сразу! – отозвался Николаев.

– Думаю, так и было, – убежденно сказала Шеметова. – Мы весь процесс слушали, как мой подзащитный давал показания, не щадя себя. Он все время говорил правду. Так почему майор предпочел молча смотреть на обрез и улыбаться? Я вижу единственную причину. Это была еще одна попытка суицида. И заодно – месть отвергнувшей его женщине. Получилось и то, и другое.

Зал молчал, окутанный невидимой тяжелой завесой.

Неисповедимы пути господни. Но и человеческие тоже не просты.

– Ходатайствую не приобщать, ваша честь! – наконец сказал Николаев. – Это только предположение. Ничего более.

– Удовлетворено, – привычной судейской скороговоркой проговорил Денисов.

– А как быть с представленными документами? – спросила Шеметова. – Я ходатайствую об их приобщении к материалам дела.

– Удовлетворено, – произнес Денисов.

Но на этом сюрпризы не закончились.

Пришла не заявленная до суда свидетельница. Тем не менее Денисов, по ходатайству стороны защиты, допустил ее к процессу.

Зоя встала перед маленькой свидетельской кафедрой. Она и сама была маленькой, тоненькой. Ответила на устанавливающие вопросы судьи.

Лешка глядел на девушку во все глаза. Несмотря на то что она пыталась встретиться с ним в тюрьме, писала письма, он постоянно отвечал ей молчанием. Зачем морочить голову любимой девчонке? Он был вырван из человеческой жизни, она в ней осталась. Лучше уж стиснуть зубы и перетерпеть, чем долго страдать вдвоем.

Зоя, видимо, думала иначе. Решение родилось не сразу – как ребенка вынашивала, – зато окончательное.

Преодолев отчаянное сопротивление родителей, сама, через Анну Ивановну, нашла адвокатов Лешки. Прямо во время процесса. Сама и в Любино приехала. Здесь уже ее, как родную, взяла под опеку Лешкина семья.

Шеметова, с разрешения судьи, начала допрос свидетельницы.

– Что случилось вечером, предшествовавшим убийству? – спросила она.

– Мы были в комнате с Лешей, – начала она.

– Вы ему кто? – встрял Николаев.

Не успела Ольга опротестовать его вопрос, как Зоя уже ответила.

– Я его будущая жена, – спокойно сказала девушка.

Похоже, субтильный вид обманчиво скрывал взрослую волю.

Лешка из своей клетки смотрел на Зою, не отрываясь.

О ее приезде родители еще не успели ему сказать. И, возможно, даже волшебное решение об освобождении обрадовало и удивило бы его меньше, чем реальное возвращение любимой.

– Скажите, пожалуйста, что случилось потом? – продолжила допрос Шеметова.

– Мы собирались лечь спать, как в дверь очень громко застучали. Потом милиционер крикнул, чтоб Леша выходил. Иначе он взломает дверь.

– Алексей испугался? – спросила Ольга.

– Алексей – нет. Я очень испугалась.

– Что было дальше?

– Мы вышли. Он схватил Лешу за руку и закрутил ее ему за спину. Я заплакала.

– Майор был трезв?

– Нет. Пахло от него сильно. Лицо все было красное.

– Вранье! – с места закричала Наталья. – Теперь еще и шлюхи будут мужа моего позорить!

– Прекратите балаган, – не выдержал даже Денисов. – Не то вас выведут.

Но Зоя, как выяснилось, в посторонней помощи не нуждалась.

– Я не шлюха, – сказала она. – Я Лешина жена. Я ему деток нарожаю. Побольше, чем ты своему. И не таких страшненьких.

В зале раздались смешки. Даже Лешка в своей клетке улыбнулся.

– Свидетель, соблюдайте корректность, – сделал замечание судья, но как-то не очень строго.

Наталья окатила Зою ядовитым взглядом, однако дискуссию не продолжила: орешек оказался не по зубам.

– Что было потом? – спросила Шеметова.

– Леша попросил его не пугать меня. Сказал: не доводи до греха.

– А майор?

– Захохотал и сказал: перебьешься. Я поняла, что все будет плохо.

– Почему?

– Потому что Лешу довели до греха.

– Я не поняла, – сказала Ольга.

– Лешенька никогда не врет, – пояснила Зоя. – Сказал, убьет – значит, убьет.

– Он что у вас, киллер хронический? – не выдержал Мушин.

Прокурор в последнее время оказался как-то не у дел, да и чувствовал себя неважно.

– Леша мухи зря не обидит, – спокойно ответила девушка. – А здесь довели до ручки. Если б только его позорили, он бы стерпел. Мы много об этом говорили, он маме обещал еще потерпеть.

– И что ж не стерпел? – вставил Николаев. – Обманул, выходит?

– Я ж сказала, он никогда не обманывает, – спокойно объяснила Зоя. – Он и терпел все годы. И свои унижения, и родительские. Потом я появилась и тоже попала под раздачу. А потом, видать, накопилось выше края. И вот мой муж в клетке сидит, – девушка рукой показала на Лешку. – А его не надо в клетку, – эффектно закончила она. – Это злобных уродов надо в клетку. А мой муж ни для кого не опасный. Кроме садистов и психов. И то сначала его десять лет мучить надо.

Зал ошарашенно молчал – такого от хлипкой девчонки точно не ожидали.

Вопросов к свидетельнице больше не было, судья ее отпустил.

Тяжелый день наконец-то подходил к финишу.

Председательствующий объявил о конце заседания и о дате следующего. Публика начала покидать зал.

Пошли домой и адвокаты подсудимых. Сегодня они поработали хорошо.

Любино – Архангельск – Москва Процесс закончен – жизнь продолжается

Многое изменилось во Дворце культуры райцентра Любино за прошедшие недели. Вектор настроений и симпатий публики ныне кардинально отличался от первоначального.

Что, несомненно, в большой степени являлось заслугой адвокатов подсудимых. Если в начале процесса народный гнев целиком был направлен в сторону тщедушного хладнокровного убийцы – а часть косвенно перепадала и защитникам, – то теперь точнее было бы говорить про народное сочувствие и жалость.

Вскрывшиеся на суде картины максимально неприглядно изображали годы издевательств и гонений целой семьи. А ведь многие это знали и видели! Но не вмешивались. Теперь же был шанс реабилитироваться перед самими собой «болением» за судьбу страждущих.

Изменение настроений чувствовали, конечно, и Анна Ивановна с Виктором. Они и раньше хорошо относились к москвичам, теперь же вообще чуть не обожествляли их.

Даже Лешка повеселел после того, как чудо с явлением в зале суда Зойки стало еще более чудесной реальностью.

Одному Ваське было без разницы. Вот если б его любимая мама приехала – это да, это был бы праздник. Однако мама не приезжала. Впрочем, даже Васька устал от тюрьмы. Он хотел в лес, к птицам, рыбам, ежам.

Судебное следствие по обоюдному согласию сторон завершилось. Защитники отказались от вызова нескольких свидетелей, считая, что доказательств собрано достаточно, а достигнутый компромисс их вполне устраивал. Кроме того, если б дела пошли не так, как хотелось, из раздела прений всегда можно вернуться в следствие.

Да, все шло к концу.

Никто не знал, какой именно из дней процесса станет последним. Но все чувствовали: он приближается.

Прения шли в полном соответствии со статьей 292 УПК РФ.

Первым слово получил прокурор Мушин. На Ваську грозных слов он особо не тратил. За время процесса все убедились в безвредности этого персонажа, и Вадим Донатович попросил для него, за пассивное участие в убийстве, три с половиной года общего режима. Описание Васькиных деяний в его устах заняло не более десяти минут.

Зато с Лешкой Вадим Донатович возился на порядок дольше. Прокурор по закону не имел права опираться на факты, не рассмотренные в судебном следствии. Он от этого вовсе не страдал: озвученных фактов хватало за глаза. Пересказы ужасных деталей длились, на взгляд Анны Ивановны, бесконечно. Однако и эта мука наконец завершилась: Мушин дошел до испрашиваемого государственным обвинением наказания подсудимому.

Родители вместе с залом затаили дыхание.

Чуда не произошло. Никакого «ниже низшего». Или тем более условного. Прокурор просил двенадцать лет. В колонии строгого режима.

Зал захлестнуло разочарование, а родителей – радость. Двенадцать лет – это точно не вся жизнь! И тем более не расстрел, если политики все же отменят мораторий. Теперь же, коли повезет, может, отпустят через восемь, по условно-досрочному. Двадцать шесть лет для мужика – начало взрослой жизни.

Адвокаты тоже понимали, что запрошенные обвинением сроки – уже победа. Но победа их искусства, а не человеческой справедливости.

Потому что если по-человечески, то нужно еще меньше. Ведь выстрелу предшествовали много лет целенаправленного патологического издевательства. Не зря же квалифицированный клинический психолог обнаружил у майора Куницына психопатологию.

Багров даже начал сомневаться, не стали ли они жертвой судейского обмана. Шеметова так не думала. На вопрос про аргументы отвечала – мол, женская интуиция.

Олег Всеволодович хмыкнул, но поверил. Не столько женской интуиции, сколько явно возросшему профессиональному мастерству младшего партнера. Это уже был не помощник, а именно партнер, хотя, как уже было сказано, в конторе, в отличие от адвокатского бюро, не практиковался данный термин.

Общественный обвинитель от своего слова отказался, чего и следовало ожидать.

Наступила очередь Багрова.

Он говорил очень кратко и очень убедительно.

Все видят, кто сидит в клетке рядом с Куницыным. Добрый, славный малый. Никого, кроме мелкого пушного зверя, в жизни не трогал. Нежно любит маму. Жалко, что не взаимно. Самое же главное – этот человек, и безо всяких экспертиз ясно – не в состоянии замыслить и осуществить преступный умысел. Никакой. А тем более – столь страшный. Вследствие чего единственное разумное решение – отпустить парнишку на все четыре.

Он ни в чем не виновен. Единственная к нему претензия: парень оказался не в то время не в том месте. Впрочем, ему не в первый раз не везет в жизни.

Немного говорил Олег Всеволодович, но даже у малосентиментальной Шеметовой навернулись слезы. Будь она федеральным судьей, отпустила бы паренька немедленно.

На следующее утро была назначена ее речь.

Ольга здорово перетряслась. Ее даже Анна Ивановна успокаивала, специально приехала, привезла парного молочка. Говорят, неплохое средство для собирания сил перед решительным боем.

Да что там Анна Ивановна!

Вчера, перед уходом из суда, к ней подошел суровый прапорщик Григоренко.

– Ты молодец, – сказал он зардевшейся Ольге. – Главное – выспись нормально. И все у тебя получится.

Это было круто. Как-никак, Петр Никитич был работник МВД со стажем. И уж если он не считал Лешку преступником, то, похоже, шанс на победу был.

Шеметова легла пораньше, честно выпив парного молока.

Легла в своем номере, чтобы не тратить ни грамма нервной энергии на все, что не относится к защите Лешки Куницына.

Утром, едва проснувшись, первый раз в жизни залезла под совсем холодный душ. В голове наступила ясность и чистота.

Во взведенном состоянии направилась в суд, почти не слыша что-то советовавшего Багрова.

А возле суда…

А возле суда в компании черноплаточных востроносых женщин стояла маленькая горбатая бабка Марфа! Шеметова сначала ее не узнала. Из-за больших черных очков, комично смотревшихся на маленьком, словно запеченном, личике.

Однако это была она. Ведьма. Собственной персоной.

Ольга мгновенно ощутила холод в желудке. Затем поймала на себе издевательский взгляд Натальи.

Впрочем, отчаяния не было. Было понимание: надо что-то делать. Причем срочно. И было четкое желание пойти в атаку.

Решение пришло почти сразу. Плохое, но других не имелось.

Ольга, затаив дыхание, подошла к бабке Марфе:

– Бабуль, я отвлеку вас на секунду?

Та опешила, однако молча похромала за девушкой, покинув вдову и ее близких.

Отошли недалеко, метров на десять. Шепота уже никто не услышит.

– Бабуль, можно откровенно, как ведьма ведьме? – тихо спросила, слегка нагнувшись к мохнатому бабкиному уху, адвокатесса.

– Валяй, – благодушно разрешила та.

– Очки не помогут, – мягко сказала медалистка и краснодипломница, выпускница престижного университета и лауреат двух молодежных научных премий. – Включу прибор – обдрищешься хлеще, чем в прошлый раз. Я обещаю.

Настал момент истины.

И слава покеру! Бабка злобно зыркнула из-под очков и засеменила прочь от Дворца культуры, даже не попрощавшись с родственницами!

Это была чистая победа. Причем при минимуме имеющихся средств воздействия.

Жаль, что нельзя будет похвастаться Багрову. А так хотелось!

Багров сценки не видел, проскочив в здание чуть раньше.

К началу заседания не то что кресла со скамейками – проходы в зале были заняты! В траурных одеждах в переднем ряду теперь сидели компактной группой человек сорок. Все взрослые участники некогда всесильного клана пришли поддержать своих.

И вот адвокат Ольга Шеметова начала речь:

– Уважаемый суд! Уважаемый председатель! Мы собрались здесь по очень печальному поводу. Погиб человек, Алексей Васильевич Куницын. Сын, муж, отец. Глава большого, разом осиротевшего семейного клана. Милиционер, четверть века поддерживавший – плохо ли, хорошо ли – порядок в своем селе.

Зал снова пришел в недоумение. Москвичка опять делала что-то непонятное.

А Шеметова продолжала:

– Мы говорим о преступлении, а надо бы говорить о любви.

Алексей Куницын был наделен божественным даром – любить. Он полюбил раз в жизни, зато – всем сердцем и навсегда. Но дар нужно не только иметь. Его еще надо уметь сберечь. Любимая женщина вышла замуж за другого. Это больно. Это страшно. И вот здесь Алексей Васильевич не понял сам себя. Любовь-то никуда не ушла! Ушла лишь женщина, ее воплотившая. Будь Алексей Васильевич менее успешен, менее способен, менее самолюбив – может быть, и смирился бы. Ведь любить, даже не взаимно, – уже большое счастье. Но Алексей Васильевич не понял себя. Он привык бороться с проблемами, как с преступниками. А любовь – не проблема. И не преступник.

Алексей Васильевич потратил на эту борьбу всю свою жизнь. И не только свою. Он недодал счастья родным и близким. Изломал судьбу моего подзащитного. Причинил много горя своей несчастной жене, любимой женщине и ее мужу. Да что там говорить, мы же все с вами слышали и видели на этом процессе.

Позвольте, я перейду к фактам…

Дальше кратко и точно – уложилась в тридцать три минуты – Шеметова подытожила главное, сказанное на процессе. И вернулась к тому, с чего начала:

– Уважаемый суд! Уважаемые граждане! Мы с вами свидетели, как человек убил свою любовь. Пытался собственными руками – не получилось. Тогда привлек руки сына своей возлюбленной. И я прошу уважаемый суд, прошу председательствующего сделать все, чтобы этот выстрел по любви был последним.

Шеметова повернулась к своему подзащитному. Показала на него рукой:

– В клетке сидит еще один Алексей Куницын. И ему тоже повезло с даром любви. Пожалуйста, сделайте так, чтобы прошлая драма, которая все равно уже случилась, не перечеркнула еще одну молодую жизнь.

– И мою тоже! – крикнула Зойка.

– И ее тоже! – согласилась адвокат. – Я прошу вас, – глядя на судью, закончила Ольга. – Не наказывайте живого Алексея Куницына строго. Дайте парню шанс. Он больше никогда никого не обидит.

В зале было тихо. Даже слышно, как на сцене тикали большие часы в деревянном корпусе-башне.

Денисов предоставил последнее слово подсудимым, но те от него отказались.

Теперь предстояло главное. Судья удалился в совещательную комнату, назначив вынесение приговора на пять часов вечера. Дело действительно шло к концу.

Адвокаты вышли на свежий воздух. Вместо гостиницы пошли на опушку леса, который начинался буквально метрах в двухстах от Дворца культуры. Там Куницыны и их многочисленные теперь друзья накрыли импровизированную поляну.

Никто не знал, каков будет приговор. Однако настроение у всех было такое, как будто Лешку уже освободили.

Шеметова и Багров купались в лучах славы. Даже нет, не славы. Любви – это куда круче.

Время прошло совсем незаметно.

Вернулись в зал все, кто был. Мало того, еще подошли: все проходы были заняты, задние подпирали передних.

Черных платков тоже стало больше. Весть о предстоящем позоре – а как еще назвать мягкий приговор убийце их вожака – облетела близлежащие края. В основном собрались бабы, не меньше чем сорок человек. И порядка десяти мужиков. Сгруппировались здесь же, рядом со сценой. Только теперь на всех не хватило мест, и мужчины стояли в проходе.

Денисов был, как всегда, пунктуален.

В семнадцать ноль-ноль он вышел из совещательной комнаты в зал суда. Занял свое место. Разобрал бумаги на столе. Разложил несколько принесенных с собой листков.

Итак, что же постановил суд именем Российской Федерации?

Шеметова чувствовала, как у нее бешено колотится сердце.

При оглашении приговора все встали, включая состав суда. Поскольку зачитывался текст долго, через несколько минут судья разрешил сесть.

Конечно, приговор был обвинительный. Денисов профессиональной скороговоркой зачитывал его содержание. Обычная судебная практика.

Ольга, зажмурив глаза – так почему-то меньше колотилось сердце, – ждала сухих слов о сроках.

Наконец дождалась.

Ваську, получившего два года условно, освободили прямо в зале. Григоренко снял с него наручники, и Васька растерянно озирался, не понимая, что делать дальше. К нему подошла Анна Ивановна, взяла за руку, повела к своим.

Судья начал зачитывать приговор в части второго подсудимого.

И тут…

– Давай! – вдруг яростно крикнула Наталья.

Похоже, они решили, что убийцу Алексея Васильевича Куницына тоже сейчас освободят.

Черная толпа с искаженными лицами, как страшная живая масса из фантастического фильма, двинулась по направлению к адвокатам и клетке с подсудимым. Им наперерез кинулись Анна Ивановна, Виктор, еще несколько человек. Впрочем, было очевидно, что их сметут, если не затопчут.

– Оля, беги! – крикнул Багров. – За сценой – пожарный выход!

– А ты? – спросила Шеметова.

Она была очень напугана, но уйти без Олега ей казалось невозможным.

– Беги, я сказал! – яростно крикнул Багров, перемещаясь между толпой к Ольге.

Оставался только один путь. Узкий проход за клеткой, через скамейку конвойной команды.

Но бежать не пришлось.

– Ста-а-ять! – раздался даже не крик, а рык Григоренко. И тут же громыхнули два выстрела его нагана. С потолка посыпались меловая крошка и какие-то ошметки. – Не двигаться, вашу мать!!! – Еще один выстрел сотряс здание Дома культуры. – Следующие – в головы!

Но в головы стрелять не пришлось.

Наган и так громкое оружие. А здесь, в пространстве с неплохой акустикой, грохот выстрелов был просто ужасающим, на несколько секунд оглушал напрочь.

Несколько секунд – и все успокоилось.

Никуда не сбежавший Денисов – только очки для близи снял и листочки сложил – стукнул своим молотком, восстанавливая тишину, и предупредил:

– Еще кто нахулиганит – пойдет на зону.

Все стихло окончательно. Судья надел очки и продолжил чтение приговора.

Приговор был обвинительный. Статья все-таки сто пятая, а не сто седьмая. Зато отягчающие пункты исключены. Срок заключения – реальный, но даже меньше, чем просил Багров: шесть лет и шесть месяцев.

– Ура! – тихо сказала Ольга.

– Ура! – громко сказал Багров.

Народ зашумел, бурно выражая радость судебным решением.

Конечно, недовольные были. Тетки в черных платках, пережив позор , были не прочь линчевать молодого Куницына. Другие, наоборот, требовали немедленного освобождения и без того настрадавшегося мальца.

Потом на москвичей налетели счастливые родственники. Хотели даже качать, слава богу, Анна Ивановна отбила.

Адвокаты тепло попрощались с составом суда и с коллегой-противником. Потом, в сопровождении посветлевших лицом Лешкиных родителей, направились в гостиницу, за вещичками.

Планы были незатейливые. Сейчас – в Заречье, завтра – отоспаться вволю и на рыбалку, на вечернюю зорьку. В прошлый-то раз так и не попали.

Оказалось, что и в этот раз не попадут.

В гостинице их ждал дед Самсон. Он был вовсе не такой веселый, как обычно.

– Что случилось? – напряглась Анна Ивановна.

– Бежать ей надо, – показал на Ольгу рукой дружественный колдун.

– Почему? – спросила Шеметова, впрочем, уже понимая почему.

– Ох, злая она на тебя! Я ее такой лет сто не видал, – мрачно сказал дед.

– Слушайте, может, хватит сказок? – спросил Олег Всеволодович.

Ему хотелось на рыбалку. Все бывали, а он – ни разу в жизни.

– Ты можешь остаться, – сказала Шеметова.

Ольге тоже хотелось остаться. Но в битве с лесными ведьмами она больше не желала рассчитывать только на медиапроектор.

– Ладно, – вздохнул Багров. – Значит, поехали.

Куницыны их не уговаривали.

Люди местные, рисковать после такой удачи своей спасительницей они не желали.

Виктор быстро заправил «УАЗ», и под благодарственные возгласы провожающих адвокаты поехали в Архангельск.

Дорога была долгая и непростая. Однако, отъехав километров с восемьдесят, Ольга позволила себе вздохнуть полной грудью и вздремнуть на плече Багрова. Она уже знала: местные ведьмы – опасное оружие, но ближнего радиуса действия.

Утром прямым рейсом прилетели в Шереметьево. Еще через два часа были в конторе.

Там все обрадовались – и Волик, и Валентина Семеновна, и Гескин. И не только обрадовались: секретарь выдала ей приличную стопку денег, вторую часть гонорара Родригеса.

Экспертизу он получил. Юлия позлобствовала и отказалась от претензий, чтобы не влететь в судебные издержки и встречные иски.

– Она тебе опять угрожала, – шепнула Валентина Семеновна. – Давай кинем заяву в отделение. Хуже не будет.

– Не надо, – сказала Шеметова. – Думаю, эта история закончена.

Поскольку сильно не выспались, поехали на квартиру к Шеметовой.

– Переедешь ко мне? – между делом спросила Ольга.

– Ага, – между делом ответил Олег Всеволодович.

Вот так.

А как же предложение руки и сердца? Впрочем, Багров ее и без предложения устраивал.

На такси – денег теперь до черта, да еще от Куницыных придет – доехали до Ольгиного дома.

– Пойдем на «жука» глянем! – предложила Шеметова Олегу.

– Давай, – согласился он.

Теперь, когда «жук» появился, Багров перестал быть принципиальным противником автомобилей. И даже собирался получить права.

Они завернули за угол, прошли несколько шагов. Машины не было.

Вот здесь парковали, лично Ольга. Место всегда пустое. А теперь – ничего, кроме выжженной травы. Кстати, почему выжженной?

Объяснил дворник, обычно веселый дружелюбный таджик, с которым она заранее, за умеренную плату, сговорилась чистить машинку от снега будущей зимой.

– Не заработаю я на вашей машине, – вздохнул он.

– Так что случилось?

– Сгорела она. На следующий день после вашего отъезда.

«Стерва Юлия», – подумала она.

– Я – полная дура, – самокритично продолжила Шеметова, вспомнив, что не стала страховать машину. – Надо было страховать.

– Повтори, пожалуйста, – улыбнулся Багров.

– Что? – не поняла, даже обиделась и без того расстроенная девушка.

– Что сказала. А то зазнаешься после таких успехов.

Странное дело, напомнил Олег про Куницыных – и сразу стало легче.

– Все равно машину жалко, – сказала Шеметова. – Новую не завтра куплю.

– Завтра, – безмятежно сказал Багров.

– Не поняла, – тянула время Ольга, хотя по хитрому лицу Олега уже начинала понимать.

– Завтра купишь. Я ее застраховал. Помнишь, у меня в Казани деньги кончились? Я-то, в отличие от некоторых, умный. И даже выплата от страховой пришла, позавчера. Волик лично занимался.

– И ты ничего мне не сказал!

– Тебе бы это знание в Любине помогло? – вопросом ответил Багров.

Потом они поднялись в ее квартиру. И им было хорошо.

Уже перед тем как заснуть (спать хотелось безбожно), позвонила Родригесу.

Тот очень обрадовался.

– Большое вам спасибо! – сказал он.

– Не за что, – отмахнулась Шеметова.

Дело-то, если честно, было пустяковое при отрицательном анализе на отцовство.

– Вам деньги передали? – поинтересовался Леонард Францевич.

– Да, спасибо, – теперь поблагодарила она.

– Я по юридическим вопросам всегда буду к вам обращаться, – пообещал Родригес.

– Отлично, – Шеметова постепенно обзаводилась собственной клиентурой. – А можно странную просьбу?

– Пожалуйста.

– Нельзя ли изредка посылать деньги дочери Юлии? – спросила Ольга. – Небольшие. Можно из моих будущих гонораров.

– Это нетрудно, но зачем? – несколько удивился клиент. – Мы же только что отбились от ее мамы.

– Ну, – замялась Шеметова. – Потому что она Леонардовна. Редкое отчество. Ребенку будет приятно.

– Я об этом не подумал, – сказал Леонард Францевич. – А почему бы и нет? – после паузы рассмеялся он. – От меня не убудет, а карма слегка поправится.

– Точно! – рассмеялась Ольга. – Обязательно поправится!

– Все правильно сделала, – одобрил Олег Всеволодович ее инициативу. – Молодец. Во всех отношениях.

Нет, жизнь ее складывалось определенно чудесно. А что пока предложения не сделал – так какие наши годы?

...

Москва 2013

ОглавлениеПролог Москва, адвокатская контора, площадь трех вокзаловДвадцать два года назад Деревня Заречье Архангельской области. Куницыны и РыбаковыМосква Хлопотный денек московского адвоката. Печальный рецидивист Иван ГавриловичМосква Ольга Шеметова и Леонард РодригесДвадцать один год назад Деревня Заречье. Возвращение Виктора РыбаковаМосква Томский, похоже, влюбился. Шеметова – давно и точноМосква Юлия Морозова показывает зубыДеревня Заречье Сын родилсяМосква Ольга Шеметова. Покупка машиныТрасса Москва – Казань Шеметова, Ариэль и неприятностиДеревня Заречье Дело близится к завязкеОльга Шеметова и Олег Багров А мы идем на Север!Архангельск – Заречье, с остановкой на Свят-озере Куницыны и адвокатыДеревня Заречье Шеметова – деревенский детектив и бытописательДеревня Заречье Таинственная и многообразнаяДеревня Заречье Иногда здесь происходят странные вещиИз деревни в райцентр Дом колхозника. Олег и ОльгаРайцентр Любино Последний день перед началом процессаРайцентр Любино Встать, суд идет!Любино Суд. А также контратака деда СамсонаЛюбино Суд. Пошла вторая неделяЛюбино Суд. Завершение процессаЛюбино – Архангельск – Москва Процесс закончен – жизнь продолжается