«Розы в декабре»

Эсси Саммерс Розы в декабре

Глава 1

Вот уже десять минут как волшебный мир Фионы Макдоналд полетел вверх тормашками... мир, который означал свадьбу в июне, множество роз, новую жизнь на неизвестном континенте... и Иана.

Просто невероятно, что еще вчера ночью она заснула, баюкая в сердце мысль о том, что через три дня разлука закончится, Иан будет здесь, в Эдинбурге.

Но вот Иан здесь, два дня как прилетел из Южной Африки, но это не страстно влюбленный жених, мечтающий о том, чтобы преодолеть все препятствия — мили и дни, отделяющие их от свадьбы, а совсем чужой человек, бледный, с потерянным лицом, пытающийся объяснить ей, что полюбил другую, что собирается жениться на другой — и не на какой-то неведомой незнакомке, а на Матти. Матти.

Как ни странно, но именно это обстоятельство вдруг почему-то стало самым важным. Словно Фиона еще не осознала, что Иан для нее потерян, но с каким-то болезненным упорством вся сосредоточилась на мысли, что ее дружбе с Матти конец.

Семь месяцев прошло с того дня, как Матти улетела в Южную Африку, чтобы иллюстрировать новую книжку ее брата. Интересно, когда Матти и Иан впервые...

Иан тряхнул ее за руку:

— Ради Бога, Фиона, что с тобой?

Фиона вернулась к действительности. Она подняла голову и посмотрела на него:

— А ты бы хотел, Иан, чтоб я выглядела так, будто ничего не стряслось? Ты же не думал, что я умру от радости, правда, ведь?

Он вспыхнул:

— Нет, конечно, но ты всегда была мужественной. Я видел, как ты стойко переносила удары судьбы. Я... я надеялся...

— Удары судьбы! Ты о папе и маме, умерших друг за другом? Но это не совсем одно и то же. У меня столько счастливых воспоминаний о них. А здесь такое ужасное разочарование. Моя лучшая подруга и молочная сестра... и ты.

Оба замолчали. Это было хрупкое напряженное молчание. Первым его нарушил Иан:

— Не думай, Фиона, что для нас это было легко. Просто так случилось. Это как пожар, с которым невозможно бороться. А Матти... Сама знаешь, жизнь и так не очень баловала ее — она такая хрупкая, такая беззащитная.

Очаровательный ротик Фионы искривился в усмешке.

— Ну, еще бы. Я, конечно, не нежная лиана. Я, конечно, все выдержу. Так, по-твоему. Ну что ж, наверное, ты прав.

— Ради Бога, Фиона. Только без этого сарказма. Я понимаю, что все это выглядит... э...э... пошло... тем более за несколько дней до...

Но она перебила его и задала волнующий ее вопрос:

— И... и когда же вы... женитесь?

Иан нервно кашлянул:

— Мы уже женаты. Сегодня утром, по особому разрешению. Матти решила... — Он запнулся и прикусил губу.

Фиона вдруг рассмеялась:

— Ах вон оно что. Матти решила, пока суть да дело, лучше поставить все точки над i. Благодарю за обмолвку, Иан. Мне даже немного лучше. А то я уж начала изводить себя, чем же это я, собственно, ей уступаю. У меня, чего доброго, развился бы комплекс неполноценности до конца жизни, но поскольку Матти решила не рисковать встречей со мной, пока не привяжет тебя к себе узами закона, мне стало явно лучше. — И она снова рассмеялась.

— Умоляю, Фиона, не надо! Это так жестоко. Совсем не в твоем духе,

— Не в моем духе, говоришь? Но я уже не та наивная девочка, что была полчаса назад. Я была полна ожиданий, доверчива, считая дни до первого июня... июньская невеста, счастливая, любящая, верящая... — В первый раз голос изменил ей.

Иан сделал шаг вперед. Фиона столь же быстро отступила.

— Нет, Иан. Только не прикасайся ко мне! — В голосе послышались истерические нотки. Она почти не владела собой.

— Фиона, поверь, это был единственный выход. Было бы нечестно жениться на тебе после того, что произошло.

Фиона взяла себя в руки:

— Конечно нет. Мне и самой надо было сообразить. Я тебе за это благодарна. Все в порядке, Иан. Только... только лучше было бы, если б ты во всем разобрался чуть раньше. А сейчас иди. Со мной все о'кей. Да, вот еще, — она взглянула на левую руку, — твое кольцо. — Она стала снимать его с пальца, но оно поддавалось с трудом.

— Фиона, — смущенно отозвался Иан, — не стоит снимать его. Я хотел сказать, что, поскольку это опал, оно не так уж похоже на обручальное. Его можно вполне носить как обычное...

— Ну, уж нет, — решительно возразила Фиона. — Это будет напоминать мне то, что я хотела бы забыть. Помнишь, что ты сказал, когда надевал его: «Я куплю тебе опаловую брошь в качестве свадебного подарка, кулон ко дню рождения и браслет, когда родится первый ребенок...» — Она горько рассмеялась. — Ты спросил, не суеверна ли я, поскольку опал дарят ребенку, родившемуся в октябре. А в предыдущее воскресенье мистер Мактавиш в обращении к детям назвал его «камнем разбитого сердца». — Она, наконец, справилась с кольцом и протянула его Иану. — Теперь уходи. Я хочу побыть одна.

Он помедлил, затем повернулся и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Фиона прислушалась к удаляющимся шагам. Волна гнева и разочарования схлынула, оставив чувство опустошенности, которое, как ни странно, придало ей силы. Она взглянула на палец, на котором только что было кольцо. На его месте осталась узенькая белая полоска. Фиона подошла к окну, выходящему на шумную улицу, и увидела, как Иан переходит на ту сторону на зеленый светофор, как навстречу ему из толпы, протянув руки, спешит навстречу миниатюрная жемчужно-серая фигурка девушки с букетиком фиалок в отвороте. Матти! Ее подруга. Она видела, как Иан остановил такси, усадил Матти и они уехали.

Фиона бросила отсутствующий взгляд на комнату, потом на дверь. Она вышла в чем была, без шляпы, перчаток, сумочки, и, смешавшись с толпой, бродила по улицам, забыв об усталости, пытаясь уйти от собственных мыслей... от этой июньской невесты.

Она вернулась к шести с отрешенным видом, чуть осунувшаяся, не чувствуя усталости, скорее, напротив, мучимая сознанием, что не может утомить себя настолько, чтоб ни о чем не думать и ничего не хотеть делать. Впереди был целый вечер.

Фиона поднялась по лестнице на площадку снимаемой временно квартиры. На столике у двери выросла груда подарков. Значит, еще больше паковать и отсылать обратно. О Боже. Она попыталась успокоить себя благоразумной сентенцией:

— И это пройдет. Но пока пройдет, что будет?

Зазвонил телефон. Это была Зелла. Фиона почувствовала минутную благодарность. Зелла была довольно легкомысленной, в общем доброй, неуемной и в меру бесчувственной особой, от которой непросто отделаться и которая вечно попадает впросак. Но сейчас Зелла говорила на повышенных тонах:

— Послушай, Фиона, дорогая... Не буду тянуть кота за хвост. Я столкнулась с Ианом и этой маленькой интриганкой Матти. Они так растерялись, что все мне выложили. Если б я дала себе волю, я их с землей бы смешала. Но я решила лучше поскорей позвонить тебе. Я бы подъехала, да хотела сначала убедиться, что ты все еще здесь. Ты же не будешь весь вечер торчать там одна, дорогая, попусту проливая слезы. Есть о ком! Я сейчас буду — на такси. Нет-нет, никаких отговорок. Я устрою тебе вечер без слез. Не собираешься же ты сидеть дома и вышивать крестиком салфеточки и платочки. Жди. Я сейчас буду.

Фионе с трудом удалось вставить пару слов. Да и что толку. А то она Зеллу не знает. Если по-честному, слова Зеллы немного утешили ее. Она просто умрет, если весь вечер просидит в одиночестве в этой крошечной квартирке, где все напоминает о дне свадьбы.

Зелла время попусту не теряла. Она прихватила кое-какие Фионины вещички, туфли, кое-что из белья.

— Платья я не привезла, дорогая... я знаю, что из этого приданого тебе ничего не захочется надевать. У меня есть дома кое-что получше — как раз для нынешнего настроения, этакое вызывающее и пикантное. Сегодня мисс Сама Простота не пойдет. А вот и моя косметика. Твоя чересчур скромная.

Фионе было не до споров, слишком она увязла в своем горе. Ей даже не пришла в голову мысль о том, что подумал бы папа, если бы увидел ее в компании, гуляющей в этом новомодном злачном местечке «Кошка в загуле». Вся эта публика была глубоко чужда ей, но с ними было весело, и, слава Богу. Судя по всему, все были посвящены в ее историю, и каждый старался как мог развлечь ее.

Джефри Мейнуэринг был особенно обходителен. Раньше он Фионе не очень нравился из-за своей слащавости, женского чувства юмора и какой-то скрытой порочности. Но сейчас его откровенно пошловатые, ни к чему не обязывающие комплименты казались ей смешными. Фиона про себя пожалела, что уступила Зелле и не надела собственное платье; раньше она никогда не носила ничего столь вызывающе яркого, считая, что с такой нежно-белой кожей будет выглядеть довольно безвкусно. Она надела кораллово-красное платье, которое оказалось несколько тесноватым, с чересчур большим вырезом и настолько облегающим, что подчеркивало каждый изгиб тела. Да Бог с ним, с платьем. Что дали ей ее скромность и сдержанность? Сейчас она сумела принять столь беззаботный вид, что даже глаза заблестели. Ну и разношерстная публика здесь. Наверное, это — туристы, которых привели полюбоваться ночной жизнью в злачном месте. Вон, например, явно из колоний, высокий, загорелый, поджарый. Фиону пронзила боль. Загорелый, как Иан? Взгляд ее невольно скользнул по сидящей рядом с ним женщине с безвольным личиком котенка, пухлыми, обиженно поджатыми губами. Он сначала сидел один, она подсела чуть позже. Он оглядывался вокруг с несколько удивленным и недовольным видом. Но с чувством собственного достоинства, будто происходящее не имеет к нему никакого отношения. Женщина с кошачьей мордашкой была явно возбуждена, в ее бледно-голубых глазах горел восторг. На какое-то время Фиона потеряла их из поля зрения. Когда она вновь увидела его, то заметила некоторые перемены. Он уже не казался таким загорелым, а как будто даже побледнел, нос обострился, и Фиона подумала, что он сейчас выглядит так, как она сама, когда до нее дошел смысл сказанного Ианом. Словно он был чем-то ошеломлен. И она вдруг прониклась сочувствием к незнакомцу — не у нее одной неприятности. В этот момент Джефри резко поднял Фиону со стула, вызывающе прижал к себе и повлек на танцплощадку, и все это с показной экстравагантностью.

На лице человека, за которым она наблюдала, появилась презрительная гримаса. Еще бы! В этом облегающем платье она, вероятно, представляла собой карикатуру. А уж Джефри попробуй не заметить. Только ей плевать! Скромные фиалки из дома носа не кажут; сидят там и ждут, храня верность, раскладывая белье и покупая необходимое для жизни в Африке, еще пишут длинные-предлинные любовные письма.

Через полчаса наступила реакция. Голова горела, но мысли прояснились. Ее охватило отвращение ко всему происходящему: к дикой бешеной музыке, пошлым разговорам, ярким огням и мрачной атмосфере и более всего к перегару, которым дышал на нее Джефри.

Лучше бы она пошла в театр. Теперь надо тихонько смыться, не ссорясь с Зеллой.

Такая возможность представилась, когда все решили поехать куда-нибудь еще. Джефри вызвался везти ее в своей машине. По дороге она уговорит его высадить ее у дома. Краем глаза Фиона заметила, что недовольный чужестранец также собирается уходить и что его спутница явно была бы не против остаться. Господи, сколько же несчастливых, скучающих и не знающих куда себя деть людей в этом мире.

На стоянке машины то отъезжали, то подъезжали. Машина Джефри со всех сторон была зажата другими автомобилями, что его очень разозлило. Остальные уже расселись по машинам и отъехали, а они только добрались до его «ягуара».

— Кажется, мы остались одни, — хрипловатым голосом пробормотал Джефри и нажал на газ. Машина вместо того, чтобы двинуться вперед, рванула назад. Что-то хрустнуло, послышался предостерегающий крик. Но было поздно. Джефри с проклятиями нажал на тормоз. Фиона выбралась из машины. Ругаться было бессмысленно. Джефри включил не ту скорость, вот и все.

Перед ней стоял чужестранец! Он окинул ее ледяным взглядом.

— Нет смысла попусту объясняться с пьяным. Боюсь, на вашей машине ехать нельзя, но вы сами виноваты. Сегодня лучше проспаться. Если бы вы выехали на дорогу, не миновать неприятностей. Могу я вас подбросить домой?

— Старина, — вмешался Джефри, — мы едем в другой клуб. Возьмем такси. Кто в это время сидит дома?

— Я, — резко остановила его Фиона. — Я вызову такси, Джефри. Сначала подвезу тебя, потом поеду к себе.

Джефри начал что-то возражать, и тут неожиданно вмешался иностранец:

— Не знаю, с какой стати мне вообще заниматься вами, но лучше, пожалуй, я вас обоих довезу.

Он открыл заднюю дверцу своей машины, взял Джефри под локоть. Фиона затаила дыхание. Джефри не выносил такого обращения. Сейчас он что-нибудь выкинет, но, к немалому ее удивлению, Джефри послушно залез в машину и забился в угол. Она почувствовала, как ее берут под локоть, и позволила подсадить себя в машину, хотя внутренне вся кипела от такого обращения.

Джефри сделал вялую попытку восстать против столь неожиданного завершения вечера, но незнакомец был неколебим и первым высадил его. Он не долго провозился с ним и вернулся с видом человека, отделавшегося от неприятной, но неизбежной обязанности. Спутница с кошачьей мордашкой впервые за все это время подала голос:

— Почему мы едем так? Разве мы сначала не отвезем эту... эту девушку?

— Сначала я отвезу тебя, Флер. Мы закончили разговор. Больше говорить не о чем. — Голос его был жесток, словно гнев и раздражение, которое он испытывал по отношению к Джефри и Фионе, перенеслись на его приятельницу.

Женщина не произнесла ни слова.

Они въехали в центр города и остановились перед одним из больших отелей. Молодой человек отсутствовал ровно столько, сколько необходимо, чтобы проводить спутницу до дверей отеля и войти с ней внутрь. Машина тронулась с места, и он спросил, куда ехать. По всем данным он не был британцем. В его английском не было специфической интонации; он слишком четко выговаривал окончания слов. В то же время у Фионы не сложилось впечатления, что он из Канады или из Южной Африки. При мысли о Южной Африке Фиону внезапно пронзила боль, ей чуть не стало плохо. От запаха виски, которое плеснул ей на юбку Джефри, ее чуть не вывернуло. Незнакомец словно почувствовал ее состояние и опустил стекло. Фиона расстегнула жакет из белого вельвета, надетый поверх платья с глубоким декольте. Машина остановилась.

— Вы в квартире живете? — спросил он, рассматривая дом.

— Да.

— Я провожу вас до двери. А то вы не откроете.

В голосе не было ни капли теплоты, только деловитость.

— Спасибо, не надо. Со мной все в порядке. Ключи в сумочке.

— Вы можете не разобраться с ключами, — с усмешкой заметил он. — Лучше я поднимусь с вами.

— Как вы смеете! Со мной все в порядке. Это мой спутник выпил лишнего. Я... я. — К собственному ужасу она почувствовала, что голос изменил ей. Она слышала себя как будто со стороны, издалека. Господи, не хватало только еще лишиться чувств... такого с ней в жизни не бывало... Фиона вся вдруг обмякла и плавно сползла на асфальт к ногам ненавистного чужестранца.

Она пришла в себя и поняла, что ее несут по лестнице, затем ставят на ноги, и она стоит или, вернее, висит на своем спутнике, а он вставляет ключ в замок. Затем он снова поднял ее, внес в комнату и опустил на диван. Фиона сделала попытку обратиться к нему, но безуспешно.

— Подождите, — остановил он ее, открыл дверь и нашел крошечную кухоньку. Вернувшись со стаканом воды, он приподнял ее голову и поднес стакан к губам. Она хотела было сесть, но он удержал ее. — Не двигайтесь. Мне бы не хотелось, чтоб вы снова отключились. — Он помолчал и добавил: — Не понимаю, как девушки пьют эту дрянь. Право, вам это не к лицу.

— Да откуда вы взяли. Просто мне стало плохо. Вы никогда не видели, как падают в обморок?

Он с иронией посмотрел на нее:

— Милая девочка, вы что, меня за идиота принимаете?

Он окинул взглядом комнату с ее ультрамодной обстановкой, резкими пятнами абстрактных картин, яркими обоями в красную полоску и золотой дальней стеной, с недоумением увидел подвенечный наряд, фату с венцом из флердоранжа, столики, заваленные подарками.

— Комната невесты! Уж не вы ли эта невеста?

— Да, — подтвердила Фиона и прикусила губу.

Гость прищурился:

— Не хотите ли вы сказать, что выходите замуж за того... за того малого, что я сейчас отвозил домой? Если да, то я бы на вашем месте дважды подумал перед тем, как сделать это. Вы и сами, разумеется, хороши...

— Я не за него выхожу замуж, — сухо проговорила Фиона.

Внимательно смотревшие на нее серые глаза были холодны как сталь и презрительны.

— И когда же свадьба?

— В субботу, — отвечала Фиона через силу. Ей просто не хотелось ничего объяснять.

— А где жених?

— Насколько я знаю, где-то на полпути из Южной Африки.

— Ах вон оно что. — Голос был резкий, как удар хлыста, но Фионе сегодня столько досталось, что одним ударом больше, одним меньше, значения не имело. — Так у вас сегодня была прощальная гулянка, так, что ли? Черт знает что. О, женщины! Ни в одной нет ни правды, ни верности. Впрочем, не мое дело! Хотите кофе? Это немного прояснит голову.

— Благодарю. Я и сама могу приготовить кофе. Как только вы удалитесь.

Он направился обратно в кухоньку. Фиона спустила ноги с дивана, но тут же почувствовала, как ее трясет и мутит. Она поспешно прилегла. Он вернулся с кофе:

— Я сделал крепкий, черный и сладкий.

Кофе был очень крепкий, но Фиона выпила его в два глотка, лишь бы побыстрее отделаться от незнакомца. Взглянув на его чашку, она заметила двусмысленно:

— Похоже, вам тоже нужен крепкий кофе.

— Да, только по другой причине. У меня был трудный вечер.

Фиона вспомнила его слова той женщине по имени Флер: «Мы закончили разговор. Больше говорить не о чем».

Он поставил чашку, поднялся и посмотрел на нее. Впервые за все время в его глазах появилась неуверенность.

— С вами все в порядке? Может, мне кому-нибудь позвонить?

— Нет, спасибо. Мне не хочется, чтоб кто-нибудь был со мной.

— Я завтра позвоню, чтобы узнать, не мучаетесь ли вы с...

— О, ради Бога, не беспокойтесь. У меня завтра... очень напряженный день. Будут люди... Мне будет...

Его неприятный смех прервал ее.

— Понимаю. Жених возвращается. И вам бы не хотелось, чтоб он что-нибудь знал. Спокойной ночи.

Он ушел.

Порой судьба бывает доброй или снисходительной и подбрасывает за неудачи какую-нибудь награду. Такой наградой для Фионы была возможность уехать не только из Эдинбурга, но и из Англии. Эта милость выпала ей через подругу Робин, которая должна была быть подружкой на свадьбе, ту самую Робин, что, сопереживая всем сердцем, старалась всеми силами скрыть радость, которая совершенно неожиданно выпала ей самой.

Фиона чувствовала, что Робин пытается что-то скрыть, подавить внутреннее возбуждение, и, положив руку ей на колено и наклонившись к ней, спросила:

— В чем дело, Робин? Ты прямо умираешь от желания что-то мне рассказать и не можешь.

Робин закусила губу, глаза ее наполнились слезами.

— О, Фиона. Все это кажется столь жестоким и несправедливым, но это может помочь тебе... если ты и правда хочешь уехать. Как подумаешь, что твое счастье вот так рухнуло, а мое, мое...

Вероятно, Фиона так много выстрадала за эти несколько дней, что чувства ее обострились до крайности и она сразу поняла, в чем дело. Со спокойной уверенностью она спросила:

— Дин вернулся?

Несколько месяцев назад Робин серьезно поругалась со своим женихом Дином, и Дин уехал к себе в Канаду.

— Да, Фиона, он вернулся. Прилетел два дня назад. Все встало на свои места. Это было недоразумение, никто не виноват. Дин сказал, что не может рисковать еще раз. Что, дескать, если уж мы ссоримся, то можем ссориться и после свадьбы. Она будет тихая, без всякого шума. По особому разрешению. А потом мы тут же летим в Канаду. Я просто ума не приложу, что делать с этой работой в Новой Зеландии, о которой я договорилась. Что, если...

— Ты подумала, не соглашусь ли я на нее? Разумеется, соглашусь.

Неожиданная удача чуть не повергла Робин в панику.

— Но Фиона, я насела на тебя. Это, наверно, нечестно... А вдруг ты пожалеешь.... хотя, конечно... — И она так же внезапно остановилась.

Фиона улыбнулась:

— Ты хотела сказать: «Хотя, конечно, в твоем случае надеяться не на что». Мне надоело, что, говоря со мной, люди всякий раз останавливаются на полуслове. Да, Робин, что было, то было, я это приняла, и ничто меня здесь не держит. Так что насчет этой работы в Новой Зеландии? Я помню, ты что-то мне о ней говорила, но я последнее время жила как во сне и толком ничего не поняла. Разве какой-то родственник этих людей, к которым ты должна была ехать, не был в Эдинбурге и не разговаривал с тобой? Не могла бы я встретиться с ним и представиться, чтоб он сам решил, могу ли я заменить тебя?

— Все не так просто, Фиона. Ситуация усложнилась. Несколько недель назад со мной действительно провел собеседование брат моего работодателя. Он здесь по поводу какого-то проекта, кажется инженерного, если не ошибаюсь. Он все устроил, затем вернулся на континент, а на прошлой неделе возвратился сюда, чтобы довести дело с моей поездкой до конца — заказать место в самолете и все прочее. Он отличный парень. На меня он произвел впечатление. Его брат живет где-то в глуши в Новой Зеландии, на берегу красивого озера, «у черта на куличках», как выразился этот человек. Держит отару овец. Он хочет, чтобы дети получили домашнее образование по полной школьной программе. Их четверо: два мальчика и две девочки. Гувернантки не задерживаются, приходят и уходят. Некоторых пугает глушь и изоляция. Но первая жена могла и сама заниматься с ребятишками. Она умерла, а мачеха, насколько я поняла, женщина несколько легкомысленная. Но вся беда в том, что брата внезапно вызвали и он не может провести собеседование с тобой. Что тем более прискорбно, поскольку гувернантка нужна им просто позарез. Отец детей застрелился, он перелезал через забор — очевидно, несчастный случай, — и выстрелило ружье без предохранителя. Брат не медля улетел туда. А тут Дин как с неба свалился. С твоим опытом реабилитации трудных детей ты просто клад для них. Зарплата, по его словам, достаточно высокая. Если тебе там не понравится, за год ты сможешь накопить денег, чтобы вернуться.

— Не сомневаюсь, что понравится, — сказала Фиона. — Давай состряпаем телеграмму. Она будет довольно длинная и с оплаченным ответом. Как ты думаешь, смогу я воспользоваться твоим забронированным местом в самолете?

Все шло как по маслу. Фиона получила телеграмму с точным объяснением, где ее встретят, и просьбой сообщить дату вылета. Телеграмма была подписана: Ч. Эдвард Кэмпбелл.

Глава 2

Несколько недель промелькнули как сон. Фиона вылетала в конце июня. Вся дорога занимала не больше двух дней, но надо было преодолеть расстояние в половину земного шара.

Сам перелет был чем-то удивительным, ведь ей предстояло очутиться в неведомом мире. Самолет стал снижаться у Вискаунта и сел в аэропорту Крайстчерч, где Фионе предстояло провести пару дней и затем в понедельник утром лететь на другом самолете в Данидин, чтобы там пересесть на самолет на Квинстон, что на берегу озера Вакатипу, где должен встретить ее Ч. Эдвард Кэмпбелл. Но жил он не на берегу Вакатипу, а на берегу Ванаки, другого озера, довольно далеко от первого. Фиона изучила карту, но это мало что говорило ей. Пока первые впечатления были слишком разрозненны. Пролетая над островом Северным, она разглядывала расстилавшуюся под ней страну, как рельефную карту. Побережье было изрезано большими бухтами и узкими фиордами, над равнинами то там, то сям высились пики снежных вершин, а над огромным кратером одной из них, словно плюмаж, курился дымок, и в этом было что-то пугающее и чудесное. Самолет приземлился в столице Новой Зеландии Веллингтоне, на самой южной оконечности острова Северный, затем снова поднялся и перелетел через пролив Кука на остров Южный.

Крайстчерч показался Фионе совсем английским городом, окаймленный лесами и охраняемый каменистыми серыми холмами, тянущимися на шестьдесят миль до снежных Альп. В понедельник вылететь ей не удалось... так уж сложились обстоятельства. Конечно, будь у нее выбор, она бы ни за что не полезла в эту уличную драку в воскресенье. И вообще горько пожалела, что решила прогуляться по городу днем, но раз уж так вышло... да к тому же ее попросили выступить свидетельницей в суде в понедельник, и она не сочла возможным отказаться. Ситуация была дурацкой. Она вступилась за парнишку, которого били, хотя тот сам был виноват и расплачивался за собственную глупость: нечего было обзывать этих хиппи. Однако она видела и другую сторону и решила показать на суде, что юного сорванца спровоцировали. Что-то в нем было отчаянное.

Она решила, что день опоздания мало что значит для Ч. Эдварда Кэмпбелла. На всякий случай девушка отправила телеграмму на озеро Ванака. Времени было еще много. Она полагала, что ему ничего не стоит прокатиться от одного озера к другому, чтобы встретить ее.

В понедельник денек выдался на редкость замечательный, если б не предстоящее выступление в суде; если в этих краях сейчас зима, климат тут великолепный. Всего неделя как был самый короткий день в году, а солнце палило вовсю. И вдруг Фиону охватила такая тоска по дому, по туманным шотландским озерам и серым улочкам, омытым дождем. Нет, этому нельзя поддаваться. Здесь ее ждет новая страна, новая жизнь.

Следующий день был не столь летний и солнечный, но вполне теплый. Кодаковскую яркость сменила импрессионистская мягкость колорита, некоторая расплывчатость линий. Рейс, правда, чтобы успеть на квинстонский самолет, вылетающий в двенадцать пятнадцать, был очень ранний.

— Южнее столкнемся с непогодой, — сказал Фионе сидящей рядом с ней в самолете на Данидин пассажир. — Штормы у нас всегда идут с юго-запада. Обратите внимание, дома здесь ориентированы на солнечный север.

Действительно, их настигла непогода, причем сообщили, что сильный шторм ждет их в Отаго, а садиться придется на плохоньком аэродроме в Оамару в Северном Отаго. В Данидине автобус; через холмы это два часа дороги. Фиона немного забеспокоилась. Беспокойство усилилось, когда на коротком перегоне из Гилдерторпа в Оамару автобус сломался, и прошло довольно много времени, пока пришел другой. Теперь им придется остановиться на обед в Оамару.

— Я должна была пересесть на рейс в двенадцать пятнадцать в Квинстоне, — сказала Фиона своему соседу.

— Хм. Об этом нечего и думать. — Вдруг он встрепенулся. — Какой сегодня день? Вторник? Знаете, а сегодня нет самолета. Точно не скажу, но, насколько знаю, зимой они летают через день. О, тот, кто вас встречает, прекрасно это знает, он будет ждать вас до завтра. Мне кажется, лучше остаться на ночь в Данидине.

Совсем расстроившись и ругая себя за то, что не удосужилась изучить рейсы, Фиона спросила:

— Как вы полагаете мы достаточно долго проторчим в Оамару? Я бы позвонила на овечье пастбище в Ванаку и переговорила с кем-нибудь там.

— Хорошая мысль. Знаете что, я пойду с вами. Я попрошу водителя, чтоб он подождал, пока мы выпьем чашечку чаю и съедим по бутерброду. Я отведу вас на почту.

На сердце у Фионы потеплело. Какая замечательная Новая Зеландия и эти новозеландцы! Все будет хорошо.

Однако на почте их ждал удар: на ферме «Бель Ноуз» нет телефона.

— А я-то думала, что здесь телефоны есть в любой глухомани...

— Это не просто глухомань, — ухмыльнулся работник почты, — а суперглухомань, это у черта на куличках! «Бель Ноуз» находится на западном берегу озера Ванака, туда ходит раз в две недели катер из поселка Ванака на восточном берегу. Подождите минутку, человек с коммутатора из тех краев. Он скажет, как можно связаться с ними.

И ушел. Мистер Феерберн и Фиона переглянулись.

— Вы не представляли, что это такая даль? — спросил наконец он и, помолчав, заметил: — Вот так штука. Как же это можно договариваться о месте, не разузнав, где оно.

— Видите ли, все произошло так поспешно. Им, по-видимому, позарез нужна помощь. Моя подруга договорилась об этом месте, но неожиданно вышла замуж. А я решила поехать вместо нее.

Мистер Феерберн свистнул:

— Что ж, и на старуху бывает проруха. Стало быть, она вам не удосужилась сказать, в какую дыру придется ехать?

— Она была в таком состоянии. Ей надо было спешно лететь в Канаду. Она говорила, что это вдали от основных дорог, но то, что там нет телефона... К тому же я нечаянно задержалась в Крайстчерче, я вам говорила. И послала оттуда телеграмму, но на почте ничего не сказали о том, что ее невозможно доставить.

— По какому адресу вы телеграфировали?

— Эдварду Кэмпбеллу, «Бель Ноуз», Ванака.

— Это в поселок Ванака. У них там свои способы сообщения. Ну, скажем, они могут попросить кого-нибудь из ближайшего местечка, где есть телефон, съездить в «Бель Ноуз» на лошади. Вокруг всего озера много троп. Ваш хозяин мог выехать верхом раньше, чем пришла телеграмма.

у Фионы сердце упало. Тут вернулся работник почты:

— Могло быть и хуже. У них есть радиосвязь. Правда, они принимают сообщения раз в сутки по ночам. Где должен встречать вас этот человек?

— В Квинстоне. Я должна была вылететь из Данидина и быть там еще вчера.

— В общем, насколько я понимаю, он выехал из дому до того, как пришла ваша первая телеграмма. Тот парень с коммутатора говорит, что знает Кэмпбелла, это очень приличный человек. Он считает, что Кэмпбелл поехал верхом вокруг озера или по тропам через залив Глендху. Но все, что вы послали в «Бель Ноуз», непременно отправят в Квинстон. Он ждет вас там. Мы отправим в Ванаку сообщение о времени вашего прибытия. Если они сегодня вечером будут говорить с фермой «Бель Ноуз» по радио, то домашние дадут сообщение на почтовое отделение в Квинстоне, где остановился Кэмпбелл, а те уж пошлют ему телеграмму, что вы приедете завтра.

Все это глубоко взволновало Фиону. Какие же внимательные эти новозеландцы!

— А теперь надо успеть выпить по чашке чаю, — вступил мистер Феерберн. — И не расстраивайтесь, все образуется!

Фиона подумала, что, если погода будет хорошей, поездка в Данидин через лесистые долины, по побережью, на которое накатывают крутые громады прибоя, сулит массу удовольствий. Деревни, или городишки, как они их здесь называли, состояли из гаража, школы да магазинчика, да и те отстояли друг от друга на весьма почтительном расстоянии.

Они въехали в предместья Данидина.

— Эдинбург Южного полушария, — бросил мистер Феерберн. — Вы должны здесь чувствовать себя как дома.

Так оно и было. Большинство машин ехало с включенными фарами, вокруг фонарей клубился туман, на прохожих были надеты непромокаемые плащи, в ночной мрак вздымались высокие дома, трубы заводов, неоновая реклама и все это словно тонуло в сочащемся влагой небе.

Они застряли на некоторое время на перекрестке у «Дансинга Барнса», что позволило мистеру Феерберну показать Фионе замшелую фигуру Роберта Бернса, восседающего над садиками у Таун-Холла. Затем они вышли к аэровокзалу. Никаких сообщений для Фионы не было, но служащий сказал, что она может лететь утренним рейсом.

— Если не будет сплошного тумана, — беззаботно бросил он и тут же добавил, заметив, как нахмурилась Фиона: — Но прогноз хороший. Не сомневаюсь, вы прекрасно долетите. А сегодня вам лучше переночевать в отеле. Самолет вылетает в час. Посадка во Франктон-Арм в два ноль пять.

Тут вмешался мистер Феерберн:

— Я думаю, вам лучше поехать к нам. Моя жена будет рада. Я сейчас позвоню ей и попрошу поговорить с вами.

Фиона растерянно посмотрела на служащего. Тот ободряюще улыбнулся:

— Все в порядке. Я хорошо знаю мистера Феерберна. Он регулярно летает у нас. Весьма уважаемый господин, староста Первой Церкви. Если он повезет вас утром в аэропорт, заезжайте сначала сюда, может, для вас будет телеграмма.

Он как в воду смотрел. Когда Фиона назавтра позвонила в аэропорт, ей сказали, что на ее имя пришла телеграмма, ее будут ждать, но просили больше не задерживаться, потому что надо плыть через озеро специальным чартерным рейсом в тот же день. Все это звучало довольно грозно.

В аэропорт Таиери, где Фиону ждал маленький шестиместный «домини», ее проводило все семейство Феерберн.

— Отсюда прекрасно все видно, — одобрительно заметил Джеймс Феерберн, — а вам будет на что посмотреть — вы полетите над удивительными краями.

Фиона с некоторой печалью попрощалась с этими милыми людьми. Самолет поднялся и полетел над снежными вершинами Маунгатуаса, держа курс на озеро. Расстилавшиеся под крылом долины и озера потрясли Фиону своей красотой. Самолет пошел на посадку во Франктон-Арм на берегу озера. Домики напоминали швейцарскую деревушку, расположившуюся среди сосен и лиственниц, а на дальнем конце величественные, грубо вытесанные кручи Ремаркаблз, отражавшиеся своими снежными вершинами в темно-синих водах озера. День был ясный, солнечный и прохладный.

Самолет сел очень плавно, хотя под шасси была не дорожка современного аэродрома, а просто земля. Самолет встречали человек восемь-девять. Один из них Ч. Эдвард Кэмпбелл. Сердце у Фионы учащенно забилось. Руки вдруг похолодели. Печально начинать знакомство с извинений. Она лишь надеялась, что все ее опасения не имеют под собой почвы и что этот человек примет ее объяснения по поводу драки и ее последствий достаточно хладнокровно.

Она увидела, как от группы отделился высокий, широкоплечий мужчина и, глядя на нее, приветливо улыбнулся. Подойдя и протянув руку, он сказал: — Как долетели, мисс Макдоналд? Я... Фиона тоже окаменела. Быть того не может! Стоило преодолеть тринадцать тысяч миль в страну, где проживает два с половиной миллиона человек, чтобы узнать, что Ч. Эдвард Кэмпбелл — это тот мужчина, который привез ее из «Кошки в загуле» той самой ночью, когда ее бросил Иан!

Глава 3

Они с изумлением смотрели друг на друга, и на их лицах читались тревога, неприязнь и раздражение.

— Вы! Боже мой, подумать только! Уж не везет так не везет! — первым заговорил Эдвард Кэмпбелл.

Фиона перевела дыхание, чтобы собраться с мыслями.

— Вот именно! Знай я, что это вы тот человек, который проводил собеседование с Робин, мне б и в голову не пришло ехать сюда. — Она помолчала и добавила: — Ну что на это скажешь. Воистину мир тесен.

— Чересчур тесен, — сухо проговорил Эдвард Кэмпбелл. — Ладно, что попусту болтать. Я возьму ваш багаж, и пойдемте в машину.

Он направился к самолету и скоро вернулся. Они прошли на стоянку к ждавшему их «вулсли». Кэмпбелл сложил вещи в багажник, часть бросил на заднее сиденье, открыл переднюю дверь для Фионы и сел за руль.

— Скажите, пожалуйста, ваша приятельница Марч совсем чокнулась или потеряла голову из-за предстоящего замужества? Как она могла порекомендовать вас? Она уверяла меня в телеграмме, что у вас исключительно высокая квалификация — выше обычной, что, помимо прекрасных профессиональных качеств, вы незаурядная личность, короче, именно тот человек, который нужен осиротевшим детям... и кого же я вижу?!

Если серые глаза Кэмпбелла были холодны как лед, темно-карие глаза Фионы сверкали ярче алмазов.

— А что вас так удивляет? — резко спросила она.

— О людях судят по их друзьям и местам, в которых они бывают. Это был грязный притон.

Фиона с вызовом взглянула ему в глаза:

— Вы и сами были там.

Стрела не достигла цели. Он пожал плечами:

— Я впервые в Эдинбурге. Меня попросили прийти туда, чтобы встретиться с дамой, с которой я обедал.

Фиона пренебрежительно рассмеялась:

— Ужасно оригинально! Со времен Евы у мужчин одно и то же оправдание: «Женщина соблазнила меня».

Кэмпбелл продолжал, словно не слыша ее:

— А уж что касается вашей компании... — Тут он неожиданно вспомнил: — Но вы же должны были! выйти замуж. Какого...

Фиона почувствовала, как слезы подступают к глазам, и усилием воли остановила их.

— Я... я раздумала.

Он пристально посмотрел на нее:

— Вы раздумали... или раздумали не вы? Вас бросили?

Фиона с вызовом подняла подбородок:

— Да, если вам это доставляет удовольствие — меня бросили.

Кэмпбелл кивнул:

— Чему тут удивляться. Я бы ни за что не женился на девушке, которая не может быть верной даже за неделю до свадьбы!

— К вам все это не имеет никакого отношения, - холодно заметила Фиона. — И к моим профессиональным качествам тоже.

Он посмотрел на нее с нескрываемым осуждением:

— Я вправе требовать высоких моральных качеств от учительницы, которой доверяю воспитание детей; в такой глуши, как «Бель Ноуз», мои дети будут все время находиться с вами, и этому влиянию невозможно противостоять в подобных условиях. Эти дети и так понесли двойную утрату. Я хотел для них только лучшего. У них была удивительнейшая мать.

Это было уже слишком.

— Мистер Кэмпбелл, — холодно проговорила Фиона, — все это ужасная ошибка. Давайте с этим покончим. Этот город на вид вполне туристский, тут вполне сносные условия. Мне придется просить вас отвезти меня в центр, поскольку я не очень здесь ориентируюсь, а все такси разъехались. И на этом расстанемся раз и навсегда.

— Что за ерунда! — в сердцах воскликнул Кэмпбелл. — Придумаете тоже! Это может повлечь за собой нежелательные последствия.

— Какие еще последствия?

— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.

Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.

— Что я могу такого натворить?

— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны — единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в «Бель Ноуз» принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.

У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая — принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей привычке вздернула подбородок.

— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только сочтет нужным.

— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане отеля.

Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские проблемы казались совсем ничтожными.

Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:

— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это нужно днем.

— Это не тень, а синяк.

Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.

— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что произошло?

Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она поведала о своем приключении:

— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в телеграмме толком ничего не объяснишь. А в понедельник утром мне надо было предстать перед судом...

— Мисс Макдоналд! И вы можете вот так спокойно говорить об этом? Да где же, в конце концов, вы выросли? На улицах у причалов Глазго, надо полагать. Боюсь, что ваша идея вернуться в Данидин была не столь уж глупа. Вам ли учить моих подопечных!

Фиона замолчала. Не хочет слушать, пусть не слушает! Насильно ничего не втолкуешь.

— Ну так оставьте меня в Кромуэлле, — в сердцах бросила она. — Я и сама доберусь назад, в Данидин.

— Кромуэлль — деревенский поселок... начнутся пересуды. Нет уж, спасибо. Нас здесь хорошо знают. Не хватало еще, чтобы эта безобразная история получила огласку. Вы поедете в «Бель Ноуз», а по истечении некоторого времени я отправлю вас в Шотландию за свой счет.

— А как же насчет детей? Разве вы не боитесь?

Кэмпбелл криво усмехнулся:

— Если здраво рассудить, то особого вреда вы не причините. В доме у меня есть человек, который способен благоприятно повлиять даже на вас. Это то, что вам нужно, — человек исключительно дисциплинированный, твердый и строгих взглядов. Мисс Трудингтон — моя бывшая гувернантка. Она вас исправит.

— Но если у вас есть гувернантка, с какой стати вам понадобилось выискивать еще одну в Шотландии?

— Труди разбита артритом. Не так давно я разыскал ее в Крайстчерче. Она жила там в двух комнатушках совсем одна, никому не нужная, на крошечную пенсию. Вот я и привез ее к нам. В доме нужна пожилая женщина, так что она, слава Богу, не чувствует себя нахлебником.

— А как же мачеха? — спросила Фиона.

— Ее нет, — ответил Кэмпбелл, и ее поразило, с какой жесткостью это было сказано.

— Нет? То есть как нет? Я хотела сказать, разве это не ее дом? Ведь, несмотря на гибель вашего брата, она вправе остаться на ферме? Или без него ей там слишком одиноко?

— Я попросил ее уехать. Она дурно влияет на детей. Трудно представить, чтобы с ними был кто-то, кроме их матери.

Фиона почувствовала жалость к этой, по-видимому, неопытной молодой мачехе, оказавшейся в атмосфере предубежденности и вечного сравнения с покойной матерью. Не довел ли все до крайности ее шурин, Эдвард?

Забыв о всяком приличии, Фиона бросила с явным вызовом:

— Не удивляюсь что все вас зовут Эдвард, а не Тед. Я еще в отеле это заметила. Даже представить не могу, чтоб вас звали сокращенным или уменьшительным именем. Твердолобый, чопорный, настоящий викторианец. Самодовольный Эдвард. Вот уж воистину имя отражает характер. И как я могла связаться с представителем клана Кэмпбеллов. Мы же традиционные враги.

Кэмпбелл рассмеялся. Фиона сжала кулаки и с удовольствием врезала бы ему, но вовремя сдержалась. Не хватало еще, чтобы он только укрепился в своих скороспелых выводах. И как это ее угораздило сморозить такую глупость: брякнуть о древней вражде их кланов. Чтобы как-то разрядить атмосферу, она сменила тему:

— Расскажите мне, пожалуйста, о моих учениках. Я даже не знаю, как их зовут.

— Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс.

Смех Фионы был более естественным.

— О, у меня перед глазами сразу встает картина двух девчушек со светлыми волнистыми волосами, подхваченными ленточкой, в вышитых белых платьицах со светло-голубыми поясками, в длинных чулках и черных туфельках. И два маленьких белолицых мальчика в итонских курточках. Примерные во всем,- как их дядя. Все с королевскими именами.

Эдвард спросил ее с явным недоумением:

— Разве ваша подруга ничего вам не сказала о них?

— У нас не так-то много времени оставалось. А что вы имеете в виду?

— Они не могут быть светловолосыми и белолицыми. Они наполовину маори.

Фиона остолбенела от неожиданности. Эдвард истолковал это по-своему.

— Мисс Макдоналд, если вы об этом ничего не знали и у вас есть предубеждения на сей счет, то я вас прямо сейчас отвезу назад, в Данидин.

Фиона повернулась к нему:

— Мистер Кэмпбелл, я была учительницей в школе для детей-инвалидов. Мой самый любимый ученик был с Ямайки, Оставить его было выше моих сил, хотя там были и другие учителя, которых он любил не меньше. Если бы не надо было уезжать в Южную Африку, я бы уговорила Иана усыновить его после того, как мы поженимся. Может, я и конченый человек по вашим меркам, но цвет кожи для меня ничего не значит. Если на то пошло, хотя я и ухватилась за эту возможность уехать из Шотландии из-за... из-за случившегося — я этого не отрицаю, — я была рада переехать в Новую Зеландию, потому что, насколько я слышала, цвет кожи здесь не играет особой роли.

— Может, не все у нас так уж идеально, — немного задумчиво проговорил Эдвард Кэмпбелл. — Официальной дискриминации здесь действительно нет, но с заметным ростом рождаемости маори и вследствие того, что многие из них, особенно молодежь, покидают свои поселения и переезжают жить в города, все не так гладко, как кажется. Разумеется, отвратительно, что юношам и девушкам маори гораздо труднее снять жилье, чем белым. Из-за этого они вынуждены ютиться не в лучших районах. А, кроме того, всегда найдутся люди, которые кичатся цветом кожи. Что касается маори — то это замечательный народ с удивительной культурой.

Фиону разрывало двойственное чувство. С одной стороны, она полностью могла подписаться под всем тем, что он сейчас сказал. Но как неприятно найти в этом человеке что-то хорошее!

— Ваша свояченица была маори? — спросила она.

— Да, и к тому же маори-принцесса. Чистых королевских кровей. Из племени Нгаи-таху. Она всячески сопротивлялась браку с моим братом, хотя очень его любила, все же предпочла бы связать свою судьбу с равным. Полгода она размышляла, прежде чем согласиться.

Фиону охватило чувство восхищения, чего никак нельзя было ожидать. Невероятно встретить подобное в мире, где расовая ненависть проникла во все уголки жизни. Тем не менее она решила прекратить разговор на столь опасную тему. Всегда есть о чем поговорить — для этого существует погода.

— Вы упоминали о надвигающемся шторме. Надеюсь, его уже пронесло? — Она показала рукой на безоблачное небо; только небольшая гряда облаков тянулась над горными пиками на западе.

— Я не говорил, что надвигается шторм, я упоминал о норд-весте. Норд-вест — это сильный иссушающий ветер; он зарождается над Австралией, проносится над Тасмановым морем, врезается в Альпы, источает влагу над равнинами и все иссушает. Когда он налетает на озеро, плавание очень затрудняется. Вы не страдаете морской болезнью?

— Нет, — коротко бросила Фиона.

К счастью, это была чистая правда.

Дорога шла вверх, потом вниз, где взору открывалась спящая красавица. Это было озеро Ванака. По форме оно было изящнее Вакатипу, но не менее восхитительно. Небольшой городишко имел туристический вид; по берегу, заросшему ивами и тополями, были разбросаны уютные отели и кемпинги, белые от пыли дороги вели к участкам с живой изгородью из деревьев, целая флотилия больших и маленьких лодок покачивалась у причалов.

Эдвард Кэмпбелл подрулил к пристани, у которой стояло красивое судно под названием «Дева озера». Тут же на берегу их приветствовал шкипер.

— Сейчас, Ангус, я только поставлю машину в гараж. Я мигом.

— Да здесь Лен. Он умирает от желания прокатиться. Эй, Лен.

Появился паренек лет шестнадцати, по-видимому сынишка шкипера. Он тут же сел в «вулсли» с видом человека, которого хлебом не корми, только дай сесть за руль. Судя по всему, начинала понимать Фиона, хозяева «Бель Ноуз» держат здесь, в Ванаке, машину в гараже у хозяина катера. Должно быть, эти новозеландцы с забытого Богом пастбища живут на широкую ногу. Может, от этого они такие надменные и властные. Денег куры не клюют, вот и задаются.

Её провели на борт, где было уже двое мужчин в толстых ковбойках и остроконечных шапках. Они сидели около груды каких-то приборов, палаток и шестов, ржавой кухонной плиты, кастрюль, котелков, почерневших от огня, канистр с ядом и ружей. На верхней палубе были привязаны пять собак.

— Знакомьтесь, Мардо Форсит и Род Стюарт... охотники на кроликов. Они будут охотиться в наших краях. Мисс Фиона Макдоналд, наша гувернантка.

Они отчалили и поплыли по озеру. На небе появились первые признаки близящегося заката. Охотники стояли на корме, собаки на верхней палубе заливались лаем. Мардо перегнулся к ним, прикрикнул, и они успокоились. То там, то сям возникали поросшие мелким кустарником островки. Шкипер обернулся и подмигнул Фионе:

— Идите сюда, мисс Макдоналд, я покажу вам самые красивые места.

Фиона с благодарностью подошла к нему. Все беспокойства развеялись перед величественным зрелищем. Впереди высилась гора Аспайринг. Ангус назвал ее по-маорийски — Тититеа, что значит сияющая гора-колонна. Гора Моту-тапу — священный край усопших, правильнее Мате-тапу. Но путешественник по имени Джолли назвал ее горой Перспайринг, то есть Потеющей, впервые увидев ее в жаркий день. Ангус рассказал ей, что озеро Ванака находится на высоте, превышающей девятьсот футов над уровнем моря, его глубина — тысяча футов. Озеро тридцать пять миль длиной и три шириной.

— Есть ли у него маорийская история? Насколько мне известно, эта часть острова Южного для них слишком холодна, но все эти маорийские названия...

— Да, вокруг озера были поселения. Маори пользовались перевалом Хааст. Они ходили через него на западное побережье в поисках зеленого камня — джадеита, очень твердого и высоко ими ценимого. Питались они рыбой, угрями и птицей — лесными голубями, какас векас. Вон видите место, его называют Шея, — он указал рукой вперед, — узкий проход между этим озером и озером Гавея, там была деревушка Ману-Каея, где ловили угрей и птиц. Она принадлежала племени Нгатимомое. Перевал использовали и для менее приятных целей... по нему проходили воины, неся с собой котлы для побежденных.

Фиона содрогнулась. Разве такое возможно среди этой красоты и покоя? Но разве ей самой не приходила частенько в голову мысль, что в ее родном краю гор, ущелий и озер земля окрашивалась не вересковым цветом?

— Скоро мы выпьем по чашечке чаю, мисс Макдоналд. Жена приготовила термосы и сандвичи. Ей ужасно хочется познакомиться с вами. Она тоже из Шотландии, но сюда приехала подростком. Она из Пиблза.

— Вы часто переплываете озеро?

— Зимой раз в две недели. Возим почту, хлеб и тому подобное. Иногда делаем неурочный рейс, как сейчас, когда везем охотников на кроликов.

— Так они все равно поехали бы только сегодня, даже если бы я нечаянно не задержалась? — радостно спросила Фиона.

— Нет, они собирались ехать с вами в понедельник. Они у нас уже пару дней...

— Я действительно была огорчена. Мистер Кэмпбелл, насколько я видела, расстроился.

— Мистеру Кэмпбеллу досталось за последнее время. Не берите в голову, он счастлив, что кто-то будет жить у них.

«Кто-то, только не я», — подумала Фиона.

Она открыла термосы. В одном был чай, в другом — кофе. Чай был отличный, как, впрочем, и сандвичи с сельдереем, сыром и изюмом (она нашла такое сочетание весьма аппетитным) и с беконом с томатным соусом. Трое остальных мужчин, продолжая разговор об охоте на кроликов, отправились в рубку. Мардо все время не спускал глаз с Фионы, так что она в конце концов смутилась. Она чувствовала бы себя естественнее, не будь рядом Эдварда Кэмпбелла, сердито посматривающего на нее. Она оживленно заговорила с Родом Стюартом, охотником помоложе. Кэмпбелл скривил губы. «Решил, что я заигрываю с этим юношей, — подумала Фиона. — Но я хочу быть со всеми дружелюбной, а не вести себя как чопорная дама. Да черт с ним, с этим Эдвардом Кэмпбеллом». Вся троица вновь отправилась на корму и пристроилась среди наваленного там груза. Фиона была рада остаться наедине со шкипером, тот не бросал на нее двусмысленных взглядов, а просто дружески беседовал.

— Скоро налетит шквал, — сказал Ангус.

И действительно, впереди можно было разглядеть пенные шапки волн. Внезапно Фионе стало легко и свободно. Это был ее мир, который она знала и любила: гонимые бешеным ветром волны, брызги в лицо, сбегающие к берегу холмы, сверкающие вдали горные пики, хотя и выше, и заснеженнее тех, что она видела с детства, но все равно свои. Для нее ширь озера, водная стихия были родным домом. Она почувствовала, как у нее радостно забилось сердце. Как же ей повезло, что она приехала сюда! Впервые с того самого момента, как ее встретил на летном поле Эдвард Кэмпбелл, Фиона вновь с надеждой смотрела в будущее. Лишь бы его домашние не были столь же непереносимыми, как он.

Они входили в самое пекло норд-веста. В Шотландии на озере это был бы шторм как шторм, сопровождающийся ливнем, хлещущим по стеклам, туманом, из-за которого нельзя понять, где озеро, где холмы, где небо, а здесь они ложились с борта на борт и ныряли в кипящие волны ярко-сапфирового озера, и холмы купались в золотистом свете сухого жаркого зимнего дня.

— Я смотрю, вы умираете от желания взяться за него, — со снисходительным смешком проговорил Ангус и, уступив ей место у руля, стал давать инструкции.

Фиона с наслаждением почувствовала послушную дрожь штурвального колеса. Сердце затрепетало от радости. Трое мужчин вошли в рубку. Увидев Фиону за рулем, Эдвард застыл от изумления. Затем сердито обрушился на шкипера:

— Ты что, с ума сошел. Гас? Разве можно давать ей руль?

— А ты полагаешь, что эти рыжие волосы и сверкающие глазки вскружили мне голову, Эдвард, так, что ли? — подмигнул шкипер. — Готов держать пари, Эдвард, что в ее рекомендациях этого нет, но ты намотай себе на ус. Она выросла на Гебридах. Один из приходов ее отца был на берегу озера. Можно сказать, что лодками она научилась править раньше, чем читать.

Некоторое время Эдвард Кэмпбелл молчал. Фиону поразило, с каким злорадством она восприняла его ошеломленность.

Наконец он проговорил:

— Гас сказал «приход». Вы что, хотите сказать, что ваш отец был...

— Да, — бросила Фиона, — он был служителем пресвитерианской церкви. До того как я стала учительницей, я жила за городом. — Она повернулась к шкиперу. — Какой это остров, вы говорите?

— Голубиный. Дивное место. Летом мы здесь устраиваем пикники. Наверху там озеро. Нечто неописуемое — озеро в озере. Райское озеро. Моу-Тиму, место прилива и отлива. Да, да, там вода поднимается и опускается, как в море. А впереди пики Минареты и стойбище.

Эдвард вышел, потом вернулся:

— Пожалуй, последую твоему совету, шкипер. Надо же мне узнать ее получше. Вы бы не могли оторваться от штурвала, мисс Макдоналд?

Фиона заметила, как шкипер бросил на нее и на Эдварда недоумевающий взгляд.

— Есть кое-какие вещи, которые вам необходимо знать об укладе жизни в «Бель Ноуз», — начал он и предложил присесть.

— У меня тоже есть несколько вопросов.

— Выкладывайте.

— Я насчет бывшей гувернантки. Где пересекаются наши обязанности? Будет ли она вмешиваться или помогать, что в общем одно и то же. — Ей было не до щепетильности. Эта работа едва ли продлится долго. Она уедет как можно скорее, но все равно нельзя давать Эдварду Кэмпбеллу садиться себе на шею.

— Труди не только моя бывшая гувернантка, но и любимый и уважаемый член семьи.

— Я не член семьи, но мне придется жить в семье, и я хочу четко знать свои обязанности.

— Труди живет с нами, потому что жить где-то надо. Иногда она страшно мучается от болей, но переносит это по-спартански. Она честна до щепетильности, аскетична, дисциплинированна, но вмешиваться в ваши школьные занятия или лезть с непрошеными советами ей и в голову не придет. Я бы хотел, чтобы она как можно больше проводила времени с детьми вне занятий. Она оказывает на детей с их не очень налаженной жизнью самое благоприятное влияние. На сей счет у вас, вероятно, разные взгляды. Что касается стремления к так называемому самовыражению, то она враг подобных крайностей...

— Я тоже не большая сторонница этого, — внезапно прервала его Фиона. — Я тоже верю в дисциплину и любовь к детям. Они сами нуждаются в правилах и устоях, на которые можно было бы положиться, от этого чувствуют себя более защищенными.

Кэмпбелл скрыл свое искреннее изумление за саркастической фразой:

— Очень жаль, что вы не сочли нужным применить эти правила к собственному поведению.

Фиона пропустила это высказывание мимо ушей.

— Вам придется смириться с некоторой ее старомодностью. Она несколько ребячлива для своего возраста и носит волосы на особый манер, делая венчик из косичек вокруг головы, отчего походит на телефонную барышню. Она носит туфли без каблуков, шерстяные чулки и черный бархатный жакет. В каких-то вопросах она твердолобая викторианка, в других — сущая модернистка. Впрочем, ее взгляды под стать ее имени — Феба.

Фиона глубоко вздохнула. Кэмпбелл истолковал это как сдерживаемый смех и сухо заметил:

— Но мы не позволяем себе смеяться ни над самой Фебой, ни над ее именем.

Фиона вспыхнула от негодования:

— Откуда вы взяли? Я вовсе не смеюсь, тем более над ее именем. Мою мать звали Феба, и я всегда считала, что это очень красивое имя, правда, она и сама была красивой.

Огромная волна захлестнула окно, около которого они сидели, и вода, проникшая в щель между листом плексигласа и оконной рамой, обдала их с головы до ног. Фиона вскочила, отряхнулась и побежала к своим вещам, вытащила твидовую куртку и плащ в клетку клана Макдоналдов, накинула на себя, запахнула, натянула капюшон, завязала его под подбородком и бросила Кэмпбеллу:

— Благодарю, ответы на прочие вопросы я постараюсь найти сама. Что бы я ни спрашивала у вас, это приводит лишь к новым обвинениям.

Она отвернулась и стала смотреть в окно, встав одним коленом на кожаное сиденье. Сумерки быстро сгущались, уже почти ничего не было видно. Эдвард Кэмпбелл пожал плечами и вышел на палубу, где сидели охотники. Сквозь полутьму Фионе с трудом удалось разглядеть белую фигуру, промелькнувшую мимо окна. Затем она увидела темное пятно и поняла, что это отвязались собаки. Их когти скользили и не удерживали несчастных псов на уходящей из-под лап гладкой раскачивающейся палубе. Не долго думая Фиона откинула плексиглас, залезла с ногами на сиденье и высунулась в оконный проем; ей удалось схватить за шкирку пса, втащить внутрь, несмотря на визг, и бросить за спину, потому что обернуться она не могла. Трое мужчин бросились к ней. Уступать им место было некогда; судно вынырнуло из водных хлябей, и кромка палубы, по которой скользил бедный пес, накренилась так, что он покатился прочь, оказавшись вне досягаемости. Еще секунда, и его снесло бы за борт. Каким-то чудом Фиона умудрилась вылезти на узкую полоску палубы, лечь на нее всем телом, уцепившись одной рукой за поручни, другой поймав отчаянно визжавшего пса за задние лапы в самый последний момент. Она вывалилась за борт и висела вместе с собакой, еле держась. Огромная волна накрыла их, чуть не оторвав ее руку от поручней, но в этот самый момент кто-то навалился на нее и, яростно борясь с волной, перехватил у нее собаку. Она почему-то догадалась, что это Эдвард Кэмпбелл.

Изогнувшись, он вытянул пса на палубу и бросил его в рубку. При этом его ботинки больно врезались ей в руки. Затем он с трудом встал на колени, обхватил ее за талию, вытянул на палубу и прижал к раме. В это время новая волна обрушилась на них, залив с головы до ног. На помощь пришел Мардо, они вдвоем протолкнули Фиону в рубку, и все покатились по полу. Наконец им удалось сесть.

— Что за безумие! — воскликнул Эдвард. — Я думал, вас смоет волна. И все из-за каких-то собак. Вы что, не могли позвать нас?

Фиона отбросила мокрые пряди медных волос со лба и посмотрела на него с такой же яростью.

— Вы б не успели. Он уже летел за борт. Откуда мне было знать, что вы стали бы спасать... каких-то собак.

— Да уж достал бы как-нибудь. Я не меньше вас люблю собак, но во всем нужно чувство меры. Вы могли утонуть. Собака доплывет до берега.

Фиона засмеялась:

— Я бы не утонула, Я опытный пловец. Я инструктор по плаванию.

— Но вы представления не имеете, какая холодная здесь вода, у вас бы сразу и ноги, и руки свело. К тому же здесь чудовищная глубина. Мы бы вас никогда не нашли. Здесь, насколько мне известно, тонули и лучшие пловцы.

Что-то в лице Кэмпбелла, какая-то затаенная боль не позволили Фионе продолжать спор. Она повернулась к Мардо, который поднялся с пола:

— Остальные тоже могут сорваться с привязи — от страха. Не привести ли их лучше сюда?

— Это против моих правил. Я целиком завишу от шкипера, а он против того, чтоб собаки, провиант и пассажиры были в одном помещении.

— Ладно, Мардо, — хмыкнул Гас. — Я думаю, ты проиграл. От этой девицы никуда не денешься. Она этих псов затащит и в пуховые постели в «Бель Ноуз» вот увидишь!

Мардо посмотрел на нее, и в глазах у него загорелись огоньки.

— Это против моих принципов. Я ничего задарма не делаю. Ну, если вы кое-что сделаете мне за это...

Фиона уставилась на него:

— Что вы хотите сказать?

— Ну, вы... могли бы вознаградить меня... скажем, один поцелуй.

Она заметила, как, говоря это, он бросил косой взгляд на Эдварда. Она посмотрела на трех оставшихся снаружи собак. Их было еле видно.

— Это не слишком дорогая цена, — сказала она. — Ведите их сюда.

Добродушно оскалившись, Мардо отодвинул плексиглас и выбрался на палубу. Низко нагнувшись, он отцепил поводки, подтянул собак и, пятясь, влез вместе с ними назад в рубку. Фиона спокойно забрала у него поводки, нагнулась и погладила мокрых и дрожащих собак, затем подставила Мардо губы.

— Я не осмелюсь, мисс Макдоналд, — захохотал Мардо. — Этот Эдвард бешеный мужик. Он, чего доброго, решит, что из-за меня у вас сложится неправильное представление о Новой Зеландии и новозеландцах, он мне голову оторвет.

Фиона и глазом не моргнула.

— Вы женаты, мистер Форсит?

— Кто, я? Да какая женщина выйдет за меня? Не бойтесь.

— Ну, тогда все в порядке. Сделка есть сделка, — сказала Фиона и поцеловала его в губы.

Она решила, что Мардо наглец и так просто его не урезонишь, но ошиблась. Он смотрел на нее с детским изумлением и восторгом. Эдвард, стоявший рядом, спросил, понизив голос:

— Так у вас есть определенные нормы морали?

Она подняла брови.

— Если б он был женат, вы б его не поцеловали? Как жалко, что ваш жених этого не знал. Впрочем, как волка ни корми... Вы б взялись за свое после свадьбы.

— Вы невыносимы. — Фиона протянула ему собачьи поводки. — Подержите, пожалуйста, пока я приведу себя в божеский вид.

В рубке было зеркало. Фиона достала гребень, вынула заколки из темно-рыжей копны волос, быстро расчесала и скрутила их в тугой узел на затылке. Вытерев блестящее от «оды лицо носовым платком, она не стала делать макияж и вернулась к Кэмпбеллу.

— С чего такие изменения в прическе?

Она не сразу ответила:

— С ней возни много.

Он криво усмехнулся:

— Вы и всю косметику стерли. Уж не ради ли мисс Трудингтон?

— Неужели вы считаете, что можно винить человека за то, что он хочет кому-то понравиться? — еле сдерживаясь, проговорила она. — До сегодняшнего дня я не думала, как важно первое впечатление. Но если уж на то пошло, то я больше привыкла к такой прическе. Она гораздо проще и практичнее.

— Зачем же тогда делать другую? — насмешливо бросил он.

— Есть причины, — со вздохом ответила Фиона. — Так легче скрыть шрам на шее.

Они пристали к берегу, и началась суматоха. Уже наступала ночь. Фионе с трудом удавалось рассмотреть берег, поросший ивами, дорогу, петляющую в серебристых березах, и вдали гряды холмов и гор. Не считая фар «лендровера» у небольшого причала, света нигде не было. А она почему-то ожидала увидеть большое поместье, дома, залитые светом, людей, радующихся приезду катера.

Эдвард поздоровался с молодым маори за рулем «лендровера», Тамати Манунуи, для краткости Том. Он познакомил его с Фионой, вынес сумки и чемоданы из катера и крикнул охотникам, что свое тяжелое оборудование они могут забрать завтра утром. Охотники и шкипер забрались на заднее сиденье. Фиона оказалась зажатой между маори и Эдвардом.

— Тесновато, но до дома рукой подать, — бросил водитель.

Фионе так не показалось. Впрочем, дорога для такой глухомани была сносная. Небо над головой чуть посветлело, словно впереди открывалась равнина, а холмы, окаймляющие озеро, сглаживались и оставались позади. Хорошо, если это так, подумалось ей, а то было бы ощущение, что ты заперт, словно в ловушке, на краю озера. Фары осветили сад, и они выехали на мощеную площадку перед длинным низким бетонным домом. Здесь был свет, мягкий, золотистый, он струился из окон.

— Эмери приготовила все, что нужно, — сообщил Тамати. — Элизабет сказала, что на стол накроет сама.

— Отлично, Том. Поблагодари Эмери за то, что она приютила Рода, Мардо и Ангуса. Передай ей, что мы справимся с завтраком, так что она может зайти, когда хочет, чтоб показать мисс Макдоналд, что да как.

Они перенесли багаж на веранду. Эдвард ввел Фиону в прихожую, где горела керосиновая лампа. Словно на сцене, дверь, ведущая в глубь дома, распахнулась, и в холл выбежали, горя от нетерпения, четверо ребятишек; девочка повыше удерживала самого маленького мальчика за воротник. Они остановились так же внезапно, как и появились, выстроились в ряд, представ в виде приемной комиссии и хором приветствуя Фиону:

— Здравствуйте, мисс Макдоналд.

Впервые за все это время у Фионы потеплело на сердце. Вот ее ученики, значит, все войдет в свою колею. На нее смотрели четыре пары горящих глазенок. У всех были черные вьющиеся волосы, откинутые назад, широкие лбы и золотисто-коричневая кожа. Мальчики круглолицы, девочки отличались изысканными аристократическими чертами полинезийских красавиц. Виктория, восхитительная девочка двенадцати лет, уже вступала в пору зрелости. Элизабет выглядела взрывчатой смесью ангелочка с бесенком. Уильям имел вид весьма серьезный, что, возможно, объяснялось очками. Джеймс выглядел немного неуверенным в себе, видно было, что он растет без матери.

От них не исходило ни малейшей враждебности или раздражения, но Фионе еще предстояло испытать и естественность, и царскую снисходительность маори. После того как дети поздоровались с гостьей, все гурьбой бросились к Эдварду. Он собрал их в стайку и, подталкивая, ввел в большую гостиную, где уже был накрыт стол к чаю. Перед камином стояло кресло на колесиках, а в нем прямая и строгая мисс Феба собственной персоной.

Эдвард Кэмпбелл достаточно красочно описал ее, не упустив ничего, вплоть до бархатного жакета с шелковой тесьмой. У нее был пристальный проницательный взгляд уверенного в себе человека. Фиона почувствовала, как пожилая женщина в мгновение ока внимательнейшим образом изучила ее с ног до головы, отметив про себя все: и ее мокрые волосы, собранные в узел, и влажный плащ, и туфли, утратившие глянец и ободравшиеся о палубную обшивку. Впрочем, ее вид был, судя по всему, более выигрышный, чем ежели б она явилась разодетой с иголочки.

Элизабет обеспокоенно спросила:

— Мисс Макдоналд, вам сначала необходимо отправиться в свою комнату, или мы можем сразу сесть за стол? Эмери заверила, что еда не остынет, но мне б не хотелось все пересушить.

— Мисс Макдоналд насквозь промокла, нас таки захлестнула пара хороших волн... — напомнил Эдвард.

— Я прекрасно тебя понимаю, Элизабет, — твердо заявила Фиона. — Мой плащ меня вполне защитил. Я тоже умираю с голода. Если можно помыть руки... я вся в собачьей шерсти... да снять плащ — я готова садиться.

Элизабет с благодарностью посмотрела на нее:

— О, спасибо. Знаете, сколько беспокойств, когда приходится за всем в доме смотреть, правда ведь?

Фиона кивнула:

— А после еды я была бы благодарна, если б вы мне тут все показали, ладно?

Она надеялась, что мистер Эдвард поймет намек: лучше компания детей, чем его. Еда была отличная: овощной суп, жареные колбаски, пирожки с беконом и яйцами, груда дымящихся хрустящих тостов и праздничное изобилие пирогов — и все домашней выпечки.

— Эмери мастер на все руки, — заметила Фиона.

Эдвард посмотрел на нее:

— Кухня не главная ее заслуга. Прежде всего она прекрасная жена.

Должно быть, его разочарование в женщинах, решила про себя Фиона, не распространяется на женщин-маори. Она заметила также, что у строгой и несгибаемой мисс Трудингтон есть слабое место. Она ненавязчиво помогала маленькому Джеймсу резать ножом пирожок с беконом и яйцами. Видно было, что он еще не привык пользоваться другими приборами, кроме ложки. Надо признать, у мисс Трудингтон получалось все очень хорошо, учитывая, что пальцы ее плохо слушались.

Ребята были буквально начинены вопросами. Детей интересовало все: Нью-Йорк, Сан-Франциско, Гонолулу, Фиджи. Вместе с тем Фиона была рада, когда обед кончился и появилась возможность избежать ненавязчивых, но настораживающих похвал мисс Трудингтон и двусмысленных комплиментов Эдварда. Она прекрасно понимала, что, как бы естественно и дружелюбно ни вел он себя при них, в глубине души Эдвард беспрерывно осуждает ее. Когда все встали из-за стола, Фиона улыбнулась:

— Первым делом, полагаю, нужно разделаться с посудой. Давайте очистим тарелки.

— Эмери сказала, — подала голос Виктория, — что сегодня как исключение мы можем оставить их на сервировочном столике, а утром она все сделает сама.

— Не кажется вам, что это нечестно? — бросила Фиона. — Ей же надо еще накормить завтраком троих приезжих. Давайте-ка лучше все помоем.

Она подумала, что Эдвард вмешается и скажет, что детям пора в постель и все такое прочее, лишь бы перечить ей, но вместо этого услышала:

— Отличная идея. — И он первым стал собирать тарелки.

Кухня была величиной с ангар. Фиона с удовольствием осмотрела бы ее более обстоятельно, но решила, что первым делом надо разделаться с посудой. Вот это да, Эдвард вооружился кухонным полотенцем! Она мыла крайне быстро, как привыкла в интернате для детей-инвалидов, не переставая разговаривать со всеми.

— Я запомню, куда вы их складываете, — заметила она, передавая последнюю тарелку, — чтобы завтра легко все найти.

— Так вы готовы к подобной ежедневной работе? — сухо поинтересовался Эдвард.

— Конечно. Я так понимаю, все это лежит на жене Тамати, но ведь ей надо еще и собственный дом вести.

— Само собой, но она поможет вам, особенно на первых порах.

Фиона кивнула:

— Я думаю, пара дней, и я включусь во все. Не может же она все время тащить этот воз. Что вы так на меня смотрите, мистер Кэмпбелл? Вы полагали, что мне нравится, чтоб меня обслуживали, а я только бы учила детей?

— У нас были гувернантки с подобными идеями. Конечно, было бы здорово, если б кто-нибудь постоянно следил за хозяйством, но поблизости нет селений. Иногда мы вызываем женщину из Ванаки на стрижку овец.

Впервые Фиона посочувствовала Эдварду. Что и говорить, нелегко дяде-холостяку воспитывать четверых непоседливых ребятишек одному. Но не будь он столь суров с их мачехой, она осталась бы здесь и вела, по крайней мере, домашнее хозяйство.

— Я думаю, завтра утром вы с Труди и Эмери сможете поболтать. Труди молодчина, делает всю легкую работу, что ей по силам, — стирает пыль, прибирается, чинит белье. В общем, завтра у вас целый день. С уроками можно повременить; пусть дети покажут вам дом и окрестности.

— Я все же предпочла бы приступить к занятиям немедленно. Поговорить можно и днем и после уроков, Боюсь, ребята и так отстали от школьной программы.

У детей вытянулись рожицы.

— Вы их разочаровали, мисс Макдоналд. Они решили, что у них каникулы.

— Каникулы у вас и так затянулись, — заметила Фиона. — К тому же наши вводные уроки будут взаимообучением.

— Взаимообучением? — переспросила Виктория.

— Да. Вы поможете мне восполнить пробелы в моих знаниях о Новой Зеландии. Ну, заодно, конечно, мне надо будет выяснить, чем вы занимались до меня, составить план уроков, но пока я буду делать это, вы сможете повторить пройденное. Так что завтра будет нескучно.

Ребятишки вздохнули с облегчением, глазки у всех снова засияли. Фиона заметила выражение лица Кэмпбелла: это была смесь удивления и недоверия. «Он думает, что я подмазываюсь к детям. Вот назло тебе завоюю доверие ребятишек». И, не глядя на него, обратилась к веселой четверке:

— А колокольчик у вас есть, чтобы звонить к началу уроков?

Все покачали головами. Тут вмешался Эдвард:

— Если вы хотите звонить во что-нибудь, мисс Макдоналд, то у нас есть колокол у задней двери. В него звонят к обеду, когда мы вдали от дома, изо всех сил в экстренных случаях — я научу вас как — и умеренно, когда нужно нас собрать, но не экстренно.

— Вот и отлично, — сказала Фиона, — будем звонить в колокол без четверти девять; можете звонить по очереди, скажем, по неделе каждый, начиная с младшего. Первая четверть часа на зарядку, чтобы разогреться, затем все идут в классную комнату, садятся по местам, читают молитву и Писание. Затем уроки. Для начала хватит.

Поскольку она не смотрела в сторону Эдварда Кэмпбелла, она скорее почувствовала, чем увидела, удивление на его лице и поспешно закончила:

— А теперь, поскольку скоро уже пора всем спать, я бы хотела, чтоб вы меня немного познакомили с домом — на первый раз.

Мистер Кэмпбелл возглавил шествие. Дом был длинный и приземистый, построен из бетона, что, вероятно, давало прохладу в летнюю жару и превращало его в такой глуши в настоящую крепость.

— У нас, разумеется, есть противопожарное оборудование, но для пущей безопасности дом одноэтажный.

Складывалось такое впечатление, что каждое поколение пристраивало к особняку новое крыло, и от этого в нем чувствовалось какое-то особое очарование.

— К сожалению, дом несколько запущен. Эмери делает все, что в ее силах, но у нее не хватает времени, так что говорить об уюте, как при Рангимарие, не приходится.

— Рангимарие?

Наступило неловкое молчание, которое прервала Виктория:

— Мама. Ее звали Рангимарие. — И с каким-то серьезным изяществом девочка повторила имя по буквам.

— Ты должна научить меня произносить его правильно. Пока что мне трудно это выговорить.

— Да, эти маорийские звуки не так просто произносить, — заметила Элизабет, — но у королевы это получалось. У меня есть мамин альбом семейства ее величества, и там вырезка из газеты, где сказано, как замечательно она произносила маорийские гласные.

— У меня есть с собой альбомы с вырезками и фотографиями королевской семьи — многое, что выходит у нас.

У Элизабет загорелись глаза. Она посмотрела на дядю:

— Слышишь, дядя Эдвард?

Тот засмеялся:

— Это очень умно со стороны мисс Макдоналд. Прямой путь к твоему сердцу, не так ли, малышка?

— А теперь давай покажем мамину комнату, — предложила Виктория.

Эдвард заколебался:

— Нет. Кое-что оставим на завтра. Да, чуть было не забыл, шоколадные плитки, которые вы просили, в буфете в столовой. Можете взять с собой в постель, а перед сном разрешаю минут пятнадцать почитать.

Дети пожелали дяде и Фионе доброй ночи и направились к двери.

— Если собираетесь есть шоколад в кровати, — остановил их голос Фионы, — будьте добры сделать это до того, как погасите свет и почистите зубы.

— Вот это да! — тяжело вздохнул Уильям. — Она такая же злюка, как старая Труди.

Они безропотно удалились, вдруг Элизабет вернулась:

— Мы хотели бы знать, есть у вас братья и сестры?

— Знаю я ваши проделки, — засмеялся Эдвард. — Спросите мисс Макдоналд обо всем завтра утром. Дай вам палец...

— У меня только один брат, — быстро ответила Фиона. — Его зовут Гамиш, и он в основном живет в Африке. Он собирает фотографии диких животных и пишет о них книги, а также поставляет животных в зоопарки.

— Гамиш? — переспросил Эдвард. — Гамиш Макдоналд? Уж не тот ли Гамиш Макдоналд, который написал «Как они живут» и «Обезьянка у меня в супе»?

Фиона утвердительно кивнула. Дети застыли в немом восторге.

— Правда? Здорово... просто невероятно! Вот это да! А он будет вам писать о своих приключениях?

Фиона была тронута до глубины души.

— Я расскажу вам о нем завтра. О всех невероятных существах, которых он вечно таскал домой, о малышках-обезьянках в моей спальне, о ящерицах и всякой всячине. О том, как однажды я обнаружила у себя в постели свернувшуюся змею, правда безвредную.

Элизабет прыснула от смеха, а у Виктории и Уильяма вытянулись личики от разочарования.

— Ну, вот что, — проговорила Элизабет, — это вас обоих касается. А вы думали, что она испугается...

Эдвард отреагировал со скоростью молнии.

— А ну-ка, Элизабет, что они там натворили? — Он остановился. — Впрочем, это будет нечестно с твоей стороны. Пусть сами выкладывают. Что-то в ее кровати...

Виктория с негодованием посмотрела на сестру:

— Что за простофиля! Подумать только, мы ни слова не сказали Джеймсу, потому что он мог испортить все дело. — Она без особого смущения взглянула на дядю. — Да это всего лишь вета.

Эдвард помрачнел.

— Что за проказники! Где она? На подушке? Ползает? Попробуй найди ее теперь. Это же надо, а я-то радовался, что вы застелили постель.

— Она в кровати... — Виктория начала хихикать.

Фиона, сама еле сдерживая смех, поняла, что эти детишки не такие уж ангелочки, какими прикидывались.

— В кровати! Виктория, надо быть немножко серьезней. Конечно, она уже куда-нибудь уползла или ее давно превратили в кашу.

— Да что ты, дядя, не паникуй. Ты же знаешь нашу мягкосердечную Лиз, она велела нам положить ее в коробку и прикрыть целлофаном с дырочками. Но мы-то считали, что это и без того напугает ее до смерти. Но раз она к змеям привыкла! — В голосе маленького Уильяма слышалось разочарование.

Фиона решила вступиться, чтобы спасти детей от наказания:

— Я не имею ни малейшего представления, что такое вета. Гамиш бы, конечно, заинтересовался. Пойдемте посмотрим.

Ей показалось, что Эдвард не одобрил ее поведения, но пошел со всеми. Хотя что ей до его одобрения.

— Она вроде кузнечика, только очень огромная, черная-пречерная и живет в пещерах, — объяснил Уильям.

— Но страшно интересная, — прокомментировала Фиона через несколько секунд, глядя на вету. — У вас есть книги о новозеландских насекомых? Я опишу ее во всех подробностях Гамишу.

— А я могу нарисовать ее, — предложил Уильям. — Завтра утром первым делом нарисую, как только проснусь.

— Первым делом занятия, а рисунки потом, — смеясь, поправила его Фиона.

Дети послушно отправились спать, думая о том, что принесет им завтрашний день.

Уложив детей, Фиона почувствовала, что смертельно устала. Эдвард сделал кофе, принес бисквиты. Труди всю ночь штопала и чинила белье, и делала это исключительно тщательно, но безумно медленно. Она была сама вежливость и поддерживала тот поверхностный разговор, который здесь, в этой глуши, был воистину гласом вопиющего в пустыне. У Фионы было такое чувство, что она попала в какой-то нереальный мир. Волны усталости накатывали на нее. По окончании ужина мисс Трудингтон сказала:

— Я покажу вам вашу комнату, мисс Макдоналд. К новому окружению надо привыкнуть.

— Не беспокойтесь, Труди. Мне надо переговорить с мисс Макдоналд, — остановил ее Эдвард.

Мисс Трут пожелала всем спокойной ночи.

Эдвард, как всегда педантичный, надменный, повел ее из столовой. Фиона слышала, как он открывает дверь в спальню Труди.

Фиона стояла спиной к огромному камину из булыжников. Ей не хотелось, чтоб этот человек высился над ней во время разговора, как недосягаемая скала. Эдвард вошел и посмотрел на Фиону холодными насмешливыми глазами.

— Ну, можете расслабиться, мисс Макдоналд, больше играть не перед кем. Тяжелый, что и говорить, вам выдался денек. В общем, играть вы умеете... если хотите понравиться. Детей вы прямо заинтриговали. Расположили к себе Труди, смыв косметику и собрав волосы в узел.

Фиона до боли сжала пальцы и вызывающе расправила плечи:

— Ну, может, это не так уж неестественно.

— Да бросьте. Вам просто хотелось произвести впечатление.

Фиона проговорила вкрадчивым голосом, изо всех сил пытаясь не сорваться:

— Едва ли вы будете осуждать меня за то, что я придаю столь важное значение первому впечатлению, мистер Кэмпбелл. Не могу утверждать, что я всегда придерживалась такого мнения, но здесь я обречена на существование с людьми, которые редко выходят за пределы своего узкого круга и потому отличаются предубеждениями и повышенной потребностью осуждать других. Позвольте мне самой решать, как вести себя с экс-гувернанткой, Эмери и детьми, что же касается вас, то не собираюсь производить особого впечатления и не намерена изменять ваше первое впечатление о себе. Это была бы пустая трата времени.

— Зачем же тогда эта комедия с чтением Писания перед уроками?

Фиона даже остолбенела от изумления.

— Но я не представляю себе иного начала занятий. Дело не только в привычке. Мой отец был пастором пресвитерианской церкви.

— Да, помню. Сначала это очень меня удивило. А потом я понял, что такое возможно. Честно говоря, впервые до меня кое-что дошло.

— Что дошло?

— Причины вашего дикого поведения в ночном клубе. Бунт против чрезмерно строгого воспитания, кальвинистской зашоренности.

Фиона вспомнила своего отца с его обостренным чувством справедливости и снисхождения к павшим, который всегда ненавидел грех, но не согрешившего. Она нередко подначивала его, говоря:

—- Но, папа, когда речь идет о твоей семье, сердце у тебя слишком мягкое.

Эдвард истолковал ее молчание как согласие и сухо закончил:

— Хотелось бы посмотреть, надолго ли вас хватит, мисс Макдоналд. Можете не продолжать сей спектакль. Я вас насквозь вижу. Правду не спрячешь. А теперь спокойной ночи.

Фиона также пожелала ему спокойной ночи и отправилась к себе. Сначала она буквально кипела от негодования. Пара кругов по комнате не смогла ее успокоить. Она в бешенстве ударила кулаком по ладони с такой силой, так что перед глазами все закружилось. И вдруг раздражение куда-то исчезло, она даже рассмеялась. Подойдя к большому зеркалу, всмотрелась в свое отражение и подмигнула сама себе:

— Что и говорить, Фиона Макдоналд, на сей раз ты попала в передрягу. Но нельзя этому поддаваться. Только будь осторожней, ты, рыжая бестия, и не позволяй ему слишком натягивать узду, не то он решит, что ты слишком податлива. Будь хладнокровна, рассудительна и тверда. Если подвернется случай, воспользуйся и проучи его, но не теряй присутствия духа. Как, бывало, говорил папа? Когда дело принимало скверный оборот, он молился: «Господи, сподоби меня увидеть в этом смешную сторону».

Она наспех распаковала вещи и юркнула в теплую постель. Достав свой дорожный будильник, тщательно завела его. Эдвард предупредил, что сам приготовит завтрак. Фиона решила опередить его и устроить ему еще одно показательное выступление. Убаюканная милыми ее сердцу воспоминаниями, она сладко заснула, рассыпав по подушке роскошные рыжие волосы.

Жаль, конечно, что, заводя часы, она забыла нажать кнопку звонка. Она проснулась, когда уже рассвело и солнечный свет падал из окна на кровать. Вскочив с постели с чувством вины, она схватила халат, сунула ноги в домашние туфли, сполоснула лицо чуть не на бегу и бросилась было в кухню. И тут до нее дошло... она на секунду усомнилась в реальности происходящего, а более всего в том, что между нею, Фионой Макдоналд, и Шотландией пролегали мили и мили океана. Ибо... ибо в окно вливались пронзительные и бодрые звуки волынки. Но что за мелодия? Она узнала мотив, и кровь прихлынула к ее щекам... «Кэмпбеллы идут! Ура! Ура!» Так вот оно что. Этот отвратительный Эдвард решил напомнить ей, что она проспала, и выбрал для этого самый оскорбительный способ.

Фиона подошла к окну. Сейчас она скажет ему, что все это мальчишество. Окна были узкие и высокие, французского типа, от самого пола. Она распахнула одно и вышла на веранду. Волынки она не увидела. Звуки доносились с другой стороны; она подошла к перилам. Несмотря на утренний холод, перед ней маршировали полуголые фигурки в маорийских национальных нарядах... Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс. Холод им был явно нипочем, скорее им было жарко от возбуждения. Вдруг началась хака. Фиона узнала этот маорийский ритуальный танец, сопровождающийся пением. В нем было что-то пугающее, жуткое, воинственное, но даже в агрессивных позах чувствовался своеобразный юмор. Стремительные ритмичные движения, непрестанно меняющиеся выражения лиц, пение: «Камате... Камате... Ка ора... Ка ора...» («Это смерть... Это смерть... Нет, жизнь... жизнь...») — завораживали. Где-то в глубине сознания Фиону мучил вопрос: неужели это все выдумка Эдварда Кэмпбелла? Эти звуки волынки... А может, она просто все напридумывала и марш «Кэмпбеллы идут» всего лишь шутка?

Тем временем хака подошла к своему драматическому концу, и дети исчезли. Фиона стояла как завороженная, чувствуя, как ее пробирает дрожь. Внизу сад спускался к подножию холма, дальше виднелось озеро, серая поверхность которого была слегка подернута рябью, а где-то на противоположной стороне тянулась розовая полоска — это в воде отражались горные пики, которые уже осветило солнце. Хрупкую тишину свежего утра нарушил голос, из-за огромного ствола матипо появился Эдвард. Под мышкой у него была волынка, гленгарри, шотландская шапка, молодцевато сдвинута набекрень.

— Доброе утро, мисс Макдоналд. Любуетесь нашими видами?

В его голосе ей почудилась насмешка.

— Да... по крайней мере, по части пейзажа Новая Зеландия не имеет себе равных.

— Вы хотите сказать, что в остальном ей многого не хватает?

Их взгляды встретились.

— О, что вы, мистер Кэмпбелл, было бы несправедливо винить Новую Зеландию в ваших личных недостатках.

Он засмеялся:

— Все равно спасибо, мисс Макдоналд, за ваши аплодисменты и явный восторг от выступления детей. Хаки иногда пугают непосвященных до смерти. Вообще-то говоря, именно для этого сей ритуал и предназначен. Мне следовало предупредить вас вчера вечером, что здесь, у Кэмпбеллов, он исполняется каждое утро. Я и сам неплохо умею исполнять его, мы всегда открывали так спортивные соревнования в школе. И школьные концерты. Среднюю школу я кончал в Данидине. А теперь пора подкрепиться. Завтрак готов.

— Завтра я помогу вам. Я и сегодня хотела, но забыла поставить звонок на будильнике...

Эдвард пожал плечами:

— Мы и не ждали этого в первое же утро. Вы очень устали. Но вообще, когда я дома, я всегда готовлю завтрак. Элизабет мне помогает.

— Элизабет, а не Виктория? Я еще вчера вечером обратила внимание, что...

— Виктория просто терпеть не может готовить, а Элизабет очень любит. Зато Вики убирает постели. Мне кажется, гораздо лучше и удобнее предоставить им делать то, к чему каждый более склонен.

Фиона с негодованием посмотрела на него:

— Я не сторонница подобной философии. Для развития детей это не очень подходит. Виктория должна научиться готовить.

— Вы сами убедитесь, что игра не стоит свеч, — бросил Эдвард и, насвистывая, удалился.

Фиона подумала про себя, что лучше бы ему насвистывать другой мотив.

Все юные Кэмпбеллы были уже не в костюмах маори, а в весьма приличной европейской одежде: девочки в килтах клана Кэмпбеллов Аргильских и в алых джерси; мальчики в светло-серых шортах, шотландках и зеленых пуловерах. Для Фионы эти наряды символизировали их двойственную сущность — полумаори, полушотландцы. Виктория отнесла поднос с едой в комнату мисс Трудингтон, потому что она всегда завтракает в постели.

— Поначалу Труди ни в какую не хотела с этим соглашаться, она спартанка по натуре, но потом поняла, что остальным придется всегда ее ждать. Она беспокоится, что задерживает нас из-за того, что долго занимает ванную комнату.

Фионе было неприятно видеть, что Эдвард заботится о других, что он груб не со всеми.

На кухне было тепло и уютно. Она, несомненно, была такой, как в дни пионеров: с двумя очагами, с длинным, тщательно выскобленным столом и буфетом, но с современной металлической раковиной и мойкой, пластиковыми табуретами, ярко расписанными шкафами, всеми современными удобствами, которые позволяла мощность генератора.

— Нам бы нужно завести рефрижератор с глубокой заморозкой, что решило бы проблему с хлебом, но пока, увы... Надеюсь, как-нибудь это разрешится. А пока, поскольку ни у кого нет времени на выпечку хлеба, мы едим черствый — жарим его в тостере. Хлеб нам завозят из Ванаки на катере.

Завтрак был внушительный. Овсянка, жареные домашние свиные колбаски, кофе, тосты, мармелад. Фиона решила, что надо воздать дьяволу должное, не говоря уж о том, что дружеский настрой необходим для детей, и похвалила хозяина:

— Вы замечательный повар, мистер Кэмпбелл.

— Куда от этого денешься — на дорогах поневоле приходится учиться готовить.

— На дорогах? — не понимая, переспросила Фиона.

— Ах да, вы ничего не знаете. Ваша легкомысленная подруга ничего вам не рассказала.

— Не называйте ее легкомысленной, — осадила его Фиона. — Просто она была вне себя от счастья. И к тому же страшно торопилась.

— Это называется любовь! — со вздохом произнес Эдвард. — С женщинами всегда так, насколько я знаю. Мужчину это не выбивает из колеи. Для него любовь не самое главное.

— Мама говорила, что любовь — самое главное, дядя Эдвард, — внезапно вмешалась Виктория. — Она говорила: «Это первое и главное, а... а...» — ох, я забыла.

Эдвард взглянул на племянницу, и лицо у него смягчилось.

— «А все остальное приложится». Знаю, Виктория, Ранги нередко это говорила. Конечно, она права, а не я.

Фиона была ошеломлена. Как? Эдвард Кэмпбелл признает, что он не прав? И о Рангимарие говорит в настоящем времени. Как будто она все еще с ними.

— Да, так вы спрашивали о дорогах, — вернулся к начатой теме Эдвард. — Я инженер. Был инженером. Прокладывал дорогу к западному побережью. С другой стороны озера. Но сейчас вернулся к тому, с чего начал, — к овцеводству.

Его вернула сюда гибель отца ребятишек.

— Да, вспомнил, — сказал Эдвард, вставая и отодвигая стул. — Я должен сказать вам пару слов до начала занятий. Дети, уберите со стола. Труди сказала, что будет мыть посуду, пока у нас все не наладится.

Эдвард помедлил у двери и посмотрел на Фиону.

— Комната, что я вам сейчас покажу, имеет общую дверь с вашей спальней. Я представлял себе будущую гувернантку во всех отношениях идеально подходящей детям. Она в моем воображении была зрелой и нравственно здоровой и с каким-то особым шармом, который действительно дается страданием, как вы говорили. И я решил отдать ей эту комнату — ту, в которой жила Рангимарие, — в качестве гостиной. При жизни Ранги это было сердце дома. Я сказал о своем решении детям и не хотел бы, чтоб они подумали, будто вы разочаровали меня.

Фиона чувствовала, с какой неохотой уступает он заветную комнату. Судя по всему, память о Рангимарие здесь превратилась в культ. Фиона с трудом подавила желание сказать ему, что ей бы хватило и одной спальни. Тем не менее Рангимарие ужасно заинтересовала ее.

Эдвард открыл дверь. Пол комнаты был устлан коврами: на сером фоне вкраплены пятна с оттенками опавших листьев и лимона. На окнах висели занавеси из тускло-зеленой тафты с серебристой искрой, стены изящно отделаны по штукатурке холодноватой зеленью, на которой выгодно выделялись картины. Кресла были глубокие, с выгнутыми спинками. Интерьер годился для любого времени года благодаря сочетанию теплых и холодных тонов. Три стены с окнами как бы образовывали эркер. Одна стена смотрела на восток — на озеро, другая на юг и третья на запад, на холмистую равнину.

Фиону комната привела в восторг. Здесь можно было смотреть на восход и закат, созерцать штормы и любоваться потоками солнечного света. Комната была воистину средоточием дома. Над камином из грубо отделанного камня с поблескивающими вкраплениями слюды висел портрет Рангимарие в ритуальном платье маори, сделанный рукой мастера. Рангимарие была точь-в-точь Виктория, с теми же утонченными, чеканными чертами лица, с горделивой осанкой. Копаре, головная повязка замысловатого узора танико, закрывала высокий лоб, национальная юбка из трав, пуипуи, сидела на ней удивительно изящно, а ее золотисто-коричневые плечи выступали из плаща из птичьих перьев столь же величественно, словно она была королевой Елизаветой на картине Аннигони. С этой мыслью Фиона повернулась к картине на противоположной стене. Это оказалась фотография. На ней Ранги в узком облегающем платье и светло-шафрановом жакете беседовала с английской королевой, вероятно во время ее визита в Новую Зеландию.

— За этот снимок фотограф был удостоен международной премии. Фотография называется «Королевское достоинство», — пояснил Эдвард без малейшей враждебности в голосе.

Фиона снова подошла к камину, посмотрела еще раз на портрет и встретилась глазами с Ранги. Она видела чуть приподнятые брови, немного плоский, выразительный нос, полные чувственные губы, точеные раковины ушей. Ей казалось, что Ранги ищет ее взглядом, о чем-то спрашивает, чего-то от нее требует, и в глубине души Фиона понимает ее и готова выполнить желание королевы.

— Спасибо, мистер Кэмпбелл. — Затем, чтобы скрыть волнение, она посмотрела на часы и внезапно охрипшим голосом проговорила: — Мне надо идти. Джеймс сейчас будет звонить в колокол.

Утро прошло быстро. Фиона не могла нарадоваться на детей, было просто удивительно, что при всех неурядицах они не отбились от рук. Впрочем, с такими опекунами, как мисс Трудингтон и Эдвард Кэмпбелл, это было бы нелегко. Идея изложить первым делом все, что ей известно о Новой Зеландии, принесла свои дивиденды. По той информации, что они обрушили на нее, она смогла оценить их знания.

— Ваша европейская культура насчитывает всего сто двадцать лет... — начала она урок. — У вас были войны с маори, но потом все расселились и стали более или менее мирно и удачно сосуществовать. Причем из всех аборигенов маори оказались наиболее восприимчивыми к новому образу жизни. Основные доходы страна получает от производства шерсти и мороженого мяса. Вы не обеспечиваете себя полностью зерном, хотя условия позволяют. В шестидесятые годы прошлого века страну потрясла золотая лихорадка; нередко случались землетрясения. У вас много горячих источников, гейзеров, и прочих термальных чудес. Вы первыми в мире предоставили женщинам право голоса, но невероятно консервативны в вопросе о роли женщины в судопроизводстве и жюри присяжных. Большую часть своих знаний о Новой Зеландии я получила от Гамиша, например, что у вас есть птица, что-то вроде огромного водяного пастушка, не умеющего летать, которую еще несколько лет назад считали исчезнувшей и которую нашли недавно около какого-то озера и теперь тщательно охраняют.

— Это такахе, — пояснила Элизабет, — на озере Те Анау, недалеко от нас.

— А еще у вас сохранилось доисторическое животное, маленький динозавр.

На сей раз первым откликнулся Джеймс, глазенки его горели от возбуждения.

— Туатара.

— Что значит туатара?

— По-моему, хребет на спине, — пояснил Уильям. — На первый взгляд это гигантский ящер, но это не так. У него... как это... все признаки доисторического чудовища — он смесь птицы и рептилии, даже такой глаз на голове — он вырастает над чешуями.

— Шишковидный глаз? — предположила Фиона.

— Точно, — откликнулся Уильям, с восхищением глядя на нее. «Кое в чем она смыслит», — можно было прочесть в его глазах.

Фиона решила, что учить юных Кэмпбеллов — дело интересное. Как ни странно, они совсем не отстали. Их знания вполне соответствовали требованиям школьной программы, учитывая обязательные сроки отправки письменных работ в экстернат. Фиона решила сегодня же составить расписание с учетом ведения их домашнего хозяйства. С некоторой досадой она признала, что Эдвард отлично справился с выпавшими на их долю неурядицами. Конечно, Труди помогала с уроками, но всю основную работу ему пришлось взять на себя. Разумеется, ему нужна была молодая и сильная помощница вроде нее. Но он относился к ней с таким недоверием, что даже если б она захотела остаться... Глядя на четыре очаровательные мордашки, Фиона чувствовала, что многое бы дала, чтобы помочь этим детям получить образование.

В полдень все перекусили ячменными лепешками с сыром. Второй завтрак устроили на дворике, куда выходило то окно комнаты Рангимарие, что смотрело на озеро, сегодня скорее темно-синее, а не сапфирное, как вчера. Воздух был словно вино, чистый, холодный в тени и бодрящий. Задувал порывистый ветер. Со скотного двора пришли Эдвард и Тамати.

— Норд-вест не стихает. Для этого времени года необычно. Похоже, пойдет снег. Но не очень сильный — овцы не сбиваются в кучу. — Эдвард посмотрел в бинокль, принесенный из комнаты Рангимарие, на горные гряды, тянущиеся по всему горизонту.

— Снег? — недоверчиво переспросила Фиона. — Разве такое бывает?

— Не только бывает, но определенно будет. Такой ветер часто предшествует снегопаду.

— Пусть насыплет побольше, — блестя глазами из-за очков, возбужденно крикнул Уильям. — Мы почти не катались нынче на санях, и лед на плотине стаял рано, на коньках тоже не накатались вдоволь.

Эдвард кивнул в знак согласия.

Дети продолжали завтрак за деревянным столом. Эдвард стоял рядом с Фионой у ржавых железных перил, и она спросила так, чтобы остальным не было слышно:

— Так в вашей стране, где все шиворот-навыворот, и в самом деле бывает лед в июне?

Эдвард посмотрел на нее сверху вниз:

— Да, мисс Макдоналд, и розы в декабре. Байрон не больно много знал об этой земле, но женщин знал слишком хорошо, чтобы доверять им.

Фиона лишний раз убедилась, что у нее почти нет надежды на то, чтобы Эдвард Кэмпбелл поверил ее версии истории с ночным клубом в Эдинбурге и дракой в Крайстчерче.

— Все это обобщения, мистер Кэмпбелл. А как же с Рангимарие, мисс Трудингтон, Эмери? О них ведь вы говорите только хорошее.

— Они исключения, подтверждающие правило. Если б не они, я вообще не доверял бы женщинам, не говоря уж о том, чтоб испытывать к ним симпатию. Именно поэтому я обольщал себя надеждой на чудо, которое послало бы нам сюда существо равное им.

— Лучше бы вы не обольщались, мистер Кэмпбелл, — горячо откликнулась Фиона. — Я нахожу в вас уйму пороков, вы нетерпимы, жестки, властны, — я бы не хотела, чтобы все эти черты перешли к детям. Они могут быть другими... унаследовать слабость своего отца. — Она увидела, как пальцы его побелели — с такой силой вцепился он в перила, словно ее удар пришелся точно в цель. Через мгновение все исчезло, она даже усомнилась, видела ли это на самом деле, и только какое-то беспокойство не покидало ее. Был ли Роберт Кэмпбелл действительно слабым человеком? И знал ли об этом Эдвард? Может, она, сама того не ведая, повела себя непорядочно? Ударила его ниже пояса?

Насмешливый холодный голос вернул ее на землю.

— Ну, знаете ли, мисс Макдоналд, вы и мастер по части дешевых спектаклей. Новозеландцев принято считать прямолинейными и беззастенчивыми, но вы всех за пояс заткнете. Чего вы добиваетесь? Пытаетесь спровоцировать меня, чтобы я вас отослал прочь?

— Вовсе нет. Откуда вы взяли? Я и сама могу уехать первым же катером, и вы меня не остановите. Просто я не из тех, кто дает себя в обиду.

В этот момент Джеймс от всей души ударил в колокол.

В три уроки закончились. Детям не терпелось показать Фионе свои владения. Ее и саму разбирало любопытство, но она сопротивлялась. Ей казалось, что, хотя детям и надо было порезвиться на солнышке, ей было бы лучше подготовиться к завтрашнему дню и подумать насчет ужина. Вечернюю трапезу здесь называли чаем, и к ней приступали в шесть. Фиона немного нервничала, чувствовала себя не в своей тарелке и боялась, что другие это заметят.

Днем Труди накрыла к чаю в столовой и попросила Уильяма позвонить в колокол, чтобы позвать Эдварда. Тамати отправился к себе пить чай с Эмери. Присоединившись ко всем, Эдвард сказал Фионе:

— Я бы хотел, чтоб вы побольше бывали на воздухе с детьми, мисс Макдоналд. Детям зимой нужно солнце. К тому же им не терпится показать вам наши окрестности. Не важно, если чай будет попозже. Я же хочу показать вам все опасные места, а их здесь много.

— Разве это обязательно? Стоит ли вам терять время? Дети мне все покажут.

Эдвард пристально посмотрел на нее:

— Благодарю за заботу, но предпочитаю лично убедиться, что вы все знаете. — Он повернулся к детям: — Наденьте теплые брюки. У вас есть что-нибудь теплое, мисс Макдоналд? Часть пути мы проделаем на тракторе, заодно покормим скотину.

Ребятишки умчались одеваться.

— Да, у меня есть спортивные брюки. Я их даже не доставала, опасаясь, что вы приверженец традиции и не выносите женщин в брюках. Эдвард фыркнул:

— Если я не потворствую безответственному поведению, вовсе не значит, что я какой-то старорежимный цербер. Прошу хорошо запомнить это, мисс Макдоналд. Если вы что-нибудь замечаете, то вы не можете не признать, что при детях я отношусь к вам с должным почтением, будьте любезны относиться ко мне так же. Дети, конечно, рано или поздно заметят, что мы недолюбливаем друг друга, а им так нужна счастливая, спокойная атмосфера.

— Хорошо, мистер Кэмпбелл. Правда, ваше мнение меня не трогает, но, как все рыжие, я вспыльчива, так что, если вы заденете меня, когда не будет посторонних, я, не сомневайтесь, отвечу вам тем же. — И она удалилась к себе, чтобы одеться для прогулки.

Не будь этого несносного человека за рулем трактора, она была бы просто счастлива... Солнце ярко светило с безоблачного неба, если не считать гряды облаков на северо-востоке над верхней частью озера; невысокие холмы волнистыми рядами вздымались над сверкающей гладью; вдали искрились снежные вершины гор; насыпь дороги рассекала озеро, словно шрам... лошади по колено в болотистой жиже, белые пятна тысяч овец, пасущихся по склонам холмов, и желтые пятна, утесника то здесь, то там; длинные лесозащитные полосы сосен, камедного дерева, лиственниц и тополей. Во время одной из стоянок на холме Эдвард сказал:

— Отсюда пойдем пешком. Я хочу показать вам плотину. Туда летом и зимой детям вход разрешен только со взрослыми.

Они двинулись по колее, тянущейся сквозь деревья, вокруг холма и вступили в тенистый и прохладный лиственный лес. Солнце пробивалось сквозь голые ветки, золотистые пятна скользили по усыпанной иглами земле. Фионе это напомнило канадскую лесную глушь. Они подошли к окаймленному тополями водоему. Он был глубоким и сверху затянут ненадежным рыхловатым ледком. С берега над водой нависал трамплин. Фиона поежилась. Более пугающее зрелище трудно было вообразить.

— В жаркий денек, когда градусов под тридцать, здесь красота, да и в мороз здесь словно в сказке.

Они обогнули лесную запруду и вышли на яркое солнце. Эдвард показал на синеющее вдали горное каровое озеро.

— Мы купаемся там и загораем. Детям одним туда тоже ходить запрещено. А черные пятна вон там — это резервуары для жидкости от овечьих паразитов. Я их залил водой, потому что сейчас мы пользуемся спреями, и старая каменоломня — замечательное место для лазания по скалам, но только со мной. К лодкам никто не подходит в одиночку и без резиновых сапог.

Они вернулись к трактору, по дороге, крича и перебивая друг друга, показывали Фионе свои любимые места, связанные с какими-нибудь происшествиями. Потом сошли с трактора и пошли к дому через загон. Они уже прошли полпути, как вдруг две лошади, с которых Фиона не спускала глаз, вскочили с земли и рысью поскакали к ним. Уильям погладил им морды. Фиона постаралась как можно незаметнее проскользнуть за спины Эдварда и Виктории. Эдвард обернулся к ней и заметил ее панический ужас, хотя она быстро справилась с ним.

— Неужели вы боитесь лошадей?

Фиона прикусила губу:

— Боюсь. До ужаса.

— Так нельзя, — без всякого сочувствия бросил Эдвард. — Придется вам с этим справиться. Надо будет научиться ездить верхом. Вот эти сорванцы, можно сказать, живут в седле. Сорвиголовы, да и только. Я бы хотел, чтобы кто-то взял за них ответственность. Ранги была дивной наездницей. Они в каникулы ездили далеко и устраивали пикники. Одних я их боюсь отпускать.

— Ну уж нет, — твердо заявила Фиона. — Верхом ездить я не собираюсь. Я действительно боюсь лошадей. Никаких животных не боюсь, А этих — как огня. Уж простите.

— Незачем извиняться. Вы полюбите верховую езду. Это удивительное чувство. Обязательно научитесь.

— Не имею ни малейшего желания и не собираюсь. Это единственная обязанность, от которой я отказываюсь. Мне не говорили, что я еще и грумом должна быть.

— Мисс Макдоналд, в этом вопросе я непреклонен. Вы научитесь ездить верхом, и не будем больше спорить.

Предсказание Эдварда сбылось, и на следующее утро Фиона с радостью проснулась в белом, необычно тихом мире.

Глава 4

За окном классной комнаты сверкал волшебный мир снега и солнца, и Фиона вспомнила, как ужасно не хватало ей этого милого сердцу снега в Африке. Неожиданно сердце пронзила боль другого воспоминания... Интересно, могла бы она там жить без этого снежного пейзажа? Конечно, у нее был бы Иан, его сильные надежные руки обнимали бы ее, и потом, все это волшебство тропического солнца и ливня, весь этот новый таинственный мир... Фиона постаралась освободиться от ненужных мыслей и вернулась к занятиям.

По части словесности все дети отличались незаурядными способностями, но Элизабет имела явный литературный дар. Конечно, сказывалось прирожденное чувство ритма, свойственного маорийской культуре, тонкое чутье слова и поэтического образа, но талант был налицо. Фиона посмотрела сквозь ребристое стекло двери и заметила расплывчатые очертания маленького существа. Фигурка исчезла так же неожиданно, как появилась. Тиаки! Маленький Тиаки, который приходил к ним в дом вместе с Эмери. До нее донесся голос его матери:

— Джеки... отойди. Ты отвлекаешь ребят.

Фиона встала:

— Побудьте одни, я сейчас вернусь.

На кухне Эмери посмотрела на нее с некоторым смущением:

— Простите, мисс Макдоналд. Сегодня он прямо прилип к стеклу. Раньше такого не бывало. Он обычно на дворе. Я и сейчас бы отослала его побегать, но он простужен.

Фиона улыбнулась:

— Да что вы, Эмери, я зашла спросить, не хочет ли он зайти в класс. Боюсь, он со скуки - мается. В четыре годика это нормально, особенно если ребенок развитой. У меня есть специальная программа для дошкольников. Я точно не знала, какого возраста мои подопечные, и на всякий случай взяла эти книжки с собой.

— Ну что вы, мисс Макдоналд, — улыбнулась Эмери. — Это очень любезно с вашей стороны, но что скажет Эдвард?

— О, с мистером Кэмпбеллом я все улажу, — успокоила ее Фиона и протянула руку Тиаки, который с готовностью вложил в нее свою маленькую шоколадную ручонку. Она собралась было выходить, как столкнулась со своим работодателем.

— Так что вы хотели уладить с мистером Кэмпбеллом? — спросил он.

Фиона почувствовала, как у нее забилось сердце, но виду не показала.

— Ах, это вы, мистер Кэмпбелл. Очень кстати. Значит, я могу переговорить с вами прямо сейчас. Вы в столовую? — Она отпустила Тиаки. — Я сейчас, малыш. Я хотела просить вас разрешить Тиаки заниматься с детьми. Он от скуки не знает куда приткнуться. Да и Эмери было бы спокойнее работать.

Эдвард пристально посмотрел на нее:

— Вы и вправду знаете, как привлечь на свою сторону людей. Научный подход, так, что ли? «Эмери было бы спокойнее работать»! Будто это единственное, на что я клюну... раз в этом есть какая-то выгода для меня.

— Простите, если я вас недооценила, — сдержанно ответила Фиона. — Я действительно считала, что вы на все смотрите только с этой точки зрения.

— В таком случае, вы ошибаетесь. Я думаю о самой Эмери. Она замечательный работник, но дел у нее слишком много. И я не хочу, чтоб она взваливала на себя все. Жизнь в наших краях сурова к женщинам, особенно к матерям. Но Эмери поселилась здесь ради Тамати. Тамати связался с дурной компанией в Данидине и, чтобы избавиться от них, приехал сюда. Там он пристрастился к выпивке. Здесь ее не так легко найти. Надеюсь, если он поживет у нас подольше, то совсем бросит это дело. Охотников на кроликов я попросил припрятать их запасы и сказал, что спущу с них самих шкуру, если они дадут ему спиртное. Эмери готова терпеть любые трудности, лишь бы удержать его от городских соблазнов. Она проявила себя с лучшей стороны, когда Роберт убил себя. — При этих словах на его лице появилось странное выражение.

— Ну, так вы не против, чтобы я взяла Тиаки хотя бы на утренние занятия?

Его холодные серые глаза сейчас смотрели на нее если не дружественно, то без обычной настороженности.

— А вы уверены, что он не будет мешать?

— Я умею налаживать дисциплину в классе, мистер Кэмпбелл, — немного нетерпеливо откликнулась она.

— Я верю вам. Насчет умения налаживать дисциплину вы большой специалист, мисс Макдоналд. Уильям сказал мне вчера, что по этой части вы железная леди, круче старушки Труди.

— А вы как думали. Детей надо держать в ежовых рукавицах. Благодарю вас, мистер Кэмпбелл. — Она вернулась за Тиаки.

Незадолго перед обедом Фиона пришла на кухню:

— Эмери, не кажется тебе, что лучше нам обедать прямо здесь?

Эмери внимательно посмотрела на нее:

— Конечно лучше, но...

— Ага, опять мистер Кэмпбелл, ты об этом?

— Да нет, я не о том. Просто подумала, что в столовой больше солнца. Эдвард возражать не будет. Раньше всегда обедали на кухне, но второй миссис Кэмпбелл это было не по душе. — Эмери смущенно замолчала. — Видите, Тамати тоже приходит за едой, на два дома я не успеваю. А ей это не нравилось. — Молодая маорийка смотрела на Фиону простодушно, не стесняясь ее. — Она говорила, что ее и так угораздило быть мачехой четверых маленьких полумаори и она не хочет сидеть за одним столом с работником- маори. — Эмери помолчала и закончила: — Бедный Роберт, он вынужден был уступить ей, чтобы сохранить мир. Эдвард бы этого не потерпел.

— А Труди?

— Труди? Нет, она ничего против не имела. Она добрая, это она выглядит такой суровой и чопорной.

— А я-то думала, — искренне заметила Фиона, — что второй миссис Кэмпбелл здесь жилось нелегко, ведь ей приходилось соревноваться с Ранги, но если она и вправду такая, то я от души рада, что ее здесь нет.

Они понимающе переглянулись.

Когда Эдвард явился на кухню по зову колокола, стол стоял у углового окна, где было больше солнца, а кухню наполняло тепло от огромной печки.

— Вот это по мне, — только и сказал он. — Кстати, я распорядился устроить сегодня днем катание на санках. Вы не будете против, мисс Макдоналд? Снег в этом году преотличный, такого давненько не выпадало — почти до самого озера. Я обещаю, что дети сделают уроки потом. Я должен был бы спросить сначала вас, но я по дороге заглянул в классную. К тому же к трем будет очень холодно — ветер задул с горы Аспайринг.

— Звучит убедительно, — кивнула Фиона. — Можем мы позаниматься пару часов после санок, а чай сделать чуть позже.

Эдвард сел за стол.

— Эмери, можно Тиаки пойдет? Мы его закутаем. И у тебя будет целый день. Том идет с нами.

— У меня новые валенки, — торжественно сообщил Тиаки, — и эмблема на шотландской шапочке.

— Да ты у нас истинный Кэмпбелл, Тиаки, — засмеялся Эдвард.

Это было развлечение так развлечение. Они вывезли из сарая пять тобогганов.

— Поехали на Фионину горку, ладно? — возбужденно попросила Виктория. — Мне там нравится больше всего.

— На мою горку? — удивилась Фиона.

— Это горка не Фионы Макдоналд, а Фионы Кэмпбелл, моей бабушки. Первой женщины, поселившейся здесь. На этой горке она сражалась с тоской по родине и стремилась избавиться от досады на мужа, решившего осесть здесь.

— Ей не нравилась эта оторванность от мира?

— Нет, она боялась воды. Она родилась и выросла в городе. Для женщины это были тяжелые времена, но она сдюжила. Она даже один раз переплыла озеро на плоту. Они водрузили на него новую печку, и, разрази меня гром, ей пришлось готовить на ней обед, пока они плыли. Но от водобоязни это ее излечило.

Фиона вдруг поняла, что самая драматическая страница истории этого края написана слезами и страданиями женщин.

Когда они забрались на гору и приготовились съезжать вниз на санях, рука Джеймса в вязаной варежке очутилась в руке Фионы.

— Я хочу ехать на санях с вами. Я всегда катался с мамой.

Фиона с изумлением уставилась на Джеймса. Ему же всего шесть! Как может ребенок помнить себя в три годика? Но Эдвард поспешно заверил его:

— Разумеется, старина, ездил. Вики поедет с Тиаки, Билл может ехать с Томом, а я — с Элизабет.

Это был замечательный спуск. Потом Фиона вспоминала, что отдалась ему целиком и, может, впервые за все это время не думала об Иане и Матти. Не то что она о них так уж все время думала, но чем больше она пыталась вытеснить их из своего сознания, тем глубже, на самое дно души, залегала эта мысль.

После спуска дети с помощью Тамати лепили снеговика. Эдвард подошел к Фионе:

— На самом деле Джеймс ничего о матери не помнит, но мы все стараемся внушить ему образ матери, чтобы он тоже мог участвовать в наших разговорах.

Фионе вдруг стало грустно, что с Эдвардом все так неудачно вышло с самого начала. Он был и жесток, и критически настроен, это правда, но было в нем немало такого, что вызывало восхищение. В чем-то он был ужасно похож на Элизабет.

Пора было возвращаться. Они сдали Тиаки с рук на руки матери, выглядевшей отдохнувшей и довольной, и отправились на кухню, где Труди уже приготовила чай, разложила на столе бисквиты и нарезала привезенный рулет.

— К сожалению, домашней выпечки у нас не водится, — извинился Эдвард. — Эмери попыталась удовлетворить аппетиты Кэмпбеллов и своей семьи, но это оказалось выше ее сил. Так что я освободил ее от этого. Иногда Элизабет печет лепешки.

Фиона тут же воспользовалась представившейся возможностью:

— А ты какое блюдо умеешь делать, Виктория?

Виктория не замедлила с ответом:

— Какое блюдо? Я не повар. Ненавижу готовить. У меня все из рук валится. Я мою посуду, прибираюсь по дому по субботам, но по части готовки я бездарна.

Фиона посмотрела на нее:

— Боюсь, Виктория, тебе не хватает только одного — умения готовить. Если не умеешь шить, это не страшно, можно купить в магазине, хотя все же подшивать и штопать надо уметь. Но с едой дело другое. Будешь ли ты жить одна или у тебя будет семья — надо уметь готовить. Без этого никуда. Это против всяких правил здоровой и счастливой жизни. А в браке — можно быть по уши влюбленным в жену, но как прикажете с ней жить, если у тебя несварение желудка! Мы без проволочек приступим к урокам кулинарии, и смею вас уверить — это будет очень интересно.

Эдвард подмигнул мисс Трудингтон:

— Мудрость змеи! Хотя Вики всего двенадцать, мисс Макдоналд взывает к ней через противоположный пол. Сначала поймай мужчину, а потом накорми его.

Труди отреагировала мгновенно:

— Мисс Макдоналд совершенно права. Нельзя делать только то, что нравится. Это развивает комплекс неполноценности. Я хотела научить Викторию готовить с того самого момента, как появилась здесь, но — увы! А вот мисс Макдоналд справится.

Фиона глянула на Труди поверх чашки. Кажется, она нашла союзницу.

— Ладно, ладно, Труди, — пошел на попятную Эдвард. — Сдаюсь. Видно, мисс Макдоналд и вас околдовала.

Когда уроки закончились, Фиона разыскала мисс Трудингтон и обратилась к ней уже более доверительно:

— Мисс Трудингтон, я бы хотела сделать к чаю омлет, но вы же знаете, что это такое... не будете ли вы любезны подать его на стол? Как вы думаете, мистер Кэмпбелл будет против, если мы станем есть на кухне?

— Ну что вы, он будет только рад. Он любит омлеты, только давненько мы их не ели — из-за своих рук я все делаю так медленно. Что же касается мистера Кэмпбелла, то смею вас уверить, он не людоед и не так уж цепляется за обычаи.

Фиона ответила не сразу:

— Я так и не думаю. Просто с ним приходится держать ухо востро.

— Мне здесь легче с моим креслом. Я скажу ему об этом. И вообще, не понимаю, почему бы нам тут и вечера не проводить? Здесь достаточно столов, чтоб дети могли делать уроки, и здесь так уютно. Чай в столовой всегда требует дополнительного огня.

Приступив к своей работе, Фиона почувствовала себя почти счастливой. Работа действительно лучшее лекарство от бед, некогда думать об Иане и Матти... о том, как они обустраивают свое бунгало...

Фиона достала яйца, молоко, нарезала ветчины, нашла приправы из трав, приготовила ситечко. Затем нарезала кусочками хлеб, чуть не задохнувшись от аромата бесконечных банок с бисквитами, стоящими на полках. Дети крутились рядом, но совсем ей не мешали. Они пододвинули стол поближе к очагу, где пылали огромные поленья чайного дерева с толстой корой. Потом дети убежали. Фиона слышала, как они смеются и перешептываются в кладовой. Когда все было готово, она крикнула ребятишек:

— А теперь зовите дядю. Он, наверное, в кабинете.

Она слышала, как открылась дверь Эдварда, а затем раздался ритмичный шум, будто колотили в гонги.

— Это еще что?..

Мисс Трудинггон усмехнулась:

— Они собираются петь свои куплеты... слушайте, мисс Макдоналд.

Это были немного странные куплеты, и распевали они их на мотив известной шотландской народной песни:

Сегодня нам дают омлет,

Омлет — что может быть вкусней!

Вперед, наш Эдвард, поскорей,

Ведь всех нас ждет омлет!

И в кухню вступил отряд младших Кэмпбеллов, шествие замыкал Эдвард; дети четко отбивали ритм деревянными ложками по оловянным тарелкам. Фиона с горечью подумала о том, как хорошо было бы начать все сначала, без этой несчастной встречи в ночном клубе. Ей нравится эта семья, чего лукавить, ей нравятся эти веселые детишки.

Снова повалил снег. Тарелки были перемыты, красные шторы опущены на георгианское окно с частыми переплетами. Движок что-то барахлил, и свет был неровный, но камин ярко пылал, и пламя отражалось в кухонной утвари, развешанной вокруг мойки. Эдвард сделал что-то вроде ширмы, чтобы отделить уголок, в котором они сидели, и не дать теплу улетучиваться со сквозняками. На пол положил тюфяки, и четверо малышей расселись на них, вытянув ноги к огню. Затем он помог Труди выбраться из ее инвалидного кресла и усадил в кресло с высокой спинкой у камина. Ребятишки вытащили книжки, Труди достала кружево и спицы, сверкающие от пламени камина, а Эдвард сказал:

— Ну, вот теперь-то я наверстаю упущенное. Я привез из Ванаки целую подшивку газет.

Как странно жить в таком месте, где газеты зимой получают раз в две недели. Конечно, есть транзистор, но как грустно без газеты. Фиона взяла корзинку со штопкой.

~ Это вовсе не обязательно, мисс Макдоналд, — заметил с раздражением Эдвард. Труди не вязала бы кружево, если бы накопилось слишком много штопки. Так что можете расслабиться и почитать.

— Видите ли, я люблю штопать... — Фиона не успела договорить, как поймала себя на мысли, что это звучит как-то неестественно, будто она опять пытается произвести впечатление.

Эдвард недоверчиво пожал плечами и вернулся к своей газете. Джеймс поднялся и подошел к Фионе:

— Прочтите мне это, пожалуйста, мисс Макдоналд.

— Я не помешаю? — обратилась она к присутствующим. — А то мы с Джеймсом можем пойти в детскую!

— Читайте, ради Бога, — проговорила мисс Труди. — Здесь все научились достаточно хорошо сосредоточиваться. Это, вероятно, объясняется необходимостью экономить электричество.

Фиону это не удовлетворило.

— А вам как, мистер Кэмпбелл?

— Разве Труди не сказала за всех? — резко спросил он.

— О, конечно, но я знаю, как мужчины относятся к своим газетам. Не думаю, что вы исключение.

— Что это вы бодаетесь? — со смехом спросила Виктория.

— А ведь правда. Ну не глупо ли? — легко отозвался Эдвард.

Ответ Виктории прозвучал несколько неожиданно:

— Вот так-то лучше. Более по-семейному. Как мама и папа. Терпеть не могу, когда все слишком вежливы.

Все засмеялись, но Фиона почувствовала, как краска приливает к лицу. Она отодвинулась, чтобы освободить место Джеймсу, и начала читать вполголоса, а когда наконец остановилась, увидела, что мальчик уснул у нее под боком. Посидев, не шелохнувшись, еще немного, она осторожно взяла его на руки и поднялась с кресла. Эдвард отреагировал мгновенно. Отложив газету, он протянул руки, чтобы забрать ребенка.

— Лучше не трогать его, а то разбудите. Пусть Виктория поможет мне раздеть его. Не такой уж он тяжелый.

Эдвард пожал плечами и сел. Виктория раскрыла постель, помогла переодеть Джеймса в пижаму и подоткнула одеяло. Фиона отпустила Викторию, а сама еще некоторое время посидела на краешке кровати, глядя на спящего ребенка, на его смуглое личико, кажущееся еще темнее от белизны подушки, на его длинные пушистые ресницы, на блестящие завитки черных волос.

Вот что бывает, когда мужчина завлекает тебя, а потом бросает... Он уносит с собой и твои мечты. Мечты о малышах-крепышах... Мечты о том, как подтыкаешь одеяльце, как выходишь с малышом, держа его ручонку. Впервые с того момента, когда все это с ней стряслось, Фиона залилась горючими слезами.

Электричество сегодня действительно барахлит, но Фиона все-таки тщательно вытерла глаза. Не дай Бог, кто-нибудь заметит...

Когда она вышла в коридор, свет совсем погас. Была кромешная тьма. Она слышала, как все смеются в кухне, разыскивая спички и свечи. Она двинулась на ощупь, вытянув руки перед собой. И без того незнакомый дом в темноте превращался в лабиринт. Что говорил папа, когда они перебирались в новый пасторский дом? «Дом только тогда дом, когда ты можешь пройти по нему в кромешной тьме». На кухню надо идти налево, там проход, подумала Фиона. Пальцы скользили по деревянному сундуку, который она помнила, вешалка, картина — ага! — она уверенно повернула в проход и наткнулась на кого-то. Правой ногой она наступила на чью-то ногу, отшатнулась, потеряла равновесие, инстинктивно за что-то уцепилась, ее схватили, и она почувствовала, что ее прижали к широкой груди и она задыхается в чем-то пушистом. Она издала сдавленный крик.

— Спокойно, — раздался голос Эдварда Кэмпбелла.

Они мгновение стояли покачиваясь, вцепившись друг в друга, чтобы удержаться на ногах. Щека Фионы скользнула по шероховатой щеке Эдварда. Эдвард вытянул руку, нащупал стену, и они наконец отлепились друг от друга и засмеялись.

— Тысяча извинений, — пробормотала Фиона. ~ Я не слышала, как вы шли. А в незнакомом доме так трудно ориентироваться во тьме.

— Я вышел вам посветить. — В руке Эдвард держал незажженный фонарь, а тусклый свет, который ей показался вначале, был матовым блеском водонепроницаемой куртки, отороченной мехом. — Хотел посмотреть, что со светом.

— Я могу помочь подержать фонарь.

— Это было бы здорово. Там у заднего крыльца куртки.

Он повел ее обратно в кухню. От камина было светло и уютно. Он надел на нее такую же куртку и застегнул до подбородка. Его пальцы были холодные, сильные. Они вышли наружу в волшебный ночной мир. Откуда-то сквозь снежную круговерть изливала свой призрачный и жутковатый свет луна. Тамати встретил их у сарая с движком, помахивая фонарем. Фиона как-то обостренно ощутила бесконечность озера, оторванный от всего мира уголок, окруженный холмами и горами. Невольно она встала поближе к мужчинам. Им никак не удавалось найти неисправность, и они решили отложить поиск до утра. Когда они вернулись к крыльцу, Фиона задержалась на тропинке, глядя на озеро, окаймленное черным берегом, до которого не долетал снег.

— Это самый сильный снегопад за последние пятнадцать лет, — заметил Эдвард.

— Как красиво, — тихо сказала Фиона.

Она словно завороженная следила за белыми хлопьями, оседающими на капюшон, на выбившиеся пряди волос, не замечая, что Эдвард смотрит не на пейзаж, а на нее. Потом повернулась и вслед за ним вошла в дом.

Дети складывали книжки.

— Дядя Эдвард сказал, чтоб мы готовились ко сну и не читали при таком свете. Электричества сегодня не будет. Я сделаю нам что-нибудь горячее. — Элизабет принесла кастрюльку с молоком, поставила ее на широкую полку в камине, насыпала по ложке шоколада в три чашки и бросила туда же немного имбиря. — Можно нам доесть пышки или вы хотите съесть их за ужином? — спросила она с тайной надеждой.

— Конечно ешьте, Элизабет. Их легко приготовить. Я сделаю еще. Перекусите и потом идите чистить зубы.

Когда дети уходили из кухни, Элизабет обернулась:

— Мисс Макдоналд, а нас вы уложите?

Фиона кивнула, чувствуя, как потеплело у нее на сердце. Когда она уложила девочек и подоткнула одеяла, то не решилась поцеловать их, а Виктория прошептала:

— Уильям просил передать вам, чтоб вы выключили у них свет. На самом деле, я думаю, ему хочется, чтоб вы его тоже уложили, но он стесняется просить сам. Только не говорите, что я сказала.

— Не скажу. Спокойной ночи, милые. — Она пошла в комнату мальчиков, поправила толстое одеяло на Уильяме и спросила: — Тебе не холодно? Накрыть еще одним одеялом?

— Да, — прошептал он и, счастливый, свернулся калачиком.

Фиона взяла одеяло из груды, лежащей на диване, и аккуратно накрыла его.

— Спокойной ночи, Уильям, сладких снов. — Она задула лампу, легко коснулась его кудряшек и вышла.

Эдвард растапливал второй камин у противоположной стены. Фиона подошла к огню.

— Давно хотел выяснить, да все руки не доходили... Это действительно старинный тип очага?

Фиона внимательно посмотрела.

— Да, он в точности похож на очаги в горной Шотландии. Видите, там есть крюк вешать котелок или кастрюлю. В них лучше всего печь лепешки. У вас есть специальная сковорода?

— Думаю, есть. Вон там все. — И Эдвард показал на нишу. — Это еще от моей бабушки. У нас есть еще походная печка. Она в ней хлеб пекла. Это, конечно, занимало уйму времени, но такого хлеба я больше нигде не пробовал. Его пекли в углях, засыпая форму доверху. Бабушка делала его для нас как деликатес.

— Для чего вы затопили? В комнате и так тепло.

— Просто чтоб светлее было. Я обычно не забываю заливать лампы, но движок выдохся, — мне сказали, что он дважды отключался, пока я был в Квинстоне. Вот я и решил, что двух каминов и одной лампы достаточно, чтобы читать.

Было еще рано, и все трое сидели в тепле и уюте и читали. В старинных креслах было так удобно, несмотря на их допотопный вид. Фиона углубилась в историю озера, но через час встрепенулась и подошла к старинному камину. Укрепив крюк в нужном положении над углями, она достала сковороду, подвесила ее и смазала маслом. Проверив, все ли в порядке, она принесла миску с приготовленным заранее овсяным тестом.

Эдвард поднялся и подошел к очагу:

— Мисс Макдоналд, что это вам взбрело в голову в такое время?

— Ребятишки съели остатки лепешек, а я сказала им, что сделаю еще, да забыла, что тесто не поднимется, раз свет погас и электроплитка остыла. Если завтра мы будем заниматься по расписанию, я смогу напечь чего-нибудь до вечернего чая.

Что означало мычание Эдварда, она не совсем поняла, но про себя усмехнулась. Мужчины не любят, когда над ними берут верх. Он выколотил трубку в камин.

— Что вы делаете? Это же на угли попадет и продымит все лепешки.

— Простите, — с подозрительной поспешностью извинился он и стер пепел ботинком.

Достав из буфета три чашки и три блюдца, он расставил их на маленьком столике у другого камина, затем принес еще банку с желе из красной смородины, кружок сбитого масла и приготовил чай. Пока он доливал чайник, Фиона принесла к столу целое блюдо румяных овсяных лепешек. На скамье лежала кипа газет, Эдвард был явно человек обстоятельный. Он начал с самой старой по времени. Она глянула на аккуратно сложенные газеты, глаза ее загорелись, когда она увидела одну небольшую заметку. Она называлась: «Приехавшая англичанка выступает в защиту хиппи». У нее даже дыхание перехватило. Может, он не запомнил, до какого числа дошел. Фиона взяла подушечку и накрыла газету. Позже она возьмет и сожжет ее. И она стала разливать чай. Эдвард съел почти все лепешки, потом взял сверху газету и принялся читать. Фиона вздохнула с облегчением: он явно не заметил пропажи.

Через какое-то время Эдвард отвез мисс Трудингтон в спальню и вернулся на кухню. Фиона мыла посуду. Он снял скатерть. Все было совсем по-домашнему.

— Все гораздо лучше, чем я думал, — произнес Эдвард, накрывая стол к завтраку. — Здесь вы предстаете в лучшем свете, чем в Эдинбурге, мисс Макдоналд. Я так и думал.

Фиона молча положила последнюю домытую ложку и вышла из кухни, сжав кулаки и не пожелав хозяину доброй ночи.

После обильного снегопада ударили морозы; вершины холмов сверкали, словно окутанные алмазной пылью. Временами выпадал туман, а за ним крепкий мороз, и тогда изморозь покрывала каждую веточку, каждую паутинку, и все это сверкало в прозрачном воздухе серебряной вязью. Даже забор из колючей проволоки превращался в драгоценное ювелирное украшение, а сосны и лиственницы в заколдованные деревья в заколдованном мире.

Мужчины все время были на ногах, целыми днями перегоняя отару с одного склона холма на другой, солнечный. К счастью, особо раскапывать снег им не приходилось, лишь в тех местах, где нанесло сугробы. На дальних пастбищах было бы тяжелее. Охотники на кроликов переместились к стоянкам, где стригли овец.

Фиона понимала, что дети должны помогать взрослым в работе, однако разрешила им пойти на пастбища только при условии, что вечером будет сделано домашнее задание.

Что касается Эдварда, то она старалась сталкиваться с ним как можно реже.

Наступила оттепель, желтая трава высохла, и вскоре под ней стала пробиваться молодая зелень. Фиона со страхом ждала, что со дня на день Эдвард объявит о начале уроков верховой езды. Однажды вечером в пятницу Эдвард обратился к Фионе:

— Надеюсь, у вас есть бриджи, мисс Фиона.

Фионе чуть не стало плохо.

— Да-а. В них удобно было работать в школьном саду. Но... это не бриджи для верховой езды.

— Я знаю. Вы не поедете верхом. Завтра я дам вам первый урок.

Не успела она ответить, как Уильям радостно закричал:

— Вот здорово. Мы все пойдем.

— Ну, нет. Я вам найду работенку, чтоб вы были как можно дальше от загона.

— Но я не хочу учиться ездить верхом, — в отчаянии запротестовала Фиона. — И не понимаю, зачем...

— Вам надо научиться, мисс Макдоналд. В этих краях, где, кроме лошадиных троп, нет никаких дорог, ездить верхом необходимо. Длительные верховые прогулки, конечно, дело времени, но рано или поздно, когда жизнь в «Бель Ноуз» утратит прелесть новизны, вам понадобится женское общество, а ближайшее селение Уэйнвуд-Хиллз как раз на расстоянии доброй верховой прогулки. Скоро Дебора Уэйнвуд вернется из круиза по Тихому океану. У вас с ней много общего.

— Чего именно? — спросила Фиона.

Эдвард оглянулся. Детей и след простыл, как это бывает с ними, когда взрослые начинают обсуждать свои скучные дела.

— Ну, скажем, вы обе одинакового мнения обо мне, — насмешливо выложил Эдвард. — Дебби тоже считает меня твердолобым, высокомерным мужланом, совершенно не понимающим женщин. — Их взгляды встретились. — В общем, к девяти будьте готовы. И пожалуйста, без выкрутасов, я не принимаю никаких оправданий.

Фиона целую ночь не смыкала глаз. Все кошмары обрушились на нее. Может, сказать Эдварду? А что, если он не поймет? Может, и поймет, но решит, что единственный способ разделаться со страхом — это преодолеть его.

К завтраку она вышла в бриджах, но под глазами лежали темные круги, которые, словно синяки, выделялись на белой коже. Она молилась, чтоб погода испортилась, но день был, как назло, великолепный: изумрудная гладь озера сияла за окном под ясным небом, розовым на горизонте; на фоне озера отчетливо серебрились распускающиеся сережки ив, зеленовато-серые ветки австралийской акации, или мимозы, как по привычке называла ее Фиона, начинали желтеть. Весна была на пороге.

Фиона не могла доесть свою овсянку и чуть не подавилась тостом. Она видела, как нахмурился Эдвард, но не придала этому значения. Он объяснил детям, кто чем должен заниматься.

— А ты, Виктория, что-нибудь приготовь из еды. Стоило бы воспользоваться уроками вашей гувернантки. Сделай какое-нибудь простенькое блюдо, но только отнесись к этому серьезно. Мало ли что не нравится. Вот мисс Макдоналд не хочет учиться верховой езде, но идет. А ты, Элизабет работу за нее не делай, лучше приберись у себя в комнате. Я заметил, что твоя часть комнаты не такая опрятная, как у Вики. Ясно? Мы скоро вернемся. Чем скорее мисс Макдоналд научится ездить, тем спокойнее на душе у меня будет. Ну, идемте, мисс Макдоналд, — вежливо позвал ее Эдвард.

Фиона тяжело вздохнула, потерла шрам, как делала это всегда, когда волновалась, и поплелась за ним. Молча подошли они к конюшне. Эдвард говорил с ней почти ласково:

— Совершенно не о чем беспокоиться. Во-первых, вы любите животных, во-вторых, я дам вам пони Джеймса, старину Хойхо, предобрая скотина. У нас как-то была студентка университета, помогала по домашнему хозяйству, приехала на рождественские каникулы немного подработать и попрактиковаться, а прожила целых три месяца. Она чуть не умерла от страха, впервые увидев лошадей, а уезжая, не могла расстаться с ними. Не так давно я получил от нее письмо. Она берет лошадь напрокат у себя в городе, так ей полюбилась верховая езда.

Эдвард пошел в конюшню и вернулся со старым Хойхо; на спину ему был наброшен мешок.

— А где... а седло?

— Первый раз лучше так. Это дает вам особое ощущение тепла и движений животного.

Фиона отскочила в сторону. Ничего себе, ощущение тепла и движений животного! Что за ужас! Она взглянула на крепкие копыта, крутой бок, крупные оскаленные зубы... В глазах потемнело. Она пыталась успокоиться. Нельзя проявлять слабость перед Эдвардом. Жалость ему неведома.

Эдвард подставил ладонь ей под ногу.

— Надеюсь, вы не перекинете меня через спину?

— Я в этом деле не новичок. Не бойтесь. Он дал ей в руки ненатянутый конец поводьев.

— Вы уверены, что он не двинется, когда я буду садиться?

Он усмехнулся, показав крепкие белые зубы.

— Честно говоря, ему надо здорово врезать по крестцу, чтоб заставить сдвинуться с места. Он такой ленивый. К тому же я взял его под уздцы. Ну, раз, два! Опля!

Фиону охватил ужас, когда она оказалась на спине пони. Она судорожно обхватила его коленями, руки машинально вцепились в гриву.

— Вот вы и наверху. Теперь немного расслабьтесь. Отпустите гриву и возьмите поводья. Сильно не натягивайте... Нет, нет, совсем свободно, его не придется сдерживать. Вот так...

— Эдвард, я не могу без стремян. Я валюсь, как мешок, из стороны в сторону. Нет, не могу. Я...

— Можете, мисс Макдоналд. Иначе этот страх останется с вами на всю жизнь.

— Но я все равно здесь не останусь, зачем тогда все это? Как только вам кто-нибудь подвернется, вы отделаетесь от меня.

Он только рассмеялся:

— Все страшное уже позади. Вы сидите. Нет уж, милая мисс Макдоналд, придется вам здесь пожить. Теперь я буду выбирать вашу преемницу более тщательно. Что касается верховой езды, то это не только необходимо в стране, где нет дорог, но и замечательно.

С этими словами Эдвард дал Хойхо хорошего шлепка. Фиона почувствовала, как животное двинулось, подталкиваемое Эдвардом. Следующий час был сущим кошмаром. Она окончательно убедилась, что Эдвард безжалостный тиран. Тщетно просила она его прекратить урок, когда он первый раз снял ее со спины пони и стал крепить седло; он был неумолим.

— С седлом и стременами вы почувствуете себя как на седьмом небе.

Но настоящий ад начался, когда Хойхо пошел трусцой. Фионе казалось, что она перенесла бы это легче, будь Эдвард менее терпелив. Но он был на удивление спокоен и благожелателен, уже у самой ограды вымолвил заветные слова:

— Отлично! На сегодня хватит.

Напряжение сразу спало.

С помощью Эдварда она слезла с пони, но силы оставили ее, и она начала валиться под ноги Эдварду. Он странно закричал, успел подхватить ее, медленно опустив на землю. Когда веки ее чуть затрепетали, он поднял ее и понес, не останавливаясь, домой.

Фиона медленно приходила в себя. Обморок был так глубок, что возвращаться к реальности не хотелось. Эдвард умудрился войти в дом незамеченным. Он поднялся на веранду, открыл французское окно и вошел в ее комнату. Затем аккуратно положил ее на кровать, отбросил рыжий завиток со лба, взял подушку, подложил под колени и накрыл стеганым одеялом. Присев на краешек кровати, взял ее безвольную руку. Фиона почувствовала тепло и мужскую силу, исходящую от мозолистой ладони. Рука ее невольно погладила его ладонь. Это был сон. С ней был Иан, она в надежных, любящих руках... Она открыла глаза. Эдвард! С искренним удивлением, словно разочарованный ребенок, она проговорила:

— Это вы?!

Эдвард посмотрел ей в глаза:

— А. кого вы ждали?

Фиона, медленно приходя в себя, машинально пробормотала:

— Иана. — И вдруг к неописуемому ужасу глаза ее наполнились слезами. Она резко отвернулась, положила руку на лоб, словно у нее разламывало голову, глубоко вздохнула, изо всех сил пытаясь сдержать рыдания. Большой палец Эдварда успокаивающе погладил ее ладонь. Фиона вспомнила, что так утешал ее отец, когда она забиралась к нему на колени, прислонив лицо к его груди.

— Ради Бога, простите меня. Не думал, что это истинный страх. Я решил, что вы боитесь лошадей, как все люди, впервые их увидевшие. Но здесь что- то другое, не так ли?

Да, да, подумала Фиона, истинный страх. Она молча лежала, не шевелясь, пока не почувствовала, что слезы высохли.

— Никто не видел, как мы пришли, — заговорил Эдвард. — Я выйду так же, как вошел, и скажу им, что вам немного не по себе, как это обычно бывает после первого урока, и что вы полежите в постели. Виктория может принести вам кофе. Идет?

— Да, спасибо, мистер Кэмпбелл.

Он поднялся, положил на одеяло ее руку, провел пальцем по ее щеке и произнес голосом, который она еще ни разу не слышала:

— Бедная маленькая Фиона, — и вышел, прикрыв за собой дверь.

Фиона. Не мисс Макдоналд. В самом деле, она называла его Эдвардом во время этого злосчастного урока верховой езды, но это произошло от необычности ситуации, и она не думала, что он заметил. Но маленькая Фиона. Так ее еще никто не называл. Она слишком большая для этого. Когда ты такая высокая, ни у кого не поворачивается язык назвать тебя маленькой.

Вошли Виктория и Элизабет с кофе. Обе смеялись.

— Ноги не ходят и все болит — это быстро проходит, если тренироваться помногу. Упорство и труд все перетрут. Зато как будет здорово, когда вы поскачете с нами. Мы вам такие места покажем... ручей Мертвеца, овраг На Чистую Воду, гору Горшок, Кровавую бухту.

Упорство и труд все перетрут. Они не отходили от нее, пока она пила кофе.

— Мы сделали набивку для утки, но мы не очень хорошо шьем, и нитка выдергивается. Вы бы не смогли прийти?

Фиона рассмеялась и поднялась с постели. Заботы по хозяйству отвлекут ее от мыслей о предстоящих новых мучениях. Эмери по субботам не приходила.

В обед Эдвард, резавший по дереву утку, сказал:

— Погода божественная, настоящее бабье лето. Давайте немного прокатимся по бухте Ятаган. — Он бросил взгляд в сторону Фионы, — Вода ваша стихия, не так ли?

Фиона прекрасно понимала, что он задумал, и почти возненавидела его. Он пытался вернуть ей веру в себя.

— Прекрасная мысль, спасибо, — откликнулась она. — Надо, наверное, взять с собой сандвичи.

— Захватим еще мяса и пожарим на костре и запечем картошку в золе.

— Меня не считайте, — сказала мисс Трудингтон. — Я с удовольствием проведу день одна и отдохну дома.

Катер был совсем маленький, не очень приспособленный для далеких поездок, но для небольших — в самый раз. Эдвард оказался — увы! — как всегда прав. Стоя за штурвалом послушного суденышка, Фиона почувствовала, как самообладание возвращается к ней. Дух истории озера охватил их всех. Истории пакеха и маори. Дети хорошо знали ее. Озеро играло столь важную роль в жизни людей, которые жили здесь задолго до них. Оно как бы впитало в себя их горе и радости. Пока дети были чем-то заняты на корме, Фиона сказала стоявшему рядом Эдварду:

— Я насквозь вас вижу. Вы хотите вернуть мне уверенность и мужество.

Их взгляды встретились, и Фиона вдруг смутилась.

— Дело вовсе не в том, я просто решил, что вам надо немного отдохнуть. А уроков верховой езды больше не будет.

Фиона оторопела:

— Даже представить себе не могла, что вы можете отступиться.

Его серые глаза пристально смотрели на нее.

— Вы считали меня зверем, так, что ли? Вы что, и, правда, думаете, что мне было приятно смотреть на вас утром?

В этот момент Джеймс споткнулся о бухту каната и разбил коленку. Разговор прервался, Фиона осталась одна, досадуя, что так плохо думала об Эдварде.

День был великолепный — голубой, белый и золотой. Фионе казалось, что в этом есть что-то нереальное. Дети так радовались пикнику, что она с грустью подумала, как мало у них развлечений. Вот если бы она научилась ездить верхом...

— Давайте заберемся на Смотровую горку, дядя Эдвард, — предложил Уильям.

— Нет, Билл, — покачал головой Эдвард. — Ступай один. А мы тем временем сделаем гриль. Только не торчи там больше четверти часа. Боюсь, у мисс Макдоналд еще побаливают ноги и лазать по горам ей сегодня ни к чему.

У мисс Макдоналд действительно побаливали и руки, и ноги, и она была благодарна Эдварду. Они занялись костром, нанизали куски мяса на вертела, предварительно спрыснув их соусом. Вдруг Эдвард повернулся к ней:

— Выбросьте из головы верховую езду. Ребятишкам это, конечно, немножко скрасило бы жизнь, но я вовсе не хочу доводить вас до точки.

Фиону обуревали противоречивые чувства, удивившие ее саму. Ей вдруг захотелось попробовать еще раз. Она резко вскочила на ноги и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела, где дети.

— Я привез вас сюда специально, чтобы вы отдыхали. С ними ничего не случится. Живя такой отшельнической жизнью, они научились не рисковать попусту. Ранги воспитала их в таком духе — уметь избегать опасности, но в случае чего рассчитывать только на себя.

Фиона решила, что сейчас, когда детей нет рядом, самое время хоть что-то узнать об этой семье.

— Мистер Кэмпбелл, расскажите мне о Ранги. Это не праздное любопытство, и я не прошу вас вспоминать какие-то болезненные моменты. Просто, не зная ничего о вашей жизни, я могу нечаянно ранить ребят.

Эдвард достал трубку и стал ее набивать, уминая табак мозолистым пальцем.

— Ранги утонула.

— Утонула? Но Элизабет как-то сказала, что мама прекрасно плавала. Надеюсь, я тогда не ляпнула чего-нибудь...

— Она была первоклассным пловцом. Она утонула, спасая троих тонущих. Их она спасла. Она вытащила третьего ребенка на скалы и поплыла назад. Ранги сильно поранила ногу, спасая второго, и потеряла много крови. У нее не было сил.

Фиона вспомнила, как Эдвард ругал ее на «Деве озера» за то, что она так рисковала, спасая собаку, и его слова: «И лучшие пловцы тонут». Она вздохнула:

— Это было здесь? На озере?

— Нет, и это единственное, что меня радовало. Это было в Данидине. Ранги выздоравливала после операции. Она как раз должна была на следующий день ехать домой. Она гуляла на скалах у Сент-Клер. Этих ребятишек смыло случайной волной со скалы. Они ловили рыбу. Их отнесло довольно далеко, но старший умудрился выбраться на берег и выбежал на дорогу, чтобы позвать на помощь. Самой Ранги помочь не удалось. Мы не могли найти ее целую неделю. Отец этих мальчиков оказался очень богатым. Он построил общежитие для девочек-маори, приезжающих в город на работу. Этот проект вынашивала Ранги.

На детей свалилось такое горе, а тут еще этот несчастный случай с отцом.

Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем Эдвард заговорил:

— Да, несчастный случай.

— Но дети в общем такие счастливые, здоровые. Происшедшее могло отразиться на них гораздо сильнее.

— За это надо благодарить Труди. Никто не мог сравниться с Ранги. По крайней мере, по внешнему виду. Она была такой красавицей. Зато, как это ни странно, Труди исповедует ту же жизненную философию, что и Ранги.

— Она долго прожила с детьми?

— Год-два. Я ее случайно увидел как-то, бродя по Крайстчерчу. Она жила в маленькой однокомнатной квартирке. Я и перевез ее сюда. Я надеялся, что она хотя бы сможет присматривать за учебными занятиями детишек. Но у Флер представления были особые. Она считала, что гувернантка должна не только учить детей, но и делать всю работу по дому. Оттого-то у Роберта не задерживалась ни одна. Она боялась, что Труди станет обузой.

— Флер! — вырвалось у Фионы. — Это ваша спутница в ночном клубе?

— Ну да, а вы не знали?

— Нет, конечно. Дети никогда о ней не упоминали, Труди, сами знаете, не из сплетниц, а вы и я...

Она остановилась, и Эдвард криво усмехнулся и закончил за нее:

— А вы и я, мягко говоря, не особенно дружелюбны друг к другу.

— Вот именно.

— Наверное, вам надо кое-что знать о нашей жизни. Это мое упущение. Но я разозлился тогда не только из-за вас, но и из-за того, что вы мне напомнили о том вечере.

Фиона вдруг вспомнила его голос, когда он говорил жене брата, что говорить им больше не о чем. Бедная Флер... Может, и с ней Эдвард обращался так сурово по чистому недоразумению.

— Мистер Кэмпбелл, я ничего толком не знаю, но не кажется ли вам, что для Флер тоже выпали тяжелые времена? Ранги здесь легенда. У второй жены нет практически ни малейшего шанса соперничать с ее памятью. Ее преемнице можно только посочувствовать.

К ее немалому удивлению, Эдвард не возражал:

— Да, конечно. Но Флер оказалась... она просто оказалась перекати-поле. Совершенно безнравственной. И как только Роберту в голову пришло поставить ее на место Ранги... Женщины такие актрисы. Да что далеко ходить...

— Но мы говорили о Флер, — холодно перебила Фиона.

— Роберт встретил ее на отдыхе, когда совсем был плох после гибели Ранги, Флер была сама женственность. Она разузнала, что Роберт богат, только не поняла, что все деньги вложены в землю и в какой глуши мы живем. Брат был очень несчастен с ней, но старался не показывать этого детям. А Флер помирала здесь со скуки и искала приключений.

— Приключений? Каких еще приключений? Здесь же ни одного мужчины за сотню миль не сыщешь.

Эдвард покраснел, стиснул губы, и она поняла и быстро проговорила:

— Ах, простите... Это не мое дело. Забудем об этом. Скажите лучше, она детей притесняла? Была с ними жестока?

— Честно говоря, нет. Просто их не замечала... вернее, они были для нее неприятной обузой. Но дети не любят безразличия. Они от этого на стенку лезли. Меня дома почти не было, я был на строительстве. — Он посмотрел на западную сторону озера, куда уходила дорога, теряясь в холмах.

— Надеюсь, она была с ними добра, когда погиб их отец. Ах да, что я за дура. Ее же не было здесь, она была в Шотландии.

— Да, она уговорила Роберта позволить ей поехать в Европу. Это было вскоре после того, как я уехал из Новой Зеландии. Думаю, он надеялся, что она развеется. Здесь, слава Богу, остались Труди и Эмери.

— Она не хотела возвращаться?

Эдвард хмуро посмотрел на нее:

— Она уже бросила его, мисс Макдоналд, но когда она узнала, что он погиб, то решила вернуться. Я этого не допустил.

— Но... но ведь это ее дом. Как вы могли препятствовать ее возвращению?

— Половина имения принадлежит мне. Роберт завещал половину ей, половину детям. Я выкупил ее долю. Вот почему ферма «Бель Ноуз» в данный момент полностью заложена. Полагаю, потребуется, как минимум, пять лет — добрые пять лет, если цены на шерсть удержатся и если не случится чего-нибудь непредвиденного, чтобы выкупить все до последнего клочка земли. Флер была счастлива получить деньги, хотя я поставил условие: сюда ни ногой.

Фиона молчала. Он, конечно, циничен, но у него есть на то причины.

— Ну что ж, теперь я хотя бы в курсе событий. А то дети время от времени что-нибудь скажут, чего я не понимаю. Мне бы не хотелось нечаянно ранить их.

— Надо было, конечно, все рассказать вам раньше, мисс Макдоналд, — с неохотой проговорил Эдвард. — Чтобы вы были добрее с детьми. Не столкнись я с вами в Эдинбурге, я был бы о вас другого мнения. В данный момент...

— В данный момент... вас беспокоит, долго ли это продлится?

— Не совсем так. Просто здесь вы все время у меня и у Труди на глазах. Но у нас есть такой обычай: гувернантка с детьми — раньше, конечно, это была Ранги — живет пару недель в нашем домике в Ванаке. У нас там небольшой четырехкомнатный коттедж. Дети ходят в школу. Это для того, чтобы они общались и играли с другими детьми и чтобы проверили их знания. Ранги от души наслаждалась сменой обстановки. Обшивала детей, ходила по знакомым. Но...

Фиона внимательно на него смотрела.

— Что - но?..

— Меня беспокоит, с кем будете вы водить знакомство в Ванаке? Соблазнов там на самом деле не так уж много, это в общем захолустный городишко, тем более не в туристский сезон, но я беспокоюсь за детей.

Фиона стиснула пальцы. Надо держать себя в руках.

— Выход есть. Мы останемся здесь.

— Да, но это значит лишить детей общения.

— Лично мне это безразлично... ну, а если Труди поедет? Это же сущий дракон. Она с меня глаз не спустит, даже если я куда и отправлюсь, вы будете спокойны за детей.

— Этого я как раз и боялся. Вы не можете винить меня за то, что я вам не доверяю. Я не могу рисковать детьми Роберта. Но в, то же время, не хочу, чтобы они вели жизнь отшельников. Все равно ребята отправятся в интернат, чтобы закончить среднюю школу, и еще успеют набить себе шишки, но я бы не хотел, чтобы они узнали о жизни от какого-нибудь сомнительного типа, с которым вы заведете знакомство.

Фиона выпрямилась и невесело рассмеялась:

— В этом есть своя смешная сторона. Вы привозите меня сюда отдохнуть после тяжких испытаний, и я думаю, что вот и в Эдварде Кэмпбелле есть что-то человеческое, а затем вы читаете мне нравоучения и оскорбляете меня.

Она. пошла вверх по холму — высокая, стройная, полная грации, и ее длинные волосы золотились на солнце. А Эдвард следил за ее плавными движениями, крепко стиснув зубы.

Глава 5

Вечером Фиона занималась только детьми. Она собрала их вокруг себя, и они вместе рассматривали книгу Гамиша.

— Правда, замечательные рисунки?— восхищалась Элизабет. — Вот бы здорово научиться так рисовать.

Фиона глядела на наброски глазами давно прошедших дней, когда она была любима и счастлива.

— Матти прирожденная художница, — выдавила она. — Она была совсем маленькой, а уже могла передать сходство двумя штрихами мелка.

— Она это рисовала в Африке? — спросил Уильям, ткнув пальцем в одного из зверьков на скалах.

— Да, мы были там года два.

— Она сейчас там?

Да, подумала Фиона, с Ианом, но вслух произнесла:

— Она теперь там постоянно живет.

— Она близкая подруга вашего брата?

— Да, мы все росли вместе. Гамиш, Матти, я и человек, за которого Матти вышла замуж. Матти сирота. Мой папа отправил ее в художественную школу, а Матти расплачивалась за это, иллюстрируя книги Гамиша. Она рисовала все время. Иногда она присылала письма сплошь из рисунков.

— Вот это здорово, — воскликнула Элизабет. — Покажите нам ее письмо, когда она напишет, ладно?

— Мы больше не общаемся, — быстро проговорила Фиона.

— Не общаетесь? — удивилась Виктория. — Как же так? Вы же были как сестры!

— Люди нередко перестают общаться после того, как выходят замуж и начинают новую жизнь. Я думаю... может, она занята. Вот и все.

Она подняла голову и, увидев внимательный взгляд Эдварда, поспешно отвела глаза.

Ночью Фиона не могла уснуть. Неужели нет никакой возможности преодолеть такое отношение Эдварда? От этого ей захотелось домой, на родину, а еще больше — с невероятной силой — в объятия Иана. Было бесполезно пытаться заснуть. Фиона встала, зажгла лампу. Она пыталась читать, но в комнате стоял адский холод, а грелка совсем остыла. Она подумала о теплой кухне, где всегда горел фитиль керосинки. Хорошо бы чего-нибудь горяченького — молока и немного мускатного ореха. Взяв лампу, она на цыпочках вышла в коридор, тихонько повернула дверную ручку — не хотелось будить домашних. Ей всего-то и надо — пристроиться в одном из этих уютных кресел и почитать немного, пока не сморит сон. Она открыла дверь в кухню. Там было светло. Она сделала пару шагов и остолбенела. За круглым столиком перед камином сидел Эдвард. Он сидел лицом к двери. В руках у него было ружье, которое он внимательно изучал, на лице застыло выражение отчаяния.

— Эдвард, — резко проговорила Фиона. — Что вы здесь делаете в такое время да еще с ружьем?

Он глянул на нее сердито, но не виновато; и тут же, видя ее обеспокоенность, улыбнулся снисходительной улыбкой.

— О, вы решили, что я подумываю о самоубийстве, мисс Макдоналд. Нет, нет, это не в моем духе.

— Но для чего вы его взяли? — мягко спросила она.

— Я... я снова рассматривал ружье Роберта. Ума не приложу, как это могло случиться.

Фиона стояла в старом махровом халате отца и смотрела на ружье.

— Но должна же быть причина. Скажем, не был поставлен предохранитель?

— Все может быть, но это так не похоже на Роберта. У нас это в крови — от отца и деда: прежде чем перелезать через изгородь, проверь предохранитель на ружье. Если б с ружьем было что-то не в порядке, мне легче было бы примириться со случившимся.

Фиона пододвинула кресло и села, опершись локтями о крышку стола и положив подбородок на ладони.

— То есть если никаких неисправностей нет, значит, остается одно: предохранитель.

Эдвард оторвался от ружья и посмотрел ей в глаза, и Фиона прочитала ответ в его глазах.

— Нет, Эдвард, — от всего сердца воскликнула она. — Вы... вы боитесь, что Роберт убил себя сам?

Эдвард глубоко вздохнул и тихо сказал:

— Да.

— Но почему? Можно еще понять, если б это случилось сразу после гибели Рангимарие. Боль потери. Но ведь прошло столько времени.

— Он лишился последней опоры, — задумчиво проговорил Эдвард. — Флер бросила его. Может, это было последней каплей.

Фиона задумалась.

— Но Флер уже уехала. Ведь она была в Эдинбурге. Почему же он ждал, а не сделал это сразу после ее отъезда? Тем более зная, что здесь дети и он им нужен?

— Он не знал, что она уехала навсегда. Он отправил ее в круиз, надеясь, что она вернется и все встанет на свои места.

— Почему же в таком случае вы считаете...

— В тот вечер в «Кошке в загуле» Флер сказала мне, что только что отправила авиапочтой письмо Роберту, где сообщила, что не вернется. Что она уходит к другому. Я так никогда это письмо и не видел. Скорее всего, он сжег его, а потом пошел и застрелился, и сделал это около изгороди, чтоб никто не догадался.

— К другому? Но почему она это сказала вам, Эдвард?

Она прочитала ответ в его глазах; в них стояла боль.

— Потому что этим другим был я.

Прежде чем она успела что-либо сказать, он поспешно проговорил:

— Это была неправда, Фиона. Она только хотела, чтоб все так было. Я, конечно, знал о ее чувствах ко мне, но я объяснял это вздорностью. Кроме Роберта, я был единственным мужчиной в «Бель Ноуз». А она жить без мужчин не могла. Я все время старался быть на строительстве, хотя страшно беспокоился за всех: и за детей, и за Труди, и за Роберта. Потом я уехал в Европу. Флер разыскала мой адрес, нашла меня в Эдинбурге и попросила встретиться с ней в этой самой «Кошке в загуле». По всей видимости, она считала, что, если объяснение состоится в людном месте, я не стану устраивать сцену. Она говорила, что Роберт совсем ее не понимает, что она знает, как благородно я поступаю ради нее, живя вне дома, а теперь уехав в Англию. Она даже договорилась до того, что нас, мол, связывает настоящая любовь — можете себе представить подобную ахинею? А когда я спросил, что она такое несет, — Фиона увидела, как челюсти его сжались, — она и призналась, что уже написала Роберту, что ни один из нас не вернется. Роберт вполне мог ей поверить. Дня за два до этого я сообщил ему, что получил соблазнительное приглашение от одной крупной компании в Великобритании. Не то чтобы я принял его, но я не сказал определенно, что отказываюсь. Он мог получить мое письмо одновременно с письмом Флер. Сопоставив то и другое...

Фиона кивала с отсутствующим видом. Она размышляла о том, мог или не мог Роберт Кэмпбелл застрелиться. Потом встала с кресла, затянула потуже пояс халата и сказала:

— Я сделаю что-нибудь горяченькое. Я, собственно, для этого сюда пришла.

Эдвард пошел к камину вместе с ней:

— Чайник поет. Я сделаю чай. Можем съесть ваши лепешки.

Было что-то нереальное в том, что оба сидели у огня в столь поздний час, вооружившись длинными вилками для тостов, глядя в огонь на подрумянивающиеся лепешки, выхватывали их с пылу с жару, мазали маслом и ели.

— Это ведь мужской халат? — спросил Эдвард.

— Да. Папин, — с улыбкой кивнула Фиона. — Я не могу с ним расстаться. Когда мне плохо, я всегда надеваю его. Будто он рядом... — Она сунула руку в карман, вытащила горстку табака, растерла его пальцами, высыпала обратно в карман и с удовольствием понюхала пальцы. — Папа не выпускал изо рта трубку. Разве что в церкви во время службы.

— Вам было плохо?

Она молча посмотрела на него, и он спросил:

— Отчего?

Она почувствовала, как кровь прихлынула к лицу, и потупилась.

— Я, кажется, догадываюсь. Дети вас замучили вечером расспросами о Матти. Этот ваш Иан на ней женился?

Фиона не ответила. Неожиданно Эдвард взял ее за руку и легонько сжал тонкие пальцы.

— Бедная маленькая Фиона, — проговорил он. — У всех у нас свои раны, правда? Даже если произошедшее и ваших собственных рук дело, сердце от этого ноет не меньше. Но вообще это ужасно — потерять жениха и лучшую подругу сразу. Вам, должно быть, очень одиноко. Странно, что вы не поехали к брату.

Их взгляды встретились.

— Ах, простите. Он же в Африке. А Матти иллюстрирует его книги.

Она кивнула:

— Они совсем недалеко от того места, где Гамиш.

— В таком случае понятно, почему вы решили уехать куда глаза глядят. Порой дорого приходится платить за минуты слабости.

Фиона поймала себя на мысли, что ей ужасно хотелось бы рассказать Эдварду всю правду. Но как он отреагирует? А что, если...

В этот момент дверь открылась и вошла мисс Трудингтон. Ее жиденькие волосы были заплетены в две косички, на ней был невообразимый капот доисторических времен из потертого шелка с невероятными драконами, под ним розовая фланелевая ночная рубашка, а на вороте рубашки замысловатые кружева, достойные занять место на выставке рукоделий. Она направилась к ним, останавливаясь по пути, чтобы опереться на что-нибудь.

— Я услышала голоса и решила, что кто-нибудь из детей заболел.

Фиона подумала, что Эдвард ее сейчас выставит, но тот мягко успокоил бывшую гувернантку:

— Нет Труди, это у мисс Макдоналд бессонница. Она пришла выпить чего-нибудь горячего и тут наткнулась на меня. Вот мы и решили вместе выпить чайку. Не присоединитесь?

После чая они отвели старушку в ее спальню. Эдвард тихонько закрыл дверь:

— Очень удачно, что на вас такой немыслимый наряд. Будь это нечто игривое и женственное, она выпучила бы глаза. Хотя уж не знаю, как это случилось, но она, кажется, держит вас за образец добродетели.

Фиона вся сжалась.

— Надо полагать, что я должна быть вам признательна, мистер Кэмпбелл, за то, что вы не разубедили ее в этом. — Теперь она была рада, что не поддалась своему порыву.

Удивительно, как крепко она заснула, вернувшись к себе, и, хотя или, вернее, несмотря на то, что будильник прозвенел ни свет ни заря и впереди ждал непочатый край дел, встала бодрая и свежая. По воскресеньям все в доме спали дольше, так что не стоило их беспокоить. Быстро натянув бриджи, она прокралась в комнату девочек и осторожно разбудила Викторию. Девочка открыла глаза, выскользнула из-под одеяла, схватила одежду, развешанную на спинке кровати, пошла с Фионой на кухню и уже там оделась.

Выпив по чашке какао с бисквитами, они отправились на конюшню. Виктория была возбуждена, но в то же время деловита. Она успокаивала Фиону, у которой на самом деле тряслись поджилки.

— Часа за два управимся, — сказала Виктория.

Для Фионы все это отдавало ночным кошмаром, но на сей раз у нее была цель — доказать Эдварду Кэмпбеллу, что она не из слабаков.

— Вообще, я как-то более привыкла водить машину.

Виктория рассмеялась:

— Не натягивайте так сильно поводья. Старина Хойхо и сам знает, что от него хотят. И он считает, что вы его госпожа, хоть это и не так. Потом вы поймете, как это потрясающе. Я умею водить «лендровер», мисс Макдоналд, но когда я посылаю своего Старбрайта в галоп, у меня такое чувство, что это я сама создаю скорость. На «ровере» это делает мотор.

Неожиданно для себя Фиона почувствовала, что уже не валится как мешок, а подскакивает и опускается в едином ритме с пони. Ей даже удалось немного расслабиться и взглянуть окрест на серые холмы, кораллово-розовое небо и дремлющее озеро с мириадами фиордов.

Пони Виктории был привязан к забору. Она отвязала его, вспрыгнула в седло, крикнула Фионе, и они поехали вместе неторопливой трусцой. Сердце у Фионы перестало бешено биться, дыхание выровнялось. Она даже чуть подогнала старого Хойхо. Переглянувшись, Фиона и Виктория улыбнулись друг другу. Учительница стала прилежной ученицей. И в этот момент пони споткнулся и осел на задние ноги, чего не случалось с беднягой Хойхо тысячу лет. Виктория мгновенно отреагировала, и рука ее метнулась к поводьям, но схватить их она не успела. Фиона действовала совершенно бессознательно: она сумела заставить пони присесть на все четыре ноги, ласково разговаривая с ним, и еще через секунду он высвободился из проволочной петли, валявшейся в густой траве в дальнем углу загона. Глаза у Виктории радостно горели. Она с восторгом воскликнула:

— Вот это да, мисс Макдоналд. Вы сделали это! Уж не знаю как, но вы заставили его присесть. Ничего себе!.Я должна сейчас же рассказать всем. Они, наверное, уже встали и ломают голову, куда мы запропастились. Поехали обратно.

Они повернули назад и тут же убедились, что никому ничего рассказывать не надо. Вся четверка стояла в воротах загона и смотрела на них во все глаза.

Элизабет, Уильям, Джеймс... Эдвард.

Виктория ударила пятками в бока своего пони.

— Поскакали, Фиона. Покажем им.

И они поскакали к воротам. Фиона испытала чувство истинного удовлетворения. Суровый Эдвард мог побранить ее за подвиги и даже разозлиться за то, что она предпочла ему Викторию.

— Ай да мисс Макдоналд. Великолепно! — воскликнул он с улыбкой.

Уже не чувство удовлетворения, а радость охватила Фиону. Впервые после того, как от нее ушел Иан, она ощутила себя живой и счастливой. Эдвард подставил ладонь под ее ногу.

— Я сама, — сказала Фиона, надеясь, что сумеет спрыгнуть на землю.

Она приподнялась на седле, осторожно опершись на шею пони. Пони повернул к ней свою морду и ткнулся мокрым носом в плечо. Не веря самой себе, Фиона протянула руку и притронулась к шелковистым ноздрям, обдавшим ее теплой струей воздуха. Она не боялась! И даже когда Хойхо укусила муха и он стукнул о землю копытом, она не поежилась.

В порыве восторга Уильям встал на голову, и очки! свалились у него с носа. Эдвард подхватил Джеймса и усадил его в седло.

— Пошли! — крикнул он, и все двинулись к забору.

Фиона почувствовала вдруг страшный голод и с радостью убедилась, что Эдвард побеспокоился о завтраке. Они ели в уюте и тепле кухни, а Виктория время от времени бросала на нее заговорщицкие взгляды и улыбалась.

— Как насчет кулинарных уроков, Фиона? Мне кажется, я наконец созрела.

Фиона затаила дыхание, испугавшись, как бы Эдвард не заругал племянницу за то, что та назвала ее по имени. Но он только рассмеялся:

— Честная сделка, Вики. Ты учишь ее ездить верхом, а она учит тебя готовить. Честнее некуда. Удачи вам обеим... и да смилуется Бог над нашими желудками!

Дети отправились слушать передачу «Уроки домашней воскресной школы». Эдвард повернулся к Фионе:

— Кстати, когда ребятишки сделают радиоуроки, я познакомлю вас с еще одним обычаем нашей фермы. Мы отправимся в церковь.

Фиона с недоверием посмотрела на него. Эдвард засмеялся:

— Да, да. В нашу домашнюю церковь. Небольшую часовню Четырех ветров. Разве ребята не говорили вам?

Фиона покачала головой.

— Мы не ходили туда, потому что после смерти брата все у нас вверх ногами. Ну и к тому же, — он запнулся, — к тому же я хотел, чтобы земля на могиле Роберта утрамбовалась, прежде чем вести туда детей. Это семейная усыпальница. — И быстро договорил: — Труди устроила мне вчера нагоняй. Я-то знаю, что она расстроена, у нас все пошло наперекосяк. Из- за Труди мы теперь ездим туда на «лендровере», дорога идет по луговине, но в этом году было много снега и еще довольно сыро. Когда мы были маленькие, мы ходили туда пешком. Вообще-то это недалеко. Ее построил мой дедушка. В хорошую погоду сюда приезжает трижды в год пастор из Ванаки. Иногда он захватывает с собой туристов. Когда же мы приходим только семьей, то просто молимся. У нас есть пара песнопений из пресвитерианского молитвенника, псалом, молитвослов и пара текстов из Священного писания. На проповедь я не отваживаюсь.

Дети появились без двадцати одиннадцать с молитвенниками в руках с сияющими глазами и ангельским выражением на личиках. Фиона поняла, что дело серьезное. Садясь в «лендровер», она увидела, как Тамати подъехал на стареньком двухместном джипе, оттуда выглядывали Эмери и Тиаки.

Только теперь Фиона поняла, почему никогда не видела часовню. Они ехали какой-то неимоверной дорогой сквозь камедную рощу, с холма на холм, с холма в долину, потом снова вскарабкиваясь чуть ли не по отлогому склону Оленьего утеса, и там, четко выделяясь на фоне утреннего неба, высилась часовня Четырех ветров. Она стояла подобно стражу озера, прекрасная своей грубоватой простотой. Строение из омытых всеми дождями и овеянных всеми ветрами досок, окрашенных в белый цвет, с серой гонтовой кровлей и витражными окнами со свинцовыми переплетами. Дверь не была заперта, и они спокойно вошли внутрь. Сквозь окна в часовню струился солнечный свет. Деревянный алтарь представлял собой маорийскую резьбу с инкрустациями из крошечных кусочков перламутровых раковин пауа цвета крыл зимородка.

Мисс Трудингтон обратилась к Фионе:

— Не сыграете ли вы на органе, мисс Макдоналд. У меня сегодня пальцы совсем не гнутся.

Фиона подошла к инструменту, открыла крышку и села на табурет. Когда все запели старинный гимн, Фиона не могла поверить, что все это на самом деле. Она была за тринадцать тысяч миль от Шотландии и распевала шотландские церковные песнопения по шотландскому церковному молитвеннику. На кафедре стоял не ее отец, а Эдвард Кэмпбелл. А паству составляли мисс Трудингтон, вылитая старая дева из Блумсберийского интерната, трое новозеландских аборигенов, четверо Кэмпбеллов, маленьких полукровок маори, сохранивших шотландское картавое «р». И все было именно так, и тут ничего нельзя было изменить. Фиона как зачарованная слушала удивительные маорийские голоса. Ничего более прекрасного она не слышала.

Когда вышли из часовни, Эдвард сказал:

— Садитесь в «лендровер», а я покажу мисс Макдоналд наше фамильное кладбище.

И они пошли вдоль редких могил, одиноко выступавших на пронизываемом ветрами утесе. Это был последний приют Кэмпбеллов, живших здесь, любивших и умиравших. Надгробия были вытесаны из грубого камня, могилы ухожены. Было несколько захоронений не Кэмпбеллов: ребенка работавшей на ферме четы, старого бродяги, прижившегося в доме и здесь скончавшегося, старушки-маори, во дни матери Эдварда выпекавшей хлеб и готовившей еду для стригальщиков овец. Они подошли к общей могиле Роберта и Ранги, хотя на камне не было имени Роберта. Под внушительным перечнем титулов Рангимарие были выбиты слова: «Истинно королевская дочь». Фиона резко двинулась прочь. Непрошеная слеза упала на камень могилы. Это был самый счастливый день за все время пребывания Фионы в «Бель Ноуз».

К чаю Виктория сподобилась приготовить вполне симпатичные булочки и хрустящие тонкие бисквиты. Выкладывая последние шедевры, от раскраснелась и светилась от гордости. Потом под надзором Фионы она приготовила новое блюдо к чаю: копченую семгу под белым соусом с нарезанными крутыми яйцами и соусом карри. Дети и взрослые, как это водится в семьях, отнеслись к новому откровению Виктории сначала с подозрением, затем стали превозносить его до небес и требовать еще.

Воскресный вечер был всегда в доме временем отдыха. Эдвард учил Уильяма шахматам с таким терпением, что Фиона только диву далась. Остальные играли в монополию. Джеймс забрался на подлокотник кресла Фионы, и, когда игра уже заканчивалась, он вдруг протянул руку и притронулся к местечку на затылке, прикрытому узлом волос.

— Что за странный шрам, мисс Макдоналд? Совсем как копыто! — воскликнул он, проведя пальчиком по шраму.

Все глаза устремились на Фиону, Эдвард и Уильям оторвались от своей игры. Фиона почувствовала, как краска заливает ее лицо.

— Джеймс, — быстро проговорил Эдвард, — разве можно так приставать к человеку.

— Ерунда, — также быстро откликнулась Фиона. — Это действительно след копыта, Джейми, мне тогда было восемь.

— А как это случилось? — спросила Элизабет.

Меня заперли в стойле с очень норовистым жеребцом. Места там было мало. Меня нашли потом.

Уильям свистнул. У Виктории и Элизабет округлились глаза.

— Чего ж удивляться, что вы боитесь лошадей!

I — Но кто же вас запер? — Это был голосок Джеймса. На секунду глаза у Фионы расширились, словно она пыталась припомнить, но тут же быстро проговорила: — Я же сказала, что дверь захлопнулась, а открыть я не смогла. — Она встретилась глазами с Эдвардом.

Внезапно лампы, не мигнув, погасли.

— Этот чертов движок совсем разваливается, — раздраженно бросил он. — Придется полностью его перебрать.

— Может, я сделаю всем по чашечке чаю и пойдем спать, — предложила Фиона; это прозвучало ужасно по-семейному, будто говорила жена, так что она поспешно добавила: — И надо же такому случиться именно сейчас, когда осталась последняя глава этой увлекательной Патрисии Вентворт!

— Зажжем лампу. У нас же есть керосиновая. Повесим на спинку дивана и сможем вдвоем сидеть. С огнем от камина будет достаточно света. Разумеется, при условии, что вы не возражаете, если я сяду рядом.

Фиона ничего не ответила. Она дочитала роман и сидела, задумчиво уставившись на огонь. Эдварду тоже казалось, осталось несколько страниц до конца. От камина исходило умиротворяющее тепло. Что за удобное место, этот старинный глубокий диван! У Фионы сами собой опустились веки.

Очнулась она от легкого нежного прикосновения! к шее: лицо Эдварда было прямо над ней. Она вдруг сразу пришла в себя и немного растерялась.

— У вас такой вид, словно вы с луны свалились. Не бойтесь, я не покушаюсь на вас. Почему вы мне не сказали, по какой причине боитесь лошадей? Из-за этого я выгляжу прямо-таки палачом. Я смотрел на ваш шрам... Похоже на рваную рану.

— Боюсь, вы все равно решили бы, что это очередное оправдание, — задумчиво произнесла она.

— Есть разница между оправданиями и объяснениями. Я не ханжа.

— Разве? — Она посмотрела на него с вызовом.

Его смех сбил ее с толку.

— Но ведь дверь не захлопнулась сама собой, а?

— С чего вы это взяли?

— По вашему взгляду. Я решил, что вы не захотели говорить при детях. Но меня это заело.

— Все это было ужасно... своей пустячностью. Папа часто брал меня с собой, когда навещал своих прихожан. А эти люди были не из местных горцев-шотландцев, они были чужаками, но со временем местные приняли бы их, если б они не пытались купить себе место в общине. Папе с ними всегда было трудно — своей манерой поведения они вечно кого-нибудь задевали. У этих людей была девочка моего возраста. Меня выбрали Марией, королевой шотландской, в пьесе, которую ставили в школе. Бренда прямо осатанела. Она была страшно избалованной, привыкла получать все, что хотела, но наша учительница, мисс Макмуир, не собиралась идти у нее на поводу. Когда мы к ним пришли, она позвала меня посмотреть их большую конюшню. Бренда меня туда втолкнула. Я упала прямо под копыта жеребенку и разбудила его. Я пыталась как-нибудь спастись от его копыт, но не могла, только закрыла голову руками. Наконец меня хватились, прибежал отец. Три месяца я провалялась в больнице. Но больше всего меня потрясло безобразие случившегося. На всю жизнь я запомнила, что может сделать с человеком зависть. — Она взглянула в глаза Эдварда. — Вот почему я носила всегда такую прическу, чтобы спрятать шрам. Дело не в том, что я стесняюсь, врачи сделали все, что могли, но я терпеть не могу отвечать на вопросы. Особенно тому, кто знает, что я боюсь лошадей.

Эдвард вопросительно взглянул на нее:

— Но больше вы не боитесь? Клянусь, из вас выйдет первоклассная наездница. Так что не обязательно прикрывать этот шрам вашим узлом, который вам не идет. — Он сделал быстрое движение рукой и вытащил шпильки из ее волос. Они рассыпались по плечам и предстали во всем блеске — темно-рыжие с золотистым отливом.

Фиона так и взвилась и потянулась за шпильками:

— Немедленно верните, мистер Кэмпбелл!

Он только рассмеялся ей в лицо:

— Не бойтесь. По-другому они мне не нравятся.

Фиона тщетно пыталась раскрыть его ладонь:

— Вот еще. Я не обязана делать прическу по вашему вкусу.

Своими железными пальцами он схватил ее за запястье и сжал с такой дикой силой, что ей пришлось ослабить пальцы. Широким жестом он швырнул шпильки в огонь.

— Где же я найду теперь шпильки, — с досадой проговорила Фиона. — Придется просить у Труди.

— Но, я же говорю вам — так будет естественно, перехватите их на затылке, и пусть будет хвост.

Фиона окинула его уничтожающим взглядом.

— Естественно! Да знаете ли вы, что такая прическа требует самого большого искусства. — Она отбросила тяжелые пряди с плеч. — Ничего не поделаешь, надо идти и делать. А то явись сюда Труди, она решит...

— Что Труди решит?

— Что я... что я растрепанная.

Он пристально посмотрел на нее:

— Вы вовсе не это хотели сказать. Вы хотели сказать, что Труди могла подумать, что вы пытались соблазнить меня... что все это женские ухищрения.

— Вот именно, — вскочила на ноги Фиона. — Я завтра расскажу мисс Трудингтон, что мы думаем друг о друге.

Эдвард тоже вскочил и схватил ее за плечи.

— Ну, уж нет! Я слишком ценю душевный покой старушки Труди. Она бы очень расстроилась. Бедняга чувствовала себя не в своей тарелке. Но я должен признаться, что ваше поведение с детьми просто замечательно.

Фиона почувствовала, что ее буквально душит ярость, и обрушилась на Эдварда:

— Иногда мне кажется, мистер Кэмпбелл, что мне лучше от вашей критики, нежели от похвалы. Даже сегодня утром, когда вы сказали, что у меня есть мужество, вы не забыли добавить, что это, пожалуй, единственное, чего я явно не лишена. Можно подумать, что я могу вызвать у вас восхищение, но не уважение.

— Вы чертовски правы, мисс Макдоналд. Одного мужества недостаточно.

— Господи, слышали бы вы сами себя! Эдакий упивающийся собственной праведностью зануда. Мой отец назвал бы вас фарисеем из фарисеев.

Она поднялась, но Эдвард не мог не оставить за собой последнее слово. Она уже выходила из кухни, когда услышала:

— Хотел бы я знать, что сказал бы ваш отец, если бы увидел вас такой, какой видел вас я тогда, в баре.

Фиона пошла к себе.

Глава 6

Тем более удивительно было услышать от него на следующий день:

— Я скажу сегодня Труди, что вы с детьми ближайшим катером едете в наш домик в Ванаке на пару недель. Я был бы совершенно спокоен, если бы она поехала с вами.

— Благодарю за доверие. Детям я скажу после занятий. А то они взбесятся от счастья.

Нет худа без добра. Она не успела сказать им, и слава Богу! Полдвенадцатого Фиона забежала на кухню, чтобы дать стакан воды икающему Тиаки, и застала Эмери корчащейся от боли у стола.

— Эмери, в чем дело? Живот прихватило?

— Нет, мисс Макдоналд, — с трудом ответила Эмери. — Это ребенок. Плохи дела. Придется, наверно, идти домой и лечь. Не хватало еще, чтоб это случилось здесь. У меня боли все утро, да надеялась, обойдется. Это от тяжестей.

— Как домой? — запротестовала Фиона. — Можно лечь и здесь. Сходить за Тамати? Они сегодня где-то поблизости.

— Да нет пока. Подождем, может, поутихнет. Видите ли, — у Эмери сквозь золотисто-коричневую кожу проступила краска, — я ему еще не говорила. Нет, нет, я рада. Тиаки нужен братик или сестричка, но Тамати может решить, что нам надо перебраться поближе к врачу, и, чего доброго, возьмет да бросит работу здесь. А на другом месте он может снова связаться с дурной компанией. Сама-то я могла бы прижиться в другом месте — ну, скажем, последний месяц провести в Ванаке. Эдвард разрешил бы мне пожить в их доме.

Фиона почувствовала, как у нее на глаза наворачиваются слезы.

— Эмери, ты хочешь сказать, что месяц прожила бы одна, а все предыдущие готова провести здесь, лишь бы Тамати не запил опять?

— Само собой, Фиона обняла Эмери и поцеловала ее в нежную коричневую щеку.

— Это невероятно. Ты просто прелесть. Но пойдем, тебе нельзя оставаться на ногах.

У двери в спальню Эмери задержалась и спросила:

— Может, лучше в одну из отдельных комнат?

— Нет, как же без Тамати?

— Но как только боли утихнут, я пойду к себе.

— Что за разговоры, Эмери. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе остаться там одной? Тебе придется готовить, значит, нужно по-настоящему отлежаться в постели.

— Ну что ты. Тамати умеет готовить. А тебе не справиться.

— Что ты такое говоришь. Да и девочки с радостью помогут, Виктория будет на тебе практиковаться в приготовлении еды больным. Спокойнее, Эмери, вот так. Я дам тебе ночную рубашку, а девочки сделают грелки. Сейчас включу обогреватель. Уложу тебя и пойду скажу Тамати. Не о ребенке, конечно, это уж твое дело.

Фиона задумчиво направилась к постели. Да, Тамати надо бы знать, что за чудо у него жена. Не каждая женщина решится здесь обзаводиться детьми. До Ванаки два-три часа на катере, почитай, все шесть, если Эмери придется отвозить в больницу. А что, если начнется выкидыш или что другое? Фиона почувствовала острое беспокойство, но взяла себя в руки. Есть передатчик; доктор проинструктирует ее в случае необходимости, да и сам в случае чего приедет.

Тамати выслушал ее с явным испугом.

— Что с ней такое? Я вчера вечером говорил, что она выглядит не очень хорошо, но она только посмеялась. Эм не знает, что такое болеть.

— Лучше иди к ней. Я тоже сейчас приду, только за обедом присмотрю. Уже пора. — Она дошла с ним до двери. — И потом, знаешь, Тамати, будь с Эмери добрее...

— Мисс Макдоналд, идите сюда! — послышался голос Эдварда.

Она подошла к нему — высокая, стройная, в нежно-зеленом шерстяном платье с золотым пояском; не связанные в узел волосы рассыпались по спине.

— Что с Эмери? Может, скажете мне, что там такое?

— Ничего страшного, мистер Кэмпбелл. Эмери как следует отдохнет, и все будет в порядке. Она ждет ребенка.

Эдвард присвистнул:

— Жизнь на овечьих фермах чертовски тяжела для женщин, желающих иметь семью. Мама хотела больше детей, но говорила, что это ей не по силам. Если с Эмери будет что-нибудь не так, хлопот не оберешься. Но даже если все пойдет хорошо, ей не под силу тащить на себе сразу два хозяйства. Найти помощника поблизости тоже невозможно.

— Ну, так будем считать, что вам повезло, что я здесь, — весело заметила Фиона. — Справимся, мистер Кэмпбелл. Куда деваться. Мисс Трудингтон кое-что возьмет на себя, а я ей буду делать массаж: я проходила специальный курс, потому что в нашей школе в Эдинбурге детям это помогало. Но Эмери придется пожить здесь, если вы не возражаете. Я уложила ее в красно-белой комнате. Там есть камин. Тамати мог бы спать там же, а Тиаки можно поставить кроватку в комнате мальчиков. Он и так здесь чуть не весь день.

Эдвард слушал с явным удовольствием.

— Мисс Макдоналд, не можете же вы все это тащить на себе. Вы говорите, что Труди поможет, но она сама нуждается в помощи. Она не может даже одеться к завтраку. А на сколько ртов надо готовить, если сюда переберутся еще и Тамати, и Тиаки.

— Ради Бога, без паники. У нас в школе для детей-инвалидов вечно что-нибудь случалось. Порой нам приходилось делать для них буквально все. Я специалистка по части организации. Ребята помогут, им это только на пользу. Всю стирку можно делать в стиральной машине по субботам, а гладить по вечерам. Сделаем расписание обязанностей. Мальчики могут мыть посуду, чистить картошку и тому подобное.

Ей показалось, что Эдвард глянул на нее с явным уважением.

— Но вы так просто замотаетесь.

Фиона посмотрела ему в глаза и сказала искренне:

— Видите ли, мистер Кэмпбелл, в настоящий момент мне только на пользу поработать побольше, чтобы до предела заполнить все время. Это спасает от мрачных мыслей. Работа полезна!

— Я тоже пойду домой и накрою стол, пока вы закончите готовить. Как вы считаете, надо сегодня послать сообщение врачу по передатчику?

Это ж надо! Господин Эдвард спрашивает у нее, Фионы, совета!

— Посмотрим. Может, и понадобится, но я думаю, что, если она отлежится две-три недели, все будет нормально. Только бы боли у нее прекратились. Она не переживет, если что-нибудь случится с ребенком. Ну а потом... — глаза у Фионы заблестели, — это ведь просто чудо, завести здесь ребенка. Девочки сразу полюбят его. Да и мальчики тоже. — Глаза у нее потухли. — Впрочем, меня уже здесь к тому времени не будет.

— Что за чепуха. Конечно будете. Куда я вас отпущу, раз Эмери ждет ребенка.

Про себя Фиона подумала: «Потому что я полезна, а не потому, что нужна ему». И от этой мысли ей стало больно.

Жизнь, конечно, заметно усложнилась, но вместе с тем приятно было сознавать, что благополучие и гармония «Бель Ноуз» и его обитателей зависят в немалой степени и от ее усилий.

Фиона решила, что обедать придется позднее, тогда это не будет мешать школьным занятиям. Работу они заканчивали в три, так что времени на приготовление еды было более чем достаточно.

На следующий день Эдвард явился делать уборку. Она слышала, как девочки разговаривали с ним на заднем крыльце, где была раковина.

Голос Виктории:

— Дядя Эдвард, мы сделали такой вкусный пудинг — пальчики оближешь. Фиона говорит, что еда должна быть не только вкусной, но и радовать глаз. Это ее главный кулинарный принцип. Здорово, правда? Это ведь...

Голос Эдварда — насмешливый и одновременно жалобный:

— Больше не говорите... пожалейте. У меня уже слюнки текут. Взбитые сливки с фруктовым соком... да розоватые меренги и вишни поверх крема. Мне ли не знать.

Вики и Элизабет прыскают от смеха.

— Вы ничего другого и не знаете, это же одно из ваших любимых блюд.

— А это вдвойне любимое, вот, смотри! Паровой пудинг и еще один яблочный.

Они потащили Эдварда в кухню и подвели к накрытому столу. На бумажной салфетке посреди стола красовался приготовленный на пару плотный пудинг; от него исходил головокружительный дух. Весь он был золотистый, а наверху и по бокам отделан яблочными дольками, переливающимися, словно карамельки. Рядом стоял кувшинчик с соусом цвета жженого сахара и взбитые сливки. Эдвард оглядел все это с видом знатока:

— Да, это, скажу вам, картина. А я-то думал, что добрые старые паровые пудинги отошли вместе с ботинками на кнопках. Даже моя мама делала их реже, чем бабушка. Это объедение.

В этот момент раскрасневшаяся Фиона доставала из печки сковородку с подрумянившимся, разделанным на куски цыпленком, красующимся на фоне белого воздушного риса, посыпанного мелко порезанным зеленым перцем. Вынув соусник из кастрюльки с горячей водой, она воскликнула:

— Ну, Эдвард, надеюсь, аппетит у вас уже разыгрался. Все готово.

— Минутку. Сначала позвольте узнать, откуда у вас цыпленок?

— Не цыпленок, а цыплята, — поспешно ответила Фиона. — Хватило двух. Но здесь все в порядке. Эмери объяснила мне, как отыскать петушков.

Эдвард махнул рукой:

— Я не об этом. Ради такого роскошного обеда не жалко и молоденьких несушек. Я хотел узнать, кто им отрубил голову, кто ощипал, выпотрошил? Том от меня ни на шаг не отходил.

— Я и головы отрубила, я и потрошила, — спокойно заметила Фиона.

— Ну и ну! — воскликнул Эдвард. — Это и моей бабушке слабо было — резать цыплят. Сдаюсь. Вы самое странное существо на свете!

Фиона рассмеялась.

Во всем есть свои преимущества. Дни были заполнены до предела, и некогда было думать о том, что сейчас делают Иан и Матти. А к ночи она так выматывалась, что с трудом добиралась до постели и валилась как убитая. После четырех часов мучений Эмери почувствовала себя лучше. Она настроилась на спасение ребенка и потому смирилась с постельным режимом и даже перестала переживать за Фиону, которой пришлось тащить все на себе. Чтобы она не очень скучала, Фиона позволила ей понемногу заниматься с Джеймсом. Кроме того, Эмери чинила одежду, освободив от этого Труди, которая, собрав все силы, проводила больше времени вне инвалидного кресла. Фиона всячески поощряла это. Она ежедневно делала бывшей гувернантке двадцатиминутный массаж и сверх того разработала для нее специальные физические упражнения, которые та могла выполнять без посторонней помощи.

День приезда почтового катера был праздником для всех. За обедом шкипер рассказывал все местные новости. Он всегда привозил кипу газет, дешевых изданий новейших романов и детективов и еще несколько хороших книг для библиотеки, которая уже с трудом умещалась в книжных шкафах.

Фиона поняла, насколько все здесь, на озере, были дружны, хотя и жили далеко друг от друга и не так часто виделись. Ангус Доналдсон привез им несколько жестяных банок, которые никто не заказывал.

— Это что такое? — спросил Эдвард.

— Миссис Уитмор приняла ваше сообщение для доктора и тут же развила бурную деятельность. Дамы из Женской приходской гильдии представили себе, какую грандиозную работу взяла на себя мисс Макдоналд, и как трудолюбивые пчелки тоже засуетились всем ульем. Напекли всякой всячины: ну, бисквиты, печенье, сухарики и все такое, что не портится, — полные жестянки. Вам на время хватит, Фиона глянула на груду банок, прикинула, сколько энергии и времени это сбережет, и почувствовала, как увлажнились глаза. Наблюдавший за ней Эдвард насмешливо бросил:

— Ну, Гас, ты, кажется, пронял нашу непробиваемую мисс Макдоналд до глубины души.

Вечер прошел весело. Гость, принесший столько добрых новостей, был всем по душе. Эмери явно шла на поправку, у них было много новых книжек, куча писем, и Фиона подумала, что, пополнив запасы, можно немного расслабиться на будущей неделе.

Дети пораньше сели за уроки в столовой, чтобы посмотреть книжки, присланные Хиндманом из Данидина. Труди немного утомилась и отправилась к себе. Фиона и Эдвард остались одни домывать посуду. Тамати развел огонь в комнате и купал Тиаки. Оставалась еще уйма нераспакованной провизии.

— Разберем все сегодня, мисс Макдоналд, или оставим на завтра? В любом случае я помогу.

— Лучше сделать все сейчас. Я еще не устала. Сегодня было так весело.

Они уже почти закончили. Оставалось разделаться с остатками овощей и фруктов, помидорами, фейхоа, цветной капустой и сельдереем. Эдвард заворачивал сельдерей в обрывок газеты, и вдруг внимание его привлекла маленькая заметка. Фиона не обратила сначала внимания и почувствовала неладное, только когда наступила тишина, и она увидела, что он стоит как истукан, подозрительно уставившись на нее. Она взглянула на него поверх корзинки с кустовыми помидорами:

— Что такое?

Он протянул ей клочок газеты.

Она взглянула и увидела знакомый заголовок: «Приезжая англичанка выступает в защиту хиппи». Но на сей раз сжечь ее не удастся. Он таки увидел заметку. Фиона сглотнула. Чего там наплел этот несчастный репортеришко? Наверное, дальше некуда. Эдвард не отрывал от нее взгляда, лицо его застыло как маска. Надо же случиться такому именно сейчас, когда они так хорошо ладят друг с другом.

— Надо было рассказать мне всю правду.

У Фионы бешено заколотилось сердце.

— Что вы имеете в виду?

— Да вот, прочтите.

Она прочитала, и краска вернулась к ее щекам. Теперь она не знала, плакать или смеяться, — в заметке не было ни слова выдумки. Фиона мысленно перенеслась в мрачноватый зал суда около Эйвона. Она словно слышала суховатый голос судьи:

— Должен признать, что если бы эта свидетельница, только что прибывшая в нашу страну, не показала, что обвиняемого спровоцировали, он испытал бы на себе всю тяжесть закона. Мисс Макдоналд проявила истинное гражданское мужество, не побоявшись предрассудков, она смело вступилась за парнишку. По отношению к ней самой было совершено оскорбление действием, что не помешало ей остаться в незнакомом городе для того, чтобы довести до суда смягчающие обстоятельства.

Все это слово в слово было передано в заметке. Фиона взглянула на Эдварда.

— Почему вы не пытались объяснить мне истинное положение дел?

Ее карие глаза сверкнули.

— Эдвард Кэмпбелл! Позвольте просить вас мысленно вернуться к нашей незапамятной поездке из Квинстона в Данидин. Способны ли были вы тогда выслушать какие-нибудь объяснения? Это было абсолютно бессмысленно, принимая во внимание вашу твердокаменную самоуверенность. Может, сейчас я могу?

Неожиданно для нее он рассмеялся:

— Нет, нет, не сейчас. Потом. Я... У меня такое впечатление, что вам наплевать, что я о вас думаю. Но если бы вы мне все рассказали, когда я, ну, скажем, несколько поостыл, я бы оценил ваше мужество.

— Ну да, может, вы и оценили мое мужество, — устало возразила Фиона, — но вы все равно сказали бы те же слова, что я услышала, когда победила свой страх перед лошадьми: мужество не одно и то же, что нравственность. Или вы забыли? Можно не сомневаться, что ваш образец порядочной женщины — та прилично одетая респектабельная особа, которую не увидишь в ночном кабаке, — вообще перешла бы на другую сторону улицы.

Глаза Эдварда превратились в две ледышки, плавающие в лесной заводи, куда не проникает солнечный луч.

— Спасибо и на том. Хотя бы в этом вы признаете, что моя критика обоснована. Особенно в свете того, что вы, коль скоро уж так случилось, должны были учить детей Ранги и войти в наш дом.

Дверь отворилась, в кухню ввалилась шумная ватага.

— Мы кончили уроки, все оставили в классной комнате. Можно нам сюда? Здесь так здорово! Гас привез каштаны. Давайте поджарим их на совке.

Фиона помогала детям печь каштаны, чувствуя каминный жар на щеке; она обжигала пальцы, вытаскивая их, и думала о том, что благодаря этому вечеру объяснения становятся ненужными. Но что с того? Он ведь только работодатель. Разве нет?

Разделавшись с каштанами, все занялись своими делами. Фиона помогала Джеймсу составлять мозаику, с которой ему было еще трудно справиться. Уильям и Элизабет внезапно затеяли ссору из-за плитки шоколада.

— Это еще что такое, — в сердцах сказал Эдвард, — вам что, конфет не хватает? Гас всегда привозит с запасом.

— Но было только две плитки, — пожаловалась Элизабет. — Одну взяли Вики и Джеймс.

— Ну, так разрежьте пополам. И возьмите линейку, ради Бога.

— Конечно, Лиз всегда хитрит и умудряется взять больше, — с досадой заявил Уильям. — Она пользуется линейкой с заделом и на этот задел и зажиливает.

— Элизабет, раздели, но дай Уильяму выбрать свою половинку, — вмешалась Фиона.

Наступила глубокая тишина. Это весь клан Кэмпбеллов обдумывал предложение. Затем Элизабет долго делила плитку, и было ясно как день, что большая точность может быть только в Палате мер и весов.

Эдвард взглянул на Фиону с еще большим уважением.

— Это ж надо! Прямо соломоново решение. Да где вы этому всему научились?

Фиона хотела было ответить что-то резкое, но вдруг отчужденность развеялась, и она с улыбкой бросила:

— Так оно и есть — у Соломона, мистер Кэмпбелл. Я вспомнила, как папа рассказывал, что древнееврейские раввины так делили имение между двумя наследниками. Это самый честный способ.

— Что вы все еще зовете его мистером Кэмпбеллом? Это же глупо, — заметила Элизабет. — Всех остальных вы зовете по именам, даже охотников за кроликами.

— Действительно глупо, — поддержал племянницу Эдвард. — Зовите меня Эд.

Фиона посмотрела ему в глаза, как бы напоминая об их поездке из Квинстона.

— Если я и могу называть вас по имени, то только Эдвард. — И, наклонившись к нему, чтобы поднять раздавленный каштан с пола, прошептала: — Это такое чопорное имя.

Он ответил неожиданно, словно не слышал, что она сказала:

— А я буду звать вас Флора.

— Почему? Это же не мое имя.

— Фиона — по-гаэльски Флора. Дедушка так звал бабушку, когда хотел быть ласковым.

— Ну, к нам это не имеет отношения, — немного сердито сказала Фиона. — Так что обойдемся без Флоры.

У Элизабет блеснули глазки.

— Какое романтическое имя — Флора Макдоналд.

— А что тут такого? — удивился Уильям.

— Ну, знаешь... хотя ты до этого еще не дорос. Мы сейчас проходим по истории эпоху Стюартов. Красавчик принц Чарли, и все такое. Флора — это имя его возлюбленной, которая спасла его от смерти.

— Все это, возможно, только легенда, — строго заметила Фиона. — Лично я думаю. Флора Макдоналд была лишь бездушной красоткой, которой принц Карл был по-своему благодарен.

— Но, Фиона, — разочарованно протянула Виктория, — вы сами всегда подчеркиваете романтику истории. Совсем недавно вы говорили, что только потому мы и помним историю...

— Но я также стараюсь придерживаться истины.

— Тогда вы перечеркиваете все рассказы из жизни красавчика принца Чарли.

— Не забывай, Вики, — со смехом заговорил Эдвард, — что ее отец непреклонный пресвитерианский священник. Может, она не одобряет Карла из принципа.

Глаза Фионы вспыхнули.

— А хотя бы и пресвитерианский священник — дело не в том. Чарлз Эдвард Стюарт имел все права на престол. Он был рожден королем.

Эдвард присвистнул:

— Вот до чего мы договорились! Но я и представить себе не мог, чтобы клановая лояльность сохранилась даже в этом поколении.

— Я родилась на западе горной Шотландии, — заметила Фиона, и в ее голосе не было ни оправдания, ни смущения.

— Но вы же не считаете, что королева Елизавета не должна была вступать на престол? — чуть не с ужасом проговорила Элизабет. У нее было шесть альбомов по королевскому дому Англии с полной генеалогией.

Фиона засмеялась:

— Ну нет, Англия сегодня такая как есть благодаря ей, и ее отцу, и матери, и всем тем, кто предшествовал им, но... но это были жестокие времена, и творилось много несправедливости.

— Дядя Эдвард, ты сегодня хотел почитать нам стихи из новой книги. Ты обещал. Мы тебя давно уже не слушали.

— Да ведь ваша гувернантка вам уже читала. Но если хотите, я не против. Это сборник поэзии из журналов. Подборка неравнозначная, но есть много хороших произведений. Я просмотрел.

Фиона знала, что эту любовь к чтению вслух привила им Рангимарие. «Правда, никто не может сравниться с Рангимарие по мастерству чтения, — как-то сказал Эдвард. — Язык маори удивительно музыкальный; в нем так много гласных звуков. Он весь звенит и журчит, как ручеек среди камней. Но даже когда Рангимарие читала свою прозу на английском, она звучала как поэзия — такая она была ритмичная».

Этот вечер в кругу семьи был такой замечательный. Каждый Кэмпбелл брал у другого книгу, быстро перелистывал еще не зачитанные хрусткие страницы, чтобы найти то, что ему хотелось бы всем прочитать.

— А мне вот это нравится, — заметила Виктория. — Оно мне сразу бросилось в глаза:

Я внемлю пенью птиц в рассветный этот час,

Когда весь мир лучами золотится;

Я слышу песнопения дрозда,

В спокойствии сходящей ночи;

И возношу благодарение ручьям,

Журчащим в дебрях сумрачного леса,

Жужжанью пчел и благовесту сел,

В субботу нас зовущему к вечерне.

...Мне любо все, но сердце так и бьется,

Когда твой нежный голос раздается.

Фиона сидела, боясь пошевелиться. Сейчас она проснется, и этот кошмар кончится. Эти строки посвящены Иану; она написала их давным-давно на усыпанной палыми листьями лесной прогалине на границе между Англией и Шотландией, а потом их опубликовали в английском журнале. Иан был в восторге. Она написала эти стихи, тоскуя по его голосу, в ожидании того дня, когда они снова будут вместе,

— Мне очень нравится, — сказала Элизабет. — Особенно о благодарении поющим в дебрях сумрачного леса. Чье это?

Фиона затаила дыхание. Эдвард посмотрел подпись под стихотворением:

— Некая Фиона Макдоналд... надо же, ваша тезка.

Он ждет, что она посмотрит. Надо себя заставить. Надо смотреть как ни в чем не бывало. Посмеяться над редкостным совпадением и бросить небрежно: «На границе это не такое уж редкое имя». Она встретилась глазами с Эдвардом, но слова застряли в горле. Она почувствовала, как слезы предательски подступают к глазам, вскочила на ноги и бросилась на заднее крыльцо, схватив с гвоздя куртку и шарф Эдварда. Уже когда она выскакивала за дверь, ей показалось, что его кресло скрипнуло. У нее точно крылья выросли. Она помчалась наугад, но ноги сами вели ее на Фионину горку, туда, куда бабушка Эдварда, мучимая тоской по городской жизни, по близким, по голосам подруг, приходила выплакивать свою долю и билась за жизнь. Там Фиона рухнула на мягкую подстилку из сосновых иголок и позволила себе выплакать свое горе.

Здесь и нашел ее Эдвард. На этом сосновом ковре звук шагов глох, и она поняла, что он рядом, только тогда, когда увидела его. Она присела. Он стоял, глядя на нее сверху вниз, затем опустился рядом и взял ее руки в свои:

— Простите, Фиона, ради Бога, простите. Мне и в голову не пришло, что это ваше стихотворение.

Она молчала, да и что тут было говорить. Эдвард подождал, пока она немного успокоится.

— Мы совершаем ошибки и дорого платим за них, правда ведь? Думаю, что это была ваша идея — гульнуть последний раз. Вам и в голову не могло прийти, что вас застукают... вы поссорились... а он в отместку женился на вашей лучшей подруге. А вы все еще любите его, так ведь, Фиона?

— Ничего подобного, — горячо, пожалуй, чересчур горячо возразила она. — Я плачу оттого, что лишилась всех иллюзий. Все мои грезы были связаны с Ианом, никого больше у меня не было. И я не знаю, совершенно не представляю, как построить свою жизнь без него. Иногда мне приходится ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что я не сплю, а действительно здесь, в снегах, в низинном краю. А вовсе не в тропиках, без телефона, без дорог. Даже Гамиш пропал для меня. Я больше не могу поехать в Африку.

Эдвард без слов заключил ее в свои объятия. Это был чисто мужской жест утешения, понимала Фиона, ничего личного — ведь Эдвард презирал ее. Но, несмотря на свой суровый вид человека, привыкшего всю жизнь бороться с силами природы, Эдвард был человеком полным сострадания. И потому она осталась, не в силах бежать. Эдвард захватил свой пастушеский плед, и она зарылась в него, согреваемая его теплом и силой.

Фиона очнулась, лишь услышав голос Эдварда:

— Пора идти. Дома хорошо. Я отослал детей в постели и разрешил им почитать часок. Они не будут приставать с расспросами. Я сказал, что вы посвятили это стихотворение другу, которого любили давным-давно. Они славные ребятишки. Им этого оказалось достаточно, чтобы еще больше зауважать вас. А теперь пойдемте. Здесь есть дорога прямо через Фионину горку. Вы по ней не ходили. Хорошо, что на вас толстые ботинки. Вы знаете что-нибудь о наших южных звездах? Я по дороге вам их покажу.

Ночь была ясная, и Млечный Путь сиял особенно ярко. Лишь небольшие облачка местами скрывали его. У них под ногами, в ясной глади озера, слабо мигали отражения звезд. Здесь, в «Бель Ноуз», был совсем другой мир, напрочь отрезанный бездорожьем от внешнего. Воздух был густой, как вино. Ветки лиственниц и кусты нгайо искрились от инея, словно унизанные драгоценными алмазами. Все казалось волшебным в этом мире.

— Интересно, — проговорил Эдвард, — при нашей жизни доживем мы здесь до дороги? Мама всегда мечтала об этом.

При нашей жизни. В местоимении «нашей» было что-то интимное. Так ей, во всяком случае, казалось, хотя к ней это отношения не имело. Правда, они с Эдвардом одного поколения. И вдруг Фиона поймала себя на странном чувстве, вернее, потребности, связывать себя с будущим «Бель Ноуз».

Они стояли на вершине самого дальнего холма, с которого открывался вид на озеро в сторону поселка Ванака. Там светились огни одиноких жилищ, и объемлющая их темнота создавала иллюзию близости.

— Вы чувствуете себя так одиноко в этой глуши, Фиона?

— Да нет, — с удивлением повернулась она к нему. — Я только что подумала, что, когда видишь эти огоньки, кажется, что соседи близко. Глушь меня совершенно не пугает, нам здесь так весело, мы живем как одна семья. Меня... меня это даже крепко держит.

Он внимательно рассматривал ее при свете луны. Насколько далека была она сейчас от той вызывающе разодетой красотки из ночного клуба. Они молча дошли до дому, но это было приятное молчание.

На следующее утро Эдвард сообщил, что должен покинуть их на пару дней. Фиона остолбенела. Это так не вязалось с положением дел на ферме «Бель Ноуз».

— Мне надо повидаться с семьей из Уэйнвуд-Хиллз. Надо обсудить с ними кое-какие дела. — Он перехватил удивленный взгляд Фионы. — Я поеду верхом.

— А сколько ехать?

— Почитай весь день, если ехать налегке. Я возьму только запас еды в седельной сумке. Не позволяйте Эмери подниматься, пока меня не будет. Нельзя рисковать. В Уэйнвуд-Хиллз есть телефон, и я обстоятельно переговорю с врачом и выясню, что мы можем сделать, чтобы она выходила ребенка здесь. Я выезжаю рано утром.

Все вышли проводить его. Проводы — это целое событие. Седельные сумки были тщательно уложены; с собой Эдвард брал ружье и аптечку. В таких краях рассчитывать не на кого.

Он завернулся в плед, и это так напомнило Фионе пастухов из горной Шотландии, что она почувствовала на мгновение приступ острой тоски. К седлу был приторочен котелок, вся необходимая амуниция была на нем; собаки рвались с поводков. Это были два пятнистых бультерьера, натасканные на кабанов, которые в огромном количестве водились в зарослях папоротника и в буше. Перед тем как дикие свиньи должны были опороситься, устраивалась охота на кабанов, которые пожирали поросят.

Когда Эдвард отъехал, Виктория сказала:

— Не пойму, почему дядя Эдвард вдруг решил уехать.

Мисс Трудингтон ответила ей суховатым голосом:

— Полагаю, Гас сказал ему, что Дебби возвращается из круиза по Тихому океану.

Элизабет и Виктория тяжело вздохнули. Фиона вспомнила, что говорил Эдвард о Деборе Уэйнвуд: «Вы с Деборой будете друзьями. Она считает меня твердолобым, высокомерным мужланом, ничего не смыслящим в женщинах».

Что же тогда имеет в виду Труди?

Уильям пошел звонить в колокол. Это была его неделя. Остальные дети выстроились у крыльца.

— У меня сложилось впечатление, — сказала Фиона мисс Трудингтон, — что Эдвард и мисс Уэйнвуд не очень хорошие друзья, судя по тому, что он мне говорил.

— Ну знаете ли, — задумчиво произнесла Труди, — эти вещи не всегда совпадают. Эдвард хотел жениться на Деборе, когда был еще совсем юным. Но она отказалась жить с ним по бивакам. Если бы брат Эдварда не погиб, он так бы и прокладывал дорогу, а стало быть, пришлось бы жить далеко не в идеальных условиях, Деборе это не улыбалось. — То, что она не договорила, повисло в воздухе. Ситуация в корне изменилась. Эдвард ни за что не отказался бы от своей любви к строительству дорог, от возможности преодолевать горы и озера, но он не мог бросить на произвол судьбы своих племянников и племянниц. Эдвард поставил цель: победить то, отчего страдали его бабушка и мать, то есть глушь и бездорожье; желание преодолеть это бедствие раз и навсегда и соединить все отдаленные уголки Новой Зеландии дорогами, сделав их доступными, превратилось у него в страсть. Но теперь, прикованный к «Бель Ноуз» заботой о четырех племянниках, он, вероятно, нашел бы утешение, в браке с Деборой Уэйнвуд.

Зазвонил колокол. Начались школьные занятия. В этот день Фионе почему-то трудно было сосредоточиться на уроках.

Вечером мисс Трудингтон и Фиона сидели у камина. Фиона дольше обычного делала массаж. Экс-гувернантка призналась, что, хотя боли у нее продолжаются, суставы стали гораздо подвижнее, чем были в последние годы; они стали более гибкими, эластичными.

— Труди, дорогая, — мягко произнесла Фиона, — вы немного утратили былой дух, не так ли? А это вещи взаимосвязанные.

Труди вспыхнула, словно ее поймали на смертном грехе. При ее любви к самодисциплине, она, вероятно, чувствовала, что ей именно этого не хватает.

— Боюсь, что это так. Когда впереди нет ничего... Ведь разве может человек представить себе, что вынужден будет уйти на покой так рано из-за болезни. А когда к тому же моя племянница бросила меня и мне пришлось жить на гроши, все мои сбережения исчезли вместе с ней, а значит, вся моя бережливость оказалась напрасной... Да, Фиона, это правда, я утратила надежду.

— Разве можно винить себя за это? Кто бы на вашем месте вел себя по-другому? Но вместе с тем вы так много можете сделать, чтобы помочь себе.

Труди посмотрела на нее поверх очков:

— Это вы помогаете мне.

Фиона покачала головой:

— Без вашей помощи у меня бы ничего не получилось, Труди. Если б вы стали немного подвижнее, вы бы могли побольше заниматься с детьми, я бы занялась хозяйством. У Эмери после рождения ребенка еще долго будет своих дел по горло.

Труди внимательно посмотрела на Фиону:

— А вы ничего не имеете против и действительно готовы уступить мне часть школьных часов?

— Да нисколько.

С лица Труди не сходил румянец, что, надо сказать, ей очень шло. Она с нежностью посмотрела на Фиону:

— Вы хотите сказать, что я вам родственна по духу? Боюсь, не многие девушки вашего возраста сказали бы такое... обо мне.

Фиона порывисто нагнулась и положила руку Труди на колено.

— Труди, сколько вам лет? Уверена, что вы моложе, моложе... своего возраста.

Озорная улыбка смягчила строгие черты старой девы.

— Вы хотите сказать, чем выгляжу, так ведь?

Теперь Фиона покраснела.

— Я... я...

Мисс Трудингтон спокойно продолжала:

— Мне сорок девять лет. Всего-то! Вы поражены, не правда ли? Я одеваюсь как шестидесятилетние, да?

Фиона подумала, что, если говорить об одежде, Труди действительно анахронизм, она знала очаровательных женщин, которым за шестьдесят.

— Но почему вы так одеваетесь?

— Да потому, что это не имело никакого значения. Годами мне приходилось помогать матери, и мне было не до моды, да она и не хотела, чтобы я одевалась привлекательно, хотя... — задумчиво добавила Труди, — сама она одеваться любила.

— Труди, я не хотела бы совать нос не в свои дела, так что, если я спрошу что-нибудь не то, хлопните меня легонько и я умолкну, но все же скажите, пожалуйста, почему это не имело значения?

Труди некоторое время молчала, но Фиона чувствовала, что это не оттого, что она обижена. Наконец она посмотрела Фионе в глаза и проговорила:

— Я перестала заботиться о своем внешнем виде после того, как потеряла единственного человека, которого любила.

— Он... он женился на другой, как мой жених? — спросила Фиона, решив, что хоть этот вопрос и причиняет ей боль, но он может их сблизить.

— Нет. То есть, может, сейчас он женат, даже скорее всего, но не это разлучило нас. Я ничего не слышала о нем долгие годы. Он уехал в Англию работать в трущобах.

— А что же случилось. Труди? Если не хотите, не говорите.

Труди взяла клубок шерсти.

— Я никогда не говорила... хотя нет никаких причин молчать об этом сейчас. Маму это уже не может трогать. Я не могла ее оставить.

— Вы хотите сказать, что она вас не отпускала от себя... или думала, что не сможет без вас? Я не уверена, что это правильно. То есть я хочу сказать, Труди, что женщине надлежит оставить своих родителей и уйти к мужу.

— Все было не так просто, — задумчиво произнесла Труди. — Мама действительно ужасно нуждалась во мне.

— О, она была инвалидом?

— Нет, но, может, еще хуже. Мама была алкоголиком. Будь она инвалидом, мы с Хью могли бы пожениться и взять ее к себе. Но поскольку она была алкоголичкой, ничего поделать было нельзя... особенно учитывая работу Хью. Это просто погубило бы его. Я ото всех скрывала такой позор. Мне приходилось все время быть на страже и не спускать с нее глаз. Сейчас мне кажется, что это была ошибка. Лучше было бы, если б рядом находился надежный человек. Но в те дни все было не так, как сейчас.

— Вы хотите сказать, что не говорили об этом даже своему жениху?

— Именно так, Фиона, Хью так никогда и не узнал. Я не могла позволить и ему пожертвовать собой.

— Но что же он обо всем этом думал?

— Вероятно, что я его недостаточно любила. Хотя как я могла его не любить, — продолжала Труди. — Любая девушка потеряла бы голову из-за него. А он выбрал не разодетую по последней моде, а меня, Фебу Трудингтон, неряшливо и не по моде одетую, стеснительную и неуклюжую. Хотя с Хью я никогда не была неуклюжей. — На глаза Труди навернулись слезы.

Они помолчали. Затем Фиона набралась смелости и спросила:

— Феба, я всегда так называю вас мысленно, это ведь имя моей мамы, сейчас же нет необходимости одеваться так старомодно? Во всяком случае, дело не в деньгах.

— Нет, конечно. Эдвард платит мне гораздо больше, чем я на самом деле зарабатываю. Это максимум, что он может сейчас себе позволить, ведь несмотря на то, что имение огромнейшее и настриг шерсти колоссальный, ему пришлось заложить его на очень невыгодных условиях, чтобы откупиться от второй жены Роберта. Но сам он говорит, что это временные затруднения и нет необходимости считать каждую копейку. Так что дело не в этом, просто я потеряла всякое представление о модной одежде, и мне самой было бы дико, если б я сейчас предстала перед всеми в каком-то стильном одеянии.

— Ничего тут дикого нет, Труди. Но вы бы сразу стали гораздо привлекательнее, а дети и Эдвард были бы в неописуемом восторге.

Они переглянулись. Во взгляде Труди не было уверенности. Чтобы подбодрить ее, Фиона сказала:

— Я могла бы переделать кое-что из ваших вещей. А когда поедем в Данидин, накупим всего вдоволь. Кстати, в кладовке я видела несколько кусков материи. Можно из них что-нибудь сделать. Они, наверное, от Ранги — элегантные хлопчатобумажные ткани и тонкий шелк с цветочной набивкой.

— Вы любите шить?

— Просто ненавижу, но считаю своей обязанностью ладить и с этим. Я люблю шить руками, отделывать, но кроить и шить на машинке ненавижу.

— И вы готовы сесть и шить для меня?

— А что тут такого? Да, Феба, у вас такие красивые волосы... а вы их портите тугими косами. Прямой пробор удлиняет затылок. Вам будет больше к лицу пробор сбоку и взбитые короткие волосы. Высокие скулы, узкий разрез глаз... да стоит вам захотеть, от вас глаз не оторвешь. Хотите я постригу вас, когда дети улягутся?

Труди взглянула на нее и улыбнулась. Улыбка ей действительно шла.

— Вы, Фиона Макдоналд, кого хочешь уговорите. Перед вами не устоишь. Может, утром я пожалею, но сейчас готова на все. — И она весело рассмеялась.

Фиона взглянула на нее, еще не веря своим глазам, потом пододвинула кресло, взяла полотенце, ножницы и расческу.

Подметая отрезанные пряди скрученных волос, Фиона ворчала:

— Разве можно так мучить волосы этими косами? Пока они выглядят прямо как жгуты, но сейчас мы их помоем шампунем, и они немного разойдутся. Труди, я, кажется, поздно спохватилась, но лучше поздно, чем никогда: у меня есть электрический фен и лак. Мы все сделаем попозже. Мне хочется, чтоб дети увидели вас во всей красе утром.

Она радовалась, что ей повезло и движок не подвел. Доведя дело до конца, она надела на волосы Труди две сетки, надежно скрепила их шпильками и помогла добраться до кровати.

— Только не вздумайте расчесывать утром. Я сама это сделаю. Встану на несколько минут раньше.

Больше всего Фиона боялась, как бы Труди не запаниковала утром, но случилось так, что первым увидел Труди Тамати; при этом он присвистнул от восхищения и воскликнул:

— Вот это да! Почему вы раньше не делали такую потрясающую прическу, мисс Трудингтон?

Труди выслушала комплимент вполне милостиво и пояснила:

— Это дело рук мисс Макдоналд. Держи ушки на макушке, Тамати, Если ей взбредет в голову, что ты лучше смотришься блондином, быть тебе блондином еще до заката.

Эдвард приехал уже в сумерках, усталый от непрерывной езды в седле и с головы до ног покрытый пылью. Фиона увидела его из кухонного окна. На полке в камине стояли суп, хлеб с хрустящей корочкой, фаршированное мясо, отлично поджаренная картошка, горошек из банок, печеная тыква и ароматный яблочный пудинг — столь любимый Эдвардом — с яблочными дольками в карамели.

— А вот и он, — сообщила она детям, бросившим тетрадки и подбежавшим к окну. — У него на поводу еще одна лошадь. Что бы это значило?

Элизабет прикрыла ладонью рот Джеймса, собравшегося что-то сказать. Он отчаянно вырывался.

— Не смей, Джеймс, мы ведь все это время молчали. Мы же обещали дяде Эдварду. Пойдемте, Фиона.

— Идите встречайте, — спокойно сказала Фиона, — а я закончу последние приготовления.

— Нет, пойдемте с нами. Ну, пожалуйста, — выпалила Виктория. — А то мы лопнем.

Фиона была заинтригована. Труди смотрела на них одобрительно. Эдвард шел по загону, ведя на поводу обеих лошадей. Привязав их к перилам, он обратился к детям:

— Ну и что вы думаете об этой каштановой кобылке?

В ней явно присутствовала кровь его жеребца Паломино: грива и хвост были кремовые, что смотрелось особенно красиво, хотя она, как и Эдвард, была вся покрыта пылью.

— Фиона будет великолепна верхом на ней! — с энтузиазмом воскликнула Виктория.

— Что? — оторопела Фиона.

— Она права, — подтвердил Эдвард; взяв Фиону за руку, он подвел ее к лошади. — Она ваша. Вы покидаете старого Хойхо и получаете повышение в чине. Нам не хватало лошади под седлом, и я вспомнил, что у Уэйнвудов есть одна.

Фиона была очарована. Это потрясающее животное — ее. Она подняла руку и потрогала бархатные ноздри.

— Джеймс, — попросила она, — принеси, пожалуйста, кусочки сахара для обоих скакунов, — Она обошла кобылу со всех сторон, поглаживая ее по пыльным бокам и рассматривая с видом знатока передние ноги. Взглянув на Эдварда, она сказала: — Я могу быть одной из наездниц. Может, Элизабет или Виктории полюбится эта красавица.

Эдвард покачал головой:

— Нет, она куплена специально для вас. У меня документы на ваше имя. Вот. — Он достал из кармана бумаги и со смехом добавил: — Имя красотки, хотите верьте, хотите нет, Розамонд.

Фиона стала читать документы, но буквы расплывались. Да, Эдвард не одобрял ее как женщину, но как гувернантку оценивал высоко. Может, со временем он оценит и ее саму.

Элизабет прыгала от радости:

— Дядя Эдвард, мы не выдали тайны. Мы даже притворялись, что не знаем, куда ты поехал. А Труди предположила, что ты поехал навестить Дебби.

Эдвард весело подхватил:

— А почему же не убить сразу двух зайцев. Я и Дебби повидал... она хорошо выглядит. — Он повернулся к дверям, поискал глазами Труди и с искренним изумлением воскликнул: — Труди, дорогая, что ты с собой сделала? Вот здорово!

Труди улыбнулась и махнула рукой в сторону Фионы.

— Мало того что она еще и мастер по прическам... она мастерски умеет добиваться своего. Фиона обвела меня вокруг пальца, как девочку. Эдвард, ты привез великолепное животное. Хорошо бы девочки помыли лошадей. А мальчики помогут. Отведите их в стойла. Горячей воды полно.

— Слушаюсь, мисс Трудингтон. И уши помыть не забуду, — весело бросил Эдвард, направляясь к бане. — Билл, прежде чем пойдешь на конюшню, принеси мне, пожалуйста, во что переодеться.

Фиона смотрела на Эдварда поверх накрытого стола. После бани он весь светился, выгоревшие кончики каштановых волос сверкали, как серебряные искорки. На нем была кремовая шелковая рубашка и пятнистый зеленый шелковый шарфик, небрежно повязанный на загорелой шее, мохнатая твидовая куртка и зеленые вельветовые брюки. Она вдруг почувствовала исходящую от него здоровую мужскую привлекательность, с которой сражалась все эти месяцы.

— Как чувствует себя Дебби после круиза? — спросила Труди.

— Прекрасно. Вчера она весь вечер показывала мне слайды. Действительно чудесные. У Дебби врожденный вкус к фотографии. Думаю, это было действительно замечательное путешествие.

Краем уха Фиона услышала, как Виктория прошептала Элизабет:

— Надеюсь, характер у нее улучшился. Времени было предостаточно.

Перехватив взгляд дяди, Виктория стала поспешно переставлять тарелки.

— Виктория, милая, если у тебя есть что сказать, говори, пожалуйста, громче, чтоб все слышали. Шептаться за столом неприлично.

Виктория беззлобно откликнулась:

— Это никому не интересно, дядя Эдвард. Фиона торопливо бросила Виктории:

— Принеси, будь добра, пудинг, Вики. Кому как не тебе разрезать его — ты же его делала.

Лучшего способа умаслить Эдварда нельзя было придумать. Он привез с собой уйму газет: через Уэйнвуд-Хиллз проходила дорога, так что с почтой там было гораздо лучше. Кроме того, он долго беседовал по телефону с врачом из Ванаки.

— Эмери можно разрешить подниматься, Фиона. Не больше часа на первый раз. Выздоровление у нее будет не такое уж быстрое. Если хоть что-нибудь не так, снова в постель. За ней нужен хороший присмотр и никаких нагрузок до родов. Так что, боюсь, помощи вам ожидать не от кого.

Фиону это не особенно огорчило.

— Пока все идет неплохо. Мисс Трудингтон двигается гораздо больше, а я сделала расписание обязанностей для детей.

Они запирали двери, перед тем как разойтись на ночь.

— Я это заметил. Массаж подействовал, не так ли?

— Да, но многое связано с травмами ее молодости. Мы с ней беседовали, и теперь, как мне кажется, она от многого освободилась. Во всяком случае, она стала обращать внимание на свой внешний вид, а это уже кое-что.

Эдвард поднял брови:

— Ах, вы еще и психолог? А как насчет вас, Фиона Макдоналд? Врач, исцелился сам.

В его тоне не было ни малейшей неприязни. И сейчас его слова действовали на Фиону как-то совсем по-другому. Она вдруг осознала, что с этим сегодняшним щедрым даром развеялись все ее обиды. Их глаза встретились.

У Фионы вдруг пресеклось дыхание. Она попыталась взять себя в руки. Если что-нибудь и смягчило сурового хозяина «Бель Ноуз», так это визит к Деборе Уэйнвуд и изменившаяся ситуация. Дебора, его первая любовь. Первая? Что она этим хотела сказать? О чем она вообще думает? Дебора, его первая и единственная любовь. Но какое до всего этого дело ей, Фионе Макдоналд?

Глава 7

Не прошло и трех дней, как Фиона, закончив занятия с детьми, увидела на горизонте всадника. Она пекла на кухне блинчики. Для детей это всегда было сюрпризом. Они крутились вокруг нее, посмеиваясь над ее неловкими движениями, когда она пыталась переворачивать их, подкидывая. Наконец она выложила их на тарелку поближе к горящей печке. Дети уписывали блинчики с лимонным соком и сахарным песком и еще с золотистым сиропом, так что руки и физиономии у всех были ужасно липкие. Фиона внезапно увидела в дверях Эдварда.

— А мне можно? — спросил он.

— Попроси Фиону сделать еще, — сказал Уильям. — У тебя волчий аппетит.

Эдвард разделался с третьим блином и потянулся за четвертым, как вдруг Фиона, выглянув в окно, сообщила:

— К нам гости.

Все повскакали из-за стола и сгрудились у окна.

— Дебби и Эндрю, ее брат, — решил Эдвард. — Они обещали заехать и не откладывать визит в долгий ящик, но никак не думал, что так скоро. — Он засмеялся и обратился к присутствующим: — Лучше разделаться с блинчиками до их прихода, им это на один зубок. — Он повернулся к Фионе: — Вот у них аппетит волчий — это точно. Как там у нас, есть что-нибудь посущественнее в кастрюле?

Внезапно подала голос мисс Трудингтон:

— Можно не спрашивать, Эдвард. Тут Фиона точная копия твоей бабушки: ее врасплох не застанешь. У нас гости на голову не сыплются, но к любой неожиданности Фиона готова. Банки из-под бисквитов пусты не бывают. Ты даже представить себе не можешь, как тебе повезло. И при всем том она умеет быть экономной: лишнего куска свиньям не выбросит.

Эдвард зашелся от смеха.

— Нет, Труди, ты настоящее сокровище. Ну какая современная девушка, скажи на милость, считает за комплимент ссылку на лохань для свиней?

Мисс Трудингтон вытаращила на него глаза.

— А Фиона что, современная девица?

Эдвард хмыкнул:

— Труди, если б ты видела ее, как я в первый раз, ты б решила что она ультра-современная... и не сравнивала ее с бабушкой Кэмпбелл!

Впервые Фиона не почувствовала в его словах яда.

Эдвард намазал золотистым сиропом последний блинчик и сказал:

— Ну, пойдемте встречать гостей.

Фиона достала суповую кастрюлю и поставила на плиту. Затем пошла вслед за всеми к крыльцу.

Для человека, целый день не слезавшего с лошади, Дебора Уэйнвуд выглядела на диво свежей и прелестной. Фиона сообразила, что она, должно быть, остановилась у ручья и привела себя в порядок. Надо признать, это был великолепный квартет: брат с сестрой и пара красивейших скакунов — вороной и серый в яблоках.

Эдвард помог Деборе сойти с лошади, представил ее и снял седельные сумки. Дети были исключительно спокойны и вежливы. Фирна же почувствовала беспокойство. Уж очень хорошо они держали себя до сих пор, уж очень разумно вели, несмотря на выпавшие им тяжелые испытания.

Дебора Уэйнвуд была прелестна: золотистые волосы с пепельными прядками, поднятые наверх небрежной копной, глаза такие же серые, как у Эдварда, но их оттеняли густые черные ресницы. Ее костюм для верховой езды был прекрасно сшит и отлично сидел на ней. Ростом она была пониже Фионы. Дебора, юная любовь Эдварда. Юная?.. Приглядевшись внимательнее, Фиона поняла, что не такая уж юная.

Эндрю был похож на сестру, только значительно выше и широкоплечий. Он оказался старше, чем она ожидала. Эндрю читал лекции в Линкольне. Его сестра прекрасно загорела — круиз по Тихому океану пошел ей на пользу. Фиона чувствовала, что под прикрытием легкой светской болтовни Дебора изучает ее, что, впрочем, вполне естественно.

— Надеюсь, Эд, — бросил Эндрю, — мы тебе не в тягость. Конечно, без Эмери вам тут и самим нелегко, но Деборе не терпелось повидать вас.

— О, это правда. Но я торопилась, чтоб успеть до ягнения... кроме того, я полагала, что смогу немного освободить мисс Макдоналд. Она сможет больше заниматься с детьми, пока я возьму на себя часть хозяйства. Ах, бедные ягнятки, год им выдался нелегкий, совсем безнадзорные.

Бедный ягненок Виктория быстро проговорила:

— О, не беспокойтесь о нас, Дебби, мы, как никогда, в надежных руках. Фиона сущий дьявол по части приведения детей в божеский вид.

Дебора весело рассмеялась:

— Это очень мило, Вики.

Виктория посмотрела на Дебору, и Фиону поразило выражение ее лица.

— Я привезла тебе и Элизабет ожерелья с Южного моря, — все так же весело продолжала Дебби. — Мы потом достанем их. Я подумала, что вам будет интересно сравнить их с изделиями местных народов и посмотреть, что общего есть между ними и теми, что были у вашей мамы.

Фионе будто по сердцу полоснули. Уж не расистка ли эта девушка? Разве она не чувствует враждебности Виктории? Осторожнее, Фиона, эмоции мешают правильно судить о вещах. К тому же не исключено, что Дебора просто немного бестактна. Это, вероятно, так и было. Когда все вошли в дом, Дебора воскликнула:

— Труди, дорогая, что это вы с собой сделали?

Фиона остолбенела. Этого достаточно, чтобы бедная Труди вновь забралась в свою скорлупу. Но Труди недаром провела полжизни в классной комнате; к дерзости она привыкла.

— Кто это сказал, — холодно бросила она, — что улучшать то, что дано природой можно только молодым? — Взглядом классной дамы она поглядела на пепельные пряди Деборы.

Дебора растерялась и покраснела.

Эндрю звонко рассмеялся:

— Отлично, Труди, — и к восхищению Фионы обнял старую гувернантку. — Черт побери, как приятно видеть снова моего доброго боевого конягу.

Труди покраснела от удовольствия.

Эдвард помог Фионе накрыть на стол, разлить суп, поджарить тосты, заварить чай.

— Ты не присоединишься к нам? — спросила Дебора, подчеркнуто игнорируя остальных.

— Увы, это выше моих сил, — заявил Эдвард. — С приездом Фионы мы все прибавили в весе. Прямо перед вашим приездом прикончили гору блинов с сиропом.

Черные брови взметнулись вверх, Дебора бросила взгляд на Фиону.

— Вы прямо образец добродетели, что называется, мастер на все руки. — Сказано это было таким тоном, будто она что-то недоговаривает.

— До всего, разумеется, руки не доходят, — ответила Фиона с наивным видом. — Мы делаем самое главное и надеемся в каникулы поработать на огороде и по хозяйству.

Эдвард, подчеркнуто любезный Эдвард, подал голос:

— Фиона, как уверяет нас Труди, — это вторая бабушка Кэмпбелл. Посколько всех дел не переделаешь, она гениально умеет выбрать главные. Пока она занимается с детьми, хорошо кормит нас и вообще украшает нашу жизнь, нам не о чем беспокоиться,

Дебора доела суп и встала:

— Не покажете ли вы мне мою комнату? Хочу переодеться к обеду.

В «Бель Ноуз» это прозвучало несколько помпезно. Впрочем, решила Фиона, она, вероятно, хочет снять брюки для верховой езды. Не возить же с собой в седельных сумках гардероб.

Когда они подошли к комнате Эмери, Дебора остановилась:

— Разве я не в этой комнате? Эдвард не говорил, что я всегда останавливаюсь здесь?

Фиона, не задумываясь, объяснила:

— Это двойная комната, так что здесь сейчас Эмери и Тамати. Через пару дней Эмери перейдет к себе в дом, если пообещает не делать тяжелой работы. Я подумала, что вы можете устроиться в лиловой комнате, а ваш брат в комнате у заднего крыльца. Там очень уютно и рядом с ванной.

Дебора промолчала, хотя была явно недовольна. Фиона задержалась у шкафа, подогреваемого трубами отопления, взяла полотенца, постельное белье и неожиданно поймала себя на том, что слишком критично относится к каждому слову Деборы, это просто смешно. Лучше радоваться, что в доме появилась другая женщина. В самом деле, нельзя же круглый год жить в полном уединении. Надо общаться с людьми. Даже если они не совсем гармонируют с твоим миром. Гармония! Фиона чуть не рассмеялась. Когда она ехала сюда по озеру Ванака, ей и в голову не приходило, что жизнь в «Бель Ноуз» может быть гармоничной.

Эдвард отыскал ее:

— Могу я чем-нибудь помочь? Как насчет вечерней трапезы? Устроим праздничный обед, а? Вы как раз планировали, что сегодня Эмери встанет первый раз, так ведь?

Фиона не шелохнулась.

— Да, ее первая еда со всеми. Вы... вы же не хотите сказать, что против того, чтобы она обедала со всеми? Я не могу так ранить ее. Но если вы действительно хотите, я могу накрыть здесь, на кухне, стол для нас, а для вас и ваших друзей в столовой.

Эдвард уставился на нее:

— Что вы говорите, Фиона. Разумеется, все за одним столом. Когда была жива моя мать, так было всегда. Да и послушайте... мы накроем большой стол для стригалей у окна. Я не хочу, чтоб вы носились с блюдами туда-сюда из кухни в столовую. Дебби тоже привыкла есть на кухне у матери, уверяю вас. Не надо устраивать паники из-за них. Развлечение превращается в пытку, если относиться к нему слишком серьезно. Я пойду начищу полный котел картошки. Уж с этим-то я справлюсь. Если меня не обманывает нюх, у вас там в печке запеканка? Правда? Можно сделать детям колбаски. Я вчера набил немного.

— Да нет, я сделала двойную запеканку, я так часто делаю — потом доедаем на следующий день. Я же понимаю, что вы хотите развлечь своих гостей, Эдвард.

— Ну, если эта парочка не научилась развлекаться сама по себе, зная этот дом с детства, пусть пеняют на себя. — Он повернулся, выходя из кухни. — Да, Фиона, Дебби привезла кое-какие наряды в седельных сумках. Почему бы не воспользоваться случаем и не надеть вашу ярко-зеленую бархатную кофточку и красно-коричневую юбку?

Фиона так и осталась стоять. Она представить себе не могла, что Эдвард замечает, во что она одета. Да, пожалуй, он не так-то прост. Он не разрешил ей накрыть в столовой, но попросил одеться. Но предаваться грезам некогда. Что там с десертом? Она хотела сделать легкие пудинги на пару, которые обожал Эдвард (дети, разумеется, тоже, поспешно добавила она про себя), но уже явно не успевала.

Вошла Виктория:

— Давайте покажем ей, на что мы способны по части вкусной еды, ладно, Фиона? Мы все поможем. Мальчики кормят кур и собирают яйца.

Неожиданно послышался голос Эмери:

— Я знаю, Фиона, что вы готовили праздничный обед по поводу того, что я первый раз встаю, но раз приехали гости, я лучше завтра отправлюсь домой. Почему бы не покормить детей и Тамати на кухне, а мне он принесет поднос сюда. Просто чего-нибудь перекусить.

Фиона засмеялась:

— Эдвард и слышать об этом не хочет, я знаю. Он предлагает, чтобы мы все приоделись. Я могу послать Викторию к вам домой, она принесет это твое роскошное гиацинтовое платье, ладно?

Фиона вернулась в кухню и услышала разговор Деборы и Эдварда:

— Бедняга Эдвард... да ты стал совсем домашним. Кто бы мог представить: ты — и чистишь картошку. И именно когда я приехала в гости.

— О, силком меня никто не заставлял. Вообще-то Фиона сейчас захватит кухню, но гувернантки у нас на вес золота, ты же знаешь. Мне не хотелось, чтоб она стерла себе пальцы.

— Насколько я вижу, ты научился кое-чему. А я займусь кухней с завтрашнего дня. Ты ведь это имел в виду, когда звал меня?

Фиона подумала, что Эдвард не слышал, как она вошла, но он вдруг круто повернулся, заметил Фиону и с усмешкой ответил Деборе:

— Я сказал, любишь кататься, изволь и саночки возить.

Фиона должна была признать, что Эдвард Кэмпбелл быстро соображает. Ему не хотелось обижать гувернантку, домохозяйку по совместительству, утверждая, что дела далеко не так хороши. Фиона почувствовала негодование. Она тут надрывается, тащит на себе все хозяйство, из кожи вон лезет, чтоб все было хорошо, а Эдвард считает, что все из рук вон плохо! Хорошо же, Эдвард Кэмпбелл! Фиона была по-женски рада, что приготовила кое-какие деликатесы.

Эдвард ушел из кухни, когда Фиона начала накрывать на большой стол, выбрав лучшую скатерть. Дебора с удивлением смотрела на нее.

— Уж не собираетесь ли вы стелить здесь такую же скатерть, как в столовой?

— Но раз мы все будем здесь, то пусть будет празднично.

— Как это все? Вы хотите сказать, и Тамати, и Эмери, и Тиаки — все вместе?

— А что тут такого?

— Я не знаю, так ли это необходимо при гостях? Вам самой не кажется немного странным сидеть за одним столом с маорийской семьей и гостями? Как- то неуютно, правда ведь?

Фиона спокойно взглянула на Дебору:

— Скорее странно услышать подобные разговоры в стране, считающейся одной из самых демократичных. Эдвард относится к Манунуи как к своим близким друзьям.

Дебора побледнела:

— Это звучит как оскорбление.

— Вовсе нет. Это ваша личная проблема. Ведь именно в ваших устах «маори» звучит как оскорбление. Надеюсь, при детях вы себе такое не позволите. Что касается стола, то это идея Эдварда. Я предлагала накрыть на троих в столовой, но он наотрез отказался, а это его дом.

Дебора смотрела на Фиону с явным раздражением.

— Я вас насквозь вижу. Здесь у всех гувернанток появляются странные мысли. Все они влюбляются в Эдварда. А вы к тому же еще и умны... это ж надо придумать — притворяться, что у тебя нет расовых предубеждений.

Фиона ответила спокойно, хотя все в ней клокотало:

— Это вовсе не притворство. Я так воспитана. Мне с детства внушали, что Бог сотворил всех людей братьями. Что касается Эдварда, то вы ошибаетесь. О какой влюбленности может идти речь? Когда я приехала сюда, он сказал мне, что у нас с вами много общего, что вы тоже считаете его твердолобым, самонадеянным и все такое прочее.

— Как, вы поругались? То есть, я хотела сказать, вы ссоритесь? Так бывает у людей, давно друг друга знающих.

Фиона даже возмутилась;

— Ничего подобного. Эдвард Кэмпбелл и я... мы просто на дух друг друга не переносим.

Дебора отличалась удивительным простодушием. Все ее чувства отражались у нее на лице, и сейчас она выглядела очень довольной.

— Это правда? А я подумала... — Она немного истерично рассмеялась. — Я ведь всегда... Эдвард мне всегда нравился...

— И вы считаете, что и всем он... нравится. Только не мне. Он мой хозяин. Мы с самого начала невзлюбили друг друга; он был очень огорчен, что нанятая им гувернантка не смогла приехать. Я ее заменила, и он затаил на меня обиду. Но мы с ним договорились при детях не показывать виду, что антипатичны друг другу. А сейчас мы... — Фиона запнулась. — А сейчас мы соблюдаем, так сказать, военное перемирие, внешне даже дружелюбны. — Ей вдруг захотелось во что бы то ни стало убедить Дебору, что Эдвард Кэмпбелл ей, Фионе, абсолютно безразличен. — Да что тут говорить, — вставила она, — он настолько не доверяет мне, что даже слышать не хочет о моей поездке с детьми в Ванаку и настаивает, чтоб нас сопровождала мисс Трудингтон.

На лице Деборы одно выражение быстро вытесняло другое — изумление сменилось восторгом. Она действительно была открытой книгой. Фиона подумала, что в этой непосредственности что-то есть, понятно, почему к ней тянуло мужчин; во всяком случае, на первый взгляд она действительно была очень привлекательна, но...

— Когда Эдвард сказал, что я считаю его твердолобым, — упавшим голосом произнесла Дебора, — это было сказано от огорчения; мы тогда с ним поссорились из-за того, что он не хотел бросить эту ужасную дорожно-строительную работу. Но сейчас все по-другому. — И она добавила с искренним раскаянием: — Простите меня, ради Бога, Фиона, если я обидела вас, когда брякнула, что все гувернантки плетут сети Эдварду. Не мудрено, что и я решила, раз вы приехали из Шотландии, то у вас это же на уме. — Она улыбнулась. — Вас удивляет, что я все так выкладываю без утайки? Я ужасно простодушна, правда? Но зла никому не желаю.

— Да, конечно, — сухо заметила Фиона, а про себя подумала, что часто люди, не желающие зла, и причиняют его больше всех.

— Но зачем же вы сюда приехали?

Фиона решила, что лучше сказать правду.

— Честно говоря, потому, что меня бросил жених. Я должна была быть июньской невестой. Но за три дня до свадьбы он прилетел из Африки и сообщил мне, что женится на другой, если уж говорить до конца, то на моей лучшей подруге. Мне просто надо было уехать куда глаза глядят. И хотя я ничего не утверждаю на будущее, но в данный момент мужчины меня не интересуют. Только работа. А вот, кстати, и дети.

Дебора стала накрывать на стол — она делала это с большим удовольствием, а Фиона занялась кухней.

Настроение у Деборы явно улучшилось. Она даже охотно общалась с Эмери, которая в свой черед была до глубины души тронута удивительно красивым тортом с кремом, который Виктория и Фиона приготовили в честь ее первого выхода к столу. В отличном настроении был и Тамати, как и всякий муж, у которого жена снова стала на ноги. Четверо юных Кэмпбеллов дружески общались с Эндрю и подчеркнуто вежливо с Деборой. Эдвард глаз с них не спускал.

— Мне надо все приготовить на завтра, — шепнула Фиона Эдварду, — и уроки, и еду. Вы бы не смогли перейти с вашими друзьями в гостиную? Я уже разожгла плиту.

— Вы этого правда хотите? — несколько недоверчиво спросил Эдвард.

Фиона кивнула.

— На Эндрю вы произвели неизгладимое впечатление, — продолжал Эдвард.

Фиона посмотрела на него. Внимание, Фиона. Не теряй бдительности. Он только-только стал обращаться с ней без прежней подозрительности. Малейший неверный шаг, и... А сейчас с появлением соблазна в лице Эндрю он будет следить за каждым ее движением. Лучше избегать этой компании.

Кухня была предоставлена в распоряжение детей и Фионы. Позднее, когда все были уложены, рассказы на сон грядущий рассказаны сначала Джеймсу и сонному Тиаки, мужественно сражающемуся с песочным человеком, когда все получили свой поцелуй и закрыли глаза со счастливым чувством, что их любят и о них заботятся, Фиона на цыпочках прошмыгнула мимо гостиной в кухню. Ей не хотелось присоединяться к остальным.

Надев зеленый в клеточку передник поверх зеленой юбки и красно-коричневой кофточки, она вымела золу из очага, расставила чашки и блюдца на столе на утро, залила овсянку, срезала кожу с бекона, отсчитала яйца. Затем подмела пол, стерла пыль, вытащила всю грязную обувь на заднее крыльцо.

За спиной у нее послышались шаги. Голос Эндрю произнес:

— Пойдемте к нам, Золушка, бросьте ваши горшки и сковородки. Давайте танцевать. — Он приблизился к ней и взял у нее из рук метелку. — Правда, на Золушку вы не очень похожи, даже в переднике. — Он протянул руку ей за спину и стал развязывать передник. Глаза у него смеялись. — Скорее на Марию Стюарт, королеву Шотландскую.

Фиона подняла глаза; Эдвард и Дебора стояли в дверях.

— Боюсь, вы не развязали, а завязали еще крепче, — торопливо бросила она Эндрю, чувствуя его руки у себя на спине. — Дайте я сама.

— Подумаешь. Это только продлит удовольствие.

Фиона сделала нетерпеливое движение, и фартук развязался. Она сдернула его через голову, чувствуя, что заливается краской. Эдвард смотрел на нее своим обычным насмешливым взглядом. Ну конечно, он уверен, что она запротестовала только из-за него. Чтоб этому Эндрю Уэйнвуду пусто было.

И все же Фиона радовалась перемене. Хотя она и чувствовала пристальный взгляд Эдварда на себе, когда танцевала с Эндрю, обыденная трудовая жизнь отступила в сторону, и было так славно танцевать в этом большом зале, выходящем на солнечную сторону, где в былые дни, наверное, отплясывали стригальщики, и охотники на кроликов, и слуги — все, участвующие в трудовой жизни фермы, славно было танцевать на наспех натертом Эдвардом полу и чувствовать на себе восхищенные взгляды мужчин.

Фиона заметила, что Эдвард и Дебора почти все время танцевали вместе. У них это замечательно получалось. Золотистая головка Деборы была как раз на уровне его плеча. А потом Фиона танцевала с Эдвардом, танцевала почти не дыша, не произнося ни слова. Брат с сестрой без всякого энтузиазма танцевали в другом конце зала. Эдвард чуть нагнул голову (Фиона была не намного ниже его) и заглянул ей в глаза.

— Вы, кажется, относитесь к школе, не поощряющей разговоры во время танцев?

Фиона рассмеялась:

— Услышь вас сейчас Труди, она бы возмутилась: «Ах, мой дорогой Эдвард, что за дурно построенная фраза?»

Эдвард тоже рассмеялся:

— Согласен. Но вы-то поняли, что я хотел сказать.

— Вполне. Если вы думаете, что последует поток ничего не значащей болтовни, то ошибаетесь. Нет ничего более отупляющего, чем попытка заставить себя говорить Бог знает о чем... или спрашивать, о чем думаешь.

— Но вы же знаете, что я об этом не спрашивал. Это был комплимент.

— Комплимент?

— Ну конечно. Я сам предпочитаю танцевать молча. Ритм и музыка. Движение и звук.

Фиона видела, что Дебрра не умолкала ни на секунду. Она настолько не привыкла к комплиментам со стороны Эдварда, что растерялась, как шестнадцатилетняя девочка.

— Но ведь Дебора вас давно не видела, — смущенно напомнила она. — Ей есть что рассказать. А я здесь все время.

Глаза у Эдварда смеялись, и было в них еще что- то такое, чего она не могла понять.

— У нас друг для друга нет слов?

Он не отрывал от нее взгляда, и вдруг Фиона поняла, что не выдержит этого. Она опустила глаза, губы дрогнули, потом снова подняла глаза и пристально посмотрела на него:

— Дело, наверное, не в том. Просто нам случалось говорить друг другу такое, чего лучше было не говорить.

Губы у него чуть изогнулись.

— Что правда, то правда. Но, по крайней мере, скучно нам не было, как вы считаете?

Сердце у Фионы забилось быстрее обычного.

— Дело в том, что вам, вероятно, нравится сражаться, — пробормотала она, снова отводя глаза.

— А вам нет? — раздался голос Эдварда у нее над ухом.

И в этот момент музыка смолкла.

Они восстановили пары. Дебби, естественно, скучала, танцуя с братом. Фионе Эндрю нравился как хороший партнер, и ей с ним было бы вполне приятно, не чувствуй она неотступного взгляда Эдварда. Он так и сверлил ее глазами.

Они уже долго танцевали. На холмы пали вечерние тени, в небе зажигались звезды. Дебора, посмотрев в. окно, сказала:

— До ужина хорошо бы пройтись, Эдвард. А Эндрю будет помогать Фионе.

— О, лучше пойти всем вместе. Фиона совсем из дому не выходит.

Дебора многозначительно посмотрела на Фиону.

— Да нет, не стоит, — быстро возразила Фиона. — Я не люблю оставлять надолго детей. Если кто-нибудь попросит пить или заболеет. Труди понадобится целая вечность, чтоб дойти до них. А Эмери нельзя.

— Ерунда. Тамати прекрасно справится. Я велю ему держать ушки на макушке. Уверен, Эндрю приятнее пройтись с вами, чем мазать маслом тосты.

Ночное озеро, окруженное цепью темных гор, отражающиеся в его бездонных водах звезды — какая все это была сказочная красота! В воздухе в этот вечер чувствовалось первое дыхание весны; ивы распустили свои сережки. Больше не было морозной прозрачности. Июньский, июльский и августовский лед таял. Они шли той же тропой, что взбиралась на крутой склон, откуда открывалось озеро в сторону Ванаки. Именно здесь Фиона и Эдвард гуляли, когда она убежала на Фионину горку. Эндрю держал Фиону под руку. Дебби, судя по всему, нуждалась в большей помощи Эдварда. Они поднялись на самую высокую точку и оттуда смотрели на ту сторону озера, где был маленький городишко Ванака, соединяющий их с цивилизацией, и где даже в это время, когда ночь еще не вступила полностью в свои права, мелькали фары далеких машин.

— Сегодня уже не так холодно, Фиона, — заметил Эдвард, — как в тот вечер, когда я вас первый раз привел сюда.

Он сказал это как бы между прочим, но слова многозначительно повисли в воздухе. Фиона почувствовала, как у Деборы перехватило дыхание. Фионе так и хотелось сказать: «Один-единственный раз, Эдвард», но она не осмелилась, боясь только усилить впечатление. Вместо этого она произнесла:

— Да, уже тепло. Весна на пороге. В ту ночь я ужасно скучала по дому. Эдвард привел меня сюда, чтобы показать, что мы не совсем оторваны от мира, — и тут же пожалела о сказанном — в этих словах все взывало к сочувствию.

Дебора была рада позавтракать в постели, она встала, когда Фионе уже пора было отправляться в классную комнату. Фиона нарезала мясо, лук, месила тесто. День обещал быть трудным, потому что после полудня Эмери перебиралась в свой дом. Дебора сунулась ей прямо под руку.

— Оставьте все это, Фиона. Теперь я сама займусь готовкой. Так что можете делать свои дела.

— Пирог из мяса и почек. Передаю из рук в руки. Эдвард любит паровые пудинги. Пакет нутряного сала там, в буфете. На сладкое можете...

Дебора рассмеялась:

— Вкусы Эдварда мне хорошо известны. Вы думаете, почему он так рад был, что я вернулась. «Мисс Макдоналд, — говорит он, — приехала в качестве гувернантки. Нельзя же от нее требовать большего. Если возьмете на себя кухню, пока вы здесь, это уже небесный дар».

Фиона положила нож:

— Я буду просто счастлива передать вам бразды правления. Как же приятно иметь гостью, которую не надо обслуживать.

Когда Фиона уже выходила из кухни, Дебора бросила ей вдогонку:

— Видите ли, Фиона, я здесь не гостья.

Обед задержался. Фиона говорила себе, что не следует быть слишком требовательной; в конце концов, Дебора не привыкла к их плотному расписанию. Эндрю, Тамати и Эдвард с раннего утра отправились на работу, прихватив с собой перекусить. Надо было починить изгороди. Наконец прозвенел обеденный колокол.

Дебора с изыском украсила стол в столовой ветками зимнего жасмина и гиацинтами.

— Ну, вот ты и вернулся к цивилизованной жизни, Эдвард, — весело приветствовала его Дебора, ставя перед ним блюдо тушеного мяса и почек. — Накладывай себе сам, пока я принесу овощи.

Эдвард посмотрел на Фиону:

— Я сказал, что Фиона будет рада, если ей помогут накрывать на стол и убирать посуду.

У Фионы предательски потеплело на сердце. Она уже представила, что Дебора не преминет воспользоваться моментом и сообщит, что весь обед дело ее рук, но Эдвард упредил ее:

— Женщины есть женщины. Их хлебом не корми — дай языками поработать. Обед-то задержался, а? — Он начал было разрезать пирог, как внимание его привлек жир на верхней корочке. — Что за напасть, Фиона. Что я вижу? Слишком много поваров? — Он рассмеялся, — И на старуху бывает проруха. Этот пирог, видно, не из ваших шедевров.

У Фионы перехватило горло. Дебора взбесится. Так оно и было. С холодным недоумением она спросила:

— Что-то не так?

Эдвард, все еще не понимая, подлил масла в огонь. Он считал, что Фиона поймет его подначку.

— Но его ножом не прорежешь. Что вы туда положили, Фиона?

У Фионы мелькнула дикая идея исправить положение, взяв все на себя; она не сомневалась, что Дебора! подыграет ей, не желая оказаться в невыгодном свете,! но не успела она продемонстрировать свое остроумие, как вмешался Уильям и ляпнул:

— Да это пирог не Фионы. Сегодня с утра готовила Дебора.

Эдвард не знал, куда деться от смущения, что не мудрено в такой ситуации.

— Тысяча чертей! Что говорится, попал пальцем в небо. — Он попытался рассмеяться. — Не расстраивайся, Дебби, с каждым может случиться. И лучший повар может забыть сухие дрожжи, так, кажется, они называются.

На Дебору было страшно смотреть, и Фиона ей посочувствовала. Она только пролепетала:

— Я и не знала, что сюда кладут сухие дрожжи. Мы у себя никогда не кладем. Что ж вы мне не сказали, Фиона?

Фиона промолчала. Эдвард снял с пирога верхнюю корку, положил ее на тарелку и попросил Викторию сходить на кухню и принести другую тарелку.

— Не расстраивайтесь, начинка кажется потрясающей. Дебби, как и все новозеландские женщины, специалистка по изделиям из дрожжевого теста и пирогам. — И добавил специально для Фионы: — Еще новозеландские женщины, как известно, славятся своим умением готовить именно всевозможные закуски, а не блюда долгого приготовления. Наша приверженность к закускам и перекусам притча во языцех.

Но как он ни старался смягчить содеянное, Деборе от этого не стало легче. Фиона попыталась исправить положение:

— Это, вероятно, относится не ко всем новозеландским женщинам, а Дебби, не сомневаюсь, такая мастерица по десерту, что вы ни за что ее не отпустите. — Она улыбнулась Деборе, искренне сочувствуя неудаче. — Вся моя выпечка самая что ни на есть простая — все что можно поставить на плиту и заниматься в это время уроками. — Тем не менее она вздохнула с облегчением, когда разделались с обедом. К ее ужасу, Дебора внесла большой бисквитный торт, украшенный меренгами, взбитыми сливками, натертым шоколадом и вишнями. Кто-то из детей громким шепотом произнес:

— Дядя Эдвард терпеть не может бисквитный торт.

На сей раз Эдвард, зная, что Дебора и без того расстроена, попросил вторую порцию. Правда, при этом он так посмотрел на Фиону, что та поспешила отвести глаза. Когда покончили с десертом, Дебби заявила:

— А теперь, дети, вам мыть посуду. Уберите со стола, а я принесу кофе старшим.

Фиона заколебалась, стоит ли вмешиваться, но решилась, однако Эдвард ее обогнал:

— Извини, Дебби, но сейчас пора бить в колокол. Чья очередь? О, Уильяма. Ну валяй! А мы с Тамати уберем со стола. Труди обычно моет посуду. Фиона, я принесу вам кофе. — Он повернулся к Деборе. — Наша Фиона страшно суровая учительница.

Фиона встала из-за стола и в сопровождении ребятишек вышла из столовой. Проходя мимо Труди, она поймала ее взгляд, полный сочувствия и одобрения. Труди в глубине души была рада промаху Деборы.

До конца дня Фиона, подобно Агагу, ходила на цыпочках, дабы Дебора не взорвалась от малейшей оплошности. Но все обошлось благополучно. Она старалась забыть о случившемся и даже милостиво обходилась с детьми, однако завоевать их расположение ей не удалось. Они ушли в себя и неприязнь к Деборе прикрывали подчеркнутой вежливостью. Впервые Фиона убедилась, что беда оставила на них свой болезненный след. Было что-то недетское в такой сдержанности. Их уже раз отвергли... Флер ранила их глубже, чем могло показаться на первый взгляд. Фиона удивилась, что раньше ей это не бросалось в глаза. Она им была нужна, они тянулись к ее любви, как подсолнухи к солнцу. Фионе ради их блага не хотелось, чтоб Дебора стала их тетей. Вместе с тем она была рада, что в их внешнем поведении, по крайней мере, не проявляется враждебности.

В этот вечер Дебора подарила девочкам по ожерелью, не обмолвившись при этом ни словом, что это поделки тихоокеанских аборигенов и что их надо сравнить с украшениями Рангемарие. Только Виктория не забыла ее слов. Внезапно она подняла свои ясные глаза и спросила Дебору:

— Когда вы были на Тонго, вы были на аудиенции у короля?

— Конечно нет. Вики, король даже не знал, что я там была.

— Мою маму он бы принял, — сказала Виктория задумчива, глядя в огонь.

— Вики, принеси мне, пожалуйста, свои брюки для верховой езды, мне кажется, их надо подшить, — торопливо попросила ее Фиона.

Виктория принесла брюки, а Дебора сказала:

— Мне тоже надо поработать. Эдвард, есть носки для штопки?

— Да нет вроде, благодаря Фионе и Труди да еще этим нейлоновым ниткам корзинка для штопанья совсем пуста.

Фиона рада была, когда дети наконец отправились спать. Дебора буквально сторожила ее, и она чувствовала, что лучше исчезнуть с глаз долой. Фиона поднялась:

— Пойду, проведаю Эмери. Хочу убедиться, что она там не перенапрягается.

Эндрю тоже вскочил, будто того и ждал:

— Я с вами, Фиона.

Фиона перехватила внимательный взгляд Эдварда. Он все время был начеку.

— Спасибо, Эндрю, замечательный вечер для прогулки.

В компании Эндрю она немножко расслабилась. С ним было легко, он вел себя по-дружески, естественно.

Эмери лежала на диване и рада была видеть их. Выглядела она великолепно и смеялась, что после такого долгого ничегонеделания иначе и быть не может.

— Ради Бога, ни о чем не беспокойся, Фиона. Тамати будет приносить мне завтрак в постель, а потом отводить Тиаки к вам. А я буду делать только самую легкую работу. Ты привела дом в порядок, Фиона. Просто ума не приложу, как это у тебя получается при такой нагрузке. Все банки заполнены... — Она с любовью посмотрела на Фиону. — У тебя тени под глазами, хотя чего тут удивляться...

— У тебя есть еще какое-нибудь вязанье? Я могу повязать, пока здесь.

Эмери достала из корзинки, стоящей около кровати, детское пальтишко.

— Только вот немного петли довязать.

Эндрю любовался молодыми женщинами. На Фионе было нежно-зеленое шерстяное платье с широким медного цвета поясом, ее пышные рыжие волосы оттенялись иссиня-черными Эмери, когда обе склонились над вязаньем. Бело-розовая кожа Фионы удивительно сочеталась с нежно-коричневой кожей маори. На щеке Фионы Эндрю увидел пять крошечных родинок. Дети назвали их пятеркой, как костяшку домино. Эндрю не мог оторвать от них глаз.

Тамати сделал ужин:

— Ну, нет уж, Фиона, на сей раз Манунуи будут обслуживать вас.

Эндрю и Фиона возвращались домой узкими тропками по выгону. Эндрю держал ее под руку. Но в этом не было чего-то романтического, подумала Фиона. Они подошли к заднему крыльцу, и Эндрю стал нащупывать в темноте ручку.

— Представляешь, они заперли дверь. Неужели забыли про нас?

— Да ничего подобного. Эта дверь все время хлопает на ветру. У Эдварда все руки не доходят починить ее. Мы выходили из боковой двери, а эту я сама заперла после чая. Она действует мне на нервы.

— Ну и ладно, — весело бросил Эндрю. — Здесь так романтично, правда? Все оплетено глицинией...

— Это ломонос, — спокойно поправила Фиона не оборачиваясь.

Он крепко обнял ее и притянул к себе.

— Не надо, Эндрю, — мягко остановила она его. — Я не любительница случайных поцелуев.

Он тихо засмеялся и еще крепче прижал ее к себе.

— Это вовсе не случайно. Мне покоя не дают твои пять родинок... они так и ждут поцелуя. Я об этом все время думаю. — Все так же смеясь, он прижался губами к тому месту, где надеялся найти ее губы.

В этот момент щелкнул замок и дверь открылась. Эдвард! Яркий свет залил их. Эндрю обернулся, выпустив ее из своих объятий. Фиона совсем смутилась.

— Прошу прощения, — суховато проговорил Эдвард. — Я услышал ваши голоса и вспомнил, что эта дверь заперта. Но можете не останавливаться, мне ничего не стоит ее запереть снова.

Фиона в мгновение ока переступила порог:

— Не глупите, Эдвард, Эндрю шутит.

Но Эндрю не выразил ни малейшего смущения:

— Она хотела сказать, старина, что ты испортил волшебное мгновение. Надеюсь, тебе больше повезло.

Фиона не стала дожидаться ответа Эдварда.

— Спокойной ночи, — вежливо бросила она обоим мужчинам и удалилась к себе.

Час от часу не легче. Ну почему она вечно попадает в ситуации, из которых невозможно выбраться? Всегда так — без вины виноватая. Чтоб этим мужчинам!

Дни тянулись, как никогда, медленно. Помимо прочих дел, Фиона не спускала глаз с Эмери. Поскольку Эндрю всегда был под рукой, Эдвард как можно чаще отпускал Тамати, и тот мыл окна, драил полы на веранде, — словом, делал все, что не могла сейчас сделать Эмери.

— Я беспокоюсь об Эм, — признался он Фионе. — А что, если из-за опасности выкидыша у нее родится недоношенный ребенок? Что, если будут осложнения? У нее родные в Маори-Кайк — селении в Тайароа-Хедз близ Данидина. Я никак не могу уговорить ее поехать туда на последние три месяца. — Он посмотрел на Фиону. — Вы знаете, почему она предпочитает оставаться здесь?

— Да, — без утайки подтвердила Фиона.

— Оттого что я не могу обойтись без пьянства в городе. — В голосе его чувствовалась горечь.

Тамати был удивительно красив и молод. Фионе вдруг пришло в голову, что, будь она скульптором, обязательно бы изваяла его голову из камня — этот высокий лоб, четко очерченные губы, широкие ноздри, задумчивое выражение лица.

— Теперь ты сам видишь, на что готова пойти Эмери, чтоб уберечь тебя от этой пагубной страсти.

— Еще бы не видеть. Поэтому я и не собираюсь делать этого.

Фиона задумалась.

— Тамати, — наконец произнесла она. — Это так важно для Эмери. И не бойся высказать ей, как ты это ценишь. Мы с ней все обсудили. Когда я с детьми поеду в Ванаку, я переговорю с врачом, чтобы в случае, если все произойдет раньше, я знала, как поступить. Рождение дело естественное, Тамати, а вы с Эдвардом пастухи.

— Боюсь, я родился на поколение позже, — усмехнулся Тамати. — В былые годы, а в некоторых отдаленных районах Северного острова и по сию пору, например в краю Уревера, жены возвращались к своим отцам, и те принимали роды. Но цивилизация расслабила нас. Мы отчасти утратили свои навыки, хотя должен похвастать, что мне удалось спасти не одну жизнь. — Он помолчал. — Но я на вашей стороне, Фиона. Нам обоим по нраву жизнь здесь. И если вы поедете с Эмери в Ванаку на Рождество, мне будет спокойно.

Эдвард нашел Фиону чуть позже. Он тоже переговорил с Тамати.

— Я сказал Тамати, что, если у Эмери начнутся схватки раньше времени, мы сможем доставить ее вовремя. При первой же возможности я займусь осушением старого карьера. Тогда у нас будет идеальное место приземления, и они смогут послать к нам воздушную «скорую помощь».

— Это не повлечет за собой потерю земли?

— Наверное, но я считаю, что без этого не обойтись. Такая изоляция дорого обходится нам. Могу себе представить, что бы я чувствовал, если б моя жена ждала здесь ребенка, — ответил он с отсутствующим видом. — А на все это нужно время.

Фиона почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Уж не хочет ли он сказать, что скоро сюда переедет Дебора в качестве хозяйки поместья? День после этого тянулся мучительно долго, и Фиона чувствовала себя отвратительно.

Поздней ночью, мучаясь бессонницей, она вдруг зарылась в подушку. Надо быть честной. Надо посмотреть правде в глаза. Вовсе не о детях ты беспокоишься — не обманывай себя. Тебе несносна мысль, что Дебби выйдет замуж за Эдварда, потому... потому что ты сама любишь его.

Все, что происходило с Фионой в прошлом, кануло в Лету, не существовало, не имело смысла. Ей вдруг стало отчетливо ясно, почему она без всякой радости вспоминала далекие моменты прошлого. Потому что теперь она знала со всей определенностью, и, как это ни было смешно, при всем недоверии и презрении, которое Эдвард испытывал по отношению к ней, при всех этих стычках, она любила его...

Глава 8

Настало утро, которого Фиона так страшилась. Страшилась потому, что это открытие напрочь меняло ее отношение к Эдварду, и она боялась: его не удастся утаить, тем более от прекрасных глаз ревнивой Дебби. Но восходящее солнце придало ей смелости. Разумеется, нервы у Фионы были взвинчены до предела, она боялась нечаянно выдать себя. Прошло несколько часов, и она поняла, что выдержит испытание. На следующий день должен был прибыть долгожданный почтовый катер. Охотники на кроликов уезжали с Гасом; их работа закончилась. Кроликов в их краях почти не осталось, и наступило раздолье для овец. Фиона ожидала ткани, которые она заказала по передатчику вместе с выкройками, нитками, отделкой и прочими швейными принадлежностями. Первой она обошьет Труди. У девочек оставалась одежда с прошлого лета, и на время им хватит. По случаю прихода катера уроки сокращались. Все поторопились на пирс смотреть, как крутобокий светлый катер заходит во фьорд. Шкипер был, как всегда, рад их появлению и, как всегда, обедал с ними.

— О, как здорово, что вы привезли мороженый горошек, — восхитилась Фиона. — У нас есть холодная баранина, и я как раз хотела сделать салат.

Эмери сидела с мужем в «лендровере».

— Я поеду с Томом и приготовлю горошек к твоему приходу, Фиона.

Почтовый мешок был соблазнительно набит, но по неписаному правилу его открывали только после обеда.

Фиона вывалила в дуршлаг готовый горошек, перемешала его с кубиками свежих яблок, добавила совсем немного майонеза и сунула в морозильник, чтобы охладить. Блюдо оказалось удивительно вкусным. Приготовление холодных сладостей она тактично предоставила Деборе.

Дни прихода почтового катера были для всех праздником. Фиона думала об этом, когда все они расселись во дворике, выходящем на север. Оттуда видна была бухта и катер, идущий в верхний залив озера. В раскладывании почты была своя система. В две стопки выкладывали газеты и журналы; всевозможные рекламы, каталоги отдельно; конверты с окошечками со счетами и рецептами клали в плетеную проволочную корзинку, специально принесенную из кабинета Эдварда, а бандероли и личные письма высыпали на стол во дворике. Все внимательно следили за тем, что кому пришло. Каждому хотелось знать, от кого письмо, а когда любопытство было удовлетворено, каждый с головой уходил в свою корреспонденцию. Детей всячески поощряли переписываться со знакомыми и незнакомыми друзьями. Даже маленькому Джеймсу приходили письма от шестилетнего двоюродного брата из Маори-Каик. Они были написаны печатными буквами. Все посылки были проверены: посылки с одеждой, галантереей, с деталями и приспособлениями для столярных работ, которым Эдвард обучал Уильяма. Остался только один маленький пакет. Фионе. Из Африки.

— Это, должно быть, от Гамиша, — сообщила она.

У Уильяма загорелись глаза.

— Вот это да! Я просил тебя, Фиона, спросить его об этих, как их, о пауках... ты думаешь, он прислал одного такого? А может, самца и самку.

— Не расстраивайся, Уильям, но этого быть не может. Их нельзя посылать без ветконтроля, чтобы, чего доброго, не занести заразу. А эта бандероль прошла только таможню. Здесь, скорее всего, что-нибудь мне ко дню рождения — заранее.

На свет Божий показалась шкатулка для ювелирных украшений.

— Вот это да! — подскочила Фиона. — Гамиш дает! Он, должно быть, разбогател. Вообще-то он не из тех, кто дарит такие подарки. Вот прислать том о брачной жизни мух цеце или что-нибудь в этом духе — это на него похоже. — Она открыла замочек и откинула крышку.

Все исторгли дружное «О!», увидев невероятной красоты камень, лежащий внутри. Это был молочно- белый опал с огненным отсветом внутри и голубизной озера и неба, словно впитанной им. Кулон на тонкой золотой цепочке.

Эдвард посмотрел на Фиону. Бледная, она смотрела не на камень, а на прикрепленную к крышке записку, которую пока что не набралась храбрости прочитать, записку, написанную знакомым почерком. Почерком Иана.

Все остальные, к счастью, все еще любовались камнем. Эдвард видел, как она глубоко вздохнула, ухватившись за край стола, на мгновение закрыла глаза, затем заставила себя вынуть записку, сунула ее в карман брюк и весело бросила:

— Ну, это я прочту потом.

Сама того не ведая, помогла Дебора, сказав Эндрю:

— Вот видишь, Эндрю Уэйнвуд, что такое настоящий брат, позволь напомнить, что у меня день рождения в октябре.

Фиона рассмеялась, и в этом было что-то двусмысленное:

— Вот уж точно более подходящий для опала месяц, Дебора.

— Мне казалось, что вы лишены предрассудков, — нахмурился Эдвард, — а то всего один шаг и до веры в злых духов.

Фиона пожала плечами:

— Даже тот, кто уверяет, что у него нет предрассудков, какие-нибудь да имеет. Вот это мой. Я, пожалуй, отнесу его в комнату.

Эдвард поднялся:

— Лучше дайте-ка я положу его в сейф. Это, насколько я понимаю, материальная ценность.

— Спасибо, Эдвард, за беспокойство, но я бы не хотела... пока, чтоб он лежал в сейфе.

Он стоял рядом с ней и, загораживая ее лицо от других, внимательно изучал его.

— О, женщины, женщины. Им надо еще полюбоваться всласть. Ладно, только потом отдайте.

— Хорошо, — еле выдавила из себя Фиона и ушла к себе в комнату.

Там она бросила футляр на кровать и развернула записку.

«Дорогая Фиона,

Не сердись и прими это. Я заказал кулон давным-давно, мой ювелир прислал мне его. Я не могу подарить его Матти и надеюсь, что ради нашего прошлого ты возьмешь его. Прошу, забудь о своей гордости и не думай слишком плохо об Иане».

Как он мог? Как он мог? Огонь в глубине кулона, усиленный солнечным светом, словно опалил ее. Что теперь ей делать с этим несчастным камнем? Образ Иана вытеснен из ее сердца другим человеком. На счастливый конец, правда, не приходится надеяться. Эдвард любит Дебору чуть не с детства, а сейчас она готова выйти за него замуж. Да что там говорить. И Фиона засунула шкатулку под подушку.

Поздно ночью она достала ее снова. Наконец она может отделаться от этого злосчастного камня, чтобы никто не спрашивал, что да почему. Она накинула макинтош с капюшоном из шотландки. За окном моросил теплый дождь. Сунув ноги в меховые сапожки, она открыла окно и тихо выскользнула во влажную ночь.

Цель была вполне определенная — бездонные воды Ванаки. Дождик смыл очертания дальних гор, да и дом за спиной как-то сразу исчез во тьме. Она сошла с дороги и двинулась овечьими тропами к обрыву, высящемуся над озером.

Внезапно за ее спиной раздался голос: — Вы идете не той дорогой и не в том направлении.

Фиона подпрыгнула от неожиданности и вскрикнула:

— Эдвард Кэмпбелл! Что вы здесь делаете? Так можно до смерти напугать.

— Я решил, что жалко расстраивать столь романтическое свидание.

— Романтическое свидание! — в сердцах воскликнула Фиона. — Мы слишком с вами несовместимы для романтических свиданий.

Насмешливый тон вернулся к Эдварду:

— О, конечно, конечно! Славная уловка, только меня не проведешь. Я не глухой. Эндрю пошел прогуляться... говорит, что любит гулять под дождем. Я решил закрыть ставни на веранде и тут слышу, как вы открываете окно. Только впопыхах вы перепутали направление. Эндрю пошел в другую сторону. Позвольте препроводить вас к нему.

Он взял Фиону под руку без особой щепетильности. Она воспротивилась, нетерпеливо вырвала руку, и при свете луны он заметил блеснувшую у нее в руке цепочку.

— Это еще что такое... — Он взял ее руку в свои и уставился на цепочку. — Что вы с ней делаете здесь?

Фиона молчала. Повернувшись к нему спиной, она смотрела в сторону озера.

— Так вы мне не скажете?

Он круто повернул ее и заглянул прямо в глаза, приблизив свое мокрое лицо. Он увидел прядки волос, выбившиеся из-под капюшона, водяную пыль тумана на лице и две сбегающие по щекам слезинки.

— Так это не от Гамиша?

— Нет.

— От бывшего жениха? Как его звали, Иан?

Она кивнула.

— Но зачем он это сделал? Он ведь женился на Матти? Между вами все кончено?

Голос его звучал довольно резко. Фионе было не по себе от одной мысли, что он решит, будто она думает об Иане.

— Эдвард, я не знаю зачем. Это... это жестоко... именно сейчас, когда я окончательно выкинула его из сердца. Если он такое мог сделать, значит, я просто никогда по-настоящему его не знала. — Она протянула ему записку. — Поверьте мне... вот... прочтите и увидите, что я говорю правду.

Эдвард развернул записку, прочел, смял ее и выругался. Выругался, даже не извинившись. И только добавил:

— Ну и дурак!

У Фионы отлегло от сердца. Эдвард сунул записку в карман. Взглянув ей в глаза, он спросил:

— Вы так и не сказали мне, куда собрались.

— На обрыв Арога.

Она не ожидала такой реакции. Он схватил ее за плечи, круто повернул, так что лунный свет, просачивающийся сквозь облака и туман, осветил ее лицо. У него самого лицо было очень странное. И вдруг Фиона ясно вспомнила тот вечер на кухне, когда Эдвард изучал ружье Роберта.

— Да нет, Эдвард, вовсе не то! — рассмеялась она. — Я просто хотела отделаться от этого несчастного камня. Я хотела забросить эту цепочку в озеро. Ванака такое глубокое, а обрыв Арога — лучшее для этого место... там глубже всего. Пусть Ианов опал станет даром Вэйтуатара, о которой рассказывала Элизабет.

Лицо Эдварда посветлело.

— Это другое дело. Это я могу понять. Только ведь и Ванака иногда раскрывает свой тайны. Вы не хотите держать его у себя, так ведь? Вот и отдайте мне, я найду ему применение. — Он взял ее руку, аккуратно раскрыл ладонь и взял цепочку,

Фиона доверчиво посмотрела ему в глаза, уже не сопротивляясь,

— А что вы с ней сделаете, Эдвард?

Эдвард сжал зубы.

— Отошлю обратно. Предоставьте это мне. По-другому нельзя.

— Но... он сочтет это странной причудой. Вы ведь мой работодатель.

— Нет, не бойтесь, не сочтет. С вашего разрешения или без оного я намекну ему, что право на это дают мне особые отношения с вами.

При виде выражения лица Фионы, лишившейся дара речи, он расхохотался:

— Вы думаете, что я все еще злюсь и не могу забыть то, что мы с вами друг другу наговорили. Но мне кажется, что такой поступок Иана огорчил вас до глубины души, вы позволите мне отомстить ему.

В глазах Фионы сверкнули злые искорки.

— Вы знаете женщин лучше, чем я думала, Эдвард. Ладно, делайте что хотите. Спасибо.

Она повернулась, словно собираясь идти к дому.

— Не хотите немного прогуляться? — спросил неподражаемый мистер Кэмпбелл. — Как насчет обрыва?

Дождь не прекращался, а они стояли на самой крутизне, и на этот раз между ними не было вражды. Или это всего лишь перемирие? И его старые опасения вернутся вновь? Лучше отбросить подобные мысли и наслаждаться настоящим, решила Фиона.

Они вернулись на веранду, к французским окнам.

— Я полагаю, что сегодня вы предпочли бы больше никого не встречать, поэтому лучше вернуться тем же путем, каким вы вышли. У вас усталое лицо. Думаю, вам не помешал бы добрый глоток бренди.

Фиона покачала головой:

— От бренди мне плохо. Завтра все как рукой снимет. Я буду хорошо спать. Спокойной ночи.

Он схватил ее за руку:

— О! Не так быстро. Если бренди не подходит, есть другое лекарство.

И в тот же миг губы Эдварда приникли к губам Фионы. Сначала его губы были холодными, затем требовательными, мужскими. Фиона не могла сопротивляться. Вдруг он проговорил насмешливым тоном, перечеркнувшим всю прелесть момента:

— Не правда ли, милая девочка, «Бель Ноуз» замечательное место — вчера вечером Эндрю, сегодня Эдвард.

Неужели все заранее было рассчитано, подумала Фиона, униженная и растерянная... чтобы она не слишком многого ждала от поцелуя? Стыд обжег ее, когда она поняла, что и Эдвард не мог не понять искренности ее ответного поцелуя, и это отпугнуло его. Несомненно, он и сам был во власти момента. Но для мужчины поцелуй значит гораздо меньше, чем для женщин... а учитывая, что в доме Дебора, он тем более не хотел, чтоб она приняла его за нечто большее, чем дань моменту.

— Ничего особенного, Эдвард, — услышала она собственный холодный голос. — Мне просто хотелось знать, есть ли какие-нибудь человеческие чувства за вашей неприступной внешностью. Оказывается, есть, только вы их стесняетесь, правда? Вы настоящий лицемер!

Рука ее была уже на ручке окна. Она открыла створку, вошла и закрыла окно на щеколду.

Через два дня они прощались с Уэйнвудами. Когда Фиона увидела, как два всадника скрываются за линией холмов, то почувствовала странную грусть. С одной стороны, их отъезд был облегчением, но с другой, после той ночи, когда Эдвард поцеловал ее, их присутствие было спасительно.

На следующее утро Эдвард сказал:

— На следующей неделе вам может представиться случай поехать в Ванаку. Гас отвозит охотников за кроликами в верховья озера, затем заедет сюда. Детей примут в школу на последние десять дней до весенних каникул. Очень хорошее время — никаких экзаменов, много спорта. Всего вам хорошего. Можете взять с собой Эмери и Труди. Я не рискну оставить Эмери одну, без женщин.

— Вы расставляете нас как пешки на доске. А спросить саму Эмери, хочет ли она поехать, вы забыли?

— Конечно спросил.

— О, — только и сказала Фиона.

Состояние Труди настолько улучшилось, что она даже решила не брать инвалидное кресло в Ванаку.

— Чем меньше она от него зависит, — заметила Фиона Эдварду, — тем для нее же лучше.

Они теперь часто разговаривали на разные темы, связанные с отъездом. В этот вечер она заметила, что с Труди творится что-то странное. Она читала «Уикли ньюс», рассматривала картинки и вдруг застыла, словно прислушиваясь к чему-то. Фиона незаметно наблюдала за ней. Труди закусила губу. Через некоторое время она поднялась и сказала:

— Что-то я сегодня очень устала. Пойду прилягу. — И взяла «Ньюс» под мышку.

В девять Фиона принесла ей чашку чаю и как бы невзначай спросила:

— Прочитали «Ньюс», Труди?

— Да, спасибо. Да, Фиона, голубушка, попросите, пожалуйста, Эдварда заглянуть ко мне перед сном.

Фиона с любопытством раскрыла «Ньюс». Труди что-то вырезала. Но что именно, она, вероятно, никогда не узнает.

На следующее утро Эдвард заявил:

— Фиона, Труди не поедет в Ванаку. Придется тебе ехать с Эмери. Мне это даже лучше. Она может кое- как готовить, присматривать за домом. Почему вы так удивлены?

— Да потому что как-то вы сами мне сказали, что отпустите меня только в сопровождении Труди в качестве цербера.

— Она ни в какую не хочет ехать, — задумчиво пояснил Эдвард.

— Бедный Эдвард, — насмешливо протянула Фиона. — Труди — это ваша ахиллесова пята.

Уже выходя, Эдвард посмотрел на нее через плечо и бросил:

— Нет, не Труди... но у меня есть ахиллесова пята.

Ванакский домик был очарователен и совсем не похож на «Бель Ноуз». Сад, разумеется, довольно запущен, но уже пробивались первые весенние побеги и кое-где желтели примулы. Дом был современным, построен в масличной роще на месте старого, в котором прошло детство Эдварда. По стенам висели яркие экспрессионистские картины. Высокие окна от пола до потолка впускали море света. Перемена обстановки принесла свои преимущества. Тиаки пошел в детский садик, дети в школу, и после школьных занятий дом был полон одноклассников юных Кэмпбеллов. Эмери и Фиона беспрерывно шили. К немалому удивлению Фионы, Эдвард сказал ей, что она может пользоваться машиной, и рекомендовал лучшие торговые центры в Кромуэлле и Алегзандре. К тому же он не поскупился на деньги для обновок ребятишкам.

Как-то раз, движимая необъяснимым чувством, Фиона заглянула в книжную лавку и разыскала номер «Уикли ньюс», из которого Труди вырезала заметку. Ага, это было как-то связано с Ванакой. Священник из Британии, служащий в районе доков. Он несколько недель служил в Ванаке, а ванакский священник ездил с миссией на Новые Гебриды. На фото у него было энергичное привлекательное лицо. Родом он был из Новой Зеландии, обучался в Нокс-Колледже в Данидине двадцать два года назад. Он год проводит в Доминионе, служа в разных приходах. В Ванаке будет до ноября.

Двадцать два года назад. Кажется, все сходится. Труди была совсем молоденькой, когда появилась в «Бель Ноуз». Она встретила свою единственную любовь, когда ей было уже к тридцати. У Фионы навернулись слезы на глаза, пока она рассматривала фотографию преподобного Хью Алегзандера. Бедная Труди. Даже после стольких лет рана не зажила...

Фиона сидела в маленькой церкви Святого Эндрю за утренним богослужением и слушала по-мужски строгую проповедь бывшего возлюбленного Труди. Во

всем этом было что-то нереальное. Странно, но ее охватило острое желание что-нибудь сделать. Только что? Труди не из тех, кого берут за руку и водят за собой, как малое дитя. А он оказался неженатым. Об этом ей сказала Эмери. Нет, о Труди она ничего не знала. Просто сказала как бы между прочим:

— Этот безбрачный священник, обручен только со своей службой.

В этот вечер Фиону пригласили вместе с другими на ужин в дом одного из местных прихожан. Эмери осталась дома с детьми. Фиона выяснила, что Хью Алегзандер когда-то служил вместе с ее отцом. Но как упомянуть Труди, не вызвав подозрения, она не знала. Да и попробуй устроить случайную встречу, если живешь у черта на куличках на озере, где нет дорог.

В полдень последней пятницы они сидела с детьми в гостиной своего домика. Эмери и Тиаки ушли на чай. В комнате было пианино, купленное специально для детей. Фиона играла. Стоял прекрасный весенний день, и по настоянию Виктории Фиона надела одно из своих новых платьев. Она пела детям, когда на тропинке показался Эдвард Кэмпбелл. Ее было хорошо видно через огромное, во всю стену окно. Он слышал ее голос, выводящий мелодию шотландской песни «Томлюсь без тебя...». Без кого? Без Иана?

— А теперь «Песню небесного челна», Фиона, я так ее люблю в твоем исполнении.

Волосы у Фионы были распущены. Она отбросила их назад, убрав завитки с ушей, пальцы забегали по клавишам. «Неси того, кто рожден королем на всем поднебесье морей». Как будто дух кланов звучал в словах старинной песни. Неужели действительно существует память крови, размышлял, прислушиваясь, Эдвард. Песня кончилась, и Фиона предложила:

— А теперь вы должны спеть мне свою любимую песню.

Эдвард узнал ее прежде, чем дети начали петь. Маорийская песня о мяче изо льна, раскачивающемся и отбивающем зорю по ладоням и кистям рук. Четыре детских голоса ритмично подхватили народную мелодию:

Мячик, мяч на длинной нитке,

Что кружишь ты, в пляске прыткий...

Пальцы Фионы пробежали по клавишам последние аккорды. Она вскочила на ноги и воскликнула:

— А теперь поиграем в палочки-выручалочки. Я должна научиться этой игре, пока у нас есть время.

Все уселись на ковер в кружок, Джеймс раздал палочки, а сам встал рядом, четверо остальных стали постукивать палочками по полу и перебрасывать друг другу в идеальном ритме, кроме тех моментов, когда новичок Фиона роняла свою и все хохотали. Эдвард стоял за стволом нгайо и смотрел на их игру. Это словно было каким-то далеким откликом той эдинбургской истории. Шотландская учительница воспринимает маорийскую культуру своих учеников. Наконец все перестали играть. Джейми приник к плечу Фионы, а она обняла его рукой.

— А теперь, Джейми, пора позаботиться о чае. У меня для вас сюрприз.

— А для меня? — спросил Эдвард, распахивая дверь.

Он был от души благодарен за теплый прием. Когда шум и гам смолкли, Фиона, смеясь, воскликнула:

— Это сюрприз не для больших. Шоколадные человечки. Но не расстраивайтесь, у нас на сегодня припасены устрицы, и еще я сделаю чипсы.

Уильям потянул ее за рукав:'

— Фиона... ты же не заставишь нас есть за столом, потому что пришел еще один взрослый?

Она поискала взглядом глаза Эдварда:

— Я обещала им фуршет. Вы не возражаете?

Эдвард не имел ничего против и радовался как ребенок. Фиона вдруг вспыхнула, схватила ленту и завязала волосы.

— Как вы сюда попали, Эдвард?

— Верхом до Уэйнвуд-Хиллз, потом отец Дебби довез меня до Макарора, а оттуда на попутках.

Виктория задала вопрос, на который не отважилась бы Фиона:

— А зачем?

— Ну, может, я соскучился по всем вам, — улыбнулся Эдвард.

Фиона подумала про себя, как хорошо было бы, если б и она входила в это число всех.

— Тамати и Труди пообещали, что прекрасно обойдутся без меня. А я вернусь с вами на катере в понедельник.

После чая все пошли, как обычно, прогуляться до берега. Они шли усыпанной листьями аллеей, ведущей к озеру, переливающемуся розовым и коралловым цветом в закатных лучах солнца. Маленькие лодки покачивались на поверхности у береговой линии, весело раскрашенные дачные домики карабкались по холму. Озеро широко раскинулось в полудреме. Дети убежали вперед, а Фиона с Эдвардом степенно брели позади, словно родители. Фиона чувствовала себя на верху блаженства,

Эмери и Тиаки сразу же легли спать, как только вернулись, остальных детей Эдвард тоже отправил на покой. Фиона перетащила свою кровать в комнату Эмери, а Эдварду постелила раскладушку и смотрела то на нее, то на могучего Эдварда.

— Надеюсь, выдержит.

Тот засмеялся:

— Видели бы кровати, на которых мне приходилось спать! Иногда просто постель из папоротника... хотя это, пожалуй, лучшее ложе на свете.

Фиона снова увидела Эдварда — прокладчика дорог.

— Вы скучаете без работы?

— Скучал, — просто сказал он, — но я не из тех, кто плачет о невозможном. А кроме того, — он посмотрел на нее и весело улыбнулся, — во всем есть свои преимущества. Бивачная жизнь строителей дорог не для женщин.

Наступило молчание. Первой нарушила его Фиона, словно ее кто за язык тянул:

— Странно, что Дебби не захотела поехать с вами в Ванаку.

Эдвард бросил как-то беззаботно:

— Она в Данидине. Покупает постельное белье и ходит по магазинам, запасаясь на лето.

Перед тем как разойтись на ночь, Эдвард оторвал взгляд от темнеющих углей и сказал:

— Завтра, если не ошибаюсь, благотворительный бал в пользу иммигрантов. Поедете со мной?

У Фионы сердце сжалось от обиды.

— К сожалению, Эдвард, я иду с Эндрю. Вы же знаете, что он здесь. Вам, наверное, говорили. Он приехал сюда в среду.

Она подняла глаза, увидела сердитое лицо Эдварда и тихо добавила:

— Я же не могла сказать нет. Он пригласил меня при Эмери, и та сразу предложила приглядеть за детьми.

— Господи, Фиона, — торопливо проговорил Эдвард, — конечно, вы можете идти куда хотите. Почему я должен возражать.

— Вы так рассердились, — смущенно оправдывалась Фиона. — Мне, наверное, показалось.

— Что за ерунда. Если уж на то пошло, Эндрю не из тех, против кого я бы возражал... он не чета подонкам вроде вашего эдинбургского дружка!

Фиона подбоченилась и встала напротив него. Глаза ее сверкали.

— Эдвард Кэмпбелл! До сих пор у меня не было желания дать мужчине пощечину, но с тех пор, как мы с вами познакомились, меня так и подмывает это сделать. Отвратительнее типа я в жизни не встречала. Если вы хотите, чтоб кто-то составил вам компанию, надо было вызвать из Данидина Дебору. Она столь же отвратительна. Вы прекрасно подходите друг другу!

Она резко повернулась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Ну и что из того, что она разбудит весь дом. Ей сразу полегчало, но все еще не хотелось видеть Эмери, а дом был такой маленький, и податься некуда. Она пошла в ванную, пустила воду. Вот и хорошо. Пусть Эдвард там посидит, а она придет в себя. Наверное он чертовски устал, проведя весь день в седле. Она надеялась, что ему захочется принять ванну, а горячей воды не останется, что раскладушка намнет ему бока. Сама же она хотела бы сейчас спать на гвоздях.

Глава 9

На балу не было никого веселее Фионы. На ней было новое желтое платье — короткое, поскольку устроители бала заявили, что чем неформальнее будет обстановка, тем больше пользы это принесет иммигрантам. Ничего неформального Фиона с собой не привезла, а посему купила свою обновку в Алегзандре и успокоила совесть, внеся в иммиграционный фонд соответствующую сумму. Она решилась во что бы то ни стало доказать Эдварду, что может веселиться и под его недремлющим оком.

Впрочем, было отчего расстроиться, когда он проявил явное безразличие. И уж совсем с ума можно было сойти, когда утром он как ни в чем не бывало принес по подносу с завтраком ей и Эмери. Разве не унизительно благодарить человека, которому еще вчера вечером ты наговорила кучу любезностей. Чувствуешь себя так, словно с тобой обращаются как с ребенком, на глупые выходки которого не стоит особенно обращать внимание. Он и танцевал с ней с таким видом, будто никакой размолвки между ними не было. Пару раз Фиона отказывала ему, но, к ее радости, у нее не было отбоя от приглашений.

Был там и преподобный Хью Алегзандер. Он оказался прекрасным танцором. Во время фуршета Эдвард бросил:

— Кажется, вы нашли общий язык с преподобным отцом, не так ли? Я уж не говорю об этом молодом исполняющем обязанности доктора. Наговорились с ним? Хотя, насколько я помню, вы не очень любите болтать во время танцев. Словом, наслаждаетесь жизнью?

— Вы совершенно правы. Если б вы слышали разговор, вы бы в этом убедились, дорогой Эдвард. — Глаза ее смеялись.

В этот момент к ним подошел молодой доктор. Они с Эдвардом были знакомы.

— Так вот, мисс Макдоналд, уверен, что мистер Кэмпбелл будет в случае чего вашей правой рукой, хотя никаких осложнений я не ожидаю. Скорее всего, она выходит полный срок, если не случится чего-нибудь непредвиденного. Лучше всего привезти ее сюда за одну-две недели до конца восьмого месяца. Но если вы заскочите в наше отделение до вашего отъезда в понедельник, все предписания и лекарства будут готовы, и вы сможете взять их с собой. Очень жаль, что меня так неожиданно вызвали вчера, когда вы были в отделении с миссис Манунуи.

Фиона повернулась к Эдварду и весело или по крайней мере с веселым видом сообщила:

— Как видите, доктор Ремингтон инструктировал меня на случай преждевременных родов Эмери.

— Очень умно, но вот ваша оживленная беседа с преподобным отцом была в ином духе?

— Не совсем так, — мягко откликнулась Фиона. — Он знал моего отца. И кроме того, хотя вы лично и уверены, что я предпочитаю недостойную компанию, это как раз тот тип мужчины, который я выше всего ценю. В «Бель Ноуз» я скучаю без людей — в отцовском приходском доме, где мы жили, всегда были посетители. А какое удовольствие поговорить с умным человеком!

Эдвард весело рассмеялся:

— Опять все эти ваши уловки! Пойдемте лучше потанцуем. — Он ввел ее в круг танцующих, и тут Фиона увидела Дебору.

Как только музыка смолкла, они оказались около нее.

— Ну вот вам и хорошая напарница.., я же сказала вчера, что вы друг другу подходите, — весело проговорила Фиона и растворилась в толпе.

Дебора проводила ее удивленным взглядом.

Потом Дебора и Фиона сидели рядом.

— Как покупки? Удачны были? Эдвард сказал, что вы поехали покупать постельное белье.

Их глаза встретились. Дебора посмотрела на нее с удивлением и заметила:

— Да, такую работу я люблю... это потрясающе. — Она немного помолчала и затем продолжила: — А Эдвард... да ладно, лучше промолчу.

Впрочем, это было излишне. Эдвард пошел проводить Дебору, но вернулся в домик до того, как ушел Эндрю.

Фиона решила удалиться, как только уйдет Эндрю.

— Минутку, — остановил ее Эдвард. — Простите, что я пришел так рано, я чувствую себя прямо каким- то кайфоломщиком. — Он перехватил удивленный взгляд Фионы и улыбнулся. — Это жест извинения за мою вчерашнюю грубость, Флора Макдоналд.

Фиона отрезала:

— Благодарю, — и вышла.

Лучше бы он не называл ее Флорой. Это на нее плохо действовало; приходилось все время быть начеку.

Они вернулись домой с расцветом дикой природы и началом школьных каникул. Их встреча с Тамати и Труди была крайне неожиданна. «Лендровер» стоял у причала, а Тамати сидел верхом на коне. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, а вот его напарница... она привлекала к себе взоры. Да, это была Труди в темно-зеленых спортивных брюках — Фиона не могла ошибиться. Эдвард положил руку ей на плечо и сжал до боли.

— Бог ты мой... никак Труди в седле!

Фиона и дети остолбенели. Нет, конечно, они ее оставили в хорошей форме, но...

Когда сошли с катера, что тут началось. Труди на лошади была совсем другим человеком; все в ней было неузнаваемо: свободно развевающиеся волосы открывали высокий красивый лоб, раньше скрытый кольцами викторианских косичек, глаза блестели. Фиона обняла ее и расцеловала. Эдвард тоже поцеловал ее:

— Лопни мои глаза. Кого я вижу! Ты молодчага. Труди.

Впервые простонародные выражения остались без обычной поправки. Эдвард поднял Джеймса и посадил впереди Труди.

— Когда-то это была моя любимая кобылка. Когда Труди еще девчонкой была. Ну, поехали! — Он шлепнул кобылу по крупу.

Фиона невольно бросила на него восхищенный взгляд. Какой прекрасный жест — доверить Труди своего любимого племянника.

Они наслаждались каникулами, хотя через день работали как проклятые — весенняя уборка. В особо замечательные дни они упаковывали корзинки и отправлялись верхом куда-нибудь на пикник, иногда с Труди, иногда без нее. Порой к ним присоединялся Эдвард, хотя и не часто, потому что близилась стрижка овец. В доме все было прибрано и вычищено.

Одну лишь комнату Фирна не трогала. Это был кабинет Эдварда. Можно было только представить, какой шум поднялся бы, рискни она войти туда. Бывший кабинет Роберта, а до того их отца и деда, и Фиона не была уверена, что они сожгли хоть листочек, содержащий сведения об имении. Поэтому она была поражена до глубины души, когда однажды, они уже собирались с Тамати отправиться на работу в холмы, Эдвард сказал:

— Как насчет того, чтоб прибраться в моем кабинете? Можете заглянуть туда? — Он засмеялся. — Чем вы так удивлены? Там черт-те что делается. Он же мне по наследству достался. Увидели бы вы мою контору, когда я работал. Там все было так же чистенько и прибрано, как у вас в кухонных шкафах. Я тут ни черта не могу найти. Не выкидывайте ничего, в чем вы не уверены, но я вас не съем, если кое-что отправится в печку.

Это оказалась кошмарная работенка. Она набила бельевые корзины, картонки, коробки хламом, место которому в печке. Было четыре часа, когда она наткнулась на голубой конверт, присланный авиапочтой. Частную переписку она откладывала в сторону, но этот даже не был открыт. Странно. Он явно не прибыл только что. Она вертела его в руках. Отправитель и адрес: миссис Роберт Кэмпбелл, отель в Эдинбурге, мимо которого частенько проходила Фиона; тот самый, где Эдвард высадил в ту ночь Флер. Флер! Ну конечно. Вторая миссис Роберт Кэмпбелл. Не Ранги. Письмо адресовано мистеру Роберту Кэмпбеллу. Фиона пробовала определить дату; сердце бешено колотилось. Ведь это... ведь это и есть то письмо, которое Флер послала Роберту и в котором написала, что уходит от него. Но оно не открыто, а раз не открыто, значит, это был действительно несчастный случай. Боже правый, это должно быть то самое письмо!

Время тянулось невероятно медленно, когда она наконец услышала, что мужчины возвращаются. Не надо тут же бросаться к Эдварду; он еле на ногах стоит от усталости, грязи и голода. Позже, позже, когда дети улягутся.

За обедом она бросила как бы, между прочим:

— У меня там бездна всякой всячины скопилась. Надо бы посмотреть, что к чему. Не могли бы мы сразу после еды этим заняться?

— Извините, Фиона, но мне надо сделать кое-какие записи по коннозаводским делам. Прямо кровь из носа. Перед ужином, ладно?

Труди не стала дожидаться Эдварда и выпила с детьми чашку какао. Когда Эдвард пришел на кухню, Фиона сидела одна в старинном кресле-качалке перед камином, блики огня играли на рыжих волосах. На ней еще был фартук с нагрудником. Пальцы были освещены пламенем камина, она вязала носки для Уильяма и дошла уже до пятки. Перед глазами Кэмпбелла вспыхнула яркая картина прошлого: у камина другая Фиона, его бабушка, и она вяжет носки ему, маленькому Эдварду. Как странно, что эта девушка, которую он впервые увидел в ночном заведении в Эдинбурге, сидит в бабушкином кресле-качалке и вяжет четырьмя спицами, что в наши дни не так часто увидишь.

— Я в вашем распоряжении, Фиона.

Она поднялась и погасила всюду свет. Пропуская Эдварда впереди себя в кабинет, Фиона чувствовала, как колотится сердце. Эдвард подошел к бельевой корзине и заметил:

— Внушительная куча, не правда ли? Могу представить, как вы аккуратно все просматривали. Что, если предать все это огню?

Она остолбенела.

— Никогда в жизни! Потом будете рвать на себе волосы. Надо все просмотреть. Но сначала...

— Сначала? Что, сначала?

— Я хочу кое-что показать вам, Эдвард.

Что-то в ее голосе насторожило его. Она извлекла конверт из нагрудного карманчика на фартуке.

— Эдвард, может, это и не то, о чем я думаю... на что я надеюсь... но это письмо вашему брату. Оно до него так и не дошло.

Совсем озадаченный, он взял из ее рук конверт, взглянул на адрес и сразу узнал почерк.

— От Флер, — задумчиво проговорил он и осторожно, словно боясь спугнуть содержимое, открыл конверт и пробежал глазами первые строки. Фиона увидела, как у него распрямились плечи. Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее. Это было то самое предательское письмо, которое Флер послала Роберту. Неполученное письмо.

Эдвард Кэмпбелл тяжело опустился в кресло у стола, спрятал лицо в ладони и некоторое время так сидел. Фиона подошла к нему, склонилась и положила руку ему на плечо. Он поднял голову. У него был такой вид, словно он сбросил добрый десяток лет. Даже глубокие складки на лице как будто разгладились. — Значит, это все-таки был несчастный случай, — произнес он и зарылся лицом в клетчатый фартук; затем встал, обнял ее обеими руками, прижал к своей груди, наклонился и поцеловал. От души.

Фиона почувствовала, как по всему телу разливается блаженство.

Потом они занялись делом. Закончили где-то в полночь, но хотя изрядно утомились, дух был бодр.

— Эту последнюю связку писем я сожгу в кухонном камине, — заявил Эдвард, поднимая корзинку для ненужных бумаг.

Фиона взяла метелку из шерсти для стирания пыли, которой она прошлась по последней книжной полке, и вышла в коридор. Дверь в комнату Ранги была открыта, и, проходя мимо, она заглянула туда. Эдвард стоял у портрета Ранги и улыбался. Словно моля ее о прощении за свои сомнения относительно Роберта. Рангимарие. Дорогая Рангимарие, которая по сию пору не утратила своей благодатной любовной власти в этом доме.

Они пили чай в молчании. Еще никогда дух гармонии не чувствовался столь реально в этом доме. Дети сладко спали, любимые и оберегаемые, хозяин наконец избавился от тяжкого бремени. А Фиона Макдоналд... она была счастлива тем, что помогла человеку, которого любила.

Они вместе дошли до ее спальни и остановились. Эдвард взял ее за руку:

— Спасибо за все, Фиона, теперь я могу спокойно уйти.

Ее глаза, неясные в слабо освещенном коридоре, смотрели на него вопросительно. И он ответил на этот вопрос:

— Я хочу сказать, что, наконец, узнал покой.

— Чем, например?

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки.

— Ну... скажем, ухаживанием.

На следующее утро, когда Эдвард объявил, что едет в Уэйнвуд-Хиллз сразу же после завтрака, Фиона поняла, что была дурочкой, послушавшись своего сердца.

Виктория, сама того не ведая, только подсыпала соль на рану, сказав:

— Ну не глупый ли дядя Эдвард? Я его спрашиваю, чего ему надо в Уэйнвуд-Хиллз, а он говорит, что надо позарез позвонить по телефону. Я ему говорю: «Что за чушь, у нас же есть передатчик». И знаешь, Элизабет, что он ответил? Он сказал: «Малыш, нельзя же на весь свет Божий кричать по радио о своих секретах». Эти взрослые иногда глупее детей. Да, Дебора снова уехала в Данидин.

Значит, Дебора опять в Данидине, а Эдварду нужен телефон.

Это был не единственный визит Эдварда в Уэйнвуд-Хиллз за этот месяц, а Дебора не все время была в Данидине. Каждый раз, когда он возвращался, глаза его сияли, и это могло означать только одно. Весна шла по пятам за Фионой.

Однажды, видя, как Эдвард идет к конюшне, Труди заметила:

— Он стал совсем другим человеком. Что-то съедало его годами. Я думала, это гибель Роберта и потеря работы. Он тяжело взрослел. А сейчас стал опять тем прелестным мальчуганом, каким всегда был.

Фионе часто приходила в голову мысль о Хью Алегзандере. Она была уверена, что ему бы понравилась эта новая Труди, которая носила брюки, а не юбки до пят, Труди, лицо которой будто вновь расцвело, которая смеялась гораздо чаще, хотя по временам впадала в какую-то тихую задумчивость. Фионе ужасно хотелось сыграть роль Промысла Божьего и как-то призвать Хью Алегзандера на катере в «Бель Ноуз» или иным способом содействовать встрече двух этих людей. Но, увы, «Бель Ноуз» не из тех мест, где вот так ни с того ни с сего встречаются люди из разных краев. Разве только летом, когда в часовне Четырех ветров бывает служба, но к тому времени Хью Алегзандер уже уедет.

Фиона как-то сказала Эдварду:

— Почему бы нам не совершить богослужение в часовне в начале ноября?

Эдвард покачал головой:

— Едва ли что-нибудь из этого выйдет. К тому же у нас в это время дел по горло — овцы ягнятся.

Хозяйство требовало все больше сил. Фиона очень уставала, так как приходилось обслуживать еще и стригальщиков, приехавших на раннюю стрижку. Дебора гостила у них три дня, хотела помочь, но принесла лишь ненужные беспокойства. Фиона постаралась не реагировать, когда Дебора бросила:

— Эдвард считает, что тебе ни за что не справиться... ведь ты никогда не стряпала на стригальщиков.

Фиона видела, что Дебби больше мешает, чем помогает, и злилась на Эдварда, который упорно стоял на своем и считал, что она просто страшно устала.

— Это все еще цветочки. Когда все стригальщики съедутся к декабрю, будет вообще не до школы. Так вы не хотите, чтоб Дебби приезжала в следующий раз?

Фиона вспыхнула:

— Эдвард, не мне выбирать, а вам.

Он пристально посмотрел на нее. Она перехватила его взгляд и торопливо произнесла:

— Эдвард, я понимаю, что наговорила на Дебби, я просто не сдержалась.

Он рассмеялся и вышел, бросив через плечо:

— Посмотрим, как вы запоете в декабре.

И она почувствовала себя маленькой девочкой.

Глава 10

Время шло, и они немного приходили в себя; скоро весь загон был забит ягнятами. Ноябрь одарил их лилиями и золотым дождем. Дети закончили экзамены. Фиона была довольна результатами и надеялась, что в экстернате также будут довольны. Рододендроны и азалии осыпались, а лилии Мадонны, рождественские, как их здесь называли, вытянулись и готовы были распуститься. Они уже пробовали молодую картошку и спаржу. Воистину в этих краях все было вверх ногами.

На озере появилось больше суденышек. Скоро будет полно отдыхающих и туристов, Ванака проснется от спячки и станет настоящим курортным городом. Наибольший наплыв будет в канун Рождества и продлится до конца января, когда начнутся занятия в школах.

Стоял жаркий ноябрьский полдень с густым запахом цветущих роз. Занятия на сегодня кончились. Фиона отправилась с детьми на Фионину горку, где всегда было немного прохладнее. Но сегодня и там стоял зной. В термосумке у нее был лимонад со льдом и сандвичи.

Тропинка шла по глубокой лощине и поднималась вверх. Несколько лет назад Эдвард соорудил мост через лощину, устроив внизу дренажную трубу, чтобы отводить в дождливую погоду часть потока. В это время года было вёдро и лощина пересохла. Трое старших детишек играли среди сухих камней, бегая в поисках ящериц, которые обитали в высохшем русле речушки. Джеймс предавался своему излюбленному занятию — лазил по дренажной трубе. Фиона сидела, прижавшись спиной к нагретой солнцем скале, и читала. Господи, какая блаженная лень! Вот какую жизнь она любила.

Внезапно со стороны дома послышался тревожный лай. Что такое? Мужчины работают у навесов для шерсти, отбирая овец. До нее доносилось их добродушное переругивание. Лай постепенно перешел в беспокойный визг. В это время Фиона увидела красно-белую вспышку на дальнем холме. Эти хиэфордские бычки ужасно пугливые, но что вогнало их в такую несусветную панику? И тут она почувствовала. Услышала... Как растет и надвигается страшный гул, словно топот копыт на том холме отдается здесь эхом. Встревоженная не на шутку, хотя и не совсем понимая, что именно ее пугает, она стала высматривать детей. Они вдруг застыли там на камнях, будто сами окаменели. Фиона чувствовала, как гул нарастает.

— Фиона! — крикнула Виктория. — Это землетрясение... здорово, правда? Я же говорила вам, что пугаться нечего.

И тут они услышали треск, жуткий треск. Они повернули головы и посмотрели вверх. Фиона увидела, как покачнулся и рухнул гигантский тополь на краю лощины. Она почувствовала страх, но овладела собой. На них он не упадет. Он сейчас рухнет вниз на деревья, верхушка его никак не может задеть ее, а их тем более. Это было великолепное зрелище. Красавец тополь, горя в лучах солнца золотом и зеленью давно уже распустившейся листвы, вздохнул, застонал, словно с неохотой поддавался неизбежному, корни его исторглись из земли, и он повис на секунду над бездной, затем с диким шумом низринулся вниз. И в тот же миг все почувствовали ужас. Земля перестала дрожать, толчки были несильные, но огромный кусок скалы оторвался от основания и стал съезжать в лощину прямо над мостом. А Джеймс был в трубе!

— Джеймс, Джеймс! — закричала Фиона что есть сил. — Быстро вылезай! Скорее, Джеймс! Скорее!

Она бросилась к нему, продолжая кричать на ходу и приказав остальным детям, побежавшим в их сторону, остановиться. Из трубы показалась голова Джеймса, затем он снова скрылся. Потом появился опять. Как она добежала, она не могла себе представить. Первый камень упал и перекрыл сухое русло. Джеймс не знал, что происходит, он услышал только жуткий грохот откуда-то сверху, увидел Фиону, бегущую к нему, и понял, что Фиона его спасение — не важно от чего. Он выкарабкался из трубы — и да поможет ему Бог! — у него на руках был щенок; так вот зачем он нырял обратно. О, Джеймс, давай, поторопись, Джеймс, скорее, Джеймс, ради всего святого! Всего этого Фиона не говорила. У нее не было времени. Джеймс все равно не бросил бы щенка. Это была молитва, творимая в сердце. Наконец она добралась до трубы, и в этот момент первая волна осколков достигла их. Фиона пыталась устоять, напрягшись так, что у нее перехватило дыхание. Чувствуя, что ничего не может поделать, она распласталась поверх края дренажной трубы, накрыв собой Джеймса. Даже в этот невероятный миг зрение зафиксировало огромные валуны, нависшие над руслом высохшего ручья. Если и они обрушатся вниз, ничто не спасет их. Она прижалась всем телом ко входу в трубу под напором оползня, вызванного падением скалы; глаза, ноздри, горло были забиты пылью, одной рукой она пыталась вытянуть Джеймса. Верх дренажной канавы треснул. Сейчас оползень рухнет на Джеймса. Она протянула правую руку, прикрыв его сверху, но могло ли это спасти дорогое существо от неминуемой гибели, если будет обвал. Черт с ней, с рукой, - в ней нет жизненно важных органов! Летящие сверху осколки били Фиону по плечам, по лицу, по спине, по ребрам. И вдруг, в тот самый момент, когда, казалось, все кончено, камнепад прекратился. Непомерная тяжесть навалилась на ее плечо и руку, но Джеймс под ней был в безопасности. Она вся была погребена под грудой камней, и малейшего движения даже небольшого камня было достаточно, чтобы камнепад начался снова. Любой звук пугал. Любое движение повергало в ужас. И все же... еще не все потеряно.

Виктория, Элизабет и Уильям подошли ближе и остолбенели от ужаса, но тут же пришли в себя и начали действовать. Уильям отбросил очки странным жестом, будто они мешали ему.

— Побегу за взрослыми, — крикнул он и бросился вниз.

— Не вздумай звать Эмери, слышишь? — крикнула Фиона ему вдогонку.

Виктория и Элизабет, бледные, склонились над ней. Джеймс тоже был бледен как полотно, но держался молодцом. Он прикрыл собой Бонго точно так же, как Фиона прикрыла его.

— Вытащите Бонго, — сказал он, — если вы ему поможете, он выкарабкается.

— Верно, девочки, — как можно спокойнее сказала Фиона. — Попробуйте вытащить его.

Щенка удалось извлечь, он скулил от страха.

— Это ты за Бонго полез обратно, Джейми?

— Ну да.

Фиона кивнула, хорошо, что маленький мальчик поступил именно так, хотя это могло стоить ему жизни. Тяжесть на спине становилась невыносимой, но ей надо было во что бы то ни стало сдержаться, чтобы не произошел обвал.

— А теперь, девочки, попробуйте высвободить Джеймса. Осторожно, Укрепление канавы лопнуло. Надо, чтоб на него не посыпались осколки. Джейми, ноги у тебя свободны?

Джеймс проверил:

— Да, только у меня на спине что-то тяжелое.

Фиона умудрилась улыбнуться:

— Это я. Да куски скалы. Но если девочки возьмут тебя за плечи, я попытаюсь чуть приподняться. Как только я скажу «Давай!», постарайся изо всех сил рвануться, а вы, девочки, тащите его. И осторожно — камни могут обрушиться.

Голос Виктории был спокоен, но в нем чувствовалась твердость.

— Нам не вытащить его, Фиона, без дяди Эдварда. Он знает, что делать. Если даже мы вытащим его, давление на вас усилится и может снова произойти обвал. Они скоро прибегут.

Как Фиона ни пыталась убедить девочек, они не соглашались. Они сняли свои хлопчатобумажные юбки, скатали их и подложили одну под щеку Джеймса, прижатую к камню, а другую под локоть Фионы. Затем принесли корзинку, достали лимонад и дали им выпить по глотку. В это время послышались голоса мужчин. Они поднимались по склону. Фиона не могла повернуть голову, но вскоре увидела Эдварда. Вряд ли кто-нибудь мог с такой скоростью мчаться вверх по холму. Тамати, судя по голосу, сильно отстал. Уильям тоже. Наконец Эдвард добежал до нее. За несколько шагов он стал двигаться очень осторожно, чтобы, чего доброго, не двинулся ни один камень. Он стал на колени около нее, его серо-зеленые глаза с беспокойством искали их глаза — ее и Джеймса.

— Сильно поранены? — спросил он низким, требовательным голосом.

— Не очень. — Ей даже удалось ободряюще улыбнуться. — Хотя, надо сказать, очень неудобно. Я боюсь, как бы вся эта гора снова не двинулась вниз. Из-за этого девочки не стали вытаскивать Джеймса.

По губам Эдварда пробежало подобие улыбки.

— Не так плохо для девочек. Лошадиное чутье. — Он встал, осмотрел все вокруг: вырванное с корнем дерево, свалившиеся сверху валуны, рухнувший кусок скалы, оползень. И вдруг Фиона поняла, что сейчас он высвободит их без всякого для них риска, что он их спасет. Ведь он инженер-строитель. Он знает, как задержать обвал, как отвести оползень в сторону. Он знает.

Появились наконец Тамати и Уильям. В руках у них были лопаты. Нельзя терять ни минуты, У Тамати была еще большая деревянная кувалда и топор. Эдвард отдал распоряжения. Он решил вбить колья в нескольких футах над ними и к кольям, как к опорам, навалить бревна, чтобы сделать что-то вроде баррикады на случай повторного обвала. Эдвард не хотел рисковать. Он только молился, чтобы не возобновились толчки. Стволов вокруг было множество — остатки огромного пожара, истребившего массив камедного леса.

На вершине холма вдруг возникла Труди с носилками, аптечкой первой помощи и одеялом. Эдвард, вбивавший колья рассчитанными движениями, в которых не было ни малейшего намека на панику, бросил девочкам:

— Идите возьмите аптечку.

Труди опустилась на колени подле них, мгновенно оценив ситуацию и ободряюще заговорив с Джеймсом. Эдвард забил последний кол поперек сухого русла, осторожно приблизился к ним, внимательно следя за каждым шагом, чтобы не сдвинулся ни один камень. Фиона, из последних сил сопротивляясь приступам боли, судороге в боку, понимала, что с Эдвардом Кэмпбеллом, дорожным строителем, такое случалось. Что ему приходилось спасать людей в подобных ситуациях.

Эдвард опустился на колени около Фионы и посмотрел ей прямо в глаза:

— Мы сейчас вытащим Джеймса, дорогая. Только сначала нам нужно сделать опору для тебя. Девочки, все, что можно из одежды... Уильям, Тамати, Труди, давайте.

На землю полетели рубашки, блузки, юбка Труди. К счастью, принесенное Труди одеяло оказалось достаточно толстым. Они завернули в него всю одежду, завязали шпагатом, который нашелся в кармане Тамати, сделали из него крепкий толстый жгут. Эдвард, голый по пояс, лег рядом с Фионой, попытавшись насколько возможно подлезть под нее, чтоб взять часть тяжести, когда они извлекут Джеймса, на себя. Она чувствовала его железные мышцы, биение его сердца. Свободной рукой она обхватила его.

— Теперь так, — распорядился Эдвард, — когда я скажу «Давай!», Фиона приподнимается насколько может. Вы его тащите. Останавливайтесь, как только он закричит, что больно.

Фиона напряглась всем телом, почувствовала, как напряглось тело Эдварда, разделяя с ней непомерную тяжесть завала. Джеймс оказался на воле и заплакал.

Эдвард осторожно повернулся, улыбнулся ей, его губы почти касались ее губ.

— Сейчас все кончится, милая. Мы приподнимем валун, что на тебе, на фут или два и он скатится вниз по склону. Понятно, радость моя? Сможешь держаться?

Она кивнула и улыбнулась в ответ:

— Да, Эдвард, я знаю, что ты меня спасешь. Я не боюсь.

Он поднял руку, смахнул крупные капли пота со лба. Она видела, как такие же крупные капли пота выступили на лбу Тамати. Труди отерла Фионе лицо, дала ей глоток лимонада. Мужчины закончили все приготовления; Тамати прошел к противоположному концу дренажной трубы, лег, как велел ему Эдвард, и уперся обеими руками в край трубы, который лежал на руке Фионы.

— Когда я начну тянуть ее, Том, приподнимай край насколько можешь. Понятно? Давай!

В следующий миг Эдвард рванул ее из-под завала и, крепко обхватив, вместе с ней скатился по склону. Внизу он быстро сел и на мгновение прижал ее к себе. На дальнем краю осыпи скала, валуны и осколки камней начали медленно двигаться, но не в их сторону. Фиона задрожала в его объятиях. Потом тоже села, невольно подняв правую руку. Глаза у Эдварда расширились, когда он увидел кровь.

— И давно идет кровь?

— Все время. Осколок поранил руку. Ничего страшного.

Эдвард сжал губы и потянулся за аптечкой. Труди умело наложила повязку; пальцы ее ловко двигались, уже не скованные артритом.

— Не будем рисковать, — сказал Эдвард. — Надо проверить, нет ли перелома, но лучше наложить жгут.

Они подняли ее, уложили на носилки и накрыли одеялом. И вдруг, несмотря на кровоточащую рану и ноющую боль в спине, Фионе захотелось рассмеяться при виде Труди, без всякого смущения надевающей юбку на глазах у двоих мужчин. Эдвард, держащий носилки спереди, увидел, как дрогнули ее губы, и улыбнулся в ответ, и было в этой улыбке что-то такое, чего Фиона не видела раньше. Улыбка была только для нее.

— Храбрая девочка, — прошептал он и коснулся пальцами ее щеки.

Фиона повернула голову, прижавшись на миг к грубой ладони, и закусила губы, чтоб не дать воли слезам. Начиналась послешоковая реакция.

В доме Эмери уже приготовила горячие напитки и грелки. Джеймс отделался царапинами и легким испугом, но на Фионе не было живого места. Она с благодарностью выпила чай прямо из заботливых рук Эдварда, и это было так естественно.

— А теперь, Труди и Эмери, — сказал он, — надо раздеть Фиону и переодеть в пижаму. Лучше всего без рукавов. Тогда я займусь ее рукой. Сейчас свяжусь с доктором по передатчику и попрошу приехать. День сегодня спокойный, за пару часов доберутся.

Переодевание стало сущим адом, каждая клеточка вопила от боли, но с грехом пополам ее удалось облачить в пижаму из мягкой индийской ткани в блекло- голубую полосочку. Они обмыли рану, Эдвард сделал ей антистолбнячный укол. Труди зачем-то вышла.

— К счастью, артерия не повреждена, — сообщил Эдвард. — Я больше всего этого боялся. По части накладывания жгутов я собаку съел.

Фиона внезапно почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она смотрела затуманенным взором на умелые руки Эдварда и вспоминала, как приехала сюда впервые, еще не оправившись от предательства Иана и Матти. Когда она поняла, что любит Эдварда, это наложило жгут на одну рану, но... открыло другую. Ах, если бы она впервые встретилась с Эдвардом как со своим работодателем, когда сошла с маленького самолета в Квинстоне. Тогда, быть может, дружба могла перерасти в нечто большее. Но тогда не было бы этой бури эмоций оттого лишь, что он называет ее милой. А слышать это было сладостно.

Эдвард попросил ее повернуться, чтобы осмотреть. Он задрал у нее на спине пижаму.

— Я должен все подробно изложить врачу. — Он говорил это подчеркнуто деловым тоном.

От этого Фиона не чувствовала смущения. Пальцы у него были очень чуткие и осторожные, и все равно она невольно вскрикивала от боли.

— Я понимаю, что все болит, но главное — ребра, кажется, целые. У тебя живого места нет, сплошная ссадина, местами содрана кожа, так что придется тебе, малышка, спать сегодня на животике, но в общем ты отделалась легче, чем я ожидал. Хотя врачу лучше знать.

В дверь постучали, вошел Тамати. Эдвард надевал куртку. У Тамати был встревоженный вид.

— Несчастный случай на электростанции. Пять человек ранены. Врач приехать не сможет, во всяком случае, в ближайшее время. Гас может приехать завтра и отвезти Фиону на осмотр. Вы будете говорить с ними?

Эдвард покачал головой:

— Нет, держи с ними связь. — Он помрачнел. — Значит, Фиона, придется тебе терпеть, пока я наложу швы, иначе эта рана на руке долго не заживет. Я, конечно, не Бог весть какой врач, но у меня есть подкожное впрыскивание и анестезия. Когда я учился в Кентерберийском университете, мы проходили курс в клинике Сент-Джон.

— Подумаешь, наложить швы, — усмехнулась Фиона. — Тем более с болеутоляющим.

Труди держала руку. Между стежками Эдвард бросал искоса взгляды на Фиону.

— Только постарайся не терять сознание.

— Я не из тех, кто без причины падает в обморок, — с негодованием парировала она.

Их взгляды встретились.

— Разве? А кто у меня на глазах дважды падал в обморок?

— Первый раз, насколько помню, ты не поверил, что это обморок, — насмешливо произнесла она.

Их взгляды снова встретились. Эдвард смотрел на нее спокойно и серьезно.

— Теперь верю. Но это было не по той причине, о которой я думал.

Фиона даже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Неужели пришло время ее оправдания? Похоже на то.

Эдвард сделал еще стежок.

— Ты ловко владеешь иглой, Эдвард.

— Хорошо, когда пациент оказывает благоприятное психологическое воздействие на хирурга. А мне это позарез нужно. Я все-таки больше привык управлять бульдозером. Ну вот, кажется, и все!

В тишине раздался трезвый голос Труди:

— Надеюсь, ты не упадешь в обморок, Эдвард? Это было бы постыдно, право. Ты же и раньше зашивал людей.

— Так-то оно так, — произнес Эдвард, — только мне не приходилось штопать столь... — И он вдруг вышел из комнаты через французское окно.

Труди вышла вслед за ним, задержалась на минуту и вернулась назад смеясь:

— Эдварду плохо.

Фиона ужаснулась:

— Труди, как можно быть такой бессердечной. Это ведь не смешно...

Она замолкла при виде возвращающегося Эда. Он был белее мела.

— Простите, — пробормотал он, взял перевязь и укрепил Фионину руку.

Труди дала ей таблетки, и они вышли из комнаты, чтобы Фиона заснула.

Когда она проснулась, была ночь, и в комнату зашел Эдвард.

— Фиона, Труди совсем развалилась. Боюсь, ее пробежка по холму с носилками стоила ей дорого. Я уговорил ее прилечь. Не позволишь ли мне переночевать в комнате Ранги, чтоб быть рядом в случае чего?

Фиона еще не совсем пришла в себя от таблеток и сна. Боли она не чувствовала, но боялась пошевельнуться.

— Мне ничего не понадобится. На всякий случай оставь колокольчик, если понадобится, кто-нибудь из девочек подойдет.

— Ты когда-нибудь пыталась разбудить их ночью? Они спят как убитые. Мне было бы спокойнее, если б ты разрешила мне переночевать в соседней комнате и оставила дверь открытой. Может, это и неприлично, но...

Фиона мигом проснулась и сухо заметила:

— О, я не возражаю... Тем более что между нами особых нежностей нет. Только вот... — Фиона помолчала.

Выражение лица у него было комично.

— Только что? — переспросил он.

— Я просто не хочу поднимать шум и будить кого-нибудь.

Эдвард опустился на стул около кровати и взял ее за руку.

— Фиона, о каком шуме ты говоришь? Ты хоть представляешь, что ты сегодня сделала для нас? Джеймс мог задохнуться, если бы отверстие засыпало. Ты взяла главный удар на себя и не дала завалить вход. Не кажется тебе, что это просто моя обязанность — караулить тебя сегодня ночью?

Он говорил все это очень ласковым голосом. И вдруг Фиона почувствовала, что больше этого не выдержит. Его большой палец поглаживал ладонь, и это было ее выше сил. Ладонь пылала. Ей хотелось повернуться к нему, зарыться лицом в его рубашку и зареветь. А этого нельзя делать. Нельзя. Это было бы окончательным унижением. Он собирается жениться на Деборе. Пусть лучше ни о чем не догадывается. Потому что она должна остаться. Они нуждаются в ней, эти дети, полумаори-полушотландцы, которых она полюбила. Она вырвала руку и попыталась отодвинуться от него.

— Ненавижу все, что делают из благодарности. Это ты из благодарности называешь меня милой. Не позволяй себе терять голову, Эдвард Кэмпбелл, потому что завтра вспомнишь, как встретил меня первый раз... что я вульгарная, крикливая, что я люблю компании низкого пошиба... — Она разразилась слезами.

Эдвард, видя, как она пытается найти под подушкой платок, достал свой и вложил ей в руку. Но вовсе не выскочил из комнаты, как она ожидала. Он обхватил ее плечи и осторожно повернул к себе:

— Не стесняйся! Это шок. Сегодня мы ничего больше обсуждать не будем. Сейчас я принесу тебе перекусить что-нибудь легкое — вареное яйцо, тост. Придется есть из моих рук. Яйцо-то всмятку. Называй это перемирием, Фиона, как хочешь. Забудь про благодарность, раз это тебе не по душе. Хватит нам препираться и попусту расстраиваться. Сейчас не время. Я действительно хочу прилечь в соседней комнате. Даже если тебе не нужно внимание, как только пройдет анестезия, рука начнет болеть. Если ты от этого не сможешь заснуть, я почитаю тебе, или мы поговорим...

Он подошел к туалетному столику, нашел пудру, губную помаду, расческу.

— Вот здесь я тебе не помощник. Придется управиться самой. Восстанови ущерб, нанесенный войной, а я пока сварю яйцо.

Фиона была благодарна Эдварду за то, что он остался около нее на ночь. Он принес раскладушку в комнату Ранги, но даже не раздевался. Она не могла скрыть боль. Спина ныла еще больше, чем рука. Все причиняло муку; даже лежать неподвижно было пыткой, не говоря уж о любом движении. Эдвард всячески облегчал ее состояние, то болтая с ней, то читая, лишь бы отвлечь от страданий. Она чувствовала его волнение.

— Но это же все не так серьезно, Эдвард, я сама знаю. Через пару дней, как только царапины подсохнут, я обо всем забуду.

Часам к четырем утра она наконец впала в тяжелое забытье от действия снотворного. Фиона проснулась в семь, Эдвард был все еще рядом. Сон как рукой сняло; она чувствовала себя хорошо отдохнувшей и совершенно счастливой. Она открыла глаза и встретила его внимательный взгляд.

— Ты сегодня будешь усталым, Эдвард Кэмпбелл.

Он встал, потянулся и как ни в чем не бывало сказал:

— Пойду скажу Виктории, чтобы принесла тебе завтрак.

— Можешь ей не помогать, овсянку сделать просто, — быстро проговорила Фиона. — Только помоги мне, и можешь идти.

Он принес ей щетку и расческу и, догадываясь, что самой ей не справиться, тщательно расчесал ее волосы, что доставило Фионе удовольствие.

Когда она уже заканчивала завтрак, Эдвард снова заглянул и сообщил, что идет переговорить с Ванакой и выяснить насчет катера.

— Я не поеду, Эдвард. Если б действительно было что-нибудь, требующее обследования, я б, конечно, поехала, но так — я просто не выдержу. Я уж не говорю о том, что они продержали бы меня пару дней, как минимум.

— Ну и что?

— Но нельзя же сейчас оставлять Эмери одну. Конечно, Труди здесь, но я и по возрасту ближе к Эмери. И врач дал мне инструкции.

Эдвард рассмеялся:

— Да, от тебя сейчас много помощи.

— Не смеши, — осадила она его. — Случись что-нибудь, и я встану мгновенно. У меня все это поверхностное.

Он вздохнул и улыбнулся:

— Да я верю, но и ты пойми, это же такая ответственность. Вот что я тебе скажу, если я разрешу тебе выздоравливать здесь, даешь мне слово, что поедешь со мной через неделю сделать рентген позвоночника? Ради моего спокойствия.

Она согласилась. Он только поражался, с какой быстротой она выздоравливает. Рана затягивалась на глазах. Спина не болела. Через неделю она уже снова вела уроки, выбивая, по словам Эдварда, дух из детей, чтоб наверстать упущенное.

Как-то в воскресный день, когда она совсем выздоровела, Эдвард настоял, чтоб все они совершили прогулку верхом. Они направились на Фионину горку полюбоваться озером Ванака. Место было ровное, и они пустили лошадей во весь опор, устроив настоящие скачки. Труди оказалась великолепной наездницей с настоящей английской посадкой. Фиона не могла поверить собственным глазам — это была совсем молодая женщина. Вдруг Эдвард закричал и остановил своего коня. Поднявшись на стременах, он приложил ладонь ко лбу и потом указал на озеро:

— Кажется, к нам гости. Поехали!

Так оно и было. Катер входил во фьорд Ноуз.

— Давайте спустимся и встретим их, — закричал он и ударил пятками коня. Увидев, что Фиона замерла в нерешительности, он заметил: — Да поехали, дом в полном порядке, и запасов полно.

— Но мне надо приготовить обед.

— Ты же сама как-то сказала, что в «Бель Ноуз» нет только одного — нежданных гостей.

Они поскакали вниз и успели как раз вовремя: судно причаливало. На борту было несколько пассажиров: жена Гаса, их дети, исполняющий обязанности ванакского врача и высокий широкоплечий священник. Фиона остолбенела. Свершилось... Чудо, о котором она молила Бога, свершилось. На берег сходил Хью Алегзандер! Она бросила взгляд на Труди. Ее волосы развевались, открывая маленькие уши и порозовевшее от быстрой езды и озерного ветра милое лицо. Там был еще один человек, но Фиона даже не взглянула на него она вся была поглощена драмой, которая должна была сейчас разыграться у нее на глазах. На минуту ее охватила паника. А что если Хью из тех мужчин, которые терпеть не могут женщин в брюках?

Хью Алегзандер помогал детям и жене шкипера сойти с катера. Затем легко спрыгнул со сходней, приветствовал всех и, улыбаясь, протянул руку Эдварду. Фиона снова поглядела на Труди. Та словно окаменела в седле. Лошадь заплясала, попятилась, женщина автоматически натянула поводья. Хью не успел дойти до Эдварда, как увидел ее. Он тоже остолбенел, рука повисла в воздухе, так и не дотянувшись до руки Эдварда. Она смотрела на него сверху, их глаза встретились.

— Феба! — проговорил он. — Феба! — Он протянул руку.

Феба поставила на нее ногу и ловко спрыгнула на землю.

В этот момент Эдвард сказал на ухо Фионе:.

— Проснись, дорогая. Разве ты его не узнаешь?

Фиона оторвалась наконец от этой пары и повернулась, чтобы увидеть человека, идущего к ней. Ее брат. Гамиш!

На миг все закружилось перед глазами. Этого не может быть. Это сон. Гамиш? Здесь? И тут же она очутилась в его медвежьих лапищах. Да, это был Гамиш собственной персоной, дочерна загорелый, длинный как жердь, весь обвешанный, как всегда, фотоаппаратурой, со старинной камерой в руке.

Фиона высвободилась из его объятий и увидела детей, стоящих с открытыми ртами. Перед ними был сам Гамиш Макдоналд! Она глянула украдкой на Эдварда, догадавшись, что все это его рук дело. Перехватив ее взгляд, он объяснил:

— Когда ты сказала, что он собирается в Новую Гвинею, я решил, что это в двух шагах отсюда — если, конечно, по воздуху. Сначала Австралия, потом мы. Ты все жаловалась на отсутствие нежданных гостей, вот я и решил что нежданнее некуда. Заодно я пригласил преподобного отца и врача. У нас тут так принято — людям хочется побывать в настоящей глуши и повидать настоящую жизнь. У врача отпуск. Я подумал, он поживет у нас и встретит Новый год, а потом вы с Эмери отправитесь в Ванаку. Ну как?

— Но ведь это еще не все. Откуда ты узнал про Труди и Хью Алегзандера? Или ты все знал?

— Что — знал? О том, что они знакомы? Нет, я этого не знал. Но встретил его на улице, когда мы шли на рентген. Он сказал, что с удовольствием заехал бы к нам перед тем, как отправиться служить на Северный остров.

— Ты хочешь сказать, что все это чистое совпадение? Ты не упоминал о Труди?

Эдвард посмотрел на нее, не понимая, о чем она.

— А что тебе так далось совпадение? Это случается на каждом шагу, а как мы сами встретились?

— Ты действительно не знаешь? — тихо спросила она. — Это не просто встреча старых знакомых. Они были обручены.

Вид у Эдварда был смешной.

— Что ты говоришь? Труди была помолвлена?

— Я думала, ты знаешь. Ты как-то говорил, что она не предается напрасным сожалениям о несбывшемся.

— Да, но я имел в виду то, что она посвятила жизнь своей несчастной матери.

Они присоединились к остальным. Эдвард велел детям, засыпавшим Гамиша вопросами, бежать за Тамати, чтобы тот приехал на «лендровере».

— Как странно, что вы, оказывается, знали друг друга, — обратился он к Хью и Труди. — Я даже не представлял себе. Труди, поезжайте с мистером Алегзандером на «лендровере», а я предложу вашу лошадь брату Фионы. Остальные могут ехать с вами.

Труди, все такая же румяная и привлекательная, заметила:

— Как замечательно ты сделал, Эдвард, что пригласил сюда брата Фионы. Она здесь совсем одна.

Наконец все собрались в доме. Настроение было праздничное. Катер доставил много хлеба и всякой еды. Фиона тут же взяла на себя роль заботливой Марфы и рада была обнаружить в холодильнике холодный копченый кабаний окорок и салат. Она велела детям собрать побольше малины. Эдвард будто знал, он действительно знал, и сделал много сливок. Теперь понятно, почему он устроил охоту на кабанов на прошлой неделе. Жена Гаса охотно помогала, что было очень мило, потому что Труди была совсем не в рабочей форме. Она удалилась сразу же, как только добралась до дому, и вскоре вышла в своем новом темно-синем платье, так удачно скроенном Фионой, что Эдвард, видевший его первый раз, потом с изумлением бросил Фионе:

— Чтоб мне провалиться! Ты настоящая ведьма, умудрилась сделать из Фебы красавицу!

— Ты, видно, никогда в жизни не слыхал о корсетах, — насмешливо отозвалась Фиона.

Вся команда катера вскоре после завтрака отбыла, а Хью Алегзандер, к немалому восторгу Фионы, заявил безапелляционным тоном:

— Феба, мы идем на прогулку, — и, повернувшись к хозяину, сообщил: — Мы хотим восстановить связь времен... сегодня же. — И не успела Феба принести свои извинения по части немытой посуды, как он вывел ее из дома.

— Ну и дела! — воскликнула Виктория. — Труди, оказывается, умеет краснеть. Кто бы мог подумать, что он ее друг.

Эдвард не дал Фионе ответить, бросив:

— Будь я добрый хозяин, я бы тоже смотался, дав вам с Гамишем побыть одним, но у вас в запасе вечность.

— Вечность? На сколько ты приехал, Гамиш?

— Пока не выгонят, — со смехом ответил Гамиш, — но когда Эдвард звонил мне, он предложил провести здесь все лето. Приманки он раскидал дай Бог... пообещал, что может отвезти меня на Те Анау, что может достать мне право на фотосъемки и на исследование такахе, считавшихся вымершими. Разве против этого можно устоять?

Фиона с недоумением посмотрела на него:

— Когда он звонил тебе? Гамиш Макдоналд, проснись и спустись на грешную землю. Ты хочешь сказать — писал.

— Я, кажется, ясно сказал — звонил. Представь, как я обалдел, когда мне в тот вечер сказали про звонок из Новой Зеландии. Я уж не знал, что и подумать. Перепугался до чертиков — вдруг что с тобой случилось.

— Так вот зачем ты ездил в Уэйнвуд-Хиллз? Ты сказал, что тебе надо позвонить. А оказывается, тебе взбрело в голову звонить в Южную Африку.

Гамиш с первого же мгновения вписался в жизнь «Бель Ноуз», словно он родился здесь. Уильям и Джеймс стали его тенью, Виктория и Элизабет мало чем от них отличались. Гамиш, доктор и дети часами пропадали где-то вне дома. Малколм Ремингтон упивался отсутствием телефона, долгими, никем не нарушаемыми часами сна, — словом, был счастлив провести отпуск в столь необычной обстановке.

А Феба? Феба Трудингтон двигалась как во сне, в счастливом сне. Внезапное вторжение Хью Алегзандера не позволило ей снова укрыться в своей скорлупе. Это была совсем неизвестная им Труди. Каждый раз, глядя на нее, Эдвард не переставал удивляться.

— Конечно, с головой у нее всегда было все в порядке, — говорил он Фионе, — но такого блеска остроумия раньше не было.

— Она сама мне говорила, — заметила Фиона, — что с ним никогда не чувствовала смущения.

Приезд Малколма Ремингтона успокоил Фиону. Он согласился погост^1ть у них несколько недель по приглашению Эдварда. Ему предложили место врача в небольшой сельской больнице в Мальборо, но вакансия открывалась только в середине февраля.

— Эмери должна родить до этого, — сказал он Фионе. — Она говорит, что готова остаться, если я буду здесь тоже. А для меня это прекрасный отпуск. Эдвард полагает, что один лишний рот вас не очень затруднит, а по мне, так жизнь здесь кажется фантастикой.

Эдвард потом сказал Фионе:

— Надеюсь, я не перестарался? Ты ведь могла недель шесть провести в Ванаке.

Фиона посмотрела на него с удивлением:

— Да что ты, я и так чуть не рехнулась вдали от дома.

— Вдали от дома? — задумчиво повторил Эдвард.

Фиона быстро повернулась и ушла.

Как-то днем Фиона разыскала Фебу:

— Труди, ты сказала Хью, почему отвергла его?

— Нет еще.

— Смотри, иначе я сама скажу. А то он будет продолжать думать, что ты его не любишь.

— Скажу, когда надо, — с улыбкой ответила Труди.

— Ты хочешь сказать, что он еще не сделал предложения, — так и вцепилась в нее Фиона.

Труди серьезно посмотрела на нее:

— Он пробудет здесь всего восемь дней. Мы уже не те молодые и импульсивные люди и взвешиваем все за и против, присматриваясь друг к другу.

— Очень я поверю, — фыркнула Фиона. — Мне кажется, каждый из вас хочет дать другому шанс... шанс, который никому не нужен.

Труди бросила на нее внимательный взгляд, выходя из комнаты.

— Ты очень умна в моих делах, Фиона, совсем не так, как в своих.

Фиона так и осталась стоять как вкопанная. Что она имела в виду? Не могла же Феба заметить, что она... любит Эдварда?

Фиона могла только гадать, последовала ли Феба ее совету или нет, но в один прекрасный день они с Хью вернулись с прогулки с таким видом, словно что-то наконец разрешилось. Фиона услышала голос Хью, направлявшегося в баню. Она была одна в доме. Ребятишки с увлечением строили плотину на ручье. Гамиш, Эдвард и Малколм охотились на холмах. Фиона наслаждалась одиночеством и заодно наполняла банки. Было по-летнему жарко, в воздухе стоял миндальный запах утесника, в саду розы осыпали лепестки и чуть не на глазах раскрывали новые бутоны, и от их аромата кружилась голова. Над ульями в вишнях деловито носились пчелы, наполняя все вокруг неумолчным жужжанием. На ферме «Бель Ноуз» лето вступало в свои права.

Фиона приняла душ, помыла волосы, расчесала их, надела белое платье с блестящим черным поясом. Она сидела в комнате Ранги, глядя во дворик и дальше, на сверкающее озеро. Было приятно так сидеть без дела и читать. Она видела, как Феба и Хью рука об руку спускались с холма, и все поняла. На мгновение древнее одиночество духа коснулось ее. Быть вдвоем так хорошо, так естественно, так правильно. Она поняла, что Феба сейчас придет к ней, когда Хью включил душ. Так оно и было.

— Когда вы поженитесь, Феба?

— В ближайшее время. — Легкая улыбка коснулась еще недавно неулыбающихся губ. — Хью не хочет тянуть. Где-то между Рождеством и Новым годом, здесь, в часовне Четырех ветров. У Хью есть старинный приятель по Нокс-Колледж, у него приход в Данидиде. Хью попросит его приехать. Потом мы отправимся в Лондон. Ты только представь! Я всю жизнь об этом мечтала — увидеть Лондон, пуп земли.

Глаза у Фионы заблестели.

— О, Феба! Мы здесь устроим настоящую старинную свадьбу. Настоящую романтическую свадьбу. А потом на закате вы с Хью поплывете по озеру... Как это прекрасно!

Мисс Трудингтон коснулась рук Фионы. Они лежали на коленях.

— Не расстраивайся, моя дорогая. Я думаю, все разрешится.

— Что — разрешится? — Широко открыла глаза Фиона.

Хью и Феба не делали никакого объявления. Фиона решила, что Труди все скажет детям сама, когда захочет. Что касается ее самой... Сумерки здесь, на Южном острове, тянулись дольше, чем на Северном, где ночь наступала резко, как водится в полутропиках. Сейчас, в начале лета, было светло до девяти.

Гамиш и Малколм отправились к Тамати поиграть в карты. Хью с Фебой сидели в столовой. Дети уже отправились в свои комнаты почитать перед сном, утомленные тяжелым днем, полным игр.

Внезапно появился Эдвард с вельветовой кофтой Фионы и бросил с улыбкой:

— Оставим-ка этих влюбленных птичек. Будем снисходительны. Давай прогуляемся. Луна выходит.

Они двинулись по тропе к обрыву Арога, с темным, как вино, озером под ним, и остановились на самой круче под цветущим деревом нгайо, словно шатер простершим над ними свои узловатые ветви. Здесь был выступ обнаженной скальной породы, отшлифованной ветрами, которая могла служить естественной скамейкой. Фиона хотела вобрать в себя всю эту величественную картину, чтобы сохранить память о ней на всю жизнь. Они молча сидели, глядя на простиравшееся внизу озеро. Первым тишину нарушил Эдвард.

— Обрыв Арога, — заговорил он. — Это очень романтическое место, я специально привел тебя сюда — здесь случилась ужасная трагедия. И в то же время здесь так прекрасно, время лечит все раны. И былые враги забывают о распрях.

Фиона молчала.

— Длинная рука случая, — продолжал он, — дотянулась и сюда, до этого чудного места, из злосчастного ночного клуба. Пора зарыть в землю топоры, Фиона, правда ведь? Время признать, что мы любим друг друга. После всей этой затяжной войны... Хью и Труди уедут. Гамиш отбывает в феврале, а с ним Малколм. Останемся только мы с тобой и четверо детей. «Бель Ноуз» станет вновь семейным очагом.

Фиона остолбенела... Труди беседовала с ним этой ночью и все ему рассказала. И вот Эдвард совершенно обдуманно привел ее сюда. И вдруг словно молния озарила ее, она все поняла: Дебора отвергла его. Ее охватил гнев, она чуть не задохнулась от ярости. Вскочив на ноги, она выпалила:

— Любим друг друга! Да о какой любви ты говоришь? Забыл свое первое впечатление обо мне, о том, что я якшаюсь с подонками — так ведь ты говорил? А теперь, видите ли, когда это подходит тебе, Эдвард Кэмпбелл, ты готов забыть все и проявить... великодушие. Это тебе Труди посоветовала? Когда она сказала, что они с Хью поженятся до того, как ехать в Нью-Йорк, она решила дать тебе совет. Как она смела! Как ты смел!

Теперь я все поняла... Дебора отвергла тебя, так ведь? Нашла кого еще в Данидине. Так что я поневоле следующая на очереди... конечно, далеко не идеал, но, в общем, уникум в своем роде, потому что полюбила жизнь в «Бель Ноуз». Благодарю за оказанную честь, Эдвард Кэмпбелл... но мне от мужчины нужно нечто большее!

Эдвард схватил ее за руки:

— Да успокойся! Успокойся, ради Бога, говорят тебе! Я не видел никакой Труди. Я даже знать не знаю, что они собираются пожениться до отъезда в Нью-Йорк, хотя только дурак мог не понять, куда дело идет. Но к нам это не имеет никакого отношения. Слышишь? Не имеет никакого отношения к тому, что я тебе говорю. Еще задолго до того, когда я вообще узнал о существовании Хью Алегзандера, я уже все решил для себя, но ты была так враждебно настроена. Я неделями только об этом и думал. А теперь выслушай меня, Фиона Макдоналд.

Первое и самое главное — мы ни разу за все последнее время не ругались и не доставляли друг другу неприятностей. Выслушай кое-что, и это я готов повторять тебе всю оставшуюся жизнь: я люблю тебя.

Я и сам хорош, я не отрицаю. Все, что я тебе наговорил... Я долго ждал, чтобы ты забыла Иана. Я до сих пор не могу понять, при каких обстоятельствах мы встретились... все это кажется мне каким-то недоразумением... Как я могу судить о тебе по этому пустяковому случаю, зная тебя на протяжении всего этого времени? — Он крепче взял ее за руки. — Ты была такой смелой, такой заботливой и любящей. То, что ты сделала с детьми, выше всяких похвал. Ты — женщина того же калибра, что и Ранги. Мы все делаем ошибки. И я благодарен Богу, что ты сделала свою. Я тебя не отпущу.

Неудержимая волна захлестнула Фиону. Все в ней пело. Она взглянула на Эдварда.

— Так, значит, время оправдало меня, — воскликнула она и от всей души засмеялась. — А теперь, Эдвард, выслушай меня. Иан бросил меня вовсе не из-за того, что я отправилась на эту сумасшедшую вечеринку. Он сказал мне об этом утром. Он приехал на три дня раньше, чтобы сообщить мне, что любит Матти и что они уже поженились. Вечером была их свадьба. Я не могла оставаться одна в квартире. Я понимала, что, если просижу еще полчаса, никуда не пойду, но я была в шоке. — Она улыбнулась сквозь слезы. — Мужчина пошел бы и напился, ты же понимаешь это, Эдвард?

— Конечно, понимаю, — горячо воскликнул Эдвард. — Все эти глупости, что я говорил тебе... никогда не прощу себе. Но послушай, Фиона, ты сказала, чтобы я прежде узнал все. Что ты имела в виду? Прежде чего?

Он смотрел на нее не отрываясь — весь внимание. Сумерки рассеивались: всходила луна. Ее бледный свет сочился сквозь ветви деревьев. Фиона говорила еле слышно, и он нагнулся к ней.

— Прежде, чем признаться что я люблю тебя, Эдвард.

Она приникла к нему,

— О, Эдвард, Эдвард. Любовь моя!

Наступило молчание. Фиона в объятиях Эдварда наконец знала твердо и определенно: он ей доверяет. Она подняла лицо, и Эдвард засмеялся и поцеловал ее.

— О, как же я измучился за это время — так мечтая о тебе, так желая тебя... каждый раз осаждая себя напоминанием, что ты не та, чем кажешься. Я был окончательно сбит с толку тем, как восприняли тебя дети и тем более Труди.

Но у меня хватало всяких треволнений. Помнишь тот вечер, когда я открыл дверь, а вы там с Эндрю целуетесь.

— Эдвард! — Фиона с негодованием посмотрела на него. — Ничего такого не было. Это он целовал меня. А это большая разница. Он застиг меня врасплох — тут уж ничего не поделаешь. А ты сделал то же на следующий вечер, только я... — Она смутилась.

— Ты... Ах да, понял, ты тоже поцеловала меня в ответ. А я так расстроился, я решил, что ты просто развлекаешься... О, Фиона! — Он поцеловал ее снова и почувствовал ответный поцелуй. — Может, хватит с этими воспоминаниями? Что было, то было.

— Да, — горячо подхватила Фиона. — Пора со всем этим покончить.

Его пальцы нащупали пять родинок на ее щеке.

— Если б только знала, как часто я хотел их поцеловать.

— Представляю. Я по себе знаю. Что за несчастная участь у всех влюбленных.

— А потом я стал видеть все в черно-белом цвете. И знаешь с какого момента? Когда отослал кулон Иану.

— Ты поступил замечательно.

— Надо было сделать копию письма. Тебя бы это убедило. Я написал ему, что это его потеря, мое приобретение, что я своей будущей жене подарю все ювелирные украшения, которые она только пожелает. Возможно, это тебя убедит... Я сразу же отослал тот зеленый камень, что принадлежал Ранги. Тебе дети не показывали? Коко-тангивай — нефрит. Он вернулся из Греймута, где его отполировали и оправили, — прямо перед землетрясением. — Он сунул руку в карман и извлек оттуда маленькую шкатулку.

Что-то серебристое блеснуло в слабом лунном свете. Фиона посмотрела на изысканные жадеитовые кулон, серьги, браслет и брошь, напоминающие своим отливом оперение птицы туи.

Я куплю тебе бриллианты, когда поедем в Данидин, но я не мог удержаться от этого. — Он вынул маленький футляр для кольца и открыл его.

Фиона даже вскрикнула от восхищения:

— Не надо бриллиантов, Эдвард. Этот зеленый камень настоящее новозеландское сокровище.

— Ну и хорошо. Не надо будет никуда ездить. У нас и так времени в обрез.

— Что за гонка?

Эдвард усмехнулся:

— Как — что за гонка. Пока здесь Гамиш, надо успеть. Мы все сделаем на праздники. Я пошлю за Марго — она умирает от желания познакомиться с тобой и обещала прилететь из Окленда с мужем и детьми, так что мы сможем уехать в свадебное путешествие. Это звучит, вероятно, очень нагло — предлагать тебе готовую семью.

Фиона лукаво засмеялась:

— Да, может, я выйду за тебя именно ради детей! Я всегда мечтала о большой семье, но для этого требуются годы... а здесь это к тому же большая проблема. Если только Малколм не собирается проводить у нас ежегодный отпуск! — И она замолчала, напуганная собственной храбростью...

Чуть позже они проходили благоухающим садом над озером. Они ждали, когда все в доме уснут, — сегодняшняя ночь принадлежала им одним. Эдвард рассмеялся, глядя на дом.

— Добро пожаловать в твердыню Кэмпбеллов, Флора Макдоналд.

— Эдвард, сейчас не время вспоминать о наследственной вражде.

В глазах его бегали бесенята.

— Да ты что. Я хотел только утвердить союз двух любящих душ и тел. Как-то ты говорила, что не веришь в романтическую любовь прекрасного принца и Флоры Макдоналд.

Она прищурилась.

— Ты никогда не спрашивала о моем полном имени, — продолжал он.

— О твоем полном имени? Ах да... Ч. Эдвард Кэмпбелл. Неужели?..

— Ч.Э.С. Кэмпбелл. Чарлз Эдвард Стюарт Кэмпбелл, Флора, любовь моя.

Они остановились на минуту у боковой веранды. Фиона подошла к шпалерам и потрогала старинный куст кремовых роз, посаженных Фионой Кэмпбелл восемьдесят лет назад.

Легкая улыбка тронула ее губы.

— Розы в декабре, — проговорила она. — Что за чудная страна! Лед в июне, розы в декабре...

Серые глаза Эдварда потеплели.

— Заходи, пойдем расскажем все Ранги.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Реклама на сайте