«Подарок»

Мери Каммингс Подарок

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Этот бар ничем не отличался от десятка других, столь же дешевых заведений — в последнее время он часто бывал в таких. Не все ли равно, куда идти? Прокуренный зал, десяток столиков, стойка с высокими стульями — все как обычно. Народу было немного, человек двенадцать, очевидно, пришли поглазеть на стриптиз — больше тут смотреть было не на что.

Резкие вспышки красного света, пробиваясь сквозь дым, освещали пятачок сцены и шест, вокруг которого под музыку извивалась полуголая девица в изумрудном бикини с блестками и бахромой из зеленых и золотистых бусинок. Впрочем, двигалась она легко и фигурка у нее была неплохая. «Большая грудь — это вульгарно и несовременно, — вспомнил он слова Мэрион, — это подчеркивает пассивную роль женщины и низводит ее до положения дойной коровы». Зелен виноград, сука!

Неожиданная вспышка злости заставила его стиснуть зубы. Черт, черт, черт, неужели хоть на один вечер нельзя почувствовать себя нормальным живым человеком — просто забыть, оставить в прошлом и продолжать спокойно жить. Если, конечно, это называется жить.Кошмары, пустота и Мэрион, нудный голос которой постоянно зудит в голове. Нет, хватит о ней! Как там учил Ларс... «глубоко вздохнуть и подумать о чем-нибудь приятном».

— Виски. Без льда.

Подумать о чем-нибудь приятном... Ларсу хорошо говорить — кончил работать, пошел домой, к жене, к детям — впрочем, у него, пожалуй, уже и внуки есть.

Первый глоток виски, упав в пустой желудок, обжег его, словно кипятком. Хорошо, хоть опасность спиться не грозит — пара порций спиртного, и такие кошмары обеспечены, что второй раз не захочется.

Подумать о чем-нибудь приятном... Что там, на сцене-то? Да, это могло бы быть приятно — когда-то, в прошлой жизни. Давешняя девица уже успела избавиться от лифчика, и ее грудь предстала перед ним во всей красе. Действительно, неплохо — большая, но еще не успела отвиснуть, и мягкая даже на вид.

Внезапно, на какое-то мгновение, Делу захотелось уткнуться лицом в такую вот грудь и прижать к себе мягкое, теплое и податливое тело. Да, это могло бы быть приятно.

Девчонка на сцене то тянулась руками к блестящим застежкам по бокам трусиков, то с дразнящей улыбкой убирала руки и снова начинала крутиться вокруг шеста, ни секунды не оставаясь на месте. Взгляды мужчин уже не отрывались от сцены. И вот, снова легкое движение руки, но на этот раз блестящий клочок ткани упал, она поворачивается, еще чуть-чуть, ну постой же вот так, дай посмотреть! Кто-то громко свистнул.

Луч на секунду погас, потом снова замелькали вспышки, на сей раз бело-голубые, но на сцене уже никого не было. Музыка стала тише и уже не так била по нервам. Он все-таки заказал вторую порцию виски и отхлебнул, но тут загрохотало опять — еще громче, чем прежде.

— Поздновато вы пришли, сэр, — сказал бармен, — сейчас будет еще одна, черненькая, и все, на сегодня закрываем. У нас всегда так — беленькая, черненькая, беленькая, черненькая, для разнообразия, знаете ли.

«Черненькой» — по терминологии бармена — оказалась высокая худая мулатка с диковато блестевшими глазами, похоже, без кокаина тут не обошлось. На ней было нечто среднее между вечерним платьем и леопардовой шкурой, в разрезах мелькала темная блестящая кожа. Музыка, очень громкая, подчеркнуто ритмичная, с внезапными взрывами барабанной дроби, превосходно подходила к резким и четким движениям танцовщицы. Девушка, судя по всему, неплохая гимнастка, принимала самые невероятные позы, мгновенно меняя их в ритме музыки.

Внезапно у Дела появилось ощущение, что его голова вот-вот лопнет от грохота барабанов.

— Кофе двойной с сахаром. И где у вас тут можно освежиться?

— По коридору, налево, за углом. И советую поторопиться, сэр, минут через семь-восемь она дойдет до самого главного, черненькая-то.

Он пошел по коридору. Черт с ней, с черненькой-то, лишь бы шум этот не слышать, ничего нового он все равно не увидит. Да, вторая порция виски была явно лишней. Может, кофе поможет? В туалете было почти тихо. Почти, потому что ритм барабанов отдавался даже сюда легкой дрожью сквозь пол и стены. Прислонившись к стене, Дел закрыл глаза и с минуту стоял, чувствуя, как постепенно отпускает голову. Потом умыл лицо и глотнул ледяной воды прямо из-под крана. Ладно, сойдет, пора пить кофе, — и домой.

Неожиданно он услышал топот и возню за дверью. Какие-то невнятные слова, смех. И вдруг в туалет влетела та самая девчонка — «беленькая», как назвал ее бармен. За ней, не торопясь, вошли два парня, мельком взглянули на Дела, сочли его не заслуживающим внимания, и снова занялись девушкой.

— Ну, куда ты так спешишь? Что, место подходящее ищешь? Ну, так уже нашла! Чем тебе здесь плохо? Вот сейчас ты нас тут по-быстренькому обслужишь, получишь свои денежки и можешь валить куда хочешь.

На ней был светлый плащ и те же блестящие изумрудные босоножки, в которых она танцевала. Девушка медленно отступала назад, криво улыбаясь, дрожащими губами и повторяя:

— Ну ладно, ребята, пошутили, и хватит! Хватит...

Наткнувшись спиной на раковину, она остановилась и беспомощно огляделась. Глаза ее на миг встретились с глазами Дела и вновь вернулись к надвигающимся парням.

— Ну вот и умница, хватит бегать. А теперь встань-ка на колени и поработай как следует!

Один из них, брюнет в красной футболке, ухватил ее за плечо и попытался пригнуть. Она быстрым движением вывернулась из-под его руки и шагнула в сторону.

Второй парень, невысокий крепыш, тоже захотел внести свою лепту в происходяще. Внезапно он схватил ее за волосы и дернул вниз. Извернувшись, как кошка, она вцепилась зубами ему в руку, одновременно ударив сумкой по голове брюнета. Тот на секунду отшатнулся, она попыталась пробежать мимо него к двери, но он все-таки успел зацепить ее за воротник и рвануть назад. Девчонка не удержала равновесия и, падая, врезалась лицом в раковину.

— Ребята, может хватит, а? — негромко спросил Дел, поняв, что сейчас скорчившейся на полу девушке придется плохо.

Парни оглянулись на него, словно только сейчас заметив, что в туалете есть еще кто-то.

— А ты чего тут раззявился? — оскалился брюнет — явный ведущий этой парочки. — Пошел вон, или что, тоже телку захотел? Ну так подожди, может и тебе удастся попользоваться — если после нас от нее что-то останется! — Он пнул девушку ногой в бок, она вскрикнула. — Ну-ка вставай, сучка! Не хотела по-хорошему, так будет по-плохому.

Сейчас у Дела еще был шанс уйти и оставить их всех жить своей собственной жизнью. И сделать вид, что ничего не произошло, и что он не понимает, что случится дальше, хотя это было очевидно. И чувствовать себя сволочью. «А еще можно попросить бармена вызвать полицию», — это было его последней связной мыслью перед тем, как шагнуть к ним.

— Хватит! Отпустите ее!

В туалете было почти тихо. Почти, потому что ритм барабанов отдавался даже сюда легкой дрожью сквозь пол и стены. Прислонившись к стене, Дел закрыл глаза и с минуту стоял, чувствуя, как постепенно отпускает голову. Потом умыл лицо и глотнул ледяной воды прямо из-под крана. Ладно, сойдет, пора пить кофе, — и домой.

Неожиданно он услышал топот и возню за дверью. Какие-то невнятные слова, смех... И вдруг в туалет влетела та самая девчонка — «беленькая», как назвал ее бармен. За ней, не торопясь, вошли два парня, мельком взглянули на Дела, сочли его не заслуживающим внимания, и снова занялись девушкой.

— Ну, куда ты так спешишь? Что, место подходящее ищешь? Ну, так уже нашла! Чем тебе здесь плохо? Вот сейчас ты нас тут по-быстренькому обслужишь, получишь свои денежки и можешь валить куда хочешь.

На ней был светлый плащ и те же блестящие изумрудные босоножки, в которых она танцевала. Девушка медленно отступала назад, криво улыбаясь, дрожащими губами и повторяя:

— Ну ладно, ребята, пошутили, и хватит! Хватит...

Наткнувшись спиной на раковину, она остановилась и беспомощно огляделась. Глаза ее на миг встретились с глазами Дела и вновь вернулись к надвигающимся парням.

— Ну вот и умница, хватит бегать. А теперь встань-ка на колени и поработай как следует!

Один из них, брюнет в красной футболке, ухватил ее за плечо и попытался пригнуть. Она быстрым движением вывернулась из-под его руки и шагнула в сторону.

Второй парень, невысокий крепыш, тоже захотел внести свою лепту в происходяще. Внезапно он схватил ее за волосы и дернул вниз. Извернувшись, как кошка, она вцепилась зубами ему в руку, одновременно ударив сумкой по голове брюнета. Тот на секунду отшатнулся, она попыталась пробежать мимо него к двери, но он все-таки успел зацепить ее за воротник и рвануть назад. Девчонка не удержала равновесия и, падая, врезалась лицом в раковину.

— Ребята, может хватит, а? — негромко спросил Дел, поняв, что сейчас скорчившейся на полу девушке придется плохо.

Парни оглянулись на него, словно только сейчас заметив, что в туалете есть еще кто-то.

— А ты чего тут раззявился? — оскалился брюнет — явный ведущий этой парочки. — Пошел вон, или что, тоже телку захотел? Ну так подожди, может и тебе удастся попользоваться — если после нас от нее что-то останется! — Он пнул девушку ногой в бок, она вскрикнула. — Ну-ка вставай, сучка! Не хотела по-хорошему, так будет по-плохому.

Сейчас у Дела еще был шанс уйти и оставить их всех жить своей собственной жизнью. И сделать вид, что ничего не произошло, и что он не понимает, что случится дальше, хотя это было очевидно. И чувствовать себя сволочью... «А еще можно попросить бармена вызвать полицию», — это было его последней связной мыслью перед тем, как шагнуть к ним.

— Хватит! Отпустите ее!— Ах ты, старая гнида! Тебе что, жить надоело?

Для того, чтобы решиться на что-либо, этим щенкам, похоже, необходимо было как-то завести себя — руганью, угрожающими жестами. Пока они раскачивались, Дел оказался между ними, действуя со стремительностью и беспощадностью профессионала. Мгновенным пинком ноги в колено он послал на пол крепыша, добавив ему локтем по затылку. Отлетев в сторону, тот распластался мордой вниз. Брюнету же хватило одного удара в пах, чтобы тот упал, судорожно ловя ртом воздух и зажав руки между ногами.

Услышав шорох, Дел резко обернулся. Девушка уже не лежала, сжавшись в комок, сидя на полу, она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Из носа ее капала кровь, пачкая плащ с оборванными пуговицами, в который она судорожно вцепилась левой рукой.

— Ты можешь встать? — спросил он, протягивая ей руку. Она вздрогнула, отшатнулась и попыталась подняться, держась за раковину. Для этого ей пришлось отпустить плащ и сразу стало ясно, что под ним нет ничего, кроме того самого блестящего бикини, в котором она выступала.

Девушка выпрямилась и быстро огляделась. Оба парня валялись на полу. Брюнет все еще поскуливал, держась за гениталии, а второй, пострадавший меньше, уже делал попытки встать, ухватившись за дверцу кабинки.

Дел снова протянул руку.

— Ты можешь идти? Помочь тебе?

На этот раз она, кажется, поняла, что происходит, шагнула вперед, покачнулась, и все-таки ухватилась за него, чтобы не упасть.

— Кажется, смогу. Сейчас...

Она зажмурилась и резко встряхнула головой.

— Все в порядке. Я могу идти.

Слегка пошатываясь, но с каждым шагом все более уверенно, девушка направилась к двери.

— Будешь звонить в полицию? — спросил Дел.

— Нет. Я хочу убраться отсюда побыстрее.

— Можно выйти незаметно?

— Пошли, тут есть еще один выход.

— Ты знакома с ними? С этими... — чуть повел он головой назад.

— С Джейком? Он брат владельца этого бара. Второго я не знаю, а Джейк здесь каждый вечер ошивается.

Дел двинулся за девушкой, которая, выйдя из туалета, повернула к железной двери в конце коридора. Лязгнув засовом, она распахнула дверь и обернулась к нему.

— Осторожно, здесь темно.

Снаружи и правда было темно. Моросил холодный мелкий дождик, пахло помойкой, и только в нескольких метрах справа — внизу, на уровне ног — пробивалась полоска слабого света.

— Направо. Видишь, ворота светятся.

— Честно говоря, ни черта я тут не вижу! — Он попытался шагнуть вправо и, сделав пару шагов, с шумом налетел на что-то твердое.

— Это помойка, я же сказала — осторожно, — девушка потянула его за рукав.

Снова лязг засова, еще одна железная дверь — и они оказались на улице. Вокруг не было ни души, горели фонари и где-то за углом мигала яркая вывеска, отражаясь в мелких лужицах тысячами цветных огней.

— Ну вот, выбрались, — отпустив его рукав, девушка кивнула. — Вход в бар за углом, видишь, светится красным.

Она запахнула плащ, достала из кармана платок и обтерла лицо. Дел стоял рядом, не зная, что сказать.

— Ну вот, — повторила она, — дальше я справлюсь сама. Спасибо.

— Подожди! Куда ты пойдешь в таком виде?

Вид, действительно, был весьма непрезентабельный. Кровь с носа ей, правда, удалось стереть, но на плаще остались багровые пятна, по всему лицу была размазана помада и краска для глаз, а щека на глазах распухала и наливалась красным.

— Ничего. Как-нибудь справлюсь.

— У меня машина на стоянке. Могу подвезти, куда скажешь.

Карен привыкла с осторожностью относиться к подобным предложениям и сейчас не знала, как поступить.

Стоявший перед ней человек, на первый взгляд, не казался очень уж опасным. Немолодой, пожалуй, лет сорока; худой, жилистый, невысокого роста, — на каблуках она была лишь чуть ниже него. Очень легкая походка, собранные четкие движения — наверное, много занимался спортом. Пижонский дорогой костюм — в этот бар обычно в таких не ходят, наверное, случайно забрел. Густые темно-русые волосы растрепаны, и прядь падает на лоб. Узкое лицо, прямой нос, небольшой рот с тонкими плотно сжатыми губами. Низкий голос. В целом производит впечатление нормального мужика — только вот глаза... Очень темные, очень — даже чересчур — спокойные, но в глубине все время чувствуется какое-то напряжение.

И как он сделал Джейка с приятелем — в секунду!

А что делать? В два часа ночи болтаться по городу в заляпанном кровью распахивающемся плаще чуть ли не на голое тело? Искать такси в таком виде? Холодно. Дождь идет, босоножки расклеятся. «Да ладно, что я, школьница какая-то, мужиков бояться. Как-нибудь да справлюсь», — подумала она, а вслух сказала:

— Ну хорошо, пошли. А то совсем промокнем.

Скользнув на сидение машины, девушка повернула к себе зеркальце и, ойкнув, выхватила из кармана измазанный в крови платок.

— В бардачке салфетки, — сказал Дел, выехав со стоянки.

— Спасибо.

Проезжая по пустым улицам, он подумал, насколько непохож этот вечер на все, что было с ним в последние месяцы. Подумать только, драка в баре с какими-то пьяницами из-за стриптизерки! Ну и ну, он сам от себя такого не ожидал!

Девушка, забившись в угол и придерживая рукой плащ, молчала. Очнувшись от своих мыслей, Дел первым нарушил тишину.

— Нос не болит?

— Нет. Бок ноет, но, кажется, ребра целы. Они снова замолчали. Повернув на проспект, он увидел впереди красные огоньки.

— Кажется, пробка. Сейчас объедем по боковой улице.

— Нет, это все, — она устало покачала головой. — Не везет, так уж не везет, что-то, похоже, случилось в туннеле. Можно, конечно, в объезд, через мост... да ладно, чего я тебя буду гонять по всему городу — сама справлюсь.

— Мне не трудно.

— Не стоит. Знаешь что, высади меня где-нибудь здесь, у телефона, и все будет в порядке.

— Как тебя зовут?

— Карен. Карен Мэнсфилд.

— Делвин Бринк. Лучше просто Дел. Послушай, Карен, у меня есть другое предложение. Я живу в пяти минутах отсюда. Поехали ко мне, переночуешь — а утром я тебя отвезу. Ты не думай, я ничего такого в виду не имею, просто... ну не могу я оставить тебя вот так, одну, ночью на улице. Ты сможешь от меня позвонить и предупредить своих, что приедешь утром. Честное слово, я не сделаю тебе ничего плохого, но одну тебя в таком виде на улице не оставлю. Выбирай, или поехали ко мне, или будем вместе сидеть в машине и ждать, пока пробка рассосется, или я повезу тебя в объезд, как-нибудь да доберемся.

Интересно, у него дома хоть тепло? Нарочно подстроить такую пробку он не мог, значит, похоже, не планировал с самого начала везти ее к себе. Ноги замерзли...

— Ну что же... — девушка несколько мгновений молчала, пристально глядя на него, — ладно, поехали к тебе.

Повернув и выехав из пробки, Дел заметил вывеску круглосуточной пиццерии и притормозил.

— Ты есть хочешь?

— Очень.

— Пицца пойдет?

— Конечно! — она слегка улыбнулась. Покупая пиццу, Дел все время оглядывался на машину, боясь, что, вернувшись, найдет ее пустой. Он и сам не понимал, почему его так пугает эта мысль — может, потому, что исчезновение девушки вернуло бы этот вечер в обычную череду тусклых, пустых и безжизненных вечеров? Но она сидела на месте и грела руки в струе теплого воздуха из печки; увидев три коробки с пиццей, взглянула на него с легким удивлением.

— Я забыл спросить, какую ты любишь, и взял три разных, с грибами, с луком и с сосисками, — объяснил он. — Годится?

— Да, вполне, — она снова улыбнулась. — Спасибо.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В квартиру Дел вошел первым, зажег свет и включил кондиционер.

— Проходи. Телефон около дивана, ванная — налево.

Девушка выбрала телефон, и, не раздеваясь, пристроилась на уголке дивана. Вешая в шкаф пиджак и стаскивая, наконец, надоевший галстук, Дел невольно прислушался.

— Томми? Это Карен. В баре были неприятности. Рики куда-то смылся и оставил все на Джейка, а тот решил показать какому-то своему приятелю, какой он, видите ли, крутой. Представляешь, этот гад приказал мне отсосать им обоим. Я его послала, они загнали меня в сортир и начали метелить. Слава богу, там оказался один нормальный мужик, а то они уже вошли в раж. Короче, он врезал Джейку и вытащил меня оттуда. Ну конечно нет... Завтра работать не смогу, так что пусть возьмут с Рики и за простой и одежду мою заберут, — я прямо в чем выступала ушла. Глаз подбит, нос распух и на ребрах, похоже, здоровый синяк будет. От него... Ну, от этого мужика, который меня выручил... Нет, непохоже, он не из этих, просто нормальный. Делвин Бринк… А куда мне было идти, — в туннеле пробка, что, на улице под дождем сидеть? Ты бы видел, на что я похожа... Ну ладно, не волнуйся... Завтра зайду днем. Спокойной ночи.

— Томми — это твой парень? — спросил он, вернувшись к дивану.

— Нет, я звонила в контору. Я работаю от конторы, там всегда кто-нибудь дежурит, на всякий случай.

Девушка начала было снимать плащ, но остановилась, нахмурилась и нерешительно сказала:

— Послушай, Делвин... Ты не мог бы дать мне какой-нибудь халат, понимаешь, выступать — это одно дело, а сейчас...

— Спортивные штаны и футболка подойдут?

— Да. Получив одежду, она заперлась в ванной.

Дел поставил на стол тарелки, выложил на блюдо и сунул в микроволновку пиццу, — пусть немного подогреется! — подошел к двери ванной и крикнул, пытаясь заглушить шум воды:

— Ты что будешь пить?

Задвижка щелкнула и Карен появилась на пороге.

— А что у тебя есть?

— Кола, пиво... если хочешь, есть виски... могу сделать кофе.

— Кола вполне годится.

— Нормальная, не диетическая. Ничего?

Девушка пожала плечами, очевидно, не слишком заботясь о фигуре или уровне холестерина. Дел смотрел на нее с интересом, — до этой минуты он не мог разглядеть ее как следует, да и что, кроме распухшей щеки, можно было рассмотреть под слоем размазавшейся косметики.

Она была моложе, чем он думал — лет двадцати, а то и меньше. Босиком, в спортивных штанах, подвернутых до колен, и в белой футболке, Карен выглядела как старшеклассница, собравшаяся на урок физкультуры. Светлые прямые волосы, заколотые на затылке, большие голубые глаза, россыпь чуть заметных золотистых веснушек на чистой белой коже.

Только вот грудь — полная и высокая, с отчетливо заметными сосками — была отнюдь не как у школьницы. Очевидно, она сняла лифчик и под футболкой не было ничего. Дел, неожиданно для самого себя, почувствовал легкое напряжение внизу живота и брюки стали ему тесноваты. Чтобы скрыть смущение, он спросил:

— Я — не из каких? — Что?

— Ты говорила по телефону. Сказала что-то вроде «он не из этих».

— А-а,это, — она замялась, — Томми просто спросил, не можешь ли ты быть опасен для меня. Знаешь, есть достаточно много всяких... неприятных людей.

Он кивнул.

— Знаю. Ладно, пошли есть, ты, наверное, голодная.

К своему удивлению, Дел понял, что и сам голоден — это ощущение было несколько неожиданным и непривычным для него.

Девушка ела быстро и аккуратно, не оставляя крошек. Прикончив четвертый кусок пиццы, она удовлетворенно улыбнулась, откинулась на спинку дивана и стала с интересом оглядываться. Вид и впрямь был несколько своеобразный.

За прошедшие полгода Дел так и не собрался поменять что-либо в квартире или хотя бы распаковать свои вещи, кроме самых необходимых. Потолок терялся в темноте, на стенах висело лишь несколько бра, свет от которых не достигал дальних углов огромного помещения. Вдоль правой стены громоздились коробки с до сих пор не распакованными вещами. Вдоль всей внешней стены сплошной полосой тянулись окна, начинавшиеся на высоте метра два от пола. Занавесок на них не было. Все вместе напоминало заброшенный склад, из которого случайно забыли вывезти часть вещей.

Дел сидел, удобно устроившись в кресле, и наблюдал за ней. Как ни странно, общество этой девушки не вызывало у него раздражения и ему не хотелось как можно скорее избавиться от нее и остаться одному.

Двигаться или что-либо делать было лень. Тихо... уютно... спокойно — вот так бы сидеть и сидеть и смотреть на нее и ни о чем не думать...

Закончив осмотр комнаты, девушка беззастенчиво уставилась на него.

— Ну что? — лениво спросил Дел. Он не знал, о чем с ней говорить, но сидеть и молчать тоже казалось неудобным.

— О чем ты?

— Ты так на меня смотришь...

— А-а, извини. Я просто подумала, что ты очень крутой, хотя на первый взгляд таким не кажешься. Как ты сделал их обоих — в секунду!

— Спасибо за комплимент. А ты не испугалась, когда я их так...

— Сначала — да. Это было так неожиданно.Ты был в стороне — и вдруг оказался между ними. И как будто взорвался — я даже толком не поняла, что произошло. Пара секунд — и они уже валяются по углам, а ты стоишь, как ни в чем не бывало. А потом я уже не боялась — наоборот, честно говоря, позавидовала, что ты так умеешь. Иногда очень хочется кому-нибудь врезать как следует.

— У тебя не будет неприятностей из-за меня?

— Неприятности будут у Джейка. Завтра ребята из агентства поговорят с Рики, он отдаст им мои деньги и за этот вечер, и за пару дней, что я не смогу работать, а со своим братцем будет разбираться сам. Он жмот, за два цента удавится, так что мало Джейку не будет. А я попрошусь в другой бар — не хочу видеть эту рожу.

Она поморщилась и зевнула.

— Ты уже хочешь спать? — Дел был даже несколько разочарован, что этот занятный разговор так быстро кончился. Пришелица из другого мира — мира, с которым ему еще не приходилось близко сталкиваться.

— Да, я сегодня рано встала.

Он принес подушку и одеяло, положил рядом с ней.

— Располагайся. Диван тебя устроит?

— Вполне. Спасибо.

Она встала и пошла к ванной.

— Карен... Можно еще один вопрос — когда ты звонила в контору, ты назвала мое имя — зачем?

Казалось, она все время настороженно ждала чего-то другого и, очевидно от неожиданности, смутилась и сделала шаг назад.

— Да так просто. На всякий случай. Не бери в голову.

Его кровать осталась от прежнего жильца — весьма странного типа, имевшего свои представления о домашнем уюте. Она стояла почти в середине комнаты, на возвышении, напоминавшем сцену — очевидно, так этот оригинал пытался обозначить спальню.

Дел закрыл глаза и прислушался. Было тихо, привычно урчал кондиционер и чуть слышно пробивались звуки шин редких предрассветных автомобилей. Карен, судя по всему, уже заснула — со стороны дивана не доносилось ни звука. В голову ему пришла забавная мысль — одним своим присутствием этой девчонке удалось сделать то, над чем тщетно бился Ларс — один из лучших психотерапевтов Нью-Йорка. Он, хоть и ненадолго, но вышел из состояния апатии, без раздражения разговаривал с посторонним человеком, а главное — вот уже несколько часов не вспоминал о Мэрион.

Решетка... Снова этот мрак, решетка и запах! Нечем дышать, хоть бы глоток чистого воздуха!

Нужно держаться, держаться за эту проклятую решетку распухшими пальцами, держаться и дышать, пока есть силы. Воздуха, ради бога, в этой кромешной тьме дыхание — это последнее, что у него еще осталось. Воздуха!

Обливаясь потом, Дел с трудом вырвался из пелены кошмара и несколько мгновений лежал, закрыв глаза, тяжело дыша и пытаясь напомнить самому себе, что все уже в прошлом, что это только сон. Неожиданно он понял, что судорожно вцепился во что-то рукой, что его голова прижата к чему-то мягкому, а звонкий голос рядом с ним почти кричит:

— Что с тобой? Дел! Что с тобой? Очнись же!

Он окончательно пришел в себя. Карен, все в той же футболке и брюках, стояла на коленях около кровати, прижимая его голову к груди и глядя на него встревоженными круглыми глазами. Дел понял, что держится за ее плечо, разжал руку, испугавшись, что сделал ей больно, и быстро незаметно смахнул с лица слезы. Увидев, что он уже очнулся, она отступила на шаг, потирая плечо.

— Извини, девочка. Это просто дурной сон. Я напугал тебя, да?

— Ты кричал и плакал, и не мог проснуться. Я испугалась, подошла, а ты схватился за меня, и я не знала, что делать.

— Плечо сильно болит? Девушка поморщилась.

— Ничего, переживу. Не бери в голову.

— Извини. Ты можешь дать мне сигареты — на столике у двери? Ничего, если я закурю?

Она принесла сигареты и присела на край возвышения «спальни».

— Не знала, что ты куришь. У тебя в квартире и дымом не пахнет.

— Иногда — одну-две сигареты в день. Раньше, в молодости, курил по пачке в день, потом бросил, а сейчас только изредка, под настроение.

— В молодости? А ты что, старый, что ли? — тихонько рассмеялась она.

— Вообще-то да — мне уже сорок пять. А тебе?

— Двадцать три.

— Ты выглядишь моложе. Извини, я не спросил, может, ты тоже хочешь закурить?

— Нет, я не курю.

— Я очень напугал тебя?

— Ничего.

— Уже светает, спать осталось недолго, извини, что разбудил.

— Ничего, дома высплюсь, — она помедлила и нерешительно спросила: — Дел, а часто с тобой... такое бывает?

— Часто. Не бойся, ложись спать, я постараюсь тебе больше не мешать.

— Во сколько завтра вставать?

— Как тебе удобнее, у меня нет с утра никаких дел.

Девушка пошла к своему дивану, Дел дождался, пока она устроится и погасил свет. Внезапно он услышал из темноты, сказанное негромко и спокойно:

— Дел, хочешь, я сейчас лягу с тобой? Может, хоть сегодня кошмаров больше не будет?

У него было ощущение, что внезапно воздух стал густым, как клей, время остановилось, холодные мурашки побежали по спине. Его щека до сих пор горела в том месте, где прикоснулась к ее груди. И запах... Головокружительный, нежный, медовый — запах женщины. Женщины? Девчонка, моложе его дочери. И кроме того...

Он вздрогнул и сказал совсем не то, что хотел, совсем не то, что мог бы сказать:

— Зачем ты так? Я же тебе в отцы гожусь. Ее голос в темноте прозвучал резко и сердито:

— Ты мне не отец.

— Ну, я не так сказал — это от неожиданности — просто я тебя намного старше, и ты у меня вроде как в гостях. Это было бы как-то... неправильно, понимаешь...

Дел сам прекрасно знал, что, запинаясь, несет полную чепуху — зачем? Она прервала его на полуслове:

— Не хочешь — не надо. Я просто хотела тебе помочь — не за деньги, а по-дружески. И не надо меня воспитывать. Я только хотела сделать, как лучше — и все.

В ее голосе чувствовалась обида. Помолчав несколько минут, Дел решился снова заговорить — в этой темноте ему казалось, что он один во всем мире и разговаривает сам с собой, а его собеседница — просто голос, придуманный им и звучащий лишь в его воображении.

— Карен?

— Да?

— Извини, что я так тебе сказал. Забудь все глупости, что я тебе наговорил, все это — вранье. Я просто испугался очень.

— Кого — меня? С чего это?

— Понимаешь... Я уже почти три года не был с женщиной. Не то что у меня там что-то не в порядке, а... так вышло. И теперь мне стало страшно — вдруг не получится? Я не хотел тебя обидеть, просто запаниковал, — он усмехнулся. — А ты еще говоришь, что я крутой.

Она отозвалась лишь через минуту:

— А все боятся чего-нибудь. Не одного, так другого. Нельзя не бояться — можно только делать не то, что велит тебе страх, а то, что... ну, как тебе сказать — чтоб на себя самого потом не было противно смотреть.

Они снова ненадолго замолчали. Потом Дел пошевелился.

— Карен?

— Что?

— Твое предложение еще в силе?

Девушка секунду промедлила. Он ждал ее ответа, сам не зная, чего больше боится — отказа или согласия.

— Да.

— Пожалуйста... Иди ко мне.

— Ты можешь зажечь свет? У тебя там какая-то ступенька.

Дел почему-то не сразу нашел выключатель. Он чувствовал, как все его тело мелко дрожит — то ли от страха, то ли от желания — и не мог остановить эту дрожь. Наконец, чертов выключатель нашелся и вспыхнул свет. Карен подошла, присела на край кровати и улыбнулась.

— Мне самой раздеться, или ты хочешь помочь?

Не зная, что сказать, он протянул руку и положил ей на плечо.

— Мне погасить свет?

Она рассмеялась, весело и открыто.

— Как хочешь, но зачем? Если тебе нравится на меня смотреть — я не обижусь.

Сделав шаг назад, девушка выпрямилась и начала раздеваться — медленно, мягкими движениями. Через минуту на ней не было ничего, кроме резинки в волосах. Она закинула руки назад — грудь при этом поднялась еще выше — и волосы свободно рассыпались по плечам. Кожа ее была кремовой и гладкой, словно светящейся нежным жемчужным светом.

Сев рядом с ним на кровать, она снова улыбнулась.

— Ну, подвинься.

Он погасил свет — непонятно зачем, ведь можно было смотреть на нее еще и еще. Одним движением девушка оказалась рядом, совсем близко, прильнула к нему всем телом — затем слегка отстранилась и Дел ощутил легкое прикосновение теплой руки, скользнувшей вниз по его груди, животу, еще ниже... Изогнувшись в попытке стянуть с себя трусы, почувствовал, как та же рука помогла ему, дотронулась, погладила — он тихо застонал и замер, едва дыша.

— По-моему, ты в полном порядке, — она снова прижалась к нему и теплое дыхание пощекотало ему ухо.

Дел уже не управлял собой — одним рывком бросив ее на спину, он упал сверху, одновременно раздвигая ей ноги, вошел в нее и на секунду замер. Это было так мучительно, так нестерпимо — так прекрасно! Он весь был в ней, был плотно сжат со всех сторон. Не хватало воздуха, в голове шумело. На мгновение вышел — только чтобы ворваться в нее снова, снова пережить это мучительно-сладкое ощущение — еще и еще раз.

Не в силах сдержаться и отсрочить оргазм, он двигался судорожными рывками, все чаще и чаще, пытаясь поцеловать все, до чего мог дотянуться — лицо, шею, волосы. Еще глубже... еще... — хотя, казалось, это невозможно... еще!... Внезапно почувствовав, как в самой ее глубине его сжало мягким и горячим обручем, он конвульсивно дернулся, выгнул спину и закричал, громко и хрипло, с этим криком освобождаясь от напряжения, не отпускавшего его все это время.

Он до сих пор был в ней, продолжая двигаться, все медленнее и медленнее, не желая осознавать, что все уже кончилось — потом остановился и опустился рядом, стараясь не рухнуть на нее. В ушах звенело, в голове было пусто, а тело казалось чужим. Последним усилием Дел придвинулся к девушке и сделал то, о чем подумал еще в б@ре — уткнулся лицом в ее мягкую грудь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Проснувшись, он несколько мгновений пытался понять, почему так странно себя чувствует — выспавшимся, легким... живым! Потом, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то слабому плеску воды, открыл глаза — и вспомнил.

Светило солнце и, судя по всему, было уже далеко не раннее утро. Дел взглянул на часы. Одиннадцать! Он проспал целых шесть часов.

Плеск воды со стороны ванной прекратился. Лихорадочно бросившись на поиски, он успел найти и натянуть запропастившиеся трусы, прежде чем Карен, все в тех же штанах и футболке, вышла из ванной.

— Привет! — сказала она, подходя к нему.

— Привет.

Дел не знал, что говорить и как держаться с ней после того, что произошло между ними этой ночью, и боялся увидеть в ее глазах разочарование или обиду — как еще может эта девушка относиться к человеку, который даже не попытался хоть как-то приласкать ее — быстро и грубо получил свое и сразу отключился?

Но она была совершенно спокойна — лишь спросила:

— Так ты сможешь отвезти меня домой — или мне вызвать такси?

— Я отвезу, конечно. Подожди, а ты не хочешь позавтракать со мной? Или хотя бы кофе?

— Уже поздно. Только если по-быстрому — и сразу поедем, хорошо?

— Конечно, я только вымоюсь, побреюсь и все.

Когда Дел вышел из ванной, все еще в одних трусах, Карен, сидя на диване, причесывалась. Искоса взглянув на него, она подумала, что без одежды он смотрится неплохо — с хорошо выделяющимися рельефными мышцами, широкими плечами и узкими бедрами. В костюме все это скрадывается и он выглядит просто тощим и жилистым. Только вот ноги... Ступни, щиколотки, да и выше — почти до колен — все было покрыто светлыми пятнами и вмятинами, похожими на шрамы от ожогов.

Он подошел, оперся коленом на диван и спросил:

— Ты что хочешь на завтрак?

— А что есть?

— Кофе, но молока нет. Остатки вчерашней пиццы. Но я могу заказать что-нибудь, привезут очень быстро.

— Не надо, пицца с кофе вполне сойдет.

— Карен, ты замужем?

Обернувшись, девушка недоуменно уставилась на него.

— Я? С чего ты взял?

— Ну... ты так торопишься. Она смутилась.

— Понимаешь, у меня дома кошка, она голодная. Ну, и кроме того, мне надо в контору, я обещала днем зайти.

На ее щеке отчетливо был виден синяк, глаз покраснел.

— Болит? — он кивнул на ее лицо.

— Да нет, чепуха. Хуже тот, что на боку.

— Ты уверена, что ребра целы?

— Да, это просто ушиб. Пройдет через пару дней.

— А ты что, когда-нибудь ломала ребра?

— Да, было как-то.

Дел сунул пиццу в микроволновку, включил чайник и обернулся. Девушка уже не сидела на диване — стоя у большого, во весь рост, зеркала у входной двери, она крутила головой, рассматривая покрасневший глаз. Подойдя, он нерешительно обнял ее сзади и прижался лицом к светлому затылку, вдохнув одуряющий медовый запах. Все его тело непроизвольно напряглось.

— Ой, осторожно! — она болезненно дернулась. Он испуганно отодвинулся.

— Тебе больно?

— Ничего, ты просто неудачно попал на синяк, — Карен приподняла футболку и посмотрела в зеркало. Синяк был темно-фиолетовый, пару дюймов в диаметре и явно припухший.

— Больно? — Дел осторожно дотронулся до больного места кончиком пальца.

— Да нет, ничего, если не давить — не больно, — она рассмеялась, — так что если хочешь обнять меня — обнимай ниже или выше.

Почувствовав по голосу, что девушка не сердится, он незамедлительно воспользовался разрешением, положив руку на теплый упругий живот под футболкой и прижавшись к ней сзади.

— Я хотел тебе сказать... Я хотел тебя поблагодарить за то, что ты сделала для меня. Я чувствую себя другим человеком. И извини меня.

Она обернулась, улыбнулась и взъерошила ему волосы, словно давая понять, что никаких лишних слов не нужно.

Дел не мог заставить себя отпустить ее, нарастающий жар внизу живота не поддавался контролю. Он непроизвольно потерся об нее, это было приятно, даже чересчур, но потом стало еще хуже.

Очевидно, почувствовав это, Карен снова повернула голову и взглянула на него — он со вздохом отстранился.

— Извини. Увлекся.

Она посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд вниз. Трусы, к его смущению, уже мало что могли скрыть. Она усмехнулась.

— Кажется, ты опять готов.

— Я... Да... Извини. — Дел еще больше смутился. Девушка неожиданно рассмеялась.

— Да что ты все извиняешься? Если ты меня снова хочешь — в этом же нет ничего обидного.

Он опять обнял ее сзади и увидел в зеркале, что она все еще улыбается.

— А мы можем?... Ты очень торопишься к своей кошке?

— Пицца сгорит.

— Там таймер, — Дел воспринял ее слова как разрешение и снова прижался к ней, вдыхая аромат ее волос и глядя через ее плечо в зеркало.

Это было завораживающее зрелище — казалось, его руки действовали сами, помимо его воли. Все еще сохранившие остаток прежнего загара, большие, жилистые, с длинными пальцами, они медленно скользили вверх, обнажая светлую кожу и избавляя ее от покрова одежды, ласкали грудь, обводили соски, поглаживали, резко выделяясь темным цветом на нежно-кремовом фоне. Спустившись до талии, попытались ее обхватить — кончики пальцев обеих рук почти сошлись. Потом руки разошлись и спустились еще ниже, скользя по гладким бедрам и постепенно сдвигая вниз резинку спортивных штанов.

Все тело Карен отражалось теперь в зеркале — длинные ноги, золотистый кудрявый треугольник внизу живота, восхитительная полная грудь с нежно-розовыми сосками — ему казалось, что за всю свою жизнь он не видел ничего прекраснее. Горло перехватила судорога, он сорвал с себя трусы — последнее, что мешало — и снова прижался к ней, стараясь как можно полнее насладиться прикосновением ее кожи.

Рука его зарылась в нежной мягкости завитков треугольника. Дел поцеловал девушку в шею, и, продолжая ласкать, повел к дивану, который, слава богу, был рядом. Она потерлась об него плотной упругой попкой — по всему телу Дела прошла сладкая судорога и он еле удержался на ногах — закинула голову назад, слегка прикусив и поласкав языком мочку уха, и шепнула:

— Ты хочешь — сзади?

— Да-а, — выдохнул он со стоном.

Она опустилась на колени, оперлась на локти и он, стоя сзади, наконец вонзился в нее, не удержавшись и охнув, когда ее горячая плоть приняла и обхватила его. На секунду остановился, упиваясь жгучим ощущением наслаждения, и начал двигаться глубокими толчками, держа ее за бедра и насаживая на себя — все сильнее и сильнее. Стремясь продлить удовольствие, приподнял — теперь девушка стояла на коленях, прижавшись к нему спиной. Они были по-прежнему соединены, но его движения стали медленнее.

Одной рукой лаская грудь, другой — нежный бугорок между раздвинутыми ногами, он целовал затылок, шею, плечи, терся о них лицом, путаясь в шелковистых, разметавшихся по спине волосах. Карен еле слышно застонала и этот воркующий звук лишил его последних остатков самообладания. Снова наклонив девушку вперед, Дел в бешеном темпе заработал бедрами, пока не почувствовал, что взрыв уже близок. Еще мгновение — и он замер, содрогаясь и изливаясь в нее. Медленно выскользнул и лег на бок, притягивая ее к себе и прижимаясь горящим лицом к мягкой шее.

Сердце бешено колотилось — где-то далеко-далеко.Тело было пустым и легким, как мыльный пузырь. Наверное, он умер и попал в рай. Эта его мысль рассмешила, но сил улыбнуться тоже не было.

Через насколько минут Карен пошевелилась, встала и, чуть пошатываясь, пошла в ванную. Снова раздался плеск воды.

Шевелиться не хотелось — тело было переполнено блаженной ленью. Усилием воли он заставил себя встать, натянул многострадальные трусы, убедился, что пицца еще вполне съедобна и включил чайник.

Когда Карен вышла, умытая и причесанная, завтрак уже ждал ее. Дел тоже побежал в ванную, a она, съев пару кусков пиццы, с удовольствием налила себе вторую чашку кофе.

Через несколько минут, выйдя из душа, он был уже вполне в форме, силы почти вернулись — лишь тело все еще казалось непривычно легким.

— Тебе кофе налить? — спросила девушка, обернувшись.

— Две ложки сахару, — он подошел к зеркалу, пытаясь причесать мокрые волосы.

— Твое предложение все еще в силе? Ты отвезешь меня домой?

— Да, конечно, — Дел улыбнулся, вспомнив, как ночью задал Карен тот же вопрос.

Ей понравилась его улыбка — неожиданно добрая для такого жесткого лица. Сегодня он выглядел моложе, менее отстраненным и замкнутым, из глаз исчезло то болезненное напряжение, которое так встревожило ее ночью, и стало видно, что они темно-карие, как у собаки. И вчера он не улыбался — ни разу за весь вечер.

Усевшись, наконец, за стол, он с удовольствием отхлебнул кофе и откусил кусок изрядно пересушенной пиццы.

— Спасибо, — она встала, — у тебя очень вкусный кофе.

Пожав плечами, Дел снова улыбнулся — заваривать кофе он и в самом деле умел хорошо. К сожалению, этим и ограничивались его способности в кулинарии, всю остальную еду он предпочитал или покупать готовой, или — еще лучше — заказывать по телефону, не выходя из квартиры.

Девушка пошла переодеваться и, когда через пару минут появилась, снова в том же заляпанном плаще без пуговиц и изумрудных босоножках, он был уже полностью одет и готов ехать.

— Ты давно здесь живешь? — спросила она, выходя из квартиры.

— Полгода. А что?

— Интересная у тебя квартира. Никогда такой не видела.

— Там все осталось от предыдущего жильца. Он был каким-то художником, так мне сказал агент.

Его машина — темно-синий «Крайслер» с блестящей хромированной отделкой — была куплена всего полгода назад. Мощная и сверкающая, она привлекла тогда внимание Дела, напомнив ему мотоцикл, на котором он ездил, когда был еще подростком. Он давно хотел именно такую — «вульгарную и подходящую для какого-нибудь латиноамериканского гангстера», как сказала бы Мэрион — и сразу же приобрел ее, надеясь доставить себе этим хоть небольшую радость.

— Где ты живешь? — спросил он, выруливая с подземной стоянки.

Карен назвала адрес и он повернул к туннелю, стараясь ехать не слишком быстро — ему хотелось еще немного поговорить с ней. Неважно даже, о чем — это было приятно само по себе.

— Ты сегодня не будешь работать?

— Ни сегодня, ни завтра.

— Думаешь, до послезавтра синяки пройдут?

— Так болеть уже не будет, опухоль спадет, а остальное можно и гримом замазать.

Проехали туннель.

— Карен, ты одна живешь?

— Не совсем одна, с кошкой, — она улыбнулась. — Ну вот мы и приехали, здесь я живу.

Огромный многоквартирный дом из красного кирпича с выщербленными колоннами и арками растянулся на полквартала. Стены были разрисованы и расписаны до второго этажа.

— Ну, я пошла. Счастливо!

Он хотел еще что-то сказать, но девушка выскользнула из машины и пошла к дому. Перейдя улицу, обернулась, улыбнулась и помахала ему рукой. Внезапно Дел с ужасом понял, что не спросил у нее ни телефона, ни адреса, хотел выскочить из машины и догнать — но она уже скрылась под аркой.

Некоторое время он ехал, сам не зная, куда и зачем, потом резко свернул в боковую улочку, затормозил и уставился вперед, ничего не видя перед собой. Медленно нагнулся и уткнулся лбом в руль.

Вот и все. А он даже не поцеловал ее — ни разу.

В машине слабо пахло ее волосами, и, закрыв глаза, можно было вообразить, что девушка все еще сидит рядом.

Нужно ехать домой. После обеда — на сеанс к Ларсу, лежать на дурацкой кушетке и рассказывать ему обо всем, что произошло за эти несколько дней. И об этом — тоже? А вечером — снова в какой-нибудь бар.

Так он просидел несколько минут, затем поднял голову и посмотрел вокруг. Светило яркое солнце, тени от деревьев темными полосами расчерчивали асфальт. В голове, снова и снова, крутилась одна фраза: «Нужно жить дальше... Нужно жить дальше...» — и почему-то казалось, что в жизни не было и не будет ничего страшнее этой простой мысли.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Заведение называлось «Азалия». Над дверью ярким неоном мигало заманчивое «Стриптиз-шоу— горячие девушки на любой вкус», а на самой двери красовалось предупреждение: «Вход только для взрослых». Дел счел себя достаточно взрослым, чтобы войти, и выбрал столик поближе к эстраде.

— Что вам принести? — спросила официантка. На ней, в духе заведения, были лишь две полоски полупрозрачной ткани, долженствующие изображать бикини, и повязанный поверх них кружевной фартучек размером с почтовый конверт.

— Виски. Со льдом.

— Вы ждете кого-то? — кивнула она на противоположный стул.

— Возможно, девушка из шоу составит мне компанию. Это разрешается?

— О да, конечно, шоу вот-вот начнется, а потом, в перерыве, вы можете пригласить девушку и угостить ее.

Она кокетливо улыбнулась и ушла, постукивая немыслимо высокими каблуками. Дел молча сидел, глядя на сцену и ожидая того, ради чего, собственно, и пришел сюда.

Наконец свет в зале померк, заиграла музыка — как обычно в таких местах, чересчур громкая — и ни ярко освещенной мигающими разноцветными прожекторами сцене появились девушки.

Все они были одеты в одинаковые синие сверкающие вечерние платья с разрезами до пояса по бокам, в руках у них были большие веера из страусовых перьев, на головах, как у цирковых лошадей, красовались плюмажи из таких же перьев. Он не сразу разобрал, которая из них Карен — так похожи они были друг на друга — и на мгновение испугался, что ее здесь нет.

Девушки начали гарцевать под музыку, синхронно вскидывая стройные ножки и прикрывая веерами обнажавшиеся при этом участки тела. Одинаковая одежда и яркая косметика делали их неотличимыми друг от друга, но Дел внезапно понял, что Карен танцует второй справа — хотя сам не смог бы объяснить, откуда узнал это.

Почувствовав его напряженный взгляд, девушка чуть повернула голову и прищурилась. В зале царил полумрак, но Дел сидел у самой сцены и надеялся, что она все-таки узнает его. Поняв в конце концов, что замечен, он приподнял стакан в приветственном жесте — не прерывая танец и не выбиваясь из общей шеренги, она почти незаметно кивнула ему.

Когда девушки, танцуя, подошли к самому краю сцены, он уловил ее взгляд и дотронулся рукой до стула рядом с собой. Уже отходя вглубь сцены, Карен снова чуть кивнула.

На взгляд Дела, шоу длилось бесконечно долго: девушки поворачивались, подходили к краю сцены, отходили вглубь, последовательно избавляясь от платьев, узеньких лифчиков и трусиков все того же синего цвета — и прикрывая веерами недостаток одежды. В целом это было сделано сравнительно неплохо, несмотря на громкую музыку, и могло бы, пожалуй, даже понравиться ему, если бы он не ждал конца шоу с таким же нетерпением, с каким до того — его начала.

С последним взрывом музыки девушки отбросили веера и остались обнаженными, не считая плюмажей и трех серебристых нашлепок в форме раковинок — двух на сосках и одной, чуть побольше, вместо фигового листка. Занавес опустился и в зале зажегся свет.

Минут через пять Дел забеспокоился — Карен все не было! — и внезапно испугался. Может быть, их безмолвный диалог протекал только в его воображении, а на самом деле она его не заметила — или не захотела принять приглашение?

— Вы хотели угостить кого-то из девушек? — раздался голос над ухом.

Официантка незаметно подошла забрать стакан от виски, намекая тем самым на необходимость заказать еще что-нибудь. Он уже хотел попросить, чтобы она позвала Карен, и тут услышал сзади знакомый звонкий голос:

— Это ко мне.

Дел быстро повернул голову. Карен прикоснулась к его плечу, обошла столик и села напротив.

— Привет!

От волнения у него перехватило горло, и он сумел только улыбнуться.

— Чем вы хотите угостить девушку? — не унималась официантка.

— Виски. Со льдом. И кинь туда лимон, как обычно, — ответила сама Карен.

Дел, наконец, справился с собой и смог заговорить.

— Привет! Рад тебя видеть. Я уж думал, ты не придешь.

— Мне нужно было одеться.

На ней опять было синее платье с разрезами. Взбитые и зачесанные наверх волосы и косметика, превращающая лицо в маску из теней, румян и помады, делали ее лицо стандартным и неузнаваемым — но знакомая, так запомнившаяся Делу улыбка была адресована именно ему.

— Как ты меня нашел? Или это просто совпадение?

— Какое еще совпадение! Только когда ты ушла, я понял, какой я идиот — даже телефона не спросил — а квартир в твоем доме сотни. Я промаялся пару дней, не зная, что делать — и в конце концов догадался снова зайти в тот бар, где... где мы познакомились. Вспомнил, что ты называла хозяина Рики, и попытался спросить его, где тебя найти. Кстати, Джейк тоже там сидел, но на меня не отреагировал.

— Рики не знает, где я живу.

— Он так и сказал. Зато он дал мне телефон твоей конторы — за двадцатку. А дальше уже было просто.

— Просто? — она удивленно покачала головой. — Неужели Томми сказал тебе, где меня найти? Он этого в жизни не делает!

— Ты права, сначала он мне отказал. Я стал настаивать, он спросил мое имя и велел перезвонить через час. А когда я перезвонил, дал адрес этого заведения и сказал, что до конца недели ты будешь здесь. Ну вот, я и пришел.

Официантка принесла порцию виски со льдом и лимоном. Карен с видимым удовольствием сделала большой глоток.

— Ну, и что теперь? — она улыбнулась.

— У тебя есть время?

— Вторая часть начинается через десять минут. Потом перерыв полчаса — и все сначала.

— Я хотел с тобой поговорить. Может быть, поужинаем где-нибудь вместе, когда ты закончишь?

— Я заканчиваю только в два.

— Тогда, может, я возьму что-нибудь в ресторане и поужинаем у меня?

Карен на секунду задумалась, потом кивнула.

— Хорошо, давай.

— Что ты хочешь на ужин?

— Что-нибудь вкусное — и побольше. До выступления наедаться нельзя, трудно потом двигаться, так что я с утра ничего не ела. Только я не люблю рыбу с костями, — она допила виски и, запрокинув голову, стряхнула в рот подтаявшие кубики льда. — Жди меня после двух у служебного выхода. Это на параллельной улице возле стоянки такси. Хорошо?

— Договорились.

— Ну, мне пора. До встречи!

Она снова улыбнулась, встала и пошла между столиками к служебной двери в углу. Дел проводил ее глазами и подозвал официантку, чтобы расплатиться, удивив ее тем, что уходит, не дождавшись второй части. Ему не хотелось еще раз смотреть, как Карен раздевается — там, на сцене, под взглядами посторонних людей. Он прекрасно понимал, что это ее работа — и все равно было неприятно.

Пакеты на заднем сидении еще не успели остыть. Он купил все самое вкусное, что мог придумать, и запасся парой бутылок шампанского — теперь оставалось только ждать. На улице было совсем тихо, со стороны «Азалии» больше не доносилось еле слышной музыки — очевидно, представление закончилось и девушки вот-вот начнут выходить.

— Эй, красавчик, ты не меня ждешь? Проститутка забрела сюда явно случайно — вокруг было совсем пусто и найти здесь клиента едва ли представлялось возможным. Очевидно, поэтому она так прилипла к Делу:

— Всего десять баксов — получишь удовольствие по-быстрому Ну давай, а? Тебе повезло, обычно я меньше полсотни не беру, просто такой красавчик получит почти задарма, — бубнила она, обдавая его запахом духов — пила она их, что ли? Едва взглянув на нее, он махнул рукой.

— Проходи, проходи, мне не до тебя.

Она отошла футов на двадцать и остановилась, продолжая вполголоса бормотать что-то о десяти баксах, уже сама с собой.

Дверь на противоположной стороне улицы открылась и несколько девушек выпорхнуло наружу. Минуту поболтав, они разбежались, две остались на стоянке, а одна быстро пошла в сторону проспекта.

Снова открылась дверь, и в очередной стайке девушек Дел заметил Карен. Помахал рукой — она встрепенулась, улыбнулась и побежала к нему через дорогу. На ней были джинсы, кроссовки и кожаная куртка, застегнутая до горла; волосы, по-прежнему взбитые и зачесанные наверх, с такой одеждой выглядели странно. Широко улыбаясь, она подошла к нему и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.

— Еще раз привет!

— Здравствуй.

Он на миг прижал ее к себе, почувствовал, как тело внезапно откликнулось на близость девушки — и с сожалением отпустил.

— Садись, поехали.

Дел сел за руль и внезапно увидел, что Карен застыла на месте, глядя в сторону. Там, согнувшись и цепляясь за стену, стояла та самая проститутка, которая лезла к нему несколько минут назад. Ей явно было плохо, похоже, ее тошнило. Вдруг Карен шагнула к проститутке и склонилась над ней — та вздрогнула, подняла голову и, внезапно просияв, схватила ее за руку.

Они поговорили несколько секунд, потом Карен обернулась к машине, крикнула:

— Сейчас, подожди минутку! — достала из кармана платок, обтерла девице залитое слезами лицо и полезла в сумочку.

Дел продолжал наблюдать. Купюра — он не разглядел, какая — перекочевала из сумочки Карен в кулак проститутки, та сказала еще несколько слов и пошла, почти побежала, куда-то вглубь квартала.

Карен вернулась и села в машину. Лицо ее было хмурым и усталым.

— Это твоя знакомая? — спросил он, выезжая на проспект.

— Да, бывшая соседка, — ответила она, окинув его настороженным взглядом, и отвернулась к окну.

— Карен... извини, может, это не мое дело — она что, сказала тебе что-то неприятное? Я видел, ты дала ей деньги.

— У нее был неудачный день.

— И поэтому ты дала ей денег?

— Да, ей надо. Слушай, не трави душу, давай не будем об этом.

Он успокаивающе положил руку ей на колено.

— В чем дело, что тебя так расстроило? Я что-то не так сказал?

Она попыталась улыбнуться.

— Да причем тут ты... Я просто не могу помочь Мэдди — и меня это злит. Деньги ей, конечно, нужны на дозу — но я же не могла ей их не дать!

— А может, не стоило? Ведь ей только хуже будет.

— У нее уже началась ломка. Ты хоть знаешь, что это такое?

— Знаю, — кивнул Дел, — наверное, ты права. Помолчав немного, он спросил:

— Карен, а сама ты... употребляешь наркотики? Девушка, не глядя на него и думая о чем-то своем, покачала головой.

— Нет, лет пять назад пару раз попробовала — и все. Даже травку не курю. А ты?

— Нет. В колледже иногда покуривал травку — это считалось очень круто, завалиться на вечеринку с косячком. А с тех пор — нет.

До самого дома Карен молчала. Выходя из машины, Дел сказал, не зная, как отвлечь ее от печальных мыслей:

— У меня все заднее сидение забито едой — я заказал в ресторане ужин на четверых и еще торт.

Она, наконец, снова улыбнулась.

— На четверых — зачем? Будет кто-то еще?

— Только мы с тобой, но ты же сказала, что очень хочешь есть, и потом...

— И потом ты хочешь, чтобы что-то осталось еще и на завтрак? — рассмеялась она.

— Ну... в общем... да, если ты не против.

Войдя в квартиру, она остановилась и огляделась, улыбаясь.

— К твоей квартире трудно привыкнуть. Такая огромная!

Дел избавился от пакетов, сгрузив их на кухонный стол, и подошел к ней, держа в руке последний.

— Это тебе.

Это был трикотажный спортивный костюм бирюзового цвета — брюки, шелковистая майка и курточка — мягкий и уютный даже на вид. Карен посмотрела на него, потом перевела взгляд на Дела. Он пожал плечами, неловко улыбнувшись.

— Я подумал... пока тебя ждал... что тебе подойдет. Сможешь переодеться. Ничего?

Девушка быстро шагнула к нему, положила руки на плечи и легонько поцеловала в уголок рта. Не выдержав, Дел схватил ее обеими руками и прижал к себе, сквозь одежду почувствовав теплоту и мягкость ее тела. Он думал, что уже забыл, как это делается, но губы сами вспомнили то, что умели когда-то. Они прикоснулись к ее нежному розовому рту, сначала робко — словно пробовали его на вкус — а потом уверенно и жадно. Сердце отчаянно забилось, он задохнулся, забыв, что нужно дышать, но взял себя в руки и отступил на шаг. Карен улыбнулась и побежала в сторону ванной, оглянувшись на пороге.

— Я быстро!

Накрывая на стол, Дел поймал себя на том, что насвистывает. «Что сказала бы Мэрион...» — подумал он и вдруг понял, что эта мысль впервые не вызывает у него никаких эмоций — ни тоски, ни бешеной злобы — может быть, легкую усмешку, не более. В подобной ситуации Мэрион, разумеется, не преминула бы ляпнуть какую-нибудь глупость, вроде того, что женщина для него всего лишь «объект сексуального использования» — одно из ее любимых идиотских выражений.

Он расставил на столе закуски, сунул в кастрюлю со льдом шампанское и стал с нетерпением ждать, прислушиваясь к плеску воды. Наконец задвижка щелкнула и на пороге появилась Карен — босиком, с мокрыми волосами, свободно рассыпавшимися по плечам.

Костюм действительно подошел — яркий бирюзовый цвет прекрасно оттенял ее кожу и светлые волосы, да и размер оказался в самый раз — не слишком обтягивал, но соблазнительно круглился на груди и бедрах.

Дел сидел, не шевелясь, и смотрел на нее во все глаза. Вместо того, чтобы устроиться напротив, на диване, Карен подошла совсем близко, присела на корточки, взяла его руку и прижала к щеке, глядя на него снизу вверх.

— Спасибо.

Он потянул ее к себе и усадил на колени. Отстраниться она не пыталась — лишь спросила в улыбкой:

— Чего ты так смотришь?

— Твой синяк под глазом... Еще немного заметно, — легонько, кончиками пальцев, он погладил ее по щеке.

— Я знаю, ничего,скоро пройдет.

— Я очень рад, что смог тебя найти, — сказал Дел совсем тихо, прижавшись лицом к ее плечу. Посидел так немного, потом встал и поставил ее на ноги. — Ну вот, ты голодная — а я тебя отвлекаю всякими глупостями. Садись, давай поедим, — и кивнул на стол.

Там было все, что он только смог придумать — икра, устрицы, ростбиф, ветчина, какие-то салаты, маринованные овощи, семга — словом, как Карен и просила — побольше и повкуснее. Судя по ее восхищенному виду, он попал в точку.

Несколько минут прошли в молчании — Карен наслаждалась вкусной едой и хотела перепробовать все, что было на столе — накладывала себе то одно, то другое, иногда брала добавку чего-то, особенно понравившегося. В конце концов она блаженно зажмурилась, откинувшись на спинку дивана.

— Господи, как вкусно...

— Еще телячьи котлеты будут — их только в микроволновке подогреть надо. И торт.

— С тортом я точно не справлюсь, давай оставим на завтрак?

— А котлеты? — улыбнулся он.

— Сейчас передохну немножко.

Дел вспомнил про шампанское и принес его.

— Хочешь?

— Налей, только немного — у меня было сотрясение мозга, после этого целый год пить нельзя. Правда, год уже прошел.

— Зачем же ты в этой «Азалии» пила столько виски? Тебе плохо не будет?

Она внезапно рассмеялась.

— Ох, Дел... Да это же чай был... с лимоном и сахаром. Я просто очень пить хотела.

— Какой еще чай?

— Мы — ну, девушки — в перерывах должны пить с посетителями — в «Азалии» это тоже часть работы. Потом мы получаем половину от стоимости заказа, но пьем, конечно, не спиртное. Посетители платят втридорога, а бармен хорошо знает, что налить, чтобы по цвету похоже было, — она нахмурилась. — Ты извини, что я это «виски» заказала, без этого нам нельзя было бы там поговорить. И не говори никому, ладно?

— Все в порядке.

Карен снова засмеялась, махнула рукой и еле пробормотала сквозь смех:

— Я сейчас представила себе, как бы выглядело последнее выступление, если бы мы действительно пили в перерывах.

Дел тоже вообразил себе толпу пьяных стриптизерок, еле стоящих на ногах, цепляющихся друг за друга, не попадающих в такт музыке и вдруг, неожиданно для самого себя, рассмеялся, впервые за много-много месяцев.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Шампанское Карен явно понравилось — она отхлебывала его маленькими глотками, жмурясь от удовольствия. Дел уже собирался снова наполнить ее бокал, как вдруг она спросила:

— Так о чем ты хотел со мной поговорить? Ты тогда, в «Азалии», сказал... Или это было просто так, чтобы пригласить меня?

Раскрасневшаяся и улыбающаяся, в новом костюме, она выглядела так, что ему захотелось оставить все эти разговоры, обнять ее и ни о чем не думать. Он до сих пор не знал, как сказать то, что было у него на уме, и боялся нарушить очарование этого вечера, такого радостного, пронизанного светом и смехом, искрящегося, как шампанское в ее бокале. Но она ждала ответа — и он решился.

— Карен... Я даже не знаю, как начать... это может показаться тебе несколько неожиданным и преждевременным... Короче, ты не хочешь бросить работу и переехать жить ко мне?

Внезапно у него возникло ощущение, что то, что он сказал, не стоило говорить — от ее улыбки не осталось и следа.

— Зачем тебе это? — спросила она быстро. В голосе ее была настороженность — даже что-то похожее на испуг.

— Что — зачем?

— Зачем ты хочешь, чтобы я жила с тобой? Дел не знал, как ответить на столь очевидный вопрос.

— Ну... Ты мне очень нравишься. Мне было хорошо с тобой, и я подумал... Я просто хочу, чтобы ты была со мной — вот и все.

— Ты считаешь, этого достаточно?

— Я считаю, что да, — ему хотелось успокоить ее — она напоминала перепуганного зверька, не знающего, куда бежать — но он по-прежнему не понимал, что случилось. — И... Карен, ты не думай, я на самом деле не такой грубый и неуклюжий, как тогда... ночью. Нам будет хорошо вместе — вот увидишь.

Она вздохнула.

— Мы же совсем друг друга не знаем.

— Ну и что? Узнаем постепенно.

Карен надолго замолчала, выглядела она усталой и подавленной. Дел не ожидал подобной реакции и уже хотел сказать что-нибудь, но ее внезапный вопрос поразил его, как громом:

— Дел, ты сидел в тюрьме?

— Господи, ну с чего ты взяла?

Она смутилась и покраснела, отводя глаза.

— Ну, я думала... ты прошлый раз сказал, что почти три года не был с женщиной. И кроме того, так легко разделался сразу с двумя парнями, каждый вдвое моложе и вдвое тяжелее тебя — ну что еще я могла подумать? И на работу ты не ходишь. Извини, я не хотела тебя обидеть...

— Да нет, я не обиделся, — Дел улыбнулся, подумав, что понял, наконец, причину ее внезапного испуга, — все не так. Насчет Джейка с приятелем — я просто когда-то служил в спецназе — давно, больше двадцати лет назад, но навыки остались. А с женщинами — ну просто так вышло. Последние два с лишним года у меня были всякие неприятности — одно за другим. Сначала — несчастный случай... по работе — я тогда почти год провел в больнице. Потом — развод, это уже в прошлом году. Потом еще лечился. В общем, так вышло, долго рассказывать. Что касается работы, я сейчас в отпуске по состоянию здоровья. Но на жизнь денег хватает, и со здоровьем на самом деле уже все в порядке — ты же сама видишь.Так что я нормальный лояльный гражданин, и самое мое большое преступление — неправильная парковка.

Он пытался говорить весело, хотя в глубине души знал, что то, что он рассказал — это не совсем правда. Точнее, правда — но далеко не вся. Кроме того, его смутила реакция Карен — вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, она выглядела еще более подавленной. — А дети у тебя есть?

— Дочь. Ей двадцать пять лет, она замужем, живет в Вашингтоне, как и моя бывшая жена. Если тебе еще что-то обо мне хочется знать — спрашивай, я не обижусь, я понимаю.

Карен покачала головой.

— Да в общем-то, не стоило начинать весь этот разговор. Мне с тобой было очень тепло и уютно, и я думала, что мы могли бы встречаться иногда. А теперь, наверное, продолжения не будет.

— Карен, почему? Что тебя во мне не устраивает? Что я не так сказал?

— Меня-то в тебе все устраивает. Боюсь, что я тебе, мягко говоря, не совсем подхожу. Ты что, до сих пор не понял, кто я такая?

— Что значит, не понял? Я же прекрасно знаю, где ты работаешь... — он осекся, увидев ее глаза — столько в них было усталости и чего-то похожего на угрюмую обреченность.

— Господи, как неприятно тебе все это объяснять, но ты, кажется, действительно не понимаешь. Дел, я работаю в стриптиз-барах всего год. А до того четыре года работала на улице.

— На улице? — В глубине души Дел понимал, о чем она говорит, но не хотел сознаться в этом даже самому себе.

— Да, еще год назад я была уличной проституткой, такой же, как Мэдди, которую мы сегодня встретили, — она пожала плечами и добавила: — Я не хотела об этом говорить, проще было бы отказать тебе, ничего не объясняя — но ты тогда мог подумать, что дело в тебе, что это ты... не нравишься мне. Извини, я не хотела тебя огорчать, только... Ну ты же сам понимаешь, тебе это не подходит.

Дел сидел, опустив голову, не зная, что сказать ей и стоит ли вообще что-то говорить. «Хорошая парочка: убийца и проститутка — впрочем, именно этого ты и заслуживаешь», — снова зазвучал в голове голос Мэрион.

— Наверное, мне сейчас лучше уйти?

— Нет, — сумел он выдавить из себя, — Нет, не уходи... пожалуйста.

Он не хотел, и все-таки представлял их себе — сотни, тысячи рук, прикасавшихся к ней, — сколько их могло быть за четыре года? Сколько мужчин пользовались ее телом? Четыре года... Сколько же ей было лет? Восемнадцать? Вспомнил ее сердитые слова «Я же не за деньги, а по-дружески» — он мог бы догадаться уже тогда. Ну, догадался бы — и что?

Да, наверное, если бы он тогда догадался, продолжения бы и впрямь не было. Он не стал бы ее искать, как сумасшедший, сам не зная, зачем, и лежал бы сейчас один, в этой темной комнате, боясь заснуть и снова погрузиться в кошмар.

Уличная проститутка — она, эта девочка с веснушками и голубыми глазами? Дико даже представить себе. Черт, если бы ее волосы так не пахли... Даже сейчас, на расстоянии, он ощущал этот нежный, присущий только ей запах. Прижать бы ее к себе, уткнуться лицом. Как глупо все вышло.

Сейчас она уйдет, и ничего не надо даже говорить — просто молча сидеть, а она сама все поймет. А что останется ему? Сознание, что он поступил правильно, так, как положено? Он всю жизнь вел себя именно так.

Карен не знала, что делать, и боялась заплакать — она не плакала при ком-то уже восемь лет. Наверное, лучше было сейчас встать и уйти, но она сидела, смотрела на склоненную голову Дела и молчала. Ей было обидно, что все так быстро кончилось, она весь вечер предвкушала, как они встретятся после выступления, и заранее радовалась. И вот что вышло.

Она шевельнулась. Очевидно, ему показалось, что она уходит. Не поднимая головы, он протянул руку и схватил ее за локоть жесткими, как стальная проволока, пальцами.

— Подожди!

Просидев неподвижно еще пару минут, Дел отпустил ее локоть и медленно поднял голову. Как ни странно, он выглядел более уверенным в себе и спокойным, Карен показалось, что он даже слегка улыбается.

— Карен... Мое предложение все еще в силе. Те же слова, что тогда, ночью... и утром.

— Тебе все равно, кем я была?

— Нет. Нет, не все равно. Мне очень неприятно было это слышать. Но ничего не изменилось, я по-прежнему хочу, чтобы ты была со мной. Ты нужна мне, очень нужна.

— Почему?

Он вздохнул, потянулся к ней и взял за руку. Подумал мельком, — какие у нее маленькие руки, на одной его ладони поместились бы две ее.

— Вот видишь, я опять боюсь сказать правду. Но то, что я тебе сказал, это, конечно, правда, ты мне действительно очень нравишься. Но есть и еще кое-что. Понимаешь, все мои проблемы — и с работой, и со здоровьем, и с женой — все как-то вместе навалилось. И я сорвался — в смысле... ну, нервы не выдержали. В последние месяцы я ни с кем не общаюсь, кроме своего психотерапевта, не могу разговаривать даже с друзьями. Мне приходится заставлять себя вставать утром, есть, что-либо делать. И эти кошмары... ты же видела. Они повторяются чуть ли не каждую ночь — иногда по два-три раза за ночь. Я уже забыл, как это — нормально спать. Подобное существование даже жизнью назвать нельзя — я просто ждал, когда же это кончится. А потом встретил тебя, и неожиданно понял, что все еще может быть иначе. Не знаю, как это объяснить, почему так получается, но когда ты рядом, я снова чувствую себя живым человеком, разговариваю, смеюсь. Я должен был объяснить это с самого начала, тогда мое предложение не выглядело бы таким нелепым и неожиданным. Просто побоялся оттолкнуть тебя своими проблемами или напугать, не хотел, чтобы ты решила, что я... что я ненормальный.

Она молча смотрела на него, не пытаясь отнять руку или отодвинуться, и Дел решился спросить:

— Карен, ты не боишься меня?

— Нет.

Уверенность в ее голосе удивила его, так же как Карен — его следующий вопрос:

— Почему?

— Не знаю, — она виновато улыбнулась, — не боюсь, и все.

— Ты сказала одну вещь... Что не хотела мне отказывать, потому что я мог бы подумать, что не нравлюсь тебе. А я тебе нравлюсь? — тут же подумал, что это звучит нелепо и надо было, наверное, спросить что-нибудь вроде «Я тебе не неприятен?» — но Карен вздрогнула, словно не ожидая подобного вопроса, и кивнула.

— Да, иначе я бы не пошла сегодня к тебе. Шагнув к ней, он сел рядом на диван и обнял, прижавшись лицом к ее волосам.

— Вот видишь, мы нравимся друг другу. Ну так давай попробуем? Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной, — вспомнил, усмехнулся и добавил: — И кошке твоей тут места хватит.

— Дел, а если кто-нибудь из твоих родных, знакомых узнает, что ты живешь с бывшей...

Он перебил ее:

— У меня нет никого, кто имел бы право мне что-то говорить или указывать. С дочерью я не поддерживаю отношений, а родители мои давно умерли.

— Ты очень упрямый.

— Я знаю, — улыбнулся Дел, уткнувшись носом в ее затылок. Она не видела его лица и угадала улыбку только по интонации.

Помолчав несколько минут, он спросил — тихо-тихо:

— Ну, так что?

— Не знаю, — замотала Карен головой, — не знаю.

— По-прежнему... все из-за того же?

— На мне два ареста — один в Чикаго и здесь... тоже...

— Почему в Чикаго? — спросил Дел, не зная, что еще сказать.

— Я там начинала, — она выпрямилась и глубоко вздохнула, — Наверное, мне стоит рассказать тебе кое-что... о себе, а потом уже подумай — стоит тебе связываться со мной, или не стоит.

— Стоит, — Дел погладил ее по плечу, — и не обязательно ничего рассказывать. Хотя... может,ты и права — расскажи все, что считаешь нужным — и покончим с этим, раз и навсегда.

Карен выскользнула из его рук, отодвинулась на край дивана и закрыла глаза. Посидев так пару минут, она наклонилась вперед, опершись локтями о колени, и заговорила ровным негромким голосом:

— Мне было меньше восемнадцати лет, когда я оказалась в Чикаго, одна, без денег и документов. Как и почему, я говорить не хочу... не буду, не спрашивай. А тогда мне все время хотелось есть и было очень страшно и холодно ночевать в парке под скамейкой. Без документов никуда не брали, но я все-таки нашла работу — мыть посуду в кафе на заправке. Хозяин был добрый — даже разрешил ночевать в задней комнате. Правда, в первый же вечер выяснилось, что в мои обязанности входит еще и обслуживание самого хозяина.

Дел стиснул зубы. Ему хотелось обнять ее, закрыть, защитить от всего, что было, от всего, о чем она сейчас говорила, и не слушать ничего — но он прекрасно понимал, что узнавать каждый день понемножку было бы намного хуже и больнее — и для нее, и для него.

— Ну вот, — продолжала она, — через неделю я случайно разговорилась с одной девушкой, из тех, что заходили в кафе. Она и объяснила мне, что за те же услуги можно получать больше денег, и при этом не мыть посуду И познакомила со своим сутенером, — подняла голову и невесело усмехнулась. — Вот так все и началось. — А как ты оказалась в Нью-Йорке?

— Мне хотелось работать самой и ни от кого не зависеть, а в Чикаго все поделено. Девочки говорили, что в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе с этим посвободнее. Ну, и сюда было ближе ехать.

— И здесь действительно лучше оказалось?

— В общем-то, да. По крайней мере, сначала. Первые полгода я снимала квартиру на двоих с Мэдди. Потом Мэдди села на иглу, и жить с ней стало невозможно. Я пробовала ее остановить, но сделать ничего не смогла, а она начала приводить клиентов прямо домой. Так что я нашла себе другую квартиру, с тех пор в ней и живу...

Она запнулась, посмотрела на него как-то растерянно, словно не зная, что еще сказать, и только сейчас Дел заметил, какое усталое у нее лицо и запавшие глаза.

— Карен, не надо больше ничего говорить, ты же совершенно измучена.

— Нет-нет, я хочу закончить... пожалуйста... — поморщившись, Карен качнула головой, и он почувствовал, что сейчас не нужно ей мешать. — Собственно, осталось уже немного, просто неприятная очень история. Примерно год назад очередной клиент привез меня к себе, запер дверь — и внезапно набросился на меня с кулаками. Я упала, он начал бить меня ногами, палкой от швабры, швырял чем попало, кричал. Меня спасла чистая случайность, кто-то услышал крик и вызвал полицию.

Дел сидел, с трудом пытаясь вдохнуть — в горле стоял комок. Это немыслимо было даже представить себе. Ведь она совсем девочка — нежная, веселая, со звонким голосом и заразительной улыбкой! Но сейчас Карен не улыбалась, обхватив себя руками, словно ей вдруг стало холодно, она продолжала говорить — все быстрее и быстрее, выплескивая из себя слова:

— Я почти месяц провела в больнице с сотрясением мозга. Кроме того, были сломаны два ребра, ключица и рука. Но главное не в этом. Во мне просто что-то внутри сломалось, как ты сказал, нервы не выдержали. Любой незнакомый человек, который подходил близко, вызывал у меня ужас, мне казалось, что он сейчас тоже меня ударит. Я понимала, что больше не смогу выйти на улицу и не знала, что делать. Денег не осталось, за квартиру платить было уже нечем. И тут мне повезло. Один мой друг уговорил Томми взять меня к себе. Я тогда ничего не умела и вообще еле двигалась — ребра еще не зажили. Сначала работала днем, на телефоне, и понемногу училась у остальных девушек. Потом начала выступать. Вот и все... — она пожала плечами, хотела зачем-то встать, и вдруг пошатнулась. Дел бросился вперед и подхватил ее, не дав упасть.

Бессильно привалившееся к нему тело девушки казалось совсем безжизненным, если бы не лихорадочное биение сердца, от которого оно слегка вздрагивало.

Он не думал, что это будет так больно и страшно. Хотелось взорваться, закричать, но Дел медленно опустился на диван, прижимая ее к себе, согревая и успокаивая.

— Ну все... все... А теперь постарайся задвинуть это куда-нибудь подальше и помни, что все уже в прошлом. Я знаю сам, что это сразу трудно — забыть, не думать, но постепенно получится, поверь мне, — пересохшими губами повторял он то, что говорил ему когда-то Ларс.

Карен наконец шевельнулась и попыталась улыбнуться, но губы ее все еще дрожали. Он продолжал поглаживать ее по спине, потом легонько поцеловал в висок и негромко сказал:

— Давай-ка перебирайся в кресло, я постелю тебе и ложись спать. Ты совсем замученная, а завтра у нас много дел.

Она резко вскинула голову и взглянула ему в глаза.

— На диване? Но я могу... Или... тебе неприятно теперь иметь дело со мной?

— Не говори глупостей. На диване — это из-за того, что ты очень устала.

— Нет-нет, я...

Дел прижал ее заледеневшую ладошку к щеке и заставил себя улыбнуться.

— У нас еще много времени впереди — и вечеров, и ночей, и дней. Завтра — точнее, уже сегодня, ты переезжаешь ко мне.

Заснула Карен, едва коснувшись подушки. Он покачал головой и накрыл ее пледом.

Во сне она выглядела еще моложе, совсем девочкой, только очень усталой и бледной. Ему хотелось утешить ее и приласкать, как ребенка — то, что он узнал сегодня, сделало эту девушку еще более близкой, понятной и родной. Дел сам удивился этому слову, так неожиданно пришедшему в голову.

Он усмехнулся, вспомнив ее вопрос. Неприятно иметь дело с ней? Этого Карен могла не бояться. Лишь бы ей самой не было неприятно с ним — после всего, что ей пришлось пережить. Но тут многое, точнее, почти все зависит от него самого.

Засунул в холодильник закуски, до сих пор сиротливо стоявшие на столе, и котлеты, которые она так и не попробовала. И, уже засыпая и прислушиваясь к тихому дыханию, доносящемуся с дивана, подумал, что зря не купил ей и тапочки — она могла простудиться босиком.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Карен лежала и обдумывала то, что произошло ночью — этот странный разговор, это странное предложение и этого странного человека. Вчера, увидев его за столиком, она настолько обрадовалась, что сама себе удивилась. Обрадовалась и предложению провести вместе вечер, прекрасно понимая, что подразумевается также и ночь, и это не было неприятно. Но оказалось, что ему нужно больше, и сейчас она не знала, готова ли и хочет ли так круто менять свою жизнь.

Вчера ему почти удалось убедить ее, почему бы не попробовать?! — А теперь снова стало страшно.

Она тихо встала, умылась и сварила кофе, поглядывая на постель и надеясь, что запах не разбудит спящего в ней человека. С удовольствием выпила полную чашку, налила себе вторую и устроилась с ней на диване, поджав ноги и закутавшись в плед. Мысли крутились вокруг одного и того же, как быть?

У нее была работа, не самая, может быть, престижная, но, с ее точки зрения, неплохая. И даже удалось отложить немного денег, чтобы не попасть снова в трудное положение, а кроме того, она была хозяйкой самой себе. Добиться всего этого было так тяжело.

Но если что-то пойдет не так, Томми возьмет ее обратно, наверняка возьмет. Да и квартиру можно будет подыскать, это не проблема. Только вот стоит ли вообще это начинать?

Дел... Что это за человек — такой странный, упрямый, с тревожными глазами и с болью в душе? Он пытался скрыть эту боль, пытался выглядеть спокойным и уверенным, но напряжение чувствовалось все время — даже когда он улыбался. Что-то было не так в его жизни, и чего-то он явно не договаривал.

И все-таки Карен не боялась его. С самого начала в его глазах было что угодно, но не жестокость. И в постели он торопился, был неуверен в себе, но не стремился нарочно сделать больно. И даже, как мог, старался быть ласковым. Нет, его она не боялась, пугала сама мысль о том, чтобы жить с кем-то... с мужчиной. В ее жизни такого еще не было, ведь это не то же самое, что снимать квартиру вместе с кем-то из девочек.

Но он действительно нравился ей! Нравилось все — внешность, поведение, то, что с ним было легко и уютно. Ночью, во время этого тяжелого разговора, когда она подумала, что лучше сейчас встать и уйти, ей стало так тоскливо, как давно уже не было, а ведь они знакомы всего неделю, даже меньше — два вечера.

И Карен сделала то немногое, что могло помочь ей справиться со страхом и неуверенностью, тихо встала, нашла телефон и набрала знакомый номер.

— Томми? Это я... Мне нужно с тобой поговорить...

Просыпаясь, Дел почувствовал запах кофе, и мгновение, балансируя между сном и явью, не мог сообразить, откуда он взялся. Потом вспомнил, открыл глаза и огляделся — Карен сидела на диване, листая какой-то журнал, но, очевидно почувствовав его взгляд, подняла голову и улыбнулась.

— Привет!

— Привет. Ты давно проснулась?

— Часа два назад. Мне просто не хотелось тебя будить, уж больно ты хорошо спал. Я кофе пока попила, тебе сварить тоже?

Дел понимал, что вчерашний разговор на самом деле еще не кончен, что им еще предстоит многое узнать друг о друге и постараться как-то понять и принять это. У нее хватило мужества рассказать ему о себе — он видел, чего ей это стоило. Когда-нибудь и ему предстоит сделать то же самое, когда-нибудь, только не сегодня, пока что он еще не был готов ни рассказывать, ни даже вспоминать.

Но сейчас, глядя на эту девочку с золотистыми веснушками, ему не хотелось думать о том тяжелом и страшном, что было в прошлом у каждого из них.

— Потом... иди сюда.

Карен медленно подошла и присела на край кровати. Вспомнив ее вчерашнее «Тебе неприятно?», Дел понял, что, несмотря на улыбку, в глубине души она не уверена в его отношении к ней. Что ж, ее сомнения можно было рассеять самым простым и естественным способом.

Он обнял ее и притянул к себе, дотронувшись губами до шеи.

— Ты не против?

Маленькие мягкие руки легко пробежали по его плечам, взъерошили волосы — и Дел мгновенно ощутил знакомое радостное напряжение, нараставшее и ждавшее выхода.

Ее губы пахли кофе, и от этого запаха кровь застучала в висках. Не прерывая поцелуя, прижав девушку к себе, он почувствовал; как ее тонкая рука скользнула вниз и коснулась поверх одеяла того места, которое больше всего жаждало этого прикосновения. Зажмурился, наслаждаясь этой лаской, потом оторвался от ее губ и прошептал:

— Разденься... пожалуйста, Карен, — ему нравилось произносить ее имя, казавшееся таким же нежным и горьковатым, как она сама.

Она понимала, что ему нравится смотреть на нее, и раздевалась не торопясь, отступив на шаг и давая возможность разглядеть все — великолепную грудь, пушистый светлый треугольник, длинные ноги.

Задыхаясь от желания, Дел молча откинул одеяло и она легла рядом, неправдоподобно прекрасная, теплая, нежная, прильнула к нему, потерлась лицом о шею, провела рукой по телу. Голова закружилась... оказаться сверху, на ней, в ней, как тогда, ночью — эта мысль сводила его с ума. Но сейчас все должно быть по-другому.

Он скользнул губами по щеке, нежной, как у ребенка, и начал ласкать ее ухо — прикусывать, целовать, зажав губами, теребить языком — рука его между тем нашла знакомую влажную мягкость завитков и пальцы зарылись в ней. Наградой ему был легкий стон, Карен непроизвольно напряглась и раздвинула ноги. Пальцы скользнули глубже, отыскивая то место, которое могло усилить ее наслаждение, проникая во все уголки ее тела, лаская и поглаживая, отступая и вновь устремляясь вглубь.

Ей казалось, что все в ней вибрирует, как натянутая струна. Каждое прикосновение отзывалось маленьким взрывом, рождавшимся где-то внизу и заставлявшим ее содрогаться.

Губы перешли на грудь, зажав сосок — Карен снова застонала, извиваясь, стремясь навстречу его пальцам, и внезапно вскрикнула тонким дрожащим голосом:

— Дел, милый... пожалуйста... еще... пожалуйста...

Просить об этом не было нужды — Дел и сам видел, что она уже на пределе. Вобрав в рот напрягшийся твердым камушком сосок, он прикусил его, нажал пальцем на чувствительный бугорок между ногами — и услышал звонкий задыхающийся крик. Она еще раз вздрогнула и обмякла, тяжело дыша, уткнувшись лицом ему в плечо.

Дел осторожно поглаживал ее по спине, радуясь, что наконец-то сумел подарить ей то, что до сих пор она так щедро дарила ему, как вдруг Карен испуганно дернулась, вскинув голову.

— А ты? Ты же не...

Он прервал ее, проведя губами по ее губам, и тихо, чуть улыбнувшись, сказал:

— Все хорошо, девочка. Это только передышка.

Начал целовать ее шею, поглаживая кончиками пальцев грудь, живот, снова спускаясь все ниже и ниже. Приласкав губами маленькое розовое ухо, шепнул туда еле слышно:

— Сзади — можно?

Карен быстро перевернулась, оперлась на колени и локти — и, глядя, как она выгнулась перед ним, светлая и гладкая, с узкой талией и выпуклой попкой, Дел ощутил такой мощный приступ желания, что продолжать сдерживаться стало уже невозможно. Стоя на коленях, он скользнул в нее, стиснув зубы, чтобы заглушить рвущийся из горла крик, и начал двигаться — быстро, резко и напористо. Наслаждение накатывало волнами, все потеряло смысл, кроме этой бешеной скачки.

Легко поймав нужный ритм, Карен подавалась навстречу, а потом сжимала его глубоко внутри себя, словно не желая отпускать и все ближе и ближе подводя к желанному финишу. Он почувствовал приближение шквала, вонзился еще глубже, замер — и все-таки закричал, впившись пальцами ей в бедра и содрогаясь всем телом — раз, другой, третий...

Он лежал, лениво расслабившись, как кот, наевшийся сметаны и греющийся на солнце. Это не имело ничего общего с прежней апатией — просто здоровая лень полностью удовлетворенного мужчины, который только что неплохо провел время с женщиной, чувствует себя суперменом и готов свернуть горы, но делать это неохота, да и незачем.

Карен медленно приподнялась, вынудив его открыть глаза.

— Ты куда?

— В душ.

— Полежи еще немножко, не убегай, мне хорошо с тобой.

Она снова опустилась на подушку и Дел подтянул ее поближе, обняв одной рукой.

— Ты сообщила в свою контору, что больше не будешь работать?

— Да, только мне нужно сегодня туда заехать. Он вскинул голову и уставился на нее.

— Что случилось?

— Все в порядке. Просто...Томми просил подъехать днем.

Ближе, чем Томми, у нее никого не было и заехать к нему, попрощаться и поговорить, Карен считала само собой разумеющимся. Но она не знала, как объяснить это Делу, да и поймет ли он? — поэтому предпочла сменить тему разговора:

— А как ты относишься к кошкам?

— Никак. У меня их никогда не было. Ничего, думаю, мы с ней уживемся. Она кусается?

Карен тихо рассмеялась.

— Она очень хорошая, только ревнивая и любит порядок. Кошки вообще любят порядок.

Он серьезно кивнул головой.

— Ну ладно. Торжественно клянусь не ущемлять права твоей кошки и не привязывать к ее хвосту веревок с погремушками.Теперь все в порядке?

Она взъерошила ему волосы, почему-то ей понравилось это ощущение — его волосы, мягкие и прохладные, под рукой.

— Перестань меня лохматить! — Дел перекатился на кровати и навалился на Карен всем весом, глядя ей в лицо — глаза его смеялись. Внезапно она вспомнила, какими темными провалами выглядели они в ночь их знакомства — всего неделю назад.

И именно эти радостные смеющиеся глаза заставили Карен принять решение, отбросив в сторону последние сомнения — она поняла, что не может, да и не хочет огорчать его, и будь что будет.

Когда она вышла из ванной, по-прежнему босиком и с распущенными волосами, Дел сидел на корточках и критически разглядывал содержимое холодильника — остатки вчерашнего ужина.

— Тут кое-что осталось, или заказать что-нибудь? Есть еще свежие булочки, мне приносят...

Она рассмеялась, обняла его сзади и уткнулась носом в затылок.

— Не мучайся, иди мойся, я придумаю что-нибудь. Тут полно еды, еще и на вечер хватит.

— Даже с учетом кошки? — ему хотелось еще хоть немного постоять так, чтобы теплое дыхание щекотало за ухом.

— Надеюсь.

Стоя в душе, Дел внезапно понял, что напевает что-то — привычка, которой он лишился лет в девятнадцать.

Когда он вышел, его ждали только что вынутые из духовки горячие бутерброды (со вчерашним ростбифом и еще чем-то непонятным) и кофе. Только сейчас Дел понял, что зверски проголодался, впрочем, Карен ела с неменьшим аппетитом.

Бутерброды, оказавшиеся очень вкусными, как-то очень быстро кончились и он разочарованно взглянул на опустевший поднос, но тут Карен напомнила:

— Есть еще торт! — тут же сбегала и принесла его.

Дел был рад, что она без малейшего колебания положила себе солидный кусок и не разу не произнесла тошнотворного слова «калории», хотя в ее возрасте и при ее фигуре беспокоиться было действительно не о чем.

Трети торта хватило им, чтобы насытиться полностью.

— А что было в этих бутербродах? — спросил он, пытаясь помочь ей убрать со стола.

— Ростбиф, сыр и майонез. Посиди минутку, я сама справлюсь.

Он послушно отошел и сел, с удовольствием наблюдая за ней.

— А сыр откуда? Я вчера не заказывал.

— Все из холодильника.Ты что, не знаешь, что у тебя там?

— Не очень, — честно отозвался он.

— Ну, вот и все. — Карен зачем-то подошла к окну и огляделась. — А у тебя окно открывается?

— Нет, здесь шумно, но есть кондиционер. А тебе нужно окно?

— Да нет, наоборот, для кошки лучше, чтобы не открывалось. Она любопытная и может нечаянно убежать.

— Она у тебя что, никогда не выходит на улицу? Кстати, у нее имя есть?

— Ее зовут Манци. А на улицу она не выходит, там опасно.

Стоило Карен приблизиться, как он тут же потянул ее к себе, усаживая на колени.

— Ты же говорил, что у нас много дел? — рассмеялась она, устраиваясь поудобнее и обнимая его за шею.

Дел знал, что она права, но они же пока все равно разговаривал и...

— Как ты хочешь, сначала в контору, потом к тебе домой, или наоборот? У тебя много вещей?

— Не очень — сумка, пара пакетов и клетка. Кстати, я все хотела спросить, что это за коробки у тебя в углу?

— Это мои вещи, все никак не соберусь распаковать. Вот вместе и займемся, — он со вздохом поставил ее на ноги и встал. — Ладно, давай собираться.

Они были уже на пороге, когда зазвонил телефон.

— Мистер Бринк? С вами хочет поговорить доктор Кольмар, — раздался женский голос в трубке.

О черт, Ларс! Он совсем забыл о вчерашнем сеансе! Знакомый голос уже гудел, оглушая его:

— Делвин, ты что заболел? — Ларс называл его всегда только полным именем, — ты пропустил сеанс!

— Ларс, привет! Извини, я забыл, у меня было много дел. Я зайду послезавтра, ладно? Тогда и поговорим.

— Делвин, это ты? — в голосе Ларса прозвучало какое-то странное недоверие.

— Я, я, ты что, не узнал? — Дел хотел быстрее закончить разговор — Карен стояла у двери и нетерпеливо поглядывала на него.

— Да, конечно, узнал, — но ты говоришь как-то странно... у тебя все в порядке?

— Все в порядке — послезавтра поговорим, хорошо? Я тороплюсь.

Ларс, кажется, хотел еще что-то сказать, но потом передумал и попрощался.

Уже на лестнице Дел фыркнул, только теперь поняв, что так удивило Ларса, — то, что в его голосе не было и следа апатии и безразличия. Да еще это упоминание о делах и спешка, бедняга, небось, подумал, что его пациент окончательно свихнулся!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В машине Карен о чем-то задумалась и молчала до самого моста. Дел поглядывал на нее, но девушка, казалось, не замечала этого, и в конце концов он не выдержал.

— Что с тобой?

Она встрепенулась и непонимающе уставилась на него.

— Ты даже не сказала мне, куда ехать. Где твоя контора?

— Знаешь, поехали сначала ко мне, соберем вещи. Томми просил приехать к пяти. Или, если хочешь, просто забрось меня домой, я соберусь сама, а вечером заберешь меня с вещами.

— Да нет, я хочу, наконец, познакомиться с твоей Манци. Кстати, откуда такое имя?

— В детстве читала книжку, там котенка так звали, — она устроилась поудобнее и слегка задела рукой его бедро.

Дел сам не ожидал, что это мимолетное прикосновение так подействует на него, он чуть не подскочил. Ему казалось, что утром он выложился полностью, но в голове снова мелькнула абсолютно несвоевременная мысль и сосредоточиться на дороге удалось лишь усилием воли.

Подъехав к дому, Карен сказала, пожав плечами:

— Раз ты идешь со мной, надо поставить машину на стоянку. Такую шикарную тут в момент раздеть могут.

— А тебе долго собираться?

— Не знаю, пару часов. Вот я и боюсь, что тебе скучно будет.

— Ничего.

На самом деле он не был готов расстаться с ней даже на минуту. Скучно... Можно было смотреть на нее, слышать ее голос, вдыхать головокружительный аромат ее волос, разве это скучно?

У двери квартиры она обернулась.

— Заходи быстро, не держи дверь открытой.

— А что, кто-нибудь может прийти? — он шагнул внутрь.

Карен быстро вошла за ним и захлопнула дверь.

— Манци выскочит, у нее это бывает, а потом сама пугается, и приходится ловить ее по всей лестнице.

Комната была совсем маленькой, в ней едва помещались тахта, кресло, низкий столик и мягкая табуретка. В углу, изображавшем из себя кухню, виднелся холодильник и еще один столик с электроплиткой. Несмотря на тесноту, квартирка показалась ему обжитой и очень уютной. А главное, в ней все было пропитано знакомым нежным запахом. Дел прикрыл глаза, глубоко вдохнул и улыбнулся.

Звонкий голос Карен вырвал его из блаженного состояния:

— Устраивайся, — она кивнула ему на кресло, бросила сумку и прошла к холодильнику.

Внезапно почувствовав на себе чей-то взгляд, он резко обернулся. Покрывало на тахте шевельнулось и он увидел испуганные круглые голубые глаза, очень похожие по цвету на глаза Карен. Почувствовав, что на нее смотрят, кошка мгновенно исчезла под тахтой.

— А ты знаешь, что у тебя и у твоей кошки глаза одного цвета?

Карен рассмеялась, накладывая в тарелку что-то вкусно пахнущее мясом.

— Знаю. Ветеринар сказал, что она наполовину сиамская — у них часто голубые глаза.

Кошка снова высунулась из-под покрывала и проскользнула в угол. Дел наблюдал за ее маневрами краем глаза, не поворачивая головы. Она уставилась на него, сев на задние лапы, как суслик, и вытянув шею — маленькая, ушастая, вся в ярких рыжих и черных пятнах на белом фоне.

— А что это она делает?

Тем временем кошка прошла пару шагов в сторону, по-прежнему выдерживая дистанцию, снова села столбиком и внезапно запищала тонким голосом, глядя на Карен.

— Жалуется. Кошки любят порядок, а ты сидишь в моем кресле, — рассмеялась Карен и поставила тарелку с мясом на пол. Кошка сердито посмотрела на Дела, обойдя его по дуге, подобралась к еде и начала есть, то и дело вскидывая голову и недоверчиво поглядывая на него.

— Она боится чужих. У меня редко бывают гости.

— У тебя нет друзей?

— Есть. Но в гостях у меня они почти не бывают.

Карен достала из стенного шкафа большую сумку, открыла ее и смущенно улыбнулась, медленно садясь на тахту.

— Знаешь, я только сейчас до конца поняла, что со всем этим придется расстаться. Дай посидеть минутку.

— Боишься?

— Да, — неожиданно кивнула она.

Он подошел к ней, сел рядом и обнял ее за плечи.

— Ты мне веришь? Карен вздохнула.

— Пожалуй, да.

— Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной. Доверься мне, и ничего не бойся.

Закрыв глаза, она прижалась щекой к его плечу, посидела так несколько секунд — потом решительно встала и открыла шкаф.

— Ну ладно, давай, я буду собираться.

Она начала вынимать вещи и складывать их в сумку. Дел сначала попытался помочь, но быстро понял, что только мешает и снова перебрался в кресло.

Кошка доела, подкралась поближе, и, понаблюдав некоторое время за действиями хозяйки, внезапно издала странный вибрирующий звук. Карен обернулась и рассмеялась.

— На ручки?

При этих словах кошка внезапно прыгнула — как показалось Делу, прямо ей в лицо. Он вздрогнул, не успев вмешаться — но девушка подхватила ее, продолжая смеяться, обняла и потерлась носом о пушистый затылок, украшенный черненькой «шапочкой».

Дел еще никогда не видел на ее лице такой улыбки — самозабвенно-нежной, счастливой, беззаботной. Он замер, на секунду представив себе, что она улыбается так ему. Кошка протянула лапку и прикоснулась к щеке Карен, вызвав новый взрыв счастливого смеха.

— Ты ее очень любишь?

— Да, — она снова потерлась об кошку лицом и улыбнулась на этот раз Делу, словно делясь с ним своей радостью. Но стоило ему шевельнуться, как кошка, очевидно решив, что его привлекла именно ее пестрая шкурка, спрыгнула с рук и снова заняла безопасную позицию под тахтой.

— Она признает только тебя?

— Года полтора назад, она еще совсем маленькая была, ее поймали мальчишки, подвесили за хвост и попытались разжечь под ней костер. Развлекались, сволочи, им хотелось полюбоваться, как она будет корчиться. Ну, я увидела, заорала, налетела на них, дала пару оплеух и сумела ее отобрать. Она мне с перепугу все руки ободрала, пока я ее отвязывала. Поначалу она вообще всего на свете боялась, целыми днями под тахтой сидела. А теперь, видишь, только чужих побаивается, да и то уже меньше. Она очень любопытная, и если ты не будешь ее пугать, то через пару часов подойдет сама.

Вещей у Карен действительно оказалось немного — сумка осталась неполной. Правда, выяснилось, что вещей много у кошки, — куда больше, чем у самой хозяйки: корзинка, клетка, песочница (Дел поинтересовался, что это, и получил объяснение), две тарелки, запас консервов, сухой корм, мешок с песком и несколько игрушек. Карен сложила имущество Манци в центре комнаты, заявила, что поскольку им еще ехать в контору, она соберет все остальное потом, и заторопилась к выходу.

— Нужно еще плащ забрать из химчистки.

— Тот самый? — вспомнил Дел, вставая. Она, уже в дверях, кивнула.

Контора, как именовала это место Карен, располагалась всего в двух кварталах от ее квартиры, в шестиэтажном сером жилом доме. Судя по всему, в его нижних этажах было немало различных офисов — у входа красовалось больше дюжины разнокалиберных табличек и вывесок.

— Я постараюсь не очень долго, — пообещала она, выходя из машины.

Приготовившись к длительному ожиданию, Дел поискал в бардачке сигареты, как всегда, обнаружил, что их нет, и решил было перейти улицу и купить новые, как вдруг в стекло постучали. Обернувшись, он увидел миниатюрную смуглую девушку с огромной копной черных волос, облаком окружавших хорошенькое личико, и опустил стекло.

— Простите, вы приехали с Карен?

— Да, а что такое?

— Вас просили подняться наверх, я провожу. Недоумевая, он вылез из машины и пошел за девушкой, действительно, совсем невысокой, едва ли по плечо ему. Они поднялись на третий этаж и подошли к двери, из-за которой доносились звуки, напоминавшие птичий щебет.

За дверью оказалась ярко освещенная комната, в которой больше дюжины девушек столпились в углу и что-то делали на столе, при этом болтая и хихикая — именно эти звуки он и принял за птичий базар. Когда Дел вошел, все они, как по команде, замолчали, обернулись и уставились на него с явным интересом, подталкивая друг друга локтями. Несколько смутившись и не понимая, чего они все на него так вытаращились, он проследовал через комнату за своей проводницей, которая подошла к двери напротив, постучала, и, не дожидаясь ответа, пропустила его вперед, сама оставшись снаружи.

Человек, сидевший за письменным столом, был непомерно толст и уродлив — он напоминал бы раздутую жабу, если бы не пара черных умных глаз, прятавшихся в складках оплывшего лица. Это было первое, что заметил Дел, а затем — Карен, которая, уютно свернувшись в клубочек, сидела на огромном кожаном диване, забравшись туда с ногами. При его появлении она удивленно вскинула голову.

— Это я пригласил мистера Бринка, — раздался скрипучий голос.

— Но, Томми...

Человек-жаба, как мысленно окрестил его Дел, перебил ее:

— Проходите, мистер Бринк, садитесь. А ты будь хорошей девочкой, налей нам виски и пойди-ка в другую комнату, я хочу с ним пару слов перемолвиться.

Карен, казалось, хотела возразить, но молча встала, достала из шкафчика в углу кабинета бутылку и стаканы, налила и поставила на стол.

— Вот и умница, а теперь иди, иди — с этими словами он похлопал ее по заду. Дел еле сдержался, чтобы не вскочить, но она, ни слова не говоря, вышла из комнаты и прикрыла дверь.

— Ну что, парень, сманил ты у нас девочку? — спросил человек-жаба, отхлебывая виски и ухмыляясь.

У Дела возникло горячее желание перегнуться через стол и врезать по жирной морде за хамское обращение и за эту наглую ухмылку. Чтобы сдержаться, он взял со стола стакан и тоже глотнул, — надо сказать, виски было превосходным.

— Что вам от меня надо? — спросил он, стараясь сдерживаться.

— Посмотреть, поговорить... — этот наглый тип так и сверлил его своими пронизывающими глазками.

— Ну и как — налюбовался?

— А ты не горячись, парень, не горячись, пей вон виски. Мне ведь небезразлично, кто мою девочку уводит, — я за нее, вроде как, в ответе. Ты уж не обижайся, я у тебя тут кое-что спрошу.

Дел усмехнулся, взяв себя в руки.

— Ну, спрашивай.

— А я много спрашивать не буду — ты уж не обижайся, перед тем, как тебе адресочек-то дать, я тебя проверил, вроде, ты парень ничего. И за Джейка тебе спасибо, выручил девочку.

Уже понимая, что его собеседник намного умнее, чем казалось на первый взгляд, Дел молча отхлебнул виски, ожидая продолжения.

— Я вот что спросить хочу, ты на работу-то возвращаться собираешься?

Он ждал чего угодно, только не такого вопроса.

— А тебе-то что?

— Да вот что — смотри, девочку ты у меня уводишь — хорошую девочку. Запал ты на нее крепко, это я вижу, специально проверил — когда я ее хлопнул, ты меня чуть в клочья не порвал. Только вот когда на работе твоей узнают, что она с тобой живет — с ее-то биографией — тогда что?

— А ты что, знаешь, где я работал?

— Не знаю. Вот ты мне сейчас и скажешь. ЦРУ? АНБ? Секретная служба?

— ЦРУ — резко бросил Дел, — а ты откуда узнал?

— А из полицейского компьютера, — ухмыльнулся Томми, — там про работу пометка стоит — засекречено, код доступа такой-то. Значит АБН, АНБ, ЦРУ ФБР — что-то из этих, с тремя буквами — их обычно секретят так. Ну и сам знаешь — они своих людей, да и всех, кто вокруг них, проверяют почище, чем я, да и возможностей у них побольше. Ты уж не обижайся, что спрашиваю, девочке моей обид в жизни хватило, не хотелось бы добавлять. А если на работе проблемы начнутся, так сам понимаешь...

Дела кольнул мгновенный приступ ревности — какое, вообще, этот Томми имел право так называть Карен, да еще лезть в его личные дела? Он уже хотел высказаться на эту тему, но вспомнил то, что Карен рассказывала вчера, и понял, что человек, сидящий напротив него, действительно, совершенно искренне, беспокоится о «своей девочке».

Вопрос был непростой, Дел и сам еще не знал на него ответа.

— Не знаю, буду ли я вообще там работать, как получится. Пока у меня еще полгода есть, а потом посмотрю.

— А чего отпуск-то? Действительно больной? Памятка с Вьетнама?

Спрашивать, откуда этот тип знал про Вьетнам, было лишним, он явно знал многое.

— Да нет, нервы. Там обошлось, а в прошлом году, смешно сказать, развода не выдержал.

— А чего смешного-то, иной раз баба так может жизнь мужику испоганить, что хуже некуда.

Казалось,Томми приглядывается к нему, словно что-то вспоминая.

— А как ты добрался до полицейских файлов? — поинтересовался Дел.

— А я, парень, двадцать пять лет в полиции прослужил. Теперь вот тоже в отставке по состоянию здоровья, но друзей там пока хватает.

— Ты — полицейский? — теперь Дел понял, откуда этот профессиональный взгляд и умение вести допрос.

— Дослужился до лейтенанта. Ну да ладно, это в прошлом. А сейчас я о девочке беспокоюсь. Ты ей про себя что-нибудь говорил?

— Нет. Она не спрашивала.

— И не спросит. Захочешь, сам расскажешь. Характер у нее такой, в душу не лезет, не то, что я, верно?

— Верно, — усмехнулся Дел. — Ты о ней не беспокойся, я ее не обижу.

— Ну, дай бог. Пока она о тебе только хорошее говорит, не жалуется. В гости-то ее ко мне отпустишь?

Ревность снова кольнула Дела. Собеседник, казалось, понял, о чем он думает.

— Да ты не воображай себе всякого. Я ее больше года знаю, если уж за это время ничего такого у меня с ней не было, так уже и не будет. — Ухмыльнулся и добавил: — Девок тут и так хватает, есть чем полакомиться, да многие и сами не прочь. Не такой уж я старый, как ты думаешь, будь уверен, при случае своего не упущу. Только она сначала как котенок перепуганный была... сам знаешь, как с ней вышло. Так и получилось, что я к ней вроде как к дочке относиться начал. А сейчас вот, отпускаю... — вздохнул и с трудом встал. — Ну, пошли — девчонки ей там проводы устроили.

Они вернулись в приемную, где народу, казалось, стало еще больше. На этот раз при его появлении девушки не замолчали, а лишь слегка притихли и пропустили их в центр толпы. Он поискал глазами Карен, забеспокоился, не сразу заметив ее, но внезапно увидел, что она стоит у другого конца стола и встревоженно переводит взгляд с него на Томми, который плюхнулся в единственное в комнате кресло. Дел слегка улыбнулся и кивнул, на лице ее явно выразилось облегчение.

— Девчонки, дайте стул человеку, — рявкнул Томми.

Толпа девушек кинулась выполнять распоряжение, вереща, хихикая и сбивая друг друга с ног. Это дало Карен возможность подойти к ним, но Томми тут же перехватил ее и усадил на подлокотник своего кресла. Запыхавшиеся девицы тем временем притащили из кабинета стул.

— Садись, парень, — Томми сунул ему в руку стакан и хохотнул, заметив подозрительный взгляд, брошенный Делом на нечто розовое, плещущееся внутри. — Не бойся, не отравишься!

Он отхлебнул — это было что-то сладкое, с привкусом клубники, алкоголь там почти не ощущался. В руках у большинства девушек были стаканы с этим же странным напитком. На столе неизвестно откуда появилось блюдо с пирожными.

— Тихо! — снова рявкнул Томми.

Девушки явно были хорошо вымуштрованы, тишина наступила мгновенно.

— Ну, все уже знают — Карен от нас уходит. Удачи тебе, детка! — он поднял стакан. — Дел позавидовал, там явно плескалось виски! — и стукнул о стакан Карен.

Девушки снова заговорили, все разом, выпили, расхватали со стола пирожные и мало-помалу обступили его, очевидно, им хотелось посмотреть на него поближе. Делу стало несколько не по себе, он не привык, чтобы сразу столько привлекательных молодых женщин разглядывали его с таким неприкрытым интересом.

— Ну все, девочки, работать пора, — гаркнул Томми, вставая, и добавил, уже тише, — пошли, парень. Карен, ты тоже.

В дверях кабинета Дел оглянулся. За спинами тесно сгрудившихся девушек Карен видно не было, но ему показалось, что оттуда доносится знакомый звонкий голос.

— Сейчас придет, проходи. — Махнув рукой, Томми пошел к своему месту, но внезапно потерял равновесие и пошатнулся. Дел еле успел подхватить его и помог сесть.

— Спасибо, выручил, — плюхнувшись в кресло, Томми вздохнул и скривился, словно съел что-то кислое. — Ноги ни к черту не годятся, тушу уже не держат.

Не прошло и двух минут, как Карен, веселая и запыхавшаяся, вбежала в кабинет.

— Ну, вот и умница, — кивнул Томми. — Сейчас я вас через боковую дверь выпущу, девчонкам на работу пора, сама знаешь. Да и парню твоему вроде не по себе, что они ему смотрины устроили, так что хватит с него.

Дел усмехнулся, вспомнив девушек, с таким интересом разглядывавших его. Томми встал и тяжело вздохнул.

— Ну все, ступайте, пора уже. В гости-то заходи, детка, не забывай.

Карен подошла к нему, в глазах у нее блестели слезы. Она хотела что-то сказать, потом махнула рукой и просто поцеловала его в щеку. Он шепнул ей что-то на ухо, обернулся к Делу и протянул руку.

— Ну, пока, парень, береги ее.

Дел молча пожал ему руку, Томми прошел к боковой двери, отпер ее и кивнул. Выходя, Дел услышал тихие слова Карен: «Спасибо за все».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Обратно они ехали молча. Затормозив у дома Карен, он обнял ее и прижал к себе. Девушка продолжала молчать.

— Если хочешь, поплачь, может, легче будет. Я знаю, каково тебе сейчас.

Она вздохнула и потерлась щекой об его плечо — Дел понял это как разрешение продолжать.

— Я когда из армии уходил, что-то похожее, наверное, чувствовал. Хоть и война была, и трудно, и по дому скучал, а в последний день вдруг как-то не по себе стало. Понимаешь, мы всегда вместе были, одной командой, а тут — они остаются, а я ухожу.

Карен подняла голову.

— Какая война?

—Да, я все забываю, что мы из разных поколений, — он усмехнулся, — Я три года воевал во Вьетнаме, тебя тогда еще и на свете не было, — и, помедлив, спросил: — Тебя это не пугает?

— То, что ты меня старше? Нет, мне с тобой с самого начала легко.

— Да нет, я про другое. Понимаешь, многие, когда узнают, что кто-то воевал во Вьетнаме, да еще в «зеленых беретах», они такого человека начинают просто убийцей считать. Об этой войне тогда много писали, особенно те, кто там не был. И в чем только нас не обвиняли, — он вздохнул. — Это была война, и мне действительно приходилось убивать, не раз и не два, — запнулся и добавил: — в том числе и голыми руками, меня этому учили.

Дел понимал, что сейчас многое поставлено на карту и боялся почувствовать, как она вздрогнет, отшатнется, испугается. Если так, то остального она тем более не сможет принять, и все кончится так скоро и так обидно.

Но Карен по-прежнему сидела совсем близко, не отодвигаясь, только спросила, без всякой неприязни или отчуждения:

— А шрамы на ногах, это у тебя оттуда?

До сих пор ему и в голову не приходило, какое это, должно быть, неприглядное зрелище.

Он вздрогнул, но постарался спокойно ответить:

— Нет, это другая история, совсем недавно, пару лет назад. Когда-нибудь расскажу, наверное.

Уже стемнело, и Дел не видел ее лица, но внезапно почувствовал, как что-то теплое коснулось его щеки. Он на ощупь поймал ее руку, прижал к лицу и поцеловал маленькую ладошку.

— Ну, пошли, твоя кошка совсем заждалась, — помедлил, продолжая держать ее за руку. — Только... знаешь... давай еще немножко посидим здесь, мне очень хочется тебя поцеловать. Ничего?

Карен не нашла, что ответить на такой неожиданный вопрос после всего, что он знал о ней, после всего, что было между ними, просто придвинулась поближе и обняла его за шею.

Никто и никогда не целовал ее так — нежно и бережно, жадно и самозабвенно. Казалось, он не может насытиться этим поцелуем, не может оторваться от нее. Это было очень странно и тепло... и необыкновенно. Карен неожиданно почувствовала, что из глубины ее тела поднимается горячая волна — мыслей не было, осталось лишь ощущение жесткости и нежности и хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

Когда он медленно отодвинулся, она непроизвольно потянулась следом — почему стало так холодно?!

Дел встряхнул головой и включил свет. Растрепанная, с припухшими губами и растерянными глазами, никогда еще она не казалась ему такой близкой. Он неуверенно улыбнулся и снова сказал:

— Ну, пошли?

В лифте он взял ее за руку и не отпускал до самой двери.

Карен быстро сложила оставшиеся вещи, оказалось, они заняли не так уж много места.

Правда, из квартиры они вышли не скоро, самым трудным оказалось справиться с кошкой. Пятнистая тварь не желала вылезать из-под тахты, Карен сидела на полу и улещала ее, а Делу было велено молчать и не шевелиться, чтобы не спугнуть. Получалось плохо, ему было настолько смешно слушать эти уговоры, что иногда он не выдерживал, подлая зверюга пугалась его смеха и снова пряталась.

В конце концов Карен легла на спину, вползла так под тахту, повозилась там пару минут и внезапно он услышал из-под тахты: «Тащи меня!» Нагнувшись, вытянул ее за ногу, и перед ним предстало великолепное зрелище.

Перемазанная пылью Карен, лежа на спине, с торжествующей улыбкой крепко держала обеими руками желанную добычу — кошку, прекратившую сопротивление ввиду явного превосходства сил противника. Улыбку Карен очень украшала зажатая у нее в зубах плюшевая мышка голубого цвета. Дел отпустил ее ногу и упал в кресло, согнувшись от хохота. Продолжая держать мышку в зубах, она обиженно взглянула на него, вызвав новый взрыв смеха, перекатилась на живот, встала на колени, подползла к клетке и сунула туда кошку. В последний момент подлая тварь попыталась широко растопырить лапы и ухватиться за дверцу, но Карен отцепила ее когти, впихнула внутрь и щелкнула задвижкой.

Дел не мог говорить, слезы текли у него по лицу, давно уже он так не веселился. Карен, наконец, вынула изо рта мышку и сунула в сумку.

— Вкусно? — с трудом произнес он, пытаясь успокоиться.

Карен обиженно взглянула на него и неожиданно тоже засмеялась.

— Это ее любимая мышка, а у меня руки были заняты. Представляю, как это выглядело.

Они вышли из квартиры — Карен торжественно несла клетку, Дел — все остальное.

— Она у тебя всегда такая непослушная? — спросил он уже в лифте.

— Да нет, — улыбнулась Карен, — она просто любит поиграть. Если бы она действительно сопротивлялась, мне бы было ее не поймать. А тут она хотела, чтобы я за ней побегала, ей тоже было весело, такое уж у нее чувство юмора.

При мысли о чувстве юмора у кошки ему снова стало смешно. Впрочем, Карен, судя по всему, была недалека от истины, на ней не было ни одной царапины.

У самого дома она взглянула на часы. Восемь. В «Азалии» началось представление. Подумала, как странно вдруг повернулась жизнь! — а вслух сказала:

— Восемь...Ровно сутки назад ты пришел в «Азалию». А кажется, прошло уже несколько дней, так много всего было.

— Томми тебе говорил что-нибудь обо мне? — неожиданно спросил Дел.

— Он сказал, что ты хороший парень.

— Да нет, я не об этом.Ты знаешь, что он проверял мой файл в полиции?

Карен кивнула.

— Да, я еще вчера поняла, когда услышала, что он тебя попросил перезвонить через час.

— А сам он тебе об этом не говорил?

— Нет, конечно. Если бы что-то было не так, он бы просто не сказал тебе, где меня найти.

Войдя в квартиру, Карен осторожно поставила клетку рядом с диваном и открыла дверцу. Кошка высунулась, испуганно огляделась — Дел снова поразился, насколько похожие у них с Карен глаза — выскочила и спряталась под кроватью.

Девушка беспомощно огляделась и спросила:

— А куда что ставить? — в голосе ее была неуверенность, почти испуг.

— Одежду в стенной шкаф, наверное. А вообще, достань только самое необходимое, а завтра подумаем вместе, что куда класть — и твое и мое. У меня тоже ничего не распаковано, видишь, коробки стоят. И еще подумаем, что в квартире нужно переделать, чтобы нам было удобно. Тут все осталось от предыдущего жильца, а это был какой-то художник — вот он и придумал себе эту ступеньку с кроватью и все прочее, для оригинальности, наверное.

— Да, фантазия у него была что надо, я никогда такой квартиры не видела, — на лице Карен появилась легкая улыбка.

Следующий вопрос поставил его в тупик:

— А где поставить песок?

В конце концов было принято совместное решение поставить песок в уборной, в ближайшие дни сделать там дверцу, а пока что держать дверь приоткрытой.

Дел никогда не подозревал, что кошка создает так много проблем. Он сидел в кресле и терпеливо ждал, пока Карен размещала ее (то есть кошкины!) вещи. Мисочку с водой и кормушку — в дальнем углу комнаты («Чтобы мы не мешали ей есть!») Потом она долго искала самое теплое и уютное место для корзинки — чтобы не дуло! — и наконец, пристроив ее за изголовьем кровати, обернулась к нему.

— Как ты думаешь, тут ей будет хорошо?

— По-моему, нормально. С ней всегда так много возни?

— Я хочу, чтобы ей тоже было уютно, — ей же не по себе, все вокруг незнакомое, и ты — такой большой и страшный.

Дел рассмеялся, вскочил, поймал ее за руку и притянул к себе.

— Значит, я большой и страшный? Очень-очень страшный?

Она вскинула руки и взъерошила ему волосы, наконец-то развеселившись.

— Очень-очень страшный... и очень-очень лохматый, — потерлась носом об его подбородок, — и еще очень-очень колючий.

Посмотрела на него снизу вверх, так соблазнительно близко, что Дел воспользовался случаем и поцеловал веснушчатый нос — ему давно хотелось это сделать. Карен хихикнула и ловко вывернулась из рук.

— Ну все, я иду в душ. Ты голодный?

— Очень-очень голодный, — честно ответил он, имея в виду не только желание поесть — почти с самого утра ему в голову то и дело лезли абсолютно неуместные мысли и фантазии.

— А я, пока вы с Томми разговаривали, пару пирожных съела — но все равно есть хочется.

— Так давай поедим сейчас, а помоешься перед сном?

Карен махнула рукой, ушла в ванну и, уже стоя в душе и подставив лицо под струи воды, подумала, что прошлое будет еще долго преследовать ее — даже в мелочах. Но он не поймет этого — и, наверное, лучше, если не поймет. Многие годы, приходя домой, она бросалась в душ, стараясь как можно быстрее смыть с себя омерзительный запах чужого пота и спермы. Интересно, трудно ли будет избавиться от этой привычки?

Выйдя из ванной, она увидела, что Дел сидит в кресле, закрыв глаза, такой усталый и отрешенный, словно это не он совсем недавно смеялся, лез с поцелуями и явно не хотел отпускать ее в ванну. Может быть, за те несколько минут, что ее не было, случилось что-то плохое?

Она тихо подошла, села рядом, на широкий кожаный подлокотник, и неуверенно, боясь рассердить, положила руку ему на плечо. Дел вздрогнул, открыл глаза, и, увидев Карен, прижался лицом к ее боку. Он не сделал попытки обнять ее. Руки, лежащие на коленях, были сжаты в кулаки так плотно, что суставы побелели, теплое плечо под ее ладонью казалось жестким и неживым, как нагретая на солнце деревяшка. Она погладила по этой деревяшке и спросила:

— Ты чего? Что-нибудь не так?

— Да нет, — он поднял голову и попытался улыбнуться, но Карен успела заметить, что глаза его снова потемнели и были полны боли и напряжения, словно он только что увидел перед собой что-то страшное, — Просто думал о том, что было, о разных вещах... Внезапно накатило.

Он стянул ее с подлокотника к себе на колени, обхватив обеими руками, и зарылся лицом во все еще мокрые волосы. Карен невольно погладила его по голове, чувствуя, как жесткая деревяшка постепенно превращается в нормальное живое плечо — он кивнул, пробормотал: — Хорошо, что ты здесь, — и прижал к себе еще плотнее.

Пару минут они сидели так, не говоря ни слова, потом Дел резко выдохнул, встал, все еще держа ее на руках, и улыбнулся — уже почти нормально.

— Ну, будем ужинать? — поставил ее на ноги и поцеловал в висок.

Карен поняла, что он уже приходит в себя — и больше говорить об этом не стоит.

— Давай посмотрим, что у нас там есть, — она подошла к холодильнику и стала вынимать из него содержимое. Оставалось еще много вчерашних закусок, телятина, к которой они вчера так и не притронулись, и большой кусок торта — почти две трети.

— Надо было что-нибудь заказать, сейчас было бы проще, — он обнял ее, заглядывая через плечо.

— Да и так нет ничего сложного. Через десять минут все будет готово, — Карен обернулась, — посиди, я сама все сделаю.

— А ты что, умеешь готовить? Она усмехнулась.

— Да тут же только подогреть надо! А вообще умею.

Дел сидел и смотрел, как она добавляет что-то в салаты, пробует, перекладывает, засовывает котлеты в духовку. Похоже, Карен и правда умела готовить — движения ее были точными и уверенными.

Ему казалось, что в квартире что-то изменилось — стало светлее, что ли? Или просто пахло по-другому.

Внезапно неизвестно откуда на углу кухонного стола возникла кошка — еще секунду назад там никого не было. Она не пыталась ничего стащить — просто сидела неподвижно и наблюдала, но, уловив его взгляд, спрыгнула и побежала в угол.

— Ну, вот и все, — обернулась Карен, — у тебя столика сервировочного нет?

— Давай я помогу. А столик завтра пойдем и купим — какой хочешь.

Она рассмеялась.

— Я тебя так разорю.

— Не бойся, не разоришь.

Они сели за стол, потом Дел вдруг вскочил и принес шампанское — оставшиеся со вчера полбутылки.

— Допьем? В честь твоего новоселья. Карен кивнула, он налил и тихо сказал:

— Ну, за тебя, — усмехнулся каким-то своим мыслям, поправился: — За нас с тобой, — и медленно, закрыв глаза, выпил бокал до дна.

Несколько минут они молча ели. То ли потому, что Дел давно уже не был таким голодным, то ли потому что Карен что-то сделала с едой, но все показалось ему значительно вкуснее, чем вчера.

Манци снова оказалась поблизости, очевидно, привлеченная запахом еды — она уселась на диване рядом с Карен и внимательно следила за ее действиями, потом неожиданно протянула лапку, потрогала девушку за рукав, и, когда та обернулась, коротко муркнула. Карен сняла кусочек семги, наколотый на ее вилку, и протянула кошке — подношение было обнюхано и благосклонно принято.

— Она всегда отнимает у тебя самые вкусные кусочки? — улыбнулся Дел.

— Она любит, когда я ее угощаю. Это не столько ради еды, сколько... Для нее эти кусочки означают, что я ее люблю. Я привыкла, что она сидит рядом за столом — ты не против?

— Нет, на вас очень забавно смотреть, вы сейчас такие похожие.

На Карен был черный пушистый халат с золотистой отделкой и поясом, красиво контрастирующий с ее кремовой кожей и очень светлыми, почти белыми волосами, у кошки — пушистая белая шерстка с черными и золотистыми пятнами. Они сидели рядом и смотрели на него одинаковыми ярко-голубыми глазами.

— Тебе идет этот халат. Ты покупала его под цвет Манци?

— Угадал, — со смехом кивнула Карен. Халат ей действительно шел. Кроме того, на нем не было пуговиц и, чтобы его снять, достаточно было развязать поясок, — подобные мысли уже не казались Делу несвоевременными.

Они продолжали есть, но уже медленнее — первый голод был утолен. Когда на столе появились котлеты, кошка снова потребовала свою долю, и он невольно рассмеялся, наблюдая, как Карен долго и старательно дула на ломтик, чтобы остудить его. Съев мясо, маленькая вымогательница соскочила с дивана и куда-то пошла, презрительно и гордо взглянув на Дела — «Смейся-смейся, а меня любят и угощают!»

— Ты всегда понимаешь, чего она хочет? — спросил он.

— Почти всегда — обычно это очень легко. Ты тоже научишься, она хорошо умеет показать, что ей надо.

— Как это — мяукает, что ли, по-разному?

— Да нет, она вообще редко мяукает. У нее еще много звуков есть — муркает, пищит, чуть ли не тявкает. Дело не только в звуках — и жесты, и выражение лица — сам увидишь.

При мысли о выражении лица у кошки Делу снова стало смешно, но он не показал виду, боясь обидеть Карен, — казалось, она говорит вполне серьезно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Наевшись, она забралась с ногами на диван, посмотрела на часы и усмехнулась.

— Одиннадцать... В это время начинается второй перерыв. Непривычно как-то не работать.

— А выходные у тебя бывали?

— Почти нет — раз в месяц, три дня, когда я не могла выступать.

Внезапно его словно ударило по голове — он обязан был подумать об этом раньше! — и Дел быстро испуганно спросил:

— Кстати, ты извини, что я спрашиваю... ты как-нибудь предохраняешься? Или мне надо самому...

— Все в порядке, — прервала его Карен, — ничего не надо.У меня стоит спираль, так что об этом не беспокойся.

Он кивнул и, незаметно вздохнув с облегчением, заговорил о другом:

— А что ты обычно делала в выходные?

— Отдыхала, — рассмеялась она.

— Нет, ну серьезно.

— Ходила в зоопарк или просто в парк. Я люблю кормить белок и вообще смотреть на животных. В плохую погоду была дома, с Манци — мы вместе смотрели телевизор. Готовила что-нибудь вкусное. Вечерами обычно сидела у Томми в кабинете, с ним интересно, он много рассказывает.

— Сначала я его чуть не пристукнул, — усмехнулся Дел, — когда он назвал меня «парень» и хлопнул тебя по заду. А потом он мне даже понравился.

— Ты ему тоже.

Они немного помолчали. Потом Дел улыбнулся, сказал, погладив ее по плечу: «Я скоро приду», — и ушел в ванну.

Однажды Томми сказал: у каждого человека есть что-то, что заставляет его жить. Семья, работа, дети, ожидание чего-то хорошего, забота о ком-то, ощущение собственной необходимости, иногда даже желание отомстить, все это связывает человека с жизнью. И если это исчезает, человек перестает жить, иногда просто умирает, иногда ходит, дышит, но уже мертвый внутри.

«Хороший парень, не сломай ему душу, слишком уж он на тебя запал», — вот что Томми шепнул на прощание и, кажется, был прав — Дел действительно «слишком уж запал» на нее.

И что делать с этим — непонятно. Такого в ее: жизни еще не было.

Карен заметила, что в бутылке еще осталось шампанское, налила себе и выпила залпом. На душе было тревожно, в таком положении она еще не оказывалась. Он ей нравился, чем дальше, тем больше, и не хотелось обижать его. А как вести себя с ним — непонятно. Ведь он весь как открытая рана, вздрагивает на самое простое замечание, на совершенно невинный вопрос. Вздрагивает, и сам этого не замечает. И глаза, чуть что, темнеют.

Что-то в его жизни произошло, что-то очень плохое, и до сих пор он мучается, вспоминает и не может прийти в себя. Развод? Да нет, непохоже, то есть с разводом тоже что-то связано, но дело не только в нем.

То, что Дел сказал ей вчера, что она нужна ему — это правда, с ней ему действительно будет не так одиноко. Карен усмехнулась забавной мысли, она подобрала Манци, а Дел — ее. Очень похоже. Только она еще может разговаривать и спать с ним.

А действительно, он же может захотеть, чтобы она спала с ним в одной постели, всю ночь! И как с этим быть? — она же никогда ни с кем не спала, забавно, сказать кому, не поверят! Сделав свою работу, предпочитала как можно быстрее убраться из чужой постели, если таковая вообще имелась. Но с Делом — это же не работа! С ним уютно, тепло и не противно. И он очень ласковый.

Бывало, ей попадались мужчины, которые хотели добиться, чтобы она тоже кончила. Иногда с ними было приятно, иногда — не очень, но она неплохо умела притвориться. А сегодня утром притворяться не пришлось. При мысли об этом по телу Карен пробежала теплая волна.

Она налила себе еще шампанского и допила остатки, с сожалением посмотрев на пустую бутылку. Голова слегка закружилась и она подумала, что Дел действительно хороший, очень хороший — недаром даже Томми его похвалил. И все будет в порядке.

Он не хотел торопиться, но это получалось плохо, пожалуй, никогда в жизни Дел не брился с такой скоростью. Быстро почистил зубы, быстро принял душ и быстро оделся, натянул на голое тело старые джинсы, в которых обычно ходил дома. Это было удобнее, чем бороться со зловредными трусами, которые цеплялись за все, что могли и путались в ногах, а потом еще терялись.

Выйдя из ванной, он увидел, что Карен сидит на диване с пустым бокалом в руке. На мгновение ему показалось, что это сон, который вот-вот закончится, так хорошо на самом деле не бывает! — но девушка была абсолютно реальной и увидев его, внезапно расхохоталась.

— Ты чего?

Карен махнула рукой и выдохнула сквозь приступ смеха:

— Плейгерл!

— Что?

— Ну, журнал есть такой — «Плейгерл», вроде «Плейбоя», только для женщин. Так там почти все фотографии мужчин — босиком, с мокрыми волосами, без рубашки и в джинсах, вот как ты сейчас. Считается, она хихикнула, что это ужасно сексуально.

— А на самом деле?

— Кому как, — она продолжала смеяться.

— Надеюсь, я смотрюсь не хуже? — Дел отступил на шаг, давая ей возможность сравнить.

— Что ты, намного лучше, у них там такие самодовольные и глупые морды!

Ей было весело — шампанское, бродившее в крови, помогло справиться с тревожными мыслями, и сейчас все казалось забавным, новым и удивительным. И говорила она совершенно искренне — Дел действительно хорошо смотрелся в таком виде. В джинсах, со спадающей на лоб мокрой прядью волос и весело прищуренными глазами он выглядел беззаботным и молодым. Карен мельком подумала, что, когда ему было лет семнадцать, девчонки, наверное, сходили по нему с ума.

— Ты еще не хочешь спать?

— По-моему,ты хочешь... совсем не спать, — ей было абсолютно очевидно, чего именно он хотел.

— Хочу, — кивнул он, — это плохо? — шагнул к ней, поднял с дивана и обнял, прижавшись всем телом — его губы скользнули по ее щеке, нашли смеющийся рот и прильнули к нему. Карен вскинула руки ему на шею — еще и для того, чтобы удержаться на ногах, которые почему-то не очень слушались.

— Это плохо? — снова спросил Дел, на секунду оторвавшись от ее губ.

— Это хорошо, — выдохнула она, — это хорошо...

Он не помнил, как они оказались около кровати — все еще одетые. Он развязал поясок ее халата и спустил его, медленно лаская нежную кожу шеи, груди — все ниже и ниже — Карен задрожала и вцепилась ему в плечи. Выпрямляясь, почувствовал осторожное прикосновение руки, скользнувшей вдоль пояса джинсов и вопросительно дотронувшейся до ширинки.

— Да, — выдохнул он, — да, милая, — и закрыл глаза.

Весь мир сосредоточился на ощущениях — острых до боли, мучительных, сладких — больше не осталось ничего.

Молния расстегнулась — тонкие пальцы пробежали по его телу, освобождая от одежды, зарылись в волосы, слегка сжали напряженный член — внезапно Дел чуть не вскрикнул, ощутив там ее дыхание и, сразу следом — губы, горячие и нежные. Это было столь нестерпимо-прекрасно, что несколько мгновений он стоял, запрокинув голову, стиснув кулаки и отдавшись этому безумному наслаждению.

Еще несколько секунд, еще чуть-чуть... нет, больше нельзя, все! Открыв глаза, он поднял Карен, поцеловал припухшие губы — от них пахло шампанским и ею и им самим — и медленно опустил на кровать.

Его тело, казалось, сейчас взорвется, член, каменно-твердый и горячий, болезненно пульсировал от ударов бешено бьющегося сердца. Еще немного, совсем немного, всего несколько ее легких прикосновений — и не было бы никакой боли, только блаженство.

Нет... нет — он же хотел показать ей все, на что способен, хотел свести с ума своими ласками, услышать от нее крик наслаждения, почувствовать ее содрогание — и лишь тогда отпустить себя. Только тогда. Но пока что с ума его сводила она — и достаточно успешно. На секунду Делу стало смешно и это помогло ему прийти в себя. Он вытянулся рядом и начал поглаживать ее кончиками пальцев, прижавшись лицом к волосам.

Карен знала, какие сильные у него руки — а сейчас они нежно, еле дотрагиваясь, гладили шею, грудь, обводили соски и снова возвращались выше, в ямочку между плечом и шеей. Чуть повернув голову, она поцеловала ласковые пальцы, пробежавшие по губам, зажмурилась, вытянулась и затаила дыхание, прислушиваясь к тому, что поднималось из глубины ее тела в ответ на эти ласки.

Рука спустилась ниже, зарывшись в пушистый треугольник. Ее тело дернулось, словно стремясь теснее прижаться к чутким пальцам, но они остановились, медленно, почти лениво перебирая волоски и не делая попытки двигаться дальше. Вместо этого пришла очередь губ, которые коснулись щеки, потеребили мочку уха и скользнули на шею.

Он целовал ее грудь, прикусывал соски, перекатывал их во рту — ненадолго вернулся на шею, слегка куснул за плечо и снова потянулся губами к груди. Отодвинулся, взглянул в запрокинутое лицо Карен с плотно зажмуренными глазами — и начал ласкать губами и языком ее живот, продвигаясь с каждым поцелуем чуть ниже.

Пальцы, задремавшие, пригревшись в пушистых волосках, шевельнулись, словно пробуждаясь ото сна — и скользнули глубже, безошибочно находя самые чувствительные места. Как утром, как тогда... — она выгнулась навстречу, широко раздвинув ноги, вытянутые руки сжали простыню.

Осторожно, одним пальцем, он вошел в узкий проход и погладил его изнутри — девушка тоненько застонала и дернулась всем телом. Опустившись еще ниже, зарылся лицом в золотистые волосы, дохнул на них горячим дыханием и прикоснулся губами к укрытому ими маленькому чувствительному бугорку. Карен дрожала и всхлипывала, вцепившись ему в плечи и инстинктивно прижимая его к себе. Почувствовав, что она уже на грани взрыва, он еще раз прикоснулся губами, провел языком, и резко отстранился.

— Пожалуйста, пожалуйста!... — жалобно вскрикнула она.

Он сел на колени между ее ног, двумя руками, поддерживая под ягодицы, притянул девушку к себе, скользнул в жаркую плоть и остановился, вонзившись до предела. Видеть ее лицо и тело, когда он входит в нее, именно об этом Дел мечтал весь день.

— Открой глаза, посмотри на меня, милая.

Перед плотно зажмуренными глазами вспыхивали разноцветные искры, эти слова, даже не слова, стон, с трудом пробились в ее сознание. Карен с трудом открыла глаза, и ощутила его движение в себе, все глубже, сильнее, быстрее. Казалось, эти мощные толчки достают до самого позвоночника. Напряжение нарастало в ней, ища выхода. Внезапно, глядя ей в лицо, Дел протянул руку и начал сильно и быстро, в ритме своих движений, ласкать и теребить самое чувствительное место — бугорок, уже распухший от его прикосновений.

— Ну, девочка, давай, давай, — пробормотал он и услышал, что она кричит — кричит и не может остановиться. Чувствуя, как она бьется под ним, он сделал еще несколько глубоких толчков — и замер, хрипя. Карен успела ощутить, как тугая струя ударила в глубину ее тела, как он содрогается, вцепившись пальцами ей в бедра — и услышала свой собственный отчаянный крик, который постепенно куда-то исчезал по мере того, как она проваливалась в черноту, усыпанную вспыхивающими разноцветными звездами.

Тело было переполнено блаженной истомой, таяло и растворялось в теплых волнах. Внутри было горячо, сердце билось глубоко и часто. Это было еще лучше, чем утром, лучше, чем вообще когда-нибудь.

Медленно открыв глаза, Карен поняла, что прошло лишь несколько минут. Дел лежал рядом, опершись на локоть, и смотрел на нее серьезно и встревоженно.

Увидев, что она очнулась, он с явным облегчением вздохнул и улыбнулся.

— Я даже испугался, ты так долго не приходила в себя, — подсунул ей под голову плечо и притянул поближе.

Она молча потерлась щекой об его грудь, сил говорить все еще не было.

— Я перестарался?

Карен, все так же молча, помотала головой и чуть повернулась, чтобы лучше видеть его лицо совсем близко. Он по-прежнему улыбался.

— Тебе было хорошо?

Она кивнула — снова молча.

— Я так и хотел, чтобы мы кончили вместе. Карен снова кивнула, повернула голову и на миг прижалась губами к пальцам, лежавшим у нее на плече.

— Почему ты молчишь, что-то не так?

— Я слушаю, — неожиданно рассмеялась она, — когда ты говоришь, у тебя в груди это отдается таким рокотом, будто кот мурлыкает — огромный, как тигр.

Дел снова спросил:

— Тебе было хорошо?

Ей стало смешно — как будто он сам не знал.

— Мне никогда еще не было так хорошо. Я не знала, что так бывает. Ты... — Карен задохнулась, не в силах объяснить свои ощущения, и неожиданно заметила. — У тебя страшно довольный вид.

— Еще бы, я об этом весь день мечтал. Я тебя не совсем замучил?

— Еще не совсем, — она улыбнулась, — а тебе на плече не тяжело, что я лежу?

Дел покачал головой.

— Мне приятно. Хочешь спать?

— Нет, шевелиться лень, а так лежать очень хорошо.

Он помолчал, чувствуя, как она лениво поглаживает его, возможно, сама того не замечая, и неожиданно тихо спросил:

— Карен, ты меня правда совсем не боишься?

Подняв голову, Карен недоуменно уставилась на него — он выглядел серьезным и спрашивал не в шутку.

— Почему ты это все время спрашиваешь?

— Просто так, подумал вдруг. Не обращай внимания.

Дел и сам не знал, что заставило его задать этот вопрос. Возможно, промелькнувшее вдруг воспоминание — слова Мэрион — «Когда я думаю, что ты делал этими самыми руками, меня просто тошнит!» Тогда он еще пытался ей что-то объяснить.

Несколько мгновений девушка смотрела на него, потом снова прижалась щекой к его груди и сказала:

— Мой дедушка получил «Серебряную звезду» за высадку в Нормандии — самый лучший в мире человек, самый добрый и любимый.

Значит, она поняла... Ему стало слегка не по себе — он не ожидал, что эта девочка сможет так легко ответить на незаданный вопрос.

— А твой дедушка... он где?

— Умер. Мне тогда одиннадцать было, — она вздохнула, — если бы он не умер, со мной все было бы иначе...

Ее голос дрогнул, словно от боли. Почувствовав это, Дел быстро заговорил о другом:

— А я своего деда не помню, он умер, когда мне года два было. Но мама, когда я делал что-то ужасное, говорила: «Что сказал бы твой дедушка!» или «А вот дедушка, когда был маленький...» Я всегда считал, что он был такой примерный — а потом, уже лет в пятнадцать, забрался к ней в стол, — он хмыкнул, — и случайно нашел его записную книжку, мама ее хранила на память. Так там были сплошные телефоны женщин с приписками типа «горячая штучка» или «любит сзади» и адреса букмекеров. Потом я уже узнал, что он до самой смерти ни одной юбки не пропустил.

— А что ты такое... ужасное делал?

— Ну, — Дел попытался вспомнить что-нибудь посмешнее, — как-то я раскрасил мамину болонку, беленькую такую, акварельными красками. Мы играли, и я сделал из нее тигра, страшного, полосатого, получилось очень здорово. Мама, когда увидела это чудище, чуть не упала. Она ее потом целый день отмывала, но следы еще несколько месяцев видны были.

— А тебе сколько лет было? — по голосу он почувствовал, что Карен улыбается.

— Семь.

— И крепко тебе за это досталось?

— Да, очень, — он неожиданно рассмеялся, — Карен, а ты когда-нибудь занималась любовью в душе?

— Нет, а что?

— Надо будет попробовать. Ты не против?

— Прямо сейчас?

— Ну, если ты будешь продолжать в том же духе, то через несколько минут.

Только тут она обнаружила, что машинально поглаживает его по животу, спускаясь все ниже и ниже.

— Ой, извини, я ненарочно, — и убрала руку.

— Тем более приятно. Верни руку на место, я пошутил — еще пару часов я, пожалуй, ни на что не способен. Пить хочешь?

— Я выпила все шампанское. Ничего?

На секунду прижав ее к себе, Дел внезапно почувствовал, что, может, он и не совсем шутил.

— Пойду попью и вернусь.

Он встал, и Карен стало холодно и неуютно. Она перевернулась на другой бок, свернулась клубочком и подумала, что надо бы пойти в душ, без этого трудно будет заснуть да и вообще еще рано. Потом вспомнила его вопрос и улыбнулась.

Смешно...На самом деле она еще никогда, ни с кем и нигде не занималась любовью, ни с кем, кроме него. До сих пор ее трахали, использовали, имели — она знала еще много подходящих слов, не всегда принятых, очевидно, среди воспитанных людей вроде Дела, но такого слова, как любовь, в этом словаре не было. Почувствовав приятную ломоту во всем теле, отогнала дурные мысли и закрыла глаза. Сейчас хорошо и завтра тоже будет что-то хорошее, наверное. Когда Дел через пару минут вернулся, Карен крепко спала, подложив руку под голову. Выключил свет, машинально взглянул на часы — полвторого. Уже погружаясь в сон и слыша рядом с собой тихое дыхание, он вдруг вспомнил, что встретил эту девушку ровно неделю назад, всего только неделю назад...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Утро было радостным и светлым, как в детстве, и началось оно забавно.

Еще в полусне, не открывая глаз, он попытался обнять Карен, не разбудить, а только положить руку на живот, только дотронуться и легонько погладить нежную кожу. На секунду в голове промелькнула мысль, что он еще спит и видит странный сон, — под пальцами оказалась шерсть. Нежная, теплая и мягкая но, несомненно, шерсть!

Спросонья Дел даже подскочил, помотал головой, тихо и опасливо откинул одеяло — Карен мирно лежала на боку, спиной к нему, поджав колени и подсунув руку под голову. Рядом, плотно прижавшись спиной к ее животу, точно в такой же позе лежала кошка. Увидев его, она перевернулась и потянулась, продемонстрировав беленькое пушистенькое брюшко. Поизвивалась, лежа на спине, явно вопросительно посмотрела на Дела, но, поняв, что больше ее гладить по животу никто не собирается, недовольно сморщила нос, зевнула, спрыгнула с кровати и удалилась, гордо задрав хвост.

Как выяснилось, удалилась она по важному делу. Стоило ему открыть дверь в уборную, как раздался отчаянный вопль: «Ме-е-е!» — нахальная тварь сидела в своем песке и таращилась на него с негодующим видом! Опешив, Дел отступил, машинально сказал: «Извините» и ошарашенно постоял у двери.

Вскоре пятнистая зараза выскользнула, повернув к нему голову, коротко вякнула: «Мя!» и побежала в сторону ванной. Все еще находясь в легком ступоре, Дел ответил: «Спасибо», зашел внутрь — и только тут, наконец, осознал, что всерьез разговаривал с кошкой! Приступ смеха настиг его внезапно, корчась от хохота, он привалился к стене, не в силах произнести ни слова.

Когда он вернулся к постели, Карен потягивалась, зевая и морща нос. Ему стало еще смешнее — сходство было несомненным.

— Она выгнала меня из уборной, представляешь? — все еще смеясь, Дел сел на кровать и погладил ее по щеке, розовой и теплой со сна. Его уже не смущало, что он совсем раздет, — в голове как-то не осталось места для подобных мыслей.

— Да, она очень стеснительная, — Карен ничуть не удивилась и прекрасно поняла, о ком идет речь.

— Ну, как ты спала? — он погладил ее по щеке.

— Я еще сплю, — мурлыкнула она, притянула его руку и сунула себе под голову — почему-то ей показалось, что так будет уютнее.

Рассмеявшись, Дел залез обратно под одеяло и вытянулся рядом. Она поцеловала его в плечо — за то, что вернулся, повозилась и устроилась, прижавшись лицом к его груди — он был такой теплый, надежный и крепкий, что к нему было приятно лишний раз прикоснуться. Ей нравилось, что у него на груди почти нет волос, и пахло от него приятно, чем-то вроде полыни.

Через минуту он понял, что Карен действительно спит, так крепко и сладко, что жалко было будить ее. Прикрыл глаза, уткнулся носом в теплую макушку и незаметно для себя тоже задремал.

Когда Дел окончательно проснулся, в постели никого не было и из ванной доносился плеск. «Как всегда», — подумал он и улыбнулся тому, что это уже третье «их» утро, и уже можно говорить: «Как всегда». И схватился за телефон, вспомнив вдруг, что есть одно неотложное дело.

Организовать все удалось быстро и к тому времени, как Карен вышла из ванной — по-прежнему босиком, свежая и порозовевшая от горячей воды — он уже спокойно сидел в кресле.

— Привет!

Она подошла, поцеловала его в висок и устроилась рядом, на подлокотнике. Правда, ненадолго, — Дел не удержался, чтобы тут же не стащить ее себе на колени.

— Ну, выспалась?

— Ты тоже спал, как убитый, — улыбнулась она, потрепав его по затылку.

Дел молча кивнул, уже вторую ночь он спал без кошмаров, не просыпаясь до самого утра.

— Я пойду делать завтрак? А то есть хочется. Это прозвучало так уютно и по-домашнему, что он не смог удержаться от улыбки. Его вообще все утро тянуло улыбаться, просто так, даже по пустякам.

— Есть только булочки, молоко и кофе — все остальное мы вчера доели. Правда, — (Карен заранее рассмеялась, прекрасно зная, что он скажет), — можно что-нибудь заказать.

— У меня, кажется, есть банка сосисок. И там еще оставался кусок торта. А на ужин надо будет что-нибудь купить, и я приготовлю — я умею, все что хочешь!

Среди кошачьих консервов действительно обнаружилась банка вполне «человеческих» сосисок, а булочки Карен разрезала, намазала остатками майонеза, посыпала засохшим сыром и запекла в духовке. Получилось вкусно и много.

Насытившись и допивая вторую чашку кофе, она откинулась на спинку дивана и оценивающе посмотрела на Дела. Спросила:

— А чего ты всегда не носишь джинсы? Тебе идет, у тебя фигура хорошая.

В футболке и джинсах он, по ее мнению, выглядел куда лучше, чем в костюме — моложе, веселее, более простым и доступным.

Дел хотел объяснить, что привык одеваться более-менее официально — там, где он работал, так было принято, но только пожал плечами.

— Я их только дома ношу, не забудь, сколько мне лет.

— Ну и что? Тебе же идет!

— И потом, слишком как-то... обтягивает, — он не имел ничего в виду, но Карен поняла это по-своему.

— Ну-ну, ты уж выбрал бы что-нибудь одно, или что по возрасту не подходит, или что... обтягивает, — она покосилась на выпуклость, предательски выступившую под тесными джинсами, и вопросительно приподняла бровь.

— Ладно, давай сменим тему, — усмехнулся он. — А то я не удержусь и снова затащу тебя в постель вместо всего, что мы запланировали.

— А что мы запланировали? — ее глаза загорелись предвкушением чего-то страшно интересного.

— Распаковать вещи. Купить сервировочный столик, — он помедлил, — и заняться любовью в душе. Это — после всего, а то мы потом разленимся и ничего не захотим делать.

— На сладкое? — рассмеялась Карен.

— Вот именно. А пока давай решим, что еще надо купить, кроме столика.

Пока что его квартира и правда выглядела почти пустой. Вдоль дальней стены располагалась кухня, казавшаяся маленькой на фоне остального пространства. В центре комнаты возвышалась «спальня», на которой едва помещалась кровать с маленькой тумбочкой, сбоку — кресло, диван и между ними небольшой прямоугольный стол на низких ножках. Вот и все — не считая, правда, коробок, громоздившихся одна на другой до потолка в углу.

— А что за вещи в этих коробках? — поинтересовалась Карен. — И куда мы их будем класть?

— Не знаю. Мои вещи. После развода она просто прислала их мне. Мэрион, моя бывшая жена, — тон Дела стал резче, чувствовалось, что ему неприятно об этом говорить. Вздохнув, он постарался взять себя в руки. — Сейчас, распакуем — посмотрим.

К обеду они распаковали только несколько коробок, выкладывая большинство вещей просто на пол, — больше класть их пока что было некуда.

За последние полгода Дел обходился без телевизора — как-то все не собрался купить, да и успел отвыкнуть от него. Поэтому он даже несколько удивился, найдя в одной из коробок вполне исправный аппарат с четырнадцатидюймовым экраном.

— Ты любишь смотреть телевизор? — спросил он, увидев, как Карен обрадовалась находке.

— Я люблю смотреть старые фильмы, знаешь, еще черно-белые. И про животных, только с хорошим концом.

Обнаруженная в очередной коробке деревянная маска-ягуар вызвала у нее целый шквал вопросов. Пришлось сознаться, что он привез эту маску из Южной Америки.

— А где ты там был? — ее глаза вспыхнули интересом.

— Да везде — в Мексике, Венесуэле, Аргентине, Панаме, Колумбии.

Голос его дрогнул, но Карен ничего не заметила и продолжала расспрашивать, сидя на полу и глядя на него с восхищением.

— А ты там долго был?

— Где как. По полгода, по году, а в Венесуэле пару лет прожил.

— А что ты там делал?

— Работал, — улыбнулся Дел и с удивлением понял, что ему не приходися притворяться и улыбается он вполне искренне, — а маску эту я купил в Мексике, когда первый раз приехал туда — лет двадцать назад. На маленьком рынке для туристов, около пирамид.

Он рассказывал, стараясь как можно лучше передать свои ощущения — каким новым и ярким все тогда казалось. Вспомнил все — жару, пыль, старуху, продававшую маски — даже то, как торговался с ней до хрипоты. Ослепительное солнце, небо — синее и яркое, серые выщербленные ступени пирамиды.

Про работу он рассказывать не стал, но Карен и без этого была в восторге. Дел никогда не думал, что умеет рассказывать, он вообще не любил много болтать, а сейчас она слушала его так, что хотелось говорить еще и еще.

Кошка принимала самое деятельное участие в распаковке. Она шуршала чем-то в пустых коробках, очевидно, проверяя, не забыли ли они что-нибудь, боролась с веревками, лежащими на полу, запрыгивала на шею Карен и заглядывала ей через плечо. Даже Дел удостоился великой милости, — его руку понюхали. В конце концов она обнаружила теннисный мячик, выпавший из одной из коробок, и погнала его по квартире, подпрыгивая и переворачиваясь.

Дел был уверен, что разобрать все вещи за полдня ничего не стоит, но работа шла медленно, а к обеду и вовсе застопорилась. Наткнувшись на альбом с фотографиями, он уселся на полу, прислонившись к коробке, а Карен растянулась рядом и положила голову ему на колени, разглядывая снимки.

Один из них ей особенно понравился, на нем Дел, совсем еще мальчишка, стоял около блестящего новенького спортивного автомобиля и смеялся.

— А-а, это, — заглянул он в альбом. — Тут мне исполнилось семнадцать лет. Это была моя первая машина, отец подарил на день рождения.

Она повернула голову, чтобы лучше видеть его лицо — он улыбался и смотрел на нее шалыми веселыми глазами — глазами мальчишки с фотографии.

— Карен, не крути головой! Ты что, нарочно дразнишься?

Сообразив, где именно лежит ее голова, Карен рассмеялась, вскинула руки и обняла его за шею, покрутив головой, теперь уже действительно нарочно. На этом все его благие намерения полетели к черту...

Он лежал, закрыв глаза и переводя дыхание. В голову почему-то лезла дурацкая мысль — последний раз он занимался этим прямо на полу еще в школьном спортзале.

Внезапно Карен фыркнула и заявила:

— Кажется, я знаю, что нужно купить и, похоже, побыстрее, если я, конечно, тебя не разорю.

— Что? — лениво приоткрыв глаза, поинтересовался Дел.

— Ковер, и потолще. Тебе-то сверху хорошо, а у меня по всей спине синяки будут!

Зажмурившись, Дел представил себе это зрелище — Карен лежит на ковре, нога чуть согнута, светлые волосы разметались по темному ворсу, тело мерцает перламутровым блеском... Идея была великолепной и требовала немедленной реализации.

— Ладно, бросаем все и поехали за покупками. Все равно весь пол уже завален, а ставить некуда!

Подъехав к универмагу, он припарковал машину и они вошли внутрь. Этот огромный, растянувшийся на целый квартал универмаг был выбран не случайно — в нижнем этаже находился банк, тот самый, в который Дел звонил с утра.

— Что-то мне хочется пить, — небрежным тоном сказал он, направляясь к маленькому, в три столика, кафе. — Давай выпьем чего-нибудь, — и, заказав кофе, вышел, пообещав вернуться через пару минут.

На самом деле вернулся Дел лишь через четверть часа и увидел сквозь стекло, что Карен уже встревоженно озирается. Увидев его, она просияла.

— Куда ты делся? Кофе остыл.

Одним глотком выпив тепловатый кофе, он взял Карен за руку и сказал:

— Закрой глаза.

Она честно зажмурилась и почувствовала, как что-то оказалось у нее на ладони.

— Открой!

В руке у нее лежала новенькая кредитная карточка и ключ.

— Вот, будешь покупать все сама, и ключ от нашего дома. Я потому и задержался, что они долго возились с ключом.

Дел был страшно доволен тем, как ловко сумел организовать сюрприз, и не сразу заметил, что она сидит, оцепенев, и растерянно смотрит на него.

— Ты что? Что-нибудь не так? — он дотронулся до мокрой щеки и осторожно стер большим пальцем сбегающую по ней слезинку.

— Все так, просто... ты... — не найдя нужных слов, Карен прижалась губами к его ладони.

Он почувствовал себя неловко и попытался улыбнуться.

— А раз все хорошо, хватит плакать и пошли разорять меня. И, ради бога, не беспокойся о деньгах — у меня их пока хватает, — усмехнувшись, добавил: — если не покупать слишком много бриллиантов и автомобилей.

Покупок оказалось много и без бриллиантов и автомобилей.

Ковер — самый толстый, мягкий и пушистый — бронзового цвета. Дел сначала хотел темно-синий, но Карен замотала головой и заявила, что это будет слишком мрачно, да и белая шерсть будет выделяться.

— Какая шерсть?

— Кошачья. Манци же линяет иногда, — вздохнула она.

Сервировочный столик на колесиках. Несколько разных светильников. Занавески. Вторую тумбочку — под пару уже имеющейся. Еще один столик на колесиках — под телевизор.

Карен сказала, что нужно еще самое главное — с полками и ящиками — но так и не могла объяснить, чего именно хочет. Они обошли два мебельных отдела, но то, что нужно, нашли совершенно случайно, в магазине антикварных вещей — это был большой секретер китайской работы, с откидной доской, инкрустированной изображением тигра. Судя по всему, этот тигр, сделанный из разноцветного перламутра, и покорил Карен, она не могла отвести от него глаз.

— Это будет очень хорошо смотреться, правда? И все туда влезет!

Дел кивнул, радуясь ее довольному виду и широко распахнутым глазам. Хотя голова уже начинала болеть от шума и обилия людей, он старался не подавать вида, чтобы не портить ей удовольствия.

Наверное, она заметила это, потому что вдруг обернулась и неуверенно сказала:

— Может, сейчас поедем домой? А остальное купим потом.

— Подожди, мы же хотели еще подушки? И торшер, и табуретки...

— Поздно уже. Поехали? Еще продукты на ужин купить надо.

Продукты Карен покупала сама и набрала полную тележку всякой еды. Он даже не присматривался, чего именно. Вид у нее был ужасно деловитый и хозяйственный.

Около дома она внезапно нахмурилась и спросила:

— А у тебя не будет неприятностей из-за нас с Манци? Мне на той квартире не хотели разрешать кошку, а потом даже повысили плату.

Дел расхохотался, головная боль прошла, на удивление быстро, настроение у него было легкомысленное, а ее нахмуренные светленькие бровки выглядели очень забавно.

— Не бери в голову, так ты, кажется, любишь говорить? Это кондоминиум, и пояснил, увидев, что она явно не понимает, о чем идет речь, — Это моя квартира, так что мы можем там хоть слона завести!

Поставив в духовку их будущий ужин, Карен сообщила, что готово все будет минут через сорок, не раньше, так что придется немного подождать, и пошла в ванную.

На пороге она с улыбкой оглянулась, но лишь через минуту Дел вдруг осознал, что так и не услышал щелчка задвижки, только шум воды и плеск. Помедлил, не зная, можно ли этим воспользоваться — искушение было весьма сильным. Вспомнил ее вопрос «на сладкое?» — понял, что улыбалась Карен именно поэтому, и шагнул к двери.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дни шли один за другим, дни, наполненные светом и радостью. Они пробегали так быстро, что иногда ему было даже жаль — почему невозможно повторить каждый из них еще раз.

Мебель привезли на следующий день. Карен по-прежнему страшно нравился тигр, и Дел иногда замечал, как она незаметно водит по нему пальцем и улыбается. Да и вещи, которые они постепенно доставали из коробок, теперь было куда класть, — за откидной доской пряталось огромное количество всяких полок и ящиков.

Ковер занял свое место перед секретером и в тот же день был опробован, и это действительно оказалось чертовски удобно. Вскоре она купила несколько цветных подушек разной формы и размера, и с тех пор ковер стал их любимым уголком, на котором можно было проводить чуть ли не весь день — есть, спать, смотреть телевизор, заниматься любовью и просто разговаривать.

Несколько дней они развешивали светильники и занавески — это оказалось весьма увлекательным занятием. Лестницы в доме не было, приходилось каждый раз громоздить пирамиду из стола и табуретки. Карен залезала наверх, а Делу было положено поддерживать ее. Достаточно часто, и, как он подозревал, не всегда случайно, она теряла равновесие и летела вниз, задыхаясь от смеха и ничуть не сомневаясь, что он успеет ее подхватить.

Распаковали коробки они только через три недели, застревая на каждом предмете. Увидев что-то, по ее мнению, интересное, Карен вопросительно вскидывала глаза, и он начинал рассказывать.

Мэрион паковала все методично и системно, поэтому то, что он привез из Вьетнама, оказалось в одной коробке. Совсем немного — огромная перламутровая раковина, расписанная сценками из жизни джунглей, он купил ее в Таиланде, где отлеживался после ранения, десантный нож с зачерненным лезвием и медали — «Пурпурное сердце», «Серебряная звезда» и «За боевые заслуги».Три с лишним года жизни.

Впервые за многие годы Дел, не стесняясь и не боясь осуждения, говорил об этом времени. Он был частью команды и делал свою работу — как умел, как делали они все, именно это он и старался объяснить Карен, не пытаясь ни осудить, ни оправдать ни себя, ни людей, которые были рядом с ним в те дни. Эта девочка, которой тогда и на свете не было, могла ли она понять то, что когда-то было частью его жизни и оставалось в его душе до сих пор? Он не знал этого, только надеялся.

Тем же вечером он спросил ее:

— А могло быть что-то, за что ты перестала бы меня уважать?

Карен задумалась и внимательно посмотрела на него, потом улыбнулась и покачала головой.

— Нет, ты не способен на такое.

— На какое?

— Ну... причинить зло нарочно кому-то маленькому и беспомощному, — она поморщилась, — например, замучить животное, изнасиловать или убить ребенка.

Ей был неприятен этот разговор, и она хотела свернуть его побыстрее, — поэтому сделала вид, что хочет пить и отошла к холодильнику.

— Ну, в этом отношении, кроме раскрашенной болонки, у меня преступлений нет, — усмехнулся Дел, но внезапно осекся. Карен не заметила его застывшего лица, а к тому времени, как она вернулась, он уже сумел взять себя в руки и заговорил о чем-то другом.

Ночью, впервые за то время, что они были вместе, он снова провалился в кошмар, и вынырнул, цепляясь за Карен и слыша еще в ушах собственный крик. Она было близко, теплая и живая, прижимала его голову к себе, гладила плечи, спину — все, что попадало под руку, и шептала:

— Все уже кончилось. Все хорошо, все хорошо — это только сон.

Сердце судорожно билось, как всегда после кошмара. Дел прижался лицом к ее груди, дрожа и постепенно приходя в себя.

А потом, внезапно, на смену боли и ужасу пришло желание — неистовое, безудержное, какое может быть лишь у человека, чудом избежавшего смерти и осознавшего, что он все еще жив и что рядом женщина — его женщина, прекрасная, желанная и нежная.

Только под утро они заснули крепко, без сновидений.

Они много занимались любовью, иногда поводом становился какой-то случайный жест, прикосновение, слово — для них обоих это стало частью жизни — необходимой, естественной и радостной. Дел не ошибся когда-то — им было хорошо вместе. Он даже не понимал, как мог жить раньше без этой девочки — теплой и ласковой, веселой и непосредственной, доверчивой и нежной. Ему постоянно нужно было знать, что она рядом, дотрагиваться до нее, чувствовать ее тепло.

Когда бы он не подошел, Карен оборачивалась с радостной улыбкой, охотно откликаясь на его ласку, и сама тянулась к нему, всегда готовая рассмеяться, потеребить волосы, легонько поцеловать и дождаться ответного поцелуя. Ей явно нравилось, когда он прикасался к ней, она с удовольствием сидела у него на коленях или сворачивалась в клубочек, пристроив голову у него на груди.

Готовила Карен с удовольствием — легко, словно играючи, и почти каждый вечер делала что-то новое. Иногда Дел даже не знал, как называется то, что он ест на ужин и из чего это приготовлено, но ел все равно с удовольствием — и потому, что это готовила она, и потому, что все действительно получалось очень вкусно.

Как когда-то в детстве, он любил утаскивать прямо из-под ее руки что-нибудь недоделанное, но вкусное или пробовать пальцем крем. Карен отмахивалась от него, обзывала хулиганом и смеялась, звонко и весело.

Иногда она и сама подбегала к нему с ложкой, давала попробовать что-нибудь и внимательно следила за выражением его лица — понравилось или нет. В такие моменты Карен выглядела очень серьезной и очень забавной, ему хотелось отвлечь ее от всяких кастрюль и сковородок, потискать, поцеловать, усадить к себе на колени, а может быть, и еще что-нибудь, но она со смехом вывертывалась и убегала обратно к плите.

Кошка часто сидела на краю кухонного стола, «помогая» ей готовить. Порой они разговаривали, во всяком случае, это выглядело именно так. Карен говорила что-то, даже спрашивала, а Манци отвечала странными горловыми звуками, непохожими на обычное кошачье мяуканье. Дел видел, что они прекрасно понимают друг друга, как сестры-близнецы.

Кошка быстро привыкла к нему, стала подходить и ласкаться. Конечно, к тому взаимопониманию, которое было у нее с Карен, он едва ли мог когда-нибудь приблизиться, но «выражение лица» действительно было вполне понятным. Дел постепенно научился распознавать презрение и удивление, негодование и любопытство, умильную просьбу и желание, чтобы ее оставили в покое. Когда она лежала на спине и махала лапами, это значило, что он может подойти и протянуть руку, ее слегка куснут и разрешат почесать подбородок или погладить живот. А жалобное «Ме-е» означало, что он, такой-сякой, опять закрыл дверь в уборную!

Каждый вечер Манци чинно ложилась спать в свою корзинку, и каждое утро он обнаруживал ее на подушке рядом с Карен или под одеялом, если было прохладно.

Она обожала смотреть телевизор и внимательно следила за изображением. Как-то раз страшно испугалась динозавра, внезапно возникшего на экране, и долго пряталась за спину Карен, изредка выглядывая оттуда одним глазом.

Ларс признал, что состояние Дела резко улучшилось и разрешил ему приходить раз в две недели вместо двух раз в неделю. Обычно он брал Карен с собой и оставлял в приемной — как он говорил, чтобы она не скучала одна дома, а на самом деле — чтобы сидела вместе с ним в машине, и болтала, и крутила головой во все стороны, и смеялась, чтобы видеть ее и чувствовать ее рядом.

Подобные визиты занимали обычно не меньше часа, и когда Дел ехал с ней туда в первый раз, то боялся, что ей будет скучно долго сидеть одной и ждать. Но выйдя из кабинета, обнаружил, что Карен завороженно уставилась на огромный аквариум, на который он никогда раньше не обращал внимания.

Через три дня он купил ей аквариум, почти такой же большой, как у Ларса, с разноцветными рыбками и маленьким гротом из ракушек внутри.

Он словно невзначай выведал, когда она собирается навестить Томми и договорился, что все привезут и установят, пока ее не будет, чтобы получился сюрприз. Конечно, все пошло не по плану, работники зоомагазина не успели что-то доделать и к ее приезду еще торчали в доме, но даже их присутствие не помешало Карен с восторженным воплем броситься ему на шею.

Теперь она могла часами сидеть и смотреть на рыбок, ей это никогда не надоедало. Манци обычно сидела рядом и иногда прикасалась лапкой к стеклу, как бы показывая на что-то, по ее мнению, особенно интересное.

Лишь сам Дел знал, что его болезнь никуда не исчезла и потребуется еще много усилий, чтобы справиться с ней. Она гнездилась в его душе и ждала своего часа, как свернувшаяся змея.

Ему постоянно нужно было знать, что Карен рядом, дотрагиваться до нее, чувствовать ее тепло. Стоило ей выйти из дома, как жизнь словно останавливалась, он просто сидел и ждал, прислушиваясь к шагам на лестнице, ни на что другое сил не было. Услышав знакомые шаги и лязг ключа в замке, вставал и делал вид, что смотрел телевизор, или просто с улыбкой поворачивался к двери. Карен влетала в квартиру, целовала его, тыкаясь холодным с улицы носом в щеку, и мир вокруг вновь оживал.

Впрочем, уходила она одна куда-то редко, как правило, к Томми, которого навещала регулярно, не реже раза в неделю.

Любил ли он Карен? Дел никогда не задумывался об этом. Она просто была, как воздух. Никто не говорит, что любит воздух, дышит им, пока он есть, и умирает, если его нет.

И все-таки он действительно выздоравливал, правда, медленно. Кошмары почти прекратились, иногда, правда, он все еще просыпался с криком, но это повторялось все реже и реже. А главное, его больше не мучило томительное ожидание кошмара, которое было страшнее, чем сам кошмар.

Прошлое становилось прошлым — вместе с болью и страхом, унижением и горечью — вместе с Мэрион, которую он теперь почти не вспоминал. Постепенно перестала болеть голова, общество людей уже не вызывало у него желания немедленно вернуться домой — легкое неудобство, не более.

Любой одежде Карен предпочитала джинсы и футболки и почти ничего не покупала для себя, зато всякие мелочи для дома и для кухни очень любила. За покупками они обычно ездили в универмаг, тот самый, где купили когда-то ковер и секретер с тигром.

Дел не любил ходить по магазинам, предпочитая сидеть в каком-нибудь кафе и ждать, пока она сама купит все, что надо. Подобный компромисс вполне устраивал обоих. Карен не обижалась, чувствуя, что мельтешение людей вокруг все еще раздражает его.

Она прибегала каждые несколько минут, смеялась, спрашивала, не соскучился ли он, иногда оставляла какой-нибудь пакет и снова убегала.

Однажды, когда он, как всегда, отсиживался в кафе, пока Карен рыскала по универмагу в поисках низенького столика, с которого будет удобно есть на ковре, его вдруг неуверенно окликнули:

— Бринк?

Обернувшись, Дел не сразу узнал в красномордом здоровяке, машущем ему рукой, парня, которого он знал еще во Вьетнаме. Тогда, месяцев за семь до окончания его срока, изрядно поредевший взвод пополнили несколькими молодыми ребятами — только-только после тренировочного лагеря. Среди них был и этот паренек... впрочем, не паренек, он был старше Дела и часто говорил об оставшихся в Штатах жене и сыне. Но Делу, с высоты его боевого опыта он тогда казался молоденьким и наивным.

Такер? Как там его? — и вдруг вспомнилось все. Джед Такер.

— Джед! Рад тебя видеть. — Дел встал.

Джед, обвешанный покупками, налетел на него, как ураган, кричал, хохотал, хлопал по спине. Еще пару месяцев назад Дел бы постарался побыстрее избавиться от него, но сейчас был рад встрече.

— А ты как? Жена, дочь? Все здоровы? — продолжал расспрашивать Джед, хлопая его по плечу.

— Дочь замужем, в Вашингтоне.

— Время-то как летит! Старшенький мой тоже вот в университете учится, на инженера.

— А с женой я развелся год назад. Джед мгновенно погрустнел.

— Чего же так?

— Так вышло, проехали. А ты-то как?

— У меня фирма своя! У нас с женой уже четверо — младшему полгода. Я думал, уже все, кончили— и смотри-ка, сынишка! Слушай, поехали ко мне, моя Грейси будет так рада! Я ей про тебя все рассказывал и про всех нас! И старшенький мой дома — на каникулы приехал. А я вот пришел сюда подарки на Рождество покупать, и ты тут сидишь! Я глазам своим просто не поверил! А чего ты тут сидишь?

— Девушку жду.

— Девушку? Старый черт, он еще по девушкам бегает! Небось, потому и развелся — из-за молоденькой?

— А ну тебя, Джед, я с ней уже после развода познакомился. Похоже, мы скоро поженимся, — и, сказав это, Дел вдруг понял, что говорит вполне искренне. Но времени обдумать собственные слова уже не было, Джед буквально тащил его за руку к выходу. Дел еле остановил его, заорав: — Да подожди ты, черт, надо же ее дождаться.

Он еще не знал, как Карен воспримет это приглашение. Но она пришла, познакомилась, заулыбалась, и, как-то само собой вышло, что они взяли и поехали к Джеду.

Грейси — пухленькая веселая брюнетка, действительно, похоже, искренне была рада их приходу и сказала, что муж много ей о нем рассказывал и она очень рада с ним, наконец, познакомиться.

Карен чувствовала себя в этом доме вполне непринужденно, легко нашла общий язык с Грейси, понянчила младенца, поболтала о чем-то с дочкой Джеда — девочкой лет двенадцати. Единственное, что не понравилось Делу — это пристальные взгляды, которые начал бросать на Карен «старшенький» Джеда. Нахальный мальчишка даже за стол пытался сесть поближе к ней! Дел не выдержал, усадил ее в уголке, сел рядом сам и незаметно так зыркнул глазами на зарвавшегося юнца, что тот стушевался и исчез с глаз долой.

Джед оказался водопроводчиком — это и было его фирмой. Он пытался расспросить Дела о его работе, но тот ловко ушел от вопросов — это он умел, и Джед пустился в воспоминания, адресуясь к своей семье, а главное — к Карен. Ему явно хотелось объяснить, какое сокровище, в лице Дела, ей досталось.

— Крутой чертяка, я всегда это знал! Чем паршивее дело, тем он спокойней становился — холодный, как лед, и опасный до чертиков. Вот такой же тощий да щуплый был, совсем мальчишка, а у меня на глазах здоровенного гука одним ножом положил, даром что ниже его на голову. И откуда только такой там взялся, они обычно мелкие были.

Джед заглатывал пиво, банка за банкой, и распинался без устали. Карен выслушала истории, как Дел, в одиночку, голыми руками уничтожил засаду «гуков», как Дел, не моргнув глазом, прошел по минному полю и взорвал вьетконговский штаб «и ведь ни одна мина не взорвалась — везучий, чертяка!»

Карен слушала все эти байки с восхищенными глазами и периодически поглядывала на Дела, как бы спрашивая, правду ли о нем говорят. Ему было смешно, на самом деле все происходило не совсем так, точнее, совсем не так, и он знал, что потом изложит ей и свою версию событий. Впервые за последний год он не испытывал желания избавиться как можно быстрее от общества посторонних людей, а расслабился и чувствовал себя спокойно.

После того, как количество пива на столе изрядно уменьшилось, Дел внезапно понял, что Джеда завернуло куда-то не туда, он начал расхваливать его и в другом отношении.

— А когда мы в отпуске были, как он шлюх использовал! За вечер штук по десять приходовал, называл это «сбросить напряжение». У него на выпивку денег не оставалось, все на девок шло!

Обратив, наконец, внимание на отчаянные взгляды Грейси, он запнулся.

— Я чего-то не то сказал, мисс?

Карен улыбнулась:

— Да нет, все в порядке, он и сейчас такой же — крутой.

— Вот, чертяка! — восхитился Джед.

Они вышли оттуда за полночь, и уже в машине Дел неожиданно сказал с кривой усмешкой:

— Десятка никогда не было.

— Что?

— Ну,то, что он рассказывал про Сайгон. Максимум шесть.

Карен рассмеялась.

За долгие годы работы Дел привык присутствовать на официальных приемах по случаю Рождества, но впервые с детства этот день стал для него настоящим праздником.

Казалось бы, ничего особенного не случилось, они поставили елку, украсили ее шариками и гирляндами. Карен зажарила индейку, сделала пару салатов и заморозила шампанское — вот и все.

Он потом долго вспоминал этот день с ощущением какого-то пронзительного счастья — невозможного и неповторимого.

ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ

Через пару дней после Рождества Карен с обеда уехала к Томми — угостить его собственноручно приготовленным тортом, подравить с праздниками и просто поболтать.

В этот день ожидание казалось Делу каким-то особенно тягостным и невыносимым, поэтому он вышел пораньше и, приблизившись к универмагу, где они договорились встретиться, понял, что приехал минут на двадцать раньше срока.

Бестолково шатаясь вдоль витрин, он неожиданно увидел в одной из них большую голубую жемчужину неправильной формы на тонкой золотой цепочке и тут же решил купить ее, представив, как великолепно это будет смотреться на шее Карен и как она обрадуется подарку.

Он уже приближался к месту встречи, когда взгляд его случайно упал на стойку бара, притаившегося в полутемной нише между магазинами, но даже в этой полутьме Дел мгновенно заметил то, что заставило его оцепенеть.

В баре, на высоком стуле, с бокалом в руке, сидела Карен и разговаривала с каким-то мужчиной.

Замерев на месте и не веря собственным глазам, он продолжал смотреть. Мужчина — высокий коротко стриженый брюнет, похожий на ирландца, в джинсах и черном свитере, внезапно протянул руку и потрепал Карен по лицу. Она не отстранилась, а рассмеялась, продолжая что-то говорить, потом взглянула на часы, спрыгнула со стула, поцеловала этого проклятого ирландца в щеку и поспешила к выходу.

Дел шел позади нее до самого места встречи. Внезапно, очевидно почувствовав его взгляд, Карен обернулась, увидела его и радостно улыбнулась.

— Дел! Привет!

— Привет, — буркнул он. — Давно ждешь?

— Только что подошла, — она явно удивилась, не увидев ответной улыбки.

Они ехали молча до самого дома. Карен удивленно поглядывала в его сторону, но не говорила ни слова. Так же молча вошли в квартиру. Дел сел на диван и закурил сигарету, не обращая внимания на то, что она все еще стоит у двери с удивленным видом. Перед закрытыми глазами крутилось одно и то же — Карен и этот мужчина, он треплет ее по лицу иона целует его в щеку,и опять, и опять...

Почувствовал, что она села рядом на диван, теплая рука легла на локоть, и тихий испуганный голой спросил:

— Что с тобой? Что-то случилось? Дел резко обернулся.

— С кем ты была в баре сегодня? Ты же сказала, что едешь к Томми.

— С Макдермотом. А ты что, видел нас? Чего же ты не подошел? — Карен слегка улыбнулась, удивленно приподняв брови. На ее лице не былой тени испуга или раскаяния.

— А кто он такой — этот Макдермот?

— Мой друг.

— И давно вы дружите?

Карен перестала улыбаться, нахмурилась и заговорила более резко, очевидно, этот непонятный допрос начал действовать ей на нервы.

— Больше года. Он полицейский. Когда меня избили, он приходил в больницу снимать показания. Потом пришел еще пару раз, просто так, навещал, приносил поесть. Он меня и устроил к Томми, — они когда-то работали вместе. Сегодня мы случайно встретились у Томми и он подвез меня до универмага. Было слишком рано и мы четверть часа посидели в баре. Что-то не так?

Дел почувствовал себя неловко, он уже начинал приходить в себя и понимать, что зря взбеленился из-за пустяка. Он неуверенно улыбнулся и прикоснулся к ее руке.

— Извини, милая. Я просто увидел, как ты его поцеловала и подумал, что это какой-то твой бывший...

Еще произнося эти слова, Дел понял, что не должен был их говорить. Лицо Карен внезапно помертвело.

— Бывший — кто? Любовник? Или ты хотел сказать — клиент?

— Ну, ты с ним там сидела, смеялась, он тебя по щеке гладил...

— И ты подумал, что я решила тут втихаря подработать? Или что у меня в одном месте свербит и почесать некому?

Милая ласковая девочка, которая жила с ним все это время, куда-то исчезла. Перед Делом сидела усталая женщина с резким голосом — холодная, циничная и жесткая. Ему показалось, что она как-то сразу постарела, во всяком случае эти глаза могли бы принадлежать старухе.

— Ну что ты, в самом деле, я не хотел тебя обидеть... — он попытался обнять ее за плечи и почувствовал, как Карен вся сжалась от его прикосновения.

— Да ладно, все ясно — шлюха есть шлюха. Я-то об этом забыть пыталась, а ты, видать, хорошо помнишь, — она пожала плечами, тяжело встала и пошла к холодильнику. Увидела кошку, привычно запрыгнувшую на край кухонного стола, обняла ее и застыла, прижав к себе теплое пушистое тельце.

Дел сидел, опустив голову и не зная, что сказать. Он не имел права упоминать об ее прошлом, не имел права бить по больному месту, глупо, сгоряча, без всякой причины! Этот идиотский приступ ревности... какого черта?! Ему хотелось отхлестать самого себя по морде да как следует! — впрочем, щеки и так горели.

Постояв немного в обнимку с кошкой, Карен вздохнула, отстранила ее и спокойными размеренными движениями начала что-то делать на столе. Дел присмотрелся — она чистила картошку на ужин! Лучше бы она треснула его сковородкой.

Он попытался подойти к ней, но стоило ему протянуть руку, как послышалось злобное шипение. Прижавшись к столу, Манци смотрела на него злобно прищуренным голубыми глазами, так похожими на глаза Карен, смотрела с испугом и ненавистью, но не уходила, явно пытаясь, в меру своих слабых сил, защитить хозяйку.

Отступив на шаг, он тихо сказал:

— Прости меня, Карен. Пожалуйста... Я вел себя как дурак... Я не считаю тебя... тем, что ты сказала.

Назвать ее шлюхой он не мог, просто язык не поворачивался. Карен устало махнула рукой, не оборачиваясь.

— Не надо, Дел. Сам-то прикинь, если бы мы с тобой познакомились где-нибудь в библиотеке, стал бы ты меня так выслеживать, с кем-то в баре увидев или просто подошел бы?

Она была права, Дел только теперь осознал это и ему стало стыдно, так стыдно, что захотелось провалиться куда-нибудь в преисподнюю. А хуже всего было то, что она поняла это раньше него, поняла, и продолжает готовить ему ужин.

Лучше бы она вспылила, обругала его, заплакала, пожалуй, ему тогда стало бы легче, не было бы ощущения, что она принимает его хамство как должное. Словно отвечая его тайному желанию, Карен с тяжелым вздохом нарушила молчание:

— Да ладно... Я слишком боялась ранить твои нежные чувства, а надо было тебе кое-что с самого начала объяснить. Ты что думаешь, мне так хорошо раньше жилось, что вспомнить старое тянет? Ну правильно, ты ведь у нас воспитанный мальчик-чистюля из хорошей семьи, — в ее голосе послышалась легкая насмешка, так могла бы говорить умудренная опытом женщина с глупым ребенком лет семи, — такие считают, что шлюха — это призвание, вроде как у художника, — она поставила вариться картошку, сунула что-то в духовку, села на диван и включила телевизор.

Прозвище «мальчик-чистюля» ошарашило и обозлило Дела, настолько оно не подходило ему. Мэрион во время ссоры могла, не стесняясь дочери, назвать его убийцей или выродком — это было, по крайней мере, понятно — но обозвать его так не пришло бы в голову даже ей.

Он решительно выключил дурацкий ящик и спросил, еле сдерживая ярость:

— Ты что, считаешь меня идиотом, неспособным ничего понять?

— Нет, просто у тебя своих заморочек хватает, зачем тебе лишний раз настроение портить. Ну, и... я же помню, как тебя от меня воротило, когда я о себе кое-что рассказала. Поверь, я старалась помягче, так ты и то на меня смотреть не мог.

— Да не воротило меня ни от кого!

— Ты мне это будешь говорить? Хочет меня мужик или не хочет — в этом-то я эксперт, — она усмехнулась. — Ты, например, в первый раз захотел, когда я из ванны вышла, в твоей футболке — верно?

Он вдруг ясно вспомнил ночь их знакомства.

— Нет, еще когда ты там, в баре танцевала.

— Ну, там-то у всех ширинки лопались — работать я умею.

Дел сел, взял ее за руку и сказал, глядя на ее ладонь, смотреть ей в глаза он не мог:

— Карен, ну прости ты меня, я сам не знаю, что на меня нашло. И не смей думать, что меня, как ты сказала, воротило от тебя.Ты не поняла. В ту ночь ты мне показалось совсем маленькой девочкой усталой и замученной. Девочкой, ребенком, понимаешь? Ну не могу я так... — он замолчал, прижимая к губам, к щеке ее теплую безвольную ладошку. — И ради бога, не надо щадить мои «нежные чувства», если тебе нужно мне что-то объяснить. Не считай меня таким уж «мальчиком-чистюлей», я достаточно долго живу на свете и много чего навидался.

— Я просто хотела сказать, что ты не должен переживать по поводу моих бывших... мужчин.Ты что думаешь, я их запоминала? Это просто работа, запоминать тут нечего — скорее подмыться или отплеваться, и дальше. А любовников у меня никогда не было. Ты уж извини, когда тебя целый день трахают во все дырки, то потом о мужике только подумаешь — блевать тянет, так о каком любовнике можно было говорить? — она грустно улыбнулась. — Так что ты у меня, считай, первый... хоть в этом отношении.

Он не нашел, что ответить — сидел, опустив глаза и молчал, пока Карен не встала и не сказала, что ужин готов.

Поели молча и быстро, словно стараясь поскорее избавиться от этого. Дел видел, что Карен ест через силу, да и ему кусок в горло не лез. Потом она легла на диван, отвернулась и укрылась с головой одеялом. Он подошел, сел рядом и погладил ее по плечу, плечо недовольно задергалось.

— Ты спишь?

— У меня голова болит, — ответила она и неожиданно добавила, — ты извини, что я тебя обозвала.

Он попытался придвинуться ближе и обнять ее, но Карен не реагировала, по-прежнему закутавшись в одеяло.

— Тебе что — холодно?

— Да, холодновато, — поежилась она, высунув нос из-под одеяла и глядя на него — не обиженно, а просто устало. Глаза у нее были совершенно больные.

— Слушай... Ну... обругай меня еще как-нибудь... хочешь, стукни как следует, и прости. — Карен молча смотрела на него, сдвинув брови и болезненно прищурившись, наверное, у нее и впрямь болела голова. Он вздохнул и продолжил: — Ты права насчет ревности, только я ничего с собой поделать не могу. Даже когда мы у Джеда были и его сын на тебя смотрел, так мне его придушить хотелось.

Она неожиданно хихикнула.

— Который сын?

— Ну, старший, конечно, — с недоумением объяснил он.

— Слава богу, а то я уж подумала, что ты меня и к младенцу ревнуешь. Тот тоже на меня смотрел.

Дел вздохнул с облегчением, увидев, что она улыбается.

Они легли спать рано, раньше обычного. Впервые за то время, что они были вместе, Карен отстранилась, сославшись на головную боль, когда он попытался приласкать ее. Дел знал, что заслужил это наказание и не стал настаивать.

Лишь утром он понял, что его никто и не собирался наказывать — Карен заболела.

Едва проснувшись, он попытался положить руку ей на живот. Ему нравилось ощущать под пальцами нежную гладкую кожу. Кроме того, он надеялся, что она в ответ на его прикосновение повернется, обнимет его, теплая и сонная, и они окончательно помирятся.

Внезапно Карен вздрогнула и болезненно вскрикнула, он отдернул руку и испуганно спросил:

— Что ты?

— Больно...

Она откинула одеяло, и он с ужасом увидел на ее животе красное вздутие, напоминавшее нарыв. Еще в нескольких местах, на лице и на теле, тоже виднелись красные пятна, один из нарывов, под ключицей, уже лопнул и сочился гноем.

— Что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Температура есть? — Дел побежал в ванную за градусником, на ходу натягивая штаны и пытаясь сообразить, что же делать.

Приехавший врач едва взглянул на нее, все было ясно.

— Ветрянка. В ее возрасте это встречается редко, как правило, все болеют в детстве. У взрослых болезнь обычно протекает тяжело, наверное, будет лучше ее госпитализировать.

На секунду Делу показалось, что он находится в каком-то страшном сне, что Карен сейчас насильно отберут у него. Он постарался взять себя в руки и спокойно спросил:

— А без больницы обойтись нельзя?

— В принципе, можно — угрозы для жизни нет. Сердце здоровое, осложнений быть не должно. Просто вам трудно будет, вы же видите, в каком она состоянии, а к вечеру может стать еще хуже. Она не беременна?

— Нет.

— Вы уверены? А то есть опасность для плода.

— Уверен.

Врач пожал плечами, выписал рецепты и оставил инструкции, сказав, чтобы Дел звонил ему, если появятся угрожающие симптомы, тогда все-таки придется ехать в больницу.

Инструкции были не слишком сложные: нельзя мыться, мочить волдыри или расчесывать их, а то могут остаться шрамы; нужно принимать таблетки, мазать нарывы обеззараживающей жидкостью и лежать, пока есть температура, чтобы не вызвать осложнений на сердце. Есть — только диетическое, ничего жареного и острого; пить — побольше, но только не кофе, от него может стать хуже.

— Ближайшие три-четыре дня будут тяжелыми, а потом должно начаться улучшение. Когда нарывы вскроются, ей сразу станет легче, — пообещал врач на прощание.

К концу дня Карен стало еще хуже, как и предсказывал врач. Красных пятен стало еще больше; она лежала, прикрытая только простыней, без простыни ее сотрясал мучительный озноб, а прикосновение чего-то более тяжелого было болезненно. Дел включил кондиционер на нагрев, надеясь, что ей так будет теплее.

Спрятавшаяся куда-то с приходом врача Манци вылезла, подошла к кровати, встала на задние лапы и обнюхала неподвижную руку. В круглых голубых глазах были испуг и недоумение. Посмотрела на Дела, как ему показалось, с упреком, снова повернулась к Карен и запищала тонким жалобным голосом, словно говоря: «Ты чего? Вставай, давай, пусть снова все будет хорошо. Пожалуйста, вставай!»

Дел и сам был готов закричать то же самое, сердце его сжималось от боли и чувства вины. Он прекрасно понимал, что заразилась Карен еще до их ссоры и болезнь была неизбежна в любом случае, но не мог отделаться от ощущения, что если бы не его дурацкий приступ ревности, она сейчас была бы здорова.

Кошка запрыгнула на подушку и осторожно прикоснулась лапкой к щеке Карен. Девушка медленно открыла глаза.

— Дай ей поесть... пожалуйста, — она говорила с трудом, еле шевеля губами.

Он никогда не обращал внимание, чем Карен обычно кормит кошку, поэтому сказал, очень неуверенно: — Манци, кушать! — и направился к холодильнику.

Кошка опередила его, всем своим видом показывая, что он идет не туда, и встала на задние лапы около кухонного шкафчика, опираясь передними на нужную дверцу. За дверцей оказался запас консервов, но она показала на пакет сухого корма, проводила Дела к миске и постояла над ней, чтобы он знал, куда это насыпать. Он подлил ей еще воды и вспомнил, как Карен когда-то говорила, что Манци легко понять, с этим действительно проблем не было.

Сложнее обстояло дело с самой Карен. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным, сидя рядом с ней на стуле и держа в руках маленькую горячую ладошку, к счастью, там не было нарывов. Зато на лице выступило уже несколько красных пятен — распухших и болезненных.

— Тебе надо поесть, — вдруг тихо сказала она.

— Что? — Дел не сразу понял.

— Поешь что-нибудь, пожалуйста. В морозильнике оладьи, их можно погреть в микроволновке. И не давай Манци сухой корм все время, ей положено консервы, полбанки в день, а сухой корм — раз в неделю.

— А тебе что дать?

— Ничего не надо. А ты поешь обязательно, — Карен попыталась улыбнуться и болезненно сморщилась, на щеке тоже наметился нарыв. — Не бойся, я справлюсь.

Есть ему совершенно не хотелось, но он поел, чтобы она не беспокоилась. Выскочил в аптеку за лекарствами, купил еще лимон, — продавщица в аптеке сказала, что больным хорошо пить чай с лимоном.

Ночью Дел спал рядом с ней, поверх покрывала, не раздеваясь и держа ее за руку. Точнее, почти не спал, лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ее дыханию. Он прекрасно понимал, что болезнь не слишком опасна и что через три дня Карен уже должно стать лучше, но все время ловил себя на том, что боится уснуть и, проснувшись, не услышать этого тихого дыхания.

Весь следующий день она лежала неподвижно, иногда забываясь в каком-то подобии сна, иногда приходя в себя. Ее лихорадило, температура по-прежнему была высокой, но новые красные пятна больше не выступали, впрочем, их и так было достаточно.

Делу казалось, что когда он рядом, Карен становится полегче, поэтому он старался не отходиться нее ни на шаг.

Он ел что-то, почти не чувствуя вкуса, кормил кошку, менял ей песок и снова возвращался к Карен. Обтирал ее мокрой губкой, стараясь не задевать нарывы — мысль о шрамах, которые могли изуродовать ее нежную светлую кожу, была для него невыносима. Разговаривал с ней, шутил, даже не зная, слышит ли и понимает ли она его, даже рассказал, как сам болел ветрянкой, кажется, летя восемь. Это был почти праздник, вроде каникул пара прыщей, зато потом почти месяц можно было не ходить в школу!

Осторожно расчесывал волосы, убирал их в сторону — подальше от волдырей. Мазал нарывы лекарством. Пару раз в день, когда она ненадолго приходила в себя, водил ее в уборную и терпеливо караулил под дверью, боясь, что она снова — прямо там — потеряет сознание. Поил, давал таблетки.

Иногда она открывала глаза, пыталась говорить, даже улыбаться, забывая, что уже спрашивала об этом, беспокоилась, поел ли он и покормлена ли Манци, и снова отключалась.

Кошка ходила за Делом по пятам и заглядывала в глаза, словно спрашивая, почему же все не так. Когда уставала, ложилась на кровать, так, чтобы видеть и Карен и его.

На вторую ночь у Карен начался бред, она извивалась всем телом, пытаясь избавиться от нестерпимого зуда и жалобно тоненько плакала, не приходя в себя. Выключив свет, Дел растянулся рядом с ней на кровати и взял ее за руку — больше он ничем помочь не мог.

Плач постепенно затих, и Карен перестала вздрагивать. Внезапно она сказала, негромко, но вполне трезвым голосом:

— Дел, ты не спишь?

Он включил ночник — широко открытые глаза блестели лихорадочным блеском, но смотрели на него вполне осмысленно.

— Ты... как ты? — Дел вскочил, чтобы дать ей таблетку, пока она может ее нормально проглотить. Он все время панически боялся, что Карен подавится или захлебнется и ловил моменты, когда она была в сознании, чтобы напоить ее и дать лекарство.

— Бывало и получше, — она попыталась улыбнуться, — бывало и похуже.

Приподнялась, проглотила таблетку, попила и устало вытянулась.

— Есть хочешь?

— Нет, а ты поел?

Он улыбнулся, чтобы успокоить ее.

— Да, и Манци кормил, и песок менял, все в порядке. Потерпи, скоро все это кончится. Врач сказал, что три дня будет тяжело, а уже второй кончился. Ты просто потерпи, ладно?

Она закрыла глаза. Дел осторожно дотронулся до ее щеки — ему показалось, что она уже не такая горячая, и подумал, что Карен снова без сознания, когда она вдруг тихо сказала:

— У тебя руки теплые... Намучился ты со мной.

— Все в порядке, это не трудно, — он попытался рассмеяться, — ты очень послушный пациент.

Карен уже не слышала, снова погрузившись в забытье.

На четвертое утро Дел, наконец, увидел признаки обещанного улучшения — температура упала и Карен была в сознании. Выглядела она ужасно — все нарывы вскрылись и пламенели на побледневшей коже, говорить еще почти не могла, двигаться — тем более, но глаза стали живыми и любопытными. Впервые за четыре дня она поела. Дел сварил по найденной на секретере кулинарной книге яйцо всмятку и скормил ей с ложечки. А вечером она притянула к себе его руку, уткнулась в нее лицом и мирно проспала до утра.

После этого она быстро пошла на поправку, и стала абсолютно несносной. Все время хотела мыться, что было категорически запрещено, пока не заживут все нарывы. Ныла, что чувствует, как от нее воняет, морщила нос и делала вид, что ее вот-вот вырвет. Дел напрасно урезонивал ее и объяснял про шрамы. У нее был свой аргумент: «Я вся липкая и противная!»

Она хотела кофе, что тоже не рекомендовалось. Хотела вставать и сама готовить завтрак, хотя еле стояла на ногах.

Дел терпеливо сносил все ее капризы, радуясь, что она, наконец, ест с аппетитом. Заказал в магазине всякие деликатесы и.с удовольствием кормил ее. Выйти из квартиры было нельзя, она могла бы тут же побежать в душ. Продолжал обтирать ее мокрой губкой. Карен извивалась, хихикала и пищала, что губка холодная и ей щекотно.

Ее смешило полное отсутствие у него кулинарных талантов и его неуклюжие попытки приготовить яичницу по кулинарной книге (правда, яичницу она слопала в момент, хотя та была пережарена).

Манци изрядно соскучилась за те дни, что на нее не обращали внимания, и решила продемонстрировать всем свои способности — вскарабкалась на занавеску, повисла на высоте метра два, зацепившись когтем, и начала истошно орать, чтобы ее немедленно спасли.

Карен очень похудела, веснушки, казалось, выцвели и были почти не видны на бледной, полупрозрачной коже. Понемножку она начала вставать, ходить, даже готовить что-то, но Дел зорко следил за ней, пресекая любые попытки спрятаться в ванной и тайком вымыться.

С тех пор, как она начала выздоравливать, он спал на диване, считая, что она еще слишком слабенькая, и он должен дать ей возможность окрепнуть, но в тот же день, когда врач разрешил ей, наконец, принять душ, Карен заявила, что абсолютно здорова и ей холодно спать одной. Говорила она это весело, но в глазах ее Дел заметил тревогу и невысказанный вопрос: а не разонравилась ли она ему такая — похудевшая и бледная?

И он, как всегда с ней, послал к черту все благие намерения, а утром проснулся с ощущением счастья, потому что на плече его доверчиво устроилась теплая щека с маленьким красным пятнышком от зажившего нарыва.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Через пару недель Карен чувствовала себя уже совсем здоровой, но Делу казалось, что она все еще выглядит бледной и быстро устает, поэтому однажды вечером он предложил:

— У меня есть маленький домик в Мэриленде, на озере. Давай съездим туда на пару недель?

Она заулыбалась, как ребенок, которому пообещали мороженое.

— Давай! Только... а Манци?

— Что-нибудь придумаем!

Они выехали через три дня. Кошку даже не пришлось отдавать в пансион, она просто осталась дома, а жена управляющего обещала ежедневно кормить ее и менять песок.

Всю дорогу Карен оглядывалась по сторонам, ей все было интересно.

— Ты что, здесь никогда не была? — удивленно спросил Дел, сам-то он проезжал здесь сотни раз.

— Нет, только по телевизору видела. Я вообще мало где была.

— А откуда ты?

Она коротко ответила:

— Из Чикаго.

Дел помнил, как она когда-то рассказывала ему, что приехала в Чикаго, когда ей не было и восемнадцати лет, но решил не переспрашивать и не уточнять, поняв по интонации, что задел за какое-то больное место.

Некоторое время Карен молчала, глядя в окно, но потом увидела лошадь и вновь заулыбалась и ожила.

Часам к пяти, еле двигаясь по заросшей лесной дороге, они подъехали к маленькому деревянному домику, стоявшему на берегу небольшого лесного озера. Дел открыл дверь, затащил внутрь припасы и сказал:

— Сейчас я запущу движок и будет электричество. Заходи, отдохни внутри.

Карен подошла к берегу, присела на корточки, потрогала воду — холодная! — и огляделась.

Озеро было круглое, как блюдце, и очень маленькое — казалось, до противоположного берега ярдов сто, не больше. Со всех сторон его окружал лес, сосны подходили почти к самой воде, темной и неподвижной. Дорога, по которой они приехали, упиралась в поляну, где стоял домик.

Было совсем тепло и даже не верилось, что еще только февраль и до весны далеко.

Она пошла вдоль берега, по песчаной полоске на границе воды, вдыхая запах хвои и наслаждаясь ощущением покоя, царившим вокруг. Такой тишины она давно уже не помнила, только где-то далеко каркала ворона. Потом со стороны домика послышался шум движка, значит, Дел с ним уже справился, — и стук топора.

В доме было сыро и холодно, куда холоднее, чем на улице, но на маленькой кухоньке уже горел свет. Дел стоял на коленях у печки и подкладывал дрова. В джинсах, растрепанный и голый до пояса. Карен поежилась, ей было холодно даже смотреть на него. Заметив ее, он улыбнулся и спросил:

— Ну как, нравится?

— Очень! — искренне ответила она, имея в виду не столько дом и озеро, сколько его самого. Именно такой, взлохмаченный и веселый, он нравился ей больше всего. Подошла и присела рядом, заглядывая в печку, — огонь уже занялся, поленья, разгораясь, потрескивали и дымились.

— Ну вот, скоро будет тепло, — Дел с довольным видом кивнул.

От него так приятно пахло — смолой, и дымом, и еще им самим и мокрым лесом, что Карен не выдержала и, подавшись вперед, потерлась лицом о теплое мускулистое плечо. Он рассмеялся, схватил ее и опрокинул себе на колени, весело глядя сверху.

— Перестань, я же весь липкий и противный, так ты, кажется, говорила?

Она с наслаждением вдохнула его запах и куснула гладкую грудь, точнее, сжала кожу губами, щекотно проведя по ней языком.

— Я про себя так говорила, а ты вкусный и солененький. И лесом от тебя пахнет, — она куснула еще раз.

Продолжая смеяться, он встал, поднимая и ее.

— Карен, хватит, тут же нет ковра. Она тоже рассмеялась.

— А что есть? — вскинула руки ему на затылок и поцеловала в шею, чувствуя, что он совсем не против.

— Кровать. Очень удобная, с гарантией.

— А ты откуда знаешь?

Дел сделал вид, что смутился, но потом снова рассмеялся.

— Милая моя, я когда-то сюда возил девушек, давным-давно, когда тебя еще и на свете не было.

— Так давно? А может, кровать уже и не удобная?

— Сегодня опробуем, — Дел вздрогнул, почувствовав, как она лизнула ему мочку уха, — как только комната согреется.

Карен потерлась об него и поцеловала в грудь, слегка прикусив сосок. С ней происходило что-то странное, непонятное ей самой, внезапно и неудержимо, до боли, до головокружения, она захотела его, и не в силах была этого скрыть.

Такой он еще никогда ее не видел. Обычно она лишь предлагала, но не требовала, и лаская ее, Дел чувствовал, как постепенно пробуждается ее желание, а сейчас сама тянулась к нему, дрожа и изнемогая.

Он поцеловал ее, прижав к себе одной рукой, и когда их языки встретились, его словно ударило током. Свободной рукой сжал ягодицу, ловя губами вырвавшийся стон — отстранившись, коленом раздвинул ей бедра, погладил между ногами. Задыхаясь, еле держась на ногах, Карен попыталась сквозь тесные джинсы потереться об эту руку и с трудом выдохнула:

— Дел?! — полузакрытые потемневшие от страсти глаза смотрели с мольбой и легким испугом, словно она сама не совсем понимала, что с ней происходит.

Одним движением — вверх — он стянул с нее свитер и футболку, швырнул в сторону и нагнулся, нетерпеливо стаскивая все остальное. На миг прижался лицом к ее животу — выпрямился, подхватил Карен подмышки и посадил на стол. Расстегнул молнию на джинсах и не раздеваясь, стоя, ворвался в нее — глубоко и сильно, одним толчком. Карен вскрикнула, обхватывая его ногами. Ему хватило всего нескольких ударов, чтобы она выгнулась и закричала, вцепившись ему в плечи и содрогаясь. Он отстал лишь на несколько секунд — и с последним мощным движением притянул ее к себе, вжимаясь как можно глубже в горячую плоть и чувствуя, как его тело пронзает сладкая судорога наслаждения.

Когда Карен окончательно обмякла в его руках, он постоял еще минуту, уронив голову ей на плечо и продолжая прижимать ее к себе. Потом медленно, все еще не разъединяясь, провел губами по запрокинутому лицу, — она смотрела на него беспомощно, словно не в силах отогнать плывущий перед глазами туман. Легонько и нежно погладил ее по щеке, сделал шаг назад, прислонился к стене, пытаясь удержаться на ногах, и соскользнул вниз, беззвучно смеясь. Сел, привалившись спиной к стене, обхватив колени руками, запрокинув голову и продолжая тихо смеяться с закрытыми глазами.

— Ты чего? — пробормотала Карен, не в силах шевельнуться.

— Хорошо... очень. Жить хорошо.

Она прикрыла глаза и погрузилась в блаженное полузабытье. Теплые волны, истома во всем теле, запах смолы, — и этот тихий смех...

Постепенно придя в себя, Карен поняла, что все еще сидит на кухонном столе, весьма скудно одетая, но холодно ей больше не было. Дел стоял около печки, сунув руки в карманы и глядя на огонь, через открытую дверцу по всей кухне плыли волны тепла. Ей показалось, что он о чем-то задумался — о чем-то, не слишком приятном — но, услышав, как она шевелится, обернулся, подобрал с полу ее одежду и протянул ей.

— Через пару часов тебе теплая вода будет, я в бак накачал. А я сейчас пойду в озере искупаюсь, и усмехнулся. — Вот теперь я уж точно липкий и противный.

Ей было страшно даже смотреть, как Дел лезет в ледяную воду, но он, казалось, не чувствовал холода,— долго плескался, даже уплыл куда-то в темноту. Стоя на берегу с полотенцем, Карен засунула его ковбойку под куртку и прижала локтем, чтобы хоть одел потом теплое.

Возвращаясь к дому, он внезапно остановился и притянул ее к себе.

— Ну, не жалеешь, что приехала сюда?

Она замотала головой и уткнулась носом ему в плечо. Несмотря на купание в ледяной воде, от него, казалось, исходило тепло.

— Здесь так хорошо, и хвоей пахнет. Я с детства в лесу не была. Давно у тебя этот дом?

— Еще мой отец мальчишкой сюда приезжал на рыбалку. Я здесь не был двадцать шесть лет, а сейчас кажется, что ничего не изменилось, все так же вода светится, и тихо так же. Как будто вчера здесь был, а вся жизнь в этот день вместилась, — Дел вздохнул. — Пойдем посидим.

— Простудишься, у тебя же голова мокрая!

Он нетерпеливо дернул плечом и уверенно повел ее по едва заметной тропинке. За домом лежала перевернутая лодка. Дел усмехнулся и с облегчением произнес:

— Лежит еще. Садись, на ней удобно.

Уже стемнело. Перед ними, мерцая отражением звезд, расстилалось озеро — тихое и гладкое, как осколок зеркала.

— Ночь будет холодной, видишь, какие звезды.

— Так тихо... Кажется,что остального мира просто нет. Ни людей, ни машин — никого.

— До ближайшего города восемь миль.

— А какой тут город?

— Роузвуд.

— Никогда не слышала о таком.

— Да, он совсем небольшой, тысяч пять всего. Они посидели молча несколько минут.

— Я, пока ты болела, много чего передумал, — неожиданно произнес Дел. — Ты еще не замерзла?

— Нет.

— Нам надо поговорить... то есть... мне надо тебе кое-что рассказать. Давай посидим еще, тут темно, и мне легче будет.

Карен не шевелилась, и в темноте Дел почти не видел ее лица. Так ему и в самом деле было легче начать разговор, холода он сейчас не чувствовал.

— Ты правильно сказала — «мальчик-чистюля из хорошей семьи» — именно таким я и был двадцать шесть лет назад, когда уезжал во Вьетнам. Война только-только началась и я поехал добровольцем, и думал тогда, что поступаю правильно. Да, в общем-то... я и сейчас думаю так же. Когда я записывался, мне дали возможность выбрать, где служить — ну, я и выбрал спецвойска... «зеленые береты»... толком даже не представляя себе, что это такое. По здоровью подошел, попал в тренировочный лагерь, нас готовили очень серьезно, я до сих пор многое могу.

— Я помню, как ты отделал Джейка в секунду.

— Вот именно. Справиться с ним было легко, — он криво усмехнулся, — труднее было его не покалечить. После подготовки нас отправили во Вьетнам. Вот там я и перестал быть «мальчиком-чистюлей».

Карен не видела его лица, но услышала боль в его голосе.

— Кое-что я тебе уже рассказывал, да и Джед порассказал, конечно, преувеличивал, но многое похоже. Хуже всего было не то, что меня могли убить, я очень скоро перестал думать об этом. Страшнее было то, что приходилось убивать самому. Нас отправляли на задания, и нужно было их выполнять. В пытках я, слава богу, не участвовал, но приходилось и ликвидировать пленных, и... многое другое. Я не собираюсь оправдываться, я делал то, что должен был делать, и когда нужно было убить — убивал. Понимаешь, у войны есть свои законы и человек, попавший туда, должен им следовать.

Дел помедлил, глядя на озеро. Она почувствовала дрожь, пробежавшую по его телу, и, сняв с себя куртку, накинула ему на плечи — он этого даже не заметил, продолжая говорить:

— ...После заданий у меня внутри все как узлом завязано было. Джед точно подметил, он вообще не дурак, хоть и болтает много. Когда мы в Сайгон попадали, я из борделя не вылезал, мне казалось, что так напряжение сбрасывается. Мне нужно было раза три-четыре, пока я вообще соображать начинал. Другие наркотиками и выпивкой спасались, а я вот так. Там я больше трех лет пробыл. Ранен был, на бедре шрам — это оттуда. На второй срок не остался,уехал домой. — Только теперь он заметил, что Карен осталась без куртки, и вздрогнул, наконец-то ощутив холод. — Ладно, пойдем в дом, мне еще много чего рассказывать — если ты не устала.

В комнате было уже тепло и почти темно — лишь в небольшое оконце пробивался слабый свет луны. Не зажигая света, Дел подвел ее к кровати и лег, не раздеваясь, поверх покрывала. Разувшись, Карен вытянулась рядом с ним, он обнял ее, устроив ее голову на своем плече.

— Вот так хорошо. Ты извини, что я света не зажигаю, мне легче говорить, когда темно.Ты еще не устала?

— Нет, — тихо ответила Карен, не двигаясь. Она понимала, что сейчас ему необходимо выговориться, выплеснуть из себя, наконец, то, что давно копилось внутри.

— Ну вот... Приехал, проучился два года, психологию учил. Семейная жизнь не ладилась, денег не хватало, и тут мне предложили неплохую работу — на год-два. А проработал я там почти двадцать лет. — Он чуть сжал ее плечи. — Я работал в ЦРХ девочка.

Карен слегка шевельнулась, ему показалось, что она повернула голову и смотрит на него.

— Ты не знала?

— Откуда?

— Томми знает.

— Он многое знает, но не говорит. Ты был... настоящим шпионом?

Дел рассмеялся и потерся щекой об ее макушку.

— Нет, не совсем. Все было легально... ну, или почти легально. Я работал в наших посольствах в Латинской Америке. Небольшие и незаметные должности — заместитель военного атташе, помощник посла по культуре, но все это было для виду. На самом деле я ездил по стране, наблюдал, читал газеты, разговаривал с людьми, иногда негласно сотрудничал с местными властями. Бывало, приходилось кого-то встретить, кому-то что-то передать... ну... разное бывало. Если что-то происходило интересное, что называется, «держал руку на пульсе». Я свободно говорю по-испански, еще в школе учил, потом в колледже. Меня переводили из страны в страну — разные люди, разные задания. Приезжал в Штаты на пару месяцев и снова возвращался туда. Мне эта работа нравилась, мне вообще там нравилось. У меня получалось неплохо, да и самому интересно было... — Он шевельнулся и неожиданно попросил: — Принеси мне сигарету, в кармане рюкзака под столом в кухне.

Двигаясь на ощупь, Карен нашла на кухне сигареты, принесла, дала прикурить и при свете зажигалки увидела его напряженное лицо с темными провалами глаз. Дел кивнул и снова заговорил ровным, спокойным голосом:

— Три года назад, в Колумбии, я занимался проблемой контактов местной наркомафии с левыми повстанческими движениями. Колумбия — основной поставщик наркотиков в Штаты, и нам было важно отслеживать любые изменения. Все это делалось при содействии их правительства, которое, как и наше, было обеспокоено происходящим и негласно оказывало нам помощь. Я числился заместителем военного атташе и работал в контакте с одним из офицеров их службы безопасности — звали его Агуэда. Мы с ним много ездили вместе по всей стране и как-то, во время такой поездки, сфотографировались на память. Оба были в камуфляжной форме — на дорогах иногда стреляли и так было безопаснее. Кроме того, нас всегда сопровождал джип с автоматчиками. Когда мы фотографировались, он в шутку сунул мне в руки автомат одного из солдат, чтобы я выглядел, как он выразился, «более мужественно». Сам он тоже был с автоматом, он-то с ним не расставался, а я со Вьетнама впервые взял в руки... — он остановился, собираясь с силами и подходя к самому тяжелому.

Рука Карен лежала у него на груди и девушка чувствовала, как сильно и быстро бьется его сердце, но голос оставался все таким же ровным и спокойным:

— Через две недели после этого, когда мы летели на север, повстанцы подбили вертолет и захватили нас. Пилота убили сразу, а меня и Агуэду привели в лагерь. Это был своего рода тренировочный лагерь для подростков, где мальчишек лет тринадцати-четырнадцати учили держать в руках оружие и промывали им мозги соответствующей идеологией. На следующий день они убили Агуэду — просто отдали этим зверенышам, те его буквально растерзали у меня на глазах — их с детства учили ненавидеть полицейских. А меня посадили в яму и стали решать, что со мной делать. Это была действительно яма, вырытая в земле и прикрытая решеткой — метр на метр, не больше, а глубиной метра два с половиной. Я провел там почти год.

Карен вздрогнула, но он не заметил этого, поглощенный воспоминаниями, и продолжал говорить:

— Потом уже я узнал, что главари этих бандитов никак не могли решить — то ли продать меня за выкуп, то ли устроить публичную казнь, то ли добиться в обмен на меня освобождения каких-нибудь своих боевиков, сидящих в тюрьме. Охраняли меня мальчишки, каждый день громко обсуждали между собой, что и как будут мне отрезать, когда я им, наконец, достанусь, кидались камнями, поливали меня сквозь решетку помоями... — он внезапно осекся. — Ладно, не буду я тебе рассказывать все эти неаппетитные подробности...

Даже ей, даже ей! — Дел никогда не смог бы рассказать, как он стоял в этой яме в собственных испражнениях, спал там же, скорчившись, еду ему кидали сквозь решетку. Как болели ноги, как он не мог выпрямиться во сне, как эти выродки мочились на него и смеялись над ним... и как он их всех ненавидел.

— ...В сезон дождей яму стало заливать водой. Вода подступала к самой решетке, я висел и держался за нее сутками, чтобы не утонуть. Иногда они откачивали воду, когда им было не лень. Я к тому времени уже мало что соображал, просто держался за решетку и старался не заснуть — по двое-трое суток. Начал слабеть, на ногах появились язвы. Я понимал, что еще немного, и я сойду с ума или просто умру в этой вонючей дыре, и решил попытаться бежать. Когда я висел, держась за решетку, то увидел, что вода принесла большую ветку — она лежала близко, я сумел ночью до нее дотянуться и втащить в яму. Отломал крепкую палку, ухитрился открыть ею засов и выбрался наружу. На ногах я стоял плохо, но руки оставались сильными, и, чтобы выйти из лагеря, я убил двух охранников — просто задушил. Это были мальчишки лет четырнадцати, и я заранее знал, что мне придется это сделать. Понимаешь, если бы они подняли тревогу, я бы не смог уйти.

Сказал — и замер. Когда-то эта девочка сказала, что он не может убить ребенка, что он не способен на такое.Теперь она знает. И неожиданно почувствовал, как Карен повернула голову и прижалась щекой и губами к его руке, обнимавшей ее за плечи.

Дел немного помолчал, прежде чем снова заговорить:

— Дальше я почти ничего не помню, только какие-то обрывки — как я шел и все время боялся упасть... потом реку... воду вокруг, я держался за что-то, и меня несло неизвестно куда. Короче, через полтора месяца меня нашли на территории Венесуэлы, милях в двухстах от этого лагеря. Самолетом доставили в Штаты, долго лечили. Я почти ничего не помнил и не понимал, неделями не прихода в себя, бредил, мне казалось, что я все еще в яме, держусь за решетку и вот-вот упаду и утону в вонючей жиже. Ноги несколько месяцев никак не заживали, говорят, на них уже живого места не было, сплошные язвы. Постепенно, очень медленно, я начал выздоравливать, стал ходить. Помогло то, что все-таки от природы у меня очень крепкий организм. Я думал, что все плохое уже позади, а оказалось, что не совсем.

Он отодвинулся от нее и сел, обхватив колени руками. Карен боялась шевельнуться, неужели может быть еще что-то, хуже того, что с ним уже сделали?

— ...В одной из так называемых «прогрессивных» независимых газет появилась статья под названием «Убийца на службе американской демократии». Про меня. Под статьей стояла подпись одного известного журналиста, который часто занимается подобными журналистскими расследованиями, но я сразу понял, что писал ее не он. Имени моего в ней не называлось, просто мистер Б. — зато с фотографией, по которой меня легко было узнать. Там говорилось, что уже велись переговоры о моем освобождении, и через пару недель меня бы обменяли на парочку их главарей, сидящих в колумбийской тюрьме, и что я, якобы, об этом знал! Приплели туда и то, что я был в «зеленых беретах», по их мнению, я убил этих «бедных детей» из маниакального желания убивать, которым страдаю с юности, потому-то и пошел во Вьетнам добровольцем «когда все порядочные люди сжигали призывные повестки». И про работу в ЦРУ написали, что я «занимался подрывной работой в странах третьего мира». А фотография была та самая, с Агуэдой, как доказательство того, что я в Латинской Америке только и делал, что бегал по джунглям с автоматом и убивал детей. В конце задавался вопрос, почему меня не судят за военные преступления или не помещают в сумасшедший дом, как опасного маньяка.

В его голосе слышалась жгучая ирония и боль — такая, какую невозможно было выдержать. Карен тихо сказала:

— Какие сволочи!

Ей хотелось плакать, но, прикусив губу, она продолжала слушать, — ведь и это было еще не все!

— ...Через месяц после этой статьи моя дочь должна была выходить замуж. Сразу после публикации она позвонила мне в больницу — меня вот-вот должны были уже выписать — и попросила не приезжать на свадьбу. Объяснила, что, конечно, ей все очень сочувствуют, но... гости не захотят общаться с убийцей. Да и семья жениха очень обеспокоена, что среди ее родственников есть человек с «повышенной немотивированной агрессивностью и маниакальной жаждой насилия». Я до сих пор помню эти ее слова. Короче, я сам должен понять, что мне там появляться не стоит. Я и понял. С тех пор мы не видели друг друга. А вот в сумасшедший дом я действительно попал, точнее, в клинику для нервнобольных, — он нашел на ощупь ее плечо и сжал его. — Вот, пожалуй, и все... Вся история. Я просто хотел, чтобы ты знала.

Подождав немного, Карен поняла, что больше он ничего говорить не собирается и спросила нерешительно, испуганно:

— Дел, а зачем... кто... какая же сволочь написала эту статью?

И он ответил, очень тихо и очень спокойно:

— Моя жена.

Наступила тишина. Она хотела что-то еще сказать, но поняла, что подошла к черте, за которую нельзя было заступать. Дел медленно растянулся рядом с ней и притянул ее к себе.

— Ты вся дрожишь. Я совсем замучил тебя. От нежности, которая чувствовалась в его голосе, ей еще больше захотелось плакать.

Жалость? Нет, жалеть его было нельзя. Что бы с ним ни сделали, он был не жертвой, он победил! Победил, потому что выжил, потому что остался человеком, потому что смеялся сегодня, сидя на полу, потому что был сейчас рядом — теплый и живой, и его сердце билось у нее под рукой.

Плакать было нельзя, плакать было бы неправильно — но слезы упорно наворачивались на глаза. И Карен сделала то немногое, что могла в этот миг — протянула руку и бережно прикоснулась к его щеке.

Дел сдвинулся вниз и уткнулся лицом в ее грудь, как всегда, когда приходил в себя после кошмара, но на этот раз нельзя было сказать ему: «Это только сон.» Она обняла его голову и прижала к себе, баюкая, поглаживая и согревая, чувствуя губами влажные волосы и дыша в них теплом.

Постепенно лихорадочное биение его сердца успокоилось, дыхание стало ровнее, и Карен поняла, что он засыпает, по-прежнему прижавшись лицом к ее груди.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Проснулась она внезапно, словно от толчка. За окном было светло, Дел спал рядом, по-прежнему одетый, — они так и заснули, не раздеваясь. Карен осторожно слезла с кровати и вышла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

В кухне, за дверцей, в которой она подозревала кладовку, обнаружилась крохотная комнатка с душем, из которого с первой же попытки полилась чуть теплая вода. Она быстро вымылась, не зная, надолго ли хватит воды, и надела свежее белье, наслаждаясь ощущением чистоты, охватившей все тело.

Подключила баллон к переносной плитке, похоже, стоявшей здесь с незапамятных времен, и поставила воду для кофе. Пока вода закипала, достала припасы, предназначенные для завтрака — яйца и ветчину, вчерашние булочки. Заварив кофе, медленно выпила чашку и вышла на улицу.

Солнце уже ярко светило, было тихо, только где-то щебетали птицы. В гладкой темной воде озера отражались стоящие по берегам сосны. Карен прошла за дом и села на лодку, глядя на воду.

До сих про она сознательно гнала от себя воспоминания о вчерашнем рассказе Дела, боясь расплакаться. Она давно знала, что жизнь жестока и несправедлива, может быть, даже слишком давно. Смерть, кровь, боль — все это ей приходилось видеть, и все-таки... И все-таки именно за него ей было обидно до слез.

Он все время спрашивал, не боится ли она его. Из-за этого? Но неужели он винил себя хоть в чем-то, или считал, что она может не понять?

Убийца... опасный маньяк... — и его посмели так назвать?! Как можно было это сказать, подумать, поверить? Он же самый добрый, самый порядочный, самый лучший человек на свете!

Когда Дел впервые привез ее к себе домой, она не сомневалась, что он, так или иначе, предложит ей переспать с ним, что бы он там не говорил. Она хорошо видела, что он хочет ее, и готова была расплатиться с ним за ночлег, за ужин и за Джейка тоже. Но он не воспользовался ситуацией, и ее предложение было уже не платой. Той ночью Карен подняла, как ему плохо, страшно и одиноко, попыталась помочь тем немногим, что могла сделать, и никогда, ни на минуту не пожалела об этом.

Жажда насилия? Это у него-то? Бред, несправедливый и жестокий бред, и как можно было сказать ему такое?!

Они были вместе уже три месяца... три месяца и двенадцать дней, — она помнила каждый из этих дней. И ни разу Дел не повысил на нее голоса, не сорвал настроение, не сделал больно.

Он возился с ней во время болезни — поил, держал за руку, утешал. И не отдал в больницу, хотя мог, — и врач говорил, что так будет лучше, она сама слышала. А он не отдал и терпеливо лечил эти уродские волдыри, и радовался, когда ей стало лучше. И кормил ее с ложечки, и неумело жарил яичницу, такую жесткую и такую вкусную, и не сердился на все ее капризы.

За что, почему с ним поступили так жестоко? Он почти никогда раньше не упоминал о своей семье — Карен чувствовала, что ему неприятно об этом говорить. Теперь многое понятно, но какой же надо было быть тварью, чтобы ударить так больного измученного человека!

Война есть война — это хотя бы понятно. И в Колумбии, это тоже была война,— хотя было страшно даже представить то, о чем он рассказывал. Ей тоже когда-то выпало чувствовать себя беспомощной и терпеть издевательства, долго, очень долго, может быть, поэтому она так хорошо понимала его.

Карен вдруг подумала, что, возможно, и он когда-нибудь смог бы понять и принять то, что пришлось сделать ей, но привычный страх заставил ее отбросить эту мысль.

И тут, повернув голову, она увидела, что Дел стоит на тропинке, глядя на нее, в джинсах и выцветшей темно-красной ковбойке, и, возможно, стоит уже давно. Прядь волос, как всегда, падала на лоб, и он улыбался своей обычной, доброй и чуть насмешливой улыбкой, приподняв бровь.

Ее словно омыло теплой волной, на душе стало легко и радостно. Поняв, что она его, наконец, заметила, Дел шагнул к ней.

— Вот где ты от меня прячешься!

Карен прижалась к нему и с облегчением вдохнула знакомый запах, чувствуя, как большие теплые руки легли на ее спину. Он тихо рассмеялся.

— Ну, что, тебе еще не надоело общество неудачливого шпиона и опасного сумасшедшего?

«Он еще может шутить над этим!» — подумала она, а вслух сказала, нежным и мурлыкающим тоном:

— Скажи, а сексуальным маньяком тебя никогда не называли?

Дел слегка отодвинулся и посмотрел ей в глаза.

— Нет, так, кажется, пока еще не называли. А что, ты что-нибудь замечаешь... такое?

Ее руки сами потянулись вверх, — взъерошить ему волосы, потрепать, погладить по шее.

— Замечаю. И это, кажется, заразно, вчера у меня уже приступ был. Ты не знаешь, с чего бы это?

— А ты просто геронтофилка! — он захохотал, не пытаясь остановиться.

— Это еще что такое? Он продолжал смеяться.

— А это вот такая молодая и красивая девушка, которая может польститься на старого, небритого и заляпанного смолой полуголого типа, вроде меня. Кстати, ты мне напомнила — у нас же с вчера одно незаконченное дело осталось.

— Какое?

— Страшно важное! Опробовать кровать, — и потерся об нее, чтобы она прочувствовала, что он уже готов к испытанию.

Небритый, взлохмаченный, веселый, он тащил Карен за руку, и она бежала за ним по тропинке, пытаясь не споткнуться и зная, что если все-таки споткнется, он успеет ее подхватить.

Уже в доме, у самой кровати Дел резко остановился, она налетела на него, смеясь и задыхаясь, прижал ее к себе и поцеловал. Сорвал с себя ковбойку и отшвырнул в сторону.

— Ну что, так я тебе больше нравлюсь?

Она провела по его груди ладонями, с наслаждением ощущая под руками напряженные мускулы, потерлась об него лицом, ей снова захотелось куснуть его как следует. Не успела, Дел сел на кровать и поставил ее между ног.

— Стой спокойно, я тебя раздену!

Он начал неторопливо расстегивать пуговицы, целуя освободившееся место. Губы следовали за ласковыми пальцами, Карен стояла, опершись руками ему на плечи и уткнувшись носом во взлохмаченный затылок. От него по-прежнему пахло лесом и этот запах заставил ее задрожать.

После рубашки наступила очередь джинсов, — губы скользили все ниже, по животу, — она уже еле стояла на ногах.

— Господи, ну что ты там еще на себя накрутила, — он обнаружил, что на ней еще трусики и стащил их вниз, — вот так... и еще вот это, — встал на колени и стянул с нее носки, — все!

Взглянул вверх, ей в лицо, уже не смеялся, но глаза его сияли, медленно провел рукой по ее животу, дотронулся до пушистого треугольника и легонько погладил пальцами. Карен вздрогнула, ей показалось, что сейчас она упадет, но Дел уже выпрямился.

— Теперь ты!

Под джинсами на нем ничего не было. Карен осторожно расстегнула молнию и освободила его, скользя обеими руками по бедрам и медленно опускаясь на колени.

Он рывком поднял ее и швырнул на кровать, навалившись сверху всем весом.

— Нет... не надо... — он говорил это скорее самому себе, чем ей.

— Почему? — тело Карен задрожало от смеха, и Дел чуть не потерял остатки самообладания. — Тебе же это нравится!

— Слишком. Я не хочу так быстро, а тут не удержусь.

Карен потерлась шеей о его небритую щеку — обняла, погладила по спине и слегка повела бедрами, приглашая.

…Он лежал на ней, еле переводя дыхание. Сердце все еще отчаянно колотилось, а тело, как всегда в такие моменты, казалось легким и пустым, словно воздушный шарик. Внезапный смех Карен заставил его открыть глаза.

Она и правда смеялась, так легко и весело, что Дел невольно улыбнулся в ответ.

— Ты чего?

— Может, ты еще и вампир? А то я что-то часто кусаться стала, от тебя явно хорошего не наберешься.

Дел расхохотался и скатился набок, выскользнув из нее и прижавшись к ее виску губами.

— Так меня еще никто не обзывал — то «сексуальный маньяк», то «вампир», то «мальчик-чистюля».

Она сморщила веснушчатый нос.

— Это только показывает, что у меня нестандартное мышление, — и, удобно устроившись на животе, подперев голову кулачками и глядя ему в лицо, неожиданно заявила: — А еще я могу принести тебе кофе в постель. Я уже газ подключила!

На него напал приступ смеха.

— Ну, если еще и кофе, тогда мне в жизни нечего больше желать.

Карен зашевелилась, явно собираясь вылезать, но он схватил ее, прижал к кровати, снова плюхнувшись сверху — ему очень нравилось наваливаться на нее сверху — и сказал:

— Подожди, сейчас вместе встанем, я просто пошутил. И есть теперь жутко хочется.

Они не расставались ни на минуту — бродили по лесу, законопатили лодку и плавали по озеру, вычерпывая просачивающуюся воду консервной банкой, ловили рыбу — улова едва ли хватило бы Манци, но Карен страшно гордилась им и варила рыбный суп. Часами тихо сидели, спрятавшись в лесу, чтобы не спугнуть приходящих к воде оленей. Возвращались в дом, замерзшие и отсыревшие, и с радостью согревались и согревали друг друга.

Делу казалось, что за всю свою жизнь он никогда и ни с кем так много не разговаривал, как сейчас, с этой девочкой. Он рассказывал ей обо всем, что видел, что помнил, даже о книгах, которые когда-то читал — ей все было интересно. Сама она как-то обмолвилась, что бросила школу в пятнадцать лет, подумала и добавила:

— Может, когда вернемся в город, мне стоит пойти учиться, например, на кулинарные курсы?

О себе она говорила мало, а если Дел изредка спрашивал напрямую, как правило, уклонялась от ответов, переводя все в шутку. Даже когда он спросил, когда ее день рождения, Карен рассмеялась и сказала, что будет праздновать его в тот день, когда они познакомились — это и есть день ее рождения, и другого ей не надо.

Он не хотел давить на нее, она уже рассказала ему когда-то все, что считала нужным, и если не хочет больше об этом вспоминать — это ее право. Возможно, так лучше всего — забыть и начать жизнь с чистой страницы.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В то утро Карен решила приготовить оладьи — хлеб кончился, а ехать куда-то за ним было лень, и они уже третий день откладывали это на завтра. Дел, принюхиваясь к вкусному запаху, сидел на пороге и развлекал ее рассказом о том, как он когда-то учился плавать в этом самом озере.

Полицейскую машину он увидел внезапно, когда она подъехала почти вплотную, очевидно, шум деревьев заглушил ее приближение. Из машины вылез полицейский, и Дел увидел, что еще один, постарше, сидит за рулем.

Полицейский, молодой рыжий парень лет двадцати, приближался неторопливо, держа руку на кобуре и осматривая его. Дел встал, удивившись про себя, как их сюда занесло, как вдруг второй полицейский, сидевший за рулем, издал невнятный возглас и выскочил из машины. Подскочив к Делу, он неожиданно хлопнул его по плечу и требовательно рявкнул:

— Ну?

Дел удивленно посмотрел на него, правда, его рыжий напарник смотрел с не меньшим удивлением. Полицейский явно обиделся.

— Ты что, псих, не узнаешь, что ли?

Только один человек называл Дела когда-то психом.

— Кэсси... — выдохнул он и с облегчением рассмеялся.

— Ну вот, узнал, наконец!

— Кэсси, — повторил Дел, обнял полицейского и стукнул кулаком по спине, — узнал, узнал, не сомневайся.

На самом деле узнать Кэсси было трудновато — они виделись в последний раз двадцать шесть лет назад, когда перед его отъездом в армию до полуночи пили в баре и договаривались устроить грандиозную попойку по случаю его возвращения. Было шумно и весело, набралась большая компания, человек двадцать, пожалуй. Многие из ребят тоже потом оказались во Вьетнаме, но Дел был первым.

Двадцать шесть лет...Тогда Кэсси был крепким и спортивным парнем с пышными волосами до плеч, а сейчас длинных волос не осталось и в помине — глубокие залысины украшали коротко стриженный череп. Зато на брюхе прибавилось, впрочем, он всегда любил поесть и хлебал пиво литрами. А вот привычка, разговаривая, хлопать собеседника по плечу — это как было, так и осталось.

— Мы заметили дымок и решили проверить, не залез ли кто в дом. А это ты. Давно приехал?

— Дней десять.

— И до сих пор в городе не был?

Дел смутился, почувствовав себя свиньей и попытался оправдаться:

— Да я тут... с девушкой.

Кэсси согнулся от хохота и снова хлопнул его по плечу.

— Да уж... Я и забыл, что ты сюда один не ездил. Надо же! Двадцать пять лет прошло, а ты все такой же. Развелся, говорят?

— Год назад.

— Да уж, — Кэсси кивнул, словно что-то соображая, — знаешь, она с самого начала какой-то... чужой была.

Дел не слишком хотел обсуждать эту тему, поэтому быстро спросил:

— Ладно, лучше скажи, а ты как?

— А я уже восемь лет здесь начальник полиции. До того в Балтиморе тоже в полиции работал. Женился, через пару лет развелся, еще там, так что сейчас снова в женихи гожусь, — Кэсси ухмыльнулся. — С девушкой-то познакомишь? Или чью-то жену там прячешь?

Не в силах противостоять этому напору, Дел рассмеялся и окликнул:

— Карен!

С момента, когда подъехала полицейская машина, из дома не было слышно ни звука, но когда он позвал, Карен тут же появилась, улыбнулась и пригласила их в дом.

На несколько секунд на маленькой кухне возникло столпотворение, вызванное отсутствием мебели. Усадив Кэсси на единственный стул, Дел притащил для себя толстое полено, мальчишке предложил перевернутое ведро, а Карен, налив всем кофе и поставив на стол тарелку дымящихся оладьев, удобно устроилась на сумке с припасами.

Мальчишка-полицейский смотрел на Дела с непонятным восхищением, не забывая, правда, отправлять в рот оладьи — одну за другой.

— Это Ланс, — кивнул на него Кэсси, — ты его мать должен помнить, рыженькая, на два класса младше нас — дочка миссис Даррен с почты. Сейчас она на почте работает, вместо матери.

— А... миссис Даррен? — нерешительно спросил Дел, боясь услышать неприятное известие.

— На пенсии. Пару месяцев назад ей семьдесят исполнилось — праздновали, полно гостей было. О тебе там тоже вспоминали.

— Обо мне? Через столько-то лет?

Кэсси оторопело посмотрел на него.

— А ты как думал? Чтобы когда-нибудь кого-нибудь из нашего города так на всю страну ославили, на моей памяти это впервые.

Дел подсознательно ждал чего-нибудь подобного, в городе его не могли не узнать. Он вздрогнул, напрягся, Карен незаметно придвинулась к нему и прислонилась плечом.

Не замечая, какое впечатление произвели его слова, Кэсси продолжал вещать:

— Я уж не помню, кто эту газету к Мэгги притащил, но узнали мы тебя сразу, — он запнулся, вопросительно взглянув на Дела и выразительно показывая ему глазами на Карен.

— Она знает, — коротко бросил Дел. Кэсси кивнул и продолжил:

— Мы сначала глазам своим не поверили — уж больно дерьмовая статейка-то была. К Марти толпой заявились, может, она что знает. Она прочитала, побелела вся и сказала, что ничему плохому про тебя в жизни не поверит. А кто из наших поверил бы? К Сэму хотели сходить, думали, он разберется, как же это вышло, что такое вранье напечатали, или, может, это все-таки не про тебя? — все ждали, когда он из Европы вернется. Так что ты у всех на слуху был, и газету все читали, только не верил никто, что ты убийца и все такое. А потом Сэм вернулся и сказал, что статья действительно про тебя и что ты еще лечишься после всего этого дела. И что факты многие точно изложены и про Вьетнам, и про работу твою, и про Колумбию, а уж они в газете вокруг этого полно всякого дерьма наплели, — он вспомнил, что стоит выбирать выражения и покосился на Карен. — Ну, мы с ребятами тоже так решили, что все ты правильно делал, так и надо было, а те, кто написали статью эту, — суки поганые. А ты говоришь, кто тебя помнит через столько лет...

Карен не все понимала из разговора, имена были ей незнакомы, но одно было ясно — те люди, которые знали Дела, не могли поверить ни во что плохое про него! Вставая, она незаметно погладила его по руке.

Поставила на огонь кофейник, достала из еще теплой печки миску с оладьями и добавила на тарелку, прислушиваясь к монологу Кэсси, вроде бы он говорил уже о другом, а на самом деле — все о том же:

— На похороны твоей матери весь город пришел. Вот про кого сказать можно было — настоящая леди! Все ее уважали, да и деда твоего в городе до сих пор старики вспоминают — завидуют. Твоя-то... Мэрион с дочкой — тоже приехали, в стороне стояли. У нас все знали, что миссис Бринк с ней двадцать лет не разговаривала, и больше к Марти обращались.

— А Марти что?

— По-прежнему такая же строгая. На них и глазом не повела.

Дел усмехнулся. Карен обрадовалась, что он уже не так напряжен и нежданные гости, кажется, не огорчили его. Заварив кофе, она поставила на стол полный кофейник и добавила на тарелку еще оладьев — благодаря рыжему мальчишке они исчезали удивительно быстро. Чуть поколебавшись, достала бутылку виски и тоже поставила на стол. Кэсси восхищенно взглянул на нее и плеснул в кофе изрядную толику, хлопнув потянувшегося было к бутылке мальчишку по руке.

Налив Делу кофе, она вернулась на свое место и снова прислонилась к нему плечом. Кэсси допил и закончил — про статью:

— А газета так у Мэгги и лежала, и все ее читали, а потом пропала куда-то — наверное, кто-нибудь на память спер. А фотографию мы увеличили, она у Мэгги до сих пор висит. Приедешь — посмотришь. Когда ты в город-то собираешься?

— Да мы думали — завтра.

— Сегодня суббота, — нерешительно начал Кэсси, — ты понимаешь... И девушку фирменным блюдом угостить бы надо!

Дел фыркнул и покрутил головой.

— А что — до сих пор?

— А как же! Традиция! И автомат тот — твой любимый — до сих пор работает! И танцуют, как и раньше.

— Уговорил! — рассмеялся Дел. Кэсси обрадованно вскочил.

— Тогда мы поедем — а ты подъезжай часикам к шести-семи — ну ты же помнишь. Поехали! — Он хлопнул по руке парня, потянувшегося к оставшейся оладье, снова стукнул Дела по плечу и вышел. В окно Карен увидела, как машина отъехала от дома — куда быстрее, чем подъезжала.

— Ну вот, началось! — сказал Дел, доедая последнюю оладью, уцелевшую от гостей и глядя им вслед.

— А кто такая Мэгги? —— это было первое, что спросила Карен. Он ухмыльнулся — в ее голосе явственно слышалась ревность.

— Кошку одну когда-то так звали. А теперь так называется ресторан в центре Роузвуда — в ее честь. Ему уже лет сто. По субботам там собирается чуть ли не полгорода — там много места, есть и бар, и площадка для танцев, и кормят хорошо. Мы туда сегодня тоже идем.

Дел пересел на стул, прислонился к стене и вытянул ноги — Карен видела, что он лихорадочно возбужден, но пытается держать себя в руках.

— Давай-ка я тебе расскажу, а то тебе не все понятно, наверное, было. Так вот... ты уже догадалась, что я отсюда, из Роузвуда. В городе моя семья считалась чем-то вроде местной аристократии — мой предок по матери приехал в эти края еще в семнадцатом веке. Ну и кроме того, я там в молодости был, так сказать, первым парнем. В футбол играл, за девушками ухлестывал, — он усмехнулся, — знаешь, в школе на выпускном балу королем выбрали. Короче, если мы сегодня не поедем, завтра, боюсь, тут будет целая делегация — Кэсси так помчался, чтобы первым всем рассказать. Конечно, весь город меня не помнит — это он уж слишком загнул — но человек двадцать-тридцать, думаю, действительно будут рады видеть. Да и молодость вспомнить всем приятно — у нас хорошая компания была.

— Ты здесь давно не был?

— Да... много лет. Ну, то есть — к матери пару раз в год приезжал, а так чтобы в город выйти, с ребятами пообщаться — все не выходило.

Дел ненадолго задумался, спросив самого себя —а почему не выходило? Очевидно, ему показалось, что Карен хочет спросить о том же самом — он вздохнул и попытался объяснить: — Моя мать с самого начала была против моего брака и не хотела меня видеть, пока я женат на Мэрион. Если бы отец был жив, может, он и сумел бы как-то повлиять на нее — но он умер через месяц после моего возвращения из Вьетнама, внезапно — ему еще и шестидесяти не было. Сначала я пытался как-то наладить отношения, приезжал сюда к ней — она сразу начинала уговаривать меня развестись, и дело обычно заканчивалось ссорой. А потом начал работать в Латинской Америке, так что мы общались, в основном, по телефону. Когда я появлялся в Штатах, то всегда заезжал к ней, но это бывало редко, раз-два в год. Она умерла, когда я... когда я там был — в Колумбии... и так и не узнала, что я жив. Я даже проводить ее не смог... потом, после больницы уже, приехал сюда — на могилу. А в город не поехал — не хотел ни с кем встречаться. Мне очень страшно было бы узнать, что люди, которых я люблю и уважаю, тоже поверили, что я маньяк и убийца.

— Они бы не поверили, — мотнула головой Карен. — Они же тебя знают!

Он внезапно нахмурился, взял ее руку и прижал к щеке, посидел так минуту, потом резко «стряхнул головой и решительно сказал:

— Моя дочь меня тоже знала. И, как видишь... Ладно... Проехали. Сегодня мы идем в ресторан — веселиться! — улыбнулся и глаза его постепенно начали приобретать нормальный цвет.

— А в чем я пойду? — спросила Карен и посмотрела на свою рубашку. Если говорить точно, это была его старая фланелевая рубашка — яркая, в красно-синюю клетку. Она ей страшно нравилась, но для ресторана явно не подходила. — Я же ничего с собой не взяла подходящего. И ты тоже.

— Я и так сойду, а тебе действительно надо что-то купить — я хочу, чтобы ты была нарядная и красивая, — Дел улыбнулся, уже вполне искренне. — Раз я там сегодня самый популярный парень, моя девушка должна быть самой лучшей — вопрос престижа!

— Ну какая же я самая красивая, — рассмеялась она, — с этими веснушками!

Он прижал ее к себе и поцеловал в переносицу. Карен притихла в его руках, легонькая и теплая, как маленький котенок — ему понравилось, и он поцеловал снова.

— Во-первых, если я сказал, что ты самая красивая, значит, так и есть — мне лучше видно. А во-вторых — не заводи ты меня, а то мне чертовски хочется перецеловать все твои веснушки и затащить тебя сейчас же в постель, — он со вздохом отпустил ее, слегка подшлепнув по заду.

Карен все-таки настояла, чтобы он надел приличную рубашку и галстук взамен выцветшей ковбойки.

— Ну а галстук-то зачем? Она страшно смутилась.

— Ты понимаешь... У тебя на шее... Ну, в общем, лучше будет с галстуком.

Когда Дел брился, он присмотрелся, обнаружил на шее красноватый след — и зажмурился, вспомнив, как получил эту отметину.

Галстук он все-таки надел, чтобы не огорчать ее.

Уже в дороге она спросила:

— А кто такой Сэм? И Марти?

— Сэм — адвокат, друг моего отца, он ведет дела моей семьи уже лет пятьдесят, пожалуй. Марти... она работала у моей матери всю жизнь — начала еще до моего рождения, я ее с детства помню.

— А что было с твоим дедом? Чему все завидуют?

Дел замялся.

— Видишь ли... Он умер в постели... не в своей... прямо на женщине — мгновенно, сердце не выдержало. Ну вот... Многие считают, что это смерть, подходящая для настоящего мужчины, — и завидуют.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На въезде в город они остановились около большого магазина — нового, с огромными зеркальными витринами. Дел ожидал увидеть здесь старый универмаг, который помнил с детства, и огорчился, не найдя его на прежнем месте. Попросил:

— Пойди и купи себе что-нибудь очень-очень красивое и нарядное, а я тебя здесь подожду, — заходить внутрь ему не хотелось.

Наверное, Карен рассчитывала, что они пойдут выбирать вместе — только так он мог истолковать ее слегка разочарованный взгляд — но спорить не стала и скрылась за вращающейся стеклянной дверью.

Дел сидел, рассеянно глядя сквозь ветровое стекло на знакомый с детства пейзаж. Кроме универмага, здесь не изменилось почти ничего — те же дома, тот же небольшой парк на противоположной стороне улицы, тот же перекресток со светофором впереди. На секунду ему показалось, что он вернулся в прошлое — ему снова пять лет, он ждет маму, а потом они пойдут к Мэгги есть мороженое.

Вспомнив, что в бардачке, кажется, были сигареты, он сунулся туда и внезапно наткнулся на какую-то коробочку. Достал, открыл — и увидел ту самую голубую жемчужину, которую купил в день их ссоры. Он начисто забыл про нее.

Карен постучала в окошко, незаметно подойдя сбоку

— Ну вот, я купила. Ничего? — и покрутилась, показываясь.

То, что она выбрала, несомненно, подходило ей как нельзя лучше. Брючный костюм — светлые брюки, по цвету похожие на ее волосы, обтягивающие сверху и расклешенные от колена и пиджак — свободный, черный, со светлой, в цвет брюк, отделкой. И блузка — с длинными рукавами и узким глубоким вырезом, из тонкого, свободно струящегося шелка, переливающаяся всеми цветами радуги пастельных тонов. Узконосые черные полусапожки на тонком высоком каблуке дополняли ансамбль.

У него возникло только одно замечание:

— А вырез... он не слишком глубокий?

Она начала убеждать его, что так сейчас носят. Дел и сам видел, что она выглядит именно так, как он хотел с самого начала — и все-таки... Это было слишком уж соблазнительно. Он махнул рукой и рассмеялся, поняв, что ему просто заранее не по себе при мысли, что на его Карен будут глазеть все, кому не лень.

Обрадовавшись, что Делу понравились ее обновки, она села в машину — и тут он протянул ей маленькую бархатную коробочку.

— Это тебе.

Карен открыла — и замерла, разглядывая подарок с неуверенной улыбкой, потом медленно погладила пальцем.

— Какая красивая... — и перевела взгляд на Дела, который тут же предложил с довольным видом:

— Надень — тебе пойдет!

Она подалась вперед, повернулась и наклонила голову.

— Помоги застегнуть, я боюсь сломать.

Взяв из ее руки цепочку, он осторожно застегнул — и, не выдержав, прижался губами к соблазнительно близкому изгибу тонкой шеи, пальцы сами скользнули в вырез блузки, погладили. Карен мурлыкнула и потерлась шеей об его лицо.

— Признайся, ты ведь и сама бы справилась с цепочкой? — спросил он, с трудом отстраняясь.

Она рассмеялась и кивнула — при каждом ее движении жемчужина то пряталась в соблазнительную ложбинку между грудей, то снова выскальзывала, светясь на нежной коже. Дел постарался взять себя в руки и тронулся с места.

Они подъехали к ресторану и остановились чуть поодаль. Вместо того, чтобы вылезти из машины, Дел кивнул на вывеску:

— Видишь, там кошка изображена и глазами подмигивает — вот в ее честь и назван ресторан. Она у первого хозяина лет двадцать пять жила.

Сейчас тут его внучка заправляет, а может, уже и правнучка.

В последний момент ему вдруг стало не по себе—и надо было собраться с духом.

— А чем так была знаменита кошка?

— Она просто... всегда была. Люди вырастали, приводили детей — она все была, сидела у стойки, обходила столики. Все к ней привыкли, и даже после ее смерти продолжали так ресторан называть. Тут и сейчас наверняка кошки есть, — он рассмеялся, — тебе понравится.

Замолчал, глядя на вывеску и не зная, что еще сказать — или, может, уже пойти?

— Ты давно не бывал в компаниях, да? — теплая маленькая ладошка легла ему на руку.

Он пожал плечами и кивнул — Карен часто угадывала малейшие оттенки его настроения. Медленно потянул ее руку к губам, потерся об нее, поцеловал — и, улыбнувшись, решительно открыл дверь.

— Ну, пошли?

Внутри было тепло, светло и накурено — очевидно, запрет на курение в общественных местах здесь никто не соблюдал. Они вошли в зал и на секунду замерли на входе, услышав торжествующий вопль: «Де-ел!» — Карен это несколько напомнило атмосферу стадиона в момент забития решающего гола, даже вопль был похожий — и началось столпотворение. Человек пятнадцать — сначала ей показалось, что еще больше — толпились вокруг, пытаясь пожать ему руку, похлопать по плечу, сказать что-то, перекрикивая друг друга.

Появившийся откуда не возьмись Кэсси обнял ее за талию, вытаскивая из толпы. Карен испуганно оглянулась — не приревнует ли опять Дел?! — но он был целиком поглощен церемонией приветствия. Тем временем Кэсси с гордым видом — я, мол, уже познакомился, все видели? — провел ее к столику.

— Садитесь, мисс.

— Просто — Карен. Он расплылся в улыбке.

— Тогда я — Кэсси.

Дел по-прежнему скрывался в гуще толпы. Оттуда слышались невнятные возгласы, подходили все новые люди.

— Сейчас ребята поздороваются и он подойдет. Это его столик — он всегда здесь сидеть любил.

Карен огляделась. Народу в зале было довольно много — человек сто, а то и больше. Сам зал — большой, просторный, с высокими потолками, стены обшиты деревянными панелями. Столики — штук тридцать — из темного некрашенного дерева, отполированного временем, на них — белоснежные салфетки и букетики цветов. Старинные хрустальные светильники — люстры и бра — свет неяркий, но приятный.

Картина на стене — белая кошка с темными пятнами, и другая кошка — живая, но очень похожая — на стойке бара. Небольшая сцена, вокруг нее свободное пространство — очевидно, здесь обычно танцуют. Музыкальный автомат — огромный, старый — Карен никогда таких не видела. Пахнет табаком и еще чем-то вкусным.

— Ну что — нравится? — спросил Кэсси. Было ясно, что он по-хозяйски гордится этим рестораном и хочет, чтобы она рассмотрела и оценила все его достоинства.

Неожиданно это место — точнее, ощущение тепла и уюта, царившее в нем — заставило Карен вспомнить другой ресторан. Тот, правда, был поменьше, но стены были так же обшиты деревом и пахло там так же вкусно — когда-то, давно, в другой жизни.

Кэсси удивленно смотрел на нее — задумавшись, Карен даже не сразу вспомнила его вопрос.

— Очень, — улыбнулась она. — Так уютно и вкусно пахнет.

Дел, наконец, выкарабкался из толпы и поискал ее глазами. Карен помахала ему рукой, и он подошел, слегка взъерошенный, но довольный.

— А я твою девушку уже увел! — нахально объявил Кэсси. — Иди, иди отсюда.

Дел, не обращая внимания на это заявление, сел и ухмыльнулся.

— А в морду?

— Нападение на полицейского!

— Зато удовольствия сколько! — они оба рассмеялись.

Карен смотрела на него во все глаза — он выглядел беззаботным, как мальчишка. Казалось, вернувшись сюда, он вернулся в свою молодость, сбросив с себя то бремя, которое нес так долго.

— А тут все по-прежнему — даже не верится. И автомат...

— И автомат, а как же, — Кэсси повернулся к Карен. — Дел у этого автомата часами стоял, музыку выбирал — я его так и запомнил — в одной руке девушка, он ее к себе прижимает, а другой рукой на кнопки давит. Все вокруг ждут, пока, наконец, снова не заиграет — а он нарочно время тянет, издевается.

— Да не тянул я, действительно музыку под настроение подбирал — и под девушку, — возмутился Дел.

— Рассказывай!

Кэсси продолжал сидеть за столиком с гордым видом первооткрывателя. Подходили какие-то люди, приветствовали Дела, с интересом смотрели на нее и отходили.

Откуда-то появилась официантка — высокая худая женщина лет тридцати — и выжидательно посмотрела на Дела.

— Не узнал? — Вмешался вездесущий Кэсси, — Да-а, не узнал... А вы ведь знакомы! Ты же ее по всему городу катал в новой машине, она оттуда еле торчала, но гордилась страшно — как сейчас помню!

Дел вскочил.

— Айрис?

Официантка по-девчоночьи взвизгнула и бросилась к нему на шею. На мгновение Карен кольнула ревность, но она быстро поняла, что эта женщина едва ли могла быть одной из его бывших подружек — когда он уехал из города, ей было от силы лет семь.

Уже не обнимая ее, но продолжая держать за плечи и разглядывать, Дел вздохнул.

— Айрис... Господи, я только сейчас понял, как ты на мать похожа и совсем уже взрослая.

Кэсси захохотал.

— Да уж... взрослая. У нее теперь своя дочка есть — вот-вот в школу пойдет. Времени-то сколько прошло!

Двадцать пять лет. Дел, конечно, знал, что Айрис уже не может быть той круглоглазой девчушкой с косичками, которую он помнил, он даже, кажется, как-то видел ее мельком, уже взрослую — лет десять назад, когда приезжал к матери — но все-таки... Он грустно усмехнулся, отступил на шаг и сел.

— Ну, что заказывать будешь? — спросила Айрис.

Кэсси внезапно подтолкнул его, показав глазами на Карен и скорчив рожу. Дел рассмеялся, сразу поняв намек.

— Закуски — сама придумай, мне с Кэсси — по оленине, а моей девушке — фирменное блюдо!

Айрис, услышав заказ, хихикнула, скользнула по Карен глазами и ушла.

— Ну, давайте, ребята, что там с этим фирменным блюдом? Оно хоть вкусное? — спросила Карен со смехом.

— Не бойся, вкусное. Это традиция, — ухмыльнулся Дел, — если парень ведет девушку к Мэгги и заказывает ей фирменное блюдо — он вроде как всем объявляет, что это его девушка. И если она съест, значит, согласна, — он несколько смутился. — Правда, от такого отказаться трудно.

— От такого парня или от такого блюда? — она снова засмеялась.

Айрис принесла целый поднос закусок, кувшин сидра, тарелки и бокалы, разместила все на столе и сказала:

— Я сейчас освобожусь, и тоже приду с вами посидеть — не возражаешь?

— Валяй! — милостиво разрешил Кэсси, на правах хозяина.

Карен недаром с самого начала обратила внимание на запах — еда выглядела очень аппетитно. Но закуски она лишь попробовала, боясь, что иначе потом не справится с пресловутым фирменным блюдом — и не ошиблась.

Вскоре другая официантка — не Айрис — принесла нечто действительно впечатляющее. На большой тарелке, по периметру которой расположились половинки жареной картошки, перемежающиеся грибами, в треугольнике из домашних сосисок возлежала огромная котлета, на которой покоилась яичница. Сверху, как последний мазок живописца, ярким пятном выделялся алый маринованный перчик. Карен застыла в восхищении, смешанном с ужасом.

— Ну вот, а теперь ты должна это съесть, — удовлетворенно заявил Дел, — все до крошки.

Она рассмеялась, решительно придвинула к себе тарелку и принялась за еду. Было и правда очень вкусно и под котлетой обнаружились еще маленькие греночки.

— Попробуй, это тоже неплохо, — Дел подсунул ей под нос вилку с ломтиком мяса — оленина, казалось, таяла во рту.

Подошел еще какой-то мужчина, был представлен как Гэри, взглянул ей в тарелку, повернулся и помахал рукой в сторону стойки бара, прокричав:

— Десятка — моя! — после чего плюхнулся на свободный стул.

— Чего — десятка? — осведомился Дел.

— А они поспорили — закажешь ли ты девушке фирменное блюдо, и справится она с ним или нет, — вмешался Кэсси, дожевывая оленину, — Похоже, справляется. — На тарелке у Карен действительно оставалось совсем немного.

— К ребятам-то подойдешь выпить? — спросил Гэри.

— А как же, — усмехнулся Дел, — доесть только дай, сто лет этой оленины не пробовал.

Карен почувствовала легкое прикосновение к бедру, посмотрела и обрадовалась — оказывается, их навестила кошка. Она мурлыкала, терлась об ноги, задевая твердым как палка хвостом бедро, а потом вспрыгнула на подставленное колено.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Дел, доедая, — у тебя уже и компания подходящая есть, чтобы не очень скучала без меня. Я отойду с ребятами выпью, ладно?

Она кивнула и он вместе с Кэсси пошел к стойке бара.

— Гоните ее, мисс, воровка первостатейная, — посоветовала Айрис, присев рядом.

— Просто Карен. Ничего, у нас дома тоже кошка. Чем ее угостить?

Кошка угостила сама себя, неожиданно цапнув лапой с тарелки последний грибок и отправив его в рот.

— Ну вот, я же говорила.

— Ничего, пусть помогает, я и так с трудом справилась, — рассмеялась Карен.

— Давно ты с ним? — неожиданно спросила Айрис, кивая в сторону Дела — он стоял, прислонившись к стойке бара, со стаканом в руке. Вокруг него сгрудилось несколько мужчин и его почти не было видно за их спинами.

— Не очень. Четыре месяца.

— Хороший он парень. Я его с детства знаю — мама моя у них работала всю жизнь, у миссис Бринк.

— Так ты дочка Марти? — улыбнулась Карен.

— А он что, рассказывал? — Айрис была явно польщена.

— Конечно, рассказывал.

Кошка перевернулась на спину и Карен начала играть с ней, поддразнивая прядкой волос и разрешая хватать лапами за пальцы. Она не хотела лишний раз смотреть в сторону Дела, чтобы не портить ему удовольствие — он мог подумать, что она уже соскучилась без него, а у стойки ему сейчас было явно весело.

— Его в городе многие помнят. У нас его фотография висит, из той поганой газеты — ты знаешь?

— Знаю. Но не видела и не читала — только то, что он сам говорил.

— Пойдем, покажу. — Айрис решительно взяла Карен за руку. — Брось ты эту подлизу, — кивнула она на разыгравшуюся кошку.

Они подошли к стойке бара сбоку. Там, на свободном пространстве, виднелось несколько фотографий, приколотых к задней стенке и заставленных бутылками. Айрис отодвинула бутылки и на одной из фотографий Карен увидела Дела. В камуфляжном костюме, с автоматом, он прислонился к джипу, обнимая за плечи молодого парня, одетого в такую же форму. Оба они весело улыбались.

«Его буквально растерзали у меня на глазах...» — вспомнилось ей.

— Соскучилась? — Карен не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто прикоснулся к ее плечу. — Я сейчас... — Дел осекся, глядя на фотографию.

Подошел Кэсси со стаканом в руке, и, увидев, куда он смотрит, спросил:

— А что это за парень? В статье ничего про него не было, и мы с ребятами все смотрели, гадали.

— Он погиб через две недели после этого — полицейский, из Колумбии.

Почувствовав, как тоненькие прохладные пальцы скользнули ему в ладонь, Дел сжал их, и спокойно, даже сумев улыбнуться, повернулся к Айрис:

— Объяви, что сегодня все пьют за мой счет.

Через минуту на весь зал прозвучало объявление: «Дел сегодня всем ставит выпивку» — это было встречено аплодисментами.

Вскоре Айрис принесла яблочный пирог и кофе, и снова присела за их столик. Кругом царила праздничная атмосфера и Карен видела, что Дел постепенно снова пришел в себя. В глазах его не было напряжения, он смеялся и рассказывал какие-то байки про охоту на ягуаров — она-то знала, что все это вранье, но окружающие слушали с большим интересом, и, кажется, даже верили, что так оно и было. Время от времени он весело поглядывал на нее, словно призывая не выдавать страшную тайну — ведь она была единственной, кто знал, что живого ягуара Дел видел только в зоопарке!

Когда какой-то рыжий парнишка подошел к столику и пригласил ее потанцевать, Карен с трудом узнала в нем молодого полицейского, который утром слопал половину оладьев — настолько изменили его зачесанные наверх торчащие дыбом волосы. Вопросительно взглянув на Дела, она получила разрешение в виде кивка и прошла за парнем вдоль столиков к эстраде.

Через десять минут Дел только что не скрежетал зубами. Ему, конечно, вспоминались слова Карен: «Ты еще к младенцу меня начни ревновать!» И он сам разрешил ей. И... Но какого черта этот рыжий щенок хватает ее за талию?!

Кэсси, не замечая его терзаний, сказал, усмехнувшись:

— Ну, псих, ты сам себя превзошел! Всегда у тебя девочки были — первый класс, но эта — лучше всех. Гляди, как танцует — такого и в кино не увидишь!

Карен, в одной блузке и брюках — пиджак висел на спинке стула — легко двигалась в ритме музыки, покачивая бедрами и переступая каблучками. Светлые волосы разметались по плечам, она разрумянилась — Дел не мог оторвать глаз от ее гибкой светлой фигурки.

Она уловила его взгляд и улыбнулась, встряхнув головой — волосы взметнулись светлой волной. В другое время Дел охотно полюбовался бы этим зрелищем — но мальчишка-полицейский вихлялся слишком уж близко к ней!

— И где ты такую красотку отыскал?! — Кэсси все продолжал восхищаться.

— Мы с ней в баре познакомились, — машинально ответил Дел, с трудом подавив желание вмешаться — рыжий, несомненно, заглядывал в вырез ее блузки! — Там к ней пара парней полезла, я их слегка и... подвинул.

— И она, конечно, тут же на тебя клюнула! — заключил Кэсси.

— Ну... в общем, да.

Дел налил полстакана виски, отхлебнул и попытался внушить себе, что все нормально и теперь принято танцевать именно так. Но через минуту ему снова захотелось вскочить — обнаглевший мальчишка, якобы танцуя, терся о Карен ширинкой с таким видом, словно вот-вот кончит! Тут, слава богу, музыка умолкла и он с облегчением увидел, что Карен пробирается к нему между столиками, сопровождаемая несносным рыжим нахалом, который тащился сзади и уговаривал ее потанцевать еще.

— Извини, Ланс, я уже устала, — услышал Дел, — настроение его сразу улучшилось.

Обходя столик, Карен дотронулась до его плеча — он знал, что прикосновение не было случайным и обернулся.

— Очень устала? Или со мной все-таки потанцуешь?

Ее глаза вспыхнули радостью. Он стащил с себя галстук — нарочно, пусть видят! — и, обняв за талию, повел ее к автомату.

Он долго выбирал мелодию, продолжая крепко прижимать Карен к себе, и она понимала, что тот мальчишка, который когда-то танцевал здесь все вечера, все еще живет в нем. Наконец кивнул, сказал: — Вот это то, что надо, — нажал еще какую-то кнопку — и зазвучала песня.

Карен ни о чем не думала — просто смотрела ему в глаза, наслаждаясь его объятиями, чувствуя его всем телом и двигаясь в ритме музыки, пронизывающей ее насквозь. Четкие гитарные аккорды, звонкий голос певца, повторявший снова и снова:

«Ты нужна мне... Я люблю тебя... Я хочу тебя...». Казалось, эта мелодия шла не снаружи, а изнутри нее — или передавалась теплом его рук. Все вокруг словно плавало в серебристом тумане — она не видела ничего, кроме этих глаз.

Музыка кончилась, но они еще несколько секунд стояли, обнявшись и глядя друг на друга, как в трансе. Потом Дел слегка пошевелился и внезапно ухмыльнулся:

— Иди к столику — только помедленнее, и впереди меня.

Она пришла в себя, поняла и хихикнула.

До столика они добрались сравнительно легко. Поджидавший их Кэсси заметил с легкой завистью:

— Здорово вы смотритесь вместе! Снова появилась Айрин сообщила:

— Сэм звонил, просил, чтобы ты завтра с утра зашел. И вот, возьми — мама сказала, тебе, наверное, пригодится, — достала из кармана ключ и протянула Делу.

Он кивнул, взял ключ и попросил:

— Принеси еще бутылку шампанского, я с собой хочу взять, — улыбнулся, — нет, лучше — две.

На прощание Карен поцеловала Кэсси в щеку. Он был очень тронут и слегка покраснел, смущенно косясь на Дела.

Они вышли на стоянку и у самой машины Дел внезапно схватил ее, развернув к себе.

— Это какое-то сумасшествие! Я весь вечер не мог обнять тебя как следует.

Поцеловал — жадно, словно стремясь наверстать упущенное. От него пахло виски и Карен почувствовала, что пьянеет от этого запаха — или, может, от его поцелуя? Она и сама соскучилась — а теперь можно было, наконец, протянуть руку и погладить его по лицу, и поерошить волосы — и прижаться, и согреться теплом его тела.

— Подожди! — Дел впихнул ее в машину и резко тронулся с места. Глаза его блестели, как всегда, когда он готовил какой-то сюрприз.

На улице не было ни души. Всего две минуты быстрой езды — и он остановился у ограды большого трехэтажного дома с темными окнами, вышел из машины,уверенно открыл калитку, провел Карен к двери и отпер.

— Заходи!

Она зашла — внутри было абсолютно темно и тихо — и неуверенно огляделась.

— Что это?

— Мой дом. Я здесь родился.

Электричества не было, но Дел раздобыл где-то старинный канделябр, и в мерцающем свете свечей они пили шампанское из найденных на кухне стаканов.

У Карен кружилась голова и ей чудилось, что здесь, сейчас с ней тот самый мальчишка, который когда-то уехал из этого дома, еще не зная, что больше сюда не вернется. Этот мальчишка смотрел на нее сияющими влюбленными глазами, целуя и лаская ее чуть неловкими руками, и ей все время казалось, что эта неуверенность вызвана не выпитым виски, а молодостью и неопытностью.

Когда он заснул, положив голову ей на грудь, Карен еще долго не спала. Что-то мешало ей... короткий миг ужаса — всего лишь миг, о котором она не вспоминала весь день, а теперь вспомнила...

Она лежала в полной темноте, прижавшись губами к русому затылку, и, стараясь не заплакать, безнадежно думала о неизбежной разлуке.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Рано утром Дел тихо выбрался из постели. Карен сонно мурлыкнула, пытаясь нашарить его рукой, но, не найдя, сползла на нагретое им место и свернулась в клубочек. Он оделся, поискал карандаш и обнаружил его на прежнем месте — в ящике стола. Написал записку: «Скоро приду. Не скучай!», положил на подушку и выскользнул в коридор.

В доме все было по-прежнему, кроме чехлов на мебели. Он мог бы вернуться сюда в любую минуту и подумал, что когда-нибудь, наверное, так и сделает — когда-нибудь в будущем. Вчера весь вечер он чувствовал себя прекрасно и с удовольствием разговаривал со старыми приятелями — но сейчас ему хотелось как можно скорее вернуться на озеро, и чтобы рядом не было никого, кроме Карен.

Но прежде всего он собирался сходить к Сэму — это был не только адвокат, но и друг, хорошо знавший всю их семью. Дел до сих пор жалел, что год назад при разводе ему пришлось прибегнуть к помощи другого адвоката — скорее всего, с участием Сэма он мог выйти из этой истории с меньшими — по крайней мере, материальными — потерями, тот материал, что был у него на руках, позволял это. Но Сэм тогда очень не вовремя уехал в Европу, а психика Дела была на пределе, и единственное, чего он хотел — покончить с этим побыстрее и не проходить через унизительную процедуру публичного процесса. Впрочем, все было уже кончено—и слава богу.

Они не виделись лет пять, но Сэм ничуть не изменился — все так же покровительственно похлопывал его по плечу и называл «мой мальчик» и «Делвин». Только три человека называли его полным именем — Ларс, Сэм и... Мэрион.

То, что изложил ему адвокат, оказалось для Дела полнейшей неожиданностью и заставило его губы иронически искривиться. Знала бы Мэрион, что его мать все-таки переиграла ее — даже после смерти.

Он понимал, что Карен наверняка уже проснулась, но все-таки зашел к Марти — не мог не зайти, ведь они не виделись уже почти четыре года — его последнего визита к матери.

Она открыла дверь — высокая, сухощавая — казалось, еще больше высохшая, но в остальном почти не изменившаяся — и Дел обнял ее, чуть не плача от нахлынувших чувств. Он помнил ее с рождения, еще в смутных детских воспоминаниях — она всегда была рядом, была членом их семьи.

— Марти...

Отступив на шаг, Марти взглянула на него — строго и оценивающе — хотя в глазах ее были слезы.

— На деда похож... — задумчиво протянула она, — незадолго до смерти.

— Я что, так плохо выгляжу? — Дел был несколько шокирован этим замечанием.

— Да нет, — она вдруг рассмеялась, — ему тогда и пятидесяти не было, а смотрелся он еще моложе. Он же сразу умер, не болел. А ты как раз выглядишь неплохо. Кофе попьешь?

Дел снова обнял ее, поцеловал в щеку и пошел за ней на кухню. Эту кухню он тоже помнил с детства и чувствовал себя здесь, как дома.

— А ты все такая же. Она усмехнулась.

— Ты тоже. Девушка-то... спит еще? Он смущенно улыбнулся.

— Уходил — спала. Я сейчас у Сэма был.

— Моей Айрис понравилась — она мне полночи рассказывала, как вы вчера у Мегги танцевали. Говорит, хорошенькая очень, веселая и глаза добрые. Это у тебя серьезно — или так?

— Думаю, да.

— Молоденькая совсем.

— Да... — ей, единственной, Дел мог сказать то, о чем старался не думать — и все-таки думал порой, и в такие минуты во рту становилось кисло и противно: — Она моложе Элинор.

Наверное, Марти по голосу почувствовала его нежелание обсуждать эту тему и спросила о другом:

— Где же ты был столько времени? Из больницы тогда мне открытку черкнул — что вроде ходить уже начал и скоро приедешь — и вдруг исчез. Только из газет про тебя и можно было что-то узнать. Сначала — эта статья, что ребята притащили. Потом, в светской хронике — что дочка замуж вышла, и почти сразу же — что развелся. А потом, почти год — ничего, пока вот про домик не позвонил.

— Порадовалась?

Она молча кивнула. Дел знал, что она ненавидела Мэрион не меньше, чем его мать.

— Так где же ты был все это время?

Он махнул рукой, подтянул под себя табуретку и сел. Марти налила ему кофе, поставила тарелку булочек с черникой — она всегда пекла их по утрам — и уселась напротив, внимательно глядя ему в глаза, как когда-то в детстве.

Дел хотел зайти ненадолго, но просидел почти час и рассказал ей многое — куда больше, чем собирался. О Колумбии — то, что не писали в газете — там вся эта история выглядела несколько отличной от реальности, например, яма деликатно именовалась «местом содержания». О больнице, о кошмарах, о том, как долго не мог и не хотел ни с кем видеться.

Лишь о Мэрион и своем разводе он не стал рассказывать — это было слишком противно. О Карен сказал очень мало — только то, что они вместе уже четыре месяца.

На прощание он получил пакет еще теплых булочек и, насвистывая, быстро пошел к дому.

Войдя в холл, он сразу увидел, что дверь, ведущая во внутренний дворик, приоткрыта. Заглянул туда — Карен сидела и жмурилась, подставляя лицо неяркому зимнему солнцу. Дворик зарос и выглядел заброшенным, но Дел еще помнил, что в нем когда-то цвела сирень и весной ее запах проникал во все окна. Небольшой мраморный фонтан в центре — Марти утверждала, что ему уже лет двести, но он все еще работает — покрылся зелеными пятнами мха.

Почувствовав его взгляд, Карен обернулась и просияла.

— Здесь так красиво, — она обвела рукой унылый и заброшенный пейзаж, — похоже на заколдованный замок из сказки.

Присев рядом на скамейку, он достал из пакета булочку и поднес к ее рту.

— Завтрак для принцессы!

Глаза ее загорелись, она откусила кусок, еще один — и в минуту прикончила угощение прямо из руки Дела. Облизала его палец в поисках крошек сахарной пудры и выжидательно уставилась на него, переводя глаза на пакет в его руке.

— Там еще есть — дома получишь, — рассмеялся он и, обняв, повел ее к выходу.

Они пробыли на озере еще целую неделю — так не хотелось уезжать. Пару раз заезжал Кэсси, один раз с Айрис, которая привезла злополучный галстук — она нашла его под столиком.

В последнюю ночь Дел проснулся перед рассветом и обнаружил, что рядом пусто и холодно. Испугался, выскочил из дома, и увидел, что Карен сидит на лодке, уткнувшись лицом в колени. Услышал плач — тихий, почти беззвучный — и испугался еще больше.

Почувствовав его прикосновение, она вскинула голову и улыбнулась, пытаясь незаметно вытереть слезы.

— Что случилось, почему ты плачешь?

— Ты всегда так бесшумно ходишь — как большой кот.

— Не заговаривай мне зубы — что случилось?

— Ничего.

— Ты плакала, я же слышал.

— Это просто плохой сон приснился, ничего страшного.

Она улыбалась, на лице уже не было и следа слез, но Дел знал, что ему не приснился этот тихий плач. Он не стал ни о чем допытываться — просто обнял ее, согревая своим теплом, и повел по тропинке обратно в дом.

Манци, страшно соскучившаяся за три недели одиночества, сделала вид, что одичала — спряталась под кровать и пару часов не выходила. Зато когда вышла — ее нежности не было предела. Она терлась об ноги, лезла на руки, стоило кому-то прилечь — прыгала на грудь и начинала вылизывать первое попавшееся место шершавым языком. Как только Карен подходила к двери, кошка начинала тонко жалобно мяукать, словно упрашивая не бросать ее больше одну так надолго. Лишь через несколько дней она пришла в норму и окончательно поверила, что «ее» люди вернулись насовсем и больше никуда не денутся.

Вскоре Карен действительно записалась на кулинарные курсы — два раза в неделю. Хотя занятия проходили всего в нескольких кварталах от дома, он всегда ездил встречать ее — и потому что девушке одной опасно вечером на улице, и чтобы увидеть, как она обрадуется и побежит к машине.

Они стали чаще выходить в город — ездили вместе в зоопарк, в Луна-парк, ходили в кино. Наверное, если бы Дел был один, он бы счел подобные забавы чересчур детскими для себя, но сейчас он смотрел, как Карен радуется каждой мелочи, и смеется, и кормит белок припасенными орешками, и оборачивается к нему, чтобы спросить взглядом: «А ты видел вон то, такое интересное?!» — и заражался ее радостью, чувствуя себя молодым, счастливым и беззаботным.

С самого Рождества у него не было ни одного кошмара, головные боли бесследно исчезли. Как-то незаметно прекратились его визиты к Ларсу — сначала Карен болела, потом они уезжали, а потом он просто понял, что ему это больше ни к чему.

Теперь он лишь изредка вспоминал Мэрион — без боли, безразлично — и в ушах его уже не звучал ее бесплотный голос. Но однажды утром, в середине марта, она снова напомнила о себе.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Карен не спеша готовила завтрак, прислушиваясь к тому, как Дел плещется в душе, когда в дверь внезапно позвонили.

Молодая блондинка, стоявшая на пороге, была очень красива и элегантна — таких Карен видела только на обложках журналов и в фотографиях светской хроники. Золотистые волосы, уложенные в модную, нарочито небрежную прическу, жесткая, неожиданно знакомая линия рта.

Она поняла, кто перед ней, еще до того, как женщина, окинув ее взглядом, спросила:

— Мистер Делвин Бринк здесь живет? Постаравшись взять себя в руки, Карен спокойно ответила:

— Да. Проходите, пожалуйста.

Войдя, женщина окинула квартиру взглядом и презрительно улыбнулась — почти незаметно, но для Карен абсолютно очевидно.

Предложив незваной гостье сесть в единственное кресло, она проскользнула в ванную. Дел что-то напевал, стоя под душем. При появлении Карен он фыркнул, попытался ее обрызгать — и тут понял, что ей сейчас не до шуток.

— Что случилось? — спросил он, выключая воду.

— Там, кажется, пришла твоя дочь

Его лицо мгновенно изменилось. Перед Карен снова стоял тот самый человек, которого она когда-то увидела в баре — жесткий, напряженный, с темными тревожными глазами. Несмотря на это, он ласково погладил ее по щеке и тихо попросил:

— Скажи ей, что я сейчас выйду. И не бойся ничего.

Дел вышел через две минуты — босиком, в джинсах и футболке. Лицо у него было абсолютно спокойное и ничего не выражающее — но Карен чувствовала, что внутри он сжат, как пружина.

Ей казалось, что время тянется невыносимо долго, как в минуты смертельной опасности, давая возможность подметить малейшие оттенки эмоций, каждый взгляд, каждую интонацию. Ничего хорошего от этого визита Карен не ждала — она помнила, с какой болью он тогда, на озере, сказал: «Я и понял — с тех пор мы не видели друг друга».

Молодая женщина смерила его холодным оценивающим взглядом, вежливо улыбнулась и сказала:

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, Элинор, — в его ответе не было даже тени сердечности, все то же спокойствие. Это скорее напоминало не приветствие отца с дочерью, а рукопожатие двух боксеров на ринге.

— Отец, мы можем поговорить... наедине? — она подбородком указала на Карен, прислонившуюся к кухонному столу и продолжавшую наблюдать за происходящим.

Карен шевельнулась, подумав, что ей лучше уйти в ванную, чтобы не мешать им, но застыла, остановленная одним коротким словом, брошенным Делом:

— Нет.

Это было сказано все так же спокойно, но с легким оттенком злой насмешки. Элинор явно опешила, маска светской благовоспитанности на секунду слетела с ее лица и на нем проступило удивление, что все идет не так, как положено.

— Почему? — в ее тоне появилась тщательно скрываемая нервозность.

— Не хочу. — Дел пожал плечами, оттенок насмешки в его голосе стал явственнее. Он сел на диван и откинулся на спинку. Карен не видела его лица — только затылок — зато лицо его собеседницы было видно хорошо. Элинор явно была раздражена тем, что он ведет себя так непонятно, и тщетно пыталась скрыть это.

— То есть как это?

— Просто — не хочу и все.

— Ты хочешь, чтобы я разговаривала с тобой при этой... молодой особе? — она снова подбородком показала на Карен.

— Нет, — в его голосе была уже откровенная издевка.

— Как это? — она явно удивилась.

— Разговаривать со мной хочешь ты, для этого и пришла.

— Ну хорошо, — она поджала губы. — Отец, тебя видели с какой-то молодой женщиной. Мне уже многие знакомые об этом говорили.

Дел смотрел на нее, не произнося ни слова. Она помолчала и спросила:

— Почему ты не отвечаешь?

Этот разговор все больше напоминал Карен схватку двух боксеров или фехтовальщиков. Медленное схождение, два-три молниеносных удара — и снова скрещиваются только взгляды в поисках друг у друга слабого места.

— А ты ни о чем не спрашивала — только сообщила мне, что говорят твои знакомые.

— Ты что, смеешься надо мной?

— Нет, просто... смотрю.

— На что? — она явно растерялась.

— На тебя. Ты очень похожа на свою мать. Элинор попыталась снова взять инициативу в свои руки.

— Я вижу, что люди не ошиблись. Эта особа и сейчас здесь!

— Ну и что? — это было сказано лениво, скучающим тоном. Дел развалился на диване, но Карен хорошо видела бугрящиеся на спине под футболкой напряженные мышцы.

— Нам с мамой все знакомые сочувствуют! Как ты можешь?!

— Они сочувствуют ей уже лет двадцать пять, — он и не попытался скрыть откровенный сарказм в голосе, — а могу я пока что... неплохо.

На лице Элинор выступили красные пятна, в голосе появились истерические нотки — Карен даже показалось, что Дел намеренно провоцирует ее. Она никогда не видела его таким жестоким, но не испытывала ни малейшего сочувствия к этой женщине.

— Отец, ты позоришь семью подобным поведением!

Он вскочил и выпрямился, сунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку, постоял минуту, буравя Элинор глазами, прошел к столику у двери, где лежали сигареты, сунул одну из них в рот, чиркнул спичкой — время тянулось невыносимо долго, хотя прошло всего несколько секунд — и резко обернулся.

— У меня нет семьи. Во всяком случае, к вашей семье я больше не принадлежу.

— Ты сам так захотел. Не мог же ты рассчитывать, что мама останется с тобой после того, что ты сделал.

Дел пожал плечами и снова сел на диван.

— Я не уверен, что ты адекватно оценила происшедшее. Впрочем, полагаю, ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать события годичной давности. Итак, что тебе надо? Точнее, что надо твоей маме — ведь это она тебя прислала, не так ли?

Элинор глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки, несмотря на откровенную издевку в тоне ее собеседника.

— Отец, мама просит тебя прекратить эту... позорную и смехотворную связь, — она мазнула глазами по Карен, — или, по крайней мере, перестать ее афишировать. Я не хотела говорить это при... этой особе, — снова кивок в сторону Карен, — но ты сам меня вынудил. Кроме того, несмотря на то, что ты опозорил нас, она предлагает... считает возможным... простить тебя и попытаться снова наладить ваши отношения.

Дел несколько секунд молчал, потом неожиданно хрипло рассмеялся. Этот надтреснутый звук был настолько непохож на его обычный смех, что Карен — впервые за время разговора — стало не по себе. Но заговорил он спокойно и насмешливо:

— Ты знаешь, дорогая дочка, я в последнее время не слишком интересуюсь желтой прессой. Поэтому скажи-ка мне — этот... журналист, он что, уже послал ее? Или она хочет иметь нас обоих? Я не сомневаюсь, что ты в курсе, она от тебя никогда ничего не скрывала — вы всегда были две подружки.

— Как ты можешь так говорить о маме?!

— Не надо делать из меня идиота! Вы что, забыли, где я работаю? Служебное расследование началось в день выхода этой статьи. А через неделю, прямо в больнице, я получил полный отчет об этой... позорной и смехотворной связи, как ты изволила выразиться, — сначала Дел почти кричал, но к концу фразы снова сумел взять себя в руки, хотя Карен чувствовала, что он уже на пределе. Он по-прежнему сидел спиной к ней, но конвульсивно сжатый кулак, лежавший на спинке дивана, был ей хорошо заметен. — На бракоразводном процессе этот вопрос не поднимался — и она решила, что ей все сошло с рук? Не так ли?

— Отец, ну пойми правильно...

— Я все понял правильно — еще тогда. Просто хотел развязаться с ней как можно скорее, а не ворошить грязное белье на публике.

— Подумай, вы с мамой могли бы попробовать заново. Неужели тебе, с твоими деньгами, нравится жить в этой... халупе? — Элинор презрительным взглядом обвела квартиру.

Карен стало на секунду обидно — по ее мнению, в их доме было уютно — но ровный голос Дела поразил ее звучащей в нем ненавистью.

— Значит, она узнала про деньги? Этим и объясняется твой визит? — он усмехнулся, — Как же я сразу не догадался!

— Но, отец... — Элинор поняла, что ляпнула что-то не то, и явно запаниковала. Зато Дел теперь был абсолютно спокоен, в его голосе больше не слышалось ненависти — только холодное презрение:

— Передай своей маме следующее. Я предлагаю ей оставить меня в покое — раз и навсегда. И если ты сделаешь то же самое — я не обижусь. В случае же, если она попытается меня еще как-то... достать, советую ей вспомнить, что у меня все еще достаточно знакомств, чтобы весь Вашингтон в течение недели узнал о тех обстоятельствах, которые не упоминались во время процесса. Результаты служебного расследования по-прежнему в сейфе у моего адвоката, включая фотографии — надо сказать, весьма пикантные. Твоя мама так любит видеть свое изображение в разделе светской хроники, а вот в скандальной хронике оно ей может не понравиться.

— Ты этого не сделаешь! Не посмеешь! Дел угрюмо кивнул.

— Не сделаю — если вы оставите меня в покое. И посмею — если вы попытаетесь еще что-то предпринять. Кроме того, сообщи ей, что мой адвокат получил распоряжение передать этот материал одному из моих родственников в том случае, если я не смогу этого сделать сам — по независящим от меня обстоятельствам. Она так долго карабкалась вверх, что обидно было бы потерять все это в одночасье, а справиться с подобным скандалом она не сможет. Поэтому ей... да и тебе тоже, лучше перестать, наконец, вмешиваться в мою жизнь.

— Ты что, угрожаешь нам? — в голосе Элинор появилась злость, но Карен послышался в нем и оттенок страха.

Дел медленно выпрямился и стоя посмотрел на дочь сверху вниз. Голос его был по-прежнему спокоен, но Карен впервые почувствовала, что этот человек может быть смертельно опасен.

— Нет, просто предостерегаю. Она знает, что я всегда держу свое слово — и потому, если не станет больше меня доставать, то может не беспокоиться. У тебя есть еще что-то мне сказать, или этого достаточно?

— Я вижу, нам не о чем разговаривать, — Элинор все-таки попыталась сделать вид, что ничего не произошло, медленно встала и направилась к двери.

— Ты права, — Дел отпер дверь, выпуская ее.

Уже на пороге она на секунду остановилась и сказала — с прорвавшейся, наконец, злостью, явно рассчитывая, что Карен тоже услышит эти слова:

— А твоя маленькая шлюшка знает, что живет с сумасшедшим убийцей? Неужели не боится — или из жадности готова рискнуть? — помедлила и исчезла за дверью.

Дел постоял несколько секунд, глядя на закрытую дверь, неожиданно рявкнул: — Сука! — и со всего размаха врезал по ней кулаком. Таким злым Карен его никогда не видела — глаза его светились, как у разъяренного хищника.

Повернувшись к ней, он глубоко вздохнул и попытался улыбнуться, правда, улыбка вышла кривой и не очень сочеталась с горящими яростью глазами. Спросил:

— Испугались, сестрички?

Она оглянулась — оказывается, Манци спряталась за ней и сейчас выглядывала одним глазом, готовая в любую минуту снова скрыться. Карен и не заметила, когда она появилась.

Дел прошел в ванну. Оттуда послышался плеск воды, через минуту он вышел с коробочкой пластыря и попросил:

— Слушай, приклей-ка мне, пожалуйста! — и показал руку — на суставах красовалась пара ссадин. На ладони тоже выступила кровь — наверное, в какой-то момент, забывшись, он слишком сильно сжал кулак.

Она чувствовала, что сейчас ему нужен не столько пластырь — царапины были пустяковые — сколько просто ее близость и прикосновения. Не торопясь, аккуратно, она начала отрезать кусочки пластыря и наклеивать их на пострадавшие места. Дел обнял ее свободной рукой, уткнувшись лицом в волосы за ухом и неожиданно сказал:

— Знаешь, именно сегодня я впервые пожалел, что у меня дочь, а не сын.

Карен вопросительно подняла глаза, он кивнул и объяснил:

— Сыну можно было бы в такой ситуации дать как следует по морде! — грустно усмехнулся. — Ладно, давай завтракать — есть хочется.

Карен видела, что Дел еще не совсем успокоился — да это было и естественно после подобного разговора — тем не менее выглядел он уже почти нормально. Ей даже показалось, что он чувствует какое-то непонятное облегчение.

— Ну, и что теперь будет? — спросила она, разливая кофе.

— А ничего не будет, — он беспечно махнул рукой и вцепился зубами в булочку. Прожевав, объяснил, — она знает, что я не блефую. И, кроме того, если бы она на что-то всерьез рассчитывала, то явилась бы сама. А тут прислала эту дурочку — она ее всю жизнь использует, чтобы не нервничать и не портить себе цвет лица, — в голосе его послышалась злость. — У нее, слава богу, и своих денег хватает — но как же было не попробовать, а вдруг выгорит!

— Она точно ничего тебе не может... плохого сделать?

— Что могла — уже сделала. Не думаю, чтобы мы о ней еще услышали когда-нибудь. Я же говорю — она всегда рассчитывает четко, когда следует отступить, и не зарывается. Не бойся, все уже кончилось.

Он принялся за вторую булочку, жадно откусывая большие куски — очевидно, от переживаний у него разыгрался аппетит. Усмехнулся, покрутил головой, словно отвечая своим мыслям, и добавил:

— Знаешь, я даже рад, что она приходила. До сегодняшнего дня побаивался — не вернется ли прежняя боль, если придется снова с ними столкнуться. А тут было только противно, и все — особенно когда она про деньги ляпнула.

Съев почти все, что было на столе, он удовлетворенно откинулся на спинку дивана. Карен унесла посуду и хотела вернуться в кресло, но обнаружила, что Дел уже перебрался на ковер и удобно устроился, облокотившись на подушку. Когда она подошла, он притянул ее за руку, чтобы она сидела, опираясь на него, как на спинку кресла — надо сказать, весьма уютного.

— Ну что, достал я тебя своими семейными проблемами? — смотрел он виновато. — Впрочем, как ни смешно — это уже действительно не моя семья и не мои семейные проблемы. Все кончено, слава богу. Моя семья — это ты, — он усмехнулся, — и Манци.

Погладив его по спине, Карен честно созналась:

— Я все время боялась, что она скажет тебе что-нибудь неприятное.

Дел махнул рукой.

— Мне не привыкать. Самым неприятным для меня было то, что она говорила о тебе в таком тоне. Извини, что так вышло.

— Ну что ты в самом деле — еще извиняться за нее будешь! — возмутилась Карен.

— Это же все-таки моя дочь, — он вздохнул, — впрочем для нее главное только то, что она дочь Мэрион. Я для нее мало что значил и мы никогда не были особо близки. Родилась она, когда я был во Вьетнаме, и увидел я ее впервые, когда ей было уже года три. До сих пор помню... при виде меня она заревела и убежала, а когда я ее нашел и попытался обнять, она ударила меня кулачком и закричала: «Уйди, ты злой, я тебя боюсь». Тогда мне было еще больно — с тех пор я здорово натренировался «держать удар». Да дело было и не в ней, а в Мэрион.

Несколько минут Дел лежал, облокотившись на подушку и, казалось, вглядывался во что-то, невидимое никому, кроме него. Потом взял Карен за руку и начал говорить, поглаживая ладошку и пристально глядя на нее, словно читая что-то по линиям руки:

— Ее отец преподавал у нас в колледже — такой, знаешь — левых взглядов и богемных привычек. Ты видела Элинор — так вот, Мэрион тогда была очень похожа на нее — только еще красивее. Мы познакомились месяца за два до моего ухода в армию, случайно, на вечеринке, и я мгновенно влюбился по уши. Ухаживал за ней, дарил цветы, чуть ли не серенады под окнами пел — и в конце концов добился своего...

Он немного смущенно взглянул на Карен. Ей на секунду стало смешно и грустно — она и раньше замечала, что он иногда боится шокировать ее, начисто забывая, кем она была.

— ...Я начал рано — лет в четырнадцать. Но еще до того отец позвал меня в кабинет — как он выразился, «для мужского разговора» и взял с меня слово всегда пользоваться презервативом. Ну и я про это никогда не забывал и всегда носил пару штук с собой, — он усмехнулся, — на всякий случай. И вот однажды, за пару недель до отъезда, я, в нужный момент, не обнаружил их в кармане. Мэрион сказала, что у нее безопасный день, и ничего страшного не будет. Я до сих пор не знаю, действительно ли они выпали из кармана, или она их нарочно вытащила. Во всяком случае, через три с лишним месяца, когда я, честно говоря, про нее уже почти не вспоминал, она приехала ко мне в тренировочный лагерь и сказала, что беременна. Плакала, говорила, что аборт делать уже поздно, что она не знала. Может, и правда не знала — до меня у нее никого не было — а может, просто тянула время. Для нее брак со мной был очень выгоден — деньги, семейные связи, влияние. Она прекрасно знала, что мой двоюродный дядя — сенатор от Оклахомы, что я состою в родстве еще с десятком крупных шишек, что наш дом в центре Роузвуда посещают многие влиятельные люди.

— А ты сам для нее что-нибудь значил? — не удержавшись, спросила Карен.

— Тогда она говорила, что любит меня. Но — сомневаюсь, чтобы это было правдой... впрочем, может быть, я сейчас и необъективен. В общем, я выпросил отпуск на три дня, приехал домой и рассказал все родителям. Скандал, конечно, был жуткий — мать представляла себе мой брак несколько иначе и никак не в девятнадцать лет. Но мы все-таки поженились и я уехал, а она осталась жить у нас дома. Думаю, что ей там пришлось не очень весело — характер у моей мамы был достаточно жесткий. Потом родилась Элинор и мать даже немного оттаяла — тем более что моя жена была аристократична, красива, хорошо воспитана.

Карен вздохнула, прекрасно понимая, что не обладает ни одним из этих качеств — к сожалению. Визит Элинор — такой модной и элегантной — еще раз заставил ее вспомнить, что Дел, как бы хорошо и легко ей с ним не было, принадлежит к другому миру, в который такой, как она, доступа нет и никогда не будет.

— ...А потом грянула катастрофа. Мать случайно увидела Мэрион в сводке местных новостей, марширующей под лозунгом «Убийцы, руки прочь от Вьетнама!» — сочла это предательством и выгнала из дома. На самом деле, как я теперь понимаю, ее участие в этой демонстрации было лишь своего рода данью моде. Дело в том, что левые тогда набирали силу в обществе, а Мэрион всю жизнь было важно считаться «прогрессивной» и ни в коем случае не отстать от других. Ну а дальше мать написала мне разъяренное письмо с требованием немедленно развестись. Я отказался — у нас был ребенок, Мэрион писала мне, что ждет, что скучает, и я считал, что ее политические взгляды — это не причина для развода. Она поселилась у своего отца, продолжила учебу и к моему возвращению уже получила диплом юриста и начала работать в Вашингтоне, в крупной юридической фирме — она и сейчас там, только уже младший партнер. Когда я вернулся, она надеялась, что я займусь политикой и смогу многого добиться на этом поприще — возможности и связи были. Из Мэрион действительно вышла бы идеальная жена для какого-нибудь крупного политика — умная, амбициозная, легко умеющая приспособиться. Только оказалось, что я не оправдал ее надежд — подобная карьера меня никогда не привлекала, и вместо того, чтобы сунуться в политику, я пошел учиться. Мы сняли дом — дорогой, зато в престижном районе, не стыдно было показать людям. Денег не хватало и у нас начались ссоры — она начала называть меня убийцей, прямо при ребенке, говорила, что ей противно, когда я до нее дотрагиваюсь, что мои руки похожи на лапы зверя... ну и многое другое... — он поморщился, очевидно, вспомнив что-то, особенно неприятное.

Карен незаметно погладила его по руке — большой, доброй и теплой, к которой она так любила прижиматься лицом.

— Уже после развода я иногда спрашивал себя — почему я не разошелся с ней еще много лет назад? Пожалуй, просто повода не было. Мне весьма кстати предложили работу — там неплохо платили, так что ссоры прекратились и мы даже купили тот самый престижный дом — она и сейчас в нем живет. Правда, Мэрион чем дальше, тем больше становилась нудной фанатичной ханжой — даже в постели она стала признавать только позу, когда она сверху. Все остальное, по ее утверждению, подходило только для созданий без чувства собственного достоинства. Всякие подобные «истины», высказываемые тихим голосом, с полной уверенностью, что она всегда права — и откуда она только их брала?! Похоже, из каких-то феминистских газет. И бесконечные диеты! То борьба с холестерином, то вообще какое-то пакостное сено на обед — я только гамбургерами и спасался. Но в Штатах я бывал от силы пару месяцев в году — и, вкусив немного «семейных радостей», уезжал в Колумбию или Венесуэлу — а там жил, как хотел. Конечно, если бы в моей жизни появилась какая-то женщина, которая бы значила для меня нечто большее, чем просто развлечение, я бы развелся — а так... действительно, повода не было.

— А... Элинор? Ты о ней ничего не говоришь — словно ее и не существовало.

— А ее, в некотором смысле, и не существовало, как отдельной личности — с момента, когда я ее увидел, это была маленькая копия Мэрион, которая из кожи вон лезла, чтобы подражать маме и заслужить ее одобрение — так и осталось на всю жизнь.

Дел тяжело вздохнул и Карен поняла, что он подошел к самому болезненному для него моменту.

— А потом ты знаешь — я попал в эту... яму. И бежал, и чудом уцелел. Я и сейчас считаю, что шансов у меня не было — просто повезло.

Она вздрогнула и плотнее прижалась к нему — ей стало не по себе от промелькнувшей внезапно мысли, что он мог и не вернуться оттуда и они бы никогда не встретились и не сидели бы здесь сейчас.

— Мэрион почти четыре месяца разыгрывала из себя любящую жену — приезжала ко мне в больницу по два-три раза в неделю, расспрашивала обо всем, вроде бы сочувствовала. Я тогда даже подумал, что все время был несправедлив к ней. А потом вышла эта газета, и тут же началось служебное расследование. За ней установили наблюдение и узнали, что у нее связь с журналистом, подписавшим статью. Я получил материалы, свидетельствующие об этом, даже их фотографии в постели—у меня в конторе работать умеют. Но я и без того мгновенно понял, что статья написана или ею, или под ее диктовку — там были вещи, которых не мог знать никто, кроме нее. И фотография — она была в моих вещах, которые ей переслали из Колумбии.

— А зачем она это сделала? — тихо спросила Карен. У нее в голове до сих пор не укладывалось, как можно было сделать такое.

— Я все думал — из-за этого журналиста. А теперь, кажется, догадался, что там было на самом деле. Я так понимаю, что Мэрион весьма рассчитывала на деньги, которые достанутся мне после смерти родителей — и получилось, что зря. Мама умерла, пока я был в плену — я даже попрощаться с ней не смог — и не оставила мне ничего, только доходы с капитала. После моей смерти и деньги, и дом должны были уйти на благотворительность — специально, чтобы ни Элинор, ни — в особенности — Мэрион, никогда не смогли ими воспользоваться. Так что я был ей больше не нужен. А разводиться с мужем, который пострадал, работая на дядю Сэма, чудом вернулся с того света и лежит в больнице — значило выставить себя в дурном свете. Другое дело, когда речь идет об убийце — тут она могла показать свою принципиальность и при этом не быть виновной стороной в бракоразводном процессе. А может, она думала, что от этой статьи я или покончу с собой, или свихнусь — мне и правда немного тогда было для этого надо. Но я слишком упрям — ты же знаешь... — губы Дела скривились в странной улыбке. Возможно, ему внезапно вспомнилось то же, что и ей — как он когда-то убеждал ее переехать к нему.

— Знаю, — кивнула Карен.

— Но эта статья, конечно, сыграла свою роль. Мэрион пришла в больницу, я показал ей газету — она ничего не отрицала и заявила, что это все правда. И я взбесился, наорал на нее и под конец ударил — не слишком сильно, но при свидетелях. И она, разумеется, с удовольствием подала на развод — теперь она была пострадавшей стороной, терпящей жестокость психически нестабильного мужа — и ободрала меня, как липку. А я попал в психбольницу — на три месяца — из-за непрекращающихся кошмаров. Вышел, купил эту квартиру — мне казалось, что в большом незнакомом городе легче будет. Ну и... знаешь, полгода назад мне исполнилось сорок пять лет. В тот вечер я сидел здесь напившись — даже в бар не пошел, прямо дома бутылку виски вылакал — и ждал очередного кошмара. И думал, что вот это и есть итог всей моей жизни — ни семьи, ни друзей, ни работы — ничего, кроме пустоты и кошмаров. Вот так. А через месяц после этого я встретил тебя...

Дел усмехнулся и погладил ее по кончику носа — Карен наморщила нос и улыбнулась, чего он и добивался. И добавил, все так же усмехаясь:

— И все-таки Мэрион не смогла переиграть мою мать — этим и объясняется сегодняшний визит. Существовало дополнение к завещанию, которое вступало в силу через год после моего развода. Помнишь, в Роузвуде меня Сэм попросил зайти — так он сказал, что раз я развелся, то деньги все-таки переходят ко мне — это и было в дополнении.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Весь день Дел был слегка рассеян и, казалось, обдумывал что-то, а за ужином неожиданно объявил, что завтра с утра уедет по делам и вернется только поздно вечером.

— Мне к Сэму надо, в Роузвуд, — объяснил он, — постараюсь вернуться к концу твоих занятий и встретить тебя. Если не успею, поезжай домой на такси — никаких автобусов и пеших прогулок по темной улице без меня.

Карен стало смешно — он забыл, что на этих самых темных улицах она была дома — много лет.

Карен весь день сидела одна — ей было тоскливо и одиноко. Дел никогда еще не уезжал так надолго.

Дел... Она никогда и не мечтала, что встретит такого человека — доброго и сильного, нежного и заботливого — самого лучшего, самого светлого.

С ним, впервые в жизни, Карен поняла, что прикосновение мужчины может быть радостью, что тело мужчины может восхищать и возбуждать ее. Своей нежностью он заставил ее забыть обо всем, что было раньше, почувствовать себя нужной и желанной — она словно начала жить заново, в прекрасном, добром и теплом мире — в мире, в котором можно было ничего не бояться, потому что рядом был он.

Дел... Кусочек сказки, по ошибке судьбы доставшийся ей — так ненадолго.

Стоило ей увидеть знакомое узкое лицо, русую прядь, упавшую на лоб, плотно сжатые губы — они могли быть такими нежными — и все вокруг преображалось, становилось светлым и радостным, словно повсюду, куда бы он не ступал, светило солнце.

Все это слишком напоминало сказку — а сказки, как известно, всегда кончаются. Он и не предполагал, как часто Карен хочется умереть — чтобы не присутствовать при конце сказки, чтобы не жить, зная, что она была — и кончилась.

Вечером она сидела, как на иголках, ожидая окончания занятий и боясь, что он ее не встретит. Но выйдя, с облегчением увидела знакомую машину и побежала к ней.

Он был там — усталый и очень довольный, обнял ее, и все снова стало хорошо. Карен уткнулась носом ему в плечо и почувствовала, как ласковые пальцы гладят ей волосы, отгоняя страх и тоску, как он прижимается губами к ее макушке, согревает теплым дыханием, шепчет что-то. Ей стало уютно и спокойно, не хотелось говорить или шевелиться — просто чувствовать его рядом. И не думать ни о чем плохом.

По дороге домой он рассказал:

— Я Кэсси видел — он тебе привет передает. И его напарник — этот молодой Ланс... с которым ты танцевала, — и она рассмеялась, услышав в его голосе ревнивые нотки.

Дел не сказал ей, что в тот день написал завещание — на всякий случай — и оставил ей все, что у него было — чтобы хоть как-то защитить ее, если его когда-нибудь не будет рядом.

Поздно ночью, когда Карен уже засыпала, он неожиданно спросил:

— Послушай, а что, если мне снова предложат назначение в Южную Америку? Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Хоть на край света! — в доказательство она устроилась поудобнее — подсунулась под его руку и положила голову ему на плечо.

— Тогда тебе придется выйти за меня замуж, иначе не выйдет.

— А ты возьми меня в клетке — вместе с Манци. И скажи, что мы твои домашние любимицы, — и она первая рассмеялась своей шутке.

— Карен, ты просто невозможный человек! — Дел попытался не улыбнуться, представив себе ее в багажной клетке, с плюшевой мышкой в зубах.

Это был всего лишь короткий шутливый разговор — пара минут, не больше — но у него осталось царапнувшее душу чувство, что в этом разговоре было сказано что-то очень важное — и не замечено им.

Через три недели Дел уже знал, что никакого нового назначения не будет.

Он гнал машину по шоссе, ничего не видя перед собой — в глазах темнело от ярости. Чувствуя, что сейчас взорвется, повернул на первую попавшуюся заправку, резко затормозил и невидящими глазами уставился вперед. Потом резко ударил обоими кулаками по рулю.

— Сволочи!

Руль выдержал, но боль в руке несколько отрезвила его и дала, наконец, возможность обдумать случившееся.

Вызов в штаб-квартиру был несколько неожиданным — оставался еще месяц отпуска. Он сразу почувствовал неладное, поэтому решил ничего не говорить Карен.

До сих пор в его ушах, казалось, отдавался дружелюбный голос:

— Вы сами понимаете, что личность вашей... подруги была тщательно проверена — обычное рутинное мероприятие, правила вам хорошо известны. То, что выяснилось в результате, нас несколько встревожило и может стать для вас серьезной проблемой. Наверное, вам стоит ознакомиться с данными проверки — это может облегчить вам принятие соответствующего решения.

С трудом сдерживаясь, чтобы не заехать прямо в еле заметную двусмысленно-сочувственную улыбочку, которая проступила на лице его собеседника, Дел спокойно ответил:

— Не стоит. Я все это знаю.

Сотрудник управления кадрами ЦРУ был явно удивлен, если не шокирован.

— И то, что она была...

— Я знаю, — прервал Дел.

— В таком случае вы сами должны понимать, что, продолжая поддерживать с этой женщиной... постоянные отношения, вы не можете рассчитывать на работу в том качестве, в котором мы до сих пор вас использовали. Вам необходимо до конца отпуска разобраться с этой проблемой.

Дел уже все понял, но хотел, чтобы его собеседник довел свою мысль до конца:

— То есть?

— То есть прекратить эту связь, — объяснил кадровик, очевидно, удивляясь его тупости — и Дел вдруг вспомнил слова Томми: «Девочке моей обид в жизни хватило — не хотелось бы добавлять».

Он написал заявление об отставке сразу же — не выходя из кабинета.

Кадровик удивленно приподнял брови и сказал, что у него еще есть время подумать в течение месяца — только пото.м отставка вступит в силу. В случае, если он не передумает, его адвокат должен связаться с ними по поводу пенсионного фонда. Дел едва слушал его — было душно и противно, хотелось уйти как можно скорее, но пришлось еще подписать несколько документов — согласно инструкциям о режиме секретности.

Только после этого он в последний раз прошел через КПП, вышел и оглянулся на огромное семиэтажное здание из светлого камня, с которым было связано двадцать лет его жизни.

В глубине души он понимал, что этого следовало ожидать — правила ему действительно были хорошо известны. И все-таки было неприятно внезапно лишиться работы, которая ему так нравилась.

С теми деньгами, которые Дел получил от матери, нищета ему, мягко говоря, не грозила — даже при отсутствии зарплаты их хватило бы на всю жизнь. Но он был полон энергии, хотел работать и не мог пока что представить себя в роли пенсионера.

Прямо с заправки он позвонил Сэму и попросил разобраться с пенсионным фондом. На все вопросы ответил, что у него возникли некоторые разногласия с руководством и он решил подать в отставку. Добавил, что заедет через пару недель и расскажет все более подробно — и заодно попросил, чтобы Сэм дал ему знать, если услышит о какой-то более-менее подходящей работе.

Вернувшись в машину, еще несколько минут посидел, улыбнулся, снова вылез и позвонил Карен — слава богу, сегодня занятий у нее не было.

Уже на шоссе ему в голову пришла отличная идея — установить в машине телефон.

На следующее утро, за завтраком, он сказал Карен о своей отставке. Она испуганно вскинула на него глаза:

— Почему? — внезапно лицо ее помертвело и, запнувшись, она спросила, — это из-за меня, да?

Дел, беспечно рассмеявшись, покачал головой:

— Что ты, милая — ну при чем тут ты! Это все та статья в газете. После такой рекламы на всю страну — какой из меня теперь шпион?

Карен не улыбнулась, продолжая пристально глядеть на него. Он так и не понял, поверила ли она его словам.

В первый день пасхальных каникул он снова повез Карен в Луна-парк. Был прекрасный весенний день, до самого вечера они бродили по дорожкам, катались на аттракционах и оба искренне наслаждались этой поездкой, каждый — по своему. Карен развеселилась и вела себя совсем как ребенок — цеплялась за него на «чертовом колесе», визжала от удовольствия в качающемся доме, смеялась и подпрыгивала на ходу, крепко держа его за руку. Дел просто смотрел на ее довольное лицо и слушал ее смех — это и было для него главным развлечением.

Он купил ей сахарную вату, она откусывала ее, жмурясь от удовольствия, и конечно, слегка перемазалась, но он сделал вид, что очень сильно, и начал носовым платком стирать липкие следы, придерживая Карен за затылок. К сожалению, вокруг было полно народа, а то бы он смог просто слизнуть сахар с ее щеки.

Проходя мимо тира, Дел заметил, что она отстала, и обернулся.

— Ты чего?

— Посмотри, какой там... — она не нашла слов и показала в сторону тира.

Дел сразу понял, что так привлекло ее внимание — одним из призов был игрушечный тигренок размером с болонку, белый с черными полосками и голубыми глазами. Карен вообще было неравнодушна к кошкам.

— Хочешь?

Она кивнула, глядя на него с радостным ожиданием в широко открытых глазах — он обнял ее за плечи и повел к тиру.

При каждом удачном выстреле Карен смотрела на него с восхищением, а получив вожделенный приз, гордо оглянулась по сторонам — все ли видели, что у нее теперь есть! С задранным носом, сияющая, она была такой забавной и соблазнительной, что Дел не выдержал и притиснул ее к себе. Она поцеловала его в щеку — вполне невинно — и незаметно слегка прикусила мочку уха — это уже было совсем не невинно и вызвало немедленную реакцию.

— Не дразнись, — шепнул он ей, — а то сейчас схвачу, увезу домой — и не будет тебе никаких «русских горок».

Карен тут же послушно отодвинулась — пропускать такой интересный аттракцион она была не согласна!

По дороге к «русским горкам» Дел увидел в киоске кое-что интересное, сказал: — Подожди, — и отошел на минуту. Возвращаясь с только что купленным «Полароидом», специально подошел с другой стороны и с нескольких метров позвал: — Карен! — заранее зная, что она обернется и просияет. Такой он и сфотографировал ее — с радостной улыбкой и тигренком в руках, на фоне вечернего неба.

На «русских горках» Карен вела себя как всегда — визжала на крутых ухабах, судорожно цеплялась за него на поворотах и явно наслаждалась скоростью. Выйдя из вагончика, она пошатывалась, но продолжала смеяться.

Они сели на скамейку, чтобы прийти в себя, и Дел, улыбаясь, заметил:

— Ты так смешно цеплялась за меня в вагончике, как ребенок за папу. Я тебе случайно твоего отца не напоминаю иногда?

Карен обернулась. Он хотел поцеловать ее — благо на дорожке никого не было — и вдруг почувствовал, что она как-то странно замерла в его руках.

Лицо ее исказилось в напряженной болезненной гримасе, голубые широко открытые глаза стали пустыми, как у куклы. Она резко дернулась, встала, прошла пару шагов, двигаясь, как марионетка, рывками — внезапно рухнула на колени и содрогнулась в мучительном спазме. Дел еле успел подскочить и схватить ее за худенькие плечи — иначе она упала бы лицом в собственную рвоту.

Наклонившись вперед, она стояла на коленях прямо на дорожке, опираясь ладонями о землю. Спазмы все продолжались, хотя рвоты больше не было — очевидно, в желудке ничего не осталось. Он продолжал держать ее за плечи, чувствуя, как она обвисает и вот-вот упадет вперед.

Вокруг уже собралось несколько человек, кто-то предложил вызвать врача. Подхватив на руки, он посадил ее на скамейку — лицо Карен было зеленовато-бледным, на лбу выступила испарина.

Какой-то парень протянул бутылочку содовой и Дел попытался дать ей глотнуть, хотя боялся, что ее снова вырвет. Она сделала глоток и медленно открыла глаза, с трудом взглянув на него.

— Как ты? Тебе плохо? — вопрос прозвучал глупо, ее состояние было очевидно — но он очень испугался.

— Ничего, — пробормотала она, — просто укачало.

Он намочил платок содовой, которую продолжал судорожно сжимать в руке, дал ей еще попить и мокрым платком обтер вспотевшее бледное лицо. Пощупал пульс — сердце лихорадочно билось.

Окружающие поняли, что больше ничего интересного не будет, и постепенно рассеялись. Карен продолжала сидеть, откинувшись на спинку скамейки, затем пробормотала: — Я сейчас, — наклонилась вперед, опершись локтями на колени и обхватив голову руками — и, посидев так несколько минут, медленно выпрямилась. Хотя она все еще была бледной, но выглядела уже почти нормально.

— Ну, как ты?

Она с трудом улыбнулась.

— Ничего. Наверное... сахарной ваты... переела.

— Поехали домой. Ты ужасно выглядишь — тебе надо полежать. Сможешь идти?

Карен медленно встала, прошла, пошатываясь, пару шагов и резко встряхнула головой. В голове Дела молнией промелькнуло воспоминание — их знакомство — так же она оправлялась от удара Джейка. И так же, как тогда, она обернулась со словами:

— Все в порядке. Я могу идти, — вернулась к скамейке и подхватила забытого им тигренка.

По дороге домой Карен почувствовала себя получше — только бледность все еще была слегка видна. Дома она для начала разместила тигренка на ковре, потом переложила на спинку дивана и удовлетворенно улыбнулась.

— Вот так!

Манци подошла, осторожно обнюхала игрушку и чихнула.

— А ты ничего не понимаешь! — ответила ей Карен.

Дел велел ей не спорить с кошкой и не прыгать по комнате, а сесть на диван — иначе опять может плохо стать. Сделал ей кофе — чтобы подбодрить — и сел в кресло напротив нее.

И, неожиданно для самого себя, сказал то, о чем думал уже давно:

— Карен, выходи за меня замуж, а?

Она резко подняла голову и взглянула на него, как бы убеждаясь, что правильно поняла услышанное. Закрыв глаза, медленно покачала головой — ему показалось, что она сейчас заплачет.

— Нет. Не надо этого, Дел... Пожалуйста, не надо.

Такого ответа Дел не ждал — и тем более такого вмиг застывшего лица. Он застыл в недоумении, потом удивленно спросил:

— Почему?

Карен уже взяла себя в руки и объяснила — спокойно, как что-то очевидное:

— Потому, что этого нельзя делать. Да и ни к чему. И пожалуйста, давай не будем об этом говорить.

Он опешил от ее спокойного и усталого тона — снова, как когда-то, во время их ссоры, ему показалось, что она намного старше него.

— Что значит — нельзя? Почему?

— Тебе что, плохо со мной?

— Хорошо. Вот я и хочу...

— Тогда оставь все, как есть, — перебила его Карен.

— Я тебя чем-то не устраиваю?

Она покачала головой, закрыв глаза и прикусив губу, чтобы не расплакаться. Почувствовала, как теплая рука, погладила ее по голове — ласково, так ласково, что ей еще больше захотелось заплакать, прижаться к нему лицом, пожаловаться на то, как все плохо.

Дел спросил — тихо, с какой-то обреченностью в голосе:

— Это из-за того, что я тебя старше, да? Внезапно Карен вскинула голову — сил сдерживаться больше не было. Ну почему он мучает ее, заставляя объяснять то, что должен понимать лучше нее?

— Да при чем тут старше-моложе! Нельзя тебе жениться на проститутке, ты что, сам не понимаешь?

Та же теплая рука, которая только что гладила ее по голове, больно впилась жесткими пальцами в плечо, встряхнула.

— Не смей называть себя так! — в его глазах полыхнула ярость.

Карен тяжело вздохнула и сказала — снова почти спокойно и очень устало:

— Я не назову — другие назовут, злых языков хватает. Скажут, что ловкая шлюха из стриптиз-бара окрутила тебя ради денег — как тебе это понравится?

— Да пусть говорят все, что угодно. Мне это неважно. Я хочу быть с тобой.

— Ну и будь со мной — а жениться-то зачем? — она с усилием рассмеялась.

Дел помолчал несколько минут, опустив голову, потом нарушил тишину:

— Ладно, давай больше не будем об этом. Ты все еще плохо себя чувствуешь — я постелю себе на диване.

Она хотела возразить — он махнул рукой и быстро ушел в ванную.

Он понимал причину ее отказа — если, конечно, это и была действительная причина. Понимал, и все-таки чувствовал себя отвергнутым и обманутым — ведь он так ждал, что ее глаза вспыхнут радостью, что она рассмеется, обнимет его...

Заснуть без привычного теплого дыхания под боком было трудно. Эта мелкая и глупая месть — лечь спать на диване — была никому не нужна, но вернуться на кровать Делу не позволяло упрямство и он маялся, ворочаясь с боку на бок.

Среди ночи, ерзая на диване, он услышал странный тоненький звук — словно где-то поскуливал потерявшийся щенок. Ему показалось, что это плачет Карен — не выдержав, он включил ночник, подошел к ней и присел на корточки.

— Ну что с тобой, чего ты? — и внезапно понял, что она действительно плачет — во сне, лежа на боку и свернувшись в клубочек. Иногда она тихо всхлипывала и вздрагивала, из-под плотно сжатых век на подушку просачивались капельки слез.

Перевернув влажную подушку, Дел лег рядом, привлек ее к себе и начал поглаживать по голове, как ребенка, увидевшего страшный сон. Она спрятала мокрое лицо у него на груди и перестала всхлипывать, постепенно согреваясь.

— Все, что угодно... Все, что угодно, девочка, только не плачь, — шептал он, пока не понял, что она снова крепко спит — но на это раз без слез.

Если бы он был хотя бы лет на десять моложе... А теперь она дарила ему частичку своей молодости — и он не имел уже права настаивать на большем.

Утром, проснувшись, Карен обнаружила, что прижимается лицом к его груди, поцеловала ее и слегка куснула — обычное приглашение к любовной игре. Дел лежал с закрытыми глазами и делал вид, что спит, хотя его желание было уже очевидным.

Она лизнула его ухо — он задрожал, но не открывал глаз. Приподняла голову и присмотрелась — уголки его рта кривились, он еле сдерживал смех. Пришлось пощекотать его — тут он, наконец, не выдержал, расхохотался и накрыл ее своим жилистым телом. И горький осадок, все еще остававшийся в душе после вчерашнего разговора, растаял от звуков его смеха.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сразу после пасхальных каникул на кулинарных курсах должен был состояться выпускной экзамен. Карен старательно готовилась к нему, а накануне экзамена уехала куда-то на полдня — как она объяснила, «заниматься вместе с девочками». Про себя Дел мечтал, чтобы все это поскорее закончилось — он не любил, когда ее не было дома, а готовила она и так прекрасно. Его даже несколько удивляло, что Карен так переживает из-за этих дурацких курсов — последние несколько дней она выглядела усталой и озабоченной.

Он твердо решил через несколько дней снова увезти ее на озеро — там уже расцветали лилии. Девочке пойдет на пользу свежий воздух, и всю ее усталость как рукой снимет.

В день экзамена Карен уехала рано утром, бледная и сосредоточенная, договорившись, что встретится с ним в универмаге — ей хотелось еще ненадолго забежать к Томми и похвастаться новым дипломом.

Вскоре после ее ухода неожиданно позвонил Сэм. Дел до сих пор не съездил к нему и не объяснил причины своей отставки, поэтому был готов получить выговор за безалаберность — старик знал его с рождения и до сих пор считал мальчишкой.

На самом деле безалаберность тут была ни при чем — в разговоре им, возможно, пришлось бы коснуться прошлого Карен, а Дел не был расположен обсуждать ни с кем эту тему.

Но, как оказалось, речь пошла совсем о другом. Поступило предложение работы от фирмы «Петролеум Технолоджи» и его просили подъехать завтра, к двум часам, на интервью.

— Это работа в Венесуэле — на новом заводе, — объяснил Сэм, — их особенно заинтересовало твое знание испанского и опыт работы. Все остальное будет изложено при личной беседе.

Когда-то Дел прожил в Венесуэле два года — несмотря на жару, ему там нравилось. Интересно, понравится ли Карен? Пока что он решил ей об этом не говорить — вдруг еще ничего не выйдет, а она только зря будет переживать.

Сидя в кафе, он рассеянно следил глазами за людьми и нетерпеливо поглядывал на часы.

Карен он увидел издалека, и она показалась ему еще более бледной и сосредоточенной, чем утром. Привстал и помахал рукой — заметив, она с сияющей улыбкой, побежала к нему.

— Привет!

— Давно ждешь?

Он покачал головой, погладил Карен по щеке — и почувствовал, как теплые губы скользнули по ладони.

— Ну, как твой экзамен?

— Все в порядке. И диплом уже получила — вот, — она гордо продемонстрировала ему диплом, они выпили кофе и пошли по универмагу в сторону выхода. Карен, как всегда, озиралась по сторонам, тянула его за руку к витринам, смеялась — на радостном личике больше не было и следа усталости.

Только когда они сели в машину, она неожиданно сказала:

— Подожди минутку.

Дел вопросительно обернулся, и она уткнулась ему в плечо, обняв за шею обеими руками. Прижав ее к себе, он потерся лицом о теплую макушку.

— Соскучилась, маленькая?

Она кивнула, не отрываясь от его плеча.

— Извини, завтра тебе придется еще немножко поскучать, — я с утра на весь день уеду.

Карен слегка вздрогнула и отстранилась, пристально глядя ему в лицо. Казалось, вначале она хотела что-то сказать, но потом молча улыбнулась и кивнула.

Он выехал рано утром — офис фирмы находился в Балтиморе. Карен встала, сварила кофе, проводила его до двери — и на пороге потянулась к нему, подставив губы для прощального поцелуя.

Ровно в два его пригласили в кабинет. Там сидели двое: Джей Ти Меллер, владелец «Петролеум Технолоджи» — весьма корпулентный и внушительный человек лет пятидесяти — и его референт, выглядевший как образец молодого преуспевающего чиновника. После взаимных приветствий и представлений Меллер замолчал, разглядывая Дела, в то время как референт излагал их предложение.

На первый взгляд оно выглядело весьма привлекательно. Ему предлагался пост заместителя директора нового предприятия фирмы — оно еще только строилось в Венесуэле, в десяти милях от побережья, недалеко от Барселоны. В ведении Дела должны были находиться вопросы кадров и безопасности. Контракт на три года, с возможностью продления. Отъезд примерно через два месяца — за месяц до пуска завода. Хорошие жилищные условия — коттедж в поселке, специально выстроенном для специалистов и администрации — и неплохая зарплата — раза в два больше, чем он получал раньше.

Дел когда-то бывал в этих местах и сейчас прекрасно понимал, чего именно ему не договаривают. Вспомнилось название романа, который он когда-то читал — «Последнее место, которое создал бог». Так вот — это было именно такое место. Жара, солнце, море, песок, джунгли — и больше ничего. Никаких крупных городов поблизости, никаких развлечений — ни ресторанов, ни театров, ни универмагов.

Он подумал, что на самом деле фирме не так просто найти человека на эту должность — для многих людей, особенно привыкших к определенному уровню комфорта и к светской жизни, существование в подобной глуши просто неприемлемо. А им с Карен там будет неплохо — всякий раз, когда он рассказывал о Южной Америке, ее глаза загорались интересом, а теперь она сможет увидеть эти места сама. И ей наверняка понравится купаться в теплом океане.

Оставалась только одна проблема и Дел решительно спросил, повернувшись к владельцу фирмы:

— Известны ли вам причины моей отставки с предыдущего места работы?

Тот медленно кивнул, озвучил ответ чиновник:

— Наша служба безопасности провела доскональную проверку вашей личности.

— От кого зависит окончательное решение вопроса о моем назначении?

— От меня, — на сей раз открыл рот Меллер, подумал, сделал знак референту — тот мгновенно исчез — и обратился к Делу:

— Итак?

— До того, как вы примете решение, я хочу, чтобы вы знали, что я собираюсь жениться в течение ближайшего месяца. Таким образом, если я поеду туда, то поеду с женой. И еще одно. В случае, если вы примете положительное решение, я хотел бы, чтобы результаты проверки, касающиеся моей будущей жены, оставались абсолютно конфиденциальными и не были известны никому из тех, с кем мне придется работать.

Его собеседник задумчиво поджал губы, продолжая пристально разглядывать Дела, и спросил:

— Не будет ли там слишком скучно для... молодой женщины? Там нет никаких развлечений — не станет ли это проблемой?

— Нет, — Дел слегка усмехнулся, — нет, не станет.

— Что ж — в течение недели вы получите ответ через вашего адвоката, — и кивком дал понять, что аудиенция закончена.

Всю дорогу домой он раздумывал, сказать Карен об этом предложении, или подождать окончательного ответа. Он был почти уверен, что эта должность останется за ним, но... а вдруг все-таки откажут? — и в конце концов решил потерпеть еще неделю.

Ну, а в случае отрицательного ответа можно будет съездить с ней летом куда-нибудь — например, в Париж или Мадрид — чтобы она хоть немножко посмотрела мир. Подъезжая к дому, Дел улыбался — новая идея пришлась ему по душе.

Взглянув наверх, он удивился, не увидев в окнах света — Карен никогда не уходила, не предупредив его. Бегом поднялся по лестнице и открыл дверь.

Его встретила тихая, пустая и темная квартира.

Карен не было.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Дел растерянно огляделся и первое, что бросилось в глаза — отсутствие на привычном месте, в углу, кошачьей клетки из серого пластика. Манци тоже не было видно.

На столе лежал листок, исписанный круглым полудетским почерком. Он схватил его и замер, читая ровные строки:

«Дел, любимый!

Прости меня — я понимаю, как больно тебе сейчас, но иначе поступить не могу. Каждый час, каждая минута с тобой были для меня счастьем, но я с самого начала знала, что это когда-нибудь кончится.

Шесть лет назад я убила человека. Это не было случайностью. Я сделала то, что должна была сделать, и знала, на что иду. Уже много лет я живу по чужим документам, и если это когда-нибудь выяснится, за мной придет полиция.

Я понимаю, что ты слишком привык ко мне, и, даже узнав все это, возможно, не захотел бы расстаться со мной. Но я не могу, не имею права калечить твою жизнь, поэтому ухожу сама.

Прости меня. Если бы моя жизнь сложилась по-другому, я была бы счастлива остаться с тобой навсегда.

Я люблю тебя.

Карен.»

Несколько минут он смотрел на письмо, перечитывая эти строчки и пытаясь осознать написанное. Глупая шутка? Огляделся, пытаясь понять, что же произошло и все еще отказываясь поверить в реальность этого кошмара. Потом сел, положил письмо на стол и обхватил голову руками. Карен... как же так? Почему, за что? Она — убила кого-то? Да нет, чепуха какая-то. Карен...

Сердце, казалось, сейчас выскочит из груди, мысли путались. Карен ушла. Карен больше не будет.

Он не мог сейчас даже заплакать, завыть от боли, которая накатывала волнами, раздирая внутренности — горло было перехвачено судорогой, сжимавшей его, как железный ошейник — и сидел, обхватив голову руками и глядя в одну точку — на исписанный листок бумаги.

Прошло не меньше получаса, прежде чем Дел медленно встал и пошел по квартире, по их дому, по их с Карен дому. Игрушечный тигренок таращился на него со спинки дивана — его она оставила. Светильники — они выбирали их вместе. Ковер. Столик. Все было пропитано знакомым нежным запахом. Скоро он выветрится — и после этого не будет ничего. Только это письмо.

Он снова сел и уставился в глаза тигренку. Тот смотрел грустно и насмешливо, словно говорил: «Что, обоих нас бросили?»

Казалось, в груди скручивается какая-то пружина — все туже и туже, мешая дышать. Дел оглянулся, увидел пустую комнату, темноту за окном, и внезапно ему стало страшно — он вспомнил их первую встречу. Темные улицы, и она там одна — и никого нет рядом, чтобы защитить ее.

Он словно воочию увидел лицо Джейка и вскочил. В голове осталась только одна мысль — где-то там Карен, и он должен ее найти, иначе... иначе просто не будет ничего.

Телефона Томми Дел не помнил, но запомнил дом. Не стал дожидаться лифта, бегом взлетел на третий этаж — и застыл перед запертой дверью, только сейчас вспомнив, что уже почти полночь.

В голове промелькнули слова Карен: «Там всегда кто-то дежурит,» — и он изо всей силы забарабанил кулаком в дверь. Прислушался, — ему показалось, что послышался какой-то слабый звук — и снова ударил, как бы вымещая на двери всю свою боль.

Внезапно дверь приоткрылась и Дел чуть не упал, качнувшись вперед. Первое, что он увидел, был револьвер 45 калибра, направленный ему в живот. Второе — Томми, в руке которого и находился этот револьвер.

— А, это ты, парень, — казалось, толстяк ничуть не удивился — отступил на шаг, давая Делу войти, и немного опустил руку с револьвером.

— Где она?

— Потерял девочку? — вместо ответа спросил Томми, запирая дверь.

— Где она? — растерянно и беспомощно повторил Дел, ему стало ясно, что Карен здесь нет, и надежда, которая гнала его вперед, была напрасна.

— Не знаю, — Томми уловил его недоверчивый взгляд и пожал плечами, — действительно, не знаю, — и тяжело вздохнул.

Вернувшись в кабинет, Томми сунул револьвер в ящик стола, плюхнулся в кресло и кивнул Делу, который вошел вслед за ним — сам не зная, зачем.

— Слушай, парень, налей-ка себе виски да и мне заодно. Раз уж пришел — поговорим.

Дел молча, двигаясь, как автомат, достал бутылку — он помнил, где Карен брала ее прошлый раз. Карен... Он взглянул на диван, словно в попытке повернуть время вспять и снова увидеть ее, свернувшуюся клубочком на этом диване.

Но в комнате были только они двое. Он налил два стакана, удостоился похвалы: «Ну и умница!» и сел напротив Томми.

— Значит, говоришь, ушла девочка, — Томми задумчиво кивнул, как бы отвечая собственным мыслям.

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Да как сказать... Пожалуй что и знаю, — он снова вздохнул и уставился на Дела своими пронзительными черными глазами, как бы изучая его и не зная, стоит ли с ним вообще разговаривать. — Она хоть сказала тебе, почему уходит?

Дел помотал головой.

— С утра уехал по делам и все как обычно было. А вернулся — в квартире пусто.

— Была она у меня вчера. Всегда такая радостная приходила, я налюбоваться не мог, а тут — смурная какая-то. Я спросил было, не обидел ли ты ее, часом. А она на меня посмотрела, словно я глупость несусветную сказал, и разревелась. Плакала, остановиться никак не могла и все об одном, что ты лучше всех и не имеет права она тебе жизнь калечить. Говорила, что ты на ней вроде как жениться хочешь, да только не пара тебе она, с ее-то биографией. И что с работы ушел из-за нее. Я заикнулся было, чтобы шла домой и не пыталась за мужика его проблемы решать, — сам не маленький, разберется. Вот тут она мне и сказала. Все повторяла, что ты ей верил, а она тебя подвела, — он помолчал, уставившись в стакан, потом поднял на Дела глаза и со вздохом сказал: — Ребенок у нее будет. Так вот.

Ему показалось, что в полутемном кабинете внезапно стало нестерпимо холодно. Он смотрел на Томми, как бы пытаясь осознать услышанное, а тот продолжал говорить, и каждое его слово ледяной иглой вонзалось в затылок:

— Я, каюсь, тут же предложил ей... ну, срок-то небольшой, можно ведь и...

И тут Дел взорвался. В мгновение оказавшись рядом с Томми, он схватил его за плечи, приподнял, резко встряхнул и закричал, словно выплескивая в этом крике всю нестерпимую боль, которую чувствовал с момента, когда вошел в пустую квартиру:

— Да как ты смел! — Отпустил и грохнул кулаками по столу. Если бы в этот момент перед ним оказалась Карен, он, скорее всего, просто придушил бы ее. Или тряс бы за шкирку, как нашкодившую кошку. Или... или... Если бы она только была здесь.

— Ты еще башкой об дверь давай, тоже здорово помогает, — услышал он насмешливый голос Томми. Тот стоял, опираясь на спинку кресла, казалось, ничуть не оскорбленный этой вспышкой. — Спасибо, что подняться помог, дай-ка я тебе за это еще виски подолью, для успокоения. И себе заодно, — не часто мне такой приятный собеседник попадается, обычно один по ночам сижу. А одному-то пить — не дело.

Он тяжело протопал к шкафчику, принес виски, налил и поставил бутылку на стол.

— Вот так, пусть поближе будет — чтоб не бегать каждый раз, — взглянул в глаза Делу, который молча продолжал стоять около стола. — Ладно, парень, извини, глупость я тогда ляпнул. Ну да, девочка и не послушала, только посмотрела так, что мне стыдно стало. Сказала, что теперь есть ей, ради чего жить, и в радость ей этот ребенок, потому что твой он. И снова о своем — что не может тебе жизнь портить, и дело тут даже не в ребенке, а в ней самой. Я ее все пытался как-то в разум ввести, объяснить, что нельзя от тебя такое дело скрывать — ребенок этот тебе тоже вроде как не чужой. Она сказала, что подумает — да, видать, к тому времени уже сама для себя все решила. Вот, вроде, и все, что знаю.

Дел смотрел на него, ничего не видя перед собой, потом сел на диван и обхватил голову руками.

— Как же это вышло? — тихо, словно у самого себя, спросил он, но Томми услышал и отозвался:

— Что как вышло?

— Ну, что у нее... ребенок.

— Ну, парень, если ты не знаешь, откуда дети родятся... Или, может, еще скажешь, что у вас с ней ничего такого не было?

— Она говорила, что я могу не беспокоится об этом.

Томми вздохнул. Дел не понимал, вызваны ли эти вздохи темой разговора — или просто одышкой.

— Дурочка она, маленькая еще. Я-то мог бы ей все заранее объяснить, так ведь не спрашивала. Тут с этими девками поработаешь, так про их дела знать будешь получше любого гинеколога. У нее спираль стояла, да этого недостаточно, там бывает, что и проскочит. Когда она... работала там, — он кивнул головой куда-то в сторону двери, — без резинки работать не положено — все теперь грамотные, СПИДа боятся. Спираль да резинка — это уже с гарантией. А с тобой она, выходит, не хотела как с другими — ты для нее особенный был. Вот так и вышло. Она все переживала, что тебя подставила, потому и решила, верно, уйти побыстрее, пока ты не заметил, — он покачал головой. — Ну да ладно, парень — может, оно и к лучшему для тебя так будет.

— Какое, к черту, «к лучшему»? — Дел резко встал. — Сейчас главное — найти ее, и побыстрее, пока она еще каких-нибудь глупостей не наделала. А все, что она там говорит... — Он махнул рукой, не найдя подходящего приличного слова и наклонился, опираясь на край стола. — Она нужна мне — и все. Нужна, понимаешь? А что мне хорошо, что плохо, в этом я сам разберусь. Так что лучше скажи, как мне ее найти? Может, посоветовать что-то сможешь?

Казалось, Томми ждал от него чего-то подобного и спокойно кивнул.

— Ну что ж, можно и поискать. Все-таки она тебя любит, может, еще че-то и сладится.

— Любит — и ушла?

— Любит, — Томми снова кивнул, подтверждая свои слова, — Вот тут ты не сомневайся, она когда о тебе только упоминала, вся светилась. И ушла-то она тоже от любви, вбила себе в голову, что тебе так лучше будет, и все. Женщины, они такие, сами придумывают, и сами своим выдумкам верят.

Внезапно раздавшийся телефонный звонок прервал его. Томми потянулся к телефону и сделал короткий жест рукой, — сядь, мол, не нависай.

У Дела внезапно промелькнула безумная мысль — а вдруг это Карен? Пары секунд ему хватило, чтобы понять, что это не так, и он присел в кресло, продолжая прислушиваться к разговору.

— Да, милочка... Ну и ладно... завтра тебе... подожди-ка, — Томми вытащил из ящика стола большой лист бумаги, расчерченный карандашом, с цветными пометками, — да, завтра тебе там же. А послезавтра — в баре — ну, на углу. Да, милочка, хотел спросить — ты в последние дни Карен не видела? Ну, помнишь, беленькая такая. Нет... Ладно, узнаешь чего, скажи, мне с ней поговорить надо. И девчонкам скажи. Ну, пока.

Подумав минуту, он махнул рукой — и набрал номер. Ответили ему не сразу.

— Мак? Привет! Тут такое дело, девочка наша — Карен.. исчезла она... Сидит здесь... Нет, тут другое... В общем ты, если что, посматривай... Сюда вези... Значит, силком... Ну, лишняя голова не помешает... И, Мак... дело это — личное, не полицейское. Ну, до завтра, — Томми положил трубку и повернулся к Делу — Ну вот мы и начали, парень. Нам с тобой теперь обоим поработать придется, пока не найдем ее.

— Что я должен делать? — спросил Дел.

— Все. Думать, бегать, спрашивать, — у меня людей лишних нет. Кстати, с деньгами у тебя нормально? Если заплатить кому придется.

— Нормально.

— Ну хорошо. Значит, так. Сейчас иди домой и подходи завтра с утречка, часиков в девять-десять — сегодня все равно уже ничего сделать нельзя. И вот еще — оденься поплоше, джинсы какие старые найди, что ли, там, где тебе завтра ходить, так для людей привычнее. И машину свою приметную замени, что-нибудь попроще подбери. И наличных с собой принеси — мелкими купюрами, несколько сотен.

Подъехав к дому, Дел взглянул на темные окна — на секунду у него мелькнула надежда, что все это просто кошмар. Но дома было по-прежнему пусто и холодно.

Машинально открыл холодильник — его ждала целая тарелка пирожков. Она оставила ему ужин.

Он не стал ничего разогревать, просто взял один пирожок и с трудом заставил себя проглотить его, не почувствовав вкуса. Покормил рыбок. Подошел к кровати, посмотрел на нее, забрал подушку и лег на диване.

Выключая свет, он протянул руку, погладил тигренка и сказал, непонятно, ему или себе:

— Мы найдем ее, обязательно найдем.

В эту ночь Дел почти не спал — все время мерещились шаги на лестнице, крик на улице. И он так и не сказал Томми про письмо — правильно ли это? Но ведь Томми когда-то был полицейским. Только под утро, так и не решив, как же быть, Дел забылся на полчаса, но снова проснулся от шума шагов.

В конце концов, почувствовав, что все равно не заснет, он встал, побрился и оделся в соответствии с указаниями Томми — старые джинсы, клетчатая рубашка, кроссовки. Подумал и взял еще потертую кожаную куртку — ей было уже лет пятнадцать. Перед выходом посмотрел на себя в зеркало и грустно усмехнулся — Карен бы наверняка понравилось, она всегда говорила, что ему идут джинсы.

Взяв в прокате неприметный серый форд, он подъехал к конторе Томми на полчаса раньше срока. Дверь была не заперта, в приемной сидели три девушки — одна за столом секретарши, и две — прямо на столе. Они молча рассматривали какой-то журнал, сосредоточенно склонившись над ним. При виде Дела девушки встрепенулись и одна из них нажала кнопку на телефоне.

— Томми, тут пришел этот... парень Карен. Из динамика донеслось:

— Заходи.

При виде Дела Томми скорчил гримасу, долженствующую выразить восхищение.

— Ну, парень, фигура у тебя — просто смерть девкам. Ты к ним в приемную-то не выходи — зажмут в уголке, не отобьешься.

Дел только махнул рукой. Он уже начал привыкать к этому своеобразному чувству юмора и к дурацкому прозвищу «парень». Кроме того, у него создалось впечатление, что Томми часто говорит свои шуточки и словечки с определенной целью. Иногда, — проверить его реакцию, иногда, — выиграть время и обдумать что-то.

— Я тут после твоего ухода подумал, покопался — чтобы было, с чего начинать — да все глухо. Отец неизвестен, мать два раза сидела за кражу, умерла, когда девочке пятнадцать лет было — пьяная под машину попала. Что ты на это скажешь? Она про семью там, про родню — говорила тебе что-нибудь?

— Ничего, — покачал головой Дел.

— Ладно. У тебя фотография ее есть? Такая, чтоб узнать можно было?

Он кивнул.

— Тогда вот что. Ты поезжай-ка к ней домой, где она жила до тебя. С управляющим поговори. По соседям пройдись, поспрашивай. Если почувствуешь, что кто-то хоть что-то знает, да говорить не хочет, дальше сам не продолжай, сразу мне звони. Кому надо — десятку сунь. Если спросят — говори что, мол, твоя девушка — ты с ней поругался, и вот помириться хочешь, — Томми ухмыльнулся, — на такие любовные истории люди хорошо клюют — я вон своим девкам сказал вкратце, так они теперь все землю будут носом рыть, — кивнул он в сторону приемной.

Дел поговорил с управляющим — тот ничего не знал. Обошел всех соседей — сначала на том же этаже, потом этажом выше и ниже. В самой квартире жил какой-то лохматый парень, который никогда не слышал о Карен. Некоторые из соседей ее еще помнили, но не видел в последнее время никто.

Когда он вернулся, Томми вопросительно взглянул на него — Дел молча покачал головой. На диване, со стаканом в руке, сидел Макдермот — тот самый полицейский, к которому он когда-то приревновал Карен.

— Мак, вот это он самый и есть. Налей ему тоже, — потом, уже Делу, — про Мака-то слышал?

— Слышал, — он одной рукой принял стакан все с тем же неизменным виски, а другую, кивнув, протянул Макдермоту.

— Бринк. Можно просто Дел, — усмехнулся, — только хоть ты не зови меня «парень».

— Макдермот — а лучше просто Мак, — полицейский пожал руку и окинул Дела изучающим взглядом.

— Слышь, парень, Мак тут дельную мысль кинул — садись, послушай.

Дел занял кресло напротив Томми, которое уже привык считать своим, а Макдермот вернулся на диван и спросил:

— Кошку свою она, конечно, с собой забрала?

Дел кивнул.

— Она специально не готовилась, чтобы уйти — внезапно сорвалась, — продолжил Мак. — Значит, жилья у нее подготовленного нет. Вот я и думаю, а что если она кошку-то в пансион пристроила, как когда в больнице лежала? Ну, на время, пока определится с жильем. Об этой заразе она всегда заботится больше, чем о себе самой.

Томми неожиданно хохотнул. Мак свирепо взглянул на него и объяснил:

— Я эту кошку тогда в пансион отвозил. Так я ее целый час по квартире ловил, чтобы в клетку запихнуть — она там все перевернула, орала и царапалась, как ненормальная.

— Разучился аресты производить? — съехидничал Томми.

Мак отмахнулся и подытожил:

— В общем, нужно бы пансионы проверить и ветеринарные клиники. Такие, знаешь, не очень дорогие — и не очень дешевые.

Дел подумал, что в этом что-то есть и вопросительно взглянул на Томми.

— Завтра с утра поедешь по пансионам, — кивнул тот, — а сейчас давай вместе подумаем, куда она пойти могла. Родные, друзья, знакомые — все, что знаешь о ней, попытайся вспомнить. Мы с Маком уже часа полтора сидим, голову себе ломаем — да пока ничего путного не надумали.

Выяснилось, что о Карен никто не знал практически ничего. Она никогда не упоминала ни о детстве, ни о родных, ни о друзьях. Только Дел кое-что вспомнил — да и то совсем мелочь.

— Полгода назад, когда мы у «Азалии» встретились, там на улице девушка одна была... проститутка. Карен ее знала — сказала, что они вместе квартиру снимали, когда она только в Нью-Йорк приехала. А потом та колоться начала — и Карен себе другое жилье нашла, вот там, где я сегодня был.

— Как, говоришь, девушку-то звали?

— Мэдди.

— Да, негусто. Но попробуем и из этого что-нибудь выжать.

После ухода Мака Томми выпроводил и Дела.

— Ты, парень, поезжай домой, отдохни часок-другой — и приезжай вечером попозже, часам к двенадцати. Мне тут подумать надо.

Дома было по-прежнему темно и холодно. Казалось, за эти сутки квартира пропиталась нежилым духом и выглядела чужой и неуютной.

Дел со вздохом открыл холодильник, взял холодный пирожок — их все еще оставалась полная тарелка — проглотил его, почти не жуя, и вышел из квартиры. Ему было неприятно оставаться в этом подобии склепа.

Он прекрасно понимал, что шансов случайно встретить Карен в таком огромном городе у него нет, и все-таки весь вечер ездил по темным улицам, вглядываясь в лица проходящих девушек, — даже подъехал к бару Рики.

Моросил дождь, как в ночь их встречи, и было так же сыро и холодно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

На этот раз дверь была не заперта и стоило ему войти в приемную, как из кабинета донеслось:

— Запри дверь и проходи сюда.

Томми по-прежнему сидел за столом, — казалось, с утра он не вставал с места.

— Сделай-ка нам кофе, парень — разговор долгий будет, похоже. Там, в приемной, найди.

Дел нашел кофеварку — оказывается, неприметная дверь в приемной вела в небольшую кухоньку, к которой примыкали туалет и душевая. Заварил кофе, принес в кабинет и поставил на стол. Томми отхлебнул и одобрительно кивнул. Выглядел он устало — впервые Дел увидел на оплывшем лице признаки утомления — да и говорил без своих обычных шуточек.

— Садись, и давай-ка с тобой еще о девочке поговорим. Я тебе сейчас свои мысли изложу, а ты подумай, может, чего вспомнишь по делу, — он постучал пальцем по паре листков бумаги с печатным текстом, лежащих перед ним на столе. — Вот тут написано — отца не было, мать — воровка и пьяница — сидела, а девчонка пока по приютам болталась — родни-то нет. Я таких знаю — если до ее возраста доживают, то оторвы полные, клейма ставить негде. Это если доживают... многие уже лет с тринадцати-четырнадцати на игле, а к двадцати на них смотреть страшно. Даже если в нормальную жизнь выбиваются — а таких единицы — то все равно злоба какая-то в них на всю жизнь сидит. Вот и прикинь — похоже это на нее? Дел покачал головой.

— И еще одно, — вздохнув, продолжил Томми, — вроде чепуха на первый взгляд, только готовит она больно хорошо.Торты у нее прямо как в ресторане, да и остальное тоже. Она часто мне из дома чего-то таскала, еще до тебя. Так вот — не могла онa от такой матери этому научиться, а тем более — в приюте. Кто-то ее растил и учил — не колотушками, не формально — а с любовью, понимаешь? — Он хлопнул рукой по столу. — Кто-то ей внушил, что наркотики — бяка, что спиртное — плохо. И это в ней накрепко сидит! Ведь она же ни к тому, ни к другому близко не подходит — такой, понимаешь, хороший домашний ребенок. И это с ее-то мамашей — и после четырех лет на улице! Что-то тут не вяжется — вот ты мне и скажи — ты знаешь что-нибудь?

— Она как-то раз про деда своего говорила — что любила его очень. Сказала, что если бы он не умер, когда ей лет одиннадцать было, с ней все было бы иначе.

Все это было правдой — но Дел понимал, что Томми спрашивает не об этом. Тот вздохнул и тихо сказал:

— Ох, парень, темнишь ты что-то. Я это еще со вчера вижу, потому тебя сейчас и позвал, когда никого нет. Давай-ка, выкладывай все, что знаешь.

Дел помолчал, глядя в пустую чашку, потом достал письмо и протянул Томми.

— Это она мне оставила.

Томми взял листок, развернул и начал читать. Прочитал до конца, потом еще раз, положил на стол и прикрыл ладонью.

— Так вот оно что... А я-то все понять не мог, уж больно это на нее непохоже, чтобы взять вдруг и уйти, слова не сказав. Значит, не бабья глупость это была. Теперь-то ясно, что она думала, — если ее, когда она с тобой будет, арестуют — то и тебя замажет. Вот и решила поберечь тебя.

— Как-то все поверить трудно, чтобы она могла кого-то убить, да еще нарочно. Думаешь, правду написала, а не просто, чтобы не искал?

Томми вздохнул.

— Нет, врать бы она тебе не стала, тем более в таком деле. Да и понятно многое становится. А могла-не могла... почти каждый может, если припрет.И мне приходилось, и тебе. Верно?

— Верно. Но я-то мужчина, а она...

— А что она? Такой же человек, как все, а может, и посильнее. Под топором ходить столько лет, — это не всякий мужик смог бы. Ну да ладно, чего об этом сейчас говорить. Что делать-то будем?

— Искать, — пожал плечами Дел, — об остальном потом подумать можно, сейчас главное — найти. Я все время боюсь, что ее обидит кто-нибудь, пока меня рядом нет.

— Да, парень... Она говорила, что ты жениться на ней хотел — так, что ли?

— Я и сейчас хочу. Только раньше давить на нее не мог, считал, что права на это не имею — все-таки я ее вдвое старше. А теперь... теперь мне ее из этой беды выручать надо, и если она за меня замуж выйдет, это легче сделать будет.

— А ты ей хоть раз сказал, что любишь ее?

Дел проглотил тугой комок, возникший в горле, и покачал головой:

— Нет... ни разу — мне казалось, это и так... само собой разумеется.

— Тебе-то это ясно было. А ей, выходит, не очень. — Томми подтолкнул к нему листок, который продолжал прикрывать ладонью. — А письмо это — сожги. Сейчас сожги.

— Зачем?

— Это ведь документированное признание, так в суде подобные письма называют. Сожги! — Он достал из стола пепельницу и спички.

Дел секунду колебался, потом взял письмо и оторвал от него конец — всего две строчки: «Я люблю тебя. Карен.» Аккуратно сложил, сунул в нагрудный карман, еще раз пробежал глазами письмо и зажег спичку.

Когда догорели последние искорки, он отвел глава от кучки пепла и посмотрел на Томми. Тот кивнул:

— Ну вот и умница. А теперь сделай-ка нам еще кофе, уж больно у тебя кофе вкусный, даже девки мои так не умеют.

Дел послушно заварил кофе. Он заметил, что в эту ночь Томми даже не вспоминает о виски, да и выглядит непривычно усталым.

— Ладно, садись и давай, вспоминай, что она еще про себя говорила. Все, любую мелочь, даже если тебе пустяком покажется — может, я из этого что-то и нарою. — Томми достал из ящика шоколадку и кинул через стол. — И съешь — сладкое для мозгов полезно.

Вспоминались какие-то глупые детские мелочи: в пять лет Карен впервые потрогала живую лошадь — та была потная и мокрая, и ей это показалось очень странным и еще у нее была кукла - кот, который мяукал, если его перевернуть.

Она редко говорила о себе — предпочитала слушать то, что рассказывал он. А теперь получается, что он ничего о ней не знает.

— Ну, вспомнил что-нибудь? Дел покачал головой.

— Как думаешь, откуда она? Действительно из Чикаго?

— Нет. Она говорила, что оказалась в Чикаго, когда ей еще восемнадцати не было — без денег и документов. Спала в парке, потом в кафе устроилась — там хозяин к ней... в общем, потом ее с сутенером одна познакомила.

— Уже получше. Видишь, что-то любой человек помнит — мелочи, а из них можно картинку сложить. Только, слушай, я же тебе не барышня из колледжа — вещи-то можно при мне своими именами называть. Что там у нее с хозяином кафе было?

— Она сказала, что ей приходилось его обслуживать, за ночлег, — это ее слова. А потом ей объяснили, что за те же самые услуги можно получать больше — и не мыть при этом посуду. Доволен? Или еще какие подробности надо?

— Доволен. Если ты все точно сказал. И не кипятись, парень, — мне эти подробности нужны не для того, чтобы ночью в постели посмаковать.

Томми посидел еще пару минут, обдумывая что-то, потом кивнул.

— Из того, что ты рассказал, три вещи ясно: во-первых, она не из Чикаго; во-вторых, не из уличных — там девчонке уже лет в двенадцать, а то и раньше, не надо объяснять, как и где по-быстрому деньгу слупить — да и сколько взять. И третье — когда она убила, то, похоже, еще несовершеннолетней была — восемнадцати ей не было. А это уже полегче. И еще одно ясно — что искать ее там, где она до Чикаго жила, смысла нет. Если она оттуда так сорвалась — без денег и документов — значит, там это все и случилось. Видишь, как полезно поговорить? — он тяжело вздохнул. — Тащи виски.

— Может, не стоит? — спросил Дел, вставая. — Чего-то ты выглядишь... не очень.

Еще вчера он не сказал бы постороннему человеку такого, но теперь Томми не был для него посторонним — их объединяло слишком многое. Общая тайна, которую знали только они. И общая цель — защитить эту запутавшуюся девочку, которую они оба так любили.

— Я давно уже выгляжу не очень, — махнул рукой Томми, — Так что — наливай.

Дел налил. Глотнув своего привычного лекарства, Томми, казалось, приободрился.

— Теперь слушай, парень. Об этом деле только со мной говорить можно. Ни Маку, ни кому другому — ни слова. И думай, вспоминай — завтра еще посидим, подумаем.

Зазвонил телефон. Разговор был коротким:

— Ну и умница... Завтра забегай — решим. Положил трубку, объяснил:

— Я тут всегда до трех-четырех сижу. Девчонки выступать кончают — звонят. Иногда проблемы возникают — быстро решать приходится.

— Да, помню — она тебе тоже звонила, тогда, после Джейка.

Томми усмехнулся.

— Я тогда, каюсь, испугался — к незнакомому человеку ночевать пошла, мало ли что. Да и непохоже на нее это было.

Дел вспомнил их первую ночь — Карен в его футболке и спортивных штанах, ее голос, запах ее волос... Он настолько погрузился в эти воспоминания, что даже непроизвольно улыбнулся, но тут же услышал скрипучий голос Томми:

— Ладно, иди-ка ты спать — завтра побегать придется.

— А можно я здесь переночую? Не хочется мне чего-то домой идти.

— Да ради бога — я тогда спать пойду, а ты здесь на диване устраивайся. Если кто из девчонок позвонит — график на столе, разберешься, — он кивнул на расчерченный лист бумаги, с трудом поднялся и прошел несколько шагов к боковой двери. Вдруг остановился и тихо сказал, не оборачиваясь. — Слушай, парень, помоги-ка мне до дома добраться — я, кажется, чего-то сегодня действительно... не очень.

Томми жил в том же здании, двумя этажами выше.Тяжело опираясь на Дела, он с трудом дошел до двери квартиры и кивнул:

— Спасибо, выручил.

— Может, я еще что-то сделать могу? — спросил Дел — ему не хотелось оставлять человека в таком состоянии.

— Пересплю, — отмахнулся Томми и скрылся за дверью.

Дел вернулся в кабинет, выключил свет и лег на диван.

Он не мог заснуть — лежал на диване, подложив под голову куртку и смотрел в темноту. В голове мешались мысли, воспоминания, иногда, казалось, раздавался тоненький детский плач — так Карен плакала во время болезни, в бреду.

Только теперь Дел постепенно начинал понимать, как она жила все это время — как сказал Томми — «под топором». Ей было плохо — а он не замечал. Или не хотел замечать?

Их последний вечер — всего позавчера, а кажется — вечность назад. Карен обняла его в машине и улыбнулась, когда он заявил, что уедет на весь день. Ведь она уже знала! Как же ей, наверное, было больно в эту минуту.

Но им было хорошо вместе — и не могло все это быть ложью! Радость жизни действительно переполняла ее — и она щедро делилась этой радостью с ним. И смеялась, так искренне и весело. И вернула его к жизни своим смехом и нежностью. И лишила всего этого — так внезапно.

Как Карен могла поступить с ним так жестоко? Неужели она так и не поняла, что вся его жизнь теперь сосредоточена в ней, что без нее все становится пустым и бессмысленным?

Он ни разу не сказал, что любит ее, и ни разу не подарил цветы. Почему? Стеснялся? Времени не хватило? А вот рассказывать ей, как он заваливал цветами Мэрион — на это у него хватило и времени и совести!

Дел стукнул кулаком по дивану и горько рассмеялся. Карен не узнала бы этот смех — так хрипло он прозвучал в темноте.

Заснул он лишь под утро, и почти сразу же его разбудил настойчивый стук в дверь.

— Ну и силен ты, парень, дрыхнуть! — вместо приветствия заявил Томми, вваливаясь в кабинет, — чего смотришь — думал, помер я уже? — Выглядел он вполне бодро — следов вчерашней усталости не было и в помине. На жирном оплывшем лице красовалась обычная ехидная ухмылка.

— Ты как — нормально? — на всякий случай спросил Дел.

— Куда я денусь!

— Вчера ты чего-то...

Томми отмахнулся и плюхнулся в кресло.

— Чепуха. Мне еще десять лет назад врачи больше года не давали, а я до сих пор тут, девок щупаю, — ухмыльнулся и рявкнул, — давай, шевелись — скоро девчонки набегут, что обо мне подумают? Сроду у меня здесь мужики не ночевали!

Дел с удивлением обнаружил, что в состоянии принимать подобные шуточки уже без раздражения.

— Ты никак меня в звании повысил? — спросил он, направляясь к двери, — то все «парнем» называл, а теперь до «мужика» продвинул? Кофе хочешь?

— Валяй.

За кофе он получил инструкции:

— В пансионах говори, что, мол, невеста сбежала и вашу общую любимицу увезла. Спрашивай про кошку по приметам — имя она могла любое назвать. Найдешь — сразу звони, не пытайся сам сделать что-нибудь — забрать там ее, или еще чего. Звони мне каждые пару-тройку часов. Спать уйду — девчонкам передам, если новое что-то прорежется.

Перед тем, как начать, Дел заехал домой. Переоделся, побрился, покормил рыбок, съел холодный пирожок — это стало уже почти традицией. Постоял в центре комнаты — квартира выглядела уже совсем нежилой, словно покрытой толстым слоем серой пыли. Уходя, прихватил с собой бритву и зубную щетку — возвращаться сюда ночевать не хотелось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Дел никогда не подозревал, что в Нью-Йорке так много кошачьих пансионов — больше сотни. За день он успел проверить всего тридцать два, и ни в одном из них не было маленькой трехцветной кошки с голубыми глазами.

Не было новостей и у Томми. Часов в пять, позвонив ему, он получил новые инструкции: «быстренько дуть к Маку», в 23-й полицейский участок.

Спросив у дежурного, как найти детектива Макдермота, Дел подождал пару минут — Мак вышел и провел его в кабинет. Это была каморка чуть побольше стенного шкафа, зато оборудованная компьютером.

— Сейчас попробуем — может быть, удастся эту Мэдди найти, — объяснил Макдермот, — смотри внимательно на экран. Если какая-то хоть немного похожей покажется, сразу скажи. Мы их тогда еще раз потом просмотрим — на бумаге.

Дел видел Мэдди всего один раз, мельком, и совершенно не помнил, как она выглядела — размалеванное лицо, хрипловатый голос, сильный запах духов — больше ничего. Тем более, что это было полгода назад.

Перед ним мелькали лица женщин с подходящими именами — Маргарет, Мадлен, Магдала. Дел пытался вспомнить — но получалось плохо. С большим трудом ему удалось отобрать двенадцать кандидатур — остальные совсем не подходили.

Он перебрал двенадцать листков, тщетно пытаясь вспомнить хоть что-то еще и честно признался:

— Не знаю.

Мак усмехнулся, кивнул и заявил:

— Вот сейчас настоящая работа и начнется, — вышел, принес два пластиковых стаканчика с кофе и плитку шоколада, половину сунул Делу: — Для мозгов хорошо, — и начал задавать вопросы.

Это длилось часа полтора и, как не странно, помогло. Вопросы сыпались градом, заставляя его вспоминать самые незначительные детали, которые, оказывается, все-таки сохранились в его памяти. Делу удалось вспомнить и рост — она прошла мимо него на каблуках и была ниже его ростом; и телосложение — очень худая; и то, что говорила она без акцента. Важной подробностью оказалось даже то, что, получив от Карен деньги, она пошла вглубь квартала.

Мак откладывал в сторону фотографии, перекладывал их, тасовал, как карты — постепенно варианты отпадали. В конце концов Дел неожиданно четко вспомнил девушку и выбрал нужную фотографию, но, как выяснилось, впустую.

— Магда Хейни. Умерла 14 февраля, почти три месяца назад. Официальный вердикт — передозировка, — посидев пару минут за компьютером, вздохнул Макдермот. Распечатал пару листов и протянул Делу. — Томми передай — он из этого еще, может быть, что-то выжмет.

— Здорово ты мне память раскрутил, — сказал Дел, вставая, — я и не думал, что все это помню.

— Вот мы с тобой почти два часа сидели, — объяснил Мак уже в коридоре, — а Томми бы минут за сорок справился. Он меня этому и научил.

После столь неудачного дня Дел приехал к Томми в весьма мрачном расположении духа. Доложил о результатах визита к Маку, отдал данные по Мэдди — и получил выговор за пессимизм:

— Ты, парень, всего пару дней побегал — и уже нос повесил. Выпей-ка, да успокойся. Пока есть, куда бегать — еще не все потеряно. Тут терпение надо.

Получив неизменный стакан с виски, он сел в «свое» кресло.Уже второй день его диета состояла из холодного пирожка, кофе и спиртного. Наверное, стоило сходить куда-то перекусить, но не хотелось даже думать о еде. Домой идти тем более не хотелось. Часа полтора он молча просидел, потягивая виски, краем глаза наблюдая за Томми — и вспоминая.

Ее смех — такой легкий и заразительный. Ласковые прикосновения. Глаза — светлые, выразительные, так легко загорающиеся нежностью и радостью, любопытством и весельем. Делу всегда казалось, что в них он может прочитать все, о чем она думает. Казалось...

Ему иногда приходило в голову, что Карен ушла просто потому, что устала притворяться и скрывать то, что творилось у нее в душе — ушла, потому что ей было плохо с ним.

Она никогда не плакала при нем, никогда не показывала, что ей больно. Но в бреду, во сне — и в ту ночь, на озере.. Если бы он тогда был понастойчивее...

В его воспоминания вклинился нахальный скрипучий голос:

— Ты чего, парень, и сегодня у меня ночевать, никак, собрался?

— А что, прогонишь? — приподнял бровь Дел.

—Да нет... Просто, раз ты тут все равно сидишь... Одна из девчонок моих попала в переплет — посетители уж больно разошлись, а полицию хозяин вызывать не хочет. Нужно бы ее выручить — может съездишь?

При мрачном настроении Дела поручение было как раз кстати — после бесплодного дня ему хотелось сделать хоть что-то полезное. Он получил краткий инструктаж:

— Твоя проблема — девчонка. Пусть они хоть весь бар разнесут, это тебя не касается. Ее — в машину, и домой отвези, — Томми усмехнулся, — только ты там, уж пожалуйста, кости никому не переломай.

Все прошло относительно мирно. Как оказалось, подвыпившая компания из четырех парней требовала, чтобы девушка поехала с ними «поразвлечься» и не выпускала ее из гримерной. Бармен не хотел вызывать полицию — очевидно, у него были для этого свои причины — и боялся соваться один против четверых, хотя, по мнению Дела, они были вполне безобидны — хулиганы, не более того.

Операция по спасению прошла гладко — очевидно, парни опешили от его наглости. Они теснились в коридоре, постукивали по двери и уговаривали девушку «выйти по-хорошему». Дел просто прошел мимо, не видя их в упор и слегка задев кого-то локтем — не глядя, но по звуку понимая, что попал в поддыхало.

Подошел к двери, побарабанил костяшками пальцев и спокойно сказал:

— Открывай, меня Томми прислал.

Дверь приоткрылась, он протиснулся внутрь, велел девушке собраться, и вывел в коридор, обнимая за плечи. Остановившись, обвел взглядом оторопевших хулиганов — один из них все еще пытался прокашляться — и без помех вышел через служебный выход.

У своего дома девушка, уже собираясь выйти из машины, слегка смутившись, спросила, не хочет ли он подняться к ней. Дела позабавило столь откровенное предложение, и он ответил в манере Томми:

— Не стоит, милочка. Беги спать.

Ему показалось, что девчонка вздохнула с легким сожалением. Вылезая из машины, она неожиданно обернулась и сказала:

— Не огорчайтесь. Она непременно найдется.

Томми встретил его ехидной ухмылкой.

— Быстро управился. Предлагала? — Дел молча пожал плечами. — Вот я и говорю — быстро управился.

Он отмахнулся, налил себе виски и плюхнулся в кресло. На душе по-прежнему было скверно. Это происшествие, поначалу показавшееся даже забавным, внезапно напомнило ему о Джейке. Для Дела он до сих пор оставался как бы символом всего того, что могло подстерегать Карен на темной улице.

Томми начал новый сеанс вопросов, пытаясь заставить Дела вспомнить что-нибудь, по его выражению, «путное». Но то, что вспоминалось, никак не могло помочь в поисках — озеро, лодка, ее глаза, вспыхнувшие при виде него. И снова глаза — и протянутые ему навстречу руки. И звонкий радостный смех — казалось, он зазвучал совсем рядом, и Дел, забывшись на мгновение, улыбнулся.

— Ты встряхнись-ка, да о деле думай, — тут же заметил это Томми. — А то меня еле слышишь — куда-то далеко уплыл. Ты вот что — не может быть, чтобы за последний месяц тебе ничего — ну совсем ничего — странным не показалось. Хоть мелочь какая-то, пустяк, а должно что-то быть.

— В Луна-парк мы ездили — и там ее укачало. Раньше никогда такого не было, мы с ней часто там бывали. Наверное, это беременность сказалась — она там чуть в обморок не упала.

Это было единственное, что сразу вспомнилось — может быть, из-за фотографии, которую Дел сделал в тот день — и часто вынимал, вглядываясь в радостную улыбку, широко распахнутые глаза и светлую прядку, захлестнувшую щеку.

Как ни странно,Томми вцепился в него, как клещ, и выспросил все подробности — даже самые незначительные.

Днем было немного полегче. Беготня по пансионам, разговоры, люди вокруг, Томми — все это отвлекало его от мучительных мыслей. Но ночью они возвращались, а вместе с ними — вопросы, на которые у него не было ответов.

Где же она? «Пока есть, куда бегать — еще не все потеряно,» — так, кажется, сказал Томми. А когда бегать будет некуда? Когда они переберут все возможности? Что тогда? Приходить к Томми и по-прежнему сидеть у него? Или оставаться в пустой квартире и вспоминать, как она была наполнена жизнью?

А если он найдет ее, но она просто не захочет вернуться? И глаза будут холодными и чужими. Что тогда?

Или он найдет ее, и она вернется домой, и все будет как раньше — будет ли действительно все как раньше? Нет,как раньше не будет.

Как она могла быть такой жестокой, почему не доверилась ему? Почему посмела решать его судьбу — и судьбу их будущего ребенка — сама, без него! Господи, она сама еще ребенок — как же ей, наверное, было страшно. Он говорил ей про Мэрион, про их вынужденный брак — а эта девочка все примерила на себя.

Она не хочет калечить ему жизнь. Какая, к черту, без нее жизнь?

На следующий день к Делу вернулась надежда — неожиданно для себя самого он нашел Манци.

Когда в очередном пансионе, седьмом или восьмом по счету, ему сказали, что, кажется, что-то похожее у них есть, он не поверил своим ушам. Но секретарша предложила ему подождать, вызвала по телефону еще одну женщину, та провела его к клетке — это действительно была Манци. Дел сам не ожидал, что так обрадуется, но, увидев эту кошку — маленькую, независимую, повернувшуюся ко всем спиной и обиженную на весь мир, он буквально упал на колени возле клетки, протягивая пальцы сквозь решетку и пытаясь подозвать ее.

Услышав его голос, Манци повернула голову и на него взглянули знакомые голубые глаза — глаза Карен. Она не подошла к решетке, только встала, обиженно мяукнула, глядя на него, и снова легла, поджав под себя лапки и отвернувшись.

— Потерпи, милая — скоро я тебя выручу! — пообещал он, но кошка не повела даже ухом. Служительница, стоя рядом, недоуменно смотрела на него.

Забрать Манци ему бы не удалось, это мог сделать только тот, кто ее сдал — то есть или мисс Мэнсфилд, или кто-то с ее квитанцией, — так ему объяснила секретарша.

Пансион был оплачен на две недели. После этого еще две недели кошку будут держать здесь, прежде чем отправить в благотворительный приют. Если Дел заинтересован именно в этой кошке, то сможет забрать ее, оплатив две недели содержания, за день до отправки в приют.

Карен сдала ее в тот же день, когда исчезла, сразу после обеда — секретарша проверила записи и вспомнила девушку, когда он показал фотографию. Адрес, который Карен назвала, помочь ничем не мог — это был его адрес. Больше никто ничего не знал.

Позвонив Томми, Дел доложил об успехе и услышал в ответ:

— Подожди у пансиона. Давай адрес — я пришлю человека. Ничего ему не объясняй, только покажи кошку. Потом приезжай, обсудим.

Человек приехал через сорок минут — бледный, коротко стриженный парень лет тридцати. Дел зашел с ним вместе в пансион, извинился перед секретаршей и попросил еще на минутку показать им кошку. Та с удивлением пожала плечами, но выполнила просьбу.

Манци даже не обернулась, когда он позвал ее.

Дома на автоответчике было сообщение — Сэм просил перезвонить ему по поводу контракта. Делу сейчас было не до контрактов, поэтому он помылся, переоделся, съел традиционный пирожок — что будет, когда они кончатся? — и поехал к Томми.

Тот был явно доволен его находкой.

— Значит, в городе она. На дно где-то легла, но здесь, неподалеку. Я, признаться, боялся, что она сразу из города уехала — тогда трудно было бы. А теперь только ждать — сама придет. Ну, а как придет или пришлет кого — тут Пони ее и засечет, он в этом деле дока. Кстати, с тебя полторы сотни в день — ему и еще кое-кому.

— Что же — просто сидеть и ждать? — спросил Дел, доставая деньги, — а если ее пока кто-нибудь обидит? Или она сама какую-нибудь глупость сделает?

Томми вздохнул.

— Что ты еще можешь предложить? Это самый верный способ, хоть и долгий. А что до глупостей — пока она их, вроде, слава богу, не делала. Я тусовки два дня проверял — никто о ней там не знает.

— Какие тусовки?

— Где проститутки собираются. Они же в определенных местах стоят, и в чужой район не суются, — Томми говорил спокойно, словно объясняя ему нечто общеизвестное.

— Неужели ты думаешь, что она могла... туда пойти?

— Не думаю, — голос Томми прозвучал неожиданно жестко, — но проверить надо.

Сама эта идея показалась Делу дикостью. Проверять, не ушла ли Карен от него, чтобы снова стать проституткой? Да нет, зачем — она бы так никогда не сделала!

Внезапно зазвонивший телефон не дал ему сказать это вслух. Томми потянулся к трубке и Дел невольно насторожился — а вдруг...

— Привет... Да...Так...Ну и?... — долгая пауза. — Та-ак... Нет, не надо. Приезжай, поговорим, — он бросил короткий взгляд на Дела. — Нет, — и положил трубку.

Его голос звучал сухо и четко. Дел внезапно подумал, что именно так Томми разговаривал с подчиненными, когда был полицейским — и, судя по всему, хорошим полицейским. Томми между тем задумчиво посмотрел на Дела, вздохнул и, как всегда, махнул рукой.

— Налей-ка.

— Что случилось?

Тот не ответил, продолжая смотреть на него, словно изучая.

— Парень,я тебя вот что спросить хочу. Ты уж извини, я понимаю, что тебе неприятно говорить об этом. Ты что-нибудь про ее мужиков знаешь? Ну, которые до тебя были? Я не про работу.

— Что случилось? — спросил Дел, уже резче.

— Мак свидетеля нашел. Сейчас приедет — расскажет. А ты мне, пока его нет, ответь, пожалуйста. Там какой-то парень нарисовался, и я хочу понять, что к чему. Может, ниточка потянется.

— Нет. То есть —никого у нее не было до меня. Кроме работы.

— Это она тебе сама сказала?

— Да. И я ей верю.

— Может, ты и прав. Она у меня год работала. Если бы за это время был у нее кто-то — я наверняка заметил бы. Понимаешь, если она не работала, то, как правило, все вечера здесь сидела — вот на этом самом диване.

— Да, она говорила, что с тобой интересно.

— Вот-вот. Днем на бегемотов в зоопарке смотрела, а вечером — на меня. Только парень-то этот существует, и не из воздуха взялся. Ладно, сейчас Мак придет, расскажет подробно — тогда подумаем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Макдермот появился через четверть часа. Получив неизменный стакан с виски, начал рассказывать — коротко и по-деловому:

— Мы сейчас знаем, что Мэдди умерла — но Карен этого могла и не знать. И если так — могла пойти туда, чтобы пожить, пока не определится. Вот я и решил вечером пройти по дому, где Мэдди жила — поспрашивать. И нашел одну женщину, которая видела там Карен — в тот день, когда она исчезла.

Мак достал сигареты, закурил. Дел попросил:

— Дай мне тоже.

Тот бросил удивленный взгляд и протянул ему пачку.

— Мак, с этого момента — как можно подробнее, — попросил Томми, откидываясь в кресле и отставив в сторону стакан.

— Женщина 53 лет, работает судомойкой в ресторане на 80-й улице. В районе шести вечера она выносила мусор и увидела, что на подоконнике между вторым и третьим этажом сидит девушка. Молодая блондинка в джинсах, светлой футболке и расстегнутой куртке — кожаной, черной. Волосы длинные, заколоты сзади. На полу рядом с ней — большая серая пластиковая коробка и сверху — дорожная сумка, синяя с желтой полоской.

— Сумка ее, одежда — тоже, — кивнул Дел, — а коробка пластиковая — это клетка для кошки.

— Да, и описание совпадает полностью. Эта женщина подумала сначала, что наркоманка забрела, но присмотрелась и увидела, что девушка вполне нормальная, только печальная очень. Ну, там не принято с чужими заговаривать, так она и прошла мимо, а девушка осталась на подоконнике сидеть. А потом, часа через полтора, она ее опять увидела.

Он искоса взглянул на Дела,Томми коротко бросил:

— Продолжай!

— Она на работу к восьми обычно ходит. Так вот, когда она вышла из дома, то увидела впереди себя парочку — эту девушку и парня. Они метрах в десяти впереди нее шли, и она их со спины видела, но девушка точно та же самая была — и волосы, и куртка, и коробка пластиковая в руке. А сумка на плече у парня висела. Парень очень высокий, девушка ему еле-еле по плечо. Они вдоль дома прошли и на улицу свернули. Она тоже вслед за ними свернула и увидела, что за углом машина стоит и парень этот на заднее сидение сумку запихивает, сама девушка тут же, у передней двери ждет. Парень заднюю дверь захлопнул, к девушке повернулся и обнять попытался. Эта женщина как раз мимо них проходила. Так вот — та не шелохнулась, словно не ее обнимают, только сказала что-то вроде: «Барни, отвали. Я жрать хочу до смерти, а ты тут с глупостями лезешь». Ну, потом эта женщина дальше прошла и услышала, как двери хлопнули и машина тронулась. Это все.

Дел сидел, держа в руке погасшую сигарету и смотрел в пол. До сих пор его подталкивала вперед надежда, что ее можно найти, объясниться, вернуть домой. Но если она уехала с каким-то парнем...

Да нет, чепуха какая-то, он же сам слышал, что Карен послала этого типа. Но почему тогда она уехала с ним? И какое этот парень имел право обнимать ее — даже пытаться?!

— Какая машина? Как выглядел парень? — резко спросил Томми.

— Машина белая, небольшая — марку она не знает. Парня описать она не сумела. Только сказала, что высокий и волосы темные. Еще добавила: «Если бы меня такой красавчик обнимал, я бы не о жратве думала». Я ее спросил, почему красавчик— объяснить толком она не смогла, только еще раз повторила, что красавчик.

— Это все?

— Тут-то все. Но вот пока я сюда ехал — кое-что еще вспомнилось. Видел я с ней парня похожего однажды.

— Где, когда?

— Полтора года назад я к ней в больницу пришел. Зашел в палату — она у окна лежала. И вот, на подоконнике парень сидит, с ней разговаривает. А меня увидел — быстро ей что-то сказал и к выходу заспешил. Действительно высокий — выше меня дюйма на три-четыре, волосы черные, глаза светлые, кажется, серые. Молодой совсем — лет восемнадцать, больше. И вот что интересно... Когда он мимо меня проходил — глянул так... нехорошо — похоже, знал он, что я полицейский. И крестик у него был на шее, блестящий.

— Она что-нибудь тогда про него говорила?

— Я спросил, кто это — ее парень, что ли? Она ответила, что они, как она выразилась, «немножко знакомы». Он здесь навещал кого-то, а потом ее увидел и зашел поболтать. И больше о нем — ни слова, все на пакет с гамбургером посматривала. Тогда я этому эпизоду значения не придал, а сейчас вспомнил.

— Крестик... блестящий, говоришь? Завтра к обеду успеешь?

Мак кивнул.

После ухода Макдермота Томми некоторое время молчал, потом спросил:

— Ну, и что ты об этом думаешь?

— Я не понял, что за дела там с крестиком? Почему это так важно?

— Есть такая банда молодежная — «Дети божьи». Мальчишки — от одиннадцати до восемнадцати примерно. Католики, или косят под них. Пару раз в год разборки крутые устраивают — территорию с другими такими же бандами делят, без крови не обходится. У каждого — две-три судимости, но по малолетке — сроки небольшие или просто условные. Так вот, у них крестики никелированные на шее всегда — вроде как униформа — и парень этот, похоже, оттуда. И если так — Мак его завтра вычислит, — помедлил и добавил: — Похоже, действительно мы на след вышли.

Эта ночь была хуже всех предыдущих — Дел был слишком возбужден, чтобы спать. Стоило ему закрыть глаза, и перед ним вставало одно и то же — чужие руки, обнимающие Карен. Его Карен...

Он больше не ревновал — было просто больно. Она могла и не хотеть этих объятий — скорее всего не хотела! — но рядом с ней не было никого, кто мог бы защитить ее.

В конце концов Дел зажег свет и встал. Принял душ — слава богу, хоть по ночам девицы не крутились в приемной и не поглядывали на него с интересом. Набрался наглости пошарить в столе у Томми в поисках сигарет, но обнаружил, что все ящики заперты. На душе было очень погано и тоскливо, поэтому он вылил в стакан все, что еще оставалось в бутылке — совсем немного — и проглотил, даже не почувствовав. Потом сел в кресло и достал то немногое, что у него оставалось — фотографию и клочок бумаги, на котором было написано круглым почерком: «Я люблю тебя. Карен». Защита от мучительных мыслей, от вопросов, от боли и пустоты.

Только под утро он все-таки заснул — прямо в кресле, уронив голову на стол и держа в руке фотографию.

Все утро он маялся в кабинете и ждал Макдермота — казалось, стрелки часов стоят на месте. В конце концов Томми загрузил его работой.

Дел нарисовал на большом листе таблицу — график выступлений стриптизерок на будущий месяц — и заполнил ее согласно указаниям Томми, который понемножку начал ворчать:

— Вот-вот, поработай, а то придумал — втихую по ночам глушить. Что мне потом девочка скажет — был у нее нормальный мужик, а стал пьяница? И я, получается, к этому руку приложил?

Казалось, Томми ворчит машинально, думая о чем-то другом. Пару раз Дел замечал, что тот смотрит на него — пристально и оценивающе.

Мак пришел часа в два, очень деловитый и собранный. Протянул Томми пару листов распечатки, сел и начал докладывать, поглядывая в записную книжку с пометками:

— Не Барни — Берни его зовут. Берни Флай. Девятнадцать лет. Мать куда-то смылась, когда ему лет семь было, с тех пор мальчишка на улице. Первый привод — в одиннадцать, кража. А потом пошло — три-четыре месяца в году в колонии проводил — кражи, поножовщина, угон автомобилей — всего понемножку. Отправляли в приюты, к приемным родителям — сбегал и снова сюда возвращался. Я с ребятами, которые «Детей божьих» курируют, говорил — так вот, они его помнят. Крутой волчонок — так один из них его назвал. Когда ему лет четырнадцать было — получил огнестрельное, в грудь, еле откачали. Стреляли в упор, так что он знал, кто его — но так и не сказал, как ни допрашивали. Ствола при нем не бывает, но что-то всегда имеет. В последних разборках уже не участвовал — вроде как по возрасту от них отходить начал. Ходят слухи, что оружием начал приторговывать — по мелочи. Ну и автомобили, конечно.

— Круто, — прокомментировал Томми, и перебросил Делу лист, который до того изучал, — посмотри, парень, — хмыкнул, — действительно, красавчик, ничего не скажешь!

Мальчишка был и в самом деле хорош. То, что Карен как-то назвала «Плейгерл». Темные волнистые волосы, серые глаза, пухлые губы — таких мальчиков можно было увидеть в рекламных роликах. Выражение глаз — что-то вроде «а пошли вы все!» И под фотографией список — приводы, аресты, судимости — до самого конца страницы.

— Я еще одно проверил, — продолжал Макдермот, — за три недели до того, как я его в палате у нее видел, на улице большая разборка случилась — и там, в больнице, действительно было ему кого навещать.

— Значит, он знает, где Карен... — задумчиво протянул Дел, возвращая Томми распечатку.

— Может знать, парень — может, — вздохнул Томми, — только ничего другого у нас пока нет.

— Ладно... где его можно найти?

Мак взглянул на Томми, словно не зная, стоит ли отвечать, тот пожал плечами.

— Есть одно место, я потому и задержался, что выяснял. Он там по вечерам часто бывает, — и снова взглянул на Томми, — Я сегодня туда сам собирался заглянуть — по выходным там большая игра идет.

— Не пойдет, — покачал головой Томми, — он знает, что ты коп. Или просто сбежит, или пошлет тебя — тем более, без ордера.

— Я могу его сюда привезти.

— А дальше? Не забудь — это волчонок уличный, его напугать трудно — не захочет говорить, и все. Что же ты — пытать его будешь?

— А ты что предлагаешь?

Томми несколько секунд молчал, не отвечая, потом неожиданно повернулся к Делу.

— Пойди-ка кофе мне сделай — да и себе заодно, мозги прочистить.

Возвращаясь, Дел еще из приемной услышал реплику Мака: «Ты с ума сошел!» Вошел, поставил перед Томми чашку и с некоторым удивлением взглянул на детектива. Тот не обратил внимания, продолжая:

— Лучше Пони послать, или кого нибудь из ребят, которых ты обычно используешь. А я на улице подстрахую.

— Верно, ты как раз и подстрахуешь, — кивнул Томми, — только не Пони. Мой вариант лучше. Помнишь, полгода назад я тебя просил его по-быстренькому проверить? Ну, там еще засекречено все было?

Внезапно Дел понял, что говорят о нем. Взглянул на Томми — тот кивнул, поймав его взгляд.

— Пойдешь поговорить с мальчишкой?

— Да.

— Хорошо. Тогда слушай. Место называется «Четырехлистник» — бар с бильярдом. Там по вечерам всякая шпана собирается, на деньги играют. Ты как, умеешь?

— Не очень, — покачал головой Дел.

— Тогда и не начинай с ними лучше. Проиграешь — фраером себя выставишь. Берни туда каждый вечер приходит, тоже поиграть. По времени — когда как. Так что ты заранее приди, бармену двадцатку дай и скажи, что с Берни поговорить хочешь. Если спросит, о чем — не отвечай, не его это дело. Пусть думает, что оружие купить хочешь — об этом с кем попало не болтают. Ты должен парня дождаться и спросить про нее. И желательно — получить ответ. Если спугнешь, Мак его на улице возьмет и сюда притащит, но это вариант похуже, так что ты уж постарайся. В общем, по обстоятельствам действуй. Полицию они там вызывать не станут, но сами могут начать порядок наводить. Ясно?

— Да, — коротко ответил Дел, одним глотком выпив остывший кофе.

— Мак, теперь ты. Твое дело — Берни, чтобы не сбежал. Внутрь иди, только если стрелять начнут. Ясно?

— Томми, ты уверен в том, что делаешь? Его же там...

— Я знаю, что делаю, еще вчера все обдумал — прервал его Томми, — Он «зеленый берет», с боевым опытом — и форму вроде еще не совсем потерял. На что ты лось здоровый — он тебя до сих пор в минуту сделает. Тут не за него бояться надо, а за них — чтобы он там делов не наделал.

Мак резко повернул голову и смерил Дела недоверчивым взглядом. Дел пожал плечами и кивнул.

— А то, что ты его недооценил, — невозмутимо продолжал Томми, — это хорошо. Я на то и рассчитываю, что они тоже недооценят, пока поздно не станет. Так что твое дело — только страховать. Теперь ты слушай, — обернулся он к Делу. — Стрелять они в баре, скорее всего, не будут. А вот все остальное может быть, если до драки дойдет. Почти у всех там что-то есть — нож или кастет, или еще что-нибудь. И не для понта носят — пользовались не раз, — подумал несколько секунд и спросил: — Может, тоже хочешь взять что-нибудь?

— Нет.

— Ну, это тебе решать. И вот еще что — будь поаккуратнее, не увлекайся.

— Ясно, — кивнул Дел.

У него было ощущение, что он снова во Вьетнаме и готовится к очередной операции. Постепенно все лишние мысли уходили, исчезала боль, которая не оставляла его с момента исчезновения Карен. Оставалось только спокойствие и холод внутри, полная ясность мыслей и расслабленность — до тех пор, пока не придет время действовать.

— Все, парень, теперь домой поезжай — отдохни чуток, и к восьми туда подходи. Мака не ищи — он там поблизости будет. Вопросы есть?

— У тебя фотография ее найдется? — спросил Дел.

— Да, но у тебя же есть...

— Дай мне. — Дел не хотел показывать постороннему мальчишке ту фотографию, которая лежала у него в кармане, словно показать — значило поделиться чем-то, принадлежавшим только ему.

Томми достал из ящика стола папку, вынул из нее маленькую фотокарточку — как для водительских прав — и протянул.

— Что-нибудь еще?

Дел покачал головой, попрощался и вышел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

У бара он был ровно в восемь. Все-таки оглянулся — Макдермота нигде не было видно, но Дел не сомневался, что он поблизости.

Полуподвальное помещение состояло из двух частей. Собственно бар — стойка и четыре столика, за которыми никто не сидел — выглядел как небольшой коридор. Основным помещением была бильярдная — еще десяток ступенек вниз. Там мелькали люди, слышался стук шаров и шум голосов. Бармен — толстяк с круглым лицом, лет пятидесяти — поглядывал туда, интересуясь происходящим, но, увидев Дела, обернулся к нему.

— Виски. И соленых орешков.

Бармен налил виски и кивнул на вазу с орешками. Дел вынул десятку, положил на стойку и спросил — не убирая бумажник:

— Берни уже здесь?

Бармен бросил короткий взгляд на него, потом на бумажник, и сделал удивленный вид:

— Это кто?

—У меня к нему дело, — Дел достал еще десятку, положил на стойку и, не оборачиваясь, пошел к столику, спиной чувствуя пристальный взгляд.

Пойло, которое он получил здесь, даже отдаленно не напоминало хорошее шотландское виски из запасов Томми, к которому Дел привык за последние дни — самогон, да и только. Наливаться подобной гадостью ему совершенно не хотелось, но сидеть просто так, или, скажем, попросить кока-колу — в подобном месте это было бы просто нелепо.

Расслабившись, механическими движениями — раз в пару минут — забрасывая в рот орешек и иногда отхлебывая виски, он сидел и ждал, глядя перед собой, но замечая и слыша все, что творилось вокруг. И мог бы так прождать очень долго — это он умел.

Дел предпочел сесть спиной к двери и лицом к лестнице, ведущей вниз — те, кто был в бильярдной, в случае чего представляли определенную опасность. Кроме того, он предполагал, что Берни сядет напротив — тогда, чтобы выйти потом из бара, парню пришлось бы пройти мимо него. На это было бы интересно поглядеть! Конечно, если бармен заподозрит что-то и спугнет Берни прямо в дверях, тот может просто развернуться и уйти — в этом случае оставалось только надеяться на Мака.

Пару раз входили какие-то парни, приветствовали бармена и сразу проходили в бильярдную, прихватив стакан с выпивкой. Никто из них не был похож на Берни. Иногда некоторые поднимались в бар — за новой порцией. Дел продолжал ждать.

Прошло не меньше часа, прежде чем он почувствовал, что бармен как-то напрягся, и понял, что: парень здесь. Бармен что-то тихо сказал — Дел уловил только слово «дело».

Послышались тихие шаги, Берни плюхнулся на стул напротив него — как и было задумано — положил локти на стол и, наклонившись вперед, произнес одно слово:

— Ну?

Мальчишка стал старше, суше и взрослее, но, по сравнению с фотографией, изменился мало. Взгляд был менее нахальным, зато более внимательными жестким. Действительно, волчонок — точнее, уже молодой волк. И действительно красавчик.

На мгновение Делу стало смешно — красавчик-то он красавчик, но Карен предпочла ему гамбургер и, судя по всему, не в первый раз. Эта неуместно-веселая мысль проявилась на лице в виде усмешки — очевидно, не слишком приятной, потому что Берни выпрямился, нахмурился, и, подумав, что Дел не понял, нетерпеливо пояснил:

— Ты сказал, у тебя ко мне дело.

Дел неторопливо расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана фотографию, держа ее так, чтобы парень не видел. И внезапно, быстрым движением положив ее перед ним, спросил — негромко и резко:

— Где она?

Глаза Берни на мгновение задержались на фотографии и метнулись в сторону выхода, словно он прикидывл возможность сбежать. Это продолжалось долю секунды, но Дел понял — знает! Потом мальчишка лениво откинулся на стуле и наглым тоном спросил:

— Это еще что за телка? Я такую не знаю!

— А три дня назад, когда лапал ее, знал? Где она?

— А пошел ты! — Берни попытался встать.

Дел резко толкнул столик — так, что тот врезался мальчишке в живот — и рванул его за руку обратно.

— Где она?

Берни согнулся вперед — от удара у него перехватило дыхание, и он не смог бы ответить, даже если бы захотел. Дел увидел краем глаза приближающегося бармена.

— Чего тут такое?

Не оборачиваясь и продолжая сжимать руку парня, Дел огрызнулся:

— Отвали, мужик. У меня к Берни дело — не к тебе, — почувствовал, что бармен схватил его за плечо, и резко ударил назад локтем. Послышался короткий крик и треск. Треску было неоткуда взяться и Дел на секунду оглянулся — оказывается, бармен неудачно задел стул и упал вместе с ним. Трещал, слава богу, стул, а не кости.

Почувствовав опасность, Дел еле успел вовремя отклонился. Проклятый мальчишка оказался левшой — стоило на мгновение отвернуться, как он уже успел вытащить кастет. Черт возьми, Мак же предупреждал, что парень пустой не ходит! Дел перехватил метнувшуюся вперед руку, ударом по запястью выбил кастет и, поймав его в воздухе, швырнул в сторону — судя по звону, в бутылки за стойкой.

Такой шум уже не мог не привлечь игроков — они толпой поперли снизу. Резким толчком послав Берни обратно на стул, Дел оценил обстановку. Их было человек пять или шесть, но на узкой лестнице больше двоих сразу не помещалось. Он шагнул вперед, нащупал сбоку стул и с размаху бросил в первую пару. Они отшатнулись, наступив на тех, кто шел сзади — кажется, кто-то упал, послышались невнятные проклятия.

Позади него послышался шорох — Берни подбирался к двери. Дел успел перехватить его за шкирку и шмякнуть спиной об стойку, но те, кто поднимались по лестнице, были уже наверху. Первый из них понесся на него, нелепо махая кием, зажатым в руке.

Удар по голове застал Дела врасплох и пришелся вскользь — он успел уклониться лишь в последний момент. Бармен не ожидал, что его противник сумеет увернуться и застыл от неожиданности, держа в руке бутылку — очевидно, самое привычное для него оружие. Отступив в сторону, Дел пнул ногой по колену набегавшего игрока. Тот упал, по инерции проехав вперед и доломав стул, начатый барменом.

Берни уже не пытался шевелиться, испуганно глядя на него. «Да, это ему не полиция, тут не похамишь!» — подумал Дел, схватил его за грудки, швырнул обратно на стул и рявкнул:

— Сиди.

Отступив на шаг, так, что пытающийся встать игрок оказался между ним и остальными, припечатал его пяткой — чтобы лежал тихо. Мельком глянул на бармена, который, вытаращив глаза, все еще сжимал в руках злополучную бутылку — выхватил ее и запустил со всей силы в лампу над головами игроков. Треск, звон и град осколков заставил их попятиться. Кто-то снова покатился с лестницы.

Неожиданно наступила тишина. Слышалось только прерывистое дыхание бармена — все молчали и не двигались.

Казалось, драка длилась час — на самом деле прошло всего минуты три с его последнего вопроса, адресованного Берни. Тот сидел,прижавшись к стене и глядя на Дела со злостью, испугом и, как ни странно, чем-то похожим на любопытство.

Бармен стоял у стойки, больше не пытаясь брыкаться. Уловив взгляд Дела, поднял на уровень груди ладони и растопырил пальцы — я, мол, стою тихо.

Игроки сбились в тесную группу у лестницы — ни один из них не хотел нападать первым. Лежавший под ногами игрок опять попытался подняться, барахтаясь в обломках стула. Все пространство перед лестницей было усыпано осколками бутылки и лампы и залито бурбоном — запах чувствовался весьма сильно.

Половина бутылок со стойки исчезла — очевидно, была сбита на пол или разбита кастетом. Обломки второго стула валялись в стороне — поднимавшиеся игроки отшвырнули их.

Дел нагнулся, взял в руки кий — тот самый, которым лежавший игрок пытался его достать — и повернулся к игрокам.

— Мужики, у меня к Берни дело — не к вам. Побудьте-ка пока внизу, — и показал на лестницу кием, как учитель в школе — указкой.

Шагнул вперед — они отступили назад и посыпались с лестницы, торопясь убраться подальше. Ткнул кием под ребра поднимающегося игрока: — Вниз! — тот, пригнувшись, чуть ли не на четвереньках пробежал к лестнице.

Подошел к Берни, взглянул на него сверху вниз.

— Где она?

Мальчишка молчал, глядя на него — не волк, всего лишь щенок. Дел резко ударил кием по столу.

— Ну?

Бармен неожиданно подал голос, испуганно спросив:

— Берни, кто это? Чего ему от тебя надо?

— Да не знаю я его, — мальчишка пожал плечами, — он спрашивает, где телка одна белобрысая, соседка моя бывшая.

— Берни, — снова спросил бармен, — так он что, хотел только узнать, где твоя бывшая соседка — и поэтому мне все здесь разнес?

— Я же тебя ясно просил — отвали, — ответил за парня Дел.

Идиотский смех, раздавшийся от стойки, заставил их обоих посмотреть туда. Дел больше не боялся, что Берни сбежит или нападет — парень был почти полностью деморализован. Почти — потому что на вопрос до сих пор не ответил.

Бармен дико хохотал, не в силах остановиться. Дел переглянулся с Берни — тот тоже ничего не понимал.

— Интересно, а что этот псих делает, когда ему дорогу спросить надо? С базукой приходит? — сквозь взрывы истерического хохота простонал бармен.

Дел рванул Берни за рукав — дожимать мальчишку надо было в более спокойной обстановке и без ненормальных под боком.

— Пошли!

Парень встал, не пытаясь вырваться, и молча пошел к двери.

Они вышли и Дел оглянулся — Мака по-прежнему не было видно. На всякий случай он махнул рукой с поднятым большим пальцем — все в порядке — и повел Берни к машине.

Слава богу, машина стояла у самого бара — мальчишка был выше его почти на голову и Делу не хотелось смотреть на него снизу вверх — это было бы психологически неверно и могло испортить произведенный эффект. Открыв правую переднюю дверь, он впихнул парня в машину — тот еле удержался на ногах.

— Полезай внутрь и садись за руль! — сам влез следом на место пассажира и, в который раз, задал свой постоянный вопрос: — где она?

— Зачем? — неожиданно спросил Берни.

— Поговорить с ней надо.

— Так же, как там, что ли? — мальчишка кивнул в сторону бара. Черт возьми, кажется, этот щенок еще пытается корчить из себя рыцаря! И явно знает, где Карен.

— Нет, просто поговорить, — вздохнул, — парень, мне это уже надоело. Где она?

— У Лайзы, — наконец-то ответил Берни. Дел протянул ему ключи.

— Поехали!

Только сейчас он обнаружил, что остался в одной рубашке — куртка куда-то делась.

Задав еще несколько вопросов, из невнятных объяснений мальчишки Дел понял, что тот встретил Карен (этот щенок смел называть ее «белобрыска»!) на лестнице дома, где они оба когда-то жили — забежал к приятелю и случайно увидел на подоконнике. Она спросила, нет ли у него на примете жилья на пару недель, и он отвез ее к Лайзе — официантке из пиццерии, где обычно обедал. Оказывается, Берни иногда «имел с ней — ну, то есть с Лайзой — дело» и знал, что она срочно ищет напарницу в квартиру — одной ей снимать дорого. Сегодня он видел Лайзу в обед и та сказала, что они с белобрыской поладили.

На вопрос — почему он не ответил сразу? — парень объяснил, тоже не слишком понятно:

— Я ей должен. Почем я знаю, кто ты. А когда ты на меня так вызверился — вроде врубился. Твоя, белобрыска-то?

На этот наглый вопрос Дел отвечать не стал.

Лайза жила всего в трех кварталах от бывшего дома Карен — так близко от места, где он позавчера бродил целый день. Они подъехали, Дел забрал ключи, вылез, обошел машину и отпер дверь водителя.

— Вылезай, пошли, — он не мог отпустить Берни до тех пор, пока не найдет Карен.

Услышал, как мимо проехала и затормозила машина и понял, что Мак ехал за ними. Прихватил парня за локоть.

— Веди!

Они поднялись на третий этаж и остановились у двери.

— Стучи!

Берни постучал, в ответ на заданный незнакомым женским голосом вопрос: — Кто там? — сказал: — Я это, Берни, — и дверь приоткрылась. Дел пихнул парня в спину, вошел следом и защелкнул замок. Впустившая их смуглая брюнетка лет тридцати — очевидно, это и была Лайза — оторопело смотрела на него. Кроме нее, в комнате никого не было.

Дел вопросительно взглянул на Берни.

— Где белобрыска? — спросил мальчишка, повернувшись к Лайзе.

Та кивнула на дверь в правом углу холла — если это помещение размером меньше кабинета Томми можно было назвать холлом.

Дверь была не заперта. Дел открыл ее, вошел и замер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

На тахте, свернувшись клубочком и обхватив себя обеими руками, словно пытаясь согреться, спала Карен.

По-прежнему в джинсах и футболке, как всегда босиком, бледная и осунувшаяся — его Карен.

Тихо, стараясь не испугать, Дел присел рядом и дотронулся пальцами до ее щеки — ему показалось, что на ней видны следы слез. Почувствовав это знакомое прикосновение, Карен, все еще не просыпаясь, потянулась к его руке — и открыла глаза.

Медленно приподнялась, не в силах дышать, мелко дрожа и держась за горло — глаза ее открывались все шире и шире. И неожиданно, с отчаянным громким безудержным плачем, судорожно вцепилась в него, прижавшись лицом к его груди.

Дел держал ее, обхватив обеими руками, не пытаясь успокоить и давая ей выплакаться — просто держал, крепко прижимая к себе. Рыдания постепенно затихли — тогда, приподняв ей голову, он негромко и устало сказал:

— Поехали домой, Карен. Пожалуйста, поехали домой.

Ему показалось, что она собирается что-то спросить — он встал, отошел к двери и бросил:

— Собирайся, дома поговорим.

Очевидно, Берни побоялся уйти и продолжал стоять у окна. Девушка — как там ее, Лиза, Луиза? — стояла рядом, они о чем-то разговаривали, но, заметив его, сразу замолчали.

Дел шагнул к столу и внезапно почувствовал, как пол уходит из-под ног. Он стиснул зубы, пытаясь взять себя в руки и собрать остатки сил и воли.

И бессонные ночи, и тревога, не отпускавшая его ни на секунду, и бесконечные порции виски, и удар по голове — все это, наконец, сказалось. Только теперь Дел понял, как он устал — как он смертельно устал. Но это было уже не важно — он сделал то, что должен был сделать. Оставалось продержаться еще совсем немного, до дома — никому, в том числе и Карен, не показывая своей слабости.

Чтобы не покачнуться, он прислонился к столу, надеясь, что этого никто не заметит. Достал бумажник и вынул двести долларов.

— Берни, отдашь в баре, — положил на стол деньги и отошел обратно к двери спальни.

Парень испуганно взглянул, потом нерешительно шагнул, сгреб деньги и сунул в карман. Вопросительно взглянул на Дела — тот кивнул на дверь.

— Можешь идти. Впрочем, подожди — выйдем вместе.

Мак был где-то внизу и мог прихватить мальчишку, не зная, что тот уже не нужен.

Карен появилась на пороге спальни — полностью одетая, с сумкой в одной руке и пустой клеткой — в другой. Дел забрал сумку, повесил на плечо. Он и не думал, что она покажется такой тяжелой.

— Пошли! — взял Карен за локоть и повел к двери.

Они вышли на улицу Он не отпускал локоть Карен, сжимая его все сильнее. Увидев, что Берни покорно плетется сзади, махнул рукой — иди, мол — парня как ветром сдуло. Оглянулся, ища глазами Мака — тот неожиданно оказался совсем близко, непонятно откуда появившись.

Карен по-прежнему молчала, опустив голову. Дел открыл переднюю дверь — она секунду помедлила, очевидно, удивившись незнакомой машине, послушно залезла и села на переднее сидение. Он обернулся к Маку, молча стоявшему рядом, и усмехнулся:

— Видишь, справился. Томми передай — завтра заеду. И — спасибо, — протянул руку.

Мак, пожимая ему руку, нерешительно пробормотал:

— Ты... там, с ней… полегче.

Дел молча кивнул и сел в машину.

Всю дорогу до дома Карен молчала, глядя прямо перед собой, и он был рад, что она не пытается заговорить. Приходилось бороться с туманом, наплывавшим на глаза, и сил едва хватало на то, чтобы вести машину.

Так же молча они вошли в квартиру —— нежилую и гулкую, как заброшенный вокзал. Внезапно Дел обернулся и протянул руку:

— Ключ!

Карен испуганно вскинула голову, не понимая, чего он от нее хочет, и пришлось объяснить:

— Дай мне, пожалуйста, ключ от этой квартиры.

Она дрожащими пальцами нашарила ключ — тот самый ключ, который он положил ей в руку полгода назад — и протянула ему. Дел запер дверь, сунул оба ключа — и свой и ее — в карман джинсов и резко сказал:

— Мы поговорим обо всем завтра. Я не спал три ночи, и не хочу, чтобы ты снова сбежала, пока я сплю.

Отвернулся, подошел к кровати, рухнул на нее лицом вниз и глубоко вздохнул. Вот и все — теперь можно закрыть глаза, не двигаться, не думать...

Карен беспомощно стояла посреди комнаты, не зная, что теперь делать. Она уже не мечтала, что когда-нибудь придет сюда... домой... Как страшно было уходить! Каждый шаг давался с трудом, хотелось побежать обратно, забиться в дальний угол, заплакать и вцепиться во что попало, чтобы никакая сила не смогла оторвать ее от этого дома.

Да при чем тут дом — разве дело в этом. Где угодно, как угодно — лишь бы с ним, лишь бы он был рядом. А у него сейчас были такие чужие глаза — чужие и усталые. И всю дорогу он не сказал ей ни слова, даже не хотел смотреть в ее сторону! Но ведь искал — и нашел, и привез домой.

Она медленно прошла по комнате, прикасаясь к знакомым вещам, открыла холодильник — пирожки так и не были съедены. Увидела тигренка — он тогда не влез в сумку — обняла, прижала к лицу. Дел подарил ей его. Дел...

Тихонько всхлипнула и тут же опомнилась — не хватало еще заплакать и разбудить его! Не выдержала, подошла к «спальне» и села рядом с изголовьем. Теперь Дел был близко — совсем близко — и руки сами тянулись к нему, хотелось дотронуться, почувствовать его тепло, обнять, прижаться. Но тогда он проснется — и откроет глаза, и захочется спрятаться куда-нибудь от этого чужого и усталого взгляда.

А сейчас, пока он спал, можно было смотреть на любимое лицо, вглядываясь в каждую черточку — и хоть на мгновение попытаться забыть, что все так плохо, и обрадоваться, что он снова рядом.

Но забыть не получалось — он выглядел таким осунувшимся, измученным и постаревшим, и это из-за нее, только из-за нее! И все-таки он искал ее.

Впервые Карен заметила у него седые волосы. Морщины резко выделялись, их никогда не было столько. Небритые щеки, ободранная скула — на ссадине засохла капелька крови. Взъерошенный, нахмуренный, усталый — даже во сне. Она осторожно расшнуровала и стащила с него кроссовки — Дел не проснулся, только повернулся набок.

Больше она не сможет уйти — если только... если он простит ее, и не прогонит сам. Но зачем тогда искал?

В конце концов она все же решилась раздеться и тихонько устроилась рядом с Делом, натянув на себя свисающий край одеяла. Прижалась лицом к его спине между лопатками, вдохнула знакомый запах — и улыбнулась, подумав: «И все-таки он искал меня!»

Несколько раз Карен просыпалась — просто от счастья чувствовать его рядом. В какой-то момент, проснувшись, поняла, что он повернулся — и она лежит уже в теплом гнезде из его рук и тела.

Их разбудил телефонный звонок. Дел резко вскинул голову, не понимая, что происходит — вообще не понимая, где он. Вскочил, взглянул на часы — кто это звонит в такую рань? — и схватил трубку.

— Да?

— Делвин, мальчик, что с тобой? Тебя невозможно застать!

Естественно... Только Сэм мог назвать его «мальчиком» — да еще позвонить в семь утра!

— Было много дел. Что случилось?

— Тебя приглашают подписать контракт. Я звонил и вчера и позавчера тоже — а тебя все нет.

— Были дела, — повторил Дел, — что-нибудь еще передали?

— Да, что первоначальный контракт будет только на год, с последующим продлением на три года — они надеются, что ты поймешь. И еще одно — что условие относительно твоей жены будет соблюдено. Со мной разговаривал молодой Меллер и сказал, что ты в курсе.

— Какой еще молодой Меллер? — все связанное с контрактом и новой работой за это время начисто вылетело у него из головы.

— Владелец «Петролеум Технолоджи», — пояснил Сэм, — я хорошо знал его отца, старшего Меллера. Но я одного не понял — о какой жене идет речь, ты что, успел жениться? Когда?

Дел покосился на кровать — Карен лежала спиной к нему, светлые волосы растрепались по подушке, и было видно только затылок и плечо, торчавшее из-под одеяла.

— Пока еще нет, но надеюсь, что скоро. Об этом потом поговорим. Когда нужно подписывать?

— До конца недели. Я уже просмотрел контракт, они прислали мне копию — там все вполне приемлемо.

— Ладно, я тебе перезвоню. Мне нужно тут... кое-что выяснить.

Сэм попытался еще что-то спросить — Дел снова пообещал ему, что перезвонит, попрощался и медленно подошел к кровати.

Карен по-прежнему лежала неподвижно, не поворачивая головы, но он заметил, как она напряглась, почувствовав его приближение — словно он мог ударить ее. Словно он мог сделать ей что-то плохое.

Вчерашней усталости больше не было — Делу хватило этих нескольких часов сна, чтобы прийти в себя. Но внутри у него все кипело — боль и радость, нежность и злость, желание целовать ее — и трясти до тех пор, пока в дурьей башке не появится хоть капля разума.

Она должна была понять, наконец, что больше так продолжаться не может! И даже не в контракте дело — хотя он не мог подписывать его, не зная, что будет с ними дальше. Ведь если Карен не захочет поехать с ним, тогда не нужно ничего — о какой новой работе, о какой Южной Америке может идти речь — без нее? Без нее... Ему было страшно даже подумать об этом, но разговор был неизбежен — ей, и только ей предстояло решить, что будет дальше.

А она лежала, не оборачиваясь, и светлое плечо с маленькой золотистой родинкой, похожей на веснушку, все так же беззащитно торчало из-под одеяла. И Дел не в силах был говорить, не мог связно мыслить — кровь шумела в ушах, заглушая все другие звуки. Возможно, это в последний раз, возможно, он никогда больше не дотронется до нее — но сейчас он не мог иначе.

Опустившись на колени рядом с кроватью, он провел губами по теплому плечу, шее, дурея от ее запаха. Карен вздрогнула, попыталась повернуться — он зажал рукой ее рот, прошептал:

— Молчи... ради бога — молчи... — и почувствовал, как мягкие губы прикоснулись к его пальцам.

Внезапно, в какую-то секунду просветления, сквозь шум в ушах и отдающееся во всем теле бешеное биение сердца, Дел показался самому себе алкоголиком, который собирается выпить последнюю рюмку перед тем, как попытаться «завязать» — а потом, не выдержав, еще много-много «последних рюмок». Если бы Карен повернулась, заговорила, взглянула на него своими голубыми глазами — он не смог бы говорить с ней так, как собирался, поставив все на карту.

Поэтому он заставил себя встать — пожалуй, никогда в жизни ему не было так трудно сделать это простое движение — и отошел на несколько шагов.

— Оденься. Нам нужно поговорить, — не дожидаясь ответа, ушел в ванну и встал под обжигающе-ледяные струи. Он ненавидел сейчас сам себя — то ли за то, что оказался таким слабым, то ли потому, что оказался слишком сильным.

В костюме, с тщательно завязанным галстуком, свежевыбритый и причесанный, Дел выглядел точно так же, как в день их встречи — еще тогда Карен подумала, что такая одежда подходит скорее для приема у губернатора, чем для дешевого стриптиз-бара в полутрущобном районе. И лицо было таким же — жестким, казалось, не знающим, что такое улыбка, с темными напряженными глазами, на дне которых притаилась боль.

Она сидела и смотрела, как он приближается, надеясь, что он прикоснется к ней — чтобы хоть на мгновение ощутить его тепло. Но Дел прошел мимо, опустился в кресло — всего в паре футов от нее, так далеко, словно их разделял океан — и заговорил, жестко и холодно:

— Ну, что ж... Значит,ты считаешь, что я слишком привык к тебе, чтобы расстаться с тобой? И ушла, чтобы не калечить мне жизнь? Чтобы, не дай бог, обо мне плохо не подумали такие важные для меня люди, как, скажем, Мэрион или мое бывшее начальство? Главное, выражение прекрасно подобрала — «слишком привык»! А обо мне ты подумала? Я должен был выслушивать от постороннего человека, что он предлагал тебе избавиться от моего ребенка — спасибо, что хоть отказалась! Но какое ты вообще имела право ничего не сказать мне?

— Я подвела тебя... — пробормотала Карен, не поднимая головы и боясь взглянуть ему в глаза. Лучше бы он ее ударил, обругал — только не этот холод, от которого сжималось все внутри.

— Я не расслышал.

— Я подвела тебя... Я же не могла прийти и сказать об этом — как Мэрион. Ты не обязан...

Холодного тона больше не было и в помине — ярость и боль, душившие Дела, прорвались, и он почти закричал, перебив ее:

— Да при чем тут Мэрион, черт бы ее побрал?! Никакая Мэрион в жизни не смогла бы из меня так душу выдрать. Я ее никогда не любил — а тебя люблю, неужели ты этого так и не поняла?! Неужели ты вообще ничего не понимаешь? Да кто обязан, да при чем тут «обязан»? Да я жить без тебя не могу! Мне на все и на всех наплевать — лишь бы ты была со мной. Это тебе, очевидно, важно — что скажут, что подумают, настолько важно, что мои чувства уже не имеют значения...

Карен попыталась что-то сказать — он взмахнул рукой, заставляя ее замолчать, тяжело вздохнул и заговорил, на этот раз спокойно и негромко, ровным голосом, медленно, чтобы она могла осознать и запомнить каждое слово:

— Я понимаю, что тебе не слишком приятен... весь этот разговор — ты, по-моему, до сих пор считаешь, что была права. Но теперь тебе придется решить, что с нами будет дальше — с тобой, со мной, с нашим будущим ребенком. Так что выслушай меня — и ответь, и как ты скажешь, так и будет, — пристально взглянул Карен в глаза, убедился, что она поняла его слова, и продолжил:

— Мне было очень хорошо с тобой — очень хорошо, во всех смыслах — но больше так продолжаться не может. Я не согласен быть с тобой на роли... временного любовника, которого можно бросить в любой момент — как ты это сделала пять дней назад. Я не хочу, возвращаясь домой, каждый раз бояться, что тебя там уже нет. Мы можем остаться вместе, только если ты выйдешь за меня замуж. Но это решать тебе — тебе самой. Я не могу тебя заставлять, даже уговаривать не стану, не имею права — девушка твоего возраста не обязана связывать свою жизнь со стариком, даже ради ребенка. Если ты не хочешь выходить за меня замуж — значит, нам придется расстаться, и как можно скорее. Тогда, хочешь ты или не хочешь, я сделаю все, что сочту нужным, чтобы ты была в безопасности и не должна была думать о жилье и куске хлеба. Но так, как было все эти дни, когда я искал тебя, не знал, где ты и что с тобой, каждую секунду боялся за тебя — так больше не будет. Для того, чтобы хоть как-то жить, я должен знать, что с тобой все в порядке, что тебя никто не обидит.

Дел на минуту задумался, словно припоминая, не забыл ли чего-нибудь, потом кивнул.

— Вот, пожалуй, и все. Для себя я давно все решил — я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Кем бы ты ни была, что бы ты ни натворила, что бы ни было у тебя в прошлом — я люблю тебя. Но последнее слово — за тобой.

Ему хотелось схватить ее, прижать к себе — так, чтобы она не могла вырваться, не могла больше никуда уйти — и уговаривать, умолять, объяснять, настаивать. Она бы сдалась, она бы согласилась — он знал это! Но вместо этого он молча смотрел на нее, изо всех сил пытаясь унять дрожь, чтобы Карен ничего не заметила и не поняла, как он боится оказаться в одиночестве и пустоте, лишиться всего, что стало смыслом его жизни.

О чем он говорит, почему он такой чужой и холодный? Повторяет снова и снова, что любит ее — а в глазах нет ничего, кроме усталости и боли. Он же уже нашел ее, и привез домой — а теперь спрашивает, хочет ли она остаться с ним? Неужели он сам не понимает?!

Не выдержав, Карен бросилась к нему, вцепилась в плечи — и вдруг оказалось, что он совсем близко и нет никакого океана, разделяющего их. Знакомый запах, знакомое тепло — все было здесь, стоило только протянуть руку! И, уткнувшись лицом ему в грудь, ища у него же защиты от его холодности и отчуждения, она заплакала, повторяя одно и то же:

— Я не могу без тебя, я не хочу без тебя... я не могу без тебя... пожалуйста... я не могу без тебя...

И Дел оказался безоружным перед этим потоком слез. Последние остатки так тщательно выстроенного им холодного самообладания рухнули, он обнял Карен, прижал к себе изо все сил и запутался пальцами в шелковистых волосах, твердя то единственное, что мог сейчас выговорить:

— Ну, что ты, девочка, что ты... Я с тобой... Не плачь, все хорошо, я с тобой...

Она постепенно переставала плакать, но не шевелилась. Дел снова был рядом, свой, теплый и родной, его сердце знакомо билось под ухом и руки — большие, горячие, нежные — обнимали ее. Как в прекрасном светлом сне, как в сказке. Он сжимал ее так сильно, что Карен едва могла дышать, но не замечала этого, наслаждаясь звуком его голоса.

Почувствовав, что она уже не плачет, Дел отстранился. Она подняла голову и увидела, что в глазах его больше нет отчуждения.

— Значит, ты хочешь быть со мной?

Карен судорожно кивнула, задыхаясь, не в силах говорить, но крепко держась за него обеими руками, словно боясь, что он внезапно исчезнет. Снова уткнулась в него лицом и почувствовала, что он резко выдохнул, будто сбрасывая с себя какой-то неподъемный груз.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Не выпуская ее из рук, он пересел на диван. Заметил, что Карен опять босиком, подтянул поближе и зажал в ладони холодные пятки. Теперь было хорошо. Теперь все будет хорошо.

Ее руки медленно поползли вверх, и Дел зажмурился — тонкие пальцы робко и осторожно дотрагивались до него, словно проверяя, все ли на месте — спина, плечи, шея. Наконец пальцы добрались до головы, пробежались по волосам, зарылись в них и слегка взъерошили.

— Тебе постричься пора, — неожиданно сказала Карен.

Он усмехнулся — настолько это было по-женски.

— С тобой пострижешься.

— Ты очень сердишься?

Ему было трудно ответить на такой вопрос. Рассказать, как иногда он готов был придушить ее или что он пережил за эти дни? Зачем? Она устроилась у него на груди, обняв его обеими руками под пиджаком — и именно это было сейчас важнее всего.

— Нет... я вообще почти не сердился. Только очень боялся за тебя. И себя все время ругал.

Она вскинула голову и непонимающе уставилась на него.

— А себя-то за что?

— Я должен был заметить, что тебе плохо.

Повернувшись набок, Карен легла, положив голову ему на колени и уткнувшись носом в его живот. Все, что она говорила, отдавалось теперь теплой и щекотной волной, а слова были почти неразборчивы:

— Ты не мог заметить. Мне было хорошо с тобой — мне никогда в жизни не было так хорошо, как с тобой — все время, с самого первого дня. Только на озере, когда подъехала полицейская машина — я же не знала, что это Кэсси, и подумала, что за мной. Вот тогда я и поняла, что нельзя мне с тобой оставаться, чтобы тебе неприятностей из-за меня не вышло. И с тех пор я про это часто думала — когда тебя рядом не было или когда ты спал. Только все время казалось — ну еще немножко, еще немножко пожить и порадоваться.

Дел приподнял ее лицо — глаза уже налились слезами, но губы упрямо пытались улыбнуться.

— Я иногда думала — хоть бы мне под автобус, что ли, попасть, чтобы до конца хорошо было.

— И ты говоришь, что тебе со мной было хорошо? Это ты называешь — хорошо?

Карен кивнула, погладила его по лицу — и все-таки улыбнулась.

— Конечно! Я каждое утро просыпалась, и ты был рядом — такой смешной, сонный, лохматый... И улыбался, и можно было до тебя дотронуться. И я знала, что еще не сегодня конец... — она вздохнула, — тебе про ребенка Томми сказал, да?

— Да.

— Кроме него, никто не знал. Я сама узнала только за день до экзамена.

— И мне не сказала... а ему сказала.

— Извини... Мне стыдно было признаться, что я тебя так подвела. И я не хотела, чтобы ты на меня сердился... в последний день.

— И ты думала, что я не буду тебя искать? Увижу, что тебя нет — спокойно сяду и буду ужинать? Пирожки еще мне оставила.

— И еще котлеты... в морозилке, — сообщила Карен унылым голосом.

Ему захотелось наорать на нее, встряхнуть, обнять — Дел уже не знал, смеяться или плакать.

— Ты что, меня совсем сволочью считаешь? — почти рявкнул он, все-таки слегка встряхнул — и прижал к себе. — Ты что думала — я смогу жить, зная, что ты неизвестно где, одна, без денег — да еще беременная? Да я тут чуть не свихнулся, когда Томми мне так спокойненько заявил, что он два дня тусовки проверял — нет ли тебя, случайно, там!

— Ну и зря, — сердито буркнула Карен, — глупо.

— Что глупо?

— Проверять было глупо. Ты что, не понимаешь, что я... после тебя... не смогла бы, — зажмурившись, она замотала головой, — ни за что.

И он ответил — тихо, почти шепотом:

— Я так и подумал.

Она замерла, широко открыв глаза, вглядываясь в него, словно спрашивая, правда ли это. Дел кивнул.

— Томми сказал, что все проверить надо. А я и так знал, что тебя там быть не может. Знал — и все.

Карен выдохнула со звуком, похожим на рыдание, и внезапно потянулась к нему, целуя всюду, куда могла достать — в подбородок, в уголок рта, в шею — без слов объясняя, как соскучилась, как одиноко и холодно ей было без него.

Он донес ее до постели и рухнул туда вместе с ней, не в силах отпустить ни на мгновение. Кажется, что-то трещало, но терпения расстегивать пуговицы не было. Не было ничего, кроме тонкой шеи, в которую он жадно впился ртом — ничего, кроме шелковистой кожи под футболкой, кроме горячего тела, прильнувшего к нему. Ни ласк, ни слов, и это было естественно, как дыхание, как биение сердца. Все закончилось быстро — очень быстро, слишком быстро.

Дел очнулся, забывшись лишь на долю секунды — сердце все еще лихородочно билось. Медленно поднял голову — в глазах Карен стояли слезы, но, встретив его взгляд, она улыбнулась.

Он попытался губами смахнуть слезинку со щеки.

— Карен, детка... ты чего? Я тебе больно сделал?

— Я люблю тебя, — она сказала это так грустно, что у него защемило сердце.

Дел на секунду замер, но постарался улыбнуться.

— Это так плохо, что плакать хочется? Я такой ужасно противный?

Она засмеялась — или всхлипнула?

— Нет... мне просто все время хотелось тебе это сказать, а теперь можно.

— Можно. Много-много раз можно, и я буду ходить, задрав нос — потому что меня любит такая девушка — самая лучшая, самая красивая, самая... Ну улыбнись ты, наконец, и не надо плакать. А то я сейчас тоже заплачу.

Карен улыбнулась — настолько нелепым показалось ей подобное заявление.

Больше она не плакала.— лежала, плотно прижавшись к нему и слегка улыбалась, закрыв глаза.

— Спишь? — спросил Дел, очень тихо, чтобы, если она действительно спит, не разбудить ее.

Но Карен открыла глаза и откликнулась, совсем не сонным голосом:

— Нет... я спать не хочу.

— Я хотел тебе сказать, что ты никого не подводила. — Она вскинула на него глаза, не сразу поняв, что он вообще имеет в виду. — Ты сказала, что подвела меня — с ребенком. А на самом деле я рад, что так получилось.

— Но я говорила, что ты можешь не беспокоиться — и ты мне поверил.

— Чем больше я об этом думаю — тем больше понимаю, что такой подарок для меня это все равно что жизнь начать заново. Я и не ждал, не думал... — он не договорил, уткнувшись лицом ей в волосы. Помолчал и неожиданно спросил: — А ты у врача была?

— Да, два дня назад. Все нормально. Срок совсем маленький — полтора месяца всего. Снаружи еще вообще ничего не видно.

— Мы поженимся в четверг, хорошо?

Она тяжело вздохнула, не зная, что ответить, но Дел воспринял этот вздох как несогласие и резко отодвинулся.

— Тебе что, так неприятно об этом думать? Мы же уже договорились — или ты по новой собираешься нести свою ахинею про то, что ты мне не пара? — и осекся, почувствовав, что Карен испуганно замерла. Нерешительно обнял — она отвернулась и обиженно засопела. — Не обижайся, я за эти дни извелся. — Поднял ее лицо, поцеловал в переносицу, где было больше всего веснушек. — Ну не обижайся, ладно?

— А я вовсе и не собиралась с тобой спорить — и никакой «своей ахинеи» тоже не собиралась нести, — неожиданно буркнула она.

— Почему это? — подобное послушание показалось ему подозрительным.

— Ты голодный и злой — чего с тобой спорить? Все равно слушать не будешь.

— С чего это ты взяла, что я голодный и злой?

— А у тебя в животе бурчит — и мне в ладонь отдает.

Только теперь Дел почувствовал, что ее рука уже давно устроилась у него на животе, и внезапно ему стало смешно.

— Сама, небось, есть хочешь? — спросил он. Она пожала плечами и кивнула с виноватым видом — он не выдержал и тихонько рассмеялся.

— Ладно, давай вставать.

Он даже не понимал, как голоден, но, увидев на столе те самые рассердившие его котлеты, проглотил штук десять, прежде чем опомнился.

— Ты что, вообще ничего не ел все эти дни? — с ужасом спросила Карен.

— Виски, кофе. Да, еще две шоколадки, — вспомнил он, откусывая пирожок.

— Запасы Томми? — хихикнула она. Дел кивнул и добавил:

— Но рыбок я кормил.

Устроившись на ковре, он наблюдал, как Карен убирала со стола — не торопясь, слегка нахмурившись и, казалось, напряженно о чем-то думая. Закончила, постояла еще немного у плиты — наконец подошла и села рядом.

— Ну, так что насчет четверга? — спросил он. — Или ты так и не хочешь за меня замуж выходить?

Она — не хочет?! Он что, так и не понимает — или просто делает вид, что не понимает? Да разве ему такая жена нужна? Но он, кажется, думает, что такая.

Как незаметно и быстро она привыкла, что можно протянуть руку — и Дел всегда рядом, всегда согреет и утешит. Привыкла, и воспринимала, как должное, и забыла, что значит быть одной. Все эти страшные дни ей казалось, что он просто куда-то ушел и скоро вернется — она знала, что это не так, и все-таки ждала.

Закрыв глаза, Карен вспомнила слова Томми — «не надо за мужика пытаться его проблемы решать». А может, Томми прав? Дел хочет на ней жениться, хотя знает про нее все... почти все. Так зачем обижать его — ведь он, кажется, до сих пор считает, что сам чем-то ее не устраивает!

Она взяла его за руку, прижалась к ней щекой и поцеловала в ладонь.

— В четверг — так в четверг, — невольно удивилась радости, осветившей его лицо и нерешительно спросила: — Только... а это по-настоящему будет?

Дел не сразу понял, о чем идет речь.

— Что значит — по-настоящему?

— Ну… ты же знаешь, у меня документы чужие. И я не могу своим настоящим именем назваться.

Он вспомнил, что читал о подобных случаях.

— Я слышал, что брак законный, вне зависимости от имени, под которым он заключен, если нет других причин, мешающих ему быть законным.

— Каких причин?

— То есть если ты не замужем, — (Карен помотала головой), — совершеннолетняя, — (кивнула), — и не сумасшедшая, — (пожала плечами.) — Скажи мне, а твои документы не фальшивые? Их можно вообще где-нибудь показывать?

— Нет, они настоящие — только чужие, — она невесело усмехнулась. — Меня с ними два раза арестовывали, и даже полиция ничего не заметила — так что они абсолютно надежные. Была одна девушка, еще в Чикаго. Тоже блондинка, на пару лет меня старше — мы с ней были даже немного похожи. Мы жили в одной квартире и работали на одного и того же парня — Кинкейд его звали. Ну и я иногда ее документы брала, когда на улицу выходила — у меня своих-то не было. А потом она умерла — наверное, вколола себе слишком много. Я ее нашла утром, уже холодную. Испугалась, позвонила Кинку — с полицией связываться он не хотел, и тело просто выбросил в озеро, с грузом на ногах. Никто не узнал — у нее никого не было. А документы так у меня и остались — и вот уже пять лет я по ним живу.

Она сидела, обхватив колени руками, и рассказывала — спокойно, как о чем-то вполне нормальном. А ведь это только маленький эпизод из ее жизни — жизни, о которой он до сих пор знает так мало! Внезапно Дела словно ударило — одна фраза, услышанная им сейчас — он только сейчас осознал ее смысл! Спросил — нерешительно и почти испуганно:

— Карен, сколько тебе на самом деле лет?

Карен вздрогнула, быстро взглянула на него, вздохнула и отвела глаза.

— Извини, я тебе тогда неправду сказала, как в документах написано. Когда я приехала в Чикаго, мне на самом деле еще шестнадцати не было. А сейчас — двадцать один, как раз исполнилось в тот день, когда мы встретились, — она пожала плечами и виновато улыбнулась, — мы бы иначе и не познакомились.

Дел на миг представил себе все это: пятнадцатилетнюю девочку, которая спала под скамейкой — осенью, в холодном городе, где всегда дует ветер с озера. А в шестнадцать лет она уже стояла на улице с чужими документами, и каждый мерзавец мог..

Не понимая, почему он молчит и так странно на нее смотрит, Карен попыталась объяснить:

— Ну не могла я тебе правду сказать — тут же всплыл бы вопрос про документы и про все остальное. И, кроме того, опять начались бы твои дурацкие замечания, что ты мне в отцы годишься. Не сердись, ну пожалуйста!

Он, наконец, протолкнул застрявший в горле комок и попытался улыбнуться.

— Я не сержусь. Иди сюда.

Обнял, прижал к себе. Ему не хотелось, чтобы Карен сейчас видела его лицо — она могла испугаться и снова начать оправдываться. За что, господи, ну за что, ей — еще оправдываться?!

Эта фраза из ее письма — такая неожиданно жесткая: «я сделала то, что должна была сделать — и знала, на что иду». В пятнадцать лет? Какой же груз она несла на себе.

Всего двадцать один... Он вернулся из Вьетнама — а ее еще и на свете не было. Он уехал в Мексику — а она еще не научилась ходить. Наверное, если бы он знал, что Карен на пять лет младше его дочери, то не решился бы в ту, первую ночь позвать ее к себе. А может, все равно позвал бы. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Важно было только одно — чтобы она было счастлива, чтобы они были счастливы вместе.

Карен между тем устроилась, свернувшись в маленький клубочек и пристроив голову у него на груди — так уютно, что не хотелось двигаться с места.

— Ты вообще... как себя чувствуешь? Тебя не тошнит — ну, из-за беременности? — нерешительно спросил Дел.

— Нет, не тошнит, — откликнулась она. — Спать иногда очень хочется — внезапно, как проваливаюсь куда-то — на полчаса, на час. Но врач говорит, что это нормально.

— Сейчас тоже хочешь спать?

— Нет, сейчас нет.

— Я хочу тебя спросить... Про то, что ты написала... — он почувствовал, как Карен напряглась. — Опасность для тебя очень велика? Тебя до сих пор ищут?

Она покачала головой.

— Нет. Я умерла... то есть официально признана умершей. Но все равно могут случайно вспомнить — мои фотографии были когда-то в газетах. Первые пару лет, в Чикаго, я волосы в рыжий цвет красила и завивала — боялась, чтобы не узнали, — неожиданно улыбнулась. — Знаешь, даже неплохо смотрелось, ну, и выглядела я так старше.

Фотографии — в газетах? Больше спрашивать Дел ни о чем не хотел — на сегодня ему было уже достаточно. Но Карен, очевидно, истолковала его молчание по-своему. Голос ее внезапно стал хриплым, словно она с трудом сдерживала слезы:

— Дел, я понимаю, что должна рассказать тебе все до того, как мы поженимся — я расскажу, только, пожалуйста, не сейчас. Мне очень противно об этом вспоминать. Вся эта история — грязь и мерзость, — жалобно попросила: — Не надо об этом сейчас, пожалуйста, ну не надо, а?

Он приподнял ее лицо — зажмуренное, несчастное, побледневшее — и прижался губами к виску.

— Когда сможешь — тогда и расскажешь, не мучай себя. До свадьбы, после свадьбы, через год — неважно.Только можно, я спрошу еще одну вещь?

Карен замерла и тихо сказала:

— Спрашивай.

— Как тебя зовут — на самом деле?

— Кэролайн Тери. В детстве звали Кэрри.

— Кэрри... — повторил Дел, прислушиваясь к непривычному имени. Нет, «Карен» все-таки лучше.

— Ты лучше называй меня Карен — я уже привыкла. И мне нравится, как ты это произносишь.

— Да, тебе идет это имя. — Внезапно вспомнил: — Карен...ты извини. Томми...в общем, он видел твое письмо.

— Ничего. Я бы и сама ему, наверное, сказала, в конце концов, — она неожиданно улыбнулась. — Это он тебе помог меня найти?

— Он и Мак. Кстати, Мак мне и посоветовал Манци по пансионам поискать — исходя из своего опыта.

Она хихикнула.

— Ты и ее нашел?

— Да, позавчера. До того мы страшно боялись, что ты куда-нибудь уехала из города, а тут ясно стало, что ты где-то близко.

— Я действительно думала уехать в какой-нибудь маленький городок и найти там работу — поваром или что-то вроде того. Послала уже свои данные в несколько контор по трудоустройству — у меня теперь диплом есть, с ним легче устроиться, — и вдруг она вздрогнула, зажмурилась, прижавшись лбом к его груди, и пожаловалась совсем по-детски: — Мне очень плохо без тебя было. Все время хотелось домой, хотелось к тебе, чтобы ты меня обнял...

Он обнял. Не открывая глаз, Карен нащупала его руку, подтянула к себе, поцеловала ладонь, потерлась об нее лицом и обхватила обеими руками, прижав к щеке, как ребенок — куклу.

— Вот так хорошо...Ты когда нашел меня — я думала, это сон. У тебя такие добрые руки...

Его руки... Грязь, кровь, смерть — и нежная щека этой девочки.

Зарывшись в теплые шелковистые волосы, запах которых с первой их встречи сводил его с ума, Дел заговорил — тихо-тихо:

— Карен, девочка моя — все плохое кончилось и больше никогда не вернется. Поверь мне и не бойся больше ничего. Теперь мы вместе, я никому тебя не отдам, никому не позволю тебя обидеть. Моя любимая, моя радость, солнышко мое белобрысенькое — живи и радуйся, и помни только одно — я люблю тебя и теперь все будет хорошо.

Он сам удивился, что оказался способен сказать такое, даже ей — и замолчал, поглаживая ее по щеке кончиками пальцев. Задумался, вспоминая, что же нужно, чтобы пожениться — кажется, сделать анализ крови? И где лучше жениться — здесь или в Мэриленде?

Взглянул на Карен и увидел, что она спит — и во сне улыбается.

Через несколько минут Дел осторожно высвободился и встал. Аккуратно, стараясь не разбудить, поднял ее и перенес на кровать — он делал так каждый раз, когда она засыпала на ковре или на диване.

Карен настолько привыкла к этому, что обычно даже не просыпалась, только иногда бормотала что-то в полусне — но на этот раз поморщилась и заерзала. Укрыв ее одеялом, он сел на край кровати и поглаживал по голове до тех пор, пока не услышал, что дыхание стало ровным.

Чувствуя рядом его тепло, она всегда засыпала быстрее. Иногда Делу становилось смешно — он казался самому себе чем-то вроде плюшевого мишки, которого маленькая девочка прижимает к себе, чтобы заснуть и не бояться буки под кроватью.

Убедившись, что она спит, Дел перебрался на диван и сел за телефон — нужно было сделать два звонка.

Сэму — что подпишет контракт в пятницу, после обеда — пусть он договорится о точном времени. Заодно выяснил, что нужно, чтобы пожениться в Мэриленде. Чувствовалось, что Сэм лопается от желания расспросить его более подробно, но Дел постарался свернуть разговор побыстрее.

И еще один звонок — по номеру, который он выучил наизусть за эти дни.

— Томми?

И услышал в ответ знакомый скрипучий голос:

— А, это ты... Мне Мак сказал. Ну, не придушил ее, часом?

—Мы завтра приедем, хорошо? В трубке раздался ехидный смешок.

— Что — из постели никак не вылезти? Ну, завтра — так завтра, — внезапно голос стал серьезным — насколько он вообще мог быть серьезным: — Ты... вот что — вечерком ее ко мне привези, часиков в семь — поговорить без помех.

— Привезу. И — спасибо тебе. Голос снова стал ехидным:

— Спасибом не отделаешься — ты все мои запасы виски выжрал, так что привези-ка пару бутылок. До завтра.

Вот это уже наглость — он пил не так уж и много! Но виски придется привезти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Она проснулась через пару часов — очень сильно запахло кофе. Открыла глаза — Дел сидел на краю кровати и водил перед ее носом кружкой, исходящей ароматным паром. Увидев, что она уже не спит, убрал кружку подальше.

— Я тебе тоже сделал. Просыпайся как следует, а то обожжешься.

Карен зашевелилась, приподнимаясь. Он отхлебнул кофе и смущенно признался:

— Пока ты спала, я все пирожки доел нечаянно, очень вкусно было.

— Еще напеку, — рассмеялась она, — а где кофе-то?

Дел достал из-под кровати вторую кружку и дал ей. Спросил:

— Где квитанция на Манци? Без нее в доме как-то пусто, и она там очень обижена. Я сейчас съезжу — привезу ее.

— Я с тобой!

— Тогда пей кофе и одевайся!

Сев в застоявшийся в подземном гараже «Крайслер», Карен украдкой погладила пушистую обивку сидения — по нему она тоже соскучилась. Эта машина, в которой Дел когда-то впервые привез ее к себе, была для нее почти членом семьи.

— Ты когда вчера пришел — я подумала вначале, что ты мне снишься. Ты такой взъерошенный был и на себя непохожий.

— Испугалась?

Она опустила голову и помотала ею.

— Боялась, что проснусь — а тебя на самом деле нет... Как ты вообще меня нашел?

— Берни привел, я его... убедил, — объяснил Дел и ревниво добавил: — Тебя с ним видели, он тебя обнимал!

Карен рассмеялась.

— Да он со всеми так — пробует на всякий случай, а то вдруг возможность упустит?! Но послать подальше — так не обижается. Приревновал?

— Само собой.

Она протянула руку и коснулась ссадины на его скуле.

— Это он тебя?

Дел кивнул, с некоторым оттенком самодовольства.

— Ему тоже неплохо досталось. Я там подрался в «Четырехлистнике» — с ним и со всеми остальными. Их человек шесть было... или семь.

— Круто! — хихикнула она. — И кто победил?

— Я, конечно, — его голос был уже откровенно самодовольным. — Только вот куртку там забыл — заедем сейчас, заберем. И по голове получил — бутылкой.

Карен освидетельствовала шишку, дотронувшись до нее тоненькими прохладными пальцами и ласково поерошив волосы.

— А что там Берни твердил — он тебе должен, что-то в этом роде?

— А-а, это, — она замялась, — только ты Маку не говори. И Томми не стоит. Я у него нож взяла.

— Какой нож?

Она явно чувствовала себя неловко. Дел похлопал ее по колену.

— Ну ладно, давай, рассказывай!

— Понимаешь, мы с ним немножко знакомы были. Он жил в том же доме, где мы с Мэдди квартиру снимали, только этажом выше, и иногда нас подвозил — если по пути было. Потом я оттуда уехала и несколько месяцев его не видела. А когда меня арестовали — за пару недель до того, как... как я в больницу попала — я тогда в участке сидела и ждала, пока протокол отпечатают, и вдруг вижу — нескольких парней ведут, и среди них — Берни. Он меня заметил, и когда мимо проходил, кому-то из копов на ногу наступил — явно нарочно. Тот ему врезал, Берни упал — прямо на меня, и мне быстро нож на колени сунул. Я сразу его прикрыла курткой, никто и не заметил. Ну, Берни через пару часов отпустили, раз он чистый был, — она пожала плечами. — Вот и все. Понимаешь, ему тогда уже восемнадцать исполнилось и мальчик больно хорошенький...

— Он что, тебе нравился? — ревниво спросил Дел.

Карен вздохнула.

— Да пожалела я его.Такого мальчика во взрослой тюрьме... — она не стала договаривать.

Зайдя в «Четырехлистник», Дел увидел, как застыла перекошенная физиономия бармена.

— Не бойся, я не дорогу спрашивать. Куртка моя где?

Тот, ни слова не говоря, принес куртку, недоверчиво поглядывая, словно сравнивая этого пижона в дорогом костюме со вчерашним громилой. Делу стало смешно.

— Ну, пока. Я Берни пару сотен дал — за стулья. и за остальное развлечение — заберешь у него. Может, забегу еще как-нибудь вечерком.

Манци ехала домой на заднем сидении, в клетке — по-прежнему обиженная. Карен сидела рядом и пыталась с ней разговаривать, но кошка, надувшись, отвернулась и сделала вид, что не слышит.

— Дома помиритесь, — рассмеялся Дел, — я бы тоже в клетке сердился.

Тогда она переключилась на него — стала кончиками пальцев ерошить волосы на затылке, пытаясь заглянуть ему в глаза через зеркальце.

— Не хулигань! — он тряс головой и тщетно пытался не смеяться. — Давай лучше что-нибудь на ужин купим?! Побольше и повкуснее — хочешь?

Карен хотела, как всегда — впрочем, он в этом и не сомневался.

К ужину Дел купил шампанское — розовое и не очень сухое, как она любила, и лишь потом вспомнил, что беременным, кажется, пить нельзя. Но было уже поздно — он не сомневался, что Карен углядела бутылку в одном из свертков, погруженных им на заднее сидение и утаить ее теперь не удастся.

Она снова пересела вперед и продолжала хулиганить — незаметно поглаживала его по колену, невинно смотря прямо перед собой на идущие впереди машины. Его тело начало реагировать на прикосновения почти сразу же — слишком остро для этого времени и места — и Дел прекрасно понимал, на что она намекает, но все-таки счел нужным поинтересоваться:

— Слушай... извини, а тебе это не будет вредно... в твоем положении?

— Ничего, оно совсем-совсем некрепкое, — она отвернулась, вроде бы засмотревшись на какую-то витрину, но Дел явственно расслышал сдавленное хихиканье и обиделся.

— Почему — «оно»?!

— Ну... шампанское — оно же слабенькое, — Карен посмотрела на него круглыми, чересчур невинными глазами.

— Я не про шампанское. Нахальная лапка сдвинулась выше, на бедро — еще не хватало врезаться в кого-нибудь! Слава богу, дом совсем рядом.

— А вот кофе много нельзя. Или ты про пирожки? — она уже откровенно дразнилась, прекрасно понимая, о чем он спрашивает.

— Я тебе покажу — пирожки!

— Прямо здесь? — этот наглый вопрос был последним издевательством, которое Дел выдержал уже на подземной стоянке.

В лифте он притиснул Карен к стенке, прижавшись к ней всем телом — и получил, наконец, ответ.

Пока она открывала клетку, он терпеливо стоял рядом. Манци выскочила пулей и забилась под кровать. Карен хотела пойти помириться с ней, но больше он не дал ей сделать ничего. Повернул к себе, держа за плечи, и сказал — почти спокойно, хотя глаза светились сумасшедшим весельем:

— Подразнилась? А теперь моя очередь!

Карен не успела опомниться — он сжал ее так, что она чуть не вскрикнула, и поцеловал. Кончик его языка раздвигал ей губы, проникал внутрь, сплетался с ее языком — и отступал, чтобы через секунду снова вернуться — словно пытаясь свести ее с ума этим неистовым поцелуем. Она застонала — внезапно Дел отодвинулся, переводя дыхание, и спросил:

— Ну, как? Слабенькое?

Зарывшись пальцами ему в волосы, Карен притянула его к себе, потерлась об него бедрами — и он опять поцеловал ее, еще более жадно. Подхватил на руки, пронес несколько шагов до ковра и выдохнул:

— Так что там у нас некрепкое?

Она рассмеялась коротким чувственным смешком, похожим на стон, и потянулась к нему, нетерпеливо расстегивая все пуговицы, на которые натыкались ее пальцы — на нем, на себе — стремясь избавиться от всего, что еще разделяло их и мешало ей почувствовать его тепло.

А потом не осталось ничего, кроме прикосновения его горячих губ, прохладных мягких волос, скользящих по ее телу и напряженных мышц под руками — Карен не могла бы стоять, если бы не держалась за его плечи. Его губы скользили все ниже и ниже, заставляя ее стонать и вздрагивать, но не давая дойти до грани освобождения, и ей сейчас казалось, что это сон — прекрасный и мучительный, потому что лишь во сне мучение может быть таким сладким.

Дел медленно опустился перед ней на колени и прикоснулся открытым ртом к золотистым волосам. Резко выдохнул — это горячее дыхание обожгло ее и заставило все мышцы ослабеть — помог ей лечь на ковер и снова поцеловал. Он больше не ласкал ее, теплая рука просто лежала на животе — но этого было достаточно, чтобы по всему телу пробегали горячие волны.

Губы скользнули ниже, продвигаясь к тому месту, которое горело, словно его выдох оставил там огненные искры, продолжавшие тлеть и готовые вспыхнуть пожаром.

Зажмурившись, не в силах выдохнуть, Карен замерла, когда его язык коснулся самой чувствительной точки ее тела, всегда отзывавшейся на его ласку — еще раз коснулся и еще... Выгибаясь навстречу его прикосновениям, она постанывала и вскрикивала, умоляя его продолжать — и он ловил каждый крик, каждый вздох, словно прекрасную симфонию страсти, творцом которой был.

Неожиданно он отстранился, тяжело дыша. Она открыла глаза, беспомощная, недоумевающая — именно этого Дел и ждал, чтобы мучительно медленно, пристально глядя ей в лицо, войти в нее. Подался назад — Карен застонала от охватившего ее нестерпимого чувства пустоты и потери.

Все его намерения не спешить, подождать немного, растянуть удовольствие были забыты. Он двигался резкими, настойчивыми и размашистыми толчками, врываясь в нее все глубже и глубже, почти выходя — и снова возвращаясь, слегка вращая бедрами, словно ввинчиваясь в ее податливую и упругую плоть.

Внезапно ее глаза широко открылись, по телу прошла судорога — и только тогда он позволил горячей волне захлестнуть и себя, теряя дыхание и прильнув губами к золотистой родинке на плече.

Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что лежит на Карен всем весом. Приподнялся, чтобы не раздавить ее, услышал недовольный стон и испугался:

— Больно?

— Ты был еще внутри — так хорошо...

Дел усмехнулся, прорычал ей на ухо, голосом Шварцнеггера:

— Я вернусь! — почувствовал, как Карен вздрагивает от смеха, и лениво спросил: — Ну, будешь еще дразниться?

— Буду! — упрямо заявила она. — Вот! — и, с трудом шевелясь, все-таки взлохматила ему волосы. После этого успокоилась и замолчала, легонько, скорее всего, машинально поглаживая его по шее.

Он даже не знал, не засыпает ли она, но, очевидно услышав подозрительный шорох, Карен приподнялась и, присмотревшись, доложила:

— А там Манци наш ужин распаковывает... — в ее глазах загорелся живой интерес к происходящему, — а что там есть вкусного?

Еду они перетащили прямо на ковер, устроившись на подушках. Точнее, на подушку облокотилась Карен, а Дел предпочел использовать в качестве опоры ее колени — так было ближе и теплее.

Он твердо знал, что беременным нельзя шампанское, что бы там она не говорила, но Карен капризничала и ныла, что не любит предложенную им взамен кока-колу — поэтому решил следующий раз купить ей что-нибудь типа сидра, а сегодня все-таки давать шампанское, но понемножку, из своего бокала.

Манци вылезла из-под кровати и незаметно подошла — не к Карен, на которую до сих пор была обижена, а к нему. Он предложил ей креветку — кошка бросила на Карен презрительный взгляд, приняла угощение и потерлась шейкой об руку.

— Ты ее нарочно подкупаешь! — ревниво заявила Карен. — Это нечестно.

— Не ревнуй! — Дел в утешение почесал за ухом и ее. Она замурлыкала и потерлась об его руку не хуже кошки. — Я вас обеих люблю, на тебе тоже! — выбрал креветку побольше и сунул ей в рот.

Увидев это, Манци возмущенно фыркнула, отошла на пару шагов и уселась неподвижно, как статуэтка. Вид у нее был надутый и презрительный — эти люди — что с них взять!

А людям было весело — они ели, смеялись, разговаривали, перескакивая с одного на другое — они снова были вместе, вопреки всему, и оба уже не сомневались, что иначе и быть не могло.

Дел вспомнил их утренний разговор и спросил:

— А почему мы бы не познакомились, если бы не твой день рождения? Ты утром говорила...

— Понимаешь, я в тот день подумала — все-таки день рождения. И, хоть никому и сказать не могла, а все равно себе праздник устроила. В кафе сходила, съела пару пирожных, целое утро гуляла по парку, белок кормила. А под конец Джейк так нагло полез — и все настроение испортил. Ну, я ему и ответила как следует, вместо того, чтобы миром дело решить. Он завелся — неудобно перед приятелем было. Вот и получилось, что мы с тобой там встретились, — она улыбнулась, — вроде как подарок мне вышел на день рождения.

— Это я — подарок? — уточнил он.

— Самый лучший! — рассмеялась Карен. Подалась вперед, потерлась лицом о его нестриженную макушку и повторила, уже серьезно: — Самый лучший.

Внезапно рядом с его рукой просунулась тоненькая беленькая лапка, хлопнула по бутерброду с икрой и исчезла. Возмущенный Дел обернулся и увидел, что Манци сидит и с наслаждением вылизывает пятку. Он погрозил ей кулаком — кошка с презрительным недоумением уставилась на него — и поспешно откусил побольше, пока все не утащила.

Несколько икринок упали ему на грудь. Карен потянулась к нему и слизнула их — одним быстрым движением. Он улыбнулся:

— Понравилось?

— Конечно!

— Я не про икру.

— Я тоже.

Манци долго и терпеливо ждала своего часа, пока не поняла, что они уже спят, обнявшись, прямо на ковре. Тогда она тихо подкралась и вылизала всю икру. Большую креветку она долго гоняла по комнате, а потом спрятала под подушку — на черный день.

Проснувшись ночью, он решил перенести Карен в кровать — ему показалось, что она может замерзнуть. Осторожно поднял — неожиданно она спросила сонным голосом:

— Дел, а кто этот противный старик, с которым я не должна связывать жизнь? То, что ты утром говорил...

Он решил не обращать внимания на подобные покалывания и засунул ехидную девчонку под одеяло.

— Не помню, глупость какая-то. Спи немедленно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Томми встретил их — точнее, Карен — не слишком ласково. В качестве приветствия, не обращая внимания на Дела, он рявкнул:

— Ну, набегалась? Довольна теперь? — кивнул в сторону дивана. — Садись, я с тобой сейчас об этом еще поговорю!

Карен молча прошла к дивану и села, ничуть не обидевшись на подобный тон.

Тогда Томми переключился на следующий объект:

— А ты чего тут стоишь? Пойди-ка, погуляй часок, пока я ей объясню, как людям нервы трепать и глупости делать. На меня-то глазки голубенькие не действуют — я не ты, — и ехидно ухмыльнулся, как всегда.

Дел хотел возмутиться — это уже чересчур! — но посмотрел на Карен, которая, опустив голову, ковыряла обивку дивана, повернулся и вышел. Томми ее никогда не обидит — это он знал точно.

Но он не мог знать одного — что после его ухода Томми немного помолчит, прислушиваясь к удаляющимся шагам в коридоре, и скажет — тихо и ласково:

— Не бойся, детка, расскажи мне все, что с тобой стряслось. Я парня твоего нарочно отослал — думаю, при нем тебе о таком говорить тошно будет.

Карен медленно подняла голову. Он кивнул.

— Кое о чем я догадался уже. Меня ни бояться, ни стесняться не надо — ты же знаешь. Так что давай — времени у нас всего час, а то и меньше.

Вернулся Дел меньше чем через час и одного взгляда на покрасневшие глаза по-прежнему сидевшей на диване Карен хватило ему, чтобы понять, что без слез тут не обошлось. Зато Томми на этот раз был куда приветливее:

— Проходи, садись, — обернулся к Карен, — а ты налей нам и сбегай, купи-ка мне поесть чего-нибудь.

Она молча встала, налила виски и пошла к двери. Проходя мимо Дела, слегка прикоснулась к нему — чуть наклонив голову, он почувствовал, как по щеке скользнули тонкие, непривычно холодные пальцы. Еще мгновение — и ее уже не было в кабинете.

Он с упреком посмотрел на Томми.

— Зачем ты с ней так? Тот махнул рукой.

— Когда нарыв вскрывают — это больно, знаешь ли. А смирная такая — потому что знает, что я тебе сейчас все расскажу. Просила только — без подробностей.

Рассказал — и впрямь без подробностей, за пару минут — но и этого Делу хватило. Он сидел, конвульсивно сжимая под столом кулаки и еле слыша голос Томми:

— Не бери ты в голову, что она мне это все рассказала, а тебе не смогла. Думаешь, легко о таком дерьме с мужиком своим говорить — с которым потом в постель ложиться? Со мной-то ей проще — внутри все застыло и где-то в горле застрял жесткий, мешающий дышать ледяной комок. А он еще смеялся, что она ведет себя, как ребенок! Томми вздохнул и подтолкнул к нему стакан:

— Выпей-ка, да возьми себя в руки. А то вид у тебя такой... перекошенный. — Хмуро попросил: — Ты уж, пожалуйста, не добавляй ей. Если жалеть ее сейчас начнешь, только хуже будет. Она сама справилась со всем и не сломалась — и жалость ей ни к чему. Ни от кого, а от тебя — уж тем более.

Дел встряхнул головой и спросил:

— Кофе хочешь? — ему необходимо было хоть пару минут побыть одному.

— А чего, сделай напоследок.

Плеснув в кофе вискиДомми отхлебнул, одобрительно кивнул и поинтересовался:

— Ну, и что с этим делать будем?

— Мы послезавтра поженимся — она тебе уже сказала?

— Да.

— А в пятницу я подписываю контракт — замдиректора по безопасности на новом заводе «Петролеум Технолоджи» в Венесуэле. Через полтора месяца мы уедем.

— Неплохо.Убрать ее отсюда подальше, пока все не уладится — это сейчас самое правильное будет.

— Думаешь, можно это... как-то уладить?

— Посмотрим. Она уже знает?

— Нет, но, думаю, проблем не будет.

— Ну и хорошо. А я тут пока покопаюсь, погляжу, что можно сделать — не спеша, аккуратненько. Думаю, справимся.

Карен вошла, положила перед Томми пакет и заняла свое обычное место на диване — спокойная, лишь чуть более бледная, чем обычно.

Что он мог сказать ей сейчас? Обнять, прижать к себе, утешить — чтобы она снова улыбнулась, чтобы перестала мучить себя и вспоминать то, о чем лучше было бы вообще забыть? Дел слишком хорошо знал, что есть вещи, которые невозможно забыть — можно лишь научиться жить с ними. Мерзость и грязь.

— Ладно, парень, расскажи-ка мне лучше, как там все прошло — в «Четырехлистнике», — неожиданно попросил Томми. Мельком взглянул на Карен и добавил: — а то Мак ничего толком не видел, говорит только — шуму было много.

Пересев на диван, Дел слегка притянул Карен к себе, положив руку ей на плечо (она удивленно покосилась — при людях он обычно этого не делал) и начал подробно расписывать все, что произошло в баре, стараясь, чтобы это выглядело посмешнее.

Когда они вышли из конторы, было уже совсем поздно. Карен молча шла рядом, пока он, внезапно остановившись, не обнял ее — прямо на лестничной площадке. Она прильнула к нему, обхватив под пиджаком обеими руками и положив голову ему на плечо — даже сквозь рубашку прикосновение ее тонких рук обожгло его холодом. Вздохнула и, не поднимая головы, спросила:

— Томми тебе рассказал?

— Да, — его голос прозвучал непривычно жестко и Карен отстранилась, вглядываясь ему в лицо и пытаясь понять, что же он теперь о ней думает.

Но Дел был все такой же — свой, близкий и родной, и в его глазах не было ни неприязни, ни отвращения. Как когда-то давно, он взял ее руки, прижав ледяные ладони к своим щекам.

— Ты совсем замерзла. Грейся скорей, — и неожиданно улыбнулся. — Сейчас мы поедем домой — и у меня есть для тебя два сюрприза! — Пошуршал чем-то в кармане и скомандовал: — Закрой глаза!

Карен послушно зажмурилась. Он надел ей на палец кольцо — тоненькое, с сапфирами по ободку и небольшим бриллиантом в центре — поцеловал ладошку и разрешил:

— Теперь смотри! — она открыла глаза, увидела и неуверенно улыбнулась. — Я только сегодня вспомнил, что до сих пор не подарил тебе кольца. Пока вы разговаривали, съездил и купил. Ничего?

Всю дорогу домой она любовалась кольцом — крутила рукой, подносила палец к лицу, чтобы получше разглядеть, как оно поблескивает в свете фонарей, и улыбалась. Улыбалась по-настоящему, с радостью, как и положено любой девчонке, которой впервые в жизни подарили настоящее обручальное кольцо.

Дел смотрел на нее и вспоминал слова, сказанные ею когда-то: «Я с детства научилась — когда что-то плохое кончается, просто забывать об этом, до следующего раза». Только теперь он до конца понял их смысл.

Войдя домой, Карен осмотрелась, но не нашла ничего нового. Искоса взглянула на Дела, словно хотела что-то спросить. Он сел в кресло и усмехнулся.

— Второй сюрприз ищешь? — она кивнула и вопросительно уставилась на него. — Иди сюда и давай-ка я тебе кое-что расскажу. Это и будет второй сюрприз.

Устроил поудобнее — у себя на коленях — и начал:

— У моря, где край земли, есть место, где светит яркое-яркое солнце. Там всегда тепло и очень красиво — теплый синий океан, зеленые джунгли, голубые горы вдалеке. Еще там растут пальмы и орхидеи — большие, яркие, похожие на бабочек — и летают попугаи... — он не помнил, кто там еще летает и какого цвета песок — да это было и не важно. Главное, что глаза Карен разгорались все ярче и ярче — как всегда, когда она предвкушала что-то новое и очень-очень интересное.

ЭПИЛОГ

Прошел год.

Загорелый мужчина с волосами, так сильно выгоревшими на солнце, что в них не было заметно седины, припарковал машину на окраине небольшого провинциального городка на юге Миннесоты.

Прогулялся по улице, носившей оригинальное название Мейн-роуд, зашел в пару открытых с утра сувенирных магазинчиков. Прохожих почти не было — в таких мелких городках народ выходит на улицу ближе к вечеру. В одном из магазинчиков он спросил, где можно позавтракать, и ему объяснили, как пройти к ресторану. Никто не поинтересовался, зачем он приехал в этот захолустный городок. Случайный турист или проездом — кому какое дело.

В маленьком ресторане было почти пусто. Только двое каких-то парней — скорее всего, шоферов стоявшего у входа грузовика — пили кофе за столиком в углу.

Он прошел внутрь и сел так, чтобы видеть стоявшую у стойки женщину — хрупкую, небольшого роста, с темными волосами. Мать Карен, точнее, Кэролайн. Еще одна участница трагедии, разыгравшейся в этом городе семь лет назад — а на самом деле, намного раньше.

Уловив его взгляд, она подошла и, не сказав ни слова, положила перед ним меню. По утрам она обычно работала в зале одна, и лишь когда ресторан открывался вечером, после перерыва, приходила еще одна официантка и бармен — все это Дел знал заранее.

Он даже не стал читать меню, просто заказал яичницу с беконом и кофе. Секунду подумал и попросил:

— И еще, пожалуйста, шоколадное пирожное.

Казалось, она удивилась, и он впервые услышал ее голос:

— Но этого нет в меню. Вы бывали у нас раньше?

Дел покачал головой.

— Нет, я просто знаком с человеком, который их здесь когда-то пробовал — лет десять назад.

На ее губах появилось подобие легкой улыбки.

— Вас устроит вчерашнее?

— Да, разумеется. Мне их очень хвалили.

— Это старый рецепт — еще моего отца.

Дел проводил ее взглядом и задумчиво оглядел полутемное помещение. Этот ресторан когда-то открыл дедушка Карен, тот самый дедушка, кокоторого она так любила.

Он был родом не отсюда — из Детройта. Сразу после войны, скитаясь в поисках работы, он случайно забрел в этот городок — и остался в нем на всю жизнь. Устроился поваром в кафе, через несколько лет выкупил его и построил на его месте этот ресторан — вскоре после рождения единственной дочери. Когда девочке было всего шесть лет, его жена умерла, пытаясь родить второго ребенка.

Он растил девочку сам — она была всей его семьей. Нежная, хрупкая, доверчивая, привыкшая к доброте и любви — не имеющая ни сил, ни воли противостоять злу.

В неполные восемнадцать лет она вышла замуж за парня из соседнего городка, с которым познакомилась на танцах. Отцу, разумеется, хотелось бы для нее мужа понадежнее — не шалопая, едва закончившего школу — но она была влюблена и не хотела ждать.

Через год у нее родилась дочь — Кэролайн. Молодая женщина продолжала работать в ресторане у отца, а ее муж никак не мог найти себе дело по душе и мечтал о переезде в большой город...

— Что-нибудь еще, сэр?

Дел удивленно вскинул голову. Она стояла рядом, вопросительно глядя на него. Только сейчас он понял, что, задумавшись, съел все, не почувствовав вкуса.

— Да, пожалуйста, еще чашку кофе.

— Вам понравилось пирожное?

Он пошарил глазами по столу и обнаружил тарелочку с остатками крема.

— Да, очень, можно еще одно?

Пирожное было действительно прекрасным, но он пробовал и лучше. Карен часто делала такие же — но вкуснее, потому что их готовила она.

На улице светило солнце — не обжигая, как было для него привычно, а мягко лаская теплыми лучами.

У случайно встреченного прохожего Дел спросил дорогу и нашел небольшую церковь, а за ней — кладбище, которое существовало здесь с основания города. Медленно пошел по дорожке, читая имена и даты. Вскоре он увидел то, что предполагал найти здесь.

Плита из белого мрамора. Надпись — только имя: «Кэролайн Тери». Даты — вторая через шестнадцать лет после первой. И цветы, совсем свежие — маленький букетик на ослепительно белом мраморе.

Как на самом деле звали девушку, покоившуюся под этой плитой? Этого уже никто никогда не узнает. Но цветы на могиле лежали — возможно, как просьба о прощении.

Вскоре после рождения дочери молодой муж стал поколачивать жену. Она ухитрялась скрывать это от всех, пока не попала в больницу — муж чересчур увлекся и сломал ей челюсть. Городок был маленький, отец узнал об этом сразу — не поверил, что она опять «упала с лестницы» и заставил обратиться в полицию.

На суде муж каялся, бил себя в грудь, просил у жены прощения — и получил всего три месяца. Но, выйдя из тюрьмы, домой не поехал, заявив, что «сыт всем этим по горло» — очевидно, под «всем этим» подразумевалось то, что жена снова была беременна.

Вернулся он, когда его второй дочке — Трейси — исполнилось уже два года, вернулся — и вымолил прощение. Пообещал начать новую жизнь, клялся в любви, и жена поверила ему — ради девочек, чтобы у девочек был папа.

Поначалу он действительно перестал пить и даже устроился на работу — фотографом. Где он получил эту специальность, никто не знал — правда, после его смерти в одной из газетных статей утверждалось, что фотографировать он научился в тюрьме, где отсидел полгода за то, что ранил случайного собутыльника в пьяной драке. Возможно...

Когда он узнал, что жена опять беременна, то снова исчез, прихватив все деньги из кассы ресторана. На этот раз — почти на шесть лет. Главным человеком в жизни этой семьи был дедушка. Он растил внучек с любовью, как когда-то дочь — покупал девочкам подарки, возил их в Диснейленд, а старшую из девочек, до смешного похожую на него и характером и внешностью, уже понемножку учил готовить. Кэролайн оказалась способной ученицей, и дедушка очень гордился ее успехами — всего в десять лет она научилась делать знаменитые шоколадные пирожные по его собственному рецепту.

Все это кончилось, когда Кэролайн было одиннадцать лет. Ее дедушка — самый добрый, самый любимый — погиб в случайной и глупой автомобильной катастрофе, потеряв управление на скользком шоссе.

Через полгода после этого в осиротевшую семью вернулся отец. Никто не мог больше их защитить — и дом, где все раньше были так счастливы, превратился в ад.

Муж избивал жену ежедневно, за любую самую мелкую провинность — или просто так. Она была смертельно запугана и боялась даже слово сказать в его присутствии.

Он снова стал работать фотографом, от случая к случаю. Даже оборудовал себе лабораторию — в пристройке около дома.

Именно в этой лаборатории он как-то вечером изнасиловал Кэролайн, которой тогда едва исполнилось двенадцать лет.

С тех пор это повторялось регулярно — два-три раза в неделю. Ее сопротивление только возбуждало его — ему нравилось именно насилие. Но любая попытка дочери спрятаться или не прийти в назначенный час в лабораторию каралась без промедления — ее он не трогал, зато избивал мать и грозился сделать то же с младшими девочками. Девочки ничего не знали, но мать знала и молчала. Что это было — стыд, боязнь, что ей не поверят — или просто дикий животный страх? Однажды, когда Кэролайн не пришла вовремя, он влетел в дом и на ее глазах сломал матери руку — через колено, как сухую ветку. Больше Кэрри не опаздывала.

Внешне все было по-прежнему — хорошая американская семья — папа, мама и три дочки. Мама по-прежнему работала в ресторане, который теперь принадлежал ей, девочки ходили в школу, а папа печатал фотографии — за деньги и не только. Он очень любил фотографировать Кэролайн в лаборатории — точнее, себя с ней.

Так продолжалось три года — и никто не замечал, что творилось в этом доме. Ни то, что муж поколачивает жену, ни то, что Кэрри стала замкнутой и плохо училась, не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Три года...

У входа на кладбище появились люди. Дел не хотел ненужных вопросов и быстро направился по дорожке в сторону церкви. Обойдя ее, снова вышел на улицу и пошел в сторону ресторана — тот был уже закрыт.

«Вот и пришло время», — подумал он, подходя к дому — двухэтажному, с палисадником, справа от ресторана. Тому самому дому. Пристройки уже не было — очевидно, мать не хотела видеть ее перед глазами каждый день. Именно в этой пристройке Кэролайн убила своего отца — ножом, который она взяла на кухне ресторана.

Однажды, воскресным утром, он сказал ей: — Что-то ты мне поднадоела — пора, пожалуй, переходить на новую модель, — и кивнул на Трейси, которая вместе с самой младшей сестрой — Кэти — играла на крыльце. Добавил со смехом: — А там, глядишь, и еще одна подоспеет...

О событиях того вечера рассказала Делу сама Карен, месяца три назад. Она, как всегда, старалась уберечь его от боли и говорила очень коротко, без подробностей. Впрочем, подробности он прочел в материалах дознания: восемнадцать ножевых ранений, одно из которых было смертельным.

Залитая кровью, она прошла в дом — мать сидела на кухне и плакала, положив голову на руки. Кэролайн знала, что мама не спит — возвращаясь из пристройки, она почти всегда видела ее именно в этой позе.

Подойдя к матери, она дотронулась до ее плеча и сказала:

— Он больше никого из нас не обидит. Помоги мне собраться — я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму.

Та медленно подняла голову, увидела кровь и сразу поняла, что произошло. Не было ни споров, ни слез — на все это не оставалось времени. Она собрала небольшую сумку с одеждой, взяла в кассе ресторана все деньги и отдала Кэролайн. Больше они никогда не виделись...

Мать опознала труп, предъявленный ей — тело какой-то девушки, найденной в Верхнем озере и подходящей по возрасту и цвету волос. Именно эта девушка и лежала теперь в могиле у церкви. Дел видел фотографии трупа и понимал, что мать не могла знать, кто это — но таким образом пыталась защитить свою дочь, которую не спасла от боли и унижения, хотя бы от преследования полиции.

Он подошел к двери и позвонил. Услышал шаги за дверью и вопрос:

— Кто там? — в этом доме не привыкли сразу открывать дверь.

— Откройте, пожалуйста.

Дверь открылась — на цепочку.

Дел увидел бледное лицо женщины и понял, что она узнала его.

— Что вы хотите?

— Я хочу поговорить о вашей дочери — о Кэролайн.

Она резко закрыла дверь, чуть не прищемив ему пальцы. Из-за двери донеслось:

— Я не разговариваю с газетчиками!

— Но я... — начал Дел — и услышал за дверью удаляющиеся шаги.

Он прекрасно понимал эту женщину — история «новой Лиззи Борден» несколько дней мелькала на первых полосах местных газет. Приезжали даже журналисты из Миннеаполиса, жаждущие сенсации. Пытались говорить с ней, с девочками, с полицией — и с грязными преувеличенными подробностями выплескивали все факты на страницы газет. Газетчики даже утверждали, что Кэролайн ревновала отца к матери и к сестрам, рассуждали о «комплексе Электры».

Дел знал, как это больно, и понимал, почему перед ним захлопнули дверь — на ее месте он сделал бы то же самое.

Но все-таки разговор должен был состояться — поэтому он решил подождать и присел на крыльце, надеясь, что женщина рано или поздно выйдет. Он был уверен, что полицию она не вызовет — у нее не было оснований доверять полиции. Во время бесконечных допросов следователям нужно было только одно — доказать и ее вину, как соучастницы.

Все это Дел узнал из материалов полицейского расследования, покоившихся в архиве за невозможностью предъявить обвинение в связи со смертью подозреваемого, а кое-что — из старых газет — Томми постарался.

Когда он пять дней назад приехал в Штаты — подписывать новый контракт — то поехал прямо к Томми.

Тот не удивился — Карен писала ему часто, чуть ли не каждую неделю. Выглядел он «не очень» — по его же выражению, но глаза на оплывшем посеревшем лице остались прежними — пронзительными и умными.

— Чего смотришь? — усмехнулся он, уловив взгляд Дела. — Сам знаю, — и добавил: — Девочке не говори.

Они просидели вместе до ночи, как и раньше. Томми достал две папки — подборку газетных статей и копии всех материалов по делу — как он получил их, неизвестно.

Среди материалов были и копии фотографий, которые делал ее отец. Делу хватило всего двух — дальше он смотреть не стал. Перехватив его застывший взгляд, Томми кивнул.

— Лучше просто сожги ты это дерьмо — и все. Адвокату оно ни к чему, а ей бы... не понравилось, что ты на это смотришь.

Дел так и сделал — прямо в кабинете, в той же пепельнице, в которой когда-то сжег письмо Карен. Бумаги медленно тлели, Томми задумчиво ворошил их ножом — чего только не было у него в столе — и объяснял:

— Дело закрыто паршиво — можно сказать, что и не закрыто. Хороший адвокат ее отмазать может — мол, самооборона, и лет ей было всего пятнадцать. Но нервы потрепать могут — а могут и арестовать для порядку, если доберутся. Хоть и ненадолго, но плохо это для нее. И газеты, конечно, своего не упустят. Так что тут, чтобы по-тихому сумел отмазать, не просто хороший — а очень хороший адвокат нужен, и со связями наверху. И лучше ей пока не высовываться.

На следующий день Дел отвез все материалы в Роузвуд — Сэм был адвокатом их семьи уже почти пятьдесят лет, и ему можно было верить.

Сэм подтвердил то, что сразу понял Томми: главное сейчас в этом деле — конфиденциальность, и никто не должен знать, что Кэролайн Тэри, местонахождения которой он, как ее адвокат, не обязан сообщать, и жена его старого друга и клиента Делвина Бринка — одно и то же лицо. Он сказал, что считает возможным добиться подписания документа о том, что прокуратура отказывается от предъявления Карен какого бы то ни было обвинения, и таким образом закончить это дело.

Дел был благодарен ему за то, что тот никак не выразил своего личного отношения к этому делу, хотя, несомненно, у старого адвоката было свое мнение по поводу женитьбы «мальчика», которого он знал с детства, на, мягко говоря, неподходящей девушке. К сожалению, Сэм никогда не смог бы этого понять.

Все эти дни Дел жил в Нью-Йорке, в их квартире, которая — даже опустевшая и лишившаяся своего уюта — больше не казалась ему склепом. Каждый день звонил Карен — они еще ни разу не расставались так надолго. И каждый вечер проводил у Томми — просто сидел до ночи, иногда — слушал, иногда — рассказывал. Заваривал кофе, наливал виски.

Завтра поздно вечером он уже должен был вылетать домой. Оставалось одно, последнее дело, которое он сейчас и пытался сделать — рассказать этой женщине, что ее дочь жива и счастлива.

У моря, где край земли... Так он рассказывал Карен — за два дня до того, как они поженились.

Она была счастлива здесь — он видел это. Ей все нравилось — и джунгли вокруг, и горы вдалеке, и птицы, которые прилетали во двор по утрам, и их новый дом — небольшой двухэтажный коттедж в поселке рядом с заводом.

Их дом... Дел никогда раньше не понимал, какое это счастье — возвращаться с работы домой, туда, где тебя ждут и любят.

Их дом — место, где все было наполнено Карен — ее легким медовым запахом, ее голосом, звуками ее шагов, забавными мелочами, которые она придумала и купила — или сделала — «для уюта». Даже сама привинтила на окна сетки, чтобы Манци не могла вылезти на улицу и испугаться!

Она уже почти свободно говорила по-испански, готовилась получать водительские права. Многому Дел учил ее сам — даже научил стрелять, на всякий случай.

Годовщину их встречи они отметили вдвоем, дома — Карен была уже на восьмом месяце. Он до сих пор помнил ее слова, сказанные тогда:

— Если бы мне предложили выбрать: обычная жизнь, какая у меня была бы... если бы отец не вернулся — или все то плохое, что было... Я бы согласилась выдержать все это снова — лишь бы в конце был ты.

В конце... В тот день ей исполнилось всего двадцать два года.

Их сын — Томас Делвин Бринк — родился полгода назад.

Предполагалось, что Карен будет рожать в Каракасе, в больнице при американском посольстве. Но она дотянула до последнего дня — Дел сидел в своем кабинете, когда позвонила прислуга и сообщила, что «миссис только что увезли в заводскую больницу». Когда он примчался туда, роды уже начались — слава богу, все прошло быстро и без проблем.

По словам Карен, мальчик был «красивый и похожий на папу». Правда, особого сходства Дел не замечал, да и красавцем никогда себя не считал — но ей было виднее.

Манци приспособилась спать в кроватке ребенка и когда он плакал, бежала докладывать. Один раз Дел заметил, что она вылизывает его сына, словно своего котенка, лежа рядом с ним и придерживая лапкой. Он хотел возмутиться, потом махнул рукой — мальчику это явно нравилось, он не плакал, а довольно жмурился.

Иногда он писал Марти, послал ей фотографии сына. Старый дом в Роузвуде по-прежнему ждал их и Дел был уверен, что рано или поздно они вернутся туда — и Карен непременно запустит в фонтан золотых рыбок.

Карен... Девушка, встреченная им дождливой осенней ночью и подарившая ему себя — и весь этот мир, эту жизнь, это счастье. Карен — его жена, его любимая. Карен.

Дел понял, что на несколько минут задремал на крыльце — очевидно, сказалась бессонная ночь. Внезапно ему показалось, что сон продолжается — в нескольких метрах от него стояла та, о ком он вспоминал в полусне.

Он резко тряхнул головой. Нет, это была не она — но девочка, стоявшая у калитки и удивленно смотревшая на чужого человека, который сидел на их крыльце, была очень похожа на его жену. Голубые глаза, светлые волосы, веснушчатый нос, начавшая округляться фигурка — такой Карен, наверное, была в пятнадцать лет. Точнее, могла бы быть — в детстве этой девочки не было страха и боли.

Она еще раз посмотрела на него и пошла по тропинке, ведущей в сторону задней двери, чтобы не проходить мимо незнакомца. Дел торопливо окликнул ее — девочка удивленно обернулась.

— Передай, пожалуйста, своей маме вот это, — и протянул ей конверт, в котором было только одно — фотография, сделанная «Полароидом»: смеющаяся девушка с игрушечным тигренком на фоне вечернего неба.

Девочка — он знал, что ее зовут Кэти — нерешительно подошла, стараясь держаться подальше, взяла конверт и побежала за дом.

Через минуту за дверью раздался шум, послышались торопливые шаги. Промелькнула непрошеная мысль: как эта женщина отнесется к тому, что ее зять старше ее почти на шесть лет?

Он поднялся и стал ждать, пока откроется дверь.

КОНЕЦ

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте