«Глаза любви»

Наталия Рощина Глаза любви

***

Весна воспета, как пора любви. Пригретая ласковыми золотыми лучами, душа роскошно расцветает и застывает в ожидании. Но сердечные переживания застают врасплох не только в эту прекрасную пору. Бывает, что и суровой зимой происходит невероятное, неожиданное, всегда новое смятение чувств. Оно всегда застает врасплох. И даже поездка на загородную базу отдыха уставших после нелегкой зимней сессии девчонок подсознательно была нужна им именно для этого. Они хотели разрядки – она будет у них сполна, никто не сомневался. Но кроме того, им предстояло повзрослеть, получить очередной жизненный урок, разобраться в себе.

И решение поехать было спонтанным, и путевки были горящими, и особого желания ехать не было ни у одной из подруг. Но хотелось сменить обстановку, освободиться на время от родительской опеки, и перспектива разлучаться на время каникул им не улыбалась. Это было несвойственно для них – Дашки, Маринки, Симки. Они не представляли, что смогут хорошо провести время каникул порознь. Что за радость в этом? Любая, самая короткая разлука представлялась им тяжелым испытанием.

Учились они на втором курсе биофизического факультета ***торского университета. С первых дней знакомства, а состоялось оно еще во время сдачи вступительных экзаменов, их тянуло друг к другу. Оказалось, что их объединяет очень интересное совпадение: у всех трех день рождения приходился на двадцать пятое число. Сима Бреславская родилась в январе, Марина Столярова – в марте, а Даша Черкасова – в июле. В этом году они собирались отмечать свои двадцатилетия – дата, которую трудно назвать круглой или юбилейной, но важной – несомненно. Совершенно разные и внешне, и по характеру, вместе они были одним целым. На курсе их в шутку прозвали «три мушкетера». Пожалуй, им очень шло это прозвище, оно тешило их самолюбивые натуры и придавало некоторую романтичность всему, что происходило. Держались они несколько обособленно от однокурсников, за что считались высокомерными, по мнению девчонок, и загадочными – с точки зрения немногочисленных представителей сильного пола. Подруг мало интересовало мнение о них, потому что они находили интересной и самодостаточной свою тесную компанию. Вливаться в коллектив, чтобы раствориться в нем, было не в их правилах, а вот для того чтобы сверкнуть озаренным солнцем потоком, – пожалуйста! Максимализм и наивность, мягкость и упрямство, хвастовство и скромность – противоречия их характеров сплелись в крепкую, натянутую нить, которую им не хотелось ослаблять.

Сима в неразлучной троице играла роль мозгового центра. Она училась лучше всех, получая заслуженную повышенную стипендию после окончания каждой сессии. Все указывало на то, что такое положение вещей сохранится до самого окончания университета. Логическое продолжение: круглая отличница в школе, активная комсомолка, в настоящее время еще и член профкома университета, не могла опуститься до более низкого уровня. Это было ниже ее достоинства, и к тому же в семье Бреславских учиться плохо считалось проявлением крайнего неуважения не только к собственной личности, но и к славным достижениям предков, а их в династии врачей Бреславских было немало. Симочка с детства знала, что она «кисонька», «лапочка», «умница» и вообще – «золотая голова». Иногда ей казалось, что все дается ей невероятно легко именно благодаря тому, что она всегда помнила о самой высшей пробе в этом «золоте».

Искать недостатки в себе было не в ее правилах. Зная об их существовании, она даже наедине с собой изредка вменяла им в вину совершенные ошибки, а чтобы позволить кому-то осуждать содеянное – никогда. Сима умела подобрать слова, охлаждающие порыв разоблачителей. Не делала она исключения и для близких подруг. Они очень любили заниматься анализом совершенных промахов, а потом с облегчением списывали их на свои недостатки. Симе такое самокопание казалось несерьезным и бесполезным. Она не понимала, для чего это делает Дашка, и в меньшей степени – Марина. Растрачивать время на подобные пустяки Бреславская не желала. Она считала свою жизнь достаточно удачной и ждала от нее в будущем только уверенного продвижения вперед, вверх. Пока же своей главной задачей она поставила учебу, отодвинув на дальний план сердечные переживания, которые, по ее мнению, никуда не денутся. Маленького роста, с коротко стриженными густыми черными волосами, с восхитительными, озорными карими глазами, Сима неутомимо пропадала в библиотеке после занятий, посещала кружок студенческого научного общества и всячески агитировала подруг последовать ее примеру. Марина держалась стойко, переводя в шутку призывы Серафимы. В планы Марины никак не входило проводить за учебниками свободное время.

– Симка, не всем же быть такими умными, как ты. Гранит знаний поддается мне с трудом, но я не отказываюсь грызть его. Только без твоего самозабвенного рвения, – сказала она, когда девчонки зашли после сдачи последнего экзамена в пиццерию неподалеку от университета. Результаты сессии позволяли прогнозировать получение повышенной стипендии отличницей Симкой, обычной – что касалось Даши и полное отсутствие таковой у Марины. Последний экзамен по истории КПСС она безнадежно «завалила», едва ответив на «удовлетворительно». Однако настроение у нее от этого не испортилось. Марина исповедовала собственную теорию: выше себя не прыгнешь и нечего страдать по тому, что нельзя исправить. Такое довольно легкое отношение к всякого рода неприятностям помогало ей всегда находиться в приподнятом настроении и оптимистично смотреть в будущее. Учебу в университете она считала неизбежным этапом взросления, своеобразной путевкой в жизнь. К тому же – практически полная свобода и отсутствие контроля со стороны родителей, живущих в другом городе, была Марине по душе. Жизнь в общежитии кипела и преподносила неожиданности каждый день. Здесь бурлили страсти, молва о которых молниеносно распространялась. Что-либо утаить было крайне проблематично. Поэтому последнее увлечение Марины – пятикурсник Сергей Незванов стал считаться ее официальным ухажером, кажется, задолго до того, как с этим согласилась сама Марина. Их отношения долго переходили из дружеских в более романтические. Со стороны Сергея все было серьезно, а Марина откровенно лишь принимала его любовь. За время учебы в университете она уже успела обжечься. Не то чтобы она решила стать монахиней, просто более равнодушно взирала на мужской контингент, претендующий на ее внимание. Ухаживания Сергея она приняла не сразу. За полгода встреч, свиданий, ссор и примирений она так и не определилась с верой в искренность его чувств. Но в последние дни именно они в какой-то степени стали причиной того, что время на подготовку к экзаменам она сократила до минимума. Столярова считала более полезным для здоровья эмоционально насыщенное общение с Сергеем, нежели многочасовое сидение за учебниками. Результат любвеобильной политики оказался закономерным.

– Ты лентяйка, Маришка, – с оттенком грусти в голосе сказала Сима. – И дело только в том, какую цель преследует человек.

– Я хочу удачно выйти замуж, нарожать троих-четверых детей и наплевать на всю вашу науку, – чистосердечно призналась Марина. О ее желании выскочить замуж первой, оставив далеко позади Дашу и Симу, было сказано давно и не раз, а детали с детьми прозвучали впервые.

– Ну ты даешь, Столярова! – присвистнула Даша. – Откуда такое рвение закопаться в пеленках?

– Я хочу иметь много детей и одинаково любить и заботиться о них. Надеюсь, что у меня это получится лучше, чем у мамы. Она вычеркнула меня из жизни. Для нее всегда существовали только мои братья. Я люблю этих сорванцов, и они не виноваты в том, как относится ко мне родная мать. Я хочу убедиться, что способна быть справедливой и щедрой на чувства, понимаете? – улыбаясь, ответила Марина. – Мой природный материнский инстинкт побеждает слабую тягу к знаниям.

– Ладно вам, – недовольно пробурчала Сима. – Лучше помечтаем о том, как мы здорово отдохнем на базе. Неделя блаженства: лыжи, санки, коньки!

– Дискотеки, вечеринки, знакомства! – подхватила Марина.

– Всего лишь семь дней удовольствий и снова в бой, – поставила точку Даша и лукаво прищурилась, обращаясь к Симе: – Учеба превыше всего, да?

– Ну вот. Все испортила, – недовольно поморщилась Столярова, накалывая на вилку последний кусочек пиццы. – Лучше посмотрите по сторонам – кто нас окружает? Скукота, глаз положить не на кого.

– А тебе обязательно надо куда-то свой глаз пристроить? – развела руками Даша.

– Ага, объятия Незванова не слишком разжигают мои безудержные фантазии. Вам, последним девственницам факультета, этого не понять, – подруги пропустили реплику Марины мимо ушей. – Надеюсь, что на базу приедут студенты не только из нашего универа. Зануды историки и витающие в научных поисках физтеховцы – я этого не перенесу.

– Не переживай, – успокоила подругу Сима. – Я, как член профкома, имела счастье видеть списки тех, кто составит нам компанию.

– Не тяни, – Марина подалась вперед, поставив локти на стол.

– Там будут еще и медики! – торжественно объявила Бреславская, бросая на подруг взгляд, выражающий нескрываемое торжество.

– Наверное, у нас не то выражение лица, которое ты хотела увидеть, – заметила Даша.

– Да уж. Сразу видно, вы не понимаете, что нас ожидает, – разочарованно сказала Сима. – Хотя некоторых сексуально озабоченных это касается в большей мере.

– Подготовь, ты ведь у нас потомственный медик, которого судьба чудом занесла на биофизический факультет, – отозвалась Марина, стараясь придать своему лицу самое сосредоточенное выражение, на которое только была способна.

– Это самые незакомплексованные люди на земле! Остальное – на месте, – Сима оставила подруг в недоумении своим загадочным видом. Допивая остывший кофе, они поглядывали на ее хитрющую физиономию. А она, не замечая их удивленных взглядов, осматривалась по сторонам.

Это место считалось территорией отдыха и непринужденных бесед университетского студенчества. Порой небольшой зал пиццерии не выдерживал наплыва молодежи. Она нуждалась в пристанище, где можно часами обсуждать свои проблемы под звуки негромкой музыки. Столиков всегда безнадежно не хватало, и даже отсутствие еды на тарелках не служило поводом для того, чтобы покинуть уютное местечко. С прошлой осени заведение расширилось, оборудовав летнюю площадку, рассчитанную еще на несколько неугомонных, энергичных компаний. Однако воспользоваться этой милой экзотикой под развесистыми ивами пока не было возможности: за окном шел снег и крепчал январский мороз. В помещении не было свободных столиков, а и без того неяркое освещение ослаблялось серым облаком сигаретного дыма. Как ни странно, но курили в основном девушки. С некоторых пор это перестали считать необходимым скрывать. Пожалуй, борьба за эмансипацию привела к тому, что у мужской половины стал вызывать удивление тот факт, что девушка оказывалась некурящей. Как бы там ни было, за столиком, где сидели «три мушкетера», в пепельнице тлели три сигареты.

– Почему у меня такое ощущение, что я совершаю непоправимую ошибку, отправляясь послезавтра на базу? – ни с того ни с сего спросила Даша, выпуская тонкую струю дыма вверх. Она выглядела усталой, потому что последний экзамен дался ей с большим трудом. В больших голубых глазах девушки безнадежно хозяйничала грусть. Полученное «хорошо» поставило крест на повышенной стипендии, и это огорчало ее. Преподаватель откровенно заваливал дополнительными вопросами, а в конце и вовсе задал такой, на который потом сам не пожелал дать верный ответ. Даша знала, что он придирается из-за того, что пару раз на семинарских занятиях она имела неосторожность прокомментировать изложенный материал. Комментарий был не в пользу казенного подхода к вопросу со стороны Ивана Григорьевича Стрельцова. Наверняка он не забыл об этих неприятных минутах и с иезуитской улыбкой задавал бесконечные вопросы зарвавшейся выскочке. Было очевидно, что его выводит из себя спокойная и не растерявшаяся студентка, но с поставленной целью историк в конце концов справился.

Даша смотрела, как он своим красивым, круглым почерком выводит «хорошо» в ее зачетке, и кусала губы. Каждая буква делала все более реальной перспективу получения обычной стипендии. По большому счету, и это было неплохо. Однако Даша частенько ставила себе задачи повышенной сложности и стремилась решить их. В этом они были очень похожи с Симкой.

– Думаю, что в следующем семестре у нас будет «отлично», а пока… – продолжая улыбаться, произнес Стрельцов и отдал заветную синюю книжечку. Даша едва справилась с желанием ответить ему то, что просилось на язык. Она знала, что война с ветряными мельницами ни к чему не приводит, а потому молча вышла из аудитории. Говоря студенческим языком, ее завалили. Конечно, со временем горечь уйдет, но осадок точно останется. Тем более что речь о Даше, обидеть которую не составляло большого труда. Она остро переживала любую несправедливость и не только по отношению к себе, несправедливость вообще как таковую. В ней жила постоянная готовность принять чужую боль и полная беспомощность, когда что-то нехорошее касалось ее лично.

– Да, Дашка, совсем Стрельцов тебя из колеи выбил, – прикуривая новую сигарету, заметила Марина. – Неужели для тебя так важна эта дополнительная двадцатка к стипендии?

– Дело уже не в деньгах, а в том, что противно чувствовать себя кроликом перед удавом. Он сам не мог ответить на вопрос, который задал мне. Змея узкогубая спрашивает, а глазки так и бегают, противно!

– Главное, что ты уверена в своих знаниях, – сжав руку подруги, сказала Сима.

– На вас без слез не посмотришь, – иронично заметила Марина. – Забудьте об учебе, пожалуйста. С сегодняшнего вечера мы на каникулах, понятно?

Сима с Дашей, не сговариваясь, приставили ладонь к виску, выражая готовность дисциплинированного военного выполнить приказ командира.

– Давайте договоримся о времени завтрашней встречи, – продолжила Марина, улыбнувшись. – Двадцать восьмой автобус «***торск – Солнечная» отправляется на базу с Нагорного рынка в девять утра.

– Тогда без четверти девять на остановке. Идет? – спросила Даша.

– И без опозданий, – лукаво посмотрев на Марину, добавила Сима. Та в ответ только утвердительно кивнула, стараясь сдержать готовые растянуться в улыбке губы. Тот факт, что Столяровой всегда и везде удается опаздывать, стал в их узком кругу настоящей притчей. Еще не было случая, чтобы на какое-то запланированное мероприятие Марина пришла вовремя. Она объясняла это просто: в прошлой жизни она была очень пунктуальной, поэтому в этой – отыгрывается, и просила на нее не обижаться.

Подруги провели в кафе еще около получаса, прежде чем разъехаться по домам. Завтрашний день обсуждался в деталях. Девчонки предвкушали веселое, беззаботное времяпрепровождение, которое подарит им незабываемые минуты. Каждая при этом подразумевала свое, хотя, безусловно, всем трем хотелось новых встреч, знакомств, впечатлений.

Морозное солнечное утро следующего дня поднимало настроение уже тем, что было таким ярким, сияющим. Даже снег казался сказочным, словно огромное сверкающее покрывало, сотканное из бесконечного числа драгоценных камешков, играющих под солнечными лучами. Автобус быстро уносил своих пассажиров из города, оставляя позади давно проснувшийся Нагорный рынок, высотные дома, суету снующих прохожих.

Марина сидела у окна, глядя на бегущую под колесами ленту загородного шоссе. Взгляд бездумно скользил по поворотам и ухабам дороги. Мысли девушки витали там, в тридцати километрах от ***торска, где она надеялась интересно провести время и обязательно ощутить волнение от прилива неожиданно нагрянувшего чувства. Долго молчать было не в правилах Марины, захотелось переброситься парой-тройкой ироничных фраз с подругами. Бросив взгляд на Симку, дремлющую в кресле рядом, Марина оглянулась на Дашу. Та казалась еще более расстроенной, чем вчера.

– Ты что такая кислая? – спросила Марина, внимательно глядя на подругу.

– Ерунда, – вяло отозвалась та, продолжая смотреть в окно влажными от подступивших слез глазами.

– Дашуня, я не могу тебя такой видеть. Ты что, до сих пор переживаешь о завале последнего экзамена?

– Нет.

– Ладно тебе, колись, легче станет.

– Не станет. Хоть всему свету расскажу, все равно ничего не изменится, – грустно ответила Даша. – Вчера получила очередное промывание мозгов от матушки. Она может позволять все только себе. Мне, вероятно, нужно было родиться слепой, глухой и немой, чтобы не видеть и не слышать этого. Есть еще вариант – монастырь. Туда меня вчера послали, это – во-первых.

– За что на этот раз? – Марина знала о непростом отношении Даши к попыткам матери наладить личную жизнь, поэтому сообщение не удивило ее.

– Она почему-то очень не хотела меня отпускать. Ни с того ни с сего начала орать, что туда едут те, кому нужен блуд, а порядочным девушкам там нечего делать, – Даша удивленно подняла брови. – Ты не знаешь, откуда у нее такие сведения?

– Насчет блуда или нашей непорочности? – складывая губы бантиком, спросила Марина.

– Мне не до шуток, – вздохнула Даша и снова уставилась в окно. – Ты-то можешь войти в мое положение?

– Не понимаю я тетю Иру, чего она от тебя хочет? Такой дочкой только гордиться и гордиться, а она пилит, пилит. Это она от неустроенности своей личной жизни такая. Точно тебе говорю. Женщины, которым под сорок, становятся невменяемыми, если у них нет постоянного сексуального партнера или проблемы какие-то в этом плане.

– Мариша, у тебя все дороги ведут к сексу! – отмахнулась Даша. – Ты себе не изменяешь.

– И докажи мне обратное! – лукаво улыбнувшись, Марина переждала очередной рев двигателя автобуса, поднимающегося по подъему. – Миром правит любовь и постель. Это самый легкий и приятный путь решения всех проблем.

– Да?

– Иногда, конечно, одни проблемы решаются, а другие возникают, но это – философский вопрос. Голова в любом случае не помешает.

– Хорошо, уже теплее. Значит, все-таки нужны еще мозги?

– Обязательно, но как дополнение, – вздохнула Марина. – Однако первоочередным является получение сексуального удовлетворения!

– Ну и как же применить твою теорию к моим разногласиям с мамой?

– У нее будет целая неделя на плотские удовольствия, не лимитированные твоим возвращением домой в самый неподходящий момент. Посмотришь, когда мы вернемся, она будет совсем другой – спокойной, улыбчивой и умиротворенной. На тебя будет смотреть, как на самую прекрасную в мире дочь.

– Спорить с тобой мне не хочется.

– И не нужно. Поверь моему опыту – все женщины злятся и совершают ошибки только в состоянии хронической сексуальной неудовлетворенности. У меня на этот счет есть очень емкое определение, но, боюсь, для тебя оно слишком вульгарно.

– Пожалей мои уши! – Даша засмеялась в ответ и закрыла уши руками – она физически не могла больше слушать рассуждения подруги.

– Ладно, умолкаю, – Марина укоризненно покачала головой и снова исчезла за высокой спинкой кресла. В пылу развиваемой темы она упустила из виду, что ссору с матерью Даша назвала лишь одной из причин своего не самого сияющего вида.

Снова получив возможность спокойно размышлять, Даша погрузилась в воспоминания вчерашнего вечера. Он оказался переполненным невеселыми событиями. Мама начала, а Стас продолжил. Ведь именно неприятный разговор с ним стал второй, не менее важной причиной, испортившей девушке настроение. Пожалуй, ссора с ним огорчала больше, чем унизительные намеки матери. Даша вздохнула, откинулась на спинку кресла, чуть опустив его для удобства, и решила вздремнуть. Ведь этой ночью она практически не спала: горечь разговора с мужчиной, которого знала с детства и боготворила, лишала покоя и не позволяла расслабиться. Даша вспоминала, как ворочалась в своей кровати, стараясь найти положение, в котором все-таки сможет уснуть, но это удалось лишь под утро. Разбитая, с опухшими веками, она едва поднялась, услышав резкий звук будильника. Стараясь передвигаться потише, чтобы не разбудить мать, быстро собралась и осторожно закрыла за собой входную дверь. В последний момент Даша пожалела, что не подошла и не поцеловала спящую маму – обида на нее хоть и была свежей, но не настолько, чтобы относиться к ней, как к чужому человеку. Даша уже вставила ключ в дверь, чтобы вернуться и чмокнуть ее в теплую щеку, почувствовать легкий запах «Фиджи» – ее любимых духов. Однако все-таки решила не противоречить приметам – достаточно неудач было у нее в последнее время.

Закрыв глаза, Даша прислушалась к звуку автобусного двигателя – его обороты становились то мощными, уверенными, то захлебывались. Неприятное рычание не давало сосредоточиться. Даша подумала, что Стас домчал бы ее до базы минут за двадцать – он предложил это вчера, но она отказалась. Он хотел получить еще немного времени, чтобы побыть с нею наедине, а Даше было неудобно перед девчонками, которые будут трястись в пропахшем бензином автобусе. Стас сделал свои выводы из Дашиного отказа. Он обидчиво поджал губы, заявив, что понимает истинную причину ее поведения. Он насмешливо спросил: с каких пор ее стали интересовать сверстники? С каких пор она так стремится в их общество? К чему эта нелепая поездка зимой на базу, куда нормальные люди съезжаются исключительно в жаркое время года? Ему была невыносима мысль о предстоящей разлуке и то, как легко относилась к ней Даша. Поэтому он злился и говорил колкости. Он сам не знал, чего хочет в данный момент и от их отношений вообще. Пожалуй, роль наставника, ангела-хранителя давно ему надоела. Даша была слишком умна, чтобы не понимать этого.

Однако, несмотря на большую разницу в возрасте, она смогла поставить себя так, что он, взрослый мужчина, ни на чем не настаивал.

Даша не понимала, зачем была нужна ему. Между ними была какая-то романтическая, болезненная привязанность, разорвать которую становилось все труднее. Это уже словно и не зависело от их желаний: они должны время от времени встречаться, разговаривать, целоваться до онемения скул и опухших губ. Стас хотел, чтобы их связь перешла в другое качество. Ему, взрослому мужчине, было трудно держать себя в руках, но он боялся спугнуть ее, полную наивных рассуждений о том, как должны развиваться отношения между влюбленными. Все было слишком запутанно и сложно для обоих. Стас не давал обещаний, Даша ничего не просила. Она вообще удивлялась тому, с каким упорством он искал встреч, с каким упоением целовал ее каждый раз, словно после долгой-долгой разлуки. Всматриваясь в его красивое лицо, Даша понимала, что это – сон, который снится против ее воли, но очень приятный. Пусть он сопровождает ее до тех пор, пока судьбе не будет угодно подарить ей настоящее, реальное, всепоглощающее чувство.

Никаких планов в отношении их совместного будущего Даша не строила – Стас Дубровин давно был женат, растил сыновей-близнецов, которые в этом году заканчивали выпускной класс. Девушке не хотелось строить собственное счастье на том, что должно было отобрать отца у детей. Она сама едва пережила страшное время, когда однажды мама сказала, что отец больше не будет жить с ними. Семилетняя девочка долго не могла понять, что такое возможно. Как получилось, что после работы папа будет возвращаться не домой, а к другой тете? Неужели она настолько плохо вела себя, что, не выдержав, он ушел? Мама не хотела ничего объяснять, не пытаясь снять груз вины с маленьких плеч. Женщина получила удар, оправиться после которого стоило ей нечеловеческих усилий. Она теперь только плакала, запершись в ванной, а Даша сидела под дверью и слушала ее всхлипывания, едва заглушаемые шелестом воды. Эти воспоминания навсегда врезались в память Даши.

Из случайно подслушанного телефонного разговора матери с подругой она узнала, где теперь живет отец, и в один солнечный летний день решила отправиться к нему, чтобы все выяснить. Девочке хватило смелости найти нужный дом – он оказался совсем рядом. Только осуществить свое желание Даша не смогла. Она стояла неподалеку от нужного подъезда, когда двери распахнулись, и на крыльце появился отец, держащий на руках маленькую девочку. Она обхватила ручонками его шею и, запрокинув голову, звонко смеялась. Отец целовал ее и улыбался в ответ. Даша остолбенела. Она не могла поверить, что столько нескрываемой любви и обожания отец дарит какой-то белокурой девчушке. Это не могло быть правдой. Даша зажмурилась, посчитала до десяти и открыла глаза – не заметив ее, отец прошел, увлеченно что-то рассказывая этой девочке. Отступая в тень раскидистой ивы, Даша проводила глазами того, кого она поклялась забыть, вычеркнуть из своей жизни раз и навсегда. Маленькое сердечко сжалось, кольнуло, ладошка прижалась к груди, пытаясь усмирить его. Опустив голову, она вернулась во двор своего дома. Мама давно безуспешно звала ее, обегая в который раз детскую площадку, а когда увидела – подбежала, присела рядом, сильно впилась пальцами в плечи и расплакалась. Она повторяла только один вопрос, переводя дыхание: «Где же ты была? Где же ты была?» Даша смотрела, как по маминому лицу бегут бесконечные ручейки, и непроизвольно сдвигала густые черные брови. Чувство боли и несправедливости, оставшееся после ухода отца, сменилось желанием отомстить за эти слезы.

– Не плачь, мама, – тихо попросила Даша. – Нам будет хорошо вдвоем, слышишь? Так же хорошо, как той девочке с нашим папой. Только теперь тебе придется любить меня за двоих, ты сможешь?

Встретившись с взглядом дочки, мать все поняла. Крепко прижав Дашу, она до боли закусила губу. Страдания маленького человечка, впервые столкнувшегося с предательством, разрывали ее сердце. Ирина сказала себе, что ради счастья дочки найдет в себе силы преодолеть любые трудности. А вслух ответила:

– Дашуня, я любила и люблю тебя очень сильно. И папа тебя любит, поверь.

– Нет, не верю!

– Главное, чтобы мы с тобой дружили, без ссор, секретов и обид. Мы – две подружки, договорились? Тогда мы обязательно выстоим. И никто нам не нужен, никто…

Однако сказать всегда легче, чем сделать. Трудности, с которыми пришлось столкнуться молодой женщине, вызывали у нее частые приступы неконтролируемой ярости. Она злилась на весь мир, на всех, кто оказался удачливее, способнее, счастливее. К тому же появилась угроза увольнения с работы, и Ирина вообще запаниковала. Она, как ребенок, ощутила необходимость защиты, заботы, понимания. Ни бабушек, ни дедушек, ни сестер, ни братьев – она почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Подруги утешали тем, что она еще молода и хороша собой, а значит – обязательно встретит достойного мужчину. Ирина поглядывала на себя в зеркало, соглашалась с тем, что выглядит гораздо моложе своих лет, но время шло, а встреча с тем, кто решился бы стать ее опорой, другом, любимым, не происходила.

В один «прекрасный» момент, оказавшись без мужа, без работы, без средств к существованию, молодая женщина бурно провела вечер в ближайшем кафе. Столько спиртного она не пила никогда. Сначала она выпивала обжигающую жидкость и не пьянела. Напротив, ей казалось, что с каждой рюмкой наступает все большее прояснение в голове. Она заказывала еще и еще, пока не почувствовала, что тело перестало повиноваться. Она не могла говорить, идти, едва держалась на ногах, опираясь о стойку бара. Музыка, лившаяся отовсюду, довела Ирину до слез, потому что громко и внятно что-то произнести она не могла, а песни сменяли друг друга, и перекричать их она была не в силах.

Дубровин имел привычку время от времени появляться среди посетителей. Высокий, красивый, одетый по последнему слову моды, он мгновенно становился центром всеобщего внимания. Каждый раз он приветствовал кого-то из своих знакомых, ряды которых разрастались с невероятной скоростью. С тех пор как он стал хозяином этого небольшого кафе, в его жизни произошел перелом. Те, кто не замечал его раньше, почему-то спешили исправить положение. Дубровин был не злопамятным, но к себе подпускал немногих. Щедро расточая улыбки, он был таким близким и одновременно недосягаемым.

В тот вечер Стас сразу обратил внимание на красивую, отчаянно пьяную молодую женщину. Она уже давно ничего не заказывала под осуждающими взглядами бармена и оказавшихся рядом посетителей. Почему-то Дубровин решил, что без его вмешательства не обойдется. Он подошел к женщине, положил руку ей на плечо. В ответ она медленно подняла голову, повела дугами бровей и посмотрела на него долгим, пустым взглядом. Стас заметил: на ее лице ни грамма косметики. Она была достаточно красива для того, чтоб любое дополнение к этим выразительным чертам сделало бы ее вульгарной. Такие женщины встречаются редко – природа не часто бывает щедра. Через мгновение в ее голубых глазах застыли слезы, а губы попытались произнести что-то членораздельное.

– Опирайтесь на меня, – неожиданно произнес Стас, забирая со стойки ее маленькую черную сумочку, и заметил благодарность в глазах женщины. Ту, на которую она была в этот момент способна. В своем кабинете он уложил ее на диван, одернул платье. Женщина мгновенно отключилась, шумно дыша. Стас постоял с минуту, рассматривая ее: красивое лицо, светлые волосы, кое-как собранные железной заколкой. Рука, свесившаяся со спинки дивана с тонкими длинными пальцами и остатками маникюра. Он увидел этот облезший лак и сразу понял, что у нее не всё в порядке. Откуда пришел порыв жалости к этой потерявшей контроль над собой женщине, Дубровин понять не мог. Ему ничего от нее не было нужно. Его жизнь шла по давно определенному сценарию, и никаких эксцессов в ней быть не должно. Закрыв за собой дверь кабинета, он повесил табличку «Не беспокоить» и подошел к бармену.

– Тимофей, ты зачем наливал этой блондинке в красном платье? – в голосе Дубровина слышалось едва сдерживаемое раздражение.

– Клиент желал – клиент получил, – пожимая плечами, недоуменно ответил бармен.

– Соображать нужно. Ты зачем курсы заканчивал? Вас там только коктейли делать учили или еще чему-то?

– Станислав Викторович, я не виноват, что дамочка не рассчитала своих сил.

– Еще одно подобное замечание – уволю. Собрание коллектива заклеймит тебя, как профессионально не пригодного. Понятно? – с металлическими нотками в голосе произнес Стас и, увидев в зале хороших знакомых, направился к ним.

На часах была половина одиннадцатого, когда Ирина пришла в себя, приподнялась на локте, и глаза ее с каждой секундой раскрывались все шире. Напротив за столом сидел красивый молодой мужчина и разбирал бумаги.

– Очнулась? – не поднимая головы, произнес Стас.

– Который час? – резко поднявшись, спросила Ирина. Ее бросило в жар, а голову до звездочек в глазах сдавили невидимые руки.

– Скоро одиннадцать, – отложив бумаги, ответил Стас.

– Господи, дочка одна, Даша одна! – в голосе женщины появились первые признаки подступающей истерики.

– Спокойно, – поднимаясь, повелительно произнес Дубровин. – Она дома?

– Должна быть.

– Где ты живешь?

– Неподалеку отсюда, на Ждановской.

– Поехали, через минуту будешь дома.

Преодолевая головную боль, на негнущихся ногах Ирина едва поспевала за Дубровиным. Во дворе, примыкавшем к кафе, стояли белоснежные «Жигули» последней модели. Открыв дверь, Стас помог женщине сесть в машину. К Ирине с каждой минутой возвращался здравый смысл. Возникли вопросы, один из которых она осмелилась задать.

– Простите, мы ведь не знакомы. Почему вы принимаете участие в моем приключении?

– Не знаю, – коротко ответил Стас. – Кстати, давайте познакомимся. Меня зовут Стас, и это мое кафе.

– Ирина, – поправляя растрепанные волосы, сказала она. Движения ее все еще были не совсем скоординированными – приличная доза алкоголя продолжала действовать. – Спасибо вам.

– Не стоит.

– Поверьте, со мной это впервые. У меня конкретная полоса невезения. Если бы не Даша… боюсь, я могла бы натворить глупостей. Не осуждайте меня…

– И не думал, – прикуривая сигарету, ответил Стас. Они уже подъехали к дому, где жила Ирина, когда, остановив машину, он повернулся лицом к женщине. – Я не имею привычки осуждать. Этого же хочу и по отношению к себе. Мне кажется, я смог бы вам помочь. Приходите завтра, поговорим. Сейчас не до разговоров. Дочка ждет – я понимаю. А бабушки и дедушки где?

– С мужем в разводе, а я – сирота.

– Я тоже.

– Что, в разводе?

– Нет, сирота, – ответил Стас, внимательно глядя на дорогу. Теперь он понял, что подсознательно заставило его протянуть руку помощи этой женщине.

Ирина всматривалась в лицо своего неожиданного спасителя. Оно показалось ей открытым, добрым. Кажется, ему не нужно от нее все то, чем обычно заканчиваются все предложения помощи. Одурманенная голова никак не могла найти истинную причину доброты со стороны совершенно незнакомого человека. Это было непривычно и настораживало.

– Спасибо, – Ирина хотела быть вежливой и благодарной. Красивые фразы не складывались, и, улыбнувшись, она открыла дверь. – Я обязательно зайду завтра.

– Только не начинайте со стойки бара, – лукаво прищурился Стас. – Водка способна усложнить любую проблему, но никогда – решить ее.

– Знаю, знаю…

– Поговорим лучше за чашкой кофе. У меня есть настоящий, бразильский.

– Наверное, вы очень хороший человек, Стас, – тихо сказала Ирина.

– Хороших людей вокруг больше, чем вы сейчас думаете.

– До завтра, – никак не отреагировав на последнюю фразу, ответила Ирина и вышла из машины.

Стас махнул ей рукой и мягко тронулся с места. Ирина не стала смотреть вслед удаляющемуся автомобилю. Она насколько могла быстро взбежала по ступенькам крыльца, поднялась на третий этаж, на ходу доставая ключи из сумочки. Открыв дверь, она заметила, что везде включен свет, а в дальнем углу коридора, обняв коленки, сидит Даша. Припухшие, воспаленные веки сказали Ирине все без слов. Подбежав к дочке, она опустилась на пол, обняла маленькое тельце.

– Прости, милая, прости.

Крепкий запах алкоголя заставил девочку непроизвольно отпрянуть от матери. Всмотревшись в ее отекшее лицо, кое-как подобранные длинные волосы, Даша осторожно освободилась от объятий.

– Ты просто предупреждай меня в следующий раз, ладно? – тихо попросила девочка и направилась в свою комнату. Щелкнула клавиша выключателя. Из темноты детской раздался кажущийся нереальным ровный голос: – Спокойной ночи, мама.

Ирина осталась сидеть на полу в коридоре, глядя на темный проем комнаты дочери. Женщине показалось, что в этот вечер произошло что-то непоправимое. Она поняла, что не получится у них той идиллии, о которой говорила Даша после ухода отца. С трудом поднявшись, Ирина прошлась по квартире, выключая везде свет. Она впервые поняла, что Даша боится темноты. Ей стало не по себе от сознания, что она слишком погрузилась в свои проблемы, позабыв о том, что рядом не меньше страдает маленькая, беззащитная девочка. Наскоро приняв душ, Ирина пообещала себе, что с завтрашнего дня у них начнется новая жизнь. Знакомство со Стасом обязательно приведет к тому, что все станет на свои места. В это нелегкое время рука помощи, протянутая Стасом, уберегла Ирину от вереницы нелепых, непоправимых ошибок. На следующий день женщина отважилась прийти в кафе, как обещала. На трезвую голову сделать это оказалось сложнее. Ей было так стыдно за вчерашнее, что она едва осмелилась осторожно постучать в дверь директорского кабинета. Ее проводил сюда один из официантов и тут же вернулся в зал. Ирине казалось, что она здесь впервые – вчерашний вечер никак не отпечатался в ее голове. Единственным неприятным воспоминанием была Даша и ее испуганные голубые глаза, сверлившие, пробиравшиеся в самую душу, обвиняющие.

– Войдите, – послышался уже знакомый голос. Ирина покачала головой, что-то пробормотала себе под нос и открыла дверь.

– Добрый день, – тихо сказала женщина и почувствовала, как по лицу, шее обжигающе прокатилась жаркая волна.

– Добрый, заходи, – поднимаясь навстречу, радушно ответил Стас.

Через полчаса он уже был в курсе всего, что происходило с его собеседницей в последнее время. Ему было отчасти знакомо это убийственное состояние собственной никчемности, беспомощности. В такой период в душу можно легко впустить столько негативного, разрушающего. Дубровину совершенно искренне хотелось помочь этой женщине, ее маленькой дочке, которую она любила со всей глубиной и преданностью, на которую способно материнское сердце. Он никогда не был альтруистом, но в этом случае словно намеревался наверстать упущенные возможности творить добро за всю свою недолгую жизнь. Уже допивая кофе, он знал, что постарается устроить ее бухгалтером в этом кафе. Пожалуй, начинать нужно было именно с работы. Главное, чтобы она оказалась среди доброжелательных людей, погрузилась в производственные заботы и отвлеклась от своих мыслей о несостоявшейся семейной жизни. Коллектив маленького кафе подходил для этого оптимально.

Дубровин быстро привел в исполнение свои намерения: принял Ирину на работу в кафе, заведующим которого сам стал недавно. Первый шаг на пути к новой жизни был сделан. Это случилось накануне еще одного важного события в жизни Ирины – ее дочь первого сентября шла в школу. В одном из разговоров Ирина сообщила Стасу об этом со вздохом, качая головой.

– Почему ты так грустно говоришь? – удивился он.

– Даша плачет. Всем праздник, а ей – слезы. Дети бывают очень злыми. Они хвастают, что их поведут на торжественную линейку мамы и папы… Ей так не хватает отца, – Ирина прикурила очередную сигарету. – Он не придет, я знаю. Он сразу сказал, что будет помогать только материально. Не знаю, где у него сердце? Он охладел ко мне, но при чем здесь Даша? Наверное, это свойство некоторых мужчин – забывать о том, что было хорошего в прошлом ради кажущегося безмятежным настоящего. Ладно, что теперь об этом горевать…

– Скажи Даше, чтобы перестала плакать. Я поведу ее в школу. Завтра у нас какое число?

– Тридцать первое.

– Значит так, после работы поедем к тебе. Познакомишь с дочкой, а мы потом с ней обо всем договоримся. Идет? – Стас наблюдал за тем, как целая вереница невысказанных мыслей пронеслась по лицу Ирины. Она медленно затушила сигарету и подошла к Стасу ближе.

– Скажи, пожалуйста, чем я смогу тебе отплатить за то, что ты для нас делаешь? – произнося это своим бархатным голосом, Ирина чувствовала, что сейчас уже не восприняла бы трагически предложение стать его любовницей. Она ощущала прилив нежности к этому большому, щедрому мужчине, смотреть на которого приходилось снизу вверх. Она даже представила, как его сильные руки сжимают ее в объятиях, но насмешливый взгляд Стаса охладил ее фантазии.

– Если ты думаешь, что я тебе отдамся, – ты глубоко ошибаешься, – нарочито возмущенно произнес он, едва сдерживая рвущуюся улыбку. Потом лицо его стало серьезным. – Я твой друг, а друзья должны бескорыстно совершать добрые дела. Я делаю это от души, а почему – сам не знаю. Просто у меня внутри еще не все заржавело. Мы друзья, договорились? Не ищи в моих поступках корысти. Я женат и не так безгрешен, каким могу показаться, но по отношению к тебе все совсем иначе. Это не значит, что ты не привлекаешь меня как женщина. Ты очень красивая. Просто я хочу, чтобы ты получила все самой высокой пробы, понимаешь?

– Конечно, – Ирина едва прикоснулась к плечу Стаса, смахивая воображаемую пыль. Она боялась поднять на него глаза, потому что восхищение, которое вызывал Дубровин, отразилось бы в них слишком явно. Они не должны усложнять свои прекрасные отношения тем, что может принести с собой постель, ни к чему не обязывающий секс. Стас очень тактично дал это понять, и он, как всегда, прав. – Иду работать. Квартальный отчет все-таки.

Ничего менять в своей жизни Дубровин действительно не собирался, потому что своей успешной карьерой был всецело обязан могущественному тестю. Сам Дубровин кроме броской внешности не обладал никакими достоинствами. Все на среднем уровне, плюс – врожденная лень, которая не дала должным образом развиться тому, что было заложено от природы. Его жена Тамара, напротив, дурнушка с невероятно широкими черными бровями, сходившимися на переносице, не имела даже сотой доли того обаяния, которое расточал Стас. Единственным ее достоинством был отец с широчайшими связями, высоким служебным положением и умением решать кажущиеся тупиковыми проблемы при помощи одного телефонного звонка. Счастье единственной дочери было для него важным условием спокойной, удовлетворенной прожитым старости. Выбор Тамары, ее бурный роман со Стасом Федор Сергеевич не одобрил, но, пережив попытку суицида с ее стороны, сдался и благословил.

Зять казался ему грубоватым, неотесанным нахалом, который окрутил его доверчивую девочку. Однако делать было нечего – пришла пора обтесать этот монолит со сверкающей улыбкой. Благодаря стараниям тестя Стас после окончания института общественного питания быстро получил хорошую работу в городском кафе, а в перспективе имея огромный ресторан в центре ***торска, заведующим которого со временем должен был стать. Стас был доволен собой. Единственное, что становилось ему в тягость с каждым годом, – полное равнодушие, которое он испытывал к Тамаре. Она была хорошей женой, заботливой матерью, но та романтика, которой он окружил их отношения до свадьбы, постепенно сошла на нет. Он придумал женщину, которой не существовало на самом деле. Стас по-своему любил жену, изредка чувствуя вину за то, что фактически использовал ее.

Судьба сыграла с ним злую шутку, когда позволила Стасу познакомиться с маленькой, худенькой девочкой со смешно торчащими тонкими косичками и огромными голубыми глазами. Он выполнил свое обещание, и первого сентября Даша гордо шла, держа в одной руке огромный букет белоснежных гладиолусов, а другой – сжимая горячую ладонь своего нового знакомого. Она то и дело поднимала голову и с восхищением посматривала на него, такого высокого, красивого, улыбающегося. Девочка просила добрую фею, в которую до сих пор верила и которой доверяла все свои тайны, сделать так, чтобы почаще видеть его, общаться. Почему-то Стаса Даша восприняла как хорошего маминого знакомого, который никогда не станет ее папой. У взрослых так обычно бывает: дружат, дружат, а потом раз – и поженились. Нет, со Стасом такого не должно случиться, потому что она сама собралась за него замуж. Оставалось деликатно намекнуть ему об этом и попросить не жениться, пока она не подрастет…

Даша улыбнулась, вспоминая, как выбрала каждодневный маршрут из школы, проходящий мимо кафе Дубровина. Она нарочно медленно шла мимо, а если Стас не появлялся – заходила внутрь. Днем в кафе было не так многолюдно, как вечером. Мама ругала ее, когда она забегала сюда позднее. А после школы – разрешалось. Особенным везением было отсутствие мамы, уехавшей сдавать бесконечные отчеты. Тогда Стас обязательно провожал ее до самого подъезда, расспрашивая, как прошел день. Огромный ранец Даши всегда казался ему слишком тяжелым для такой хрупкой, невысокой девчушки. Он предлагал свою помощь, и девочка соглашалась, гордо встряхивая тонкими косичками с пышными бантами.

Время шло, однажды весной пришли неожиданные перемены – в кафе появился новый заведующий. Мама объяснила Даше, что у Дубровина теперь другая работа – самый модный, самый посещаемый в ***торске ресторан в центре города.

– Он обещал, если получится, и меня перевести туда, – Ирина смотрела на погрустневшее лицо дочки, смутно догадываясь о причине. Ей стало жаль Дашу. Наверняка она напридумывала себе бог знает что. Нужно было как-то объяснить, что Стас – это другой мир, к которому им повезло прикоснуться, не более. – Кстати, этим летом, если захочешь, мы сможем поехать на море. Стас обещал льготные путевки в Феодосию. Он с женой и сыновьями тоже поедет.

Лицо Даши стало непроницаемым. Столько лет она общалась с Дубровиным, но ни разу он не заговорил с нею о том, что у него есть семья, дети. Он ни разу не обмолвился об их существовании. Он всегда вел себя так, как будто существуют только их с Дашей проблемы, секреты и только они важны. Значит, он бессовестно лгал!

– Мама, я не поеду с ними на море, – твердо сказала Даша.

– Нас никто не заставляет, – наблюдая за дочкой, ответила Ирина. – Просто ты много болела в этом году. Не мешало бы оздоровиться.

– Я не хочу сейчас об этом говорить, – Даша зашла в свою комнату, села на диван. Ее первое чувство разбилось, как хрупкий хрустальный бокал от неловкого прикосновения. Детская фантазия, разгулявшаяся не на шутку, позволяла верить в самые невероятные предположения. Реальность вернула ее из парящего полета. Даша почувствовала, что жизнь преподнесла ей еще один урок предательства со стороны мужчин. А Стаса она считала теперь предателем. Он позволил ей мечтать о нем. Наивная девочка полагала, что Стас давно заметил, что она восхищенно внимает каждому его слову, и приветствует это. Дубровин на самом деле видел повышенный интерес к нему, только в отличие от Даши он не придавал этому серьезного значения. Не придавал до тех пор, пока не почувствовал, как тоскует, скучает по их почти каждодневным встречам, доверительным разговорам. А видеться они стали все реже.

Устроить Ирину в ресторане Стасу не удалось, в его положении первое время нельзя было ни на чем настаивать. Жизнь разводила их в разные стороны. К тому же у Ирины появился любимый человек, активно принимавший участие в ее судьбе. Знакомство с Борисом окрылило женщину, снова сделало легкой ее походку, прибавило уверенности в себе. Она несколько месяцев встречалась с ним, прежде чем отважиться пригласить к себе в дом и познакомить с Дашей. Реакция дочери успокоила Ирину – девочка приняла его спокойно, на первых порах этого было достаточно.

Прошло еще немного времени, и Борис стал оставаться на ночь, а вскоре – появляться у них почти каждый день, на правах хозяина приводя в порядок то, что требовало приложения мужских рук. Перестали течь краны, розетки заняли свои места и перестали пугающе болтаться на тонких проводках. Телевизионные каналы стали безукоризненно показывать, потому что появилась новая антенна. Да и с материальной стороны стало полегче: работая на заводе, Борис получал зарплату гораздо выше, чем мама с ее дипломом экономиста. Возвращаясь вечером частенько раньше Ирины, Борис встречал ее хорошим ужином. Без затейливых салатов, украшений, он готовил аппетитно пахнущее мясо и непременный гарнир – картофельное пюре, которое у него получалось вкуснее, чем у Ирины. Однажды он удивил всех, пообещав испечь пироги в воскресенье, и получились они у него замечательные. Даша не могла не согласиться с тем, что маме нужен именно такой мужчина – хозяйственный, домашний, простой. С ним спокойно, уютно. И все-таки Даше казалось, что у мамы к нему нет сильного чувства, и однажды, когда Бориса не было дома, девочка набралась смелости спросить ее об этом.

– Мам, а ты любишь его так же сильно, как любила папу?

Вопрос не застал Ирину врасплох. Мысленно она сотни раз отвечала на него. Но под внимательным взглядом дочери это оказалось сделать сложнее.

– Нет, девочка, не так. Любовь каждый раз ощущается по-иному.

– А разве можно любить несколько раз? – удивление девочки было искренним.

– Можно.

– Странно. Мне бы хотелось один раз и на всю жизнь, – опуская глаза, тихо сказала Даша.

– Это идеально, но в жизни чаще бывает иначе, – Ирина погладила Дашу по гладким, шелковистым волосам. – Я тоже думала, что с твоим папой у меня на всю жизнь. Но тебе, надеюсь, повезет больше.

– Мам…

– Ну что тебе еще?

– А какого цвета любовь?

– Я… Я не думала над этим, – растерялась Ирина и восхищенно добавила: – Откуда в твоей голове возникают такие вопросы, девочка?

– Нельзя отвечать вопросом на вопрос.

– Тогда – красного, – улыбнувшись, ответила Ирина.

– К папе или Борису?

– Отстань, не хочу больше об этом.

Даша почувствовала, что затронула больную тему. Она сделала вывод, что мама до сих пор продолжает любить отца, а Борис – необходимое дополнение. С ним хорошо, но без него – не конец света.

Девочка была недалека от истины. Отношения между Ириной и Борисом не были феерическими, окутанными ореолом романтики, полными страсти. Все было слишком размеренно, буднично, планово. Даше казалось, что маме бывает очень скучно с этим человеком, но обстоятельства диктовали необходимость общения. Одним из не самых радужных его моментов было то, что Борис настаивал на уходе Ирины из кафе. Он часто заходил к ней на работу и никак не мог смириться с той атмосферой, которая царила в полумраке заполненного музыкой кафе. Ему не нравились каждодневные шумные застолья, пьяные компании, безудержное веселье под хорошим хмельком. Ирина вспоминала времена, когда здесь все было иначе. Было и веселье, и бесконечная музыка, и жаркие ссоры, но все сдерживалось рамками, определенными Стасом. После ухода Дубровина это популярное место стало превращаться в забегаловку и довольно быстро потеряло былую привлекательность. Новый заведующий вел себя подчеркнуто надменно со своими сослуживцами, а Ирину невзлюбил с первых дней. Вероятно, доброжелатели нашептали ему о приятельских отношениях между Дубровиным и его бухгалтером. Своеобразно показывая, что старые порядки закончились, Ирину подвергали всяческим проверкам. Явный негатив в ее адрес со стороны заведующего действовал женщине на нервы. Поэтому уход из кафе не стал бы для нее трагедий, только другой работы пока не было. Усмиряя пыл своего возлюбленного, Ирина пообещала уйти сразу, как только ей представится такая возможность.

Даша наблюдала за тем, как в их жизнь входит еще один мужчина, и настороженно присматривалась к нему. С подругами говорить на эту тему не хотелось – у двух девочек, с которыми дружила Даша, родители сумели сохранить нормальную, полноценную семью. Переживания самой Даши они воспринимали, как нечто надуманное. Им было не понять ее. Иногда казалось, что ей даже завидуют: нет того дотошного контроля, от которого мечтают избавиться все в этом нежном, противоречивом возрасте. Идеально было бы поделиться своими мыслями с Дубровиным, но общение с ним стало настолько редким. Первая волна обиды у Даши отхлынула, обнажив болезненную необходимость видеть и слышать своего кумира. Но гордость не позволяла ей первой идти на контакт. Иногда она снимала трубку, набирала номер Стаса и, не дождавшись ответа, нажимала на рычаг.

В свою очередь Дубровин звонил часто, долго разговаривал с Ириной, расспрашивал обо всем, что у них нового. Просил пригласить к телефону Дашу, но Ирина каждый раз обманывала: то ее нет дома, то она в ванной, то выскочила на минуту к подружке. Это происходило в ответ на просьбу дочки. Дубровин огорченно поджимал губы, не веря в то, что Даша не хочет общаться с ним. А после появления в их доме Бориса звонки Стаса стали очень редкими – он боялся ненужных вопросов, которые могли возникнуть и усложнить жизнь Ирины. Он оставил ей свой новый номер телефона. В его жизни продолжали происходить перемены: новая работа, новая квартира, новая машина. Однако особой радости от обладания всем этим Дубровин не испытывал. Тамара воспринимала все как должное, а ему все чаще становилось не по себе от сознания своей зависимости от нее, ее отца, их желаний, настроений, возможностей. Пожалуй, Стас унижал себя даже больше, чем того заслуживал. Он тосковал по себе такому, каким был в глазах маленькой девочки, восторженно смотревшей на него бездонными голубыми глазами. Он видел в них собственную значимость и был невероятно горд. С некоторых пор Дубровина охватило чувство, что он лишился чего-то очень дорогого. Часть его души осталась в полном, безвозмездном владении Ирины и Даши. Тоска по ним порой становилась невыносимой. Работа и время, проведенное с сыновьями, помогали отвлечься от воспоминаний, в которых он нес школьный ранец и слушал щебетание Даши о том, как она здорово отвечала на уроках.

Прошел не один год, прежде чем Стас решил снова стать ближе к этой семье. Он удивлялся тому, как прикипел к ней сердцем. Дубровин объяснял это своеобразно: тем самым он восполняет недоданную родителями чашу братской любви. Ирину он считал своей сестрой, убедившись в том, что чаще чужие люди проявляют больше доброты и внимания, чем кровные родственники. Ирине тоже недоставало общения со Стасом. Благодарность и уважение, которые она испытывала к нему, с годами росли. Теперь она точно знала, что дружба между мужчиной и женщиной возможна, что ей невероятно повезло. Стас обладал удивительным талантом вовремя заполнять пустоту, возникающую в ее душе. Отношения с Борисом давно сошли на нет. Она снова чувствовала одиночество. Ирина физически не переносила его. Для душевного покоя ей было необходимо знать, что рядом есть человек, на которого она может положиться. Трудно было каждый раз все начинать сначала. Нужно было как-то освободиться от боли и разочарования и снова легко с надеждой смотреть в будущее.

К проблемам в личной жизни добавились обострившиеся отношения с Дашей. В шестнадцать лет все воспринимается остро, фатально. Каждое свое слово, обращенное к дочери, Ирина произносила с некоторой боязнью. Даша реагировала на обычные вещи настолько резко, непредсказуемо, что Ирина хваталась за голову, а когда накладывалось и свое плохое настроение, получалась обычная, разрушающая ссора. Молчание и обиды длились недолго, но отбирали слишком много нервов у обеих. Период самоутверждения у Даши пришелся на очередную полосу неудач у ее матери: новая работа, уход Бориса, очередная депрессия. Но долго раскисать у Ирины не было времени, приближалось ожидаемое и волнующее событие – поступление Даши в институт.

Стас, как всегда, объявился в нужный момент. Ирина была очень рада слышать его голос. Разговор был долгим, Дубровин узнал, что Даша хочет поступать в университет. Высокий балл аттестата позволял надеяться, что поступит она с первого раза. Но Ирину не устраивал выбор дочки.

– Стас, поговорил бы хоть ты с ней, – вздыхала уставшая от участившихся выяснений отношений с Дашей женщина. – Что это за факультет: биофизический. Разве это женская профессия? Наукой она собирается заниматься! У нас другое предназначение. Я не против научно-технического прогресса, только без Дашиного в нем участия. Может быть, я не права, но у Даши прекрасное знание английского. Уговори ее подать документы на отделение иностранных языков.

– Ты считаешь, что я должен это сделать? – зная, как непросто переубедить подростка, настроившегося на что-либо, Дубровин ожидал от встречи с Дашей не только приятных минут.

– У нее к тебе особое отношение, ты ведь знаешь. Мы давненько не общались, но это не помеха. Надеюсь, в разговоре с тобой она не станет открыто протестовать, а там – подумает хорошенько.

– Ладно, – нехотя согласился Стас. Он так давно не разговаривал с Дашей. Не хотелось начинать с советов, наставлений, но Ирина очень просила. – Я заеду к вам завтра, послезавтра. На работе постоянный аврал, без выходных и проходных. Скорее всего, у меня получится подъехать в субботу, послезавтра. Идет?

– Конечно. В котором часу?

– Около семи.

– Замечательно. Стас, как ты думаешь, мне лучше уйти в это время?

– Зачем это? – Вопрос Ирины заставил Дубровина рассмеяться.

– Не знаю, – смутилась та.

– Ладно, не красней. Решай сама.

– Спасибо тебе, – голос Ирины снова стал спокойным, грудным.

– Благодарность по результату. Все, пока, Ириша.

– До встречи, Стас.

Он пришел, как обещал. Даша была в полном неведении относительно его визита и, открыв дверь, застыла на пороге. Они долго не виделись, оба изменились: Даша из нескладной девочки стала красивой, высокой девушкой с роскошными светло-русыми волосами и глазами, в которых хотелось без сожаления утонуть. Стас тоже принадлежал к тому типу мужчин, красота которых расцветает с годами. Пауза затягивалась.

– Ну здравствуй, Дашуня, – произнес Стас и почувствовал, что сказал это как-то слишком взволнованно.

– Здравствуйте, – улыбнулась Даша.

– Войти-то можно?

– Конечно, заходите, – девушка посторонилась, позволяя Стасу войти, закрыла за ним дверь.

– А что это ты на «вы» ко мне? – удивленно спросил Дубровин.

– Не знаю, – растерялась Даша. Она действительно терялась по поводу того, как теперь общаться с этим мужчиной. Он стал еще красивее, в его карих глазах появилось что-то новое. Кажется, он смотрит на нее иначе, изучает с неподдельным интересом.

Стас зашел в Дашину комнату, сел в предложенное кресло. Нужно было остановить поток бессвязных мыслей, которые совершенно потеряли контроль и не желали принимать законченную форму. Дубровин никак не мог найти слова, чтобы начать разговор. Он понял, что прошло слишком много времени, и перед ним сидит незнакомая девушка, от одного взгляда которой у него по телу бегут мурашки. Стас пытался отвлечься от этого впечатления, но вся его подготовленная речь, обычная уверенность в себе бесследно исчезли. Дубровин чувствовал себя как на раскаленной сковороде, мысленно ругая Ирину за то, что она подставила его.

– Хотите кофе? – пришла на выручку Даша. Ей самой было не очень уютно, поэтому она бы с удовольствием отправилась на кухню, оставив неожиданного гостя на некоторое время в одиночестве. Оставалась слабая надежда, что вот-вот вернется мама. Она сможет разрядить обстановку и вернуть Стасу дар речи.

– Спасибо, выпью.

Даша улыбнулась и вышла из комнаты. Дубровин шумно выдохнул, откидываясь на высокую мягкую спинку велюрового кресла. Закрыл глаза, через некоторое время уловил аромат кофе. Стас резко поднялся и направился к Даше на кухню.

– Готово, – увидев его, сказала Даша. – У меня особый рецепт, попробуйте.

– Ты хотела сказать «попробуй», – присаживаясь к столу, заметил Дубровин. – Давай как раньше, а то я чувствую себя стариком. Ты еще скажи «дядя Стас»!

Даша засмеялась, красиво запрокинув голову. Первый шок от появления Стаса у нее прошел. Кажется, она быстрее него обрела способность нормально вести беседу.

– Я не виновата – слишком давно не виделись, – помешивая ложечкой сахар в чашке, ответила Даша. – Мне нужно время, чтобы снова чувствовать себя уютно в вашем присутствии. Так что пока на «вы», но, так и быть, без «дяди».

– Идет, беру обязательства не пропадать больше надолго, – улыбнувшись, сказал Дубровин.

Он сдержал свое слово. Правда, в тот вечер ему так и не удалось переубедить Дашу по поводу выбранного ею факультета. Он не огорчился на этот счет. Ирину он благодарил за предоставленную возможность снова приблизиться к Даше. Дубровин удивлялся: как мог он так долго довольствоваться телефонными разговорами, заочными приветами? Для себя он решил, что снова хочет быть близок к ней, как раньше, больше, чем раньше. Он боялся дать точное определение цели такого шага. Оставляя без внимания нормы морали, Дубровин разрешил Даше заполнить его всего. Она даже не представляла, какой важной частью жизни стала для этого красивого, одинокого в душе мужчины. Он забывал о ней на работе или в нелегкие периоды, когда серьезно болели дети. Он тяжело переживал самую незначительную простуду своих мальчиков, не говоря уже о чем-то более серьезном. Тогда Дубровин корил себя за то, что позволил себе мечтать, забывать на время о существовании семьи, детей, и каялся в несовершенных грехах. Но сыновья выздоравливали, в глазах жены появлялся теплый свет. Она всем видом показывала, как благодарна, что он рядом в трудную минуту, что он – ее муж, отец ее детей, и она любит его. А Дубровину уже не терпелось поскорее оказаться подальше от своего дома. Здесь его держало только чувство долга, а сердце давно и безнадежно стремилось к Даше.

Постепенно его появление в их доме стало само собою разумеющимся. Ирина не знала – радоваться ей этому или опасаться. Ей казалось, что она сама спровоцировала складывающиеся между Стасом и Дашей отношения. Она не могла не видеть, что общение Дубровина и ее дочери уже не напоминает трогательной опеки взрослого мужчины над маленькой девочкой, попытки хоть частично заполнить пустоту от ухода отца. Женщина столько раз намеревалась поговорить со Стасом начистоту, но у нее не хватало решимости сделать этот шаг. К тому же Даша только смеялась, когда Ирина пыталась выяснить у нее истинное положение вещей.

– Чего ты боишься, мамочка? Стас для меня – символ недосягаемости, детский идеал, который пока никому не удалось затмить. Я боготворю его, но не думаю о нем как о мужчине, понимаешь? Это исключено, как если бы на его месте был мой отец.

– Смотри, дочка. Я так хочу тебе верить, но Дубровин настолько обаятельный. Он чертовски красивый и опытный мужчина. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как влюбишься в него. Этого не нужно делать.

– Я и не собираюсь. Он скорее потеряет от меня голову, чем я – невинность, – заявила Даша матери, так и оставшейся стоять с широко раскрытыми от изумления глазами. Откровенность дочери была сногсшибательной. – Ну зачем мне это нужно делать с ним? Я еще подожду того, единственного, которому отказать будет невозможно.

– И какого цвета будет твоя любовь? – обнимая дочь, спросила Ирина.

– Пока не знаю. Мне кажется, что сейчас вокруг меня густой туман, и главное – правильно выбрать дорогу. Но я не переживаю, что это надолго. Любовь вот-вот поселится в моем сердце, серьезно, я чувствую. Когда это случится, я обязательно отвечу на твой вопрос.

Детская обида Даши ушла, незаметно уступая место новому чувству. Теперь она ощущала превосходство над этим взрослым мужчиной, становившимся беззащитным, ранимым, зависящим от ее настроения, желаний. Это было своеобразной местью за ее страдания. Она не мечтала о Стасе как о мужчине, который будет безраздельно принадлежать только ей. Она не любила его, это было нечто более сильное, но не имеющее будущего. Никогда не забывая о том, что у него семья, дети, Даша позволяла себе принимать его знаки внимания, но знала, что этой романтике рано или поздно наступит конец. То ли ему надоест быть в роли рыцаря и покровителя, то ли она встретит свою настоящую любовь. Девушке было тревожно: она не представляла жизни, в которой не будет места Стасу но и постоянно парить в невесомости в ожидании настоящего чувства не могла.

Шли годы, и не прекращались отношения, которые было трудно как-то охарактеризовать – не роман, не дружба. Дубровин стал частым гостем в доме Черкасовых, обычно встречал Дашу после занятий под восторженными взглядами ее однокурсников. Стасу доставляло удовольствие видеть это. Он проводил с нею практически все свободное время, забывая обо всем. Рядом с нею он вырастал в собственных глазах. Ему не хватало этого открытого восхищения. Дома, на работе он всегда ощущал незримое присутствие всемогущего тестя. Оно уже сделало свое дело, но теперь приземляло, не давало наслаждаться теми благами, что плыли Стасу в руки. Они всегда попахивали благосклонностью отца Тамары, и это с каждым годом становилось все более невыносимым. Но и окончательно отказываться от карьеры, семьи, достатка Дубровин не собирался. К комфорту привыкаешь быстро. Станислав прекрасно понимал, что поступает подло, но иронично оправдывал все одной полюбившейся ему фразой: «И на Солнце есть пятна…»

Только с Дашей Дубровин все делал сам, полагаясь на собственные возможности. С нею ему не нужно было притворяться, играть. Дубровин ощущал невероятные превращения. Он становился двадцатилетним юношей с выпрыгивающим из груди сердцем, когда видел выходящую из университета Дашу. Он целовал ее, с наслаждением вдыхая аромат подаренных им духов. Каждая встреча волновала его словно в первый раз. Он не понимал, как такое могло с ним произойти, но сопротивляться чувству было бесполезно. Два дня без Даши – и Стас превращался в нервозное, рассеянное создание, живущее ожиданием новой встречи.

Даша вела себя более сдержанно, хотя и она привыкла к тому, что Стас стал частью ее жизни. Надолго или нет – этот вопрос девушка оставляла без ответа. Она сказала себе, что общение с Дубровиным – необходимый этап взросления, от которого не стоит отказываться. Ей льстили откровенно завистливые взгляды однокурсников, когда Стас выходил из машины, галантно распахивал перед нею дверь, успевая едва коснуться ее щеки горячими губами. Это было блаженством, от которого все-таки слегка попахивало воровством – Даша никогда не забывала, что, расставаясь с нею, Стас возвращается домой, к семье. Они словно существовали на другой планете, в другом измерении, разговоры о них были запретной темой. Дубровина устраивало такое условие – меньше всего ему хотелось вспоминать о Тамаре и сыновьях, когда рядом была Даша. Оба играли в самообман, но тяжелее все-таки приходилось Дубровину. Даша возвращалась после свиданий к маме, с которой при желании можно было поделиться всем, что накипело и рвалось наружу, а ему приходилось каждый раз ломать себя, делить свою жизнь на две части, четко контролировать слова, движения, взгляды. Дома у него не было человека, которому можно излить душу.

Тамара была недовольна, но с пониманием относилась к его постоянным задержкам после работы. Она привыкла к одиночеству, к тому, что долгожданные выходные приходится проводить чаще с детьми и отцом, чем с детьми и мужем. Ее не терзали муки ревности. Внутренний голос подсказывал, что ни одно из приключений Дубровина не станет серьезным, не послужит причиной разрыва их отношений. Тамара была уверена, что Стас не настолько смел и решителен, к тому же – избалован богатством, достатком. Ей хотелось бы назвать причиной прочности их брака любовь – обоюдную, крепкую, связывающую неразрывно. Увы, Тамара всегда знала, что Стас лукавит, называя ее любимой женой. Дубровин относился к ней с нежностью мужчины, благодарного за двух замечательных сыновей. Он никогда не предаст ее в том смысле, в котором понимал предательство. А позволять своей душе немного расправить крылья и если не лететь, то хоть попытаться оторваться от земли, он считал допустимым. Тамара чувствовала, что прикосновение романтической увлеченности необходимо Стасу и позволяла ему наслаждаться иллюзией. Для этого ему нужно было видеться с Дашей. Причину ему было всегда легко придумать, но каждая новая ложь требовала четкого запоминания. Стас виртуозно справлялся с этим, зачастую смеясь в душе: до чего же он мастерски разделил свою жизнь надвое!

Угрызения совести умолкали, когда Даша была рядом. Он ни на чем не настаивает, просто хочет быть рядом ровно столько, сколько она позволит. Конечно, идеально – изменить характер их отношений, но Стас желал этого и опасался одновременно. Пока романтика оплетала их свидания кружевом невинного флирта, ему не было стыдно за свои чувства перед Ириной, перед самим собой. Кто знает, что бы случилось, позволь они поддаться всепоглощающей страсти? Поцелуи с каждой встречей становились все более призывными, раскованными, соблазн был велик. Невидимые преграды останавливали обоих – Даша испытывала наслаждение, видя, с каким трудом Стас приходит в себя после очередного, сбивающего дыхание поцелуя. Его глаза становились черными, полными нескрываемого желания, а она игриво останавливала полет его фантазий. Он всегда держал себя в руках. Даша удивлялась этому. Она была уверена, что Стас просто не хочет давить на нее, пускать в ход все свое обаяние, игру слов, от которых чувствуешь себя парящей в небесах, готовой повиноваться. Сверстники не способны и на малую долю того, что таится в каждом взгляде, жесте этого взрослого влюбленного мужчины. Даша понимала, что попадает под все большее его влияние. Она не замечала вокруг себя ни одного мало-мальски достойного юноши. Ни один из них не мог сравниться с Дубровиным. Не осознавая, она сделала его эталоном, по которому собиралась подгонять того, кто захочет быть с нею рядом. Одногодки никак не вписывались в нужную схему – им не хватало опыта и мудрости восемнадцати лет, которые прожил Дубровин до момента их появления на свет. Даша не огорчалась. Она знала, что одно из маминых изречений верно на все сто: «Время, как никто другой, умеет безошибочно расставить все на свои места». Соглашаясь с этим, она ждала того настоящего чувства, которое должно было стать единственным и неповторимым. Не может оно пройти мимо, даже ревнивый взгляд Стаса не помешает ему быть замеченным. Дубровин действительно испытывал ужасное чувство ревности. Он не мог равнодушно наблюдать, как Даша, направляясь к его машине, на ходу раздает улыбки и приветственные жесты однокурсникам, прощается с ними, перебрасываясь парой слов. Внутри у Стаса все вскипало, и ему стоило немалых усилий скрывать это под маской спокойствия и уверенности в себе. Даша делала вид, что не замечает его терзаний. Каждое его волнение было для нее бальзамом. Она ругала себя за такое странное проявление чувств – страдания Стаса доставляли ей огромное наслаждение. Она вкушала его по крохам, как настоящий гурман любимое блюдо. Но, отдавая должное выдержке Дубровина, она хотела быть великодушной и шла навстречу его желанию уединиться, быть там, где никто не помешает им спокойно общаться. Дубровин не любил многолюдных сборищ. Стас едва выдерживал каждодневную суету на работе. Он уставал от шума и потока нескончаемого веселья в ресторане, от необходимости постоянно следить за выражением своего лица, расточать соответствующие улыбки, иронично шутить или грубо подшучивать – в зависимости от обстоятельств. Стасу зачастую казалось, что он не заведует рестораном, а каждый день играет главную роль в пьесе, сценарий которой с небольшими вариациями повторяется и приедается. Поэтому ему так нравилось, что Даша поддерживает его стремление к уединению. Там, где они были только вдвоем, время исчислялось по-другому, становилось волшебством. В этом не было ничего похожего на желание спрятаться от всего мира или не попасть на глаза друзьям, знакомым Дубровина. Он не боялся разоблачений, потому что давно рассказал Тамаре о существовании маленькой девочки, помогать которой он будет всегда. У жены не возникало мыслей ревновать мужа к ребенку. Тамара упустила из виду то, что время шло, превращая нескладную девочку в юную диву с роскошными голубыми глазами и блестящими цвета спелой пшеницы волосами. Это не могло не внести некоторые изменения в желание просто покровительствовать. Тамара не думала, что Стас захочет рисковать всем, что имеет. Она однажды прозрачно намекнула, что не потерпит лжи, измен.

– Если тебе чего-то не будет хватать, единственный выход – искать это, став свободным мужчиной. Надеюсь, ты понимаешь?

Стас знал, что Тамара не бросает слов на ветер. Ему не понравилось, что она так открыто указывала на существующее положение вещей, но с ее стороны все было честно. Это он вел двойную жизнь, а она не позволяла себе даже мыслей об измене. Она любила, он принимал любовь. Стас был сам себе противен, но надеялся, что когда-нибудь найдет в себе силы освободиться от оков, в которые он позволил себя заковать. Он был бы смелее, если бы не так часто видел в глазах Даши иронию. Он боялся, что она неожиданно откажется от него, а он не сможет этого вынести, очутившись в одиночестве. Тамара оставалась его страховкой, безошибочным вариантом благополучия и безбедного существования. Дубровин привык к хорошей жизни. Начинать все сначала в его возрасте было бы непросто. Он искал оправдания своему поведению, понимая, что жизненные обстоятельства могут сложиться по-всякому вне зависимости от возраста. Легче было плыть по течению, чем сопротивляться. И Стас плыл, позволяя себе приставать к берегу, где его ждала встреча с Дашей.

Он был готов выполнить любой ее каприз, но девушка была отчаянно скромна и не требовала ничего. Только один раз в год – на свой день рождения – она делала исключение и позволяла ему дарить подарки. В основном их общение сводилось к разговорам, долгим поездкам за город. На правах штурмана Даша определяла их маршрут. В теплое время года они часто ехали в лес, полностью погружаясь в сказочную атмосферу качающихся от ветра высоких деревьев, симфонии трепещущих листьев, запахов сочных трав, размеренную суету мелких букашек, порхания бабочек. А дождливой осенью, морозной зимой – выставки, галереи, прогулки по немноголюдным аллеям, или просто приезжали к Даше домой, где она быстро сооружала ужин. Часто к ним присоединялась Ирина, и разговоры входили в иное русло. Но Стас был готов поддерживать их, лишь бы продлить время общения с Дашей. Она стала для него наркотиком, тем, что гарантирует хорошее настроение. «Ломка» в периоды вынужденной разлуки действовала на Дубровина уничтожающе. Он считал дни, часы, приближающие вожделенный момент встречи.

– Какая ты красивая, – часто говорил Стас, любуясь Дашей. Она усмехалась кончиками губ, награждая Дубровина одним из тех взглядов, после которых мужчине можно надеяться на все. Но Стас знал, что с ее стороны это – кокетство высшей гильдии. Он знал и другой взгляд – останавливающий его, теряющего контроль, позволившего себе надеяться. Дубровин рассматривал эту игру, как безобидную шалость любимого ребенка. В конце концов он был ей даже благодарен за такую стойкость и моральные принципы. Ведь со своей стороны он ничего не обещал, а с неудовлетворенной похотью ему помогала справляться Тамара. Закрывая глаза, он представлял, что обнимает Дашу, и возбужденная плоть взрывалась от одной мысли об этом. Стас не любил приходить в себя после этого сказочного полета фантазии. Голос Тамары, ее нежные прикосновения приводили его в чувство и гнали в ванную, где хотелось поскорее смыть с себя позорные проявления собственной слабости.

Даша оставалась недосягаемой и близкой. Она играла его чувствами – пусть так. Дубровин понимал, что она мстит ему за то, что он женат, за его сыновей, мачехой которым она становиться не желала. Лишь однажды она четко дала это понять и больше не возвращалась к этой запрещенной теме. Стас удивлялся, насколько легко это юное создание управляло им, диктовало свою волю. Ему доставляло удовольствие уступать, а ей – покорять. Даша знала многие слабости Дубровина и умело пользовалась ими, только без корысти для себя, а лишь из желания сохранить существующую дистанцию. Именно она позволяла им быть вместе. Любое нарушение установленных границ грозило разрушить тот шаткий, порой необъяснимый фундамент, на котором основались их отношения. Они ни разу не поссорились за то время, что проводили вместе. Не было повода: Стас не позволял себе быть недовольным поступками, мыслями Даши. Она – старалась не делать ничего, что не нравилось бы Дубровину. Своеобразный кодекс неписаных законов, в которых главное – не доставлять друг другу неприятных минут.

Первая серьезная размолвка произошла перед отъездом Даши на базу. У Дубровина были совершенно иные планы на то, как они проведут эти чудесные зимние дни. Напряженная сессия и без того отобрала столько вечеров: Даша готовилась к экзаменам, и общаться приходилось только по телефону. И вдруг – новость о решении трех подруг провести неделю совершенно по-своему. Она даже не посоветовалась с ним! Стас впервые пришел в бешенство. Он не сдержался во время телефонного разговора и, понимая, что Даша в любой момент просто положит трубку, говорил на повышенных тонах. Девчонка лишала его стольких приятных минут – целая неделя порознь. Может быть, так она решила подготовить его к тому, что в ее жизни скоро для него не останется места?

– Как ты могла согласиться на авантюру твоей Маши? Это она подбила тебя и Симу! Ее почерк! – Даша часто рассказывала Дубровину о своих лучших подругах, поэтому он давно обрисовал для себя их характеры. Спокойная, уравновешенная Сима внушала доверие, но только не взбалмошная Маша, способная мыслить только понятиями, связанными с сексом, удовлетворением своих бесконечно изменяющихся желаний. – Ты готова провести неделю в обществе сомнительного окружения, почему, скажи? Неужели ты забыла о том, как мы в прошлые зимние каникулы ходили на лыжах, ездили на снегоходах? Что ты хочешь получить от задуманной поездки?

– Если хочешь узнать – дай мне хоть слово вставить, – заметила Даша. На том конце провода воцарилась напряженная тишина. – Итак, я прошу тебя не кричать. Стас, о чем мы вообще говорим? Ты мне не отец, я тебе не дочь, и решать, как я проведу неделю каникул, я буду, по крайней мере, с мамой. Логично? Молчишь? Правильно делаешь, потому что сказать нечего. Ты сам не знаешь, чего хочешь от наших отношений. Мы не связаны обязательствами.

– Я знаю и ничего не требую.

– Нет, неправда. Ты мечтаешь усидеть на двух стульях, но это не приведет ни к чему хорошему. Игры затянулись, ты не находишь? – Даша не хотела говорить так, но слова сорвались у нее с языка помимо ее воли. Наверное, она слишком долго разговаривала сама с собой на эту тему и именно в таких выражениях.

– Значит ли это, что ты снисходишь до общения, что в душе тебе это крайне неприятно? Ты чувствуешь какую-то обязанность терпеть такого престарелого брюзгу, как я?

– Не утрируй, Стас, не перегибай. Меньше всего я планировала поссориться с тобой перед отъездом. Не нужно так.

– Конечно, зачем же портить себе настроение перед такой прекрасной поездкой!

– Я не могу разговаривать в таком тоне, извини.

– Извиняю, малышка. Я прощаю тебе все шалости, ты знаешь. Насыщенных тебе дней. – Стас положил трубку первым, не пожелав дождаться хоть какого-то ответа. На душе было противно, словно в нетопленой, отсыревшей квартире, которой позарез нужно тепло. Дубровин молча смотрел на телефонную трубку. Он вдруг вспомнил, что Даша любит подолгу смотреть на плывущие облака, и, морщась от этой картины, почувствовал, что она тоже вот так, как белое пушистое облако, когда-нибудь унесется вдаль и исчезнет безвозвратно…

Даша приводила в порядок комнату, которая на целую неделю должна была служить девчонкам пристанищем. Убранство ее было более чем скромное: три кровати с тумбочками, старый потрескавшийся полированный шкаф и крошечный шатающийся от самого легкого прикосновения столик. Наспех заклеенные белыми бумажными полосами окна, вероятно, не мылись уже несколько лет. Черкасова поморщилась, увидев между рамами засохших мух и пчел. Приоткрыв оставшуюся без утепления форточку, девушка задернула пыльную занавеску и, обведя комнату взглядом, усмехнулась. На обстановку как в шикарном отеле не надеялся никто. Разочарований в этой связи не последовало. Даша с энтузиазмом продолжала уборку.

Сима с Машей отправились на разведку – им не терпелось посмотреть, что и как обустроено в корпусе, кто поселился в их крыле. Они звали и Дашу, призывая ее оставить в покое веник, но она решила заняться тем, без чего не представляла даже кратковременной остановки. Она не спеша вымыла полы, ванную, раковину, получила у кладовщицы новую лампочку взамен сгоревшей в коридоре. Потом подложила под короткую ножку стола вчетверо сложенный лист бумага – теперь можно было не бояться, что этот шедевр столярного дела пошатнется в самый ненужный момент. Даша вытерла пыль со стола, тумбочек, в шкафу, заправила кровати, застелив их чистой постелью со штампами. Комната постепенно обретала жилой вид, ушел запах застоявшегося воздуха. Оставалось добавить немного деталей, придающих любому помещению уют. Даша на мгновение задумалась и поставила на столик привезенное из дому зеркальце, подложила под него связанную ею салфетку. Знакомая вещь оказалась как бы на своем месте. Даша подмигнула своему отражению, стараясь прогнать осадок от прохладного расставания с мамой и Стасом. Выход был один – на время забыть обо всем и погрузиться в расслабляющую атмосферу студенческого отдыха.

С удовлетворением взглянув на результаты своего труда, Даша закрыла форточку и принялась развешивать в шкафу свои вещи, оставив несколько плечиков для подруг. К их приходу она переоделась в спортивный костюм, закрепила длинные волосы в пышный хвост на макушке и уже лежала на своей кровати, читая «Трех товарищей» Ремарка. Вскоре неподалеку где-то в коридоре послышался смех Симы. Еще через мгновение подруги стремительно зашли в комнату.

– Нет, вы только посмотрите на нее! – с порога накинулась на Дашу Маша. – И здесь она с книжкой, маньячка просто!

– Оставь ее в покое, – заступилась за подругу Сима, удивленно оглядывая комнату. – Лучше спасибо скажи. Она кудесница – придала домашний уют всему казенному, чем мы будем владеть эти семь дней. Спасибо, Дашуня.

– Не за что, – улыбнулась та, принимая поцелуй в щеку как приятную сердцу похвалу и оценку своего труда. Покосившись на Машу, добавила: – А от тебя, гроза садов и огородов, благодарности не дождешься.

– Мерси, мадмуазель, все идеально. Что умеешь, то умеешь, – присаживаясь на Дашину кровать, сказала Марина. – Отложи книгу-то, приготовься к важной информации.

– Выкладывай, ты не успокоишься, я знаю, – Черкасова внимательно посмотрела на подругу. – Есть на кого глаз положить?

– Ты попала в десятку! Нам необыкновенно повезло – в нашем крыле живут медики! Об этом можно было только мечтать. Наши университетчики в основном в восточном крыле, через длинный переход и столовую. А у нас – рай, девчата! Я уже пару конкретных претендентов видела.

– На что претендовали, если не секрет? – отозвалась Сима, тоже занявшаяся распаковкой своих вещей.

– Не дерзи, сама глазки строила, я видела, – парировала Марина.

– Не спорю, только я это делала очень деликатно.

– Умереть не встать с тебя, Симка. Ладно, ближе к телу. Дашуня, мы познакомились с тремя очаровательными юношами из мединститута.

– О, сбылись твои вожделенные мечты! – сложив молитвенно руки, сказала Даша, глядя в потолок. – Наконец-то в твои сети попадет представитель самой древней профессии. Сергей Незванов отдыхает.

– Маша, как всегда, преувеличивает: из троих только двое учатся на врача, а третий какой-то левый. От него сильный запах пива и постоянная улыбочка на лице. Мне кажется, он вообще никогда и ничему не учился, кроме как девчонок клеить, – расставила точки над «i» Сима. Поймав свирепый взгляд Марины, подняла руки вверх. – Сдаюсь и не могу не признать, что один из этих очаровательных юношей пленился твоими роскошными формами с первого взгляда.

– Наверное, он жгучий брюнет с голубыми глазами, высоченный и мускулы играют под мягкими складками его свитера? – хитро улыбаясь, спросила Даша. Она знала, что у Марины есть свой образ идеального мужчины. В той части, что касалась внешности, предполагаемое описание было точным.

– Нет, ты ошиблась, – кокетливо поведя плечами, ответила Марина. – Он невысокий, худощавый, рыжий, к тому же в очках. Так что цвет глаз я точно не рассмотрела, но, по-моему, все-таки голубой.

– А второй толстый, с круглым блестящим лицом, но наверняка брюнет с давно нуждающейся в обновлении стрижкой, – разочарованно вздохнула Даша, подмигивая.

– Брюнет, но тоже стройный, с невероятными чернющими глазами. Живчик такой, знаешь, у которого в одну секунду две остроты, – ответила Сима. – По-моему, все трое жуткие бабники. Они проглотили нас, не жуя.

– Короче, сегодня вечером дискотека, – потирая ладони, сказала Маша. – Обзнакомимся, а там видно будет. Наверняка туда придет и тот долговязый юноша, которого Симка пожирала глазами. Два раза оглянулась – представить трудно!

– Да ладно тебе, – смутилась Бреславская, поправляя короткие черные волосы.

– Что за экземпляр такой, на которого наша Симочка обратила внимание? – приподнялась на локте Даша.

– Черненький, высокий, худенький и в таких же, как у нашей красавицы, очках, – прокомментировала Марина. – Очки к очкам, так еще моя бабушка говорила.

– Перестань, Машка, всему есть предел! – Сима покраснела от негодования.

– Не собираюсь ссориться в первый день нашей райской жизни. И вообще я жутко хочу есть. Обед предполагается только часа через два. Не попить ли нам чайку с домашними вкусностями?

– Такой резкий переход от лирики к чревоугодию, – удивленно подняла брови Даша. – Как ты можешь?

– Ты ничего в этом не понимаешь, – отмахнулась Марина, доставая из сумки кипятильник. – Это у меня привычка – хорошо поесть после страсти или в ее предвкушении. Незванов вообще становится жутким обжорой после секса, ест как слон, куда только помещается. Где наша большая кружка? Я займусь общественно полезным делом. Надеюсь, от крепкого чая никто не откажется?

– Завари, подружка, покрепче, чтобы наши мозги встали на место. Обед не за горами. Мы должны войти в столовую без написанного на лице здорового чувства голода. А тебе, Столярова, вообще нужно подумать о выражении своего лица, чтобы на твоем лбу не было видно отпечатка: «Хочу трахаться!»

Ответом на это обращение Бреславской была тишина, в которой блеснула улыбка Марины. Ей было жаль своих праведных подружек, не испытавших того, в чем она уже давно знала толк. Столярова обвела Дашу и Симу снисходительным взглядом, подумав, что они напрасно лишают себя стольких удовольствий во имя какой-то идеалистической идеи любви к единственному и неповторимому. Марина была уверена, что такого не бывает. Она однажды попробовала нести эту нелегкую чашу – расплескала почти все, а остаток вылила по собственному желанию. Слишком непросто получить то, чего требует твоя просыпающаяся после детского сна душа.

Она всегда знала, что родилась не вовремя. Об этом каждый раз напоминала мамина бабушка. Родители были слишком молоды, чтобы нести груз ответственности еще за одного маленького, нуждающегося во внимании человечка. Они между собой едва находили общий язык. Но девочка уже родилась, и нужно было как-то мириться с ее существованием. Выход нашелся очень простой – малышка перешла в полное распоряжение бабушки Зои, живущей в небольшой деревеньке, в нескольких десятках километров от ничем не примечательного провинциального городка, в котором родилась Марина. Родители словно забыли о ее существовании, успев развестись и вскоре создать новые семьи, в которых не было места маленькой кареглазой девчушке. Отец уехал, не пожелав проститься с нею. Расставание не рвало его сердце на части. Уехал – и забыл, на всю жизнь, без сожаления.

Прошло время, Марину познакомили с рыжим полноватым мужчиной, которого она по желанию могла называть папой или Петей. Для пятилетней девочки это стало событием. Раньше все ее вопросы о папе разбивались о бабушкино недовольное ворчание, из которого ничего нельзя было толком понять, а теперь вот он – стоит, улыбается и смотрит на нее. Очень хотелось спросить у него, не исчезнет ли он снова, но Маринка побаивалась сказать что-то не к месту. Все были такие веселые, довольные, вдруг она все испортит. В деревне ее постоянно дразнили байстрючкой, поэтому появление папы, пусть непривычного, с хрипловатым, пугающим голосом, обрадовало девочку. Взяв за руку, Марина гордо провела его по главной улице. Взрослые с интересом смотрели им вслед, отвечая на приветствия. Мальчишки висли на заборах, провожая их удивленными взглядами. Получалось, что теперь вовсе не было повода обзывать эту черноволосую егозу с косичками. Разочарование не могло длиться долго – мало ли осталось занятий у неугомонных сорвиголов?

После экскурсии по селу всех ждал приготовленный бабой Зоей обед. Приняв приличную дозу горячительного, новый папа Петя пообещал удочерить черноглазую девчушку, вызвав умиление у всей женской половины, кроме Марины. Она, не совсем понимая, о чем идет речь, улыбалась, видя, как радуются мама и бабушка. Он хотел казаться лучше, чем был на самом деле, реально он пока не чувствовал привязанности к Марине, которая, по словам жены, была точной копией своего проходимца-отца. Может быть, из-за этого и сама Татьяна не горела желанием видеться с дочкой? Сколько раз Петр хотел проведать девочку, познакомиться и дать возможность поскорее свыкнуться с его существованием. Он думал, что нужно сделать это пораньше. Может быть, девочка и не вспомнит потом, что было в ее жизни столько лет без отца и матери, – кому такие воспоминания согреют душу? Жена согласно кивала – «обязательно проведаем», но поездка все откладывалась, откладывалась. Дочка была напоминанием о непоправимой ошибке юности. Кому же охота оглядываться на те времена, когда ты поступил опрометчиво, глупо?

Но Петр твердо решил дать Марине свою фамилию. Он делал это вначале даже не для нее – он был уверен, что это повлияет на отношения между ним и мамой девочки, Татьяной. Любовь к ней делала его безумным. Он всегда был неравнодушен к этой высокой, всегда улыбающейся молодой женщине, еще тогда, когда она была замужем за отцом Марины. Он сгорал от ревности, стараясь не показывать этого.

Маленький городок – вселенские страсти! Другие женщины не интересовали его. Он ждал, словно всегда знал: она будет принадлежать ему, а он сделает ее счастливой. Обязательно сделает, ведь ради этого он готов свернуть горы.

Ему казалось, что эта красивая женщина играет им и согласилась стать его женой назло недавно женившемуся бывшему мужу. Что там говорить, раньше она проходила мимо него, даже не глядя в его сторону. Ее ослепительная улыбка сводила Петра с ума, но ни разу она не была обращена к нему. В маленьком городке не бывает ничего тайного. Любые секреты становятся достоянием горожан практически одновременно с их появлением. И когда Татьяна Дроздова вышла из небольшого здания местного суда, Петр ждал ее на высоком крыльце с резными деревянными перилами, выкурив не один десяток сигарет. Она удивленно подняла густые брови, заметив, что он поднялся ей навстречу. Женщина оглянулась – рядом никого: она слишком долго сидела в одиночестве в пустом зале после оглашения решения суда о расторжении брака. Сидела, боясь пошевелиться, словно любое ее неосторожное движение могло дать обратный ход случившемуся. Она боялась этого. Никогда она не захочет больше выйти замуж. Нет на свете мужчины, которого она полюбит, а без любви что за жизнь? Не верит она никому, и никто ей не нужен, даже дочка, которую она не видела уже несколько месяцев. Молода она еще. Один раз сглупила – выскочила замуж за бравого вояку, который потом только тем и занимался, что пил и бил ее своим армейским ремнем. Сначала прощала, а потом надоело. Не всю жизнь-то с синяками ходить. А старухи в зале смотрели на нее осуждающе – десятилетиями терпят побои и унижения от муженьков. Может, им уже и скучно без этого? Нет, для себя она хочет другой участи. Угораздило же ее так испортить себе молодость… Татьяна медленно приближалась к этому странному высокому мужчине с покрасневшим напряженным лицом. Чего ему-то нужно? Кажется, он тоже был в зале суда, смотрел искоса, вслушиваясь в каждое произносимое слово. Какой он смешной, как в песне о рыжем Антошке. Наверное, и он любитель выпить без закуски и на пьяную головушку устроить домочадцам головомойку. Что же это он так смотрит своими голубыми глазищами, прямо пробирает до сердца, до печенок. Решив не останавливаться, Татьяна не спеша спускалась по ступенькам крыльца. Когда она поравнялась с Петром, он резко взял ее за руку.

– Татьяна, погоди, – хриплый голос, словно осевший после жестокой простуды, резанул слух женщины.

– Чего тебе?

– Ты это, не ходи с опущенной головой. Ты ни в чем не виновата. Сейчас не те времена, чтоб осуждать, понимаешь?

Удивлению Татьяны не было предела. Не ожидала она услышать от этого тучного великана такие нежности, для него это точно были нежности. А в глазах его столько света, боязни, что выдернет она руку, усмехнется и пойдет своей дорогой.

– Спасибо за поддержку. Еще что?

– Дело у меня к тебе есть. На днях зайду. Ты в котором часу с работы возвращаешься?

– После шести, – Татьяна работала на молочной кухне. Освобождалась она гораздо раньше, но почему-то решила солгать.

– Значит, через три дня зайду в семь. До встречи. Татьяна ничего не успела понять, как мужчина быстрой походкой пошел по главной улице. Он уже отошел на приличное расстояние, когда она спросила себя: откуда он знает, где она живет? Она ведь не сказала, а он не поинтересовался. Все это показалось ей очень странным. Она не могла предположить, что вскоре выйдет замуж за этого мужчину, сумевшего внушить ей бесконечное доверие. Она не могла до конца объяснить себе такого скоропалительного решения. Не любовь, не дружба – желание чувствовать себя в безопасности. Кажется, это Петр мог гарантировать на все сто! А со временем Татьяна надеялась, что и в ее сердце прорастет заботливо посаженный этим добродушным мужчиной росток любви.

Петр никогда не тешил себя надеждой, что Татьяна любит его. Но ему было достаточно ее согласия выйти за него замуж. Он знал много примеров, когда страсти хватало ненадолго, а продуманные, ровные отношения согревали всю жизнь. Это было по его характеру – не спешить, не горячиться, продумывать. Ему так хотелось совершить какой-нибудь безумный поступок ради Татьяны, но ничего в голову не приходило. Он не был способен на это. Ругая себя, он смотрел на свое отражение в зеркале, заклиная: «Она полюбит, она должна, она оттает…»

Петру были ненавистны его рыжие вьющиеся волосы, бесцветные брови и ресницы. Он считал, что причиной нескрываемого равнодушия Татьяны могли быть только они, проклятые, доставшиеся ему от отца, а тому – от деда. Наделила природа генами, никуда от них не денешься! Петр мечтал теперь о том, что Татьяна родит ему сыновей с такими же огненными шевелюрами, их уж она точно будет любить, а там и на него станет смотреть по-другому. У них будет много детей, не меньше троих. Правда, существование черноглазой дочки немного подрывало стройную картину рыжего семейного благополучия Петра Столярова, но он решил сразу смириться с ее существованием. Так будет легче. И относиться к ней нужно особенно деликатно, не то Татьяна решит, что он придирается к девчонке. Петр не мог себе представить, насколько безразлична ей судьба собственной дочери.

После первого знакомства Марины и Петра прошло почти два года. За это время он несколько раз приезжал, передавал приветы от мамы, каждый раз извиняясь, что она очень хотела приехать, но плохо себя чувствует. Только бабушке рассказывалось о причинах этого недомогания – беременности Татьяна переносила тяжело, но Петр настаивал на том, что нужно обзаводиться детьми сразу. Так в их семье появилось два рыжеволосых мальчика – Глеб и Роман. Родившись с промежутком в одиннадцать месяцев, они полностью занимали время и мысли Татьяны. Марине сообщали о том, что у нее родился сначала один братик, потом – второй, но это не находило отклика в ее обиженной детской душе. Ей казалось, что лучше бы их не было, из-за них мама снова забыла о ее существовании. Девочке было обидно. Она заранее прониклась неприязнью к двум существам, отнимавшим у нее нежность и заботу матери. Петр старался, но не мог дать дочери того, чего ее лишала Татьяна. Это она настаивала на том, чтобы дочь пока жила у бабушки. Мол, у нее забот и так полон рот, а Марине неплохо в деревне. Еще будет с грустью вспоминать золотое времечко.

Петр проникся к девочке гораздо большей любовью, чем мог подумать. Он с удовольствием общался с нею и хотел делать это чаще, но забот действительно было много: работа в строительном кооперативе, ремонт в новой квартире, маленькие сыновья и жена, которую Петр боготворил. Он наблюдал за тем, как она справляется со своими домашними делами, как кормит детей – и восхищался. Ему нравилось все, что она делала. Это была идеальная женщина, и теперь она принадлежала ему – сердце Столярова переполнялось гордостью. Только бы еще чуть больше любви к старшей дочке проявляла. Петр видел, как Татьяна заботится о Глебе и Романе, и недоумевал: неужели ее душа не болит о Марине? Даже в разговорах жена редко вспоминала о ее существовании.

Однако новые фамилию и отчество Марина все-таки получила, как и свою маленькую комнату в новой четырехкомнатной квартире, в которую семья переехала в конце августа, в год начала учебы девочки в школе. Семь лет пролетели невероятно быстро. В деревне со школой было туго: старое здание пустовало, потому что молодежь давно и безвозвратно покинула эти места, оставив стариков доживать свой век вдали от цивилизации. Бабушка настойчиво напоминала о том, что пора внучке перебираться в город. В один из своих приездов Петр пообещал, что в следующий раз заберет Марину с собой. Девочка провожала его на вокзал, боясь переспросить: не передумал ли он? Потом долго смотрела вслед удаляющейся электричке и медленно брела через золотые пшеничные поля, вдыхая ароматы уходящего лета. Бабушка все чаще твердила, что это последнее лето детства, что скоро начнется совсем другая жизнь. Марина и хотела, и побаивалась этих перемен. С бабушкой было хорошо, уютно. А мама оставалась далекой женщиной-образом, которая как бы и есть, и нет. Она всегда была, но какая?

Вскоре Марине пришлось привыкать к своей новой семье. Она не чувствовала, что ее появление – радостное событие для самого главного человека, по которому она скучала все эти годы, – мама занималась своими делами, и было заметно, что ей стоит немалых усилий терпеть присутствие дочери и заботиться о ней. Мама, папа, братья – все они были чужими, и девочка первое время тосковала о спокойной, размеренной жизни в деревне. По ночам, лежа в своей кровати, она вспоминала о том, как забиралась на печь, укрывалась лоскутным одеялом и блаженно закрывала глаза в предвкушении нового дня.

Часто просыпалась от невероятного, сказочного запаха пирожков или аппетитных бабушкиных блинчиков. Делая вид, что продолжает спать, старательно держала глаза закрытыми. Бабушка подходила, ласково касалась горячими губами макушки, щеки, свисающей с постели руки. Улыбка, от которой бабушкино лицо покрывалось бесчисленными морщинами, стояла у Марины перед глазами. Ей так не хватало этой теплоты, сияния любви и нежности. Забылось, что последнее время бабушка впадала в необъяснимое состояние, когда все на свете раздражало ее. Такое случалось редко, но все же… Тогда Марине было лучше не попадаться ей под руку: можно было выслушать массу неприятных вещей о себе, своей матери. Баба Зоя иногда срывалась, за что потом корила себя безмерно. Если бы не эти бабушкины причитания, девочка не узнала бы, что Петя – не ее родной отец.

– Твой, Маринка, проходимец-папаша уехал, даже не попрощался, и сколько лет уж глаз не кажет. Непонятно, зачем он вообще женился на Татьяне. Юность – это глупости, упрямство и ошибки. Главное, детки становятся глухими к советам родителей. – Монологи бабушки практически не отличались друг от друга, с маленькими вариациями в виде новых нелестных прозвищ отца. – Почему мы жили и всегда прислушивались к тому, что говорят нам отец и мать? Пойти против воли родителей?! И в голову не приходило! Что ты уставилась своими глазищами, Марина Петровна Столярова? Небось вырастешь и наделаешь столько же глупостей, сколько и твоя маманя, да?

Марина не знала ответов на вопросы, которыми время от времени засыпала ее бабушка. Одно она понимала: никаких чувств к тому, родному отцу не было, в голове не складывался его образ, а этот мужчина, который назвался папой, внушал доверие. Он не чужой, а такой добрый, отзывчивый, всегда выслушает, хотя от его грубоватого голоса у Марины иногда мурашки бегали по коже. Она не представляла, каким он мог стать в гневе, наверное, громогласным, таким, что присядешь и захочешь спрятаться куда подальше. Пока это были только фантазии девочки. Столяров никогда не говорил на повышенных тонах ни с мамой, ни с детьми.

Марине хотелось, чтобы он приходил домой пораньше, потому что у него всегда находилось время зайти к ней в комнату или просто погладить по голове, подмигнуть, улыбнуться. Он замечал ее – это было так важно, потому что если бы не он, Марине было бы совсем тяжко в новой обстановке. Почему она нужна ему больше, чем родной матери? Марина была еще слишком мала, чтобы видеть в этом какой-то подвох. Хотя девочки постарше советовали ей быть настороже. Марина не понимала, как ей себя вести? Со всех сторон подружки говорили о том, как несладко живется с мачехой или отчимом. Пророчили Марине постоянные упреки, ухаживания за братьями и сестрами, к которым всегда будет больше внимания. А получалось все очень странно: тяжелее всего отношения у девочки складывались не с отчимом, а именно с матерью.

Теперь, по прошествии нескольких месяцев, она была уверена, что Глеба и Романа мама любит крепче. Слезы катились по щекам девочки – все изменилось, и эти изменения доводили ее до отчаяния. Дни стали шумными, суетливыми, наполненными постоянными криками матери: она была недовольна всем, что касалось дочери. Марина не так ела, ходила, смотрела, не так помогала, плохо училась. Петр молчаливо наблюдал за их притиркой, высказывая свой взгляд на происходящее по вечерам, когда детей не было рядом.

– Что ты рычишь на девчонку? – снова и снова недовольно спрашивал он. Татьяна уже лежала в постели, предвкушая долгожданный отдых. – Нет сил слушать. Придираешься по пустякам, что с тобой?

– А ты не обращай внимания, Петя. Устаю я. Глеба скоро в садик отдам – времени больше будет, может, тогда и полегче станет. Хотя какое там легче? Марина, уроки, родительские собрания.

– Ты об этом не переживай, школа и Марина на мне, а мальчишки подрастут быстро, оглянуться не успеешь, – успокаивал Татьяну муж. Он встречал ее чуть насмешливый взгляд и терялся. У него очень редко получалось высказать все, что накипело на душе. Татьяна всегда с ироничной улыбкой слушала его советы, замечания, как бы давая понять: сказать ты можешь все, а прислушиваться или нет – мое дело. Вот и снова он не смог собраться и высказать, что не может видеть, как страдает Маринка. Со временем он проникся к девочке большей симпатией, чем предполагал. – Я понимаю, что тебе нелегко, Танюша. Но справедливости ради попрошу – на Маринку не кричи. Нельзя так, понимаешь? Она достойна другого отношения.

– Пустое, все забудется. Я ведь не держу зла на то, что меня секли розгами.

– Кто?

– Мой добрый папа, земля ему пухом. В деревне с этим полный порядок. Чуть что – церемониться не станут.

– Было за что?

– Ему казалось, что было, – улыбнулась Татьяна. Она снова хитро прищурила свои карие глаза и щелкнула языком. Раскинула руки в стороны. – Родители всегда думают, что поступают верно. Можно обижаться на их запреты, но время проходит, и ты понимаешь, что они правы.

– Твои мысли идут вразрез с поступками.

– Нет, Петя, просто не так легко в один миг исправить ошибки, совершаемые годами.

– Для тебя Марина – ошибка?

– Не знаю, смотрю на нее и хочу вспомнить что-то светлое из той жизни, какие-то мгновения, чтобы согреться ими, – и нет ничего.

– Зачем же тепло от разбитого горшка? – обиженно спросил Петр. – Не пойму я тебя.

– Ты не принимай буквально мои слова, Петенька. С тобой я только и жизнь узнала. Но ведь говорила я тебе, что многого сама в себе еще не поняла.

– Пора бы.

– Да ладно тебе. Все станет на свои места. Время нужно. Главное, что мы вместе и твоя душенька теперь спокойна. Правду я говорю?

– Да, так правильно, – согласился Петр. – Для меня все трое – мои дети, понимаешь?

– Конечно, только мне кажется, она смотрит зверем, ревнуя к Глебу и Роману. Что у нее в голове, понять не могу? Она никого не любит.

– Гй нужно показать пример – только и всего, – задумчиво произнес Петр. Он провел пальцами по нежной коже щеки жены. – Люби человека, и он станет мягким, податливым, как глина, а окати его холодом равнодушия – затвердеет, словно алмаз. Вот тут-то и начинаются проблемы.

– Петя, ты когда успеваешь свои философские наблюдения делать? На стройке? Дома?

– Опять ты все в шутку хочешь перевести.

– Что же мне остается? Первый час уж, а я, зная, что завтра подъем ни свет ни заря, слушаю твои нотации. Любовью лучше бы занялись, а ты все о высоких материях, – Татьяна откинула одеяло, приглашая мужа ложиться в постель.

– Ты спи, Танюша, я пойду на детей посмотрю, да выйду покурить на лестницу.

– Тогда буду спать, – отворачиваясь к стене, сказала Татьяна. Она не могла понять, почему он так себя ведет. Хочет показать, какой он заботливый отец, так она это видит. А с Мариной все будет хорошо. Семь лет всего девочке – есть время привыкнуть друг к другу. Только бы не слышать так часто нравоучений Петра на этот счет. – Спокойной ночи, Петенька.

– Спокойной, Танюша.

Петр вышел из спальни и сначала зашел в комнату мальчиков – тишина, сонное царство. Поправил одеяло Глеба, едва коснулся кудрявой головки младшего. Потом заглянул в комнату Марины. Почему-то он сразу понял, что девочка не спит. Подошел к окну, задернул шторы. Провел рукой по подоконнику, холодный воздух коснулся ладони – пора утеплять окна. Середина ноября все-таки, хотя осень в этом году на удивление теплая, сухая. Наверное, совсем скоро настанут сырые, промозглые дни – пора бы.

– Спокойной ночи, – Петр вздрогнул, не ожидая услышать голос Марины.

– Спокойной, девочка. Честно говоря, мне показалось, что ты не спишь.

– Да, лежу и думаю.

– О чем, если не секрет? – Петр осторожно присел на краешек ее кровати.

– О том, что когда у меня будут дети, я обязательно буду их одинаково любить. Я буду покупать им конфеты, ходить с ними гулять, а перед сном – обязательно рассказывать сказку или просто разговаривать о чем-нибудь.

– Правильно говоришь, одобряю. Только эти мысли рановато поселились в твоей голове. Пока нужно об учебе думать, а остальное приложится в свое время, – улыбнулся Петр.

– Я стараюсь, честное слово, какя стараюсь. Только мама ничего хорошего не замечает. Я ей мешаю, наверное. – Голос девочки перешел в сдавленный шепот. Марина вдруг зашмыгала носом, и Петр быстро нашел в темноте ее маленькую ручку, крепко сжал.

– Мы с мамой очень тебя любим. Это правда. Так получилось, что мы долго жили врозь, но теперь мы всегда будем вместе, обещаю.

– И ты не бросишь нас, как это сделал мой папа? – продолжая хлюпать носом, спросила Марина.

– Никогда.

– Смотри, ты пообещал. – Голос девочки стал тверже. Петр еще раз сжал ее маленькую ладошку. – Если ты когда-нибудь передумаешь, я уйду с тобой, а маме останутся Глеб и Роман.

– Мариночка, мы – одно целое. Поверь, девочка, и перестань думать о расставаниях, о том, кто с кем должен остаться. Мы с мамой не собираемся разводиться. Мы любим друг друга.

– Ты проводишь меня завтра в школу? – резко поменяла тему Марина.

– Хорошо.

– Тогда спокойной ночи.

– Спи, детка, пусть тебе приснится то, о чем ты мечтаешь. – Петр поднялся и, осторожно ступая, вышел из комнаты.

На душе у него было очень тяжело. Две сигареты, выкуренные на едва освещенной лестничной площадке, не принесли желаемого успокоения. Столяров достал было еще одну, но в последний момент передумал и, бормоча что-то под нос, зашел в квартиру и запер за собой входную дверь. Постоял в темном коридоре, прислушиваясь к тишине. Гму казалось, он слышит глухой стук собственного сердца. Петру хотелось зайти в спальню и застать уже спящую жену. Сегодня он не был настроен на любовные игры. Все его мысли были о Марине. Эта семилетняя девочка должна быть счастлива, и он собирается сделать все для этого!

А счастье проходило мимо – оно не желало задерживаться в руках у Марины. В шестнадцать лет она уже точно знала, что жизнь не удалась. Она оканчивала школу безнадежно влюбленной в мальчика из параллельного класса. Все свои мысли она доверяла толстой тетрадке, которую завела еще в восьмом классе. Свои первые стихи, тайную влюбленность, перепады настроения и взгляды на происходящее вокруг она записывала аккуратным ровным почерком в мелкие клеточки. Мама осталась верна себе: проблемы старшей дочери интересовали ее по-стольку-поскольку а с отцом на некоторые темы Марина стеснялась говорить, даже когда он сам пытался вывести ее на откровенную беседу. Он больше, чем кто-либо, чувствовал изменения настроения дочери. Часто ему казалось, что для полного и безоговорочного родства с ним ей не хватает только рыжих волос – в остальном она переняла все его привычки, вкусы. Им нравилась одинаковая еда, одинаковые фильмы, прогулки пешком, походы в лес. Даже Глеб и Роман не настолько разделяли его взгляды на жизнь и частенько ссорились с ним и между собой. Марине удавалось играть роль громоотвода в этой мужской команде. Петр восхищался ее умением дипломатично разрядить обстановку. Мама предпочитала не вмешиваться даже тогда, когда обстановка слишком накалялась. Она придерживалась мнения, что наименьшая опека способствует более открытым, доверительным отношениям, особенно в переходном возрасте. Она смотрела сквозь пальцы на откровенные выходки сыновей, но малейшие промахи дочери не обходились без словесных уколов или многозначительных, убийственных взглядов.

Марина давно привыкла к такому положению вещей. Она перестала плакать по ночам, переживая горькую обиду от несправедливых нападок матери. Цель, которую поставила перед собой девочка, – поскорее обрести свободу, не быть зависимой от настроения матери и щедрости отца. К этому времени Петр Сергеевич Столяров успешно поднялся по служебной лестнице, поэтому мог себе позволить некоторое баловство по отношению к семье: частые подарки, просто так, без повода, ужин в ресторане по выходным – любимая тема Татьяны, которая много времени проводила у плиты и была несказанно рада этим походам. Иногда Марина отказывалась идти со всеми. Мать воспринимала это как очередной протест и, поджав губы, проходила мимо, не глядя на дочь. Марина вздыхала с облегчением, оставшись одна в пустой квартире. Она крайне нуждалась в таких спокойных вечерах. Можно было расслабиться и думать о своем, не боясь, что пытливые глаза матери будут молча скользить по ней, словно стараясь прочесть мысли. Марине иногда казалось, что именно так и происходит, а пока семья трапезничает в ресторане, толстая тетрадка-дневник – вот благодарный собеседник. Он никогда не спорит с тобой, не перебивает и не навязывает свои правила игры.

Вот уже несколько десятков страниц дневника были посвящены Славе – мальчику из параллельного класса, который первого сентября пришел учиться в их школу. Он быстро вжился в новую обстановку, потому что менял место учебы не в первый раз. Сын военного, он привык к частым сменам места жительства и необходимости вписываться в новую среду. Общительный, веселый, он сразу стал любимцем класса, учителя постоянно ставили его в пример – Слава Коршунов отлично учился, ему все давалось легко. Он не любил единственный предмет – черчение, и никак не мог преодолеть в себе этой неприязни.

Однажды Марина, которая познакомилась с ним на одном из школьных вечеров, предложила ему свою помощь. Она говорила сбивчиво, опустив глаза. К тому времени девочка поняла, что влюбилась в Славу, осторожно наблюдала за ним со стороны, ища повод для более дружеских отношений. Времени оставалось все меньше – выпускной класс. Марина боялась, что никогда не сможет приблизиться к нему. Нужно было думать, думать, и вот, кажется, она нашла выход. С черчением у нее был полный порядок. Марина решила, что повод найден.

Коршуновы поселились неподалеку от Марин-киного дома, поэтому после занятий Слава и Марина часто возвращались вместе.

– Слушай, а хочешь, я буду делать чертежи за тебя? – спросила Марина.

– Нет, не нужно. Чертежник – классный мужик, мы с ним заключили договор, – похвастался Слава. – Я сказал ему, что буду поступать в театральный, и черчение мне совершенно не пригодится, а аттестат может испортить. Так что у меня будет индивидуальная программа по этому предмету.

– Как интересно, а какая? – Марина восторженно смотрела на красивое, с правильными чертами лицо своего собеседника. Она ловила каждый мимолетный взгляд его серо-голубых глаз, окаймленных невероятно длинными черными ресницами. Даже завидно становилось – Марине не приходилось раньше видеть мальчишек с такими длиннющими ресницами.

– Я буду рисовать задания, понимаешь? – Коршунов победоносно взглянул на Марину. – Я ведь хорошо рисую, ты знала?

– Нет.

– Могу нарисовать твой портрет, хочешь?

– Хочу.

Слава не забыл своего обещания и в один из выходных пригласил Марину в гости. После первого сеанса позирования у нее болела шея и спина, потому что поза, в которой пришлось сидеть, была крайне неудобной. Слава попросил ее распустить волосы, медленно уложил пряди по плечам, потом принес из другой комнаты цветок искусственного мака и закрепил его ей за ухом. Долго присматривался, просил повернуть голову, наклонить ее, наконец – замереть. Марина была на седьмом небе от счастья. Она согласилась бы часами вот так сидеть и молча наблюдать за движениями его рук, следить за быстрыми взглядами, после которых раздавался едва уловимый звук касания карандаша о бумагу. Когда Слава произнес: «Готово!», Марина едва могла шевелиться. Но результат того стоил. Улыбаясь, Слава показал ей то, что у него получилось. Марина на мгновение потерялась во времени и пространстве: сходство было поразительным. Но главное – портрет жил собственной жизнью, на нее смотрели ее глаза, пытливо всматриваясь и усмехаясь. Именно такой ей всегда хотелось быть: смелой, ироничной, ни на кого не оглядывающейся. Этакая юная Кармен, которой только предстоит пережить роковые страсти. Марина почувствовала, как в ее душе укрепилось невероятно нежное, благодарное отношение к Славе, сумевшему понять ее внутренний мир.

– Здорово получилось, – наконец произнесла она, прижимая портрет к груди. – Можно я заберу его домой?

– Конечно, – улыбнулся Слава. Он видел, как понравилась Марине его работа. – Мы сможем продолжить. Ты молодец, не крутилась, не задавала вопросов, не торопила меня, хвалю. Не то что Светка Кириллова. Я от ее словоблудия устал, даже рисовать под конец расхотелось.

– А ты и ее рисовал? – дрогнувшим голосом спросила Марина. Речь шла о ее однокласснице – девочке, которая давно и безоговорочно считалась лидером в их классе и откровенно посмеивалась над Мариной.

– Конечно. А какая разница, кого рисовать? Мне это дается без труда. К тому же интересно наблюдать за реакцией после того, как портрет оказывается в руках натурщицы.

– Натурщицы? – Марина положила рисунок на стол. – Пожалуй, я пойду. Спасибо.

Марина на ватных ногах направилась в коридор, быстро сунула ноги в туфли, сняла с вешалки плащ. Ей стало очень обидно, что она так просчиталась. Показалось, что все происходящее особенное, исключительное, касающееся только ее и Славы, а оказывается…

– Ты что, Столярова? – Слава остановился в проеме двери, недоуменно глядя на нее.

– Ничего.

– Ты забыла рисунок.

– Нет, я не забыла. Я оставила его тебе на память. Совершенствуйся дальше. До скорого.

Марина громко захлопнула за собой дверь, быстро спустилась по ступенькам, а выйдя из подъезда, вдруг остановилась. Что это на нее нашло? Ведь ей хотелось быть с ним рядом, даже зная, что она не настолько ему нравится, как он ей. Детские обиды какие-то. Марина с досадой поморщилась – выставила себя обиженной дурой. Растрезвонит на всю школу, как она приревновала его к Светке! А ведь действительно приревновала. Почувствовала себя музой художника, который должен рисовать только ее. Марина покачала головой и медленно направилась домой. Она не прошла и нескольких метров, как сзади раздались чьи-то шаги, а еще через мгновенье ее обогнал Слава. Он тяжело дышал и не сразу заговорил, налаживая сбившееся дыхание.

– Маринка, ты извини меня. Я не так хотел сказать, а получилось… Короче, извини и возьми рисунок, пожалуйста, – он протянул ей белый лист бумаги, с которого на Марину смотрели задорные, выжидающие черные глаза. – Я хочу, чтобы ты еще пришла. Мы придумаем другой образ.

– Я ведь не актриса и никогда ею не стану, – опустив руки по швам, неестественно вытянувшись, ответила Марина.

– Это не важно. У тебя внутри столько огня, что его хватит на десятки образов. И все их я хочу нарисовать. Я больше ни к кому не обращусь с такой просьбой, ни к кому! Ты позволишь мне это сделать?

– Да, – тихо ответила она, осторожно забирая рисунок.

С этого памятного вечера каждые субботу и воскресенье она приходила к Славе в гости. Она познакомилась с его родителями и сестрой. Бывало, что домой Марина возвращалась только под вечер, проведя у Коршуновых целый день. Мать устраивала ей сцены, что она устала, как собака, а никому нет до этого дела.

– Шляешься целыми днями непонятно где! Хоть бы по дому помогла, уроки с братьями сделала, бессовестная! Что ты смотришь на меня своими черными глазищами?! Сколько тебе лет и чем забита твоя голова? Чувствую, что бабушкой ты меня сделаешь гораздо раньше, чем я предполагаю.

– Мама, о чем ты? Я ведь говорила, что была у Славы.

– Зачастила.

– Но ведь к нам его ты не разрешила приводить.

– Не хватало мне этих женихов в шестнадцать лет! Только принеси хоть одну тройку в четверти – получишь крепко, обещаю!

Татьяна каждый раз долго и обидно осыпала Марину упреками и предсказаниями непутевой жизни. Всякий раз спасал ее от этого отец – Петр уводил девочку в ее комнату, виновато улыбался. Марина садилась в кресло, поджав колени к подбородку, и слышала, как, закрывшись на кухне, родители ссорятся: Петр заступался за дочь. Он, как всегда, не кричал, а только долго, монотонно говорил, а Татьяна еще больше выходила из себя. Слова разобрать было трудно, но по натянутым интонациям было ясно, что к общему мнению спорщики так и не пришли.

Марина устала от постоянной напряженной атмосферы в доме. Она винила во всем себя, решив, что без нее здесь будет царить тишь да гладь. Девочка торопила время, надеясь поскорее оказаться вдали от отчего дома. Она поставила цель выскочить сразу после школы замуж – это тоже был вариант оказаться подальше от постоянных недовольств матери. И кандидатура будущего мужа вырисовывалась очень четко – Слава оставался первой и единственной любовью Марины. Они были не разлей вода, проводили много времени за подготовкой к выпускным экзаменам. Год пролетел быстро, и совсем скоро предстояла проверка полученных знаний – эта атмосфера полностью подчинила старшеклассников и их педагогов. Только и разговоров что о билетах, вопросах, шпаргалках.

Слава выглядел спокойным и свое состояние пытался передать Марине. Она очень переживала. Наступил критический момент, когда самая пустяковая проблема вдруг казалась девочке неразрешимой. Однажды, занимаясь у Славы, Марина вдруг отодвинула от себя тетрадь, учебники и сжала голову руками.

– Ты что? – удивленно спросил Слава, дописывая что-то.

– Ничего в голову не лезет, – дрогнувшим голосом ответила Марина.

– Перестань, Мариша. Осталось совсем чуть-чуть.

– Не могу, я пойду домой, надоело, устала. Марина начала собирать учебники, записи, резко бросила в карман сумки ручки, карандаш. Слава молча наблюдал за ее нервозностью, грозившей перерасти в срыв. Сумка собрана, Марина подняла глаза на Славу. Поднявшись, он подошел и взял девушку за руку, слегка сжал холодные пальцы. Марина не отвела взгляд, покусывая губы.

– Положи сумку, – тихо сказал Слава, пристально глядя на нее.

– Что дальше?

– Ты же решила отдохнуть от зубрежки.

– Что дальше? – упрямо повторила Марина.

– Я хочу поцеловать тебя, – голос Славы показался Марине далеким. Словно заложило уши, и теперь все звуки удалились на расстояние. Поцелуй получился долгим, сумка выскользнула из рук девушки, тут же обвивших шею Славы.

Все произошло быстро и не было окутано той романтикой, о которой мечтала Марина. Казалось, что все происходит не с нею. Ее одежда оказалась разбросанной по полу, стульям. Она не испытывала чувства стыда, когда Слава блестящими от возбуждения глазами рассматривал ее обнаженное тело. Она, в свою очередь, продолжая отвечать на влажные, торопливые поцелуи, расстегнула пуговицы на рубашке Славы. Оказавшись на диване, Марина резко сняла заколку с волос, отчего они рассыпались по подушке блестящим черным шелком.

Почему ей неприятны прикосновения его дрожащих рук? Как будто он боится, но отступать назад еще страшнее. Марина закрыла глаза, потому что в какой-то момент поняла, что не хочет видеть его напряженное лицо. К тому же все тело ее вдруг пронзила такая боль, что девушка невольно вскрикнула и попыталась оттолкнуть Славу. Он был словно в другом измерении, не обращал внимания на ее реакцию, полностью отдавшись собственным ощущениям. Марина отчаянно впилась пальцами в плечи Славы. Когда же это закончится? Она не ощущала ничего из того, о чем сотни раз читала в любовных романах и смотрела в фильмах. Где же это чувство полета? Почему ей так противно тяжелое сопение над самым ухом? Время остановилось в самый ненужный момент. Когда же это закончится? Марина открыла глаза в ту самую минуту, когда Слава со стоном получил удовлетворение от этого быстрого, неумелого обладания. Его раскрасневшееся лицо пылало, на лбу выступили мелкие капельки пота. Серо-голубые глаза смотрели на Марину, но казалось, они ничего не видят. Слава еще в полете, в плену неожиданного, мощного ощущения.

– Отпусти меня, пожалуйста, – холодно произнесла Марина, возвратив Славу в реальность. – Отпусти, слышишь?

– Конечно, конечно, – торопливо произнес он.

– И отвернись, – добавила девушка, собирая разбросанные вещи. Сейчас она удивлялась, почему еще несколько минут назад не задумывалась о своей наготе.

Потом она долго была в ванной, шум воды заглушил ее плач. Марина не могла точно назвать причины этих бесконечных слез. Они льются и льются, горечь разочарования никак не может выйти наружу вместе с солеными потоками. Самым обидным была невозможность поделиться своими переживаниями. Маме – не получится, не отцу же рассказывать о нелепом, показавшимся чем-то грязным, ненужным. Как это называется? Фу, слово-то какое противное, как и сам процесс. Нужно снова умыться и наконец закрутить кран. Не глядя на себя в большое овальное зеркало, висевшее над умывальником, Марина вышла и остановилась в коридоре. Она оперлась о прохладную стену, обклеенную обоями под кирпич, зачем-то решив посчитать количество этих оранжево-коричневых прямоугольников. Из комнаты выглянул Слава, не поднимая на Марину глаз, юркнул в ванную. Вышел оттуда очень быстро. Марина продолжала стоять в коридоре. Казалось, что ее тело и мысли стали существовать отдельно друг от друга, перестав подчиняться своей хозяйке.

– Мариша, ты рассердилась на меня? – виноватым голосом спросил Слава. Он тоже стал рядом, повернулся лицом к ней и автоматически поправлял распущенные волосы Марины.

– Нет, просто я всегда думала, что это похоже на сказку, – тихо ответила она, отстраняясь.

– Со мной это случилось впервые, – по телу юноши прошла волна мелкой дрожи. От одного воспоминания о пережитом у него пересохло во рту, а сердце переполняло невероятное чувство благодарности за эти мгновения полета. От его уверенности в себе не осталось и следа.

– Значит, мы одновременно лишились невинности. Какая проза, Коршунов!

– Я люблю тебя, – дрожащим от волнения голосом произнес Слава.

– Мне казалось, я – тоже.

– А теперь?

– Не знаю. Я не в восторге от всей этой возни, – Марина зашла в комнату, нашла заколку и снова собрала волосы в пышный хвост. Слава молча следовал за ней, внимательно следя за выражением ее лица. – Перестань пялиться на меня! Что ты хочешь увидеть, чего еще не удалось?

– Я понимаю, что ты переживаешь, но нет повода. Мы сможем пожениться сразу после школы, – вдруг сказал он. – Мои родители не будут против. Ты им нравишься.

– Так просто? – Марина подошла к раскрытому окну, вдохнула освежающий воздух и резко оглянулась. – Ты ничего мне не должен. Если ты думаешь, что происшедшее много для меня значит, ты ошибаешься. Необходимый опыт – только и всего. В следующий раз, может быть, это будет приятнее. – В этот момент она поняла, что никогда по-настоящему не любила его, смущенного и растерянного, в глазах которого застыл страх.

– Ты все-таки обиделась, – раздосадованно произнес Слава. – Что на меня нашло? Показалось, что ты тоже хочешь этого.

– Все правильно, хотела. Ты не сделал ничего из того, о чем можно сожалеть. Пригодится и тебе, и мне, – Марина снова взяла сумку, закинула ее на плечо. – Теперь я снова могу думать об учебе, потому что о любви больше не хочется.

– Должно было получиться обратное, – задумчиво сказал Слава.

– Зачем же ты хотел сбить меня с пути истинного? Нехорошо. Мать меня со свету сживет, если я принесу аттестат с лишней четверкой, не говоря уже о тройках. Смешной ты, Слава, – Марина открыла входную дверь и произнесла, не оборачиваясь: – Я больше не приду заниматься. Встретимся на консультации.

В этот вечер в дневнике Марины появилась новая запись: «Я стала женщиной, не ощутив ничего из того, о чем написаны тысячи книг, противно даже. Наверное, я сделала это не в нужный момент и совершенно не с тем человеком. Жизнь только начинается. Надеюсь, что дальше мне повезет больше, и впечатления получу другие». Просматривая аккуратные, ровные строчки, Марина заметила, что не назвала имени своего первого мужчины. Она сделала это намеренно – с этого дня он больше не интересует ее, это была игра воображения. Она выросла из нее, как из старой обуви, которую можно просто выбросить или пристроить новому хозяину.

Дневник надолго был отложен в сторону. Он оказался без внимания, придавленный внушительной стопкой учебников, справочников. Вереница выпускных экзаменов поглотила десятиклассников. Казалось, им не будет конца, но в одно прекрасное майское утро Марина проснулась и блаженно улыбнулась – школа, Слава Коршунов остаются в воспоминаниях, впереди новый этап. Каким он будет? Обязательно студенческим, наполненным жизненной энергией, радостью, встречей с новой любовью. Марина не могла долго находиться вне состояния влюбленности. Это было не характерно для нее: разве можно жить, когда сердце стучит ровно, бесстрастно?

Оставалось определиться, в какой именно институт подавать документы? Где судьба преподнесет ей встречу со счастьем? Марину больше волновало то, в какую среду она попадет, какое окружение определит круг ее общения, чем сам факт учебы. Однозначно Марина собиралась учиться в другом городе. Она не брала во внимание два института в родном городе, в которых она тоже могла получить профессию. Только уезжать! Выбор пал на университет ***торска. Часа полтора езды от отчего дома, крупный город, богатая культурная жизнь, бесконечное количество шансов встретить свою судьбу. У Марины захватило дух от промелькнувших в голове фантазий! Она поставила в известность родителей о своем решении. Мать отнеслась к этому спокойно, даже равнодушно. Отец поинтересовался, какой факультет она выбрала.

– Биофизический, – сказала Марина. Биология всегда ей была по душе, а в сочетании с физикой это звучало впечатляюще. К тому же мальчишек там должно быть побольше, чем на библиотечном факультете, который предлагала мама.

– Хорошо, на вступительные я поеду с тобой, – сказал Петр…

Кажется, он переживал за результаты экзаменов больше, чем сама абитуриентка. Когда в списках поступивших прочел фамилию «Столярова», быстро пробрался через гудящую, взвинченную толпу недавних школьников и, выйдя на крыльцо университета, нашел глазами Марину. Она попросила его посмотреть список, а сама осталась стоять в тени высокого кипариса в просторном университетском дворе, переминаясь с ноги на ногу. Состояние ожидания Марина не могла выносить долго. Чтобы как-то отвлечься, стала осматриваться по сторонам. Неподалеку заметила красивого юношу, собравшего вокруг себя несколько человек. Казалось, он беспрерывно рассказывает анекдоты, а они дружно, как по команде, хохочут. Лицо его было запоминающееся, очень красивое, даже чересчур, с правильными чертами. Словно выточенное из мрамора, с обязательной улыбкой, демонстрирующей безукоризненные зубы. Густые русые волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб с широкими, чуть изогнутыми бровями. Марина продолжала рассматривать незнакомца, представляя, какая красивая пара получилась бы из них: она черноволосая, смуглая, черноглазая, и он – светлый, легкий. Ночь и день – неразрывная связь. Фантазия обыгрывала возможное знакомство. Марина почувствовала томление, улыбнулась, представляя, сколько завистливых взглядов будут смотреть им вслед.

Марина решила подойти поближе. Ей хотелось отвлечься от подсчитывания полученных баллов, предсказаний результатов, которые представила экзаменационная комиссия. Нет ничего дурного в том, чтобы просто подойти и невзначай вступить в разговор. Девушка оглянулась на раскрытые входные двери университета, но увидела отца и резко изменила направление. Оба стремительно двигались навстречу друг другу, и Марина уже знала, что поступила. Глаза отца сияли ярче, чем его рыжая шевелюра под палящими солнечными лучами. Он подхватил ее и закружил, смеясь и приговаривая: «умница», «золотая голова». Впечатления о красивом юноше пока отступили на второй план.

Так началась студенческая жизнь Марины. После экзаменов она вернулась в родной город перед планируемой отработкой в университетском общежитии. Мама на редкость приветливо встретила ее и поздравила с поступлением. Наверное, она предвкушала момент, когда Марина соберет вещи и отправится в ***торск, в общежитие, где ей выделили комнату для проживания. Братья по-мужски сдержанно поздравили сестру с важной победой, а отец пригласил всех вечером в ресторан на праздничный ужин.

В эти дни пребывания Марины дома ей показалось, что мама и все домашние относятся к ней иначе. Никто не кричал, не понукал, не стыдил. Как будто они хотели добротой и заботой нескольких дней вытеснить из памяти Марины годы нервного напряжения и отчуждения. Странно, но обиды на мать ушли из ее сердца. Вместо него там стало обосновываться чувство благодарности за слишком быстро промелькнувшее детство. Пришлось повзрослеть быстрее, но сейчас это воспринималось как благо.

Отец часто грустно посматривал в ее сторону, и Марина понимала, что он будет скучать по ней гораздо больше остальных, как и она по нему. Пожалуй, только с ним тяжело расставаться. Наверное, первое время ей будет не по себе. Новый режим, заботы, подруги, чужая кровать в крохотной комнатке, где будут жить еще две ее будущие однокурсницы. Сновидения возвращали Марину в далекие времена, когда она росла в деревне. Там все было настоящим. Так захотелось вернуться туда хоть на пару дней. Вот бабушка бы обрадовалась. Марина уже решила поделиться своим желанием с отцом, но в последний момент передумала. Она решила, что после нескольких дней с бабушкой Зоей начало самостоятельной жизни станет еще более проблематичным. Что, если захочется остаться там навсегда? Обладая способностью неожиданно менять свое решение на совершенно противоположное, девушка передумала встречаться с бабушкой. «Вот будут первые каникулы – тогда и поеду». Как бы Марина ни храбрилась, а ее мысли о предстоящей взрослой жизни были тревожными, и совершенно напрасно. Окунувшись в шальную стихию студенчества, Марина поняла, что она себя чувствует в ней как рыба в воде. Особенно спокойно стало у нее на душе, когда она познакомилась и подружилась с двумя девчонками из своей группы – Дашей Черкасовой и Симой Бреславской. Они стали не разлей вода. Такое бывает только в юности, когда дружба, возможность общаться открыто и доверительно значат очень многое.

И первый роман не заставил себя долго ждать. На этот раз сердце Марины покорил юноша, о котором вздыхала вся женская половина факультета. Им оказался тот самый весельчак, которого Марина увидела в день, когда узнала, что принята на учебу. Она была уверена, что это хороший знак. Почему-то из сотен снующих вокруг юношей она тогда остановила свой взгляд именно на нем. Хотя в этом не было ничего удивительного – красота всегда бросается в глаза.

Они стали неожиданно встречаться в длинных коридорах университета, в очередях в столовой. Он не замечал ее, глядя куда-то поверх ее головы. Зато она всякий раз впивалась в него своими глазищами и оглядывалась, выделяя его стройную фигуру в шумном потоке студентов. Он завладел всеми ее мыслями. Марине казалось, что вот оно, пришло настоящее взрослое чувство. Она боялась потерять его, а еще больше – не получить взаимности. Высиживать на лекциях стало настоящим испытанием. Слова преподавателей раздавались где-то далеко, рука автоматически, бездумно писала конспекты. Мысли девушки были далеки от формул, графиков. Подруги вопросительно поглядывали на задумчивое лицо Марины.

– Алло, ты где? – толкала ее Даша. Марина приходила в себя и, вздыхая, поглядывала на часы. Ей было не до гранита науки.

Андрей Власов был очень красивым, выделялся подчеркнуто модной одеждой и манерой практически всегда удерживать на лице чуть насмешливую улыбку. Казалось, ничто на свете не может заставить его насупить брови, расстроиться. Он был дьявольски привлекателен и беззастенчиво пользовался этим. Преподаватели не были исключением и тоже попадали под его безграничное обаяние. К тому же природа щедро наделила его не только красотой, но и умом: Власов был одним из немногих, кто имел все шансы окончить институт с красным дипломом.

Это был последний год учебы Андрея, что усложняло задачу Марины. Она никак не могла обратить на себя его внимание. Время шло, а желанных отношений и близко не было. Власов изредка посещал дискотеки в общежитии, да и то, чтобы лишний раз привлечь к себе внимание, а потом неожиданно исчезал. Чаще он предпочитал оставаться после занятий в спортивном зале, где с удовольствием играл в волейбол. Высокий, стройный, подвижный, он был капитаном факультетской команды. Марина тоже решила стать рьяной поклонницей волейбола. Она подговаривала подруг ходить с нею на тренировки, но и Даша, и Сима отказывались. Тогда она делала это сама. Ее появление не оставалось незамеченным. После удачного удара, как правило, Власов бросал в ее сторону беглый взгляд. Словно и не на нее смотрел, но Марина не могла обмануться – на нее обратили внимание. Каждый раз на следующий день она восторженно рассказывала подругам о том, сколько раз, как долго останавливался на ней взгляд ее кумира. Даша недовольно качала головой. Сима не могла поверить, что Марина придает столько значения надуманным отношениям. Они вообще уговаривали Марину выбросить из головы этого баловня факультетского масштаба.

– Да через него столько девчонок прошло! – возмущенно говорила Сима. – Самое интересное, ему ничего, а одна из них, между прочим, ушла в академический отпуск по уходу за ребенком. Улавливаешь?

– Откуда тебе это известно? Ты свечку держала, что ли? – возмущалась Марина.

– Не держала, а уши имею. Поскольку этот субъект тебя очень интересует, улавливаю нужную информацию. Ты ведь живешь в общежитии, там проще всего узнать все до самых мелочей.

Марина ничего не хотела слышать, хотя это было истинной правдой. Однокурсница Власова родила от него мальчика, назвала его Андреем Андреевичем, но дальше этого не пошло. Молодая мама ушла в отпуск по уходу за ребенком, а Власов оказался непробиваемым. Он вычеркнул ее из своей жизни, а о ребенке вообще ничего не хотел слышать. Он вел себя так уверенно и спокойно, что большинство стало на его сторону: мол, «залетела» и хочет подставить парня, негодяйка. Подробности этой истории Марине рассказала Рита – однокурсница Андрея. Она знала и ту девушку, и с Андреем училась пятый год.

– Перестань и думать о нем! У него вместо сердца вычислительная машинка. До него достучаться – фантастика! Стольким девчонкам голову морочил, столько слез из-за него пролито.

– Красивый парень, вот и привлекает внимание, – стараясь оправдать Андрея, заметила Марина. – Был бы сереньким хлюпиком, так ничего и не было бы.

– Разумница какая, слюнки-то подбери. Купи себе в магазине «Тысяча мелочей» большую пуговицу и губоньки пристегни, чтоб не сильно раскатывались. У него папаша – офигительная шишка. Так что для своего единственного сыночка сами подругу жизни выберут, – сказала в заключение Рита. – Он ведь не из ***торска. Родитель снимает ему квартиру в центре. Говорят, там бывает оч-чень весело, что-то типа борделя на одну ночь. А вообще нет в нем ничего особенного. Разве только самолюбование – Нарцисса затмит. Самое интересное, сколько дел он ни творит, а грязь к нему не липнет. Парадоксально! Вот тебе один из его талантов – выходить сухим из воды. Не пускай его в свою душу, послушай меня.

Советы действовали на девушку, как на быка красное. Марина слушала, мгновенно фильтруя информацию, отбрасывая негативное. Она была уверена, что многое из сказанного говорится от досады, чувства зависти к тем, с кем у Андрея были какие-либо отношения. Женская половина человечества наделена автоматически включающейся завистью, так природой заложено. Поэтому Марина делила «на двести» все, что удавалось узнать о Власове. И не было ничего плохого в том, что его отец – не последний человек. Очень даже хорошо, больше возможностей, больше уверенности в завтрашнем дне – Столярова считала, что любой родитель обязательно поможет по мере своих сил единственному чаду. Может, и той, кто будет рядом с ним, – тоже.

Марина чувствовала, что учеба отодвигается на далекий план, пока ей не удалось заполучить Андрея. Она перестала ездить на выходные домой, надеясь, что он вдруг соизволит пожаловать на одну из ночных дискотек в общежитии. Даша и Сима устали отговаривать подругу переключить внимание на кого-то другого. Она удивленно смотрела на них и продолжала мечтать.

Прошло достаточно времени после первого неудачного любовного опыта Марины. Она уже забыла, какого цвета глаза были у Славы Коршунова, зато карие глаза Власова снились ей по ночам. Наводя о нем справки, Марина разгоралась, как пламя от порывов ветра. Она слушала о том, сколько девушек разбились о его неприступное сердце, и не испытывала к ним чувства жалости. Кто же виноват? Значит, не было в них той изюминки, которая безоговорочно привлекает. Марина считала, что в ней она есть точно: попади Андрюша в ее сети – не вырвется. Не захочет он смотреть на сторону. Она сможет сделать так, что на остальных девчонок у него будет жестокая аллергия.

Время шло, а продвижения в сердечных делах Марины не наблюдалось. Редкие встречи с Андреем мимоходом в коридорах университета, плановые межинститутские турниры по волейболу, которые Столярова посещала исправно и болела громко, от души, выкладываясь и стараясь привлечь к себе внимание. А после зимней сессии их стало и того меньше – Андрей, как и все выпускники, готовил диплом на кафедре. Графики его посещений стали размытыми. Марина подумала, что пора бы перестать мечтать об этом красавчике. В конце концов на нее многие поглядывают с интересом, а она строит воздушные замки, купается в несбыточных мечтах. И все только из-за того, что бережет все свое время, всю себя для этого надутого гуся с неизменной улыбочкой на лице. Марина отчаялась, стала убеждать себя, что не судьба. Даша и Сима заметили перемены – подруга чаще проводила время в их обществе, устав витать в облаках. И именно тогда, когда Марина перестала надеяться, во втором семестре первого курса произошло неожиданное событие.

В один из апрельских вечеров в ее комнату постучали. Соседки еще не вернулись после занятий, Марина была одна. Открыв дверь, она удивленно подняла брови: на пороге стоял Андрей.

– Привет. – Его красивый баритон заставил сердце Марины пуститься вскачь, лицо раскраснелось, запылало.

– Привет, – она старалась не показать, насколько удивлена, лихорадочно соображая, как выглядит. Машинально поправляя волосы, она не сводила глаз с Власова.

– Кто ходит в гости без приглашения, тот поступает неосторожно. Есть вероятность нарваться на закрытую дверь или прийти не в лучшее для хозяев время.

– Что я должна ответить?

– Первый вариант, что я могу войти.

– Второй?

– Что мне лучше уйти, – улыбнувшись, сказал Власов.

– Хорошо, будем считать, что ты пришел в нужное время.

– Не пора ли нам нормально познакомиться, без университетской суеты? – улыбнувшись, произнес он. – Не хотелось бы делать это здесь, в коридоре под любопытными взглядами.

– Проходи.

– Спасибо, – он переступил порог комнаты и осторожно закрыл за собой дверь. Быстрым взглядом окинул помещение.

– Ты одна?

– Да, девчонки вот-вот придут с занятий.

– Держи, это тебе, – Власов протянул девушке плитку шоколада. – Кажется, ты любишь горький с орехами?

– Точно.

– Значит, источник информации меня не подвел.

– Зачем спрашивать у других, когда я рядом?

– А ты зачем расспрашивала?

– Ладно, ничья, – Марина указала на свою кровать, а сама устроилась на стуле напротив. – Присаживайся.

– Спасибо.

– Хочешь кофе?

– Нет. Достаточно того, что ты согласилась поговорить. Не надеялся застать тебя одну. Тем лучше, есть время пообщаться спокойно, – продолжая улыбаться, сказал Андрей. – Я начну первым: Власов Андрей Валерьевич, в этом году заканчиваю университет и, вероятно, получу рекомендацию в аспирантуру. Далее снова учеба, защита диссертации. В этом плане радую своих родителей, хотя сам не нахожу особого шика в получении ученой степени. Характер легкий, переходящий в воздушный, импульсивный. Есть много недостатков, но я стараюсь представить их как достоинства – так гораздо интереснее. О некоторых из них тебе, безусловно, успели рассказать. Не в моих правилах строить планы на будущее, но некоторые линии моей жизни очерчены четко и ясно.

Власов замолчал, а Марина все продолжала смотреть в его глаза. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. Неужели смогла она достучаться? Марина сдержала победную улыбку – завтра Даше и Симке рассказать нужно. Зубрилки бессердечные! Как они могли отговаривать ее от знакомства с таким парнем!

– Ты не слушаешь меня, – с легким упреком сказал Андрей.

– Что ты! – Марина улыбнулась. – Такого благодарного слушателя в твоей жизни еще не было, поверь.

– Серьезно? А мне показалось, что у тебя глаза явно не здесь.

– У каждого своя манера поглощать информацию. Теперь моя очередь дать краткую справку о себе? – спросила Марина.

– Естественно. Можно без душераздирающих подробностей.

– Столярова Марина Петровна, в этом году заканчиваю первый курс. Повышенная стипендия и красный диплом в будущем не грозят, потому отдаваться целиком и полностью учебе не в моих правилах. Характер сносный, натура впечатлительная, увлекающаяся, взрывная. Кулинарные пристрастия и привычки опускаю.

– Споемся, – хитро прищурившись, сказал Андрей, заметно расслабившись. – Насчет впечатлительности – это интересно… Нет ничего несноснее скучного человека. Лучше уж вулкан, даже спящий. Ведь когда-нибудь он проснется, правда?

– Тогда пепел и лава могут поглотить все живое.

– Зачем так мрачно? Для этого существуют прогнозы. К любому извержению можно быть подготовленным, – Андрей говорил, продолжая сверлить Марину взглядом. Он видел, чего стоит ей непринужденно продолжать разговор, и ликовал в душе. Кажется, его тактика была верной. Она сломлена, она горит желанием и едва сдерживает себя, чтобы не показать, как она счастлива, что он наконец снизошел. Это то, что требовалось. Долгие уговоры, месяцы ухаживаний не для него. Он позволяет девицам дозревать на некотором отдалении. Рыбка попала в сети, и теперь нужно вытащить ее на берег. Пусть она задохнется вместе с последним глотком воздуха. Какое ему будет до этого дело? Она хочет его, хочет, наверняка искусала все губы, представляя, как он будет обнимать, целовать, обладать ею. Она не невинная овечка, вон глазки-то сверкают. Интересно увидеть ее лицо, когда настанет самый сладостный миг обладания. Что она произносит, как ведет себя, когда животворящее семя мощно ударит горячей волной и разольется, даря наслаждение? Андрей рассматривал длинные густые волосы девушки, представляя, как они рассыпятся у него на груди, приятным шелком обволакивая обнаженное тело. – Значится так, приглашаю тебя сегодня ко мне в гости.

– Сегодня? – Марина закусила губу. Ей и хотелось, и было боязно. Она не могла понять, откуда возникло тревожное чувство. Почему сразу домой? Ведь на улице уже так здорово, можно было бы просто погулять, посидеть в кафе за чашкой кофе. Он хочет представить ее своим друзьям? Нет, она не готова. Марина понимала, что мечта становится реальностью и нужно не упустить шанс. Но что-то не нравится ей в этом пронизывающем, бесстыдном взгляде. Он словно раздевает ее, касается самых сокровенных мест и наблюдает за выражением ее лица… Нужно отвечать, но что?

– Сегодня есть повод для того, чтобы собраться. Мы делаем это достаточно часто, – словно не замечая ее замешательства, добавил Андрей.

– Извини, но я пока не готова, – Марине казалось, что слова произносит не она. Они звучали откуда-то со стороны, словно внутренний голос подсказывал, что нужно держать марку. Нельзя сейчас соглашаться, никак нельзя. – У меня завтра два зачета.

– Я так и думал. А говорила, что учеба – не твой конек, – разочарованно сказал Власов. Он быстрым взглядом окинул комнату, задержался на фотографии Олега Меньшикова над кроватью напротив, усмехнулся. – Кумиры, кумиры. А у тебя есть такой герой?

– Нет, я девушка реальная. Тратить время на несбыточное не привыкла, – Марина волновалась и не узнавала своего голоса.

– Вот это хорошо, современно. Нечего время зря тратить, – многозначительно посмотрев Марине в глаза, произнес Андрей. – Ладно, Мариша, пойду я. Надеюсь, что второе мое приглашение ты не отвергнешь.

– Может быть.

– Счастливо, Марина Петровна.

– И тебе того же, Андрей Валерьевич.

Оставшись одна, Марина оперлась о входную дверь, перевела дух, прижала руку к быстро стучащему сердцу. Она не чувствовала той радости победы, о которой мечтала не один месяц. Конечно, Дашка с Симой завтра увидят ее сияющее лицо, но то, что творится в ее душе, останется для них тайной. Нет там покоя. Что за черт! Марина взяла шоколадку, раскрыла ее и с удовольствием откусила. Ей было интересно, кто мог рассказать Андрею, что она сластена? Впрочем, эта мысль промелькнула и тут же уступила место новой: неужели действительно Власов хочет с нею встречаться?

Марина подошла к окну. Оно выходило прямо на козырек над входом в общежитие. Она увидела, как Власов вышел, остановился закурить. Серое облачко развеял легкий порыв ветра. Запрокинув голову, он подставил лицо солнечным лучам, закрыл глаза. Марина отпрянула, спряталась за гардину и осторожно наблюдала за Андреем, который словно ожидал кого-то. Еще пару минут, и на его лице засияла очаровательная улыбка. Марина вытянула шею и от удивления раскрыла рот: к Андрею подошла Рита. Она возвращалась с занятий, поставив на асфальт явно тяжелую сумку. Марине не было видно ее лица. Девушка что-то оживленно говорила, жестикулируя руками. В какой-то момент лицо ее напряглось, разговор, вероятно, был не из приятных. Власов выбросил окурок в сторону и похлопал Риту по плечу. Марине не понравился этот жест. Она бы многое отдала, чтобы узнать, о чем они говорили. Почему-то она была уверена, что речь шла о ней. Марина увидела, как Власов отправился своей дорогой, а Рита стояла, глядя ему вслед. Потом покачала головой, взяла сумку и зашла в корпус. Не долго раздумывая, Столярова зажала плитку шоколада в руке и помчалась на первый этаж, где жила Рита.

– Рита, Рита, постой! – увидев, что та открывает свою комнату, закричала Марина. Она подбежала, тяжело дыша, с багровыми щеками и лихорадочно блестевшими глазами. – Привет.

– Привет и тебе, что это ты такая?

– Ритуля, ответь, пожалуйста, честно, – не обращая внимания на вопрос, сказала Марина. – Власов с тобой обо мне сейчас говорил?

– Нет, не о тебе.

– Врешь!

– Очень надо! – Рита открыла дверь, переступила порог и возмущенно добавила: – Вы с ума посходили от этого папенькиного сынка!

– Не кричи, прошу тебя, – в глазах Марины заблестели слезы. – Мне нужно знать правду.

– Да уйди ты, к чертовой матери, со своей любовью. Совсем голову потеряла? Он меня звал к себе на вечеринку, если тебе так нужно знать, Пинкертонша, – Рита увидела, как Марина пошатнулась и широко раскрыла глаза. – Просил тебя уговорить. Спрашивал, насколько ты целомудренная. Извини, сама напросилась.

– Он и меня звал, – прошептала Марина.

– Тебя – для себя, меня – для того парня, – язвительно заметила Рита. – Они – взрослые, мужчины. Им тело подавай да без кокетства, натурально! Иди к себе, Марина. Иди и выброси свои глупые мысли. Этот красавчик принесет тебе одни неприятности, вспомнишь меня!

Рита не стала ждать, пока Марина ей что-либо ответит. Закрыв за собой дверь, она оставила девушку в недоумении. Столярова медленно побрела к себе. Она шла, машинально откусывая шоколад. Зачем он приходил? Неужели решил посмеяться над нею? Марина не могла в это поверить. Быстро поднявшееся настроение опустилось до критической отметки. Девушка упорно не хотела видеть очевидное. Ей было легче поверить собственным ощущениям. Значит, нужно их получить, и все станет на свои места. Опустевшая обертка от сладкой плитки зашелестела в руке. Марина удивленно посмотрела на нее – говорят, шоколад помогает справиться со стрессом? Может быть, в этом что-то есть, ведь ей уже не так обидно, как несколько минут назад.

К приходу своих соседок по комнате к Марине снова вернулось хорошее расположение духа. Она решила, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Доверившись своей не слишком богатой опытом интуиции, Столярова решила не отвергать ухаживаний Власова. Она наивно полагала, что он будет настолько очарован ею, что не сможет относиться к ней поверхностно. Он поймет, что она настоящая, что с нею ему будет очень хорошо. А она сделает все, чтобы этот надменный юноша прикипел к ней всем сердцем. Но на расстоянии эта программа была невыполнимой. Поэтому следующее приглашение в гости, которое последовало от Андрея через несколько дней, Марина не отвергла. Поводом был день рождения товарища Власова – Сергея Незванова. Андрей предупредил, что будет тесная компания, в которой она почувствует себя свободно.

– Все с девушками, один я какой-то неправильный. Выручай. У нас без церемоний, – улыбаясь, говорил он, и Марина терялась в догадках, что он имел в виду. Однако вопросов не задавала. – Насчет подарка не беспокойся – я все беру на себя. Главное, чтобы я, заехав за тобой, застал тебя в приподнятом настроении.

– А я вообще не люблю грустить, – заметила Марина.

– Не было поводов?

– Надеюсь, что не будет.

– Договорились, – Андрей пообещал заехать около шести вечера.

Надев свое любимое крепдешиновое платье, желтое в черный горох, с большим вырезом на спине, Марина оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Волосы вымыты, уложены, спадают с плеч красивыми локонами. Кажется, сегодня она сдает экзамен на право быть рядом с мечтой. Марина успокаивала взволнованное сердце, едва реагируя на вопросы подруг. Она с утра жила ожиданием этого вечера, решив во что бы то ни стало завоевать Власова. Ведь он мог стать именно той ступенькой, которая так нужна ей, чтобы вырваться из плена своих проблем. Неужели она не достойна лучшего? Симка всегда говорит, что нужно верить в свою звезду и не хандрить. Иначе удача отвернется, и получить ее благосклонность снова окажется задачей невыполнимой. Марина должна была показать матери, подругам, всем, кто смотрел на нее свысока, что она смогла вытащить счастливый билет. Пусть потом завидуют!

Стрелки на часах показывали без четверти шесть, когда Андрей заехал за нею. Внизу их ждало такси. Для Власова это был не шик, а обычное дело. Но все же ему было приятно видеть во многих окнах восхищенные лица девчонок.

– Смотри, нас провожает почти вся женская половина общежития, – заметил Андрей. – Наверняка они хотят быть на твоем месте, как думаешь?

– Если я и думаю о чем-то, то только не об этом.

– Посвятишь?

– Нет, – улыбаясь, ответила Марина и юркнула в машину.

– Тоже правильно.

Мысли Марины были далеки от наблюдения за реакцией окружающих. Она думала совсем о другом. Глядя на точеный профиль Андрея, она понимала, что вечеринка может закончиться приглашением остаться на ночь. Она была готова к этому. Даже ждала, предвкушала ласки опытного мужчины, а не юнца с дрожащими руками и слишком влажным ртом. Воспоминания о своем первом неудачном сексуальном опыте Марина никак не могла полностью выбросить из головы. Она хотела познать наслаждение от близости, понять, как это бывает, отчего стонут, изнемогают эти девицы в откровенных фильмах. Марина была уверена, что Андрей сможет изменить ее отношение к близости, сделает ее праздником, наполнит новыми впечатлениями.

Власов действительно не был настроен на длительные лирические отступления. Он смотрел на Марину жадными глазами и всю дорогу в машине беспрерывно говорил банальные комплименты. Она в ответ улыбалась, пытаясь разобраться в причинах его бесконечного словесного потока: волнение или привычка?

На самом деле Власов был спокоен и поглядывал на Марину с нескрываемым желанием. Он предвкушал удовольствие, разглядывая красивые формы девушки. Единственное, чего он побаивался, – не окажется ли он первым, кого пленили эти прелести? Это всегда усложняет дело. Нет опыта, нет нужной осмотрительности. Андрей брезгливо поморщился, вспоминая неприятную историю со своей однокурсницей. Ему чудом удалось выйти сухим из воды, категорически отказавшись от связи с забеременевшей от него девушкой. Он не чувствовал ни жалости, ни благо дарности, ни вины. Андрей не понимал, зачем ей понадобилось рожать этого ребенка и так усложнять свою жизнь. Слишком наивной, романтической скромницей оказалась. Власов был уверен, что с Мариной у него не будет таких проблем. У нее более реальный взгляд на мир. Или ему это только кажется?

Машина остановилась у четырехэтажного здания в тихом центре ***торска. Марина почему-то сразу подумала о том, что снимать квартиру здесь – недешевое удовольствие. Видно, родители Андрея могут себе это позволить.

– О чем на этот раз? – улыбаясь, спросил Власов.

– Считаю деньги твоих родителей, – честно призналась Марина.

– Неблагодарное занятие. Они у меня богатенькие буратины. Глупо не воспользоваться этим, правда?

– Тебе виднее, – пожала плечами Столярова и вдруг спросила: – Ты на кого похож, на папу или маму?

– На маму.

– Это хорошо, значит, будешь счастливым.

– Я уже счастливый, – Андрей ослепительно улыбнулся. – Ты задаешь странные вопросы.

– Я любопытна, как все женщины. Мне говорят, что я похожа на отца, а это автоматически является счастливым знаком.

– И что тебя не устраивает?

– То, что я его никогда не видела.

– Та-ак, – Власов развернул девушку к себе. – Я же просил душераздирающие подробности оставить при себе.

– Я не думала, что ты такой впечатлительный.

– Теперь ты знаешь об этом наверняка, – Власов взял Марину за руку, и они быстро поднялись на второй этаж.

Гости собрались практически сразу после их прихода. Андрей представил Марину друзьям. Новая подружка хозяина квартиры была принята тепло. Каждый из присутствующих, а собралось здесь восемь человек, не считая Власова и Марины, посчитал своим долгом сказать комплимент в ее адрес. Лишь одна девица с невероятно злыми голубыми глазами пристально разглядывала Марину, произнеся лишь: «Какая юная жертва». Власов выразительно посмотрел в ее сторону и покрутил пальцем у виска. Последовавшее приглашение к столу разрядило обстановку. Кто-то сделал музыку едва слышной, чтобы можно было спокойно произносить тосты, не перекрикивая знакомые мелодии.

Пальцы Андрея несколько раз невзначай касались обнаженных плеч, спины Марины. Уже через полчаса после того, как шумная компания собралась за круглым столом в одной из комнат, буквально после первых тостов в честь именинника, он сделал Марине жест следовать за ним. Выйдя из-за стола первым, он остался в коридоре в нетерпеливом ожидании. Каждая секунда казалась ему вечностью. Едва Марина появилась в проеме двери, он взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел в соседнюю комнату.

Она оказалась совсем крошечной. Все ее убранство – диван, пара стульев и двустворчатый шкаф. Закрыв дверь на засов, увидев который, Марина удивленно посмотрела на Власова, Андрей крепко обнял девушку. Она почувствовала, как напряглось его мускулистое тело, заметила, как быстро пульсирует кровь в голубом ручейке на лбу, шее. Слова были не нужны, взгляды, поцелуи, объятия, жаркое дыхание говорили обо всем. Марина поняла, что слова Риты оказались правдой: здесь не уделяют время долгим ухаживаниям. Власов закрывал ей рот поцелуем, подталкивая к дивану. Его руки умело расстегнули молнию на спине, платье в мгновение ока оказалось где-то на полу. Властные пальцы скользнули по упругой груди, поцелуи в губы, шею плавно спускались ниже, ниже. Марина закрыла глаза, отдаваясь небывалым ощущениям. Ее тонкие пальцы нежно касались густых, шелковых волос Андрея, а он все целовал, целовал. От этих прикосновений Марина потеряла голову. Она почувствовала, как жар желания разлился внизу живота и полностью овладел ее мыслями. Ей было все равно, что за столом заметили их отсутствие и, конечно, догадывались о том, что происходит в соседней комнате. Единственное, чего она хотела, – чтобы время остановилось и этим невероятным ощущениям не было конца.

Она не помнила, как оказалась на диване, как почувствовала прикосновение обнаженной плоти. Открывать глаза не было сил, веки отяжелели. Андрей шептал ей на ухо бесстыдные нежности, от которых краска приливала к ее лицу. Она улыбалась, отвечая умелым ласкам, прислушиваясь к неизвестным ранее импульсам, рождающимся от прикосновений. Потом Андрей перестал говорить, да и она уже не могла воспринимать слова – все тело, словно подхваченное сильной волной, поднялось ввысь, потеряло вес, полностью поддавшись чувству полета, невесомости. Марина почувствовала, как горячая ладонь закрыла ей рот, а глухой стон Власова отозвался новой волной удовольствия.

– Тише, тише, – прошептал Андрей, целуя Марину в розовую мочку. Едва переведя дыхание, он взял в ладони ее лицо. – Открой глаза.

– Зачем? – тихо спросила Марина. Она не хотела возвращаться оттуда, где ей было так хорошо. Полученное наслаждение не поддавалось описанию.

– Я хочу увидеть твои глаза.

– Зачем тебе мои глаза? Помолчи, я еще не вернулась, – раскинув руки, сказала Марина.

– Тебе понравилось?

– Да. Еще.

– Еще? – Андрей удивленно поднял брови. Долгий секс не входил в его планы. Все оказалось проще и приятнее, чем он предполагал. Небольшая разрядка, новый штрих в своих бесконечных любовных похождениях – ничего более.

– Я хочу снова туда, где все земное теряет смысл, где я чувствую себя особенной, – Марина открыла глаза и вызывающе посмотрела на Андрея.

– Может быть, ты решила меня удивить чем-то?

– Не знаю… – Марина взяла руку Андрея и провела ею по бедру, прижимая все сильнее к жаждущему удовольствий телу. – Ты разбудил меня, берегись.

– Я чувствую себя невинным младенцем.

– А я – прожженной стервой.

– Тогда у меня есть для тебя кое-что еще…

Когда Марина и Андрей снова вошли в шумную комнату с танцующими гостями, все сделали вид, что им нет дела до того, где они пропадали. Только голубоглазая девица снова недвусмысленно усмехнулась. Марина вдруг удивилась тому, как мало ее волнует, что подумают о ней. Находясь под впечатлением пережитых страстей, она села на свое место и залпом выпила бокал шампанского. Кто-то сразу наполнил его новой порцией искрящегося напитка, убавили громкость магнитофона, и Власов произнес тост за любовь. Мужская половина компании выпила стоя, а Марина и еще две девушки позволили себе осушить бокалы сидя.

– А теперь танцевать!

Призыв был принят на «ура». Громкая музыка стала полноправной хозяйкой разгоравшегося веселья. Марина почувствовала, как шампанское ударило ей в голову, и пожалела, что не проглотила ни кусочка из того, что лежало у нее на тарелке. Она только собралась съесть аппетитный бутерброд с красной икрой, как именинник пригласил ее танцевать.

– Мне сегодня нельзя отказывать! – прокричал он у нее над ухом, и, улыбнувшись, Марина поднялась из-за стола.

– Напомни свое имя, пожалуйста, – попросила его она.

– Сергей Незванов.

– Красиво звучит.

– А мы вообще здесь как на подбор.

Уже танцуя, Марина заметила тяжелый взгляд Андрея, но не придала этому никакого значения. Ей даже понравилась мысль, что он может приревновать ее к своему товарищу. Марина принадлежала к тем, кто считал ревность доказательством любви. Поэтому, искоса наблюдая за Власовым, она упивалась своей победой. Она смеялась, кружась в танце, выделывая такие пируэты, что вскоре оказалась в центре круга, где все аплодировали ей и изрядно подвыпившему имениннику. Музыка закончилась, и он, преклонив колено, поцеловал Марине руку.

– Я как именинник объявляю королеву сегодняшнего вечера! – закричал Сергей Незванов. Выдержав паузу, он произнес заплетающимся языком: – Я думаю, все согласятся со мной, если я скажу, что это – Мариночка!

Раздался громкий гул одобрения. Кто-то предложил выпить за это, и Марина увидела в своих руках наполненный бокал. Губы Сергея скользнули по щеке, намереваясь коснуться ее губ. Досадливо отмахнувшись, Марина удивленно посмотрела на именинника. Он уже забыл о ее существовании, пьяно улыбаясь своему отражению в большом овальном зеркале, висевшем напротив стола. Поискав глазами Андрея, Марина не увидела его и вышла из комнаты. Власова она нашла на кухне.

– Простите, ваше величество, что я не преклонил колени в вашем присутствии, – язвительно заметил Андрей, снимая с плиты закипевший чайник.

– Ты что? – Марина подошла и обняла его. – Ты что, злишься?

– Кокетства в тебе через край, на всех хватит.

– Мне никто не нужен. Если кто-то решил уделить мне внимание, это ничего для меня не значит.

– Да? А почему, интересно?

– Я люблю тебя.

– Не преувеличивай, девочка. Постель и любовь – разные вещи. Не нужно путать грешное с праведным, – отрезал Андрей, высвобождаясь из объятий Марины. – Улавливаешь?

– Не говори со мной так.

– Я не сделал ничего против твоей воли, правда? – Что?

– Я не первый, кто заставил твое тело изнемогать от удовольствия.

– Зачем ты напоминаешь мне о том, что я давно забыла? Это была глупость наивной девчонки, тяга к запретному. Ничего, что могло бы иметь продолжение, – Марина пыталась посмотреть Андрею в глаза, но тот постоянно отводил взгляд, а на лице его то и дело появлялась неприятная ухмылка. – Сейчас все по-другому.

– Почему ты так решила?

– Я ошибаюсь?

– Помоги мне заварить чай, – Власов раздраженно открыл кухонный шкаф, достал маленькую баночку и нервно поставил ее на стол. Кажется, девочка возложила слишком большие надежды на сегодняшний вечер. Нужно вернуть глупую на землю, а то невесть что может получиться. Очередная история с разбитым сердцем ему не нужна.

Марина насыпала в чайник заварку. Руки ее дрожали, она рассыпала немного чая на стол и досадливо поморщилась. Власов молча убрал за ней и, поставив на большой поднос чашки, блюдца, сахарницу, вышел с ним из кухни. Марина подошла к окну, посмотрела на освещенную тусклым светом фонарей улицу. Прохожих было немного, поздний час.

– Ты почему не идешь в комнату? – Марина оглянулась и увидела ту самую голубоглазую девицу, которая весь вечер источала нескрываемое презрение в ее адрес. Закурив сигарету, гостья села на краешек кухонного стола.

– Стою смотрю в окно, а что?

– Неужели это более интересно, чем находиться в обществе своего кумира? – с силой выдохнув струю едкого дыма прямо в лицо Марины, с насмешкой сказала девица.

– Как тебя зовут?

– Аня.

– Это мое дело, Аня, не так ли? – В голосе Марины было явное раздражение.

– И где Власов берет таких наглых малолеток-скороспелок? Хотя на денек и такое сгодится, не дольше, – резко затушив сигарету о раковину, произнесла девица и, не дожидаясь ответной реакции Марины, вышла из кухни.

– Что она тебе наговорила? – Андрей столкнулся в дверях с Анной и выжидающе смотрел на Столярову. Та стояла чуть не плача. Власов понял, что вечер может быть испорчен ее истерикой. Пришлось на ходу смягчать ситуацию: – Она ревнует меня, понимаешь? Пять лет безуспешно пытается заполучить меня в свои объятия.

– Тебя послушать, так все только об этом и мечтают.

– Не буду отрицать. Ты ведь тоже этого хотела.

– Надоели мне все эти дворцовые интриги, – взорвалась Марина, отталкивая Андрея. Она быстро оказалась в коридоре, сорвала с вешалки свой плаш и попыталась открыть дверь. Негнущиеся пальцы никак не могли справиться с замком. – Называется без церемоний.

– Остынь, все в порядке, – сильные руки Андрея обняли ее, заставили разжаться пальцы, вцепившиеся в холодные ключи.

– Я здесь для насмешки. Зачем тебе понадобилось издеваться надо мной? Зачем? Ты гордо проходил мимо, так для чего теперь вся эта комедия? Я не хочу такого, понимаешь? – буравя его глазами, закричала Марина. – Черт с вами! Отпусти, я хочу уйти!

– Не обманывай, ты хочешь остаться, и ты останешься!

Она не могла ничего возразить, потому что почувствовала, как подступили слезы обиды, и спазм сдавил обручем горло. Уткнувшись в плечо Андрея, Марина заплакала.

– Что за детский сад, – прижимая ее к груди, сказал Власов.

– Я действительно хочу уйти, – упрямо повторила Марина.

– Хорошо. Я вызову тебе такси.

– Я подожду на кухне, – она подняла заплаканное лицо. – Не могу видеть эту голубоглазую ведьму.

– Дело твое.

Такси приехало через пятнадцать минут. Марина решила уйти по-английски, не прощаясь. Власов спустился вниз проводить ее. Он надеялся, что это будет последним проявлением его внимания к ней. Продолжения отношений он не хотел. Посадив девушку в машину, он рассчитался с водителем. Потом поцеловал Марину в щеку и, прямо глядя в глаза, сказал:

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу. Нужно проще смотреть на жизнь, иначе она превратится в нескончаемую вереницу разочарований, – он закрыл дверь и, не оборачиваясь, вошел в подъезд.

Машина тронулась с места, а Марина, кусая губы, пыталась понять, что же будет дальше. Есть ли вообще будущее у таких отношений? Она уже не была уверена в том, что поступила правильно, решившись на близость с Власовым. Наверняка он подумал, что она со всеми такая. Она больше не нужна ему. Сдавив голову руками, она застонала: «Дура, какая же я дура! Все испортила…» Таксист понимающе посмотрел на нее.

– Что, натворила делов? – неожиданно участливо спросил он.

– Натворила.

– У меня две дочки, – пробасил водитель, останавливаясь у общежития.

– Это хорошо, – подняв на него влажные от подступающих слез глаза, сказала Марина.

– Глядя на таких, как ты, я начинаю в этом сомневаться.

Марина оставила его слова без комментария. Только усмехнулась сквозь слезы и вышла из машины. Она прошла мимо дежурной, не заметив ее насмешливого взгляда. Девчонки в комнате крепко спали. Осторожно, чтобы не потревожить их, Марина разделась и юркнула в постель. Она не стала смывать тушь и остатки помады. На душе было так противно. Хотелось закрыть глаза, уснуть и больше не проснуться. Рядом скрипнула кровать – соседка перевернулась на другой бок и засопела. Марина вздохнула и легла, положив руки под голову. Так она и уснула, не заметив, как глаза, вглядывавшиеся в черноту ночи, унесли ее в страну сновидений.

Утром Марина привычно потянулась, улыбнувшись, но тут же вздрогнула – она вспомнила события вчерашнего вечера. Привычная легкость после сна сменилась тревогой ожидания. Девчонки уже допивали чай.

– Вставай, полуночница. Не могли тебя разбудить, во нервы! Одевайся, опоздаешь.

Марина быстро привела себя в порядок, умываясь, убрала с лица остатки размазавшейся под глазами туши, румяна со щек. Она не могла смотреть соседкам в глаза. Ей казалось, что все знают, как она вчера резвилась с Власовым. Как будто его поцелуи клеймом отпечатались у нее на лице, шее, груди. Девчонки не стали ее ждать, выпорхнули из комнаты, а Марина села на кровать и тупо уставилась в пол. Она не понимала, что с ней творится. Вчера она собиралась торжественно объявить Симке и Даше, что крепость взята, а сегодня боялась даже думать об этом. Встречаться с подругами не хотелось. Марина не придумала ничего лучше, как не пойти на занятия.

«И сколько ты собираешься прятаться?» – спрашивала она себя. Ответа не было…

Прошел месяц. За это время отношения Марины и Андрея плавно сошли на нет. Сначала Андрей еще пытался создавать видимость интереса к ней: останавливался в коридорах университета, рассказывал о том, как напряженно трудится над дипломом. Даже приглашал в гости, обещая заехать за ней, но всякий раз не приезжал, извиняясь за изменившиеся планы. Несколько раз Андрей приходил на дискотеки в общежитие, но исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Он давал понять, что ничего особенного между ними не произошло. Марина тоже делала вид, что не претендует на продолжение отношений, но в душе понимала, что от ее желания никогда ничего не зависело. Она стала податливой игрушкой в руках избалованного женским вниманием юноши. Он словно всегда знал, что ни одна из представительниц слабого пола не сможет отказать ему. Не стала исключением и Марина. Власову были нужны свежие впечатления, он их получил, а Марина скоро почувствовала, что случилось самое ужасное: по утрам ее тошнило, руки, ноги отекли, все тело стало вялым, непослушным, постоянно требующим отдыха.

Тайком от подруг она решила пройти тест на беременность. Надеясь, что все происходящее – досадное недоразумение, Марине пришлось выкроить из своих скудных денежных запасов десять рублей – сумма немалая, но другого выхода не было. Когда пришло время звонить узнавать о результате, Марина не могла заставить себя набрать нужный номер. Она стояла в телефонном автомате, прижимая к груди трубку, и обращалась к Всевышнему с просьбой помочь. Она обманывала себя, понимая, что напрасно потратила деньги – все ясно и без теста, она беременна. Бесстрастный голос на том конце провода подтвердил ее предположение.

– Результат положительный, – трубка выпала из рук Марины.

С этим нужно было что-то срочно делать. Первое, что пришло в голову, – поставить в известность Власова. Оставалась слабая надежда на то, что он не отмахнется от случившегося. Марина долго искала его на кафедре, но там ей сказали, что Андрей закончил практическую часть диплома и в основном занимается оформлением результатов дома. Значит, предстояла поездка на квартиру к Андрею. Под пытливыми взглядами Даши и Симы Марина пробормотала что-то несвязное о необходимости уйти с последней пары. И вскоре девушка стояла перед дверью Власова. Оттуда доносилась громкая музыка, чей-то смех. «Весело оформляет результаты», – подумала Марина, решительно нажимая звонок.

– Привет, – удивление Андрея было искренним. Он заправил длинную голубую футболку в шорты и выжидающе уставился на нежданную гостью. – Каким ветром?

– Влас, кто к нам пришел? – из глубины комнаты раздался приятный женский голос. Музыка стихла.

– Ошиблись адресом, – быстро ответил Андрей, выйдя на лестничную площадку и прикрывая за собой дверь.

– Я могу прийти в другой раз, – растерянно сказала Марина.

– Зачем же? Я слушаю тебя, – Власов одной рукой придерживал дверь, другой поправил прядь волос, упавшую на лоб. – Только конкретно.

– У меня проблемы.

– Это я уже понял. Чем я могу помочь?

– Я беременна, – Марина почувствовала, как в голове снова появился гул, мешающий нормально воспринимать происходящее. Этот нарастающий звук заглушил то, что произнес Власов в ответ. Марина сдвинула брови, напряглась, безуспешно пытаясь услышать сказанное. Очередной приступ головокружения заставил ее опереться о холодную крашеную панель, несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть. Ей было стыдно, что это произошло именно сейчас. Андрей мог подумать, что она нарочно разыгрывает спектакль с убедительными сценами дурноты. Если бы она могла наблюдать себя со стороны, то поняла бы, что такую бледность сыграть невозможно.

– Хорошо, что дальше? – Власов с каменным лицом, не мигая, смотрел на нее. Его карие глаза прожигали Марину насквозь, заставляя отводить взгляд.

– Это твой ребенок.

– История повторяется, – недовольно пробурчал Андрей. – Послушай, ты оказалась не такой смышленой, как я думал. Ты зачем пришла? Что ты хотела услышать? Я не собираюсь на тебе жениться. Кажется, это было ясно еще с самого начала. Зачем ты пришла?

– Не знаю. Я подумала, что ты тоже имеешь к этому отношение… – Марина до боли закусила губу, закрыла глаза. – Помоги мне, пожалуйста…

– Подожди, – Андрей исчез за дверью и вскоре появился, протягивая деньги. – Не знаю, сколько это сейчас стоит. Но у меня пока больше нет, возьми. Это нормальные деньги. Обратись к хорошему специалисту, а не к подпольному мяснику.

Марина смотрела, как ее пальцы вопреки доводам рассудка сжимают хрустящие банкноты. Она ненавидела себя за то, что делала, но у нее не было другого выхода.

– Я возьму, потому что больше негде: мать – убьет, подруги должны остаться в неведении, а я не собираюсь тайком прокалывать себе матку спицей. Но обещаю, что я верну тебе эти проклятые деньги в этой жизни, обязательно верну, – Марина удивлялась тому, как окреп ее голос. – Спасибо, Андрюша. Иди, а то твоя гостья захочет посмотреть, с кем так долго общается ее герой.

– Ей нечего бояться, ты ей не соперница.

– Даже так? А в каком смысле? – Марина звонко рассмеялась. – Она, наверное, давно поставила себе спираль или глотает гормональные таблетки?

– Все, проваливай, смешинка твоя некстати. Счастливо.

Власов закрыл дверь, Марина вздрогнула от сильного, неприятного звука. Он отозвался в ногах, руках, животе, голове, разрывая тело на части. Нужно было как-то уйти отсюда. Марине казалось, что за нею наблюдают в отверстия глазка все, кто живут на этом этаже. Все, ставшие свидетелями ее позора, посмеиваются, глядя с осуждением на легкомысленную девку. И раньше, и сейчас на это смотрят одинаково – мужчина не бывает виноват. Какой с него спрос? Вся ответственность на них, существах, в которых природой заложена способность к зарождению новой жизни. И, не прочувствовав волшебства происходящего, они же решают оборвать ее, вмешиваясь в таинство.

Марина шла на подкашивающихся ногах. Она впервые почувствовала, как это бывает. Раньше только в романах да из рассказов девчонок слышала. Как же сделать так, чтобы походка снова стала легкой, воздушной. Поискав глазами скамейку, Марина села. Неприятная внутренняя дрожь заставила ее съежиться, обхватить плечи руками, растирая их резкими движениями. Мимо проехал трамвай – на нем можно было доехать прямо к общежитию. Но девушка не могла заставить себя подняться. Посмотрев ему вслед, Марина поняла, что не может сейчас вернуться туда. А куда?

Воздух, наполненный запахами цветущих рябин, каштанов, сирени, раздражал Марину. Все это буйство природы, ее расцвет никак не вязались с холодом отчаяния, хозяйничавшим в ее душе. Ей было тошно смотреть на яркую зелень деревьев и густые ковры сочных трав. Почувствовав прилив энергии от распирающей все тело злости на весь мир, Марина, заскочив на один из ровно подстриженных газонов, принялась прыгать, топтать его. Ее светлые туфли окрашивались в ярко-салатный цвет, некоторые прохожие с удивлением, некоторой боязнью смотрели на нее. Не замечая взглядов, она с яростью втаптывала недавно взошедшие тонкие стебельки, глотая слезы, размазывая по щекам тушь, помаду. В какой-то миг злость пропала так же неожиданно, как и возникла, сил тоже больше не было. Опустившись на измятую траву, Марина обхватила голову руками. Она вдруг поняла, как нелепо выглядит со стороны. Осторожно подняла голову, осмотрелась: в основном все проходят мимо, ненадолго останавливая свой взгляд на ней. Марина усмехнулась: никому нет до нее дела. Почему человек считает, что всегда привлекает к себе внимание? Реально все слишком погружены в собственные проблемы, чтобы замечать что-то происходящее на стороне. Даже в упор глядя друг на друга, люди проходят мимо, и в их памяти зачастую не откладывается ничего из увиденного. Глубокое погружение в свои заботы и мысли превращает обмен взглядами в беглую, поверхностную, ничего не означающую игру света.

Марина поднялась, отряхнула с брюк приставшие травинки. Нужно было двигаться дальше. Посмотрев на часы, поняла, что занятия в университете уже час как закончились. Марина медленно пошла к трамвайной остановке. Она решила поехать к Даше. Почему-то в их неразлучной троице именно Даше выпала роль хранительницы душевных тайн подружек. Вот и сейчас Марина решила, что лучшей слушательницы ей не найти, да и посоветовать может. Она ведь рассудительная. Симка тоже такая, что рот на замке держать умеет, но она непременно начнет ворчать, приговаривать свои любимые присказки, из которых станет ясно, что получает человек всегда только то, что заслуживает. Может быть, она и права, но Марине сейчас нужно было совсем другое.

Дорога к дому Даши заняла около получаса. Оказавшись у знакомого подъезда, Марина вдруг оробела. Села на скамейку возле раскидистого клена с огромной круглой кроной и задумалась. Стоит ли перекладывать на чужие плечи свои проблемы? Тем более это не проваленная контрольная или несданный зачет. Да и что подумает о ней Даша? Ведь сколько раз говорила она, что Власов – бессердечный баловень, которому нельзя доверять. Знала бы она, какие грандиозные планы строила Марина на его счет. Нет, Марина поняла, что не расскажет ни Даше, ни кому бы то ни было из близких о своей беде.

– Привет, Машуня, что ты здесь делаешь? – отступать было поздно, потому что удивленные глаза Даши, не мигая, смотрели на нее.

Я к тебе.

– Пойдем, – Даша пропустила Марину вперед. – Ты утрясла свои неотложные дела?

– Пятьдесят на пятьдесят.

– По твоему тону нельзя определить, довольна ты или нет. Просто сегодня было последнее практическое занятие по физике. Плохо, что тебя не было, физик негодовал. Сегодня вообще многие отсутствовали. Симка получила зачет автоматом.

– Ей сам Бог велел. У нее не голова, а компьютер.

– Нормальная девчонка, трудолюбивая и усидчивая. Главное, знает, чего хочет – это большое дело, – заметила Даша, открывая входную дверь. – Проходи.

– Я вымою руки, – тихо сказала Марина.

– Давай, и приходи на кухню.

Едва почувствовав запах жареной картошки, Марина поняла, что ее просто вывернет наизнанку. Не обращая внимания на удивленные взгляды Даши, она поспешила на балкон, на свежий воздух. Быстро задышала, прижав руку к груди, часто глотая слюну.

– Что с тобой? – подозрительно глядя на Марину, спросила подошедшая Даша.

– Я беременна, – без всяких лирических отступлений тихо сказала Марина. Она закрыла глаза, качая головой, едва переводя дыхание. – Мне некому больше сказать, только тебе. Вариантов нет – нужно быстрее с этим что-то делать.

– Что-то… – задумчиво произнесла Даша, глядя на побледневшую подругу. – Сейчас не время читать морали, но как же ты была неосторожна!

Даша сказала это с такой горечью, досадой, что у Марины сжалось сердце. Она не ошиблась – только Даша могла понять ее, не осуждая, не копаясь в душе. Уже от сознания этой душевной близости становилось легче. Ничего не менялось, но морально Марина почувствовала себя не такой незащищенной, не одинокой.

– У меня есть деньги. Нужно только найти врача, – не поднимая глаз, сказала Столярова.

– Проблема и простая, и сложная. Не знаю, чем тебе помочь.

– Да я и не надеялась на это. Скорее всего в субботу я поеду домой. Там у меня знакомая медсестра, Лариса. Она уж точно в курсе дел, – облегченно выдохнув, произнесла Марина. Приступ дурноты отступил, но он снова мог повториться в самый неподходящий момент. – Главное, чтобы об этом никто не узнал. Не самая лучшая строка биографии, согласись.

– Соглашусь, – после паузы сказала Даша и спросила: – Деньги-то откуда?

– Оттуда, – горько усмехнулась Марина. – Взяла до лучших времен в долг.

– Власов?

– Да.

– Попалась все-таки, – покачала головой Даша.

– Не все такие стойкие, как вы с Симкой. Одна с одноклассником с пятого класса в любовь играет, ты – с мужчиной, годящимся тебе в папы. Не знаю, как вам это удается? Наверное, я слишком легкомысленная, голова становится совершенно глупой, когда любовь заполняет немногочисленные извилины, а их у меня перемыкает где-то ниже пояса.

– Ты еще в состоянии шутить над собой.

– Высшая степень мазохизма.

– Машка, Машка…

– Знаю, все знаю. Спасибо, что не причитала, не проводила воспитательную работу и не жалела. Жалости недостойна – однозначно, сама во всем виновата. Поеду я, пожалуй.

– Останься, что ж ты сразу-то.

– Нет, скоро тетя Ира придет с работы. Начнет за стол приглашать, а меня от него, сама видишь. Тут бы в общаге продержаться два дня, чтоб никто ничего не заметил. Все, пока, проводи.

Открыв дверь, Даша взяла Марину за руку. Они обнялись без слов, мысленно сказав все, что могли сказать друг другу девятнадцатилетние подружки. Обеим было страшно. Никогда в их короткой жизни не было такой серьезной проблемы. Все, что случалось раньше, показалось детским лепетом, надуманным и не заслуживающим внимания.

А в следующий понедельник Марина зашла в аудиторию как обычно с улыбкой на лице, отвечая на приветствия однокурсников. Заняв свое привычное место на первой парте между Симой и Дашей, достала конспект.

– Ну как твои дела? – наклонившись, тихо спросила Даша, поглядывая на Симку Та увлеченно о чем-то спорила с однокурсником, сидевшим за соседней партой.

– Порядок, – грустно ответила Марина. – Отделалась легким испугом в виде каких-то уколов. Я думала, будет хуже.

– А это наверняка?

– У меня нет причин не доверять Ларисе. Сказала, что все должно быть нормально.

– В таких делах все должно быть более чем нормально! – Даша произнесла последнюю фразу слишком громко, чем привлекла внимание Симы. Договорив со своим собеседником, она быстро включилась в разговор.

– Что за шум? – спросила она, улыбаясь.

– Даша морально готовит меня к предстоящей сессии. Говорит, что я должна сдать ее лучше, чем предыдущую. А ты что скажешь? – серьезно спросила Марина.

– Даша права. Напрягись немного. Это того стоит, а то снова останешься без стипендии. Домашние-то не в восторге от этого?

– Они от природы не в восторге от меня и всего, что со мной связано, – отмахнулась Марина. – Я по жизни паршивая овца. Зачем такой повышенная стипендия?

Звонок оповестил о начале лекции, последней лекции перед весенней сессией. Это была последняя встреча с преподавателем перед зачетной неделей. Самое время напрячь свое серое вещество и потом заслуженно отдыхать. Преподаватель оглядел притихшую аудиторию и после короткого вступления попросил всех записать вопросы экзаменационных билетов. По партам пронеслась волна растерянности, готовности, бессмысленного протеста перед очевидным. Неужели скоро сессия? До тех пор, пока в руках нет билетов с вопросами, не верилось, что она не за горами. Первый курс скоро станет прошлым. Новые учебники, предметы, заботы – все это будет потом, а пока на улице весна плавно переходит в долгожданное лето, а тут нужно забывать обо всем, погружаясь в ставшую привычной суету экзаменов. За окном ярко светит солнце, согревая своими лучами все, что может принять его тепло. Даже на душе необычайно светло оттого, что каждое утро начинается с созерцания новых результатов бескорыстного труда небесного светила.

Девчонки учили билеты, писали шпаргалки, в недолгие дни подготовки к экзаменам собирались по очереди у Симы или Даши. Обстановка общежития не очень благоприятствовала занятиям, поэтому Марина с удовольствием принимала приглашения, не уезжая домой. Там ей вряд ли удастся нормально готовиться к сдаче экзамена. От одной мысли о необходимости общаться с матерью у Марины портилось настроение. Правда, по отцу она скучала, но даже ради встречи и разговоров с ним она не хотела переступать порог отчего дома. Ей казалось, Петр посмотрит на нее и поймет, что она совершила ужасную вещь. Даже не одну, а несколько. Он – мужчина, наверняка в его представлении в таких ситуациях всегда виновата женщина.

Марина сдавала экзамены, радуясь возможности таким образом отвлечься от своих сердечных проблем. Власова она видела пару раз издали, в душе ничего не отозвалось. Не подгибались от волнения ноги, его красивое, надменное лицо перестало казаться идеальным, скорее неестественным. Ей казалось, что даже улыбка у него никогда не бывает искренней. Марина запрещала себе думать о нем. Она понимала, что еще немного, и боль пройдет. Останется только долг – несколько шелестящих бумажек, которые она обязательно вернет ему. Долги нужно отдавать.

Понимая состояние подруги, Даша частенько оставляла ее у себя на ночь. Уговаривать долго Марину не приходилось. Достаточно было одной фразы:

– Зачем тебе ехать в общежитие на ночь глядя?

Марина пожимала плечами и кивала головой в знак согласия. Даша стелила постель на двоих в своей комнате. На широком диване хватало места обеим. Даша с детства любила спать одна, но ради Марины забывала об этом. Потом приносила в постель горячий чай или какао с бутербродами, приготовленными мамой. Ирина с недоверием относилась к уверениям девочек, что они плотно поужинали. Она вспоминала себя в эти годы. Тогда было не до еды, времени хватало только на написание шпаргалок и разговоры о жизни. Именно это казалось самым важным, а экзамены с их результатами отодвигались на второй план, все приходилось совмещать.

Ирина приходила с работы, заставала девочек за занятиями и, едва поприветствовав их, шла на кухню. Отсутствие грязных тарелок и чашек говорило о том, что сюда давно не заходили. Сима быстро собиралась и ехала к себе, а Марина частенько оставалась на ночь. Ирина была не против. Только решала внести свои коррективы: бутерброды, горячее какао на ночь как раз соответствовали ее представлениям о нормальном ужине.

– Девочки, вы должны хорошо кушать, потому что умственная деятельность требует огромных затрат, – каждый раз Ирине приходилось уговаривать упрямых студенток, боящихся испортить свои стройные фигурки. – Не переживайте насчет лишних калорий. Поверьте моему опыту, они начинают проявляться только после рождения ребенка, да и то не всегда.

– Какая у тебя замечательная мама, – улыбаясь, говорила Марина, когда они с Дашей укладывались спать. – Мне даже представить трудно, что с мамой можно так запросто разговаривать.

– Да, она бывает классная, а частенько – невыносимая, но все равно я ее очень люблю, – соглашалась Даша.

– Я тоже свою люблю, но, кажется, в этом нуждаюсь только я. Ей вполне хватает Глеба и Романа.

– Ты просто ревнуешь.

– Нет, Даша, это очень легко заметить, когда ты – лишний. Грустная тема, давай лучше о другом на сон грядущий, – взбивая подушку, сказала Марина.

– Не знаю о чем. В голову ничто не лезет, трясусь перед завтрашним экзаменом.

– Расслабься, сколько раз тебе говорить, что в жизни слишком много того, за что действительно можно переживать, – с некоторым раздражением заметила Столярова.

– Например?

– Когда ты совершаешь непростительную ошибку, и время никак не уменьшает чувства вины, – откинувшись на подушку, Марина вздохнула. – Натворила я делов, никак не могу забыть об этом. Какподумаю… Эх, Дашуня, нет моей душе покоя. И никто мне по-настоящему сейчас не нужен, ни Незванов, ни Власов. Мне бы вернуть тот день, тот вечер…

– Какой, Маша?

– А… Не важно, – неожиданно улыбаясь, сказала Марина, и Даша так и не поняла, о чем же так сожалеет подруга. – Давай спать. Учебник под подушку положила?

– Положила. Не поможет ведь, а не положить не могу, примета все-таки.

– Поможет, не сомневайся. Спокойной ночи, Дашуня.

– Спокойной, Мариша.

Черные волосы Марины разметались по белоснежной наволочке, тонкие руки обхватили мягкую подушку. Не хотелось думать ни о завтрашнем экзамене, ни о том, как грустно все это время на душе. Открыв глаза, посмотрела на притихшую рядом Дашу, улыбнулась. Пока есть у нее такая подруга, пока могут они говорить обо всем без утайки, до тех пор будут легче переноситься все проблемы – надуманные и серьезные. Даже захотелось придвинуться поближе и вдохнуть запах Дашиных волос – они у нее золотистые, кажется, сияют на солнце, а сейчас рассыпались пшеничными волнами. Но Марина осталась лежать, обнимая подушку, благодарную, молчаливую свидетельницу звездных минут и не самых лучших времен. «Достается тебе, – подумала Марина, проводя пальцами по податливой, мягкой поверхности. – Сегодня ты проводник наших завтрашних успехов. Смотри, не подведи!» В последний раз бросив взгляд на темный силуэт уснувшей Даши, Марина закрыла глаза. Она всегда трудно засыпала на новом месте. Нужно было обязательно придумывать себе что-то успокаивающее, убаюкивающее. И тогда вспомнилась бабушка. То, как она вечерами садилась перед Мариной с вязанием или пряжей и негромко пела. Слова этих песен когда-то Марина знала наизусть и тихонько подпевала, пока не впадала в сонное забытье. Сейчас же не могла вспомнить толком и пары строк, так, обрывки, что-то несвязное. И только голос бабушки остался в памяти. Еще немного, и легкая, сухая бабушкина ладонь прикоснулась ко лбу, щекам, убрала тонкие прядки волос с лица. Марина почувствовала запах парного молока, свежескошенной травы, и тут же ушла усталость. Вместо нее остался необыкновенный прилив энергии. Марина решила, что не время спать, нужно пробежаться по широкому зеленому лугу, что неподалеку от избы.

Бег был легкий. Ноги не чувствовали усталости, дыхание не сбивалось. В какой-то момент показалось, что это не бег – полет. Еще немного – прохлада бесконечного океана сочных трав остается внизу. Так здорово смотреть на мир с высоты птичьего полета, и совсем не страшно! Марина улыбнулась – в полусне она почувствовала себя такой легкой, спокойной, она летала – разве это не счастье? Значит, вот чего не хватает ей в жизни… Во сне ее душа летает, значит, она должна летать наяву. Она будет летать, и ей не нужны для этого крылья.

Первая дискотека была полна неожиданностей. Молодежь веселилась по всем правилам. Это был настоящий, не поддерживаемый горячительными напитками сброс энергии, так необходимый в этом возрасте. Цветомузыка усиливала эмоциональный подъем, казалось, что на земле больше ничего не существует, кроме этого огромного зала, танцующих тел и музыки. Даша с Мариной решили сделать перерыв. Они присели на длинной низкой лавке, стоявшей вдоль стены, и наблюдали за происходящим. В бликах цветомузыки движения танцующих приобретали мистический характер. Даша завороженно смотрела за тем, как необыкновенно двигались несколько девчонок неподалеку. Их пластика очаровывала, и Даша с легкой грустью поняла, что ее попытки танцевать стильно, современно выглядят жалко в сравнении с этим безукоризненным владением своим телом.

Объявили белый танец. Первой заерзала Сима, что не осталось без внимания Марины.

– Ты кого, Симочка, ищешь? – хитро заулыбалась она. – Не того долговязого в очках?

– Ну не строй из себя ясновидящую. Я вас покину ненадолго, а там посмотрим.

Сима с первых же минут нашла в толпе юношу, на которого обратила внимание еще днем. Она забыла о своей природной скромности, о Сашке Ивановском, с которым дружила с пятого класса, который давно считался ее официальным женихом и которого обожали ее родители. Все это осталось там, в ***торске, а на заснеженной базе совсем другая жизнь, другие обороты. Сима чувствовала какой-то особенный настрой, и для его поддержания она должна была познакомиться с этим парнем. Лучшего повода не нашлось бы. Уверенно пробираясь через весь зал, она вскоре оказалась рядом с тем, кого набралась смелости пригласить танцевать.

Со второго взгляда он понравился ей еще больше, оставалось услышать, как и о чем он говорит. Для Симы это было очень важно – она хронически не выносила человеческую глупость, неспособность четко высказывать свою мысль. Сама она имела хорошо подвешенный язык, могла поддержать разговор на любую тему, потому что очень много читала и чувствовала себя свободно практически в любой беседе. Сима подумала, что будет очень обидно, если этот юноша окажется не способным нормально поддержать разговор.

– Разрешите пригласить вас? – улыбаясь, произнесла Сима, когда стало очевидно, к кому она обращается. Один шаг отделял ее от незнакомого парня, так же тепло смотревшего на нее сквозь стекла своих очков.

– С удовольствием, – ответил он и спросил сразу же, с первыми танцевальными движениями: – Давайте знакомиться. Ваше имя?

– Серафима, можно Сима.

– Ничего себе!

– Что это означает? – Сима удивленно подняла брови, показывая всем своим видом, что пока не решила – рассердиться или рассмеяться.

– Редкое имя, мне нравится. А мое более распространенное – Олег.

– Красиво. Давай на «ты», а то как старики, честное слово.

– Идет.

Казалось, музыке не будет конца, она и не должна заканчиваться, так считали те, кто в эти минуты попал в чарующее состояние приятного стресса от первых мгновений знакомства. Сима почувствовала, что не слышит музыки, но одновременно нуждалась в ней, потому что на ее фоне было легче преодолеть смущение: что ни говори, а ведь она первая подошла к юноше. Девушка подумала, что ее бабушка наверняка осталась бы ею недовольна. Это было против тех правил морали, в которых росла Берта Яковлевна, которые старалась передать подрастающему поколению, и внучка не должна была нарушать семейные традиции.

– Кстати, ты где учишься? – поинтересовалась Сима.

– В университете на химическом факультете, второй курс. Чудно преодолел зимнюю сессию и решил отдохнуть. А ты?

– А я на биофизическом, тоже – второй курс.

– Знаешь, я заметил тебя еще днем и понял, что мы обязательно должны познакомиться, – вдруг сказал Олег, и в его голосе послышалось что-то домашнее, теплое, обволакивающее, как мягкая, воздушная шаль в холодные зимние вечера. – Я уже не жалею, что приехал сюда.

– Я тоже, – поднимая на Олега сияющие карие глаза, ответила Сима.

– Завтра пойдем на каток?

– Ты собираешься расстаться со мной сразу после окончания танца?

– Если ты не будешь против, я вообще не хочу с тобой расставаться.

– Что сие означает? – нарочито важно спросила Сима.

– Я бы хотел, чтобы ты со временем сменила свою фамилию на мою. Какая у тебя фамилия?

– Бреславская, – оторопела Сима и почувствовала, что голова закружилась от наплыва эмоций, а мерцание полутемного зала стало совершенно некстати: от него окончательно сбиваешься с толку.

– Да-а, – протянул Олег. – Ну моя тоже ничего. Пырьевой будешь?

– Знаменитая фамилия.

– К классикам кинематографа отношения не имею. Признаюсь в этом сразу, во избежание упреков и недоразумений в будущем. Ты не ответила на поставленный вопрос, между прочим.

– И не собираюсь! – возмущенно повела плечами Сима, почувствовав, как дрогнули руки Олега, обнимающие ее за талию. – Между прочим такие вопросы не решаются.

– Замечательно! Принципиального отказа не последовало, значит – надежда есть! Не смотри на меня так, пожалуйста, и не отказывай сегодня, ладно?

– Слушай, ты всегда такой?

– Какой?

– Все шутишь, шутишь, – Сима даже перестала двигаться в такт музыке. Она подумала, что совсем глупо – пытаться танцевать в такой удивительный момент. – Разве можно так о серьезных вещах?

– Я вообще-то молчун, – произнес Олег и, увидев скептический взгляд Симы, добавил: – Это ты на меня действуешь. Я смотрю на тебя и чувствую себя способным на все. Проси – исполняю.

– Да, интересно было бы пообщаться с теми, кто знаком с тобой больше суток.

– Тебе представится такая возможность. Мои однокурсники и друзья говорят, что из меня получился бы прекрасный психоаналитик – умею молчать и слушать.

– Глупости, в этой профессии важно совсем другое.

– Что же?

– Умение дать правильный совет, разложить ситуацию по полочкам, – осмотревшись по сторонам, Сима увидела, что танцующие замерли в ожидании новой порции аккордов. Когда музыка прекратилась, Бреславская не заметила.

– Ты настроена танцевать дальше?

– Да.

– А перекурить можно?

– Я курю в исключительных случаях, – заметила Сима, давая понять, что не имеет такой привычки.

– Тогда и я не пойду.

– Такой покладистый, просто не верится, – улыбнулась Сима. – Давай я тебя с моими подружками познакомлю.

– Так у тебя еще и подружки есть? А не боишься, что отобьют?

– Значит, не мое, – ответила Сима и, призывно оглядываясь, направилась обратно через весь зал к девчонкам.

Пырьев догнал ее и взял за руку.

– Ты говорила обо мне в среднем роде!

– Да? Не заметила, прости, если это тебя так задело.

– Не надо бросаться мной, слышишь? – в голосе Олега послышалась нескрываемая обида. Он разжал пальцы, выпуская ладонь Симы, остановился.

– Ну не буду больше. Пойдем.

Марина с Дашей приняли нового знакомого Симы радушно. Он понравился обеим.

– Кстати, Симочка, Марина, я и ты приглашены сегодня на вечернее шампанскопитие, – улыбнулась Даша, откидывая за спину прядь волос. Она придвинулась к Бреславской ближе, поглядывая на Олега. Не хотелось говорить об этом при нем, но и не сказать тоже было не по силам.

– Вы успели познакомиться с той «святой троицей»? – расширила глаза Сима.

– Представь себе, не одной тебе везет! – Даша щелкнула пальцами и произнесла тоном заговорщицы: – Нас обаяли и очаровали.

– И куда же они подевались? Почему вы одни?

– Игорь помчался за шампанским, Миша убирает в комнате, Юра где-то рядом.

– Чудесно, – всплеснула руками Сима. – Один танец и такой урожайный!

– Да. Миша держит нейтралитет, присматривается. Юра строит глазки Машке, а мне достался живчик Игорь. Но, боюсь, в твои планы это теперь не входит?

– Точно. Мы с Олегом прогуляемся немного.

– Не заморозьте нам нашу Бреславскую, – прищурившись, произнесла Марина, обращаясь к Пырьеву. – Она у нас мозговой центр, нам без ее аналитического ума никак нельзя. Мы как три мушкетера: один за всех!

– Постараюсь, – засмеялся Олег.

Снова зазвучала музыка. Сима, махнув подружкам на прощанье, медленно удалилась вместе с Пырьевым. Даша смотрела им вслед, потом сказала:

– Знаешь, Мариша, по-моему, этот Пырьев без ума от нашей Симки. Посмотришь, у них это серьезно.

– Разве у нашей отличницы может быть по-другому? – пробегая взглядом по залу, заметила Столярова. – У нее всегда высший сорт. Только как она быстро забыла о своем Саше Ивановском. Забавно получается.

– Ладно тебе, чья уж корова мычала бы… – укоризненно покачала головой Даша. – Она о Саше не вспоминает, ты – о Сергее, я… Короче, перестань говорить на эту тему.

– А что Сергей? Ты ведь знаешь, что я не люблю его, – Марина сдвинула брови, поджала губы. – Я просто благодарна, что он протянул мне руку помощи, когда мне было плохо, очень плохо. Он добрый, хороший парень, но все равно когда-нибудь он упрекнет меня. Так не бывает, чтобы навсегда забыть, простить.

– Нечего молоть чепуху! И прощать Сергею тебя не за что: ты ему не изменяла с Власовым. А то, что он захотел быть с тобой рядом, узнав, как вы расстались, – плюс Незванову. По-моему, это говорит об искренности его чувств. За то время, что вы вместе, я ни разу не услышала от него в твой адpec ни одного упрека, слова на повышенных тонах. Только за это можно относиться к нему с благодарностью.

– Дашуня, все ты верно говоришь. И сплю я с ним исключительно из чувства глубокой благодарности.

– Машка!

– Что? Ханжа несчастная. Когда ты повзрослеешь? – Обе замолчали, когда к ним подошел Юра. Он понял, что явился не вовремя, и хотел было удалиться, но Марина взяла его за руку. – Скажи, Юрочка, какие девушки нынче в моде?

– Что за вопрос? Каждому свое, – недоумевая, ответил он.

– Главное, чтобы каждому – в этом ты прав, – усмехнулась Марина, а Даша отвернулась, не желая принимать участия в этом разговоре.

Юрий вопросительно смотрел то на Столярову, то на Черкасову. Ему совершенно не хотелось в этот конкретный исторический момент решать какие-то философские ребусы, поэтому, чтобы разрядить обстановку, он заразительно рассмеялся.

– Над чем смеешься? – обернулась Даша.

– Вспомнил анекдот. Рассказать?

– Конечно, о врачах?

– Естественно.

– Мы – само внимание, – улыбнулась Марина.

– Итак, кабинет врача, после бурно проведенной ночи наступило похмелье. У него разваливается голова, но прием вести нужно. Заходит больной: «Доктор, что вы скажете по поводу моих анализов?» – «У вас обнаружен рак». – «А вчера вы говорили, что у меня камни!» – «Я и не отказываюсь, но под каждым камнем рак!»

Девчонки рассмеялись, но через мгновение Даша покачала головой и сказала:

– Все-таки кощунственно шутить на такие темы.

– Если так серьезно ко всему подходить, то шутить вообще не над чем, – возразил Юрий. – Вот я – рыжий, да еще и в очках. Знаете, сколько надо мною подшучивали в детстве? О, лопата и убитый ею дедушка отдыхают – можете мне поверить. Будь у меня более восприимчивая психика, я мог бы по-другому воспринимать шуточки-прибауточки и милые прозвища, которые пришлось пережить. Однако я жив и здоров.

– Это заметно, – согласилась Марина. – Кстати, у меня отец и два брата тоже рыжики.

– Не придумываешь?

– Зачем, ведь есть возможность проверить со временем, – многозначительно глядя на Юру, сказала Марина. – Так вот, у них нет проблемы цвета волос.

– Пожалуй, я скажу, что у каждого есть свои подводные камни, и окружающие очень верно умеют замечать то, что мы хотим поглубже спрятать, – глубокомысленно изрек Юрий. – Давайте закроем все грустные темы и пойдем радоваться жизни. Мы сегодня познакомились – уже чудо, а могли пройти мимо друг друга. Могли не приехать на эту базу, но раз уж мы встретились, проведем это время с максимальной пользой.

– Меру пользы кто будет оценивать? – резко спросила Даша. – Надеюсь, ваша суета с шампанским не означает, что мы окажемся в неоплатном долгу?

– Обижаешь.

– Вот и славно, просто хотела услышать нотки обиды в твоем голосе, – улыбнулась Даша.

– Услышала?

– Да, пойдем. Здесь становится очень душно.

В раздевалке Марина набросила на плечи свою новую дубленку, Даша – «леопардовый» полушубок. Юрий лишь поднял повыше высокий ворот свитера и спрятал руки в длинные рукава. Всю недолгую дорогу он старался показать, что мороз ему не страшен, и рассказывал анекдоты. Все они были на медицинскую тему. Дойдя до корпуса, Даша первой вбежала по ступенькам крыльца и, уже поднимаясь по внутренней лестнице, обратилась к Юре:

– Послушай, хватит о медицине, ладно? Такое впечатление, что ты смотришь на нас рентгеновским взглядом. Твоя латынь действует на меня, как удав на кролика, перестань, а? Мы оценили твой выбор. Скажи, Игорь тоже такой помешанный, как ты?

– Нет, он лучше, спокойнее, а Мишка вообще далек от медицины, он работает поваром в ресторане. Это мы его сюда вытащили, в отпуск, так сказать. Девчонки, нам с лестницы направо, – Юрий шел первым по длинному коридору.

– Забавно, – протяжно сказала Марина. – Теперь у меня будет блат в ресторане.

– Нет, у тебя будет блат на «скорой помощи», – делая ударение на «тебя», произнес Юрий.

– Почему? – округлила глаза Столярова.

– Потому что я там подрабатываю на ночных дежурствах.

– Повезло тебе, – шепнула Даша подруге, а вслух сказала: – Это замечательно. Распределение уже произошло, как я понимаю.

– Точно. Выдам тебе страшную тайну, Дашенька, – взяв ее под локоть, тихо сказал Юрий. – Так вот, Игорь влюбился в тебя конкретно. Я его давно знаю, с ним это происходило только один раз.

– И чем закончилось? – в тон ему спросила Даша.

– Бросит он ее.

– Как так?

– Из-за тебя, вот посмотришь, – и, подталкивая оторопевшую Дашу к дверям своей комнаты, открыл их и улыбнулся. – Пошутил я, пошутил. Пришли. Встречайте, мы прибыли!

Собравшись поздно вечером в своей комнате, подруги обсуждали события прошедшего дня. Сима лежала уже в кровати и листала маленькую книжечку Агаты Кристи на английском языке. Ничто не могло заставить ее перевести хоть строчку. Все мысли девушки были о своем новом знакомом. Где уж тут разобраться в детективных интригах, да еще и на английском языке. Бреславская решила, что за эту неделю должна обязательно дочитать ее. Знание английского позволяло ей делать это без помощи словаря. Сима вообще не понимала формулировку: «Знаю язык со словарем». Это означало – не знаю и знать никогда не буду.

– О-о, Симка, ты еще лучше, чем наша Черкасова со своим Ремарком, – перешагнув порог комнаты, схватилась за голову Марина. Она выпила изрядную дозу шампанского, поэтому слова произносила медленно, протяжно, с особым выражением, свойственным людям навеселе.

– Не буду раздражать тебя, – ответила Сима, положив книгу на тумбочку у кровати. В глубине души она вздохнула с облегчением – пока было явно не до Кристи. – Как успехи?

– Весело провели время, – начала Даша. Она выглядела чуть усталой. – Машка отличилась, чуть было не согласилась играть в бутылочку с этими будущими светилами медицины. Представляешь, что они могли о нас подумать?

– Да я просто пошутила, – оправдывалась Марина. – В отличие от тебя, они – народ понятливый. Нечего делать из меня публичную девку. Мне и одного Юрочки хватит.

– Вот, посмотри на нее, – указывая рукой на Столярову, возмутилась Даша. – Она завтра едет с ним куда-то за шоколадом.

– Конечно, не могу же я купить его в нашем буфете. Ты решила, что я хочу отравиться этим чудом с просроченным сроком употребления. А в ближайшем поселке…

– А в ближайшем поселке есть точно такая же вероятность купить старый, прогорклый продукт, – сказала Сима. – Ищешь повод, чтобы побыть с ним наедине, – для этого не стоит уходить из корпуса, не лето, во-первых, а во-вторых – не торопишься ли ты, милая?

– Ничуть, – укладываясь в постель, ответила Марина. – Я не теряю время на лирику. Сыта ею по горлышко. Вот приеду в ***торск, там получу ее по полной программе от истосковавшегося Незванова. Здесь другое – он напоминает мне барса, которого заперли в неволю и он вот-вот вырвется из плена. В нем столько огня!

– Еще бы – по гороскопу он – лев. Рыжий, голубоглазый, самоуверенный и самолюбивый. Смотри, не наступи на кисточку, украшающую кончик его хвоста, – заметила Даша. – И день рождения у него в один день со мною, двадцать пятого июля.

– Ничего себе! – присвистнула Марина, приподнимаясь на локте. – Если ты чувствуешь в нем родственную душу, готова прекратить с ним всякий контакт. Ты как?

– Спасибо, я сказала ради факта. Мне никто из этой троицы не понравился. Миша любит выпить – это сразу видно, и глупый какой-то, увалень толстокожий. Юрий – весь в себе, он не такой, каким хочет казаться. Игорь – болтун, остряк-самоучка, без самого отдаленного чувства ответственности. Все они приехали сюда с одной целью – весело провести время в компании незакомплексованных девиц. Гормональное давление у этих юношей зашкаливает – видно не вооруженным глазом.

– Значит, одному из них повезло со мной, – откидываясь на подушку, заявила Марина. – Мне плевать на нормы этой чертовой морали, если приходится оглядываться на бесконечные «можно-нельзя», плевать! И если вас от этого коробит, можете делать вид, что не знаете Марину Петровну Столярову.

– Могила тебя исправит, – отворачиваясь к стене, сказала Даша. – Утешает одно: медики всегда считались слишком раскованными, так что ты не развратишь ни одного невинного юношу в этом учебном заведении.

В ответ в Дашу полетела подушка с Марининой кровати. Подруги рассмеялись.

– Ты хочешь провести эту ночь со мной? – Даша натянула одеяло до подбородка и сощурила глаза.

– Нет, дорогуша. Довольно разговоров. Гони подушку и погаси свет, выключатель над твоим ложем. – Уже в темноте Марина спросила: – Симка, а у тебя-то как прошло первое свидание? Мы совершенно выпустили из виду, что ты у нас откололась со своим долговязым Олегом.

– Я выйду за него замуж, – спокойно ответила Бреславская. В ответ на такое откровенное и неожиданное заявление заскрипели две кровати. Симе показалось, что из темноты на нее смотрят, излучая необыкновенный яркий свет, две пары глаз.

– И когда же это произойдет? Сразу после прибытия в ***торск или чуть позднее? – с нескрываемой иронией в голосе спросила Марина.

– Думаю, в сентябре, – так же ровно, без эмоций ответила Сима. – Может быть, гораздо раньше.

– Мы так не договаривались! Первой замуж выхожу я, потом – Дашка, а потом – ты, – обиженно произнесла Столярова. – Ты ломаешь все традиции!

– У вас есть семь месяцев, дерзайте.

– А как насчет Ивановского? – осторожно спросила Даша.

– Никак. Я потом буду об этом думать.

– Тоже мне Скарлетт. Спокойной ночи, – тихо сказала Даша. – Утро вечера мудренее. Завтра поговорим об этом. Нечего на ночь глядя ужасы рассказывать.

А утром у Марины раскалывалась голова, Даше не хотелось подниматься к завтраку, и Сима в гордом одиночестве отправилась в столовую.

– Будут булочки, захвати, пожалуйста, – не открывая глаз, попросила Даша. – Возьми кулечек.

– Обязательно, – улыбнулась Сима и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. В коридоре было шумно. Проснувшаяся молодежь щедро разбрасывала направо и налево нерастраченную энергию. Сима запахнула полы своего пуховика и медленно шла в потоке, поглядывая по сторонам. Она искала глазами Олега, без которого успела соскучиться. Ей казалось, что она знала его всю жизнь, и раньше они никогда не расставались. Сегодняшнее утро представлялось досадным недоразумением, которое нужно было поскорее исправить.

– Привет, – раздался над самым ухом уже знакомый, приятный голос Олега.

– Доброе утро, – поднимая голову, на ходу ответила Сима. Она улыбнулась, глядя в его восторженные глаза. Он не надел очки и от этого казался незащищенным, слабым.

– А я успел соскучиться по тебе.

– Аналогично.

– После завтрака жду тебя возле телевизора на втором этаже. Ты имеешь привычку долго пережевывать пищу?

– Нет, обычно глотаю, как утка.

– Замечательно. Каток не отменяется?

– Ни в коем случае, – Сима чувствовала себя необыкновенно легко и спокойно рядом с этим высоким, немного нерасторопным молодым человеком.

– Тогда до встречи, – Олег улыбнулся и, пропустив Симу вперед, вошел в просторный зал столовой.

Сима нашла свой столик, в одиночестве принялась за творожную запеканку с горячим, невероятно сладким чаем. За соседними столиками сидели незнакомые молодые люди, справляющиеся со своим завтраком за непринужденными разговорами. Сима почувствовала себя одинокой среди этого всеобщего общения. Ей не хватало веселой болтовни Марины, немногословности Даши, ее удачных острот. Завтрак оказался лишенным прелести почувствовать себя одним целым со своими очаровательными подружками. Это было удивительное состояние, посещавшее Симу не раз. Она понимала, что в нем больше надуманного, но расставаться с иллюзией не хотелось.

Сима не имела привычки скользить глазами по сторонам, но эта неделя нарушала все традиции. Скользнув взглядом поверх голов сидящих неподалеку, девушка быстро нашла того, кого безотчетно искала: Олег сидел за столом в обществе двух девушек и еще одного парня. Он что-то оживленно рассказывал, успевая при этом быстро поглощать содержимое своей тарелки. Сима нахмурилась. Ей уже не нравилось, что он может уделять внимание еще кому-то, кроме нее. Разглядывая Пырьева, она непроизвольно принялась сравнивать его с Сашкой Ивановским. В этот момент она колебалась: кому отдать предпочтение, кто более интересен? Даже один факт знакомства, да еще по ее инициативе ставил большой знак вопроса в дальнейших отношениях между Симой и ее давним другом. Они слишком долго не могут перейти эту грань между дружбой и более близкими отношениями. Кажется, это становится в принципе невозможным. Упущен момент, все нужно делать вовремя.

– Симочка, девочка, всему свое время, – любила повторять Берта Яковлевна, напутствуя любимую внучку. – Никогда не торопись. Мы – Бреславские, не нужно об этом забывать и делать ошибки. Достаточно чужих опрометчивых шагов. Я знаю, ты разумная девочка и не станешь идти след в след. У тебя свой путь, уверена – верный.

Бабушка была без ума от внучки. Девочка была очень похожа на нее: те же вьющиеся черные волосы, красивые карие глаза с необычным разрезом, отчего казалось, что Сима чуть посмеивается над окружающим ее миром, смотрит свысока на суету, имея на все свое мнение. Это более всего нравилось старушке в неугомонной внучке. Умная голова – плюс к ее в общем-то обычной внешности. Чувство юмора и врожденная мудрость делают женщину по-настоящему привлекательной – эту формулу успеха Берта Яковлевна вывела годам к тридцати, успев удачно выйти замуж, родить троих детей. Рано потеряв мужа, второй раз не захотела привыкать к новому мужчине. Так она впоследствии объясняла свое долгое одиночество повзрослевшим детям. Она считала, что у нее есть все, чтобы вести полноценную жизнь: здоровье, дети, любимая работа. Ей было легко и уютно жить в этом ритме, продолжая заниматься выбранной с детства профессией врача.

Дети решили сделать из этого традицию – два старших сына – Михаил и Александр – тоже поступили в медицинский. Их выбор оказался удачным, они стали хирургами, известными не только в ***торске. Почему-то оба не пожелали вкусить столичной жизни, что предлагалось в пору окончания института. Они остались в родном городе, и со временем каждый из них возглавил хирургическое отделение двух городских больниц.

Дочка Лиза тоже пошла по стопам матери и братьев. Только она вышла из стен института дипломированным стоматологом. Не без помощи связей матери устроилась в областную больницу и постепенно показала, что занимает свое место. Берта Яковлевна была рада профессиональным успехам детей. Наступило время, когда человек может быть счастлив, только видя, каких высот достигли его потомки. Чувство гордости и понимание, что жизнь прожита не зря, продлевают оставшиеся годы, и даже старость не кажется такой уж безрадостной порой. Ведь остаются воспоминания, в которых те, кто сам стал отцом или матерью, смогли найти свою дорогу, а ты не помешал, и себя не в чем упрекнуть.

Старость Берта Яковлевна встречала во всеоружии. Она не привыкла бездельничать, переживая по поводу предстоящего выхода на пенсию, но все получилось как нельзя замечательно. Уход на заслуженный отдых совпал с рождением у Лизы Симочки. Теперь был объект для приложения кипучей энергии и передачи жизненного опыта. Сыновья порадовали ее внуками, но, обожая их, Берта Яковлевна всегда хотела внучку.

– Растить девочку – это что-то особенное, – любила повторять счастливая бабушка, пеленая малышку Симочку.

Лиза смогла очень скоро вернуться на работу, потому что все заботы о подрастающей дочке взяла на себя ее мама. Сима откровенно была самой любимой внучкой. И никто не думал ревновать бабушку: она умела уделить внимание всем. Одаривать внуков подарками было ее любимым занятием. А какие яблочные струдели пекла! Почему-то из всех видов выпечки она выбрала для себя именно их и, по правде говоря, они всегда отлично удавались. Симе не нужно было долго просить ее побаловать всех к ужину пирожком – бабушка с полуслова понимала внучку и спешила доставить ей удовольствие.

– Мама, балуешь ты Симу, – добродушно замечала Лиза.

– Знаю, потому что вижу в ней себя. Как же себя не побаловать, хоть напоследок.

Но Сима удивительно сочетала в себе избалованность и изнеженность любимого чада с потрясающей недетской ответственностью за свои поступки и целеустремленностью. Ее не портило чрезмерное внимание Берты, любовь родителей – напротив, все это влияло на нее наилучшим образом. Она прекрасно училась в школе, никогда не участвовала в некрасивых историях. При этом умудрилась заслужить авторитет среди сверстников, не попала в разряд «зубрилок» и со стороны учителей никогда не получала нареканий. Родители не могли нарадоваться на дочку – они были уверены, что она не поставит их в неловкое положение, не доставит хлопот. С первого класса девочка получала похвальные грамоты, круглая отличница – ее будущее казалось всем безоблачным, потому что к такой умнице не приставало ничто плохое. Сима воспринимала свои успехи ровно, никогда не настаивала на благодарности.

Когда бабушки не стало, Сима заканчивала девятый класс. Это совершенно выбило девочку из колеи. Она поняла, насколько близка была с этой милой, седой старушкой со смеющимися глазами. Сима долго не могла прийти в себя: спала в бабушкиной комнате, практически ни с кем не разговаривала, за несколько дней очень похудела. На смуглом лице остались большие грустные глаза, из которых ушла привычная насмешка и очарование безмятежного детства. Кроме родителей и родственников эту потерю разделял с ней Сашка. Добрый, всегда рассудительный и немногословный мальчик из параллельного класса, с которым Сима дружила с пятого класса. Он, как никто другой из ровесников, понимал и сопереживал ее горю. Берта Яковлевна любила беседовать с ним на разные темы. Саша был начитанным мальчиком, интересовавшимся буквально всем.

– Он очень интересный юноша, деточка, – как-то сказала Симе бабушка после очередного длинного диалога с Ивановским. Гость недавно ушел, и Берта Яковлевна делилась впечатлениями по горячим следам. – Однако он не так прост, каким хочет казаться. Он многого добьется в жизни, но, боюсь, ему нужна другая спутница, нежели ты. Два сильных человека уживаются редко, а ты ведь у меня с характером!

– Что ты, бабуля, нам еще школу нужно окончить, а ты о таких вещах думаешь, – отмахнулась Сима. – Через пару лет поговорим.

– Твоя мама рада вашему знакомству, дружбе, но Саша не твой. Послушай меня, девочка. Ты поймешь это позднее. Вы никогда не станете одним целым.

Сидя в огромной столовой, Сима вдруг поняла, что бабушка, как всегда, оказалась права. Не Саша, а этот высокий юноша в очках, робко поглядывающий на нее, прислушивающийся к каждому ее слову, именно тот, с кем она будет счастлива. Это не поддавалось мгновенному объяснению, но чувство было сильным, без подтекста. «Неужели я влюбилась с первого взгляда? – Сима отвела взгляд от Олега. – И это происходит со мной! Ивановский говорит, что моя рациональная натура просчитывает свою жизнь на три шага вперед, и в ней нет места романтике. Не прав. Он хочет, чтобы я была сухой и рассудительной, тогда ему обязательно найдется место в моем сердце. Сашка, Сашка, ты не видишь, что я меняюсь. Ты не хочешь этого замечать…»

Сима почувствовала себя неловко из-за того, что смогла так быстро освободиться от хороших воспоминаний, связывающих ее с Ивановским.

Даже в жар бросило! Нельзя вот так, сразу отказываться от человека, с которым столько связывает. Он чувствует ее по-своему, он любит ее, наконец. Любит, но ни разу не заговорил о том, что хочет видеть ее своей женой. Просто давно подразумевается, что они будут вместе, все воспринимают это как состоявшийся факт. Родители Саши и Симы вместе проводят праздники, зачастую – выходные, с энтузиазмом обсуждают будущее своих детей. Но Симе все труднее проводить с Сашей свободное время. Он давит на нее своей иронией, подчеркнутой собранностью, на фоне которой начинаешь чувствовать себя никчемной. С ним находишься в постоянном напряжении. Он заставляет держать форму, следить за движениями, словами, мыслями. Будто и нет в этом ничего плохого, но устаешь постоянно ждать оценки и зачастую получать не самый высокий балл. Даже целоваться с ним толком не получается – никак не удается полностью расслабиться и предаться фантазиям. Сима вспомнила, как, открывая глаза, всегда наталкивалась на его изучающий взгляд. Как бы не хочется ему ничего такого, но раз уж природой положено, так и ладно. За долгие годы Сима привыкла к этому, но в какой-то момент такая внутренняя напряженность обязательно даст о себе знать. В чем она проявится?

Покачав головой, Сима отхлебнула остывший чай. Она не должна накручивать себя против Саши. И ничего не значит это глупое предложение, которое сделал ей вчера этот улыбающийся юноша со звучной фамилией Пырьев. Какой-то болтун за один вечер смог так глубоко запасть ей в душу! Сима была недовольна собой. Она пыталась думать о чем-то другом, но мысли возвращались к тому, что отношения с Ивановским давно зашли в тупик, только оба не желают в этом признаваться. Значит, возвращение в ***торск будет носить революционный характер.

Сима усмехнулась и снова ушла в воспоминания о том нелегком времени, когда не стало бабушки. До сего дня эта потеря оставалась самой ощутимой, непоправимой. Ведь они были так близки – словами не передать, и Сима почувствовала себя осиротевшей при живых родителях. Говорить с ними об этом – исключено. И тогда рядом снова оказался Ивановский. Сашка мог часами молчать, поглаживая кудрявые волосы Симы, когда она уходила из дому, чтобы не видеть, как изо всех сил старается держаться мама. Долгие вечерние прогулки с все понимающим Сашкой были нужны, чтобы дать ей возможность нареветься вволю, а потом снова появиться на кухне с каменным лицом, на котором словно и не было никогда улыбки. Это была первая потеря и для Елизаветы Львовны. Отец ушел из жизни, когда девочка была совсем маленькой. Никаких воспоминаний, даже мимолетных. Только несколько черно-белых фотографий, с которых на нее смотрел мужественный, интересный мужчина с ироничным взглядом. Наверное, он смог передать его Симке, только и в ней пока все умерло, заморозилось, что ли. Погасли огоньки карих глаз. Оставалось ждать врачевания от самого терпеливого доктора – времени. Он лечит наверняка, но никогда – сразу.

Сима упросила маму разрешить ей перебраться в бабушкину комнату. Та сначала была против, а через два месяца сдалась. Обстановка, конечно, претерпела изменения: появились книжные полки, рабочий стол Симы, магнитофон, масса безделушек, но атмосфера всегда напоминала девочке о незримом присутствии бабушки. Так было легче смириться с тем, что никогда больше не будет ни их задушевных разговоров с нею по вечерам, ни искрометного юмора и всегда по-доброму без ядовитой желчи. Сима скучала по бабушке, жалея, что не всегда дослушивала ее неспешные рассказы до конца. Но и тех, которые довелось дослушать, было достаточно для того, чтобы теперь вспоминать. «Как было бы здорово поговорить с нею об Олеге, – с грустью подумала Бреславская. – Наверняка она смогла бы понять: а вдруг это тот человек, с которым мне будет легко шагать по жизни?» Одно было совершенно ясно – Ивановского в этом качестве дальновидная Берта Яковлевна никогда не воспринимала.

Мимо Симы проходили юноши и девушки, быстро покончившие со своим завтраком. Очнувшись от мыслей о Пырьеве, бабушке, жизненных перспективах, она поняла, что практически не притронулась к еде. Положив в кулек ароматные булочки с корицей, Сима поднялась и сразу увидела на выходе из столовой Олега. Он стоял и восторженно наблюдал за нею. «Интересно, что он увидел на моем лице?» – спросила себя Бреславская и не спеша направилась к выходу.

– Ты меня обманула, – улыбаясь, заметил Олег, когда Сима подошла к нему.

– В чем?

– Ты вообще не ела.

– Не хочется, – опустив глаза, ответила Сима. – Пойдем. Я отнесу булочки девчонкам, и мы можем идти кататься.

– Хорошо, встречаемся внизу. Я вчера разведал местоположение прокатного пункта. Коньки на твою ногу нам будет подобрать трудно, – глядя на маленькую ножку Симы, произнес Олег.

– Я восемь пар носков надену.

– Договорились, буду ждать.

Вернувшись в комнату, Сима обнаружила там одну Дашу. Она лежала в кровати, одевшись в спортивный костюм, и читала Ремарка.

– Пользуешься Машкиным отсутствием? Где наша Мата Хари?

– Отбыла за шоколадом со своим новым знакомым.

– За шоколадом? Теперь это так называется. Торопится она, по-моему, – недовольно проворчала Сима. – Что у нее за манера такая?

– При чем тут манеры? У нее вместо головы матка, вот это факт!

– Хватила ты, Дашуня, – засмеялась Бреславская.

– Нет, столько, сколько она обжигалась, так другая бы и на холодную воду дула, а она все ныряет в кипяток. Неисправимая!

– Оставь ее в покое. Ты же знаешь, какие у нее планы. Девчонка мечтает выйти замуж. Хотя, честно говоря, кто не думает об этом? Другое дело, что при этом происходит.

– Симка, скажи, а ты вчера про замужество просто так сболтнула, загнула, да? – поинтересовалась Даша, поднимаясь с кровати.

– Нет, я серьезно.

– Вот и пойми вас, подружек, – улыбнулась Даша. – Я рада за тебя. Будет замечательно, если ты нарушишь установленный Мариной порядок.

– Ты о чем?

– Она первая из нас троих должна выскочить замуж, ты что, забыла? – откусывая булочку, сказала Черкасова.

– Я хочу, чтобы у меня все было впервые с мужем, а не просто в порыве страсти. Она, как известно, ослепляет, обжигает, а потом – все уходит, остаются только воспоминания и потери. В этом смысле Марина непробиваемая. Она каждый раз влюбляется, как в первый раз. Но ведь это самообман.

– Ей так легче.

– Скажи, а ты со своим взрослым дядей действительно ни разу, ни единого? – глядя в сторону, спросила Сима. Ей, как и всем на курсе, не верилось, что Даше удается так долго сохранять дружеские отношения с взрослым мужчиной.

– Представь себе.

– С трудом, но я тебе верю. Ладно, заболталась я с тобой. Меня внизу Олег ждет.

– А вы далеко собрались?

– Не за шоколадом, не переживай. Меня на сладенькое не тянет, – подмигнула подруге Сима. – Мы идем на каток. На коньках я не стояла уже года три, так что приходи – посмотришь мои пируэты.

– Чаю выпью и приду.

– Бери с собой Игоря. Устроим показательные выступления в парном катании.

Сима исчезла за дверью, а Даша осталась ждать, пока маленький кипятильник нагреет воду для кофе. Напоминание о Стасе больно отозвалось в душе, нахлынула грусть. Вот уже два дня они не виделись. В их непростых отношениях это считалось из ряда вон выходящим случаем, но в свете последнего разговора все, быть может, изменилось? Одно Даша понимала наверняка – никто из тех, с кем она познакомилась вчера, не произвел на нее впечатления. Да и беглый взгляд, брошенный на окружавших ее веселых, беспечных студентов, не выделил никого. В сравнении со Стасом все они выглядели взбалмошными, ненадежными, серыми. Даша прикусила губу от досады – ей не нравилось это полное отрицание всех на фоне прекрасного, всемогущего, умного и такого близкого Дубровина. Сколько раз она говорила себе, что так не пойдет – нужно избавляться от привязанности к нему и строить свою жизнь. В ней ему нет места, как не может быть никому, кто уже чей-то муж, чей-то отец.

Выключив кипятильник, Даша достала банку кофе – еще одно напоминание о Стасе. Он всегда снабжает ее настоящим, бразильским. Это становилось совсем невыносимым. Неужели она настолько скучает по нему? Ответ был очевидным. Даша грустно посмотрела в окно, где блестящий под солнечными лучами снег искрился и манил на улицу. Там было многолюдно, весело. Кто-то шел с лыжами, кто-то с коньками. Отдельные группы просто наслаждались сухим морозным воздухом, устроив на одной из заснеженных аллей конкурс на лучшее исполнение песни. Даша поняла, что ни в чем этом не хочет принимать участия. Особенно ее раздражала перспектива навязчивого ухаживания со стороны Игоря. Он был не в ее вкусе, к тому же его вечно бегающие глаза создавали впечатление неуверенного, слабовольного человека. Даше было трудно воспринимать его другим.

«Испорченная неделя, – промелькнуло в голове. – Сплошная тоска по Дубровину. Интересно, что ты чувствуешь, Станислав Викторович?» Закрыв глаза, Даша попыталась представить его грустным, озабоченным, рассеянным – не получалось. Стас всегда умел владеть собой и не показывать того, что творится в душе. Крайне редко он позволял себе расслабляться, будучи один на один с Дашей. Тогда он вслух мечтал, и в этих мечтах главное место отводилось ей. Слушать было и приятно и грустно, как всегда грустно думать о чем-то несбыточном. Даша твердо решила для себя, что рано или поздно все закончится. Нужно только постараться не упустить свой шанс. Обязательно заметить того, кто предназначен тебе судьбой. Вот тогда она выпьет свою чашу женского счастья.

Решив, что нет повода портить себе настроение, Даша настроилась на легкое времяпрепровождение. Всего шесть дней безмятежного отдыха от всего: учебы, мыслей, города, мамы. Они пролетят и потом будут вспоминаться как светлый, романтический момент. Нельзя заполнить его грустью, не для этого она сюда приехала! Ничего не воспринимать серьезно – такой девиз выбрала Даша для оставшихся дней пребывания на базе. Чашка горячего кофе окончательно привела ее в нормальное расположение духа. Любимый Ремарк направил мысли в увлекательное путешествие в мир своих героев. Молодости не свойственна долгая тоска. Это защитная реакция от превратностей, которыми изобилует человеческая жизнь. В годы юности эта защита срабатывает хорошо, как никогда. Проблемы, которые выдвигает жизнь позднее, становятся все более трудными. Они наматываются, как клубок колючих ниток: прикасаться больно, а мотать приходится. Израненная в кровь душа становится более уязвимой, но это будет потом, до этого еще далеко…

Окончание второго курса, сдача летней сессии – эти события произошли как-то слишком скоро. Холодное дыхание зимы постепенно сменило нежное, обволакивающее тепло весны, а следом пришла небывалая июньская жара, щедро приправленная напряжением от сдачи экзаменов. Мозги плавились не столько от высоких показаний термометра, сколько от сознания того, что в такую замечательную пору нужно сидеть за учебниками, пытаться вложить в свою голову отторгаемые строчки, формулы. И вот – все закончилось! Собравшись на летней площадке пиццерии, три подруги с сознанием выполненного долга смаковали горячую пиццу. Несмотря на жару, спавшее напряжение пробудило в молодых организмах чувство голода. Холодный сок, пачка ментоловых сигарет, приобретенных по случаю, – приятное дополнение к трапезе. Прикурив длинную коричневую сигарету, Марина манерно запрокинула голову. Густые волосы, собранные в низкий пучок, коснулись лопаток – девушка блаженно улыбнулась.

– Все из головы вон! – скомандовала она, выпуская узкую струю серого дыма.

– Девчонки, свобода! – потирая ладони, сказала Даша.

– Отработка закончится, тогда только о свободе можно говорить, – заметила Сима. – Попаримся на кафедрах, вот тогда и заработаем отдых.

– Ну что ты такая противная, Симка! Дай насладиться первыми часами отдыха от ненавистных билетов, вопросов, шпаргалок. Не можешь не испортить настроения. И вообще речь идет не об этом, – Марина осуждающе посмотрела на подругу. – Заговорить нас хочешь, отличница ты наша. Уводишь тему от главного.

– О чем ты говоришь, Маш? – удивленно подняла брови Сима.

– Когда будем обмывать твою очередную повышенную стипендию?

– Ой, тоже мне повод.

– Вы только на нее посмотрите! – Даша возмущенно всплеснула руками. – Как все-таки быстро привыкает неблагодарный человек к хорошему.

– Я знала, что наша Бреславская замылит вечеринку, и позаботилась обо всем сама, – торжественно объявила Марина. – Юрочка приглашает нас в субботу в ресторан «Адмирал». Там, во-первых, работает Мишка, во-вторых, есть знакомый официант, который, по уверениям Юры, – точная копия Бельмондо. Местная достопримечательность, представляете?

– С трудом, – недоверчиво произнесла Даша. – Твой Юрочка обычно проявлял себя как неисправимый болтун. Ты еще поддерживаешь с ним отношения?

– «Поддерживала», – улавливаешь прошедшее время? Это будет наш прощальный ужин. Просто так отшить хорошего парня, да еще и нагрубить ему при этом – не мой стиль. Я не ты, Дашуня.

– Это Игорь – хороший парень?! – возмущение Даши росло. Она даже решила закурить, что делала крайне редко. – Перестань, Мариша. Этот прыгающий вокруг меня кузнечик действовал мне на нервы. У него, наверное, вечный двигатель в одном месте.

– В каком? – улыбаясь, поинтересовалась Сима, прищурив свои удивительные, хитрые глаза. – В каком именно, уточни?

– Не пошли, Бреславская, тебе это не идет! Его желание переспать со мной не приводило меня в восторг. Я не могу просто так встречаться. Понимаешь? И подарки его мне не нужны, и он сам. Я убедилась, что лучше один раз в неделю встретиться со Стасом, помечтать, что он твой мужчина, чем каждый день терпеть эти слюни во все стороны.

– Фу, как грубо, Черкасова! По-твоему, лучше жить в плену иллюзий? – Сима тоже взяла сигарету. – Как же быть с тем, что ты не хочешь рушить семью?

– Все, приехали. Две моралистки сцепились в споре о правилах хорошего тона. Дрова беседе, – заерзала Столярова. – Надо поскорее лишить вас невинности, тогда перестанете кусаться.

– Мариша, оставь в покое мою девственность, – молитвенно сложив руки, сказала Черкасова.

– Почему «мою», а Симочка что, выбыла из этого порочного круга?

– Выбыла, – дразнящим тоном выпалила та.

– Вот так дела! А я не в курсе. Даша небось давно все знала, – обиженно глядя на подруг, сказала Марина. Даша кивнула. – Хороши, нечего сказать. И давно?

– Нет, не очень, – отвела взгляд Сима. – Мы с Олегом скоро подадим заявление.

– Поздравляю. А Ивановский?

– Мы поговорили, я ему все рассказала. Представляете, на следующий день он пришел с паспортом. Мол, пойдем подавать заявление. И в этот момент я окончательно поняла, что не хочу за него замуж. Родители, конечно, в панике: русский зять, но придется смириться.

– Значит, в воскресенье будем отмечать тройной праздник, – и, обнимая подругу, Марина прошептала на ухо: – Эх, Дашуня, и когда тебя твой Стас уговорит стать взрослой?

– Отстань от меня, Машка. Ты – маньячка!

– Ошибаешься, опять же по незнанию. Ладно, девчонки, не могу сидеть долго. Меня ждет Сергей. Собирается знакомить меня с родителями.

– Тоже новость заслуживает внимания, – Сима подалась вперед. – Два экзамена в один день. Ты все-таки решила выскочить замуж первой, валяй.

– Вы меня не так поняли, милые девчонки. Здесь все гораздо сложнее, за пару минут не объяснить, – Марина не была настроена на откровенные разговоры. Последнее время она снова часто делала записи в своем дневнике. Это казалось более надежным, он умел хранить тайны. Хотя и Даша никогда ее не подводила. Она умела выслушать, никогда не пыталась учить жизни, осуждать. Сима не такая, она обязательно начнет с фразы: «Если помнишь, я предупреждала тебя…» – это именно то, что меньше всего хочется слышать в такой момент.

Марина умалчивала о том, что забеременела. Может быть, самой главной причиной «золотого» молчания явилось то, что отца ребенка она точно назвать не могла. Это ее не пугало. Однажды она позволила себе расслабиться, и результат не заставил себя ждать. Юра оказался настойчив, а она не смогла отказать себе в удовольствии… Ощутив известные признаки, Марина без колебаний решила, что оставит ребенка. Еще одного эксперимента с прерыванием беременности она не хотела. Поставить в известность о случившемся решила Незванова. Если выбирать мужа, то он набрал больше очков в сравнении с Юрой Мирным. Мягкой у него была только фамилия. Во всем остальном Юрий не был похож на человека, с которым возможен домашний уют, а вечный бой рано или поздно утомит самое любящее сердце. Говорят, девочки бессознательно выбирают в мужья мужчин, напоминающих им отца. Пожалуй, Юра имел лишь неоспоримое внешнее сходство с Петром Сергеевичем Столяровым, во всем, что касалось характера, взглядов на семейную жизнь, они были похожи не больше, чем черное и белое. Сергей и вовсе не имел ничего общего с приемным отцом Марины. Испытывая в некоторой мере угрызения совести, она все-таки решилась на обман. Марина оправдывала его стремлением сохранить жизнь, зародившуюся в ней во второй раз. Срок пока был небольшим, но об альтернативном варианте Марина не думала. Она была готова выйти замуж за Сергея без той страсти, о которой прочла не одну книгу. «Черт с ней, – говорила она себе, представляя счастливое лицо Незванова. – Мне его послал сам Бог. Сколько же можно отталкивать?»

– Но об этом поговорим в другой раз. Все, сладенькие, я убегаю. Завтра пятница. Вечером позвоню обеим. – Марина подкрасила губы и победоносно обвела взглядом окружающих. – Чао!

Даша смотрела ей вслед, чувствуя, что подруга чего-то недоговаривает. Слишком быстро она вдруг решилась на брак с Сергеем. Это казалось странным, учитывая, что о любви к нему она не говорила никогда. Марина всегда подчеркивала, что обязательно выйдет замуж по обоюдной любви, а здесь все было ясно с самого начала – она принимала и бессовестно пользовалась чувствами Сергея. Однажды Даша спросила у нее:

– Маш, какого цвета любовь?

– Вопрос не из простых, – растерянно отозвалась Марина. – Наверное, каждый раз по-разному. В зависимости от того, кто кого любит. Любят оба или один позволяет себя любить, а другой рад этому. А может быть, это зависит от возраста тех, к кому пришла любовь.

– Я не просила тебя писать кандидатскую по этому вопросу, – засмеялась Даша. – Просто ответь. Не долго думая, первое, что приходит в голову.

– Тогда – красного.

– Стандартный ответ, я его ждала.

– Ты просила оптимальный вариант, я его тебе выдала.

– Я не хотела тебя задеть. Моя мама ответила так же, – задумчиво сказала Даша. – Знаешь, мне кажется, что это самое верное восприятие. Любовь всегда только красного цвета. Меняются лишь оттенки – от алого до темно-багрового.

– Философ Черкасова, что вы делаете на биофизическом факультете? – обнимая ее, спросила Марина.

– Спроси что-нибудь полегче…

Пока Даша вспоминала этот небольшой эпизод, Сима скучающе обвела окружающих взглядом – ни одного достойного лица. Все какие-то слишком возбужденные, взвинченные, громко разговаривающие, с неопрятными волосами. Сима передернула плечами, что не укрылось от внимания Даши, вернувшейся из воспоминаний в реальность.

– Тебе холодно? – удивленно спросила она.

– Нет, неуютно.

– С каких пор?

– Только что почувствовала. Пойдем, Дашуня. Мне тоже пора. Хочешь, поехали ко мне. Олег обещал через часок подскочить. У него сегодня тоже последний экзамен.

– Да, только меня вам не хватало, – усмехнулась Даша. – Нет, поеду я к себе. Заварю чашку крепкого кофе, возьму сказки братьев Гримм и устрою себе литературные чтения.

– Почему сказки?

– Это у меня ритуал такой, с самой первой сессии: после сдачи экзамена всегда читаю любимые сказки. Это очень расслабляет.

– Ты никогда не говорила об этом, – заметила Сима.

– Как о многом другом.

– Знаешь, я часто думаю, что насколько мы близки, настолько и не знаем ничего друг о друге, – внимательно глядя на Дашу, произнесла Бреславская. И в этих словах отчетливо послышалась грусть.

– Это ты верно подметила, но что здесь плохого? Никогда не нужно открываться до конца. Каждый человек знает границу, переход которой постороннему запрещен, даже если ты с этим посторонним пятьдесят лет прожил, – ответила Даша. – Всегда остается что-то для себя, совершенно секретно от других.

– Пустое, Дашуня. Значит, не тот человек рядом или нечем поделиться, а лгать не хочется.

– Это не повод для спора, солнышко, – улыбнулась Черкасова. – Пойдем, пожалуй.

– Ты поедешь в ресторан? – подходя к остановке троллейбуса, спросила Сима.

– Не знаю, скорее всего нет. Мне не нравится Юра, не симпатичен Миша и совершенно не хочется увидеть местную достопримечательность ресторанного масштаба с внешностью Бельмондо. Это Машка любит подобные эффекты, да и с Юрой ей лучше, по-моему, расставаться без свидетелей.

– Мне тоже не хочется идти, – сказала Сима. – Думаю, что у Олега были другие мысли насчет этих выходных.

– Тогда решено – не идем.

Марине еще предстояло узнать, что подруги проигнорировали ее приглашение, а пока настроение было прекрасным. Во-первых, об экзаменах и учебе вообще можно было надолго забыть. Отработку на кафедре она в расчет не брала. Университет Марина всегда рассматривала, как плацдарм для атаки по всем флангам с целью поскорее выскочить замуж. Отношение к занятиям – скучная неизбежность. Факультет тоже был выбран не случайно: контингент здесь был смешанный, даже с преобладанием лиц мужского пола. Это вполне устраивало Марину, твердо поставившую перед собой цель выпорхнуть бабочкой из родного дома, где ей никто, кроме отца, не был рад.

Кажется, предприятие удалось. Правда, с некоторыми непредусмотренными вариациями, но главное – до заданной цели оставалось совсем чуть-чуть. Она шла на встречу с Сергеем, повторяя про себя: «Марина Петровна Незванова, Марина Незванова», – ей нравилось звучание своей будущей фамилии. К фамилии отчима с некоторых пор она относилась так, как будто ей подарили что-то чужое, но отказаться было нельзя, а передаривать – не принято. Замужество давало единственный, простой шанс избавиться от него. Марина прекрасно относилась к Петру, давно считая его своим отцом, ни минуты не мечтая о встрече с родным, ни разу не вспомнившим о ее существовании. Но ей всегда казалось, что рыжеволосая братия Столяровых, мама и сам глава семьи – это одно целое, а она – отрезанный ломоть, волею случая носивший одну с ними фамилию.

Сергей давно звал замуж. Сначала Марина не воспринимала это серьезно. Отшучивалась, говорила, что он будет последним, за кого она согласится выйти замуж, потому что он начнет сдувать с нее пыль, а она боится резких порывов ветра. Ей было непривычно его постоянное внимание, забота. Она от близких не получала этого сполна, поэтому на Сергея поглядывала удивленно и ждала подвоха. Не находя его, постоянно колола Сергея, словно проверяла его терпение. Ну когда же он сорвется и покажет свою истинную сущность? Она долго не могла поверить, что этот парень не играет, не притворяется, не строит коварных планов, а просто любит. Он отказался от дружбы с Власовым и его компанией, перестал посещать веселые пирушки в его квартире.

Вообще от этого больше потерял Андрей, потому что без весельчака Незванова его званые вечера превратились в обыкновенные пьяные сборища. Сергей нисколько не жалел о том, что отношения с Власовым свелись к нулю. По правде, в его компании он чувствовал себя неуютно: нужно было поддерживать непринужденную обстановку, разряжать острые ситуации, безмерно пить опротивевшую водку, а утром просыпаться с головной болью. Незванов обладал очень мягким, покладистым характером, но в какой-то момент он почувствовал, что надо становиться тверже. Иначе грозило долгое путешествие в пустое, перегарное никуда.

Сергей не любил вспоминать, что именно в состоянии крепкого подпития познакомился с Мариной. Слабенькое оправдание заключалось в том, что это был его день рождения. Хотя он умалчивал, что находился в таком состоянии после каждой вечеринки у Власова. Почему-то хорошо запомнилось брезгливое выражение лица Марины, когда он пытался ее поцеловать на правах именинника. На следующий день он не мог вспомнить, как ее зовут, но, встретив ее в университетском коридоре, узнал сразу. Незванов едва нашел в себе смелость подойти, поздороваться.

– А, Сергей Незванов, – протягивая ему руку, улыбнулась Марина.

– Вы запомнили?

– Конечно, у меня отличная память. Надеюсь, что и мое имя не стерлось из вашей памяти, – увидев замешательство на лице Сергея, укоризненно покачала головой. – Вот до чего доводит алкоголь. Ладно, сегодня я в хорошем настроении и прощаю такую непозволительную небрежность.

– Давайте знакомиться снова, – предложил Незванов, быстрым движением поправил волосы, манерно провел ладонью по гладковыбритым щекам. – Сергей Степанович Незванов.

– Марина Петровна Столярова, – засмеялась та. – Какой вы смешной. Кстати, почему мы на «вы»? Во втором дубле знакомства появилась неожиданная галантность, попахивающая нафталином.

– Тогда упрощенный вариант – я очень рад тебя видеть и приглашаю после занятий в пиццерию, – Сергей невероятно волновался. В его красивых серых глазах застыл страх получить отказ. Он вдруг понял, что будет добиваться этой девушки столько, сколько понадобится, чтобы завоевать ее сердце. Он уже услышал не самые приятные комментарии в ее адрес от Андрея. Незванов пропустил их мимо ушей, но именно эти слова о Марине ускорили его разрыв с Власовым. Он понял, что произошло между ними, но постарался сразу забыть об этом. Сергей решил никогда не говорить на эту тему с Мариной. Не было ничего, и все тут! Сейчас ему нужны были ее чернющие глаза и эта чуть надменная улыбка на подрагивающих губах.

– Извини, но сегодня никак не смогу, – разведя руками, ответила она.

– Идет, тогда в следующий раз.

Он ждал этого раза долго, а потом стал захаживать в общежитие, как бы по своим делам, а на самом деле – только с целью повидаться с Мариной. Его мягкая настойчивость возымела действие. На второй год обучения Марина решила начать новую жизнь, предоставив в ней вакантное место на роль спутника Сергею. Теперь все свое свободное время он посвящал Марине, даже помогал ей писать курсовые. Глядя на него, она удивлялась: как он умудряется все успевать?

– Ты меня поражаешь своей трудоспособностью, – однажды сказала Марина. – Откуда в тебе столько энергии?

– Я способен на большее, – глядя на нее долгим, любящим взглядом, ответил Незванов. Его глаза светились от счастья, когда он чувствовал, что Марина проявляет искренний интерес к нему. – Будь рядом со мной, и ты поймешь, что я не пытаюсь рисоваться, быть лучше.

– Я тоже остаюсь сама собой. И поэтому иногда мне хочется сказать тебе «беги».

– Почему?

– Тебе нужна другая девушка. Ты такой правильный, искренний, талантливый. Ты столько всего умеешь: гитара, фехтование, йога, получаешь повышенную стипендию. Родители наверняка души в тебе не чают. Представляю, какую девушку они захотят видеть рядом с тобой!

– У меня замечательные родители. Они простые рабочие люди. Ты им обязательно понравишься, а чтобы ты сама смогла во всем разобраться, я познакомлю вас.

– Нет, Сережа, наверняка ты уже приводил в дом не одну девушку. Я не буду пополнять этот список, – тогда Марина почему-то разозлилась на Сергея за то, что он так свободно, легко рассуждал о таких серьезных вещах. Он не чувствовал, что она далека от желания войти в его дом.

– Ты не права, Мариша, – возразил Незванов. – Ты будешь только второй. Первой была девочка, с которой я вместе учился в школе. Нас с первого класса звали женихом и невестой. В таком возрасте все кажется серьезным, на всю жизнь. Мы давали клятвы, украдкой целовались в подъезде. А потом она вышла замуж и уехала из ***торска.

– И что ты почувствовал?

– Что детство кончилось, пора становиться взрослым, – улыбаясь одними кончиками губ, ответил Сергей. Глаза его оставались грустными, потухшими. Воспоминания все еще ранили его.

– Ты не можешь от этого освободиться, – констатировала Марина, всматриваясь в его погрустневшее лицо.

– Давно освободился. Сейчас меня больше заботят наши с тобой отношения.

– Все нормально, по-моему.

– А я хочу, чтобы все было по высшему разряду. Имей в виду, скоро я буду настаивать на том, чтобы познакомить тебя со своими родителями.

– Хорошо, я постараюсь заметить, когда ты будешь настаивать, – засмеялась Марина, зная, какой мягкий характер у Сергея.

Когда она согласилась на очередное приглашение, он в первый момент ошарашенно смотрел на нее, стараясь заметить что-то, объясняющее ее согласие. Он так обрадовался, что потерял способность связно говорить, и только отрывисто повторял в вопросительной интонации:

– Хорошо? Ты… согласилась? Завтра? Поедем? Нет, сейчас?

Марина, улыбаясь, предложила отложить этот важный день до окончания сессии. Незванов быстро закивал головой и потом долго заглядывал ей в глаза, боясь переспрашивать. Каким же он выглядел счастливым, неловким. Он думал о предстоящем событии каждый день, не в силах подтолкнуть размеренный ход времени. А Марина просто нашла самый удобный выход для себя в сложившейся ситуации. Она уже все продумала: о своей беременности она расскажет Сергею только после того, как они подадут заявление. Она хотела знать, что он женится на ней именно по любви, а не из чувства долга. Сколько случаев, когда беременность становилась причиной похода в загс. Марина знала, что сообщение об этом еще больше бы обрадовало Незванова. Он не из тех, кто станет давать деньги на аборт, предлагая немного пожить для себя. Однако все-таки пока она молчала. Ей страшно было даже подумать, что ребенок может оказаться рыжеволосым и голубоглазым. Когда никого не было рядом, Марина осторожно прикладывала руку к еще плоскому животу и повторяла, как заклинание: «Красивый, сероглазый, светловолосый, умный мальчик – ты должен быть только таким!»

Марине хотелось, чтобы в ребенке повторились все черты Незванова: большие серые глаза, которые меняли цвет в зависимости от настроения, игры света. Она называла эти превращения волшебными, а Сергей, посмеиваясь, – вынужденной маскировкой. И волосы пусть будут такими же мягкими, шелковистыми, с необыкновенным русым оттенком. Короткими они были светлее, отрастая – темнели. Марина смеялась, называя Незванова хамелеоном. Он не обижался, отвечая, что, мол, хоть горшком обзывай, только в печь не сажай.

Еще зимой, после возвращения с базы Марина поняла, что он тяжело перенес разлуку с нею. Он трогательно обнял ее на автовокзале, где провел полдня в ожидании автобуса. Умудрился привезти с собой маленький термос с горячим кофе и принялся угощать им ее, Дашу, Симу. Сергей смотрел на их исхудавшие лица, качая головой.

– Что-то вы, девчонки, на отдыхе килограммы свои растеряли, – улыбаясь, сказал он.

– Так это ж входило в наши планы, – отшутилась Даша. – Мы не намерены зимой обрастать жирком! Активные занятия спортом, свежий воздух, максимум движения. Правда, Мариша?

Тогда Марине стало невыносимо стыдно за свое легкомысленное поведение. Ее связь с Юрой теперь казалась ужасным, непростительным поступком. Глядя на счастливого Сергея, суетящегося вокруг нее с этим термосом, она почувствовала себя гадиной. Даже губы сложила презрительно, испытывая непреодолимое желание врезать самой себе по физиономии. Можно не любить человека, но предавать… Нужно было сразу, немедленно отказаться от удовольствия купаться в согревающих волнах чувств Незванова. Но только она подумала об этом, как непроглатываемый ком подступил к горлу и, уткнувшись в холодный, мокрый от срывающегося снега пуховик Сергея, Марина расплакалась. Сергей беспомощно огляделся по сторонам, ища поддержки у Маринкиных подруг, но они отвели глаза, отвернулись.

– Ну перестань, Мариша, перестань. Я тоже очень рад, что мы снова вместе, – целуя Марину в щеку, повторял он. – Не плачь. Я не могу видеть твоих слез.

Сергей по-своему воспринял слезы Марины, а Сима с Дашей только молча переглянулись, отпивая маленькими глоточками горячий кофе. Им тоже было стыдно смотреть в глаза Незванову, как будто это они были виноваты в том, что терзало их подругу. Сима похлопала Марину по плечу, Даша произнесла что-то вроде «плаксивое состояние – не всегда признак грусти». Чепуху какую-то сморозила и, попрощавшись, поспешила вместе с Симой на трамвайную остановку.

– Да, у Машки начались приступы проснувшейся совести, – сказала Бреславская, отойдя на достаточно большое расстояние.

– Надеюсь, она искренна, – ответила Даша. – Этот парень – находка для такой юлы, как она. Поймет – хорошо, нет – обожжется еще не раз.

– Наверняка ты знаешь больше моего, поэтому так уверенно говоришь.

– Твоя правда. Ты же знаешь, в нашей команде я – хранитель секретов.

– Знаю, Дашуня, очень хорошо знаю, – сказала Сима. – Наш трамвай, давай подбежим.

Марина, всхлипывая, смотрела вслед подругам. Она кожей чувствовала, что они говорят о ней. Конечно, в их словах мало лестного – заслужила. Но сейчас ей плевать на то, что думают другие. Она испытала панический страх потерять эту заботу, нежность, искреннюю любовь.

– Ну, успокойся, Маринка, – крепко прижимая ее к себе, сказал Незванов. – Я так тебя люблю, даже представить себе не мог, что такое бывает. Я тут без тебя чуть с ума не сошел.

– Ну да? – вытирая слезы, хмыкнула Столярова. – Брось, ты мне нужен такой, какой ты есть, со всеми не испорченными мозгами, наивностью, трудолюбием, любовью ко мне. Ты должен стать мне опорой, понимаешь? Я всегда знала, что рядом со мной должен быть сильный, но одновременно мягкий мужчина. Ты соответствуешь, по-моему.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что когда-нибудь я отвечу «да» на твое очередное предложение руки и сердца.

– Я могу сделать его прямо сейчас!

– Сейчас не нужно, – улыбнулась Марина. Она уже пришла в себя, взяла Незванова под руку. – Пойдем, мой герой. Возьми сумку, почему-то она стала еще тяжелее, чем раньше…

Марина вспоминала, как они невероятно долго шли к трамвайной остановке, разговаривали ни о чем. В основном говорил Сергей, а она то и дело поддакивала, соглашалась, боясь, как бы не выпасть из разговора, задумавшись о своем. Она спрашивала себя, когда же в ее сердце поселится что-то прекрасное и светлое в ответ на его нежные чувства?

Сейчас она понимала, что ее отношение к Сергею действительно стало другим – что-то промежуточное между привычкой, переходящей в зависимость, и ощущением необыкновенного покоя, душевного тепла, когда Незванов рядом. Он сумел прочно войти в ее жизнь, стал ее частью, и поэтому прощание с Юрием было просто необходимым. Мирный интересовал ее только как страстный любовник, успевший многому научить свою очередную подружку. Однако полученные удовольствия, похоже, дорого обошлись. Марина гнала от себя мысли, что именно Юра мог оказаться отцом ее будущего ребенка. Наверное, это понравилось бы Столярову – точная копия его самого. Как ей раньше не приходило в голову, что Юра похож на Петра как две капли воды? Только того доброго, открытого выражения лица, которое было у отца, от Юры было не дождаться.

Увидев в назначенном месте Сергея, Марина почувствовала, как губы расплылись в улыбке – она действительно была рада его видеть. Заметив ее издали, Сергей направился навстречу, прижимая к груди букет алых роз.

– Здравствуй, – негромко сказал он, поравнявшись. Наклонился, поцеловал в щеку и, выпрямившись, нарочито критически осмотрел ее с головы до ног. Марина подыграла ему и медленно повернулась на триста шестьдесят градусов. Незванов поднял большой палец вверх. – Отлично выглядишь, но недостает одной важной детали.

– Какой?

– Вот этой, – Сергей протянул Марине букет, еще раз поцеловал, прошептав на ухо: – Поздравляю с окончанием сессии и предстоящим знакомством со своими будущими родственниками.

– Как ты спокойно об этом говоришь! – выдохнула Марина и, решив прибавить красок, добавила: – У меня поджилки трясутся.

– Сколько раз тебе объяснять, что моя мама – самая лучшая на свете, а отец – отличный мужик. Я им столько хорошего о тебе рассказывал, что они заранее тебя полюбили.

– А я ничего не говорила о тебе своим родителям.

– Почему? – поднимаясь по ступенькам трамвая вслед за Мариной, спросил Сергей.

– У меня с ними не такие доверительные отношения, понимаешь? Я и мама – два чужих друг другу человека. Отчим проявляет ко мне больше внимания, чем она. Но даже с ним я не говорила о тебе, – глядя в окно, ответила Марина.

– Как же ты можешь все носить в себе?

– Для этого у меня есть дневник. Он в курсе всех событий. Только я дала себе слово порвать его, когда выйду замуж.

– Почему? Оставь на память, представляешь, лет через тридцать – сорок откроешь и перечитаешь все о своей юности! Или внукам дашь, чтоб вынесли из бабушкиного опыта что-то для себя.

– Нет, Сережа. На память – это когда хочется помнить. Не уверена, что захочу снова окунуться в то состояние, когда я писала своим ровным почерком обо всем, что было на душе. А внукам и подавно не стоит об этом знать.

– Неужели там все настолько хмуро? – на поставленный вопрос Сергей не получил ответа. Марина продолжала всматриваться в окно, как будто ее больше всего на свете привлекала эта картина мелькающих деревьев, домов.

Незванов внимательно посмотрел на четко очерченный профиль с чуть курносым, по-детски смешным носом и не стал больше задавать вопросов. Остаток дороги они провели в молчании. Марина была благодарна Сергею, что он понимал, когда нужно остановиться. Он чувствовал ее настроение, каждый ее взгляд говорил ему больше любых слов. Марина и не мечтала о таком, а получив, долго не могла понять, что же с этим чудом делать. Неожиданная беременность помогла ей расставить все по местам. Внутренний голос пытался докричаться до ее уснувшей совести, но материнский инстинкт заглушал его. Он оправдывал выбор Марины и всячески поддерживал ее. В конце концов, может быть, ее опасения беспочвенны, и отец ребенка Незванов? Марина решила разбираться с этим позднее. Пока же ее больше волновала предстоящая встреча с его родителями.

Сергей был прав и нисколько не преувеличивал, когда говорил, что у него замечательные родители. Марина едва переступила порог их квартиры, как почувствовала тепло, исходящее от этих совершенно незнакомых людей. В их глазах было столько непритворного интереса к ней, без лавины вопросов, без колкостей, проверочных тестов. Еще через час, уже сидя за столом, Марина обвела всех взглядом и вдруг поднялась, держа в руке бокал вина.

– Я хочу предложить тост, – чуть срывающимся от волнения голосом произнесла она. – Давайте выпьем за родителей. Они дают нам жизнь. Можно больше не перечислять их заслуг – эта главная, но по отношении к вам, Лидия Павловна и Степан Сергеевич, по-моему, список будет бесконечным. Вы воспитали прекрасного сына. Это получается не у всех, для этого нужен особый дар понимать своего ребенка. Спасибо вам за него. Добавлю только, что я полюбила вас с первых минут нашего знакомства, потому что почувствовала себя уютно рядом с вами. В моей жизни такие мгновения – редкость. Увидела, что в ваших глазах нет предвзятости. И за это спасибо.

Растроганные словами Марины, все молча приподняли свои бокалы. Лидия Павловна, сидевшая рядом с нею, обняла за плечи, улыбнулась и снова будто впервые увидела ее, посмотрела на гостью.

– Сережа говорил, что вы необыкновенная девушка, – сказала она. – Сегодня мы смогли убедиться в этом. Если рядом с моим сыном будете вы, я не стану переживать за его судьбу – она окажется в надежных руках.

– Тогда не будем долго ходить вокруг да около, – поднялся Сергей и, глядя на Марину, произнес: – Я счастливый человек только потому, что узнал тебя, Мариша. Но человек устроен так, что ему всегда нужно большее. Я прошу, чтобы ты не просто была рядом, а стала моей женой, матерью моих детей. Я хотел попросить об этом наедине, но слова мамы толкнули меня на этот шаг сегодня, сейчас. Ты можешь не отвечать сразу, подумай…

– Я согласна, – поднявшись, тихо сказала Марина. Она почувствовала, что заплачет, настолько трогательным показалась ей то, что происходило. Бокалы Сергея и Марины соприкоснулись, издавая едва слышный хрустальный звон, протяжный, нежный, торжественный. Через мгновение к ним присоединились бокалы родителей.

– Мариночка, а ваши близкие одобряют ваш выбор? – поинтересовалась Лидия Павловна, тихонько задав свой вопрос, когда мужчины ушли на кухню курить.

– Конечно, – не раздумывая ни минуты, ответила Марина. – Они даже считают, что Сергей слишком хорош для меня.

– Что вы говорите? Интересно, в какой форме это могло быть сказано? – искренне удивилась Лидия Павловна. Она поправила очки, постоянно сползающие с переносицы. Ее рука дрожала то ли от волнения, то ли от возмущения. Она всегда считала, что любящий родитель слеп и выбор своего повзрослевшего чада рассматривает слишком придирчиво. Неужели можно открыто сказать своему ребенку, что он недостоин его?

– В грубой, Лидия Павловна, – ответила Марина, чем привела женщину в еще большее замешательство. – Не у всех детей такая идиллия в отношениях с родителями, как у вас с Сережей.

Марина действительно в один из редких приездов домой обмолвилась о том, что встречается с пятикурсником, хорошим парнем. Она бы не стала вообще об этом говорить, но мама в очередной раз обратила на нее внимание. Это выразилось в нескольких вопросах о свободном времени Марины. Конкретно – с кем и как она его проводит. Однако задав вопрос, Татьяна поспешила сама же на него и ответить.

– Небось с девочками по танцплощадкам шляешься, приключений ищешь.

– Не шляюсь, потому что у меня давно есть замечательный парень, и я скоро выйду за него замуж, – Марина и не заметила, как выпалила последние слова. Но на маму они не произвели ровным счетом никакого впечатления. – А насчет приключений, так это уже было. И тебя в них я посвящать не стала.

– Вот за это спасибо, а то у меня от своих забот голова кругом, – убирая со стола, сказала Татьяна. Она окинула кухню озабоченным взглядом, словно подтверждая произнесенное, и перевела разговор на другую тему: – Ты как, со всеми будешь ужинать или потом?

– Зачем ты меня родила, мам? – удивленно глядя на мать, спросила Марина.

– Когда у тебя появится ребенок, ты получишь ответ.

– Ты всю жизнь коришь себя, что не сделала тогда аборт.

– С этим в то время было сложнее, чем сейчас. Тебе повезло – ты имеешь возможность родить желанного ребенка, – невозмутимо ответила Татьяна, замешивая тесто на блины.

– Да, возможностей хоть отбавляй, – выходя из кухни, заметила Марина.

В тот же вечер Марина уехала в ***торск. Перед отъездом зашла к отцу, обняла его и сказала:

– Я скоро выйду замуж. На свадьбу приглашу только тебя, чтобы это не стало неожиданностью, предупреждаю.

– Опять поссорились?

– Нет, это называется иначе. Мы выяснили степень своего неизбежного родства…

Лицо Марины стало угрюмым. Она покусывала нижнюю губу, пытаясь освободиться от воспоминаний, на которые ее невольно натолкнула Лидия Павловна. Видя, что девушка совсем расстроилась, хозяйка поспешила исправить положение, предложив просмотреть семейный альбом. Марина с радостью согласилась. Вскоре к ним присоединились Сергей со Степаном Сергеевичем.

Вечер прошел прекрасно. Марина чувствовала, что ее здесь приняли, и непонятно, кто больше был рад этому. Приподнятое настроение теплой, ласковой волной коснулось всех и осталось, задержавшись в сердцах, отразившись в открытых улыбках. Это было время всеобщего единения и счастья, которое не может длиться долго, но остается в памяти на всю жизнь.

– Кажется, все прошло замечательно, – провожая Марину, заметил Сергей.

– Да, – тихо ответила та, прижимаясь к Незванову. – Почему я так долго сопротивлялась, не знаешь? Такие прекрасные люди. С ними легко, не нужно притворяться.

– Отец сказал мне, что мы после свадьбы сможем жить или с ними, или в отдельной квартире. Я прописан у тети, а она безнадежно пропадает в деревне и, кажется, не собирается возвращаться в ***торск. Ты как думаешь, нам лучше сразу пожить самим?

– Я вообще не хочу говорить обо всем этом. Вот обменяемся кольцами, тогда будем планы строить, – прервала Сергея Марина и тут же смягчилась: – Извини, что так резко сказала. Мне вообще не верится, что все так замечательно складывается. Со мной такого никогда не случалось.

– Ты заслуживаешь самой счастливой, полной радостей жизни, Маришка. И я постараюсь содействовать этому по мере сил, – уверенно произнес Незванов. – Я в отличной форме. Могу горы свернуть, если потребуется! Говорят, что каждому мужчине дано выполнить свои задачи в этой жизни при условии, что с ним рядом будет его женщина, только его, понимаешь? Для меня это – ты!

Марина остановилась, взяла ладони Сергея в свои и крепко сжала. Обычно мужчины говорят, что готовы достать звезду с неба, чтобы доказать силу своей страсти. А Марине хотелось самой сказать что-то подобное. Она поняла, что за последнее время произошло незаметное превращение ее вежливого принятия любви Сергея в настоящее, сильное чувство. Сегодняшний вечер довершил окрыляющее изменение. Она дождалась его! Чем она заслужила такое счастье?

Сергей поцеловал ее нежно и страстно. Он смотрел на нее, как на божество, а Марина, чуть отстранившись, неосознанно провела рукой по животу, думая в этот момент о том, что ребенок получит самого лучшего отца. Если он так любит ее, то ребенка тем более полюбит. Она родит ему еще двоих детей. Марина точно знала, что у ее будущего малыша обязательно будут сестры, братья. Тогда она сможет показать, как нужно относиться к мужу, детям. Она сумеет обогреть всех. У них будет замечательная семья, где все любимы, где каждому уделяется внимание и проблемы только общие.

– Мы обязательно будем счастливы, – улыбаясь, сказал Незванов. – Ты веришь?

Она не могла говорить от волнения, только кивнула. Стало так обидно, что в самый нужный момент она молчит, борясь с подступающими слезами. Она должна выразить свою благодарность за эти бесценные слова, бескорыстную любовь, радужное будущее, которое навсегда вычеркнет из памяти все негативное, что случилось с нею раньше! Ему просто не останется там места.

Прижавшись к стеклу автомобиля, который должен был домчать ее до общежития, Марина смотрела на удаляющийся силуэт Сергея. Он сначала махал рукой, а потом стал напряженно всматриваться вдаль. И Марине показалось, что в этот вечер она не должна была уезжать или могла пригласить его к себе. Девчонки разъехались по домам, так что потеряна прекрасная возможность провести вместе полную любви и ласк ночь. Марине не хотелось сегодня быть одной, но никаких вольностей она больше себе не позволит!

Уже подъезжая к общежитию, она поняла, что пришла пора сделать новую запись в своем дневнике. Это займет немало времени: окончание второго курса, знакомство с родителями Сергея, ожидание ребенка и предстоящее замужество – управиться бы до утра. Марина направилась по коридору в свою комнату и пришла еще к одному твердому решению: в ресторан с Юрой она не пойдет. После сегодняшнего вечера и ее необыкновенного внутреннего состояния она не могла допустить и мысли об общении с ним. Она пожалела о том, что похвасталась девчонкам званым обедом в ресторане, но они наверняка ее поймут. Она завтра же перезвонит обеим и все объяснит.

Решение сыграть две свадьбы в один день пришло в голову Марине. Она долго уговаривала Симу потому что та вдруг уперлась, оправдывая это тем, что невеста должна быть одна.

– Да ради бога, Симка, – согласилась Марина. – Распишемся друг за другом, а потом каждый в свой ресторан.

– Нет, подружка, будет по-человечески, а не с твоими извечными причудами, – категорически произнесла Сима. – Единственное, в чем могу пойти навстречу, – назначу свою свадьбу после твоей. Тогда исполнится твоя заветная мечта выскочить замуж первой из нашей тройки, идет?

– Идет, – согласилась Марина, понимая, что подругу не переубедить. – Только у меня условие.

– Какое еще условие?

– Вы с Олегом будете у нас свидетелями, а мы – у вас.

– Хорошо, спасибо за доверие. Думаю, что Олег с удовольствием выполнит эту важную миссию. А вот ответить тем же вы не сможете. Говорят, есть примета – свидетели должны быть холостяками.

– Почему? – удивленно спросила Марина.

– Чтобы семейная жизнь у всех не разладилась. Кандидатура Дашки напрашивается сама собой, а вот свидетеля еще нужно искать.

– Бреславская, не поверю, что ты стала суеверной, – недоверчиво сказала Марина.

– Да ладно тебе. Тут не будешь! Ты же знаешь, как мои предки воспринимают предстоящее событие!

– Не обращай внимания. Переживут как-нибудь то, что ты станешь Пырьевой. В конце концов ты можешь оставить свою замечательную фамилию.

– Нет, Олег настаивает, чтобы я взяла его.

– Ого, уже настаивает? – присвистнула Марина.

– Не придирайся к словам.

– Не буду. Не обижайся и не забудь, что от гуляния в «Адмирале» по случаю нашей свадьбы вам не отвертеться.

Бреславская улыбнулась, немного завидуя подруге, ведь никаких пышных торжеств по поводу бракосочетания ее и Олега не намечалось, и это было окончательное решение родителей Симы. Ее не связывали никакие обязательства по выбору конкретного дня свадьбы, поэтому желание Марины все-таки первой из их неразлучной тройки выскочить замуж Сима восприняла спокойно. Единственное, ей хотелось ускорить это событие, потому что обстановка в семье Бреславских накалилась после сообщения дочери о предстоящем замужестве. Родители без особого энтузиазма восприняли известие о ее намерении. Мало того, что речь об этом должна была идти только после окончания университета, так еще и зять предполагался русский. Елизавета Михайловна хваталась за голову, призывала дочь одуматься.

– Сима, ты никогда не была безрассудной. Что же случилось с тобой, девочка? Ты совершаешь непоправимую ошибку, связывая свою жизнь с этим горе-химиком. У него нет будущего!

– Не говори так, мама! Ты совсем не знаешь его!

– И знать, честно говоря, не хочу. Помирись с Сашей, прошу тебя. Вы столько лет шли к тому, чтобы всю жизнь быть вместе. Зачем же ты все разрушаешь?

Но Сима молчала, глядя на бабушкину фотографию. В голове звучал ее чуть хрипловатый голос: «Твоя мама рада вашему знакомству, дружбе. Саша не твой… Вы никогда не станете одним целым». Она не могла ошибаться! И это придавало Симе сил, стойкости. Лев Семенович хранил мрачное молчание, никак не комментируя происходящее. Елизавета Михайловна поняла, что от мужа поддержки не дождется.

– Лева, оторвись от своих мыслей, пожалуйста! Твоя дочь совершает непоправимую ошибку, а ты витаешь неизвестно где! – не выдержала она.

– Твоя мама тоже была против моей кандидатуры, если помнишь, – тихо ответил тот.

– Что ты сравниваешь? Моя мама проверяла прочность наших чувств!

– Так дай им возможность проверить их в законном браке. И пусть переходит на его фамилию. Хватит нам твоих экспериментов по этой части, – поправляя очки, заключил Лев Семенович. Он имел в виду то, что Лиза сохранила свою девичью фамилию, не пожелав стать Елизаветой Гольдинер. Более того, ей удалось уговорить его записать дочку как Бреславскую. По молодости он думал, что у них еще будут дети, и уж сына он точно сделает продолжателем своей фамилии. Однако Сима стала единственной дочкой, а мечты так и остались нереализованными. – Моя дочь не может поступать опрометчиво!

Его слова оказались решающими. Елизавета Михайловна махнула рукой. В результате Бреславские дали свое согласие, но никаких особых торжеств по этому поводу проводить не захотели. Многочисленную родню было решено собрать дома, а молодых в день росписи отправить на юг, в Керчь. Там они могли остановиться в пустующей квартире родственников Симы и провести свой медовый месяц.

Сима сначала решила обидеться. Как-никак она собиралась выходить замуж один раз в жизни! Ее собрались лишить дорогих сердцу воспоминаний, криков «Горько!», похищения невесты, первого танца с мужем под любопытными взглядами гостей. Конечно, все ожидали от нее другого выбора. Имя Саши больше не произносилось вообще, как будто его никогда не существовало. Чьи нервы при этом щадили – сказать трудно, но мама Симы пребывала в подавленном состоянии не один день после того, как ее поставили перед фактом предстоящего брака. Трудности возникли не только у Симы. Олег всячески ободрял ее, скрывая, что к его выбору родители и старшая сестра тоже отнеслись более чем критически. Он подвергся многочасовой обработке, после которой взрослым стало ясно, что юношу не переубедить. Тогда мама обрисовала ему ближайшие перспективы, из которых становилось ясно, что брак не просуществует долго, что Олег не сможет находиться в тех условиях, которые предоставит ему женушка.

– Сыночек, она будет лежать на диване с новым журналом, а ты, придя с работы, обнаружишь пустой холодильник и остатки черствого хлеба, – срывающимся голосом говорила Ольга Евгеньевна.

– Ну что ты говоришь, мама?

– Твои рубашки никогда не будут свежими, а обувь – чистой. Тебе придется следить за этим самому, мой мальчик. У твоей жены будут более глобальные заботы.

– Ты всегда говорила, что мужчина должен все уметь делать сам, чтобы никогда и ни от кого не зависеть. Разве я что-то путаю? – улыбаясь, спросил Олег.

– Это верно для критических ситуаций, сынок, – заметил отец. – А в семейной жизни авралы бывают не часто.

Олег все-таки отстоял свой выбор. О сватовстве в его случае речь не шла. Родители Симы ограничились коротким разговором по телефону, из которого стало ясно, что в сложившейся ситуации скорый отъезд молодоженов, буквально со ступеней дворца бракосочетания, стал единственно возможным началом их семейной жизни. Это время было явно необходимо родителям, чтобы смириться с происшедшим.

В отличие от Симы и Олега у Марины с Сергеем сложилось полное взаимопонимание с родителями и с той, и с другой стороны. Марину приняли безоговорочно с единственным условием – войти в их семью дочерью, а не невесткой. Логическое продолжение – никаких свекра и свекрови! Конечно, это было самое приятное условие из всех, которые ставились перед девушкой. Она была счастлива, что все так гладко складывается. Лукаво поглядывая на будущего мужа, она пыталась представить себе его лицо, когда он узнает, что скоро станет отцом. Пока состояние Марины позволяло скрывать это. Никаких приступов тошноты и головокружения, никакого обжорства и сонливости – счастливая девушка с постоянной улыбкой на лице. Марина давно не помнила, чтобы такое прекрасное настроение задерживалось у нее так надолго. Даша и Сима тоже заметили, что она не ходит – летает, что приписали крепнущим отношениям между Мариной и Сергеем. Она не торопилась ничего комментировать, даже с Дашей не была откровенна, как обычно. Дневник пополнялся все новыми исписанными страницами, чувства выплескивались на бумагу, на душе становилось легко. Марина решила, что наконец обрела покой и равновесие. С таким спутником, как Незванов, можно позволить себе быть беззащитной, расслабиться, зная, что тебе есть на кого положиться. Конечно, это был не голубоглазый брюнет с идеальной фигурой и взглядом Казановы, но, кажется, Сергей – именно тот, с кем она сможет стать счастливой. Незванов решил делать все по правилам. Он сказал Марине, что собирается жениться всего один раз, поэтому хочет сделать все, как положено. Он предупредил ее заранее, что приедет свататься. Это был идеальный повод, чтобы перезнакомиться и получить хоть какие-то представления друг о друге. Сергей не думал, что способен так волноваться. Ни одно событие в его жизни не вызвало в нем столько эмоций, как предстоящее знакомство с родителями Марины.

Волнения его оказались напрасными. Было заметно, что кандидатура жениха пришлась по душе родителям невесты. После ритуальных бесед за накрытым столом было дано официальное согласие на брак. Татьяна сказала, что очень рада тому, что дочь решила повзрослеть. Улыбаясь, попросила не делать ее скоро бабушкой, мол, молода еще так называться. При этом щеки у Марины вспыхнули, как два факела, и она пристально посмотрела матери в глаза. Кажется, в них не было подвоха – Татьяна просто решила в кои веки пошутить. Она добавила, что отец и она готовы принять самое активное участие в предсвадебных хлопотах. Татьяна, как обычно, отвечала и говорила за двоих. Выбрали ресторан, обсудили количество приглашенных, предстоящие затраты, а на следующий день Марина с Сергеем подали заявление. Одним словом, началась приятная суета, и каждый день приближал назначенное торжество.

Ждала его и Даша. Ей предстояло стать гостьей на этой свадьбе и свидетельницей у Симы. До события оставалось чуть меньше месяца. Олегу было поручено срочно найти кандидатуру на роль свидетеля. В один прекрасный день позвонила Сима:

– Привет, Дашуня!

– Привет, Симка!

– Значится так: сегодня намечается знакомство со свидетелем. Ты как?

– Сегодня? – задумчиво переспросила Даша, оттягивая момент ответа. Дело было в том, что именно сегодня они со Стасом собирались поехать к нему на дачу. Дубровин недавно отстроил ее и хотел показать плод своих фантазий и капиталовложений.

Даша не могла перенести это мероприятие, потому что им со Стасом едва удалось наладить нормальные отношения после ссоры, случившейся еще зимой, перед поездкой на базу отдыха. Она подумала и решительно произнесла: – Сегодня не получится, Сим, ты не обижайся, ладно?

– Ничего страшного. Просто я скажу Артему, что знакомство переносится на другой день.

– Ты только не расписывай меня как девушку, пребывающую в поисках любимого и неповторимого, – засмеялась Даша. Она чувствовала, что подруги словно испытывают неловкость оттого, что их жизнь уже можно считать устроенной, а у нее, такой красивой, улыбчивой, достойной самой необыкновенной любви, не складывается. Марина и Сима не считали Дубровина тем мужчиной, который действительно заслуживает того, чтобы быть рядом с их подругой. Они с прохладцей относились к нему и едва сдерживали свои эмоции во время мимолетных встреч. Стас всегда куда-то увозил Дашу, словно не желая, чтобы ее окружали друзья, знакомые. Марине казалось, что он ограничивает ее общение, а Симка пошла еще дальше – она была уверена, что Даша не всегда хочет этого, но что-то заставляет ее идти на поводу у этого красивого мужчины, обладающего непонятной властью над молодой, неопытной девушкой.

Поэтому отказ Даши Сима сразу связала с Дубровиным: наверняка она боится снова потерять его расположение. Бреславская не могла забыть, как Даша плакала у нее на плече, приговаривая, что давно не видела и не слышала Стаса, что невероятно скучает по нему. Тогда Сима впервые поняла, что подруга по-настоящему влюблена. И зачем она все время обставляет их отношения ореолом таинственности, настаивая на том, что все скоро закончится? Почему твердит, что не собирается связывать с Дубровиным свою жизнь, когда без него она просто теряет для девушки всякий смысл?

Сима действительно несколько раз пыталась познакомить Дашу с парнями из своего окружения. Но никто из них не понравился ей. Она находила массу недостатков, а то и просто молча отрицательно качала головой – она заранее отвергала саму мысль о том, что рядом будет кто-то, кроме Стаса. Бреславская не сдавалась. Артем Тропинин должен был стать очередной кандидатурой на место в сердце Даши. Именно его они с Олегом решили пригласить стать свидетелем на их свадьбе.

– Не может быть, чтобы Даша сразу отвергла такого парня! – заявил Олег на днях. – Нужно быть слепой, глухой и совершенно не разбираться в людях, чтобы не захотеть общаться с Артемом. Он такой правильный, что рядом с ним часто начинаешь чувствовать себя неловко. Хочется выпрямить спину, говорить красиво. Я его знаю с детского сада. Там вместе в песке игрались, потом – школа, а дальше наши пути разошлись. Тропинин – умница, подает большие надежды. Из него получится отличный адвокат – эта профессия скоро будет очень востребованной. При этом он – не зануда и умеет поддержать разговор на любую тему. Кажется, Даше нравятся хорошие манеры? А плюс к ним приятная внешность и необыкновенное чувство юмора, здорово, как ты думаешь?

– Я не могу отвечать за нее, Олежка. Надеюсь, что она все-таки заметит, что в мире существует не только Дубровин. Пока у нее наблюдается хроническая близорукость.

Сима вспоминала этот недавний разговор, понимая, что Стас не оставит Дашу в покое. Она для него слишком лакомый кусочек. Да и девчонка совсем потеряла голову от магнетизма уверенного в себе мужчины.

– Я не ищу тебе жениха, – поспешила ответить Бреславская, представляя, как усмехается на том конце провода Даша. – Я потеряла всякую надежду вразумить тебя. Ты у нас на все имеешь особый взгляд. Просто время идет, милая. Пора спуститься на землю.

– Да, вечная невеста при чужом муже, – тихо произнесла Даша.

– Ты сама это сказала, – Сима уже чувствовала себя виноватой. Даша обладала удивительной способностью вводить ее в это неприятное состояние.

– Ладно, Сим, я перезвоню на днях. Скорее всего в следующий вторник, идет?

– Договорились, – слушая размеренные гудки, Сима продолжала стоять, сжимая трубку в руке. Сейчас предстояло перезванивать Тропинину и переносить встречу на следующую неделю. В отличие от Даши он хотел и ждал этого знакомства. Фотографию Даши ему показал Олег.

– Какие удивительные глаза, – восхищенно произнес Артем, а про себя подумал, что наверняка в жизни они окажутся еще красивее. – Такие глаза дорогого стоят…

Даша положила трубку и почувствовала, как быстро застучало сердце. Выйдя на балкон, она подставила лицо жарким лучам июльского солнца. Тряхнула головой и глубоко вдохнула чистый, какой-то совсем не городской воздух. Вдруг возникло ощущение полной гармонии с миром – он перестал казаться враждебным, злым. В нем снова был Стас, и это – самое главное, дарящее покой, уверенность, радость жизни. Даша прижала руку к груди: там еще жили колкие осколки недавнего прошлого, в котором не было Дубровина. Ссора и разлука остались в темном, беспросветном пространстве, где было не до улыбок, где исчезли самые простые желания, а вместо них в душе поселился выгрызающий все живое холод отчаяния, страха. Именно эти воспоминания заставляли учащенно биться сердце.

Даша вернулась в свою комнату. Посмотрела на часы: скоро она услышит его голос, музыку льющихся слов. Предвкушая запланированную поездку на дачу, Даша не чувствовала вины, разрушив планы Симы. Очередной жених, подобранный для нее заботливой подругой, подождет. При всей своей привязанности к Бреславской отношения с Дубровиным Даша теперь ставила гораздо выше. Ничто не могло заставить ее снова огорчить Стаса, дать повод для ссоры, подозрений, обид. С этим покончено! Осталась одна-единственная причина, по которой он мог оставаться разочарованным, неудовлетворенным, но и это не навсегда. Даша дала себе слово поскорее разобраться в себе и сделать тот шаг, о котором изредка, но упорно твердит Дубровин. В конце концов, зачем она его мучит? Она задавала вопрос и сама на него отвечала: если бы только не было у него двух прекрасных мальчиков. Они не виноваты в том, что отец не любит их мать. Нельзя наказывать детей без вины, отнимая у них дорогого человека. Даша понимала, что вожделенная близость может стать последним доводом в пользу разрыва Дубровина с семьей. Она и хотела, и боялась этого. «Оба хороши – каждый не знает, чего на самом деле хочет, а если знает – прячет голову в песок, – горько усмехнулась Даша. – Тот случай, когда порознь – никак, а вместе – невозможно…»

Даше было страшно возвращаться в дни, в которых хозяйничала неизвестность. Это было недавно, воспоминания отзывались болью, подступающими слезами. Тогда не хотелось верить, что все кончено, но после ее возвращения с базы отдыха прошло больше двух месяцев, а Стас не звонил, не появлялся. Даша пыталась отвлечься, продолжая знакомство с Игорем, но этот юноша с самого начала ей не понравился, а со временем стал просто раздражать. Она изредка встречалась с ним только для того, чтобы как-то отвлечься от мыслей о Дубровине. Тут еще Симка со своими кандидатами в спутники жизни!.. Приходилось деликатно отказываться от очередного предложения познакомиться с «чудным парнем», что вызывало у подруги едва скрываемое раздражение.

Даша не понимала, почему возникает такое желание пристроить ее к кому-нибудь? Это было даже оскорбительно для нее. Подружки явно решили, что у них все в порядке, а она не может разобраться со своими проблемами. Даша сама пыталась разнообразить свое существование. Она теперь приезжала к Марине в общежитие на дискотеки, чем крайне удивляла подругу. Практически каждую субботу Даша оставалась ночевать у Столяровой, добросовестно проведя несколько часов в танцах.

– Что это ты зачастила к нам с ночевкой? – спросила подруга в один из приездов Даши. Они стояли в коридоре у полуоткрытой форточки, куда Марина старалась выдохнуть серую струю едкого дыма. Даша кривила носом и отмахивалась от неприятного запаха. – Знаю, знаю, что ты стала еще более целомудренной и куришь раз в год. Но тем более интересно услышать версию твоего пристрастия к дискотекам.

– Постепенно приучаю маму к тому, что это будет происходить все чаще.

– Тетя Ира не против?

– Мое отсутствие дает ей возможность полностью насладиться свободой. Ты же знаешь, что она у меня – женщина молодая, неустроенная.

– Ты мне зубы не заговаривай. Она и год назад была еще более молодой и не менее неустроенной, но на дискотеку тебя и калачом было не заманить.

Наверняка причина в другом. Нехорошо скрывать ее от меня. Ты же знаешь, я – могила.

– Мне нечего скрывать, Маришка. Стараюсь развеять тоску, скучаю по Дубровину. Злюсь на себя ужасно, но чувствую, что без него у меня не получается оставаться собой.

– Это серьезное заявление, – глубоко затянувшись, произнесла Марина и тряхнула копной густых черных волос. – Пора перестать играть в кошки-мышки. В наше время девушкам разрешается делать первый шаг к примирению.

– Я скоро дозрею до этого, Маришка.

Даша боролась с собой с твердо пускающим корни убеждением, что пока до уровня Стаса не дотягивает никто. И никто не может занять его место в ее душе, сердце. Состояние полного внутреннего разлада дочери не укрылось от внимательного взгляда Ирины. Она ни о чем не спрашивала, потому что давно поняла причину хандры Даши. Чтобы как-то поднять ей настроение, купила дочке дорогущий косметический набор производства всемирно известной фирмы. Он почти полностью опустошил и без того тощий кошелек Ирины, но она хотела сделать девочке приятный сюрприз. Не по случаю дня рождения, праздника, а просто так.

Разнообразная палитра красок набора сначала привела Дашу в восторг, но уже через минуту он сменился привычной за последнее время равнодушной миной. Ради приличия она еще подержала набор в руках, рассматривая перламутровые тени, румяна, потом закрыла крышку.

– Спасибо, мам, – поцеловав Ирину в щеку, поблагодарила Даша. Но в ее голосе не было и намека на радость. Он звучал ровно, бесстрастно. – Это то, о чем я давно мечтала. Как ты догадалась?

– Дашенька, не нужно играть, дорогая. И подарок тебе не в радость. Я вижу – ты на себя не похожа. Это я во всем виновата, – прикуривая очередную сигарету, сказала Ирина. – Такая глупость с моей стороны…

– Ты о чем, ма?

– Не нужно было его к тебе и близко подпускать! Разве против такого обаяния устоять можно?! Сама чуть было не попалась.

– Ты о чем? – Даша спрашивала, не желая слышать ответ.

– Не пытайся обмануть меня – я сердцем вижу. Пропал наш Дубровин, совсем не звонит, не заходит. Такое уже когда-то было, но причина была в ином, да и тебя это волновало не слишком. Ты же говорила, что не думаешь о нем как о мужчине.

– Я и сейчас думаю, что это не должно меня волновать, – безнадежно произнесла Даша. – Но ничего не могу с собой поделать. У меня словно сердце остановилось, понимаешь?

– Позвони ему сама, девочка, – улыбнувшись, сказала Ирина. Даша широко раскрыла глаза от удивления: и Марина говорила о том же. – Знаю, что не должна давать такого совета, но… Как видишь, я не такая непонятливая и бессердечная, какой ты меня представляешь.

– Мам, я никогда этого не говорила.

– Ну не в таких выражениях, но было, было. Ничего, милая, я все понимаю. Мне тоже когда-то было девятнадцать. И у меня была первая любовь. Позвони ему, Дашенька, и выясните все окончательно. Просто бросить трубку, наговорив сгоряча глупостей, много ума не нужно. Разобраться – вот это да!

Даша была благодарна маме за то, что она подтолкнула ее сделать первый шаг. В тот же день Стас заехал к ним вечером, и Ирина радостно захлопотала на кухне, сооружая ужин на скорую руку. Они собрались за столом, непринужденно разговаривали.

Стас и Даша вели себя так, как будто не было этих долгих мучительных для обоих трех месяцев неизвестности. Казалось, прошло три года – Даша повзрослела, в ее глазах Стас замечал что-то новое, ускользающее или тщательно скрываемое. В какой-то момент ему показалось, что она посмотрела на него с нескрываемым восхищением, граничащим с желанием, – это было волнующе, заставило сердце пуститься вскачь, а рука с сигаретой предательски задрожала.

Дубровин уже не надеялся на продолжение отношений. Он дал себе слово не звонить, не думать об этой девчонке, столько лет лишавшей его покоя. В конце концов она права – он не имеет права что-то требовать, потому что ничего не может ей дать. Только свою любовь, но взрослеющей девушке нужно гораздо большее: семья, дети, уверенность в завтрашнем дне. Он не готов порвать с прошлым, вычеркнуть из него Тамару, все, что связано с их браком. А дети? Они всегда останутся его сыновьями, но вряд ли он будет уделять им должное внимание, находясь в другой семье. За время размолвки с Дашей Дубровин окончательно нарисовал свой портрет – в мрачных красках. Он мысленно обозвал себя трусом, подлецом, не заслуживающим находиться рядом, дышать одним воздухом с таким чудом, как Даша.

Стас впал в депрессию. Ему было безразлично, как он выглядит. Тамаре теперь приходилось уговаривать его, раньше придирчиво осматривавшего себя в зеркале, прежде чем выйти из дома, сменить рубашку, пользоваться одеколоном, приводить себя в порядок. Он не мог смотреть на еду, вид и запах любимых блюд, которые тотчас принялась готовить обеспокоенная Тамара, вызывали отвращение. Чем больше она старалась, тем большее раздражение вызывала у Стаса ее забота.

Тамара не задавала вопросов. Она вообще редко пыталась разобраться в его настроениях, считая проявления апатии, хандры слабостью, недостойной мужчины. Она была уверена, что ее мужу вообще не о чем беспокоиться в этой жизни, так что и причин для такого поведения не видела. Единственное предположение, которое женщина могла себе позволить, – роман на стороне, любовное приключение, но ни о каком соперничестве не могло быть и речи. Разве Дубровин настолько смел и решителен, что сможет отказаться от жизненных благ и привилегий ради удовольствия в постели или блеска интеллекта какой-нибудь молодой красотки? Нет, Тамара была уверена, что за столько лет брака их связывает уже нечто большее, чем любовь. И это при том, что иллюзий по поводу сильного, всепоглощающего чувства к ней со стороны Стаса у нее никогда не было. В самом начале было нечто подобное, но зачем же обманываться? Она знала, что покупает себе мужа, условия сделки устраивали обоих. Поэтому Тамара спокойно ждала, пока Стас придет в себя. Она делала все, чтобы помочь ему не выглядеть опустившимся, для этого должна была не допустить появления мужа на людях в грязной обуви, несвежей рубашке, без аромата одеколона. Свои обязанности она выполняла без упреков, просто для того, чтобы знать: она делает все правильно, все как нужно.

В ресторане Дубровин несколько раз сорвался на обслуживающий персонал, чего не позволял себе никогда. Вид разъяренного и через мгновение обессиленного директора был всеми воспринят настороженно. Спокойная, лишенная напряженности атмосфера в ресторане становилась взрывоопасной от непредсказуемости Дубровина. Он перестал владеть собой, мечтая об одном – остаться в конце рабочего дня в своем просторном кабинете, улечься на кожаном диване и молча тупо смотреть в потолок. Он так и делал на протяжении последних месяцев, даже телефонный звонок не мог вывести его из состояния полной апатии. Его не волновало, что могла звонить Тамара, уставшая каждый день часами разыскивать его. Он не задумывался над тем, что сыновья уже достаточно взрослые, чтобы задавать маме вопросы, на которые она давала уклончивые ответы. Дубровин перестал чувствовать вкус жизни. Однако упрямый характер не давал ему сделать хоть какое-то движение навстречу решению проблемы.

Он перестал общаться и с Ириной, не желая через нее передавать приветы Даше. Так было однажды, но то ли он был моложе, то ли его чувство к Даше не было таким сильным – он смог долгий период обходиться без общения с Черкасовыми. Он снова вошел в эту семью, выполняя просьбу Ирины. Это было почти два года назад. Как летит время! Даша заканчивает второй курс университета. Да и свои дети тоже вот-вот станут студентами. Стас усмехнулся, вспомнив, как удивленно расширились его глаза, когда он заметил первую седину на висках. Это случилось недавно, и наверняка причина – в ледяном, сковывающем мысли и движения одиночестве. Все дело в пустоте, образовавшейся вокруг в этом скучном, безрадостном мире, где нет Даши…

Ни работа, ни сыновья и тем более Тамара не могли отвлечь его от постоянно возникающей мысли: что она сейчас делает? Это становилось каждодневной пыткой. Он никогда не думал, что сможет выдерживать ее так долго. Он практически смирился со своим состоянием. К сложившемуся положению постепенно привыкли домашние, старающиеся не беспокоить его, закрывавшегося в своем кабинете. Стас жалел себя, а это чувство разрушает и подтачивает сильнее боли, отчаяния. И вот, когда ничто не указывало на то, что снова могут настать благодатные времена, раздался телефонный звонок. Дубровин лежал на диване в своем рабочем кабинете, курил очередную сигарету и в первое мгновение решил не реагировать на него, как обычно. Но что-то щелкнуло в висках, больно резануло глаза, заставив зажмуриться и застонать. Недокуренная сигарета осталась в переполненной пепельнице, а Стас медленно поднялся и дотянулся до телефона. Услышав голос Даши, он потерял дар речи. Она все переспрашивала, дула в трубку, удивленно что-то бормотала, а Дубровин никак не мог совладать с голосом. Он боялся, что Даша обидится, подумает, что он не хочет с нею разговаривать. И когда, наконец, он ответил, то получился невообразимый крик, испугавший Дашу больше, чем его молчание.

– Стас, приезжай к нам вечером. Ты сможешь? – спросила она, не сказав и половины того, что собиралась. Она вдруг подумала, что по телефону этого делать не стоит. К тому же волнение мешало говорить и ей: сознание того, что она снова слышит Стаса, превратило ее в готовую разреветься от счастья дурочку. Она снова была маленькой семилетней девочкой, крепко держащей за руку Стаса. Она никогда не забудет тепла его руки, согревающего взгляда и чувства невероятной гордости оттого, что он рядом. Даша так погрузилась в эти воспоминания, что не расслышала ответ. – Так ты приедешь?

– Конечно, – выдохнул Стас, сразу ощутив, как жизнь снова входит в его опустошенное тело и заполняет его, делая красивым, уверенным, способным мыслить. – Конечно…

Со дня примирения прошло почти два месяца. Стас пришел в себя, его жизнь обрела смысл. Больше не было усталого старика с погасшими глазами, ссутулившегося, словно под тяжкой ношей. Каждый день приносил живительные часы общения с той, которая всегда была в его жизни. Она должна быть, и нет других вариантов! Нельзя расточать быстротечное время на разлуки, ссоры, недопонимания.

Дубровин снова встречал Дашу после занятий, выполнял все ее нехитрые желания, заходил в гости. На время сессии их встречи стали более редкими – Даша выполняла условие матери. Та просила, чтобы отношения со Стасом не мешали учебе. Дубровин довольствовался каждодневными разговорами по телефону, встречами в день экзамена. После сдачи они обязательно ехали отмечать это событие. Только окончание сессии Даша пообещала отметить с Симой и Маринкой – это была уже традиция. Стас не возражал. Он вообще боялся на чем-либо настаивать, теперь – более, чем раньше. Со своей стороны, Даша старалась предугадывать желания Стаса. Лишь одно, самое очевидное, она продолжала игнорировать, а Дубровин не отваживался настаивать. Он снова называл себя трусом, бесхарактерным мешком с трухой. Смотреть, как расцветает Даша, ему становилось все труднее.

– Дашуня, почему ты не хочешь, чтобы мы стали близки? – Стас однажды снова не выдержал и завел разговор об этом. – Я люблю тебя, девочка.

– Знаю, только не говори об этом так часто, – Даша подняла на него свои голубые глаза. В них плескалась бесконечная нежность и благоговение, хотелось броситься в эти манящие потоки и утонуть в них без сожаления.

– Я не могу представить, что к тебе прикасаются чьи-то руки! – скулы играли на лице Дубровина, дыхание сбивалось. – Это должно когда-нибудь произойти. Лучше – с любимым человеком, тогда ты почувствуешь всю остроту ощущений. Иначе бесценный дар природы превратится в рутину, ненужное времяпрепровождение, муку. Ведь ты любишь меня?

– В моей жизни нет другого мужчины, и ты знаешь об этом, – краснея, ответила Даша. – Ни в школе, ни в институте у меня не было ни одного романа. Да что там романа – флиртовать ни с кем не было желания. Я всегда мечтала о тебе. Когда я узнала, что ты женат… Мир превратился в сплошной обман, потому что мой мир был ты. Потом я смогла смириться с этим, но не настолько, чтобы забыть.

– Это единственное, что сдерживает тебя сейчас?

– Ты принадлежишь другой женщине.

– Это формальность, – пряча глаза, сказал Дубровин.

– Я не могу лишить детей отца.

– Я был не таким уж хорошим отцом все эти годы, потому что уделял им недостаточно внимания. Да и муж из меня так себе, потому что жену я никогда по-настоящему не любил.

– Значит, ты еще не жил, – беря в ладони лицо Стаса, грустно произнесла Даша. – Я буду с тобой, подожду еще немного, пока ты повзрослеешь.

– Я?!

– Да, именно ты.

– А что случится потом? – В голосе Дубровина явно слышалась тревога. Даша поцеловала его и улыбнулась, договаривать она пока не собиралась.

Стас не понимал до конца, что хотела сказать Даша. Она словно бы и принадлежала ему, так она говорила в моменты откровений. Но для взрослого томящегося желанием мужчины это были слова, подогревающие и мучительные. Их странные отношения привязывали обоих все крепче друг к другу, но развязка оставалась неясной.

Ирина следила за тем, как дочь оживает. В ее голубых глазах снова появился задорный блеск, радость жизни. Как женщина Ирина понимала состояние Даши, но жалела ее, не пытаясь смотреть в будущее. Что было впереди у молодой, красивой, умной девушки, которая потратит лучшие годы на ожидание, пустые обещания женатого мужчины? Ирина чувствовала, что Стас не из тех, кто в состоянии отказаться от своей жизни. Он давно мог это сделать, если бы захотел. По крайней мере, мог хотя бы намекнуть ей, что собирается совершить ответственный шаг. Он всегда интересовался, как дела на ее любовном фронте, но о своих не рассказывал никогда. И о Даше всегда спрашивал вскользь, словно она, мать, не знала об их отношениях. Это была игра, полная условностей, недомолвок, с никому не известным финалом. Ирина часто вспоминала тот вечер, когда она впервые увидела Стаса. Несмотря на алкогольный дурман, она смогла отметить, какой интересный мужчина рядом. Потом она не могла уяснить, почему он помогает ей, почему принимает участие в судьбе ее дочери? Он сразу дал понять, что они должны остаться друзьями, а Дашенька была совсем девочкой. Ирина не получала ответов. Оставалось надеяться на благоразумие Дубровина. Неужели он захочет сломать жизнь ее дочери? Кто знает, как отреагирует неопытная, чистая натура на безысходность. А ведь именно туда ведут их отношения, если Стас захочет усидеть на двух стульях.

– Дашуня, я вижу, ты опять летаешь, девочка моя, – перебирая шелковые пряди волос, рассыпавшихся по подушке, сказала Ирина, зайдя к дочери в комнату поздним вечером. – В твоих глазах снова свет, счастье. Ты ничего не рассказываешь, но я правильно поняла – вы помирились?

– Да, спасибо тебе, – перехватив руку матери, Даша поцеловала ее в теплую ладонь.

– За что, милая?

– Ты вовремя подсказала выход. Мы оба были в отчаянии. Стас смог говорить об этом недавно. Он словно боится вспоминать о том времени, когда мы гордо играли в молчанку.

– Что же дальше?

– Не знаю. Он не годится на роль моего старшего брата или отца – это очевидно. Еще недавно я говорила себе, что обязательно встречу того, с кем счастливо проживу до старости. А сейчас я чувствую, что без Стаса никогда не смогу стать сама собой. Он нужен мне, как он мне нужен! Но я вспоминаю о его детях, и мне становится стыдно. Я до сих пор помню эту маленькую девочку на руках отца, как она обнимала его ручонками и прижималась к щеке. Они выглядели счастливыми, и я поняла, что мне нужно уйти незаметно…

– О чем ты говоришь? – спросила Ирина.

– Это было давно. Я никогда не рассказывала тебе о моем маленьком путешествии, да и сейчас не стоит. Первое предательство, первые шаги к взрослой жизни.

– Дашенька, я так люблю тебя.

– И я тебя, мам.

– Отбросим все недоразумения, которые случаются.

– Само собой.

– Ты у меня умница. Ты разберешься, как нужно поступить.

– Постараюсь. Ведь я до сих пор хочу одной любви на всю жизнь.

– Какого цвета твоя любовь? Кажется, пришло время, когда ты можешь ответить на этот вопрос, – улыбнулась Ирина. Но Даша вздохнула и отрицательно покачала головой.

После этого разговора прошло не так много времени, но Даша всерьез задумалась над ответом на вопрос мамы. Так хотелось разобраться в своих чувствах. Почему-то Даша решила, что после сегодняшней поездки на дачу она сможет окончательно понять себя. Она боролась с внутренним напряжением, которое подогревал Стас.

Дубровин выглядел взволнованным, всю дорогу до дачи молчал, постоянно переключая каналы радио. Ему не нравился ни один ритм, голоса исполнителей раздражали.

– Ну разве это певица? Она половины букв не выговаривает, а я должен это слушать! – ворчал Стас, прикуривая очередную сигарету.

– Не слушай, – рассмеялась Даша. – Ты сегодня не настроен ни на джаз, ни на рэп, ни на классику. Может, спеть тебе, как Доронина Ефремову в известном фильме? Я могу тихонечко, душевно, а ты будешь продолжать нервно курить и задумчиво смотреть вперед. Идет?

– Не смейся надо мной, Даш!

– Какой тут смех! Ты на себя в зеркальце посмотри.

– Я за рулем.

– Остановись и посмотри: ужас что с тобой. На работе неприятности?

– Оставь меня, Дашуня, на пару минут. Я приду в себя и перестану выглядеть мрачно. Договорились?

Даша проявляла участие, от которого Стасу хотелось завыть. Не мог он рассказать о том, что испортило ему настроение перед самым выездом. Он ни за что не признается, что несколько минут назад предал их отношения, растоптал свои мечты и похоронил надежду на долгожданные перемены. Если бы он только оказался сильнее обстоятельств… Нет, время от времени глядя на четкий профиль Даши, ее русые волосы, которыми играл врывающийся через открытые окна ветер, Дубровин прикуривал очередную сигарету. А в один момент чуть было не остановил машину, чтобы вернуться. Он не мог смотреть Даше в глаза…

Неожиданный приезд на работу Тамары не сулил ничего хорошего – так и получилось. Она ворвалась в его кабинет, благо он был там один. Еще пару минут, и он бы уехал за Дашей. Опаздывать было не в его привычках. Поэтому, нервно поглядывая на часы, Дубровин старался быть любезным.

– Что случилось, Тома?

– Пока, думаю, ничего.

– Интригующе.

– О-о, еще бы! – прищурившись, зловеще произнесла Тамара и, едва сдерживая явное негодование, спросила: – Я тебя не задерживаю?

– Нет, я слушаю. Присядь, пожалуйста, – предложил Стас и сам занял свое место за рабочим столом. – С мальчиками все в порядке?

– Не волнуйся, с ними все хорошо. В данный момент они укладывают вещи.

– Какие вещи? – Дубровина бросило в пот. Он почувствовал, как внутри все похолодело, опустилось и зависло где-то на уровне сердца.

– Мы уезжаем на отдых, дорогой. На Кипр. Кажется, ты забыл, что мы собирались сделать это вместе?

– Я помню. Помню и то, что это должно было произойти через две недели, – взглянув на настольный календарь, ответил Стас. Первый шок от слов Тамары прошел. Нужно было собраться – она не стала бы вести себя так без оснований.

– Планы изменились. Мы едем без тебя. За эти две недели ты, пожалуйста, разберись в том, как жить дальше. Возможны варианты, как я понимаю? Будут приниматься любые, ты же знаешь, я всегда готова пойти навстречу. Ты сможешь выбрать свое будущее, но в качестве моего мужа оно должно быть без компромиссов!

– Ты можешь выразиться яснее? – Дубровин резко подался вперед. – Я ребусов не люблю.

– Ты потерял осторожность и стыд, любимый, – язвительным тоном продолжала Тамара. Ее густые черные брови двигались на лице, словно жили собственной жизнью. Сросшиеся на переносице, они и без того придавали лицу Тамары суровое, вечно недовольное выражение, а в этом разговоре суровость перешла в явную угрозу. – Я никогда не строила иллюзий на тот счет, что ты – идеальный мужчина. Но надеяться на элементарное уважение имею право, согласись? И верх неприличия – разговаривать с любовницами дома, не таясь вести беседу по телефону. Один из твоих разговоров с некой Дашуней услышал твой сын. Он был дома, но ты, конечно, этого не заметил. Это было не в первый раз, но признался Федор Станиславович в этом только сегодня. Кажется, ты собираешься через полчаса демонстрировать нашу дачу?

Стас почувствовал, что предательски краснеет. Нужно было срочно совладать с лицом и начать наступление. Как известно – это лучшая тактика, когда нужно защищаться.

– Я не делал из этого секрета, – глядя прямо в глаза Тамаре, ответил Дубровин. – Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь. С этой семьей меня связывают долгие годы общения. Это на уровне человеческих отношений. Ирину ты могла видеть в моем кафе. Она работала там бухгалтером. Тебя это не беспокоило? А ее дочь, Даша, чуть старше наших сыновей. Недавно она окончила второй курс университета. Я никогда не скрывал, что тепло отношусь к ней.

– Тепло не переросло в жар? – издевательским тоном спросила Тамара. – Девочка стала девушкой, не пора ли взглянуть на нее другими глазами?

– Перестань. Ты унижаешь подозрениями не меня, а прежде всего себя. Ты хочешь знать, почему я пригласил ее на нашу дачу?

– Не знаю и знать не хочу.

– Напрасно, потому что тогда не было бы этой сцены, дорогая. – Голос Стаса окончательно окреп. Он уже вошел в роль оскорбленного недоверием супруга и сделал это так натурально, что Тамара ощутила некое подобие раскаяния: дернула ее нелегкая, нервишки шалят. – Так вот, я предложил Ирине провести на нашей даче отпуск. Я рассчитывал, что в это время мы будем на Кипре, а они и отдохнут, и за домом присмотрят, пока я найду нормального сторожа. Хотел сделать два хороших дела одновременно… Ты можешь ехать с мальчиками, как и запланировала. Это ничего не меняет, в конце концов. Я не почувствую себя ущемленным без нескольких дней отдыха. Я – мужчина и привык работать без перерывов.

Тамара продолжала сверлить его взглядом, но в нем не было уничтожающего превосходства первых минут разговора. Она уже жалела о содеянном, раскаивалась, что поддалась эмоциям, позволила им возобладать над разумом. Это никогда не приводило ни к чему хорошему. Тамара почувствовала минутную злость, досаду в адрес Федора. Сын так сочно описал общение отца с этой Дашей! В его тоне было неприкрытое издевательство. Наверняка они с братом не раз обсуждали это, награждая свою мать не самыми лестными характеристиками. Мальчишки, что они понимают в жизни? Они привыкли к размеренной, спокойной жизни, в которой исполняются практически все их желания. Почему же у них не возникло элементарной мысли, что, внося разлад между родителями, они прежде всего рискуют лишиться всего этого?

Тамара мерила все по своим меркам. Она никогда не докладывала матери о похождениях отца, о которых знала немало. При этом она не собиралась щадить чьи-то нервы – она боялась разрушить шаткое равновесие между отцом и матерью. Кому от этого будет лучше? Точно не ей. Поэтому девочка молчала, откровенно обманывая Аллу Николаевну которая задавала ей вопросы, догадываясь о неверности мужа. Может быть, в благодарность за такую политику поддержки отец по-своему выказывал дочке знаки внимания, баловал сверх меры, называл своей кровиночкой.

Тамара вспомнила, как лишь однажды он превратился в человека, который ее не слышит. Она познакомила отца со Стасом и сразу объявила, что собирается за него замуж. Что тут началось! Это было извержение вулкана в масштабах городской квартиры. Федор Сергеевич, вероятно, не верил в искренность чувств красивого, самоуверенного молодого человека. При всей своей любви к дочери он видел ее недостатки, и их было гораздо больше, чем достоинств. Она не была красива, даже привлекательной Тамару можно было назвать с натяжкой. Она взяла от своих родителей самое ненужное, как нарочно! И Федор Сергеевич и Алла Николаевна обладали интересной внешностью, с годами лишившейся юношеской угловатости. Но Тамара – она принадлежала к тому типу женщин, которых не красит ни косметика, ни одежда, ни молодость, ни годы. Поэтому на ее рассказы о пылкой любви Дубровина отец смотрел сквозь пальцы. Он молча выслушивал излияния дочери, которая больше доверяла сердечные тайны ему, а не матери. Но когда речь зашла о браке, его прорвало.

Тамара не могла забыть, как он кричал, притащив ее к зеркалу, что она давно не видела своего изображения и витает в облаках. Она закрывала глаза, затыкала пальцами уши, не желая слышать грубых, обидных слов. Было очень больно потому, что это говорил он, человек, которого она всегда выручала, которому доверяла самое сокровенное. Он не мог быть с нею так жесток.

Время прошло, Тамара забыла горечь обиды. Память милосердна, она отсеивает ненужное, но сегодня после сообщения Федора ей показалось, что отец был прав. Он всегда знал, что будет именно так. Он просто увидел в Дубровине свое отражение, родственную натуру и не пожелал дочери судьбы жены. Как бы ни выкручивался Стас, дело здесь не в его человеколюбии.

– Ладно, будем считать, что я поверила, – поднимаясь, сказала Тамара. Она не хотела больше ничего слушать. Ей было противно чувствовать себя обманутой дурочкой. Нужно было нанести этому павлину ответный удар. И Тамара добавила: – Я собиралась сообщить о своих подозрениях отцу, но пока не стану этого делать. По крайней мере до моего возвращения с Кипра.

Она выпрямилась и с гордо поднятой головой направилась к двери. Она шла, чувствуя колючий взгляд Стаса. Увидеть бы сейчас его физиономию. Наверняка на ней нет и намека на слащавую любезность. Он ненавидит ее за то, что она посмела напомнить ему о зависимости от тестя. Пусть скрежещет зубами – он не добился бы и сотой доли того, что имеет, не будь рядом с ним ее. Он думает, что достиг этого своим умом, трудолюбием? Он не трутень, не глупец, но дело вовсе не в этом. Без ее отца он до сих пор заведовал бы тем маленьким, захолустным кафе, о котором вспоминает с таким теплом. Как будто ему было лучше в те времена, а не сейчас, когда он – первое лицо самого престижного ресторана ***торска и все известные, влиятельные личности города торопятся свести с ним дружбу.

– Я приеду к вам, как только смогу, – услышала она голос, в котором было столько смирения, что она невольно оглянулась.

– Когда ты честен, Стас? Мне кажется, даже наедине с собой ты боишься разрешить себе быть откровенным.

– Не нужно добивать меня, ладно?

– До встречи, любимый.

За Тамарой закрылась дверь. Дубровин еще с минуту смотрел вперед, ничего не видя, и, выругавшись, запустил в дверь пепельницу. Пепел, окурки разлетелись по кабинету, но Стас не заметил этого. Он не услышал даже звука бьющегося хрусталя, потому что в это время в голове гремели сказанные слова «Я приеду к вам…» – ведь это было то, чего он не хотел на самом деле. Он вообще перестал что-либо понимать. В одном Тамара права – он слишком давно был честен даже один на один со своим «я».

Посмотрев на часы, Дубровин понял, что уже опаздывает на встречу с Дашей. Он никогда не позволял себя ждать. Не сделает он этого и на этот раз. Выйдя из ресторана, Стас не сразу нашел глазами свою машину. Ее совсем не было видно из-за припарковавшейся рядом иномарки. Это окончательно вывело Стаса из себя! Он подошел к машине, быстро сел за руль и дал себе слово поскорее избавиться от надоевших «Жигулей». Это был уже не престижно – сидеть за рулем такого автомобиля, а ходить в отстающих Дубровин не привык. Стас осторожно вырулил со стоянки и, оказавшись на широкой дороге, ехал, превышая скорость. В какой-то момент он вдруг понял, что мысли о новой машине затмили все – и ожидание встречи с Дашей, и осадок от неприятного разговора с Тамарой. Стас шумно выдохнул, ухмыльнувшись: «Хорош гусь». Он испытывал отвращение к себе и в таком состоянии заметил одинокую фигурку Даши, стоявшую у обочины.

Даже поцелуй не привел его в хорошее расположение духа. Его так и подмывало остановить машину, выйти и закричать так громко, как только позволяло горло, легкие. Он должен был как-то выпустить из себя ураган, бушующий внутри. Но вместо этого он только придирался к звучащей музыке, нервно переключал каналы, ругая исполнителей за бездарность.

– Ты хочешь, чтобы твое настроение передалось и мне? – не выдержала Даша.

– Прости, я уже пришел в себя. Со мной такое бывает очень редко, не бери в голову, – улыбнулся Стас, подъезжая к кованому забору, ограждающему красивый двухэтажный особняк с подземным гаражом. Дубровин заглушил двигатель. Почему-то снова промелькнула мысль, что к такой красоте несолидно подкатывать на старой машине, а вслух сказал: – Мы приехали. Прошу.

– Я хочу пройти от самых ворот до дома, хорошо? – попросила Даша.

– Конечно.

Пока Дубровин заезжал в гараж, Даша прошла по вымощенной брусчаткой дорожке, ведущей к крыльцу. По обеим ее сторонам были посажены голубые ели, а вокруг радовали глаз бескрайние зеленые газоны садовой травы. Неподалеку стояла беседка, увитая диким виноградом, а возле самого дома блестел переливающейся голубой гладью бассейн. Даша никогда не видела такой роскоши. Она даже не представляла, что под словом «дача» может подразумеваться такая красота. В ее представлении это было три-четыре сотки возделанной земли с обязательным огородом, грядками клубники, деревьями – яблонями, вишнями. Плюс ко всему – скромный домик, больше для того, чтобы спрятаться от солнца или дождя, а не для роскошного отдыха. Она видела это не раз, приезжая на дачу к маминым знакомым.

Здесь было совсем иное – сказочное великолепие, райский уголок, никаких возделываний ради получения урожая. Все предназначено для расслабления, наслаждения. Даша подошла к крыльцу, где на ступеньках сидел Стас с обязательной сигаретой.

– Ты много куришь сегодня, – присаживаясь рядом, заметила Даша. – Тебя что-то беспокоит. Не хочешь поделиться?

– Нет, не хочу.

– Мне не нужно много говорить, чтобы понять – у тебя камень на сердце. Только понять бы причину. Объяснишь?

– Все в порядке, Дашуня. Просто устал.

– От меня?

– Ну что ты, девочка, – Дубровин обнял ее, поцеловал в щеку.

– Сегодня не нужно было приезжать сюда, – поправляя скрепленные заколкой волосы, сказала Даша, и в голосе ее было столько разочарования. Она осторожно повела плечами, освобождаясь от рук Дубровина. – Я почему-то решила, что эта поездка обязательно что-то изменит в наших отношениях. Теперь я снова не уверена в этом. Мои мечты постоянно разбиваются о реальность… А чего ты ожидал, Стас? Почему ты такой чужой, молчаливый? Ты мог приехать сюда без меня и не выпускать сигарету изо рта.

– Пойдем в дом. Ты не видела самого главного, – не отвечая, Стас поднялся, протянул Даше руку. – Пойдем, я начну хвастаться, и все проблемы останутся за порогом. Да, вот такой я хвастун. Ты не знала?

– Теперь знаю, – принимая предложенную руку, Даша последовала за Дубровиным.

Экскурсия по дому заняла около получаса. Стасу это действительно помогло отвлечься от мрачных мыслей после общения с Тамарой. Он говорил без умолку, рассказывая, как пришел к тому или иному решению.

Как спорил со строителями, ремонтной бригадой, добиваясь от них четкого выполнения своих указаний. Даша, сдерживая улыбку, слушала его.

«Какой мальчишка, – думала она, всматриваясь в его возбужденное лицо. – Несколько минут назад молчал, как рыба. А сейчас радуется, как ребенок, показывая любимую игрушку. Кажется, для него только и главное что иметь новую игрушку».

Они сперва поднялись на второй этаж. Так решил Стас. Несколько минут постояли на мансарде, глядя на открывшийся пейзаж. Участок, примыкающий к дому, был огромным. Яркий ковер травы сливался в бескрайние просторы. Впереди за темно-зеленой стеной из пирамидальных тополей виднелся следующий дом, не менее величественный, чем у Дубровина.

– Да, люди здесь обосновались масштабные, – заметила Даша, словно ни к кому не обращаясь. – Наверное, чувствуешь прилив гордости от сознания того, что обладаешь таким великолепием.

– Скорее от того, что принимал в его создании участие, а право хозяина второстепенно, – ответил Стас. – Ну, пойдем дальше?

Гордостью Стаса оказался камин на первом этаже в огромной гостиной. Здесь вообще все было большим, высоким: потолки не давили, стены взмывали ввысь, окна поражали своими размерами. Их цветовое решение еще больше зрительно увеличивало пространство. Дубровин раздвинул шторы – теперь отовсюду лился теплый свет, он доходил до каждого угла, каждого самого укромного местечка. Кожаный диван стоял неподалеку от камина. Даша села, утонув в его обволакивающей, мягкой прохладе. Закрыв глаза, она представила долгий зимний вечер, когда в камине потрескивают дрова и языки пламени играют, создавая неповторимую атмосферу уюта, покоя. Даша даже улыбнулась, но мгновенно открыла глаза от неприятно резанувшей мысли: «Тебе это не ощутить. Здесь уже есть хозяйка». То, что разговоры о Тамаре были темой запретной, не влиядо на то, что она существовала, носила фамилию Стаса и растила его сыновей. Даша поднялась, нашла глазами Дубровина: он стоял у окна, задумчиво смотрел вдаль, словно позабыв о своей гостье.

В этот миг с Дашей что-то случилось. Она почувствовала небывалый прилив нежности к этому мужчине, который никак не найдет себя в этом мире. Он не живет, он играет в жизнь, пользуясь тем, что она ему предоставляет, получая заслуженные и незаслуженные блага. Он давно потерял им счет, перестал ценить. Он ничем не дорожит, но боится все потерять. Он запутался, значит, она должна помочь. Больше некому, она у него единственная! Даша неслышно подошла, обняла, прижалась к широкой, упругой спине, мгновенно напрягшейся. Еще мгновение, и Стас осторожно повернулся. Руки Даши обвили его шею. Девушка стояла, глядя на него снизу вверх, и в ее голубых глазах появился зеленоватый бесовский оттенок желания. Дубровин заметил его сразу, но на этот раз не обрадовался, не ощутил прилива всепоглощающего счастья стать наконец обладателем такого богатства. Оно само просилось в руки, но сердце оставалось безучастным. Стас не мог позволить себе этого сейчас. Он предал эти сияющие глаза, лучезарную улыбку. Он растоптал нежное, трепетное благоговение перед чистотой и непорочностью влюбленной девушки. Теперь он не мог перешагнуть через доводы рассудка. Он не должен позволить себе забыться и предаться греховной, незаслуженной близости. Он не достоин даже прикасаться к Даше.

Она смотрела на него, не понимая, чего же он медлит. В его потемневших глазах не было привычной искры желания. Он смотрел ровно, спокойно, чуть надменно, как будто, заметив ее порыв, решил поиграть. Даша недоумевала, непроизвольно опустив руки. Теперь они стояли друг против друга, молча продолжая дуэль взглядов.

– Дашуня, ты меня любишь? – тихо спросил Дубровин, и у Даши подогнулись колени от волнения. Она пошатнулась, и Стасу пришлось взять ее под локоть. Он точно решил, что ничего не произойдет, но, словно средневековый инквизитор, приготовил девушке словесную пытку. Он хотел во что бы то ни стало услышать от нее признание в любви. Ему казалось, что тогда он, быть может, осмелеет. – Ответь, пожалуйста, девочка моя.

– Люблю, – прошептала Даша, закрыв глаза. Ей было неловко признаваться в своих чувствах. Она могла сделать это давно и не раз, но не позволяла себе, считая недопустимым. Она принимала признания Стаса, а сама предпочитала отшучиваться, отмалчиваться. Сейчас у нее было особое настроение. Оно овладело ею несколько минут назад. И Даша не могла объяснить, почему открывается Дубровину. Она чуть не заплакала от охватившей волны желания. – Я люблю тебя всю жизнь, всю мою недолгую жизнь! Ты как болезнь, и от нее нет лекарства, не создали еще, да и вряд ли создадут. Я знаю, что ты чужой мужчина, но столько лет я борюсь со своими чувствами и проигрываю безнадежно. С тобой нельзя, а без тебя – мука, безысходность. Я столько раз мысленно признавалась тебе в любви, а сейчас не могу сказать всего, что говорила наедине с собой. Тогда я была бесстыдной, смелой, а теперь…

– Не молчи, говори еще, – Дубровин положил свои руки на тонкую талию Даши, легким движением прижал ее к себе. Запрокинул голову, скулы заиграли на его напрягшемся лице. Он был на грани последнего шага, отделяющего его от вожделенного обладания. Стас боролся с распирающим голову разумом – он заклинал, умолял себя не прикасаться к девушке.

– Я готова стать твоей, Стас. Я не должна так говорить, но, наверное, ты прав: это рано или поздно случится, так пусть с тобой. Ведь я люблю тебя. И ты ничем не будешь мне обязан, ведь это я соблазняю тебя сейчас, – Даша старалась улыбнуться, но губы дрожали, не желая подчиняться. Она резким движением сняла заколку с волос, тряхнула ими. Ей казалось, что так она выглядит более желанной, раскованной, соблазнительной.

Стас медленно наклонился и поцеловал ее в губы. Он продолжал прижимать к себе хрупкое тело Даши, чувствуя, как нарастает желание и сдерживать его не остается сил. Он стал шептать ей самые нежные слова, которые только приходили ему в голову, а Даша только улыбалась, чуть не плача от счастья.

– Я хочу тебя, девочка, хочу, – последние слова, которые он смог произнести, борясь со сбившимся дыханием. Даша не обратила внимания, что в них не было любви, той возвышенной, о которой она прочла столько книг. И не прозвучало того, что говорили герои ее романов, пытаясь приблизиться к даме своего сердца. В голове больше не было рассудка, все стало алым, сияющим, горячим, лишающим способности мыслить. Зачем это, когда все тело изнывает и ждет ласк, безумных, неизвестных, дарящих наслаждение.

Стас лег на мягкий, ворсистый ковер и призывно протянул Даше руки. Она мгновенно повиновалась, присев рядом. Последние капли стыда, неловкости заставили ее покраснеть, но в следующий момент она уже оказалась лежащей рядом с Дубровиным. Он с невероятным проворством снял с себя рубашку, отбросил ее в сторону и прижался к ней мускулистой, красивой грудью. К ней хотелось прикасаться, целовать, и Даша решила, что должна следовать своим желаниям. Стас застонал от удовольствия, обхватил ладонями ее лицо и стал покрывать беспорядочными поцелуями. Он вдыхал аромат ее кожи, рассыпавшихся по ковру волос. Даша почувствовала, как умелые мужские руки снимают с нее одежду. Вот на ковре оказалась блузка, за ней – юбка. Вот быстрые пальцы расстегнули застежку, и упругая грудь ощутила прикосновение горячих губ. Даша пыталась продлить удовольствие вхождения во взрослую жизнь, чуть приостанавливая напор Стаса. Но он мало обращал на это внимания. Он закрыл глаза и в эти минуты погрузился в вожделенную пучину прикосновений. Тонкие шелковые трусики Даши соскользнули с бедер, подчиняясь едва сдерживаемым движениям возбужденного мужчины. Даша изгибалась, пытаясь оттянуть ставший неизбежным момент близости. Девушка получала столько удовольствия от поцелуев, ласк без обладания, что не могла представить, как же должно быть прекрасно!

– Мне так хорошо, милая моя, Дашенька, солнце мое, – шептал Стас, открыв глаза. Он видел ее раскрасневшееся лицо, разметавшиеся волосы, чуть приоткрытый влажный рот. И во всей этой картине он увидел одно – чистоту. Она напоминала ему ангела, сошедшего с небес. – Я так давно этого ждал, так давно мечтал…

Он не мог больше говорить, сдерживаться. Его желание достигло пика и бороться с ним не было сил. Дашины руки скользили по его плечам, груди, следуя нарастающей страсти. А потом она приложила сухие, горячие ладони к его глазам, не желая, чтобы он увидел выражение ее лица в момент близости. И внезапно, словно попав в черноту бездны, не видя перед собой ее милых черт, Стас попал в ловушку собственного воображения. Оно вдруг нарисовало ему Тамару с ее сдвинутыми на переносице бровями и постоянно следящими за ним глазами. Именно он всегда закрывал ей ладонями глаза, не желая, чтобы она увидела, как искривится в сладострастной муке близости его лицо. Ему было неприятно, что эта женщина, которую он не любит, станет свидетельницей торжества плоти над разумом.

Этого воспоминания было достаточно для того, чтобы отрезвить Дубровина. Он снова почувствовал волну непреодолимого отвращения к себе. Неожиданно для Даши он резко оттолкнул ее, сам стремительно поднялся и отвернулся к окну, тяжело дыша. Даша дрожащими руками нащупала свою блузу, ощутив необходимость прикрыть обнаженное тело. Стас не поворачивался, только прижимал ладони к лицу и что-то бормотал себе под нос. Наконец, не оборачиваясь, он глухо произнес:

– Прости меня, Дашуня, я не могу. Я сейчас не могу. Оденься, пожалуйста. Ты знаешь, где ванная комната. Не говори ничего, я не достоин того, чтобы прикасаться к тебе, милая.

Он так и не понял, когда она вышла из комнаты. Толстый ворс ковра сделал ее шаги бесшумными. А когда она вернулась в гостиную, ей показалось, что здесь только что погасили камин – в воздухе витал запах погасшего костра, погасшего навсегда. Дубровин сидел в кресле с сигаретой в руке. Даша перевела взгляд на небольшой журнальный столик с красивой хрустальной пепельницей. Серые горки пепла казались в ней ненужным дополнением. Такая милая вещь, а служит для резко пахнущих окурков, безжалостно смятых и забытых. Даша ощущала себя одним из таких окурков.

– Отвези меня домой, пожалуйста, – тихо сказала Даша, не желая больше оставаться в этом доме. Ей была невыносима каждая лишняя минута, проведенная в гостиной. Теперь стены, мебель, все эти маленькие безделушки и угрюмый, холодный камин – свидетели ее позора. Ванная – ее горьких слез. Здесь ей больше нет места.

– Я хочу все объяснить тебе, – голос Стаса обрел прежнюю твердость. Он выдохнул широкую струю дыма, собираясь продолжить. – Ты даже не представляешь, как ты нужна мне! Не смотри так, я все объясню, я постараюсь.

– Не нужно ничего объяснять, хорошо? – Даша подняла с ковра заколку, ловко скрепила ею распущенные волосы.

– Я не могу оставить все вот так, недосказанным! Ты должна понять, что руководило мной. Тогда ты поймешь и простишь.

– Мне не на что обижаться, Стас. Ничего не произошло. Обычная история, никакой драмы. Я ведь уже взрослая девочка и умею философски принимать неожиданные повороты судьбы. Не я первая, не я последняя, кто обжигался. Ты не смог сделать того, чего не хотел, – вот и все.

– Дашуня…

– Ни слова больше! – Даша повернулась и направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, повернулась и вызывающе спросила: – Так ты повезешь меня?

– Конечно, – выдохнул Дубровин, поднимаясь с кресла. Он затушил окурок, с силой вдавив его в хрустальное дно пепельницы. Даша при этом недобро усмехнулась, но Стас не заметил этого. Закрыв шторы, он повернулся. – Поехали, я готов.

Обратная дорога прошла в молчании, но теперь Дубровин не пытался включать радио, вести пустые разговоры. Он крепко держал руль, чуть подавшись телом вперед, и боялся посмотреть в сторону Даши, сидевшей рядом. Скорость, с которой они мчались, не давала ей возможности смотреть в окно: все сливалось в сплошную серо-зеленую линию. Даже въехав в городскую черту, Стас не сразу сбавил скорость, а потом, словно опомнившись, резко нажал педаль тормоза. Даша подалась всем телом вперед, осуждающе посмотрев на Дубровина.

– Извини, – сказал он, все так же глядя перед собой.

Возле Дашиного подъезда на скамейке сидело несколько всезнающих старушек. Они прервали свои неспешные разговоры и с любопытством поглядывали на остановившуюся рядом машину, из которой не спешили выходить.

– Ну что, Стас, спасибо, – пытаясь казаться спокойной, произнесла Даша.

– Когда ты дашь мне шанс оправдаться? – найдя в себе силы посмотреть ей в глаза, спросил Дубровин.

– Не знаю. Игры закончились. Это не значит, что мы не будем видеться, вычеркнем друг друга из жизни. Никакой вражды, но что останется в наших отношениях – вот вопрос.

– Я опустился в твоих глазах ниже критической отметки, – прикуривая сигарету, сказал Стас. – Я должен дать себе еще один шанс.

– Себе? – Даша удивленно уставилась на него. – Смешно и грустно, как ты слеп. Не разочаровывай меня окончательно – не говори больше ничего.

В этот момент кто-то постучал в окно со стороны Даши. Оба вздрогнули от неожиданности – на них, улыбаясь, смотрела Ирина. Даша опустила стекло.

– Привет, – радостно сказала Ирина. – Я вовремя прибыла. Несу суперовое мясо на отбивные. Поднимайтесь, через полчаса сооружу классный ужин.

– По какому поводу? – поинтересовалась Даша.

– Завтра ухожу в отпуск. Как вам такой?

– Здорово, – ответил Стас.

– Тогда глуши двигатель и айда! – Ирина не могла понять, что ее так настораживает в выражении лица обоих. Казалось, она застала их врасплох.

Даша медленно повернула голову и посмотрела на Стаса долгим, полным грусти взглядом. Дубровин почувствовал, что она прощается с ним. То, что произошло на даче, больно ударило по самолюбию девушки. Она не сможет сразу быть рассудительной. Нужно дать ей время остыть. Стас не мог поверить, что снова теряет ее, он оставлял себе шанс. Голубые глаза Даши повлажнели, и, чтобы не расслабиться, она хлопнула себя по коленкам и быстро открыла дверь.

– Не получится, мам, – выходя из машины, ответила она. – Стасу нужно ехать домой. Он – человек семейный и себе не принадлежит. Правда, Стас?

– Честно говоря, я занят. Спасибо за приглашение, Ириша, в другой раз, – поглядывая на Дашу, ответил Дубровин. – До встречи.

– Вы опять поссорились? – спросила Ирина, когда машина скрылась за углом дома.

– Слишком много красного, – ответила Даша срывающимся голосом и пошла к крыльцу.

– Что? – Ирина удивленно посмотрела ей вслед, догоняя дочь. – Что это значит?

– Давай поговорим позже.

– Хорошо, только ты не волнуйся.

– Не буду. Больше не о чем…

Июль ознаменовался для подруг двумя важными событиями, даже тремя. Одна за другой отыграли свадьбы Марина и Сима, сменив свои девичьи фамилии, а двадцать пятого свой день рождения отметила Даша. Все шло по заранее намеченному плану, но все равно было очень волнующим: на свадьбе у Марины и Сергея Сима с Олегом с удовольствием стали свидетелями рождения новой семьи. А Даша с Артемом – засвидетельствовали появление четы Пырьевых. Через пару дней после шумного застолья Незвановы уехали на медовый месяц в путешествие по Золотому кольцу, а Пырьевы со ступеней дворца бракосочетания отправились на вокзал – им предстоял месяц отдыха на юге. План Симы по поводу знакомства Даши с Артемом удался частично: они все-таки познакомились, но серьезно встречаться с Тропининым Даша не хотела. Если это и происходило, то исключительно по инициативе Артема. Он не понимал, почему девушка упорно игнорирует знаки его внимания. Для юноши это было впервые: обычно он не мог найти общего языка и точек соприкосновения со слабой половиной, первым отвергая претенденток на его сердце. Он делал это деликатно, но достаточно часто. Ему было трудно найти девушку, умевшую воспринимать его так, как ему того хотелось. Артем был очень начитанным, разносторонне развитым юношей. Темы разговоров, с которыми он обрушивался на собеседниц, поражали глубиной и вызывали у многих чувство страха, неуверенности в соответствии такому шквалу информации. Те, которые пытались быть благодарными слушательницами, очень скоро переставали представлять для Тропинина всякий интерес. Даша принадлежала к желанной середине – она умела не только слушать, но и прекрасно поддержать беседу. Артему было с ней интересно, а для него это значило многое. Он мог не обратить внимания на разрез глаз, цвет волос и умение девушки держаться, но только не на родство душ, сходство интересов. Тропинин уловил, что он с Дашей словно живет на одной волне. Почему же она держит его на расстоянии вытянутой руки, нехотя принимает предложения провести вместе время? Неужели он настолько ей безразличен? Олег предупреждал, что Даша – непростая девушка, но объяснить это конкретнее он не захотел, да и Сима только посмеивалась.

– Мы ведь тебя в свидетели на свою свадьбу пригласили, а не обещали найти невесту, – говорида она, стараясь подогреть самолюбие Тропинина. – Дашуня у нас девушка серьезная, на красивое личико и сформированные мускулы не бросается. Так что, если понравится она тебе – нужно поработать, чтобы получить обратную реакцию.

– Ты меня интригуешь! – потирая руки, ответил Артем. С фотографии на него смотрела смеющаяся, необыкновенно интересная девушка, глаза которой словно жили отдельной жизнью. В них было немного грустинки, которая так не вязалась с ослепительной улыбкой благополучия. Тропинин был на сто процентов уверен в том, что с первых минут знакомства понравится этой таинственной, неприступной Даше Черкасовой.

Но юноша ошибся. Он никак не мог подобрать ключик к ней, Дашино лицо теперь хотя и улыбалось в ответ, но оставалось чужим, далеким. Казалось, она постоянно думает о чем-то своем и нехотя отвлекается от этих важных для нее мыслей. Артем почувствовал, как его интерес к Даше растет не по дням, а по часам. И то, что он никак не мог добиться ее благосклонности, только подогревало воображение уязвленного юноши.

Он не отходил от нее на свадьбе Симы и Олега. Потом они вместе провожали обе пары в свадебное путешествие, и Даша старалась пропускать мимо ушей откровенные намеки Артема, что «Бог Троицу любит». Она прекрасно видела, что парень в нее влюблен, но ответить ему было нечем.

– Не гневи судьбу, Дашка, – шепнула ей на вокзале Марина. – Такие экземпляры встречаются раз в жизни. Красивый, умный, свободный, перспективный – чего тебе еще? За перебор черта в дом – знаешь такое?

– Ну тебя! – отмахнулась Даша, засмеявшись.

– Хочу, чтобы к нашему возвращению ты вступила с ним в серьезные отношения!

– Еще лучше! – Даша закрыла руками уши. – Ты не можешь без этой темы.

– Плюнь ты на своего Дубровина! Такого кадра, как Тропинин, упускать нельзя, – вторила ей Сима через несколько дней. – Давай пораскинь мозгами. К нашему приезду поумней, пожалуйста.

Даша только усмехалась в ответ – подруги проявляли полное единодушие. Но сердцу приказать оказалось сложно. Артема оно воспринимало как интересного собеседника, не более. Со Стасом все сошло на телефонные разговоры, приветы, которые он передавал через Ирину. Самое интересное, что он не стремился встречаться, но окончательно порывать отношения тоже не хотел. Даша переживала непростое время, и ухаживания Артема не способствовали его упрощению.

– Дашуня, я обнаружила букет цветов в дверной ручке! – однажды закричала с порога Ирина, вернувшись со свидания. Было довольно поздно. У нее, в отличие от дочери, снова началась полоса активной личной жизни. Радость от общения с любимым человеком омрачали печальные глаза дочери каждый раз, когда их взгляды встречались. Ирина чувствовала неловкость, словно она была виновата в том, что у нее все хорошо, а девочка страдает. – Доча, приятный сюрприз! Почему цветы не в доме? Ты не подходила к двери или гуляла? Ты что, спишь?

– Не гуляла, не подходила, не сплю, – вяло отреагировала Даша, не желая подниматься с постели.

– Смотри, – Ирина определила цветы в вазу, вихрем ворвалась в комнату дочери и поставила ее на стол. – Какие чудесные белоснежные гвоздики! Тебе пора нас познакомить. Красиво ухаживает юноша, надо отметить. Он мне заочно нравится. Кто он?

– Наверняка проделки Артема, – мельком взглянув на букет, сказала Даша. – Он еще не знает, что я не люблю гвоздик.

– А ты все еще ждешь оранжевых роз от Дубровина? – съязвила Ирина, но, увидев повлажневшие глаза дочери, присела рядом на диване, погладила ее руку. – Прости, сглупила. Я не со зла.

– Знаю, но все равно больно. Я не могу забыть его, мам.

– Ты до сих пор не рассказала, что у вас произошло?

– Не спрашивай, прошу тебя, мамуля. Я сама ничего не понимаю. Я должна переболеть, понимаешь? Только не могу обещать, что на это понадобится месяц, два или год… – Даша грустно улыбнулась. – Лишь бы не навсегда.

– Любовь – это болезнь, ты права, девочка. Причем в любых ее проявлениях. Любовь к родителям полна вины и безотчетного страха потерять их, к мужу – ревности, страха перед возможной разлукой, к детям – пожизненного беспокойства за их благополучие, здоровье. Любовь – это мука, но без нее все в этой жизни становится серым, безликим. Мы заранее обречены на необходимость любить.

– Ты умеешь оставлять прошлое за спиной, мам, это большой талант, – Даша сказала это, подразумевая, что ей удалось забыть предательство отца, бегство Бориса. – Твое сердце готово снова любить.

Ирина внимательно посмотрела на нее, молча вышла из комнаты, поцеловав дочь в пахнущую духами макушку. Оставшись одна, Даша взбила подушку, отвернулась к стене – вид стоящих в вазе цветов раздражал ее. Закрыв глаза, она подумала, что мир не совершенен. Ну почему так происходит? Человек, который уделяет ей внимание, не обидел ни одним словом, ведет себя более чем деликатно, вызывает отрицательные эмоции, а мужчина, откровенно посмеявшийся над ее чувствами, не дает покоя, заставляет сердце учащенно биться. Это несправедливо! Даша вздохнула и крепче сжала веки.

Она пообещала взяться за ум. К поездке в колхоз в начале сентября ей нужно прийти в себя. Иначе ее грустное лицо будет причиной постоянных вопросов, сочувствующих взглядов, пересудов – ей это не нужно. Время есть, больше месяца на то, чтобы излечиться. Она сумеет, ведь жизнь только начинается. Не может быть, чтобы самым лучшим ее воспоминанием оставалась любовь к Дубровину. Внушила себе, что без него и свет не мил, как теперь освободиться? Но и Тропинин пока ему не соперник. Хотя из всех юношей он выглядит наиболее впечатляюще. Даша решила не отталкивать его окончательно, а приучать себя к тому, что рядом должен быть кто-то, кроме Стаса. Стаса больше нет, и чувство к нему должно сойти на нет. Открыв глаза, Даша повернулась и посмотрела на цветы. Пять белоснежных гвоздик – красивых, пышных, с едва уловимым ароматом, но нет от них радости… Вот и красота не впечатляет, и дело не в том, что Даша не любила гвоздик с детства. Она Артема не любила, а цветы от него казались еще одним напоминанием, что мечты детства безнадежно разбиваются. Осколки разлетаются, больно раня, но закрываться от них нет возможности. Переболит как-нибудь.

Даша полежала еще немного, посмотрела на часы – половина одиннадцатого. Время сугубо детское, как говорит Марина. Значит, позвонить Артему можно, нельзя не поблагодарить его. Даша поднялась, вышла в коридор и забрала телефон в свою комнату, оценив когда-то удлиненный Борисом телефонный провод.

– Добрый вечер, это Даша беспокоит. Артема можно?

– Здравствуйте, Дашенька. Можно. Одну минуту подождите, он только что вернулся с прогулки с Ральфом, – ответил приятный женский голос. Даша сразу узнала маму Артема, хотя ни разу еще с нею не встречалась, да и слышала пару раз. У девушки была отличная память на голоса. Судя по интонации, Артем говорил с мамой о ней, и у женщины составилось хорошее впечатление о знакомой сына.

– Если я не вовремя, Алла Васильевна, то могу перезвонить.

– Нет, нет, все в порядке, – вежливость Даши привела женщину в еще большее расположение. – Наша любимая собака – еще один полноправный член семьи. Мы часто идем на поводу у его желаний. Вот такие поздние прогулки – одно из них.

Пока мама Артема заполняла паузу, Даша решила мысленно нарисовать портрет женщины. Почему-то она представлялась невысокой, миловидной блондинкой, чем-то напоминающей Ирину, только глаза не голубые, а черные с зеленцой. В них нет того тепла, которое разливается при встрече с взглядом матери, но и предвзятости тоже нет. Немного настороженности, ненавязчивой наблюдательности. Даша ненамного ошиблась, потому что Алла Васильевна действительно была полноватой блондинкой с короткой, аккуратной мальчишеской стрижкой, делающей ее моложе своих лет. А на лице, чуть тронутом морщинами, озорно блестели зеленые глаза. Их окаймляли всегда подкрашенные длинные ресницы.

– Сейчас, сейчас, Артемушка, поторопись.

– Алло, – наконец Даша услышала голос Артема.

– Привет!

– Привет, рад тебя слышать.

– Спасибо за цветы. Очень мило с твоей стороны.

– Они тебе понравились, я угадал? – Артем был на седьмом небе от счастья.

– Ты умеешь удивлять. Жаль, что меня не было дома, – солгала Даша.

– Ничего. Послушай, я хотел пригласить тебя завтра к нам на дачу, – после секундного замешательства сказал Артем. – Мама и отец присоединяются. День обещает быть чудесным. Позагораем, поплаваем. У нас там неподалеку от дома есть замечательный, чистейший пруд, – Артем говорил, говорил, словно боялся остановиться и услышать отказ. Поэтому он торопился описать все преимущества его приглашения. – В любой момент можем уехать – машина в нашем распоряжении.

При одном упоминании слова «дача» у Даши испортилось настроение. Она понимала, что Артем ни в чем не виноват, но разговаривать с ним больше не было желания. Его приглашение звучало насмешкой. К тому же оно предполагало знакомство с родителями Артема, а Даша не была к этому готова. Она всегда считала, что так нужно поступать только в случае серьезных отношений. А что у нее с Артемом? С ее стороны – ничего, бегство от себя, топтание на месте.

– Даша, алло! – Артем стучал по трубке, не слыша ничего в ответ.

– Извини, задумалась, – Даша закусила губу. Ей так не хотелось огорчать Артема. У него был такой счастливый голос. – Не знаю, что тебе и ответить. Планов у меня никаких на завтра не было, но твое предложение застало меня врасплох.

– В чем проблема? – Артем улыбнулся, а Даша почувствовала это, даже не видя его лица. Она всегда ощущала это, разговаривая с собеседником по телефону. – Родители не будут докучать нам своим присутствием. Выполним необходимый вежливый минимум общения и свободны! Мама станет копаться в саду, отец – рыбачить направится, а мы получаем полную свободу.

– Купальника нет, – тихо сказала Даша, заметив, что в проеме двери показался мамин силуэт. Ирина погрозила дочери кулаком, а потом молитвенно сложила руки. Губы ее беззвучно произнесли «поезжай». Даша запрокинула голову и, шумно выдохнув, добавила: – И вообще я море люблю, куда и собираюсь в ближайшее время. А дач я не люблю, понимаешь. Мещанство какое-то: садик, прудик, беседочка, обвитая виноградом. Есть беседка?

– Есть, – недоуменно ответил Артем.

– Ну, вот. А камин у вас там есть? – дрожащим голосом спросила Даша.

– Да, на первом этаже.

– Зашибись! – прищелкнула Даша языком, чуть не плача.

– Дашуня, прекрати, – прошептала мама, присаживаясь у ног дочери.

– Да что с тобой происходит?! – Артем вскочил, недоуменно повел рукой, делая жест отчаяния, полного непонимания. – Даша, милая, я не хотел тебя обидеть. Ты что подумала?

– Ничего, прости. Прости меня, пожалуйста, Артем. Только я пока не готова к тому, чтобы знакомиться с твоими родителями и греться у огня камина на вашей даче. Я позвоню тебе, хорошо? Спасибо за цветы. Ты удивительный, правда. Ты очень хороший.

– Даша, давай проведем время так, как ты хочешь, – в голосе Артема больше не чувствовалось радости первых минут общения.

– Давай. Ты занимайся своими делами, а я – своими. Я позвоню. До свидания.

– Я буду ждать, – Артем услышал гудки и положил трубку. Он сидел на стуле в коридоре, не желая идти в свою комнату. На душе было скверно.

– Она не поедет, – погладив сына по жестким светло-русым волосам, сказала Алла Васильевна. – Не огорчайся, сынок. Не в этот раз, так в другой. Скромная девушка, не хочет торопить события.

– Не в этом дело, мама, – покачал головой Артем.

– А в чем же?

– Не знаю. Она вообще странно себя ведет. Но я не отступлюсь. Она мне нравится, больше чем нравится. Если бы ты только увидела ее глаза! Два голубых озера, и утонуть в них не страшно.

– Ну-ну, зачем так грустно? – Алла Васильевна вздохнула. – Ты никогда не говорил так ни об одной из своих девушек.

– А ничего и не было, мам. Даша – первая и настоящая. Только она, как призрак, исчезает, как только к ней пытаешься приблизиться.

– Не торопи ее, сынок. Все наладится, вот увидишь, – Алла Васильевна поцеловала Артема в макушку. – Спокойной ночи, иди ложись.

– Спокойной ночи, мам, – Артем медленно поднялся и направился в свою комнату, но вдруг остановился.

– Что, Артемушка?

– Ты знаешь, какой вопрос она мне задала во время нашего первого свидания?

– Нет.

– Она спросила: какого цвета любовь?

– И что ты ответил? – заинтересованно спросила Алла Васильевна.

– Цвета желания – алого.

– Ого, мой сын никогда не был простаком! Надеюсь, ее удовлетворил твой ответ.

– Не знаю. По ее лицу трудно было это понять. Глаза чуть вспыхнули, но сразу погасли, – Артем развел руками. – С ней нелегко, но она так нужна мне.

– У вас все сложится, – уверенно произнесла Алла Васильевна. – Только не перестарайся. Женщины любят, чтобы их завоевывали, но во всем нужно придерживаться золотой середины.

– Я понимаю, – грустно сказал Артем. – Спокойной ночи.

Когда он закрыл за собой дверь, Алла Васильевна прижала руку к сердцу. Там что-то неприятно кольнуло, разливаясь ноющей болью по всей груди. Это было не в первый раз. Давно нужно было обратиться к врачу, но все не получалось. Алла Васильевна была не из тех, кто любит лечиться. Однако за последнее время слишком часто сердце напоминает о себе. Сегодня – как результат огорчения за сына. «Мальчик страдает – это действительно с ним впервые. Что за девушка такая Даша Черкасова? Почему она не видит очевидных достоинств Артема? Женская хитрость? – Алла Васильевна зашла на кухню и накапала себе валокордина. Мятный вкус и запах действовали успокаивающе. – Позвоню Олегу. Пырьев должен рассказать, что за девица такая лишила покоя моего мальчика…»

Третья поездка Даши в колхоз состоялась в начале сентября. Лето, как обычно, закончилось быстро, но предстоял еще один месяц, отделяющий отдых от предстоящей учебы. На этот раз студентов отправили не в ближний колхоз, а за сто километров от ***торска собирать яблоки. Веселую армаду поющих, смеющихся третьекурсников с биофизического и филологического факультетов с университетской площади провожали родители, знакомые. Артем позвонил вчера и извинился, что не приедет провожать ее. Он вел себя так, как будто она не дала ему понять, что не хочет продолжать отношения. Но вежливости ради Даша поблагодарила его и пообещала объявиться сразу после возвращения из колхоза. Ирина тоже находилась среди провожающих. Она все время беспрерывно говорила что-то, часто повторяя, что не любит долгих проводов. Однако уйти намеревалась в числе последних и заполняла минуты бесконечной болтовней. Даша давно не замечала за ней такого красноречия, но несколько раз она задумывалась о своем и теряла нить длинного монолога матери.

– Одним словом, доченька, я не знаю, что между вами произошло, но Стас – единственный на этом свете человек, который помогает мне в трудную минуту, выручает, оказывает услуги. Называй как хочешь!

– Ты это к чему? – встрепенулась Даша, перекладывая тяжелую сумку из одной руки в другую. Уже объявили посадку по автобусам, но последние слова Ирины насторожили девушку.

– К тому, что я не смогу не видеть тебя так долго, а из моих знакомых машина только у Стаса. Хочу, чтобы у тебя на лице было нормальное выражение, если в один из выходных мы приедем. И вообще, я намерена наведываться к тебе каждую субботу или воскресенье, как будет удобно Стасу.

– Мам, я ведь уже вышла из детсадовского возраста. Не беспокойся, все будет нормально. Не нужно устраивать образцово-показательные выступления, а? – Даша уже представляла, как трудно ей будет перекинуться парой-тройкой слов с Дубровиным. Она физически не могла сейчас представить этого.

– Нет, дорогая, я приеду, и ничто меня не остановит. Да, прошу тебя звонить по возможности. Если вдруг меня не застаешь, перезванивай Стасу – мы об этом заранее договорились.

– И не проси, я не стану туда звонить, – зло сказала Даша. Ишь, что придумала! – Когда вы только успели пообщаться по этому поводу, друзья-приятели?!

– Тебя злит, что он говорил со мной, а не с тобой?

– Чушь! Как до тебя не дойдет, что мне меньше всего хочется нарваться на его супругу. Кажется, он очень дорожит семейными узами? Как бы не получилось свинства с моей стороны.

– Ничего здесь такого нет, милая. Стас предупредил Тамару, что ты можешь позвонить в крайнем случае. А на самом деле – звони, как только почувствуешь какую-то нужду, – Ирина увидела, как у Даши вытянулось от негодования лицо. Женщина быстро наклонилась и поцеловала дочку в щеку. Улыбнулась и добавила менее нравоучительным тоном: – Любая ссора когда-нибудь заканчивается, но всегда нужно оставаться людьми, понимаешь?

– Это ты не понимаешь, о чем говоришь! – чуть не плача, ответила Даша, но, совладав с голосом, добавила: – Ладно. На месте разберусь, кому и когда звонить. Все, пока. Мне пора.

Даша бросила последний взгляд в мамину сторону, уже поднимаясь по ступенькам автобуса. Ирина курила, аккуратно стряхивая пепел на серый асфальт. Она выглядела маленькой, одинокой, беззащитной, пряди белых волос едва шевелились от дуновений жаркого воздуха. Даша пожалела, что не прижалась к ней покрепче напоследок. Вот так всегда – умная задним числом! Ирина подняла руку и помахала, складывая пальцы в жест, означающий, что все будет в порядке. Даша улыбнулась в ответ и быстро прошла в душный салон. Провожающие остались на пыльном автовокзале, а колонна автобусов медленно вырулила с площадки и потом долго везла студентов по назначению.

Поездка оказалась более утомительной, чем представлялось Даше. Городской пейзаж вскоре остался позади. За окнами сменяли друг друга бескрайние поля подсолнечника, кукурузы, капусты, свеклы. Потом появлялись стройные ряды сельских домов, низкие, длинные строения коровников, птицеферм. Снова овраги, поля, посадки, дома, хозяйства. Дорога сделала последний поворот, и взорам студентов открылся уже ставший привычным сельский пейзаж, в котором главным украшением после недавно открытого дома культуры считался огромный яблоневый сад. Необозримые просторы желто-зеленых, ароматных гирлянд вызвали прилив энергии у изрядно уставших от дороги студентов. В автобусах грянуло дружное, оглушительное «ура».

Даша с улыбкой бросила взгляд на раскрасневшиеся лица однокурсников. На мгновение и ей передалась эта эйфория свободы, предчувствие четырех недель веселья, хорошо сдобренного сбором ароматных яблок, соревнованиями, песнями, вечерними кострами, дискотеками под магнитофон. Но вскоре ощущение одиночества вернуло Дашу в реальность. Захотелось немедленно позвонить домой, чтобы услышать мамин голос, но это было совсем похоже на детскую выходку. А сколько раз Даша подчеркивала, что давно стала взрослой? Нужно самой разбираться со всем, что происходит в жизни. Итак: Стас далеко и их отношения на грани пропасти. Артем при всех своих достоинствах никак не может занять места в ее сердце. К тому же впервые рядом не было ни Марины, ни Симы – это произошло и, кажется, их общение тоже переходит на новый уровень. Неразлучная троица распалась, и случилось это не вчера, а еще в июле, когда отыграли две свадьбы. Как ни старайся, семейная жизнь вносит обязательные коррективы в дружбу.

Вздохнув, Даша вспомнила, как первой преподнесла сюрприз Незванова. После возвращения из свадебного путешествия, встретившись в городском парке, Марина призналась Даше, что ждет ребенка. Черкасова обняла подругу, от души поздравив ее с таким важным событием.

– Маришка, какая ты молодец, – улыбаясь, твердила Даша, сжимая ее ладони. – Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Нет ничего, что осложняло бы жизнь. Только месячных нет и аппетит, как у борца сумо. Скоро стану круглая, толстая.

– Скоро станешь самой красивой, поздравляю тебя, – Даша поцеловала подругу, от души радуясь за нее.

Но признание Марины было половинчатым – она так и не смогла признаться подруге в сомнениях по поводу отца будущего ребенка. Марина решила, что судьба будет к ней благосклонна, и в малыше, которого ей покажут еще в родовом зале, она увидит черты Сергея. По крайней мере теперь ей хотелось такого исхода. За время путешествия ее отношение к мужу изменилось. Больше не было обреченности, каждый день открывал ей все новые черты Сергея, и незадолго до возвращения Марина с уверенностью могла сказать, что любит его. Это было необыкновенное превращение, на душе было так легко, спокойно.

– Сергей, наверное, на седьмом небе от счастья! – защебетала Даша, пытаясь увидеть искры всепоглощающего счастья в глазах подруги, но та отводила взгляд, и создавалось впечатление, будто Марина что-то недоговаривает. – Он не ожидал, что это случится так скоро, но очень рад, да?

– Ты попала в самую точку! – уходя от подробностей, ответила будущая мама.

Незванов узнал о предстоящем отцовстве на несколько дней раньше. Марина все никак не могла найти нужный момент, чтобы сообщить ему эту новость. Она боялась увидеть не то выражение лица, на которое рассчитывала. Но реакция Сергея превзошла все ее ожидания: он осыпал ее поцелуями, кружил по каюте, а потом долго молча стоял, прижавшись к ней. В его глазах было столько счастья, что сомневаться не приходилось – Марина сделала правильный выбор. За время, что они провели вдвоем, она успела привыкнуть к положению замужней женщины. Сначала это было как игра: кофе в постель, сервированный обеденный стол, непредсказуемая на ощущения близость поздними вечерами. Хотелось, чтобы все увидели, как играет на безымянном пальце обручальное кольцо. Со временем новизна ощущений улеглась и сменилась периодом, когда с радостью открываешь глаза и встречаешь новый день. Может быть, в этом и есть настоящее счастье – просто радоваться наступившему дню и человеку, который рядом.

Скоро к этому прибавятся волнующие месяцы ожидания ребенка, а потом придет черед совершенно нового этапа, в котором оба откроются полностью: нежность, внимание, забота, любовь плюс здоровый эгоизм.

– Я знаю, что Сережа будет отличным отцом, – с уверенностью сказала Марина. И, грустно улыбнувшись, добавила: – Но теперь, Дашуня, в колхоз я не еду. Остаюсь в деканате на какой-то бумажной работе. Как же вы там с Симкой без меня будете рекордные урожаи снимать?

Но Маринкиному «вы» не было суждено сбыться, потому что, особо не распространяясь о причинах, Сима тоже принесла справку об освобождении от колхоза. В отличие от Марины она объявила об этом практически за пару дней до отъезда.

– Симка, тебе бы в разведке работать! – возмущенно сказала Даша на организационном собрании курса, когда замдекана зачитал список остающихся при деканате на время отработок. – Не стыдно тебе?

– Стыдно, но так получилось, – отводя глаза, ответила Сима.

– Что-то случилось?

– Не то чтобы случилось, но… Никаких особых причин: отец решил воспользоваться своим служебным положением, – оглядывая быстрым взглядом аудиторию, тихо сказала Сима. – Мы поговорим завтра. Приезжай в гости, перед долгой разлукой посидим, пообщаемся. Олег будет рад. Он ведь тоже уезжает в колхоз.

– Покидает тебя на целый месяц, – заметила Даша.

– Это несправедливо, но мой Незванов тоже отправляется на поля страны, – вступила в разговор Марина. Она сидела за столом впереди и в какой-то момент повернулась, попав на последнюю фразу Даши. – Симка, мы с тобой будем выть от тоски здесь, а Дашуня – там.

– Не тираньте душу! – отмахнулась Черкасова, а глядя на Симу, сказала: – Приехать завтра не смогу. Будем прощаться здесь, дорогая.

Так она впервые со времени учебы в университете оказалась на столь длительный период без своих драгоценных подруг. Это казалось невозможным, и трудно было поверить, что она выдержит так долго без Симкиной практичности и рассудительности, без Маришкиной веселой болтовни и сексуальной озабоченности, которая ей невероятно идет. Даша огляделась по сторонам, пытаясь представить, с кем возможно общение на время вынужденной разлуки. Взгляд остановился на Женьке Федотовой – невысокой толстушке, брюнетке с живыми карими глазами, которые озорно блестели на ее розовощеком лице. Она пышела здоровьем и вообще отличалась живостью, энергичностью, веселостью. Даша знала Женю как очень легкого, общительного человека, редко бывающего не в настроении. Она была такой всегда и в обычные дни, и в напряженные моменты сдачи зачетов, экзаменов. Казалось, ничто в мире не может вывести ее из равновесия, и иногда Даше приходило в голову, что Женька просто чуточку не в себе. Наверняка такая оценка – результат обычной зависти перед более сильным, удачливым, выносливым. Даша заметила, что с ней иногда происходит что-то подобное, но это состояние появляется автоматически и вскоре бесследно исчезает. Оказавшись перед выбором, Черкасова сразу выделила из группы однокурсников Женю – на этот долгий месяц без своих подруг только она, пожалуй, могла помочь ей не хандрить.

Студентов расселяли по длинным, покрашенным белилами баракам, разделенным внутри на большие отсеки. В каждом из них стояло по шесть кроватей, с узкими проходами между ними. Места было катастрофически мало, сумки с вещами приходилось размещать под кроватями в целях экономии пространства. Две крохотные тумбочки, стоявшие у окна, было решено приспособить для хранения чашек, кипятильников, бытовых мелочей.

– Жень, я присоседилась рядом с тобой, – устало опустившись на кровать, сказала Даша.

– Это замечательно. О такой соседке можно только мечтать, – улыбнулась Федотова. Посмотрев на Дашу, она точно подметила ее настроение. – В университете вы все особняком, особняком. Кажется, вам не нужен никто в своем тесном мирке. А сейчас ты – одна из «трех мушкетеров», совсем одна. Грустишь? На душе пусто, кошки не скребут, а рвут на части?

– Точно, – подобрав волосы в аккуратный узел на затылке, ответила Черкасова.

– Не переживай. Я тоже не люблю переездов, смены мест, товарищей, любимых. Я по натуре – консерватор, но стараюсь с этим бороться, потому что в этой жизни нельзя ни к кому и ни к чему привыкать.

– Никогда бы о тебе такого не подумала.

– Да? А что ты думала? Хохотушка без нервных окончаний, так? – Женя добродушно улыбнулась, обнажая два ряда ослепительно белых зубов. В этот момент Даша вдруг заметила, какая она красивая, только красота эта неброская и увидеть ее можно, только когда у девушки легко и светло на душе. – Я знаю, многие думают, что у меня с головой не все в порядке. Оказывается, иметь хорошее настроение и идти по жизни с улыбкой у большинства считается признаком умственной отсталости. Гораздо естественнее смотрится на лице гримаса удрученности, усталой обреченности. Ты тоже так считаешь?

– Нет, – быстро ответила Даша, чувствуя, что предательски краснеет. Она патологически не умела врать. И сейчас ей было ужас как неловко. Действительно, какая глупость принижать достоинство человека только потому, что он смотрит на тебя прямо, а на губах его играет улыбка.

– Ладно, будем считать, что я ни о чем не спрашивала. Нечего усложнять отношения, которые продлятся всего месяц, правда? В университете все будет по-другому. – Федотова сняла кроссовки, блаженно растянулась на провисшей почти до пола кровати. – Ты хоть не храпишь во сне?

– Нет.

– Замечательно, а то я терпеть этого не могу.

– Я во сне часто разговариваю, – укладываясь по примеру Жени, сказала Даша.

– Ну и разговорчики у вас, девчонки, – послышался голос из дальнего угла комнаты. Там устроилась Света Совенко – староста группы, бойкая девчонка без комплексов. – Лунатиков среди присутствующих случайно нет?

– Есть! – Жанна Ковалева приподнялась на локте и, подняв густые брови, сказала грубоватым голосом: – Биофизикам положено иметь в группе как минимум одного лунатика и одного храпуна. Иначе мы здесь с тоски зачахнем!

– Жанка, ты точно не зачахнешь. После первой же дискотеки найдешь себе предмет для обожания – и нет проблем, – засмеялась Женя. Всем была известна удивительная способность Ковалевой находить себе сердечные приключения и предаваться им от всей души, без оглядки. Оспаривать это свойство своей натуры Жанна не стала, но кулаком в сторону Федотовой погрозила.

– Ладно, давайте отдохнем немного, а потом где-то возле здания правления нас ждут на собрание. Будут разъяснять, как и что мы должны делать, чтобы достойно, по передовому провести месяц в садах Родины и оставить о себе самые приятные воспоминания, – произнесла Совенко. Говорила она всегда четко, не спеша, с расстановкой, словно кто-то должен был записывать каждое ее слово. В этом проявлялся ее немалый опыт в качестве старосты: перед поступлением в университет она окончила текстильный техникум, где тоже три года активно работала в профкоме. У нее в крови было руководить, давать распоряжения. – Потом ужин в столовой.

– Светка, хорош строить народ, – послышался чей-то недовольный голос. – Отдохни, начальник. А о собрании все и без тебя слыхали.

Совенко проглотила сказанное, не желая обращать внимание на чье-то недопонимание ситуации. Ее группа должна быть лучшей, о них должны написать в университетской газете как о самой передовой. И что бы там ни доносилось со всех сторон, она сама покажет пример, как нужно работать. Идейность Светланы не была показной – чувство ответственности и желание проявиться, высветиться не покидало ее никогда. В этом был смысл ее существования. Кому-то нужны романы, любовные приключения, а ей нужно идти впереди авангарда. Окинув взглядом своих соседей по комнате, Совенко достала из сумки книгу и устроилась с нею на кровати.

Даша, безмолвно наблюдавшая за всеми, покачала головой и вздохнула – женский коллектив без Марины и Симы будет действовать ей на нервы. Они действительно держались слишком обособленно, замкнувшись друг на друге, и теперь придется привыкать к другому общению. «Ну, замужние красавицы, хорошую же свинью вы мне подсунули», – раздраженно подумала Даша. Закрыв глаза, она прислушалась к звукам, доносившимся с улицы. Кто-то откровенно матерился во весь голос. Для Даши это было невыносимо. Она не переносила ругани, пошлых словечек. Ее выворачивало от грубых шуточек, предназначенных явно для женской половины приехавших студентов.

Приподнявшись на локте, Даша выглянула в открытое окно – она была к нему ближе остальных: неподалеку от их барака стояла группа местных парней с наглым видом хозяев, которых потревожили нежданные гости. Один из них, по всей видимости, лидер, небрежно сплевывал себе под ноги и таращился в открытые окна.

– Что там? – спросила Женя, преодолевая дремоту. Матерщина явно не действовала на нее так убийственно, как на Дашу.

– Местные аборигены пытаются обратить на себя внимание, – презрительно скривив губы, ответила она. – Так и хочется посоветовать им сходить в душ. Посмотри на них!

– Какой душ, Даш? – Федотова повернулась на другой бок. – Здесь село, а значит – удобства во дворе, а вместо душа – тазик, горячая вода в котле, в лучшем случае – баня. И советы нужно оставить до лучших времен. Не обращай внимания. Они на своей территории и вести себя лучше только потому, что тебе так хочется, не будут. Танюха, выгляни в окошко. Там кучкуются претенденты на твое любвеобильное сердце. Гляди скорее, может, стрела Амура уже летит, уже послана!

– Я сейчас тебя пошлю, – растягивая слова, ответила Ковалева, но в окно посмотрела и сделала вывод: – Пацаны как пацаны. Это некоторые привыкли, чтоб авто к ступенькам, цветы без повода, а здесь, извините, больше лошади ценятся. Планку запросов нужно немножечко опустить. Как насчет хорошего рысака?

Вопрос повис в воздухе. Даша бросила уничтожающий взгляд в сторону Жанны, но отвечать не стала. Тем более что Женя снова повернулась к ней лицом и сделала жест, означающий «что с дуры возьмешь?». Даша снова легла, закрыла ладонями глаза. Нужно было поскорее забыться в коротком сне, чтобы время до вечера пролетело. Пока оно ползло, и каждый взгляд на часы словно отбрасывал его назад. Даше было очень неуютно в этот первый день своего пребывания на новом месте. И от одной мысли, что это продлится целый месяц, ей становилось не по себе.

Из открытого окна в помещение периодически врывалась волна горячего воздуха – сентябрь радушно отдавал тепло ушедшего лета. Было нестерпимо жарко и душно от присутствия в маленьком пространстве большого количества людей. Смешались самые разные запахи – от стойкого, легко узнаваемого запаха вареных яиц до утонченного аромата духов. Легкий, едва уловимый, он никак не вязался с окружающей обстановкой. Даша покрепче сжала веки и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Это был один из приемов Дубровина – размеренный, глубокий ритм дыхания всегда помогал ему расслабиться. Даша решила применить это на себе. Для полноты успеха она попыталась вызвать в памяти образ Стаса.

Прошло пару минут – и его красивое лицо насмешливо улыбнулось, глаза озорно сверкнули. Создавалось впечатление, что он знает что-то очень смешное, но никак не получается поделиться этим с ней. Но вот Дубровин нахмурился, и выражение его лица стало озабоченным. Он прикладывает палец к губам, предостерегая от лишних слов. Он делает какие-то знаки, показывает рукой вперед. И, повинуясь безотчетному импульсу, Даша смотрит в указанном направлении и видит группу парней, которые, позабыв о своем умении материться, кланяются, расшаркиваются перед нею, поправляя неизвестно откуда взявшиеся бабочки и галстуки на тощих и грязных шеях. Они выглядят более миролюбиво, даже беспомощно, чем в тот момент, когда Даша впервые увидела их за окном. Картина потешная, карикатурная. Острые кадыки неприятно выделяются, движутся при каждом глотке, и кажется, что нужно покрепче закрепить галстуки, затянуть их потуже. Губы обладателей этой детали мужского туалета шевелятся, и до Даши доносятся слова: «Мы из душа». Однако их шеи остаются грязными, и Даша брезгливо морщится, отворачиваясь. Она не хочет тратить ни секунды на этих местных искателей приключений. Они не заслуживают ее внимания. Она собирается сказать Стасу, что ничего ни смешного, ни грустного не заметила, но того уже след простыл. А напротив появилось невысокое одноэтажное здание, больше напоминающее хозяйственную постройку, без дверей, разрушенную или заброшенную за ненужностью. У Даши возникает непреодолимое желание отвернуться, но глаза упрямо всматриваются в темноту внутри постройки, куда почему-то не проникают лучи солнца. Везде свет, а там – мрак, непроглядная тьма, но откуда-то Даша знает, что внутри все выложено белым холодным кафелем. Стены, полы разделены на маленькие одинаковые квадратики, треснувшие в некоторых местах, покрывшиеся плесенью, черным грибком сырости, заброшенности. Непонятные ассоциации одолевают ее разыгравшееся воображение – это или операционная, или морг. Там нет жизни, не может быть! И Даше становится страшно. Она чувствует, как страх перерастает в сковывающий тело ужас, она не может пошевелиться и только не мигая смотрит в эту тьму, поглощающую ее разум, сеющую панику. Ей кажется, что белые квадратики кафеля в некоторых местах густо залиты засохшей, потемневшей кровью, именно кровью! Все тело Даши начинает бить мелкая дрожь, она закрывает лицо руками, но страх не проходит, и стук собственных зубов становится невыносимым. Страшный крик наконец вырывается из груди, и вдруг жар растекся по щекам. Словно кто-то быстро прикладывает к ним что-то горячее, обжигающее… Даша открыла глаза – Женя трясла ее, сдвинув брови и яростно награждая пощечинами.

– Слава богу, пришла в себя! – устало сказала Федотова, разжав впившиеся в плечи Даши пальцы. – Ты говорила, что не храпишь?

– Не храплю, – Даша едва нашла в себе силы открыть рот. Тело было свинцовым, каждое движение отдавалось неприятными ощущениями, как будто она не спала, а занималась тяжелой физической работой.

– Так ты лучше храпи! – став подбоченясь, выпалила Женя, удивленно поднимая брови.

– А что было-то? – приподнимаясь на локтях, спросила Даша. Она окинула взглядом комнату: никого, кроме нее и Жени, не было. – Где все?

– Все направляются к правлению. Ты так сладко спала, что я решила остаться с тобой, чтобы разбудить тебя, красавицу, в последнюю минуту. Там все равно вовремя не начнут. И вдруг с тобой начинают происходить странные вещи. Ты улыбалась, потом начала мычать, выть, кричать – по нарастающей. Это было похоже на безумие! И я никак не могла привести тебя в чувство.

– Мне приснился жуткий сон, – извиняющимся тоном произнесла Даша.

– И часто тебя одолевают кошмары?

– Нет, впервые. Я удивлена не меньше твоего. И состояние полной разбитости. Ничего не понимаю, – Даша медленно поднялась. Женя протянула ей стакан воды. – Спасибо.

– Пойдем, опаздывать тоже не хочется. Жду тебя на свежем деревенском воздухе.

– Дай мне пару минут, – расчесываясь, ответила Даша. Она медленно, задумчиво водила расческой с широкими зубцами по длинным, гладким волосам. С ней действительно такое было впервые. Маринка – та любила рассказывать о страстях, привидевшихся ей во сне, а вот с нею такая ерунда впервые. Как будто это уже когда-то с нею случилось: невысокое заброшенное здание выглядело на удивление узнаваемо. Но ведь Даша никогда не была раньше в этих краях. У нее сложилось впечатление, что откуда-то извне к ней поступает информация, понять которую она пока не в силах. Такое было однажды, очень давно в детстве, когда, играя с отцом, она вдруг четко увидела, как он разворачивается и уходит. Она кричит ему вслед, пытается догнать, но он словно не слышит и только ускоряет шаги. Даша вспомнила, что это состояние мгновенно прошло, но отец уже озабоченно склонился над ней, прикладывая руку к ее покрывшемуся испариной лбу.

– Что с тобой, доча? – внимательно глядя на нее, спросил отец.

– Мне показалось, что ты бросил меня, – со страхом прошептала Даша в ответ. Ей было трудно говорить, потому что слишком свежими были воспоминания о привидевшемся кошмаре. Для маленькой девочки, любящей своего отца, – это трагедия. В таком нежном возрасте любой стресс способен сломать, разрушить некрепкую детскую психику.

– Что за глупости, – произнес отец, и в его голосе Даша не заметила неуверенности застигнутого врасплох взрослого мужчины. А через две недели после этого происшествия он ушел, ушел навсегда.

Даша не рассказала об этом маме ни тогда, ни после того, как они остались вдвоем, и жизнь стала другой, лишенной той полноты и уверенности, которая бывает только в благополучных семьях. Если бы не Стас, словно посланный им небесами, кто знает, как сложилась бы их судьба…

Стас, Стас, она помнит все, что было связано с ним, все до мелочей. Хотя разве могут быть мелочи там, где царствует любовь? Все значимо, остро, жизненно важно. Ей всегда казалось, что она чувствует его настроение лучше его самого. Он тоже замечал эту незримую, необъяснимую нить, связывающую их, и говорил, что иногда чувствует себя младенцем рядом с нею. Даша насупилась – воспоминания о Стасе некстати. Настроение и без того паршивое, но почему-то цепочка упрямо ведет к нему. Все дело в этом чертовом сне, похожем на предостережение. Как расшифровать его? Да, они совершали дальние путешествия за город, но здесь она не появлялась точно. Почему такой осадок остался? Даша обула кроссовки и вышла во двор к Жене, которая нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Поравнявшись с ней, Даша улыбнулась.

– Пойдем.

Правление находилось неподалеку от бараков, в которых заселили студентов. Местные жители с интересом поглядывали на очередную бойкую гвардию, приехавшую к ним на сбор богатого урожая яблок. Женщины с обветрившимися, загорелыми лицами поплевывали семечки и чуть насмешливо рассматривали вновь прибывших.

– Посмотрим, на что годится эта городская молодежь, – заметила одна из них, поправляя сбившийся на затылок платок. – Теперь на дискотеках будет жарко, петухи наши молодые перья поднимут, а вот в садах как было урожайно, так и останется. Разве ж им до качества продукта – у них любовь в голове…

Со студентами приехали четыре преподавателя: двое контролировали биофизиков и двое – филологов. Они устало поглядывали на собравшуюся молодежь, пытаясь призвать ее к порядку, чтобы выступающие перед ними не повышали голос, стараясь перекричать толпу. Здесь, вдали от университетских стен, их авторитет, влияние, профессиональная подготовка подвергались еще более жесткой проверке. Деканат неспроста выбрал именно этих преподавателей: они должны были соответствовать многим показателям, один из них – умение стать своими для этих энергичных молодых людей, чтобы у них сложилось не противостояние, а одна команда. Им предстояло провести вместе целый месяц, и желательно – без всяких эксцессов.

Даша слушала выступление высокого, загорелого мужчины средних лет, который говорил о том, какой удивительный урожай яблок предстояло собрать и сохранить в этом году. Что их лепта в общее дело обязательно зачтется им благодарностью. Он просил сознательно и с энергией молодости подойти к сбору урожая. С улыбкой он обращался к то умолкающей, то гудящей толпе, вряд ли основательно воспринимавшей его речь. С энтузиазмом было воспринято последнее сообщение о том, что сегодня вечером планируется провести дискотеку. Даша удивленно смотрела на однокурсников. Она не понимала: что такого выдающегося может произойти на танцплощадке маленького отдаленного села и чему можно так неистово радоваться? Месяц вдали от достижений цивилизации. Кому-то хочется от этого отдохнуть, а ей – нет. К тому же к плохому настроению прибавились ощущения от неприятного сна. Даше было не по себе. Благо Женя Федотова оставалась рядом, и ее внимательный, озабоченный взгляд служил поддержкой. Дашу согревало то, что кому-то в этом отдаленном селе есть дело до ее самочувствия. Это было неким проявлением здорового эгоизма, потребности в защите. Здесь, вдали от дома, близких, подруг, Даша вдруг почувствовала, насколько она уязвима. Ее совсем не согревала перспектива пробыть в таком состоянии целый месяц, но изменить что-то было не в ее силах.

– Что ты бормочешь себе под нос? – Откровенная озабоченность на лице Жени сменилась недоумением и осторожностью.

– Я? – Даша удивилась, что многое, проносившееся в ее мыслях, прорвалось наружу в виде тихого, неконтролируемого бормотания.

– Ты меня шокируешь второй раз за сегодняшний день, – поджав губы, сказала Федотова. Румянец на ее щеках разгорелся ярче обычного. – Ты нормально себя чувствуешь?

– Да, кажется, все хорошо, – Даша устало провела ладонью по лицу, сжав виски. – Все в порядке. Знаешь, я задумалась о своем, вот и все.

Собрание длилось чуть больше получаса. Потом студенты отправились в столовую, где их ждал ужин. Даша не хотела есть. Вермишель давно остыла и лежала на тарелке слипшимся комком. Вареная рыба тоже не вызывала аппетита. Заставив себя выпить стакан сладкого чая, Даша несколько раз откусила хлеб с маслом. Кажется, на время отработки кусочек масла и белый хлеб будут самыми большими деликатесами на столе. Но Дашу это огорчало мало. Симку бы сюда, вот уж она точно кривила бы носом и побежала звонить родителям, рассказывая о жутких условиях, в которых оказалась. Она очень красочно умела это делать, так уже было дважды. Жаль, что в третий раз Даша осталась одна, совсем одна. И даже Женя с ее непритворным вниманием не в состоянии заменить ей общения с подругами.

– Пойдем, если ты поела, – услышала Даша голос Жени над самым ухом. Федотова стояла у нее за спиной, склонившись над столом.

– Поела, – вяло ответила Черкасова.

– Тогда пора приводить себя в порядок перед танцами. Хватит хандрить, Даш, – улыбнулась Женя, беря ее за руку. – Это ведь не конец света, правда?

– Мы вряд ли его увидим в этой дыре, – ответила Даша, поднимаясь из-за стола.

В бараке царила суета в ожидании обещанной дискотеки. Девчонки поголовно сидели с маленькими зеркальцами, красили ресницы, губы, подводили тени. Кто-то укладывал волосы «Локоном», а в комнате, где устроилась Даша, Жанна Ковалева покорила всех, достав маленький дорожный утюг и выглаживая на кровати бирюзовое трикотажное платье. Девчонки наблюдали за тем, как она аккуратно водит утюгом, борясь с выгибающимся матрацем. Вскоре, облачившись в наряд и добавив к нему модельные туфли, Жанна окинула всех торжествующим взглядом. Пожалуй, больше никому не пришло в голову захватить сюда вечернее платье.

– Хороша! – кивая головой, сказала Женя. – Ты, Ковалева, вне всякой конкуренции. Оставишь неизгладимый след в сердцах местных джентльменов.

– Завидуйте, – усмехнулась, оставляя колкости без внимания, Жанна и, покачивая бедрами, направилась из душного помещения на улицу. Где-то вдали послышалась музыка. Ковалева обернулась, и в ее маленьких, глубоко посаженных глазах мелькнули бесовские огоньки. – Теряем время!

– Сучка, – тихо произнесла Света Совенко. – Тьфу, пакость. Вот повезло с соседством!

Всем была известна их обоюдная неприязнь, но легкость нравов, пропагандируемая Ковалевой, тоже была бесспорной. В общежитии осталось мало нетронутых ее вниманием и заботой парней. Она никак не могла завести с кем-то из них длительные, серьезные отношения, а со временем это становилось все более проблематичным. За глаза Ковалевой давно дали не очень приглядную кличку Проба. Среди девчонок она тоже не нашла себе настоящих подруг. От нее отмахивались, как от назойливого комара. Но ее это не слишком волновало, она умела во всех ситуациях находить положительный момент. Все мысли ее были заняты поиском идеала, и никакие пересуды не могли остановить ее на этом пути.

– Я не хочу идти, – заявила Даша в последний момент. Ее слова были в большей степени обращены к Жене. Та склонила голову набок и скривила лицо в просящей мине. – Ну, нет настроя, понимаешь? Я вообще редко посещаю такие мероприятия, в исключительных случаях.

– Тогда это тот самый случай, дорогуша. Надо раструсить твое кислое настроение. Ничего не желаю слышать. Идем, я не отстану.

Даша поняла, что ей не отвертеться – плата за проявленное сочувствие и внимание. Через несколько минут она уже стояла неподалеку от танцующей толпы. Женя притопывала ногой и плавно качала бедром в ритм музыке. Ее карие глаза казались черными и сверкали при свете ярких фонарей вокруг танцевальной площадки. Даша улыбнулась, желая, чтобы хоть немного легкого, искрящегося настроения передалось и ей. Все-таки удивительная девушка Женя. Создается впечатление, что в ее жизни никогда не было проблем. Но так не бывает, а значит, она просто умеет отлично владеть собой.

– Иди танцевать! – прокричала Даша ей на ухо. – А ты?

– Я немного позже, – Даша захватила с собой сигареты, решив перекурить на свежем воздухе. Ей очень хотелось почувствовать вкус ментоловых сигарет, которые она втайне от матери положила на дно своей сумки вместе с купленной зажигалкой. Это было баловство, способ провести время, ритуал, который еще не перерос в привычку. Даша решила заняться самообманом, пытаясь все свои проблемы развеять по ветру, как дым от сигарет.

Даша отошла от танцующих, устроившись на поваленном сухом дереве, подобии лавочки. Чиркнув зажигалкой, девушка едва успела сделать две затяжки, как рядом кто-то грузно опустился.

– Скучаем?

Даша медленно повернула голову и посмотрела на нежданного соседа, вкладывая в свой взгляд всю досаду, на которую только была способна. Лицо рыжеволосого юноши показалось ей знакомым – он явно был одним из тех, кто безбожно матерился под их окнами несколько часов тому назад. Даше не хотелось говорить с ним, и, посмотрев по сторонам, она попыталась найти поблизости хоть кого-то из своих однокурсников – тщетно. Их было не так много, и все они сгрудились на танцплощадке. По раскрасневшимся лицам было понятно, что их радостное настроение и энергичность подпитаны изрядной дозой горячительного. Даша почувствовала, как внутри поднимается холодная волна отчаяния, отвращения. Даже от сигареты не удалось получить удовольствия. Что за напасть сегодня такая?

– Брезгуем общаться? – сквозь зубы проговорил юноша, делая непонятный жест.

– Кажется, я никому не мешаю и прошу того же, – уже не глядя на нежданного соседа, отчетливо произнесла Даша.

– Разве ж мы можем кому-то помешать? – Даша не успела оглянуться, как рядом оказалось еще трое нагловатых парней. А рыжий, показывая на Дашу пальцем, объяснил: – Вот, пацаны, загордившись сидит. Лишнего слова сказать не хочет – ниже ее достоинства. Правильно я говорю?

– А ты сократи дистанцию, Платоша. Городские, они любят плечом к плечу.

Парень придвинулся ближе, и Даша резко поднялась, почувствовав густой запах пива и рыбы. К горлу подступил неприятный комок. Для Даши это был самый ненавистный из всех запахов, которые можно себе представить. Показать, насколько ей это неприятно, означало явное, обострить еще несложившиеся отношения. В голове у Даши молниеносно пронеслось все, о чем по дороге сюда сто раз рассказывали им преподаватели. Это была целая лекция о том, как нужно вести себя с местным населением. Особенно запомнилось Даше, что приехали они на чужую территорию и вести себя вызывающе категорически запрещается. Взрывоопасные натуры могли остро воспринять любое проявление внимания к себе и неадекватно отреагировать на самые невинные действия студентов.

Самым лучшим казалось молча отойти в сторону. Даша сделала несколько шагов, чувствуя, как в спину впиваются четыре пары обозленных глаз. К счастью, музыка закончилась, и около Даши уже стояла раскрасневшаяся Женя.

– Ну, покурила на свежем деревенском воздухе? – язвительно сказала она.

– С этим получилась проблемка, – ответила Даша.

– Видела, видела. Что они такого сказали? Ты взлетела с бревнышка как ошпаренная.

– Ничего особенного. Просто от одного из них жутко несло пивом и таранью. Меня чуть не стошнило, – прижимая руку к груди, произнесла Даша.

– Нет, так нельзя, – придвинувшись поближе, Женя внимательно наблюдала за выражением лица Даши. – От меня должно пахнуть потом. Как ты еще рядом?

– Перестань, – отмахнулась Черкасова. – Может быть, я остро на все реагирую, но я говорила, что не хочу сюда приходить.

– Что же ты собираешься делать по вечерам после ударного сбора урожая?

– Я взяла отличную книгу Моэма.

– Культурно, – поджимая дрожащие губы, заметила Федотова.

– Что здесь смешного?

– Извини, – совладала с собой Женя. – Как книга-то называется?

– «Луна и грош».

– Это я уже читала, – оживившись от зазвучавшей вновь музыки, сказала Федотова. Она взяла Дашу за руку. – Я теперь тебя точно от себя не отпущу. Пойдем разомнем бедра. Нужно во всем находить что-то полезное для себя. Танцы отлично снимают напряжение. Тебе нужно от него избавиться, а то я боялась, что меня шарахнет от прикосновения к тебе. Знаешь, как написано на будках с высоким напряжением: «Не влезай – убьет!»

– В моем случае «не прикасайся – шарахнет», – засмеялась Даша. Она почувствовала очередной прилив благодарности к этой черноволосой толстушке. – Что еще полезного можно извлечь из пребывания в этой дыре, по-твоему?

– Можно отлично похудеть. Яблочная диета – идеальный способ избавиться от килограммов. Хотя тебя это мало интересует – с формами у тебя порядок. Значит, осталось привести в норму нервишки. Свежий воздух, монотонный, бездумный сбор ароматных яблок – и все наладится. Через пару дней тебе будет стыдно за свою кислую мину сегодня.

Даша не заметила, как оказалась в кругу танцующих. Она начала двигаться в такт музыке и через какое-то время поняла, что Женя права. Нельзя замыкаться, нельзя в штыки воспринимать тех, кто не похож на тебя. Это тоже одно из влияний Дубровина. Даша сжала голову, стараясь отогнать мысли о нем. Это безумие – у них больше не может ничего получиться. После того как он отказался от нее, все кончено. Он испугался. Ее рыцарь оказался трусом. Он хочет, чтобы она просто была рядом с ним, а остальных мужчин не существовало. Дубровин добился своего. Освободиться от чувств к нему Даша не могла до сих пор. «Ничего, вот он скоро приедет, тогда посмотрим, как он будет держаться», – накручивала себя она.

– Белый танец, – прозвучало где-то над головой, и мысль Даши оборвалась.

– Пойдем покурим, – предложила Женя.

– С удовольствием.

Остаток вечера прошел спокойно. Подвыпившая компания местных юношей держалась от студентов поодаль. Пожалуй, Даше «повезло» больше, чем остальным. Ее общение с ними было самым близким. Особенно не понравился ей тот рыжеволосый нахал. Оставалось надеяться, что он не слишком близко воспринял слова Даши. У него были очень злые, холодные глаза. Такие глаза бывают у садиста, когда он издевается над своей жертвой. Это сравнение окончательно доконало Дашу. Она ругала себя за то, что успела увидеть столько негативного в этом, по сути, обычном деревенском парне.

Отработка только началась, нужно было настраиваться на двадцать восемь дней жизни, отличной от той, что осталась в ***торске. Здесь все по-другому, но почему-то Даша никак не могла избавиться от недоброго предчувствия. Оно саднило, каждый день неожиданно напоминая о себе. В конце концов Даша мысленно обозвала себя слабачкой и решила наказать тем, что после обязательного утреннего и дневного сбора яблок посещала каждый танцевальный вечер. Федотова была довольна результатами своих внушений – Даша отложила Моэма и, кажется, начала приходить в себя.

Оставалась последняя неделя отработки. Погода резко изменилась: из сухой, жаркой она превратилась в сырую, ветреную. Словно опомнилась природа, что лето давно прошло, и пора обрушить на землю дожди и сорвать с деревьев оставшиеся одежды. Особенно к вечеру на улице становилось неуютно: пронизывающий холод пробирал насквозь. Это не означало, что на дискотеках, как единственном развлечении, было малолюдно. Молодость имеет свойство закрывать глаза на мелкие неудобства, вырастающие до гигантских размеров с возрастом. Поэтому студенты приходили вечером на танцевальную площадку и веселились, несмотря на непогоду. Только проливной дождь мог нарушить эту традицию. Тогда начинались песни под гитару в набитых до отказа небольших отсеках бараков. Обязательно есть в каждом коллективе этакий массовик-затейник с хорошо подвешенным языком, на все руки мастер. На Дашином курсе им был Филипп Драгунов. Неброской внешности, не отличавшийся атлетической фигурой, он обладал необыкновенным обаянием и кружил головы девчонкам направо и налево. Почему-то в этот приезд в колхоз он решил обаять Дашу. Она не замечала этого, погруженная в свои мысли, пока Женя не открыла ей глаза.

– Даш, наш Филя вокруг тебя такие круги наворачивает, а ты никак не реагируешь, – высыпая в ящик очередное ведро яблок, задорно сообщила Женя.

Даша устало взглянула на подругу с высоты ветки, на которую с трудом забралась, и теперь думала только о том, чтобы без приключений оказаться снова на земле. Комментировать услышанное не было смысла по двум причинам: во-первых, Даша сама пока не заметила никаких признаков ухаживания, а во-вторых, в любом случае ее это не грело. Филиппа она всегда считала неисправимым болтуном, повесой и удивлялась, как ему удается морочить голову таким интересным девчонкам. Они просто сходили по нему с ума, каждый раз обжигаясь: Драгунов находился в процессе поиска той единственной, с которой намеревался прожить до конца дней своих. Он разбил не одно сердце, оправдывая это тем, что нельзя найти свой идеал, не имея возможности сравнивать, пробовать, изучать.

Даша всегда вызывала у него неподдельный интерес. Вообще вся эта троица, держащаяся откровенно обособленно и независимо, привлекала его внимание. Но с Мариной и Симой он безнадежно опоздал, а вот Даша пока оставалась свободной, но слишком уж недоступной гордячкой, покорить которую ему хотелось больше всего на свете. Странно, что в университете его интерес не разрастался до таких критических размеров, а здесь роскошные, бескрайние просторы все делали масштабным, в частности желание начать новый роман.

Но Даша свысока посматривала на него, и каждый раз в ее взгляде мелькали насмешливые искорки. Это больно било по самолюбию не привыкшего к такому обращению юноши. Он становился то веселым, то серьезным, то болтуном, то молчуном, но реакция Даши оставалась неизменной – она не замечала его. Несколько раз на танцах Филипп приглашал ее, но пока звучала музыка, ему так и не удалось увидеть хоть какое-то подобие интереса к собственной персоне. К концу пребывания в колхозе Драгунов окончательно потерял терпение и решил испробовать самый действенный метод: открытое признание в любви. Он намеревался собрать в кулак всю свою гордость – цель оправдывала средство. Он видел, что такую девушку, как Даша, нельзя упустить. Красивая, умная, с такой приятно и уму и сердцу. Может быть, она и есть тот идеал, о котором он мечтает? К двадцати годам опыт общения с женским полом у Филиппа был немалый, но Даша выделялась из этого длинного списка. Она была совсем другой. Филипп не любил отгадывать загадки, разбираться в тайнах женской психологии. Обычно он наводил мосты с первой же встречи, а вскоре отношения переходили на близкие. В случае с Черкасовой он решил не форсировать события. Он должен казаться нежным, влюбленным, ни на чем не настаивающим. Нужно подчеркивать, что ему нравится ее душа, умение держаться, а физиология – на последнем месте. Это обычно нравится девушкам.

И в этот дождливый вечер, устроившись в комнате, где жила Даша, Филипп уже около двух часов развлекал публику песнями, шутками. Все были в восторге от его нескончаемого юмора и песенного репертуара. Все, кроме Даши, потому что теперь она тоже заметила его неоднозначные знаки внимания. Ей они были ни к чему. Ее отношение к Филиппу оставалось неизменным, и то, что они находились в колхозе, а не в стенах университета, ничего не меняло. Ей не нужны были приключения, и она несколько раз деликатно дала это понять. Особенно после вчерашнего примирения со Стасом все попытки Филиппа обратить на себя ее внимание казались ненужными. Но Драгунов продолжал свой мягкий напор. Он вел себя ненавязчиво, не давая Даше повода грубо пресечь все его попытки завязать более близкое знакомство.

Глядя на то, как Филипп самозабвенно поет, время от времени закрывая глаза, Даша понимала, что весь сегодняшний концерт предназначен исключительно для нее. В ее душе не было ни малейшего отзыва. Она даже удивилась, насколько черствой, непробиваемой становится. Словно все юноши вокруг перестали существовать, а впрочем, так будет всегда, пока в ее жизни есть место Дубровину. Разница лишь в том, что к некоторым она относится равнодушно, а некоторые вызывают явное отвращение, как те местные парни со своим рыжеволосым заводилой.

Они снова заедались вчера к ней. После ужина их неразлучная компания шла за нею по пятам до самого барака, ведя похабные разговоры. Они не касались ее лично, но было предельно ясно, что все шуточки и смачные словечки предназначены только для ее ушей. Даша шла, делая вид, что ее это не касается. Отвечать им – дать понять, что их заметили, а парней бесило именно то, что их воспринимали, как пустое место. Никакой реакции – Даша избрала такую тактику и в душе ликовала, видя бессильную злобу Платоши. Она удостоила его однажды удивленно-рассеянным взглядом, как будто наконец заметила назойливого комара, но лень поднять руку, чтобы прогнать или прихлопнуть его. Маленькие глазки юноши, окаймленные белесыми ресницами, недобро сверкнули. На лице, покрытом большими веснушками, выступили багровые пятна. У Даши все съежилось внутри, но внешне она оставалась спокойной, чуть усталой.

«Вот привязались», – с досадой думала Черкасова. Она видела, что, например, у Жанны с местными сложились очень дружеские отношения. Даша не удивилась бы, узнав, что они плавно перешли в более близкие – Жанна не любила ходить вокруг да около. Она была из той категории девчонок, которые легко соглашались на близость. Это поднимало ее в собственных глазах, роняя в глазах окружающих. И не потому, что вокруг собрались ханжи, а потому, что слишком явно это возводилось в ранг неоспоримого достоинства.

– В конце концов, нашим мальчикам нужны такие поблядушки, как эта Жанка, – однажды сказала о ней Женя. Даша тогда удивленно подняла брови. – Объясняю: пусть оттачивают свое умение на них. От гормонов никуда не денешься. Мы пофантазировали и успокоились в ожидании, ждем своего принца, а у пацанов под «молнией» часто такой напряг. Он мешает им думать, превращает в нервные создания. Вот тут-то и приходят на помощь Жанночки. Ножки расставили, напряжение сняли, получили благодарный поцелуй – и мыться.

– Не говори так, противно слушать, – оборвала Федотову Совенко.

– Но ведь по сути я права. Ну, права или нет? – В комнате Ковалевой не было, а разговор возник спонтанно. В ответ на поставленный вопрос Женя получила тишину. – Я сказала не в осуждение, а к тому, что в этой жизни каждому свое.

Даша была согласна с Федотовой, но почему-то не поддержала ее тогда. Она вообще не любила разговоров на эту тему. Она считала, что не нужно выставлять напоказ свои чувства, сексуальность – это очень личное, совершенно секретно. И даже с Мариной и Симкой она никогда не откровенничала на эту тему. В большинстве случаев она была благодарной слушательницей их излияний, а сама охраняла свои чувства от посторонних глаз, ушей. Ее опыт по части любовных романов был скромным, но дело было не в этом, Даша не могла говорить о своих чувствах, боясь растерять то хрупкое, едва удерживающее равновесие, что было между нею и Стасом. Подруги, кажется, не понимали таких отношений. Быть может, со стороны им было виднее, но Даша не прислушивалась к их призывам оглядеться вокруг. Она была уверена, что все идет так, как она того заслуживает. Где-то она услышала, что каждый человек – причина собственных ошибок и несчастий. Даша была полностью согласна с этим высказыванием. Свою чашу неудач она, кажется, испила до дна.

Под мелодичные звуки гитары Филиппа Даша вспоминала вчерашний приезд мамы со Стасом. Казалось, что это было уже так давно. В первый раз Ирина приехала сама, на рейсовом автобусе, уставшая, но радостная, она обнимала Дашу, вглядываясь в ее похудевшее лицо.

– Осунулась-то как, доча! – причитала Ирина, сжимая руки Даши.

– Не выдумывай, пойдем. – Они быстро прошли к бараку и зашли внутрь.

– Здравствуйте! – девчонки их приветливо встретили. – Проходите, пожалуйста.

– И здесь вы живете? – Ирина прижала ладони к лицу, увидев, в какой тесноте обитают девчонки. Но по их лицам нельзя было сказать, что их не устраивает такая обстановка. Чтобы не мешать общению, они потихоньку вышли из комнаты. Последней выходила Женя.

– Познакомься, мам, это Женя. Мы с ней тут в передовиках по сбору урожая и вообще стараемся держаться вместе, – останавливая Федотову, сказала Даша.

– Очень приятно, Ирина Леонидовна.

– Мне тоже, – улыбнулась Женя и добавила: – Ну, теперь я знаю, в кого у Даши такие красивые глаза.

– Спасибо, – смутилась Ирина и с благодарностью посмотрела Жене вслед.

Оставшись вдвоем, они едва протиснулись к Дашиной кровати. Сели на прогнувшийся под тяжестью двух тел матрац. Покачав головой, Ирина начала доставать из сумки привезенные конфеты, пирожки, отбивные, вареную картошку, помидоры, огурцы.

– Мам, овощи-то зачем везла? Мы ведь в селе, здесь этого добра – завались! – засмеялась Даша. – На одних яблоках продержаться можно.

– То-то я вижу, ты от яблок уже светишься вся. Вот и денег тебе еще привезла, мало ли что, – соскучившись, Ирина все время прикасалась к дочке. Улыбаясь, смотрела на нее. – Мой автобус через сорок минут, долго не поболтаем. Десять дней тебя не видела, а звонишь ты так редко. Стас заболел, а я не стала ждать, пока он выздоровеет.

– Что с ним? – с деланным равнодушием спросила Даша.

– Простыл. Лежит с температурой. Передавал тебе привет и сказал, что к концу следующей недели очухается непременно. Он скучает по тебе. В его голосе такая тоска. Не знаю, зачем я тебе это говорю… – Ирина погладила Дашу по голове. – Ты знаешь, я решила задать ему твой коронный вопрос.

– Какой? – спросила Даша и вдруг встрепенулась, догадавшись, о чем идет речь. – Что он ответил?

– Он сказал, что любовь для него – цвета неба, цвета твоих глаз. Она такая же бескрайняя, беспредельная… Он любит тебя, Дашуня, но он вряд ли решится что-то изменить в своей жизни. Ему очень тяжело, я вижу, чувствую. Я не знаю, что должно произойти, чтобы он набрался решимости.

– Я тоже люблю его, мам, и я не хочу освобождаться от этого.

– Но это не может продолжаться бесконечно, – Ирина машинально вытащила из сумки пачку сигарет и тут же положила их обратно.

– Пойдем на улицу, там покуришь.

– Ладно, я потерплю, не буду. Доча, мне так хочется забрать тебя с собой.

– Кто из нас ребенок? – улыбнулась Даша.

– Моя жизнь – это ты, милая. Нет рядом тебя, жизнь останавливается. И на личном фронте у меня снова затишье. Хотя жизни этой пришел конец очень давно, еще с уходом твоего отца. Для меня личное всегда было связано с семьей, а потом – слава богу, у меня была ты. И сейчас, когда тебя нет рядом, я постоянно думаю о том, что мы иногда ссоримся, но ведь это не меняет главного – мы нужны друг другу. Правда?

– Конечно.

– Все мои мысли постоянно возвращаются к тебе. Наверное, потому, что я чувствую, как тебе одиноко сейчас.

– Одиноко, да. Женя старается развеселить меня, взяла шефство. Она всегда такая веселая… – Даша сказала это дрогнувшим голосом и вдруг положила голову матери на колени.

– Тебе привет от Марины и Симы. Они звонят регулярно, грозились приехать ко мне в гости. Наверное, почувствовали, что мне тоже невесело без тебя. Хорошие у тебя подруги. – Даша только тихонько всхлипнула в ответ. – Ладно, не надо, милая, а то я тоже расплачусь. Пообещай, что вместо похода в столовую хорошо поешь с девочками всего того, что я привезла.

– Обязательно, – вытирая слезы, улыбнулась Даша. Ей было стыдно, что она не смогла сдержаться и раскисла при маме. Теперь приедет домой и будет переживать еще больше.

– Пойдем, проводишь меня до автобуса. Мне нужно выйти отсюда – я должна закурить.

Проводив маму, Даша вернулась к бараку, уже мечтая о том, чтобы Стас поскорее поправился, и она наконец увидела его. Воспоминания о нем ожили с новой силой, как будто после отъезда матери невидимый дух Дубровина остался здесь и незримо присутствовал, лишая покоя. Следующая неделя тянулась удивительно медленно, и к вечеру воскресенья Даша потеряла надежду на приезд Стаса. Она решила после ужина зайти в правление и позвонить домой. Однако по дороге в столовую ее окликнул голос, от которого подогнулись колени. Даша повернула голову к идущей рядом Жене и сияюще улыбнулась.

– Это явно к тебе, – оглянулась Федотова. – Иди, дорогуша. Кажется, сегодня твой день!

Ирина со Стасом стояли посредине широкой центральной улицы под изучающими взглядами окружающих. Мимо них проходили нестройные ряды студентов. Дубровин махнул Даше и, поставив сумки, пошел навстречу. Ирина, закурив сигарету, деликатно осталась на месте. Даша шла, расстояние между ними сокращалось, и ей вдруг стало страшно – какими окажутся первые слова после долгого молчания?

– Привет, Дашуня, – тепло сказал Стас, наклоняясь и целуя ее в щеку. – От тебя пахнет яблоками. Это так непривычно.

– Привет. У нас вся комната в яблоках, не мудрено.

– Яблоки – плоды соблазна, – улыбнулся Дубровин, и Даша растаяла в этой сияющей улыбке. – Как у вас здесь с соблазнами?

– Кто ищет, тот всегда найдет, – в тон ему ответила она.

– Здравствуй, милая, – обняла Дашу подошедшая Ирина. – Куда это все идут?

– В столовую.

– Пойдем, мы тебя накормим. Стас привез деликатесы, приготовленные лично для тебя. Уверяю, ты такого еще не ела. Очень много вкусного, и подруг угостишь. Истосковались по нормальной еде?

– Интригующе, – улыбнулась Даша. – Пойдем. Подойдя к бараку, Ирина снова вытащила сигарету и устроилась на лавочке у входа.

– Вы заходите, а я скоро, – прикуривая, сказала она.

Даша благодарно посмотрела на нее и вошла первой. Стас едва пробрался между кроватями, ругая тех, кто держит молодежь в таких условиях.

– Жуть какая! Вы здесь, как пчелы в улье, друг по другу не ходите?

– Не ходим. Вот моя кровать, присаживайся.

– Рискну, – Дубровин осторожно сел и, как мама в прошлый раз, начал выгружать из сумки припасы. Первые минуты наедине оказались неестественно натянутыми, тяжелыми. Свертки из фольги разного размера один за другим оказались на заранее разостланной скатерке. – Поешь сначала.

Но Даша не представляла, что сможет проглотить хоть кусочек. Она почувствовала приятные запахи жареной картошки, мяса, приправ, но это не вызвало у нее аппетита. Она села рядом с Дубровиным и следила за каждым его движением, пытаясь подобрать слова для продолжения разговора. Мама ведь специально осталась на улице, дав им возможность пообщаться. Но долго напрягаться Даше не пришлось. Без всяких вступлений Стас взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.

– Не знаю, как до сих пор не сошел с ума, – виновато опуская глаза, произнес он.

– Человек не знает своих возможностей, – пытаясь поймать его нерешительный взгляд, ответила Даша. – Мне тоже казалось, что жизнь остановится, но, как видишь, она продолжается.

– Прости меня, прости, ради бога. Я не могу без тебя. Мне кажется, это уже было однажды, все было: ссоры, отчуждение, примирение. И мы движемся по кругу, совершая прежние ошибки. Главное, я знаю, почему это происходит… Во всем виноват только я, девочка, только я – чувство вины страшная вещь, Дашуня. Я не представляю, что смогу выдержать без тебя еще неделю, день, час. Я должен знать, что ты со мной, даже когда находишься где-то далеко. Мы не должны больше расставаться. Такие разлуки не для нас.

– Ты красиво говоришь. А что для нас? Я перестала понимать, что между нами происходит. Это какой-то неестественный, киношный сценарий, в котором мы играем главные роли. Страсть сменяется отчуждением на месяцы, а потом ты появляешься, целуешь меня и говоришь «прости».

– Подскажи слова, которые помогут мне получить прощение.

– Не надо, Стас, – отстраняясь, с грустью сказала Даша. – Слов было достаточно. Я перестала понимать тебя, чувствовать тебя. Как говорят психологи, я сошла с твоей волны. Знаешь, я только не могу понять, зачем тебе понадобилось мое признание в любви? Зачем тогда, на даче, ты подвел меня к краю? Ты хотел узнать, на что я готова ради своей любви? Словно испытывал на прочность, да? Ты ведь знаешь, что все эти годы сдерживало меня. В тот момент я позволила себе забыть все ограничения, а ты, напротив, спустился с небес. Ты получил удовольствие, добившись от меня согласия стать твоей, и тут же легко отказался от этого.

– Легко? Как ты заблуждаешься… Я не такой сильный и смелый мужчина, которого ты себе придумала много лет назад, Дашуня, – поднявшись, обреченно произнес Дубровин. – И если я покажу тебе свое истинное лицо, ты первая захочешь навсегда избавиться от меня. Я боюсь этого больше всего на свете. Это бесконечная мука, она не дает мне покоя, саднит, делает невыносимой жизнь. Ты когда-то сказала, что я еще не жил. Даша, ты попада в «десятку», но слишком многое исправить просто невозможно.

– Ты в плену собственных запретов, ограничений. Правда, этим страдает большая половина рода человеческого. Я тоже не исключение.

– Даша, Даша… – Стас не мог говорить, он почувствовал удушье, когда хочется рвануть ворот рубашки, рывком снять свитер и вдохнуть воздух полной грудью. Когда он в последний раз дышал полной грудью?

Дубровин подошел к окну, просто глядя вдаль, не видя ничего. В этот момент Даше показалось, что время движется вспять. Точно так же он стоял у огромного окна на своей даче и точно такое же теплое, разливающееся по всему телу чувство испытала тогда Даша. Дубровин отвернулся, чтобы не встретиться с ней взглядом. Смотреть ей в глаза оказалось такой мукой. Честные, пытливые, они пронзали его насквозь, хотелось скорчиться и освободиться от всего, что причиняет такую невыносимую боль. Стас уже жалел, что согласился приехать. В прошлый раз у него была причина отказаться – он болел, болел долго и не желал выздоравливать. Работа, заботы, проблемы оставались все те дни где-то далеко. Высокая температура лишила голову мыслей, сделала его тело вялым, беспомощным. Оно отказывалось подчиняться и требовало заботы. Он автоматически принимал подаваемые Тамарой лекарства, зная, что они все равно ему не помогут. Он не хотел выздоравливать. И Тамару видеть больше не было сил, но он глотал таблетки, пил травяные чаи, заваренные заботливой супругой, и заставлял себя общаться с детьми. Ни Федору, ни Валере не удавалось привести отца в благостное расположение. Дежурные фразы о здоровье – не более. Они вели себя скованно в его присутствии, старались свести общение до минимума. Их откровенно не очень огорчало то, что отец болел, – они жили своей жизнью. Стас вдруг остро ощутил это, как и то, что там для него места нет. Он слишком долго был не рядом, а чуть поодаль, приближаясь, как ясное солнышко, после обвинительных слов Тамары. Теперь некого винить. Он пожинал плоды своего легкомыслия, хотя плохим отцом Дубровин себя все же не считал. Он так же переживал, когда мальчики болели, радовался, когда делали первые шаги, произносили первые слова. Да, Тамара была с ними больше, имела возможность видеть изо дня в день, как они менялись, превращаясь из розовощеких карапузов в маленьких мальчиков, юношей. Что теперь думать об этом… Они выросли, и извечная проблема поколений, кажется, легла между ними непроходимой пустыней. К тому же Федор просто предал его.

Не мог он рассказать обо всем этом Даше. Семья, дети – его забота, запретная тема. Наверное, Даша была права, когда с самого начала настояла на этом: когда они вместе, ни Тамары, ни детей нет. Никаких воспоминаний о той жизни, которая идет параллельно. И о том, что после их размолвки на даче он через три дня поехал за Тамарой и сыновьями на Кипр, Стас тоже промолчал. Он проклинал свое малодушие, но сделал это! И судьба наказала его по полной программе, решив преподнести сюрприз, о котором он и не мыслил никогда. Все было предельно просто, на уровне физиологии. В тот день Дубровин приехал в гостиницу, обговоренную им с Тамарой заранее. Вежливый, улыбчивый портье назвал ему номер, в котором остановилась мадам Дубровина с детьми. Юноша-носильщик подбежал и предложил свои услуги. Дубровин сделал отрицательный жест и направился к лифту, Тамара Федоровна отдыхала с размахом, надо полагать. Трехкомнатный люкс в пятизвездочной гостинице что-то да значит. Поднимаясь на лифте на нужный этаж, Стас уже без раздражения подумал, что жена решила отдохнуть, не отказывая себе ни в чем, а главное – она все-таки ждет его приезда, потому что заняла трехкомнатный номер. Ее расточительность объяснима желанием роскошно провести с ним хотя бы несколько дней. Он пробудет здесь дня три и уедет. В этот момент Стас неосознанно улыбнулся, запрокинув голову, и почувствовал наслаждение от сознания того, что он на коне. Тамара решила пустить пыль ему в глаза, устроила маленькую сцену ревности и прорисовки безрадостного будущего. Но на деле она нуждается в нем больше, чем пытается показать. Она никогда не согласится расстаться с ним и никогда не расскажет отцу о своих подозрениях. Дубровин удовлетворенно улыбнулся и остановился возле указанного номера. Он придал своему лицу устало радостное выражение. Он должен показать, что не мог не приехать, но и дать понять, что ждет обязательных извинений.

Осторожно постучав, он открыл дверь и, растянув губы в улыбке на все тридцать два, зашел внутрь. Звучала приятная мелодия. Стас решил, что Тамара принимает ванну. Он поставил сумку с вещами в просторной прихожей и начал медленно продвигаться вглубь, изучая обстановку. Все сияло чистотой и поражало роскошью, но такой, которая не бросается в глаза. Здесь все было подчинено единственной цели – сделать максимально комфортным и ласкающим глаз окружающее пространство. Не было мелочей – убранство номера объединяло все его составляющие в одно целое. Дубровину нравилось все, что попадалось на глаза.

Он заглянул в ванную, увидел свое отражение в огромном овальном зеркале, висевшем напротив входа. Машинально поправил волосы, критически оглядел свое раскрасневшееся, блестевшее лицо и немного измятую в дороге рубашку. Увиденное не удовлетворяло его требованию – не денди, но на скидку усталому путнику можно надеяться наверняка.

Продолжая свое неспешное путешествие по гостиничному номеру, Дубровин вдруг замер. В какой-то момент ему показалось, что из полуоткрытой двери дальней комнаты раздаются подозрительные звуки. Стас сразу потерял всю свою уверенность. Он даже сделал пару шагов назад, словно желая сбежать, не узнав ничего до конца. Сдвинув брови, он застыл, улыбка медленно сошла с его лица. Теперь он отчетливо услышал громкий шепот, приправленный сдержанными стонами. Стас стоял и слушал и с каждой секундой понимал, что его решимость, бравый вид улетучиваются. Звуки становились все более отчетливыми, а наличие непрошеного свидетеля делало ситуацию комической. Хотя Дубровину меньше всего на свете хотелось в этот момент смеяться. Осталась последняя надежда на то, что Тамара смотрит «горячее» видео – она была любительницей экранной «клубнички». Дубровин вдохнул и на этом глубоком вдохе открыл дверь.

Картина напоминала сцену из дешевой мелодрамы с элементами эротики. Молодой парень с невероятным бронзовым загаром занимался любовью с Тамарой. Ее неуспевшее загореть тело выделялось неестественной белизной на фоне юного атлета. Стас в первое же мгновение почему-то оценил его отличное телосложение: мускулистые руки крепко обнимали бедра Тамары, а упругие ягодицы совершали ритмичные движения, приводившие его партнершу в восторг. Они были так увлечены, что не сразу заметили появление Дубровина. А он все стоял и смотрел, ничего при этом не ощущая, как будто происходящее не имело к нему отношения. Но вот любовная игра достигла апогея, раздались обоюдные громкие стоны, отрывистые слова, подтверждающие пик наслаждения. По мере того как любовники усмиряли свой пыл, Стас начал чувствовать вскипающий гнев и отвращение к происходящему Наконец он решил, что пришла пора заметить его. Он медленно поднял ладони и, повинуясь волне презрения ко всем и каждому, громко захлопал в ладоши.

Первой мгновенно обернулась Тамара. Она убрала мешающие смотреть растрепавшиеся пряди волос, облизнула сухие губы. Она не стала укрываться, стыдливо прятать обнаженное тело под мягкими складками махровой простыни. Перед нею стоял мужчина, который много лет видел все это. К чему же ломать комедию застенчивой супруги, пойманной на горячем? Тамара резко отстранилась, удобно легла на высокие подушки. Ее глаза зло сверкнули и уставились на Стаса. Мужчина ловким движением прикрылся белоснежной простыней, а его испуганный взгляд перебегал с нахмуренного лица Дубровина на полную злорадного триумфа физиономию Тамары.

– Браво, – тихо произнес Стас. Он постарался скрыть, насколько шокирован увиденным. Это был лучший выход в сложившейся ситуации. Исправить ничего нельзя, а показать муки своего оскорбленного достоинства означало добавить наслаждения той, которая минуту назад принимала другого мужчину. Она делала это так легко, свободно, что у Стаса мелькнула мысль – это с нею не в первый раз. Он давно стал рогоносцем. Должно быть, Тамаре доставило огромное наслаждение бросать ему обвинительные слова перед отъездом. Но все это – предположения, а реально то, что он видит сейчас. – Оказывается, твоя холодность легко растапливается от прикосновений юного Аполлона? Почему ты раньше не говорила о своих проблемах со мной? Зачем было ломать комедию, делать вид, что ты устала, что у тебя мигрень? Кипр лечит лучше любого лекарства.

Дубровин повернулся, собираясь выйти из номера. Он не мог находиться здесь больше. Ему казалось, что повсюду чувствуется специфический запах спермы, который трудно спутать с другим. Дубровин даже задержал дыхание, стараясь не дышать этим воздухом. Еще немного, и его просто стошнит прямо на эту ослепляющую чистоту. Но это было только началом пытки. Не успел Дубровин сделать нескольких шагов, как Тамара оказалась впереди, загородив собой проем двери.

– Мальчики на экскурсии, – тяжело дыша, сказала она. – Я не стану оправдываться, а тебе предстоит решить: сможешь ли ты с этим смириться?

– Ты сука, тварь! – Дубровин схватил ее за плечи, сжал их с такой силой, что почувствовал под пальцами каждую косточку. Он повернул ее лицом к кровати. – Ты трахаешься с юным жеребцом, позабыв всякий стыд!

– В постели нет места стыду. Разве не ты учил меня этому? – пытаясь освободиться от впившихся в тело пальцев, прокричала Тамара. – Ты и той девчонке говоришь то же самое, да? Ты стал ее первым мужчиной? Ты уже успел обрюхатить ее и дать деньги на аборт?

– Замолчи, замолчи! – Стас принялся хлестать ее по щекам, но в какой-то момент остановился, увидев, как потянулась на кровати простынь – незадачливый свидетель семейной сцены укрылся простыней с головой. Он не придумал ничего лучше этого беспомощного ухода от криков. – Пусть он уйдет прочь отсюда, к чертовой матери!

– Нет, он останется, а ты сейчас покажешь ему, что ты здесь главный! – сверкнув глазами, прошипела Тамара, схватив его ладонью за ширинку. Она мгновенно расстегнула «молнию» и запустила туда горячую руку. Дубровин остолбенел, он не нашел ничего лучше, как с силой оттолкнуть Тамару. Она отлетела к кровати, тяжело опустившись на пол. Вид ее обнаженного тела, бесстыдно выставленного напоказ, разъярил Дубровина. И ради этого он отказался от Даши, обидел ее, заставил почувствовать себя игрушкой в его руках. Какой бред!

Стас резко застегнул брюки и подошел к Тамаре, схватил ее за волосы и поднял с ковра. Корчась от боли, она следовала его движениям. Дубровин несколько секунд смотрел на нее, потом отпустил волосы, вытер руки о брюки и насмешливо спросил:

– Папе говорить будем?

– Он всегда на моей стороне. Ты никогда не нравился ему, никогда! Он называет тебя никчемным сиротой, тупым плебеем, пробравшимся в постель его дочери, в мою постель. А сегодня я вышвырнула тебя оттуда, чтобы ты отправлялся к своей юной потаскушке!

– Сменить старую потаскуху на новую – хороший обмен. Я обязательно последую твоему совету, а пока я останусь здесь до возвращения мальчиков, – в голосе Дубровина была открытая угроза. Потом его лицо просияло. – И ты со своим жеребцом тоже останешься здесь вот именно в таком виде, первобытном виде. Я хочу, чтобы они поняли, кому докладывали о невинных разговорах своего отца. Пусть они получат жизненный урок: не все так просто и однозначно в этом мире. Думаю, ты произведешь на них неизгладимое впечатление и мужские достоинства твоего избранника – тоже.

– Ты не сделаешь этого, – прошептала Тамара, пытаясь взять с кровати простынь.

– Сделаю, – насильно усадив жену в кресло, ответил Дубровин. И, показывая в сторону выглядывающего из-под простыни горе-любовника, спросил: – Он понимает по-русски?

– Да, он грек, но хорошо говорит по-русски. Это мой инструктор по подводному плаванию.

– С аквалангом и маской ты наверняка смотришься суперсексуально. Молодого человека можно понять. К тому же ты умеешь быть благодарной, Тамара Федоровна.

– Прекрати! Пусть он уйдет, – показывая на истекающего потом любовника, сказала Тамара. Он снова выглянул из-под простыни, умоляюще глядя небесно-голубыми глазами на Дубровина, но не произносил ни слова. – Чего ты добиваешься?

– Я хочу развестись с тобой и чтобы после суда мои дети остались со мной. Они в том возрасте, когда могут принимать такие решения. Думаю, сегодняшняя картина прояснит их головы окончательно и бесповоротно, – жестко ответил Дубровин. Сел в кресло напротив и достал сигареты. – Ты еще не научилась курить? Дурное влияние заграницы коснулось только вопросов секса?

– Умоляю тебя, не делай этого. Мальчики вернутся с минуту на минуту!

– Ты уже умоляешь? Кажется, я учил тебя, что никого и никогда нельзя умолять – это унизительно для обеих сторон. Ты запомнила только то, чему я научил тебя в постели, и все? Жаль, хотя удивляться не приходится – секс со мной самое выдающееся событие в твоей серой жизни дочери богатого папы. Тебя ведь никто не отваживался трахнуть по-настоящему. Все боялись гнева всемогущего родителя, а мне было по фигу! Знаешь, такое состояние, когда нечего терять. Ты крепко влюбилась тогда, да, Тамарушка? Передок задавил импульсы мозга окончательно и бесповоротно, – Стаса понесло. Он уже не подбирал слова, не старался быть деликатным. Ему снова было безразлично все, к чему могла привести потеря тормозов. Он устал от лжи и терпеть откровенные измены не будет наверняка.

– Что я должна сделать, чтобы ты отказался от своего намерения? – Тамара едва могла говорить, она чувствовала, что вот-вот истерика лишит ее способности произносить слова, воспринимать происходящее вокруг. – Ты не поступишь со мной так! Ведь мы никогда не делали друг другу по-настоящему больно.

– Да-а?! А как прикажешь понимать то, что я увидел? Эти глаза из-под простыни – видение? А его голая задница, красивая, но, извини, я не в восторге от вашего дуэта!

– Я сделаю все, что ты хочешь, только не надо детей впутывать в наши отношения, – Тамара разрыдалась. Она закрыла лицо руками и беззвучно плакала, не в силах унять дрожь во всем теле. Чуть успокоившись, она приоткрыла глаза и увидела насмешливое выражение лица напротив. Нужно было найти слова, чтобы остановить его. – Послушай, я просто была в отчаянии. Я приревновала тебя. Я должна была отомстить. Да, это нечестно, грязно, но я поддалась эмоциям. Пойми меня.

– Помолчи, я не могу слушать эту ерунду, – отмахнулся Стас, прикуривая следующую сигарету. И вдруг он встрепенулся, зловеще улыбнувшись. – Не тебе, а мне придется терпеть, милая. Ты ведь знаешь, что я жду нового назначения. Повышения по службе. Для бывшего зятя Федор Сергеевич не пошевелит и пальцем, а наш развод приведет все его старания к нулю. Вряд ли он будет доволен. Да и скандалов вокруг своей фамилии он не потерпит.

Тамара не ожидала от Стаса такой реакции. Сейчас она ненавидела его за ту прагматичность, которая не покидала его даже в критические моменты. Она ненавидела себя за то, что за столько лет так и не смогла до конца просчитать этого самоуверенного красавца. Он околдовал ее своим вниманием, галантным ухаживанием, а позднее – сексуальным наслаждением, которого она не знала и получала от него сполна. Разве она могла отказаться от такого претендента на роль мужа? Она ведь каждый день смотрела в зеркало и никогда не питала иллюзий по поводу собственной внешности, обаяния.

Дубровина она хотела оставить для себя на всю жизнь. Она мечтала стать матерью его детей и видеть в его глазах настоящую любовь, возрастающую с каждым годом. Ведь он не сможет не оценить ее преданности, заботы, внимания. А она сумеет быть преданной женой, благодарной за то, что он выбрал ее. И пусть говорят злые языки, что этому красавчику нужны связи ее отца, – ей наплевать на завистников. Тамара тогда была уверена, что вокруг нее сгустилось облако неприкрытой зависти к тому счастью, которое уже было у нее в руках.

Ради того, чтобы сломить сопротивление отца, никак не желавшего отдавать дочь за Дубровина, Тамара решилась на отчаянный шаг: она наглоталась снотворных таблеток, и только случайный ранний приход отца с работы спас ее от верной гибели. Федор Сергеевич едва не получил инфаркт, обвинив себя в том, что мог лишиться единственной дочери. Не для того он растил ее без матери с пятнадцати лет. Но и видеть рядом с ней красавца Дубровина было для отца невыносимой мукой. Он трезво смотрел на вещи и при всей своей любви к дочери понимал, что главное и неоспоримое ее достоинство – он сам. Тамара унаследовала его упрямый нрав. Пришлось смириться и позволить состояться этому браку.

Время шло, и Тамара понимала, что ее выбор оказался правильным. Рядом с нею был человек, увлеченный работой, своим положением в обществе, при этом он успевал быть хорошим мужем, внимательным отцом. Он не заводил ненужных знакомств, никогда не давал повода сомневаться в своей верности. Так было до тех пор, пока однажды вечером он не сказал, что совершил благородный поступок и очень горд этим. Тамара отчетливо помнила тот год, когда первого сентября он вел некую Дашу в первый класс. Стас извинился, просил понять его. Он говорил, что спасает душу маленькой девочки, и звучало это очень пафосно, но убедительно. Тамара решила доверять до конца и отогнала коварные мысли, назойливо вертевшиеся в голове. Наверное, с тех пор все и началось. Стас не скрывал, что в его жизни появились женщина-друг и маленькая девочка – ее дочь, – проблемы которых стали его проблемами. Тамара удивленно поднимала брови, слушая, с каким восторгом он говорил об их разрешении. Он ко всему так относился – со всей душой. Поэтому у Тамары снова не возникло никаких подозрений.

Прошло достаточно много лет, чтобы ее отношение к этому вопросу изменилось. Может быть, это была подсознательная ревность: девочка стала девушкой, а внимание к ней со стороны Дубровина росло пропорционально ее возрасту. К чему это могло привести, Тамара фантазировать не хотела, но на всякий случай даже деликатно попросила сына замечать, о чем ведет отец разговоры по телефону. Федор сразу согласился, подозрительно глядя на озабоченное лицо матери. Ее огорчило, что он пошел на это легко, но, в конце концов, она сама попросила его. И чья роль менее привлекательна – вопрос. Для сохранения семьи все средства хороши – на время это стало девизом Тамары. Она не хотела видеть обратной, моральной стороны складывающейся ситуации. Услуги Федора она рассматривала как временную меру, необходимую для того, чтобы убедиться: все в порядке. Не контролировать же Стаса на работе? Да и времени на это у нее нет. Отец устроил ее на работу, о которой она давно мечтала.

Переводческое отделение, диплом англо-французского переводчика – все это долго оставалось в забвении. Замужество, рождение близнецов, семейные заботы, которые она безоговорочно взяла на себя, иногда прибегая к помощи женщин из службы услуг. Но дети выросли, и необходимость делать что-то для себя стала особенно острой. Это помогло бы заполнить пустоту, разрастающуюся по мере взросления мальчиков. Переводы, которые она брала на дом, оказались очень хорошим материальным подспорьем и помогли Тамаре снова почувствовать, что она способна выполнять на отлично не только домашнюю работу. Это воодушевило женщину. Стас тоже всем видом показывал, что ему нравится ее целеустремленность, желание работать.

Тамара была на пике положительных эмоций, когда Федор неожиданно намекнул ей о нескольких разговорах отца с Дашей. Он добросовестно отнесся к поручению, данному матерью. О ком идет речь, Тамара поняла сразу. Подробности насчет дачи и всякие нежности, которые смачно описывал сын, разбередили душу. О покое, поселившемся там давно и основательно, можно было забыть. Все стало видеться в черном цвете, каждое слово Стаса она проигрывала в голове по сто раз, ища в нем скрытый смысл, издевку над обманутой супругой, находящейся в неведении. Даже Федор и Валера стали смотреть на нее по-другому, а может, это воспаленное воображение разыгралось, разрушая мосты, наведенные долгими годами любви и заботы? Долго находиться в таком состоянии Тамара не могла физически. Поэтому она явилась на работу к Дубровину, чего не делала никогда раньше. Уже сам этот факт говорил о том, что она на пределе. Она держалась гордо, независимо, пытаясь больнее ранить мужа. Она увидела, как он струсил в первый момент, но очень скоро взял себя в руки. Тамаре понравилось, как он перешел в нападение, пытаясь выглядеть оскорбленным. Но ее сердце подсказывало – он изменил, на физическом уровне или в мыслях. Это было даже более обидным, если, находясь рядом с нею, он постоянно мечтал о другой, которая моложе и наверняка красивее. Это было бы неестественной ситуацией – дружить, не замечая раскрывающуюся, как бутон, красоту Даши. Никаких доказательств у Тамары не было. Стас понял это и перешел в атаку. Но отступать Тамара не собиралась. Потому и менять свое скоропалительное решение ехать на отдых немедленно не стала. Она знала, что Стас примчится. Все-таки столько лет вместе не проходят даром – Тамара была уверена, что он не откажется так просто от той жизни, к которой стремился всегда. Он постарается сгладить неприятное впечатление от их последней встречи. После его заключительных слов она была уверена в этом. Но женская гордость была не на шутку задета. И, приехав на солнечный Кипр, обуреваемая обидой, отчаянием, она приняла ненавязчивые ухаживания молодого инструктора, даже поторопив события. Это она позвала его к себе в послеобеденный час, зная, что мальчики в это время будут далеко.

Появление Стаса оказалось слишком быстрым. Она думала, что он захочет помучить ее хотя бы недельку, а он примчался практически сразу, через три дня. И попал на горячее – Тамара кусала губы, спрашивая Фортуну: почему она отворачивается от нее? Играет с нею, постоянно держит в напряжении, заставляет чувствовать себя зависимой, виноватой – так нечестно. Она должна получить полагающуюся долю женского счастья, даже не обладая фигурой Венеры и умом Маргарет Тэтчер. На мгновение она вообще потеряла способность трезво мыслить, разыграв неприятную для себя сцену соблазнения обманутого мужа. Она знала, что это приведет его в еще большую ярость, но упрямо двигалась к развязке.

Молодой Казаноза под простыней уже был не рад ничему. Тамара бросала на него взгляды, в которых трудно было прочесть что-то определенное: извинение, отчаяние, досада – все смешалось, выливаясь горючими слезами.

– Ладно, – снизошел Дубровин, поняв, что Тамара находится на грани нервного срыва. Он уже пришел в себя и даже увидел несколько положительных моментов в том, что приехал в горячий момент. Во-первых, Тамара развязывала ему руки, лишая комплекса вины за разрушенную семью. Теперь он имеет полное право гордо развернуться и уйти. Главное, что тесть, который всегда рад подловить своего зятя на ошибках, просчетах, останется с носом. Пусть пожинает плоды распущенности любимой доченьки.

Дубровин едва сдерживался, чтобы не отхлестать Тамару снова по физиономии. Как замаскировалась стерва, наверняка наставляла ему рога и в ***торске! Хотя сомнительно, чтобы кого-то по-настоящему пленили ее прелести. Разве только вот так: ничего не обязывающий животный секс, а через несколько дней они пройдут мимо друг друга, отворачиваясь. Лиха беда начало. Нет, он не будет ждать, пока на него будут показывать пальцем. А вот Федор Сергеевич должен будет постараться компенсировать ему моральный ущерб, нанесенный Тамарой.

Стас решил, что с этого момента он освобождается от семейной обязанности ложиться с супругой в одну постель. После назначения на новую должность он вообще постарается подыскать себе подходящую квартиру и наконец уединиться там с Дашей. Дубровин не заметил, как практически освободился от тягостного чувства первых минут пребывания в состоянии обманутого мужа. Наверное, он давно перестал обращать внимание на Тамару как женщину, по привычке занимаясь с нею любовью пару раз в неделю. Его не волновало, чем она живет, что делает в его отсутствие. Зачем он столько лет терпит это? Дубровин нахмурил брови, резко затушив сигарету – ему трудно расстаться с тем, что он приобрел, живя с этой женщиной. Освобождаясь от нее, он автоматически теряет право пользования многочисленными благами. Да и Федор Сергеевич постарается подпортить ему жизнь. Он достанет его на любой работе, влезет на самом высоком уровне и сделает его существование невыносимым. А может, в этом есть доля преувеличения? Свято место пусто не бывает, и Тамарушка рано или поздно увлечется другим. Живая женщина, нуждающаяся во внимании и ласке, – ничего удивительного. Чужая душа – потемки, кто знает, может, у нее уже есть кто-то на примете. Не хватало еще неожиданно остаться за бортом! Стас подумал, что есть грандиозный вариант – выставить Тамару, раскрыв любящему отцу глаза на поведение легкомысленной дочери. Конечно, Дубровин понимал, что ему придется применить все свое красноречие, чтобы убедительно разыграть роль обманутого, давно терпевшего предательство мужа. Нужно убедить тестя, что ради детей, выполняя свои обязанности добропорядочного отца и мужа, он оставался в семье, но теперь, когда они выросли, а поведение Тамары просто переходит всякие границы, его терпению пришел конец. Где же найти такие слова, чем бы их подтвердить?..

– Ладно, одну минутку, – внезапно что-то решив, повторил Дубровин, глядя на подавшуюся к нему всем телом жену. Он быстро вышел в прихожую и вернулся, держа руки за спиной. – Я отпущу твоего самца в том случае, если ты клятвенно пообещаешь мне рассказать своему отцу о положении, сложившемся в связи с твоим аморальным поведением. Только не вздумай обмануть меня, потому что… Я кое-что придумал для верности. Полезай в кровать, обнимай и целуй бронзового супермена, живо!

– Зачем? – Тамара на негнущихся ногах едва подошла к кровати, быстро спряталась под простынею, почувствовав прикосновение к обнаженному телу. – Я не буду!

– Давай, ты, залазь на нее и целуй, куда хочешь, а не то станешь импотентом на тридцать лет раньше положенного срока, – грозно глядя на голубоглазого инструктора, твердо произнес Стас. – Давай, откинь простынь и занимайся делом! У тебя десять секунд на размышление, иначе вылетишь с треском из этой чертовой гостиницы без выходного пособия! И ты не лежи деревом, дорогая, обними юношу, потереби его густые кудри, – властно сказал Дубровин, злорадно улыбнувшись. – У нас мало времени. Федору и Валерке вряд ли понравится увиденное, давай же!

– Не надо! – Тамара закусила дрожащую губу, увидев в руках Стаса фотоаппарат. Она ощутила под пальцами упругое, горячее молодое тело, но теперь эти прикосновения не приводили ее в восторг. Она была готова закричать во всю глотку, только бы этот кошмар поскорее закончился. – Умоляю тебя, пусть он уйдет. Я сама сейчас принесу фотографии, которые тебе нужны.

– Интересно посмотреть, – процедил сквозь зубы Дубровин. Тамара быстро выбежала из комнаты и вскоре вернулась, протягивая Стасу стопку фотографий. Он взял их, взглянул и довольно улыбнулся. – Вы отлично получились! Все свободны.

Парень тут же оттолкнул от себя Тамару, схватил лежащие на полу возле кровати вещи и молнией выскочил из комнаты. Звук закрывшейся за ним входной двери раздался раньше, чем Стас успел прикурить новую сигарету. Тамара рыдала, уткнувшись в подушку. Дубровин смотрел на ее сотрясающееся тедо, борясь с желанием сказать еще что-нибудь обидное, убийственное.

– Хватит сопли размазывать по постели, прими душ. Сделай что-нибудь с лицом. Ты должна встречать детей с восторженно-радостным выражением, улыбаясь. Как-никак папа приехал – праздник начался, – грубо произнес Стас, выходя из комнаты. – Включи кондиционер, пусть сменится воздух. Или тебе нравится запах разогретой спермы?

Дубровин закрыл за собой дверь, услышав, как Тамара разрыдалась еще громче. Он вошел в соседнюю комнату, служившую гостиной. Открыл бар, достал бутылку водки, покрутил ее в руках и поставил на место. Нет, хмелеть ему не хотелось. До приезда мальчиков нужно было принять душ, привести себя в порядок и разыграть перед ними очередную сцену радости от встречи. Стас боялся признаться себе в том, что Федора он вообще не хочет видеть. Мальчик, по сути, не сделал ничего дурного, но все-таки неприятный осадок от его поступка изменил отношение к нему отца навсегда.

Недавние события пронеслись перед глазами Дубровина, как пленка кинофильма, прокручиваемая со слишком большой скоростью, чтобы не осталось времени на анализ, лишние раздумывания. Стасу было нелегко. За короткий срок он пережил несколько потрясений: предательство сына, жены, тяжелый разговор с тестем. Но результаты обнадеживали – скоро Дубровин должен был получить полную свободу от всего, что все эти годы не давало ему воссоединиться с Дашей. Он подписал приговор своей семейной жизни, не испытывая никаких угрызений совести. Стас даже был благодарен Тамаре за то, что своим поступком она ускорила развязку. Ее отцу не улыбалась перспектива увидеть фотографии своей дочери в объятиях какогото загорелого юнца. В свете изменений в работе, которые были не за горами, имидж его и его семьи должен оставаться незапятнанным. Между тестем, которого Стас в мыслях называл бывшим, и Дубровиным был заключен договор, согласно которому официально он пока будет оставаться его зятем. Совсем небольшой промежуток времени отделял обоих от желанного повышения по работе. Для обоих мужчин это было важнее чего бы то ни было. Они были готовы на жертвы ради достижения своих целей.

Дубровин оглянулся, встретившись с огромными глазами Даши. Таких глаз не бывает в реальной жизни. Она – девушка из снов, страны грез. Неужели скоро он сможет прямо смотреть в эти два плещущихся озера и не отводить взгляд?

– Даша, милая, я пока не могу рассказать всего.

– И не нужно, я тебе не священник. Все говорят только на исповеди, – зябко поведя плечами, ответила Даша.

– Мы скоро будем вместе, если ты, конечно, пожелаешь, – вторую половину фразы Дубровин произнес тихо, неуверенно. Он вдруг подумал, что Даша не захочет ждать, устанет ждать и наконец выберет себе какого-то молодого юношу, вычеркивая из жизни его самого.

– Что же должно произойти, что бы ты так осмелел? – иронично поинтересовалась Даша.

– Молодость бескомпромиссна, милая моя. Я прожил вдвое больше тебя и уверен в обратном – только не напролом можно добиться желаемого. Я люблю тебя и мечтаю, чтобы мы стали счастливы.

– Как просто и сложно, – выдохнула Даша, поднимаясь с кровати. Каркас издал режущий звук, заставив обоих сморщиться. – Хорошо, мне нравится, что характер твоих разговоров изменился.

– Твоих тоже, но меня это не радует.

– Давай позовем маму, а то она выкурит всю пачку сигарет на нервной почве.

– Хорошо, я выйду за ней, – Стас поправил волосы, машинально проведя по ним ладонью.

– Ты отлично выглядишь, – сказала Даша.

– Спасибо. Дашуня, я хочу поцеловать тебя.

– Регресс – ты начинаешь спрашивать на это разрешение, – подойдя к нему, заметила Даша.

Дубровин крепко обнял ее и поцеловал, жадно вдыхая запах ее волос, тела.

– Ну все, – мягко отстраняясь, сказала Даша. – Скоро вернутся девчонки. Пойдем к маме вместе.

– Ты не поела, – спохватился Стас.

– Прекрати говорить о еде сейчас. Я не останусь голодной, поверь. Только я отведаю твои деликатесы позднее. Почему-то при тебе я снова не могу есть. Так уже было в самом начале нашего знакомства. Я стеснялась лишний раз вздохнуть, словно хотела показать, что я другая и мне нужно не то, что остальным.

– Ты действительно другая, и я люблю тебя, – нежно прикоснувшись к щеке девушки, сказал Дубровин. – Я стану таким, каким ты меня выдумала. Я постараюсь, у меня получится, потому что я очень упрямый. У нас все будет. Рай на земле. Ты даже не представляешь, как это будет замечательно.

– Хорошо, я пока не стану об этом думать, а то последняя неделя пребывания в колхозе станет самой долгой и невыносимой, – засмеялась Даша. – Пойдем же.

Ирина не выглядела человеком, который устал ждать. Она поглядывала на часы, прикидывая в уме, сколько понадобится времени Стасу, чтобы получить у Даши долгожданное прощение. Впервые по дороге сюда он только и говорил о том, что намерен круто изменить свою жизнь. Он был взволнован и многословен.

– Мне нужна твой поддержка, Ира, – нервно прикуривая новую сигарету, произнес Стас.

– Я всегда была на твоей стороне, даже не зная всех подробностей. И сейчас не желаю их знать. Меня волнует только одно – моя девочка должна быть счастлива, – ответила Ирина, а после паузы добавила: – Иногда мне кажется, что мне нельзя было допускать ваших отношений. Я была слишком демократичной мамой. Может, потому, что сама не познала женского счастья и боялась спугнуть его у Дашки. Она – единственное, чем я дорожу в этой жизни.

– Я знаю, – тихо ответил Дубровин, положив ладонь поверх ее дрожащей от волнения руки.

Больше он ничего не сказал до самой встречи с Дашей. И вот теперь, глядя на их спокойные лица, Ирина не могла определить, чем же завершилась их почти получасовая беседа.

– Мамуля, это была самая долгая сигарета в твоей жизни, да? – присаживаясь рядом, улыбнулась Даша.

– Задумалась о своем, о женском, – хитро прищурила глаза Ирина.

– Интересно было бы узнать поподробнее, – улыбнулся Стас.

– Нет, Станислав Викторович, мужчинам в эти мысли допуск закрыт.

– Тогда в свою очередь я дам вам возможность пообщаться без свидетелей, – сказал Стас. – Идет? Только не надолго. Знаю я ваше природное красноречие.

– Договорились, – Ирина обняла дочь за плечи, поцеловала в макушку. Глядя вслед медленно удаляющейся фигуре Дубровина, тихо сказала: – Скучаю по тебе, милая, сны снятся душераздирающие. Просыпаюсь в слезах. Такого со мной не бывало.

– Ты что, мам?

– Вот тебе и мам. Сама мамой станешь, тогда и перестанешь удивляться. Детей нужно иметь много, а не одного.

– Это что же значит, тогда каждого можно меньше любить, меньше переживать за него? – Даша выскользнула из материнских объятий, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Глупая девочка. Один ребенок не позволяет излить на него всю родительскую любовь – баловство получится, а когда несколько – каждому достается золотая середина.

– Интересная мысль, – Даша улыбнулась. – Ты вообще за последнее время говоришь столько интересного!

– Иногда ты утверждаешь, что я не понимаю тебя и произношу не то, что бы тебе хотелось услышать. Тогда мы ссоримся, я втихомолку пью валокордин и жду, когда ты сделаешь шаг навстречу.

– Это бывает нечасто, не будем об этом сейчас.

– Вы помирились? – резко меняя тему, спросила Ирина.

– В его словах появился новый смысл.

– Вы помирились?

– Скорее «да», чем «нет», – уклоняясь от прямого ответа, сказала Даша.

– Как я устала от вас, ребята, – потирая виски, заметила Ирина. – Становитесь взрослее, ответственнее, наконец.

– Это и к Стасу относится?

– К нему в большей мере, – поднимаясь, ответила Ирина. – Пойдем к машине. Ее не пустили на территорию хозяйства. Объяснили, что во время сбора яблок это запрещено.

– Вы приедете за мной через неделю? – поинтересовалась Даша. – Или мне настраиваться на автобус?

– Дубровин сказал, что обязательно заберет тебя, а у меня может получиться горячая неделя. Не хочу нарваться на очередное недовольство начальства. К тому же я могу оказаться в отъезде – курьерская работа. Отказываться грешно, нам нужны деньги, как ни крути. Ты не обидишься, если он приедет без меня?

– Нет, конечно.

– Стас, мы идем к машине! – увидев, что Дубровин обернулся и вопросительно смотрит на них, прокричала Ирина.

Поравнявшись с Дубровиным, Ирина вдруг почувствовала прилив будто бы беспричинного счастья. Она шла между Стасом и Дашей, поворачивая голову то к одному, то к другому, потом обняла обоих, крепко прижимая к себе.

– Ирина Леонидовна, ты что вытворяешь? – спросил Стас, улыбнувшись.

– Впервые за время нашего знакомства ты обратился ко мне по имени-отчеству. К чему бы это? – вопросом на вопрос ответила та.

– Тренируюсь, – многозначительно поведя бровями, ответил Дубровин.

Они уже подошли к машине, когда Стас наклонился и целомудренно поцеловал Дашу в щеку. Она подняла на него глаза, внимательно посмотрела, как будто хотела увидеть что-то ранее скрытое от нее.

– Мы поженимся в конце октября, – шепнул ей на ухо Дубровин, и Даша резко отпрянула от него, словно ошпарившись. – Я не шучу.

– А я не люблю загадывать даже на один день вперед, – задумчиво сказала Даша, чувствуя, как внутри происходит что-то невероятное: жар разливается не только по щекам, но и внутри все замерло, как перед бурей. Напряжение, которое она ощущала в первые минуты приезда Стаса, прошло. Теперь Даша находилась в состоянии обволакивающей тело и мысли эйфории, предчувствии счастья, исполнения желания. Необыкновенное чувство – весь мир становится добрее, светлее. В нем больше нет серых красок, неопределенности и отчаяния.

– Перестаньте шептаться, – нарочито серьезно произнесла Ирина, открывая дверцу машины. – Больше двух – говорят вслух.

– Я говорю Даше, что до больших перемен осталось совсем чуть-чуть, – загадочно ответил Стас. – В ее возрасте время не идет, ползет, и ничто не может подогнать его. Поэтому я хочу продлить ей сладостную муку ожидания прекрасного. Оно совсем рядом, только руку протяни, но всему свое время и не стоит его торопить.

Ирина вопросительно уставилась на Дубровина – таких речей он не произносил никогда. Наверное, Даша была права, когда сказала, что в его словах появился новый смысл. Материнское сердце сжалось в предчувствии предстоящих перемен, о которых нетрудно было догадаться. Они долгожданные и пугающие.

– Слишком долго и мучительно идти к цели не всегда хорошо, – вдруг сказала Ирина, обращаясь в большей степени к Дубровину. – Получив желаемое, можно почувствовать разочарование.

У Даши на мгновение погасли озорные искорки в глазах. Она поняла, что мама имела в виду. Так часто бывает. Это только в фильмах любовь длится всю жизнь, сокрушая все преграды, не замечая прожитых лет. Долгое время твой спутник – одиночество и мечты о том, как будет хорошо вместе с любимым. Ты придумываешь идеальное сосуществование, которое в реальной жизни оказывается будничным, не выдерживает самых простых испытаний. Это называется «перегорело», а признаться в этом вовремя не хватило сил. Даша испуганно посмотрела на мать, но та жестом подозвала ее к себе.

– До встречи, милая, – целуя дочь, сказала Ирина. Она еще раз пристально взглянула Даше в глаза, зябко поправляя косынку на шее. – Позвони, пожалуйста, найди возможность. Обещаешь?

– Обещаю, – улыбнулась Даша.

– Скоро увидимся, – опершись о машину со стороны водителя, произнес Стас. Его лицо было серьезным, слегка расстроенным. – Уезжать не хочется, но пора. Долгие проводы – сама знаешь… Если что, звони без промедления, слышишь?

– Хорошо, – Даша усмехнулась, подумав, что никакая сила не заставит ее позвонить Стасу домой. Там Тамара, ее голос сделает ее существование реальным, а Даше это совсем ни к чему. Сейчас для нее уже не существовало ни жены, ни детей Дубровина. Он ясно дал понять, что эта часть жизни остается позади. В причинах его решительности Даша разбираться не собиралась, а значит, давно выученный наизусть номер телефона нужно вытереть из памяти раз и навсегда.

Говорить об этом вслух Даша не стала. Она послала Дубровину воздушный поцелуй, закрыла за мамой дверцу машины. Сквозь лобовое стекло она увидела его влюбленные глаза. Они впервые были такими открытыми, не боявшимися разоблачения, посторонних взглядов. Даша ликовала, давно она не испытывала такой радости. Она долго стояла, глядя вслед удаляющейся машине. Ухабы дороги не позволяли быстро набрать скорость, и прощание затянулось. Ирина открыла окно и, выглядывая, махала дочери рукой, даже прокричала что-то. Даша не расслышала, но на всякий случай кивнула.

Она вернулась к бараку, где на лавочке ее ждала Федотова. Женя встречала ее сияющей улыбкой, и Даша не могла не ответить тем же.

– Я такая счастливая, – плюхнувшись рядом, сказала она. Закрыла глаза и подняла лицо, ощущая, как прохладный ветер касается кожи, усмиряет горящие щеки.

– Вот такая ты мне нравишься! – обнимая Дашу, Женя покачала головой. – Любовь – страшная сила. Она может убить, может оживить. Тебя, кажется, оживила, слава богу.

– Пойдем, угощу вкусненьким. В столовой небось гречка с подливой и хлеб с маслом?

– Не откажусь. Я ни к чему почти не притронулась. Мухи кружили над столами, как мессеры. Честно говоря, хочется домой.

– Пойдем, – Даша поднялась, вслед за ней и Женя направилась внутрь.

– Это кто здесь такие запахи распространяет?

– Нет сил, захлебнемся слюной от ароматов! – неслось со всех сторон, едва Даша показалась в проеме дверей. – Черкасова, это явно проделки твоей мамы. Мы ее пирожки забыть не можем, а тут снова!

Даша засмеялась, устраиваясь на своей кровати. Она принялась разворачивать упакованные продукты.

– Подвигайтесь, девчонки, пир начинается!

Даша вспоминала обо всем, словно это было очень давно, а ведь Стас с мамой уехали только вчера. Окончание отработки приближается, но каждый последующий день тянется невероятно медленно. Еще проливной дождь не желает прекращаться. Если он будет идти всю ночь, то завтрашний день им предстоит провести в душном бараке, не зная, чем себя занять. Кроссворды разгаданы, книги прочитаны, анекдотов новых нет. Все томятся, ожидая возвращения домой, становятся более раздражительными. Даже Жанна Ковалева несколько раз подчеркивала, что в такой обстановке у любого терпение лопнет, а она была не из тех, кто стремится домой. Приключения местного масштаба поднадоели и ей. Сегодня после ужина под окнами собралась известная компания во главе с рыжим Платошей. Они несколько раз бросали камешки в их окно. Жанна отозвалась первой, подошла и сделала отрицательный жест руками. Ей пришлось трижды повторить его, пока новые знакомые не ушли восвояси. С недовольным лицом Жанна легла на свою кровать.

– Что, Жаннет, не до любви? – язвительно спросила Совенко.

– Отвали, святоша, – бросив в сторону Светы испепеляющий взгляд, ответила Ковалева и отвернулась к стене.

Именно в этот момент свое общество предложил Драгунов. Он появился на пороге комнаты, стряхивая с волос стекающие струи воды. Девчонки восприняли его на ура. Филипп оставил на гвозде, грубо вбитом в стену у входа, свой плащ-накидку и пробрался в глубь комнаты. Он явно хотел занять место поближе к Даше. Оказавшись рядом с ее кроватью, он попросил разрешения у Жени приземлиться.

– Конечно, давай присаживайся поудобнее, – звонко ответила та, подвинувшись.

Репертуар Филиппа был разнообразным – от блатных песен до современных шлягеров. Он делал перерывы в пении, развлекая всех бесконечными смешными историями. Все они когда-то происходили или с ним, или с его товарищами. Он старался быть убедительным, несмотря на всю комичность описываемых ситуаций. Девчонки надрывали животы, пытаясь разобраться, где правда, а где вымысел, но Филипп был мастером рассказа. И в конце концов становилось неважным, насколько он правдив. Все были благодарны ему за то, что еще один вечер прошел не в тоске и колкостях.

Даша снова заметила, что Драгунов пристально смотрит на нее. Его сладкие глазки скользили по ее лицу, то опускаясь вниз на уровень груди, то снова поднимаясь. Девушку это стало раздражать, она демонстративно легла на подушку и закрыла глаза, подложив руки под голову. Филиппу это не понравилось. Он спел еще пару песен, но таких грустных, надрывных, горечь слов которых до конца могла быть понята только безответно влюбленным.

– Все, девчонки, концерт окончен, – поднимаясь, сказал Драгунов. Он манерно раскланялся под громкие аплодисменты.

– Завтра обещают такие же проливные дожди, – сказала Совенко. – Приходи еще.

– Спасибо за приглашение, – Филипп был вежлив, но едва сдерживал раздражение, вызванное поведением Даши.

– Если так и дальше будет продолжаться, то нас досрочно отправят домой, – заметила Жанна из своего угла.

– Скорее бы, – вяло произнесла Черкасова, не открывая глаз.

Филипп еще раз посмотрел в ее сторону, накинул свой плащ, спрятав под его широкими полами гитару.

– До завтра, девчонки! – бодро сказал он, улыбнувшись. Даша облегченно выдохнула, когда он ушел. Женя заметила это и укоризненно покачала головой. Но ее реакция осталась без Дашиного внимания. Она со вчерашнего дня находилась словно в другом измерении. Ее не раздражал барабанивший по стеклам дождь. Стакан горячего чая показался ей верхом блаженства, не было вокруг ничего, что могло привести ее в плохое расположение духа. Она решила, что в какой-то степени в этом есть и Женина заслуга. Может быть, она сумела передать Даше свою безоблачность, легкость характера. Даже отсутствие рядом Марины и Симки уже не воспринималось Дашей, как непоправимая трагедия. За три недели Женя и за один вечер Стас излечили ее, вернув окружающему миру радужные краски.

Даша так глубоко ушла в свои ощущения, что не заметила, как уснула. И ночь пролетела, как один миг. Первое, что увидела Черкасова, открыв глаза, – улыбающееся лицо Жени, а первое, что услышала, – громкий стук дождевых капель о стекло.

– С добрым утром, – Федотова приводила в порядок волосы, придирчиво оглядывая отросшую стрижку в маленьком круглом зеркальце. Они были вдвоем в комнате – остальные уже были на пути к столовой.

– Доброе утро, Женечка. Я провалилась в черную бездну сна, давно так не отдыхала.

– Нам предстоит продолжать отдыхать – на работу мы явно не поедем.

– Чувствую, что завтра нас могут отправить по домам. Как думаешь? – Даша поднялась, заправила кровать и с удовольствием потянулась, разминая затекшие суставы.

– Хотелось бы. Честно говоря, мне уже становится грустно в этой сырой дыре, – призналась Женя. Даша обняла ее, щелкнула по кончику носа. – Твое настроение передалось мне, не замечаешь?

– Не может такого быть, – улыбнулась Даша. Выглянув в окно, она покачала головой. – Да, заволокло полностью и бесповоротно. Жалко, столько яблок осталось на деревьях. Их соберут без нашей помощи.

– Дашуня, мы уже все равно попали на страницы университетской газеты, как передовики, лучшая бригада.

– У меня нет особой радости по этому поводу. Я работала не для показухи.

– Знаю.

– Не хочется по такой погоде идти в столовую за порцией манной каши, – заметила Даша. – У меня осталось кое-что от ресторанных деликатесов, может, присоединишься?

– Не против, – улыбнулась Женя. – Только зубы почищу.

– Я с тобой, а потом соорудим чай.

Они вышли к колонке, набрали воды в две бутылки и направились под халтурно построенный навес неподалеку от их барака. Даша шла позади Жени, успев заметить, что та сильно похудела за время пребывания в колхозе. Она поставила цель сбросить лишние килограммы, и каждый день устраивала образцово-показательный ужин из одних яблок. Даша попыталась присоединиться к ней, но кроме боли в желудке не получила ничего.

– Гастритным придерживаться диеты запрещено, – шутила Женя и качала головой. – Тоже мне, два дня яблок поела и ходишь скрючившись. Тебе кашу манную нужно на ночь, дорогуша.

– Федотова, ты становишься стройной, как кипарис, – сказала Даша, закончив чистить зубы. – Нужно поскорее отправлять нас в ***торск, а то тебя будет сдувать легкими порывами ветра.

– Не преувеличивай, – Женя расплылась в довольной улыбке. – Сейчас пойдем по оставшейся пахлаве с чаем съедим, и все станет на свои места.

К приходу девчонок Даша с Женей за разговорами так и не закончили завтракать. Пришедшие с удовольствием присоединились к ним, снова на столике вскипал чай. Слово за слово начались непринужденные разговоры, воспоминания о том, что осталось в ***торске – у каждого свое – женихи, проблемы с родителями, предстоящая учеба, поселение в общежитии. Дождь не прекращался, и разговоры переходили от одной темы к другой. Время летело, а перед самым обедом пришел один из преподавателей и сообщил, что назавтра назначен их отъезд.

– Дожди надолго, так что собирайте вещи, ребятки, – весело завершил он, выходя из барака.

Все сразу засуетились, словно боясь опоздать. Жанна Ковалева сняла со стены давно одиноко висевшее на плечиках бирюзовое платье. Она с вздохом посмотрела на него, сложила в кулек.

– Только пару раз надела, – недовольно пробурчала она.

– А ты бы в сад его надевала, – засмеялась Света.

– Не умничай, Совенко, – Жанна нервно складывала вещи в сумку. – От твоего юмора тошнит.

– Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста, – вмешалась Даша. Она окинула взглядом присутствующих и улыбнулась. – Завтра будем дома. Зачем ссориться перед дорогой? В автобусе должен быть веселый настрой, песенный.

– Тебе-то что? – зло ответила Жанна, подкрашивая узкие губы ярко-красной помадой. – Ты все равно поедешь с комфортом в личном авто. Видели, видели твоего фраерочка с мамой. По возрасту – папа, а по поведению – особа, допущенная к телу. С папой так не целуются.

– Какая же ты… Какая ты… – Даша от негодования не могла подобрать слова.

– Ну, Ковалева, и все-то ты знаешь, и везде-то ты бывала, – взорвалась Женя. – Тебе нечего завидовать. Договорилась бы с местными. В благодарность за нескучные вечера могли бы отвезти тебя в ***торск в коляске своего мотоцикла.

– Да пошла ты! – сверкнула глазами Жанна и запустила в Женю пустым стаканом. Федотова пригнулась, раздался звон разбитого стекла. – Строят из себя недотрог, а у самих с мужиками сорокалетними полный интим. Деревенские для таких рылом не вышли.

Даша закрыла руками уши, схватила с кровати ветровку и выбежала из комнаты. Она больше не могла находиться с ними в одной комнате, дышать одним воздухом. Оглянувшись из дверей на Женю, Даша быстро вышла из барака и, не обращая внимания на проливной дождь, пошла просто куда глаза глядят.

Ветровка быстро промокла, Даша почувствовала холод прилипшей к телу ткани. Стало неприятно, а усиливающийся ветер увеличивал эти ощущения. Но Даша упрямо шла, оставляя позади невысокие строения бараков. Вскоре закончилась центральная улица, и Даша вышла на размытую грунтовую дорогу, ведущую к садам. На кроссовки уже было жутко смотреть – грязь снаружи, внутри. Возвращаться назад – тошно, идти вперед – глупо, но Даша выбрала второе. Она замедлила ход, осматриваясь по сторонам, постоянно вытирая с лица стекающие струи дождя. Обхватив руками плечи, она шла, понимая глупость, бессмысленность своего поступка. С каждой минутой возвращение в барак становилось все более невозможным. Почему она так остро восприняла выпад Жанны? Неужели это так важно? Поостыв, Даша решила, что нужно было проигнорировать ее намеки. Женька вступилась за нее – спасибо, вот и нужно было этим ограничиться.

Даша вдруг остановилась. Неподалеку в стороне от сада она увидела невысокое строение, слегка разрушенное. Не было дверей, оконных рам, но крыша на расстоянии казалась в порядке. Можно было пересидеть какое-то время в нем, укрывшись от проливного дождя, а потом вернуться. Почему-то Даша решила, что должно пройти не меньше часа, прежде чем ее возвращение станет возможным. Осторожно подходя к дому, Даша почувствовала неприятный холодок, зародившийся внутри не от беспрерывных капель дождя, а от необъяснимого чувства тревоги. Даша огляделась по сторонам – никого, тяжелое серое небо, кажется, опустилось ниже и выливает на землю бесконечные потоки воды. Капли с силой падают в глубокие лужи, оставляя большие пузыри. Шум дождя усиливается здесь, неподалеку от сада: ветер играет с мокрыми ветками деревьев, срывает с них последние листья. Кое-где на землю падают спелые яблоки. Захотелось поднять несколько сочных плодов и съесть их, глядя в открытый проем двери, но до сада нужно было пробираться через широкую грунтовку, разделенную колесами грузовиков и тракторов на две глубокие борозды. В них образовались непроходимые лужи, хотя, посмотрев на свои грязные кроссовки, Даша намеревалась рискнуть.

Где-то вдали к шуму дождя прибавился еще один непонятный звук. Даша прислушалась – похоже на двигатель мотоцикла. «Кого-то угораздило в такую погоду», – подумала она и отказалась от своего намерения. Подойдя к дому, Даша ступила внутрь и остановилась на пороге, по ногам прошел парализующий движения страх: на матрацах, уложенных прямо на полу, лежали два подростка. Они спали, раскинув руки, открыв рты. Рядом валялись пустые бутылки из-под водки, вина, консервные банки, разорванные упаковки от каких-то продуктов, огрызки хлеба, помидоров. Внутри стоял неприятный запах алкогольных испарений и табака. Даша поморщилась, закрыла ладонью нос. В мгновение ее бросило в жар, стало не по себе. Она ругала себя на чем свет стоит за то, что явилась сюда, поддавшись эмоциям. Здесь была чужая территория, еще более чужая и опасная, чем там, на танцевальной площадке. Она почувствовала эту опасность всем телом. Это ощущение заставило забыть о мокрой одежде и о том, что в кроссовках булькает вода. Нужно было уходить отсюда, пока не поздно, но плечи Даши вдруг сжали чьи-то сильные руки. Она непроизвольно вскрикнула и попыталась обернуться. Кто-то толкнул ее вперед, и, быстро перебирая ногами, чтобы не упасть, Даша едва сохранила равновесие. Удержавшись на ногах, она автоматически попятилась к стене, повернувшись лицом к лежащим на полу.

– Пацаны, у нас гостья! – раздался зычный голос Платона, которого Даша узнала сразу.

Проснувшиеся удивленно потирали нераскрывающиеся глаза, а потом в один миг пришли в себя. Резко сели, заправляя в мятые брюки полы рубашек. На их лицах появились нахальные улыбки. Почесав затылок, один из них поднялся и подошел к Даше вплотную. От него исходил запах перегара и нечищеных зубов. Даша снова прижала ладони к лицу, беспомощно оглядываясь.

– Ну, привет, брезгливая, – рыжие волосы Платона слиплись от дождя, лицо скривилось в гадливой усмешке. Поставив большой кулек на пол, он посторонился и в помещение зашел еще один парень из известной Даше неразлучной четверки. Он вытирал мокрое лицо рукавом заляпанной грязью куртки, отчего на щеках остались коричневые полосы. Платон посмотрел на него и засмеялся. – Ленька, ты настоящий индеец, твою мать.

Вслед за рыжим рассмеялись остальные. Одной Даше было не до смеха. Она стояла, опустив глаза, лихорадочно соображая, чем может закончиться ее вторжение на их территорию. Пожалуй, в лучшем случае, ей придется выслушать немало колкостей и пошлых фразочек в свой адрес. Главное, пропускать их мимо ушей. Нельзя отвечать, нельзя. Даша была слишком далеко от проема двери, чтобы быстро выскочить отсюда. Но куда бежать? Она зашла далеко, безрассудно далеко… Даша медленно подняла глаза и встретилась взглядом с Платоном. Девушка непроизвольно вздрогнула – она увидела в них животный триумф, зловещий блеск. Потом Даша совершила еще одно открытие, показавшееся ей более страшным, – стены помещения были выложены белым кафелем. Из-за неухоженности кое-где плитки треснули, упали, а многие были покрыты черным грибком сырости. Даша ужаснулась – она видела все это, она голову давала на отсечение, что она была в этом страшном доме и испытывала панический страх, даже боль. Пропуская мимо ушей то, что говорил в этот момент Платон, она смотрела на его шевелящиеся губы, думая о своем. Она должна понять, откуда в голове такие свежие воспоминания?

– Когда же прекрасная девушка одарит нас хотя бы словом? – отчетливо услышала она. Платон подошел вплотную и положил ей руку на плечо. Ладонь показалась тяжелой, Даша попыталась сбросить ее, дернув плечом, но пальцы мертвой хваткой впились в мокрую ткань. – Нет, милая, на этот раз ты не отделаешься презрительным молчанием.

– Ты что задумал, Платоша? – спросил один из проснувшихся.

– Тебе, Ванька, это и не снилось, а вот мне приходило в голову, и не раз, – не глядя на товарища, ответил Платон. Он продолжал сверлить Дашу взглядом маленьких, глубоко посаженных почти прозрачных глаз. – Давай открывай бутылку. Мы с Ленькой привезли еще парочку. Правда, мотоцикл увяз, но это не беда. Пусть постоит, отдохнет, пока мы повеселимся. Составишь нам компанию, голубоглазая?

Тут Даша поняла, что ей придется совсем несладко, если она не сможет переманить на свою сторону остальных. Рыжий явно был озлоблен, а вот дружки его с опаской поглядывали на своего атамана – он был среди них главным.

– Мальчики, мне идти надо, – тихо сказала Даша, не узнав своего голоса.

– Никуда тебе не надо. Сейчас выпьем по маленькой, дружбу заведем, а там, глядишь, и строгость свою позабудешь, – мрачно произнес Платон, отпуская плечо Даши. Он протянул ей налитый стакан с водкой. Один из друзей подсуетился, наполнив его до половины. Второй стакан был полон до края и через мгновение оказался в руке рыжего. – Давай, милая, чокнемся, чтоб не так страшно было. И до дна!

– Вы о чем? – Даша чувствовала, как ноги становятся ватными, сердце сжимается от страха. В какой-то момент ей показалось, что все происходящее нереально. Оно ей снится, и стоит только открыть глаза, как жуткое видение исчезнет. Тут она поняла, что это все уже было во сне, в том сне, который заставил ее выть, кричать. Сон в руку – Даша была не рада такой прозорливости. Она не считала себя ясновидящей и боялась поверить, что происходящее окажется ужасом наяву.

– Пей, красавица, тебе же лучше, – зловеще зашептал Леня – невысокий, худенький парень лет восемнадцати, промокший насквозь. Он выглядел трезвее остальных, по-видимому, он был за рулем мотоцикла. Теперь, после того как транспорт увяз в грязи, водителю разрешалось принять участие в планируемой попойке. Он осушил свой стакан быстро, задержав дыхание, утираясь все тем же грязным рукавом куртки. – Хорошо пошла!

– Я не буду, – Даша беспомощно осмотрелась по сторонам.

Рыжий криво усмехнулся, залпом выпил свою дозу горячительного, не глядя, протянул стакан для новой порции. Один из парней услужливо наполнил его снова. Платон выпил, лицо его раскраснелось. Даша не могла пошевелиться от страха. Она словно приросла спиной к холодной стене, боясь сделать малейшее движение. Как будто покрытый плесенью кафель мог защитить ее. Никаких мыслей в голове не осталось. Только желание оказаться подальше от этого места.

– Раздевайся, – прикуривая сигарету, вдруг произнес рыжий, глядя на Дашу. – Да, да, я тебе говорю.

– Зачем?

– Ты что дурой прикидываешься – знакомиться будем, – глубоко затягиваясь, ответил он.

– Платон, на хрена нам эта интеллигенция вонючая? – еле ворочая языком, пролепетал один из парней. – Я сейчас все устрою без шума и пыли, а ее в шею отсюда!

– Ты что распоряжаешься, клоп недодавленный! – наступая на говорившего, засопел Платон. Даша не видела в этот момент выражения его лица, но поняла, что оно подействовало устрашающе. – Сейчас мы будем учить девушку жизни.

– Мальчики, не надо, – умоляюще прошептала Даша дрожащими губами.

– А мы еще ничего не делали, а ты уже – не надо, – сплюнув ей под ноги, сказал Платон. Его лицо принимало все более злое выражение, а водка подогревала воображение. Он стал медленно приближаться к Даше. – Ну, не жадничай. Даже если есть у тебя жених в городе, мы и для него оставим.

– Платон, к ней приезжал какой-то хрен, обнимал, целовал, – осклабившись, сказал паренек, все время державшийся чуть в стороне. Он словно охранял кулек с привезенной водкой, не делая никаких движений в Дашину сторону.

– Интересно, – протяжно проговорил Платон. – И кто же это был, деточка?

– Мой жених, – облизывая пересохшие губы, ответила Даша.

– Жених? – Леня присвистнул. – Я тоже видел его в прошлое воскресенье. Он нам в папы годится. Девочка, у тебя что-то со вкусом. Извращенка, да?

– Вот мы ей сейчас ориентацию и подправим, – засмеялся Платон, расстегивая одной рукой на ходу ширинку своих брюк.

– Не-ет! – громко закричала Даша и бросилась ему навстречу, пытаясь столкнуть его со своего пути. – Помогите! Помогите!

Платон чуть посторонился, но при этом подставил ей подножку. Споткнувшись, со всего маху Даша упала на грязный пол, больно ударившись. Она почувствовала соленый привкус на губах, медленно провела по ним ребром ладони – осталась красная полоса. В голове что-то словно разорвалось, а тело перестало подчиняться. Его сковала нестерпимая боль в лодыжке. Даша почувствовала, как очертания проема двери становятся размытыми – беззвучные слезы полились из глаз. Даша поняла, что сейчас с ней произойдет непоправимое. Она крепко сомкнула веки, застонав от бессилия. «Человек сам причина своих несчастий…» – промелькнуло в голове, но это было не лучшее время для обличения.

Две пары рук подняли Дашу с пола и грубо швырнули на один из матрацев. Забившись в угол, она поджала колени к груди. Зубы стучали, но не от холода, а от невероятного внутреннего напряжения. Даша не ощущала мокрой одежды, внутри разливался жар, хотелось сорвать с себя все немедленно, словно высвобождаясь. Затравленно глядя на выстроившихся напротив четверых парней, Даша старалась не думать о том, что ее ждет. Они воздадут ей за все то пренебрежение, которое она выказывала им все время. Наверное, они получат много животного удовольствия, а она…

– Твоя фамилия Черкасова, – пьяно улыбаясь, сказал рыжий и победоносно оглядел своих дружков. Он снова выпил из стакана, предназначенного Даше. – Жанка нарисовала словесный портрет. Она не только нашим обществом пренебрегает, оказывается. Их там три красавицы неразлучные, держатся очень независимо и обособленно, но две замуж этим летом выскочили, а эта в девицах засиделась. Негоже от подруг отставать. Поможем, пацаны, заблудшей овце стать на путь истинный?

– Ты обо всех информацию собирал или только мне так повезло? – едва двигая разбитой губой, спросила Даша. Она внутренне сжалась, готовясь к страшному испытанию, и пыталась выглядеть достойно.

– На, выпей, – снова рука с грязными ногтями протянула ей новый стакан водки. На этот раз он был налит до краев. – Извини, закуска еще вчера закончилась.

– Давайте на этом остановимся, – прямо глядя в глаза Платону, произнесла Даша. – Вы достаточно ясно дали понять, кто здесь хозяин. Считайте, что я получила урок. Зачем нам всем неприятности?

– Не пойдет, красивая, – отрицательно покачивая указательным пальцем, ответил тот. – Ты не переживай. Хотя неприятно будет только тебе, ты извини, конечно. Единственное, в чем могу пойти тебе навстречу: ты как любишь?

– Никак.

– Жених есть, а любимой позы нет – неправильно это, неестественно, – заключил Ленька.

– В самую точку попал, – засмеялся рыжий, снова приближаясь к Даше. Он поджал большие губы, потом вытянул их дудочкой и вопросительно поднял брови. – Ты все еще в мокрой одежде? Снимай, мы ее просушим, а тебя разогреем – простудишься еще. Помогите мне, ребята.

Платон кивнул в сторону Даши, и в одно мгновение двое навалились на нее, опрокинули на живот, заломив руки за спину. Повинуясь болевому приему, она стала на колени, чуть прогнувшись. Громкое сопение за спиной стало последней каплей. Истошно закричав, девушка попыталась сбросить с себя опьяненных алкоголем и жаждой приключений парней.

– Заткните ей глотку! – Платон достал из кармана брюк грязный платок, высморкался в него, скомкал и, подойдя к Даше, поймал одной рукой ее за подбородок. Он больно сжал его, не давая возможности двигаться. В глазах Платона была неприкрытая ярость, нарастающее желание поиздеваться. Даша снова закричала, и он быстро засунул кляп ей в открытый рот. – Тебе не нужно было кричать.

Даша собралась с силами и попыталась освободиться от крепко державших ее рук. Силы были неравны. Отчаянно качая головой, девушка пыталась вытолкнуть кляп. Мычание, которое она издавала, показалось компании потешным. Они засмеялись, комментируя поведение Даши непристойностями. Закрыв глаза, она изо всех сил сопротивлялась, желая освободиться от железных объятий. Кто-то подошел сзади и властно взял ее за бедра. Даше показалось, что она чувствует горячее прикосновение, такое горячее, словно ее собираются заклеймить.

– Платон, а вдруг она того, ну, первый раз. Зачем нам это надо? – спросил чей-то голос. Даша открыла глаза, оглядываясь. Она хотела увидеть лицо говорившего, но получила наотмашь удар ладонью по голове. – Потом не отмоемся. Еще пожалуется!

– Первый, не первый – какая разница? Жених нам тогда спасибо скажет – сделаем за него грязную работу! А жаловаться она не станет, сразу видно, не ябеда, – Платон уже не мог говорить от нарастающего возбуждения. Испуганные глаза Даши подогревали его воображение. Он наконец собирался получить сполна за все то пренебрежение, которое так открыто выказывала эта девица в их адрес, в его адрес. Его не волновал вопрос наказания – затуманенный алкоголем и вожделением мозг не просчитывал ничего даже на несколько часов вперед. Было важно только то, что происходило в данную минуту. – Ишь, смотрит как! Вытащите кляп и влейте ей водки, быстрее, я уже не могу ждать! Помогите мне, братцы, начнем помалу…

Когда Даша пришла в себя, она почувствовала, что у нее болит все – руки, ноги, голова, все внутри и особенно внизу живота. Ощущения были сильными – малейшее движение вызывало нестерпимую боль. Даша осторожно повела глазами вокруг, а это тоже было нелегко из-за резкой боли в висках, когда хочется вдавить глаза поглубже и, кажется, от этого должно стать легче. Рядом никого не было. В первый момент она не понимала, что делает здесь, почему она оказалась на грязном, обрызганном кровью матраце. Но в следующую секунду взгляд ее остановился на собственном обнаженном теле, и Даша дико закричала. Вернее ей показалось, что она издала громкий звук. На самом деле она только бессильно зашипела, потому что не было сил кричать, не было голоса, чтобы нормально произнести хоть слово.

Она была совершенно раздета, от паха и до колен на ногах были засохшие кровавые разводы. На руках, груди она заметила несколько огромных багровых синяков и опухоли от укусов с четкими следами зубов. Превозмогая боль, Даша приподнялась на локтях, с каждой минутой ей все яснее становился весь ужас происшедшего. Зубы начали отбивать ритмичную дробь, а все тело – сотрясаться от нервного напряжения. Еще несколько секунд Даша рассматривала себя, словно со стороны, а потом почувствовала, как ее выворачивает наизнанку. Она едва успела перевернуться набок – ее рвало, дышать было нечем, в груди все горело, пекло. Даша подумала, что сейчас напоминает кусок недобитого мяса, и эта ассоциация вызвала новый приступ рвоты. Отдышавшись, она вытерла губы. Они тоже болели, как два синяка, и складывались как-то неестественно. Создавалось впечатление, что губы постепенно самопроизвольно увеличиваются в размере, кожа скоро не выдержит этого и лопнет. Даша медленно перевернулась на живот и поползла к выходу. Она заметила разбросанную по полу одежду, порванные трусики, смятые джинсы и ветровку. Нужно было как-то прикрыться и вообще стать на ноги. Ползая по полу, она подобрала оставшиеся вещи, поволокла их в одной руке. Она еще больше содрала локоть, поранившись, но эта боль была уже неощутимой на фоне остального страдания. Почему-то Даша боялась подняться. Она думала, что ноги откажутся нести это изуродованное, грязное тело.

За окном продолжал лить дождь. Казалось, он усилился. Подобравшись к стене, Даша сделала попытку встать, опираясь о холодный кафель. Ей это удалось не с первого раза. Прижимаясь к стене, она осторожно выглянула из проема двери. Она боялась только одного – что кто-нибудь увидит ее такой. Этого нельзя было допустить. Пошатываясь, Даша вышла из разрушенного дома, подставляя лицо, тело сильным дождевым струям. Разжав руку, она выронила одежду. Та упала на размокшую землю, быстро впитывая влагу, грязь. Даша открыла разорванный рот, подставляя пересохшие, саднящие губы холодной воде, лившейся отовсюду. Девушка стояла, дрожа, благодарно принимая этот подарок природы: эти потоки помогут ей избавиться от крови, грязи, гадливого запаха. Они помогут убрать это с ее тела, но что же останется внутри? Что же смоет грязь, которая там? Это навсегда, и такая она не нужна никому – ни себе, ни Стасу ни кому бы то ни было.

Плача, Даша терла свои ноги, руки, грудь, убирала волосы, спадавшие на лицо, глаза. Она плакала, сожалея только об одном, – она смогла пережить весь этот кошмар. Она увидела, что такое край света. Побывав там, было невыносимо тяжело возвращаться обратно. Дождевые струи стекали по измученному телу, а Даша все старалась смыть с себя свидетельства позора. Потом пришла очередь одежды. Возле дома стояла большая железная бочка, доверху наполненная водой. Даша подняла вещи с земли и, осторожно переставляя ноги, как человек, совсем недавно научившийся ходить, подошла к ней. Выполаскивая одежду, Даша тупо смотрела, как плещется дождевая вода, смывая грязь, равнодушно предлагая свою помощь. Потом она сама долго плескалась, найдя поблизости подобие небольшого ковшика.

Надеть холодные, мокрые вещи оказалось нелегкой задачей, но у Даши не было другого выхода. Она совсем потеряла силы, пока натягивала джинсы, пыталась застегнуть на непослушную «молнию» ветровку. Потом тонкие пальцы выступили в роли гребня. Кое-как наведя порядок на голове, Даша поискала глазами кроссовки. Они валялись внутри, на большом расстоянии друг от друга. Остановившись у порога, Даша поняла, что не сможет переступить его. Но босые ноги можно было поранить – проблем хватало и без этого. Задержав дыхание, Даша вошла и как могла быстро подняла обувь. Оказавшись за пределами дома, она, тяжело дыша, опустилась на небольшой кусок фанеры, кстати оказавшийся возле бочки с водой. Носки она искать не собиралась, а размокшие кроссовки были больше похожи на треснувшие, старые, протекающие калоши, натирающие ноги.

Одежда была сейчас неглавным для Даши. Она медленно пошла по дороге, ведущей к трассе. Возвращаться в таком виде к своим она не собиралась. Лучше было соорудить петлю на одном из толстых яблоневых сучьев и тихонько удавиться. Только Даша не могла представить, что может добровольно лишить себя жизни, даже такой ужасной, какой она казалась ей сейчас. Она упрямо переставляла ноги, каждое движение причиняло нестерпимую боль, голова была тяжелая, тупая и не воспроизводила ничего из того, что произошло с ее хозяйкой совсем недавно. Память отказывалась рисовать ужасающие картины издевательств, которым подверглась девушка. Это была защитная тактика организма: пусть все вспомнится позднее, когда можно будет надеяться, что кошмар позади, окончательно позади. А пока Даша шла, боясь, что вот-вот раздастся рев мотоцикла, и пьяная четверка захочет новых «подвигов». Тогда и в петлю не успеть…

Шоссе оказалось дальше, чем Даша представляла. На грузовике, который возил их каждый день в сад, это расстояние преодолевалось очень быстро. Учитывая, что девушка едва держалась на ногах, она шла с удручающей скоростью. Даша не знала, который час. Серое небо не позволяло ориентироваться по солнцу – дождь обещал быть бесконечным, а Даша уже не замечала его. Она привыкла к мокрой одежде, холоду, даже перестала стучать зубами. Напротив, ей было жарко, нестерпимо жарко, но кроме ветровки на ней не было ничего, поэтому приходилось терпеть. Она не представляла, как выглядит со стороны, и старалась не ставить перед собой никаких вопросов. В том числе она не задумывалась над тем, ищут ли ее или спокойно ожидают возвращения после того, как она успокоится.

Но вот осталось преодолеть высокую насыпь. Всхлипывая, Даша цеплялась пальцами за остатки пожелтевшей травы, упиралась коленями в сыпучую почву. Тяжело дыша, она наконец оказалась на расстоянии вытянутой руки от бело-красных столбиков, ограничивающих дорогу. Собрав последние силы, Даша ухватилась за толстую цепь, соединяющую их, и подтянула непослушное тело вверх.

Мимо с большой скоростью промчался легковой автомобиль. Наверное, водитель не успел заметить странное движение у обочины. Поднявшись с земли, Даша автоматически отряхивала прилипшую к коленям грязь. Потом увидела, что это ни к чему не приводит, и оставила все, как есть. Главным сейчас было остановить машину и уговорить водителя довезти ее до города, лучше до телефона. Она должна была собрать всю свою волю, чтобы сделать это. Наверняка вид у нее неоднозначный – то ли дешевая, грязная путана, сбившаяся с дороги, то ли путешественница автостопом, получившая сполна приключений. Кто захочет протянуть ей руку помощи? Даша нахмурила брови, предполагая, что каждый подумает о ней самое грязное, и будет не прав, потому что она пережила еще более страшные вещи.

Вдали показался грузовик, Даша мысленно попросила Всевышнего помочь ей и подняла руку, держа большой палец вверх. Она не задумывалась над тем, почему голосующие так делают. В сложившейся ситуации Даша посчитала, что так будет смотреться убедительнее. Первая попытка окончилась неудачей; вытирая потоки воды со лба, Даша успела заметить многозначительную усмешку молодого водителя, проехавшего мимо. Наверняка он решил, что его гормональное давление находится в норме и не стоит обращать внимания на эту «красавицу» с распухшими губами. Даша медленно повернула голову, глядя вслед удаляющемуся грузовику. Она почувствовала прилив бессильной злобы, пришедший на место отчаянной попытке не анализировать ситуацию сейчас. Этого нельзя было делать – сердце словно перестало биться в груди, оборвавшись, а на его месте образовалась зияющая рана. Она болела, не давала возможности сосредоточиться на чем-то другом. И ничего нельзя исправить, ровным счетом ничего.

Даша медленно пошла в сторону города. Проводя много времени в наблюдении за дорогой, она сразу сориентировалась, куда ей нужно двигаться. Но расстояние до ***торска было слишком велико, чтобы мечтать преодолеть его пешком, да еще испытывая боль при каждом шаге. Спотыкаясь, едва держась на ногах, Даша упрямо удалялась от места, где остались ее разбитые мечты, где к ней пристало столько грязи, что и за всю жизнь не отмоешься. Нечего и думать о том, что происшедшее когда-нибудь забудется. Словно включившись для подтверждения этого, воображение мгновенно нарисовало ей картину происходящего в заброшенном доме. Даша застонала и, закрыв лицо руками, беззвучно заплакала. Она не чувствовала слез, потому что дождевые потоки лились по щекам, попадали в глаза, капали с подбородка.

С каждым шагом Даше становилось очевидно, что идти она больше не может. Остановившись, она оглянулась – вдали показался легковой автомобиль. Они остались один на один: девушка, едва держащаяся на ногах, и едущий за рулем своей машины мужчина средних лет. Он давно заметил промокший силуэт, нетвердо держащийся на ногах, и собирался чуть притормозить, чтобы осторожно проехать мимо. Но Даша решила во что бы то ни стало остановить автомобиль. Она вышла на середину дороги, расставив руки в стороны, и пошла навстречу мчащемуся авто. Водитель нажал на тормоза, чертыхаясь и наделяя девицу самыми нелестными словами. Такая спокойная поездка, конечно, не могла обойтись без приключения под конец. Рано он расслабился, теперь нужно выходить под проливной дождь и отрывать от бампера эту пьянь.

– Ты что, ненормальная? – высунувшись в окно, прокричал он Даше. Она легла на горячий бампер машины, сотрясаясь от рыданий. Как они были некстати. Нужно было членораздельно говорить и хотя бы словами, если не внешним видом, подействовать на водителя. Даша прижимала ладони к гладкой поверхности машины, стараясь зацепиться за нее покрепче. Она не отпустит его, он должен взять ее с собой. – Отойди от машины, дорогу!

– Возьмите… Заберите… До города… Заплачу потом… – сбивчиво отвечала Даша в ответ, продолжая безутешно рыдать. Она вдруг подумала, что если не он, то больше никто не подберет ее, а еще лучше – на горизонте покажутся ее насильники, и тогда… Даша боялась давать ход фантазии.

– Да отойди, паскуда, – водитель понял, что придется выходить из машины. Он разразился бранью, заглушил двигатель и, оказавшись на холодном ветру, поежился. – Отлепись от машины!

Даша повернула голову в сторону раздававшегося голоса. Она уже не соображала, откуда он доносится, и смотрела на незнакомое лицо мужчины сквозь льющиеся слезы и дождевые потоки. Глаза резало, все казалось покрытым пленкой, ослабляющей резкость. Даша попыталась что-то сказать, но звуки, которые она издавала, были похожи на мычание, прерываемое всхлипываниями. Мужчина нахмурил брови и, ни слова не говоря, взял Дашу за руку.

– Пойдем в машину, – строго сказал он.

Он увидел в глазах этой девушки такую мольбу и отчаяние, что ему стало стыдно за свои резкие слова, сорвавшиеся с губ. Кажется, она попала в передрягу и нуждается в помощи. Пытаясь улыбнуться, Даша почувствовала, как пекут губы, не слушаются и дрожат. Она хотела показаться благодарной, но смогла только опереться на протянутую руку и осторожно сесть на переднем сиденье рядом с водителем. Обойдя машину, он устроился за рулем, но заводить двигатель не стал, внимательно разглядывая девушку. Даше было стыдно. Она закрыла лицо руками, отворачиваясь к окну.

– Так мы ни о чем не договоримся, – тихо сказал мужчина. – Что случилось?

– Вопрос в другом, – едва разжимая опухшие губы, ответила Даша. – Мне нужно попасть в ***торск, как можно скорее. У меня нет с собой денег, но, поверьте, с вами рассчитаются на месте.

– Может, тебя в больницу отвезти? – С каждой минутой мужчина проникался сочувствием к этой едва владевшей собой девушке с невероятными голубыми глазами, которые застилали беззвучные слезы. Они просто бежали ручейками по испуганному лицу, а девушка не вытирала их, потому что каждое движение причиняло ей сильную боль.

– Нет, мне нужно в ***торск. Вам это по пути?

– Да.

– Поедем, пожалуйста.

– Я могу дать тебе чего-нибудь успокоительного, – предложил мужчина, заметив, что все тело девушки сотрясается от дрожи. Колени подпрыгивали, как на приеме у невропатолога, когда он бьет по известному месту, и ты ничего не можешь сделать – рефлекс силен. Девушка пыталась прижать ладони и усмирить таким образом непослушные конечности, но все было напрасно.

– Давайте, – кивнула Даша.

Водитель потянулся к аптечке, лежащей на заднем сиденье. Он нашел то, что нужно, накапал в маленький дорожный стаканчик резко пахнущую темную жидкость и протянул Даше. Она хотела взять его в руки, но поняла, что только разольет содержимое. Виновато посмотрев на мужчину, Даша пожала плечами.

– Понятно, давай я подержу, – осторожно прижимая к разбитым губам стаканчик, мужчина внимательно наблюдал за тем, как его содержимое сошло на нет. – Вот и хорошо, а теперь я опущу сиденье, и ты попробуешь подремать, пока мы доедем.

– Спасибо, – тихо ответила Даша, устало откинувшись рядом.

– Что, несладко пришлось? – мужчина завел двигатель. – Все проходит, ты не переживай. Непоправима только смерть. Исходи из этого, ладно?

– Наверное, это был бы лучший вариант. Живой труп тоже может дурно пахнуть и испытывать мучения. Разве это для меня? – Даша смотрела вперед, ничего не видя. Она говорила, ни к кому не обращаясь, не ожидая ответа, каких-то успокаивающих слов. Они были ей не нужны. Ее переполняла благодарность к этому незнакомому мужчине, без лишних вопросов решившему помочь.

Ей не верилось, что дождь остался за окном, а скоро она приедет в город, и кошмар останется далеко позади. Даша закрыла глаза, она вдруг испугалась того, что ей предстоит оказаться перед мамой в таком виде. Она не должна узнать того, что произошло с ее дочерью. Нужно было найти выход, спасительный выход, когда признание неизбежно, но позволит свести к минимуму количество тех, кому все станет известно. Даша почувствовала действие капель: все тело стало ватным, мысли в голове стали путаться. Домой нельзя. Единственное, до чего смогла дойти Даша в своих недолгих размышлениях, – ехать нужно к Стасу Почему-то для нее было легче признаться ему в том, что произошло.

«Вот и хорошо, – облизывая сухие губы, подумала Даша. – Может, так мы быстрее разберемся в наших чувствах. Наверное, продолжения не будет и свадьба не состоится. Он не сможет переступить через такой позор. Да и не должен, я сама не позволю…»

Даша не заметила, как впала в глубокий сон. Организм нуждался в отдыхе, нервы должны были хоть ненадолго оказаться в спокойном состоянии. Мужчина время от времени поглядывал на измученное лицо девушки. Она казалась такой беспомощной, жалкой. На виске быстро билась голубая тонкая ниточка вены, светло-русые волосы прилипли ко лбу, красивые губы разбиты и неестественно опухли. Кому понадобилось доводить ее до такого состояния? Почему она оказалась на шоссе вдали от города? Единственное, что приходило мужчине на ум, – неудачное знакомство закончилось насилием. Покачав головой, водитель прикурил очередную сигарету, открыл пошире окно, чтобы дым на ходу вытягивало наружу. Серая лента дороги уходила под колеса, и, глядя на ее бесконечные подъемы, повороты, мужчине приходили в голову самые разные мысли по поводу неожиданной попутчицы. Нажимая педаль газа, он старался быстрее добраться до телефонного автомата, о котором просила девушка. Она настаивала, что ей обязательно нужно позвонить, прежде чем с кем-то встречаться.

Городская черта уже была позади, неподалеку от дороги у автобусной остановки водитель заметил одиноко стоящий телефон-автомат. Притормозив, мужчина взглянул на спящую девушку. Мокрая одежда облегала стройное тело, длинные волосы, собранные в конский хвост, сзади делали ее похожей на усталую, маленькую девочку. Она крепко спала, чуть приоткрыв рот, выдыхая размеренно, бесшумно. Осторожно прикоснувшись к ее щеке, мужчина тихо сказал:

– Девонька, мы приехали, просыпайся. – Даша медленно открыла глаза, непонимающе уставилась на него, а потом скривилась, прижав ладони к лицу. Сон показался ей минутной паузой, отделяющей пережитый ужас от предстоящего. – Телефон, как ты просила, возьми карточку.

– Я сейчас позвоню, подождите, пожалуйста. Вы не думайте, с вами рассчитаются, обязательно. Я не обманываю, – медленно выходя из машины, произнесла Даша. Она остановилась, боясь закрыть дверцу машины. Ей было страшно остаться на окраине города без этого незнакомого мужчины с такими понимающими глазами. – Вы не уедете?

– Я жду. Иди звони.

Даша сняла трубку и, услышав гудок, вдруг испуганно оглянулась на выручившего ее водителя. Дождь закончился, и он вышел из машины, прикуривая. Ветер унес в сторону струю серого дыма, мужчина снова сделал глубокую затяжку и посмотрел в сторону Даши. Встретив ее взгляд, вопросительно кивнул. Даша покачала головой, отвернулась и прижалась лбом к холодному металлу телефонного автомата. Какой еще помощи она от него ожидала? Может быть, того, что он будет говорить вместо нее? Слова не желали выстраиваться в логический, ровный ряд фраз. Даша не представляла, что сможет даже кратко описать все то, что с ней произошло. Одна только фраза: «Меня изнасиловали…» Она скажет обо всем и ни о чем не скажет. От Стаса она ничего скрывать не собирается. Он единственный, кто всегда умел здраво мыслить, собираться силами и действовать. Он сумеет найти слова, которые докажут ей, что жизнь не закончилась, что она еще сможет видеть в ней хорошее и чего-то ждать.

Даша выпустила из внимания, что он тоже как-то отреагирует на происшедшее. Она была вся во власти собственных ощущений. К тому же нестерпимо болела голова и, кажется, у нее поднялась температура. Тело было ватным, движения замедленными, людская речь доносилась словно сквозь толщу воды. В этот момент к массе неприятных, болезненных ощущений добавился страх: Стас отвернется от нее. Ведь не может же случившееся быть ему безразличным? Даша смотрела на цифры телефонного диска, не решаясь набрать нужный номер. «Пусть, – говорила она себе мысленно, – пусть он откажется от меня, но только потом, не сразу. Сейчас я просто умру, если не услышу и не увижу его». Она должна увидеть его и попросить спрятать куда-нибудь от людских глаз. Даше казалось, что все смотрят на нее, догадываясь о происшедшем. Они даже шли, чуть посторонившись, наверное, грязь повсюду, где она ступает, и оставляет она несмываемые, грязные следы.

Даша подумала, что нельзя испытывать терпение незнакомого человека. Дрожащими пальцами она набрала номер Стаса. В трубке послышался женский голос, но это не остановило Дашу.

– Здравствуйте, будьте добры, пригласите Стаса. Это Даша Черкасова его беспокоит, – она удивилась, что смогла быстро собраться и выстроить такую четкую фразу, полную вежливости.

– Здравствуйте, одну минутку, – раздался звук, будто трубку резко положили на что-то твердое, а голос женщины послышался в отдалении: – Стас, тебя.

Стас в этот день пришел с работы раньше обычного и устроился в своем кабинете со свежей газетой. Он просто хотел занять себя чем-то, кроме телевизора и дежурных разговоров с Тамарой. Выполняя последнюю просьбу тестя, Дубровин доживал с ней последний месяц. Федор Сергеевич вот-вот вступал в новую должность и в связи с этим перестраховывался – никаких скандалов, связанных с его именем, его семьей, быть не должно. Он слишком долго шел к этой последней ступени своей карьеры, чтобы оступиться и из-за чего – из-за глупости собственной дочери! Дубровин сумел красочно описать ему свою совместную жизнь с ней за последние годы. Он сгущал краски, добавлял того, чего на самом деле не было, но в конце показал свежие фотографии и добил тестя окончательно.

Теперь Федор Сергеевич разговаривал по-другому. Из его властного голоса вечного начальника исчезла диктаторская нотка, сменившись тонким мотивом исключительно просительного характера. Дубровин сумел убить двух зайцев: во-первых, он снял с себя ответственность и груз вины за разрушение семьи. Измена Тамары была только поводом, а причина заключалась в том, что Стас давно мечтал разрушить ставший ненавистным союз. Во-вторых, он не получал подножки от всемогущего тестя, потому что тот окончательно уверовал в то, что Тамара – легкомысленное создание и с годами стала его точной копией в этих вопросах. Он не отличался верностью чувств, изменяя Алле, ее матери. И хотя это делалось не явно, ей удавалось узнать о его приключениях. Дочка всегда выручала его, за что получала постоянные выражения признательности от своего влюбчивого отца. Потом Алла скоропостижно умерла, и в душе неверного мужа остался вечный осадок вины. Так всегда бывает, но вовремя остановиться дано избранным. Получается, его манера поведения Тамаре нравилась и, выйдя замуж, она решила вести себя точно так же. Федор Сергеевич был недоволен. Он не мог понять, почему она никогда не рассказывала ему о своих проблемах. Ему было обидно, что все эти годы он ошибался, думая, что у них нет друг от друга секретов. Она умоляла его разрешить ей выйти замуж за этого красавчика, чуть не погибла, чтобы показать глубину своих чувств и серьезность намерений. И что же в итоге? Красавчик оказался хорошим супругом и отцом, а его любимая доченька подставляет ему подножку, поддавшись сладостной истоме! Двое детей скоро пополнят армию подростков, которые проводят выходные с папой, а остальное время – с мамой, превращающейся в нервное создание без постоянного мужчины рядом. И надо заметить, это один из лучших вариантов. Останется ли Дубровин внимательным отцом Федору и Валерке? Он обязательно создаст новую семью, а о старой может и позабыть…

Федор Сергеевич никогда не думал, что на старости лет придется столкнуться с такими проблемами. Нужно было как-то постепенно свыкнуться с надвигающимися переменами. Это было нелегко. Особенно раздражало его поведение дочери, которая просила сделать что-нибудь, чтобы не потерять Дубровина. В этом, по его мнению, проявлялась истинная сущность женщины – она никогда не знает, чего действительно хочет. Он дал ей понять, что никогда не унизится до подобных разговоров со Стасом. Федор Сергеевич дал Дубровину слово выполнить все данные тому обещания, касаемо его продвижения по службе, поставив единственное условие – никаких разводов до определенного момента.

– Вы – мужчина и должны понимать, в каком я нахожусь состоянии, – разыгрывал свои козыри Дубровин. – Мне бы хотелось уточнить сроки моего добровольного официального пребывания в качестве супруга вашей дочери.

– Обозначим его концом сентября, – пробасил Федор Сергеевич. Стаса это вполне устраивало.

Желанная свобода была близка. И теперь Стас почувствовал, что время явно замедлило ход именно после этого разговора с тестем. Каждый день-год проживался напряженно. Везде – на работе, дома – оно чувствовалось и не спадало, а напротив, нарастало. Дубровин чувствовал, что скоро должно произойти то, что разрядит обстановку или до предела накалит ее.

Когда Тамара позвала его к телефону, криво усмехнувшись при этом, он не сразу понял причину. Услышав едва узнаваемый голос Даши, понял причину злой иронии на лице жены.

– Стас, это я.

– Привет, Дашуня. Ты откуда звонишь? – Дубровин удивился тому, что ее было так хорошо слышно. Ирина говорила, что во время звонков из колхоза обычно приходилось догадываться, о чем она говорит.

– Я в ***торске.

– Вас уже привезли? Ирина ничего мне не сказала.

– Мама не знает, что я в городе. Никто не знает и не должен узнать, – дрожащий голос таки сорвался. Даша заплакала. Закрывая трубку ладонью, она пыталась успокоиться, понимая, что даже море выплаканных слез не в силах что-либо изменить.

– Малыш, что случилось? – Стас напрягся, догадавшись, что Даша звонит не просто так. Она впервые набрала этот номер, услышала голос Тамары и не положила по-детски трубку.

– Страшное, Стас, очень страшное. Кроме тебя, мне некуда звонить, некуда ехать. Нужно будет поехать в колхоз, чтобы забрать мои вещи, но сначала увези меня куда-нибудь.

– Я ничего не понимаю, – Стас с силой тер лоб, пытаясь представить, что такое могло произойти с Дашей.

– И не надо пока. Стас, ты приедешь сейчас? – Да.

– Здесь мужчина, которому нужно заплатить за то, что он помог мне… У меня все деньги остались там… Ты слышишь?

– Да.

– Мы будем ждать тебя у первого поворота на центральную площадь. Думаю, так будет лучше всего. Лучше, не лучше, но скорее – точно. Ты только выходи прямо сейчас, ладно?

– Да.

– Ты произносишь только это слово и с такой обреченностью, – усмехнулась Даша.

– Тебе показалось. Я просто хотел быть кратким, буду на месте через пятнадцать минут.

Под внимательным взглядом водителя Даша медленно вернулась к машине. Он все еще не садился внутрь, стоял, опершись о капот автомобиля. Он смотрел на едва переставляющую ноги девушку, пытаясь представить, что же с нею произошло. Ему становилось нехорошо от одних фантазий, а ей пришлось пройти через это, и сейчас она металась, не зная, как перешагнуть через случившееся.

– Давай познакомимся, что ли? – предложил он, когда девушка подошла близко.

– Даша, – ответила она равнодушно.

– Антон Егорович.

– Очень приятно. Спасибо вам, Антон Егорович. Последняя просьба, и я оставлю вас в покое.

– Слушаю.

– Первый поворот на центральную площадь – там нас будут ждать. Там же вы получите деньги за беспокойство, – Даша почувствовала, как голова снова закружилась, и, пошатнувшись, резко схватила мужчину за руку.

– Опирайся, я помогу тебе сесть в машину, – Даша благодарно кивнула и, оказавшись в автомобиле, прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Это было первое приятное ощущение после всего, что произошло сегодня. – Потерпи, скоро приедем на место. Но, мне кажется, тебе в больницу нужно, а не свидания назначать.

– Это и есть «скорая помощь», самая действенная и проверенная, – ответила Даша, не поворачивая головы.

Когда они подъезжали к назначенному месту, Даша издалека увидела белую машину Стаса и его самого, курившего рядом. Она так сильно вжалась в сиденье, как будто хотела спрятаться в последнюю минуту. Ей было нестерпимо стыдно выйти вот в таком виде, объяснять… Но шок, в который она повергла Дубровина, оказался сильнее, чем она предполагала. Он выронил сигарету из рук, сделал два шага ей навстречу и остановился как вкопанный, глядя на нее безумными глазами. Даша никогда не видела у него таких глаз. Конечно, ведь никогда в жизни он не мог представить, что такое возможно. Стас тряхнул головой, закрыл глаза и снова открыл их – это было не видение. Грязная, мокрая, с опухшим от слез и синяков лицом, затравленными глазами, спутанными волосами, перед ним стояла Даша. В нескольких шагах от нее остановился мужчина средних лет. Дубровин нахмурился и вопросительно посмотрел на него.

– Я подобрал ее на загородном шоссе, далеко от ***торска, очень далеко, – поспешил сказать тот. Стас подумал, что таким образом мужчина намекает на большую сумму денежного вознаграждения. Дубровин быстро достал деньги из внутреннего кармана куртки и принялся отсчитывать купюры, но мужчина остановил его: – Я не возьму денег, не нужно. Я просто хотел убедиться, что привез ее в надежные руки. Вы кажетесь мне хорошим человеком.

Мужчина повернулся и пошел к своей машине. Даша оглянулась ему вслед, смахивая со щек бегущие слезы. Антон Егорович остановился и медленно повернулся, переводя взгляд с Даши на Стаса. Было видно, что он принял случившееся близко к сердцу.

– У меня самого дочка. Не приведи бог такого… – тихо сказал он, но все услышали произнесенное. Словно пытаясь исправить впечатление непоправимости случившегося, он добавил: – Дашенька, все пройдет, поверь.

– Спасибо, – выдавила из себя Даша.

– Спасибо, – глухо сказал Дубровин, подходя к ней и беря за руку.

Она молча прошла рядом эти несколько шагов, сжимая дрожащими пальцами его ладонь. Несмотря на тупую боль во всем теле, Даша чувствовала себя лучше – Стас с нею, а значит, все позади. Сев в машину, она стыдливо поправила мокрые, измятые брюки, запахнула полы ветровки и замерла, не глядя в сторону Стаса. По звуку закрывшейся дверцы она поняла, что он сидит рядом. Посмотреть ему в глаза было пыткой. Рука Стаса легла ей на бедро, от неожиданности девушка вздрогнула и виновато улыбнулась.

– Ты можешь ничего не рассказывать, Дашуня, – вдруг тихо произнес он. – Сейчас мы поедем в больницу. Думаю, это нужно сделать безотлагательно, а потом я отвезу тебя на дачу. Там ты хозяйка, только ты, понимаешь? Ты меня слышишь?

– Мама не должна ничего узнать, придумай что-нибудь, пожалуйста. Я не успела позвонить ей и сказать, что завтра нас собирались отправить по домам. Придумай поскорее…

– Я привезу твоим преподавателям справку, что ты подвернула ногу, растянула мышцу и нуждаешься в домашнем режиме. А маме скажу, что заберу тебя завтра сам и отвезу на несколько дней на дачу. Думаю, она не будет против. Ей, конечно, тоже придется сказать о том, что ты упала и сильно растянула ногу. Да, и ты должна будешь поговорить с нею по телефону. Ты сможешь говорить спокойно? – Даша кивнула.

– Только сначала в душ, пожалуйста, куда-нибудь в душ, – умоляюще произнесла она. – Я должна смыть с себя всю эту грязь.

– Нет проблем, сейчас поедем в сауну к моему знакомому.

– У тебя везде знакомые?

– Практически.

– А тебе не будет стыдно появляться с такой подругой, как я?

– Не говори ерунды, Дашуня.

Дубровин не успел завести двигатель, как она уткнулась ему в колени и зарыдала. Наконец она дала себе волю, освобождаясь от всего, что разрывало душу. Ей казалось, что теперь, когда Стас рядом, слезы помогут, принесут облегчение. Сейчас можно было проявить слабость, отдаться в надежные руки и получить свою порцию жалости, внимания и заботы. Только от него она могла принять ее.

– Мне так стыдно, Стас, так стыдно. Почему я все это выдержала?

Даша не смотрела на Стаса. Она плакала, не поднимая лица, а если бы сделала это, то увидела бы, как, стиснув зубы, беззвучно плачет бессильный что-либо изменить взрослый мужчина. Будь его воля, он расправился бы с обидчиками не менее жестоко и не испытал бы никакого чувства вины. Но Даша никогда ничего не расскажет. Она не может скрыть явного, а остальное навсегда останется только в ее памяти. И не было в этот миг отчаяния горше, чем то, которое испытывали оба. Запрокинув голову и с силой кусая губы, чтобы заставить себя перестать плакать, одной рукой Дубровин гладил мокрые волосы Даши, другой – зло смахивал бегущие слезы. Она не должна увидеть, насколько он потрясен. Он должен показать, что между ними ничего не изменилось: он по-прежнему будет рядом, его помощь и забота всегда придут вовремя. Изменится в их отношениях лишь одно – скоро он будет проявлять свою заботу и любовь в качестве ее мужа. Мужа, обретающего свободу слишком высокой ценой, получающего долгожданную порцию счастья с сильным привкусом горечи и разочарования.

– Ничего, Дашуня, – тихо сказал Дубровин, справившись со своими эмоциями. – Я люблю тебя, милая. Между нами ничего не изменится ни при каких обстоятельствах. Успокойся, все плохое позади.

Главное, что ты жива. Мы все сделаем, как надо. Не плачь больше, пожалуйста, я не могу видеть твоих слез.

– Я никогда не смогу этого забыть, – поднимая мокрое от слез лицо, сказала Даша. – И ты не сможешь… Это сейчас ты по привычке помогаешь, ставишь все на свои места, но пройдет время, и ты пожалеешь.

– О чем?

– О том, что я рядом. О том, что все могло быть иначе.

– Даша, ты мне дороже всех на свете. Наверное, я полюбил тебя с первых минут нашего знакомства. Твои косички и бантики сбивали с толку, но я знал, что время летит быстро. Я боялся любить тебя, потому что ты всегда была сиянием, бездонным океаном обаяния и нежности. Посмотри на меня, – Дубровин улыбнулся, увидев, как она по-детски вытерла мокрый нос. – Я люблю тебя, и моя любовь по-прежнему цвета твоих глаз.

– Я другая, Стас, я совсем другая, а ты пытаешься выглядеть рыцарем. Не обманывай меня, я вижу, как тебе тяжело принять меня такую, – Даша снова отвернулась к окну, сжала кулаки. – Они вытворяли со мной такое, что я удивляюсь, как не сошла с ума. Странно, что я могу выносить присутствие мужчины рядом… Я боюсь снова закрыть глаза. Дом, пустые окна, белый кафель, безжалостные глаза, наполняющиеся триумфом от вида страданий…

– Ты не обязана снова переживать это, – перебил ее Дубровин.

– Ты не можешь слышать об этом, как же ты собираешься мириться с этим всю жизнь?

– Даша, мы едем в больницу, потом – в сауну. Остальное после, – Дубровин резко вставил ключ в замок зажигания. Двигатель ритмично заработал, повинуясь четким командам хозяина.

Дорога в больницу заняла минут десять. За это время Даша несколько раз бросила взгляд в сторону Стаса – он выглядел отрешенным, сосредоточенным, внутренне собранным. Мысленно он был не здесь, а где? Даша вздохнула.

– Посиди минутку, я узнаю, есть ли мой знакомый, – сказал Дубровин, когда машина остановилась в больничном дворе.

– Стас, я не могу идти к твоему знакомому.

– Ну, это громко сказано. Мы не дружим домами, но иногда встречаемся по делу. Сегодня как раз такой случай. Я скоро.

Даша осталась одна, борясь с возникшим желанием открыть дверь и убежать. Это была глупая мысль – она вела в тупик. Дубровин забыл в машине пачку сигарет, зажигалку, и Даша, достав одну, прикурила, с наслаждением ощущая вкус табака. Ей было безразлично, что ее могут увидеть знакомые. Сигарета казалась такой мелочью в сравнении с тем, что ей пришлось пережить.

– Выходи, – раздался над самым ухом голос Стаса. Забрав у нее из рук сигарету, он несколько раз глубоко затянулся и выбросил остатки в лужу. Накинул Даше на плечи белый халат – ее грязная одежда привлекала внимание. Стас взял Дашу за руку. – Нас ждут. Не переживай, все будет хорошо.

Возле кабинета она крепко сжала его ладонь. Дубровин улыбнулся.

– Дашуня, ты входи, а я за справкой. Нужно успеть, пока есть человек, который поможет мне получить ее без проблем. Я справлюсь и сразу сюда вернусь. Освободишься раньше – посиди возле кабинета, а лучше в самом кабинете. Они разрешат.

Даша ощущала раздвоение личности. Одна она оставалась невозмутимо спокойной и словно со стороны наблюдала за происходящим. Другая – едва справлялась с волнением и вырывающимся из груди сердцем. Оно барабанило, потом вдруг обрывалось, и становилось трудно дышать. Временами Даша полностью уходила в эти неприятные ощущения.

С ней обходились так, как будто ничего не случилось – рядовое, плановое посещение врача, вежливые улыбки, дежурные вопросы. Даша удивилась, что, впервые попав к гинекологу, не испытывала чувства стыда. Лежать на кресле показалось ей даже смешным. Девушка изо всех сил пыталась выглядеть серьезной, но в организме не вовремя проснулось неуместное чувство юмора. Медсестра помогла ей встать с кресла и, выполняя указания врача, сделала ей укол. Потом выписала несколько рецептов. Даша пыталась увидеть на ее лице признаки брезгливости или любопытства – ничего такого. Молоденькая девушка бесстрастно выполняла свою работу, сопровождая каждое движение мягкой улыбкой или беглым взглядом.

Стас заглянул в кабинет, когда врач рассказывал Даше о том, как принимать выписанные лекарства. Увидев Дубровина, он указал ему на один из свободных стульев. Даша уже не слушала, что говорил этот милый человек в белом халате. Вся она была уже за пределами больницы, где можно будет больше не говорить о том, что произошло, потом глотать таблетки и ждать, пока память все вытрет, как ненужную информацию. Вопрос о том, сколько это займет времени, подвисал в воздухе. Два озадаченных мужчины и их негромкий разговор воспринимались как нечто совершенно неуместное. Даша начала нервничать – каждая лишняя минута, проведенная здесь, теперь казалась мучительно долгой.

Едва попрощавшись, Даша оказалась в больничном коридоре, Стас осторожно держал ее под руку. Белый халат остался в кабинете, и теперь на Дашу обращали внимание практически все, кто попадался на пути.

– Слава богу, – выдохнула она, оказавшись в машине.

– Подожди меня, я куплю лекарства, – Стас снова покинул ее, а когда вернулся и сел за руль, спросил: – Я в первый и последний раз задам тебе вопрос.

– Да, я слушаю.

– Ты уверена, что мы поступаем правильно, не наказывая обидчиков?

– Я не буду ни о чем заявлять.

– Все, мы едем на дачу, а потом мне нужно успеть в твою деревню, пока тебя не начали искать с собаками, – Стас закурил. – Хорошо, что все это в одном направлении. Пристегнуть ремни – взлетаем.

– Я люблю тебя, – тихо сказала Даша.

– Это единственное, что я хотел от тебя услышать перед полетом.

Даша улыбнулась, благодарно глядя на Стаса. Он отчаянно делал вид, что способен шутить и быть таким, как обычно. Никто не знал, с каким трудом ему это удавалось, но он собирался яростно бороться за обретение душевного покоя. Он разогнал машину до скорости, явно превышающей допустимую в городской черте, а за пределами города спидометр показывал практически предельную. Чувство скорости помогало Дубровину справляться с нервным напряжением, оставляя его под быстро вращающимися колесами автомобиля. Стас добавлял в кровь адреналин, не замечая округлившихся глаз Даши: она была готова поверить, что они вот-вот оторвутся от асфальта. Она не могла смотреть в окно, потому что там все слишком быстро мелькало, вызывая неприятное чувство тошноты. Даша смотрела вперед на убегающую под колеса дорогу, желая поскорее оказаться одной, в пустом доме. Лечь в кровать после горячего душа казалось самым сокровенным желанием, до которого оставалось несколько минут езды.

Неожиданно после очередного поворота она увидела знакомое строение. Даша прислушивалась к себе: неприятные воспоминания, связанные с ее первым пребыванием здесь, казались сейчас детской обидой, не заслуживающей внимания. Она не понимала, как можно было настолько усложнить простую ситуацию? Собственные обиды, нежелание понять другого, недосказанность – причина многих бед и недоразумений. Даша знала наверняка, что с сегодняшнего дня она стала другой. Она не нуждалась больше в том, без чего не представляла жизни раньше. Это касалось и отношений с Мариной, Симой. Даша чувствовала, что появилось непривычное желание удалиться от них, по крайней мере, на некоторое время ослабить крепость связывающих их нитей. У нее не было желания делиться с ними своими проблемами и слушать об их трудностях, радостях – тоже. Она сможет обходиться без подруг свободно. Ей вообще больше никто настолько остро не нужен. Она не позволит больше эмоциям брать верх над разумом. Будет все – и любовь, и радость, и огорчения, но всякий раз она будет проигрывать в голове все до мелочей. Никто не заметит этого. Просто чуть реже мелькнет улыбка на лице, чуть менее ярким станет блеск в глазах. В любом случае важным останется одно – чтобы цвет ее любви стал небесно-голубым, таким, каким ее видит Стас. Только это и будет иметь смысл, если они все-таки решат остаться вместе.

– Мы приехали, – произнес Стас, резко остановив машину неподалеку от дома. – Пойдем, я покажу тебе наше хозяйство.

– Ты уже показывал, – Даша сразу обратила внимание, что бассейн был пуст, не как летом. И без его сверкающей под яркими солнечными лучами глади все казалось менее торжественным, масштабным.

– Нет, – Дубровин резко повернулся и пристально посмотрел Даше в глаза. – Ты впервые здесь, понимаешь, впервые!

Даша кивнула, только теперь понимая, как ему было тяжело все эти месяцы после их расставания. Она была готова поддержать его попытку начать все с нуля, только экскурсия по дому началась и закончилась в ванной комнате.

– Мне нужно остаться здесь, Стас, – тоном, не допускающим возражений, сказала Даша. – Когда ты приедешь, я буду в порядке.

– Договорились. Отдохни хорошенько. В шкафу на втором этаже найдешь одежду. Вот ключи. Я закрою тебя снаружи. Я скоро приеду, если мое общество не раздражает тебя, конечно.

– Я буду ждать тебя.

– Выпей таблетки, – целуя ее в щеку, добавил Дубровин. – Я не могу знать, сколько времени мне потребуется, поэтому предлагаю спокойно лечь спать. Ничего не бойся.

– Мне больше по жизни нечего бояться, – горько усмехнулась Даша. – Разве только того, чтобы ты не разлюбил меня.

– Тогда тебе действительно нечего бояться. Пожелай мне удачи…

Когда Дубровин возвращался, единственной его мыслью было – войти в дом и увидеть сияющее лицо Даши, на котором нет синяков, опухших губ. Это было почти детское желание – чтобы все плохое исчезло… Стас почувствовал себя беспомощным, разбитым. Он так устал – столько дел было сделано за этот бесконечный вечер. С преподавателями все улажено, девчонки помогли ему собрать Дашины вещи, и под их пристальными взглядами он старался выглядеть убедительно спокойным и собранным. Потом звонок Ирине – хоть в этом повезло. Ее не оказалось ни дома, ни на работе. Это и хорошо, потому что на какое-то время отодвигалась необходимость очередной лжи. Теперь предстояло главное – вытаскивать из кошмарных воспоминаний Дашу. Стас не был до конца уверен в себе, он не знал, хватит ли у него сил снова окунуться в кошмарную темноту ее испуганных глаз? Он был рад, что оказался дома в этот вечер. Даже представить было трудно, что могла натворить Даша, не почувствовав его поддержки, не получив помощи вовремя! Оставалось верить, что время действительно такой всемогущий лекарь. Лечить душу гораздо сложнее – здесь бывали безнадежные случаи.

Стас подъехал к дому. Было уже темно, но ни в одном из окон не горел свет. Дубровин вышел из машины, громко хлопнул дверью. Снова моросил дождь, но Стас не обращал на него внимания. Он подождал еще с минуту, надеясь, что в одном из окон появится Даша и приветливо помашет ему рукой. Почему-то он был уверен, что она не спит. Он стоял в ожидании, представляя ее в своей рубашке с подвернутыми рукавами, с длинными распущенными волосами, спадавшими с плеч. Однако жалюзи на окнах оставались закрытыми.

И вдруг у Стаса мелькнула страшная мысль! Он побежал к крыльцу, взлетел по его скользким ступенькам. Ключ в дрожащих пальцах никак не попадал в замочную скважину. Наконец, открыв злополучную дверь, Дубровин вбежал внутрь. На ходу он бросил сумку с Дашиными вещами на пол. Он хотел позвать Дашу, но голоса не было. Спазм, перехвативший связки, лишил его возможности звучать. Помчавшись в ванную, Стас увидел, что там никого нет – ванна успела высохнуть, значит, Даша давно вышла отсюда. Прижимая руку к горлу, словно пытаясь освободиться от давящего ворота, Дубровин обегал все комнаты второго этажа, оставляя там включенный свет. Страх перерастал в панический ужас. «Она ушла! Она в лучшем случае ушла! В худшем… Господи, помоги мне, не дай потерять ее навсегда! Зачем я оставил ее одну?!» – Стас как безумный сбежал по винтовой лестнице вниз и, пробегая мимо гостиной, вдруг резко остановился.

Он увидел, как с дивана свисает тонкая, белоснежная рука. Она была такой безжизненной, что сомнений не осталось. Дубровин включил свет, тяжело дыша, медленно приближался. Он знал, что сейчас, прямо сейчас почувствует леденящий холод непоправимого. Стас подходил к дивану, и с каждым шагом ему открывалась новая часть Дашиного тела. Вот он видит ее голову, волосы, спадающие на пол шелковистыми прядями, одна нога чуть согнута в колене. Бледное лицо спокойно, грудная клетка не поднимается. На Даше его белая рубашка, и рукава на ней подвернуты именно так, как он представлял.

Дубровин остановился, осматриваясь по сторонам, – он не мог объяснить себе, чего искал так внимательно и настороженно. Опустившись на колени рядом с диваном, он сидел, глядя на четкий профиль. Только губы Даши казались неестественно большими и посиневшими. Стас боялся поднять руку и коснуться их. Он почувствовал, как холодный пот стекает по лбу, по телу, а из груди вот-вот вырвется страшный крик. Набравшись отчаянной смелости, Дубровин медленно дотронулся дрожащими пальцами до свисающей руки – никакого движения в ответ. Тогда он схватил Дашу за плечи и, яростно тряся ее, закричал:

– Не-ет!!!

Даша тут же очнулась. Она испугалась не меньше Стаса. Пробуждение оказалось не самым спокойным – напротив сверкали безумные глаза Дубровина, а пальцы больно впились в ее тело. Тяжело дыша, Стас усадил ее и прижал к груди. Он не мог говорить.

Всю оставшуюся энергию он вложил в свой нечеловеческий крик.

– Я спала, я очень крепко спала, – оправдываясь, произнесла Даша, пытаясь освободиться от слишком крепких объятий.

…Она долго стояла под теплыми струями душа, подставляя тело чистым потокам воды. Даша боялась, что это напомнит ей недавнее стояние под дождем, но память снова щадила ее. Чистая рубашка Стаса, которую она надела, добавила спокойствия, лишила ее паники первых минут одиночества в большом доме. Вспоминая слова: «Теперь ты здесь хозяйка», Даша зашла в гостиную, посмотрела на холодный камин и легла рядом на диване. Она хотела дождаться Стаса и попросить его разжечь камин. Это было бы похоже на сказку – смотреть на пылающий огонь, слышать потрескивание дров, не думать ни о чем плохом. Даша выпила лекарства и не заметила, как глубокий сон одолел ее. Настолько глубокий, что она очнулась только от истошного крика Дубровина. Догадавшись, о чем он подумал, Даша снова пошевелилась в его крепких объятиях.

– Стас, милый, прости, я не хотела тебя испугать.

Дубровин разжал руки, и теперь Дашино улыбающееся лицо было напротив. Стас взял его в ладони и молча смотрел, не в силах произнести ни слова.

– Не молчи, – взмолилась Даша. – Я так виновата…

– Я люблю тебя, – прошептал Дубровин. Сейчас он был уверен, что сможет забыть все то, что произошло с ней. Главным было одно – они снова вместе и теперь навсегда. – Я никому и никогда тебя не отдам. Я всегда буду рядом. Скажи, ты испытываешь хоть что-нибудь подобное?

– Большее, гораздо большее.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да.

Даша сама потянулась к Стасу и поцеловала его в губы. Она не понимала, как такое может быть: в один день умереть и воскреснуть. Неужели нужно было столько выстрадать, чтобы услышать долгожданный вопрос и произнести в ответ тихое «да»?

– Если хочешь, мы уедем отсюда, – спросил Стас.

– Нет, не хочу. От себя не убежишь.

– Давай договоримся: сегодняшний день для тебя начался с моего приезда на дачу. Хорошо? – Дубровин поцеловал Дашины ладони. – А для меня с твоего «да».

– Условие принимается, – Даша прижалась к Стасу. Она закрыла глаза, чувствуя, что снова заплачет.

– С этого момента я – волшебник, исполняющий все твои желания.

– Разожги камин, – попросила Даша. – Я никогда не видела, как это делается.

– И это все? – удивленно поднял брови Стас.

– Да, я хочу сидеть в темноте, смотреть на пылающий огонь и обнимать тебя.

– Договорились, иду исполнять, – Дубровин поднялся и направился к выходу. На мгновение он остановился и обернулся. – У тебя есть три дня, чтобы прийти в себя. В пятницу тебя ждет мама, а в понедельник начнутся занятия. Подруги точно истосковались по тебе. А ты?

Даша молча кивнула. Стас вышел, а она села, обхватив колени руками. Она все еще чувствовала себя уставшей, измученной, но главное, что придавало ей силы, – она выстояла, и у нее есть надежная опора. Она теперь знает, что это такое.

С трудом встав с дивана, она подошла к окну и открыла жалюзи. Во дворе она увидела Стаса, нагруженного поленцами для камина. Он заметил Дашу в окне и остановился, улыбаясь. Она прижалась лбом к стеклу, а потом послала ему воздушный поцелуй. Это был самый жаркий поцелуй из всех, что когда-нибудь получал Стас. Он не мог ответить, его руки были заняты. Но Даша видела его глаза и понимала, что он ощущает. Ей не нужны были слова, они были лишними, потому что самые красивые фразы не смогли бы передать радость возрождения, царившую в ее душе.

– Знаешь, мама говорила мне в детстве, что когда люди по-настоящему любят друг друга, то на небе зажигается звезда, – вскоре сидя у пылающего камина, тихо сказала Даша.

– Я уверен, что сегодня на нем появилось очередное созвездие, – целуя ее в макушку, ответил Дубровин.

– Пойдем посмотрим.

– Пойдем, – Стас улыбнулся.

Даша стояла на балконе, внимательно вглядываясь в бесконечность. Она выглядела спокойной, притихшей. И только теперь Дубровин сам окончательно успокоился. Он точно знал – если человек поднимает глаза к звездам, ему очень хочется жить…

Оглавление