«Роковые шпильки»

Шерил Андерсон Роковые шпильки

Глава 1

Я всегда знала, что оставлю след в этом мире. Я только никак не ожидала, что след этот будет внутри мелового контура, которым очерчивают трупы. Разумеется, мел появился позже. Сначала была кровь. Но такова цена, которую приходится платить, если ходишь по Манхэттену в туфлях с открытыми носами. Никогда не знаешь, во что вляпаешься.

Вообще–то, это – вина Кэссиди, что мы оказались возле моего офиса тогда, когда мы там оказались, и я вовсе не считаю унизительным потребовать от нее купить мне новую пару туфель взамен той, что насквозь пропиталась кровью. С другой стороны, Кэссиди Линч – юрист, и она гораздо лучше меня разбирается в вопросах ответственности и возмещении ущерба. Так что, боюсь, туфли просто превратятся в очередной пункт в длинном списке «Приход/Расход», что с годами нагромождается между подругами: свитера, которые вернули растянутыми, машины, которые вернули помятыми, и бой–френды, которых не вернули совсем. Но туфли, погибшие на месте преступления – между прочим, новехонькие, от Джимми Чу[1], с этими восхитительными матерчатыми голубыми полосочками и потрясающими каблуками, которые обошлись мне дороже, чем я осмеливаюсь произнести вслух – эти туфли достойны отдельной строки в скорбном списке.

Полагаю, я могла бы попробовать отказать Кэссиди. Но суметь отказать ей – это сверхчеловеческий подвиг, на который неспособен почти никто, так что нечего и пытаться. Началось все с моей попытки описать некое омерзительное произведение искусства, которое издатель установил у нас в офисе. Выслушав описание, Кэссиди возразила, что эта штука не может быть так ужасна, как я изображаю. Признаю, огонь моей критики был подпитан несколькими стаканами «мохито»[2], но я твердо стояла на своем: вопиющее уродство, и точка. Кэссиди настаивала, что в таком случае мы должны пойти и посмотреть на это прямо сейчас. Иначе, утверждала она, отвратительный образ, витающий у нее перед глазами, помешает ей сосредоточиться на еде.

Когда мы учились в колледже, Кэссиди посещала курс по искусству до тех пор, пока на экзамене не представила своего приятеля в качестве экспоната. Она раздела его донага – а как вы помните, ей почти невозможно отказать – и расписала все его тело в стиле «Герники», оставив нетронутой только область гениталий, иначе, как мы знаем из «Голдфингера»[3], он бы просто задохнулся. Кэссиди сказала, что это был политический манифест. Я же уверена, что ей просто было до смерти скучно и она мечтала как–то избавиться от надоевшего курса. Сначала ее не хотели аттестовать, но она пригрозила, что устроит полноценный скандал на тему «Свобода самовыражения», и в итоге получила Б[4]. Кэссиди в таких ситуациях просто неподражаема.

Так что не приходится удивляться, что она заставила меня покинуть «Джанго» и отправиться в офис. Я работаю в журнале «Зейтгейст»[5], совсем рядом с Лексингтон–авеню. На журнальных стойках его можно отыскать где–нибудь между «Мари Клэр» и «Космо». Мы стараемся охватить все, что связано со стилем и образом жизни, но при этом тешим себя надеждой, что делаем это остроумнее, чем конкуренты. Бог свидетель, лишь чувство юмора помогает выжить в нашем бизнесе, причем я имею в виду не только журнальное дело, но и жизнь незамужней женщины в Нью–Йорке. И то, и другое – Большой Бизнес. В сущности, одно невозможно без другого. Одинокие женщины двигают экономику этого города, а журнал это описывает. Все остальное – всего лишь подспорье, побочные процессы, субподряд. Рестораны, бары, магазины, психоаналитики, флористы, дизайнеры, кварталы ювелирных салонов и модельных бутиков, театры, спортзалы, отели… Улавливаете принцип? Если они существуют не для удовлетворения потребностей и желаний одиноких женщин, то хотя бы для того, чтобы давать работу мужчинам, которых эти женщины хотят и в которых нуждаются, включая адвокатов, докторов и биржевых брокеров. А вся популяция детишек, нянек и загородных домов в Коннектикуте существует для того, чтобы заставить одиноких женщин мириться с существованием одиноких мужчин. Это очень чувствительная экономическая модель, но, похоже, она работает.

Должна признать, это я предложила не включать освещение. Мне хотелось использовать эффект внезапности, что–то вроде «Оп–ля!», чтобы вспыхнувший свет безжалостно обнажил всю гротескную уродливость этой штуковины. Отблески уличных фонарей отражались от хрома и акрила нашего «загончика» – просторного помещения в центре редакции, где сидят те, кто не заслужил персонального кабинета и поэтому волей–неволей обречен знать все о своих столь же неудачливых коллегах. В загончике нет даже перегородок, призванных создать у людей иллюзию личного пространства. Все здесь открыто, все на виду – столы, шкафы, сексуальные предпочтения, неудачные свидания. Хочется вам или нет, вы в курсе всех дел своих коллег, и эта взаимная осведомленность – одна из характерных черт нашего офиса.

Несмотря на то, что в журнале мы предпочитаем яркие краски, в офисном дизайне у нас царит полная казенщина. Наш издатель считает, что в более комфортных условиях люди будут недостаточно быстро работать. Похоже, он придерживается таких же взглядов и в денежных вопросах, поэтому никто из нас не рассчитывает скоро разбогатеть. Пресса называет его гением бизнеса. Видимо, слово «скряга» слишком старомодно.

Зная местность, как свои пять пальцев, я не боялась споткнуться. У нас довольно легко ориентироваться, несмотря на то, что столы помощников расставлены по диагоналям, чтобы наш загончик хоть как–то отличался от офиса страховой компании. Но кто же мог предположить, что на полу будет лежать Тедди, да еще и с ножом в горле. Только что я вела Кэссиди по затемненному загончику и вдруг – бац! – почувствовала, как моя нога скользит по чему–то липкому. Я сразу же поняла – туфлям конец, но дальше того, что какая–то зараза разлила йогурт и не потрудилась вытереть, моя фантазия не пошла. Поджав пальцы ног, я замерла на месте.

– Что такое? – нетерпеливо спросила Кэссиди.

– Я во что–то влезла.

– На полу в такое время? Не иначе, какое–то дерьмо. Не прикасайся к нему. Где тут у вас свет? – Кэссиди начала неуверенно продвигаться к стене.

– Давай я.

– Нет, стой, где стоишь, а то разнесешь эту дрянь, что бы это ни было, по всему офису и окончательно испортишь новые туфли.

Пока Кэссиди нащупывала выключатель, я наклонилась, стараясь разглядеть хоть что–нибудь в полумраке. Пока что увидела только большое темное пятно на ковре и непонятную груду, громоздившуюся возле одного из столов. Наконец Кэссиди нашла выключатель, и тогда я поняла, что темное пятно – это лужа крови, а груда – Тедди Рейнольдс, рекламный директор «Зейтгейста». Нож я, кажется, уже упоминала.

Я считаю, что заслуживаю награды за то, что не упала в обморок, удержалась от рвоты и даже не завизжала. Я всего лишь деликатно вскрикнула. Разумеется, Кэссиди впоследствии описала это Трисии как «звук, который издал бы йоркширский терьер, если бы его швырнули о стенку. С размаху». Кэссиди тут же подбежала ко мне и, увидев, в чем дело, произнесла только «Черт возьми!». Но, в конце концов, для нее–то это значило гораздо меньше. Она не была знакома с Тедди.

– Ты его знаешь? – почему–то она говорила шепотом. Я кивнула. Кэссиди поддержала меня, заметив, что моя правая нога как следует увязла в кровавой луже. Красное, впитываясь в ткань, активно поглощало синий. – Все, туфельки твои приказали долго жить.

– Эй, как ты можешь сейчас об этом думать?

Кэссиди пожала плечами:

– Люди по–разному реагируют на неприятности, – она схватила телефон с ближайшего стола.

– Звони Трисии на мобильный. Она сегодня работает. – В счастье или в горе, первым делом нужно позвонить ближайшей подруге.

Кэссиди прищурилась:

– Шутишь?

Вообще–то я вовсе не шутила.

– А кому же еще?..

– Я бы сказала, что начать следует все–таки с полиции.

Кэссиди набрала 911. Вы всегда можете рассчитывать на ее логику, даже в условиях экстремального стресса. Положим, сама она порой не следует этой логике, особенно когда дело касается мужчин, но, по крайней мере, разумные мысли вовремя приходят ей в голову. Немногие из нас могут похвастаться тем же.

Полиция не замедлила прибыть, повергнув охранников на входе в состояние полного обалдения – разумеется, Кэссиди не побеспокоилась поставить их в известность о происходящем. Впрочем, полицейские не позволили местному персоналу долго болтаться без дела и быстренько отослали обратно по месту несения службы – ставить ограждения и тому подобное. Охранники сами позвонили Ивонн Гамильтон, нашей редакторше, сообщив ей, что в офисе «возникла проблема» и желательно ее присутствие. Бедняги. Впрочем, от них, по крайней мере, была хоть какая–то польза. Я же чувствовала себя полной идиоткой. Как журналистка, я привыкла гордиться своей наблюдательностью и проницательностью. И вдруг в критической ситуации обнаружила, что превратилась в редкостную тупицу. Я не могла вспомнить, как зовут жену Тедди, как долго он работает в журнале, и оставался ли он в офисе, когда я уходила сегодня вечером.

Кэссиди сказала, что это – проявление шока. Что ж, звучит пристойнее, чем просто «дебилка».

Было и впрямь очень трудно сосредоточиться, когда бедный Тедди лежал здесь на полу. Тем более с ножом в горле. Тедди обладал внушительными габаритами и всегда, по крайней мере до этого момента, куда–то несся. Меня поражало, что человек, секунды не способный усидеть на месте, так неэффективно сжигает калории. Вообще–то в последнее время он старался придерживаться диеты – а кто из сотрудников женского журнала хоть раз этого не делал. Правда, его идея диеты состояла в добавлении некоторого количества свежих фруктов к обычному обширному меню. Он постоянно носился по офису, непрерывно что–то при этом жевал и столь же непрерывно кого–то грыз. Не то чтобы он был вредным, просто ему было очень трудно угодить. Он менял помощниц так же часто, как Джей Ло[6] мужчин, и я уверена, что по меньшей мере в половине столов офиса хранились смахивающие на него фигурки вуду. Но дело свое он знал прекрасно, а когда ему было нужно, мог очаровать кого угодно, так что, насколько я понимаю, журналу будет его не хватать. Большинство сотрудников запомнит его громыхающим по всему офису с блестящим от пота лицом и бубликом в руке. Я же, отныне и навсегда, увы, буду вспоминать его только в виде бесформенной кучи с торчащим из нее ножом.

Главное, чего мне хотелось, когда прибыла полиция – оказаться как можно дальше от тела. Кэссиди настояла, чтобы я до прихода полицейских не двигалась с места, дабы не повредить место преступления. Поэтому, когда люди в форме наконец появились, я спросила, нельзя ли мне сесть, прежде чем мы начнем отвечать на вопросы. Усилия Кэссиди сохранить место преступления нетронутым произвели на них нескрываемое впечатление. Еще большее впечатление произвела сама Кэссиди, впрочем, ничего удивительного, ведь это были полицейские–мужчины, к тому же совсем молодые. Кэссиди не только чертовски умна, но она еще и сплошные длинные ноги в сочетании с невероятной копной каштановых локонов, которым редко кто из женщин не позавидует. Я, например, от них просто балдею. А кроме этого есть еще и зеленые глазищи, и отличные зубы, и пристрастие к приподнимающим грудь лифчикам. Поэтому понятно, что полицейские сосредоточили все внимание на Кэссиди, пока она живописала, как мы нашли Тедди, так что мне пришлось вмешаться.

– Нельзя ли мне сесть или хотя бы куда–нибудь отойти? – спросила я, изо всех сил стараясь подавить дрожь в голосе. Я чувствовала, как истерическое повизгиванье независимо от меня прорывается наружу, но была полна решимости совладать с ним. Способность сохранять достоинство в стрессовой ситуации всегда казалась мне завидным качеством, и я полагала, что хотя бы в малой степени им обладаю, но сейчас это был уже какой–то другой уровень стресса, с которым я, похоже, не справляюсь.

Полицейские воззрились на мои ноги, все еще погруженные в кровавую лужу.

– Нужно, чтобы вы оставили туфли на месте, – сказал один из них, блондин, представившийся как офицер Янковски.

Из–за формы и прочей амуниции, которую парни из департамента полиции Нью–Йорка носят на поясе, они обычно выглядят короткими и широкими, но только не офицер Янковски. Этот был высокого роста, с телосложением пловца: широкие плечи и узкие бедра.

Он протянул мне руку таким жестом, каким помогал бы выйти из такси, и я со всей возможной грацией ухитрилась выскользнуть из туфель, перескочить через лужу и приземлиться на стуле, стоявшем через два стола от тела. Офицер Янковски последовал за мной и придвинул себе другой стул. Видимо, он собирался начать всю эту дребедень «глаза–в–глаза», которой их учат в академии. Его партнер, офицер Хендрикс, остался с Кэссиди. Хендрикс, румяный брюнет, был не таким высоким, как Янковски, и более плотным, но видно было, что он состоит из сплошных мускулов. Я обратила внимание, как перекатываются мышцы у него под рукавами. Бьюсь об заклад, Кэссиди тоже это заметила.

– Понимаю, как вам сейчас трудно, мисс Форрестер, но мне необходимо, чтобы вы рассказали все, что знаете, – он открыл блокнот, ловко крутнув запястьем. Думаю, этому жесту он научился в «Законе и порядке»[7], а не в академии. – Вы были знакомы с жертвой?

И тут возникла проблема: я вдруг превратилась в китайского болванчика. Я начала кивать и, по моим ощущениям, продолжала это делать минут десять. Офицер Янковски терпеливо наблюдал за мной, слегка улыбаясь, а потом мягко спросил:

– Так как его зовут?

– Ах да, разумеется. Тедди Рейнольдс. Наш директор по рекламе. Прямо напротив его кабинет.

– Он женат?

Я опять начала кивать, пока наконец сумела выдавить из себя имя Хелен. В тот момент, когда я представила себе Хелен, реальность происходящего окончательно вышибла из меня дух. До этой минуты я еще была способна смотреть на тело Тедди, как на новую скульптуру нашего издателя – какая–то страшная штуковина, которая неведомым путем попала в наш офис. Это не было реальностью. Не могло быть. Но это было. И кто–то должен будет сообщить Хелен, а она должна будет сказать своим родителям, и родителям Тедди, и всем их друзьям. Я не смогла сдержать крик. Кэссиди и офицер Хендрикс ринулись к нам, а офицер Янковски сгреб мою руку. Его рука была теплее и приятнее, чем я ожидала.

– Вам плохо? Тошнит? Не стесняйтесь, это нормально, случается сплошь и рядом.

Я знала, что меня не стошнит, но какое–то время я подумывала, не упасть ли в обморок. Вместо этого, неожиданно для самой себя, я разревелась. Причем довольно скромно, принимая во внимание все обстоятельства. Обычно во время плача я издаю громкие рыдания, лицо покрывается пятнами – словом, жуткое зрелище. На сей раз слезы просто тихо катились по моим щекам, и я ничего не могла с этим сделать. Должно быть, еще одно проявление шока. Кэссиди схватила коробку бумажных салфеток со стола Гретхен Плотник и высыпала мне на колени. Ну что же, хотя бы поплакать я сумела красиво.

За нашими спинами раздался шум и офицер Хендрикс, извинившись, отошел, чтобы встретить прибывающих коллег. Они включили все лампы, которые смогли найти, в результате чего стало уже невозможно не замечать Тедди и кровавую лужу. Офицер Янковски объяснил, что люди, которые пришли сейчас, должны обеспечить сохранность места преступления и начать собирать вещественные доказательства. Мне же больше всего хотелось, чтобы они чем–нибудь поскорее прикрыли Тедди. Как это ни дико звучит, мне казалось, что ему холодно, хотя Тедди был из тех людей, кто потеет даже во время снежной бури.

Вновь прибывшие, все в куртках с логотипом департамента полиции Нью–Йорка, начали расставлять оборудование. Похоже, для них все происходящее было каждодневной рутиной, что мне показалось очень обидным. Среди них была женщина с фотоаппаратом и двое парней с чем–то вроде здоровенных ящиков для инструментов. Я зачарованно наблюдала за тем, как они раскладывают пакеты для улик, пинцеты и кисточки, но затем они стали натягивать резиновые перчатки. Что–то в этом чмокающем звуке резины, охватывающей запястья, снова навело меня на мысль об обмороке. Мне уже не было интересно. Я постаралась сосредоточиться на офицере Янковски и его вопросах, а также не допустить возвращения китайского болванчика. Но тут Янковски спросил:

– Как вы считаете, мог ли кто–то желать смерти мистера Рейнольдса?

Не хотелось бы плохо говорить о покойнике, но у Тедди была уйма врагов. Не того уровня врагов, чтобы говорить об убийстве, разумеется, но вопрос заставил меня задуматься – скольких же человек, которые могут иметь зуб на Тедди, я знаю. А ведь их наверняка должно быть еще больше, так как я работаю в основном дома и поэтому не могу наблюдать все драмы, изо дня в день разыгрывающиеся в «Зейтгейсте». Но это всего лишь деловые недруги, недовольные рекламодатели, рекламные агентства или художники.

– Ничего такого, ради чего стоило бы убивать, – ответила я.

– Вы удивитесь, – отозвался Янковски, – но убийство редко когда бывает рациональным актом.

Я еще раз кивнула, обдумывая это утверждение, а тем временем к нам подошел Хендрикс и, хлопнув Янковски по плечу, сообщил:

– Они здесь.

– Прошу прощения, мэм, – тут же вежливо улыбнулся офицер Янковски и, поднявшись, последовал за Хендриксом. Кэссиди, ухватившись за соседний стол, глухо застонала.

– Что такое? – спросила я, стараясь не смотреть в ту сторону, где техник обследовал тело Тедди.

– Сегодня, определенно, не твой день. Вдобавок ко всему тебя еще и обозвали «мэм».

– Наверняка он научился этому в академии. Или по телевизору.

– Он научился этому у своей мамочки. Он – ребенок, Молли, который таким образом демонстрирует свое уважение к старшим.

– Не заставляй меня чувствовать себя старухой из–за того, что малыш в форме не оставил тебе телефончик.

Кэссиди помахала у меня перед носом визиткой. Я разглядела печать департамента полиции Нью–Йорка.

– И офисный и мобильный!

– А домашний?

– Мне нравится, когда мужчина не торопится.

– Только когда он уже у тебя дома. Кэссиди собиралась сказать нечто уничтожающее в ответ, но тут что–то в противоположном конце помещения привлекло ее внимание. Я тоже повернулась, чтобы взглянуть. Человек, который только что вошел, афроамериканец средних лет, высокий, мощный, имел вид и внушительный, и в то же время слегка пугающий. Я с удивлением оглянулась на Кэссиди. Это вообще–то не ее тип: сейчас у нее период «молодых и зеленых».

Но когда я снова перевела взгляд на полицейских и увидела второго мужчину, то сразу поняла, почему Кэссиди сделала стойку. Он не мог бы выглядеть лучше, даже если бы плыл по освещенному снизу подиуму. Несмотря на костюм, купленный в каком–нибудь сетевом универмаге, и прослужившие не один год ботинки, от одного взгляда на этого парня перехватывало дыхание. Квадратный подбородок, беспорядочно взъерошенные волосы – свои, а не результат применения семидесятипятидолларового геля! – и потрясающие синие глаза.

Некоторая ясность мысли, которую мне кое–как удалось достичь за последние минуты, грозила немедленно улетучится. Я сделала глубокий вдох. И вдобавок получила тычок в ребро от Кэссиди, что тоже всегда помогает сосредоточиться.

– Чур, мой!

– Это все–таки место преступления, а не ночной клуб!

– Этой историей я буду развлекать своих внуков, – Кэссиди мимолетно улыбнулась мне и тут же снова повернулась к приближающимся к нам полицейским.

Судя по всему, офицеры Хендрикс и Янковски вводили вновь прибывших в курс дела, и их внимание было сосредоточено на бедняге Тедди. Точнее, старший из мужчин снял куртку, прежде чем осмотреть Тедди, а молодой красавчик направился прямиком к нам. Как мило с их стороны.

– Мисс Форрестер, мисс Линч, я – детектив Эдвардс, отдел по расследованию убийств.

Кэссиди и я синхронно протянули руки, как дебютантки на приеме. Детектив Эдвардс на мгновение замешкался, что существенно повысило его привлекательность в моих глазах. Затем он пожал руку сначала мне, заработав тем самым еще несколько очков. Кэссиди недовольно фыркнула – достаточно громко, чтобы я ее услышала.

– Мой партнер, детектив Липскомб, и я будем вести это дело. Офицеры сообщили нам, что это вы обнаружили тело, – он обвел нас обеих внимательным взглядом – увы, взглядом криминалиста, а не мужчины – и остановился, дойдя до ног. Точнее, до моих ног. – Вы пришли в офис босиком?

– Нет, но я вступила в кровь и меня попросили оставить туфли там, – я старалась говорить спокойно и деловито, но почему–то вдруг вернулась дрожь в голосе. Черт, я была уверена, что в критической ситуации смогу вести себя гораздо лучше!

Детектив Эдвардс оглянулся на офицеров, ища подтверждения моим словам, потом перевел взгляд на Тедди.

– Я знаю, что вас уже опрашивали, но мы бы хотели еще раз побеседовать с вами после того, как все осмотрим. Вы не возражаете, если мы попросим вас подождать?

Кэссиди села, одновременно толчком заставив меня вернуться на свой стул:

– Совершенно не возражаем, детектив. Будем рады помочь.

Детектив Эдвардс снова обвел нас взглядом, на сей раз несколько менее профессиональным, и направился к своему партнеру. Офицеры Янковски и Хендрикс последовали за ним.

– Тебе уже приходилось бывать на месте убийства? – поинтересовалась я у Кэссиди. Мы познакомились на первом курсе колледжа, но стали близкими подругами только после окончания, когда обе приехали в Нью–Йорк, поэтому я не могу похвастаться, что знаю о ней все. Кроме того, Кэссиди умеет хранить свои секреты.

– Нет. В моей области права убийства случаются крайне редко.

Кэссиди – юрист, но не по уголовному праву, хотя я всегда считала, что как раз в нем ей не было бы равных. Не говоря уже о том, как потрясающе она выглядит в костюмчиках а ля Элли Макбил[8]. Вместо этого Кэссиди работает юрисконсультом в Коалиции за креативное проявление и предпринимательство, известную также как К2П2. Это та самая популярная общественная организация, которая занимается всеми делами, где сталкиваются интересы творческой личности и бизнеса – например, вопросы защиты личной информации в Интернете и прав на интеллектуальную собственность. Коалиция старается заставить обе стороны сотрудничать и находить взаимовыгодные решения, но иногда Кэссиди все–таки приходится тащить людей в суд.

– Почему ты спрашиваешь? – с подозрением спросила она.

– Потому что мне казалось, что ты должна была считать все это захватывающим.

– Так и есть.

– Нет, тебе скучно.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что не успела ты заполучить номер телефона одного копа, как у тебя уже текут слюнки на другого.

– Ты все выдумываешь. Просто ты в большей степени, чем я, эмоционально вовлечена в это дело, но это производная обстоятельств, а вовсе не моя вина.

Каковую тираду я могла бы принять за чистую монету, если бы, произнося ее, Кэссиди смотрела на меня, а не пялилась на детектива Эдвардса.

Но я вынуждена была признаться – себе, а не Кэссиди, что я действительно принимаю происходящее гораздо ближе к сердцу, чем она. Главным образом потому, что я была знакома с Тедди, а она нет, но я осознала также, что меня грызет еще и некоторое профессиональное беспокойство. При всей неуместности этой мысли, какая–то часть моего мозга не переставала скулить о том, что я оказалась в самой сердцевине истории, которая могла бы сделать мне имя, если бы я работала где–нибудь в «Нью–Йорк таймс», а не в «Зейтгесте». Не то чтобы я не любила свою работу в нашем журнале, но, честно говоря, это не совсем то, в чем я надеялась себя проявить.

Видите ли, я, если можно так выразиться, новостной наркоман. Можете винить моих родителей. Мой отец не мог сесть за стол без того, чтобы не включить программу Уолтера Кронкайта[9], потому что быть хорошо информированным – обязанность каждого американца. Моя мать ставила манеж, где я играла, перед телевизором, когда там шли слушания по Уотер–гейту[10], потому что считала, что это должно меня стимулировать. Наверно, так оно и было, но с тех пор в голове у меня звучит сигнал тревоги всякий раз, когда я вижу человека с большими, кустистыми бровями[11]. Я не рассказывала об этом психоаналитику. Пока что.

Так или иначе, теперь вам понятно, почему я считаю работу в новостях самой крутой профессией. Но со временем я поняла, что важен не только стиль, но и содержание. Поэтому, выполнив весь положенный гуманитарный цикл обучения, я смело вошла в мир журналистики в надежде найти свое место. Я готова была предложить свой глубокий и проницательный взгляд на события, определяющие ход истории, нести просвещение в массы и вообще сделать этот мир лучше. В каком–то смысле я этим и занимаюсь. Но не так, как мне бы хотелось.

– Вы ведете колонку полезных советов? – детективы вернулись после осмотра тела и теперь опрашивали нас с Кэссиди. В тоне, которым детектив Липскомб задал вопрос, не было ни малейшего предубеждения, однако меня что–то неприятно кольнуло. Ничего удивительного, если учесть, что я сидела рядом со своей сногсшибательной подругой, умницей, красавицей, да к тому же еще и адвокатом, отстаивающим интересы общества. Да, нацепите на меня домашние тапки и стеганый халат: я всего лишь веду колонку полезных советов. Почему–то это не тот жанр, которому Пулитцеровский комитет[12] уделяет много внимания. По крайней мере в этом году. Но я же не собираюсь заниматься этим до гробовой доски, Господи, благослови память незабвенной Энн Ландерс[13]! Мне едва перевалило за тридцать (не будем уточнять!), и я всегда готова ухватиться за любую возможность, которая приблизит меня к миру настоящих новостей.

И вообще, есть же и приятная сторона: большую часть моей работы я выполняю дома, так что платят мне за то, что я, сидя в пижаме, объясняю людям, как они портят себе жизнь и как поступила бы, окажись я на их месте – чего, тьфу–тьфу, ни разу не случалось и чему я неизменно радуюсь. В основном мне мое занятие правится, хотя порой некоторые письма заставляют беспокоиться о будущем человеческой расы. Я хочу сказать, ради бога, можете писать мне о деликатных вопросах этики или этикета, но нужно же когда–то и своей головой думать! Как можно сначала написать: «Дорогая Молли, я уже шесть месяцев сплю с мужем своей сестры, у нас грандиозный секс, но в последнее время меня преследует чувство вины…», а потом еще спрашивать: «Должна ли я признаться во всем своей сестре?» Как более или менее разумная, уважающая себя женщина, сумевшая выжить хотя бы в средней школе, может не знать: если перед тобой стоит выбор – сохранить тайну или открыть правду – немедленно запри дневник и выброси ключ!

– Вот это да! – выпалил офицер Хендрикс. – И как это я сразу не догадался! Молли Форрестер, «Доверься мне»! – и он расплылся в улыбке, с которой, как я раньше считала, мужчины смотрят только на профессиональных спортсменов.

Кэссиди удивленно выгнула бровь:

– Вы читаете колонку Молли?

– Не я, – сознался Хендрикс, – моя девушка иногда читает ее мне. Это ее любимый раздел в журнале, и она всегда говорит: «О, мой бог, Дэви, ты только послушай!» Вот она удивится, когда узнает, что я с вами познакомился!

– Мы все очень рады за вас, офицер Хендрикс, – произнес детектив Эдвардс, и этого оказалось достаточно, чтобы Хендрикс подобрался и замолчал. Детектив Эдвардс вновь перевел взгляд на меня. – Так почему же вы и ваш адвокат, мисс Форрестер, оказались здесь в такой поздний час?

– Кэссиди – не мой адвокат. То есть, она – юрист, но не мой адвокат.

– И она сама здесь присутствует, – вмешалась Кэссиди. – Мы подруги. Мы сидели в баре перед обедом, и Молли сказала, что здесь в офисе есть какая–то жутко уродливая скульптура, которую я непременно должна увидеть.

– Эта скульптура все еще здесь? – детектив Эдвардс посмотрел по сторонам.

– О, мой бог, не думаете же вы, что Тедди пытался предотвратить кражу скульптуры? – вырвалось у меня раньше, чем я успела подумать, и все уставились на меня с разной степенью изумления.

Детектив Липскомб всячески демонстрировал свое терпение, но не преминул дать понять, как трудно ему это дается:

– На этом этапе расследования мы должны рассматривать любые возможности.

– Но только не эту. Уж кем–кем, а героем Тедди не был. Если бы даже кто–то влез сюда с целью украсть эту уродину, можете быть уверены, Тедди бы придержал для него дверь. Не то, чтобы Тедди мог в этом участвовать или что–то… – может быть, если бы я продолжала говорить, мой мозг рано или поздно догнал бы язык. Но пока что язык явно захватил лидерство. Похоже, было бы лучше вернуться к кивкам.

Детективы обменялись взглядами, затем детектив Эдвардс дотронулся до моей руки. Без сомнения, он хотел меня успокоить, но ничего не вышло.

– Вы можете показать мне эту скульптуру?

Кивнув, я встала и начала обходить Тедди и всю компанию, которая им занималась, но внезапно остановилась, осознав, что иду босиком. Я посмотрела вниз, то же сделал и детектив Эдвардс. Он сочувственно кивнул:

– Сожалею, но мы должны какое–то время подержать ваши туфли у себя.

– Все равно с них кровь не сойдет, – пробормотала за моей спиной Кэссиди. Я оглянулась, удивившись тому, что она последовала за нами. – Статуя – главная причина, почему я здесь оказалась, – объяснила она. – И, черт возьми, я намерена все–таки ее увидеть, если ее, конечно, не украли.

Ее не украли. Она по–прежнему корячилась на пьедестале перед кабинетом издателя. Называлось это творение Муза 47. По словам издателя, художник заявил, что фигура олицетворяет стремление творить. По мне, это был бесформенный гном, корчившийся в приступе почечной колики. Детектив Эдвардс некоторое время разглядывал скульптуру, затем обследовал приемную издателя, даже проверил, нет ли на ковре следов обуви или других вещественных доказательств. Ковер и мебель в этой части офиса такие же безликие, как и во всех остальных, разве что стоят подороже, что сразу бросается в глаза. Хром сияет ярче и все такое. На детектива Эдвардса, судя по всему, обстановка не произвела особого впечатления. Я тихонько стояла, наблюдая за каждым его движением. Кэссиди с отвращением кивнула на скульптуру:

– Современное искусство – это просто анекдот.

– Довольно резкое заявление, – возразил детектив Эдвардс, продолжая осмотр.

– Если законодательство не изменилось с того момента, как я ушла из офиса, то я имею право на свое мнение.

Всегда очень поучительно наблюдать, как Кэссиди примеривается к противнику, видимо, прикидывая, сможет она его проглотить за один раз или все–таки за два.

– Знаете, сегодня мы как раз работали над тем, чтобы лишить граждан их прав и свобод, но не успели из–за растущего числа убийств. Поэтому – да, еще денек–другой вы имеете право на свое мнение. – Он перестал осматривать ковер и взглянул на нас, ожидая реакции.

Кэссиди упорно молчала, поэтому я не замедлила воспользоваться моментом:

– А мне нравится Джаспер Джонс[14].

Кэссиди закатила глаза. Детектив Эдвардс слегка скривился, из чего я поняла, что Джаспер Джонс вряд ли поможет нам найти общий язык. Но я не сомневалась – Эдвардс понял, что я старалась помочь, и оценил это.

Одному богу известно, как я устала от того потока нытья и жалоб, в который вынуждена вникать по роду своей работы, а ведь я имею дело всего лишь с бумагой или экраном компьютера. Представляю, что в таком случае должен пропускать через себя каждый день нью–йоркский детектив, не считая непосредственного расследования убийств! Самое меньшее, что я могла сделать – это постараться как–то сгладить высокомерие Кэссиди. И потом, я действительно люблю Джаспера Джонса.

– Эта часть помещения кажется нетронутой, но я все равно пришлю сюда криминалистов, чтобы они все проверили. Спасибо, – сказал детектив Эдвардс, жестом отправляя нас обратно в загончик. Кэссиди вышагивала впереди, я уныло трусила за ней, так как отнюдь не стремилась вновь увидеть Тедди. Детектив Эдвардс шел рядом со мной с очень сосредоточенным видом, поэтому я сочла за лучшее помолчать. К тому же я не смогла придумать ничего более или менее стоящего. Потому что от фраз типа «Как же такое могло случиться?» детективов наверняка уже тошнит, а ничего умнее этого мой китайский болванчик сочинить не смог.

Детектив Липскомб уже поджидал нас. Детектив Эдвардс покачал головой – ничего. Детектив Липскомб кивнул.

– Никаких следов борьбы в офисе. Судя по расположению пятен крови, убийство произошло здесь, на месте. Бумажник и часы исчезли.

Детектив Эдвардс нахмурился:

– Неподходящее место для ограбления. Слишком много дверей между офисом и улицей.

– Охранники предоставят нам все данные. Посмотрим, что это даст. А больше здесь особо не за что уцепиться.

В руках у Липскомба был пластиковый пакет с ножом, извлеченным из горла Тедди. Изнутри пакет был покрыт потеками крови, и когда детектив Липскомб поднес пакет поближе к свету, вдруг получился эффект мозаичного стекла.

– Кухонный нож.

– Это нож Тедди. Он пытался похудеть и во второй половине дня ел много фруктов. Резал яблоки дольками и говорил, что ножи в хозяйстве нашего офиса недостаточно острые, поэтому он держит этот у себя в столе.

Детектив Липскомб перевел взгляд на Тедди, которого как раз упаковывали в пластиковый мешок.

– Да уж, этот нож оказался достаточно острым.

Детектив Эдвардс недовольно поморщился:

– Платишь за завтрак.

Почему–то детектива Липскомба это страшно обидело:

– Нет, не плачу!

Эдвардс укоризненно покачал головой и повернулся к нам, чтобы объяснить:

– У нас договор: если кто–то начинает острить, как самоуверенный телевизионный коп, он угощает всех завтраком.

– Это что, такое наказание? – уточнила я, не уверенная, что поняла логику.

– Лучший способ борьбы с вредными привычками, – объяснил детектив Эдвардс.

Детектив Липскомб, которому все это явно не нравилось, поспешил вновь вернуть наше внимание к ножу:

– Так вы уверены, что это – его нож?

– Да. Пару раз я брала его у Тедди. Он действительно лучше, чем те, что есть в кухне офиса.

Детектив Липскомб, не выпуская из рук пакета, встал в дверях офиса Тедди.

– Итак, он работает допоздна, слышит подозрительный шум, хватает нож, выбегает из офиса и…

Мы опустили глаза на кровавое пятно и каждый домыслил остальное. В моем варианте Тедди борется с таинственным злоумышленником вдвое больше себя ростом и весом, громила вырывает у него нож, и вот уже Тедди лежит на ковре, истекая кровью. Думаю, версия детективов была не такой мелодраматичной, что, учитывая характер Тедди, должно быть ближе к истине.

Лицо Кэссиди оставалось бесстрастным. Похоже, с нее уже было довольно.

– Мисс Форрестер, у мистера Рейнольдса были враги? – задал вопрос детектив Эдвардс, когда молчание чересчур затянулось.

– Ой, ну конечно!

– Мэм, вы же сказали мне, что нет! – возмущенно воскликнул офицер Янковски.

– Вы спросили, не знаю ли я кого–то, кто хотел убить Тедди. А он спросил о врагах.

Офицер Янковски открыл было рот, чтобы возразить, но Кэссиди оказалась быстрее:

– Совершенно очевидно, что это – два разных списка. Существует огромная разница между кем–то, кого вы хотели бы уничтожить в бизнесе и тем, кого вы готовы убить физически.

– Тедди бывал очень милым, но иногда с ним было по–настоящему тяжело, – признала я. – Все зависело от того, что вам от него было нужно. Наверно, людей из его записной книжки можно разделить примерно поровну на тех, кто назовет его «лапочка» и тех, кто скажет «ублюдок». Но я не представляю, чтобы кто–то из них его убил.

Детектив Липскомб потер лоб.

– Мы это учтем, – он повернулся к Янковски и Хендриксу: – Займитесь охранниками на входе. Проверьте, чтобы вам дали полный список всех передвижений уборщиков, посыльных, ежедневных посетителей, словом, всех.

Полицейские, кивнув нам, торопливо направились к выходу. Кэссиди на прощание помахала Хендриксу его визиткой.

– Вы думаете это был кто–то чужой? Грабитель? – настаивала я. Кэссиди бросила мне предостерегающий взгляд.

– Мы часто с этим сталкиваемся. Кто–то проникает в здание якобы по делу, а потом ждет подходящего случая.

Я попробовала нарисовать картину мира, где убийство можно было рассматривать как подходящий случай.

– Так вы все–таки считаете, что это была кража или что–то в этом роде?

– Нет, я считаю, что это было убийство, – чересчур спокойно ответил Липскомб, и детектив Эдвардс тут же остановил его взглядом. Сейчас речь уже не шла о том, кто платит за завтрак. Липскомб явно начинал сердиться. Но я не желала останавливаться:

– Я просто хотела сказать… Нож – это так… лично. Ведь нужно подойти совсем близко… – я сама толком не понимала, что имею в виду, но меня не покидало ощущение, что детективы готовы пойти по ложному пути.

Детектив Эдвардс шагнул вперед, чтобы загородить меня от своего наливающегося гневом партнера.

– Мы очень признательны вам за помощь. Я понимаю, насколько вы потрясены случившимся, и мы не хотим задерживать вас сверх необходимости. – Он вложил мне в руку свою визитку.

Я еще многое хотела сказать, но Кэссиди схватила меня за руку и буквально потащила к дверям.

– Я еще в состоянии понять, когда мне намекают, что пора уходить. Большое спасибо, джентльмены. Вы знаете, как нас найти, если у вас появятся еще вопросы.

Я упиралась, как капризный ребенок:

– Подожди!

– Нет, Молли, – Кэссиди была непреклонна, – нам пора.

Она протащила меня мимо каталки, на которую грузили тело Тедди для отправки в морг.

– Но я же хочу помочь! – я сама ненавидела отвратительные истерические нотки в своем голосе, но Кэссиди они заставили остановиться.

Страдальчески улыбнувшись, она выпустила мою руку.

– Я знаю, Молли, но мы должны предоставить это дело профессионалам. Ты уже сделала все, что было в твоих силах.

– Нет, не все. Я вела себя чересчур эмоционально, неуравновешенно и произвела жалкое впечатление. А я всегда думала, что если когда–нибудь окажусь в такой ситуации, то не ударю лицом в грязь, проявлю блестящий ум и проницательность. И даже смогу написать на этом материале статью–бомбу.

Кэссиди выудила из сумки телефон и начала набирать номер.

– Даже если ты сладко грезила о чем–то подобном, что само по себе уже проблема, реальность, как видишь, сильно отличается от твоих фантазий. Твое стремление увидеть в этом возможность карьерного роста, скорее всего, лишь попытка отвлечься от смерти коллеги.

Поскольку я не могла придумать никакого достойного ответа, то поинтересовалась:

– Кому это ты звонишь?

– Вот теперь я звоню Трисии. Думаю, нам надо с ней встретиться и как следует выпить. Согласна?

– Я не уверена, что у меня есть время. Подозревая, что не поняла шутки, Кэссиди недоверчиво спросила:

– Почему? Какие у тебя еще сегодня дела?

– Мне нужно раскрыть убийство.

Глава 2

– Я принесла туфли, – изящным движением Трисия водрузила на стол пакет и обняла меня. Было так приятно уткнуться в успокаивающее тепло ее синего шерстяного свитера. К тому же от нее чудно пахло. Трисия остается верна классике: «Шанель № 5» с тех пор, как ей исполнилось двенадцать.

– О–о, дорогая моя, я так тебе сочувствую, – прошептала она мне на ухо. Я благодарно сжала ее плечо. Отстранившись, Трисия чмокнула Кэссиди, получила в ответ легкое подергивание носа и опять повернулась ко мне, приготовившись оценить масштабы бедствия. Похоже, с учетом всех обстоятельств я удостоилась ее одобрения, правда, под ее взглядом ощутила острое желание немедленно пройтись щеткой по волосам. Но, когда вы имеете дело с Трисией, такие внезапные импульсы не редкость. Она из тех женщин, которые всегда выглядят безукоризненно – прическа, одежда, аксессуары. Одним словом, как картинка. Но в Трисии эта черта не раздражает, а привлекает, может быть, потому, что она не превращает это в пунктик. У нее все получается само собой.

Свое умение Трисия успешно использует в работе. Трисия Винсент – организатор мероприятий. Заинтересовались? Она организует для вас вечеринку, которая будет вам по карману и при этом получит широкое освещение в прессе. Трисия начала с того, что устраивала мероприятия для своих родителей, но потом завоевала себе репутацию и теперь круг ее клиентов постоянно расширяется. Она по–прежнему много работает для Старой гвардии[15], но в последнее время среди ее заказчиков появились действительно прикольные политические группы. На их сборища даже мы с Кэссиди любим ходить без приглашения.

Трисия откинула прядь с моего лица и, кажется, осталась довольна результатом. Может быть, мне не так уж и нужна щетка для волос.

– Как ты себя чувствуешь? Что мы можем для тебя сделать?

Я замешкалась с ответом, поскольку искренне не знала, что сказать. На помощь пришла Кэссиди:

– Ты принесла туфли. Начало положено.

Трисия вытряхнула из пакета восхитительные босоножки от Джузеппе Занотти[16], о которых я могла только мечтать с тех пор, как безвременно почившая пара от Джимми Чу исчерпала мой бюджет на год вперед.

– Я забыла спросить у Кэссиди, какая на тебе одежда, а эти туфли подходят решительно ко всему, – объяснила Трисия, слегка повышая голос, чтобы перекричать гоготавшую позади нас компанию.

Кэссиди сочла, что возвращение в исходную точку сегодняшнего маршрута может нас немного успокоить, поэтому мы опять сидели в «Джанго». Миллионы ниток розового бисера, которые здесь играют роль портьер, и впрямь действовали успокаивающе, но публика подобралась уж больно шумная. Лучше бы мы пошли в джаз–клуб. Там, по крайней мере, глушится все подряд. Нет, я ничего не имею против «Джанго». Отличное местечко, если хочешь поохотиться, но сегодня у меня было неподходящее настроение для флирта.

– Надень их, – предложила Кэссиди. – Сразу почувствуешь себя лучше.

Я взяла туфли и держала на коленях, стараясь незаметно снять пластиковые шлепанцы. Кэссиди купила их для меня в круглосуточном «Райт–Эйд»[17], куда нас привез таксист. Она настояла, чтобы я оставалась в такси, не без удовольствия перечислив кучу болезней, которые я уже могла подцепить, пройдя босиком от нашего офиса до машины.

Когда мы только вышли из офиса на улицу, первый же глоток свежего воздуха буквально ошеломил меня. В нормальном состоянии я никак не могу назвать воздух Лексингтон–авеню в Нью–Йорке свежим, пусть даже в октябре, но по сравнению с тем, чем нам пришлось дышать в течение последнего часа, этот казался утренним ветерком, веющим над свежескошенной лужайкой. Вообще–то, будучи убежденной горожанкой, я никогда не вдыхала запаха свежего сена, но в данном случае не могла не оценить контраст. Я дышала так глубоко и часто, как только могла, пока обеспокоенная Кэссиди наконец не схватила меня за руку.

– Ты что, пытаешься сделать гипервентиляцию? – похоже, она этого не одобряла.

– Думаешь, это поможет? – Я чувствовала некоторую легкость в голове, но это было даже приятно.

– Поможет чему?

– Вот этому, – я потерла место в центре грудной клетки, где, как мне казалось, она должна была видеть тугой пульсирующий узел. Когда мы спускались в лифте, у меня было ощущение, что какое–то злобное маленькое чудовище залезло в меня и копошится внутри, устраивая себе гнездо. Теперь же эта тварь когтями пыталась проложить себе путь наружу. Я почувствовала себя Сигурни Уивер[18] в «Чужом»[19]. Мысли о фильме на короткое время отвлекли меня от боли. Как и то, что я представила себя с красивыми скулами Сигурни. Но это помогло не больше чем на минуту.

– Покричи, – предложила Кэссиди.

– Что?

– Крикни. Заори. Страшный, громкий, истошный вопль. Изо всех сил, – я колебалась, но Кэссиди взмахнула рукой. – Давай. Это же – Манхэттен. Если только ты не закричишь: «Пожар!», или не начнешь орать без перерыва, никто даже не обратит внимания. Зато ты почувствуешь себя гораздо лучше.

Мерзкая тварь уже готовилась разорвать меня изнутри, и я решилась. Сделав глубокий вдох, я встала на цыпочки и заорала. Гнусное создание, не выдержав, выскочило из гнезда и улетело прочь. Там, где оно копошилось, осталось неприятное ощущение, но в целом Кэссиди оказалась права. Мне стало гораздо лучше.

Впрочем, насчет Кэссиди я не вполне уверена. Она смотрела на меня со странной смесью испуга и уважения. Думаю, она ожидала услышать нечто вроде тех деликатных восклицаний, которые я издавала в офисе.

– Bay! – наконец произнесла она и шагнула на край тротуара, чтобы остановить такси. – Позвонишь своему психоаналитику сейчас или подождешь до утра?

– Мне уже лучше. Все о'кей, – я действительно быстро приходила в себя и знала, что скоро буду в полном порядке. Правда, случившееся никак не укладывалось в голове, я понимала, что для этого потребуется еще некоторое время. С другой стороны, мне бы и не хотелось быть человеком, который может обнаружить мертвое тело и при этом даже бровью не повести.

Но сейчас, когда я сидела в баре с Трисией и Кэссиди, отвратительная тварь опять пыталась заползти в свое логово. Я подумывала о том, чтобы в очередной раз закричать, но решила, что здесь это может привлечь излишнее внимание. Делая очередной глубокий вдох, я снова представляла красивые скулы, одновременно старясь не разлить содержимое своего стакана.

– Кэссиди, а ты–то как? Тебе ведь тоже пришлось пройти через весь этот ужас, – Трисия подвинула стул так, чтобы оказаться ровно посередине между Кэссиди и мной.

– Спасибо за заботу, но это бенефис Молли. Она была знакома с покойником, и она лишилась туфель.

– Тем не менее, – Трисия вскарабкалась на свой стул. Из нас троих она самая маленькая и изящная. «Слишком высокая для гимнастики, слишком низенькая для подиума», – в отчаянии кричала она в колледже. Правда, ни одна из этих карьер ее всерьез не привлекала. Трисия всегда была в какой–то мере серым кардиналом, и ее стремление организовывать жизнь окружающих держит нас с Кэссиди в тонусе. При всей сдержанности и мягкости Трисия – искусный собеседник, и вы не успеете опомниться, как будете обсуждать с ней любые вопросы – от свиданий вслепую до благотворительных взносов, и при этом так и не поймете, каким образом она вас разговорила.

– Что ты пьешь? – спросила меня Трисия, скорее тоном медсестры, заполняющей историю болезни, чем подруги, решающей, что заказать для себя.

– «Каплю лимона»[20].

– Я заказала шампанское. Оно поможет ей заснуть, – пояснила Кэссиди.

Трисия тряхнула головой, рассыпав по плечам каштановые волосы.

– Где официантка?

– Зачем тебе? – спросила Кэссиди, почуяв несогласие.

– Ей нужен «Бренди Александр»[21].

– Почему это? – немного обиженно переспросила Кэссиди.

– Потому что здесь не подают «Хаген–Даз»[22].

– Ты считаешь, ей нужно мороженое? Послушай, Трисия, она обнаружила тело, а гланды ей вырезали уже давно.

Обычно, когда дискуссия обо мне доходит до этой стадии, я не выдерживаю и вмешиваюсь, но сегодня у меня не было ни сил, ни желания. Как хорошо, что у меня есть друзья, готовые спорить по поводу того, как лучше поставить меня на ноги. Или напоить меня так, чтобы я не держалась на ногах, что в конечном итоге, может быть, было бы полезнее. Нужно только убедиться, что я надела туфли и благополучно разобралась со всеми ремешками, прежде чем я окончательно опьянею.

– Ей необходимы жиры и углеводы, – сухо проронила Трисия.

– С каких это пор они считаются полезными? – рецепт Трисии не произвел впечатления на Кэссиди, хотя мне, признаться, очень понравился.

– Да это элементарная химическая реакция на стресс. В результате выброса адреналина организм жаждет жиров и углеводов. Так что пока она не набросилась на пиццу, давай позволим ей сладкий коктейль, – Трисия оглянулась на меня. – Идет?

Я дернула плечом в знак согласия. Конечно, если я набью рот пиццей, скулы Сигурни Уивер сразу исчезнут. Трисия победно улыбнулась. Она обожает контролировать ситуацию – любую, кроме своей собственной жизни. У них это в роду. Ее отец руководит политическими кампаниями, а мать только и делает, что участвует в благотворительных акциях. Вся семейка на этом немного повернута, но чего еще можно ожидать от республиканцев из Новой Англии с двухсотлетним стажем? Достаточно сказать, что Трисию назвали так в честь дочери Никсона[23]. Она не хочет, чтобы окружающие об этом знали, но с другой стороны, никому не позволяет называть себя Триш. Трисия – очень педантичная особа, но для тех, кого любит, она готова на все.

Официантка принесла шампанское, и Трисия тут же отправила ее за «Бренди Александр».

– Означает ли это, что шампанского мне не достанется? – поинтересовалась я, когда официантка отошла, и Кэссиди принялась разливать пенящуюся жидкость. В ответ Кэссиди демонстративно придвинула ко мне первый бокал.

Трисия нисколько не обиделась.

– Пей все, что поможет тебе прийти в себя, дорогая. Как ты?

Я задумалась, подбирая подходящее слово.

– Сюрреалистически.

Кэссиди подняла бокал, и мы последовали ее примеру.

– За Молли Сюрреалистку!

– За Тедди, – отозвалась я. Они замерли, но я решительно поднесла бокал, к губам. Я действительно хотела выпить за Тедди. Мир праху его. Но я ограничилась всего одним глотком, потому что идея о «Бренди Александр» нравилась мне все больше и больше, а мне не хотелось испытывать судьбу, слишком смело смешивая напитки.

– Ей кажется, что она пришла в себя, – сказала Кэссиди Трисии, – но шок еще не прошел. Представляешь, она собирается изображать Нэнси Дрю[24].

– Я этого не говорила! – запротестовала я.

– Ты сказала, что хочешь раскрыть это преступление.

Трисия пришла в ужас.

– Молли, что ты задумала? – спросила она каким–то чересчур уж материнским тоном.

– Я хочу помочь, – ответила я, но прозвучало это гораздо слабее, чем мне хотелось. Может быть, все та же гнусная тварь теперь сдавила мне горло. Ладно, не такая уж высокая цена за красивые скулы. – Тедди был моим другом, и я хочу, чтобы к нему отнеслись с должным вниманием. Он это заслужил.

– Тогда займись траурной церемонией, – предложила Трисия. – Только не превращайся в члена «Комитета бдительности»[25]! – она обернулась к Кэссиди, чтобы я не успела возразить. – А что говорит полиция?

Кэссиди с готовностью подхватила:

– Кража, которая пошла не по сценарию.

– Они знают свое дело, Молли, – предупредила Трисия.

– Но они не знают Тедди. Он бы отдал грабителям то, что от него потребовали, да еще и от себя добавил бы маленький подарок, лишь бы его не трогали.

– Этого не всегда бывает достаточно, – заметила Кэссиди. – Иногда люди не оказывают сопротивления и их все равно убивают, потому что грабитель – псих.

– Я понимаю. Просто во всем этом есть что–то… – я еще слишком плохо себя чувствовала, чтобы вступать с ними в спор. Даже не могла пока толком сформулировать свои ощущения. – Я могу увидеть в этом деле что–то, чего полиция не увидит.

– Ага, благодаря твоим тесным отношениям и дружбе с Тедди, – пробормотала Кэссиди.

– Ну хорошо, пусть мы не были близкими друзьями, но я все–таки знала его. А они нет.

– Им платят деньги за то, чтобы они все о нем узнали. И раскрыли преступление, – продолжала Кэссиди с оттенком раздражения. – А ты… – она не договорила, потому что в голову ей пришла новая мысль. – Я поняла, – медленно произнесла она, и продолжила, обращаясь к Трисии тоном училки, разъясняющей азы не поспевающему за ней первокласснику, – Молли хочет раскрыть преступление. Молли хочет стать настоящим журналистом, когда вырастет.

– Благодарю за поддержку, госпожа Верховная Судья, – выстрелила я в ответ. То, что Кэссиди, по сути, была права, не имело значения. Совсем необязательно быть такой стервой.

– Подождите минутку, – наконец врубилась Трисия. – Молли, ты хочешь использовать смерть коллеги, как трамплин для собственной карьеры?

– Вовсе не поэтому, – запротестовала я.

– Ах, ты – такая добрая самаритянка, что собираешься очертя голову, не имея никакого опыта, влезть в самую гущу полицейского расследования, хотя никто тебя не приглашал? – уточнила Кэссиди. – Ну, а между делом написать статью, которая сделает тебе имя.

Услышать, как Кэссиди произносит это вслух, да еще с присущей ей язвительностью, было нелегко. Я чувствовала, как тает моя решимость. Наверно, с моей стороны было наивно думать, будто я могу помочь разгадать убийство Самым Лучшим Полицейским Нью–Йорка. И если детектив Липскомб считает, что это была кража, он говорит на основании своего опыта, значит, есть вероятность, что он прав. Моя склонность к мелодраме и вечный поиск второго дна еще не означают, будто в гибели Тедди кроется нечто помимо того, что лежит на поверхности.

Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула – урок, вынесенный из короткого прошлогоднего заигрывания с йогой. Не помогло. Мои свежеобретенные скулы стремительно таяли. Потянувшись через стол, Трисия мягко накрыла мою руку. У нее изящные маленькие ладони, всегда прохладные и сухие. Их можно было бы назвать идеальными, если бы не ее привычка ковырять заусенцы. Лак у нее никогда не держится дольше трех часов, потому что она начинает отшелушивать его любым инструментом, который попадется под руку. Раньше мы обычно ходили делать маникюр по субботам, но Юни, хозяйка салона, сказала Трисии, чтобы та больше не появлялась, пока не избавится от своей привычки и не научится уважать их мастерство.

– Делай то, что считаешь правильным, Молли, – не отнимая руки, Трисия успокаивающе улыбнулась. Это – ее конек: что бы ни случилось, поступай правильно.

Кэссиди облокотилась на стол, и уже по ее подчеркнуто оценивающему взгляду мне следовало понять, что за этим последует.

– На самом деле, ни помощь в расследовании, ни новый шанс тут ни при чем. Все дело в невероятно привлекательном детективе.

Это не было правдой, но я никак не могла найти аргументы, чтобы внятно объяснить свои мотивы. А увидев, как прояснилось лицо Трисии, решила предоставить событиям идти своим чередом.

– Так уж и невероятно? – заинтересованно спросила Трисия, и я поняла, что она предпочитает перевести разговор на более легкую и приятную тему.

Я и сама начала улыбаться:

– Вполне.

– Как его зовут? – казалось, Трисия вот–вот раскроет блокнот и начнет делать заметки.

– Детектив Эдвардс.

– Это – фамилия, а имя у него есть?

Мы с Кэссиди, не зная, как вывернуться, и надеясь одна на другую, обменялись взглядами.

– Кажется, он не сказал, – наконец признала Кэссиди.

– Кэссиди была чересчур занята, соблазняя херувимчика в форме, поэтому многого не заметила.

Ощупав карманы, я нашла визитку Эдвардса и прочитала:

– Кайл.

– Прекрасное имя, – одобрительно кивнула Трисия. – Не женат?

– Кольца нет, – откликнулась я.

– А–а, так ты все–таки посмотрела! – торжествующе воскликнула Кэссиди. – Я знала, что он тебе понравился.

– Способность видеть еще не означает симпатию. Это – признак того, что человек пока жив, – парировала я.

– И тем не менее ты на него запала.

– Богом клянусь, и не думала! – там, в офисе, рядом с распростертым на полу Тедди, казалось кощунственным думать о чем–то подобном. Я высоко оценила детектива Эдвардса – как и других полицейских – с эстетической точки зрения. Что–то большее было бы так же неуместно, как попытка заигрывания на похоронах. Как–то неправильно проявлять активность, зная, что виновник торжества уже никогда не сможет повеселиться. Правда, Кэссиди как–то подцепила одного типа на похоронах своего дядюшки, и даже успела потрахаться с ним (с типом, а не с дядюшкой!) в фургончике флориста, но это Кэссиди. И даже она подтвердит, что, несмотря на все ее старания, продолжения не последовало, зато запаха лилий она теперь на дух не переносит.

Сейчас, когда у меня появилось время остановиться и подумать, я могла признаться:

– Пожалуй, у него есть некоторый потенциал, если я правильно помню, – я посмотрела на Кэссиди, ожидая подтверждения.

Она с энтузиазмом подхватила:

– Да уж, есть, с чем работать, никаких сомнений! – Кэссиди сладострастно улыбнулась, а Трисия одобрительно рассмеялась.

– Ты будешь ждать, когда он позвонит узнать, не припомнила ли ты что–нибудь важное, или сама позвонишь ему и предложишь новую информацию? – спросила Трисия. Она – прирожденный стратег. О чем бы ни шла речь – она всегда первой рассчитает планы, возможности, направления атаки.

Я пожала плечами:

– Но у меня нет новой информации.

– Ты же – умная девочка, – настаивала Трисия, – придумай что–нибудь.

– Между прочим, я об этом и говорю. Я действительно думаю, что в состоянии обратить их внимание на что–то, чего они могут и не заметить. Я хочу что–нибудь сделать.

– Займись детективом, а остальное пусть идет своим чередом, – сказала Кэссиди. – Преступление все–таки не игрушка, особенно, если это не просто ограбление. Видит бог, нам не хотелось бы через неделю сидеть здесь и заочно пить за тебя, потому что ты в больнице, или в тюрьме, или еще того хуже.

– А что хуже, тюрьма или больница? – поинтересовалась Трисия, видимо, надеясь сделать выводы на будущее.

– Морг, – отрезала Кэссиди.

– Убедительно, – кивнула Трисия.

– Тогда дай ей, как следует по башке, ты там ближе сидишь. – Кэссиди в отчаянии отставила бокал. – У тебя доброе сердце, Молли, ты обычно хорошо обдумываешь свои действия, но это не значит, что надо испытывать судьбу. Обещай нам.

Я знала, что Кэссиди права, они обе правы, но я не могла отказаться от желания помочь следствию, особенно теперь, когда оно подкреплялось желанием ближе познакомиться с детективом Эдвардсом. Последняя идея казалась еще более привлекательной, чем маячившая в отдаленной перспективе статья.

Официантка принесла «Бренди Александр», дав мне возможность отвлечься и избежать очередной порции осуждения и порицаний. Отпив глоток, я решила, что впредь буду просить Трисию прописывать напитки для лечения всех моих травм, моральных и физических. В моей нынешней ситуации такая смесь оказалась просто находкой, и я намеревалась не спеша ею насладиться.

Насладиться напитком, потому что ситуация, хотите верьте, хотите нет, грозила стать еще хуже. Не успел второй глоток прохладной струйкой просочиться мне в горло, как чья–то твердая рука легла – чересчур тяжело легла – на мое плечо. От неожиданности я поперхнулась и должна была откашляться, прежде чем смогла обернуться. Мои подруги к этому моменту уже увидели, кто это, и по выражению их лиц я поняла, что оборачиваться мне не хочется.

Едва подумав о тяжести руки, я уже почти наверняка знала, кого сейчас увижу. И, разумеется, оказалась права – как видно, лимит неприятностей на этот вечер еще не был исчерпан. Кто же, как не мой нынешний бой–френд, и как раз в тот момент, когда я начала мечтать о замене.

– Привет, Питер. – Я постаралась придать голосу должный оттенок радостного удивления. Меня саму удивило чувство вины, которое я вдруг испытала из–за того, что только что думала о детективе Эдвардсе в аспектах не вполне профессиональных.

– Молли, – произнес он, наклоняясь, чтобы меня поцеловать. Я ответила ему с умеренным энтузиазмом, без небрежности, но и без излишней страсти.

Питер шутливым салютом поприветствовал остальных:

– Добрый вечер, леди.

Питер Малкахи относится к породе золотых мальчиков, о которой Роберт Редфорд[26] рассуждает во «Встрече двух сердец»[27]: эдакие стопроцентные американцы по внешнему виду, воспитанию, взглядам, легко получающие от жизни все. Не то чтобы ему удалось заполучить меня без особых усилий, но Лига плюща оказалась мощным магнитом[28]. Обыкновенно я играю на другом поле. Поэтому, когда он дал понять, что жаждет вскружить мне голову, я позволила своей голове закружиться. Сначала все шло просто здорово. Опьянение, неистовство и все такое. Нужно отдать Питеру должное, он умеет играть в любовь. Но в последние две недели меня преследовала мысль, что это единственное, что он умеет по–настоящему – играть. Я стала все чаще замечать моменты неискренности и заподозрила, что под золотой оболочкой на самом деле ничего не скрывается.

Кэссиди сказала, что у Питера проблемы в сфере межличностного общения и мне нужно на несколько дней уединиться с ним где–нибудь в горах и посмотреть, к чему это приведет. Трисия сказала, что хотя он, безусловно, не мистер Совершенство, не следует его бросать, пока он не закажет столик на ежегодном обеде в Доме джаза при Линкольн–центре. Я пребывала в растерянности. Я знала, что не влюблена, но мы очень неплохо проводили время. Да и вечеринка в Линкольн–центре обещала быть чем–то из ряда вон выходящим. Словом, я всячески тянула резину, оттягивая решительный шаг, и Питер, почуяв это, предусмотрительно уехал из города по каким–то семейным делам. К сожалению, я не воспользовалась паузой, чтобы как следует все обдумать, и за это время так ничего и не решила. Питер не мог не чувствовать охлаждения, но либо его это не волновало, либо он хотел взять инициативу в свои руки. Но уж хоть сегодня он мог бы не появляться!

– Когда ты вернулся? – поинтересовалась я, все еще чувствуя на плече его руку. Что это, инстинкт собственника или просто забывчивость? Я не могла сказать. Так же, как и не знала, в какой степени наше ежедневное общение перед его отъездом определялось чувствами, а в какой – привычкой. Еще один повод для расстройства… Не уверена, сумею ли я еще что–то сегодня выдержать.

– Только что. Я оставил сообщение на твоем автоответчике, но вижу, что ты еще не была дома.

– Нет, сегодня выдался тот еще вечер, – осторожно ответила я, не будучи уверена, что хочу поделиться с ним новостями.

Разумеется, Трисия тут же брякнула:

– Представляешь, Молли обнаружила труп. Да, я понимаю, что в книге Эмили Пост[29] нет главы: «Как вести себя, если вы обнаружили труп», но Трисия могла бы и промолчать. Я еще сама ни в чем не разобралась, и в этой мешанине Питер был совершенно лишним, и как мой бой–френд в неопределенном статусе, и тем более как журналист–соперник.

Да, Питер – журналист, как и я, и наши шансы на получение Пулитцеровской премии примерно равны. Он пишет для «Турбо», мужского журнала, пытающегося скрыть свою зацикленность на нафаршированных силиконом старлетках и сверхдорогих электронных игрушках, способных заинтересовать только подростков, за редкими статьями о мировой политике или деловой этике. Трисия даже прозвала его «Мастурбо», имея в виду как фотографии девиц на обложке, так и реакцию среднестатистического мужчины при виде журнала. Кэссиди называет его еще более смелым словом, которое, как мы подозреваем, и должно было изначально стать названием журнала. Я не осмеливаюсь произнести это слово вслух, но мне нравится воображать его красующимся на обложке, особенно в те минуты, когда я чувствую в Питере конкурента.

Мы с Питером познакомились на дне рождения фоторедактора Джули Маклеод, которая перешла из нашего журнала в его, и нашли общий язык на почве безуспешных попыток пробиться наверх в мире пишущей братии. Питер с самого начала повел себя так, будто ему удалось продвинуться гораздо дальше меня на этом пути – видимо, основываясь на более высоких тиражах «Турбо». Я же осмелилась предположить, что мужчины покупают сразу по два экземпляра каждого номера – один для метро и второй для дома. Причем в обоих случаях держат журнал только одной рукой…

Питеру эта мысль показалась куда менее забавной, чем мне. Несмотря на эти разногласия, мы каким–то образом ухитрились оказаться вместе. Черт, если я не могу положиться на свои инстинкты даже в личной жизни, то что заставило меня вообразить, будто я смогу вычислить убийцу?

– Труп? – почувствовав, как я напряглась, Питер легонько сжал мое плечо. – Где? Вы что, гуляли по Центральному парку?

– Честно говоря, мне бы не хотелось…

– У нее в офисе, на полу. Коллега. Ничего более жуткого я в жизни не видела, – вмешалась Кэссиди.

Я попробовала подать ей знак: «Заткнись или смени тему», но она уже повернулась к Питеру. Схватив бокал с шампанским, я сунула его ей в руки, но Кэссиди продолжала болтать, как ни в чем ни бывало:

– Даже если я буду пить всю ночь напролет, то вряд ли смогу заснуть, – и она, как следует, приложилась к шампанскому.

Я, разинув рот, наблюдала за ней. В офисе Кэссиди казалась такой собранной и полной самообладания. Может быть, это запоздалая реакция на шок? Или она просто хочет покрасоваться перед мужской аудиторией?

Питер отреагировал довольно вяло. Начав разминать мне шею, он спросил:

– Господи Иисусе. Молли, ты в порядке? Если хочешь, переночуй у меня.

Я могла бы принять это за проявление искренней заботы, если бы не его руки. Обычно прикосновения Питера действуют расслабляюще и успокаивают. В юности он играл на гитаре, поэтому у него красивые длинные сильные пальцы. Но сегодня его массаж напоминал скорее барабанную дробь. Я бы сбросила его руку, но тогда он понял бы, что я что–то заметила и слежу за ним. Нет, не раньше, чем я догадаюсь, что у него на уме. Впрочем, одно предположение у меня уже было.

Я повернулась на стуле, чтобы оказаться лицом к Питеру, и его рука соскользнула с моей шеи.

– Спасибо за приглашение, но сегодня я предпочитаю остаться в одиночестве.

– Но тебе же, наверно, хочется все обсудить? – начал он, мягко набирая обороты.

– А мы, собственно, этим и занимаемся, – вставила Трисия.

– Могу себе только представить, что ты чувствуешь, что тебе пришлось пережить, – невозмутимо продолжал Питер.

Девушки недоумевающе смотрели на меня. Им уже становилось ясно, куда он гнет, но с какой целью? Я мотнула головой, что должно было выразить тревогу и волнение, и Питер потянулся, чтобы погладить меня по щеке. Вот дерьмо! Теперь я наверняка знала, что он играет. Гладить по щеке абсолютно не в его стиле.

– Кто из детективов ведет это дело?

Я заскрипела зубами, но потом умудрилась выдавить улыбку: «Эх, малыш, ничего у тебя не выйдет! Мало того, что я сама подумываю воспользоваться случаем, так теперь еще и ты туда же? Как мелко, как гнусно, как коварно! Еще одна причина, чтобы всерьез обсудить наши отношения».

Разумеется, эту тираду я произнесла только мысленно. Вслух же рассеянно произнесла:

– Не помню, кажется, я где–то записала… – и неопределенно махнула рукой, не сомневаясь, что мои подруги–конспираторы поймут, что я неспроста уклоняюсь от ответа, и не поспешат назвать Питеру имя.

Питер предпринял еще одну попытку:

– Наверняка это захватывающая история. Я покачала головой:

– Ничего особенного, кража с неожиданным финалом. Уверена, сегодня ночью в этом городе произойдет масса куда более интересных событий.

– Не знаю, мне и это кажется достаточно занимательным. Впрочем, я ни в коем случае не хочу преуменьшать твои неприятности, – торопливо продолжал он. – Столкновение со смертью всегда сильно действует на каждого из нас, хотя и по–разному. Всякая личная трагедия – для каждого свое одиннадцатое сентября[30] в миниатюре.

Подруги начали прозревать. Да и как могло быть иначе, если Питер практически репетировал речь, с которой он обратится к редактору, если я окажусь идиоткой и позволю ему превратить мою историю в его статью. Трисия уставилась на него, не скрывая изумления, а Кэссиди заинтересованно разглядывала содержимое своего бокала, кусая губы, чтобы не рассмеяться. Когда мужчины в очередной раз демонстрируют свою природную тупость – по глубокому убеждению Кэссиди, изначально присущую их полу – она всегда очень веселится. Не приложив особых усилий, Питер уже почти довел ее до истерического смеха.

– Ты совершенно прав, – я очень старалась, чтобы мой голос звучал легко и искренне, – поэтому, надеюсь, ты поймешь, что я хочу просто посидеть с подругами, а потом пойти домой и забыть все это, как кошмарный сон, – я привлекла его к себе, постаравшись сделать поцелуй по возможности влажным и жарким, чтобы слегка заморочить ему голову. – Я позвоню тебе завтра, хорошо?

– Может быть, завтра ты будешь в настроении поговорить, – кивнул он, под маской заботы и участия пытаясь выудить хоть что–то.

– Возможно. Доброй ночи, – я повернулась к столу, надеясь, что хотя бы мужское самолюбие заставит его уйти: не может же он проявлять ко мне больше интереса, чем я к нему.

– Доброй ночи, леди, – ответил он и удалился.

Предсказывать поведение мужчин – все равно, что в рулетку играть, но иногда бросаешь монетку и – о, чудо! – получаешь приятный сюрприз. Правда, в основном, мужчины – специалисты по отрицательным сюрпризам. Но, если говорить до конца честно, когда оглядываешься назад по прошествии некоторого времени – особенно пропустив стаканчик чего–нибудь покрепче – понимаешь, что неожиданностью являлись не столько поступки мужчин, сколько свое собственное невнимание. Изменяет бой–френд – странно не то, что он изменяет, а что я до сих пор ничего не замечала. Бросает бой–френд – поражает не то, что ушел, а то, что я должна была давно предвидеть это по десяткам маленьких деталей. Бой–френд врет – а кто нет?

– До чего приятно, – Кэссиди отсалютовала бокалом вслед Питеру. – Ну, и насколько мы близки к финишу?

– Как никогда раньше, – ответила я. Подняв бокал с «Бренди Александр», я поблагодарила Трисию: – Спасибо, Трисия. Как бы я на это не подсела!

– О, это вовсе не входило в мои намерения, – Трисия аккуратно вынула у меня из рук коктейль и поставила на стол. – Жиры и углеводы, но только в умеренных дозах.

– Мне показалось, или он намеревался украсть твою историю?

– Только через мой труп, вернее, через два – мой и Тедди.

– Значит, дело все–таки в статье, – хмыкнула Кэссиди.

– Нет, – мне так хотелось их убедить, что я продолжала. – Точнее, не совсем. Мне не хочется, чтобы в суматохе все забыли о Тедди. К тому же интуиция подсказывает мне, что копы собираются пойти по ложному пути.

– И только на третьем месте дело в статье, – закончила за меня Трисия.

– Плюс еще и красавчик детектив, – добавила Кэссиди.

Я повернулась к Кэссиди, удивляясь ее упрямству:

– Ты же его видела. Тедди, я имею в виду. Неужели ты не понимаешь?

– Наверно, но… – Кэссиди покачала головой. – Ладно, раз уж так тебе хочется быть идиоткой – валяй, но хотя бы по уважительным причинам. Интересный мужик и продвижение в карьере проходят как уважительные.

– И тем не менее я остаюсь идиоткой?

– Только если кончится тем, что тебя убьют. Так что, пожалуйста, сделай так, чтобы мы с Трисией оказались неправы.

– Хорошо, но если меня все–таки убьют, позаботьтесь о том, чтобы Питер не получил эту статью!

Мы дружно сдвинули бокалы, но теплый момент единения был испорчен трелью моего мобильника. Он исполняет «Сатиновую куклу»[31].

Я потянулась за телефоном, и Трисия сделала недовольную гримаску:

– Интересно, кто может быть для тебя интереснее или важнее, чем мы?

– Ну конечно, наш юный герой–детектив. Но это был не он. Это была наша редакторша, Ивонн.

– О–о. Мой. Бог. Молли. Ты… Ты в порядке? – Ивонн очень скупа на знаки препинания в письменной речи, зато чрезвычайно щедро рассыпает их в устной.

– Ивонн, ты где?

– Где я еще могу быть, по–твоему? В офисе! По щиколотку в крови. Куча народу в форме – я просто вне себя. Молли. Могу только себе представить. Как ты должна себя… чувствовать.

Мне очень хотелось вежливо намекнуть ей, что я чувствовала себя гораздо лучше до того, как она позвонила.

– Все нормально, Ивонн. Мне очень жаль, что тебя вытащили из дому.

– Тебе? Жаль? Меня? Я даже не видела тела. Пустяки по сравнению с тем, чтобы споткнуться о труп. В темноте! Бедняжка. Моя. Дорогая.

Вздохнув, я поудобнее подперла голову ладонью. Когда Ивонн заводит свою песню, никогда не знаешь, сколько времени это займет, хотя вряд ли больше, чем в среднем требуется для прочтения статьи в «Зейтгесте». Кэссиди сочувственно закатила глаза и наполнила бокалы шампанским.

– Хелен – вот, о ком мы сейчас должны позаботиться в первую очередь, Ивонн, – сказала я. – Может быть, утром тебе следует повидаться с ней.

– Нет. Я собираюсь. К ней. Прямо сейчас.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – мое сердце, и без того полное сострадания к Хелен, едва не разбилось вдребезги, когда я представила себе Хелен, вынужденную среди ночи иметь дело с нашей разговорчивой Ивонн.

– Как?! Молли? Ты допускаешь, чтобы она узнала эту новость – наверно, самую страшную новость в ее жизни – от этих равнодушных чужих людей? – я предположила, что она имеет в виду детективов Эдвардса и Липскомба, и могла только молиться о том, чтобы они ее не услышали. – Ей нужен. Друг! Кто–то, кто мог бы ее утешить.

– Я поеду с тобой, – вылетело у меня раньше, чем я успела подумать. Что–то в последнее время это стало часто повторяться. До сих пор я нянчилась со своими переживаниями, начисто позабыв о Хелен. Теперь, когда Ивонн изложила свои намерения, я не могла переварить мысль о Хелен, отданной на растерзание Ивонн в этот самый черный час ее жизни. Подруги вопросительно поглядывали в мою сторону, не понимая, что может меня заставить покинуть их компанию в такой момент.

– Ну–у… Я не… Сейчас спрошу детективов.

Я ждала, пока Ивонн, прикрыв трубку, отправилась на поиски детективов. Я считала, что она позвонила мне, чтобы предложить к ней присоединиться, но она отреагировала, как будто я вырывала у нее кусок изо рта. Зажав микрофон, я объяснила:

– Ивонн вместе с детективами едут к Хелен.

– Молли, ты должна поехать с ними. А если по дороге тебе удастся заткнуть рот этой придурочной и запихнуть ее в багажник, еще лучше, – напутствовала Кэссиди.

Трисия энергично закивала в знак поддержки, и в это время в трубке раздался голос:

– Мисс Форрестер?

– Детектив Эдвардс? – на радостях я готова была проглотить телефон.

Кэссиди подняла бокал.

– Детектив Эдвардс! – шепотом объяснила она Трисии, и они радостно чокнулись.

– Мисс Гамильтон сказала, что вы хотели бы поехать с нами к миссис Рейнольдс, – сообщил детектив Эдвардс, по тону которого нельзя было сказать, как он относится к этой идее.

– Мне кажется, это было бы правильно.

– Да, вы были бы нам очень полезны, – подтвердил он, но я поняла, что это скорее выпад против Ивонн, чем комплимент в мой адрес. – Где вы находитесь? Мы за вами заедем.

– Я в «Джанго». Решила, что глоток чего–нибудь крепкого в компании друзей мне не повредит, – добавила я, вдруг почувствовав потребность оправдать свое местопребывание.

– Понимаю. Мы будем у входа через десять минут.

– Ну прямо свидание, – брякнула я, и в ту же секунду пожалела, что действительно не проглотила телефон. – Ой, извините, я не то хотела сказать… Сама не знаю, о чем я думала…

– Это плохо, – его тон, кажется, чуть–чуть потеплел. – Может быть, это была оговорка по Фрейду.

– Bay, – выдохнула я. – Детективы ничего не упускают, правда?

Последовала достаточно долгая пауза – думаю, он спорил сам с собой, стоит ли продолжать.

– Через десять минут, – наконец раздался твердый ответ.

– Десять минут, – эхом отозвалась я и отключилась. Бросив телефон в сумку, я встала. – Дорогие мои…

– Она нас бросает, – подвела итог Трисия.

– Так нужно, – защищалась я.

– Я его видела. Так нужно, – заверила Кэссиди. Она повернулась ко мне, чтобы обнять. – Позвони нам утром. Мне – первой, или я обижусь.

– Береги мои туфли, – предупредила Трисия. – И береги себя. Держись подальше от неприятностей.

Мне следовало послушаться Трисию, плюхнуться обратно на стул и прикончить «Бренди Александр». Но нет, как же, я должна была совершить правильный поступок. Будет мне урок на будущее.

Глава 3

Дорогая Молли,

Недавно мне пришлось сообщать очень плохую новость своей приятельнице, а другая приятельница настояла на том, чтобы поехать вместе со мной. О'кей, наверно, я сама виновата – мне надо было заставить ее остаться дома. Но все равно, так ли уж дурно с моей стороны было представлять, что я выбрасываю ее на ходу из полицейской машины, если она всю дорогу непрерывно трещала о том, как все это ужасно для нее, в то время как она ни по сути, ни формально не имеет никакого отношения к этой трагедии?

С уважением,

Живое Воображение.

За те два года, что я веду колонку, у меня выработалась привычка. Оказавшись в стрессовых обстоятельствах, я мысленно составляю письмо, в котором читатель, попавший в сходную ситуацию, просит у меня совета, и мне это помогает. Мне нравится думать, что это мой собственный креативный способ взгляда на проблему в перспективе. Не сомневаюсь, что мой психоаналитик сказал бы, что таким образом я эмоционально дистанцируюсь от проблемы, но я пока что это с ним не обсуждала. Есть вопросы и поважнее.

Вот почему, очутившись на заднем сиденье полицейской машины, я не вслушивалась в причитания Ивонн, рассчитанные на сидящих впереди детективов, а мысленно писала письмо. Я разрывалась между уже упомянутым желанием выкинуть ее из машины на ходу и более цивилизованным способом – попросить детектива Липскомба остановиться на первом же перекрестке и высадить ее, не нанося серьезных увечий. Второй вариант был более гуманным, но не принес бы необходимого морального удовлетворения.

Послушать Ивонн, так она потеряла главную и единственную любовь своей жизни, а не просто коллегу, с которым изредка дружески общалась, зато часто ругалась. Одинаково взрывные, Ивонн и Тедди постоянно громко и с удовольствием спорили обо всем, начиная с журнальных дел и заканчивая кинофильмами. Пару раз мне даже казалось, что Тедди напрашивается на увольнение, но потом я поняла, что им обоим просто нравится выпускать пар в шумных словесных поединках, не делая из этого проблемы. Хотя тех, кто невольно слушал их перепалки, они частенько приводили в бешенство.

Примерно так же, как сейчас Ивонн вывела меня из себя.

– Ох. Несчастная. Хелен.

– Да, Ивонн, – автоматически отозвалась я.

– Что мы ей скажем?! – еще громче возопила Ивонн, и я прикусила язык.

Мы?! Господи, помоги нам. В своей колонке мне приходилось сообщать людям достаточно печальные новости: он тебе изменяет, оставь его; она тебя обманывает, пошли ее к черту; этот тип – псих, беги от него со всех ног. Но в моем архиве не было ничего, что подсказало бы, как сообщить Хелен новость о смерти Тедди. Пока мы ехали, я не успела ничего придумать и отрепетировать. Но одно я знала твердо: мне нужно во что бы то ни стало остановить Ивонн и не позволить ей заговорить первой. На то, чтобы решить, как именно это сделать, у меня оставалось не больше десяти минут.

Должна признаться, когда за тобой заезжают детективы – это довольно круто. Я стояла на обочине, вдыхая свежий воздух и мечтая о скулах Сигурни, когда с визгом подкатила машина. Детектив Липскомб сидел за рулем очень чистенького, но совершенно заурядного «олдсмобиля», правда, оборудованного сиреной, которая больше подошла бы океанскому лайнеру. Подрезав два такси и БМВ, он лихо подрулил к тротуару. Обиженные водители начали гудеть и жестами демонстрировать свое презрение, но детектив Липскомб выбрался из машины и помахал перед ними своей бляхой. Такси тут же замолчали и уехали, а водитель БМВ еще немного погудел, но потом тоже исчез.

Детектив Эдвардс тоже вышел и распахнул передо мной заднюю дверцу. Все, кто оказался в этот момент поблизости, наблюдали за нами, и я подумала, что с моим сегодняшним везением мне не хватает только в прямом смысле упасть лицом в грязь в трех футах от машины. Помимо всего прочего, на мне были чужие туфли на высоких тонких каблуках. Но я представила себе те скулы и, смею надеяться, проследовала к машине с должными грацией и достоинством. Детектив Эдвардс придерживал дверцу, так что всем прохожим должно было быть понятно, что меня не арестовывают. Не сомневаюсь, что зрители терялись в догадках – а что, собственно, происходит, а я наслаждалась тем, что нахожусь в центре внимания в отличие от своего обычного статуса стороннего наблюдателя.

Разве с вами не случается, что вы наблюдаете какую–то сценку и гадаете: «А что бы это значило?» Пара, ссорящаяся в ресторане, бегущий мужчина, лавирующий среди плотной толпы, плачущая женщина, которая останавливает такси – мы видим фрагменты жизни чужих людей, проживая свою собственную. Я часто пытаюсь в воображении сложить эти фрагменты в цельную картину, гадая, а что этому предшествовало, а что будет потом. Может быть, я делаю это потому, что во мне сидит журналист. А может, это проще, чем упорядочивать свои собственные фрагменты.

Подойдя к машине, я взглянула прямо в завораживающие голубые глаза детектива Эдвардса и как можно более многозначительно произнесла:

– Спасибо.

– Нет, это вам спасибо, – ответил он, слегка усмехаясь, в то время как Ивонн, высунувшись с заднего сиденья, заверещала:

– Молли! Слава Богу.

Она простерла ко мне руки, но не было никакой возможности обнять ее с подобающей грацией, не забравшись предварительно в машину. После обычной неразберихи с руками и ногами, на которую, надеюсь, зрители на тротуаре не обратили внимания, я наконец оказалась на заднем сиденье рядом с Ивонн. Детектив Эдвардс захлопнул за мной дверцу, забрался на переднее сиденье рядом со своим партнером, и мы помчались.

– Мисс Форрестер, – проворчал детектив Липскомб в знак приветствия.

– Детектив Липскомб, – как можно приветливее отозвалась я, что было нелегко, учитывая, что в этот момент Ивонн изо всех сил выкручивала мне руки.

– Ох, Молли, – Ивонн столько раз обесцвечивала волосы, что они приобрели слабый сиреневый оттенок и какой–то странный неестественный запах. Она с силой прижала меня к себе, так что я едва не свернула себе шею, чтобы не уткнуться в шпильку, торчащую из ее прически.

Кое–как вырвавшись из ее объятий, я села прямо. И почему это сегодня везде так трудно дышать?

– Ивонн, я знаю, что ты расстроена, но Хелен не станет легче, если ты закатишь там истерику.

– Ты права! Ты совершенно права! – Ивонн все еще цеплялась мне за руки, и мне пришлось приложить усилия, чтобы их высвободить. – Как хорошо, что ты здесь!

Я перевела взгляд на детективов, чтобы посмотреть, радуются ли они моему присутствию. Детектив Липскомб сосредоточенно вел машину, но детектив Эдвардс поглядывал на нас. Точнее, он смотрел в основном на Ивонн, и по выражению его лица было ясно, что с каждым мгновением она нравится ему все меньше и меньше. На секунду наши взгляды скрестились, и по его губам промелькнула тень улыбки. Потом он отвернулся, и мне оставалось только гадать, что означала его усмешка.

– Я хочу, чтобы ты пришла в офис завтра утром. Сегодня утром. Неважно, – торопливо продолжала Ивонн. – Поможешь мне объявить всем. Нужно обдумать траурную церемонию. Написать некролог.

– Ивонн, давай не будем опережать события. Давай сначала поговорим с Хелен и узнаем, чем мы можем ей помочь. А потом решим, что нужно сделать для журнала.

– Да! – Ивонн потянулась вперед и хлопнула детектива Эдвардса по плечу. – Я же вам говорила! Лучшая ведущая колонки полезных советов! Разве я не говорила?!

– Говорили, мэм, – отозвался детектив Эдвардс. Мне очень хотелось посоветовать Ивонн без особых поводов не хлопать по плечам вооруженного полицейского офицера, но потом я решила предоставить событиям идти своим чередом. Без сомнения, сегодня ночью мне представится еще масса возможностей делать Ивонн замечания, и нужно поберечь силы для более важных сражений.

Мы очень быстро доехали до дома Хелен и Тедди. Их квартира находится на Западной Восемьдесят второй улице, и, судя по всему, детектив Липскомб получил «зеленую улицу» на всем пути от «Джанго». Здание было довольно старым, со следами начавшихся разрушений на благородном каменном фасаде. Я не имела ни малейшего понятия о том, что мне следует сказать или сделать, и уже начала всерьез сомневаться в целесообразности нашего с Ивонн присутствия. Но детективы заверили нас, что в таких случаях бывает очень полезно, если среди присутствующих есть знакомые лица, поэтому мы поплелись вслед за ними. Детективы показали свои значки швейцару, пожилому мужчине с глубокими морщинами от дежурной улыбки. Он никак не выразил своего отношения к визиту полиции и мгновенно вычислил, о чем идет речь, стоило детективу Липскомбу сказать, что мы хотим увидеть Хелен Рейнольдс.

– Что–то с мистером Рейнольдсом? Плохи дела? – спросил он, пропуская нас в холл.

Там было очень темно из–за тяжелых деревянных панелей, которые кто–то безуспешно пытался уравновесить ярко–оранжевым ковром, вызывавшим рябь в глазах. Когда никто не ответил на вопрос, швейцар сразу понял, что это означает. Подняв трубку внутреннего телефона, он спросил:

– Как сказать, кто хочет ее видеть?

– Молли Форрестер, – быстро ответила я, желая дать Хелен еще несколько минут, пока мы поднимемся в квартиру, прежде чем она узнает, что овдовела. И я по–прежнему была полна решимости сдерживать Ивонн, насколько это возможно.

Швейцар назвал Хелен мое имя и протянул мне трубку:

– Она хочет с вами поговорить.

Я взяла трубку, удивляясь, что мои руки дрожат не так уж заметно.

– Хелен?

– Молли, – сонным голосом сказала она, – уже почти два часа ночи.

– Я знаю, и я никогда не пришла бы в такой час, если бы это не было так важно. Извини меня, но мне очень нужно тебя увидеть.

– Тедди нет дома, Молли.

– Я знаю.

На той стороне линии воцарилось красноречивое молчание.

– О'кей, – только и сказала она и отключилась.

Я вернула трубку швейцару. Он аккуратно вставил ее в гнездо, затем вызвал для нас лифт. Ожидая его, все молчали.

– Хороший человек был мистер Рейнольдс, – сказал швейцар, когда мы входили в лифт. В ответ мы только молча кивнули.

Наверху Хелен уже стояла в дверях. Я вышла первой, она смотрела на меня, сжав губы в тонкую белую линию. Когда из лифта вышли Ивонн и детективы, гнев в глазах Хелен сменился удивлением. Я схватила Ивонн за рукав, чтобы помешать ей броситься Хелен на шею. Холл, который нам предстояло пересечь, вдруг показался одновременно и бесконечно длинным, и чересчур коротким.

Ивонн начала всхлипывать. Я еще сильнее вцепилась в ее рукав, старясь делать это незаметно для Хелен. Я начала что–то говорить, не помню, что именно, но Хелен, перебив меня, показала на детективов:

– Кто это?

– Миссис Рейнольдс, я – детектив Эдвардс…

Хелен вскрикнула. Разумеется, это заставило закричать и Ивонн. Я бросилась к Хелен, детектив Эдвардс – к Ивонн, а детектив Липскомб постарался побыстрее загнать нас всех в квартиру. Ни к чему было будить еще и соседей, достаточно нам хлопот с Хелен.

Мы усадили ее на диван в гостиной. Чувствовалось, что в оформлении квартиры Хелен была предоставлена полная свобода. Нежная цветочная обивка, закругленные края, качественная полировка. Поверх всех толстых диванных подушек красовались плотные декоративные подушечки. Лора Эшли[32] без благородной английской сдержанности. Я даже засомневалась, сможем ли мы усидеть на покатых сияющих округлостях, или скатимся вниз и приземлимся на плюшевом узорчатом ковре. Я готова была держать пари, что Хелен заставляла Тедди снимать обувь перед тем, как положить ноги на украшенный плиссированной оборкой пуфик перед креслом. Невозможно представить, что в такой обстановке он мог чувствовать себя уютно и комфортно. В его офисе царил настоящий хаос, но там–то он явно чувствовал себя как рыба в воде. Было ли это реакцией на царившую дома педантичную аккуратность? Я начала понимать, что знала Тедди совсем не так хорошо, как мне представлялось. Или я стараюсь вникнуть во что–то, что уже выше моего понимания?

– Он умер, – выдохнула Хелен, как будто ей необходимо было произнести это вслух первой, а не услышать от кого–нибудь другого. Может быть, так ей было легче? Или она надеялась, что ей возразят?

Вместо этого Ивонн заявила:

– Зарезан. Прямо в…

– Ради бога, Ивонн! – вмешалась я.

Ивонн выглядела обиженной, поэтому я быстренько послала ее на кухню за водой и бумажными салфетками. Детективы уселись напротив Хелен, давая ей время прийти в себя. Я была поражена тем, что они не успели сказать ни слова, а Хелен уже знала, почему они здесь. Кто бы мог подумать, что ангел смерти выглядит так обыденно?

– Когда ты позвонила… снизу… я подумала… – с трудом проговорила Хелен сквозь слезы. Ее лицо слегка лоснилось, видимо, от ночного крема. Судя по запаху, это было масло «Олэй». Я видела свадебную фотографию Тедди и Хелен миллион раз – она стояла на полке в кабинете Тедди, лицом к входящим. Саму Хелен я тоже видела бессчетное количество раз, но мне никогда не приходило в голову сравнивать ее с той юной женщиной на фотографии. С тех пор как они поженились около двадцати лет назад, Тедди раздавался вширь, а Хелен, наоборот, усыхала. Углы ее маленького бледного лица заострились, шапка каштановых кудрей превратилась в короткий ежик, а сама она стала почти костлявой. Что это, просто возраст или что–то более серьезное нанесло ей такой урон?

Вернулась Ивонн с водой и салфетками, и мы помогли Хелен немного привести себя в порядок. Ивонн плюхнулась на диван рядом с Хелен, но, к счастью, не трогала ее и ломала свои собственные руки. Хелен высморкалась и сделала глубокий вдох.

– Ты сказала, что знаешь, что его нет дома, – наконец сказала она. – Я подумала, ты пришла сказать, что у вас с ним роман.

Я и Тедди? Да никогда в жизни! Это была моя первая мысль, но, слава богу, я не высказала ее вслух и не рассмеялась. Теперь было понятно, почему Хелен встретила меня таким взглядом, когда я вышла из лифта. Конечно, было несколько трогательно сознавать, что Хелен ревновала Тедди, ко мне или к кому–нибудь другому. Всегда мятый, грузный, потеющий Тедди как–то не вписывался в образ героя–любовника, особенно по сравнению с вечно дефилирующими по офису моделями–мужчинами и их фанатами. Однако Хелен, видимо, казалось, что все должны видеть в Тедди то же, что видела в нем она – что бы это ни было.

Может быть, если ты считаешь своего партнера таким же желанным для других женщин, как и для себя, то это признак прекрасных отношений. Я никогда особенно не задумывалась над проблемами ревности, хотя, конечно, знакома с теорией, что если ты слегка не ревнуешь, значит, не увлечена всерьез. С другой стороны, разве наличие ревнивой жены когда–нибудь мешало мужу ходить налево? Как говорила моя бабушка, кто хочет обмануть, найдет путь. Хочется верить, что она не имела в виду дедушку, но кто знает. Моя бабушка Форрестер была одной из тех дам, которые понижают голос, когда им нужно произнести слово «рак», а слова «секс» и «менструация» не осмеливаются произносить вообще, заменяя их мимикой, поэтому вряд ли мы могли услышать от нее всю правду. Тем более что по–настоящему нам этого и не хотелось. Есть только одна вещь, еще более ужасная и непристойная, чем представлять занятия сексом своих родителей – это представлять секс между дедушкой и бабушкой. Кажется, даже в Ветхом Завете есть запрещающее правило на этот счет.

– Вы подозревали, что у вашего мужа роман на стороне? – мягко спросил детектив Липскомб. Превращение служителя закона в отца–исповедника застало меня врасплох.

– Нет, вовсе нет, – пробормотала Хелен. – Это была какая–то дикая, случайная мысль. Просто, когда Молли позвонила, я наполовину спала, не знаю, что это пришло мне в голову…

Она умоляюще посмотрела на меня, и я кивнула с самым глубокомысленным видом. Но в то же время поймала себя на мысли: она говорит первое, что приходит в голову. Не ляпает, не подумав, как я неоднократно делала это сегодня, а скорее изворачивается, как ребенок, которому надо срочно объяснить, почему лампа оказалась разбитой или кто съел последний кусок торта. Неужели она всерьез подозревала Тедди?

А мог ли Тедди на самом деле ей изменять? Я начала вспоминать Тедди в офисе – а нигде, кроме офиса, мы с ним никогда не встречались. Изменилось ли его поведение в последнее время? Не менялся ли обычный распорядок? Я обдумала эти вопросы настолько тщательно, насколько позволяли мои растрепанные эмоции, и пришла к выводу, что ничего не указывало на романтическую связь. За исключением разве что диеты. Тедди всегда был грузным, но это, казалось, совершенно не беспокоило его до последнего времени. Месяц или два назад он начал всем объяснять, что сел на диету, потому что доктор предъявил ему ультиматум. Но что, если истинные мотивы были романтическими, а не медицинскими? Что, если раньше ему не было нужды худеть, потому что Хелен любила его таким, каким он был, а теперь в его жизни появился кто–то, ради кого стоило постараться? Кто–то, кто не готов был любить его независимо ни от чего, кто–то, ради кого он хотел приобрести форму? С кем же Тедди мог спать? Или еще только пытался соблазнить? Бедняжка Хелен.

– Вы весь вечер провели дома, миссис Рейнольдс? – продолжал детектив Липскомб.

– Позвольте. Одну. Минуту, – потихоньку наливалась праведным гневом Ивонн.

Она обожала давать выход своим эмоциям, и перед шансом ринуться на защиту друга не могла устоять, как перед распродажей в «Саксе»[33]. Но я была настороже, и быстренько просунув руку за спиной Хелен, довольно сильно ее толкнула, потому что видела, что у детективов совершенно нет настроения терпеть ее драматические представления. Да и мне самой они уже успели надоесть.

– Миссис Рейнольдс? – уже мягче повторил детектив Липскомб.

Ивонн отодвинулась на несколько дюймов и замерла, как свернувшаяся в кольцо змея.

– Я пришла с работы сразу после восьми. Заказала обед в «Коста–дель–Соль»[34], вы можете проверить, даже если они не фиксируют время заказа, я платила кредитной картой[35]. – Хелен слегка выпрямилась, собственное негодование отвлекло ее от горя. – Потом я сделала несколько телефонных звонков и провела некоторое время онлайн, и то, и другое вы легко можете проверить. К сожалению, около одиннадцати я легла спать, так что с этого времени вы можете только верить мне на слово.

Детектива Липскомба ничуть не взволновало нескрываемое раздражение Хелен. Я уверена, они сталкиваются с этим изо дня в день – женщины, только что ставшие вдовами, ищут какой–то выход своему горю и боли.

– Мы обязаны задать вам эти вопросы, мэм, – спокойно объяснил детектив Эдвардс.

– Не читайте ей лекцию, – прошипела Ивонн. – Эта женщина только что потеряла. Своего мужа. Ради. Всего. Святого.

Детектив Липскомб терпеливо кивнул и выждал несколько мгновений, прежде чем задать следующий вопрос:

– Миссис Рейнольдс, то, что вашего мужа еще не было дома к одиннадцати часам, было обычным делом?

– Не то, чтобы обычным, но иногда случалось. Время от времени. У него бывают периоды бессонницы, когда он предпочитает оставаться в офисе и работать, если хватает сил, считая это более продуктивным, чем ворочаться здесь всю ночь напролет.

К концу фразы ее голос сорвался на фальцет, как будто она сама не поверила этой наспех сочиненной истории. Она до сих пор говорила о Тедди в настоящем времени, но никто не спешил ее поправлять. Хелен сильнее сжала мою правую руку, и я погладила ее левой, успев пожалеть, что у меня не такие маленькие прохладные ручки, как у Трисии, пусть даже с ободранным маникюром. К этому моменту мои руки были совершенно измочалены, и я испытывала настоятельную потребность высвободить их и размять. И в то же время я не переставала размышлять, с кем же мог спать Тедди?

– Верно, все верно! – ринулась в бой Ивонн. – Я и сама ночная сова! Тедди и я часто натыкались друг на друга. В офисе. По ночам. – Ивонн широко улыбнулась, как будто выиграла конкурс по правописанию в третьем классе. Вообще–то она вела себя лучше, чем я опасалась по дороге сюда. Она не старалась тянуть одеяло на себя, и только за это уже заслуживала медали.

– Ваш муж звонил предупредить, что задерживается?

Рот Хелен опять сжался в тонкую ниточку.

– Иногда.

Повисла пауза. Детектив Липскомб делал какие–то заметки в блокноте, а детектив Эдвардс просто смотрел на Хелен. У него действительно были изумительные глаза. Ярко–синие, с прямым пронизывающим взглядом, но без холодности и суровости. Хелен тоже посмотрела на Эдвардса, и давление на мою руку ослабло. Глядя в глаза детективу Эдвардсу, она немного расслабилась. Как будто он заставил ее это сделать.

Сообразив, что он делает, я чуть не подпрыгнула. Он ее соблазняет. О'кей, может быть, это чересчур сильное слово, но своим взглядом он создает у нее ощущение комфорта и безопасности. Он знает возможности своих необыкновенных глаз и умело ими пользуется. Он хочет, чтобы она ему доверяла, чтобы все ему рассказала. Потом он пустил в ход и свой голос, мягкий, густой и сочный.

– Но не сегодня.

У Хелен перехватило дыхание, и я инстинктивно схватила ее за плечо.

– Мы поссорились. Я сказала, чтобы он не звонил. Я сказала ему… – Она бурно разрыдалась.

Ивонн отступила перед лицом столь искреннего проявления эмоций, и мне не оставалось ничего, как привлечь Хелен к себе. Детективы сочувственно смотрели на нас.

– Не торопитесь, успокойтесь, – сказал детектив Липскомб.

Но Хелен уже не могла сдержаться. Отстранившись от меня, она выпрямилась.

– Я велела ему не звонить. Я сказала ему, что мне плевать, когда он придет домой.

– Из–за чего вы поссорились? – спросил детектив Эдвардс.

Хелен горько рассмеялась, промокая глаза расползающимися от влаги салфетками.

– Из–за этих его задержек на работе! И я сказала ему… – Она затрясла головой, отгоняя память о последних гневных словах. – Сейчас это кажется таким глупым, но тогда казалось важным.

Оба детектива кивнули.

– То есть такая проблема существовала уже в течение некоторого времени? – мягко приступил детектив Липскомб. – Я знаю, что мой распорядок с первого дня выводил мою жену из себя.

– Нет, это началось несколько месяцев назад. Может быть, шесть. – Хелен посмотрела вниз на ковер, как будто это помогало ей подсчитать. – Может быть, чуть больше.

– После одиннадцатого сентября у нас резко упало количество рекламных объявлений. Как и у всех остальных. Тедди работал не покладая рук, чтобы исправить положение, – внесла свою лепту Ивонн.

– В остальном все было в порядке? – уточнил детектив Эдвардс.

– Да, – вызывающе вскинула голову Хелен.

– У вас есть дети? – продолжал он.

– Нет, – уже без всякого вызова ответила Хелен. Теперь в ее голосе была пустота, которую все заметили, но постарались этого не показывать.

– Чем вы занимаетесь, миссис Рейнольдс? – спросил детектив Липскомб.

– Я работаю директором по персоналу у Андерсона и Вуда. Это юридическая фирма.

– Где находится ваш офис?

Хелен вздохнула:

– Через две двери от редакции журнала. – Она ждала, что детективы сделают из этого какие–то выводы, но детектив Липскомб просто занес в блокнот очередную запись, а детектив Эдвардс продолжал смотреть на Хелен.

– Вы можете назвать кого–то, кто мог желать смерти вашего мужа? – спросил он.

– А как же кража, которая пошла не по сценарию? – воскликнула я, кажется, чересчур громко. Но это сработало. Все, а главное Хелен, посмотрели на меня. Я не могла – не хотела – верить, что она имеет к смерти Тедди какое–то отношение, поэтому должна была дать ей понять, чтобы она была поосторожнее, особенно с Большими Синими Глазами. Разумеется, сейчас Большие Синие Глаза с пристальным вниманием смотрели на меня, но с этим я могла справиться. Так я, по крайней мере, надеялась. Во всяком случае, сейчас был явно неподходящий момент для флирта.

– Мы рассматриваем все возможные версии, – сказал детектив Липскомб гораздо более дружелюбно, чем говорил со мной в офисе. У него было вполне миролюбивое настроение, и я не собиралась его портить. Липскомб вновь перевел взгляд на Хелен, но детектив Эдвардс продолжал смотреть на меня. Он пытался разгадать, что у меня на уме. А я – что у него.

– У Тедди нет никаких врагов. Все его любят… – Хелен остановилась так резко, что я испугалась. – Любили… – Поправила она себя и опять заплакала.

Ивонн обхватила ее, как будто собиралась опробовать на ней прием Хеймлиха[36], и начала раскачиваться вместе с ней. Хелен упорно не выпускала моей руки, поэтому мне ничего не оставалось, как ждать, пока она немного успокоится.

Спустя какое–то время детектив Эдвардс предпринял новую попытку:

– Не было каких–то проблем с деньгами, наркотиками или…

– Нет, – мгновенно отрезала Хелен. Вывернувшись из рук Ивонн, она громко высморкалась. – У нас все было в порядке. Мы были счастливы и все было хорошо.

Слова Хелен прозвучали с какой–то деланной, неестественной четкостью. Она говорила неправду. Что же было не так?

Детективы обменялись взглядами, значения которых мне не удалось понять. Разумеется, они тоже слышали напряжение в ее голосе. Хелен замолчала, замкнувшись в своем мифическом счастливом мире, куда нам не было доступа.

Детектив Липскомб захлопнул блокнот.

– Есть кто–то, кому мы можем позвонить и попросить побыть с вами?

– Я хочу Молли, – Хелен вцепилась в меня, не выпуская из рук мокрых салфеток. Я постаралась подавить отвращение от влажных бумажных комочков, да и перспектива остаться здесь на ночь тоже меня не вдохновляла.

– Я тоже могу остаться, – предложила Ивонн.

– Спасибо, Ивонн, – сказала Хелен. Ивонн кивнула. Она, видимо, уже мысленно репетировала объединяющее общее переживание, которое очистит нас и сделает лучше. Я же предвидела море слез, причитаний и ощущение собственной бесполезности, что нисколько меня не привлекало.

Детектив Эдвардс протянул Хелен свою визитную карточку:

– Необходимо, чтобы вы официально его опознали. Но с этим можно подождать до утра, если вам так удобнее.

Хелен отдернула руку, не успев взять карточку:

– Я должна его увидеть? Но Молли же уже сказала вам, что это – он.

– Если есть какой–нибудь другой член семьи…

– О, боже мой. Семья. Его родители. О, господи! – Хелен повисла на Ивонн, сотрясаясь в новом приступе рыданий.

Детектив Эдвардс снова повернулся ко мне. Я выдержала его взгляд, хотя и не без труда. Рыдания Хелен были в какой–то степени заразительны, и я уже тоже чувствовала тугой комок в горле. Это лишало Большие Синие Глаза возможности спровоцировать меня сказать что–нибудь лишнее. Эдвардс положил визитку на сияющий кофейный столик. Сидевший в кресле детектив Липскомб подался вперед, и я было подумала, что он тоже хочет утешить Хелен, но оказалось, что он просто пытается встать.

– Миссис Рейнольдс, позвоните нам, если вы что–нибудь вспомните или если вам понадобится помощь, – с неожиданной теплотой произнес он.

Липскомб положил свою карточку рядом с карточкой Эдвардса и наконец выбрался из кресла. Детектив Эдвардс мотнул головой в сторону двери. Оставив Хелен в буквальном смысле слова на руках у Ивонн, я пошла за детективами.

После долгой паузы детектив Липскомб сказал: «Доброй ночи, мисс Форрестер» и вышел в холл. Все еще смущенная и растерянная, я осталась в дверях рядом с Эдвардсом. Они уже закончили? Что они думают? Что будет дальше? С кем все–таки спал Тедди? С кем спит детектив Эдвардс и насколько это серьезно?

Подобные беспорядочные мысли всегда возникают в самые неподходящие моменты. Но такая уж выдалась сегодня ночь, что я могла слегка потерять контроль над собой. При условии, что я больше не буду действовать по принципу «Что на уме, то и на языке». Иначе ситуация может стать еще более сложной и/или неловкой.

– Почему вы не сказали, что у него связь на стороне? – тихо, чтобы не услышала Хелен, спросил детектив Эдвардс.

– Потому что я понятия об этом не имела. Да я и до сих пор еще не уверена. Хелен сейчас не в состоянии мыслить ясно, – закончила я, чувствуя, что каждое следующее предложение слабее предыдущего.

– Итак, с вами у него не было романа, – настаивал детектив Эдвардс.

– Нет, – ответила я, изо всех сил стараясь казаться загадочной. Пусть детектив Эдвардс поломает голову, с кем у меня был роман. И, пожалуйста, пусть он остановится на ком–нибудь более необычном и ярком, чем Питер. Эдвардс, казалось, был доволен моим ответом, но я не могла понять, было ли это личное или профессиональное удовлетворение. На всякий случай, если он перейдет на более личный тон, я решила держаться более деловито. Не хотелось так скоро подтверждать правоту своих подруг. Я здесь только ради Тедди, а не для того, чтобы вешаться на шею детективу Эдвардсу. Пока что.

– Когда будут делать вскрытие?

– Почему вы спрашиваете?

– Если Хелен должна его увидеть, я хотела бы, чтобы это произошло до вскрытия.

– Вы так близки?

– Вовсе нет, – признала я. – Но ей нужен кто–то, на кого она могла бы опереться, кто помог бы ей через все это пройти, а я стараюсь поступать, как считаю правильным.

– Ей повезло, что вы здесь оказались, – в ответ на комплимент я только пожала плечами, не показывая, как мне приятно его слышать. – Мы не занимаемся расписанием вскрытий, так что от нас это не зависит. Но чем раньше она придет, тем лучше.

– Я заставлю ее как можно раньше вам позвонить, но сначала пусть хоть немного поспит.

Я была уверена, что в сумочке Ивонн найдется какое–нибудь сильнодействующее средство, которое поможет Хелен забыться хотя бы на несколько часов, но совсем не обязательно было делиться этой информацией с детективом.

– Вам нужно кому–нибудь позвонить, предупредить, что вы сегодня не вернетесь?

У меня хватило благоразумия выдержать паузу, прежде чем ответить. Не хотелось с готовностью заверять, что у него нет конкурентов на уровне «совместного проживания». Или могло показаться, что я задумалась, а не оставила ли я в самом деле любовника на кровати под балдахином, когда сегодня вечером шла встречаться с подругами?

– Нет, – кратко ответила я. Кажется, такие односложные ответы – очень удачный прием. Надо будет еще как–нибудь попробовать.

– О'кей, – он казался вполне удовлетворенным.

– Ваши домочадцы, наверно, уже привыкли к вашему дикому расписанию, – рискнула я.

Он кивнул, и внутри у меня что–то дрогнуло от разочарования.

– Да, рыбы – это удивительные существа. Они такие понимающие.

– Рыбы? – надеюсь, это прозвучало не слишком радостно.

– Аквариум. Детское увлечение, из которого я так и не вырос.

– Как интересно.

– Вообще–то довольно дурацкая штука, но мне нравится.

Я уже начала обдумывать, как напроситься в гости посмотреть рыбок, но тут на пороге возник детектив Липскомб. Я сразу же почувствовала себя точь–в–точь как в тот раз, когда отец в девятом классе застукал меня на крыльце целующейся с Рэнди Гугенхауэром. С годами ничуть не легче преодолевать замешательство.

– Ты заказал себе другой лифт, Эдвардс? – пробурчал детектив Липскомб.

Детектив Эдвардс сделал шаг в сторону своего неулыбчивого партнера.

– У вас есть моя карточка. Позвоните утром, и мы организуем вам визит в морг. Часов в десять–одиннадцать.

– Позвоню. Большое спасибо, детектив Липскомб, – я автоматически протянула руку. Детектив Липскомб молча пожал ее.

– Детектив Эдвардс… – я протянула руку и ему, и он легонько сжал ее, так что мне даже не захотелось ее вынимать.

– Спокойной ночи, – детектив Липскомб направился к лифту, давая партнеру понять, что пора бы и закругляться.

Детектив Эдвардс медленно выпустил мою руку и направился вслед за Липскомбом.

– Позвоните мне, если что–нибудь вспомните. Это уже было нечто, за что я могла ухватиться.

– Можете на меня рассчитывать.

Он уже выходил, когда я в очередной раз ляпнула:

– Как жаль, что ваш партнер угощает вас завтраком.

Эдвардс исчез из виду, а я осталась гадать, может, он не услышал, или, хуже того, услышал, но решил, что такая тупая прямолинейность не заслуживает ответа, но в следующую секунду он уже опять стоял передо мной, прислонившись к косяку.

– Липскомб может и подождать.

– «Карнеги Дели»[37] около восьми? – предложила я. – Ивонн может остаться с Хелен. Мне кажется, к тому времени у меня появятся идеи, ну, знаете, с кем вам стоит поговорить и вообще. Деловые предложения.

Детектив Эдвардс улыбнулся:

– Не обязательно только деловые. Но я приду, – и он снова исчез. Я заперла за ним дверь и немного постояла, дожидаясь, чтобы с моего лица исчезла блаженная улыбка. Не хватало только, чтобы Хелен ее увидела.

Глава 4

– Что тебе нужно, – посоветовала Трисия, – так это что–нибудь независимо–деловое, с легким оттенком пикантности. Кэссиди скривилась:

– Спасибо, Мелисса Риверс[38].

Было семь часов утра, и мне следовало благословлять судьбу за то, что у меня есть две замечательные подруги, которые не поленились в такую несусветную рань встать, одеться и приехать ко мне на квартиру, чтобы взять в свои руки устройство моей жизни. Но я пребывала отнюдь не в благостном настроении, а наоборот, стоя в халате возле своей гардеробной, потихоньку наливалась ненавистью к ее содержимому. Следующим номером в программе стояла ненависть к собственным талии и бедрам, но это такая естественная вещь, что не стоит упоминания.

По нью–йоркским стандартам моя квартирка не так уж и плоха, но в это утро спальня казалась тесной для нас троих, особенно с учетом моего нарастающего раздражения. Вообще–то я люблю свою квартиру. Я живу в районе Западных Сороковых улиц, с утра в окно заглядывает солнце, а ванна даже не стоит в кухне. Я живу здесь уже три года, но мои дизайнерские успехи не продвинулись дальше рамок с постерами из любимых фильмов и книжных полок на всех уровнях. Стены давно нуждаются в покраске, но я никак не решу, какой выбрать цвет, поэтому все время откладываю ремонт на будущее. Квартира, как и я сама, перманентно находится в состоянии переходного периода.

– Это же – завтрак, – сказала Кэссиди.

– Значит, вырез не должен быть слишком уж смелым, – заключила Трисия.

– Я не хочу, чтобы он пялился на мою грудь, – пробормотала я.

– Да, я тебя понимаю, – кивнула Кэссиди.

– Прошу прощения? – моя чувствительность к критике резко обострилась из–за плохого настроения.

На этот раз Кэссиди скривилась уже по моему адресу:

– Я согласилась, что это будет его отвлекать. А ты что подумала?

Если бы я нормально выспалась, то, может быть, и не подумала бы ничего плохого, но это замечание плюс вопрос, который она задала мне неделю назад, когда мы бродили по отделу нижнего белья в «Саксе» – не задумывалась ли я о том, чтобы купить Вандербра[39]? – вывернули все наизнанку.

– Ты считаешь, что у меня слишком маленькая грудь.

Кэссиди медленно прикрыла глаза, и я успела понять – она считает мое заявление из ряда вон выходящим.

– Я очень стараюсь не думать про твою грудь, но это трудно, учитывая ее совершенную форму и размеры.

– Тогда почему на прошлой неделе ты спросила меня про Вандербра?

Кэссиди на мгновение задумалась, прокручивая в памяти наш поход по магазинам, потом пожала плечами:

– Идиотское любопытство. Молли, я могла бы тебя спросить прямо сейчас, занималась ли ты когда–нибудь сексом с двумя партнерами одновременно, но это еще не означало бы, будто я считаю, что ты должна немедленно принять участие в групповухе.

Она была права. Я неадекватно отреагировала. Трисия, удивленно распахнув глаза, помалкивала.

– Что? – вынужденно спросила я.

– Я жду, чтобы ты ответила на вопрос.

– О бюстгальтерах или о мужчинах? – уточнила Кэссиди.

– Можно на оба, – ответила Трисия.

– О–о–о–о'кей… Если вы намерены продолжать, то давайте вернемся к вопросу о моей одежде, – я поставила на столик кофейную кружку и показала на гардеробную.

– Я бы остановилась на лиловом Вандербра и белой батистовой блузке. – Кэссиди не так–то легко заставить отказаться от своего мнения – если только дело не касается мужчин.

– Не очень–то много от тебя пользы, – предостерегающе проворковала Трисия.

– По–моему, она не нуждается в моей помощи, – так же нежно пропела в ответ Кэссиди.

– Если мы не вмешаемся, она так и пойдет в халате, а мы ведь не можем этого допустить? – хмыкнула Трисия.

На самом деле они очень любят друг друга. Но со стороны это не сразу можно понять, потому что они постоянно обмениваются колкостями, непринужденно и без всяких ограничений, так что поначалу даже могут показаться врагами. Но скорее они относятся друг к другу как сестры.

– Молли работает в журнале мод, она всегда может сослаться на новую тенденцию. Что ты сейчас надеваешь в постель, Молли?

– Футболку «Редскинз»[40] размера XXL, – призналась я, вытаскивая из шкафа классические черные брюки. Трисия тяжело вздохнула – не то по поводу футболки, не то брюк. – Теперь, когда я живу в Нью–Йорке, это единственное место, куда я могу ее надеть. Если я выйду в ней на улицу, меня тут же растерзают фанаты «Гигантов»[41].

Но Трисия, оказывается, возражала все–таки против брюк. Выдернув у меня из рук вешалку, она вернула брюки на место.

– Нет.

Трисия – одна из тех потенциально раздражающих женщин, которые всегда безукоризненно выглядят, вплоть до подобранного в тон нижнего белья, неважно, по поводу или без. Да, я работаю в журнале мод – точнее, в глянцевом журнале с большим разделом о моде – но я могу надеть розовый лифчик с лиловыми трусиками. Хуже того, у меня есть белые. Но я знаю, когда их можно надевать – когда я абсолютно уверена, что никто, кроме меня, их не увидит. Сейчас, несмотря на несомненную привлекательность детектива Эдвардса, я была настроена на белый хлопок.

Я люблю спать. Я наслаждаюсь сном. Более того, он мне необходим. Не выспавшись, я стараюсь поддерживать себя в форме кофеином, чтобы облегчить миру общение со мной, но время от времени все равно выбиваюсь из колеи. Как сегодня. Все–таки я провела пять часов с Хелен и Ивонн, что могло отнять все силы даже в солнечный полдень. Что уж говорить про середину ночи – хуже некуда.

Вообще–то, когда я была там, адреналин делал свое дело, и во многом благодаря моим усилиям ни одна из нас не выпрыгнула в окно, не наглоталась таблеток и не нанесла никакого другого ущерба себе или другим. Хотя я неоднократно подумывала о том, чтобы что–нибудь сделать с Ивонн. Но сейчас, вернувшись домой, я испытывала все прелести адреналинового похмелья, когда голова вибрирует и раскалывается, а конечности словно наливаются расплавленным свинцом. Правда, я влила в себя пять чашек кофе «Кения Голд», так что впереди брезжила надежда.

– Тебе давно пора перерасти всю эту муру с «Редскинз», – предложила Кэссиди.

Обе мы выросли в вирджинских пригородах Вашингтона; это выяснилось на первом курсе колледжа, на занятиях по современной американской литературе, и положило начало нашей дружбе. Кэссиди равнодушна к профессиональному спорту, но я по–прежнему шестнадцать воскресений в году тешу себя надеждой, что в этом сезоне суперкубок достанется моей любимой команде. Эти воскресенья я считаю признаком многообещающей, оптимистичной натуры. Кэссиди считает их не более чем потерянным временем. И это говорит женщина, которая готова встречаться с женатым мужчиной.

– Это все–таки свидание, – настаивала Трисия, доставая шелковую бирюзовую блузку.

Отличная блузка, верхняя пуговка расположена как раз на нужном уровне, чтобы надевать под нее черный бюстгальтер с застежкой спереди, но чересчур низко для обычного белого с застежкой на спине.

– Нет, не годится, – запротестовала я, отводя руку Трисии. Они с Кэссиди посмотрели друг на друга и рассмеялись. Тепло и дружелюбно, но тем не менее. Я влила в себя еще пару глотков кофе.

– Да, у этого мужчины есть потенциал, но это еще не свидание. И я не собираюсь наряжаться, как будто он пригласил меня на ужин. Это всего лишь деловой завтрак, во время которого мы будем говорить о моем убитом коллеге.

Это прозвучало даже жестче, чем мне хотелось, но, с другой стороны, как еще может звучать сочетание «убитый коллега»? По мере сгорания адреналина реальность начала вступать в свои права. Ночь была чересчур длинной, и я успела открыть для себя много нового. Много такого, без чего легко могла бы и обойтись. Но теперь уже было поздно.

Когда я только обнаружила Тедди, то думала, что уже понимаю, насколько ужасна его смерть. После того как мы сообщили об этом Хелен, я осознала, что это еще хуже, чем мне казалось вначале. Но потом, когда я сидела возле Хелен, а она набирала номер родителей Тедди, мне казалось, что я вот–вот закричу и не смогу остановиться. Горе Хелен было таким осязаемым, таким искренним, что мне отчаянно захотелось сделать хоть что–нибудь, пусть даже принять его на себя, чтобы хоть на мгновение облегчить ее боль. Но что можно было сделать? Помочь ей могло только воскрешение Тедди, а это было не в моих силах. Я знаю пределы своих возможностей. В большинстве случаев.

Я вообще не была уверена, сможем ли мы пережить эту ночь. Но после того как Хелен позвонила родителям Тедди, своим родителям и своей сестре, она вдруг обрела какое–то внушающее уважение достоинство и, я бы сказала, буддистское спокойствие. Внезапно сделавшись сверхорганизованной, она начала составлять сразу несколько списков: кому позвонить, кому позвонить прямо сейчас, кому уже утром, кто может обидеться, если узнает новость не из первых рук. Может быть, это был шок, а может быть, у нее уже не оставалось слез, но Хелен начала действовать, начала размышлять, и я не могла ею не восхищаться. Боюсь, на ее месте я бы выклянчила у знакомых все транквилизаторы, скорчилась на диване в позе эмбриона и провела так недели три.

Конечно, когда около пяти утра приехала из Квинса[42] ее сестра Кенди, Хелен опять расклеилась, но в этом уже не было ничего удивительно. Особенно если учесть, что Ивонн всю ночь крутилась вокруг, несмотря на мои усилия как–то ее нейтрализовать. Ивонн то уговаривала меня написать цикл статей о том, как справляться с подобными ситуациями, то хватала Хелен и начинала причитать «Мы все так его любили». Никакой пользы от нее не было, скорее наоборот. Наконец я придумала, как убить сразу нескольких зайцев: попросила Ивонн сходить в круглосуточную аптеку купить валерьянки и чего–нибудь еще успокоительного по ее выбору (коробочка для лекарств в ее собственной сумке от Прады оказалась прискорбно пуста). Можно было подумать, что это Эйзенхауэр[43] предложил ей взять на себя командование на Омаха–Бич[44]. Продемонстрировав устрашающее рвение, она перед уходом не меньше восьми раз облобызала каждую из нас и наконец умчалась исполнять возложенную на нее миссию.

Не успела дверь за ней как следует закрыться, как Хелен спросила:

– Как ты думаешь, что на самом деле случилось с моим Тедди?

Вопрос ошеломил меня, как и ее холодный, отрывистый тон. Было в ее голосе что–то такое, что заставило меня поежиться. Так как до этого мне никогда не приходилось общаться с человеком, на которого свалилось бы такое несчастье, я решила, что должна ответить на вопрос. Но насколько искренной я хочу быть?

– Я не знаю, – ответила я нам обеим.

– Кто бы это ни сделал, пусть он сгорит в аду, – тем же ровным тоном произнесла она, а я почувствовала в животе неприятный холодок. Неуверенно кивнув, я получила в ответ напряженную полуулыбку. Холодок превратился в ледяную глыбу, и я поняла – Хелен что–то знает.

На какое–то мгновение я даже пожалела, что Ивонн ушла. Я была сбита с толку, мне нужен был кто–то третий, чтобы восстановить равновесие. Для собственного спокойствия я попыталась было сменить тему, но потом подумала, что если действительно собираюсь раскрыть это преступление, не могу отступить в первой же щекотливой ситуации. В то же время я не могла тут же превратиться в Филипа Марло[45], поэтому решила применить излюбленный прием, который так оживляет споры с бой–френдами – поменяться ролями.

– А как ты думаешь, Хелен, что произошло?

Подбородок Хелен мгновенно окаменел, выражение лица стало куда более холодным. Я заставила себя встретить ее взгляд и не начать извиняться, как я обычно делаю даже в тех случаях, когда не считаю себя виноватой, но хочу поскорее проскочить неприятный момент. Если она чувствует себя оскорбленной, то пусть объяснит, почему.

– Я думаю, что моя жизнь кончена, – наконец ответила она, слегка смягчившись.

Дорогая Молли, как мне жить дальше, когда я лишилась самого важного, что было в моей жизни?

Этот вопрос, в разных вариациях, мне задавали гораздо чаще, чем вы можете себе представить, зная, что наш журнал ориентирован в основном на молодежь и моим двадцатилетним читателям предстоит пережить еще немало ударов в челюсть, прежде чем им понадобятся зубные протезы.

– Нет, это не так, – как можно мягче сказала я. – Будет нелегко, но ты справишься.

– Вопрос в том, хочу ли я? – ее тон не стал теплее, но по лицу потекли слезы. Я не могла определить, это слезы сожаления или гнева, даже когда она продолжила. – Я не могу передать, каково это, так горько сожалеть…

– Сожалеть о чем?

Несколько очень долгих мгновений она смотрела на меня тяжелым взглядом, как будто взвешивая про себя какие–то за и против. Я почти уверена, что она уже собиралась заговорить, когда телефонный звонок заставил нас обеих подскочить. Я ответила, но Хелен резко выхватила трубку, желая положить конец нашей беседе. Звонил Чарли, брат Тедди, из Миннеаполиса. Хелен начала бегло пересказывать ему факты в том виде, в каком они ей были известны, и я отступила.

Я отправилась на кухню выпить воды. На самом деле мне ужасно хотелось есть и пить, и я бы с удовольствием проверила, какой сорт мороженого предпочитает Хелен или, еще лучше, какую марку вина Тедди держит в холодильнике, но хорошее воспитание не позволяло мне вести себя по–свински. Это все равно что набрасываться на еду, когда поминки еще не начались. Я все–таки открыла холодильник в надежде найти бутылку воды и застыла, уставившись на пакет из «Коста–дель–Соль». Значит, Хелен действительно заказывала там обед. По крайней мере эта часть ее алиби подтверждалась.

Слово «алиби» заставило меня почувствовать себя виноватой. Интуитивно я была убеждена, что Хелен не имеет никакого отношения к убийству, и тем не менее, вот она я, украдкой роюсь в чужом холодильнике. Заказала она обед на одного или на двоих? Пластиковый пакет зашелестел, как парус на ветру. Я прислушалась, продолжает ли Хелен говорить по телефону. В пакете стояли две коробочки из фольги. Я приоткрыла верхнюю: недоеденные говяжьи медальоны в соусе из мадеры и несколько ломтиков овощей. Затаив дыхание – мне показалось, что Хелен вдруг замолчала – я приподняла верхнюю коробку и вздохнула с облегчением, когда услышала, как она вновь зарыдала в телефон.

Вторая коробка была нетронутой. Паэлья, очень симпатично выглядевшая для предназначенной на вынос еды. Итак, женщина, которая не в состоянии доесть одно блюдо, не станет заказывать два. А покупать за день вперед блюдо с морепродуктами может только любитель острых ощущений в виде расстройства желудка. Выходит, Хелен позаботилась об обеде для Тедди в надежде, что муж придет достаточно рано, чтобы его съесть. Она верила, что он вернется домой. О чем бы она ни жалела, она не сдалась окончательно. Хелен что–то знает, но она его не убивала.

Ивонн вернулась, когда Хелен заканчивала разговор с Чарли, а вскоре прибыла и Кенди. Стало ясно, что желание Хелен пооткровенничать уже не вернется. У Кенди четверо детей в возрасте до девяти лет, она из тех энергичных женщин, которые всегда пахнут печеным тестом, на всякий случай носят в сумочке английские булавки и по–матерински опекают всех подряд. Именно в этом Хелен сейчас нуждалась больше всего, так что для нас с Ивонн настало самое подходящее время, чтобы пойти домой.

Я пообещала Хелен встретиться с ней в десять утра в полицейском участке и помочь ей пройти через процедуру опознания. Кенди не стала вмешиваться и уверять, будто в моем присутствии нет необходимости и с этой минуты она все берет в свои руки, поэтому мы договорились, что я буду ждать их обеих в участке. Ивонн, видимо, ждала, что Хелен попросит прийти и ее, но Хелен только обняла нас обеих и поблагодарила за то, что мы помогли ей пережить самую ужасную ночь в ее жизни. Я несколько растерялась, а Ивонн, похоже, рассердилась, потому что она бросила пакет с покупками на кофейный столик и быстро потащила меня к лифту.

– Ну. Что она говорила? Пока меня не было? – спросила Ивонн, пока мы ловили такси.

Яркое солнце било в глаза, ужасно хотелось почистить зубы и выпить кофе, поэтому я не была в настроении разговаривать. Но потом до меня дошло, что Ивонн не просто хочет посплетничать, она чем–то обеспокоена. Боже всемогущий. Неужели и она что–то знает? Ну вот, я собираюсь раскрыть это преступление, а выясняется, что из всех действующих лиц сегодняшней ночи я – единственная, кто действительно не имеет ни малейшего понятия о том, что произошло.

С Ивонн я могла позволить себе не церемониться:

– А почему ты спрашиваешь, Ивонн? Ты что–то знаешь?

– Ох, боже мой. Как будто я могу что–то знать, – Ивонн старательно отводила глаза, делая вид, что высматривает такси.

– Перестань валять дурака, Ивонн. Все это слишком серьезно.

Ивонн увидела такси, подала знак и машина подкатила к тротуару. Ивонн шагнула к такси, но я вцепилась ей в рукав:

– Вы с Тедди знакомы уже сто лет. Неужели ты не хочешь, чтобы это дело раскрыли, ради его памяти?

Во взгляде, который Ивонн бросила на меня, полыхало такое злорадство, что тушь на ее ресницах должна была расплавиться и испариться от накала.

– Какое это имеет значение? Он умер. Это уже не изменить.

– Это имеет значение для Хелен.

– Я еще что–то должна этой суке?

Я была настолько поражена, что ослабила хватку, и через мгновение Ивонн уже сидела в машине. Я попыталась залезть следом, но она меня остановила:

– В девять часов. Поможешь мне объявить сотрудникам, – она захлопнула дверцу перед моим носом, и такси умчалось.

Вот почему я была не в настроении шутить с Кэссиди и Трисией, и по этой же причине я выбрала угольно–черную узкую юбку и белую блузку для утреннего свида… то есть для завтрака с детективом Эдвардсом.

– О'кей, пусть это не свидание, но это и не собеседование при приеме на работу, – запротестовала Трисия, наблюдая, как я переодеваюсь. Она протянула мне свои босоножки от Занотти, которые я надевала ночью.

Я надела их, но, поразмышляв, сняла и вернула ей:

– Спасибо, ты меня очень выручила.

Я вздохнула, чувствуя, как расслабляются ахилловы сухожилия и пятки опускаются на пол. Вполне возможно, что на этом мои физические упражнения на сегодня и закончатся.

Кэссиди устремила на меня один из своих пронизывающих «прокурорских» взглядов.

– Еще не поздно отказаться.

– От завтрака?

– От расследования убийства. Каждый из нас может что–нибудь заявить сгоряча, а через пять минут об этом пожалеть. Нет ничего постыдного в том, чтобы найти благовидный предлог и вовремя отступить.

Трисия недоверчиво изогнула рот:

– И сколько раз ты сама так поступала?

– Советы дают не для того, чтобы самим им следовать, – не растерялась Кэссиди.

– Это придает смысл моей жизни, – заметила я, втискивая ноги в лодочки от Стюарта Вейцмана[46]. Когда сомневаетесь, что выбрать, надевайте черные лодочки. Настоящие черные лодочки на высоких каблуках.

Кэссиди достало такта, чтобы отступить:

– Прошу прощения. Я имела в виду любительские советы, а не профессиональные.

– Можешь не извиняться. Я знаю, что своей колонкой приношу не так уж много пользы обществу. Именно поэтому я собираюсь разгадать преступление и все изменить. – Я взяла жакет и сумочку. – Вы можете остаться и всласть позлословить за моей спиной. Только не забудьте захлопнуть дверь, когда будете уходить.

Трисия крутанулась на каблуках:

– А не можем мы все вместе поехать в такси? Мы бы высадили тебя у «Дели».

– Я вас обеих ужасно люблю, но мне нужно хоть чуть–чуть побыть одной. Собраться с мыслями и все такое.

Именно это я старалась сделать, невидящими глазами уставясь в меню «Карнеги Дели» и втайне надеясь, что детектив Эдвардс не появится. Что, собственно говоря, я собираюсь ему сказать? Что Хелен ни в чем не виновата, потому что у нее в холодильнике обед на двоих? Потому что она производит приятное впечатление? Я начала понимать, что одно дело – хотеть помочь, совсем другое – быть способным помочь. Но прежде чем я успела додумать эту мысль, детектив Эдвардс, выглядевший еще лучше, чем я ожидала, уже усаживался за стол напротив меня.

– Доброе утро. А я боялся, что вы не придете.

Я постаралась изобразить удивление, но у меня вышла какая–то неопределенная гримаса.

– Почему?

– Более заманчивое предложение?

– Не получала. Впрочем, я уже целый час не проверяла автоответчик.

– Пожалуйста, не проверяйте, – он лениво улыбнулся и, не раскрыв меню, отодвинул его в сторону.

Я закрыла свое и положила сверху. Эдвардс явно знал, чего он хочет. Я пока что понятия не имела, но мне начинало нравиться принимать решения на лету.

– Как себя чувствовала Хелен Рейнольдс, когда вы от нее уходили?

Ага, прекрасно. Прямо к делу. Какое разочарование, но, в конце концов, я сама настаивала на том, что это не свидание. Поделом мне.

– Примерно так же. Ее сестра приехала из Квинса и очень помогла. Вы же не подозреваете Хелен?

– Мне казалось, что мы условились позавтракать, чтобы это вы рассказали мне все, что знаете, – его улыбка стала еще шире, но теперь в ней появился оттенок предостережения.

– Хелен этого не делала.

– Почему вы так уверены? Подозревая, что он поднимет на смех такой аргумент, как паэлью, я решила применить более психологический подход.

– Она жаждет возмездия, кто бы это ни сделал. И она не притворяется.

– Вы так хорошо ее знаете?

– Нет, но я в состоянии различить искреннее чувство, когда я его вижу.

Его улыбка слегка поблекла, и я уже ожидала достойного ответа, но тут подошла официантка. Эдвардс заказал смешанный бейгл[47] и кофе, я подумывала о том, чтобы к нему присоединиться, но потом вспомнила о маковых и кунжутных семечках, которые вечно норовят застрять между передними зубами, и остановилась на фруктовом салате и кофе. Было просто стыдно делать такой скромный заказ, когда вокруг витали ароматы жареного мяса, и яиц, и кленового сиропа, и топленого масла, но мне хотелось уверить Эдвардса – я понимаю, что это деловой завтрак и не более того. Вдобавок, я из тех девушек, которые предпочитают не демонстрировать свой прекрасный аппетит на ранних стадиях знакомства.

– Освежите мою память. Как давно вы знали Тедди?

Эдвардс крутил в руках ручку, не открывая блокнота. Он не отрывал от меня взгляда, но я смотрела в основном на ручку в его пальцах, главным образом для того, чтобы избежать встречи с Большими Синими Глазами.

– Три года. Я и до этого о нем слышала, но в журнал я пришла три года назад.

– Слышали о нем?

– Моя приятельница, Стефани Гленн, работала с ним в «Фам»[48]. Он там работал перед тем, как перешел в «Зейтгест». Точнее, Ивонн тоже там работала. Они очень давно знакомы, это она привела его в «Зейтгест». У него была прекрасная деловая репутация. Правда, что касается его умения ладить с людьми, то тут мнения расходятся.

– А что о нем говорила ваша приятельница?

– Она считала его шумным, но безобидным. Но она никогда не работала под его руководством, а он не пользовался популярностью в основном среди своих подчиненных.

– Она с ним спала?

Представив себе Стефани рядом с Тедди, я чуть не рассмеялась.

– Исключено, – Эдвардс удивленно приподнял бровь. – Стефани – лесбиянка.

– Ясно. А кто с ним спал, вы случайно не знаете?

– Почему вы все время к этому возвращаетесь?

Я и сама все время гадала, а не было ли у Тедди в прошлом каких–то дурно пахнущих любовных историй, но, в конце концов, я – журналист, который изучает человеческую натуру. Эдвардс же интересовался этим как полицейский, что могло означать только одно:

– Вы все еще подозреваете Хелен?

– На этой стадии я подозреваю всех. Согласно статистике, жены возглавляют список.

– Вы напрасно тратите время.

– Тогда укажите мне другое направление.

– Я думаю, это был кто–то, с кем он был хорошо знаком. Кто–то, кто знал, что Тедди допоздна торчит на работе. Кто–то, кого Тедди вывел из себя.

Например, его жена, которая только что обнаружила, что он спит со всеми подряд, только не с ней. Мысль назойливо крутилась у меня в голове, но я молчала, ожидая, что сейчас ее выскажет Эдвардс.

Вместо этого он спросил:

– Почему именно вывел из себя?

Что это, экзамен? Он знает ответ и хочет проверить, насколько я наблюдательна. Отлично. Поборов соблазн начать с чего–то вроде «Элементарно, Ватсон», я сказала:

– Потому что она оставила нож у него в горле.

Эдвардс перестал играть с ручкой и как–то странно посмотрел на меня. Неужели я провалилась? Разве не очевидно, что нож демонстративно оставили в ране только для того, чтобы это подчеркнуть? Почти как подпись под картиной.

– Если вы броситесь на кого–то с ножом в состоянии аффекта, под влиянием минутной страсти или гнева, то потом сразу осознаете, что натворили, и попытаетесь вытащить нож, ведь так? Чтобы его вытереть или спрятать и так далее. Оставить нож в ране – это символ ярости. Все равно что сказать «Будь ты проклят, Тедди».

Ручка опять начала вращаться, но теперь уже гораздо медленнее.

– Она?

– Что? – а я–то надеялась услышать: «Совершенно верно, дорогая мисс Форрестер», или что–нибудь, еще более поощрительное.

– Вы сказали: «Она оставила нож». Почему?

– Потому что Тедди был, хоть и вспыльчивым, но достаточно трусливым. Разъяренного мужчину он бы не подпустил к себе так близко, чтобы тот мог ударить его ножом.

Эдвардс вначале никак не прореагировал, потом медленно кивнул.

– Анализ пятен крови показывает, что Рейнольдс стоял в дверях своего кабинета, возможно, прислонившись к косяку, и был зарезан ударом сверху вниз, но под небольшим углом.

Я подняла руку, представляя, как это могло происходить.

– То есть, она ниже ростом, чем он.

Эдвардс посмотрел на мою руку. С ужасом вспомнив, в каком состоянии мои ногти, я быстренько спрятала ее на коленях. Глаза Эдвардса встретились с моими.

– Какой у вас рост?

Я уже готова была ответить, но в кои–то веки мои мозги сработали быстрее, чем язык.

– Простите?

– Какого вы роста?

– Вы что, надо мной издеваетесь?

Он не покачал головой, не улыбнулся, не отвел взгляд. Я чувствовала себя как Керри в тот момент, когда на нее вылилась свиная кровь[49]. Ну конечно, детектив Эдвардс пригласил меня сюда вовсе не потому, что я такая неотразимая. Он меня подозревает.

Я хотела было саркастически рассмеяться, но у меня получилось нечто среднее между рыданием и кваканьем. Щеки начали заливаться краской, делая меня похожей на огромную пурпурную лягушку. Какие выводы сделает из этого детектив? Примет за признание вины или все–таки сообразит, что я просто хотела его слегка притормозить, но вовремя остановилась, поняв, что в данный момент это было бы совершенно контрпродуктивно?

– Не знаю, что и сказать.

– Например: «Во мне пять футов семь дюймов»? – подсказал Эдвардс.

– Когда я босиком, во мне пять и восемь, но я покажусь еще выше, когда встану и уйду, – я взялась за сумочку и выставила ноги из–за стола, подготавливая свой эффектный уход.

Но прежде, чем я успела встать, Эдвардс положил руку поверх моей и прижал ее к столу.

– Пожалуйста, не устраивайте сцен.

– Я не устраиваю. Мне еще не принесли нож и вилку.

Он наклонился вперед и заговорил низким, требовательным голосом. Я тоже подалась вперед, ненавидя себя за это, но тем не менее сгорая от желания услышать, что он скажет.

– Мой опыт говорит о том, что когда какой–нибудь добропорядочный гражданин начинает изо всех сил помогать следствию, значит, у него самого рыльце в пушку.

– Тедди был моим другом, – прошипела я.

– Нет, тут еще что–то. – Он придвинулся еще ближе. Если бы такое происходило три минуты назад, я бы решила, что он собирается меня поцеловать. Но сейчас я заподозрила, что он принюхивается, нет ли на мне крови Тедди. – Рассказывайте. 

Дорогая Молли, я сижу в «Карнеги Дели», офигенно сексапильный детектив держит меня за руку, и мне нужно срочно решить, что делать. Я могу сказать ему, что хочу участвовать в этом деле, потому что это поможет мне сделать карьеру, но тогда он решит, что я бессердечная стерва. Или я могу сказать, что хочу помочь, потому что он такой суперсексуальный, но в этом случае он подумает, что я вешаюсь ему на шею. Какой вариант грозит мне большим позором? С уважением, Сходящая с Ума. 

– Я хочу написать об этом расследовании как бы изнутри и использовать этот очерк, как трамплин в своей журналистской карьере.

Будем смотреть правде в глаза. Предпринимать отчаянные усилия, чтобы добиться успеха в делах – значит демонстрировать энергию и предприимчивость. Делать то же самое в личной жизни – демонстрировать отчаяние и безнадежность. А этого мы не можем себе позволить.

Эдвардс неторопливо выпрямился и отпустил мою руку. Он смотрел мне в глаза, и я умудрилась ответить ему таким же прямым взглядом, в котором, надеюсь, в нужной пропорции смешивались обида и презрение. Не знаю, поверил ли он мне или играл, как кошка с мышкой, но в данный момент мне было на это наплевать. Единственное, что меня заботило, – как можно скорее убраться отсюда, сохранив какие–то остатки достоинства, пусть даже такие жалкие, как обрывки туалетной бумаги, прилипшие к подошве.

– Я могу уйти?

Не сводя с меня глаз, Эдвардс кивнул. Он не знал, верить мне или нет. Его проблемы.

Я наконец встала. Ноги не дрожали, и вообще я чувствовала себя увереннее, чем ожидала.

– Хорошо, что вы хотя бы отказались от версии неудачного ограбления.

Он кивнул, продолжая прокручивать что–то в уме. Испытывает ли он неловкость из–за того, что почти обвинил меня? Хорошо, если так.

– Мы обнаружили бумажник Тедди в мусорном баке возле подземного гаража. Кто–то воспользовался его магнитной карточкой, чтобы выйти через гараж, по дороге избавившись от бумажника вместе с деньгами и кредитками.

Иногда не произнести вслух: «Я же вам говорила», еще приятнее, чем произнести. Я уже отходила, когда появилась официантка с нашей едой и кофе. Поглядев на меня, она заметила сумочку.

– Уходите?

– Да.

– Возьмете ваш заказ с собой?

Я покачала головой:

– Оставьте ему. Он знает, что с этим делать.

Послав детективу Эдвардсу свою самую чарующую улыбку, я ушла. И ни разу не споткнулась.

Глава 5

Если подходить чисто математически, со своими коллегами по работе вы проводите гораздо больше времени, чем с семьей, поэтому ничего удивительного, что любая контора насыщена такими же бесплодными сплетнями, злопыхательством, мелкими распрями, конкуренцией и просто откровенным враньем, какие делают семейные сборища столь забавными. Но общая трагедия может объединить коллектив так же, как и семью, что, после некоторого замешательства, и произошло с кланом «Зейтгеста» при известии о смерти Тедди.

Когда в соответствии с ранее полученным приказом без пяти девять я в полной боевой готовности появилась в офисе, Ивонн встретила меня довольно холодно. Она затрещала о сочувствии, и об отзывчивости, и о кризисных временах – словом, жевала всю ту жвачку, которую, без сомнения, собиралась вставить в «совершенно исключительную статью» для следующего номера, а я смотрела на рот Ивонн, вспоминая, как изогнулась ее верхняя губа, когда она вчера обозвала Хелен сукой.

– Ты можешь понять? – фыркнула она в конце.

– Все, кроме того, почему ты назвала Хелен сукой, – отозвалась я.

– Вперед! – она показала на загончик, где уже собирались люди.

Большинство из них, по–моему, уже знали, что случилось. Сплетни – единственное, что безотказно разносит наша система вентиляции, а кое–кто из наших ранних пташек наверняка успел застать полицейских, приводивших в порядок место преступления. Плюс к этому пол был застелен коричневой бумагой, видимо, для того, чтобы скрыть пятна крови, которые не успели отчистить.

– А ты не идешь?

– Мне нужно еще минуту, – она плюхнулась обратно в кресло и демонстративно придвинула к себе коробку с бумажными салфетками. Забавно, несмотря на все ее сопение и пыхтение, я не видела ни единой слезинки.

Загончик встретил меня неопределенным гомоном. Мужчины явно чувствовали себя не в своей тарелке и даже выглядели как–то болезненно. Женщины почти поровну разделились на просто потрясенных и горько рыдающих. Команду рыдающих возглавляла Гретхен Плотник, секретарь Тедди.

Ничего удивительного, что она переживала сильнее других, ведь она продержалась у него гораздо дольше предыдущих помощников – целых восемь месяцев. Лиз Ишихара из отдела кадров послала Гретхен дюжину роз, когда та миновала четырехмесячный рубеж и тем самым установила новый рекорд. Лиз экономила кучу времени благодаря тому, что теперь ей не приходилось искать Тедди новую секретаршу каждые шесть недель.

Я постаралась сделать свою речь максимально краткой и деловой, особенно когда увидела, что Гретхен намерена через каждые десять слов перебивать меня мелодраматическими стенаниями. К тому же что я могла сказать, кроме того, что Тедди мертв? Конечно, можно было еще заявить приоритет на будущую статью о разоблачении убийцы, которой наверняка была не Хелен, но вот Ивонн следовало как–то о себе позаботиться… О'кей, эта часть так и осталась невысказанной.

– Если у кого–то из вас есть информация, которая может заинтересовать полицию, я могу дать телефон детектива, расследующего это дело, – добавила я в конце своего короткого спича. 

Дорогая Молли, ну и что с того, что у тебя есть его номер телефона? Похоже, он считает тебя убийцей, причем весьма опасного сорта. Разве ты этого не поняла? С уважением, Доброжелатель. 

Я пересчитала присутствующих, когда все обступили Гретхен, как будто это ей следовало принимать соболезнования. Естественно, ведь именно она громче всех выражала свою скорбь. Но Гретхен ничего не делает наполовину. Она с размахом строит планы, с размахом одевается и с размахом говорит. Ее шевелюра оттенком приближается к клубничному джему, одежда обычно представляет собой дикую смесь модных тенденций и ее собственных «особых черточек», а переговорить в нашем офисе она может любого, включая Ивонн. Вообще–то, Гретхен идеально подходила Тедди – такая же большая, шумная и властная, как он. Ничего удивительного, что они ладили. В лице Тедди она потеряла родственную душу.

Присутствовали все сотрудники, за исключением троих: помощник Ивонн Фред Хагстром уехал на свадьбу племянника, заместитель директора рекламного отдела Брейди Купер проводил короткий отпуск в Мэйне, а Софи Галлиано из бухгалтерии никак не могла оправиться после того, как ей удалили четыре зуба мудрости сразу. Конечно, если вы убили коллегу, то, наверно, сочтете необходимым появиться на работе на следующий день, чтобы не блистать своим отсутствием. Может ли кто–то из сотрудников быть убийцей?

Ивонн вышла из кабинета и, глядя на нее, я опять испытала уже знакомый приступ угрызений совести – или это был адреналин? Может ли Ивонн оказаться убийцей? Но ведь они так давно были друзьями. Что могло случиться?

Ивонн постучала по компьютеру Фреда, чтобы привлечь всеобщее внимание. Точнее, чтобы отвлечь его от Гретхен. Ивонн сама любит быть в центре внимания, и, без сомнения, она считала, что сейчас все взгляды должны быть прикованы к ней. Прямо–таки Битва Вдов–Соратниц.

– Одну минуту. Я хочу кое–что добавить к тому, что сказала Молли.

Ивонн постаралась изобразить улыбку, но такую, чтобы все мы сразу поняли, с каким трудом ей удается владеть собой. Она разливалась соловьем о том, как много значил для нее Тедди, как много он значил для журнала, и все в таком духе – словом, говорила именно то, что полагается говорить в таких случаях, но я слушала ее вполуха. Я старалась вспомнить, где, по словам Ивонн, она была, когда ей позвонили охранники. Сегодня она была не в своем повседневном костюме от «Макс Мара»[50], который был на ней и вчера ночью, когда мы ездили к Хелен, а в слегка экстравагантном разноцветном облегающем платье от Версаче. Неужели из–за того, что на костюме осталась кровь?

К сожалению, все попытки выудить какую–либо информацию у Ивонн следовало оставить на потом. Мне нужно было торопиться в полицию на встречу с Хелен и Кенди, чтобы участвовать в опознании и всех последующих перипетиях.

Я подумывала о том, чтобы симулировать кому, но испугалась, что тогда Ивонн захочет пойти вместо меня, а я ни в коем случае не хотела подпускать ее близко к Хелен до тех пор, пока мне не станет ясно, что происходит.

Ивонн закончила свое обращение к войскам проникновенным заявлением о том, что Тедди навсегда останется в наших сердцах, и даже стукнула себя кулаком в грудь жестом Селин Дион. В какой–то момент я с ужасом подумала, что она сейчас запоет, но Ивонн, скорбно склонив голову, отошла от основной группы. Это, конечно, здорово смотрелось, но в данных обстоятельствах казалось чересчур патетическим. Я потянулась за сумкой, но Ивонн успела схватить меня за рукав.

– Поминальная церемония. Должна быть на высшем уровне.

– Я уверена, что Хелен устроит все наилучшим образом.

Ивонн вцепилась в мою руку, как ястреб в добычу. Если завтра обнаружатся синяки, ничуть не удивлюсь. Я попробовала высвободиться, но Ивонн меня не отпускала.

– Не хочу, чтобы Хелен забивала себе этим голову.

Ага, Людовик XVI тоже не хотел, чтобы Мария–Антуанетта[51] забивала свою прелестную головку всякими пустяками, и где в конце концов оказалась эта головка? Как и его собственная, если на то пошло.

– Что ты предлагаешь, Ивонн?

– Мы оплатим прием.

Я хорошо относилась к Тедди, но следить за балансом на своем банковском счете давно вошло у меня в привычку.

– Кто «мы»?

– Журнал, – я с подозрением ждала продолжения. Ивонн выпустила рукав, но тут же сгребла мою ладонь. Уф–ф, по крайней мере восстановится кровообращение. – Прием должен быть масштабным, таким, как был сам Тедди. И Хелен не должна платить.

Как ни странно, я понимала логику Ивонн. Если Хелен не будет настаивать на том, чтобы ограничить круг приглашенных самыми близкими, то прием неминуемо превратится в многолюдное корпоративное мероприятие. А Хелен есть о чем беспокоиться и помимо того, чтобы за это платить.

– Я уверена, Хелен оценит твое предложение, но…

– Вот и отлично. Поговори с ней.

Не совсем то, что я имела в виду, но лучше уж я, чем Ивонн.

– Хорошо.

– И еще: твоя подружка, Трисия.

– Прошу прощения?

– Пусть она этим займется.

– Организацией церемонии? Не знаю, Ивонн, вообще–то это не совсем ее профиль.

– Деньги не проблема.

Какая всесильная фраза. Может заставить пересмотреть любое решение, хотя бы ненадолго. Трисия не специализируется по траурным церемониям, но я не сомневалась, что она с блеском справится. И если Ивонн и вправду готова пролить золотой дождь, Трисия обеспечит Тедди грандиозное прощание. Все в выигрыше.

– Я поговорю с ней.

– С обеими.

– Да.

– Прекрасно. Иди.

Царственным жестом Ивонн указала направление, в котором мне, видимо, следовало отправиться, и удалилась в свой офис. Я же собрала вещи и приготовилась еще раз взглянуть в лицо смерти.

Поездка на такси заняла не так много времени, чтобы я успела собраться с духом, но, думаю, что тут не помогло бы и кругосветное путешествие. Здание само по себе выглядело отталкивающе – холодное, казенное, равнодушное. Я даже вспомнила старую песенку о шахтерах, которую мой отец напевал во время длинных поездок: «Тюремная темень и вечная влага, опасность двойная, а где же все блага?» Снимаю шляпу перед всеми, кто чувствует призвание к такого рода работе.

Опознание оказалось ужасным по двум причинам. Хелен и Кенди, с учетом всех обстоятельств, казались достаточно спокойными, но Хелен напоминала одного из плохих парней в конце первого фильма об Индиане Джонсе – сплошная обнаженная вибрирующуя боль. Во–вторых, ужасен был сам процесс – меня поразило, как гладко, почти элегантно Липскомб провел Хелен через все стадии опознания. Это наводило на мысль, что детективы занимаются этим регулярно, чтобы не сказать ежедневно.

Я старалась делать для Хелен все возможное, в буквальном смысле слова подставляя ей плечо, на котором она могла бы выплакаться. Дождавшись момента, когда поток слез начал иссякать, я затронула деликатную тему:

– Ты уже думала насчет похорон?

Это было все равно, что заново открыть все шлюзы. Хелен разрыдалась, а Кенди недовольно покачала головой:

– Это для нее уже слишком.

– Журнал берет на себя все расходы.

Хелен перестала плакать так внезапно, что поперхнулась. Кенди постучала сестру по спине. Откашлявшись, Хелен хмуро взглянула на меня:

– Что?

– Если ты не возражаешь, журнал берет на себя все расходы. Чтобы отдать Тедди последний долг.

Хелен вытерла глаза.

– Говоря: «Журнал», ты подразумеваешь Ивонн.

Стало ясно, что еще чуть–чуть – и мы ступим на очень зыбкую почву, а я не была экипирована должным образом.

– Нет. Всех нас. Хотя санкционировала, конечно, Ивонн.

Хелен попыталась сказать что–то еще более ожесточенное, но Кенди ее перебила:

– Пусть они оплатят счет. Это самое малое, что они могут для него сделать после того, как он отдал им столько времени. Времени, которое он мог провести с тобой.

Это была неожиданная для меня точка зрения. Я просто полагала, что Ивонн хочет воспользоваться случаем и устроить шоу. Но теория Кенди меня вполне устраивала, и я кивнула в знак поддержки.

Хелен несколько раз перевела взгляд с меня на Кенди и обратно.

– Я хочу участвовать в подготовке.

– Само собой разумеется, – заверила я. Ивонн может сколько угодно возражать, но Трисия позаботится о том, чтобы Хелен от начала до конца была в курсе всего. – Организацией будет заниматься моя подруга, она будет согласовывать с тобой каждую деталь.

Хелен все еще колебалась, но Кенди ласково обняла ее за плечи:

– Дорогая, тебе и без этого есть о чем волноваться. Пусть они этим займутся.

Взгляд Хелен устремился на меня. Она что–то высматривала в моем лице, но что? Я не имела понятия, что очень помогло мне с самым невинным видом еще раз кивнуть и изобразить поощряющую улыбку. После долгой паузы Хелен кивнула:

– О'кей.

– Хорошо. Моя подруга Трисия Винсент тебе позвонит.

Я проверила, есть ли у Кенди номера всех моих телефонов, и еще раз заверила, что, если им понадобится моя помощь, они могут звонить в любое время. Затем я все то же самое повторила для Хелен, хотя и не была уверена, что она меня слушает, пока она не прошептала в ответ:

– Его офис.

Как это я раньше не подумала. Нужно забрать вещи Тедди из его кабинета.

– Хочешь, чтобы я тебе помогла?

– А не могла бы ты… сама этим заняться?

– О, конечно.

Я прекрасно понимала, что Хелен сейчас не хочет ни заниматься упаковкой, ни видеть кого–нибудь – особенно Ивонн. Наверно, и мне будет проще упаковать его вещи, если там не будет Хелен, поясняющей, какое значение в их жизни имела та или иная вещица. Тем более, если окажется, что таких предметов совсем немного, это тоже будет огорчительно. Мой приятель Билл работает в рекламе и постоянно переходит с места на место. Он уверяет, что все барахло, которое вы держите в офисе, должно помещаться в одну картонную коробку. Тогда при увольнении вы сможете унести все за один раз.

Но если речь идет не об увольнении, а о конце жизни, разве не должно быть гораздо больше имущества? Коллекция предметов, которой вы по праву гордились, придававшая вашему кабинету черты индивидуальности, теперь будет олицетворять всю работу, которую вы выполнили, все часы, проведенные вами в офисе, все судьбы, которые пересекались с вашей. Разве ваша жизнь не заслуживает по меньшей мере второй коробки? Я надеялась, что, когда Хелен будет перебирать отобранные мной вещицы, она найдет в этом некоторое утешение.

А кроме того, возбужденно подумала я, есть шанс, что в кабинете Тедди я наткнусь на что–то интересное, способное пролить свет на убийство.

– Я займусь этим сегодня же, а потом позвоню договориться, когда лучше привезти коробки.

Хелен с благодарностью обняла меня. Сейчас она казалась более хрупкой и уязвимой, чем когда я уходила из их дома, и это наконец спровоцировало слезы, с которыми я боролась с того момента, как Липскомб встретил нас у входа. Напоследок потрепав Хелен по плечу, я обернулась как раз вовремя, чтобы налететь на детектива Эдвардса.

Жаль, что я наступила ему на ногу носком, а не каблуком: у этих вейцмановских лодочек каблук – грозное оружие. Должно быть, он неслышно подошел и встал за моей спиной, а потом не успел вовремя отступить и – бац! Ни один из нас не удивился.

– Детектив Эдвардс, – кивнула я и устремилась прямиком в дамскую комнату.

Я успела измерить ее шагами, посидеть в кабинке, поправить макияж – насколько мне позволяли дрожащие руки и пылающие щеки, три раза посмотреть на часы, прежде чем наконец решила, что могу выйти. Наверняка детективы уже ушли или занимаются Хелен. Но едва я успела войти в холл, как увидала поджидавшего меня Эдвардса.

Бывают моменты, когда я жалею, что не курю. Лорин Бэколл[52] всегда могла выиграть время, чтобы успеть придумать уничтожающе саркастическую реплику, используя завораживающий сигаретный ритуал: чирканье спички, вспышка сигареты, долгий затуманенный взгляд из–под ресниц, глубокая затяжка, ленивый выдох, испепеляющая фраза. Как бы мне сейчас хотелось иметь под рукой одну из бэколловских сигарет! А еще лучше, одного из ее сценаристов…

Эдвардс сделал первый шаг, на что я могла бы купиться, если бы не была уверена, что это технический прием.

– Этим утром все пошло совсем не так, как я надеялся.

– Черствый бейгел? – съязвила я, почти чувствуя вкус табачной крошки, которую Бэколл всегда снимала с языка отточенным движением наманикюренного пальчика.

– Что ж, я этого заслуживаю, – его улыбка была достаточно страдальческой, чтобы сойти за искреннюю. – Я был неправ.

– Ага, и на этом месте я должна сказать, что прощаю вас, потому что вы выполняли свою работу? – даже если он искренен, одной улыбки мало. Если я хочу действовать с дальним прицелом.

– Это было бы здорово.

– Не сомневаюсь. Удачного дня, детектив.

Туше, Ли Браккет[53]! Я была довольна собой. До тех пор, пока на обратном пути в офис не позвонила Кэссиди.

– Ты не должна сжигать мосты, Молли, – заявила она.

– Я не хочу иметь ничего общего с человеком, который считает меня способной на убийство. Или на то, чтобы спать с Тедди Рейнольдсом, – оборонялась я.

– Я говорю о доступе к полицейскому расследованию, чтобы ты могла разгадать это преступление и прославиться, – нажала Кэссиди.

– Ты всегда меня поддерживаешь. За что я тебя и люблю, – продолжила я обмен щелчками.

– Да, я тебя поддерживаю! – взвилась она. – Я думаю вместо тебя, потому что у тебя самой сегодня на это явно нет времени.

Щелк, щелк, щелк.

– А что я должна была делать, Кэссиди? Поблагодарить его за то, что зачислил меня в список подозреваемых?

Что хорошо в Манхэттене, так это то, что окружающие всегда заняты собой и им нет никакого дела до тебя. Вы можете заниматься любовью на тротуаре Шестой авеню, и прохожие будут спокойно огибать вас, не сбавляя шага. Но, видимо, мой голос сорвался на словах «подозреваемые», потому что на меня взглянули сразу трое – один с ужасом и двое с любопытством. Я на ходу подняла вверх воротник, как будто он мог заглушить мои дальнейшие высказывания.

– Ты должна была посмеяться над таким невероятным предположением и начать делать заметки на случай, если потом захочешь подать на него в суд. Не надо хлопать дверью. Держи ее открытой. Она тебе еще понадобится.

– Тебе это ни к чему. Ни дверь, ни осложнения, ничего, – настаивала Трисия, когда я позвонила, чтобы узнать и ее мнение. – Он просто идиот и не разбирается в людях, что заставляет задуматься, а может ли он при этом быть хорошим детективом. Следовательно, он не интересует тебя ни в личном, ни в профессиональном плане. Так что все, проехали.

Я не сразу ей ответила. Обдумывая то, что она сказала, я одновременно следила за людским потоком, втекающим и вытекающим из нашего здания. Я решила постоять на улице, пока не закончу разговор с Трисией, здраво рассудив, что мне совершенно не нужно, чтобы кто–нибудь в офисе услыхал хоть малейший намек на возможный журналистский аспект этого дела. Только этого мне не хватает! У меня уже есть Питер, чтобы начать беспокоиться о возможном конкуренте.

Итак, я наблюдала за снующими взад–вперед людьми и вспоминала, что сказал Эдвардс: убийца использовал магнитную карточку Тедди, чтобы выбраться через гараж. Но как в таком случае убийца попал в здание? Каждый, кто зарегистрировался на входе, должен был отметиться при выходе, иначе у Эдвардса уже был бы список несовпадений. Как же можно проникнуть в здание и при этом не попасть в поле зрения системы безопасности?

Трисия неправильно истолковала мое молчание:

– Ты всерьез на него запала.

– Нет, что ты, – заверила я. – Он, хоть и чертовски сексуален, но, как ты сказала, при этом еще и идиот. Все, проехали.

– Я не хочу, чтобы ты страдала. Ни в каком смысле.

– Ты моя прелесть. До скорого!

Пока я ехала в лифте, страх перед необходимостью побывать в кабинете Тедди сменился воодушевлением – вдруг я найду там что–нибудь, что поможет раскрыть убийство! Хелен жаждала мщения, я и сама потихоньку начала увлекаться этой идеей. Или, возможно, я внушала себе мысль о возмездии, чтобы не чувствовать себя стервятником, охотящимся за Пулитцеровской премией.

Атмосфера в загончике была подавленной, люди в основном занимались работой, не было излишней болтовни, даже по телефону все разговаривали тише и вежливее, чем обычно. Единственные громкие голоса принадлежали Ивонн и Гретхен, занимавшим боевые позиции у входа в кабинет Тедди. Гретхен с угрожающим видом загораживала дверь – руки сложены на груди, подбородок выдвинут, выщипанные брови нахмурены. Ивонн пыталась протиснуться мимо нее, но Гретхен не так–то легко сдвинуть с места.

Ивонн повернулась, когда под моими ногами зашелестела коричневая бумага, и в ответ на мою доброжелательную улыбку тут же набросилась на меня:

– Что еще за фокусы там у тебя с Хелен?!

Легче остановить разогнавшийся паровоз, чем Ивонн. Гретхен объяснила:

– Ивонн хотела войти в кабинет Тедди, но позвонила Хелен и сказала, что ты – единственная, кому это разрешается. Полиция уже забрала все, что им нужно, в том числе компьютер, но остальным придется заняться тебе.

Гретхен демонстративно прислонилась к косяку, заявляя свои права на прилегающее пространство, что заставило меня сразу вспомнить образ, вызванный словами Эдвардса: Тедди, стоящий в такой же позе, когда его атаковал убийца.

Ивонн продолжала настаивать:

– Там должны быть папки, работа, которую надо срочно передать кому–то другому. Я не хочу казаться бесчувственной. Но мы все еще должны выпускать журнал. И я настою на своем, даже если мне придется кого–нибудь уволить.

Она топнула ногой, и каблук проткнул коричневую бумагу. Я почти что ожидала, что из дырки потекут кровавые пузыри – что–нибудь в духе Сэма Рэйми[54] – но ничего не произошло. Ну, и слава богу.

Ивонн повозила носком туфли по полу, пытаясь натянуть бумагу на разорванное место, потом распрямилась с видом драматического негодования. Все это выглядело достаточно наигранно. До сих пор я никогда не обращала внимания, какого же Ивонн, оказывается, маленького роста: она всегда была на самых высоких каблуках, какие только могут разработать инженеры–конструкторы. Эдвардс сказал только, что убийца был ниже Тедди, что означало – меньше, чем пять футов десять дюймов. Даже на своих самых высоких каблуках Ивонн попадала в промежуток от пяти–шести до пяти–семи.

Ивонн?

Когда я работала непосредственно на Ивонн, то частенько мысленно поносила ее последними словами. Особенно в тот раз, когда я писала основную статью номера, и Ивонн все переделала, причем статья от этого ничуть не выиграла, а просто стала совсем другой. Есть такая категория редакторов. Они должны переделать все по–своему, и не потому, что ваш вариант был хуже, а только потому, что он был – попробуйте угадать! – написан по–вашему. Но какими бы красочными и разнообразными эпитетами я ни наделяла Ивонн, никогда не предполагала, что она может быть способна на убийство.

Кажется, настало время об этом подумать. А также позаботиться о том, чтобы она убралась подальше от офиса Тедди, потому что – я готова была биться об заклад – ее влекли туда не производственные, а личные интересы.

– Ивонн, у нас была ужасная ночь. Да и утро не намного лучше. Давай не будем выплескивать все это друг на друга.

Я попыталась увести ее подальше от офиса Тедди, но Ивонн взгромоздила свою тощую задницу на край стола Гретхен, скрестила руки на груди и всем своим видом дала понять, что так просто отсюда не уйдет.

– Почему она выбрала тебя?

Черт меня подери, если я сама это знаю! Но я не могла в этом признаться, иначе в следующую минуту Ивонн уже паковала бы коробки вместе со мной, что меня совершенно не устраивало.

– Мне кажется, Хелен считала, что для тебя это будет слишком тяжело. Как и для нее. И для Гретхен.

Раз уж я все равно врала, можно было заодно сделать приятное Гретхен.

– Она так сказала?

– Ну, не совсем такими словами, – и даже совершенно не такими, но мне не хотелось напрасно обижать Ивонн – а вдруг она все–таки не убийца? Надо будет не забыть погладить себя по головке за то, что я обращалась с Ивонн, как с невиновной, до того, как обыскать офис и раздобыть доказательства ее вины.

Ивонн, казалось, хотела отпустить какое–то замечание, скорее всего, по поводу Хелен, якобы беспокоящейся о ее, Ивонн, душевном спокойствии, но потом решила не спорить. Встав, она рассеянно поправила стаканчик для карандашей и, не произнеся ни слова, направилась в свой офис. И это при ее–то неумении промолчать – я была потрясена.

Почти так же сильно меня потрясла Гретхен, стиснувшая меня в объятии, больше похожем на хиропрактический прием.

– Все тип–топ, Гретхен, – кое–как выдавила я.

Мы с Гретхен примерно одного роста, поэтому мой нос упирался ей в щеку, затрудняя дыхание. Но дышать было тяжело еще и по другой причине: от Гретхен пахло какими–то странными старомодными духами, которые я не могла узнать. Обычно она предпочитала более экзотические ароматы, но часто использовала бесплатные образцы, которые ей давал Тедди. Возможно, это был один из них.

– Спасибо тебе огромное! – выдохнула она и ретировалась за свой стол, чтобы еще немного порыдать.

Я замешкалась в дверях, не понимая, следует ли мне идти успокаивать Гретхен, но пока я думала, вокруг нее уже засуетились Кендалл Грэм и Джейсон Джефферсон, наши помощники редакторов, с салфетками, водой и утешениями. Кендалл с упреком взглянула на меня, как будто это я довела бедняжку до слез. А поскольку меня никогда не привлекала роль плохой девчонки, я проскользнула в кабинет Тедди.

Я не очень–то представляла себе, с чего следует начать. На стенах висели отдельные номера журнала в рамках, но они принадлежали издательству. На приставном столике стояли личные фотографии: свадебная, Тедди и Хелен на Каймановых островах пару лет назад, Тедди и Хелен, салютующие фотографу в каком–то баре возле бассейна. В красивой ореховой шкатулке Тедди хранил свою коллекцию авторучек фирмы «Монблан». Повсюду громоздились кипы папок, но это уже была проблема Гретхен. Похоже, здесь хранилось не так–то много личных вещей. Задача могла оказаться более легкой, чем я предполагала. Но что еще я могу узнать в этом кабинете?

Удобно устроившись за столом в кресле с ортопедической спинкой, я провела рукой по полированной поверхности. Стол был огромный, громоздкий, неуклюжий – за таким мог бы сидеть Спенсер Трейси[55] в одном из тех старых фильмов, где он играл адвоката. Была в этом сооружении некая величавость, которая, несомненно, льстила Тедди. Такой стол мог быть вместилищем многих секретов.

Если бы я умерла и кому–то пришлось разбирать мой стол, память обо мне была бы навеки опозорена. Я сжимаюсь от страха, стоит только представить, что обо мне будут судить по нескольким тампонам, упаковке аспирина, чайным пакетикам, пачке слабительного, зубной пасте и запасным колготкам, которые я храню в верхнем ящике. Подобные мысли заставили меня повременить, прежде чем я решилась открыть верхний ящик. Что, если там обнаружится что–то, о чем я не хочу знать, с чем не смогу справиться? До сих пор все мои подозрения были абстрактными, но что, если сейчас они подтвердятся? Опустив голову, чтобы случайно не посмотреть в сторону кабинета Ивонн, я потянула на себя ящик.

В том, что касается быта, мужчины априори имеют преимущество, потому что им не нужно постоянно иметь под рукой столько всяких интимных мелочей, сколько нам, женщинам.

За исключением презервативов. Как ни странно, они обнаружились в верхнем ящике стола. Целая куча, рассыпанная по всему ящику, а не старательно задвинутая подальше, за кипы блокнотиков для заметок – именно там я прячу тампоны у себя в столе. А здесь прямо так, на виду – вот они, пожалуйста, марки Троян–Двойное Наслаждение. Ей–богу.

Я так резко задвинула ящик, что чуть не прищемила большой палец. У меня слегка шумело в голове, как будто я случайно наткнулась на Тедди, стоявшего нагишом посреди кабинета. Я постаралась отогнать от себя следующее видение: голый Тедди натягивает презерватив. Встав из–за стола, я в ужасе затрясла головой – картинка становилась все более четкой! Нужно было срочно представить что–нибудь другое, что угодно, например, посчитать овец.

Несколько минут я постояла, рисуя в воображении овечек из мультика, рекламирующего матрацы «Серта». Получилось еще хуже: голый Тедди посреди стада овец.

С какой стати женатому мужчине держать презервативы в ящике стола на работе? Хелен не была здесь частой гостьей, они даже на ланч очень редко ходили вместе, несмотря на то, что работает она в двух шагах отсюда. Нет, он держал эти штуки не для Хелен. Но для кого? И где они этим занимались?.. Стоя посреди комнаты и оглядывая диван, стол и ковер, я чувствовала себя вуайеристкой. Ох, уж это мне чересчур живое воображение, будь оно проклято!

Значит, раз Тедди был тот еще кобель, Эдвардс прав, рассматривая Хелен в качестве главного подозреваемого? Ни в коем случае. Она была в искренней ярости, когда это случилось. И, вероятно, обвиняла любовницу. В этом есть смысл – любовница знала о его привычке допоздна засиживаться в офисе, потому что сама была тому причиной, любовница изучила здесь все ходы и выходы, у любовницы могло хватить пыла, чтобы вонзить нож в горло Тедди и оставить его там. Но только вот кто она?

Я начала прочесывать офис, как наркоман, ищущий тайник с героином. Большую часть стола можно было сразу отбросить – она действительно была занята рабочими материалами. В верхнем левом ящике лежали канцелярские принадлежности: скрепки, ножницы, нож для открывания конвертов, бланки. В правом верхнем ящике преобладали продукты: хлопья, изюм, зерновые батончики, орешки. Я уже начала закрывать ящик, но потом решила копнуть глубже. Отодвинув всю диетическую еду в сторону, я обнаружила два шоколадных батончика «Милки вэй» и пакет клубничных «Твиззлерс». Почему–то эти находки помогли мне почувствовать себя лучше.

Вновь открыв средний ящик, я сгребла в сторону презервативы, образовавшие симпатичную горку из блестящих зеленых квадратиков. Кроме обычного набора ручек и карандашей обнаружилось несколько жетонов метро, бумага для заметок разных цветов и размеров, а также мятные подушечки для освежения дыхания.

В глубине стола я нащупала что–то мягкое и резиновое. Отдернув руку в сторону, я наткнулась на такие же плотные скопления непонятно чего. В голове у меня мгновенно пронеслось так много непристойных предположений, что я сама себе удивилась. Сделав глубокий вдох, я решительно выдвинула таинственные находки на свет.

Соевый соус. Пакетики соевого соуса из ресторанов. А также кетчуп, горчица и даже один пакетик сладкого огуречного маринада. Но никакого дымящегося пистолета. Кроме того, который я представила упакованным в презерватив.

Я решила выбросить презервативы – они точно не должны попасться на глаза Хелен, да и Гретхен лучше было их не видеть – но все остальное выглядело вполне личным, чтобы быть упакованным. Похоже, хватит одной коробки. Наберется ли достаточно вещей, чтобы Хелен могла утешиться? Или она, как и я, надеялась, что здесь обнаружится что–нибудь компрометирующее?

Подумав, что начать следует с фотографий, а уже потом загрузить весь хлам из ящиков, я крутанулась в кресле, взяла фотографию и… уронила ее. Я еще попыталась подхватить ее в воздухе, но мои пальцы только скользнули по стеклу и лишь слегка замедлили падение. Мгновение спустя я растерянно смотрела на осколки.

Видимо, звук разбивающегося стекла был не таким громким, как мне показалось, потому что Гретхен не прибежала узнавать, в чем дело. Вскочив, я поспешно собрала осколки. Хорошо хоть фотография не пострадала. Я сама закажу новое стекло. Это будет красивый жест по отношению к Хелен.

Я осторожно подняла рамку, чтобы выбросить еще державшиеся в ней кусочки стекла. Простая серебряная рамка, три на пять дюймов, с маленькими крестообразными цветками по углам. Наверно, это был подарок Хелен, решила я. В ее стиле. Я потрясла рамку, чтобы избавиться от остатков стекла, и чуть не выронила фотографию. Когда я поправляла карточку, она съехала в сторону, приоткрыв какой–то другой снимок. Моя бабушка хранила наши школьные фотографии в одной рамке – так ей удобнее было следить, как мы изменялись с каждым годом. Неужели Тедди тоже был сентиментальным? Или он просто забыл выбросить образец, который продавался вместе с рамкой?

Я сдвинула верхнюю фотографию, чтобы рассмотреть нижнюю. На ней тоже была запечатлена счастливая парочка, и Тедди выглядел лучше, чем на первой. Почему же он прятал эту? Ага. Потому что на второй карточке с ним была не Хелен. С ним была Ивонн.

И, хотя я вновь чувствовала себя вуайеристкой, я продолжала разглядывать снимок. Он был сделан на какой–то светской вечеринке: Тедди в классическом черном смокинге, Ивонн в потрясающем платье от Багли Мишка[56], которое с помощью невидимых приспособлений гордо выставляло напоказ немногие выпуклости своей обладательницы. Судя по фасону платья и цвету волос Ивонн, фотография была сделана прошлым летом.

Что ж, Ивонн и Тедди знакомы много лет. Они добрые друзья. Они часто ходят вместе на вечеринки и прочие мероприятия, в основном как представители журнала. Так что не было никакого сюрприза в том, чтобы увидеть их вдвоем в таком интерьере.

Сюрприз был в том, как они выглядели. Тедди сидел на табуретке возле бара. Ивонн устроилась между его ног, уютно угнездившись в нем плечом, бедром и грудью. В одной руке она держала бокал, вторая с привычной небрежностью лежала на его ноге в непосредственной близости от паха. Тедди по–хозяйски держал руку на ее бедре. Ивонн смотрела в камеру, но взгляд Тедди был устремлен на ее лицо. Точнее, на ее рот. Он тянулся к ней, явно собираясь поцеловать. Они выглядели расслабленными и счастливыми – явно не постановочное фото. Это была фотография пары. Двоих, которые, как минимум, спали друг с другом.

Честно говоря, находка произвела на меня глубокое впечатление. Как это они ухитрялись крутить любовь у нас под носом, да так, что ни у кого не появилось даже подозрения? Вся наша пишущая братия сходилась на том, что дрянной характер Ивонн происходит из–за отсутствия регулярного секса. Сотрудники были близки к тому, чтобы начать приносить жертвы языческим божествам, дабы какой–нибудь мужчина возлег с этой женщиной и тем самым осчастливил этот мир. Но если я верно истолковала фотографию, то у человеконенавистничества Ивонн была какая–то другая причина.

Ну и потом, даже если между ними когда–то что–то было, это еще не означает, что они до сих пор оставались вместе. Может быть, они расстались по–плохому, и именно это сделало Ивонн такой невыносимой. Я вытащила фотографию из рамки, чтобы посмотреть, нет ли на ней даты. Вместе со снимком выпал ключик на тонком красном шнурке. Ключ был совсем маленький, меньше, чем от висячего замочка. Во время моего рейда по офису не обнаружилось никаких запертых шкафчиков, ящиков или шкатулок. Так от чего же этот ключ и почему Тедди прятал его в рамке?

Я вернулась к фотографии. На обороте не было даты, только посвящение: «Ты принадлежишь мне – навсегда. И.» Похоже, Ивонн была такой же властной любовницей, как и начальницей. Не «Будешь ли ты моим?» или «Надеюсь, ты будешь моим», но «Ты принадлежишь мне». Интересно, как Тедди воспринимал такой командирский тон.

В углу фотографии узнаваемым квадратным почерком Тедди было выведено «МААРТЕН».

Что это, Синт–Маартен[57]? Я перевернула фотографию и постаралась рассмотреть детали барной стойки. Не то что бы я проводила большую часть жизни в барах, изучая стены за стойкой, но в данном случае я готова была биться об заклад, что это бар отеля «Ритц–Карлтон» здесь, в Манхэттене, а не на Синт–Маартене. Так что же означает слово «Маартен»?

Я держала в одной руке ключ, а другой – фотографию, когда открылась дверь. Одним движением, до того гладким и ровным, что я сама себе удивилась, мне удалось встать и спрятать в карманах руки вместе с содержимым в тот момент, когда в комнату вошла Гретхен. Она посмотрела на меня – руки в карманах, беззаботный вид, как будто в запасе у меня уйма времени – и неуверенно улыбнулась:

– Нужна помощь?

Я чуть не попросила ее помочь убрать осколки, просто ради того, чтобы она почувствовала себя полезной, но потом решила, что гораздо разумнее побыстрее от нее избавиться.

– Нет, спасибо, здесь не так уж много вещей, – заверила я, сообразив, что не могу вынуть руки из карманов – Гретхен может заметить очертания снимка или ключа и поинтересоваться, а что это я пытаюсь стащить из офиса ее дорогого усопшего шефа.

– Тедди не любил захламляться. Он хранил только самое важное, – шмыгнула носом Гретхен.

Карточка жгла мне руку, но я кивнула:

– Тем легче будет Хелен.

Гретхен издала булькающий звук, который я ошибочно приняла за смешок, пока не увидела текущие по ее щекам слезы.

– Бедная, несчастная Хелен! – выдавила она. Надеюсь, мой кивок можно было трактовать как сочувственный, но мне не хотелось поощрять ее рыдания из боязни, что наша начальница, отныне подозреваемая в убийстве, примчится выяснять, что означают все эти завывания.

Поэтому, заверив Гретхен, что я справлюсь с упаковкой, я со всей возможной вежливостью выпроводила ее, закрыла дверь и наконец сделала то, что на моем месте сделала бы любая разумная девушка, прячущая в кармане ключ к разгадке убийства. Я позвонила своим подругам узнать, можем ли мы встретиться за ланчем.

Глава 6

– Убийство – это просто крайняя форма социального взаимодействия.

Я сделала это самоуверенное заявление, сидя на полу, босиком, в офисе Кэссиди, подцепляя палочками цыпленка в лимонном соусе.

Трисия, подавшись вперед, пощупала мой лоб, затем, пожав плечами, вернулась к своей говядине с брокколи.

– Во всяком случае, это не горячечный бред.

– Я всего лишь пытаюсь сказать, что совсем не обязательно быть психом, чтобы кого–нибудь убить.

– Но это помогает. Особенно, если построить на этом защиту, – Кэссиди сидела за своим столом, занимаясь одновременно сразу несколькими делами. Офис Кэссиди выглядит, скорее, как берлога университетского профессора, чем как кабинет модного адвоката. Две стены заняты битком набитыми книжными полками, третья – окном, в которое она вряд ли когда–нибудь выглядывает, несмотря на то, что оно выходит на Линкольн–центр, а на двери красуются морские пейзажи, выполненные младшей сестренкой Кэссиди. Мебель в стиле миссионер[58] – практичная, хотя и достаточно элегантная, на всех плоских поверхностях возвышаются неустойчивые кипы книг, журналов и папок. Мне это нравится.

Кэссиди согласилась на совместный ланч при условии, что мы закажем еду из китайского ресторана в ее офис, поскольку у нее цейтнот. Я заикнулась было о том, что в таком случае можно подождать и до обеда, но она рявкнула, что до тех пор число жертв может увеличиться, и что здоровое питание в течение дня – залог успешного расследования. К счастью, Трисия сказала только, что у нее нет никаких неотложных дел, и она будет рада с нами встретиться.

К еще большему счастью, Трисия со всей присущей ей дипломатичностью встретила рассказ о том, что Ивонн в добровольно–принудительном порядке хочет поручить ей организацию похорон, а я не стала бросаться с возражениями под этот танк.

– Как интересно. Похоронная церемония и прием, – была первая реакция Трисии.

– Мне кажется, Ивонн видит это скорее, как корпоративное мероприятие с покойником – ну, так уж получилось – в качестве почетного гостя, – пояснила я.

– Не совсем моя область.

– Я знаю. Ты вполне можешь сказать: «Нет», если не хочешь.

Трисия задумалась, а ее руки, то сплетаясь, то расплетаясь, тем временем вели между собой молчаливый диалог. Интересно, что ее смущает? Трисия не боится трудностей, любит новые и сложные задачи, значит, не это. Я уже сказала ей, что деньги – не проблема, так что это тоже отпадает. Тогда что же?

Руки Трисии замерли, потом аккуратно легли друг на друга.

– Это может помочь твоему расследованию, правильно? Доступ к списку гостей и все такое?

Она застала меня врасплох. Я не рассматривала проблему с этой точки зрения и уж никак не ожидала, что такое придет в голову Трисии.

– Вообще–то, да, конечно. Кэссиди фыркнула:

– Молли раскусит это дело задолго до похорон. Так что просто распланируй чертову церемонию.

Трисия подтвердила, что так и сделает, но по блеску ее глаз я поняла – ей нравится мысль о том, что она может мне помочь. Мне эта идея тоже нравилась. Помимо всего прочего, это был своеобразный вотум доверия, поэтому я решила суммировать все, что мне уже стало известно и предложить свою теорию убийства, как крайнего проявления невоспитанности.

Моя мысль сводилась к тому, что даже если к тому моменту, когда мы с Ивонн встретились в ночь убийства, она вела себя нормально – относительно нормально – это еще не означает, что она вне подозрений. Особенно если учесть, что Эдвардс не жалел времени, проверяя Хелен, а Хелен вела себя куда более адекватно, чем Ивонн. Хотя такое сравнение не вполне справедливо, поскольку Хелен вообще гораздо нормальнее, чем Ивонн. Точка.

– Как по–твоему, Ивонн догадывается, что ты ее подозреваешь? – спросила Трисия. Она встревоженно взглянула на Кэссиди, и та, на лету перехватив ее мысль, согласно кивнула.

– Что такое?

– Молли, ты должна быть очень осторожна, – Трисия и хотела помочь, и в то же время продолжала беспокоиться. Я ее понимала. Когда я сама притормаживала и задумывалась, а во что я, собственно, влезаю, мне тоже становилось не по себе. Поэтому я просто старалась на этом не концентрироваться.

– Если Ивонн убила Тедди, то она сделала это из ревности. Порыв страсти, состояние аффекта и все такое. Тогда с чего ей покушаться на меня?

– Потому что ты собираешься доказать, что она – убийца, – Кэссиди хмуро смотрела на меня, как будто я была ребенком, прижавшим ладони к раскаленной плите, несмотря на запрет, а потом еще имевшим наглость заорать. Но я определенно не собиралась обращать внимание на такие пустяки.

– Откуда она об этом узнает? Я ни слова не сказала ей о моей журналистской идее.

– Но она непременно узнает, что ты встречалась с Гарреттом Вилсоном из «Манхэттена» по поводу статьи. Хорошие новости распространяются быстро, но сплетни – еще быстрее.

– Я тебя умоляю. Как будто я могу с ним встретиться.

– Можешь, радость моя. Завтра в полдень, – Кэссиди издала довольный густой смешок, который я нахожу очень милым и заразительным, но только не в тех случаях, когда смеются надо мной. Наверняка я выглядела по–идиотски, что еще сильнее развеселило Кэссиди.

Я вопросительно посмотрела на Трисию – сияя, как заботливая мать, она показала на Кэссиди:

– Это она сделала, не я.

– Сделала что?..

– Устроила тебе встречу с Гарреттом. Каждый кусочек китайской еды, которую я только что проглотила, плюс несколько жизненно важных органов бешено закувыркались у меня в животе. Гарретт Вилсон. Редактор отдела в «Манхэттене». Человек, известный как создатель – и разрушитель – многих великих карьер. Работающий в журнале, который умеет смешивать интеллект с гламуром – причем так мастерски, что выигрывают оба направления, правда, второе несколько больше, чем первое. Это было бы идеальное издание для публикации очерка об убийстве Тедди, но мне никогда и в голову не пришло бы туда соваться. И теперь, когда Кэссиди совершила чудо, открывающее такую возможность, я не была уверена, что справлюсь.

– Пару недель назад, когда я сидела рядом с ним на очередном сборище по поводу Первой поправки[59], я настояла на том, чтобы он держал руку на своем бедре, а не на моем, а он в ответ настоял на том, чтобы я взяла его карточку. Я решила, что хоть кто–то должен от этого выиграть, и позвонила ему. – Кэссиди вышла из–за стола и направилась ко мне, размахивая палочками для еды. – И это обойдется тебе всего–навсего в одну порцию утки по–сычуаньски.

Она насадила на палочку кусок упомянутой утки из стоявшей позади меня картонки и вернулась за свой стол.

– Не знаю, что и сказать, – я была искренне тронута, но знала, что Кэссиди терпеть не может излишней эмоциональности.

– Боже. Давайте просто посидим и насладимся моментом, – Кэссиди подмигнула мне и набросилась на утку.

А у меня вдруг начался приступ паники.

– Я же не могу ему сказать, что считаю убийцей Ивонн. Я никому не могу этого сказать. Пока что.

Кэссиди покачала головой:

– Нажимай на то, что статья будет о самом процессе расследования, а не о том, кто убийца. То, что к моменту выхода статьи ты сможешь назвать имя настоящего убийцы – еще один замечательный бонус.

– А кому ты собираешься рассказать про Ивонн? – очень ровным тоном спросила Трисия.

Трисия умеет разговаривать в эдакой отстраненно–неосуждающей манере, которая сразу заставляет понять, что вы шагаете по тонкому льду, и пожелать, чтобы лучше уж она прямиком высказала все, как есть, и назвала вас идиотом. Вежливо и с любовью. Очень помогает.

Разумеется, я понимала, к чему она клонит.

– Никому. До тех пор, пока я не выясню хоть что–нибудь. Пока что у меня есть только подозрение.

– И еще украденный ключ, – прежде чем мы приступили к еде, я успела показать им фотографию и ключ. Слово «Маартен» не вызвало у них никаких ассоциаций, кроме карибских фантазий, и они согласились, что, похоже, снимок сделан в «Ритц–Карлтон». Но, возможно, ключ мог оказаться… ключом. Кэссиди задумчиво побарабанила пальцами по щеке:

– Как ты думаешь, что этот ключ отпирает?

– Пояс целомудрия Ивонн? – предположила Трисия.

Я покачала головой:

– Не настолько уж он древний, – подруги хихикнули, а я выудила ключ из кармана и, сдвинув в сторону газеты и журналы, положила его на кофейный столик, чтобы им обеим было видно. – На нем слишком мало бороздок для замка от банковского сейфа или даже для обычного висячего.

Трисия потянулась к ключу, и Кэссиди сделала резкое движение, как будто собиралась ее шлепнуть по изящной ручке.

– Осторожнее! Хватит того, что наша Агата Кристи уже оставила на нем свои отпечатки.

Черт, я об этом не подумала. Мало того, что я стащила улику, я еще и испортила ее. При условии, что ключ является уликой. При условии, что я права в своей теории насчет Ивонн. При условии, что я еще не зашла слишком далеко. Но сейчас мне было не до того, чтобы обо всем этом думать, поэтому я просто сказала:

– Проклятье.

– Ничего страшного, мы это уладим. У тебя есть оправдание – Хелен поручила тебе перебрать и упаковать его вещи, и так далее, и тому подобное. Но, знаешь ли, с этого момента, пожалуйста, будь поосторожнее, – предупредила Кэссиди.

Я оценила местоимение «мы». Не то чтобы я хотела втянуть кого–то из них в неприятности. При условии, что я уже предвидела эти неприятности. При условии, что – ладно, неважно, это мы уже проходили.

Трисия склонилась над ключом, всячески подчеркивая, что до него не дотрагивается.

– Знаешь, что мне это напоминает?

– То, как ты уткнулась носом в стол, напоминает мне колледж, но думаю, ты не это имела в виду, – признала Кэссиди.

Трисия выпрямилась, не сводя глаз с ключа.

– Ты не все знаешь, Кэссиди. Многое, но не все.

Мы с Кэссиди обменялись понимающими взглядами, заметив которые, Трисия фыркнула.

– Сейчас мы узнаем все секреты.

– Моя музыкальная шкатулка, – настаивала Трисия.

– Ты держишь в ней кокаин? – не желала сдаваться Кэссиди. – Надо же, а мы никогда в нее не заглядывали.

Трисия, игнорируя Кэссиди, которую это только еще больше развеселило, обратилась ко мне:

– Когда я была маленькой, у меня была музыкальная шкатулка из очень красивого полированного ореха. Отец привез мне ее из Вены.

– И ты заводила ее похожим ключом?

– Нет, но в ней был выдвижной ящичек для сувениров, который открывался очень похожим ключиком.

На минуту мы все замерли, разглядывая ключ, но мне в голову не пришло ничего, кроме сцены из «Алисы в стране чудес», где Алиса не может достать ключ со стола, потому что делается то чересчур маленькой, откусывая пирог, то чересчур большой, отпивая напиток. Или наоборот? И, как поет Грейс Слик[60] в песне «Белый Кролик», «одна пилюля делает тебя большой, другая – маленькой, а та, что дает тебе мамочка – вообще не действует». Вот уж воистину, «Съешь меня». Кажется, я уже провалилась в кроличью нору?

– Значит, Тедди подарил Ивонн шкатулку? – рискнула я.

– Или что–то ценное, чтобы хранить в ее шкатулке, – сказала Кэссиди.

– Должно быть что–то очень ценное, чтобы ради этого она решилась его убить, – продолжила Трисия.

– Чтобы Тедди не достался никому другому, – предположила я.

– Думаешь, он с ней порвал? – спросила Кэссиди.

– Может быть, Хелен обо всем узнала и заставила его. Это объясняет, почему Ивонн так «нежно» отзывается о Хелен. – Стараясь не терять изящества, я поднялась на ноги. – Кажется, пора вернуться на место преступления.

– Обратно в офис? Так скоро? – Трисия вела себя как образцовая хозяйка, хотя это был офис Кэссиди.

– Обратно в «Фам». Насколько мне известно, именно там Тедди познакомился с Ивонн. Моя приятельница Стефани Гленн все еще там работает. Может быть, она знает, где и когда они закрутили.

– Думаешь, Вудворд и Бернстайн[61] копались в сексуальной жизни своих героев, когда расследовали Уотергейт? – спросила Трисия.

– Дорогая, а как ты думаешь, почему они назвали своего осведомителя «Глубокая глотка»[62]? – намекнула Кэссиди.

– Мой брат уверен, что «Глоткой» была Пат Никсон[63], – призналась Трисия со стыдливой улыбкой, намекающей на скандал в благородном семействе. Неудивительно, учитывая, что ее брат недавно зарегистрировался как член Демократической партии.

– Ладно, я лучше пойду, пока не начала представлять Никсонов, трахающихся в Розовом саду Белого дома. Спасибо за ланч. Я вам позвоню. – Послав им воздушные поцелуи, я направилась к выходу, от души надеясь, что на этом пути мне вскоре удастся собрать из кусочков грандиозную историю, а не выставить себя полной идиоткой.

К счастью, мы со Стефании по–прежнему часто болтаем, а еще чаще обмениваемся письмами, поэтому мой звонок с просьбой встретиться не слишком ее удивил. По телефону я не стала объяснять причину, чем, думаю, заинтриговала ее еще сильнее.

«Фам» находится чуть дальше, чем «Зейтгест», и, проезжая в такси мимо родного здания, я чувствовала себя слегка пристыженной, как будто Ивонн могла видеть, как я со своего заднего сиденья выглянула в окно, чтобы убедиться, что она меня не видит. У меня в голове сразу же зазвучал припев к старой детской песенке: «Я оглянулась посмотреть, не оглянулся ли ты, чтоб посмотреть, не оглянулась ли я». Теперь, когда я подозреваю Ивонн, догадывается ли Ивонн, что я ее подозреваю? От этой мысли у меня по коже побежали мурашки.

Со Стефани Гленн мы познакомились лет пять назад, когда обе писали для журнальчика под названием «Сонник», к счастью, вовремя почившего. Брент Каррузерс, кретин, которому повезло унаследовать огромное состояние, решил, что может оправдать свое существование пересмотром культурных ценностей Нью–Йорка. У него была своя теория – инвестировать во всякие необычные виды бизнеса с последующим раскручиванием их на страницах журнала.

Он начал швырять деньги направо и налево, чем привел окружающих в такой восторг, что люди даже не осознали, что он понятия не имеет о том, что делает. Журнал оказался не более чем экспериментом – а сколько разных шрифтов можно втиснуть на одну страницу, прежде чем он рухнет под грузом собственной претенциозности. После чего Брент угодил в психическую реабилитацию, а мы, выяснив, сколько именно денег было пущено на ветер, и выпустив за девять месяцев четыре номера журнала, начали искать себе новые работы. Но я успела познакомиться со многими интересными людьми, так что время было не совсем зря потрачено.

Стефани довольно скоро нашла место в «Фам» и с тех пор неуклонно шла по восходящей. Она работала пишущим редактором, имела прекрасную репутацию и уже три раза появлялась в телешоу «Сегодня». Клянусь, я без всякой зависти думала о ее блестящей карьере, пока помощник Стефани, чересчур бойкий юноша по имени Рико с двумя сережками в левой брови, вел меня в ее кабинет. Мне кажется, это самый искренний показатель того, как я отношусь к тому или иному человеку.

При виде меня Стефани выскочила из–за стола. У нее был очень симпатичный кабинет – не угловой, но соседний с ним, просторный, полный воздуха, со столом в стиле королевы Анны, свежими цветами на тумбочке и классическим видом на Лексингтон–авеню. Ай да Стефани! Она подошла ко мне, широко раскрыв объятия. Стефани – маленькая, энергичная, шумная, но это скорее действует заразительно, а не раздражает. С тех пор как мы виделись в последний раз, она сделала завивку и теперь ее голову украшала неожиданная копна светлых кудряшек.

– Мне нравится твоя прическа, – сказала я после того, как мы обнялись и она подвела меня к дивану.

Стефани, наморщив носик, ткнула себя в волосы:

– Проиграла пари.

– Хорошо хоть, тебе не пришлось бриться наголо.

Она закатила глаза:

– Я была в двух шагах от этого. Но как приятно тебя видеть. Рико предложил тебе напитки?

– Спасибо, мне не хочется. И я не хочу задерживаться, я знаю, как ты занята.

Стефани пожала плечами:

– В данный момент никто не дышит мне в затылок. Так что стряслось?

Я замялась. Мне следовало получше обдумать свою вступительную речь по дороге сюда и решить, какой именно информацией я готова поделиться со Стефани. А теперь ничего не оставалось, как пробираться наощупь.

– Ты уже слышала про Тедди Рейнольдса?

Стефани, прикусив верхнюю губу, кивнула:

– Я получила сообщение от Франчески и сначала подумала, что это – какая–то ужасная сплетня, но потом поговорила с Майком Расселом из «Пост», и он все выяснил. Это случилось прямо в вашем офисе? – я ответила кивком и Стефани передернулась. – Кто его обнаружил?

– Я.

– О, мой бог! – Стефани, еще раз вздрогнув, схватила меня за руку. – Как ты, в порядке?

Я еще раз кивнула.

– Я как раз пытаюсь во всем этом разобраться.

– Понятно.

Я сделала глубокий вдох и рискнула.

– Ивонн тяжело переживает случившееся, – я замолчала, пытаясь уловить реакцию Стефани.

Ее верхняя губа опять скрылась, когда она согласилась:

– Могу себе представить.

Я осторожно двинулась дальше:

– Я пытаюсь понять… как себя с ней вести, и я подумала, что ты работала с ними обоими здесь, в журнале, и, может быть, лучше понимаешь суть…

Стефани энергично кивнула:

– Ты знала, что они были любовниками?

Я ничего не могла поделать. Мои брови сами собой взметнулись вверх, и я выдохнула:

– Правда?

– Именно поэтому он вслед за ней перешел к вам. Я имею в виду, он и здесь был вполне на своем месте, но им просто хотелось быть поближе друг к другу.

Оказывается, это совсем не одно и то же – предполагать что–то и слышать, как кто–то другой высказывает это вслух. Когда какая–то мысль крутится у вас в голове, вы можете от нее отмахнуться и забыть. Она невесома, бесформенна, и вы легко можете убедить себя, что все это выдумали, как Скрудж убедил себя, что ему привиделся Джейкоб Марли из–за плохо переваренного картофеля[64]. Но потом кто–то другой высказывает ту же мысль, и она приобретает мучительную и неоспоримую солидность, и вот вы уже смотрите прямо в лицо своей бренности.

– Ты выглядишь шокированной, – Стефани потрепала меня по руке. – Уверена, что не хочешь, чтобы Рико тебе чего–нибудь подал?

– Нет, нет, все нормально. Знаешь, я подозревала, но я не была уверена…

– О, надо отдать им справедливость, они были очень осторожны. Это – заслуга Ивонн, потому что всем известно, что Тедди – изрядный кобель.

Кивнув в очередной раз, я тут же представила себе развернувшиеся презервативы из стола Тедди, плавающие вокруг вереницей маленьких привидений. Не зря же французы называют оргазм la petite mort, маленькая смерть. Впрочем, сейчас был неподходящий момент для разгадывания культурологических головоломок.

– Правильно.

– Вначале, когда они еще работали здесь, я только подозревала, но теперь знаю наверняка. Мы с Ивонн вместе были на одном из благотворительных сборищ – что–то насчет сохранения джунглей, или спасения детенышей китов, или еще что–то такое – словом, после обеденного перерыва мы обе слиняли в бар и как следует набрались. Вообще–то мы здорово повеселились. Сама понимаешь, перемыли косточки всему начальству и авторам – за исключением тебя, разумеется, – словом, приятно потрепались. Но потом она вдруг резко свернула на темы любви и смысла жизни, и кончилось тем, что она наболтала мне много лишнего – про их с Тедди сексуальную жизнь и как он ей постоянно изменяет, но она всегда принимает его обратно. Все это было довольно–таки странно.

– Кстати, как ты думаешь, жена Тедди знала о его изменах?

Стефани на мгновение задумалась, потом заговорила, тщательно выбирая слова:

– Мне кажется, Ивонн считала, что жена знает, но как бы, в общем, теоретически, без деталей, понимаешь? – Стефани задумчиво наклонила голову, вновь прикусив губу. – Но, может быть, с тех пор все изменилось.

Еще одно очко в пользу теории Эдвардса. Я не знала, есть ли смысл защищать Хелен перед Стефани.

– А давно это вы с Ивонн надрались?

– Кажется, недели три назад.

Bay! Текущие события, а не далекое прошлое. Значит, если Хелен только сейчас узнала… Или если Тедди решил порвать с… Или и то, и другое…

– А как долго продолжались их отношения?

Стефани покачала головой.

– Я знаю только, что все началось, когда они вместе работали у нас. А–а, вот еще. Вначале они занимались этим, только если вместе куда–то уезжали. На недели моды и всякие такие мероприятия.

– Синт–Маартен? – предположила я. Немного подумав, Стефани кивнула:

– Ага, мы делали такой комбинированный номер «мода–путешествия», и главные съемки проводились как раз там. И по времени совпадает. Но постепенно они пришли к тому, что могут заниматься этим и в городе.

В городе, в офисе – мне не хотелось опять все это представлять.

– Тогда ничего удивительного, что Ивонн так переживает.

– Я не удивилась бы, если бы она вообще слегла, запасшись успокоительными и носовыми платками.

«Мне бы это тоже подошло, – подумала я. – Нужно заставить себя встать, пока желание свернуться клубком на диванчике у Стефани и как следует нареветься не стало непреодолимым. Почему мне так хочется плакать? Стефани дала мне всю нужную информацию, а я чувствую себя так, будто у меня что–то отняли. Что я потеряла? Надежду? Доверие? Пора идти».

Я сжала руку Стефани.

– Ты мне очень помогла.

– Хочешь, я ей позвоню? Разумеется, я не стану говорить, что ты здесь была, но немного сочувствия ей не повредит, как ты считаешь?

– Ты имеешь в виду Ивонн, а не Хелен, правильно?

Стефани побледнела.

– Господи, я даже не подумала о Хелен. Какой ужас. Конечно, я и ей позвоню.

– Не сомневаюсь, они обе будут тебе благодарны. – Я поднялась с дивана, а вслед за мной встала и Стефани. – Спасибо тебе.

– Не за что. Не представляю, как ты это выдержала – обнаружить его и все такое. По–моему, это просто здорово, что в таких обстоятельствах ты еще способна беспокоиться об Ивонн.

Я выжала улыбку. Если бы Стефани только знала, в каком контексте я думаю об Ивонн.

– Как я уже говорила, я просто пытаюсь в этом разобраться.

Стефани проводила меня до дверей.

– Знаешь, когда ты окончательно разберешься, из этого может выйти отличная статья.

Моя улыбка стала гораздо менее вымученной.

– Правда?

– Ну конечно. Жаль, что мы не можем ее опубликовать – я не уверена, что она подойдет для раздела «Советы красоты» или «Новый весенний имидж». Но ты должна об этом подумать.

– Спасибо, – искренне ответила я, потому что действительно была благодарна Стефани – мне было уже не так стыдно, что я пришла к ней под надуманным предлогом. – Я подумаю.

– Только никому не говори, что услышала эту историю от меня, – добавила Стефани. – Не хочу прослыть сплетницей. По крайней мере до похорон. – Она криво улыбнулась, извиняясь за неловкую шутку. Что ж, по крайней мере она еще способна была шутить.

Обратно в офис я шла пешком. Мне нужен был свежий воздух – тот самый воздух, пахнущий хрустящими спелыми яблоками, который иногда случается в октябре, когда ветер дует в правильном направлении и еще не начался дождь – и еще мне нужно было время. Чтобы решить, что мне делать дальше.

А вот, что мне решительно не было нужно, так это неправдоподобно большой букет цветов, громоздящийся на моем столе в офисе. С тех пор как я стала работать в основном дома, наш офис неоднократно перекраивался, и теперь мне отведен стол рядом с кабинетом Ивонн. Я его почти не использую и частенько, когда прихожу, обнаруживаю на нем всякую всячину, принадлежащую кому–то другому. Так и теперь у меня на мгновение мелькнула надежда, что цветы предназначены не мне. Представьте, какая неразбериха должна была царить у меня в голове, если, увидев красивый и безусловно дорогой букет, я понадеялась, что он прислан не мне. Нет, я серьезно. На данном этапе моей жизни такие цветы могли означать только неприятности. Гретхен уже спешила мне навстречу.

– Как хорошо, что ты вернулась. А то я уже думала, как же мне передать это тебе, но ведь не поедешь же в метро с такой красотой.

– Такси. Только такси, – категорически заявила Кендалл.

Кендалл довольно мила и неглупа, только вот никогда не улыбается и почему–то очень этим гордится. Может быть, улыбаться ей мешает двухдюймовый слой помады, который она накладывает каждое утро, всегда одного и того же густого темного цвета, напоминающего кофейную гущу из «Старбакса». Но поскольку темно–серый – самый яркий цвет в ее гардеробе, такая помада в самый раз. Возможно, дело даже не в моде. Возможно, она просто всех нас ненавидит. Но насчет такси она была права.

– Точно, такси, – согласилась я, главным образом потому, что обе они выжидающе смотрели на меня, и я чувствовала себя обязанной что–нибудь сказать.

Но их интересовало не такси.

– От кого они? – не удержалась Гретхен. Конечно, когда тебе присылают цветы прямо в офис – это круто. Это избавляет тебя от необходимости оповещать всех и каждого, что у тебя день рождения, или новый бой–френд, или умопомрачительный секс со старым бой–френдом – словом, обо всех счастливых событиях. Но для меня сегодня такой букет никак не мог означать хорошую новость. Для начала, от кого он? Даже если Эдвардс может позволить себе подобный демонстративный жест, непохоже, что он готов пойти так далеко, чтобы заслужить прощение. Поэтому, как ни больно мне себе в этом признаваться, увы: существует еще только один мужчина, который на данном отрезке жизни может посылать мне цветы.

– Питер, – сообщила я коллегам после того, как открыла карточку и мои подозрения подтвердились.

– Твой бой–френд? – без улыбки спросила Кендалл. Вопрос был таким же угрюмым, как мое настроение.

– Мы встречаемся, – широко улыбаясь, ответила я, думая, что, может быть, она испугается и ретируется обратно за свой стол. Но она только кивнула, как будто слушала проповедь.

Гретхен зарылась носом в цветы и глубоко задышала.

– Наверно, у вас все классно, – заметила она с неуклюжей горечью, на случай, если мы вдруг забыли, что у самой Гретхен дела обстоят не так хорошо. Она даже тяжело вздохнула, отводя лицо от цветов. Одна из ее щек оказалась запачкана пыльцой лилии.

Вместо ответа я провела рукой по ее щеке, пояснив:

– Пыльца.

Кендалл, подавшись вперед, проинспектировала ущерб:

– У тебя стерся весь макияж, – отрапортовала она, покосившись на меня. Похоже, это известие сильно расстроило Гретхен, потому что она, извинившись, заторопилась в туалет. К счастью, Кендалл последовала за ней.

Рухнув на стул, я перечитала карточку. «ТЫ ОК? ПИТЕР». Претензии Питера на остроумие еще ужаснее, чем его попытки изображать искренность. А уж когда Питер тщится изобразить остроумие, чтобы прикрыть отсутствие искренности – это вообще конец света.

Я набрала его номер. А что еще оставалось делать? По меньшей мере следовало поблагодарить его за цветы. И не могла же я позволить ему бесконтрольно болтаться вокруг, пока я буду разбираться с убийством, с Эдвардсом и со всем прочим. В конце концов, Питера можно рассматривать как мои эмоциональные инвестиции, хотя за время его отсутствия в городе конъюнктура рынка изменилась к лучшему.

Мой звонок объяснялся не только стремлением соблюсти правила поведения с бой–френдом. Питер был еще и конкурентом, так что мне нужно было выяснить, что у него на уме. Роскошные цветы в офис – это не его стиль. Он чего–то хочет.

– Пообедаем сегодня? Хотя ты, конечно, очень занята?

Мой звонок застал Питера, когда он ехал брать интервью у игрока в бейсбол, имя которого, видимо, должно было произвести на меня впечатление. Счет 2:0.

– Представь себе, могу освободиться. – В списке моих неотложных дел значилось только расследование убийства, но Питеру об этом знать не обязательно.

– Я по тебе ужасно соскучился. Все время думаю об этом кошмаре, который тебе пришлось пережить.

Ага, и гадаешь, как бы тебе самому влезть в это дело.

– Как это мило с твоей стороны, Питер.

– «Русалка». В восемь. О'кей?

Что–то слишком много всего сразу мне нужно обдумать, а бессонная ночь уже начала сказываться. Так, начнем по порядку. «Русалка». Маленькое уютное заведение, но достаточно престижное, в меру романтическое, в то же время без излишней деловой строгости. Тут он попал в яблочко. Место подходит. Итак, в восемь. С соответствующей дозой кофеина смогу ли я дотянуть до восьми и составить приятную компанию? Не хочу показаться занудой, помешанной на восьмичасовом сне, но нервам моим за последние сутки досталось будь здоров. Я уже чувствую себя разбитой, а в таком состоянии я обычно становлюсь слезливой. Не хотелось бы оказаться рядом с Питером, если мой организм вдруг выкинет такую шутку, и из обычной энергичной и искрометной особы я превращусь в Плаксу–Ваксу. Но если Господь и «Старбакс» будут на моей стороне, я, пожалуй, смогу продержаться хотя бы до десяти.

Правда, меня беспокоил еще один вопрос: правильно ли это? В том смятенном состоянии, в котором я сейчас нахожусь, должна ли я вообще встречаться с этим человеком? Есть ли в этом смысл? Но как он прореагирует на мой отказ – и как отвергнутый бой–френд, и как соперник–журналист? Ладно, в самом худшем случае мы заплатим каждый за себя, и я спишу это как деловые расходы. Решено.

– Прекрасно, – мой тон был вполне доброжелательным, но без эмоциональной окраски. – Встретимся прямо там.

Он удовлетворился этим. По крайней мере, на данном этапе.

– Отлично. Пока.

Я отключилась и перевела дух. Когда что–то намечено на вечер, день всегда проходит быстрее. И если у меня из головы не идет убийство, почему бы не добавить к нему еще и агонизирующий роман?

Глава 7

Дорогая Молли, недавно мне пришлось обедать с человеком, к которому я уже не питаю того интереса, как раньше. Собственно говоря, я подумываю вообще порвать с ним. Во время обеда вдруг появился другой мужчина, к которому я в последнее время стала неравнодушна, и завел со мной разговор. Каковы правила этикета в такой ситуации? Следовало ли мне пригласить второго мужчину к нам присоединиться? Или я должна была попросить его перезвонить мне позже, а потом вернуться к своему партнеру? А может быть, нужно было сбежать через окно дамской комнаты и встретиться, со вторым мужчиной снаружи? Не помню, упоминала ли я, что этот второй мужчина – детектив, который не далее как сегодня за завтраком дал понять, что подозревает меня в убийстве? С уважением. Уставшая от Свиданий. 

Одно из преимуществ моей работы состоит в том, что я всегда могу быть твердо уверена – есть множество женщин с проблемами куда более серьезными, чем у меня. Это не злорадство, а скорее напоминание, урок на будущее, успокаивающее чувство осознания своего места в этом мире. И это чувство начало стремительно меня покидать, когда я, сидя за столиком напротив Питера, вдруг увидела направляющегося ко мне детектива Эдвардса.

В промежутке между звонком Питеру и обедом я ухитрилась еще и поработать, чтобы как–то уравновесить свой день. Я читала письма и проверяла электронную почту, в буквальном смысле не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом с Ивонн, которая мельтешила по офису, делая вид, будто ничего не изменилось. Вообще–то в большей или меньшей степени так же вели себя все остальные, пожалуй, за исключением Гретхен, которая не скрывала и даже выставляла напоказ свою печаль. Интересно, а не была ли она влюблена в Тедди? Тогда понятно, почему она продержалась с ним дольше всех других помощников.

Стыдно было сидеть в офисе и думать об Ивонн, как об убийце. Как будто таким образом я злоупотребляла ее гостеприимством. Правда, если бы она знала о моих подозрениях, то наверняка, не моргнув глазом, вышвырнула бы меня с работы. Оставаться ли мне в журнале после того, как ее арестуют, или увольняться?

Моя кузина Кэролайн рассталась со своим парнем после того, как они вместе попали в автомобильную катастрофу. И не потому, что считала его виноватым, а потому, что каждый раз, глядя на него, слышала визг тормозов и скрежет металла. Наверно, в этом есть что–то фрейдистское, но нужно знать Кэролайн, чтобы правильно оценить ситуацию. Тем не менее. Если человек ассоциируется с чем–то неприятным, это может разрушить отношения.

А моя подруга Даниэль, наоборот, как она поняла впоследствии, оставалась со своим приятелем примерно на год дольше, чем следовало – потому что выходила этого парня после язвы и чувствовала за него ответственность. Кроме того, ее удерживало опасение, что разрыв спровоцирует возвращение болезни, поэтому ей понадобилось так много времени, чтобы преодолеть чувство вины. Разумеется, язва не вернулась, парень начал встречаться со своим врачом–диетологом, а самой Даниэль с тех пор так ни с кем и не удалось завести серьезных отношений.

К чему я? Да к тому, стоит ли ставить телегу впереди лошади. Зачем переживать о том, что я буду делать после того, как Ивонн арестуют, если я отнюдь не уверена, что ее вообще арестуют? Затем, что тогда можно не думать о том, как сделать, чтобы ее арестовали. У меня просто талант нервничать заранее из–за каких–то вещей, которые могут произойти в неопределенном будущем, вместо того, чтобы заниматься решением насущных проблем. А если так уж приспичило о чем–то поволноваться, что у меня уже вошло в привычку, то лучше, к примеру, думать о том, какие имена дать своим будущим детям, чем о том, может ли сидящий напротив мужчина стать их отцом.

Хотя в данном случае об этом не могло быть и речи. В какой–то момент, сидя в такси на пути в Ист–Вилледж, я осознала, что уже решила порвать с Питером. Когда мы начинали встречаться, я ждала наших свиданий с восторгом и предвкушением. Теперь мысли о нем не вызывали ничего, кроме досады. Я твердила себе, что это никак не связано с моим правом собственности на статью. Но даже если и так, это уже о многом говорит, верно? Если бы я была по–настоящему увлечена, я бы захотела с ним поделиться, не так ли? Или по крайней мере я бы доверяла ему настолько, чтобы рассказать о своих планах и попросить не перебегать мне дорогу.

Меня окатило холодом. Вот оно. Я не доверяю Питеру. Как же меня угораздило связаться с человеком, которому я не могу доверять? Он с самого начала не пользовался моим доверием или потерял его в какой–то момент? Может быть, наши отношения не были настолько глубокими, чтобы подобные вопросы вообще возникали? Оказывается, я никогда всерьез об этом не задумывалась. Что уже само по себе позволяло поставить точку.

Я не могла думать ни о чем, кроме этого, сидя за столом напротив Питера и изучая его, пока он изучал меню. «Русалка» – прелестный ресторан, нечто среднее между местечком, куда забегают по–соседски и тем, куда специально приезжают издалека. Стены увешаны картинами и сувенирами, связанными с мореплаванием, дарами моря и рыбной кулинарией. Здешнее освещение – свисающие с белых стен золотые светильники – очень шло Питеру, играя теплыми оттенками его кожи. Да, он хорош, ничего не скажешь. Богат, красив, неглуп, хорош в постели, любит животных – какая жалость, что всего этого недостаточно.

Почему–то я была уверена, что не разобью сердце Питера, когда порву с ним. Правда, меня выводила из себя мысль, что в течение ближайших шести недель во всех своих разговорах он будет именовать меня не иначе, как «эта сука». Нелегко сознавать, что человек, с которым я рассталась, будет сплевывать мое имя, как прокисшее молоко. Если быть до конца честной, следует признать, что уже есть несколько человек, которых тошнит при упоминании обо мне, но мне еще нужно психологически подготовиться, чтобы внести в их список Питера.

Питер отложил меню и лениво улыбнулся.

– Уже знаешь, чего хочешь? – поинтересовался он с милым оттенком двусмысленности.

– Закажи для меня сам, – улыбнулась я. Я все равно не собиралась это есть, так что какая разница? А у Питера есть пунктик, пришедший из Старого Света, – он будет ловить кайф, заказывая для меня обед, а я в это время смогу сосредоточиться на более важных для меня вопросах – например, как лучше объявить ему о разрыве. И когда? После обеда, но до десерта? Когда будем выходить? Или прямо сейчас, чтобы он потом не думал, что напрасно заплатил за мой обед?

Питер улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

– Отлично. Теперь, когда с этим покончено, расскажи, как ты себя чувствуешь.

– Нормально, – автоматически отозвалась я. Мне пора было привести себя в состояние «между–нами–все–кончено». Вывернуть все наизнанку, превратить все за в против, а плюсы – в минусы. Например – он хорош в постели. Ну да, он неплох в постели. Не великолепен, просто неплох. А я заслуживаю лучшего. Это раз.

– Наверно, у вас в офисе сейчас, после смерти Тедди, странная обстановка, – нахмурил брови Питер. Черт, этот золотистый свет и впрямь ужасно ему к лицу. Может быть, среди его предков были бароны–разбойники[65]. Не успеешь оглянуться, как он уже прикуривает сигару и строит железную дорогу. Но он богат. А богатый бой–френд – это всегда тяжелая работа, потому что они не привыкли тяжело работать. Все само идет к ним в руки – возможности, власть, другие женщины – и они забывают, что значит прилагать усилия. Это два.

– Да, довольно… интересная. Лучше расскажи мне, как прошла свадьба. – Я не собиралась говорить о работе. Мне хотелось сделать так, чтобы ему было как можно сложнее перевести разговор на статью. Особенно теперь, когда у меня был назначен визит в «Манхэттен».

– Жаль, что ты не поехала со мной. Было бы гораздо веселее. – Он ловко ушел от ответа.

До этого момента ему и в голову не приходило взять меня с собой. Наши отношения едва достигали того уровня, чтобы вдвоем пойти на свадьбу где–нибудь в городе; о том, чтобы вместе поехать на четыре дня на семейное торжество, не могло быть и речи.

Да и вообще тащить своего партнера на свадьбу родственников – ужасная глупость. Я лучше приведу кого–нибудь из приятелей и выдам за бой–френда. И не только потому, что в таких случаях неминуемо возникает неловкость «ах–теперь–ваша–очередь». Проблема в том, как его представлять. И в фотографиях. Вам приходится не только каждый раз растолковывать, кем вы доводитесь жениху или невесте, но и характеризовать ваши отношения с парнем, которого привели с собой: «А это мой бой–френд/близкий друг/любовник/временный заместитель/случайный сексуальный партнер/все–равно–кто, Питер».

Да, я помню, что мисс Хорошие Манеры учила вас в таких случаях просто говорить: «А это Питер» и давать понять, что никого не касается, насколько вы близки, но интересно знать, когда и кому в последний раз удавался такой фокус? Это совсем не так легко, как кажется. Единственное, что может быть хуже, чем объяснять кому–то характер своих отношений – это не объяснять его совсем. В таком случае вам гарантированы загадочные взгляды и/или двусмысленные ухмылки окружающих, не говоря уже о каменно–холодном выражении лица самого неохарактеризованного субъекта. Вопиющая оплошность, так, кажется, это называется.

И еще фотографии. Зажатые между белыми кожаными обложками свадебного альбома своей подруги, вы обречены навеки оставаться в паре с тем, к кому, возможно, уже давно испытываете отвращение или даже ненависть. И каждый раз, когда фотографии вытаскивают на свет божий, вы должны терпеть замечания вроде: «Господи помилуй, ну что ты вообще в нем нашла?» Правда, аналогичная история может приключиться и с самими бывшими новобрачными, так что не такая уж это и беда.

– Надеюсь, ты все же выкинул какую–нибудь сумасбродную шутку? – настаивала я, стараясь загнать разговор в безопасное русло.

Сработало. На лице Питера заиграла самовлюбленная усмешка, подавшись вперед, он обвел ресторан внимательным взглядом, словно проверяя, не спрятались ли поблизости его бабушка с дедушкой, чтобы нас подслушать. Желая подыграть ему, я точно так же начала осматриваться кругом, но внезапно чуть не свалилась под стол.

Блуждая взглядом по неразличимым лицам окружающих, я вдруг сфокусировалось на одном из них. Я не верила своим глазам, но прямо ко мне направлялся детектив Эдвардс собственной персоной. Не в силах пошевельнуться, не в силах дышать, я уставилась на него во все глаза.

– Молли? – озабоченно спросил Питер, видимо, заподозрив, что меня хватил удар, потому что я вдруг застыла – признаю! – с полуоткрытым ртом и выпученными глазами.

Выпрямившись, я в течение трех секунд изобрела миллион причин, не имеющих ко мне никакого отношения, по которым детектив Эдвардс мог оказаться в этом ресторане. У него здесь свидание. Он встречается с друзьями. Он совладелец ресторана. Он преследует опасного преступника, который проник в здание через кухню, а Эдвардс собирается перехватить его в обеденном зале. Он меня не заметит. Не узнает.

– Мисс Форрестер, добрый вечер, – вот и конец всем моим теориям. Остановившись возле нашего столика, Эдвардс коротко отметил присутствие Питера – «Извините за вторжение» – и вновь перевел на меня взгляд синих глаз.

– Детектив Эдвардс, – кивнула я, краем глаза наблюдая за реакцией Питера. Оказывается, подобные неожиданности ему совсем не к лицу. Впрочем, вряд ли они так уж часто с ним случаются.

– Извините, что прерываю ваш обед, но не могли бы мы коротко переговорить?

Питер начал привставать, как будто собирался пригласить Эдвардса сесть за наш стол, поэтому я вскочила как можно быстрее.

– Ты извинишь нас, Питер? – обогнув Эдвардса, я направилась к бару, надеясь, что за мной последует только детектив.

Питер остался сидеть, а Эдвардс пошел за мной. Питер не сделал никаких поползновений как–то проявить инстинкт собственника, даже таких, которые могли бы показаться привлекательными. Это три.

Для равновесия я оперлась рукой о стойку бара, но решила не садиться. Подсознательно я уже решила, что разговор будет недолгим, так что к чему тратить время на усаживание? Эдвардс, отлично понимая мои намерения, забрался на стул и откинулся на спинку. Хорошо, посмотрим, кто окажется прав.

– Хочу спросить, как вы меня разыскали? – не может быть, чтобы за мной следили. Я даже не стала задумываться над тем, считать ли слежку за собой лестной или отвратительной – я просто знала, что это слишком расточительный путь для такого практичного и умного человека, каким казался Эдвардс.

– Я заходил в ваш офис, и угрюмая молодая особа, с которой я говорил, сказала, что слышала, как вы говорили по телефону о своих планах на обед.

По–видимому, Кендалл. Ну да, мы с ней говорили.

– Она оказала вам эту любезность до или после того, как вы объяснили, что вы – детектив?

– После. До этого она была непоколебима, как скала, – по его лицу промелькнула улыбка, вероятно, в ответ на мою недовольную гримасу.

– Ну и теперь, когда вы уже здесь… – подсказала я.

– Что вы забрали из кабинета Тедди Рейнольдса?

Я едва не схватилась за свой карман. Как ни прискорбно, удержал меня не здравый смысл, а то, что я успела переодеться. Снимок и ключ уже лежали у меня дома на туалетном столике. Тем не менее пришлось сделать усилие, чтобы с виноватым видом не похлопать себя по бедру.

– Всякое барахло, – сообщила я Эдвардсу, как можно безразличнее пожав плечами.

Он тяжело вздохнул.

– Какое именно?

– Ну, всякие личные вещи. Почему вы спрашиваете?

– Потому что его барахло пропало. Я вернулся в его офис, чтобы кое–что поискать, и увидел, что вещи исчезли. Куда они делись?

Я решила, что могу изобразить умеренное праведное негодование:

– Хелен попросила меня упаковать его личные вещи. Сама она не в состоянии этим заниматься. Я полагала, что она согласовала это с вами.

Он неопределенно кивнул:

– И где теперь эти вещи?

– У меня дома, – сказала я с самым бесстрастным выражением лица, на которое была способна, чтобы он не подумал чего лишнего или, еще хуже, не решил, что я надеюсь, что он подумает чего лишнего.

– Если вы упаковали их для миссис Рейнольдс, почему они не у нее?

– Потому что миссис Рейнольдс сейчас не до этого.

Разрываясь между противоположными чувствами – я и сердилась на него за то, что он до сих пор подозревает Хелен, и в то же время была не в силах противостоять очарованию его проклятых синих глаз – я потихоньку приходила в ярость. Я ненавижу, если на носу у моего собеседника темные очки, потому что меня смущает созерцание собственного отражения, но в данном случае я готова была раскошелиться на пару очков с зеркальными стеклами от Армани, лишь бы не видеть этих синих глаз.

Он прищурился, что помогло мне слегка сосредоточиться.

– Кого вы защищаете? Жену или любовницу? – я судорожно ухватилась за барную стойку – надеюсь, это осталось незамеченным. Он уже пронюхал про Ивонн? С одной стороны, это хорошо – так он скорее оставит в покое Хелен, но в то же время я была разочарована. Я–то надеялась преподнести ему Ивонн на блюдечке, раз–два – и готово, и «что вы об этом думаете?».

– Я никого не защищаю, я просто стараюсь…

– Выполнить свой долг перед покойным другом, да–да, я помню, – он покачал головой. – Мне кажется, вам нужно выбирать друзей классом повыше.

– Прошу прощения?

– Не хочу никого обижать, но даже его любовница не сказала о нем почти ничего хорошего.

– Мне трудно в это поверить, – почему Ивонн не разлилась перед Эдвардсом таким же соловьем, как перед сотрудниками? Она слишком умна, чтобы поливать Тедди грязью – это ее моментально скомпрометирует.

Эдвардс пожал плечами:

– Вообще–то она произвела на меня впечатление человека, который редко говорит хорошо о ком бы то ни было.

Я вынужденно кивнула. В хорошие дни Ивонн была колючей и язвительной, в плохие – невыносимо уничтожительной. Что делало загадку ее романа с Тедди еще более интригующей, если забыть о разбитом сердце Хелен.

– Честно говоря, я был несколько удивлен. На всех этих рекламах духов она выглядит такой милой.

Я снова кивнула, на этот раз – чтобы выиграть время. Я понятия не имела, о чем он толкует. Ивонн – на рекламных обложках? Может, он пьян?

– Внешность порой обманчива, – изрекла я, сочтя эту фразу наиболее безопасной.

Эдвардс окинул меня взглядом с головы до пят и со значением кивнул. Пожалуй, это изречение не так уж и безобидно, если произнести его в разгаре уголовного расследования.

– Полагаю, на то она и модель.

Простите, не поняла? Модель? У Тедди был роман с моделью? А также с Ивонн? Я стиснула зубы, что не раскрыть рот от изумления.

– Как вы о ней узнали?

– Из его карманного компьютера, который мы изъяли прошлой ночью. В первый раз, когда я увидел «Камилла», то подумал, что это просто один из деловых контактов. Но она фигурировала так часто, что мы с Липскомбом решили съездить и поговорить с ней. В жизни она оказалась неприятной в общении, хотя выглядит еще красивее, чем на фотографиях.

Модель… Рекламные объявления… Духи… Камилла… О, нет. Немыслимо. Не может быть. Чтобы Камилла Сондергард спала с Тедди? С нашим Тедди? Не в обиду Хелен будет сказано, но в таком случае странно, что он всего лишь поместил ее в свой КПК, а не арендовал где–нибудь рекламный щит, чтобы похвастаться такой победой. Против своей воли я тут же представила огромный рекламный экран посреди площади Тайм–Сквер – разумеется, с рекламой презервативов «Троян». Камилла Сондергард – горячая штучка во всех смыслах. Она с головокружительной быстротой, необычной даже для модельного бизнеса, проделала путь от рекламы джинсов до грандиозного контракта с «Шанель». Наш журнал так и пестрел рекламой с ее фотографиями. Правда, теперь я, кажется, знаю почему. Bay!

– Она сказала, что они только что порвали, – Эдвардс посмотрел на меня, ожидая реакции, и я послушно кивнула. – Почему вы мне ничего не сказали?

– Я и сама только сегодня узнала, – виновато улыбнулась я. До какой степени можно выворачивать правду наизнанку? – Теперь вы подозреваете Камиллу?

Он покачал головой. Ресторанное освещение подходило ему еще больше, чем Питеру. Ах да, Питер. Наверно, мне следовало бы поскорее вернуться к нему. Ладно, еще минуту.

– Она проводила благотворительный аукцион на каком–то сборище в защиту прав животных. Железное алиби, проверено.

У меня перехватило дыхание, но я постаралась, чтобы Эдвардс ничего не заметил.

– Но если они расстались, это оправдывает Хелен, не так ли? Зачем убивать мужа после того, как он порвал с любовницей?

Затем, что она знала, что у него их несколько – у меня был готов ответ, но мне хотелось знать, что скажет Эдвардс.

– Потому что этого еще недостаточно.

Я собиралась возразить, но потом вспомнила лицо Хелен, когда она говорила о раскаянии и сожалении, и не нашла в себе сил убедить Эдвардса, что он неправ. Может быть, это я неправа? Может быть, Хелен узнала про Камиллу, заставила Тедди порвать с ней, а потом узнала еще и про Ивонн и это переполнило чашу ее терпения?

– Давайте вернемся к вопросу о вещах, – предложил Эдвардс, переждав мое молчание.

– Я бы предпочла вернуться к своему другу.

Эдвардс кинул взгляд на противоположный конец зала и нахмурился:

– В самом деле?

Я не собиралась смеяться так громко, как у меня получилось. Я вообще не собиралась смеяться – потому что каким–то образом это делало Эдвардса хозяином положения. И все равно, в том, как он нахмурился, было что–то, что заставило меня расхохотаться. Поспешно зажав себе рот рукой, я виновато огляделась. Питер, в свою очередь нахмурившись, наблюдал за нами, и в этом не было ничего смешного.

Эдвардс, не переставая улыбаться, взглянул на меня:

– Он подождет.

Я замотала головой, гораздо энергичнее, чем раньше:

– Не–а, потому что я собираюсь послать его к черту.

– Улов не соответствует вашим стандартам?

– Даже близко. Я очень разборчиво подхожу к… рыбной ловле.

– Что вы используете в качестве наживки?

– Секрет не в наживке, а в приманке.

– Разумеется.

– Весь фокус в том, чтобы рыбка оказалась на столе раньше, чем она заметит, что ее уже вытащили из воды.

Собственно говоря, я ни разу в жизни не ловила рыбу, если не считать игрового автомата, но даже там у меня ничего не получилось. Но когда словесная игра превращается в любовную, нужно идти до конца. Улыбка Эдвардса смягчилась, как и его взгляд, и вот он уже наклонился ко мне, а его рука начала скользить по барной стойке, придвигаясь к моей. И это мне ужасно нравилось.

Его пальцы обхватили мои и остановились, отдыхая.

– Я не враг вам.

– Хорошо.

– За последние восемнадцать часов я уже успел многое о вас узнать и теперь хочу узнать еще больше.

– Хорошо, – если мне удастся и дальше обходиться одним и тем же словом, я смогу сосредоточиться на важных вещах, например, ровно дышать и не нести чепуху.

– Значит, мы с вами заодно?

Лаконичное «хорошо» здесь уже не подходило, поэтому мне пришлось задуматься. Насколько он искренен? Понятно, что он не хочет быть моим врагом, потому что не хочет, чтобы я мешала его расследованию. У него нет ордера, иначе он бы уже выложил эту карту на стол. Наверно, он считает, что вместо этого может использовать свой шарм. Какая часть его настоящая, а какая – коммерческая уловка? Его рука была теплой и твердой, и я подумала о том, какой теплой и твердой может быть его грудь. Но я тут же взяла себя в руки. Я хочу быть рыбаком, а не рыбкой.

– Конечно. Мы ведь оба хотим одного и того же, правда? – я сделала паузу, давая ему время кивнуть, и уточнила. – Разоблачения убийцы и торжества справедливости.

Мягкая улыбка вновь превратилась в усмешку, а его ладонь полностью накрыла мою.

– Ага. И этого тоже. Так когда я смогу увидеть вещи?

– Спросите Хелен.

– Но они не у нее.

– Они будут у нее.

– Разве не понятно, что я напрашиваюсь на приглашение к вам домой?

– Я как раз сейчас оцениваю ваши притязания.

– Вы еще и препятствуете отправлению правосудия, но мне сейчас не хочется в это углубляться. – Его улыбка ни на йоту не изменилась, пока он это говорил, а глаза ни на секунду не оторвались от моих. Это была не угроза, а констатация факта. И почему–то именно это показалось мне невероятно привлекательным. От этого парня за версту несло всяческими приключениями и неприятностями. И я готова была по уши влипнуть в эти неприятности. Нет, я имела в виду не забавы типа: «А можно мне поиграть с твоими наручниками». А игры на моих собственных условиях.

– Мне пора домой.

– Я вас отвезу.

– Это не понравится моему другу.

На этот раз Эдвардс даже не потрудился повернуть голову в сторону Питера.

– Это имеет значение?

– Да.

– Но только потому, что мамочка вас правильно воспитывала.

– Возможно.

– А что, если мы скажем ему, что это необходимо для полицейского расследования?

– А это так?

Его пальцы на моем запястье слегка шевельнулись.

– Отчасти.

Слово «забытье» всегда меня завораживало – оно звучало как раз так, как должно было, в точном соответствии со смыслом и напоминало Мерль Оберон, падающую на руки Лоуренсу Оливье в «Грозовом перевале»[66]. Истинная механика обморока тем не менее оставалась для меня загадкой: как сделать так, чтобы колени не подогнулись и вы неуклюже не плюхнулись на пятую точку у ног мужчины, который готов носить вас на руках? Поэтому на всякий случай я постаралась зафиксировать колени – сейчас было не время и не место выяснять, как надо красиво лишаться чувств.

– Не в моих привычках форсировать события, но мне нужно, чтобы это произошло сегодня.

Я не понимала, имеет ли он в виду: «Отчасти полицейское расследование», или то, что не имело никакого отношения к расследованию. Но и в том, и в другом случае мне не хотелось слишком бурно реагировать.

– Почему?

– Потому что я не хочу лежать без сна всю ночь и представлять, как вы… – Эдвардс выдержал паузу, чтобы оценить, как красиво обвел меня вокруг пальца, и закончил, – сжигаете то, что, по вашему мнению, я не должен увидеть.

Я не сдержала улыбки – он ее заслужил.

– Но вы ведь мне не враг, не так ли? Эдвардс мотнул головой в сторону Питера:

– Он так не думает.

Теперь наступила моя очередь держать паузу, потому что я наконец поняла, что он твердо намерен получить вещи Тедди сегодня же, и что ему очень хочется, чтобы Питер увидел в нем соперника. Это может обернуться приключением, или скандалом, или и тем, и другим. Но это наверняка обещает быть интересным.

В науке об отношениях важную роль играет умение их прекращать: когда перестать разговаривать, когда перестать целоваться, когда перестать встречаться с другими людьми, когда перестать встречаться друг с другом. Чаще всего бывает трудно принять правильное решение в разгар событий. Но в редких случаях можно услышать колокола судьбы, подсказывающие: час настал, пора действовать.

Я пересекла зал, возвращаясь к своему столику – и к Питеру, преодолев соблазн оглянуться и посмотреть, идет ли за мной Эдвардс. Их взгляды почти что пронзали меня насквозь: я видела Питера, не сводящего с меня глаз и спиной чувствовала взгляд Эдвардса. Прямо–таки перекрестный огонь.

Прекрасно понимая, почему у Питера такой недовольный вид, я тем не менее чувствовала себя превосходно и даже испытывала некоторую головокружительную легкость, которую мне хватило ума не демонстрировать. Не дав ему произнести ни слова, я сразу перешла в атаку:

– Питер, мне ужасно жаль, но мне нужно уйти.

Чтобы подчеркнуть срочность, я осталась стоять возле столика. Я все еще чувствовала то место на руке, где ее касался Эдвардс, и на мгновение мне показалось, что Питер тоже может его увидеть, как след от ожога или тату. Поспешно прикрывшись другой рукой, я продолжала:

– Возникла срочная необходимость.

– Не сомневаюсь.

Питер не собирался облегчать мою задачу. Эдвардс, стоявший чуть позади меня, тоже не спешил прийти на помощь и, похоже, предоставил мне выпутываться самой.

Не успела я придумать, как мне ему за это отплатить, как он шагнул вперед и с самым официальным видом произнес:

– Прошу прощения, но, как бы банально это ни звучало, это требование полиции.

Я вздрогнула. Мне совершенно не хотелось, чтобы Питер знал о деле хоть что–то сверх минимально необходимого, а тут вдруг Эдвардс начинает искушать его любопытство. Питер сбросил с колен салфетку и заверил:

– Я понимаю, – адресовав Эдвардсу улыбку, означавшую: «Эй, приятель, будем вести себя как подобает спортсменам», и вполне соответствующую его блейзеру и спортивным туфлям, он резко поднялся. – Идемте.

– Прошу прощения? – вырвалось у меня, хотя Эдвардс был ошарашен ничуть не меньше.

Судя по всему, Питер намеревался разыграть карту «Истинный джентельмен». Ну кто мог такое предвидеть?

– Я не оставлю тебя, Молли. Тебе и так уже досталось. Что бы ни происходило, я буду рядом.

Я нюхом чуяла ревность, сочившуюся из всех его пор. Вопрос в том, личная это ревность или профессиональная? Решив, что и то, и другое мне льстит, я тем не менее не собиралась позволять ему крутиться вокруг.

– О, Питер, как это мило, но, честное слово, в этом нет необходимости, – запротестовала я, мысленно внушая Эдвардсу, что настало время взмахнуть полицейским жетоном и приказать Питеру вернуться за стол и заказать лангустов…

– Нет, я настаиваю, – возразил Питер, обращаясь и ко мне, и к Эдвардсу.

Эдвардс смотрел мимо него. Моего послания, судя по всему, он тоже не понял. Тяжело вздохнув, Эдвардс покачал головой, показывая, что, к счастью, существуют такие области личной жизни граждан, в которые он не имеет права вторгаться.

Он не собирался приходить мне на помощь.

Что мне оставалось делать? Не могла же я объявить, что не желаю общества Питера, потому что хочу остаться с Эдвардсом наедине и получить от него кое–что поинтереснее, чем рассуждения об убийстве. Такое заявление было бы по меньшей мере преждевременным и совершенно безвкусным. Это было все равно что держать в руке снимок, сделанный одним из первых поляроидов, когда ужасно не терпится посмотреть, что там на картинке, но знаешь, что если раньше времени снять защитное покрытие, то можно все испортить.

Вот как получилось, что я покинула «Русалку» в обществе Питера и Эдвардса, и мы все вместе поехали ко мне в машине детектива. Я опасалась, что нас ожидает двадцать минут каменного молчания либо натянутая беседа с острым подтекстом и скрытым сексуальным напряжением.

Но нет. У обоих моих спутников хватило выдержки, чтобы завести вполне нормальный разговор. Дружеский. Даже оживленный. Естественно, о «Янки». Если бы «Титаник» пошел ко дну сегодня, половина мужчин на борту была бы так увлечена разговором о «Янки», что даже не заметила бы, как очутилась в воде.

Ненавижу бейсбол. 

Глава 8

Дорогие читатели! Пока Молли томится в холодной и сырой камере женской тюрьмы «Альбион», отбывая самое длинное наказание, когда–либо назначенное штатом Нью–Йорк по статье «Препятствование отправлению правосудия», на ваши письма будут отвечать Кендалл и Гретхен, но не потому, что они такие уж талантливые и умные девушки, а потому что это будет действовать на нервы Молли и сделает ее пребывание за решеткой вконец невыносимым. Миллион поцелуев, Главный Редактор. 

Обычно никто не знает заранее, что утром будет себя ненавидеть. Под влиянием сильных страстей, вспышек гнева, различного рода информации или эмоций вы очертя голову бросаетесь напролом, сначала действуете, потом думаете, а впоследствии, когда к вам возвращаются здравый смысл и способность рассуждать, начинаете себя ненавидеть. Но время от времени случается так, что вы делаете что–то, отлично сознавая, что на следующее утро – и еще много дней подряд – будете себя за это ненавидеть. Но все равно вы это делаете. Что это, храбрость или малодушие? Дерзость или убежденность? Или просто упрямство и тупость?

Оставив болельщиков «Янки» в закутке, который считается моей гостиной, я прошла в спальню, якобы за коробкой с вещами Тедди. На самом деле мне нужно было срочно спрятать подальше ключ и фотографию Тедди с Ивонн. Я не собиралась отдавать снимок Эдвардсу, по крайней мере до тех пор, пока не пойму, какое отношение карточка имеет к Хелен и ее чувству вины. Интуиция подсказывала мне, что ключ тоже играет не менее важную роль. И несмотря на малую вероятность того, что один из мужчин все–таки по той или иной причине окажется в моей спальне, мне хотелось убрать ключ и фото с глаз долой.

Я сняла коробку со стула, куда водрузила ее, когда вернулась домой после работы. Оставалось только торжественно вынести ее в гостиную, вручить Эдвардсу и попросить их обоих уйти. Это был бы прямой и целесообразный план действий. Но послушайте, в самом деле! Если бы мы всегда выбирали прямые и разумные пути, жизнь была бы совсем не такой интересной и уж я–то наверняка осталась без работы.

Я подняла крышку и еще раз взглянула на остатки имущества Тедди. От презервативов я уже избавилась. Вложила их в большой конверт, запечатала и отправила в Центр планирования семьи Манхэттена в надежде, что совершаю доброе дело. Конечно, кондомы уже приносили некоторую пользу, препятствуя появлению на свет новых маленьких Тедди, но я имела в виду доброе дело в более широком смысле. Я даже подумывала о том, не отправить ли их в Архиепископство Манхэттенское, но пришла к выводу, что таким путем только создам новые проблемы вместо того, чтобы их решать.

В последний раз перебрав содержимое коробки, я не нашла ничего, что могло бы огорчить Хелен, или скомпрометировать Тедди, или подставить меня под удар. Плюс, чем дольше я задерживаюсь, тем больше подозрений это вызовет у Эдвардса. Или, еще того хуже, тем откровеннее он будет с Питером. Поэтому я сделала глубокий вдох и понесла коробку в гостиную.

Я бы не удивилась, если бы застала их лениво цапающимися и цедящими пиво. Тем более что я всегда держу пиво в холодильнике, даже двух сортов: китайское «Сингтао», потому что не будешь же запивать вином китайскую еду, и мексиканское «Досиквис», потому что мексиканские блюда остывают так быстро, что не успеваешь приготовить «Маргариту». К моему облегчению, мужчины не ссорились и не пили. Они вели преувеличенно серьезную беседу о том, можно ли сравнивать современных игроков в бейсбол, никто из которых не может сделать больше шести подач за одну игру, со «старыми добрыми временами», когда спортсмены из любви к игре готовы были душу заложить дьяволу. Хорошо хоть Питер не выспрашивал у Эдвардса подробностей о деле.

Впрочем, может быть, он просто дожидался меня, чтобы продемонстрировать свое журналистское искусство на глазах у изумленной публики. Потому что, не успела я поставить коробку на кофейный столик, как Питер замолчал и уставился на нее с видом мальчишки, которому пообещали показать дохлую кошку. Желательно такую, которая уже начала разлагаться. То есть и страшно, и невозможно удержаться. Не знаю, вырастают ли мужчины когда–нибудь из этой фазы. Скорее всего – нет, просто с годами они могут научиться лучше прятать свое любопытство.

– Имущество Тедди, да?

– Всякая ерунда из стола, – успокоила я его.

– Все, что после нас остается, – продолжал Питер, придвигаясь к коробке с явным намерением в нее заглянуть.

С деланным смехом воскликнув «Кыш! Кыш отсюда!» и помахав рукой перед его носом, я вынудила его вернуться на свое место на диване, хотя на самом деле мне хотелось как следует дать ему по рукам. Причем не потому, что я защищала свою статью или расследование Эдвардса. Просто вдруг возник такой импульс, может быть, в какой–то прежней жизни я была стражником храма где–нибудь в Древнем Египте, охранявшим останки человеческих жизней от жадных чужих рук.

Эдвардс смотрел не на коробку, а на меня. Я постаралась встретить его взгляд с самым нейтральным – насколько позволяли его синие глаза – выражением лица, усилием воли отгоняя мысли о ключе и фотографии. Правда, если он не смог прочитать мои мысли в ресторане, то вряд ли сделает это сейчас.

– Это все? – спросил Эдвардс.

– За исключением нескольких картин, которые остались висеть на стенах, – подтвердила я. – Все остальное – папки, документы, которыми займется Гретхен, его секретарь. И Брейди, его заместитель. Но то, что теперь принадлежит Хелен… – я пожала плечами.

– Благодарю вас. – Эдвардс не стал вставать. Это хорошо. Он явно не торопится уходить. К несчастью, Питер тоже расположился с таким видом, будто собирается провести здесь зиму. Это уже хуже. Мной постепенно овладевала усталость, и уже не оставалось сил разыгрывать гостеприимную хозяйку перед двумя конкурентами. Ужасно хотелось, чтобы Питер поскорее ушел.

– Мне ужасно жаль, что все так получилось, Питер, – начала я. – Постараюсь в ближайшем будущем компенсировать тебе испорченный вечер.

– Испорченный вечер? Но еще совсем рано, – запротестовал он, поглядев на часы.

Действительно, было еще только 9:30. Вполне можно сходить пообедать и тем самым еще больше все запутать, но для меня вечер уже был испорчен. Мне никуда не хотелось идти, хотелось только, чтобы Питер ушел.

– За последние двадцать четыре часа слишком много всего произошло. Боюсь, что я устала гораздо сильнее, чем думала, – я посмотрела на Эдвардса – он разглядывал Питера и вновь не откликнулся на мой мысленный призыв.

– Тебе нужно поесть. Мы сейчас закажем, – Питер, не глядя, протянул руку и снял со столика телефонную трубку. Демонстрировал Эдвардсу, что чувствует себя в моей квартире как дома. – Чего бы тебе хотелось? Китайской еды, итальянской, тайской?

– Нет, я просто…

– Пиццы?

Обычно я готова есть пиццу в любое время дня и ночи – горячую и холодную, тонкую и толстую, с хрустящей корочкой или без – да простит меня дух покойного доктора Аткинса. Но в данный момент, стоило мне представить капельки жира, сворачивающиеся белыми комочками на остывающей пицце, как тут же возникала другая картина – свернувшаяся кровь вокруг тела Тедди – и меня начинало тошнить. Я с ужасом замотала головой.

Питер почесал затылок телефонной антенной:

– Может быть, мексиканская?

– Она не голодна, – Эдвардс произнес это тихо, но с такой властностью, которую мы с Питером не могли не оценить.

Питер переводил взгляд с меня на Эдвардса и обратно, пытаясь понять, существует ли между нами какая–то связь и насколько она глубока. Я внимательно наблюдала за выражением его лица – мнение третьей стороны как раз сейчас было бы очень кстати. Эдвардс поднял на меня глаза, и Питер проследил за его взглядом.

– Да, я не голодна, – на этом мне следовало остановиться, но сидящая где–то глубоко внутри Марта Стюарт[67] вдруг выпрыгнула наружу, прежде чем я успела ее остановить. – Но если вы двое хотите есть…

– Нет, спасибо, – спокойно ответил Эдвардс. Он кивнул на трубку в руках Питера, и тот послушно потянулся, чтобы поставить ее на место, но промахнулся, и ему пришлось повернуться, чтобы установить ее в гнездо. Я зачарованно наблюдала за поворотом событий. Эдвардс не то что бы запугал Питера, но как–то незаметно взял ситуацию под контроль. Должно быть, он неподражаем в комнате для допросов! Как и во многих других комнатах.

Питер опустился обратно на диван, продолжая наблюдать за Эдвардсом. Эдвардс встал, и Питер встал вслед за ним. Эдвардс протянул руку, и Питер пожал ее с официальной сдержанностью. Но потом Эдвардс удивил и меня, и Питера улыбкой:

– Может быть, это я теперь должен вам обед. Извините, что испортил вам свидание.

С того места, где я стояла, было видно, что улыбка подействовала на Питера так же обезоруживающе, как она подействовала бы на меня. Еще бы, улыбка на тысячу мегаватт, после того, как он столько времени оставался серьезным. Питер невольно улыбнулся в ответ:

– Я все понял, официальное расследование. Никаких проблем, все нормально.

– Вас подвезти? – поинтересовался Эдвардс, и от разочарования я даже прикусила себе щеку. Питер наконец собрался уходить, но и Эдвардс тоже!

– Нет, спасибо. Возьму такси, – Питер прозевал момент, когда добровольно согласился уйти. Он посмотрел на меня, и я тут же изобразила зевок, что, правда, не потребовало особых усилий. – Ты в порядке?

– Все нормально, – заверила я.

Некоторое время мы стояли в молчании, выжидая, кто же сделает первый шаг. Наконец я двинулась в сторону двери, Эдвардс подхватил коробку и пошел за мной, а Питер плелся в хвосте, пока наша процессия пересекала гостиную. Мне оставалось только открыть для них дверь и на прощание подставить каждому щеку для поцелуя. И тогда Дорис Дэй[68] может мной гордиться.

С Эдвардсом я распрощалась без поцелуев.

– Спасибо, мисс Форрестер. Я с вами свяжусь, – он вышел в холл и уставился себе под ноги – дескать, не хочет подсматривать, как Питер будет целовать меня на прощание.

Но Питер все еще находился под таким впечатлением от суровой властности детектива, что, наверно, скорее поцеловал бы меня в присутствии моего отца, чем Эдвардса. Я постаралась не показывать своего изумления и не воспользовалась его смущением.

– Еще раз извини. Созвонимся.

– Непременно. Спокойной ночи.

Питер вышел в холл и направился к лифту. Эдвардс сделал три шага вслед за ним, но потом остановился и обернулся ко мне:

– Мисс Форрестер, есть еще одна вещь.

– Да? – отозвалась я, всячески стараясь скрыть ликующие нотки.

Питер тоже остановился и с любопытством смотрел на нас. Эдвардс быстро взглянул на него и сказал:

– Еще раз спасибо. Приятно было познакомиться.

Немного помедлив, Питер предпочел уйти достойно. Сделав прощальный жест, он сказал: «Мне тоже», и с бодрым видом нажал на кнопку вызова лифта.

Я зашла обратно в квартиру, предоставив Эдвардсу следовать за мной. Закрыв за ним дверь, я остановилась – не время выказывать чересчур большой энтузиазм.

– Так что, детектив? Еще один вопрос?

Он не стал проходить в комнату, а просто прислонился к стене поблизости от меня. В очень соблазнительной близости.

– Насколько вы серьезны?

– Насчет невиновности Хелен?

– Насчет этого капитана университетской команды.

– Он так и не стал капитаном, и это до сих пор его гложет.

– Ответьте на мой вопрос.

– Почему я должна отвечать?

– Потому что у меня такая работа – я привык, что люди отвечают на мои вопросы.

– А вы не привыкли к тому, что люди вас обманывают, обзывают всякими словами и угрожают?

– Давайте отложим это на то время, когда мы познакомимся поближе.

– А мы собираемся знакомиться ближе?

– Зависит от того, насколько серьезно вы относитесь к Мальчику из Команды.

– А почему мы все время к нему возвращаемся?

– Он неплохой парень, а я, что бы там ни говорили, не с волками вырос. – Он выпрямился, отстраняясь. Ничего не выйдет.

Теперь я подалась к нему.

– Ничего серьезного. Если честно, балансируем на грани разрыва.

Эдвардс улыбнулся:

– Спасибо за разъяснение.

Он наклонился, чтобы поставить коробку на пол, но я его остановила:

– Вы сказали, что у вас один вопрос.

– Не сомневаюсь, что найдутся и другие.

– Я тоже не сомневаюсь, но, несмотря на то, что Мальчика из Команды нельзя считать любовью моей жизни, я знаю его достаточно хорошо, чтобы быть уверенной – он сидит внизу в холле, чтобы засечь, через сколько времени вы выйдете. И, хотя, конечно, было бы очень соблазнительно испытать его терпение, я не настолько жестока.

К чести Эдвардса, он только еще шире улыбнулся.

– Совершенно с вами согласен. Спокойной ночи, мисс Форрестер.

– Спокойной ночи, детектив Эдвардс.

Я распахнула дверь, он сунул коробку под мышку и, взяв меня за подбородок свободной рукой, поцеловал. Коротко, но крепко. По–настоящему многообещающе.

Глава 9

– И что, ты позволила ему уйти просто так? – следующим утром упрекала меня Трисия.

Она сидела в холле, пока я добиралась до работы, и теперь была недовольна тем, что вчера я не стала звонить ей, чтобы доложить об «обеде» с Питером. Ее недовольство усилилось, когда я рассказала о появлении Эдвардса. Правда, не настолько, чтобы не отдать мне ванильное каппучино, стаканчик которого она предусмотрительно для меня принесла.

Пробравшись через каменно–стеклянный каньон холла, мы с Трисией и нашими караме–лизированными кофе оказались возле лифта. Нам нужно было поскорее подняться наверх, и не потому, что мне не терпелось приступить к работе, а потому что Трисия должна была встретиться с Ивонн по поводу похорон Тедди.

Ивонн терпеть не может, когда ее заставляют ждать, а мне не хотелось лишний раз портить ей настроение. Конечно, когда ее придут арестовывать, это тоже испортит ей настроение, но это совсем другое.

Сейчас прежде всего надо было успокоить Трисию и завершить мое повествование, но так, чтобы все мои секреты не стали известны людям, едущим вместе с нами в лифте.

– Мне показалось, что так будет правильно, – прошептала я, косясь на сонные лица окружающих. К счастью, я никого не узнала, но никогда не угадаешь, кто знаком с кем–то из твоих знакомых.

– Ох, уж эти твои правильные поступки. Они тебя доконают, а меня сведут с ума.

– В такой последовательности?

– Одновременно.

Несколько взглядов обратились в нашу сторону, но не стали задерживаться. Похоже, людей не столько интересовало содержание нашей беседы, сколько раздражал сам факт, что мы разговариваем. Тем лучше.

Некоторое время Трисия в напряженном молчании изучала содержимое своего стаканчика, и вдруг гораздо громче, чем следовало, произнесла:

– Да и поцелуй, наверно, был так себе. Теперь уже все взгляды были устремлены на нас. Мне даже не нужно было этого видеть, я чувствовала. И еще я чувствовала, как заливаюсь краской, словно школьница.

Только хорошие манеры помешали мне придушить мою дорогую подругу прямо в лифте на глазах у свидетелей, поэтому я, стиснув зубы, дождалась, пока лифт не поднял нас на одиннадцатый этаж.

– Поцелуй был просто потрясающий, – уточнила я, когда мы подходили к моему столу.

– Тогда зачем было его отпускать?

– Ты же знаешь, как должна себя вести настоящая леди.

– Он что, собирался позвонить твоей мамочке и доложить о твоем поведении, после того как утром вылезет из твоей постели?

– Трисия, просто это был неподходящий момент.

– А–а, – она мгновенно потеряла боевой настрой. Трисия – настоящий романтик, который хорошо знает основополагающие принципы, например, что момент обязательно должен быть подходящим. – Почему же ты сразу не сказала? Теперь мне все ясно, – и она чокнулась со мной кофейным стаканчиком. – Мир!

После чего я благополучно препроводила Трисию в офис Ивонн, где остановилась возле стола ее секретаря. Я не собиралась начинать свой день, отвечая на вопросы, поэтому нуждалась в передышке.

– Фред, теперь ты ею занимайся.

Трисия, как всегда образец благовоспитанности, протянула Фреду руку:

– Доброе утро. Я – Трисия Винсент. У меня назначена встреча с Ивонн.

Фред Хагстром – симпатичный коротышка, который занимает весьма неблагодарную должность и отлично это понимает. Более того, он старается, чтобы об этом не забывали и окружающие. Фред помешан на Трумэне Капоте[69], что иногда кажется очень милым, а иногда раздражает. Очки ему очень идут, а если человеку нравится круглый год в Нью–Йорке ходить в льняном костюме, то я полагаю, это его личное дело. Просто когда смотришь на Фреда где–нибудь в октябре, сразу становится холодно.

– Ивонн немного запаздывает, – выдавил Фред, пожимая пальцы Трисии. Он посмотрел на меня, ожидая, чтобы я увела Трисию на кухню или еще куда–нибудь.

– Мы подождем здесь, – заявила я и решительно потащила Трисию за собой в кабинет Ивонн.

Фред недовольно заверещал и даже попытался нас остановить, но оказался недостаточно проворен. Грозно уперев руки в бока, он стоял в дверях и хмуро взирал, как я усаживаю Трисию на диванчик Ивонн – сооружение, которому пристало бы находиться в камере пыток. Не знаю, где уж проводили свои рандеву Тедди с Ивонн, но точно не здесь. Иначе по крайней мере один из них уже давно бы хромал.

– Это – непорядок, – пробубнил Фред.

– Послушай, Фред, мы с Трисией не собираемся устраивать здесь оргию и звонить в «секс по телефону». Мы просто хотим спокойно посидеть и поболтать, как подобает хорошим девочкам, – я скорчила рожу, надеясь, что это на него подействует, и он оставит нас в покое. В обычное время я бы и не вспомнила о нетрадиционной ориентации Фреда, но сейчас пожелала, чтобы он вернулся за свой стол и получил кайф, представляя нас с Трисией голыми на диванчике Ивонн, воркующими по телефону за 4,99 доллара в минуту. Увы, у меня не было сомнений, что он будет стоять по ту сторону двери, прижавшись к ней ухом, до той минуты, как появится Ивонн. Нужно быть поосторожнее.

Ивонн в последний раз меняла обстановку своего кабинета в период так называемого «кризиса семейных корней». Умерла ее бабушка и оставила наследство всем членам семьи, за исключением Ивонн – потому что считала, что Ивонн ни в чем не нуждается и что ей, в сущности, на все наплевать. Правда состояла в том, что Ивонн действительно было наплевать, но она–то всегда считала, что умело изображает неравнодушие и заботу. Поэтому ее очень задело, что бабушка, оказывается, видела ее насквозь, хотя никогда не выражала своего неодобрения.

В ответ Ивонн, как сумасшедшая, бросилась скупать предметы антиквариата, как будто пытаясь приобрести корни, которых ее лишили. И затем размещать их здесь и там. И теперь любой побывавший в ее кабинете мог утверждать, что она происходит из старинного средиземноморского рода, от которого унаследовала тяжелую темную мебель с обивкой густых и ярких тонов. А всякие разговоры о том, будто ее предки имели шотландско–ирландские корни и прибыли в страну в сороковых годах – не более чем пустая болтовня.

Трисия устроилась на краешке софы, разработанной специально, чтобы у тех, кто будет на ней сидеть, возникли проблемы с нижним отделом позвоночника. Она затравленно оглянулась, однако не интерьер был причиной ее беспокойства.

– Не знаю, справлюсь ли я.

– Это просто мероприятие, Трисия. А ты потрясающе организуешь мероприятия.

– Я волнуюсь не о приеме. Я не уверена, что смогу сидеть здесь и разговаривать с Ивонн как ни в чем не бывало.

Я бросилась к двери и распахнула ее, чтобы проверить нашу систему наблюдения, но, к моему удивлению, Фред сидел за своим столом. Он сердито взглянул на меня, недовольный моим появлением. Я послала ему улыбку, на которую он не купился. Затем он вернулся к работе, а я снова закрыла дверь.

Трисия так глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила, как я извлекла из кармана ключик на красной резинке и начала рыскать по офису.

– Никогда раньше не бывала в одной комнате с убийцей.

– О котором бы ты знала, что он убийца?

– Что ты имеешь в виду?

– Этот скульптор, летом, два года назад.

– Жан–Люк?

– Мне всегда казалось, что его следующим произведением будет мумия его мамочки.

– Ты никогда об этом не говорила.

– Не хотела портить сюрприз.

– Ищешь музыкальную шкатулку? – Трисия пренебрегла прекрасной возможностью покопаться в моем сомнительном прошлом и соскочила с диванчика, чтобы помочь мне. Я шныряла вдоль шкафов, высматривая что–нибудь, для чего мог подходить маленький ключик. Если это музыкальная шкатулка, хорошо. Если фигурка берберского корсара, тоже сойдет. Все что угодно, лишь бы это помогло мне разоблачить Ивонн.

– А как мы узнаем, что нашли именно то, что нужно? – мы с Трисией были настроены на одну волну.

– Примерно так же, как Верховный суд распознает порнографию. Когда мы увидим, то сразу поймем.

– Попробуй это, – Трисия сняла со столика, стоявшего около двери, маленькую фарфоровую шкатулку и протянула мне. Она была прямоугольной, на ножке в форме когтистой лапы, с откидывающейся крышкой, запертой на крошечный висячий замочек в форме сердечка. Безделушка выглядела чересчур претенциозной, чтобы Ивонн могла купить ее для себя, особенно в свой средиземноморский период, но вполне могла быть символическим даром Тедди. Любовь смягчает наши требования к памятным подаркам. И к хорошему вкусу.

Но ключик не подошел. Он не подошел также ни к одному замку в кабинете, включая все шкафы и ящики.

Я уже начала подумывать, не ошиблась ли в своих предположениях, когда наконец на нижней полке того самого столика, на котором Трисия нашла фарфоровый сувенир, увидела то, что искала. Вещица выглядела как деревянная шкатулка для сигарет, но была более глубокой и округлой, чем обычная сигаретница. А на нижней панели красовалась позолоченная замочная скважина.

Я достала шкатулку и поставила ее на стол Ивонн.

– Какая милая вещица. Она заслуживает более подходящего места, – заметила Трисия, обводя глазами комнату в поисках незанятой полки.

– Эй, ты не забыла, мы пришли сюда шпионить, а не улучшать интерьер? – я вставила ключ в скважину. Он вошел. И он повернулся. Замочек щелкнул, крышка слегка причмокнула и приподнялась. Я открыла ее до конца – зазвучала негромкая музыка в стиле калипсо[70].

– Я же говорила, что это – музыкальная шкатулка, – улыбнулась Трисия.

Внутри шкатулки находилась маленькая керамическая фигурка женщины в экзотическом разноцветном наряде из перьев, прикрывающем стратегически важные места, и соответствующем головном уборе; фигурка кружилась, причудливо отражаясь в зеркалах, которыми шкатулка была оклеена изнутри. Я никогда не была на Синт–Маартене – фантазия мужчин, желающих увлечь меня в тропический рай, не простиралась дальше Кейп–Мэй – но я слышала, что карнавалы там не хуже, чем в Рио–де–Жанейро. Эта крошечная дамочка выглядела в самый раз для такого мероприятия. Но скрывает ли она какие–то секреты?

– Здесь нет никакого выдвижного ящичка, – зашипела я на своего эксперта по музыкальным шкатулкам, внезапно вспомнив о необходимости соблюдать секретность.

– Попробуй нажать на дно.

Я попробовала и очень обрадовалась, когда нажатие в одном конце заставило другой подняться. Шкатулка была с двойным дном. Точнее, с половиной. Днище шкатулки было поделено на две части, видимо, чтобы облегчить доступ к механизму, вращающему танцовщицу. Вторая половина отлично подходила для тайника.

– Для настоящих ценностей, – я выудила маленькую планку, чтобы полностью осмотреть тайник, и мы уставились на карточку–ключ. Обычная одноразовая карточка–ключ, которую используют в отелях. И если я сейчас достану ее и переверну, то увижу, что она из отеля…

– Почему ты решил, что меня это интересует? – раздался из–за двери пронзительный голос Ивонн. Поспешно вскакивая, мы с Трисией едва не проткнули друг друга каблуками. Быстро сложив шкатулку, я запихнула ее обратно на полку, а ключ спрятала в карман. Подталкивая Трисию на другой конец комнаты, я вдруг заметила, что замок не защелкнулся, и шкатулка осталась приоткрытой. Хорошо хоть музыка опять не заиграла.

Вошла Ивонн и посмотрела на нас ничего не выражающим взглядом. Фред с несчастным видом маячил на заднем плане. Трисия, глядя на свое отражение в оконном стекле, поправляла волосы, а я изучала увеличенную фотографию обложки первого номера журнала, выпущенного Ивонн в качестве главного редактора. Насколько подозрительно мы выглядим?

– Доброе утро, Ивонн, – надо стараться смотреть прямо на нее, а ни в коем случае не на шкатулку. Внезапно мне вспомнился рассказ Эдгара По «Сердце–обличитель»[71] – история, которая не давала мне спать три ночи подряд, когда я была в третьем классе. Я тут же представила себе, как бросаюсь на шкатулку с воплем: «Это стучит ее отвратительный сувенир!». К счастью, эта мысль рассмешила меня, и я улыбнулась, но сделала вид, будто улыбка предназначается Ивонн.

Я ожидала выговора за вторжение в ее офис, или за вторжение в ее жизнь, или что–то столь же суровое, но нет, Ивонн только мирно улыбнулась.

– Извините, что заставила вас ждать, Трисия.

Она закрыла дверь перед самой физиономией Фреда, и обогнув меня, бросилась приветствовать Трисию, как будто та была ее потерянной, но вновь обретенной сестрой. Двоюродной. Пока Ивонн ее обнимала, Трисия над ее плечом, гримасничая, показывала глазами на полуоткрытую шкатулку.

Я легонько кивнула в ответ, но что я могла сделать? Ивонн уже поворачивалась ко мне:

– Ты ужасно выглядишь, Молли, – вот приветствие, которого я удостоилась.

– Спасибо на добром слове, Ивонн, потому что я действительно дерьмово себя чувствую, – отпарировала я.

Бросив сумочку, Ивонн взбила волосы, и тут до меня дошло: со вчерашнего дня она изменила цвет волос! Она перепрыгнула сразу через три оттенка светлого, из белокурого шагнув в экстравагантный цвет персикового шербета. Значит, она опоздала, потому что уговорила Сачу, свою парикмахершу–хорватку, встать ни свет ни заря, чтобы покрасить ей волосы. Если и в девять утра Ивонн бывает трудно вынести, то представляю, какова она в шесть. Надеюсь, Сача содрала с нее не меньше, чем обошлась бы пластическая операция носа.

– Ну, а ты, наоборот, выглядишь потрясающе, – с некоторым опозданием подала я нужную реплику и прислонилась к краю стола, надеясь как–нибудь заслонить от нее шкатулку.

– Ах нет, что ты. Плакала, не переставая. Не спала. Наверно, я выгляжу, как сама Смерть.

Стоя за спиной Ивонн, Трисия закатила глаза – и это вместо того, чтобы помочь! Нервно сглотнув, я выдавила:

– Ну, тогда на следующей обложке должна красоваться Смерть, потому что выглядишь ты отлично.

– Ах да, я поменяла оттенок, – с заученной небрежностью Ивонн коснулась волос. – Хочется прилично выглядеть на похоронах. Из уважения к Тедди, – при упоминании Тедди ее глаза поискали шкатулку. Я не успела переместиться в нужное положение. Она заметила открытую крышку и глубоко вздохнула, как будто увидела привидение. Ага, маленькое привидение в форме презерватива – надеюсь, никто, кроме меня, его не видел.

Ивонн схватила шкатулку и прижала к себе, как будто это был раненый щенок.

– Почему она открыта? – но, не успели мы с Трисией выдать себя неуклюжим враньем, она продолжила. – Чертовы уборщицы! Всех их поувольняю!

– Что–то пропало? – я изображала Ребекку с фермы Саннибрук[72], хотя прекрасно помнила, что мои попытки копировать Ширли Темпл никогда не срабатывали с моей мамочкой, и не очень–то надеялась, что они сработают с Ивонн.

Ивонн прикрыла крышку, защелкнула замок и поставила шкатулку на место.

– Просто эта вещь не должна открываться. Никогда больше.

Трисия прикрыла глаза – готовилась вести переговоры с сумасшедшей клиенткой. Мне некогда было ее жалеть – я пыталась разгадать, почему же шкатулку никогда больше нельзя открывать. Потому что это подарок Тедди, а он мертв? Ключ был у Тедди, потому что только ему позволялось ее открывать? Карточка–ключ – была ли она от Тедди? И из какого отеля?

Если бы мне удалось под каким–то предлогом заставить Трисию и Ивонн перейти в комнату для совещаний, я попробовала бы снова открыть музыкальную шкатулку и посмотреть, откуда карточка. Но я не могла ничего придумать – разве что залить стол Ивонн кофе. Я уже взвешивала в руке свой стаканчик, прикидывая, какой урон смогу нанести, когда внезапно распахнулась дверь.

– Это что еще такое?! – рявкнула Ивонн.

– Можете говорить все, что угодно, но дело не терпит, – Брейди Купер, заместитель директора рекламного отдела, который казался больше огорченным тем, что ему пришлось прервать отпуск, чем гибелью своего патрона, стоял в дверях, держа под мышкой кипу папок, грозившую вот–вот рассыпаться. Из–за его плеча в тщетных попытках быть замеченным выглядывал стоявший на цыпочках Фред – не потому, что Брейди такой высокий, а потому, что Фред такой маленький.

Брейди вообще середнячок – среднего роста, среднего телосложения, среднего цвета волос, среднего уровня интеллекта, среднего характера. Он из кожи лезет вон, чтобы преуспеть, но что делать, если человек от природы не умеет смеяться. Ничто в мире не способно рассмешить Брейди. Он вовсе не принадлежит к числу психопатов, находящихся в состоянии вечной озлобленности – по причине мировой несправедливости или по каким–то другим. Просто у него отсутствует чувство юмора. Или чувство иронии, которое позволило бы ему посмеяться над тем, что он не понимает шуток о том, что он не понимает шуток. Что, конечно, делает его излюбленной мишенью для всех наших любителей острот, от авторов до секретарей. Или, еще лучше, для любителей розыгрышей. Есть в Брейди что–то такое, что заставляет нас опускаться до школьного юмора – стыдно, конечно, но если бы он не был такой легкой добычей, мы бы, наверно, оставили его в покое.

– Я старался… – начал Фред из–за спины Брейди.

– Плохо старался! – проворчала Ивонн.

– Я понимаю – у вас важное совещание, мне самому не хочется прерывать, но у нас возникли чертовски серьезные проблемы, которые требуют вашего немедленного вмешательства, – настаивал Брейди.

– Серьезные проблемы?

Брейди, поколебавшись, решился:

– Финансовые.

Ему явно было не по себе от нашего с Трисией присутствия и, похоже, он не собирался ничего больше объяснять, пока мы здесь торчим.

– Может быть, лучше, если мы с Трисией зайдем попозже, – предложила я, никак не ожидая, что это вызовет негодующий взгляд Трисии.

– Простите, но для нашего графика необходимо, чтобы мы как можно быстрее приняли некоторые решения, – самым профессиональным тоном произнесла она.

– Трисия, дорогая, что вы хотите сегодня решить? – спросила Ивонн, не отводя от Брейди встревоженного взгляда.

– Нам нужно, по меньшей мере, наметить место, где будет проходить прием, чтобы я могла организовать для вас и миссис Рейнольдс поездку туда, желательно сегодня во второй половине дня.

Упоминание Хелен заставило Ивонн вновь взглянуть на Трисию.

– Вы сами выберете место. А потом сообщите миссис Рейнольдс и мне, когда мы можем его посмотреть. Спасибо.

То, что нас выпроваживают, было ясно еще до того, как Ивонн махнула рукой в сторону двери. Трисия намеревалась было запротестовать, но у нас не было времени на дискуссии. Или на то, чтобы вникать в проблемы, которые привели Брейди в такое волнение.

– Спасибо, Ивонн, – быстро сказала я, выводя Трисию в приемную мимо Брейди и Фреда. Фред наконец отклеился от Брейди и пошел за нами, но я остановила его, положив руку ему на плечо.

– Ну?

– Это вы ее расстроили? – прямо спросил он.

– Нет, по–моему, об этом позаботились вы с Брейди, – сказала я, похлопывая Фреда по плечу.

– Мне показалось, я слышал, как она кричит, – настаивал Фред.

– Ее музыкальная шкатулка оказалась открытой, – объяснила Трисия.

Фред зажмурился и потер затылок. И хотя мы ему всячески сочувствовали, мы с Трисией весело переглянулись: кажется, верный слуга готов нам выложить, почему музыкальная шкатулка и то, что она оказалась открытой, имеет такое значение.

– Видит бог, мне нужна другая работа, – вздохнул Фред. Во взглядах, которыми мы обменялись с Трисией, поубавилось веселья, – может быть, и нет.

Фред побрел обратно к своему рабочему месту, а мы с Трисией направились к моему.

– Он пьет? – вдруг спросила Трисия.

– А ты бы на его месте не пила? Почему ты спрашиваешь?

– Ну, может, накачать его сладкими дамскими коктейлями и попробовать выведать, что ему известно. Секретари всегда все знают.

В этом был смысл. Палец, который лежит на кнопке, может послать в тартарары весь мир. Я знала, что Фред занимается всеми аспектами жизни Ивонн – все мы не раз слышали ее разглагольствования по этому поводу. Но захочет ли он откровенничать о Тедди и Ивонн? Я могу задавать ему нейтральные вопросы, напрямую не обвиняя Ивонн в убийстве. Хотя, может быть, у Фреда уже тоже появились подозрения.

А может быть, Фред – еще не самый лучший из всех возможных источников? Я оглянулась и с удовлетворением обнаружила Гретхен, по лицу которой уже привычно текли слезы. Пожалуй, заведя с ней разговор «между нами, девочками», я смогу вытянуть из нее больше, чем из Фреда. А будучи секретарем Тедди, она наверняка знает много стоящего. Мне следовало вспомнить о ней раньше.

Трисия тоже заметила плачущую Гретхен и встревоженно распахнула глаза. Но я уже прошла эмоциональную закалку, поэтому, сделав Трисии знак следовать за мной, направилась к Гретхен.

Та не старалась скрывать слезы, но никто из сидящих поблизости, казалось, этого не замечал. Еще бы, она рыдала вот уже двадцать четыре часа, а работа есть работа.

– Привет, Грет. Что стряслось?

Я протянула руку, но Гретхен, проскользнув под ней, уткнулась мне в плечо и пробормотала:

– Она очень сердится?

– Как обычно.

– Я имею в виду, насчет Брейди и этих объявлений.

– Она выставила нас раньше, чем он объяснил, в чем дело. Что–то насчет финансовых проблем. А в чем, собственно, дело?

Гретхен колебалась, неуверенно посматривая на Трисию.

– Все нормально, ты же помнишь мою подругу Трисию, – Трисия одарила Гретхен своей неотразимой улыбкой – улыбкой, которая заставляет самых неуступчивых клиентов раскошеливаться без лишних размышлений. – Так что происходит?

Гретхен оглянулась по сторонам, а затем попятилась в офис Тедди, поманив нас за собой. Мне не очень–то хотелось опять идти туда, но привлекало то, что Гретхен намеревалась сообщить нам нечто, не предназначенное для чужих ушей.

– Я знаю, он собирается обвинить Тедди. Но Тедди никогда не сделал бы ничего во вред журналу, – Гретхен прерывисто задышала, и в ее голосе появились истеричные нотки. – Он никогда и никому не причинил бы зла. Он никогда бы…

– Послушай, Гретхен, – я не знала, какой высоты ноты способна брать Гретхен, но у меня уже звенело в ушах. – Ты говоришь о финансовых неурядицах? Недостача? Пропали деньги?

– Так утверждает Брейди, но он неправ, я уверена, Тедди бы никогда…

– Да–да, он никогда никому ничего не сделал бы. Я уверена, что Брейди и Ивонн во всем разберутся, прежде чем эта информация широко распространится.

Гретхен попыталась взять себя в руки.

– Я просто не хочу, чтобы они поливали Тедди грязью.

– Мы все хотим защитить его память, Гретхен. Поэтому я хочу, чтобы ты была со мной до конца честной. Ты согласна?

Гретхен съежилась буквально у меня на глазах.

– Я попробую, – прошептала она.

Мне не хотелось долго ходить вокруг да около и тем самым давать ей время прийти в себя. Если я хочу добраться до третьей стороны треугольника, придется идти напролом:

– Как мне связаться с Камиллой Сондергард?

Из груди Гретхен вырвалось такое бурное рыдание, что я едва не попятилась. В полном недоумении я взглянула на Трисию. Такой реакции я не ожидала. Трисия разглядывала Гретхен, как какую–нибудь диковину – так ребенок в зоопарке смотрит на гиену.

– Гретхен…

– Откуда ты знаешь? – выкрикнула она. Бедняжка. Мало того, что она должна была разгребать его дерьмо при жизни, так даже после его смерти остается единственной защитницей доброго имени Тедди – весьма, как выясняется, небезупречного.

– Его карманный компьютер. Я говорила с детективами. Но теперь мне надо поговорить с Камиллой.

– Зачем?

– Нужно. Ради Тедди, – говорить Гретхен, что я пытаюсь раскрыть преступление – все равно что помещать объявление в воскресной газете, так что надо быть поосторожнее.

– Они расстались.

– И все–таки…

– Я составляю список гостей для поминальной церемонии, – мягко вмешалась Трисия. – Собственно говоря, нам с вами надо бы сесть и пройтись по списку. Но мисс Сондергард не может прийти, если не согласится вести себя исключительно как деловой партнер. Именно этот вопрос Молли любезно согласилась с ней обсудить.

Новость для меня, но какая блестящая идея! В глазах Трисии играла улыбка. Она понимала, что это прекрасная идея – теперь я у нее в долгу. Но сейчас главное состояло в том, чтобы Гретхен согласилась с нами сотрудничать. Трисия очень хорошо умеет повернуть дело так, что люди начинают принимать ее идеи за свои собственные. Такая черта не всегда безопасна, но зато как приятно, когда в трудную минуту на твоей стороне оказывается неотразимый шарм подруги.

Гретхен на мгновение задумалась, странно искривив губы.

– У меня есть ее номер, – наконец признала она.

– Спасибо, – я слегка приобняла Гретхен, – ты нам очень поможешь.

Она кивнула, все еще не до конца убежденная. Вынула из кармана блокнот, написала номер и отдала мне листок. Я решила еще раз попытать счастья.

– Есть еще кто–нибудь? – как можно нейтральнее спросила я. – Кто может представлять проблему?

Почему–то этот вопрос вызвал новый прилив горя. Гретхен широко распахнула глаза, стараясь удержать слезы, но это не помогло. Трисия быстро сунула ей салфетку. Гретхен взяла ее, но стала нервно крутить в руках, вместо того чтобы воспользоваться по назначению.

– Мне действительно нравится здесь работать, Молли, – начала она.

– Никто не собирается тебя увольнять. Никто даже не узнает о нашем разговоре.

Гретхен опустилась в кресло возле двери.

– Почему это должно было случиться? Это так неправильно. Несправедливо.

– Это ужасно, – согласилась я, вновь становясь ведущей колонки. – В особенности потому, что сейчас мы ничего не можем сделать – только с любовью вспоминать Тедди и стараться, чтобы и другие вспоминали его с любовью. А это означает, что мы должны сделать все возможное, чтобы оградить его семью и друзей от лишней боли.

Видимо, это прозвучало достаточно искренне, потому что брови Трисии одобрительно приподнялись, а Гретхен начала успокаиваться. Трисия вручила ей другую салфетку, которую она использовала, вытерев глаза и прочистив нос. Закончив, Гретхен тяжело вздохнула:

– Да, есть еще кое–кто, но, думаю, с ней вы можете не говорить. Уж она–то умеет соблюдать приличия.

– Кто это, Гретхен?

– Ивонн.

Подавив первое побуждение подпрыгнуть с воплем: «Попала!», я притворилась шокированной.

– Неужели?

– Она будет вести себя, как полагается, потому что он только что с ней порвал, так что она не захочет, чтобы кто–нибудь знал.

– Неужели? – на сей раз я действительно была удивлена. Мне казалось, что все указывало на то, что роман еще продолжался.

Гретхен энергично кивнула:

– Да, он ее бросил.

– Почему?

– Почему? Да потому, что Хелен все узнала и закатила страшный скандал. Один раз на прошлой неделе я слышала, как они ссорились здесь, в офисе. Хелен была в таком бешенстве, что готова была его… – Гретхен осеклась, сама испугавшись того, что чуть не произнесла вслух. Она даже зажала рот рукой.

– Остановись, – посоветовала я. И не только потому, что слова Гретхен противоречили моим построениям, но и потому, что не хотелось все это себе представлять.

– Я не имела в виду… – простонала она, не убирая руки. – Не говори никому, что я так сказала. Пожалуйста.

– Конечно, не скажу.

– Ты же не думаешь, что Хелен могла…

– Ну конечно нет! – с излишней убежденностью сказала я и поспешила к двери, прежде чем Гретхен могла задать мне другие вопросы, на которые было бы труднее ответить.

Трисия, на минуту задержавшись возле Гретхен, положила руку ей на плечо:

– Я свяжусь с вами по поводу списка гостей. Спасибо вам за все.

Гретхен зарыдала с новой силой, и мы вышли, плотно прикрыв за собой дверь.

– Проклятье.

Трисия повела меня к моему собственному столу.

– Это вовсе не означает, что ты неправа.

– Проклятье.

– И, даже если ты ошибаешься, ты же еще ничего не сделала, кроме того, что плохо о ней подумала, ну, а к этому тебе не привыкать, так что ничего страшного.

– Проклятье.

– Кроме того, что ты ненавидишь ошибаться.

Подойдя к столу, я достала из нижнего ящика наши с Трисией сумки, одновременно решив, что ее сумочка нравится мне гораздо больше, чем моя. Сегодня я взяла черную сумку от Фенди. Я очень люблю ее, с ней, наверно, меня и похоронят, потому что к тому времени она прирастет к моему плечу. Сумочка Трисии – «сохо» от Кейт Спейд[73] – была без опознавательных знаков, поэтому я не сразу узнала ее, что на время отвлекло меня от грустных мыслей.

– Ты же не собираешься реагировать на ее слова, правда? – ворчала Трисия, пока мы шли к лифту.

– В этом–то и проблема. Мне кажется, я не ошибаюсь. Но это не более чем чувство.

– Когда расследуешь убийство, это называется интуиция. Не преуменьшай ее значения. Если ты считаешь, что ты права, вполне возможно, что так и есть.

Ее уверенность заставила меня улыбнуться против воли.

– Ты удивительный друг, ты знаешь об этом?

– Это тебе интуиция так подсказывает?

– Это – больше, чем интуиция.

– В таком случае спасибо. А что дальше?

– Ты начинай заниматься приемом. Позвони, когда договоришься об осмотре, я приеду.

– А куда ты направишься, чтобы я могла начать волноваться?

– Как говорят французы, «шерше ля фам»! 

Глава 10

Я очень люблю Музей искусств Метрополитен[74]. Правда, сама я выросла рядом со Смитсоновским институтом[75] в Вашингтоне, округ Колумбия, поэтому меня до сих пор каждый раз удивляет, что за вход в музей надо платить, но я все равно люблю Мет. У меня даже есть членский билет.

Тем не менее, мне никогда бы не пришло в голову, что там можно проводить фотосессию для рекламы парфюмерии.

Наверно, именно поэтому я занимаюсь проблемами личной жизни, а не рекламой. Да и вообще, рекламный бизнес сделал бы мою жизнь очень тяжелой. Мы и так постоянно поднимаем планку наших ожиданий: каким должен быть успех, какой должна быть любовь, каким должно быть счастье. Если к этому добавить еще и цунами ежедневной рекламы, сулящей раскрыть секреты немедленного блаженства, реальной жизни становится все труднее и труднее конкурировать. И иногда бывает непросто осознать, что жизнь – это не только картинка от Ральфа Лорена, особенно если вы не можете противопоставить ей ничего более достойного.

Оставив в стороне рассуждения о тяготах западного образа жизни, я вернулась к более насущным задачам. Мне нужно было несколько минут поговорить с Камиллой наедине, чтобы выведать историю разрыва и расспросить, где они с Тедди проводили время, чтобы… проводить время. Не совсем та тема, на которую можно легко заговорить с совершенно незнакомой женщиной. Но дело в том, что Тедди всегда был человеком со стойкими привычками, поэтому, может быть, он всех своих любовниц водил в один и тот же отель. Опять же нужно подкупать меньшее число коридорных, а такого рода экономия была бы вполне в духе Тедди. Если мне удастся узнать, где встречались Тедди с Ивонн, я могу найти кого–нибудь, кто знал их как пару, а этот человек мог бы помочь разоблачить Ивонн–убийцу. Что и требовалось доказать.

Найти галерею, где проходила фотосессия, оказалось совсем несложно. Во всех дверях толпились туристы, телохранители и полицейские. Камилла, умопомрачительная блондинка, чье совершенство можно объяснить только случайным капризом природы, сидела перед картиной Франсуа Буше[76] «Туалет Венеры», на которой обнаженный херувим помогал прихорашиваться столь же обнаженной Венере. Могу поспорить, что среди зрителей было не меньше дюжины мужчин, тщетно надеявшихся, что Камилла тоже сейчас разденется. А может быть, и парочка женщин.

Парикмахерша колдовала над волосами Камиллы, а сама она с недовольным видом рассматривала картину. Свита – несколько мужчин в костюмах, потея, поглядывали на часы, но фотографу, казалось, было наплевать на задержку. А может быть, он был под кайфом. Как бы там ни было, он занимался йогой прямо на полу у ног Камиллы, выкручивая свои бедра совершенно неестественным образом – до сих пор я не представляла, что мужчины на такое способны – в то время, как его ассистент возился с аппаратурой.

Когда я позвонила по номеру, который мне дала Гретхен, мне ответила Пегги, секретарь Камиллы, не желавшая даже признать, что я попала туда, куда надо, пока я не упомянула Тедди Рейнольдса. Тогда она шепотом сообщила мне, где они сейчас находятся и сказала, что постарается мне помочь, но обещать ничего не может.

Теперь я понимала почему. Совершенно неожиданно Камилла рявкнула на парикмахершу, оттолкнула ее руки и вскочила. Свита слетелась, как голуби на хлебные крошки. Мгновенно от них оторвавшись, Камилла понеслась в дальний конец галереи, где маленькая брюнетка, съежившись, уже готовилась принять на себя основной удар ее ярости. Наверно, это и есть Пегги.

Пегги протянула навстречу Камилле воду и полотенца; та схватила воду, не глядя на Пегги, и обернулась, чтобы понаблюдать, как свита разыграет свою часть послеобеденного спектакля. Один уже отчитывал несчастную парикмахершу, второй кричал что–то в телефонную трубку. Все это напоминало хорошо отрежиссированную постановку. Я бы не удивилась, если бы они вдруг еще и запели.

Проложив себе путь среди зрителей, я постаралась привлечь внимание Пегги. Это оказалось не так–то легко, потому что Пегги упорно разглядывала пол, пока Камилла громко препиралась с одним из мужчин. Я махала, подскакивала, кивала, кашляла – никакого впечатления. Наконец, не выдержав, я достала мобильник и набрала ее номер.

Пегги, подпрыгнув от неожиданности, сразу ответила.

– Я – приятельница Тедди Рейнольдса, я вам уже звонила. Стою возле северной двери, – объяснила я, наблюдая, как она поворачивается, чтобы меня увидеть. Улыбнувшись и помахав ей, я продолжала: – Наверно, сейчас не самое подходящее время…

– Нет–нет, в самый раз. У нее появится предлог, чтобы заставить их ждать. Она это обожает, – прошептала Пегги в телефон. Отключившись, она легко понеслась мне навстречу. Я вспомнила пленных мышей из «Щелкунчика». Этой бедной девочке тоже не помешал бы новый кусочек сыра. Пегги сказала что–то охраннику, и он разрешил мне пролезть под веревками и подойти к ней. Я пожала Пегги руку:

– Огромное спасибо.

– Тедди мне очень нравился, – объяснила она. Кивнув, я вслед за ней подошла к Камилле.

От сопровождающего, пытавшегося утихомирить Камиллу, уже шел пар, поэтому оба они обрадовались моему появлению. Камилла заявила, что ей нужно срочно поговорить со мной по личному делу. Сопровождающий умоляюще посмотрел на меня, как будто надеялся, что я займусь с ней сексом или еще каким–то образом смогу улучшить ее настроение, и удалился, предупредив, что у нее есть пять минут. Пегги заторопилась вслед за ним. Или, скорее, побежала прочь.

Камилла оглядела меня с головы до ног, как будто на мне был костюм, который ей предстояло надеть для следующей съемки.

– Пегги сказала, это насчет похорон Тедди? – произнесла она с акцентом, который я затруднилась сразу распознать. Стокгольм и Манхэттен встретились в Лондоне? Ее гласные были круглыми и упругими, как и вся она, и именно поэтому она – миллионерша, а я – ведущая колонки полезных советов. Но сегодня я уже позавидовала сумочке Трисии. Нельзя опять становиться на этот скользкий путь.

– Прошу прощения, если помешала, – начала я.

– Им только полезно подождать, – заверила она.

– Есть здесь какое–нибудь место, где мы могли бы поговорить? – спросила я, оглядываясь. Несмотря на то, что в своем уголке мы находились в относительном уединении, комбинация пристальных взглядов зевак и всех этих людей, взирающих на нас с картин, выводила меня из равновесия.

– Нет. Если у вас есть что сказать, говорите здесь.

Отлично.

– Я пришла в качестве друга Хелен и Тедди. Помогаю в подготовке похорон и хочу удостовериться, что не возникнет никаких проблем.

– Вы опасаетесь, что я начну бросаться на гроб и тем самым поставлю вдову в неловкое положение? – похоже, Камиллу позабавила нарисованная ею самой картина.

– Я не хотела вас обидеть…

– Да нет, это очень мило с вашей стороны. Тедди был милым, так что у него должны быть милые друзья. Я, естественно, не могла встречаться с его друзьями. – Она улыбнулась с грустным сожалением, которое застало меня врасплох. Интересно все–таки, насколько искренне она к нему относилась?

– Я вам очень сочувствую.

Это вылетело автоматически, но произвело неожиданное действие. Холодные глаза Камиллы увлажнились, рот крепко сжался. Она кивнула, не сразу справившись с собой, потом осторожно продолжила: – Я ведь на самом деле была к нему очень привязана. Секс был потрясающим, само собой, но я и вправду к нему очень хорошо относилась.

Я не стала углубляться в тему потрясающего секса. Еще и потому, что вдруг задумалась: а какой маркой презервативов Тедди пользовался с Камиллой? Правда, до некоторой степени это давало мне возможность перейти к интересующим меня вопросам. Главное, чтобы Камилла втянулась в разговор.

– Я стараюсь помочь решить также и некоторые деловые проблемы. Извините за нескромный вопрос, но могут ли всплыть какие–нибудь неоплаченные счета из отелей? Не хотелось бы, чтобы они попались на глаза его вдове, надеюсь, вы меня понимаете.

Она величественно пожала плечами:

– Нечего о ней беспокоиться, она прекрасно все знала. Она застукала нас вдвоем в гостинице. Жуткая была сцена.

Целых две секунды я раздумывала, не упасть ли мне в обморок. Как могла Хелен обо всем знать и ничего мне не сказать? Если она знала про Камиллу и Ивонн, почему подозревала Тедди, что он спит еще и со мной? Или дошла до того, что считала, будто он спит со всеми подряд? А дошла ли я до того, чтобы опять начать ее подозревать?

– Извините, я не знала. Это было…

Идеальные брови Камиллы нахмурились бы – если бы могли двигаться. Ботокс. О боже, сколько иллюзий потеряно всего за один день… Камилла на мгновение задумалась, потом ответила:

– В начале прошлой недели. Мы были в нашем обычном номере в «Сент–Реджис» и Пол, портье, позвонил снизу: пришла настоящая миссис Маркван и что ему теперь с ней делать?

– Миссис Маркван? – непонимающе переспросила я.

– Ну да, мы всегда регистрировались, как мистер и миссис Маркван. Это была такая игра, которая очень нравилась Тедди, – она пожала плечами. – Он любил всякие игры, и мне в нем это нравилось.

Игры, о которых мне не хотелось знать. Имел ли значение выбор имени? Джон Маркван, писатель? Или Ричард Маркван, кинорежиссер? Есть ли какая–то связь, которой я не улавливаю? Или Тедди просто нравилось звучание имени? А откуда Хелен знала имя? Пользовался ли Тедди тем же именем с Ивонн? Уффф.. Час от часу не легче…

– И что же произошло?

– А что обычно происходит в таких случаях? – Камилла пожала плечами с таким видом, будто любая женщина проходит через подобное десятки раз. Я предпочла не комментировать. – Я пряталась в спальне, пока они орали друг на друга в гостиной. Скандал был жуткий, меня это даже растрогало. Должно быть, решила я, она его действительно любит. Поэтому, после того как ему удалось от нее отделаться, я с этим покончила.

– Вы с ним порвали? – похоже, последние две недели у Тедди были на редкость насыщенными. Хелен узнала о Камилле и Ивонн, Камилла порвала с ним, а он порвал с Ивонн. Не сказать, что он закончил на высокой ноте.

– Не люблю быть замешанной в грязные истории.

Тогда зачем спать с женатыми мужчинами, так и подмывало меня спросить. Но вместо этого я сказала:

– Огромное вам спасибо за помощь и понимание. Мы сообщим вам насчет церемонии и приема.

– Я буду вести себя очень осмотрительно, обещаю. Спасибо, что пришли, – она протянула руку. Я подумала, что для рукопожатия, но оказалось, что таким образом она давала Пегги знак вернуться. Правильно истолковав намек, я быстренько удалилась.

Я уже начала понимать, что расследование убийства имеет много общего с романтическими свиданиями: доверяй своим инстинктам, обращай внимание на скрытый смысл сказанного, не злоупотребляй гостеприимством.

Выйдя на ступеньки музея, я остановилась, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Пойти в «Сент–Реджис» и попробовать там что–нибудь разнюхать или вернуться в офис и попытаться еще раз заглянуть в музыкальную шкатулку Ивонн? Интересно, ее карточка тоже из отеля «Сент–Реджис»? Или лучше ответить на телефонный звонок?

Это была Кэссиди.

– Не обольщайся, это не твой красавчик детектив, это всего лишь я.

– А кто сказал, что при звуке твоего голоса мое сердце не начинает биться чаще?

– Обсуди это со своим психоаналитиком, крошка, а пока что объясни мне, почему я узнаю об историческом поцелуе из вторых рук?

– Кэсс, я слегка сошла с ума.

– И это позволяет тебе нарушать этикет взаимоотношений с лучшей подругой?

– Нет.

– С тебя поход в ресторан, и тогда я подумаю, заслуживаешь ли ты прощения.

– Давай встретимся за ланчем.

– Я не могу вырваться. Да и потом, ты думаешь, что не будешь занята на ланч?

– Ну да, – сказала я, не понимая, к чему она клонит. Опять намекает на детектива Эдвардса?

– А ты не думала, что Гарретт может пригласить тебя на ланч?

Я не ахнула, хотя и должна была бы. Как я могла забыть?.. Даже по телефону было слышно, как тяжело вздохнула Кэссиди.

– Слава богу, что я догадалась позвонить. Поезжай.

– Кэсс, я и вправду сошла с ума!

– Обрати это себе на пользу. Заставь его думать, что сделала ему большое одолжение, потому что тебе было очень трудно выкроить время из своего напряженного графика расследования убийства, чтобы заскочить на минутку и подкинуть ему идею статьи. Не сомневайся, он это проглотит.

Не имело смысла объяснять Кэссиди, что я на это не способна. Я уже наизусть знаю текст лекции, которую она читает мне всякий раз, когда я признаюсь в своей неуверенности или сомнениях, но за это я люблю ее еще сильнее. Но вот насчет того, удастся ли мне продать идею Гарретту Вилсону, когда у меня в запасе меньше получаса, чтобы собраться с мыслями, у меня были серьезные сомнения.

– Это может быть не…

– Это – самый подходящий момент, все будет прекрасно, ты справишься, а сейчас отключайся и отправляйся туда. Это все благодаря моему соблазнительному бедру. Другого такого случая может не представиться.

– Кэссиди, но я действительно…

– И я тоже тебя люблю. Иди. Потом сразу же позвонишь мне и все расскажешь. – Она отключилась, а я побежала вниз по ступенькам, чтобы поймать такси.

Милостивая судьба послала мне таксиста, который был так же погружен в свои мысли, как и я, и не собирался вступать в разговор. Усевшись на заднее сиденье, я сделала глубокий вдох. Нужно сосредоточиться. Иначе важные вопросы, от которых зависит вся моя будущая жизнь – вроде этой встречи или разрыва с Питером – останутся нерешенными. Интересно, это странное ощущение у меня в желудке вызвано дурным предчувствием или излишком выпитого кофе? Впрочем, это может подождать. Не все сразу, главное сейчас – Гарретт Вилсон. Я сделала еще один глубокий вдох. Ну что бы такое придумать, чтобы продать ему мою идею, от чего оттолкнуться?

Переместившись на тридцать пять кварталов и представляясь в приемной «Манхэттена», я так и не знала ответа на этот вопрос. Даже по внешнему виду офиса сразу можно было сказать, что это более серьезный журнал, чем наш. Наш офис – светлый, воздушный, легкомысленный, там всегда пахнет так, будто кто–то только что разогревал в микроволновке попкорн, а потом побрызгал вокруг эссенцией сандалового дерева, чтобы скрыть запах. Этот офис был полон густых, насыщенных красок, натертых мастикой деревянных панелей и толстых ковров, приглушающих звуки. А пахло здесь свежесрезанными цветами и свежесмолотым хорошим кофе.

Сидящая во мне трусиха надеялась, что девушка из приемной насмешливо улыбнется и во всеуслышание объявит, что никак невозможно, чтобы у меня была назначена встреча с Гарреттом Вилсоном, потому что мистер Вилсон принимает только настоящих журналистов. Вместо этого секретарша улыбнулась с отрепетированным шармом, показала на вишневые кожаные кресла и сообщила, что помощник мистера Вилсона придет за мной буквально через минуту.

Я не умею ждать. В вывернутой физике моего мира организм отдыхающий мгновенно превращается в организм нервничающий. Добро бы я еще нервничала из–за чего–нибудь стоящего. Например, сейчас мне следовало волноваться о том, буду ли я выглядеть полной дурой, убеждая мистера Вилсона, что заслуживаю странички в его журнале. Так нет, вместо этого я размышляла, в каком отеле могли предаваться утехам Тедди с Ивонн, если не в Сент–Реджисе. Конечно, это была часть истории, которую я собиралась продать, но совсем не та ее часть, от которой мог прийти в восторг главный редактор.

К счастью, помощница появилась раньше, чем я успела перепрыгнуть на следующий уровень тревоги. Она выглядела безупречно – высокая, роскошная, элегантная – и я, внушая себе, что лучше чувствовать неловкость в ее присутствии, чем в присутствии ее босса, пошла за ней в глубь холла, слушая, как ее каблуки стучат по полированным плиткам. Наверняка выстукивают азбукой Морзе: «Вот идет неудачница».

Не знаю, услышал ли это послание мистер Вилсон. Очутившись в его офисе, я совершенно забыла о его помощнице, потому что была ошеломлена им самим. Он относится к тому типу мужчин, каких изображал Кэри Грант, плюс современные преимущества в виде персонального тренера и подтяжки век. В газетно–журнальных кругах он пользуется прекрасной репутацией, его любят благотворительные организации, к тому же говорят, он – влиятельная фигура в политике штата. Господи, и о чем я только думала?

Он не стал садиться за письменный стол красного дерева, размером со сцену для постановки «Призрака Оперы», а сел напротив меня на стул, который его предки, вероятно, собственноручно внесли на борт «Мэйфлауэра»[77]. Свет, льющийся из расположенного позади него окна, создавал вокруг него некую ауру – а может быть, просто подчеркивал ту, что у него уже была.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Вилсон, стряхивая пылинку с изготовленных на заказ брюк. Наверно, это была единственная пылинка в безупречно чистой комнате. – Моя дочь – ваша большая поклонница, – потрясающе. Моя репутация меня опережает. – Признаться, мне тоже нравится ваша колонка.

Справившись с шоком, я выдавила:

– Благодарю вас, сэр.

– Четкая точка зрения, живая манера изложения. Было бы интересно посмотреть, как это трансформируется в большую статью. Итак, Кэссиди Линч сказала мне, что вы работаете над какой–то грандиозной историей. Расскажете?

Я не могла дышать, а не то, что рассказывать истории. Ай да Кэссиди, не пожалела елея. Она заслуживает того, чтобы на обратном пути я зашла к Тиффани и что–нибудь для нее купила. Но, продираясь через слова, чтобы сформулировать ответ, я вдруг испугалась. У меня появилось чувство, что если я расскажу ее вслух, то история рассыплется и исчезнет. Но не могу же я терять такую возможность? Набрав полную грудь воздуха, я рискнула:

– Это – дело об убийстве.

– Кэссиди мне так и сказала. Печально, что ваш друг погиб, но должен сознаться – люблю криминальные истории. К тому же, они хорошо продаются. Продолжайте.

– Я хочу показать весь ход расследования глазами частично вовлеченного наблюдателя. Никакой эмоциональной подоплеки, просто некто, кто знает всех участников и, может быть, знает убийцу.

– Может быть? – поддразнил он. Я невольно улыбнулась в ответ.

– Я не собираюсь раскрывать все свои секреты, пока не пойму, насколько вы заинтересованы, – ответила я, сама удивившись, насколько кокетливо это прозвучало.

– Я должен знать больше, прежде чем смогу вам ответить, – отбил Вилсон. – Так о чем же на самом деле ваша история?

Вот за это я ненавижу необходимость «продавать истории». Или «обсуждать отношения». Я всегда чувствую себя так, будто пытаюсь пришпилить бабочку к выставочному стенду, пока бедная тварь еще жива и трепыхается. Так много всего можно открыть во время пути, и очень часто именно эти находки оказываются наиболее важной частью всего путешествия. Но подобные рассуждения сейчас не помогут мне добиться желаемого. В том числе самоутверждения.

К счастью, инстинкт выживания взял верх.

– Это – история об обличиях, о ролях. Какие мы, когда встаем утром, какими становимся, когда приходим на работу, или встречаемся с друзьями, или с кем–то знакомимся. О том, как мы меняем и перекраиваем свой образ, очень часто даже не отдавая себе отчета. – Я использовала все свои навыки игры в покер, лишь бы он не догадался, что я сама понятия не имею, откуда вдруг выплыло такое объяснение.

Улыбка Гарретта растаяла – я не могла понять, хорошо это или плохо. Долгую минуту он смотрел на меня, а я изо всех сил старалась не съежиться под его взглядом, несмотря на бушующий где–то под ложечкой ядерный реактор, усиленно синтезировавший микрочастицы беспокойства. Чем дольше Вилсон в молчании разглядывал меня, тем труднее мне было не корчиться от волнения. Я становилась живым пособием к Всеобщей Единой Теории Страха.

Наконец он заговорил:

– Звучит достаточно знакомо. Большинство людей осознает, что, выходя в большой мир, мы надеваем некую личину.

Бурлящая внутри меня масса болезненно окаменела. Ничто не может уязвить пишущего человека – пишет ли он в книге, журнале или на стенке сортира – больнее, чем упрек, что его идея не нова. Любой человек, составляющий предложения из слов, должен верить, что они выражают что–то новое или хотя бы по–новому освещают уже известное. Ну, за исключением журналов для новобрачных, которые публикуют одно и то же из номера в номер, потому что вы либо покупаете их один раз, когда начинаете планировать собственную свадьбу, либо покупаете постоянно и не замечаете разницы, но в этом случае свадебная индустрия может радоваться, что посадила вас на иглу.

Слова Гарретта подтвердили мои самые мрачные опасения и подкрепили страхи и сомнения по поводу статьи, однако это вылилось в совершенно неожиданную реакцию. В то, что раньше, признаюсь, было не очень для меня характерно, но что я впервые ощутила, когда наткнулась на тело Тедди: решимость.

Сделав усилие, чтобы собраться и обрести уверенность, я пустилась в рассуждения, которые, надеюсь, могли сойти за умение преподнести материал или, еще лучше, за последовательность.

– Речь идет не просто об умении представлять себя в наилучшем свете или играть роль. Да, мы все этим грешим. До некоторой степени, именно так нас учат общаться с людьми. Корпоративный этикет и все такое. Я говорю о вещах более глубоких, более интимных, менее осознаваемых и изначально присущих человеку. У каждого из нас несколько граней. Как у драгоценного камня. Слегка поверни нас, освети по–другому – высвечивается новая грань. Это все тот же камень, но новый угол зрения позволяет изменить его восприятие, повысить оценку. Многие из нас так и живут всю жизнь, показывая окружающим только одну или две грани.

Гарретт, ничего не говоря – и не потому, что я ему не давала – слегка подался вперед в своем кресле. Это было как раз то поощрение, в котором я нуждалась.

– Тедди был очень разным со всеми, кто его знал. Разнообразные грани, некоторые из которых были известны совсем немногим. Собирая грани в один драгоценный камень, анализируя, почему он скрывал определенные качества от определенных людей, мы поймем, зачем мы делаем то же самое в своей жизни. И что мы при этом приобретаем или теряем.

Гаррет открыл рот, желая что–то сказать, но меня уже так несло, что я не могла остановиться.

– И мы представим все это в свете того факта, что Тедди стал жертвой насилия. Какая из граней это вызвала? А что насчет соответствующих граней убийцы? Какие из них видел Тедди, какие видели мы? Поняв, кем был Тедди для своего убийцы, что они видели друг в друге, мы…

– Мы напишем статью, достойную того, чтобы ее прочитали, – закончил Гарретт.

Я остановилась, опасаясь того, что будет дальше. Удалось ли мне его захватить? Вилсон задумчиво потер лоб.

– Это – довольно–таки трудная задача.

Я кивнула:

– Что и делает ее такой привлекательной.

– Вы сотрудничаете с полицией?

Надеюсь, я не вспыхнула при мысли об Эдвардсе.

– Время от времени.

Это заставило его снова улыбнуться.

– Полицейские умеют быть очень жесткими.

– Ничего, я справлюсь, – заверила я нас обоих.

– Так кто же убийца?

– Узнаете, когда прочитаете статью.

– Тогда, наверно, я вынужден ее купить, – он говорил еще что–то, но я уже ничего не слышала – в ушах зазвенело от прихлынувшей крови. Он и в самом деле сказал, что хочет мою статью? И мне даже не пришлось прыгать сквозь горящие кольца, или обещать ему на заклание своего первенца, или идти с ним на свидание? Он хочет мою статью. Может быть, Кэссиди успела с ним переспать и просто не стала об этом рассказывать?

– Ты должна благодарить в первую очередь себя. Ну и меня, конечно, – сказала Кэссиди, когда я позвонила ей, выйдя на улицу. До меня еще не вполне дошло, что я буду писать настоящую статью для настоящего журнала. Руки дрожали так, что я чуть не выронила телефон. – Поздравляю, Молли.

– Не могу поверить.

– Поверишь через пару часов и пару бутылок шампанского. Я тебе помогу. Обед?

– Без вопросов.

– Только не впадай в ступор.

– Не буду.

– Ты это сделаешь, Молли. Это будет грандиозно. Все, что от тебя требуется – раскрыть убийство.

– До или после того, как я установлю мир во всем мире?

Видимо, в моем голосе прозвучали визгливые нотки, которые сразу заметила Кэссиди.

– Молли?

– Я в порядке.

– Это сделала Ивонн.

– Я тоже так думала.

– В прошедшем времени? Что изменилось?

– Несколько человек рассказали кое–что, что опять указывает на Хелен.

Пауза на другом конце линии показалась мне слишком затянувшейся.

– И это – та теория, которой все еще придерживается Эдвардс?

– Насколько мне известно.

Повисла еще одна пауза, и я приготовила себя к тому, что должно было последовать:

– Тогда, может быть, лучше предоставить это Эдвардсу?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что это поставит крест на моей статье. И потому что я права.

– Ты уверена?

Наступила моя очередь держать паузу.

– К обеду смогу точно сказать.

Я всегда лучше работаю в условиях цейтнота.

Глава 11

– О, мой бог, где ты была? – в тоне Ивонн, увидевшей меня в дверях конференц–зала, не было радости или облегчения. Скорее, она бы больше радовалась, если бы увидела шакалов, разрывающих мой труп.

– Извини, так получилось. А ты меня искала?

Я игнорировала ее вопрос, потому что правда состояла в том, что я ползала на коленях по ее офису, пытаясь еще раз вскрыть музыкальную шкатулку. Ну, не совсем вскрыть, поскольку у меня имелся ключ, но тем не менее вторжение в офис Ивонн без ее ведома и разрешения, как ни крути, было делом незаконным. Зато я получила то, что хотела! Каким–то чудом, но мне это удалось.

К тому моменту, как я вернулась в офис после встречи с Гарреттом Вилсоном, беспокойство, вызванное заявлениями Камиллы в адрес Хелен, уступило место эйфории от получения заказа на статью. Если я что–то и пишу, помимо своей колонки, то, как правило, для нашего же журнала, так что для меня выйти в большой мир в качестве свободного художника со своими идеями – совсем другое дело. До сих пор все, что я писала вне нашего журнала, было всякой легкой чепухой, маленькими заметками для друзей из других редакций, вроде Стефани. Но теперь ситуация изменилась, и я чуть не лопалась от желания поделиться своими новостями. Но кому в редакции я могу довериться? «Эй, ребята, я подрядилась написать, как наш босс кокнул Тедди! Выпивка за мой счет!» Нет, такое не пройдет.

Поэтому, постаравшись на время забыть о Хелен и усмирить адреналин, я сняла одну сережку и засунула ее в карман юбки, туда, где уже лежал ключик, и отправилась на поиски Фреда.

При виде меня глаза Фреда, поблескивавшие за стеклами очков, встревоженно расширились.

– Ты не хочешь ее видеть, – предостерегающе прошипел он, когда я остановилась около его стола.

– Нет, я не хочу, но почему я не должна?

– Конечно, эта неделька выдалась нелегкой для всех нас, но у этой женщины окончательно отказали тормоза. Я не знаю, что это – гормоны, эмоции или лекарства, – но где–то явно что–то нарушилось. Если так будет продолжаться, я не доживу до пятницы.

– Фред, но сегодня уже среда. Переломный день, середина недели. Утешай себя этим. Так что, она у себя? – спросила я, уповая на то, что в ответ услышу:

– Нет. Она в комнате для совещаний с Брейди, если он еще не удавился собственным ремнем.

– Все еще обсуждают финансовые проблемы?

– О, я уверен, что сейчас она уже поливает грязью доброе имя его покойной матушки.

– Бедняга. Ладно, на самом деле мне нужна не столько она сама, сколько ее кабинет.

– Извини, не понял?

Показав ему на пустую мочку правого уха, я объяснила:

– Потеряла сережку и подумала, вдруг это случилось, пока мы с Трисией сегодня утром ее ждали.

Фред подмигнул:

– Как? Вы с ней так бурно забавлялись?

Я засмеялась, что очень польстило Фреду.

– Но ты же меня не выдашь, Фред?

– Конечно, не выдам, – он мотнул головой в сторону двери в кабинет Ивонн. – Иди, чувствуй себя, как дома.

Дверь была закрыта, поэтому я решила, что если прикрою ее за собой, это не будет выглядеть подозрительно. Направившись прямиком к музыкальной шкатулке, я на всякий случай опустилась на колени, чтобы подкрепить версию о пропавшей сережке на тот случай, если возвращение Ивонн вдруг помешает моему… расследованию.

Достав карточку из потайного отделения, я мгновение помедлила, прежде чем перевернуть ее. Хочу ли я, чтобы она оказалась из отеля «Сент–Реджис»? Хочу ли я, чтобы Ивонн оказалась убийцей, или мне просто хочется доказать, что я была права? Но раньше, чем я ответила на эти вопросы, я заметила в ящичке что–то еще. Когда я открывала шкатулку утром, мне показалось, что дно ящичка сделано из какого–то более светлого материала, чем остальные части коробки. Но теперь я увидела, что дно устилают какие–то обрывки бумаги.

Я перевернула карточку. «Сент–Реджис». Сделав долгий беззвучный выдох, я попыталась понять, что теперь чувствую. И не смогла. Похоже, я двигаюсь в правильном направлении, но дорога может и раздвоиться. Хелен могла наброситься на Камиллу, потому что знала про «Сент–Реджис». Но могла наткнуться на нее случайно, потому что узнала про Ивонн и проследила ее до отеля. Так или иначе, сегодня я непременно туда наведаюсь.

Отложив карточку–ключ, я выудила клочки бумаги со дна ящичка. Это была очень хорошая веленевая бумага серовато–желтого оттенка, порванная на маленькие квадратики. Я покрутила их на ладони, пытаясь решить головоломку. Почерк Ивонн – это я поняла сразу, но не могла уловить смысл, пока не увидела слова «Дорогой Тедди» на одном из обрывков. Моя реакция была противоречивой: следователь, который только что продал идею Гарретту Вилсону, воскликнул «Класс!». А вот сердце коллеги, который знал их обоих, дрогнуло. Разорванное любовное письмо и ключ из отеля. Мне вдруг стало грустно.

Собрав шкатулку, я поставила ее обратно на полку. У меня хватило ума понять, что я не могу сидеть здесь на полу и раскладывать головоломку. Я как раз пыталась встать на ноги – задача нелегкая и неблагодарная, учитывая, что на мне была узкая юбка – когда открылась дверь. Передумав вставать, я нырнула куда–то между столом и диваном и спрятала руку под софой, пытаясь скатать фрагменты письма в небольшой комок.

– Нашла? – спросил Фред, с переменным успехом изображая заинтересованность.

– Нет еще, – ответила я, стараясь убедительно изобразить женщину, способную ради кусочка серебра с малахитом ползать по полу и залезать под столы и диваны.

Фред прикрыл за собой дверь.

– Ничего, если я спрошу… О–о, Святая Матерь Божия!

Я застыла на месте. Я знала, что с того места, где он стоит, он не может видеть мою руку, но в моем нервном состоянии легко было вообразить, как Фред сбрасывает очки и обнажает свою истинную сущность, превращаясь в Супермена с рентгеновским взглядом. В конце концов я решила, что наименее подозрительной реакцией будет:

– Что случилось?

– Эта коробка была открыта, когда ты вошла? – Фред устремился к музыкальной шкатулке и схватил ее. Я готова была его за это расцеловать, потому что таким образом он дал мне возможность выпрямиться и встать позади него, как будто я тоже хотела взглянуть на шкатулку. А главное, за эту секунду я успела сунуть комок бумаги в карман, подальше от его глаз, пусть они будут хоть рентгеновскими, хоть нет.

– Понятия не имею.

Фред захлопнул крышку, убедился, что замок защелкнулся и поставил шкатулку на место.

– Не хватало только, чтобы Ивонн увидела привидение.

– Привидение?

Фред мелодраматически оглянулся, чтобы убедиться, что никто не прячется под дверью, затем с таинственным видом придвинулся ко мне. Я достаточно высокого роста, так что нос Фреда фактически уперся мне в грудь, но это был всего лишь Фред, да и дело казалось достаточно важным, поэтому я решила не обращать внимания.

– Это – игра, в которую они играли с Тедди.

– Игра? – поощряюще переспросила я.

– Он писал ей записочки и прятал в шкатулке, а крышку оставлял открытой, чтобы дать ей знать, что пора заглянуть.

Ай, да Фред! Теперь мне действительно хотелось его расцеловать, но я побоялась его спугнуть.

– Не может быть.

Фред торжественно кивнул, но я продолжала настаивать:

– А как ты узнал?

– Как–то раз она была на совещании на другом конце города и оттуда позвонила мне. Была в полном исступлении. Кричала, что утром забыла проверить шкатулку, и что это катастрофа, Тедди не должен знать, ну и прочая истерика в том же духе. Потом она заставила меня поклясться, что я никому не скажу, и послала посмотреть.

– Ну и что, была она открыта?

Он кивнул, уже не так торжественно.

– И там был пакетик спичек из ресторана «Нобу»[78]. Она сказала, что знает, что это означает, и что я могу задержаться на пятнадцать минут после ланча, потому что жизнь прекрасна.

– Ты думаешь, они должны были встретиться там за обедом?

– По меньшей мере, – Фред склонил голову набок, как щенок в ожидании команды. Он ждал моей реакции, поэтому я решила его не разочаровывать.

Я сделала большие глаза:

– Ты хочешь сказать, что Тедди с Ивонн?..

Прижав палец к губам, Фред подмигнул мне и одновременно шикнул. Продолжая прикидываться шокированной, я мысленно решала уравнение. Если спички из ресторана означали «давай встретимся для обеда», а ключ из отеля – «давай встретимся для секса», то ключ из отеля в сочетании с порванной любовной запиской означал… что? «Нужно поговорить»? «Мы расстаемся»? «Мы не расстаемся»? Пора мне выбраться отсюда и сложить головоломку – как в прямом, так и в переносном смысле. Увлекшийся Фред продолжал:

– И с тех пор я начал следить за шкатулкой. Я вычислил, что в те дни, когда она будет открыта, Ивонн будет счастлива и мое жалкое подневольное существование будет не столь гнусным.

– Так и было?

– До этого понедельника. Крышка была открыта, но Ивонн вовсе не казалась довольной. – Фред нахмурился, в первый раз задумавшись над этим фактом, но потом пожал плечами, видимо, найдя его не столь интересным для глубокого анализа. – А потом она оказалась открыта еще раз, когда вы с Трисией были здесь, и после того, как вы ушли, Ивонн начала нести всякий вздор вроде того, что это послание с того света.

Замечательно. Мало того, что я пытаюсь обвинить Ивонн в убийстве, несмотря на то, что Камилла рассказала о Хелен, так по моей вине Ивонн начинают мерещиться привидения. Я заслуживаю звания Лучший Работник Месяца.

Фред пренебрежительно махнул в сторону шкатулки:

– Это – всего лишь дешевая вещица, наверно, просто замок сломался, – осталось только убедить Ивонн поверить в это. Еще хорошо бы мне благополучно сбежать отсюда.

– Ну что, так и не нашла свою сережку? – спросил Фред.

Потеребив мочку уха, я направилась к двери.

– Нет. Наверно, потеряла ее где–нибудь в другом месте. Но спасибо, что впустил меня.

– Я существую, чтобы служить другим, – изрек Фред, и я заторопилась прочь. Желательно оказаться подальше от офиса Ивонн, когда она вернется, особенно, если она в скверном расположении духа.

Мне нужно было найти какой–нибудь укромный уголок, где я могла бы собрать записку – работа, которой никак нельзя заняться в загончике. Или вообще на глазах у публики. А при проектировании нашего офиса никакая приватность вообще не была предусмотрена. За исключением конференц–зала, но там сейчас была Ивонн. Получалось, что женский туалет – единственное место, где меня не могут ни увидеть, ни потревожить. К несчастью, чтобы попасть туда, я должна была пройти мимо конференц–зала.

Опустив голову и сделав вид, что глубоко надумалась, я быстро направилась в нужную сторону, молясь, чтобы дверь конференц–зала оказалась закрытой. Но по мере приближения я смогла ясно расслышать голоса Ивонн и Брейди, и даже Гретхен, которая безуспешно пыталась вмешаться в их спор. Дверь была открыта.

Ивонн стояла возле дальнего конца длинного стола, а Гретхен и Брейди окружили ее с флангов. По столу были разбросаны папки, счета и рекламные материалы. Ивонн буквально кипела от ярости – ну прямо какая–нибудь гарпия[79] из Эрреры[80]. Брейди выглядел так, словно готов был отправиться добровольцем на любой фронт любой войны, лишь бы оказаться подальше отсюда. Гретхен, как обычно, обливалась слезами – беззвучно, но интенсивно.

Я продолжала идти. Миновала дверь. Снова уткнула глаза в пол. И тут раздалось – резко, пронзительно, визгливо и так громко, будто я нажала на сигнал тревоги в музее Гуггенхайма[81]:

– Молли! О, мой бог, где ты была?

– Извини, так получилось. А ты меня искала?

– Это никак не касается Молли, – начал Брейди.

– Но это не единственная проблема, которая меня волнует! – рявкнула Ивонн. – Это что, новость для тебя? Сюрпри–и–из! Есть и другие проблемы! – не сводя глаз с Брейди, Ивонн ткнула наманикюренным когтем в мою сторону с такой силой и яростью, что я приросла к месту, как будто она пригвоздила меня отравленной стрелой. Или даже баллистической ракетой. – Стой на месте! – я послушно осталась в дверях.

Побежденный Брейди рухнул в кресло. Гретхен продолжала настаивать:

– Это объявление было оплачено. Тедди не велел бы мне зарегистрировать его, если бы оно не было оплачено. Это – ошибка бухгалтерии.

Теперь Ивонн обрушилась на Гретхен:

– Другие проблемы! Ты меня слышишь?

– Да, мэм, – промямлила Гретхен.

– Я могу чем–нибудь помочь? – вмешалась я, скорее для того, чтобы отвлечь Ивонн.

Ивонн опять подняла палец, на сей раз для того, чтобы приказать мне подождать, пока она разберется с Гретхен.

– Даже если бы это было единственное, что меня волнует. Кто ты такая?

Гретхен, казалось, не поняла вопроса. Бросив на меня отчаянный взгляд, она опять взглянула на Ивонн. Та придвинулась поближе. На расстояние плевка.

– Секретарша, – произнесла Ивонн таким тоном, будто это было какое–нибудь древнее проклятие, и Гретхен болезненно дернулась.

В шестом классе я разбила нос Джастину Дитриху, потому что он обозвал Аманду Мэйплтон жирной. Она такой и была, но со стороны Джастина было глупо и мелко произносить это вслух. С тех пор мои привычки мало изменились, даже если противник был обозлен и лез на рожон, как Ивонн. Теперь уже я не могла не вмешаться. Подойдя к столу, я постаралась понять, о чем они спорят.

– Что это, Брейди?

На сей раз Брейди не возражал. Видимо, до него дошло, что он проживет дольше, если кто–то другой вызовет огонь на себя.

– Мы наткнулись на неоплаченное объявление, а сроки уже поджимают. Не можем найти чек от агентства, пытаемся им дозвониться, – он подтолкнул ко мне папку, на которой было написано: АГЕНТСТВО «НОЧНАЯ СЕРЕНАДА», но я поверила ему на слово. – Софи все еще на больничном, а от ее секретарши никакого толку. Она не смогла бы проследить платеж, даже если бы он поступил в чулке, набитом монетками.

Даже мой инстинкт вставать на защиту обиженных и угнетенных имеет пределы. Я знала Венди, секретаршу, о которой шла речь, и понимала, что Брейди еще весьма деликатно о ней отзывается.

– Вы собираетесь снять объявление?

– Не–е–ет!!! – запротестовала Гретхен, разве что не топая ногами. – Я помню, как Тедди встречался с представителями агентства, я помню, как он показывал мне чек. Это нормальное объявление. Если бы Тедди был здесь… – Гретхен снова залилась слезами и сползла в кресло. Ивонн презрительно скривилась, как будто это была моя вина:

– Еще есть вопросы? Почему бы и нет?

– А это – действительно хорошее объявление?

Гретхен поспешно кивнула и протянула мне лист бумаги. Это была всего лишь ксерокопия, но и она выглядела достаточно впечатляюще. На ней была изображена женская нога, обутая в потрясающую по своей простоте черную лодочку на высоком каблуке. Каблук был обвит прелестным ювелирным изделием – за неимением более подходящего термина. Это была вьющаяся золотая веточка с изящными золотыми цветами, в сердцевине которых поблескивали разноцветные камушки. Другие веточки, отличающиеся формой лепестков и цветовой гаммой, лежали рядом. Очевидно, их можно было надевать на каблуки. Объявление, содержавшее адрес веб–сайта, гласило: «Шагни навстречу красоте. Украшения для обуви от Ноктюрн».

– Прекрасное объявление, отличная идея, – признала я.

Гретхен, стараясь справиться со слезами, еще раз кивнула.

– Тедди говорил, что это – совершенно новая многообещающая фирма. Тедди много с ними работал, даже обещал им, что поместит объявление на одном развороте с тобой, Молли.

Тедди частенько поддразнивал меня, говоря, что может брать дополнительную плату за место на одном развороте с моей колонкой, потому что опросы показывают – многие читатели, открывая журнал, первым делом ищут именно ее. Мою колонку, потом гороскопы, потом диеты. Наибольшим спросом пользуются простые решения.

– Это замечательно, – вмешался Брейди. – Надеюсь, они станут богатыми и знаменитыми. Но что Тедди сделал с их чеком?

Я вернула макет Гретхен. Я понимала, что ее беспокоит не судьба новой компании, а предположение, что Тедди допускал в своей работе серьезные промахи. Хотя будет несправедливо, если эта фирма потерпит убытки из–за того, что Тедди так не вовремя умер. И будет несправедливо, если Гретхен и Брейди будут страдать из–за того, что Ивонн не может справиться со своим комплексом вины.

– Но ведь у нас еще есть день или два, разве не так? Может быть, Гретхен поможет Венди проследить чек? – предложила я, одарив Ивонн и Брейди бодрой улыбкой капитана группы поддержки «Зейтгеста».

Гретхен тут же просияла и вопросительно взглянула на Брейди – у нее хватило ума не встречаться глазами с Ивонн. У Брейди хватило ума не отвечать, пока не выскажется Ивонн. Ну, а у меня хватило ума понять, что я сделала все, что могла, и что дальнейший нажим с моей стороны может только навредить всем нам.

Ивонн некоторое время боролась со своими внутренними демонами, потом обратилась к Брейди, игнорируя нас с Гретхен.

– В пятницу, к концу рабочего дня разберись с этим.

У меня не было возможности увидеть реакцию Брейди и Гретхен: резко устремившись к выходу, Ивонн подхватила и увлекла меня за собой и, не успела я оглянуться, как мы уже были в коридоре.

– Что сказала Трисия?

– Я с ней еще не говорила, – сказала я, делая вид, что не удивилась резкой перемене темы. Но, может быть, на самом деле мы и не меняли тему. В каком–то смысле, все крутилось вокруг Тедди. И чем скорее я смогу где–нибудь уединиться и прочитать письмо, тем скорее пойму почему.

– Я хочу получить ответы!

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не выкрикнуть: «И я тоже! И полиция!»

Но я ограничилась понимающим кивком и примирительно сказала:

– Давай я позвоню и спрошу, насколько она продвинулась. Трисия очень педантичная, она никогда не принимает необоснованных или непродуманных решений.

– Надеюсь, что нет.

Я замешкалась, не понимая, отпускает она меня или нет. И в этот момент Ивонн посмотрела на мою руку, которую я все еще держала в кармане. И в которой сжимала обрывки письма. Ивонн даже шевельнула пальцами, как будто ожидала, что я выверну карман и предъявлю ей содержимое.

– Ну так позвони ей.

Засунув письмо поглубже, я с облегчением вытащила руку и показала Ивонн пустую ладонь.

– Я оставила мобильник в столе.

Ивонн окинула меня хорошо отрепетированным взглядом начальника, который понимает, что у него в подчинении одни идиоты – но если это так, то это говорит кое–что об умении начальника разбираться в людях и руководить, правда? – и направилась к своему офису. Я осталась стоять на месте, радуясь возможности оказаться подальше от нее.

Одновременно мне удалось обрадовать Гретхен и Брейди, которые к этому моменту вышли из офиса и решили, что я их поджидаю. Брейди даже поблагодарил меня, после чего поплелся в свой закуток, а Гретхен стиснула в медвежьих объятиях.

– Спасибо тебе, Молли!

– Я всего лишь уговорила ее немного подождать. Как ты думаешь, Гретхен, ты успеешь все уладить?

– Конечно!

– Тедди ведь не ловил рыбку в мутной воде, правда, Гретхен?

Ее глаза мгновенно наполнились слезами. Реакция казалась вполне искренней.

– Понимаешь, этого–то я и боюсь.

– Я знаю и прошу прощения, что спрашиваю. Но мне нужно знать.

– Зачем?

Хороший вопрос. Только где взять такой же хороший ответ?

– Для собственного спокойствия. Потому что я хорошо относилась к Тедди. – Ничего лучшего я не смогла выдумать, но Гретхен, кажется, этим удовлетворилась. Я начала понимать, насколько, оказывается, легко врать и при этом выходить сухим из воды, и это меня беспокоило – как бы не втянуться. Но в данном случае это было мне на руку.

Вернувшись к своему столу, я позвонила Трисии. Она успела переговорить с Хелен, и похороны назначили на утро субботы в церкви Сент–Эйден, а вот насчет поминального приема еще ничего не решили. Трисия уже побывала в трех ресторанах и четырех отелях поблизости от церкви, но ни на чем не остановилась.

– Пожалуйста, только не «Сент–Реджис», – взмолилась я.

– Почему нет? Это – одно из мест, названных Хелен, – удивилась Трисия. – Я как раз туда собираюсь.

– Ты шутишь.

– Я знаю, что там дорого, но мне кажется, Хелен находит утешение в том, чтобы потратить как можно больше денег Ивонн.

– Дело не в деньгах, просто все так… запуталось и переплелось.

– Почему?

– Подожди меня там, и я тебе все объясню.

– В три часа тебя устроит?

– Мне не терпится тебя увидеть.

Трисия по–девчачьи взвизгнула, так что у меня даже зазвенело в ухе.

– Как же я сразу не спросила? Как прошла встреча с Гарреттом Вилсоном?

– Прекрасно. Я победила! Встретимся в три, и я все тебе расскажу.

– Как здорово, что из всего этого кошмара выйдет хоть что–то хорошее. Поздравляю! Я тебя люблю!

– И я тебя тоже.

Я нажала на кнопку и улыбнулась: кажется, Кэссиди и Трисия сильнее радуются моему успеху, чем я сама. Впрочем, это не так. Просто у них есть возможность сидеть в своих офисах и пищать от восторга, а у меня нет.

Особенно когда возле моего стола вдруг замаячила Гретхен.

– Эй, Гретхен, привет.

– Извини, Молли, я случайно услышала, как вы с Ивонн говорили о похоронах Тедди. Когда они будут?

– Траурная церемония в субботу в одиннадцать, а сразу после нее – прием. Мы потом сделаем объявление.

– Осталось совсем немного времени.

– Так захотела Хелен, а Трисия очень здорово умеет все устраивать в кратчайшие сроки.

– Нет, я имела в виду, мало времени, чтобы нам подготовиться.

– Нам? – опасливо спросила я, представив, как мы с Гретхен исполняем танцевальный номер в память о Тедди в главном алтаре церкви.

Гретхен показала на роящихся в загончике сотрудников, но это мало что прояснило. Мое замешательство заставило ее объяснить:

– Не знаю, что надеть, – трагически прошептала она.

Я была растрогана – в беспокойстве Гретхен не было самолюбования, а только желание выглядеть соответствующим образом.

– Не зря же говорят, что маленькое черное платье – основа женского гардероба, – посоветовала я.

– Но у меня нет маленького черного платья, – продолжала исповедоваться Гретхен. – Ты же знаешь, черный цвет так давно не был в моде, в прошлом сезоне роль черного играл серый, а в позапрошлом – серо–коричневый. Короче говоря, у меня нет черного платья.

– Сегодня еще только среда. У тебя куча времени. Поговори с Кейтлин, пусть она тебе что–нибудь посоветует. – Надо сказать, что Кейтлин, наш редактор отдела моды, уже лет двадцать как не одевала никого крупнее второго размера, но она могла дать Гретхен дельный совет.

Гретхен кивнула, но не двинулась с места. Я уже начала догадываться о том, что сейчас последует, но тешила себя надеждой, что ошибаюсь. Так и осталась стоять посреди улицы на пути у разогнавшегося грузовика.

– Я вот подумала… может быть, ты бы могла пройтись со мной по магазинам?

Иногда предлагать женщине пройтись по магазинам – все равно что приглашать мужчину на обед. И даже хуже. Столько же вероятности получить отказ, наткнуться на непонимание, неправильное истолкование предполагаемой степени близости, ощущение, что тебе навязываются, насильно втягивают в отношения. Но когда две женщины отправляются вместе на шопинг, даже если приглашающая сторона в полном порядке, существует множество подводных камней, о которые вы спотыкаетесь, когда вдруг выясняется, насколько несопоставимы ваши вкусы и финансовые возможности, как по–разному вы общаетесь с продавцами, и даже в каком разном темпе вы предпочитаете передвигаться. И если мужчина и женщина должны решить, хотят они ли они лечь в постель после совместного обеда, то женщинам, отправляющимся за покупками, нужно ответить на вопрос, достаточно ли они друг друга знают и любят, чтобы делить примерочную кабинку. Догадайтесь, кому легче.

– Ой, Гретхен, я даже не знаю, – я сделала попытку увильнуть, поглядев на часы, но они показывали, что до трех остается куда больше времени, чем я надеялась.

– У тебя назначена встреча? Все нормально, не переживай. Я справлюсь сама, – Гретхен, выставив ладони в знак извинения, попятилась назад.

– Ладно, подожди, – передумала я, решая, как помочь ей и в то же время не попасть в зависимость. – Да, у меня назначена встреча, но если ты можешь пойти сейчас, то мы еще успеем зайти в парочку мест.

– Я не хочу, чтобы ради меня ты меняла свои планы, – сказала Гретхен, весьма обрадованная сообщением, что именно это я и готова сделать.

– Куда ты собиралась пойти?

– В «Панопли», на Пятой.

«Сент–Реджис» тоже на Пятой. И она смотрела на меня умоляющими глазами ребенка, которого никогда не принимали в футбольную команду. Почему–то для нее было очень важно, чтобы я с ней пошла.

– Вообще–то это мне по пути, – уступила я.

Мне и дальше пришлось уступать и импровизировать на ходу. Я бы предпочла, чтобы мы пошли пешком – уличный шум требует по несколько раз повторять одно и то же, лавирование между пешеходами позволяет, когда нужно, отклониться от темы, можно обратить внимание на витрины и перестать говорить о себе, а заговорить о том, что в них. Но время и расстояние заставили нас взять такси.

– Как ты думаешь, они когда–нибудь выяснят, кто убил Тедди? – спросила Гретхен, не успели мы проехать полквартала.

– Конечно, – я чувствовала себя обязанной ответить именно так.

– А полиция уже кого–нибудь подозревает?

Я поспешно перепрыгнула на первую попавшуюся тему:

– Знаешь, каждый раз, думая про детективов, я вспоминаю эту песню Элвиса Костелло[82] «Наблюдая за детективами». Все время крутится у меня в голове. Ты когда–нибудь видела его живьем? Это что–то необыкновенное.

Гретхен вежливо улыбнулась:

– Я предпочитаю джаз.

– Что ж, теперь, когда он с Дайаной Кролл, может быть, он займется джазом.

– А какую музыку будут играть на похоронах Тедди?

Хороший выпад. Оказывается, Гретхен не так легко сбить с избранного пути. Похоже, это будет тяжелее, чем я рассчитывала.

Я еще несколько раз пыталась переменить тему, заговаривая о погоде, фильмах и даже о политике, но Гретхен неуклонно возвращалась к Тедди и похоронам. Может быть, она и имела право на такой пунктик, но меня это достало до такой степени, что я буквально вывалилась из машины у входа в «Панопли», после того как имела счастье расплатиться с таксистом и пожелать ему всего хорошего.

Посмотрев на часы, я еще раз убедилась, что у меня хватает времени на то, чтобы пойти с Гретхен и нет повода отказаться. Собираясь с духом, чтобы войти в магазин, я вдруг сообразила, что совершила ошибку. Мне надо было воспользоваться ситуацией. Вместо того чтобы пытаться увести разговор в сторону, следовало направить его в определенное русло и осторожно выведать у Гретхен новые сведения о Тедди, но так, чтобы она не заподозрила, что это нужно для расследования. Воодушевленная новой идеей, я бодро пошла вслед за Гретхен.

У меня с шопингом сложные отношения любви–ненависти. Мне нравится рассматривать одежду, щупать ткани, прислушиваться к их шуршанию и к тому, как продавцы перебирают вешалки на кронштейнах. Мне доставляет удовольствие прикидывать возможности каждой вещи, представлять, как было бы здорово скомбинировать вот эти туфли с соответствующими юбкой и блузкой.

Но я ненавижу продавщиц. Это жестоко и несправедливо, я знаю, но разве не жестоко с их стороны стоять над душой в своих чудесных костюмчиках, идеально сидящих на идеальных фигурках, и спрашивать, могут ли они что–то мне показать? Ага, можете показать мне, чем вы занимаетесь в течение тех двух часов, когда вы не на работе и не в спортзале.

А теперь, когда их всех снабдили переговорными устройствами, они выглядят как подразделение службы безопасности, готовое звонить в Национальную гвардию, стоит протянуть руку к неподходящей паре брюк: «Снимите это немедленно! В этих брюках ваша задница будет казаться в два раза больше! Быстро повесьте эту вешалку на место и сделайте шаг назад. Служба Реагирования, как меня слышите, в секторе четыре грубая Попытка Нарушения Вкуса, прием».

Этого достаточно, чтобы захотеть делать покупки в пригородных универмагах и иметь дело со скучающими подростками, со всеми вытекающими последствиями.

Жизнерадостное юное создание в наушниках прилипло к нам, как только мы переступили порог. Магазин был просторным и светлым, с островками одежды, искусно размещенными тут и там на достаточном расстоянии друг от друга – нечто среднее между гардеробной и самолетным ангаром.

– Добрый день, меня зовут Дейдра, чем я могу вам помочь?

Гретхен растерянно заморгала, а я нанесла упреждающий удар:

– Моей приятельнице нужно платье для похорон.

– Примите мои соболезнования, – быстро отреагировала Дейдра, ни на йоту не утратив своей жизнерадостности. – Вы найдете все, что вам нужно, вот здесь, – Дейдра отвела нас к стеллажу с черными платьями всех оттенков и фасонов.

– Спасибо. Мы посмотрим, а потом вас позовем, – сказала я с самой приветливой улыбкой, но Дейдра все равно выглядела обиженной, когда отходила от нас, и даже ее туфли без задников от Донны Каранн неодобрительно цокали по паркету.

Я перебирала вешалки, как капризный едок гоняет пищу по тарелке.

– Гретхен, перестань ты так беспокоиться о репутации Тедди. Мы все знаем, что он был отличным парнем.

Гретхен ответила, не отводя глаз от платья, которое рассматривала в этот момент:

– Не уверена, что Ивонн думает так же.

– Ну, с Ивонн вообще все очень сложно. Я говорю не о его личной жизни, а о рекламном объявлении и тому подобном. Но ты в этом разберешься. Тедди никогда бы не стал обкрадывать журнал.

– Нет, конечно, – с чувством поддакнула она.

– Я имею в виду, все иногда себе что–то позволяют – например, отнести обед на статью деловых расходов, и всякое такое. И никто не думает поднимать из–за этого шум, – Гретхен, теперь уже внимательно глядя на меня, кивнула, старясь понять, к чему я клоню. – Если только это не какая–нибудь крупная трата, ну, скажем, поездка или счет из отеля, – «например, из отеля «Сент–Реджис», – мысленно добавила я. Мне хотелось, чтобы она первой произнесла это название.

Гретхен покачала головой:

– Тедди был хорошим человеком и совершил хороший поступок. У него было такое доброе сердце. Ты же видела это объявление, из–за которого разгорелся весь сыр–бор? Новая компания, которая все свое будущее поставила на эту рекламу, и Тедди это понял, это произвело на него впечатление, и он пообещал им лучшее место. Потому что Тедди верил, что эти ребята заслуживают, чтобы им предоставили шанс, что в нашем мире есть таланты и кроме Томми Хилфигера и Кейт Спейд[83], и эти люди тоже могут внести свой вклад. И он знал, как трудно пробиться, как трудно начинать с нуля, так что он захотел им немножко помочь. Разве это не прекрасно?

Я никак не ожидала от Гретхен таких ораторских талантов, поэтому слушала, как зачарованная, кивая в такт ее речи.

– Но конечно, всегда найдутся такие сволочи, как Ивонн, которые получают удовольствие, разрушая мечты других и играя чувствами таких хороших людей, каким был Тедди, потому что это позволяет им чувствовать себя выше других. Даже если это не Ивонн вонзила в него нож, то все равно его убила она. Молли, она разбила его сердце, а такой человек, как Тедди, не мог жить с разбитым сердцем.

Гретхен говорила с таким пылом, что мне стало не по себе. Пока я подбирала слова для ответа, появилась мисс Наушники, все с той же пластиковой улыбкой на жизнерадостном лице:

– Ну как, нашли что–нибудь?

– Да, – пролаяла Гретхен. – Я нахожу вашу одежду банальной, неоригинальной, несоразмерно дорогой и плохо сшитой, и я не стала бы ничего из этого носить, даже если бы мне приплатили.

Гретхен устремилась к дверям, и я поспешила за ней, на прощание помахав мисс Наушники:

– Кажется, мы уходим.

Когда мы оказались снаружи, я схватила Гретхен за руку и заставила замедлить шаг.

– Куда мы идем?

– Не знаю.

– Остановись на минуту. Остановившись, она залилась слезами:

– Мне там ничего не понравилось.

Мы обе знали, что одежда не имеет никакого отношения к ее слезам, поэтому я молча стояла, ожидая, пока она успокоится. Я смущенно улыбалась редким прохожим в ответ на их вопросительные взгляды, но большинство людей проходили мимо, не обращая на нас внимания. Когда поток слез начал иссякать, я обняла Гретхен за плечи и остановила такси:

– Наверно, тебе лучше сейчас поехать домой. Все поймут.

– Нет, – всхлипнула она. – Мне нужно разобраться с этим объявлением. Вот тогда мне станет легче.

К тому моменту, когда я усадила ее в такси, Гретхен уже в основном взяла себя в руки.

– Держись, Гретхен. Все выяснится, мы все уладим, насколько это возможно.

Когда такси отъехало, я подняла руку, чтобы остановить другое для себя, но потом передумала.

Отель находился в шести кварталах ниже по Пятой авеню, и я решила пройтись. Мне необходимо было привести в порядок чувства и мысли.

Одна из причин, почему я люблю ходить пешком по Манхэттену – можно побыть одной и при этом не чувствовать себя одинокой. Тротуары всегда полны прохожих, они торопливо проходят мимо вас, погруженные в свои собственные драмы. В воздухе пахнет не только тревогой, но и надеждой, и обещанием. Вы идете своим путем, никем не потревоженная, а может быть, и не замеченная другими людьми, но они здесь, они рядом с вами. В одном шаге от вас. Лоскутное одеяло, ни на что не похожее, но как приятно, что оно есть. Даже мысль об этом уже согревает.

Пожалуй, если ты уже так или иначе оказался вовлечен в криминальное расследование, самая неприятная часть как раз и состоит в том, что нужно побороть свой инстинкт сострадания и соучастия. Наверно, если проделывать это в течение достаточно долгого времени, то сердце неминуемо ожесточится – хотя бы для самозащиты.

Но как примирить эти мысли с воспоминанием о детективе Эдвардсе и его потрясающем поцелуе, о котором я целый день старалась не думать? Был ли этот поцелуй просто автоматическим, сиюминутным порывом огрубевшего сердца? Правда, в тот момент мне так не показалось. Или он, всем сердцем ощущая хрупкость и уязвимость человеческой жизни, так неистово пытался установить более прочную связь? Есть только один способ ответить на этот вопрос, пока я окончательно не угодила в плен собственной сентиментальности. Я должна еще раз его поцеловать. 

Глава 12

Трисия ждала меня в отеле «Сент–Реджис», среди бело–золотого великолепия с нежными вкраплениями коралла.

– Я не знаю, о чем только думала Хелен, – начала она, не успела я опуститься в обтянутое парчой кресло, – нельзя же устраивать поминальный прием в зале, который выглядит как свадебный торт.

«Сент–Реджис» – одно из тех сногсшибательных заведений с высоченными потолками и сверкающими полами, где я моментально начинаю чувствовать себя замарашкой.

– Согласна. Примерно так может выглядеть рай. Улицы, вымощенные золотом, что–то в этом роде, так?

– Давай не начинать теологическую дискуссию.

– Во всяком случае, не раньше, чем выпьем по коктейлю.

– Сейчас только три часа, какие могут быть коктейли.

– В мире всегда найдется местечко, где уже пять.

– Но мы ведь здесь по делу?

– Ты свою работу уже выполнила – вычеркнула это заведение из списка. Но я открою тебе настоящую причину, почему мы не можем проводить здесь прием в память Тедди. Именно сюда он приводил своих любовниц, и именно здесь Хелен его застукала.

Трисия на мгновение скривилась от отвращения.

– Похоже, она задумала какой–то план мести, который собирается осуществить во время приема?

– Мне кажется, это не в ее стиле. Скорее, она будет втихомолку наслаждаться сознанием, что только ей и любовницам Тедди известно, что его память чествуют на месте его преступлений.

– Это жестоко!

– Так же, как и обманывать жену. Ах, вы хотели только немного развлечься?

– Эти соображения относятся к делу? – Трисия выглядела слегка встревоженной.

– Может, тебе все–таки необходим коктейль? – я встала, Трисия последовала за мной, но мы направились не в бар, а к регистрационной стойке. – Ивонна жаждет обсудить с тобой планы на субботу, – предупредила я.

– Мы с Хелен должны еще кое–что решить сегодня вечером, сразу после этого я позвоню Ивонн. А что мы собираемся делать?

– Ты – белая и пушистая, но проницательная, а я делаю грязную работу. Но все будет выглядеть не так уж плохо именно потому, что ты будешь прикидываться белой и пушистой.

Трисия закатила глаза:

– Меня не в первый раз используют в качестве прикрытия. Причем именно в этом отеле.

Мысленно пообещав себе вернуться к этому заявлению, я остановилась у стойки портье.

– Добрый день, леди. Как поживаете? – портье говорил в отрывистой и неразборчивой манере человека, который, скорее умрет, чем признает, что вырос в Бруклине. На табличке с именем значилось «Пол», хотя можно было биться об заклад, что лет до пятнадцати его звали не иначе, как Паули. Но это давно кануло в прошлое, теперь же он вполне соответствовал своим до неприличия богатым клиентам. Я отметила его лоск и элегантность, но я вообще поклонница гламурного средиземноморского типа, по крайней мере, на эстетическом уровне. Правда, на Трисию, чьим идеалом по определению является БАП – белый англосакский протестант, Пол произвел не такое сильное впечатление.

– Пол, мне нужна ваша помощь в одном крайне деликатном деле.

– Разумеется, все, что в моих силах.

– Наш брат часто бывал в вашем отеле. Совсем недавно он… – я сделала паузу для большего эффекта, а Трисия очень вовремя шмыгнула носом. Немного повернув голову, чтобы ее не видеть, я продолжила. – Он умер.

– Мои соболезнования, – без выражения произнес Пол.

– Мы пытаемся уладить кое–какие его амурные делишки, Пол, я употребила это слово совершенно сознательно. Хотелось бы избавить нашу невестку от лишней боли.

– Понимаю, – все так же ровно сказал Пол, явно не увидев в этом ничего необычного.

Похоже, в нашем городе полно людей, которые запросто готовы отдать несколько сотен за пару часов в отеле. А по мне, если хочешь купить полдня блаженства за полтысячи баксов, лучше пройтись по обувным магазинам. По крайней мере, останется что–то осязаемое.

– Не знаю, был ли он постоянным клиентом или расплачивался как–то иначе, но наша невестка не должна увидеть ваш счет.

– Да, ситуация деликатная, – вежливая улыбка Пола оставалась неизменной, но и только. Он вовсе не торопился оказать нам услугу.

Рука Трисии скользнула в сумочку, потом обратно, и легла на стойку – все это одним плавным движением. Я не сразу разглядела купюру под ее ладонью, но Пол оказался куда понятливее. Один неуловимый жест – и купюра перекочевала к нему так незаметно, что ему мог позавидовать сам Гудини. Прежде чем я поняла, что происходит. Пол уже спрятал деньги в карман, Трисия закрыла сумочку – сделка состоялась.

Пол занес руки над клавиатурой:

– Посмотрим, что я могу для вас сделать. Как его зовут?

– Думаю, что здесь он пользовался фамилией Маркван.

Пол на мгновение задумался.

– Не помню такого, – постучав по клавишам, он покачал головой. – У нас не было гостя с таким именем, во всяком случае, в этом году. Если нужны более ранние данные, то мне придется обратиться к кому–нибудь из расчетного отдела.

Трисия деликатно переступила на месте, видимо, прикидывая, во что обойдется подкуп расчетного отдела.

– Видимо, мы назвали не то имя, – сказала она, обращаясь, скорее ко мне, чем к Полу.

– Если он часто здесь бывал, и у него были какие–то характерные особенности, или его дама имела очень запоминающуюся внешность… – подсказал Пол.

Я не сомневалась, что Пол скорее мог запомнить Камиллу, чем Тедди.

– Его последняя подруга – очень высокая, очень красивая, очень скандинавская.

– Выглядит, как модель, – Трисия, насколько она вообще на это способна, изобразила подмигивание.

Пол, несомненно руководствуясь должностной инструкцией, постарался сохранить серьезное выражение.

– Может быть, вы имеете в виду мистера и миссис Маартен?

– Да–да, – быстро ответила я, наконец соединив искаженное произношение Камиллы и слово «Маартен», написанное на обороте фотографии Тедди и Ивонны. Фотография. Чуть не забыла! Я начала рыться в сумке. – Да, конечно. Я, наверно, неправильно услышала.

– О, да, Камилла – я хотел сказать, миссис Маартен – с трудом могла его выговорить, – мы обе в изумлении уставились на Пола, но он сохранял невозмутимость. – У нее такое очаровательное произношение.

– Вы знаете, кто она, – констатировала я.

– Не сомневайтесь, мы – воплощение конфиденциальности. Однако, должен сказать, весь персонал «Сент–Реджиса» дружно восхищался… успехами вашего покойного брата.

Я наконец нашла фотографию и положила ее на стойку перед Полом. Мне хотелось удостовериться, что Камилла не была здесь с кем–то другим или другими.

– Это – мой брат и…

– И его жена, я знаю. Да. С ней я тоже знаком.

Мне показалось, что я держу в руках компас, который внезапно стал показывать на юг. Ткнув в фотографию, я переспросила:

– Вы с ней знакомы? – значит, у Камиллы была стычка не с Хелен, а с Ивонной?

– Ну да, настоящая миссис Маартен, как она себя отрекомендовала. Досадное и прискорбное недоразумение, и я бы предпочел не разглашать…

– Вы были здесь, когда она застукала Тедди с Камиллой?

– Да. Вашу невестку нельзя не заметить. Я запомнил ее еще и потому, что она довольно яростно укоряла его в том, что ее он сюда никогда не водил. Похоже, ее это ужасно бесило. Что я воспринял как комплимент нашему отелю.

Трисия улыбнулась:

– Я уверена, она именно это имела в виду.

– Вы видели моего брата в понедельник вечером?

– Нет, мэм. Если бы он приходил, я бы обязательно знал. Он всегда регистрировался только у меня.

Надеясь выяснить еще что–нибудь, я рискнула:

– Остался ли какой–нибудь счет, о котором мы должны позаботиться?

Пол вышел из–за стойки.

– Один момент, если не возражаете.

Мы кивнули, и он направился к регистрационному столу. Разумеется, не обошлось без смешков и перешептываний, но, кажется, нам больше не придется платить.

– Да, кстати, сколько я тебе должна? – шепотом спросила я у Трисии.

– Нисколько.

– Но, Трисия…

– Я включу это в счет, который представлю Ивонн.

– В этом, конечно, есть какая–то высшая справедливость.

– Пока что помоги мне разобраться. Итак, Тедди приводит сюда Камиллу, об этом узнает Ивонн и устраивает облаву, но, насколько нам известно, Хелен не была в курсе событий.

– А потом Тедди приглашает сюда Ивонн, видимо, надеясь с ней помириться, но его убивают.

Я оглянулась по сторонам – свежие цветы стоимостью в несколько тысяч долларов, эксклюзивная мебель, сияющая великолепием под светом роскошных люстр, люди, на которых лежит печать богатства и благополучия, и все это под аккомпанемент исполняемой на рояле музыки Гершвина. Впечатляет, конечно, но умирать за это? Или убивать?

– Почему она ждала целую неделю, чтобы его убить? – спросила Трисия.

– Не знаю. Может быть, он просил дать ему еще один шанс.

– Ты думаешь, он его получил и опять все испортил?

– Возможно. Ой, у меня же в кармане ее прощальное письмо.

Трисия недовольно простонала:

– Ну почему ты всегда забываешь сказать самое важное?

– Я еще не знаю, что в письме. Мне нужно собрать его из обрывков.

– Здесь в баре очень удобные столы. Пойдем.

Трисия схватила меня за руку и потянула в сторону бара, но тут появился Пол.

– Спасибо, что подождали, леди. Счет вашего брата оплачивала третья сторона.

– А это, случайно, не журнал «Зейтгест»? – спросила я.

– Но вы узнали об этом не от меня, – предупредил Пол.

Итак, Тедди мало того, что изменял своей начальнице, так еще и оплачивал это за счет журнала. Хочешь рисковать – будь готов платить. Заверив Пола в нашей безграничной благодарности, мы отправились в бар. Несмотря на раннее время, у нас была уважительная причина, чтобы что–нибудь выпить.

Мы устроились за столиком неподалеку от рояля, рассудив, что музыка заглушит наши голоса, правда, мы все равно говорили полушепотом. Трисия решила, что особый статус отеля требует классических напитков, и заказала коктейль из водки с соком лайма. Я, подозревая, что вечер будет нелегким, остановилась на неразбавленном виски «Гленфиддик».

При том количестве головоломок, которыми была переполнена моя голова, раскладывать на столе головоломку из бумаги оказалось даже приятно. Тот, кто порвал письмо, проделал это очень аккуратно, так что все квадратики были примерно одного размера. Трисия позвонила Кэссиди с предложением присоединиться к нам, выслушала ее брюзжание по поводу того, что «Сент–Реджис» – заведение не во вкусе Кэссиди, и только потом стала помогать мне раскладывать и передвигать маленькие клочки бумаги, пока мы наконец не начали понимать, что же написала Ивонн.

Мы как раз заканчивали расшифровку, когда прибыла Кэссиди. Мы поняли, что она появилась по тому, как все бизнесмены вдруг дружно подняли головы и насторожились, словно львы возле водопоя, почуявшие свежий запах. А ведь она даже не была в вечернем платье! Это одна из причин, по которой Кэссиди не любит такие бары – здесь нельзя проскользнуть незамеченной, нужно непременно пройти сквозь строй любопытных взглядов. Иногда Кэссиди ничего не имеет против того, чтобы на нее обращали внимание, но в большинстве случаев предпочитает, чтобы ее не беспокоили.

Быстренько чмокнув каждую из нас в щеку, она уселась и понюхала содержимое наших стаканов.

– Что здесь происходит?

– Обстановка обязывает, – объяснила Трисия. Кэссиди, подозвав официантку, заказала коктейль «Грей гуз» и потянулась к столу:

– Ну что, закатываем рукава?

– Мы уже почти закончили, – сказала я. Трисия быстро ввела Кэссиди в курс событий, пока я осторожно укладывала последние фрагменты письма.

– Я знала, Молли, что ты на правильном пути, – кивнула Кэссиди, когда Трисия закончила.

– Но мотивы могут оказаться куда запутаннее, чем я предполагала, – сказала я, просматривая готовое письмо.

– Мотивы могут быть какими угодно, лишь бы ты вычислила того, кого нужно. Об остальном позаботится психиатр, которого назначит суд, – заверила Кэссиди.

– Ну, так что в письме? – спросила Трисия.

Мы сгрудились над столом, как ученые, пытающиеся заглянуть в один микроскоп. Письмо гласило: 

Дорогой Тедди,

Этому пора положить конец. Я не могу допустить, чтобы так дальше продолжалось. Я достаточно ясно тебя предупредила, но ты стоишь на своем и не оставляешь мне выбора. Все это меня отнюдь не радует, но я не вижу другого решения. Прости меня. В душе я навсегда останусь

Твоей Ивонн. 

Я подвела итог:

– Итак, она отдает ему это письмо, он в ответ рвет его и кладет клочки обратно в музыкальную шкатулку вместе с карточкой–ключом. Он хотел встретиться с ней здесь и убедить дать ему еще один шанс.

Кэссиди в сомнении покачала головой:

– Звучит, скорее, как неуклюжее уведомление об увольнении.

– Увольнении? – мы с Трисией переглянулись: нам обеим такая трактовка показалась смехотворной.

– Она не собирается его увольнять, она собирается его бросить, – объяснила Трисия.

– Она собирается его убить, – поправила я.

– Ты считаешь, она ему угрожает? – спросила Кэссиди. – Ты притянула это за уши, потому что знаешь, чем все кончилось.

– Перечитай письмо, – посоветовала я. Но проблема в том, что пока Кэссиди перечитывала письмо с точки зрения готовящегося убийства, я перечитала его с точки зрения начальницы, собирающейся уволить своего любовника за растрату и, возможно, другие проступки. Оба варианта подходили. Потом я перечитала письмо в третий раз с позиций романтической трактовки Трисии. Она тоже годилась. Черт подери.

– Так кто же прав? – спросила Трисия.

– Может быть, мы все правы, – предположила я. – Все эти мотивы не исключают друг друга. Может быть, их комбинация и толкнула Ивонн на убийство.

Кэссиди задумчиво хмыкнула. Трисия тихонько поаплодировала.

– Молодец, Молли. Отличная работа.

Но так ли это? Что–то не клеилось. Какая–то важная деталь была упущена. Но какая – я не могла понять.

Поскольку я не реагировала, Трисия повернулась к Кэссиди:

– Молли отлично поработала, правда, Кэссиди?

Кэссиди одобрительно позвенела кубиками льда в своем стакане.

– Чересчур вольное обращение с уликами, но хороший юрист это уладит. При условии, что полицейские тщательно выполнят свою часть работы, когда Молли передаст им все материалы.

– Полицейские? – автоматически повторила я, все еще пытаясь разобраться, что меня беспокоит.

– Ты и так уже сделала все, что могла, Молли, арестовывать и допрашивать – это уже не твоя забота. Есть люди, которые получают за это зарплату. Я слышала, некоторые из них очень даже ничего.

Эдвардс. Готова ли я говорить с ним? Да, в голове у меня сложилась более или менее ясная картина, но когда я думаю о том, что надо рассказать Эдвардсу, то дрожу еще сильнее, чем перед разговором с Гарреттом. Куда важнее, чтобы моя история понравилась еще и Эдвардсу. Даже важнее, чем Гарретту. Поэтому вначале я должна поймать эту ускользающую деталь. Как говорится в детском стихотворении, «Не было гвоздя – подкова пропала. Не было подковы – лошадь захромала». Ну, и так далее.

Гвоздь. Подкова. Каблук. Объявление. Есть! Вот она, недостающая деталь. Если Ивонн подозревала Тедди в финансовой нечистоплотности, почему она не сказала об этом Брейди? Почему она дала Гретхен время на то, чтобы во всем разобраться? Или она и в самом деле не знала, что там было не так с этим объявлением? Может быть, она хотела защитить память Тедди, потому что виновата в его смерти? Или сама Ивонн тоже замешана в махинациях и надеется, что если они будут раскрыты «третьей стороной», то ей удастся все свалить на Тедди и выйти сухой из воды?

– Кто–нибудь из вас слышал о компании, которая называется «Ноктюрн»? – Трисия и Кэссиди покачали головами, и я описала рекламу, которую мне показал Брейди.

– Какая грандиозная идея, – завистливо вздохнула Трисия. – Разве не обидно, когда кто–то выдвигает блестящую идею, но настолько простую и понятную, что начинаешь удивляться – а как же мне самому это давным–давно не пришло в голову?

– Кто за этим стоит? – Кэссиди, наш эксперт в вопросах бизнеса, уже наверняка мысленно перебирала имена.

– Понятия не имею.

Кэссиди, достав из сумочки блокнотик в кожаном переплете и серебряную ручку от Тиффани, записала имена и названия. Она спросила название рекламного агентства и записала и его тоже. – Попробую навести справки.

– «Навести справки» звучит гораздо серьезнее, чем просто «позвонить», – заметила Трисия.

– Одно и то же, только за «справки» я беру дороже, – объяснила Кэссиди. Она захлопнула блокнот лихим движением, которому в понедельник ночью научилась у офицера Хендрикса, и улыбнулась. – Для тебя я работаю бесплатно, не беспокойся.

– Это все из–за денег, – вдруг сказала я с крепнущей уверенностью. – Любовные делишки могли подлить масла в огонь, но главная причина – деньги.

Трисия кивнула.

– Тогда становится понятным, почему она не убила его, когда застукала с Камиллой.

Кэссиди оценивающе смотрела на меня.

– Тебе пора позвонить Эдвардсу. И рассказать ему обо всем, что ты узнала.

– Ради Хелен, – добавила Трисия.

– И ради себя самой, – возразила ей Кэссиди. – Если она и дальше будет молчать, то мы подпадаем под препятствование правосудию и многие другие неприятные статьи. – Она опять повернулась ко мне: – Позвони ему. Если только ты сама не сомневаешься в своих выводах.

Последним заявлением Кэссиди скорее бросала мне вызов, чем давала совет. Она знала, что оно перебьет все остальные соображения и заставит меня набрать номер. Что я и сделала.

Трисия подтолкнула Кэссиди локтем:

– Смотри, он у нее уже на кнопке быстрого набора.

Кэссиди одобрительно кивнула.

– У каждой незамужней женщины на Манхэттене должен быть свой психоаналитик, свой парикмахер, свой любимый ресторан и свой полицейский детектив.

У меня вдруг пересохло во рту. Я поднесла к губам стакан и конечно же голос в трубке раздался как раз в ту секунду, когда я делала глоток. Но, откашливаясь, я успела понять, что это не Эдвардс.

– Отдел по расследованию убийств, Липскомб.

Я постаралась восстановить и голос, и самообладание, но и то, и другое плохо получалось.

– Детектив Липскомб, это – Молли Форрестер. Я говорила с вами…

– Да, мисс Форрестер. Чем могу помочь?

– А детектив Эдвардс может подойти?

– Сейчас посмотрю.

Липскомб перевел звонок в режим ожидания, и я тут же представила, как они с Эдвард–сом обмениваются понимающими мужскими взглядами, выжидают положенное количество времени, а потом Липскомб берет трубку и сообщает, что Эдвардс не может со мной говорить, потому что, как следует все обдумав, он понял, какой глупостью с его стороны было меня целовать, и что у него нет времени на все эти сложности, и не буду ли я так любезна прекратить.

– Детектив Эдвардс.

Ох. А ведь я действительно думала, что он не станет отвечать на звонок.

– Привет, это – Молли Форрестер.

– Добрый день, – это прозвучало нейтрально, но не холодно. Пока что все хорошо.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Слушаю вас.

– Я бы предпочла лично.

– Не знаю, получится ли.

– Вы не хотите со мной увидеться?

– Это вопрос логистики, – ответил он, и до меня наконец дошло, что Липскомб наверняка стоит рядом, домысливая мою часть диалога.

– Кстати, это по поводу расследования. Не более того.

– Что именно?

– У меня появилась важная информация.

– Вы что–то стащили из офиса Рейнольдса.

– Нет. То есть, точнее говоря, не только это.

– Молли…

– Это не Хелен. Я точно знаю, что не она. Последовала пауза, и я затаила дыхание.

Кэссиди и Трисия подались ближе, всячески демонстрируя поддержку. Кэссиди даже вложила стакан обратно мне в руку, на случай, если мне понадобится более вещественное подспорье. Я отставила стакан в сторону, и вместо этого протянула руку им. Кэссиди и Трисия дружно ухватили и сжали по два моих пальца.

– В девять часов.

У меня в животе что–то перевернулось – в четырнадцатый раз за день.

– Хорошо. Мне прийти в участок?

– Нет.

Очередная пауза оказалась такой длинной, что я решилась ее прервать.

– Может быть, зайдете ко мне?

– Это было бы неплохо.

– Отлично. Напомнить вам адрес? – спросила я, в основном чтобы порадовать слушателей. Трисия в восторге заерзала на стуле, а Кэссиди с утроенной силой сжала мои пальцы.

– В этом нет необходимости. В девять часов.

– До встречи, – я отключилась и прижала телефоном расползающиеся кусочки письма. – Он придет ко мне в девять.

– Замечательно! – с энтузиазмом воскликнула Трисия.

– Он придет, чтобы я рассказала ему об Ивонн, – напомнила я.

– Для начала, – заметила Кэссиди. – А там, кто знает?

Глава 13

– Останьтесь со мной. Пожалуйста, – умоляла я. Я не люблю упрашивать, но в некоторых ситуациях ничего другого не остается. В данный момент и это не сработало.

Кэссиди и Трисия, радостно хихикая, вытолкнули меня из такси, оставив на тротуаре перед моим домом. Мы так и не поужинали, вместо этого обошлись закусками и коктейлями, и вот в 8:40 я была немного навеселе, немного голодна и не совсем уверена в том, как мне обращаться с детективом Эдвардсом, когда он появится. Именно поэтому я упрашивала двух своих лучших в мире подруг: пожалуйста, пожалуйста, останьтесь со мной! – а они радовались моей нервозности.

– Мы только будем мешать, – настаивала Кэссиди. – Тебя ждет работа.

– Важная работа, – подчеркнула Трисия.

– У тебя есть все доказательства?

– Все, что я нашла.

– Этого будет достаточно, чтобы он задумался. Помни, это – его профессия, хотя я не сомневаюсь, что у него есть другие таланты.

Последнее высказывание показалось Трисии очень забавным. Они явно не собирались вылезать из такси. Оставляли меня на необитаемом острове и уплывали. Так тому и быть.

– Когда завтра будете звонить и молить о подробностях, учтите, что я приглашала вас остаться.

– Если мы останемся, то тех подробностей, о которых я хочу услышать, просто не будет, золотце, – Кэссиди захлопнула дверцу, они обе послали мне воздушные поцелуи и уехали в ночь.

За следующие двадцать минут я успела принять душ, переодеться в свои самые приличные левайсовские джинсы и батистовую блузку, а также подкрепить силы ванильной колой и порцией арахисового масла (с пониженным содержанием жира и повышенной зернистостью), которое я съела прямо с ложки.

Через десять минут после этого я меряла шагами квартиру, крутя в пальцах вылизанную ложку и хрустя леденцом. У Эдвардса есть номер моего телефона, он мог бы позвонить мне, если бы что–то помешало ему прийти. И опоздание на десять минут – это не такое уж серьезное опоздание. Особенно для полицейского, я так думаю. Тем не менее я нервничала.

Когда в восемнадцать минут десятого Эдвардс появился на пороге моей квартиры, я занервничала еще сильнее. Я была морально готова к большим синим глазам, но казалось, что за прошедший день его скулы стали еще более высокими и четко очерченными. Удастся ли мне осуществить задуманное?

Потом на сцену вышел детектив Липскомб:

– Простите, что заставили вас ждать, мисс Форрестер.

– Ничего страшного. Пожалуйста, входите, – я подумывала, не врезать ли Эдвардсу коленом в пах, когда он проходил мимо меня. Он позвонил из холла и сказал только: «Это – Эдвардс», а не «Это – Эдвардс, я приехал вместо со своим партнером».

Я предложила детективам напитки, но они отказались. Я была как на иголках, потому что Эдвардс избегал моего взгляда. В гостиной они устроились на стульях, и мне не осталось ничего другого, кроме как сесть на диван. Я не уверена, что это было сделано нарочно, но они легко и просто повернули ситуацию так, что я чувствовала себя как на допросе, в то время как на самом деле это я их позвала.

Но я не собиралась легко сдаваться. Я была твердо намерена говорить первой.

– Моя начальница Ивонн Гамильтон убила Тедди Рейнольдса.

Эдвардс по–прежнему не смотрел на меня, вместо этого он расковыривал уголок блокнота. Липскомб взглянул на меня с профессиональной вежливой полуулыбкой.

– У вас есть доказательства в поддержку этого заявления?

– Я знаю, что Камилла Сондергард сказала вам, что у нее был роман с Тедди и она разорвала эти отношения, потому что его жена узнала.

Эдвардс вскинул на меня глаза, но тут же снова перевел взгляд на блокнот. Разве Липскомб не знал о нашей встрече в Мермэйд–Инн?

– Я сама говорила с Камиллой, – продолжила я, чтобы прояснить ситуацию. – Но потом я узнала, что женщина, которую Камилла приняла за Хелен Рейнольдс, на самом дела была Ивонн Гамильтон.

Эдвардс поднял на меня глаза и уже не опускал их. Липскомб быстро раскрыл блокнот. Они слушали. Я рассказала им про всех тех, кто мог подтвердить мои слова, включая портье в «Сент–Реджис». Детективы переглянулись. Они еще не были в «Сент–Реджис», но было видно, что они собирались навестить его утром. Держа ручку наготове, Липскомб спросил:

– Вы хотите сообщить нам что–нибудь еще?

– Мне кажется, что это – больше, чем распавшиеся отношения. Я думаю, что и Ивонн, и Тедди связаны с финансовыми нарушениями в журнале, – я вкратце обрисовала им проблему с рекламными объявлениями. – Вероятно, это – только начало. Возможно, что Софи из бухгалтерии тоже в этом замешана, потому что все это выплыло на свет, только когда она ушла на больничный.

Я рассуждала вслух и пора было это прекратить, потому что я чувствовала, как теория заговора пытается пробиться наружу, а от этого никому бы лучше не стало.

– А в вашей теории, – осторожно принялся за расспросы Липскомб, – как это связано с тем, что мисс Гамильтон убила Тедди Рейнольдса?

Я чувствовала на себе взгляд Эдвардса, поэтому старательно смотрела на Липскомба. Сейчас я не могла позволить себе отвлечься и выставить себя идиоткой.

– Мне кажется, последней каплей стало его предательство и в деловых, и в личных отношениях.

– Взрывоопасная комбинация, – признал Липскомб.

– Я знаю, что она была на грани срыва, – я передала им обрывки записки в герметично закрытом пластиковом пакете. – Тут записка, которую она написала Тедди. Там говорится, что все должно быть кончено.

– «Все»? – тихо переспросил Эдвардс.

– Их отношения. Мне кажется, можно понимать и как их личные отношения, и как профессиональные.

Липскомб взял пакет за самый краешек и приподнял, глядя на обрывки внутри.

– Это вообще можно прочесть?

– Оно складывается, как пазл.

– Где вы это взяли? – спросил Эдвардс, в то время как Липскомб вложил мой пакетик в пакет для улик и сунул в карман пиджака.

– Нашла в офисе Ивонн.

– Выудили из мусорной корзины?

– Нет, достала из ее музыкальной шкатулки.

– Почему вы заглянули в ее музыкальную шкатулку?

– Потому, что вы считаете, что Хелен убила Тедди, а я уверена, что это не так, и я пыталась найти тому доказательства.

Липскомб закрыл блокнот. Это был плохой признак. Эдвардс вздохнул. Это тоже ничего хорошего не предвещало.

– Лучше бы вы поговорили с нами, прежде чем собирать потенциально недействительные доказательства самой, – сказал Эдвардс. Он посмотрел мне прямо в глаза в первый раз за вечер, и, несмотря на мою растущую досаду, меня все равно тряхнуло. Он меня раздражал. Я сама себя раздражала. Почему я позволяю этому человеку сводить меня с ума?

– Я думала, мне нужно как–то подтвердить свои заявления, чтобы не выглядеть сумасбродной болтушкой, – я старалась, чтобы мой голос звучал плавно и ровно.

– Но это все… – начал Эдвардс, но Липскомб слегка покачал головой.

– …очень интересно и мы ценим ваши усилия. Мы вам позвоним, – Липскомб встал, пожал мне руку и направился к двери, полагая, что Эдвардс последует за ним.

Я ринулась вслед, опережая Эдвардса, и протестуя:

– Детектив Липскомб, я в состоянии понять, когда мне дают от ворот поворот.

– Мисс Форрестер, мы очень ценим все, что вы нам сказали, и все, что вы сделали, но для соблюдения законности расследования очень важно, чтобы с этого момента вы позволили нам взять все в свои руки. Вы же не хотите, чтобы убийца мистера Рейнольдса был на свободе, потому что доказательства были собраны с нарушениями, не так ли?

– Конечно, нет….

– Благодарю вас, мисс Форрестер. Мы вам позвоним, – повторил он для особо понятливых, и вышел.

Я развернулась, предполагая, что Эдвардс стоит прямо за мной. Это было не так. Он стоял в десяти футах и смотрел на меня с уже знакомым мне непроницаемым выражением лица. Я бросила взгляд через плечо, но Липскомба в поле зрения не было. Что это, какая–то разновидность игры в плохого и хорошего полицейского? Липскомб обходился со мной вежливо, хотя и достаточно бесцеремонно, а Эдвардс задержался, чтобы выдать строгое предупреждение?

– Я хочу извиниться, – сказал Эдвардс через секунду, застав меня врасплох.

– Вы о чем?

– О прошлой ночи.

Я заставила себя не прикоснуться к губам.

– Я ничего не имела против. И никому об этом не рассказала, – Кэссиди и Трисия не в счет.

– Это было неуместно.

Он пытается прикрыть свою задницу или отступить?

– Мне жаль, что вы это так воспринимаете.

Он медленно направился ко мне, но вместо приятного волнения меня терзали мрачные предчувствия. В его повадках появилось что–то новое, что–то темное, раньше мной не замеченное. Я не двинулась с места, и он подошел ко мне почти вплотную.

– Я просто не хочу делать вам больно.

Так не делай, подумала я, но у меня хватило здравомыслия не педалировать эту тему. Кажется, он имеет в виду более широкую картину, так что я просто сказала: «Спасибо». Мы стояли настолько близко друг к другу, что мне приходилось немного откидывать голову назад, чтобы смотреть ему в глаза. Если бы я встала на цыпочки, то могла бы поцеловать его в губы. Прекрасная идея – но и ужасная одновременно.

– Когда это закончится, мы все наверстаем, – пробормотал он, проводя рукой по тыльной стороне моей ладони. Я заставила себя не вздрогнуть, когда он задел меня, проходя мимо и направляясь к двери. Я читала про тантрический секс и думала, не было ли это тантрической прелюдией.

Спустя три часа я все еще пыталась не вздрагивать. Я уже успела проинформировать Кэссиди и Трисию и начать бутылку красного вина «Шираз». Я не притворяюсь знатоком вин – зачем выставлять себя на посмешище? Вы провоцируете друзей на то, чтоб они подарили вам бутылку какого–то неизвестного вина из Вирджинии, выдавая ее за последнюю новинку с Калифорнийского побережья, а потом они сидят, откинувшись на спинку дивана и наблюдают, как вы, как последняя дура, рассуждаете о розовых лепестках в послевкусии, сложной кислотности и труде мигрантов.

А ведь есть еще все эти правила: что к чему подавать – красное вино к говядине, белое к рыбе, розовое – к чему там его подает бабушка, потому что других вин она не покупает, – вы понимаете, о чем я. Мне еще предстоит найти объяснение более сложному набору правил – каберне к тяжелому разрыву отношений, пино гри к ностальгии, мерло к мести, примерно так.

В отсутствие четко установленных правил, я решила, что «Шираз» подходит к приступам беспокойства и достала бутылку производства «Чаттер Крик»[84] из кухонного шкафчика. Название вина тоже казалось подходящим, потому что мои зубы уже выбивали мелкую дробь.

Я бесконечно долго переключала каналы и в конце концов посмотрела последние двадцать пять минут фильма «Король и я»[85], думая, что если я как следует поплачу, то это поможет мне расслабиться, но все равно не смогла сбросить напряжение. Канал рыданий. Вот что действительно нужно кабельному ТВ. Канал, по которому показывают только слезовыжимающие сцены из фильмов, так что можно включить его в любой момент дня или ночи и прорыдаться за пять минут. Новое слово в психотерапии.

Но даже после финальных титров я не могла принять решение. Правильно ли я поступила? Кэссиди и Трисия уверяли, что да. Подумали ли детективы Липскомб и Эдвардс, что я сумасшедшая? Наверно. А я сумасшедшая? Надеюсь, что нет. И как понимать детектива Эдвардса? Но от этого нервная дрожь только усилилась.

Я налила последний бокал вина, завернулась в покрывало и постаралась сосредоточиться на «Льве зимой»[86], который начинался на канале классических фильмов. Мне бы следовало смотреть «Газовый свет»[87], но его не показывали. Я наконец заснула – как раз, когда Энтони Хопкинс спрятался за занавеской в спальне Тимоти Далтона.

На следующее утро я чувствовала себя так, будто лично воевала с Францией и Испанией. У меня не было похмелья, я просто была как выжатая тряпка. На диване редко удается хорошо выспаться, и все мои мышцы ныли и болели от напряжения. Я готова была поклясться, что это испытание не улучшит мою физическую форму. Где чувство свободы и обновления, которое положено испытывать от правильного поступка?

После двух бутылок воды, банана и фрапучино, я все еще ломала голову над этим вопросом. И то, что я приехала в офис как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ивонн выпроваживает Эдвардса и Липскомба из своего офиса, не оказало настолько благоприятного влияния, как вы могли бы подумать.

Все в нашем загончике притворялись, что не замечают двух детективов, расследующих убийство. Впрочем, бросалось в глаза отсутствие телефонных разговоров и щелканья клавиш. Ивонн стояла на пороге офиса, пожимая руки детективам Эдвардсу и Липскомбу, как будто они заскочили выпить по коктейлю и теперь должны были уходить, чтобы не опоздать в театр. Фред увидел меня с другого конца загончика и пытался предупредить, но было поздно – Ивонн заметила меня лишь на долю секунды позже.

– И, конечно, если у вас еще есть вопросы, – сообщила Ивонн всему офису, если не всему этажу, – вам надо поговорить с Молли. Молли была звездой этого шоу с самого начала. Не так ли, Молли?

На ней не было наручников, так что кто знает, о чем они с ней говорили и что сказали обо мне. Все только больше запутывалось, вместо того чтобы проясниться. Мне захотелось повернуться, и выйти, возможно, дойти пешком до Кейп Код и там устроиться на работу в симпатичный книжный магазинчик, но я побоялась, что власти меня не так поймут. По крайней мере, Эдвардс и Липскомб не сказали Ивонн, что уже неоднократно со мной беседовали.

– Не думаю, чтобы это отвечало чьему–то представлению о шоу, – сказала я, потому что, казалось, все ждут моей реплики.

– Конечно. Ведущая колонки принимает более правильные решения, чем редактор.

– Я не это имела в виду, Ивонн.

То, что этот разговор слышали все обитатели офиса, было плохо само по себе, но то, что его слушали и, наверно, запоминали Липскомб и Эдвардс, было еще хуже. Я не хотела, чтобы они думали, будто у меня есть личные основания подогревать подозрения против Ивонн. Мне самой было трудно поверить, что она способна на убийство.

Ивонн не вернула мою последнюю подачу, так что я подошла к своему столу, пытаясь источать ауру женщины, у которой нет враждебных чувств, вины или эмоциональных травм. Эдвардс и Липскомб ушли, пройдя через центр загончика и очень аккуратно меня обогнув. Я с облегчением опустилась на стул.

– Молли! – проскрипела Ивонн, не успела я коснуться сиденья. Я вскочила на ноги, физически реагируя на тон ее голоса, а вовсе не из инстинктивного подобострастия.

Я подошла к ней, гадая, не собирается ли она упрекнуть меня за дурные манеры, которые я проявила, обвиняя ее в убийстве. Вместо этого она промаршировала обратно в офис, показывая, чтобы я последовала за ней. Прекрасно. Она собирается сожрать меня за закрытыми дверями. Надеюсь, кто–нибудь догадается послать объедки моим родителям.

Ивонн жестом велела мне закрыть за собой дверь. Я неохотно послушалась и прислонилась к створке, стараясь держаться от нее подальше. Вдруг мне понадобятся свидетели?

Ивонн они явно не требовались, поскольку она уселась за стол и разрыдалась:

– Ничего ужаснее со мной в жизни не происходило.

Я кивнула, не желая ни расстраивать ее, ни выражать фальшивое сочувствие. Чего она ожидала, когда пырнула Тедди? Может быть, она недостаточно все продумала. Мне представляется, что это типичная ошибка в преступлениях, вызванных страстью. Конечно, сейчас кажется, что мотивом была не только страсть, но и деньги, но это не значит, что убийство было хорошо спланировано. Тем не менее при виде такого проявления эмоций я не испытывала других чувств, кроме неловкости и некоторой брезгливости.

– Ужасно, что его больше нет, – продолжала всхлипывать Ивонн. – Я так по нему скучаю. А ты разве нет?

– Я тоже, – я хотела, чтобы она уже добралась до сути, и я могла уйти.

– У полиции было ко мне много вопросов…. – сказала она, пытаясь взять себя в руки. Мне было приятно слышать, что они допрашивали ее с пристрастием. Возможно, именно это вызвало слезы? И тут она закончила. – О тебе.

– Простите?

Я чуть не упала от шока и оттого, что все еще стояла, прислонившись к двери, которую Фред в этот самый момент открыл снаружи, не постучав.

– Здесь Трисия Винсент, – объявил Фред, не замечая странной ситуации по нашу сторону двери. Он и глазом не моргнул, хотя не мог не видеть, как Ивонн заливается слезами, а я хватаю ртом воздух. Он просто ввел Трисию, оставил ее в офисе и быстро удалился. Наверно, он почувствовал, как воздух потрескивает от женских гормонов, и благоразумно удалился в укрытие.

– Доброе утро, – с профессиональным спокойствием сказала Трисия.

– Трисия. Слава Богу. – Ивонн выхватила салфетку из коробки на приставном столике, вытерла лицо и поспешила обнять Трисию. Мне следовало спасти Трисию, самой обняв ее, но я все еще не оправилась от известия, что Липскомб и Эдвардс расспрашивали Ивонн обо мне. Кто кого здесь пытается обыграть?..

– Мы все нервные развалины. Все мы. Хорошо, что ты здесь, – сообщила Ивонн Трисии. Мне пришлось сдержаться и не сказать, что развалинами мы все стали стараниями Ивонн, вместо этого я предложила Трисии отвести ее в конференц–зал, чтобы там подождать Хелен. Я пошла на эту уловку, чтобы улучить минутку наедине с Трисией, но, едва выйдя из кабинета Ивонн, мы натолкнулись на Хелен, так что план провалился.

Хелен была в строгом деловом черном костюме и сжимала черную сумочку, как будто это спасательный жилет. Она была такой бледной, будто вместе со слезами из нее вытекли все краски, так что даже макияж не помогал. Я не знала, должны мы обнять Хелен, пожать ей руку или просто поздороваться. Трисия обняла ее, но Трисия обнимает всех, так что на это нельзя было ориентироваться. Ивонн тоже обняла ее – видимо, под влиянием угрызений совести. Я решила последовать их примеру, чтобы не выделяться и не привлекать к себе излишнего внимания. Видимо, я недостаточно обдуманно вела себя все это время, если Липскомб и Эдвардс задавали Ивонн вопросы обо мне. Чертов Эдвардс.

Хотя… подождите. Может быть, тут дело обстоит так же, как и с запиской Ивонн, где смысл меняется в зависимости от точки зрения? Может быть, Эдвардс и Липскомб задавали вопросы о реакции людей на смерть Тедди, о людях, которые были с ним в хороших отношениях, а Ивонн упорно подталкивала их ко мне, в основном чтобы оттолкнуть от себя? Я вцепилась в эту теорию крепче, чем Хелен в сумочку, и поклялась находить в ней утешение, по крайней мере, в ближайшее время.

Наш отряд – Трисия, Хелен, Ивонн, Гретхен и я – прибыл в конференц–зал. Фред без энтузиазма предложил пойти с нами, чтобы вести протокол, но Гретхен сказала, что справится с этим. Фред страшно обрадовался.

Ни для кого не стало сюрпризом, что Трисия прекрасно расписала планы на субботу, так что мы все быстро вошли в курс дела. У нее были образцы тканей, фотографии цветов, наброски того, как все будет устроено в церкви и на приеме. Трисия отметила, что нам очень повезло и в Эссекс–хаус отменили свадьбу, так что нам удалось застолбить их бальный зал. Трисия и Хелен решили, что прием будет в Эссекс–хаус, потому что, как сказала Хелен, «для нас с Тедди это место имело особое значение». Она произнесла это без иронии или горечи, чем заслужила высшую оценку по моей шкале. К тому же она сказала это, не глядя на нас, что тоже сыграло роль. Насколько много знала Хелен о Тедди? Действительно ли она хотела знать? К сожалению, рано или поздно ей придется узнать, но, возможно, все сложится удачно, и она вынуждена будет столкнуться с этим только после приема.

Хелен вытащила список из сумки:

– Трисия попросила меня набросать список гостей для приема.

– Мы тоже набросали кое–что. Друзья журнала, которые восхищались Тедди, но с которыми у тебя не было случая познакомиться, – сказала Ивонн, махнув рукой в сторону Гретхен. Гретхен вынула список из папки. Как только мы пробежали списки глазами, стало понятно, что легко набирается триста человек, причем две трети приглашенных были из списка Ивонн и Гретхен.

Трисия уже знала общее количество, поскольку ей это было необходимо, чтобы выбрать помещение, но казалось, что Хелен подсчитывает число гостей впервые. Она по–птичьи испуганно вскрикнула. Трисия моментально среагировала, положив руку Хелен на рукав:

– Хелен, с тобой все в порядке?

– Этот список больше, чем я предполагала, – тихо сказала она.

– Мы обо всем позаботимся, Хелен, – заверила ее Ивонн.

Казалось, что кто–то щелкнул предохранителем. Хелен впала в ярость у нас на глазах.

– Дело не в деньгах, ты, стерва, – выплюнула она, пригвоздив Ивонн к стулу силой своего бешенства. – Возможно, тебе это сложно понять, и я могла бы тебя пожалеть, если бы не была так чертовски занята, жалея себя. Я знаю, что важно для такой женщины, как ты, Ивонн, и это не то, что важно для такой женщины, как я. То, что важно для меня, ты отняла.

Я боялась пошевелиться, боялась дышать. Хелен только что обвинила Ивонн в убийстве Тедди? Не стоило Эдвардсу и Липскомбу уходить так рано.

– Что ты имеешь в виду? – вскипела Ивонн.

– Ты отняла время, которое я могла провести с Тедди. Время, которое мне уже не вернуть. Время, которое значило бы еще больше… – Она попыталась закончить, но не смогла. Она слишком горько плакала.

Ивонн решила повернуть ситуацию себе на пользу и направилась к Хелен, чтобы ее успокоить. Но Гретхен сидела рядом с Хелен и придвинулась еще ближе, обняв Хелен за плечи, прежде чем Ивонн заставила ее подвинуться. Казалось, что Хелен этого даже не заметила. Но Ивонн заметила. Она гневным жестом приказала Гретхен отодвинуться от Хелен. Гретхен посмотрела ей прямо в глаза и проигнорировала требование.

Потрясающая все–таки вещь – передача эмоций. Когда вы по какой–либо причине не можете выяснить отношения с настоящим объектом вашей ярости, вы срываетесь на самой удобной мишени. Мишень долго пытается понять, что она сделала такого, что вы вдруг взорвались, как противопехотная мина, а потом, скорее всего, разворачивается и точно так же отыгрывается на ком–то еще. Начинается цепная реакция. Именно поэтому была основана ООН.

Ивонн вскочила с кресла, как пружинный скелет, который выскакивает из гроба, когда вы идете к чьему–то дому на Хеллоуин.

– Делай, что я тебе говорю.

– Ты мне ничего не говорила, – голос Гретхен звучал незнакомо. В нем появился лед.

– Ты прекрасно знаешь, чего я от тебя хочу. Сейчас же. Сделай. Это.

– Нет.

Моим первым побуждением было зааплодировать. Вторым – вскочить и закричать: «Не подталкивай ее, она – убийца». Я уступила третьему и сказала:

– Сейчас у всех очень трудный период.

– Это не повод нарушать субординацию!

Обстановка столь стремительно накалялась, что даже Хелен обратила на это внимание.

– Я не понимаю…

– Сколько раз я должна тебе напоминать? Ты – секретарша! Ты всегда будешь секретаршей!

Гретхен дернулась, как будто ее ударили в живот, но не убрала руку с плеч Хелен. Она тихо, но с силой произнесла:

– А ты всегда будешь стервой.

– Вон! Отсюда! – завизжала Ивонн. Я еще раз попыталась вмешаться:

– Ивонн, пожалуйста…

– Ты! – ее коготь второй день подряд маячил перед моим носом. Мне стоило ее укусить. – Можешь убираться тоже.

– А ты можешь взять себя в руки! – вы могли бы подумать, что мне добавила храбрости карьера, которую открыл для меня Гарретт Вилсон, но, честно говоря, я просто–напросто не помнила себя от ярости.

– Гретхен тебе надерзила, но, учитывая накал эмоций, я думаю, ее можно простить. Совершенно очевидно, что тебе сейчас тяжело, но я готова поспорить, что Хелен немного тяжелее, так что хватит изображать из себя пуп земли! Пора понять, что у других людей тоже есть право горевать, и, уж конечно, у них есть право утешать друг друга.

Я загнала тигрицу в угол и готовилась к тому, что она сейчас покажет зубы. Ивонн стала мертвенно–бледной – я не думаю, чтобы кто–то из сотрудников раньше подобным образом с ней разговаривал. Возможно, кроме Тедди, но мы все знаем, что с ним случилось. Она презрительно усмехнулась. Я почти ожидала услышать рычание, когда она открыла рот.

– То, что ты ведешь колонку советов, еще не делает тебя знатоком человеческой природы.

– Я знаю больше, чем ты думаешь.

По лицу Трисии скользнула тревога, но затем к ней вернулось профессиональное спокойствие. Она знала или по крайней мере надеялась, что мне хватит здравого смысла не вступать в конфронтацию с Ивонн прямо сейчас, особенно учитывая, что это происходит на глазах у Хелен.

Ивонн в течение минуты внимательно изучала мое лицо. Я как могла старалась ничего не выдать. Она пыталась понять, что именно мне известно. Любовные отношения? Убийство? Финансовые махинации? Подумать только, какой сюрприз ее ожидает!

Фред заглянул в двери с видом христианина, заходящего в клетку ко львам.

– Простите?

– Что? – одновременно рявкнули мы с Ивонн.

– Извините, что помешал, но тебя хотят видеть, Молли. Она говорит, что это срочно.

Кажется, это идеальный повод для того, чтобы отступить и перегруппироваться. Я повернулась к Хелен:

– Ты не возражаешь?

Она кивнула.

– Трисия, я буду неподалеку, – она тоже кивнула, будучи слегка ошарашенной происходящим. Я взглянула на Гретхен, давая понять, что верю в ее способности держать себя в руках, и последовала за Фредом.

Возле моего стола стояла непривычно оживленная Кэссиди. Я ускорила шаг и схватила ее за руку.

– Что случилось?

– А вот это нам надо выяснить, – сказала она с хитрой усмешкой. – Я начинаю понимать, почему тебе так нравятся поиски истины, даже без сексапильного детектива.

– О чем ты говоришь?

– Твое рекламное агентство, это – фальшивка.

Глава 14

Дорогая Молли, как это люди ухитряются заводить романы с женатыми и не выдавать себя? Как они учатся выключать рубильник румянца, отменять кнопку заикания и отпускать совесть на свободный выпас? Мне кажется, я могла бы получить удовольствие от возвышенной страсти, регулярного секса и дорогих украшений, которые сопутствуют адюльтеру, если бы я не боялась, что во всем признаюсь, как только кто–то с подозрением на меня посмотрит. Может быть, я могла бы где–то брать уроки?

Подпись: Пылкая, но Предусмотрительная. 

– Она знает, конечно же, она знает, – я ехала в такси с Трисией и Кэссиди и никак не могла унять сердцебиение. – Ивонн знает, что мы знаем.

– Не хочу преуменьшать ее боль от потери любовника… – начала Трисия.

– Боль, которую она полностью заслужила, ударив его ножом, – вмешалась Кэссиди.

– Но мне кажется, что Ивонн слишком эгоцентрична, чтоб воспринимать твое напряжение и до такой степени его экстраполировать, – спокойно закончила Трисия. Она даже показала Кэссиди язык, но относительно вежливо. Трисия почти все умеет делать вежливо. И это действительно классно, потому что ей сходит с рук намного больше, чем тем, у кого все эмоции напоказ. Трисия способна оторвать кому–нибудь голову, вручить ее обезглавленному и выйти из комнаты прежде, чем ее поблагодарят.

– У меня в голове не укладывается, как она, убив Тедди, может вести себя как ни в чем не бывало. Мне, например, даже когда я вру ей, зачем мне надо уйти из офиса, и то уже кажется, что Бог меня накажет за такой грех.

– Просто у тебя есть моральные ориентиры, а у нее нет, – оценила ситуацию Кэссиди. – Конечно, у твоих моральных ориентиров очень запутанные корни, но они у тебя есть, и мы тебя за это любим.

Я подумала, не показать ли ей язык, но знала, что моя попытка не сравнится с тем деликатным жестом презрения, который продемонстрировала Трисия. Вместо этого я закатила глаза.

Я чуть не лопнула от нетерпения, пока мы ждали, чтобы Трисия закончила разговор с Хелен и Ивонн, но Кэссиди настояла. Гретхет покинула встречу вскоре после меня, отправилась прямо в офис Тэдди и закрыла за собой дверь. Я решила, что если бы Ивонн ее уволила, то она бы влезла на стол и кричала, чтобы привлечь общее внимание и объявить о предстоящем уходе. Вероятнее, ей просто надо было хорошенько выплакаться, она это заслужила, и я не собиралась ей мешать.

Когда спустя некоторое время Хелен, Ивонн и Трисия появились, они выглядели несколько опустошенными. Хелен прошла мимо нас, направляясь к лифту. Ивонн ворвалась в офис, а Трисия практически улеглась на мой стол:

– Можно я сейчас пойду домой? – простонала она.

– Нет, тебе еще надо спланировать похороны, а до этого выполнить еще одно задание, – сказала я, похлопав ее по руке.

Она выпрямилась, и ее волосы сами улеглись так, что ей не пришлось поправить ни единого локона. Это несправедливо.

– Задание? – сказала она с большим ужасом, чем я ожидала.

– Давай. Это будет весело, – подбодрила Кэссиди.

– Уж точно веселее, чем быть посредником между Хелен и Ивонн, – пообещала я.

– Вросшие лобковые волосы и то веселее, чем эти две, – вздохнула Трисия. – Но мы уладили все, кроме того, кто будет громче всех плакать на похоронах. Поэтому мне сегодня нужно еще многое успеть. Насколько важно это задание?

– Очень важно, – настояла Кэссиди. – Молли, пойди наври боссу о том, куда мы идем, и поедем.

Наше такси направлялось на север. Небольшая бомба Кэссиди – новость о фальшивом рекламном агентстве – стала результатом ее самостоятельного маленького расследования и серьезного флирта с офицером Хендриксом. Она начала с того, что стала искать документы, относящиеся к «Ночной серенаде», предположив, что Тедди или Ивонн должны были быть как–то связаны с агентством, предоставляя откаты или отмывая деньги, или совершая еще какие–то преступления белых воротничков, которые могли бы привести к убийству. Кэссиди надеялась выяснить, что Ивонн или Тедди были в совете директоров или числились в компании – словом, искала видимую связь.

Она не нашла ничего. Не в смысле – ничего, связанного с Тедди или Ивонн. Вообще ничего. Ни разрешения на предпринимательскую деятельность, ни сведений о налогах, ни учредительного договора, никаких документов, свидетельствующих, что эта компания вообще когда–либо существовала. Только телефонный номер из папки, которую мне показал Брейди.

Именно тут на сцену вышел офицер Хендрикс. Кэссиди нарядилась в сверхсоблазнительный серо–голубой комплект из приталенного жакета и юбки от Кэролайн Геррера и прекрасную пару алых лодочек от Стеллы Маккартни с каблуками, приравненными к смертельному оружию, и «заскочила» к офицеру Хендриксу – поздороваться и еще раз поблагодарить за понимание, которое он проявил в ночь смерти Тедди. Бедный парень так никогда и не понял, что на него нашло, но Кэссиди вышла с фамилией и адресом, соответствующими телефонному номеру, а также обещанием встретиться за обедом в следующий четверг.

Я смиренно поинтересовалась, не прозвучало ли в разговоре мое имя, особенно в сочетании с именем детектива Эдвардса. Кэссиди сообщила, что ни один из нас не был упомянут, немного переборщив со злорадным ликованием.

Мы направлялись в один из спальных районов, Морнингсайд Хайтс. Мне казалось, что рекламные агентства редко располагаются в подобных местах, но я была готова к сюрпризам.

Трисия была готова к худшему. Или даже к самому худшему.

– Что, если все это – только прикрытие для продажи наркотиков или оружия или чего похуже? Нам стоило взять с собой очаровательного детектива.

Наш таксист, пучеглазый толстячок, который клялся, что его действительно зовут Джим Бонд, но отказывался сказать, из какого штата Среднего Запада он родом, потому что он «пытается стереть прошлое», внезапно остановил машину.

– Я не могу допустить, чтобы меня впутывали в незаконные дела.

– Мы тоже не можем, – заверила я. – Мы просто шутим.

Похоже, что это не очень его успокоило, но по крайней мере он не высадил нас на полдороге. Он доставил нас по адресу, который мы ему дали, и высадил перед побитым временем жилым домом, все еще пытающимся поддерживать подобие достоинства перед лицом трудностей.

Нам нужен был некий Сервантес из квартиры 14. Я нажала кнопку «14» на домофоне, размышляя, насколько правдивой мне надо быть в разговоре. Но никто не ответил. Замечательно.

– Их нет дома или они нас игнорируют? – спросила Трисия.

– Не так–то просто это определить, стоя здесь, – признала я.

Кэссиди отодвинула меня от домофона.

– Совершенно очевидно, что ты недостаточно часто ходишь в кино.

Обоими указательными пальцами она нажала на кнопки «9» и «26» одновременно. Ничего не произошло. Она нажала средними пальцами еще две кнопки, звоня уже в четыре квартиры. По–прежнему никакого ответа. Шесть. Восемь. Нет ответа.

– И это работает в фильмах? – осмелилась спросить Трисия.

Кэссиди зарычала и вдавила все десять пальцев в кнопки домофона, как Призрак Оперы, атакующий орган. Она налегла на дверь под визг домофона:

– Кто–то должен купиться на это! Домофон так шумел, что мы почти не услышали, как открылась входная дверь. К тому моменту, как мы распознали звук, девушка, выходившая из подъезда, уже почти закрыла за собой дверь. Она презрительно усмехнулась над Кэссиди и потянулась, чтобы захлопнуть дверь, но Трисия метнулась мимо нее и схватилась за ручку.

– Благодарю вас, – улыбнулась Трисия, как всегда, демонстрируя безукоризненные манеры.

Девушка, с виду на несколько лет моложе, чем наше трио, была одета в мешковатые брюки хаки, футболку с портретом Тори Амос и коричневый кардиган в катышках шерсти. В руках она несла стопку книг, а ее волосы были свернуты в узел, закрепленный карандашами. Гражданка Колумбийского университета, никаких сомнений. Она едва обратила внимание на Трисию, уставившись на Кэссиди. Кэссиди убрала руки с домофона и положила на бедра:

– Что?

Мисс Колумбия оценила нашу одежду и поведение, показывающие, что мы из центра города, и понимающе тряхнула головой, чем разъярила Кэссиди.

– Ну, я забыла номер его квартиры, и что? – прошипела Кэссиди.

– А имя его вы помните?

Мисс Колумбия не знала, как редко удивленное выражение появляется на лице Кэссиди, поэтому не могла оценить собственный триумф. Пока она удалялась, Трисия и я изо всех сил старались не рассмеяться, давая Кэссиди возможность взять себя в руки.

– Аспирантка. Изучает роль женщин в обществе. Спорю на пятьдесят баксов, – спускала пар Кэссиди, заходя в здание.

Мы прошли через скрипящую входную дверь и попали в холл с вытертым до ниток ковром и стенами, которые когда–то были зелеными. Пахло смягчителем ткани и поджаренным луком. Квартира 14 была в конце коридора, рядом с дверным глазком красовалась картинка с улыбающимся ангелочком. За дверью слышен был женский голос, говорящий что–то размеренно, но слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова.

Я постучала, и женщина, не переставая говорить, подошла поближе к двери. Чем ближе она подходила, тем лучше мы ее слышали. Было сложно совместить образ женщины, идущей открывать дверь, со страстным речитативом «Да, вот тут, малыш. О, как хорошо. О, да! да! да–а!». Когда она закричала в оргазме, дверь слегка приоткрылась.

Поскольку дверь была на цепочке, мы смогли мельком увидеть немного долговязую, но привлекательную рыжеволосую девушку в футболке с логотипом Школы дизайна Род–Айленда и джинсах с низкой талией. На голове у нее была беспроводная гарнитура для телефона, а в руке она держала кисточку. Она жестом попросила нас подождать и закончила телефонный разговор: «Да, малыш, это было потрясающе. Ты просто великолепен. Позвони мне поскорее еще раз, обещаешь? Я буду тебя ждать». Она замурлыкала и отключила звонок, потом оглядела нас и нахмурилась:

– Вы не свидетели Иеговы.

– Как и вы, я уверена, – ответила я.

– Простите, через глазок вы выглядели так, как будто вы что–то продаете. Я решила дать вам послушать, что я продаю, и так вас отпугнуть.

– Не получилось, – отметила Кэссиди.

– Попробовать стоило, – пожала плечами художница. – Что я могу для вас сделать?

– Я думаю, тут какая–то ошибка, – начала говорить Трисия, но Кэссиди зашипела, заставляя ее замолчать.

Я была склонна согласиться с Трисией, но на всякий случай решила продолжить.

– Мисс Сервантес? Нам надо поговорить с вами о «Ночной серенаде».

Она изогнула губу, как будто отпила кофе с прокисшими сливками.

– Вот, черт, – сказала она, прижавшись лбом к двери. – Вы, ребята, Ангелы Чарли, или что?

– Мы не связаны с правоохранительными органами, но мы можем привлечь их к делу, если понадобится, – спокойно пообещала Кэссиди.

– Мы просто пытаемся кое–кого найти, вот и все, – сказала я.

– Да уж, конечно, – ответила она и закрыла дверь. Я начала переживать, но услышала, как она снимает цепочку. Дверь снова открылась, прежде чем я успела по–настоящему огорчиться. Мисс Сервантес жестом пригласила нас войти.

Это была, скорее мастерская, чем квартира. Картины были везде: на мольбертах, прислоненных к немногочисленным предметам мебели из дешевых комиссионных магазинов, стопками сложены возле стен, выкрашенных в унылый лимонный цвет. Полотно, над которым она работала, стояло на мольберте в центре комнаты. На нем была изображена обнаженная женщина, сворачивающая шею лебедю. В картине было что–то мощное и тревожащее, и некоторое время мы уважительно ее разглядывали.

– Я называю это – «Месть Леды», – пожала плечами художница. – Я недавно закончила колледж. Только начинаю.

– А секс по телефону? – вежливо спросила Трисия.

– Помогает платить за квартиру. Иногда вдохновляет. Другая техника, извините за каламбур, – она заложила кисточку за ухо, и по разноцветным потекам на виске я поняла, что она часто так делает.

Если, как подозревала Трисия, нам предстояло разоблачить масштабную аферу, то нам пытались внушить ложное чувство комфорта, и пытались успешно. С другой стороны, возможно, она так же нервничала, как и мы. Девушка первой отважилась на решительный шаг.

– Давайте, рассказывайте, почему я буду жалеть, что вообще связалась с «Ночной серенадой».

– Понимаете, мисс Сервантес…

– Алисия.

– Алисия, нам нужно было связаться с исполнительным директором «Ночной серенады», но это оказалось неожиданно трудно, – объяснила я.

Она фыркнула.

– Могу поспорить. Исполнительный директор. Если бы.

– А как вы связаны с «Ночной серенадой»? – спросила Кэссиди.

Алисия покрутила кисточку, поудобнее пристраивая ее за ухом.

– Вы же не из налоговой?

Пытаясь спрятать обиду, Трисия разгладила свою юбку от Дольче и Габбана:

– Мы выглядим, как государственные служащие?

– Я пытаюсь быть осторожной, – объяснила Алисия.

– Мы понимаем, что, возможно, ставим вас в неловкое положение. Но наш друг, который был связан с «Ночной серенадой», попал в достаточно серьезные неприятности, – аккуратно начала я, – и мы просто пытаемся выяснить, что могло произойти.

– Они не то, чтобы большие шишки, поверьте мне, – сказала Алисия. Казалось, что она искренне расстроена тем, что компания могла быть замешана в теневом бизнесе или криминале. И тут ее осенило. – Подождите. Они что, одолжили у вашего друга денег и не вернули? В это я могу поверить. Но они заплатят, как только смогут, клянусь вам.

Могло ли получиться так, что, помогая молодым талантам пробиться, – а именно такие добрые намерения Гретхен с гордостью приписывала Тедди – он перешел границы, занял денег не у тех людей, стал мошенничать или укрывать доходы? Возможно, начав тонуть, он был готов увлечь за собой Ивонн, что и спровоцировало ее на убийство?

– А как именно вы сами связаны с «Ночной серенадой»? – вновь спросила Кэссиди.

– Телефонной линией, – Алисия указала на телефон с автоответчиком, который стоял на маленьком пластиковом столике, задвинутом в дальний угол комнаты. – Можно сказать, что я – их телефонная барышня.

– Почему вы отвечаете на адресованные им звонки? – спросила я.

– Потому что даже если бы они и были настоящей компанией, то у них все равно нет денег на аренду нормального офиса. Они называют это компанией в начальной стадии, но, по–моему, это, скорее безденежная стадия.

– А они – это кто?

– Мой кузен Уилл и его друзья. У них Большие Планы, как и у всех нас, – она закатила глаза, словно говоря: «Без подробностей».

Кэссиди спросила:

– То есть, вы отвечаете на их звонки, и что дальше?

Алисия пожала плечами.

– Практически ничего. Телефон почти никогда не звонит. Только из какого–то журнала все звонят, насчет рекламы, которую они вроде как разместили.

Мы смогли удержаться и не начали переглядываться, но вместо этого мы втроем одновременно уставились на пол, что, если вдуматься, могло выглядеть еще более подозрительным.

– А что вы говорите звонившим из журнала? – спросила я, подняв глаза.

– Что мистер Сервантес, это – мой мечтатель–кузен, свяжется с ними, как можно скорее. А потом я звоню Уиллу и прошу его решить проблему, потому что эти звонки сводят меня с ума.

По крайней мере, Гретхен выполняла свою работу и преследовала их звонками. Если мистер Сервантес хотел от нее спрятаться, она ничего не могла поделать.

Я решила рискнуть.

– А вы случайно не знакомы с Тедди Рейнольдсом?

Она покачала головой.

– Я имею дело только с Уиллом.

– И что вы с этого имеете? – спросила Трисия.

– Обед, – призналась Алисия. – Уилл периодически угощает меня обедом. Кроме того, он, возможно, и псих, но все же мой кузен. Я бы хотела, чтобы он мне помогал, если бы у меня был сумасшедший план.

– А в чем состоит его сумасшедший план? – спросила я. – Он что, пытается прорваться на рынок рекламы?

Алисия покачала головой.

– Он работал в агентстве, когда впервые приехал в город, но сказал, что ему это было не по душе. Он говорит, что это шаг на пути к чему–то большому, но он вообще любит напустить туману. Да и я предпочитаю не знать деталей, на случай, если это не очень законно.

– А у вас есть причины считать, что это незаконно? – в Кэссиди проснулся юрист.

– Для того, чтобы соблюдать секретность, требуется немало усилий. Так зачем это делать без необходимости? – привела довод Алисия.

Трисия указала на телефонное снаряжение Алисии.

– Некоторых это возбуждает.

– Как я уже говорила, разная техника, – пожала плечами Алисия.

– Как мы можем связаться с Уиллом? – поинтересовалась я.

– Я ему позвоню и скажу о вас, – чересчур поспешно предложила Алисия.

– Знаете, в моей жизни и так хватает мужчин, не отвечающих на мои звонки. Вы не можете его предупредить и спугнуть, мне действительно надо с ним поговорить, Алисия. Это очень важно.

Алисия внимательно нас осмотрела, оценивая нашу искренность, как мы оценивали ее. Хорошенько подумав, она покачала головой.

– Я не могу. Мне нужно его спросить, понимаете? Я не знала, что делать дальше, в отличие от Трисии.

– А вы бы не хотели, чтобы Жасмин Ямада посмотрела ваши работы?

– Послушайте, не морочьте мне голову, – выдохнула Алисия. Она явно знала, что Жасмин Ямада – владелица галереи «Мундайл» на Западной 57–й улице – может устроить ее карьеру парой звонков.

– Если вы скажете нам, как связаться с Уиллом, я устрою вам встречу с Жасмин на следующей неделе.

– А вы вообще кто? – Алисия хотела поверить нам, но не осмеливалась.

– Мы просто заботимся о своих друзьях, вот и все. Хотите быть нашим другом? – спросила я.

Она сдавала позиции, но еще держалась.

– Я не могу.

Трисия вытащила мобильный телефон, включила громкую связь, нажала кнопку ускоренного набора и подняла телефон, чтобы мы все могли слышать разговор. После одного гудка слегка дребезжащий голос ответил:

– Галерея «Мундайл».

– Тиффани? Это Трисия Винсент.

– Привет, Трисия! Как дела? – голос источал энтузиазм. На Алисию это произвело впечатление.

– У меня все прекрасно, а у тебя?

– Замечательно. Тебе нужна Жасмин? – теперь Алисия была по–настоящему ошарашена.

– Вообще–то, да.

– Она в Милане до следующей среды, но она будет звонить.

– Я хочу поговорить с ней, когда она вернется. Мне кажется, я нашла художницу, с которой ей надо встретиться, – объяснила Трисия, глядя Алисии в глаза.

– О–о, она наверняка будет в восторге. Она все говорит, что когда–нибудь убедит тебя работать с нами.

– Мы бы так весело проводили время, что ничего не успевали бы сделать.

– И то правда! Она тебе позвонит на следующей неделе.

– Спасибо, Тиффани, – Трисия захлопнула телефон. К этому моменту даже мы с Кэссиди преисполнились почтения.

Алисия же была просто потрясена. Она отвела глаза от Трисии и начала записывать телефонный номер.

– Разумеется, – я почувствовала необходимость внести ясность, – если мы не пообщаемся с Уиллом, вы не встретитесь с Жасмин. Так что, если вы позвоните Уиллу и скажете, что мы едем, это сослужит вам плохую службу.

Было понятно, что такая мысль уже мелькала в ее голове, но я не сомневалась, что по итогам сравнения выставка в галерее «Мундайл» перевешивает долгую и счастливую дружбу с кузеном Уиллом. Альтруизм в этом городе встречается еще реже, чем смирение.

Алисия дала мне номер Уилла, а Трисия записала свой частный номер, начинавшийся не с 900[88], и пообещала позвонить, как только мы поговорим с Уиллом. Мы поблагодарили Алисию и быстро убрались, пока ее не одолели сомнения.

Мы поймали такси с полной ямайской женщиной за рулем, которая, судя по всему, вылила галлон духов с запахом пачули на переднее сиденье и вытерла его кусками пиццы, и опять отправились на юг. Я смотрела, как Трисия кладет бумажку с номером Алисии в бумажник.

– Должна тебе сказать, ты была даже слишком хороша.

– Ты еще должна сказать: «Спасибо», – подсказала Кэссиди.

– Именно. Спасибо.

– Пожалуйста.

Я наклонилась к Кэссиди.

– А вся эта история с ее работой на телефоне – тебя не удивляет?

– Я практически целыми днями этим занимаюсь, Молли. Так же, как ты убеждаешь людей рассказать тебе о своих проблемах, я убеждаю их сказать мне, что можно сделать, чтобы мы пришли к согласию.

– Наверно, я просто не привыкла наблюдать за этим из первого ряда.

Кэссиди кивнула.

– Обожаю друзей, которые все еще способны меня удивлять.

– А Молли они нервируют, – улыбнулась Трисия.

– Я вполне прилично справляюсь со всеми сюрпризами, которые мне преподнесли друзья за последнюю неделю, разве нет?

– Вообще–то, да, – признала Кэссиди. – Я бы намного больше пила, будь я на твоем месте.

– Ты предлагаешь начать пить? Кто–нибудь хочет пообедать с мартини?

– Может, именно это тебе и стоит сделать. Позвони Уиллу и пригласи его на ланч.

Именно этот вопрос нас сейчас больше всего занимал – как наладить контакт с Уиллом. Я не хотела упоминать журнал, так как не знала, какова роль Уилла в деле о неоплаченном объявлении или во всех остальных проблемах, связанных с журналом, Тедди и Ивонн.

– Если он из тех, кто все делает от фонаря, то, может, для того, чтобы с ним договориться, надо купить ему фонарь.

– Ты его поведешь по магазинам? – изумилась Трисия.

– Нет, просто повышу его покупательную способность, – сказала я. Я набрала номер Уилла на мобильном и попала на автоответчик с простым сообщением: «Это – Уилл. Мне жаль, что я пропустил ваш звонок».

– Привет, Уилл, это… – в ту же секунду я поняла, что если пытаюсь распутать махинации в нашем журнале, то не могу называть свое настоящее имя, потому что оставшиеся сообщники из редакции сразу поймут, что я уже наступаю им на пятки. Я посмотрела на Кэссиди и сказала, – Кэсси.

Она скорчила рожу, но дело было сделано. Я продолжила пудрить мозги автоответчику Уилла:

– Я – подруга вашей кузины Алисии, я попала в ужасную переделку и надеюсь, что вы могли бы мне помочь. Мне нужно сделать рекламное объявление, хорошо и быстро, я заплачу целую кучу баксов, если вы меня выручите. Позвоните мне как можно скорее. – Я оставила номер своего мобильного телефона и повесила трубку.

Кэссиди еще раз взглянула на Трисию.

– Кто бы говорил о местах в первом ряду.

– Это не ложь, это – творческий подход.

– Осторожно, а то ты сама не заметишь, как станешь юристом, – предупредила Кэссиди.

– Что будем делать, пока ждем звонка Уилла? – спросила Трисия.

– Мы можем еще раз забежать поблагодарить офицера Хендрикса, чтобы Молли как бы случайно встретилась с детективом Эдвардсом.

– Нет, спасибо. Мне не кажется, что ежедневные дозы детектива Эдвардса так уж хороши для здоровья.

– А мне жалко бедного парня, – внесла свою лепту Трисия.

– Бедного парня? Как это он может подозревать меня в убийстве и при этом оказываться «бедным парнем»?

– Ты недостаточно все проанализировала. Он разрывается между страстью и долгом, пытается выполнить свою работу, но ты его отвлекаешь. Это мешает ему ясно мыслить.

– Трисия, речь про меня и Эдвардса, а не про «Четыре пера»[89].

– Почему они все время снимают ремейки этого фильма? С каждым разом получается все хуже и хуже, – высказала свое мнение Кэссиди. – Должен быть закон, устанавливающий, ремейки каких фильмов можно снимать и сколько ремейков можно снимать в сто лет. Нет, действительно. Например, «Психо». Что себе думал Гас Ван Сант[90]?

– Ты – юрист, специализирующийся на интеллектуальной собственности. Вот и напиши проект закона, – предложила я.

Трисия искоса взглянула на нас обеих:

– Мы уже закончили обсуждать детектива Эдвардса?

– Я – да, – кивнула я.

– Кэссиди?

– Трисия, я отсюда слышу, как она скрипит зубами. Я думаю, ей лучше какое–то время с ним не встречаться. Разлука обостряет чувства и терзает сердце, правда?

– Тогда давайте пройдемся по магазинам. Кэссиди кивнула:

– Я как раз отменила все дела.

Я замялась, чувствуя себя предательницей своего пола, но подумала, что, возможно, мне стоит вернуться в офис и попытаться раздобыть еще какую–нибудь информацию.

Кэссиди повторила:

– Я как раз отменила все дела.

– Спасибо, – я дала понять, что услышала. – Я просто думаю.

– Тебе не стоит возвращаться в офис. Ты не сможешь оттуда поговорить с Уиллом. Ты добьешься только того, что Ивонн будет в ярости, а Гретхен целый день будет сидеть возле твоего стола и рыдать, да еще и Питер позвонит узнать, как у тебя дела, и тебе придется говорить и с ним тоже.

– Питер, – виновато простонала я. – Я все еще не решила эту проблему.

– Потом разберешься, – успокоила меня Трисия.

Кэссиди не удостоила вниманием этот обмен репликами.

– Поэтому ты пойдешь с нами и поможешь мне уладить пару дел с приемом, а еще нам надо позаботиться о том, чтобы наряд Кэссиди не вызвал в церкви волну инфарктов. – Трисия посмотрела мне прямо в глаза, вызывая меня на спор.

Тяжело спорить с хорошо продуманным планом. Особенно потому, что она была права. Я не хотела возвращаться в офис без крайней необходимости. Я могла бы узнать об успехах Гретхен с «Ночной серенадой» в конце дня, но я была почти уверена, что она ничего не добьется. За этими темными делишками стоят более умные и высокооплачиваемые головы, чем у нее. А уж чем большее расстояние будет отделять меня от Ивонн, тем лучше. Тут уж вопросов нет.

Так что я согласилась:

– Отличный план.

И это было прекрасно. Проводить время с Кэссиди и Трисией все равно, что ходить в спа–салон для души. После общения с ними я чувствую себя лучше, счастливее и умнее. Мы по очереди выполняли задания из списка Трисии и искали наряд для Кэссиди, а в промежутках высматривали туфли для всех нас.

Мы зашли в «Баленсиага», это голографическое воплощение предпринимательства, сюрреалистическую смесь магазина с художественной галереей. На меня эта обстановка всегда действует немного угнетающе, но Кэссиди настояла. Она примеряла совершенно потрясающие полусапожки со сборчатой кожей и ошеломляющими каблуками. Я поймала себя на том, что пытаюсь представить себе драгоценности для обуви из объявления на ботиночках Кэссиди. Они бы туда подошли. Какая классная идея. Надеюсь, что компания–производитель не связана со всеми этими махинациями Тедди.

Зазвонил мой мобильный. Я быстро ответила, автоматически, не подумав, кто это может быть.

– Да?

– Кэсси? – я чуть не сказала, что он ошибся номером, но вовремя поняла, кто это.

– Да?

– Это – Уилл Сервантес из «Ночной серенады». Вы мне звонили?

Ура!

– Уилл, спасибо, что вы так быстро перезвонили.

Кэссиди вскочила так поспешно, что едва не проткнула руку продавца каблуком. Трисия поспешно оторвалась от созерцания пары босоножек. Кэссиди беззвучно прошептала продавцу: «Я их беру», только чтобы он ушел, а потом они с Трисией подошли вплотную ко мне, чтобы тоже слышать разговор.

– Я не уверен, что смогу вам помочь, – начал он.

– Деньги – не проблема.

Последовала значительная пауза.

– О каких сроках мы говорим?

– Чем раньше, тем лучше. Может быть, мы могли бы встретиться, обсудить детали. Я знаю, это отдает прошлым веком, но я терпеть не могу вести деловые переговоры по телефону.

– У меня у самого сейчас напряженка, – возразил он. Если он как–то был связан со смертью Тедди, то естественно, что у него трудности. Но я должна убедить его, что ему стоит со мной встретиться.

– Помогите мне, и я могу обеспечить вам достаточно стабильный объем работы, – импровизировала я. Не люблю играть с мечтами людей, но что делать – время поджимает.

– На сегодня у меня уже кое–что намечено, – сказал Уилл. – Так что мы сможем встретиться только завтра.

Я не хотела ждать, но боялась слишком сильно давить, чтобы его не спугнуть.

– А сегодня вы никак не сможете?

– Нет, мне, хоть умри, надо доделать работу.

Он даже не представлял себе, как меня заинтриговал его выбор слов. Я замолчала, чтобы он подумал, что я мучаюсь сомнениями, а потом ответила:

– Ну, тогда придется назначить встречу на завтра. Где и когда?

– В половине третьего? Наш офис сразу за Западной 14–й улицей. Прямо над закусочной Винни.

Уиллу повезло, ему удалось урвать офис с отдельным входом в захудалом районе, который потом расцвел и превратился в Новый Сохо. Возможно, этот парень не так прост, как говорила Алисия.

– Спасибо. До встречи.

Я быстро нажала на кнопку, чтобы он не успел передумать.

– Я пойду с тобой, – объявила Кэссиди, расплачиваясь за полусапожки.

– Я постараюсь устроить так, чтобы оказаться там же, – добавила Трисия.

– Вы не можете опять не пойти из–за меня на работу. Я справлюсь.

– Не спорь. От этого морщины появляются, – предупредила Трисия.

Так что я сдалась, и мы опять занялись делами, причем я старалась концентрироваться на покупках и ни о чем другом не думать. Меня хватало на пять–десять минут, и я считала, что это большой успех.

Мы закончили день – и список Трисии – и как раз начали размышлять о коктейлях, когда мой мобильный зазвонил снова. Это был первый звонок после разговора с Уиллом, в основном потому, что Кэссиди и Трисия были со мной и нам не было нужды перезваниваться, а журнал, судя по всему, как–то обходился без меня. Я подумала, не Уилл ли звонит, и не хотела отвечать – на случай, если он передумал. Но потом вспомнила, что моя жизнь не ограничивается этой сумасшедшей историей, так что, возможно, звонок не имеет к ней отношения.

Я поздоровалась и не услышала ничего, кроме помех. По крайней мере, я решила, что это были помехи. Я еще раз поздоровалась и поняла, что это были не помехи, а сдавленные, хриплые рыдания.

– Кто это? – я взглянула на экран с определившимся номером, но не узнала его. – Кто это? – повторила я, не зная, следует ли мне волноваться о ком–то из знакомых или раздражаться из–за звонка сумасшедшего.

– Молли, – наконец донеслось из трубки. – Боже мой, Молли…

– Кто это? – повторила я, всей душой желая, чтобы мой собеседник – или собеседница – взял себя в руки и ответил.

– Гретхен.

Я должна была догадаться. Я должна была узнать рыдания, учитывая, сколько раз я слышала их за последние дни, но сейчас в них чувствовалась подлинная боль, которой раньше не было.

– Гретхен, сделай глубокий вдох и скажи мне, что случилось.

– Тебе лучше… приехать.

– Гретхен, тебя что, уволила Ивонн? – Из телефона раздался новый вопль, и я резко убрала трубку от уха. – Гретхен, что, черт возьми, происходит?

– Ивонн мертва.

Глава 15

Ненавижу дежа вю. Может быть, потому, что в своей колонке я верчусь, как уж на сковороде, лишь бы не повторяться, меня тяготит странное ощущение глюка, когда тебе кажется, что с тобой это уже когда–то происходило.

Но именно это чувство преследовало меня в пятницу утром, когда я стояла перед сотрудниками журнала и произносила: безвременная кончина, ужасная трагедия, о времени и месте похорон будет объявлено дополнительно. Каким–то образом я умудрилась найти подходящие слова, чтобы изложить то, в чем совершенно не было смысла, в том числе и для меня самой. Как так случилось, что Ивонн погибла? Почему это произошло?

Трисия, Кэссиди и я помчались в госпиталь сразу после звонка Гретхен. Мне не хотелось выспрашивать у нее подробности по телефону, я должна была встретиться с ней лицом к лицу.

Каковое лицо оказалось изрядно пострадавшим. Гретхен, с чудовищным синяком на правой щеке, с рассеченной губой и опухшими от слез глазами сидела на каталке в приемном покое больницы Святого Винсента, прижимая к затылку мешок со льдом. Завидев нас, Гретхен начала хватать ртом воздух и задыхаться, а мы тем временем попытались за счет численного превосходства преодолеть кордон в лице медсестры, настаивавшей, чтобы мы подождали снаружи. Кончилось тем, что Кэссиди пришлось заявить, что она – адвокат, а мы – ее помощницы, и только тогда медсестра сдалась и пропустила нас внутрь.

– Что, черт возьми, произошло? – выкрикнула я. Всю дорогу сюда я ломала голову, тщетно пытаясь выстроить более или менее связную картину. Если Ивонн убила Тедди, то кто же тогда убил Ивонн? Что же это могли быть за причины, если они спровоцировали два убийства? Как будто какие–то причины могут оправдать два убийства.

– Ивонн нужен был новый костюм для похорон Тедди, – всхлипывая, сообщила Гретхен.

– Вы что, вместе ходили по магазинам? – у меня глаза полезли на лоб от удивления. Правда, вчера я сама сдалась под напором Гретхен, но уж Ивонн–то, упокой Господь ее душу, была куда более крепким орешком, чем я. Никакие слезы и мольбы не заставили бы ее разжалобиться.

Губы Гретхен скривились – то ли в презрительной усмешке, то ли от боли.

– Этого я не говорила. Ей нужен был сопровождающий, чтобы таскать ее покупки, держать мобильник, подавать ей напитки и застегивать молнию на спине.

– Фред отказался?

– Он сказал, что и речи не может быть о том, чтобы он оказался рядом с голой Ивонн.

– Его можно понять, – пробормотала Трисия.

– Поэтому она выбрала тебя? – спросила я, надеясь, что это не прозвучит назойливо.

– Я всего лишь жалкая секретарша, помнишь? И никогда не стану ничем, кроме секретарши. Разве можно было найти более удобный случай, чтобы еще раз ткнуть меня мордой об стол? – ноздри Гретхен раздулись от негодования, но в результате из носу опять потекло, и она жалобно зашмыгала. Добросердечная Трисия достала из сумочки несколько салфеток и протянула ей.

– Итак, тебе пришлось пойти с ней, – подсказала Кэссиди.

Гретхен кивнула.

– Она собиралась взять свой «ягуар» и поехать в Челси.

– «Ягуар»? Почему не такси? – удивилась я. Ездить на своей машине по Манхэттену не имеет никакого смысла, но это с точки зрения людей, которые верят во всемирный заговор владельцев парковок против американского народа. Заплатив за место на однодневной стоянке, уже можно разориться, так что тогда говорить о варианте, когда, отдав деньги за место, забираешь машину в середине дня, чтобы потом еще оплачивать краткосрочные парковки по всему городу?

Гретхен пожала плечами. Ее рот дрогнул, как будто она собиралась выдавить улыбку, но попытка не удалась.

– По крайней мере, мне удалось на нем прокатиться, – речь шла о классическом «ягуаре» модели ХКЕ – шедевре автомобильного искусства. Ивонн выбрала его в надежде привлекать внимание мужчин, но тем не менее это была красивая машина.

– Короче, она сворачивает на одну из боковых улочек, говорит, что знает отличное местечко, и тут, откуда ни возьмись, появляются эти парни. – Гретхен помогла себе жестами, показав, что парни возникли прямо перед носом машины, и зарыдала с утроенной силой.

– Я понимаю, как тебе тяжело, дорогая, – участливо подбодрила я, эгоистически желая, чтобы она поскорее добралась до конца.

– Ивонн ударила по тормозам, чтобы на них не наехать. Они начали орать, она тоже что–то закричала в ответ, потом один из них изо всех сил стукнул по капоту, это вообще вывело ее из себя. А потом вдруг другой – здоровый такой громила – р–раз, и распахивает дверцу Ивонн. Я рванулась ей помочь, но тут еще один открыл мою дверь.

– Он дожидался, пока ты отвлечешься, – предположила я, надеясь, что она воспримет это как поддержку, а не упрек.

– Ну, конечно, – язвительно поддакнула Кэссиди, и я заподозрила, что мое замечание прозвучало совсем не так ободряюще, как мне хотелось.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Трисия взглядом приказала нам обеим заткнуться.

– Я тебя слушаю, – сказала она, беря Гретхен за руку. – И что произошло после этого? – На мой взгляд, Трисия использовала те же интонации, с помощью которых она улещивает клиента, разрывающегося между гаспачо и консоме. Но такова сила ее обаяния, что Гретхен стиснула руку Трисии и продолжала, не обращая на нас внимания:

– Я шлепнулась головой об асфальт и притворилась, что потеряла сознание – думала, может, они испугаются и слиняют. Но им никак не удавалось вытащить Ивонн из машины.

– Она сопротивлялась? – не сдержавшись, снова перебила я, потому что вспомнила о статье, которую мы напечатали в позапрошлом номере, – основные правила безопасности для женщин в большом городе. Совет: «Отдайте машину и уходите» занимал одно из первых мест в списке, но, полагаю, правило: «Не думайте, что вы – невидимка» должно было стоять еще выше.

– Она обзывала их всякими словами и ни в какую не желала вылезать. Я как раз приподнялась – хотела крикнуть ей, чтобы она с ними не спорила… – она прижала свободную руку к глазам, отгоняя страшную сцену. – И тут этот громила выстрелил… – закончила она шепотом.

Трисия ласково обняла Гретхен:

– Бедняжка. Я тебе очень сочувствую.

Я потеряла дар речи. Голова не работала. Есть ли тут связь со смертью Тедди? Должна быть. Было бы странно думать, что два таких события могли произойти независимо друг от друга, что свершилась какая–то высшая справедливость, потому что мы, люди, не смогли справиться с этим сами.

Гретхен уже пообщалась с полицией на месте преступления, поэтому нам надо было только дождаться, пока ее отпустят доктора. Главной опасностью было возможное сотрясение мозга, но Гретхен поклялась, что немедленно отправится домой и будет отдыхать, а соседка, с которой они вместе снимают квартиру, за ней присмотрит, так что врач приемного покоя уступил и отпустил ее под расписку.

Трисия порывалась проводить Гретхен до дома, но та настояла, что хочет немного побыть одна. Поэтому мы усадили ее в такси, потом поймали еще одно для себя и в самом мрачном расположении духа отправились пить коктейли.

Ни у одной из нас не было настроения обедать, поэтому мы вскоре распрощались и отправились по домам. Я очень долго размышляла, отмокая в ванне, так что пришлось несколько раз подливать горячую воду, но так и не пришла ни к какому выводу. Обманутые кредиторы? Наркодилеры? Чепуха какая–то. Бессмыслица. Но насильственная смерть всегда бессмысленна, так что, может быть, в этом и есть корень проблемы.

На следующее утро я рано пришла на работу. Мне пришлось сообщить новость Фреду и затем отослать его домой, настолько он был выбит из колеи. Появилась Гретхен со слегка загримированными синяками и ореолом разбитых надежд. Пока все собирались, она успела набросать картину последних событий, тем не менее во время моей краткой речи то и дело раздавались тяжелые вздохи коллег, старающихся осмыслить наши двойные потери.

Потери, объяснявшие появление моих дорогих детективов Эдвардса и Липскомба, прибывших как раз когда я заканчивала свое довольно–таки бессвязное выступление. Гретхен испуганно посмотрела на детективов, но я велела ей не беспокоиться.

– Мисс Форрестер, – произнес детектив Эдвардс с какой–то странной интонацией – то ли приветственной, то ли предостерегающей.

– Детективы, – отозвалась я, – не могу сказать, что рада так скоро снова увидеть вас.

– Мы понимаем, что всем вам здесь сейчас нелегко, но у нас возникли некоторые вопросы, – тщательно выбирая слова, начал детектив Липскомб.

– Могу себе представить. Сейчас я проверю, открыт ли конференц–зал.

– Это неважно, – сказал детектив Эдвардс. – Мы бы предпочли побеседовать у нас в офисе.

– Я не уверена, что Гретхен сейчас в состоянии…

– Нам не нужна Гретхен. Она вчера уже дала показания.

Гретхен поняла это как разрешение удалиться и быстро ретировалась за свой стол. А вот я, хоть и варилась в этом котле уже четвертый день, как выяснилось, все еще недостаточно хорошо была знакома с полицейской кухней – мне потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, о чем говорит Эдвардс. Но даже когда до меня начало доходить, я все еще не могла поверить.

– Вы шутите? – спросила я, стараясь говорить спокойно и жизнерадостно.

– Обычно это – только напрасная потеря времени, – ответил Эдвардс.

– Вы не хотите поговорить со всеми сотрудниками? – я постаралась дать им возможность отступить, сохранив лицо.

– Не на данном этапе.

Он не просто был серьезен, он еще и хотел, чтобы я сама это произнесла. Я постаралась испепелить его взглядом. Мне бы еще этот глаз Циклопа из «Людей–Х».

– Вы хотите поговорить со мной в участке?

– Если вы не возражаете, – детектив Липскомб старался сохранить вежливость.

– А если возражаю? – переспросила я немного резче, чем следовало, ну, так на то были веские причины.

– Мы будем вынуждены настаивать, – сказал детектив Эдвардс. Он явно с трудом выдерживал мой взгляд. Некоторое утешение.

– Что за идиотизм! – я схватила сумку и жакет.

На этот раз все было не так, как в понедельник, когда мы ехали к Хелен. Я сидела одна на заднем сиденье и сегодня мне совсем не хотелось, чтобы кто–нибудь меня видел. Детективы молчали, предоставив мне вариться в собственном соку, поэтому я могла приступить к разгадыванию следующей части головоломки.

Тедди был мертв, и мой усиленный интерес к этому делу показался подозрительным. Теперь умерла Ивонн, и единственной связью между этими двумя смертями, до которой они смогли додуматься, оказалась я? Как это говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным? Но я ведь не имею к этому делу никакого отношения. Все закручено вокруг Тедди и Ивонн, пропавших денег, романов, измен и бог знает чего еще. Как же мне убедить в этом полицию?

Детективы провели меня через унылую, казенного вида дежурную часть, где почему–то не было всех этих колоритных проституток, которые в фильмах всегда сидят, навалившись грудью на столы. Попетляв между потертыми металлическими столами и жесткими стульями, мы вошли в комнату для допросов. Детектив Эдвардс закрыл за собой дверь, и я могла поклясться, что услышала шипение герметического запора.

В нашем новом увлекательном мире следовало играть на опережение. Усевшись за уродливый металлический стол, я заявила:

– Ничего не могу вам сообщить.

– Не могу или не хочу? – уточнил детектив Липскомб.

– Не могу. Мне неизвестно ничего, чего вы бы уже не знали. Так что я не понимаю, ради кого или ради чего вы разыгрываете весь этот ритуал.

– Расскажите, в каких отношениях вы были с Ивонн Гамильтон, – негромко предложил детектив Эдвардс, усаживаясь за стол напротив меня. Он подвинул стул, и тот отозвался отвратительным металлическим скрежетом. Могу спорить, они специально практикуются.

– Простите, но, по–моему, вы надо мной смеетесь. Мало того, что вы подозревали меня в связи с Тедди. Это я почти готова простить – как–никак, я обнаружила тело и потом, вероятно, чересчур энергично старалась помочь. Теперь я это понимаю. Поверьте, последняя неделя оказалась нелегкой для всех сотрудников журнала, а для меня, поскольку я склонна принимать все близко к сердцу, так и вовсе ужасной.

– Принимать близко к сердцу? Это означает, что вы злопамятны? – уточнил детектив Липскомб.

– Bay, вот это здорово. Я не ожидала, что вы так повернете. Очко в пользу детектива Липскомба, – я фальшиво улыбнулась, но тут же согнала улыбку с лица. – Нет, это не значит, что я злопамятна. Это значит, что я эмоционально неспособна переварить смерть двух коллег в течение одной недели.

– И как, по вашим предположениям, такое могло случиться? – спросил детектив Эдвардс. Здесь он уже не так боялся смотреть мне в глаза. Дома и стены помогают.

Обида от несправедливого обвинения заставила меня превратиться в болтливого подростка.

– Конечно, если бы в свое время я не зевала на уроках математики, то сейчас могла бы привести формулу, объясняющую, почему два случайных события могли произойти при обстоятельствах, заставляющих их выглядеть совсем не случайными. Но, увы, когда это проходили, я разрисовывала свои джинсы.

– Вы считаете, что эти две смерти между собой не связаны?

Нет, я так не считаю, но я не хочу предлагать теорию, которая может вовлечь меня в еще более крупные неприятности, пока я не смогу ее чем–то подкрепить. Чем–то более убедительным, чем все то, что я уже раскопала. Мое молчание заставило детективов обменяться взглядами, и я вынуждена была ответить:

– Они могут быть связаны, потому что Тедди и Ивонн работали в одном журнале и были любовниками. Но тогда мы говорим о наемных убийцах, не так ли?

Может быть, они заставляют меня говорить все это для того, кто стоит по другую сторону зеркального стекла? Иначе какой смысл повторять то, что они уже знают? Мне стало грустно – для Хелен все опять плохо поворачивается. Минуточку, но разве это Хелен сидит сейчас в комнате для допросов? Нет, большое спасибо.

– А мы уже о них говорим? – это – все, что мог предложить детектив Эдвардс.

Как раз над этим вопросом я ломала голову большую часть ночи. Если Ивонн убила Тедди, то кто же тогда убил Ивонн? Могла ли Хелен, обуреваемая ревностью и жаждой мести, кого–нибудь нанять? Или это несуществующее рекламное агентство – верхушка какого–то гигантского финансового айсберга, хозяева которого приказали Ивонн убить Тедди, а потом убили ее, чтобы замести следы? Я смогу узнать гораздо больше, если успею на встречу с Уиллом в 2:30. Не будут же они до тех пор держать меня здесь?

– А как вы относились к их связи?

– Я понятия ни о чем не имела, пока Тедди не умер. Они вели себя так, чтобы это не затрагивало работу. Если только их денежные шалости не подорвали финансовое благополучие журнала. О господи, надеюсь, что нет.

– Ивонн намекнула нам, что вы не очень–то хорошо к ней относились, – продолжал детектив Эдвардс. Детектив Липскомб прислонился к стене, предоставив Эдвардсу главную партию.

– К ней трудно было хорошо относиться. Хотя о мертвых плохо не говорят.

– Вы ей завидовали?

Я сама удивилась тому, что рассмеялась.

– Это она вам так сказала? – я подозревала, что он пытается мною манипулировать, нажимая по очереди на разные рычаги. Но я была твердо настроена этому воспрепятствовать.

– То, как вы разговаривали вчера утром, было типично для вашей манеры общения?

– Вы хоть что–нибудь знаете о женщинах? – спросила я, не заботясь о том, слышит нас кто–нибудь еще или нет. – Если вы думаете, что наша маленькая стычка имела какое–то значение, похоже, все ваши женщины сидят на сильных антидепрессантах. Может быть, не без причины.

– Совершенно ни к чему переходить на личности, – предостерег Эдвардс.

Ага, кажется, сейчас уже я нажимаю на рычаги.

– Почему бы и нет? Все это с самого начала было очень личным. Мой коллега погибает, я хочу помочь, умирает второй коллега, я даже не успеваю попробовать помочь, как вы усматриваете в моих поступках все порочные и скрытые мотивы, какие только можно придумать. Я что, выгляжу так, будто вожусь с наемными убийцами? Конечно, на вашей работе трудно не стать циником, но у полицейских, мне кажется, должно вырабатываться еще и умение разбираться в людях, а у вас оно, похоже, напрочь отсутствует, если вы хоть на одну проклятую минуту могли подумать, будто я способна кого–то убить!

Детектив Эдвардс растерялся, а я наслаждалась моментом. Я ужасно на него злилась – и не только за его слова, но и потому, что до поры верила, что он испытывает ко мне какие–то чувства – чувства, которые должны были бы заставить его откинуть любые сомнения, навеянные злобными наветами Ивонн или чем–нибудь еще. Понятно, он должен выполнять свою работу, но должен же он уважать и меня тоже. Или я самая большая идиотка, обосновавшаяся на Манхэттене с тех пор, как индейцы его продали.

Я открыла рот, собираясь продолжить в том же духе, но тут дверь распахнулась и ворвалась готовая к битве Кэссиди в своем новом костюме от Баленсиага. Мне даже захотелось заглянуть ей под рукава и проверить, не надела ли она браслеты–наручники «Вондер Вуман»[91].

– Надеюсь, ты ничего им не сказала? Неужели я ничему тебя не научила? – налетела она на меня.

– Вы ведь помните Кэссиди Линч? В прошлый раз она присутствовала в качестве моей подруги, а сегодня она – мой адвокат.

Детективы кивнули, признавая этот факт.

– Вы ее в чем–то обвиняете? – спросила Кэссиди.

– Просто беседуем, – попробовал возразить детектив Эдвардс.

Кэссиди бросила на него уничтожающий взгляд, ясно говорящий, что ей известно все, что произошло между мной и детективом Эдвардсом с момента знакомства.

– Как мило, что у вас нашлось время просто побеседовать. А вот у мисс Форрестер и у меня, в отличие от вас, есть обязанности, которые нужно выполнять. Поэтому, с вашего позволения, мы пойдем и займемся ими.

Внезапно сделавшись очень немногословными, детективы Эдвардс и Липскомб не стали препятствовать, и Кэссиди целеустремленно потащила меня к выходу.

– Ничего. Ничего у них нет. Ради бога, у тебя есть алиби.

– Да, но это ты и Трисия.

– Не смей становиться на их сторону. Они пытались взять тебя на испуг, и ты просто идиотка, если позволила так с собой обращаться.

– Большое спасибо.

– «Идиот» – юридический термин для определения клиента, который не может защитить свои права.

– Надо же, чего только вы, юристы, не знаете. А как ты узнала, что я здесь?

– Слава богу, случайно позвонила спросить, не захочешь ли ты сходить со мной на ланч. Ты должна была сразу же мне позвонить.

– Мне не хотелось, чтобы они думали, будто я считаю, что мне уже нужен адвокат.

Кэссиди остановилась в каком–то относительно тихом уголке, и, понизив голос до шепота, очень серьезно произнесла:

– Мне это перестает нравиться, Молли. Мне не нравится, что ты суешь нос в какое–то дерьмо, из–за которого уже убили двух человек и из–за которого полиция смотрит на тебя, как…

– Извини, не поняла?

– Дурочка, я знаю, что ты ни в чем не замешана, но если ты слишком глубоко влезешь в это дело или даже просто будешь с ним ассоциироваться, это может создать тебе серьезные проблемы и на некоторое время здорово изгадить твою жизнь.

Я подумала о Гарретте Вилсоне, его безукоризненном офисе и сногсшибательной секретарше, и кивнула.

– Так что же мне делать?

– Бросить.

– Не могу.

Кэссиди открыла рот, чтобы возразить, но слишком давно и хорошо она меня знает.

– Я понимаю, – вздохнула она и вывела меня на улицу.

В полицейском участке даже воздух какой–то особенный – едкий и кислый; вероятно, холодный пот, тоска и страх, впитавшиеся в стены за много лет, придают ему такие свойства. Каким облегчением было вновь оказаться на улице, среди шума, грязи и вони. Восхищаюсь Гершвином[92] – как он сумел расслышать город в «Рапсодии в блюзовых тонах»! Может быть, в те годы Нью–Йорк был спокойнее и тише, но все равно, какое волшебное отображение. Спускаясь по ступенькам вместе с Кэссиди, я напевала про себя «Рапсодию», чтобы успокоиться, как вдруг прямо перед нами затормозило такси. Из него вышел пассажир, я узнала его, поперхнулась и закашлялась.

Питер подскочил ко мне так поспешно, как будто собирался делать искусственное дыхание рот–в–рот. Что ж, рано или поздно мы должны были встретиться. Я кашляла не очень долго – достаточно, чтобы оконфузиться, но недостаточно, чтобы задохнуться.

– Молли, я примчался сразу, как только услышал.

Я хотела спросить: «Зачем?», но вместо этого у меня почему–то вылетело:

– Услышал?

– Один из моих приятелей был здесь, увидел, как тебя привезли детективы, решил, что нужно мне сказать.

Я снова хотела спросить: «Зачем?», но по зрелом размышлении решила не вступать в дискуссию. За последние дни я настолько устала, рассматривая окружающих под несколькими углами – в соответствии с теорией разных граней, казавшейся такой привлекательной и интригующей, когда я впаривала ее Гарретту Вилсону – что в данный момент у меня уже не было ни сил, ни терпения, чтобы присоединять Питера к этому списку.

– Я могу чем–нибудь помочь?

– Питер, это была просто беседа. Никто не собирается увозить ее в арестантской телеге, – вмешалась Кэссиди.

– А ты здесь, как друг или как адвокат?

– А ты здесь, как друг или как журналист? – мгновенно отбрила Кэссиди. О, господи, до чего же я люблю своих подруг. Мне хотелось обнять Кэссиди, но боюсь, Питер мог это неправильно понять.

Питер, игнорируя Кэссиди, решил разыграть обиду:

– Я приехал, потому что беспокоился о тебе, Молли. В последний раз, когда мы виделись, ты срочно понадобилась полицейскому детективу. И сегодня…

– Тот же детектив, другой труп, – объяснила я. – Ты слышал про Ивонн?

– Мне очень жаль, – кивнул он. Я была уверена, что сегодня эта новость муссируется в редакциях всех журналов города. В какое дерьмо они там вляпались? – ну, и так далее. И далеко не один человек, печально покачав головой, тихонько обновляет и готовит к отправке свое резюме. – Что я могу сделать?

– Ничего.

– Может быть, отвезти тебя домой?

– Может быть, наконец смиришься с отказом? – выстрелила Кэссиди. Эх, какое было бы зрелище – Кэссиди рвет Питера на ступеньках полицейского участка. Она бы победила, нет сомнений.

– Не нужно везти меня домой и вообще не надо ничего для меня делать, – я решила выступить миротворцем. – Я вернусь на работу. Меня ждут неотложные дела, невыполненные обязательства и все прочее, – я старалась не смотреть на Кэссиди – она понимала, что имеется в виду моя встреча с Уиллом, которую она по–прежнему не одобряла. Поэтому я смотрела на Питера, стараясь сделать взгляд как можно более искренним.

– Как насчет обеда?

– Не знаю, Питер. – Что означало: «Не знаю, когда я соберусь с духом подарить тебе прощальный поцелуй, но явно не сегодня».

– Я действительно всерьез о тебе беспокоюсь, – Питер тоже предпочел не смотреть на Кэссиди, по–видимому, так же опасаясь ее реакции, как и я.

– Спасибо. Я тебе позвоню.

Гордость не позволяла ему настаивать дальше. Он поднял руки: «Сдаюсь!» и сделал шаг назад.

– Хорошо. Позвоню тебе позже, – Питер торопливо взбежал вверх по ступенькам участка. Значит, он прискакал сюда, чтобы проконтролировать меня, и теперь собирался проверить мой рассказ, или он с самого начала вешал мне лапшу на уши? Меня вдруг замутило.

– Хватит с меня мужчин на сегодня, – сказала я Кэссиди, когда мы ловили такси.

– Учись мириться с их существованием. Однажды я попробовала обходиться без них, но абстинентный синдром оказался невыносим: раздражительность, вибраторы, мягкая обувь… – Она передернулась, и возле нас затормозило такси. Ничего удивительного. Одним движением Кэссиди способна остановить транспортный поток. Высадив меня возле офиса, она поклялась, что вернется к двум часам, поскольку и речи не могло идти о том, чтобы я отправилась к Уиллу в одиночку, особенно теперь. Когда Ивонн умерла.

Я никак не могла поверить, что Ивонн больше нет. Хорошо, что мне не пришлось увидеть ее мертвой, потому что вид трупа Тедди будет преследовать меня до конца моих дней, но в то же время это делает смерть Ивонн более абстрактной. С самого начала трудно было поверить, что из–за того, что что–то пошло не так, стоило убивать человека. А теперь их было уже двое. В этом было что–то нереальное. Сюрреалистическое. Неправильное.

Ноги сами собой благополучно привели меня в офис. Я бы не удивилась, если бы увидела в лифте объявление, что одиннадцатый этаж закрыт на карантин в связи с эпидемией убийств, и лифт там больше не останавливается.

Но он остановился, и ноги повели меня дальше – к моему столу, где меня, как выяснилось, ожидало очередное удовольствие. Стоило мне ступить на порог, все разговоры в загончике смолкли. Кэссиди останавливает уличное движение, я останавливаю разговоры. Правда, только потому, что в последний раз меня видели, когда я уходила под эскортом двух детективов, но все равно, приятно наблюдать такой эффект. По крайней мере, первые десять секунд. Потом это начало меня бесить. Кендалл и Гретхен смотрели на меня так, будто им стоило большого труда удерживать друг друга от того, чтобы броситься ко мне с утешениями. Разве это было бы не смешно?

– Всем спасибо за заботу и участие, – сказала я, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Приятно снова здесь оказаться.

Я плюхнулась за стол. Я должна немедленно погрузиться в работу, правда? Разве не этого требует суровая протестантская этика? Упорно трудись, и все будет в порядке. Сколько стрессов и инфарктов это уже вызвало?

Я и погрузилась, включив компьютер, но больше ничего не успела сделать, потому что на меня свалились Кендалл и Гретхен.

– Тебе что–нибудь нужно? – тоном сиделки из хосписа спросила Кендалл.

– Муж, дети, дом в Коннектикуте и работа в «Таймс», – перечислила я. – Об остальном я сама позабочусь.

Видимо, это прозвучало гораздо резче, чем я намеревалась, потому что Кендалл залилась слезами. Если бы это была Гретхен, я бы испытала неловкость, и только – к ее рыданиям я уже привыкла. Но плачущая Кендалл – это уже сигнал тревоги. Я никогда не видела, чтобы она выражала какие бы то ни было эмоции, поэтому ее слезы из–за того, что я неудачно съязвила, заставили меня чувствовать себя виноватой – только этого мне сейчас и не хватало.

– Кендалл, извини меня. Ты права, сейчас не время для шуток, – сказала я, вставая и усаживая ее в свое кресло. Кендалл опустила голову на руки, и я погладила ее по вздрагивающим плечам. Гретхен стояла рядом, уставившись в пространство куда–то позади Кендалл.

– Ну, а ты как? – спросила я, надеясь, что мои слова не заставят и ее сорваться.

Гретхен с трудом пожала плечами.

– Как–то до сих пор не верится.

– Да. Тебе надо бы пойти домой.

– Не могу. Боюсь оставаться одна, – мое сердце дрогнуло от жалости. Мне хватило того, что я видела труп Тедди – эта картина все время стояла у меня перед глазами, но я нашла его уже мертвым. А Гретхен видела, как Ивонн умирает. Невозможно себе представить.

Начальники отделов побывали на совещании с издателем и вернулись с директивами: как и намечалось, мы все пойдем на похороны Тедди в субботу, отдельная церемония будет запланирована для Ивонн, но после того, как издатель встретится с ее родственниками. Я вообще еще не думала о похоронах Ивонн, поэтому тихо порадовалась тому, что никто не просит меня ими заниматься и можно тихо залечь на дно.

Когда Кендалл взяла себя в руки, я еще раз извинилась и уговорила ее вместе с Гретхен отправиться вниз и выпить капучино за мой счет. Я успела прошептать Кендалл на ухо, чтобы она постаралась убедить Гретхен пойти домой. Потом я снова уселась за стол и попыталась заняться новыми письмами читателей, но никак не могла сосредоточиться. Я чертила в блокноте диаграммы – со множеством стрелок между Ивонн и Тедди, и синдикатами по отмыванию денег, или кокаиновыми королями, или злыми гениями, помешанными на мировом господстве. Но как я ни старалась, рисунок все равно оставался всего лишь плохим рисунком, а не решением головоломки. Если повезет, решение появится позже, после встречи с Уиллом.

Глава 16

– Мне не нравится, что мы едем в район, где пролилось столько крови, – заявила Трисия, когда мы уже ехали в такси. Она нервно водила большими пальцами по ручке крокодиловой сумочки от Миу–Миу, как будто перебирала четки.

– Во–первых, это – говяжья кровь. Во–вторых, найди мне место на этом острове, где бы никогда не проливалась кровь, – возразила Кэссиди.

– Просто здесь, в «Районе мясников»[93], это еще так… свежо, – ответила Трисия, выглядывая из окна.

Накануне вечером она дважды звонила мне, чтобы уговорить не идти на встречу с Уиллом. Отправляясь в ванную, я переключила телефон на автоответчик, и к моменту, когда я кончила отмокать, на нем появилось уже третье сообщение: она понимает, что мы не можем не идти и надеется, что, соглашаясь, она не вовлечет нас всех в неприятности.

До некоторой степени я не могла с ней не согласиться. Тот факт, что район скотобоен ныне превратился в модное местечко, слегка нервирует, по крайней мере, на эстетическом и символическом уровне. Кое–кто из моих друзей объясняет такой взлет динамичным развитием города и ограниченностью рынка недвижимости, но мне это по–прежнему кажется странным.

Такси остановилось возле неряшливого бара–ресторана с полустертой вывеской, на которой с трудом можно было прочитать «Гриль Винни». Соседняя с рестораном облезлая дверь – на которой, к облегчению Кэссиди, не было кодового замка – привела нас к узкой лестнице, по которой мы смогли подняться к офису Уилла.

Дверной звонок едва можно было разглядеть под тремя или четырьмя поколениями краски. Я не была уверена, что он работает, и давила на него, пока не услышала приближающиеся шаги и звук отодвигаемого засова.

Уилл приоткрыл дверь, не снимая цепочки:

– Кэсси?

Удержавшись от того, чтобы автоматически оглянуться на Кэссиди, я кивнула:

– Да.

Уилл отпер дверь и впустил нас. Внутренние стены были снесены, чтобы создать больше свободного пространства, но освещение оставалось ужасным. Никто не позаботился о том, чтобы покрасить стены. Даже несмотря на то, что когда–то висевшие на них дешевые обои были содраны, дальнейший ремонт был отложен. Хотя уборка, по–видимому, производилась регулярно – в помещении сильно пахло хлоркой.

Несмотря на слабое освещение, дальний угол комнаты был задрапирован и оформлен под фотостудию. Интересно, Уилл сам делал фотографию для объявления? Камера и остальное оборудование были довольно дорогими.

Неудивительно, что у него не осталось денег на ремонт.

В другом конце комнаты располагалась еще одна рабочая область – несколько столов, накрытых чем–то вроде большой мягкой скатерти, на которых лежали инструменты и картонные коробки. Ужасно хотелось заглянуть в них, но я знала, что нужно дождаться подходящего момента.

– Мои помощницы, – объяснила я, на ходу придумывая подходящие псевдонимы, – Марсия и Синди.

– Тогда вас должны были бы звать Джен[94]? – с лукавой улыбкой спросил Уилл.

Я была так поглощена изучением студии, что до сих пор не удосужилась как следует рассмотреть самого Уилла. На вид лет двадцати с лишним, высокий, мускулистый, с вьющимися каштановыми волосами, в которых было меньше рыжины, чем у его кузины Алисии, и притягательными карими глазами. Но с той закалкой, которую я получила, игнорируя глаза Эдвардса, эти мне были не страшны.

– О, поверьте, по характеру она и есть Джен, – ответила Кэссиди.

– Уж нам–то от этого достается больше всех, – внесла свою лепту Трисия.

Уилл нервно переминался с ноги на ногу.

– Так чем я могу вам помочь? По телефону вы толком ничего не объяснили, а до Алисии я не смог дозвониться.

Молодец, Алисия, хорошая девочка, спасибо тебе.

– Мы разрабатываем новую линию оригинальных шарфов, и нам нужна по–настоящему убойная реклама, чтобы прорваться на рынок.

– Вы только начинаете?

Я кивнула, соображая, могу ли слепить нашу «историю» по образу и подобию той, что Гретхен рассказала мне о людях, придумавших обувную бижутерию. Может быть, тем самым я воздействую на чувства, побудившие Уилла работать с ними, в то время как он прокручивал свои делишки с Тедди, Ивонн и другими участниками, которых еще предстояло выявить.

Уилл кивнул в ответ.

– По себе знаю, каково это. Я и сам сейчас в сходной ситуации.

– Может быть, вы поделитесь с нами какими–нибудь советами, с чего начать? – предложила Кэссиди.

Уилл резко повернулся к ней – идея ему явно не понравилась, но он быстро скрыл свое раздражение, рассмеявшись:

– А я как раз собирался попросить вас о том же самом.

– Такая головная боль, когда ты должен и выходить с новыми идеями, и искать под них деньги, – сказала я, и Уилл снова повернулся ко мне. Наша троица потихоньку рассеивалась по комнате и, кажется, Уиллу совсем не нравилось, что он не может одновременно держать нас в поле зрения. Ему явно есть что скрывать. Точнее, есть что–то, что он считает недостаточно хорошо спрятанным.

– Поэтому нам нужно что–нибудь простое и вместе с тем эффектное. Например, большая фотография одного из наших шарфов… – я жестом изобразила, как шарф медленно опускается на землю. Надо было выбрать что–то более динамичное, чем шарфы.

Уилл кивнул, потихоньку проникаясь идеей.

– Где вы собираетесь разместить рекламу?

– Мы нацелились на журналы типа «Мари Клэр» и «Зейтгест», было бы здорово прорваться еще и в «Вог», – сказала я, делая вид, что не заметила, как он вскинулся при упоминании «Зейтгеста». Трисия и Кэссиди потихоньку дрейфовали за спину Уилла. Он провожал глазами Кэссиди – сюрприз, сюрприз! Глазами я осторожно показала Трисии на рабочие столы. Сама не знаю, на какие находки я надеялась, но тот факт, что столы были прикрыты, меня заинтриговал. Трисия поняла мое послание и двинулась в нужном направлении.

Уилл снова перевел взгляд на меня.

– Для этого нужны серьезные деньги.

– Ну да, поэтому мы собираемся выбрать какой–нибудь один.

– Даже при этом.

– Мы надеемся, может, нам где–нибудь дадут отсрочку.

Он коротко кивнул:

– Вы знакомы с кем–нибудь из этих журналов?

– Если бы! А вы? – с энтузиазмом спросила я, надеясь таким образом навести мосты между людьми, оказавшимися в сходных обстоятельствах. Самый легкий способ заставить человека разоткровенничаться – признать, что вы с ним товарищи по несчастью.

Он выдержал слишком длинную паузу перед тем, как ответить:

– Так, через третьи руки – знаете, знакомые знакомых, но пока еще толком ничего не удалось сделать.

Он явно что–то скрывает. Мне нужно только узнать, что.

– Правда? Где?

Связи и знакомства – валюта Нью–Йорка. Возьмите хотя бы Трисию и Жасмин. И большинство людей только и ждет случая, чтобы похвастаться своими знакомствами в журналах, галереях и издательствах. Поэтому то, что Уилл опять замешкался, наполнило меня радостью. Теперь, если только я смогу узнать, что он скрывает, и если это как раз то, что мне нужно…

– «Зейтгест», – наконец признал он. О, мой бог.

– Правда?! И кто же? – воскликнула я с фальшивой улыбкой.

Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть он окажется недостающим элементом нашей головоломки.

Но Уилл неожиданно отступил.

– Как я уже сказал, знакомые знакомых. Я имею в виду, я знаю кое–кого из рекламного отдела, но недостаточно хорошо, чтобы помочь вам.

– О–о, конечно, нет, я и не прошу, – Брейди? Кто–то из бухгалтеров? Или Уилл был знаком с Тедди, и у него хватает ума не говорить о нем в прошедшем времени?

– Какая прелесть, – раздался оживленный голос Трисии. Уилл резко развернулся и увидел, что она держит в руках одну из тех веточек для каблуков, которые рекламировались в его объявлении. Трисия сдвинула скатерть, и под ней открылись ювелирные инструменты и несколько украшений для каблуков в разной степени готовности. – Что это такое?

Уилл подбежал к ней и бережно, но настойчиво отнял у нее веточку.

– Это специальное ювелирное изделие для обуви. Вы надеваете его на каблук и полностью меняете вид и качество вашей обуви. Так же, как после работы вы можете поменять серьги, вы надеваете такую штуку и ваши офисные лодочки становятся туфлями для ночного клуба.

– Это ваши клиенты? – спросила Кэссиди. Уилл вновь подумал, прежде чем ответить.

– Собственно говоря, я тоже участвую в этом деле.

– Очень прикольная идея. Они уже есть в магазинах? Где я могу их купить? – Трисия просто лучилась энтузиазмом.

– Мы пытаемся продвинуть их в некоторые бутики, но в основном собираемся продавать их через Интернет – меньше расходов, но наш интернет–сайт еще в разработке, и мы не опубликовали объявление. Пока что. – Его лицо омрачилось. – Возникли неожиданные финансовые трудности.

Из–за которых реклама, которую Уилл сам для себя разработал, так и не была оплачена. Но как это связано с Тедди и Ивонн? Если один из них и был его контактом в журнале, что пошло не так? Почему в результате оба они оказались мертвы?

– А вы показывали эти изделия знакомым ваших знакомых в «Зейтгесте»?

Ничего не поделаешь. Я зашла слишком далеко. Уилл замкнулся, и непохоже было, что в ближайшем будущем он опять разоткровенничается.

– По–моему, вам лучше уйти.

– Но мы еще не договорились насчет объявления…

– Я вам позвоню.

– Но нас поджимают сроки, как и вас. Уилл обвел нас всех презрительным взглядом.

– У меня полно своих проблем, и я не могу тратить время на дилетантов, возомнивших себя предпринимателями. Вам пора.

Кэссиди возразила уже просто из принципа:

– Уилл, вы совершаете большую ошибку.

– Не в первый раз. Даже на этой неделе – и то не в первый раз. До свидания, леди. – Он шагнул к двери, распахнул ее и жестом предложил нам удалиться.

– Мы можем заплатить за объявление вперед, если это вам поможет, – начала я, не имея понятия, где мы возьмем деньги, но цепляясь за любую возможность задержаться.

Уилл на мгновение задумался, потом покачал головой:

– Не знаю, можно ли мне вообще чем–нибудь помочь. До свидания.

Мне бы очень хотелось произнести речь в духе Агаты Кристи «А теперь позвольте мне все вам объяснить», но пока что я еще не могла связать все нити. Ничего не оставалось, как уйти.

Когда мы спустились вниз, у меня мелькнула идея.

– Кто–нибудь хочет пить?

Мы тут же нырнули в «Винни», слегка грязноватое, но симпатичное заведение с красно–белыми виниловыми скатертями и приглушенным освещением. Купив чай со льдом, мы уселись у окна, настолько помутневшего и выщербленного за долгие годы, что через него с трудом можно было разглядеть улицу. Как и следовало ожидать, не успели мы разместиться, мимо окна пробежал Уилл и завернул за угол. Оставив чай на столе, мы бросились за ним.

Для того, чтобы успешно за кем–то следить, я уверена, нужно в первую очередь самому быть как можно более незаметным. Мы были в неподходящей одежде, безусловно неподходящей обуви, к тому же нас было трое. Условия, далекие от идеальных. Но мы выбежали из–за угла Западной 14–й улицы как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уилл садится в такси.

– Едем за ним! – воскликнула Трисия, хотя поблизости не было больше ни одного такси, которым мы могли бы воспользоваться.

Кэссиди вздохнула:

– А стоит ли?

– Это кажется логичным. А мне еще никогда не доводилось бывать в ситуации, когда необходима слежка.

– Стыд и позор, – фыркнула Кэссиди и перевела осуждающий взгляд на меня. – Ты–то хотя бы не собираешься его преследовать?

– Мы его уже потеряли. Но мы еще сюда вернемся.

Пока что мне нужно было вернуться в офис и проверить некоторые свежие факты. Условившись встретиться за обедом и обменяться информацией, Кэссиди и Трисия высадили меня возле нашего здания.

В офисе по–прежнему было непривычно тихо, но в какой степени это объяснялось скорбью по Ивонн, а в какой – ее физическим отсутствием, мне трудно судить.

Гретхен наконец–то поддалась всеобщим уговорам и уехала домой, поэтому я с самой равнодушной миной, которую способна была изобразить, засунула голову в кабинет Брейди:

– Привет, Брейди.

Он сидел, сгорбившись, над столом, заваленным бумагами – ни дать, ни взять наш доморощенный Боб Крэтчит[95]. Он поднял голову, взглянул на меня и, кажется, остался доволен, что я не принесла ему новой работы.

– Привет, Молли.

– Ты уже разобрался с этой «Ночной серенадой»?

Брейди подскочил на стуле, его глаза испуганно расширились:

– О, черт. Этим же должна была заниматься Гретхен, а я отпустил ее домой.

– И правильно сделал. Столько всего произошло, я уверена, в понедельник у вас будет достаточно времени, чтобы все решить. Извини, что лезу не в свое дело.

Брейди не был убежден, но кивнул и вернулся к работе. Я направилась дальше, в бухгалтерию, чтобы все–таки попробовать влезть не в свое дело, на этот раз с Венди, секретаршей Софи. Что Венди делает в бухгалтерии, всегда оставалось для меня загадкой – она не может уравновесить свои груди, вываливающиеся из открытых лифчиков и обтягивающих маечек, не говоря уже о том, чтобы свести баланс. Правда, ходят слухи, что она гораздо успешней сводит баланс в других сферах с одним из приятелей издателя, так что нам приходится мириться с ее существованием.

Я спросила ее о «Ночной серенаде» и пропавшем платеже, но она непонимающе уставилась на меня. Я начала повторять вопрос, но тут Венди очнулась, и, не дав мне договорить, сказала:

– Дайте мне минуту подумать.

Я не стала говорить, что минуты ей вряд ли хватит, и постаралась запастись терпением.

– Это – тот платеж, из–за которого Брейди устроил сыр–бор, правильно?

Я кивнула, решив не комментировать способность Брейди делать из мухи слона – из боязни, что таким образом порву и без того тонкую нить размышлений Венди.

– Ну да, я его получила, а что?

– Значит, проблема решена? – уточнила я, чувствуя, что несколько разочарована таким развитием событий. Появление чека никак не вписывалось ни в одну из моих теорий.

– Нет, потому что это была пустышка, а не чек.

– Пустышка? – Вот теперь все в порядке. Это подходит.

– Гретхен нашла эту бумажку вчера, в какой–то посторонней папке у Тедди в офисе или что–то в таком роде. Мне пришлось звонить в банк узнавать, все ли в порядке с чеком, потому что номер уже вот–вот должны подписывать в печать.

– И выяснилось, что чек не в порядке.

– Где там! У меня на счету, и то больше денег, чем у этой дурацкой крошечной компании, как там она называется. Короче, Гретхен ужасно расстроилась и просила меня не говорить Брейди.

– Почему?

– Молола что–то насчет того, что Тедди был человеком слова, и если его слово теряет силу, то вообще все теряет смысл, всякую такую ерунду.

Очевидно, такая концепция приводила Венди в недоумение, но я не стала тратить время на объяснения. Я просто поблагодарила ее и ушла.

Итак, Тедди был человеком слова. Это означает, что Тедди пообещал кому–то – Уиллу или его таинственному знакомому – что объявление будет опубликовано. Более того, он, видимо, пообещал также, что объявление будет оплачено за счет третьей стороны. Но третья сторона определенно не стала платить. Так как же найти эту третью сторону? Придется убедить Гретхен, чтобы она наконец перестала оберегать священную память Тедди и начала раскапывать оставшуюся после него грязь.

Вернувшись за свой стол, я позвонила Гретхен домой, но попала на автоответчик. Я надеялась, что Гретхен приняла снотворное и теперь сладко похрапывает. Мне ужасно не хотелось ее беспокоить, но другого выхода не было.

– Гретхен, это Молли. Извини за беспокойство, но мне очень нужно с тобой поговорить. Срочно. – Я оставила номера своих телефонов – мобильного и домашнего – в надежде, что она не станет спать до завтрашнего дня.

Пару часов потаращившись в письма, я поехала домой, чтобы привести себя в порядок перед обедом. Я долго стояла под горячим душем – именно там меня обычно посещают блестящие идеи, но сегодня никакое озарение на меня, увы, не снизошло.

Мне очень хотелось закутаться в просторный свитер с капюшоном и фланелевые брюки, но для этого было еще недостаточно холодно, к тому же Трисия все равно заставила бы меня переодеться, поэтому я остановилась на черной кожаной юбке, соответствующем жакете и шелковой блузке с открытой шеей. Такой наряд даже придал мне бодрости, пусть несколько наигранной, но в данных обстоятельствах я и этому была рада.

Кэссиди и Трисия позвонили из холла, и я велела им поберечь силы и подождать меня внизу. Присоединившись к ним, я поздравила себя с правильным выбором: обе они оделись очень изысканно. Сегодня Кэссиди щеголяла в костюме от Дольче и Габанны – облегающие черные брючки и жакет в стиле смокинга, а Трисия выбрала изящные вещицы от Прада – приталенный жакет и легкомысленную юбку. Мы все, как могли, старались настроиться на веселый лад.

По большому счету, чтобы взбодриться, мне достаточно их двоих. Я еще не настолько погрузилась во мрак, чтобы вид моих подруг или просто звук их голосов по телефону не могли бы меня из него вытащить. Нью–Йорк бывает жесток, но может быть и бесконечно приятен. Нужно только правильно выбрать тех, с кем вы проводите время.

И еще нужно везение, чтобы если кто–то прекрасной осенней ночью выстрелит в вас посреди Большого Яблока, это произошло как раз в тот момент, когда вы поднимете руку, останавливая такси, и пуля пробьет вам плечо, испортив кожаный пиджачок, но не попадет в сердце.

Глава 17

Во всяком случае, так мне сказали Кэссиди и Трисия, когда я пришла в себя в приемном покое скорой помощи госпиталя Святой Клары. Что–то за такое короткое время чересчур много святых и чересчур много пунктов скорой помощи. Я почти не помнила, как мне в плечо угодил грузовой состав и я рухнула на обочину. Кажется, я еще слышала крики Кэссиди и Трисии, но после этого все расплылось в тумане. Причем из цветной картинка стала черно–белой. Отдельные фрагменты, которые я могла выудить из памяти – парамедики, полицейские, но главным образом Кэссиди и Трисия – все почему–то были в черно–белом варианте. Это было странно, но в то же время действовало успокаивающе. Наверно, я еще не готова была увидеть все это в цвете.

Пуля испортила мне жакет и серьезно разворотила руку, но не повредила ничего, кроме мягких тканей. Трисия немедленно позвонила пластическому хирургу, которого знала по светским кругам своих родителей, и заставила его приехать, чтобы наложить швы. Мне и раньше никогда особенно не нравились мои плечи, а теперь будет веская причина, чтобы скрывать их под одеждой.

Появились два детектива, чтобы меня расспросить, но я мало что могла им сказать. Втайне я надеялась, что это будут Эдвардс и Липскомб, но пришла суровая женщина–детектив по фамилии Эндрюс и квадратный коротышка, которого звали Ортиц. Кэссиди сообщила, что «инцидент» связан с убийствами Тедди Рейнольдса и Ивонн Гамильтон, поэтому им необходимо как можно скорее связаться с детективами Эдвардсом и Липскомбом. Полицейские сказали, что обязательно проконсультируются с Эдвардсом и Липскомбом и вообще будут держать нас в курсе. Они вручили мне свои визитки и попросили звонить, если я еще что–нибудь вспомню, но я ответила – не обижайтесь, но, надеюсь, не придется.

Детективы отбыли, и вот тут–то и начался настоящий допрос.

– Что значит – ты хочешь поехать домой? – начала Трисия.

– А ты хочешь, чтобы она осталась здесь, куда кто угодно и когда угодно может зайти и выйти? – спросила Кэссиди.

– Ты что, считаешь, что тот, кто это сделал, явится в госпиталь?

– Если они хотят ее убить, думаешь, им не все равно, где это произойдет?

– Не могли бы вы прекратить? – вставила я. От последней реплики Кэссиди мне стало нехорошо, но как–то не хотелось терять сознание на виду у врачей. Тогда они уж точно не отпустят меня домой. А мне нужно попасть домой во что бы то ни стало. В свой дом, где я буду чувствовать себя в безопасности. В свою кровать. Где я смогу с головой закутаться в свое собственное одеяло, а в это время умные и быстрые полицейские будут охранять меня снаружи.

– Я хочу домой.

Не знаю, чего было больше в моем голосе – убеждения или отчаяния, но Кэссиди и Трисия перестали спорить и употребили свою энергию на то, чтобы убедить докторов меня отпустить. О'кей, может быть, заигрывание и запугивание нельзя считать благородными методами, но так или иначе они добились того, чего хотели. Я совершенно утратила чувство времени, но Трисия сказала, что мы пробыли в больнице в общей сложности около четырех часов.

– Эй, вам же нужно пообедать, – сказала я, когда они с чрезвычайными предосторожностями вывели меня на улицу.

– Шутишь? Мне нужно только успокоительное, – ответила Трисия.

Кэссиди потрясла аптечным пакетом, который ей вручил доктор:

– А какие конфетки дали нашей Молли? А захочет ли она ими поделиться?

– Кажется, он называл викодин. Что–то мне не очень нравится, как он действует. – Мне приходилось делать титанические усилия, чтобы более или менее связно разговаривать, и в данную минуту это беспокоило меня больше всего.

– Девочка моя, тебе не нравится, что в тебя стреляли, а не то, как действует наркотик, – поправила Кэссиди.

– По–моему, она имеет право быть недовольной и тем, и другим, – высказалась Трисия.

Они усадили меня в такси. Я положила голову на спинку и облизнула губы, чтобы убедиться, на месте ли они. Распухшие, потерявшие чувствительность – но они были. Движение машины удивительно успокаивало, но, может быть, это действовал викодин. Как было бы хорошо заснуть прямо здесь, на заднем сиденье, подумала я, чтобы потом кто–нибудь взял меня на руки и, как в детстве, отнес домой. Я представила, как Кэссиди и Трисия пытаются вытащить меня из машины, не говоря уже о том, чтобы куда–то нести, и этого оказалось довольно, чтобы я не заснула.

Как только мы выбрались из такси, вопросы возобновились. Собираются ли они оставаться на ночь? Если да, то кто где будет спать? Поместимся ли мы все на моей кровати, или им лучше воспользоваться диваном и стульями?

– Трисия, тебе нужно как следует выспаться. У тебя завтра мероприятие, – напомнила Кэссиди.

– Ну да, похороны Тедди, – вздохнула Трисия.

– Помоги мне поднять Молли наверх, потом можешь ехать домой, а я останусь с ней, – предложила Кэссиди. Она придержала дверь подъезда, а Трисия помогла мне войти – как дети, которые вносят в дом надувной шарик.

Денни, наш маленький лысый швейцар, тоже поспешил на помощь:

– Мисс Форрестер, как хорошо, что вы уже в порядке.

Я с трудом удержалась от того, чтобы потрепать его по лысине. Викодин действовал уже не одурманивающе, а возбуждающе.

– Прошу прощения за представление, Денни.

– Все хорошо, все хорошо, я просто радуюсь, что вы в порядке, у вас посетитель.

Он проговорил все это без запинки, как одну фразу, поэтому я не сразу уловила, о чем речь. Повернувшись туда, куда показывал Денни, мы увидели детектива Эдвардса, сидевшего на диванчике в расстегнутом пиджаке и с распущенным узлом галстука. Означает ли это, что он сейчас не на дежурстве? Закончив разговаривать по мобильнику, он закрыл телефон и спрятал в карман, после чего встал, поправил галстук и застегнул пиджак. Видимо, все–таки на дежурстве.

– Мисс Форрестер, мисс Линч, – произнес Эдвардс, но смотрел он при этом только на меня. Или это все викодин?

– Мисс Винсент, – представилась Трисия. Эдвардс кивнул, по–прежнему не сводя с меня глаз.

– Детектив Эдвардс, – ответила за всех Кэссиди, – рады вас видеть. Я сказала детективам в госпитале…

– Да, я знаю, – перебил он с той же мягкой властностью, с которой пару дней назад осадил Питера.

Но Кэссиди было не так легко сбить с толку, поэтому она продолжала:

– Давайте отведем ее наверх.

Эдвардс шагнул ко мне и, подхватив под здоровую руку, повел к лифту. Кэссиди и Трисия шли за нами. Пока мы поднимались, царило неловкое молчание. У детектива Эдвардса, похоже, есть какой–то план, но ни одна из нас не догадывалась, в чем он состоит. Собирается ли он караулить нас всю ночь? Есть ли у него вопросы? Не может же он до сих пор меня подозревать, разве что решил, что я чего–то не поделила со своими сообщниками, и они решили меня убрать, чтобы спрятать концы в воду – в сущности, все то же самое, что, согласно моей теории, произошло с Ивонн, так что, собственно говоря, какая разница, но должен же он в конце концов понять, что я ни в чем не виновата? Или это все проклятый викодин?

Когда мы наконец оказались в квартире, Кэссиди помогла мне переодеться в джинсы и свитер, а Трисия порхала в гостиной, взбивая подушки, заваривая чай и хватаясь то за одно, то за другое. Я слышала, как она пытается хоть что–нибудь вытащить из детектива Эдвардса, но тут ей не повезло.

Кэссиди спросила меня:

– Как ты думаешь, почему он здесь?

– Хочет задать вопросы. Просто ждет подходящего момента.

Кэссиди покачала головой:

– Он о тебе беспокоится.

– Прекрасно. Я тоже о нем беспокоюсь.

Кэссиди чмокнула меня в щеку и слегка приобняла, стараясь не задеть раненую руку.

– Сейчас мы будем по всем правилам за тобой ухаживать.

Но это не входило в планы детектива Эдвардса. Кэссиди привела меня обратно в гостиную, и они с Трисией устроили меня на диване – подушки, одеяла, все, что полагается, кроме, разве что, курительной трубки и тапочек. Детектив Эдвардс стоял рядом и наблюдал за их суетой, не делая никаких замечаний. Но как только они закончили и собирались сесть рядом со мной, он произнес:

– Большое вам спасибо.

Кэссиди нахмурилась:

– Звучит, как будто вы нас отпускаете.

– Не беспокойтесь, сегодня я сам присмотрю за мисс Форрестер. Еще раз огромное спасибо.

Не знаю, кто из нас троих был больше поражен. Он хочет сказать, что проведет здесь ночь? Чья это идея? Хорошая ли это идея? Это официально или как? А я к этому готова? И вообще, где мой викодин?

Кэссиди тоже не была в восторге, а вот Трисия уже готова была вскочить и побежать.

– По–моему, это чудесно. Лично я буду спать гораздо спокойнее, зная, что вы здесь охраняете Молли, детектив. Пойдем, Кэссиди.

По улыбке – чтобы не сказать по усмешке – Трисии было понятно, что она, как наш штатный романтик, уверена, что Эдвардс явился с личным визитом, поэтому им с Кэссиди нужно поскорее убраться с дороги. Кэссиди, еще слишком хорошо помнившая, как ей пришлось вытаскивать меня из его комнаты для допросов, была настроена гораздо более скептически. Я же пока что терялась в догадках, что у него на уме, но мне ужасно хотелось выяснить. Меня очень радовало намерение подруг за мной ухаживать, однако перспектива, что эту обязанность возьмет на себя Эдвардс, просто приводила в восторг.

– Со мной все будет в порядке, Кэссиди, – заверила я. – Увидимся утром перед похоронами.

Кэссиди, которой ничего не оставалось сделать, как сдаться, покачала головой:

– Если мы тебе понадобимся…

– Я знаю.

По очереди поцеловав меня, они кивками попрощались с детективом Эдвардсом и ушли. Кэссиди замешкалась на пороге, но Трисия быстренько вытолкала ее в коридор. Эдвардс прошел следом и запер за ними дверь. Вернувшись, он уставился на меня, и это продолжалось так долго, что мне стало неуютно.

Хорошо было бы выступить с какой–нибудь колкостью в духе Мирны Лой[96], но мне вдруг захотелось плакать. Скорее всего, это был викодин – Фаза Третья. Что я натворила? В какой степени я виновата в том, что произошло? Что я сделала не так? И что теперь будет?

– Почему вы отослали моего адвоката? Разве это законно? – ляпнула я, потеряв контроль одновременно и над языком, и над мозгами.

– Вам давали наркотики?

– Ну конечно, давали. И это значит, что мне нужно быть очень осторожной, потому что я, кажется, говорю то, что думаю, а в вашем присутствии это может быть небезопасно. – Я старалась оставаться спокойной и сосредоточенной, но меня ужасно отвлекал кончик моего носа, который потерял чувствительность.

– Почему? Почему вам надо быть осторожной?

Послышался странный смех – как оказалось, мой собственный.

– Потому что вы стараетесь выведать мои секреты.

– А у вас есть секреты?

– А у какой настоящей женщины их нет?

– Действительно.

– Вот что, прекратите со мной соглашаться, вы напрасно думаете, что это вам поможет.

– Может быть, я так сказал просто потому, что мне это понравилось.

– «Понравилось» – в смысле то, что я сказала, или в смысле – я понравилась?

– Для начала – то, что вы сказали.

– А что я сказала?

– Много чего.

Я как будто наблюдала себя со стороны. То есть я понимала, что пора заткнуться, но не могла остановиться.

– Вы думаете, я права насчет того, что Ивонн убила Тедди? Проблема в том, что потом кто–то убил Ивонн и пытался убить меня, и мне кажется, что это так или иначе связано с рекламным объявлением, которое должно было выйти в журнале – ну, об этих классных штучках, которые надевают на туфли, и еще мне кажется, Тедди пообещал этому парню помочь, но деньги пропали, потому что, может быть… о–о, да, вот почему Тедди и Ивонн воровали деньги у журнала, или брали на лапу, или что там еще они могли делать – но вы можете проверить их банковские счета и все такое, правда же? – Я вопросительно смотрела на него, ожидая ответа. Вот только о чем, собственно говоря, я только что у него спросила?

– Мы уже проверили их финансовые документы и ничего не обнаружили.

– Так они же хитрые. Были хитрые. Есть какое–то недостающее звено, понимаете, человек, который их всех связывает, и мне уже казалось, что я вот–вот его вычислю, а тут кто–то берет и стреляет в меня, и теперь мне очень трудно сосредоточиться.

– Могу себе представить.

– Но я все равно должна его вычислить, а вы должны мне поверить.

– Понятно.

– Дайте слово.

– Зачем?

– Если дадите слово, я открою вам свой секрет.

Он подошел поближе и присел на кофейный столик, его колени соприкасались с моими, а лицо оказалось в опасной близости.

– Даю слово.

– У вас самые потрясающие синие глаза, которые я когда–либо видела.

Потрясающие синие глаза моргнули, но удивленно или разочарованно – я не могла понять.

– Это и есть ваш большой секрет?

– Ага. И я не должна была вам говорить, потому что теперь я в вашей власти.

– Я не смог бы вас контролировать, даже если бы захотел.

– А вы хотите?

Взяв мои руки в свои, он сказал:

– Когда Ортиц позвонил, я чуть с ума не сошел. Я ужасно боялся, что произойдет что–то в этом роде.

– Но мне казалось, вы меня подозреваете.

– Я никак не мог вас раскусить. По крайней мере, я себе говорил, что именно поэтому не могу перестать о вас думать.

Где–то глубоко внутри – там, куда еще не проник викодин – я почерпнула силы, чтобы наконец промолчать. Я даже задержала дыхание, чтобы подольше продержаться.

– Я ничего плохого не сделала, – сказала я наконец.

– Знаю. Теперь нам надо поберечь вас, пока мы не найдем того, кто сделал.

– И поэтому вы сегодня здесь. Чтобы меня охранять.

Его улыбка была неуверенной, и неожиданной, и ошеломляющей.

– Охранять, ни отходя ни на шаг.

– Значит, я не зря плачу налоги?

– Увидишь.

Наклонившись, он поцеловал меня – теплее, крепче и дольше, чем в первый раз. И хотя я все еще не ощущала собственного носа, но это я почувствовала. Везде. И в первый раз с того момента, как я наткнулась на Тедди, бесконечные вопросы, крутившиеся у меня в голове, куда–то исчезли, а остался только Эдвардс, его губы, его руки, его плечи, и я не сказала ни слова, когда он поднял меня и понес в спальню. Потому что это было правильно.

Глава 18

Нельзя упрекать Кэссиди за то, что она взвизгнула. Шок от того, что тебя держит на мушке детектив из убойного отдела, может быть лишь слегка смягчен тем обстоятельством, что на этом детективе нет ничего, кроме трусов. С другой стороны, нельзя обвинять детектива, у которого сработал рефлекс, когда неожиданное вторжение незваного гостя заставило его выпрыгнуть из постели.

Мне не пришло в голову сказать Кайлу – ранее известному, как детектив Эдвардс – что у Кэссиди есть ключ от моей квартиры и договоренность со швейцаром, согласно которой она может входить ко мне без предупреждения в любое время дня и ночи. И уж тем более я не могла предупредить Кэссиди, что Кайл окажется здесь ранним утром, потому что засыпала, еще не до конца поверив, что он со мной, а проснулась уже от вопля Кэссиди.

Ее крик заставил меня скатиться с кровати – о, моя несчастная раненая рука! – намотав на себя простыню. На минуту мне почудилось, что это еще один викодиновый ночной кошмар: полуголый Кайл с пистолетом, направленным на Кэссиди, которая выглядит так, будто ее вот–вот стошнит прямо на эксклюзивный парчовый жакет и юбку с воланами от Джанфранко Ферре.

Кайл опустил пистолет, и Кэссиди, похоже, почувствовала себя лучше. Я опустилась на пол возле кровати и тоже почувствовала себя лучше. Кайл и Кэссиди одновременно повернулись ко мне, ожидая объяснений.

– У нее есть ключ. У него есть пистолет, – вот и все, что я смогла сформулировать.

– Это мы уже и без тебя поняли, – хмыкнула Кэссиди.

– Держу пари, об остальном ты тоже можешь догадаться, – намекнула я.

Кайл ничего не сказал, а просто начал собирать свои вещи, валяющиеся в разных углах спальни. Воспользовавшись тем, что он отвернулся, Кэссиди состроила похотливую гримаску. Я постаралась не улыбнуться, но не смогла. Кэссиди закатила глаза и прислонилась к косяку.

– Я вас не смущаю, детектив Эдвардс?

– Ни в коей мере, мисс Линч.

– Кэссиди, это – Кайл. Кайл, это – Кэссиди.

– Замечательно, значит, мы все теперь отбросили формальности, – Кэссиди еще раз закатила глаза и протянула руку, но Кайл в это время как раз натягивал брюки и не мог ответить на рукопожатие. Он ограничился кивком, и Кэссиди пришлось этим удовольствоваться. – Отлично. Я понимаю, нет лучшего способа начать день, и мне очень жаль, что я все испортила. Но нам, как–никак, предстоит идти на похороны.

Мысль о похоронах, как ни странно, пугала меня куда меньше, чем необходимость вставать и одеваться. Рука начала по–настоящему болеть. Я посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке возле кровати:

– Кэссиди, но ведь еще только семь тридцать!

– Я же не знала, насколько быстро ты сегодня сможешь передвигаться, а мы обещали Трисии, что придем пораньше – вдруг ей в последнюю минуту понадобится наша помощь.

– Мы обещали?

Взгляд Кэссиди снова переместился на Кайла.

– Видимо, кое–что из вчерашних событий на фоне остальных заволокло туманом.

Кайл, воздержавшись от комментариев и даже не взглянув на Кэссиди, надел рубашку.

– Увидимся в церкви.

– Ты тоже там будешь?

– Работа.

– О–о–о, неужто мы собираемся разоблачить убийцу прямо во время проповеди? – полушутливо спросила Кэссиди.

– Никаких «мы», – абсолютно серьезно отрезал Кайл – правда, его строгость была несколько смазана тем, что в это время он искал свои носки и ботинки. – Ваше дело, мисс… Кэссиди, не спускать с Молли глаз, чтобы она с церковной кафедры не обратилась к преступнику с призывом покаяться и сдаться. И вообще, чтобы она не совалась ни во что, что может иметь хотя бы отдаленное отношение к расследованию. А мы с моим партнером позаботимся обо всем остальном.

– Включая призыв к покаянию?

– Об этом особенно.

Кэссиди уже собиралась выступить с очередным язвительным замечанием, но, оказывается, когда смотришь на полицейского, надевающего плечевую кобуру, как–то пропадает желание шутить.

– Я за ней присмотрю, – пообещала Кэссиди.

– Спасибо, – Кайл пристегнул бляху и разложил по местам бумажник, мелочь и прочую ерунду, которую мужчины обычно таскают в карманах. Взяв пиджак, он поцеловал меня – коротко, но вполне убедительно, и сказал:

– Будь осторожна.

– Ты тоже, – прошептала я.

Кэссиди отступила, давая ему пройти. Проходя мимо, он улыбнулся ей с оттенком признательности. Она улыбнулась в ответ и провожала его глазами, пока за ним не захлопнулась дверь, после чего в ту же секунду накинулась на меня:

– Рассказывай. Сейчас же.

– Мне нужно твоя помощь, чтобы одеться, – я попыталась увернуться, потому что еще не готова была откровенничать.

– Ты обошлась без помощи, когда раздевалась, с какой стати она тебе вдруг понадобилась? – фыркнула Кэссиди.

– Вообще–то мне помогли раздеться, – заверила я.

– Эй, ты не имеешь права дразнить меня и ничего не рассказывать. Это противоречит правилам хорошего тона.

– Ага, а наблюдать, как Кайл одевается – не противоречит, – отбрила я.

Кэссиди ухмыльнулась.

– Не смогла отвести глаз. А он очень даже ничего.

– Очень.

– Ну так давай, колись.

– Нет.

Кэссиди изумленно уставилась на меня широко распахнутыми глазами – выражение, которое не часто увидишь на ее лице.

– О, нет. У него таки есть потенциал.

– Мне нужно принять душ, – так и не сняв простыню, я направилась в ванную. Кэссиди остановила меня, наступив на край простыни.

– Тебе нельзя мочить плечо.

– Тогда я приму ванну. А потом ты поможешь мне одеться.

– Я могу выбрать, что ты наденешь? С удовольствием.

Примирившись с моим отказом, Кэссиди повернулась к шкафу. Я прошла в ванную, приготовившись столкнуться с трудностями. В седьмом классе на уроке физкультуры, прыгая с шестом, я сломала запястье и в течение четырех недель вынуждена была принимать душ, обмотав руку полиэтиленовым пакетом для мусора. Как оказалось, плечо изолировать еще труднее, но я справилась. Помогли доносившиеся через дверь едкие комментарии Кэссиди относительно содержимого моего гардероба.

Когда дело дошло до мытья головы, пришлось все–таки позвать на помощь Кэссиди. Завернувшись в полотенце, я наклонилась над раковиной. Меня беспокоило, как мы поместимся в моей крошечной, размером со стенной шкаф, ванной. И только оказавшись в полной власти Кэссиди, я поняла, что главная проблема отнюдь не в этом.

– Рассказывай! – засмеялась она, окуная мою голову в воду.

– Великолепно! – отплевывалась я.

– Высокий потенциал?

– Значительный. Настоящий.

– Нет слов? Трисия будет вне себя.

Но Трисия не сможет выйти из себя, даже если вы ей за это заплатите. У нее в генах это не заложено. Трисия скорее из тех, кто бурно выражает свой восторг. Что она и продемонстрировала на ступеньках церкви, пока Кэссиди оживленно пересказывала ей наши утренние приключения.

– О–о! О–о! О–о! – стонала Трисия.

– И более того! – не унималась Кэссиди. – Она говорит, что у него настоящий потенциал.

– Я знала! – торжествующе воскликнула Трисия. – О, как хорошо! Просто замечательно, – она бросилась ко мне с объятиями, но в последнюю секунду вспомнила о раненом плече и отстранилась, за что я была ей очень благодарна. Утром я сознательно не стала пить викодин, чтобы сохранить ясность мысли во время всех траурных мероприятий. – Я не преуменьшаю весь этот ужас с твоим ранением, Молли, но все равно, я ужасно за тебя рада.

– Спасибо.

– Надо понимать так, что расследование не продвинулось?

– Колеса правосудия крутятся медленнее, чем колеса любви, – предположила Кэссиди.

– Между прочим, вы не забыли, что мы пришли на похороны? – напомнила я.

В самые мрачные моменты нашей жизни разве не задумываемся все мы о том, а какими будут наши похороны? Когда у меня случаются припадки уныния, я представляю себе человек пятнадцать, сидящих на неудобных металлических стульях в каком–нибудь подвале при церкви – холодном, с тусклыми флуоресцентными лампами, облупившейся краской и оголенными трубами.

Мне никогда и в голову не приходило вообразить эпическую сцену, на которой разворачивались похороны Тедди. Начнем с того, что церковь Сент–Эйден – классический готический каменный храм, со сводчатым потолком, прекрасным освещением и массивными деревянными скамьями. Возможно, там даже есть теплый, уютный, красиво оформленный подвал.

Ну и потом, конечно, люди. Трисия поднялась наверх – проверить музыкантов, а мы с Кэссиди устроились в нише неподалеку от входных дверей, чтобы наблюдать за прибывающими.

Это очень напоминало театральную премьеру – подкатывающие роскошные лимузины, из которых выходят благополучные, уверенные люди, создатели общественного мнения, в элегантных черных туалетах – от деловых костюмов до вечерних платьев. Пожалуй, очень немногие в этой толпе, решая, что надеть, думали о церковной церемонии; большинство ориентировалось на последующий прием.

Люди останавливались на ступеньках, чтобы обняться или обменяться светскими поцелуями, затем проходили в притвор, где продолжался обмен приветствиями, потом в главный неф. Среди них были президенты рекламных агентств, представители крупнейших рекламодателей, главные редакторы и директора рекламных отделов основных журналов, прочая газетно–журнальная публика, деятели из благотворительных фондов, а также несколько растерянных незнакомых лиц – вероятно, родственники Хелен и Тедди. Завораживающий парад людей, в подавляющем большинстве обладающих властью и влиянием, но, наблюдая за ними, я не переставала думать: с кем из них Тедди спал? Кто из них его убил?

Я вновь вернулась мыслями к Ивонн. Так странно, что ее здесь нет. И уж совсем странно, что через несколько дней предстоит такая же церемония – но уже для Ивонн. Наклонив голову, я быстро пробормотала благодарственную молитву – за то, что никому не придется заботиться о моих похоронах. По крайней мере, на этой неделе.

Кэссиди слегка подтолкнула меня локтем и прошептала:

– Ты в порядке?

Я подняла голову и прошипела:

– Я молюсь.

Кэссиди медленно моргнула.

– Скажи Ему, что ты перезвонишь попозже. Пора садиться.

Пройдя по боковому проходу, мы нашли места неподалеку от сидевших тесной группкой сотрудников «Зейтгеста». Поймав взгляд Кендалл, я тихонько помахала. Кендалл толкнула в бок Гретхен и Фреда, сидевших по обе стороны от нее, чтобы привлечь ко мне их внимание. Фред казался чем–то одурманенным, а Гретхен выглядела тяжело больной. Их обоих можно было понять.

Хелен, поднявшаяся, чтобы поприветствовать собравшихся, была воплощением достоинства. Она не плакала, но было понятно, что это дается ей с трудом. Я украдкой поискала глазами Кайла и Липскомба. Пусть посмотрят и убедятся, что это искренне, а не наигранно. Однако я не заметила их в толпе.

Я постаралась сосредоточиться на службе. Оценить музыку, вслушаться во все хорошее, что говорили о Тедди, не обращать внимание на уродливый галстук произносящего речь издателя, но ничего не получалось. Я все время возвращалась мыслями к Кайлу и прошедшей ночи, но нельзя же думать об этом в церкви. Это все равно что призывать на себя громы небесные. Или мне просто не хотелось ничего анализировать, пока все ощущения были еще так свежи и остры.

Усилием воли принудив себя переключиться на другую тему, я начала в который раз перебирать элементы головоломки в поисках того единственного, который заставит ее сложиться. Тедди. Тедди и Ивонн. Тедди, Ивонн и я. И деньги. И Камилла. И Алисия. И Уилл. Уилл не кажется способным на убийство, но то же самое пару недель назад я сказала бы и про Ивонн. Если Ивонн убила Тедди, то мог ли Уилл убить Ивонн из–за того, что сорвалась сделка? Может быть, он сложил все яйца в корзину под названием «Тедди», и когда у корзины отвалилось дно, он обвинил в этом Ивонн? Но тогда как получилось, что он стрелял в меня? Может быть, проводя свое расследование, я и не вела себя так ловко, как мне казалось, но все–таки не посыпала хлебными крошками путь из «Района мясников» до своей двери. Может ли Уилл быть ключом ко всему? Не ошибалась ли я относительно Ивонн? Не сошла ли я сама с ума, когда возомнила, что могу во всем этом разобраться? Нет. Во всем этом должен быть какой–то смысл.

Я так ни к чему и не пришла, когда мы переместились в Эссекс–Хаус. Кэссиди провела меня в главный зал. Помещение было изумительно оформлено, на цветах и остальном убранстве лежала печать торжественности и печали, достаточная, чтобы подчеркнуть серьезность мероприятия, но при этом не создающая гнетущей атмосферы. Трисия проделала великолепную работу, преобразив зал за такой короткий срок. Если я увижу ее во время приема, что маловероятно, обязательно ей об этом скажу.

Кэссиди прокладывала путь в толпе, постепенно становившейся все более шумной и раскованной. Дайте им выпить, и кто–нибудь обязательно начнет «А помните, как старина Тедди», и раздастся натужный смех, и воцарится меланхолическое веселье, а там уже можно будет идти домой. Остановившись в центре зала, Кэссиди велела мне не трогаться с места, пока она сходит за напитками.

Несмотря на все усилия Трисии, в убранстве зала оставалось что–то от стиля ар–деко[97] с его чересчур насыщенными осенними тонами, придававшее церемонии дух спектакля, точнее, дух ночного кошмара, искаженной реальности. Может быть, мне все–таки следовало принять викодин, и пусть все кругом искривилось бы еще сильнее? Но я чувствовала, что в каком–то краешке моего мозга уже зреет ответ, и боялась его спугнуть.

Увы, попытка провалилась благодаря Питеру. Я как раз пыталась поместить Уилла в центр своего карточного домика, когда возле моего уха раздался голос:

– Человек – единственное животное, которое размышляет о своей смерти. А потом еще и устраивает торжество, чтобы ее отметить.

Я с удивлением обернулась к нему:

– Не помню, чтобы я видела твое имя в списке гостей.

– Я тоже рад тебя видеть, – ответил он. Он протянул мне коктейль «мимоза», и я автоматически взяла бокал. – Я представляю здесь редакцию «Турбо».

– Спасибо за подсказку.

– Но, кроме обязанности отдать последний долг Тедди, меня привело сюда и желание тебя увидеть. Ты в порядке?

Я не знала, что именно ему уже известно. Хотела просто пожать плечами, но поняла, что это может его обидеть.

– Это была очень долгая неделя.

– Полицейские по–прежнему не дают тебе покоя?

– Нет, с тех пор, как в меня стреляли, – не удержалась я. Ужасно хотелось увидеть на его физиономии гримасу искреннего изумления, ибо такое выражение крайне редко можно наблюдать у типов вроде Питера, главная жизненная цель которых – утереть нос ближнему.

– Что?!

– Вчера вечером кто–то пытался меня подстрелить. Наверно, какому–то психу наш журнал встал поперек горла, и теперь нас отстреливают одного за другим. Нам нужно всей редакцией выехать куда–нибудь в Поконо[98], чтобы облегчить бедному маньяку его задачу. А может быть, издатель таким образом проводит сокращение штатов.

– Полиция считает, что это связано с убийствами Тедди и Ивонн?

– Склоняются к этому.

– Молли, это поразительно. Что же произошло? – вот и последний гвоздь в крышку гроба. Даже если не считать Кайла. Конец сомнениям. Если бы он по–настоящему был ко мне привязан, то сказал бы «Какой ужас» или «Я так о тебе волнуюсь». А он вместо этого мысленно уже открыл репортерский блокнот и начал делать заметки.

Положение спасла вернувшаяся с новыми запасами «мимозы» Кэссиди.

– Привет, Питер. Рады скорбеть вместе с тобой, – она мотнула головой в сторону двери. – Кайл и его приятель уже здесь.

Мы одновременно повернулись и увидели Кайла и детектива Липскомба, огибающих толпу по периметру. Питер оглянулся на меня:

– Кайл?..

– Детектив Эдвардс из отдела по расследованию убийств, – напомнила я, делая вид, что не поняла его интонации. – Тот самый, что вчера меня допрашивал.

Неужели это было только вчера? С ума можно сойти.

Питер уставился на меня с тем хмурым выражением лица, с которым мужчины решают, какой долей самолюбия они могут поступиться, чтобы получить необходимую информацию. Питеру страшно хотелось узнать, с какой стати «детектив Эдвардс» вдруг превратился в «Кайла», но он боялся поставить себя в дурацкое положение, задав прямой вопрос. Пока он боролся с собой, я решила оглядеться по сторонам.

Наискосок от меня стояла Хелен, окруженная группой людей, включающих ее сестру Кенди и мужскую копию Кенди, которая должна была быть их братом. Люди подходили к Хелен, обнимали или пожимали ей руку, произносили соответствующие слова утешения и отходили. Хелен выглядела так, будто из нее высасывают жизненные соки – со скоростью примерно десять миллилитров на каждого сочувствующего. Может быть, и мне пора подойти к ней? Я решила подождать, хотя это дало бы мне повод избавиться от Питера.

Неподалеку от Хелен кучкой стояли сотрудники «Зейтгеста» – Фред, Кендалл, Брейди, кое–кто из редакторов. Я удивилась, не увидев с ними Гретхен – после службы Фред и Кендалл, поддерживая с двух сторон, выводили ее из собора. Может быть, она утешается в баре.

Продолжая сканировать присутствующих, отчасти в надежде увидеть Кайла, я наткнулась взглядом на Гретхен. Она не сидела в баре, как я предполагала, а разговаривала с группой женщин. Одной из них была Хиллари Авраам, менеджер отдела моды в «Фам». С остальными я не была знакома. Зато мне был очень хорошо знаком предмет, на который они все смотрели. На туфлях Гретхен красовались ювелирные украшения для каблуков от «Ноктюрн», и дамы хором ими восторгались.

На меня будто снова наехал грузовой поезд – как вчера, когда в меня стреляли, но на этот раз исключительно в эмоциональном смысле. Наверно, что–то подобное испытываешь, когда видишь, как игровой автомат выдает тебе джек–пот. Гретхен носит украшения для каблуков. Гретхен знала об этих украшениях. Значит, Гретхен знакома с Уиллом. Может быть, он даже ее бой–френд. И, как доверенная сотрудница, она подкатилась к Тедди с просьбой помочь им, а он отказал. И тогда она его убила. Я еще не вполне понимала, каким образом это повлекло убийство Ивонн и покушение на меня, но была полна решимости очень скоро это выяснить.

Я двинулась в сторону, но Питер, который, оказывается, все это время что–то говорил, схватил меня за руку. И хотя, к счастью, это была левая рука, я одним уничтожающим взглядом заставила Питера ее выпустить. Сунув свой бокал Кэссиди и пробормотав: «Я скоро вернусь», я обхватила ладонями лицо Питера, с чувством поцеловала его – на прощание! – и сказала:

– Все было замечательно. Желаю тебе встретить другую – прямо сегодня, – и направилась к Гретхен.

Женщины, окружившие Гретхен, были настолько поглощены ее объяснениями – что такое украшения для обуви, как их можно подогнать практически к любой паре туфель на высоком каблуке – что не заметили моего приближения. Подойдя вплотную, я похлопала Гретхен по плечу.

– Извини, но мне нужно срочно задать тебе один вопрос, – сказала я. Гретхен бросила взгляд на своих зачарованных слушательниц. – Всего на одну секунду, – объяснила я им. – Не расходитесь, она сразу же вернется.

Я отошла на несколько шагов, Гретхен неохотно поплелась за мной.

– Что тебе нужно? – коротко спросила она. Гретхен явно не терпелось вернуться к своим собеседницам, в которых она чуяла потенциальных клиентов.

– Мне нужно узнать, почему ты в меня стреляла.

Ничего подобного я в своей жизни еще не испытывала. По глазам Гретхен я поняла, что попала в точку, и меня пронзило небывалое ощущение восторга, которое было даже сродни оргазму, с той разницей, что в нем присутствовало торжество справедливости. Новое ощущение было совершенно опьяняющим, и, как я догадывалась, легко могло стать наркотиком.

– Я… не… стреляла, – фальшиво проблеяла Гретхен.

– Как интересно. Ты даже не разыгрываешь невинность: «Я не знаю, о чем ты говоришь, Молли», потому что ты знаешь, что в меня стреляли. Ты сразу начинаешь отрицать свою вину, что, на мой взгляд, может означать только…

– Извините меня, пожалуйста, – неожиданно возникший рядом Кайл схватил меня за руку и оттащил в сторону.

– Нет! – сопротивлялась я.

Он притянул меня поближе и негромко произнес:

– Почему ты целовалась с Мальчиком из Команды?

– Это был прощальный поцелуй! – я обернулась – Гретхен уже исчезала в толпе. – Задержите ее! – крикнула я, но в зале было шумно, и никто не обратил внимания. Я снова повернулась к Кайлу. – Это сделала Гретхен! По крайней мере, в меня стреляла она. Она уходит. Бежим!

– Что?

Вырвав у него руку, я ринулась в толпу. Ей нужно исчезнуть, значит, она пойдет к главному входу. Я опустила голову, чтобы ни с кем не встречаться глазами и не наступать людям на ноги. Я слышала, как сзади меня окликает и пытается остановить Кайл, но я не могла. Я должна была поймать Гретхен.

Кайл догнал меня, когда я уже пересекала холл. На бегу шаря глазами по сторонам, я объяснила:

– Это – Гретхен. Секретарша Тедди. Она и есть недостающее звено. Это – ее рук дело. Скорее всего, во всех трех случаях. Это не страсть, а бизнес. Я еще не все разложила по полочкам, но мы должны ее задержать.

Кайл внимательно посмотрел на меня, потом прислушался к себе и наконец кивнул:

– О'кей.

Проблема была в том, что никто в холле за последние несколько минут не видел никого, похожего на Гретхен. Кайл сказал, что, возможно, она еще в отеле.

– Пожалуйста, возвращайся в зал и оставайся там. Мы с Липскомбом займемся поисками.

– Мне нужно с ней поговорить, – настаивала я.

– Тебе нужно держаться подальше, – ответил он и потащил меня обратно в зал.

– Я могу помочь, – посулила я.

– Молли, пожалуйста. Предоставь мне выполнять свою работу. Ты уже достаточно помогла. – Я не поняла, было ли последнее замечание комплиментом или нотацией, но решила, что сейчас не время уточнять.

Вернувшись в зал, мы нашли Кэссиди и Трисию, которые уже разыскивали меня, и Липскомба, высматривавшего Кайла. Кайл кратко обрисовал Липскомбу суть дела, и они отправились на поиски в надежде, что Гретхен прячется где–нибудь в отеле. Уходя, Кайл обратился ко мне:

– Оставайся здесь.

– Ты остаешься здесь? – спросила Кэссиди, как только детективы скрылись из вида.

– Ну конечно же, нет, – ответила я.

– Молли, ты не должна этого делать, – ахнула Трисия. – Ты уже заполучила все, что требуется для чудесной статьи: симпатягу детектива и симпатичное пулевое ранение. Остановись, пока ты на коне.

– Ага, правильно.

Трисия тяжело вздохнула и посмотрела на Кэссиди:

– Я должна была попытаться.

Кэссиди чмокнула Трисию в щеку.

– Я знаю. Оставайся здесь, у тебя еще много дел. А я пойду с Молли.

– Как ты все хорошо придумала! Вы пойдете, а мне оставаться здесь и работать. Да я с ума сойду от беспокойства за вас обеих!

– Постарайся прикрывать нас с тыла – мы же не знаем, вдруг у них в журнале есть и другие сообщники, – предложила я, начиная пятиться в сторону дверей.

– Куда вы поедете?

– К Уиллу. Мы тебе позвоним, – сказала я, сама удивляясь тому, как небрежно это прозвучало.

– А как же Кайл?

– Он все равно скажет: «Нет». Я позвоню ему оттуда.

Мы с Кэссиди, как можно быстрее – насколько это возможно на трехдюймовых каблуках – уродливой спортивной рысцой, прижав локти к телу, промчались через холл и прыгнули в первое попавшееся такси.

– Я начинаю понимать, почему некоторые ловят от этого кайф, – отдышавшись, призналась Кэссиди.

Мне оставалось только пожелать:

– Лишь бы так продолжалось и дальше. 

Глава 19

Я рассчитывала, что поездка к Уиллу окажется достаточно длительной, чтобы успеть придумать какой–нибудь хитрый план: как завлечь Гретхен в ловушку, вынудить ее во всем признаться и выдать всех сообщников, и как потом представить все это Кайлу. Чего мне не хватило, так это еще парочки красных светофоров по дороге.

Мы почему–то попросили таксиста высадить нас за углом – скорее всего, такой трюк запечатлелся в памяти из каких–нибудь сериалов Куинна Мартина[99], которые я смотрела в далеком детстве. Впрочем, теоретически любой элемент неожиданности мог сыграть нам на руку.

Однако я не могу сказать, кто сильнее удивился, когда мы столкнулись на тротуаре – мы или Уилл. Уилл был одет по–дорожному – потертая кожаная куртка, джинсы, свитер, ботинки на шнуровке. В руках он держал два рюкзака – большой туристский и поменьше, кожаный. Скорее всего, в последнем были его ювелирные инструменты.

Узнав нас, он побледнел и попытался проскочить мимо, но не тут–то было – в прошлом году Кэссиди ходила на курсы самозащиты, причем увлеклась этим сверх всякой меры. Ухватив Уилла за плечи, она коленом двинула ему в пах и свалила его на землю, как куль с мукой. Его багаж тоже очутился на тротуаре, причем содержимое кожаного рюкзачка звякнуло, подтверждая мои подозрения. Уиллу не сразу удалось восстановить дыхание, но, едва обретя способность говорить, он простонал:

– Это с самого начала была не моя идея.

Кэссиди хмыкнула:

– Люблю людей, которые борются до конца.

– Где Гретхен? – спросила я.

– Наверху. Пакует вещи.

– Что?

– Она прибежала после похорон и сказала, что вы обо всем догадались, поэтому нам надо побыстрее сматываться. Поэтому я быстро побросал кое–что в рюкзак, а она начала копаться, тогда я говорю, надо торопиться, а она говорит, я сейчас, а я говорю: подожду тебя внизу. Ну, а теперь, похоже, все, приехали.

Он скорчился, обхватив колени руками, и даже не пытаясь подняться.

– Ты с ним справишься? – спросила я у Кэссиди.

– Спрашиваешь! У меня есть еще одно колено, но он и без этого еще не скоро придет в себя.

Я протянула ей свой мобильник.

– Наверно, надо позвонить Кайлу. И Трисии.

– Так и быть, не скажу Трисии, что ты не назвала ее первой.

Я сделала шаг к лестнице, но остановилась, вспомнив самый главный вопрос:

– Уилл, а пистолет еще у нее?

– Я выбросил его в канализационный люк. И вообще, я не имею к этому никакого отношения. Она просто рассказала мне о том, что натворила, показала пистолет, я психанул и выкинул его к чертовой матери.

Кэссиди задумчиво разглядывала Уилла, как будто решая, стоит ли ударить его еще раз, пока он на земле. Она даже наклонилась, чтобы он сумел разглядеть написанное на ее лице отвращение.

– Эй, посмотри, на что она пошла ради тебя – убила двух человек и чуть не убила третьего – и вот так–то ты ей за это платишь? Да ты самый отвратительный образчик бой–френда за всю историю человечества.

Оставив Уилла в надежных руках Кэссиди, я побежала вверх по лестнице. Может быть, надо было спросить, нет ли у них в запасе еще какого–нибудь оружия, но уже поздно. Помолившись – второй раз за один день! – я тронула дверь. Она была открыта.

Гретхен стояла возле кровати, на которой было разбросано все ее достояние. Она перебирала и сортировала вещи, потом аккуратно заворачивала и укладывала их в чемодан.

– Уилл, мне нужно еще… – она осеклась, увидев, что это не Уилл. Шелковая блузка, которую она складывала, выскользнула из ее рук и упала на кровать. – Убирайся отсюда.

– Извини, что нас так некстати прервали, Гретхен. Ты как раз собиралась объяснить, почему ты в меня стреляла.

– Я не стреляла, – она шарила глазами по комнате – высматривала оружие? По крайней мере, это значит, под рукой у нее нет ничего подходящего. Мне нужно все время отвлекать ее и не давать двигаться по комнате.

– Стреляла.

– Это Уилл.

– Нет, Гретхен, это не он. Он там внизу валяется на тротуаре и хнычет, как малое дитя. Сдает тебя со всеми потрохами. И это он еще имеет дело только с Кэссиди. Посмотрим, что будет, когда полиция сюда доберется.

– О, Господи, сюда едет полиция?

– Да, так что расскажи мне, как все происходило, и я постараюсь тебе помочь.

– Ты что, спишь с этим детективом?

– Почему такой вопрос?

– А иначе с чего бы ты надеялась, что они станут тебя слушать?

– Гретхен, я сделаю все, что в моих силах.

Беспокойно переминаясь с ноги на ногу, она быстро перебирала в уме возможные варианты. Если у нее под рукой не было никакого оружия, вариантов оставалось не так уж много. Лениво пробежав пальцами по разбросанной одежде, она вдруг резко метнулась к двери. Я бросилась наперерез, раненая рука сразу же отреагировала на резкие движения сильной болью, но мне удалось перехватить Гретхен и сбить ее с ног. Некий инструктор из академии восточных единоборств, с которым я одно время встречалась, говорил, что все дело в рычагах – как физических, так и эмоциональных – поэтому, наверно, наш роман и был таким недолгим. Его любимый трюк заключался в том, чтобы выдернуть из–под противника его собственные ноги. Сцепившись как кошки, мы с Гретхен покатились по комнате. Из глаз у меня сыпались искры каждый раз, когда раненое плечо ударялось о пол, но я ухитрилась прижать Гретхен к полу, а потом для усиления эффекта еще и уперлась каблуком ей в поясницу.

Гретхен попыталась овладеть собой.

– Если ты не понимаешь, почему я в тебя стреляла, значит, ты совсем не такая умная, как я думала, и мне не о чем беспокоиться, – прошипела она.

Я сделала вид, что проглотила наживку – пусть думает, что она контролирует ситуацию, тогда, может быть, ей не придет в голову снова стрелять.

– Ну, какую–то часть я разгадала. Например, что вы с Уиллом – любовники.

– Ай, браво, – хмыкнула Гретхен, – очень трудно было догадаться, особенно когда ты увидела, что я держу свои вещи у него в квартире.

– Вы хотели вместе начать новое дело. Украшения для обуви. Между прочим, убийственная идея, прошу прощения за каламбур, – я сорвала с нее туфли, надеясь, что босиком она не станет убегать. – И Тедди пообещал вам помочь.

– Этот ублюдок, – Гретхен села и попыталась пригладить волосы.

– А мне всегда казалось, что ты по нему с ума сходишь, – я уселась напротив нее, стараясь перевести беседу в спокойное русло.

Глаза Гретхен наполнились слезами. Я оказалась права, но что–то изменилось.

– Я сказала ему, что готова на все, лишь бы он помог нам начать свой бизнес. Нам нужен был только небольшой толчок. Ты знаешь, сколько людей увидит рекламу, помещенную в «Зейтгесте»? Полмиллиона человек.

– Но у вас не было двадцати тысяч, чтобы за нее заплатить. И что же Тедди потребовал взамен?

Гретхен залилась краской. В ту же секунду, несмотря ни на что, мне стало ее жалко. Древнейшая на свете валюта. И все это еще усложнялось тем, что она была в него влюблена.

– Ты с ним спала?

Гретхен покраснела еще сильнее.

– Спала? Для этого у него были модели и высокопоставленные бизнес–леди. Он просто хотел, чтобы я его… обслуживала.

– И ты это делала? – уточнила я без всякого осуждения.

Она кивнула, из ее глаз уже текли слезы.

– Каждый раз, когда он требовал.

– И взамен он должен был заплатить за объявление?

Гретхен кивнула.

– Но номер уже вот–вот должны были подписать, а он так ничего и не сделал, и я стала настаивать. А он рассмеялся мне в лицо. Сказал, что я не стою двадцати тысяч долларов и потребовал долю в компании. – Она уже захлебывалась от рыданий.

Я представила себе эту сцену и мне стало не по себе.

– Это произошло в понедельник вечером?

Гретхен кивнула и поднялась с пола. Я тоже торопливо вскочила, но она подошла к кухонному столику, взяла коробку салфеток и громко прочистила нос.

– Хорошо. Я поняла насчет Тедди, но почему Ивонн?

Она еще раз высморкалась, прежде чем ответить:

– Да, это было глупо, особенно потому что ты была так уверена, что это Ивонн убила Тедди. Надо было просто подождать, пока ты добьешься ее ареста. Но Уилл сказал, что объявление должно быть опубликовано, иначе все, конец – у нас не было денег, не было времени, ничего. Я даже попробовала подделать чек, но ничего не вышло – спасибо этой дуре Венди. – Гретхен вытянула из коробки очередную салфетку – только для того, чтобы тут же изорвать ее в клочки. – Пришлось просить Ивонн напечатать это объявление в долг, а иначе я грозилась рассказать Хелен о ее отношениях с Тедди, а может быть, и полиции тоже.

– Это происходило во время вашего предполагаемого похода по магазинам?

– Я привезла ее сюда, чтобы она встретилась с Уиллом и сама посмотрела на наши работы.

– Но она все равно сказала? «Нет».

Лицо Гретхен перекосилось от злости.

– Шутишь? Чтобы Ивонн просто сказала: «Нет» и не воспользовалась случаем выплеснуть свою ненависть? Она сказала, что я просто идиотка, если считаю, что могу управлять бизнесом, иметь какое–то влияние. Она сказала, что я всего лишь секретарша, да к тому же еще и плохая, и никогда не стану ничем, кроме секретарши.

Я знала, что Гретхен не преувеличивает – я и сама не раз слышала, как Ивонн подобным образом унижала Гретхен. Я припомнила запах хлорки, когда мы с Кэссиди и Трисией пришли сюда в первый раз. Они постарались все вычистить, а потом Уилл должен был отвезти тело Ивонн и украшенную синяками Гретхен в Челси, найти там подходящее место и разбить машину. Все это укладывалось в схему, но что–то мешало мне окончательно ее принять.

– Но как убийство Ивонн могло вам помочь? Брейди бы все равно не пропустил объявление.

– Неужели не понятно, я не успела как следует все продумать, о'кей? Мне приходилось на ходу принимать решения. И в любом случае эта сука просто напрашивалась, чтобы ее убили.

– Ладно, Гретхен, допустим, Ивонн была стервой, но это еще не повод, чтобы ее убивать.

– Тебе этого не понять. Ты сама собой распоряжаешься. Люди не обращаются с тобой, как с офисной мебелью.

– Послушай, Гретхен, в журнале полно людей, которые хорошо к тебе относятся, – попробовала возразить я.

– Ага, поэтому я должна была унижаться и упрашивать, чтобы ты пошла со мной за покупками.

– Просто мне в тот момент было не до этого, – хоть это и было чистой правдой, но прозвучало неубедительно.

– Ты ничуть не лучше, чем все остальные. Разве ты хоть на секунду заподозрила, что это я могла убить Тедди? Нет. А ведь у меня был доступ, у меня была возможность, но ты даже обо мне не вспомнила.

– Не понимаю, ты этим недовольна? – спросила я, стараясь говорить ровно.

Она подошла к раковине – выбросить салфетки, и когда снова повернулась ко мне, мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что она держит в руке. Здоровенный кухонный нож. Он даже мог быть и не таким огромным, учитывая взвинченное и озлобленное состояние Гретхен.

– Я могла убить тебя вчера вечером, – сказала она. Я не поняла – то ли она оправдывается, что промахнулась, то ли пытается что–то объяснить, потому что все мое внимание было приковано к ножу. – Я должна была тебя убить.

– Мне кажется, очень важно, что ты этого не сделала, – заговорила я, потихоньку пятясь к двери. – Это убедит присяжных, что ты не утратила способности к милосердию. И к раскаянию. – Конечно, это мало что изменит при двух обвинениях в убийстве, но сейчас не до таких мелочей.

Гретхен, во всяком случае, на это не купилась.

– Ну да, конечно, – буркнула она и понеслась на меня. Хорошо было бы отступить к двери и попробовать выскочить, но я не успевала. Инстинктивно я выбросила вперед руки, не заботясь о том, что будет с моим плечом, и забыв, что до сих пор держу в руках туфли Гретхен – до того момента, как в одну из них вонзился – и застрял! – нож. Лезвие намертво засело в левой туфле, и я смогла использовать ее, как рычаг, чтобы, повернувшись и присев, выдернуть нож из рук Гретхен. Одновременно, размахнувшись, я изо всех сил ударила ее другой туфлей по голове. Свалив Гретхен с ног, лицом в пол, я оседлала ее, да так и сидела на ней до тех пор, пока не распахнулась дверь и не влетел Кайл с пистолетом в руке. 

И, хотя раненая рука болела так, что, казалось, вот–вот отвалится, меня хватило на то, чтобы показать туфлю с торчащим из нее ножом и сказать:

– Какая досада. Такие хорошие были туфли.

Глава 20

Дорогая Молли,

Недавно мне пришлось пережить событие – точнее, несколько событий – весьма горестных и травмирующих. Но вместе с тем они были еще и жутко захватывающими. Проблема в том, что теперь, когда все кончилось, я не знаю, что делать. И я не знаю, как отделить свои чувства по отношению к событиям от чувств к людям, которые в них участвовали, и наоборот. Честно говоря, я опасаюсь, что теперь, когда события ушли в прошлое, могут уйти и чувства. А может быть, меня еще больше беспокоит, что они не уйдут. Как мне разобраться в себе и понять, что делать дальше?

С уважением, Все Еще Колеблющаяся.

Кэссиди разливала шампанское. Подняв бокал, она торжественно процитировала Дороти Паркер[100]:

– Трем не поддамся обычаям дамским:

Зависть, покой, пресыщенье шампанским!

Был полдень воскресенья, и Трисия, Кэссиди и я наслаждались поздним завтраком в «Сарабет»[101] в верхнем Вест–Сайде. Ресторан оформлен как старинный деревенский трактир, и в сочетании со временем, которое нужно простоять в очереди, чтобы сюда попасть, создается ощущение, что вы далеко за городом. Не то, чтобы я так уж хотела оказаться вдали от Нью–Йорка, но просто мне необходимо было отвлечься, хотя бы эмоционально дистанцироваться от событий последних дней.

Трисия хотела собрать всех наших друзей и с размахом отпраздновать то, что она называла «захватом» Гретхен, но прошло еще слишком мало времени, и, кроме того, я не была уверена, что вообще хочу это праздновать. Я ощущала огромное удовлетворение, но не радость. Вся история оказалась куда трагичнее, чем я могла вообразить, когда споткнулась о труп Тедди. Она была и опьяняющей, и изматывающей. Поэтому завтрак с шампанским в компании двух ближайших подруг казался оптимальным способом отметить этот день. Следующий день, если быть точной.

– Ну и неделька выдалась, – вздохнула Кэссиди.

– Слава богу, что она закончилась, – признала я. – Моего психоаналитика завтра ожидает большой сюрприз.

– Ты напишешь изумительную статью, – радовалась Трисия.

Я медленно кивнула. Мне хотелось писать статью, но еще больше хотелось пить шампанское и ни о чем не думать – по крайней мере, сегодня.

– Извините за вторжение, – раздался голос, и мы с изумлением обернулись, чтобы увидеть стоящего рядом с нашим столиком Кайла. В руке он держал обычный белый пакет для покупок.

Я почти не видела его после того, как накануне он ворвался в квартиру Уилла и Гретхен. Он был по горло занят работой, мне нужно было дать показания – словом, какая–то сумасшедшая суета, к тому же не из приятных, так что в конце концов я просто вернулась домой, приняла свой обожаемый викодин, выключила телефон и постаралась отгородиться от внешнего мира. Правда, поскольку у Трисии и Кэссиди есть ключи, это продолжалось не так долго, как мне бы хотелось. Но Кайла со вчерашнего дня я еще не видела.

– Как ты нас нашел? – не удержалась Кэссиди.

Он покачал головой.

– Больше никаких профессиональных секретов. По крайней мере, до следующего дела.

– Следующего дела? – удивилась Трисия и взглянула на меня.

– Это он не всерьез, – заверила я ее и повернулась к Кайлу: – Ты заскочил просто так?

Он слегка приподнял пакет:

– У меня тут кое–что для тебя.

– Присоединяйся к нам, – предложила я, показывая на свободный четвертый стул.

– К сожалению, не могу, – с замкнутым выражением лица ответил он, и я осознала, что почти ничего о нем не знаю – ни о его обязательствах, ни о том, есть ли в его жизни кто–то, кроме рыбок в аквариуме, ни о чем. Наши отношения – если их уже можно считать отношениями – никак нельзя назвать хорошо продуманными. Кайл жестом предложил мне отойти.

Я покосилась на Трисию и Кэссиди – они восприняли это, как само собой разумеющееся. Похоже, я единственная из нашей четверки, кто комплексует по поводу того, что произошло между мной и Кайлом.

– Простите, мы на минутку, – обратился он к Трисии и Кэссиди, когда мы отходили от столика. Он завел меня в уголок возле стеллажа с выпечкой и встал так, чтобы загородить от снующей взад–вперед публики.

– Ну, как ты сегодня? – спросил он.

– Еще не совсем пришла в себя.

– Плечо?

– Болит.

– Еще какое–то время будет болеть, – он кивнул, отвечая каким–то своим мыслям. – Много всего случилось за эту неделю. Нужно еще как следует во всем разобраться.

Я понимала, что он говорит не только о деле, но и о наших отношениях.

– Все произошло так быстро.

– Может быть, слишком быстро?

– Еще не знаю.

– Тебе нужно время, чтобы понять, хочешь ли ты продолжать или одного раза было достаточно.

– Может быть, нам стоит обсудить это вместе?

– Согласен.

Мы замолчали, но в этом не было ничего страшного. Мне нужно было остановиться, прочистить мозги, понять, чего я хочу. И то, что Кайл это понимал, говорило только в его пользу, даже если – особенно если – он и сам испытывал такие же сомнения.

– Мне захотелось сделать тебе подарок, – выдержав паузу, сказал он и вручил мне пакет. Заглянув внутрь, я увидела обувную коробку. Я открыла ее – внутри, уютно устроившись, лежали новенькие туфельки от Джимми Чу – точь–в–точь такие же, как были на мне, когда я нашла Тедди. Я постаралась отогнать мысль о том, какую брешь такая покупка могла пробить в скромном бюджете детектива.

– Кайл, у меня нет слов.

– До суда мы должны подержать ту пару у себя, к тому же я не думаю, что их удастся отчистить от крови. Было бы несправедливо, если бы ты их лишилась, – объяснил он. – Если хочешь встретиться и поговорить, вот удобный случай, чтобы их надеть.

Я аккуратно закрыла коробку.

– Мне нравится эта идея.

– У тебя есть мой номер.

– Я помню его наизусть.

– Тогда до встречи, – он наклонился, и мы поцеловались. Это был самый нежный, самый многообещающий, самый пронзительный поцелуй из всех, которыми мы успели обменяться за время нашего скоропалительного, безумного, невероятного, восхитительного романа. Пока что. Будут ли другие? Я не знала. Но, глядя на мужчину, который понимает, когда надо помолчать, когда быть настойчивым, а когда купить девушке новые туфли, я намеревалась очень серьезно об этом подумать.

– Скажи за меня: «До свидания» своим друзьям, – попросил он и направился к выходу. Я осталась стоять на месте, прижимая к груди коробку. Дойдя до дверей, он обернулся, еще раз посмотрел на меня и взмахнул рукой. Я помахала в ответ и пошла пить шампанское со своими лучшими подругами, наслаждаясь сознанием, что мне все–таки удалось оставить свой след – по крайней мере, на Манхэттене.

Примечания

1

Дизайнерская линия женской одежды и обуви. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Название коктейля.

(обратно)

3

Один из фильмов/романов о Джеймсе Бонде.

(обратно)

4

Оценка, соответствующая русской «4».

(обратно)

5

В переводе с нем. — «Дух века».

(обратно)

6

Дженнифер Лопес.

(обратно)

7

Популярный телесериал о работе полиции и прокуратуры.

(обратно)

8

Элли Макбил — героиня одноименного сериала о юридической фирме (телеканал «Фокс». 1997–2002 гг.)

(обратно)

9

Знаменитый ведущий программы новостей на канале CBS (1962–1981).

(обратно)

10

Политический скандал, который привел к отставке президента Никсона (1974).

(обратно)

11

Намек на брови президента Никсона.

(обратно)

12

Пулитцеровская премия — наиболее престижная в области журналистики.

(обратно)

13

Энн Ландерс — псевдоним, под которым в течение 45 лет несколько авторов вели популярную колонку полезных советов в различных газетах и журналах США.

(обратно)

14

Джаспер Джонс (р. 1930) — современный американский художник, представитель течений поп–арт и абстракционизма.

(обратно)

15

Здесь — элита, в основном представители консервативного крыла Республиканской партии.

(обратно)

16

Итальянский дизайнер одежды и обуви.

(обратно)

17

Сеть аптечных магазинов.

(обратно)

18

Американская киноактриса (р. 1949).

(обратно)

19

Киноэпопея о пришельцах.

(обратно)

20

Коктейль из водки с лимонным соком.

(обратно)

21

Коктейль из бренди, шоколада, сливок и мускатного ореха.

(обратно)

22

Марка мороженого.

(обратно)

23

Патриция Никсон, дочь президента Ричарда Никсона.

(обратно)

24

Нэнси Дрю — молодая девушка, детектив–любитель, героиня одноименной серии книг и фильмов.

(обратно)

25

«Комитет бдительности» был создан в 1851 г. в Сан–Франциско для борьбы с преступностью, коррупцией и насилием над иммигрантами, но со временем превратился в «банду линчевателей».

(обратно)

26

Американский киноактер (р. 1936).

(обратно)

27

Фильм «The Way We Were» (1973) с участием Роберта Редфорда и Барбары Стрейзанд.

(обратно)

28

Лига плюща — объединение старейших привилегированных учебных заведений на северо–востоке США.

(обратно)

29

Книга о правилах хорошего тона.

(обратно)

30

11 сентября 2001 г. — атака на Всемирный торговый центр.

(обратно)

31

«Satin Doll» — знаменитая композиция Дюка Эллингтона.

(обратно)

32

Лора Эшли (1925–1985) — английский дизайнер цветных тканей для одежды и мебели.

(обратно)

33

Дорогой универмаг в Нью–Йорке.

(обратно)

34

Ресторан испанской кухни в Нью–Йорке.

(обратно)

35

Банк фиксирует точное время операции по кредитной карте.

(обратно)

36

Прием Хеймлиха — первая помощь при удушье, когда спасатель сзади обхватывает пострадавшего и с силой нажимает на диафрагму.

(обратно)

37

Ресторан в Нью–Йорке недалеко от Карнеги–холла.

(обратно)

38

Мелисса Риверс (р. 1968) — ведущая телевизионного шоу, актриса.

(обратно)

39

Вандербра — вид бюстгальтера, за счет особого кроя придающий груди пышность и объем.

(обратно)

40

Команда Вашингтона, американский футбол.

(обратно)

41

Намек на команду Нью–Йорка, соперников «Редскинз».

(обратно)

42

Район Нью–Йорка.

(обратно)

43

Дуайт Эйзенхауэр (1890–1969) — 34–й президент США, во время войны — командующий войсками антигитлеровской коалиции в Нормандии (1944).

(обратно)

44

Одна из основных точек высадки войск союзников в Нормандии 6 июня 1944 г.

(обратно)

45

Филип Марло (в некоторых переводах — Марлоу) — частный детектив, герой романов Р. Чандлера.

(обратно)

46

Дизайнер обуви.

(обратно)

47

Бейгл — выпечка из предварительно обваренного дрожжевого теста, американский аналог бублика, культовое нью–йоркское блюдо. Подается с сыром, маслом, ветчиной, копченой рыбой и другими наполнителями. Смешанный бейгл — посыпанный смесью мака, кунжута, соли, лука, чеснока и т. д.

(обратно)

48

«Femme» — в переводе с французского «Женщина».

(обратно)

49

Имеется в виду фильм «Керри» (1976 г.) о девочке с паранормальными способностями и ее сложных отношениях со сверстниками. В одном из эпизодов недруги Керри подстраивают, чтобы в разгар вечеринки на голову Керри вылилось ведро свиной крови.

(обратно)

50

Итальянский дом модной одежды.

(обратно)

51

Людовик XVI и Мария–Антуанетта — король и королева Франции, казненные во время Великой французской революции.

(обратно)

52

Лорин Бэколл (также Лорен Бакалл. англ. Lauren Bacall, p. 1924) — американская актриса, вдова Хамфри Богарта.

(обратно)

53

Ли Браккет (1915–1978) — американская писательница и сценаристка.

(обратно)

54

Сэм Рэйми (р. 1959) — американский кинорежиссер, продюсер и сценарист, автор фильмов–ужасов «Зловещие мертвецы». «Человек–паук» и др.

(обратно)

55

Спенсер Трейси (1900–1967) — американский киноактер, двукратный лауреат премии «Оскар».

(обратно)

56

Badgley Mischka — элитная линия женской одежды по именам дизайнеров Mark Badgley и James Mischka.

(обратно)

57

Синт–Маартен (нидерл. Sint Maarten) — южная часть острова Святого Мартина, являющаяся частью Нидерландских Антильских островов.

(обратно)

58

Стиль, принятый в испанских католических миссиях в Америке.

(обратно)

59

Первая поправка к Конституции США — гарантирует свободу слова и вероисповедания.

(обратно)

60

Grace Slick (p. 1939) — американская рок–певица, автор цитируемой песни «Белый Кролик», ассоциирующейся с персонажами книги Л.Кэрролла «Алиса в стране чудес».

(обратно)

61

Боб Вудворд и Карл Бернстайн — журналисты, начавшие расследование Уотергейтского скандала, приведшего к отставке президента Никсона (1974). До этого оба были обычными репортерами газеты «Вашингтон пост».

(обратно)

62

«Глубокая глотка» — прозвище анонима, инициировавшего расследование Вудворда и Бернстайна. Его имя оставалось неизвестным более 30 лет. В 2005 г. бывший замглавы ФБР Марк Фельт признался, что это он организовал утечку, вызвавшую отставку президента США Ричарда Никсона. Кроме того. «Глубокая глотка» — культовый порнографический фильм, на что и намекает Кэссиди.

(обратно)

63

Жена президента Никсона.

(обратно)

64

Персонажи одной из «Рождественских повестей» Чарльза Диккенса.

(обратно)

65

Прозвище американских капиталистов XIX в.

(обратно)

66

Фильм по роману Эмилии Бронте с Лоуренсом Оливье и Мерль Оберон в главных ролях.

(обратно)

67

Ведущая кулинарной программы, автор книг по кулинарии, домоводству и этикету.

(обратно)

68

Дорис Дэй (р. 1924) — американская певица и актриса.

(обратно)

69

Трумэн Капоте (1924–1984) — американский писатель.

(обратно)

70

Калипсо — афрокарибский музыкальный стиль, образовавшийся на Тринидаде и Тобаго в XX в. Корни калипсо возникли в XIX в. у африканских рабов на сахарных плантациях. Рабам запрещали разговаривать, поэтому они общались через песни.

(обратно)

71

Рассказ о сумасшедшем, который убил и спрятал старика, но потом сознался с криком: «Это стучит его мерзкое сердце!».

(обратно)

72

Ребекка с фермы Саннибрук — героиня одноименной повести Кейт Дуглас Уигген (1903), по которой в 1938 г. был снят фильм с Ширли Темпл в главной роли.

(обратно)

73

Фенди и Кейт Спейд — эксклюзивные дизайнеры женской одежды и сумок.

(обратно)

74

Художественный музей Метрополитен — один из крупнейших художественных музеев мира. Расположен в Нью–Йорке.

(обратно)

75

Смитсоновский институт — научно–исследовательский и образовательный институт в Вашингтоне и принадлежащий ему комплекс музеев. Вход в музеи свободный.

(обратно)

76

Французский художник XVIII в.

(обратно)

77

Название корабля, на котором в 1620 г. в Америку прибыли первые английские переселенцы.

(обратно)

78

Японский ресторан.

(обратно)

79

Большая или южноамериканская гарпия (лат. Harpia harpyja) — крупная хищная птица из семейства ястребиных.

(обратно)

80

Эррера — провинция в Панаме.

(обратно)

81

Музей современного искусства в Нью–Йорке.

(обратно)

82

Элвис Костелло (р. 1954) — английский певец и композитор, начинавший в паб–роке и к концу 1970–х гг. ставший одним из самых авторитетных музыкантов новой волны.

(обратно)

83

Известные дизайнеры одежды.

(обратно)

84

В переводе с англ. — журчащий ручей, звонкий ручей.

(обратно)

85

Киноадаптация бродвейского мюзикла Роджерса и Хаммерстайна. основанная на постановке «Анна и король Сиама» по одноименной книге Маргарет Лэндон. Анна Керр, овдовевшая учительница, сталкивается с упрямым королем и со временем в него влюбляется.

(обратно)

86

Фильм об английском короле Генрихе II.

(обратно)

87

«Газовый свет» (1944) — фильм с участием Ингрид Бергман. В центре сюжета — история молодой женщины, расследующей давнее убийство своей тети.

(обратно)

88

С 900 начинаются номера фирм.

(обратно)

89

Неоднократно экранизировавшийся роман Э.И.У. Мэйсона. Действие происходит в 1898 г. Молодого британского офицера Гарри Фэйвершема ждет блестящая карьера. У него есть любимая девушка, и его окружают верные друзья. Но когда начинается несправедливая война в Судане, Гарри подает прошение об отставке. Невеста и друзья осуждают его как предателя и присылают ему в знак презрения четыре белых пера, которые теперь будут символом его позора. Но они не знают, что Гарри участвует в тайной операции и собирается вернуть себе честное имя.

(обратно)

90

Режиссер, снявший ремейк «Психо».

(обратно)

91

Браслеты в виде широких металлических щитков, прикрывающих запястья.

(обратно)

92

Д. Гершвин (1898–1937) — американский композитор, автор «Рапсодии в блюзовых тонах».

(обратно)

93

«Район мясников» (Meatpacking district или МеРа) — район на Манхэттене, где в начале XX в. располагались скотобойни. В последние годы превратился в модный и богатый район, где находятся модные бутики, галереи и мастерские дизайна, салоны живописи, рестораны и т. д.

(обратно)

94

Джен, Синди и Марсия — имена сестер, героинь популярного телевизионного ситкома «Семейка Брейди» (1969–1974).

(обратно)

95

Боб Крэтчит — забитый, угнетенный клерк — еще один персонаж «Рождественских повестей» Чарльза Диккенса.

(обратно)

96

Мирна Лой (1905–1993) — популярная американская киноактриса 1930–50–х гг.

(обратно)

97

Ар–деко — течение в декоративном искусстве первой половины XX в., синтез модерна и неоклассицизма. Отличительные черты — строгая закономерность, этнические геометрические узоры, роскошь, шик, дорогие современные материалы, сочетание монументальных утяжеленных форм с изощренным украшательством.

(обратно)

98

Поконо — горный курорт в штате Пенсильвания.

(обратно)

99

Куинн Мартин (1922–1987) — американский телевизионный продюсер, автор нескольких детективных и полицейских сериалов.

(обратно)

100

Дороти Паркер (1893–1967) — американская журналистка, юмористка.

(обратно)

101

Сеть ресторанов и пекарен.

(обратно)

Оглавление

Шерил Андерсон . Роковые шпильки

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте