«Семейный роман»

Глава первая

1

Этот старый каменный двухэтажный дом за чугунной оградой почти терялся среди разросшихся вековых деревьев. Осенью он сливался с кленовой листвой, летом утопал в зелени, а зимой укрывался снегом по самые брови. Огромные глаза-окна с одной стороны глядели на парк, спускавшийся к реке, а с другой пытались увидеть сквозь резную цепь листвы центральный проспект. В этот тихий парковый переулочек не проникали цвета и звуки суетливой жизни большого города. Дом жил своей отрешённой от мира жизнью вот уже почти сто лет. Его выстроил в начале века купец Воздвиженский согласно модным течениям зародившегося двадцатого века — с паровым отоплением и канализацией. Домовладелец заложил огромный парк, который, правда, стал несколько меньше, когда город начал активно расти. Парк мог бы и совсем погибнуть из-за чьего-нибудь смелого решения, но земли здесь были не совсем пригодные для современного строительства — это был пологий спуск к реке, которая все ещё любила по весне выходить из берегов. Поэтому весь этот укромный уголок города вместе с домом сохранил на себе отпечаток старины, пусть и не такой глубокой.

Правда, дом всё же претерпел со временем изменения. Из просторного обиталища купеческой семьи он превратился в четырех — квартирный дом офицерского состава штаба округа. Но тем не менее, квартиры остались достаточно большими и удобными. В одну из них в 1925 году въехал красный командир Илья Луганский с молодой женой и двухлетним сыном. Но безбедно и счастливо семья Луганских прожила недолго, в 1933 году Илья Луганский ослеп вследствие тяжёлого ранения головы, полученного ещё на фронтах гражданской войны. Как инвалид он был демобилизован и это спасло его от сталинских чисток в армии. Однако прожил он всё равно недолго и в 1939 году скончался от кровоизлияния в мозг.

Сыну Алёше исполнилось тогда 16 лет и свой дальнейший путь он представлял однозначно — военный врач. Обязательно военный, как отец и обязательно врач, потому что всю свою мальчишескую жизнь мечтал только о том, как станет врачом и вылечит отца. Вылечить отца он не успел, но мечта лечить людей осталась. Через год Алексей поступил в мединститут, сдав на отлично все вступительные экзамены, а 1941 год превратил его мечту в реальность. Со второго курса мединститута Алексей Луганский был призван военврачом в армию. И все четыре года в передвижном военном госпитале в ста метрах от полосы военных действий в невероятно тяжёлых условиях спасал от смерти раненых. Несколько раз в их госпиталь попадали снаряды, но операции продолжались при мерцании свечного огарочка. Старший лейтенант военврач Луганский неистово, с юношеским рвением и неюношеской ненавистью к войне и смерти боролся за каждую жизнь, делал всё, что мог, помня о судьбе своего отца, которому в годы гражданской войны не смогли помочь вовремя, и он был обречён на жизнь, полную боли и страдания.

После войны у Алексея был один путь — в Военно-медицинскую Академию. Он снова вернулся в свой дом на тихой улочке к одинокой маме. За время обучения он женился на любимой девушке Надюше, с которой его свела война и всё тот же военный госпиталь, где Надя служила медсестрой и часто ассистировала ему на операциях. После войны Надюша тоже закончила мединститут, и в 1950 году у них родился сын Антон. Но маме Алексея недолго пришлось радоваться внуку. Военврача Алексея Луганского ждали военные госпитали по всей огромной стране, а молодую семью — нелёгкий быт офицерских семей.

Алексей и Надежда, неизбалованные комфортом, научившиеся переносить отважно любые тяготы жизни, на каждое новое место отправлялись с энтузиазмом. Они знали твёрдо, что должны быть там, где труднее, где нужна их помощь. И всюду за собой возили своего сына Антона, не внемля мольбам и просьбам бабушки оставить мальчика с ней. Родители считали, что это неправильно, ребёнок должен быть вместе с родителями, и с младенческих лет привыкать к трудностям — учиться их преодолевать, а не существовать в тепличных условиях. Антон, конечно, не жаловался — он очень любил родителей и без них ужасно тосковал, кроме этого ему нравилось путешествовать по стране, нравилось находить новых друзей, получать новые впечатления. Ему везде, даже в самых маленьких гарнизонах, было интересно и комфортно. Но… чем взрослее он становился, тем трудней ему было расставаться с теми, к кому он привыкал, кого успевал полюбить, с каждым годом все тяжелее получалось привыкать к новому месту. А в очередную новогоднюю ночь Антон постоянно загадывал одно желание, чтобы отца больше никуда не перебрасывали, чтобы их бесконечным поездкам пришёл конец, чтобы была поставлена точка в этих путешествиях по стране. Причем Антону было абсолютно всё равно, где остановиться — в крупном городе или в таёжном гарнизоне — лишь бы навсегда, лишь бы у них, наконец, был свой дом, такой же тёплый, уютный, тихий, как у бабушки.

Бабушкина квартира снилась Антону очень часто, как светлое воплощение его мальчишеской мечты. Антон никогда никому не заикался о своем желании, он знал, что родители не поймут его и, может быть, даже осудят. Или расстроятся, что сын их совсем не такой, как они — люди долга. Антон на самом деле был другой. Может быть, потому, что романтику тяжёлых трудовых будней познал с самого рождения. Как когда-то его отец и мать рвались из более или менее обеспеченного быта к трудностям, так он теперь рвался к тому, чего был лишен.

Повзрослев, Антон начал понимать, что человеком долга можно быть и в более комфортных условиях, не лишая семью тепла и уюта домашнего очага. Заканчивая школу, Антон четко представлял себе свою мечту — большой уютный дом, большая дружная семья, любимая работа, ради которой не надо мчаться на край земли. Но Антон был сыном офицера и не думал об иной для себя карьере. Он непременно тоже станет военным, а значит, его тоже будут ждать далёкие гарнизоны… Мечта о доме становилась всё более призрачной и нереальной, но расставаться с ней Антону так не хотелось. Может быть, когда-нибудь на старости лет….И Антону становилось очень тоскливо оттого, что свершения мечты придётся ждать до самой старости.

Однако счастливая звезда улыбнулась Антону Луганскому. А может, просто закономерный исход. За свою жизнь Антону пришлось сменить десяток школ, иногда вообще не было возможности посещать школу. В основном Антон учился дома. Иногда штудирование учебников было единственным занятием для мальчика. В отличие от сверстников, Антону не приходило в голову, что учиться скучно. Ему не было скучно. Учебники по истории, литературе, географии, биологии он прочитывал за одну неделю, как увлекательные книги. Многое запоминалось сразу, кое — что он повторял позже. Когда был прорешен последний задачник, становилось скучно. Но отец не разрешал сразу хвататься за новый класс, и чтобы убедить папу в том, что материал понят и усвоен, Антону приходилось выдерживать серьёзный экзамен перед отцом. Отец оставался доволен результатами, но всё равно не особенно приветствовал рвение сына пройти школьный курс за каких-нибудь два года.

Однажды отец принёс Антону самоучитель китайского языка, (они жили тогда на китайской границе) и сказал:

— А с этим учебником как быстро ты справишься?

Тем самым отец хотел показать сыну, что как невозможно с лета выучить китайский, так невозможно разом усвоить на всю жизнь школьную программу. Антон взялся за учебник и неожиданно для себя увлёкся изучением языка. Он сидел за учебником целыми днями, бегал в посёлок, чтобы поговорить со стариками-китайцами на родном языке. Отец только руками разводил, но был доволен. Сын теперь не стремился одолеть всю школьную программу за один год, у него появилось новое увлечение, новое занятие. Помимо китайского языка Антон принялся изучать немецкий, французский, английский. Позже прибавились испанский, итальянский, и даже японский. По каталогам Антон выписывал себе пластинки с уроками и крутил их, оттачивая произношение. К окончанию школы Антон практически свободно говорил по-немецки, по-английски, французски, без словаря мог переводить с испанского, китайского; с японским языком обстояло труднее, но только потому, что Антону никак не удавалось достать книги на японском и пластинки с уроками японского языка.

В семнадцать лет, Антон, как и его отец, уже твёрдо знал, что станет военным. Военным переводчиком. Выбранная профессия ещё дальше отодвигала его от заветной мечты о доме, военные переводчики, по разумению Антона, требовались в пограничных гарнизонах, в которых жизнь и быт тяжелы, как нигде. Но, по крайней мере, у Антона будет любимая работа.

В тот самый год, когда Антон уехал поступать в Военный Институт иностранных языков, отца командировали в Германию. Антон был ужасно расстроен, что этого не произошло годом раньше — какая бы у него была языковая практика!

Но Антона приняли и без неё. Комиссия была потрясена познаниями юноши. Некоторые преподаватели даже прочили ему карьеру военного дипломата. И возможно Антон стал бы им, если бы…

Если бы не мечта всего детства об уютном доме, превратившаяся в навязчивую идею. Чтобы стать дипломатом, нужно было ехать в столицу, учиться ещё несколько лет там, а потом Антона ждали те же бесконечные командировки, пусть и заграничные. А тут Антону как лучшему выпускнику, владеющему семью языками, было дано право выбирать место распределения, и когда ему предложили, остаться в штабе округа в должности штатного переводчика, Антон сразу согласился. Карьера блестящего военного дипломата осталась в воспоминаниях.

За время своей учёбы Антон часто бывал у бабушки, в том самом доме, который так любил. Это было ещё одним аргументом в пользу решения, которое показалось многим весьма странным. Добровольно от карьеры дипломата ещё никто не отказывался. Но мечты у людей бывают очень разными.

Впрочем, и в штабе округа Антон сумел сделать карьеру. Но ни очередные звания, ни шаги по служебной лестнице радовали его больше всего, а то, что за многие годы службы он покидал свой дом редко и очень ненадолго.

Антон Луганский считал себя очень счастливым человеком. Со временем у него появилось всё, о чём он мечтал — любимая работа, большой дом, большая дружная семья.

Первые пять лет службы он жил с бабушкой в ее квартире в бывшем купеческом доме. Он не просил у штаба собственного жилья, на удивление всем, хотя уже обзавелся семьёй. А когда освободилась в доме соседская квартира, он написал рапорт с просьбой предоставить эту квартиру ему. Дом по-прежнему принадлежал военному округу, но в нём жили семьи бывших военных начальников и квартиры, по существу, уже стали их собственностью. Прежние соседи Луганских переехали в столицу, поэтому на их квартиру мог рассчитывать кто угодно. Антону Луганскому не отказали в просьбе. В том году как раз сдали многоэтажную новостройку для офицерских семей, и очереди, по крайней мере, для штабистов, не было.

А Антон, воодушевлённый такой удачей, принялся переоборудовать свою квартиру. За несколько месяцев она превратилась просторный светлый дом. Антон спроектировал всё сам, движимый своими фантазиями, пришедшими к нему из юности. Он смело сносил ненужные стены, революционно воздвигал второй уровень вместо чердака. Он поменял в доме все трубы, всю сантехнику, отремонтировал дымоход. Теперь в огромной, в три окна, гостиной был настоящий камин. Поскольку две соседские квартиры почему — то имели вход в торцевых частях дома, Антон переоборудовал парадное в часть своей квартиры. Вход был теперь с улицы, обитая деревом лестница вела в гардероб между этажами, а оттуда в просторный холл, где был выход на третий этаж — бывший чердак. Там была устроена детская игровая. Кроме гостиной, в доме получилось пять комнат, кухня — столовая, два санузла, две ванных комнаты и одна душевая. Обошлась такая перестройка Антону не слишком дорого — как и другие офицеры, он мог привлекать для подобных работ солдат. Правда, этим Антон не злоупотреблял, выбрал трёх умелых ребят в строительном батальоне, а потом выхлопотал каждому двухнедельный отпуск домой.

Теперь он был хозяином дома-мечты, которым так гордился. Он жил в нём уже двадцать лет, его семья выросла, правда, давно умерла бабушка. Нынче он сам мечтал, что станет дедом и на давно затихшем третьем этаже снова послышится детский смех. Как незаметно пролетело время, казалось бы, совсем недавно он встретил Полину, и вот уже младшему сыну девятнадцать… Это были трудные, но очень счастливые годы. Непросто вырастить четверых детей, каждому дать образование. Но кажется, им с Полинушкой это удалось, и их ребятишки стали неплохими людьми. Они все такие разные. Старший — Саша, приёмный сын, с ним, пожалуй, было труднее всего, он только к десяти годам стал называть Антона папой, хотя жил вместе с ним и фамилию его носил с трёх лет. Антон любил его как родного, никогда не делал различий между ним и своими детьми. И Саша сейчас вроде бы это оценил и между ними теперь очень тёплые отношения, а взаимопонимания даже больше, чем с младшим Кириллом. Но тот ещё совсем мальчишка с непростым характером.

Антон задумывался, почему с младшим сыном у него упорно не складываются отношения. Может, он от него слишком многого требует? То, что кажется простым и естественным для отца, не всегда подходит сыну. Особенно младшему ребёнку, у которого десятилетняя разница между ним и старшим братом. Кирилл вырос как бы в тени своих сестер — Аллочки и Гели. Но это не значит, что ему уделялось меньше внимания, чем остальным. Забот, сердечности, тепла каждому ребёнку в семье доставалось поровну. И любви, конечно, тоже. Однако Антон понимал, что тут он немного лукавит. Но что поделаешь, если у него любимица — старшая Аллочка, а у Полины — её Саша, которого она не хотела ни с кем делить, даже с ним. Однажды лет пять назад Антон случайно услышал, как Геля успокаивала чем-то расстроенного или обиженного Кирилла: «У мамы — Саша. У папы Алла. А у меня — ты, и у тебя я». Так, наверное, оно и сложилось. Антон, осуждавший Полину за её однолюбие, сам тоже был однолюбом.

И это касалось не только детей. Антон был однолюбом и по отношению к женщинам. Всю свою жизнь он любил только одну единственную — свою Полину. С этим страстным чувством ничего не могли поделать годы. Время только укрепляло его чувство к жене.

Антон познакомился с Полиной незадолго до окончания института. Встреча с ней настолько сильно потрясла его, что он как одержимый принялся добиваться руки и сердца этой удивительно красивой, мягкой, нежной и вместе с тем сильной женщины. Полине было нелегко тогда в 21 год одной, без помощи родителей растить трёхлетнего Сашу. Ей приходилось работать в нескольких местах, чтобы платить за маленькую комнатку, которую они вдвоём снимали, чтобы обеспечивать мальчика всем необходимым. Казалось бы, уставшей от проблем и забот маленькой маме-одиночке как никому необходима была помощь, поддержка и любовь молодого офицера. Но Антону понадобилось почти полгода, чтобы убедить Полину выйти за него замуж. И эта её независимость, гордость, уверенность в своих силах пленили Антона. За все двадцать пят лет совместной жизни он ни разу не посмотрел на другую женщину, ни одна не показалась ему красивей и сексуальней, чем жена. Беременности и роды не портили Полину, наоборот, она с каждым разом всё более хорошела. Недаром пишут доктора в научных изданиях, что, только четырежды родив, женщина расцветает, становится здоровой, красивой, бодрой.

Полковник Антон Луганский на пороге своего пятидесятилетия ощущал себя абсолютно счастливым человеком, безумно любящим свою жену, детей, свой дом, свою работу. И он был уверен, что впереди его и всю семью ожидают ещё более счастливые и светлые времена, потому что самое трудное уже пройдено и пережито и всех их ждут только любовь и радость под крышей самого тёплого, самого уютного дома на свете.

2

У Дины Сербиной был совсем другой взгляд на эту семью. Она и семьёй-то это сборище людей не считала. И домом эту квартиру тоже. Дина называла её «общагой», но иногда оговаривалась, что в обыкновенном общежитии жить гораздо приятней.

Дина Сербина появилась в семье Луганских относительно недавно. Её привёл сюда Саша, и вот уже полгода Дине приходится жить среди этих людей, которые никак не становятся ей ближе. Да Дина и сама не стремилась сблизиться с ними. Если они друг другу, как чужие, то для них она вообще всегда будет пустым местом.

Сама Дина выросла в семье с абсолютно иным укладом, с другими правилами и порядками. И нравы семьи Луганских казались ей просто дикими. Дина никак не могла понять, как может Антон Алексеевич быть таким нетребовательным отцом, благодушным мямлей. Он ведь до безобразия распустил своих домочадцев, дети его ни во что не ставят, спорят с ним по любому поводу и всё всегда делают по-своему. Особенно эта противная высокомерная Гелка. А жена возомнила себя матерью-героиней. Подумаешь, четверо детей. В семье у Дины детей шестеро, причём младшему чуть больше трёх лет. И её мать никогда не посмеет заявить мужу и детям, что устала от уборки-стирки, готовки-глажки, как заявила преподобная Полина Дмитриевна. Ей, видите ли, захотелось себя реализовать, и она, забыв о своих прямых обязанностях, устроилась на работу в какую-то шарашкину контору и приходит домой глубокой ночью, а может и вообще не явиться. Как это всё терпит Антон, Дина ума не могла приложить. На плечах её матери держится огромный дом с приусадебным участком, теплицами, курами и козой, а здесь и пыль лишний раз никто не вытрет. Каждый сам себе стирает, гладит, а для уборки придумали приглашать раз в неделю домработницу. И это при двух здоровенных девках. Ладно ещё Алла готовит более — менее регулярно обеды, но это только, чтобы своего любимого папочку накормить. А тот, как баба последняя, не смеет грохнуть кулаком по столу и сам бегает по магазинам. Смешно, ещё полковник называется. Такому только армией командовать! Сам себе носки с трусами стирает, пока его жена где-то развлекается. Ну, Сашу-то она, Дина, и накормит всегда и обстирает, и комнату вылижет. Для того женщина и нужна. А младший Кирилл ходит неделями в одной водолазке, ему стирать несподручно, а больше некому. Матери дела нет до этого, сёстры тоже не позаботятся. Все как чужие друг другу, хотя разница в возрасте небольшая — вместе ведь росли, играли, в школу бегали, должны лучшими друзьями быть. Да что говорить — общага, она и есть общага.

Вот в Дининой семье всё совсем по-другому. Старшие всегда в ответе за младших. За «тройку» у пятиклассника Мишки отец первым делом спросит со старших, а потом уж и самому Мишке всыплет. Так заведено раз и навсегда младшим старшие помогают уроки делать, по утрам поднимают, вечером укладывают, в школу собирают. И матери по дому все до одного обязаны помогать. Никто сложа руки не сидит, всё бегом, быстрее, чтобы успеть и дела все переделать и уроки выучить на «пятёрку». Все Сербины до единого в школе круглые отличники, и не потому, что способности у них какие-то исключительные, просто порядок в доме, дисциплина. Отец долго разговаривать не будет — отхлещет ремнём. Сколько раз и Дине самой доставалось, но она никогда не обижалась на отца, потому что знала — так и нужно — провинился получи. А иначе распоясается детвора, грехов не оберешься, не расхлебаешь каши-то.

Дина отца очень уважала, потому что он всегда был справедливым, напрасно никого не наказывал. Да никто из детей особенно и не нарывался. Каждый знал свои обязанности и строго их выполнял. А когда все дела сделаны — играй, развлекайся, хоть весь дом на уши переверни — слова никто не скажет. Вот такой должна быть семья. А эти Луганские — недоразумение какое-то. Увести бы Сашку от них поскорее. Саша собирается купить квартиру и заживут они самостоятельно, подальше от этого бардака. Детей Дина Саше родит столько, сколько сможет и матерью будет хорошей. Вот как только Саня с мамочкой своей расстанется? Если бы он её, Дину, так любил как свою мать! Но для него мама — идеал, божество какое-то. Саша даже косого взгляда в её сторону от Дины не потерпит. Нет, бесспорно, родителей нужно любить, уважать, но в этой семье любовь принимает какие-то нездоровые формы. Такое ощущение, что все тут разом готовы заняться кровосмешением. Саша со своей мамой — извечный Эдипов комплекс, Алла — с отцом, а Гелка с родным дядей. Какая распущенность! В этой пародии на семью даже дядька — ровесник своим племянникам. Илья, конечно, парень славный и красавчик редкостный, но притормаживать в своих желаниях когда-то надо. А самое смешное, что никто ведь и не замечает, какими глазами Гелка глядит на Илью. Однажды Илья пришёл с девчонкой, так Гелка истерику закатила, и всё равно никто ничего не понял. Ну Илья, кажется, догадывается. Неужели и он такой же чокнутый как все они, Луганские? Интимные отношения с племянницей — это уже блуд, разврат, полное падение нравов.

С Сашей Дина не делилась своими мыслями и наблюдениями. Не её это дело. Её забота сейчас только он — Саня. Чтобы хорошо ему рядом с ней было, уютно. Спокойно. Может, пройдёт тогда эта нездоровая любовь к матери. И Дина старалась как могла. Особенно в постели. Все прихоти и фантазии своего мужчины она выполняла беспрекословно. Саша никогда не слышал от Дины отказа, хоть посреди ночи, хоть рано утром, хоть в машине на заднем сиденье. Секс в любой форме, в любом виде, в любом месте, в любое время. И Дина никогда не тяготилась этим. Ей нравилось заниматься с Сашей любовью, он был классным любовником. Но кроме этого она твердо знала следующее: во-первых, женщина обязана подчиняться мужчине, а во — вторых, только полное удовлетворение его сексуальных желаний может оторвать его от мамочки, и поставить на первое место Дину — жену, которой она собиралась стать Саше.

Мужчина должен, прежде всего, быть мужем и отцом, а не вечным мальчиком — сыночком. Вот её отец — безупречен в этом смысле. Он никогда не повышал на мать голос, был всегда сдержан, спокоен, полон настоящего мужского достоинства. Он был хозяином в доме, главой в семье, примером для детей и Мужчиной с большой буквы для матери. Мать была наисчастливейшей из женщин, несмотря на сложности и трудности быта, неустанный труд во имя мужа и детей. Мать была очень счастлива с отцом, и Дина это знала абсолютно точно и давно.

Однажды, ещё в детстве, она проснулась от странных звуков, доносившихся сквозь стену. От них неожиданно мурашки пробежали по телу и в груди стало странно жарко, словно резко поднялась температура. Сёстры спали, а Дина тихонько села на кровати и прислушалась. Мама за стеной не то пела, не то смеялась. Потом Дина поняла, что она стонет, но так сладко, так томно. Дина стала просыпаться почти каждую ночь, чтобы послушать эти сладостные полустоны, блаженные вздохи. Они завораживали, хотя Дина только потом поняла их природу.

Как Дине хотелось бы так же стонать и утробно охать, дрожать от наслаждения, когда Саша брал её, но она не могла. Саше чего-то не хватало и не хватало очень важного, чтобы она в томительном забытьи не могла сдержать вздохов услады и блаженства.

Однако Дина верила, что это непременно придёт, когда Саша вырвется из этого дома, из-под влияния мамочки и станет независимым сильным и властным мужчиной. Сила и власть были присущи Саше, Дина это чувствовала в нём. Она хотела этой силы и власти, она ждала её и готова была ждать долго. Она этой безумной семейке Сашу не отдаст, не позволит, чтобы он превратился в такого же жалкого и мягкотелого человека, как его отчим Антон. Но если вдруг такое всё же случится, Дина сразу же уйдёт от него, жить с ничтожеством она не будет. Куда ей идти? Да куда угодно! Хоть к Сашиному другу, родственнику и компаньону Илюше. Вот этот не пальцем деланный, этот не прост, этот — не то, что хозяин, он — барин, господин. Во всём — в улыбке, жестах, осанке сквозит это его барство и сила, его превосходство над всеми Луганскими. Он словно вылеплен из другого теста, а ведь Антон его родной брат. Но они и внешне непохожи. Илья — красавец, светлоглазый, белозубый, Антон — серая мышь по сравнению с ним. Недаром девки гроздьями виснут на Илюшке, а Антону с его невнятной мужественностью и одну-то, собственную жену, приручить трудно.

Дине казалось, что она знает секрет, как сделать любого мужчину своим. Это знание родилось в ней ещё в юности, когда она с замиранием сердца прислушивалась к стонам из родительской комнаты, когда однажды ярким майским утром, на полдороге в школу вернувшись домой, увидела мать, которая, опершись руками на стол, раскачивалась в размеренном ритме. Тяжёлая грудь колыхалась, полуоткрытый рот издавал те самые загадочные вздохи — стоны, на лбу выступил крупный маслянистый пот, веки дрожали словно в агонии… А потом Дина увидела отца — сильного, могучего. Он горой возвышался у матери за спиной и мощными движениями толкал мать низом живота. Дина замерла в дверях, а потом, присев за кадушку, заворожено глядела на это таинственно — зачаровывающее представление до конца. Дина, сгорая странным, неведомым ранее огнём, любовалась прекрасным действом, наслаждалась не меньше его участников. Они были прекрасны, они словно парили над землей, их лица были светлы и отрешённо счастливы. И для юной Дины будто бы открылся смысл бытия — во взаимной страсти, в женской покорности и мужском превосходстве, рождённом этим мощным безжалостно неуемным ритмом, движением, устремлённым внутрь, в плоть, прочь из этого суетного мира.

Дина очнулась в жарком поту, когда отец, крепко шагая, прошёл мимо неё во двор. Она как во сне услышала мягкий мамин голос, сладко напевающий какой-то мотив и ей было так легко и радостно, словно она разгадала для себя очень важную тайну. Потом, когда вся семья ожидала прибавления в семье, Дина почему-то была уверена, что присутствовала при моменте зачатия. И больше всех остальных братьев и сестёр любила младшего Валерку.

Динина душа с тех пор была настроена на одну волну — волну любви, страсти и влечения к мужской необузданной силе. Отец воспитывал своих дочерей очень строго. Он ни разу не отпустил Дину ни на одну дискотеку в местном клубе. А когда она уезжала учиться, пригрозил отстегать на виду у всего села плетью, если она привезёт ему из города в подоле. Дина не собиралась делать подобных глупостей. Она жаждала пока лишь одного страстной любви. Ей необходимо было найти такого же мужчину, что и её отец. Но ошибиться так легко, однако размениваться и тратить свою жизнь на разного рода среднеполых существ она не собиралась. Саша был ей дорог, он был лучшим из тех, с кем она встречалась. В нём был натиск, напор, была некоторая агрессивность, и даже жестокость. Он умел причинять сладостную боль, от которой ноет каждая клеточка, но не предел ли это его способностей? Они живут вместе около года, и Дина не могла ещё с уверенностью сказать, будет ли она счастлива с Сашей. Если и будет, то только не в этих стенах.

3

Алла всегда была папиной дочкой, папиной любимицей и сама в свою очередь очень любила отца, уважала, нуждалась в его поддержке, слове утешения. Только с отцом могла она поделиться своими переживаниями и сокровенными мечтами. Не мама и не сестра Геля, а он, папа, был для неё лучшим другом и советчиком.

У Аллы от отца не было никаких тайн. Всеми своими душевными переживаниями, порой даже очень интимными, если накипало, она делилась только с отцом. И всегда внимательно прислушивалась к его советам и неизменно старалась следовать им. Это не проходило с годами. Алла окончила школу, институт, и уже несколько лет работала экономистом в НИИ, но все так же испрашивала отцовское мнение по любому вопросу. Алла была убеждена, что лучшего друга и советчика ей не найти. Отец казался ей кладезем мудрости, знатоком человеческих отношений. Её мнение не менялось с годами, поскольку она вновь и вновь убеждалась в его правоте.

И вот первый раз в жизни Алла не смогла как обычно поделиться с отцом тем, что её тревожило. А тревожили её взаимоотношения с собственным шефом Вадимом Аркадьевичем Зыряновым. Их роман возник практически сразу, как Алла пришла после института в его отдел, и тянулся уже два года. Вадим Аркадьевич часто бывал у Луганских дома, очень нравился отцу и в такой же степени не нравился сестре Геле, которая называла Вадима Аркадьевича не иначе как Вадиком и в глаза и за глаза весьма пренебрежительным тоном. Склонная доверять папе, а ни в коем случае не сестре, Алла долгое время не придавала значения некоторым странностям в поведении Вадима Аркадьевича по отношению к ней. Он был старше её всего на десять лет, но начальственный тон, каким он разговаривал на службе с подчинёнными, превалировал и в общении с Аллой. Вадим Аркадьевич любил поучать её во всём и всегда, даже когда они были наедине, и не на работе. Но обиднее всего было Алле, когда Вадим Аркадьевич покрикивал не неё или отчитывал с многочисленными поучениями в присутствии сослуживцев. Все в отделе знали об их романе, наверняка, судачили за спинами об их связи и о том, как ловко эта девица окрутила подающего большие надежды начальника. А Вадим Аркадьевич будто специально, чтобы подать новый повод для сплетен и пересудов, в очередной раз в повышенных тонах выговаривал Алле за какой-нибудь промах или недочёт в работе. Алла краснела, стоя перед ним как школьница. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда перед коллегами. Зато потом, оставшись тет-а-тет, Вадим Аркадьевич как обычно ласково и вкрадчиво извинялся, и добрая, податливая, влюблённая Алла, быстро прощала недавнюю обиду. А Вадим Аркадьевич тут же не упускал возможности немного пожурить Аллу за эту её чрезмерную обидчивость. Он говорил ей о том, что должна она в конце концов понимать, какой на нём лежит груз ответственности, и не надо думать только о себе самой. Она должна помогать ему, а она словно нарочно допускает нелепые промахи в работе, а потом ещё строит из себя обиженную.

Так всё и шло. Как Алла ни старалась безупречно работать, она никак не могла угодить Вадиму Аркадьевичу. Это было странно. Алла всегда была круглой отличницей и в школе, и в институте. Неужели эта в общем-то несложная работа ей не по плечу? Алла не жалела сил, даже брала работу домой и сидела вечерами в своей комнате, пытаясь понять, в чём её ошибки. А тут прямолинейная Гелка выдала:

— Ты что не понимаешь, что он тебя держит на привязи? Хоть через себя прыгни — всё равно не угодишь своему Вадику!

— Геля, ты ничего не понимаешь и, пожалуйста, не вмешивайся, сдержанно ответила ей Алла.

— Что тут не понимать? — пожала плечами Геля, — твой Вадик унижает тебя, вот и всё!

— Его зовут Вадим Аркадьевич! — немного вспылила Алла.

— Вот это и странно! Вы вместе уже почти два года, а он всё для тебя Вадим Аркадьевич. Когда вы с нм занимаетесь любовью, ты тоже его на Вы зовёшь?

Этого уже Алла не могла стерпеть от младшей сестры. Она ничего о них не знает, как она может судить? И тем более осуждать?

— Геля, сейчас же прекрати, или мы с тобой поссоримся!

В голосе Аллы уже слышались близкие слёзы, и Геля, вздохнув, оставила сестру в покое. Может быть, со временем та сама всё поймёт.

Алла пыталась понять, но не могла. Она успокаивала себя тем, что просто у Вадима Аркадьевича такой характер, дело для него прежде всего, а она ещё молодая и неопытная, чтобы его осуждать или давать ему советы. В конце концов, он с высоты своего опыта имеет право немного её поучить. А ей надо не обижаться, а прислушиваться. Когда он ею доволен, он так ласков с ней, так мягок и нежен. Он её первый мужчина, он многому её научил, она его очень любит, она с ним, наверное, счастлива. Просто должно пройти время, чтобы они стали по-настоящему близки друг другу, тогда между ними исчезнут все границы. Но только Вадиком она не станет его называть. Вадим — такое красивое имя.

Алле очень хотелось спросить у отца совета, выслушать его мнение, но она на этот раз почему-то ничего ему не рассказывала. На папины заботливые вопросы как у неё дела, дежурно отвечала, что всё хорошо. Отец чувствовал, что всё совсем не хорошо, но в душу не лез. Вадим Аркадьевич производил впечатление серьёзного и порядочного человека. А его маленькая девочка повзрослела, переживает первое сильное чувство, и у неё появились женские тайны. В сердечных делах советчиков не ищи.

Алле впервые в жизни захотелось посоветоваться не с отцом, а с мамой. Но она никак не решалась, будто боялась какого-то окончательного приговора. А вот Геля не дожидалась, пока Алла спросит у неё совета — говорила, что думает. Но Геля ещё ребёнок, романтичный и наивный. Она до сих пор придумывает себе сказки о прекрасной любви, верит в принца на белом коне, который принял облик родного дяди. Гелка глядит на Илью восхищенными глазами, просто млеет в его присутствии. Её любовь пока так невесома, нереальна, далека от жизни. Что она, погружённая в свою несбыточную иллюзию-мечту, может посоветовать Алле? Поэтому Алла и не обижалась на резкие Гелкины суждения. Пусть она пока витает в облаках, лелеет воздушный образ принца — Ильи.

Ах, этот Илья!.. Никто никогда не доставлял Антону больше хлопот и неприятностей, чем младший брат. Одним своим рождением он натворил непоправимых бед. Во время родов умерла мама. Ей не советовали рожать такого позднего ребёнка, и она сама как врач понимала степень риска, но это ее не остановило. Ей так хотелось дать жизнь ещё одному человеку. Обвинять её в этом было невозможно, и Антон в сердцах обвинил во всём новорожденного брата. Он понимал, что это глупо, бессмысленно, но ничего не мог с собой поделать, и сердце навсегда закрылось для любви к несчастному малышу. Илья, Илья… Он появился как раз в то время, когда Полина дала согласие выйти за Антона замуж. Молодой семье пришлось начать свою жизнь с новорожденным ребёнком на руках. Полина нянчилась с ним, как с родным, не спала ночей. Не этим хотелось бы заняться Антону в первый год супружеской жизни!

Полине было очень тяжело, ведь у неё ещё был трёхлетний Саша. Присутствие маленького Ильи отодвигало на неопределённое время воплощение в жизнь главной мечты Антона о собственных детях. К Саше Антон относился очень хорошо, Илью старался полюбить, но страстное желание взять на руки собственного ребёнка не давало ему покоя. Истинно он мог любить только родное дитя.

Когда Илюше исполнился годик, старший Луганский забрал его к себе в гарнизон. Тут Антону, к огромному удивлению, пришлось столкнуться с яростным сопротивлением Полины. Она умоляла свёкра оставить малыша с ней и Антоном, хотя бы на пару лет, но отец был непреклонен, а Антон, понятно, не настаивал. Полина очень переживала расставание с малышом, Антон же был очень доволен, что теперь не было помех для того, чтобы она начала рожать ему детей. Как минимум трёх, а лучше четырёх. И она была молодцом, она справлялась — регулярно беременела и рожала ему детей. Здоровых, умненьких, жизнерадостных.

Илья до пятнадцати лет жил со своим отцом — Алексеем Луганским. Заканчивал свою службу подполковник Луганский в Германии, и поэтому Илья крайне редко приезжал в гости к старшему брату. Полина очень скучала по Илюше, писала мальчику письма, полные материнской любовью.

Алексей Луганский прослужил в армии до 66 лет. Последние годы он преподавал на кафедре военной медицины в дружественной Германии, поскольку владел немецким в совершенстве. И только после внезапной смерти отца, Илья вновь оказался в доме брата.

Снова у Антона начались проблемы. Ему казалось, что Илья плохо влияет на своих племянников, с младшим из которых разница в возрасте была всего семь лет. Илюша был мальчиком своенравным и очень избалованным. Отец души в нём не чаял, многое ему позволял. Но Антон решил, что ещё не поздно его перевоспитать. И превратил отношения между братьями в упрямую, нервную, жесткую борьбу. Илья не был конфликтным ребёнком, ему не нравилось ссориться, но поступать, как требовал брат, жить по его правилам у мальчика не получалось. Он никогда ничего не делал наперекор, назло — он жил так, как привык. Не хотел укладываться спать по режиму, принимать пищу по режиму, гулять по режиму. Племянники смотрели на него, и тоже начинали сопротивляться раз и навсегда установленному в семье порядку. Антон с ужасом замечал, как переменились его дети. Младший Кирилл сразу стал неуправляемым, Геля начала хуже заниматься, бросила музыкальную школу. Но самое страшное для Антона было то, что впервые за многие годы в отношениях с женой он почувствовал прохладцу. Однажды Полина, после очередной ссоры мужа с братом, не выдержала:

— Оставь, пожалуйста, ребёнка в покое! Он и так несчастный, сирота! Твой отец понимал это и старался, чтобы Илюша не чувствовал себя обездоленным. Ты его не переделываешь, ты над ним издеваешься… — с отчаянием в голосе сказала она.

— Полинушка, я ведь просто хочу, чтобы наши дети росли, как положено…

— Да, я теперь понимаю, глядя на Илью, какую казарму ты устроил вместо семьи.

Эти слова ранили Антона так сильно, что ему хотелось зарыдать. Назвать его добрый, тёплый, уютный дом казармой! Неужели, Полина в самом деле так считает? Большего оскорбления Антон не мог себе представить. Однако очень скоро Полина нанесла ему удар ещё болезненней. Она заявила, что больше не хочет беременеть, и не будет рожать. Антон понял это по-своему. Семья резко увеличилась на одного человека, и вынашивать, рожать, воспитывать ещё одного ребёнка Полине уже не под силу. Опять брат Илья оказывался лишним, опять становился помехой Антону в воплощении своих желаний и мечтаний об идеальной семье. Но выставить пятнадцатилетнего мальчика из дома Антон, конечно же, не мог. Поэтому он попытался решить возникшую проблему другим, более радикальным методом. Он нашёл у Полины невесть откуда взявшиеся дефицитные в то время противозачаточные пилюли и спустил их в унитаз. Полина только закрыла лицо руками, присела на стул и тихонько заплакала. Антон не придал значения её слезам. Они всего лишь проявления женской слабости. Полина просто немного устала, но ведь вместе им не страшны никакие трудности. И у них непременно будет ещё один сын. Две дочки и три сына — как это замечательно!

Антон решил сделать так, чтобы жена во что бы то ни стало, забеременела. Он был уверен, что как только она почувствует в себе биение новой жизни, сразу забудет обо всём неприятном. Но на этот раз что-то у них не получалось. Как долго Полина уже принимала эту отраву, не перекормила ли она свой организм гормонами?… Каждую ночь Антон трудился как мог, находя силы для близости во имя зачатия новой жизни, даже когда с ног валился от усталости. Он даже сам обследовался у врача, регулярно водил к гинекологу жену. Но по-прежнему ничего не происходило. Неужели, больше детей судьба им не подарит? Ведь Полине всего лишь 37. Антон не переставал надеяться, что всё ещё получится. К тому же Илья, закончив школу, поступил в институт. В медицинский, чтобы стать врачом, как его мама и отец. Антон решил, что брат должен учиться именно здесь.

Сам он тут же принялся хлопотать о положенной Илье квартире как сыну военнослужащего. К совершеннолетию Илья эту квартиру получил, но неожиданно бросил институт, чем вызвал просто бурю негодования со стороны брата. Никакие уговоры не помогли. Независимый Илья всё сделал по-своему. Вскоре его призвали в армию. Для семьи Луганских служба в вооруженных силах всегда была почётным занятием, но Антон был зол на младшего брата, ведь он создал ему все условия, чтобы тот учился в институте, закончил его, встал на ноги.

Когда Илья отслужил, Антон с большим трудом, но добился, чтобы его восстановили в институте. Однако все его старания были тщетными. Вместо того, чтобы продолжать образование, Илья вместе с Сашей, который заканчивал юридический институт, решили организовать своё дело.

Антон был против этой бессмысленной и глупой затеи, считая её лишь пустой тратой времени, однако запретить приёмному сыну и младшему брату подобное проявление инициативы не мог. Однако, дело, благодаря тому, что из Саши получился неплохой юрист, а Илья поражал всех невиданной предприимчивость, коммуникабельностью и деловой активностью, неожиданно для всех стало приносить неплохие плоды. Илья всё же получил образование, правда совсем иное — он заочно окончил факультет менеджмента и маркетинга год назад, и теперь вместе с Сашей они активно развивали своё перспективное дело. На этом пути они добились немалых успехов, и теперь стояли на пороге совершенно иного уровня.

На рынке появлялись с каждым годом всё новые и новые конкуренты, и чтобы достойно существовать и развиваться, необходимы были решительные действия, новые решения. И ребята нашли для себя подходящий вариант. Их фирма должна была слиться с более крупной. И тем самым, приводя в новую перспективную структуру своих клиентов, привнося свои интеллектуальные силы и технологии, новое образование, сразу становилась на несколько порядков сильнее практически всех своих конкурентов. Причём бесспорно выигрывали обе стороны такого слияния.

Но Антону всё это по-прежнему не нравилось. Он с подозрением относился к такого рода компаниям, которым удавалось из воздуха делать большие деньги. Антон подозревал в этом либо аферу, либо, что ещё хуже, денежные или имущественные махинации. Поэтому успеху молодых предпринимателей он нисколько не радовался, а Полине однажды признался, что очень боится того, что в один прекрасный день эта шарашкина контора либо лопнет, либо попадёт в руки налоговиков или обэповцев. Но Полина спокойно ответила, что абсолютно доверяет сыну и Илье, бизнес — это всегда определённый риск, но ничего противозаконного мальчики делать не стали бы. Антону пришлось оставить все подозрения при себе, потому что невозможно было убедить жену в том, что её любимый сын Саша способен на скверный, нечестный поступок.

Пытаться вникать в механизм зарабатывания денег, Антон не собирался. Ему достаточно было того, что он видел, какие суммы получали сын и брат, на каких машинах они ездили, в каких ресторанах питались, какие дорогие продукты привозили сумками домой. От одного этого у него волосы вставали дыбом. И Антон по привычке обвинял во всём брата Илью. Только он мог втянуть Сашу в эту подозрительную затею, набравшийся в преддверии падения Берлинской стены западных полукриминальных — полукоммерческих идей и знаний. Значит, случись что-нибудь с ними, это ударит по всей семье, по Полине, по детям, а виноват во всем будет Антон, глава семьи, не сумевший уберечь мальчишек от жестоких законов новой экономической реальности.

Хорошо, что его умница Аллочка не соглашается на Сашино предложение работать с ними. Она понимает, что ничему там не научится и повысить свою квалификацию дипломированного экономиста сможет только в государственном НИИ, а не в сомнительной фирме. Аллочка, радость его, не гонится за длинным рублём, для неё важнее стабильность, уверенность в завтрашнем дне. И теперь задачей Антона остаётся только не пустить работать с дядей и братом Ангелину и Кирилла, чтобы не приведи Господь не образовалось этакое «семейное дело» замешенное на подозрительных идеях.

Антон очень хотел, чтобы младший сын стал офицером, продолжил династию, но встретил жесточайшее сопротивление Кирилла. Тот просто рыдал вечерами напролёт, чем вызывал ярость отца — как можно так распуститься молодому парню, сыну, внуку и правнуку офицеров! Антон называл его тряпкой, слюнтяем, маменькиным сынком, но ничего не помогало. В конце концов, даже под страхом отцовского гнева, измученный морально, Кирилл завалил вступительные экзамены в военное училище. Антон был уверен, что тот сделал это специально, и в наказание запер сына на полгода дома, лишив привычных развлечений, дискотек, встреч с друзьями. Это Кирилл перенёс очень легко. Главное для него было то, что он — студент обычного политехнического института и не станет уже кадровым военным.

И в этом Антон склонен был видеть влияние Ильи. Нельзя, наверное, было разрешать ему так много возиться с малышами — Гелей и Кириллом. Но Илья почему-то любил с ними играть, водил их на прогулку, помогал делать уроки. А малышня в свою очередь ходила за своим непутёвым дядюшкой как привязанные.

Теперь у Ильи была собственная квартира, но он очень много времени проводил в их доме. Запретить ему бывать и жить здесь, Антон не мог, не имел морального права. Это, в конце концов, и его дом, его семья, единственные на всём свете родные ему люди. Придётся смириться и терпеть, хотя иногда так становится невмоготу при одном только взгляде на младшего брата с его лучезарной и какой-то легкомысленной улыбочкой, которая будто завораживает Кирилла и Гелю, и они слушают его, раскрыв рты, смеются над его шутками, безгранично доверяют ему. Илья, Илья, каких ещё неприятностей ждать от тебя?..

4

Илья Луганский в свои двадцать шесть познал очень многое. Несмотря на безграничную любовь своего отца, его детство нельзя было назвать безоблачным. Прежде всего, ему частенько приходилось жить в интернате, когда отец бывал в продолжительных командировках. А Илья с детских лет ненавидел жизнь по расписанию, по режиму. Гарнизонная школа-интернат в Германии была не самой худшей из возможных, но Илья неудержимо рвался из неё домой, в их с отцом холостяцкую квартирку. Илья яростно сопротивлялся собственному сиротству. Много раз он убегал из интерната и пытался жить один дома. Но его немедленно привозили обратно и в случае повторения подобного правонарушения грозились отправить в интернат в Союз, чтобы бегать домой стало невозможно. К счастью, командировки отца стали редкими, и Илья мог забыть интернатский быт и жить дома. Но отца он по-прежнему видел очень редко и был большей частью предоставлен сам себе.

Вопреки представлениям брата Антона, Илья не был избалованным, он был всего лишь очень самостоятельным и независимым. И ещё крайне неприхотливым. Эти его качества плюс упорство, граничащее с упрямством, и позволили добиться успехов в делах, а его открытость, улыбчивость и лёгкий характер вкупе с особой внешней привлекательностью подарили огромное количество друзей или просто относящихся к нему с большой симпатией людей.

Илья со всеми легко находил общий язык. Со всеми, кроме родного брата. Их отношения являлись для обоих камнем преткновения. Между ними были не только годы и расстояния, но судьба… Илья очень скоро понял, что такие препятствия ему не преодолеть. Зато их вовсе не было в отношениях с Полиной и ребятами. Полина была для него как мать, Саша стал лучшим другом. А малышей Илья просто обожал. Более заботливую няньку невозможно было отыскать. Илья целыми днями играл с Кириллом и Гелей, читал им на ночь сказки, водил в зоопарк и в кино. Илья был создан для большой семьи, но судьба обделила его, и он, попав в семью брата, словно навёрстывал упущенное. Он подсознательно хотел, чтобы эта семья стала его семьёй, этот большой шумный дом — его домом.

Однажды десять лет назад, в очередной раз получив за что — то выговор от Антона, Илья чуть было не расплакался при всех, но сдержался. Он ушёл в свою комнату, сел на кровать, положил на колени фотографию отца и почувствовал себя бесконечно одиноким. Впервые в жизни он осознал себя сиротой. Ему стало больно и горько, он не смог сдержать слёз. Но тут дверь открылась и в комнату вошла маленькая Гелька. Она тихонько села рядом с ним и совсем по-взрослому взяла его за руку.

Следом за ней вошла Полина, и села возле Ильи с другой стороны. Она обняла его, привлекла его голову к своей груди и ласково сказала:

— Хороший, славный мой мальчик… Мы очень тебя любим! Не переживай, всё образуется, всё будет хорошо.

А малышка Геля прошептала ему в ухо:

— Мы очень тебя любим, я очень тебя люблю…

Тут в комнату влетел Кирилл, за ним зашёл Саша. Даже Алла в этот раз, похоже, была не на стороне отца. Ей тоже хотелось приободрить Илюшу. Этот случай сказал Илье очень многое. И Илья начал учиться не обращать внимания на замечания и упрёки брата. Потому что теперь он знал, что на его стороне вся остальная семья, они его любят и он не одинок.

Кроме Полины, наиболее тёплые отношения у Ильи всегда складывались с Гелей — Гелькой — Ангелинкой. Может быть, потому что она больше остальных была похожа на свою мать, тепло и любовь которой Илья впитал в себя с первых своих дней. Но, в общем-то, Илья никогда особенно не задумывался, почему ему легко общаться с Гелей, почему они понимают друг друга с полуслова, почему находят друг для друга особенно ласковые слова… Никогда, до последнего времени. Вдруг Илье стало не по себе от одного единственного Гелкиного взгляда, долгого и пристального, словно невзначай брошенного из-под полуопущенных ресниц. Этот взгляд его обжёг и неожиданно смутил. Почему, отчего?.. Потом Илья вдруг стал замечать, что исчезла прежняя непринуждённость в общении между ними, словно он хотел от чего-то отгородиться, а Геля это чувствовала…и не могла ему это позволить.

Геля любила своего родного дядю Илью. Об этом в семье знали все, но никто не предполагал, насколько это чувство было сильно, насколько серьёзно. А оно никогда не было иным.

В первый раз Геля встретилась со своим дядей, когда ей только исполнилось десять. Это был как раз тот возраст, когда девочки перестают играть в мальчишеские игры, когда по партам ходят первые анкетки с вопросами о любви. Девочки начинали подкрашивать свои розовые губки и нежные ресницы, а мальчики грубовато и как бы между прочим приглашали их в кино или в кафе-мороженое. Это была пора первой детской влюбленности, но мало кто мог предположить, насколько серьёзна она бывает.

Илья своим появлением в их семье перевернул Гелину жизнь сразу. Такой взрослый, красивый, очень весёлый, добрый и смелый — он не боялся даже спорить с папой! Илья стал для Гели настоящим героем, рыцарем без страха и упрёка. Она хранила в своей записной книжечке его фотографию, на все вопросы в анкетах подружек типа «ваша симпатия», «кого вы любите», «с кем хотели бы дружить» неизменно писала загадочные инициалы И.Л.

Настоящей трагедией для Гели стал уход Ильи в армию. Все два года она писала ему письма, но ни одно не могла отправить, потому что все они были Признанием в Любви. Это чувство переполняло её, одновременно делая счастливой и несчастной. На протяжении этих двух лет не было, наверное, ни одного дня, чтобы Геля не думала об Илье, о своем герое, благородном принце… Он был для неё именно таким, и никогда — родным, роднее некуда, дядей. Геле пора было задуматься об этом, но она не хотела, не могла, не умела.

Однажды подружка увидела бережно хранимую фотографию Ильи и, недолго думая, выпалила:

— Ты что, рехнулась? Ты не можешь его любить! Он ведь твой родственник! Вам даже нельзя в губы целоваться!

И Геля неожиданно почувствовала себя несчастной. Ну разве она виновата, что единственный для неё в мире человек, самый умный, самый красивый, самый смелый приходится ей дядей? Что Геле теперь делать, если никто другой ей не нужен? Кровные узы не разорвать, но также невозможно перестать любить. Вот если бы оказаться на месте Саши, вдруг подумалось ей. Если бы у неё тоже оказался другой отец и Илья не был бы роднёй! Геле пришло в голову, что ведь эта её мечта может оказаться реальностью. Мало ли как складывается в жизни? Может быть, стоит спросить у мамы?

Но Геля не решилась на такую дерзость. Ей оставалось только одно — в тайне мечтать об этом. Геля рисовала в своем воображении целые картины, создавая в своём мозгу иную реальность. И порою, сама начинала верить в то, что придумала. Мысленно она отреклась от своего родного отца, она не хотела, чтобы Антон Алексеевич Луганский им был. Юный впечатлительный ум живо находил подтверждения своим фантазиям: Почему папа так любит Аллу и почти не занимается Гелей, а Кирилла только ругает? Геля смотрела на себя в зеркало и не находила в своем лице ни одной отцовской черты. А что если как-нибудь попытаться сдать кровь на анализ? Лишь бы найти свидетельство того, что она не Луганская.

Одним словом, Геля двигалась в противоположном здравому смыслу направлении. Вместо того, чтобы осознать, наконец, свою степень родства с Ильёй и смириться с тем, что не суждено ей любить его и быть им любимой, Геля упорно придумывала невероятные истории своего рождения, внушала себе, что их с Ильёй ничего, кроме любви, не связывает и связывать не может. Но это было только полдела. Самое трудное ожидало её впереди.

Илья вернулся из армии, возмужавший, очень повзрослевший. Жениться он пока не собирался, но влюблялся без счёта. Каждая новая девушка Ильи становилась для Гели главным врагом и новой болью. Что творилось с ней в те дни — стало для семьи настоящим кошмаром. Вместо весёлой, жизнерадостной, спокойной девочки явился агрессивный, капризный монстр. В течение целого года Геля была невыносимой. Ссорилась с сестрой, кричала на отца, что он не имеет права делать ей замечания, дерзила маме…И вот однажды слегла с высочайшей температурой, вызванной нервным срывом в больницу. Отец нашёл ей хорошего психолога, а Кирилл, доведённый безумным поведением сестры буркнул:

— Да ей не психолог нужен, а психиатр!

Именно тогда в неокрепшей душе Гели произошёл слом. В одночасье ли она повзрослела, или просто переболело, перегорело всё, что было вымучено в душе, но из больницы Геля вернулась прежней, жизнерадостной, лёгкой в общении, как обычно легкомысленной и открытой. Семья облегчённо вздохнула, приписав Гелин срыв переходному возрасту. Геля поступила в институт, обрела множество новых друзей, от которых частенько гудела квартира, преданного поклонника Костю Лебедева, который ходил за ней попятам. Изменилась Гелина жизнь, изменилась она сама. Только одно осталось в ней неизменным — она по-прежнему отчаянно-обречённо любила Илью. Она смирилась с тем, что им никогда не быть вместе и просто научилась радоваться уже тому, что он часто бывает в их доме, что они могут подолгу разговаривать, и что он всё ещё не женился. Такое смирение перед судьбой далось ей нелегко, очень нелегко. Должно было пройти время. Теперь Геля училась на последнем курсе, она очень многое поняла в жизни, многому научилась. В том числе, как не подавляя, управлять своими чувствами. Как любить и не быть при этом мученицей. Она вышла на новый уровень любви — любви, не требующей ничего взамен. Возвышающей, вдохновенной, дарующей и невзыскательной. Любви во имя самой любви. Спасению и опоре.

5

«С меня достаточно! Я больше так не могу жить!»

Полина Дмитриевна Луганская чувствовала смертельную усталость, ей казалось, что она задыхается или находится на грани истерии и помешательства. Двадцать шесть лет жизни в этом доме стали для неё кошмаром, преследующим и днём и ночью, ужасом, доводящим до отвращения к самой себе. Она ненавидела себя за свою податливую слабость, за то, что ежедневно подавляла в себе себя. Убивая свои чувства, уничтожала свою душу. А теперь она поняла, что это конец, грань, за которую переступить невозможно, потому что за ней — пустота, чёрная дыра безумия, беды и боли. Но слёзы давно иссякли, а душа онемела. Чтобы выжить, нужно прекратить это самоистязание. Казалось, что и сил уже никаких нет, только инстинкт самосохранения вёл её из этого мрака.

Полина Дмитриевна ненавидела своего мужа. С первых дней совместной жизни она поняла, какую жуткую ошибку совершила. А с годами ненависть становилась сильнее, приобретая болезненные черты отвращения, доводящего до приступов тошноты и дрожи. Муж был мерзок ей во всём — в том, как он разговаривал, как ел, как спал… Полина даже представить себе не могла, что так бывает. Антон не был глуп, не был безобразен, у него не было дурных привычек…Всё было наоборот.

Антон Луганский был красив, умён, воспитан. Он был безупречен, он всё делал правильно. Он никогда ни в коем случае не унижал Полину, он её любил, боготворил, возносил до небес. А она с каждым днём опускалась всё ниже и ниже в собственных глазах, потому что терпела общество нелюбимого человека. Сначала ради Саши. Именно из-за него она согласилась выйти замуж за Луганского, полагая, что лучшего отца, взамен того, кто сына бросил, не найти. Она готова была пойти на всё, чтобы её ненаглядный мальчик был счастлив, чтобы вырос он в достатке, в полной благополучной семье. Но не слишком ли большую цену она заплатила за то, чтобы Саша стал тем, кем стал? К тому же ей всегда казалось, что её Сашенька чувствует, как она несчастлива…

Нет, ничего не значат её несчастья по сравнению со счастьем сына. Саша вырос, получил хорошее образование, конечно, во многом благодаря Антону. Саша уважает и ценит отчима, но больше в нём не нуждается. Значит ли это, что настало время наконец вспомнить о себе. И о том, насколько он чужд ей.

Долгие годы Полина была покорна и безропотна — ради Саши. Антон хотел детей — она рожала ему детей, хотя каждая беременность была для неё мукой. Долгие месяцы выматывающего токсикоза, нечеловеческая боль во время родов. А потом бесконечные бессонные ночи с грудным ребёнком, вечные болезни, пелёнки… А потом новая беременность, и всё сначала. Это превращало её в усталое животное, но всё же не было самым страшным. Дети, может, и не совсем желанные, всё же приносили ей радость. Самым ужасным было для Полины совсем другое. Она с содроганием ожидала ночи, всё внутри у неё умирало, когда Антон прикасался к ней, ласкал, целовал. Ей было невмоготу, хотелось кричать, когда он овладевал ей. Но она вновь и вновь стискивала зубы и терпела, зачастую из последних сил. Иногда ей хотелось потерять сознание только бы не ощущать на себе его руки, не слышать его дыхания, не чувствовать как он входит в неё, движется внутри её. Тело покрывалось липким потом, а он продолжал неустанно её целовать и двигаться, двигаться, двигаться… Какими бесконечно долгими были эти полчаса. Но им ещё предшествовали полчаса бурных ласк. Антон всё всегда делал по правилам. Регулярные продолжительные занятия любовью, обязательные ласки до и после. Сколько же ей пришлось вытерпеть, вымучить в себе, стиснув рот и закрыв глаза. Почти каждую ночь на протяжении четверти века она отдавала себя ему, безвольно и покорно раскрывала под ним себя. Антон никогда не был резок, груб, агрессивен, он хотел сделать её счастливой, он старался изо всех сил, но от этого его старания становилось только хуже.

Ей нужно было уйти от него сразу, в первые же месяцы, но у Полины на руках оказался новорожденный Илюша. Она очень полюбила малыша. Почти также как Сашу. Как она могла бросить это крохотное беззащитное существо, и так уже обделённое материнской любовью. А через год Антон сделал её беременной. И идти ей было некуда. Полина решила терпеть. Благо этому её уже научила жизнь. У собственных родителей она не могла получить помощи и поддержки. У матери, суровой неласковой женщины, было ещё двое детей от второго брака. Отчим Полину всегда не особенно жаловал. А родной отец тихо спился с очередной сожительницей, втихаря продав квартиру, часть которой могла бы принадлежать Полине. Но Полине ничего не надо было от своих родных. Они не могла её ничем осчастливить. Ей вполне хватило собственного нерадостного детства и ощущения себя чужой, ненужной. Её никто никогда не любил. Отец про неё забыл в пьяном угаре, мать была занята новой семьёй. А тот, которого Полина любила всей душой, бросил, едва узнав, что она беременна. У него были иные планы, семьёй обзаводиться он пока не собирался. Он уехал куда-то, и больше Полина его никогда не видела. Даже не слышала о нём ничего. Но всю жизнь она ждала, что он вернётся к ней и сыну, осознавший свою ошибку, любящий, преданный… Вся её невостребованная любовь к этому человеку перешла на Сашу.

Полина всё сердце отдавала своему малышу, поклялась себе, что её сыночек никогда не окажется в роли нелюбимого пасынка, никогда не повторит её собственную судьбу. Именно поэтому Полина очень долго не соглашалась выйти замуж за Луганского. Но он настаивал, убеждал, умолял, и она сдалась. Вот — призналась она себе — это первый и единственный человек, который меня любит, для которого я не буду обузой даже с ребёнком. Для неё это было необычным, манящим и так много обещающим, что она уступила. Любовь, может быть, и в самом деле умеет творить чудеса, и со временем Полина тоже полюбит своего мужа, они станут близкими друзьями, родными друг для друга людьми. Если бы она тогда знала, что её ждёт! Глухая безысходная ненависть, вместо окрыляющей любви. Умный, порядочный, благородный Антон, превратился для неё в монстра, которому она добровольно и безропотно давала себя насиловать. Это касалось не только секса, а всего семейного уклада. Ему хотелось много детей, а ей никого, кроме Саши было не надо. Разве что ещё маленького Илюшку. Но когда Полина носила Аллу, она с ужасом осознавала, что на этом Антон останавливаться не собирался. Убедить его, что Саши и Аллы вполне достаточно было невозможно. И Антон сделал всё, чтобы через два года она забеременела снова. Родилась дочь Геля, а Антон, конечно же, мечтал о сыне. Значит, снова Полину ожидала беременность. Она очень тяжело ходила с Кириллом. Беременность дала тяжёлую патологию, к счастью, ребёнок родился вполне здоровым. Полина собиралась облегченно вздохнуть, но в одну из ночей услышала жаркий шёпот мужа: «Ну что, милая, поднатужимся ещё разок… роди мне ещё одного сына»

«Нет!» — вскрикнула отчаянно Полина, но Антон будто её не услышал. А может быть, она, привыкшая держать в себе все свои крики, только хотела крикнуть, но не крикнула.

Нужно было что-то предпринимать, Полина просто боялась возненавидеть нового ребёнка, так она устала от беременностей. Она, видимо, не была создана для этой роли — многодетной матери, получающей удовольствие от процесса зачатия, вынашивания и родов.

Полина решилась. Она написала очень откровенное письмо свёкру в Германию, с просьбой прислать ей какие-нибудь противозачаточные средства. В то время они были жутким дефицитом, а бегать по аптекам в поисках, у Полины времени просто не было. Да и это не давало результатов. Можно было с трудом купить только презервативы, но пользоваться ими Антон не собирался. Свекор откликнулся с пониманием, выполнил, не затягивая, просьбу Полины и ничего не сказал сыну. Полина вздохнула с облегчением. Теперь оставалось только вытерпеть еженощные полчаса близости. К этому трудно привыкнуть, но зато уже можно не опасаться последствий в виде новой беременности. Но тут Полину ожидало новый удар — Антон нашёл случайно её пилюли, хотя она их очень надёжно прятала. Она, наверное, переусердствовала, прибирая их в самые невероятные и труднодоступные для мужа места. Как он на них наткнулся — она не могла понять — может быть, он за ней следил?

Антон был очень рассержен. Как Полина могла так с ним поступить? И как можно больше не хотеть детей? Основное предназначение женщины — быть матерью. Далеко не каждую женщину судьба так щедро одаривает! Его собственная мать не побоялась смерти, чтобы родить сына. Почему же Полина, молодая, здоровая, созданная для того, чтобы рожать детей, не желает больше это делать? Антон пытался понять, разобраться, но кроме невнятного ответа, что она устала, ничего не мог от жены добиться. Так или иначе, но ещё не поздно было всё исправить.

Полина первый раз почувствовала себя на грани безумия. Антон превратился в механизм, который неустанно работал, чтобы зачать ребёнка. Эти три года были, пожалуй, самыми жуткими в жизни Полины. Ложиться в постель с нелюбимым человеком, содрогаясь от неприязни, чтобы вновь сделаться беременной, снова пройти весь этот путь от начала до конца, чтобы в муках родить ещё одного ребёнка, который никому не будет особенно нужен. И всё ради чего? Ради этой маниакальной идеи, навязчивой мечты Антона о большой дружной семье… но сопротивляться этому Полина не могла. Она и без того чувствовала некоторую свою ущербность. Ведь ничего нет плохого в том, что женщина рожает детей. Семья вполне обеспеченная, прекрасные жилищные условия, помощь государства. Дети рождаются здоровыми, умными, красивыми. И Полина смирилась. Она смотрела на своего растущего Сашу, и принимала данность как своего рода плату за его счастливое, обеспеченное детство. Он ведь никогда не был обделен её любовью. Полина бежала к нему по первому зову, бросая все свои дела, не обращая внимания на крики других детей. Сашенька всегда был её главной заботой.

Но Саша вырос, успешно поступил в юридический институт, окончил его, начал работать. Он стал вполне самостоятельным и больше не нуждался в её опеке. Младшему Кириллу уже исполнилось 15 лет. И Полина сказала себе: «С меня хватит! Я больше так не могу!»

Самым сильным её желанием было вообще куда-нибудь уйти, уехать, забрав с собой Сашу, но бросить остальных детей она не могла. Хотя все они были уже вполне взрослыми и самостоятельными. Алла училась в институте, Геля заканчивала школу. Каждый мог сам о себе позаботиться. Однажды она об этом так и сказала мужу.

— А чем займёшься ты? — немного ошарашено спросил Антон.

— Пойду работать!

— Куда? У тебя нет образования, нет специальности!..

— А ты рассчитывал, что я до смерти буду вашей нянькой-хозяйкой? резко спросила Полина.

— Милая, что с тобой? — удивился Антон. И Полина поняла, что ему остаётся теперь только удивляться. А заставить её переменить своё решение он не сможет.

Как раз в те дна, когда Геля легла в больницу, Полина и познакомилась с женщиной — психологом из кризисного центра. Та сначала занималась дочерью, а потом обратила внимание на саму Полину.

— Вы не хотите как-нибудь зайти к нам в центр? — спросила она.

— Я? Зачем?

— Мы вам попытаемся помочь… — ответила психолог так, будто все проблемы и беды Полины были написаны у неё на лице крупными буквами, приходите, пожалуйста, в любое время. Вот завтра у нас коллективный тренинг…

Полина подумала сначала, что это нужно, чтобы помочь Геле справиться с нервным срывом и пришла.

И с первых же минут пребывания на занятии поняла, что это нужно ей. И что больше всего она устала от одиночества, оттого, что рядом не было людей, которым можно высказать до конца всю свою боль. Полина начала ежедневно посещать занятия в кризисном центре. Она занималась в группе, где каждая женщина могла открыто рассказать о своих проблемах, выслушать мнение других таких же женщин. А потом была длительная и трудная работа на сеансах у психолога. Полина выходила после них как выжатый лимон, но с каждым разом ощущала в себе прилив какой-то новой энергии.

Самым сложным было научиться откровенно рассказывать о себе, о том, что мучило многие годы и было загнано в самые потайные и тёмные закоулки души. На то, чтобы всё наболевшее освободило её, обретя словесную форму, ушло едва ли не полгода. И когда она рассказала о себе всё, вычерпала всю себя до донышка, ей стало так легко, что она впервые за долгие месяцы посещения кризисного центра расплакалась и долго не могла успокоиться. Но её не успокаивали, ей дали вдоволь выплакаться. А потом началась ещё более трудная работа. Полина должна была переосмыслить всю свою жизнь, поглядеть на неё с иных позиций. Это было неимоверно сложно, но Полина после того, как облегчила свою душу исповедью, была к этому готова и смогла это сделать. Это был очень странный и нелёгкий процесс — ничего не придумывая, сотворить новую реальность, в которой можно будет жить дальше.

— Вы несчастны потому, что сами так решили, — говорила психолог Наталья Сергеевна, — Вам хотелось быть несчастной, потому что вам думалось, что иначе быть не может. Вы жертвовали собой ради сына, и вам казалось, что вас ожидают одни потери. Вам никогда не приходило в голову посмотреть на всё иначе. Вы словно боялись стать счастливой и довольной своей жизнью. А на самом деле ваша жизнь была прекрасна. Вы сделали счастливым мужа, сына, подарили жизнь ещё троим прекрасным детям. Вы только задумайтесь, как это важно для вашего Саши. У него есть заботливый отец, сёстры и брат, которых он очень любит. То, что вам кажется жертвой — для Саши — его жизнь. Он никогда не останется одинок, как случилось с вами, потому что у него есть родные, которые не оставят его в беде. Вы не хотели и боялись рожать только потому, что опасались, что Саше достанется меньше любви и заботы. Но ведь произошло всё наоборот. Его теперь любит не единственный человек — его мать, а как минимум ещё пятеро близких ему людей. Если бы вы сразу выбросили из головы эту идею жертвенности, совсем по-другому сложились бы ваши отношения с мужем. Он мог бы стать вашим лучшим другом, а он остался для вас чужим, потому что вы боялись идти с ним на сближение. Частично отсюда и проистекают ваши сексуальные проблемы. Вы никогда не пытались его понять и полюбить, потому что всегда считали себя жертвой. Заставляли себя терпеть, даже когда в этом не было никакой необходимости, а достаточно было только произнести слово. Как он мог узнать, что творится в вашем сердце, если вы ни разу не были с ним откровенны, всё всегда держали в себе? Вот вы разве можете уверенно сказать, что тревожит его, или любого из детей, если вам об этом не расскажут?

Из беседы с сексологом Полина узнала, что все её комплексы происходят из-за давней обиды, когда её бросил мужчина, которого она полюбила. Эта обида выросла в недоверие ко всем остальным представителям мужского пола и сделала ей сексуально закрытой. Женщина в ней уснула и её предстоит сейчас разбудить. Но сделать это было труднее всего.

Сначала Полина училась говорить «нет», чтобы со временем смочь сказать «да». Полине предстояло сделать мужа своим другом, если она не сможет его полюбить. Только спустя год после того, как Полина начала посещать центр, она смогла отказать Антону в близости. Спокойно и просто сказать, что не хочет сегодня заниматься любовью. Для Антона это было в диковинку, он сразу начал переживать, не заболела ли жена. Полина могла бы сказать, что плохо себя чувствует, но она не стала этого делать. «Я не хочу сегодня заниматься с тобой любовью» — твердо повторила она. Это была её первая победа над собой. Антон спокойно уснул, а Полине долго не спалось. Зачем было превращать свою жизнь в кошмар на протяжении многих лет, если всё могло решаться так просто!?

Неожиданно Полина почувствовала, что многие её несчастья в самом деле надуманные, особенно по сравнению с проблемами других женщин, посещающих кризисный центр. Антон за всю совместную жизнь ни разу не повысил на неё голоса, он любил её, заботился о ней, как мог. Она вдруг осознала, что не представляет себе, куда нужно выносить мусор, как открывается пылесос, на каком рынке лучше покупать продукты… Очень многие домашние дела на себя взял Антон. В доме никогда не текли краны, не скрипели полы и двери. Все вещи вовремя увозились в химчистку, а бельё в прачечную, в холодильнике всегда были самые необходимые продукты. Даже посуду Полина мыла крайне редко. Антон приучил к этому детей. Когда они подросли, он распределил между ними несложные домашние обязанности. И каждый свою комнату всегда убирал сам.

Теперь Полине впору было чувствовать себя несчастной оттого, что полжизни она создавала для себя образ мученицы, хотя должна была бы жить счастливо и радостно. Но Наталья Сергеевна запретила ей даже думать об этом. Бессмысленно и опасно было «пилить опилки», переживать из-за того, что жизнь потекла не по тому руслу.

— Вы такая сильная, красивая, молодая женщина, у вас ещё всё впереди. Подумайте только — дети выросли, и выросли неплохими людьми, у них есть всё, о чём многие могут только мечтать. А вы теперь принадлежите себе самой, вам предстоит только найти себя, найти применение своим силам.

Но Полина уже знала, куда себя девать, чем она будет заниматься дальше. Она хотела работать в кризисном центре. Каждой приходящей сюда женщине необходимо было общение не только со специалистами, но и с такими же, как она сама. Нужны были те, кто встретит у дверей Центра тёплым словом и взглядом, сумеет успокоить, если женщина взволнованна, расскажет, когда и как можно получить консультации специалиста. Этим Полина и начала заниматься. Она проводила в Центре целые дни, и у неё очень неплохо получалось находить общий язык со всеми. Она располагала к себе мягкой манерой говорить, терпением, сочувствием, в котором нуждалась любая женщина, пришедшая в центр. Работа в центре помогала ей самой. Полине необходимо было реализоваться как личности, обрести в себе уверенность. Многие годы она была лишена общения с подругами и теперь навёрстывала упущенное. Кроме того, ей очень хотелось помочь как можно большему числу женщин, пришедших в центр со своими проблемами. Она интуитивно чувствовала, что искреннее сострадание и участие в чужом горе помогали ей самой обрести себя в этой жизни.

Год Полина проработала в центре на общественных началах. А затем ей предложили стать штатной сотрудницей. Полина с радостью согласилась, она уже не представляла свою жизнь без центра. Однако когда ей выдали первую зарплату, она от недоумения растерялась. За что? Какие деньги? Она ведь работает здесь ради самой себя. И не из-за денег приходит в Центр. Она только на полпути к выздоровлению, к спасению! Ей ещё предстояло решить трудную проблему в своей личной жизни.

Спустя два года с начала посещения центра многое встало на свои места, многое она поняла. Одно пока ей не давало покоя — как она ни старалась перебороть в себе отрицательное отношение к мужу, ничего не получалось. Это мешало ей осознавать себя свободной и счастливой.

Полине хотелось жить по собственным правилам, ни от кого не зависеть. Так или иначе, Полина была близка к решению разойтись с мужем. Она понимала, насколько будет болезнен для семьи этот шаг, какой это будет удар для мужа, если он на самом деле любит её. Но путь к спасению собственной души необходимо было пройти до конца. И Полина собиралась это сделать. Может быть, не сейчас, а немного позднее, когда дети станут самостоятельными. Пока Полина много и усердно работала в центре. Она прослушала курс лекций по психологии и межличностным отношениям, и ей говорили все, даже специалисты, что из неё мог бы получиться непревзойдённый психолог. Однако время было упущено безвозвратно, но Полина уже научилась не переживать по этому поводу. Такие как она были крайне необходимы в кризисном центре. На плечи Полины со временем легла вся организационная работа. Она координировала деятельность групп, составляла расписание занятий и тренингов, договаривалась со специалистами, следила за тем, чтобы в прессе своевременно появлялась информация о работе центра, сама ездила в школы, институты, на предприятия и фирмы с рассказами об их кризисном центре. Ей хотелось, чтобы как можно больше женщин, оказавшихся в непростых житейских ситуациях, узнали о том, что им могут помочь и пришли в центр.

В целом Полина уже работала в Центре четыре года. Это было её спасение. У неё появилось много друзей, интересных собеседников. Каждый вечер она засиживалась в центре допоздна. Полина обрела вкус к жизни, любимую работу, уважение к самой себе — всё, чего была лишена долгие годы.

Всё понемногу становилось на свои места. Младший сын учился уже на втором курсе института, а Саша, похоже, собирался жениться. Отношения с мужем были ровные, как обычно. Только их интимная жизнь была практически сведена к нулю постоянными отказами Полины. Антон теперь чувствовал, что всё это неспроста, но не спешил и боялся делать какие-либо выводы. Полина отдалялась от него, и он очень боялся её потерять. Антон надеялся, что всё как-то само собой образуется и вернётся в прежнее русло. Он ещё не понимал, что произошло с женой и что она никогда уже не станет прежней — тихой и покорной. Полина в свою очередь видела его переживания и что-то вроде жалости шевелилось в её душе. Бесконечно всё это длиться не могло. Лучше выяснить отношения до конца, разойтись, и не мучить больше друг друга. Но Полина понимала, сколько боли может принести резкий разрыв, и поэтому ждала того момента, когда Антон сам осознает, что их отношения закончены безвозвратно и ему теперь придётся жить без неё.

Глава вторая

1

Геля вернулась из института как обычно, и к удивлению обнаружила дом непривычно пустым и затихшим. Не было дома Кирилла, который всегда возвращался раньше, гонимый домой голодом. Геля не обнаружила даже Дины, которая по обыкновению сидела в гостиной перед телевизором, сгорбившись и подтянув острые колени к плечам, как черная паучиха. Отец тоже почему-то не приехал пообедать. И мама ушла на свою работу раньше обычного.

В пустом доме Геля чувствовала себя крайне неуютно. И хотя комнаты были залиты ярким солнечным светом, казалось, что дом погружён в темноту, так что захотелось включить везде свет. Но Геля ограничилась телевизором в гостиной и магнитофоном у себя. Разогревать суп себе на обед было лень, и Геля сделала большой бутерброд с сыром и зеленью. Правда, хлеб оказался последним, и Геля ещё раз подумала о том, где это носит ненаглядного братца Кирку. Его можно было отправить в булочную. Не топать же самой, в конце концов!

Геля уселась с бутербродом в кресло перед телевизором и задумавшись, машинально начала переключать каналы. А думала она об одном — приедет ли сегодня Илья. Геля не видела его уже неделю, и ей становилось тоскливей день ото дня. Илья и Саша в последние дни много работали, готовились к какому-то преобразованию… Но если в результате этого они всегда будут работать так много, что Геля перестанет видеть Илью, для неё это будет катастрофой. Интересно, а Илья скучает по ней, ну хоть самую капельку, хоть чуть-чуть?…

Кирилл всё не шёл, и Геля грустно подумала, что за хлебом, видимо, придётся топать ей.

Алла ушла с работы, не дождавшись окончания рабочего дня. Оставаться сегодня на службе ей было невмоготу. Вадим Аркадьевич снова накричал на неё в присутствии коллег и всего лишь из-за того, что она сложила документы не в том порядке. Алла покраснела как школьницы и почти выбежала из комнаты в туалет. Слёзы обиды ручьём текли по лицу и чтобы успокоиться понадобилось четверть часа. Выйдя из туалета, Алла решительно направилась в сторону гардероба. Возвращаться на рабочее место под обстрел пристальных глаз было выше её сил. Алла никогда не была бунтарём, но любому терпению приходит конец. А в последнее время их отношения с Вадимом Аркадьевичем стали будто бы прохладнее. Несмотря на то, что он не уставал твердить о своей любви к ней, их встречи стали короче и происходили немного реже. Вадим Аркадьевич ссылался на чрезмерную занятость, и зачастую им приходилось довольствоваться короткими суетливыми встречами с торопливыми объятьями и отрывистыми поцелуями. Алла тяжело переносила своё вынужденное одиночество, её любящему сердцу не хватало рядом близкого человека. А Вадим Аркадьевич вместо того, чтобы ласковым словом или взглядом приободрить ею, напускался на Аллу с публичной критикой. Она, может быть, глупая, нерасторопная, но зачем кричать на неё при всех?

— Геля, почему дома нет куска хлеба? — Алла стояла на пороге гостиной, укоряюще глядя на сестру.

— Кончился, — спокойно ответила Геля. — Хочешь сходить купить? Или Кирилла подождёшь?

Геля знала, как надо разговаривать с Аллой, которой проще всё было сделать самой, чем заставлять кого-нибудь другого.

— Гелка, какая ты бессовестная, — горько проговорила Алла, — Я схожу, конечно, куплю хлеба, накормлю тебя обедом, а ты сиди и не смей отходить от телевизора!

Подобные увещевания на Гелю никогда не действовали, особенно из уст сестры. Но на этот раз тон Аллы задел её.

— Ты что, опять поссорилась со своим Вадиком? — язвительно усмехнулась Геля, не глядя на сестру.

— Не твоё дело! — Алла взяла с вешалки плащ, чтобы идти в магазин.

— А, ну ясно… Он опять назвал тебя при всех дурой и кретинкой, а ты снова думаешь, что это проявление любви и заботы! Ха-ха!

Алла влетела в комнату, собираясь как следует отчитать младшую сестру, но вместо этого вдруг села на стул и горько заплакала.

Гелю словно подменили. Она соскочила с кресла и бросилась к Алле.

— Прости, прости, пожалуйста! — горячо зашептала она, обнимая сестру. — Ал, не плачь, я не права!

Геля не была злой и бессердечной. Она могла обидеть человека, благодаря своему острому язычку и детской прямолинейности, но уже через секунду искренне умоляла о прощении. Особенно тех, кого сильно любила.

— Ты, наверное, права, Гелка, — сквозь слёзы грустно выговорила Алла, — но что мне делать?..

— Да брось ты его! Хватит ему уже над тобой измываться! Ты такая красивая, такая умная, а эта сволочь просто мучает тебя!

— Геля, перестань, ты его не знаешь… Вне работы он совсем другой ласковый, внимательный. Может, мне стоит сменить место работы?

— Тебе стоит сменить своего Вадика! — мрачновато ответила Геля, её ужасно раздражало Аллино стремление всё прощать своему возлюбленному и нежелание видеть очевидного.

Алла для Гели, несмотря не несходство их характеров, всегда была идеалом. Геля восхищалась Аллиной мягкостью, терпением, добротой. Рядом с ней всегда было спокойно и тепло. Кроме этого Геля всегда завидовала внешности сестры. Алла была высокая и фигура её уже в детстве приобрела невероятную женственность. Пропорциональные округлые формы, красивые ровные ноги, полные покатые бёдра и тонкая талия, безупречная грудь — именно такой в представлении Гели и должна быть женщина. Сама же Геля выглядела как подросток — тонкая, немного угловатая, излишне худощавая. Геля мечтала поправиться хоть немного, но никакое усиленное питание ей не помогало. Геля была очень похожа на мать, а сестра — на отца, поэтому они были такими разными. В их семье все дети были непохожи друг на друга.

Ещё Геля всегда завидовала волосам Аллы — они у неё были светлые светлые и очень густые, такие же, как у отца и Ильи. Волосы видимо, были отличительной чертой Луганских. Саша, Геля и Кирилл были другой породы. Волосы Гели были тонкие, шелковистые, тёмно-русые и очень непослушные. Они упрямо выплетались из любых самых тугих кос, выскальзывали их заколок и бантов, стремились свободно рассыпаться по плечам и всегда доставляли Геле уйму хлопот. А волосы Аллы всегда были аккуратны, даже если она не делала никакой причёски. Они светились словно изнутри при любом освещении, привлекая к себе взгляды многих мужчин. Когда они вдвоем с Аллой шли по городу, Геля перехватывала эти взгляды, которые приводили в смущение сестру. Однажды сестёр долгими взглядами проводили два кавказца, а потом один не выдержал:

— Ах, какая сладкая!.. — сказал он в спину Алле таким тоном, что даже у юной Гельки пробежали мурашки по спине. Алла залилась краской, ей хотелось поскорее убежать от этих восхищённых, откровенно — раздевающих взглядов. Она никак не могла привыкнуть к ним и поэтому всегда одевалась неброско, скромно, стягивала волосы в узел или хвост и почти не пользовалась косметикой, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

Алла никогда не посещала дискотеки, не ходила в кафе, избегала больших шумных компаний. Обычно она проводила своё свободное время дома с книжкой, с отцом ходила в театр или на выставку. И подруг у неё было немного, не говоря уже о друзьях — поклонниках.

Геля считала, что из-за такого образа жизни сестра и зациклилась на этом Вадиме Аркадьевиче. Надо же — подвернулся герой-любовник! Геле он был всегда несимпатичен. И что красавица — Алла в нём нашла? Лысеющий, с бегающими глазками, к тому же с фигурой, весьма далёкой от идеала. Неужели Алле приятны его выпирающее брюшко и толстые румяные щёчки? Хотя, вполне вероятно, что идейной Алле абсолютно всё равно, какая внешность у её избранника. Только вот за что остаётся его любить? За поучительный тон, снисходительное менторство, граничащее с унижением? А если она выйдет за него замуж, он просто съест её, измучает наставлениями, а она будет терпеть и молчать, плакать тихонько. Геле почему-то не верилось, что в личных отношениях Вадим Аркадьевич другой. Короче говоря, если бы Геля могла как-то изменить сложившуюся ситуацию, она бы уж сил не пожалела. Но Алла не дозволяла ей вмешиваться в их отношения, не желала слушать ничего плохого про Вадима Аркадьевича. Она любила этого сомнительного человека, как немногие умеют любить.

Алла вытерла слёзы и уже пожалела о том, что позволила себе расплакаться перед младшей сестрой. Получается, будто она жалуется на Вадима Аркадьевича, ищет сочувствия и сострадания. Но какое она сама имеет право его осуждать? Её обидами движет всего лишь избалованность и эгоизм. Нужно пытаться подняться до уровня Вадима Аркадьевича, а потом уже и судить его.

— Я иду в магазин, — решительно сказала она и поднялась со стула.

— Подожди, сейчас придёт Кирилл, его и отправим…

— Вот видишь, Геля, как легко так рассуждать! Почему Кирилл, почему не я? Он чем-то меня хуже? — строго спросила Алла. Она нарочито избегала намёка на то, что за хлебом могла бы сходить и Геля. Но этот намек Геля легко прочитывала. И ещё то, что если сама Геля позволяет себе каким-то образом подавлять младшего, то уж тем более не имеет право судить Вадима Аркадьевича.

— Иди, иди, ради Бога, в магазин, — поморщилась Геля, — тебе полезно проветриться!

— А ты, дорогая, почисти, пожалуйста, картошку. Я приду и приготовлю жаркое на ужин.

— Если ты такая правильная, может быть, сама справишься? — в пику ей возразила Геля.

Алла ничего не ответила, быстро сбежала по лестнице и захлопнула за собой дверь. Геля могла бы спокойненько продолжать валяться на диване, Алла вернувшись, сама бы всё сделала и даже не упрекнула бы сестру. Но сегодня Геля почему-то отправилась на кухню выполнять указание Аллы. Может быть, потому что не любила быть предсказуемой, или пожалела сестру, или потому что такую противную и ленивую девицу никто не будет любить, особенно Илья.

Ужин был готов как раз к приходу отца. Но Антон не торопился за стол. Он очень не любил ужинать в одиночестве. Антон никак не мог привыкнуть к тому, что Полины по вечерам не бывает дома, хотя это уже длилось около пяти лет.

Алла накрыла стол на троих, но Геле позвонил друг Костя, а пережидать эту болтушу было невозможно. И папа с любимой дочкой сели ужинать вдвоём.

— Где сегодня наш оболтус? — спросил у Аллы Антон, имея в виду Кирилла, — Сколько раз я ему повторял, чтобы к ужину был как штык. Семья и так перестала собираться за столом.

— У всех свои дела, папочка, — успокаивала недовольного отца Алла, Ты никак не можешь привыкнуть, что мы уже выросли… Ешь, пожалуйста, мы с Гелей старались. Вкусно?

— Как у тебя дела, солнышко? Ты какая-то усталая сегодня.

— Всё хорошо, папочка, не волнуйся…

Геля из прихожей вполуха слушала Костю и ласковое воркованье Аллы с отцом. Ему-то она ничего не скажет о своём Вадиме Аркадьевиче, будет втихомолку мучиться.

— Ангелина, сколько можно разговаривать? — вдруг донесся до неё отцовский звучный окрик, — немедленно иди ужинать, всё остывает!

Геля, уже собиравшаяся было повесить трубку, после этой реплики отца, специально продолжила разговор, хотя они с Костей уже обо всём поговорили. Это в конце концов её дело, когда ужинать и ужинать ли вообще. С Аллочкой отец почему-то таким тоном никогда не разговаривает. А вот с Гелей и Кириллом — пожалуйста. Особенно достаётся Кириллу, но сегодня его нет, значит, воспитывать будут её?

— Слушай, Костик, а давай сейчас сходим куда-нибудь? — Геля согласна была вообще остаться без ужина, только бы не подчиниться отцовским требованиям. — Есть идеи?

— В общаге сегодня дискач, пойдём, если хочешь.

— Согласна.

— Ну тогда через полчаса я тебя жду на нашем месте.

Геля демонстративно прошествовала через столовую в свою комнату, чтобы переодеться, на ходу нарочито — ласково пожелав отцу приятного аппетита. Антон хотел было возмутиться подобным поведением, но Алла мягко остановила его:

— Папа, не надо ссориться. Всё равно бесполезно…

— Что значит — бесполезно?… Не поужинав, куда-то собралась… Она вообще думает о своём здоровье? Ей надо усиленно питаться, и так одна кожа да кости!

— Она уже поела, я её покормила чуть раньше… Тебе положить ещё?

— Да, пожалуйста, очень вкусно, ты у меня мастерица!

Геля моментально собралась бежать из дому подальше, но её планам не дано было осуществиться, потому что неожиданно приехали шумные и весёлые Саша, Дина и Илья. Их громкие возбуждённые голоса заполнили полусонный дом и словно вдохнули в него ощущение праздника.

— Эй, народ! — закричал с лестницы Саша, — готовься пировать и гулять до утра! Ставьте столы, тащите посуду! Девчонки, бегом разбирать продукты и угощения!

— Вы что? Какой праздник? — Удивлённая Алла выглянула в прихожую.

— Свершилось! Празднуем основание новой фирмы. Вот, держи, здесь, кажется цыплята табака, овощи и фрукты, — Саша протянул Алле большую сумку с продуктами, — Цыплят в микроволновку, у Илюхи возьми сыр и колбасу. Там ещё персонально для тебя твои любимые оливки. Ну очнись же, Алка, видишь, люди жаждут хорошего стола, яства и пития!

Саша принялся двигать стол в гостиной, зазвенела посуда, загремела музыка. Илья, нагруженный сумками, поднялся в квартиру последний. Геля замерла в прихожей. Ей уже больше никуда не хотелось уходить. Она моментально забыла про отца, про Костю.

Геля глядела на спешащую накрыть стол Аллу, распаковывающую сумки Дину, весёлого Сашу, ещё не успевшего раздеться, который деловито распоряжался в гостиной у стола.

— Илья! Где ты там пропал с самым важным! Веселие Руси есть пити, а иначе не можем жити! — закричал Саша — отец, где штопор? Для тебя у нас настоящее грузинское вино!

— Сашка, погоди, ничего понять не могу! — попытался урезонить его Антон. — Давайте хоть маму подождём! И Кирилла ещё нет.

— Я маме позвонил, она скоро приедет…

Геля сбросила куртку, но не спешила помогать Алле и Дине на кухне. Она ждала, когда поднимется наконец Илья.

Илья, шагая через две ступеньки, поднимался в квартиру. Он задержался, отпарковывая машину. Сегодня уже, видимо, никто никуда поехать не сможет.

Илья сразу не заметил Гелю, стоящую в сторонке у гардероба.

— Привет, — негромко сказала она.

Илья, собиравшийся уже пройти мимо, остановился.

— Здравствуй, моя маленькая! — улыбнувшись, ласково ответил он.

— Давай я помогу, — Геля протянул руку за большим пакетом.

— Нет, ты что, тут тяжело! — Илья опустил пакеты на пол и в отличие от Саши снял куртку и разулся.

В прихожей показался Саша.

— Гелка, опять от работы отлыниваешь? Иди, помогай девочкам, я умираю с голода. Я за последние сутки не ел как следует! Если через десять минут не накроете стол, уеду в ресторан!

— Можно подумать, там всё быстро подадут, — возразила Геля.

— Ты будешь рассуждать или работать? — Саша втолкнул упрямую сестру в кухню.

Скоро стол был сервирован и накрыт. Саша открыл шампанское. Ему не терпелось выпить за успешное слияние и образование новой крупной компании. Ради этого они с Ильёй целый месяц трудились почти без отдыха. Если бы сделка сорвалась, им наверняка пришлось бы уходить из бизнеса, искать что-то другое для себя, потому что новое экономическое время диктовало совсем иные условия, резко отличающиеся от тех, в которых они начинали шесть лет назад. Теперь их ждёт очень много работы, но уровень, на который они вышли, был своего рода гарантом определённой стабильности в делах и залогом процветания в дальнейшем.

Едва все успели выпить за успех и удачу, раздался звонок в дверь и через минуту в гостиной появился Вадим Аркадьевич собственной персоной. Гостеприимные хозяева, за исключением Гели и немного растерявшейся Аллы усадили его за стол.

— У вас сегодня на ужин грузинская кухня? — произнёс гость, оглядывая блюда с цыплятами табака, зеленью и бутылки с красным вином, — или что-то празднуете? Хотя в вашей семье обычный ужин легко спутать с праздничным.

Вадим Аркадьевич улыбался во весь рот, пытался быть остроумным, весёлым, но про него скоро все забыли, кроме Аллы, конечно. Он сел рядом с ней, глядел на неё не отрываясь, пытался завести разговор, но Алла понимая, что он пришёл извиниться за свои резкие слова на работе, была с ним сдержанна, не улыбалась ему в ответ и почти не разговаривала. Вадим Аркадьевич даже украдкой поцеловал ей кончики пальцев, но Алла поторопилась выдернуть свою руку из его руки.

— Ну, молодые аферисты, — иронично начал Антон, — каковы теперь ваши перспективы? Делание денег из воздуха набирает свои обороты?

Пока Полины не было дома, Антон мог немного поязвить в адрес Саши и Ильи, главным образом, конечно, в адрес брата.

— И не представляешь какие! — в тон ему ответил Илья. — Не скажем, чтобы не сглазить.

— Ну почему, отец, ты продолжаешь думать, что это деньги из воздуха? искренне недоумевая, возразил Саша, — Ты ведь слышал про высокие технологии, интеллектуальную собственность. Вот на этом мы и делаем деньги. Представь себе, что наши мозги чего-то да стоят!

— Ну твои, может, и стоят, а вот этого неуча? — Антон кивнул головой в сторону Ильи.

— А его — особенно! Если бы не Илья — ничего бы у нас не получилось! А теперь будем развиваться ускоренными темпами. И расширяться. Аллу возьмём к себе, хватит ей уже прозябать в своем НИИ.

— Нет, Аллочку я никуда не отпущу, — вмешался в разговор Вадим Аркадьевич, — Такие специалисты нам как воздух нужны.

— Специалисты всем нужны, — согласился Саша, — вот только платят везде по-разному.

— Не всё же, Саша, можно мерить деньгами! — произнёс Антон.

— А чем же ещё измерять труд? Только деньгами. Работать за гроши глупо и непрактично, особенно, если есть выбор, — не сдавался Саша.

— Ну пусть уж Алла сама решает, — вздохнул Антон. Очень ему не нравилась поднятая за столом тема. Только бы Аллу эти горе-предприниматели не втягивали в свои махинации.

— Решай, сестрёнка, сейчас как раз нам нужны новые силы, — Саша принялся разливать по бокалам вино.

— Я так торопилась, а вы всё равно меня не дождались! — вдруг раздался из прихожей весёлый голос Полины.

Антон поспешно поднялся из-за стола, чтобы помочь жене раздеться. В прихожей он нежно приобнял её и поцеловал в щёку. Полина легко отстранилась и, оставив в его руках свой плащ, быстро вошла в гостиную.

— Ну, давайте, хвастайтесь! — она ласково взъерошила волосы у Ильи, а потом обняла стоявшего с бутылкой у стола Сашу за талию.

Саша очнулся и принялся усаживать маму рядом с собой за стол, налил ей полный бокал вина, взглядом велел Дине наполнить её тарелку закусками.

— Добрый вечер, Вадим Аркадьевич, — только сейчас заметила гостя Полина, — А где Кирюша?.. Да, Геля, там внизу стоит грустный Костя, говорит, что вы договорились куда-то пойти…

Геля про себя чертыхнулась. Ну конечно, про Костю она и позабыла. Какой может быть теперь Костя, когда приехал Илья! Нужно срочно от него отделаться…

— Очень приятно слышать, — пробурчал отец, вернувшийся в гостиную, Чего ты тут собственно уселась, если тебя ждут? Как можно, Ангелина, быть такой необязательной? Тебе неважно, что вы договорились?

— А для меня семья важнее! — с вызовом ответила Геля, — ты же сам всё время нас этому учил…

Полина вдруг засмеялась и произнесла:

— Давай, веди сюда Костю… И не надо сегодня ссориться, хорошо, Антон? Оставь, пожалуйста, на завтра воспитательные беседы. Сегодня наши мальчики у нас как именинники, не омрачайте им праздник, договорились? Моя просьба всех касается, — Полина выразительно посмотрела на младшую дочь, самого главного бунтовщика в семье.

Геля с большой неохотой поднялась из-за стола, чтобы идти за Костей, на ходу придумывая, что бы такое ему наговорить, лишь бы отвязаться от него на сегодняшний вечер.

— И не вздумай, дорогая, его гнать! — крикнула ей вслед Полина, — я его уже пригласила, но он ждёт тебя!

Геле ничего не оставалось делать, как вести Костю в дом за праздничный стол. Она ещё немного надеялась, что он всё-таки откажется, но Костя с радостью согласился на её ленивое приглашение подняться к ним. Ему было всё равно, где находиться, главное, что рядом была Геля.

Когда они зашли в гостиную, там уже шёл пир на весь мир. Полина расспрашивала Сашу и Илью об их успехе, а они наперебой, с шутками и смехом рассказывали ей и всем интересные и забавные подробности своей бурной деятельности.

— Когда я разбудил этого дотошного педанта в четыре утра, он между прочим, спал уткнувшись носом в клавиатуру, — рассказывал Саша, — он мне сходу, ещё толком не проснувшись, выдал в цифрах расклад по последней сделке… потом очнулся и попросил меня повторить, потому что всё это пришло ему в голову во сне!

— Но ты, конечно, повторить не смог, потому что твои файлы зависли между двумя новыми законодательными актами…. - в тон Саше сказал Илья.

— Я бы не смогла работать в таком бешеном ритме, — покачала головой Алла, — вам совсем не приходилось спать?

— С нашим новым шефом не уснёшь. Самое весёлое, что он и дальше не даст нам спать, — сказал Илья.

— А что это за человек, ваш новый шеф? Он надёжный? — поинтересовалась Полина.

— Макс? Он что называется очень надёжный, сам работает, как зверь… Но такая редкостная сволочь… — задумчиво проговорил Саша.

— Почему, Сашенька?.. — встревожилась Полина.

— Он ради выгоды через кого угодно перешагнёт. Для него дело — прежде всего, больше нету ничего заветного. Но с такими людьми дело и надо делать. Никаких ненужных раздумий и сантиментов. Придавит любого, кто у него на пути встанет.

— Ну, Саня, ты немного сгущаешь краски, — покачал головой Илья, — Макс — мужик решительный и твёрдый, непримиримый, но не сволочь… С ним всегда можно договориться, он, конечно, властный, но очень умный. А тебе с ним, Саня, трудно, потому что вы очень похожи.

— Да чем это мы похожи?

— Многим. Отношением к делу, к людям. И характером — ни один не отступит. Они оба как упрутся рогом, я уж думал, всё, прощай, слияние… И между прочим, благодаря Максу вы и договаривались.

— Ну то что он хитрый жук, это бесспорно… А я, ты хочешь сказать, упёртый?

— Нет, ты мягкий и податливый… — засмеялся Илья.

— А вам не трудно будет вместе работать? — спросила Полина.

— Ну, Макс, конечно, непростой человек, но когда речь касается дела, он все свои личные амбиции может забыть, — объяснил Илья. — Я думаю, что он нас ценит за наши деловые качества, а всё остальное ему в принципе по фигу. Всё будет хорошо, мама Поля.

— Надеюсь…. - вздохнула Полина, — мне просто как-то странно слышать, что Саша с кем-то не очень ладит. Кажется, такое впервые.

— Мам, разве можно ладить со всеми? Раньше мне просто не попадались люди, чьи бы жизненные принципы так разнились с моими, но это, конечно, не значит, что я не могу с Максом сотрудничать. Кстати, единство и борьба противоположностей — объективный закон, благодаря которому происходит развитие.

— А кто вообще такой этот ваш Макс? — спросил Антон, — сколько ему лет?

— Да, наверное, пятьдесят или около того… Бывший комсомольский работник, — ответил Илья, — ну и полный комплект соответствующих атрибутов — море обаяния, когда надо, коммуникабельность, множество деловых и прочих нужных связей, прыть, борзость и нахрапистость. Короче говоря — типичный представитель комсомольской элиты.

— Ты-то откуда можешь знать про комсомольскую элиту? — вдруг возмутился Антон, — Разве ты вступал в комсомол? Даже если бы эта организация ещё существовала в твоё время, тебя бы с позором выгнали оттуда за буржуазные замашки! Я вот, например, очень благодарен комсомолу и горжусь тем, что был членом партии. А ты, ничего не зная, судишь! Если бы не развалили вместе с Союзом комсомол, сколько ребят бы спасли от наркомании, тюрьмы, улицы!

— Антон, я тебя прошу, не надо опять об этом спорить… — решительно вмешалась Полина, — на дворе другая эпоха, зачем возвращаться без конца к прошлому?

— Да, прости, милая… — Антон немного виновато качнул головой, — но чем бы мы были без нашего прошлого? Разве добились бы всего, что имеем, смогли бы поднять детей?.. Ну всё, я умолкаю.

Антон заметил, как нервно вздрогнули брови Полины и резко оборвал нить разговора. Пусть, в конце концов, молодые сами хлебнут лиха, сами поймут всё, если смогут, но вот огорчать жену ему очень не хотелось.

Не успел Антон перевести дух, как открылась дверь и в гостиной появился младший сын Кирилл, да не один, а с юной круглолицей особой. Все удивлённо примолкли, раньше Кирилл не очень-то общался с девушками и ещё никого никогда не приводил к себе домой.

— Здрастье, — баском выговорила девушка и немного зарумянилась. Она явно не ожидала застать здесь такое количество народу.

— Добрый вечер, — кивнул головой глава семьи и привстал из-за стола.

— Привет всем, — подал голос Кирилл, — познакомьтесь — это Юля. Моя жена.

Наступившая тишина была прервана хихикающим Гелькиным голоском:

— Кто-кто???

— Жена, — спокойно ответил Кирилл, хотя было заметно, каким огромным трудом давалось ему это спокойствие. — Мы сегодня поженились.

И тут заговорили все сразу.

— Вот это круто, — засмеялась Геля восхищаясь подобной дерзостью брата.

— А почему нам ничего не сказал? — с лёгкой обидой спросила Алла.

— Молодец, братец, всех переплюнул! — воскликнул Саша.

— Ты что, сошёл с ума? — пытался перекричать всех Антон, но тут снова Полина тихо, но ясно сказала ему:

— Антон, пожалуйста, держи себя в руках….

Но на это раз просьба жены не возымела должного действия. Антон, побелевший от ярости, вскочил со стула:

— Поженились? Вот как?! А ремня не желаешь, молодой муж? А может, вас обоих выпороть, детки? Или это всё же дурацкая шутка?

— Нет, это не шутка, — сдержанно отвечал Кирилл — хватит на нас кричать, если вы против, мы уйдём…

Полина быстро подошла к сыну и новоявленной невестке.

— Всё хорошо, ребята, никто никуда не пойдёт. Садитесь за стол, будем знакомиться… Юленька, вы учитесь вместе с Кириллом?..

— Она, наверное, беременна… — шепнула Геля Алле. Алла неодобрительно посмотрела на сестру и слегка поморщилась. Конечно, это не Гелино дело. Алла сейчас гораздо больше переживала за отца. Для него это было ударом. Ну как можно Кириллу быть таким жестоким и неблагодарным! Ведь по-настоящему за него переживает сейчас только отец, для остальных это всего лишь повод посмеяться, позабавиться мальчишеской выходке. А мама ради спокойствия в доме готова этих двоих дурачков обнимать и целовать. Алле вообще в последнее время казалось, что мама почти всё делает наперекор отцу, в пику ему. Не на зло, конечно, но с каким-то упорством, словно ею завладел дух противоречия. И папа смиряется, хотя это даётся ему с таким трудом!

— А ваши родители, Юля, в курсе? — спросил Антон уже более спокойным тоном.

— Что мы поженились? Нет ещё, — простодушно ответила Юля, — мы съездим к ним в выходные, да Кирилл?

— Далеко ехать?

— Ночь на поезде и полчаса автобусом… Ой, как они обрадуются! — Юля расцвела в улыбке.

— Вот уж сомневаюсь… — проворчал Антон, — всыплют скорее по первое число!

— Ой вы что! — искренне ахнула Юля, — они меня обожают, никогда ничего не запрещают, я у них балованная…

Юля и производила впечатление именно такой — балованной, к тому же без царя в голове, простоватой провинциалки. Её нисколько не смущало такое несколько бесцеремонное появление в новой семье, она будто привыкла к мысли, что является подарком для всех окружающих. Через десять минут, ещё не познакомившись с новой роднёй, Юля чувствовала себя за столом свободно и раскованно, с аппетитом уплетала цыплёнка, походя отвечая на вопросы Антона.

— Ну а свадьбу собираетесь устраивать? — спросил Саша.

— Какая свадьба! — Юля посмотрела на него с нескрываемым удивлением, такие деньжищи надо! У меня родители-то не миллионеры… И вообще мы венчаться собираемся да и только.

— Венчаться? — Антон посмотрел на Кирилла, — а ты, сынок, разве веришь в Бога?

— Верю…

— Какая разница — веришь не веришь, — довольно бесцеремонно перебила его Юля, — венчаться обязательно надо!

— А у родителей благословения спросить — не надо? — снова напряжённым тоном спросил Антон.

— Ты бы всё равно его не дал, — невесело усмехнулся Кирилл, — лучше уж так, без благословения.

— Значит, поставили перед фактом? — Антон скрестил руки на груди, — и как теперь жить собираетесь?

— Я на работу устроился…

— А институт?! — подскочил на месте Антон.

— После учёбы буду работать полдня.

Разговор снова коснулся нелицеприятных для Антона и Кирилла тем и грозился перейти в скандал. Поэтому Полине снова пришлось брать инициативу в свои руки.

— Ну, достаточно уже разговоров! — как можно веселее и беззаботнее сказала она, — Оказывается у нас сегодня совсем иной праздник. Я конечно не ожидала, что мой младший сын так скоро женится, да ещё и таким необычным образом, но ничего не поделаешь, давайте поздравим наших новобрачных. Сашенька, есть ещё шампанское?

— Есть и не одна для такого случая!.. Да, Кирюха, удивил — так удивил!.. Главное, будь счастлив!

Илья разлил по бокалам шампанское.

— «Горько» будем кричать? — спросила иронично Геля.

— Обязательно! — решительно ответил Саша, — а ты не умничай, а порадуйся за брата. Я лично за тебя, Кирюшка, очень рад. А ты, отец, не переживай, наш Кирилл не пропадёт. Институт закончит, работу мы ему подыщем. В конце концов ему скоро двадцать — самое время влюбляться и жениться. За вас, Кирилл и Юля!

«Горько», однако, всё же кричать не стали, просто пошумели, пожелали счастья, кто насколько мог искренно, потом включили погромче музыку, и разгорячённые выпитым и последними радостными бурными событиями стали танцевать. Веселее всех плясала молодая жена, её по очереди приглашали мужчины, попутно поближе знакомясь.

— Да я вас всех знаю, — кричала она сквозь музыку, — мне Кирилл про всех всё рассказал! Илья — дядя, Саша — брат, Вадим Аркадьевич и Костя сестринские женихи…

— Тебе не кажется, что она туповатая? — шепнула на ухо Косте Геля, когда они танцевали.

— Да ладно тебе, обычная она, простая такая, искренняя… — пожал плечами Костя.

— … Надо же, бывают в наше время такие, — удивлённо говорил Вадим Аркадьевич Алле, прижавшись губами к её уху во время танца.

— Какие?

— Откровенные и бесцеремонные…

«Да, вот Юля не промолчала, если бы кто-нибудь повысил на неё голос…» — грустно подумала Алла и ответила Вадиму Аркадьевичу:

— Она не бесцеремонная, просто так воспитана… И не надо её обсуждать.

Но не обсуждать Юлю и Кирилла в этот вечер в семье не могли. Антон, внешне пытавшаяся выглядеть сдержанно, в душе метал громы и молнии. Полина как можно хладнокровнее пыталась ему объяснить, что не произошло ничего страшного, сын вырос и вправе сам распоряжаться своей жизнью. Но только после нескольких рюмок коньяку, Антон немного успокоился и даже пригласил Юлю танцевать.

Дина, с усмешкой глядя на молодожёнов, злорадно думала о том, что очень этой сумасшедшей семейке не хватало вот такого персонажа. Такая церемониться не станет, выскажет им скоро всё, что думает и Кирилла взбаламутит. И так его уже привязала к себе крепенько, приручила, как несмышлёного котёнка. Попал парень в её сети, не выпутаться. Семья может проститься с ним теперь, он теперь уже не их, вырвался… Ах, если бы Саня тоже… но нет, его мать крепко держит на крючке! Или у Дины нет такого напора, как у этой соплячки Юльки?

Или Сашка — не чета Кириллу?…

2

Вадим Аркадьевич, в который раз умоляюще глядя на Аллу, звал её уединиться от этой шумной компании, но Алла не поддавалась на его уговоры. Ей меньше всего теперь хотелось оставаться с Вадимом Аркадьевичем наедине. Сегодня Алле хотелось только одного — чтобы он поскорее ушёл, потому что при воспоминании о неприятном инциденте на работе, у неё снова подступали к горлу слёзы обиды. Но Вадим Аркадьевич не уходил. За окном стемнело, и Юле захотелось зажечь свечи.

— У вас есть свечи? — спросила она почему-то у Аллы, видимо сразу почувствовала, кто в доме за хозяйку. Алла отправилась на кухню за свечами, и Вадим Аркадьевич увязался следом. Свечи они нашли быстро, отдали их Кириллу, но обратно в гостиную Вадим Аркадьевич Аллу не отпускал.

— Аллочка, ты всё ещё на меня сердишься? — спросил он, заглядывая ей в глаза, — ну, дорогая, перестань, пожалуйста! Ты ведь знаешь, какой на мне груз ответственности, могу я хотя бы в твоём лице обрести поддержку и понимание!..

Вадим Аркадьевич, заведя свою привычную песню, тянул Аллу в её комнату.

— Давай посидим тихонько вдвоём, поговорим…Аллочка, цветочек мой аленький… Ну хочешь я ещё раз перед тобой извинюсь?

За сегодняшний вечер Алла что-то не припоминала никаких извинений от Вадима Аркадьевича, а может, просто не слушала его нашёптываний за столом или во время танцев.

— Не надо передо мной извиняться.

— Но ты ведь обижена ещё на меня? Умоляю, давай всё забудем и помиримся!

Вадим Аркадьевич плотно закрыл за собой дверь, когда они оказались у Аллы в комнате.

— Мы ведь помиримся, да?

— Мы и не ссорились, — ответила Алла.

— Значит, ты меня простила? Поцелуй меня, Аллочка. Обними, поцелуй, и всё будет хорошо… Ты у меня такая нежная, такая ласковая… Я так по тебе соскучился!

Вадим Аркадьевич принялся жарко целовать Аллу в губы, потом перешёл к шее и добрался до груди. Алла и не заметила, как он ловко расстегнул её блузку. Алла хотела отстраниться, но почему-то не отстранилась. А Вадим Аркадьевич, словно предугадав это её желание, прижал Аллу к себе.

— А ты не соскучилась по мне, моя хорошая? В последнее время, так много работы, я совсем тебя бросил… Ты, наверное, ещё и из-за этого на меня обижаешься? Ну ты ведь знаешь, как я тебя люблю! Ты — счастье моё, моя радость, моя ненаглядная девочка… Ты любишь меня? Любишь?

— Люблю, — тихонько ответила Алла и почувствовала легкий озноб, пробежавший по всему телу. Ещё немного и возбуждение жаркой волной захлестнёт её с головой, и она забудет про все свои обиды.

Вадим Аркадьевич знал, как лучше всего заставит забыть Аллу о неприятном. Алла всегда всецело отдавалась чувству, в ней просыпалась истинная женщина — страстная, пылкая, любвеобильная. Мгновение — и от прежней скромницы-умницы Аллы не останется ровным счётом ничего. Только надо ещё немного дожать, чтобы она превратилась в ураган страстей. И Вадим Аркадьевич старался во всю. Он губами пощипывал её груди, руками гладил бедра и ягодицы, а как только почувствовал дрожь под пальцами, слегка отстранился.

— Милая моя, счастье моё…красавица моя… теперь сними трусики, мне так нравится смотреть, как ты раздеваешься, ты такая грациозная… Я сгораю от желания, глядя на тебя, любимая!

Алла сняла блузку, бюстгальтер и трусики, и Вадим Аркадьевич снова потянул её к себе, увлёк на кровать, жадно целуя её тело. Его движения стали медленными, словно ленивыми. Он неторопливо раздвинул её бедра, и с какой-то основательной значимостью вошёл в неё. А ей так всегда нравилось это отсутствие суетливости, спокойствие и размеренность в действиях. Он возвышался в её глазах, когда так степенно и обстоятельно обладал ею. В эти мгновения Алла была счастливейшей женщиной на земле, которая любит и любима.

Но сказочные моменты скоротечны, или для Аллы время пролетало как миг…

— Деточка, уже так поздно, мне пора бежать…

Вадим Аркадьевич никогда не оставался у Аллы на ночь, Алла подозревала, что ему не нравится их семья и он чувствует себя в ней неловко.

— Ты, милая тоже ложись спать… Ваш семейный праздник грозит затянуться, ты не выспишься, будешь завтра измученная… Пусть там гуляют без тебя! Не забудь принять пилюлю, — Вадим Аркадьевич всегда напоминал Алле о противозачаточных таблетках, хотя она и сама никогда не пропускала время приёма.

— Не надо меня провожать, я тихонько уйду сам… Давай я тебя укрою потеплее…Постарайся уснуть поскорее, хотя так громко играет музыка! Тебе не помешает или мне всё же попросить сделать потише?

— Нет, не надо! Мне не мешает! — Алла сейчас вовсе не собиралась спать. Как только Вадим Аркадьевич уйдёт, она встанет и вернётся к семье. Всё — таки не каждый день женится младший брат.

Когда в гостиной зажгли свечи, настроение у всех моментально переменилось. Мягкий свет жарких огоньков настраивал на романтический лад. Сразу зазвучала медленная, успокаивающая музыка, громкие голоса стихли. Молодожёны, танцевали и беспрестанно целовались. Кирилл уже давно хотел увести Юлю в их комнату, но она не шла. Сегодня ей хотелось праздника. Она вообще не любила одиночества и войдя в такую большую семью, чувствовала себя на другой планете. Она не особенно задумывалась, что про неё говорят окружающие, как они её восприняли. Юля привыкла ощущать себя в центре внимания и этой привычке изменять не собиралась. Кирилл смотрел как в её счастливых глазах отражаются свечи и крепче прижимал к себе свою жену. Пусть она веселится. Времени для любви у них будет предостаточно.

Дина с Сашей, обнявшись курили на балконе, вполголоса переговаривались, вспоминая прошедшую суматошную неделю. Саша всё ещё находился в каком-то нервном возбуждении, и Дина пыталась его немного успокоить, охладить. Она давала ему выговориться, а сама терпеливо слушала, изредка вставляя свои комментарии в его насыщенную эмоциями речь. Саше нужен был хороший отдых, крепкий сон, всё что угодно — нужно было снять стресс. Но в таком перевозбуждённом состоянии он не мог ни есть, ни спать. Даже поцелуи его были непривычными — сухими и отрывистыми. Дина думала о том, что в этой сумасшедшей семье человеку очень трудно отвлечься, отдохнуть. Здесь постоянно что-то случается. Вот сегодня, например, младшенький привёл в дом жену, взбудоражил всех своим поступком. Не все подают вид, но каждый воспринял это по-своему близко к сердцу. А для Саши и без того эмоционально и физически выжатому, подобное событие — уже явный перебор. Он ведь всегда на всё реагирует остро, а порой на некоторые вещи болезненно. Вот Илья умеет держаться ровно и спокойно, хотя тоже много работал и нервничал в последнее время. И Кирилл ему далеко небезразличен. Однако он, пусть чисто внешне, но уравновешен. Не курит сегодня так много и нервно, не вздрагивает от малейшего прикосновения. Сидит себе человек спокойно, созерцает окружающих и мир, улыбается чему-то своему. Каждый, конечно, по-своему переносит усталость и стресс, и говорят даже, что лучше выплеснуть энергию наружу, не держать в себе… И всё же, как много притягательного в этом вальяжном спокойствии, а от тонкой улыбки-усмешки так веет силой, властью, барством. Находиться рядом с Сашей в последнюю неделю для Дины было огромным трудом и теперь ей тоже хотелось отдохнуть. Сесть рядом с завораживающе безучастным Ильёй, коснуться его руки, словно невзначай, вдохнуть его запах, и вместе с ним его спокойствие и хладнокровие. Но он не позволит — отстранится, отодвинется, внутренне закроется. Не потому, что она — Сашина женщина. Просто она никогда не нравилась Илье. Дина это знала, видела, чувствовала и уже давно с этим смирилась. Илье Луганскому предназначено было познать иные страсти, иные чувства. Какое огромное количество девчонок и женщин влюблялось в него только у Дины на глазах! Он со всеми был дружелюбен, мягок, внимателен. Но и только. Мог быть секс, бесчисленные романтические вечера в ресторанах. Но для всех своих страстных воздыхательниц Илья оставался персоной инкогнито, хотя был открыт для общения, сводил всех с ума своим обаянием, но ни в одну не влюблялся, ни по одной не страдал, ни в одной не нуждался, как бы ни сильны были их чувства. Будто ждал Илья чего-то нездешнего, нереального, далёкого от этой грешной жизни. О каких роковых страстях он мечтал, этот сдержанный, уверенный в себе человек, деловой до мозга кости, прагматичный, продуманный и просчитанный, в противовес Сашке далёкий от романтических бредней? Для какой отчаянной любви бережёт он силы и себя самого? Кто сможет свернуть голову его неприступности и гордыне? Дине это явно не под силу, как и многим другим. А тут ещё эта вертлявая стерва Гелка крутится рядом с ним, заглядывает ему в глаза… Неужели она на что-то рассчитывает? Если между Диной и Ильёй пропасть, то между нею и им, учитывая их родство пропасть пропастей!!! Для Гельки этот сопляк Костик — предел мечтаний! Пусть наслаждается его изысканным обществом!

Но обществом Кости Геля не наслаждалась. Она мечтала поскорее его выпроводить, ей надоело танцевать с ним, слушать его разговоры про одно и то же — институт, лекции, друзей, праздники в общаге… Геля то и дело поглядывала на сидящего в одиночестве Илью и боялась, что вдруг ему всё это наскучит и он встанет и уйдёт. Домой или в кабак, или ещё куда-нибудь. Но вот к Илье подсела мама и они принялись весело о чём-то говорить… Это хорошо, но сейчас же к ним присоединится отец. А у него и у Ильи разговор никогда не получается и заканчивается всегда одинаково — нравоучением отца и усмешкой Ильи. Мама их сейчас разведёт по сторонам, а значит, Илья опять останется скучать в одиночестве. Выйдет Илья покурить с Сашей на балкон, а там эта Дина прижимается к брату, лезет к нему в штаны чуть ли не при всех! Даже выпить коньяку или вина Илье не с кем. Алла тоже ушла куда-то с этим своим противным Вадиком…

— Костя, тебе домой не пора? — не выдержала в конце концов Геля.

— Выгоняешь меня, да? — с обидой отозвался Костя.

— Я просто устала, хочу спать! — отрезала Геля, — если тебе охота празднуй дальше без меня!

— Без тебя я не буду… — промычал огорчённый Костик. Он немного помолчал и вдруг добавил, — Слушай, Гелка, а давай тоже поженимся!..

Геля от неожиданности замерла на мгновение.

— Ты что, Лебедев, с ума спрыгнул? Крыша поехала? — воскликнула она в негодовании от услышанного.

— Ну, я так и знал, что ты сразу начнёшь орать… — вздохнул бедный Костик, давно и безнадёжно влюблённый в Гельку.

— Я не ору! И я тебе уже всё сказала по этому поводу. Ты забыл? Если хочешь общаться со мной — давай без этих глупостей! Мы с тобой просто друзья. Ясно?

Но просто друзьями они были не всегда. С первого курса Костя пытался ухаживать за Гелей с переменным успехом. Она то снисходила до него, то гнала прочь. Он ходил за ней как тень, не уставал признаваться в любви. Готов был страдать и любить безответно вечно, лишь бы только быть рядом. Поначалу Геля воспринимала проявление его чувств с пониманием, старалась не обижать Костю резкими отказами, терпеливо переносила проявление любви в виде поцелуев и объятий. Но однажды, после какого-то бурного праздника она оказалась с ним в постели. Не сказать, что Геля пошла на это бессознательно. Это был своего рода эксперимент, юношеское любопытство, жажда познаний и новых ощущений. Но эксперимент превратился для неё в ужас. Никогда ещё Геля не чувствовала себя так отвратительно, как обнажённая рядом с Костей в его постели. Стыд и разочарование испытала она тогда, в ту ночь, на его ужасно скрипучей кровати, которую, как ей казалось, слышали все в доме. Она не чаяла, когда наступит конец её мучительной пытке, ей было тошно и больно, хотелось заорать благим матом и оттолкнуть от себя неумелого, но очень пылкого и неуёмного Костю. Но Геля сжав зубы выдержала, снесла всё до конца, а потом поднялась, стремительно оделась и убежала от Кости домой среди ночи. Дома она больше часа стояла под душем и ругала себя последними словами за то, что поддалась, уступила, разменяла себя на весьма сомнительное удовольствие без любви, без страсти. Потом разбудила Аллу, потребовала выдать ей срочно какие-нибудь противозачаточные пилюли, и принялась их глотать пригоршнями. Алла ничего не могла понять, только всё спросонья повторяла, что Гелька отравится. Но Геле было всё равно, лишь бы вот так по-глупому не забеременеть. После этого случая Геля решительно запретила Косте любые проявления чувств, включая поцелуи и признания в любви, если он хотел продолжать с ней общаться. Самой ей проще было вообще про него навсегда забыть, но он постоянно напоминал о себе, ходил по пятам, дарил цветы и подарки, приглашал на свидания. Он, к сожалению, учился в её студенческой группе и деваться от него было некуда. Но самое интересное, что на него как раз Геля зла не держала и кроме раздражения ничего к его персоне не испытывала. Она злилась на себя одну и себе одной не могла простить той ужасной ночи.

Костя продолжал безответно вздыхать по её поводу, бледнея и краснея одновременно при её появлении. Её это мало трогало. Это были уже его проблемы. Но когда Костя начинал говорить подобные глупости, как сейчас, Гелю начинало трясти.

— Если не хочешь поссориться со мной раз и навсегда — чтобы я больше такого не слышала, — безапелляционно заявляла она ему.

Сегодня Костик явно перегрелся и ему тем более было пора домой.

— Когда ты повзрослеешь, Лебедев… — вздохнула она на прощание, отстраняясь от его поцелуя, — сколько тебе можно повторять одно и то же?

— Я тебя люблю! И никуда тебе от меня не деться! — вдруг с несвойственной ему уверенностью произнес Костя, — Сама ко мне прибежишь когда-нибудь!

— Давай — давай, шагай, — только хмыкнула ему в ответ Геля, закрыла за ним дверь и выдохнув с облегчением взлетела по лестнице птицей.

И буквально натолкнулась на Илью. Он нес из кухни новую бутылку вина. В гостиной, видимо, расходиться никто не собирался.

— Ну, выдворила своего героя — любовника? — спросил Илья, легко улыбнувшись. — Ты совсем извела бедного парня. За весь вечер не одарила ни единой улыбкой.

Значили ли его слова то, что он не спускал с неё глаз, следил за нею весь вечер, или всё это сказано им так, для красного словца? То что Геля не очень-то жалует Костю, известно всей семье.

— Ты что, переживаешь о нём? — спросила Геля, пристально глядя Илье в глаза.

— Я просто думаю, неужели ты коварная притворщица? — засмеялся в ответ Илья.

— Значит, переживаешь обо мне? Я не притворщица, я всегда говорю то, что думаю. Хочешь, тебе скажу?! — Геля не отводила взгляда от глаз Ильи.

— Боюсь услышать что-нибудь из ряда вон… — с иронией покачал головой Илья, — давай, Ангелинка, лучше потанцуем.

Илья поставил бутылку вина на стол и за руку вывел Гелю в центр комнаты туда, где забыв про всех, покачивались в танце Кирилл и его Юля. Геля положила Илье руки на плечи, а он легко притянул её к себе, обняв за талию. Как приятны ей были его объятья, пусть ненастоящие, пусть всего лишь на время танца. Она чувствовала его тепло, тонкий аромат его одеколона, смешавшийся с горьковатым запахом сигарет и таяла от счастья. Ей не хотелось сейчас думать, что это всего лишь своего рода игра, он близок, но непреодолимо далёк… Он рядом — только протяни руку и коснись его лица, но какое невероятное между ними расстояние!.. Он улыбается ей в полутьме комнаты, а ей хочется плакать от всего невысказанного, что так жжёт, мучит и томит… Геля опустила голову, стараясь не думать ни о чём, но музыка вдруг как-то внезапно стихла, словно оборвалась. Геля подняла голову и увидела близко-близко внимательные глаза Ильи. Почему они так близко? Неужели она забылась и прижалась к нему, нарушив допустимую грань?… Но он не отстранился, не отодвинулся… он таким долгим взглядом смотрит на неё. Словно ждёт чего-то. Чего он ждёт? А что если вот сейчас признаться ему во всём, высказать то, что столько лет держала она в душе? Как изменится его взгляд, его улыбка? А впрочем, ей всё равно, что он ответит, как посмотрит на неё. Ей важно только одно — её собственное чувство и то, что он пока рядом. Пока…

— Я люблю тебя, — услышала Геля издалека собственный голос. Он прозвучал глухо и отозвался эхом в груди. Ей показалось, конечно, будто Илья вздрогнул. Нет, он по-прежнему спокойно смотрел на неё.

Только он теперь должен был сказать, что, конечно, тоже любит её, она самая любимая его племянница, ненаглядный малыш… но Илья молчал, и от этого её признание неожиданно приобрело особую значимость. Он понял, о какой любви говорит Геля и не высмеял её, не отшутился! Мог и, наверное, должен был, но почему-то не стал. Вместо ответа Илья тихонько отвёл Гелю в сторону и усадил на диван, словно она вот-вот упадёт. А сам рядом не сел, сел напротив. Между ними оказалось несколько свечей, они горели ярко и им не видно было лиц и глаз друг друга.

«Я сделала что-то не то», — вдруг яростно забилась в мозгу у Гели тревожная мысль. «Я не должна была это ему говорить! Я всё испортила!..»

— У меня есть тост! — вдруг раздался голос Саши. Они с Диной наконец-то вернулись с балкона в гостиную. — Мы сегодня ещё не пили за нашу большую дружную семью! За всех нас! Знаешь, Юля, что на протяжении многих лет в нашей семье не было ссор и конфликтов. Я хочу вам с Кириллом пожелать, чтобы вы продолжили эту традицию.

— А я хочу пожелать, — сказал Антон, — чтобы все мои остальные дети в скором времени последовали примеру Кирилла, раз уж он стал первооткрывателем, и создали собственные большие и дружные семьи! И чтобы главной силой в них была любовь!

— За любовь! — воскликнул Саша, но чокнулся сначала с мамой, а потом уж с Диной и остальными. Юля старательно и звонко чокалась со всеми. А Илья приподнялся и легко коснулся своим бокалом только одного — Гелиного, словно никого больше вокруг не было. Потом сел как ни в чём не бывало, выпил вино и поставил бокал, когда все ещё продолжали чокаться.

— Ну что, ваш праздник затягивается? — Антон больше не выглядел сердитым и озабоченным, — Веселитесь, а мы пойдём отдыхать. Да, Полинушка, столько событий в один день, что просто голова идёт кругом. С тобой, оболтус, я завтра поговорю…

Антон многозначительно посмотрел на Кирилла, но всем уже было понятно, что гроза миновала и с Кирилла просто возьмут клятвенное обещание, что он не бросит учёбу и впредь постарается быть серьёзнее.

Снова включили музыку, правда немного убавили громкость. Но танцевать уже никому не хотелось в столь поздний час. Тут Саша вспомнил, что ещё они покупали мороженое и фрукты на десерт. А гурманам предложил попробовать ананасы с шампанским. Гурманами оказались все, про мороженое забыли и потребовали открыть банку с ананасами и очередную бутылку шампанского.

3

— Как ты думаешь, может быть нам стоит съездить вместе с Кириллом к Юлиным родителям? — спросил Антон у Полины, когда они остались вдвоем в своей комнате. — Нужно всё-таки познакомиться…

Антон расстёгивал ворот военной рубашки. Даже домашняя одежда у него была в основном военного образца. Антон терпеть не мог расхристанности, вытянутых коленок на домашних трико. Он всегда был «в форме».

— Решим вместе с ребятами, — ответила Полина, — не стоит им навязываться… Если позовут, конечно, поедем.

Антон хотел было возразить, что не пристало им ждать особого приглашения в таком случае, но посмотрев на жену, медленно снимающую ажурную блузку заботливо спросил:

— Ты устала, милая?

— Нет, не особенно… Как можно устать, когда у детей столько радости.

Антон приблизился к жене и ласково погладил её по голове.

— Устала… — возразил он, пристально глядя ей в глаза, — хоть и не подаёшь виду, я поэтому и увел тебя оттуда… Давай я помогу тебе, милая.

Антон повернул жену за плечи к себе спиной, и щёлкнул застёжкой лифчика. Потом медленно спустил с плеч бретельки, а затем коснулся пальцами её груди, одновременно целуя жену в шею.

У Полины закружилась голова и от знакомо пугающей дурноты потемнело в глазах. Она попыталась высвободиться, но горячие руки мужа стиснули ей грудь. Антон прижимал её к себе, возбуждённо дыша, целовал шею, плечи, волосы.

— Антон, не надо! — глухо проговорила Полина.

— Почему, милая, — Антон развернул жену к себе лицом, — я так уже давно не видел от тебя ласки. Я истосковался по тебе!

— Я тебя умоляю, не трогай меня! — Полина решительно убрала руки мужа со своего тела. — Я не хочу ничего этого!

— Что с тобой? Мы уже полгода не живём нормальной жизнью! Ты измучила меня своей холодностью, своими постоянными отказами. Я — живой человек!

— Я тоже живая, — тихо ответила Полина, — и я больше не буду заниматься с тобой любовью!

Антон обмер от услышанного.

— Как так — не будешь? — каким-то странным, недобрым и напряжённым шёпотом произнёс он, — ты думаешь, что говоришь? Ты моя жена, хотя ты стала забывать об этом в последнее время. Я знаю, всему виной это твоя работа в кризисном центре! Эта секта какая-то, тебя словно подменили, будто промыли мозги! Очнись, Полина!

— Оставь меня в покое, Антон!

— Нет, я не оставлю тебя в покое! Ты сама не понимаешь, что говоришь и что делаешь!

— Я всё понимаю! Я устала от тебя, от твоей навязчивой любви! Я ничего не хочу от тебя больше! Не прикасайся ко мне! — Полина чувствовала, что ещё немного и не сможет сдержать слёз.

А Антон словно обезумел. Он вдруг сильно побледнел, черты его лица исказились не то от боли, не то от отчаяния. Он схватил Полину за плечи и что есть силы рванул к себе и начал в каком-то неистовстве целовать её губы. Она отталкивала его, но он быстро скрутил ей руки за спиной и через мгновение повалил на кровать.

— Не смей… Я не хочу… Я ненавижу тебя, — Полина уже плакала, но он будто не слышал её слов, прорывающихся сквозь рыдания. Он всем своим телом вдавливал её в кровать, и ей стало трудно дышать. Но она всё равно сопротивлялась ему, хотя Антон был гораздо сильнее и Полина знала, что ей никогда с ним не справиться.

— Какой бред ты несёшь! Я не хочу это слышать! Замолчи! — исступлённо повторял он и продолжал целовать её лицо.

Полина от собственной беспомощности и слабости почти теряла сознание, но когда Антон сорвал с неё остальную одежду и распял её под собою, перестала сопротивляться и плакать. Она безучастно лежала со скрученными за спиной руками, как можно выше закинув голову назад, чтобы только его губы не касались её лица, чтобы только она не слышала его тяжёлого дыхания. Она была растоптана и унижена настолько, что ей не хотелось жить. Просто бы закрыть глаза и умереть, улететь отсюда далеко-далеко… только бы ничего не видеть, ничего не слышать и не чувствовать.

Когда всё закончилось, Полина с трудом поднялась с кровати — болела каждая клеточка тела, изломавшегося в мучительном сопротивлении. Она встала, надела длинный халат, наглухо запахнув его на груди. Антон сидел на краю кровати, свесив руки ниже колен и низко опустив голову. Под полурасстегнутой рубашкой нервно вздымалась грудь, на шее пульсировала вздувшаяся от напряжения вена.

— Господи… — простонал Антон сквозь зубы, — господи, до чего ты меня довела, Полина… Ты этого хотела? Этого?.. Чтобы я взял тебя силой? Что ты со мной сделала, любимая?!

Антон поднял на Полину глаза, и она увидела в них слёзы. Но ничего уже больше не могло её взволновать в нём — а особенно его отчаяние от совершённого. Он изнасиловал её физически, но если разобраться, то все эти годы не этим ли самым занимался с её молчаливого позволения?

— Я ухожу от тебя, Антон, — безжизненно — ровным голосом произнесла Полина. — Дети выросли. Я тебе больше ничего не должна.

— Я разве когда-нибудь от тебя что-то требовал? — он смотрел на жену сузившимися от горечи и страдания глазами, голос его срывался, губы безвольно подрагивали. — Я так тебя любил всегда… А ты, почему ты меня разлюбила?

— Я не любила тебя никогда, Антон. Прости меня, за то что я лицемерила… Я слабая, двуличная, беспринципная. Я как раз всё то, что ты так ненавидишь…

— Нет! Не говори так! — Антон замотал головой, — Ты замечательная, ты прекрасная…Боже мой, как я люблю тебя! Ты — моя жизнь, без тебя мне ничего не надо — ни семьи, ни детей! Полинушка, пощади меня, не уходи, не оставляй меня! Я не смогу без тебя жить!..

— А я, Антон, не смогу жить с тобой… я прошу тебя, давай расстанемся спокойно, мы взрослые люди. Не нужно вот этих стенаний и слёз — они ровным счётом ничего не дадут, — Полина говорила эти жестокие вещи так равнодушно и хладнокровно, словно её душа навечно очерствела. Ей перестало быть больно от чужой боли, она нисколько не сочувствовала человеку, с которым прожила большую часть своей жизни. Она вообще сейчас ничего не чувствовала, глядя на его сгорбленные плечи — ни отвращения, ни жалости.

— Нет! — Антон вдруг с какой-то упрямой, дерзкой решительностью посмотрел ей в глаза, — я не отпущу тебя, ты моя жена — была и останешься ею навсегда. Слышишь? Если ты хочешь превратить меня в чудовище, монстра я им стану, но ты будешь моей! Будешь спать со мной, будешь любить меня подчиняясь силе или добровольно — мне всё равно! Я тебе не позволю разрушить нашу семью! Не позволю тебе причинить детям боль!

Сердце Полины сдавило ледяным обручем накатившейся вместо уверенности обреченности и безысходности. Она снова почувствовала себя беспомощной, маленькой и слабой. Силы для сопротивления чужой воле покинули её. Антон смотрел на неё прожигающим насквозь взглядом, надменным и повелительным. Полина стиснув ладонями виски метнулась к двери.

— Стой! — прозвучал приказ, — вернись немедленно ко мне!

Он повысил на неё голос, он говорил с ней, как с провинившимся ребёнком. И первым её позывом было желание послушаться. Но она набралась решимости, чтобы ответить:

— Не смей так со мной разговаривать!

А когда Антон взял её за запястье, чтобы притянуть к себе, решительно повела рукой, высвобождаясь, и вышла из комнаты, захлопнув дверь перед его лицом. Полина боялась сейчас только одного, что Антон выскочит за ней следом и свидетелями скверной сцены станут дети. Но Антон не вышел, даже не приоткрыл дверь. Полина быстрым шагом, чтобы никто из гостиной её не заметил, прошла в кухню и обессилено опустилась на табурет.

Однако Саша заметил, как мама зашла в кухню и сразу понял — что-то произошло. Он быстро поднялся и направился следом.

Дина, сообразившая что к чему, в сердцах ругнулась про себя. Опять сейчас ручьем польются эти сладкие сопли! «Моя ненаглядная мамочка… уси-пуси!..» Как это противно, как осточертело! Дина рывком допила коньяк из рюмки и, не сказав никому ни слова, с гордо поднятой головой удалилась из гостиной в их с Сашей комнату.

Ну что за семейка! Мать как угорелая выскакивает среди ночи из спальни, а следом за ней несется не муж, а сын, без раздумий оставляя свою подружку. А ей что теперь делать? Смотреть на беспрестанно целующихся молодожёнов или любоваться, как ещё два придурка гипнотизируют друг друга взглядами? Что задумал этот Илья — решил пройтись по лезвию бритвы в поисках новых ощущений? Ну а вдруг сорвётся? Тогда ощущений будет ему с лихвой!

Дина немного постояла под горячим душем, потом растерлась полотенцем и вышла из душевой, которая находилась в Сашиной комнате.

Она не стала одеваться. В этой комнате всегда было жарко. Дина откинула покрывало и обнаженная легла на простыни. Может быть, Саша всё же скоро вернётся, ляжет рядом, прижмется к ней и она поможет ему расслабиться, сбросить многодневное напряжение. В комнате царил спокойный полумрак. Только крохотный ночник освещал кровать и раскинувшуюся на ней Дину. А Саша всё не приходил и Дина не заметила, как задремала.

4

В неожиданно опустевшей гостиной повисла напряженная тишина. Там остались два человека, но разговор между ними никак не завязывался. После Саши и Дины как-то стремительно исчезли в направлении своей комнаты Юля с Кириллом.

Музыка продолжала негромко звучать, свечи почти догорели, из открытой балконной двери веяло прохладой, запахом молодой листвы и влажной земли. Илья всё так же сидел напротив Гели, всё так же молчал. И она молчала. Она не знала, что теперь сказать, что сделать. Ей нелегко было признаться в любви, но она не могла предположить, что дальше будет ещё труднее. Как теперь себя вести с Ильёй, которому стало известно о её чувстве? Если бы он дал ей какой-нибудь знак, заговорил о чём-нибудь постороннем, рассказал что-нибудь смешное, но он молчит. Словно испытывает Гельку своим молчанием. Неужели он сам не знает, как ему теперь поступать? Он боится её обидеть случайной репликой, боится как-то оскорбить её чувства? Наверное, он просто жалеет её, маленькую, глупую девочку… Что в самом деле тут скажешь, что ответишь, услышав нелепое признание!..

Геля не могла больше сидеть в этом томительном молчании. Она уже всё поняла. Конечно же, не нужно было ничего говорить Илье. Это может их только разъединить, и ни в коем случае не сблизит. Но теперь поздно сожалеть о сказанном. И давать повод для жалости тоже не следует. Ничего не произошло! Это порыв, всплеск эмоций и не более. Мало ли что может сорваться с языка, после бокала шампанского! Геля поднялась с дивана и чтобы хоть чем — нибудь себя занять, принялась убирать посуду со стола. Но руки всё же дрожали, и Геле казалось, что Илья это замечает. Она сунулась было в кухню с кое-как собранной посудой, но её туда не впустил Саша.

Геля вернулась обратно. Тарелки со звоном посыпались из рук, Геля кое-как их подобрала, поставила обратно на стол и стремглав выскочила на балкон, даже не взглянув на Илью. Там, вцепившись пальцами в перила, она подставила разгоряченное лицо свежему ветру и пыталась как можно глубже дышать, чтобы подавить закипающие слёзы.

Она с собой справилась, она никогда не была плаксой и терпеть не могла собственной слабости и нытья. Сейчас она немного отдышется, переведёт дыхание, и заставит себя вернуться в комнату к Илье, и, как ни в чём не бывало, заведёт какой-нибудь пустой разговор. Например о Кирюшкиной Юле…или о том, устроит отец сыну выволочку за поспешную женитьбу или нет… Геля сосредоточенно глядела на темный парк в дымке молодой листвы, далёкие мерцающие за рекой огни, вдыхала прохладу весенней ночи, зябко поводя плечами.

Илья сидел откинувшись на стуле и, повернув голову, не отрываясь смотрел на одинокую фигурку на фоне ночного неба. Потом он поднялся и тоже вышел на балкон. Геля услышала его шаги, почувствовала спиной его приближение, но не повернулась, а, опустив голову ниже, ещё крепче вцепилась в перила балкона побелевшими от напряжения пальцами. Она готовилась к разговору, собирая в себе для него все силы. Геля знала, что может сказать ей Илья. Но ей не хотелось этого слышать, однако придётся вытерпеть, ведь она сама всё затеяла.

Геля думала, что Илья сейчас встанет рядом, облокотится о перила, неторопливо закурит. Она даже слегка повернула голову в ту сторону, где он должен был встать. Но Илья встал не рядом, а прямо за её спиной. Очень близко, так что она почувствовала тепло его тела. А потом он обнял её сзади за плечи, словно заключил в тесное кольцо своих рук, притянул к себе и прижался щекой к её макушке. Геля понимала, что Илья всего-навсего жалеет её, свою непутёвую, глупую племянницу, но как ей было хорошо в его объятиях! И как хорошо, что он ничего ей не говорит, потому что нет таких слов, которые бы успокоили и объяснили всё лучше, чем эти руки кольцом вокруг неё, оберегающие, защищающие, любящие. Пусть не так, как ей бы хотелось… но всё же… всё же… она дорога ему, он привязан к ней, он всегда выделял её из остальных в семье. А иначе он не обнял бы её так, что замерло сердце и сбилось дыхание.

Геля почувствовала, что отчего-то дрожит, хотя жаркая волна с головой накрывает и не даёт дышать. Ах, Илья, ну что ты делаешь!.. Или ты правда думаешь, что я играю или шучу… Да я ведь сгорю сейчас в твоих объятьях, уже нет сил вытерпеть это жгучее томление…

Геля, почти не дыша и ничего не видя, не слыша, не понимая, не осознавая, медленно развернулась лицом к Илье и внезапно пересохшими губами прикоснулась к его — прохладным и мягким. Это был порыв, который невозможно было заглушить никакими запретами, никакими самыми безжалостными и строгими табу. Сколько дней она мечтала об этом — легко, как бабочка, коснуться его губ, и упорхнуть. Чтобы и не понять вовсе — поцелуй это или просто грёза, сон, невоплощённое мечтание. И невозможно успеть ощутить вкус любимых губ…

А губы Ильи были горьковатыми на вкус и пахли полынью. Геля почувствовала это, когда Илья ответил ей долгим поцелуем. И это был не робкий, детский поцелуй, не игривый, не успокаивающий, не забавы ради. Илья поцеловал Гелю совсем не так. Это был глубокий, сжигающе-страстный поцелуй, как дурман… У Гелки закружилась голова, ей казалось, что она падает в пропасть. Но Илья сжимал её в своих объятиях крепко и продолжал целовать с мужской напористой зрелой страстью… Геля не верила, что всё это происходит с ней, с ними наяву. И сознание предательски начинало путаться, уводя к старым выстраданным иллюзиям. Но не снится же ей всё это сейчас — и прохладный ветер в спину, и густые волосы Ильи под её пальцами и его вдохновенный поцелуй, и волнующе нескромный взгляд из-под полуопущенных ресниц…

Илья целовал Гелю долго, его ставшие ненасытно-требовательными губы заставили её трепетать и задыхаться. А потом поцелуй вдруг внезапно оборвался. Кто-то вошёл в гостиную и выключил музыку. Наступившая тишина отрезвила обоих. Илья отступил на шаг назад и опустил руки. Геля с трудом, но тоже вернулась к реалиям жизни, перевела дыхание. Ей стало сразу холодно стоять на сыром ветру.

— Пойдем, — негромко сказал Геле Илья, — ты совсем замёрзла…

— Это вы здесь? — услышали они из комнаты голос Аллы, — а кто закрылся в кухне? Я хотела немного убрать со стола, но там кто-то курит и не открывает дверь.

— Там мама с Сашей, — чуть охрипшим голосом ответила Геля входя в комнату.

— И что теперь делать с посудой? — вздохнула Алла.

— Да бог с ней, пусть стоит до утра, — Илья закрыл за собой балконную дверь.

Алла включила торшер, и все прищурились от яркого света. Свечи уже еле мерцали и больше коптили, чем горели.

— Я думала ты уже спишь, — сказала Геля.

— Я думала ты тоже. Знаешь, который сейчас час?

Оказалось, что уже около двух ночи, но Геля не чувствовала ни грамма усталости. Илья тоже выглядел бодро, хотя этой ночи предшествовало несколько почти бессонных.

— Вы собираетесь вообще-то ложиться спать? — спросила Алла, сортируя приборы на столе.

— Как только найду где — сразу лягу, — ответил Илья. Обычно Илья ночевал в одной комнате с Кириллом. Раньше это была его комната, пока Кирилл с Гелей жили в детской вместе. С сегодняшнего дня Илья остался в этом доме без своего угла.

— Да, Илюша, придётся тебе лечь на диване в гостиной… — Алла удрученно покачала головой и посмотрела на царивший вокруг беспорядок, — а ты говоришь — бог с ней с посудой! Геля, давай хоть немного приведём комнату в порядок.

— Ничего не надо! Давайте-ка, девочки, марш в кровать, уже на самом деле очень поздно! Если вы сейчас затеете возню с посудой — я просто умру!

Ах, как Гельке не хотелось уходить! Но она послушно ушла к себе и вовсе не потому, что Илья устал и всем пора было спать. Геля понимала, что эта удивительная ночь сыграла свою безумную роль до конца. Свечи догорели, музыка доиграла, вино не горячит кровь, не захлёстывает опьяняющей волной с головой. Остаётся одно — сохранить в душе неповторимое ощущение счастья оттого, что извечно запретный плод надкушен и продолжает манить к себе ещё неистовее, чем раньше. Теперь время для того, чтобы побыть наедине с собой, чтобы бесконечно прокручивать в сознании весь этот вечер, напряжённо возвращать в памяти его вкус и запах. Запах полыни и сырого ветра.

5

У Саши с мамой был тяжёлый разговор. Во-первых потому, что Полина ничего не собиралась рассказывать сыну, а он настаивал, и в его усталом взгляде было столько искреннего участия и сострадания, что она не могла отмахнуться, придумав какую-нибудь небылицу. Поначалу она бодро выпроваживала его обратно, ссылаясь на бессонницу, головную боль от выпитого вина, желание попить чаю в одиночестве. Саша не уходил. Он не верил, смотрел на мать пристально. А когда он нежно взял её за руку и успокаивающим жестом поднёс к своей щеке, Полина не выдержала и расплакалась. Сначала вдруг просто потекли слёзы, а потом её всю затрясло от судорожных рыданий.

— Мама, мамочка, милая моя, успокойся…не плачь, — повторял Саша, сжимая в своей руке её пальцы, — что произошло, расскажи мне, что тебя мучит, мамочка?..

Но о чём она могла ему рассказать? О той ужасной сцене в спальне, превратившей всегда сдержанного, нежного Антона в хищное и безжалостное чудовище или обо всей её жизни, начиная с Сашиного рождения, а может и ещё раньше — с той минуты, когда она встретила и полюбила его отца. Может, признаться, что всю свою жизнь никого не любила, кроме этого человека, помнила его и жаждала подсознательно его возвращения? Или о том, что испортила жизнь человеку, который стал для Саши настоящим отцом… О чём ей было ему рассказывать?.. Но Саша настойчиво ждал ответа. Он не мог успокоиться до тех пор, пока она не поделится с ним всем, что её тревожит, что так её огорчило.

— Сашенька, может, это глупо и нелепо, но я должна уйти от отца, от Антона, — наконец выговорила она. — Это не просто банальная ссора, это значительно серьёзней.

Саша настороженно прищурился:

— У него другая женщина? Он разлюбил тебя?

— Это я его разлюбила… — Полина отрешённо посмотрела в окно и нервно сжала пальцы. — Я должна уйти от него, я больше не могу жить с ним под одной крышей.

— Но ты плачешь не из-за этого, — тихо и напряженно проговорил Саша, он обидел тебя, как-то оскорбил?

— Он не может с этим смириться, не хочет меня отпускать, и… делает мне очень больно!.. — Полина взглянула на Сашу, напрасно, наверное, она всё ему говорит, зачем втягивает его в эту бессмысленную историю. Саша уважает и любит Антона, пусть их не связывают узы крови, для него он всё же отец. Это иллюзия, что Саша сможет её понять, он как и другие дети не хочет разлада в семье, в которой ему так славно и спокойно жилось.

— Сашенька, прости меня, я не имею права тебе это говорить! Ты не должен быть судьёй между нами. Во всём виновата только я одна…

— Нет, мамочка, не надо…так не может быть. Если всё настолько серьёзно, то отец виноват тоже и весьма сильно. Я не знаю, сможете ли вы помириться, только я тебя умоляю — не мучь себя, не вини, и если невмоготу — уходи. Я не смогу видеть тебя несчастной.

Полина не ожидала таких речей от сына. Как странно, он называет Антона отцом и вместе с тем не просит, чтобы они обязательно выяснили свои отношения и помирились, сохранили семью на радость всем. Её умный взрослый мальчик, она вырастила его для себя, он её вера, надежда и любовь, её путеводная звёздочка… Он ведь готов пожертвовать всем ради её спокойствия и счастья. Как и она когда-то ради него. Но как бы ей плохо не было сейчас и не будет после, Саша никогда не услышит от неё признания в том, что именно он стал тайной причиной её личной трагедии.

Они говорили долго. Саша успокаивал Полину, просил больше не плакать, не думать о плохом, верить в то, что всё непременно будет, как ей хочется. Она в ответ успокаивала его самого, говорила, что уже всё прошло, она спокойна и чувствует себя нормально, и главное для неё то, что счастливы её дети, что женился Кирилл, а у Саши с Ильёй неплохо идут дела…

Когда они вышли из кухни, во всем доме стояла тишина. В гостиной на диване они обнаружили Илью, кое-как устроившегося на ночлег.

— Ах, бедный мальчик, — прошептала Полина, — вставай, мой золотой, я постелю тебе нормальную постель. Что же эти стрекозы не дали тебе бельё?

Полина принялась хлопотать, укладывая Илюшу по-человечески спать, и только тогда Саша отправился к себе в комнату.

Дина проснулась моментально, как только Саша открыл дверь. Она подняла голову, потянулась всем своим обнажённым телом. Но Саша даже не посмотрел в её сторону. Он в раздумье подошёл к окну, остановился возле него, упершись руками в подоконник. После разговора с мамой на душе остался неприятный осадок. Что-то тут не то. Ведь они всегда производили впечатление счастливой благополучной пары. Саша не помнил даже, чтобы они ссорились, по крайней мере при них. Что могло измениться в их отношениях, если оба остались прежними — заботливыми, внимательными, уравновешенными? Но почему же сегодня мама расплакалась при нём, она никогда раньше не плакала…

Дина поднялась с кровати и подошла к Саше, прижалась к нему своим горячим бедром.

— Что с тобой? — промурлыкала она и потерлась щекой о его плечо.

— Мама решила уйти от отца… Почему? Что случилось? Я так ничего и не понял… А я пока не смогу купить квартиру, чтобы забрать её к себе. Не раньше, чем через несколько месяцев у меня будет нужная сумма, даже если Илюшка одолжит. Что же делать?!..

Дина скрипнула зубами. Ну конечно, всё ради мамочки! И квартиру он сразу засобирался покупать! Для неё, для Дины, не очень-то торопился. А как матери ударила в голову блажь уйти от мужа — сразу пожалуйста. Дину-то с собой не забудет позвать на новую квартиру?

— Слушай, что ты дёргаешься? — резко ответила ему Дина, — Может твоя маман загуляла, может быть любовника завела! Пусть тогда он и переживает, где им жить!

Дина не успела закончить свою фразу. Сашино лицо переменилось, и он звонко и достаточно сильно хлестнул её по щеке.

— Не смей так говорить о моей матери! — рявкнул он, — ты ногтя её не стоишь, чтобы рассуждать о ней! Какой ещё любовник? Не суди по себе, маленькая дешёвка!

Саша раздражённо оттолкнул от себя Дину. Но она словно даже не почувствовав ни удара, ни толчка, опустилась перед ним на колени и уткнулась лицом в его ноги. Потом расстегнула брючный ремень и дёрнула молнию вниз. Она сопела между его ног, как верная собака вылизывая его, пока он не расслабился, не отошёл, не задышал прерывисто и шумно. Спустя мгновение Саша резко приподняв её с пола, развернул и бросил на кровать лицом. Дина изогнулась в томительном ожидании сладостного наслаждения в своей излюбленной позе, приподняв бёдра и упершись локтями. Она чувствовала себя покорительницей, потому что ей в очередной раз удалось нескольким поцелуями сделать с Сашей всё, что ей нужно. Но он неожиданно раздвинул ей ягодицы и вонзился в неё как меч. Дина подавила в себе крик боли. Ей никогда не нравился такой секс, особенно на сухую, без вазелина или крема, но она не могла позволить себе подать вид, что ей больно или неприятно. Она должна терпеть, она должна вздыхать с истомой, сладко постанывать и двигаться навстречу к Саше, отчего ей становилось ещё больнее. Её дело подчиняться и терпеть, она должна доставить своему мужчине то удовольствие, на которое он, может быть, даже и не рассчитывает. Особенно сегодня, когда Саше необходимо снять стресс, расслабиться, выплеснуть накопившуюся тяжёлую отрицательную энергию.

Дина с трудом перевела дыхание и сквозь спазмы в горле простонала:

— Как хорошо, Сашенька, как хорошо… Двигайся, не останавливайся, умоляю…

Вместо этих слов она лучше бы заорала от боли. Но Дина готова была выдержать любую боль, только бы Саша забыл о своем сыновнем чувстве. И Дина знала, что именно в такие моменты, он и думать забывал про свою мать, он становился настоящим мужчиной. Таким, который нужен был Дине и которого она никому не отдаст.

Глава третья

1

Весна простояла в этом году небывало жаркая, казалось, природа отдала всё своё тепло апрелю с маем и ничего не оставила на июнь. В июне было дождливо и холодно. Низкие тучи бесконечно натягивались откуда-то с севера и столбик термометра не поднимался выше десяти уже две недели. Люди не снимали плащей и тёплых курток, квартиры выстыли и отсырели. Уже никому не верилось, что по календарю давно лето.

Антон привёз сосновые дров для камина в гостиной и огонь горел почти сутки напролёт. А в семье несмотря ни на что неожиданно восстановилась атмосфера относительного спокойствия. И держалась кряду третий месяц.

В ту же ночь после ссоры Антон уговорил Полину ничего пока не предпринимать, ничего не менять, жить, будто всё идёт по-старому. Он поклялся больше не прикасаться к ней, не навязывать своё общество, лишь бы она оставалась жить в этом доме. Но Антон переживал не о детях, не о репутации семьи, а только о себе. Ему казалось, что всё это вздор, всё уляжется, нужно только переждать какое-то время. Что там такое произошло с его женой — болезнь ли возраста или чрезмерное увлечение современными феминистскими идеями — не важно. Всё пройдёт, всё успокоится и снова они будут жить как прежде — в любви и согласии.

Полине пришлось согласиться на условия Антона. Она могла бы конечно куда-нибудь переехать, снять себе недорогое жильё. Её нынешней зарплаты на это вполне хватило бы. Но как она оставит здесь Сашу? Куда она без него? Значит, какое-то время понадобится на то, чтобы подкопить денег и помочь сыну с покупкой квартиры, в которой и ей найдётся место. Уж если терпела она двадцать шесть лет, потерпит и ещё полгода, хотя они могут оказаться самыми трудными.

Ведь уже теперь Антон иногда смотрит на неё таким тяжёлым взглядом, что ей становилось страшно. Ей казалось, что одно неверное слово, один неверный жест и он снова скрутит её, навалится всем своим крепким телом… Очень часто ей было жутко оставаться с ним в общей спальне, хотя и были их кровати раздвинуты по разным углам. А порой Полина в панике думала о том, что ничего никогда не изменится. Антон в очередной раз одержит над ней победу и никуда её не отпустит и она вынуждена будет с ним снова жить рядом, спать в одной постели, удовлетворять его сексуальные потребности. Может быть, всё же нужно было бежать без оглядки сразу и очень далеко? Ведь Саша уже не ребёнок…

Саша работал как заведённый. Ему нужны были деньги, чтобы купить квартиру для себя и для мамы. Пока вырисовывалась только неплохая трёхкомнатная. В идеале хотелось бы по двухкомнатной маме и им с Диной, но пока это было нереально. Но похоже, что мама и отец снова поладили и можно было особенно не торопиться, выбрать вариант получше. Хотя Саша теперь так редко бывал дома, что ему трудно было судить, как обстоят дела в семье на самом деле. Их босс Максим Андреевич Елхов требовал полной отдачи и не терпел бездействия и инертности. Он сразу увольнял любого сотрудника, который позволил себе прогулять без причины рабочий день или несколько раз опоздал на работу. А те, кто элементарно не справлялся со своими профессиональными обязанностями, были изгоняемы ещё быстрее. Саша с Ильёй хоть и не были в положении наёмной силы, а имели в этой фирме третью часть акций, трудились почти без выходных. Босс Макс им тоже не давал передышки. Но всё, что касалось взглядов шефа на трудовую дисциплину, Саша принимал безоговорочно или почти безоговорочно. Он сам терпеть не мог разгильдяев и бездельников, даром жрущих хлеб. Это было единственным пунктом, по которому Саша не расходился с Максимом Андреевичем во мнениях. По остальным вопросам стычки и споры происходили ежедневно, иногда весьма шумные и конфликтные. Илье с трудом удавалось погасить вспыхнувшую бурную дискуссию, очень напоминающую схватку.

Сам Илья почему-то прекрасно ладил с боссом. Он настолько умело обходил все острые углы, умел урегулировать разнообразные спорные моменты и прийти к разумному, устраивающему обе стороны компромиссу, что сам Максим Андреевич только разводил руками. Антон Луганский называл это не иначе как беспринципностью, но Илья просто умел видеть в любом споре истину, к которой нужно было прийти в общих интересах. А для этого необходимо было только одно — позабыть о собственных амбициях ради общего блага. Саша почему-то это делать вовсе не умел. Макс Елхов по поведению в стычках тоже до последнего держался за своё. А Илья в нужный момент мог заставить себя промолчать и уступить. Казалось, его не особенно заботило собственное реноме и то, как он будет выглядеть в глазах окружающих. А выходило так, что Макс был постоянно на ножах с Сашей, терпеть его не мог, а Илью очень любил. И это даже мягко сказано. О том, как Макс относится к Илье в фирме ходили разного рода легенды и небылицы. И то что Максим Андреевич улыбается только директору по связям и информации Илье Луганскому, и то, что только к его мнению прислушивается, его совета спрашивает… некоторые даже усматривали в этих отношениях сексуальную подоплёку. Но Макс Елхов просто любил своего молодого помощника как сына, которого у него не было, как друга, которым его обделила судьба, как высококлассного профессионала, который был подарком для любого предприятия и его директора. Сам Илья очень спокойно относился к подобной «славе». Макса он уважал и считал, что в бесконечных перепалках между боссом и Сашей дело не выигрывает. Ещё он опасался того, что однажды Саше после очередного идеологического конфликта придётся уйти из фирмы. Предприятие, конечно, потеряет классного специалиста, но всё же выживет, а вот Саше придётся начинать с нуля. Илья как мог, сглаживал противоречия между боссом и другом, но порой это оказывалось очень трудно, почти непосильно.

Тем не менее, дела продвигались, фирма процветала и были реальные основания замахнуться на то, что недавно казалось безумным мечтанием. Саша это тоже понимал, но всё же не мог усмирить свой пыл и всякий раз снова ввязывался в конфликт с боссом.

Жена Кирилла Юля очень быстро привыкла к своей новой семье. Она оказалась, вопреки первому мнению о ней, очень непритязательной и хозяйственной девушкой. Едва ли не со следующего дня она принялась наводить порядок в доме Луганских. Она неустанно прибирала, мыла, готовила обеды, стирала. И всё это делала легко, припеваючи. Может быть она так была воспитана, что занятие хозяйством не просто доставляло ей радость, а было её вторым Я. Оказалось, что Юля нигде не работает и не учится. Как Кирилл с ней познакомился, оставалось загадкой. Антон тут же принялся проявлять настойчиво инициативу, чтобы Юля попыталась поступить в какой-нибудь хоть самый завалящий техникум, но Юля в свойственной ей простоватой манере отмахивалась, говорила, что все женщины в её семье по профессии хозяйки и для неё работа по дому тоже главная работа.

Нельзя сказать, что кто-то в доме был недоволен тем, что Юля занималась хозяйством. Но какое-то время всем было в определенной степени неловко, что эта юная женщина взвалила на себя такой непосильный груз. А Юля только посмеивалась и в мгновение ока переделывала всю самую трудную работу. Теперь квартира сияла чистотой, как в те забытые времена, когда Полина не работала и занималась только домом. В холодильнике всегда была еда, в хлебнице хлеб, на плите свежесваренный борщ. Геля однажды не выдержала и спросила Юлю, которая всегда казалась ей глуповатой, в самом ли деле ей всё это нравится или это своего рода плата за житьё в крупном городе с красивым молодым студентом. Юля поглядела на неё и вдруг ответила:

— Да вам на меня молиться надо. Вы бы перемерли все тут без меня. Кому — то надо учиться, работать, вершины покорять, а кому — то и кашу варить.

Геля смекнула, что Юля не так уж проста и даже зауважала её за то, что она может открыто высказать своё мнение. Неожиданно для себя Геля обрела в ней подругу, которой у неё никогда не было. Юля оказалась, благодаря своей прямоте, очень интересной собеседницей. Она открыто высказывала всё, что думала про окружающих, но никто никогда не обижался на неё за её прямоту, потому что Юля была очень добрым человеком. Даже нелестные отзывы не звучали из её уст как-то оскорбительно или обидно. Теперь Геля и все остальные понимали, что Кирилла привлекло в Юле, помимо внешней привлекательности. Доброта, природный ум, весёлость, оптимизм и притягивающая непосредственность сделали бы любого человека бесценным подарком для уставших, погружённых в свои проблемы людей.

Геле нравилось подолгу разговаривать с Юлей на любые темы. Геля даже видела в ней такого человека, с которым можно поделиться своей сокровенной тайной. Никому в семье больше она довериться не могла. А ей теперь так нужен был совет и поддержка!

Всё дело в том, что с той ночи, когда Илья поцеловал Гелю, она больше его не видела. Он просто перестал приходить к Луганским. Саша говорил, что у Ильи значительно прибавилось работы, ему приходится часто ездить в ближние и дальние командировки. Но Геля знала, что не в работе всё дело, а в их внезапно принявших другой оборот отношениях. Геля всё понимала — и азарт того удачного вечера, и выпитое вино, и её признание в любви — всё это выбило Илью из колеи привычных взаимоотношений. А теперь прояснились мысли и чувства и снова остались запреты и неразрешимые вопросы и противоречия. Илья не показывался Геле на глаза, чтобы не бередить её чувства, а, может быть, и свои. Время и расстояние лечит, всё скоро уляжется само собой, нужно только немного потерпеть и подождать. Но Геле было плохо, она не могла терпеть и ждать. Ей нужен был Илья, его внимание, его участие. Нужен был его взгляд, весёлый и пристальный, его улыбка, его спокойная неторопливая речь… Без этого Геля не могла и не хотела жить.

Чем больше проходило времени, тем хуже становилось Геле. Нарастало страшное чувство невосполнимой потери, тяжёлой утраты. Геля словно потеряла часть самой себя… Она почти перестала спать ночами, ей было так невыносимо больно и одиноко, что она даже не могла плакать. Она не терпела собственных слёз, но сейчас они ей были необходимы, ей нужно было проплакаться и хоть немного успокоиться. Геля чувствовала, что снова близка к тому состоянию, когда её почти без сознания, в тяжелой нервной дрожи и температурой сорок увезла «скорая». О тех днях Геля и по сей день вспоминала с ужасом и очень боялась, что всё это повторится. Нужно было что-то делать, искать выход, так дальше жить она не сможет. Но лечение и решение было одно — нужно вернуть Илью. Он должен снова приходить к ним домой, она снова должна его видеть, иметь возможность общаться с ним, мимолётно коснуться его руки, почувствовать тепло тела. Геля пыталась звонить ему в офис, но как только слышала его голос в трубке, спазм сжимал ей горло, и она не могла вымолвить ни слова, хотя ей всего-навсего нужно было сказать, чтобы он пришёл.

Тогда Геля придумала. Она написала Илье письмо. Короткое письмо. «Я всё забуду, если в этом причина, я буду немой тенью, я постараюсь перестать тебя любить, но только приходи. Мне очень больно оттого, что тебя нет рядом».

Геля отправила письмо, но ничего не произошло. И снова был целый месяц напрасного ожидания. Геля потеряла интерес к жизни, ей никуда не хотелось идти, она почти забросила учёбу как раз накануне летней сессии. Но ей было всё равно, сдаст она экзамены или не сдаст, выгонят её из института или нет. Она, сославшись на болезнь, сидела дома, хотя уже начиналась зачётная неделя. Погода стояла премерзкая, Геля всё время мёрзла. Она с трудом согревалась у камина, но всё равно её продолжала бить внутренняя дрожь. Илья не приходил, он никак не отреагировал на её письмо, в котором был вопль о помощи… Он его не услышал, не понял. И ей не на что больше надеяться, нечего больше ждать.

— А что за девица была вчера с Ильёй, — на днях громко спросила у Саши Дина, специально громко, чтобы услышала Геля.

— А кто её знает… — ответил Саша, — Их по сто на дню названивает ему в офис. Я лично и половины по именам не знаю.

Саша, конечно, говорил всё это без задней мысли, а вот Дина завела этот разговор, специально для Гели. Геля эта поняла, поймав коварный взгляд маленьких черных Дининых глазок. Вот значит как! Эта пронырливая стерва всё знает! Может быть, даже подсматривала за ними тогда… А теперь потешается? Смеется над Гелей, злорадствует, издевается. Ну уж этого Геля не допустит! Она, наверное, и в глазах Ильи выглядит жалко со своими признаниями, письмами, нелепыми ожиданиями встречи. А ему-то надо ли всё это?! Боже, какая она непроходимая дура! В каком немыслимом бреду она живёт! ОН — её родной дядя и всё этим для него сказано. И ничего, ровным счётом ничего, для него не значит тот поцелуй. Откуда она знает, страстный он был или игривый, она, которая ни с кем не целовалась как следует. А вот он, Илья, привык раздавать свои поцелуи всем жаждущим. Ведь для Гели никогда не было секретом, сколько у Ильи подружек. Да будь она девушкой со стороны, Илья и не взглянул бы, может быть, в её сторону. А если бы даже взглянул и поцеловал, то шансов на то, что она завоюет его сердце, у неё бы не прибавилось.

Геля ненавидела Дину, но в этот раз будто бы даже была ей благодарна за то, что та вот так, без сантиментов, ткнула её физиономией в реальность.

Геле стало легче. Шоковая терапия прошла успешно. Теперь она не строила никаких иллюзий по поводу их с Ильёй отношений. Но всё же продолжала его ждать, продолжала его любить. Но к этому она уже давно привыкла. Это было ее обычное состояние. Понемногу она возвращалась к своей привычной жизни, и вот сегодня сдала первый зачёт.

Геля только что вернулась из института. На улице лил дождь, было сумрачно и неуютно. Геля разожгла огонь в камине и подвинув кресло поближе к пламени, пыталась согреться. Было всего лишь одиннадцать часов утра, дома никого не было. По крайней мере, стояла тишина. Юля, наверное, ушла в магазин. Куда черт унёс эту бездельницу Динку, одному ему и известно.

Геля немного устала. Вчера пришлось полночи просидеть над лекциями. Трудно было сосредоточиться, плохо запоминался материал. А теперь на Гелю навалилось полудрёма, она пребывала в состоянии сонной абстракции, лениво глядела на огонь, расслабленно откинувшись в глубоком кресле. Можно было бы включить музыку или телевизор, но шевелиться совсем не хотелось.

За её спиной послышались шаги по лестнице. Кто-то пришёл. Геля любила угадывать по звукам шагов человека. Но у неё получалось редко. В их семье у всех членов походка менялась сообразно настроению. Даже сдержанная Алла почти всегда шагала по-разному.

Эти шаги были лёгкие, их обладатель спешил, шагая через две ступеньки. Это явно не Дина, та всегда несла себя лениво и медленно. Юлька тоже с нагруженными сумками вряд ли так взлетит по лестнице. Отец никогда так не торопился. С такой скоростью мог подниматься только Кирилл. Неужели уже вернулся? У него сегодня тоже зачёт, но он любитель заходить к экзаменатору последним.

Шаги смолкли. Их обладатель, похоже, остановился в прихожей. Геля повернула голову. В дверях гостиной стоял Илья.

Геле стало жарко. Разом нахлынуло всё то, от чего она понемногу избавлялась — боль, стыд, неловкость, иллюзорные мечтания. Кровь прилила к щекам, захотелось вскочить и убежать, но Геля заставила себя внутренне собраться, успокоиться, унять дрожь и нервный порыв к неосознанным и глупым действиям.

Илья тоже, увидев Гелю, смутился. Он рассчитывал на то, что дома никого не будет, по крайней мере Гели, поэтому так торопился, поднимаясь по лестнице. Илье нужно было забрать документы, которые Саша оставил дома. Сам Саша был занят в банке, а Илья проезжал мимо дома Луганских и решил забежать забрать бумаги, которые мог в любой момент потребовать Макс.

Можно было перекинуться парой слов, спросить как дела мимоходом, забрать документы и умчаться в офис. Но Илья остановился в нерешительности.

Маленькая Геля сидела, скорчившись, перед огнем как заброшенный котёнок, бледная, осунувшаяся, беспомощная. Илья не мог себя заставить пройти безучастно мимо. Эти два месяца и для него не прошли бесследно. Особенно было тяжело, когда он читал её письмо и ничего не мог ответить, ничем не смел успокоить. Он и так уже, кажется, наворотил дел, нарубил дров…

Геля смотрела на него и молчала. Она была почти спокойна, ей вообще казалось, что вот-вот остановится её сердце. Геля думала о том, что она столько дней мечтала увидеть Илью, и вот он пришёл. Что теперь?

Да ничего. Она просто посмотрит в любимые глаза, вслушается в любимый голос и будет продолжать жить, как и жила раньше, думая о нем.

Илья, не снимая намокшей парки, подошёл к Геле, присел у её ног и заглянул ей в глаза. Потом вдруг устало уронил голову ей на колени и замер. Геля смотрела, как в его густых волосах переливаются дождинки, отражая в себе огонь камина и неясную сумеречность пасмурного дня за окном. Эта склоненная голова уже не могла быть проявлением жалости к ней, в этой коленопреклоненной позе явно читалась растерянность и жалость к самому себе. Геля провела рукой Илье по волосам, он не шевельнулся. Ей хотелось прикоснуться губами к Илюшиным волнистым прядям, но она не решилась. Геля отчётливо поняла одно. Тот разговор, который сейчас между ними произойдет, всё решит, всё расставит по своим местам.

Илья медленно поднял голову.

— Ты ведь всё понимаешь… — тихо и печально, словно обреченно сказал он.

— Понимаю, — так же тихо ответила Геля, — Я привыкла…

— А я ничего не понимаю… — как-то невнятно пробормотал Илья и резко поднялся — Я сошёл с ума?? Как я посмел коснуться тебя, как мне взбрело в голову только подумать о тебе как о женщине? Откуда вдруг взялось это чувство?.. Ведь я знаю тебя так давно, ты была ещё ребёнком. И до недавнего времени ты продолжала оставаться для меня малышкой. Что случилось? Что изменилось?

— Я сказала, что люблю тебя…

— Я знал это давно, всегда. Ты так смотрела на меня, я читал тебя, твои чувства, ничуть не смущаясь… Я жалел тебя, смеялся над тобой… Меня никогда не трогали твои влюблённые взгляды. Никогда, до последнего времени. Но я думал, что справлюсь с этим. А теперь… ты понимаешь, что мы наделали?! Страшней, непреодолимей преграды, чем та, которая между нами, невозможно представить, придумать, вообразить. Всё в жизни можно изменить, только не это! В какую жуткую игру я тебя втянул!

— Это не игра… это судьба. Ты веришь в бессмертие души и карму?

— Нет.

— Я раньше тоже не верила… А теперь мне кажется, что в прошлой жизни наши души были неразделимы, и в этой нашли друг друга.

— Ты романтик, Гелька… Всё проще — мы встретились не вовремя. Если бы я знал тебя с пелёнок, а ты бы с рождения видела, хотя бы время от времени мою физиономию, как это обычно и бывает в других семьях, мы относились бы друг к другу по-родственному. И мне никогда бы не снилось… что… что… — Илья будто не находил слов, мучительно подбирая нужные. На самом деле он не решался произнести вслух то, что неизбежно соединит их им же на беду. На беду, на беду — в этом Илья не сомневался.

И он не стал больше ничего говорить. Он потянул Гелю к себе. Она как гибкая тростинка подалась из кресла в его объятия и, ещё не веря в реальность происходящего, прижалась к его груди, отдавая свои губы для поцелуя. Илья целовал их долго и нежно. И почти умирая от блаженства думал о том, что никогда в жизни не получал такого удовольствия и наслаждения от обычного поцелуя. Илья не мог оторваться от Гелкиных губ и молил Бога только об одном, чтобы тот дал ему силы удержаться на краю этой пропасти, устоять, уняв бешено колотящееся сердце, охладить закипевшую кровь и не дать сорваться в непоправимое, в беду, в грех…

«Очень интересно…» — Дина зло прищурившись, наблюдала всю эту сцену из полумрака прихожей. Она не думала подкрадываться, просто эти голубки были так поглощены друг другом, что ничего вокруг себя не замечали. «Вот как, Илюшенька?… А не вольно ли вам? Я — то была о тебе иного мнения. Ну что ж, поглядим, что будет дальше. Теперь ты у меня, милый, на крючке!» Дина злилась и одновременно радовалась. Такого прокола она от Ильи не ожидала. Сам идёт ей в руки, тёпленький, готовенький. Ну-ну, продолжайте, голубки единокровные, продолжайте в том же духе!

2

Вадим Аркадьевич в самом конце рабочего дня попросил Аллу зайти к нему в кабинет. У Аллы радостно забилось сердце. Уже целую неделю они не встречались вне работы. Алла бросила взгляд в большое зеркало на входной двери — подходяще ли она одета для ресторана или кафе. Обычно их свидания начинались с неторопливого ужина, потом они ехали к Вадиму Аркадьевичу домой и занимались любовью. Иногда Алла оставалась у Вадима Аркадьевича на всю ночь. В остальные вечера он отвозил её домой на каком-нибудь частнике. Алла никогда не настаивала на том, уйти ей домой или остаться. Всё всегда решал Вадим Аркадьевич. Но Алле было это неважно, главное — провести вместе вечер с любимым человеком. Теперь, спустя неделю со времени их последней встречи, Алла очень соскучилась по нему, с нетерпением ждала нового приглашения.

Алла весело впорхнула в маленький кабинет Вадима Аркадьевича. Он сидел за своим столом, и как-то устало щурился. В последнее время в связи с госзаказом в НИИ появилось очень много работы. Это всех радовало. Если есть заказ — будут деньги и институт ещё какое-то время продержится на плаву. Но Аллу огорчало только то, что теперь они реже встречаются в нерабочей обстановке и очень часто Вадим Аркадьевич выглядит усталым и озабоченным.

— Присаживайся, Алла, — несколько суховато произнёс Вадим Аркадьевич, но Алла не придала этому значения. На службе Вадим Аркадьевич частенько разговаривал с ней таким тоном. Она только удивилась, зачем он предлагает ей сесть, если нужно только условиться дождаться друг друга у гардероба после работы. Неужели за полчаса до окончания рабочего дня, он заведет разговор о делах.

— Присаживайся, — настойчиво повторил он. У Аллы тревожно стукнуло сердце. Что-то не так, что-то произошло. Она внимательно посмотрела на Вадима Аркадьевича.

— Что-нибудь случилось? — осторожно спросила она.

Вадим Аркадьевич ответил не сразу.

— Я хочу тебе сказать, Алла, что мы не будем встречаться, — сказал он после небольшого молчания, глядя куда-то мимо Аллы.

— У вас сегодня опять много срочной работы? — не поняла Алла, — может быть, я могу помочь? Давайте, я тоже останусь сегодня вечером.

— Ты не поняла, Алла, — недовольно поморщился Вадим Аркадьевич, — Мы вообще не будем больше встречаться. Никогда. Дело в том, что я женюсь.

Алла словно не расслышала этих слов. Она смотрела на Вадима Аркадьевича и продолжала улыбаться.

— Ты понимаешь меня, Алла? — подозрительно покосился на её улыбку тот.

И только тут до Аллы дошёл смысл сказанного. Ей стало нехорошо. Сначала её бросило в жар, потом тело прошиб холодный пот, перед глазами замерцали, закружились оранжевые пятна, а в ушах зазвенело. Дрожащей рукой Алла стиснула перехваченное болью горло, чтобы вымолвить хоть что-нибудь в ответ. Но у неё получилось только жалостливо-глупое

— Почему?….

— Пожалуйста, не надо только слёз! Ты должна меня понять…

А разве она плачет? Алла прикоснулась пальцами к щеке. Та оказалась мокрая. Слёзы самопроизвольно текли по лицу.

— Почему? — опять повторила она, как будто ответ на этот отчаянный вопрос что-то мог изменить.

— Ты же слышала — я женюсь. Я полюбил другую женщину, и мы собираемся пожениться. А в подобной ситуации дальше я считаю невозможным продолжать наши с тобой отношения. Разве я не прав?

Как же так?! Ведь ещё неделю назад он целовал её, твердил ей о своей любви, что же могло измениться за одну неделю? Он встретил другую женщину и моментально разлюбил Аллу? Такое, наверное, бывает…Алла смотрела на Вадима Аркадьевича, видела, что губы его шевелятся, но с трудом понимала, что он говорил. До её сознания доходили лишь обрывки фраз.

— … я немного виноват перед тобой…ты очень славная, симпатичная девушка… нужно было признаться тебе во всё сразу… мы познакомились полгода назад… понимаешь, не всё в жизни так просто… я может быть поступил несколько эгоистично… но ты должна меня понять… мне было с тобой всегда очень хорошо…

Алла выскочила из его кабинета. Её всю трясло, она уже не могла сдержать рыданий. Как же она дальше будет жить? Как он мог так с ней поступить? Значит, всё его чувство было сплошным обманом, ложью, замешанной на похоти, сексе… А она терпеливо сносила всё унижения, прощала ему от всей души, верила в его благородство и честь! А он выкинул её из своей жизни, как ненужную вещь. Почему же она была так слепа? Почему не видела, не замечала опасности раньше? Нет, видела и знала, но упорно продолжала верить, как наивная дурочка, в его любовь. А он воспользовался её наивностью, вдоволь наигрался, потешился…

Алла очнулась уже на улице. Она бежала, ничего не замечая перед собой, по мокрым тротуарам под дождём в плаще нараспашку. Куда она бежит и зачем? Почему она убежала из его кабинета, как будто в чем-то провинилась перед ним? Почему расплакалась, вместо того, чтобы влепить пощёчину? Неужели и после всего этого он достоин её любви и заслуживает прощения? Алла пыталась об этом подумать, но непереносимая душевная боль не позволяла ей хоть на миг сосредоточиться. Неожиданно дома и люди вокруг закружились в нервном ритме, потом начали расплываться и медленно меркнуть…

— Алла, что с тобой?!..

Алла с трудом открыла глаза. Она сидела на какой-то совершенно мокрой скамейке, а возле неё стояли Геля и Илья. Как они тут оказались, почему они вместе, почему так темно на улице… и вообще — где она, что с ней, почему так больно давит сердце?…

Илья сел рядом с ней на мокрую лавку.

— Почему ты плачешь? — осторожно и мягко спросил он.

— Опять твой Вадик на тебя наорал? — резковато добавила Геля. Илья метнул на неё предупреждающий взгляд.

— Он меня бросил, — отрешённо сказала Алла.

— Ну и фиг с ним, — не вняла немой просьбе Ильи быть тактичнее Геля, тебе самой давно было пора это сделать!

— Замолчи, Гелка! — строго приказал Илья. — Ал, хочешь сигаретку?

Алла растерянно кивнула. Илья вытащил пачку и щелкнул зажигалкой.

— Ты что, куришь? — вытаращила глаза Геля, — Вот это да! И давно?

— Да мы вместе ещё в подростковом возрасте баловались, — усмехнулся Илья — помнишь, Ал? Прятались от малышни в кустах за домом и заправски смолили.

Илья хотел отвлечь Аллу от неприятных мыслей разного рода пустой болтовнёй. Хоть бы Геля ему подыграла, а то сейчас ещё начнёт выяснять подробности Аллиной трагедии.

— От малышни — это от нас с Кирюшкой? — хмыкнула Геля, — Ух, что бы с вами было, если бы папа узнал!

— Меня, наверное, сдал бы в детский дом, чтобы я плохо на вас не влиял, — засмеялся Илья. — Но я вел подрывную работу тихо и профессионально.

Алла затянулась сигаретой, закашлялась с непривычки, последний раз она курила в колхозе на картошке, когда была абитуриенткой.

— Крепковатые, да? — виновато спросил Илья.

— Нормально, спасибо, Илюша…. - отсутствующе проговорила Алла. ребята, что мне теперь делать….как жить дальше?…

— Как жить — нормально! — с бодрой уверенностью произнесла Геля, этот Вадик из тебя все соки вытянул, ты вспомни, сколько ты из-за него переживала.

— Но я же его люблю…любила…

— Он недостоин твоей любви! — Гелка была безапелляционна, — Ты у нас самая красивая, самая умная — и нашла себе какое-то недоразумение в штанах, хорька бледного…

— Геля, ну ты разошлась, — остановил её Илья, — во — первых, не суди о человеке, которого плохо знаешь, а во-вторых, какой бы он ни был, Алла его любила, и оскорбляя его, ты тем самым оскорбляешь сестру. Ты прости её, Алла…А сама забудь как можно скорее этого человека. Это, конечно, трудно, но иначе — никак.

— А как же с работой? — Алла немного успокоившись, уже начала задумываться о другом, — я ведь ни за что туда не вернусь. Довольно с меня насмешек и любопытных взглядов окружающих!

— О работе ты не переживай, — ответил Илья, — я поговорю с Максом, и он возьмет тебя к нам. Он, конечно, тоже не подарок, но тут-то мы тебя в обиду не дадим. Зато у тебя будет приличная зарплата, а не эти жалкие слёзы, что в вашем НИИ.

Алла вздохнула, погасила сигарету.

— Как хорошо, что я вас встретила… Не знаю, куда бы я ушла, что бы со мной случилось. Я сама не своя была, бегала, металась, даже как будто галлюцинации у меня были… Вот мне например померещилось, когда я сидела здесь, что будто вы целовались вон у того киоска… Представляете, дошла…

Илья и Геля многозначительно переглянулись. Алле это, конечно, не показалось. Они именно там и целовались, спрятавшись от дождя под одним зонтом. Хорошо, что Алла находится в прострации и слабо ориентируется в окружающей обстановке, иначе, им пришлось бы кое-что объяснять…

— А вы ещё долго собираетесь сидеть на этой мокрой скамейке? быстренько перевела разговор Геля.

— Может, зайдем в кафе, — предложил Илья, — тебе, Алла, нужно согреться, выпить горячий кофе, а лучше коньяку…

— Он женится на другой…. - вдруг будто вспомнила Алла, горько расплакалась и уткнулась Илье в плечо, — ну почему он так со мной поступил… что я сделала ему плохого?…

Алла плакала навзрыд. Илья обнял её за плечи одной рукой, а другой подал Геле яростно-красноречивый жест, чтобы она не смела пикнуть ни слова и дала сестре выплакаться, выговориться, облегчить душевную боль.

Усилился ветер, снова полил дождь, но они всё так и сидели на лавке. Алла безудержно и безутешно плакала, Илья молча обнимал её, а Геля держала над ними зонтик, не замечая того, что сама мокнет под дождём.

3

В конце июня Полина подала документы на развод. Она сказала об этом Антону в тот же вечер. Он ничего не ответил, отвернулся в сторону, будто ему было абсолютно безразлично. Но Полина заметила, как заходили желваки на его лице и поняла, что он взбешён. Неужели он рассчитывал, что месяцы затишья и спокойствия вернут всё на круги своя? Вот уж воистину, он и примерно не представляет, что творилось с ней все эти годы.

Работая в кризисном центре, Полина наслушалась множество печальных, грустных, трагических историй из жизни самых разных женщин. Женщины подвергались насилию, побоям, издевательствам, им изменяли, их предавали, их унижали. Своя собственная история после леденящих душу признаний должна была показаться Полине каким-то надуманным пустяком. Она-то ведь всегда была окружена любовью и заботой, ей щедро дарились ласки и поцелуи, нежные слова сыпались на неё как из рога изобилия. И всё же… и всё же для Полины не было ничего страшнее жизни с человеком, которого ненавидишь. Даже сейчас, когда они почти перестали общаться, стали жить как соседи, Антон прекратил любые посягательства на её душу и тело, она ни дня не переставала думать о том времени, когда сможет собрать свои вещи и уехать из этого дома навсегда. Навсегда — какое замечательное, манящее слово… Она даже случайно не забежит в этот дом, даже чтобы посмотреть, как живут её дети. Да они ведь уже и не нуждаются в ней особо. Даже младший Кирилл теперь женатый человек. У него своя семья, свои проблемы. Он целый день занят, сначала в институте, потом на работе. А в свободное время они с Юлей поглощены друг другом. Алла, так тяжело пережившая разрыв с Вадимом, теперь тоже немного успокоилась, повеселела, будто бы ожила. Уже неделю она работает в фирме у Ильи и Саши. Работы значительно прибавилось, но это даже хорошо, она может отвлечь её от печальных воспоминаний. И сама говорит, что ей очень нравится на новом месте, призналась даже, что не предполагала, как работа может увлекать, заинтересовывать. Геля тоже уже самостоятельная. Сдала экзамены в летнюю сессию, перешла на последний курс. А теперь её почти не бывает дома, она всё время где-то пропадает, домой приходит очень поздно. Антон сердится, но запретить ей возвращаться домой чуть ли не заполночь не может. Геля спокойно ему объясняет, что её провожают до дверей и ничего с ней не случится.

Дети выросли и не нуждаются в опеке родителей. Это процесс неизбежный, закономерный, вспять время не повернуть. Полине наоборот хотелось, чтобы он шло быстрее, чтобы настал наконец тот день, когда она расстанется со своим мужем и попытается начать новую жизнь. Но пока Саша живёт в этом доме, она будет рядом с ним. Она могла бы конечно снять себе жильё и уехать хоть завтра, но как она оставит здесь своего Сашу. Не будет ли сын чувствовать себя здесь без неё неловко, не перекинется ли негодование Антона с Полины на Сашу? Как будто ничего подобного не должно случиться, но всё же Полина ещё немного потерпит, подождёт. Для неё главное, чтобы сын, возвращаясь домой встречал приветливую улыбку, чувствовал тепло и заботу, а не напряжённость и холод отчуждения.

Жизнь Антона превратилась вместе с тем в кошмар. Рухнуло разом всё, что он создавал, лелеял, любил. Всё разом вышло из-под его контроля. Дети разбрелись кто куда, даже Аллочка перестала быть с ним откровенной, словно бы перестала нуждаться в его поддержке и совете. Особенно после того, как с ней ужасно обошёлся этот человек, который казался Антону достойным и порядочным. Геля с Кириллом упорно продолжают демонстрировать свою независимость. Да и на здоровье, он будет только за них рад, если у них получится самостоятельно встать на ноги. Нет, не это всё, конечно, угнетало Антона. Только Полина была и оставалась его главной болью. Только о ней он не переставая думал. Как вернуть её, удержать, убедить не уходить… Почему она так безжалостна к нему, почему так решительно отвергает, неужели после стольких лет в её сердце не осталось ни капли тепла, сострадания, не говоря уже о любви?.. С этой потерей Антон смириться не мог. Всё в нем протестовало, всё возмущалось и восставало. И чем отчётливей он понимал, что ничего уже не изменить, тем сильнее болела душа, тем яростнее терзала сердце глухая тоска. Он чувствовал себя бесконечно одиноким, потерянным, погибшим. Полина, Полинушка, что же ты со мной делаешь?… Дочка Алла сможет забыть свою потерю, она снова полюбит, снова будет счастлива, а он уже не сможет возродить свою душу к новому чувству, он унесёт с собой в могилу эту боль, эту безысходную любовь, это невыразимое отчаяние…Ему, полковнику, не пристало плакать, но где взять силы, чтобы сдержать слёзы?

4

Дождливый июнь сменился нестерпимо жарким июлем. Солнце, не успев подняться, начинало палить как сумасшедшее, ни единое облачко не набегало на него. Жара стояла выше тридцати градусов. Плавились тротуары, от раскаленного бетона несло зноем. Горячий ветер приносил серую колючую пыль. Город изнемогал от жары, которая томила его уже две недели и отпускать не собиралась. Единственным спасением были поездки за город, на природу, к водоемам. Только там можно было отдышаться, немного отдохнуть от беспощадного городского пекла.

Геля за город не ехала, хотя её приглашали на свою дачу Костя и его родители. Геля день коротала в парке возле дома, который выходил к реке. Здесь было немного прохладнее, только вот с утра до вечера берега речки кишели народом. Но Геля мужественно переносила дневной зной, чтобы вечером встретиться с Ильёй. Он мог поехать отдохнуть только в конце лета недели на две. И конечно, собирался взять с собой Гелю. Пока об этом приходилось только мечтать — но это пустяк! В Гелиной жизни произошло самое главное событие — они были с Ильёй вместе — и все прочие желания становились для неё второстепенными. Ей пожалуй, больше ничего и не надо было от жизни. Пусть это немилосердное солнце, пусть этот зной, только бы рядом был её Илья. Ни о прошлом, ни о будущем думать не хотелось. Все вечера напролет они целовались, жарче любого жаркого дня, гуляли до полуночи, вздрагивали, как дети, в объятиях друг друга, кусали до крови губы в поцелуях и наслаждались порочностью и греховностью своей безумной сумасшедшей страсти. Они выбирали укромные уголки, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из семьи или знакомых. Но домой к Илье тоже не шли, потому что оба знали стоит им только переступить порог его квартиры, как их пока ещё вполне целомудренным ласкам и поцелуям придёт конец и они как сумасшедшие начнут срывать друг с друга одежду. Эта новая и серьёзная грань их взаимоотношений была неизбежна, но пока оба не решались преступить эту черту. Что там за нею их ждёт? Не накличут ли они беду, проклятие рода и вереницу несчастий? Вот так пока они и бродили по улицам и скверам, как пьяные, от зноя и нарастающего с каждым новым поцелуем возбуждения, томились, стискивая друг друга в объятиях и кусая до боли губы. Как часто они оказывались на полувздох, полужест, полувзгляд до близости, но находили в себе силы очнуться, выйти из сладострастного забытья. Они терзали, мучили себя потому что их отношения были и будут вне закона, вне морали, вне этики. Но осознание жёсткого табу не могло их рассоединить, разлучить, заставить разлюбить.

Однажды всё таким же горячим вечером они встретились в своем излюбленном месте — на узком мостике через речку. Илья задержался на работе, Геле пришлось ждать его минут сорок. Илья очень торопился, но всё же успел купить для Гельки букетик белых и свежих ромашек.

— Можешь погадать, — предложил он ей, — только начинай с «любит»… Я проверил, это правильные ромашки.

Им обоим очень хотелось пить. А в единственном на весь парк киоске в холодильнике оказалось пусто. Гуляющий, изнемогающий от жары народ, разобрал всё, что успело охладиться в натужно гудящем маленьком киосковом холодильнике. Все остальные напитки, которые стояли на витрине или в ящиках, едва ли могли утолить жажду.

— Ну хоть что-нибудь у вас есть в холодильнике? — с мольбой в голосе спросил Илья.

— Вот только бутылка шампанского, — лениво ответила сонная от жары продавщица.

— Давайте шампанское! — выкрикнула Геля, — иначе мы сейчас иссохнем!

Шампанское оказалось почти ледяным. Большего наслаждения Геля не испытывала никогда в жизни. Они пили колючую влагу прямо из горлышка. И через несколько минут в большой бутылке не осталось ни капли. А потом шампанское, выпитое залпом на жаре, ударило в голову. Мир вокруг вспыхнул радостными огнями и весело закружился. Геля хохотала, и почти падала от этого кружения. Илья едва успевал её подхватывать под руки. Но один раз всё же не успел поймать и они оба кувыркнулись на траву. На них тут же с осуждением заозирались гуляющие — мол, разве можно так напиваться, да ещё в такую сумасшедшую жару.

На траве в тени было будто бы несколько прохладней и Геля с Ильёй не спешили подниматься. Илья снял пиджак и галстук, расстегнул влажную от пота рубашку, закатал до локтя рукава. Гелке сбрасывать с себя было нечего один только легкий сарафанчик. Можно было, конечно, расстегнуть ещё одну пуговку на груди, но нельзя — это выглядело бы чересчур вызывающе. Геля бросила быстрый взгляд на Илью.

Он смотрел на неё не отрываясь, пристально, слегка прищурившись. Как будто полуопущенные ресницы могли скрыть смятенный огонь в глазах. Ах, этот взгляд, он столько дней уже бередит Гелкино сердце, разжигает в душе пламя иного рода, пожарче, безжалостнее этих пронзительных искринок. Снова мороз по коже среди знойной духоты, снова едва уловимая дрожь в пальцах, а губы безвольно приоткрываются, чтобы можно было глотнуть воздуха, иначе, кажется, вот-вот задохнёшься.

— У меня так кружится голова… — прошептала она пересохшими губами.

— От шампанского? — Илья не отвёл взгляда, он продолжал мучить им Гелю.

— От твоих глаз, — ответила Гелка и поднесла растопыренную ладошку к Илюшкиному лицу, словно за тем, чтобы спрятаться от его взгляда. Илья поймал её руку и поцеловал ладонь. Он всего лишь на мгновение отвёл глаза от Гелиного лица, а когда снова глянул на неё, ещё пронзительнее, она не выдержала.

— Всё, я больше не могу! — жарким, полным отчаяния шёпотом, взмолилась Геля, — Любимый мой, хватит мучить друг друга! Мы всё равно уже пропали, погибли, пали — называй это, как хочешь! Ты думаешь нас спасёт то, что мы сейчас делаем вид, будто нагрешили предостаточно и продолжение просто невозможно? Илюша, я устала обо всём этом думать! Я хочу и всегда хотела одного — чтобы ты стал моим мужчиной и ни о чём не хочу больше думать, только о том, что ты уложишь меня в свою постель и займёшься со мной любовью… вот, я всё сказала тебе, хотя ты ведь и сам это прекрасно знал! Поедем к тебе, поедем прямо сейчас!.. прости меня, я не должна была наверное всего тебе этого говорить, я — несдержанная, я — сумасшедшая и я так тебя хочу!

Геля, выговорив всё это, осторожно, чтобы вздох не был похож на всхлип, втянула в грудь воздуха, и только тут заметила, что Илья подвинулся к ней почти вплотную, и его глаза — уже широко раскрытые — были так близко, что слегка косили, пытаясь сфокусироваться на Гелкином лице.

— Ничего не говори, поцелуй меня и… поехали! — Геля закрыла глаза, не в силах больше ничего видеть, слышать, произносить.

— Поехали, — услышала она в ответ обжёгший щёку шёпот Ильи.

5

Отношения с боссом у Саши не просто не ладились, а начинали принимать весьма конфликтную форму. Все сослуживцы умудрялись рано или поздно найти с ним общий язык, Саша оставался его непримиримым антагонистом и оппонентом практически по любым вопросам. Илья неустанно твердил Саше, что пора умерить свои амбиции и перестать спорить по пустякам, иначе дело кончится тем, что Саше придётся уйти из фирмы, а ведь он так много сделал для их детища-предприятия.

Даже Кирилл, которого на время студенческих каникул приняли в фирму курьером, говорил, что с Максом вполне можно жить мирно. Саша слушал советы со всех сторон, но ничего не мог с собой поделать и снова ввязывался в очередной спор, едва не заканчивающийся баталией. День ото дня они всё больше начинали раздражать друг друга, Макс разговаривал с Сашей уже почти сквозь зубы, Саша отвечал тем же. Может быть, для общего дела было неплохо, что по любому вопросу всегда было два полярных мнения, но межличностные отношения были раскалены до предела.

Алла, только пару недель проработавшая в фирме с ужасом взирала на словесные бои брата и своего нового шефа. Она уже успела несколько раз стать их невольной свидетельницей. И ей стало ясно — скоро Макс выгонит Сашу в шею, даже если предприятие понесёт потери. Кроме этого ей было предельно понятно, что подобная участь ждёт любого, кто станет боссу не угоден. Алле очень нравилось на новом месте. Работа была живая и интересная. Кроме этого, ей очень хотелось доказать всем, что она не безмозглая курица, что она сильная, самостоятельная, не зависящая ни от кого женщина. Алла очень старалась, выполняя все задания и поручения Макса. Почти каждый вечер она засиживалась на работе допоздна, ещё раз проверяя и перепроверяя документы, прежде, чем нести их шефу. Больше всего она опасалась, что и на новом месте её не минуют выговоры, замечания и недовольство шефа. Макс не особенно стеснялся в выражениях, давая нагоняй кому — нибудь из подчинённых. А этого Алле с лихвой досталось на прежней работе от бывшего начальника, бывшего любимого мужчины.

Как-то раз в пятницу, в конце рабочей недели, Алла опять сидела над бумагами. В офисе было прохладно, по сравнению с улицей. Целый день кондиционеры работали на полную катушку. Все сотрудники фирмы давно разошлись по домам. Хозяйка офиса Нина Васильевна принялась за ежевечернюю уборку. Алла напряженно всматривалась в экран компьютера, уставшими за день глазами. Ей так хотелось выполнить задание безукоризненно, что о времени она почти забыла. Неожиданно дверь распахнулась и на пороге возник шеф собственной персоной.

— Ты что тут сидишь? — не особенно приветливо спросил он, — рабочий день закончен. Нечего компьютер мучить. Совсем уже свихнулись на игрушках.

— Я не играю, — робко ответила Алла.

— А что ты делаешь? — усмехнулся Макс. — по Интернету лазишь?

— Я работаю… Не успела кое-что проверить днём и пришлось задержаться…

— Что???! — глаза шефа стали круглыми от удивления. Такой преданности работе он ещё ни разу в своей жизни не встречал. Все его подчиненные всегда работали если не из-под палки, то уж точно без такого рвения. Их можно было заинтересовать только премиями или припугнуть увольнением, чтобы они начали работать более — менее сносно.

Макс недоверчиво подошёл к Алле, и взял в руки её бумаги.

— Ну что ж, всё правильно, всё хорошо… — промычал он, — чего же ты ещё тут сидишь?

— Просто перепроверяю…

Макс недоверчиво посмотрел на неё, но взгляд его вдруг заметно потеплел.

— Ты — Алла, — вспомнил он, — Алла Луганская… Кто-то из моих ребят тебе дядя, а кто — то брат.

— Саша — брат…

Макс неожиданно присел с Аллой рядом.

— Саша… а что, он дома такой же несносный? — Макс потёр переносицу.

— Нет, что вы. Наш Саша — всегда очень спокойный, дружелюбный. Он у нас такой умница! — Алла горячо вступилась за брата.

— Ну, мозги, конечно, у него неплохие… что касается всего остального, то что-то не верится. Твой братец меня допёк! — голос Макса неожиданно прозвучал доверительно, — ни с кем в жизни мне ещё не было так трудно! Я стараюсь избегать острых углов, но он их словно специально находит!

— Он не со зла…Саша очень добрый.

— Доброта — понятие относительное… — сказал Макс, — это я по себе знаю. К кому-то я могу быть бесконечно добрым, а к кому-то просто беспощадным. А ты, Алла?

Макс откинулся на спинку вращающегося стула. Его неожиданно заинтересовала эта девушка. Ему захотелось с ней просто поговорить. Почему — то её мягкий голос успокаивал его, словно снимал напряжение дня.

— Я наверное, ни к кому ещё не была беспощадной, как и бесконечно доброй, — ответила она.

— Где ты работала раньше? — задал другой вопрос Макс.

— Да так, в одном НИИ… — Алле не хотелось вспоминать прошлое, говорить о своей прежней работе.

— Мало платили?

— Я сюда пришла не из-за денег, — напряжённо ответила Алла. Макс почувствовал её напряжение, но задал следующий вопрос:

— Обидел тебя кто-то?

— Я не хочу об этом говорить.

— А не по этой ли причине ты сидишь тут допоздна?

— Отчасти, — сдержанно произнесла Алла.

— Ты честолюбивая? Тебе не нравится когда тобой недовольны?

— Никому не нравится, — Алла почувствовала себя странно. Казалось бы, разговор был ей малоприятен, но прерывать его не хотелось. Может быть, в ней говорило подсознательное желание узнать своего нового шефа получше.

Слово за слово они разговорились вроде бы ни о чём, а оказалось что прошло добрых полчаса.

В комнату заглянула Нина Васильевна.

— Вот что, милая девушка, — сказал Макс Алле, — не желаете ли отужинать в моём обществе? Заедем в ресторан и продолжим нашу чудесную беседу.

Чего Алла меньше всего хотела, так это каких-нибудь неформальных отношений с новым шефом. Одним служебным романом она уже была сыта по горло.

— Нет, простите… я не поеду, — решительно отказала Алла.

— Конечно, очень самонадеянно с моей стороны полагать, что такая симпатичная девушка нуждается в компании, особенно моей. Тебя, наверное, ждёт молодой и интересный?

— Меня никто не ждёт, но в ресторан с вами я всё равно не поеду.

— Извини, — вдруг спохватился Макс, — если моё предложение тебя оскорбило или обидело… Я иногда бываю не в меру прямолинейным. Не суди строго одинокого мужчину, стосковавшегося по обществу интересной собеседницы.

Алла бросила на Макса косой взгляд. Отсутствием убедительного красноречия он не страдал. А в том, что он такой одинокий, Алла не верила. Если он захочет, то найдёт себе для компании сколько угодно красавиц. Желающих провести время с состоятельным солидным мужчиной наберётся немало.

— Но могу я хотя бы отвезти тебя домой? — спросил Макс, — обычный жест вежливости…

— Представляю, как глава крупной фирмы из вежливости развозит по домам своих работников, — вдруг засмеялась Алла.

— Не всех, только тебя, самую трудолюбивую.

— Спасибо, я доберусь сама, — Алла выключила компьютер, быстро навела порядок на своем рабочем столе.

— Ну и упрямцы же эти Луганские! — Макс резко поднялся со стула, Всего доброго!

Он стремительно вышел из комнаты, и Алла подумала, что зря она строила из себя кисейную барышню. Если человеку так хотелось сделать ей приятное и довезти до дома, можно было и не ломаться. Это ведь ни к чему её не обязывает. И можно было не обижать человека своим отказом.

Но Макс не обиделся. Он любил преодолевать препятствия. Всё, что само шло ему в руки интереса не вызывало, а то, за что приходилось побороться, было дорого и ценно. Алла Луганская привлекла его именно своей независимостью и неприступностью. В своей жизни он встречал женщин красивее, сексуальнее, но все они рано или поздно сдавались, становились лёгкой добычей. Кто-то страдал от одиночества, кого-то прельщали деньги. Таких гордячек, как эта Алла, Макс давненько не встречал. И отступать не собирался. Это было своего рода спортом, тренингом по психологии межличностных отношений, отработкой теории и тактики методов соблазнения. Если бизнесмен сможет без напряга соблазнить недоступную женщину, значит, сумеет использовать любую ситуацию, любого партнера или конкурента в своих целях.

В понедельник утром Макс преподнёс Алле композицию из цветов в небольшой плетёной корзиночке.

— Пусть это украсит твоё рабочее место, — мимоходом бросил он и удалился. Сидящие с Аллой в одной комнате менеджеры Татьяна и Сергей многозначительно посмотрели на неё. У Аллы противно засосало под ложечкой. Ну вот и здесь начинается то же самое! Ухаживания шефа, любопытные и оценивающие или завистливые взгляды сотрудников, а какой будет финал? Алла решительно переставила цветы на свободный стол. С неё довольно, повторения истории она не допустит.

Макс зашёл в этот же день снова и пригласил Аллу на ленч в кафе на первый этаж. Алла снова отказалась.

— Милая девушка, сжалься, в какое положение ты ставишь меня перед моими работниками? — в голосе Макса звучала нарочитая мольба. Но Алла слышала ещё и усмешечку, и иронию. Плевать он хотел на всех своих подчиненных вместе взятых. Любой вылетит в ту самую минуту, когда осмелиться косо взглянуть в его сторону.

Вечером история повторилась. Макс снова заявился с предложением поужинать вдвоем. У Аллы мелькнула мысль поехать с ним и вести себя в ресторане так, чтобы ему стало неловко за неё, стыдно. Но она вряд ли сумеет разыграть подобный фарс. Вот у Гельки получилось бы, а у неё нет. Алла снова отказалась. Она уже жалела, что сказала Максу о том, что у неё нет постоянного друга, хотя это его вряд ли бы остановило. Тогда Алла решила, что если настойчивое ухаживание не прекратится, она уйдёт из фирмы.

На другой день всё повторилось до мелочей. Опят цветы, опять приглашения вместе пообедать, потом поужинать. Алла твердила в ответ одно и тоже, но Макс словно не слышал её отказов.

Через несколько дней упорных домогательств, Алла поняла, что выход остаётся один — искать другую работу. На душе стало совсем скверно. И тут Макс неожиданно вызвал её к себе в кабинет. Первым позывом Аллы было немедленно бежать, уходить домой и больше сюда не заявляться, но в дверях комнаты в выжидающей позе стояла длинноногая красавица-секретарша Макса. Ей видимо, было дано указание доставить Аллу до самой двери кабинета шефа. Спасаться бегством было стыдно и Алла пошла.

— Сегодня в «Атриум палас отеле» презентация банка, в честь открытия нового филиала. Тебе час на сборы, — четко поставил задачу Макс.

— Почему я? — растерялась Алла.

— Будем обсуждать мои распоряжения? — прищурился шеф.

— Просто я никогда раньше не была на таких мероприятиях… Может, кто-нибудь другой…

— Ты у нас экономист? У главного бухгалтера плановая проверка… Кому ещё заниматься укреплением связей с банками? Наш юрист, твой несравненный братец, заявил, что у него других дел по горло. Так что — вперед за честь семьи и профессии. Мой водитель тебя отвезёт. Кстати вид у тебя сегодня вполне респектабельный, можешь даже не переодеваться, — добавил Макс, бросив критический взгляд на Аллу.

Алла ошарашенная вышла из его кабинета. Она была в полной растерянности, что ей делать на этой презентации, как себя вести, что говорить… Алла помчалась в кабинет Ильи, его не оказалось на месте. Саша был на самом деле очень занят и сказал Алле всего несколько слов, но ничего конкретного. Мол, не дёргайся, всем улыбайся и говори, что мы рады сотрудничеству в любых формах.

Через час бледную, растерянную Аллу в холодном поту среди жаркого дня доставили в бизнес — центр «Атриум Палас отеля». Она — то понимала, что это маленькая месть Макса за её пренебрежение к его персоне.

Но всё оказалось не так уж и страшно. На Аллу никто не смотрел, с вопросами никто не приставал. Все кругом пили шампанское. Поднимали тосты за процветание, шумно чему-то радовались, не забывая при этом обильно закусывать у столов ля-фуршет. Алла немного перевела дух, встала в сторонке. Тут кто-то сунул ей в руку бокал с шампанским и через мгновение она услышала ставший уже знакомым голос:

— Ну разве так себя ведут на презентациях?

Макс собственной персоной стоял перед ней, и в глазах его светились дьявольские огоньки. Алла, конечно, сразу поняла, что вся эта презентация лишь предлог, чтобы вытащить Аллу из офиса, и таким образом всё же оказаться в обществе своего настырного шефа. Но Алла почему-то не рассердилась, не обиделась. Алла обрадовалась. Теперь она тут не одна и в случае чего не опозорит фирму, в создание которой вложили свой труд Саша и Илья. Наплевать на этого Макса, если ему так надо за ней ухаживать — пусть ухаживает. В конце концов, это ещё не значит, что она непременно согласиться стать его любовницей. И уж тем более не значит, что она влюбится в него без памяти, как однажды в Вадима Аркадьевича.

Алла выпила шампанское, попробовала каких-то замысловатых тостов, хотя есть ей совершенно не хотелось. А когда презентация закончилась, большая часть присутствующих отправилась в ресторан, где были заказаны столики для её участников. Макс решительно взял Аллу под руку и повел в ресторан. Таким образом, он добился своего, и Алле пришлось с ним поужинать.

— Ну, теперь ты меня не боишься? — спросил Макс, хитро улыбаясь, Теперь будешь со мной хотя бы время от времени ужинать?

— Зачем вам это?

— Ты мне нравишься, ты красивая, умная, с тобой приятно поговорить, провести время. В тебе нет вульгарности и, кажется, корысти, — откровенно ответил Макс. — мы вполне можем подружиться. Я даю слово, что не потащу тебя в постель, пока ты сама этого не захочешь.

— Даёте слово? — глядя прямо ему в глаза, переспросила Алла.

Макс от её взгляда едва не поперхнулся.

— Да, — сказал он после некоторой паузы. Он привык лгать ради собственной выгоды, но сейчас понял, что говорит правду. Значит, на этот раз он должен сделать всё, чтобы эта девочка сама захотела лечь с ним в постель. Сколько же времени на это ему понадобиться? Как скоро он сможет сделать её ручной и покорной, ласковой и доверчивой?

В течение месяца Макс приглашал Аллу в рестораны, в театры, на выставки и разного рода презентации, дарил цветы и безделушки. И с каждым днём Алла всё больше привыкала к его обществу, находила его не лишённым приятности. Макс в свои пятьдесят с лишним был весьма привлекательным мужчиной. Высокий, хорошего спортивного телосложения, с горделивой осанкой и посадкой головы, с элегантно седеющими волосами на ней. Макс любил сибаритствовать. Он всегда изящно, со вкусом одевался, любил хорошую кухню в дорогих ресторанах, классные машины и прочие аксессуары своей обеспеченной жизни. Кроме прочего, Макс оказался человеком весьма эрудированным, начитанным, был знатоком старинного оружия, интересовался древнейшей историей и, конечно, был великолепным собеседником. Алле никогда не было с ним скучно. Она с увлечением слушала его рассказы, касались ли они Древнего Рима и его полководцев или тонкостей бизнеса, психологических нюансов воздействия на клиентов, конкурентов или потребителей. Алла из бесед с ним почерпнула для себя столько нового, что засомневалась в собственной образованности. Ей казалось, что она вообще ничего не знает. Она должна была себя почувствовать несмышлёной школьницей, недоучкой, но Макс так всегда строил разговор, что Алла никогда не чувствовала его превосходство, хотя оно, естественно, было. Он был тонким психологом и хорошо знал, что нужно сказать, чтобы обидеть человека и как себя вести, чтобы не обидеть. Иногда Алла терялась в догадках, где была лесть с его стороны, а где непритворная похвала.

Но Макс искренне считал Аллу очень неглупой девушкой, если бы ему стало скучно в её обществе, он моментально бы оставил свои намерения. Добиваться пустышки ему было неинтересно. С Аллой ему было психологически комфортно и легко, как давно уже ни с кем не было. Он мог только предполагать, насколько страстной окажется она в любви, но лишать себя полноценного общения не хотел.

А Алла скоро поняла, что снова влюбилась. Какое-то время она сама боялась признаться себе в этом. Но однажды, ожидая, когда Макс вернётся из короткой поездки, почувствовала, что с нетерпением ждёт встречи с ним, ждёт его возвращения. И что без него ей одиноко, скучно, плохо. Мысль о том, что она полюбила Макса нисколько не испугала её. Наоборот, она почувствовала какую-то легкую радость, словно сняла с души тяжёлый груз. Она никогда не сравнивала Макса с Вадимом Аркадьевичем, это было все равно что сравнивать гору с маленьким камушком, орла с мухой. Ей было только немного грустно оттого, что она растрачивалась на такого мелкого человека как Вадим. Алле и в голову не пришло, что подобное новое отношение к самой себе внушил ей Макс, он раскомплексовал её исподволь, незаметно для неё научил ценить себя и видеть свои достоинства.

Немного смятенная собственным открытием Алла как-то поздно вечером присела рядом с мамой на кухне и рассказала ей о своем новом чувстве.

— Славная моя, это же замечательно. Что тебя смущает? — Полина ласково обняла дочь.

— Всё это не похоже… нет, не похоже на прежнее, но почему опять служебный роман, почему снова мужчина старше меня и очень намного? Вдруг и закончится всё так же?

— Нет, дочка, это вовсе не обязательно, — успокоила её Полина, — а то что ты снова выбрала мужчину старше себя, солидного, реализовавшегося как личность, это с точки зрения психологии объясняется тем, что ты всегда у нас была папиной дочкой. Ты тянулась к отцу, он для тебя был и остается идеалом. И ты подсознательно выбираешь себе мужчину — отца. Не молодого несостоявшегося недоросля, а уверенного в себе и в своих силах человека, взрослого, серьёзного, способного стать поистине надёжной опорой. Вот только Валим не дотянул до такого уровня, но это не значит, что все остальные — точно такие же. Так что отбрось все свои сомнения. Теперь у тебя есть определённый опыт и тебе уже проще понять, что за человек перед тобой. Хотя, конечно, ошибиться можно, но милая, если ты не будешь искать идеал — придётся довольствоваться жалкими суррогатами.

— А если Максу от меня нужно только одно — постель?

— Ты это сразу поймёшь, поэтому не теряй голову в любви. Не влюбляйся безрассудно, трепетно относись к себе самой, не позволяй ни делом, ни словом, ни взглядом себя унижать. Попытайся любить в любви прежде всего себя, — говорила ей Полина и чувствовала, что делится с дочерью своим горьким опытом. Если бы она тогда давно осознала всё то, о чём сейчас уверенно рассказывает, совсем по-другому сложилась бы её жизнь. Как сложится судьба её дочерей, она не могла предсказать. Может быть, им будет немного полегче, ведь у них есть отец, который защитит, мать, которая поможет советом и добрым словом, братья, которые всегда поддержат. Семья. Которая вот-вот готова развалиться.

Алла и сама понимала, что всех мерить одной мерой нельзя. Могут быть похожие ситуации в жизни, но людей одинаковых нет. Макс в отличие от Вадима Аркадьевича никогда не повышал на Аллу голос. Он был очень тактичен, очень выдержан и терпелив. Он мог прикрикнуть на своих работников, резко ответить компаньону Саше, но с Аллой он словно преображался. Может быть, это была игра, присущая периоду ухаживания, но Алле казалось, что Макс её не обидит. Ни случайно, ни преднамеренно. Он запретил ей называть его Максимом Андреевичем. «Просто — Макс. Я привык к этому имени. Меня называют так все, даже подчиненные. А для тебя я тем более — Макс. Ну, если хочешь, Максим». Однако имя Макс уже стало привычным, и очень подходило энергичному, активному, деятельному Максиму. Имя было созвучно с его стремительной походкой, быстрым темпом речи и острым пронизывающим взглядом. Его натуре несвойственно было любое проявление лености, вялости и апатии. В делах Макс всегда был буря и натиск. А когда оставался наедине с Аллой внешне менялся, расслабляясь, гася свою энергию, но Алла чувствовала, что он всего лишь её спрятал, загнал вглубь и там она продолжает свою неустанную работу. Макс никогда ласково не муркал, как Вадим, но его интонации казались Алле искреннее, сердечнее и… сексуальнее. Макс мог всего лишь поцеловать ей руку, заботливо отвести от лица мешающий локон и было в этих жестах столько скрытой эротики, чувственности, что у Аллы начинало колотиться сердце и снизу вверх по телу прокатывалась жаркая волна. Но более Макс не позволял себе ничего, помня данное Алле слово, и теперь Алла жалела об этом. Макс не притронется к ней, если она сама этого не захочет. Но что делать, если уже это время настало? Макс смотрел на неё испытующе, с хитринкой во взгляде и ждал от Аллы хотя бы намека, раз уж они так уговорились. Что оставалось Алле — признаться в любви? Прижаться к Максу теснее во время танца? Первой его поцеловать? Или сделать всё это сразу? А, собственно говоря, нужна ли ему её любовь, её объятья и поцелуи — мучилась Алла вопросом. Может быть, у него всего этого в избытке в другом месте с другой женщиной, а Алла интересует его только как собеседница? Откуда ей знать причуды этого непростого продуманного Макса, с его многогранной натурой.

А опытный Макс уже давно видел, что девочка попалась. Она не умела ничего скрывать и просто вся лучилась любовью к нему. Остальное для него, как говорится, было делом техники. Но неожиданно для себя, он почувствовал, что не теряет к ней интереса. Наоборот всё больше и больше привязывается, упиваясь внутренним пространством её души. Он давно уже перестал влюбляться пламенно и безмятежно, как мальчишка, и вдруг ощутил, что как будто снова близок к этому свежему, сильному чувству.

Но Макса неожиданно увлекла игра в прятки. И несмотря на то, что всё больше с каждым днём желалось иного продолжения, немного жаль было расставаться с томительным состоянием робкой влюбленности. Ведь её неповторимую сладость никогда потом вновь не ощутить. А ещё очень любопытно будет посмотреть, как его гордая девочка, замирая от смущения прошепчет, что уже освобождает его от того обещания…

Алла, помня за собой этот должок, готовилась к тому, чтобы преодолев робость, и застенчивость прошептать Максу что-то подобное. Только никак не могла решиться, не могла придумать, что и как нужно сказать. И Макс сжалился над ней.

Они сидели на открытой веранде ресторана, чудесным тёплым вечером, слушали негромкую музыку, смотрели на огни города и их отражение в тихой заводи прямо под верандой. Небо было ясное, звёздное. Такие крупные звёзды Алла видела только на юге. Макс взял её руку и нежно поцеловал пальцы. Потом, слегка сжав их своими, спросил:

— Поедем сейчас ко мне?

Никогда раньше он не приглашал Аллу к себе домой и сегодня означать могло только одно. Алла это поняла. Она подняла на Макса счастливые глаза и ответила:

— Да!

6

Дина приехала в офис в полдень, в самый разгар жаркого дня. Она всегда долго спала, и редко вообще вставала с постели раньше двенадцати. Так что сегодняшний её визит можно было считать ранним. Но приехала Дина не к Саше. Она точно знала, что сегодня его не будет в офисе до самого вечера.

В кондиционируемом помещении было прохладно. Дина поднялась знакомой дорогой на четвёртый этаж и зашла в туалет. Там она немного освежилась, протерла лицо и тело влажной холодной салфеткой. Потом стянула узкие трусики и затолкала их в свою сумочку. Теперь на ней была только коротенькая, сильно обтягивающая юбочка и маленький открытый топик. Дина критически осмотрела себя в большом зеркале, поправила солнцезащитные очки на волосах и дьявольски оскалила белые зубки в бесстыдном смешке. Затем подтянула и без того короткую юбку вверх, решительно распахнула дверь туалета и направилась в другой конец коридора к одной заветной двери. За этой дверью был кабинет Ильи.

Сегодня у Ильи было много работы. Он с самого утра не вставал со своего места, телефон тинькал, не умолкая. Только на время ленча наступил небольшой перерыв. Илья собирался спуститься в кафе, чтобы выпить чего-нибудь холодного и перекусить лёгким салатом, как в кабинет вошла Дина.

— Привет, — лениво протянула она, а потом вдруг нагнулась, чтобы поправить ремешок босоножки.

— Здравствуй, — Илья поглядел на её смоляно-черную макушку, — Сани ещё нет. Он вернётся к вечеру…

— Знаю, — зевнула Дина, распрямляясь. После подобного гимнастического упражнения — наклона, её легкомысленная маечка уже не выполняла своей функции. Упругая небольшая Динина грудь обнажилась почти полностью, а юбка стала ещё короче. Дина неторопливо прошлась по кабинету от двери до окна, покачивая своими по-мальчишески узкими бедрами. Илья проводил её взглядом и даже чуть развернулся на своем вращающемся стуле в её сторону. Дина потянулась, уперлась руками в подоконник, слегка изогнувшись.

— Ну и жара… — Дина выдула маленький пузырь из жевательной резинки, — сдохнуть можно… Как только вы работаете в такую погоду?

Сама Дина не работала ни в какую погоду, хотя имела диплом о высшем образовании. Она бросила работу, как только познакомилась с Сашей. У неё теперь был совсем иная сфера приложения своих способностей.

— В офисе — вполне терпимо, — ответил Илья.

— Да ну, духотища… — поморщилась Дина и отошла от окна, — Давай сходим в кафе, что ли? Выпьем холодного пивка…

— У меня много работы, — спокойно ответил Илья. Дина пришла не просто так. Ей что-то было от него нужно. Скорее всего, попросит сейчас денег. Сашка в последнее время старался много не тратить, откладывая на квартиру. А у Дины деньги таяли в одно мгновение.

— Да брось ты — работа, работа… Работа не волк — дураков любит, скаламбурила усмехнувшись Дина, — хватит здесь тебе киснуть. Давай развлечёмся…

Скорее всего, Дина просто маялась от скуки. Подружек у неё никогда не было и вся её компания состояла из Саши да Ильи.

— Потерпи до вечера. Вернётся Сашка — съездите поиграть в боулинг, или в бассейн. А у меня много дел, — Илья старался быть с Диной терпеливым, всё же она Сашина девушка.

Дина подошла к его столу и уселась на краешек, Илья едва успел выдернуть из-под неё файловку с документами.

— Какой ты стал скучный, Илюша, — пропела Дина и снова выдула пузырь из жвачки.

— Слушай, Дина, чего ты пришла? — Илье стал надоедать этот беспредметный разговор. Время ленча кончалось, скоро опять придется браться за телефон.

— Просто зашла поговорить…

— О чём?

— Ну, о том, например, что стоит ужасная жара. А я в такую жару хожу без трусиков, — бесстыдно глядя Илье в самые глаза, сказала Дина.

Илья скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Иногда Дину начинало заносить. Воздействовать словами на неё в такие моменты было бесполезно. Сашка воздействовал физически, он, не особенно долго думая, отвешивал Дине звонкую оплеуху по губам или по щеке. Дина моментально меняла линию поведения. Но не мог же Илья поступить с ней подобным образом. Придётся терпеть.

Но терпеть оказалось невозможно. Дальше Дина повела себя совершенно непредсказуемо.

— Ты не веришь? Я правда без трусиков, — убедительным тоном проговорила Дина, хотя Илья нисколько не усомнился в её словах. Дина схватила Илью за руку и потянула к себе.

— Проверь, на мне нет трусиков… — томным шёпотом сказала она. Илья не успел опомниться, как Дина втиснула его руку себе между бедер.

Илья выдернул руку, словно она оказалась в змеином гнезде.

— Ой, — вскрикнула Дина, — ты меня поцарапал! Ты что как дикий зверь? Вот посмотри, где царапина!

Дина задрала правую ногу, развернула её тыльной стороной бедра, полностью обнажив свою гладко выбритую промежность с тоненькой полоской стрелочкой волос.

Илья пытался быть спокойным. Он глядел на Дину не мигая, сузив глаза, стараясь чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице. На этот раз Динка затеяла что-то весьма скверное.

— Ты что, обкурилась, что ли? — глухим голосом спросил Илья, — Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Понимаю… А ты — нет? — с вызовом бросила ему в ответ Дина, — я предлагаю тебе развлечься, говорю прямым текстом, если до тебя не доходит.

— Слушай, иди-ка ты отсюда, — уже не сдерживая эмоций, сказал Илья резко.

— Неужели откажешься? — прикинулась дурочкой Дина и спрыгнув со стола медленно потянула свою юбочку по бедрам вверх.

Илья поднялся со своего стула так резко, что тот откатился в противоположную сторону.

— Давай, иди ко мне. Мужик ты или нет, в конце концов? — Дина с вызовом смотрела на него.

— Приведи себя в порядок или я тебя выставлю отсюда прямо в таком виде! — пригрозил Илья.

— Может тебя не устраивает поза? — Дина его будто бы и не слышала, — а вот так?

Дина развернулась к столу, оперлась об него руками и выгнулась в своей любимой позе, почти касаясь ягодицами Ильи.

— Ну, давай мой сладкий, я жду тебя… — Дина через плечо похотливо смотрела на Илью, сладострастно приоткрыв свой чувственный ротик.

Илья рывком натянул её юбку на прежнее место и взяв за плечи довольно сильно встряхнул.

— Приди в себя! — прикрикнул он, — что у тебя, ум за разум зашёл что ли?

— Ничего у меня не зашло. Просто ты мне ужасно нравишься, ты такой сексуальный… — Дина попыталась обнять Илью за шею, но он перехватил её руку. Дина всегда казалась ему весьма распущенной девицей, но что дойдёт до такого, он не предполагал. А может, она, и правда, под кайфом? Илья бросил быстрый взгляд на её вены — не начала ли Динка колоться? Ничего подозрительного заметно не было.

— Ты не бойся, никто ничего не узнает, — продолжала Дина, — а тебе понравится, я обещаю. В один момент забудешь про всех остальных своих девок! Ну, расслабься же! Я так хочу тебя! Просто умираю…

Дина бесцеремонно провела рукой Илье по брюкам от ремня вниз.

— Вот это вещь! — зашипела Дина, — какой он у тебя огромный, мощный, твои девки, наверное, только попискивают, когда ты им вставляешь… Ну дай мне его! Я сделаю ему очень сладко!..

Илья в конец вышел из себя. Он схватил Дину за плечи и потащил к дверям. Она упиралась, цеплялась за всё, что попадалось под руку, но Илью был полон решимости выдворить её из кабинета.

— Отпусти меня! — завопила Дина, — Отпусти, я сама пойду!

Илья разжал руки напоследок подтолкнув Дину к двери и отступил на шаг назад.

— Иди, проветрись, очухайся!

— Это тебе надо очухаться, дорогой, — тон Дины неожиданно переменился и из игриво-похотливого стал озлобленным. — Говорят, ты трахаешь родную племянницу?

Илья побледнел. Откуда она знает? Это очень плохо, что она знает!..

— Не твоё дело, — мрачно выговорил он.

— Ну да, конечно, не моё… Ха-ха-ха! — Дина перешла в наступление на другом фронте, скаля зубы в язвительной усмешке. — Знаешь, как подобное называется? Инцестофилия! Сексуальное патологическое влечение к родственникам. Звучит как музыка! Представляешь, как эта музыка понравится всей вашей семейке? Нет? Зато я представляю — у меня богатая фантазия. Но даже её мне не хватает, чтобы представить, что с тобой сделает брат.

— Чего тебе от меня надо? — ненавидяще прошипел сквозь зубы Илья.

— Вот этот разговор мне уже нравится! — криво усмехнулась Дина, — Но к прежнему предложению возвращаться не буду. Я передумала! Я теперь другого захотела.

— Чего?!

— А ты женись на мне! — Дина подошла к Илье вплотную, — и я забуду обо всём, что знаю про тебя и Гелку.

Илья в ярости втянул носом воздух в лёгкие и что было силы рявкнул:

— Пошла вон!!!

— Смотри, пожалеешь…

— Пошла вон, тварь, или я тебя сейчас пришибу!

Через мгновение Дина вылетела из кабинета Ильи. И уже в коридоре закричала в захлопнувшуюся за ней дверь на весь коридор:

— Я тебя ещё поимею, сопляк, мало не покажется! Готовься к лучшему!

Потом как ни в чем не бывало, поправила юбку и топик, и что-то посвистывая себе под нос, ленивой походкой зашагала прочь. А с лица её не сходила кривая усмешка.

7

В воскресение Геля отправилась по магазинам, чтобы купить себе одежду для отдыха с Ильёй у моря. Через неделю они вместе собирались лететь в Анапу на десять дней, которые Илья брал в качестве отпуска. Родителям Геля сказала, что поедет отдыхать к подруге в Краснодар. Отец выдал деньги на билеты, хотя Геле деньги нужны не были. Илья щедро давал ей столько, сколько она просила. На шмотки для отдыха дал тоже он. Геля звала Илью с собой по магазинам, но он отказался от подобного удовольствия, сказал, что будет ждать её дома у Луганских, а потом они сбегут куда-нибудь погулять.

Геля, потратив на магазины почти весь день до вечера, возвращалась домой уставшая, но довольная. Она купила себе купальник, классные шорты, две прикольные майки, легкое платье, сандалии и шлепанцы. Ещё она присмотрела летний костюмчик, но взяла с собой мало денег. Но за оставшуюся неделю до отлёта она успеет докупить всё, что ей было нужно.

А к морю хотелось очень. Надоела духота, смог и зной города. Окунуться бы поскорее в прохладную воду, а потом пожариться на солнце, обдуваемой морским ветерком. Но самое главное, что она будет целые две недели вместе с Илюшкой, не расставаясь с ним ни на час. Можно будет ни от кого не прятаться, забыть об осмотрительности, отдыхать вволю.

Геля вошла в чугунную калитку своего дворика, густо заросшего травой и кустарником. Здесь у них всегда была тень и прохлада. На скамейке в глубине двора Геля увидела Кирилла и Юлю. Они, заметив Гельку, замахали ей руками. Геля направилась к ним. Посидеть сейчас в тенёчке — одно удовольствие.

Геля поставила сумку с обновами на скамью.

— Чего вы тут сидите? Прохлаждаетесь? — весело спросила она.

— Мы тебя ждём, — вдруг несколько напряжённо ответил Кирилл.

У Гели тревожно стукнуло сердце.

— Меня? Зачем? — недоумевающе спросила Геля, хотя уже в подсознании болезненно бился ответ «что-то случилось…»

Кирилл, явно не зная, как начать, растерянно посмотрел на Юлю.

— Тут произошло кое-что. Неприятное… — начала Юля. Помолчала, собираясь с духом, а потом решительно выпалила, — Отец узнал про вас с Ильёй!

— Мы сидели все спокойно, обедать собирались, Юля пирогов напекла… невнятно начал бормотать Кирилл.

— Ничего не понимаю, — дрогнувшим голосом сказала Геля, — Как он мог узнать? Кто ему сказал?

— Динка выболтала! — сердито ответила Юля, — Ни с того не с сего вдруг взяла и ляпнула — мол, так и так, а вы знаете, Антон Алексеевич, что ваш брат Илья соблазнил вашу дочь Гелю… А сама смотрит на Илью, не отрываясь, злорадствует. Все конечно, по началу замерли, примолкли. Глазеют друг на друга, ничего сообразить не могут. Ну, Сашка соскочил и по физиономии Динке сразу хряпнул. А потом такое началось!!! Отец на Илью налетел как бешеный!!! С места снёс, потом как размахнется… Так Илюшку отметелил — я думала вообще убьёт! Всё лицо разбил… Мать ему кричит что-то типа: «Прекрати… Не смей…» А тот ровно не слышит. У меня аж слёзы из глаз. Илья стоит весь позеленевший и только от ударов покачивается, даже не уворачивается, не прикрывается…

— Один только раз блок поставил… — вставил Кирилл, упавшим голосом.

Геля как стояла, так и села бессильно на скамейку, закрыв лицо руками. Но она не плакала, только напряжённо дрожала всем телом.

— Что дальше? — через силу выговорила она, не отнимая рук от лица.

— Да ничего… — тяжело вздохнула Юля, — Отца мать с Сашей кое-как оттащили… да он и сам устал, отступил отдышаться. А Илья кровь с лица утёр, посмотрел на нас на всех как-то вымученно, повернулся и пошёл медленно вниз, к выходу. Отец ему вслед закричал: «Чтобы я тебя больше не видел в своём доме, мерзавец!» Вот и всё… да, а Динка, змеюка, Илье с лестницы прошипела: «Ну как понравилось? Самое весёлое у тебя ещё впереди!»

— Когда это ты слышала? — удивился Кирилл.

— Да я под шумок, когда мать отцу что-то стала выговаривать в прихожую выглянула, а эта крыса уже там…

— Да уж, крыса она последняя… И как только Саша её терпит? Искренне поразился Кирилл.

— Да известно, чем она его держит… шалава она, девка бесстыжая… от такой мужику трудно оторваться, если ублажает на полную катушку.

Геля уже их не слышала. Она думала только об одном — скорее надо к Илье, как он там, любимый…Но сначала ей кое-что всё же надо сделать дома. Геля быстро поднялась и твердым шагом отправилась к дверям.

— Гелка, ты куда? — крикнул ей вслед Кирилл, — Не ходи, там отец рвёт и мечет, пережди, когда он успокоится…

Но Геле было все равно, в каком настроении пребывает отец. Её он вряд ли примется бить, а на его выговоры ей глубоко плевать. Да и что он может ей сказать? «Я думал ты взрослая и сознательная… как ты могла… ты не понимаешь, что делаешь… неужели я должен объяснять тебе простейшие вещи..», и так далее в этом духе. Геля понимала, что вечно прятаться от родственников было невозможно, рано или поздно, всё равно они обо всём бы узнали. И отец также набросился бы на Илью… Но всё равно Геле было противно оттого, что эта стерва Динка не просто рассказала отцу, а словно натравила его на Илью. И как она пронюхала, откуда узнала? Неужели Илья поделился с Сашкой, а тот рассказал своей мартышке? А может быть, все давно уже догадывались? Ведь странно, что Кирилл и Юля будто бы и не были особо потрясены тем фактом, что Илья с Гелей любовники. Их всецело волновало только то, что подлая Динка выдала тайну отцу.

Геля поднималась по лестнице в квартиру. Кирилл и Юля шагали чуть позади. Они выполнили свою миссию — предупредили Гелю о том, что сегодня произошло дома, подготовили её морально к неприятному разговору с отцом.

Отец, Алла, мама, Саша и Динка сидели как ни в чем не бывало в столовой и ужинали Юлиными пирогами. Только за столом на этот раз царила необычная напряженная тишина. Всем было немного не по себе от произошедшего. Одна только Дина была абсолютно спокойна, хотя Саша, затолкнув её в свою комнату, пригрозил, что если она ещё посмеет открыть свой рот в адрес любого члена семьи, он её прибьёт. Сказано это было в сердцах и Дина только слегка поморщилась. Больше чем на пощёчину у Сашки не хватит духу. К тому же она знает, как его усмирить, если он вдруг разойдется. Да и не разойдется он особенно, если Дина не будет обижать его драгоценную мамочку. Но Дина пока не будет. Главное, чтобы Сашка купил себе и матери по отдельной квартире, иначе Дина просто сойдет с ума, если ежедневно будет наблюдать слащавое сюсюканье мамочки с сыночком.

Геля остановилась на пороге столовой, с вызовом посмотрев на всех присутствующих. «Вот она я. Чего скажете?…»

Полина долгим взглядом посмотрела на мужа, словно внушая ему быть на этот раз сдержаннее. Но у Антона запал прошёл. К тому же виноватым он, как обычно, считал только своего брата. А его рождение и появление в семье трагической ошибкой.

— Дочка, ты будешь ужинать? — спросила Полина очень мягко и спокойно, — У Юли получились такие чудесные пироги. Садись, покушай, или не хочется с жары?

— Как это может не хотеться? — тоже вполне миролюбиво добавил Антон, С утра ведь ничего не ела, а уже время ужина. Садись скорее с нами!

— Я никогда не сяду за этот стол, — медленно, почти по слогам, проговорила Геля, — пока здесь сидит эта гадина!

Геля испепеляющим взглядом посмотрела на Дину.

— Это во — первых. А во-вторых, я никогда не приду больше в этот дом, пока здесь живёт эта же самая гадина.

— Ну, а что в-третьих? — среди наступившей тишины раздался ядовитый голосок Дины.

— А в-третьих… — Геля шагнула к столу, схватила большой бокал с минеральной водой и швырнула его Дине в лицо. Бросок был почти точен. Бокал попал Дине в плечо. Мокрая и разъяренная Дина выскочила из-за стола и бросилась к Геле, чтобы дать сдачи. Но между ними встал Саша.

— Ангелина! Что ты себе позволяешь! — вскричал отец, — Как ты себя ведешь! Это уже переходит всякие границы! Марш немедленно в свою комнату!

— Пока ЭТА не уйдет, здесь у меня больше нет своей комнаты! — отрезала Геля.

— Что ты несёшь! — возмущенно воскликнул отец. — Что за нелепые условия ты ставишь?

— Это не условия, это требование! Пусть она уйдёт из нашего дома.

— У тебя нет права никого выгонять! — Антон почти с мольбой смотрел на Гелю. Ну что она делает? Если сейчас уйдёт Дина, следом за ней уйдёт Саша, а значит и Полина… И он потеряет её безвозвратно. Навсегда.

— Только у тебя, папочка, есть такое право, да? — зло усмехнулась Геля, — Ты ведь выгнал Илью…Избил и выгнал.

— Геля, как ты разговариваешь с отцом, — слабо возмутилась Полина.

— Я вообще никак не хочу с ним разговаривать, — Геля неожиданно почувствовала закипающие в горле слёзы, которые так не терпела. — И с вами со всеми тоже!

Геля повернулась и стремительно побежала к выходу.

— Геля, остановись!

— Геля, я тебе запрещаю!

— Гелька, не уходи!.. — звучали ей вслед голоса, но не могли её остановить. Она сделала свой выбор.

Илья распахнул дверь. Кроме разбитой губы, других следов выяснений отношений с отцом Геля не заметила. Она влетела в квартиру и прижалась к Илье, обняв его.

— Вот мы и попались, — сказала Геля сквозь слёзы.

— Надеюсь, отец тебя не тронул? — тревожно спросил Илья, — Я молил Бога, чтобы он всё своё негодование выплеснул на меня и не смел на тебя даже пикнуть.

— Я-то себя в обиду не дам, а вот ты почему терпел, когда он тебя бил?! Я думала, у меня сердце остановится, когда мне Юлька рассказывала, что он с тобой делал! Илюша, ты ведь мог сдать ему сдачи — он ведь всего лишь твой брат!

— Я не мог сдать ему сдачи! — спокойно ответил Илья, — Я не ждал ничего другого, я думал, что будет даже хуже.

— Куда уж хуже! Он не имел права тебя бить, выгонять из дома!

— Ещё как имел… Ты ведь сама всё понимаешь, не надо осуждать его.

— Это всё Динка — гадина…

— Мы не смогли бы вечно прятаться… Какая разница, как и когда все узнали про нас. Ты думаешь, реакция Антона была бы другой, если бы мы сами ему сказали?

— Тебе нисколько не обидно, что он тебя выгнал из дому?

— Я всегда был для него чужой. Всегда ему мешал. Но мне это неважно. И Полина и Саша, и Алла с Кириллом — они всё равно останутся моей семьёй.

— И я…

— И ты, — засмеялся Илья, — особенно ты.

Илья не выглядел угрюмым и подавленным. Он улыбался своей разбитой губой и шутил.

— А я ушла из дому… — невесело произнесла Геля в ответ, — Я не могу там находиться, пока эта крыса шипит из угла и ухмыляется.

— Это ты напрасно, — призадумался Илья, — этим ты нагнетаешь обстановку вокруг нас. Теперь нас в покое не оставят, пока ты не вернёшься…

— Пусть сначала Динка уйдёт! — упрямо надула губы Геля.

— Не уйдёт она никуда. Никто её не выгонит, как меня. Ты ведь это прекрасно понимаешь…

— Ну, конечно. Саше она дороже тебя и меня, мама на его стороне, отец на маминой. Кому мы с тобой нужны?

— Саша любит Динку. Ты ведь недолго думала, когда семье предпочла меня. А почему Сашка должен поступать по-другому?

— Как можно её любить! — презрительно фыркнула Геля.

— Ну только вот об этом не надо… Любит и любит. Не нам судить. Ты ведь не хочешь всех в семье перессорить?

— Мне кажется, этого очень хочет Динка… — пробурчала Геля.

— Ладно тебе, забудь ты про нее, — примирительно проговорил Илья, покрепче прижимая Гелю к своей груди.

— Илюш, а давай уедем прямо сейчас?! Подальше от всего этого…

— Потерпи недельку, малыш… Я сейчас не могу бросить дела. Всего неделю…

Эта неделя показалась им обоим целой вечностью. Вся семья начала дружный штурм в целях возвращения Гели под крышу родного дома. Мама, Алла, и особенно отец не давали им покоя, убеждая, уговаривая Гелю вернуться. Вернуться и расстаться с Ильёй. Этот подтекст, более или менее явный, звучал во всех их речах. Особенно категоричен был отец. С Ильёй он вообще не желал разговаривать и приходил только тогда, когда брата не было дома. Он долго и упорно втолковывал Геле о том, какую ужасную ошибку она делает, что у этих отношения нет и не может быть будущего, что интимные отношения между ближайшими родственниками запрещены не только по моральным канонам, а ещё из-за того, что ведут к вырождению человеческого рода, что в родственных браках рождаются больные дети с явными генетическими отклонениями, дебилы, олигофрены или физические калеки.

Мама была тактичней, она просила, чтобы Геля и Илья всё хорошо обдумали, взвесили, и приготовились к огромным сложностям, если они всё же решат остаться вместе. Проблемы будут непременно, разного рода, сумеют ли они всё выдержать и сохранить свои чувства, не сделают ли друг друга несчастными.

Но пока Илья и Геля выдержали только одно испытание — испытание увещеваниями, уговорами, просьбами, требованиями. Через неделю они улетели к морю, оставив семью в растерянности. Что теперь делать с непокорными смириться или продолжать борьбу?

8

За всей этой суетой лето пролетело незаметно. В начале сентября Полина с помощью юристов Центра получила развод. Но никто из детей, кроме Саши об этом пока не знал. Да и некому было говорить. После возвращения с юга Геля продолжала жить у Ильи. Кирилл с Юлей уехали на месяц к её родителям в какой-то небольшой посёлок на Волге. Деньги на поездку Кирилл заработал сам и у отца не взял ни копейки.

Алла тоже теперь редко бывала дома. Макс не отпускал её от себя ни на шаг. Алла была счастлива. Ещё недавно ей трудно было предположить, что её ждёт такая окрыляющая любовь, что этот резковатый на первый взгляд мужчина изольёт на неё столько страсти, ласки, нежности и заботы. Алла просто купалась в любви и сама безгранично её дарила. Два года, проведённые с Вадимом казались ей теперь унылым прозябанием по сравнению с этими нескольким яркими месяцами.

Саша занялся покупкой квартиры для себя и мамы. Он решил всё же покупать две отдельные квартиры, потому что понимал — совместная жизнь с Диной маме особенной радости не доставит. Две однокомнатные стоили намного дороже, чем одна двухкомнатная, но деньги для Саши не значили ничего, когда речь шла о маме, её счастье и спокойствии.

Полина пыталась уговорить Сашу ничего для неё не покупать. Она сама сможет о себе позаботиться, у неё вполне приличная зарплата, её хватит на то, чтобы снять неплохую квартиру. Но Саша и слушать не хотел. Он активно искал подходящий вариант, и кажется кое-что нашел вполне приличное. Но нужно было обязательно показать маме, вдруг ей чем-нибудь не понравится выбранная им квартира. Полина говорила, что ей совершенно всё равно, но Саша не отступал. Сегодня они должны были поехать посмотреть квартиру вместе. Они договорились встретиться вечером после работы у Саши в офисе.

Полина подошла к огромному восьмиэтажному зданию, в котором помещения арендовали сразу несколько десятков разнообразных фирм, магазинов, организаций. Найти здесь нужные комнаты человеку, впервые пришедшему, было очень непросто. Саша это учёл, и они договорились встретиться в кафе на первом этаже. Кроме кафе в холле размешалась ещё небольшая закусочная, несколько магазинчиков и штук десять киосков. Полина не сразу отыскала кафе среди всей этой суеты. Под конец рабочего дня свободных мест в довольно вместительном зале почти не было.

Полина села за столик в дальнем углу, надеясь, что сын её здесь заметит. Она заказала себе кофе и попросила оставить меню на столике. Саша, наверняка, захочет немного перекусить. Он должен был подойти минут через пятнадцать-двадцать.

Полина не любила глазеть по сторонам в общественных местах, особенно там, где люди принимали пищу. Разглядывание жующих людей всегда казалось ей ужасной бестактностью. Поэтому она достала из сумочки рекламный буклет какой-то новой косметики, который ей сунули в руки на улице.

— Если не ошибаюсь…Полина Кашина? — этот голос прозвучал около неё подобно грому среди ясного неба. Она медленно подняла глаза на человека, подошедшего к её столику и назвавшего её девичью фамилию. Да, это был ОН. Собственной персоной — моложавый, подтянутый, как будто даже не постаревший… ТОТ, с которым они не виделись тридцать лет. Он, чей голос невозможно было забыть. Он, чьё лицо хранится в памяти все эти годы.

— Полина… — протянул он, улыбаясь, — Вот так встреча. Я увидел тебя из машины и не удержался — пошёл следом. Ну, здравствуй!

— Здравствуй, — только и смогла ответить Полина.

— Разреши, я присяду? — спросил он и не дождавшись ответа сел напротив.

— Ты потрясающе выглядишь! — в его голосе слышалось неподдельное восхищение, — такая стала утонченная, изысканная — просто светская дама!

— Ты тоже выглядишь неплохо, — негромко ответила Полина.

— Нет, я постарел, подурнел… Иногда смотреть не могу на себя в зеркало. А раньше любил, — не без иронии сказал он.

— Да я помню, — сдержанно ответила Полина.

— Я вижу, ты помнишь и ещё кое-что, не очень приятное… Давай не будем о печальном. Расскажи, как ты живёшь? Чем занимаешься?

— Неплохо живу. Работаю в кризисном центре для женщин…

— Помогаешь обиженным и несчастным? Понятно… А здесь как оказалась? Клиентку ожидаешь?

— Нет… В этом здании работают мои дети.

— Дети? — он поднял брови, — и много их у тебя?

— Пятеро, — ответила Полина, приплюсовав Илью. Он всегда для неё был сыном.

— Ого! Вот бы не подумал! По тебе не скажешь, ты не похожа на изможденную, утомленную заботами мать… А муж кто?

— Офицер, — односложно ответила Полина. Она немного начала нервничать. Сейчас сюда должен спуститься Саша. Её сын… и Его сын. Должны ли вот так теперь встретиться отец и сын, которые никогда не видели друг друга. Нужна ли им эта встреча? Может быть, стоит подняться и уйти, пока не пришёл Саша. Но почему? Она ведь может ничего не сказать ни тому ни другому. Саше это лицо не о чем не говорит. А его отцу… откуда он поймет, что пред ним его ребёнок. И знает ли он вообще о его существовании?

— А у тебя большая семья? — спросила Полина, рассеянно поглядывая в сторону входа.

— Я давно развелся с женой. Уже около десяти лет живу один. Дочь три года назад замуж вышла… Я её редко вижу, она живёт в другом городе. А твои дети?… Они все работают здесь?

— Нет, только четверо.

— Четверо? Интересно… Я ведь тоже работаю в этом здании…У меня офис на четвертом этаже.

Полина вздрогнула и маленькими глотками потянула в себя воздух… Медленно выпрямилась, чувствуя, как всё внутри похолодело.

Стоп!.. Погодите… Четвёртый этаж? Саша говорил, что их фирма занимает почти весь четвёртый этаж. Боже мой, Макс!.. Ну конечно, МАКС!.. Максим Елхов… это и есть Макс — тот самый, глава предприятия, на котором работают Саша, Илья, Алла и Кирилл… Максим Елхов — Макс — Сашин отец. Максим Елхов — босс Макс, с которым у Саши постоянные конфликты… Максим Елхов — Макс, которого любит её дочь Алла… Полине казалось, что она теряет рассудок. Как это всё могло случиться…как так всё сложилось?.. это злой рок или ирония судьбы?…

— Что с тобой? — спросил Максим, — ты побледнела. Тебе нехорошо?

— Мои дети, Макс, тоже работают на четвертом этаже, — медленно выговорила Полина, — а один из них… ты подумай, кем является тебе Один из них!!.

Теперь пришла очередь Максу бледнеть. Но он только прикрыл глаза.

— Луганские… Илюша, Алла, Кирилл… Сашка… — Макс чему-то про себя усмехнулся. — Луганский Александр Антонович… Разве я мог предположить, что этот несносный мальчишка…

— Мог бы знать наверняка… но ты ведь ни разу не попытался узнать, как он живет, в какой семье, не обижает ли его отчим. И не называй его несносным — он самый хороший, самый золотой мальчик на свете!

— Знаешь, Полина, я пытался вас найти… Лет через пять… но мне твоя мать сказала, что у вас всё хорошо, у мальчика замечательный отец, и не надо соваться. Ну я и не стал.

— Да врёшь ты всё! — с болезненной гримасой отмахнулась Полина, — не искал ты нас! Никогда мы тебе не были нужны. Боже мой… Зачем же понадобились сейчас?!!

Макс напряженно молчал. Он понимал, что имеет в виду Полина, говоря эти слова.

— Я тебе Аллу не отдам… — сухим яростным шёпотом проговорила она, Довольно с тебя одной меня и моей разбитой жизни. Девочку мою не трогай!

— Ты собираешься помешать нам?… — ледяным тоном спросил Макс.

— Да я костьми лягу! — вскинулась Полина, — Я расскажу ей, какое ты чудовище! Бедная моя, несчастная девочка, она такая чистая, добрая… ну почему ей достаются одни мерзавцы… Не смей приближаться к ней больше! Слышишь? Не смей, ты ей не пара, ты недостоин её!

— Я её люблю, — ответил Макс.

— Ах, вот как? Снова ты врёшь… Ты не способен любить. Для тебя не существует никого и ничего, кроме собственной персоны.

— Неправда, Полина. Ты так говоришь, потому что злишься на меня. Потому что тридцать лет назад я не захотел ответить на твое чувство и уехал, потому что не любил тебя, не хотел жениться на тебе и мне не нужен был ребёнок от тебя… — Макс говорил жёстко, резко, с вызовом глядя в глаза. — Да, я бросил тебя тогда, я поступил не по-мужски. Но это не значит, что с другой женщиной я поступлю так же… Я изменился, веришь ты или нет, всё же тридцать лет — немалый срок — и они могут сильно изменить человека. Вот тебя они изменили. Ты прожила жизнь с человеком, которого не любила и стала неудовлетворённой стервой. Прости, я должен идти, — Макс поднялся и быстрым шагом пошёл прочь.

Полина закрыла рот ладонью, сдерживая горькие рыдания. Почему он так сказал? Почему так зло назвал её стервой?.. Как он смог понять, что она прожила жизнь с нелюбимым мужчиной? Не из-за собственной ли эгоистичной самоуверенности, что она всю жизнь любила его одного? Или она как-то выдала себя в разговоре с ним — словом, жестом, дыханием?… Полина плакала, она не могла успокоиться… Сколько лет она грезила этим человеком, мечтала о встрече с ним, после которой всё обязательно сложится по-другому счастливо, безоблачно… А наяву после встречи — снова только боль…

В этот вечер Макс пораньше уехал из офиса, чтобы купить Алле какой-нибудь подарок. После встречи с Полиной он изменил свой маршрут, Макс поехал в ювелирный магазин и купил Алле колечко с бриллиантом. Вечером того же дня он повел Аллу в ресторан, снял кабинку на целый вечер, чтобы в спокойной интимной обстановке сделать ей предложение. Подобное желание возникло у него всего второй раз в жизни. Первый брак продлился шестнадцать лет и закончился разводом. После этого Макс решил не повторять более подобных экспериментов со своей жизнью. Он даже не понял как, когда вдруг созрело такое неистовое желание жениться на Алле. Оно подспудно сидело в нём давно, едва ли не с первых дней знакомства, а сегодня после не совсем приятного разговора с Полиной стало явным. Макс не рассуждал, что послужило тому причиной. Он думал сейчас совсем о другом — не откажет ли ему Алла. И очень боялся, что услышит в ответ «нет». Достаточно ли сильна её любовь, чтобы связать свою жизнь с человеком, который годится ей в отцы. И мог бы оказаться её отцом! Мысль об этом особенно не давала Максу покоя. Всё в жизни находится на такой тонкой грани, как все хитро переплетено и запутано… Он страстно полюбил девушку, которую родила женщина, чью любовь он когда-то отверг. А если бы он остался с ней, то никогда не родилась бы его драгоценная Аленька и не обрёл бы он своё счастье…

Алла вспыхнула от счастливого смущения, когда Макс надел ей колечко на палец.

— Ты выйдешь за меня замуж? — просто спросил он без лишних красивых фраз и жестов.

— Да! — что ещё могла ответить Алла своему любимому мужчине?

В этот же вечер она поехали к Алле домой «знакомиться» с её родителями. Макс не хотел ехать именно сегодня, потому что этот визит после разговора с Полиной был похож на самодовольный дерзкий жест, открытый вызов в ответ на обещание разлучить их. Но Алле не терпелось познакомить Макса со своей семьей, которой она всегда гордилась.

Полина только что вернулась с Сашей после осмотра квартиры. Она чувствовала себя плохо, даже думала попросить Сашу отложить поездку, но ей не хотелось перегружать сына своими проблемами. Полина решила согласиться на любой вариант, который есть у Саши. Ей было абсолютно всё равно — что это за квартира, где она находится, в каком доме, на каком этаже. Она уверила сына, что квартира ей очень понравилась и больше ничего искать для неё не надо. Но Саша про себя подумал, что всё же на днях покажет ей ещё что-нибудь, и они поехали домой.

Семья только собиралась поужинать, когда нагрянули Алла и Макс. Полина, конечно, ничего не сказала Саше о своем разговоре с Максом. Она успокоилась, понимая, что сама не во всем была права. И теперь, увидев счастливую Аллу и довольного собой Максима, даже не удивилась Такие поступки всегда были в его характере. Он все всегда делал наперекор, он всегда поступал, сообразуясь единственно с собственным мнением, и если слышал запрет, то это только активизировало его действия.

Макс поздоровался с Антоном за руку и подошёл к Полине с цветами.

— Простите меня, Полина, — сказал он. Все поняли его слова, как извинение за то, что он так лихо, почти по-гусарски, уводит дочку из семьи, от родителей. Но Полина в его глазах прочитала иное. Он просил у неё прощение за нечто большее. За давнюю горькую обиду, за сына, который не знает своего отца, за безжалостные слова, брошенные ей в лицо сегодня в кафе. Полина никогда не держала на него зла, она забудет и недавнюю нелицеприятную беседу. Полина думала сейчас не о себе, а о своей дочери.

— Могу я попросить вас, Максим, на пару слов… — решилась она. А когда они остались наедине, спросила только одно:

— Скажи мне, пожалуйста, честно, твоё решение жениться не явилось необдуманным результатом моих… требований оставить Аллу в покое?

— Если ты думаешь, что я женюсь на твоей дочери только для того, чтобы посильнее насолить тебе — это чересчур самоуверенно с твоей стороны, тебе не кажется, дорогая? — слегка усмехнулся Макс. — Я женюсь на Алле потому, что её люблю, потому что она мне бесконечно дорога, потому что я никогда не встречал женщины красивее, умнее, желаннее… потому что я хочу, чтобы она родила мне сына, которого я никогда не оставлю, пока буду жив.

— А что нам делать с нашим сыном? Он так и останется чужим для тебя?

— Ты думаешь, я ему нужен? У нас с ним и так очень непростые отношения… что он сможет испытать ко мне, кроме презрения?

— Значит, мы должны обо всём молчать?

— Алле я расскажу… от неё я не хочу ничего скрывать… А Сашке… Ты подумай ещё, если считаешь нужным, чтобы он знал…

— Я ему ничего не скажу. Ты сам сделаешь это, когда-нибудь, может быть…Ты предал его ещё до рождения, обидел, унизил клеймом незаконнорожденности, тебе с этим и жить, — устало произнесла Полина и пошла в гостиную к остальным.

9

Через две недели Полина переехала в свою отдельную квартиру. Алла, Геля, Илья, наконец-то, узнали о разводе. Полина не могла предположить, насколько это известие их потрясет. Никому из них даже в голову не приходило, что такое в принципе возможно. Всех мучил вопрос «почему?», но никто из детей не решался задавать его маме и отцу. Да и какое это могло теперь иметь значение. Развод состоялся, мама уехала от отца. Семьи больше не было.

Алла переживала сильнее остальных, ей было больно за отца, но маму осуждать она не смела. Алле хотелось как-то утешить папу, успокоить его, сказать о том, как она его бесконечно любит, но он замкнулся в себе. Смотрел на дочь ничего не видящими глазами и словно не слышал слов, которые она ему говорит. Алла сказала Максу, что хочет на какое-то время вернуться домой, чтобы быть с отцом рядом. Но Макс ответил, что никуда её не отпустит, а её присутствие, её утешения ему не помогут.

— Ты думаешь, он хочет, чтобы ты видела его растерянным и измученным? Твой отец — сильный, гордый человек и ни в чьей жалости не нуждается.

Это было правдой. Антон даже был рад, что детей сейчас не было дома, так ему казалось легче привыкать к одиночеству. Чуда не произошло, Полина ушла от него, ему было больно и плохо. Вечерами он долго сидел у огня и прокручивал в памяти всю их жизнь, пытаясь понять, в чем была его вина, где он допустил ошибку… Может быть, их было много. Очень, очень много…

Антон понимал, что это занятие бессмысленное, что он занимается самоедством, но остановиться не мог. Ему хотелось найти ответ, понять причину нынешней беды, случившейся с ним. И неожиданно в его голове вызрело совсем иное. Антон вдруг понял, что достаточно плакать о прошлых неисправимых ошибках. Ведь его семья сейчас находится на грани другой беды. Илья и Геля — вот что терзало его. Они не могут быть вместе, они должны расстаться. Но воздействовать на упрямицу дочь было трудно, почти невозможно, значит, нужно было, перешагнув через свою неприязнь, идти к брату. И требовать, угрожать, умолять…

Антон поймал Илью на стоянке, когда тот парковал машину утром перед работой и попросил о разговоре. Они сели в кафе.

— Послушай меня внимательно, Илья, — начал Антон сумрачным тяжёлым голосом, — во всем, что произошло, я не виню тебя, и тем более Гелю. Виноват я один. Ты мой родной брат, но ты никогда не чувствовал этого. Я отгораживался от тебя, словно сторонился родства с тобой. Я заглушил голос крови в себе и в тебе. Для моих детей ты был кем угодно — соседом, другом, нянькой, но не дядей. Они ведь чувствовали отчуждение, которое между нами существовало… Ты был скорее похож на приемного сына, сироту, взятого со стороны в семью на воспитание. Я виноват перед тобой, прости меня, если сможешь. Тебе нужна была семья, а я лишил тебя её. А теперь наказан сам. Вы с Гелей никогда не чувствовали своего родства из-за моей глупости…вам трудно было осознать, что в вас течет родная кровь. Что ж… Все что произошло между вами — закономерный результат моего непростительного поведения. Ничего изменить нельзя, я сам выстроил это здание и сам заблудился в его стенах…

Антон немного помолчал, словно переводя дух. Илья сидел напротив, опустив голову.

— Я, наверное, жалок в твоих глазах, твой горе-брат… Смешно теперь взывать к братским чувствам, но всё же, я умоляю тебя, Илья, отпусти девочку… Теперь, когда прошёл запал любви, вы оба немного успокоились, теперь самое время подумать обо всём трезво. К чему приведёт ваша связь, к вырождению семьи, дегенерации рода? Нам с тобой, как не многим в этой стране, есть чем гордиться. Ты ведь знаешь историю нашей семьи… Ты должен жениться и произвести на свет здоровых детей, которые с гордостью будут носить фамилию Луганских, Геля должна выйти замуж… А что ты можешь предложить ей? Всю жизнь жить вне брака, вне закона. Боже мой, кого вы произведёте на свет самим себе — детей или внучатых племянников?… Илья, ну ты ведь всё понимаешь… Пожалуйста, остановись… Посмотри мне в глаза, пожалуйста, и скажи, что я не прав.

— Ты прав, — глухо ответил Илья, не поднимая глаз на брата.

— Значит, ты расстанешься с Гелей? — не веря в удачу, робко произнес Антон.

— Я не смогу… Я её люблю.

— Так вот ради этой любви и соверши поступок! — взмолился Антон, — Она немного попереживает и успокоится… Жизнь не стоит на месте, в ней всё меняется. Геля встретит мужчину, полюбит его… Всё встанет на свои места… Никто не говорит, что вы должны разлюбить друг друга. Вы родственники, она твоя племянница, но не более того! Брат, пожалуйста, сделай то, о чём я тебя прошу, ради памяти мамы, отца… Разве они бы тебя одобрили???

Этот разговор длился недолго, но показался Илье мучительно бесконечным. Он вымотал его настолько, что не было сил сесть за руль. А нужно было ехать домой. Илья дал слово брату, что выполнит его просьбу.

Антон давно ушёл, а Илья, как пьяный, сидел за столиком кафе. Кое-как собравшись с силами, он поднялся и направился к выходу из здания. В дверях вестибюля он буквально столкнулся с вечно спешащим Максом.

— Что с тобой, Илья? — Макс внимательно посмотрел на него.

— Макс, я должен отлучиться сегодня, может быть до вечера… невнятно пробормотал Илья.

— Что произошло, можешь объяснить?

— Долгая тяжелая история… Твой водитель не смог бы отвезти меня, я не в состоянии вести машину.

— Вот что, я сам тебя отвезу, куда надо, по дороге все мне и расскажешь.

Рассказ был коротким. Это Илье он казался длинною с жизнь. Макс выслушал его историю и неожиданно подумал о том, что во всех этих невероятных хитросплетениях судьбы не бывает справедливого финала. Если бы не Сашка, а Илюша, этот чудесный мальчик, оказался его сыном…

А вслух сказал:

— Порой кровь диктует свои законы, там, где не надо…Ты хочешь разлюбить свою племянницу, потому что она стала твоей любимой женщиной. А я… я должен полюбить сына, который стал костью в моём горле, которого я терпеть не могу как человека, не выношу как компаньона…

— О чём ты? — вяло поинтересовался Илья.

— О том, что ваш Сашка — оказывается, мой сын. Я узнал об этом три недели тому назад и ума не приложу, что со всем этим мне делать…

— А Саня знает?! — Илья сразу очнулся от такого признания.

— Нет. И ты не спеши ему говорить…

Макс довез Илью до дома, благословил про себя на важный и трудный разговор с Гелей, а сам вернулся в офис. Все прошедшие три недели он неотступно думал о том, нужно ли говорить Саше, что он — его отец-предатель, как назвала Максима Полина. Решение не приходило. Единственное, что мог пока сделать Макс, это каким-нибудь образом прекратить постоянные словесные перепалки между ними, хоть немного попытаться наладить отношения. Саша это почувствовал и усмехаясь спросил:

— Не связано ли подобное проявление благодушия и терпимости к моей персоне с тем, что мы скоро породнимся?

Макс вздрогнул, а потом понял, что Саша имел в виду его женитьбу на Алле.

— Да, отчасти… породнимся, — отвернувшись, выдавил с трудом Макс.

— А как же намерение избавиться от меня, купив мою долю в компании?

— Я передумал… — Теперь Максу от Сашки не деться никуда. Вместо абстрактного ребёнка, который, родился, кажется, в таком-то году, у такой-то женщины, по глупости и по молодости, явился вот этот — реальный, во плоти и крови, словно отражение, невероятно похожий характером и нравом на своего отца. Из-за этого им так трудно вместе, тесно, порой невыносимо. Ничто их не сможет сблизить — ни родство, ни перемена статуса, ни иллюзорная дружба и доброжелательность. Им суждено остаться чужими навсегда.

* * *

— Замолчи! — исступленно сквозь слёзы шептала Геля Илье, — я не хочу ничего слушать! Ты повторяешь чужие слова — слова моего отца! Ты просто скажи, что меня больше не любишь, и я уйду сразу!

— Мы должны расстаться… — в который раз заученно повторял Илья. Он не смотрел на Гелю, говорил механически, без эмоций. — У нас нет будущего, я не имею права коверкать твою жизнь…

— Хорошо, я уйду! — в десятый раз выслушав эти сухие слова, крикнула Геля, — куда? А хоть вот к Костику Лебедеву. Как он обрадуется! Он сказал мне как-то, что рано или поздно я сама к нему прибегу. Вот и прибегу пусть он меня целует, ласкает, обладает мной. А если не он, то подыщу ещё кого-нибудь… Моему папочке ведь все равно кто, лишь бы все было шито-крыто, правильно и гладко. Я не знала, что ты такой же! Ты трус, Илья?

— Трус, — безразлично согласился он.

Геля не выдержала. Она выбежала из квартиры, не закрыв за собой дверь. Она неслась по лестнице и надеялась, что Илья всё же очнётся, выйдет из своей полубредовой апатии и бросится за ней. Но Илья не сдвинулся с места. Он остался сидеть неподвижно, глядя в одну точку, не чувствуя боли от закушенной до крови губы.

Геля пришла к маме в её новую квартиру, бледная, поникшая, измученная душившими её слезами. Мама всё поняла, как только взглянула на дочь. Но она дала ей выговориться, выплакаться, посетовать на бездушного отца и малодушного слабого Илью, а потом сказала:

— Пожалуйста, милая, не обвиняй Илью, в том, что он тебя разлюбил… Это неправда. Он тебя по-прежнему любит. Он прекрасный, мужественный человек. Он хочет только одного — чтобы ты была счастлива. Ради этого он готов пойти на всё — на унижение, страдание… Геля, девочка моя, а ты разве думала, что вам будет легко на этом пути, который вы для себя выбрали? Это только капля в море из тех испытаний, которые вам предстояло бы преодолеть. Илья не захотел подвергать тебя им.

Геля в ответ только мотала головой. Слезы текли по её лицу.

— Как мне теперь жить без него?… Что мне делать…

— Я прошу тебя об одном — не делай глупости сгоряча, от обиды — не надо от одиночества и отчаяния разменивать себя. Не нужен тебе никакой Костя. Не унижай себя, не убивай себя отношениями, в которых нет любви. Это самое страшное, что может быть в жизни… — Полина говорила и сама не замечала, что тоже плачет, — возвращайся в свой дом, Гелюшка… в свой родной дом. Он был раньше такой шумный, весёлый, а теперь там пустота и тишина…

Полина не понимала, зачем говорит теперь о доме, из которого мечтала вырваться, со слезами на глазах. Как оказывается всё непрочно в этом мире, как легко разрушаются его основы, рвутся связи. И даже если вместе с этим наступает освобождение, почему не покидает ощущение, что ради этого пришлось пройти по живому?…

Глава четвёртая

1

Кому пришла в голову идея отпраздновать помолвку Макса и Аллы и собрать для этого всю семью Луганских, сложно было сказать. Алле казалось, что это она послала мысль Максиму. Ей очень хотелось, чтобы семья собралась вместе, после долгого перерыва, чтобы в семье снова воцарились мир и согласие. Алла мечтала о том, чтобы мама вернулась к отцу. Ей этого так хотелось, что она даже не задумывалась, насколько реальны подобные желания. Кроме этого, Алле хотелось, чтобы Максим как можно скорее стал для её семьи своим. Чтобы отношения между ним и старшим братом наконец-то потеплели. Максим обязательно должен стать членом их большой семьи и не номинальным, а реальным.

Макс затеял эту семейную встречу в основном из-за своей Аллочки. Он видел все её переживания по поводу того, что семья распалась, что Алла сама сейчас выпорхнула их теплого домашнего гнёздышка, что очень скучает без родителей, братьев и сестры. Полина, ясно, в гости к дочери не приезжала, старший брат тоже. Что вообще останется от этой семьи, когда все узнают о давней истории Полины и Макса, после которой остался неизгладимый след в лице дерзкого Сашки? Пепелище…

Максу нужно было прежде всего рассказать эту историю Алле, но он никак не мог решиться. Почему? Никогда раньше Макс Елхов не замечал в себе подобной нерешительности, неуверенности. Чего он боялся? Того, что потеряет Аллу или приобретет сына? Алле, без сомнения, не очень приятно будет выслушать о нем горькую правду, но вряд ли она найдёт в себе силы осудить его. Другое дело — Саша. Стоит ли Максу сейчас вытаскивать на свет Божий дела давно минувших лет? Ведь тем самым он как бы признает Сашку своим сыном. Надеяться на то, что их отношения после этого события сразу и резко улучшаться — наивно и глупо. Всё может произойти в точности до наоборот. И значит, вместо временной проблемы с несговорчивым компаньоном, Макс получит вечную, неразрешимую проблему с брошенным ребёнком. Ну почему именно в эту белокурую Аллочку суждено было ему, солидному сердитому мужику, влюбиться, как мальчишке? Злая шутка, горькая ирония судьбы…

Если бы Макс мог, бросил бы он всё сейчас к чертям и уехал куда подальше от этих Луганских, так усложнивших его размеренную продуманную жизнь. Но Макс не мог. Впервые в жизни он почувствовал, что привязан к женщине настолько сильно, что она стала важнее собственного спокойствия. Где его здоровый эгоизм, которым он всегда бравировал? Где безграничная любовь к самому себе ненаглядному, не раз подобно инстинкту самосохранения вытаскивавшая его из разного рода, серьёзных и не очень, любовных историй? Не хотелось ему сейчас независимости и спокойствия. Ему нужна была ласковая улыбчивая умница Аллочка — мягкая, нежная и страстная. Он готов был повесить себе на шею непосильный груз, тяжкое бремя — грех молодости сына, с которым никогда не сложатся нормальные взаимоотношения.

Ради Аллы Макс придумал и устроил вечер в ресторане — помолвку — за два месяца до свадьбы. Максу очень хотелось, чтобы Алла была счастлива с ним, по крайней мере какое-то время. Пусть ещё немного побудет в счастливом неведении по его поводу, не зная о том, какой скверный у него характер, как он порой бывает невыносим, как умеет обижать. Это ей ещё предстоит в нем понять и увидеть. А так же услышать весьма неприятную историю из его жизни, и далеко не одну.

Макс заказал небольшой зал в уютном приличненьком ресторане на субботний вечер в начале октября. Алла принялась рассылать приглашения родственникам и подружкам, сослуживцам, а Макс был озадачен только тем, чтобы вечер прошел тепло и дружелюбно и никто не кинулся посреди праздника выяснять отношения. Лучше всего было бы не пускать на праздник эту странную Дину. Макс видел, что она являла собой откровенную угрозу мирному семейному торжеству. Но не закроешь ведь дверь перед носом у Сашиной подружки. Этот заносчивый парень даже женщину себе не мог выбрать поприличнее, нашел какую-то подозрительно сексуально-агрессивную барышню с мрачным, тяжелым взглядом диковатых черных глазок.

Устраивая праздник, Макс своим хитрым задним умом понимал, что он своеобразная проверка перед свадьбой, репетиция. Сможет ли Алькина семья повести себя достойно, не испортить настроение его девочке, или превратит вечер в скандал. Если Макс почувствует хотя бы легкий намек на подобное, в день свадьбы он просто увезет Аллу куда-нибудь подальше — к морю, к солнцу, украдет её, чтобы их праздник не был омрачен ничем неприятным.

2

— Ты ещё долго будешь возиться? — раздраженно спросил Саша Дину, поджидая её в прихожей своей новой квартиры, — Если через пять минут не будешь готова, я уезжаю — добирайся сама, как знаешь.

Саша, одетый в элегантный костюм, уже начинал торопиться. Ему ещё нужно было заехать за мамой, а Динка никак не могла наконец собраться и одеться. Она лениво сидела перед зеркалом, полируя свои ноготки. Косметикой она почти не пользовалась — только немного румян персикового цвета и капельку блеска на губы. Короткие густые волосы тоже можно было не укладывать — если они были свежевымытые, то блестели и эстетично обрамляли узкое лицо. Наряд у Динки тоже был весьма незамысловатый — маленькое черное платье и колготки. Оставалось только мазнуть себя духами и обуться. Но Дина неторопливо обихаживала свои пальчики, медленно жуя резинку, не забывая при этом выдувать розовые пузыри.

Саша злился, подгоняя Дину, но она словно и ухом не вела. Не успел он начать одеваться на званый ужин, как она набросилась на него дикой кошкой, затащила в постель, призывно мурча. Через полчаса он с трудом отлепив её от себя, снова принялся собираться. Голая Динка вставать с кровати не торопилась, валялась среди скомканных простыней и рассуждала о том, что ей нафиг не нужен этот праздник, и лучше остаться дома и заниматься любовью. Сашка одевался, стараясь не глядеть в её сторону, не ловить на себе похотливых взглядов, не слышать её муркающего сладкого голоска. Он сам бы с удовольствие остался в этот холодный мокрый вечер дома, позволил бы Дине довести себя до изнеможения, чтобы провалиться в глубокий сон далеко за полночь. Но не пойти на помолвку к сестре он не мог. И прежде всего потому, что его об этом очень просила мама. Она выслушала его недовольства по поводу того, что Максу лишь бы пыль всем в глаза пустить, показать какой он щедрый, какой весёлый и тихонько ответила:

— Сашенька, нам нет дела до Максима Андреевича, но он собрался жениться на Алле, и мы должны быть с ней рядом.

— Опять ей не повезло с мужиком, — буркнул Саша, — один другого хлеще попадаются. И чего он привязался к Алке? Только не говори мне, что он её полюбил. Макс Елхов никого, кроме себя любить не способен.

— Тем более мы должны быть рядом с Аллой… — ещё тише ответила Полина и Саше показалось, что она собирается заплакать. Он осторожно заглянул ей в глаза, но мать улыбнулась ему одними губами, слёзы в глазах не стояли.

Теперь Полина уже ждала Сашу с Диной. Они должны были заехать за ней, чтобы всем вместе двинуться в ресторан «Орхидея».

— Я ухожу! — Саша надел куртку и зазвенел ключами, и тут Дина нарисовалась, наконец, в прихожей. Но выведенный из себя ожиданием, рассерженный Саша больше не собирался её ждать, он открыл дверь и шагнул было за порог, но тут услышал:

— Хочешь, я расстрою свадьбу? Избавлю твою сестричку от ненавистного тебе Макса?

— Чего — чего? Как это — расстроишь? — приостановился Саша в дверях. Портить людям кровь, ссорить между собой, устраивать скандалы Дина умела великолепно.

— Да очень просто… — лениво проговорила Дина и щелкнула жвачкой. Уведу Макса от вашей тихони Аллочки.

— Нужна ты ему! — презрительно фыркнул Саша, — Нашлась супер-модель! Даже если сумеешь залезть к нему в штаны, трахнет он тебя и выгонит!

— Ну этого как раз будет достаточно. Когда Аллочка узнает…

— Вот что! — Саша решительно и зло оборвал Дину, — только посмей сунуться! Я знаю, какая ты поганка — всё что хочешь испохабишь! Аллу не трогай. Хватит тебе Гельки с Ильёй… На Илюху теперь смотреть больно. А что касается Макса — так и скажи, что тебе захотелось с ним трахнуться.

— Захотелось! — не мигая глядя Саше в глаза, вызывающе отозвалась Дина. — И любовницей его захотелось стать. Он богатый, он крутой, он классный мужик… он мамкину титьку не сосет, как некоторые!

Саша захлопнул дверь и, побелев, грозно надвинулся на Дину. Дина поневоле отступила на шаг назад и через мгновение оказалась притертой Сашей к стене.

— Дешёвка, шлюха! — прошипел Саша ей в лицо и стиснул руками Динкины плечи. — Я тебя убью, маленькая сучка.

Дина не могла пошевелиться в его железной хватке. Ей было больно, немного жутковато, потому что Сашка мог её сейчас отхлестать по лицу до крови. Но она продолжала с вызовом смотреть ему в глаза и даже выдавила из себя ядовитый смешок.

— Тебя мамочка заругает! — ей становилось трудно дышать, поэтому эти слова она выговорила хрипло и с трудом.

Саша ударил её по губам наотмашь — очень больно и встряхнул с такой силой, что Дина ударилась головой о стену. На секунду потемнело в глазах, а когда снова прояснилось, Дина почувствовала как в её рот впились жесткие безжалостные Сашкины губы. Дина знала, что всегда в моменты таких ссор, Саша не понимал, чего ему хотелось больше — придушить её или заняться с ней любовью. Ей доставались от него хлесткие сильные пощёчины — Сашка бил больно, почти не сдерживая руки, а она терпела и ждала, когда его ярость смениться иным, когда он грубо и агрессивно войдет в неё.

Этот раз не стал исключением. Ей, конечно, досталось, но зато какой кайф она словила потом, когда Саня безжалостно, одним мощным толчком вошёл в неё и принялся яростно вколачивать себя в её маленькое тело. Дина умирала от восторга и боли, кричала от наслаждения, кусала Сашкины пальцы, когда он закрывал ей рукой рот.

Они оба сползли по стене в прихожей, пытаясь отдышаться. И тут затинькал Сашкин сотовый. Звонила Полина, начавшая уже волноваться — они уже катастрофически опаздывали на помолвку.

— Мамочка, прости, мы едем! — пытаясь говорить ровно дыша, успокаивал её Саша, — буквально через пять минут мы будем у тебя. Нет, мы не опоздаем, не волнуйся, в ресторан приедем вовремя.

Саша рывком поднялся, торопливо приводя себя в порядок и пытаясь не смотреть на Дину. Он стыдился себя, зная, что любые выяснения отношения с ней не должны заканчивается дракой и жестоким, почти садистским сексом. Но Динке удавалось каждый раз доводить его до такого маниакального состояния, и каждый раз Саша был не в силах контролировать себя.

— Ты порвал мне колготки… — зыркнула на него подружка из-под черной чёлки.

— Быстро переодевайся, если хочешь поехать со мной. И помни, что я тебе сказал — не смей открывать рта сегодня вечером в чей бы то ни было адрес и веди себя прилично, насколько сможешь! А если я ещё что-нибудь услышу от тебя в адрес моей матери…

— Да что ты, милый! — язвительно усмехнулась Дина, — она ведь святая! Я лучше буду брать с неё пример! Я, кстати, это и хотела сегодня сделать.

— Что ты несёшь опять? — у Саши не осталось больше сил сегодня сражаться с Диной, но та не унималась, решив, видимо, довести его своими выходками до белого каления.

— А то, что твоя несравненная мамочка на днях встречалась наедине с Максимом Андреевичем. Они так долго ворковали в «Каменном мосту»…

Саша ошарашено посмотрел на Дину. Зачем она придумывает всю эту нелепость? Совсем сдвинулась по фазе!

— Не веришь? — Динка зло засмеялась. — Встречались, встречались! Зачем мне врать? Спроси у мамочки сам!

— Ну и что?! — крикнул на неё Саша, — мало ли для чего им нужно было встретиться! Может, необходимо было обсудить приготовления к свадьбе!

— Ага, как же! Нужны Максу чьи-то советы! Он сам себе барин, и ничего ни с кем обсуждать никогда не будет, ты ведь прекрасно это знаешь, — Дина была безапелляционна, — но ты готов поверить во что угодно, лишь бы обелить свою дорогую мамулю. Ну, Луганский, как ты меня уже задрал своим сюсюканьем с ней. Когда ты станешь мужиком?!

— Знаешь что, обезьяна? — Сашкины глаза сузились от гнева, — это ты своим порочным умишком понимаешь нормальные людские поступки извращённо. Просто не дотягиваешь до того, чтобы постичь вещи такими, какие они есть и всё пытаешься опошлить и испохабить! Маленькая грязная дешёвка!

— А что же ты — такой чистенький сынок такой чистенькой мамочки — со мной связался? — Динка откровенно смеялась ему в глаза, — нравится трахать меня? Значит, ты такой же грязный и похотливый сучонок! А чтобы не было вообще никаких недоразумений — поедем давай на эту чертову помолвку и ты сам спроси у Полины Дмитриевны, что такое они обсуждали с женихом дочери?

Сашке после перепалки с Диной стало тошно и ехать никуда не хотелось. Он, конечно, нисколько не верил в то, что мама встречалась с Максом по какому-то иному поводу, кроме свадебных дел. Они могли обсуждать всё что угодно — подарки, списки приглашённых, расходы и траты. Вот Дина вела себя в последние недели из рук вон! Она словно взбесилась, донимала его своим выходками, словно нарывалась на разрыв. А потом, когда они мирились, страстно обнимала и горячо шептала, что любит его безумно, желает до дрожи. И дарила ему такой секс, что он вмиг забывал неприятные стычки. Но через день на Дину накатывало снова и она в очередной раз принималась изводить его своими злыми шуточками в адрес мамы и в его собственный. Так вот они и летали то вниз, то вверх от ненависти к страсти и обратно. Что на неё находит? Они живут теперь в отдельной квартире, Саша редко видит маму, чего же Динка никак не успокоится по её поводу? Всеми правдами и неправдами пытается её очернить и заставить Сашу поверить в то, что его мама — не безупречна. Но это ей не под силу. Саша знает, что лучше, порядочнее, чище его мамы нет женщины. Динка просто ревнует и бесится, что никогда не сможет затмить мамин светлый образ собой. Пусть бесится, пока не поймёт, что это бессмысленное занятие.

Дина чувствовала себя отвратительно. Физически и морально.

Дина была беременна. Она поняла это две недели назад. И с тех пор впала в глухую тоску и ненависть к своему новому положению. Неужели случилось то, от чего предостерегал её отец и она «принесла в подоле»? Полтора года отношений с Сашей ничего не происходило, она не собиралась беременеть по двум причинам. Во-первых, была согласна с отцом, что зачинать ребёнка вне брака — позор и стыдоба, во-вторых, считала, что ей вообще ещё рано рожать детей. Вот года через три-четыре — пожалуйста, столько, сколько захочет муж и сможет она. Как она могла так по глупому залететь? Ведь принимала же таблетки, правда не всегда регулярно, иногда забывала и пропускала приём в течение нескольких дней. Но не верила, что такая мелочь сможет так сильно ей подгадить.

Что теперь ей оставалось делать? Дина бесилась от того, что не знала, как быть. Сашка, конечно, тоже вносил лепту в её омерзительное настроение и самочувствие. Он по-прежнему упорно молчал о том, что им пора пожениться. Что ему мешало? Квартира есть, денег зарабатывает прилично. И всё равно ни слова, ни полслова, ни намёка на свадьбу! Болтает что-то о своей любви, стонет по ночам, шепчет о том, как ему хорошо с ней… а Дине становится всё хуже и хуже. Время идет, скоро придётся рассказать ему о беременности. Как это противно! Сашка должен сделать ей предложение вовсе не потому, что она забеременела от него. Это должен быть его добровольный выбор, а не вынужденный шаг. Дина готова сделать аборт, лишь бы её положение не повлияло на Сашкино решение брать её в жёны или нет. Она — гордая и независимая, ей подачки не нужны. Аборт она, конечно, делать не собирается. Но если Сашка будет и дальше тянуть время, ей придётся уйти. Лучше уж уехать домой. Отец взбесится и достанется ей от него по первое число, но это лучше, чем ощущать себя обузой, помехой в каких-то Сашкиных планах, ему одному ведомых.

А этот маменькин сынок, вместо того, чтобы по вечерам торопиться к ней, кучу времени проводил со своей матерью. Той, видите ли сейчас одиноко, ей нужна помощь и поддержка. Как же, одиноко! Да несравненная Полина Дмитриевна на седьмом небе от счастья, что отвязалась наконец от своего слюнтяя муженька, вырвалась из этого зверинца под названием семья. Нарожала деток, а теперь с глаз долой — из сердца вон! Ну всех, кроме Сашеньки, конечно. А он рад стараться — развлекает её, возит в театр и рестораны, сидит допоздна рядышком с ней у неё в квартире, по душам разговаривает. Потом явится домой к Дине, чтобы трахнуть её и завалиться спать. Против секса она, конечно, не возражает. Но как противно, когда тебя только имеют, пусть даже классно, и не поговорят с тобой по-человечески, не приласкают, не спросят, как у тебя на душе…Они давно уже не ездили играть вдвоем в теннис или боулинг. Сашка очень редко стал возить Дину в кабак. И на свою поганую работу тоже не спешит её устраивать, хоть она просилась поработать хотя бы секретарём. Уж на это-то её исторического образования хватило бы. Но нет, не устраивает и из-за того, что в их паршивой конторе семейка почти в полном сборе. А она, Дина, не может пройти спокойно мимо, чтобы не отпустить в адрес Луганских какую-нибудь гадость. Да, не может, потому что не семья это, бардак, зверинец, цирк с огнями. А если Сашка этого не понимает, как его носом не ткнуть, чтобы поменьше соплей разводил по поводу своих родственничков. Но как же, ткнёшь его — очевидного не хочет видеть. Вот ведь не придумала Дина по поводу его матери и Макса — своими глазами видела их в кабаке. А они были так поглощены друг другом, что даже не заметили её у стойки бара. Пусть спросит сам, какие — такие отношения они там выясняли три часа кряду.

Однако почему-то Дине казалось, что ничто ей не поможет оторвать Сашку от матери, заставить забыть думать о ней, не бегать к ней поминутно. А он так нужен ей сейчас, так необходим, что Дина готова возненавидеть его, послать к чёрту этого дурака, готового променять её, красивую, страстную женщину, на стареющую мамашу.

3

Макса радовало то, что вечер в ресторане получился весёлый, шумный и нарядный. Народу собралось много. И настроены все были празднично. Отношения выяснять никто не собирался, хотя прибыли все главные возмутители спокойствия. Правда, Саша с Диной и Полиной опоздали едва ли не на час. Ненаглядный новоявленный сынок со своей безумной подружкой выглядели несколько подавленно. Дина зыркала на окружающих с плохо скрываемым презрением, но помалкивала, забившись в угол. Сашка не отходил от матери и этим раздражал Макса. Ему нужно было перекинуться парой слов с Полиной. Как бы незаметно увести её от него подальше?.. Может, попросить Илью пригласить её на танец, чтобы Сашка выпустил мать из поля зрения, потому что танцевали в другом конце зала. Но Илюшка заявился с очередной своей красоткой и, казалось, поглощён её обществом, да так, что даже не поворачивает, хотя бы украдкой, головы в сторону Гели. Неужели всё же семье удалось растащить их по разным углам? Не осталось от горячей запретной страсти ни следа…

На Гелкином лице тоже не было заметно особой печали. Держится бодро, хохочет заразительно, умница. Правильно, нельзя подавать виду, что тебе плохо, погано, мерзко, что тебя бросили, проехались по твоей любви, ткнули мордой в грязь…. И выглядит девочка замечательно. Будто даже похорошела, от страданий что ли? А страдает ведь, страдает. Это Макс читал в её глазах, и даже рассказы Аллы о том, как сильно переживает сестрёнка, были лишними.

Самой беззаботной парой оставались по-прежнему Кирилл и Юля. У них всё складывалось замечательно. День ото дня лучше. Нет проблем! Надолго ли? У многих всё начинается так безоблачно. Как, например, у Антона Луганского. А теперь лица нет на бравом полковнике. Бледный, со строго поджатыми губами, даже на празднике у любимицы-дочки не может расслабиться.

Вот бы никогда не подумал, что Полина может свести с ума, выбить из колеи прагматичного и практичного служаку. «Я старый солдат и не знаю слов любви» — вспомнил Макс со смешком. Интересно, чем она так смогла его зацепить — не отводит от бывшей жены глаз, но подойти не решается. Ты, Полина, оказывается, можешь быть роковой женщиной? Я в тебе этого не заметил когда-то давно…Простушка-дурочка, без тайны, без загадки. Как мне было с тобой скучно! Хотелось бежать прочь, и я убежал. Теперь вот снова свела нас судьба. Для чего, к чему? Чтобы я зачем-то мог понять, что был неправ и на самом деле ты — притягательна, умна, красива? Пусть так, но это всё! Как ни смотри на меня больным влюбленным взглядом, это всё, в чём я могу признаться. У меня есть сокровище подороже — твоя дочка.

Вечер подходил к концу. Счастливая окрыленная праздником Алла почувствовала, что немного устала. Шумные вечеринки всегда её быстро утомляли, даже те, на которых она была королевой бала.

Алле хотелось поскорее попрощаться с гостями и, прижавшись на заднем сиденье машины к плечу Макса, понестись на всей скорости по темным улицам домой. Ей понравился праздник, устроенный для неё Максом, она была ему очень благодарна, но более всего сейчас ей хотелось остаться с ним наедине, услышать вместо громкой музыки его мягкий спокойный голос, увидеть близко его глаза. Хотя он не отходил от неё весь вечер, ей все равно было его мало в этой суете и шуме.

А гости расходиться не торопились. Но ведь не обязательно всех пережидать и уходить последними. Пусть веселятся, сколько будет сил, а им двоим нужно просто незаметно исчезнуть. Алла посмотрела по сторонам. Макс только что был рядом, держал её за руку, улыбался ей в ответ, но теперь его не видно. Он, конечно, ненадолго её покинул, он сейчас вернётся, он не заставит её долго себя ждать. Но Алла уже успела по нему соскучиться.

— Полина, Полинушка…идём сюда, иди ко мне. Вот так, здесь… и не дрожи, пожалуйста, я просто тебя целую.

Полина чувствовала, как мужские губы ласкали шею, а мужские руки тянули в омут, стискивая грудь. А ещё твёрдое как камень колено, упорно раздвигая бедра, подсаживало на какой-то стол в темном безлюдном закутке ресторана. Сюда почти не долетали звуки музыки, здесь было тихо и поэтому отчётливо было слышно каждое слово, сказанное горячим свистящим шёпотом бесстыдно раздевающего её мужчины.

— Я тебя всего лишь целую… не отталкивай меня, не сопротивляйся, я знаю, что ты этого хочешь!

И она, вместо того, чтобы высвободиться, убежать, вдруг, подавленно всхлипнув, обвила его шею руками и уткнулась разгорячённым лицом ему в грудь.

— Максим… Макс… я разревусь сейчас… я так тебя долго ждала, я так тебя всегда любила, Максим… — Полина нервно коснулась его губ своими и не смогла оторваться.

Она почти плакала, в то время, как его пальцы несуетливо расстёгивали ей блузку. Она не хотела сопротивляться, она не могла сопротивляться.

— Поляша… — она непроизвольно вздрогнула. Так он называл её, тогда, очень давно, когда казалось, любил. Но не любил ведь, не любил! Мучил, обманывал, играл, но не любил. А поцелуи и объятия были такие же требовательные и страстные, шёпот такой же одурманивающе-трепетный, подчиняющий сердце и разум.

Полина чуть отстранилась и перехватив пальцы Макса на бёдрах сжала их своими. В ответ он резким движением притиснул её к себе, а пальцы стали просто каменными. Юбка поползла вверх, Макс вцепился ртом в обнажившийся из-под кружева сосок. Полина качнулась, тело сделалось послушным и гибким. А мысль тянулась вяло, как мягкая жевательная конфета. Да и не мысль это была вовсе, а какая-то сумятица слов, звуков, чувств. Она знала, что неминуемо произойдёт дальше и даже не удивлялась своей готовности подчиниться. Этот мужчина никогда не давал своей жертве времени на раздумье. Ему нужна была молниеносная победа, приправленная вяжущим вкусом покорности жертвы в минуты её падения.

Полина закрыла глаза. Ей не было дела ни до чего, она снова целовала его сухие жесткие губы.

Неожиданно на них наплыл звук из банкетного зала, словно они переместились в пространстве, сблизившись. Потерявшая ориентацию во времени и пространстве Полина Дмитриевна, вдруг в недоумении заглянула Максу через плечо. Она ничего не увидела в темноте закутка, кроме двери, не известно куда ведущей. Её позолоченная ручка слабо отблескивала, отражая свет из зала. Полина сосредоточенно всматривалась в неё и медленно возвращалась на грешную землю.

Через мгновение Полина отшатнулась от Макса, как от прокажённого, но выпутаться из его рук сумела не сразу.

— Куда ты, рыбка моя, ускользаешь? — томно протянул он.

Полина вырвалась и судорожными движениями принялась приводить себя в порядок. Ноги и руки одномоментно задрожали, лицо загорелось, во рту пересохло от ужаса всего произошедшего.

— Ты… Ты… понимаешь, что мы делаем? — задыхаясь прошептала она.

— Что мы делаем? Ничего, — спокойно ответил Макс, — ты хотела заняться со мной любовью, прямо здесь, на помолвке твоей дочери, чтобы таким вот экстравагантным способом помянуть прошлое. Ну что же ты убежала? Духу не хватило?

Полина смотрела на Макса и с трудом вникала в смысл того, о чём он хладнокровно и цинично ей говорит.

— А я думал, что ты отчаянная и ради «спасения» дочки от такого монстра, как я, пойдёшь до конца, — безжалостно продолжал он. — А мне вот стало любопытно — получилось бы у тебя что-нибудь или нет? Я подыграл тебе, но ты вдруг испугалась.

— Что ты говоришь? — со стоном произнесла Полина, — ты ведь знаешь, что всё не так, всё неправда, ты ведь всё прекрасно знаешь… Боже мой, ты на самом деле монстр, Елхов…

— Ах вот как, Полина Дмитриевна… — Макс смерил её мрачным взглядом, ожесточенно переходя на Вы, — вы всерьёз намерены меня убедить в том, что у вас и в мыслях не было опорочить меня в глазах Аллы? А как назвать все эти штучки, на которые вы оказались прямо мастерицей?..

— К-какие штучки? — с трудом выговаривая слова заплетающимся языком, прошептала Полина.

— Эти бесконечные пронзительные и томные взгляды, преисполненные не то любовью, не то ненавистью, обрывистые фразы, произносимые со вселенской грустью и подозрительной доверительностью… а румянец на скулах, а дрожь в пальцах? Вы просто роковая женщина, Полина Дмитриевна! Коварная, хитрая, расчётливая соблазнительница! Вот не предполагал в тебе таких талантов, Поляша. Прояви ты их раньше, неизвестно, как бы тогда сложились наши отношения! Вполне возможно, что и не делся бы я от тебя никуда, на свою погибель. Но к счастью, на моем месте оказался другой. Бедный полковник исстрадался по тебе, иссох, смотреть жалко. Это ж надо — прожить с человеком столько лет, чтобы потом так по нему проехаться! За что ты его, милая?

Голос Макса отдавался зловещим эхом в глухом закутке и каждое слова впивалось в мозг, пронзало до озноба, безжалостно било. Полина сжала пальцами виски и низко опустила голову.

— Ничего не можешь мне возразить? Или просто не желаешь говорить с таким отъявленным негодяем, как я? — Макс усмехнулся, — Да, я — негодяй, но ты прости, дорогая — моя девочка останется со мной, чего бы мне это ни стоило и на какие бы ухищрения не шла её мамочка. Давай, примем это за неопровержимый факт и перестанем ломать по этому поводу копия.

Полина медленно подняла голову. Она почти ничего не видела перед собой из-за слёз, стоявших в глазах. Она хотела что-нибудь ему ответить, возразить, но не могла подобрать слов. Что она могла ему теперь сказать? То что никакая она не роковая обманщица, а всего лишь глупая стареющая тётка, выжившая из ума от своей идиотской любви к мужчине, который всегда был для неё недосягаем? И упрекать его сейчас в бесчувственности — ещё глупее, ещё бессмысленнее. Разве можно винить человека в том, что он не любил её, не любит и никогда не будет любить? Она ведь сама прошла школу этой нелюбви и «на отлично» сдала экзамен! Ей самой теперь в пору уподобиться бывшему мужу и требовать, просить, умолять об ответном чувстве?

Полина проглотила подступившие слёзы, выпрямилась, заставив себя не дрожать. Она с собой почти справилась, только было очень холодно, а сердце немного ныло, вздрагивая не в такт самому себе и кровь ещё бешено стучала в висках.

Ей очень хотелось сейчас оправдаться, сказать, что она вовсе не хотела разлучать Макса с Аллой, что виной всему её безудержное чувство к нему, которому давно пора перегореть и изжить самое себя, но Полина понимала, что оправдание выйдет неуклюжее, натянутое — на что-то ведь она всё же рассчитывала, уединяясь с Максом в темном коридоре, самозабвенно обнимая его и целуя? Она хотела их разлучить, чтобы Макс достался ей! А тот ошибся лишь, приписав её действиям не коварство и расчёт, а заботу о дочке. Полине было очень больно от этого, но задним умом она понимала, что так — даже лучше. Она всего лишь заботливая мать, оберегающая своё дитя от хищника, а не похотливая сука, уводящая от дочери любимого мужчину.

— Я надеюсь, Полина, что мы выяснили всё и навсегда? — спустя некоторое время выговорил Макс немного устало и уже не так агрессивно. — В дальнейшем нам придётся встречаться, каким-то образом общаться, решать совместные проблемы… не стоит всё усложнять, и без того всё так непросто!

Полине показалось, что Макс вздохнул. Невесело, подавленно. Но на его лице она не увидела следов замешательства или удручённости. Макс Елхов как всегда был сдержан и уверен в себе. Он даже, как ни в чём не бывало, коснулся плеч Полины — этакий располагающий, подбадривающий, вполне дружеский жест. Он смотрел ей в лицо и не отнимал рук, ожидая видимо ответной примирительной реплики. Он ждал одних слов, а услышал совсем другие.

— Мама! Ты здесь?! Ты с ним?! Что всё это значит, мама!!!

В слабо освещённом коридоре напротив стоял потрясённый и поражённый Саша. В одной руке у него была пачка сигарет, в другой зажигалка. Он видимо хотел выйти покурить на свежий воздух, а этот коридорчик, который должен был привести его на открытую веранду, уже не используемую рестораном по причине холодной осенней погоды, привёл его прямиком к ним. Полина сбросила с себя руки Макса, а в голове ураганом пронеслась ужасающая мысль о том, что Саша мог появиться здесь несколько раньше.

— Мама, я не понимаю… мама, что ты тут делаешь? — Саша беспомощно путался в собственных вопросах, пока не услышал грозное рычание Макса:

— Не твоё дело, сопляк! Прекрати шпионить за нами и передай это своей девке!

Сашины глаза сузились от ярости, он непроизвольно сжал кулаки так что хрустнула пачка с сигаретами.

— Я не с тобой разговариваю! — прошипел он с ненавистью в ответ, — я спрашиваю у своей матери, что она делает здесь с такой мразью как Макс Елхов.

— Саша, я тебе всё объясню, Сашенька! — взмолилась Полина и кинулась к сыну, — только пожалуйста, успокойся!

Но голос Макса перекрыл её слова:

— Тебя сюда не звали, так что пошёл вон!

Саша секунду постоял не шелохнувшись, потом бросил на Полину больной взгляд, нервно дёрнул плечом, и резко развернувшись, быстро пошёл прочь.

— Сашенька, постой!.. — безнадёжно крикнула она ему вслед, а потом перевела взгляд на злющего Макса, и срывающимся голосом заговорила — Как ты можешь?! Зачем ты так с ним разговариваешь? Я понимаю — он чужой для тебя был и останется, я понимаю, ты не хочешь признавать его своим сыном, но зачем его унижать? В чём он-то перед тобой провинился?

Макс напряженно сунул кулаки в карманы брюк и, ни слова не сказав, двинулся в сторону, противоположную той, куда ушёл Саша.

Полина побежала догонять сына.

4

Следующие полторы недели на работе Илью ожидал сущий кошмар. Кроме того, что работы было много, а Макс особенно придирался к своим подчиненным и ворчал даже на Илью, Саша практически не показывался в фирме. Приезжал ненадолго, весь дерганый, нервный, наспех решал какие-то вопросы и снова исчезал в неизвестном направлении. Илья примерно догадывался о причине такого поведения Саши, и пока ни о чём не спрашивал. Он только изредка пытался вразумить друга, что спускать на тормозах свою работу, своё дело, которому они посвятили не один год жизни — нельзя, недопустимо, какие бы отношения ни складывались с шефом и компаньоном. В ответ Саша мрачно усмехался и говорил что-то в том духе, что это его дело, он сам всё для себя решит и сам во всём разберётся, а Илью просит не лезть с советами и поучениями. Илья не обижался на Сашу. Он представлял, что творится в его душе.

А пока он как мог прикрывал Сашу, рассказывая Максу небылицы о том, что у Саши срочные важные встречи, поездки, что он еле успевает выполнять текущую работу и поэтому его трудно застать на рабочем месте. Илья чувствовал, что Макс не верит в эти россказни, но до поры до времени смиряется с отсутствием своего главного юриста и не особенно пристаёт с расспросами.

Тем не менее, с Сашкой нужно было что-то делать, каким-то образом вразумлять его, но Илья не представлял пока даже с какой стороны подойти к этой проблеме.

А Сашка неожиданно подкинул Илье ещё один сюрприз, ещё одну проблемку, не менее неприятную.

Однажды под конец рабочего дня Илья натолкнулся на Дину. Она сидела на корточках возле Сашиного кабинета. Устроилась она, судя по позе, тут основательно и надолго. Смерила Илью своим обычным диковатым взглядом и отвернулась. Илья собирался было уже пройти мимо, но остановился. Дина явно торчит здесь неспроста, и ничего хорошего от её визита ждать не следовало. Лучше поскорее выпроводить её отсюда, от греха подальше.

— Саня сегодня вряд ли появится, — поставил Дину в известность Илья, а если и появится, то очень нескоро.

— Я подожду, — хмуро ответила Дина.

— Не проще ли дождаться его дома? Можно повременить с твоей новой прихотью? — рассердился Илья.

— Нельзя, — отрезала Дина, — я уже жду целую неделю и больше ждать не буду.

— И ты думаешь, что офис — самое подходящее место для этого?

— Да, самое подходящее! Потому что дома Сашка не появляется уже дней десять.

— Как так — не появляется? — изумился Илья.

— Очень просто. Он меня выгнал… точнее сам ушёл. Но это одно и то же.

— И где он теперь обитается?

— У мамочки своей, где же ещё. Из-за неё мы, собственно, и распластались.

— Ну и чего ты от него хочешь? — настороженно спросил Илья.

— От него — больше ничего. Я просто хочу отдать ему ключи от квартиры.

Илье показалось, что голос у Дины дрогнул, но глаза оставались сухими и злыми.

— Кстати, ты ведь можешь ему их передать, — вдруг сказала Дина и поднялась с корточек, — и мне не обязательно его дожидаться.

— Погоди… — растерянно ответил Илья, — так нельзя, вам нужно поговорить.

— О чём? Снова о том, что его мамочка — святая, а я — дрянь? Уже наслушалась. Вот, держи! — Дина вытащила из кармана куртки ключи, — было очень приятно с вами со всеми познакомиться. Вы чрезвычайно интересная семейка. Очень было с вами забавно.

Дина усмехнулась и повернувшись, собралась уже было уходить.

— Динка, — окликнул её Илья, с какой-то непонятной самому себе жалостью. Он знал Сашку — любовь и ненависть у него границ не знали. — Куда ты теперь?

— Какая разница? — ответила она ему через плечо, — тебе-то что за дело?

— Где тебя сможет найти Саня?

— Да пошёл он…

Илья чувствовал, что и Сашка, и Дина порют сейчас горячку в обиде друг на друга. Саня, не находя себе место из-за последних событий в своей жизни, за что-то на неё рассердился, исчез на время, но это ведь не значит, что навсегда. Он оставил свою Дину в своей квартире, в надежде, что там её и найдёт, вернувшись. А она вдруг гордо исчезает в неизвестном направлении. Этого подарка только и не хватает сейчас измученному Сане!

— Подожди, Дина, не убегай! Давай поговорим внятно и спокойно! Пойдём, посидим в кафе, поедим. Я целый день ничего не ел.

Дина приостановилась и чуть помедлив развернулась к нему. Теперь в её глазах на самом деле стояли слёзы — такие непривычные.

— Я тоже сегодня не ела… — тихо ответила она, — и вчера тоже. Сашка не оставил мне денег, когда уходил.

Илье стало почему-то стыдно и не по себе. О такой мелочи Саня конечно, не подумал. Пропадает где-то полторы недели, а дома — ни копейки. Илья был уверен, что в этом не было никакого злого умысла, но всё равно на душе стало муторно. То что Дина не лукавит, Илья знал. Наверняка. После покупки квартир лишних денег не было, и Дине он оставлял только на самое необходимое. И эта сумма вполне могла иссякнуть за неделю.

— Пойдём, я знаю тут рядом неплохое кафе… — только и осталось сказать Илье. Дина, на его удивление, покорно пошла рядом. И от этой её покорности почему-то защемило сердце. Дина была не похожа на себя прежнюю, которую он ещё недавно ненавидел. Она была сродни беспомощному брошенному голодному котёнку, готовому бежать за первым встречным, приласкавшим её.

В глубине души у Ильи шевельнулось сомнение в том, что Динка в одночасье могла превратиться в слабое беззащитное существо, но он не мог поступить с ней не по-человечески — забрать ключи и с лёгким сердцем избавиться от неё.

Не мог, не отпнул от себя — с глаз долой из сердца вон — а привёл в кафе, где любил ужинать после работы, усадил за столик, заказал суп харчо, жаркое в горшочках, салат по-гречески, грибы в сметане и блины с мёдом. Илья заказывал всё на свой вкус, потому что Дина только отмахнулась — мол, мне абсолютно безразлично, что есть. Напоследок Илья попросил принести кофе и коньяку для Дины.

Пока ели — молчали. Илья украдкой наблюдал за Диной — неужели на самом деле она такая голодная, как говорит. Дина ела медленно, вяло, будто давясь. Однако съела почти всё, кроме грибов.

Когда перешли к кофе и коньку, Дина скупо рассказала Илье о последней стычке с Сашей, произошедшей в ночь после помолвки. Скорее уже под утро, когда Саша появился дома — нервный, издёрганный, подавленный и злой.

— Ну ты ведь видела, что человек не в себе! Неужели нельзя было промолчать, придержать язык, — недоумевал Илья, глядя в черные, как ямы, глаза Дины.

— А я торжествовала! — с вызовом ответила она, — Я была права — ваша ненаглядная Полина на самом деле крутила с Максом за спиной у дочки-невесты. И Сашка их застукал в кабаке. Я видела, как он, будто ошпаренный вылетел из ресторана и как Полина Дмитриевна за ним неслась.

— Ну и что дала тебе эта правда?

— Да то, что у него теперь больше нет повода её считать лучше меня! И постоянно сравнивать — возвышая её и унижая меня!

— Дурочка ты. Какая же ты дурочка! — грустно вздохнул Илья, оказалась ты права — и что дальше? Где теперь твой Сашка? Может быть, он и не у матери, но ведь и не у тебя тоже!

— Ну и пусть катится к чёрту. Если я не нужна ему — он мне подавно не нужен! А ему нужна только мамочка! Ей он готов прощать всё что угодно!

— Что касается прощения… по-моему, уж тебе-то он прощал столько, сколько ни один человек простить не сможет. А Полина… — Илья неопределённо пожал плечами, — а у Полины с Максом — своя трудная история. Я тебе расскажу, похоже это уже ни для кого не тайна.

На Дину известие о том, что Макс — отец Саши произвело необычное впечатление. Она вдруг громко и звонко расхохоталась.

— Вот это класс! — задыхаясь от смеха, выговорила она, — а я думала, что подобное только в слюнявых сериалах бывает! Ну получил Сашка поддых! И Макс тоже. Даже не знаю, кому сейчас поганей! Ай да Полина Дмитриевна! Только с такими дурочками случаются подобные приколы!

— Слушай, ты уймёшься когда-нибудь? — взорвался Илья, — ты сама не устала от собственной злобы? И не смей отзываться о Полине плохо!

— И этот туда же… — отстраненно вздохнула Дина, метнув взгляд на Илью, — ладно, чёрт с ней, вашей ненаглядной мамочкой. Молитесь на неё, след ног её целуйте — меня это больше не волнует.

— А что вообще тебя волнует? — с усталым недоумением спросил Илья, Всё что смогла — уничтожила, всё испортила, исковеркала.

— Да ну? — язвительно усмехнулась Дина, — а если всё в точности до наоборот — не испортила, а исправила? Или ты думаешь, твой Сашка — подарок?

— Я думал, ты его любишь, — Илья посмотрел Дине в глаза.

Она чуть прищурилась, но ответить ничего не успела. Их отвлёк неожиданный шум возле столика, смех и возня.

Они повернулись и увидели Гельку в обнимку с незнакомым высоким парнем. Вела себя эта парочка весьма развязно. Парень откровенно глазел на Илью и Дину, а Гелка, не стесняясь тыкала в них пальцем.

— Вот я тебе показываю, — хохоча кричала она, — Это — мой дядя.

— А это кто — тётя? — паясничая спросил парень.

— А это… это такая редкостная сука! — зловеще прошипела Геля, смерив Дину ненавидящим взглядом, — но ты лучше познакомься с моим дядей!

— Нет, я бы лучше познакомился с твоей…тётей. Или не тётей…

— Как познакомишься, Никитушка, ног не унесёшь от этой гадины.

— Да ладно тебе, Ангел, ты мне больше нравишься, я не стану с ней знакомиться, — Никита впился в Гелкины губы и увлёк её туда, где разместилась компания, с которой она сюда пришли.

Геля, повиснув в его объятиях, ушла, не обернувшись.

— Ну раззадорилась девочка мужиков менять, — сказала Дина после некоторой паузы, — каждый раз кто-то новый… А ты чего такой бледный сделался? Не переживай, она про тебя уже и думать забыла. Ты, кстати, должен мне быть благодарен за то, что я вас вовремя растащила. До чего бы вы доигрались?

— Да заткнись ты в конце концов! — болезненно сморщившись простонал Илья, — какое счастье, что ты, наконец, оставишь нас всех в покое!

— Оставлю, оставлю — не переживай. Хотя могла бы ещё попортить кровь и Сашке, и его мамочке, да и всем вам до кучи! Но не буду. Устала я от вас, надоели вы мне до смерти! — Дина залпом выпила коньяк и собралась было подняться из-за стола.

— Да уж, больше чем ты уже сделала гадостей — не сможешь, — ответил ей Илья. Он уже проклинал себя, что привёл Дину сюда, зачем-то завёл этот пустой разговор. Да пусть она катится на все четыре стороны — всем от этого будет только лучше. И Сашке, похоже, тоже.

Теперь Илья с нетерпением ждал, когда Дина уйдёт.

Но она вдруг притормозила, оперлась рукой о край стола и покачнулась. Илья увидел как мгновенно позеленело её лицо, а на лбу выступила испарина. Дина бессильно опустилась обратно на свой стул и по-детски-беспомощно закрыла лицо руками.

Илья подумал, что она на самом деле несколько дней голодала, а теперь плотно поев почувствовала себя нехорошо. Ему пришлось отправиться к стойке бара за минеральной водой, пока Дина приходила в себя.

Но до бара он не дошёл. На полдороге его перехватила возбужденная, взвинченная Геля.

— Можно тебя на пару слов? — задыхающейся скороговоркой выпалила она и, не дождавшись ответа, уже потащила Илью куда-то в сторону.

А когда они оказались в безлюдном углу, Геля развернулась к Илье взбешенной кошкой, вцепилась ему пальцами в рубашку на груди.

— Почему ты С НЕЙ?! Почему!? Как ты можешь быть с ней?! Объясни мне! Я не поверила своим глазам! С кем угодно, но только не с этой тварью! — Геля говорила и что есть силы трясла Илью, дёргая за рубашку, — Я специально пришла сюда, потому что хотела тебя увидеть! Я соскучилась, я знаю, что ты здесь часто бываешь по вечерам… Я так хотела тебя увидеть… и вот увидела!

В её глазах стояли злые слёзы, а голос срывался и дрожал. На них начинали посматривать посетители, сидящие за ближайшими столиками, но Геле ни до кого не было дела. Она не отрываясь смотрела Илье в глаза и требовала ответа.

Илья осторожно, но решительно отцепил Гелины пальцы от рубахи и сжал их своими.

Геля, ощутив тепло его ладоней, затрепетала и в панике оглянулась, словно ища спасения в ком-то или в чём-то.

— Я хотела тебя просто увидеть… Я тебя увидела, а теперь видеть тебя не могу! Ты противен мне! Иди, катись к ней, ты видно об этом столько мечтал! — Гелька пыталась быть безжалостной, но получилось нечто похожее на всхлипывания.

Илья вместо ответа, разжал ладонь и коснулся Гелькиных пальцев губами. А потом быстро пошёл прочь. Больше всего ему хотелось вообще уйти отсюда, но он не мог не расплатиться.

За его столиком всё ещё сидела Дина. Она была бледна, черные глазищи тускло мерцали из-под устало опущенных ресниц.

Илье уже не было дела до её самочувствия, ему хотелось побыстрее избавиться от Дины. Но она, казалось, раздумала уходить. Илья, словно позабыв, что он за рулём, налил себе коньяку, выпил залпом. Подумал и налил ещё.

— Что, так сильно зацепило? — подала голос Дина, — напиться охота?

— Тебе этого не понять…

— Ну куда уж… Я не страдаю инцестофилией.

— Ты вообще ничем не страдаешь. И совесть тебя не мучает.

— По поводу чего? — искренне удивилась Дина, — по поводу того, что я рассказала Антону Алексеевичу о вас? Слушай, ну если честно, нафига тебе всё это? Ну ты ж не дурак! Ты красивый мужик, у тебя куча баб разных мастей. Я понимаю, ты пресытился всем этим и тебя потянуло на остренькое! Не будешь же ты мне доказывать, что это любовь?

— Я тебе вообще ничего не буду доказывать. Ты свою жизнь превратила в бардак, но тебе этого мало, ты ещё лезешь в чужую. Что тебе от меня надо?! Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Ну так вставай и поехали. Мне теперь всё равно. И на Сашку наплевать, и на всех остальных. Ты своей болтовнёй не Гельки меня лишила, а семьи.

Илья обычно пил очень мало и крайне редко, и тут его развезло. И вместе с опьянением появился злой кураж, обида на целый свет и абсолютный пофигизм.

Он выдернул Дину из-за стола, мимоходом сунул деньги спешащему к нему официанту.

— Эй-эй, ты куда за руль? — воскликнула Дина, когда Илья решительно направился к своему RAVчику, — Ты нас угробишь и не успеешь ничего никому доказать…

Но Илья её не слушал, он сел за руль, завёл мотор и выжидающе глянул на Дину.

— Давай садись, рванём за 150! Сорвёмся-оторвёмся!

Дина чуть помедлила, но всё же села в машину. Швырнула на заднее сиденье свой рюкзачок.

Машину сорвало с места, Дина даже не успела испугаться. А потом бояться вовсе не хотелось. Скорость, ужас, возбуждение — всё смешалось в одно. Ни о чём не думалось, было даже хорошо. Впервые за последний месяц исчез тошнотворный привкус во рту, омерзительная слабость в теле. Только скорость, сумасшедшие маневры, летящие в лицо огни, из которых каждый мог бы стать последним, увиденным в этой жизни.

Но они доехали целыми и невредимыми, даже без гаишников на хвосте. Илья бросил машину возле подъезда и не оглядываясь направился домой. Он будто бы забыл про Дину.

Она отстала от него совсем немного. Вошла в распахнутую настежь дверь квартиры и растерялась в потёмках. Илья не включил свет. Дине было трудно сориентироваться и найти выключатель. Она с трудом зажгла свет и увидела Илью, безвольно развалившегося в кресле. Но он не спал, он выжидательно смотрел на неё, прищурившись от света. Дина остановилась напротив, а потом начала медленно раздеваться. Она сняла с себя всё, и по-кошачьи ступая, двинулась к Илье, села ему на колени и не почувствовав отторжения, жадно схватила губами его рот. Она целовала его, одновременно раздевая, и очень скоро почувствовала, что неприступный Илюша готов. Он сдался, он забыл про ненависть, он хочет её, Дину.

Они перебрались в спальню, а Дине пришла в голову шальная мысль, что в конечном итоге можно объявить потом Илье, что ребёнка она ждёт от него. Если, конечно, он не вспомнит сейчас о презервативе.

Илья не вспомнил. Дина не позволила. Она набросилась на него, не давая передохнуть ни на полчаса.

Дина упахала Илью этой ночью так, что под утро он буквально выключился на полувздохе, обессиленный. Дина свернулась калачиком рядом. Она тоже устала. Сильно устала. Избалованного женской любовью Илью оказалось немыслимо трудно заставить стонать от наслаждения. Но она всё же сумела. Он, забывая обо всём, страстно целовал её, и этот пресыщенный мужик становился неутомим до такой степени, что ей, обожающей секс, близость начинала казаться утомительной и бесконечно долгой, скучной. Может быть, виной всему её беременность, выжимающая столько сил.

Дина лежала, подавляя в себе очередной приступ слабости и дурноты и никак не могла уснуть. И в голове постепенно всё отчетливее и настырнее гвоздилась мысль о том, что дело не в беременности, а всего лишь в том, что не нужен ей этот барин — раскрасавчик Илья Луганский. Не нужен, не нужен ей никто, кроме Сани. Маменькин сынок Сашенька, нервный, романтичный Сашка, по которому она безумно скучала и было ей без него пусто, одиноко, холодно и бессмысленно.

Утром Илья с трудом открыл глаза, когда затренькал будильник.

Прошедшая ночь вспомнилась мгновенно, хотя был соблазн прикинуться перед самим собой, что ничегошеньки не помнит, что всё было как в тумане, потому что он выпил и был расстроен. Илья повернул голову. Дины рядом на кровати не оказалось.

Не успел Илья возрадоваться, как открылась дверь и появилась эта злосчастная Динка.

Она, оказывается, встала намного раньше, успела принять душ и приготовить завтрак — яичницу с ветчиной и кофе.

Илья опрометью кинулся в ванную, чтобы скрыться от черных пронзительных Дининых глаз, сгорая от стыда за вчерашнее малодушие. Но после утреннего туалета всё равно пришлось попасть под их невыносимый обстрел.

Дина пила кофе и курила, пристроившись на высоком табурете у никелированной стойки.

— Твоя машина всё ещё у подъезда. Это странно, потому что ты её вчера бросил, даже не включив сигнализацию.

— Сигнализация у меня включается автоматически, — ответил Илья, не поднимая глаз.

— Не ожидала от тебя, что ты загрузишься за руль в состоянии подпития. Я потому и поехала с тобой, что мне было любопытно понаблюдать, как примерный мальчик делается Плохишом. А тебе идёт быть Плохишом, так ты ещё сексуальнее.

— Слушай, Динка, прости меня за вчерашнее… — выдавил Илья, болезненно морщась.

— Ну начинаются эти интеллигентские сопли! — усмехнулась Дина, — Ты перед каждой девчонкой извиняешься наутро после того, как попользуешься? Если только передо мной из-за Сашки, так успокойся — он меня бросил, я не его подружка больше, я ничья, я своя собственная. Поэтому сплю с кем хочу. А по поводу тебя, у меня уже давно пунктик. Как мне тебя хотелось! Ну вот теперь, считай, осчастливил. Я тебе из благодарности даже завтрак приготовила, а ты сидишь, говоришь всякие глупости и ничего не жрёшь!

— Я не завтракаю дома по утрам. Мне хватает ленча на работе в одиннадцать, — пробормотал Илья. Динина манера общаться выбивала его из колеи. Он терялся, не зная, что возразить на её дерзкую прямоту, — а за завтрак — спасибо.

— Трудно с тобой, — вздохнула Дина, затянулась, выпустила дым носом, ни слова в простоте, кидаешься из крайности в крайность. С Сашкой гораздо было проще. Сашка — искренний, открытый.

— Я рад, что до тебя это дошло. Может быть, перестанешь маяться дурью, найдёшь его, извинишься и попробуешь всё исправить…

— А я ни в чём перед ним не виновата! — с вызовом ответила Дина, разве только в том, что с тобой переспала. Так это произошло уже после того, как он меня бросил. А ты подобрал, накормил… Нет уж, к Сашке я не вернусь. Я с тобой останусь. Ты сам меня позвал, не особо церемонясь. Так что я поживу пока у тебя.

— Пока? — Илья не верил своим ушам.

— Пока не надоешь, пока не придумаю, куда мне податься дальше. Жить мне негде, работы у меня нет. Останусь твоей наложницей.

— Я сниму тебе квартиру, найду работу, — мрачно выговорил Илья.

— Сделку предлагаешь? — оскалила белые зубки Дина, — Я подумаю… но и ты тоже подумай. Разве тебе было со мною плохо в постели?

Илья сорвался с места, выскочил из кухни, в мгновение ока оделся и пулей вылетел из квартиры, оставив невыносимую, невозможную Дину одну ухмыляться, радуясь своей очередной выходке.

Весь день он был как на иголках, не находил себе места, не зная, что предпринять, как поступить с Динкой. Илья в тайне надеялся, что она образумится и оставит его в покое, уйдёт, хотя мало в это верил. Зачем он притащил её к себе? Теперь пришла Сашкина очередь бить ему в морду.

Но Сашка на работе в этот день вовсе не появился. Однако Илья иллюзий на его счёт не питал. Вряд ли Сашка после горячих выяснений отношения с ним помирится с Динкой и освободит Илью от её общества. Какая же сумасшедшая чёрная сила сумела его толкнуть к ней, той, которую он всегда не мог терпеть, которой пренебрегал, которую боялся?

С утра Илья собрался было поискать Сашку по сотовому, но отключился не услышав даже ставшего привычным «абонент временно недоступен». Он не готов был к разговору с Сашей, не знал пока, что ему сказать. Когда в середине дня в кабинет ввалился злой Макс и потребовал немедленно найти этого прохиндея и бездельника, достать хоть из-под земли, потому что он напортачил с серьёзным договором, Илья снова взялся за телефон, но уже страстно желая одного, чтобы Сашка пока не нашёлся. Сотовый не отвечал. Полина сказала, что возможно, Саша зайдёт к ней сегодня вечером, но она понятия не имеет где он может быть сейчас. Попросив передать Саше известия о том, как складываются дела на работе, Илья отключился и поднял на Макса глаза.

— Я не знаю, где его искать.

— Обзванивай всех подряд! Друзей, девок, знакомых! Или я тебе должен объяснять, что это серьёзное дело?

— Я понимаю… — удручённо проговорил Илья, — я попытаюсь. Только вот даже если я его найду, вряд ли он поспешит приехать. Ты же понимаешь Макс, что дело здесь не в деловых качествах Сашки или его профессионализме…

— А в чём? — перебил его Макс, — в том, что он знает теперь, кто его отец? Ну и что дальше? Он меня ненавидит? Избегает, как девчонка? И раньше не любил особенно! А мне наплевать на его чувства! Мне нужен мой юрист! И пока он им является — будьте добры Александр Антонович, выполняйте свою работу! О каком же профессионализме ты, Илья, говоришь! Профанация профессии, дискредитация всех его якобы деловых качеств! Он ведь понимает, что я не смогу так быстро найти другого юриста! Как можно так наплевательски относится к своей фирме, к тому, что сам создал! Кому какое будет дело до его переживаний, если дело развалится, люди останутся без работы?! Ты его и тогда будешь оправдывать?

— Нет, — спокойно ответил Илья, — я его и сейчас не оправдываю. Я постараюсь его найти. Но заставить работать не могу.

— Ты заставь его явиться ко мне, я сам с ним поговорю, — процедил Макс сквозь зубы, потом рубанул кулаком по столу со всей силы и рявкнул: — Чёрт его подери! Из-за одного слюнтяя столько проблем! И тебе, и мне теперь придётся попотеть! Вот что, ты давай оставь вместо себя кого-нибудь, а сам с Аллой мигом в банк, потом отвезёшь её в налоговую, а сам на встречу с новосибирцами. Я подъеду позже… Так. Да, ещё Альке нужно встретиться с их юристом… не знаю, когда она успеет, я и так совсем заездил девочку…

Последние слова Макс проговорил уже устало и потом тоскливо добавил:

— Нет чтобы моим сыном оказался ты, а не Сашка!

Сказал и вышел из кабинета. Илья проводил Макса взглядом и подумал: «Я бы, наверное, не отказался».

Остаток дня присесть было некогда. Илья вспомнил о Дине только поздно вечером, когда ехал домой. В голову закралась ласкающая и обнадёживающая мысль, что совесть у Дины проснулась, и она очистила плацдарм. Бывают же чудеса на земле.

Но чуда, конечно, не произошло. Дина как ни в чём не бывало сидела перед телевизором в банном халате Ильи и лениво щёлкала кнопками пульта, беспорядочно переключая каналы.

— Я приготовила обед из того, что нашла у тебя в холодильнике — вместо приветствия сказала она, едва Илья появился в квартире, — правда у тебя там крыса повесилась. Если оставишь мне денег, я завтра куплю жратвы поприличнее.

Илья подавив стон, прошёл мимо неё в спальню и закрыв за собой плотно дверь прямо в костюме и ботинках улёгся на тщательно заправленную Диной кровать.

Он и уснул бы наверно, так, не разувшись и не раздевшись, но через час Дина показалась на пороге спальни. Уже без халата. Нагишом она подошла к безучастному Илье и принялась снимать с него ботинки. Потом потянулась было к брючному ремню, но Илья резко поднялся с кровати.

— Вот что, секса у нас больше с тобой не будет. Ясно? — резко начал Илья. — Я хочу, чтобы это ты уяснила настолько хорошо, чтобы впредь не делала даже попыток. Только на этом условии можешь остаться у меня на некоторое время, пока я не найду, куда тебя отселить.

— А я, может, при таком условии у тебя и вовсе не останусь! — Дина села на кровати бесстыдно скрестив ноги.

— Я очень рад! — воскликнул Илья, понимая, что радоваться ещё пока рано.

— Ладно, ты так просто от меня не отделаешься, — засмеялась ему в лицо Дина, — пока поживём по твоим правилам. Я посмотрю, сколько ты сможешь выдержать. Сдаётся мне, что недолго. У тебя вроде бы с либидо всё в порядке и ориентация правильная. Ну за исключением разве что болезненного пристрастия к племяннице.

Илья делал вид, что ему абсолютно наплевать на Динкины реплики неторопливо снял пиджак и повесил его в шкаф на плечики. Потом последовал галстук и рубашка. Можно было в довершении всего ещё и снять брюки, демонстрируя этим, что Дина для него пустое место, но Илья всё же не отважился. Уж больно призывно оглядывала его голый торс эта похотливая девчонка.

Илья взял джинсы и вышел из комнаты, бросив напоследок:

— Спокойной ночи, дорогая, завтрак готовить не надо.

Потом, заметив на диване в гостиной Динину одежду, сгрёб её в охапку и снова приоткрыв дверь бросил её на кровать в спальне.

Дина в ответ послала ему воздушный поцелуй и оскалила свои белые зубки.

5

Кое-как развязавшись с важными делами, Макс решил во что бы то ни стало сегодня же вечером разыскать Сашу сам. Ему некогда было ждать, пока в мозгах Сашки наступит просветление и он вспомнит о своих служебных обязанностях. Сам Макс почёл бы за исключительное удовольствие вообще больше никогда не встречаться с ним, не видеться, не разговаривать, но он не мог позволить себе такой роскоши, потому что начинало страдать Дело. Его Дело, его детище, его фирма. Только после того, когда Сашка доведёт важные контракты до успешного завершения и передаст дела новому юристу, он может проваливать из фирмы на все четыре стороны. Макс с огромным удовольствием купит у него его долю в предприятии. На любых условиях и даже наверное, по любой цене, в пределах разумного, конечно.

Полагаться на тактичного и мягкого Илью в том, что он образумит друга, Макс не стал. Он вообще не привык ни на кого полагаться. Всё лучше сделать самому. Самолично поговорить с Сашкой жёстко, по-мужски, без сантиментов и соплей. По поводу того, что его личные симпатии и антипатии, чувства, привычки, эмоции и ощущения никого не будут интересовать, если фирма понесёт убытки.

Макс был зол прежде всего из-за того, что не мог понять как можно всё забросить из-за какой-то придури. Как можно взрослому мужчине строить из себя обиженного мальчика, дуться на весь божий свет непонятно из-за чего. Ну не посчастливилось им обоим оказаться вдруг в таком тесном родстве — что теперь по этому поводу слюни пускать? Уж наверное не лучше было, если бы Сашкиным отцом оказался какой-нибудь спившийся маргинал. Полина кстати тоже хороша, зачем полезла к сыну с откровениями, ведь помнится, вообще не собиралась тому ничего рассказывать. И момент-то выбрала какой неподходящий! Перед свадьбой. А он ещё не думал даже, как говорить о Сашке Алле.

Макс думал обо всём этом, подъезжая к кризисному Центру. Он поехал наудачу, без предварительного звонка, а то ещё чего доброго Полина отказалась бы с ним встречаться. А у Макса не было времени на уговоры. Ему нужно было срочно найти своего юриста и заставить работать, любым способом, не брезгуя никакими средствами.

Полина, несмотря на позднее время, всё ещё была в Центре и уходить домой вовсе не собиралась. По её словам вечер у них — самое напряжённое время, потому что многие женщины могут приходить сюда за помощью и поддержкой только после работы, успев накормить ужином семью.

Макс шагал по коридорам Центра, поглядывая на встречавшихся ему женщин. Кто они были — клиентки или работники центра — он не пытался угадывать. На его взгляд все они были весьма жизнерадостные и благополучные. Здоровые, холёные, хорошо одетые, и их главная проблема состояла в том, что некому им было всыпать как следует, чтобы забылась мгновенно вся эта дурь с феминизацией, эмансипацией. Поменьше было бы среди мужиков таких слюнтяев, как Антон Луганский, и не понадобился бы этот чертов кризисный Центр — клуб по интересам для избалованных тёток. Но подобных полковнику — пруд пруди. И ходить за примерами далеко не надо взять хотя бы Сашку… И Илюшка мягковат, к сожалению, хотя в нем сила чувствуется. Затаённая пока, но дерзкая.

Макс буквально выдернул Полину с какого-то полупридурочного романтического сборища при свечах и тоном, не терпящим возражений, сказал, что им нужно немедленно поговорить.

Полина что-то слабо пыталась возразить, ссылаясь на занятость, но Макс прервал её резко:

— Тебе разве собственные дети не важнее?

Сказано было это таким тоном, что Полина вся внутренне сжалась. И первая мысль была почему-то об Алле.

— Я жду тебя в машине, — сухо сказал Макс и пошёл прочь.

Полине оставалось только извиниться перед своей группой и, накинув пальто, выбежать на улицу.

Макс курил в машине, выпуская дым в приоткрытое окно. Полина с замиранием сердца села с ним рядом, боясь услышать что-нибудь очень плохое, неприятное, тяжёлое.

— Заедем куда-нибудь перекусить, — Макс не предлагал, он констатировал.

— Что случилось, Максим? — только и смогла она выдохнуть в ответ.

— Это я у тебя должен спросить, что случилось! — Макс выбросил сигарету в окно и завел машину. — Где Сашка, почему он не является на работу?!

— Я не знаю… — Полина сжала подрагивающие пальцы, бессмысленно наблюдая, куда везет её Макс. — Я только сегодня узнала от Ильи, что он забросил дела.

— Забросил — не то слово! Он их просто выкинул на помойку! Очень легко — на помойку свою фирму, свою карьеру, своих друзей и коллег!

— Но ведь ты его обидел, унизил, когда накричал на него тогда…Разве сам бы ты снёс спокойно оскорбление?

— Я бы разозлился и дал отпор, дал в морду в конце концов, а не прятался бы, разобиженный!

— Не все такие, как ты, Максим. И меня очень радует, что Саша — тоже не такой.

— «Он не такой»! — передразнил Макс Полину, — Да он Никакой! НЕ мужик, НЕ профессионал, нуль, пустота!

Макс бросал злые слова в лобовое стекло, а у Полины при каждом болезненно сжималось сердце. Наконец она не выдержала:

— Разве ты смеешь его осуждать? Ты, Макс Елхов, смеешь осуждать моего мальчика?! Останови машину, я выйду. Я не хочу всего этого слышать, потому что ты не имеешь права так о нём говорить!

Макс довольно резко притормозил у обочины, но не успела Полина взяться за ручку двери, спросил:

— Ты рассказала ему обо всём?

— О чём — обо всём? — напряженно переспросила Полина.

— Не прикидывайся, ты знаешь, что я имею в виду! — хмуро ответил Макс.

— А у тебя, у такого решительного, сильного мужчины не хватает смелости сказать «о том, что я его отец»? — невесело усмехнулась Полина, ты осмеливаешься только осуждать мальчика, на которого орал, которого прогонял прочь. Он же не мог тогда понять, за что ты его так ненавидишь! Он только ночью узнал, что с ним так разговаривает его родной отец!

— И тогда ему всё стало понятно? — язвительно спросил Макс.

— Да, поверь мне, многое!

— Между прочим, наши отношения были напряжённые ещё в те незапамятные времена, когда я не знал о том, что я его отец! — Макс снова закурил, — и я к нему не стал относиться хуже из-за этой детали.

— Вот именно — детали! Только эта деталь — ты сам! Потому что у Саши есть отец, а у тебя нет сына.

— Зачем же ты тогда ему всё рассказала?

— А почему я должна была скрывать эту «деталь»? Чтобы Максиму Андреевичу было проще, удобнее?

Макс спокойно выслушал тираду Полины и ничего не ответил, немного помолчав, спросил:

— И как Саша воспринял новость?

— Тебе разве не всё равно?

— Да вот, знаешь ли, нет! Мне ещё нужно завершать с ним дела, и потом — я женюсь на его сестре, — спокойно ответил Макс, — ну так что — он сильно бесился?

— Нет, с чего бы? — устало вздохнула Полина, — Я никогда не скрывала от Саши, что его родной отец — кто бы он ни был — нас бросил. А настоящим отцом для него всё же стал и является им совсем другой человек.

— Замечательно, — хмыкнул Макс, — значит, я всё же могу надеяться, что Саша Луганский появится на работе. Кстати, где он сейчас? Время не ждёт, надо дело делать!

— Не знаю, может быть, у меня дома. Он последнее время у меня ночует.

— Значит, поехали к тебе домой, мне он нужен! Обещаю быть особенно ласковым с твоим нежным мальчиком!

— Нет! Я поговорю с ним сама. Ты ведь опять примешься на него орать и давить.

— А чего другого он заслуживает, если позволяет себе так относиться к своему делу?! — снова вскипел Макс.

— Тебе не приходило в голову, что можно добиться своей цели и иными методами? Спокойным разговором, убеждением? Или не барское это дело, Максим Андреевич?

— Не делай из меня монстра. Я не собираюсь на него орать, хотя в этом он мне ничуть не уступает. Я буду очень дипломатичен, поверь уж мне. Я заинтересован в том, чтобы Саша вышел на работу, а не в обратном.

Полина скрепя сердце согласилась. Ей самой очень не нравилось то, что Саша ломал свою жизнь на её глазах. Ушёл от Дины и, как оказалось, ещё и с работы! Она только поставила условие Максу, что сама будет присутствовать при их разговоре, хотя была уверена, что Саша сам попросит её уйти.

Через десять минут они уже были возле её дома. Полина взглянув на тёмные окна, сказала Максу, что Саши, видимо, дома ещё нет. Но он всё же не поленился подняться с нею до квартиры и даже немного подождал его там. Ровно столько, сколько Полине понадобилось на то, чтобы заварить чай и подать его своему гостю.

Потом Макс ушёл, пообещав заехать ещё через час, а пока ему надо было вернуться в офис и забрать Аллу, да и закончить кое-какие дела.

Аллы в офисе не оказалось, она уже уехала домой сама. Зато Макса ожидал сюрприз — шагая в свой кабинет по коридору, он лицом к лицу столкнулся с Сашей.

Сказать, что Макс не был готов к встрече с ним, было бы неправдой. Последнее время Макс жаждал её. Во-первых и прежде всего — ради дела. А во-вторых откладывать выяснение отношений, если оно понадобится кому-либо, тоже не было смысла. Впрочем, Макс не сомневался в том, что Сашка разговаривать с ним о чём-нибудь, за исключением бизнеса, вообще не пожелает. Всё это было так. И тем не менее Макс неожиданно почувствовал нечто похожее на неловкость. Откуда-то появилось ощущение собственной неправоты, некое подобие вины. Будто бы что-то сделано не так, неверно, ошибочно. Может, не нужно было устраивать битв с этим упрямцем. Ведь Макс мог воздействовать на него по-другому — приручить, играя на Сашкиных слабых сторонах. Макс прекрасно умел манипулировать людьми, почему на этот раз оказался втянутым в бесконечные противоречия и противостояния. Почувствовал достойного противника и хотел победить «чисто»? Теперь победа не нужна, потому что бессмысленна. И конфронтации ни к чему не приведут.

Макс неожиданно почувствовал себя усталым и старым и немедленно жутко разозлился на себя за это.

— Ты зашёл просто так или работать? — хмуро выдавил из себя Макс, выдержав тягостную паузу.

— Постараюсь завершить все дела за неделю, — бесцветно и холодно бросил в ответ Саша, направив взгляд мимо.

— Завтра тебя ждут в Новосибирске, самолёт рано утром. Если найдёшь, кого отправишь вместо себя — можешь заканчивать дела здесь, — хладнокровно произнёс Макс, так словно вопрос о Сашином уходе из фирмы — вопрос бесспорный, давно решённый и никого не волнующий.

— Я полечу сам, — медленно выговорил Саша, — это мой контракт.

— Кое-какие документы у меня — не желаешь взглянуть?

Не дожидаясь ответа, Макс двинулся в сторону своего кабинета. Саша, чуть помедлив, пошёл следом.

Им пришлось провести вместе ещё около часа, разбирая бумаги, согласовывая цифры. Но на этот раз они не спорили. Говорил в основном Макс, Саша больше молчал. Наконец все вопросы были решены и можно было каждому отправляться восвояси.

— Можешь ехать домой, я проверю, как всё закрыто… — сказал Макс. Ему очень не хотелось спускаться вместе с Сашей, продлевая взаимное времяпрепровождение.

— Я останусь на ночь, до самолёта, в офисе, — ответил Саша и пояснил, встретив вопросительный взгляд Макса, — хочу поскорее закрыть все свои дела.

Макс приостановился и, не удержавшись, спросил:

— Ты нашёл новое место?

Саша поднял на него тяжёлый взгляд и мрачно выдавил в ответ:

— Тебе-то какое дело? Здесь я не останусь ни при каких обстоятельствах… за исключением разве что одного…

— Если исчезну я? — недобро усмехнулся, добавив Макс.

Саша не удостоил его реплику ответом и пошёл прочь по пустому гулкому холлу.

6

Около полуночи Макс приехал домой. На пороге квартиры он почувствовал укол совести — ведь он совсем забыл про свою девочку. Даже не позвонил ей домой, не предупредил, что задерживается. Его утешало то, что Алла должно быть уже привыкла к его поздним возвращениям и, наверное, уже спокойно спит.

Но Алла не спала. Она тенью вышла из слабоосвещённой спальни навстречу Максу, едва тот успел разуться.

— Что такое, котёнок? Почему не спишь? Я ведь запретил тебе полуночничать, дожидаясь меня, — пожурил Макс Аллу и, притянув к себе, вдруг остро почувствовал, что ему бесконечно приятно то, что она не спит, ждёт, переживает. Как давно с ним не было рядом такой близкой, родной души.

— Прости, милая, что не позвонил…Сегодня был сумасшедший вечер.

Алла грустно улыбнулась и не проронив ни слова, отстранилась от Макса.

Макс не заметил некоторой подавленности в её поведении, его в этот момент переполняло счастье полноты бытия. Комфортный, богатый дом, красивая, нежная, немногословная жена, встречающая на пороге после тяжёлого дня к огромному удовольствию давшего неплохие результаты после недель нервотрёпки — всё это опьяняло, ласкало и дурманило.

— Знаешь, я ужасно голоден! У нас найдётся что-нибудь перекусить?

— Я приготовила ужин, — чуть слышно проронила Алла.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что теперь не обязательно нестись в кабак, а можно прекрасно поесть дома! — Макс бросил пальто в кресло в холле и бодро зашагал в сторону ванной мыть руки, по дороге заливаясь соловьём, Альчонок, ты ведь составишь мне компанию? На ночь есть вредно, а мы не на ночь, мы — ночью! Я ведь знаю — ты не ела без меня как следует. Ждала и волновалась…

Алла, не дослушав его жизнерадостных словоизлияний, принялась сервировать стол. Макс не любил принимать пищу в кухне, там он мог только наскоро позавтракать. Для обедов и ужинов в его квартире служила уютная, стильная столовая с мебелью из красного дерева и креслами для курения после кофе.

Но на этот раз, Макс остановил Аллу.

— Может, просто посидим на кухне — так будет совсем по-семейному…

— Хорошо, — безропотно согласилась Алла и принялась собирать тарелки.

Макс внимательнее глянул на Аллу.

— Что с тобой, малыш? Ты устала? Тогда не надо ничего… Пойди ляг, киска моя, я тебя совсем заездил… — виновато протянул он и погладил Аллу по щеке.

— Нет, всё в порядке. Я не устала. Я привыкла ложиться поздно. Просто немного разболелась голова, — ответила Алла, не глядя на Макса, — Я сейчас всё быстро подогрею. На ужин цыплёнок с зелёным горошком и жареной картошкой и овощной салат. Начни пока с него и скоро будет готово всё остальное. А я есть не хочу, я просто посижу с тобой.

— А вот и нет, дорогая, так у нас дело не пойдёт! Это я сейчас уложу тебя в постель, а сам уж потом разберусь как-нибудь с твоим цыплёнком. Пойдём, Аленький, я расскажу тебе на ночь хорошую и правдивую историю, она должна тебя порадовать. Ваш Саша объявился и принялся за работу. Сидит сейчас в офисе — пытается наверстать упущенное.

— Правда? — в голосе Аллы послышалась неподдельная радость, — ты не слишком его ругал?

— По мере возможностей… — хмыкнул Макс.

— Не сердись на него, он на самом деле замечательный, просто немного вспыльчивый и резкий, но очень добрый, верный, честный! Я так хочу, чтобы у вас с ним наладились отношения. Он ничуть не хуже Ильи. Он, мне кажется, даже сильнее. Он — как ты. И мне иногда кажется — вы так похожи этим и ещё чем-то… неуловимым.

Разговор перестал нравиться Максу мгновенно. Он опять не найдёт в себе сил рассказать о Сашке Алле. Что же с ним такое? Он боится ранить Аллу? Но ведь молчанием ничего не изменить, рано или поздно придётся начинать этот неприятный разговор. И это нужно делать как можно скорее, пока Алла не узнала обо всём из посторонних уст. А сдаётся Максу, что уже очень многие посвящены в эту семейную тайну. Да и не тайна это вовсе уже ни для кого! Только вот он почему-то так тщательно оберегает от неё свою девочку. И теперь, когда, казалось бы, момент для откровения более чем удачный, он снова переводит разговор на другую тему. Как будто что-то не даёт ему высказаться, нечто похожее на предостережение «не делай этого сейчас».

Макс отвёл Аллу в спальню, приготовил ей постель, пока она раздевалась под совсем иные песни — о том, какая у него замечательная заботливая девочка-невеста, какой она станет замечательной женой и мамой, какая она красивая и умная, чудесная, ласковая и нежная.

Алла свернулась калачиком под одеялом, Макс прилёг рядом, перебирая пальцами её волосы, упавшие на подушку.

— Спи, моя любимая, засыпай… — приговаривал он.

Алла пыталась сделать вид, что уже заснула — она лежала неподвижно и старалась ровно и глубоко дышать. Но обмануть Макса ей не удалось. Макс начал целовать её волосы, потом плечи, грудь, одновременно стаскивая с себя одежду и требуя ответных ласк от Аллы. Макс как обычно был напорист и нежен одновременно. Он выматывал, не давая передохнуть, менял позы, темп, усилие. Секс с ним возносил Аллу на небеса, обессиливая и заряжая энергией одновременно.

— За что ты дулась на меня сегодня, не хотела разговаривать? Ну-ка признавайся быстренько. Ты думаешь, я не заметил? — спросил Макс у Аллы на минуту дав ей отдышаться.

Алла давно подметила эту странность у Макса — задавать вопросы в такие моменты, когда мысли где-то очень далеко и чтобы что-то утаить или солгать придётся прилагать неимоверное усилие. Алла и так почти ничего не скрывала от Макса, но всегда во время близости открывала ему то, в чём даже самой себе стыдилась или боялась признаться. Потом она просила Макса больше не устраивать ей подобных расспросов, потому что это ей казалось не совсем честным. На это Макс хитро усмехался и отвечал, что у неё от него не должно быть никаких секретов. Он должен знать про свою девочку абсолютно всё.

— Зачем тебе всё про меня знать?

— Мне это очень интересно. Ты для меня остаёшься загадкой, я хочу тебя разгадать, прочитать от корки до корки…

— А когда прочитаешь? — задала недвусмысленный вопрос Алла.

— Тебя невозможно прочитать до конца. Этим-то ты для меня и интересна.

Алла не могла ясно определить — шутит Макс или говорит серьёзно, ей хотелось бы лишь одного, чтобы в обмен на её откровенность Макс делился бы с ней хотя бы сотой долей чистосердечной правды о самом себе.

Макс ждал ответа, целуя Аллу в ушко.

— Я расстроилась, оттого, что ты поздно пришёл… — выговорила Алла, задыхаясь, полправды.

Макс ничего не ответил, но его движения стали иными — жесткими, напористыми, от которых Алла начинала дрожать всем телом. Силы были исчерпаны, дыхание стало судорожным, темнота взрывалась ярко-красными огнями.

— Я больше не могу, Максим… хватит…

— Можешь, милая, ещё как можешь. Двигайся, не расслабляйся… вот так, так…потерпи ещё немного, ты ведь можешь гораздо больше.

Алла отвечала ему лишь стоном. Но неумолимый и неутомимый Макс уже переворачивал Аллу на живот, заставляя подобрать под себя колени.

В такой позе Алла оставалась лежать ещё долго, потому что не было сил пошевелиться даже когда Макс закончил, и лёг рядом, отдыхая.

Он скоро заснул, обняв её, но Алле всё не спалось. Она слушала его дыхание и думала о том, что любит его так сильно, что простит, наверное, всё — стремление властвовать, безгранично обладать, целиком заполняя собой её мир. Она простит ему гораздо большее, чем он может себе представить и чего Макс сам никому и никогда не простил бы. Ложь, предательство, неверность — простит. Простит и снова будет ласковой и покорной, даже когда сердце почти остановится от боли.

От кого она услышала о том, что Макс встречается с её матерью? Даже не так — не встречается, а «путается» — это слово звучало обидно, грязно и почему-то очень правдоподобно. Словно бы у Аллы в подсознании давно жила мысль о том, что Макс способен путаться с любой женщиной — просто так — от нечего делать, скуки ради. Самому себе в похоть. И он будет этим заниматься всегда — даже любя другую, женившись на ней, произведя от ней детей. Алла пыталась отогнать от себя эти невесёлые мысли, к тому же было очень похоже, что слух распустила злая Дина, способная извратить и представить в похабном виде даже самые невинные вещи. А уж если она кого-то невзлюбила — поток гадостей и злобствований польётся как из рога изобилия. Алла не могла предположить, чем не угодила Дине. Но в том, что та относится к Алле мягко говоря плохо. Сомнений не было. Так Дина относилась ко всем членам их семьи, за исключением Саши, конечно. Может быть, это разновидность ревности — какая разница, главное очень неприятно, когда за тобой с ненавистью следят жгущие черные глазки.

И ещё Алла убедилась в одном — Дина никогда не врёт, не придумывает, говоря гадости, она всегда говорит правду. Даже её субъективное мнение о чем бы то ни было очень часто оказывается близким к истине.

Алла не помнит точно, как среагировала первый раз, узнав, что кое-кто в офисе судачит о шашнях Макса и мамы. Не поверила? Удивилась? Отмахнулась, как от глупой завистливой шутки? Что-то в этом роде. И совсем не потому, что была безгранично уверена в Максе и его чувствах к ней. Скорее потому, что была уверена в своей маме. Мамочка никогда бы не поступила так, как ей приписывали злые языки. Они много раз разговаривали о Максе, о чувствах Аллы к нему, о том, как ей придётся строить с ним жизнь. Разве способна мама на предательство по отношению к дочке?

До сегодняшнего вечера Алла думала именно так. Но всё изменилось в мгновение. Когда Алла решила после работы, не дождавшись Макса, умчавшегося по важным делам, зайти в гости к маме, немножко поболтать о предстоящих хлопотах к свадьбе.

Алла не поверила своим глазам, когда увидела возле маминого дома машину Макса. Но всё сходилось — цвет, модель, номер… Это могло означать только одно — все слухи правда, маму с Максом уже видели не единожды вместе. За спиной Аллы крутилась какая-то грязная интрижка, разворачивались нехорошие, неподдающиеся пониманию события.

Алле стало так нехорошо, словно она уже застала своего будущего мужа и мать в одной постели. Ну почему опять всё повторяется? За что ей судьба снова преподносит один и тот же горький урок? Алла была настолько в отчаянии, что ей захотелось немедленно собрать свои вещи и уехать от Макса домой. Но она не уехала. Она дождалась его дома, чтобы посмотреть в глаза и задать прямой вопрос. Но не смогла. Потому что во взгляде, жесте и словах Макса читала только любовь и нежность к ней. Это сбило её с толку. Разве можно так лгать? Как можно так искусно сыграть чувства? Охлаждение со стороны Вадима Аркадьевича она чувствовала задолго до разрыва. А с Максом всё было наоборот — казалось, что с каждым днём его любовь становилась всё сильнее, страстнее были ласки, теплее слова, заботливее взгляд.

Алла теперь понимала, почему ни слова не сказала Максу, не спросила ни о чём. Не упрекнула. Она настолько сильно любила этого мужчину, так безумно боялась его потерять, что готова была делить его с кем угодно, лишь бы не расстаться. Не остаться без него, потеряв возможность смеяться его шуткам, сопереживать его проблемам, отвечать на поцелуи, прижиматься к груди, засыпать у плеча, дышать с ним в такт и жить с ним в такт.

Алла вспомнила внезапно, как в отчаянии отец умолял маму остаться с ним — он был готов на всё, только бы она была рядом. Отец говорил это при всех, нисколько не стесняясь своих слёз — их строгий и сдержанный папа так что даже Саша, неизменно принимавший мамину сторону, вышел вон из комнаты, побледневший и сникший.

Мама, мамочка, неужели причиной всему Макс? Сколько вы уже знакомы? Возможно ли, что ваши отношения начались ещё до того, как Алла познакомилась с Максом?

Но даже если так… Алла осторожно повернулась на бок. Даже если так, о чём это говорит? Да ровным счётом ни о чём! Мама может любить Макса, может из-за него расстаться с отцом. Но ведь Макс сейчас не с ней, а с Аллой. На Алле собирается жениться, Алле говорит, что мечтает о том, что она как можно быстрее забеременеет и родит ему ребёнка. Это с Аллой он шутит по поводу своего возраста и того, что с детьми им надо поторопиться, чтобы он успел хотя бы двоих поставить на ноги, передать им своё дело и знания. Макс любит Аллу, а не её мать, это ведь очевидно.

Но значит, получается так, что Алла отняла у мамы любимого человека, лишила её счастья? Или всё совсем не так очевидно и просто? Макс — человек — загадка, кто может сказать однозначно, что в его голове и сердце?

А может быть Алла просто настолько глупа и наивна, чтобы разобраться в этом треугольнике. И надо ли? Ох, как не хочется Алле выяснять отношения, просто бы заснуть сейчас и обо всём забыть. Проснуться счастливой, приготовить любимому завтрак, обсудить ещё раз, как идут приготовления к свадьбе. Ведь через три недели, в рождественские каникулы, они улетят в Швейцарию уже мужем и женой. А пока нужно просто ничего не видеть кругом и не слышать, ни о чём не думать, ни с кем не говорить. Кто-то, может, стал бы бороться за своё счастье по-другому, но только не Алла. Ей проще спрятать голову под крыло, притаиться и не будить лиха, пока оно спит.

7

Илья пришёл на работу очень рано. Последнее время он старался как можно меньше времени поводить дома. Уходить до того, как Дина встанет и начнёт готовить для него завтрак и приходить очень поздно, почти ночью, чтобы сразу улечься спать, не вступая ни в какие разговоры с Диной.

Дина, казалось бы, приняла эти правила игры и не очень-то лезла к нему с разговорами, однако с усердием вылизывала его холостяцкую квартиру, стирала его одежду и всегда в холодильнике была незатейливая еда — салат, котлетки, суп. Илья дома почти не ел, старался не есть, но иногда, с раздражением захлопывая холодильник, становился сам себе неприятен — в конце концов Дина не делает ничего такого отвратительного и ужасного, он ведь сам привёл её сюда и до сих пор терпит у себя в доме, не находя в себе мужества выставить противную девчонку за дверь. А выставить, наверное, очень надо уже и давно пора. Вот только он до сих пор не нашёл, как обещал, ей ни квартиры, ни работы. Нужно что-то делать, не может ведь Дина здесь жить вечно! Прежде всего нужно попытаться найти Сашку, пусть Илью ждёт с ним очень неприятный разговор, нужно во что бы то ни стало, и никакие внутренние отговорки по поводу того, что Саша зашифровался всерьёз и надолго не принимаются.

Сашка появился так же, как и исчез. Илья столкнулся с ним ранним утром в офисе, когда ещё остальные сотрудники только собирались отправиться на работу. Сашка летел по коридору — бледный, осунувшийся, измученный. Он воспаленными, словно после бессонной ночи, глазами скользнул по Илье и второпях бросил в ответ на его удивленный взгляд:

— Привет, Илья, я ужасно опаздываю, у меня самолёт в Новосибирск. Кажется, регистрация уже началась…

— Сашка! — в отчаянье воскликнул Илья уже практически ему в спину, погоди, мне нужно с тобой….

— Потом, Илья, я правда опаздываю, — оборвал его Саша, оборачиваясь, и махнул на прощанье рукой. Через мгновение он уже исчез из поля зрения, бегом пролетев по лестнице вниз.

Может, оно и к лучшему, что разговор откладывается ещё на неделю. Время имеет такую способность — изменять обстоятельства и расставлять всё по своим местам. Сашка снова вернулся к работе — это хороший знак, вероятно, всё наладится, устаканится и вернётся на круги своя. И ссора с Динкой останется в прошлом, они снова поладят, сойдутся, как бывало часто и раньше…

Как Илье хотелось в это верить, но почему-то не давала покоя мысль, что от Дины ему так легко не отделаться. Она чувствовала себя хозяйкой в его доме, где он старался теперь бывать как можно реже, она может почувствовать себя хозяйкой и в его жизни.

С утра было совсем тепло, около ноля, снег падал мягкими хлопьями и напоминал о приближающихся новогодних праздниках. Геля кое-как поднялась после вчерашней полубессонной ночи — она вернулась домой во втором часу, а легла спать и того позже — сначала пришлось в очередной раз ссориться с отцом по поводу того, что имеет право приходить во сколько угодно и достаточно уже диктовать ей свои правила жизни, потом ещё полистала конспекты — на носу была сессия, слава богу последняя перед преддипломной практикой.

После считанных часов сна помог проснуться только холодный душ и это волшебное предчувствие праздников. Сначала — свадьба сестры, затем новый год, потом рождество и каникулы. Праздновать хотелось немедленно и Геля оделась совсем не по — зимнему — тонкие колготки, короткая юбка и шёлковая блузка. С утра всё было чудесно — на улице было тихо, тепло и снежно. Геля, накинув на голову капюшон дублёнки, поспешила на автобус, который, о чудо, пришёл почти сразу и полупустой.

Однако всё изменилось за несколько часов. К обеду поднялся ветер пронизывающий, ледяной, снег из мягких праздничных хлопьев превратился в отвратительную колючую крупку. Сильно похолодало, Геле, одетой еле-как, показалось, что ударил тридцатиградусный мороз.

Около четырех Геля вышла из института и поняла, что спасти её может только чудо.

Она почти бегом поспешила на остановку, ругая своё легкомыслие и переменчивую погоду. Глядя на начинающее сереть небо, она уже подумывала было о том, не стоит ли вернуться в институт и позвонить домой или Алле на работу, чтобы ей кто-нибудь привёз свитер, брюки и шапку. Но не вернулась, а еле живая добежала до остановки и увидев толпу страждущих транспорта замерзших горожан, едва не разревелась от отчаяния. Даже если автобус и придёт, влезть в него у худенькой девчонки не было ни малейшего шанса.

Ну не погибать же от холода! Геля мысленно подсчитала наличность какие-то жалкие копейки, но всё же решилась поймать «тачку». Может быть, бомбист много с неё не сдерёт, ну в крайнем случае, она, оставив что-нибудь в залог, сбегает домой за деньгами.

Геля подошла к краю тротуара, но и здесь её ждало разочарование оказалось, что не одна она такая умная, мечтающая поскорее очутиться в тепле, а «частников» в предвечерние часы на данной городской магистрали почему-то не оказалось. Прочие автомобилисты останавливаться не собирались ни из сострадания, ни из желание заработать.

Геля уже не чувствовала ни рук, ни ног. Сказать, что она сильно замёрзла, значит не сказать ничего. Она застыла, закоченела, она уже не могла даже дрожать. Больше стоять просто нельзя — нужно двигаться, бежать, согреваться в магазинчиках по дороге. Простуда уже конечно обеспечена перед свадьбой, перед праздниками, лишь бы не до больницы.

А шевелиться уже не хотелось, даже рука не поднималась голосовать. И тут прямо перед Гелей тормознула машина. К ней тут же кинулось несколько человек, голосовавших поблизости. В надежде, что их маршрут или цена окажутся наиболее привлекательными для водителя. Но Геля не веря в удачу схватилась за ручку двери.

Скорее сесть, а там неважно — куда, сколько — лишь бы в тепло, лишь бы в сторону дома. Она не успела ещё закрыть дверь, как услышала знакомый голос. Весьма сердитый, даже гневный.

— Ты почему в таком виде, почему ловишь машину? Ты что с ума сошла?

Геля медленно повернула голову и тут же рванулась из машины прочь.

— Сядь на место! — прикрикнул Илья и крепко схватил за руку, — закрой дверь и не устраивай концертов.

— Отпусти меня, с тобой я никуда не поеду, лучше околею на улице! Геля попыталась высвободиться и распахнуть незакрытую дверь.

— Геля, пожалуйста, перестань, ну что за дурость в конце концов! Илья дотянулся, преодолевая Гелкино сопротивление и сумел закрыть дверь. Через секунду она была заблокирована. Но Геля уже не собиралась никуда бежать. На самом деле — это дурость — замерзать на улице только из-за того, что последнее время её начинает трясти при одном лишь упоминании об Илье. Уж можно вытерпеть четверть часа его общество — в полном молчании, отвернувшись к окну.

Илья увеличил температуру в салоне до максимума и плавно тронулся. Он тоже молчал, не задавал больше никаких вопросов Геле, зато то и дело поглядывал на неё. А Геля никак не могла согреться. В машине было жарко, но Геле казалось, что она дрожит всё сильнее.

Неожиданно Илья остановился у магазинчика, ни слова ни говоря вышел из машины, не забыв при этом на всякий случай перекрыть Геле пути к бегству.

Вернулся он быстро, неся в руках бутылку конька и пластиковый стаканчик.

— Самое приличное из того, что было. Выпей залпом, согреешься и, может быть, не заболеешь. Ну надо же было так вырядиться — не лето ведь на улице!

— Не твоё дело, — стуча зубами выговорил Геля.

— Не груби, — устало вздохнул Илья, всовывая Геле в руки стаканчик почти полный конька.

Геля не смогла опрокинуть коньяк залпом. Она вообще терпеть не могла крепкие напитки. Сейчас она глотала жгущую жидкость, морщась как от омерзительного лекарства. Слёзы щипали глаза, во рту всё полыхало огнём, но Геля уже начала чувствовать, как блаженное и спасительное тепло врывалось в тело.

— Можешь ещё растереть коньяком руки, — посоветовал Илья, — быстрее отойдут. Подставь ладони, я немного капну.

Геля неловко протянула скрюченные посиневшие и совсем непослушные пальцы.

— Дай-ка лучше я, — сказал Илья и Гелкины руки оказались в его горячих ладонях. От этого прикосновения у Гели потемнело в глазах и всю её, насквозь промерзшую, окатила словно горячая волна. Зубы перестали отбивать дробь, стиснувшись, а сама она развернувшись пружиной, выдернула пальцы и что было силы ударила Илью по рукам.

От боли, пронзившей в то же мгновение пальцы, захотелось закричать, но Геля сдержалась прижав их к дрожащим губам. Предательские слёзы сами собой закапали из глаз.

Илья медленно отстранился. Откинулся в кресле и отвернулся.

— Не смей больше никогда прикасаться ко мне! — сквозь рыдания проговорила Геля, — не надо мне твоей заботы и твоего участия! Мне вообще не надо тебя в своей жизни! Как жаль, что я не смогу избавиться от тебя раз и навсегда — мы ведь родственники — ха-ха, а так бы хотелось выбросить тебя из памяти и головы! Ты противен мне, я тебя ненавижу, я бешусь при одной только мысли о тебе, дорогой дядя! Но вот ведь гадство какое родственников не выбирают! И не меняют. Это любовниц можно менять пачками, ты ведь мастер на это?

— Геля, перестань… — не поворачивая головы попросил Илья.

— Да конечно, сейчас же! — глотая слёзы, зло усмехнулась Геля, — не нравится? Не вкусно? Не привык ты, мой нежный, слушать правду о себе!

— Какую правду?! — вдруг с отчаянием в голосе взвился Илья, — какую правду, Геля? Я всю жизнь был у тебя как на ладони! Разве я что-то скрывал от тебя? Никогда, с самого начала мы оба знали, что нас ждёт. Всё должно было кончиться, ещё не начавшись, но я пропал, я не сумел остановиться, но ведь я не лгал тебе. Ты злишься, что я связался с Диной? Я сам на себя злюсь за это, но вовсе не из-за того, что она выложила Антону всё о нас. А мне по большому счёту всё равно, с кем я сейчас. С Динкой, с Маринкой… Я не с тобой. Я не могу быть с тобой. И не буду. Всё, Геля, это безвариантно, однозначно, бесповоротно. Не потому, что я дал слово Антону, поклялся памятью родителей, а потому что — так правильно. И ты понимаешь это не хуже меня.

— Понимаю, — неожиданно спокойно ответила Геля, — но не смирюсь. Ты ведь тоже знаешь меня хорошо, я никогда не отступала, не изменяла своей мечте, ты думаешь, изменю сейчас? Так мне проще не жить вообще. Я люблю тебя, только тебя, никто мне не нужен больше. Я пыталась найти тебе замену, влюбиться в кого угодно другого. Пустилась во все тяжкие… — Геля остановилась, усмехнулась, — а теперь вот мечтаю, знаешь о чём? — о том, чтобы ты поцеловал меня…я погибаю без твоих губ, без твоих рук…Илюша, что мне делать?

Слёзы катились по Гелкиному лицу. Но она их не замечала. Она с мольбой, с надеждой глядела на Илью.

На его лице заходили желваки, он бросил руки на руль и машина сорвалась с места. Гелю качнуло назад, и она поняла, что ответа не будет.

Через десять минут они, удачно миновав пробки, остановились перед домом Луганских, почти незаметного в сугробах. Сквозь заснеженные ветки мягко и тепло светились окна, но Геля уже несколько месяцев перестала наслаждаться уютом родного и всегда весёлого дома. Всё так изменилось в старом особняке купца Воздвиженского. Семья счастливо обитавшая в нём распалась. Уехала мама, оставив безутешного отца, вылетели из гнезда Сашка и Алла, изгнан с позором Илья…хорошо хоть не мозолит глаза ужасная Динка! Если бы не жизнерадостный Кирюшка и не по годам мудрая Юля, дом превратился бы в холодные, унылые казематы. Как не хотелось иногда Геле возвращаться сюда по вечерам. И особенно сегодня. Угрюмый, холодный, как скала Илья довёз её до калитки и молча ждал, когда Гелка уйдёт.

Но она, упрямая, несносная, невыносимая не хотела сдаваться, не умела, не могла. Её кидало из крайности в крайность — от ненависти до любви, и от любви до… любви. Некуда ей было деться от своего чувства, а что такое гордость она никогда не знала в отношении с Ильёй. Она так привыкла бороться за свою любовь, хватаясь за полупризрачную возможность быть счастливой, что не научилась быть гордой.

Она сидела, словно в полусне, не двигаясь, как сомнамбула, но вовсе не пыталась увидеть своё будущее. Она наслаждалась только тем, что Илья был сейчас рядом, что она как ребёнок вцепилась пальцами в его руку, а он её не отдёргивал. Сколько прошло времени, они оба, наверное, не знали. Уже совсем стемнело, когда Геля, открыв дверь дома, увидела краем глаза, что Илья уезжает. Что она могла поделать, как остановить его? Мало ли, что она до последнего надеялась, что он догонит её, обнимет, увезёт с собой…

Илья мчался по заснеженным улицам. Такого кошмара, что творился сейчас в его душе он не мог себе никогда представить. Как освободиться от этого наваждения? Ну почему из всех женщин он выбрал вот эту — нескладную, дерзкую, упрямую? Почему по-идиотски зациклен на ней, желает её, почти бредит ею? А может, и в самом деле, наплевать на все условности, забыть про родство, узы крови и прочую бредятину. Ведь женились же в прошлые века родственники друг на друге и никому это не казалось диким, да и вырождение рода происходило не сразу! По большому счёту никто им не запретит быть вместе…

Илья яростно тряхнул головой, отгоняя безумные мысли и снова накатило такой невыразимой тоской, что захотелось сейчас со всего размаху в столб. Ах как просто решатся все проблемы. Остаться бы в памяти Гелки вечно любимым. Но не живым. Освободиться от конфликта между ХОЧУ и ДОЛЖНО.

«Как я устал!»

— Я так устал. — Тихо сказал Илья открывшей двери белокурой синеглазке Веронике, позволив повеситься ей у него на шее.

— Милый мой, Илюшенька, ну где ты пропадал, я так соскучилась… счастливо лопотала Вероничка, — почему не звонил?

Илья, честно говоря, вообще не помнил, когда последний раз встречался с ней и почему в этот вечер его занесло сюда, в красивую квартирку, купленную Вероничке её состоятельным папой.

— Заходи скорей, Илюша, хочешь я приготовлю тебе расслабляющую ванну? А пока ты купаешься, испеку блинчиков? — Вероника ласково щебетала, помогая Илье раздеться, — ты такой измученный, такой бледный… Ты не заболел?

Вероничка осыпала его градом участливых вопросов, но Илья смог только безучастно и весьма невнятно ответить:

— Всё замечательно. Всё очень хорошо. Приготовь мне ванну, испеки блинчиков. Я тебя очень люблю…

8

Алла вовсе не собиралась ни о чём спрашивать маму. Всё вышло совершенно случайно. Даже странно, как они встретились в супермаркете. Обе зашли за продуктами и мелочами, хотя обитали сейчас в разных районах. Обе соскучились, не хотели расставаться и мама зазвала Аллу в близлежащую пиццерию, чтобы спокойно посидеть, поговорить.

Пицца была неплохая. Алла заказала себе нежную сырную, а Полина острую мексиканскую. Но потом они поделили их пополам и каждый нахваливал выбор другого. Зимний холодный вечер в жарко натопленной траттории, да ещё и при полыхающем камине был чудесен. За большими окнами, выходящими на заснеженный проспект бушевала зима, а за маленьким столиком с клетчатой скатертью текли неторопливо душевные разговоры.

Полина слушала рассказы дочки о том, как она мечтает провести свой медовый месяц, и недоумевала, почему Алла ничего не спросит её о Саше. Неужели она не знает, кем будущий муж приходится её брату? Несколько раз Алла обмолвилась о том, какой непростой характер у Макса и что он для неё навсегда останется загадкой, но Полина истолковала это тем, что Макс по своему обыкновению привыкший давить на окружающих и бедной девочке не делает исключений. Давить — то он давит, но неужели до сих пор не сказал Алле правду? Об этом знают уже все — Антон, Геля, Кирилл… и очень многие другие. Что ж получается, эта новость обошла только Аллу? или воспитанная девочка не хочет затрагивать эту тему специально — вопрос в самом деле щекотливый. Но чем больше Полина разговаривала с дочкой, тем больше убеждалась в одном — Алла не знает ничего абсолютно, совершенно и даже не догадывается.

Полина смотрела на своего ребёнка изо всех сил старающегося быть счастливым и у неё щемило сердце. Нет, так нельзя, не может Аллочка принимать решения, не зная всего о своем избраннике. Какую игру затеял тот — бог весть, но её долг, как каждой матери, по мере возможностей, оградить своё дитя от несчастий и разочарований. Решение пришло не сразу, но было непоколебимым. Полина думала лишь о том, как лучше сказать обо всём Алле, стоит ли затевать этот разговор в кафе или лучше пригласить Аллу к себе.

Тут Алла засобиралась домой — время и правда было позднее, а Полина всё никак не могла подобрать нужных слов.

— Мамочка, как жаль, что мы сейчас стали так редко встречаться. Как я скучаю по тебе и по папе… Я уже вечность не видела мою любимую Гелочку! Она хоть вспоминает обо мне?

— Конечно, солнышко, не может быть по-другому!

— А как Саша? Я очень переживаю за него. Мамочка, как ты думаешь, всё, что с ним происходит связано с Диной? Саша совсем забросил работу… Хорошо, Максим недавно встретился с ним и поговорил. Я думаю, они всё же найдут общий язык. Другое дело — Дина, она такая странная, это из-за неё Саша мечется?

— Нет, доченька, я думаю, что дело здесь не в Дине, а совсем в другом человеке. Я думала, ты давно обо всём знаешь… но почему-то Максим скрыл от тебя…

— Что, мама? О чём ты?… — напряглась Алла и сразу почувствовала, что ожидает услышать нечто ужасное, отвратительное, самую неприятную правду о своем Максе.

Но правда оказалась не такой уж отвратительной, за исключением того, что её Алла узнала самой последней и не от Макса. Хотя в этом случае, мама тоже не должна была ничего скрывать от Аллы. В конце концов она раскрывала отнюдь не чужую тайну. Тем не менее Алла была потрясена настолько, что расплакалась.

— Доченька, не плачь моя хорошая! — взмолилась Полина. — Ну почему ты так горько плачешь? То, что произошло, произошло много лет назад. И это никак не повлияет, не должно повлиять, на твои отношения с Максимом Андреевичем. Кто же мог знать, что так всё сложится, Аленький? Это невероятно, что вы встретились и полюбили друг друга, но мы все живём не так как нам хочется, а так, как складываются обстоятельства.

Мама неожиданно для себя заговорила столь прагматично и Аллу это испугало.

— Мамочка, я не виню тебя, я никого не виню… Я очень прошу тебя ответить мне честно, искренне…

— Что, дочка, что ответить?

— Ты ушла от папы из-за Макса? Ты всё ещё любишь его?

Полина на мгновение онемела. Она и предположить не могла, что у Аллы возникнет такой вопрос. Конечно же нет! Конечно же всё не так. Когда она поняла, что не может больше оставаться с Антоном, она не знала, что Максим где-то рядом. Она просто уходила, потому что стало невмоготу. Но с другой стороны… с другой стороны не его ли призрак все эти годы мешал любить мужа. Он маячил, дразнил, звал… не давал смириться и успокоиться. Куда, зачем он звал? Полине очень легко было сейчас успокоить дочь, сказав, что Макс здесь ни при чём, просто они с отцом оказались разными людьми, но её умная, вдумчивая дочь не поверит в это так запросто и может лишь углубить подозрения…

Нужно сказать правду, но какую? То что она, Полина, всю жизнь любила и ждала его, Максима Елхова, и поэтому так и не смогла полюбить Антона Луганского? Поэтому для неё Саша ближе и дороже всех остальных детей? Но зачем Алле знать обо всём этом? Ведь Максим не просто полюбил Аллу. Он готов драться за неё, бороться. Готов крушить и унижать всех вокруг, кто встанет на его пути. Он умеет быть беспощаден, это Полина выучила назубок. Очень больно и обидно, что он не желает признавать Сашеньку, но это тоже своеобразная защита. Его с их семьёй может и должна связывать только одна Аллочка. А всё, что разъединяет, разводит их в стороны и рознит, нужно без сожаления сметать с пути. Будь-то сын или тем паче прежняя привязанность. Макс умеет бороться за свои интересы. Равных ему в этом трудно найти. И всё это означает только одно — твоя правда, Полина никому не нужна, никому не поможет, если ты хочешь видеть счастливой дочь. Твоему любимому мальчику придётся остаться бастардом при отце во плоти и крови явившемся в их семью…

Полина внимательно смотрела на дочь и отчётливо понимала, что если скажет сейчас правду, полправды, всё то, что кипит у неё сейчас в душе это очень сильно повлияет на отношение Аллы к Максу. Ведь её тонко чувствующая ранимая дочь не знает двойных стандартов. Очень многое может перемениться в её отношении к Максу, если Полина сейчас разоткровенничается.

Ну и пускай переменится! В конце концов Алла должна знать о человеке, за которого выходит замуж всю правду. Она имеет право знать, чтобы не сделать ошибку.

— Мама, почему ты молчишь? — прервала её размышления Алла. — Я знаю, почему ты молчишь…Мамочка, родная моя, славная, нежная…. Я знаю, я всё понимаю, мамочка. Но пожалуйста, пожалуйста, не отнимай у меня Макса!

Полина не успела сообразить, собраться с ответом, как Алла, из глаз которой брызнули слёзы, выскочила из-за стола и бросилась к выходу, схватив с вешалки шубку. Полина метнулась было за ней, но её остановил настороженный взгляд официанта. Ах, да, ведь надо же расплатиться… пока Полина судорожно рылась в сумочке доставая кошелёк, Аллу было уже не догнать. На устах осталась горечь недосказанности, недопонятости, но не бежать же за дочерью через весь город да прямиком домой к бывшему возлюбленному. А может, это и к лучшему, что разговор так закончился, потому что Полина своими откровениями могла только усугубить непростое положение вещей. У Аллы всё будет хорошо, надо в это верить и только об этом думать. Максим — человек эмоциональный и он вполне способен на сильные чувства. По крайней мере, отрицательных им с Сашей досталось с лихвой. А в дела двух влюблённых никто не должен вмешиваться — от этого станет только хуже.

9

Убежав от мамы, Алла тоже задумалась об этом. Не нужно было ничего говорить матери. Не надо никого вмешивать в их с Максом отношения. Если он по какой-то причине скрыл от Аллы правду о Саше, то она должна сама откровенно поговорить с ним об этом. Результат этого разговора — даже самый неприятный — объяснит всё гораздо лучше и вернее, чем разнообразные обсуждения поведения будущего мужа с родственниками или друзьями.

А Макс в этот вечер почему-то не спешил домой. Может быть, его задержали дела в офисе, но Алла начала беспокоиться уже с восьми вечера. В голову приходили очень невесёлые мысли. Вроде бы на фирме всё спокойно, работа идет. Никаких экстремальных ситуаций не предвидится. Где же в таком случае Максим? Почему не звонит, не говорит, что задерживается и по какой причине. Не слишком ли много всего он от неё скрывает? Тайны, секреты, недомолвки… Не много ли их накопилось в отношениях между ними за столь короткий период. И к чему всё это приведет?

К одиннадцати вечера, когда Алла услышала, как Макс открывает дверь, она была настолько измучена ожиданием и разнообразными подозрениями, что, обычно спокойная и сдержанная, вылетела в холл с яркими пятнами на щеках и севшим от волнения голосом почти выкрикнула:

— Максим, где ты был так долго???

Макс удивлённо поднял брови:

— Что с тобой, девочка? На тебе лица нет! Я разве не предупреждал, что приду поздно, а может быть, вообще придётся уехать на пару дней?

Алла призадумалась. И в самом деле, как она могла забыть! Макс ей говорил что-то подобное сегодня утром, но она под гнётом чёрных мыслей совсем об этом позабыла.

— Я просто… — стушевалась она. То что он предупредил её, совсем не меняет дела.

Макс привлёк Аллу к себе.

— И потом, мне очень не нравятся подобные вопросы — где был, чем занимался, я не привык ни перед кем отчитываться, — мягко, но очень внушительно сказал он ей.

— Не надо передо мной отчитываться. Я просто хочу, чтобы ты был со мной откровенен, — теперь кровь отлила от лица Аллы. Как она ненавидела этот покровительственный тон, она была сыта им ещё со времён Вадима Аркадьевича.

— Так-так, — напряжённо проговорил Макс. — и что ты имеешь в виду? То что я тебе лгу?

— Я не знаю, — холодея от его тона и взгляда, ответила Алла, — я не знаю, как это назвать — но ты скрыл от меня такие важные вещи, о которых я должна была узнать в первую очередь, а узнаю почему-то после всех!

— Ах вот так! — Макс раздражённо прошёл по коридору в гостиную. — А почему это ты решила, что всё непременно должна знать обо мне? Разве я влезаю в твою прошлую жизнь и роюсь в твоих неудачах, в том, что тебя тяготит и мучит? С чего ты взяла, что это позволительно тебе? Может, ты имеешь право дать мне индульгенцию? Ну, попробуй. А взамен выложи-ка мне историю своей жизни, своих грехопадений? Или их у тебя не было и ты чиста и непорочна, как ангел? Да нет, были, как и у каждого, но ты вправе ответить мне, что это не моё собачье дело и меня это не касается? Так почему тебя касаются мои тайны?

Макс в упор глядел на Аллу и ждал ответа. Но она внезапно впала в такой ступор, в такую прострацию, что не могла вымолвить ни слова, как громом поражённая его словами — он впервые разговаривал с ней подобным образом — так беспощадно, холодно и жёстко. То, что он умеет так говорить, Алла знала — со всеми окружающими он именно так и разговаривал, но только не с ней! Ей-то казалось, что для неё у Макса в любом случае найдутся другие слова и другой тон.

— Я догадываюсь, какие новости тебя потрясли, — не дождавшись ответа, продолжил Макс, — но к тебе это не имеет никакого отношения! Что с того, что ваш Сашка — мой сын? Что это меняет? Ничего ровным счётом. Как и то, что твоя мать почему-то решила, что имеет на меня какие-то права.

— Это неправда… — выдавила через силу Алла.

— Помолчи о том, о чём не имеешь понятия! — резко оборвал её Макс, Это у своей матери ты спроси, почему она с тобой недостаточно откровенна!

— Не говори со мной, пожалуйста, в таком тоне… — почти прошептала Алла, душа в себе слёзы.

— Да-да, я знаю, какие вы Луганские гордые, — усмехнулся Макс, только и носитесь со своей гордостью. Кичитесь ею. А с другими можно запросто — оставьте мою дочь, окаянный негодяй и мерзавец или ещё того лучше — дай-ка, милый, я поковыряюсь в твоём тёмном прошлом!

— Перестань, ты передёргиваешь! Я же совсем не это имела в виду, Алла не хотела оправдываться перед разозлённым Максом, но её слова прозвучали очень жалко и тут же потонули в его новых безжалостных репликах.

— Если я не говорил тебе ничего о твоём брате, значит по какой-то причине не считал это нужным! А о Полине ничего не рассказывал из дурацкого сострадания — иначе ваша семья совсем бы развалилась! Но если у неё у самой не хватило ума, чтобы помолчать о Сашке и не лезть ко мне в постель…

— Не смей так говорить о моей маме! — закричала Алла и закрыла лицо руками, словно прячась от гадких слов.

— Этот разговор, между прочим, начал не я, — Макс, казалось, немного сбавил обороты и даже сел расслабленно в кресло.

— Но ведь ты встречался с ней, сам приезжал к ней на работу и домой, вас видели в ресторане… — выдохнула Алла.

Последовала долгая и странная пауза. Алла несмело подняла глаза на Макса и увидела нечто, заставившее её содрогнуться — Макс сидел неподвижно в своём кресле с совершенно пустым и ледяным взглядом сузившихся от ярости глаз. Он неотрывно глядел на Аллу, сжав пальцы в полые острые кулаки. Потом руки медленно разжались, нижняя челюсть брезгливо выдвинулась вперед и Макс заговорил:

— Если ты, девочка, что-то ещё не слишком хорошо поняла, я повторю. Я никогда и ни перед кем не намерен отчитываться за свои поступки — это во-первых, я никому и никогда не позволю вмешиваться в мою жизнь — это во-вторых, и вот если ты собираешься меня ревновать, обсуждать за моей спиной мои проблемы или ещё каким-то образом вмешиваться в мою жизнь, то тебе лучше всего прямо сейчас собрать свои вещи и уйти. Это в — третьих. На этот раз я ясно излагаю?

Алла больным взглядом побитой собаки глянула на Макса, потом медленно повернулась и, ничего не ответив, вышла из гостиной.

Заплакала она потом, в спальне, перед открытым шкафом, из которого она намеревалась забрать свои вещи. Нужно было немедленно уйти, она не может оставаться в этом доме с этим мужчиной. Он обидел её, унизил, недвусмысленно указав ей на дверь. Он неоднозначно дал понять, что в их отношениях всё и всегда будет по правилам, которые придумал он, её роль двадцать пятая, она всего лишь — придаток, запчасть какая-то его продуманной жизни. Атрибут — симпатичная молодая жена, неглупая, воспитанная, покорная…

Слёзы лились по лицу рекой, Алла складывала вещи в сумку — их совсем не так много, тех, которые покупал Алле не Макс. Сумка будет лёгкая, деньги на такси у неё есть. Алла закрыла шкаф. Ну вот. Опять бегство, не менее позорное, чем когда-то. Её в очередной раз отчитали как школьницу. Едва не отшлёпали, поставили на место… Это её участь, удел — влюбляться в высокомерных и эгоистичных мужчин, а потом отправляться восвояси со своей любовью — растоптанной, поруганной…

Алла обессилено опустилась на краешек кровати. Она не может сдвинуться с места. Ей так больно, так тяжело, так одиноко. Пусть, если Макс сможет, сам выставляет её за дверь, а она не пойдёт никуда, просто нет сил. Алла ногой задвинула сумку с вещами под кровать и свернувшись калачиком легла, уткнувшись лицом в подушку…

Макс зашёл к ней спустя час, сел рядом, положил руку на голову. Алла не шевельнулась…

— Забудем обо всём, хорошо? — сказал он, — прости за резкие слова, но, может быть, надо было, чтобы ты их всё-таки услышала.

Алла не отозвалась. А про себя подумала — ничего себе — попросил прощения и лишний раз напомнил, что всё сказанное им — не пустые слова. Он — великий и неповторимый Макс Елхов будет жить так как считает нужным, а всех прочих заставит подчиняться. Или… с глаз долой, из сердца вон.

Макс посидел ещё немного рядом и снова вышел из комнаты. Похоже он собирался запереться на всю ночь в своём кабинете. И это была не рабочая необходимость, а жест, которым он как бы говорил Алле — полежи тут и подумай, как провинившаяся школьница.

И Алла думала, всё ночь напролёт проведя без сна. Зато наутро пришло решение — твёрдое, бесповоротное. Поднявшись около шести, она вытащила из-под кровати свою сумку, оделась и первым автобусом поехала домой. До несостоявшейся свадьбы оставалось десять дней.

10

Саша вернулся из Новосибирска 10 декабря. Он провёл там больше времени, чем предполагал. Поездка немного встряхнула его и одновременно охладила пыл. Предпраздничная суета аэропортов напомнила о приближающемся Новом годе — самом любимом раньше их семейном празднике. Это было время подарков и сюрпризов, безобидных и не очень подшучиваний друг над другом, время, когда большой дом светился праздником. Жил им и дышал радостью. У них дома собиралось бесконечное количество разного народа — каждый приводил свою компанию и веселье не угасало ночи напролёт вплоть до самого Старого новогодия. А вот нынче… нынче всё будет по-другому. Собраться всем вместе под одной крышей уже не случится — столько всего разъединяющего произошло с ними За уходящий год. Антон не сядет уже за стол с мамой, и не впустит в дом Илью, Гелка расскандалится с Диной, а он, Саша, руки не подаст своему шефу Максиму Андреевичу.

Саша не терпел скандалов, он к ним не привык, они его угнетали. Поэтому он возвращался домой, исполненный желания наладить отношения с Диной и уже сто раз за поездку корил себя за ссору. Почти месяц прошёл с того момента, когда он, хлопнув дверью ушёл, оставив её одну. Может быть, ещё не поздно попросить прощения и помириться. Хотя бы здесь в его жизни не будет зиять пустая чёрная дыра.

Когда Саша зашёл в квартиру и понял, что Дины здесь нет, он сначала был поражён и озабочен. Не было никакой записки, и, похоже, что квартира уже пустует давненько. И поначалу он испугался, не случилось ли чего с Динкой пока его носила то гордыня, то работа Бог знает где. Кое-как уняв тревогу и волнение изо всех сил внушая себе, что ничего страшного не произошло, возможно Динка, не выдержав одиночества, уехала к родителям на время или загостилась у подружек в общежитии.

На следующее утро, когда Саша был готов перевернуть город и его окрестности в поисках своей невозможной Дины, вернуть домой, он понял как сильно по ней соскучился.

Саша начал свои поиски с общаги, где когда-то жила Дина. Девчонки удивлённо переглядывались — никто не видел подругу уже очень давно. Сашка упросил одну из них позвонить Дине домой — посёлок у них был весьма цивилизованный и почти полностью телефонизированный — и невзначай поинтересоваться, не дома ли случайно Динка. Потратив уйму времени и терпения, набирая бесчисленные коды и добавочные номера, удалось выяснить, что домой Дина не приезжала и неизвестно, когда объявится.

Совершенно озадаченный и растерянный результатами поисков Саша приехал в офис. Задумчиво шагая по ступенькам к себе в кабинет, придумывая и вспоминая, где ещё может оказаться Дина, Саша заглянул к Илье поздороваться, спросить о делах.

Илья, как обычно, успевал делать несколько дел сразу — работать с документами, вести деловые телефонные переговоры, щёлкая при этом мышкой компьютера. Увидев вошедшего Сашку, Илья подскочил на месте и попытался как можно скорее закончить разговор, чтобы Сашка не успел убежать. Но на этот раз Саша никуда не торопился. Он приветливо махнул Илье рукой и прошёл через кабинет к окну.

— Саня, привет! — выдохнул Илья, едва успев отключиться от собеседника. — Как ты съездил? Всё в порядке?

Саша протянул Илье руку.

— Да всё неплохо… устал, правда, зверски. Но сам виноват. Зато хоть встряхнулся. Как тут у вас дела? Надеюсь, больше никаких неприятностей и сногсшибающих событий? Всё спокойно?

— Относительно… — невнятно проговорил Иль, — но не во всем и не со всеми…

— Это как обычно, — вздохнул Саша, — расскажешь обо всём по мере поступления… Слушай, Илья…

— Саня, я тебе должен кое-что сказать….

— … ты не в курсе случайно, где моя Динка? — не слушая Илью, спросил Саша, — исчезла в неизвестном направлении. Где теперь её искать, понятия не имею! Ты не видел её случайно в ближайшие дни?

Илья молчал всего секунду.

— Видел, — коротко ответил он, заставив себя не отводить глаз от Сашиного лица.

— Ну слава Богу! — обрадовался Саша, не замечая особенного тона Ильи. — И где эту маленькую негодяйку носит?

— Она у меня, — негромко произнёс Илья, сгорая от стыда.

— Что значит — у тебя? — не понял Саша, — где — у тебя?

— У меня дома. Она там живёт, — Илья говорил и готов был провалиться сквозь землю от этих идиотических слов. — Я хотел тебе сказать ещё перед отъездом, нет ещё раньше, но не мог тебя нигде найти…

— Ты что несёшь, Илья?! — ошарашено выговорил Саша, — о чём ты вообще? Как Динка оказалась у тебя?

Илья в сердцах оттого, что не знает, как теперь всё объяснить Саше, хотя уже сотни раз повторял приготовленные для этого разговора фразы, скрипнул зубами и сжал кулаки.

— Сашка, я виноват… я придурок, я сам себе противен! Я не знаю, как тебе всё объяснить…

Саша не мигая смотрел на Илью и ждал, когда вместо этих нечленораздельных мычаний он произнесёт что-нибудь внятное.

Илья помолчал мгновение, собираясь с духом, и попытался как мог объяснить Сашке, каким образом они столкнулись с Диной и почему теперь она поселилась в его квартире.

Сашка слушал недолго. Уже после нескольких первых фраз он резко оборвал Илью вопросом:

— Ты её трахаешь?

— Нет!

— Да не ври ты! — взорвался Саша, — сейчас хоть не ври!

— Это было всего один раз!

— Что же так? — зло усмехнулся Саша. — Ладно. Я всё понял, можешь не продолжать… не хочу слушать всякую фигню по поводу брошенной голодной девочки, благотворитель ты наш доморощенный. Уж кто-кто, а Динка — то не пропадёт нигде. У неё полгорода друзей и подружек. Ей просто потеплее пристроиться захотелось. Ну это — в её характере. А вот от тебя я не ожидал… у тебя после Гелки совсем башню снесло?

Илья обреченно опустил голову. Что ему ещё оставалось? Глупо доказывать, что ты не идиот, если таковым предстал во всей красе. Саша теперь имеет полное моральное право весьма нелестно проехаться по его персоне и даже поколотить. Илья был готов к чему угодно и теперь терпеливо ждал, пока весь Сашкин гнев выльется на его голову.

— Нет, ну везёт же мне в последнее время, — с горечью продолжал Саша, — мама отыскала мне папочку, сестрёнка собралась за него замуж. А напоследок ещё НЕКТО — кто ты мне в свете последних событий — не друг, не брат, не родственник — имеет мою подружку, после того, как поимел другую мою сестру. Ну куда мне от всех от вас деваться. А?

Вопрос повис в воздухе, потому что Сашка быстрым шагом вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь.

Илья поглядел ему в след, и в голове мелькнула мысль, что Сашку наверняка обрадует одно — то что свадьба Аллы расстроилась.

11

Дина отреагировала на известие о том, что Саша вернулся и разыскивает её, в своём духе.

— Вот смотрю я на тебя, Илья Луганский, и в очередной раз убеждаюсь с головой у тебя явно не всё в порядке! — с пренебрежением резко сказала она, — Если ты мечтаешь сбагрить меня обратно к Сашке, зачем полез со свое идиотской честностью? Кому она нужна? Мне? Сашке? Тебе? И что в итоге мы теперь имеем? Сашка мириться со мной не захочет. Одно дело ссора — у нас их было миллион, и совсем другой базар — измена! Кто тебя за язык-то тянул? Трудно было промолчать о том, что знаешь, где я? Сказал бы мне просто, что Сашка желает мириться. Я бы нарисовалась перед ним в подходящее время в подходящем месте, раз уже ему понадобилась. И всё было бы гладко — ты бы избавился от меня и не потерял бы друга… Ой, блин, мама моя! Молодец. Помог положению. Или, может, ты мечтаешь, чтобы я осталась с тобой?

Илья поперхнулся.

— Ну уж нет! Хватит с меня. Я нашёл тебе комнату, почти договорился о работе для тебя. Давай до Нового года уматывай!

— Как всё просто. Испортил мою личную жизнь и с глаз долой? Фигушки тебе.

— Это я испортил тебе жизнь??? — вскипел Илья, — пальцев не хватит пересчитать все гадости, которые ты сделала мне и другим!

— Под другими ты подразумеваешь, конечно, свою Гелочку? — не сдавалась Динка, усмехаясь Илье в лицо, — да ты сам ей нагадил достаточно! Думаешь, ей приятно было наблюдать, как ты на её влюблённых глазах баб меняешь? Ты хоть сам имена-то их помнишь, порядочный и честный? Ты каждой из них рассказываешь про остальных? Так мол и так, милая, прости, но вчерашнюю ночь я провёл с Маней — Таней… не могу молчать, в силу своей крайней правдивости. Да ни фига ты никому не говоришь! Трахаешь тёлок налево и направо без особенных моральных мучений. Даже собственную племянницу не пожалел!

— Заткнись! — рявкнул Илья.

— Не заткнусь! — в свою очередь рявкнула на него Динка. — наплевать тебе на всех! На Гелку, на Сашку, ну уж и, конечно, на меня. Ты сам меня сюда привёз — для чего? Если я ничья, то и тебе сгожусь хоть на одну ночь. А я вот возьму да и останусь здесь навсегда!

— Не останешься! Будешь выступать, я тебя прямо сейчас выпинаю. Обойдёшься без жилья и работы. Сама ищи!

— Ой-ой-ой! — захихикала Дина, а потом переменила тон и уже с надменным любопытством спросила — неужели ты выгонишь на улицу беременную женщину?

Илья непонимающе уставился на неё во все глаза:

— Кого? Какую ещё беременную?…

— Обычную, беременную, — спокойно пожала плечами Дина.

— Ты хочешь сказать, что беременная — ты? То есть, что ты — беременна? — ошеломлено спросил Илья.

— У тебя в башке не мозги, а мусор какой-то! Чего ты удивляешься? Что в этом сверхъестественного? Или ты до сих пор не знаешь, откуда берутся дети? — усмехнулась Дина.

— И когда ты узнала… — начал Илья, но Дина с тем же ядовитым смешком его перебила:

— Что, сроком интересуешься? Нормальный срок, самый подходящий… для тебя. Или для Сашки. Но к нему мне уж и не сунуться. Даже если ребёнок его — разве он теперь поверит? Так что отцом придётся становиться тебе!

— Бред какой-то! — вспылил Илья, — никогда не поверю, будто ты не знаешь от кого беременна!

— Вот, представь себе, такое случается, — хладнокровно хмыкнула Дина, пускаясь во все тяжкие. О том, что этот ребёнок никак не мог быть Илюшкиным, она ему признаваться не стала. Он своими откровениями с Саней поставил её в безвыходное положение, — узнать, кто отец можно будет только после родов. Ну а пока мне надо где — нибудь обитаться. Сашка не примет. А ты… неужели выгонишь?

Илья смерил Дину тяжёлым взглядом, развернулся и вышел из комнаты. Через минуту Дина услышала, как хлопнула входная дверь. Драгоценный Илюша спасался бегством.

Не сказать, что Дина была в восторге от всего, что сейчас напридумывала. Она была зла на Илью и её понесло. Теперь-то он её, конечно, не выгонит. Если и отселит от себя подальше, то будет снабжать деньгами. Это безусловно, плюс. Один-единственный. Отвратительных минусов куда больше. Когда она уходила из Сашиного дома, измученная и злая, она и не предполагала, что всё так обернётся. Она собиралась перекантоваться у девчонок в общаге. Но тут подвернулся ей этот Илья, и она всерьёз решила им заняться. А что — интересный, обеспеченный, сексуальный. Но чем дольше она жила в его квартире, тем больше убеждалась в том, что ничего у неё с ним не выйдет. И даже не потому, что он от неё шарахается как от чумовой — она и предположить не могла, что бывают такие непутёвые мужики! А ведь он всегда производил совершенно обратное впечатление! Илья казался ей сильным и независимым, властным и дерзким, а оказался на деле жалким слюнтяем и недотёпой. Ей даже не интересно стало его подначивать и заводить, он как мокрая курица приползал к себе домой и не чувствовал там себя хозяином. Прятался от Дины в комнате, боялся столкнуться с нею на кухне или в коридоре. А как он разговаривал со своими девками? Дина несколько раз подслушала телефонные разговоры — у Ильи на одной базе было несколько штук трубок и они валялись по всей квартире. Вот не намерен он с какой-нибудь тёткой встречаться — так и скажи — отвали, дорогая. Я занят, мне не до тебя! Куда там! Начинаются интеллигентские извинялки, комплиментики, всё так пристойно, благородно и так… противно. Девка-то на том конце и в самом деле думает, что Илюша только о ней и мечтает, ждёт не дождётся встречи, да всё дела. А Илюша наш уматывает тут же к другой.

Вот у Сашки на лице сразу крупными буквами бывает написано: «я вру», поэтому и не врёт он почти никогда. Говорит всегда то, что думает. И поступает, как считает нужным. Это Дина сейчас поняла отчётливо. Зря она считала его маменькиным сынком и бесхарактерным мальчиком — да такому характеру трудно противостоять, практически невозможно. Сашка может быть злым, безжалостным, агрессивным — ну таким, каким и должен быть настоящий мужик. И никому в жизни Дина не подчинялась так как ему. Дине трудно было смириться с тем, что он постоянно бегает к мамочке под любым предлогом, но приходилось — Сашка не слушал её недовольств по этому поводу. А ещё прошло бы время — и заставил бы Дину её любить и почитать. Но сейчас это дину нисколько не угнетало и не коробило. Насмотревшись на Илью она даже начинала гордиться тем, что её Сашка не такой — что он — наперекор, поперёк, вопреки. «Её Сашка…» Нет теперь уж не её. Это Илья с малодушной улыбкой простит измену — трахается Гелка сейчас налево и направо — и ни грамма упрёка, Илюша по-прежнему дрожит и бледнеет при одном только её имени!

Противно Дине с ним жить, но куда деваться?

12

Макс Елхов был вне себя. Ему отказались подчиняться. Бросили вызов. Эта гордячка сбежала от него за две недели до свадьбы. Об этом судачит вся фирма и его наверняка обвиняют во всём. А эту бедную овечку — жалеют. Но она, похоже, не слишком — то нуждается в жалости. На её лице Макс почему-то не замечает ни капли смятения, разочарования или уныния. Алла приходит в офис с таким видом, будто Макса не существует. Ни эмоционально, ни номинально. Она с ним вежливо здоровается. Очень сдержано и даже холодно, спокойно выдерживает взгляд. И ни словом, ни упрёком. Будто бы его и не было в её маленькой и глупой жизни. Так Макса ещё никто не доставал. Ни из мужчин, ни тем более из женщин. Она не понимает, что потеряла, чего лишилась?

Макс был раздражён, угрюм и зол. Он потратил на эту девчонку столько времени и сил. А она посмела выставить его посмешищем перед всеми. Незадачливый герой-любовник предпенсионного возраста!

Макс мог бы запросто уволить её, а вместе с ней и тех, кто чрезмерно любопытен. Но нет. Это выглядело бы как месть, а значит как поражение. Она решила ему что-то доказать? Ради Бога, пусть доказывает всё, что угодно, сколь силёнок хватит. Увольнять он её не будет. Он дождётся, пока она сама убежит, как убежала почти из-под венца, не сказав напоследок ни слова.

Как трудно далось Алле решение — продолжать работать у Максима в фирме! Но решение пришло, созрело и воплотилось сначала после разговора с отцом, ранним утром того дня, когда она заплаканная пришла домой. Вечером к ней влетела Гелка и они обе принялись реветь над своей несчастной судьбой. Они ревели, лежа обнявшись, на Алкином диване.

Не помогла им успокоиться даже рассудительная и спокойная Юля.

— Бедные вы мои, хорошие! — разревелась она вместе с ними. — Вы такие красивые, умные, что за мужики вам попадаются!

— У нас наверное, венец безбрачия, — всхлипнула в ответ Геля, — уж я про себя вообще молчу. А у Аллы уже второй козёл подряд попадается.

— Он не козёл, — вытирала слёзы Алла, — просто мы с ним разные люди, и я не могу жить по его правилам…

— Значит, козёл, — подытожила сквозь слёзы Геля.

— Не надо, Гелка, — остановила её Юля. — И Максим Андреевич, и Илья хорошие мужики, но, видно, не для вас.

— Для меня! Илюшка — мой! — зарыдала Геля, размазывая слёзы по лицу, никому, никому его не отдам. Особенно этой паршивой сучке Динке! Я знаю, он любит только меня!

— А я люблю Максима, — слабым голосом произнесла отстраненно Алла.

— Может, нужно было смириться, стерпеть… ради любви. Пожили бы вы вместе, притёрлись друг к другу… — мягко попыталась вразумить Аллу Юля.

— Ещё чего! — вскипела Геля — она ей такое заявляет — «собирай монатки и выметайся»! за что? За то что она спросила его про Сашку? Ничего себе!

— Юля права, — вздохнула Алла, — я такая эгоистка, думала только о себе, о собственной обиде… Но что сейчас говорить… Я всё испортила своими расспросами и амбициями. Могла бы уж догадаться, что Максиму всё это неприятно!

— Да уж, что тут приятного — бросил сына и теперь не хочет признавать! — буркнула Геля.

— Саша похоже его тоже не очень-то жалует, — сказала Юля, — всякое в жизни бывает. Очень плохо, что между вами, Алла, оказались все эти проблемы. Они вас могут так далеко развести…

— Наши семейные узы непреодолимы… — грустно усмехнулась Геля.

— У тебя с Ильей, наверное, да. Но Алле проще. Саша ваш не нуждается в отцовской опеке и любви. К тому же отец для него — Антон Алексеевич. А связь Полины Дмитриевны и Максима Андреевича уже так далека и нереальна.

— Если бы… — ответила печальнее прежнего Алла, — А мне знаете как не хочется уходить из фирмы Максима! Мне там нравится и работа, и коллектив… теперь опять нужно будет что-то искать.

— А ты не уходи! — воскликнула Геля. — Работай себе, плевать тебе на него. Пусть сам уволит, если осмелится. А ты не должна из-за него мучиться вдвойне.

— Папа говорит то же самое. Не знаю, смогу ли…

— Трудно только первый день, — сказала Юля, — вспомни, как ты работала, когда он был просто твоим шефом.

— Хочешь, я попытаюсь устроиться к вам. Хоть секретарём-референтом! Вместе — веселее.

— Не надо, Геля! — почти в голос воскликнули Алла и Юля.

— Почему? — растерялась Геля, не ожидавшая подобной реакции.

— Ты мне ничем не поможешь. Только себе навредишь. Пойми, Гелочка, не надо тебе встречаться с Ильёй! Ни дома, ни на работе, нигде!

Геля закусила губу и отвернулась к окну. Видимо, ни в чьём сердце ей не найти понимания, если уже родная сестра, которая знает всю эту несчастную историю любви наизусть, против.

— Не обижайся, пожалуйста, Гельчонок! — взмолилась Алла, обнимая сестру.

— Алл, знаешь, ты не бросай эту работу, — решила перевести разговор Юля, — знаешь ещё почему? Этим ты можешь помочь Саше. Он тоже сейчас мечется — собирается уходить, куда глаза глядят, лишь бы подальше от Максима. Но ведь так обидно уходить из предприятия, которое создавалось твоими усилиями! И начинать потом с нуля? Если он увидит, что ты не взирая ни на что с гордо поднятой головой приходишь на работу, может, и он решит последовать твоему примеру. Не слишком ли жирно для Макса, что все вокруг из-за него готовы сломать свою карьеру, бросить любимое дело?

— С гордо поднятой головой я, наверное, не смогу, — негромко ответила Алла, — я просто попытаюсь больше ни от кого не зависеть.

И Алла попыталась. Но Юля оказалась не совсем права, сказав, что трудно только первый день. Трудности и сложности, будто снежный ком, накапливались и возрастали день ото дня. Макс с каждым днём мрачнел, его настроение портилось, он становился желчен, раздражителен и груб. А Алле приходилось очень много времени решать совместно рабочие проблемы — в конце года их накопилось предостаточно. Каждый раз Алла заходила в кабинет Макса с замирающим сердцем. Пытаясь вести себя спокойно под его мрачным уничтожающим взглядом. Он говорил с ней сухо, отрывисто — это и беседой нельзя было назвать — не допускающие возражения команды и жёсткие ЦУ. Алла волновалась и очень боялась сделать какую-нибудь ошибку в документах. Но именно потому, что боялась — ошибки делала. Макс, в очередной раз, заметив неточность, тяжёлым взглядом буравил Аллу и холодно вопрошал:

— Что с вами, Алла Антоновна? Будьте добры исправить и в следующий раз быть внимательнее!

Алла вылетала их его кабинета побледневшая, но с чувством маленькой победы. Макс не повышал на неё голоса, как бы ему этого ни хотелось. Как он разговаривал в подобных случаях с другими подчиненными, Алла прекрасно знала! Но с ней-то Макс заставляет себя быть корректным и держать свои эмоции под контролем. Может быть, он всё же чувствует себя перед ней виноватым? Отчего такое невиданное снисхождение?

Зато другим снисхождение Максима Андреевича только снилось. Офис тихо возмущался тем, сколько теперь шеф требует работы и результатов. Вместо того, чтобы отбыть куда подальше в свадебное путешествие и дать подчинённым спокойно провести новогодние праздники, Макс словно с цепи сорвался. Его личные проблемы никого не интересуют, но надо же дать людям отдохнуть! Нет, куда там! Уже в середине декабря шеф велел секретарю напечатать распорядок работы в предпраздничные дни и оповестить сотрудников. Народ тихо взвыл.

Второго января всем велено выйти на работу и не вспоминать про обещанные каникулы до Рождества. И 31 декабря придётся работать. Шеф всех сурово предупредил, чтобы до обеда не было никаких пьянок. Легко сказать, коллектив в основном состоит из молодых, энергичных и жизнерадостных сотрудников, и на фирме всегда отмечались все праздники — скромно или шумно, но непременно весело. А что за радость веселиться, когда всем нужно торопиться по домам — к своим семьям и друзьям — успевать расслабляться и праздновать, пока разъярённый шеф снова всех не засадит за работу!

Алла слышала бесконечные возмущенные реплики коллег. Пару раз на неё оглянулись, а потом перестали стесняться. Кроме того, отношение к ней в целом переменилось. Она теперь стала их соратницей и единомышленницей, несправедливо страдающей от отвратительного характера Максима Андреевича. Наверняка за её спиной судачили о разрыве, но Алла была благодарна сослуживцам за то, что никто её ни о чём не спрашивал. Алла увидела вокруг себя множество хороших людей — порядочных, честных, благородных — хороших товарищей, с которыми не успела как следует сдружиться из-за того, что, стала подружкой грозного шефа. Теперь она стала «своим» человеком и ей очень помогала помощь и поддержка ребят и девчонок.

Сосед по комнате Серёжка Дёмченко моментально брался вводить исправления в компьютер, когда Алла возвращалась от Макса с почёрканными его рукой документами, хотя у него и своей работы было много.

— Спасибо, Серёжа, — искренне благодарила его Алла, — он мне тут столько начеркал — работы до позднего вечера.

— Может, вместе справимся быстрее, — отвечал Сергей, — только обещай, что составишь мне компанию за обедом!

— На твоём месте я бы не рисковал, — проворчал Олег Морозов, — ни помогать Алле, ни тем более приглашать её на обед. Тебя шеф сожрёт.

— Подавится, — отмахнулся Серёжка.

— Этот не подавится, если даже сам себе руку откусит.

— А он уже откусил, вот теперь и мучается. Пусть себе. А мы с Аллой вместе пообедаем и, если она согласится, поужинаем, после того, как всё закончим. И не надо, Ал, меня благодарить. Мы тут потому все такие сплоченные, что у нас такое начальство. В одиночку — не выжить. А ты, Морозов, не бухти, а сгоняй лучше в бухгалтерию — возьми копию последнего отчёта. Сдаётся мне, что Макс просто придирается к Алле — анализ, видите ли, не достоверный! Сам он — анализ…

Не успел Морозов приподняться из-за стола, как в комнату заглянула раскрасавица Яна — секретарь Макса.

— Кто тут у вас на телефоне повесился? Невозможно дозвониться! недовольно выдохнула она и тут же переменила тон, — Аль, тебя опять Максим Андреевич требует.

Алла встала из-за стола, взяла папку с бумагами, внутренне настраиваясь на этот незапланированный разговор. В голосе Яны слышалось странное участие. Вообще-то надменная Яночка вела себя с окружающими подчёркнуто высокомерно, как лицо приближенное к шефу. Из-за чего она переменилась теперь к Алле? Из сочувствия или оттого, что решила закрутить романчик с Ильёй — их уже не раз видели вместе в курилке и в кафешке внизу.

Алла замешкалась у стола и дождалась, пока Яна уйдёт. Ей почему-то не хотелось идти к Максу вместе. О чём заведёт благорасположенная Яночка разговор — о том, почему она расстались с Максом или захочет поболтать про Илюшу?

Нет, скорее всего Яну интересовал только Илья. Алла убедилась в этом, когда, шагая по коридору, увидела, как длинноногая красавица хохочет о чём-то с Илюшей на пороге его кабинета. Ах, Илюша, Илюша… Может быть, на самом деле Геле стоит поработать в фирме — поглядеть на своего драгоценного дядю в стенах фирмы, если ей не достаточно того, что у него живёт Дина. Возможно, хоть это её немного отрезвит. Или разозлит. Как сейчас Аллу, вынужденную опять нестись к шефу. Сейчас она ему скажет, что невозможно работать безошибочно, когда тебя всё время дёргают. Или нет, не надо! Она не покажет ему своего недовольства — она по-прежнему попытается быть сдержанной и спокойной — «да, Максим Андреевич», «Спасибо, Максим Андреевич за то, что указали мне на мою ошибку», «Я всё исправлю, ненаглядный Максим Андреевич, мой любимый, мой ненавистный….»

13

— Илюша, спасибо, что ты заехал ко мне, — Полина обняла Илью на пороге своей квартиры, — проходи, милый. Сколько мы уже не виделись, я так по тебе соскучилась…

Илья поцеловал Полину в щеку.

— Я тоже, мама Поля, — тихо ответил он. — Извини, что я долго не приезжал к тебе. И сегодня приехал только после твоего звонка. Я неблагодарная скотина. Как ты живёшь, как твои дела?

— Пойдём я тебя накормлю хорошим ужином. Ты ведь по-прежнему питаешься кое-как и где попало.

— Не беспокойся обо мне. Я уже вырос, — улыбнулся в ответ Илья.

— Вырос… — вздохнула Полина, усаживая Илью за стол, — вы все выросли, но я так беспокоюсь о вас. О тебе, о Саше, о девочках. Вот только за Кирюшку мне спокойнее. Во-первых, он живёт с отцом, а во-вторых, у него такая замечательная Юля.

— Девчонки тоже сейчас живут с отцом, — возразил Илья.

— Да-да, я знаю… Как там Алла? У меня за неё болит сердце.

— Алла — молодец. Она оказывается такая сильная, я не ожидал от неё. Сильная и гордая. Она, конечно, переживает, но виду не подаёт. Это бесит Макса, но должно ему и понравиться. Он уважает сильных людей. Я не знаю, как ей живётся дома, я там не бываю, но на работе она держится отлично.

Полина на минуту отвернулась к посудному шкафу за тарелками, протянула было руку, но тот час же её безвольно опустила.

Илья заметил это её непроизвольное движение и, выдохнув, произнёс:

— Мама Поля, оставь ты этот ужин, я вполне сыт, давай сядем и поговорим обо всём, что тебя волнует. Я знаю ведь, что не ужинать ты меня к себе позвала. О чём ты хочешь спросить у меня — о Сашке, о Геле, о моих отношениях с братом?

— Я не могу требовать у тебя отчёта… — неуверенно начала Полина.

— С Гелей я не встречаюсь, — довольно резко ответил Илья, — но если ты сейчас начнёшь меня благодарить за это — я уйду.

— Нет, нет, — воскликнула смятенно Полина и торопливо опустила руки Илье на плечи, будто он уже собрался соскочить с места и убежать. — Я знаю, как всё это нелегко — все эти разговоры, выяснения отношений, поучения… Илюша, но я вчера говорила с Гелей — и теперь не нахожу себе места. Ты не представляешь, что с ней творится — она чужая. Потерянная, измученная. Обозлённая на всех и вся. Я не представляю, как ей помочь. Она бредит тобой. Ещё немного — и она сорвётся, натворит каких-нибудь безумий.

— Что Я могу сделать? — глухо и напряжённо спросил Илья, — только одно — исчезнуть навсегда из её жизни. Уехать, раствориться, умереть…

— Перестань! — закричала Полина, — как я могу тебе желать такое — ты для меня — мой ребёнок! Но ведь ты сильнее!.. Она — маленькая, избалованная романтичная дурочка. А ты взрослый умный мужчина, только ты один можешь всё изменить и всё исправить.

— Исправить? — глаза Ильи сузились, — ах, понятно — исправить. Значит, ты тоже считаешь меня виноватым. Не говори ничего — я уже слышал всё это от Антона. Ладно, пусть так. Пусть я негодяй и подлец, кровосмеситель… ненавижу это слово!!!! Скажи мне, что я должен сделать, чтобы всё изменить и исправить. Скажи мне, ты ведь уже придумала — и я пойду.

— Илья, прости! — вырвалось у Полины вместе со слезами, — никуда ты не пойдёшь, забудь всё, что я тебе наговорила… просто я до сих пор не могу прийти в себя после встречи с Гелей. Скажи мне, Илюша, ты любишь её?

— Нет! — кровь отхлынула от лица…

— Она всего лишь моя племянница, — почему-то вдруг перехватило горло…

— Это была ошибка, — перед глазами встал туман.

— Скажи, как мне её исправить и я исправлю, — погас голос.

Полина смотрела на плачущего Илью и невыносимое горе переполняло её. Горе и страх за своих несчастных, непутёвых детей. А ещё было ни с чем не соизмеримое ощущение вины. Да никакие условности не стоят капли этих слёз. Что ужасного натворили дети? Просто хотели любить. И как расплата за любовь — боль и унижение от того, что их любовь бесчувственно и холодно растоптали, прикрываясь непререкаемыми постулатами. Что же они все получили взамен? Потерянного Илью с обвалившимся на него лавиной одиночеством, бросившую им вызов Гелю, которая будто бы целью себе поставила сорвать все запретные плоды разом.

Она ворвалась вчера в квартиру Полины — безудержно, лихорадочно весёлая, словно пьяная.

— Мамуль, я порвала, блин, колготки! Мы квасили в пивном ресторане, там такие дурацкие лавки! А потом я вдруг вспомнила, что ты тут рядом живёшь. Дай мне во что — нибудь переодеться!

Полина хотела было сказать дочери, что пива бы ей уже довольно. Но вдруг почуяла сладковатый запах «травки». Она знала его хорошо. К ним в кризисный центр приходили девчонки и дамы с проблемой наркомании. Иногда от них пахло так же.

Полина испугалась не на шутку. Анаша — это очень серьёзно, потому что она — только начало…

— Мам, давай скорее, меня ждут. Мы сегодня празднуем Ванькин день рождения! — торопила её Геля, а Полина не могла сдвинуться с места. Кто такой этот Ванька, куда они поедут дальше, что за люди сейчас вокруг её маленькой девочки?

Надо немедленно закрыть дверь, запереть её на все замки, но не выпустить Гелю! что ещё делать? Звонить Антону, психологу, психиатру — кому угодно, только чтобы они что-нибудь сделали!!!

Полина едва сдержала свой первый безумный порыв, попыталась взять себя в руки и спокойно, как ни в чём ни бывало спросила:

— А Костя тоже с вами?

— Кто? Костя? Какой ещё Костя? Нету с нами никакого Кости. Юрка есть, Никита, Ванька… Ещё кто-то — не помню, как зовут, — Геля говорила и не переставая смеялась, — из-за него-то я и порвала колготки. Он такой неуклюжий. Просто валенок. И болван! Да все они болваны! Кретины, идиоты…

Гелька заливалась смехом, стягивая колготки.

— Все мужики — кретины и идиоты… грубые и самодовольные! Как они мне все надоели!

— Так может, останешься и не поедешь никуда? — попыталась вставить Полина в сумятную речь дочери. Но Геля её не слышала:

— Липнут, лезут целоваться, так противно!

А потом вдруг словно осеклась, сбилась и уже совсем другим тоном, нервным, торопливо — судорожно продолжила:

— А ты знаешь, как целует мой Илья? Так никто не может… ты не представляешь, какой он ласковый, мой Илья. Я так по нему скучаю, ма-амочка!..

Через секунду Геля уже рыдала, но ещё через минуту снова хохотала. А потом Геле стало плохо. Она кинулась в ванную. За окном отчаянно сигналила машина — это, видимо, вызвали Гелю, но она не слышала — её выворачивало наизнанку под струёй ледяной воды.

Когда Геля вышла из ванной, компания уже отчалила восвояси, но Геля про них даже не вспомнила. Она легла на диван, укрылась тёплым пледом, заботливо приготовленным Полиной, отказалась от чашки крепкого чая и тут же уснула. Полина посидела возле неё, потом позвонила Антону предупредить, что дочь останется у неё на ночь.

— Что-нибудь случилось? — спросил Антон. И Полина едва не крикнула в трубку: «Да случилось. С нашей девочкой беда!», но вовремя сдержалась. Только не наспех, только не с плеча! Не криком, не приказом — а лаской и терпением.

Но почему-то начать Полине захотелось с разговора с Ильёй. Она придумала целую речь о том, что Илье пора бы создать свою семью, жениться и родить ребёнка, чтобы Геля перестала вспоминать о нём и мечтать. Конечно, не сразу, конечно, не просто, но всё забылось бы, стёрлось. Растворилось в прошлом.

Но теперь она понимала, что всё это ложь. Ничего и никогда не растворится в прошлом! Не растворилось же в прошлом её чувство к Максиму она пронесла его через всю жизнь. Холила его и лелеяла, как самое дорогое. Не важно, что всё так кончилось — это чувство помогало ей жить.

Полина присела напротив Ильи. Что она могла ему сказать? Чтобы они постарались быть счастливы, несмотря ни на что, соединились вопреки всему? Она не могла взять на себя всю полноту ответственности за такой совет, а другое ничто не могли вымолвить её уста.

— Мама Поля, — взял себя в руки Илья, — ты, конечно, права. Мне нужно, наверное, уехать куда-нибудь на год — другой… Но столько всего сейчас на меня навалилось!.. проще всего было сейчас спастись бегством, но меня и так уже неоднократно называли трусом и негодяем… Теперь ещё ситуация с Диной…

— С Диной? — непонимающе подняла брови Полина. — При чём здесь Дина?

— Ты разве не в курсе? — удивился Илья.

— О чём ты, Илюша? Что случилось с Диной? Саша говорил мне, что не может её найти. Где она?

Илья понял, что напрасно заговорил об этом, но он был уверен, что Полина обо всём знает, как знают все остальные. Но теперь уж отмалчиваться нет смысла, и Илья с неохотой рассказал Полине, как Дина оказалась в его квартире, и что на всё это ответил Саша.

Полина, выслушав его откровения, долго молчала, пока Илья не прервал тишину:

— Ты тоже, как Динка, считаешь, что я не должен был ничего говорить Саше?

— Правда всё равно когда-нибудь всплыла и ударила гораздо сильнее. Что я могу сказать, Илья, — Полина вздохнула, — ты, конечно, не должен был везти её к себе и ложиться с ней в постель. Честно говоря, от тебя я не ожидала подобного.

— Почему же?! — вдруг зло усмехнулся Илья, — я ведь совратил собственную племянницу! Как сказал мне Антон — у меня святого не осталось ничего!.. Я — выродок.

И Полина неожиданно решилась.

— Илья! — горячечно воскликнула она, — Ты не поверишь мне, если я тебе скажу, что не осуждаю тебя ни в чём! Ни в отношении Гели, ни Дины! Это правда! Геля была счастлива с тобой — разве этого мало? А Дина… как я не хотела бы своему сыну жены, готовой лечь с кем угодно в постель! Может быть, это нечестно по отношению к Саше. Но я буду рада, если она навсегда покинет нашу семью!

— В том-то и дело, мама Поля, — печально выговорил Илья, — что она никуда теперь от нас не денется, и навсегда останется в нашей семье. Она беременна…

— Беременна? — изумилась Полина, — и отец — Саша?

— Я думаю, да, хотя она ничего не говорит о сроке. Намекает, что отцом могу быть и я. У неё теперь повод для шантажа.

— Маленькая негодяйка! А что Саша?

— Он не знает пока… Вдруг, Полина, самое невероятное, что Динка забеременела от меня? Я не могу участвовать в дурацком тендере на звание отца ребёнка, если он может быть моим! Что если он и вправду мой? Я предам его ещё до рождения??? Как бы я не мог терпеть эту дрянь Динку, малыш ведь ни в чём не виноват!

— Илюша, Илюша… — повторяла Полина и не знала, что ещё добавить. Ей необходимо было собраться с мыслями, отбросить собственный эгоизм и как то помочь мальчикам.

— Я поговорю с Диной. Попытаюсь ей объяснить, что ребёнок — не предмет для спекуляций, — сказала она после минутного замешательства. — И Саша… Саша должен знать о её беременности.

— Полина, я тебя очень прошу — не надо, не вешай на себя всё это! Мы взрослые люди, и думаю, разберёмся во всём сами! Хорошо? Каждый имеет право на самостоятельный выбор. Я не хочу обидеть ни тебя, ни брата, но последнее время всё складывается как-то не очень Вы принимаете решение. Решаете за нас — казнить или миловать, любить или расставаться, выбираете нам родственников, отцов, женихов и невест… Тошно, Полина, тошно это… Ты ушла от Антона — почему? За что на нас на всех свалилась твоя эта нелюбовь? Я, может быть, буду резок и груб, но вы, старшие, сами не понимаете, что к чему в этой жизни! И творите всё, что бог на душу положит, не задумываясь особенно, что повлекут за собою ваши поступки. Полина, я очень тебя люблю. Но позволь мне самому разбираться в своих проблемах, касаются ли они Гели или Динки… Не хочу больше этих разговоров, выматывающих душу! К чему они привели — Гелка на грани срыва, Алла рассталась с любимым человеком, Сашка ломает свою жизнь из-за ненависти к Максу, а я…

— …Ты готов жениться на нелюбимой женщине и воспитывать чужого ребёнка! — горько закончила за него Полина.

Илья медленно поднялся со стула.

— Я пойду. Ни к чему все эти разговоры. Всё сложилось так, как сложилось. Мне иногда приходит в голову мысль, что всё было бы по-другому, если бы не умерла моя мама. Но я уже устал быть заложником этих обстоятельств — быть помехой другим, причиной несчастий. Даже если мне суждено — не хочу!

Илья уходил от Полины со смешанным чувством. Напрасно он был с ней резок. Она искренне хотела ему помочь. Ему, Геле, Саше…. Но нельзя брать на себя непосильную ношу. Он ведь тоже пытался — не смог.

14

Илья, бесцельно помотавшись по городу, приехал домой.

— Ну, наконец-то, заявился, — встретила его Дина, — зачем тебе собственная квартира, если ты в ней никогда не бываешь?

— Тебе — то что? — Илья не намерен был вступать с ней ни в какие переговоры и в дискуссии.

— Да так. Ничего. Я уже несколько дней, как собрала вещи и жду. Давай мне адрес и ключи!

— Какие ключи?

— От квартиры, которую ты мне снял! Ты чего, вообще не догоняешь? Сам же сказал, чтобы я убиралась до Нового года. Ну, что встал, как вкопанный не веришь своему счастью?

— Поехали, я тебя отвезу, — сквозь зубы сказал Илья, пытаясь не думать о том, правильно он поступает или нет, — а что это вдруг за перемена участи?

Дина хмыкнула:

— Ты, как все красавчики, чрезмерно избалован и думаешь, что жить с тобой — вечный праздник. Ошибаешься, дорогой. Ты так мне надоел!

— Ну, спасибо на добром слове… — всё ещё не веря в то, что неожиданно избавляется от одной огромной и трудной проблемы, проговорил Илья.

— А ты что думал — что я буду рассыпаться в благодарностях к тебе? разозлилась Дина, — надо же — облагодетельствовал!

— Я жду тебя в машине, — отрезал Илья и вышел из квартиры. Его подгоняло сейчас только одно страстное желание — освободиться от Дины хотя бы на какое-то время.

Минут через сорок они были на новой Динкиной квартире.

— Вот твоя комната. Не супер — шикарно, но кровать есть, стол, стул. На кухне плита и холодильник. В соседней комнате живёт девочка-студентка.

— Жалко, что не мальчик…

— За полгода я заплатил, — не слушая её, продолжал Илья, — вот тебе деньги на первое время и адрес фирмы, где я договорился по поводу твоей работы, после Нового года они тебя ждут. Только не говори им, что ждёшь ребёнка — не возьмут. Зарплата там более-менее приличная. И декретные выплатят. Я сказал, что ты классный секретарь-референт со знанием английского. На всякий случай — подучи пару фраз. Ну, если не получится звони мне, придумаем что-нибудь другое. Если нужны будут деньги — тоже звони сразу, — Илья торопился так, будто Дина могла сейчас передумать и снова вернуться к нему.

— Может, поцелуемся на прощание? — Дина будто его не слышала, — Всё же нас кое-что связывает, по крайней мере — одна ночь…

Илья отшатнулся от неё, как от чумной.

— Да что ты строишь из себя, Луганский? Тебе ведь было хорошо со мной в постели! Что — и колется, и хочется, и никто замуж не берёт? Ладно, расслабься… Я даже тебе благодарна — отчасти. Ещё не придумала за что, но всё же — благодарна. Ты, Илюха, не дрейфь, всё будет классно. А ребёнок этот не твой, конечно… Я тут подумала — а нафига вы все мне сдались? Что я сама сына или дочку не подниму? Не я одна по этой дорожке топала. И ты мне ничего не должен. Деньги эти я, конечно, вернуть вряд ли смогу… может быть, когда-нибудь потом…. — Дина перевела дух, — Давай, иди. Страдай дальше — живи. Привет семье.

Со смешанным чувством Илья покидал Дину. Он ведь не сделал никакой ошибки? Но почему так гадостно на душе? Может, оттого, что они с Диной чем-то похожи? Оба одинокие и неприкаянные, мучат себя и других.

Редкий организм выдержит такой прессинг, какой пришлось выдерживать Алле. Каждый день входить на работу как на поле битвы, держать себя в руках и не впадать в истерику оттого, что всё в очередной раз в её жизни сломалось… психологически Алла оказалась способна это выдержать, но не физически. В конце концов она слегла с высокой температурой, и произошло это как раз накануне 20 декабря — печальной даты — дня, когда должна была бы состояться её свадьба. Температура около тридцати девяти держалась несколько дней, и о том, что нужно идти работать не могло быть и речи. Алла с трудом доходила до кухни, чтобы налить себе воды, когда Юли не оказывалось дома. Есть Алла вообще ничего не могла и только под давлением Юли могла заставить себя проглотить ложку-другую бульона. А уж та-то старалась — носилась в аптеку, готовила полезные отвары и настои, вспоминала старинные методы борьбы с хворью. Алла послушно выполняла её указания. Она испробовала на себе всё, но болезнь никак не хотела отступать. Только в канун католического Рождества Алле стало полегче. Температура понизилась, отступила слабость, вялость и сонливость, перестали мучить кошмары по ночам. И Алла тут же собралась на работу.

Юля встала стеной. Призвала на помощь Антона Алексеевича и Алле пришлось опять послушно улечься в постель.

А в это время на работе Макс не находил себе места. Он метался как тигр в клетке. Он и представить себе не мог, как ему будет трудно и плохо оттого, что он не видит Аллу. Оказывается она нужна ему была как воздух ежедневное общение с ней — пусть теперь натянутое и очень сдержанное. Но он видел её, слышал её голос, сердился за её дерзость, упрекал во всех бедах, и вдруг в один прекрасный момент лишился всего того, что составляло смысл его жизни. Известие о том, что Алла больна, отчего-то резануло по сердцу острой жалостью и непривычным доселе чувством собственной вины.

— Что с ней? — не выдержал он однажды, влетев в кабинет Ильи, — чем она больна? Почему так долго держится температура?

Илья внимательно глянул на Макса и спокойно протянул ему телефонную трубку:

— Позвони ей и всё узнай. Номер напомнить?

Макс раздраженно бросил трубку на стол.

— А ты что — не знаешь?

— Я знаю, что Алла болеет и что о ней заботятся, за нею ухаживают, она ни в чём не нуждается и скоро поправится. Но тебе, похоже, нужно знать нечто большее? Только не говори, что тебе позарез понадобился главный экономист, а без него встала вся работа.

— Ты, мальчишка, как ты разговариваешь, — буркнул недовольно Макс.

— Простите, шеф, — сдержано ответил Илья.

— Да пошёл ты… — смягчился Макс. — ты бы узнал, может, нужны какие-нибудь дорогие лекарства…

— Я думаю, у неё всё, что нужно есть. Кроме одного — Максима Елхова собственной персоной. Сейчас очень подходящий момент, чтобы сделать шаг к примирению.

— Не твоего ума дело! Я не пацан, чтобы за ней бегать!

— Если ты думаешь, что Алла кинется к тебе на шею первая, то ошибаешься. Я хорошо её знаю.

— Не кинется, значит? — прищурился Макс. — гордячка сопливая… А я, знаешь ли, плевать хотел на её гордость! На ней свет белый клином не сошёлся!

— Ну, как знаешь… — невозмутимо ответил Илья, — я зарёкся влезать в чужие проблемы.

— Очень достойное решение, — усмехнулся Макс и покинул кабинет Ильи.

Саша заканчивал дела в фирме. Его решение уходить было непоколебимо. Оставались какие-то мелочи, Макс уже присмотрел ему замену. После того как новый человек будет введён в курс дела хотя бы в общих чертах — можно было собирать вещи и прощаться. З1 декабря был не самым походящим для этого днём — но именно он подводил черту всему. С утра 31 Саша принялся разбирать свой рабочий стол, сортируя вещи — с собой или в мусорную корзину. С этим тоже хотелось разделаться побыстрее, пока в офисе уже бывшие сослуживцы не начали шумное празднование — ещё не встречу Нового, но проводы старого уходящего года. С ребятами можно было бы посидеть напоследок, но не хотелось бередить расставаниями душу. Наступающий год Саша встречал в одиночестве. Динкин новый адрес, который ему принёс виновато щурясь Илья, он тут же выкинул, не читая. А Илье выговорил, чтобы тот больше не приставал к нему с намёками о необходимости примирения. С этой дешёвкой его отныне ничего не связывает. Илья заикнулся было о ребёнке, но Сашка взорвался — если бы он нужен был Дине в качестве отца, она не таскалась бы с кем ни попадя, а давным-давно всё бы ему сказала. И теперь её судьба его не интересует и пусть она устраивает свою жизнь там, где приблудилась. Сашка уже запретил говорить об этом матери, а Илье и подавно надо было помалкивать.

Сказать, что у Саши было плохо на душе — не сказать ничего. Ему было отвратительно, гнусно, мерзко, больно… Мама звала его встречать новый год к себе — это было бы правильнее всего — спокойно полежать перед телевизором, поедая мамины вкусности. Его никто не потревожит, не отвлечёт от невесёлых размышлений, разве что родные, если вдруг нагрянут к матери под Новый год. А с ними всегда было весело, да и не задержатся они надолго — умчатся по своим компаниям. Но, нет, к маме он не поедет, он решил по-другому. Найдёт где-нибудь самый завалящий и шумный кабак, сунет официанту баксов, чтобы тот нашёл ему местечко и напьётся вдрабаган. Оторвётся и отогреется душой с чужими людьми и про всё забудет.

— Александр Антонович, — всунулась к нему в кабинет голова Светы из бухгалтерии, — мы где-то через час накрываем столы, не опаздывайте. Учтите, без вас не начнём!

Света убежала, жизнерадостная, дальше. Саша выдвинул нижний ящик стола. Тут, кажется, ничего важного и нужного нет, можно содержимое целиком на помойку. Саша вытряхнул ворох бумаг на стол и принялся методично рвать на части. Так всё легче поместится в мусорное ведро. Он терзал бумагу, но вместо облегчения нахлынуло и захватило вдруг чувство ожесточения. Саше захотелось со всего размаху хлобыстнуть чем под руку попало по столу, по этим чертовым листкам, которые хранили этапы его жизни — день за днём. Той прежней и спокойной жизни. Ещё не так давно он был вполне счастлив, уверен в себе и в тех людях, что его окружают. Как всё оказалось призрачно и зыбко! Сашка сдержался, но не потому, что нашёл в себе силы свыше. А потому, что дверь снова открылась и на пороге появился тот, кого Саше хотелось бы меньше всего видеть.

— Проводишь инвентаризацию? — как ни в чём не бывало поинтересовался Максим.

— Да, последнюю…

— Значит, всё-таки бежишь, — хладнокровно подытожил он, — от кого — от меня или от себя?

Саша не удостоил его ни словом, ни взглядом. Они давно уже всё обсудили и решили, но Макс лишний раз не преминет поиздеваться. Он уже неоднократно называл Сашкино решение слабостью, не достойною настоящего мужика. И тем самым как бы подталкивал его — мол, давай-давай, не останавливайся на полпути, иди до конца, хоть в этом прояви твёрдость.

— Я скажу тебе одну вещь — честно, как на духу, — продолжил Макс. — я не хочу, чтобы ты уходил. По двум причинам. Во-первых, ты неплохой специалист, а во-вторых… ты умеешь говорить правду и слушать её. Хочешь напоследок?..

— Опять какую-нибудь гадость в мой адрес? — усмехнулся Сашка.

— Угадал. Только ты сначала ответь мне на один вопрос… Почему это ты так меня возненавидел? Как коллеги — мы находили общий язык, пусть не легко, но это даже было интересно — кто кого? Откуда тогда ненависть, презрение? Неужели из-за того, что я бросил тебя маленьким, вернее ещё не родившимся почти тридцать лет назад? Ну, ответишь честно? Или промолчишь?

Саша замер.

— Промолчишь, знаю, что промолчишь. Потому что не имеешь ты права меня осуждать, так как сам поступаешь так же. Диночка твоя не подарок, но ты это потом объяснишь своему сыну, дай Бог, сведёт тебя с ним судьба, как нас с тобой. А она ведь непременно сведёт… Что, сынок, кисло? Нельзя сидеть на двух табуретках — спокойно грешить самому и осуждать за подобное других. Выбирай уж что-нибудь одно.

— Ну и что ты предпочтёшь? — зло спросил Саша, — чтобы я женился или остался на работе?

— Я вот так думаю, что придётся тебе остаться, ибо подлость замысленная мало чем отличается от совершенной. Своего ребёнка ты уже предал. Не вскидывай на меня гневных глаз, я это проходил, я знаю.

Саша стиснул зубы и отвернулся к окну. Взгляд бессмысленно зацепился за крутящиеся в сером воздухе снежинки.

А Макс продолжал — медленно, размеренно и его слова впивались в мозг иглами.

— Нам нет теперь повода быть врагами. Я не хочу этого. Ты очень похож на меня. А воевать со своим отражением — бессмысленно и глупо.

Макс договорил, глянул на отвернувшегося к окну Сашку и оставил его одного — размышлять над услышанным, думать, думать и решать.

15

Полина с самого утра была занята приготовлением праздничного ужина. Она готовила много, ей давно уже не приходилось столько хлопотать у плиты но сегодня к ней обещали заглянуть её дети. Геля даже обмолвилась, что может быть, останется у неё на всю праздничную ночь. Это Полину очень обрадовало — по крайней мере, девочка не кинется в очередные сумасбродства. Ещё обязательно приедет Алла, Кирюша с Юлей, может быть, забежит Илья.

Но первым гостем оказался Антон. Совсем нежданный, названный, неожиданный. Он пришёл очень рано — прямо со службы, в форме и с маленькой ёлочкой.

— Это ведь всегда была моя обязанность — ёлка, я подумал, ты закрутишься и забудешь… — сказал он прямо с порога.

Полина и правда не успела выбрать себе ёлку.

— У меня игрушек нет, — улыбнулась она, вдыхая запах хвои и мороза.

— Я купил по дороге небольшой набор, так, ничего особенного, но елка не должна быть не украшенной, — Антон протянул Полине коробку с игрушками, — хочешь, я установлю тебе ёлку?

— Если это тебя не сильно затруднит…

— Ну о чём ты!

Антон занялся ёлкой — как всегда основательно и не спеша, Полина вернулась к своим заботам на кухне. Они перебрасывались короткими фразами о детях, о подарках, о погоде, о том, какие фильмы и передачи стоит посмотреть в новогодние праздники. И на мгновение Полине показалось, что всё вернулось, всё по-прежнему, они одна семья с общими заботами и проблемами. И неожиданно для себя, наверное, впервые в жизни она поняла, что это ей больше не докучает. Куда-то подевалась неприязнь вместе с тоскливой грустью, бывший супруг не казался больше чудовищем, покусившемся на её душу и сердце. Она чувствовала себя свободным человеком, который самостоятельно выбирает стиль жизни, занятия и друзей. Всю свою жизнь она мечтала о таком вольнолюбивом одиночестве, стремилась к нему, тяготясь необходимостью всегда быть в центре событий и внимания. А теперь, перестав быть главным звеном в механизме под названием большая семья, вновь обрела потерянное чувство радости бытия. Она была счастлива жить в этой маленькой квартирке, заниматься любимым делом в кризисном центре, строить свою жизнь исходя исключительно из собственных биоритмов и настроений. Может быть, это проявление эгоизма, но она, наверное, имеет право пожить для себя и собой.

— Ну вот, почти всё готово, принимай работу, — бодро отрапортовал Антон, — игрушки вешать я не решился, у тебя выйдет лучше.

Полина выглянула из кухни. Елочка смотрелась очень эстетично маленькая, аккуратная, пушистая.

— А она и без игрушек хороша! — искренне восхитилась Полина. — Девочки придут — пусть наряжают.

— Все собираются сегодня у тебя? — спросил Антон.

— Обещали забежать.

— А меня позвали к себе Борисовы. У них опять обширная программа с катанием с гор и фейерверками. Хочу взять с собой Аллочку, как ты думаешь, она достаточно окрепла после болезни?

— Я бы ещё не повезла её в такой мороз в лес. Борисовы — семья спортивная, они будут гулять до утра. А в их дачном домике не очень-то согреешься…

— Вот и я о том же переживаю… — вздохнул Антон, — что ж, придётся позвонить и извиниться… посидим дома, Юлька пельменей настряпала. Сварю Алле грог с травами… но, может быть, она решит у тебя остаться.

— Ну что ты, — улыбнулась Полина, — она ведь папина дочка.

Антону пора было уходить. Ёлка поставлена, пару теплых поздравлений напоследок и его снова ждёт большой дом — опустевший, осиротевший… В эту Новогоднюю ночь они останутся в нём с Аллой вдвоём — Кирилл и Юля уходят к друзьям.

— Антон, давай проводим старый год — у меня готовы пара салатов и есть бутылка хорошего вина, — вдруг предложила Полина, — сядем прямо здесь у ёлочки.

Антон поглядел на смутившуюся от собственных слов Полину и легко коснулся её руки.

— Я очень скучаю по тебе, — тихо сказал он, пытаясь прочитать в её глазах чувства. Но нет, она не отворачивается от него как раньше, не прогоняет взглядом, не раздражается при звуках его голоса. Любви в этих глазах тоже нет — появилось что-то другое — приятельское расположение и мягкость. Много это для него или мало? Бесконечно много и бесконечно мало. Ему всегда было мало её, не хватало любви, страсти, ему хотелось от неё болезненного влечения, чувственной зависимости…но, не случилось, не сложилось. Однако как он счастлив теперь! Неужели он будет любить эту женщину всю свою жизнь несмотря ни на что, прощая ей обиды, забывая оскорбления, снова и снова добиваясь её и завоёвывая. И вот теперь это простое дружеское расположение после стольких лет семейной жизни так безмерно его окрыляет, возвышает, дарует надежду. Антон Луганский получил поистине царский подарок в канун Нового года.

После обеда офис уже вовсю шумел. Народ торопился разгуляться, запастись положительными эмоциями на несколько праздничных дней. Звенели стаканы, звучала музыка, раздавались тосты. Всё как всегда, всё привычно беззаботно, весело, беспечно. Как будто праздники продлятся всю оставшуюся жизнь. Никто не желал думать о завтрашнем дне, сегодня все гуляют.

Макс присоединился к коллегам-подчиненным в самом разгаре торжества. Вошёл тихо, незаметно, этаким падишахом — покровителем. Гуляйте, ребята, тратьте молодую энергию, радуйтесь подаркам в виде небольших белых конвертиков с энной суммой денег — не большой, не малой, но вполне достойной его успешно развивающейся фирмы. Народ, уже нагретый до предела и осчастливленный барским денежным подарком, взвыл от восторга, при появлении шефа. Резкого на слова, надменного и не всегда всеми обожаемого начальника на этот раз принялись обихаживать со всех сторон — лучшее место, самая вкусная закуска, бокал шампанского, стопка водки, рюмка конька. Вокруг Макса замелькали лица, замельтешили фигуры, и он сразу не заметил ЕЁ.

А когда их взгляды пресеклись, он обмер и почувствовал головокружение. Она была безумно красива — похудевшая, с яркими пятнами румянца на бледной коже щёк, в рыхлом вязаном свитере с воротником под горло, в длинной юбке. Восковые пряди волос аккуратно сплетены в косу за спиной. Он не видел её десять дней, он был зол на неё, взбешен из-за того, что эта девчонка заставила его на протяжении всех этих дней беспрестанно думать о ней, звать к себе в мыслях, не находя сил сделать шаг навстречу. Он не мог сделать простых вещей — набрать телефонный номер и сказать несколько тёплых и спокойных слов, отправить букет цветов и уж тем паче заявиться к ней с повинной головой лично. Чтобы стыдливо прикрыть собственную слабость перед самим собой, он заставлял себя совершать иные поступки. Скрепя сердце он отправился к Саше — не потому, что так захотелось обрести сына или друга из-за неё. Ведь Сашка — немалое нечто, разделившее их. А между ними и так сейчас пропасть. Воздвигшаяся на гордыни, выстроившаяся из кирпичиков высокомерия и заносчивости. Он не мог предположить в себе столько сил для противоборства и столько бессилия противостоять им, уничтожающим самое себя.

Нет, он не обвинял себя ни в чём, он считал себя единственно правым и… давился этой своей правотой. Она каждый раз вставала костью в горле, когда в ответ на страстное желание видеть Аллу, целовать её, говорить с ней, он встречался с пустотой своего дома, осиротевшим рабочим местом у окна. Эти десять дней измотали его так, как не могли измотать годы. Он чувствовал себя разбитым, старым и злым. Но вот это личико снова перед ним. Эти ясные глазки не насмешливы и не надменны. Они умны, насторожены и задумчивы. Макс, втянув в себя воздух после опрокинутой рюмки коньку, резко поднялся с места. Он не слышал протестующих голосов. Он упорно выбирался из-за стола к выходу. Он спешил, он не замечал помех на своем пути. Он летел, как бронебойная пуля, стремясь быстрее выйти за дверь, за которой только что скрылась Алла. Он не понял, почему она ушла — его отвлекла череда поздравлений и тостов, а когда вновь перевёл взгляд в её направлении, она уже исчезала за дверью.

Макс нашёл Аллу в соседней комнате. Её душил кашель. Алла прижимала к губам платок одной рукой, а другой искала в сумочке таблетки. Он быстрыми шагами подошёл к ней. Она вздрогнула и отпрянула. Макс внимательнее глянул ей в лицо и понял, что это был не просто кашель, вместе с ним Аллу душили и слёзы.

— Ну всё, с меня достаточно этого цирка! — Макс решительно отвёл руки от её лица, — собирайся и немедленно едем домой.

— Никуда я не поеду, — с трудом выговорила Алла.

— Не поедешь? — прищурился Макс и тут же достал телефон, — Вася, очень быстро машину к подъезду.

— Не поеду! — звонко звучали в голосе слёзы, — я не позволю тебе обращаться со мной, как с вещью — хочу прогоняю, хочу зову обратно. Оставь меня в покое, я себя очень плохо чувствую!

— Я не оставлю тебя в покое — никогда! И если ты такая дурочка, что до сих пор этого не поняла — тем хуже для тебя. Собирайся, машина будет через минуту.

— Нет! — Алла не могла больше слышать этот приказной безапелляционный тон, она не хотела сдаваться, не хотела больше быть слабой и безропотной.

Макс шагнул в её сторону с выражением отчаянной решимости на лице, она отступила дальше, но уже через мгновение взлетела вверх, подхваченная его сильными, беспощадными руками. Он держал её крепко, стискивая плечи и ноги под коленями. Алла выронила сумку, но Макс и бровью не повёл. Он развернулся и быстрым шагом двинулся по коридору со своей строптивой ношей. Вместе с ней он спустился с четвёртого этаж, прошёл через холл, открыл ногой стеклянную дверь.

Шофёр Вася, ценимый Максом за точность и пунктуальность, увидев шефа с Аллой на руках, бросился открывать дверь машины. Алла даже не успела почувствовать холода, вдохнуть морозного воздуха опускающихся предновогодних ранний сумерек, как оказалась в жарко натопленном салоне комфортабельной машины.

Макс быстро сел рядом и захлопнул дверь. Когда он оторвался от Аллиных губ, она растерянно спросила, глядя как автомобиль несётся по улицам, полным праздничной суеты:

— А как же верхняя одежда?

— Вася съездит и всё привезёт. Но тебе в ближайшие дни она вряд ли понадобиться. А этой ночью особенно… Новый год, ты, моя драгоценная, встретишь в постели абсолютно обнаженной, разнеженной и усталой! Ну, а как встретишь год, так, говорят, его и проведёшь.

Макс снова принялся целовать Аллу, и ей всё это стало похоже на сказку. Её уносят сани Снежной королевы в безраздельный и вечный плен…. Но ведь она сама ухватилась руками за эту таинственную повозку.

Праздничный шум в офисе постепенно стихал, народ торопился по домам, на улице уже почти стемнело. В большой комнате, где проходило застолье с танцами, женщины уже начинали убирать посуду. Хозяйка офиса быстренько домывала полы в остальных комнатах, тщетно пытаясь найти секретаря Яну. Им вместе нужно было закрыть офис на праздники, проверить, всё ли остаётся в порядке.

Яна слышала, как хозяйка где-то вдалеке гремит вёдрами, но ей было не до этого. Запершись в первом попавшемся кабинете, в не очень удобной позе на столе, скинув на пол канцелярскую мелочёвку, они занимались любовью с Илюшей Луганским. Илья стискивал руками маленькую белую попку Яны, вихлявшуюся из стороны в сторону не в такт и не в ритм его движениям и думал о том, что своими криками Яночка поставит на уши всех оставшихся в офисе. Он очень сомневался насчёт хорошей звукоизоляции помещения. Яна сначала охала, ахала и постанывала, а потом принялась орать.

На счастье, никто не стал ломиться к ним в комнату. Яна сползла со стола, натянула малюсенькие кожаные шорты на обычное для них место, открыла дверь и выглянула в коридор.

— Фу, слава Богу, кажется всё умотались по домам. Тихо…

Яна, истомлено потянувшись, подошла к Илье, усевшемуся в кресло, и тут же взгромоздилась ему на колени, оплетя своими длинными ногами.

— Это было что-то… — томно прошептала она ему в ухо, — так со мной ещё никто не управлялся… Так грубо, больно — я не знала, что это может быть так классно. То-то девки около тебя табунами пасутся. Но я тебя сегодня к ним не отпущу! Сегодня ты — мой. Я закрою сейчас эту шарагу, и мы двинем к тебе, или, если хочешь, ко мне.

Илья не возражал, ему было абсолютно всё равно, где и с кем встречать Новый год. Где-то сегодня его ждали, Илья не помнил толком о том, кому обещал и с кем договаривался. Ну с Яной, так с Яной. Девчонка она взрывная и непредсказуемая — с ней будет весело, чего стоят одни только её сумасшедшие крики во время секса.

— Придётся ехать в магазин — у меня пустой холодильник, — мурлыкала Яна, гладя Илье грудь под расстёгнутой рубашкой, — а кстати, может, по коньячку?

На подоконнике сиротливо стояла початая бутылка, пара рюмочек. Тут же лежала коробка шоколадных конфет. Это они прихватили с собой от общего сборища, когда их потянуло «побродить» по закоулкам. Яна поставила нехитрое угощение на стол перед Ильей и сама села напротив рядом с бутылкой, упершись ногами в колени Ильи.

Илья аккуратно переместил Янины каблуки рядом с собой на кресле. А сам, потянувшись, откинулся назад, вытягивая ноги и умещая их прямо в ботинках на всё том же письменном столе.

В коридоре послышались чьи-то гулкие шаги.

— Ну вот, Грымза Иванна сейчас прискребётся, — вздохнула Яна, имея в виду уборщицу, красиво именуемую «хозяйкой офиса». Дверь приоткрылась, Илья поднял глаза.

В комнату заглянула растерянная Геля. Они с Аллой договорились встретиться в офисе, чтобы вместе выбрать маме подарок и поехать к ней. Геля обошла всё, но нигде Аллы не нашла. Никто не знал, куда она пропала. Геля даже заволновалась: Алла — человек обязательный и всегда выполняет свои обещания. Придётся ехать к маме одной. Вдруг Алла по какой-то причине приехала туда, не дождавшись Гели. Гелка уже шла к выходу, как заметила свет в одном из кабинетов и услышала будто чьи — то голоса.

— Илья…привет, — автоматически начала Геля. Яна лениво обернулась на звук её голоса и удивлённо вскинула брови — что, мол, это ещё за чудо природы? — ты не знаешь, где Алла?

— Нет… — Илье стало нехорошо от пронзительного Гелкиного взгляда оценивающего, сжигающего, уничтожающего.

— Нашу недотрогу уволок шеф, — брякнула Яна.

— Хорошо. Спасибо, — убито проговорила Геля и отшатнулась прочь, за дверь.

— Да не за что, — хмыкнула Яна и снова повернулась к Илье.

Пару минут тот сидел будто в оцепенении, не слыша легкомысленного щебета своей новой подружки. Потом он резко сбросил ноги со стола, так что едва не снёс и коньяк, и рюмки, и саму Яну, рванулся с места, на ходу заправляя рубаху в брюки.

Яна только и успела, как раздосадовано крикнуть ему вслед:

— Штаны не потеряй, Луганский!

Илья мчался по коридору вслед за Гелей. Но по привычке он бросился к парадной лестнице и лишь потом до него дошло, что Геля наверняка спустилась по второй, запасной — она была ближе.

— Геля, подожди! Геля! — кричал он в пустоту, прыгая через три ступеньки. — Геля, постой, я люблю тебя! Я люблю тебя, Геля!..

На улице совсем завьюжило. Стало крепко холодно. Продавец в киоске считала минуты до окончания работы — скорее бы домой, за праздничный стол. Народ — вон уже вовсю гуляет. Особенно эти, из восьмиэтажки напротив. Надо ж так напраздноваться — едва голышом по улице не бегают. Тут сидишь, в трёх шубах, дрожишь, а они — одни за другими налегке да на мороз выскакивают. Сначала мужик бабу вытащил без верхнего, ну, они, правда, сразу в машину сели. А теперь вон — ещё один несётся — в одной рубашоночке. За кем, куда?

Ну, понятно, за девицей. Догнал. Беседует. Сколько ж ты водки выпил, что в такую холодищу не мёрзнешь? Видать, многонько. Ну, народ наш крепкий!

А ему как будто всё нипочём. Тянет её к себе… уговаривает словно. А, ну вот, уже целует. Слава Богу, договорились, не успеет обморозиться паренёк-то… Да уж, хорош целоваться, ступайте себе домой, праздновать. С Новым годом!..

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая