«Коктейль на троих»

Маделин Уикем Коктейль на троих

Автор выражает глубокую признательность своему агенту Араминте Уайтли, а также Линде Эванс, Салли Гаминара и другим сотрудникам «Трансуорлд» за их веру и постоянную поддержку. Кроме того, автор благодарит своих родителей и сестер за их благожелательность и терпение. Особая благодарность моим друзьям Анне-Марии и Джорджу Мосли, которые всегда держали наготове шейкер для коктейлей.

И наконец, автор благодарит своего мужа Генри, без которого эта книга не состоялась бы и которому она посвящена.

Глава 1

Толкнув тяжелую стеклянную дверь бара «Манхэттен», Кендис Брюин сразу окунулась в знакомое тепло, гомон голосов и бряцанье тарелок. Была среда, и время только приближалось к шести вечера, но бар оказался почти полон. Официанты в темно-зеленых галстуках и таких же тужурках стремительно скользили по натертым паркетным полам, разнося напитки и закуски. Девушки в обтягивающих, сильно декольтированных платьях, сгрудившись у стойки, окидывали свои охотничьи угодья взглядами, в которых смешались вызов и надежда. Тапер за роялем извлекал из своего инструмента мелодии Гершвина, которых, впрочем, было почти не слышно за гомоном толпы.

Снимая куртку, Кендис с неудовольствием подумала, что в «Манхэттене» становится что-то слишком многолюдно. Когда они с Мэгги и Роксаной впервые набрели на этот бар, он был очень тихим и уютным, словно специально созданным для встреч подруг. Обнаружили они его случайно, когда после напряженного рабочего дня искали место, где можно было бы сесть и спокойно выпить. Тогда бар «Манхэттен» был старомодным заведением с облезлыми табуретками из искусственной кожи и намалеванной прямо на стене облупившейся панорамой Нью-Йорка. Посетителей в баре было немного, и вели они себя тихо – в основном сюда приходили пожилые джентльмены с совсем юными спутницами.

Кендис, Роксана и Мэгги с ходу заказали по коктейлю, потом попросили повторить и к концу вечера окончательно убедились, что у бара есть шарм и что в ближайшее время надо будет наведаться сюда еще раз.

Так вот и родился их «коктейль-клуб».

Увы, с тех пор многое изменилось. Бар «Манхэттен» был перестроен, переоборудован и расширен. Теперь о нем писали во всех глянцевых журналах, и по вечерам оба зала заполняла толпа состоятельных молодых людей и миловидных девушек, считавших хорошим тоном заглянуть сюда после работы. Поговаривали, что раз или два в «Манхэттене» были замечены самые настоящие знаменитости. Стоило ли удивляться, что теперь даже официантки здесь выглядели как манекенщицы, пришедшие подработать после утомительной ходьбы по подиуму?

«Пора нам подыскать место поспокойнее, – подумала Кендис, вручая куртку гардеробщице и получая взамен серебряную пуговицу, оформленную в стиле арт-деко. – Потише, поменьше и поуютнее».

Она, впрочем, понимала, что вряд ли они переберутся в другой бар – слишком много приятных воспоминаний было связано у них с «Манхэттеном». Да и ходили они сюда слишком давно, чтобы вот так вот запросто взять и сменить место своих ежемесячных встреч. Слишком многими тайнами обменялись они за фирменными, словно инеем покрытыми бокалами мартини, чтобы искать другой бар. В любом новом месте им пришлось бы начинать все сначала, и неизвестно, что бы из этого вышло. А так каждая из трех подруг твердо знала, где она должна быть вечером первого числа каждого месяца.

Напротив гардероба висело на стене большое зеркало, и Кендис бросила туда мимолетный взгляд, чтобы проверить, в порядке ли волосы и не потекла ли косметика (тот необходимый минимум, который она себе позволяла).

Осмотром Кендис осталась довольна. Ее коротко подстриженные волосы лежали так, словно она только что вышла от парикмахера, косметика тоже не пострадала, а простой черный брючный костюм с бледно-зеленой шелковой блузкой сидел просто идеально, хотя был не бог весть каким дорогим.

Отвернувшись от зеркала, Кендис быстро обежала взглядом зал, но не увидела ни Роксаны, ни Мэгги. Несмотря на то, что все трое работали в одном месте, а точнее – в редакции журнала «Лондонец», в бар подруги редко являлись одновременно. Роксана, уйдя на вольные хлеба, и вовсе числилась внештатным корреспондентом и использовала офис редакции только затем, чтобы совершать междугородние и международные звонки и договариваться об очередной командировке. Что касалось Мэгги, то ей, как ведущему редактору, часто приходилось задерживаться на совещаниях.

«Но только не сегодня! – подумала Кендис, бросая быстрый взгляд на наручные часики. – Сегодня у Мэгги есть все основания смыться с работы пораньше».

Машинально одернув костюм, Кендис двинулась по проходу. Заметив, что какая-то парочка собирается вставать, она поспешно свернула к их столику. Молодой человек не успел еще освободить стул, а Кендис уже скользнула на его место, изобразив на лице благодарную улыбку. В «Манхэттене» мешкать не приходилось – если хочешь занять столик, нужно поворачиваться, иначе останешься ни с чем. Впрочем, подругам это всякий раз удавалось. Они всегда сидели за отдельным столиком, и это тоже было частью традиции.

Мэгги Филипс остановилась перед дверями бара «Манхэттен» и, поставив на землю внушительных размеров сумку, битком набитую мягкими игрушками, без церемоний подтянула морщившие на коленях колготки для беременных. «Еще три недели, – подумала она, разглаживая последнюю складочку. – Еще целых три недели мучиться в этих проклятых колготах!» Глубоко вздохнув, она подобрала сумку и толкнула входную дверь.

От шума и тепла у нее сразу закружилась голова. Схватившись за стенку, Мэгги несколько секунд стояла неподвижно, стараясь не потерять равновесия. Одновременно она быстро моргала, чтобы избавиться от заволакивающего глаза тумана.

– С вами все в порядке, дорогая? – осведомился чей-то незнакомый голос.

Повернув голову, Мэгги увидела участливое лицо гардеробщицы.

– Да, все в порядке, – ответила она, через силу улыбнувшись.

– Вы уверены? Может быть, все-таки лучше принести вам стакан воды?

– Нет, не стоит. Со мной правда все нормально.

Стараясь чем-то подкрепить свои слова, Мэгги принялась активно освобождаться от просторного теплого свингера. Ее черный костюм для будущих мам выглядел настолько элегантно, насколько это вообще было возможно, однако даже он не мог скрыть, что она находится на последнем сроке беременности. Самой себе Мэгги часто казалась похожей на воздушный шарик, который по ошибке наполнили не летучим гелием, а водой.

Мужественно встретив оценивающий взгляд гардеробщицы, Мэгги протянула ей свингер и подумала: «Клянусь чем угодно: если она спросит, когда должен родиться ребенок, я тресну ее сумкой по голове!»

– Когда же должен родиться ваш ребеночек, дорогая? – осведомилась гардеробщица.

– Двадцать пятого марта, – ответила Мэгги, широко улыбаясь. – Еще через три недели!

– Вы, надеюсь, уже собрали свой «тревожный чемоданчик»? – Гардеробщица подмигнула. – Такие вещи не стоит откладывать.

Мэгги почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. «Кому какое дело, собрала я вещи для больницы или нет?!» – в ярости подумала она. И почему буквально все заговаривают с ней именно об этом, словно нет никаких других тем для разговоров? Буквально сегодня какой-то подвыпивший мужчина подошел к ней в пабе, куда она зашла пообедать, и, указывая на ее живот сосискообразным пальцем, косноязычно пробормотал: «Примите поздравления, дорогуша. Кого ждете: мальчика или девочку?!»

От этого осточертевшего вопроса Мэгги едва не стошнило прямо на него, и она сдержалась лишь с большим трудом.

– Ваш первенец, насколько я понимаю, – заметила гардеробщица без малейшего намека на вопросительную интонацию.

«Неужели это так очевидно? – с горечью подумала Мэгги. – Неужели всему миру с первого взгляда ясно, что я, Мэгги Филипс – или миссис Дрейкфорд, как ко мне обращаются в клинике, – еще ни разу не рожала и не имею никакого опыта в обращении с детьми? О, я несчастная!..»

– Да, это мой первый ребенок, – ответила она сколь возможно любезно и протянула руку, надеясь поскорее получить серебряную пуговицу-номерок и пройти в зал.

Однако гардеробщица и не думала ее отпускать. Едва не пуская слюни от умиления, она во все глаза таращилась на раздутый живот Мэгги.

– Видите ли, у меня у самой четверо, – сообщила она. – Три девочки и мальчик. И каждый раз последние несколько недель беременности казались мне самым удивительным временем в жизни! Не спешите выбрасывать их из памяти, дорогая. Вот попомните мои слова – когда-нибудь вы будете вспоминать эти дни с добрым чувством. А вы знаете, что…

– Да, конечно, – перебила ее Мэгги, приятно улыбаясь. – Вы правы.

«Отстанешь ты или нет?! – мысленно возопила она. – Да, я ничего об этом не знаю и знать не хочу. Зато я лучше всех умею сверстать номер и все знаю о полях, полноцветной печати и шрифтах. О боже, за что мне такие муки?!»

– Мэгги!

Она обернулась на голос и встретилась взглядом с Кендис.

– Я увидела тебя в зеркале, – объяснила подруга. – Я сама только что пришла, но успела занять столик.

– Превосходно!

Мэгги пробиралась следом за Кендис сквозь толпу, ежась под направленными на нее любопытными взглядами. Насколько она успела заметить, она была здесь единственной женщиной в положении. Да что там говорить – во всем баре не было даже ни одной толстой женщины! Куда бы Мэгги ни бросила взгляд, всюду она видела худющих восемнадцатилетних девчонок с плоскими животами, тонкими, как спички, ногами и торчащими вперед крошечными грудками.

– Как ты себя чувствуешь? – Кендис остановилась возле столика и придвинула ей стул.

«Я не больна!» – хотела огрызнуться Мэгги, но только поблагодарила подругу и села.

– Закажем что-нибудь или подождем Роксану? – спросила Кендис.

– О, я не знаю. – Мэгги слегка пожала плечами. – Наверное, лучше подождать.

– Но с тобой точно все в порядке? – с любопытством осведомилась Кендис.

Мэгги вздохнула:

– Кажется, да. Просто мне до тошноты надоело быть беременной! Знаешь, как ко мне относятся окружающие?

Как будто я – слабоумная, и меня надо жалеть и гладить по головке.

– Ты – слабоумная?! Да ты выглядишь просто прекрасно!

– Ох, перестань, Кен. Ты же видишь, какая я толстая! Безобразно толстая!

– Послушай, Мэгги, – твердо сказала Кендис, – в доме напротив моего живет одна девчонка, которая тоже в положении. Так вот, я уверена – если бы она увидела тебя, она бы тотчас выкинула от зависти!

Мэгги рассмеялась:

– Кендис, я тебя просто обожаю! Ты всегда умеешь найти нужные слова и утешить меня.

– Но ведь это правда! – Кендис потянулась за карточкой меню в темно-зеленой кожаной папке с серебряными застежками. – Ну-ка посмотрим, что у нас тут есть. Я уверена, Роксана сейчас подойдет.

Роксана Миллер в это время была в дамской комнате. Стоя перед зеркалом, она тщательно подкрашивала губы красновато-коричневым карандашиком. Закончив, она крепко сжала губы и отступила на шаг, критически разглядывая свое отражение.

Собственные скулы ей всегда нравились. Роксана часто думала – какое счастье, что этого у нее уже никто не отнимет. Но вот белки светло-голубых глаз показались ей желтоватыми, как у заядлой курильщицы, кожа после трех недель лежания на Карибских пляжах покрылась слишком темным загаром, а от этого нос выглядел чересчур длинным и – о, ужас! – крючковатым. Бронзовые с золотистым оттенком волосы свободно падали на плечи из-под воткнутого в них черепахового гребня – пожалуй, даже слишком свободно. Что ж, по крайней мере это она в состоянии поправить.

Пошарив в сумочке, Роксана достала щетку для волос и попыталась привести прическу в порядок.

Как всегда в последнее время, на ней была белая майка. Роксана была уверена – ничто так не оттеняет тропический загар, как простая белая майка, но сегодня контраст показался ей слишком уж резким. «Наверное, я переборщила с солнечными ваннами – вот и стала похожа на мулатку», – вздохнула Роксана, убрала щетку в сумочку и… невольно улыбнулась своему отражению. Несмотря на все изъяны (а собственную внешность Роксана оценивала совершенно объективно), общее впечатление было вполне сносным.

Позади раздался шум спускаемой воды, и дверца одной из кабинок отворилась. Из кабинки, поправляя на ходу юбку, вышла девушка лет девятнадцати. Остановившись рядом с Роксаной, она наклонилась к раковине, чтобы помыть руки. У нее была светлая, гладкая кожа и большие темные глаза, которые казались сонными. Прямые до плеч волосы, постриженные а-ля Нефертити, напомнили Роксане абажур лампы. Губы девушки были темно-красными, словно спелая слива. Косметикой она явно не пользовалась, да это ей было и ни к чему.

Перехватив взгляд Роксаны, незнакомка улыбнулась и вышла. Дверь за ней давно закрылась, а Роксана все стояла перед зеркалом и разглядывала себя. Отчего-то она вдруг почувствовала себя неопрятной и очень-очень старой. А что может быть противнее тридцатитрехлетней старухи, которой все еще очень хочется нравиться?

Одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы Роксане расхотелось улыбаться. Все следы воодушевления и радости исчезли с ее лица, уголки губ скорбно опустились, а взгляд потух. С холодным вниманием разглядывала она крошечные красные звездочки лопнувших сосудов на щеках. Ей сказали, это у нее от карибского солнца. Черта с два – от солнца! Возраст есть возраст.

За спиной Роксаны снова скрипнула дверь. Обернувшись, она увидела Мэгги, которая широко улыбалась, и ее каштановые волосы блестели в свете ярких потолочных ламп.

– Ну что же ты? Мы тебя уже заждались!

– Бегу, дорогая! – Роксана улыбнулась в ответ и поспешно засунула косметичку в сумочку. – Я просто прихорашивалась.

– Тебе это ни к чему! – заявила Мэгги категоричным тоном. – Ах, какой у тебя роскошный загар!

– Это все Карибы, – объяснила Роксана. – Жгучее солнце, иссушающий ветер, москиты и прочие прелести…

– Не желаю ничего слышать! – Мэгги даже уши заткнула. – В конце концов, это просто несправедливо! Почему я никогда никуда не езжу? Впрочем, с моим везением, если меня когда и отправят в командировку, то только в Гренландию. Или в Антарктиду. Иди-ка в зал, пока Кендис не отправилась нас разыскивать, а я сейчас приду.

Войдя в бар, Роксана сразу увидела Кендис, которая сидела за столиком и сосредоточенно изучала меню. При виде ее на губах Роксаны снова заиграла невольная улыбка. Кендис всегда выглядела одинаково – вне зависимости от того, где она находилась и что на ней было надето. Ее кожа неизменно была гладкой и чистой и как будто излучала спокойное матовое сияние; коротко подстриженные волосы всегда были тщательно уложены, и даже ямочки на щеках, появлявшиеся каждый раз, когда Кендис улыбалась, очень ей шли. И всегда, насколько помнила Роксана, Кендис смотрела на мир открытым и приветливым взглядом больших глаз, обрамленных густыми ресницами. «Неудивительно, что она – такая хорошая журналистка», – тепло подумала Роксана. Люди, у которых Кендис брала интервью, просто не могли не проникнуться к ней доверием.

– Эй, Кен, как дела? – окликнула она подругу. Кендис слегка вздрогнула от неожиданности, потом подняла голову и в следующий миг улыбнулась Роксане своей доверчивой и ласковой улыбкой.

«Удивительная вещь, – подумала Роксана. – Я могу спокойно пройти мимо сотни очаровательных младенцев в колясочках и не почувствовать ничего, однако одного взгляда на Кендис мне подчас достаточно, чтобы испытать прилив самой настоящей материнской нежности». Она решила, что, должно быть, какой-то неосознанный инстинкт заставляет ее испытывать совершенно иррациональное желание оберегать и защищать эту девушку с круглым личиком и чистым, как у невинного младенца, взглядом. Вот только от чего она должна защищать Кендис, Роксана толком не знала. От всего мира? От чужаков? От мужчин? Но ведь это было по меньшей мере смешно, и умом Роксана это понимала. В конце концов Кендис была всего на три или четыре года моложе ее и, конечно, давно знала, как устроен этот мир и чего ей следует опасаться. И все же рядом с ней Роксана часто ощущала себя человеком другого, старшего поколения.

Приблизившись к столику, она наклонилась и расцеловала Кендис в обе щеки.

– Ты уже что-нибудь заказала?

– Нет, я пока только смотрю. Никак не могу решить, что лучше – «Летний вечер» или «Городская легенда».

– Возьми лучше «Легенду», – посоветовала Роксана. – «Летним вечером» только заборы красить, к тому же его положено подавать с зонтиком.

– Правда? – Кендис слегка нахмурилась. – А разве это имеет значение? Зонтик, я имею в виду… Ты сама-то что возьмешь?

– «Маргариту». Как и всегда. В Антигуа я только ее и пила. «Маргарита» и солнце, солнце и «Маргарита» – вот все, что нужно человеку.

– Значит, тебе понравилось на Карибах? Расскажи-ка поподробнее! – Кендис подалась вперед, в глазах ее заблестело любопытство. – А как там было с мальчиками?

– Превосходно! – отозвалась Роксана. – Там их было достаточно, чтобы я могла выбирать. Один мне запомнился больше других – после первого раза он приходил ко мне четырежды. Признаться, мне это даже начало надоедать.

– Какая ты все-таки испорченная! – вздохнула Кендис со смесью восхищения и зависти.

– Просто я хороша в постели – вот почему я так нравлюсь мужчинам. Многие из них не прочь повторить, да только это зависит от меня. Для начала, дорогая, мужчина должен понравиться мне – только в этом случае он может на что-то рассчитывать.

– А как же насчет твоего… – Кендис смущенно замолчала, но Роксана прекрасно ее поняла.

– Ты имеешь в виду Мистера Женатика с кучей детишек? – небрежно уточнила она.

– Ну да… – Кендис слегка порозовела. – Разве он не ревнует, когда ты…

– Мистеру Женатику никто не разрешал ревновать! – Роксана с притворной строгостью сдвинула брови. – В конце концов, у него есть жена, и если у него кое-где чешется… По-моему, это только справедливо, ты не находишь?

Ее глаза чуть заметно сверкнули, и Кендис, стушевавшись, прикусила губу. Роксана не особенно любила обсуждать свои отношения с Мистером Женатиком. Насколько было известно Кендис, Роксана начала встречаться с ним еще до того, как они трое познакомились и подружились, однако за все время она ни разу даже не назвала его по имени, не говоря уже о том, чтобы рассказывать о нем нечто такое, что могло бы раскрыть его инкогнито. Кендис и Мэгги часто шутили между собой, что любовник Роксаны, должно быть, известный политик или крупный бизнесмен, и, конечно, он богат, влиятелен и дьявольски сексуален. Такая женщина, как Роксана, вряд ли обратила бы внимание на кого-то заурядного. Другой вопрос – действительно ли она его любила. Порой подруги в этом сомневались, поскольку Роксана часто говорила о своем любовнике почти пренебрежительно или, во всяком случае, без особенной теплоты.

– Слушай, ты извини, пожалуйста, но я закурю, – сказала Роксана, доставая из сумочки пачку сигарет. – Пусть зародыш Мэгги немного потерпит – ведь ему бы, наверное, не хотелось, чтобы старая тетя Рокси загнулась от никотинового голодания.

– Дыми на здоровье! – сказала Мэгги, подходя к столику. – Вряд ли табачный дым может быть хуже автомобильных выхлопов и заводского чада. – С этими словами она села на стул и поманила ближайшую официантку. – Ну, девочки, с чего мы сегодня начнем?

Когда официантка, одетая в темно-зеленый приталенный жакет, приблизилась к их столику, Кендис с любопытством уставилась на нее. Что-то в ее облике казалось смутно знакомым. Эти светлые волнистые волосы, этот вздернутый носик, серые, чуточку усталые глаза… Где-то, когда-то она это уже видела! Даже то, как официантка движением головы отбрасывала волосы со лба, было Кендис знакомо. Она только никак не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах они сталкивались.

– Что-нибудь не так? – вежливо спросила официантка, и Кендис вспыхнула.

– Нет-нет, все в порядке, просто я… Гхм… – не зная, куда деваться от смущения, она снова уткнулась в меню.

В «Манхэттене» подавали больше сотни разных коктейлей, и Кендис иногда казалось, что это уж чересчур.

– Мне «Мексиканский свинг», пожалуйста, – сказала она.

– Мне – «Маргариту», – попросила Роксана.

– А мне… я не знаю! – растерялась Мэгги. – Вообще-то я уже пила сегодня за обедом.

– Может быть, «Кровавую Мэри»? – с невинным видом предложила Кендис, подразумевая классическую смесь водки с томатным соком.

– Нет, что ты, он слишком крепкий! – испугалась Мэгги. – Впрочем, черт с ним, принесите мне «Падающую звезду».

– Отличный выбор, – одобрила Роксана. – Ребеночек должен привыкать к спиртному, главное – ты сама не упади. А теперь… – Она запустила руку в сумочку и весело объявила: – Подарочный час!

– Подарки? Кому? – удивилась Мэгги, поднимая голову. – Надеюсь, не мне? В последнее время меня буквально завалили подарками. Кроме того, у меня скопилась уйма оплаченных талонов на посещение магазина «Мать и дитя». Сотен на пять, не меньше!

– Детские талоны? Разве это подарок?! – Роксана презрительно наморщила нос. – Я приготовила кое-что получше!

С этими словами она поставила на стол крошечную коробочку, обтянутую голубым шелком.

– Вот какой подарок тебе нужен!

– Это от Тиффани? Ой, это и правда мне?! – Мэгги неловко открыла коробочку отекшими пальцами и осторожно достала оттуда что-то серебряное. – Не могу поверить! Это же погремушка!..

Она несколько раз тряхнула игрушку, и все трое рассмеялись от восторга.

– Дай мне погреметь! – попросила Кендис.

– У тебя будет самый модный ребенок в графстве, – заявила Роксана с довольным видом. – Если у тебя родится мальчик, я подарю ему такие же запонки для манжет.

– Чудесная вещица! – вздохнула Кендис, с восхищением глядя на погремушку. – По сравнению с ней мой подарок просто бледнеет. И все-таки… – Положив погремушку на стол, она вынула из сумки два объемистых прозрачных пакета.

– Кендис Брюин, что это такое? – прокурорским тоном спросила Роксана, заметив в сумке еще несколько таких же пакетов. – Кажется, я вижу чайные полотенца! И губку!..

Она ловко выхватила из сумки один из пакетов и подняла высоко вверх. Полотенца были голубыми, а губка – желтой; на пакете красовалась надпись «Благотворительная ассоциация молодых христианок».

– Сколько ты за это заплатила? – требовательно спросила Роксана.

– Совсем немного, – поспешно ответила Кендис. – Так, пустяки какие-то… Ну, пять фунтов.

– Это за каждый пакет, – вздохнула Мэгги, закатывая глаза. – Ну что нам с ней делать, Рокси? По-моему, Кендис уже скупила все, что только было на складе этой «Ассоциации»!

– Но ведь чайные полотенца всегда могут пригодиться. Это очень полезная вещь! – защищалась Кендис. – К тому же мне всегда так неудобно отказывать молодым христианкам…

– Вот именно! – заметила Мэгги. – Ты покупаешь у них эти поделки не потому, что они помогают бездомным детям, а потому, что тебе «неудобно»!

– Но ведь в конечном итоге мои деньги все равно пойдут на организацию бесплатных столовых для детишек, – возразила Кендис. – Так разве не все равно…

– Нет, Кендис, не все равно, – сурово перебила Мэгги. – Одно дело – по-настоящему заниматься благотворительностью, и совсем другое – успокаивать свою совесть, потому что… О боже, как можно быть такой безвольной?! Я просто не могу!.. Где мой коктейль, черт возьми, где моя «Падающая звезда»?!

– Как бы там ни было, – вставила Роксана, – вывод один: Кендис должна сказать решительное «нет» молодым христианкам и их чайным полотенцам. Надеюсь, это ясно?

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласилась Кендис, запихивая улики обратно в сумочку. – Больше никаких чайных полотенец. А для тебя, Мэгги, у меня есть еще один подарок. – Она достала большой конверт и вручила его подруге. – Можешь воспользоваться когда пожелаешь!

За столом наступила тишина. Мэгги открыла конверт и достала оттуда бледно-розовую карточку с разводами, как на банкноте.

– Абонемент на массаж с ароматерапией, – прочла Мэгги. – Боже, Кендис, ты заплатила сразу за десять сеансов!

– Я подумала, тебе может захотеться сходить на массаж. Хочешь – до родов, хочешь – после. Собственно говоря, тебе даже не надо никуда ходить – массажистка приедет к тебе на дом.

Мэгги подняла голову, и в глазах ее заблестели слезы благодарности.

– Огромное спасибо, Кен! Знаешь, это единственный подарок, который преподнесли мне. Мне, а не ребенку, – наклонившись вперед, она обняла Кендис за плечи. – Спасибо тебе, дорогая!

– Нам будет тебя очень не хватать, – сказала Кендис. – Постарайся не засиживаться в этом своем отпуске по уходу слишком долго!

– Но ведь вы можете навещать меня и ребенка! – возразила Мэгги.

– На твоей загородной фазенде? Благодарю покорно! – Роксана саркастически хмыкнула. – «Миссис Дрейкфорд с новорожденным изволили выехать для отдыха в свою загородную резиденцию!» С тем же успехом ты могла бы переехать в Канаду, а еще лучше – в Австралию! – И она состроила страшную гримасу Кендис, которая прилагала поистине нечеловеческие усилия, чтобы не захихикать.

Когда год назад Мэгги заявила, что она и ее муж Джайлс будут жить в коттедже под Лондоном, подруги сразу представили себе небольшой аккуратный домик в двадцати минутах езды от столицы, с крошечными подслеповатыми окошками и огороженным зеленым штакетником садом размером чуть больше обеденного стола. Но действительность превзошла все их ожидания. Новый дом Мэгги носил название «Солнечные сосны», хотя никаких сосен там почему-то не было, а были буковые и ясеневые рощи и обширные поля, окружавшие его со всех сторон. В самом доме было десять спален, большая и маленькая гостиные, библиотека, бильярдная и плавательный бассейн с подогревом. Сгоряча подруги решили, что Мэгги ненароком окрутила миллионера, но все оказалось несколько проще – Джайлс Дрейкфорд был одним из высокопоставленных служащих крупной финансовой корпорации.

«Почему ты ничего нам не сказала? – требовательно спросила Кендис, когда все трое сидели на просторной кухне Мэгги и пили чай, приготовленный на промышленных размеров электроплите. – Похоже, вы с мужем просто купаетесь в деньгах!»

«Ничего мы в них не купаемся! – ответила Мэгги, поднося к губам тонкую чашку бриджуотерского фарфора. – Просто этот дом… он кажется больше, чем на самом деле, потому что находится за городом».

Именно эти слова подруги никогда не упускали случая ей напомнить.

– Загородное поместье Дрейкфордов просто кажется большим, – объясняла теперь Кендис Роксана, изо всех сил стараясь не засмеяться. – Потому что оно находится за городом и потому что стоит посреди участка площадью в несколько гектаров земли. Когда Джайлс построит там небольшой аэродром, мы сможем прилетать к нашей крошке Мэгги на ее личном вертолете, а пока…

– Да заткнитесь вы! – добродушно буркнула Мэгги. Вот, кажется, несут наши коктейли.

К ним снова шла белокурая официантка, держащая на одной руке поднос с тремя бокалами. Один был совсем низкий, с сахарной обсыпкой вдоль края; другой – высокий, украшенный ломтиком лайма. Третий представлял собой обычный узкий бокал для шампанского; он был украшен клубничиной.

– Классно! – выдохнула Роксана. – Главное, никаких вишен! Я их терпеть не могу.

Официантка ловко расставила бокалы по картонным поддонникам, сняла с подноса вазочку с подсоленным миндалем и незаметно положила на край стола счет. Когда она выпрямилась, Кендис снова посмотрела ей в лицо, надеясь подстегнуть свою память. Она была уверена, что знает эту девушку. Но откуда?

– Большое спасибо, – поблагодарила Мэгги.

– Не за что.

Официантка в ответ улыбнулась. И как только она сделала это, Кендис сразу все вспомнила.

– Хизер! Хизер Трелони! – вырвалось у нее. Кендис тотчас пожалела о своей несдержанности, но было поздно. Официантка медленно повернулась к ней.

Глава 2

– Простите, я не… – озадаченно начала официантка. – Разве мы… – Она всмотрелась в лицо Кендис пристальнее, и внезапно ее взгляд прояснился. – Ну конечно, Кендис! – воскликнула она. – Я не ошиблась, вы – Кендис? Вот только фамилию вашу я запамятовала.

– Брюин. Кендис Брюин, – ответила Кендис каким-то странным, деревянным голосом. Подруги удивленно взглянули на нее. Казалось, каждый звук собственного имени давался ей с трудом. Кендис Брюин… Это имя повисло в воздухе, словно облако дыма, словно воздушная мишень, которую тащит за собой учебный самолет. А мишень для того и предназначена, чтобы поражать ее из всех видов оружия.

Хизер нахмурилась, и Кендис невольно съежилась, ожидая, когда она вспомнит и обрушится на нее с упреками и обвинениями. Ну почему, почему Хизер молчит? Неужели она забыла? Неужели она не знала?

– Кендис Брюин, ну конечно! – воскликнула Хизер. – Я должна была узнать вас сразу же!

– Как любопытно, – вмешалась Мэгги. – Вы, оказывается, знакомы? Откуда же вы друг друга знаете?

– Мы учились в одной школе, – быстро ответила Хизер. – В последний раз мы виделись… много лет назад. – Она снова посмотрела на Кендис. – Знаете, когда я принимала заказ, мне показалось, что откуда-то я вас знаю, но… Ты так сильно изменилась с тех пор! Ведь мне можно называть тебя на ты? Впрочем, все мы стали немножко другими…

– Да, пожалуй, – неуверенно согласилась Кендис и, взяв со стола бокал, сделала большой глоток, стараясь успокоиться.

– Кроме того, – Хизер заговорщически понизила голос, – после того как немного поработаешь официанткой, перестаешь обращать внимание на лица клиентов. Наверное, это не очень хорошо, но тут уж ничего не попишешь.

– Вас трудно за это винить, – снова вставила Мэгги. – На вашем месте я бы тоже не смотрела на наши рожи.

– Говори за себя! – немедленно парировала Роксана и ухмыльнулась.

– Знаете, – сказала Хизер, – однажды я обслуживала самого Саймона Ле Бона. Правда, не здесь, а там, где я работала раньше… Представляете, я приняла заказ и даже не обратила внимания, кто передо мной! Когда я вернулась на кухню, девчонки принялись в один голос расспрашивать меня, как он, да что, а я никак не могла сообразить, о чем они толкуют.

– Вот и хорошо, – заметила Роксана. – Этим знаменитостям только на пользу, когда их не замечают.

Мэгги тем временем бросила быстрый взгляд на Кендис. Та рассматривала Хизер словно загипнотизированная. «Что, черт возьми, с ней происходит? – задумалась Мэгги. – Возможно, эти двое действительно когда-то учились в одной школе, но дело явно не в этом. Вернее, не только в этом».

– Значит, Хизер, вы недавно работаете в «Манхэттене»? – быстро спросила она.

– Я здесь всего две недели, – объяснила официантка. – В «Манхэттене» мне, в общем, нравится больше, чем на старом месте, хотя здесь не посидишь – очень много посетителей. Но я слишком заболталась, пора бежать. Рада была повидаться с тобой, Кендис.

Она уже собиралась повернуться, чтобы идти по своим делам, но тут Кендис, словно выйдя из ступора, схватила ее за руку.

– Подожди, Хизер, ведь мы так и не поговорили толком. Почему бы тебе… – Она сглотнула. – Почему бы тебе не присесть на минутку?

– О'кей, – согласилась Хизер после небольшого раздумья. – Только ненадолго. Нам не разрешают болтать с клиентами, так что придется притвориться, будто я вам советую, какой лучше выбрать коктейль.

– Нам не нужны советы, – величественно вставила Роксана. – Мы разбираемся в коктейлях получше самого крутого бармена!

Хизер хихикнула:

– Погодите секундочку, я только найду стул и вернусь. Как только она отошла на порядочное расстояние, Мэгги повернулась к Кендис.

– Что случилось? – осведомилась она свистящим шепотом. – Кто эта девица? И почему ты уставилась на нее, словно увидела привидение?

– Что, это так бросается в глаза? – расстроилась Кендис.

– У тебя был такой вид, словно ты репетировала сцену из Гамлета, – сухо заметила Роксана. – Ту, в которой ему является тень отца…

– О боже! – вздохнула Кендис. – А я-то надеялась, что она ничего не заметит. – Дрожащей рукой она поднесла к губам бокал с коктейлем и сделала хороший глоток. – Ну ладно, девочки, за нас! За все хорошее…

– К черту все хорошее! Кто была эта белокурая стервочка? – сердито спросила Мэгги. – Откуда ты ее знаешь?

– Мы…

– …Вы вместе учились в школе и посещали один и тот же кружок художественной игры на расческе, – перебила Роксана. – Это мы уже слышали. Мы хотим знать, почему ты на нее так уставилась.

– Но мы действительно учились в одной школе, только Хизер была на пару лет младше, – слабо оправдывалась Кендис. – А потом… потом…

– Вот и я! – раздался рядом с ними звонкий голос Хизер, и три подруги виновато переглянулись. – Наконец-то я нашла свободный стул. – Поставив его к столу, Хизер села. – Кстати, вам нравятся ваши коктейли?

– Угу, – кивнула Мэгги и глотнула из своего бокала. – Мой гинеколог их очень рекомендует.

– Любого гинеколога хватил бы инфаркт, увидь он, что пьет будущая мама! – немедленно поддела ее Роксана.

– Чем ты теперь занимаешься? – спросила Хизер у Кендис.

– Я журналистка.

– Ух ты, вот это да! – Хизер поглядела на нее с завистью. – Хотела бы и я заниматься чем-то в этом роде… А в какой газете?

– Я работаю в журнале, в «Лондонце».

– О, я хорошо знаю этот журнал! Я его постоянно читаю. Может быть, мне даже попадались твои статьи. – Хизер посмотрела на подруг Кендис. – А вы – вы тоже журналистки?

– Да, – сказала Мэгги. – Мы вместе работаем.

– Черт, это, должно быть, здорово интересно!

– Иногда, – согласилась Мэгги и подмигнула Роксане. – Причем некоторые из нас ухитряются устроиться лучше других. Им достаются все мужчи… сливки.

Последовала коротенькая пауза, потом Кендис прикончила свой коктейль одним торопливым глотком и спросила:

– А ты? Что ты делала после школы?

– Я?.. – Хизер слегка помрачнела. – Сначала у меня все складывалось не слишком удачно. Не знаю, известно ли тебе, но… В общем, мне пришлось уйти из Оксдауна, потому что мой отец потерял все свои деньги.

– Какой ужас! – совершенно искренне воскликнула Мэгги. – Что, за одну ночь?

– Практически да, – ответила Хизер, и ее серые глаза потемнели. – Кажется, отец вложил слишком большую сумму в какой-то проект, который не оправдал его ожиданий. Что-то там случилось на фондовой бирже, какие-то колебания… Я не знаю точно – папа не рассказывал никаких подробностей. Как бы там ни было, родители больше не могли оплачивать мою учебу. И выплачивать проценты по кредиту за дом тоже. Откровенно говоря, положение у нас было аховое. Папа впал в депрессию, мама во всем обвиняла его… – Она опустила голову и, взяв со стола картонную подставку, принялась нервно теребить ее в руках. – В конце концов они разошлись.

Мэгги украдкой взглянула на Кендис, надеясь что-то понять по ее реакции, но та смотрела в сторону, и только рука ее беспрерывно размешивала соломинкой коктейль в почти пустом бокале.

– А что было с вами? – осторожно поинтересовалась Мэгги.

– Признаться, мне тоже пришлось нелегко. – Хизер невесело улыбнулась. – Представьте, я училась в престижной частной школе, жила в уютном, красивом домике, и вдруг мы переехали в глухой провинциальный городишко, где нас никто не знал. Мои родители постоянно ссорились, а в школе, куда я пошла учиться, надо мной смеялись за мой «аристократический», как они выражались, выговор. – Хизер вздохнула и бросила подставку на столик. – Теперь-то я понимаю, что все это было не так страшно – мне нужно было только выдержать характер, доучиться и пойти в колледж, но я не смогла. Я бросила школу, как только мне исполнилось шестнадцать. К этому времени мой отец снова перебрался в Лондон, я поехала к нему и нашла работу в небольшом баре по соседству с домом, где он снимал квартиру. Вот и вся история. Я так и не закончила ни колледжа, ни университета.

– Как жалко! – снова протянула Мэгги. – А скажите, Хизер, чем бы вам хотелось заниматься, если бы… если бы ваша жизнь сложилась несколько иначе?

– О, я не знаю! – Хизер смущенно засмеялась. – Наверное, мне бы понравилось работать в газете или в журнале. Однажды я даже записалась на курсы творческого письма при колледже Голдсмита, но мне пришлось это дело бросить… – Она оглядела бар с таким видом, словно видела его впервые, и добавила: – Нет, вы не подумайте, будто мне здесь плохо, просто… Просто работа официантки – это не совсем то, о чем мечтаешь в детстве. – Хизер неожиданно встала и одернула свой темно-зеленый жакет. – Извините, но мне пора идти, иначе Андрэ меня убьет. До встречи!

Когда она ушла, подруги еще долго сидели в молчании и смотрели ей вслед. Потом Мэгги повернулась к Кендис и сказала осторожно:

– Конечно, я могу и ошибаться, но, по-моему, Хизер очень милая девушка.

Кендис не ответила, и Мэгги вопросительно посмотрела на Роксану, но та лишь слегка приподняла брови.

– Что случилось, Кен? – с тревогой спросила Мэгги. – Что произошло между тобой и Хизер? Расскажи нам, пожалуйста!

– Да, расскажи нам все, – поддержала ее Роксана. Сначала Кендис ничего не отвечала – только смотрела на свой пустой бокал, из которого нелепо торчала сломанная в нескольких местах соломинка. Наконец она подняла голову.

– Колебания рынка были ни при чем, – сказала она до странности невыразительным, тихим голосом. – Френк Трелони разорился не потому, что вложил все свои деньги в ненадежный проект. Его оставил без гроша в кармане мой родной отец.

Стоя в укромном уголке у самых дверей кухни, Хизер Трелони внимательно наблюдала за выражением лица Кендис Брюин. Посетители то и дело заслоняли Кендис от нее, но Хизер никак не могла заставить себя отвести взгляд. Да, перед ней была дочь Гордона Брюина – живая, здоровая и, судя по всему, вполне довольная жизнью! У нее была стильная прическа, отличная работа и достаточно денег в кошельке, чтобы ходить в такие модные заведения, каким стал в последнее время «Манхэттен». Наверное, за все прошедшие годы она так ни разу и не подумала о том, сколько зла причинил другим ее отец. Все это время она думала только о себе…

Впрочем, почему нет? Ведь для нее все кончилось хорошо, да иначе, наверное, и быть не могло. Гордон Брюин был слишком хитер и предусмотрителен. Он никогда не вкладывал в сомнительные предприятия собственные деньги – только чужие. Он не любил рисковать своим благополучием, своим богатством, своими близкими – всем, что составляло его жизнь. Зато другие люди ничего для него не значили. Он использовал их по своему усмотрению, в особенности тех, кто был слишком жаден, чтобы сказать «нет». Таким был ее бедный, глупый, доверчивый отец…

При мысли об отце Хизер сжала зубы, а руки ее крепче стиснули хромированный поднос.

– Хизер, где тебя носит? – Это был голос Андрэ, старшего официанта. – Ты что, заснула? Клиенты ждут!

– Уже иду! – откликнулась она. Поставив поднос на ближайший столик, Хизер убрала назад волосы и стянула их простой черной резинкой. Потом она снова взяла поднос в руки и двинулась вперед, привычно лавируя между столиками.

– Его называли «Гуляка Гордон», – сказала Кендис дрожащим голосом. – Он действительно умел быть душой любой компании и не пропускал ни одной вечеринки. – Она сделала глоток из нового бокала, поданного другим официантом. – Отец и в школу ко мне часто приходил – на концерты, соревнования, всякие вечера. Я думала – это потому, что он гордится мной, но на самом деле ему нужны были только новые контакты, новые связи, чтобы успешнее вести бизнес. Френк Трелони был не единственным, кто поддался его обаянию. Отец перезнакомился со всеми соседями, с родителями моих одноклассников и друзей, и со всеми у него были какие-то дела. Но это выяснилось только… только после похорон. – Ее рука крепче стиснула тонкое стекло. – Они приходили к нам один за другим, и мы узнавали, что с кем-то папа вкладывал деньги на паях, у кого-то брал взаймы, да так и не вернул… Это было ужасно! Ведь мы с матерью считали этих людей просто друзьями и ни о чем не догадывались. Роксана и Мэгги переглянулись.

– А как ты узнала, что отец Хизер тоже пострадал?

– Это открылось, только когда мы заглянули в папины бумаги, – ответила Кендис. – Нам с мамой пришлось пойти в его кабинет, чтобы разобраться со всем… безобразием, которое он оставил после себя. Я просто не знала, куда деваться от стыда! Получилось, что он обманул всех этих людей.

– А как твоя мама это восприняла? – поинтересовалась Мэгги.

– Ей тоже было очень тяжело. Представляете, некоторым людям отец говорил, что его жена – запойная алкоголичка и что ему нужны деньги, чтобы отправить ее на лечение! Под этим предлогом он тоже не брезговал брать деньги взаймы.

Роксана не удержалась и фыркнула:

– Прости, но уж больно это… абсурдно звучит.

– Мне все еще тяжело говорить об этом с мамой, – призналась Кендис. – Впрочем, ей, похоже, вполне удалось убедить себя в том, что ничего такого не было. Стоит мне поднять эту тему, как с ней сразу случается истерика. – Она подняла руку и с силой потерла лоб. – В общем, кошмар!

– Я этого не знала, – медленно проговорила Мэгги. – Почему ты никогда нам ничего не рассказывала?

– Потому что мне до сих пор стыдно, – коротко ответила Кендис. – Мой отец… причинил людям много зла, и гордиться этим было бы глупо.

Она крепко зажмурилась, стараясь справиться с потоком нахлынувших на нее воспоминаний. Только на похоронах отца Кендис заметила что-то неладное. Друзья и родственники, собравшись небольшими группами, вполголоса о чем-то переговаривались, замолкая каждый раз, когда она подходила ближе. Казалось, всех их объединяет какая-то мрачная тайна, какой-то секрет, которым они не хотели делиться с нею, потому что она была слишком юна. Но несколько раз Кендис удалось услышать заданный сиплым шепотом один и тот же вопрос: «…А вам сколько?»

Потом приглашенные стали по очереди подходить к ее матери, чтобы принести свои соболезнования, однако буквально в каждом случае разговор в конце концов сворачивал на деньги – на пять или десять тысяч фунтов, которые Гордон Брюин занял под тем или иным предлогом. На инвестиции, которые были сделаны по его совету или при его посредничестве. Разумеется, каждый считал своим долгом сказать, что никакой срочности нет, что он все понимает, однако неплохо было бы как-то прояснить… Даже старая миссис Стивенс – приходящая прислуга, которая убирала у них трижды в неделю, – смущаясь и краснея, все же подняла вопрос о ста пятидесяти фунтах, которые она одолжила Гордону несколько месяцев назад и которые к ней так и не вернулись.

При воспоминании об этом Кендис снова почувствовала, как внутри у нее все сжимается от унижения и горечи. Ей до сих пор казалось, что она тоже в чем-то виновата перед миссис Стивенс…

– Так что там насчет Френка Трелони? – поторопила ее Мэгги, и Кендис открыла глаза.

– Его имя тоже значилось в списке, который мы нашли в отцовском кабинете, – сказала она. – Отец уговорил его вложить двести пятьдесят тысяч фунтов в проект, который не просуществовал и двух месяцев. – Она снова принялась размешивать коктейль в бокале. Соломинка крутилась все быстрее и быстрее, так что жидкость едва не выплескивалась через край. – Сначала я даже не знала, кто он такой. Для меня это было просто еще одно имя, хотя оно и казалось знакомым. И только потом я вдруг вспомнила про Хизер Трелони, которая внезапно ушла из школы и переехала куда-то в глушь. – Кендис закусила губу. – Мне кажется, это было хуже всего – знать, что Хизер не смогла учиться дальше из-за моего отца.

– Ты не должна обвинять только своего отца, – мягко заметила Мэгги. – Этот мистер Трелони сам должен был соображать, что делает. Любые инвестиции всегда связаны с риском, а он взял и поставил на карту все, что имел…

– Я часто спрашивала себя, что случилось с Хизер, как сложилась ее жизнь, – продолжала Кендис, словно не слыша. – Теперь я знаю. Мой отец погубил и ее. Это он обрек Хизер на нищету.

– Кендис, не вини себя в том, в чем нет твоей вины. Ведь ты ничего дурного не сделала! – перебила Мэгги.

– Я знаю. Формально ты права, но все равно это не так просто…

– Выпей еще коктейль, а лучше, закажи себе что-нибудь покрепче, – спокойно посоветовала Роксана. – «Маргарита» прочистит тебе мозги.

– Неплохая идея, – поддержала ее Мэгги, залпом допивая свою «Падающую звезду». Она подняла руку, подавая знак официантке, и Хизер кивнула им с противоположного конца бара в знак того, что подойдет, как только освободится.

Кендис во все глаза наблюдала за ней. Она увидела, как Хизер собирает на поднос пустые стаканы, как наклоняется и вытирает столик не первой свежести тряпкой. Вот она выпрямилась и, едва сдержав зевок, потерла глаза. Она, несомненно, устала, и Кендис почувствовала, как ее сердце сжалось. Она должна, нет – обязана сделать что-то для этой девушки! Ей просто необходимо снять с себя вину хотя бы за одно из отцовских преступлений.

– Послушайте, – быстро сказала она, увидев, что Хизер направилась к их столику, – у нас ведь, кажется, все еще нет помощника секретаря редакции?

– Нет, насколько я знаю. А что? – удивилась Мэгги.

– Как насчет того, чтобы порекомендовать на это место Хизер? – предложила Кендис. – Мне кажется, она нам подойдет.

– Ты думаешь? – Мэгги наморщила лоб.

– Она сама сказала, что хочет стать журналисткой и даже занималась на курсах творческого письма… Я уверена, она справится! Ну же, Мэгги, скажи, что ты об этом думаешь? – Кендис подняла голову и увидела, что Хизер уже подошла к столику. – Послушай, Хизер… – начала она.

– Хотите еще выпить? – спросила Хизер.

– Да, но… Это не все.

Кендис многозначительно покосилась на Мэгги; та ответила ей недовольной гримасой, но тут же усмехнулась.

– Мы хотели спросить у вас, Хизер, – сказала она, – как вы смотрите на то, чтобы сменить работу? У нас в «Лондонце» освободилось место помощника секретаря редакции. Конечно, это совсем маленькая должность, да и платят секретарю сущие гроши, но зато она дает неплохие возможности человеку, который решил посвятить себя журналистике. Вы познакомитесь с технической стороной дела – с нашей, так сказать, «кухней». Благодаря этому вам будет легче понять, что, собственно, требуется от репортера.

– Вы это серьезно? – Хизер недоверчиво переводила взгляд с одного лица на другое. – Если да, то… Откровенно говоря, мне бы очень хотелось попробовать!

– Вот и отлично, – сказала Мэгги, доставая из сумочки визитную карточку. – Вот вам адрес, по которому нужно направить заявление. Но должна сразу предупредить: с претендентами буду заниматься не я. Этого человека зовут Джастин Веллис… – Она записала имя на обороте карточки и вручила ее Хизер. – Заявления у нас принимают в свободной форме. Просто напишите о себе письмо и приложите к нему листок с краткими анкетными данными. Договорились?

Кендис с тревогой посмотрела на подругу, но та, казалось, не заметила ее взгляда.

– Замечательно! – воскликнула Хизер. – И… спасибо.

– А теперь давайте выберем себе еще по коктейлю, – сказала Мэгги с воодушевлением. – Мне необходимо срочно промочить горло!

Когда Хизер, записав заказ, удалилась, Мэгги улыбнулась Кендис и, со вздохом откинувшись на спинку кресла, погладила себя по животу.

– Ну что, Кен? – сказала она, не скрывая своего удовлетворения. – Теперь тебе стало легче? – Но, заметив выражение лица подруги, Мэгги снова выпрямилась. – Господи, что тебе опять не нравится?

– По совести сказать, мне не нравится абсолютно все, – ответила Кендис, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. – Ведь на самом деле ты… мы ничего для нее не сделали – только дали адрес, и все.

– А что еще я должна была сделать? Написать за нее заявление? Что с тобой, Кендис?..

– Я думала, ты устроишь ее на работу.

– Прямо здесь? – Мэгги рассмеялась. – Ты, наверное, шутишь, Кен!

– По крайней мере, ты могла бы пригласить Хизер на предварительное собеседование. Или дать ей рекомендацию, – сказала Кендис, чувствуя, что краска досады бросилась ей в лицо. – Ведь ты отлично знаешь, что если она, как все прочие кандидаты, просто пошлет Джастину свое заявление, ей не видать этого места как своих ушей. Он сразу отправит его в корзину – даже читать не будет! Вот увидишь, после конкурса анкет среди претендентов останутся только эти жеманные дурочки – выпускницы Оксфорда, которых Джастин будет вызывать к себе по одной.

– Ведь он сам когда-то учился в Оксфорде, – поддакнула Роксана. – И, конечно, считает себя интеллектуалом.

– Вот именно! Послушай, Мэгги, ты же понимаешь, что у Хизер нет ни малейшего шанса, если ты ее не порекомендуешь. А если Джастин узнает, что Хизер имеет отношение ко мне – вообще пиши пропало!..

В этом месте Кендис слегка покраснела. Прошло всего несколько недель с тех пор, как она рассталась с Джастином. В журнале Джастин заведовал отделом художественных материалов, но теперь, в связи с уходом Мэгги, он должен был временно занять ее место ведущего редактора. Как бы там ни было, при упоминании его имени Кендис все еще чувствовала себя достаточно неловко.

– Но, Кендис, как я могу рекомендовать Хизер? – спокойно возразила Мэгги. – Ведь я ее совсем не знаю. И никто из нас ничего о ней не знает. Ведь ты сама сказала, что не видела ее много-много лет. Она может оказаться преступницей, наркоманкой… кем угодно!

Кендис с несчастным видом уставилась в свой бокал, и Мэгги тяжело вздохнула.

– Поверь, Кен, я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – сказала она. – Но и ты должна понять: мы не можем оказывать протекцию девушке, которую никто из нас не знает, только потому, что нам ее жаль.

– Я согласна с Мэгги, – вмешалась Роксана. – Подобная благотворительность может выйти нам боком. Собственно говоря, это даже не благотворительность, а глупость. В следующий раз ты, пожалуй, попросишь нас дать рекомендации молодой христианке, которая всучила тебе чайные полотенца!

– А что плохого в протекции? – с неожиданной страстью в голосе возразила Кендис. – Почему не помочь человеку сделать первый шаг, если он этого заслуживает? Нам троим слишком многое давалось легко, поэтому мы не привыкли задумываться об остальном мире. Мы живем беззаботной, обеспеченной жизнью, у нас хорошая работа, а как быть тем, у кого нет ничего?!

– Я бы не сказала, что у Хизер нет вообще ничего, – спокойно возразила Роксана. – У нее есть работа, смазливая мордашка и голова на плечах. Если бы она захотела, она вполне могла поднапрячься и закончить колледж. Поэтому я скажу тебе прямо: не стоит устраивать за Хизер ее жизнь, да еще так, как кажется лучше тебе. Усекла?

– Усекла, – ответила Кендис после небольшой паузы.

– Вот и хорошо, – подвела итог Мэгги. – О'кей, лекция закончена. А теперь, девочки, давайте развлекаться.

Примерно через полтора часа в «Манхэттен» приехал муж Мэгги Джайлс. Некоторое время он стоял на пороге, вглядываясь в дымную полутьму бара, и наконец заметил Мэгги. Она чему-то весело смеялась, запрокинув назад голову. Щеки ее раскраснелись от жары, а в руках она держала бокал с коктейлем.

Улыбнувшись, Джайлс начал пробираться к их столику.

– Осторожно, мужчина на горизонте! – приветствовал он подруг. – Просьба прекратить все шуточки по поводу мужских мозгов и гениталий.

– Джайлс! – воскликнула Мэгги, нахмурившись. – Неужели уже пора?!

– Да нет, в общем-то, – ответил он. – Просто я освободился раньше, чем планировал. Думаю, можно выпить еще по коктейлю. Я, пожалуй, тоже закажу себе что-нибудь легкое.

– Нет, – сказала, подумав, Мэгги. – Пора так пора. Поехали.

Никто из их троицы не любил, когда к ним присоединялся Джайлс. И дело было даже не в нем самом – Джайлс всегда держался корректно, удачно шутил и способен был поддержать разговор на любую тему. Дело было в том, что он не принадлежал к их маленькому содружеству, к их «коктейль-клубу» – проще говоря, он не был одной из них и потому оставался чужим.

– Мне, кстати, тоже пора идти, – сказала Роксана, допивая свою «Маргариту» и пряча сигареты в сумочку. – Я должна кое с кем встретиться.

– С тем самым «кое с кем»? – переспросила Мэгги с самым невинным видом. – Или с другим?..

– Любопытство сгубило кошку! – улыбнулась Роксана.

– Неужели это все?! – вздохнула Кендис, с грустью глядя на Мэгги. – Неужели мы уже не увидим тебя, пока ты не разродишься?

– О, только, пожалуйста, не напоминай мне об этом! – Мэгги подняла очи горе. – Я не вынесу!

Она отодвинула кресло и встала, тяжело опираясь на руку Джайлса. Вся компания медленно двинулась к гардеробу.

– Только не думай, что ты от нас избавилась, – сказала Роксана Мэгги. – Ровно через месяц мы соберемся вокруг твоей кровати, чтобы поднять бокалы с коктейлями в честь рождения ребенка.

– Договорились… – ответила Мэгги с искренней благодарностью и вдруг почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. – Господи, девочки, как же мне будет вас не хватать!

– Ничего, не расстраивайся! Быть может, ты увидишь нас раньше, чем думаешь, – успокоила ее Роксана, бережно обнимая подругу за плечи. – Удачи тебе, дорогая!

– Спасибо.

Мэгги попыталась улыбнуться. Ей вдруг показалось, будто она прощается со своими подругами очень надолго, может быть, навсегда. Дело было даже не в том, что она боялась родов, боялась смерти, как многие будущие матери, – просто ей вдруг подумалось, что с рождением ребенка она окажется в новом, совсем другом мире, куда ни Кендис, ни Роксана не смогут за ней последовать.

– Мэгги не нужна удача, – заявила Кендис. – Вот увидите, точно в срок она – хлоп! – и родит этого маленького человечка!

– Ты слышал, приятель? – Роксана шутливо погладила раздутый живот подруги. – Тебе должно быть известно, что твоя мама – самая организованная женщина во всем цивилизованном мире, которая просто не терпит непорядка. Так что ты уж ее не подводи! – Она сделала вид, будто прислушивается. – Твой младенец говорит, что предпочел бы более безалаберную мамашу. – Роксана притворно вздохнула. – Ничего не попишешь, приятель, такое уж счастье тебе досталось!

– Кстати, Кендис, чуть не забыла!.. – Мэгги повернулась к ней. – Не позволяй Джастину слишком командовать только потому, что эти несколько месяцев он будет исполнять мои обязанности. Я знаю, тебе это будет нелегко, и все же…

– Не беспокойся, – тут же ответила Кендис. – Я с ним справлюсь.

– Знаешь, в том, что ты рассталась с этим чудо-интеллектуалом, есть и хорошая сторона, – заметила Роксана. – Теперь по крайней мере мы можем спокойно говорить в твоем присутствии, что мы о нем на самом деле думаем.

– Можно подумать, что раньше мое присутствие вас как-то сдерживало! Вы никогда не стеснялись в выражениях, когда его обсуждали, – парировала Кендис. Она давно знала, что с легкой руки Роксаны Джастина в редакции прозвали сначала «вундеркиндом», а потом – «ундервудом».

– Но согласись – Джастин того заслуживал, – спокойно заявила Роксана. – Любой, кто приходит в коктейль-бар и заказывает бутылку кларета, только зря занимает место у стойки.

– Хотела бы я знать, как пустое место может занимать место! – фыркнула Мэгги. Она тоже недолюбливала Джастина, точнее – знала его недостатки, которых до недавнего времени Кендис просто не замечала.

Кендис хотела что-то ответить, отшутиться, но не смогла найти подходящих слов. Ее спас Джайлс, появившийся из-за плеча Мэгги.

– Послушай, Кендис, твою куртку никак не могут найти. Вот твое пальто, дорогая, вот твое – Рокси. – Он помог супруге влезть в рукава свингера. – Ну что ж, мы, пожалуй, пойдем, иначе вернемся домой уже за полночь.

– Да, пора, – согласилась Мэгги, но голос ее дрогнул. Несколько мгновений они с Кендис просто молча смотрели друг на друга, не то улыбаясь, не то сдерживая слезы.

– Ничего, Мэгги, – проговорила наконец Кендис. – Мы скоро увидимся. Я обязательно выберу время и приеду навестить тебя.

– А я постараюсь побывать в Лондоне.

– Можешь захватить с собой ребенка. Говорят, чем раньше дети начинают путешествовать, тем быстрее они развиваются. Кроме того, младенец – это нынче последний писк моды, ты везде будешь пользоваться успехом.

– Я знаю. – Мэгги негромко засмеялась и, подавшись вперед, насколько позволял ей живот, порывисто обняла Кендис. – Ну, мы поехали. Всего хорошего, девочки!

– И тебе тоже. До свидания, Джайлс.

Джайлс открыл тяжелую дверь бара, и Мэгги вышла, в последний раз кивнув подругам. Роксана и Кендис молча смотрели, как Джайлс берет ее под руку и бережно ведет вниз по ступенькам.

– Подумать только! – промолвила Кендис, когда оба исчезли в ночной темноте. – Через три недели они уже не будут парой. Они станут семьей!

– Да уж, – ответила Роксана. – Счастливой маленькой семьей в своем маленьком и счастливом гнездышке! Простите – в своем огромном загородном гнездышке в ста милях от Лондона.

Ее голос показался Кендис каким-то странным, и она удивленно воззрилась на подругу:

– Что с тобой, Рокси? Что-нибудь не так?

– Со мной все так, – довольно резко ответила Роксана. – Просто я рада, что это не я, а Мэгги… Одни только растяжки чего стоят! – Она вздрогнула от притворного ужаса и улыбнулась. – Ну ладно, мне тоже пора бежать!

– Конечно, беги! – кивнула Кендис. – Желаю приятно провести время.

– Я всегда приятно провожу время, даже если я провожу его плохо. Наверное, теперь мы увидимся только после того, как я вернусь с Кипра.

Она быстро расцеловала Кендис в обе щеки и выскочила за дверь. Кендис видела, как она лихим взмахом руки остановила такси, вскочила на заднее сиденье и укатила.

Кендис дождалась, пока такси скрылось за углом, сосчитала до пяти и, чувствуя себя непослушным ребенком, который наконец-то остался один на один с сахарницей, снова повернулась к бару. Сердце громко стучало, но она не дрогнула.

– Я нашла вашу куртку! – донесся до нее голос гардеробщицы.

– Благодарю, – машинально ответила Кендис. – Но мне еще надо на минуточку… – Она сглотнула. – Пожалуйста, повесьте ее пока обратно. – И, сорвавшись с места, она решительно ввинтилась в плотную толпу.

Еще никогда в жизни Кендис не испытывала подобной уверенности в себе. Конечно, Мэгги и Роксана желали ей только добра, но в данном случае обе были не правы. Они не понимали ее до конца, да и вряд ли это было возможно. Ни та ни другая просто не знали, что значит получить шанс, которого ждешь всю жизнь. Наконец-то Кендис могла совершить что-то хорошее, что-то поправить в этой жизни, которая по большей части была холодна и сурова к неудачникам – к тем, кому не повезло. И возможность сделать кому-то подарок была драгоценным даром и для самой Кендис.

Оглядев бар, она сразу заметила Хизер – та стояла за стойкой бара, протирая стаканы и болтая с одним из официантов. Пробравшись туда, Кендис остановилась у стойки, не желая мешать разговору. Наконец Хизер заметила ее и вскинула голову. На мгновение Кендис показалось, что ее черты исказила злобная гримаса, но Хизер тотчас улыбнулась приветливо и радушно.

– Чем могу служить? – спросила она. – Еще коктейль?

– Нет, я просто… хотела сказать тебе пару слов, – ответила Кендис, чувствуя, что почти кричит, стараясь перекрыть шум. – Насчет этой работы…

– Вот как?

– Да. Если хочешь, я могу порекомендовать тебя непосредственно владельцу издательства. Его зовут Ральф Оллсоп. Никаких гарантий это, конечно, не дает, и все же… В общем, приходи в редакцию завтра часам, примерно, к десяти. Сможешь?

– Конечно, смогу! – Хизер просияла. – Это было бы чудесно, Кендис! – Отставив в сторону стакан, она перегнулась через стойку бара и взяла Кендис за руки. – Спасибо! – с чувством проговорила она. – Ты очень добра ко мне. Я даже не знаю, как тебя благодарить!

– Что ты, пустяки какие… – смутилась Кендис. – Ведь мы все-таки старые школьные подруги…

– Да, – кивнула Хизер и снова улыбнулась. – Старые школьные подруги.

Глава 3

Когда они выехали на шоссе, начался дождь. Джайлс потянулся к приемнику и включил Радио-III. В тот же миг салон заполнился безупречным, полнозвучным сопрано. После первых же тактов Мэгги узнала «Dove Sono» – фрагмент из «Свадьбы Фигаро». По ее мнению, это была одна из лучших арий в истории мировой оперы. Наслаждаясь переливами божественного голоса певицы, Мэгги смотрела в забрызганное дождевыми каплями ветровое стекло и чувствовала, как ее сердце разрывается от сочувствия к выдуманной графине. Ну и что, что ее никогда не существовало? Разве в этом дело?! Все равно было что-то бесконечно печальное и трогательное в том, как любящая жена, забытая мужем-развратником, вспоминает, что когда-то между ними существовали самая настоящая нежность и любовь. lo ricordo…

Мэгги несколько раз моргнула, чтобы скрыть слезы. В последнее время ее мог заставить расплакаться любой пустяк. Буквально на днях Мэгги неожиданно разрыдалась, увидев по телевизору рекламный ролик, в котором мальчик лет семи готовил обед для двух маленьких сестренок. Сидя на полу, она буквально обливалась слезами и, когда вошел Джайлс, вынуждена была отвернуться, притворившись, будто целиком поглощена новым журналом.

– Ну, как прошла ваша прощальная вечеринка в редакции? – поинтересовался Джайлс, перестраиваясь на соседнюю полосу.

– О, прелестно! – отозвалась Мэгги. – Я снова получила целую кучу подарков. Я и не знала, что все меня так любят.

– А что ты сказала Ральфу?

– Я обещала, что позвоню ему через несколько месяцев и скажу, как у меня дела. Впрочем, так я отвечала всем, кто спрашивал у меня, что я собираюсь делать после родов.

– Мне кажется, лучше было бы ничего не скрывать, покачал головой Джайлс. – Ведь ты же решила, что больше не вернешься в редакцию.

Мэгги не ответила. Они с мужем много разговаривали на эту тему. С одной стороны, она обожала свою работу, которая к тому же неплохо оплачивалась. Мэгги чувствовала, что могла бы сделать на своем месте еще много интересного. С другой стороны, ей было очень трудно представить себе, как она будет каждый день оставлять ребенка и отправляться в Лондон на пригородном поезде. Да и какой смысл жить в большом загородном доме, чтобы видеть его только по выходным?

Мэгги почти удалось забыть, что еще недавно она была убежденной урбанисткой и никогда не мечтала о том, чтобы жить где-то за пределами Лондона. Джайлс потратил немало слов, убеждая ее, что их ребенку просто необходимы простор, природа, свежий воздух. «Лондон – нездоровое место, особенно для детишек», – говорил он ей. И хотя Мэгги многократно указывала мужу, что на улицах столичного мегаполиса полным-полно детей, которые выглядят совершенно здоровыми и крепкими, убедить Джайлса ей не удалось.

Когда же он начал описывать чудесный старый особняк, акры зеленеющей травы, облицованные натуральным деревом комнатки, заплетенные плющом фасады, бассейн и теннисный корт, который они построят, Мэгги начала колебаться. Все чаще и чаще ей казалось, что она ведет себя эгоистично не только по отношению к Джайлсу, но и к будущему ребенку – возможно, даже к будущим детям.

И вот в один прекрасный июньский день они отправились взглянуть на «Солнечные сосны». Гравий подъездной аллеи приятно шуршал под колесами машины, блестела вода в бассейне, зеленели только что подстриженные газоны, по желтоватой штукатурке карабкался гибкий плющ.

После осмотра особняка хозяева налили им по бокалу эля и пригласили посидеть в тени развесистой плакучей ивы. Сами они тактично удалились под каким-то смехотворным предлогом, и Джайлс сказал:

– Все это может быть нашим, любимая. Я имею в виду не только дом – ведь новый дом означает и новую жизнь.

Она согласилась, и новая жизнь для нее началась. Впрочем, Мэгги чувствовала, что до сих пор не распробовала ее как следует – даже не успела досконально изучить расположение комнат в огромной усадьбе. По рабочим дням ей было совершенно некогда этим заниматься: она уезжала очень рано и возвращалась уже затемно. По выходным же они с Джайлсом чаще всего отправлялись все в тот же Лондон, чтобы провести время с друзьями. Никаких перестановок, которые Мэгги планировала, она так и не сделала. Почему-то ей казалось, что особняк еще не принадлежит ей полностью.

Но когда родится ребенок, все будет по-другому – это Мэгги обещала себе твердо. Усадьба станет настоящим домом для всех троих, и в первую очередь – для малыша.

Подумав о ребенке, Мэгги машинально положила руки на выпяченный живот и тут же ощутила внутри знакомое шевеление. По коже словно прошла рябь – прошла и исчезла, словно круги на воде. Несколько секунд все было тихо, потом – без всякого предупреждения – что-то твердое несильно, но решительно ударило ей под ребра. «Пяточка или колено», – решила Мэгги, блаженно улыбаясь. Между тем толчки становились все настойчивее, словно ребенку не терпелось выбраться наружу, и она зажмурилась, почувствовав внезапный страх. Роды могли наступить в любой момент – так, во всяком случае, было написано в руководстве для будущих мам. Мэгги изучила его очень подробно и знала, что к исходу восьмого месяца младенец уже должен полностью сформироваться. Следовательно, от него можно было ожидать чего угодно.

Эта мысль ввергла ее в уже знакомое, паническое состояние. Стараясь справиться с ним, Мэгги решила думать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, что у нее давно все готово к родам – шкафы в детской просто ломятся от пеленок, хлопковой ваты, крошечных курточек и одеялец, уже куплена плетеная колыбель и заказана в универмаге детская кроватка под чудным кружевным балдахинчиком. Не хватало только пустяка – ребенка.

И все же, несмотря ни на что, Мэгги по-прежнему не верилось, что скоро она станет матерью. Порой ей даже казалось, что для этого она слишком молода. Это, конечно, было не так, и умом Мэгги понимала, что тридцать два года – самый подходящий возраст для того, чтобы обзавестись ребенком. Кроме того, у нее было целых девять месяцев, чтобы успеть свыкнуться со своим новым положением, и все-таки страх и сомнения не оставляли ее.

– Знаешь, я никак не могу поверить, что все это происходит со мной на самом деле, – сказала она. – Подумать только, что через каких-нибудь три недели все изменится! У нас будет ребенок, и мне придется за ним ухаживать, а ведь я даже не знаю толком – как! Я, правда, кое-что читала, но теория это одно, а практика – совсем другое. А времени ходить на специальные курсы у меня не было…

– Никакие курсы тебе не нужны! – возразил Джайлс. – Я уверен, ты прекрасно справишься. Из тебя выйдет отличная мать, о какой ребенок может только мечтать.

– Ты правда так думаешь? – Мэгги закусила губу. – Вот уж не знаю! Я… мне кажется, я еще не готова.

– К чему тут быть готовой? – искренне удивился Джайлс.

– Ну, к ребенку… К родам, к схваткам и всему остальному.

– Тебе дадут наркоз, – твердо сказал Джайлс. – Ты ничего и не почувствуешь!

Мэгги нервно хихикнула:

– А потом? Я еще ни разу в жизни не держала в руках живого ребенка, а ведь мне придется его кормить, пеленать… Да мало ли что!

– Ты отлично справишься! – повторил Джайлс. – В конце концов, если другие женщины могут, то и у тебя все должно получиться. – Он ласково улыбнулся. – В конце концов, кого выбрали Лучшим Редактором Года?

– Меня, – ответила Мэгги и тоже улыбнулась.

– Вот видишь! А еще через некоторое время ты станешь Лучшей Матерью Года!

Джайлс нашел ее руку и несильно пожал, и Мэгги сразу почувствовала себя увереннее. Неиссякаемый оптимизм мужа всегда действовал на нее благотворно.

– Мама сказала, что заедет к нам завтра, чтобы ты не очень скучала, – добавил Джайлс.

– О-о, это было бы просто замечательно!

Мэгги дружила со своей свекровью Пэдди – стройной, очень хрупкой с виду брюнеткой, которая тем не менее произвела на свет троих крепких, жизнерадостных и светловолосых сыновей. Джайлс и двое его братьев обожали мать – должно быть, и «Сосны» не случайно оказались по соседству с деревней, где стоял старый дом Дрейкфордов. Сначала, правда, Мэгги это не очень нравилось, но ее собственные родители жили слишком далеко, в Дербишире, и в конце концов она согласилась с Джайлсом, что иметь под рукой хотя бы один комплект бабушек и дедушек в высшей степени удобно.

– Она говорит, тебе непременно надо познакомиться со всеми молодыми мамами в округе, – сказал Джайлс.

– Их там так много?

– Думаю, что порядочно. Так что тебе предстоит несколько месяцев беспрерывных утренних чаепитий и званых вечеров.

– Значит, пока ты гнешь спину в Лондоне, я должна чаи распивать? – рассмеялась Мэгги.

– Что-то в этом роде.

– Все-таки лучше, чем кататься туда-сюда. – Мэгги с удовольствием откинулась на спинку сиденья. – Похоже, мне уже давно следовало родить ребеночка, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.

И, закрыв глаза, она принялась воображать себя в своей кухне, готовящей чай и угощение для полутора десятков гостей с очаровательными младенцами на руках. «Летом можно будет устраивать пикники на лужайке за домом, – подумала Мэгги. – Может быть, Роксана и Кендис тоже как-нибудь приедут из Лондона, и мы будем сидеть в шезлонгах в приятной тени и попивать охлажденное пиво, пока младенец будет ползать по расстеленному на траве одеялу».

Картина вырисовывалась настолько идиллическая, что Мэгги позволила себе помечтать о том, как «Лондонец» посвятит ей статью. «Бывший редактор нашего журнала и ее новорожденный младенец наслаждаются прелестями сельской жизни!» Что ж, это действительно было похоже на жизнь – совершенно новую жизнь, и Мэгги вдруг почувствовала себя счастливой.

Ярко освещенный поезд метро несся в тоннеле, весело грохоча колесами по стыкам рельс. Возвращавшаяся с вечеринки компания в противоположном конце вагона дружно затянула какую-то песню, но Кендис даже ухом не повела, и сидевшая напротив пожилая женщина тщетно ловила ее взгляд, чтобы выразить свое неодобрение. Кендис ничего не замечала. Глядя на размытое отражение в вагонном стекле, она вспоминала отца, погибшего в автокатастрофе много лет назад.

Гуляка Гордон был высоким красивым мужчиной, носившим массивный золотой перстень на среднем пальце и ярко-синий блейзер с блестящими пуговицами. Он никогда не колебался, если надо было заказать кому-то выпивку, и дружил со всеми. Его открытое лицо и живые голубые глаза вызывали неизменное доверие. Каждый, кто с ним сталкивался, говорил о нем только в восторженных тонах. Подруги завидовали Кендис, что у нее такой веселый отец, который к тому же разрешал ей ходить в паб, привозил самые модные шмотки и имел замечательную привычку, небрежно бросив на стол воскресную рекламную брошюрку, говорить: «Выбирай – я покупаю». И действительно покупал. Жизнь с таким отцом казалась Кендис бесконечным праздником. Вечеринки, поездки в гости, барбекю на природе или у кого-нибудь на заднем дворе сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, а организатором и душой очередного мероприятия всегда оказывался ее отец.

А потом он погиб – и начался кошмар. С тех пор прошло много лет, но при воспоминании о тех временах Кендис и сейчас начинала чувствовать дурноту, унижение, стыд. Отец обманул всех, обвел своих бывших друзей вокруг пальца, и теперь, вспоминая о нем, Кендис непроизвольно начинала искать в каждом слышанном ею слове, в каждой запомнившейся реплике двойной смысл. Действительно ли папа любил ее? Любил ли он маму? Ведь вся его жизнь была сплошным обманом – так почему чувства к жене и дочери должны были стать исключением?

Почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы, Кендис несколько раз глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки. Обычно она старалась не думать об отце. Он умер, и Кендис твердо решила, что должна вычеркнуть его из жизни, забыть, словно он никогда не существовал. Такая позиция выработалась у нее давно. Она хорошо помнила, как в самый разгар того давнишнего кошмара отправилась в парикмахерскую и попросила остричь ее как можно короче. У нее были чудесные длинные волосы, которые очень нравились отцу, и, глядя, как они падают на пол, Кендис чувствовала, как одна за другой рвутся связывавшие ее с отцом невидимые нити.

Так, во всяком случае, ей тогда казалось. В действительности же Кендис оставалась дочерью своего отца: она продолжала жить в том же доме, носить ту же фамилию и – самое страшное – пользоваться деньгами, которые он приобрел нечестным путем. Вся ее одежда, небольшой автомобиль, подаренный отцом на семнадцатилетие, и даже дорогостоящий курс истории искусств, который она прослушала во Флоренции, – все было оплачено чужими деньгами. То, что другие зарабатывали трудом, отец с легкостью тратил на ее удовольствия, и если раньше Кендис просто не приходило в голову, откуда у него такие средства, то теперь она не могла вспоминать о своей беспечной юности без чувства вины.

Но откуда ей было знать?! Ведь она была совсем ребенком, не знавшим ни в чем отказа, и потому – легкомысленным и эгоистичным. Гуляка Гордон обманул всех, и, если бы не его внезапная гибель в автокатастрофе, продолжал бы обманывать и дальше…

Почувствовав, что кровь снова прихлынула к щекам, Кендис крепче сжала пластмассовый поручень сиденья. Впервые ей пришло в голову, что она никогда не горевала об отце как о дорогом и любимом человеке, которого потеряла. Вместе с ним она оплакивала свое детство, свою веру в добро, свою наивность и подспудно тосковала по тем невозвратимым временам, когда мир еще не утратил смысла, и она могла любить отца и высоко держать голову, гордясь тем, что носит его фамилию.

После смерти Гордона Брюина довольно скоро выяснилось: им не хватит денег, чтобы возвратить все его долги. К счастью, большинство заимодавцев махнули рукой, отступились, поняв, что дело безнадежное; нашлось всего несколько человек, которые подали в суд на ее мать. Прошло много лет, прежде чем все более или менее забылось, успокоилось. Остались только боль и стыд, которые – как твердо знала Кендис – не затихнут никогда, да разрушенные судьбы тех, кого Гуляка Гордон пустил по миру…

Мать Кендис Диана в конце концов переехала в Девон, где никто никогда не слышал про Гордона Брюина. В настоящее время она старательно делала вид, будто ничего не произошло и ее муж был честным, во всех отношениях достойным человеком, которого после смерти оболгали злые языки. Похоже, она и сама в это поверила, так как никогда не вспоминала о прошлом и не испытывала ни вины, ни стыда. Когда Кендис пыталась поговорить с ней по душам, Диана ее не слушала. Она упорно отказывалась признать, что Гордон мог совершить хотя бы один бесчестный поступок.

А лет через семь после переезда в Девон у Дианы завязался роман с мягким, тихим человеком по имени Кеннет Дорт, который с успехом исполнял роль буфера между ней и Кендис. Каждый раз, когда она приезжала навестить мать, он неизменно оказывался дома, что само по себе служило достаточной гарантией того, что разговор не примет нежелательный для Дианы оборот.

В конце концов Кендис махнула рукой, решив, что нет смысла ворошить прошлое. По крайней мере, ее матери удалось сохранить о муже счастливые воспоминания. Впрочем, в последнее время Кендис бывала в Девоне достаточно редко – уж больно двусмысленным и шатким представлялось ей нынешнее спокойствие Дианы. Кроме того, ей было обидно, что мать не хочет признать правду даже в разговоре с ней – своей единственной дочерью. Кендис считала, что из-за этого весь груз вины приходилось нести ей одной. Сама же она чувствовала себя не вправе что-то забыть или простить. Она научилась жить с постоянным ощущением вины и стыда, которые с годами лишь немного ослабели.

«Но сегодня, – решила Кендис, – мне удалось преодолеть свой перевал».

Разумеется, ей было не под силу исправить все зло, которое причинил отец другим людям, но по крайней мере Хизер Трелони помочь она могла – помочь если не деньгами, то рекомендацией или связями в мире журналистики. И эта помощь должна была стать ее личным искуплением отцовского греха.

На станции Хайбери Кендис вышла из поезда с необычайно легким сердцем. Будущее рисовалось ей в самых радужных красках. Поднявшись со станции наверх, она быстро зашагала к дому, где жила вот уже больше двух лет. Открыв подъезд своим ключом, Кендис стремительно взлетела по лестнице на второй этаж и уже собиралась отпереть дверь квартиры, когда кто-то окликнул ее.

– Привет, Кендис!

Обернувшись, она увидела Эда Эрмитеджа – соседа, который жил в квартире напротив. Подпирая плечом косяк собственной двери, он жевал истекающий кетчупом бит-мак.

– Я хотел вернуть тебе упаковочную ленту, если она тебе нужна, – сказал Эд. – Помнишь, я брал у тебя моток?

– О да, спасибо, – рассеянно отозвалась Кендис.

– Это тебе спасибо. Подождешь минуточку? Я быстро. Он исчез в квартире, а Кендис прислонилась спиной к своей двери. Ей не хотелось открывать ее сейчас, так как Эд мог расценить это как приглашение зайти и выпить по стаканчику. Кендис было не жалко виски, просто сегодня вечером ей было не до Эда.

Эд Эрмитедж работал консультантом по корпоративному праву в крупной юридической фирме в Сити. Денег он зарабатывал столько, сколько Кендис и не снилось, зато и пропадал на службе днями и ночами. Кендис часто слышала, как рано утром или поздно вечером под ее окнами фырчало мотором такси, увозившее Эда на работу и привозившее обратно. Время от времени Эд не возвращался домой вовсе, но это отнюдь не значило, что он загулял. Как-то он признался Кендис, что у него в кабинете за вешалкой стоит складная походная кровать, на которой можно прекрасно выспаться, не тратя драгоценное время на то, чтобы ехать домой. Кендис, однако, не разделяла его трудового энтузиазма, полагая, что соседом движет не что иное, как самая обыкновенная патологическая жадность.

– Вот и я! – Эд вручил ей моток клейкой ленты и откусил еще кусок от своего биг-мака. – Хочешь такой же? У меня есть.

– Нет, благодарю, я только что поела, – вежливо отказалась Кендис.

– Ага, понятно… – протянул Эд насмешливо. – Предпочитаем здоровую, естественную пишу, так, что ли? Интересно, чем ты питаешься? Спаржей и артишоками? – Он снова откусил от своего бутерброда.

Кендис не была уверена, знает ли Эд, что такое артишоки, но спорить ей не хотелось.

– В основном да, – сказала она коротко, думая про себя, почему Эд не может разговаривать как все воспитанные люди, почему ему обязательно надо ее поддевать или смеяться над ее привычками. Беседуя с ним, расслабляться не рекомендовалось – любое, самое невинное замечание Эд мог обратить против нее же.

– Одному богу известно, на чем их выращивают – на каких опилках, – заметил Эд с глубокомысленным видом, и Кендис догадалась, что он действительно путает артишоки с шампиньонами. – Уж лучше старый добрый биг-мак – мясо есть мясо, к тому же и салат тут тоже присутствует.

Он взмахнул бутербродом, и из него выпал измазанный соусом листик салата. К ужасу Кендис, Эд преспокойно поднял его с пола и отправил в рот.

– Видала? – спросил он. – Я тебя не обманываю. Кендис закатила глаза. Ей было жаль Эда, который не видел в жизни ничего важнее работы. У него не было ни друзей, ни любовницы, ни даже мебели. Когда-то давно она зашла к нему, чтобы наладить добрососедские отношения и выпить по стакану пива, и была неприятно поражена тем, что из обстановки в квартире Эда имелось только древнее раскладное кресло, телевизор последней модели и гора коробок из-под пиццы в углу.

– Слушай, ты почему дома? Тебя что, уволили? – спросила Кендис. – Ведь сейчас только десять вечера. Обычно в это время ты еще на работе – куешь презренный металл, обсасывая с клиентами очередную сделку.

– Раз уж ты заинтересовалась, так и быть – отвечу. – Эд самодовольно ухмыльнулся. – Со следующей недели я официально нахожусь в отпуске.

– В каком таком отпуске?

– По уходу за комнатными растениями! – Он улыбнулся еще шире. – Я перехожу на другую работу, поэтому хочешь не хочешь, три месяца мне придется плевать в потолок. Так записано в моем контракте.

– Целых три месяца? – Кендис нахмурилась. – Почему так много?

– А ты как думаешь? Конечно, потому, что у себя на службе я – не последний человек. – Эд вскрыл жестянку с кока-колой и шумно отхлебнул. – Видишь ли, я знаю слишком много служебных тайн и секретов, так что три месяца – это минимальный карантинный срок. Нужно же дать этим тайнам время устареть!

– Ты что, серьезно? – Кендис уставилась на него во все глаза. – Как же так? Кто станет платить тебе за три месяца вынужденного безделья?

Настал черед Эда удивляться.

– Как это – кто?! Конечно, фирма! Знаешь, оказывается, меня там ужасно ценят. Во всяком случае, во время отпуска мне будут платить даже больше, чем когда я пахал на них не разгибая спины.

– Но ведь это… нечестно! Во всей стране тысячи и тысячи людей не могут найти работу, а тебе будут платить за то, чтобы ты ничего не делал!

– Так устроен мир. – Эд пожал плечами. – И его нужно либо принять, либо покончить с собой – третьего не дано.

– А как насчет того, чтобы попытаться его изменить?

– Это не для меня, ведь я – обычный человек, а не революционер и не святой. В конце концов, не всем же быть такими, как ты, Кендис!

Кендис некоторое время молча смотрела на него: от бешенства она не могла произнести ни слова. И как это Эду удалось так легко ее завести?

– Ладно, я пошла, – сказала она резко. – Счастливо.

– Пока. – Эд небрежно помахал ей рукой. Он явно заметил, что Кендис разозлилась, и это доставило ему удовольствие. – Кстати, к тебе тут приперся твой парень… твой бывший парень.

– Джастин?.. – Кендис с досадой почувствовала, что краснеет. – Ты хочешь сказать – Джастин сейчас у меня?

– Я сам видел, как он входил. Это было около часа назад. – Эд слегка приподнял брови. – Вы что, помирились?

– Нет, – отрезала она.

– Жаль. – Эд снова пожал плечами. – Джастин – неплохой парень. С чувством юмора…

Услышав это заявление, Кендис удивилась еще больше. Джастин и Эд действительно два или три раза сталкивались в коридоре, но, насколько она успела заметить, почти не общались.

– Ладно, тогда я тем более пойду, – выдавила она. – Спасибо за предупреждение. До свидания, Эд.

– До встречи, Кен. – Эд пожал плечами и скрылся в квартире.

Переведя дух, Кендис открыла свою дверь и вошла. Голова у нее слегка кружилась. «Интересно, – гадала она, – что понадобилось от меня Джастину?» С тех пор как они расстались, прошел уже почти месяц, но Кендис вовсе не стремилась восстановить прежние отношения. И как она только забыла отобрать у него ключ?!

– Эй, Джастин! – окликнула она, включая свет.

– Кен?

В противоположном конце коридора показался Джастин. Он был одет в свой лучший костюм и держал в руке бокал с виски. Его чуть вьющиеся, черные волосы были напомажены и аккуратно зачесаны назад, темные цыганские глаза влажно блестели в свете лампы под потолком.

Кендис всегда казалось, что в Джастине есть что-то актерское. Сейчас он играл свою любимую роль – экспансивного интеллектуала, «молодого Даниеля Баренбойма[1]», с которым его однажды сравнили (после этого Кендис пару раз заставала Джастина за пианино – сидя в небрежной позе перед инструментом, он задумчиво прикасался к клавишам, хотя играть не умел).

– Извини, что без предупреждения, – сказал он. – Я рассчитывал застать тебя дома.

– Понятно, – кивнула Кендис. – Впрочем, я вижу – ты даром времени не терял. Это виски я берегла для особо торжественных случаев.

– Еще раз извини, но тебя слишком долго не было… – В голосе Джастина послышалось что-то похожее на раскаяние. – Я тебя не задержу. Просто мне показалось, что нам надо поговорить.

– О чем?

Ничего не ответив, он помог ей снять куртку и, взяв под локоть, провел Кендис в гостиную и усадил в ее любимое кресло. Все это Джастин проделал с таким видом, словно это не он, а она ворвалась непрошеной в ее квартиру и выпила припасенное для гостей виски (шестьдесят шесть фунтов за бутылку, не считая акциза). Впрочем, кому, как не ей, было знать, что «ундервуд»-Джастин обладал уникальной способностью повернуть любую ситуацию в свою пользу. В его присутствии абсолютное большинство людей начинало сомневаться в своей правоте. Не избежала этого и Кендис. Ей потребовалось без малого полгода, чтобы прозреть и понять, что перед ней – самое обыкновенное самодовольное ничтожество.

Но когда они только познакомились, Джастин покорил Кендис с первого взгляда. Он поступил в редакцию «Лондонца» после годовой стажировки в «Нью-Йорк таймс» и пользовался репутацией подающего большие надежды журналиста – талантливого и со связями. Поэтому, когда Джастин пригласил Кендис в бар, чтобы угостить коктейлем, она почувствовала себя польщенной. И поначалу Джастин ее не разочаровал. Она пила вино, смотрела в его влажные темные глаза и слушала разглагольствования, касающиеся реорганизации британской журналистики по американскому образцу. Внешность и манеры Джастина произвели на нее такое сильное впечатление, что Кендис соглашалась со всем, что он говорил, хотя в других обстоятельствах наверняка возражала бы достаточно резко.

После нескольких недель знакомства Джастин уже регулярно оставался у нее ночевать, они проводили вместе уик-энды, и поначалу все было прекрасно. Но тут Джастину пришлось съехать с квартиры, которую он снимал пополам с товарищем. Кендис по наивности решила, что это только к лучшему, и сама предложила Джастину переехать к ней.

А он согласился.

Но именно после этого их отношения начали портиться. Восхищение, которое Кендис испытывала к своему «приходящему» другу, растаяло довольно быстро, когда она разглядела его вблизи.

С самого начала Кендис поклялась себе самой страшной клятвой, что не станет обращать внимание на сдавленные не с того конца тюбики зубной пасты, на кисточку для бритья с засохшей мыльной пеной и тому подобные мелочи. И все же она была неприятно поражена, когда выяснилось, что Джастину требуется времени чуть не втрое больше, чем ей, чтобы утром привести себя в порядок. Но это было еще не все. Вскоре оказалось, что Джастин не только не умеет готовить (хотя он неоднократно утверждал обратное), но и не собирается этому учиться. Он требовал, чтобы в ванной был порядок, но ни разу не попытался там прибраться. Кроме того, он постоянно мочился мимо унитаза – то есть, конечно, не совсем мимо, но все-таки… Когда же Кендис попыталась деликатно с ним поговорить, он заявил ей, что это не ее дело и что, дескать, унитаз для человека, а не человек для унитаза.

Только тут Кендис начала понимать, с каким ничтожеством связалась, и прозревать всю глубину его самоуверенности и эгоизма. Внимательное исследование показало, что в интеллектуальном отношении Джастин никогда не считал ее равной себе (по уровню развития он отводил ей место где-то между кошкой и умственно отсталым младенцем). Каждый раз, когда она пыталась с ним спорить, Джастин отделывался снисходительно-покровительственными отговорками; если же Кендис удавалось найти неопровержимый аргумент и припереть его к стенке, он надувался и вовсе переставал с ней разговаривать. Джастин терпеть не мог признавать себя побежденным – это просто не вмещалось в его представления о себе. Он на полном серьезе считал себя великим человеком – гением, каждое слово которого окружающие должны ловить с благоговейным вниманием. Честолюбие его было поистине чудовищным: кроме себя, Джастин не видел, не замечал никого и ничего и готов был пройти по трупам, лишь бы обратить на себя внимание.

К счастью, теперь их больше ничто не связывало. Кендис сама настояла на разрыве, который Джастин воспринял довольно болезненно. Она, впрочем, до сих пор не знала, что пострадало больше – его гордость или его чувства. Вероятнее всего – первое, так как Джастин с тех пор относился к ней как к человеку, совершившему непростительную ошибку, о которой ему рано или поздно придется пожалеть.

Но за прошедший месяц Кендис так ни разу и не пожалела о своем решении.

– Ну и о чем ты хотел со мной поговорить? – спросила она, когда Джастин сел в кресло напротив нее.

В ответ Джастин покровительственно улыбнулся.

– Мне захотелось навестить тебя и убедиться, что у тебя все в порядке. И что ты не возражаешь насчет того, что должно произойти завтра.

– Завтра? А что должно случиться завтра? Джастин снова улыбнулся с бесконечным терпением.

Эта улыбка как бы говорила: «Я давно знал, что ты плохо соображаешь, но такой уж ты уродилась, поэтому я тебя прощаю и готов объяснить все еще раз».

– С завтрашнего дня, как ты, безусловно, помнишь, я становлюсь ведущим редактором «Лондонца» вместо Мэгги. Это значит, что я буду твоим непосредственным начальником. – Он деловито поправил манжеты, потом снова посмотрел на Кендис. – И мне не хотелось бы, чтобы у нас с тобой возникли… гм-м… проблемы.

– Проблемы? Бог мой, о чем ты говоришь?!

– Я понимаю, что тебе будет нелегко – особенно в первое время, – сказал Джастин. – Ведь вы с Мэгги были подругами. Мое повышение по службе, ее уход… Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовала себя… уязвимой.

– Уязвимой?! Ты что, с лестницы упал? Или ты забыл – это я дала тебе отставку, а не наоборот! Кроме того, ты будешь просто исполнять обязанности Мэгги. Когда она вернется, все пойдет по-старому.

– Я рад, что ты смотришь на ситуацию именно так, – кивнул Джастин. – И поскольку ты не питаешь ко мне недобрых чувств, я надеюсь, что мы прекрасно сработаемся.

– Этого я тебе обещать не могу, – твердо сказала Кендис.

Некоторое время Джастин молча крутил в руке бокал и, наклонив голову, прислушивался к позвякиванию подтаявшего льда. В эти мгновения он больше всего напоминал спаниеля с болтающимися ушами, хотя, наверное, несколько раз репетировал эту позу перед зеркалом, надеясь, что «Панорама» решит поместить подборку фотоматериалов, посвященную жизни скромного гения современной журналистики. Кендис едва не расхохоталась; ей даже пришлось незаметно ущипнуть себя за руку, чтобы сдержаться.

– Что ж, в таком случае не стану отнимать у тебя время, – сказал наконец Джастин и поднялся. – Увидимся завтра.

– Буду ждать с нетерпением!.. – сквозь зубы пробормотала Кендис и, пользуясь тем, что Джастин отвернулся, состроила ему рожу и высунула язык. Она проводила его до двери и спросила как бы между прочим: – Кстати, ты не в курсе, есть ли какие-нибудь подходящие кандидатуры на место помощника секретаря редакции?

– Нет. Пока нет, – ответил Джастин и нахмурился. – И, сказать по совести, я этим очень недоволен. Мэгги так никого и не нашла, хотя это была ее обязанность, а теперь иметь дело с претендентами придется мне. Ты хоть представляешь себе, что это такое – прочесть полторы сотни заявлений и автобиографий?

– Ах ты бедняжка! – с невинным видом сказала Кендис. – Ну ничего, не беспокойся. Я уверена – кто-нибудь нам подвернется.

Роксана отпила небольшой глоток из своего бокала и спокойно перевернула очередную страницу романа. Он назначил ей свидание на половину десятого. Сейчас было уже десять минут одиннадцатого. Роксана сидела в баре отеля уже сорок минут, заказывая одну «Кровавую Мэри» за другой. Каждый раз, когда дверь бара отворялась, сердце ее прыгало в груди и начинало биться быстрее, но каждый раз это оказывался не он.

Вокруг Роксаны шушукались за столиками парочки, бесшумно сновали официанты, пожилой тапер в белом фраке негромко напевал что-то под собственный аккомпанемент. Иными словами, это мог быть любой бар в любом отеле мира, и Роксана невольно подумала, что в каждом из них непременно отыщется женщина, похожая на нее, – женщина, которая старается казаться беспечной, немного скучающей, но которая на самом деле сидит и ждет своего мужчину, а тот и не думает показываться.

Возле столика Роксаны возник официант. Убрав со стола пепельницу с окурками, он заменил ее чистой и снова отошел, но за мгновение до этого Роксане почудилось, что его лицо неуловимо изменилось – на нем промелькнуло выражение, похожее на сочувствие или, по крайней мере, на понимание. А может, это было презрение? Роксана так и не успела разобраться, но на самом деле ей было глубоко плевать. И к сочувствию, и к презрению она давным-давно привыкла. Точно так же, как многие часы, проведенные на жарком солнце, сделали ее кожу менее чувствительной, годы напрасного ожидания, разочарований и унижений закалили характер и заставили огрубеть душу.

«А ведь правда, – подумала Роксана, – сколько таких часов я провела за прошедшие несколько лет? Сколько раз я вот так сидела и ждала мужчину, который часто опаздывал, а еще чаще – не приходил вовсе?»

Разумеется, каждый раз у него находилась какая-то уважительная причина – очередная непредвиденная ситуация на службе, случайная встреча с родственником или знакомым, срочное дело или поручение жены, от которого он не смог отвертеться. Роксана вспомнила, как в третью годовщину с начала их романа она точно так же сидела в роскошном лондонском ресторане, куда он ее пригласил, и вдруг увидела, как он входит в зал под руку со своей женой. Найдя Роксану взглядом, он чуть заметно, беспомощно пожал плечами и тут же повернулся к метрдотелю, который провел их с супругой за столик неподалеку.

Роксана могла, конечно, уйти, но не захотела, и весь вечер была вынуждена смотреть, как он и его жена едят, как она то хмурится, то зевает украдкой, явно скучая в обществе мужа. В эти минуты Роксана готова была отдать все на свете за то, чтобы поменяться с ней местами, но это, разумеется, было Невозможно, и она продолжала исподтишка наблюдать за ними, чувствуя, как боль, словно кислота, сжигает ей сердце.

Позднее он объяснил Роксане, что столкнулся с Синтией на улице и вынужден был пригласить ее в ресторан, чтобы избежать недоуменных расспросов. Он рассказал, как не мог ни есть, ни разговаривать, чувствуя себя бесконечно несчастным оттого, что не может подойти к ней, дотронуться до нее. В следующий уик-энд он отменил все встречи, забросил все дела и в качестве компенсации повез Роксану в Венецию.

При воспоминании об этой поездке Роксана блаженно зажмурилась. Это была мечта, сон, сказка наяву! За те два с небольшим дня Роксана испытала такое счастье, какого не переживала ни прежде, ни потом. Об этом счастье она до сих пор тосковала – точь-в-точь как наркоман, продолжающий колоться в надежде вернуться в эйфорическое блаженство, вызванное самой первой дозой. Рука об руку они бродили по пыльным древним площадям или вдоль каналов, в которых блестела зеленовато-мутная вода; подолгу стояли на щербатых, выгнувших спины мостах. Они пили «Просекко» на Пьяцца Сан-Марко и слушали вальсы Штрауса, а потом занимались любовью на старомодной деревянной кровати. Вечерами они часами сидели на балконе своего номера в отеле и смотрели, как под ними пролетают бесшумно-неповоротливые гондолы с голубыми и алыми бархатными тентами с золотыми кистями и дюжими гондольерами в широкополых, испанского вида шляпах.

И главное, за эти два с половиной дня он ни разу не упомянул ни о жене, ни о детях, словно все они перестали существовать. Похоже, он даже не вспоминал о них, как будто их вовсе не было на свете!

Роксана открыла глаза. Уже давно она строго-настрого запретила себе думать о его семье, уже давно не тешила себя кровожадными фантазиями и мечтами о наводнениях, автомобильных катастрофах, взрывах газа, нападениях террористов, которые могли бы решить ее проблему. Роксана хорошо понимала, что такое решение было бы, мягко говоря, односторонним. Случись что-то подобное на самом деле, и ни ей, ни ему до конца жизни не отделаться от укоров совести, а значит, она никогда не сможет обладать им полностью. Впрочем, Роксана знала, что никакой автокатастрофы все равно не будет и что она только напрасно тратит лучшие годы жизни на любовь к человеку, который принадлежит другой женщине – высокой худой аристократке с породистым, хрящеватым лицом и тонкими пальцами, о которой он поклялся заботиться до конца жизни. Что ж, в конце концов, она была матерью его детей…

Матерью его долбанных детей!!!

Знакомая боль с новой силой пронзила ее сердце; Роксана одним глотком допила коктейль, небрежным жестом бросила на столик двадцатку и не спеша поднялась со стула.

Пробираясь к выходу из бара, она едва не налетела на девушку в черном с блестками платье, густо и грубо накрашенную, с неестественно-рыжими волосами и в ожерелье из поддельных бриллиантов на длинной шее. Этот тип был Роксане хорошо знаком. Таких девушек можно было встретить в любом лондонском баре средней руки. Все они работали в эскорт-агентствах и готовы были за плату танцевать, флиртовать, смеяться. Приплатив сверху, от них можно было получить и нечто большее, что не указывалось в прейскуранте, но подразумевалось. Фактически, эти девушки находились лишь несколькими ступенями выше, чем профессиональные путаны с Юстон-роуд, однако сами себя они никогда не считали шлюхами. Каждая из них в глубине души мечтала стать добропорядочной женой и матерью семейства, однако эти мечты сбывались крайне редко.

Когда-то при встрече с такой особой Роксана только фыркнула бы и презрительно отвернулась, но сейчас, наткнувшись на взгляд девушки, она вдруг ощутила нечто вроде сочувствия. В конце концов, им обеим не повезло в жизни, обе то и дело оказывались в ситуациях, которые лет десять лет назад вызвали бы у обеих лишь недоверчивый смех. В самом деле, кто, будучи в здравом уме и твердой памяти, мечтал о карьере девицы из эскорт-агентства? Кому хотелось бы на протяжении шести мучительных лет оставаться «той, другой женщиной»?

Из груди Роксаны вырвался не то короткий смешок, не то сдавленное рыдание. Покачав головой, она обогнула девушку в черном платье и быстро вышла из бара в вестибюль отеля.

– Такси, мадам? – осведомился швейцар, когда Роксана оказалась на улице.

– Благодарю, это было бы замечательно, – ответила она и попыталась улыбнуться.

Свидание, на которое она возлагала такие большие надежды, накрылось медным тазом, ну так что с того? Ничего нового для нее в этом не было, и Роксана твердо решила, что расстраиваться не станет. Разве только немножко. В конце концов, на что она рассчитывала, когда позволила себе влюбиться в женатого мужчину?..

Глава 4

Сидя в кабинете главного редактора «Лондонца» Ральфа Оллсопа, Кендис кусала ногти и гадала, куда он мог подеваться. Она сегодня специально пришла пораньше и робко постучалась в дверь его кабинета, молясь про себя, чтобы Ральф оказался на месте, а также чтобы он не был слишком занят и мог ее принять.

Ральф был на месте. Прижимая к уху трубку радиотелефона, он открыл ей дверь и знаком пригласил войти. Садясь в кресло напротив его заваленного бумагами стола, Кендис с облегчением вздохнула. Теперь ей оставалось только уговорить Ральфа встретиться с Хизер.

Но прежде чем она успела начать свой маленький, но вдохновенный спич, Ральф положил трубку на аппарат и, сказав: «Подожди здесь», выскользнул из кабинета. Это произошло с четверть часа назад, и за это время Кендис уже несколько раз порывалась отправиться на поиски. Останавливало ее только то, что она понятия не имела, где искать Ральфа.

Кендис понимала, что совершила ошибку. Ей надо было сразу спросить: «Вы куда? Можно я с вами?» Именно такую молниеносную реакцию Ральф Оллсоп ценил в своих сотрудниках больше всего. Давно – и заслуженно – он пользовался репутацией человека, который ставит инициативу выше диплома, восхищается людьми, способными откровенно признаться в собственном невежестве, умеет разглядеть и вовремя поддержать настоящий талант. Ральфу действительно нравились энергичные, думающие, динамичные люди, готовые к тяжелой работе и не боящиеся идти на риск; единственным недостатком, который он не терпел в своих сотрудниках, была чрезмерная осторожность.

«Слабо! – доносилось, бывало, из его кабинета. – Очень слабо! Чего вы боитесь? Наступить кому-то на любимую мозоль? Но ведь умение наступать на мозоли и есть журналистика!» Этот боевой клич действовал на персонал редакции, словно зов трубы на солдат. Сотрудники тотчас переставали болтать о том, кто и как провел выходные, и принимались за работу.

Но к тем, кто отвечал его требованиям, Ральф относился с бесконечным уважением и часто прощал им даже серьезные промахи. «Не падает только тот, кто давно лежит», – говаривал он в таких случаях. Вот почему хорошие сотрудники уходили из редакции крайне редко, многие работали здесь уже по шесть-восемь лет. И даже те немногие, кто все же предпочел уйти на вольные журналистские хлеба или даже вовсе переменить профессию, продолжали поддерживать контакт с журналом. Время от времени они заскакивали в редакцию «Лондонца», чтобы выпить с коллегами и друзьями по бокалу виски и поделиться какими-то новыми идеями. Благодаря этому в редакции постоянно царила живая, творческая атмосфера, которая была очень по душе Кендис. Она проработала в «Лондонце» уже пять лет и за все время ни разу не задумалась о том, чтобы куда-то уйти.

Откинувшись на спинку кресла, Кендис принялась разглядывать стол Ральфа. Царивший на нем беспорядок был своего рода редакционной легендой. Из выдвижных ящиков-поддонов торчали во все стороны конверты, визитные карточки и «напоминательные» записки. На столешнице возвышались монбланы и эвересты редакционных публикаций, типографских гранок и пробных оттисков, исчерченных красным карандашом. На шаткой стопке справочников балансировал телефонный аппарат. Стоило Кендис поглядеть на него, как телефон зазвонил, и она заколебалась, не зная, следует ли ей взять трубку. В конце концов, звонили наверняка не ей, однако Кендис тут же подумала, что будет, если Ральф войдет и увидит, что телефон звонит, а она ничего не предпринимает. «Что с тобой, Кен? – спросит он самым ядовитым тоном. – Боишься, как бы он тебя не укусил?»

Это соображение решило дело, и Кендис поспешно схватила трубку.

– Алло, – деловито сказала она. – Кабинет Ральфа Оллсопа. Чем могу быть полезна?

– Позовите, пожалуйста, мистера Оллсопа, – раздался в трубке приятный женский голос.

– К сожалению, сейчас его нет на месте, – вежливо ответила Кендис. – Что ему передать?

– Вы его секретарша?

В приоткрытую дверь Кендис было видно рабочее место Дженнет, личной помощницы босса, но она, как назло, куда-то вышла.

– Да… То есть я ее замешаю, – неуверенно проговорила Кендис.

Последовала коротенькая пауза, потом голос в трубке сказал:

– Говорит Мэри Чейз, референт профессора Дэвиса из больницы «Чаринг-Кросс». Передайте, пожалуйста, мистеру Оллсопу, что профессор Дэвис не сможет принять его сегодня в два часа. Собственно говоря, шеф просил узнать у мистера Оллсопа, нельзя ли перенести его визит на три?

– Хорошо, я все передам Ра… мистеру Оллсопу, – ответила Кендис, сделав пометку на листочке бумаги, и положила трубку. «Интересно, в чем тут дело?» – подумала она. Шеф всегда казался ей абсолютно здоровым человеком.

– А вот и я, дорогая моя Кендис. – В кабинет быстрым шагом вошел Ральф. – Что я могу для тебя сделать? Надеюсь, ты пришла не затем, чтобы пожаловаться на нового ведущего редактора?

Кендис рассмеялась:

– Нет. Пока нет. Я по другому вопросу.

– Мне нравится это «пока», – заметил Ральф. – Ну, что там у тебя? Выкладывай.

Кендис смотрела, как он огибает стол, чтобы сесть на свое место, и думала о том, каким, должно быть, привлекательным мужчиной Ральф был в молодости. Он и сейчас, на ее взгляд, был очень хорош собой – подтянутый, высокий; густые, чуть тронутые сединой волосы и умный, проницательный взгляд. Ему, наверное, было уже около пятидесяти, однако, несмотря на это, он продолжал излучать неукротимую, почти пугающую энергию.

– Вам тут звонили… – проговорила она, протягивая Ральфу листок бумаги с собственными каракулями.

– Ага, ясно… – спокойно проговорил Ральф, пробежав записку взглядом. – Спасибо. – С этими словами он сложил бумагу вчетверо и небрежно засунул в задний карман брюк.

Кендис открыла было рот, чтобы спросить, все ли у него в порядке со здоровьем, – и снова закрыла. В конце концов, дела босса ее не касались, и звонок, на который она ответила, тоже не имел к ней никакого отношения. И все-таки любопытно, кто такой этот профессор Дэвис? Дантист? Или, может быть, уролог? Кендис где-то читала, что мужчины после пятидесяти обязательно начинают лечиться у уролога – это у них как климакс у женщин.

– Я хотела поговорить с вами насчет места помощника секретаря редакции, – сказала она.

– Вот как? – Ральф откинулся на спинку кресла. – Что ж, я слушаю.

Собрав все свое мужество, Кендис выпалила:

– Дело в том, что я знаю одного подходящего человека! То есть я думаю, что он нам подойдет.

– Правда? Тогда скажи ему, пусть напишет заявление.

– Я сказала «он» в смысле «человек». На самом деле это молодая девушка, – объяснила Кендис. – И скорее всего ее автобиография покажется вам заурядной, но я уверена – она талантлива. Во всяком случае, писать она умеет. И еще ей очень хочется стать журналисткой.

– Я рад это слышать, – мягко сказал Ральф, – но ты сама знаешь, что подбором кадров у нас занимается Джастин. Тебе следует поговорить с ним.

– Я понимаю, – кивнула Кендис. – Но он… – Она не договорила, и Ральф прищурился.

– Я же знал, что ты явилась ко мне, чтобы пожаловаться на нового редактора! – Ральф слегка наклонился вперед и добавил доверительным тоном: – Скажи откровенно, Кен, сумеешь ты сработаться с Джастином? Я прекрасно знаю, что между вами произошло, и если это может вызвать осложнения…

– Дело вовсе не в этом! – воскликнула Кендис. – Я хотела только… Мне кажется, сейчас у Джастина хлопот невпроворот. Сегодня у него первый рабочий день, и… – Она крепко сжала лежащие на коленях руки. – Еще вчера он жаловался, что на это место полторы сотни претендентов, а у него совсем нет времени читать все заявления и автобиографии. В конце концов, Джастин только редактор! Вот я и подумала, что, может быть, вы…

– Я – что?..

– Я подумала, может быть, вы могли бы сами поговорить с этой девушкой. – Кендис бросила на Ральфа умоляющий взгляд. – Она ждет внизу, в приемной.

– Где-где?

– В приемной, – неуверенно повторила Кендис. – Она пришла просто… на случай, если вы согласитесь.

Ральф некоторое время молча разглядывал ее, и на его лице все явственнее проступало недоверчивое изумление. В какое-то мгновение Кендис испугалась, что он сейчас просто выгонит ее вон, но Ральф неожиданно рассмеялся.

– Хорошо, позови ее, – сказал он добродушно. – Раз уж ты все равно ее сюда притащила, я с ней поговорю. Надо дать бедняжке шанс.

– Спасибо! – от всего сердца поблагодарила Кендис, чувствуя, что у нее камень с души свалился. – Нет, я действительно уверена, что она…

Ральф поднял руку, останавливая поток ее красноречия.

– Пусть поднимется, – сказал он. – Разберемся.

Мэгги Филипс сидела одна в своей роскошно обставленной кухне, пила маленькими глотками крепкий кофе и раздумывала, чем бы заняться.

Сегодня утром она по привычке проснулась очень рано и некоторое время смотрела, как Джайлс одевается и приводит себя в порядок, чтобы ехать на службу.

– Главное, не волнуйся, – сказал он ей, ловко завязывая перед зеркалом галстук. – Я постараюсь вернуться домой как можно раньше.

– Хорошо, – улыбнулась Мэгги. – Передавай от меня привет лондонскому смогу.

– Я могу даже набрать для тебя пару пластиковых бутылок выхлопных газов, – пошутил Джайлс. – Скажем, где-нибудь в Сити, на общественной автостоянке. Говорят, были случаи, когда люди, всю жизнь прожившие в Лондоне, от чистого воздуха падали в обморок.

Чмокнув ее в щеку, он схватил кейс и поспешно вышел из комнаты. Услышав, как внизу хлопнула дверь, Мэгги почувствовала, как ее охватывает блаженное ощущение полной свободы. Никакой работы. Никаких обязанностей. Никакой нервотрепки. Она может заниматься чем угодно, и никто ей слова не скажет!

Сначала Мэгги попробовала снова заснуть. Она закрыла глаза и с головой залезла под одеяло, но лежать ей было неудобно – мешал живот, ставший слишком тяжелым, – и после непродолжительной борьбы Мэгги сдалась.

Спустившись на первый этаж, она с аппетитом позавтракала, просмотрела газеты, полюбовалась заснеженным садом за окном. Ровно в половине девятого она снова поднялась наверх, наполнила ванну и с удовольствием забралась в нее. Мэгги думала, что пролежала в приятно-теплой воде час с лишним, но когда она вернулась в спальню, выяснилось, что купание заняло чуть больше двадцати минут.

Сейчас на часах была только половина десятого, но Мэгги уже казалось, что она сидит в кухне целую вечность. «Интересно, – подумала она, – почему время, которого мне постоянно не хватало в Лондоне, здесь еле-еле тянется?»

Закрыв глаза, Мэгги попыталась представить себе песочные часы наподобие тех, какие она видела в больнице. Это ей легко удалось, только вместо быстрых песчинок они оказались наполнены густым медом, который лениво и неохотно переливался из верхней колбы в нижнюю. «Вот как течет теперь время», – подумала Мэгги и стала вспоминать, что она обычно делала в этот час. Вот она читает газету, мертвой хваткой вцепившись в кожаную петлю под потолком вагона подземки. Вот она входит в редакцию, покупает чашку кофе в буфете, отвечает на тысячи поступивших по электронной почте запросов, присутствует на утреннем совещании, разговаривает, смеется, сердится, отдает необходимые распоряжения.

«В Лондоне я подвергаюсь постоянному стрессу!» – напомнила себе Мэгги, чувствуя, что нарисованная ею картина начинает казаться слишком радужной, слишком идиллической. Толчея в подземке, сизые выхлопы автобусов и такси, несмолкающий шум, косноязычные статейки с пометкой «Срочно в номер» – все эти прелести лондонской жизни она как-то не замечала. Здесь же ее окружала густая тишина, нарушаемая лишь звонким цивиканьем какой-то птицы, и чистый, как родниковая вода, воздух, который, казалось, можно было черпать кружкой и пить как воду. Но главное, ее никто не торопил, никто не стоял над душой, никто не требовал срочно встретиться, никто не подсовывал идиотские заметки, в которых грамматических ошибок было больше, чем новостей.

Единственным, но, пожалуй, очень существенным, что не устраивало Мэгги в ее нынешнем положении, было ощущение собственной беспомощности. Конечно, и тишина, и покой были очень милы, но они от нее не зависели, как не зависели от ее воли и желания десятки больших и маленьких событий, которые могли произойти каждую минуту. В Лондоне именно Мэгги руководила событиями, направляла их – здесь же она была бессильна что-либо изменить или предотвратить.

Тяжело вздохнув, она машинально открыла лежавшее на столе пособие для будущих мам. На первой же странице ей бросилась в глаза фраза: «…На этом этапе боли могут усилиться».

«Гм-м…» – подумала Мэгги и стала читать дальше.

«Постарайтесь не волноваться, – прочла она. – Ваш партнер должен помочь вам успокоиться и подбодрить вас, однако мешкать не следует. Как только вы почувствовали боли – немедленно вызывайте врача…»

Вздрогнув, Мэгги поспешно захлопнула брошюрку и глотнула остывшего кофе. «Не волноваться, не поддаваться панике, не пугаться» – все эти призывы, которыми пестрели страницы, производили на нее совершенно обратное действие. Мэгги волновалась, нервничала, паниковала и готова была бегом бежать в ближайшую больницу при малейшем движении младенца. В глубине души она знала, что ей следовало послушаться акушерку из женской консультации и записаться на курсы, где обучали правильному деторождению. Она и записалась, но… ходить не стала. Для этого она была слишком занята, да и Джайлс не раз говорил ей, что все это необходимо только тем, у кого что-то не так. У нее же, если верить врачам, все было в полном порядке. Кроме того, ни ей, ни мужу не хотелось после напряженного рабочего дня тащиться куда-то через весь город, чтобы, сидя на мешках с сушеным горохом (как уверяли, это была самая подходящая мебель для женщин в «интересном положении»), разговаривать с посторонними людьми о самых интимных вещах. Мэгги никогда не считала себя ханжой, но ей казалось, что это, пожалуй, слишком. Ей и так пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя прочесть брошюру для будущих мам и вполглаза просмотреть видеокассету, которой ее снабдили в консультации (самые кровавые куски она поспешно проматывала). И до недавних пор она полагала, что этого вполне достаточно.

Решительным жестом убрав брошюрку за хлебницу (с глаз долой), Мэгги налила себе еще чашку кофе. Ей говорили, что кофе может быть вреден для младенца, но она каждый раз отвечала, что зато он полезен для нее. Без кофе она просто не могла жить – он был для нее и топливом, и смазкой, благодаря которой шарики в мозгу начинали вращаться быстрее.

Но не успела она сделать первый глоток, как раздался звонок в дверь. Недоуменно хмуря брови, Мэгги с трудом поднялась с кресла и отправилась открывать.

На пороге стояла ее свекровь, одетая в теплый пуховик, из-под которого выглядывала юбка из клетчатой шотландки.

– Привет, Мэгги! – весело сказала она. – Я не слишком рано?

– Нет. – Мэгги с облегчением улыбнулась. – Джайлс предупреждал, что ты приедешь, но не сказал, во сколько.

И, слегка подавшись вперед, она неловко поцеловала свекровь в щеку.

Мэгги была замужем за Джайлсом уже три года, однако ей до сих пор казалось, что она знает Пэдди недостаточно хорошо. Во всяком случае, до сих пор они ни разу не присели и не поговорили по душам. Впрочем, с Пэдди это было вряд ли возможно, так как для своего возраста она была чрезвычайно подвижной. «Женщина-комета» – так называла ее Мэгги про себя. И действительно, Пэдди ни минуты не могла посидеть спокойно. То она что-нибудь готовила, то возилась в саду, то провожала кого-то на станцию, то встречала. На протяжении двадцати пяти лет эта худая, энергичная женщина возглавляла деревенскую дружину девочек-скаутов, пела в церковном хоре, а на досуге шила превосходные платья (например, перед свадьбой все платья для подружек невесты она сшила собственноручно), причем у Мэгги создавалось впечатление, что Пэдди не особенно напрягается. А главное, за какое бы дело она ни бралась, у нее все получалось прекрасно.

Улыбнувшись, Пэдди протянула Мэгги большую коробочку.

– Это тебе. Только сегодня испекла, – сказала она, улыбнувшись. – Свежие булочки, жаль только – остыли. Половина с сыром, половина с изюмом.

Мэгги растрогалась чуть не до слез – впрочем, в последнее время глаза у нее постоянно были на мокром месте.

– О, Пэдди, право, не стоило так утруждаться! – воскликнула она.

– Пустяки, – отмахнулась свекровь. – Их очень просто печь. Я дам тебе рецепт, если хочешь. Джайлс всегда их любил.

– Вот как… – промолвила Мэгги после секундной заминки, во время которой она припоминала, что вышло из ее попытки испечь пирог с наливкой на день рождения Джайлса. – Это было бы замечательно.

– А я кое-кого тебе привезла, – сказала Пэдди. – Мне показалось, тебе было бы полезно познакомиться с какой-нибудь молодой мамой. Вот я и захватила с собой одну свою старую знакомую.

– О-о, как это мило с твоей стороны… – растерянно проговорила Мэгги – уж больно все это было неожиданно.

Тем временем Пэдди обернулась и махнула рукой девушке в джинсах и розовом свитере, которая как раз выбралась из машины и медленно двигалась к дому. Одной рукой она прижимала к груди завернутого в одеяло младенца, за другую цеплялся полуторагодовалый малыш, который, похоже, только недавно научился ходить.

– А вот и Венди, – с гордостью сказала Пэдди. – Познакомьтесь – это моя невестка Мэгги.

Спускаясь по лестнице в приемную, Кендис чувствовала, как ее переполняет радость от удачно исполненного дела. Вот что значит проявить разумную инициативу и приложить немного усилий! Целеустремленный человек всегда своего добьется – нужно только постараться.

Хизер, одетая в аккуратный черный костюм, сидела на диване в приемной.

– Он сказал – «да»! – воскликнула Кендис, бросаясь к ней. – Ральф Оллсоп согласился встретиться с тобой!

– Правда? – Глаза Хизер засветились радостью. – Что, прямо сейчас?

– Ну да! Я же говорила – Ральф всегда готов дать человеку шанс. – Кендис довольно улыбнулась. – Теперь, главное, не забудь, что я тебе говорила. Побольше энтузиазма, побольше здорового честолюбия! Даже если не сможешь ответить на какой-то вопрос – ради бога, не молчи и не тушуйся. Постарайся отшутиться, а если не получится – скажи прямо, мол, с такими проблемами тебе сталкиваться еще не приходилось.

– Хорошо. – Хизер встала и нервно одернула юбку. – Слушай, я нормально выгляжу?

– Ты выглядишь отлично, – заверила ее Кендис. – Кстати, еще одна вещь… Ральф непременно спросит, принесла ли ты что-нибудь из своих письменных работ.

– Что?! – в тревоге воскликнула Хизер. – Но я… Но ты мне ничего не…

– Отдай ему это, – перебила ее Кендис, вручая девушке тонкую пластиковую папку.

– Что это? – удивилась Хизер.

– Это – набросок статьи, которую я готовила года три назад. Насколько я помню, там говорилось о том, что представляет собой городской транспорт летом. В печать эта статья так и не пошла, а единственным человеком, который ее видел, была Мэгги… – В приемную вошли двое посетителей, и Кендис машинально понизила голос: – Теперь эти материалы – твои. Вот, я даже подписала статью твоей фамилией.

– Хизер Трелони, «Лондонская душегубка»… – прочла Хизер и, поглядев на Кендис, благодарно улыбнулась. – Как здорово, Кен!.. Просто не верится!

– Лучше быстренько просмотри статью, Ральф может задать тебе пару вопросов по тексту.

– Кендис, ты так добра! – Голос Хизер слегка задрожал. – Я даже не знаю, как мне…

– Не говори глупостей, – перебила Кендис. – Я была только рада тебе помочь.

– Но почему? Почему ты решила это сделать?!

Хизер пристально посмотрела на Кендис, и та почувствовала, как ею снова овладевает острое чувство вины. Ей хватило выдержки, чтобы не опустить взгляд, но щекам стало горячо. Еще немного – и Кендис рассказала бы Хизер все о своей семье, о преследующем ее чувстве вины, о настоятельном желании что-то исправить в постыдном прошлом…

К счастью, Кендис вовремя сообразила, какой это будет ошибкой. Если она что-то скажет, то поставит Хизер в бесконечно неловкое положение. Возможно, признание и облегчило бы ее собственное состояние, но по отношению к Хизер это было бы чистой воды эгоизмом. Нет, она ничего ей не скажет. Пусть Хизер думает, что она руководствовалась исключительно дружескими чувствами.

– Если я могу помочь тебе, почему бы мне этого не сделать? – быстро сказала она. – Кроме того, нам действительно нужен помощник секретаря. А сейчас тебе пора идти – Ральф ждет.

Пэдди пошла варить кофе, оставив Венди и Мэгги наедине. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, Мэгги провела гостью в большую комнату и усадила на софу. Что делать дальше, она представляла довольно смутно. Венди была ее первой знакомой молодой матерью – из тех, с которыми следовало подружиться. Ведь, по местным меркам, они жили практически рядом; не исключено, что их дети будут расти и играть вместе.

– Вы… вы давно живете в деревне? – спросила она первое, что пришло ей в голову.

– Пару лет, – ответила Венди, ногой отодвигая в сторону свой внушительных размеров рюкзачок с запасом памперсов и детского питания.

– Ну и как? Я хочу сказать – вам нравится?

– Да, в общем, нормально… Джейк, ничего здесь не трогай!

Мэгги обернулась, и сердце у нее замерло от ужаса. Старший сын Венди тянулся к вазе голубого венецианского стекла, которую Роксана подарила им с Джайлсом на свадьбу.

– О боже!.. – воскликнула она. – Это… Может, лучше убрать вазу подальше?

Мэгги протянула руку и схватила вазу, но в то же мгновение липкие пальчики Джейка тоже вцепились в ее край.

– Благодарю, я сама, – вежливо сказала она малышу, который не спешил выпустить добычу. – Если ты позволишь…

Она снова потянула вазу, но тщетно.

– Джейк!!! – рявкнула Венди, и Мэгги подскочила от испуга.

Нижняя губа Джейка обиженно выпятилась, а личико сморщилось, однако вазу он выпустил. Воспользовавшись этим, Мэгги поставила ее на высокий комод.

– Дети в этом возрасте настоящие чудовища, – заметила Венди, критически оглядывая огромный живот Мэгги. – Когда у тебя срок?

– Через три недели, – ответила Мэгги, осторожно опускаясь в кресло. – Теперь уже скоро.

– Можешь и переходить, – заметила Венди.

– Я думаю, все обойдется, – ответила Мэгги после паузы. – Врачи сказали…

– Ах, что они понимают! – воскликнула Венди. – Про этого… – она кивнула на младенца, – мне тоже говорили, что он родится точно в срок, а я переносила почти две недели. В конце концов им даже пришлось меня стимулировать.

– О-о-о!.. – с уважением протянула Мэгги. – И все-таки…

– А когда я начала наконец рожать, этот идиот взял и застрял, – перебила ее Венди. – Его пришлось вытаскивать специальными щипцами. Мне наложили двадцать два шва! – гордо закончила она.

– Какой ужас! – совершенно искренне выдохнула Мэгги. – Вы, наверное, шутите?!

У нее неожиданно закружилась голова, и Мэгги показалось – она вот-вот потеряет сознание. Вцепившись в подлокотник кресла, она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь справиться с застилавшей глаза темной пеленой. «Нужно поговорить о чем-нибудь другом, – подумала она, – иначе я прямо тут и рожу».

– А вы работаете… или как? – поинтересовалась она слабым голосом.

– Нет, – ответила Венди, глядя куда-то мимо нее. – Джейк, ты меня с ума сведешь! Ну-ка слезай немедленно!

Мэгги обернулась. Предприимчивый Джейк вскарабкался на шаткий стульчик перед фортепиано и, опасно наклонившись вперед, тянулся к клавишам. С презрением покосившись на мать, он принялся изо всех сил молотить по ним кулаком.

– А вот и я! – В комнате появилась Пэдди с подносом в руках. – Я там нашла миндальное печенье, Мэгги. Ничего, что я вскрыла упаковку?

– Конечно-конечно. Все в порядке, Пэдди.

– Наверное, только я знаю, как чувствует себя женщина, у которой незваные гости сожрали все припасы. – Пэдди рассмеялась, и Мэгги слабо улыбнулась в ответ. Она была уверена, что у нее и у Пэдди совершенно разные понятия о «припасах».

– У меня где-то было овощное пюре для Джейка, – встрепенулась Венди. – Джейк, иди сюда немедленно, иначе ничего не получишь! – Положив младенца на диван, она потянулась к своему рюкзаку.

– Какая прелесть! – воскликнула Пэдди, глядя на сучащего ножками младенца. – Хочешь немного подержать его, Мэгги?

Мэгги оцепенела от ужаса.

– Я… Думаю, не стоит… – пробормотала она заплетающимся языком.

– Ох ты милашка, у-тю-тю-тю-тю!.. – Пэдди ловко подобрала ребенка и протянула его Мэгги. – Ну просто куколка, правда?

Мэгги в ужасе таращилась на младенца, который неведомо каким образом очутился в ее неловких руках. Несмотря на владевший ею страх, она отчетливо ощущала, что свекровь и Венди внимательно за ней наблюдают. Это еще больше напугало ее. «Что со мной такое? – спрашивала она себя. – Почему я не испытываю к этому ребенку ничего, кроме брезгливого отвращения?» Во всяком случае, ничего красивого Мэгги в нем не находила. У ребенка была сморщенная обезьянья мордашка – красная, словно перезревший помидор, да и пахло от него скисшим молоком. Мутно-голубые глаза бессмысленно смотрели в потолок. Мэгги наклонилась к младенцу, старательно изображая из себя заботливую мать. «Может быть, – с тоской подумала она, – со временем я привыкну к детям? К тому же это ведь чужой ребенок».

Младенец завозился, издал какой-то противный скрипящий звук, и Мэгги в тревоге вскинула глаза.

– Держи его головкой вверх, он может срыгнуть, – предупредила Венди.

– Хорошо, – покорно согласилась Мэгги и неумело перевернула ребенка.

Младенец открыл беззубый рот, и она испугалась, что он сейчас заорет. Но вместо крика ребенок несколько раз утробно булькнул, и струя свернувшегося молока выплеснулась на ее темно-красное джерси.

– О боже! – воскликнула Мэгги. – Его стошнило прямо на меня!

– Это бывает, – хладнокровно утешила ее Венди. – Давай, я его возьму.

– Не переживай, – сказала Пэдди, протягивая Мэгги муслиновый платок. – Тебе нужно привыкать к таким вещам, правда, Венди?

– Да-да, – подтвердила та с неясной угрозой. – Вот будет у тебя свой малыш – тогда посмотришь…

Мэгги кое-как вытерла рукав и подняла голову. Пэдди и Венди смотрели на нее и улыбались так, словно были чем-то очень довольны. «Теперь ты – одна из нас», – вот что говорили их взгляды.

Мэгги передернуло.

– Хочу «а-а»! – объявил Джейк, без церемоний дергая мать за штанину.

– Умница! – похвалила Венди. – Погоди, я сейчас достану горшочек.

– Боже мой, нет!.. – воскликнула Мэгги и резко встала. – То есть, я хотела спросить: никто не хочет еще кофе? Я сейчас принесу.

К счастью, гостьи не стали отказываться, и Мэгги поспешно отступила в кухню. Там она включила чайник и без сил рухнула на стул, не зная, смеяться ей или плакать. «Это и есть материнство?» – размышляла Мэгги. Если да, она была трижды дурой, когда решилась завести ребенка. Уж лучше бы она продолжала работать в редакции «Лондонца», где все было хорошо знакомо и привычно. «А главное, – подумала Мэгги, нервно оскалившись, – никому из сотрудников и в голову не придет делать «а-а» прямо посреди комнаты!»

Несколько секунд она колебалась, опасливо косясь на дверь, потом взяла телефонную трубку и набрала знакомый номер.

– Алло?

Узнав голос Кендис, Мэгги с облегчением вздохнула.

– Привет, Кен, это я…

– Мэгги?! – удивленно воскликнула Кендис. – Как дела? У тебя все в порядке?

– О да, – ответила Мэгги с некоторым сомнением. – Наслаждаюсь бездельем и все такое.

– Счастливица! Ты, наверное, только что проснулась? – предположила Кендис.

– Вообще-то, ко мне на чашечку кофе зашли две местные леди, – почти весело заметила Мэгги. – И… гм-м… кое-кто еще. Одна из этих леди – моя собственная свекровь, а другая – молодая мать из Степфорда. У нее целых двое детей! Представляешь?!

Кендис рассмеялась, и Мэгги почувствовала, как на нее нисходит покой. «Слава богу, – подумала она, – что на свете существуют подруги, которые всегда поймут тебя правильно». Да и самой Мэгги вся ситуация уже начинала казаться смешной.

– Ты просто не поверишь, если я расскажу, что случилось буквально пару минут назад, – добавила она, слегка понизив голос. – Мне дали подержать младшего ребеночка – этакого розовенького поросеночка с лицом старика. Вдруг он начал вырываться, и не успела я понять, в чем дело…

– Послушай, Мэг, мне очень неловко, но я совсем не могу с тобой разговаривать, – перебила Кендис. – Джастин выдумал какое-то кретинское совещание, и мне пора бежать. Извини, ладно?

– Да, я понимаю, – разочарованно протянула Мэгги. – Конечно, беги.

– Поговорим потом, хорошо? Попозже. Может быть, я сама тебе позвоню.

– Договорились, – обрадовалась Мэгги, к которой снова вернулось хорошее настроение. – На самом деле я просто так позвонила – захотелось немного поболтать со старой подругой. Удачного тебе дня, Кен.

– Сомневаюсь, что он будет особенно удачным, – мрачно сказала Кендис. – Ты ведь знаешь Джастина… Кстати, – спохватилась она, – я должна сказать тебе одну вещь. Помнишь ту девочку, Хизер, которую мы вчера встретили в «Манхэттене»? Она подавала нам коктейли.

– Конечно, помню, – ответила Мэгги, мысленно возвращаясь на двенадцать часов назад. Действительно ли это было только вчера или встреча с подругами ей приснилась?

– Так вот, я порекомендовала ее Ральфу, – сказала Кендис, торжествуя. – Я помню, ты мне не советовала, но я была в ней уверена – и не ошиблась! Представляешь, Хизер произвела на него такое хорошее впечатление, что он сразу предложил ей место помощницы секретаря редакции. Со следующего понедельника она выходит на работу.

– Что ты говоришь?! – удивилась Мэгги. – Это просто поразительно! На моей памяти такого еще не было.

– Да, – согласилась Кендис и как-то смущенно откашлялась. – Все дело в том, что… В общем, оказалось, что Хизер неплохо пишет. Ральф прочитал кое-какие материалы, которые она готовила на курсах творческого письма, и они произвели на него весьма благоприятное впечатление. Поэтому он решил дать Хизер шанс.

– Как это похоже на него, – заметила Мэгги. – Что ж, я рада за нее и за тебя.

– Это действительно очень здорово! – сказала Кендис, понизив голос. – Я даже выразить не могу, как много это для меня значит. Наконец-то мне удалось сделать что-то хорошее для человека, жизнь которого поломал мой отец.

– Я очень рада, – повторила Мэгги. – Надеюсь, все будет хорошо и дальше.

– Я в этом не сомневаюсь, – с горячностью сказала Кендис. – Хизер действительно очень славная и умная девушка. Мы с ней решили пообедать вместе и как следует отпраздновать это событие.

– Правильное решение, – не без зависти заметила Мэгги. – Передай ей от меня привет.

– Мы обязательно поднимем за тебя бокал, – заверила Кендис. – Ну все, Мэг, мне правда пора бежать, а то Джастин уже мечет икру. Когда у меня будет свободное время, я тебе обязательно позвоню. Целую.

В телефоне послышались короткие гудки.

Несколько мгновений Мэгги молча смотрела на трубку, потом осторожно опустила ее на рычаги, борясь с горьким чувством. Оказаться выброшенной из жизни, остаться за бортом событий – что может быть хуже для человека, особенно если этот человек – журналист? Впрочем, чего же еще она ожидала?

Подавив невольный вздох, Мэгги подняла голову и увидела в дверях кухни Пэдди, которая с интересом смотрела на нее.

– Я… Я разговаривала с моей подругой с работы – надо было обсудить один деловой вопрос, – с виноватым видом пробормотала Мэгги. – Как там Венди?

– Она меняет малышу подгузник, – сказала Пэдди. – А я решила помочь тебе с кофе.

Она подошла к раковине, включила воду и, обернувшись через плечо, сочувственно улыбнулась.

– Ты сама понимаешь, Мэгги, скоро у тебя начнется совсем другая жизнь. Поэтому на твоем месте я бы не стала слишком цепляться за прошлое. Впрочем, когда родится маленький, тебе будет не до того.

– Ни за что я не цепляюсь! – возмутилась Мэгги. – Я просто…

– Я прекрасно тебя понимаю, дорогуша, – решительно перебила свекровь. – Не волнуйся. Вот увидишь – скоро все изменится, и этот дом станет твоим настоящим домом. Ты освоишься здесь, познакомишься с другими молодыми мамами… – Пэдди прищурилась и, набрав полную раковину воды, добавила туда жидкость для мытья посуды. – Я понимаю, что тебя сбивает, – добавила она. – Здесь, в деревне, все живут совсем по-другому, но я уверена – ты привыкнешь. Надо только приложить немного усилий.

– Почему по-другому? – удивилась Мэгги. – Ведь и здесь люди радуются, тревожатся, горюют… По-моему, все дело в том, что в Лондоне другой темп жизни.

Пэдди натянуто улыбнулась.

– Уверяю тебя, – сказала она, – скоро ты заметишь, что у тебя осталось очень мало общего с твоими лондонскими подругами. У тебя будут совсем другие интересы.

«Интересно, какие, – задумалась Мэгги. – Такие же, как у Венди? Ну, это вряд ли…»

– Наверное, ты права, – сказала она, лучезарно улыбаясь. – Но я не собираюсь терять связь со своими лучшими подругами. У меня их две, и мы регулярно встречаемся, чтобы выпить по коктейлю – это наша традиция. Нет, я не могу перестать с ними встречаться!

– Традиции – это, конечно, очень мило, – заметила Пэдди и усмехнулась. – Но коктейли… гм-м…

Мэгги мрачно посмотрела на свекровь, чувствуя, как в ней нарастает обида. Какое, в конце концов, ей дело, с кем она встречается и что делает? Ведь это ее жизнь, не так ли?

– Да, это наша традиция, – твердо сказала она и снова улыбнулась. – Лично мне очень нравится коктейль «Секс на пляже». Напомни мне при случае – я запишу тебе рецепт.

Глава 5

Когда в дверь позвонили, Кендис вздрогнула от неожиданности, хотя приезда Хизер она ждала вот уже минут двадцать. В последний раз оглядев комнату и убедившись, что все лежит на своих местах, а из-под дивана не выглядывает мохнатый комок пыли, она нервно одернула жакет и пошла открывать.

Распахнув дверь, Кендис изумленно ахнула, а потом рассмеялась. Почти весь дверной проем загораживал огромный букет из желтых роз, гвоздик и фрезий, упакованных в хрустящий целлофан с золотым рисунком и перевязанных ярко-лиловым бантом.

– Это тебе! – послышался из-за букета голос Хизер. – Извини за пошлый бант – его завязали в магазине, когда я на секундочку отвернулась.

– Как это мило с твоей стороны! – воскликнула Кендис, принимая шуршащий букет и неловко обнимая Хизер свободной рукой. – Но, право же, тебе не стоило так тратиться…

– Нет, стоило. И это еще малая часть того, что я хотела бы для тебя сделать. Ты не представляешь, как я тебе обязана! – Хизер серьезно посмотрела на Кендис и добавила: – Ведь ты не только нашла мне работу, но и предложила пожить у тебя!

– Почему бы нет, раз у меня в квартире – целых две спальни? – попыталась неловко отшутиться Кендис. – К тому же ты говоришь, что твоя старая квартира была слишком мрачной…

Это было, разумеется, чистой случайностью, что во время обеда Хизер рассказала Кендис, в какой убогой обстановке она живет. Она, правда, не жаловалась, но нарисованная ею картина выглядела достаточно безотрадной, и Кендис неожиданно пришло в голову предложить Хизер переселиться к ней. К ее огромному облегчению и удовольствию Хизер не стала ломаться и согласилась почти сразу. «Ох, я так тебе благодарна! – воскликнула она. – Видела бы тот дом, в котором я снимаю комнату, – вернее, не комнату, а койку… Мы ведь живем по шесть человек в комнате – представляешь, какая там грязь? А запах!.. Туалетом воняет не только в коридоре, но и в комнатах! У меня вся одежда пропахла так, что Андрэ однажды сделал мне замечание».

Поставив чемоданы на полу в прихожей, Хизер двинулась в гостиную, заглянув по дороге в просторную кухню.

– Неужели это все твое? – спросила она, недоверчиво покачав головой.

– Да, – ответила Кендис. – Сначала, когда я только сюда переехала, со мной жила одна девушка, но потом она вышла замуж, а я так и не успела никого к себе пригласить.

– Да это же настоящий дворец! – восторженно воскликнула Хизер. – Здесь так красиво…

– Благодарю. – Кендис порозовела от удовольствия. – Я… В общем, мне здесь тоже нравится.

На самом деле она втайне гордилась своей квартирой, которую обставила и украсила по своему вкусу. Все прошлое лето она убила на ремонт, обдирая бурые, все в жирных пятнах бумажные обои, беля потолки и покрывая стены светло-желтой текстурированной краской. Не рассчитав силы, она провозилась гораздо дольше, чем рассчитывала, однако результат стоил потраченного времени и денег.

– Смотри, розы, которые я принесла, подходят по цвету к твоим стенам! – заметила Хизер, и ее глаза радостно блеснули. – Должно быть, мы с тобой мыслим очень похоже. Это хороший знак, как ты считаешь?

– Несомненно! – кивнула Кендис. – А теперь давай сходим за твоими чемоданами и пойдем… – Она проглотила вдруг подступивший к горлу комок. – Пойдем, взглянем на твою комнату.

Взяв один из чемоданов, оказавшийся совсем легким, Кендис провела Хизер по коридору и, с трудом сдерживая волнение, открыла перед ней дверь первой спальни.

– Вот это да! – присвистнула Хизер, заглянув ей через плечо.

Комната действительно была очень просторной и светлой. Выкрашенные светло-голубой краской стены прекрасно гармонировали с кремовыми занавесками на окне. В углу стоял массивный шкаф из мореного дуба, а на ночном столике в изголовье широкой двуспальной кровати лежала стопка глянцевых журналов.

– Просто фантастика! – воскликнула Хизер. – Даже не верится, что я буду здесь жить. – Она огляделась. – А как выглядит твоя комната? Она такая же? Я хотела бы на нее взглянуть. Куда идти – сюда?

– Вообще-то, там не прибрано… – начала Кендис, но Хизер действовала очень решительно. Отворив дверь напротив, она заглянула во вторую спальню – куда более скромных размеров, – где стояли простая односпальная кровать и обшарпанный сосновый гардероб.

Хизер, казалось, была удивлена. Она как-то неопределенно хмыкнула, и Кендис почувствовала, что ее лицо заливает краска стыда. Она так радовалась своей маленькой хитрости, даже напевала что-то веселое, когда накануне вечером переносила вещи из большой спальни в маленькую, освобождая место для Хизер. Но теперь, глядя на выражение ее лица, Кендис поняла, какого сваляла дурака. Несомненно, Хизер будет настаивать, чтобы все оставалось, как было. Ах, какой конфуз!

– Я просто хотела, чтобы тебе было комфортнее, – сказала она, чувствуя себя последней идиоткой. – Я-то знаю, каково это – въезжать в чужую квартиру. Вот и решила отдать тебе спальню побольше.

– Понимаю… – Хизер покачала головой и снова заглянула в спальню с нежно-голубыми стенами. – Что ж, если ты уверена… – Она улыбнулась Кендис и пинком втолкнула один из чемоданов в комнату. – Ты очень добра, Кен. Мне здесь очень, очень нравится!

– Вот и славно, – пробормотала Кендис.

Она испытала огромное облегчение, но вместе с тем немного огорчилась, будто и вправду рассчитывала, что Хизер откажется от большой спальни. Лавандово-голубая комната очень нравилась ей самой… Впрочем, она постаралась отогнать от себя эти мысли.

– Ладно, я, пожалуй, пойду, чтобы ты могла спокойно распаковать веши, – проговорила она.

– Не говори глупости! – рассмеялась Хизер. – Я могу разобрать чемоданы потом. Давай сначала отпразднуем новоселье. Я кое-что принесла. – Она сунула руку в сумку, которая висела у ней через плечо, и достала бутылку шампанского.

– Цветы и шампанское? – Кендис рассмеялась. – Это и в самом деле чересчур!

– Я всегда пью шампанское по особым случаям, – сказала Хизер серьезно. – А сегодняшний день совсем особенный. Ты согласна?

Открывая на кухне бутылку, Кендис слышала, как негромко поскрипывают половицы в гостиной. Наполнив шампанским два высоких узких фужера – подарок одной из фирм, о которой она когда-то писала, – Кендис поставила их вместе с бутылкой на небольшой серебряный поднос и отправилась в гостиную. Хизер стояла у камина и, запрокинув голову, смотрела на стоявшую на полке фотографию в рамке. Проследив за ее взглядом, Кендис едва не выронила поднос. Ну почему она не убрала этот снимок до прихода Хизер? Как она могла забыть?!.

– Прошу, – сказала она, протягивая Хизер бокал. – Давай выпьем за нас! – добавила она в надежде отвлечь внимание гостьи от злополучной фотографии.

– За нас, – кивнула Хизер и отпила из бокала небольшой глоток. Потом она шагнула к камину и, взяв фотографию в руки, стала ее рассматривать.

Кендис торопливо сделала еще несколько глотков, надеясь, что это поможет ей справиться с нарастающей паникой. «Главное – вести себя естественно, – подумала она. – Тогда Хизер, быть может, ничего не заподозрит».

– Это ведь ты? – спросила Хизер, поглядев на нее. – Ты здесь очень мило получилась. Сколько тебе тогда было?

– Точно не помню. Лет одиннадцать-двенадцать, – ответила Кендис и попыталась изобразить улыбку.

– А это твои родители?

– Да, – кивнула Кендис, стараясь, чтобы ее голос звучал небрежно. – Это моя мама и… – Она судорожно сглотнула. – …И отец. Он… умер уже довольно давно.

– О, извини, я не хотела… Твой отец был красивым мужчиной. – Хизер снова посмотрела на фотографию, потом подняла голову и улыбнулась: – Готова спорить, когда ты была маленькой, он ужасно тебя баловал.

– Признаться, да, – Кендис неуверенно усмехнулась. – Ты ведь знаешь, некоторые отцы больше любят дочерей, чем сыновей; а я к тому же была единственным ребенком.

– Да, некоторые отцы больше любят дочерей, – спокойно подтвердила Хизер, ставя фотографию обратно на каминную полку. – Что ж, я думаю, нам будет хорошо вдвоем, – добавила она неожиданно. – Как тебе кажется? – Она шагнула к Кендис и дружеским жестом обняла ее за талию. – Мы будем вместе! Разве это не здорово?!

Ровно в полночь – после неспешного ужина из шести перемен и божественного «Шабли» – Роксана вернулась в свой номер в отеле «Берег Афродиты» и обнаружила, что ее постель разобрана, свет притушен, а на телефонном аппарате мигает красная лампочка – индикатор поступивших сообщений. Сбросив с ног туфли, она присела на краешек кровати, нажала на кнопку воспроизведения и принялась разворачивать лежавший на подушке шоколадный батончик.

– Привет, Рокси, это Мэгги! – раздался из динамиков знакомый голос. – Надеюсь, ты выберешь время мне позвонить, хотя тебе, наверное, не до этого: Кипр есть Кипр…

Выпрямившись, Роксана уже потянулась к телефону, чтобы перезвонить подруге, но автоответчик негромко пискнул и начал воспроизводить второе сообщение. Это снова была Мэгги.

– Нет, я еще не родила, – сказала она. – Я звоню тебе по другому поводу. Целую, пока.

Роксана доела шоколадный батончик, придвинула к себе аппарат и набрала номер из трех цифр.

– Алло, Нико? – сказала она, когда ей ответили. – Я спущусь через пару минут, мне надо только сделать один звонок. – Она вытянула ноги, любуясь густым ровным загаром, казавшимся еще темнее по сравнению с бледно-розовым лаком на ногтях. – Да, закажи мне бренди. Лучше всего – «Александра» или «Метаксу». Я скоро. Она дала отбой и по памяти набрала номер Мэгги.

– Алло? – ответил ей заспанный мужской голос.

– Джайлс? – Роксана с виноватым видом покосилась на часы. – У вас там, наверное, уже поздно? Прости, я не сообразила. Это Роксана. Вы уже спите?

– А-а, Роксана… – проговорил Джайлс. – Привет. Ты где?

– Дай мне трубку… – услышала она на заднем плане приглушенный голос Мэгги. – Да, я знаю, давно пора спать, но мне нужно с ней поговорить!

Послышалась возня, и Роксана невольно улыбнулась, представив, как Мэгги в ночной рубашке, туго натянутой на животе, решительно вырывает трубку у сонного Джайлса.

– Алло, Рокси, это я! – раздалось в трубке. – Как дела?

– Отлично, – отозвалась Роксана. – Извини, если я разбудила Джайлса.

– Ничего страшного. Он уже заснул снова. Ну, как тебе Кипр?

– Терпимо, – сдержанно сказала Роксана. – Типичный средиземноморский рай: яркое солнце, лазурное море и всевозможные пятизвездочные радости. Ничего особенного.

– Не понимаю, как только ты это выдерживаешь! – хихикнула Мэгги. – На твоем месте я бы непременно пожаловалась руководству – нельзя же посылать хрупкую женщину в такие невыносимые условия. – Потом ее голос стал более серьезным: – Слушай, Рокси, я вот почему тебе звонила… Когда ты в последний раз разговаривала с Кендис?

– Это было еще в Лондоне. А что?

– Я позвонила ей сегодня вечером – просто так, чтобы поболтать. И знаешь, кто взял трубку? Та девчонка!

– Какая девчонка? – уточнила Роксана, удобно откидываясь на большую мягкую подушку. Балконная дверь ее номера была распахнута, и она видела вспыхивающие высоко в темном небе фейерверки – непременный атрибут местных праздников и пикников на лоне природы.

– Хизер Трелони, официантка из «Манхэттена».

– Ах да, помню… – Роксана зевнула. – Дочь человека, которого отец Кендис ободрал как липку.

– Вот именно! – сказала Мэгги со значением. – А тебе известно, что Кендис устроила ее в «Лондонец» помощником секретаря редакции?

– В самом деле? – Новость удивила Роксану. – Быстро она работает, наша Кендис!

– Насколько я сумела выяснить, она отправилась к Ральфу буквально на следующий день после наших прощальных посиделок и попросила его о личном одолжении. Ну, может быть, не об одолжении, но что-то вроде того. Одному богу известно, что она ему наплела!

– Ну, и что тут такого? – пожала плечами Роксана. – Раз для Кендис это так важно…

– Для нее это действительно очень важно, потому что Хизер ко всему прочему еще и переехала к ней.

Роксана нахмурилась.

– А вот это уже, пожалуй, чересчур, – пробормотала она. – Ведь Кендис ее совсем не знает!

– В том-то и дело, – сказала Мэгги. – Мне тоже кажется, что Кен немного перестаралась. К тому же все это как-то…

– Неожиданно, – подсказала Роксана.

Некоторое время обе молчали – только где-то на линии что-то потрескивало и было слышно, как похрапывает Джайлс.

– Я позвонила тебе, потому что все это мне очень не нравится, – сказала наконец Мэгги. – Ты ведь знаешь Кендис… Она готова позволить сесть себе на шею кому угодно.

– Тут ты, пожалуй, права, – согласилась Роксана.

– Вот я и хотела тебя попросить… Не могла бы ты собрать сведения об этой Хизер Трелони? – сказала Мэгги. – Все, что найдешь… Я бы сделала это сама, но сейчас я мало что могу.

– Не беспокойся, как только вернусь в Англию, я сразу этим займусь.

– Пожалуйста, сделай это для нас! – Мэгги вздохнула. – А то я очень волнуюсь. Конечно, может оказаться, что это просто причуды беременной бабы и что на самом деле все в полном порядке, но… – Она немного помолчала. – В общем, ты понимаешь.

– Я понимаю, – заверила ее Роксана. – Не волнуйся, я все проверю.

Утром Кендис разбудил очень приятный, аппетитный запах, доносившийся из кухни. Она приподняла голову, тупо глядя на незнакомую белую стену и не совсем понимая, где находится. «Что происходит? – подумала она. – В чем дело?»

Потом в голове что-то явственно щелкнуло, и все встало на свои места. Кендис вспомнила, как предложила Хизер переехать к ней, как поменялась с ней комнатами. Если судить по запаху, Хизер уже встала и теперь готовила в кухне что-то очень вкусное.

Спустив ноги на пол, Кендис села и с силой потерла виски. Голова была тяжелой, как и всегда после шампанского, сколько бы она ни выпила. Ну ничего, сейчас она глотнет кофе – и все сразу пройдет.

Кендис встала, накинула халат и побрела в кухню.

– Доброе утро! – приветствовала ее Хизер, на минуту оторвавшись от плиты. – Я решила испечь оладьи. Хочешь штучку?

– Оладьи? – переспросила Кендис. – Я не ела оладьи с тех пор, как… Словом, очень давно.

– Тогда бери. Джем на столе.

Хизер открыла духовку и вытащила большой противень с золотисто-коричневыми, блестящими от масла оладьями.

– Потрясающе! – вырвалось у Кендис. – Ты молодчина, Хизер. Пожалуй, я тебя не выгоню.

– Не рассчитывай, что будешь получать оладьи на завтрак каждый день! – рассмеялась Хизер. – Только когда будешь себя хорошо вести.

Кендис тоже засмеялась.

– Договорились. А сейчас я должна сварить кофе. Куда подевался этот чертов пакет с зернами?..

Через несколько минут обе уже сидели возле мраморного столика, ели оладьи с апельсиновым джемом и пили раскаленный кофе.

– Жаль, что у тебя нет липового сиропа, – сказала Хизер. – С ним было бы еще вкуснее. Ничего, я сегодня куплю.

– Замечательные оладьи, – пробормотала Кендис с набитым ртом. – Ты отлично стряпаешь!

– Пустяки. – Хизер скромно потупилась. – К тому же мне захотелось сделать тебе приятное.

– И тебе это удалось!

Кендис откусила еще кусочек и закрыла глаза, наслаждаясь вкусом поджаренного теста. Оладышки были легкие, воздушные и буквально таяли во рту. «Только подумать, а ведь я едва не пожалела о своем решении поселить Хизер у себя, – размышляла Кендис. – Из нее, несомненно, получится замечательная соседка. Мы с ней наверняка подружимся».

– Ладно, пора собираться, – проговорила она, отодвигая от себя тарелку, и заметила, как по лицу Хизер скользнула застенчивая улыбка.

– Признаться, я немного нервничаю…

– Ну и напрасно, – быстро сказала Кендис. – У нас работают очень приятные люди. Кроме того, я ведь буду рядом и смогу тебе помочь, если возникнут какие-то затруднения.

Она улыбнулась, почувствовав, как ее переполняет теплое чувство к Хизер. Ничего удивительного, что девочка немного робеет – сама Кендис тоже когда-то прошла через это.

– Все будет отлично, Хизер, – сказала она. – Я обещаю.

Полчаса спустя Хизер постучалась в дверь ванной комнаты, где Кендис чистила зубы.

– Ну, как я выгляжу? – спросила она с беспокойством, когда Кендис открыла.

Хизер выглядела очень элегантно в темно-красном костюме, белой водолазке и черных лакированных туфельках на высоком каблуке. Кендис ничего подобного не ожидала и была приятно удивлена.

– Ты выглядишь просто бесподобно! Кстати, откуда у тебя такой костюм? – не удержавшись, спросила она: костюм явно был очень дорогим.

– Не помню, – уклончиво ответила Хизер. – Я купила его довольно давно, когда получила небольшое наследство от дальней родственницы.

– Отличный костюм, – заметила Кендис со знанием дела. – Ладно, дай мне еще полминутки, и пойдем.

Примерно через четверть часа они с Хизер вышли из квартиры. Но не успела Кендис повернуть ключ в замке, как дверь напротив отворилась, и на пороге появился Эд Эрмитедж собственной персоной. Как и в прошлый раз, он был в майке и джинсах, только в руке у него был не гамбургер, а пустая молочная бутылка.

– Салют, девочки! – сказал Эд, делая вид, будто вышел на площадку совершенно случайно. – Как хорошо, что я тебя встретил, Кендис!

– Бывают совпадения и похуже, – сухо ответила Кендис.

– Но я просто собирался выставить молочную бутылку, – неубедительно соврал Эд, уставившись на Хизер.

– Ты отлично знаешь, что молочник к нам не заходит, – заметила Кендис.

– Пока не заходит, это верно. – Эд помахал бутылкой перед самым ее носом. – Но если выставить эту штуку в качестве приманки, рано или поздно он здесь появится.

Он поставил бутылку на пол возле двери и несколько мгновений ее разглядывал, задумчиво наклонив голову. Потом передвинул ногой бутылку чуть ближе к лестнице.

Кендис закатила глаза.

– Познакомься – это моя новая подруга Хизер, мы будем жить вместе, – сказала она. – Впрочем, ты, наверное, уже в курсе. Она переехала вчера вечером.

– Я ничего не слышал, – с невинным видом заявил Эд. Шагнув вперед, он взял руку Хизер и поднес к губам. – Рад познакомиться с вами, Хизер.

– Я тоже.

– Позволено мне будет заметить, что вы выглядите великолепно? – добавил Эд.

– Разумеется. – Хизер кокетливо улыбнулась, продемонстрировав безупречно ровные зубки, и смахнула с юбки невидимый волосок.

– Знаешь, Кендис, ты даже можешь кое-чему поучиться у Хизер, – продолжал разглагольствовать Эд. – Например, ее туфли подходят по цвету к сумочке. Казалось бы, пустяк, но именно из таких пустяков складывается стиль.

– Благодарю, – едко ответила Кендис, – но лучше я буду ходить голая, чем слушать твои дурацкие советы.

Губы Эда растянулись в двусмысленной улыбке.

– И когда ты собираешься это сделать? Я имею в виду – ходить нагишом?

Кендис только фыркнула в ответ, а Хизер засмеялась.

– Где вы работаете, Эд? – спросила она.

– Нигде он не работает, – ответила вместо него Кендис. – И получает за это деньги. Какие у тебя планы на сегодня, Эд? Пойдешь шляться в парк? Или проторчишь весь день у телевизора?

– Да нет, – пожал плечами Эд, несколько ошарашенный этим внезапным нападением. – Но если тебя так интересуют мои планы… – Он облокотился на косяк двери и самодовольно улыбнулся. – Как раз сегодня я собирался посмотреть на свой дом.

– Какой дом? – подозрительно спросила Кендис. – Ты что, переезжаешь? Слава богу, наконец-то!..

– Этот дом мне достался по наследству. От тетки.

– Вот так всегда и бывает, – с напускной грустью сообщила Кендис Хизер. – Некоторым по наследству достаются одни долги, и только такие типы, как Эд Эрмитедж, получают целый дом, да еще небось с участком. И в какой глуши находится это сокровище? – спросила она у Эда.

– Довольно далеко, – признался Эд. – В Монкхэме. У черта на куличках.

– Где это – Монкхэм? – уточнила Кендис, наморщив лоб.

– В Уилтшире, – неожиданно подсказала Хизер. – Я знаю Монкхэм. По-моему, совершенно прелестный городок.

– Боюсь, мне все равно придется его продать, – сокрушенно покачал головой Эд. – А жаль – этот дом мне всегда нравился. Мальчиком я проводил у тетки каждое лето.

– Продавай, меняй, оставляй себе – кому до этого дело? – сухо сказала Кендис. – Тоже мне – проблема! В конце концов, это не так уж важно!..

– А что важно? – удивился Эд.

– Что тысячи людей в нашей стране едва сводят концы с концами! – отрезала Кендис.

– Придется подумать, не сделать ли из теткиного дома столовую для безработных. – Эд с комическим видом поскреб в затылке. – Или приют для сирот. Может быть, тогда твоя душенька будет довольна, о святая Кендис?

Он ухмыльнулся, и Кендис свирепо оскалилась в ответ.

– Идем, – бросила она Хизер. – Мы и так уже опаздываем.

Редакция «Лондонца» представляла собой большую, вытянутую в длину комнату. Верхняя половина одной из стен была застеклена, за ней находились кабинет выпускающего редактора и телетайпная. В самой комнате помещалось шесть столов для сотрудников и один – для секретаря редакции Келли. Как правило, здесь было слишком шумно, чтобы спокойно сосредоточиться на работе, а в редакционные дни в комнате начинался настоящий бедлам. Но когда Кендис и Хизер приехали в редакцию, в ней царила обычная понедельничная тишина, характерная для середины месяца. До одиннадцатичасового совещания никто по-настоящему не работал. Сотрудники лишь просматривали поступившие за выходные сообщения и почту, занимаясь этим в коротких промежутках между кофе (считавшимся лучшим лекарством после «наперсточка виски»), бесконечными перекурами и болтовней. В одиннадцать все собирались в крошечном конференц-зале по соседству и докладывали, как идет подготовка очередного номера. В полдень, исполнившись рабочего и творческого пыла, сотрудники дружными рядами отправлялись на обед, который растягивался порой до самого вечера. В этом отношении все понедельники были одинаковы.

Остановившись на пороге, Кендис ободряюще улыбнулась Хизер и, откашлявшись, громко сказала:

– Внимание всем! Это наш новый помощник секретаря редакции Хизер Трелони, прошу любить и жаловать.

Мучимые похмельем сотрудники ответили несвязным, но в целом довольно дружелюбным ропотом, и Кендис снова улыбнулась Хизер.

– Все в порядке, просто сегодня понедельник, – объяснила она. – Когда народ проснется, я тебя познакомлю с каждым в отдельности, а сейчас нам нужно найти Джастина.

– Кендис! – раздался голос позади нее, и Кендис вздрогнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела в дверях Джастина. Он был одет в темно-вишневый пиджак спортивного покроя и держал в руке чашку с кофе. Лицо у него было обиженным.

– Привет! – сказала Кендис с напускной жизнерадостностью. – Позволь представить тебе нашу новую….

– На пару слов, Кендис, – сухо перебил ее Джастин. – Если можно…

– О'кей… – растерялась Кендис. – Идем.

Кивнув Хизер, она пошла за Джастином в уголок, где стоял редакционный ксерокс. Со странным, горьким чувством она подумала, что когда-то Джастин отзывал ее в сторонку, чтобы шепнуть ей на ухо какую-то шутку или ласковое слово, но теперь все изменилось. Во всяком случае, когда Джастин остановился и повернулся к ней, выражение его лица было строго-официальным и недружелюбным. Перед Кендис стоял типичный новоиспеченный начальник, которого так и распирало от административного рвения.

Сложив руки на груди, она слегка приподняла подбородок и с вызовом уставилась на Джастина, пытаясь понять, какую ошибку она совершила. Обычно Кендис не допускала промахов – для этого она была слишком опытной журналисткой, – однако от случайностей никто не был застрахован.

– Что-нибудь не так?

– Где ты была в пятницу? – ответил Джастин вопросом на вопрос.

– Брала отгул.

– Чтобы не встречаться со мной?

– Вот уж нет! – возмутилась Кендис. Что он, в конце концов, о себе воображает?! – Разумеется, нет. Джастин, что случилось?

– И ты еще спрашиваешь, что случилось?! – Джастин аж зубами заскрипел. – Скажи, разве ты не ходила на прошлой неделе к Ральфу, чтобы просить его принять на работу твою знакомую? – Он мотнул головой в сторону Хизер. – Мало того, что ты нарушила правила, этим поступком ты подорвала мой авторитет! Скажи, ты это сделала нарочно или просто по глупости?

– Конечно, я сделала это не нарочно. Я… просто так получилось. Ты должен понять!

– Вот как? – По губам Джастина скользнула змеиная улыбка. – А я слышал, что ты отправилась к Ральфу сразу после нашего последнего разговора у тебя дома. Больше того, ты заявила ему, что мне, дескать, некогда работать с заявлениями кандидатов. Ведь ты так ему сказала, да, Кендис? Сознавайся!

– Ничего подобного! – с горячностью возразила Кендис и почувствовала, что краснеет. – То есть я не это имела в виду. Я просто…

Она запнулась на полуслове, сознавая, что, в общем-то, Джастин прав. Хотя главной ее целью было помочь Хизер, в глубине души Кендис была очень довольна, что ей удалось утереть Джастину нос. «Но ведь это получилось случайно! – подумала она с возмущением. – Ничего такого я на самом деле не планировала. К тому же, если бы Джастин не был таким самоуверенным снобом, я, быть может, не пошла бы к Ральфу, а обратилась непосредственно к нему».

– Ты поставила меня в крайне неловкое положение! – прошипел Джастин. – Что теперь подумает Ральф о моих способностях? Он вполне может решить, что ошибся в выборе, когда назначил меня ведущим редактором!

«Исполняющим обязанности ведущего редактора!» – мысленно поправила Кендис, а вслух сказала:

– Послушай, Джастин, это же сущий пустяк! Просто я случайно знала одну девушку, которая, как мне казалось, прекрасно нам подходила. К тому же ты действительно жаловался, что очень занят, и я решила…

–..Решила в первый же день нанести удар по моей репутации! – закончил за нее Джастин.

– Да нет же! – нетерпеливо воскликнула Кендис. – Неужели ты так обо мне думаешь? Я бы ни за что не стала этого делать, Джастин, ни за что и никогда!

– Так я тебе и поверил!

– Придется поверить, – с нажимом сказала Кендис, начиная злиться. – Вместо того чтобы поблагодарить меня за то, что я избавила тебя от долгой, кропотливой работы, ты набрасываешься на меня, словно я… словно ты… – Она задохнулась от возмущения и, с трудом переведя дух, добавила уже более спокойно: – Пойдем лучше я познакомлю тебя с Хизер. Вот увидишь, из нее получится отличный помощник секретаря.

– Надеюсь, что так, – с угрозой в голосе сказал Джастин. – Потому что у нас было больше полутора сотен претендентов на эту должность. Сто шестьдесят девять, если быть точным.

– Я помню – ты говорил, – поспешно согласилась Кендис. – Но ты не волнуйся, Хизер отлично справится. И я вовсе не хотела подрывать твою репутацию, честно!

Несколько секунд оба настороженно молчали, потом Джастин покорно вздохнул.

– О'кей, быть может, я действительно сделал из мухи слона – слишком много проблем свалилось на меня сегодня. – Он отхлебнул из чашки забытый кофе. – Твоя подруга Роксана, например, тоже подложила мне свинью, – добавил Джастин, искоса глядя на Кендис.

– В самом деле? – восхитилась она.

– Да. В последнем номере наша прекрасная Рокси назвала один новый отель «вульгарным убожеством», а сегодня рано утром мне позвонил представитель компании, которая им владеет. Они хотят, чтобы мы поместили опровержение. Кроме того, в качестве компенсации за нанесенный ущерб эта фирма требует бесплатно предоставить ей целый разворот под рекламу. Теперь мне предстоит это расхлебывать, пока сама Роксана прохлаждается где-то на Ривьере.

Кендис расхохоталась.

– Если Роксана написала «убожество», значит, это и есть убожество, – сказала она уверенно. – Хоть экспертизу назначай.

Кендис почувствовала рядом какое-то движение и поспешно обернулась.

– Я подумала, что мне стоит подойти и представиться, – сказала Хизер, очаровательно улыбаясь. – Вы, должно быть, Джастин?

– Джастин Веллис, ведущий редактор, – сказал Джастин, протягивая руку.

– Хизер Трелони. – Хизер крепко пожала его руку. – Я счастлива, что буду работать в «Лондонце». Я все время читала ваш журнал и мечтала, что когда-нибудь стану частью команды профессионалов, которые его делают.

– Вот и отлично, – коротко сказал Джастин.

– Кроме того, – добавила Хизер, – мне очень нравится ваш галстук. Я заметила его еще издалека… – Она лучезарно улыбнулась. – От Валентино?

– Д-да… – подтвердил застигнутый врасплох Джастин, машинально поправляя узел. – С вашей стороны это очень… любезно.

– Мне нравятся мужчины, которые носят вещи от Валентино, – сообщила Хизер.

– Гм-м… – Джастин смущенно откашлялся и слегка покраснел. – Рад с вами познакомиться, Хизер. Ральф говорил мне о вас. Он сказал – у вас хороший слог, и я уверен, что вы сумеете влиться, так сказать, в ряды…

Кивнув Хизер, он еще раз смерил Кендис подозрительным взглядом и, повернувшись на каблуках, зашагал прочь. Кендис и Хизер переглянулись и дружно прыснули.

– Хизер, ты – гений! – объявила Кендис. – Как ты догадалась, что Джастин обожает дорогие галстуки?

– По его глупому лицу, – тотчас ответила Хизер. – Редко кому из мужчин по-настоящему идет галстук, и все равно они напяливают эти удавки каждый раз, когда хотят выглядеть элегантными.

– Как бы там ни было, спасибо за помощь, ты здорово меня выручила, – сказала Кендис. – Джастин иногда бывает страшным занудой.

– Мне показалось, он тебя за что-то ругал, – небрежно промолвила Хизер. – Это, случаем, не имеет отношения к… ко мне? – Она бросила на Кендис неожиданно острый взгляд, и та почувствовала, что краснеет.

– Нет, что ты! – поспешно сказала она. – Джастин был недоволен одной… одной статьей, которую к тому же не я написала. На самом деле все это пустяки, – закончила Кендис уже более уверенным тоном.

– Ну тогда хорошо, – сказала Хизер, успокаиваясь. – Я бы не хотела, чтобы из-за меня у кого-то были неприятности. В особенности у тебя.

– Никаких неприятностей, что ты! – воскликнула Кендис. – Идем, я покажу тебе твое рабочее место.

Глава 6

Сидя у окна в своей просторной спальне, Мэгги смотрела на грязно-бурые мокрые поля, тянувшиеся до самого горизонта. С утра не переставал дождь; внезапная оттепель растопила выпавший пару дней назад снег, и теперь он, сливаясь с дождевой водой, тусклыми слюдяными лужами стоял в канавах и ямках. На взгорке темнел лес. Милый, старомодный английский пейзаж, тридцать акров[2] которого принадлежали теперь ей и Джайлсу.

Целых тридцать акров! По лондонским стандартам это было очень и очень много, и в первые месяцы после приобретения усадьбы мысль об этом участке земли доставляла Мэгги искреннюю и глубокую радость. Эта земля представлялась ей почти не тронутой – во всяком случае, не изгаженной неряшливым строительством или автомобильными дорогами. Джайлс, с детства привыкший к жизни в деревне, где у его родителей были свои пастбища, на которых паслись самые настоящие овцы, тоже был не прочь «вернуться к истокам», однако его чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывала Мэгги. Она росла в городе, в двухэтажном домике с крошечным клочочком земли у задней двери, носившим гордое название сада, поэтому тридцать акров были для нее настоящим поместьем вроде тех, о которых она читала в «Унесенных ветром». Нередко Мэгги воображала, как будет объезжать свою землю верхом на лошади, как будет сажать деревья (она уже решила, что непременно должна посадить хотя бы несколько сосен, чтобы оправдать название дома) и отдыхать с подругами в уютных тенистых уголках, ведомых только ей.

И в первое же воскресенье после переезда (дело было еще в октябре) Мэгги приступила к осуществлению своих замыслов. За неимением лошади она отправилась к границе владения пешком, чтобы оттуда бросить взгляд на дом и убедиться, что он выглядит достаточно импозантно. На следующие выходные она наметила посадку сосен (если точнее, то она собиралась только определить место, где вскорости – не позднее, чем через пять-шесть месяцев после того, как она зароет в землю сосновые шишки, – вырастут медноствольные гиганты). Однако ее планам помешала погода, и Мэгги весь день провела в кухне у плиты. В третье воскресенье они с Джайлсом отправились на вечеринку к лондонским друзьям, и Мэгги было не до посадок.

А потом ее радость от обладания столь обширным участком земли в провинции сама собой начала меркнуть. Правда, в разговорах с друзьями и знакомыми Мэгги по-прежнему не упускала случая упомянуть о «поместье» и о своем намерении приобрести породистую лошадку «для воскресных прогулок», однако мысль о поездках по раскисшим от дождя полям (пусть даже своим собственным) больше не казалась ей привлекательной. «Поля как поля, – думала она. – Ничего особенного. Что я, грязи не видела, что ли?»

Зазвонил телефон, и Мэгги бросила взгляд на часы. «Должно быть, это Джайлс, – решила она. – Проверяет, как у меня дела». Она клятвенно обещала ему, что не станет подниматься на третий этаж, чтобы осмотреть гостевые спальни и прикинуть, что можно с ними сделать в смысле ремонта. Впрочем, ей и самой этого уже не хотелось, хотя еще вчера она буквально горела желанием немедленно приступить к перестановкам и начать двигать мебель. Утром Мэгги нехотя спустилась в кухню, позавтракала и, вернувшись в собственную спальню во втором этаже, села в кресло у окна. Чувствовала она себя вполне сносно – ей только постоянно хотелось спать. Но Мэгги решила, что на нее так действует дождливая погода.

– Привет, Джайлс, – сказала она, сняв трубку.

– Здравствуй, милая, как твои дела? У нас здесь настоящий потоп.

– У нас тоже, – ответила Мэгги и грузно завозилась в кресле, устраиваясь поудобнее. – Как началось с утра, так и не прекращалось. В саду не осталось ни клочка сухой земли. Я боюсь, как бы не смыло розовые кусты за домом.

– Что-то ты сегодня грустная, – заметил Джайлс. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нормально, – мрачно ответила Мэгги. – Просто немного ломит поясницу, и дождь этот дурацкий надоел ужасно. А в остальном у меня все просто отлично.

– Кроватку привезли?

– Да, давно уже. Человек из магазина установил ее в детской. Выглядит она очень даже неплохо, но мне кажется, что балдахинчик… – Она не договорила: острая боль в животе заставила ее затаить дыхание.

– Мэгги? Ты где? Что-нибудь случилось? – с тревогой спросил Джайлс.

– Н-нет, ничего… – ответила она, почувствовав, что боль немного отпускает. – Просто небольшая судорога, вот и все. В последнее время это бывает довольно часто. Я думаю, это такая подготовка к родам.

– Скорей бы уж все осталось позади, – вздохнул Джайлс. – Ну ладно, дорогая, мне пора бежать. Береги себя. Целую.

– Подожди!.. – завопила Мэгги, неожиданно почувствовав какой-то необъяснимый страх. «Если Джайлс сейчас положит трубку, – подумала она в панике, – я останусь совсем, совсем одна. А если что-нибудь случится?..»

– Что, милая? – мягко спросил Джайлс.

– Я… я только хотела спросить, в котором часу ты будешь дома?

– Пока не знаю, Мэг, сегодня у меня очень много работы. Я постараюсь, конечно, удрать пораньше, но обещать ничего не могу. Знаешь, давай я тебе перезвоню попозже, когда что-то прояснится, ладно?

– Ладно, – грустно сказала Мэгги. – Пока.

Джайлс дал отбой, а Мэгги еще несколько минут сидела, прижимая к уху теплую трубку и слушая частые гудки. Наконец она положила трубку на аппарат и медленно обвела взглядом полупустую комнату. В спальне было так тихо, что казалось – сама тишина звенит. «А может, это у меня в ушах звенит?» – подумала Мэгги, с грустью глядя на телефон. Она чувствовала себя никому не нужной, покинутой, словно ребенок, который впервые попал в пансион. Во всяком случае, в эти минуты ей больше всего хотелось домой.

«Но ведь это и есть мой дом! – напомнила она себе. – Как же иначе? Ведь я уже довольно давно не мисс Филипс, а миссис Дрейкфорд из «Солнечных сосен»!»

С трудом поднявшись на ноги, Мэгги проковыляла в ванную комнату: обычно горячая вода хорошо помогала ей от болей в пояснице. А потом надо будет немного перекусить. Есть ей не очень хотелось, но чтобы скоротать время до возвращения Джайлса, любое средство годилось.

Наполнив ванну, Мэгги высыпала в нее пакетик ароматической соли и, сбросив халат, со всяческими предосторожностями перелезла через бортик. Укладываясь на спину, она снова почувствовала в животе резкую схваткообразную боль, но, вспомнив слова Джайлса, только вздохнула. В самом деле, сколько можно?! Почему для большинства женщин родить – раз плюнуть, и только она без конца прислушивается к любым новым ощущениям, лелея свой безобразный живот? Надоело!

И Мэгги закрыла глаза, отдаваясь приятной сонливости, обволакивавшей тело. В конце концов она от корки до корки изучила брошюру для беременных, в которой говорилось, что многие женщины принимают ложные схватки за начало родов и впадают в панику.

«Дудки, со мной этот номер не пройдет!» – мрачно подумала Мэгги. Она не станет пугаться ложных схваток, не станет вызывать с работы Джайлса и мчаться в больницу только затем, чтобы узнать, что ошиблась. «Разве это схватки? – спросила она сама себя. – Это же просто тьфу, а не схватки! Переживем».

И Мэгги решила терпеть. В конце концов, в той же брошюрке было написано, что настоящие схватки ни с чем не спутаешь.

Роксана поднесла к губам бокал с апельсиновым соком, сделала порядочный глоток и снова вытянулась в удобном шезлонге. Шезлонг стоял на веранде отеля «Пляж Афродиты», выходившей к плавательному бассейну. Чуть дальше, за живой изгородью из мирта и лавра, синело море. Белые барашки волн один за другим накатывались на берег, и Роксане вдруг чудилось, что она даже слышит шуршание воды по гальке и песку. В солнечном небе с криками вились чайки. В их резких голосах Роксане ясно слышались прощальные нотки, но она тут же подумала, что напрасно приписывает глупым прожорливым птицам свои собственные чувства.

Как бы то ни было, сегодня – последний день ее командировки, и ей предстоит сказать Средиземному морю: «До свидания». Чемодан ее был уже собран. Последняя солнечная ванна, последний бокал бренди в баре отеля – и можно ехать в аэропорт…

Небольшой светлый чемоданчик Роксаны стоял тут же возле шезлонга. Он вполне мог сойти за ручную кладь, которую берут с собой в самолет. Никакого другого багажа у нее не было – Роксана считала, что человеческая жизнь и так слишком коротка, чтобы растрачивать ее попусту, разыскивая в аэропорту собственные баулы и саквояжи, которые к тому же могли как раз в это время преспокойно лететь куда-нибудь в Канаду.

Отпив еще глоток сока, Роксана закрыла глаза, наслаждаясь теплым прикосновением солнечных лучей. За эту неделю она неплохо поработала – можно сказать без ложной скромности. Статья на две тысячи слов об отдыхе на Кипре, которую заказывал ей «Лондонец», была почти готова и лежала в чемоданчике. Роксане оставалось только в последний раз проглядеть ее, поправить стиль и расставить недостающие запятые. Кроме того, она объездила все побережье и ознакомилась с состоянием местного рынка недвижимости и земли. Эти сведения нужны были Роксане для обзорной статьи, которую она подрядилась написать для экономического раздела одной из центральных газет. А для конкурирующего издания Роксана собиралась подготовить – разумеется, под псевдонимом – легкую статью в виде дневника постоянно проживающего на Кипре англичанина.

Иными словами, все складывалось просто замечательно. Правда, «Лондонец» оплатил Роксане только половину расходов, связанных с этой поездкой, но она знала, что благодаря двум другим статьям не только не останется внакладе, но даже, наоборот, заработает приличную сумму, и все это – практически не вылезая из моря и из бара.

«Славная у меня работка!» – подумала она, мурлыча себе под нос какую-то песенку.

– Наслаждаешься солнышком, Рокси? – раздался рядом знакомый голос, и она открыла глаза.

В соседнем шезлонге сидел всегда безупречно одетый, всегда безупречно спокойный и вежливый Нико Георгиадис – сорокалетний владелец отеля.

С Георгиадисами Роксана познакомилась во время первой командировки на Кипр, когда ездила на открытие отеля «Пляж Афродиты», и с тех пор останавливалась только здесь. С Нико и его братом Андреасом у нее сложились близкие дружеские отношения. На Кипре им принадлежало еще два крупных отеля, а третий как раз сооружался на северном берегу.

– Обожаю солнце, – лениво отозвалась Роксана. – Кроме того, мне очень нравится «Пляж Афродиты». Это правда, а не комплимент, – добавила она, усмехнувшись. – В нем есть что-то такое… стильное, и вместе с тем по-домашнему уютное. Впрочем, ты, наверное, знаешь, что из всех кипрских отелей я предпочитаю именно «Пляж».

– Мы всегда рады видеть тебя у нас, – ответил Нико и, подняв руку, знаком подозвал официанта в белоснежной тужурке. – Один эспрессо, пожалуйста, – сказал он и посмотрел на Роксану. – Тебе что-нибудь заказать?

– Нет, ничего, спасибо. Мне скоро уезжать.

– Я знаю, – кивнул Нико. – Я сам отвезу тебя в аэропорт.

– Но я уже заказала такси! – воскликнула Роксана.

– Я его отослал. – Нико улыбнулся. – Дело в том, что мне нужно поговорить с тобой, Рокси.

– Да? – заинтересовалась она. – А о чем? Официант принес кофе, и Нико ответил не сразу, дожидаясь, пока тот отойдет на достаточное расстояние.

– Насколько мне известно, ты побывала на нашем новом курорте «Водопады Афродиты»…

– Да, я ездила на стройплощадку, – кивнула Роксана. – То, что там вырисовывается, мне очень понравилось. И водопады, конечно, тоже. Это что-то совершенно фантастическое!

– Так и задумано. Ничего подобного на Кипре еще не было, да и в других местах тоже.

– Я с нетерпением жду, когда же «Водопады» откроются, – сказала Роксана. – Из этого можно сделать превосходный репортаж, а если дополнить его фотографиями… Я говорю это совершенно объективно, – добавила она на всякий случай. – Газетчик должен быть объективным и непредвзятым. Но если вы не пригласите меня на открытие – тогда берегитесь!

Нико рассмеялся, размешивая серебряной ложечкой кофе. От ложечки во все стороны летели солнечные зайчики.

– «Водопады Афродиты» – очень дорогостоящий и важный для нас проект, – сказал он. – Мы заинтересованы, чтобы затраты окупились как можно скорее, поэтому нам необходим энергичный, знающий человек, который бы занялся его раскруткой. Олухи с дипломом нам ни к чему. Мы ищем энергичного, талантливого человека с хорошими связями в газетно-журнальном мире…

Нико сделал паузу, но Роксана ничего не ответила, и тогда он сказал совсем тихо:

– Наконец, нам нужен человек, который хорошо знает местный стиль жизни и любит его. – Их глаза встретились. – Желательно, чтобы это была красивая англичанка лет тридцати.

– Ты имеешь в виду меня? – удивилась Роксана. – Это что, шутка?

– Я говорю совершенно серьезно, – ответил Нико. – Мы с Андреасом посоветовались и решили, что лучше тебя нам не найти. Мы оба сочли бы за честь, если бы ты нашла возможным принять наше предложение.

– Но я имею очень слабое представление о маркетинге и рекламном менеджменте! – возразила Роксана. – Я никогда этому не училась и…

– Я же сказал – нам не нужны дипломированные болваны, – перебил Нико. – Я перевидал их немало, и у меня сложилось стойкое впечатление, что от учебы их мозги только еще больше задубели. Они способны мыслить разве что взятыми из учебников стереотипами! Молодые люди приходят в колледжи со своими идеями, задумками, с энтузиазмом, а выходят скучными, заплесневелыми консерваторами, усвоившими лишь пару-тройку стандартных ходов да профессиональный жаргон.

Роксана рассмеялась:

– Очко в твою пользу!

– Мы готовы предоставить в твое распоряжение номер в отеле или квартиру – как ты сама пожелаешь. – Нико слегка подался вперед. – Что касается зарплаты, то… в твоем случае мы не склонны экономить.

– Нико…

– Разумеется, мы рассчитываем, что ты будешь много ездить по другим отелям и курортам… с целью исследования рынка.

– Вы что, выдумали эту должность специально для меня?

Нико загадочно улыбнулся:

– В каком-то смысле – да.

– Понятно. – Роксана уставилась в свой бокал с соком. На самом деле она ничего не понимала. – Но… почему?

Последовала пауза, потом Нико сказал без тени сомнения:

– Ты знаешь почему.

Ее сердце как-то странно подпрыгнуло, и Роксана поспешно закрыла глаза. В голове царил полный сумбур. Солнце продолжало согревать ей лицо, вдали слышался мерный рокот прибоя и визг детей. «Мама! Мамочка! Иди скорей сюда!» – кричал по-английски кто-то из малышей. «Я могла бы жить здесь круглый год, – подумала Роксана. – Жить, просыпаться под шум моря, каждый день встречать теплое южное солнце, участвовать в бесконечных неспешных праздниках, ходить в тихие греческие церкви, которые так сильно отличаются от английских».

Но кроме того, был еще Нико. Всегда готовый услужить, вежливый, галантный, он никогда не скрывал своих чувств к ней, но вместе с тем ухитрялся не навязываться. Верный, добрый Нико… Она скорее умрет, чем причинит ему боль!

– Я не могу, – ответила Роксана и, открыв глаза, увидела, что Нико смотрит на нее в упор. Выражение его лица было таким, что она едва не зарыдала.

– Я не могу уехать из Лондона! – сказала она резко. – И ты знаешь почему. Не могу, понимаешь?!..

– Ты не можешь оставить его, – уточнил Нико, одним глотком допивая свой кофе.

…Из забытья Мэгги вывел какой-то звон. Похоже, звонил будильник. А может быть – телефон. Или дверной звонок. Как бы там ни было, Мэгги резко вздрогнула и открыла глаза. Поглядев на циферблат наручных часов, оставленных на скамеечке возле ванны, она с удивлением поняла, что и в самом деле задремала. С тех пор как она влезла в ванну, прошел почти час, и вода успела остыть – не настолько, впрочем, чтобы разбудить ее.

Все еще полусонная, Мэгги стала выбираться из ванны. Ей это удалось, и она потянулась к полотенцу, чтобы вытереться.

И вот тут-то ее прихватило снова. На этот раз ложные схватки были такими сильными, что Мэгги мертвой хваткой вцепилась в бортик ванны, молясь про себя, чтобы не свалиться в воду. Когда боль немного отпустила, внизу снова зазвонил дверной звонок.

– Да подождите же, черт бы вас побрал! – заорала Мэгги и, сорвав с крючка пушистый купальный халат, сердито в него закуталась.

Сунув ноги в тапочки, она вышла в спальню, а оттуда – в коридор, ведший к лестнице. На площадке Мэгги бросила взгляд в зеркало и была неприятно поражена землистым цветом своего лица. В эти минуты про нее отнюдь нельзя было сказать, что она пышет здоровьем, как полагается будущим мамочкам, но сейчас Мэгги было на это плевать.

Кое-как спустившись вниз, она заковыляла к входной двери. Судя по силуэту с другой стороны матированного стекла, ее снова посетила свекровь. Пэдди бывала у нее почти каждый день, каждый раз изобретая какой-нибудь новый предлог. То это было одеяльце для младенца, то вязаные пинетки, то какой-то потрясающий рецепт, то просто букет цветов из собственной оранжереи.

«Твоя мама следит за мной, словно я состою под надзором полиции, – жаловалась Мэгги Джайлсу буквально накануне. – Она ездит сюда, как на работу!»

Она, конечно, шутила, потому что общество Пэдди было все же лучше, чем ничего. Кроме того, она больше не привозила с собой Венди, и за это Мэгги была ей от души благодарна.

– О, Мэгги! – воскликнула Пэдди буквально с порога. – Извини, что без предупреждения. Дело в том, что я решила приготовить томатный суп и, как обычно, сварила слишком много. Вот я и подумала, может быть, тебе захочется… Он, к счастью, совсем не острый, так что младенцу не повредит.

– Спасибо, Пэдди, входи. Я думаю, твой суп не пропадет.

Мэгги отступила в сторону, пропуская свекровь в прихожую, и тут ее скрутило в третий раз. Боль была адская, в животе словно толкли стекло, и Мэгги невольно ухватилась за ручку двери, чтобы устоять на ногах. Она даже прикусила губу, чтобы не закричать: перед глазами у нее помутилось от боли. «Хорошо бы сейчас потерять сознание», – пришла ей в голову неожиданно ясная мысль.

– Мэгги, дорогая, что с тобой? – в тревоге воскликнула Пэдди.

– Ничего… – прошипела Мэгги сквозь стиснутые зубы. – Ложные схватки… – Живот немного отпустило, и она почувствовала, что снова способна дышать.

– Что-что? – переспросила Пэдди, как показалось Мэгги – испуганно.

– Синдром Бракстона-Хикса, – терпеливо объяснила Мэгги. – Об этом написано в книжке про роды. Для последних недель беременности это вполне типичное явление. – Она через силу улыбнулась Пэдди. – Выпьешь со мной чашечку кофе?

– Знаешь, ты лучше посиди, – заявила Пэдди, внимательно ее разглядывая. – Я сама все приготовлю. Скажи, ты точно чувствуешь себя нормально?

– Правда, Пэдди, все в порядке, – сказала Мэгги, шествуя за свекровью в кухню. – Просто я немного устала. И поясница опять болит. Надо будет принять парацетамол.

– А ты уверена, что он тебе не повредит? – нахмурилась Пэдди. – Впрочем, как хочешь…

Она наполнила чайник водой, воткнула электрический шнур в розетку и вынула из буфета две чашки. Поставив их на стол, Пэдди снова повернулась к невестке.

– Послушай, Мэгги, ты уверена, что это не… не…

– Что? – Мэгги вдруг почувствовала, как по ногам пробежал какой-то странный холодок. – Ты имеешь в виду настоящие схватки? Но ведь еще слишком рано. Я должна родить только через две недели. – Она облизала пересохшие губы. – Кроме того, эти боли длятся у меня вот уже почти неделю, и ничего…

– Тебе виднее. – Пэдди потянулась за банкой с кофе, но вдруг остановилась. – Может быть, все-таки стоит поехать в больницу? Просто на всякий случай, а? Я могла бы отвезти тебя туда и обратно.

– Нет, – тут же ответила Мэгги. – Я и так знаю, что мне скажут в больнице. Мне скажут, что я просто паникерша, и отошлют назад.

– Но, может быть, все-таки лучше перестраховаться?

– Честное благородное слово, Пэдди, волноваться совершенно не из-за чего! – сказала Мэгги со всей искренностью, на какую была способна, и тут же почувствовала, как живот снова стягивает как будто железным обручем. – Я… Ой!..

Закончить фразу она не смогла. Задержав дыхание, Мэгги ждала, пока боль пройдет, но она не проходила. Поглядев на свекровь, Мэгги увидела, что Пэдди держит в руках ключи от машины.

– Я, конечно, не врач, – сказала она каким-то странным, звенящим голосом, – но даже мне ясно, что это никакой не синдром Перкинса-Попкинса. – Она улыбнулась. – У тебя началось, Мэгги! Ты рожаешь!

– Не может быть! – услышала Мэгги свой собственный испуганный голос. – Не может быть! Я не могу. Я еще не готова!…

Когда Роксана вышла из метро на станции Бэронс-Корт, шел обычный для Лондона дождь – мелкий и холодный. Небо было затянуто плотными серыми облаками, в лужах плавали обертки от батончиков «Марс», размокшие окурки и свежие номера «Ивнинг стандарт». Холод пробирал до костей, и Роксана подняла воротник плаща.

Переложив чемоданчик в другую руку, она быстро зашагала вдоль улицы, лавируя между лужами и морщась каждый раз, когда проносящаяся по дороге машина обдавала ее грязными брызгами. Невозможно было представить, что всего несколько часов назад она беззаботно жарилась на жарком средиземноморском солнце.

Нико отвез Роксану в аэропорт на своем сверкающем «Мерседесе». Несмотря на протесты, он отобрал у нее чемоданчик и не отдавал, пока они не подошли к таможне. Роксана пользовалась «зеленым коридором», так что ждать им не пришлось. Нико нехотя протянул ей чемодан и провожал ее взглядом, пока она не скрылась за воротами. О его предложении они больше не говорили. Всю дорогу до аэропорта Нико рассказывал Роксане о какой-то новой книге, о поездке в Нью-Йорк, куда он должен был вскорости отправиться по делам фирмы. Роксана слушала его с благодарностью – она очень боялась, что Нико станет ее уговаривать, но он проявил себя настоящим джентльменом. Лишь перед тем как попрощаться с ней, он проговорил с неожиданной страстью в голосе:

– Ну и дурак же он – этот твой мужик!..

– Ты хочешь сказать – это я дура? – Роксана попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.

Нико покачал головой, потом взял ее за руки.

– Возвращайся скорее, – негромко сказал он. – И… подумай, ладно? Хотя бы подумай!..

– Хорошо, – пообещала Роксана, хотя в глубине души она уже приняла решение.

Нико, казалось, понял это. Заглянув ей в глаза, он вздохнул и, низко наклонившись, поцеловал кончики ее пальцев.

– Таких, как ты, больше нет, – сказал он. – Твоему мужику крупно повезло.

В ответ Роксана улыбнулась и, энергично помахав Нико рукой, быстро зашагала через таможню к выходу на поле, где уже ждал самолет итальянской компании.

Но теперь, окунувшись в лондонскую сырость и холод, она чувствовала себя далеко не так бодро. Знакомый город казался ей серым, хмурым, неприветливым – почти враждебным. «И чего ради я так за него цепляюсь?» – невольно подумала Роксана.

Дойдя до дома, она взбежала на крыльцо и открыла дверь подъезда своим ключом. Ее крошечная, уютная квартирка находилась на последнем этаже, откуда открывался неплохой вид на Лондон. Именно это обстоятельство в свое время соблазнило Роксану, но сейчас, поднимаясь пешком на самую верхотуру (лифт, по обыкновению, не работал), она проклинала и собственную глупость, и владельцев дома, не способных починить лифт, и риелтора, который всучил ей этот крошечный скворечник под самой крышей.

Но вот последний лестничный пролет остался позади. С трудом переводя дыхание, Роксана открыла дверь и, перешагнув через груду писем и газет, скопившихся на полу за неделю, включила свет. В квартире было холодно и сыро, и Роксана догадалась, что горячей воды тоже нет. Не снимая плаща, она быстро прошла в кухню, включила все четыре конфорки и на одну из них поставила чайник. Только после этого она вернулась в прихожую, сняла плащ и, подобрав с пола почту, медленно пошла назад, перебирая ее на ходу. Старые газеты и рекламные листовки она бросала на пол, оставляя только личные письма и счета. Внезапно Роксана остановилась. В руках у нее оказался простой белый конверт с написанным от руки адресом. Это было письмо от него…

Дрожащими, все еще мокрыми от дождя руками Роксана вскрыла конверт и, выдернув из него листок бумаги, впилась глазами в аккуратные строчки.

«Моя милая Рапунцель, прости меня за вечер среды. Я все объясню. Пусть нетерпение и ревность, с которой я ожидаю твоего возвращения, послужат мне наказанием.

Очень, очень, очень по тебе скучаю! Приезжай скорее. Целую бессчетно».

Письмо, как обычно, было без подписи, но, читая его, Роксана будто наяву слышала его голос, ощущала его ласковые прикосновения…

Опустившись на пол, она перечитала письмо снова, чувствуя, как к ней возвращается хорошее настроение. Письмо еще раз подтвердило то, что она знала и так, – никакого выбора у нее не было. Она не могла перестать любить его, не могла просто так взять и переехать в чужую страну, сделав вид, будто ее любимого Женатика вовсе не существует. Он был нужен ей, как хлеб, как воздух, как свет, и то обстоятельство, что этот человек не принадлежал ей, только заставляло ее еще сильнее желать невозможного.

В комнате громко зазвонил телефон, и Роксана бросилась к нему, окрыленная внезапной надеждой. Но это оказался всего-навсего Джайлс Дрейкфорд.

– Это ты? – разочарованно протянула Роксана. – Как там?..

– Девочка! – выдохнул Джайлс. – У нас – девочка! Родилась час назад! Прелестная маленькая девочка весом шесть с половиной фунтов. Знаешь, Рокси, у меня самый красивый ребенок в мире! – добавил он убежденно и тут же не то вздохнул, не то всхлипнул. – Мэгги… она молодец. Все произошло так быстро – я едва успел вернуться из Лондона, всю дорогу гнал как сумасшедший. Боже, это просто удивительно! Все плакали, даже акушерки. Мы решили назвать нашу крошку Люсия – Люсия Сара Хелен Дрейкфорд. Она… она замечательная! Замечательная маленькая девочка… – Джайлс на мгновение замолчал, потом спросил осторожно: – Роксана, что-нибудь случилось?

– Н-нет, ничего, – ответила она сдавленным голосом. – Я поняла… У вас девочка. Поздравляю. Это… замечательные новости.

– Ну ладно, я не могу долго разговаривать! – быстро сказал Джайлс. – По правде говоря, я сам еще немного не в себе. Это Мэгги просила меня позвонить, она хотела, чтобы ты была в курсе.

– Спасибо, – сказала Роксана. – Передай ей мои поздравления. И малышке тоже. Саре Люсии Хелен…

– Люсии Саре… – поправил ее Джайлс, но Роксана уже положила трубку.

Несколько мгновений она молча смотрела на молчащий аппарат – и вдруг разрыдалась.

Глава 7

Вопреки всем ожиданиям утро следующего дня оказалось безоблачным и ясным; в воздухе ощутимо запахло весной. По дороге в редакцию Роксана заглянула в цветочный магазин и выбрала по каталогу (там оказался специальный раздел «Для молодых мам») огромный букет белых лилий.

– Девочка или мальчик? – деловито осведомилась продавщица, вводя заказ в компьютер.

– Девочка, – ответила Роксана и широко улыбнулась. – Люсия Сара Хелен… Каково, а?

– ЛСХ, – сказала продавщица. – Похоже на название наркотика.

Роксана обиженно поджала губы и протянула продавщице кредитную карточку.

– Цветы отправят сегодня после обеда, – сказала та.

– Вот и отлично, – кивнула Роксана.

Она живо представила себе, как Мэгги с румянцем во всю щеку и с ребенком на руках полулежит на белоснежных крахмальных простынях в окружении корзин с цветами. Такую картинку она видела в одной из брошюрок для беременных, с которыми Мэгги в последнее время не расставалась. «Да, – подумала Роксана, – именно так все и обстоит: Мэгги спокойно лежит на кровати, а Джайлс с любовью смотрит на нее и младенца».

Что-то похожее на зависть кольнуло ее в сердце, и Роксана поспешила отогнать от себя видение.

– Распишитесь вот здесь, – сказала продавщица, протягивая ей квитанцию. – А вот здесь можете написать несколько слов для роженицы. Мы приложим к вашему букету поздравительную открытку, на которой будет напечатано все, что вы захотите. Только не больше десяти слов, а то не поместится.

Роксана достала шариковую ручку и задумалась.

«Вот нас уже и четверо в коктейль-клубе! – написала она. – От души поздравляю тебя, Джайлса и Люсию Сару Хелен. С любовью, Роксана».

– Столько слов может не поместиться, – с сомнением покачала головой продавщица.

– В таком случае возьмите две открытки, – резко сказала Роксана. Ей внезапно захотелось как можно скорее выйти из магазина, в котором слишком сильно пахло цветами, а стены пестрели открытками с фотографиями мордастых младенцев.

Когда Роксана открыла дверь, с висевшей под потолком свадебной гирлянды ей на голову упал белый лепесток, и она раздраженно смахнула его.

Первым, что увидела Роксана, войдя в редакцию, была Кендис. Скрестив ноги, она сидела на полу и что-то вдохновенно чертила на листе бумаги. Рядом с ней стояла белокурая девушка, которую Роксана сразу узнала – это была та самая официантка из «Манхэттена».

Кендис заметила ее не сразу, и несколько мгновений Роксана внимательно наблюдала за обеими. Действительно ли Хизер использует Кендис в своих целях? Внешне девчонка выглядела достаточно безвредно – у нее был курносый носик, слегка присыпанный веснушками, и широкая, приветливая улыбка. Но серые глаза смотрели на редкость холодно: когда же Хизер не улыбалась, в очертаниях ее подбородка появлялось что-то упрямое, тяжелое, злое.

Неожиданно она подняла голову и встретилась с Роксаной взглядом. Глаза Хизер странно заблестели, но это продолжалось какие-то доли мгновения. Широко улыбнувшись, она сказала:

– Привет! Вы, наверное, меня не помните?

– Почему же, помню. – Роксана не улыбнулась. – Хизер, кажется? Хизер Трелони, из «Манхэттена».

– Да, это я. – Несмотря на то что упоминание о баре не могло быть ей приятно, улыбка Хизер стала еще приветливее. – А вы – Рокси?

Подобная фамильярность была Роксане не по душе, но поставить Хизер на место она не успела. Кендис наконец-то оторвалась от бумаг и взглянула на нее.

– Роксана! – воскликнула она, просияв. – Как я рада тебя видеть! Ты уже знаешь о Мэгги? Замечательно, правда?!

– Правда, – кивнула Роксана. – Тебе Джайлс сказал?

– Да, он позвонил мне вчера вечером. У него был такой голос, словно он на седьмом небе от счастья. Мне даже показалось – он немного выпил на радостях. – Кендис показала кончиком карандаша на расстеленный по полу лист бумаги. – Мы готовим для Мэгги оригинальную поздравительную открытку. Художники ее напечатают, потом мы все распишемся и отправим ей с курьером. Как тебе идея?

– Идея замечательная, – согласилась Роксана, с любовью глядя на подругу. – Мэгги будет в восторге.

– Ладно, пора идти к художникам. – Кендис поднялась с пола. – Ты ведь помнишь Хизер? – спросила она.

– Конечно, помню, – кивнула Роксана. – Мэгги мне все рассказала. Я и не знала, что ты умеешь действовать так по-ковбойски: бах-бах – и в дамки!..

– Просто обстоятельства сложились удачно. – Кендис слегка порозовела и бросила быстрый взгляд на Хизер. – Нам очень повезло… – Она подняла с пола бумагу. – В общем, подождите меня, девочки, – я быстро.

Она ушла, а Роксана и Хизер некоторое время молчали, внимательно разглядывая друг друга. Наконец Роксана спросила:

– Ну и как тебе нравится новая работа, Хизер?

– Очень нравится, – серьезно ответила Хизер. Она казалась совершенно спокойной, и только без конца теребила длинный белокурый локон, накручивая его на палец. – Я просто счастлива, что мне представилась такая возможность.

– Я слышала, теперь ты живешь у Кендис? – задала Роксана следующий вопрос.

И снова во взгляде Хизер промелькнуло что-то злое, неприятное. Впрочем, она мгновенно справилась с собой.

– Да, – ответила она. – Кендис была очень добра.

– Добра, вот как? – заметила Роксана самым светским тоном. – Впрочем, меня это не удивляет. Я хорошо знаю Кендис, она – человек очень порядочный и щедрый. И ей очень трудно отказать кому бы то ни было.

– Правда? – с невозмутимым видом проговорила Хизер.

– Правда. Удивительно, как ты до сих пор этого не заметила. – Некоторое время Роксана небрежно разглядывала свой маникюр, потом добавила: – Иногда Кендис бывает даже слишком добра. Но, к счастью, у нее есть подруги – я в том числе, – которые о ней беспокоятся и следят, чтобы никто не воспользовался ее добротой в корыстных целях.

– Вы считаете, Кендис грозит такая опасность? – Хизер приторно улыбнулась. – А у меня сложилось впечатление, что Кендис вполне способна сама о себе позаботиться. Ведь ей уже довольно давно исполнилось шестнадцать, верно? Кроме того, теперь Кендис не одна – у нее есть я. Но спасибо, что предупредили; теперь я тоже буду следить, чтобы никто не воспользовался ее доверчивостью и мягкосердечием.

«Вот это да! – подумала Роксана почти с восхищением. – А девчонка-то, оказывается, та еще штучка. Такой палец в рот не клади!»

– Значит, ты никогда раньше не работала в журнале или в газете? – спросила она, меняя тему.

– Нет, – беспечно ответила Хизер.

– Но мне сказали, ты очень неплохо пишешь, – заметила Роксана. – На Ральфа Оллсопа, во всяком случае, твои работы произвели благоприятное впечатление.

Она внимательно наблюдала за реакцией Хизер и сразу заметила, как ее шея покрылась бледно-розовыми пятнами, которые, впрочем, исчезли так же быстро, как появились.

– Вероятно. – Хизер пожала плечами. – Я все же успела чему-то научиться, когда была на курсах художественного письма.

– Что ж, Хизер, рада видеть тебя в команде, – сказала Роксана. – Надеюсь, мы будем часто встречаться.

Потом Хизер отправилась в кабинет Джастина, и Роксана проводила ее взглядом. Сквозь стеклянную часть стены ей было хорошо видно, что происходит в кабинете и. о. ведущего редактора. Когда Хизер вошла, Джастин оторвался от бумаг и широко улыбнулся. «Типичная мужская реакция, – подумала Роксана с отвращением. Несомненно, Джастин сразу заметил смазливую мордашку новой сотрудницы и теперь вовсю распускал перед ней перья.

Присев на край стола, Роксана еще некоторое время наблюдала за Хизер сквозь стекло, пытаясь понять, что же она собой представляет. Хизер была молода и хороша собой; возможно, у нее действительно были кое-какие способности. Словом, на первый взгляд все было в порядке, однако Роксана продолжала испытывать к Хизер какую-то необъяснимую неприязнь. «Почему? – спросила она себя. – Может, я просто-напросто завидую ее молодости? Ну уж нет, только не это!»

В это время вернулась Кендис. В руках у нее была пачка корректурных оттисков.

– Ну, как дела? – спросила она бодро.

– Слушай, давай закатимся куда-нибудь после работы и выпьем по коктейлю, – предложила Роксана, улыбнувшись подруге.

– Я не могу! – искренне огорчилась Кендис. – Я обещала Хизер проехаться с ней по магазинам. Мы хотим подыскать для Мэгги какой-нибудь подарок.

– Ну тогда в другой раз, – легко согласилась Роксана. Она смотрела, как Кендис тоже вошла в кабинет Джастина и, улыбнувшись Хизер, начала что-то говорить. Отвечая ей, Джастин хмурился, размахивал в воздухе листами корректурных оттисков. Кендис сначала только кивала, потом тоже начала жестикулировать. Минут через пять оба успокоились и, разложив корректуру на столе, склонились над ней. Оставшаяся не у дел Хизер несколько раз переступила с ноги на ногу, потом вдруг обернулась через плечо и посмотрела на Роксану с такой уверенностью и с таким вызовом, что та, не выдержав, отвернулась, хотя обычно ее было очень нелегко смутить.

– Роксана! – окликнул ее Джастин, выглянув из дверей кабинета. – Можно тебя на минутку? Мне хотелось бы, чтобы ты тоже на это взглянула…

– Сейчас, только схожу кое-куда, – ответила Роксана и, повернувшись, вышла из редакции.

Не дожидаясь лифта, она поднялась этажом выше и, пройдя по коридору, оказалась в приемной Ральфа Оллсопа.

– Дженнет, – обратилась она к пожилой секретарше, – мне нужно повидать Ральфа. Он меня примет?

– Его нет, Рокси, – ответила Дженнет, ненадолго оторвавшись от своего вязания. – И не будет – он уехал на весь день. Если ты насчет ребенка Мэгги, то Ральф уже знает – я сказала ему об этом еще утром. Он был очень рад, и имя ему тоже понравилось. «Люсия – очень красиво», – так он сказал. Мне тоже нравится Люсия, но ведь дело не в имени! Главное, наша Мэгги стала мамой. Я решила связать для маленькой теплую кофточку, а Дорин обещала связать носки.

– Правда? – удивилась Роксана, глядя на моток лимонно-желтой шерсти с таким видом, словно это была невесть какая редкость. – Но это же, наверное, очень трудно!

– Пустяки! – отмахнулась Дженнет и снова защелкала спицами. – К тому же Мэгги, наверное, не захочет наряжать девочку в покупные кофточки. А если мне хватит шерсти, я свяжу еще и штанишки.

«Какая разница? – подумала Роксана. – Почему носки и кофточки ручной вязки обязательно должны быть лучше фабричных?» Впрочем, она тут же вспомнила, что пришла сюда вовсе не за тем, чтобы беседовать о детской одежде.

– Послушайте, Дженнет, можно мне вас кое о чем спросить?

– Конечно, можно, – быстро ответила Дженнет. – Но это не значит, что я отвечу. Я знаю, что можно, а что нельзя, милочка!

Роксана улыбнулась:

– Никаких секретов я выпытывать не собираюсь. Я просто… Скажите, Дженнет, Ральф ничего не говорил вам об этой новенькой девочке, которая будет работать у нас помощником секретаря редакции?

– Да нет, в общем-то… – Дженнет пожала плечами. – Он только предупредил, что берет ее на это место и что я должна дать распоряжение в бухгалтерию.

Роксана слегка нахмурилась:

– Удивительно, что Ральф все это решил так быстро.

– Он сказал, что у нее богатое чувство юмора. Она написала очень острую критическую статью про лондонский общественный транспорт.

– Вот как? – Роксана удивленно приподняла брови. – И что, эта статья действительно так хороша?

– По-моему, да, – кивнула Дженнет. – Ральф дал мне копию, чтобы я тоже прочла. Статья называется «Лондонская душегубка». Куда же я ее дела?.. – Отложив вязание, Дженнет принялась рыться в ящике стола. – Вот, – сказала она наконец. – Возьми, почитай – я уверена, тебе тоже понравится.

– Сомневаюсь, – пробормотала Роксана и, бросив взгляд на статью, спрятала ее в сумочку. – Как бы там ни было – спасибо.

– Передай при случае мои поздравления Мэгги, – добавила Дженнет, снова принимаясь за вязанье. – Надеюсь, она скоро освоится со своим новым положением молодой мамы.

– Освоится? – удивленно переспросила Роксана. – Я уверена, у Мэгги все в полном порядке – ведь она так этого ждала!

Чей-то голос, звавший ее по имени, заставил Мэгги очнуться от тревожного сна, в котором она гналась за чем-то невидимым, безымянным. С трудом разлепив веки, она несколько раз моргнула, прогоняя остатки сна, и тут же прищурилась от яркого света лампы, бившего прямо в глаза.

– Мэгги?..

Повернувшись на звук, она увидела Пэдди, стоявшую в ногах больничной койки с огромным букетом лилий в руках.

– Извини, что разбудила. Мне показалось, ты не спишь, – сказала Пэдди жизнерадостно. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила Мэгги хрипло. Морщась от боли, она села на кровати и отбросила с лица спутанные волосы. – Который час?

– Четыре часа, – сказала Пэдди, поглядев на наручные часики. – Если точнее, то начало пятого. Джайлс тоже здесь, он сейчас придет.

– Замечательно… – прошептала Мэгги.

Джайлса вместе с другими посетителями выставили из палаты два часа назад, чтобы дать молодым мамам хоть немного отдохнуть. После этого Мэгги некоторое время лежала, напряженно прислушиваясь, не заплачет ли Люсия, и незаметно для себя заснула. По ее подсчетам, она все-таки спала часа полтора, но, несмотря на это, совсем не чувствовала себя отдохнувшей. Она ощущала страшную слабость, руки и ноги ломило, перед глазами все плыло, а мысли путались.

– А как поживает моя маленькая внучка? – просюсюкала Пэдди, заглядывая в пластиковую колыбельку, стоявшую рядом с койкой Мэгги. – Смотри, она спит как ангелочек! Ну, не прелесть ли? Ах ты, мой ягненочек!…

– Зато она не спала почти всю ночь, – злобно сказала Мэгги, дрожащими руками наливая стакан воды.

– Правда? – Пэдди лучезарно улыбнулась. – Должно быть, она хотела кушать, моя ласточка!

В ответ Мэгги только вздохнула и покосилась на дочь. В складках одеяла едва виднелось сморщенное обезьянье личико Люсии Сары Хелен Дрейкфорд. Девочка спала. Она была абсолютно неподвижной и оттого казалась ненастоящей. Впрочем, все, что произошло с Мэгги за прошедшие часы, вряд ли могло быть на самом деле. Она, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору, вдруг очутилась в каком-то ином, нереальном мире и, как выяснилось, была совершенно не подготовлена к этому переходу.

Да, она накупила целую кучу популярных медицинских брошюр, но по-настоящему прочла только одну. Ей казалось – этого будет достаточно. Впрочем, сейчас Мэгги была уверена, что вряд ли понимала бы больше, даже если бы освоила восьмитомную медицинскую энциклопедию со всеми сопутствующими специальными изданиями.

Когда наступил решающий момент, ее тело вырвалось из-под контроля сознания, и Мэгги почувствовала, как ее несет, несет куда-то могучий темный поток, в котором растворились без остатка все ее достоинство, идеалы, самолюбие и представление о себе как о разумной современной женщине, которая хорошо разбирается в том, как устроен мир.

В первые минуты Мэгги еще пыталась сопротивляться этим древним, могучим, абсолютно непонятным силам. Ей хотелось остановиться, оглядеться и, может быть, даже повернуть назад, как поступила бы она в любой другой рискованной ситуации. Но довольно скоро Мэгги стало очевидно, что никакого выбора у нее нет. Ей оставалось только стиснуть покрепче зубы и терпеть – терпеть и ждать, чем все кончится.

Странно, но сейчас она вдруг поймала себя на том, что несколько часов невообразимой, изматывающей боли уже почти изгладились из ее памяти. Более или менее отчетливо Мэгги помнила лишь последние минут двадцать-тридцать, когда в родильном отделении появился врач-педиатр, и она услышала первый крик дочери.

Мэгги до сих пор не верилось, что она произвела на свет это вопящее во все горло существо – новое человеческое существо, маленький живой комочек, который будет продолжением ее и Джайлса. Это не переставало удивлять Мэгги и, глядя на спокойные лица других молодых матерей, лежавших с ней в одной палате, она поражалась, как они могут говорить о совершенно посторонних вещах – о пропущенных сериях «мыльных опер», о тряпках, о косметике. Глядя на них, можно было подумать, будто в их жизнях ничего особенного не произошло и что для них родить ребенка – все равно что зуб выдернуть.

Возможно, впрочем, все дело было в том, что в палате Мэгги оказалась единственной, у кого это были первые роды. Она с завистью наблюдала за тем, как ловко остальные мамаши управляются со своими младенцами. Некоторые ухитрялись одновременно кормить ребенка грудью, завтракать и болтать с мужьями о том, как лучше обставить гостиную. А ночью Мэгги подслушала, как ее соседка болтала с дежурной акушеркой и шутила по поводу своего ребенка.

«Вот ведь прожорливый маленький засранец! – говорила она. – Совсем как его папаша – только жрет, да спит».

От этих слов у Мэгги, которая, спрятавшись за легкой цветастой ширмочкой, в очередной раз тщетно пыталась накормить Люсию, из глаз покатились слезы. «Наверное, я никуда не годная мать», – в панике подумала она, когда девочка, вяло потеребив сосок, широко раскрыла ротик и зашлась в пронзительном крике. Успокоить ее Мэгги никак не удавалось, и в конце концов за ширму заглянула акушерка.

– Вы ее слишком растормошили, – сказала она, недовольно поджав губы. – Сначала нужно успокоить ребенка, а потом прикладывать к груди.

Покраснев от унижения, Мэгги попыталась успокоить вопящую Люсию. В своей брошюре для беременных она прочла, что даже новорожденный младенец различает запах матери, знает ее голос и реагирует на него. Почему так происходит, в брошюре не объяснялось, да, по совести сказать, Мэгги не очень в это верилось, но утопающий, как известно, хватается за соломинку. Она принялась укачивать девочку, негромко напевая какую-то песенку из репертуара Боба Дилана, но знаменитый певец явно пришелся Люсии не по нраву. На секунду она, правда, замолчала, словно удивившись, а потом буквально зашлась в крике.

Акушерка не выдержала первая. Бесцеремонно выхватив Люсию у горе-матери, она опустила ее на кровать, перепеленала потуже и снова взяла на руки. И – о, чудо! – девочка почти мгновенно успокоилась, чего нельзя было сказать о Мэгги. При виде собственной дочери, спокойно лежащей на руках посторонней женщины, ей стало так горько, как не было еще никогда в жизни.

– Ну вот и славно, – промолвила акушерка, несколько смягчившись. – А теперь, мамаша, попробуйте еще разок.

Не зная, куда деваться от горя и стыда, Мэгги взяла дочь и приложила к груди в полной уверенности, что Люсия снова начнет возражать. Но девочка быстро нашла губами сосок и, с аппетитом причмокивая, стала сосать.

– Так-то лучше, – заметила акушерка. – А вам, мамаша, нужно немного потренироваться. – Тут она наконец обратила внимание на покрасневшие глаза Мэгги. – С вами все в порядке? Вы чем-то расстроены или чувствуете себя нехорошо?

– Спасибо, все в порядке, – машинально ответила Мэгги и через силу улыбнулась. – Просто… мне нужно немного привыкнуть.

– Не волнуйтесь, – сказала акушерка. – У всех молодых мамочек сначала бывают трудности.

Акушерка вышла из-за ширмочки и вернулась на пост; как только она скрылась из вида, Мэгги снова заплакала. Горячие слезы текли и текли по ее щекам, но она не смела пошевелиться, чтобы не побеспокоить ребенка. Кроме того, Мэгги изо всех сил старалась не всхлипывать, так как боялась, что ее услышат другие матери. Еще, чего доброго, они решат, что она психически больна. Кроме нее, в палате никто не плакал – все остальные роженицы выглядели вполне счастливыми и довольными жизнью…

Пока Мэгги все это вспоминала, Пэдди продолжала что-то говорить.

– Эти розы принесли, когда я уже уходила, – услышала Мэгги. – Как мы с ними поступим – поставим здесь или лучше отвезти их домой?

– Я не знаю, – ответила Мэгги, потирая виски. После бессонной ночи ее мучила сильная головная боль. – Скажи, Пэдди, от моей мамы не было никаких известий? Она не звонила?

– Звонила. – Пэдди широко улыбнулась. – Звонила и сказала, что приезжает завтра. К сожалению, сегодня ей не удалось уйти с работы – у нее там какая-то важная встреча.

– Я понимаю… – протянула Мэгги, стараясь ничем не выдать своего разочарования; в конце концов, она была уже взрослой и самостоятельной.

– А вот и Джайлс! – воскликнула Пэдди. – Ну, вы пока поболтайте, а я схожу и принесу всем нам по чашечке хорошего крепкого чая.

С этими словами она осторожно положила лилии на кровать и быстро вышла из палаты. Где здесь можно найти хороший крепкий чай, Мэгги не знала, но зато она знала Пэдди. Ее свекровь принадлежала к тому типу энергичных, активных женщин, которые, даже оказавшись в девственных джунглях с одним перочинным ножом, не растеряются и сумеют добыть себе чашечку чая и бисквит к завтраку.

Увидев Джайлса, Мэгги постаралась взять себя в руки и изобразить на лице беззаботную улыбку, как и подобает любящей супруге и счастливой матери. Это оказалось неожиданно трудно – за прошедшие двадцать четыре часа Мэгги странным образом перестала ощущать себя женой Джайлса. Он как будто остался где-то в прежнем, простом и понятном мире, в то время как сама Мэгги шагнула в другую вселенную, где не было ничего, кроме волнений и трудностей.

Разумеется, произошло это совсем не по ее воле, но факт оставался фактом: Джайлс казался ей до странности чужим, почти посторонним человеком. Быть может, все дело было в том, что его не оказалось рядом, когда Мэгги начала рожать. В конце концов он все же приехал, но к этому моменту она уже настолько измучилась и отупела от боли, что почти забыла о его существовании. И хотя формально Джайлс мог утверждать, что присутствовал при рождении дочери, Мэгги подсознательно чувствовала, что он так и не проникся ситуацией и был не в состоянии понять, через что она прошла.

Пока Мэгги с недоумением и страхом смотрела на только что извергнутое из ее чрева дитя, Джайлс шутил с акушерками и разливал шампанское. Ей очень хотелось побыть с ним наедине хотя бы несколько минут. Тогда, быть может, оба сумели бы собраться с мыслями и понять, какое невероятное событие они только что пережили. В первые минуты после рождения дочери Мэгги еще могла говорить с Джайлсом откровенно, но она промедлила, а потом было уже поздно: вошедшая сиделка сказала, что всем посетителям пора уходить и что Джайлс может вернуться завтра утром.

Глядя, как он собирает вещи, Мэгги почувствовала, что ею снова овладевает холодный страх. Но вместо того чтобы откровенно сказать об этом Джайлсу, она лишь улыбнулась с напускной храбростью и подставила ему щеку для поцелуя…

Сейчас Мэгги тоже улыбалась.

– Я ждала тебя раньше, – сказала она. – Ты был занят?

– Нет. Просто мне хотелось, чтобы ты отдохнула как следует. – Джайлс опустился на краешек кровати и погладил Мэгги по волосам. – Ты прекрасно выглядишь, Мэг. Я всем рассказываю, какая ты у меня молодец. Тебе напередавали целую кучу приветов и поздравлений.

– Кто?

– Да буквально все, с кем я разговаривал по телефону. – Джайлс повернулся к колыбельке. – А как наша принцесса?

– О, очень хорошо! – беззаботно отозвалась Мэгги. – С тех пор как ты ушел, она просыпалась только один раз – поела и тут же заснула снова.

– Какие красивые лилии, – заметил Джайлс. – От кого они?

– Ой, я даже не посмотрела! – призналась Мэгги и, вскрыв небольшой розовый конвертик, привязанный к букету, вытащила оттуда сразу две яркие открытки. – Это от Роксаны, – смеясь, сказала она. – Она пишет, что хочет принять Люсию в члены нашего коктейль-клуба!

– Очень на нее похоже, – улыбнулся Джайлс.

Глядя на открытку, Мэгги словно наяву услышала глубокий, чуть хрипловатый голос подруги и с ужасом почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Несколько раз моргнув, она положила открытки на тумбочку у изголовья кровати.

– А вот и я! – сказала Пэдди, входя в палату с подносом, на котором стояли три чашки, сахарница и чайник. За ней следовала акушерка, которую Мэгги не помнила. Поставив поднос на тумбочку, Пэдди снова лучезарно улыбнулась.

– Я думаю, после чая мы можем искупать Люсию, – сказала она.

– Д-да? – растерялась Мэгги. – Я не знаю… Вообще-то…

– Это не грязь, это – загар! – пошутил Джайлс, поглядев на девочку.

– Нет-нет, – вмешалась акушерка, решительно покачав головой. – Мне кажется, у маленькой небольшая желтушка. Странно, что этого до сих пор никто не заметил.

Желтушка? Незнакомое слово, хотя и произнесенное с уменьшительным суффиксом, прозвучало как самая страшная угроза. Мэгги, побледнев, с тревогой поглядела на акушерку. Значит, они ей лгали, все лгали? Ее ребенок вовсе не здоров, как ее уверяли!

– Это… очень серьезно? – проговорила она.

– О нет, через недельку все пройдет, – заверила акушерка и, поглядев на вытянувшееся лицо Мэгги, рассмеялась: – Не волнуйтесь, дорогуша! Ничего страшного нет. Ваша девочка будет жить долго и счастливо.

Ральф Оллсоп сидел на скамеечке в саду больницы Чаринг-Кросс и смотрел, как мужчина со сломанной ногой с трудом ковыляет по дорожке на костылях. Две сиделки в белоснежных халатах и кокетливых крахмальных шапочках оживленно беседовали на крыльце больницы.

На коленях у Ральфа лежала только что купленная в больничной лавке красочная открытка с изображением колыбельки, охапки цветов и румяного мордастого младенца. «Дорогая наша Мэгги!» – написал Ральф и отложил перо. Что писать дальше, он не знал.

Ральф чувствовал себя очень скверно, и дело было даже не в болезни, которая поначалу развивалась почти незаметно. Она запустила в его плоть сначала один коготок, потом другой и вдруг начала распространяться по всему телу с непринужденной уверенностью желанного гостя. Прошло сколько-то времени, и болезнь утвердилась в его организме на правах пожизненной аренды, так что теперь победить ее было уже нельзя. Она стала сильнее его. Возможно, именно поэтому болезнь отнеслась к нему с небрежной снисходительностью победителя, который ничего не боится, и не причиняла ему особых страданий. А может, такова была ее стратегия. Усыпляя его бдительность сносным самочувствием и отсутствием болей, болезнь втихомолку захватывала один плацдарм за другим, чтобы покончить с ним одним решительным ударом. Во всяком случае, Ральф очень надеялся, что конец будет быстрым и относительно милосердным.

Сегодняшний консилиум не оставил ему никакой надежды, окончательно подтвердив страшный диагноз. Теперь Ральф знал все. Три врача – знаменитый профессор и два опытных ассистента – тщательно исследовали его и вынесли приговор. Конечно, они очень старались выбирать выражения, но Ральф недаром столько лет проработал в журналистике и умел отделять зерна истины от словесной шелухи. Поэтому он задал врачам прямой вопрос и получил не менее прямой ответ: он обречен. Сколько ему осталось – этого врачи не знали, но были уверены, что немного, иначе бы они не стали упоминать о хосписе для неизлечимых больных, не стали бы настаивать на том, чтобы он поставил в известность жену, старших детей, деловых партнеров и сотрудников редакции. Получалось, что рассказать о своей болезни всему миру было не правом, а обязанностью Ральфа…

Впрочем, несмотря на вполне объяснимый протест, поднимавшийся в его душе, Ральф понимал, что врачи правы. Он действительно был обязан ввести в курс дела всех, кого его смерть могла так или иначе коснуться. Именно это осознание ответственности перед близкими и было главной причиной его нынешней подавленности. Ральфу стало дурно, как только он начал прикидывать, кому необходимо сказать в первую очередь и что сказать. Ему было совершенно ясно, что как только роковые слова сорвутся с его губ, все сразу изменится. Он перестанет принадлежать самому себе, превратится, если можно так выразиться, в «общественную собственность». Его жизнь – точнее, ее жалкий остаток – больше не будет его жизнью; она окажется в руках тех, кого он любил. В том-то и была главная проблема: Ральф никак не мог решить, чьи они на самом деле – его последние месяцы, дни и часы.

Сейчас, пока он сидел на скамейке в больничном саду, Ральф склонялся к мысли, что с его стороны честнее всего будет посвятить остаток жизни жене и детям; ну, может быть, еще самым близким друзьям. Так должен был поступить на его месте любой человек, считающий себя порядочным. Однако подобное решение означало, что кого-то ему придется исключить из привычного круга общения. Точнее – одного, самого близкого для него человека. Ральф не сомневался, что как только он объявит о своей болезни, каждый оставшийся ему день и час окажется как бы под гигантским увеличительным стеклом. Столь пристальное внимание, объектом которого он волей-неволей окажется, безусловно, исключало любые неожиданности, секреты, встречи с посторонними. До конца жизни ему придется разыгрывать из себя добропорядочного джентльмена, мужа, отца…

Но, черт побери, ведь раковые больные – не преступники и не обязаны нашивать на грудь огромную алую букву!

Закрыв глаза, Ральф устало потер лоб. Врачи, с которыми он сегодня встречался, безусловно, были опытными, знающими специалистами. Их беда заключалась в том, что они не способны были заглянуть дальше своих графиков, анализов крови и мочи, данных рентгеноскопии и прочего. Они не знали и не хотели знать, что происходит за стенами консультационных кабинетов, не представляли, с какими проблемами – кроме, конечно, наличия или отсутствия болезни – приходится сталкиваться их пациентам в повседневной жизни. Наверное, им просто не приходило в голову соотнести приговор, который они ему сегодня вынесли, с бесконечной сложностью окружающего мира, где, кроме отсутствия надежды на выздоровление, существовали еще десятки, сотни сложнейших проблем и где каждый оставшийся день мог принести бесконечное горе и бесконечную радость.

Разумеется, Ральф мог бы все рассказать родным, близким, друзьям и тем самым переложить проблему на их плечи. Но был ли в этом смысл, если решения не существовало вовсе и никакая забота, никакой уход, никакие врачебные меры не способны были предотвратить неизбежное? А раз так, значит, его долг – свести страдания окружающих к минимуму. Незачем делать несчастными тех, кому и так предстоит пережить большое горе.

В приступе внезапной решимости Ральф снова взял ручку. «…Ты зажгла в мире еще один живой огонек, – написал он в открытке. – С любовью и наилучшими пожеланиями – от Ральфа».

«Надо будет купить ящик лучшего шампанского, приложить к нему открытку и отправить с редакционным курьером», – решил он. Мэгги заслуживала чего-то совершенно особенного.

Убрав открытку в конверт, Ральф неловко поднялся со скамьи, потянулся и поглядел на часы. Вечерело. Пора было возвращаться, пора было выбрасывать из карманов все рецепты, справки, бланки с результатами анализов и превращаться из пациента в обычного человека.

По улице за низким заборчиком медленно ехало такси, и Ральф остановил его взмахом руки. Глядя из окна машины на пешеходов, которые перебегали дорогу перед самым капотом, бросая раздраженные взгляды друг на друга и на движущиеся по улице автомобили, он вдруг поймал себя на том, что наслаждается естественностью их лиц. В отличие от врачей, этим людям не было никакой необходимости сдерживаться или скрывать свои чувства. Ральф решил, что он тоже будет придерживаться этой естественности так долго, как только сможет. По крайней мере для окружающих, если не для себя самого, он обязан относиться к удивительному чуду человеческой жизни с видимым пренебрежением. В конце концов, люди действительно созданы не для того, чтобы каждую минуту ощущать свое тело как совокупность полутора десятков безупречно функционирующих органов. Они созданы для того, чтобы любить, страдать, бороться, добиваться своего, спорить, пить вино и валяться на пляже.

Ральф попросил высадить его на углу и, расплатившись, бодрым шагом двинулся вдоль улицы. Остановившись перед домом, где жила она, Ральф задрал голову и поглядел на окна ее квартиры. Все окна были освещены, занавески отдернуты, и от этого казалось, будто внутри светит маленькое солнце. Это зрелище неожиданно заставило его испытать легкую печаль, к которой примешивалась горечь. Вот она, его Рапунцель, спокойно сидит в своей башне, не зная, что готовит ей будущее… На мгновение Ральфу захотелось сказать все хотя бы ей, сказать именно сегодня, чтобы потом прижать ее к груди и вместе поплакать, но он отогнал от себя эту мысль. Он не сделает этого – ради нее он обязан быть сильным.

Глубоко вздохнув, Ральф поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Через минуту замок на входной двери со щелчком открылся, и Ральф, пройдя в вестибюль, вызвал лифт. Выходя из кабины на последнем этаже, он увидел, что она уже ждет его. На ней была белая шелковая блузка и короткая черная юбка. Свет из квартиры бил ей в спину, и густые каштановые волосы горели, словно объятые пламенем.

Несколько секунд Ральф молча смотрел на нее.

– Роксана, – проговорил он наконец, – ты выглядишь…

– …великолепно, – закончила она. – Входи же скорее!

Глава 8

Отдел подарков оказался небольшим, на редкость тихим и малолюдным. Обходя витрины, Кендис прислушивалась к стуку собственных каблучков по паркетному полу и с сомнением разглядывала вышитые подушечки и фарфоровые кружки с надписью «У нас – девочка!». Ненадолго остановившись у стеллажа с мягкими игрушками, она обнаружила там довольно симпатичного плюшевого медвежонка. Кендис даже взяла его в руки и улыбнулась, но, посмотрев на ценник, поспешно поставила игрушку обратно на полку.

– Сколько стоит? – спросила подошедшая сзади Хизер.

– Пятьдесят фунтов, – вздохнула Кендис.

– Пятьдесят?! – с ужасом переспросила Хизер и вдруг рассмеялась. – Такой уродец – и за полтинник? Нет уж, пойдем лучше куда-нибудь в другое место.

Когда они выходили из магазина, Хизер машинально взяла Кендис под руку, и та почувствовала, что краснеет от удовольствия. Ей не верилось, что Хизер переехала к ней всего неделю назад – уже сейчас Кендис казалось, будто они были близкими подругами с незапамятных времен. По вечерам Хизер готовила вкуснейшие ужины, а иногда они даже открывали бутылочку недорогого вина. И на каждый вечер Хизер придумывала какое-то развлечение. То она делала Кендис массаж лица, то приносила видеофильмы и пакеты с попкорном, а один раз даже вытащила из буфета электрическую соковыжималку и объявила, что в кухне открывается фруктовый бар.

Вспомнив об этом, Кендис не смогла сдержать улыбки.

– Чему ты смеешься? – тут же поинтересовалась Хизер.

– Помнишь, как у соковыжималки лопнул ремень и мы хотели вызвать электрика, а нам посоветовали обратиться на фирму?

– О господи, конечно, помню! Ты еще сказала им, что у соковыжималки давно кончилась гарантия, а человек, с которым ты разговаривала, ответил, что соковыжималку с самого начала следовало застраховать у Ллойда.

– Как будто это уберегло бы нас от лопнувшего ремня! – фыркнула Кендис, останавливаясь перед каким-то крупным магазином. – А это что у нас такое?

– Товары для детей, – ответила Хизер, поглядев на вывеску. – Как раз то, что нам нужно!

– Зайдем? – предложила Кендис.

– Ты иди, а я тебя найду. Мне надо купить одну вещь… Это здесь же, только на втором этаже.

– Хорошо, – кивнула Кендис. – Подходи, я буду в отделе, где продаются вещи для самых маленьких.

Они вместе вошли в магазин, и Хизер сразу направилась к эскалатору, а Кендис побрела в глубь детского отдела. На часах было уже семь вечера, однако несмотря на относительно поздний час, народа в магазине было не меньше, чем днем. Стараясь не толкать беременных, которые передвигались с медлительной важностью, то и дело замирая на месте и мечтательно глядя на детские колясочки и кроватки, Кендис шла вдоль бесконечных прилавков. Наконец ее внимание привлекла вешалка с крошечными, как будто кукольными, платьицами. Все они были очень нарядными, с расшитым передом и пристегивающимся слюнявчиком. Свернув в ту сторону, она принялась перебирать платьица, внимательно их рассматривая.

– А вот и я! – услышала она голос Хизер.

– Как ты быстро! – удивилась Кендис. – А я думала…

– Просто я точно знала, что мне нужно, – ответила Хизер и слегка порозовела. – Я… собственно говоря, я купила эту вещь для тебя.

– Что-что? – слегка растерявшись, Кендис безропотно взяла небольшой бумажный сверток, который протягивала ей Хизер. – Что ты имеешь в виду? Что значит – для меня?

– Это мой подарок, – сказала Хизер, серьезно глядя на нее. – Ты была очень добра ко мне, Кен, и ты… изменила всю мою жизнь. Если бы не ты, я бы… Словом, все сейчас было бы по-другому.

Кендис смущенно опустила глаза – ей было стыдно перед Хизер, которая понятия не имела о настоящих причинах, которые побудили ее быть доброй и щедрой. Если бы Хизер знала о том, что их дружба основывается на неспокойной совести, разве смотрела бы она на нее сейчас так приветливо и открыто?

Чувствуя глубочайшее отвращение к себе, Кендис вскрыла сверток. Внутри оказалась аккуратная бархатная коробочка, а в ней – изящная и тонкая серебряная ручка.

– Это, конечно, пустяк, – сказала Хизер извиняющимся тоном, – но мне показалось, она должна тебе понравиться. Ты сможешь писать ею свои статьи и интервью.

– Она мне очень, очень нравится! – воскликнула Кендис, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы. – Но, Хизер, ты не должна была…

– Это сущий пустяк по сравнению с тем, что я хотела бы для тебя сделать. – Хизер взяла руку Кендис в свою и крепко сжала. – Я ужасно рада, что встретилась с тобой в баре в тот день. И еще мне кажется, между нами происходит что-то… особенное. А ты как думаешь? Ведь мы с тобой знакомы всего несколько дней – учеба в школе, конечно, не в счет – а мне кажется, что у меня еще никогда не было подруги лучше тебя…

Тут Кендис не сдержалась и, шагнув вперед, порывисто обняла Хизер. Она была глубоко, по-настоящему тронута ее словами.

– Я знаю, твои старые подруги меня недолюбливают, – продолжала шептать ей на ухо Хизер. – Но… для меня это не имеет значения!

Слегка отстранившись, Кендис удивленно воззрилась на Хизер.

– Что ты хочешь сказать? Кто из моих подруг тебя недолюбливает? Почему?!

– Я не знаю, почему, только… Роксане, например, я определенно не нравлюсь. Но пусть это тебя не тревожит – я нисколько не обижаюсь. – Она слегка улыбнулась. – Каждый имеет право на свои симпатии и антипатии, Кен.

– Но ведь это ужасно! – нахмурилась Кендис. – Хотела бы я знать, в чем тут дело?! Обычно Роксана подходит к выбору друзей достаточно строго, однако она журналист-профессионал и умеет хорошо скрывать, если ей кто-то не нравится. Или, наоборот, подчеркнуть…

– Ну, мне-то Роксана совершенно ясно дала понять, что я ей не нравлюсь. – Хизер покачала головой. – Тогда, в редакции, она посмотрела на меня так… красноречиво, что у меня не осталось никаких сомнений. Впрочем, возможно, она просто ревнует тебя ко мне. В этом случае можно надеяться, что со временем все наладится. Ты, главное, не расстраивайся! – поспешно добавила Хизер, заметив озадаченное выражение лица Кендис. – Все это ерунда, мне не следовало тебе говорить… – Она снова улыбнулась – на этот раз виновато. – Давай поскорее купим платьице девочке Мэгги и пойдем наверх – там есть очень неплохой трикотаж для взрослых девочек. Я бы хотела, чтобы ты померила один костюм – мне кажется, он тебе подойдет.

– О'кей, – согласилась Кендис.

Они купили для Люсии прекрасное льняное платье с букетиками голубых незабудок на груди и попросили упаковать его в красивую оберточную бумагу. Все это время Кендис продолжала хмуриться.

– Послушай, Кен, я чувствую себя просто ужасно! – сказала Хизер, когда они уже шли к эскалатору. – Пожалуйста, не обращай внимания на все, что я тут наболтала. А еще лучше – забудь. – Она провела кончиком пальца по горестной складке на лбу Кендис. – Не думай об этом, дорогая! Наверное, я все-таки ошиблась.

Роксана лежала на диване в одной майке, с удовольствием слушая негромкую музыку и ловя краем уха доносящийся с кухни звон посуды – там что-то стряпал Ральф. Он всегда готовил им ужин – отчасти потому, что (как он сам утверждал) ему это нравилось, отчасти потому, что Роксана не отличалась особыми талантами в этой области (с этим были согласны оба). Как бы там ни было, именно с этими неспешными ужинами вдвоем – в особенности после занятий сексом – ассоциировалось у Роксаны понятие о счастье. Она и в самом деле считала эти минуты самыми счастливыми, так как именно у себя в кухне, за столом, ей лучше всего удавалось обмануть себя, убедить, что Ральф принадлежит ей и что они наконец-то живут вместе, как нормальная семейная пара.

Но в глубине душе Роксана понимала, что они никогда не были нормальной парой и, возможно, никогда не будут. Она даже знала, кто был в этом виноват. Себастьян – малыш Себастьян, который появился на свет, когда его уже никто не ждал. И хотя Ральф признавал, что своим рождением его младший сын обязан случайному стечению обстоятельств, для него Себастьян явился благословением, даром небес. Но главное, Себастьян был еще слишком мал. Всего десять лет. Если точнее, десять лет, пять месяцев и семь дней.

Возраст Себастьяна Оллсопа Роксана знала с точностью чуть не до минуты. Его старшие брат и сестра ее не интересовали – обоим было уже за двадцать, у каждого была своя семья, да и жили они отдельно от родителей. И только Себастьян все еще жил со своими отцом и матерью, бегал в школу, но до сих пор спал с игрушечным мишкой. Иными словами, он все еще нуждался в заботе и присмотре и (даже Роксана это понимала) был слишком мал, чтобы пережить родительский развод, не получив при этом глубокой психической травмы. «Я не подам на развод, пока ему не стукнет восемнадцати», – так однажды сказал ей Ральф после третьего стакана бренди. И Роксана не посмела возразить, хотя это означало, что ей предстоит ждать еще семь лет, шесть месяцев и три недели.

Кроме того, через семь лет ей должно было исполниться сорок.

А ведь были времена, когда фраза «Я делаю это ради детей», не раз слышанная от близких и дальних знакомых, ничего для нее не значила. Теперь же Роксане казалось, что эти слова выжжены у нее на сердце каленым железом. Ради детей – ради Себастьяна – это уже напоминало приговор. Ее приговор…

Роксана прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания. Когда они с Ральфом впервые танцевали вместе, Себастьяну было всего четыре. Он спокойно спал в своей кроватке и не знал, что как раз в это время чужая (и не очень симпатичная) тетя глядит в глаза его отцу и начинает понимать, что он нужен ей больше всего на свете.

И даже раздумывает о том, как бы половчее прибрать его к рукам.

Тогда Роксане было двадцать семь, а Ральфу – сорок шесть, и ничто в мире не казалось ей невозможным.

Да, это было шесть лет тому назад – в театре Барбикан, где Королевская шекспировская труппа ставила «Ромео и Джульетту». Два гостевых билета на премьеру, после которой должен был состояться прием, Ральфу прислали буквально в последнюю минуту, и он, не имея возможности пригласить жену, зашел в редакцию, надеясь найти себе попутчика. Роксана не только сразу же согласилась, но и не сумела скрыть своего энтузиазма. Ральфа это удивило. Как он впоследствии признавался, она всегда казалась ему глубоко рациональной и практичной, способной, но поверхностной, чуждой настоящим романтическим переживаниям. Но когда после финала пьесы Ральф повернулся к Роксане и увидел ее полные слез глаза, все еще устремленные на сцену, он был настолько поражен, что в его сердце шевельнулось какое-то странное, доселе неведомое чувство.

Впрочем, уже через минуту Роксана откинула волосы со лба, вытерла слезы и сказала в присущей ей неподражаемой манере: «Умираю от жажды! Как насчет того, чтобы угостить наемную работницу коктейлем?» Эти слова произвели на Ральфа впечатление едва ли не более сильное. Расхохотавшись, он пригласил Роксану и на прием.

Стоя в зале для презентаций, они пили шампанское с апельсиновым соком, обсуждали только что прошедшую премьеру и выдумывали разные забавные истории о других гостях, имевших неосторожность обратить на себя их внимание какой-нибудь примечательной деталью костюма или поведением. Потом ударил джаз, и в середине зала появились танцующие пары. Ральф колебался всего несколько секунд, прежде чем пригласить ее. И как только Роксана почувствовала его руки у себя на плечах и заглянула в его глаза, она сразу поняла, что отныне и навсегда он – ее судьба.

При воспоминании об этих минутах ее сердце снова – как и всегда – пронзила легкая, сладостная боль. Роксана знала, что никогда не забудет тот давний праздничный вечер, который стал одним из самых удивительных и чудесных в ее жизни. После первого танца Ральф ненадолго исчез, чтобы позвонить, но Роксана запретила себе даже думать о том, кому он звонил и что сказал. Потом Ральф вернулся к столику, за которым она сидела. Сев напротив, он посмотрел ей прямо в глаза и сказал негромко: «Мне бы хотелось уехать отсюда с тобой. В отель, например. Ты… не будешь против?»

Несколько мгновений Роксана молча смотрела на него, потом решительно опустила на стол бокал с очередной порцией «шипучки».

Она хотела разыграть свою роль не спеша, с достоинством, до конца сохраняя сдержанность, но стоило ей оказаться с ним в такси, как она почувствовала, что ее переполняет желание, сравнимое по силе только с тем желанием, которое выражал его взгляд. Их губы встретились, и Роксана не без юмора подумала: «Эге, я, кажется, целуюсь с боссом! Теперь меня ожидает продвижение по службе». Но в глубине души она знала, что это не так и что все происходящее слишком серьезно. А когда их поцелуй стал глубже, Роксана и вовсе потеряла всякую способность не только шутить, но и смотреть на вещи трезво.

Эта способность вернулась к ней только на следующее утро, когда она проснулась в отеле «Парк-Лейн» в одной постели со своим новым любовником, который был старше ее на девятнадцать лет.

– Бокал вина? – услышала Роксана его голос над самым ухом и, открыв глаза, увидела склонившееся над ней лицо Ральфа.

Он смотрел на нее с такой любовью, что она не сразу нашла, что ответить, и переспросила:

– Вина?

– Да, вина. Я захватил с собой бутылку шампанского, нужно только его открыть.

– Пожалуй, но только если оно достаточно холодное. Терпеть не могу теплое шампанское.

– Думаю, оно успело охладиться. Когда мы приехали, я положил его в морозильник.

– В таком случае оно наверняка превратилось в лед, и нам придется его грызть, – предположила Роксана, садясь на кровати. – Но все равно тащи его сюда!

Ральф вышел в гостиную и через пару минут вернулся с двумя бокалами шампанского, которое действительно едва не превратилось в лед. Во всяком случае, оно было настолько холодным, что у Роксаны заломило зубы.

– Твое здоровье! – провозгласила она, делая из бокала крошечный глоток. – Кстати, почему ты не на работе?

– Нет, сегодня мы пьем за тебя. – Ральф наполовину осушил свой бокал и, отставив его в сторону, уютно потянулся. – На утро у меня была назначена встреча с главным бухгалтером, но я решил никуда не ходить – дело того не стоит.

– Ага, понятно. – Роксана отпила еще глоток. – Ну и лодырь же ты!

По губам Ральфа скользнула легкая улыбка, он устроился в кресле поудобнее, и Роксана посмотрела на него внимательнее. То, что она увидела, ей не очень понравилось.

– Беру свои слова назад, – сказала она и нахмурилась. – Ты выглядишь совершенно измотанным.

– Просто слишком поздно лег вчера, – ответил Ральф, закрывая глаза.

– Ах так?! – воскликнула Роксана, сразу приободрившись. – В таком случае на мое сочувствие можешь не рассчитывать!

Кендис выпила еще вина и оглядела переполненный ресторан при супермаркете.

– Ну и ну! – воскликнула она. – Никогда бы не подумала, что вечером здесь может быть столько народа.

Хизер рассмеялась:

– Разве ты никогда не ходила по магазинам вечером?

– Конечно, ходила, но… Мне и в голову не приходило, что из этого можно сделать настоящую вечеринку. А здесь… здесь просто праздничная атмосфера! Можно подумать, все эти люди пришли сюда для того, чтобы спрыснуть удачную покупку, как мы.

– Или просто пообщаться, – вставила Хизер.

– Да. – Кендис задумчиво кивнула и отпила из бокала еще вина. – Знаешь, надо будет поговорить с Джастином – из этого может выйти неплохой материал для нашего журнала. Надо будет только подготовиться как следует: взять у людей пару-тройку интервью, сделать фотографии…

– Хорошая идея. Мне нравится. – Хизер сделала глоток из своего бокала. Перед ней на столе лежала картонная карточка меню и забытая официантом шариковая ручка. Машинально Хизер подобрала ее и принялась вертеть в пальцах, потом стала рисовать на оборотной стороне меню смешных лупоглазых человечков, похожих не то на телепузиков, не то на кальмаров с признаками базедовой болезни.

Кендис с интересом за ней наблюдала, чувствуя, как у нее начинает приятно шуметь в голове. И было отчего. Ожидая, пока освободится столик, они выпили в баре по порции джина с тоником и полбутылки вина. Кендис пила быстрее, чем Хизер, к тому же она с обеда ничего не ела – только пила кофе, – а на пустой желудок вино подействовало сильнее.

– Странно, – неожиданно сказала Хизер, поднимая на нее взгляд. – Мы так быстро подружились, а ведь ни ты, ни я ничего друг о друге толком не знаем.

– Это верно, – усмехнулась Кендис. – А что бы тебе хотелось узнать?

– Расскажи мне о Джастине, – попросила Хизер после небольшой паузы. – Он тебе все еще нравится?

– Нет! – решительно сказала Кендис и тут же рассмеялась. – То есть я хотела сказать, что готова терпеть его в качестве редактора, но я… я не испытываю к нему никаких особенных чувств. Теперь мне кажется – то, что между нами было, просто ошибка.

– Правда? – небрежно поинтересовалась Хизер.

– Честное благородное слово! – воскликнула Кендис и попыталась приложить руку к сердцу, но едва не смахнула на пол бокал. – Знаешь, когда мы впервые познакомились, он произвел на меня очень приятное впечатление. Умный, образованный, просто приятный человек… Но я довольно быстро поняла, что заблуждалась. Стоит только как следует прислушаться к тому, что он говорит, сразу становится понятно, что Джастин совсем не такой. Ведь в девяносто пяти случаях из ста он несет совершенную чушь, а остальные пять процентов добирает общими словами, которые ровно ничего не значат. – Она осушила свой бокал и, отставив его подальше от края стола, добавила решительно: – По-моему, ему просто очень нравится слышать звук собственного голоса.

– А кроме него? Неужели у тебя никого нет на примете?

– Сейчас – нет, – ответила Кендис почти радостно. – И я ни капли не комплексую по этому поводу!

Возле столика появился официант. Он зажег стоявшую между ними свечу и стал расставлять по скатерти приборы. Дождавшись, пока он уйдет, Хизер спросила:

– Значит, мужчины для тебя не очень важны?

– Не знаю, – честно ответила Кендис. – Думаю, что когда на горизонте появится Тот-Самый-Единственный, он будет для меня всем. Но сейчас – нет… То есть я хочу сказать – я вовсе не теряю рассудок, когда вижу существо в брюках.

Хизер взяла бутылку и в очередной раз наполнила оба бокала. Потом она посмотрела на Кендис, и ее глаза странно сверкнули.

– В таком случае, что же важно для тебя сейчас? – спросила она каким-то напряженным голосом. – Чем ты дорожишь больше всего?

– Чем? – повторила Кендис, разглядывая свой бокал. – Право, я не задумывалась… Своими родными, наверное, хотя, если говорить откровенно, в последнее время мы с матерью не особенно близки. Ну, и, подругами, конечно… в особенности Роксаной и Мэгги.

– Да, – кивнула Хизер. – Дружба – это действительно очень важно.

– Еще мне нравится моя работа, – припомнила Кендис. – Я люблю журналистику, она значит для меня очень много.

– Работа, но не деньги? – уточнила Хизер.

– Нет, конечно, нет! Деньги для меня не особенно важны. То есть важны, разумеется, но не очень. Я хочу сказать – я не какая-нибудь материалистка… – Кендис снова пригубила вино. – Я вообще терпеть не могу жадин. И бесчестных людей тоже.

– А себя ты считаешь хорошим человеком? Прости, что я спрашиваю, но мне это очень любопытно.

– Я стараюсь быть хорошим человеком. – Кендис смущенно улыбнулась и поставила бокал на стол. – И мне кажется, это у меня получается. Но не потому что я сама такая замечательная, а потому что меня окружают добрые, честные люди. Рядом с такими людьми очень просто быть хорошей.

Она немного помолчала, разглядывая изрисованную Хизер карточку меню, потом спросила:

– А ты, Хизер? Что нравится тебе, чем ты дорожишь?

Последовала еще одна пауза, во время которой выражение лица Хизер странно и непостижимо менялось. Кендис показалось, что она видит в ее глазах горечь, разочарование, даже злобу, но это, конечно, было не так. Кендис решила, что во всем виновато ее слишком живое воображение, к тому же подогретое вином.

– Я научилась ничего не любить и ничем не дорожить, – ответила наконец Хизер. – Потому что когда теряешь что-то очень дорогое – а происходит это, как правило, внезапно, – тебе бывает очень больно. Только что у тебя было все, и вдруг – ничего. – Хизер щелкнула пальцами. – Просто раз – и нету!..

Кендис почувствовала, как в ней снова просыпается острое ощущение вины. Ей очень хотелось продолжить этот разговор и, быть может, в конце концов даже рассказать Хизер всю правду о себе и своем отце.

– Знаешь, – начала она неуверенно, – я никогда… никогда…

– А вот и наш ужин несут! – перебила Хизер, показывая куда-то за спину Кендис. – Слава богу, я уж думала, мы здесь с голода помрем.

Отправив в рот последнюю порцию спагетти, Роксана положила вилку и вздохнула. Она сидела напротив Ральфа за своим крошечным кухонным столом, покрытым расшитой льняной скатертью. Верхний свет не горел, а из гостиной доносился приглушенный голос Эллы Фицджералд.

– Это было дьявольски вкусно, – заявила Роксана, шутливо прижимая ладони к животу. – А ты почему не ешь?

– Если хочешь, можешь доесть.

Ральф пододвинул к ней свою почти нетронутую тарелку, и Роксана, слегка сдвинув брови, снова вооружилась вилкой.

– Аппетита нет? – спросила она. – Или похмелье все еще дает о себе знать?

– Что-то вроде того, – ответил Ральф небрежно.

– Ладно, если я лопну – ты будешь отвечать! – предупредила Роксана. – Выбросить такую вкуснятину я просто не могу – это выше моих сил. Знаешь, когда я уезжаю в очередную командировку, мне очень не хватает твоих спагетти. Даже когда я была в Италии, которая, как известно, является родиной макарон, я не ела там ничего подобного.

– По-моему, ты мне льстишь, – заметил Ральф. – Любой шеф-повар в любом приличном ресторане способен приготовить спагетти в тысячу раз лучше.

– А вот и нет! – с горячностью возразила Роксана, отправляя в рот очередную порцию макарон. – Они там слишком увлекаются специями. Что написано в рецепте, то они и кладут, а ты подходишь к делу творчески. В твоих спагетти перца и томата ровно столько, сколько нужно – не больше и не меньше.

Роксана быстро расправилась с остатками спагетти и, покачиваясь на задних ножках стула, поднесла к губам бокал с вином.

– И вообще, – добавила она, – я хотела бы, чтобы ты приходил ко мне каждый вечер, чтобы готовить «спагетти по-оллсопски». И то, что ты этого не делаешь, я считаю проявлением твоего крайнего эгоизма!

– Да, ты права, я – эгоист, – согласился Ральф. – Во всяком случае, к тебе я отношусь крайне эгоистично. Я хотел бы, чтобы ты принадлежала только мне одному, поэтому специально кормлю тебя спагетти. От них ты растолстеешь так, что не будешь пролезать в дверь и не сможешь никуда выходить из квартиры.

– Почему это я не должна выходить из квартиры? – подозрительно прищурилась Роксана.

– Потому что по улицам рыщут алчные, голодные мужчины, которые живо умыкнут такое сокровище, как ты, стоит мне только на минуточку отвернуться.

Роксана негромко рассмеялась и отпила еще глоток вина.

– Нет, ты не эгоист, – сказала она убежденно. – И вообще, я просто пошутила. Отличное вино, между прочим.

– Да, неплохое, – согласился Ральф, после чего оба замолчали. Некоторое время никто не произносил ни слова, потом Ральф обронил небрежно: – Скажи, ты никогда не загадывала, где ты будешь, скажем, ровно через год? Ну, чем ты будешь заниматься и так далее?..

– Почему ровно через год? – удивилась Роксана, чувствуя, как ее сердце начинает биться быстрее. – Что за срок такой?!

– Ну, через три года, – поправился Ральф, экспансивно взмахнув рукой. – Через год, через три, через пять…

– Ты что, собираешься предложить мне новую работу? – осведомилась Роксана.

– Да нет, я просто интересуюсь. – Ральф слегка пожал плечами.

– Никогда об этом не думала.

Роксана отпила еще глоток вина, надеясь, что оно поможет ей сохранить спокойствие. Отчего-то ей вдруг стало очень не по себе. По обоюдному молчаливому согласию они с Ральфом никогда не говорили о будущем, никогда не касались тех сторон жизни, одно упоминание о которых могло причинить обоим боль. Обычно они разговаривали о работе, о новых фильмах, о путешествиях. Изредка они сплетничали о коллегах или о нижнем соседе Роксаны, который казался обоим в высшей степени подозрительным: Роксана уверяла, что он – колумбийский мафиози-наркоторговец, Ральф же был уверен, что он – русский шпион, и собирался взять у него интервью для «Лондонца» («Скажите, как вы находите лондонские туманы? Не скучаете ли по московским снегам и медведям?»). Изредка они вместе смотрели по телевизору дубовые американские сериалы и, давясь от смеха, обсуждали неумелую игру актеров, но даже когда на экране появлялся неверный супруг, изменяющий жене с коллегой по работе, они никогда не заговаривали о собственном положении.

Правда, давным-давно – в самом начале их отношений – Роксана чуть не со слезами просила Ральфа рассказать ей что-нибудь о жене, о семье, о его жизни вдали от нее. Каждый раз, когда он уходил, Роксану буквально трясло от горя и унижения. Бывало, она бросала ему самые страшные обвинения, ставила ультиматумы, но все было тщетно. Прошло порядочно времени, прежде чем она научилась вести себя так, словно каждый вечер засыпала в его объятиях. Это был просто инстинкт самосохранения, способ защитить себя от разочарований и боли. Благодаря такому самообману у Роксаны появлялось ощущение, будто из них двоих именно она ставит условия, а для нее это всегда было очень важно.

Подняв голову, Роксана увидела, что Ральф все еще ждет ответа, и лицо его при этом было таким, что она с трудом подавила дрожь внезапного и необъяснимого страха. Взгляд Ральфа был пристальным, сверлящим, словно от ее ответа зависела его жизнь.

Стараясь выиграть время, Роксана отпила еще глоток вина, потом поправила волосы и беспечно улыбнулась.

– Через год? – повторила она. – Что ж, если бы я могла оказаться, где захочу, я выбрала бы пляж где-нибудь на побережье Карибского моря. И, разумеется, чтобы рядом был ты.

– Рад это слышать, – ответил Ральф, и его губы дрогнули в улыбке.

– А еще мне бы хотелось, – мечтательно добавила Роксана, – чтобы, кроме тебя, рядом оказалось штук десять официантов в белых тужурках, готовых незамедлительно исполнить любое наше желание, любой каприз. Они бы подавали нам еду и напитки, рассказывали забавные истории, но главное – они должны мгновенно исчезать, как только мы захотим остаться наедине с морем и закатом.

Отпив еще глоток из бокала, Роксана снова посмотрела на Ральфа. Ее сердце отчаянно билось. «Понимает ли он, – подумалось ей, – что я только что описала идеальный медовый месяц?»

Ральф продолжал смотреть на нее, и лицо у него было таким, какого Роксана еще никогда у него не видела. Внезапно он взял ее за руки и поднес их к губам.

– Что ж, ты этого заслуживаешь, – сказал он хрипло. – Ты заслуживаешь всего, чего бы ни пожелала!

Роксана почувствовала, как у нее перехватило горло. Она хотела что-то сказать, но Ральф не дал ей вымолвить ни слова.

– Мне очень жаль… Прости меня за все, Роксана, – пробормотал он. – Когда я думаю обо всем, что тебе пришлось пережить из-за меня, я…

– Не надо извиняться и не надо ни о чем жалеть, – мягко возразила Роксана и несколько раз моргнула, чтобы избавиться от набежавших на глаза слез.

Перегнувшись через стол, она прижала к себе голову Ральфа и стала целовать его глаза, щеки, губы, которые тоже оказались мокрыми, солеными от слез.

– Я люблю тебя… – прошептала Роксана, чувствуя, как на нее накатывает волна жгучего, горького счастья. – Я люблю тебя, Ральф, и мы вместе. Это главное. На самом деле мне ничего больше не нужно.

Глава 9

Главный корпус больницы – внушительное здание в викторианском стиле – располагался в центре ухоженного парка. Был первый день апреля, светило яркое солнце, и деревья, очнувшиеся от зимней спячки каких-нибудь пару недель назад, уже щеголяли в свежих, ярко-зеленых нарядах.

Выбравшись из такси, Роксана огляделась по сторонам и рассмеялась.

– Что тебя так развеселило? – поинтересовалась Кендис.

– Как это похоже на Мэгги! Несомненно, она выбрала самую красивую больницу в здешних краях. Ты только погляди – это не парк, а просто картинка! Я уверена, что наша Мэгги ни за что не стала бы рожать в лондонской больнице. Там все так мрачно – особенно по сравнению с этим!..

– Да, ты права, здесь очень красиво, – согласилась Кендис, останавливаясь перед столбом со стрелками-указателями. – «Родильное отделение», – прочла она. – Нам туда?

– Можешь, конечно, сходить в родильное отделение, если тебе интересно. – Роксана чуть заметно вздрогнула. – Что касается меня, то я предпочитаю оставаться в блаженном неведении.

– «Так где же нам ее искать?» – растерянно спросила Кендис. – Ничего не понимаю…

– Ладно, идем. Лучше кого-нибудь спросим, – нетерпеливо бросила Роксана и решительно зашагала вперед.

В просторном приемном покое они обратились к дежурной медсестре, которая тут же ввела имя и фамилию Мэгги в компьютер.

– Миссис Дрейкфорд лежит у нас в «Голубом крыле», – с улыбкой сказала она. – По этому коридору до конца, а там на лифте на пятый этаж.

Поблагодарив дежурную, подруги отправились по указанному коридору.

– Терпеть не могу больничный запах, – поморщилась Кендис, разглядывая выкрашенные светло-бежевой краской стены. – Если уж рожать, то лучше дома, чем в больнице.

– Ну да, – подхватила Роксана. – Ты у нас непременно будешь рожать в ванне – под звуки флейт и при свете ароматизированных свечей.

– Да нет! – Кендис рассмеялась. – Вряд ли. Просто я бы предпочла, чтобы это происходило дома, а не в какой-нибудь больнице, где все пропахло дезинфицирующими средствами и лекарствами.

– Если у меня когда-нибудь будет ребенок, – сухо сказала Роксана, – я попрошу, чтобы мне сделали кесарево сечение. И желательно под общим наркозом – чтобы заснуть и ничего не чувствовать. А разбудить можно, когда ребенку уже стукнет лет пять. Кажется, в этом возрасте они уже не пачкают пеленки…

Войдя в лифт, Кендис нажала кнопку пятого этажа.

– Знаешь, Рокси, мне что-то не по себе, – сказала она. – Как-то все это необычно…

– Я тоже нервничаю, – призналась Роксана после небольшой паузы. – Вероятно, это потому, что одна из членов нашего коктейль-клуба наконец-то выросла и стала взрослой женщиной. Для Мэгги начинается настоящая жизнь, и сейчас нам предстоит воочию увидеть, что это такое.

Кендис внимательно посмотрела на нее.

– Знаешь, ты выглядишь немного усталой, – заметила она. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Я чувствую себя отлично, – немедленно ответила Роксана, решительным жестом отбросив назад волосы. – Как, впрочем, и всегда.

Но когда лифт остановился на пятом этаже, Роксана украдкой бросила взгляд на свое отражение в стекле кабины и подумала, что Кендис права. Она действительно выглядела усталой. После их с Ральфом последнего свидания Роксана обнаружила, что ей стало трудно засыпать. Ложась в кровать, она подолгу ворочалась, не в силах не думать об их разговоре и о том, что он мог означать. Его непонятные вопросы, туманные намеки разбудили в ней надежду, хотя Ральф не сказал ничего определенного. Он ничего не обещал и вообще старательно делал вид, будто шутит, однако Роксана сразу почувствовала, что за его вопросом о том, что она будет делать через год, стоит нечто очень важное.

Теперь, мысленно возвращаясь к их последнему свиданию, Роксана осознала, что Ральф был каким-то другим, не таким, как всегда. Что-то в нем изменилось – он смотрел на нее как-то по-особенному, и слова его звучали так странно…

Когда они прощались, Ральф крепко обнял ее и, не говоря ни слова, долго не выпускал из своих объятий. Эта сцена была очень похожа на прощание, и Роксане вдруг стало страшно, но она тут же прогнала от себя тревожные мысли. Ей было ясно одно: Ральф готовится принять самое важное и самое трудное решение в своей жизни.

Она знала, что торопить его нельзя, что подобные решения не принимаются вот так, с бухты-барахты, однако и ей тоже приходилось нелегко. Отсутствие уверенности в завтрашнем дне иногда становилось непереносимым, и Роксана ничего так не желала, как обрести наконец ясную перспективу на будущее.

«Впрочем, – тут же подумала она, – в этом отношении Ральф, похоже, страдал не меньше». Теперь Роксана припомнила, что в последнее время он выглядел усталым, измотанным, словно его не отпускало некое внутреннее напряжение. Буквально на днях она видела Ральфа в редакции и была неприятно поражена, заметив, что элегантный костюм, который ей всегда так нравился, висит на нем мешком. Ральф явно похудел, и Роксана невольно вздрогнула, представив, в каком аду ему приходилось жить.

Но ведь Ральф не мог не понимать, что стоит ему принять решение, и ад кончится – настанут блаженные, счастливые дни вдвоем!

И снова Роксана ощутила, как просыпается в ней робкая надежда. Она, однако, не позволила себе поддаться ей и сделала все, чтобы взять себя в руки. Лучше, чем кто бы то ни было, Роксана понимала – ей нельзя расслабляться, нельзя надеяться. Хотя бы ради себя самой она обязана была вернуться к жесткой самодисциплине, которая одна поддерживала ее все это время. Но это было нелегко – особенно теперь. Ведь впервые после шести лет, на протяжении которых ее любовь питалась буквально крохами, Роксана заметила в Ральфе перемену. И она просто не могла не думать о ней, не фантазировать, не надеяться. Да и кто на ее месте смог бы? Бывали минуты, когда Роксана почти не сомневалась: в ближайшее время Ральф уйдет от жены, и они смогут наконец наслаждаться друг другом без помех. Долгая, суровая зима закончится, на небосвод выйдет теплое, ласковое солнце, и для них двоих жизнь начнется заново. Они заживут своим домом. Быть может, у них даже будут…

«Стоп, хватит!» – оборвала себя Роксана. Даже в воображении она не должна заходить так далеко. Нужно сдерживать себя – ведь, в конце концов, Ральф еще ничего ей не сказал. Все, что она думала, чувствовала, было только ее догадками, предположениями, теми же надеждами. Но, с другой стороны, должен же вчерашний странный разговор что-нибудь значить? Вот и Ральф сказал, что она заслуживает счастья… Да, черт возьми, заслуживает! В особенности после всего, что ей пришлось пережить по его милости.

Почувствовав, как ею овладевают обида и гнев, Роксана снова одернула себя. Эти эмоции были для нее чем-то новым и старым одновременно. Прежде Роксана об этом не задумывалась, и лишь в последние дни, когда она позволила своему воображению ненадолго унестись в страну надежд, ей вдруг стало ясно, что у ее мечты о счастье с Ральфом всегда была своя оборотная, темная сторона. Гнев и чувство обиды, которые она успешно подавляла на протяжении шести лет, проснулись вместе с надеждой и напомнили Роксане о том, как все шесть лет она только и делала, что страдала от одиночества, ждала, надеялась и снова ждала. Те редкие моменты счастья, которые им удавалось урвать, не решали проблемы, напротив – делали ее еще острее. Шесть лет по любым меркам – слишком долгий срок. И иногда Роксане казалось, что ей подписан пожизненный приговор почти без надежды на помилование…

Двери лифта с шипением отворились, и Кендис улыбнулась Роксане.

– Ну вот, наконец-то приехали, – сказала она. – Идем.

– Идем, – резко выдохнув воздух, ответила Роксана. На площадке они сразу увидели дверь, окрашенную в голубой цвет. За ней оказался еще один короткий коридор со столиком дежурной акушерки.

– Вы в гости? – приветливо спросила она и улыбнулась.

– Да, – кивнула Роксана. – Нам нужна Мэгги Филипс.

– Она же теперь Дрейкфорд! – напомнила Кендис. – Мэгги Дрейкфорд.

– Пожалуйста, проходите в палату. Миссис Дрейкфорд лежит в дальнем углу у окна.

Переглянувшись, Кендис и Роксана вошли в просторную светлую палату, разгороженную легкими ширмочками на боксы, так что посередине оставался широкий проход. Мэгги занимала самый последний бокс. Сидя на кровати, она прижимала к груди крошечного, туго спеленатого ребенка и показалась подругам одновременно и знакомой и незнакомой. Некоторое время никто из троих не произносил ни слова. Наконец Мэгги широко улыбнулась и, повернув девочку лицом к Роксане и Кендис, сказала:

– Познакомься со своими подругами по коктейль-клубу, Люсия!

Мэгги чувствовала себя бодрой и отдохнувшей: предыдущей ночью она отлично выспалась. Глядя, как подруги осторожно приближаются к кровати, Мэгги вдруг подумала, что это, должно быть, и есть настоящее счастье. А что нужно человеку для счастья, особенно если этот человек – молодая мать? Просто хотя бы раз выспаться как следует, только и всего!..

Первые четыре ночи были для Мэгги настоящим адом. Часами она лежала в темноте, не в силах расслабиться: ведь Люсия в любой момент могла проснуться и закричать. Когда сон все же одолевал ее и Мэгги начинала задремывать, малейший шорох, донесшийся из колыбельки, заставлял ее подскакивать на постели. Один раз ей все же удалось заснуть по-настоящему, но уже минут через двадцать она услышала громкий плач, в панике вскочила… и обнаружила, что Люсия спит как ни в чем не бывало. Плакал совсем другой ребенок, но Мэгги от этого было нисколько не легче – ведь он мог в любую минуту разбудить ее дочь – и она до утра лежала в напряженном ожидании.

На пятую ночь – часа в два или в начале третьего – Люсия внезапно расплакалась без всякой видимой причины. Она отказалась от груди, протестующе закряхтела, когда Мэгги попыталась положить ее на кровать рядом с собой, и пронзительно завизжала, когда доведенная до отчаяния мать попыталась спеть ей колыбельную. Этот кошмар продолжался минут пятнадцать, после чего за ширму заглянула пожилая дежурная акушерка, которую Мэгги еще никогда не видела. Укоризненно покачав головой, она сказала, обращаясь к Люсии:

– Юная леди, ведите себя потише, будьте так любезны! Вашей маме необходимо поспать.

Услышав эти слова, Мэгги от удивления едва не уронила ребенка. Она ожидала упреков или лекции о вреде нерегулярного кормления, однако акушерка, повнимательнее вглядевшись в ее лицо, лишь снова покачала головой и вздохнула.

– Это никуда не годится, милочка. Вы совсем зеленая.

– Я действительно немного устала, – ответила Мэгги несчастным голосом.

– Вам необходимо поспать, – решительно сказала акушерка. – Если хотите, я могу отнести вашего ребенка в детскую.

– В детскую? – переспросила Мэгги. О существовании какой-то там «детской» она слышала впервые.

– Ну да, – кивнула акушерка. – Там за вашей девочкой присмотрят, а вы тем временем отдохнете. А утром, когда ее надо будет кормить, ее снова принесут.

От переполнявших ее чувств Мэгги едва не разрыдалась.

– О, спасибо!.. Огромное вам спасибо, Джоан! – воскликнула она, с трудом разобрав в полутьме надпись на нагрудном значке акушерки. – А Люсии… не будет там плохо?

– Нет, что вы! – уверенно ответила Джоан. – Спите и ни о чем не беспокойтесь – завтра утром вы снова увидите свое сокровище.

Как только Джоан вышла, унося с собой вопящую Люсию, Мэгги мгновенно провалилась в сон – такой глубокий и спокойный, каким она не спала, наверное, никогда в жизни. Проснулась она в начале седьмого, чувствуя себя почти отдохнувшей, а вскоре принесли и Люсию, которая впервые со дня своего рождения поела с аппетитом и без капризов.

С тех пор Джоан заходила к ней каждую ночь, и Мэгги – правда, не без чувства вины – отдавала ей дочку.

– Не нужно терзаться, милочка, – сказала ей однажды акушерка. – Вам необходимо спать, иначе у вас пропадет молоко. Люсия – здоровая девочка, поэтому кормление по часам не может ей повредить. А что касается этих новомодных теорий относительно того, что детей, мол, нужно кормить тогда, когда они захотят, то я в них не верю. – Тут акушерка сурово нахмурилась. – Быть может, для ослабленных малышей это и хорошо, но для нормальных детей… Я знала одну мамашу, которая раскормила свою дочь до такого безобразного состояния, что врачам пришлось принимать меры…

– Неужели таким маленьким делают липосакцию?! – ужаснулась Мэгги.

– Ну что вы, конечно, нет. Просто пришлось ограничить частоту кормлений, пока девочка не пришла в норму. Некоторые думают, что толстый ребенок – здоровый ребенок, но это не так. – Джоан снова покачала головой. – Впрочем, это было еще в те времена, когда молодых мам держали в больнице по две недели. Теперь их отправляют по домам через два дня – через два, подумайте только! Естественно, матери начинают кормить их как попало – вот откуда в стране столько взрослых, у которых проблемы со здоровьем. Вас бы тоже давно выписали, если бы не желтушка. Ну а раз вам придется пробыть у нас несколько дольше обычного, нет никакого смысла загонять себя в гроб. Да и кормление по расписанию пойдет девочке только на пользу.

Однако, несмотря на все эти заверения, Мэгги продолжала чувствовать себя виноватой. Она считала, что должна быть со своим ребенком двадцать четыре часа в сутки, во всяком случае, так было написано в той брошюре, которую она читала. Систему, которой придерживалась Джоан (кормление строго по часам, разлучение новорожденных с матерями и т. д. и т. п.), в этой брошюре называли устаревшей и даже вредной. Современная медицина утверждала, что новорожденный младенец понимает и чувствует гораздо больше, чем считалось прежде, поэтому разлука с матерью может вызвать у него стрессовое состояние и даже самый настоящий невроз. В целом Мэгги была согласна с этим утверждением; ей просто не приходило в голову, что издерганная, не выспавшаяся мать является для ребенка едва ли не большим источником стресса. Поэтому она продолжала ощущать себя никуда не годной матерью, не способной ухаживать как следует за своим единственным ребенком. Но и обходиться без сна Мэгги тоже не могла, поэтому рассказывать Джайлсу и Пэдди о том, что их крошка воспитывается по старой системе, она не спешила.

Приветливо улыбнувшись Кендис и Роксане, Мэгги сказала:

– Проходите, девочки, садитесь. Я ужасно рада вас видеть!

– Мы тоже очень рады видеть тебя, Мэг. Кстати, ты прекрасно выглядишь.

Роксана обняла подругу, обдав ее ароматом изысканных духов. Потом она присела на край кровати, непринужденно скрестив ноги, и Мэгги не без зависти подумала о том, что Роксана выглядит, как всегда, очаровательно. Сейчас она была похожа на изящную птицу-колибри, присевшую на ветку над головами двух деревенских крякв. Еще совсем недавно Мэгги надеялась, что сама она сразу же после родов обретет прежнюю фигуру и сможет носить свои старые, любимые вещи, однако на деле все оказалось не так. Ее бедра и живот оставались безобразно толстыми и дряблыми, а о том, чтобы делать какие-то упражнения, она пока и помыслить не могла.

– Ну что, Мэг? – проговорила Роксана, окидывая взглядом цветастые пластиковые ширмочки. – Давай, рассказывай, действительно ли материнство так прекрасно, как о нем говорят.

– Да, в общем, ничего, – усмехнулась Мэгги. – Правда, по сравнению с вами я чувствую себя старой развалиной, и все же…

– Какая она милая! – перебила Кендис, которая все это время с интересом рассматривала спящую Люсию. – И она совсем не выглядит больной.

– Она и не больна, – возразила Мэгги. – Желтуха у новорожденных – явление обычное, просто нужно время, чтобы все прошло.

– А можно мне ее подержать? – спросила Кендис, протягивая руки, и Мэгги осторожно передала ей Люсию.

– Какая она легонькая! – выдохнула Кендис.

– Надо признать, девочка в самом деле очень удалась, – заметила Роксана. – Мне почти захотелось иметь такую же.

– Ну, это было бы настоящее чудо! – рассмеялась Мэгги.

– Хочешь подержать? – предложила Кендис Роксане, и та в комическом страхе закатила глаза.

– Ну, если это обязательно…

На самом деле за свою жизнь Роксана Миллер передержала на руках, наверное, целый батальон детей – детей, принадлежавших другим людям. Должно быть, поэтому маленькие пищащие комочки не возбуждали в ней никаких чувств, кроме скуки и легкой брезгливости. Роксана никогда не сюсюкала над младенцами и, как правило, не позволяла себе думать о том, была ли подобная реакция вызвана ее природной холодностью, или это срабатывал защитный инстинкт, который выработался в ней с годами.

Но теперь, глядя на крошечное личико спящей дочери Мэгги, Роксана вдруг почувствовала, что ее оборона трещит по всем швам. Неожиданно на нее нахлынули мысли и чувства, каких она никогда прежде не допускала. Ей вдруг отчаянно захотелось иметь такую же дочку! На самом деле захотелось, без дураков…

Эта мысль напугала ее и вместе с тем наполнила душу каким-то странным восторгом. Наверное, она бы тоже смогла… Да! Несомненно!

Закрыв глаза, Роксана почти непроизвольно вообразила, будто держит на руках своего ребенка. Своего и Ральфа. Она держит младенца, а Ральф с любовью заглядывает ей через плечо. Эта картина была такой отчетливой и яркой, что от вновь вспыхнувшей надежды у Роксаны закружилась голова. От надежды и от страха.

Тут Роксана опомнилась. Она снова вступила на запретную территорию, снова позволила своему воображению унестись в будущее, о котором не разрешала себе даже думать. А все почему? Только потому, что Ральф один раз странно на нее посмотрел и задал пару необычных вопросов? Нужно было быть круглой дурой, чтобы строить воздушные замки на столь шатком основании. Но и не мечтать Роксана была не в силах.

– Ну, что скажешь, Рокси? – спросила Мэгги, с улыбкой глядя на нее.

Вздрогнув, Роксана открыла глаза и еще несколько секунд смотрела на безмятежно-спокойное личико девочки, потом с тщательно разыгранной небрежностью повела плечами.

– Она мне нравится. Впрочем, все еще может измениться. Если ей, например, придет в голову меня описать, я, пожалуй, передумаю.

– Давай я ее возьму.

Мэгги улыбнулась, а Роксана почувствовала, как ее сердце болезненно сжалось. Но она быстро справилась с собой.

– Иди-ка лучше к мамочке, – проговорила она, возвращая ребенка подруге.

– Кстати, Мэгги, это тебе! – спохватилась Кендис, весьма своевременно вспомнив о цветах, которые она положила на пол. – Я знаю, тебе надарили уже, наверное, целую гору букетов, и все же…

– Да, у меня было много цветов, но их пришлось выбросить, – сказала Мэгги. – Цветы почему-то не любят, когда их кладут на пол, а потом наподдают ногами.

– О, Мэгги, прости, я не хотела…

– Я знаю. – Мэгги улыбнулась. – Я просто шучу. Очень красивые цветы, Кен, спасибо.

Кендис огляделась по сторонам.

– А ваза у тебя есть?

– Только ночная. Впрочем, нужно спросить у дежурной – может быть, у нее есть что-нибудь более подходящее.

– Хорошо, я сейчас схожу.

Кендис положила букет на кровать и вышла. Оставшись вдвоем, Роксана и Мэгги улыбнулись друг другу.

– Ну а как ты? – негромко спросила Мэгги, осторожно проведя кончиком пальца по щеке дочки.

– О, лучше всех, – ответила Роксана. – Жизнь продолжается, так что…

– А что твой Многодетный Мистер Женатик? – осторожно поинтересовалась Мэгги.

Роксана притворно вздохнула:

– Он все еще женат.

Обе рассмеялись, и Люсия недовольно закряхтела.

– Впрочем, – не удержалась Роксана, – не исключено, что скоро кое-что изменится.

– Правда?! – удивилась Мэгги. – Ты серьезно, Рокси?

– Кто знает? – Роксана улыбнулась. – Быть может, когда-нибудь вы придете сюда навещать меня.

– Ты хочешь сказать, мы наконец-то его увидим?

– О, этого я не гарантирую. – Глаза Роксаны заблестели. – Я слишком привыкла хранить свой маленький секрет. Впрочем, все возможно… Но давай не будем пока об этом говорить.

Мегги внимательно посмотрела на подругу, но спрашивать ни о чем не стала.

– Мне, наверное, следовало бы угостить вас чашечкой чая, – вдруг забеспокоилась она. – Но я, право, не знаю… В комнате отдыха есть электрический чайник, но у меня только одна чашка. Правда, можно было бы попросить у кого-нибудь…

– Я думаю, не стоит, – поспешно перебила Роксана, которую перспектива пить плохо заваренный чай из чужих чашек не на шутку испугала. – К счастью, я захватила кое-что с собой. Погоди, вот Кендис вернется… – Она оглядела палату, разделенную на множество боксов, что делало ее похожей на соты, в которых выводят потомство пчелы, и осведомилась:

– И долго ты намерена тут лежать?

– Нет, завтра нас уже выпишут. Сегодня педиатр в последний раз осмотрит Люсию – и мы свободны.

– Готова спорить, ты чертовски рада!

– Да, конечно, – не слишком уверенно сказала Мэгги после небольшой паузы. – Но ты мне лучше расскажи, что делается у вас там, в большом мире. Я что-нибудь пропустила или все осталось более или менее по-прежнему?

– Откровенно говоря, я не в курсе, – лениво произнесла Роксана. – Ты же знаешь, я терпеть не могу сплетен. К тому же, когда что-то происходит, я обязательно оказываюсь в командировке – такое уж мое счастье.

– А эта девочка, которую подобрала Кендис? – неожиданно вспомнила Мэгги и слегка нахмурилась. – Ты что-нибудь разузнала?

– Пока нет, – призналась Роксана, у которой просьба Мэгги совершенно вылетела из головы. – Впрочем, я видела ее, когда заходила в редакцию. Мне она не особенно понравилась – уж больно сладко она улыбается. А я, как ты знаешь, не люблю сладкое, меня от него тошнит.

– Просто не понимаю, почему эта история так меня волнует, – покачала головой Мэгги. – Быть может, все это из-за моей беременности, и на самом деле Хизер – очаровательная, добрая, порядочная девушка…

– Ни то, ни другое, ни третье, – решительно заявила Роксана. – Хизер мне тоже не нравится, но это скорее инстинкт: никаких фактов у меня нет. Одно очевидно – она определенно умеет писать, и довольно неплохо.

– Откуда ты знаешь?

– А вот, взгляни сама… – Роксана извлекла из сумочки статью, которую взяла у Дженнет. – С этими материалами Хизер ходила на собеседование к Ральфу. Я прочла. Написано довольно остроумно.

Мэгги пробежала глазами первые строчки, потом неожиданно нахмурилась и стала читать внимательнее.

– Не может быть! – негромко воскликнула она, прочитав статью до конца. – Скажи, Рокси, Хизер действительно получила место помощника секретаря редакции благодаря этому… этой статье?

– Я не знаю, быть может, она владеет гипнозом и сумела обмануть Ральфа, но согласись – написано по-настоящему здорово!

– Отлично написано, – кивнула Мэгги. – И меня это нисколько не удивляет. Кендис всегда хорошо писала.

– Кендис?!. – Роксана во все глаза уставилась на подругу.

– Именно Кендис, – мрачно подтвердила Мэгги. – Я отлично помню, Кен писала эту статью для «Лондонца», кажется, год назад. Тогда она не пошла – нашлись более срочные материалы, но я не сомневаюсь – это та же самая статья, вплоть до запятой. Кроме того, ты должна была узнать стиль Кендис – он довольно оригинален, его ни с чем не спутаешь. Удивительно, как Ральф этого не понял! Должно быть, загляделся на ее большие голубые глаза или что у нее там есть…

– Серые, – машинально поправила Роксана. – Кажется, у Хизер серые глаза… – Она ударила кулачком по простыне, отчего пружины матраса глухо, жалобно зазвенели. – Нет, я не верю!..

– Придется поверить, – вздохнула Мэгги. – Кендис иногда ведет себя как самая настоящая идиотка!

Поиски подходящей вазы для цветов затянулись. Кендис отсутствовала довольно долго; когда же она наконец вернулась в бокс к Мэгги, то сразу заметила, что подруги смотрят на нее как-то странно, чуть ли не с угрозой.

– Ну и что ты можешь сказать в свое оправдание? – холодно осведомилась Роксана.

– В каком смысле? – удивилась Кендис. – Разве я долго? Простите, девочки, но мне показалось, я…

– Вот в этом смысле, – перебила Мэгги, эффектным жестом выхватывая из-под подушки какие-то бумаги.

Сначала Кендис ничего не поняла, но потом, присмотревшись повнимательнее, узнала ксерокопию своей собственной статьи.

Щеки Кендис тут же стали пунцовыми.

– Ах вот вы о чем… – протянула она. – Я… сейчас вам все объясню. Понимаете, у Хизер не оказалось готового материала для интервью с Ральфом, и я решила… – Она не договорила, окончательно смешавшись.

– …и ты решила обеспечить ей стопроцентно выигрышный материал, – сурово закончила Роксана.

– Нет! – воскликнула Кендис. – Но я подумала, что, если я ей немного помогу, это никому не повредит. Ведь это же пустяк, правда? Должна же была Хизер с чего-то начинать?!

Мэгги покачала головой:

– Кендис, это просто нечестно. И ты сама это знаешь. Во-первых, нечестно по отношению к Ральфу, во-вторых, нечестно по отношению к тем, кто тоже претендовал на это место, в-третьих, нечестно по отношению к нам…

– И по отношению к этой твоей Хизер тоже, если уж на то пошло! – подхватила Роксана. – Что будет, если Джастин попросит ее написать какой-нибудь материал в номер? Ведь Хизер сядет в лужу, и все откроется!

– Хизер не сядет в лужу! – с горячностью возразила Кендис. – Она действительно хорошо пишет и прекрасно справится с любым заданием. Вы можете мне не верить, но у нее настоящий талант. Ей просто нужно было дать шанс. Ведь если бы она сказала, что всю жизнь работала официанткой в баре и никогда ничего не писала, Ральф вряд ли стал бы с ней разговаривать, не говоря уже о Джастине. Ну, девочки, ведь вы понимаете… Вы должны понять!

Кендис переводила взгляд с одной на другую, чувствуя, как стыд, который она испытывала вначале, начал понемногу перерастать в раздражение. «Неужели они не понимают, – думала она, – что случаи, когда цель оправдывает средства, встречаются вовсе не так редко? Если уж говорить начистоту, в жизни такие случаи бывают просто на каждом шагу!»

– Вы не хуже меня знаете, что хорошие места распределяются исключительно по протекции, – нахмурившись, сказала Кендис. – И что достаются они совсем не тем, кто этого заслуживает. Многие люди пользуются своими знакомствами, связями и нисколько этого не стесняются. А ведь место помощника секретаря редакции вовсе не такое выгодное. Хизер придется пахать и пахать, прежде чем она сумеет пробиться к самостоятельной журналистской работе.

Мэгги и Роксана долго молчали. Наконец Мэгги сказала:

– Но ведь Хизер живет у тебя…

– Да, а что? – удивилась Кендис. – Что в этом такого?

– И она платит тебе за квартиру?

– Я… – Кендис сглотнула. – Вообще-то это мое дело, разве не так?

На самом деле она еще не разговаривала с Хизер насчет квартирной платы, сама Хизер тоже не поднимала этот вопрос. В глубине души Кендис была уверена, что новая подруга обязательно предложит ей вносить хотя бы символическую плату, но сейчас она подумала, что не обеднеет, даже если этого не произойдет. И вообще, кому какое дело?!

– Я так и думала, – вздохнула Роксана, многозначительно посмотрев на Мэгги, и добавила, обращаясь к Кендис:

– Конечно, это твое дело, но…

– Что – но?

– А вдруг Хизер просто использует тебя? Ты об этом не подумала?

– Использует? Меня?! – Кендис недоверчиво покачала головой. – После того, что мой отец сделал с ее семьей?

– Послушай, Кен…

– Нет, это вы послушайте! – перебила Кендис, повышая голос. – Я перед Хизер в долгу, и вы не можете этого отрицать. Почему, в таком случае, вам не нравится, что я ей помогаю? Да, я поступила не совсем порядочно. Быть может, я слишком снисходительна к Хизер, но поверьте – она этого заслуживает. Хизер нуждалась в поддержке в гораздо большей степени, чем любой из претендентов на это место! Ведь она не заканчивала университетов и колледжей, и у нее нет богатых, влиятельных родителей, которые могли бы замолвить за нее словечко. И все это по моей вине, вернее – по вине моего отца!.. – Кендис перевела дух и продолжала чуть более спокойно: – Я знаю, Рокси, тебе не нравится Хизер, но это тебя саму характеризует не с лучшей стороны. Это самый настоящий снобизм – вот как это называется!

– Что-о?! – воскликнула Роксана. – Да я с ней почти не разговаривала!..

– Именно это я и имела в виду, – отрезала Кендис. – Вместо того чтобы ободрить ее, поддержать… Впрочем, это-то как раз твое личное дело. Хизер уверена, что ты ее недолюбливаешь, но ведь ты ничем ей и не обязана. А вот мне ты могла бы, по крайней мере, не мешать!..

– А ты не подумала о том, что, быть может, это я не нравлюсь твоей Хизер? – только и нашла что сказать Роксана.

– С чего ты взяла, что не нравишься ей? – с негодованием возразила Кендис.

– А почему ты решила, что она не нравится мне? – фыркнула Роксана.

– Девочки, девочки, перестаньте! – вмешалась Мэгги.

Забывшись, она сказала это слишком громко и разбудила Люсию, которая немедленно завопила – сначала неуверенно, потом все громче и громче, явно входя во вкус.

– Вот полюбуйтесь, что вы наделали! – с упреком воскликнула Мэгги.

– Ой, извини! – спохватилась Кендис и прикусила губу. – Я не хотела…

– Я тоже не хотела, – заявила Роксана, протягивая Кендис руку. – Не будем ссориться, Кен. Скорее всего, Хизер – отличная девчонка, но… Просто мы немного о тебе беспокоимся.

– Да-да, – подхватила Мэгги. – Ты у нас слишком доверчивая.

Она приложила Люсию к своей обнаженной груди, и у Кендис с Роксаной лица непроизвольно вытянулись. На некоторое время Хизер Трелони оказалась забыта.

– Это очень больно? – робко поинтересовалась Кендис, заметив, что Мэгги болезненно морщится.

– Немного, – ответила та. – Особенно в начале.

Тут Люсия стала сосать как следует, и лицо Мэгги разгладилось.

– Ну вот, – сказала она. – Теперь лучше.

– Черт меня возьми! – выпалила Роксана, продолжая таращиться на голую грудь Мэгги. – Уж лучше ты, чем я… – И она состроила свирепую гримасу Кендис, которая вдруг принялась нервно хихикать. – А Люсия-то не прочь выпить, как я погляжу!

– Вся в мать, – заметила Кендис, глядя, как девочка жадно сосет. – Кстати, спасибо, что напомнила… – Роксана снова запустила руку в сумочку и достала большой серебряный шейкер для коктейлей.

– О нет! – воскликнула Мэгги, в испуге округлив глаза. – Мне нельзя!

– Помнишь, я обещала, что мы обязательно поднимем бокалы за девчонку? – с угрозой сказала Роксана.

– Да, но… Вдруг нас кто-нибудь увидит? – Мэгги нервно усмехнулась. – Вам-то ничего, а меня немедленно исключат из клуба Образцовых Матерей, да еще, того и гляди, наябедничают Джайлсу или, упаси бог, Пэдди. Его-то я не боюсь, но если свекровь пронюхает…

– Об этом я тоже подумала! – победно улыбнулась Роксана и извлекла из сумочки три маленькие детские бутылочки.

– Но…

– Ни слова больше!

Роксана поставила бутылочки в ряд на тумбочку, подняла шейкер, как следует встряхнула, наклонила и… из шейкера потекла в бутылочки густая белая жидкость.

– Что это? – удивленно спросила Кендис.

– Надеюсь, это не молоко? – поинтересовалась Мэгги.

– «Пина-колада»,[3] – небрежно ответила Роксана. Кендис и Мэгги буквально покатились со смеху. Они очень хорошо помнили одну шумную вечеринку в «Манхэттене», когда Роксана заявила, что, если кто-то из них закажет «Пина-коладу», она немедленно от них отрекается и прекращает свое членство в коктейль-клубе.

– Мне нельзя же!.. – сквозь смех пробормотала Мэгги, стараясь не особенно трясти девочку. – Нельзя смеяться! Бедная Люсия!!!

– За вас обеих! – провозгласила Роксана, поднимая повыше свою бутылочку.

– И за вас, – отозвалась Мэгги, улыбаясь подругам. Потом она сделала из бутылочки хороший глоток и блаженно зажмурилась. – Боже мой, тысячу лет не пила ничего крепче чая!

– А главное, – вставила Кендис, облизываясь, – «Пина-колада», оказывается, ужасно вкусная штука.

– Да, неплохая, только название у этого коктейля какое-то шоколадное. Назвать бы его покруче – цены б ему не было!

– Кстати, о выпивке, – вспомнила Мэгги. – Ральф Оллсоп прислал нам целый ящик первосортного шампанского. Не правда ли, это очень мило с его стороны? Оно пока стоит у меня дома в целости и сохранности, но как только меня выпишут…

– Да. Непременно, – сказала Роксана. – Как только тебя выпишут, мы втроем основательно напьемся и, может быть, даже устроим хороший дебош. Нет, не втроем – вчетвером….

– Миссис Дрейкфорд? – раздался за занавеской незнакомый мужской голос, и подруги с виноватым видом переглянулись. В следующую секунду в бокс заглянул незнакомый мужчина в белом халате.

– Миссис Дрейкфорд? – повторил он и улыбнулся всем троим. – Я из педиатрического отделения. Вам с девочкой пора на осмотр.

– Ох… – растерялась Мэгги. – Я сейчас, сейчас…

– Давай я подержу твое молоко, – сказала Роксана со значением и взяла у нее бутылочку. – А лучше – оставлю ее вот здесь, на тумбочке. Допьешь, когда вернешься.

– Спасибо! – ответила Мэгги. Она очень старалась не рассмеяться.

– Тогда мы, пожалуй, пойдем? – нерешительно спросила Кендис, поднимаясь.

– Да, конечно, девочки, ведь я не знаю точно, когда освобожусь.

– Завтра, – напомнила Мэгги Роксана. – Завтра тебя отсюда выкинут, и мы сможем видеться чаще. – Она залпом допила свой коктейль и бросила пустую бутылочку назад в сумочку. – Нет ничего лучше, чем бокал свежего молока! Очень бодрит, – объяснила она врачу, который удивленно кивнул.

– До свидания, дорогая, – сказала Кендис, наклоняясь, чтобы поцеловать Мэгги. – Твоя Люсия – просто чудо! До встречи.

– В «Манхэттене», – вставила Роксана. – Первого числа, как обычно. Как ты думаешь, Мэг, ты выберешься?

– Конечно, – уверенно кивнула Мэгги. – Не сомневайтесь – я буду вовремя.

Глава 10

Когда вечером Кендис вернулась домой, ее глаза буквально лучились счастьем. Стоило ей вспомнить о разлитом по детским бутылочкам коктейле, как смех снова подкатывал к горлу. «Ай да Роксана! – думала Кендис. Всегда-то она что-нибудь придумает!» Но главное – на Кендис подействовала встреча с Мэгги: она была взволнована, тронута и бесконечно рада за свою любимую подругу.

В целом Кендис чувствовала себя прекрасно, и даже небольшая размолвка с подругами из-за Хизер не омрачала ее радужного настроения. «Вполне естественно, что они волнуются, – рассуждала она. – Но это только потому, что Роксана и Мэгги просто не все понимают». Впрочем, они и не могли до конца понять ее. Ведь ни та ни другая никогда не испытывали постоянных и мучительных угрызений совести, и им было невдомек, как чувствует себя человек, которого груз вины пригнул чуть не к самой земле. И, конечно, они не в силах были представить себе, как легко и радостно на сердце было у нее в последние недели. Каждый раз, когда она думала о том, какой будет теперь жизнь Хизер, Кендис хотелось смеяться от радости.

Вдобавок ко всему ни Мэгги, ни Роксана не знали Хизер как следует и не представляли, какая она внимательная, предупредительная, заботливая. Если сначала Кендис воспринимала Хизер только как жертву, и ее великодушие и желание помочь были в значительной степени продиктованы стыдом, то теперь все изменилось. Они с Хизер подружились, и их связывали самые теплые человеческие отношения.

Да, Мэгги и Роксана считали, что она совершила ошибку, предложив Хизер поселиться у нее, но это, конечно, было не так. Теперь Кендис с трудом представляла себе, как она могла столько времени жить одна. Что она делала раньше по вечерам? Пила в одиночестве горячее какао и тупо пялилась в телевизор. Теперь же они с Хизер забирались с ногами на диван, пили душистый чай с восточными сладостями и, хихикая, рассматривали комиксы или читали гороскопы. «Нет, – подумала Кендис с нежностью, – Хизер меня нисколько не стесняет. Наоборот, с ней веселее, интереснее, легче, так что от этого переезда выиграла не только она, но и я!»

Кендис уже собиралась включить свет, когда услышала доносящийся из кухни голос Хизер. Судя по всему, она говорила с кем-то по телефону, и Кендис на цыпочках двинулась по коридору к себе в комнату, не желая мешать подруге. Но не доходя нескольких футов до двери кухни, она вдруг застыла как громом пораженная.

– Не желаю больше ничего слушать, Хемиш! – говорила Хизер каким-то низким, напряженным голосом, который Кендис едва узнала: как правило, речь Хизер напоминала беззаботное журчание прыгающего по гальке ручейка. Последовала пауза, потом Хизер сказала: – Да, мне все равно! Да, может быть, и буду… А мне наплевать!

Ее голос поднялся чуть не до крика, потом брякнула трубка, с размаху опущенная на рычаги, и Кендис вздрогнула от ужаса. «Господи, – взмолилась она про себя, – сделай так, чтобы Хизер не вышла в коридор и не увидела меня!»

Через секунду Кендис услышала, как Хизер сердито гремит чайником, и так же на цыпочках отступила обратно в коридор. Бесшумно отворив входную дверь, она с грохотом ее захлопнула.

– Привет! – крикнула она самым беззаботным тоном, на какой была способна. – Есть кто-нибудь дома?

Выглянув в коридор. Хизер внимательно, без улыбки посмотрела на Кендис.

– Привет. Ну, как съездила? Как Мэгги?

– О, замечательно!.. – воскликнула Кендис, разыгрывая воодушевление. – Мэгги чувствует себя хорошо, ее завтра выписывают. А маленькая Люсия – просто ангел! – Только тут она заметила странное выражение лица Хизер. – Что?..

– Я тут звонила одному типу, – сказала Хизер, прислоняясь плечом к стене. – Ты, наверное, слышала?..

– Нет, я только что пришла, – быстро ответила Кендис и, чувствуя, что краснеет, быстро отвернулась. – А что?

– Мужчины!.. – с презрением проговорила Хизер. – И зачем они только нужны?!

Кендис удивленно вскинула голову.

– Разве у тебя есть приятель?

– Был, – поправила Хизер. – Настоящее ничтожество, а не мужик! Не хочется даже о нем рассказывать…

– И не надо, – бодро сказала Кендис, хотя на самом деле умирала от любопытства. – Давай лучше пить чай.

– Чай так чай, – согласилась Хизер и посторонилась, пропуская Кендис в кухню. – Кстати, – сказала она, когда Кендис потянулась за заваркой, – мне нужны были почтовые марки, и я позаимствовала несколько штук у тебя. Надеюсь, ты не против? Я даже могу тебе за них заплатить…

Кендис рассмеялась.

– Не говори глупости, – сказала она, оборачиваясь. – Все мое – твое.

– Что ж, раз так – спасибо, – небрежно отозвалась Хизер.

Вернувшись домой, Роксана обнаружила у порога квартиры какую-то картонную коробку. Несколько секунд она настороженно ее рассматривала, потом отворила дверь и носком туфли аккуратно втолкнула коробку в квартиру. Включив свет, Роксана присела на корточки и обнаружила, что на коробке красуется кипрский почтовый штемпель, а адрес написан почерком Нико. «Ну что он за прелесть! – невольно подумала Роксана. – Интересно, что он прислал ей на этот раз?»

Улыбаясь, она вскрыла коробку и увидела внутри крупные, золотисто-оранжевые мандарины. Некоторые были даже с листиками, которые за время пути не успели завянуть. Вынув один мандарин, Роксана поднесла его к лицу, закрыла глаза и с наслаждением вдохнула характерный сладковато-горький аромат.

Только потом она увидела среди мандаринов простой белый конверт.

«Моя дорогая Роксана, – писал Нико, – пусть наши отборные кипрские мандарины напомнят тебе о том, что ты теряешь. Мы с Андреасом все еще надеемся, что ты передумаешь и примешь наше предложение. Как всегда твой – Н. Г.».

Несколько мгновений Роксана стояла неподвижно, потом подбросила мандарин к самому потолку и ловко поймала. Солнце, воздух, золотые мандарины… Совсем другой мир, почти рай, и тем не менее она успела совершенно о нем забыть.

Роксана твердо знала, что ее мир, в котором пахло выхлопными газами и шли холодные лондонские дожди, был здесь, рядом с Ральфом. Вот только на что этот мир больше похож – на рай или на ад, она никак не могла решить.

Когда ушли последние посетители, в палате погасили свет, и Люсия почти мгновенно уснула, очевидно успев привыкнуть к установленному Джоан режиму. Что касалось Мэгги, то она, напротив, долго лежала без сна, глядя в высокий белый потолок, по которому медленно плыли голубоватые отсветы автомобильных фар, и борясь с подступающей паникой.

Детский врач был очень доволен Люсией. Желтуха совсем прошла, девочка нормально набирала вес и даже немного подросла. Словом, все шло, как надо, и врач, делая какую-то пометку в карте Люсии, проговорил буднично:

– Завтра можете отправляться домой. Наверное, от этих стен вас уже тошнит.

– Еще как! – согласилась Мэгги и улыбнулась. – То есть, – тут же поправилась она, – я хотела сказать, что мне ужасно хочется домой.

Джайлс, как всегда, заехал к ней сразу после работы. Когда Мэгги объявила, что завтра он может ее забрать, Джайлс исполнил в проходе между боксами матросскую джигу.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Какое счастье! Ты не представляешь, дорогая, как я по тебе соскучился!

Наклонившись к ней, Джайлс обнял ее так крепко, что едва не задушил, и Мэгги почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Но теперь, лежа одна в темноте, она испытывала только страх. В больнице Мэгги провела без малого две недели и успела привыкнуть к здешнему распорядку. Она привыкла к трехразовому питанию (плюс чай в одиннадцать и кефир с булочкой или печеньем в полдник), привыкла к дружеской болтовне акушерок и сестер и прочим атрибутам больничного быта. Но главное – здесь ей совершенно нечего было бояться. Даже если бы случилось что-то непредвиденное, ей стоило только нажать кнопку вызова, и кто-нибудь непременно пришел бы к ней на помощь. Кроме того, Мэгги успела привыкнуть к тому, что Джоан каждый вечер увозила Люсию в палату для новорожденных, благодаря чему она наконец выспалась как следует.

Вот почему в глубине души Мэгги была даже довольна, когда выяснилось, что желтушка Люсии плохо поддается лечению. Каждый лишний день, проведенный в больнице, отдалял тот пугающий момент, когда ей придется покинуть уютную, знакомую, безопасную палату и остаться с ребенком один на один в большом пустом доме. В последние дни Мэгги часто вспоминала «Солнечные сосны», пытаясь вызвать в себе хоть какие-то теплые чувства, но у нее ничего не получалось. Хуже того: она вдруг обнаружила, что, по большому счету, усадьба никогда ей не нравилась, единственное, что испытывала Мэгги, это совершенно детскую гордость от того, что такой большой и роскошный дом принадлежит ей, однако сейчас его размеры ее только пугали. Огромный, холодный, враждебный, он казался Мэгги совершенно не подходящим для того, чтобы жить в нем с маленьким ребенком. Куда лучше ей было бы в собственной уютной квартирке, где радиатор парового отопления раскалялся чуть не докрасна, где на окнах цвели в горшках алые и розовые герани и где до любой необходимой вещи можно было дотянуться, не вставая со стула.

Джайлс, конечно, никогда ее не поймет. Он очень быстро привык к жизни за городом и буквально обожал «Сосны», а Мэгги все больше и больше сомневалась, сумеет ли она хотя бы терпеть этот дом.

«Мне так хотелось, чтобы вы поскорее вернулись, – говорил сегодня Джайлс, не выпуская ее руки. – Ты и ребенок в «Соснах»… Знаешь, я всегда мечтал о чем-то подобном!»

Услышав эти слова, Мэгги вдруг почувствовала что-то вроде зависти. Судя по всему, Джайлс представлял ее жизнь в «Соснах» гораздо лучше самой Мэгги. Она же никак не могла собраться с мыслями и все как следует обдумать – слишком много всего свалилось на нее в последнее время. В какой-то момент Мэгги с некоторым ужасом поняла, что до сих пор не осознала себя матерью! На протяжении всей беременности она никак не могла свыкнуться с мыслью, что у нее действительно будет ребенок. Конечно, можно было вообразить себя с коляской или у колыбели, однако это была не больше, чем красивая картинка. Даже когда Мэгги в сотый раз перебирала бесчисленные пижамки, костюмчики, пеленки, ей никак не удавалось осознать, что это не просто красивые тряпки – это одежда для самого настоящего, взаправдашнего, живого ребенка. Самое смешное – она не могла представить себе, что произведет на свет этого ребенка самым простым и естественным способом, подробно описанным во всех медицинских справочниках и брошюрах. Напротив, чем ближе подходил срок родов, тем чаще Мэгги рисовала себе таинственные капустные заросли, под сенью которых спят зачарованным сном прелестные румяные младенцы, или бесшумные эскадрильи аистов с крошечными сверточками в клювах.

Ее представления о том, что и как она должна делать после родов, были не менее фантастическими, поэтому, столкнувшись с реальностью, Мэгги пережила нешуточное потрясение. А мысль о том, что скоро она останется с Люсией один на один в большом и пустом доме, пугала ее по-настоящему.

Вздохнув, Мэгги включила ночник, посмотрела на спящую в колыбельке девочку и села, чтобы налить себе воды.

Тотчас к ней в бокс заглянула молодая сиделка.

– Не можете уснуть? – спросила она, улыбнувшись. – Должно быть, ждете – не дождетесь, когда окажетесь дома?

– Да, разумеется, – ответила Мэгги и через силу улыбнулась в ответ.

Сиделка исчезла, а Мэгги с несчастным видом уставилась на свой стакан с водой. Не могла же она признаться, что ей совсем не хочется домой! К несчастью, она ни с кем не могла поговорить о том, что ее волновало. Даже Джайлс, скорее всего, ее бы не понял. Он бы, наверное, просто решил, что она сошла с ума.

Впрочем, это было не исключено…

Поздно ночью Кендис неожиданно проснулась и со страхом уставилась в темноту. Она никак не могла понять, что же ее разбудило, и только потом сообразила, что из кухни доносятся какие-то подозрительные звуки. «О боже! – в ужасе подумала Кендис. – К нам забрались воры!..»

Несколько секунд Кендис лежала тихо – только сердце грохотало в груди, словно отбойный молоток. Потом она встала, надела халат и, стараясь не шуметь, осторожно приоткрыла дверь спальни.

В кухне горел свет. «Интересно, – подумала Кендис, – воры всегда включают свет? Должно быть, это очень дерзкий вор. Возможно, даже грабитель!»

Испуг Кендис неожиданно сменился гневом. «Ну, сейчас ты у меня получишь!» – в ярости подумала она и, взяв с ночного столика тяжелую вазу, выскользнула в коридор.

Добравшись до дверей кухни, Кендис заглянула внутрь – и остолбенела. Она ожидала увидеть громилу в маске и с фомкой в руке, но это оказалась всего-навсего Хизер. Она сидела за столом, перед ней стояла чашка с остывшим кофе, вокруг которой были разложены гранки с корректурой.

Словно почувствовав ее взгляд, Хизер подняла голову. Лицо ее выглядело усталым и мрачным, а в глазах мелькало что-то похожее на отчаяние.

– А, это ты… – протянула она и снова уткнулась в гранки.

– Да, это я. – Кендис неловко спрятала вазу за спину. – А что это ты делаешь? Надеюсь, ты не работаешь?..

– Я совсем забыла… – Хизер отхлебнула остывшего кофе и с силой потерла лицо. – Я взяла работу на дом, чтобы спокойно посидеть в выходные, но… – Она развела руками. – Именно это и называется «дырявая голова»!

– Ты только не волнуйся, – быстро сказала Кендис. – Ведь это еще не конец света.

– Но мне нужно переделать пять страниц почти полностью! – воскликнула Хизер с ноткой отчаяния в голосе. – Я обещала Элис, что завтра с утра введу все исправления в компьютер.

– Ничего не понимаю… – пробормотала Кендис, садясь на табурет напротив Хизер и украдкой ставя вазу под стол. – Как у тебя вообще накопилось столько работы?

Хизер поморщилась:

– Наверное, я просто еще не очень быстро работаю… А может, я вообще дура!

– Че-пу-ха! – решительно возразила Кендис. – Я поговорю с Элис – что она себе думает?! Она же знает, что у тебя пока нет никакого опыта! А сейчас давай-ка поглядим, что тут у тебя…

Элис была одним из младших редакторов, и вообще-то она всегда нравилась Кендис; когда-то она даже хотела снять с ней пополам квартиру. Но сейчас все в ней буквально кипело от негодования.

– Пожалуйста, не надо, не говори ей ничего! – испугалась Хизер. – Элис может подумать…

Она не договорила, и в кухне повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь негромким тиканьем электрических часов на стене.

– Что? – негромко спросила Кендис. – Что она может подумать?

– Что я вообще не гожусь для этой работы, – Хизер тяжело вздохнула, и на ее опущенных ресницах задрожали слезы.

– Глупости! – рассмеялась Кендис. – С чего ты это взяла?

– Она мне сама сказала, – прошептала Хизер. – Причем несколько раз.

– Ты серьезно? – Кендис с недоверием уставилась на подругу.

Хизер немного подумала, словно сомневаясь, стоит ли и дальше развивать эту тему, но потом наконец решилась:

– Я думаю, все дело в том, что на это место претендовал кто-то из ее знакомых, – сказала она. – Я слышала краем уха… Речь шла о какой-то девушке, которая три года работала в другом журнале и хотела перейти к нам, но… Я перебежала ей дорожку, и теперь Элис на меня злится.

– О-ох… – Кендис в растерянности потерла переносицу. – Я не знала…

– Вот почему я не хочу, чтобы у Элис были ко мне какие-то претензии по работе, – твердо закончила Хизер. – Я должна как-то справиться с этим до завтра, иначе… – Она устало откинула назад волосы и глотнула еще кофе. – Иди спать, Кендис. Извини, что я тебя разбудила.

– Не могу же я тебя вот так здесь бросить! – возмутилась Кендис, хватая со стола корректурный лист, испещренный редакторскими пометками. – Я… я понятия не имела, что Элис заставляет тебя так много работать!

– Да нет, на самом деле все нормально, – устало сказала Хизер. – Просто я забыла про эту корректуру, а теперь у меня осталось совсем мало времени. Впрочем, я думаю, что до утра управлюсь. Не беспокойся за меня, Кен, ложись, спи…

– Да не могу я спать! – решительно возразила Кендис. – Вот что, давай я немного помогу тебе с этой работой. В конце концов, я поопытнее тебя, к тому же вдвоем дело пойдет веселее.

– Ты… правда мне поможешь? – Хизер просияла. – О, Кендис!..

– Конечно, помогу. О чем разговор? Я возьму вторую половину и… – Она бросила быстрый взгляд на часы. – Нет, лучше не так. Вот как мы поступим: завтра я приду на работу пораньше и сделаю все, что нужно, прямо на компьютере – так будет гораздо быстрее. Как тебе мой план?

– Но… – Хизер сглотнула. – Вдруг Элис догадается, что ты мне помогаешь?

– Не догадается. Я перешлю корректуру на твой компьютер по электронной почте. – Кендис подмигнула: – А ты ее только распечатаешь, о'кей?

– Кендис, ты – чудо! – воскликнула Хизер, откидываясь на спинку стула. – Обещаю, такое больше не повторится!

– Чепуха, – небрежно сказала Кендис, но на самом деле она была очень довольна. – Иначе для чего на свете друзья?

На следующий день Кендис пришла на работу ни свет ни заря и сразу засела за корректуру. Чтобы отредактировать весь текст, ей потребовалось несколько больше времени, чем она рассчитывала, поэтому, когда Кендис закончила последнюю статью, было уже почти одиннадцать. Заговорщически подмигнув Хизер, Кендис отправила готовые страницы на ее компьютер.

Через некоторое время Элис, сидевшая позади нее, сказала громко:

– Эта статья тоже в порядке. Отличная работа, Хизер! Ухмыльнувшись, Кендис потянулась к чашке с кофе – пятой за сегодняшнее утро. Она чувствовала себя точно школьница, которой удалось ловко провести учителя.

– Кендис! Зайди ко мне на минутку.

Она подняла голову и увидела Джастина, который вышел к ним в комнату из своего кабинета. Выглядел он, как всегда, безупречно и даже не без некоторого шика. Брови его были глубокомысленно нахмурены, и Кендис сразу подумала, что это выражение Джастин не раз репетировал перед зеркалом в ванной. Гримаса суровой задумчивости выглядела достаточно убедительно – даже она не могла этого не признать, – но только для тех, кто не знал Джастина. Она же познакомилась с ним достаточно коротко и успела изучить все его маленькие секреты. Должно быть, именно поэтому Кендис больше не могла воспринимать его всерьез.

Правда, теперь Джастин был ее начальником, но Кендис признавала его право распоряжаться и командовать больше на словах, чем на деле. Джастин мог сколько угодно надуваться от важности и рассыпать на совещаниях красивые слова, однако даже это не делало его настоящим ведущим редактором. Кое-что он, конечно, мог, но той же Мэгги Джастин в подметки не годился. Что же касалось его знания людей, то здесь он был полным профаном, несмотря на весь свой богатый словарный запас.

И снова – как часто бывало в последнее время – Кендис мимолетно задумалась о том, что могло пленить ее в Джастине, кроме внешнего лоска. Ведь бывали минуты, когда ей казалось, что она любит его по-настоящему. «Очевидно, – подумала Кендис, – со мной случилось что-то вроде временного помрачения рассудка. Ведь давно известно, что при одном взгляде на красивого мужика некоторые женщины просто дуреют. Взять для примера тех же птиц: стоит самцу распустить перья и надуть горлышко – и готово: он может подходить и брать любую приглянувшуюся ему самочку». Конечно, Кендис понимала, что люди – не птицы, и все же ей казалось, что не будь Джастин таким красавчиком, ей хватило бы ума обратить внимание на его характер и не совершить ошибки, в которой она теперь раскаивалась.

– Что случилось? – спросила Кендис, неохотно покидая свое уютное кресло. Она вспомнила, что Мэгги, если хотела что-то сказать, всегда сама подходила к тебе и говорила все, что нужно. Но такое самовлюбленное ничтожество, как Джастин, не могло, конечно, упустить возможность напомнить окружающим, что теперь он – Важная Персона, облеченная, помимо всего прочего, Собственным Кабинетом. Уже не одна Кендис заметила, что Джастин очень любит устраивать совещания и вести прием сотрудников, словно он и впрямь большой начальник. «Ну погоди, вот вернется Мэгги!..» – подумала Кендис злорадно.

– И ты еще спрашиваешь, что случилось? – воскликнул Джастин, когда она вошла в кабинет и села в кресло для посетителей. – А где очерк, который ты мне обещала?

Сам он встал у окна, картинно скрестив руки, словно позируя для журнала мод.

– Ах вот ты о чем! – Кендис с досадой вспомнила, что собиралась набросать очерк сегодня утром, но из-за Хизер совершенно о нем забыла. – Я над ним работаю.

– Гм-м… – Джастин повернулся к ней. – Если память мне не изменяет, это уже не первый раз, когда ты задерживаешь материал.

– Нет, первый! – с негодованием возразила Кендис. – К тому же это всего-навсего очерк, а не редакционный материал для первой полосы.

Джастин тяжело вздохнул, словно давая понять, что ему надоело слушать оправдания подчиненных, и Кендис почувствовала острый приступ раздражения.

– Ну, и как тебе нравится быть выпускающим редактором? – спросила она, чтобы сменить тему.

– Очень нравится, – серьезно кивнул Джастин. Он отошел от окна и сел за стол, откинувшись на спинку кресла. – Но мне кажется, меня правильнее было бы называть…

– Великим редактором?.. – не удержалась Кендис и закашлялась, чтобы не рассмеяться. – Извини. Так что ты хотел сказать?

– Я хотел сказать, – Джастин слегка покраснел, – что я пока еще не редактор, а скорее аварийный монтер. Я не удовлетворен общим состоянием дел и намерен провести серию проверок, чтобы выявить слабые места и обеспечить более рациональное функционирование всего механизма, который…

– Ох, Джастин, выражайся, пожалуйста, яснее! – перебила Кендис. – Разве у нас есть проблемы?

– С тех пор как я возглавил редакцию, я начал анализировать способ управления ею и заметил несколько системных ошибок, на которые Мэгги не обращала внимания. Не по небрежности, нет, скорее – по складу своего характера…

– В самом деле? – Кендис скрестила руки на груди и смерила Джастина откровенно скучающим взглядом. – То есть ты уже вообразил себя лучшим редактором, чем она?

– Я не это имел в виду, – возразил Джастин. – Нам всем хорошо известно, что у Мэгги были сильные стороны, но…

– Ральф, несомненно, тоже так считает, – сочла необходимым вставить верная Кендис. – Он прислал ей целый ящик шампанского.

– Я не в курсе, но если Ральф так поступил, значит, у него были для этого основания. – Джастин пожал плечами. – Но через пару недель Ральф уходит в отставку, и мне придется…

– Что-о?!

– Я узнал об этом только сегодня утром, – заявил Джастин, явно наслаждаясь ее изумлением. – Наверное, он решил, что должен уделять больше времени семье. Ведь Ральф, знаешь ли, уже не молод… Как бы там ни было, – поспешно добавил он, заметив, что Кендис собирается возразить, – скоро у нас будет новый босс. Я слышал, что фирму возглавит старший сын Ральфа – Чарльз Оллсоп. На будущей неделе он намерен встретиться с сотрудниками и…

– Вот те раз!.. – пробормотала Кендис, нахмурившись. – У меня и в мыслях не было, что грядет нечто подобное. А Мэгги в курсе?

– Сомневаюсь, – небрежно ответил Джастин. – Да и зачем ей это? У нее и так, наверное, забот хватает. – Он отпил глоток кофе и бросил взгляд на комнату редакции за спиной Кендис. – Кстати, эта твоя новая подруга неплохо справляется.

– Кто, Хизер? – переспросила Кендис и просияла: – Я в этом не сомневалась! Она очень способная.

– На днях она высказала великолепную идею, – сказал Джастин. – Потянет на небольшую статью или на репортаж. Признаться, я ничего подобного от нее не ожидал. Все-таки молодой сотрудник, неопытный…

– Да? – заинтересовалась Кендис. – А что за идея?

– Вечерний шопинг, – сказал Джастин. – Интервью с людьми, которые ходят по магазинам вечером. Может быть, даже серия фотографий…

– Как-как?! – У Кендис непроизвольно приоткрылся рот.

– Это пойдет в нашу рубрику «Стиль жизни», особенно если удастся сделать хорошие снимки. – Джастин нахмурился, заметив потрясенное выражение лица Кендис. – Что-нибудь не так? Или у тебя есть какие-то возражения?

– Конечно, есть! – воскликнула Кендис, чувствуя, что не только лицо, но и уши ее начинают пылать. – Ведь это же… это же…

Не договорив, Кендис замолчала. Что, в самом деле, она могла сказать?

– Так какие же у тебя возражения? – требовательно спросил Джастин, и Кендис покачала головой.

– Да нет, в общем, никаких, – медленно произнесла она. – Это… это хорошая идея.

У кофейного автомата Хизер столкнулась с секретарем редакции Келли. Это была худая двадцатилетняя девушка с длинными тонкими ногами, узким лицом и слегка выпученными глазами, выражавшими неуемное любопытство. И действительно, Келли обожала всякие сплетни и слухи.

– Ты слишком много работаешь, – заметила она, нажимая кнопку на автомате и получая чашку горячего шоколада. – А ведь сегодня понедельник. Нехорошо подводить товарищей! У нас такая традиция: понедельник – день тяжелый. – Келли покачала головой. – Я видела, как ты все утро стучала на компьютере и посылала материалы Кендис. А она отправляла их обратно.

Хизер подняла голову.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышала, как пищала твоя электронная почта, – сказала Келли. – И твоя, и Кендис.

Она рассмеялась и отпила глоток шоколада.

– Да, ты права, – согласилась Хизер после небольшой паузы и нажала другую кнопку, чтобы получить кофе с молоком. – А знаешь, в чем дело? – добавила она, чуть понизив голос. – Кендис заставляет меня посылать ей все материалы, которые я пишу. Она проверяет каждое слово!

– Правда, что ли? – удивилась Келли. – А зачем ей это нужно?

– Ну, не знаю… – Хизер пожала плечами. – Наверное, она боится, что мне не хватит квалификации, я не справлюсь и подведу ее…

– Вот черт! – воскликнула Келли. – Конечно, это дело твое, но я бы на твоем месте не стала терпеть. Эта Кендис никогда мне не нравилась!

– Правда? – Хизер подула на кофе, искоса поглядывая на Келли. – Слушай, Кел, а что ты делаешь в обеденный перерыв? Может быть, перекусим где-нибудь вместе?

Роксана сидела рядом с Ральфом на диване в гостиной и гневно смотрела на него. Перед ней на журнальном столике стояло блюдо с запеченной в тесте осетриной.

– Ты должен прекратить готовить мне такие вкусные вещи! – заявила она. – Иначе я стану толстой, как свинья.

– Чепуха, – отмахнулся Ральф и, сделав глоток вина из бокала, положил руку на ее бедро. – У тебя безупречные ноги!

– Тебе легко говорить, но видел бы ты меня в бикини!.. – возразила Роксана.

– Я видел тебя даже без бикини, – рассмеялся Ральф.

– Я имею в виду – на пляже! – нетерпеливо перебила Роксана. – На пляже, рядом со всеми этими шестнадцатилетними козявками. На Кипре они буквально кишмя кишели! Кошмарные маленькие твари с длинными, худущими ногами и огромными карими глазами!..

– Терпеть не могу карие глаза, – с готовностью заявил Ральф.

– У тебя у самого карие глаза, – не преминула заметить Роксана.

– Я знаю. Я и их терпеть не могу.

Роксана рассмеялась и, резко повернувшись, положила ноги Ральфу на колени. Он принялся разминать и гладить ее узкие ступни, а она снова почувствовала, как в душе ее пробуждается надежда. Сегодняшнее свидание проходило, так сказать, «вне расписания», и это казалось Роксане весьма обнадеживающим признаком. Несколько дней назад Ральф так же неожиданно порадовал ее букетом цветов. Значит, воображение было здесь ни при чем – его поведение действительно изменилось.

При мысли об этом Роксана почувствовала, как губы ее изгибаются в непроизвольной улыбке.

– Кстати, совсем забыл спросить, как прошла твоя командировка? – поинтересовался Ральф.

– Более или менее, – небрежно ответила Роксана и потянулась к своему бокалу с вином. – Правда, произошло одно знаменательное событие – ты ни за что не догадаешься, какое! Нико Георгиадис предложил мне работу.

– Работу? – Ральф на мгновение перестал гладить ноги Роксаны и внимательно посмотрел на нее. – На Кипре?

– Да, на новом курорте, который он строит вместе с братом. – Роксана покачала головой и лукаво посмотрела на Ральфа. – Между прочим, условия очень выгодные. Как ты думаешь, мне соглашаться сразу или еще немного поторговаться?

Роксана частенько дразнила Ральфа подобным образом. Словно невзначай, она упоминала о предложениях поехать в Шотландию, Испанию, Америку, Австралию как имевших место в действительности, так и выдуманных. Причем проделывала она это не только для развлечения. Во-первых, ей хотелось взглянуть на реакцию Ральфа, а кроме того, Роксана тем самым напоминала ему: быть с ним – ее свободный выбор, и она остается его любовницей вовсе не потому, что ей больше некуда податься. Ну а если быть честной до конца, то порой ей просто хотелось смутить покой Ральфа, увидеть, как вытягивается его лицо и темнеют глаза, заставить хоть однажды пережить ту боль, которую она испытывала каждый раз, когда он возвращался от нее домой – к жене и сыну.

Но сегодня все обстояло несколько иначе. Роксане очень хотелось, чтобы Ральф снова заговорил с ней о будущем, и она решила немного подтолкнуть его в нужном направлении. При этом Роксана была почти на сто процентов уверена, что Ральф, как всегда, усмехнется и посоветует Нико пойти и заняться любовью с самим собой. Втайне же она надеялась, что он возьмет ее за руки, поцелует и скажет, что ей нет смысла думать о подобных предложениях: ведь совсем скоро они будут вместе. Но Ральф не сделал ни того ни другого. Несколько секунд он смотрел на нее так, словно впервые увидел, потом как-то неуверенно откашлялся и спросил:

– Тебе действительно хочется получить это место?

– Ради всего святого, Ральф!.. – воскликнула Роксана с досадой, которую не сумела скрыть. – Что за глупости?! Я просто пошутила! Эта должность нужна мне, как собаке пятая нога!

– А почему, собственно? – Ральф слегка наклонился вперед, и лицо его сделалось еще более напряженным и замкнутым. – По-моему, о подобном предложении можно только мечтать. Тебе такая работа должна нравиться, к тому же я уверен – ты без труда с ней справишься.

– Конечно, справлюсь! – нетерпеливо воскликнула Роксана и потянулась за сигаретами. – Я знаю, эта должность как будто специально для меня создана. Больше того, оба Георгиадиса спят и видят, как бы меня заполучить – я нужна им просто позарез. Они даже обещали предоставить мне собственный дом, лишь бы я согласилась…

– И что ты им ответила? – перебил ее Ральф. – Вы о чем-то договорились, или…

– О, я ответила, как обычно, – небрежно бросила Роксана. – Дескать, спасибо за предложение и все такое, только эта работа мне не подходит, и тому есть ровно восемьдесят восемь причин…

– То есть ты отказалась?

– Ну, разумеется! – Роксана рассмеялась. – Или, по-твоему, мне следовало согласиться?

Ральф молчал так долго, что Роксана не выдержала и подняла на него взгляд. Его лицо показалось ей таким страдальческим, что внутри у нее словно что-то оборвалось.

– Что с тобой? – произнесла она дрожащим голосом. – Может быть, ты действительно думаешь, что мне следовало ответить «да»?

– Возможно, – медленно сказал Ральф. – Из-за меня у тебя нет никакой жизни, Рокси. А это – отличная возможность. Воспользуйся ею… – Дрожащей рукой Ральф поднес к губам бокал с вином и отпил глоток. – Ты потратила на меня шесть лет… Я и сейчас еще стою у тебя на пути.

– Перестань говорить глупости, Ральф! – рассердилась Роксана. – Это не смешно!

Но он как будто не слышал ее.

– Как тебе кажется, еще не поздно сказать Георгиадисам, что ты передумала и готова принять их предложение?

Роксана была так поражена, что даже не нашлась, что ответить, и только смотрела на него в немом изумлении.

– Наверное, не поздно, – промолвила она наконец. – Но это теоретически; практически же я не собираюсь ничего такого…. – Роксана нервно сглотнула и поправила волосы. Ей не верилось, что этот разговор происходит на самом деле. – Ты действительно считаешь, что я должна была… Или, может быть, ты хочешь, чтобы я согласилась?

Ральф долго не отвечал, потом вскинул на нее глаза.

– Да, – сказал он тихо. – Я предпочел бы, чтобы ты согласилась. Мне кажется, так будет лучше.

И снова в комнате воцарилась тишина. «Лучше? Для кого?! – подумала Роксана. – Абсурд какой-то! Нет, это не абсурд, а просто дурной сон, наваждение, галлюцинация!»

– Я… я не понимаю, – пробормотала она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – Что происходит, Ральф? Ведь ты говорил о нашем будущем! О карибских пляжах, о…

– Это не я – это ты говорила, – перебил он.

– Но ведь ты первый задал мне вопрос! – гневно воскликнула Роксана.

– Я знаю, – согласился Ральф. – Но я просто… мечтал. А пустые фантазии и реальная жизнь – это совсем разные вещи. И если у тебя появилась реальная возможность получить такую замечательную работу на Кипре, ты должна действовать, а не сидеть сложа руки.

– Да плевать я хотела на все возможности в мире! – отрезала Роксана и с трудом сглотнула застрявший в горле комок. – Меня интересует только одно: ты и я. Как насчет этой возможности? Или ты не относишь ее к категории реальных?

– Я… должен сказать тебе одну важную вещь, – запинаясь, проговорил Ральф. – Существует одно обстоятельство, которое… все меняет.

Поднявшись с дивана, он подошел к окну и встал там, глядя на мокрый от дождя город. После непродолжительного молчания Ральф снова повернулся к ней.

– Я собираюсь отойти от дел, Роксана, – сказал он почти спокойно. – Подать в отставку, уйти на покой. Скорее всего, я уеду за город, чтобы проводить больше времени с семьей.

Роксана смотрела прямо на него, слышала, что он говорит, но не понимала ни слова. Потом смысл сказанного вдруг дошел до нее, и она ощутила в сердце невыносимую боль – словно кто-то пронзил его насквозь раскаленной иглой.

– Ты хочешь сказать, что между нами все кончено? – прошептала она внезапно пересохшими губами. – Ты наигрался в любовь и теперь хочешь отдохнуть в загородном доме с женой и детишками, как нормальный, порядочный муж и отец? Я тебя правильно поняла?

Ральф долго не отвечал, потом губы его дрогнули.

– Да, – сказал он и быстро отвернулся. – Что-то в этом роде…

– Нет! – крикнула Роксана, чувствуя, что ее начинает трясти. – Нет, нет и нет! Я не позволю! Ты не можешь… – Она улыбнулась ему сквозь выступившие слезы. – Не может быть, чтобы все было кончено, Ральф! Только не сейчас и не так…

– Ты поедешь на Кипр и начнешь жизнь сначала. Я уверен, ты еще можешь быть счастлива, а я… – Голос Ральфа дрогнул; он потер лоб тыльной стороной ладони, потом бессильно уронил руку. – Поверь, Рокси, так будет лучше…

– Ты врешь! – перебила она. – Ну скажи мне, что ты врешь и что ты совсем не хочешь, чтобы я ехала на Кипр и строила там новую жизнь. Ты просто шутишь, правда?..

От горя и страха у нее закружилась голова. Роксана чувствовала, что теряет контроль над собой, но остановиться не могла. Она готова была на коленях умолять его, лишь бы он сказал, что все это ложь.

– Ведь правда?.. – повторила она робко. Ральф покачал головой:

– Нет, Роксана, я не шучу.

– Но ведь ты любишь меня! – Роксана широко улыбнулась, хотя по щекам ее уже давно текли слезы. – Ты любишь меня, Ральф!

– Да, – глухо ответил он. – Люблю. Я люблю тебя, Роксана. Помни об этом, помни всегда!..

Шагнув вперед, он порывисто схватил ее за руки и прижался к ним губами. Потом, не прибавив ни слова, Ральф повернулся, взял с дивана пиджак и почти выбежал в коридор.

Словно со дна моря, до краев наполненного жгучей болью, Роксана смотрела, как он уходит. Вот хлопнула входная дверь, заработал лифт – и все стихло. Еще несколько секунд Роксана молчала, напряженно прислушиваясь к каждому звуку – не вернется ли? И лишь убедившись, что Ральф действительно ушел, она схватила с дивана подушку, уткнулась в нее лицом и зарыдала.

Глава 11

Облокотившись на невысокую изгородь, Мэгги закрыла глаза, с наслаждением вдыхая чистый деревенский воздух. Стояло позднее утро, небо было ярко-синим, и теплый весенний воздух уже нес с собой запахи лета. Мэгги невольно вспомнила о тех временах, когда хорошая погода поднимала ей настроение, заставляя чувствовать себя полной сил, и тяжело вздохнула. Как все изменилось. Теперь, стоя посреди принадлежащих ей полей, куда она вышла погулять с коляской, Мэгги не испытывала ничего, кроме давящей усталости.

Ей почти не приходилось выполнять тяжелой работы, но спала она мало, урывками, и это не могло не сказаться. Мэгги и сама замечала, что в последнее время стала раздражительной, издерганной, нервной. По ночам Люсия просыпалась каждые два часа и просила есть, а Джайлсу с его ответственной и сложной работой был необходим отдых. В результате почти все ночи Мэгги проводила в детской, где, сидя в кресле-качалке у окна, она кормила дочь и вполглаза дремала, пока малышка не начинала плакать снова. Только когда за окнами начинало светать, Мэгги брала девочку и, натыкаясь на стены, брела назад в спальню.

– Доброе утро! – жизнерадостно приветствовал ее бодрый, выспавшийся Джайлс. – Как себя чувствуют мои любимые девочки?

– Замечательно! – неизменно отвечала Мэгги.

Что толку было жаловаться – ведь, в конце концов, Джайлс не виноват, что он не женщина и не может кормить грудью. Потом Джайлс целовал Мэгги и говорил, что она отлично справляется и что все его знакомые просто поражены тем, как замечательно у нее идут дела.

– Если кто и достоин звания Лучшей Матери Года, так это ты, – сказал ей Джайлс однажды вечером. – Впрочем, я всегда это говорил!

Он так искренне восхищался ею, что Мэгги просто не хватало мужества его разочаровать. В глубине души она даже немного гордилась своей стойкостью и умением убедить Джайлса, что все идет отлично. Однажды Мэгги подслушала, как Джайлс сказал по телефону кому-то из друзей, что его жена восприняла материнство так же просто и естественно, как рыба – воду, и ее сердце исполнилось гордостью. Поэтому она просто передавала девочку мужу, а сама ныряла в еще теплую постель, готовая разрыдаться от счастья. Эти утренние полчаса были ее спасением. Правда, заснуть Мэгги удавалось редко, но даже смотреть, как Джайлс играет с девочкой, было ей очень приятно. Каждый раз, когда Мэгги встречалась с ним взглядом, она чувствовала такую любовь, такую нежность, что на глаза сами собой наворачивались слезы.

Потом Джайлс одевался, чистил зубы, завтракал и, поцеловав обеих, отправлялся на работу, а Мэгги оставалась одна на многие и многие часы. Никаких особенных дел, кроме как ухаживать за дочерью, у нее не было, и со стороны ее жизнь могла показаться до неприличия беззаботной…

Тогда почему же она уставала так, словно каждый день отрабатывала по две смены на литейном заводе?! Почему даже самое простое дело казалось ей невероятно трудным и сложным? Усталость застилала глаза, туманила голову, и Мэгги часто казалось, что теперь она до конца дней своих обречена сражаться со сном и ломотой во всем теле. Она всегда была энергичной, жизнерадостной женщиной, умевшей с юмором относиться к любым жизненным трудностям, но теперь та, прежняя Мэгги осталась далеко в прошлом. За несколько недель она превратилась в измотанное, загнанное, едва держащееся на ногах существо, способное расплакаться из-за пустяка и до полусмерти пугавшееся того, что раньше бы ее только рассмешило.

Буквально накануне Мэгги потратила целое утро, чтобы привести в порядок себя и Люсию и съездить в ближайший городок – прикупить кое-каких продуктов, детского питания и приобрести для себя приз – огромную порцию сливочного мороженого. По дороге ей пришлось остановиться на заправке, чтобы там зайти в дамскую комнату и покормить Люсию. Ровно через минуту после того, как она добралась до магазина, Люсия начала кричать. Люди стали оборачиваться, и Мэгги, покраснев, как вареный рак, не знала куда деваться от стыда. Она пыталась успокоить Люсию, но вопли девочки становились все громче, и вскоре Мэгги стало казаться, что на них смотрит весь магазин. Дело кончилось тем, что какая-то женщина подошла к ней и со знанием дела сказала:

– Он, наверное, голоден, бедняжка!

– Во-первых, это девочка, – довольно злобно буркнула в ответ Мэгги, – а во-вторых, я только что ее покормила!

На этом мужество окончательно покинуло ее, и, подхватив Люсию поудобнее, она выбежала из супермаркета, провожаемая недоуменными взглядами.

Теперь, вспоминая вчерашнее происшествие, Мэгги снова почувствовала себя несчастной. Что она за мать, если не может даже съездить с ребенком в магазин? На обратном пути она видела, как другие молодые мамы спокойно ходят с колясками по улицам, смеются, болтают, заходят в магазины и даже сидят в кафе, в то время как их чада спокойно сопят рядом. Самой же Мэгги – особенно после инцидента в универмаге – даже страшно было подумать о том, чтобы зайти в кафе. Она боялась, что девочка тут же раскричится и все посетители будут бросать на нее негодующие, раздраженные, осуждающие взгляды. Именно так сама Мэгги когда-то смотрела на женщин, не способных успокоить своих орущих младенцев.

В больнице ее уверяли, что Люсия – совершенно нормальная девочка, спокойная и ни капельки не нервная. Значит, все дело в ней самой. Она – Худшая Мать Года, которой нельзя даже доверить ребенка!

Внезапно на Мэгги нахлынули воспоминания о прошлой жизни, и они были такими светлыми, такими радостными, что ей захотелось упасть на землю и зарыдать. Но даже выплакаться как следует у нее теперь не получалось. Словно что-то почувствовав, Люсия завозилась в коляске и негромко, жалобно захныкала. Мэгги сразу почувствовала, как одолевает ее привычная усталость, от которой буквально опускались руки. Плач девочки – то тихий и жалобный, то пронзительный и протестующий – преследовал ее ежедневно, ежечасно. Она слышала его и наяву, и во сне (когда ей удавалось смежить веки хотя бы на несколько минут); он мерещился ей в скрипе ставней, в песне закипающего чайника, в шуме текущей из кранов воды – в особенности, когда она пыталась принять ванну. И скрыться, убежать от этих звуков ей было некуда.

– Хорошо-хорошо, – пробормотала Мэгги, склоняясь над коляской и устало улыбаясь дочери. – Домой так домой. Мне и самой надоело стоять на этом дурацком ветру.

Пойти с девочкой погулять ей предложил Джайлс, и, выглянув в окно и увидев яркое солнце и безоблачное голубое небо, Мэгги решила, что это совсем не плохая идея. Но теперь, с трудом волоча коляску по ухабистой, еще не до конца просохшей земле, Мэгги невольно подумала, что раз уж она вынуждена гулять с Люсией, то предпочла бы, чтобы под ногами был сухой, ровный асфальт. Что хорошего в этой грязи, в пропахшем навозом воздухе, в колючих зарослях ежевики, которая так и норовит вцепиться в куртку или в коляску?..

От толчков Люсия окончательно проснулась и заревела во весь голос.

– Извини, родная, – сказала Мэгги, распутывая обвившуюся вокруг оси коляски колючую ежевичную плеть и вытаскивая из спиц колеса застрявшие прошлогодние ветки. – Потерпи, мы уже почти дома.

Но до дома оставалось еще добрых двадцать пять ярдов пересеченной местности, и к тому моменту, когда Мэгги, отдуваясь, достигла заднего крыльца, ее лицо блестело от испарины.

– Ну вот и все, – пробормотала она, извлекая ребенка из коляски. – Сейчас мы переоденемся, покушаем…

«Интересно, – задумалась она, торопливо поднимаясь по лестнице, – можно ли приравнять беседы с месячным ребенком к разговору с самим собой? Если да, то это, несомненно, первый признак того, что я начинаю сходить с ума».

Люсия тем временем вопила все громче, и по коридору, ведущему к детской, Мэгги уже почти бежала. Положив девочку на пеленальный столик, она развернула одеяльце и брезгливо поморщилась: комбинезончик был безнадежно испорчен.

– Хорошо-хорошо, – проворковала Мэгги, – сейчас я тебя поменяю.

Проклиная свою неловкость и никуда не годные памперсы, она принялась расстегивать комбинезончик. К этому моменту Люсия вопила уже, как паровая сирена, почти не переводя дыхания, словно в ее маленьком тельце помещался неограниченный запас воздуха. В уголках зажмуренных глаз выступили крошечные слезинки, и Мэгги почувствовала, как ее собственное лицо багровеет от бессилия и горя.

– Потерпи, я должна тебя переодеть! – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

Грязный памперс Мэгги бросила на пол и потянулась за следующим, но на полке ничего не было. «Как же так? – подумала она, борясь с подступающей паникой. – Куда подевались все памперсы?..»

Только тут Мэгги вспомнила, что, отправляясь на прогулку, взяла с полки последний, решив, что, когда вернется, откроет новую пачку. Но, разумеется, она этого не сделала.

– Спокойствие! – громко сказала она, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы. – Главное – спокойствие…

Подхватив дочь на руки вместе с одеяльцем, Мэгги положила ее на пол, откуда она не могла никуда свалиться. Вопли Люсии перешли в область ультразвука и вгрызались в черепную кость, словно сверло.

– Люсия, перестань! – воскликнула Мэгги, чувствуя, что помимо собственной воли начинает повышать голос. – Перестань сейчас же!.. Я только принесу тебе новый памперс, и все. Понятно?..

Выбежав из детской, она бросилась в спальню, где оставила новую пачку памперсов. Обнаружив ее совсем не в том углу стенного шкафа, куда клала ее накануне, Мэгги принялась торопливо вскрывать картонную коробку. Когда та наконец поддалась ее усилиям, Мэгги обнаружила, что каждый памперс упакован в плотный пластик.

– О господи!.. – Она принялась разрывать неподатливый пластик зубами и ногтями, чувствуя себя участником какого-то экзотического состязания на выносливость. Наконец ей удалось вскрыть пакет. Прижимая добычу к груди, Мэгги ринулась обратно.

Люсия корчилась на полу, заходясь в крике.

– Иду, иду!.. – пробормотала Мэгги, запыхавшись. – Уже иду, мой козленочек. Давай только сначала наденем подгузничек!

Наклонившись над ребенком, она поменяла подгузник так быстро, как только смогла. Потом, держа девочку одной рукой, Мэгги торопливо уселась в кресло-качалку и просунула руку под свитер, чтобы расстегнуть лифчик, но крючок, как назло, за что-то зацепился.

Негромко выругавшись от досады, Мэгги положила девочку на колени и стала помогать себе второй рукой. Люсия по-прежнему вопила так, что закладывало уши, и все попытки Мэгги успокоить ее ни к чему не привели. В отчаянии она рванула застежку изо всей силы.

– Да сейчас, сейчас!.. – рявкнула она. – Ну-ка, замолчи! Перестань орать, черт тебя возьми!

– Вовсе незачем так кричать на ребенка, – раздался от дверей знакомый голос.

Мэгги подняла голову и побледнела. На пороге стояла Пэдди и неодобрительно качала головой.

Держа в руке чашку кофе, Кендис поглядывала через плечо мастера-наладчика на экран своего компьютера и старательно делала вид, будто что-то понимает.

– Гм-м… – пробормотал наконец, мастер, оглянувшись на нее. – Скажите, на эту машину когда-нибудь устанавливали программу защиты от вирусов?

– Конечно… То есть я не помню, – ответила Кендис и слегка покраснела. – Вы думаете, дело в нем? В вирусе?

– Трудно сказать, – задумчиво проговорил мастер и нажал несколько клавиш.

Пользуясь тем, что он отвлекся, Кендис бросила взгляд на свои наручные часики и тяжело вздохнула. Была почти половина двенадцатого, мастера по компьютерам она вызвала, будучи совершенно уверена, что он все починит за несколько минут, но теперь похоже было, что дело растянется до вечера. Во всяком случае, мастер возился с ее машиной уже больше часа, и конца этому было не видно. Разумеется, Кендис позвонила на работу и предупредила Джастина, что задержится, но в ответ услышала такое неодобрительное «гм-м», что сердце у нее невольно ушло в пятки.

– Кстати, – сказал ей Джастин, – Хизер просит, чтобы ты захватила с собой какую-то синюю папку. Хизер сейчас здесь, у меня. Хочешь с ней поговорить?

– Н-нет… То есть, мне кажется, меня мастер зовет. Пока… – поспешно сказала Кендис и, положив трубку, с облегчением вздохнула.

Иметь дело с Джастином было все равно что медленно погружаться в океан, на самое дно, но в данном случае дело было не в нем. В последнее время ей стало тяжело общаться с Хизер, и буквально сегодня утром Кендис решила, что должна разобраться со своими мыслями и чувствами и избавиться наконец от всех сомнений.

Внешне они по-прежнему оставались дружны, но вопросы, на которые Кендис не могла ответить, с каждым днем тревожили ее все сильнее.

Что, если Роксана и Мэгги правы, и Хизер просто ее использует? Ведь она не только не делала попыток заплатить свою долю квартирных денег, но даже не заговаривала об этом. Кроме того, Хизер не поблагодарила ее за просмотренную корректуру, а ведь Кендис убила на это несколько часов в ущерб собственной работе. И наконец, Хизер совершенно бесцеремонно присвоила ее идею статьи, посвященной вечернему шопингу как любопытному явлению в жизни общества!

При мысли об этом у Кендис привычно засосало под ложечкой, и она закрыла глаза. Она понимала, что должна как можно скорее поговорить с Хизер об этом неприятном случае – поговорить вежливо, но твердо, и выслушать, что она по этому поводу скажет. Кендис от души надеялась, что это было просто недоразумение, однако утверждать наверняка она не могла. Кендис понимала, что необходимо выяснить все раз и навсегда, а для этого достаточно просто намекнуть Хизер, что она поступила неправильно. Намекнуть и посмотреть, что она скажет.

Но Кендис не могла заставить себя сделать это. Одна мысль о том, что ей придется в чем-то обвинить Хизер, наполняла ее ужасом. Ведь их отношения были такими близкими, просто идеальными! Так стоило ли рисковать все испортить – и из-за чего? Из-за пустяка, из-за идеи, которую Хизер могла высказать Джастину без всякого злого умысла, по простоте душевной. Откуда ей было знать, что он за нее так ухватится? Правда, Хизер могла бы упомянуть, что это придумала не она, но с другой стороны… С другой стороны, подумала Кендис, Джастин так стремится поскорее отличиться, что мог просто помешать ей это сделать. Услышав ценное предложение, он наверняка принялся развивать его – он оглушил, заморочил Хизер голову красивыми словами, так что она могла просто-напросто растеряться и забыть упомянуть, кто настоящий автор идеи.

Это последнее соображение казалось Кендис наиболее вероятным, больше всего ей хотелось просто забыть об этом неприятном случае, однако она понимала, что с Хизер все равно нужно поговорить…

– Вы загружали какие-нибудь программы из Интернета? – спросил наладчик.

Кендис вздрогнула и открыла глаза.

– Нет… Впрочем, – тут же поправилась она, – один раз я попробовала, но у меня ничего не получилось. А разве это имеет значение?

Компьютерный мастер протяжно вздохнул, и Кендис прикусила губу, чувствуя себя круглой идиоткой. Спас ее звонок в дверь.

– Извините, – быстро сказала она, – я на минуточку вас оставлю.

На пороге стоял Эд Эрмитедж. Он был в старой майке, шортах и сандалиях на веревочной подошве.

– Ага, я так и думал, что ты дома! Расскажи-ка мне о своей подруге, – начал он без всяких предисловий. – Об этой, о Хизер…

– А что тут рассказывать? – Кендис почувствовала, что краснеет, и нахмурилась. – Мы просто живем вместе, только и всего. Как соседи…

– Это я знаю. Я имел в виду, откуда она взялась и что ты о ней знаешь. Какой у нее характер, привычки… – Эд громко засопел, принюхиваясь. – Ты, кажется, пьешь кофе?

– Да, а что?

– У тебя в квартире всегда так приятно пахнет! А у меня… у меня не пахнет, а воняет.

– Разве ты никогда не убираешься? – удивилась Кендис.

– Время от времени ко мне приходит какая-то женщина, но я ее почти никогда не вижу, – отмахнулся Эд. С вожделением принюхиваясь, он продвинулся в квартиру еще на полшага, бесцеремонно потеснив хозяйку. – Слушай, Кен, может угостишь меня чашечкой кофе, а?..

– Хорошо, входи, – неохотно согласилась Кендис.

В другое время она бы не пустила Эда и на порог, но сейчас благодаря ему у нее появился предлог не возвращаться к компьютерному мастеру.

– Кстати, – спросила она, – почему ты «так и думал», что я дома?

– Просто я видел, как твоя подруга уходила утром одна! – хохотнул Эд. Поглаживая себя по животу, он вошел за ней в кухню и тут же уселся на любимый стул Кендис. – И тогда я сказал себе: ага, пора пить кофе!

– У тебя что, нет никаких планов на сегодня? – поинтересовалась Кендис. – Скажем, съездить взглянуть на теткин дом, посмотреть телевизор или еще что-нибудь?..

– Не сыпь мне соль на рану! – неожиданно огрызнулся Эд. Словно для того, чтобы наглядно проиллюстрировать свои слова, он потянулся за солонкой и принялся крутить ее в руках. – Этот проклятый отпуск сведет меня с ума!

– Интересно, почему же? – без тени сочувствия осведомилась Кендис.

– Я просто подыхаю со скуки! – пожаловался Эд и, перевернув солонку дырочками вниз, начертал солью на столе инициалы «ЭЭ». – Сидеть дома – такая тоска!

– Все дело в духовных ресурсах и внутреннем содержании человека, – безжалостно отчеканила Кендис. – Точнее, в отсутствии и того и другого. Вот почему ты не можешь придумать себе занятие по душе.

– Не могу, – согласился Эд. – Например, вчера я был в музее. В музее, Кендис, можешь себе представить?!

– Нет, не могу, – сказала она, отнимая у него солонку. – А в каком?

– Черт его знает. – Эд безнадежно махнул рукой. – Там еще вдоль стен стояли такие мягкие кресла…

Кендис несколько секунд разглядывала его, потом качнула головой и стала наполнять чайник. Эд ухмыльнулся и, встав со стула, принялся обходить кухню.

– А что это за ребенок? Чей? – спросил он, разглядывая прикрепленную к пробковой доске фотографию.

– Мой, – ответила Кендис. – То есть я его спонсирую. Он живет в Кампучии.

– А как его зовут?

– Пинг Фуй… Нет, Пин Джуй, – поправилась она.

– И что, ты посылаешь ему подарки к Рождеству?

– Нет, в нашей благотворительной организации это не считается помощью. – Кендис засыпала в кофеварку размолотый кофе. – К тому же наше западное барахло ему ни к чему.

– Черта с два! – хмыкнул Эд. – Готов спорить, ему до смерти хочется иметь игрушечного Дарта Вейдера.[4] Кстати, ты когда-нибудь видела этого своего Жуй Фуя?

– Нет.

– Тогда, быть может, ты разговаривала с ним по телефону?

– Тоже нет. Слушай, Эд, может, хватит глупостей?

– Тогда откуда ты знаешь, что этот Жмых Пых вообще существует?

– Что-что?.. – Кендис подняла голову. – Ну конечно, Пин Джуй существует! Вот же он! – Она показала на фотографию, и Эд снова ухмыльнулся.

– Ты слишком доверчива, Кендис. Откуда ты знаешь, что всем так называемым «спонсорам» не показывают одну и ту же фотографию? Его только называют каждый раз другим именем, этого мальчишку, а денежки прикарманивают. Или, может быть, этот Чик-Чирик каждый раз присылает тебе свои расписки?

Кендис только фыркнула. Иногда Эд нес такую чушь, что с ним и разговаривать-то не стоило. Сняв чайник с огня, она залила кофеварку горячей водой, и кухня наполнилась густым кофейным ароматом.

– Так ты не рассказала мне про Хизер, – сказал Эд, снова присаживаясь к столу.

– А что, собственно, тебя интересует?

– Во-первых, откуда ты ее знаешь.

– Она моя… старинная подруга, – туманно объяснила Кендис.

– Почему же я никогда ее раньше не видел? Я имею в виду – до того, как она к тебе переехала? – Эд с подозрением воззрился на нее. – И почему ты никогда о ней не упоминала?

– Потому что… Одним словом, обстоятельства сложились так, что мы на некоторое время потеряли друг друга из вида, – ответила Кендис. – Мы вовсе не ссорились, просто… не встречались, понятно? А почему ты вообще об этом спрашиваешь?

– Не знаю. – Эд пожал плечами. – Почему-то твоя старинная подруга очень меня интересует.

– Тогда почему бы тебе не обратиться непосредственно к ней?

– Может, и обращусь, – ухмыльнулся Эд.

После этого в кухне на некоторое время воцарилась тишина. Наконец Кендис поставила перед Эдом чашку с кофе, и он задумчиво отпил глоток.

– Ты ведь не против, нет? – нерешительно спросил Эд.

– Почему это я должна быть против? – парировала Кендис, отбрасывая назад волосы. – Вы оба – взрослые люди и можете разговаривать о чем угодно.

– Гхм!.. – Деликатное покашливание компьютерного мастера заставило обоих обернуться.

– Ну как? – спросила Кендис. – Вы выяснили, в чем там дело?

– Вирус, как я и думал. – Мастер покачал головой. – Боюсь, он вам перепортил все, что мог.

– А нельзя ли его как-нибудь поймать? – с тревогой спросила Кендис.

– Он давно уже перебрался куда-нибудь в другой компьютер. Эти современные вирусы – продувные бестии, они проникают в систему, портят программы и файлы и исчезают прежде, чем успеваешь поймать их за хвост. Все, что я могу в данном случае сделать, это попытаться спасти хотя бы часть документов. Что же касается программ, то их придется инсталлировать заново… – Компьютерщик с неодобрением покачал головой. – А на будущее, мисс Брюин, могу посоветовать лучше защищать свою систему от посторонних программ.

Мэгги сидела возле кухонного стола, готовая расплакаться от унижения, а ее свекровь колдовала возле плиты. Сняв с огня чайник, она заварила свежий чай, потом обернулась и посмотрела на плетеную колыбельку возле окна.

– Как крепко она спит, – заметила Пэдди. – Бедняжка, наверное, накричалась и устала.

Это был почти неприкрытый упрек, и Мэгги вспыхнула, но посмотреть свекрови в глаза не посмела, боясь снова встретить все тот же суровый, осуждающий взгляд. «Сама попробуй! – хотелось ей крикнуть прямо в лицо Пэдди. – Попробуй – и посмотрим, надолго ли тебя хватит, особенно если не давать тебе спать по ночам». Но вместо этого Мэгги продолжала молча смотреть в стол, покрытый веселенькой цветастой клеенкой. «Надо терпеть, – твердила она себе, крепче стискивая зубы. – Господи, дай мне силы не наорать и на нее тоже!..»

После того как Пэдди застала ее на месте преступления, Мэгги удалось наконец покормить Люсию. Сидя в детской, она чувствовала себя точь-в-точь как ребенок, которого наказали за какую-то серьезную провинность. Потом, держа девочку на руках, Мэгги спустилась вниз и обнаружила, что свекровь успела прибраться в кухне, сложить посуду в посудомоечную машину и даже вымыть пол. Она знала, что должна испытывать благодарность, но поселившееся где-то в глубине ее души мстительное существо продолжало нашептывать ей, что и это сделано для того, чтобы побольнее ее уязвить. Пэдди, несомненно, считала, что хорошая мать никогда бы не довела свою кухню до такого состояния. Хорошая мать должна успевать все – в том числе протирать дверцы шкафов, рабочие столы и плафоны установленных над ними светильников. О том, что бы могла сказать Пэдди, обнаружь она на кухне таракана или – страшно сказать! – мышь, Мэгги старалась не думать.

– Ну вот, – сказала Пэдди, ставя перед ней чашку со свежезаваренным чаем. – Сахар положить?

– Нет, спасибо, – отозвалась Мэгги, продолжая рассматривать цветы на клеенке. – Я стараюсь следить за своим весом.

– В самом деле? – Пэдди на мгновение замерла с заварочным чайником в руке. – А вот я, когда кормила грудью, ела чуть не вдвое больше обычного, иначе мои мальчики могли остаться голодными.

Она негромко фыркнула, и Мэгги почувствовала приступ самой настоящей ненависти к свекрови. Что, собственно, Пэдди хочет этим сказать? Что из-за собственного эгоистического желания не разжиреть, словно бочка, она недокармливает Люсию? Или что ее грудное молоко недостаточно питательно?

Почувствовав комок в горле, Мэгги судорожно сглотнула.

– Ну а как вообще дела? – поинтересовалась Пэдди. При этом она всем своим видом давала понять, что спрашивает исключительно из вежливости, потому что и слепому ясно: дела – хуже некуда.

– Хорошо, – коротко ответила Мэгги и отпила глоток чая.

– Наша малышка привыкает к режиму?

«Наша?! Как бы не так! Это мой ребенок!» – хотелось крикнуть Мэгги, но она сдержалась. К тому же ни о каком режиме не могло быть и речи: она давно выбилась из больничного распорядка, установленного с помощью Джоан, а наладить новый у нее никак не получалось. Поэтому Мэгги сказала мстительно:

– Распорядок, режим – это все вчерашний день. В наше время врачи не рекомендуют приучать детей к кормлению по часам. – Она наконец-то подняла голову и посмотрела на Пэдди в упор. – Современная педиатрия придерживается мнения, что ребенка необходимо кормить, когда он этого захочет и столько, сколько он захочет.

– Понятно, – кивнула Пэдди и снова усмехнулась: – Да, многое изменилось с тех пор, когда я была молода…

Мэгги не ответила. Отпив еще глоток чая, она отвернулась и стала смотреть в окно.

– Жаль, что твои родители не могли погостить подольше, – сказала за ее спиной Пэдди.

От этих слов Мэгги невольно вздрогнула, как от боли. «Неужели Пэдди непременно надо было наступить еще и на эту мозоль?!» – подумала она. Родители Мэгги приехали всего на два дня, пока она лежала в больнице, и им не удалось даже поговорить толком. Но ведь ее родители еще работали, да и путь из Дербишира в Гемпшир был не близким.

И все же их отъезд Мэгги пережила очень тяжело, хотя и старалась улыбаться как можно беззаботнее. До сих пор у нее слезы наворачивались на глаза, стоило ей только представить лицо матери. А тут еще Пэдди пользовалась каждой возможностью, чтобы напомнить Мэгги о том, что родители фактически бросили ее одну без всякой поддержки.

– Они действительно не могли, – коротко ответила она. – Мои папа и мама много работают.

– Да уж, – заметила Пэдди и потянулась за печеньем. – Кстати, Мэгги…

– Что? – Мэгги неохотно повернулась.

– Ты не думала о том, что тебе нужна помощь? Может быть, стоит нанять няню?

Мэгги уставилась на нее так, словно ее ударили по лицу. Значит, Пэдди действительно считает ее никуда не годной матерью, не способной справиться с ребенком!

– Нет, – сказала она, из последних сил сдерживая слезы. – А почему ты решила, что это необходимо?

– Решать тебе, – пожала плечами Пэдди, не ответив на вопрос. – Хотя, с другой стороны…

– Я предпочитаю сама заботиться о своем ребенке, – сказала Мэгги дрожащим голосом. – Быть может, я делаю это не безупречно, и все же…

– О, Мэгги! – воскликнула Пэдди. – Я вовсе не имела в виду, что ты…

Она смущенно замолчала, и Мэгги отвела взгляд. На несколько секунд в кухне повисла тишина, нарушаемая только сонным сопением Люсии.

– Пожалуй, мне пора, – сказала наконец Пэдди. – Не хочу тебе мешать.

– Ты мне вовсе не мешаешь. – Мэгги пожала плечами. Но Пэдди быстро собрала вещи, потом бросила на Мэгги острый взгляд.

– В крайнем случае, ты знаешь, где меня найти, – промолвила она. – До свидания, дорогуша. Поцелуй от меня девочку, когда она проснется.

– До свидания, – равнодушно ответила Мэгги.

Она терпеливо ждала, пока Пэдди шла по дорожке; крепилась, пока свекровь заводила машину и выезжала за ворота. И только когда шум мотора затих вдали, Мэгги закрыла лицо ладонями и горько заплакала.

Глава 12

Втянув голову в плечи и делая вид, что читает газету, Роксана сидела на деревянной парковой скамье, неотрывно глядя на противоположную сторону улицы, где стоял лондонский дом Ральфа Оллсопа. Дом был старинный. Его узкий фасад с коричневой дверью и небольшим палисадничком хмуро смотрел на тихий Кенсингтонский сквер, где в этот час было пустынно. Перед этим домом Роксана просидела, наверное, тысячу часов, этот дом она бессчетное число раз проклинала, но ни разу – ни разу! – не посмела она переступить его порога.

Когда-то давно, много лет назад, Роксана частенько приходила сюда, садилась на эту самую скамью и часами сидела неподвижно, глядя на дом, за фасадом которого Ральф жил со своей семьей. Взгляд ее скользил по стене, словно стараясь рассмотреть, запомнить каждый кирпич, каждую щербинку, каждый камень на дорожке; она ждала: вдруг сейчас отворится дверь, и можно будет хотя бы мельком увидеть его, или его жену, или кого-нибудь из детей…

В те времена Синтия Оллсоп проводила много времени в Лондоне, и Роксана видела ее достаточно часто. Одна или с Себастьяном, она поднималась по этим потемневшим от времени дубовым ступенькам (их было ровно пять), всегда прямая, всегда безупречно одетая, всегда спокойная. Это спокойствие действовало на Роксану особенно сильно, поэтому каждый раз, завидев Синтию, она спешила укрыться за книгой или газетой, которую брала с собой для маскировки. Ах если бы так же легко она могла спрятаться от собственной совести, которая продолжала нещадно обличать ее! Особенно страдала Роксана, когда Синтия выходила не одна, а с Себастьяном – невинным маленьким Себастьяном, одетым в голубую матросскую курточку и подстриженным под Кристофера Робина.

Но и из-за газеты Роксана продолжала наблюдать за Синтией, жадно впитывая каждую деталь ее гардероба, каждый жест, каждую особенность прически или макияжа. Ведь эта элегантная, как манекен, и такая же бездушная женщина была его женой, а она, Роксана, только любовницей.

Всего-навсего любовницей…

В первое время Роксана чувствовала волнение и азарт от этой слежки, которая давала ей ощущение превосходства, почти что власти над Синтией. Однако скоро эти чувства сменились растерянностью, депрессией, ощущением безнадежности и безысходности. Роксана словно уперлась в тупик, но не приходить к этому дому она уже не могла. Эта коричневая входная дверь тянула ее к себе, словно магнит, словно свеча, которая приманивает из мрака тысячи крохотных мотыльков, чтобы спалить им крылья, обжечь их тела.

Ее игра в шпионов продолжалась довольно долго – до того дня, когда Ральф, сойдя с крыльца с коробкой книг под мышкой, вдруг бросил взгляд в сторону сквера и заметил ее. Чувствуя, как отчаянно стучит в груди сердце, Роксана опустила голову как можно ниже, молясь про себя, чтобы он не выдал ее ни жестом ни взглядом.

Ральф оправдал ее надежды. Он отвернулся и не спеша двинулся вдоль тротуара, прижимая к себе коробку. Он вел себя так, словно ничего не случилось, но зато вечером, когда они разговаривали по телефону, он метал громы и молнии, да такие, что Роксана не на шутку испугалась. Сначала она спорила с ним, потом умоляла, потом – просила прощения и наконец пообещала никогда больше не приходить в сквер к его дому.

Она сдержала слово и только теперь нарушила данное когда-то обещание. Теперь Роксане было наплевать, кто может ее увидеть. Она хотела, чтобы ее увидели! Роксана готова была сидеть здесь голой, но с горечью сознавала, что теперь это не имело никакого значения. В окнах дома напротив не было света, шторы были плотно задернуты, ставни на первом этаже закрыты. Дом был пуст. Синтия уже давно не жила здесь – года два назад она переехала в загородную усадьбу и наведывалась в Лондон, только когда в «Харродзе» бывала распродажа. Разумеется, Себастьян тоже жил за городом – катался на своем пони по окрестным полям и лесам и был глубоко и безмятежно счастлив, как могут быть счастливы только дети.

А теперь и Ральф тоже уехал туда, к ним, променяв Роксану на прелести деревенской жизни с семьей, состоявшей на данный момент из нелюбимой жены, любимого сына и полудюжины кошек, которых он благодушно терпел…

Достав сигареты и зажигалку, Роксана закурила и тут же закашлялась, поперхнувшись дымом. На глазах у нее выступили слезы, но она не плакала. Роксана поклялась себе, что больше не будет плакать из-за него. Хватит с нее погубленной косметики, хватит покрасневших глаз и опухших век!

Но это обещание она дала себе только вчера. До этого Роксана две недели сидела дома, пила водку, глядела в окно – и плакала. Иногда она садилась рядом с автоответчиком, нажимала на кнопку и слушала голоса людей, которые были ей неинтересны и безразличны. Сообщения накапливались на кассете, как дохлые мухи между рамами – скучные, бесполезные, пустые – и только одно из них заставило Роксану вздрогнуть от боли. Звонил Джастин, чтобы пригласить Роксану на прощальную вечеринку, посвященную проводам Ральфа. «Он и в самом деле уходит, – подумала она, не замечая хлынувших из глаз слез. – Уходит от всех и от меня!..»

Много раз звонили Мэгги и Кендис, и Роксана не раз порывалась перезвонить им. Из всех людей только с ними она могла бы говорить сейчас. Как-то Роксана даже сняла трубку и начала набирать номер Кендис, но передумала, потому что не ручалась за себя. Что, если выдержка изменит ей, и, задыхаясь от рыданий, она начнет выпаливать одну свою тайну за другой? Нет, гораздо проще не звонить – и ничего не говорить. Никому. Даром, что ли, она молчала целых шесть лет?..

Подруги наверняка решили, что она снова уехала в командировку. «Или, может быть, ты сейчас блаженствуешь где-нибудь в роскошном отеле со своим Мистером Женатиком? – спрашивала ее Мэгги в одном из записанных сообщений, и Роксана едва не разрыдалась. – Но ведь к первому числу ты вернешься? Мы будем ждать тебя в «Манхэттене». Только попробуй не прийти!»

Поеживаясь от вечерней прохлады, Роксана посмотрела на часы. Было как раз первое число; через полчаса Мэгги и Кендис будут в баре. И Роксане неожиданно захотелось увидеть их – двух самых дорогих, самых близких людей. Кроме них, на данный момент у нее не было никого в целом мире.

Затушив сигарету, Роксана встала и, уже не скрываясь, окинула дом Ральфа Оллсопа презрительным взглядом.

– Ну и черт с тобой! – сказала она вслух. – Можешь убираться на все четыре стороны!..

Потом Роксана повернулась и зашагала по тротуару прочь, вызывающе громко стуча каблучками по мокрому асфальту.

Откинувшись на спинку кресла, Ральф повернулся к окну. Оно было зашторено, но между портьерами оставалась достаточно широкая щель, сквозь которую виднелась часть сквера перед фасадом. Начинало темнеть, и в сквере вспыхнули фонари. Ральф потянулся к кисточке торшера и тоже включил свет.

– Вы что-то хотите сказать?.. – спросил Нейл Купер, на минуту оторвавшись от бумаг, с которыми работал в дальнем углу библиотеки.

– Нет, ничего, – ответил Ральф. – Просто что-то послышалось. Не обращай внимания. – Он улыбнулся. – Продолжай…

– Хорошо, – кивнул Купер, коротко подстриженный молодой человек с умным, нервным лицом и подвижными, тонкими руками. – Собственно, я уже все объяснял. В данном случае проще всего сделать дополнительное распоряжение к завещанию.

– Я понял.

Ральф помолчал, глядя на серый лондонский дождь за окном. «Завещание чем-то похоже на семейную жизнь, – думал он. – Сначала оно совсем простое и умещается на одном листе, но с годами становится все более сложным и объемистым». Жена, дети, внуки, любовницы, имущество, недвижимость, деньги… Его собственное завещание было уже похоже на небольшой гроссбух, в котором мог разобраться только специалист. Но какого специалиста пригласить, чтобы разобрался в его семейной жизни?..

– Нет таких! – сказал он вполголоса, и Купер снова поднял голову.

– Простите, что?

– Нет, ничего, – ответил Ральф. – Значит, ты говоришь – дополнительное распоряжение? Очень хорошо. Замечательно. Это можно сделать сейчас?

– Разумеется, – кивнул адвокат и щелкнул автоматической ручкой. – Продиктуйте, я запишу, но сначала мне нужно знать имя и фамилию наследополучателя.

Последовала непродолжительная пауза. Ральф крепко зажмурился, потом открыл глаза и с силой выдохнул воздух.

– Ее зовут Роксана… – проговорил он, с силой сжимая руками подлокотники кресла. – Мисс Роксана Миллер…

Мэгги сидела за столиком в кафе вокзала «Ватерлоо» и пила дрянной чай из треснувшей чашки. Ее поезд прибыл в Лондон больше часа назад. Сначала она собиралась потратить это время на поход по магазинам, но передумала: сама мысль о магазинах и толпах людей пугала ее. Поэтому Мэгги зашла в это кафе, заказала чайник чая, свое любимое миндальное печенье и устроилась в самом дальнем уголке.

Она была потрясена тем, каких усилий потребовало от нее это путешествие. Ей не верилось, что когда-то она каждый день ездила в Лондон и обратно.

В задумчивости Мэгги раскрыла купленный в киоске глянцевый журнал, но читать не смогла. От усталости у нее кружилась голова, а все окружающее казалось каким-то нереальным. Всю предыдущую ночь Люсия не спала – очевидно, ее мучили колики, так как никакой другой причины Мэгги придумать не могла. Несколько часов она расхаживала из угла в угол с девочкой на руках: стоило ей остановиться, как Люсия снова начинала кричать, а Мэгги очень боялась побеспокоить Джайлса. Под утро она едва не заснула на ходу; спас ее только бой старинных часов наверху, под который всегда просыпался Джайлс. Заслышав гулкие медные удары, Мэгги сразу встрепенулась и поспешила в их общую спальню, в которой она не спала уже довольно давно.

К тому моменту, когда Джайлс уехал на работу, Люсия совершенно успокоилась и даже соизволила заснуть, но Мэгги отдохнуть так и не удалось. Все свободное время, какое у нее оставалось, ей пришлось потратить на подготовку к этой поездке в Лондон.

«А ведь когда-то, – с горечью подумала Мэгги, – мне не требовалось вообще никакой подготовки. Я просто садилась в поезд и ехала, куда мне было нужно. Господи, как же все изменилось!»

Для начала Мэгги решила вымыть голову, надеясь, что это поможет ей взбодриться. Но когда она включила фен и попыталась уложить волосы, Люсия немедленно проснулась, и ей пришлось орудовать одной рукой, укачивая другой девочку. Единственный во всем этом положительный момент заключался в том, что Мэгги впервые взглянула на себя со стороны (сумасшедшая мать, пытающаяся делать десять дел сразу) и подумала, что выглядит это скорее смешно, чем печально. «Надо будет непременно рассказать Кендис и Роксане, как я поминутно разрываюсь на сто кусков, – подумала она, перекладывая фен в другую руку, придвигая поближе настольное зеркало и покачивая кроватку Люсии ногой. – И пусть моя незавидная участь послужит им предостережением!..»

От этих мыслей у нее даже немного поднялось настроение, но когда Мэгги стала решать, что наденет, то снова расстроилась. Оказалось, что, несмотря на чай без сахара и десятки других коварных уловок, обмануть собственный организм ей не удалось: она по-прежнему не могла втиснуться ни в одно из своих старых платьев, которые носила до беременности. У нее был целый шкаф отличных платьев и пошитых на заказ костюмов – но увы! – если Мэгги и могла втиснуться во что-то, ни застегнуться, ни наклониться ей не удавалось.

Разглядывая себя в зеркало, Мэгги негромко выругалась. А ведь она сама решила не покупать никакой одежды большого размера, чтобы иметь дополнительный стимул следить за собой! Мэгги была совершенно уверена, что самое большее через месяц после родов снова станет стройной и гибкой, однако со дня рождения Люсии прошло уже без малого два месяца, а она по-прежнему только мечтала о том, чтобы вернуться к норме. Глядя на себя в зеркало – дебелую, бледнотелую уродину с усталым лицом и синяками под глазами, Мэгги малодушно подумала о том, как хорошо было бы никуда не ехать. Ну куда она попрется, такая корова?! Как она появится в «Манхэттене» в таком виде? Люди будут смеяться над ней, она станет посмешищем, и… она этого не выдержит!

Чувствуя, как к глазам подступают слезы отчаяния, Мэгги села на кровать и закрыла лицо руками. Значит, решено, она никуда не едет!

Но прошло несколько минут, Мэгги выпрямилась, вытерла глаза и приказала себе не делать глупостей. В конце концов, она едет в Лондон не для того, чтобы выступать на подиуме. Она едет встречаться со своими лучшими подругами, а им должно быть все равно, как она выгладит.

Глубоко вздохнув, Мэгги встала и снова подошла к шкафу. Стараясь не смотреть на стильные тряпки, она выбрала самую просторную юбку от одного костюма и жакет от другого. Оба предмета были довольно поношенными, но зато они оказались почти одинакового, непритязательно-серого цвета и вполне могли сойти за гарнитур. Порывшись в ящиках, Мэгги отыскала подходящих размеров блузку из светло-кремового шелка с рюшами. Это было уже кое-что, и Мэгги аккуратно разложила костюм на кровати. Одеваться она не спешила, опасаясь неприятных сюрпризов со стороны Люсии.

В начале третьего приехала Пэдди. Мэгги, открыв дверь, церемонно поздоровалась со свекровью, и Пэдди ответила тем же. После того как она фактически обвинила Мэгги в неспособности справиться с собственным ребенком, между двумя женщинами установилась некоторая дистанция. Они были вежливы и любезны друг с другом, но и только. Никакой особенной близости между ними не было и в помине, поэтому когда Пэдди вызвалась посидеть с Люсией, Мэгги согласилась без особой охоты и поблагодарила свекровь скорее для проформы, чем повинуясь движению души.

Едва войдя в прихожую, Пэдди внимательно оглядела Мэгги и нахмурилась.

– У тебя усталый вид, дорогая. Ты уверена, что действительно хочешь ехать в такую даль ради двух-трех коктейлей?

Медленно сосчитав про себя до десяти, Мэгги сдержанно ответила:

– Да, конечно. Это… это очень важно для меня. – Она через силу улыбнулась. – Кендис и Роксана – мои старые подруги, и…

– Как знаешь, – пожала плечами Пэдди. – На мой взгляд, вместо того чтобы тащиться в Лондон, ты бы лучше легла пораньше.

Она усмехнулась, а Мэгги снова напряглась. Сосчитав от десяти до нуля, она сказала, опустив глаза:

– С твоей стороны было очень любезно согласиться посидеть с Люсией. Я очень тебе благодарна…

– Мне совсем не трудно, – тотчас ответила Пэдди. – Я только рада тебе помочь.

– Спасибо. – Мэгги скрипнула зубами, решив во что бы то ни стало остаться спокойной. Нельзя срываться, нельзя выходить из себя. Ведь, в конце концов, Пэдди действительно оказывает ей любезность. – Давай я тебе объясню, где что, – сказала она. – Детское молочко в бутылочках стоит в холодильнике, его нужно разогревать в кастрюле с горячей водой. Если Люсия снова раскричится, дай ей несколько капель укропной воды – она стоит…

– Мэгги… – Пэдди улыбнулась. – Не забывай: я вырастила троих детей – причем мальчиков; надеюсь, с Люсией я как-нибудь справлюсь.

Это был очередной щелчок по носу. Мэгги очень хотелось ответить резкостью, но что сказать, она не знала.

– Отлично, – проговорила она наконец, стараясь, чтобы голос не очень дрожал. – В таком случае, я пошла одеваться.

С этими словами она повернулась и взбежала на второй этаж. Ни в какой Лондон ей уже не хотелось. Ах, если бы можно было выгнать Пэдди и спокойно заняться собственным ребенком!..

Но, разумеется, ничего подобного Мэгги не сделала. Наскоро расчесав волосы, она стала одеваться, поминутно вздрагивая, ибо ей казалось, что внизу плачет Люсия.

«Не будь дурой, с девочкой все в порядке!» – одернула себя Мэгги и, накинув куртку, стала спускаться вниз. Только тут она поняла, что девочка действительно кричит, и довольно громко. Одним прыжком преодолев оставшиеся ступени, Мэгги вихрем ворвалась в кухню и увидела дочь в многоопытных руках Пэдди.

– Что случилось? – воскликнула она, чувствуя, как сердце ее болезненно сжимается.

– Ничего страшного, – улыбнулась Пэдди. – Не волнуйся, поезжай спокойно и веселись. Вот, кажется, уже в дверь звонят. Это, наверное, такси.

Несколько секунд Мэгги стояла неподвижно, глядя на красное от крика личико дочери.

– Может быть, мне все-таки взять ее на минутку… – начала она неуверенно.

– Не волнуйся, она сейчас успокоится. Будет даже лучше, если ты поскорее уедешь и не будешь ее смущать. А мы сейчас пойдем погуляем вокруг домика, да Люсия? Смотри, вот она уже успокаивается!

И действительно, вопли Люсии начали затихать и скоро прекратились совсем. Сладко зевнув, девочка уставилась на Мэгги широко раскрытыми голубыми глазенками.

– Иди, иди, пока она снова не расплакалась, – сказала Пэдди.

– О'кей, – покорно согласилась Мэгги. – В таком случае я пошла. До вечера.

Уже в коридоре ей показалось, что Люсия снова начала всхлипывать, но она только стиснула зубы и огромным усилием воли заставила себя открыть входную дверь. Мэгги даже удалось улыбнуться таксисту; билет в кассе она тоже купила без всяких проблем. И только когда поезд тронулся, по щекам Мэгги покатились крупные слезы, размывая косметику и капая на страницы глянцевого журнала.

Теперь, облокотившись на сложенные под подбородком руки, она прислушивалась к объявлениям вокзального диспетчера и думала о том, как сильно изменилась ее жизнь. Пожалуй, не стоило даже и пытаться объяснить суть этих перемен Роксане и Кендис. Они ей просто не поверят. Да и кто, скажите на милость, был в состоянии понять, сколько сил – физических и душевных – ей пришлось потратить, чтобы вырваться в Лондон на несколько жалких часов? «Никто», – ответила Мэгги сама себе. Разве только другая молодая мать, которая оказалась один на один с ребенком в огромном, пустом загородном доме, куда регулярно – словно орел к прикованному Прометею – является свекровь, чтобы тиранить ее. Только такая же женщина, как она, способна в полной мере понять, через что пришлось пройти Мэгги, что пережить. «А значит, – подумала она с грустью, – ни Кендис, ни Роксана не сумеют понять, как много значит для меня их дружба и как дороги мне эти ежемесячные встречи в «Манхэттене»…»

Вздохнув, Мэгги достала из сумочки компакт-пудру, чтобы взглянуть на свое отражение в зеркальце. Увидев под глазами бурые круги, она поморщилась и решила, что сегодня будет веселиться, как никогда раньше, чтобы вознаградить себя за два месяца страданий. Она будет пить, смеяться и болтать с подругами и, может быть, ей удастся хоть на короткое время стать прежней Мэгги – веселой, беззаботной и… счастливой.

Стоя перед большим настенным зеркалом в дамской комнате издательства, Кендис торопливо подкрашивала глаза. Ее руки слегка дрожали, и тушь ложилась неровно, приходилось стирать ее и начинать сначала. В ярком свете ламп под потолком ее лицо выглядело осунувшимся и мрачным, но ей удалось убедить себя, что это просто обман зрения – эффект слишком большого зеркала и вертикально падающего света. Ведь не могла же она в действительности так переживать!

Но и на душе у Кендис тоже было невесело. Она должна была бы с нетерпением ждать сегодняшней встречи и Мэгги и Роксаной, с которыми можно расслабиться, поболтать, посмеяться от души, однако мысли о Хизер по-прежнему ее смущали. Прошла еще неделя, но Кендис так и не решилась поговорить со своей новой подругой откровенно. Хизер тоже молчала – во всяком случае, молчала о главном, о том, что тревожило Кендис. Ситуация явно зашла в тупик, а выбраться из него у нее не хватало решимости.

Внешне, впрочем, все оставалось по-прежнему; Кендис была совершенно уверена, что Хизер ни о чем не подозревает. Но ей становилось не по себе, когда она думала о встрече с Мэгги и Роксаной. С ними такой номер не пройдет – Кендис знала это наверняка. Ее подруги были умнее, проницательнее многих, к тому же они слишком хорошо ее знали. Кто-кто, а уж они-то сразу заметят и ее скованность, и внутреннее напряжение, и тревогу во взгляде, и будут допрашивать с пристрастием до тех пор, пока она не признается во всем. А потом… потом они обрушатся на нее с упреками, зачем она не прислушалась к их советам. Именно поэтому Кендис боялась идти на сегодняшнюю встречу, и, подвернись ей подходящий предлог, она бы, пожалуй, осталась дома. Но предлога у нее не было, поэтому по мере того, как приближался назначенный час, Кендис нервничала все сильнее и сильнее.

Дверь в дамскую комнату неожиданно отворилась, и Кендис, бросив быстрый взгляд в зеркало, увидела Хизер, одетую в элегантный костюм фиалкового цвета.

– А, Хизер, привет! – сказала Кендис, выжимая из себя улыбку.

– О, Кендис!.. – воскликнула Хизер, и лицо у нее вдруг сделалось страшно несчастным. – Ты, должно быть, меня ненавидишь! Я такая гадкая…

– Почему? – удивилась Кендис. – В чем дело, Хизер, о чем ты говоришь?!

– О твоей идее, конечно, о чем же еще?! Помнишь, когда мы искали подарок для Мэгги, ты сказала, что хотела бы написать статью о людях, которые любят ходить за покупками вечером? – спросила Хизер, серьезно глядя на нее. – Сделать фотографии, проинтервьюировать покупателей и написать о том, что заставляет их совершать свой шопинг по вечерам, а не в дневное время. Ведь это была твоя идея!

Отвернувшись от зеркала, Кендис нервно провела ладонью по волосам и откашлялась.

– Да-да, кажется, помню, – сказала она, стараясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями. – Ну и что?

– Я только что видела план статей на июль, – с горячностью сказала Хизер. – Его составил Джастин. Так вот, в плане значится эта статья, и рядом – не твое, а мое имя! – Хизер шагнула вперед и взяла Кендис за руки. – Но ведь я говорила ему, что это придумала ты, а не я! Не понимаю, почему Джастин решил иначе. Быть может, он просто забыл или все на свете перепутал?

– Ты правда говорила ему?.. – Кендис внимательно посмотрела Хизер в глаза.

– Я знаю, что мне вообще не следовало рассказывать об этой идее кому бы то ни было, – сказала Хизер, виновато пряча взгляд. – Но так уж вышло, что я проболталась. А Джастин сразу ухватился за эту идею. Он сказал, что из этого может получиться настоящий гвоздь номера – нужно только выжать из материала все, что можно.

Тогда-то я и сказала, что идея принадлежит тебе и что ты, конечно, отлично справишься с этой работой. Но он, наверное, меня не расслышал. Он сказал что-то вроде: «Да-да, пусть Кендис подумает, как это лучше подать…» Я решила – Джастин меня понял, но он, наверное, просто боялся доверить мне эту тему и хотел, чтобы ты мне помогала.

– Я понимаю… – сгорая со стыда, прошептала Кендис.

Как она только могла усомниться в Хизер?! Как она посмела обвинять ее, не проверив все факты?! «Это все Мэгги и Рокси виноваты, – подумала она внезапно. – Ведь это они настроили меня против Хизер!»

– Знаешь, – продолжала тем временем Хизер, – я давно чувствовала, что ты на меня за что-то злишься, но понятия не имела, в чем дело. Я думала, может быть, ты от меня устала, или я начала тебя раздражать… Так ведь бывает, что двум хорошим людям трудно ужиться друг с другом. Но когда я увидела редакционный план, мне все стало ясно. – Она подняла голову и посмотрела Кендис прямо в глаза. – Ты решила, что я украла твою идею, верно?

– Нет, – быстро сказала Кендис и покраснела. – То есть… в общем… – Она закусила губу. – Я просто не знала, что и думать, Хизер!

– Ты должна верить мне, Кендис. Я бы никогда не поступила с тобой так. Никогда! – Подавшись вперед, Хизер порывисто обняла Кендис. – Ведь ты столько для меня сделала. Я обязана тебе буквально всем!

Когда она отстранилась, глаза ее были влажны, и Кендис тоже не сдержала слез.

– Мне так стыдно!.. – прошептала она. – Я не должна была подозревать тебя. Мне следовало догадаться, что во всем виноват этот чертов болван Джастин!

Она неуверенно рассмеялась, и Хизер кивнула.

– Значит, мир? – спросила она. – Это надо отметить! Может быть, сходим куда-нибудь вечером?

– Это было бы замечательно, – сказала Кендис, вытирая глаза. Тушь, которую она так старательно накладывала, снова размазалась, но это ее почему-то больше не раздражало. – К сожалению, сегодня ничего не выйдет, – вздохнула она. – Сегодня я иду в «Манхэттен» на заседание нашего коктейль-клуба.

– Что ж, тогда в другой раз, – легко согласилась Хизер.

– Нет! – воскликнула Кендис в приливе какой-то бесшабашной радости. – Никаких других разов! Сегодня ты пойдешь со мной. Я давно хотела, чтобы ты тоже стала членом нашей шайки.

– Ты уверена? – с сомнением спросила Хизер. – А остальные?.. Они не будут против?

– Конечно, нет. – Кендис рассмеялась. – Ведь ты – моя подруга, значит, и их тоже.

– Ну, не знаю… – Хизер покачала головой. – Роксана…

– Ты ей очень нравишься, правда! – с горячностью перебила Кендис. – Ну пожалуйста, Хизер, пойдем со мной. Вот увидишь, как будет здорово!

Но Хизер продолжала колебаться – это было видно по ее лицу.

– Нет, Кендис, я серьезно… Ты точно знаешь, что я не буду мешать?

– Конечно, не будешь. – Кендис обняла Хизер. – Мэг и Рокси будут ужасно рады видеть тебя!

– Ну хорошо, – наконец сдалась Хизер. – Тогда давай встретимся внизу… скажем… через четверть часа. О'кей?

– Через двадцать минут. – Кендис улыбнулась. – Мне надо снова красить глаза, а это совсем не так просто, как кажется.

Выйдя из дамской комнаты, Хизер огляделась по сторонам и быстро пошла через помещение редакции к кабинету Джастина. У двери она остановилась и постучала.

– Да? – отозвался Джастин, поднимая голову от каких-то бумаг.

– Мне нужно сказать тебе пару слов, – проговорила Хизер и, шагнув в кабинет, плотно закрыла за собой дверь.

– Вот как? – Джастин улыбнулся. – У тебя появилась какая-то новая идея для нашего журнала?

– Нет. На этот раз – нет. – Хизер быстрым жестом поправила волосы и закусила губу. – Дело в том, что я… По правде сказать, мне очень неловко, но я просто не знаю, к кому еще можно обратиться.

– А что случилось? – удивился Джастин, указывая ей на кресло. – В чем дело, Хизер?

– Мне бы не хотелось, чтобы меня неправильно поняли, – начала Хизер и виновато улыбнулась. – Даже говорить об этом мне как-то… Но мне действительно больше не к кому с этим пойти!

– Хизер, дорогая моя, да что стряслось-то?! – Встав из-за стола, Джастин подошел к окну и опустил жалюзи, потом снова вернулся на свое место. – Если у тебя возникли какие-то трудности, я должен о них знать. Ты можешь говорить со мной совершенно откровенно – все, что ты скажешь, останется строго между нами. Это я тебе обещаю. Мой долг – помогать молодым сотрудникам. Именно для этого я здесь сижу, – закончил Джастин не без самодовольства.

Хизер некоторое время молчала, словно собираясь с силами, потом посмотрела на Джастина своими большими серыми глазами.

– Что ж, – начала она и судорожно, со всхлипом вздохнула. – Я хотела посоветоваться насчет Кендис…

Глава 13

В «Манхэттене» в самом разгаре была «Голливудская неделя», поэтому гардеробщица средних лет была загримирована под Мэрилин Монро. Сдав ей куртку, Мэгги непроизвольно вытянула шею, стараясь заглянуть в бар, потом закрыла глаза и полной грудью вдохнула знакомые запахи табачного дыма, женских духов, напитков и жарящихся на кухне бифштексов из тунца. Жужжание множества голосов, негромкая музыка, взрывы приглушенного смеха – все это было до того знакомо, что на мгновение Мэгги почувствовала себя моряком, вернувшимся в родной порт после долгого плавания по далеким, суровым морям. Ощущение счастья захлестнуло ее, на глаза навернулись слезы, и она поспешно смахнула их, чтобы не показаться окружающим круглой дурой. Сама того не сознавая, она очень скучала по этой обстановке, составлявшей такой разительный контраст с тишиной пустынных полей, непролазной грязью и постоянным, изматывающим плачем Люсии, от которого некуда было укрыться.

Сжимая в кулаке серебряную пуговицу, Мэгги двинулась к бару. Сначала она решила, что пришла первой, но потом заметила Роксану. Она сидела за столиком в углу, и перед ней на скатерти уже стоял бокал с коктейлем. Не зная, что за ней наблюдают, Роксана неподвижно смотрела на пламя горевшей на столе свечи, и Мэгги, поглядев на нее пристальнее, почувствовала, как ее сердце болезненно сжалось.

Роксана выглядела ужасно. Лицо ее казалось одутловатым, глаза покраснели, а в уголках губ появились усталые морщинки, которых раньше не было. Со стороны могло показаться, что Роксана не то страдает похмельем, не то не может прийти в себя после перелета через несколько часовых поясов. Вот только взгляд ее обычно живой, лукавый, искрящийся сегодня был каким-то тусклым, неподвижным, невыразительным, словно все в мире потеряло для Роксаны всякое значение.

Мэгги увидела, как Роксана поднесла к губам бокал и сделала большой глоток. По тому, как скривилось ее лицо, она сразу поняла, что там вовсе не «Маргарита», а нечто гораздо более крепкое, и почувствовала, как в душе ее шевельнулась тревога.

– Роксана! – окликнула она подругу и стала пробираться к ее столику, с трудом втискиваясь между загородившими все проходы посетителями. – Рокси!..

– Мэгги!

Лицо Роксаны осветилось радостью, и она поднялась навстречу подруге. Девушки обнялись. Их объятия были чуть крепче и длились чуть дольше, чем обычно. Когда же Мэгги наконец высвободилась, она заметила, что в глазах Роксаны стоят слезы.

– Что-нибудь случилось? – осторожно спросила она.

– Нет, ничего. Все нормально, – быстро ответила та и, ослепительно улыбнувшись, полезла в сумочку за сигаретами. – А у тебя как дела? Как поживает малышка?

– У нас все хорошо, – ответила Мэгги, садясь к столу и во все глаза глядя на руки Роксаны: они тряслись так сильно, что ей даже не сразу удалось прикурить.

– А Джайлс? Как он? Ему нравится быть отцом?

– Очень, – сухо ответила Мэгги. – На протяжении десяти минут утром и пятнадцати вечером он просто образцовый отец. Все остальное время Джайлс проводит на работе.

– Понимаю, – усмехнулась Роксана. – Выходит, мужчины нисколько не изменились, сколько бы нам ни толковали про Новое Отношение к Женщине, не так ли?

– Пожалуй, – согласилась Мэгги. – Послушай, Рокси…

– Что?

– С тобой правда все в порядке?

Роксана поглядела на нее сквозь облако табачного дыма. Ее голубые глаза были полны такой боли, что на одно страшное мгновение Мэгги показалось – Роксана вот-вот закричит.

– Вообще-то я знавала времена и получше, – ответила она наконец. – Кстати, спасибо тебе за звонки. Твои сообщения очень меня поддерживали.

– Поддерживали?.. – поразилась Мэгги: Роксана была просто сама на себя не похожа. – Что случилось? Почему ты не подходила к телефону, если ты была дома? Ведь ты все это время была дома, правда?

– Как тебе сказать… – Роксана задумчиво улыбнулась. – С одной стороны – да, я была дома. Но с другой стороны…

– И что это означает? – требовательно спросила Мэгги.

– Это означает, что большую часть времени я была пьяна и не хотела ни с кем разговаривать. Не могла… – поправилась Роксана, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Ага… – Мэгги немного подумала. – Это из-за него? Из-за твоего Мистера Женатика?

Роксана несколько секунд рассматривала тлеющий кончик сигареты, потом неожиданно резким движением раздавила ее в пепельнице.

– Помнишь, когда ты лежала в роддоме, я просила тебя застолбить местечко для меня? – сказала она. – Так вот, можешь больше не беспокоиться. – Она подняла голову. – Мистер Женатик ушел в туман. По собственному желанию.

– О боже!.. – прошептала Мэгги и, потянувшись через стол, взяла Роксану за руки. Ее пальцы были холодны, как лед, и Мэгги это очень не понравилось. – Бедная, бедная Рокси… Ну и сволочь же он!

– Здравствуйте! – раздался рядом веселый голосок, и обе одновременно подняли головы. Официантка, одетая Скарлетт О'Харой, приветливо улыбалась им. – Что будете заказывать?

– Пока ничего, – ответила за двоих Мэгги. – Дайте нам еще несколько минут.

– Нет, подождите… – вмешалась Роксана. Залпом осушив бокал, она протянула его Скарлетт. – Пожалуйста, еще одну двойную водку с лимоном. – Она криво улыбнулась Мэгги. – Знаешь, что я открыла? Что водка – лучшее лекарство. От всего.

– Но, Рокси…

– Не беспокойся, я не алкоголичка, а просто пьянчужка, – усмехнулась Роксана. – Это большая разница. Примерно как между любителем и профессионалом. Понятно?

Официантка ушла, а две подруги долго смотрели друг на друга через стол.

– Просто не знаю, что и сказать… – проговорила Мэгги, крепко сжав кулачки. – Жаль, я не знаю, где он живет. Я бы пошла к нему и…

– Не стоит, – перебила Роксана. – На самом деле… На самом деле хорошо, что он ушел. – Она ненадолго опустила голову, потом снова посмотрела на Мэгги. – Скажи, а что бы ты с ним сделала? Я спрашиваю просто так, из чистого любопытства.

– Я бы расцарапала гвоздем всю его машину! – воскликнула Мэгги с самым свирепым видом. – У мужчин это самое больное место.

Роксана откинулась на спинку стула и расхохоталась.

– Видит бог, Мэгги, мне ужасно тебя не хватало!

– Мне тоже. Нет, правда, я очень скучала по тебе и по Кендис. – Мэгги обвела взглядом переполненный бар. – Если бы ты только знала, как я ждала сегодняшнего дня! Как ребенок, который ждет не дождется Рождества. Я буквально дни считала…

– А я, признаться, боялась, что ты в своем загородном поместье совсем о нас забудешь, – улыбнулась Роксана. – Ну, как твои приемы, чаепития, балы? Не пристрастилась ли ты к охоте на лис – или чем там занимаются в ваших краях высокопоставленные особы?

В ответ на шутку Мэгги только слабо улыбнулась, и Роксана нахмурилась.

– Знаешь, Мэгги, мне не хотелось тебе говорить, но… По правде сказать, ты выглядишь совершенно измотанной.

– Спасибо на добром слове, дорогая!

– На здоровье.

– Прошу прощения… – Возле их столика снова возникла Скарлетт О'Хара. – Двойная водка с лимонным соком, правильно? – Она поставила бокал перед Роксаной. – А вам что принести? Вы еще не решили? – обратилась официантка к Мэгги.

– Я, право, не знаю… – замялась Мэгги. – Вообще-то, я хотела, чтобы сначала все собрались.

– Кстати, где Кендис? – поинтересовалась Роксана, закуривая новую сигарету. – Где ее носит? Она придет или как?

– Конечно, придет! – уверенно сказала Мэгги и посмотрела на официантку. – Знаете что, принесите мне, пожалуйста, «Ямайскую румбу».

– И «Маргариту» для меня, – вставила Роксана. – Неужели ты думала, что я позволю тебе распивать коктейли без меня? – спросила она, поймав взгляд Мэгги. – Сейчас мы с тобой выпьем за встречу, а там, глядишь, и Кендис подойдет. – Она снова затянулась сигаретой. – Ну, давай, рассказывай, каково это – быть мамашей Дрейк-форд из «Солнечных сосен».

– Прямо не знаю, с чего начать, – проговорила Мэгги после паузы и, взяв со стола кольцо для салфеток, принялась вертеть его в руках.

Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими проблемами, пожаловаться на усталость и одиночество, рассказать об отношениях со свекровью, описать унылое, беспросветное, однообразное существование, которое она влачила. Но вместе с тем Мэгги было стыдно признавать свое поражение даже перед близкой подругой.

Слишком уж она привыкла быть Мэгги Филипс – ведущим редактором «Лондонца», умной, организованной женщиной, способной найти выход из любого, самого сложного положения. Во всяком случае, говорить о себе как о Мэгги Дрейкфорд – замученной бессонницей молодой матери, которая утратила все иллюзии, которая спит на ходу и едва волочит ноги от усталости, она была совершенно не готова. Что бы сказала Роксана, если бы узнала, что даже такое простое дело, как поездка в магазин, обернулось для нее ужасающим фиаско?

Но дело было не только в усталости или в депрессии, которые она испытывала. При всем своем журналистском опыте Мэгги не взялась бы объяснить, как, каким образом столь сильные отрицательные эмоции сочетаются с любовью и радостью материнства. Она не знала, как выразить чувства, которые испытывала каждый раз, когда замечала искорку узнавания в глазах Люсии или когда сморщенное личико девочки расплывалось в блаженной улыбке. Как, почему даже в самые счастливые свои минуты она могла вдруг расплакаться от усталости или наоборот – улыбнуться, когда все валится из рук, а несделанные дела грозят похоронить ее под собой? Ответа на этот вопрос Мэгги не находила и даже не пыталась искать.

– В общем, – сказала она наконец, – все оказалось не совсем так, как я себе представляла.

– Но тебе нравится или нет? – спросила Роксана и прищурилась.

Мэгги ответила не сразу. Положив кольцо на стол, она принялась водить по нему пальцем.

– Конечно, нравится, – сказала она наконец. – Люсия – просто прелесть, и я… я ее люблю. Но в то же время… – Она вздохнула. – Вообще-то, это довольно трудно себе представить…

– А вот и Кендис, – перебила ее Роксана. – Извини, Мэг… Кендис, мы здесь! – окликнула она подругу, слегка привстав на стуле. – Ну что она там застряла?

Мэгги обернулась.

– Она с кем-то разговаривает, я только не вижу – с кем… О господи! – вырвалось у нее. – Просто глазам своим не верю, – медленно проговорила Роксана. – Зачем ей понадобилось приводить с собой эту маленькую потаскушку?

Кендис уже пробиралась к столику, за которым сидели Мэгги и Роксана, когда Хизер потянула ее за рукав.

– Что случилось? – спросила Кендис, увидев, что Хизер нахмурилась и кусает губу.

– Послушай, Кендис, может быть, все-таки не стоит?

Я не уверена, что твои подруги будут мне рады. Пожалуй, я лучше пойду.

– Не говори глупости! – возразила Кендис. – Я точно знаю, они будут рады тебя видеть. А ты наконец познакомишься с ними как следует.

– Что ж, ладно… – согласилась Хизер после паузы.

– Идем!

Кендис улыбнулась и, взяв Хизер за руку, потащила за собой. Настроение у нее было превосходным. Радость буквально переполняла ее, и она любила всех: Мэгги, Роксану, Хизер, даже одетую, как Дорис Дей официантку, которая вдруг остановилась перед ними, загородив проход.

– Только подумать! – обернулась она к Хизер. – Всего пару месяцев назад тебе тоже пришлось бы напяливать на себя какой-нибудь маскарадный костюм.

– А все благодаря тебе, – ответила Хизер, пожимая Кендис руку. – Это ты спасла меня от такой жизни. Ты – моя добрая фея, Кен.

Смущенно рассмеявшись, Кендис снова стала пробираться вперед.

– Привет, девочки! – сказала она, добравшись до столика. – Ф-фу, ну и народу здесь сегодня!..

– Да, – согласилась Роксана, смерив Хизер взглядом. – Я бы сказала, что народа даже слишком много.

Но Кендис не заметила шпильки.

– Вы ведь помните, Хизер? – проговорила она, улыбаясь. – Я решила взять ее с собой.

– Мы заметили, – кивнула Роксана.

– Мы очень рады видеть тебя, Хизер, – вставила Мэгги, которой стало неловко за подругу. Немного поколебавшись, она подвинулась, освобождая Хизер место.

– А вот и стул! – воскликнула Кендис, заметив, что компания за соседним столиком собирается уходить. – Я уверена, мы все прекрасно здесь поместимся. Садись, Хизер… – Она собственноручно подставила к столику четвертый стул и села сама. – Ну, как вы поживаете? – спросила она. – Как дела, Рокси?

– Как сажа бела, – буркнула Роксана и выпила глоток водки с лимонным соком.

– А у тебя, Мэгги? Как малышка?

– Отлично. Все хорошо, Кен. – Мэгги похлопала ее по руке.

– Я ужасно рада! – воскликнула Кендис и замолчала, не зная, что сказать.

За столиком воцарилась напряженная тишина. Мэгги украдкой разглядывала Хизер, Роксана с каменным лицом потягивала водку, и Кендис почувствовала себя неловко. На всякий случай она ободряюще кивнула Хизер, но та только нервно облизнулась.

Тут джаз в углу заиграл «Повернись лицом к музыке», и в центре зала появился мужчина во фраке и цилиндре, который вел за собой женщину в белом платье. Толпа раздалась, освобождая им место. Мужчина и женщина начали танцевать, посетители громко захлопали, и это нарушило неловкую паузу.

– Я слышала, тебе нравится у нас в «Лондонце», – вежливо сказала Мэгги, обращаясь к Хизер.

– О да, – кивнула та. – Это замечательное место. А Джастин – отличный редактор.

При этих словах Роксана дернулась так, словно ее ударило током.

– Ты серьезно так считаешь? – спросила она.

– Конечно, – воскликнула Хизер. – По-моему, он просто гений…

Тут она сообразила, что сказала что-то не то, и с виноватым видом повернулась к Мэгги.

– Прости, я не хотела… – начала она.

– Пустяки, – ответила Мэгги после секундной заминки. – Не исключено, что Джастин… гм-м… действительно неплох.

– Да, кстати, поздравляю тебя с рождением ребенка, – добавила Хизер. – Я знаю, у тебя маленькая, славненькая девочка. Сколько ей уже?

– Почти два месяца, – с улыбкой ответила Мэгги.

– Ах да, конечно! – воскликнула Хизер. – Ты оставила ее дома, да? А с кем?..

– Со своей свекровью.

– Разве таких маленьких детей оставляют с чужими? – удивилась Хизер. – Правда, я не очень в этом разбираюсь, но мне казалось… Просто однажды я читала статью, в которой говорилось, что до трех месяцев ребенок должен быть только с мамой.

– В самом деле? – Мэгги снова улыбнулась, но на этот раз улыбка у нее вышла чуть более напряженная. – Я это учту. Впрочем, я уверена, с Люсией ничего страшного не случится.

– Да, конечно, – поспешно согласилась Хизер. – Смотрите, вон официант идет. Давайте что-нибудь закажем… – Она взяла со стола меню и некоторое время изучала его, сосредоточенно сдвинув брови. Потом Хизер подняла голову и наткнулась на пристальный взгляд Роксаны. – А ты, Рокси? – спросила она с приятной улыбкой. – Как тебе кажется, у тебя когда-нибудь будут дети?

К тому моменту, когда остальные заказали по второму коктейлю, голова у Роксаны уже слегка кружилась. Для нее это была уже пятая порция спиртного за вечер. К тому же с самого обеда у Роксаны маковой росинки во рту не было, и термоядерная смесь водки и «Маргариты» начинала на нее действовать. Лица подруг то расплывались, то принимались покачиваться, но Роксана не собиралась останавливаться. Она знала, что у нее есть только два выхода – либо продолжать пить и попытаться хоть таким образом избавиться от напряжения и боли, либо закатить истерику с рукоприкладством и битьем посуды. А тут еще эта Хизер… Каждый раз, когда Роксана встречалась с ней взглядом, она испытывала почти непреодолимое желание выплеснуть свою водку прямо ей в лицо. И как только Кендис могла поверить этим широко раскрытым глазенкам и сложенным бантиком губкам?! Как могла она не замечать очевидного? И это Кендис, которая была одной из самых умных и проницательных женщин, каких Роксана когда-либо знала!..

Встретившись взглядом с Мэгги, Роксана чуть заметно пожала плечами, в ответ Мэгги только многозначительно повела глазами.

– Откровенно говоря, «Манхэттен» мне не очень нравится, – со знанием дела говорила между тем Хизер. – Здесь и на кухне грязновато, и меню не такое шикарное. Другое дело – бар «Вишня» возле рынка «Ковент-Гарден»! Мне приходилось там бывать, так по сравнению с «Манхэттеном» это небо и земля. Вам непременно нужно туда сходить – быть может, вам там понравится, и вы перенесете свои встречи из этой забегаловки для снобов в действительно приличное заведение.

– Мы обязательно там побываем, – заверила ее Кендис – Правда, девочки? В самом деле, ну что мы здесь забыли? Хотя бы для разнообразия нам надо побывать и в других местах.

– Мы подумаем, – кивнула Мэгги и отпила глоток из своего бокала.

– Кстати, я только что вспомнила! – воскликнула Хизер. – Помнишь, Кен, в школе нас возили на рынок «Ковент-Гарден»? Ты была тогда или нет? Мы потерялись, и Анна Стейплз решила сделать себе татуировку на плече.

– Нет, меня тогда не было, – покачала головой Кендис. – А она действительно сделала себе татуировку?

– Ну да! Ей вытатуировали на плече такой маленький цветочек, очень красивый. Она страшно воображала, а потом ее вызвала к себе миссис Лейси, и Анна заклеила его пластырем. А миссис Лейси и говорит: «Что это у тебя с плечом, Анна?»…

Кендис и Хизер дружно захихикали, а Мэгги и Роксана обменялись недоуменными взглядами.

– Простите нас, пожалуйста, – сказала Кендис, наконец-то заметив их недовольные лица. – Вам, наверное, с нами скучно?

– Что ты, нисколько. Даже наоборот, – хладнокровно ответила Роксана и, достав сигареты, протянула Хизер.

– Нет, спасибо, – отказалась та. – Я слышала, никотин плохо действует на кожу – она желтеет, на ней появляются морщины. Впрочем, это мое личное мнение… – добавила она извиняющимся тоном.

Пока Роксана прикуривала, все молчали. Наконец она выпустила клуб дыма и посмотрела сквозь него на Хизер.

– Вот как? – произнесла она нарочито равнодушным тоном.

– Схожу-ка я позвоню, узнаю, как там Люсия, – сказала Мэгги, вставая. – Я быстро.

Удобнее всего было звонить из вестибюля. Стоя возле стеклянной двери бара, Мэгги бросила взгляд на улицу, по которой как раз двигалась группа молодых людей в одинаковых черных галстуках. «Хотела бы я знать, кто это такие и зачем у них одинаковые галстуки?» – машинально подумала она.

Встреча с подругами немного взбодрила Мэгги, но она продолжала чувствовать себя вымотанной и разочарованной. После всей подготовки, после нескольких дней напряженного ожидания сегодняшний вечер не оправдал надежд, которые она на него возлагала. Отчасти в этом была повинна Кендис, которая притащила эту ужасную Хизер, но и собой Мэгги тоже была недовольна. Ей казалось, что она отдалилась от подруг, стала им чужой. Кендис и Роксана по-прежнему жили редакционными делами, у нее же появились совсем иные заботы и проблемы. Мэгги честно старалась участвовать в общем разговоре, но несколько раз ловила себя на том, что ей элементарно нечего сказать. А ведь когда-то она слыла остроумной, находчивой, интеллигентной женщиной!

Вздохнув, она прислонилась к стене и вытащила из сумочки мобильный телефон. Машинально поглядев на собственное отражение в зеркале напротив, Мэгги была неприятно поражена тем, как скверно она выглядит. Из зеркала на нее смотрела толстая, расплывшаяся женщина с серым от усталости лицом и всклокоченными волосами. Нет, конечно, Мэгги и раньше знала, что вид у нее далеко не блестящий, но чтоб такое… Она казалась себе состарившейся лет на десять!

И внезапно Мэгги захотелось оказаться дома, в «Солнечных соснах» – подальше от Хизер и ее глупых реплик, подальше от яркого света, мрачного лица Роксаны и необходимости поддерживать собственную репутацию остроумными шутками.

– Алло? – раздалось в телефоне.

– Пэдди? Это Мэгги. – В вестибюль вошла какая-то шумная компания, и она отвернулась к стене, прикрыв ладонью ухо. – Как там у вас дела?

– Все нормально, – ответила Пэдди. Ее голос звучал так тихо, словно она находилась на расстоянии нескольких десятков миль от Лондона. Впрочем, так оно и было. – …Люсия немного покашливала, но я уверена, что беспокоиться совершенно не о чем.

– Люсия кашляла?! – встревожилась Мэгги.

– Ради бога, не волнуйся, – сказала Пэдди. – Скоро приедет Джайлс, к тому же в крайнем случае я всегда могу вызвать «Скорую помощь».

– «Скорую помощь»?!!.

В трубке послышался тоненький плач, а несколько секунд спустя Мэгги почувствовала, что ее лифчик весь намок изнутри. «Черт! – подумала она. – Этого только не хватало!»

– Ты уверена, что с Люсией все в порядке? – спросила она звенящим от тревоги голосом.

– Конечно, дорогая, не беспокойся. Отдыхай, а мы тут справимся.

– Если с ней все в порядке, тогда зачем ей «Скорая помощь»?!

– О господи, конечно, «Скорая помощь» ей не нужна!

Я только хотела сказать, что, если что-то случится, я знаю, что делать. И Джайлс сейчас приедет, так что я буду не одна.

– Хорошо, – сказала Мэгги, чувствуя, что еще немного, и она расплачется. – Спасибо, Пэдди. Я еще позвоню.

Выключив телефон, она еще некоторое время стояла у стены, погрузившись в мрачные размышления. Да, конечно, кашель – это неприятно, но она может не беспокоиться: Пэдди справится. И вообще, Люсии хорошо с бабушкой, а у нее сегодня выходной день – первый выходной за восемь недель. А раз так, она должна хоть на время забыть о своих обязанностях, об ответственности и развлекаться!

«Ах, какие это все-таки пустяки: коктейли, разговоры, сплетни… – неожиданно подумалось Мэгги. – Кому они нужны?» Ей вдруг ужасно захотелось увидеть дочь, взять ее на руки, сесть в старую качалку у окна, спеть ей колыбельную. В эти минуты она готова была отдать все на свете, лишь бы оказаться в «Соснах», но увы – это было невозможно.

Одинокая слеза скатилась по щеке Мэгги, и она торопливо смахнула ее тыльной стороной ладони. «Нужно взять себя в руки, – решила она. – Нужно собраться и попробовать начать все сначала». Впрочем, Мегги подозревала, что вечер был испорчен непоправимо. Ах, если бы их было только трое! Рано или поздно они бы сумели поговорить по душам, выяснить, что у кого на сердце, и попытаться утешить друг друга. Но пока Хизер здесь, даже и пытаться не стоило. При одном взгляде на ее молодую, упругую кожу и широко раскрытые серые глаза Мэгги начинала ощущать себя самой настоящей старой каргой. Ну, может, и не очень старой, но все-таки…

– Эй! – окликнул ее кто-то, и Мэгги подняла голову. Перед ней стояла Хизер – стояла и снисходительно улыбалась.

– Ну как малышка, нормально?

– Да, – пробормотала Мэгги.

– Вот и славно, – заметила Хизер покровительственным тоном и исчезла за дверью дамской комнаты.

«Ненавижу! – подумала Мэгги мрачно. – Ненавижу тебя, Хизер Трелони!»

И как ни странно, от этой мысли ей сразу стало чуточку легче.

Как только Хизер скрылась из вида, Роксана повернулась к Кендис.

– Зачем тебе понадобилось приводить ее сюда? – требовательно спросила она.

– Что ты хочешь сказать? – удивилась Кендис. – Я думала, нам будет приятно посидеть всем вместе…

– Приятно?! Ты действительно думаешь, что слушать эту сучку может быть приятно?

– Что-о?! Ты что, пьяна?

– Возможно, – кивнула Роксана, раздавив в пепельнице окурок. – Но от этого ничего не меняется – завтра утром я скажу тебе то же самое. «От никотина кожа желтеет, но это мое личное мнение!» – передразнила она. – Глупая корова!

– Но ведь Хизер не хотела никого оскорбить…

– Черта с два она не хотела. – Роксана покачала головой. – Ах, Кендис, Кендис, неужели ты не видишь, что она за человек?

Кендис с силой потерла лицо и несколько раз глубоко вдохнула, стараясь сохранить спокойствие.

– Ты просто невзлюбила ее с самого начала, – заявила она.

– С чего ты взяла?

– Ведь я не слепая! К тому же я отлично помню, как ты советовала мне не связываться с ней. А как ты смотрела на нее тогда, в редакции!..

– Ради всего святого, Кен! – нетерпеливо перебила Роксана. – Что с тобой сегодня?

– Со мной – ничего, а вот что с тобой? Что она тебе сделала?! – В голосе Кендис послышались визгливые нотки. – Ты терпеть ее не можешь, это видно невооруженным глазом, а ведь ты даже не знаешь ее как следует!..

– Что случилось, девочки? Из-за чего вы ссоритесь? – Мэгги вернулась к столу и теперь с тревогой переводила взгляд с Роксаны на Кендис и обратно.

– Кен считает, что я терпеть не могу Хизер, – пожала плечами Роксана.

– Ах, эту… – Мэгги скосила глаза к переносице и высунула язык. – По-моему, тут все ясно, и нечего из-за нее копья ломать.

– Значит, тебе она тоже не нравится?

– Я этого не говорила, – покачала головой Мэгги. – К тому же дело не в этом. Мне казалось, что нас в коктейль-клубе трое, и было бы лучше…

Тут Роксана многозначительно кашлянула, и Мэгги обернулась.

– А вот и Хизер вернулась… – проговорила она смущенно.

Хизер кивнула и опустилась на свой стул.

– Все в порядке, девочки? – спросила она.

– Конечно, все в порядке, – ответила за всех Кендис и густо покраснела. – Просто я подумала… мне тоже нужно в туалет. Закажите мне, пожалуйста, что-нибудь выпить. Я быстренько…

Кендис ушла, и за столом снова воцарилась тишина. Скарлетт О'Хара взобралась на крошечную эстраду в углу и хрипло пела в микрофон «С днем рожденья, дружок…», обращаясь к немолодому лысому мужчине без пиджака и с брюшком. Как только она пропела его имя, друзья новорожденного громко захлопали, а сам виновник торжества азартно взмахнул руками над головой.

– Может быть, действительно закажем еще по коктейлю? – неуверенно предложила Мэгги.

– Пожалуй, – кивнула Роксана. – Если, конечно, Хизер не считает, что от коктейлей желтеет кожа.

– Я не знаю, – вежливо отозвалась Хизер. – Вряд ли.

– Вряд ли?.. – повторила Роксана слегка заплетающимся языком. – Странно. Мне показалось, ты знаешь буквально все на свете.

– Почему ты так решила?

– А это чей? – поспешно вмешалась Мэгги, придвигая к себе высокий бокал, в котором плескалась янтарно-желтая жидкость и позвякивали полурастаявшие льдинки. Смотрите, почти полный…

– Это, наверное, мой, – сказала Хизер. – Но мне что-то не хочется. Может, кто-нибудь выпьет вместо меня?

– А ты уже пила из него? – подозрительно осведомилась Роксана. – Если да, то я, пожалуй, откажусь.

– Боишься отравиться?

– Нет, просто брезгую.

Хизер несколько мгновений смотрела на нее, потом грустно покачала головой.

– Все-таки ты меня не любишь, Рокси.

– Я вообще не люблю паразитов, – честно призналась Роксана. – Меня от них тошнит.

– Я тоже не люблю стареющих кокоток, но это не мешает мне быть с ними вежливой, – парировала Хизер.

Мэгги ахнула и повернулась к Роксане.

– Как ты меня назвала? – переспросила та очень спокойно. – Ну-ка повтори, я не расслышала.

– Я назвала тебя стареющей кокоткой, Рокси, – ответила Хизер, разглядывая свои ногти. – Жалкой стареющей кокоткой… – Она подняла голову и улыбнулась.

Несколько мгновений Роксана молчала, потом медленно поднялась, взяв в руку бокал с виски.

– Ты не сделаешь этого, Рокси, – сказала Хизер, но в голосе ее прозвучало сомнение.

– Сделает, – уверенно заявила Мэгги, складывая руки на груди. – Еще как сделает. Ты ее плохо знаешь.

Несколько мгновений Роксана задумчиво смотрела, как играет и плещется в бокале янтарный напиток, а Хизер со страхом смотрела на нее. Потом быстрым движением запястья Роксана выплеснула все содержимое бокала прямо в лицо Хизер. Та невольно вскрикнула и принялась отплевываться и тереть глаза, в которые попал лед.

– Черт побери! – завопила она, вскакивая на ноги. – Ты просто… Просто сумасшедшая!

Посетители за соседними столиками дружно повернулись в их сторону и, позабыв про свои коктейли, с интересом ждали, чем кончится дело.

– Надеюсь, после этого твоя кожа не пожелтеет, – насмешливо протянула Роксана, пока Хизер протискивалась мимо нее к выходу. Когда она исчезла в вестибюле, Мэгги и Роксана переглянулись и… дружно рассмеялись.

– Рокси, ты была великолепна! – воскликнула Мэгги, вытирая глаза.

– Надо было сделать это с самого начала, – заметила Роксана, разглядывая лужу виски на скатерти и тающие осколки льда. Потом она подняла глаза на Мэгги. – Похоже, вечеринка окончена, – сказала она грустно. – Будь добра, Мэгги, попроси счет…

Кендис как раз мыла руки, когда Хизер ворвалась в дамскую комнату. Ее лицо и волосы были мокрыми, на жакете тоже темнели влажные пятна, а глаза метали молнии.

– Хизер! Что случилось?! – в тревоге воскликнула Кендис.

– Ничего не случилось! – прошипела Хизер. – Просто твоя чертова Роксана… Она спятила, вот что!

– Что ты имеешь в виду? – Кендис в недоумении уставилась на нее.

– Ничего, – огрызнулась Хизер, скрипнув зубами. – Твоя любимая подруга напилась, как свинья, и вылила мне на голову бокал с коктейлем! – Остановившись перед зеркалом, Хизер оторвала несколько бумажных полотенец и принялась вытирать ими лицо и волосы.

– Вылила коктейль тебе на голову? – удивилась Кендис. – Но почему?!

– Откуда я знаю, – пожала плечами Хизер. – Я только сказала, что, быть может, ей больше не следует пить или, по крайней мере, перейти на что-нибудь менее крепкое. А она словно взбесилась. – Хизер на минуту отвлеклась от своего занятия и посмотрела на Кендис в зеркало. – Знаешь, – добавила она озабоченно, – мне кажется, Роксана уже… В общем, она – самая настоящая алкоголичка.

– Просто не верится, что Роксана могла так поступить! – воскликнула Кендис. – Не понимаю, что на нее нашло! Послушай, Хизер, я… я прошу у тебя прощения от ее имени. Господи, твой жакет совсем испорчен!

– В том-то и дело, – мрачно сказала Хизер. – Теперь мне придется ехать домой и переодеваться, а у меня через полчаса встреча с Эдом.

– С Эдом? – переспросила Кендис. Она так удивилась, что почти забыла о безобразной выходке Роксаны. – У вас… э-э-э… свидание?

– Ну да, – Хизер бросила промокшие полотенца в бачок для мусора. – Боже мой, ты только посмотри, что у меня с лицом! – Несколько мгновений Хизер рассматривала погубленную прическу и потеки туши под глазами, потом тяжело вздохнула. – Не знаю, может быть, я поступила бестактно, но… – Она повернулась к Кендис. – Да, пожалуй, мне следовало держать рот на замке.

– Нет! – воскликнула Кендис, в которой снова вспыхнул праведный гнев. – Только не обвиняй себя. Роксана не должна была так поступать, она просто… Ты все сделала правильно, Хизер!

– Она с самого начала меня невзлюбила, – жалобно сказала Хизер. – Я так хотела с ней подружиться, но…

– Я знаю. – Кендис решительно вскинула голову. – Вот что я сейчас сделаю – пойду скажу Роксане пару слов!

– Не надо! – воскликнула Хизер, увидев, что Кендис направилась к двери. – Пожалуйста, не ссорься с ней из-за меня.

Но Кендис уже вышла и не слышала ее последних слов. Из вестибюля ей было хорошо видно, что Роксана и Мэгги встают из-за столика и собираются расплачиваться. «Они уходят! – пронеслось в голове у Кендис. – Уходят, даже не попрощавшись со мной, не извинившись!..»

– Я знаю, – сказала она, приблизившись к ним решительным шагом, – что, пока меня не было, вы обе сделали все, чтобы Хизер чувствовала себя легко и непринужденно. Вы решили устроить ей настоящий праздник…

– Она сама виновата, – спокойно возразила Мэгги. – Разве ты не заметила?.. Весь вечер Хизер только и делала, что нарывалась, вот и получила по заслугам. Признаться, я думала о ней лучше, но она оказалась самой настоящей стервой.

– Жаль было тратить на нее хорошую выпивку, – поддакнула Роксана и показала на лежащий на столе счет. – Я заплатила за нас троих, но не за нее. Пусть расплачивается, как знает!

– Я просто не верю своим ушам, Рокси, – медленно проговорила Кендис, сдерживаясь из последних сил. – Неужели ты действительно считаешь себя правой? И даже не хочешь извиниться?..

– Если кто и должен извиниться, так это не я, а она!

– Почему это Хизер должна извиняться? Ведь не она облила тебя вином, а ты ее! Черт побери, Роксана, это уже не лезет ни в какие ворота!

– Ох, Кен, перестань! – Роксана досадливо сморщилась. – Я же не виновата, что ты души не чаешь в своей новой подружке и не видишь, что она на самом деле собой представляет.

– Может быть, если бы ты не стала нападать на нее без всякой причины и постаралась понять…

– Без всякой причины?! – в ярости воскликнула Роксана. – Да этих причин целая куча, и я могу назвать с десяток, не сходя с этого места!

– Послушай, Рокси, не кипятись, – остановила ее Мэгги. – Все равно это ничего не даст. Неужели ты не понимаешь, Кендис? Мы пришли повидаться с тобой и друг с другом. И присутствие посторонних…

– Ага, значит мы трое – это такой закрытый клуб для избранных, да? – запальчиво возразила Кендис. – Вроде масонов или каких-то немыслимых аристократов, которые не принимают к себе тех, кто не может похвастаться богатством или благородным происхождением? А вы сами-то кто такие?! Герцогини? Принцессы?!

– Да нет же, Кен! Мы просто…

– Вы просто решили, что она вам не подходит, не так ли? – Кендис почувствовала, что у нее начинают дрожать губы. – Не знаю, зачем тогда нам вообще встречаться! Моих друзей вы презираете, мое мнение…

– Я тоже не знаю, зачем мы встречаемся, – перебила Мэгги, в свою очередь начиная закипать. – Мне, во всяком случае, вовсе неинтересно слушать, как вы вспоминаете школу и какую-то Анну Стейплз, которая вытатуировала себе на заднице розу или что там у нее было. Я с таким трудом вырвалась сюда, я… Мне даже пришлось кое-чем пожертвовать ради сегодняшней встречи, а в результате я с тобой даже словом не перемолвилась.

– Мы могли бы встретиться в другой раз, – возразила Кендис. – И вообще…

– Да не могу я в другой раз! – воскликнула Мэгги. – Как ты не понимаешь – у меня нет ни минуты свободной! Я еле выкроила несколько часов, унижалась перед свекровью, перед Джайлсом, и вот – на тебе!..

– Может быть, я бы поговорила с тобой побольше, если бы ты поменьше распространялась о своем ребенке! – отрезала Кендис. – Я пришла развлекаться, и я хочу развлекаться, а не слушать – Люсия то, Люсия се…

Несколько мгновений все потрясенно молчали, потом Роксана тронула Мэгги за плечо.

– Идем, Мэг. До встречи, Кен… – бросила она и величественно поплыла к выходу, таща за собой Мэгги. Ни та ни другая ни разу не оглянулись на Кендис, которая осталась стоять возле стола. От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю. «Проклятье! – думала она. – Как я могла сказать Мэгги такое?! Как вообще случилось, что мы трое кричали друг на друга?!»

Колени у Кендис внезапно задрожали, и она поспешно опустилась на стул, с несчастным видом глядя на засыпанный колотым льдом мокрый стол и на счет, лежавший на единственном сухом уголке в зеленой кожаной папочке.

– Эй, мисс, вы платите, или вы еще не закончили? – осведомилась у нее официантка, одетая как Дороти из «Волшебника из страны Оз».

– Нет, я сейчас ухожу, – ответила Кендис. – Подождите минуточку… – Она достала из сумочки кошелек и отсчитала три банкноты. – Вот, этого должно хватить.

– Ну, вот и я… А где остальные? Ушли?

Кендис подняла голову. Волосы Хизер все еще были чуточку влажными, но глаза заново подкрашены, а щеки – нарумянены.

– Да, – машинально ответила Кендис. – Они… В общем, оказалось, что им уже пора.

Хизер внимательно посмотрела на нее.

– Значит, вы все-таки поссорились… – расстроенно проговорила она.

– Что-то вроде того, – ответила Кендис и попыталась улыбнуться.

– Мне очень жаль, Кен, – сказала Хизер, кладя руку на плечо Кендис. – Честное слово – жаль. – Она несильно сжала руку, потом посмотрела на часы. – Прости, но боюсь, что мне тоже надо бежать, иначе я опоздаю.

– Конечно, иди, – согласилась Кендис. – Желаю приятно провести время. И передай привет Эду, – добавила она, но Хизер уже шагала прочь и не услышала.

– Ваш счет, пожалуйста, – сказала официантка, возвращая Кендис счет.

– Благодарю.

Кендис рассеянно кивнула, спрятала счет в карман и встала. Она не испытывала ничего, кроме усталости и разочарования. Как могло случиться, что вечер, которого она так ждала, закончился столь плачевно?

– Желаю вам благополучно добраться домой, – заученно сказала Дороти. – Приходите еще. Мы всегда рады видеть вас в нашем баре.

– Да… – ответила Кендис упавшим голосом. – Да, конечно, мы еще придем.

Но на самом деле ей не очень-то в это верилось.

Глава 14

Проснувшись на следующее утро, Кендис сразу вспомнила о том, что произошло вчера, и почувствовала, как сердце ее болезненно сжалось. Сначала она старалась не обращать на это внимание и долго лежала неподвижно, глядя в потолок. Но острое чувство потери не проходило, и Кендис, повернувшись на живот, зарылась головой в подушку, словно надеясь спрятаться от собственного горя. Однако это не помогло. Постоянно Кендис возвращалась к событиям вчерашнего вечера; безжалостная память снова и снова подсказывала ей, что она поссорилась с Мэгги и Роксаной – своими лучшими подругами. И не просто поссорилась, а разорвала отношения, ибо ее не покидало ощущение, что Роксана и Мэгги больше не захотят иметь с ней никаких дел.

При мысли об этом Кендис едва не завыла от горя и отчаяния. Больше всего ей хотелось забыть о том, что произошло, но как бы крепко она ни зажмуривалась, как ни затыкала уши, перед ней словно наяву вставало холодное лицо Роксаны и потрясенное – Мэгги, звучали их голоса – осуждающие, презрительные.

«Как я могла допустить такое? – снова и снова спрашивала себя Кендис. – Как могла позволить им уйти, не объяснившись с ними, не извинившись?»

Но, по мере того как в памяти всплывали подробности вчерашней ссоры, Кендис чувствовала, как вместе с отчаянием в ней нарастает обида. В самом деле, какое преступление она совершила, что Мэгги и Роксана так с ней обошлись? Да, она пригласила в «Манхэттен» подругу – ну так что с того? Разве это запрещено? Кендис допускала, что Мэгги и Роксане хотелось поболтать и повеселиться в своем кругу, без посторонних, но разве она виновата в том, что у них такие эгоистические желания? Откуда она могла знать, что Мэгги и Роксана – такие умные, милые, добрые – встретят Хизер в штыки? Зная своих подруг, Кендис имела право предполагать совершенно иное отношение. Она была на сто процентов уверена, что Хизер им понравится, и вовсе не виновата, что из ее затеи ничего не вышло. Конечно, ей не стоило оскорблять Мэгги, но и она в свою очередь не должна была называть Хизер стервой!

Почувствовав острый приступ раздражения, Кендис села на кровати, гадая, приняла уже Хизер душ или нет. И тут ее как будто ударило. В квартире стояла полная тишина, хотя в это время Хизер обычно уже хозяйничала на кухне.

На цыпочках подкравшись к двери, Кендис выглянула в коридор и снова прислушалась. Ничего. Дверь спальни Хизер была приоткрыта, и по пути на кухню Кендис увидела, что в комнате никого нет, и что кровать Хизер аккуратно заправлена. В ванной тоже никого не оказалось. Кендис была в квартире одна.

Часы на кухне показывали половину восьмого. «Должно быть, Хизер встала очень рано и куда-то вышла, – подумала Кендис, ставя на огонь чайник. – Но почему? Может быть, у нее разыгралась бессонница? А может, она решила установить для себе новый, спартанский режим? Кроме того, Хизер могла остаться на ночь у Эда…»

При мысли об этом Кендис сердито покачала головой. Она понимала, конечно, что отношения Хизер и Эда ее не касаются. Больше того, она должна была бы радоваться за подругу, которую пригласили на свидание. И даже если Хизер настолько неразборчива, что согласна провести вечер с мужчиной, который уверен, будто гурман – это тот, кто ест пиццу с хлебом, это не ее дело.

Вернувшись в спальню, Кендис сняла ночную рубашку и отправилась в душ, машинально отметив, что сегодня утром им еще не пользовались. Быстро намылившись ароматным гелем с оптимистичным названием «Утреннее настроение», она включила самую горячую воду, какую только могла выдержать, надеясь вместе с пеной смыть и неприятные воспоминания о вчерашнем дне, и свое неуместное любопытство по поводу Хизер и Эда. Главное – успокоиться, тогда можно попытаться что-то изменить или даже исправить.

Когда, завернувшись в теплый махровый халат, Кендис вышла из ванной, на коврике перед входной дверью уже лежала изрядная горка утренней корреспонденции, а закипевший чайник подпрыгивал на конфорке и сердито пыхтел. Заварив чай с ромашкой, Кендис присела к столу и, разложив на нем почту, стала ее просматривать, намеренно оставив на потом розовато-лиловый конверт, лежавший в самом низу кучи.

Первым ей попался отчет банка по кредитной карточке. Расход, как заметила Кендис, был больше, чем обычно, но это было как раз понятно. С переездом к ней Хизер она стала чаще выходить и больше тратить. А вот уведомление о состоянии текущего банковского счета Кендис удивил. У нее на счету оказалась чересчур большая сумма, но откуда могли взяться лишние деньги, она понятия не имела. В конце концов Кендис решила не ломать голову и, спрятав уведомление обратно в конверт, стала просматривать остальную почту. Мебельный каталог в прозрачном пластиковом пакете ее не заинтересовал, письмо с приглашением принять участие в юбилейной общенациональной лотерее – тоже. Рекламные буклеты она откладывала не читая, пока не добралась наконец до заветного конверта, адрес на котором был надписан знакомым петлистым почерком матери. Несколько секунд Кендис рассматривала его, потом вскрыла конверт и достала письмо. Впрочем, она и так знала, что в нем может быть написано.

«Дорогая Кендис, – писала мать. – Надеюсь, у тебя все в порядке. У нас установилась очень хорошая погода, а как у вас, в Лондоне? Мы с Кеннетом ездили отдыхать в Корнуэлл. Дочь Кеннета ждет второго ребенка…»

Дочитав письмо до конца, Кендис убрала его в конверт и тяжело вздохнула. В письме не было ничего нового – все те же нейтральные слова, все те же ничего не значащие вопросы. Такое письмо мог бы написать совершенно посторонний человек. Оно поддерживало дистанцию между ней и матерью – дистанцию, которую Кендис никак не удавалось сократить. И она знала причину. Это письмо написала женщина, чьи чувства были настолько парализованы страхом перед прошлым, что она не разрешала себе быть откровенной даже с собственной дочерью.

И снова, как всегда в таких случаях, в душе Кендис вспыхнуло пламя обиды – вспыхнуло и тут же погасло. За свою взрослую жизнь она получила от матери слишком много таких сдержанно-нейтральных писем, чтобы расстраиваться по-настоящему. Кроме того, сегодня утром Кендис вообще чувствовала себя неспособной что-либо воспринимать. «Мне все равно! – подумала она, складывая почту аккуратной стопкой на столе. – Все равно».

Кендис допила свой ромашковый чай и собиралась уже поставить чашку в мойку, когда зазвонил звонок на входной двери. Поплотнее запахнувшись в халат, она пошла открывать.

Это оказался Эд Эрмитедж.

– Я слышал, что вчера одна из твоих подруг вылила Хизер на голову коктейль со льдом, – как ни в чем не бывало сказал он, словно продолжая недавно прерванный разговор, и восхищенно покачал головой. – Признаться, я не подозревал, что ты общаешься с такими… гм-м… темпераментными особами.

– Что тебе надо? – хмуро спросила Кендис.

– Я бы хотел, чтобы ты познакомила меня с этой своей Роксаной, – заявил Эд, нисколько не смутившись. – Но для начала сойдет и чашечка кофе.

– Что с тобой, Эд? Неужели ты не в состоянии даже сварить себе кофе? И, кстати, не скажешь ли ты, где сейчас Хизер?..

Кендис тут же пожалела об этих словах, но было уже поздно.

– Интересный вопрос… – Эд лениво облокотился о косяк. – Уж не хочешь ли ты сказать, что Хизер должна готовить мне кофе?

– Нет, – отрезала Кендис. – Я только… – Она покачала головой. – Впрочем, неважно.

– Ты только хотела узнать, не так ли? – Эд посмотрел на часы и с самым невинным видом усмехнулся: – Откровенно говоря, я не знаю, где сейчас Хизер. Возможно, как раз в эти минуты она едет на работу.

Пожав плечами, Кендис повернулась к нему спиной и отправилась в кухню.

– Кстати, должен тебя поблагодарить за совет, – проговорил Эд следом. Заглянув в буфет, он отыскал там молотый кофе и принялся перекладывать его из баночки в кофеварку. – А ты будешь кофе?

– Нет, спасибо, – холодно ответила Кендис. – Я по утрам пью чай с ромашкой – очень бодрит. А какой совет я тебе дала?

– Насчет Хизер, – объяснил Эд. – Ведь это ты посоветовала мне пригласить ее куда-нибудь.

– Да, что-то такое было, – пробормотала Кендис, припоминая.

Последовала пауза. «Нельзя ни о чем расспрашивать, – твердила себе Кендис, пока Эд наливал в кофеварку горячую воду. – Только не расспрашивай, молчи. Эд сам все расскажет – ведь он явился сюда только затем, чтобы похвастаться!»

– Ну и как? – не выдержала она наконец.

– Что – ну и как? – поинтересовался Эд и снова ухмыльнулся, а Кендис почувствовала, что краснеет.

– Как прошел ваш вечер? – пояснила она, сделав чуть заметное ударение на последнем слове.

– Ах, вечер… Очаровательно, – ответил Эд.

– Что ж, я за вас рада. – Кендис с безразличным видом пожала плечами.

– Хизер очень привлекательная девушка, – продолжал Эд задумчиво. – Прекрасные волосы, красивое платье, приятные манеры…

– Рада это слышать.

– …и, как и следовало ожидать, круглая идиотка. Я бы даже сказал, у нее не все дома.

– Что ты имеешь в виду? – сварливо сказала Кендис. Проклятый Эд, вечно он все жилы вытянет, прежде чем скажет что-нибудь по делу! – Что значит – не все дома?

– Странная она. Немного не в своем уме, – уточнил Эд. – Впрочем, ты, наверное, сама заметила.

– Ничего я не заметила, что за глупости!..

– Но ведь ты – ее старинная подруга. – Эд отхлебнул кофе и недоуменно посмотрел на Кендис поверх чашки.

– Здесь совершенно нечего замечать! – вспылила Кендис.

– Тебе виднее, – лениво протянул Эд.

Кендис смерила его взглядом, который мог свалить и слона, но Эд, несомненно, был существом куда более толстокожим.

– Ты, конечно, знаешь ее лучше, чем я, – добавил он, – и все же, если хочешь знать мое мнение…

– Твое мнение меня не интересует! – отрезала Кендис. – И вообще, что ты понимаешь в людях? Если тебя и интересует что-то, так это еда, которую можно перехватить на скорую руку. Ну и деньги, разумеется.

– Вот, значит, как ты обо мне думаешь? – Эд слегка приподнял брови. – Браво, Кендис, браво! Ты, оказывается, мастер психоанализа. И что же, по-твоему, для меня важнее? Деньги или полуфабрикаты из «Макдоналдса»? А может быть – одинаково?..

Кендис насупилась.

– Не смешно, – сказала она. – Ты прекрасно понял, что я имела в виду.

– Нет, не понял, – произнес Эд после паузы. – То есть кое-какие догадки у меня имеются, но я не уверен…

– Ну и ладно, и не обращай внимания.

Эд поглядел на нее с интересом.

– Что ж, пожалуй, и сделаю. – Поставив чашку на стол, он поднялся и лениво двинулся к двери, но на пороге остановился. – Только одно, Кендис. Имей в виду: обо мне ты знаешь очень немного, и все-таки больше, чем о своей старинной подруге.

Кендис, открыв рот, проводила его взглядом. Она хотела окликнуть его, спросить, что он имеет в виду, но не смогла. Когда же она справилась с растерянностью, было уже поздно: Эд вернулся к себе.

Когда два часа спустя Кендис приехала на работу и вошла в редакцию, она первым делом поискала глазами Хизер, но ее нигде не было. Ее рабочий стол был пуст, компьютер выключен, а стул задвинут глубоко под стол, как поставила его уборщица. Судя по всему, Хизер еще не приходила.

– Доброе утро, Кендис, – приветствовал ее Джастин, направлявшийся к своему кабинету.

– Привет, – рассеянно отозвалась Кендис, все еще глядя на пустой стол подруги. – Кстати, – спохватилась она, – ты не знаешь, где Хизер?

– Откуда мне знать? – Джастин даже остановился. – А что?

– Нет, ничего, – быстро ответила Кендис. – Я просто спросила.

И она улыбнулась Джастину, ожидая, что он тоже улыбнется, но тот неожиданно нахмурился.

– Не слишком ли ты ее опекаешь? – спросил он недовольно.

– Что-что? – Кендис удивленно подняла брови. – Что ты имеешь в виду, Джастин?

– Говорят, ты проверяешь все ее работы. Это так?

– Ну… – Кендис замялась. – Иногда я действительно кое-что смотрю, но…

– Только смотришь – и все?

Кендис почувствовала, что ее щеки предательски краснеют. Неужели Джастин догадался, что она делает за Хизер большую часть работы? Может быть, он узнал ее стиль или наткнулся на какие-то присущие только ей выражения и обороты? А может, он видел, как она работает над материалами, которые были поручены Хизер? Или заметил, что они постоянно обмениваются посланиями через редакционный сервер?

– Ну, если я натыкаюсь на грубую ошибку, – начала она, – я считаю своим долгом… Но это бывает совсем редко. В общем, ты понимаешь…

– Я понимаю, – кивнул Джастин и окинул ее таким пристальным взглядом, словно искал опечатку. – И я думаю, что Хизер вполне способна обойтись без твоей помощи, Кендис. Ты согласна?

– Да, пожалуй… – растерянно пробормотала Кендис, которую резкий тон Джастина застал врасплох. – Что ж, пусть работает самостоятельно, я не против.

– Рад это слышать, – коротко сказал Джастин и снова смерил ее взглядом. – Имей в виду, Кендис, я буду следить за тобой, и если я еще раз увижу…

– Следи на здоровье! – огрызнулась Кендис, начиная приходить в себя. – Если тебе больше нечем заняться – пожалуйста!

Джастин хотел что-то ответить, но в его кабинете зазвонил телефон, и он поспешил туда. Кендис проводила его задумчивым взглядом. «Интересно, – думала она, – как все-таки Джастин пронюхал, что я помогаю Хизер? И почему это так его задело? Ведь я хотела просто помочь молодой сотруднице, тем самым сняв часть забот с плеч того же Джастина. Почему же это ему так не нравится?»

Так ничего и не придумав, Кендис пожала плечами и пошла к своему столу. Сидя перед пустым компьютерным экраном, она вдруг подумала, может быть, дело вовсе не в том, что она помогает Хизер? Может, из-за этой помощи сама она стала работать хуже?..

– Внимание всем! – Голос Джастина отвлек ее от мрачных раздумий. Повернувшись на стуле, Кендис увидела, что он стоит у дверей своего кабинета и на его лице застыло какое-то странное выражение.

– Внимание! – повторил Джастин, убедившись, что все его слушают. – У меня очень важное и весьма неприятное сообщение. Ральф Оллсоп серьезно болен. У него нашли рак.

В комнате наступила потрясенная тишина, потом кто-то испуганно ойкнул.

– Увы, это так. – Джастин мрачно кивнул. – Для всех нас, и для меня в том числе, это полная неожиданность. Ральф, правда, болен уже довольно давно, но об этом, по-видимому, никто не знал. А теперь… – Он растерянно потер лицо. – Теперь болезнь зашла настолько далеко, что скрывать ее стало невозможно.

И снова наступило молчание. Потом у Кендис вырвалось:

– Так вот почему Ральф ушел в отставку! Он знал, что болен!

Ей сразу вспомнился звонок из больницы Чаринг-Кросс, на который она однажды случайно ответила. Так вот что это было!..

– Сейчас Ральф находится в больнице, – продолжал Джастин. – Мне сообщили, что состояние очень тяжелое. Врачи делают все, что могут, но…

Он не договорил – только оглядел молчавших сотрудников и опустил голову. По всему было видно – Джастин очень расстроен, и Кендис даже почувствовала к нему что-то вроде симпатии.

– Я думаю, – добавил Джастин после продолжительной паузы, – нужно отправить ему открытку от всех нас. С пожеланиями… всего хорошего.

Он не рискнул сказать «скорейшего выздоровления», и за это Кендис тоже была ему благодарна.

– Сколько ему еще осталось? – спросила Кендис, испытывая страшную неловкость. – Что говорят врачи?

– Врачи… – Джастин вздохнул. – Судя по всему – немного. Если уже пошли метастазы…

– И все-таки? Несколько недель? Месяцев?

– Я думаю… – Джастин немного поколебался. – Наверное, несколько недель. Или даже меньше.

– Боже мой! – воскликнула Элис. – Но ведь Ральф выглядел таким… – Она не смогла продолжать и закрыла лицо руками.

– Я позвоню Мэгги и сообщу ей, – сказал Джастин Вы тоже подумайте, кого необходимо известить о… об этом несчастье. Я считаю, что все внештатные репортеры должны быть в курсе дела. Дэвид Геттингс, например…

– Роксана Миллер… – подсказал кто-то.

– Да-да, – согласился Джастин. – Может быть, кто-нибудь возьмет на себя труд разыскать ее? Кажется, сейчас она снова где-то в Европе…

Пошевелившись в шезлонге, Роксана вытянула ноги и подставила лицо теплому вечернему солнцу. В Ниццу она прилетела в десять утра и сразу из аэропорта поехала на такси в отель «Парадин». Управляющий отелем был ее старым приятелем. Узнав о ее приезде, он сразу же зарезервировал для нее очень приличный номер за весьма умеренную плату. Впрочем, Роксана с самого начала предупредила, что ничего особенного ей не нужно – только кровать, душ и кресло у бассейна, где можно было бы подремать или просто посидеть, закрыв глаза, пока солнце ласкает тело и согревает душу.

Сразу после обеда она пришла сюда и провела возле бассейна несколько часов, время от времени смазывая кожу маслом или делая несколько глотков прохладной минеральной воды из графина. Так прошел день, и настал теплый южный вечер. Невзначай посмотрев на часы, брошенные рядом на столике, Роксана с удивлением подумала, что каких-нибудь двадцать четыре часа назад входила в бар «Манхэттен», чтобы провести там один из самых худших вечеров в своей жизни.

Закрыв глаза, Роксана все еще могла вызвать в душе чувства, которые она испытала, увидев, как виски со льдом течет по удивленному, недоумевающему, испуганному личику этой сучки. Но удовольствие было неполным: к нему примешивались горечь и даже что-то вроде раскаяния. Роксана не хотела ссориться с Кендис, совсем не хотела. Но так уж получилось, и, чтобы не наговорить подруге еще больших гадостей, она поспешила уйти из бара – и оказалась один на один со своими невеселыми мыслями.

Мэгги вышла вместе с ней, но стоило им оказаться на улице, как она посмотрела на часы и сказала извиняющимся тоном:

– Роксана, я…

– Не уходи, пожалуйста! – сказала она ей тогда с мольбой в голосе. – Я понимаю, вечер не задался, но ведь еще не поздно. Мы могли бы попытаться как-то наверстать упущенное. Ведь мы теперь так редко видимся…

– Прости, но мне пора, – ответила Мэгги. – Уже поздно, и…

– Вовсе не поздно!

– Увы, я должна возвращаться в Гемпшир. – Мэгги, казалось, была не на шутку расстроена. – Ты ведь понимаешь… Кроме того, мне необходимо покормить Люсию, иначе я просто лопну. – Мэгги взяла Роксану за руку. – Я бы осталась, если бы могла…

– Ты бы смогла, если бы хотела!

Голос Роксаны предательски задрожал. Словно маленькая, она вдруг испугалась, что останется совсем одна. Сначала ее бросил Ральф, потом – Кендис, а теперь и Мэгги тоже уходит. Казалось, все, кого она знала, предали ее, променяли на кого-то, кто был им дороже, ближе… Взгляд ее упал на руку Мэгги – точнее, на золотое обручальное кольцо с крупным сапфиром? – и зависть обожгла сердце Роксаны словно кислотой. В конце концов, чем она хуже Мэгги?! Чем она хуже всех тех женщин, у которых есть муж, семья, дети? Ведь она и красивее, и умнее многих, так почему же она обречена вечно оставаться одна?..

– Ладно, как хочешь, – сказала она со злобой. – Возвращайся к своему муженьку, мне наплевать!

– Роксана! – с мольбой воскликнула Мэгги. – Подожди!..

Но Роксана уже вырвала у нее руку и, повернувшись, быстро зашагала прочь, бормоча себе под нос проклятия. Она знала, с самого начала знала, что Мэгги не побежит за ней, ибо у нее действительно не было выбора, но, боже, как бы ей этого хотелось!

В эту ночь Роксана спала всего несколько часов, а проснувшись, неожиданно решила уехать из Англии – уехать куда глаза глядят, лишь бы там было море и солнце. Ральфа она потеряла, друзей, возможно, тоже, зато у нее осталась свобода, куча знакомых и отличная фигура для бикини. «Значит, – решила Роксана, – сначала Средиземное море, а там будет видно!» Быть может, она даже уедет из Лондона насовсем, забудет родную страну, забудет все. Она не станет отвечать на звонки и телеграммы, не станет даже отсылать в «Лондонец» свои статьи – пусть Джастин покрутится без нее. Пусть они все без нее покрутятся!..

Роксана подняла руку, и тут же рядом вырос почтительный официант в белоснежной тужурке. «Вот это называется – сервис!» – с удовольствием подумала она. Порой Роксане казалось, что она могла бы всю жизнь прожить в пятизвездочном отеле в окружении услужливых официантов и старательных горничных.

– Пожалуйста, один фирменный сандвич с салатом и свежий апельсиновый сок.

Официант кивнул, черкнул что-то в блокнотике и бесшумно удалился, а Роксана снова вытянулась в шезлонге, подставив лицо солнцу.

В «Парадине» она прожила две недели. Каждый день Роксана с самого утра спускалась к бассейну и наслаждалась солнцем, свежим воздухом и фирменными сандвичами, которые ей очень нравились тем, что раз от раза их вкус нисколько не менялся. Сама Роксана тоже старалась следовать одному и тому же распорядку. Она ни с кем не знакомилась, не заговаривала с другими постояльцами и не выходила за пределы территории отеля. В результате каждый новый день отличался от предыдущего не больше, чем отличаются друг от друга бусины четок в руках монаха, но Роксану это устраивало. Благодаря этому она чувствовала себя спокойной, далекой от всех житейских переживаний и тревог. Единственным, что позволяла себе ощущать Роксана, была ласка теплого солнца, податливая мягкость нагретого песка под ногами и терпкий вкус первой вечерней «Маргариты». В далекой Англии по-прежнему жили люди, которых Роксана знала и любила, но очень скоро они стали казаться ей ненастоящими, почти бесплотными – словно тени прошлого, о которых вспоминаешь хотя и с теплотой, но редко, очень редко…

Боль от разлуки с Ральфом тоже улеглась или почти улеглась. Лишь иногда сердце ее сжималось с такой силой, что ей оставалось только стиснуть зубы, закрыть глаза и ждать, пока все пройдет. Однажды вечером, когда Роксана сидела в баре отеля, оркестр заиграл песню, которую они часто слушали с Ральфом. При первых же аккордах она едва не потеряла сознание от боли и с трудом заставила себя остаться на месте, хотя на глазах у нее выступили слезы. Так она и сидела, пока песня не кончилась, а слезы не высохли. А потом зазвучала новая, веселая мелодия, и официант принес ей заказанную «Маргариту», и мир снова стал если не прекрасным, то вполне сносным.

Но когда две недели подошли к концу, Роксана стала испытывать беспокойство. Безделье прискучило ей, она начала томиться. Отель, который поначалу так ей нравился, теперь казался тесным, словно комфортабельная тюрьма. «Похоже, пора уезжать, – подумала Роксана, стоя однажды утром у окна своего номера, откуда был виден бассейн и огороженные теннисные корты. – Только куда? Не в Англию – это ясно. Значит, еще дальше…»

И, не дав себе времени на размышления, Роксана принялась деятельно паковать вещи. Она давно поняла, что чем больше думаешь, тем сильнее болит, и спасение от этой боли только в движении: в путешествиях, в новых впечатлениях, сменяющих друг друга точно в калейдоскопе.

Роксана заказала билет на рейс в Найроби и позвонила своим знакомым в тамошнем «Хилтоне», попросив забронировать комнату. Она собиралась прожить в Найроби несколько дней, а потом отправиться на двухнедельное сафари, чтобы описать его потом в серии статей. Роксана заранее предвкушала, как будет фотографировать слонов и носорогов, как будет наблюдать восход солнца в саванне, и надеялась, что просторы африканских равнин помогут ей окончательно забыться.

Салон первого класса был наполовину пустым. Поднявшись на борт, Роксана с удобством устроилась в просторном кресле у окна. Пока стюардесса инструктировала пассажиров, она взяла бесплатный номер «Дейли телеграф» и стала просматривать первую страницу. Несколько статей были подписаны знакомыми именами, и Роксана поймала себя на том, что ей по-прежнему приятно сознавать себя частью журналистского мира. Впрочем, от своей работы она никогда и не собиралась отрекаться.

Перевернув несколько страниц, Роксана нашла раздел, посвященный модам, и углубилась в него.

Тем временем самолет вырулил на взлетную полосу и начал разгоняться. Рев двигателей стал громче, и Роксана невольно поморщилась – она всегда считала, что коль скоро за первый класс приходится платить такие большие деньги, авиакомпании просто обязаны предпринять что-то, чтобы пассажиры не страдали от шума. Но вот наконец лайнер оторвался от земли, слегка просел, выровнялся и начал набирать высоту. «Слава тебе, господи!» – подумала Роксана, перевернула страницу и… вздрогнула от неожиданности. Прямо на нее смотрел Ральф. Черно-белая фотография была довольно старой, и на ней он выглядел очень молодо, но Роксана узнала его мгновенно.

«Дьявол!..» – Роксана машинально перебрала в уме все общественно значимые события и мероприятия, к которым Ральф мог иметь отношение. Таковых оказалось довольно много, однако она никак не могла сообразить, что он такого сделал, что «Дейли телеграф» поместила его портрет размером в полполосы.

Потом она сообразила, что за раздел мог находиться в газете после «Мод», и лицо ее вытянулось и окаменело.

«Ушел из жизни Ральф Оллсоп, – было написано в некрологе, – издатель, который несколько лет назад сумел реанимировать ежемесячный иллюстрированный журнал «Лондонец», долгое время балансировавший на грани банкротства…»

– Н-нет… – произнесла Роксана вслух каким-то чужим, сдавленным голосом. – Не может быть!..

Ее руки дрожали так сильно, что она едва разбирала буквы.

«…Ральф Оллсоп скончался в минувший понедельник. Он оставил жену и троих детей, двое из которых уже совершеннолетние и имеют собственные семьи. Вдова, миссис Синтия Оллсоп, заявила нашему корреспонденту…»

Боль обрушилась на Роксану, словно лавина. Сначала ее затрясло, потом к горлу подкатил такой тугой комок, что она едва могла дышать. Непослушными пальцами она нащупала пряжку пристяжного ремня.

– Нет! – донесся до Роксаны ее собственный голос. – Этого просто не может быть! Мне нужно идти, я должна…

– Что с вами, мэм? Вам плохо?.. – к Роксане подошла стюардесса, профессиональным движением извлекая откуда-то пачку пластиковых пакетов «Друг путешественника».

– Остановите самолет, мне срочно нужно в Лондон! – воскликнула Роксана. – К нему, понимаете?

– Но, мэм…

– Мне нужно назад! – Роксана изо всех сил старалась держать себя в руках, но ей это не удавалось. Внутри вскипало что-то обжигающе горячее, грозящее выплеснуться наружу самой настоящей истерикой. – Назад, понимаете?!

– Боюсь, что…

– Скажите пилоту, пусть повернет самолет! – Роксана уже почти кричала. – Немедленно!

– Боюсь, это невозможно, мэм.

Стюардесса успокаивающе улыбнулась, но Роксану это окончательно вывело из себя. Слезы хлынули из глаз двумя горячими потоками.

– Не смейте надо мной смеяться! – завизжала она, не в силах больше сдерживаться. – Что тут смешного, черт бы вас побрал?!

– Я вовсе не смеюсь, – удивленно ответила стюардесса. Потом взгляд ее упал на смятую газету, и в глазах девушки что-то изменилось. – Я совсем не смеюсь, мэм, – повторила она и, наклонившись, сочувственно обняла Роксану за плечи. – Мы не можем повернуть назад, но командир экипажа сейчас свяжется с Найроби и закажет для вас билет на обратный рейс. Если я правильно помню, он вылетает через полчаса после нашей посадки. Не волнуйтесь, мы все устроим…

Не обращая внимания на других пассажиров, стюардесса опустилась в проходе на колени и, пока самолет набирал высоту, все гладила и гладила вздрагивающую от рыданий спину Роксаны.

Глава 15

Поминальная служба состоялась через девять дней в церкви Святой Бригитты на Флит-стрит. Кендис приехала туда задолго до начала церемонии, но оказалось, что почти все сотрудники редакции уже здесь. Стоя группками напротив входа и сжимая в руках букеты, они обменивались беспомощными, неверящими взглядами.

Точно такими же взглядами они обменивались всю прошедшую неделю. Ральф скончался через десять дней после того, как попал в больницу, и это известие потрясло всех. Сотрудники неподвижно сидели перед своими компьютерами не в силах поверить в то, что его больше нет. Многие, не скрываясь, плакали. Девчонка-курьерша, услышав страшную новость, истерически расхохоталась, потом разрыдалась так бурно, что ей пришлось вызвать врача.

Все девять дней в редакции беспрерывно звонили телефоны; по несколько раз на дню посыльные приносили огромные корзины цветов, которые скоро уже некуда было ставить, и в конце концов сотрудникам редакции пришлось взять себя в руки. Они принимали соболезнования и писали ответы на письма с выражениями сочувствия, стараясь избегать любого упоминания о возможном будущем компании «Оллсоп пабликейшнз», хотя в более или менее замаскированном виде этот вопрос присутствовал чуть не в каждой телеграмме или телефонном звонке.

Да и что они могли сказать? Со смертью Ральфа редакция осиротела, и что будет с ними дальше, никто пока не знал. Несколько раз в здании видели сына Ральфа – Чарльза Оллсопа, который проходил по коридорам с суровым выражением лица. Никто не сомневался, что теперь издательство возглавит именно он, но что Чарльз собой представляет и какую линию изберет, сказать не мог никто. На следующий день после того, как стало известно о смерти Ральфа, он обходил комнаты и знакомился с сотрудниками, однако никто не осмелился спросить его прямо, что же будет с журналом дальше. Впрочем, Кендис – да и многие другие тоже – придерживались мнения, что с этим лучше подождать хотя бы до похорон, а там, быть может, ситуация прояснится сама собой. Поэтому, несмотря на владевшее всеми горе, работа над очередным номером шла своим чередом – разве что в редакции почти не слышно было обычных шуток и смеха.

Засунув руки глубоко в карманы темно-лилового кардигана, Кендис вошла в церковь и села на свободную скамью подальше от всех. Смерть Ральфа напомнила ей о том, как много лет назад она узнала о гибели отца. Кендис хорошо помнила, как сначала она не верила, что папы больше нет, и как потом на смену потрясению пришло горе. Она долго надеялась, что однажды утром проснется и поймет, что все это был просто дурной сон, но этой ее мечте не суждено было сбыться. Пришел день, когда, глядя на заплаканное лицо матери, Кендис вдруг с пронзительной ясностью поняла, что отец действительно умер и что их семья теперь состоит не из трех, а всего из двух человек. С осознанием этого пришло ощущение одиночества и страх. «Что, если мама тоже умрет? – думала тогда Кендис. – Как мне тогда быть, что делать – ведь я останусь на свете совсем-совсем одна!..»

Прошло какое-то время, и Кендис начала успокаиваться, но тут ее настиг второй удар. Вскрылись отцовские махинации с чужими деньгами, и на нее обрушились стыд и унижение. Ей было очень трудно поверить, что папа – добрый, щедрый, веселый папа, которого она так любила, – на самом деле был самым заурядным мошенником и вором. Но факты были слишком очевидны, чтобы в них могло сомневаться даже ее любящее сердце, и это означало начало нового кошмара, который длился несколько бесконечно долгих лет…

Неловко смахнув набежавшую слезу, Кендис опустила голову и протяжно вздохнула. Быть может, ей тогда было бы легче, если бы она могла поделиться с кем-то своими переживаниями. Но, увы, стоило Кендис только упомянуть о прошлом, ее мать поспешно заговаривала о другом. Что касалось Роксаны и Мэгги – единственных людей, знавших о ее проблемах, – то сейчас Кендис не могла посоветоваться даже с ними. О Роксане уже несколько недель никто ничего не слышал, а Мэгги…

Кендис поморщилась. Она пыталась дозвониться Мэгги на следующий день после того, как умер Ральф. Ей хотелось извиниться перед подругой, хотелось поделиться с ней своим горем, но разговора не вышло. Не успела она представиться, как Мэтти сказала:

– А-а, это ты… Зачем ты звонишь, вдруг я опять начну рассказывать тебе о своем идиотском ребенке? Знаешь, Кен, у меня есть предложение: подожди, пока Люсии стукнет лет восемнадцать, тогда и звони, о'кей?

Она бросила трубку, и Кендис еще долго прислушивалась к коротким гудкам на линии…

Вспомнив об этом сейчас, Кендис снова поежилась от унижения и стыда. Больше всего ей хотелось встать и уйти домой, чтобы предаваться самобичеванию в одиночестве, но она сдержалась. Сейчас не время жалеть себя. Оглядевшись по сторонам, Кендис увидела вокруг множество лиц, на которых была написана одна и та же мысль, одна и та же скорбь. Элис с мрачным видом стояла возле колонны, в углу Хизер утешала плачущую Келли. С некоторыми Кендис никогда не встречалась лично, но узнала по портретам – это были известные политики или издатели. У Ральфа Оллсопа было очень много друзей, и, как все хорошо знали, он очень не любил их терять.

Но случилось так, что они потеряли Ральфа…

Поднявшись, Кендис одернула кардиган и хотела подойти к Хизер, но остановилась как вкопанная. В церковь входила Роксана. Ее лицо было темным от загара, золотисто-каштановые волосы волной падали на воротник черного пиджака, глаза прятались за темными очками. Она двигалась так медленно, словно была больна, но Кендис решила – это потому, что Роксана, как и все остальные, скорбит о Ральфе.

Забыв о Хизер, Кендис поспешила навстречу подруге. Она была уверена, что в отличие от Мэгги, Роксана, которая никогда не была злопамятной, простит ее сразу.

– Роксана! – Второпях Кендис споткнулась о ковер и чуть не упала, но сумела удержаться на ногах. – Прости меня, пожалуйста. Мне очень жаль, что все так вышло. Давай забудем все, ладно?..

Она рассчитывала, что Роксана кивнет, они обнимутся, и все сразу станет, как прежде. Но Роксана некоторое время молчала, потом с видимым усилием проговорила:

– Что ты имеешь в виду, Кен?

– Как же?! – растерялась Кендис. – Я говорю о той вечеринке в «Манхэттене». Ну, когда мы все наговорили лишнего. Я уверена, что никто из нас на самом деле не хотел…

– Мне наплевать, кто и что хотел! – резко перебила ее Роксана. – Неужели ты думаешь, что это имеет значение теперь?

– В общем-то… – Кендис замялась. – Наверное, нет, и все-таки мне казалось, я должна… Кстати, где ты была?

– Путешествовала. Еще вопросы будут?

Лицо Роксаны словно окаменело, а по глазам Кендис ничего не могла прочесть – они были скрыты очками.

– А как… как ты узнала?..

– Прочла некролог в газете. – Она открыла сумочку и достала пачку сигарет, потом махнула рукой и спрятала ее обратно. – Я летела в самолете и увидела газету с его фотографией.

– Ужасно, правда? – пробормотала Кендис: ничего более умного ей просто не пришло в голову.

Роксана долго смотрела на нее, потом кивнула и ответила просто:

– Да. Ужасно. – Ее рука снова скользнула в сумочку. Достав сигарету, Роксана зажала ее губами и попыталась прикурить, но руки плохо ее слушались, и ей никак не удавалось высечь искру. – Чертова керосинка!.. – пробормотала она, крутя колесико.

Кендис смотрела на эти манипуляции чуть не со страхом. Она еще никогда не видела свою подругу в таком состоянии. Роксана умела в любой ситуации оставаться спокойной; она прекрасно владела собой и встречала неприятности меткой шуткой, мгновенно поднимавшей настроение окружающим. Но сегодня она была словно не в себе.

Например, ей даже в голову не приходило, что в церкви курить нельзя.

– Здесь не курят, Рокси, – мягко сказала Кендис и, взяв подругу под локоть, повела к выходу. – Давай постоим снаружи, – предложила она. – Время еще есть.

Одновременно Кендис лихорадочно соображала, что могло случиться. Казалось, смерть Ральфа подействовала на Роксану гораздо сильнее, чем на остальных. Но почему? Они никогда не были близкими друзьями. Конечно, Роксана знала Ральфа уже довольно давно, но то же самое можно было сказать и о других сотрудниках редакции. И все же никто из них не выглядел так плачевно, как Рокси. Она казалась раздавленной, опустошенной, уничтоженной.

– Дай я… – Кендис взяла у Роксаны сигарету, прикурила и вернула подруге. – Ну вот, – начала она, – теперь тебе будет…

Кендис не договорила. Позабыв о сигарете, Роксана словно загипнотизированная уставилась на что-то за ее спиной. Кендис обернулась. К церкви подъехал черный лимузин, и из него вышла элегантная женщина средних лет в черной шляпке с вуалью и аккуратным светлым пучком на затылке. Следом за ней из машины выбрался мальчик лет десяти, подстриженный, как Кристофер Робин. Потом из лимузина вышла молодая женщина, также одетая в черное, и, наконец, последним показался Чарльз Оллсоп.

– Это, наверное, его жена, – догадалась Кендис. – Конечно, это она – я ее узнала! У Ральфа в кабинете была ее фотография.

– Это Синтия, Чарльз и Фиона, – сказала Роксана ровным, бесцветным голосом. – И малыш Себастьян. – Она поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась.

Синтия Оллсоп внимательно оглядела сына и одернула на нем курточку.

– Сколько ему лет? – поинтересовалась Кендис, разглядывая мальчика. – Я имею в виду младшему.

– Не знаю, – пожала плечами Роксана и как-то странно усмехнулась. – Я… я перестала считать.

– Бедный мальчик! – сказала Кендис, кусая губу. – Потерять отца в таком возрасте! Я помню, мне тоже было нелегко, но я…

Она не договорила. Оллсопы медленно двинулись ко входу в церковь. У самых дверей Синтия замедлила шаг и бросила на Роксану быстрый взгляд из-под вуали. В ответ та решительно вскинула голову и выпятила подбородок.

– Ты ее знаешь? – с любопытством спросила Кендис, когда Оллсопы скрылись внутри.

– Никогда с ней не разговаривала, – покачала головой Роксана.

– Ага… – Кендис озадаченно кивнула и погрузилась в молчание. Между тем в церковь входили все новые и новые люди, и это вывело ее из оцепенения. – Может быть, пойдем? – предложила она, отчего-то робея. – Ты уже докурила?

– Я не пойду, – ответила Роксана, и Кендис недоуменно покосилась на нее.

– Почему?

– Не могу. – Теперь Роксана говорила почти шепотом, а ее подбородок жалобно дрожал. – Не могу сидеть там с ними… С ней…

– С кем? С Хизер?! – удивилась Кендис.

– Кендис! – сказала Роксана срывающимся голосом. – Когда до тебя наконец дойдет, что мне абсолютно наплевать на твою новую подружку?

Она сняла очки, и Кендис, посмотрев на нее, едва не отшатнулась. Глаза у Роксаны опухли и покраснели, а под ними залегли глубокие темные тени, которые не мог скрыть даже толстый слой тонального крема.

– Да что с тобой, Рокси?! – воскликнула Кендис в отчаянии. – Я ничего не понимаю! С кем ты не можешь сидеть? – Она проследила за устремленным на дверь взглядом подруги, и тут ее осенило. – Ты имеешь в виду миссис Оллсоп? Но… Ты не хочешь сидеть рядом с женой Ральфа? – Кендис наморщила лоб. – Но ведь ты говорила… ты говорила… – Открыв от изумления рот, Кендис впилась взглядом в осунувшееся лицо подруги. – Не может быть! – вырвалось у нее. – Ты не…

Она невольно попятилась и, закрыв глаза, некоторое время стояла неподвижно, пытаясь перевести дух. То, что пришло ей в голову, было невероятно, невозможно, просто смешно! И в то же время…

– Не хочешь ли ты сказать, будто ты и Ральф… – медленно начала Кендис и, открыв глаза, снова посмотрела на подругу. Увидев выражение лица Роксаны, она почувствовала, как у нее внутри что-то оборвалось. – О боже!.. – только и сумела вымолвить она.

– Да, – сказала Роксана, кивнув головой. – Ты все правильно поняла…

Сидя на диване в гостиной, Мэгги смотрела, как патронажная сестра записывает что-то в карте Люсии, но мысли ее были далеко. Она думала о смерти Ральфа, о похоронах и о том, что сейчас, наверное, все ее коллеги собрались в церкви, чтобы отдать ему последний долг. На самом деле ей до сих пор не верилось, что Ральфа больше нет. Мэгги просто не представляла «Лондонец» без него. «Как-то все повернется теперь?» – думала она, совершенно забыв о своем намерении не возвращаться на работу в редакцию.

Прошедшие несколько дней стали едва ли не самыми тяжелыми в ее жизни. Сначала Мэгги поссорилась со своими самыми лучшими подругами, а теперь умер Ральф, и, возможно, сама редакция, которая оставалась единственным, что связывало ее с Роксаной и Кендис, перестанет существовать в своем прежнем виде. Как и остальные, Мэгги понятия не имела, что предпримет Чарльз Оллсоп. Возможно, все останется, как прежде, но нельзя было исключать, что в гору пойдет Джастин и ему подобные. В этом случае Мэгги не смогла бы вернуться в редакцию, даже если бы захотела.

Глядя, как сестра заносит в карту данные о росте и весе Люсии, Мэгги снова вернулась в мыслях к тому давнему вечеру в баре «Манхэттен». Она возлагала на эту встречу такие большие надежды, но все обернулось отвратительным скандалом. Вспоминая грубые слова Кендис, Мэгги понимала, что сказаны они были, скорее всего, просто в запальчивости. И все же ей до сих пор было горько думать, что Кендис считает ее обыкновенной наседкой, которую не интересует ничего, кроме собственного ребенка. И это – после всех жертв и унижений, на которые ей пришлось пойти, лишь бы вырваться в Лондон на несколько часов! Право, стоило ли так стараться?..

Когда в тот вечер Мэгги, все еще в слезах, вернулась в Гемпшир, Джайлс с орущей Люсией на руках метался по всему дому. Мэгги поняла, что поспела вовремя: задержись поезд хотя бы на четверть часа, ее муж, наверное, попросту спятил бы. Только потом ей пришло в голову, что отец, который неспособен разогреть молоко и покормить из бутылочки собственного ребенка, не заслуживает ни жалости, ни снисхождения. Но тогда Мэгги почувствовала, что подвела Джайлса и что теперь он в ней окончательно разочаруется.

– Ну, как все прошло? – спросил Джайлс, когда Мэгги, наскоро переодевшись, села кормить ребенка. – Мама сказала, что ты звонила и что, судя по голосу, вы там веселитесь вовсю.

Мэгги ответила не сразу. Несколько мгновений она молча смотрела на мужа, не смея открыть ему правду и сказать, что вечер, которого она так ждала, закончился катастрофой. Наконец Мэгги через силу улыбнулась и сказала, что все прошло отлично. На самом же деле ей не хотелось даже вспоминать о том, что произошло. Сидя в уютном кресле-качалке с Люсией на руках, Мэгги чуть не впервые за все время от души порадовалась тому, что находится дома и что рядом Джайлс и Люсия – два самых близких и родных человека.

С тех пор Мэгги почти никуда не выезжала. Постепенно она привыкла к одиночеству, которое скрашивали ей только дневные телепередачи. В то утро, когда ей сообщили о смерти Ральфа, Мэгги долго плакала, потом решила позвонить Роксане, но никто не взял трубку. На следующий день позвонила Кендис, и Мэгги до сих пор было стыдно вспоминать, как резко она разговаривала с ней. Не то чтобы она очень злилась на свою бывшую подругу, но удержаться от мести оказалось невероятно трудно, да и перенесенное унижение все еще не было забыто. Кендис, несомненно, считала, что с рождением ребенка Мэгги превратилась в ограниченную, самодовольную, невыносимо скучную мамашу, про которую впору снимать юмористический телесериал. Кроме того, Кендис явно не собиралась расставаться с Хизер, а это означало, что с ней ей интереснее и приятнее, чем со своими старинными подругами.

Дело кончилось тем, что Мэгги, пылая праведным гневом, швырнула трубку на рычаг, и лишь несколько минут спустя до нее дошло, что она натворила. Она окончательно оттолкнула от себя Кендис, и теперь наладить нормальные отношения им обеим будет невероятно трудно, почти невозможно. При мысли об этом на глаза Мэгги снова навернулись слезы, и она подумала: «Бедная Люсия, в последнее время я чуть не каждый день поливаю ее соленой водой! Ладно, допустим я – истеричка, но ребенку-то зачем страдать?»

– …С четырех месяцев можно начинать прикармливать твердой пищей, – говорила тем временем патронажная сестра. – Детские каши продаются в любом магазине. Кроме того, можно давать протертое яблоко, грушу или что-то в этом роде. Причем лучше готовить пюре самим. Только предварительно вымойте яблочко кипяченой водой и снимите кожицу…

– Да, – сказала Мэгги. – Обязательно. – И она кивнула, словно автомат.

На самом деле она почти не слушала медсестру, уповая на то, что свои рекомендации она все равно запишет в карту.

– Тогда с девочкой все, – сказала сестра и, закрыв карту, посмотрела на Мэгги. – Ну а как вы себя чувствуете? Вас что-нибудь беспокоит?

Вздрогнув, Мэгги подняла голову и покраснела. Она не ожидала, что патронажная сестра станет расспрашивать о ее собственном самочувствии.

– Нет, – сказала наконец Мэгги. – Меня ничего не беспокоит. У меня все в порядке.

– Муж вам помогает? Заботится?

– Он старается, – честно ответила Мэгги. – Он, правда, очень занят на работе, но делает все, что может.

– Это хорошо, – кивнула патронажная сестра. – А вы? Вы часто выходите?

– Д-да. То есть не то чтобы очень часто, но… С ребенком это нелегко, – сказала Мэгги и покраснела. Ей очень не хотелось оправдываться.

– Понятно. – Медсестра сочувственно улыбнулась и поднесла к губам чашку с чаем, который предложила ей Мэгги. – А подруги у вас есть?

Эти слова поразили Мэгги, как удар молнии. Она не сумела сдержаться и со стыдом почувствовала, как на глазах выступили слезы.

– Миссис Дрейкфорд, что с вами?! – встревоженно спросила медсестра, поспешно наклоняясь к ней.

– Ничего страшного, – ответила Мэгги, чувствуя, что слезы текут и текут по лицу. – Это… это сейчас пройдет.

Теплое весеннее солнце ласково грело плечи Кендис и Роксаны, которые сидели на скамейке во дворе церкви Святой Бригитты и прислушивались к доносящимся из открытых дверей траурным мелодиям. Роксана смотрела прямо перед собой, но, казалось, ничего не видела, ничего не замечала. Кендис изредка поглядывала на небо, на несущиеся по нему облака и думала о том, как же они с Мэгги были слепы. А может, просто Роксана с Ральфом были слишком осторожны? Целых шесть лет они вели тайную жизнь и ухитрились ничем не выдать своих чувств.

Но больше всего в рассказе Роксаны Кендис поразило то, что эти двое действительно любили друг друга – любили сильно, самоотверженно, страстно. Она была потрясена, когда поняла, что, несмотря на всю свою насмешливость, непочтительность и даже некоторую черствость, Роксана оказалась способна на подлинное чувство, на настоящие, глубокие отношения.

– А как же все твои мужчины? – рискнула спросить Кендис и получила в ответ пронзительный, чуть насмешливый взгляд.

– Кендис, – сказала Роксана таким голосом, словно разговаривала с умственно отсталым ребенком, – не было никаких мужчин.

Теперь, глубоко затягиваясь сигаретой, Роксана говорила, не поворачивая головы:

– А ведь мне показалось, что я ему больше не нужна! Это был мой постоянный кошмар, и я решила – сбылось. Он велел мне ехать на Кипр и попытаться начать новую жизнь. Сама понимаешь, в каком я была состоянии. Он меня уничтожил… – Роксана швырнула сигарету в урну. – Несомненно, Ральф желал мне добра. Должно быть, он уже тогда знал, что ему недолго осталось…

– Конечно, знал! – выпалила Кендис и прикусила язык, но было поздно. Роксана всем телом повернулась к ней.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Ничего, это я так… – пробормотала Кендис, от души жалея, что не откусила себе язык.

Но Роксану этот ответ не удовлетворил, и она продолжала пристально смотреть на Кендис.

– Кен, скажи правду! Ты знала, что Ральф болен? Откуда? Он тебе говорил?! – Она явно старалась взять себя в руки, но ей это удавалось плохо.

– Нет, он мне ничего не говорил. Просто один раз, когда Ральфа не было, ему позвонили из Чаринг-Кросса, а я подошла к телефону. Но тогда я ничего не поняла. Это могло быть все, что угодно, вплоть до планового визита к дантисту, к урологу… Ну, я не знаю, чем еще болеют мужчины в таком возрасте.

– Когда это было? – спросила Роксана дрожащим голосом, и Кендис попыталась вспомнить.

– Не знаю точно… Месяца два тому назад. – Она посмотрела на Роксану и поморщилась под ее взглядом.

– И ты ничего не сказала! – Роксана покачала головой. – Ни мне, ни Мэгги… Почему?

– Да что там было говорить? – удивилась Кендис. – Я же сказала – я не поняла, что это так важно.

– И ты даже не задумалась, зачем Ральфу могут звонить из больницы? – продолжала гнуть свое Роксана. – Неужели ты даже не попыталась догадаться?

– Ну, может быть, мне и было чуточку любопытно, – призналась Кендис, чувствуя странную неловкость. Она твердо знала, что ни в чем не виновата, и все же ей было не по себе.

Из церкви донеслись последние аккорды траурного гимна, потом зазвучала заупокойная молитва.

– Ты знала, что Ральф умирает, а я – нет! – Роксана слегка тряхнула головой, словно стараясь привести в порядок мысли.

– Ничего я не знала! – воскликнула Кендис. – Ты говоришь глупости, Рокси. Ну сама посуди: откуда мне было…

– Ты знала! – резко перебила ее Роксана. – И Синтия тоже знала. Весь мир знал, одна я… Где я была, когда он умирал? Грела кости в Ницце – в этой поганой Ницце возле их поганого бассейна!

Роксана негромко всхлипнула, и ее плечи затряслись. Кендис с ужасом смотрела на подругу.

– Я должна была догадаться! – проговорила наконец Роксана каким-то чужим, хриплым голосом. – Ведь я видела, что он изменился. Ральф похудел, одежда висела на нем, как на вешалке, а я… Знаешь, что я думала? Я думала, он так плохо выглядит, потому что хочет уйти от жены – хочет, но пока не решается. Я думала, он хочет жить со мной, создать семью, может быть, даже завести детей… А он просто умирал! Умирал и знал это. – Роксана немного помолчала. – И ты знала, – добавила он жестко.

Кендис в смятении попыталась обнять ее за плечи, но Роксана оттолкнула ее руку.

– Я не в силах об этом думать! – воскликнула она. – Как мне теперь жить с этим? Все знали, кроме меня… Ты должна была сказать мне, Кендис!

– Но ведь я ничего не знала про вас с Ральфом! – в отчаянии воскликнула Кендис, чувствуя, что еще немного, и она тоже разревется. – Мне и в голову не приходило, что вы… Даже если бы я знала, что он умирает, я упомянула бы об этом разве что случайно.

Она снова потянулась к Роксане, но та отодвинулась и встала.

– Не могу я здесь оставаться… – прошептала она. – И видеть тебя не могу! Как ты могла так поступить со мною – знать и не сказать?!

– Но, Роксана, я же ни в чем не виновата! – вскричала Кендис. – Я не виновата, пойми ты наконец!

– Я знаю, – неожиданно согласилась Роксана. – Я знаю, ты ни при чем, и все равно я не могу тебя видеть. Прости… – И, не глядя на Кендис, она выбежала из церковного двора.

Мэгги в последний раз вытерла глаза и отпила глоток свежего душистого чая.

– Ну, вот и славно, – сказала патронажная сестра. – Не беспокойтесь, Мэгги, молодые матери часто впадают в депрессию, это абсолютно нормально.

– Но ведь у меня нет никаких причин для депрессии, – слабо возразила Мэгги. – У меня есть муж, который меня любит, красивый большой дом за городом, и к тому же я могу позволить себе не работать. Нет, по-моему, у меня все хорошо…

И она оглядела просторную, прекрасно обставленную гостиную. Пианино в углу, фотографии на стенах, камин, французские окна, выходящие на ухоженную лужайку перед домом. Многие женщины могли ей только позавидовать.

Медсестра проследила за ее взглядом.

– Вполне согласна с вами, милочка, за исключением одного, – сказала она. – Вы здесь совершенно одна. Вы живете слишком уединенно, слишком изолированно, поэтому даже самые пустячные проблемы кажутся вам непреодолимыми препятствиями. Где ваши родители, дорогая?

– Они живут очень далеко, в Дербишире, – вздохнула Мэгги. – Зато моя свекровь живет всего в нескольких милях отсюда.

– Она вам помогает?

Мэгги собиралась уже сказать: «Да», но вместо этого пробормотала смущенно:

– Вообще-то… нет, не особенно.

– Понимаю, – тактично заметила медсестра. – Вы не очень ладите, правда?

– Нет, мы ладим, просто когда она приезжает, я чувствую себя никуда не годной матерью и полной неумехой, – откровенно призналась Мэгги и вдруг почувствовала, что ей стало как будто немножечко легче. – Она справляется с делами так быстро и ловко, а я… я все делаю плохо, – закончила она, тяжело вздохнув.

– Я совершенно уверена, что это не так, – без тени сомнения заявила медсестра.

– Но я говорю правду! – воскликнула Мэгги. – Я ничего, ничего не могу сделать, как следует! – Она содрогнулась. – Когда я рожала, я даже не поняла, что у меня начались схватки. Это свекровь сказала, что мне нужно срочно ехать в больницу, если я не хочу родить в прихожей на коврике для ботинок. И она оказалась права, а я…я выглядела полной дурой! А еще у меня не получается поддерживать в доме идеальный порядок, печь ячменные лепешки и готовить пудинг по-шотландски. Однажды я меняла Люсии подгузник и… Словом, я вышла из себя, и Пэдди застала меня с поличным. Она слышала, как я орала на собственного ребенка! – Мэгги горестно высморкалась. – В общем, она считает меня отвратительной матерью.

– Вы преувеличиваете, Мэгги. Безусловно, это не так.

– Нет, так! Я по глазам вижу! Каждый раз, когда Пэдди приезжает к нам, она смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Тебе бы в куклы играть, а не детей воспитывать, Мэгги Филипс!»

– Филипс – это, вероятно, ваша девичья фамилия? – уточнила медсестра.

Мэгги открыла рот, чтобы ответить, но не успела.

– Я вовсе не считаю тебя отвратительной матерью, – раздался от дверей спокойный голос.

Повернувшись в ту сторону, медсестра и Мэгги увидели на пороге гостиной Пэдди. Ее лицо было бледным, как алебастр, и только на щеках и на шее пламенели ярко-красные пятна.

– Интересно узнать, Мэгги, – спросила Пэдди спокойно, – почему у тебя сложилось обо мне такое мнение?

Пэдди заехала к Мэгги, чтобы спросить, не нужно ли ей что-нибудь в магазине, и обнаружила, что входная дверь не заперта. Проходя по коридору, она вдруг услышала голос невестки, произнесший ее имя. Это заставило Пэдди остановиться и прислушаться. То, что она услышала, повергло Пэдди в шок, и хотя она несколько раз напомнила себе, что подслушивать непорядочно, уйти так и не смогла. Напротив, ее притягивало к дверям гостиной, словно магнитом. Мэгги продолжала обвинять ее в неуважении, в черствости, в каком-то извращенном коварстве, и в конце концов Пэдди не выдержала.

– Мэгги, дорогая, ты – замечательная мама! – добавила она, и голос ее дрогнул от волнения. – Кто тебе сказал, будто ты… будто я…

– Я уверена, что это просто недоразумение, – вставила медсестра.

– Никто не понимает! – воскликнула Мэгги, вытирая мокрые щеки. – Все думают, что я какая-то двужильная, а между тем Люсия почти не спит, и…

– Но ведь пять минут назад вы сказали, что девочка спит хорошо, – перебила медсестра и, заглянув в карту, сурово нахмурилась.

– Я сказала неправду, – жалобно всхлипнула Мэгги. – Но я соврала только потому, что все вокруг абсолютно уверены, что именно так должно быть. Но Люсия не спит, и я тоже не сплю… почти не сплю. Даже Джайлс не знает, и никто не знает…

– Но ведь я же хотела тебе помочь! – сказала Пэдди, косясь на медсестру. – Я же предлагала тебе посидеть с девочкой, я убиралась на кухне…

– Да, – кивнула Мэгги. – Но каждый раз, когда ты убираешься на кухне или в комнатах, я чувствую себя полным ничтожеством. Каждый раз, когда ты приезжаешь… Она поглядела на Пэдди. – Каждый раз оказывается, что я что-то делаю не так. Даже когда я хотела поехать в Лондон, чтобы встретиться с подругами, ты сказала, что гораздо разумнее было бы лечь пораньше спать, а не таскаться бог знает где…

– Я этого не говорила! – возмутилась Пэдди.

– Но ты так подумала! – парировала Мэгги.

– Я беспокоилась за тебя, – сказала Пэдди, и пятна на ее щеках стали еще ярче. – Я же видела, как ты устала и вымоталась. Я не хотела, чтобы ты переутомилась и заболела.

– Как бы там ни было, этого ты мне не сказала. – Мэгги подняла голову и посмотрела на свекровь. – А из того, что ты сказала, можно было сделать только один вывод: ты считаешь меня безответственной и легкомысленной, чуть не преступницей.

Несколько мгновений Пэдди молча смотрела на нее, потом тяжело опустилась на стул.

– Возможно, ты права, – сказала она устало. – Но мне и в голову не могло прийти, что ты так подумаешь.

– Я благодарна тебе за все, что ты делаешь, – пробормотала Мэгги. – Правда, благодарна, но…

– Похоже, вам обеим необходима эмоциональная и моральная поддержка, – снова вмешалась патронажная сестра. – Вы говорите, милочка, что у вашего мужа очень важная, ответственная работа?

– Да, он очень занят, – подтвердила Мэгги и снова высморкалась. – Было бы нечестно ожидать, что он все бросит и будет заниматься…

– Чушь! – вдруг резко перебила ее Пэдди. – Джайлс – отец девочки, а значит, он должен тебе помогать. Я бы сказала, он должен разделить с тобой заботы о вашем общем ребенке. – Она посмотрела на Мэгги неожиданно сердито. – Я всегда считала тебя современной женщиной, Мэгги! А ты вдруг начала вести себя, как какая-то допотопная клуша.

Она фыркнула, и Мэгги неуверенно рассмеялась.

– В принципе, я тоже считаю, что мужчина должен брать на себя часть забот по дому. Но ведь Джайлс так много работает!..

– Можно подумать, ты здесь прохлаждаешься! – возразила Пэдди и сурово сдвинула брови. – Знаешь, Мэгги, на твоем месте я бы давно перестала надрываться и попробовала подойти к проблеме разумно. Никто не может прыгнуть выше головы, а значит, и ты не должна.

– Но ведь другие женщины как-то справляются, – растерянно пробормотала Мэгги. – А у меня ничего не получается. Поэтому-то я и чувствую себя никчемной бездарью.

– Другие женщины справляются, потому что им помогают, – отрезала Пэдди. – К ним приезжают их матери, а мужья берут отгулы, чтобы посидеть дома с детьми и отпустить жену в парикмахерскую, к подругам или куда-нибудь еще. – Пэдди посмотрела на медсестру и добавила желчно: – Если не ошибаюсь, еще ни один муж не умер после того, как не поспал ночь, не правда ли?

– Нет, насколько мне известно, – улыбнулась та.

– Так вот, дорогая… – Пэдди снова повернулась к Мэгги. – Я считаю, тебе совершенно незачем тащить этот воз одной. До сих пор ты замечательно справлялась, но ведь любым силам есть предел.

– Ты правда считаешь, что у меня неплохо получалось? – Мэгги неуверенно улыбнулась.

– Ты справлялась даже лучше, чем я в твоем возрасте, – заверила ее Пэдди.

– Но ведь я не умею печь ячменные лепешки и булочки с корицей, и…

Пэдди некоторое время молчала, глядя на спящую Люси, потом посмотрела на невестку.

– Я умею печь булочки и печенье, потому что я старая, одинокая женщина, которой совершенно нечем заняться, – сказала она неожиданно усталым голосом. – А ты еще молода, Мэгги, и в твоей жизни найдутся вещи поважнее и поинтереснее булочек. Скажи, разве я не права?..

Из церкви начали выходить люди, и Кендис подняла голову, чувствуя, что все тело затекло от неподвижного сидения. Слезы ее давно высохли, но кожа на лице словно стянулась и стала шершавой и соленой, а из груди нет-нет да и вырывался судорожный полувздох-полувсхлип. На сердце у нее было тяжело: она никак не могла забыть слова Роксаны и ее гнева, который подействовал на нее угнетающе. «Не хочу никого видеть!» – подумала Кендис и быстро встала со скамейки, чтобы уйти. Но не успела она сделать и двух шагов, как рядом с ней словно из-под земли возник Джастин.

– Можно тебя на пару слов, Кендис? – холодно проговорил он, беря ее за плечо.

– Слушай, а потом нельзя? – спросила Кендис, нахмурившись, и потерла лицо.

– Я и не собирался разговаривать с тобой сегодня, – ответил Джастин. – Я только хотел попросить, чтобы завтра в половине десятого ты зашла ко мне в кабинет.

Его голос звучал так официально, что Кендис поневоле встревожилась.

– А в чем дело? – спросила она. Джастин смерил ее долгим взглядом.

– Мы обо всем поговорим завтра, – сказал он внушительно.

– О'кей, завтра так завтра, – растерянно проговорила Кендис, и Джастин, удовлетворенно кивнув, повернулся и отошел.

Кендис проводила его взглядом, гадая, что могло понадобиться Джастину. Похоже, ее ждала выволочка, но за что? Никакой вины Кендис за собой не чувствовала.

– Что ему было надо? – спросила Хизер, незаметно подойдя к Кендис сзади.

– Понятия не имею, – чистосердечно ответила Кендис. – Он только сказал, чтобы я зашла к нему завтра утром. Похоже, у Джастина на уме что-то серьезное, но что? Быть может, ему в голову пришла очередная гениальная идея… – Кендис пожала плечами. – Знал бы он, где у меня сидят эти его тайны мадридского двора!

– Да, наверное, ты права, – согласилась Хизер. Несколько мгновений она задумчиво разглядывала Кендис, потом вдруг рассмеялась и обняла ее за талию. – Знаешь, что? Давай кутнем сегодня, а? Пойдем куда-нибудь в приличное местечко, выпьем, поужинаем… По-моему, после сегодняшнего нам обеим необходимо развеяться, как ты считаешь?

– Принято! – Кендис с облегчением вздохнула. – Я чувствую себя выжатой, как лимон.

– Вот как? – Хизер немного подумала. – Я видела – ты разговаривала с Роксаной. Вы опять поругались?

– Вроде того… – Перед мысленным взором Кендис снова возникло изможденное, осунувшееся от горя лицо Роксаны, и она невольно поморщилась. – Она сказала… Впрочем неважно.

Кендис посмотрела на улыбающуюся Хизер и почувствовала, что настроение ее начинает подниматься. «По крайней мере, – подумала она, – хоть одна подруга у меня осталось, а значит, в мире не все так плохо!»

– Нет, это действительно неважно, – заявила она решительно.

Глава 16

На следующее утро Кендис обнаружила, что Хизер снова не ночевала дома, и, засыпая кофе в кофеварку, не смогла сдержать улыбки. Накануне вечером они допоздна засиделись в ресторане, где подавали на редкость вкусные спагетти. Запивая их душистым красным вином, они непринужденно болтали на самые разные темы, смеялись, и Кендис невольно подумала о том, что такой подруги, как Хизер, у нее еще никогда не было. Кендис даже не верилось, что познакомились совсем недавно – такая глубокая, тесная душевная связь установилась между ними. Они на многое смотрели одинаково, и это тоже способствовало их сближению. Общие идеалы и ценности – вот была та основа, на которой строились их отношения, и Кендис она представлялась достаточно надежной и прочной.

Вчера Хизер выпила больше, чем Кендис, и когда принесли счет, чуть не со слезами на глазах благодарила подругу за все, что та для нее сделала. Впрочем, она пыталась взять себя в руки, но у нее никак не получалось.

– Ну вот, опять я перебрала! – воскликнула Хизер, смеясь над своей нетвердой походкой. – Знаешь, Кен, если утром я не встану – не буди меня, ладно? Все равно работать я не смогу, так что не стоит и стараться. Предупреди, пожалуйста, Джастина, что мне срочно понадобился отгул по… – она хихикнула, – …по состоянию здоровья. А тебе я желаю всего самого наилучшего. Надеюсь, новости, которые хочет сообщить тебе Джастин, будут приятными. Нет – очень приятными!.

В общем, вечер удался, и Кендис казалось, что ее душевные раны начинают понемногу затягиваться. Даже смерть Ральфа она воспринимала теперь гораздо спокойнее. «Что тут поделаешь, – рассуждала она, – если одному суждено дожить до преклонных годов, а другому – умереть молодым? Да и Ральф, если говорить честно, был не так уж молод… Все дело в неожиданности, – решила наконец Кендис. – Если бы о его болезни стало известно раньше, они бы сумели подготовиться, и его кончина не обернулась бы для сотрудников таким шоком».

Гораздо острее Кендис переживала новую размолвку с Роксаной. Сознавать, что их отношения основательно испорчены, ей было горько, но поправить она ничего не могла. В конце концов, были в ее жизни стороны, которые не имели отношения к бывшим подругам, но от этого не становились менее важными. Одной из таких сторон была крепнущая дружба с Хизер, другой – ее любовь к своей работе.

Допив кофе, Кендис на цыпочках подкралась к дверям спальни Хизер и прислушалась. Из комнаты не доносилось ни звука. Улыбнувшись, Кендис взяла со столика в прихожей сумочку и выскользнула из квартиры. Утро стояло теплое и ясное, и настроение у Кендис было почти праздничным. Даже предстоящий разговор с Джастином не пугал ее – в худшем случае, она ожидала от него какой-нибудь безобидной глупости наподобие недавнего распоряжения не оставлять на столе карандаши и ручки, «которые портят внешний вид помещения».

В редакцию она пришла довольно рано, и Джастина еще не было. Сев за свой стол, Кендис включила компьютер и, отметив таким образом свое присутствие на рабочем месте, развернулась на стуле, чтобы поболтать с кем-нибудь из коллег. Но в комнате была только Келли, которая что-то набирала на клавиатуре своего «Ай-би-эма». Она была так занята, что даже не смотрела по сторонам, но Кендис все же попыталась ее разговорить.

– А я видела тебя на похоронах, – начала она самым дружеским тоном. – Как все это трогательно, правда?

Келли как-то странно посмотрела на нее и кивнула, не переставая порхать пальцами по клавиатуре.

– Я не смогла пойти на саму службу, но я видела вас с Хизер в церкви, – продолжила Кендис.

Келли внезапно порозовела, и Кендис в недоумении спросила себя, что это могло значить и почему ее вполне невинные слова так смутили девушку.

– Да-да, – сказала Келли и вдруг перестала печатать. – Я… мне нужно идти.

Она встала и, закусив губу, быстро вышла из комнаты. Пожав плечами, Кендис снова повернулась к своему компьютеру, вызвала на экран почти готовый очерк и нехотя поправила несколько фраз. Потом она вздохнула и уронила руки на колени. Не было никакого смысла начинать работать, если скоро ей все равно придется идти к Джастину.

И опять Кендис спросила себя, что могло ему понадобиться. Неужели Джастин хотел о чем-то с ней посоветоваться? Ей в это не очень-то верилось. Когда-то давно Джастин мог поинтересоваться ее мнением по тому или иному вопросу, но те времена давно прошли. С тех пор как он перебрался в кабинет ведущего редактора, Джастин с каждым днем становился все более самодовольным и держался так, словно Кендис – как, впрочем, и остальные подчиненные ему сотрудники – заведомо не могли посоветовать ничего дельного. Но, надо сказать, его стремление единолично руководить всем и вся выглядело достаточно комично, и именно в силу этого обстоятельства Кендис не особенно беспокоилась. Если Джастину было охота делать из себя всеобщее посмешище, что ж – его дело. Ральф, к примеру, несомненно, видел его насквозь и точно знал, чего он стоит как работник и руководитель.

«Но ведь Ральфа-то больше нет, – вспомнила Кендис. – А Чарльз Оллсоп может и не разобраться, что Джастин за фрукт. Вот возьмет и назначит его настоящим ведущим редактором – как-то все мы запоем тогда?»

В девять двадцать пять пришел Джастин. На пороге он задержался, продолжая разговор с кем-то невидимым, кто оставался в коридоре.

– Хорошо, Чарльз, – сказал он наконец. – Спасибо. Крайне вам признателен. Буду держать вас в курсе. – Он вошел в комнату редакции и встретился взглядом с Кендис. – Заходи, – коротко приказал он, кивнув в сторону своего офиса.

Пока Кендис усаживалась, Джастин закрыл дверь и опустил жалюзи на окнах, отделявших его кабинет от общей комнаты. Потом он обогнул стол и сел в свое редакторское кресло.

– Итак, Кендис, скажи, пожалуйста, сколько лет ты работаешь в «Лондонце»?

– Ты отлично знаешь – сколько, – удивилась Кендис. – Пять лет.

– Верно. Пять лет. – Джастин кивнул. – И как с тобой обращались? Может быть, тебя затирали, обижали, не давали тебе развернуться? Или, может, тебе кажется, что твоя зарплата не соответствует твоему вкладу в общее дело?

– Нет, – сказала Кендис. – Ничего такого мне не кажется. Слушай, Джастин, может, ты объяснишь, что за…

– Ты работаешь давно, – продолжал Джастин, не слушая ее, – и руководство тебе доверяло. Но ведь служащий, который всем доволен, не станет прибегать к… не станет обманывать, не так ли?

Джастин глубокомысленно покачал головой, и Кендис едва не рассмеялась: таким торжественным и глупым сделалось его лицо. «Интересно знать, к чему он клонит? – подумала она. – Может быть, кто-то проник в его кабинет и стащил любимый карандаш? А может, дело серьезнее, и у кого-то из стола пропали деньги?»

– Джастин, – спокойно сказала она, – хватит разводить бодягу. Скажи прямо, что ты имеешь в виду.

Джастин смущенно кашлянул:

– Видишь ли, Кендис, ты ставишь меня в крайне неудобное положение…

– Ладно уж, говори, в чем дело! – нетерпеливо сказала она. – Что стряслось-то?..

Джастин снова с недоуменным видом покачал головой:

– Речь идет о накладных расходах, Кендис. Точнее, о том, что кое у кого эти расходы неоправданно завышены.

– Покажи мне этого человека! – воскликнула Кендис, у которой немного отлегло от сердца. – Кто этот негодяй?!

– Я говорю о тебе, Кендис.

Эти слова подействовали на нее, как пощечина.

– Что-о? – вырвалось у нее. – Ты это серьезно, Джастин?

– Совершенно серьезно.

Кендис вдруг почувствовала приступ какого-то бессмысленного веселья и глупо хихикнула. «Кажется, Джастин все-таки сел в лужу, – подумала она. – Ему так хотелось отличиться, что в конце концов он начал выдумывать несуществующие преступления».

– Ты думаешь, это смешно? – осведомился Джастин ледяным тоном.

– Нет, конечно. Но, Джастин, это же полная чушь, и ты не можешь этого не понимать! Неужели ты мог подумать, что я…

– Хватит притворяться, Кендис! – перебил Джастин. – Ты попалась, так хоть имей мужество во всем признаться!

– В чем, интересно, я должна признаваться? – возразила Кендис. – Я ничего плохого не делала и понятия не имею, о чем ты говоришь!

– Значит, ты понятия не имеешь?.. А это что? Как ты это объяснишь?

Джастин резким движением выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку заполненных требований на возмещение деловых расходов. К каждому была аккуратно подколота квитанция или счет. На верхнем из бланков Кендис заметила свое имя и невольно вздрогнула.

Джастин принялся просматривать требования.

– Стрижка в «Майклджоне», – прочел он. – И ты будешь утверждать, что это – деловые расходы, которые редакция должна тебе оплатить?

– Не может быть! – воскликнула Кендис. – Я бы никогда так не поступила, Джастин! Я знаю порядок…

Но Джастин только покачал головой и взял следующее требование.

– Сеанс массажа в «Мэнор-Грейвз-отеле», – перечислял он. – Завтрак в «Ритце» на три персоны…

– Это правильно, – тут же подтвердила Кендис. – Я завтракала с сэром Дериком Крэнли и его агентом. Мне пришлось кормить их, чтобы получить интервью. А они хотели завтракать только в «Ритце».

– А «Мэнор-Грейвз-отель»?

– Сто лет там не была, – честно сказала Кендис. – Неужели ты думаешь, что я стала бы требовать возмещения расходов за стрижку, массаж, педикюр?..

– Значит, ты не заполняла требование и не подписывала счет?

– Разумеется, нет! – с негодованием воскликнула Кендис.

– Тогда взгляни.

Джастин протянул ей счет. Кендис поднесла его к глазам и похолодела. Под счетом за услуги, которых она не получала, красовалась ее собственноручная подпись. А требование на возмещение деловых расходов было аккуратно заполнено ее почерком. Во всяком случае, Кендис готова была бы поручиться, что это именно ее почерк, если бы не одно обстоятельство: она никогда ничего подобного не писала.

Руки Кендис затряслись так сильно, что она перестала различать буквы.

– Общая сумма компенсации за прошедший месяц составила двести девяносто шесть фунтов, – сказал Джастин, взмахнув пачкой счетов. – Неплохо, правда?

Кендис открыла рот, чтобы что-то ответить, но не смогла вымолвить ни слова. Неожиданно ей вспомнилось банковское извещение, касавшееся состояния ее текущего счета. Еще тогда ей показалось, что у нее на счету слишком много денег, но откуда они взялись, Кендис не знала, а интересоваться не стала – ей было не до того.

Она нашла на квитанции дату. Квитанция была полуторамесячной давности. И подпись… Да, она была такой же, как ее, но не совсем – теперь Кендис ясно это видела.

– Возможно, для тебя это пустяк, мелочь, – сказал Джастин, – но редакция не может позволить себе оплачивать своим сотрудникам массаж, стрижку и утренний кофе в «Ритце». Слава богу, тебе хватило совести не требовать компенсацию за использованную туалетную бумагу. Нехорошо, Кендис!.. Ты, наверное, думала, что это – ерунда, маленькое интеллигентное преступление, которое между приличными людьми и за преступление-то не считается. Увы, Кендис, вынужден тебя огорчить: считается. Еще как считается! Это называется подлог, Кендис. Подлог и мошенничество.

– Перестань валять дурака! – огрызнулась Кендис. – Я все прекрасно понимаю, только я этого не делала, понятно?

Она глубоко втянула воздух и зажмурилась, пытаясь успокоиться, но мысли ее прыгали, как только что пойманная рыба на палубе, а гулкие, как выстрелы пушек, удары сердца отдавались в ушах.

– А как же быть с этим? – спросил Джастин, показывая на пачку требований.

– Их заполнил кто-то другой. Кто-то подделал мою подпись.

– А для чего, позволь спросить?

– Я… я не знаю. Но, Джастин, сам посмотри – это не мой почерк! Он просто похож… – Она буквально вырвала у него бумаги и стала лихорадочно просматривать. – Вот, это требование действительно заполняла я. Сравни его с остальными!

Кендис снова протянула требования Джастину, но он только покачал головой.

– Ты хочешь сказать, что кто-то зачем-то подделал твою подпись? Но ведь это несерьезно, Кен!

– Однако так и есть на самом деле!

– И ты, разумеется, об этом не знала?

– Конечно, нет! – возмутилась Кендис.

– Хорошо. – Джастин вздохнул так, словно был глубоко разочарован ее ответом. – Значит, когда неделю назад требования прошли через бухгалтерию и ты обнаружила на своем текущем счете триста фунтов лишних, ты сразу поспешила в редакцию, чтобы указать на ошибку и вернуть деньги. Именно так ты и поступила, правда, Кендис?

Он спокойно посмотрел на нее, и Кендис почувствовала, что лицо ее пылает. Она понимала, что ей совершенно нечего возразить. Ну почему она не проверила сразу, откуда они взялись, эти проклятые деньги?! Ведь если бы она заметила на своем счету недостачу, то, конечно, сразу побежала бы разбираться! Следовательно, ее подвела самая обыкновенная жадность. Жадность и глупость…

– Ради всего святого, Кендис, не виляй и не лги, – устало сказал Джастин. – Ты пыталась обмануть фирму и попалась. Признайся – и сбережешь время и нервы и нам, и себе.

– Но я этого не делала! – с трудом проговорила Кендис, чувствуя, как горло стиснул неожиданный спазм. – Ведь ты же знаешь меня, Джастин, – я на такое не способна!

– Честно говоря, Кендис, сейчас мне кажется, что я знал тебя недостаточно хорошо. – Джастин вздохнул.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хизер рассказала мне, что ты держишь ее на коротком поводке. Очевидно, тебе очень нравится, что она во всем от тебя зависит. – В его голосе неожиданно прозвучала неприкрытая враждебность. – Честно говоря, я удивлен, что Хизер не подала официальную жалобу.

– Ничего не понимаю! – растерялась Кендис. – О чем ты говоришь, Джастин?

– Конечно, не понимаешь… – Джастин саркастически улыбнулся. – И, конечно, ты ни в чем не виновата. Хватит врать, Кендис! Только вчера я снова разговаривал с Хизер. Ты сама призналась, что проверяла все ее работы. Без твоего разрешения она не смела сдать ни одной статьи.

– Но ведь я просто помогала ей! – вскричала Кендис. Господи Иисусе, как ты можешь…

– Когда ты устроила Хизер на работу в редакцию, ты, должно быть, вообразила себя благодетельницей. – Джастин откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – Ты опекала ее даже в мелочах. А когда девочка стала делать успехи, ты испугалась, что она вырвется из-под твоей власти, и решила подмять ее под себя… К тому же тебе наверняка нравилось ощущать себя большой шишкой.

– Да что ты, Джастин, я никогда…

– Хизер рассказала мне о скандале, который ты ей однажды устроила. Это было после того, как она поделилась со мной своей идеей относительно вечернего шопинга. – Голос Джастина стал еще более резким. – Тебе, как видно, очень не нравится, что у девочки оказались неплохие способности.

– При чем тут… – Кендис поморщилась. – Джастин, ты все не так понял! На самом деле я… она…

Кендис замолчала, стараясь привести в порядок мятущиеся мысли. В том, что говорил Джастин, не было никакого смысла. Ровным счетом никакого. То есть…

Она замерла. Квитанция из парикмахерского салона «Майклджон»… Она действительно стриглась там, и счет за услуги лежал среди ее личных документов в ящике ночного столика в спальне. Не могла же она перепутать…

– О господи!.. – прошептала Кендис. Приглядевшись повнимательнее к другой квитанции, она помертвела. Требование было заполнено очень похожим на ее почерком, но теперь она ясно видела, что некоторые буквы выписаны в несвойственной ей манере. И она узнала эту манеру. Хизер! Несомненно, это ее способ писать «б», «д», «ф»…

У Кендис закружилась голова, руки вдруг стали ледяными. Подняв глаза, она спросила слабым голосом:

– А где Хизер?

– Она взяла две недели за свой счет, – холодно сообщил Джастин. – Разве она тебе не говорила?

– Нет. Не говорила. Она хотела взять сегодня отгул, но отпуск… – Кендис с трудом перевела дыхание и потерла ладонью влажный от испарины лоб. – Я думаю, – проговорила она медленно, – что эти требования подделала Хизер.

– Вот как? – Джастин рассмеялся. – Какой неожиданный поворот! А зачем ей это понадобилось, ты, случаем, не знаешь? Может быть, она переводила эти деньги на свой счет?

– Нет, но… – Кендис судорожно сглотнула. – Ты должен меня выслушать.

– Я не собираюсь слушать всякие выдумки, которые к тому же порочат других, честных сотрудников! – перебил Джастин. – Ты отстраняешься от работы до… выяснения всех обстоятельств.

– Что-о? – Кендис побледнела.

– Компания проведет внутреннее расследование, после чего тебе, в соответствии с законодательством, предоставят возможность дать объяснение собственным поступкам, – отчеканил Джастин. – А до тех пор ты будешь находиться в вынужденном отпуске с сохранением среднемесячной заработной платы.

– Ты… ты не можешь так поступить со мной! – выдохнула Кендис.

– Я бы уволил тебя немедленно, – заявил Джастин, выпятив подбородок. – То, что ты совершила, совершенно недопустимо. Самое страшное, что это вполне могло сойти тебе с рук, если бы я не настоял на проведении выборочных проверок денежных выплат по требованиям сотрудников. Сегодня утром я говорил с Чарльзом о твоем проступке, и мы сошлись на том, что подобные вещи необходимо пресекать в корне. И твое дело должно послужить для остальных наглядным примером.

– С Чарльзом… – Кендис вдруг осенило. – Так ты хочешь устроить этот показательный процесс, чтобы понравиться Чарльзу Оллсопу?

– Ерунда! – перебил Джастин и густо покраснел. – Так решило руководство «Оллсоп пабликейшнз», и я считаю, что это правильно. Внутренняя политика фирмы должна быть направлена на искоренение всякого рода злоупотреблений со стороны недобросовестных…

– Да ты и в самом деле решил расправиться со мной! – В глазах Кендис задрожали злые слезы. – И это… это после всего, что между нами… Ведь мы с тобой были близки целых полгода! Или это тоже ерунда?!

Во взгляде Джастина вспыхнуло торжество. «Он ждал, что я это скажу, – поняла Кендис. – Он хотел, чтобы я унизилась, напомнив ему о наших отношениях!»

– И ты считаешь, что я должен сделать для тебя исключение только потому, что когда-то мы жили вместе? – напыщенно произнес Джастин. – Ты хочешь, чтобы я закрыл глаза на твой проступок и притворился, будто ничего не было, так что ли?

Кендис замутило.

– Нет, – сказала она почти спокойно. – Конечно, нет, но… – Она немного подумала подыскивая правильное слово. – Ты мог бы поверить мне.

Некоторое время оба молчали, и на мгновение Кендис показалось, что она видит перед собой прежнего Джастина, который верил ей и мог даже встать на ее защиту. Но уже в следующую секунду он отвернулся и начал рыться в ящике стола.

– Что касается меня, – пробормотал Джастин, не глядя на нее, – то ты обманула и мое доверие тоже. Впрочем, ты подвела не только меня. Вот… – Он выпрямился и протянул ей пустой объемистый пластиковый пакет. – Собирай свои вещи и уходи.

Полчаса спустя Кендис уже стояла на тротуаре перед входом в издательство и, прижимая к груди пакет со своими немногочисленными пожитками, ежилась под любопытными взглядами прохожих. На часах было начало одиннадцатого, и для большинства людей день только начинался. Служащие спешили в свои офисы и конторы, и их целеустремленный вид действовал Кендис на нервы. Казалось, ей одной некуда было идти.

Судорожно сглотнув, Кендис огляделась по сторонам, притворяясь, будто ждет кого-то, но ее наверняка выдавало лицо. Как она ни старалась выглядеть спокойной, бурлившие внутри чувства грозили каждую минуту вырваться на свободу, и тогда ее нижняя губа начинала жалобно дрожать, а к глазам подступали слезы. Еще никогда в жизни Кендис не чувствовала себя такой беззащитной и одинокой.

В редакции ей удалось сохранить независимый и гордый вид, хотя это было нелегко. Похоже, все ее коллеги уже знали, в чем дело; Кендис буквально кожей чувствовала бросаемые на нее исподтишка взгляды – любопытные и сочувственные одновременно. Но на многих лицах читалось и облегчение от сознания того, что эта некрасивая история приключилась не с ними. Теперь, когда компанию возглавил «молодой Оллсоп», как называли между собой Чарльза сотрудники, никто из них не мог быть уверен в своем будущем на сто процентов. Должно быть, поэтому, случайно встречаясь с ней взглядами, ее коллеги поспешно прятали глаза. Впрочем, Кендис нисколько их не винила – на их месте она бы тоже не стала рисковать.

Расправив пакет, Кендис положила его на стул и выдвинула ящик стола. Никогда в жизни она не испытывала подобного унижения. Никто из коллег так с ней и не заговорил – все сотрудники редакции прилежно склонились над компьютерами, делая вид, что работают. Вздохнув, Кендис начала складывать в пакет свои записные книжки, карандаши, маркеры, старые дискеты, высыпавшиеся из коробки пакетики с ежевичным чаем и прочие мелочи.

– Дискеты оставь, – предупредил ее Джастин, проходя мимо. – И не трогай компьютер – я не хочу, чтобы вместе с тобой от нас ушла какая-то служебная информация.

– Оставь меня в покое! – огрызнулась Кендис. – На черта мне эта твоя информация?!

Но сейчас, стоя на мостовой перед зданием редакции, она чуть не плакала. Они все считали ее воровкой! Впрочем, почему бы нет? Ведь улики против нее были такими убедительными!..

Кендис закрыла глаза. При мысли о том, как ловко Хизер ее подставила, у нее снова закружилась голова. Неужели все это время она только и ждала случая, чтобы ее уничтожить? Но почему?..

Кендис попыталась собраться с мыслями, но ей это никак не удавалось, к тому же все ее силы уходили на то, чтобы не дать пролиться слезам. Глаза жгло, словно огнем, горло стискивало судорогой, губы предательски дрожали, а руки так и ходили ходуном, и Кендис чувствовала – достаточно любого пустяка, чтобы у нее началась самая настоящая истерика.

– Все в порядке, мисс? – спросил у нее проходивший мимо мужчина в полосатом пиджаке, и Кендис резким движением вскинула голову.

– Да, спасибо, – пробормотала она и почувствовала, как по щеке ползет одинокая слезинка.

Поняв, что еще немного, и она не выдержит и разрыдается, Кендис резко повернулась и, не разбирая дороги, стремительно зашагала прочь. Громоздкий пакет нещадно бил ее по ногам, скользкий пластик так и норовил выскользнуть из влажных от пота рук, но она все ускоряла шаг, стараясь поскорее скрыться от устремленных на нее взглядов прохожих. Ей казалось – все эти незнакомые люди знают о ее позоре.

У какой-то витрины Кендис по привычке бросила взгляд на свое отражение в стекле и едва не споткнулась. Лицо у нее было белым, как мел, волосы растрепаны, костюм помялся и сидел как-то криво. «Мне нужно домой!» – в панике подумала Кендис, лихорадочно разглаживая юбку и одергивая жакет. Она разденется, примет ванну и будет сидеть в своей уютной кухне, как зверек в норе, пока к ней не вернутся силы и спокойствие.

На перекрестке стояла телефонная будка. Потянув на себя тяжелую дверь, Кендис скользнула внутрь. В будке было значительно тише и прохладнее, чем на улице, к тому же стены, хотя и прозрачные, создавали иллюзию уединения, и Кендис вздохнула чуточку свободнее. «Нужно позвонить Мэгги, – подумала она. – Или Роксане. Они обязательно помогут. Кто-нибудь из них непременно сможет мне помочь…»

Она уже протянула руку к телефону, но тут же отдернула ее. Только не Роксане. И не Мэгги, которой она наговорила столько гадостей.

По спине Кендис пробежал неприятный холодок, и она тяжело прислонилась плечом к стеклянной стене будки. Звонить ей было некому. Обеих подруг она потеряла и сама не заметила как. В целом свете не осталось никого, с кем Кендис могла бы поделиться своим горем.

Кто-то забарабанил в стекло, и она, вздрогнув, оглянулась.

– Вы будете звонить? – крикнула ей снаружи женщина, державшая за руку ребенка лет двух.

– Нет, – покачала головой Кендис. – Не буду.

Выйдя из будки, она переложила тяжелый пакет в другую руку и огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться. Когда ей это не удалось, Кендис обреченно махнула рукой и медленно побрела вдоль залитой солнцем улицы куда глаза глядят.

Подходя к дверям квартиры и неловко доставая ключи одной рукой (в другой она держала батон хлеба и газету), Роксана услышала, как внутри заходится звоном телефон. «Ну и пусть звонит, – подумала она равнодушно. – Пусть хоть обзвонится». Сама она никакого звонка не ждала, да и разговаривать ей ни с кем не хотелось.

Кое-как вставив ключ в замок, Роксана отперла дверь и не спеша вошла в прихожую. Телефон все не унимался, и Роксана злобно посмотрела на него.

– Ах, чтоб тебя!.. – пробормотала она с досадой. – Может, все-таки заткнешься?

Но аппарат продолжал надрываться, и, вздохнув, Роксана взяла трубку.

– Алло?

– Могу ли я поговорить с мисс Роксаной Миллер? – послышался в трубке незнакомый мужской голос.

– Это я, – сказала Роксана хмуро. – А вы кто такой?

– Позвольте представиться: меня зовут Нейл Купер, я представляю фирму «Строссон и K°».

– Вынуждена вас огорчить, – усмехнулась Роксана, – у меня нет машины, и страховка мне не нужна.

Нейл Купер неуверенно хохотнул.

– Вы меня недослушали, мисс Миллер. Я адвокат и хотел бы поговорить с вами в связи с завещанием Ральфа Оллсопа.

– Вот как? – упавшим голосом произнесла Роксана, чувствуя, как у нее подгибаются колени.

Она была застигнута врасплох. Каждый раз, когда при ней упоминалось это имя, слезы начинали застилать ей глаза, а сердце сжималось от боли.

– Да, именно так, – деловито подтвердил адвокат. – К сожалению, это не телефонный разговор. Могу я просить вас зайти ко мне в контору?

– А где вы… – Роксана тряхнула головой, стараясь прийти в себя. – Вы сказали – завещание? Завещание Ральфа?

– Совершенно верно, – подтвердил Купер. – Как его душеприказчик, я должен…

– О боже!.. – воскликнула Роксана, и слезы потекли по ее щекам. – Вы хотите сказать, Ральф оставил мне что-то на память, и вы должны передать это мне? Глупый, сентиментальный осел!

– Я не могу говорить об этом по телефону, мисс, – строго сказал адвокат. – Давайте договоримся о встрече, и я…

– Он оставил мне свои часы? Или свою древнюю пишущую машинку, свой антикварный «Ремингтон»? – Роксана чуть не рассмеялась, но тут же прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

– Как насчет ближайшего четверга? В половине четвертого вам будет удобно? – спросил адвокат.

Он как будто не слышал ее, и Роксана сердито фыркнула.

– Послушайте, – начала она, – я не знаю, в курсе вы или нет, но мы с Ральфом не были даже… – Она осеклась и, немного помолчав, добавила: – Словом, я предпочитаю держаться в тени. Может быть, вы как-нибудь пришлете мне эту штуку? Скажем, наложенным платежом, а?

На другом конце линии долго молчали, потом адвокат сказал непреклонно:

– Значит, договорились: в четверг в половине четвертого.

Вскоре Кендис осознала, что ноги – очевидно, по привычке – привели ее на улицу, где она жила. Повернув за угол, Кендис увидела перед подъездом такси с работающим мотором. Не успела она задуматься, чтобы это могло значить, как из парадного появилась Хизер, одетая в джинсы и дорожную куртку. В руке она держала чемодан. Ее светлые кудряшки были такими же задорными, а светлые глаза – такими же ангельски-невинными, как и всегда.

Кендис замерла в нерешительности. «А может, все это какое-то кошмарное недоразумение? – пронеслось у нее в голове. – Неужели Хизер – моя единственная близкая подруга – способна была так подло меня подставить?» Все факты указывали именно на это, но сейчас, глядя, как весело и беззаботно Хизер болтает с водителем, Кендис начала сомневаться в своих выводах. Ведь Хизер всегда была так внимательна, так заботлива, так добра! «К тому же, – напомнила себе Кендис, – она многим мне обязана и не стала бы портить со мной отношения. Так нет ли какого-то другого объяснения странной путанице с квитанциями? Наверное, я упустила из вида нечто важное, способное представить всю ситуацию в ином свете…»

Хизер как будто почувствовала ее взгляд и, обернувшись через плечо, вздрогнула от неожиданности. Несколько мгновений обе молча разглядывали друг друга. Несомненно, Хизер заметила и заплаканные глаза Кендис, и красные пятна на лице, и большой пакет в руке, потому что в ее лице что-то неуловимо изменилось: оно стало каким-то неприятным, а в глазах вспыхнуло странное торжество.

– Хизер, – хрипло сказала Кендис, – мне нужно с тобой поговорить.

– Да? А о чем? – спокойно осведомилась Хизер.

– Я только что была в… – Она запнулась, не в силах выговорить роковые слова, и ей стоило большого труда справиться с собой. – В общем, меня хотят уволить.

– Правда? – Хизер пожала плечами. – Что ж, очень жаль.

И, улыбнувшись Кендис, она преспокойно уселась в такси.

Кендис почувствовала, как ее сердце забилось быстрее.

– Н-нет, не может быть… – пробормотала она и, бросившись вперед, вцепилась в дверцу машины. – Подожди, Хизер, не уезжай! Объясни!..

– Поехали, – коротко приказала Хизер таксисту.

– Ничего не понимаю! – жалобно воскликнула Кендис. – Ведь мы были подругами…

– Неужели? – Хизер насмешливо приподняла бровь. – Как интересно получается: мой отец тоже считал твоего отца своим другом.

Кендис пошатнулась, как от удара. Сердце, которое еще секунду назад едва не выскакивало из груди, словно остановилось, а кровь отхлынула от лица. Разжав пальцы, Кендис выпустила дверцу машины и медленно облизнула пересохшие губы.

– Когда… когда ты узнала? – спросила она. Голос ее звучал глухо, словно сквозь толстый слой ваты.

– А мне и не нужно было узнавать, – презрительно бросила Хизер. – Я с самого начала знала, кто ты такая. Когда я увидела тебя в баре, я сразу вспомнила твое имя и фамилию. Особенно фамилию. Вся наша семья отлично знает, кто такой Гордон Брюин!

Кендис продолжала смотреть на Хизер, но не могла вымолвить ни слова. Язык ее словно прилип к гортани, колени подгибались, в голове плавали клочья горячего тумана.

– Теперь ты переживаешь то же, что пережила когда-то я, – добавила Хизер безжалостным голосом. – Мне нелегко пришлось: ведь я в одночасье лишилась всего. – Она злорадно улыбнулась, разглядывая бледную, растрепанную Кендис. – Ну, как ощущения? – спросила она почти весело. – Походи-ка в моей шкуре, Кендис Брюин!

– Я верила тебе, – с трудом произнесла Кендис непослушными губами. – Я считала тебя своей подругой. Ты была…

– Я была четырнадцатилетней девчонкой! – перебила Хизер с неожиданной яростью. – Мы потеряли все, все как есть! Господи Иисусе, Кендис, как ты могла подумать, что после этого мы можем быть друзьями?

– Но ведь я хотела тебе помочь… – пробормотала Кендис. – Возместить, исправить…

Хизер покачала головой и решительным движением захлопнула дверцу такси.

– Подожди, Хизер! – воскликнула Кендис в отчаянии. – Неужели ты не понимаешь?!.. – Она наклонилась к приоткрытому окошку. – Я правда старалась помочь!

– Вероятно, ты старалась недостаточно, – холодно ответила Хизер и, смерив Кендис последним презрительным взглядом, отвернулась.

– Но Хизер!.. – завопила Кендис. – Не уезжай! Ведь только ты можешь мне помочь! Я не хочу терять работу, я хочу вернуться в редакцию… Ну пожалуйста, Хизер!..

Но Хизер даже не повернулась в ее сторону. Она закрыла окошко, что-то сказала шоферу, и такси тронулось с места.

Кендис проводила его взглядом, потом без сил опустилась на бордюрный камень, продолжая сжимать в руке дурацкий пластиковый мешок. Проходившая мимо пожилая супружеская пара, выгуливавшая своего фокстерьера, посмотрела на нее с любопытством, но Кендис этого даже не заметила. Она вообще не замечала ничего, что творилось вокруг, целиком отдавшись своему горю.

Глава 17

Неожиданно сзади послышалось деликатное покашливание, и Кендис обернулась. Возле парадного стоял Эд – стоял и смотрел на нее, но впервые в его глазах не было ни насмешки, ни любопытства. Напротив, взгляд его был серьезным, почти суровым.

– Я видел, как она собирала свое барахло, – сказал он. – Я пытался дозвониться тебе на работу, но тебя почему-то не позвали. – Он спустился на пару ступенек и посмотрел на пакет, валявшийся возле ее ног. – Гм-м… Если этот мешок действительно означает то, что я думаю, значит…

– Меня отправили в отпуск, пока не закончится служебное расследование, – пробормотала Кендис, с трудом выговаривая слова. – Они думают, что я воровка…

– Вот как? А почему?

– Не знаю. – Кендис с силой потерла виски. – С самого начала я хотела только одного: чтобы все было по справедливости, понимаешь? – Она посмотрела на Эда. – Я поступила так, как считала правильным, а что из этого вышло?! – Ее голос жалобно задрожал. – Я потеряла любимую работу, я осталась без подруг, я… Я все потеряла, Эд, буквально все!

Две слезы одна за другой выкатились из ее глаз, и Кендис смахнула их тыльной стороной ладони. Эд задумчиво покачал головой.

– Все не так плохо, – произнес он наконец. – Твоя внешность осталась при тебе, а это не так уж мало. Если, конечно, это тебя утешит.

Кендис во все глаза уставилась на него и неожиданно… хихикнула.

– И еще у тебя есть… – Эд не договорил и посмотрел на нее серьезно.

– Что?

– И еще у тебя остался я, – закончил он твердо. – Если опять же тебе это интересно.

Наступившее молчание длилось бесконечно долго, потом Кендис судорожно сглотнула.

– Я… мне…

– Идем. – Эд протянул ей руку. – Я отведу тебя домой.

– Спасибо, – прошептала Кендис, поднимаясь с бордюра. – Огромное спасибо, Эд!

Они молча поднялись по лестнице на второй этаж. У своей квартиры Кендис замешкалась, но, набравшись смелости, резким толчком распахнула дверь. И сразу почувствовала, что квартира пуста. С вешалки в прихожей исчезла куртка Хизер, на столике возле телефона не было ее записной книжки, дверь спальни была распахнута настежь, а платяной шкаф зиял пустотой.

– Посмотри, у тебя ничего не пропало? – сказал позади нее Эд. – Если она что-нибудь стащила, мы можем позвонить в полицию.

Сбросив туфли, Кендис вошла в гостиную и огляделась.

– Кажется, все на месте, – сказала она. – По крайней мере, мои вещи здесь.

– Что ж, уже хорошо, – пробормотал Эд вполголоса.

Кендис не ответила. Остановившись у каминной полки, она молча смотрела на старую фотографию, на которой была запечатлена ее семья. Все трое щурились на ярком солнце и выглядели беззаботными и счастливыми. Тогда еще никто из них не знал, что их ждет…

Дыхание Кендис участилось, глаза снова защипало, а в горле встал горячий комок.

– Я… чувствую себя круглой дурой!.. – проговорила она. – Ну как можно быть такой наивной, такой глупой?! – Слезы обиды и унижения потекли по ее щекам, и Кендис закрыла лицо руками. – Ведь я верила каждому ее слову! – воскликнула она. – Но Хизер мне лгала. Все, что она говорила, – все было ложью!

Эд прислонился к косяку двери и нахмурился.

– Что, у нее на тебя был зуб? – спросил он.

– Да, – вздохнула Кендис, вытирая глаза. – Она ненавидела меня с самого начала.

– За что?

– Это долгая история.

– И ты ни о чем не догадывалась?

– Мне казалось, я ей нравлюсь. Я думала, мы можем стать настоящими близкими подругами, а она… Она говорила мне только то, что я хотела услышать, а я и уши развесила. – Кендис снова содрогнулась от унижения и стыда. – Короче, я попалась, попалась, как последняя идиотка!

– Не надо, Кен. Ты слишком строга к себе. Ведь Хизер обвела вокруг пальца не только тебя. Согласись, неплохо было сыграно, а?

– Ты вот не попался, – заметила Кендис. – Помнишь, ты говорил мне, что она какая-то странная?

– Да, – согласился Эд. – Только я думал, она просто странная, а она оказалась настоящей злобной психопаткой. Таких, как Хизер, нужно держать в зоологическом саду. В террариуме.

Кендис ничего не сказала. Отвернувшись от каминной полки, она шагнула к дивану, но садиться не стала. Отчего-то диван больше не казался ей уютным и мягким, как когда-то. Он больше не казался Кендис своим. Все в квартире было как будто испачкано, осквернено.

– Хотела бы я знать, когда она решила отомстить, – проговорила Кендис, задумчиво водя пальцем по узорам обивки. – Наверное, с самого начала – с того момента, когда явилась ко мне с букетом цветов. А как ловко она разыгрывала благодарность! – Кендис судорожно сглотнула. – По вечерам мы обычно сидели на этом диване, смотрели телевизор, пили чай или вино, делали друг другу маникюр. Я радовалась, что у меня появилась такая замечательная подруга, а она… Интересно, о чем думала она? Кендис повернулась и посмотрела на Эда.

– Скажи, о чем она думала?

– Кендис…

– Хизер сидела рядом со мной, красила мне ногти и ненавидела меня – так, что ли? Она строила планы, прикидывала, как лучше мне навредить, как ударить побольнее… – Глаза Кендис снова наполнились слезами. – Как я могла быть такой глупой, как могла не замечать очевидного? Я делала за нее всю работу в редакции, платила за квартиру за нас обеих и… продолжала считать себя ее должницей! Я считала, что виновата перед ней! Это я-то!.. – Кендис высморкалась. – А знаешь, что она сказала в редакции? Что я якобы завидую ее успехам и не даю развернуться ее таланту!

– И ей поверили? – удивился Эд.

– Джастин, во всяком случае, поверил.

– Да-а… – Эд почесал в затылке. – Это серьезно…

– Я пыталась сказать ему, объяснить! – горестно воскликнула Кендис. – Но он не пожелал меня слушать. Он смотрел на меня так, словно я… словно я преступница!

И снова оба некоторое время молчали. Вдали, словно передразнивая отчаянный вопль Кендис, завыла полицейская сирена – завыла и затихла.

– Вот что, – сказал наконец Эд. – Тебе нужно выпить, желательно – чего-нибудь покрепче. У тебя есть спиртное?

– Кажется, в холодильнике была бутылка белого вина…

– Белое вино? – переспросил Эд. – Нет, это не годится. Подожди здесь, у меня есть то, что нужно.

Осторожно потягивая горячий капуччино, Роксана равнодушно смотрела в окно на группу туристов, медленно тащившихся мимо кафе, в котором она сидела. Судя по всему, туристы заблудились и никак не могли найти дорогу, которая вывела бы их к Трафальгарской площади, Сент-Полу или Биг-Бену. Вид у них был растерянный и жалкий, но Роксана не испытывала к ним ни капли сочувствия – ей хватало своих проблем.

Она твердо обещала себе, что с сегодняшнего дня вернется к нормальной жизни. Пора, пора наконец встряхнуться и прийти в себя – включить телефон, начать писать, ездить, встречаться с людьми.

Но принять решение оказалось гораздо проще, чем его исполнить. Вот почему сейчас Роксана сидела в этом крошечном кафе и пила четвертую чашку кофе, пока ясное солнечное утро летело мимо. Несмотря на всю свою решимость, она оказалась не способна сосредоточиться на чем-то, кроме собственных печальных мыслей. И притвориться, будто все нормально и ее жизнь вернулась в прежнюю колею, Роксане тоже не удалось. Горе по-прежнему застилало ей глаза, точно зимний сырой туман, искажающий очертания дальних предметов и скрывающий то, что находилось под самым носом, поэтому каждый шаг ей приходилось обдумывать, взвешивать. А чем больше Роксана думала, тем меньше виделось ей смысла в поступках и делах, которые еще недавно казались совершенно нормальными. Зачем писать статьи? Зачем стараться, напрягаться, спешить куда-то? Кому все это нужно?..

Роксану не покидало ощущение, будто все, что она делала в последние несколько лет, было так или иначе связано с Ральфом. Она писала блестящие статьи, чтобы порадовать его, летала в командировки, чтобы потом рассказывать ему о забавных случаях, происшедших с ней или ее попутчиками, покупала новые платья, чтобы доставить ему удовольствие. Разумеется, тогда она этого не понимала. Роксана всегда считала себя цельным, самодостаточным, абсолютно независимым человеком, но Ральф умер, и она поняла, что это было не так. Из жизни исчезла цель, которая вела ее за собой все это время, а без цели сама жизнь стала бессмысленной.

Заглянув в сумочку в поисках сигарет, Роксана наткнулась на листок бумаги, на котором записала телефон и адрес Нейла Купера. Некоторое время она смотрела на них, потом с отвращением отшвырнула бумагу в сторону. Звонок адвоката потряс ее; до сих пор при воспоминании об этом разговоре Роксану начинало трясти, как в ознобе. Тогда ей показалось, что в голосе адвоката она различает покровительственные, всепонимающие, снисходительно-брезгливые интонации. У нее даже сложилось впечатление, что фирма «Строссон и K°» чуть не каждый день сталкивается с любовницами своих почивших клиентов. Не исключено, что там существует даже специальное подразделение, которое занимается исключительно улаживанием подобных деликатных дел.

Зажав в зубах сигарету, Роксана сердито щелкнула зажигалкой. Какого черта Ральфу понадобилось рассказывать о ней – о них! – какому-то адвокатишке?! Неужели нельзя было сохранить все в тайне? Она чувствовала себя оплеванной: ей казалось, что над ней заочно потешается вся адвокатская контора во главе с самим Строссоном. Конечно, если она явится туда, с ней будут вежливы и предупредительны, но за ее спиной все сотрудники фирмы от владельца до последнего секретаря будут прыскать в кулак, рассматривать ее прическу и одежду, бросать вслед презрительные, осуждающие взгляды.

В том, что все будет именно так, Роксана ни секунды не сомневалась. Ведь адвокатская контора являлась составной частью той стабильной, обеспеченной, респектабельной жизни, которую вел Ральф на людях, а значит, все законники просто по определению должны были принять сторону Синтии. Для них Роксана была никем и ничем, в то время как союз Ральфа и Синтии был освящен брачным контрактом, скреплен и узаконен общим имуществом и общими детьми. Этот союз был поддержан мнением друзей и родни, многократно засвидетельствован адвокатами, душеприказчиками, бухгалтерами.

А самое обидное заключалось в том, что благодаря этой системе костылей и подпорок союз Синтии и Ральфа формально считался семьей, хотя они давно не любили друг друга. Что же было у нее? Практически ничего. Их с Ральфом чувства стояли вне закона, хотя они были намного крепче и естественнее, чем его так называемая семья…

Роксана глубоко затянулась сигаретой, чувствуя, как дым обжигает гортань и легкие. У нее действительно не осталось ничего, кроме горечи, кроме памяти о редких встречах, о счастливых минутах, проведенных вдвоем. Объятия, нежные слова, произнесенные вслух признания – все это было слишком эфемерно, чтобы поддерживать ее сейчас. Краденое счастье – что может быть ненадежнее? Шесть лет, наполненные пустыми обещаниями и тщетными надеждами, проскользнули сквозь пальцы, как песок, как вода.

«Дерево в лесу рушится под напором ветра, – подумала Роксана, уставившись за окно невидящим взглядом. – Мужчина шепчет женщине слова любви. Но если никто не слышал признаний, не значит ли это, что они не прозвучали? И не приснилось ли мне все, что было у нас с Ральфом? Не почудилось ли?..»

Вздохнув, Роксана потушила сигарету и решила, что нужно забыть о Купере, забыть о встрече в четверг. Забыть все – это было единственное, чего ей сейчас хотелось.

Закрыв лицо руками, Кендис сидела на краешке дивана. В голове ее вихрем проносились воспоминания, образы, видения. Вот Хизер, со своей всегдашней невинной улыбкой, наклоняется к ней и доверительным тоном спрашивает, что для нее важнее всего на свете. Вот она с любовью и благодарностью обнимает Кендис за талию. А вот они вместе сидят на этом самом диване, обнявшись, словно сестры. Как она гордилась своей новой подругой, как восхищалась ею! Она вбила себе в голову, что, помогая Хизер, искупает грехи отца, и в своем ослеплении не замечала очевидного, не слушала советов подруг. И вот теперь ей приходится расплачиваться за свою глупость и за идеализм.

Эта мысль заставила Кендис болезненно поморщиться. Ведь она – взрослая, самостоятельная женщина! Как же могла она поверить, что жизнь настолько проста и что люди, которым кто-то когда-то сделал больно, готовы простить и даже подставить другую щеку? Ветхозаветный принцип «око за око» все еще оставался главным законом жизни, а она позволила себе об этом забыть. Нет, ей не может быть никакого оправдания! Подобная наивность и глупость, безусловно, заслуживают самого сурового наказания.

– Какая же я была дура! – пробормотала она вслух. – Доверчивая, наивная идиотка, глядящая на мир сквозь розовые очки… Пора бы уже тебе повзрослеть, Кендис Брюин!

– Довольно заниматься самоедством, – раздался рядом голос Эда, и Кендис подняла голову. – Вот тебе лекарство, – добавил он, протягивая ей бокал с какой-то прозрачной жидкостью. – Я уверен – это поможет.

– Что это? – спросила Кендис настороженно, но бокал взяла.

– Это граппа. Отличная штука, между прочим. Пей давай!

Кивком головы он указал на бокал, и Кендис послушно глотнула. Огненная жидкость обожгла горло и взорвалась в желудке, словно водородная бомба.

– Черт побери!.. – с трудом выдавила Кендис, чувствуя, что все внутри у нее буквально пылает.

– Я же говорил, она тебе поможет. – Эд ухмыльнулся. – Ну-ка, еще глоточек!

Зажмурившись и задержав дыхание, Кендис выпила еще. На этот раз граппа показалась ей почти приятной. Во всяком случае, у нее не было ощущения, будто она глотает жидкий огонь. Через секунду-другую по всему телу разлилось приятное тепло, и Кендис вдруг обнаружила, что улыбается Эду.

– 3-замечательно! – проговорила она слегка заплетающимся языком.

– Я рад, что тебе понравилось, – отозвался Эд и снова наполнил бокал из бутылки, которую держал в руке. – А ну-ка, еще! Впрочем, нет, погоди минутку. Пока ты еще не окосела, ты должна сделать один звонок.

Он потянулся к телефонному аппарату и поставил его Кендис на колени.

– Какой звонок? Кому?! – удивилась она.

– Позвони Джастину и расскажи ему все, что только что сказала тебе Хизер. А еще можешь добавить, что мисс Трелони отчалила. Ты должна доказать ему, что Хизер – просто психопатка.

Несколько мгновений Кендис молча смотрела на Эда, потом до нее дошло.

– О боже!.. – проговорила она медленно. – Ты прав. Ведь ее отъезд все меняет, правда? Джастину придется мне поверить!

Кендис храбро отхлебнула граппы, потом решительно сняла трубку и набрала номер.

– Алло, – сказала она, как только ее соединили с редакционным коммутатором. – Я хочу поговорить с мистером Джастином Веллисом.

– Одну минуточку… Кто его спрашивает? – поинтересовалась телефонистка.

– Кендис Брюин, – отчеканила Кендис. Граппа придала ей смелости. Сейчас ей были нипочем десять Джастинов.

– Хорошо, – сказала телефонистка не то насмешливо, не то безразлично. – Я проверю, на месте ли он.

Услышав в трубке знакомый проигрыш, Кендис поглядела на Эда, который сидел на подлокотнике дивана, нежно прижимая к себе бутылку. Перехватив ее взгляд, он показал ей поднятый большой палец, и она почувствовала себя еще увереннее.

– Джастин Веллис слушает.

– Привет, Джастин, – сказала Кендис, накручивая телефонный шнур на пальцы свободной руки. – Это Кендис.

– Я знаю. Что ты хотела? – сухо осведомился он.

– Я хочу, чтобы ты меня выслушал. – Кендис старалась говорить быстро, но спокойно. – Я могу доказать все, о чем говорила у тебя в кабинете. Хизер сама призналась, что нарочно меня подставила. С ее стороны это было что-то вроде кровной мести. Жаль, ты не слышал, что она кричала мне на улице.

– Действительно, жаль, – равнодушно произнес Джастин. – Что еще ты хотела мне сказать, Кендис?

– Тебя, вероятно, заинтересует, что Хизер исчезла. Она забрала из квартиры все свои шмотки и уехала.

– Ну и что?

– Разве это не подозрительно? Ну же, Джастин, напрягись, подумай как следует!

Последовала пауза, потом Джастин вздохнул:

– Ничего подозрительного тут нет. Хизер взяла отпуск за свой счет, а значит, она вольна ехать, куда захочет.

– Да никакой это не отпуск! – воскликнула Кендис. – Готова спорить на что угодно – ты ее больше не увидишь. Хизер просто сбежала! А перед тем как уехать, она призналась, что подстроила все это нарочно.

– Хизер призналась, что подделала твой почерк? – уточнил Джастин.

– Нет, – честно ответила Кендис. – Она не сказала этого прямо, но…

Джастин снова вздохнул:

– Боюсь, Кендис, у меня нет времени разговаривать с тобой. У тебя еще будет возможность представить свою версию, а сейчас будь добра – не звони мне больше. Иначе мне придется предупредить телефонистку, чтобы тебя не соединяли.

– Как ты можешь быть таким тупым?! – закричала Кендис. – Как ты можешь быть таким…

– До свидания, Кендис, – спокойно сказал Джастин, и в трубке раздались короткие гудки.

– Проклятье! – вырвалось у Кендис.

– Хочешь, я угадаю, что он тебе сказал? – проговорил Эд. – Он извинился и пообещал тебе прибавку к жалованию.

– Джастин мне не поверил! – Кендис схватила свой бокал и допила граппу одним долгим глотком. – Этот козел мне не поверил! Но как он мог?! Как он мог?!!

Она встала, уронив телефонный аппарат на пол, и нетвердым шагом приблизилась к окну. От ярости ее трясло.

– Кем он вообще себя считает, этот идиот? – продолжала Кендис обличительным тоном. – Подумаешь, исполняющий обязанности ведущего редактора! Ундервуд несчастный! Ему дали немножко поруководить, а он вообразил, будто управляет всем издательством! Джастин разговаривал со мной так, словно я… словно я уборщица, а он – президент огромной корпорации.

– Жалкая, ничтожная личность, – согласился Эд. – Обычно так ведут себя мужчины с комплексом маленького члена.

– Член-то у него не маленький, – отозвалась Кендис, все еще глядя в окно. – Но довольно тонкий. В целом – ничего примечательного… – Обернувшись, она встретилась взглядом с Эдом и неожиданно прыснула. – Господи, я даже не знала, что могу так разозлиться!

– Я тоже не знал. И, надо сказать, Кендис Свирепая нравится мне даже больше, чем Кендис Святая.

Кендис покачала головой и улыбнулась, но на самом деле ей вдруг стало не до веселья.

– И как мне теперь быть? – задумчиво проговорила и машинально провела рукой по растрепавшимся волосам. – Дисциплинарные слушания состоятся через две недели, не раньше. Что же мне, не работать все это время? Ведь я не могу даже зайти в редакцию – Джастин отобрал у меня пропуск.

Эд немного подумал, потом поставил на ковер бутылку, к которой так и не прикоснулся, и встал.

– У меня есть предложение, – сказал он. – Давай поедем на эти две недели за город – в дом моей тетки. Там очень неплохо, уверяю тебя.

– Что-о?.. – Кендис удивленно посмотрела на него. – Ты имеешь в виду дом, который достался тебе по наследству?

– Ну да. Там действительно красиво и тихо, к тому же перемена обстановки тебе не повредит. Нельзя же две недели торчать в четырех стенах!

– Но ведь это ужасно далеко, – робко возразила Кендис. – Ты говорил, твоя тетка жила, кажется, в Уилтшире…

– Ну и что? – Эд посмотрел на часы. – У нас уйма времени. Сейчас только одиннадцать.

– Прямо не знаю… – Кендис потерла виски. – Я не уверена, что это удачная идея.

– Это отличная идея, Кен! Кроме того, тебе все равно нечем заняться. Что тебе делать в Лондоне – смотреть в окно и сходить с ума?

Кендис задумалась.

– Ты прав, – сказала она наконец. – То есть мне действительно нечего делать в Лондоне.

Кендис посмотрела на Эда и вдруг почувствовала, что губы ее сами собой растягиваются в улыбке. Неужели она действительно сможет уехать, убежать от этого кошмара?

– Ты прав, – повторила она более уверенно. – Едем! И налей мне, пожалуйста, еще граппы, будь любезен. Хотя бы полстаканчика…

Глава 18

Было уже около полудня, когда Джайлс осторожно постучал в дверь спальни и заглянул внутрь. Мэгги продолжала спать, и он постучал громче. Только тогда она приподняла голову и, сонно моргая, уставилась на него.

– Мэгги, вставай, к тебе пришли… – проворковал Джайлс.

Пока Мэгги терла глаза и потягивалась, Джайлс с Люсией на руках вошел в комнату. В окна вливался яркий солнечный свет, из кухни доносился аромат свежезаваренного кофе, и Мэгги подумала, что жизнь прекрасна. Она отлично выспалась и совсем не чувствовала усталости. Улыбнувшись, Мэгги села и подумала, что из всех изобретений человечества важнейшим и наилучшим является, конечно, кровать – современная кровать с пружинным матрасом и белоснежными простынями.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо поинтересовался Джайлс.

– Превосходно! – отозвалась Мэгги и, зевнув, засмеялась. – Правда, я чувствую себя замечательно. А после кормления буду чувствовать себя еще замечательнее. Меня просто распирает от молока!

– Ничуть этим не удивлен, – заметил Джайлс, вручая ей дочь. – Ты проспала четырнадцать часов.

– Четырнадцать часов!.. – мечтательно повторила Мэгги, расстегивая ночную рубашку. – Я уже забыла, когда в последний раз спала больше тридцати минут подряд. – Она покачала головой. – Странно только, что за все это время я ни разу не проснулась!

– Я решил тебя изолировать, – усмехнулся Джайлс. – Выключил все телефоны и пошел с Люсией гулять. Мы вернулись всего несколько минут назад.

– Ты гулял с Люсией? – удивилась Мэгги, потом посмотрела на маленькое личико дочери и улыбнулась: – Скажи, разве она не красавица?

– Роскошная женщина, – серьезно подтвердил Джайлс. – Вся в маму.

Он сел рядом на кровать и молча смотрел, как Мэгги кормит ребенка. Через несколько минут она подняла голову.

– А как ты? Тебе удалось поспать?

– Если это можно назвать сном… – Джайлс криво улыбнулся. – По-моему, Люсии не очень нравится ее кроватка. Скажи, она вела себя так каждую ночь?

– Почти каждую, – призналась Мэгги, немного помолчав.

– Не понимаю, почему ты ничего мне не сказала. – Джайлс пожал плечами, потом пригладил взъерошенные волосы на затылке. – Мы могли бы нанять няню, на худой конец моя мама могла бы помочь…

– Я знаю. – Мэгги закусила губу и посмотрела за окно, на голубое безоблачное небо. – Наверное, это просто самолюбие… Я просто не могла признаться, как мне трудно: ведь ты думал, что я прекрасно справляюсь со своими материнскими обязанностями. Ты гордился Люсией и мной, и мне не хотелось тебя разочаровывать. Если бы я рассказала тебе, какой это на самом деле кошмар…

– Тогда, может быть, черт с ним, с ребенком? Давай отдадим его обратно, – пошутил Джайлс, и Мэгги засмеялась.

– Спасибо, что дал мне отдохнуть, – сказала она.

– Только не благодари меня, пожалуйста! – воскликнул Джайлс. – Ведь это и моя дочь тоже, и я имею полное право проклинать ее на чем свет стоит, когда она будит меня в три часа утра.

– Этот дурацкий ребенок!.. – сказала Мэгги, улыбаясь Люсии.

– Этот дурацкий ребенок, – повторил Джайлс. – И его глупенькая, глупенькая мама… – Он покачал головой. – Это же надо – наврать патронажной сестре, будто Люсия спит, как сурок! Ведь за это тебя могли посадить в тюрьму!

– Вот бы я выспалась! – пошутила Мэгги. – К тому же это не была ложь в полном смысле слова. Я хочу сказать – не корыстная ложь…

– Просто хорошее паблисити, – кивнул Джайлс.

– Точно. – Мэгги иронически улыбнулась. – «…Как заявила в интервью нашему корреспонденту миссис Дрейкфорд, недавно признанная Лучшей Матерью Года, нет ничего легче, чем растить ребенка. Она подтвердила, что мисс Люсия – сущий ангел, с которым никогда не возникает проблем…» – Мэгги посмотрела на дочь, которая сосредоточенно сосала, потом перевела взгляд на Джайлса. – Мне казалось, все ждут, что я стану такой, как твоя мать, и изо всех сил пыталась этим ожиданиям соответствовать. Но сейчас я понимаю – у нас с ней нет ничего общего.

– Моя мама – настоящий генерал в юбке, ей бы армией командовать, – сказал Джайлс и, комично выпучив глаза, взял под козырек: – «Есть, сэр! Так точно, сэр! Будет исполнено, сэр!..» На днях она провела со мной подробный инструктаж по поводу моих обязанностей мужа и отца. Ты не поверишь, но в ее списке было тысяч десять пунктов, не меньше! Знаешь, когда мы разговаривали, я снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого нашлепают, если он порвет штанишки или испачкает курточку. И не имеет значения, что на этот раз речь шла о вещах более серьезных и что я давно вырос. Мама почти открытым текстом сказала, что выпорет меня, если я буду манкировать своими отцовскими обязанностями. Она умеет нагнать страху, если захочет!

– Понятно, – усмехнулась Мэгги. – Что ж, в данном случае я не имею ничего против.

– Ага! – Джайлс принял глубокомысленный вид. – Кажется, тут зреет заговор! Ну что ж, я вынужден уступить грубой силе. Не угодно ли, мадам, завтрак в постель?

– Мадам очень угодно завтрак в постель! – рассмеялась Мэгги.

– А как насчет юной мадемуазель? Забрать ее или оставить?

– Мадемуазель можете оставить, – ответила Мэгги и осторожно погладила Люсию по голове. – Мне кажется, она еще не наелась.

Когда Джайлс ушел, Мэгги снова удобно откинулась на подушки и стала смотреть в окно на сад и зеленеющие поля. Издалека не видно было ни ухабов, ни луж, оставшихся после недавнего дождя, ни зарослей ежевики и шиповника. Яркое солнце светило с небес, над полями повевал теплый ветерок, шевеливший первые листочки, а в живой изгороди шныряла шустрая пеночка. Картина была почти идиллическая, и Мэгги припомнила – что-то в этом роде она воображала, когда думала о том, как подруги приедут к ней на пикник.

– А ты что скажешь? – негромко спросила она у Люсии. – Тебе нравится тихая и уединенная сельская жизнь? Тебе нравятся овечки и коровки («И навоз», – добавила она мысленно), или ты предпочитаешь блестящие авто и шикарные магазины? Выбирай.

Несколько мгновений Люсия внимательно смотрела на нее. Потом широко зевнула.

– Совершенно с тобой согласна, – кивнула Мэгги. – Здесь, пожалуй, можно спятить со скуки. Да здравствует Лондон, и нечего тут гадать!

– Вуаля!.. – В дверях снова появился Джайлс. В руках он держал поднос, на котором стоял стакан апельсинового сока, кофейник с горячим кофе, блюдо еще теплых круассанов и банка абрикосового джема «Бон маман». Несколько секунд Джайлс смотрел на Мэгги, потом поставил поднос на журнальный столик рядом с кроватью.

– Ты прекрасна, – сказал он серьезно.

– Ты считаешь? – Мэгги вдруг почувствовала, что краснеет.

– Да. – Джайлс взял у нее Люси и осторожно положил на ковер. Сам он опустился на кровать рядом с Мэгги и погладил ее сначала по голове, потом по плечам и, наконец, по груди. – Как тебе кажется, – спросил он, тоже краснея, как школьник, – найдется в этой постели местечко и для меня?

Мэгги смотрела на него и чувствовала, как отдохнувшее тело отзывается на его прикосновения.

– Не исключено, – задумчиво ответила она и улыбнулась.

Джайлс наклонился и поцеловал ее. Мэгги блаженно зажмурилась и обвила руками его плечи, целиком отдавшись наслаждению. Когда его губы нашли мочку ее уха, она даже негромко застонала от удовольствия.

– Мы могли бы завести еще и мальчика, – шепнул Джайлс. – Это было бы мило, не правда ли?

– Что-о? – Мэгги оцепенела от ужаса. – Никогда! Ни за что!

– Я пошутил, – быстро сказал Джайлс. – Это просто шутка, понимаешь?

Мэгги слегка отстранилась, чтобы поглядеть ему в глаза.

– Ну уж нет! – возразила она, чувствуя, как колотится в груди сердце. – Не нужно мне таких шуток. Это… это даже не смешно! Это… Это… – Она вдруг хихикнула. Какой ты испорченный, гадкий… Развратник, вот ты кто!

– Я знаю, – кивнул Джайлс и ткнулся носом в ее теплую шею. – Но ведь это не такой уж большой недостаток, правда?..

Автомобиль Эда был очень красивого темно-синего цвета, да к тому же с откидным верхом. Когда мягкая крыша салона вдруг поползла назад, Кендис даже ахнула от испуга и восхищения.

– Я и не знала, что у тебя такая шикарная машина! – проговорила она. – А какая это марка?

– «БМВ», – ответил Эд.

– Ух ты! А почему я никогда ее не видела?

– Я не так уж много езжу. Кендис слегка нахмурилась:

– Тогда зачем тебе такая шикарная тачка, если ты никуда не ездишь?

– Да хватит, тебе, Кен! – Эд обезоруживающе улыбнулся. – У девочек свои игрушки, у мальчиков – свои.

Кендис невольно рассмеялась и села на переднее сиденье, сразу почувствовав себя красивой, привлекательной, интересной. Эд тронул машину, и волосы Кендис заплескались по ветру, а теплый воздух принялся ласкать щеки, на которых еще сохранились кое-где красные пятна и припухлости. Солнце сверкало на блестящих хромированных деталях кузова, и настроение у Кендис разом поднялось пунктов на десять.

Когда они остановились на красный сигнал светофора, Кендис заметила молодую женщину примерно своего возраста, которая не спеша переходила улицу. На лице ее играла улыбка, она была хорошо одета и, похоже, возвращалась с обеда в офис – к любимой, хорошо оплачиваемой работе, к коллегам и благосклонному начальству, к безопасному, гарантированному будущему. Глядя на нее, Кендис подумала, что только сегодня утром она была такой же, как эта девушка, – счастливой, всем довольной, доверчивой, глуповатой, не подозревающей, что ждет ее в ближайшие часы. А потом все изменилось, и она потеряла все, что было ей так дорого, что она привыкла считать своим. Даже в самом кошмарном сне Кендис не могло привидеться, что кто-то отнимет у нее работу в редакции.

– Наверное, теперь я уже никогда не буду прежней, – вздохнув, сказала она Эду, хотя на самом деле Кендис очень не хотелось так думать.

Эд повернулся и посмотрел на нее неожиданно серьезно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Никогда больше не буду никому доверять! – выпалила Кендис. – Я вела себя как глупая, легковерная дурочка.

– А разве бывают умные дурочки? – удивился Эд. – И это говорит журналист с именем! Ах, Кендис, Кендис…

– Я хотела сказать… – Кендис положила локоть на дверцу и тряхнула головой. – В общем, не придирайся к словам. Для меня это была самая настоящая катастрофа, крушение всего, во что я…

– Не надо, – попросил Эд, и Кендис повернулась к нему.

– Что – не надо? Не надо жалеть себя – ты это хочешь сказать?

Эд пожал плечами:

– Не надо себя терзать. Ты буквально раздираешь себя на кусочки, а зря. То, что ты сделала для Хизер, было по-настоящему благородно и… щедро. И если бы Хизер оказалась другим человеком, все могло кончиться иначе.

– Пожалуй, – согласилась Кендис после небольшой паузы.

– И ты не виновата, – продолжал Эд, воодушевляясь, – что она оказалась такой стервой. Откуда тебе было знать? Ведь у нее на шее не висела табличка «Осторожно, кусается»!

– Так-то оно так, – покачала головой Кендис. – Но и я могла быть поосмотрительнее. А я вела себя как самая настоящая идеалистка.

– Конечно, ты идеалистка, – согласился Эд. – Именно это и делает тебя такой… такой…

Он не договорил, оба отчего-то смутились и довольно долго молчали. Кендис поймала в зеркальце его взгляд и вдруг подумала, что у Эда – очень умные и красивые глаза. «Быть может, – великодушно подумала она, – он вовсе не такое ничтожество, каким я его всегда считала».

Позади них загудел клаксон. Все так же молча Эд включил передачу и тронул машину с места, а Кендис откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, прислушиваясь к стуку собственного сердца.

Когда она снова открыла глаза, они уже мчались по шоссе. На небе появились облака, а ветер стал таким сильным, что разговаривать было практически невозможно. Выпрямившись на сиденье, Кендис огляделась. Вдоль шоссе тянулись зеленые поля и пастбища, на которых паслись овцы, а упругий ветер нес знакомые и приятные запахи влажной земли и трав. «Интересно, сколько нам еще ехать?» – подумала Кендис, вытягивая затекшие ноги.

Словно прочтя ее мысли, Эд включил сигнал поворота и свернул с шоссе на примыкающую к нему асфальтированную дорогу.

– Уже скоро? – прокричала Кендис.

В ответ Эд кивнул, но ничего больше не прибавил, и Кендис снова стала смотреть по сторонам. Они ехали через какой-то поселок, и она гадала, который из коттеджей принадлежал когда-то тетке Эда. Может, вон тот, с красной черепичной крышей? Или тот, облезлый, сплошь заплетенный разросшимся плющом? Эд ничего не рассказывал ей о доме, и Кендис даже не знала, большой он или маленький, старый или, наоборот, недавно построенный. Между тем поселок остался позади, и Эд неожиданно свернул с асфальта на узкую грунтовую дорогу, которая убегала куда-то под сень раскидистых грабов. Примерно мили полторы они ехали с черепашьей скоростью, подпрыгивая на каждом ухабе, пока не миновали ржавые железные ворота. За ними началась посыпанная гравием дорожка, которая шла чуть-чуть под уклон. Ярдов через двести машина повернула – и Кендис наконец увидела дом.

Невысокий, крытый соломой коттедж стоял немного боком к подъездной дорожке, словно стесняясь малознакомых людей. Стены его были выкрашены в теплый персиково-желтый цвет, рамы и ставни были темно-синими, почти фиалковыми, а перед деревянным крыльцом в ярко раскрашенных глиняных горшках росли крупные турецкие гвоздики.

– Какая красота! – вырвалось у Кендис. – Он похож на сказочный домик фей!

– Что-что? – переспросил Эд и, выключив двигатель, огляделся с делано равнодушным видом. – Ах, ты об этом… Разве я не говорил – моя тетка была известной художницей и любила, чтобы вокруг все было ярко, красочно. «Терпеть не могу беленые стены и красную черепицу» – вот как она говорила. Оранжевый, желтый, лимонный – это были ее любимые цвета. – Эд обошел машину и открыл перед Кендис дверцу. – Ну вот, мы и приехали. Проходи в дом – взгляни на него изнутри.

Парадная дверь открывалась в небольшую прихожую, отделанную мореным дубом. С низких стропил свисали букеты сухих цветов.

– Как видишь, он не рассчитан на слишком высоких гостей, – пошутил Эд и посмотрел на Кендис, которая заглядывала в вымощенную каменными плитами кухню. – Ну как, нравится?

– Очень, – честно призналась Кендис. Она вошла в кухню, стены который были выкрашены экстравагантной оранжевой краской, и провела рукой по деревянной столешнице рабочего стола. – Когда ты сказал, что унаследовал от тетки дом, я представляла себе… нечто совсем другое. Более простое, может быть. Стандартное. Заурядное.

– Я жил здесь одно время, – сказал Эд. – Когда мои родители разводились. Помню, я часто сидел у окна в гостиной и играл со своими игрушечными паровозиками. Это было не самое лучшее время в моей жизни. Впрочем, у тетки мне нравилось.

– А сколько тебе тогда было лет? – спросила Кендис.

– Десять. – Эд покачал головой. – Я прожил здесь несколько месяцев, а потом меня отправили в пансион.

Он отвернулся и стал смотреть в окно. Где-то в глубине дома уютно тикали часы, за окном зеленел сад, и было тихо, как может быть только за городом, далеко от шоссе. Через плечо Эда Кендис видела крошечную пичужку, озабоченно выклевывавшую что-то из большого глиняного горшка, разрисованного красными и желтыми цветами.

– Как ты думаешь, сколько за него дадут? – спросил Эд, снова поворачиваясь к ней.

– О нет, не продавай его! – воскликнула Кендис.

– Что же мне, стать фермером и поселиться в этой глуши? – поинтересовался Эд.

– Вовсе не обязательно жить здесь постоянно, – возразила Кендис. – Ты мог бы сохранить его для…

– Для уик-эндов? Представляю: два часа тащиться в пятницу вечером по шоссе, застревая в бесконечных пробках, чтобы потом тупо сидеть перед телевизором и стучать зубами от холода? Нет уж, уволь…

– Как хочешь. Это ведь твой дом.

Кендис посмотрела на висевшую на стене вышивку в деревянной рамке. Красными нитками по серому были вышиты слова: «Любовь в разлуке сильнее». Чуть ниже – тоже в рамке и под стеклом – висел детский рисунок акварелью: три жирных гуся на изумрудно-зеленом лугу. Приглядевшись, Кендис заметила в левом нижнем углу надпись, сделанную взрослым, очевидно, учительским почерком: «Э. Эрмитедж, 4 кл.».

– Ты никогда не говорил мне про… про это, – пробормотала Кендис. – Я не знала, что это было так… так… – Она беспомощно развела руками.

– Ты не спрашивала, – ответил Эд, продолжая смотреть в окно.

– Интересно, что там с моим завтраком, – пробормотала Мэгги, приподнимаясь на локте.

Джайлс лениво потянулся и приоткрыл один глаз.

– Ты хочешь еще и завтрак?

– А ты как думал? Нет, так легко ты не отделаешься! Мэгги села, давая Джайлсу возможность встать с кровати, потом снова откинулась на подушки. Блаженно щурясь, она смотрела, как он натягивает майку и джинсы. Просунув в штанину ногу, Джайлс неожиданно замер.

– Нет, ты только посмотри на это! – воскликнул он. Мэгги снова села на кровати и, проследив за его взглядом, увидела, что Люси преспокойно спит на ковре.

– Что ж, очевидно, мы ей не помешали, – заметила она, усмехнувшись.

– Может быть, она вообще предпочитает спать на полу? Интересно, зачем мы тогда покупали ей такую дорогую кроватку?

Джайлс на цыпочках прокрался к журнальному столику и, взяв с него поднос, протянул Мэгги.

– Прошу, мадам…

– Кофе совсем холодный, – немедленно заявила Мэгги. – Я такой не пью.

– Управляющий приносит свои глубочайшие извинения и заверяет, что подобное больше не повторится. Пожалуйста, попробуйте этот свежайший апельсиновый сок и круассаны от нашего лучшего повара. Еще раз извините, мадам.

– Гм-м… – Мэгги пригубила сок. – Я требую в качестве компенсации ужин на двоих в ресторане. В каком – я сама выберу. Лучше соглашайтесь, а нет – пеняйте на себя!

– Разумеется, мадам. Управляющий с удовольствием пойдет вам навстречу. «Клиент всегда прав, даже если он не прав» – таков наш девиз.

Джайлс взял кофейник и вышел из комнаты, что-то тихонько мурлыча себе под нос, а Мэгги взяла круассан и, разрезав его вдоль маленьким серебряным ножичком, густо намазала обе половинки джемом. Снова сложив их вместе, она откусила большой кусок и подумала, что уже давно не завтракала с таким аппетитом. И никогда еще такая простая еда не казалась ей столь вкусной. Должно быть, усталость подействовала и на ее вкусовые рецепторы тоже, но отдых снова вернул их к жизни.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал Джайлс, возвращаясь в комнату и садясь на кровать. – Как ты считаешь?

– Угу, – согласилась Мэгги и, отпив апельсинового сока, откусила еще кусок круассана с джемом. Когда она ставила стакан обратно на поднос, луч солнца отразился в стекле, и во все стороны брызнули оранжевые зайчики. Сладкий джем, свет и тепло – именно так Мэгги представляла себе счастье! Взгляд ее упал за окно, где зеленели освещенные солнцем поля. Это был настоящий английский рай, и Мэгги вдруг захотелось отправиться на прогулку.

«Грязь, ухабы и ежевика! – напомнила она себе. – Коровы и овцы, а также коровьи «лепешки», которые плохо видны в траве. А ведь где-то еще существуют такси, магазины, яркие огни, люди, неумолчный шум огромного города…»

– Знаешь, чего мне хочется? – осторожно начала Мэгги. – Мне хочется вернуться на работу. На днях я об этом думала и решила, что можно попробовать. – Она сделала глоток горячего кофе и искоса посмотрела на Джайлса. – Что ты скажешь?

– На твою старую работу? – уточнил он. – Или ты имеешь в виду работу вообще?

– Конечно, на старую! В «Лондонец». Я ведь была неплохим редактором, и к тому же мне этого не хватает. – Мэгги снова глотнула кофе. Она чувствовала себя хозяйкой положения, и ей это определенно нравилось. – Конечно, – добавила она рассудительно, – это произойдет не завтра и не послезавтра. По закону я могу сидеть с ребенком еще несколько месяцев, а потом… потом Люсия подрастет, и мы сможем нанять няню.

Пока Джайлс молча обдумывал услышанное, Мэгги прикончила первый круассан и принялась намазывать джемом второй.

– Мэгги… – промолвил наконец Джайлс.

– Что, дорогой? – Она улыбнулась.

– Ты… уверена, что действительно этого хочешь? Тебе будет трудно.

– Я знаю. Но вряд ли это труднее, чем быть матерью двадцать четыре часа в сутки.

– И ты считаешь, что мы сможем найти подходящую няню, которая бы…

– О-о, тысячи семей нанимают нянь для своих младенцев! Не понимаю, почему мы не сможем. Разумеется, это должна быть хорошая няня…

Джайлс нахмурился:

– Но представь: тебе придется вставать очень рано, садиться на поезд, мчаться в Лондон… а вечером возвращаться назад. Это очень нелегко!

– Конечно, нелегко, если мы будем жить здесь, в «Соснах». – Мэгги лучезарно улыбнулась. – Вот почему нам придется переселиться в Лондон.

– Что-о? – Лицо у Джайлса вытянулось. – Ты это серьезно?

– Абсолютно серьезно. И Люсия тоже не против, правда, маленькая? – Мэгги с любовью посмотрела на дочь. – Она хочет расти городской девочкой, как мама.

– Но, Мэгги… – Джайлс судорожно сглотнул. – Не кажется ли тебе, что это… немного чересчур? Ведь мы всегда хотели…

– Ты хотел, – мягко поправила его Мэгги. – Меня никто не спрашивал.

– Но ведь здесь и свежий воздух, и природа, и моя мама под боком! Мне кажется, было бы неразумно от всего этого…

– Твоя мама со мной согласна, – Мэгги снова улыбнулась. – Кстати, если ты не в курсе, Пэдди – просто прелесть.

Несколько секунд Джайлс таращился на нее в немом изумлении. Потом он вдруг откинул назад голову и расхохотался.

– Ох, уж эти женщины! – воскликнул он. – Похоже, вы тут составили самый настоящий заговор!

– Похоже, – усмехнулась Мэгги.

– А завтра ты скажешь, что звонила в агентство недвижимости и договорилась, чтобы нам подыскали в Лондоне подходящую квартиру?

– Не исключено, – ответила Мэгги после небольшой паузы, и Джайлс ошарашенно вздохнул.

– Ну и ну! Ты, я вижу, все предусмотрела. Может, ты уже побеседовала и со своими коллегами по работе?

– Пока нет, – скромно призналась Мэгги. – Я собиралась сделать это сегодня. У нас там сменилось руководство, и я должна поговорить с новым начальником. Кроме того, мне хотелось узнать, что изменилось в редакции за время моего отсутствия.

– А какая роль отводится мне? – робко спросил Джайлс. – Если, конечно, ты решишь доверить мне какое-нибудь маленькое дело…

– Гм-м… – Мэгги притворилась, будто сосредоточенно думает. – Для начала можешь сварить еще кофе, а там посмотрим.

Кендис и Эд сидели на деревянном крыльце, на самом солнцепеке, и пили растворимый кофе из глиняных кружек необычной формы. Рядом стояла коробка просроченных диетических галет, найденных в кладовке. Галеты оказались абсолютно несъедобными, зато сахара в доме оказалось вдоволь, и Кендис положила себе целых четыре ложки, рассудив, что имеет право немного подсластить свою горькую участь.

– Знаешь, – задумчиво проговорила она, проводив взглядом метнувшуюся через дорожку белку, – самое странное, что я до сих пор чувствую себя виноватой перед Хизер.

– Виноватой? – удивился Эд. – После всего, что она тебе сделала?

– Боюсь, это будет трудно объяснить, но… Я чувствую себя виноватой именно потому, что она все это сделала. Если Хизер ненавидела меня так сильно, значит… – Она покачала головой. – Это значит, что мой отец причинил ее родителям настоящее зло, которое не так-то просто забыть. Он едва их не уничтожил. – Кендис грустно посмотрела на Эда. – Вот почему каждый раз, когда я об этом думаю, мне становится не по себе.

Некоторое время они сидели молча. Где-то вдалеке пронзительно кричал дрозд.

– Не знаю, как насчет вины… – проговорил наконец Эд. – Я во всяком случае никакой особенной вины здесь не вижу, а ведь я юрист. Впрочем, это дело, скорее всего, относится к компетенции не права, а морали. – Он задумчиво глотнул кофе. – Но я почему-то уверен, что ты ни в чем не виновата. Ведь не ты разорила отца Хизер, правда?

– Я знаю, и все же…

– Да, ты можешь сожалеть о происшедшем, как сожалеют о землетрясении, наводнении или торнадо. Но винить себя в том, что произошло столько лет назад… – Эд покачал головой. – Ты здесь ни при чем, Кендис, совершенно ни при чем!

– Я знаю, – грустно согласилась Кендис. – Умом я понимаю, что ты прав, но вот тут… – Она положила руку на сердце и вздохнула: – Почему у меня все не так, Эд?! Почему я все вижу вверх тормашками, а не как нормальные люди? – Кендис осторожно поставила кружку с кофе на ступеньки и откинулась назад, прислонившись спиной к нагревшемуся на солнце косяку. – А ведь в последние несколько недель я была такой счастливой! Мне казалось, что мы с Хизер стали как…

– …Как сестры?

– Да, что-то вроде того. – Кендис опустила голову и смущенно кашлянула. – Мы отлично ладили – то есть, конечно, это я так думала. Хизер была большая мастерица по части разных мелочей, которые были мне приятны. Она готовила вкусные завтраки и ужины, брала в прокате хорошие фильмы, прибиралась в квартире… Один раз она даже подарила мне ручку…

– Ручку? – переспросил Эд и ухмыльнулся.

– Да, ручку.

– И такой малости оказалось достаточно, чтобы завоевать твое сердце? – Эд тоже поставил кофе на пол, полез в карман и, достав поцарапанную шариковую ручку, протянул ей. – Дарю, – сказал он. – Ну как, теперь ты меня любишь?

– Зачем ты надо мной смеешься?! – Кендис почувствовала, как ее щеки краснеют от обиды.

– Я вовсе не смеюсь.

– Нет, смеешься! Ты считаешь, что я – круглая идиотка, над которой можно…

– Я не считаю тебя идиоткой.

– Ты меня презираешь!

– Это тебе кажется. – Эд без улыбки посмотрел на нее. – Ты действительно думаешь, что ничего не значишь для меня, Кендис?

Кендис подняла голову и заглянула прямо в его темные глаза. Эд смотрел на нее так, что она вдруг почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Не в силах отвести взгляд, Кендис продолжала сидеть неподвижно. Сорванный ветром лист запутался у нее в волосах, но она не обратила на это внимания.

Прошла, казалось, целая вечность, но никто из них так и не двинулся с места. Потом – очень медленно – Эд наклонился к ней. Подняв руку, он провел пальцем по щеке Кендис, коснулся подбородка и уголка губ. Кендис по-прежнему не шевелилась, парализованная внезапно вспыхнувшим желанием, которое было столь сильным, что почти пугало.

Эд наклонился еще ниже, его губы коснулись мочки ее уха, потом шеи, и Кендис вздрогнула, не в силах справиться с собой. Она страстно желала продолжения! И вот наконец Эд поцеловал ее в губы – сначала нерешительно, почти робко, потом со все большей жадностью. На мгновение оба замерли, потом, отстранившись, очень серьезно поглядели друг на друга. Никто из них не произнес ни слова. Так прошло несколько секунд, потом Эд решительно поднялся, помог встать Кендис и повел ее в дом. Она пошла за ним без возражений, и только ноги ее слегка подгибались, как у новорожденного теленка.

Еще никогда Кендис не было так хорошо с мужчиной. Эд не спешил, и вскоре ей стало казаться, что весь мир сжался, и в нем остались только глаза Эда, которые казались бездонными, как колодцы. Они отражали ее собственный голод, ее желание и предчувствие близкого наслаждения. Кульминации они достигли одновременно, и Кендис, не удержавшись, вскрикнула от невероятной, невообразимой радости, которая накатила, захлестнула ее, как волна, и унесла прочь все печали и тревоги.

Потом они долго лежали рядом, усталые и абсолютно счастливые. Эд дремал, а Кендис не торопясь рассматривала комнату. Стены здесь были пастельно-голубыми, на окнах висели простые белые занавески. По сравнению с буйством красок внизу, эта комнатка во втором этаже представлялась спокойной, тихой гаванью, где хотелось думать о прекрасном.

– Ты спишь? – спросил Эд. Его рука поднялась, легла на ее обнаженный живот, и Кендис почувствовала, как ее тело снова встрепенулось и напряглось.

– Нет.

– Я хотел тебя с того самого дня, когда впервые увидел.

Кендис долго молчала, потом сказала:

– Я знаю.

Рука Эда двинулась вверх, коснулась ее груди, и Кендис не сдержала сладостной дрожи.

– А ты… ты хотела меня? – спросил Эд.

– Я хочу тебя сейчас, – ответила Кендис, поворачиваясь к нему. – Разве тебе этого мало?

– Это гораздо больше, чем я мог надеяться! – сказал Эд и снова привлек ее к себе.

Много времени спустя, когда вечернее солнце коснулось вершин холмов на западе, они наконец спустились вниз.

– Здесь где-то было вино, – пробормотал Эд, заглядывая в холодильник. – Погляди-ка в буфете, может, отыщешь пару стаканов.

Кендис послушно отправилась в гостиную. Сосновый буфет в углу был буквально забит глиняной и фаянсовой посудой, а также стаканами из толстого пузырчатого стекла. Чтобы подойти к нему, Кендис пришлось обогнуть высокую конторку темного дерева. При этом взгляд ее упал на крошечный ящик, из которого торчал уголок письма. Письмо начиналось словами «Дорогой Эдвард…».

Несколько секунд Кендис боролась с собой, потом, не в силах справиться с любопытством, наклонилась и, оглянувшись на кухонную дверь, вытащила письмо из щели еще немного.

«Дорогой Эдвард, – прочла она. – Тетя Джин была очень рада твоему приезду. Каждый твой визит буквально возвращает ее к жизни. Последний чек она получила три дня назад. Не стану скрывать – деньги подоспели вовремя. Тетя очень благодарна тебе за поддержку и щедрость, которую ты…»

– Нашла?.. – донесся до Кендис голос Эда.

– Да! – крикнула она в ответ и, поспешно сунув письмо обратно в ящик, схватила с полки два стакана. – Иду.

Вернувшись в кухню, где Эд возился с бутылкой вина, Кендис с новым интересом поглядела на него.

– Ты, должно быть, очень горюешь по своей тете, – проговорила она. – Скажи, ты часто у нее бывал?

– Да, частенько. – Он пожал плечами. – Под конец она была уже немного того… Мне пришлось нанять сиделку, которая постоянно у нее жила.

– Понятно, – заметила Кендис небрежно. – Должно быть, это обходилось недешево?

Эд слегка покраснел.

– Родственники тоже помогали, – сказал он и отвернулся. – Где, черт возьми, стаканы? – пробурчал он. – Еще полчаса, и я ее, пожалуй, открою…

И снова они сидели на крыльце, глядя, как солнце опускается за холмы. Наступили сумерки, с полей потянуло прохладным ветром, и верхушки деревьев глухо зашептались. Озябнув, Кендис придвинулась ближе к Эду, и он обнял ее за плечи. «Какая глубокая тишина, – подумала Кендис. – В Лондоне такого не бывает…»

Ее мысли блуждали, перескакивая с одного предмета на другой. Вот они наткнулись на Хизер – и брезгливо отскочили, прежде чем Кендис успела снова почувствовать боль и горечь предательства. «Не буду об этом думать, – решила она. – Хизер того не стоит».

– Как не хочется возвращаться! – сказала она неожиданно.

– Давай останемся на ночь, – предложил Эд.

– А можно?

– Это мой дом, – ответил он и крепче прижал ее к себе. – Мы можем жить здесь столько, сколько захотим.

Глава 19

Прошло целых три дня, прежде чем Мэгги собралась позвонить Чарльзу Оллсопу, чтобы поговорить с ним о своем возвращении на работу. Дождавшись, пока приедет Пэдди, она попросила ее унести Люсию в гостиную.

– Это деловой разговор, – сказала Мэгги. – Я не хочу, чтобы Чарльз слышал, как на заднем плане плачет ребенок.

– Правильно, – одобрила Пэдди и взглянула на лежащие на телефонном столике рекламки. – А это что? Лондонские квартиры?

– Да, их прислали сегодня утром. Я их уже просмотрела и пометила крестиком подходящие предложения. Можешь посмотреть, если хочешь.

Когда Пэдди унесла Люсию в гостиную, Мэгги набрала номер «Оллсоп пабликейшнз».

– Алло, – быстро сказала она, когда ее соединили. – Я хочу поговорить с мистером Чарльзом Оллсопом. Передайте ему, что звонит Мэгги Филипс. – На лице ее появилась улыбка. – А, это ты, Дорин? Спасибо, у меня все хорошо. Да, Люсия отлично себя чувствует. Настоящая мартышка!..

Пэдди вручила Люсии розового резинового осьминога, который с некоторых пор был ее любимой игрушкой, и, на секунду выглянув из гостиной, ободряюще улыбнулась невестке. «Наконец-то она стала похожа на настоящую Мэгги», – подумала Пэдди. С тех пор как Мэгги начала высыпаться, она стала гораздо спокойнее, жизнерадостнее, увереннее и даже пыталась командовать. Трудности больше не пугали ее, а наоборот – вызывали желание поскорее справиться с ними.

– Я буду скучать по тебе, лапочка, – шепнула Пэдди Люсии, которая, оставив осьминога в покое, вцепилась ей в палец. – Но в Лондоне ты действительно будешь счастливее, правда?

Вздохнув, она взяла в руки рекламку агентства недвижимости и стала читать описание приглянувшегося Мэгги дома, стараясь не особенно ужасаться. Сад при доме был крошечным, а цена – непомерно высокой, и Пэдди невольно подумала, что за те же деньги можно было бы проложить узкоколейку от «Солнечных сосен» до дверей редакции «Лондонца». Или купить еще одну такую же усадьбу.

– Да, я тоже с нетерпением жду, когда смогу вернуться, – услышала она голос Мэгги. – Хорошо, я свяжусь с Джастином. Вы и правда могли бы?.. О, спасибо! До свидания, мистер Оллсоп.

Подняв голову и увидев, что Пэдди снова заглядывает в дверь, Мэгги показала свекрови сложенные колечком пальцы – дескать, все о'кей.

– Чарльз – настоящий душка! – прошептала она, прикрывая микрофон рукой. – Он даже предложил поставить мне дома компьютер, чтобы я могла… О, Джастин, привет! – сказала она громче, убрав руку. – Вот, хотела узнать, как там у вас дела.

– А тебе, случайно, не нужен компьютер? – спросила Пэдди у Люсии. – Это – замечательная штука, особенно если на нем не работать, а играть в компьютерные игры. Или смотреть мультики. – Она пощекотала девочке животик и улыбнулась, когда Люсия принялась корчиться от удовольствия и пускать пузыри. – Ведь ты хочешь быть такой умной, как мама? Ты хочешь быть такой же доброй, красивой, спокойной?

– Что-о?! Что ты сделал?!! – вдруг закричала в кухне Мэгги, и Пэдди вздрогнула от неожиданности.

– Боже мой! – пробормотала она. – Хотела бы я знать, что там стряслось…

– Ах, она не смогла ничего объяснить? – Мэгги вскочила и заметалась по кухне. – Да она просто не захотела ничего объяснять, Джастин! Не сочла нужным, понимаешь? А ты решил, что это признание, не так ли? Понимаю… И, конечно, никому из вашей шайки-лейки не пришло в голову посоветоваться со мной. – Последовала пауза. – Нет, Джастин, я не сержусь. Я просто вне себя от ярости! – Последовала еще одна пауза, потом Мэгги воскликнула: – Да плевать я хотела на твои выборочные проверки, Джастин! Можешь засунуть их себе в задницу!

– Боже мой… – испуганно прошептала Пэдди и, прикрыв ладонью рот, с беспокойством посмотрела на Люсию.

– Да, я сомневаюсь в твоих выводах! И в твоей профессиональной пригодности тоже! – рявкнула Мэгги в трубку. – Между нами говоря, Джастин, ты вообще не заслуживаешь уважения, ясно? – Она швырнула трубку на рычаг. – Самодовольный болван!

Тут же Мэгги снова схватила трубку и принялась яростно тыкать пальцем в кнопки, набирая номер.

– Что случилось, дорогая? – робко поинтересовалась Пэдди. – Что там…

– Ну, давай же! – пробормотала Мэгги, в нетерпении барабаня пальцами по столу. – Давай же, Кендис, возьми трубку! Где тебя только черти носят?!

Кендис лежала в гамаке и смотрела на листья деревьев над головой. Теплое утреннее солнце приятно согревало ей лицо, а ветер нес запахи лаванды и шиповника. Утро было поистине чудесным, но на душе у Кендис было пасмурно. Все мысли и переживания, от которых она так старалась отделаться, выкинуть из головы, внезапно снова нахлынули на нее, и Кендис чувствовала себя подавленной.

«Итак, – мрачно думала она, – меня отправили в вынужденный отпуск. Меня публично назвали воровкой и мошенницей. Кроме того, я потеряла двух подруг, которыми дорожила больше всего на свете».

Боль, которую испытала Кендис при воспоминании о Роксане и Мэгги, была такой острой, что она невольно зажмурилась. Давно ли они втроем сидели в «Манхэттене», беззаботно смеялись, заказывали коктейли и сплетничали? Казалось, это было только вчера – вчера и вечность назад. Тогда никто из них не мог знать, что светловолосая официантка в зеленом приталенном костюме вот-вот ворвется в их жизнь и все испортит, все переломает. «Ах, если бы можно было снова вернуться в прошлое и все исправить!» – с тоской подумала Кендис. Ну почему, почему им так не повезло? Почему именно Хизер работала в тот день, когда состоялось очередное заседание их коктейль-клуба? Почему, наконец, они не пошли в какой-нибудь другой, более уютный и тихий бар? Почему они не…

Кендис вдруг стало так больно, что она не выдержала и села. Тряхнув головой, чтобы разогнать мрачные мысли, она подумала об Эде. Интересно, куда это он отправился? Эд таинственно исчез сегодня утром, невнятно пробормотав что-то насчет «сюрприза», который он хотел ей устроить. Против сюрприза Кендис не возражала. «Пусть только это будет не сидр местного производства», – подумала она сейчас, машинально потирая виски. Впрочем, голова у нее почти не болела, поскольку яблочный сидр действовал главным образом на желудок. Зато пить его было очень приятно.

Вздохнув, Кендис снова подставила лицо душистому, прохладному ветерку. Они с Эдом прожили в коттедже тетушки Джин уже четыре дня, но ей казалось – они провели здесь несколько недель, и были эти недели счастливыми и беззаботными. Оба почти ничего не делали – только спали, ели, занимались любовью или загорали на лужайке, подставляя бледные городские тела ласковому летнему солнцу. В ближайший поселок они выбрались только пару раз, чтобы купить продукты, мыло и зубные щетки. Ни ей, ни Эду не пришло в голову захватить с собой какую-либо одежду, кроме той, что была на них, но в шкафу в гостевой спальне нашлось с полдюжины ни разу не надеванных маек с рекламой какой-то художественной выставки на груди. Правда, ей эти майки были велики, а ему – малы, но они решили не обращать внимания на подобные мелочи. Кроме этого, для Кендис нашлась старая соломенная шляпа с широкими полями, за ленту которой она заткнула букетик крупных садовых незабудок. Они ни с кем не виделись, ни с кем не разговаривали, даже не читали газет (впрочем, и взять их им было неоткуда). Коттедж тетушки Джин, таким образом, стал для Кендис чем-то вроде безопасного порта, где можно было укрыться в бурю, чтобы привести себя в порядок – подштопать паруса, проконопатить швы, наконец просто отдохнуть.

Но отдыхало у Кендис только тело. Мозг ее продолжал лихорадочно работать почти без перерывов, и хотя иногда ей все же удавалось отбросить тревожащие мысли, они неизменно возвращались, погружая Кендис в пучину мрачной задумчивости. Чувства захлестывали ее, причиняя боль и порой вызывая слезы унижения и обиды.

Часто – пожалуй, даже слишком часто – она вспоминала Хизер. Хизер Трелони. Светлые волосы, чистые серые глаза, чуть вздернутый нос, невинное, почти кукольное личико, теплые мягкие руки, которые так часто прикасались к ней, гладили, дружески трепали по плечу… Вспоминая все это теперь, Кендис испытывала почти физическую тошноту и отвращение. «Неужели, – с ужасом думала она, – вся их с Хизер дружба была сплошным притворством?» Она не могла, не хотела в это верить, но факты, безжалостные факты указывали именно на это…

– Кендис!

Голос Эда отвлек ее от невеселых мыслей. Открыв глаза, Кендис выбралась из гамака и потянулась. Странно, что она не слышала, как он подъехал.

Эд шел к ней от дома и улыбался, но лицо у него было каким-то странным.

– Кендис, – повторил он, – не сердись, пожалуйста, но я кое-кого привез. Кого-то, кто очень хотел с тобой познакомиться.

– Что? Кого? Кто хочет со мной познакомиться? – Она заглянула за спину Эда, но там никого не было.

– Он в доме, – сказал Эд. – Идем.

– И кто же это? – спросила Кендис сварливо. Ей вовсе не хотелось ни с кем знакомиться.

Эд обернулся:

– Я думаю, тебе необходимо поговорить с этим человеком.

– Да кто же это?! – рассердилась Кендис, невольно ускоряя шаг. – О господи, неужели… Я знаю, кто это! – заявила она, поднимаясь на крыльцо. – Джастин! Какого черта, Эд?!..

– Нет, это не Джастин, – сказал Эд, открывая дверь.

Тщетно пытаясь скрыть любопытство, Кендис выглянула из-за его плеча и увидела в прихожей высокого молодого человека лет двадцати пяти, который болезненно морщился и потирал лоб – очевидно, он только что приложился о стропило.

– Я же тебя предупреждал – береги голову, – сказал ему Эд с легким укором.

Молодой человек повернулся к ним и смущенно провел рукой по длинным светлым волосам. Лицо его показалось Кендис смутно знакомым, но вместе с тем она могла поклясться, что никогда с ним не встречалась.

– Познакомься, Кендис, – сказал Эд. – Это Хемиш.

– Хемиш? – Кендис наморщила лоб, припоминая. – Вы… О боже! – воскликнула она. – Вы – бывший приятель Хизер, правильно?

– Нет, – ответил Хемиш, глядя на Кендис ясными серыми глазами. – Я – ее брат.

Роксана сидела в мягком кожаном кресле в одном из кабинетов юридической фирмы «Строссон и K°» и пила чай из чашки тончайшего «костяного» фарфора, стараясь не звенеть ею о блюдце. К сожалению, это ей плохо удавалось, так как руки у нее мелко, неостановимо дрожали. В комнате было очень тихо. Высокие дубовые шкафы вдоль стен и толстые афганские ковры на полу создавали атмосферу солидности, респектабельности, надежности. Оказавшись в этом кабинете, Роксана сразу поняла, что здесь не станут насмехаться над ней ни в лицо, ни за глаза.

О таких солидных адвокатских конторах с безупречной репутацией она читала у Голсуорси. Впрочем, это не мешало ей чувствовать себя неуверенно. Непонятно почему, но Роксана ощущала себя здесь легкомысленной дешевкой, хотя на ней был один из самых строгих и дорогих ее костюмов.

– Я очень рад, что вы смогли выбрать время и прийти, – сказал Нейл Купер, входя в кабинет через боковую дверь и садясь за стол, покрытый темно-зеленым сукном.

Стол был старинным – массивным и, очевидно, очень тяжелым, а телефонный аппарат на нем – современным, кнопочным; должно быть, поэтому он выглядел довольно легкомысленно, словно игрушечный. Зато сам Нейл Купер, хотя и был одет в современный деловой костюм (Роксана почему-то решила, что он выйдет к ней в мантии и напудренном парике), явно был в этом кабинете на своем месте.

– Любопытство в конце концов одержало верх, – ответила она.

– Так часто бывает, – согласился Купер. – Еще чаю, мэм?

Роксана покачала головой. Тогда Купер налил чаю себе – в такую же, как у нее, тонкостенную, просвечивающую чашку – и сделал деликатный глоток. Он оказался намного моложе, чем она его себе представляла, но ей понравилось серьезное, сдержанное выражение его узкого костистого лица. Впрочем, она тут же подумала, что Купер, вероятно, просто боится обмануть ожидания алчной любовницы, надеющейся не то на золотые горы и алмазные копи, не то на пару нефтяных скважин где-нибудь на Ближнем Востоке.

И снова Роксана испытала такое сильное унижение, что ей захотелось встать и уйти. Резко опустив чашку на блюдце, она сказала гораздо агрессивнее, чем собиралась:

– Послушайте, мистер Купер, давайте поскорее закончим с этим делом. Я ни на что не рассчитывала и ничего от Ральфа не ждала, поэтому давайте я подпишу, что надо, и пойду.

– Как скажете, мэм, – с достоинством отозвался Купер, придвигая к себе кожаный бювар. – Боюсь только, все будет не так просто. Позвольте мне для начала ознакомить вас с дополнением к завещанию, которое мистер Оллсоп продиктовал незадолго до смерти.

Он открыл бювар и достал оттуда несколько листов плотной бумаги, с обеих сторон покрытых защитной сеткой и обклеенных голографическими марками. Роксана посмотрела на профессионально-спокойное лицо Купера, и ее вдруг осенило.

– О господи! – выдохнула она. – Ральф действительно оставил мне что-то… серьезное? Что же это? Надеюсь, не деньги?

– Нет, – невозмутимо ответил Нейл Купер и, поглядев на нее, слегка улыбнулся: – Не деньги…

– С деньгами у нас полный порядок, – говорил Хемиш, прихлебывая чай из глиняной кружки, которую Эд разрисовал когда-то в детстве под руководством тетки. – Можно даже сказать, что мы богаты. После того как наши родители разошлись, мама снова вышла замуж за этого типа, Дерека, а у него денег куры не клюют. Он, например, подарил мне на день рождения автомобиль… – Хемиш показал за окно, где рядом с «БМВ» Эда стоял красный, как пожарная машина, двухместный «Альфа-Ромео». – Отчим с самого начала полюбил нас обоих, – добавил Хемиш. – Во всяком случае, он был к нам очень добр.

– О-ох!.. – выдохнула Кендис и с силой потерла лицо, стараясь привести в порядок мысли и усвоить новые потрясающие факты.

Она сидела за кухонным столом напротив Хемиша, и каждый раз, когда он поднимал голову, ей казалось, что она видит перед собой Хизер. Хемиш был очень похож на свою старшую сестру, а Кендис даже не знала, что у нее есть брат.

– Тогда… тогда почему же Хизер пошла работать официанткой? – спросила она.

– С ней такое бывает, – пояснил Хемиш. – Иногда она начинает какое-то дело – например, поступает в художественную студию или на курсы журналистики, – а потом вдруг бросает и находит себе такую работенку, что мы все просто не знаем, куда деваться от стыда.

– Ох, – снова вздохнула Кендис.

Она чувствовала себя полной тупицей: еще никогда ее мозги не поворачивались так медленно и с таким трудом.

– Когда я узнал, что сестрица переехала к вам, – сказал Хемиш, – я испугался, что она может выкинуть какой-нибудь фортель. Однажды я даже позвонил ей и сказал, что она должна поговорить с вами откровенно. Ну, чтобы вы наконец выяснили отношения и все такое. Разумеется, Хизер не захотела меня слушать. Но мне и в голову не приходило, что она зайдет так далеко, – добавил Хемиш с виноватым видом и отпил еще глоток чая.

– Значит, Хизер действительно меня ненавидела, – негромко сказала Кендис, стараясь чтобы ее голос не дрожал.

– О нет! – возразил Хемиш. – Во всяком случае… – Он немного подумал. – Не вас лично. То есть не как человека…

– Ясно, – кивнула Кендис. – Хизер ненавидела все, что я собой воплощала.

– В каком-то смысле ее можно понять, Кендис, – смущенно пробормотал Хемиш. – То, что сделал ваш отец, раскололо нашу семью. Мой отец был разорен дотла и вроде как повредился рассудком. Мать не смогла этого вынести и ушла, так что… – Он снова немного помолчал. – Конечно, проще всего было обвинить во всем твоего отца, но сейчас, оглядываясь назад, я думаю – что-то в этом роде все равно должно было произойти. Брак наших родителей никогда нельзя было назвать идеальным.

– Но Хизер, мне кажется, считала иначе, – осторожно сказала Кендис. – Как вы думаете, почему?

Хемиш пожал плечами.

– Трудно сказать. Должно быть, все дело в том, что она многого не замечала – вернее, не хотела замечать. Впрочем, она много времени проводила в школе и не видела, что отец и мать постоянно ссорятся. Ей казалось, что у нас очень крепкая, здоровая семья, большой дом со множеством дорогих красивых вещей… Со стороны так, наверное, казалось многим. Но потом отец потерял все свои деньги, а примерно через год они развелись. Хизер так и не смогла с этим смириться. Она… Иногда мне кажется, у нее что-то случилось с головой.

– Значит, когда она увидела меня в «Манхэттене»…

– Постой-ка, Кендис, – вмешался Эд, слегка наклоняясь вперед. – Я хотел бы, чтобы ты ответила мне – и себе тоже – на один вопрос. Как мы только что выяснили, вы обе знали, что совершил твой отец. Скажи, вы с Хизер когда-нибудь говорили об этом? Насколько я понял, ни одна из вас об этом даже не упоминала.

– Нет. – Кендис покачала головой. – Хизер держалась так, словно ей ничего не известно о той давней истории. Ведь я молчала, потому что мне было стыдно. Кроме того, мне не хотелось, чтобы она думала, будто я помогаю ей из жалости. А я… я действительно старалась подружиться с ней, – закончила она и слегка покраснела.

– Я понимаю, – сказал Хемиш, пристально глядя в глаза Кендис. – И мне кажется, что вы могли бы стать настоящей подругой Хизер – самой лучшей из всех, какие у нее когда-либо были. Но она, к сожалению, оказалась не способна это оценить.

На несколько секунд в кухне воцарилось молчание, потом Кендис спросила:

– Вы случайно не знаете, где сейчас Хизер?

– Понятия не имею, – ответил Хемиш. – Бывает, она исчезает на несколько недель, а потом вдруг возвращается как ни в чем не бывало. И никогда не рассказывает о том, где была и что делала. Не беспокойтесь, рано или поздно она объявится.

Кендис с трудом проглотила тугой комок в горле.

– Не могли бы вы сделать мне одно одолжение?

– Какое?

– Я бы хотела, чтобы вы поехали со мной к моему начальнику и рассказали ему все, что только что говорили мне. Тогда бы он поверил, что Хизер меня нарочно подставила.

Хемиш немного подумал, потом покачал головой:

– Нет, я не могу. Я люблю свою сестру, хотя она… Словом, я люблю ее такой, какая она есть. Извините, Кендис, но я действительно не могу прийти к вашему боссу и сказать, что моя сестра – сумасшедшая стерва. – Он отодвинул стул от стола и встал. – К сожалению, мне пора.

– Да, конечно… – кивнула Кендис. – Спасибо вам, вы нам очень помогли.

– Я уверен, все образуется и без моей помощи, – сказал Хемиш, пожав плечами.

Эд вышел проводить гостя. Через несколько минут он вернулся, и Кендис сразу же спросила:

– Как ты его нашел?

– Хизер как-то упомянула, что ее родные живут в Уилтшире. Это совсем недалеко отсюда. Я разыскал их в адресной книге и нанес им визит. – Эд ухмыльнулся. – Честно говоря, я надеялся застать там саму Хизер… Не знаю только, что бы я с ней сделал. Самое меньшее – заставил бы написать собственноручное признание.

Кендис покачала головой:

– С Хизер этот номер не пройдет. Эд сел рядом и взял Кендис за руку.

– Как бы там ни было, теперь ты знаешь все.

– Да, знаю. – Кендис низко опустила голову. – Теперь я знаю, что приняла психопатку за нормального человека. И даже устроила ее на работу в «Лондонец»! – Она печально улыбнулась, потом вдруг закрыла лицо руками и заплакала.

– Что случилось, Кендис?! – встревожился Эд. – Ох, я дурак!.. Извини, Кен, я должен был предупредить тебя. Не следовало привозить сюда Хемиша, не поговорив с тобой…

– Не в этом дело. – Кендис подняла голову и вытерла глаза. – Просто я вспомнила слова Хемиша о том, что я была Хизер хорошей подругой. – Она несколько мгновений смотрела перед собой невидящим взглядом, потом покачала головой. – А Роксана и Мэгги были моими лучшими подругами. Они пытались предупредить меня насчет Хизер, но я не захотела их слушать. – Она судорожно вздохнула. – Они желали мне только добра, а я на них разозлилась. Хизер буквально околдовала меня, я готова была скорее потерять их обеих, чем признать правду!

– Если они настоящие подруги, они тебя поймут, – уверенно сказал Эд. – Поймут и простят.

– Нет… – Кендис с несчастным видом покачала головой. – Я наговорила им такого, что… Я уверена, они до сих пор злятся на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Я звонила Мэгги, но она бросила трубку. А с Роксаной мы столкнулись на похоронах Ральфа. С ней я тоже пыталась поговорить, но она не стала меня слушать. Она отчего-то решила, что я все знала о болезни Ральфа и ничего не сказала ей. А ведь я ни сном ни духом… Я даже не догадывалась, что у нее с Ральфом роман!

– Что ж, тем хуже для них, – пожал плечами Эд.

– Не для них, Эд! Это мне без них плохо, – возразила Кендис и снова всхлипнула. – А им без меня…

– Им без тебя тоже плохо, – перебил Эд. – Можешь не сомневаться. А значит, рано или поздно вы сумеете помириться.

Роксана молча смотрела на Нейла Купера. В голове у нее гудело, как после хорошего удара, кровь стучала в ушах, а все окружающее начинало медленно кружиться. Тяжелые дубовые шкафы угрожающе раскачивались, и она со страхом подумала, что сейчас впервые в жизни потеряет сознание.

– Это, наверное, какая-то ошибка… – пролепетала она непослушными губами. – Я… Этого не может быть.

Адвокат пожал плечами:

– Я могу прочесть еще раз. «…Мисс Роксане Миллер я завещаю свой лондонский дом, расположенный по адресу Кенсингтон, Эбернати-роуд, 15. Налог на наследство следует уплатить из моих доходов за текущий год». – Он поднял голову. – Поздравляю вас, мисс Миллер. Теперь этот дом ваш, и вы вольны распоряжаться им, как вам заблагорассудится. Можете жить в нем, сдать, продать… Наша фирма готова взять на себя все необходимые хлопоты по юридическому оформлению сделки – вам достаточно только дать распоряжение. Впрочем, вас никто не торопит. Как бы там ни было, теперь этот дом – ваш, – повторил он, захлопывая бювар.

Роксана смотрела на него во все глаза, не в силах произнести ни слова, не в силах пошевелиться. Ральф оставил ей свой дом, но дело было даже не в этом. Он объявил ей – и всему миру, – что она что-то для него значила! Что она не была для него пустым местом. Он фактически признал ее официально, узаконил ее существование.

Внутри у нее поднялась какая-то горячая волна, и Роксане показалось – еще немного, и она все-таки упадет в обморок.

– Хотите еще чаю? – как ни в чем не бывало осведомился Купер.

– Я… – Роксана судорожно сглотнула застрявший в горле комок. По лицу градом потекли слезы, которые она не сумела сдержать. – Простите меня, я… Я не ожидала, что…

Рыдания помешали ей договорить. Она выхватила из сумки носовой платок и поднесла к лицу, чувствуя на себе сочувственный взгляд адвоката.

– Это просто… немного неожиданно… – пробормотала она.

– Я вас понимаю, – дипломатично заметил Купер. – Вы, вероятно, знаете этот дом?

– Только снаружи, – ответила Роксана, вытирая глаза. – Каждый кирпичик на фасаде, каждую трещинку, каждое окошко… Но внутри я никогда не была.

– Что ж, если захотите, мы можем туда съездить.

– Нет! – в испуге воскликнула Роксана. – То есть я хотела сказать – не сегодня, не сейчас. Может быть, позже.

Она высморкалась и, поглядев на Купера, увидела, что он сделал какую-то пометку в лежащем перед ним блокноте.

– А как насчет его… семьи? – спросила она, неимоверным напряжением воли заставив себя произнести последнее слово. – Она… Они знают?

– Да, – кивнул Купер. – Им сообщили.

– И они… ненавидят меня?

– Мисс Миллер, – серьезно сказал Купер, – вы не должны беспокоиться относительно других членов семьи Оллсоп. Смею вас заверить, что основное завещание мистера Оллсопа было в высшей степени справедливым и щедрым и ни в малейшей степени не ущемило ничьих прав. – Он посмотрел ей в глаза. – Сделанное им дополнение касается только его и вас. Вы понимаете?

Роксана немного подумала и кивнула.

– Хорошо, – сказала она и добавила тихо: – Спасибо.

– Если у вас есть еще какие-то вопросы, мисс Миллер, я готов…

– Нет, – сказала она. – У меня нет вопросов. Возможно, потом… А сейчас мне нужно все это обдумать. – Роксана встала. – Вы были очень добры, мистер Купер.

Адвокат пошел проводить ее. У дверей Роксана бросила взгляд в зеркало и недовольно поморщилась при виде своих опухших, покрасневших глаз. Сразу было видно, что она плакала. Однако Роксана тут же подумала, что для юридической фирмы, занимающейся наследственными делами, это, наверное, обычно и нормально.

Нейл Купер открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Роксану. Выйдя в приемную, она сразу увидела высокого мужчину в темно-синем дождевике, который разговаривал с секретаршей.

– Простите, – говорил мужчина, – я, наверное, явился слишком рано, но мне нужно было…

Роксана резко остановилась. Чарльз Оллсоп повернулся в ее сторону и выпрямился. Несколько мгновений они молча разглядывали друг друга, потом Роксана быстро отвела взгляд и усилием воли взяла себя в руки.

– Итак, еще раз благодарю, – сказала она Куперу чуть звенящим от напряжения голосом. – Если мне будет что-то непонятно, я вам позвоню. До свидания. – И, не глядя по сторонам, Роксана быстро пошла к выходу из офиса.

– Подождите! Пожалуйста, подождите! – Голос Чарльза заставил ее остановиться.

– Да?

Роксана медленно обернулась, чувствуя, как от неловкости пылают щеки. Губы и колени у нее дрожали, но она надеялась, что Чарльз этого не заметит. «Впрочем, – тут же подумала она, – какое мне дело? Пусть думает, что хочет – мне все равно!»

Она смело встретила его взгляд и вдруг почувствовала, что совсем не нервничает. Страх куда-то исчез, а на смену ему пришло какое-то странное спокойствие.

– Простите, вы, случайно, не Роксана Миллер?

– Мне кажется, – вмешался Нейл Купер и сделал шаг вперед, словно хотел заслонить Роксану своим тщедушным телом, – что для всех заинтересованных сторон было бы лучше…

– Одну минуточку, – перебил его Чарльз Оллсоп, протягивая Роксане руку. – Я только хотел представиться. – Он немного поколебался. – Меня зовут Чарльз Оллсоп.

– Рада с вами познакомиться, – медленно сказала Роксана, пожимая ему руку.

Чарльз церемонно склонил голову, и Роксана невольно подумала, что он о ней знает. Быть может, перед смертью Ральф рассказал о ней своему старшему сыну, чтобы он… чтобы они…

– У вас здесь все в порядке? – спросил Чарльз, бросив быстрый взгляд на Купера.

– О да, – ответила застигнутая врасплох Роксана. – Да, конечно.

– Я знаю о завещании отца и рад, что ваши интересы не были ущемлены, – поспешно проговорил Чарльз. – Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Вы сейчас свободны, Нейл? Мне нужно с вами поговорить. До свидания, Роксана.

– До свидания, – ответила Роксана, провожая его взглядом. – И… спасибо.

Выйдя на улицу, Роксана прислонилась спиной к стене и несколько минут стояла неподвижно, стараясь отдышаться. Она была совершенно сбита с толку, взволнована, растеряна. Ральф оставил ей свой дом – тот самый дом, глядя на который она провела столько часов! Теперь он принадлежал ей. И, как сказал адвокат, на сегодняшний день его примерная стоимость составляла, по самым скромным подсчетам, чуть больше миллиона фунтов.

При мысли об этом Роксана чуть не разревелась снова.

Узнав о смерти Ральфа, она даже не подумала, что он может упомянуть ее в завещании. Ни на что подобное она, во всяком случае, не рассчитывала и теперь не знала, как на это реагировать.

Привычно сунув руку в сумочку в поисках сигарет, она наткнулась на мобильник, который выключила, отправляясь на встречу с Купером. Обнаружив на экране цифру восемь, Роксана удивилась. Восемь звонков! Кто-то отчаянно пытался ей дозвониться. Кто бы это мог быть?

Немного поколебавшись, Роксана включила аппарат, и тут же снова раздался звонок.

– Алло?

– Роксана? Слава богу, наконец-то! – услышала она голос Мэгги. – Слушай, когда ты в последний раз разговаривала с Кендис?

– Давно. Еще на… А что случилось? – спросила Роксана.

– Джастин – это самодовольное ничтожество – отстранил ее от работы! Якобы за злоупотребление фондами, отпущенными на оплату накладных расходов. В общем, какая-то чушь! Я лично ничего не поняла.

– Что?! – воскликнула Роксана и с такой силой сжала аппарат, что суставы ее пальцев побелели, а «Моторола» жалобно хрустнула.

– Он хочет уволить Кендис – вот что! – выпалила Мэгги. – А я нигде не могу ее найти. Я звонила ей и домой, и на мобильный, но она не отвечает на звонки. Господи, Рокси, я так боюсь! Вдруг… вдруг с ней что-нибудь случилось?

– Господи Иисусе! – воскликнула Роксана, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться в груди. – Я не знала… Я ничего не знала!..

– Она тебе не звонила? Когда, ты говоришь, ты виделась с ней в последний раз?

– На похоронах Ральфа, – ответила Роксана и, немного помолчав, добавила: – Признаться по совести, мы расстались не очень хорошо. Я ее обидела, а Кендис… обиделась.

– Как, и ты?!.. – горестно воскликнула Мэгги. – Значит, Кендис осталась совсем, совсем одна! Ведь я тоже с ней поругалась, представляешь? Она звонила и хотела извиниться, а я… я не стала ее слушать.

Некоторое время обе молчали, потом Мэгги сказала:

– Ладно, как бы там ни было, завтра я буду в Лондоне. Давай позавтракаем вместе и решим, что нам делать.

– Давай, – согласилась Роксана. – И… позвони мне, если узнаешь что-нибудь о Кендис.

Попрощавшись с Мэгги, она убрала телефон в сумочку и быстро зашагала к перекрестку, где стояло свободное такси. Шаг ее был легким и упругим, но на лице лежала тень новых забот.

Глава 20

На следующий день ровно в одиннадцать часов Роксана и Мэгги уже стояли у дверей квартиры Кендис. Сначала они звонили и стучали, потом Мэгги наклонилась и с помощью зеркальца от пудреницы заглянула в щель почтового ящика.

– На коврике – целая куча писем и газет, – объявила она и, выпрямившись, посмотрела на Роксану. – Я ужасно волнуюсь.

– Я тоже, – призналась Роксана.

В молчании они спустились вниз и, не сговариваясь, опустились на верхнюю ступеньку крыльца. Некоторое время обе сосредоточенно молчали, потом Роксана сказала:

– Я ее очень обидела, когда разговаривала с ней в последний раз. Я… Н-нет, не знаю… Должно быть, я просто вышла из себя.

Мэгги тяжело вздохнула.

– Это можно понять. Тебе, наверное, было очень нелегко.

Голос ее звучал сочувственно, однако при мысли о том, что Ральф и Роксана были любовниками, она снова испытала что-то вроде шока. По дороге от вокзала Ватерлоо Роксана успела поведать подруге всю свою историю, и Мэгги на добрых пять минут лишилась дара речи. У нее не укладывалось в голове, как люди могут дружить столько времени и не знать всех секретов друг друга. И как могла Роксана так спокойно обсуждать с ними Ральфа, ни разу не выдав своих чувств, даже не намекнув, что речь идет о ее любимом человеке? Конечно, другого выхода у Роксаны не было, и все же Мэгги чувствовала себя уязвленной. Кроме того, выяснилось, что она, оказывается, совсем не знала свою ближайшую подругу – не знала, какой у нее на самом деле характер, каких принципов она придерживается.

– Я вела себя с Кендис так, словно это она во всем виновата, – объяснила Роксана. – Но на самом деле я просто выместила на ней свою досаду, свое отчаяние…

– К сожалению, это только естественно, – ответила Мэгги, подумав. – Если человек злится, ему необходим козел отпущения.

– Коза, – машинально поправила Роксана, и обе невольно улыбнулись.

– Возможно, ты права, – вздохнула Роксана еще несколько минут спустя. – Но я не могу себе простить, что спустила всех собак именно на Кендис. Будь это кто-то другой, я бы так не переживала, но Кендис… Даже если бы она была передо мной виновата, мне не следовало поступать так со своей лучшей подругой!

– Я тебя очень хорошо понимаю, – призналась Мэгги и покраснела. – Ведь я поступила так же. В тот день у меня ничего не получалось, мир казался сущим адом, и когда Кендис позвонила, чтобы извиниться за то, что она тогда мне наговорила, я просто бросила трубку. – Она робко посмотрела на Роксану. – Эти несколько недель действительно были у меня очень трудными, – сказала она. – Такими трудными, что я даже не берусь их описать. Теперь мне даже кажется, что я как будто немного помешалась, хотя, конечно, это меня не извиняет, – добавила она поспешно.

Обе снова немного помолчали. Мимо проехал автомобиль, пассажиры которого с любопытством посмотрели на двух молодых эффектных женщин, сидящих на ступеньках подъезда.

– Я ничего не знала, – промолвила Роксана, когда автомобиль скрылся за углом. – Ты всегда казалась мне такой собранной, волевой женщиной, способной организовать свое окружение самым рациональным образом. Да и по твоим рассказам все было просто замечательно – поэтому я и не волновалась…

– Я знаю. – Мэгги некоторое время рассматривала извилистую трещину в асфальте, потом вздохнула. – Это было глупо с моей стороны, но… Я просто не могла признаться, как тяжело мне было и какой одинокой, несчастной, никуда не годной я себя чувствовала. Я не могла рассказать об этом даже Джайлсу… – Мэгги задумчиво прищурилась, вспоминая. – Впрочем, вру! – решительно сказала Мэгги. – Я хотела рассказать тебе. Это было как раз в тот день, когда мы встречались в «Манхэттене». Но нам помешали, а потом… Что случилось потом, ты сама знаешь. – Она криво улыбнулась. – Наверное, этот вечер так и останется худшим в моей жизни. Я чувствовала себя такой неповоротливой, безобразно толстой, я была выжата, как лимон. К тому же я постоянно думала о Люсии, которую мне пришлось оставить со свекровью… А тут еще эта Хизер! Неудивительно, что мы все переругались. – Она с сожалением повела плечами. – Скорей бы все это забыть!

– Какая же я свинья! – искренне огорчилась Роксана. – Я должна была сообразить, догадаться, наконец – просто почувствовать, как тебе тяжело. Тогда бы мы с Кендис выбрали время и просто приехали бы к тебе… – Она прикусила губу. – Ну и подруга из меня! За своими проблемами я совсем забыла и о тебе, и о Кендис! Таких подруг надо вешать за ноги на Лондонском мосту! Мэгги представила себе эту картину и фыркнула.

– Ладно уж, – сказала она великодушно. – В конце концов, тебе пришлось тяжелее, чем нам обеим. Гораздо тяжелее.

С этими словами Мэгги обняла Роксану за плечи и прижала ее к себе. Некоторое время обе сидели неподвижно и молчали. Мимо прошел почтальон, с любопытством покосившись на них, но они не отреагировали.

– Итак, что нам теперь делать? – первой нарушила молчание Роксана.

– Нужно поехать в редакцию и взять за жабры этого жирного карася – Джастина, – решительно заявила Мэгги. – Пусть все нам объяснит, иначе я его живьем выпотрошу. – Она встала и отряхнула юбку. – Давай возьмем такси, чтобы не тратить время.

– Кстати, мне нравится твой костюм, – заметила Роксана. – И вообще, ты выглядишь даже лучше, чем до родов. – Она окинула взглядом красновато-лиловый шелковый костюм Мэгги, белую блузку и блестящие, аккуратно уложенные волосы. – Ты, кажется, недавно подстриглась, я угадала?

– Да, – ответила Мэгги и загадочно улыбнулась. – Перед тобой совершенно новый человек, Рокси! Новая прическа, новый костюм, новая помада… Вчера вечером я совершила налет на наш местный универсальный магазин. И, между нами, оставила там небольшое состояние…

– Тебе очень идет, – сказала Роксана с одобрением. – Не только фасон, но и цвет.

– Главное, держаться подальше от плачущих младенцев, иначе мой новый жакет тут же пропитается молоком, – пошутила Мэгги. – С природой не поспоришь.

– О-о!.. – Роксана состроила брезгливую гримаску. – Избавь меня, пожалуйста, от физиологических подробностей!

– Такова оборотная сторона материнства, – беззаботно откликнулась Мэгги, помогая ей встать. – Ну, идем же!

Она быстро зашагала вдоль улицы к стоянке такси, удивляясь на ходу самой себе. Если бы несколько недель назад кто-нибудь сказал ей, что она будет шутить по поводу кормления грудью, Мэгги без колебаний плюнула бы этому человеку в лицо. То же относилось и к ее новому костюму. Никогда и ни за что Мэгги не поверила бы, что будет носить одежду на два размера больше, чем раньше, и чувствовать себя в ней превосходно!

Выбравшись из такси у здания «Оллсоп пабликейшнз», Мэгги на несколько секунд замерла, разглядывая знакомый фасад. Это было, безусловно, то же самое здание, где она проработала столько времени, но сейчас оно показалось Мэгги каким-то другим. Можно было подумать, что за несколько прошедших месяцев все здесь ухитрилось существенным образом измениться.

– Странно, – пробормотала Мэгги, когда Роксана, взмахнув магнитным пропуском, открыла стеклянную дверь. – У меня такое ощущение, словно я не была здесь несколько лет.

– У меня тоже, – согласилась Роксана. – Признаться, я удивлена, что моя карточка все еще работает. – Она посмотрела на Мэгги. – Ну что, готова к бою?

– Да.

Они переглянулись и, улыбнувшись друг другу, плечом к плечу вошли в вестибюль.

– Мэгги! – воскликнула Дорин, сидевшая за конторкой в приемной на первом этаже. – Какая приятная неожиданность! Ты прекрасно выглядишь, дорогая. А где маленькая?

– Дома, – ответила Мэгги – Со свекровью.

– Как жалко! Нужно было захватить ее с собой – нам всем ужасно интересно на нее взглянуть, на твою очаровательную крошку. На кого она похожа – на тебя или на Джайлса?.. – Дорин подтолкнула локтем вторую секретаршу – застенчивую рыжеволосую девушку, которую Мэгги не знала. – Это та самая Мэгги Филипс, о которой я столько тебе рассказывала, – сказала она. – Познакомься, Мэг, это – Джулия. Она работает у нас всего третий день.

– Рада познакомиться, Джулия. – Мэгги вежливо кивнула. – Послушай, Дорин…

– Расскажи что-нибудь про Люсию! – продолжала тараторить Дорин. – Правда, она прелесть? Я уверена, она такая же красивенькая и умненькая девочка, как мама!

– Она… она действительно не такая, как другие дети, – с гордостью сказала Мэгги и поспешно добавила: – Вообще-то, мы по делу, Дорин. Нам нужно к Джастину. Узнай у него, можно ли подняться к нему сейчас.

– А его, кажется, нет, – ответила Дорин. – Они с мистером Оллсопом куда-то уехали. Впрочем, я сейчас узнаю. – Она нажала кнопку на селекторе. – Привет, Элис, это Дор. Джастин на месте?

– Проклятье! – пробормотала Мэгги, поворачиваясь к Роксане. – Мне и в голову не приходило, что его может не оказаться на месте…

– Джастин вернется примерно через час, – сказала Дорин. – Они с Чарльзом поехали смотреть эскизы.

– Какие эскизы?

– Ох, не спрашивай меня, дорогая, Джастин мне не докладывает. Вот он вернется – сама у него и спросишь.

Мэгги скрипнула зубами и бросила быстрый взгляд на Роксану.

– Ну, надо же! Посоветоваться со мной им и в голову не приходит. Похоже, Чарльз с подачи Джастина решил изменить оформление журнала, а я узнаю об этом чисто случайно!

– Ну, и что будем делать? – спросила Роксана.

– Ждать, – твердо ответила Мэгги.

Но час прошел, а Джастина все не было. Сидя в приемной на мягких кожаных креслах, Мэгги и Роксана лениво перелистывали старые номера «Лондонца», поворачиваясь в сторону двери каждый раз, когда кто-нибудь входил в вестибюль. Сотрудники издательства тепло приветствовали Мэгги и тут же начинали расспрашивать о ребенке.

– Если еще хоть один человек спросит, на кого больше похожа Люсия – на папу или на маму, – я не выдержу и кого-нибудь укушу, – пробормотала Мэгги, когда очередная знакомая из отдела маркетинга, удовлетворив свое любопытство, прошествовала к лифту. – Или лучше говорить, что она похожа на Арнольда Шварценеггера? Может, тогда они отстанут?

Роксана ничего не ответила. Словно зачарованная, она смотрела на фотографию Кендис, на которую только что наткнулась в старом номере «Лондонца». «Наш штатный корреспондент Кендис Брюин знакомится с положением в лондонских домах для престарелых» – гласил набранный крупным шрифтом заголовок. Рядом с ним смотрела с фотографии круглая мордашка Кендис – брови слегка нахмурены, глаза внимательные и серьезные. Глядя на этот снимок, Роксана почувствовала, как у нее защемило в груди. Несмотря на сдвинутые брови, Кен совсем не выглядела тертым калачом. Она была похоже скорее на взрослого ребенка – наивного, доверчивого и ранимого.

– Рокси, с тобой все в порядке? – с тревогой спросила Мэгги.

– Мы должны были это предвидеть, – пробормотала Роксана и, опустив журнал, повернулась к подруге. – Ведь мы с самого начала знали, что эта маленькая сучка не принесет Кендис ничего, кроме неприятностей! Мы должны были… – Она потерла лицо. – Не знаю… предупредить ее хотя бы…

– Мы пытались ее предупредить, – возразила Мэгги. – Помнишь? Но она не стала нас слушать.

– И все же надо было что-то предпринять. А мы… мы просто отвернулись от нее. Разбирайся, дескать, как знаешь – мы свое дело сделали!

– Но что мы могли? Ведь мы даже ничего не знали толком. Согласись, наша неприязнь к Хизер была чисто интуитивной. У нас не было ровным счетом ничего, кроме предчувствий. Да, Хизер нам не понравилась, но ведь это не аргумент! Во всяком случае, недостаточно серьезный.

Обе надолго замолчали. В приемную вошли двое мужчин, – судя по всему, какие-то бизнесмены – и, поглядев на подруг, направились к конторке секретаря.

– Как ты думаешь, где она может быть? – спросила Роксана, поворачиваясь к Мэгги. – Ведь по всем признакам Кендис отсутствует уже несколько дней.

– Ума не приложу! – честно ответила Мэгги. – Но что-то мне подсказывает, что она жива и здорова. Может быть… может быть, она решила превратить свой вынужденный отпуск в каникулы? – добавила она неуверенно.

– Мы должны были быть рядом, – твердо сказала Роксана. – Никогда себе не прощу, что оттолкнула Кендис, когда она во мне нуждалась! Я виновата перед ней, Мэг, и перед тобой тоже. – Она посмотрела на Мэгги. – Я должна была догадаться, как тебе тяжело, и приехать. Или хотя бы позвонить.

– Я сама не хотела, чтобы кто-то знал… – Мэгги смущенно опустила взгляд. – Я скрывала, как мне плохо, и в результате чуть не…

– В том-то и дело! – с горячностью перебила Роксана. – Мы не должны ничего скрывать друг от друга и притворяться, иначе какие же мы подруги? Пусть каждая из нас знает: что бы ни случилось, она всегда может рассчитывать на помощь остальных. Ведь это так страшно – остаться с бедой один на один! – В глазах Роксаны, всегда такой уравновешенной и нисколько не сентиментальной, заблестели слезы. – Обещай мне, Мэгги, что в следующий раз ты обязательно позвонишь мне, пусть это даже будет среди ночи или… в общем, когда тебе понадобится.

Я тут же приеду и сделаю все, что нужно: приберу в доме, съезжу за продуктами, выведу погулять Люсию… или Джайлса – смотря кого из них тебе понадобится сбыть с рук.

Мэгги хихикнула. Роксана тоже улыбнулась, но тут же снова стала серьезной.

– Правда, Мэгги, позвони мне. И не притворяйся больше, что все отлично, если на самом деле тебе тяжело.

– Обещаю, – сказала Мэгги и несколько раз моргнула, стараясь загнать обратно выступившие на глазах слезы. – Я… я обязательно позвоню тебе. Может быть, даже когда мне будет хорошо! – Она улыбнулась. – А ты не забудь мне сообщить, когда у тебя в следующий раз наметится роман с боссом, ладно?

– Договорились. – Роксана порывисто обняла Мэгги. – Мне очень тебя не хватало, – проговорила она. – Возвращайся поскорее в Лондон, хорошо?

– Я тоже без тебя скучала, – призналась Мэгги. – Без тебя и без Кендис. Я чувствовала себя так, словно…

– Черт! – перебила Роксана, глядя куда-то ей за спину. – Вот они!

– Кто?

Мэгги быстро обернулась и увидела за стеклянной дверью Джастина, одетого в шикарный темно-зеленый костюм. Джастин оживленно жестикулировал, доказывая что-то Чарльзу Оллсопу, но тот только с сомнением покачал головой и взялся за ручку двери.

– Проклятье! – прошипела Мэгги, поворачиваясь к Роксане. – Ну-ка, быстро, посмотри: у меня все в порядке? Тушь не потекла?

– Немного. – Роксана достала из сумочки платок и вытерла Мэгги уголок глаза, где оказалась размыта тушь. – А у меня?

– У тебя все нормально, – ответила Мэгги, внимательно поглядев на лицо Роксаны. – Как и всегда. Аж завидки берут!

– Вот преимущества водостойкой туши, – беспечно заметила Роксана. – Морская вода, сильные чувства – ей все нипочем… Слушай, а что мы им скажем?

– Не беспокойся, говорить буду я, – вполголоса ответила Мэгги, вставая и одергивая юбку. – Ну, все!.. Держи пальцы крестом – я пошла… – Она резко выдохнула воздух и сказала громко: – Джастин! Как дела?!

При звуке ее голоса Джастин вздрогнул словно ужаленный. Лицо его невольно вытянулось, но он быстро справился с собой и улыбнулся.

– Мэгги! – воскликнул Джастин, широко разводя руки, словно собираясь обнять ее. – Какой приятный сюрприз!

– Я решила заскочить на минутку – узнать, как идут дела. – Мэгги в свою очередь улыбнулась ему.

– Очень, очень рад! – проговорил Джастин, изображая радушие. – С твоей стороны это очень… э-э-э… мило.

– Так вы и есть – знаменитая Мэгги Филипс? – Чарльз Оллсоп, приветливо улыбнувшись, протянул Мэгги руку. – Рад познакомиться с вами лично, Мэгги. Позвольте еще раз поздравить вас с рождением дочери. Должно быть, вам сейчас нелегко, но это очень счастливое время.

– Вы правы, – ответила Мэгги. – А за поздравление – спасибо.

– Я понимаю, что у вас очень много дел, – продолжал Чарльз, – но меня каждый день спрашивают, когда вы наконец вернетесь на работу в редакцию. Мы с вами уже обсуждали этот вопрос по телефону, но ведь ваши планы могли измениться…

– Нет, они не изменились, – ответила Мэгги и не сдержала торжествующей улыбки при виде унылой гримасы Джастина. – Я собиралась зайти к вам, но раз уж мы здесь встретились… Я планирую вернуться на работу недели через три, если не возражаете.

– Нисколько не возражаю! – весело ответил Чарльз Оллсоп. – По правде говоря, это первая по-настоящему приятная новость за весь сегодняшний день.

– А это Роксана Миллер, Чарльз, – поспешно вмешался Джастин, чувствуя, что про него забыли. – Она – один из наших лучших репортеров. Жаль только, что мисс Миллер ушла на вольные хлеба и присылает нам статьи лишь от случая к случаю.

– С мисс Миллер мы уже знакомы, – серьезно сказал Чарльз и улыбнулся Роксане. – Позвольте предложить вам чашечку чая, леди. Или, может быть, вы предпочитаете напитки покрепче?

– Это очень любезно с вашей стороны, Чарльз, – деловито ответила Мэгги, – но дело в том, что наше сегодняшнее появление здесь – не просто визит вежливости. На самом деле мы приехали сюда в связи с неким… весьма досадным недоразумением. Вы, должно быть, в курсе, что сотрудница редакции Кендис Брюин отправлена в вынужденный отпуск в связи с выдвинутыми против нее обвинениями. Признаться, я была неприятно удивлена, когда узнала об этом… об этой проблеме. Это либо ошибка, либо… – Она не договорила и с угрозой посмотрела на Джастина.

Чарльз Оллсоп тоже повернулся к нему.

– Что скажете? – спросил он.

– Для обвинений есть все основания, – проговорил Джастин каким-то деревянным голосом. – Кендис Брюин обкрадывала компанию. И если ты, Мэгги, считаешь, что это пустяки…

– Конечно, это не пустяки, – ледяным тоном заявила Мэгги. – Просто я не верю, что Кендис способна на такое. Для этого я ее слишком хорошо знаю.

– Доказательства лежат у меня в кабинете, – парировал Джастин. – Если угодно, можешь взглянуть на них прямо сейчас.

– Ловлю тебя на слове, Джастин. – Мэгги величественно повернулась к Чарльзу. – Давайте все вместе поднимемся в редакцию и взглянем на эти бумажки.

Шагая по знакомым коридорам, Мэгги чувствовала себя так, словно все здесь принадлежит ей. Впрочем, почти так и было. Это был ее журнал, ее друзья работали в этих стенах, и у нее было ощущение, будто она вернулась домой после кругосветного плавания.

– Привет, Мэгги! – механически поздоровалась Элис, столкнувшись с Мэгги в дверях редакции, и успела сделать целых три шага, прежде чем до нее дошло. – О, Мэг!.. – воскликнула она, оборачиваясь. – Привет! Откуда ты взялась? И где твое пузо?

– Проклятье! – воскликнула Мэгги, делая вид, будто встревожена. – Я же чувствовала, что мне чего-то не хватает!

Сидевшие в комнате сотрудники дружно рассмеялись.

– Ты уже вернулась? – спросил кто-то.

Многие с любопытством посматривали на Джастина, но его лицо было непроницаемо.

– Нет, я заскочила буквально на минутку, – ответила Мэгги, с жадностью разглядывая знакомую обстановку.

– Мы ужасно рады тебя видеть, – сказала Элис. – В следующий раз приходи с девочкой – нам всем любопытно на нее взглянуть.

– Хорошо, – пообещала Мэгги, входя за Джастином в его кабинет.

Роксана и Чарльз Оллсоп были уже там – усевшись на стулья у стены, они ждали, что будет дальше. Закрыв за собой дверь, Мэгги по привычке чуть не заняла место Джастина, лишь в последний момент она опомнилась и опустилась в кресло для посетителей.

На несколько мгновений в кабинете воцарилась тишина, потом Чарльз Оллсоп откашлялся.

– Я хорошо понимаю ваши чувства, Мэгги, – сказал он, – но боюсь, что улики против Кендис слишком серьезны. Разумеется, мы проведем самое тщательное расследование всех обстоятельств. Кроме того, на дисциплинарных слушаниях у Кендис будет возможность все объяснить, но пока…

– Не нужно никакого расследования! – воскликнула Мэгги. – Это просто недоразумение. Я уверена, что если подойти к проблеме непредвзято…

– А что ты скажешь на это? – перебил Джастин, сердито покраснев: словечко «непредвзято» ему очень не понравилось. – Вот, взгляни пожалуйста! – Он бросил на стол перед Мэгги пачку требований, заполненных почерком Кендис. – Ну? Разве это не доказательства?

Но Мэгги только отмахнулась от него.

– Скажите, Чарльз, вы лично встречались с Кендис, разговаривали с ней? – требовательно спросила она. – Выслушали вы ее версию событий?

– Ну, насколько мне известно, – дипломатично начал Чарльз, – мисс Брюин утверждает, что ее подставила одна из коллег. На почве, так сказать, личных неприязненных отношений. Но, по совести сказать, мне эта версия не кажется достаточно убедительной. – Он слегка наморщил лоб. – В конце концов, у нас здесь не Италия, где в почете кровная месть, вендетта…

– Но ведь вы совсем не знаете Кендис! – возразила Мэгги. – А я знаю ее давно и готова поручиться, что она не крала этих денег. Кендис – воровка!.. Это ж надо такое придумать!

– Ты – ее подруга, – сказал Джастин. – Вполне естественно, что ты ее защищаешь!

– Прошу прощения, – вмешалась Роксана, – но если мне не изменяет память, ты – ее бывший любовник. С тем же успехом можно сказать, что ты ей мстишь, поскольку она дала тебе отставку.

– Это правда? – спросил Чарльз и нахмурился еще сильнее. – Ты мне этого не говорил, Джастин.

– При чем тут это?! – Джастин побагровел. – Я действовал исключительно на основании фактов, и мои отношения с Кендис не имеют к этому никакого отношения.

– А я позволю себе в этом усомниться, – уверенно заявила Мэгги. – Я, например, ясно вижу, что ты действовал пристрастно и в высшей степени безответственно. Ты поверил девчонке, которая в редакции без году неделю, а Кендис, которая работает в «Лондонце» уже больше пяти лет, даже не пожелал выслушать! А ведь ты должен был хорошо знать ее и по вашим личным отношениям. Но ты почему-то не усомнился в том, что Кендис способна тиранить молодую сотрудницу. Кстати, какие у тебя доказательства, что это действительно происходило? Только слова этой девчонки, которая сбежала неизвестно куда? Что же касается этих требований… – Мэгги пренебрежительно кивнула в сторону лежащих на столе бумаг. – Ты поверил им сразу, а я уверена, что если провести самую обыкновенную почерковедческую экспертизу, то окажется, что это – подделка, к тому же не слишком искусная. Чтобы добиться своего, Хизер имитировала почерк Кендис, а ты стал ее невольным или сознательным пособником!..

Тут Мэгги выдержала небольшую паузу, давая возможность Чарльзу сориентироваться в ситуации.

– Вот что я тебе скажу, Джастин, – продолжила Мэгги. – Если кто и виноват во всем этом, то не Кендис и даже не Хизер, а ты! Именно из-за твоей безответственности и пристрастности компания может лишиться трудолюбивой, талантливой сотрудницы, которая очень много сделала для нашего журнала. А потерянное время, а подрыв корпоративного духа, а моральный ущерб?.. Все это нам еще аукнется, Джастин! Я не хочу никого пугать, но последствия этой ошибки могут быть очень серьезными, а все из-за чего? Только из-за того, что руководитель редакции не проявил достаточной зрелости и выдержки!

Некоторое время все молчали. Поглядев на Чарльза, Роксана не сдержала улыбки, он смотрел на Мэгги, широко раскрыв рот. Перехватив взгляд Роксаны, Чарльз закрыл рот, но лицо его по-прежнему выражало изумление.

– У меня есть свидетель! – воскликнул Джастин, быстро перебирая свои бумаги. – Свидетель, который может подтвердить, что Кендис жестко контролировала мисс Трелони. Ага, вот! – Он выхватил из стопки листок бумаги и с торжеством помахал им в воздухе. – Келли Джонс!

Джастин открыл дверь и, выглянув в общую комнату, позвал:

– Келли? Зайди на минутку… Келли Джонс – секретарь редакции, – вполголоса пояснил он Чарльзу. – Хизер была ее помощницей. Келли утверждает, что сама видела, как недостойно Кендис обращалась с молодой сотрудницей.

– Недостойно обращалась? – Роксана слегка приподняла брови. – О, Джастин, неужели ты настолько слеп, что не видишь даже того, что творится у тебя под носом?

– Давай сначала послушаем, что скажет Келли, – спокойно возразил Джастин. – А потом уже будем выносить суждения.

Войдя в кабинет, Келли остановилась у самого порога. Сначала она побледнела, потом покраснела и наконец уставилась в пол.

– Келли, – сказал Джастин покровительственным тоном, – я хотел поговорить с тобой о Кендис Брюин, которая, как тебе известно, была временно отстранена от работы. А также о ее отношениях с Хизер Трелони.

– А что?.. – чуть слышно прошептала Келли.

– Скажи нам, эти отношения казались тебе нормальными? Или, может быть, ты замечала какие-то разногласия, трения?

– Да… были трения, – ответила Келли после небольшой паузы.

Джастин бросил на Мэгги торжествующий взгляд.

– Ты можешь рассказать нам об этом поподробнее? – попросил он.

– Я… мне, честное словно, неловко, – пробормотала Келли, продолжая смотреть себе под ноги. – Наверное, мне следовало сразу об этом заявить, но… я не хотела неприятностей.

– Насчет этого можешь не беспокоиться, – пообещал Джастин. – Так о чем ты хотела заявить, Келли?

– Ну… – Келли немного помялась. – …Дело в том, что Хизер ненавидела Кендис. По-настоящему ненавидела! Она сама говорила мне, что у Кендис наверняка будут неприятности с компенсацией накладных расходов. Ведь в этом все дело, правда?.. – Келли подняла голову и оглядела собравшихся. – И знаете, я почти уверена, что, Хизер имеет к этому самое непосредственное отношение…

Роксана посмотрела на ошеломленное лицо Джастина и громко фыркнула, но тут же прикрыла рот ладошкой.

– Понятно… – сказал Чарльз Оллсоп и тоже взглянул на Джастина. – Похоже, в этом деле действительно необходимо разобраться. Что скажешь, Джастин?

Джастин немного помолчал.

– Я… я тоже так думаю, – запинаясь, пробормотал он. – Очевидно, произошло недоразумение. Некоторые факты оказались превратно истолкованы, и в результате… – Джастин бросил на Келли сердитый взгляд. – Если бы мисс Джонс пришла ко мне раньше…

– Нечего валить с больной головы на здоровую! – перебила Роксана. – Келли ни при чем. Это ты сел в лужу, когда отстранил Кендис от работы и назначил служебное расследование!

– Мне кажется, в данном случае действительно необходимо самое тщательное, э-э-э… расследование всех обстоятельств, – продолжал Джастин, пропустив ее обвинения мимо ушей. – Несомненно, где-то была допущена ошибка, которую необходимо исправить… – Он сглотнул. – Но сначала нужно, так сказать, провентилировать ситуацию. Вот что я предлагаю, Чарльз: как только Хизер вернется из отпуска…

– Она не вернется, – вставила Келли, и все лица сразу повернулись к ней.

– Что ты сказала? – ворчливо проговорил Джастин. Суть замечания он не уловил, но был явно недоволен тем, что ему помешали.

– Хизер не вернется, – повторила Келли. – Она уехала. В Австралию.

Некоторое время все потрясенно молчали, потом Джастин спросил:

– На… насовсем?

– Я не знаю. – Келли пожала плечами и снова покраснела. – Но сюда она не вернется – это точно. Хизер даже… преподнесла мне прощальный подарок.

– Как мило с ее стороны… – процедила Роксана сквозь зубы.

Чарльз Оллсоп недоверчиво покачал головой.

– Просто мексиканские страсти какие-то! – сказал он. – Какая невероятная, запутанная… – Не договорив, он кивнул Келли: – Спасибо, мисс Джонс, можете идти.

Как только дверь за ней закрылась, Чарльз повернулся к Мэгги.

– Я думаю, – сказал он, – в данной ситуации самым правильным было бы срочно связаться с Кендис и попросить ее как можно скорее приехать в редакцию. Если сегодня не получится, то хотя бы завтра. Вы возьмете это на себя, мисс Мэгги? Ведь вы, кажется, подруги?

– Я бы с удовольствием, но… Дело в том, что мы никак не можем ее найти. И никто не знает, куда она подевалась.

– Как это? – удивился Чарльз.

– Кендис исчезла, – объяснила Мэгги. – Она не отвечает на звонки, в том числе и на мобильный, а в ее квартире на коврике – целая гора почты. Очевидно, она не возвращалась домой уже несколько дней. Честно говоря, мы с Роксаной начинаем беспокоиться.

– Господи, этого только не хватало! – воскликнул Чарльз. – Вы не обращались в полицию?

– Нет еще, – ответила Мэгги. – Но похоже, пора это сделать.

– Ну и ну… – пробормотал Чарльз и потер пальцами виски. Он немного помолчал, потом повернулся к Джастину. – Нам с тобой нужно кое-что обсудить. Будь добр, поднимись в мой кабинет.

– Это… правильная мысль, – пробормотал Джастин, трясущимися руками нащупывая на столе свой органайзер. – Прямо сейчас?

– Именно сейчас, когда же еще, – коротко сказал Чарльз и повернулся к Мэгги и Роксане. – Надеюсь, леди, вы меня простите. Нам с Джастином нужно поговорить кое о чем.

– Конечно, – ответила за двоих Мэгги. – Лучше вы, чем мы…

– Лучше для Джастина, – мрачно уточнила Роксана. – Уж мы бы поговорили с ним по-своему!

Когда Джастин и Чарльз ушли, подруги переглянулись.

– Я чувствую себя совершенно разбитой, – пожаловалась Мэгги. – Даже с Люсией я так не устаю.

– Ничего удивительного, – кивнула Роксана. – Но ты произнесла потрясающую речь, Мэгги! Никогда в жизни не слышала ничего подобного.

– Да, кажется, я кое-чего добилась, – не без самодовольства заметила Мэгги.

– Кое-чего?! – удивилась Роксана. – Да я готова спорить на что угодно, что после твоего выступления Чарльз примет Кендис с распростертыми объятиями! – Роксана вытянула перед собой ноги и полюбовалась на блестящие мыски своих лакированных туфелек. – Я не удивлюсь, если он назначит ей прибавку к жалованью и распорядится, чтобы Келли каждый день ставила ей на стол букет свежих цветов.

Мэгги рассмеялась, потом вдруг замолчала.

– Если только мы ее найдем, – сказала она мрачно.

– Если мы ее найдем… – эхом повторила Роксана и посмотрела на Мэгги. – Кстати, насчет того, чтобы заявить в полицию… ты это серьезно?

– Не знаю. – Мэгги вздохнула. – Честно говоря, я вовсе не уверена, что в полиции сумеют нам помочь. Скорее всего, там нам скажут, чтобы со своими внутренними проблемами мы разбирались сами.

– Что же нам делать?

– Откуда я знаю? – Мэгги снова потерла лоб. – Может быть, позвонить ее матери?

– Вряд ли Кендис отправилась туда, – покачала головой Роксана. – Они друг друга не выносят.

– Значит, у нее никого нет? Никого-никогошень-ки?! – Мэгги почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. – Господи, как же ей, наверное, одиноко! Только представь себе, Рокси, все ее предали, все бросили. Даже мы!..

В этот момент дверь приоткрылась, и Мэгги оборвала себя на полуслове. В кабинет заглянула новая секретарша Джулия.

– Что случилось, дорогая? – спросила Мэгги, заметив, что Джулия взволнована.

– Простите, что побеспокоила вас, – проговорила секретарша, глядя то на Мэгги, то на Роксану, – но…

– Что – «но»? – спросила Мэгги, вытирая глаза платком.

– Там к Джастину пришли, – ответила Джулия, – а Дорин не знала точно, вдруг он на совещании.

– Увы, он действительно на совещании, – сказала Роксана, состроив скорбную мину. – Хотя лично я назвала бы это несколько иначе.

– Да, – согласилась Мэгги. – И боюсь, что экзекуция может затянуться. Во всяком случае, мы на это надеемся.

– Экзекуция? – переспросила Джулия.

– Порка, – коротко пояснила Роксана. – Или, как это еще называют, «вызов на ковер к начальству».

– А-а, понятно… – протянула Джулия. – А что мне сказать внизу?

– Как ты думаешь, – спросила Мэгги у Роксаны, – может быть, я могла бы заменить Джастина?

– По-моему, ты еще не вернулась на работу. – Роксана лениво потянулась. – Ты в отпуске по уходу за ребенком, черт побери!

– Верно, – согласилась Мэгги и украдкой вздохнула. – Но вдруг это что-нибудь очень важное!

– Любовь к работе когда-нибудь тебя погубит, – заметила Роксана. – Ничто не может быть настолько важно.

– Что ж, пожалуй, ты права. – Мэгги снова вздохнула. – И все-таки… – Она повернулась к Джулии: – А кому, собственно, понадобился Джастин? Как тебя просили доложить?

– Сейчас скажу… – Джулия заглянула в свой блокнотик. – К нему пришла какая-то Кендис Брюин. Говорит, что по важному делу. – Секретарша подняла голову. – Кажется, она когда-то здесь работала, правда?

Кендис нерешительно переминалась у столика Дорин, которая даже не предложила ей сесть, борясь с желанием сбежать и никогда больше не возвращаться. Она бы, наверное, и сбежала, если бы ноги у нее не дрожали и не подгибались. Губы Кендис пересохли, и она их то и дело облизывала. При одной мысли о предстоящей встрече с Джастином ей начинало казаться, что ее вот-вот стошнит.

В то же время Кендис продолжала ощущать в себе непреклонную решимость, которая, собственно, и удерживала ее на месте. Словно тонкий стальной стержень, она не позволяла Кендис согнуться под тяжестью волнения и страха. «Я должна сделать это, если хочу вернуться на работу! – снова и снова повторяла она про себя. – Если сейчас я струшу, то – все. Я уже никогда не буду себя уважать!»

Утром Кендис проснулась, чувствуя во всем теле небывалую легкость. Казалось, еще немного – и она без малейших усилий со своей стороны воспарит над кроватью. Некоторое время она молча разглядывала потолок, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях и понять, что же случилось, что за тяжесть свалилась с ее души.

А потом Кендис осенило. Она больше не чувствовала себя виноватой, словно кто-то невидимый простил ей грехи, исцелил от тяжкой болезни. И это касалось не только Хизер. Кендис больше не испытывала гнета вины, которая преследовала ее годами. Впервые за десять лет она чувствовала, что может выпрямиться, развернуть согбенные плечи и, не пряча взгляда, идти по жизни с гордо поднятой головой, наслаждаясь вновь обретенной свободой. Нет, Кендис не забыла о том, что совершил ее отец, но она больше не считала виноватой себя.

Это открытие поразило ее. Чтобы убедиться, что ей не почудилось, Кендис намеренно испытала себя, вызвав в памяти образ Хизер. Она ожидала, что чувства вины, унижения и стыда нахлынут на нее вновь, но ничего не произошло. Даже бессильный гнев, который она испытывала всегда, когда вспоминала о поступке отца, не дал о себе знать. А ведь Кендис была уверена – это чувство вошло в ее плоть и кровь как многолетняя привычка, инстинкт, безусловный рефлекс. Но сегодня утром ничто не нарушило ее безмятежности. В душе было чисто-чисто, как в только что прибранной комнате, в распахнутые окна которой врываются свежий воздух и солнечный свет.

Кендис долго лежала, удивляясь своему чудесному преображению. Теперь, когда ничто не застилало ей глаза, она могла трезво взглянуть на свои отношения с Хизер, увидеть их такими, какими они были на самом деле, а не какими представлялись ее задавленному стыдом разуму. Наконец-то Кендис стало ясно, что она ничего не должна Хизер. Ровным счетом ничего!

Эд, лежавший рядом, проснулся и зевнул.

– Доброе утро… – сонно пробормотал он и, приподнявшись на локте, наклонился к Кендис, чтобы поцеловать ее.

– Я хочу вернуться на работу, – спокойно сказала Кендис, продолжая глядеть в потолок. – И я не желаю дожидаться конца их служебного расследования: ведь я ни в чем не виновата. Я должна вернуть себе то, что потеряла, Эд!

– Вот и хорошо, – сказал он, целуя Кендис в ухо. – В таком случае, мы сейчас же едем в Лондон!

Они позавтракали почти в полном молчании, словно боясь, что пустые разговоры могут повлиять на решимость Кендис. Всю дорогу до Лондона она сидела в напряженной позе, почти не касаясь спинки сиденья, и смотрела вперед, но дороги почти не видела: все ее мысли были заняты предстоящим разговором.

Эд завез Кендис домой, где она быстро переоделась, а потом доставил к издательству. Кендис хватило смелости войти в приемную и потребовать встречи с Джастином, но тут решимость и отвага оставили ее. И вот теперь, стоя у конторки и морщась под любопытным взглядом Дорин, Кендис лихорадочно обдумывала, что же, собственно, она скажет Джастину.

Неожиданно Кендис почувствовала себя бесконечно уязвимой; ей казалось, что столкновение с Джастином может снова нарушить ее хрупкое душевное равновесие. Ясность мысли, которую она испытывала еще утром, тоже оставила ее, и Кендис едва не заплакала от унижения.

Что, если Джастин не пожелает ее выслушать? Что, если снова назовет ее воровкой? А вдруг он вызовет охрану и прикажет вывести ее из здания?.. По дороге в Лондон Кендис тщательно обдумала все, что она должна сказать Джастину, но сейчас собственные доводы казались ей неубедительными и наивными. Нет, он не станет даже слушать ее детский лепет. Он просто прикажет ей отправляться домой и ждать окончания расследования…

При мысли об этом кровь отхлынула от лица Кендис, а в горле застрял тугой комок.

На столе Дорин зазвонил телефон. Она сняла трубку, молча выслушала, что ей сказали, и подняла глаза на Кэндис.

– Как я и думала, Джастин сейчас на совещании у руководства.

– Вот как? – переспросила Кендис, и собственный голос показался ей незнакомым, чужим. – Понятно… – пробормотала она, судорожно сглотнув.

– Но тебя просили не уходить, – холодно добавила Дорин. – Сейчас к тебе спустятся…

– Кто?.. То есть я хотела сказать – зачем? – удивилась Кендис, но Дорин только подняла брови.

Кендис снова оперлась о конторку, чувствуя, что ее лоб покрылся испариной. Что, если ей хотят предъявить официальное обвинение? Или даже передать полиции? Интересно, что наговорил Джастин Чарльзу Оллсопу? Кем ее считает Чарльз – просто недобросовестной сотрудницей или злоумышленницей, которая годами обкрадывала фирму?..

Дыхание Кендис сделалось неглубоким и частым, губы задрожали. «Напрасно я сюда явилась! – пронеслось у нее в голове. – Сидеть бы мне дома и не высовываться, но нет – захотелось побороться за правду! И вот что из этого вышло: я своими руками надела себе на шею петлю».

В дальнем конце вестибюля остановился лифт – кто-то спустился на первый этаж. Глубоко вздохнув, Кэндис приготовилась к худшему, к самому страшному. Но вот лифт отворился – и Кендис оцепенела от неожиданности и удивления. Этого просто не могло быть! Не могло!.. Она даже протерла глаза, но видение не исчезало. Через приемную к ней быстро шагала Мэгги, за ней, стуча каблучками, торопилась Роксана. Обе выглядели обеспокоенными, взволнованными, и Кендис тоже невольно напряглась.

Мэгги и Роксана остановились перед ней, и некоторое время все трое смущенно молчали. Потом Кендис прошептала:

– Это и в самом деле вы?..

– По-моему, да, – кивнула Роксана. – А как тебе кажется, Мэг?

Кендис глядела на лица подруг с тревогой. Она была уверена, что они все еще сердятся на нее. Они не простили ее и не простят. Никогда…

– О боже, я… Мне очень жаль, девочки! – Слезы покатились по щекам Кендис. – Простите меня, если можете, я была не права. Мне следовало послушаться вас, но я… – Она судорожно сглотнула. – Понимаете, Хизер… Она была…

– Не плачь, Кендис, все в порядке, – мягко сказала Мэгги. – Хизер больше нет, она исчезла. Испарилась!..

– А мы снова вместе, – добавила Роксана, отворачиваясь, чтобы никто не видел в ее глазах слез. – Снова вместе…

Глава 21

Белая могильная плита на пригородном кладбище была совсем неприметной, почти ничем не отличаясь от сотен и сотен соседних захоронений. Она была разве что менее ухоженной, чем ее благополучные соседи: мрамор потрескался и покрылся пылью, а позолоченные буквы облезли и потускнели, но высеченная на камне надпись никуда не исчезла. Именно надпись отличала эту могилу от всех остальных, странным образом одухотворяя холодный мрамор, который иначе был бы просто камнем, выкопанным в каком-то далеком карьере и брошенным на землю среди травы.

Кендис долго смотрела на высеченные на мраморе буквы. Этого имени она стыдилась всю свою взрослую жизнь. Один звук его пугал ее настолько, что одно время она даже хотела переменить фамилию, но так и не собралась, а теперь ей казалось, что это даже к лучшему.

Судорожно сжимая в руке букет, Кендис подошла к отцовской могиле ближе. Она не была здесь несколько лет. И судя по тому, как сильно заросла травой плита, ее мать тоже приезжала сюда в последний раз очень-очень давно. Позор и гнев, огнем сжигавшие их сердца, никак не желали остывать, и в конце концов они фактически отреклись и от самого Гордона, и от его памяти. И мать, и дочь слишком хотели поскорее забыть прошлое и потому смотрели только вперед, в будущее, стараясь ни о чем не вспоминать.

Но теперь, глядя на зеленоватые прожилки мха, пробивавшегося сквозь трещины старой мраморной плиты, Кендис испытывала почти физическое облегчение. Ей казалось, что за последние несколько недель она наконец избавилась от ответственности за давние грехи, переложив вину на того, кто был действительно виноват, и теперь могла вздохнуть свободно.

Удивительно, но вместе с этим освобождением к ней вдруг пришли прощение и любовь. Да, Гордон Брюин совершил преступление, но ведь у него были и другие качества, о которых она просто не позволяла себе помнить. Ее отец был остроумным, веселым, ласковым человеком, и люди чувствовали себя с ним непринужденно и легко. Он был жизнерадостным, импульсивным, щедрым, умел радоваться жизни и всему тому, что было в ней хорошего.

«Да, – подумала Кендис, – Гордон Брюин причинил людям много зла, много боли и страданий, но вместе с тем он дарил окружающим радость». Как ни парадоксально, но это действительно было так. Где бы он ни появлялся, вместе с ним в комнату как будто входили свет, радость, веселье. А еще он подарил своей дочери удивительное, волшебное детство. На протяжении всех восемнадцати лет – до самой его смерти – Кендис чувствовала себя окруженной заботой, любовью и была счастлива. Целых восемнадцать лет счастья – разве это пустяк? Нет, ее отец не был злым человеком. Просто у него были свои слабости, недостатки, но у кого их нет? Веселый, щедрый, любящий – и вместе с тем бесчестный, алчный, безжалостный: на каких весах можно взвесить эти его качества?..

И, глядя на высеченные на камне буквы, Кендис вдруг почувствовала, как ее душа наполняется нерассуждающей, детской любовью к отцу.

Наклонившись, она положила на мрамор цветы – крупные красные гвоздики – и выдернула несколько кустиков подорожника, выросших у самой плиты. Еще несколько минут Кендис неподвижно стояла над могилой, молча склонив голову, потом круто развернулась и зашагала по едва заметной в траве дорожке к кладбищенским воротам, где ее ждал Эд.

– А где же вторая крестная мать? – с тревогой спросила Пэдди, подходя к Мэгги в шелесте и шорохе голубого крепового платья. – Почему ее до сих пор нет? Надеюсь, она не опоздает?

– Я уверена, Кендис уже едет, – спокойно ответила Мэгги, застегивая последнюю пуговичку на крестильной рубашечке Люсии и беря девочку на руки. – Ну, что скажешь?

– О, Мэгги, она похожа на маленького ангелочка! Иди ко мне, моя маленькая!

– В самом деле – неплохо, – согласилась Мэгги, передавая дочку свекрови, и поправила пышную кружевную отделку на рубашке. – Эй, Рокси, иди сюда, взгляни на свою крестницу!

– Ну-ка, ну-ка посмотрим… – проговорила Роксана, вплывая в комнату. На ней был приталенный черный с белым костюм и широкополая шляпа со страусовым пером. – Очень мило, – вынесла она свой вердикт, критически осмотрев девочку. – Нет, в самом деле очень-очень неплохо, хотя чепчик мне не нравится. Не слишком ли много лент и бантиков?

Мэгги многозначительно кашлянула:

– Пэдди была настолько любезна, что сшила и украсила этот чепчик своими руками. Ведь он должен подходить к рубашке, а в магазинах никогда не найдешь того, что нужно. Кроме того, я… мне очень нравятся ленточки и бантики.

– Все мои мальчики крестились в этой рубашке! – с гордостью вставила Пэдди.

– Гм-м… – протянула Роксана, с новым интересом разглядывая рубашку. – Что ж, это многое объясняет… Она выразительно посмотрела на Мэгги, и та вдруг рассмеялась беззаботно и весело.

– Как ты думаешь, Пэдди, из ресторана привезут салфетки, или нам нужно было купить свои? – спросила она.

– Честно говоря, не знаю, – ответила Пэдди, передавая Мэгги девочку. – Но если хочешь, я им позвоню и все выясню.

– Если тебя не затруднит…

Когда Пэдди ушла, Мэгги положила Люсию на коврик с игрушками и присела к туалетному столику. Роксана, придвинув к зеркалу обитую кожей скамеечку, уселась рядом. Некоторое время она молча наблюдала, как Мэгги накладывает тени и красит тушью ресницы, поминутно проверяя, что у нее получается.

– Приятно видеть, что ты не жалеешь времени на макияж, – заметила наконец Роксана.

– Как же иначе? – откликнулась Мэгги и потянулась к коробочке с румянами. – Мы, молодые матери, никогда не выходим из дома, если не просидим перед зеркалом час или полтора!

– Погоди-ка… – Роксана взяла со столика карандаш для губ. – Давай я сделаю как надо.

Мэгги повернулась к ней, и Роксана аккуратно обвела ее губы теплым фиолетовым цветом. Закончив, она критически оглядела свою работу и потянулась за помадой и растушевкой.

– Послушай, что я хочу тебе сказать, Люсия, – сказала она, ловко орудуя кисточкой. – Твоей маме иногда нужно навести марафет, так что будь добра – не пищи в это время и не капризничай. Когда ты немного подрастешь, ты сама поймешь, как это важно, а пока прими мои слова на веру. – Роксана закончила работу и вручила Мэгги салфетку. – Промокни.

Мэгги осторожно прижала салфетку к губам, потом повернулась к зеркалу.

– Мне будет не хватать тебя, Рокси, – проговорила она. – Честное слово! – Она резко выдохнула воздух и покачала головой. – Ведь Кипр – это такая даль! Ну почему это не может быть хотя бы остров Уайт?

Роксана рассмеялась.

– А как прикажешь мне там загорать? В джинсах и свитере?

– Но на Кипре… Я просто не представляю, как ты будешь там жить! Загорать – это, конечно, хорошо, но жить… – Обе надолго замолчали, потом Мэгги сказала неохотно: – Впрочем, на Кипре тебе будет, пожалуй, лучше.

– Я буду приезжать в Лондон каждый месяц, а может быть, и чаще, – успокоила ее Роксана. – Честное слово, Мэг! Ты и не заметишь, что меня нет. И, кроме того, я не отказываюсь от своих слов. Если тебе будет трудно, тоскливо или если, не дай бог, какие-то неприятности – только позвони мне. И я прилечу, приплыву, в конце концов просто приду пешком!

– Пешком? – Мэгги недоверчиво засмеялась. – Это с Кипра-то?..

– А как же? – удивилась Роксана. – Разве может быть что-то невозможное, если речь идет о родных людях?

Свернув на подъездную дорожку, ведущую к «Солнечным соснам», Эд даже присвистнул от удивления.

– Ты говоришь – этот дом Мэгги хочет продать? Интересно знать, чем он ей не угодил?

– Мэгги решила вернуться в Лондон, – объяснила Кендис. – Они с Джайлсом будут жить в доме Ральфа. То есть, в Роксанином… Ну, в общем, ты понял. – Она бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида. – Как я выгляжу? Нормально?

– Ты выглядишь прекрасно! – ответил Эд, даже не повернув головы.

– Может быть, все-таки нужно было надеть шляпку? – Кендис снова посмотрела на себя. – Ненавижу шляпы – в них у меня ужасно глупый вид.

– Никто не надевает шляп на крестины, – заметил Эд.

– Нет, надевает, – возразила Кендис, а когда Эд остановил машину, у нее вырвался горестный крик. – Смотри, Роксана! И она в шляпке! Ну вот, так я и знала…

– Не нужна тебе никакая шляпа. – Эд наклонился к ней и поцеловал в щеку. – Ты похожа на херувимчика. На очаровательного, маленького херувимчика…

– Я не хочу походить на херувимчика! Я должна выглядеть как крестная мать!

– На крестную мать ты тоже похожа. – Эд вышел из машины и придержал для Кендис дверцу. – Идем, мне хочется поскорее познакомиться с твоими подругами. – И они двинулись к дому по засыпанной гравием дорожке.

Роксана ждала их у самого крыльца. Улыбнувшись Кендис, она перевела взгляд на Эда и прищурилась.

– Боже мой, – пробормотал он вполголоса, – у нее взгляд, как рентген, от него ничто не скроется!

– Не говори глупости, – шепотом откликнулась Кендис. – Она уже любит тебя… по моим рассказам. – Она шагнула вперед и обняла Роксану. – Привет, Рокси! Ты прекрасно выглядишь!

– Ты тоже выглядишь замечательно, – ответила Роксана и пристально посмотрела на нее. – Лучше, чем когда-либо. Я, во всяком случае, не помню, чтобы ты так сияла!

– Я… я действительно очень счастлива, – смущенно пробормотала Кендис и оглянулась на Эда. – Познакомься, Рокси, это…

– Я уже догадалась, – перебила подруга. – Судя по всему, это тот самый Эд, который повадился пить твой кофе на дармовщинку. – Глаза ее опасно сверкнули. – Здравствуй, Эд.

– Здравствуй, Роксана, – ответил он беспечно. – Рад познакомиться. У тебя очаровательная шляпка!

Роксана слегка наклонила голову и снисходительно улыбнулась:

– Признаться, я думала, ты выглядишь… гм-м… более эффектно.

– Это просто первое впечатление. Обманчивое первое впечатление… На самом деле я на диво хорош во всех отношениях, – преспокойно ответил Эд. – Для тех, кто понимает, конечно.

Последовала короткая пауза, во время которой Кендис с тревогой переводила взгляд с Роксаны на Эда и обратно. Наконец Роксана улыбнулась.

– Что ж, по-моему, он нам подойдет, – заявила она. – Поздравляю, Кен.

– Эй, крестные матери! – донесся из распахнутого окна голос Мэгги. – Хватит любезничать! Идите сюда – я должна зачитать вам список ваших обязанностей.

– Разве у нас есть обязанности? – удивилась Роксана, беря Кендис под руку. – Я думала, мы должны только красоваться в новых нарядах да следить, правильно ли расставлены приборы на столе.

– И не забывать про дни рождения, – добавила Кендис.

– И время от времени взмахивать нашими волшебными палочками, – засмеялась Роксана. – Я не сомневаюсь, что Люсия Дрейкфорд обязательно попадет на свой первый бал во дворце, а наша задача – обеспечить ее туфельками «Прадо» и шелковым бельем.

Несмотря на необычную даже для середины лета жару, в церкви царила прохлада, и Люсия была до глубины души возмущена, когда ее без всякого предупреждения окропили водой. Когда церемония была окончена, Кендис, Роксана и крестный отец – старый университетский приятель Джайлса – по очереди позировали на церковном крыльце с Люсией на руках.

– Мне кажется, это небезопасно, – пробормотала Роксана, не переставая улыбаться в аппарат. – Что, если мы уроним девочку?

– Не уроним, – беспечно отозвалась Кендис. – Кроме того, младенцы не разбиваются – они скачут, как мячики.

– Уж не знаю, где ты это вычитала, – проговорила Роксана зловещим театральным шепотом. – Но вдруг в этого младенца забыли вставить все необходимые пружинки? – Она посмотрела на крошечное личико Люсии и с нежностью провела пальцем по ее щеке. – Не забывай меня, маленькая, – прошептала она так тихо, что даже Кендис ее не услышала. – Никогда не забывай!

– Ну ладно, хватит фотографироваться, – решила наконец Мэгги и повернулась к гостям, собравшимся на дорожке перед церковью. – Сейчас все едем домой! – громко объявила она. – Пока еда не остыла, а шампанское не согрелось.

– Так чего же мы здесь торчим? – возмутилась Роксана. – Едем скорей!

На лужайке перед «Солнечными соснами», где Мэгги так и не успела посадить ни одной сосны, был накрыт длинный стол, который буквально ломился от изысканных закусок. Две девушки из ближайшей деревни разносили шампанское и канапе. Из повешенных на деревья колонок доносились увертюры Моцарта.

Взяв со стола по бокалу шампанского и по бутерброду с ветчиной, Кендис и Роксана отошли в сторонку, подальше от шумной и веселой толпы гостей.

– Отличное вино, – заметила Кендис, подставляя лицо жаркому летнему солнцу. Счастье переполняло ее, и ей просто не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. – Как все здорово! – воскликнула она наконец. – Просто превосходно, Рокси, правда?

– Еще не все, – строго сказала Роксана. – Осталось одно очень важное дело. Эй, Мэгги, подойди, пожалуйста, на минутку к нам! – окликнула она подругу. – И захвати Люсию.

Кендис удивленно уставилась на нее, а Роксана движением фокусника извлекла из сумочки сувенирную бутылочку бренди и вылила ее содержимое в бокал, затем бросила туда же кусочек сахара.

– Коктейль «Шампань»! – объявила она, пробуя смесь на вкус. – Превосходная штука!

– Что, девочки? – спросила Мэгги, подходя к ним с Люсией на руках. И мать, и дочь раскраснелись и выглядели совершенно счастливыми. – У вас все в порядке? Ну, скажите же, как вам понравилось? Правда, Люсия молодец?

– Люсия просто ангел, – ответила Кендис, потрепав девочку по щечке. – Не волнуйся, Мэг, все отлично.

– Но это еще не все, – добавила Роксана. – Мы забыли провести еще один обряд, самый важный… Иди сюда, Люсия, – как-то необычно мягко сказала она.

Остолбенев от изумления, Мэгги и Кендис смотрели, как Роксана, обмакнув палец в коктейль, осторожно помазала им лобик девочки.

– Добро пожаловать в наш коктейль-клуб, Люсия Сара Хелен Дрейкфорд! – торжественно сказала она.

Несколько секунд все молчали, потом Мэгги несколько раз моргнула, словно прогоняя слезы, и кивнула головой. Переглянувшись, все трое весело рассмеялись.

Праздник был в самом разгаре, Кендис, Мэгги и Роксана чувствовали себя так, словно сегодня все они родились заново.

Примечания

1

Баренбойм, Даниель – израильский пианист и режиссер, с раннего детства выступал, как исполнитель-вундеркинд. (Здесь и далее – прим. пер.)

(обратно)

2

30 акров – примерно 12,1 гектара.

(обратно)

3

«Пина-колада» – коктейль из рома, ананасового сока и кокосового молока.

(обратно)

4

Дарт Вейдер – космический злодей, герой знаменитого сериала «Звездные Войны».

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 . . . . .

Реклама на сайте