«Нас не разлучить»

Лора Эллиот Нас не разлучить

1

Лифт медленно остановился, и его двери беззвучно раскрылись. Памела Джордан вышла в роскошное фойе отеля «Редженси», бегло осмотрелась и внезапно застыла от ужаса.

Теплая, довольная улыбка соскользнула с ее губ, лицо мертвенно побледнело. Блестящие изумрудные глаза потускнели и потемнели, а бледные щеки стали совсем белыми на фоне каштановых волос, окаймляющих овальное лицо.

Господи, только не это! — подумала она.

Пусть это будет иллюзией, фантазией, игрой света! Пусть то, что она увидела, окажется причудой ее ума, но ни в коем случае не реальностью!

Судьба не может быть такой жестокой. Она не может подстроить ей встречу с мужчиной, видеть которого она желала меньше всего на свете. Особенно сейчас, когда в ее жизни все так замечательно устроилось. Сейчас, когда покой и счастье казались так близко, что стоит протянуть руку и можно прикоснуться к ним.

Часто моргая, Памела пыталась разогнать туман перед глазами и заставить себя еще раз взглянуть на фигуру высокого, темноволосого мужчины, стоящего у стойки администратора. Ей стоило немалых усилий удержать на нем взгляд, не позволить глазам отвлечься.

Черт побери, она наверняка ошиблась. Это другой человек, который просто чем-то похож на него. Нет, судьба не может быть настолько безжалостной!

Но удача, похоже, не улыбалась ей сегодня. И второй, и третий взгляд лишь подтвердили, что мужчина, берущий ключ из рук девушки за стойкой, не кто иной, как Даниэл Грант, негодяй, который около четырех лет назад перевернул ее жизнь с ног на голову и спокойно ушел, оставив ее на груде обломков.

— Нет ли для меня писем?

Проклятье. Если у Памелы оставалось еще хоть малейшее сомнение, то глубокий, хрипловатый голос вмиг уничтожил его. Этот голос забыть невозможно. Невозможно стереть из памяти тот соблазнительный шепот в ночи, те нежные, предательские, лживые, дурманящие слова, которые произносились этим голосом…

— К сожалению, для вас ничего нет, мистер Грант.

А голосок этой милочки за стойкой, похоже, дрогнул, с циничной усмешкой подумала Памела. И сердечко небось затрепыхалось, как испуганная птичка в клетке. Она, бедняжка, и не подозревает, на что способна эта сияющая улыбка Даниэла Гранта. Эта проклятая улыбка за пять секунд покоряла сердца впечатлительных женщин. И они просто ложились под ноги этого негодяя, готовые отдать ему и тело, и душу.

Так же было и с тобой когда-то, горько упрекнула она себя. Ты была такой же доверчивой, влюбчивой глупышкой. Ты впустила его в свое сердце. И в свою постель. Позволила ему делать с тобой все, что он хотел…

Но это было и прошло!

Памела сделала сверхчеловеческое усилие, чтобы взять себя в руки. Что бы там ни было, а пора уносить отсюда ноги, как говорится, от греха подальше, пока Даниэл не заметил ее. Он как раз в этот момент повернулся, направляясь за носильщиком к лифту.

Паника и гнев боролись друг с другом в душе Памелы. Ее сердце бешено и сбивчиво колотилось. Щеки зарделись, дыхание стало прерывистым и неестественным.

А что, если он увидит ее?! Ради бога, только не это! Меньше всего ей нужна сейчас сцена в общественном месте. Памела принялась судорожно искать способ защититься, спрятать лицо.

На счастье, в ее руках была стопка бумаг. Молчаливо вознося благодарственную молитву всем тем бесконечным спискам, которые сегодня утром составила ее мать, Памела отвернулась, склонила над ними голову и принялась водить сверху вниз карандашом, делая вид, что проверяет их.

Остро, словно кошка, она почуяла тот момент, когда Даниэл прошел мимо нее. Запах дорогого, хорошо знакомого ей лосьона, его характерный смешок, прозвучавший в ответ на слова носильщика, твердая поступь шикарных кожаных туфель по плитке.

Но глубже, где-то на уровне инстинкта, его близость вызвала в ней хорошо знакомую дрожь, от которой крошечные волоски на шее стали дыбом. Мгновенная неприязнь, необъяснимо и шокирующе смешанная с физическим влечением, словно удар в низ живота, заставили ее оцепенеть. Она стояла, как окаменевшая, до тех пор, пока звук тихо закрывающейся двери лифта не дал ей понять, что он уехал. Слава богу! Памела с облегчением вздохнула, и ее плечи осели, избавляясь от напряжения. Она повернулась к двери. Черт, почему она задержалась здесь так долго? Если завтра ее матери взбредет в голову, что нужно сделать еще какие-то дела, пусть она занимается ими сама.

— Мисс Джордан! — послышался громкий голос. — Минуточку!

Памела остановилась. Это была Пола Барфут — администратор отеля. Высокая, элегантная женщина лет пятидесяти, одетая в строгий костюм. За последние несколько недель проблемы и желания семьи Джордан стали для Полы почти личными.

— Я рада, что поймала вас! Надеюсь, вам удалось управиться сегодня со всеми делами. Или нужна моя помощь?

— Нет, спасибо. Все замечательно, — заверила ее Памела. — Зал для церемонии будет выглядеть чудесно, и меню, которое вы предложили, просто идеально.

— Значит, к воскресенью все готово?

— Почти. Кстати, есть кое-что, что я хотела бы с вами обсудить. Моя мать снова решила поменять места гостей. У вас найдется пара минут, чтобы уточнить эти мелочи?

— Я к вашим услугам. Как насчет чашки горячего кофе, пока мы беседуем? Сара… — обратилась она к девушке за стойкой. — Два кофе, пожалуйста. Попроси подать его в оранжерею. Пойдемте, мисс Джордан.

Повернувшись к огромной оранжерее в викторианском стиле, Памела внезапно почувствовала странный холод в позвоночнике, который словно предупреждал ее о том, что не все так хорошо, как ей кажется. Она резко повернула голову в сторону лифта, туда, где в последний раз видела Даниэла Гранта.

Проклятие! Он все еще был там! Звук закрывающейся дверей лифта усыпил ее бдительность, внушил ложное чувство безопасности.

Но, возможно, она зря так волнуется. Он мог не расслышать, как Пола выкрикнула ее имя.

— Мисс Джордан! — снова позвала администратор отеля, удивляясь, почему она задерживается.

Но Памела не могла оторвать глаз от мужчины у лифта. Мужчины, который стоял теперь совершенно неподвижно, повернув голову в ее сторону. Его темно-синие глаза смотрели внимательно, но в них не было ни малейшего оттенка чувств. Его застывшая поза напоминала позу голодного хищника, который чует, что его добыча совсем рядом, и только выжидает лучшего момента, чтобы наброситься на нее.

Постепенно его жестокие глаза сузились, и холодный, оценивающий взгляд волной окатил Памелу от кончиков волос до кончиков пальцев. Она почувствовала, как в ее жилах стынет кровь.

Он коротко и сдержанно кивнул ей, выражая запоздалое приветствие, но это не помогло Памеле успокоиться. Скорее, наоборот, этот жест только сильнее взбудоражил ее расшатавшиеся нервы, потому что был слишком запоздалым для знака вежливости и слишком безразличным для проявления дружественности. Ей казалось, что бессловесная ненависть, пульсирующая в тишине фойе, способна была охватить всех, кто находится вокруг, барабаня в их виски, побуждая закрыть лицо руками…

— Мисс Джордан? — снова позвала Пола, и интонация ее голоса заставила Памелу осознать, что поза, в которой она застыла, производит абсолютно противоположный эффект тому, на который она надеялась.

Она хотела стать незаметной, но вместо этого привлекла к себе внимание всех, кто находился в фойе. Теперь десятки глаз были свидетелями встречи Памелы Джордан с Даниэлом Грантом после долгой разлуки. И если нравы маленького городка не изменились, то это событие уже через пару часов станет предметом горячих обсуждений за каждым обеденным столом.

— Мисс Джордан?

— Ах, простите меня, Пола.

Памела заставила себя повернуться спиной к Даниэлу и скривить рот в улыбке, глядя в лицо Полы. К счастью, Пола появилась здесь совсем недавно и ничего не знала ни о родовой вражде между Джорданами и Грантами, ни о том, что произошло между Памелой и Даниэлом.

— С удовольствием выпью чашечку кофе, — рассеянно ответила она, следуя за Полой в оранжерею.

Проклятье. Даже не видя его, она чувствовала на себе его взгляд. Этот взгляд словно лазер жег ей спину, и она почти поверила, что след от него останется там на всю жизнь.

К великому ужасу Памелы, прошедшие четыре года не смогли изгладить впечатления, которое оставил в ее душе Даниэл Грант. Она так надеялась, что время сотрет и ослабит память, оставшуюся после него! Увы, Памела должна была с горечью признать, что этого не произошло. Даже глубоко укоренившаяся, жгучая ненависть к нему не смогла подавить волнения и дрожи при виде его сильного тела, каждый мускул которого был таким же точеным и упругим, как в те времена, когда он был в отличной спортивной форме.

— Неудивительно, что вы засмотрелись на нашего знаменитого гостя, — сказала Пола Барфут, когда они усаживались в удобные кресла. — Эх, была бы я лет на двадцать моложе, я бы сама не устояла перед красавчиком Даниэлом Грантом.

— А что он здесь делает? — как бы невзначай спросила Памела. Ей стоило немалых усилий сохранять непринужденность тона и внешнее спокойствие.

Казалось бы, его новый статус бизнесмена-миллионера должен был удерживать его подальше от маленького городка, в котором они оба выросли. В прошлом он только рад был стряхнуть со своих ботинок пыль Гринфорда.

— А вы разве не слышали? Конечно, откуда… Ведь вы теперь не живете в наших краях. Грант открывает огромный магазин в торговом центре города, и поскольку Гринфорд — город, в котором он родился, он решил лично присутствовать на открытии. Ох, и шуму здесь будет: навалят журналисты, фоторепортеры… Ведь не каждый день в нашу унылую провинцию заглядывает лучший теннисист страны.

— Но ведь он уже много лет не играет в теннис, — заметила Памела, вспомнив, что Даниэл оставил игру после того, как упал и сломал ногу.

— И очень жаль, — вздохнула Пола. — Уверена, что не я одна сидела перед телевизором и смотрела чемпионат по теннису только ради того, чтобы полюбоваться на Даниэла, бегающего по площадке в шортах. Ах, эти его потрясающие рельефные бедра! Но теперь он играет в другие игры, и надо заметить, не менее успешно. Если не более.

Даниэл Грант очень удачно вложил свои призовые деньги, когда был лучшим теннисистом страны. И за четыре года, после того как он оставил теннис, его прибыль возросла более чем вдвое, благодаря тонкому чутью бизнесмена и крупным вкладам. Теперь ему принадлежала целая сеть магазинов спортивной одежды по всей стране, и это была только часть его процветающей и прибыльной империи.

— Что ж, а теперь давайте перейдем к проблемам с размещением гостей, — добавила Пола, возвращаясь к главной теме их разговора. — Понимаю, как вам хочется, чтобы в воскресенье все было идеально. Свадьба должна быть в точности такой, какой невеста видит ее в своих мечтах.

— Простите за беспокойство, дамы…

Глубокий мужской голос привел Памелу в оцепенение. Этот знакомый, обжигающий, обнажающий каждый нерв голос Даниэла Гранта… Памела выпрямилась, вцепившись в ручки кресла, с невероятным усилием подняла ресницы и посмотрела в полуночную синеву его глаз.

— Возможно, одна из вас обронила это? — Даниэл держал в руке маленький черный кошелек. — Я нашел его в фойе.

Памела отлично знала, что это не ее кошелек, но все же принялась рыться в сумочке. Только бы не смотреть на него. Может, за эти несколько секунд ей удастся перевести дыхание и унять яростное сердцебиение.

— Не мой, — резко ответила она.

— И не мой, — последовал более мягкий ответ Полы. — Думаю, что его стоит закрыть в сейфе администратора. Пусть полежит там, пока не объявится его владелица. — Она взяла из рук Даниэла кошелек и встала. — Надеюсь, вы оба простите меня, если я покину вас на несколько минут?

— Я не позволю мисс Джордан скучать в ваше отсутствие, — с подчеркнутой вежливостью заверил Даниэл.

— О, так вы знакомы! — Пола была явно удивлена.

— Мы несколько лет ходили в одну школу, — поспешно сообщила Памела.

— И не только это, — вставил Даниэл, явно намереваясь поддеть ее. — Но мы не виделись довольно долго. Сколько, Памела? Три, четыре года?

— Что ж, тогда вам есть что вспомнить. Приятной беседы.

Пола была уверена, что поступает тактично, оставляя их наедине. Но Памела так не думала. Глядя вслед уходящей Поле, она с досадой закусила губу.

— Итак, как ты смотришь на это предложение, Цыпленок Мел? — В голосе Даниэла слышалась тонкая издевка, в глазах плясали опасные огоньки. — Надеюсь, ты не против поговорить о прошлом? Вспомнить кое-что?

Памела уничтожающе взглянула на него.

— Ты знаешь, что я хотела бы этого меньше всего на свете. — Она откинулась на спинку кресла, надеясь, что выглядит равнодушной и холодной.

Но, к сожалению, ни холод ее тона, ни вспышка гнева в глазах не урезонили Даниэла. Он спокойно опустился в кресло напротив нее, удобно устроился в нем, всем своим видом давая ей понять, что собирается вести с ней продолжительную беседу.

Глядя на него, сидящего так близко, Памела не могла не заметить, как за годы изменилась его внешность. Несколько новых, похожих на лучики, морщинок появилось вокруг его колдовских глаз и у идеально очерченного рта, благодаря чему на его лице не осталось и следа от былого мальчишества.

Впрочем, время было милостиво к нему. Вернее, было над ним не властно. Длинный, прямой нос и надменный подбородок навсегда останутся такими же, будь ему двадцать восемь или восемьдесят два. Так же, как эти ошеломляющие, полуночного цвета глаза, окаймленные длинными черными ресницами, и чувственный изгиб рта. Его черты были в точности такими же, какими были двенадцать лет назад, когда она впервые встретила его.

И только тонкий, едва заметный серебристый шрам, которого раньше не было, пересекал теперь черную дугу одной из его бровей. Но Памела не позволила себе поинтересоваться, откуда он взялся. Она ровным счетом ничего не хотела знать о том периоде его жизни, который наступил после того, как он ушел от нее, оставив одинокой и опустошенной.

— Уходи! — гневно прошипела она, вцепившись пальцами в ручку кофейной чашки, с трудом сдерживая побуждение выплеснуть ее содержимое в это красивое лицо и смыть с него едкую усмешку.

Подобные мысли никогда раньше не приходили ей в голову. Никогда раньше ею не овладевала эта примитивная, слепая, безудержная ярость, которая теперь бурлила в ее жилах. И она видела такую же ярость в глазах Даниэла: в морских глубинах мерцали дикие желтые языки пламени.

Подобно электромагнитной буре, подавленный гнев охватывал их обоих. Он выбивал Памелу из ее обычного состояния спокойствия и самообладания и уносил в неизвестные, непознанные области. После того как она многие годы подавляла свои чувства, притворялась, что исцелилась от боли и забыла незабываемое, это первобытное, неуправляемое чувство гнева дарило ей теперь необыкновенное освобождение.

— Оставь меня в покое или…

Или что, Памела Джордан? Ты позовешь администратора и попросишь, чтобы меня вышвырнули из отеля? Не думаю. Я давно перерос того молодого грубияна, который был не достоин целовать следы твоих стоп. Подозреваю, что, скорее, тебя попросят оставить отель и не беспокоить важных гостей.

Памела неохотно вынуждена была признать его правоту. Сдержанное волнение в голосе Полы и ее особая учтивость в обращении с Даниэлом Грантом говорили сами за себя. Памела обмякла, безвольная и беспомощная, как проколотый воздушный шарик.

— К тому же я не заметил, чтобы братцы Джордан скрывались в засаде где-нибудь неподалеку, готовые в любой момент броситься тебе на помощь.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы мои братья защищали меня, — вспыхнула Памела.

— Тогда, похоже, что-то изменилось, — сказал с иронией Даниэл. — А я думал, что троица Джорданов всегда начеку, когда дело касается чести их сестрицы.

— Мои братья живут своей жизнью. Так же, как и я. Многое изменилось, Даниэл, с тех пор, как ты уехал из Гринфорда. Ты не единственный, кто устроил свою жизнь в другом месте.

— Но ведь ты все еще здесь.

— Временно. Я больше не живу в Йоркшире.

Она увидела, как на его лице мелькнуло удивление, которое он не успел скрыть. И это помогло ей до некоторой степени восстановить свое душевное равновесие.

А он что думал? Думал, что она всю жизнь будет сидеть дома и зализывать раны, которые он оставил в ее душе? Думал, что она никогда не рискнет покинуть уют и безопасность родительского дома? Признаться, эта идея была чем-то привлекательна, но если бы она поддалась этой слабости, то победа была бы на его стороне.

Она чуть не лишилась жизни из-за этого человека — и в прямом смысле, и эмоционально. И перенести душевную боль было гораздо труднее, чем физическую. Но она исцелилась и теперь хотела, чтобы он знал об этом.

— Я теперь живу и работаю в Лондоне. А сюда приехала только на неделю.

— На собственную свадьбу.

Откуда он знает о свадьбе? Наверняка подслушал ее разговор с Полой.

— Да, на собственную свадьбу, — твердо ответила она.

— И на когда намечено событие?

— На воскресенье. Церковь Сент-Жиль.

— Конечно, где же еще. Значит…

Но его последние слова заглушил писклявый окрик со стороны входной двери.

— Памела! Девочка, привет!

— О нет, — со стоном выдохнула Памела, увидев бойкую старушку в светло-розовом костюме и шляпке, направляющуюся к ним. — Пожалуйста, не сейчас.

— Полагаю, это твоя тетушка, — скривив рот, пробормотал Даниэл.

— Бабушка. Сестра моей бабушки, если уж на то пошло, — поправила его Памела, неохотно поднимаясь с кресла.

Ей ничего не оставалось делать, как встретиться с фактом лицом к лицу. Памела любила свою бабушку, но в данный момент появление Миллисент Джордан было более чем нежелательным.

— Памела, милочка. — Смачный поцелуй в воздух прозвучал у щеки Памелы. — Как я рада тебя видеть! — Но уже в следующий миг внимание бабушки переключилось на молодого человека, который тоже из вежливости встал. — Полагаю, этот молодой человек — твой друг. Надеюсь, ты представишь нас друг другу, дорогая?

Памеле ужасно не хотелось этого делать. Она набрала полные легкие воздуха, готовясь представить бабушке своего «друга».

— Даниэл Грант, — поспешил прийти ей на помощь Даниэл.

— Миллисент Джордан, — ответила старая кокетка.

— Очень приятно. Не хотите ли присоединиться к нам?

— Ох, была бы рада, но, к сожалению, не могу, — разочарованно вздохнула бабушка Милли. — Я спешу на обед с Хейзел Мортимер и уже опаздываю. Увидела свою очаровательную внучку и остановилась на минутку, чтобы поприветствовать ее. А вы здесь тоже по случаю свадьбы, молодой человек?

— Боюсь, что нет.

По лицу Даниэла скользнула хитрая улыбка конспиратора. Памела слегка покраснела, мысленно благодаря ненадежную память бабушки, которая не щелкнула при имени Грант и не отворила ящик с проблемами, стоящими за этим именем.

— Я случайно заехал в Гринфорд. Мы с Памелой потеряли связь несколько лет назад и вот теперь случайно встретились снова.

К сожалению, Даниэл через пару дней уезжает и не сможет присутствовать на свадьбе, — поспешно вставила Памела, панически испугавшись, что бабушка может по собственной воле выписать Даниэлу приглашение на свадьбу.

— Как жаль. Но ничего не поделаешь.

Бабушка собралась было покинуть их, и Памела с облегчением вздохнула, но в последний момент старушка задержалась и, одарив Памелу лучезарной улыбкой, спросила:

— А как чувствует себя наша невеста? Надеюсь, все готово к великому событию? — За вопросами последовали щедрые объятия.

— Да, бабуля, — спокойным голосом ответила Памела, едва сдерживая внутреннюю дрожь. — Я как раз этим занималась. Все должно быть превосходно.

— Я не сомневаюсь. «Редженси» — отель высшего класса, достойное место для свадебного торжества. Они способны устроить все со вкусом и шиком. Признаюсь, не могу дождаться этого великого дня. А как поживает наш милый жених? Как там его зовут? Ох уж эта старческая память.

— Эрик, — нехотя напомнила Памела, стараясь не смотреть в пронзительно-голубые глаза Даниэла. — Эрик Диксон.

— Эрик. Конечно. Как же я могла забыть. Славный парень. Он… — Бабушка внезапно запнулась, услышав, что ее кто-то позвал.

Памела повернула голову и увидела в дверях другую старушку, которая энергично махала рукой.

— Кажется, это Хейзел, бабуля. Тебе пора, — сказала она.

Бабушка оглянулась.

— Да. Ну что ж, попрощаюсь с вами, милые. Приятно было познакомиться, мистер Грант. Жаль, что не сможете побывать на свадьбе, но…

— Бабушка Милли, Хейзел ждет тебя, — нетерпеливо проговорила Памела.

— Уже лечу. До встречи в воскресенье, девочка.

Глядя вслед улетающей бабушке, Памела не могла понять, что с ней происходит: с одной стороны, она сумела справиться и нейтрализовать довольно взрывоопасную ситуацию, но, с другой стороны, ее продолжали угнетать дурные предчувствия при мысли о том, что последует за уходом бабушки. Ей казалось, что она совершила прыжок со сковороды и угодила в открытое пламя.

— Похоже, воскресная свадьба будет событием сезона, — сухо проговорил Даниэл.

Его сухой тон больно резанул Памелу по нервам. Не вполне осознавая, что делает, она резко повернулась к нему, и широкая, вызывающая, фальшивая улыбка размазалась по ее лицу.

— Как жаль, что тебя там не будет.

Улыбка на какое-то время застыла на ее лице, но быстро сползла, не выдержав испытующего, пронизывающего взгляда синих глаз и насмешливого изгиба брови, пересеченной шрамом.

— Почему же? Я могу задержаться и получить удовольствие от представления.

— Тебя туда не пригласили.

Чувственный рот Даниэла искривился, превращаясь в дьявольскую усмешку.

— Те дни, когда, прежде чем сделать очередной вдох, я должен был спрашивать разрешения у клана Джорданов, давно миновали. Теперь я делаю все, что хочу, и никто, никто не сможет стать на моем пути.

— Правда? — Памела с усилием сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло. — Чего же ты хочешь? Полагаю, что открытие магазина — лишь затея для отвода глаз. Скажи, зачем ты появился здесь? Ты приехал, чтобы учинить скандал?

Даниэл отрицательно покачал головой.

— В этом нет никакой необходимости, — тихо сказал он, но его мягкий голос не мог замаскировать опасного напряжения, скрывающегося за этими безобидными словами. — Уверяю, все будет замечательно, если только ты согласишься поужинать со мной.

Его хладнокровная дерзость и полная уверенность в том, что стоит ему попросить, и она немедленно согласится, возмутили ее до такой степени, что она едва не задохнулась. Нет, такая дерзость переходит все границы. Он даже не попросил. Он приказал: ясно, просто, безжалостно, бесповоротно. Абсолютно игнорируя ее чувства и желания.

— Ты шутишь? — В ее глазах вспыхнули молнии.

— Нет, не шучу, Памела Джордан, — твердо ответил он, безразличный к ее негодованию. — Ты спросила, чего я хочу, и я ответил тебе. Я хочу провести вечер с тобой.

— Ты… ты…

Слепая ярость заволокла ее разум кровавым туманом. Руки сжались в кулаки. Сцепив зубы, она боролась с отчаянным желанием наброситься на него и смести с его красивого лица эту наглую, надменную усмешку.

— Как ты смеешь! — прошипела она.

— Это всего лишь ужин, Памела, — спокойно сказал он. — Ты всегда так буйно и агрессивно реагируешь, когда тебя приглашают поесть?

Он откровенно ликовал, заметив, что сбил ее с толку. Ее буквально колотило от бешенства. Она хорошо понимала, что он добился своей цели, заставив ее интерпретировать его приглашение с подтекстом. Она ненавидела себя за то, что так легко поймалась на его удочку.

— Мы старые друзья. Давно не виделись.

— Ничего подобного! Никакие мы не друзья! И я не собираюсь ужинать с тобой! Мне даже не интересно знать, почему ты приглашаешь меня!

— Неужели? Неужели ты и вправду не видишь, что происходит? Хочешь, я покажу тебе?

— Сделай милость, потому что я не имею ни малейшего представления о том, что варится в твоей дьявольской башке.

Она хотела сказать еще что-то, но стоило ей услышать его тихое «хорошо», как слова застыли, не успев слететь с ее языка. А еще через секунду он сделал нечто такое, что напрочь заморозило все мысли в ее голове.

Если бы он сделал резкое движение или жест, пытаясь схватить ее, она бы ускользнула, упорхнула, как птичка, почуявшая приближение подстерегающего ее кота. Но Даниэл ничего подобного не сделал. Он не схватил ее. Он осторожно и медленно протянул руку и прикоснулся к ее руке. Нежно и бережно его теплые пальцы коснулись ее кожи.

Памела замерла. Перед ее глазами все поплыло. Горячее прикосновение его пальцев вызвало волнующую дрожь в каждом ее нерве. Через голову, словно в панике, пробежала мысль: а что, если на ее коже, как клеймо, навеки останется отпечаток его руки? Она почувствовала мучительную сухость во рту. Сердце дрогнуло и замерло. Словно погружаясь в забытье, она почувствовала, как ее глаза, сами по себе, невольно прикрылись.

Она тут же опомнилась. Черт! Кажется, она предает саму себя! Нет! Безжалостно подавляя нахлынувшие потоком чувства, она заставила себя резко распахнуть глаза.

Слишком поздно. Взгляд темно-синих глаз был прикован к ней. Даниэл все это время напряженно наблюдал за изменениями на ее лице, замечая мельчайшее проявление эмоций, тончайший проблеск ее реакции на его прикосновение, которые она не сумела скрыть.

— Видишь, — пробормотал он мягким, чуть ли не нежным голосом, от которого по ее позвоночнику прокатилась теплая волна. — Видишь, между нами все, как было прежде. И достаточно одного прикосновения, искры, чтобы вызвать скрывающиеся в глубине чувства. Эта бушующая страсть, которую мы когда-то разделяли, все еще горит внутри нас.

Нет! Памеле хотелось кричать. Нет! Между нами ничего больше нет! Ты обманываешь себя! Ты лжешь! Между нами все давно кончено! Все, что между нами было, сгорело и превратилось в прах в тот день, когда ты ушел и даже не оглянулся!

Но она не смогла проговорить это вслух. Даже в ее голове эти слова прозвучали как-то безнадежно, слабо и неубедительно. Кроме того, Даниэл видел ее реакцию. Он просто рассмеется ей в глаза, если она попытается что-то отрицать.

Ей ничего больше не оставалось, как в панике ухватиться за единственный шанс отвергнуть и перечеркнуть все, что только что произошло.

— Ты забываешь о воскресенье! О свадьбе!

Даниэл бросил на нее колючий взгляд и резко отдернул руку, будто боялся испачкаться.

— Ты права, — сказал он голосом, похожим на рычание огрызающегося тигра. — Я забыл о свадьбе. Но больше не повторю своей ошибки. Впредь я буду постоянно помнить об этом.

Он резко развернулся и пошел к двери, даже не попрощавшись. Памела стояла, словно статуя, и, глядя ему вслед, только дивилась, как ему удалось превратить свое явное поражение в нечто очень похожее на смертельную угрозу.

2

Пожалуй, на сегодня все!

Памела с облегчением вздохнула, вычеркивая последний пункт из очередного списка. Наконец все вопросы по размещению гостей и мелкие изменения, которые предусмотрительно занесла в список сегодня утром ее мать, решены, и она может идти домой.

Сегодня ей пришлось проторчать в отеле немало часов. И все это время, суетясь в банкетном зале, она ловила себя на том, что постоянно вертит головой и нервно озирается, опасаясь увидеть в дверях зала высокую фигуру Даниэла Гранта.

Но стройная, мускулистая фигура не возникла в дверях зала, и хрипловатый, будоражащий голос не заставил ее в очередной раз испытать мучительное волнение внутри.

Нет, она не могла сожалеть о том, что он не появился. Разум убеждал ее, что меньше всего на свете она хотела бы увидеть Даниэла Гранта, что ей незачем видеть и слышать его. Но голос разума заглушала искренность сердца, которая заставляла ее признаться себе в том, что разум со всеми его правильными доводами не имеет никакого отношения к тому, что она испытывает. Ее чувства возникали из каких-то более древних, первобытных, подсознательных глубин. Из тех самых глубин, в которые она запрещала себе заглядывать на протяжении многих лет.

— Ну вот, с делами покончено…

— Разговариваешь сама с собой, Цыпленок Мел?

Насмешливый голос застал ее врасплох. Она нервно обернулась и, не веря своим глазам, уставилась на высокую фигуру мужчины, стоящего в дверях. Вместо вчерашнего элегантного костюма на нем была белая футболка и джинсы, с греховной чувственностью обтягивающие его крепкие бедра. Памела почувствовала сухость во рту. Страх и восхищение поднялись из глубин ее существа и смешались в сердце.

Он застал ее в последний момент перед уходом. Невероятно! Какие силы привели его сюда как раз в тот момент, когда она собиралась сбежать? А может, это ее собственные мысли притянули его, и теперь он возник, как злобный демон, чтобы терзать ее?

— Не зови меня так. Между мной и той юной глупышкой Цыпленком Мел нет ничего общего.

— Ты уверена? — Насмешливый голос понизился на октаву и прозвучал как соблазнительный шепот. — Насколько я помню, тебе нравилось, когда я называл тебя так.

О да. Это были времена, когда она верила, что он произносит ее имя с трепетом и страстью. Когда она была способна убедить себя, что он по-настоящему любит ее, а не только использует, как всех остальных своих женщин, о чем неустанно твердили ее братья.

— Мы все в молодости совершаем ошибки. Ничего не поделаешь. Но, слава богу, часто мы перерастаем свою юношескую глупость прежде, чем происходит что-то необратимое.

— Значит, по-твоему, то, что было между нами — ошибка? — Он посмотрел на нее, сузив глаза.

— То, что между нами было… — Она сделала особый акцент на слове «было», надеясь, что ее мысль дойдет до него неискаженной. — Между нами была юношеская любовная связь, которой управляло невежество и чрезмерное количество гормонов. Почти все в молодости бросаются в такие нелепые, безответственные любовные авантюры, пока не научатся делать лучший выбор. Это можно назвать уроком, и не более.

— И чему же научил тебя этот урок?

— Тому, что даже самый цивилизованный из нас порой становится жертвой животного инстинкта.

По его красивому лицу пробежала мрачная тень, чувственный рот слегка искривился от гнева, и этого было достаточно, чтобы кровь в жилах Памелы застыла.

— А я думаю, что нам есть чему поучиться у животных, — швырнул он ей в ответ. — Поразительно, что не все люди способны заботиться о своем потомстве так, как это делают животные. Надеюсь, ты со мной согласна?

Его слова, словно раскаленные копья, вонзились в ее сердце. Она сникла и потупила взгляд, пытаясь скрыть внезапно выступившие слезы.

— Много ты знаешь об этом…

— А ты дала мне шанс?

— Шанс? — Памела резко вскинула голову. — У тебя был шанс, так что не нужно предъявлять мне претензии в том, что я была несправедлива к тебе.

— Дело не только во мне…

Памела не могла больше вынести этого. Воспоминания, которые она много лет назад похоронила, внезапно восстали из мертвых и с новой силой атаковали ее измученный мозг. От тошноты и головокружения она едва устояла на ногах.

Несмотря на то, что в огромные окна зала щедрым потоком лились лучи яркого июньского солнца, память унесла ее в ту далекую ночь, когда ливень хлестал по улицам и в небе рокотал гром. Память о физической боли до сих пор жила в ее теле и теперь была настолько сильной, что она невольно обхватила себя руками и сжалась.

— Хватит! Довольно! Я не хочу больше слышать этого! Та часть моей жизни прошла! И поверь, я никогда не была более счастлива, чем в тот момент, когда с этим было покончено.

— Не сомневаюсь… — усмехнувшись, сказал Даниэл и открыл рот, чтобы что-то добавить, но она прервала его.

— А теперь прошу извинить меня. Мне нужно идти. У меня еще полно дел на сегодня.

Она не узнала своего голоса. Неужели этот резкий, холодный голос принадлежит ей? Но как бы там ни было, а она добилась того, чего хотела. С горящими глазами и крепко сжатым ртом Даниэл отступил назад и позволил ей пройти мимо него к двери.

— Конечно, понимаю, ты должна хорошо подготовиться к событию года, к своей свадьбе с Эриком. — Он произнес эти слова со злобной ухмылкой. — Кстати, а где же сам расчудесный жених?

Она была уже почти у двери, когда этот вопрос настиг ее.

— Эрик на работе.

— На работе? А я думал, что он будет бегать целый день за тобой и помогать готовиться к свадьбе.

— Слушай, не притворяйся дурачком. — Памела натянуто, неестественно улыбнулась. — У него впереди три недели медового месяца, так что лишних выходных ему никто не даст. Кроме того, он полностью доверяет мне.

Ей стоило немалых усилий идти не спеша. Она изо всех сил старалась, чтобы ее уход не выглядел побегом, и эти несколько шагов, которые ей нужно было пройти, чтобы выйти из зала, казалось, длились вечность. Наконец она оказалась в коридоре и бросилась как одержимая к лифту.

Скорее! Скорее же, черт побери! — бормотала она, нервно колотя пальцем по кнопке со стрелкой вниз.

Если бы она была одна, она с удовольствием воспользовалась бы лестницей, но подозрение, что Даниэл может последовать за ней, отняло у нее эту возможность. Продолжать разговор с ним где-то на пустынной лестничной площадке было бы чем-то очень похожим на пытку.

Лифта все не было. Скорее, скорее бы сбежать отсюда, судорожно пульсировало в ее голове. Лифт по-прежнему не показывался, но зато Даниэл был уже тут как тут. Она услышала его шаги за спиной. Почувствовала, что он стоит рядом.

— Тебе на какой этаж? — деловым тоном спросила она.

— На девятый.

Она могла бы догадаться. Этот новый, умудренный жизнью, изысканный и баснословно богатый Даниэл Грант мог жить только в самом лучшем номере. А самый лучший номер находится на девятом этаже. Он занимает весь этаж и по размерам больше, чем обычная квартира с двумя спальнями, не говоря уже о роскоши, царящей там.

— Не сомневаюсь, что тебе там отлично живется…

— Ну скажи, скажи, Памела. Не стесняйся. — Он явно снова пытался поддеть ее.

— Что? Что скажи? — растерянно спросила она. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Скажи, что хочешь сказать. Это так ясно написано на твоем милом личике. Скажи: черт побери! Как все изменилось, если Даниэл Грант — потомок человека, которого мой добродетельный дедушка разорил в пух и прах, — способен снимать самый шикарный номер в самом лучшем отеле города, что…

— Что ты несешь? Ты в своем уме?

В ее глазах вспыхнуло пламя гневного протеста. Но в тот же миг погасло, когда в памяти возник образ высокого, красивого и уже тогда сильного юноши, с которым она впервые познакомилась, когда ей было двенадцать. Она перевела дыхание.

— Ты отлично знаешь, что вражда между нашими семьями мне всегда казалась нелепостью. — Ее голос прозвучал мягко.

Когда-то они вместе смеялись над этой глупостью мира взрослых. Тот факт, что семьи Джорданов и Грантов ненавидели друг друга только из-за того, что дедушки обеих семей были влюблены в одну и ту же женщину, выглядел в их глазах смехотворным. А последовавшие за этим яростные финансовые войны казались бессмысленной тратой времени и сил.

И только спустя много лет, когда они сами повзрослели, они смогли понять, что такие чувства, как страсть и любовь, имеют довольно глубокие корни. Только спустя годы они смогли понять, что испытывал Абель Джордан, когда Артур Грант соблазнил и отбил у него невесту за три недели до свадьбы.

Или, по крайней мере, Памела смогла это понять. Чувства Даниэла, думала она, были гораздо мельче и примитивнее.

Он хотел ее. И ничего больше ему от нее не было нужно. И только для того, чтобы достичь этой цели, он был готов соучаствовать в ее фантазиях. А она… Она, наивная и простодушная фантазерка, представляла себе, что они — современные Ромео и Джульетта, и верила, что Даниэл разделяет с ней эту красивую и печальную романтику. Но, как выяснилось позже, он подыгрывал ей лишь до тех пор, пока ему это было выгодно и удобно.

— Но это было до того, как ты сделал это личной историей.

К счастью, подъехал долгожданный лифт. Она торопливо вошла в него, как только открылись двери, и на ходу нажала кнопку своего этажа. Двери лифта уже закрывались, и Памела готовилась с облегчением вздохнуть, когда услышала, что Даниэл, всего за секунду до того, как двери лифта закрылись, успел войти.

— О чем ты? Что я сделал личной историей? — настойчиво спросил он.

Он стоял теперь, прислонившись к зеркальной стене лифта напротив нее.

— Кажется, ты говорил, что твой номер на девятом этаже. — Ее голос дрогнул.

Именно этой ситуации она боялась больше всего. Они были в лифте одни. Надменное лицо Даниэла отражалось в зеркалах на стенах лифта — полный драматизма образ бесконечно повторялся. Памеле казалось, что она сходит с ума, погружается в головокружительный бред, заволакивающий ее рассудок, стирающий все мысли и образы, кроме одного — образа Даниэла Гранта и воспоминаний о том, как страстно она когда-то любила его, как безумно она его хотела.

— Тебе придется снова подниматься, — слабым голосом проговорила она, пытаясь избавиться от наваждения.

Но Даниэл проигнорировал ее реплику.

— Итак, что же я сделал личным? Ту идиотскую родовую вражду? Ты забываешь, дорогая Памела, что во всем этом виноваты твои дорогие братцы. Если бы они тогда не вмешались, то…

— То что? Все было бы мило и пристойно, и мы жили бы вместе одной дружной и счастливой семьей? Ты это хотел сказать?

Черт, кажется, она слишком далеко зашла.

— Нет, но…

— Конечно нет! — перебила она, откинув назад голову. — Не сомневаюсь, что об этом ты никогда и не думал… Ой!

Ее тирада оборвалась, потому что кабина лифта внезапно дрогнула и закачалась. Послышался страшный скрип.

Теряя равновесие, Памела покачнулась и стала падать вперед. Прямо на зеркало…

Но, вместо того чтобы расшибить лоб о стекло, она оказалась в надежных объятиях. Мускулистые руки обхватили ее и прижали к теплой груди. Она чувствовала щекой мягкую ткань футболки, мощную грудную клетку под ней. Сердце под футболкой билось ровно и спокойно, совсем не так, как ее. Она сделала судорожный вдох и попыталась удержаться на ногах, но терпковатыи аромат его тела опьянил ее, и, чувствуя слабость в коленках, она снова прильнула к его груди.

— Ты в порядке?

— Думаю, что да. Что случилось?

— Не знаю. Лифт остановился. Может, что-то сломалось.

Он произнес это так спокойно и безучастно, что в ее душу тут же закралось подозрение. Она подняла голову и посмотрела на него.

— Что-то сломалось, — скептически повторила она, пытаясь своим тоном дать ему понять, что ее не так легко надуть. — Признавайся, что ты сделал с лифтом?

— Я-а-а? — протянул он. Две ошеломляющие синевой бездны смотрели на нее с выражением оскорбленной невинности.

Но он мог одурачить кого угодно, только не Памелу. Она продолжала сурово, исподлобья, изучать его лицо.

— Памела, тебе не кажется, что ты стала болезненно подозрительной? — спросил он. Потом пожал плечами и добавил: — Что ж, если ты не веришь мне, то лучше я попробую что-то сделать. Ты как, способна стоять на собственных ногах?

И тут Памела поняла, что он до сих пор держит ее в своих объятиях и что она прижимается грудью к его груди.

— О да, конечно…

Она отпрянула от него, чувствуя, как румянец залил ей щеки, опустила глаза и принялась поправлять задравшуюся юбку.

Даниэл снял трубку аварийного телефона.

— Алло! Алло! Ответьте кто-нибудь! А, привет… Да… Не знаю, что случилось, но мы застряли. Надеюсь, вы поможете…

Несколько секунд он внимательно слушал и недовольно морщил нос и кривил губы.

— Да… Буду очень признателен. Что делать, мы подождем. — Он положил трубку и продолжил, обращаясь к Памеле: — Техническая неполадка.

Памела тяжело вздохнула.

— И когда они собираются ее устранить?

Она решительно отвергла требование своей совести попросить у него прощения за свою подозрительность.

— Проблема в том, что у механика обеденный перерыв. Но они обещали найти его.

— Интересно, а что мы должны делать, пока они будут искать механика?

— Сидеть и ждать, — сказал он и пожал плечами.

— О нет! — отчаянно выкрикнула она. — Этого еще не хватало!

Перспектива просидеть с ним в лифте бог знает сколько времени наводила на нее ужас. Мучительные подозрения и недоверие к нему атаковали ее с новой силой.

— Нет. Я должна выбраться отсюда. Я не могу сидеть здесь.

— Почему? Ты ведь не страдаешь клаустрофобией?

— Нет. — Она отвела глаза, не в силах выдержать его пронзительного взгляда. — Но…

Он развел руками.

— Ничего не поделаешь, Памела. Единственное, что мы можем сделать, это расслабиться и ждать. Предлагаю сесть на пол и отдохнуть.

Он проговорил это убедительным голосом школьного учителя и первым опустился на покрытый зеленым ковром пол лифта. Удобно прислонился к стене, вытянул ноги и сложил руки на груди.

Да, так оно, пожалуй, намного удобнее, мысленно согласилась с ним Памела. И, возможно, ее подозрения беспочвенны. Если бы в голове Даниэла таились какие-то задние мысли, он наверняка не уселся бы на пол с таким безразличным видом.

— Ладно. Пожалуй, ты прав.

Она медленно, сползая по стене, присела, но тут же почувствовала дикую неловкость. Чертова короткая юбка. Как бы так сесть, чтобы было и удобно, и прилично. Если она сядет и подберет под себя ноги, ее узкая юбка подскочит и обнажит ноги. Если сядет по-турецки, будет еще хуже. Она покрутилась, пытаясь выбрать позу, и в конце концов уселась так же, как и он, — вытянув перед собой ноги.

— Уселась наконец? — спросил он, как только она перестала ерзать. Он наблюдал за ней все это время и откровенно забавлялся.

— Да, — ответила она резко. — И что будем делать теперь?

— У нас не такой уж большой выбор, — сказал он тем же насмешливым тоном. — Если у тебя нет более интересного предложения, то мы можем побеседовать.

— О чем?

Даниэл равнодушно пожал плечами.

— О чем угодно. Можем поговорить о твоей свадьбе.

— Я бы этого не хотела.

— Правда? Ты меня удивляешь. А мне казалось, что, кроме этого, ты ни о чем теперь и думать не способна. Любая женщина с восторгом принялась бы щебетать о своей предстоящей свадьбе с любимым мужчиной. Но если ты не хочешь говорить об этом, то можем выбрать другую тему. Например, вспомнить старые добрые времена… — Памелу словно окатило кипятком. — Вспомнить, как мы проводили время вместе. Как мы…

— Ладно! Скажи, что ты хочешь знать?

Она готова была говорить о чем угодно, только бы не ворошить эти мучительные воспоминания. Воспоминания, от которых ее сердце разрывалось на части.

— Расскажи мне о своем великолепном Эрике.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты называл его так.

— Почему?» Разве он не великолепный? Ты хочешь сказать, что собираешься замуж за Квазимодо?

В голове Памелы возник образ Эрика. Серые глаза, темные густые волосы, мягкие черты лица. Эрика нельзя назвать великолепным. Это слово больше подходит Даниэлу, но Эрик…

— Он славный, — заключила она.

— Славный? — Даниэл презрительно хмыкнул. — Это ни о чем не говорит.

Памела на миг растерялась, но быстро нашлась.

— В наше время слово «славный» утратило свой истинный смысл. Мы понимаем под этим словом нечто обычное, заурядное и скучное. Но для меня это слово дороже множества других слов.

Он бросил на нее косой взгляд, полный скептицизма, и Памела приготовилась услышать очередную колкость. Но он лишь удобнее уселся и, глядя ей прямо в глаза, спокойным и невозмутимым голосом спросил:

— А чем он занимается?

— Он работает в местном банке. Заведующий отделом личных вкладов. Это довольно высокая должность, если учесть, что ему всего тридцать.

Ее голос слегка понизился. Она внезапно вспомнила, что в двадцать четыре года Даниэл успел уже завершить карьеру спортсмена и принялся успешно делать следующую — карьеру бизнесмена. К своим двадцати восьми годам он стал миллионером.

— Ты любишь его?

— Он мне очень нравится, — ответила она, но тут же осознала, что совершила ошибку. Даниэл не упустит возможности поиздеваться над ее словами.

— Очень нравится, — брезгливо повторил он. — И этого, по-твоему, достаточно, чтобы подписаться под своей жизнью и отдать ее этому мужчине?

— Ты говоришь об этом так, будто это финансовая сделка! — возмутилась она.

— Нет! Это ты говоришь об этом, как о сделке! Похоже, единственное, что интересует тебя в Эрике, это его «солидная» должность. Почему ты выходишь замуж за этого человека, если…

— Хватит!

Памеле казалось, что она стоит на краю крутого утеса, и достаточно одного сильного порыва ветра, чтобы столкнуть ее в бездонную пропасть.

Даниэл неожиданно выпрямился, подобрал ноги под себя и уставился на нее.

— А как же страсть? Куда девалась твоя безумная жажда, то горящее желание, которое ты не способна была контролировать? Разве ты больше не нуждаешься в любимом человеке, без которого не способна прожить и дня? Ты испытываешь эти чувства к своему Эрику?

Я испытывала это с тобой и едва не сошла с ума, когда ты бросил меня. Меня и малыша, которого я носила в себе. Ты не хотел этого ребенка, потому что он был препятствием для твоей карьеры. Я испытывала эту потребность, эту страсть к тебе, и что? Моя жизнь превратилась в руины, когда я потеряла тебя. Неужели ты думаешь, что я соглашусь пройти через всю эту боль еще раз?

Ей нестерпимо хотелось выкрикнуть все это ему в лицо. Но она хорошо знала, что ему на это наплевать, что ее отчаянные слова не коснутся его очерствевшей души. Сделав глубокий вдох, она с невероятным усилием сдержала себя.

— Я однажды испытала страсть, — стараясь сохранять самообладание, сказала она. — Одного раза достаточно. Более чем достаточно. Страсть приносит боль, она разрушает. Убивает. А желание, которое ты называешь жаждой, не что иное, как примитивное сексуальное влечение. Элементарная похоть, как ни называй ее.

Она произнесла последние слова с такой мстительностью, что Даниэл невольно отпрянул, как будто ее слова были полны яда и она выплюнула этот яд прямо ему в лицо.

— Что ж, по крайней мере, эти чувства сильнее тех, которые ты испытываешь к Эрику. Скажи, ты поэтому не носишь его кольцо?

— Что?

— Его кольцо.

Даниэл схватил ее за левую руку и, держа ее перед собой, указал на безымянный палец.

— Если ты так ценишь своего Эрика, то почему не хочешь заявить об этом всему миру? Почему с гордостью не носишь его кольцо? Почему не ткнешь мне в лицо его кольцо и не пошлешь меня к черту? Почему не скажешь, что у тебя есть мужчина, который помог тебе уничтожить все, что было между нами?

— Я… я…

Памела окончательно растерялась. Она летела в пропасть головой вниз, а на дне ее ждали темные, опасные, ледяные воды, готовые поглотить ее.

— Я… Мы… Для нас все это не так важно…

— Слушай, не нужно подсовывать мне эту чепуху, — жестоко оборвал он ее сбивчивую попытку объясниться. — Ты знаешь, что этого недостаточно.

— Недостаточно, чтобы…

— Да, не достаточно, чтобы перечеркнуть все, что было между нами… Было и есть.

— Нет, — беспомощно пролепетала она, зная, что ее голос слишком слаб, чтобы выразить истинный протест.

— Да.

Даниэл продолжал держать ее за руку, но теперь его пальцы слегка ослабли и почти нежно обхватывали ее пальцы. Он осторожно, но довольно настойчиво потянул ее за руку к себе. И она невольно оказалась рядом.

— Памела, не отвергай того, что у нас есть. Не отвергай саму себя.

Слегка наклонившись, он провел губами по ее лбу и щеке. Она тихонько всхлипнула, чувствуя, как от его ласки внутри нее пробуждается та дикая, языческая, неуправляемая страсть, которую, как ей казалось, она похоронила в себе много лет назад.

Но, видимо, похоронила не очень глубоко, потому что, чтобы оживить ее, оказалось достаточно крошечной искры. Всего несколько секунд его близости, и по ее жилам растекся огонь, порождающий жажду…

И эта жажда заставила ее отыскать его губы и, найдя, припасть к ним с такой жадностью, как будто они были животворным источником. Ее пальцы сначала впились в его плечи, потом скользнули по спине и сомкнулись на шее, перебирая шелк его волос…

— Памела, — произнес он со вздохом наслаждения, оторвавшись от ее рта на долю секунды, а потом вновь припал к нему, с силой раздвигая губы и играя с ее языком — провоцируя, дразня и напоминая о более интимном вторжении.

Поцелуй сводил ее с ума. Ее словно несло по волнам бушующего моря. Но это море не было холодным, опасным и предательским — оно было теплым и ласковым и качало ее, то поднимая на гребень высокой волны, то позволяя соскользнуть в прозрачную бездну…

Она не заметила, как Даниэл лег на спину, а она оказалась лежащей на нем, грудь к груди, бедра к бедрам… Даже сквозь одежду она чувствовала жар и силу его возбуждения.

— Сделал это личным, — пробормотал он хриплым и тягучим от страсти голосом и рассмеялся дрожащим, странным смехом.

— Что? — нахмурившись, спросила Памела.

— Ты обвинила меня в том, что я сделал это личным. О боже, Памела, как это может быть чем-то другим? Между нами все всегда было только личным. Было и будет. О, девочка, иди же ко мне, целуй меня…

И она склонилась к нему и жадно припала к его рту, заставив его содрогнуться под ее телом. Его нетерпеливые, сильные руки блуждали по ее телу, лаская, пробуждая каждый нерв, в то время как ее пальцы скользнули по его груди и животу туда, где широкий кожаный ремень обхватывал его узкую талию.

Несколькими короткими рывками она вытащила футболку из-под его джинсов и обнажила горячий живот. Желание подобно острой боли пронзило ее, и, чувствуя, как ищущие пальцы Даниэла возятся с пуговицами ее платья, она восторженно застонала.

Наконец он расстегнул их… Она откинула назад голову и, утопая в наслаждении, отдала ему свое тело. И Даниэл немедленно воспользовался этим: нежно проведя губами по мягкой, молочной коже ее груди, он горячо впился в ее сосок.

— О, малышка, — пробормотал он, уткнувшись носом в ее грудь. — Я хочу тебя…

Малышка. Слово ворвалось в одурманенное сознание Памелы потоком ледяной воды, в один миг погасив пламя страсти. Она застыла и стеклянными глазами уставилась в пространство перед собой.

Малышка. Как она могла забыть, к чему приводит подобное легкомыслие? Как она позволила ему овладеть ее рассудком, забыв, что следует за такими безрассудными порывами страсти?

— Что случилось, Памела? — Даниэл почувствовал, что она внезапно охладела. Он приподнял голову, и пронзительно-синие глаза, затуманенные желанием, уставились на нее. — В чем дело?

— Нет! — Памела резко отпрянула от него, встала и в один миг оказалась у противоположной стены лифта.

Как она позволила себе снова стать жертвой его соблазна? Как могла забыть, что он воспламенял в ней страсть только для того, чтобы использовать ее, и мог в любой момент повернуться и уйти, если ему этого больше не хотелось? Как она могла забыть, что такая страсть привела к зачатию их ребенка, малыша, который умер, не успев увидеть свет?

— Черт побери, Памела, что на тебя нашло?

Он лениво, как ни в чем не бывало, встал на ноги, привычно отряхнул одежду, заправил футболку и пригладил рукой волосы. Казалось, что он только что покинул свое рабочее кресло или встал из-за обеденного стола. Он вел себя так, будто между ними ничего не произошло, и для Памелы это было окончательным ударом по ее чувству собственного достоинства.

В отличие от него она выглядела так, будто скатилась кубарем по лестнице. Глядя на бесконечно повторяющееся в зеркалах лифта отражение, она с ужасом видела свои всклокоченные волосы, горящие глаза и лихорадочный румянец на щеках.

А ее одежда… Льняное платье было смято и задрано до бедер, из расстегнутого лифа выглядывали красные клювики все еще возбужденных сосков…

— Проклятие, Памела. Ты можешь сказать, что случилось?

— Лишь то, что ты есть на свете! — выпалила она, судорожно одергивая платье. — И то, что я, как последняя дура, снова попалась в твои сети.

— Памела…

Но она не могла больше слышать его голос, не могла перенести его присутствие рядом. Наспех приведя себя в порядок, она шагнула к аварийному телефону и нервно сняла трубку.

— Я не могу здесь больше находиться! Я хочу выбраться отсюда! Помогите…

Но телефон был мертв.

— Почему они ничего не делают! — отчаянно выкрикнула она, чувствуя, что близка к истерике. — Почему…

Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как Даниэл быстро подошел к пульту лифта и уверенно нажал кнопку. В ту же секунду лифт пришел в движение: покачнулся, заскрипел и начал спускаться.

Она оцепенела от недоумения. Но в тот же миг истина снизошла на нее.

— Ты? Ты сделал это умышленно? Мерзавец!

Гнев и ненависть снова полыхали внутри нее.

Даниэл даже не попытался отрицать это. Более того, коротким кивком лишь подтвердил ее слова. На его красивом, выразительном лице не было ни тени эмоций: ни сожаления, ни стыда. Памела бросилась к нему и, занеся кулаки, уже готова была обрушить на него каскад яростных ударов. Но вдруг опомнилась, почувствовав, что лифт притормаживает, приблизившись к первому этажу.

Как только двери лифта открылись, она выскочила из него и поспешно оглядела пустое фойе. Только бы кто-то из знакомых не увидел ее в таком виде!

Она была уже возле машины своей матери, стоявшей у входа в отель, когда услышала за спиной его голос и в ту же секунду почувствовала, как он крепко схватил ее за руку.

— Отпусти меня! Дай мне уйти отсюда!

— Только после того, как скажу тебе все, что хочу сказать.

— Ты сказал уже и сделал больше, чем достаточно! И я не хочу ничего слышать!

— Ты должна понять, что между нами…

— Все кончено! — выкрикнула она. — И никогда больше ничего не будет!

Выдернув из его захвата свою руку, она поднесла ее к его лицу, растопырив пальцы.

— У меня, может, и нет кольца, чтобы ткнуть тебя носом в него, но я могу послать тебя ко всем чертям. Убирайся и никогда больше не появляйся в моей жизни! Ты забыл о свадьбе!

Даниэл медленно покачал головой, и на его лице появилась дьявольская усмешка победителя.

— Я ни о чем не забыл, — со злобной мягкостью в голосе ответил он. — Но до воскресенья осталось пять дней. Что ж, я попробую за это время доказать тебе, что, если ты выйдешь замуж за Эрика, ты совершишь непоправимую ошибку, за которую будешь проклинать себя всю жизнь.

3

— Еще одна посылка. Свадебный подарок!

— О нет!

Памела насмешливо закатила глаза, глядя на свою сестру Сьюзи, которая стояла в дверях с огромным свертком в руке.

— Куда же мы будем все это складывать, а, Сьюзи? От кого она?

Сьюзи посмотрела на адрес.

— От Мэри и Чарльза Кендрик. Запиши их имя в список.

— Еще одно благодарственное письмо, — вздохнула Памела, открывая блокнот и внося имя Кендрик в длинный список. — Когда-нибудь будет этому конец?

— Знаешь, я думаю, что это несправедливо: возложить всю ответственность за подарки на плечи невесты, — сказала Сьюзи, взвешивая посылку в руках. — В конце концов, среди них есть и подарки для жениха. Но на его долю выпадает лишь удовольствие открывать их. А вся тягомотина с ответными благодарностями достается невесте. Это нечестно.

— Я скажу ему об этом сегодня вечером, — со смехом сказала Памела. — Пусть хоть раз сам попытается выразить благодарность за очередной тостер.

— Не нужно. Прошу тебя, Мел, не делай этого, — взмолилась Сьюзи. — Не хочется беспокоить его этими дурацкими тостерами. — За последнюю неделю в доме Джорданов появилось три или четыре подаренных тостера. — Подозреваю, что в этой посылке еще один, — добавила она и потрясла посылку в руках. — Размер соответствующий. И звук тоже.

— Сьюзи, скажи, что ты пошутила. — Памела издала шутливо-мучительный стон и драматично закрыла лицо руками.

Сестры весело рассмеялись. Но вскоре их смех прервал звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? Ради бога, только не очередная посылка.

— Я пойду открывать. Моя очередь, — сказала Памела и принялась прокладывать себе путь через разбросанные подполу коробки, открытки и свитки оберточной бумаги. — Приходится пробираться, как по минному полю, — бросила она через плечо, когда наконец пробралась к двери холла. — Почему свадьбы всегда создают такой беспорядок?

— Было бы легче, если бы к свадьбе не прибавился еще и переезд на новую квартиру, — сказала Сьюзи.

— Не уверена, — рассмеялась Памела и открыла дверь.

Улыбка застыла на ее губах. Встретившись глазами с мужчиной, стоявшим на пороге, она обомлела. Ей захотелось захлопнуть дверь и сказать сестре, что это был рекламный агент, но она быстро сообразила, что это не сработает. Нет, Даниэл не оставит своих намерений с такой легкостью. Насколько она знает его, он не сможет просто так повернуться и вежливо уйти, если перед его носом захлопнут дверь. Если бы она не стояла теперь лицом к лицу с ним, то он просто-напросто продолжал бы давить на кнопку звонка до тех пор, пока она не засвидетельствует его присутствие.

— Привет, Даниэл, — холодно поприветствовала она, пытаясь скрыть волнение. — Чего ты хочешь?

Ослепительная, уничтожающая, обезоруживающая улыбка сияла на его лице. Улыбка, от которой можно было лишиться чувств.

— Подарить тебе вот это.

Перед Памелой появился роскошный букет цветов, который он до этого держал за спиной. Растерявшись, она глупо уставилась на букет. Потом протянула руку и взяла его.

— Цветы? Мне? О боже, как они очаровательны! Невероятно! Это же орхидеи!

— Прекрасные цветы для прекрасной невесты.

Он произнес слово «невеста» таким тоном, что каждый нерв Памелы взвыл от боли, как будто по нему провели ржавой пилой. Она посмотрела ему в глаза и внезапно почувствовала, как тяжелый, болезненный туман заволакивает ее рассудок, лишая той невинной, спонтанной радости, которую она только что испытывала, глядя на цветы.

Увы, она опять ошиблась. По своей глупости и наивности она решила, что Даниэл пришел, чтобы попросить у нее прощения за свою вчерашнюю проделку в лифте, что цветы были его желанием возместить моральный ущерб, который он нанес ей. С такими мыслями она и приняла букет из его рук.

Но Даниэл ни в чем не раскаивался.

— Надеюсь, что ты еще раз подумаешь над моим приглашением поужинать вместе.

Что за чертов упрямец! Памела уже сожалела, что взяла у него цветы. Теперь, когда она поняла смысл его жеста, ей отчаянно хотелось швырнуть эти очаровательные цветы ему в лицо.

Да, это был всего лишь новый подход. Взять ее силой, используя тактику пещерного дикаря, ему не удалось. Вот он и решил попробовать другой, цивилизованный подход.

Внезапно, словно навязчивый звон колоколов, в уме Памелы прозвучали слова, которые он произнес вчера.

До воскресенья осталось пять дней…

— Я все уже обдумала, — ответила она жестко. — И мое решение окончательно: я не хочу ни ужинать с тобой, ни вообще когда-либо встречаться.

— Правда? Ты так уверена в этом? Неужели…

— Памела, с кем это ты так долго разговариваешь? — послышался из холла любопытный голосок Сьюзи, и вскоре она сама появилась в проеме двери.

Золотистые пряди волос свободно струились по ее плечам, на лице — ни малейшего макияжа, и это делало ее похожей на ребенка. В глазах — то же выражение вечного изумления, которое было характерно для двадцатилетней Памелы.

— Что-то случилось? — спросила Сьюзи.

— Ничего, Сью. Даниэл зашел на минутку и уже уходит.

Но по виду Даниэла нельзя было сказать, что он собирается уходить. Более того, теперь он повернулся к Сьюзи и направил на нее свою ослепительную, обворожительную, дьявольскую улыбку.

— Привет, малышка Сьюзи. А ты заметно подросла с тех пор, как я в последний раз тебя видел.

— Так это Даниэл Грант? — удивленно заморгала Сьюзи, отступив на шаг назад и с любопытством оглядывая его. — Привет, Даниэл. Как ты здесь появился?

— Дела, дела привели меня в родной Гринфорд. Вот я между делами и решил восстановить кое-какие старые знакомства.

— Это ты принес цветы? О боже, они великолепны!

Памела мысленно чертыхнулась. Почему Сьюзи сунула сюда свой любопытный носик как раз в тот момент, когда она почти избавилась от непрошеного гостя? Сьюзи была на четыре года младше сестры и во время тех роковых событий была еще зеленым, ничего не смыслящим подростком. Их родители тогда гостили у родственников в Австралии, а Сьюзи училась во Франции по обмену между школами. Их старший брат Джеффри взял тогда всю ответственность на себя. Он настоял на том, чтобы сохранить в тайне все печальные подробности происшедшего, и раздавленная горем Памела была только рада этому.

Но теперь, видя, какой разрушительный эффект произвела эта высоковольтная улыбка на впечатлительную душу ее младшей сестренки, Памела пожалела, что Сьюзи так плохо знала этого человека.

— Эти цветы просто…

— Даниэлу пора идти, — перебила лепет сестры Памела. — Он спешит на важную встречу.

— Как жаль… — огорчилась Сьюзи. — А я как раз собиралась заварить чай и пригласить Даниэла на чашку чая.

— Не откажусь, — бодро ответил он, сделав вид, что не заметил гневного взгляда, который метнула на него Памела. — Не волнуйся, Памела, я перенесу эту встречу на завтра.

Памела крепко сжала губы.

— Вот и прекрасно! Значит, чайная церемония все-таки состоится! Что ж, тогда я побежала ставить чайник! — Сьюзи всплеснула руками и направилась к двери на кухню.

Но Памела преградила ей путь.

— Может, лучше я это сделаю? — дрожащим голосом спросила она. — А заодно и поставлю цветы в вазу.

Или, скорее, отправлю их прямиком в мусорное ведро, добавила она про себя, но тут же пожалела об этом, представив себе пышную красоту букета посреди картофельной кожуры, оберток и объедков.

Цветы не виноваты в том, что их принес Даниэл Грант.

— Нет, позволь мне заняться этим, — запротестовала Сьюзи, выхватывая букет из ее рук. — У вас с Даниэлом наверняка есть, о чем поболтать. Насколько я помню, вы когда-то были дружны.

— Я бы это так не назвала, — пробурчала Памела, глядя вслед исчезнувшей за кухонной дверью Сьюзи. — Ну что, может, войдешь? — добавила она сквозь стиснутые зубы.

— Трудно отказаться от такого любезного приглашения, — с ехидной усмешкой ответил он.

Его улыбка и лицо были холодными и недобрыми.

— Представляешь, — продолжал он тем же холодным тоном, когда они вошли в гостиную. — Сегодня я впервые ступил на священную территорию особняка семейства Джордан.

Из вежливости Памела молча кивнула, позволяя ему усесться в кресло.

И вправду, они раньше встречались где угодно, только не в этом доме: в каких-то барах, загородных парках, иногда — в теннисном клубе и в редких случаях — в доме, который Даниэл купил для своей матери…

— И смотри, ничего ужасного не случилось. Не прозвучали грозные фанфары рока, предвещающие беду, и стены не затряслись от страха. Но готов поспорить, что старик Абель перевернется в. могиле, когда узнает об этом. Уверен также, что твой старший братец и телохранитель Джеффри тоже не просияет от радости.

— Джеффри больше не живет здесь. У моих братьев теперь своя жизнь и свои дома и семьи.

Дома и семьи, подумала она с грустью. Даже младший брат Джо недавно стал отцом своего первого ребенка.

Ее зеленые глаза наполнились слезами, когда она вспомнила, как всего два месяца назад пришла в роддом, чтобы увидеть своего новорожденного племянника. Сияющая от счастья Мэг, мать малыша, положила ей в руки тяжеленький сверток, и она прижала крошку к груди, чувствуя его тепло, сладкий молочный запах. Необъяснимая нежность затопила ее сердце. Но ее радость уже в следующий миг омрачило ужасное воспоминание о потере своего ребенка, и она едва не разрыдалась, склонив голову над младенцем.

— Скоро у тебя тоже будет свой дом, — напомнил ей Даниэл. — С твоим славным Эриком.

Памела встрепенулась, тряхнула головой и быстро взяла себя в руки.

— У меня уже есть и своя квартира, и свой бизнес. В Лондоне, — резко сказала она. — Ей хотелось как можно скорее замять потенциально взрывоопасную тему.

— Кстати, ты никогда не говорила мне, чем занимаешься, — заметил Даниэл. — Я помню, как ты мучилась с выбором профессии. Какую карьеру ты в конце концов выбрала?

— Я занимаюсь организацией праздников, — безучастно проговорила она. — Вечеринки, юбилеи, свадьбы…

— И как, преуспеваешь? — спросил он на удивление искренне.

— Преуспеваю. Конечно, это мелочь по сравнению с твоим бизнесом, но я зарабатываю неплохо…

— И собираешься продолжать работать даже после свадьбы?

— Конечно. Неужели ты думаешь, что я четыре года создавала себе репутацию только для того, чтобы в один день все бросить?

Даниэл склонил голову набок и почесал затылок.

— Что же это получается? У тебя бизнес в Лондоне, а твой Эрик будет работать на своей замечательной должности в местном банке?

Памела напряглась. Она, видимо, слишком рано обрадовалась, решив, что сумела переключить его внимание. Они уже начали говорить о безобидных, отвлеченных вещах, но тут он снова вспомнил об Эрике.

— Между Гринфордом и Лондоном довольно хорошо налажено транспортное сообщение, — быстро ответила она. — Кроме того, устройство праздников одному человеку не потянуть, и мой заработок позволяет мне содержать двух помощников. Одного — на весь рабочий день, а другого — на несколько часов утром или вечером. А при необходимости — и дольше. Так что мне не всегда обязательно показываться в своем офисе, — довольная собой, пояснила она.

Однако что могло вызвать это странное выражение на его лице? Эту лукавую, подозрительную улыбочку, от которой изогнулись уголки его широкого рта?

— Мои помощники способны превосходно управиться со всеми делами даже без моего вмешательства, — добавила она нерешительно.

Похоже, что у тебя все под контролем. — Он едва сдерживал раздражение, рвущееся наружу. — Черт побери, Памела, может, ты сядешь наконец? Ты мельтешишь перед глазами, и у меня начинается головокружение.

— Извини, — пробубнила она. — Я только собиралась переложить куда-то эти карточки, чтобы освободить себе кресло. Это карточки с местами для гостей. Мы перебирали их перед твоим приходом.

— К черту карточки с местами для гостей, Памела! — Даниэла прорвало. — Мне наплевать и на эти карточки, и на все остальное, что связано с твоей распрекрасной свадьбой с самым лучшим банковским служащим года! Я не за тем сюда пришел, и ты хорошо это знаешь!

— Зачем тогда?

Глупый вопрос. Очень глупый. Она прекрасно знала, что он ответит.

— Что за детские игры, Памела? Ты знаешь, зачем я пришел. Я пришел, чтобы пригласить тебя на ужин, и я не уйду из твоего дома, пока не получу положительный ответ.

— Но почему ты так зациклился на этом ужине? — Памела увидела презрение на его лице. Странно. Он презирает ее и все же хочет провести время в ее обществе. Может, ее легкомысленное поведение в лифте внушило ему надежду на легкую победу? Неужели он настолько зациклен на сексе, что готов пренебречь своими чувствами ради короткого физического удовольствия? — Я вчера сказала тебе все, что думаю.

— А я сказал, что не верю тебе.

Неожиданно он встал с кресла, подошел к ней и, прежде чем она успела сообразить, что происходит, взял ее за плечи. Его жесткие пальцы впились в ее хрупкие косточки.

— Это твое дело.

— Не убедительно, Памела. Я не верю. Все эти твои слегка тепленькие чувства к своему славному заведующему отделом личных вкладов невозможно сравнить с той страстью, с тем пламенем, которое когда-то охватывало нас с тобой. И это можно вернуть, Памела.

— Ни за что и никогда, — проговорила она вяло.

Ей хотелось отвернуться от него и спрятать глаза, но его завораживающий голос и горящий, опасный взгляд не позволили ей сделать этого.

— Этот огонь до сих пор полыхает в нас. Я знаю это, Памела, и уверен, что ты чувствуешь то же самое. Но если ты отвергнешь этот огонь, то он разрушит тебя. Если ты отвергнешь эту страсть, ты отвергнешь часть самой себя и никогда, поверь, никогда не сможешь смириться с последствиями.

— Нет, — повторила она так же беспомощно.

— Подумай, что ты будешь чувствовать, скажем, через год… нет, даже меньше года, будучи женой своего Эрика? Ты проснешься однажды и поймешь, что этот мужчина не удовлетворяет тебя, что он не дает тебе того, чего ты хочешь, что тебе постоянно чего-то не хватает. Что ты тогда будешь делать? А?

— Я сказала. Нет.

Она вырвалась из его рук и отскочила.

— Я не хочу ужинать с тобой! И ты не заставишь меня изменить своего решения. Почему ты не можешь смириться с ним?

Даниэл молчал. Он слегка откинул голову назад, как будто она только что со всей силы влепила ему пощечину. В синих глазах застыло недоумение. Но уже в следующий момент он пришел в себя и снова бросился в атаку.

— Потому что… потому что я не могу! Я не могу с этим согласиться! — Нет, это мало было похоже на атаку. Скорее, он просто должен был что-то ответить и поэтому выпалил эту беспомощную, ничего не значащую фразу. — Потому что я ничего не могу с этим поделать! — горячо продолжал он. — Потому что после новой встречи с тобой я чувствую то же, что чувствовал, когда мне было двадцать четыре! Потому что я смертельно, безумно хочу тебя и не могу думать ни о чем другом! Я не могу есть, не могу спать, не могу жить, если ты не со мной! И, несмотря на все, что тогда произошло между нами, несмотря на то, что мы расстались, я всегда знал, что буду это чувствовать! Это неизбежно, как то, что солнце зайдет сегодня вечером и снова взойдет завтра утром.

Он отвернулся от нее и уставился на залитый солнечным светом сад за окнами гостиной.

— Поверь, я просто ничего не могу с собой поделать, — более спокойно продолжал он. — Как бы ни боролся с собой, что бы ни делал, чтобы выбросить тебя из головы… — Он снова повернулся к ней и бросил взгляд, от которого она похолодела. Позавчера, когда она увидела его в фойе отеля, он посмотрел на нее точно так же. То же яростное презрение на лице, смешанное с диким отвращением. Памеле казалось, что от этого взгляда от нее через секунду останется лишь жалкая горсточка пепла. — Я хочу избавиться от этого чувства не меньше, чем ты…

Его голос был грубым и низким, и Памела содрогнулась при мысли о том, что его поцелуи и ласки были смешаны с этим жгучим презрением.

Но он не имел права презирать ее. Это она должна презирать его за то, что он так бессердечно и подло поступил с ней, за ту жестокость, с которой он бросил ее, когда она отчаянно нуждалась в нем.

Но хуже всего было то чувство отвращения к самому себе, которое он даже не попытался скрыть. Он хотел ее и ничего не мог с этим поделать, не мог справиться с этим испепеляющим желанием, в чем сам пару минут назад так красноречиво признался. Но он хотел избавиться от этого желания. Ему ненавистна была сама мысль о том, что он не способен контролировать эту страсть, как бы ни старался.

— Я понял, что единственное, что я могу сделать, это сдаться, отдаться в руки этой страсти, погрузиться в нее, утонуть в ней. Надеюсь, что только так я смогу избавиться от нее, — глухо проговорил он.

— Своего рода терапия через отвращение? — едко спросила она.

— Может быть, — последовал ответ.

— Скажи, что я сделала, чтобы вызвать у тебя такую ненависть к себе?

— Ты…

— Чай подан!

Веселый, звонкий голосок Сьюзи не дал ему договорить.

— Марта испекла чудесный шоколадный торт, и я принесла его к чаю. Надеюсь, вы проголодались.

Не ведая о том, какие опасные вихри эмоций кружат по комнате, Сьюзи поставила на стол полный поднос.

Памела пробормотала себе под нос что-то невнятное, отдаленно напоминающее согласие, но Даниэл и глазом не повел в сторону Сьюзи.

— Ты носишь фамилию Джордан, — продолжил он, холодно и упрямо глядя Памеле в глаза. — Разве этого не достаточно?

Странно. Даниэл никогда не воспринимал эту вражду между их семьями серьезно. Он смеялся над ее тревогами и подыгрывал ей только в тех случаях, когда страхи и опасения овладевали ею настолько, что крали у них свободу. Или когда один из братьев Памелы выкидывал какую-нибудь особенно неприятную штуку.

— И что ты хочешь этим сказать, Даниэл? — спросила Сьюзи, мило нахмурившись. — Только прошу, не надо о том далеком прошлом. Ты ведь не станешь выкапывать ту дурацкую историю о наших предках, правда? Тем более что теперь это всего лишь история давно минувших дней.

Но Памела так не думала. Наоборот, ей казалось, что между нею и Даниэлом была совершенно новая история. Рана, которую он оставил в ее душе, была свежа и болела так, будто он только вчера нанес ее. Она была рада, что Сьюзи не было поблизости в те годы и она до сих пор пребывает в полном неведении. События той драмы не дошли до нее. К тому времени, когда Сьюзи вернулась в Гринфорд, Даниэл уже покинул его навсегда. Его отец умер за несколько лет до этого, и он перевез мать в свой дом — роскошный маленький дворец в деревне.

Нет. Она не для того столько лет хранила эту историю в тайне, чтобы теперь снова ворошить ее. Ах, как она надеялась, что эта история осталась позади и освободила ее от своей тяжести! И Сьюзи не должна знать о том, что пережила ее сестра из-за этого мужчины.

Памела приклеила к лицу улыбку и молилась только о том, чтобы Сьюзи она не показалась слишком фальшивой.

— Сьюзи, Даниэл просто слегка обижен за то, что я отказалась пойти с ним на ужин, — сказала она, надеясь, что ее слова прозвучали с воздушной беззаботностью.

— Что? Ты отказалась поужинать с Даниэлом? — удивилась Сьюзи. — Памела, ты шутишь?

— Нет. Ты же знаешь, что у меня просто нет времени, — быстро вставила Памела. Не дай бог, ее сестрица сейчас сболтнет что-то совсем нежелательное. — Перед свадьбой так много дел… Кроме того, это не совсем уместно…

— Не совсем уместно? — сухо спросил Даниэл. — Извини, но мне не понятно, что может помешать старым друзьям поужинать вместе?

Да уж, старые друзья, мысленно усмехнулась она.

— Памела, Даниэл прав, — с укором сказала Сьюзи. — Ты зря лишаешь себя удовольствия.

Удовольствие… Если бы ее сестренка слышала все, что этот человек говорил перед ее появлением в гостиной, она бы поняла, почему Памеле куда приятнее было бы провести вечер в яме со змеями, чем ужинать в его компании.

Самодовольная улыбочка и триумфальный блеск его глаз только усилили ураган, свирепствующий в ее душе. Он сделал все, что нужно, и мог теперь спокойно отойти в сторону и позволить Сьюзи работать на него.

— Знаешь, Мел, что я хочу тебе сказать? — Сьюзи взяла инициативу в свои руки. — Ты просто не смогла задушить в себе чувства, которые испытывала к Даниэлу, — полушутливым тоном продолжала она. — Ты же была без ума от него.

Сьюзи, незаметно от сестры, кокетливо подмигнула Даниэлу.

— Сью, — прошипела Памела. Но Сьюзи не слушала ее.

— Знаешь… — Она повернулась к Даниэлу, который стоял теперь, прислонившись к стене, сложив на груди руки, и явно забавлялся, наблюдая за разыгрываемой перед его глазами сценой. — Знаешь, Памела была одной из твоих самых ревностных болельщиц, когда ты участвовал в играх Уимблдона. Она приклеивалась к телевизору и смотрела все матчи подряд.

— Ну и что! — возразила Памела. — Мне было все равно, кто играет. Ты ведь знаешь, что я всегда любила теннис.

С тенниса все и началось. Благодаря теннису они впервые сблизились. Это было, когда она была еще совсем девчонкой.

— Не спорю, но почему-то ты всегда поднимала крик, подпрыгивала и хлопала в ладоши, когда Даниэл выигрывал.

Памела не знала, куда деваться от смущения. Взгляд Даниэла был прикован к ней, и когда она, кипя от негодования, вскинула на него глаза, он лишь вопросительно поднял рассеченную шрамом бровь и насмешливо улыбнулся.

— Да. Я всегда ценила мастерство и талант, и никто не станет отрицать, что Даниэл обладал и тем и другим, — с вызовом выпалила она.

— Я польщен, — протянул он.

У него никогда не было проблем с самооценкой.

— Что ж, может, ты наконец дашь мне возможность отблагодарить тебя, как свою самую ревностную болельщицу, за годы верной поддержки? Хотя и с некоторым опозданием…

О боже! У него кожа, должно быть, толще, чем у носорога, если он до сих пор настаивает на своем приглашении, несмотря на ее прямой отказ.

— Я сказала тебе, что не хочу ужинать с тобой.

— Памела, но ведь это всего лишь ужин! — вставила Сьюзи. — Даниэл, ты уже решил, куда вы пойдете?

— Да. В «Вольтер».

— Тогда моя сестричка просто не в своем уме. У них потрясающая кухня. Нет, я бы не стала раздумывать.

На губах Даниэла блуждала коварная улыбка. У Памелы дрогнуло сердце: она знала, что он собирается сказать.

— Что ж, тогда мне ничего не остается, как пригласить на ужин твою сестру. Похоже, она гораздо охотнее…

— Нет! — перебила его Памела.

Она видела, какими глазами он смотрел на Сьюзи, оценивая, насколько девушка успела расцвести за эти годы. Она скорее умрет, чем позволит этому человеку очаровать Сьюзи. Позволить ему пойти на ужин со Сьюзи — то же, что доверить волку нянчить ягненка.

Кроме того, ей невыносима была сама мысль о том, что Сьюзи может выболтать ему за бутылкой вина.

— Нет? — мягко спросил Даниэл, и насмешливые, дьявольские огоньки в его глазах вспыхнули ярче. Он торжествовал. — Ты передумала, Мел?

— Хорошо, — процедила она, все еще отчаянно надеясь найти хоть малейший повод взять свои слова обратно. Но обратного пути не было.

Она была в ловушке. Ей ничего не оставалось, как сказать ему «да». Но до чего же невыносимо было видеть его самодовольное лицо! Как он наслаждался ее поражением и своей победой!

— Хорошо, я пойду ужинать с тобой. Но только ужинать, понятно?»

— А я ни о чем больше и не просил, — мягко ответил он. — Никаких скрытых планов или задних мыслей.

Если бы Памела могла этому поверить!

4

Как неожиданны и странны капризы судьбы! Сегодня Памела будет ужинать с Даниэлом в ресторане. Сегодня они впервые открыто появятся в общественном месте.

Памела стояла перед зеркалом в строгом вечернем платье и расчесывала волосы.

Четыре года назад все было по-другому. Тогда они встречались тайно и чаще всего далеко от родного города. Она сама настаивала на этом. Несмотря на то, что вражда между их семьями казалась ей смехотворной, она уважала чувства своего отца и старших братьев. Памела понимала, что проблемы, уходящие своими корнями в далекое прошлое, невозможно так просто искоренить. Поэтому она и предпочла благоразумие сомнительному бунтарству.

К тому же она беспокоилась о Даниэле. Он был последним мужчиной в семье Грант, и поэтому ему досталась вся враждебность со стороны ее семьи. Если бы ее братья, и в особенности Джеффри, узнали о том, что она встречается с Даниэлом, последствия могли быть весьма плачевными. И больше для Даниэла, чем для нее.

Даниэл. Черт бы тебя побрал.

Памела положила расческу на туалетный столик и взглянула на себя в зеркало. Ее грустные глаза говорили ей о самой себе больше, чем она готова была узнать.

Будь ты проклят, Даниэл Грант. Проклят за то, что ее родственники оказались правы.

Сколько она себя помнит, Даниэл Грант всегда был частью ее жизни. Ее отец обычно называл его мальчишкой Грантом и произносил эти слова презрительным тоном. Ее братья, Джеффри, Уилл и Джоу, называли его просто Грантом, выплевывая это имя, как яростное проклятие.

Сама же Памела наблюдала за Даниэлом, который был всего на два года старше ее, с любопытством и интересом, пытаясь разглядеть, что в его персоне могло вызывать к себе столько ненависти со стороны ее близких.

Но видела перед собой только высокого, смуглого юношу с блестящими голубыми глазами. Она видела необыкновенно привлекательное лицо и тело — гибкое, стройное и сильное, с мускулатурой гораздо лучше развитой, чем у всех его одноклассников. По мнению всех девчонок из местной школы, Даниэл Грант был просто красавчиком. К тому же он блестяще учился, был отличным спортсменом и, конечно же, лучшим теннисистом.

Именно теннис, а также подлый поступок ее старшего брата Джеффри послужили причиной для их первого общения, после чего Памела поняла, что вражду раздувал не кто иной, как ее братья.

Они были зачинщиками всех ссор, хотя в семье, конечно же, это преподносилось по-другому. И главным подстрекателем был Джеффри. Именно благодаря его проделке Даниэл впервые обратил внимание на Памелу.

Было лето, и в тот день проходили ежегодные школьные спортивные соревнования и теннисный турнир. В результатах последнего никто не сомневался. Шестнадцатилетний Даниэл Грант уже успел к тому времени выиграть первый приз на областных соревнованиях, и все были уверены, что он унесет с собой и школьный приз. Но произошла катастрофа, и Памела случайно в этот момент оказалась неподалеку.

В то утро она вместе со сверстниками направлялась на теннисную площадку, чтобы занять место среди болельщиков, когда внезапно обнаружила, что забыла в гардеробе свои наручные часы. Эти часы ей подарили на день рождения — ей в этот год исполнилось четырнадцать, — и мысль о том, что она может потерять их, заставила ее вернуться в гардероб, где висел ее пиджак. Она нашла свой пиджак, вынула из кармана часы и бросилась обратно на площадку.

Пытаясь на ходу застегнуть часы, Памела неслась по коридору, торопясь вернуться к своим друзьям. Как вдруг она налетела на неожиданную преграду.

— Эй, осторожнее!

Тяжело дыша, она застыла, чувствуя, что кто-то поддерживает ее под локти. Пряди волос падали ей на лицо, мешая увидеть человека, который продолжал поддерживать ее. Она отдышалась, откинула волосы назад и увидела красивое, точеное лицо Даниэла Гранта. От смущения кровь бросилась ей в лицо.

— Извини… Я… я не хотела, — промямлила она. — Спасибо, что поддержал… Но я уже могу стоять на своих ногах. Ты можешь отпустить меня.

— Ты уверена? — В его голосе послышалось сомнение, но он тут же отпустил ее, потому что его внимание снова переключилось на то, что он держал в руке.

— Я… — начала было она, но тут же осеклась, когда увидела в его руках теннисную ракетку.

Это была одна из лучших теннисных ракеток. Она знала об этом, потому что у Джеффри и Уилла были точно такие же, ужасно дорогие, редкие ракетки. Ракетка была совершенно новой, но выглядела так, будто по ней проехал автомобиль. Ручка была расшатана, сетка порвана. Ракетка была изувечена до крайности.

— О боже! — вырвалось из ее груди. — Неужели это сделала я? Даниэл, я не хотела…

Неужели она, когда неслась по коридору сломя голову, наступила на его ракетку?

— Успокойся, — поспешил ответить он. — Ты к этому не имеешь ни малейшего отношения.

Но тут его взгляд задержался на ней, и он изменился в лице.

— А может, и имеешь? Ты ведь из семьи Джорданов, не так ли? Сестренка Джеффри? — Его голос вдруг стал жестким.

— Ты хочешь сказать, что Джеффри сделал это? О нет, Даниэл, он не мог…

Но она не смогла договорить. Памела внезапно вспомнила разговор, который случайно подслушала вчера вечером. Джеффри и Уилл явно говорили о теннисном турнире…

— Я бы все отдала чтобы столкнуть этого выскочку с его пьедестала, — проворчал Уилл. — Если бы он завтра не вышел играть, то школьный кубок наверняка достался бы мне. Но это невозможно…

— Не отчаивайся, брат. Невозможного не бывает. Можно кое-что придумать… И у меня в запасе есть один способ… — ответил ему Джеффри, переходя на загадочный шепот.

И хотя Памела слабо понимала, о чем идет речь, слова врезались ей в память и даже заставили невольно содрогнуться.

Теперь, глядя на изувеченную ракетку в загорелых руках Даниэла, она вспомнила вчерашний разговор братьев и догадалась, что произошло.

— Я очень сожалею, — пролепетала она. — Но, может, у тебя есть другая?

— Другая? — Даниэл грубо рассмеялся. — Другая, такая же, как эта? Ты и представить не можешь, как тяжело мне пришлось работать, чтобы накопить денег на эту ракетку. Другая. Мы не купаемся в деньгах, как ваша семья.

— О, Даниэл, мне действительно очень жаль, — испуганным шепотом проговорила она. — Но ведь это всего лишь школьный турнир…

Он мрачно покачал головой, наотрез отказываясь соглашаться с ее попыткой утешить его.

— Ты не знаешь и половины того, что происходит, девочка. Может, для тебя это всего лишь школьный турнир, но для меня это нечто гораздо большее. Мой тренер всего час назад сказал, что ему позвонили из международной теннисной корпорации. Они слышали обо мне, и сегодня приедет очень серьезный тренер, чтобы посмотреть на мою игру.

— Посмотреть на твою игру? — удивленно и взволнованно переспросила она. — Ты говоришь, что у тебя есть шанс попасть в профессиональную теннисную лигу? Невероятно! И если ты попадешь туда, ты сможешь начать карьеру теннисиста? О нет! — Ее взгляд снова упал на то, что осталось от ракетки.

— О да, — передразнил он. — У меня был шанс начать карьеру теннисиста, но твой братец угробил его.

Мозг Памелы судорожно заработал. Ей отчаянно хотелось помочь ему.

— Нет! — воскликнула она наконец, и ее лицо озарилось надеждой. — Он еще не угробил его! Нет!

— Боюсь, что угробил. Или, может, у тебя есть лишняя ракетка?

— У меня нет, но есть у Джеффри! У него такая же ракетка, как у тебя! И сегодня она ему не пригодится, потому что он участвует в соревнованиях по атлетике. Если мне удастся удрать со школы и сбегать домой… Нет? — Она не могла поверить, когда увидела, как он покачал головой.

— Нет, — твердо заявил он. — Я не могу позволить тебе сделать это. Что, если кто-то из учителей увидит тебя? Или ты нарвешься по дороге на самого Джеффри?

— А я прошмыгну за школой. И если Джеффри узнает об этом, я смогу разобраться с ним, — сказала она уверенно. — Джеффри, может, и хамит другим, но со мной он ласков как котенок. Все-таки он мой старший брат. Ну же, Даниэл, решай, — подтолкнула она, заметив, что он смягчается. — Мы можем это сделать.

— Не знаю… — протянул он задумчиво.

— Представляешь, — с веселой улыбкой продолжала она. — Ты победишь Джеффри в его собственной грязной игре, пользуясь его же ракеткой, и он никогда не узнает об этом!

По его лицу она поняла, что убедила его, и не успел он раскрыть рта, чтобы сказать ей об этом, как она уже неслась по коридору на полной скорости. — Увидимся у ворот через десять минут! — крикнула она перед тем, как скрыться из виду.

— Памела! — голос Сьюзи прервал ее воспоминания. — Мел, твой ухажер явился!

— Он вовсе не ухажер! — раздраженно бросила она в ответ и только теперь поняла, что Даниэл уже здесь.

Схватив сумку, она сбежала по лестнице, еще сверху разглядев в холле высокую фигуру в элегантном костюме.

— Мы же собирались встретиться у ресторана! — холодно сказала она, стараясь не выдать волнения, которое заставляло ее сердце колотиться с бешеной скоростью.

Вечер еще не начался, но у нее голова уже шла кругом, как будто она слегка выпила. Сногсшибательного сочетания лазурных глаз Даниэла с его черными блестящими волосами и атлетическим телосложением было достаточно, чтобы в одну секунду лишить ее покоя. Если к этому добавить изысканный костюм темно-синего цвета под цвет его глаз и голубую рубашку, то можно навсегда распроститься с рассудком.

— Я помню, — спокойно ответил он. — Но отныне все будет по-другому. Я не собираюсь больше прятаться по темным переулкам или как вор встречаться с тобой только под покровом ночи. Пришло время покончить с этой идиотской родовой враждой. Честно говоря, я сомневаюсь, что твоего отца хватит апоплексический удар, если он увидит меня в вашем доме.

Увы, причиной беспокойства Памелы было нечто совершенно другое. Но лучше пусть он остается при своем мнении. Пусть думает, что она волнуется из-за вражды семей. Так безопаснее для нее.

— Ты, возможно, прав, — согласилась она. — Хотя отца сегодня вечером нет дома. Я теперь понимаю, что в те годы не способна была посмотреть на вещи трезво. Мой отец был против тебя только благодаря слухам, которые доходили до него. Ему говорили, что ты был зачинщиком всех ссор в школе.

— И, конечно, трудно догадаться, кто кормил его такими историями, — с иронией сказал он.

Встретившись с взглядом его пронзительно-синих глаз, Памела снова невольно вспомнила тот день школьного теннисного турнира — их первую встречу.

Даниэл тогда, конечно же, победил в турнире. Он обыграл всех своих противников, и профессиональный тренер, следивший за его игрой, высоко оценил его потенциал теннисиста. Уже в полдень того же дня он предложил Даниэлу стать его учеником, а спустя сутки они вместе покинули Гринфорд. Позже Памела видела Даниэла только по телевизору. Во всех спортивных программах его расхваливали, как молодую звезду и будущую надежду английского тенниса.

Джеффри был взбешен. Он ходил черный, как туча, и целую неделю после такой телепередачи всей семье приходилось терпеть его злобные, мрачные настроения. Памела тогда умудрилась незаметно вернуть ему ракетку и еще долго содрогалась при мысли о том, что ее ожидало, если бы брат узнал о ее проделке.

Ее путешествие в прошлое прервал глубокий голос Даниэла.

— Я вижу во все этом происки Большого Брата, — проговорил он тем же язвительно-насмешливым тоном. — Ты согласна с этим, Цыпленок Мел?

— Я же просила не называть меня так!

После той первой короткой встречи она снова увидела Даниэла Гранта лишь спустя шесть лет. Он вернулся в Гринфорд восходящей звездой отечественного тенниса, окруженный ореолом славы после победы в международном турнире. Он покинул родной городок шестнадцатилетним подростком, бедным, мало что смыслящим в жизни, а вернулся молодым мужчиной, богатым, искушенным, умудренным и, сверх того, необыкновенно привлекательным.

— Почему? — спросил он. — По-моему, это очень милое имя. Оно очень подходило тебе… В двадцать лет ты была такой смешной тоненькой девчушкой с буйной копной каштановых волос и худыми длинными ногами.

— К твоему сведению, мне уже давно не двадцать, — сердито пробурчала она, измерив хмурым взглядом его и память о той Памеле, с которой он встретился, первый раз вернувшись в Гринфорд.

Ее взросление, увы, не очень благоприятно отразилось на ее внешности. К двадцати годам она непомерно вытянулась и стала похожа скорее на мальчишку, чем на молодую женщину, что часто служило предметом насмешек со стороны ее приятельниц. Женственность и округлость появились в ее фигуре с большим опозданием. Ее волосы в то время были легче и тоньше, и достаточно было малейшего дуновения ветерка, чтобы вокруг ее головы образовалось клубящееся облако. Она была болезненно чувствительна и стыдлива и беспомощно краснела, когда кто-то заговаривал с ней.

И Даниэл пользовался этим. Он обращался к ней с надменной снисходительностью или же внезапно начинал подтрунивать над ней — дразнить и заигрывать, заставляя ее густо краснеть и путаться в словах от смущения. Она была ошеломлена и не могла поверить, когда он впервые пригласил ее в бар.

— М-меня? — недоверчиво переспросила она. — Нет, ты шутишь.

— Совсем не шучу. Я вполне серьезно приглашаю тебя выпить со мной чего-нибудь.

— Но почему меня?

— А почему нет? Может, потому, что я помню одну давнюю историю — одну четырнадцатилетнюю девчушку, которая как ангел-спаситель явилась, чтобы помочь мне. Помощницу, без которой моя жизнь могла повернуться совсем по-другому. Может, мне теперь хочется ее отблагодарить.

У Памелы внутри все оборвалось. Конечно, ей следовало догадаться, что преуспевающий, искушенный, опасно красивый молодой человек не мог заинтересоваться такой невзрачной, длинноногой худышкой. Он всего лишь хотел отблагодарить ее.

Она робко согласилась, настаивая лишь на том, чтобы встретиться в таком месте, где никто из знакомых или родственников не сможет увидеть их. Все часы перед встречей она провела в лихорадочном нервном возбуждении. Она раз десять переодевалась и меняла макияж. Для родителей сочинила историю, что идет на встречу с друзьями по колледжу.

Ох, какой наивной простушкой она была тогда! Если бы она тогда внимательнее прислушалась к его словам, ей не пришлось бы позже пережить столько боли.

Но она плыла по волнам восторга, опьяненная счастьем провести время наедине с потрясающе красивым мужчиной. Она даже умудрилась убедить себя, что это не просто запоздалый жест благодарности с его стороны. И поэтому, пребывая в своем наивном ослеплении, она, скорее всего, неверно поняла его ответ на свое безыскусное, искреннее замечание о том, что он, должно быть, гордится своими достижениями и удовлетворен собой.

— Удовлетворен? О нет, только не это. Удовлетворение — это застой. Удовлетворение парализует движение, а без движения нет роста. Нет, чтобы добиться успеха, нужно постоянно гореть, жаждать этого успеха и идти к нему. Если ты не горишь, успеха тебе не видать.

— Но ведь ты многого уже достиг!

— И ты думаешь, этого достаточно? — Даниэл впился в нее взглядом. — Милая, мне всего двадцать два, и я не собираюсь успокаиваться. Мне многого еще хочется достичь. В этой игре невозможно стоять сложив руки. Здесь нет места для мистера Добряка. В этой игре действует закон джунглей: убей или убьют тебя. И я никому и ничему не позволю стать на моем пути.

Памела, снова заблудившись в воспоминаниях, вздохнула.

— Что бы значил этот вздох? — ворвался в ее мысли голос Даниэла. — Ты что, все еще сердишься за Цыпленка Мел?

Его забавляющийся тон жестко столкнулся с горечью ее воспоминаний, и в ответ она резко отвернулась от него.

— Эй, что случилось?

Он взял ее за подбородок, повернул ее голову к себе и заставил посмотреть в глаза.

— Ты ведь хорошо знаешь, что эта кличка больше не подходит тебе, — сказал он тепло, проливая мед на ее воспаленные нервы. Его взгляд скользнул по ее стройной фигуре в кремовом брючном костюме, под которым виднелась черная кружевная блузка. — Ты знаешь, что превратилась в прекрасную райскую птицу.

Он нежно провел рукой по ее волосам, убирая пряди с лица, потом его осторожные пальцы скользнули по ее щеке. Она стояла как завороженная, не в силах выдавить из себя ни слова.

— Ты красивая женщина, Памела. Восхитительно красивая, — продолжал он понизившимся до волнующей хрипоты голосом. — И с годами ты стала еще красивее. Когда я впервые встретил тебя, ты выглядела симпатичной малышкой, но любой, у кого есть глаза, смог бы увидеть скрывающуюся в тебе красоту, ждущую своего полного расцвета.

Памела непроизвольно провела языком по пересохшим губам и вздрогнула, заметив, как его глаза проследили за этим едва заметным движением.

— Ты… — пыталась заговорить она, но не смогла.

Он рассмеялся.

— Я знал это еще тогда. Как ты думаешь, почему я вернулся в Гринфорд во второй раз, когда тебе было двадцать два?

Она знала, что он сейчас соврет. Он вовсе не ради нее тогда вернулся.

— Ты вынужден был уйти в отпуск из-за травмы.

Он тогда сломал лодыжку. Из-за травмы его участие в ежегодном турнире во Франции было под вопросом, так же как и перспектива участвовать в Уимблдоне. Он вернулся в Гринфорд, чтобы поправить свое здоровье, но это закончилось тем, что его одолела скука. Он не мог найти себе места и метался как тигр в клетке.

Памела потом прокляла жестокую выходку судьбы, которая заставила ее в то же время вернуться домой. Она училась в колледже в Лондоне, но к тому времени закончила учебу и вынуждена была отсиживаться дома и ждать ответов на резюме, которые она разослала в различные фирмы с целью найти работу. Собираясь в очередную поездку в Австралию, ее родители только рады были ее возвращению: она сможет присмотреть за домом и за сестренкой Сьюзи перед ее отъездом во Францию.

— Я никогда не льстила себе мыслью, что имела к этому хоть малейшее отношение!

Она яростно дернула головой, отстранившись от его ласкающей руки, беспощадно игнорируя мучительный протест всех своих чувств, которые вдруг лишились наслаждения.

— Итак, мы идем ужинать или нет? Ты добился моего согласия на этот ужин только благодаря шантажу. Что ж, я дала слово и поэтому предпочитаю покончить с этим как можно скорее.

— Готов к исполнению приказа! — Он шутливо отсалютовал ей, но она восприняла его жест как оскорбление. — Моя машина ждет у дома.

По дороге в ресторан ни один из них не обронил ни слова, и только резкие движения его руки, когда он переключал скорость или вращал руль, выдавали ураган, бушующий у него внутри. Было заметно, с каким трудом ему приходится сдерживать себя.

Памела сидела рядом с ним, напряженная и неподвижная как мумия. Она боялась этого вечера с самого начала, но теперь ей казалось, что то, чего она опасалась раньше, мелочь по сравнению с тем, что ждет ее впереди. Как она влипла в эту историю? Но что может ухудшить эту и без того дурную ситуацию?

Ответа на этот вопрос ей не пришлось долго ждать. Как только Даниэл припарковал машину в нескольких метрах от ресторана, она заметила на другой стороне улицы высокую фигуру мужчины. Ее сердце сначала дрогнуло, а потом словно оборвалось и покатилось вниз — прямиком в пятки.

О боже, молча взмолилась она. Пусть мне это только снится! Это не может быть реальностью!

Но ее молитву никто не услышал, потому что мужчина уже повернул голову в их сторону и посмотрел прямо на машину Даниэла. Он тут же заметил сидящую на переднем сиденье Памелу: на его лице появилась широкая улыбка, а правая рука взметнулась в воздух и принялась приветственно махать ей.

— Кажется, кто-то машет тебе, — язвительно проговорил Даниэл. — Вы знакомы?

Памелу словно парализовало. Она молча кивнула, сдерживая дрожь во всем теле.

— Или более чем знакомы? — Даниэл, окинув ее беглым взглядом, прочел все, что было написано на ее лице. Его быстрый, проницательный ум тут же произвел нужные расчеты и через секунду выдал правильный ответ. — Это твой жених?

Что ж, судьба снова сыграла с ней злую шутку, и ей нужно как-то справиться с ситуацией.

— Да, — дрожащим голосом выдавила она из себя. — Это Эрик.

Даниэл не смог скрыть своего искреннего изумления, и это помогло Памеле вырваться из кольца страха, сковавшего ее.

Ей вдруг захотелось истерически рассмеяться, но она боялась, что стоит ей начать, и она уже не сможет остановиться. Достаточно было представить, как она сидит в машине и заливается неудержимым, истерическим, идиотским хохотом. Подавив это побуждение, она собралась и взяла себя в руки.

— Да, это Эрик, — подтвердила она уже более уверенным голосом.

Даниэл повернул к ней голову и принялся внимательно изучать ее лицо, и она снова сжалась в комок, ожидая взрыва. Но взрыва не последовало. Вместо этого Даниэл выпустил из рук руль и еще раз посмотрел через дорогу.

— Честно говоря, я представлял его себе другим.

Безразличие, с которым он произнес эту фразу, смешалось с ее взвинченными эмоциями и произвело нечто, подобное взрывчатому веществу.

— Не сомневаюсь! — гневно вспыхнула она, не замечая, как его глаза помрачнели. Напряжение свело его сильные скулы, превратило его красиво очерченный рот в тонкую, жесткую линию. — И каким ты себе представлял его? Обрюзгшим и сутулым коротышкой? Или близоруким, лысеющим занудой, который только к тридцати годам умудрился сбежать от материнской опеки?

— Нет, — ответил Даниэл.

Но Памелу уже понесло.

— Ты полагаешь, что если однажды у меня был ты… — она особо выделила слово «был», — то я никого лучше тебя не найду? Или что я подамся в монастырь и буду до конца своих дней оплакивать незаменимую утрату?

— Я был бы полным идиотом, если бы так думал, — сердито пробормотал Даниэл, не отрывая глаз от мужчины на другой стороне улицы, который, судя по его виду, теперь удивлялся, почему они так долго не выходят из машины.

И все же, по правде говоря, он не ожидал, что Эрик окажется высоким, хорошо сложенным, красивым мужчиной.

— По-моему, он хочет поговорить с тобой.

— Я знаю.

Памела сидела, провалившись в кресло, и знала, что ее нездоровый страх может вызвать у Даниэла опасные подозрения. Но в данный момент она знала, что не способна общаться с Эриком.

— Я хочу познакомиться с ним, — вдруг заявил Даниэл и своим заявлением поверг ее в бездну ужаса.

— Зачем?

Она взглянула на него, подозрительно сузив глаза. Интересно, что он задумал?

— Так, хочу узнать, что он за человек, — невинно ответил он. — Ты как, пойдешь со мной? Он явно ждет, когда ты выйдешь к нему.

Памела растерянно искала ответ, но в голову ничего не приходило. Или, по крайней мере, не приходило ничего пристойного. Но Даниэл не стал дожидаться ее ответа. Он вынул ключ из зажигания, подбросил его в воздух, ловко поймал одной рукой и засунул в карман брюк.

— Тогда я передам ему привет от тебя, хорошо? Все же он мужчина, за которого ты собираешься выйти замуж через четыре дня.

Он уже вышел из машины и собирался перейти на другую сторону улицы, когда разжиженный мозг Памелы наконец заработал снова.

Его последние слова кружились в ее голове.

Все же он мужчина, за которого ты собираешься выйти замуж…

— Подожди! — крикнула она.

Она выпрыгнула из машины и бросилась за ним. Скорее, ей нужно опередить его. Нельзя допустить, чтобы Даниэл стал знакомиться с Эриком в ее отсутствие. Она мчалась через дорогу как ошпаренная. Оказавшись на другой стороне, споткнулась о бордюр и… оказалась в руках Эрика.

— Памела, милая, осторожно! Ты ведь могла упасть.

— О, Эрик!

Тяжело дыша, она прильнула к груди Эрика и, не задумываясь, обвила руками его шею.

Потом привстала на цыпочки и звонко поцеловала его.

— Я так рада тебя видеть.

— Я тоже…

Эрик смотрел на нее в легком недоумении. По его лицу было видно, что он не привык к таким несдержанным приветствиям с ее стороны. Но Памела знала, что Даниэл стоит рядом и напряженно наблюдает за каждым их движением.

— Я не ожидал, что увижу тебя вечером на улице.

Эрик поставил Памелу на тротуар, отошел на шаг назад и провел рукой по волосам, откидывая упавшую на лоб прядь. Он все еще поглядывал на нее с опаской, как будто не знал, чего еще можно от нее ожидать. И Памела чувствовала себя неловко из-за того, что поставила его в такое положение. Она просто передала ему свое собственное беспокойство, и это было нечестно.

— Я думал, ты будешь сидеть дома и разбираться с букетами, прическами или еще чем-то, что для вас, девушек, важно перед такими особыми событиями.

— Я… я этим и занималась. — Черт побери, возьми себя в руки! — приказала она себе мысленно. Ты ведь всем даешь понять, что что-то не так. — Но… но я встретила старого друга. Он остановился в «Редженси», и мы случайно столкнулись там.

Она чувствовала, что на горизонте собирается гроза, и отчаянно пыталась предотвратить ее. Но язык по-прежнему не хотел слушаться.

— Привет. Мне показалось, что Памела выглядела уставшей и измотавшейся. Понятное дело, приготовления к свадьбе… — вставил Даниэл, перехватив инициативу. — Вот я и решил пригласить ее на ужин. Ей нужно немного расслабиться и отдохнуть от забот.

— Прекрасная идея, — бодро сказал Эрик и с искренним интересом поглядел на мужчину, стоящего рядом с Памелой. — Значит, ты старый друг Памелы. И как же тебя зовут?

— Даниэл. Даниэл Грант.

Даниэл протянул руку, Эрик крепко пожал ее.

— Даниэл Грант? — переспросил Эрик и вдруг разволновался.

— Так точно.

Так было всегда, когда люди впервые встречались с Даниэлом. Даже если они не были болельщиками, они довольно часто видели его лицо в газетах или по телевизору. Памеле эта ситуация была очень хорошо знакома. Стоило им показаться где-либо вместе, как всегда находились люди, которые тыкали в Даниэла пальцем, таращились на него или просили автограф.

Большинство из них были женщинами. Они толпились вокруг Даниэла, щебеча, чирикая и кокетничая, как стайка пестрых экзотических птиц, пытаясь привлечь к себе его внимание.

И Даниэл, конечно же, поощрял это. Он упивался каждым моментом этой игры, потому что с этими женщинами все было просто и ясно. Он знал, чего они от него хотят, и они никогда не требовали большего. Никаких привязанностей, обязанностей, ответственности…

Только порой, по своей глупости, они беременели и тогда начинали угрожать, пытаясь привязать его или заставить жениться на себе.

Но не только женщины вели себя как одержимые при его появлении. Мужчины тоже попадали под влияние его сияющей ауры успеха. Они восхищались его физической силой и атлетическим телосложением, но больше всего их привлекало непоколебимое чувство уверенности в себе, которое Даниэл носил как удобную повседневную одежду.

Итак, Памела не удивилась, когда Эрик дрожащим от восхищения голосом сказал:

— Значит, ты тот самый Даниэл Грант, который был лучшим теннисистом Англии?

Даниэл в ответ только едва заметно кивнул. Но Эрику даже этого не нужно было. Он уже завелся на свою любимую тему — о деньгах, акциях и вкладах. Что ж, по крайней мере, это отвлекло его от намерения копнуть глубже под ее предполагаемые дружеские отношения с Даниэлом. Но чем дольше Эрик и Даниэл беседовали, тем страннее казалась ей вся эта ситуация.

Памеле казалось, что она сидит на пороховой бочке и наблюдает, как огонек фитиля медленно подкрадывается к ней. И неизвестно, когда все это рванет.

Переминаясь с ноги на ногу, она тихонько закашляла, пытаясь привлечь внимание увлеченных беседой мужчин к своей позабытой персоне.

— Даниэл…

Даниэл тут же повернулся к ней, посмотрел прямо в глаза, вычислил ее настроение и сделал вывод.

— Что, проголодалась? — сухо спросил он. — Значит, пора покормить тебя. Извини… — непринужденно бросил он в сторону Эрика. — Столик заказан на восемь тридцать, и тебе наверняка известно, как ведет себя Памела, когда голодна.

— Конечно, — рассеянно ответил Эрик. В его уме продолжали вращаться цифры и факты, о которых они всего минуту назад так оживленно говорили.

— Что ж, приятно было познакомиться.

Даниэл снова протянул Эрику руку, но Памела заметила, что не только обычная вежливость побудила его сделать этот жест. И последовавшие слова подтвердили это.

— Честно говоря, я тебе завидую.

— Завидуешь? — Эрик не понимал, о чем он говорит. Он поднял брови, и на его лбу образовались волнистые складки.

— Тебе крупно повезло, Эрик. У тебя необыкновенно красивая невеста.

— О да… — протянул Эрик, и его лицо вмиг разгладилось и посветлело. — Эта девушка для меня все. Не могу дождаться нашей свадьбы. — Он проговорил это с таким чувством, что никто не стал бы сомневаться в том, что он говорит правду.

У Памелы перехватило дыхание. Ей казалось, что почва ускользает у нее из-под ног.

— До воскресенья осталось всего четыре дня, Эрик, — поспешно ввернула она и, подойдя к нему, на миг заключила в теплые объятия. — Завтра, к сожалению, мы встретиться не сможем. Мне нужно съездить в Лондон, уладить кое-какие дела на работе. Но мы увидимся в четверг на большом семейном обеде. А теперь нам пора идти, а то мы можем потерять столик.

Она быстро и пламенно поцеловала его, прекрасно осознавая, что делает это не ради Эрика, а ради Даниэла. Но теперь не это было главным. Главным было поскорее убраться с этого минного поля, на котором она лихорадочно проплясала больше десяти минут. Ей вполне хватало одного Даниэла. Но Даниэл в компании с Эриком — это было выше ее сил.

— Ты явно проголодалась, — рассмеявшись, сказал Даниэл, как только поравнялся с ней. — Или тебя мучает совесть?

5

— Я умираю от голода, — пробурчала она.

А что до ее совести, то это совсем не его дело. У нее сейчас нет ни сил, ни желания прислушиваться к тому, что говорит ее совесть. Она спиной чувствовала, как Эрик, продолжая стоять на углу улицы, удивленно смотрит им вслед. Небось до сих пор ошарашен ее поведением.

— Мне нравится твой жених, — неожиданно сказал Даниэл, когда они уже усаживались за столик. — Он показался мне честным, прямым парнем.

— Он такой и есть.

Она взяла в руки меню и спрятала за ним лицо, делая вид, что внимательно изучает его. На самом деле она только тупо пялилась в изысканный печатный шрифт. Красивые буквы танцевали и расплывались у нее перед глазами, и ей совершенно непонятен был их смысл.

— Мне показалось, что его чувства к тебе гораздо глубже, чем твои к нему.

Уж кому-кому, но только не ему оценивать глубину ее чувств.

В этот момент появился бесшумный, как призрак, официант и поставил перед ними напитки. Даниэл тут же протянул руку и взял свой стакан.

Продолжая прятать лицо за меню, Памела с тревогой ощущала, что его пронзительный взгляд способен видеть даже сквозь преграду. Этот человек и сквозь бумагу и даже, наверное, сквозь стену сможет читать все ее мысли и чувствовать все, что происходит в ее душе.

— И что заставило тебя сделать такой вывод? — спросила она неуверенно.

— «Эта женщина для меня все. Не могу дождаться нашей свадьбы», — процитировал он Эрика.

Она прокашлялась, пытаясь прочистить горло, а затем хрипло проговорила, только чтобы перевести разговор на другую тему:

— Пожалуй, я закажу холодный суп и лосося.

По крайней мере, супом она не подавится и, возможно, к тому времени, как подадут лосося, сможет хоть немного расслабиться и спокойно поесть.

— Хороший выбор, — одобрил Даниэл. — По правде говоря, я тоже собирался заказать эти блюда. По-моему, это лучшая еда для теплого летнего вечера…

Памела осторожно опустила меню, посмотрела на него и тут же поняла, что лучше было не делать этого. Насмешливый, плутовской блеск в его глазах ясно говорил о том, что он хорошо знает, что она, как ребенок, прячет за меню лицо.

Но ей от него не спрятаться. Он ни за что не даст ей сорваться с крючка. Он намерен безжалостно наслаждаться, наблюдая, как она корчится.

— Значит, тебе это больше не нужно. — Он протянул руку и грубо выхватил у нее меню.

Это произошло так быстро, что она едва успела сообразить, чего ей в последние несколько секунд так отчаянно хотелось.

Но, слава богу, она не успела это осуществить. Представить только, что это была бы за сцена: она набрасывается на него и на виду у всего почтенного общества их славного городка бьет по лицу картой блюд!

С невероятным усилием она заставила себя улыбнуться. Улыбка вышла фальшивой, как привидение, и ужасно неубедительной. Но стоило Даниэлу открыть рот, как это зыбкое впечатление улыбки упорхнуло с ее натянутого лица.

— Ну вот, теперь мы, кажется, можем поговорить как следует.

Памела насторожилась. Интересно, что он подразумевает под словами «как следует»? Опять он пытается увлечь ее на опасную тропу. Опять собирается мучить допросами. Может, снова попробовать отвлечь его?

— Ты меня удивляешь, Даниэл, — с неестественной легкостью сказала она. — Почему ты так мало ешь? Ты ведь давно не тренируешься!

— Старые привычки умирают медленно. Каждый раз, когда я чрезмерно предаюсь плотским наслаждениям, я впоследствии горько сожалею об этом.

Похоже, он имеет в виду не только еду. Может, он причисляет к этому и их прошлую связь? Может, он хочет сказать, что когда-то, «чрезмерно предаваясь плотским наслаждениям» с ней, он впоследствии жалел об этом? У Памелы от обиды сжалось сердце.

— Какая завидная способность к самоконтролю!

Не в силах посмотреть ему в глаза, она сделала вид, что внимательно и увлеченно разглядывает интерьер ресторана, и в особенности роскошную хрустальную люстру, сияющую на потолке в центре зала.

— Мне показалось, что ты ценишь это качество в мужчине.

Черт, он опять уцепился за Эрика. Похоже, ее отвлекающие маневры не сработали.

— Почему мы все время должны говорить об Эрике? — запротестовала она. — Ты же не хочешь, чтобы…

Появление официанта, который подошел к их столику, чтобы принять заказ, заставило ее прервать фразу, и, когда он ушел, ей ужасно не хотелось возвращаться к прежней теме. Но Даниэл был настроен иначе.

— А почему ты так упорно пытаешься избежать разговоров о нем? — Он снова потянулся за стаканом. — Это выглядит очень странно. Обычно невесты только то и делают, что без умолку щебечут о своих будущих мужьях. Ты же, наоборот, предпочитаешь молчать об этом.

— Я предпочитаю держать свои чувства при себе. Я не испытываю нужды быть такой, как все, — выставлять напоказ свою душу и сердце всем, кому попало.

— Правда?

Его бровь вопросительно подскочила. Губы искривились в циничной усмешке. Уж больно горячо она пытается отстоять себя.

Не зная, куда деваться от его дерзкого, сверлящего взгляда, Памела принялась нервно передвигать столовые приборы, расставленные перед ней.

— Ты раньше не была такой, Памела. Насколько я помню, ты всегда была рада поделиться своими чувствами. Насколько я помню, ты призналась мне в любви уже через неделю после нашего первого свидания.

Стрела снова попала в цель и жестоко пронзила ее несчастное, измученное сердце. Она застыла с ножом в руке и так крепко сжала ручку, что ее кулак побелел. Потом опустила глаза и уставилась на льняную скатерть, пытаясь спрятать под длинными ресницами затопившие ее глаза слезы.

— Я была молодой и глупой, — с трудом выговорила она. — И главная моя ошибка была в том, что я приняла мимолетные, неглубокие и несерьезные отношения за прочные и реальные. Но это было от того, что я просто не знала ничего лучшего. Это было любовное увлечение школьницы.

— Я бы сказал, любовное увлечение с последствиями, — добавил он. — К тому же тебе было двадцать два, и ты давно вышла из школьного возраста.

К счастью, очередное появление официанта с их первыми блюдами избавило ее от необходимости искать ответ на его слова. Она видела, как перед ней появилась тарелка с дымящимся супом, и безразлично уставилась на нее, не в силах даже прикоснуться к ложке.

— Не бойся, суп не отравлен, — мягко пошутил Даниэл. — Должен заметить, он даже довольно вкусный. Искренне советую попробовать.

Она нехотя взяла в руку ложку и лениво поводила ею по тарелке. Несмотря на то, что суп источал аппетитный аромат, у нее не было ни малейшего желания даже попробовать его.

— Он знает о нас с тобой?

Его резкий голос заставил ее вздрогнуть. Она выронила ложку, и светло-зеленая жижа выплеснулась на белоснежную скатерть. Застывшим взглядом Памела уставилась на растекающееся пятно.

— Памела?! — В одном этом слове слышались и упрек, и порицание, и побуждение. Даниэл хорошо знал, что она его слышала, и не собирался позволить ей уйти от ответа.

Она медленно подняла на него глаза.

— Он? — уклончиво спросила она. — Кто он?

— Прошу тебя, не устраивай спектакль, — сказал он, пытаясь сдержать раздражение. — Ты хорошо знаешь, о ком я говорю. О твоем расчудесном Эрике. Он знает о том, что когда-то было между нами?

— Нет, — почти беззвучно проговорила она и громче добавила: — Я ни о чем ему не рассказывала.

Глаза Даниэла были похожи на чистые горные озера, в которых отражались мерцающие огоньки свеч, стоящих на середине стола. Он внезапно замер, и его лицо словно окаменело, лишенное эмоций. Напряженное молчание, казалось, распространилось и окутало ее, не давая ей пошевельнуться. Они продолжали упрямо смотреть друг другу в глаза.

Последовали долгие секунды молчания. Казалось, будто над столом повисло грозовое облако, насыщенное электричеством. Наконец Даниэл резко протянул руку и взял стакан с вином. Памела перевела дыхание, чувствуя, как опали ее плечи, которые до этого были скованы напряжением.

— Мне кажется, что он должен об этом узнать, — грубым, осипшим голосом сказал он. — Почему бы тебе не рассказать ему.

— Не думаю, что в этом есть необходимость. — Памела изо всех сил пыталась говорить равнодушно. — Мы не интересуемся тем, что было у каждого из нас в прошлом. Важно только настоящее: здесь и сейчас.

— Какая завидная уверенность! — По его тону было ясно, что это не был комплимент. — Но скажи, неужели тебя не волнует, какой будет реакция Эрика, когда в один прекрасный день из гардероба начнут вываливаться скелеты?

— Эрик никогда не станет упрекать меня в том, что было в моей жизни до него.

Мысль о том, что к «скелетам» он причисляет их нерожденного ребенка — тайну, которую она предпочитает скрывать, — заставила ее содрогнуться. Боль и гнев подступили к горлу, мешая ей дышать.

— Значит, он редкий мужчина. Я бы не смог…

— Я бы не смог, — с горькой насмешкой повторила она. — Что ты не смог бы? Забыть? Простить? Почему тебя вдруг так сильно стало заботить прошлое? Удивляюсь, как такого, как ты…

— Что такого, как я?

— А то…

Тут ее посетила мысль, от которой ее язык онемел.

— Памела! Что? Говори же! — продолжал грубо допытываться он, но она только молча уставилась на него.

А что, если он не знает? Что, если он действительно не знает, что произошло тогда? Нет, не о том, что она была беременна. Об этом она сама сказала ему. А потом швырнула в лицо пламенную, необдуманную тираду, после которой он резко побледнел и… и ушел. Ушел и не вернулся даже тогда, когда она позвала его.

Но знает ли он о финальной трагедии? Знает ли, что случилось в ту ветреную, грозовую ночь, когда она ждала его? Она так отчаянно нуждалась в нем, что не прислушалась даже к тому, о чем пыталось предупредить ее тело…

— Памела! — Его голос ворвался в ее мысли и вытащил из ужасного прошлого в неопределенное настоящее.

— Ты знаешь? — У нее не было времени выбирать слова, и она просто сказала то, что вертелось у нее на языке. — Ты знаешь, что случилось тогда? Что случилось с ребенком?

Если бы она влепила ему пощечину, эффект был бы не более драматичным. Его точеное лицо сделалось непроницаемым и жестким, словно было высечено из мрамора, и только глаза сверкали подобно голубым огонькам и были единственным признаком жизни на его лице.

— О да, я знаю, — сказал он, и его слова как удары хлыста полоснули по ее незащищенной душе. — Я знаю все. Большой Брат взял на себя заботу тщательно осведомить меня об этом. Или, может, тебе известно что-то, чего он мог не договорить? Если так, то будь добра…

— Нет!

Она вдруг вспомнила, что они не одни в ресторане, и любая сцена между ними в один миг станет самой популярной местной сплетней и облетит жадный до сенсаций и скандалов Гринфорд.

Ей нестерпимо хотелось встать и выбежать из ресторана. Но, увы, это неизбежно станет причиной для нежелательной сцены. Даниэл бросится за ней и на виду у всего честного собрания начнет выяснять с ней отношения. Нет, этого она не допустит. Несмотря на то, что каждая клетка и каждый нерв ее существа панически требовали побега, она осталась сидеть за столиком, продолжая цепенеть и холодеть.

— Я не хочу больше говорить об этом! — отчаянно заявила она. — Ни слова больше, слышишь?

Ей не верилось, что можно ненавидеть Даниэла больше, чем ненавидела она в эту минуту. Ей не верилось, что ее чувства могут настолько обостриться и накалиться. Но это произошло, и на это была своя причина: совершенно новая и шокирующая.

Она ненавидела его за то, что, зная о случившемся с ней, не пришел на помощь. Она ненавидела его за равнодушие и беззаботность, с которой он только что заявил, что ему известно все, а также за то, что в его голосе не было ни тени сочувствия или раскаяния.

Но больше всего она ненавидела его за то, что своим признанием он лишил ее последней зыбкой надежды и позволил провалиться в бездонный колодец отчаяния, из которого она вряд ли когда-либо выберется.

Только теперь, когда все окончательно рухнуло, она осознала, как ее глупое, слабое, обманутое сердце пыталось уцепиться за последнюю слепую надежду: а может, он не знает всей правды? Эта безнадежная иллюзия все еще теплилась глубоко в ее сердце. Пусть он отвернулся от нее, когда она была беременна, но, может, он просто не знал всего?

Может, он пришел бы к ней после того, как узнал? Может, его совесть подтолкнула бы его проявить хоть немного чуткости и сострадания? Пришел бы он, чтобы утешить ее, даже если было слишком поздно? Теперь она никогда не узнает об этом, потому что ее последняя надежда умерла, а вместе с ней умерло и ее сердце.

— Значит, ты не хочешь говорить об этом? — Даниэл бешено сверкнул глазами. — А что, если я хочу?

Памеле пришлось мобилизовать все свои силы, чтобы отразить нападение.

— Ты пригласил меня на ужин, и поэтому я здесь. Если ты не хочешь, чтобы я ушла, оставь эту тему там, где ей положено быть. В прошлом. И больше ни слова об этом.

— А тебе легко это сделать? Легко отбросить, оставить в прошлом и забыть?

— Я не сказала, что легко, и поэтому хочу, чтобы ты был добр и заткнулся. — Памела чувствовала, что борется за жизнь, и поэтому слов не выбирала. — Или ты заткнешься, или через несколько секунд я уйду.

— Но…

— Я не шучу.

Чтобы доказать это, она отодвинула стул и приготовилась встать.

Даниэл некоторое время молчал. Его голубые глаза, потемневшие как небо перед грозой, смотрели на нее с той же жестокостью и упрямством. Потом он вздохнул и пожал плечами.

— Хорошо, — плоско проговорил он, видя, что она застыла на краю стула, готовая в любой момент вскочить. — Можешь расслабиться. Сегодня вечером играем по твоим правилам. Я хочу, чтобы ты осталась.

По крайней мере, он согласился уступить ей. Чего еще ей нужно от него? Она придвинула стул к столику и уселась поудобнее, позволив себе немного расслабиться и в то же время не сводя с него настороженного взгляда.

Его глаза были мертвы, на лице — ни одной эмоции. Все чувства и мысли снова попрятались за неподвижной маской.

— Выпей немного вина, — сказал он довольно тепло, хотя на его безжизненном лице не дрогнула ни одна жилка. — Твой вид говорит о том, что тебе это сейчас не помешает. — Она продолжала с недоверием смотреть на него. — Ну же, Памела, очнись! Ты тоже должна сделать шаг навстречу! Запретив некую тему, ты не можешь отказаться от ее замены. Или же мы оба можем просто уйти.

Он прав, рассуждала про себя Памела. Если она не хочет, чтобы вечер на этом закончился, она должна пойти ему навстречу. И хотя больше всего на свете ей хотелось теперь уйти отсюда, побежать домой, закрыться в спальне и хорошенько выплакаться, она понимала, что этого делать нельзя. Будь она проклята, если позволит ему увидеть, как больно он ранил ее.

Она еще некоторое время боролась с побуждением встать и уйти, но разум твердил, что если она сделает это, то совершит грубую ошибку. Так Даниэл узнает, что сумел затронуть ее душу, задеть за живое, и тогда ничто не сможет помешать ему безжалостно воспользоваться этим.

Она должна остаться и сыграть в беззаботность. Пусть видит, что не смог ее достать.

Она глубоко вздохнула, стараясь избавиться от дрожи в руках, взяла в руку бокал с вином, подняла его над столом. И даже умудрилась улыбнуться.

— Ты прав. Будет неразумно отказаться от превосходной еды, к которой мы едва прикоснулись. И, конечно, я не откажусь от глотка вина. Спасибо.

— Насколько я помню, в разговоре с Эриком ты упомянула, что тебе нужно завтра съездить в Лондон. — Даниэл откинулся на спинку стула с кофейной чашкой в руке. — Проблемы на работе?

Они давно уже поели и теперь не спеша попивали кофе. Памела была потрясена, когда вдруг осознала, что они сидят вот так уже очень долго, беседуя и наслаждаясь необычным покоем в обществе друг друга.

— Так, нужно подписать пару бумаг и отчислить деньги на новые проекты. Элисон и Натали вполне управляются сами, но все же есть дела, которые требуют моего присутствия.

— И как ты собираешься ехать?

— Поездом, конечно. У меня в данный момент своей машины нет. Я одалживаю иногда у матери. Вообще, живя в Лондоне, я почти не пользуюсь машиной. Чего стоит одна парковка! Поэтому я всегда путешествую в Гринфорд и обратно поездом. Чтобы за день смотаться в оба конца, мне приходится в семь утра уже выйти из дому.

Она бегло глянула на часы и скроила недовольную гримасу, обнаружив, что уже довольно поздно.

— Может, поездка на машине облегчит эту ситуацию?

Невозможно выразить безразличие лучше, чем это сделал сейчас Даниэл. Он был просто эталоном безразличия. Скажет она «да» или «нет», ему абсолютно все равно.

Она понимала, что не следует на это соглашаться.

Но за последние несколько часов произошло нечто совершенно неожиданное. Словно по мановению волшебной палочки их отношения переместились на другой план, и это заставило Памелу пересмотреть свои позиции по отношению к Даниэлу и признаться самой себе, что не все так ужасно, как ей казалось. Но это произошло не сразу.

Вначале все шло с большой натяжкой. Она с большим трудом поддерживала беседу с ним, с муками отвечала на вопросы. Ее душевное смятение, которое она пыталась скрыть, заставляло ее отвечать ему коротко, резко и даже откровенно грубо.

Она надеялась, что Даниэл в конце концов потеряет терпение и оставит ее в покое, не в силах больше терпеть ее дурное расположение духа. Это можно было прочесть по его лицу и жестам. Его губы были плотно сжаты, а беспокойные пальцы то и дело барабанили по белоснежной скатерти.

Но в тот момент, когда она была почти уверена, что он вот-вот сдастся, Даниэл сделал нечто такое, что просто потрясло ее.

— Подожди минуточку, — тихо попросил он.

Она пожала плечами и стала растерянно следить, как он взял накрахмаленную салфетку, лежавшую у него на коленях, встряхнул ее, разгладил, а затем начал привязывать к чистому, неиспользованному ножу.

— Что?.. — спросила она, удивленно раскрыв рот.

— Шшш. — Даниэл приложил палец к губам. Его глаза весело блестели. — Сейчас увидишь и сразу все поймешь.

Памела очень сомневалась, что когда-нибудь будет способна понять, что делает этот человек. И все же ее подозрительный взгляд был прикован к его длинным, сильным пальцам, возившимся с ножом и салфеткой.

Сможет ли она когда-нибудь забыть те времена, когда эти руки гладили ее по волосам, прикасались к ее коже, ласкали самые интимные места? Какое наслаждение когда-то дарили ей эти руки! Каким пламенем заставляли гореть! При одном воспоминании об этом по ее телу пробежала сладкая дрожь, груди набухли и отяжелели — казалось, им стало тесно в кружевной блузке…

Что с ней происходит? Она помнит, что стоило Даниэлу прикоснуться к ней, как она начинала таять, словно льдинка под лучами весеннего солнца. Но теперь… Теперь ей хватило лишь посмотреть на его руки, и она в один миг загорелась, воспламенилась, захотела его…

— Готово!

Его голос заставил ее выбраться из горячечного тумана страсти. Она попыталась сосредоточиться на том, что было в его руке.

Одна сторона салфетки была крепко привязана к ножу, другая свободно болталась. Он поднял это произведение самодеятельного творчества над столом и принялся размахивать им из стороны в сторону, абсолютно не реагируя на любопытные взгляды посетителей ресторана. Памела продолжала удивленно таращиться на него.

— К сожалению, у меня нет белого флага, — объяснил Даниэл. — Но, возможно, это сойдет за него. Я хочу заключить перемирие. Эта бесконечная грызня ни к чему нас не приведет. Из-за нее мы теряем шанс получить удовольствие от этой фантастической еды. — Он продолжал махать своим самодельным флагом. — Давай заключим мир? Хотя бы на сегодняшний вечер? Как ты смотришь на это?

— Я согласна, — ответила она, с трудом подавляя приступ смеха. — Все, что угодно, только, пожалуйста, перестань махать этой странной штукой. Люди смотрят.

— Пусть смотрят, — заявил он, но все же опустил свой флаг на стол. — Что ж, тогда попробуем начать все сначала. Представим себе, что предыдущей половины вечера не было.

Ах, если бы она могла сделать это с предыдущей частью их жизни! Но это было из области мечтаний, которые никогда не станут реальностью. Но, может, хоть что-нибудь удастся спасти от этого крушения?

Она улыбнулась и кивнула.

После этого все было намного проще. Памела постепенно расслабилась, открылась. Ей даже стало приятно находиться в его обществе. За какой-то час она вдруг почувствовала, что заново открыла для себя того Даниэла, которого когда-то знала. Того Даниэла, которым она когда-то восхищалась, который очаровал ее и заставил безрассудно влюбиться в себя.

Что ж, теперь можно подумать над его предложением отвезти ее в Лондон.

— О да, это было бы здорово. Твой «БМВ» несравнимо комфортабельнее, чем шумный вагон поезда. Но мне неловко просить тебя об этом.

— Тебе не нужно просить. Это я предлагаю.

Даниэл допил кофе и поставил чашку на блюдце.

— Кроме того, я не собираюсь ехать только ради того, чтобы отвезти тебя. Мне завтра нужно встретиться с одним человеком в Лондоне, так что я в любом случае поеду. В машине много места, за бензин я уже заплатил, так что будет неразумно, если ты потратишь деньги на поезд. Если только твой бизнес не приносит тебе такую прибыль, что для тебя это мелочь.

— Честно говоря, я не в таком положении, чтобы заглядывать дареной лошади в рот, — призналась Памела. — Устройство праздников хоть и прибыльное дело, но мне все равно приходится считать каждую копейку. Но я соглашусь ехать только в том случае, если заплачу свою долю за бензин.

— Не выйдет! Я пригласил тебя. Или будь моей гостьей, или… — Он сделал жест рукой. — Или дело закрыто.

Памела не смогла сдержать улыбку. Это был Даниэл, которого она знала раньше. Человек, который, познав в юности бедность, был безрассудно щедр и сорил деньгами, когда они появились у него. В Гринфорде было немало людей, которым он помог в трудную минуту. И все в городе знали, что на первые призовые деньги Даниэл купил своей матери дом, о котором она всю жизнь мечтала.

— Ну же, Цыпленок Мел, — мягко подтолкнул он. — Скажи «да». Будет глупо, если ты откажешься. Памела никогда не могла отказать ему, когда он так улыбался. В уголках его глаз лучились морщинки, а в их синей глубине теплились золотистые искорки…

— Хорошо, — осторожно сказала она. — Я поеду.

Он наградил ее еще более ослепительной улыбкой, и она снова провалилась в глубины памяти. Горечь, смешанная с медом. Это был Даниэл, который когда-то похитил ее сердце. Мужчина, с которым она впервые познала радость любви, который открыл ей мир чувственных наслаждений. И она так упоенно наслаждалась всем, чему училась в его объятиях, что ей хотелось, чтобы это длилось вечно.

Но это не могло длиться вечно. Мимолетные, как весна, восторги той первой любви увяли и осыпались за пугающе короткий срок. Даниэл научил ее наслаждаться, но также заставил познать боль, отчаяние и горечь потери…

— Я знал, что ты поступишь разумно, — сказал он, и в его голосе послышалось довольное рычанье тигра.

Памела почувствовала, как сжалось ее сердце. Ее снова охватила паника. Она не подумала о том, что всю дорогу до Лондона они будут одни в машине.

Однако разум тут же подавил вспышку страха. Ну и что, что они будут одни в машине? Что в этом ужасного? Машина будет катить по трассе, а когда путешествие закончится, они разойдутся, каждый своим путем…

6

Памела все еще могла отказаться от поездки с ним, все еще могла передумать.

Она беспокойно ходила по холлу, нервно поглядывала на часы, считала минуты, кусала губы.

Время, когда он должен заехать за ней, катастрофически быстро приближалось, но сомнения продолжали терзать ее. Еще не поздно вызвать такси и поехать на вокзал. Она успеет как раз к отходу поезда…

В этот момент у дома послышался автомобильный сигнал.

Черт, теперь поздно что-либо менять. Даниэл уже здесь. Памела обреченно вздохнула и направилась к двери.

На крыльце дома она приостановилась. Слепящее солнце брызнуло ей в глаза и заставило на миг зажмуриться. Она сбежала по ступенькам к машине.

— Привет! — Даниэл распахнул перед ней дверцу. — Сегодня чудесный день!

— Жарко, — ответила она, садясь рядом с ним на переднее сиденье и чувствуя, как внезапно вспыхнули ее щеки. Хорошо, что можно сослаться на жару!

Вчерашний элегантный Даниэл бесследно испарился, а на его месте возник другой Даниэл — вызывающе, умопомрачительно сексуальный. Тонкая белая футболка соблазнительно обтягивала мускулистый торс атлета. Летние легкие джинсы подчеркивали знаменитые «рельефные» бедра. У Памелы бешено заколотилось сердце.

Под лучами солнца, струящимися в окно машины, его черные волосы лоснились, словно отполированные, и Памеле неудержимо захотелось погладить их, провести по ним рукой и почувствовать под пальцами их нежный шелк. Его сильные, покрытые ровным загаром руки контрастировали с белизной футболки. Затаив дыхание, Памела проследила за игрой мышц под тонкой тканью его футболки, когда он положил руки на руль.

— По предсказаниям синоптиков, в полдень будет еще жарче, — спокойно проговорил он. — Думаю, тебе не помешает снять жакет.

Памела уже успела мысленно проклясть жару и правила делового этикета, вынуждающие ее носить строгую, неудобную одежду. По сравнению с легкой одеждой Даниэла ее коралловый костюм с красной блузкой под ним выглядел тяжеловесно, напыщенно и формально. Более того, в такую жару он был подобен орудию пытки.

Извиваясь в кресле машины как змея, Памела принялась стаскивать с себя жакет. Она делала это так неуклюже, что Даниэл, наблюдая за ней, улыбнулся. Когда он заметил, что обе ее руки застряли в рукавах позади нее и она не может пошевельнуться, его улыбка превратилась в едкую усмешку.

— Ну что ты сидишь и усмехаешься как дурак? — От жары и неловкости она начинала раздражаться. — Мог бы, в конце концов, помочь мне!

— Могла бы попросить. — В его тоне слышался скрытый смех.

Он наклонился к ней и, осторожно потянув за рукава, снял с нее жакет, отряхнул и аккуратно повесил на спинку ее кресла.

— Спасибо, — холодно поблагодарила она и поправила растрепавшиеся волосы. — Как я ненавижу носить такие вещи. Мне придется весь день таскать этот дурацкий жакет за собой.

— Не волнуйся, к вечеру ты будешь рада снова надеть его. — Даниэл отклонился на спинку кресла и повернул ключ зажигания. — Если прогноз погоды окажется верным, то к вечеру разразится довольно сильная гроза.

От его последних слов Памела побледнела. Это не ускользнуло от его внимания.

— Что случилось? Ты что, боишься грома?

Нет, она боится не грома. Ей страшны те воспоминания, которые нахлынут на нее вместе с раскатами в небесах. Даже теперь, когда жарко печет солнце и воздух настолько неподвижен, что и листок не шелохнется, от этих воспоминаний ей стало дурно. И оттого, что она сидит теперь рядом с ним, чувствует его тепло, его особенный, неповторимый, слегка терпковатый запах, ей делается еще хуже.

— Я не люблю грозу, — сдержанно сказала она. — В детстве я обожала эти буйные страсти природы, но, когда становишься старше, начинаешь понимать, сколько бедствий они приносят.

— Когда становишься старше! — насмешливо передразнил он и завел машину. — Слушайте, что говорит вам бабушка! Лично я обожаю грозу. Пусть сверкает и гремит, сколько угодно. Я наслаждаюсь этим.

Не сомневаюсь, мрачно подумала Памела. В этом мужчине всегда было что-то дикое, необузданное. Он умел пребывать в гармонии со стихийными силами природы. Казалось, что стихия была ему по природе гораздо ближе, чем ограничения цивилизованной жизни. Это стихия управляла его железной силой воли, его жестокой решимостью и той жаждой, которая, по его же словам, вела его вперед, не давая остановиться на достигнутом. Еще в юности он заявил, что ему тесно в Гринфорде, что его ждут большие дела и блестящее будущее.

— Что ж, мы и раньше часто расходились во взглядах. Придется в очередной раз согласиться с тем, что мы разные люди.

— Что правда, то правда, — подтвердил Данная, выруливая на дорогу, ведущую за город. — Ты предпочитала итальянскую кухню, а я китайскую. Я любил плавание, а ты ненавидела мочить волосы. Ты могла часами сидеть за длиннейшим романом, а я…

— А ты уже через десять минут сгорал от нетерпения и хотел как можно скорее уложить меня в постель, — добавила она, но ее голос сорвался, и она закончила фразу низким, дрожащим шепотом: — Разве ты не помнишь?

— Помню. Конечно, помню. — Он бросил на нее странный взгляд, но тут же снова перевел его на дорогу. — Тебя невозможно забыть.

Ему хочется забыть ее, но он не может…

— И что бы это значило? — спросила она с горечью.

— А то, что ты одно из самых противоречивых, странных существ, которых мне когда-либо приходилось встречать. Что бы я ни собрался сделать, ты всегда норовила сделать наоборот. Мы были поистине в согласии друг с другом только в постели. Это было единственное время, когда ты не перечила мне.

— А вот и неправда!

Мысль о том, что она переживала, когда занималась с этим мужчиной любовью, пронзила ее словно электрический заряд. Нет, только не это! Нужно немедленно изгнать эту мысль из головы!

— А что ты скажешь о том времени, когда мы вместе ходили на озеро? Мы оба наслаждались этой прогулкой. И когда мы пошли на балет? Разве тебе не понравился спектакль?

Его рот скептически искривился, и Памела засомневалась в правоте своих утверждений.

— Я притворялся, что получаю удовольствие, чтобы угодить тебе… Ой, прошу тебя, не нужно так смотреть на меня! Уверен, что и ты не раз делала вид, что счастлива, тогда как…

— Никогда! Я никогда не делала этого!

Ей никогда не нужно было притворяться, делать вид, что ей хорошо с ним, потому что она всегда была по-настоящему счастлива, когда он был рядом. Для нее это было лучшее время ее жизни, и все, что происходило, казалось просто чудом.

Но, безусловно, для Даниэла все было иначе. Он никогда не любил ее настолько, чтобы рядом с ней чувствовать, что его сердце готово разорваться от счастья. Ему никогда не казались невыносимыми часы, которые они проводили врозь. Он не знает тех переживаний, когда время тянется бесконечно долго, час за часом, и ты словно бредешь по безводной пустыне…Он был ее первой любовью, человеком, которому она подарила свое сердце и свою девственность. Но для него она была всего лишь временной игрушкой, летним флиртом, приятным развлечением, которое помогло ему заполнить долгие, скучные часы отпуска перед желанным возвращением на теннисную площадку.

Тогда, из-за травмы, он просто был вынужден держать под контролем свою безудержную жажду успеха и поэтому, видимо, решил поразвлечься, направить энергию в другое русло, удовлетворить свои низменные инстинкты. Он наслаждался Памелой до тех пор, пока не удовлетворил свой сексуальный аппетит, а затем просто отбросил ее как сломанную игрушку.

— Я никогда, слышишь, никогда не лгала тебе!

— Зато ты солгала Эрику. Ты не рассказала ему о том, что было между нами.

— Он никогда не спрашивал меня об этом! Его это не интересует!

— Ты уверена?

— Абсолютно!

Даниэл замолчал и сосредоточенно вел машину, пытаясь объехать столпившиеся перед въездом на загородную трассу грузовики. Памела тоже притихла, надеясь, что эта тема замята, как вдруг он снова обрушил на нее вопрос.

— А что, если Эрик захочет иметь детей? Вы говорили на эту тему?

— Конечно. — На этот вопрос она могла ответить смело. — Он хочет детей — двух мальчиков и двух девочек. И он не намерен откладывать. Ему, как-никак, уже тридцать.

Ее слова провалились в пустоту, когда она увидела в глазах Даниэла искры ярости.

— А ты не думала, что наш…

Впервые Даниэл не мог найти подходящее слово. Или не мог решиться произнести его вслух.

— Наш ребенок! — гневно бросила она. — Ты хотел сказать: наш ребенок! Зачем же так долго искать слова? Вежливость здесь ни к чему! Я смогла произнести это вслух и не упала в обморок.

— А я и не ждал, что ты упадешь в обморок, — сурово пробормотал он и со всей силы надавил на газ.

Машина резко рванула вперед, отшвырнув Памелу к спинке кресла.

— На этой дороге нельзя превышать скорость! — выпалила она, пытаясь перекричать рев мотора. — Соблюдай правила!

— Какая ты стала осторожная, Цыпленок Мел. Какая благоразумная и правильная. Но прости, я забыл, ты ведь стала старше и ответственнее.

Памела оцепенела от ужаса, когда он повернул к ней голову и вперился в нее своими синими, дикими глазами, совершенно не глядя на дорогу, продолжая гнать на бешеной скорости.

— Даниэл, прекрати! Мне страшно!

— Мне тоже, — бросил он, и по его лицу скользнула мрачная, зловещая тень улыбки. — Но ведь это невероятно возбуждает. Я давно не чувствовал в себе столько жизни!

Но как только он проговорил это, ярость в один миг покинула его. Он сбавил скорость, и теперь машина покатила относительно спокойно.

— Черт, что это на тебя нашло? Мне показалось, что ты собираешься угробить нас обоих, — сказала она, облегченно вздохнув.

— А ты могла бы рискнуть? — спросил он странным, безжизненным тоном. — Рискнуть своей драгоценной жизнью? А Эрик? Как бы он отреагировал?

— Не знаю. Слушай, Даниэл, ты что, решил снова устроить мне допрос? Какое тебе дело до Эрика? Эрик для тебя никто. Зачем тебе знать?..

О, мне хочется знать все, — резко перебил он. — Все о тебе и об Эрике. Особенно о нем, потому что за этого человека ты собираешься замуж. Я хочу знать все до мелочей. Так что, может, начнешь рассказывать?

— Но зачем тебе это? Зачем ты хочешь знать об Эрике?

— Может, мне интересно. Хочется услышать сладкую, душевную историю любви, проговорил он с едким цинизмом.

Памела не могла представить, что варится в его голове, но она была уверена, что история любви интересует его меньше всего. Если бы кто-то другой попросил ее рассказать об этом, она посчитала бы это за обычное любопытство. Но с Даниэлом не все было так просто. За его действиями всегда пряталась какая-то более глубокая мотивация.

— Ладно, как ты смотришь на то, чтобы просто за беседой скоротать часы поездки? У нас впереди долгий путь. Будет скучно, если мы не будем общаться.

— Насколько я помню, ты не любил пустой болтовни.

Среди всех ее друзей и знакомых, Даниэл был единственным, кто не нуждался в том, чтобы заполнять пустоту бессмысленными словами. Он, казалось, был вполне счастлив и удовлетворен, когда они подолгу сидели молча.

Когда-то ей это очень нравилось. Она могла отдохнуть в его компании. Ей льстило, что он чувствует себя настолько легко и свободно с ней. Он мог быть самим собой и не чувствовал себя обязанным становиться тем, кем он не был. Теперь же все было иначе. Теперь даже несколько секунд молчания нагнетали на нее самые дикие предчувствия.

— Ну же, Памела, посвяти меня, — умолял он. — Увлеки меня в свою историю!

— Увлеки! — взорвалась она. — Ты сам способен увлечься, когда тебе этого хочется. Всего несколько минут назад ты неплохо увлекся, пытаясь побить скоростной рекорд на этой трассе.

— Может, меня что-то беспокоило, и я хотел от этого избавиться, — загадочно сказал он. — Но уверяю, что ты была в полной безопасности. Я бы никогда не посмел причинить тебе вреда.

— В безопасности! — огрызнулась она. — Не посмел причинить вреда!

Но стоило этим словам слететь с ее губ, как в тот же миг она поняла, что во время бешеной гонки, несмотря на то что она говорила ему, глубоко в душе она была уверена, что ей опасность не грозит. Даниэл ни на секунду не выпускал машину из-под контроля. Она знала, что он был превосходным водителем.

Но что же напугало и обеспокоило ее? Нет, она не сомневалась в его водительских способностях. И вдруг она поняла: она боялась не его, а за него. Что заставило его вдруг сорваться и погнать на бешеной скорости?

Он сказал, что его что-то беспокоило и он хотел избавиться от этого. От чего?

Может, он хочет говорить об Эрике по этой же причине? Просто, чтоб отвлечься?

— Скажи, что именно ты хочешь знать?

— Начни с начала. Где вы познакомились?

Улыбка скользнула по ее губам.

— В банке. Я пошла в банк со Сьюзи, чтобы помочь ей снять со счета страховку. Раньше она всегда страшно переживала, когда имела дело с деньгами. Но теперь все это позади. Теперь у нее с этим проблем нет, потому что у нее… то есть у нас в семье появился свой служащий банка.

— И ты влюбилась в него с первого взгляда? Даниэл вел теперь машину аккуратно и сдержанно.

— Не уверена. Я теперь сомневаюсь, что любовь с первого взгляда вообще существует.

Врунья, мысленно упрекнула она себя. Кто была та четырнадцатилетняя девчонка, которая по уши втюрилась в Даниэла, стоило ей поднять на него глаза? Он еще тогда завладел ее чувствительным сердцем, и оно до сих пор принадлежит ему. Позже она даже жалела о том, что помогла ему победить в школьном турнире, потому что сразу после турнира он уехал из Гринфорда. Она полюбила его тогда и сразу же потеряла.

— И чем чаще я встречалась с Эриком, тем больше он нравился мне. Он честный и добрый. Сьюзи была потрясена.

— Эриком или финансовыми советами, которые он вам дал?

— Он потрясающе ясно объяснил нам все и ввел в курс самых сложных денежных операций.

Даниэл усмехнулся.

— Интересно, какую отговорку придумал этот финансовый гений, чтобы не подарить тебе обручальное кольцо?

— Слушай, ты собираешься снова нападать на меня? В наши дни обычай дарить невестам кольца устарел.

— Не согласен, — сказал Даниэл, мягко переключая скорость. — Если бы я любил женщину и она согласилась выйти за меня замуж, я бы надел кольцо на ее руку раньше, чем она успела бы подумать об этом. Я бы гордился, видя это кольцо на ее пальце, и надеюсь, что она чувствовала бы так же.

— Я бы тоже гордилась кольцом, подаренным любимым мужчиной! — горячо сказала она. — Но мы с Эриком не нуждаемся в таких жестах. Нам не нужно показывать друг другу, что мы чувствуем. Мы…

— Что, Памела? — спросил он опасно тихим голосом. — У вас настолько прекрасные отношения, что вам не нужны такие избитые, бессмысленные жесты?

— Да! — выпалила она, не в силах больше выдержать его циничный допрос. — Да, да, да! У нас с Эриком прекрасные отношения!

— Тогда почему ты сразу не сказала мне об этом? Почему не швырнула мне это в лицо?

Потому что с Эриком у нее были совершенно другие отношения. Вовсе не те, мысль о которых так бесила Даниэла.

Даниэл считал, что она постоянно должна думать о своем мужчине, что этот мужчина должен заполнять все ее существо, все ее чувства. Так, на его взгляд, должна чувствовать влюбленная женщина. Но к Эрику Памела ничего подобного не чувствовала.

С тех пор, как Даниэл снова появился в ее жизни, она, к своему горькому сожалению, вообще не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Она думала о нем постоянно, днем и ночью. Сегодня утром она проснулась разбитая, потому что ее сны были полны самых необузданных эротических видений.

Никогда прежде она так остро, почти до умопомрачения, не ощущала его присутствие, его близость, как теперь, в ограниченном пространстве его роскошной машины. Она чувствовала силу его рук, лежащих на руле, упругость его бедер, когда он нажимал на педали. Ей хотелось исчезнуть, раствориться, не быть, лишь бы избавиться от этого наваждения.

Она увидела у дороги щит с надписью «Дорожные услуги».

— Может, остановимся и выпьем по чашке кофе? — предложила она. — Кофе был бы теперь очень кстати.

Даниэл молча кивнул. Следуя за указателем, он свернул с трассы на боковую дорогу и вскоре остановился перед рестораном.

Они вошли в полупустой зал, уселись за столиком в углу и заказали по чашке кофе.

Памела равнодушно посмотрела на появившуюся перед ней чашку горячего напитка. Черт побери, ее до такой степени трясет, что если она попытается сейчас сделать глоток, то тут же захлебнется. Она панически боялась, что Даниэл возобновит тему ее отношений с Эриком, и ее страхи оправдались.

— Лучше я сам поговорю с Эриком, — начал он.

Памела судорожно схватилась за ручку чашки и едва не расплескала свой кофе на столик.

— Поговоришь? О чем?

Даниэл неторопливо размешал сахар в чашке, выдерживая тщательно продуманную паузу.

— О своих финансах. Если он, как ты говоришь, такой опытный, может, он даст мне дельный совет.

— Тебе не нужны советы. У тебя денег больше, чем нужно человеку на всю его жизнь. Со своими деньгами ты можешь никогда больше не работать. Ты можешь припеваючи жить на одни проценты со своих доходов.

— Дело не в деньгах. Просто мне кажется, что без занятий жизнь была бы невыносимо скучной. Без испытаний, трудностей.

Испытания. Трудности. Перед Памелой снова сидел тот Даниэл, которого она встретила четыре года назад, Даниэл, жадно стремящийся к успеху, безжалостный и расчетливый, который заявил однажды, что ничто не сможет стать на его пути.

— Да, тебе всегда нужно было что-то делать.

— Я не могу терпеть праздной жизни. Жизнь бессмысленна, если человек ни к чему не стремится, не растет…

Памела нервно рассмеялась.

— Ты теперь занимаешься тем, чего хотели от тебя школьные учителя. Большинство из них считали, что теннис погубит твои таланты.

— Они думали, что я пошел по легкому пути, — ответил он и тоже рассмеялся. — Если бы они знали… Если бы не Дэйв… Дэвид Корэн, мой тренер, я бы никогда ничего не достиг. Он тренировал меня бесплатно и оплачивал все мои нужды, пока я не стал выигрывать и смог вернуть ему хотя бы часть его затрат. К счастью, на это не ушло много времени.

— Он верил в тебя.

— И я должен был оправдать это. Я хотел доказать, что достоин всего, что он вложил в меня. И это не только финансовая поддержка. Дэйв был мне вторым отцом.

Отец Даниэла умер от рака, когда Даниэлу было пятнадцать. С тех пор он остался с матерью.

— И теперь вы с Дэйвом партнеры и помогаете другим мальчишкам, которые нуждаются в помощи.

Она читала в газете об обществе, которое основали Даниэл и его бывший тренер, чтобы помогать молодым, талантливым спортсменам, неспособным оплачивать свое обучение.

— Если тебе помогли, ты не можешь оставаться неблагодарным и не помогать другим, — сказал он и посмотрел на ее нетронутый кофе. — Ты собираешься пить свой кофе?

— Конечно. — Она сделала большой глоток и постаралась не скривиться. Кофе был холодным и безвкусным. — Ты всегда планировал заняться бизнесом после того, как оставишь теннис?

— Я планировал только чем-нибудь заняться. Чем угодно. Я знал, что карьера теннисиста не будет длиться всю жизнь. Естественно, я собирался заняться чем-то другим. Только пришлось заняться этим несколько раньше.

Раньше, чем ему этого хотелось, подумала Памела. Травма лодыжки позже послужила причиной, из-за которой он навсегда оставил теннис. Несколько месяцев спустя во время тренировки Даниэл упал и сломал ногу.

Внезапно Памела почувствовала, что ее глаза увлажнились. Она незаметно смахнула слезы. Ее прояснившийся взгляд случайно упал на шрам над бровью Даниэла.

— Скажи, этот шрам появился в результате того падения?

— Это? — Даниэл прикоснулся кончиками пальцев к шраму. Его рот перекосила горькая усмешка. — Нет. Это из-за другого случая.

Памеле хотелось узнать, откуда появился этот шрам, но пока она собиралась с мыслями, чтобы задать вопрос, ее глаза наткнулись на любопытный след на безымянном пальце его левой руки. Это была тонкая, едва заметная полоска незагорелой кожи, которая поразительно выделялась при свете солнца, падавшего в окно ресторана. Полоска напоминала след от обручального кольца.

Памеле стало трудно дышать.

— Даниэл, ты… — Это было все, что она смогла сказать.

Он поймал ее взгляд и сам невольно посмотрел на свой палец.

— Да. Я женат, — грубым голосом проговорил он. — Поправка: был женат. — Он потер руки. — Окончательный развод произошел два месяца назад.

Боль, слепая, непонятная, сковала ее сердце. Ей казалось, что какой-то невидимый зверь вонзил в ее сердце когти и оставил там открытую, кровоточащую рану.

Он был женат, женат, женат, пульсировало в ее голове. Она сжалась от боли и обхватила себя руками за плечи, будто боялась, что развалится на части. Несмотря на то, что теперь он был разведен, страшная мысль раскраивала ее голову: мужчина, который когда-то любил ее и бросил, мужчина, который был отцом ее нерожденного ребенка, полюбил позже другую женщину настолько, что женился на ней.

Если бы я любил женщину и она согласилась стать моей женой, я бы надел кольцо на ее палец прежде, чем она успела бы подумать об этом.

Слова, сказанные им совсем недавно, настойчиво всплыли в памяти. Стены ресторана покачнулись…

Он любил другую больше, чем ее.

— Ну же, спроси. Ты ведь хочешь узнать о ней. Это естественно, — сквозь туман в голове услышала она слова Даниэла.

О да, она хотела знать. Она хотела знать, кто была та женщина и что в ней было особенного, что заставило Даниэла отказаться от своей свободы, которой он так дорожил, и жениться на ней.

Но будь она проклята, если позволит Даниэлу узнать, что творится в ее душе. Она должна подавить и упрятать подальше это желание узнать о его жене. Если она проявит хоть малейший интерес, он подумает, что ее это трогает, задевает. Он поймет, что она не безразлична к нему. А это неправда! Нет! Это неправда! Ей нет никакого дела до этого мужчины!

Она сжала губы и опустила глаза на чашку.

— Ты ошибаешься, — равнодушно бросила она. — Твоя жизнь — это твоя жизнь, и меня она интересует меньше всего. — Потом отодвинула стул и встала. — Думаю, что нам пора ехать. Я пообещала своим сотрудницам появиться до обеда.

Потупив взгляд, она решительно двинулась к выходу. Она не замечала ни людей вокруг, ни предметов. Ее не заботило, идет Даниэл за ней или нет.

Она заметила его, только когда уселась в машину. Он молча завел мотор и повел машину в сторону трассы.

Они продолжали молчать, и только теперь она поняла, что сама же глупо выдала себя. Она повела себя так, будто его признание потрясло ее. Нужно было спасать ситуацию, и поэтому она решила возобновить разговор, прерванный остановкой.

— Если хочешь посоветоваться с Эриком о вкладах, думаю, что он с радостью согласится помочь тебе, — непринужденно сказала она. — Только удивляюсь, неужели у тебя нет собственных советчиков?

— Я могу нанять полк советчиков, если захочу, — еще более непринужденно ответил он. — Но я бы хотел поговорить с твоим Эриком… Чтобы лучше узнать его, — добавил он небрежно.

— Зачем тебе узнавать его, если в конце недели ты уезжаешь из Гринфорда и вряд ли снова увидишься с ним?

— Одно из первых правил успешного бизнеса гласит: узнай все о человеке, в чьей собственности ты заинтересован.

Памела никак не ожидала услышать такое открытое заявление о его дерзких намерениях. Она не сомневалась, что под собственностью он имел в виду ее и что он не оставил своих намерений отбить ее у Эрика. И с каким хладнокровием он заявил об этом! Как будто это была обычная сделка!

Что ж, играть так играть!

— Надеюсь, твои вопросы исчерпаны, — сказала она, переводя дыхание. — Теперь мой черед. Расскажи о своей жене.

— Мне показалось, что тебе неинтересно знать о ней.

— Я передумала. — С ее языка сочился фальшивый мед, смешанный с уксусом. — Должна признаться, что мне ужасно любопытно узнать, какая дура могла выйти за тебя замуж. Как ее зовут?

— Люси.

Его голос прозвучал неловко, и Памела с трудом сдержала улыбку. Ну вот, теперь она наступила ему на ногу и увидела, как неуязвимый, всегда уверенный в себе Даниэл Грант с большой неохотой говорит об одной из своих неудач.

— Чем она занимается?

— Она журналистка. Мы познакомились, когда она пришла брать у меня интервью для своего журнала.

— И как долго продлился ваш брак?

— Два года, — резко ответил он. Ему явно не понравился вопрос.

— Всего? И что же случилось?

— Некоторые разногласия.

— На почве чего: религии, денег? Детей?

Его руки вцепились в руль, и Памела поняла, что попала в точку.

— Понятно, на почве детей. — Она отчаянно боролась с собой, пытаясь продолжить разговор. — Она хотела детей, а ты…

— Она не хотела, — грубо перебил он. — Это и было одной из причин развода.

— Она не хотела? — Памела не верила своим ушам. — Ты говоришь, что ты хотел детей? Не могу поверить.

— Да, черт побери! Я хотел! — яростно выкрикнул он. — Я хотел детей, а Люси не хотела. И ее невозможно было переубедить. Она сначала думала, что я тоже не хотел, а когда узнала, не смогла с этим смириться.

Памеле показалось, что она прекрасно понимает эту незнакомую Люси. Даниэл всегда был сосредоточен на одной цели — любой ценой добиться успеха. Брак, казалось, был для него чем-то второстепенным, маловажным, не говоря уже о детях. Разве она сама не имела возможности убедиться в этом, пройдя через все муки ада? Разве сможет она забыть, как этот мужчина отверг ее и ребенка, когда они стали на его пути?

А спустя два года он женился на другой женщине. И не только женился, но и хотел детей… Памеле хотелось завыть от боли. Даниэл не хотел ее и не хотел ее ребенка! Но он хотел иметь семью с другой женщиной!

Он отвернулся от ее ребенка не потому, что боялся ответственности, не потому, что брак мог стать препятствием для продвижения его карьеры. Нет. Он сделал это потому, что не хотел связывать свою жизнь с матерью этого ребенка. Он не хотел ее, Памелу…

Он никогда не любил ее, ни на грамм, ни на каплю. Его связывала с ней примитивная животная страсть. Он откровенно использовал ее для своих плотских наслаждений, только и всего. И если она, как последняя дура, поверит в его ложь, он снова будет использовать ее.

Это все еще внутри нас… нужна только искра, чтобы зажечь это пламя… Так, кажется, он говорил ей? И она знала, что он говорил правду. Но если она когда-либо снова решится войти с ним в огонь этой страсти, если опять потеряет разум и контроль, то удастся ли ей избежать новой боли, удастся ли выйти живой из этого бешеного водоворота? Она едва вышла живой из первого. Вряд ли ей снова так повезет.

7

— Когда мне заехать за тобой?

— Заехать за мной? — переспросила она. — Я собиралась возвращаться поездом.

Последние мили до Лондона они проехали молча. Памела нервничала, стиснув зубы, не в силах вынести этого холодного, напряженного молчания, и молилась о том, чтобы путешествие закончилось как можно быстрее.

Как только они доехали до города, она попросила Даниэла остановить машину у первой попавшейся станции метро. Ей хотелось поскорее избавиться от его общества.

— Я могу подбросить тебя к месту работы, — сказал он.

— В этом нет необходимости. Отсюда всего две-три остановки на метро. Не хочу, чтобы ради меня ты петлял по городу.

Он на удивление быстро согласился. И вот теперь, когда она готова была поздравить себя с удачным завершением мук и сбежать, он обрушил на нее вопрос…

— Уверена, что у тебя полно своих дел…

— Памела, — процедил он. — Я собираюсь отвезти тебя в Гринфорд. Это не обсуждается. Так что перестань плясать вокруг да около и назначь мне точное время встречи.

— А что, если я не хочу встречаться с тобой? Что, если не хочу, чтобы ты отвозил меня домой?

Он даже не удосужился ответить на ее протест. Он просто посмотрел на свои золотые часы и быстро стал что-то прикидывать в уме.

— Если мы выедем в семь, мы сможем избежать часа пик и добраться до Гринфорда в приличное время. Надеюсь, ты успеешь управиться со своими делами?

— Прекрасно, — сквозь зубы процедила она, понимая, что бесполезно биться головой о несокрушимую стену. Если Даниэл что-то решил, его переубедить невозможно.

— Я думал также, что мы сможем поужинать перед отъездом у меня. — Он достал из кармана кошелек и извлек из него свою визитную карточку. — Вот мой адрес. Я буду дома весь день, так что можешь появиться, как только освободишься.

Памела оторопела.

— Даниэл, но…

— Памела, — мягко перебил он, — ты, кажется, собиралась спускаться в метро. Я мог бы, конечно, подвезти тебя до работы и заехать за тобой в офис после того, как ты освободишься. По идее, это было бы…

— Я уже иду. — Она пулей выскочила из машины. — Ноне…

— Извини, я не могу долго стоять здесь. Меня могут оштрафовать. Увидимся вечером. — Он помахал ей рукой и завел машину.

Черт бы тебя побрал, Даниэл Грант! Как он нагло окрутил ее, совершенно игнорируя всякую попытку сопротивления с ее стороны, отметая все, что не совпадало с его планами.

Теперь она поняла, что лучше не спорить с ним, так безопаснее. Если она не будет перечить ему, он успокоится. А ей, собственно, только этого и надо. До свадьбы оставалось три дня. После этого он оставит ее. Три дня не так уж много. Она переживет это как-нибудь.

Воскресенье. Памеле вдруг показалось, что до воскресенья еще целая вечность. Если предыдущие несколько дней промелькнули незаметно, то последние три будут тянуться бесконечно долго.

В любом случае, самое страшное уже позади. Позади мучительные годы, когда она ждала его и молилась, чтобы он не исчез из ее жизни навсегда, чтобы он однажды вернулся и сказал, что теперь все у них будет замечательно, что он вернулся к ней навсегда.

Она никогда не забудет, как он отреагировал, когда она призналась ему, что забеременела.

— Что ты сказала? — спросил он. Его лицо страшно побледнело, глаза метали молнии. — Ты беременна? Как это могло случиться?

— Думаю, что нам обоим это хорошо известно. — Она безуспешно пыталась пошутить. — Неудивительно, ведь мы почти не вылезали из постели.

— Памела, не прикидывайся дурочкой! — прорычал он. — Ты знаешь, что я совсем не это имел в виду! Будь добра и объясни мне, как это могло случиться, если ты принимала…

— Я соврала, — прошептала она себе под нос.

— Что?

— Я… я соврала.

Она тряслась как осиновый лист под ветром. Такой реакции она не ожидала. Она была убеждена, что, узнав о том, что она ждет от него ребенка, он, после первого шока, обрадуется. Она мечтала увидеть на его лице сияющую улыбку, представляла себе, как радость брызнет из его синих глаз. Она ждала, что он сгребет ее в объятия и крепко прижмет к себе.

Но ничего подобного не случилось. Он стоял всего в нескольких шагах от нее, а ей казалось, что между ними разверзлась пропасть, через которую невозможно перекинуть мост. Он был чужим и далеким. И когда она протянула к нему руки, моля о» сочувствии и понимании, он только холодно, равнодушно и отстранение посмотрел на нее.

— Да, это я виновата, я сама сказала тебе, что нам не нужно предохраняться… — Она с огромным усилием сглотнула. — Что я… принимаю таблетки. Сказать по правде, я не ожидала, что все произойдет так быстро.

Она смотрела на него, и ее глаза молили о понимании.

Когда он впервые пригласил ее в бар, ей не верилось, что он, знаменитость и миллионер, вспомнил девочку со смешной кличкой Цыпленок Мел.

Она была в шоке, когда он вернулся во второй раз и снова пригласил ее встретиться.

Она долго не могла понять, что происходит, когда после первого свидания он назначил ей следующее.

При каждом очередном свидании с ним она готовилась услышать, что ему стало скучно с ней и он не хочет больше встречаться. Она совершенно не ожидала, что он снова и снова будет просить ее о встрече. Но они продолжали встречаться, и она успела без памяти влюбиться в него.

Как она могла отказать ему, когда он впервые захотел близости? Мысль об отказе даже не промелькнула в ее голове.

— Я не ожидала, что ты захочешь заняться любовью со мной, — робко проговорила она. — И не смогла тебе отказать.

— Не будь смешной, Памела. Тебя трудно было не захотеть. Ты превратилась в красивую, сексуальную женщину и должна знать об этом.

— Это благодаря тебе я стала красивой. — Она наивно надеялась, что, сделав ей комплимент, он смягчится. — Когда ты стал целовать меня, я просто вспыхнула: я не могла ни дышать, ни думать. Я знала только, что безумно хочу тебя. Мне казалось, что мое сердце разорвется, если ты не…

— И поэтому ты поставила под угрозу и свое и мое будущее. Кроме того, ты сказала, что была невинной. Или это тоже ложь?

Боль сдавила ей горло. Она открыла рот, пытаясь сказать что-то, но не смогла выдавить ни слова.

— Ты уже призналась в одной лжи, — продолжал он. Его гнев словно испарился, вместо него появился холодный, расчетливый самоконтроль, который был в тысячу раз хуже гнева. — Как я могу после этого верить тебе?

— Потому что это правда, и ты знаешь об этом! — отчаянно выкрикнула она, заметив, как он недоверчиво поднял бровь. — Ты должен поверить мне, Даниэл! Я не хотела врать! Я действительно собиралась принимать таблетки! Но когда я купила их, было уже поздно.

— Поздно. Значит, ты говоришь, что забеременела в первый же раз, когда мы переспали?

О да, теперь она ясно видела разницу между его и ее восприятием их отношений. Одной фразой он сказал все.

Она, впервые полюбившая мужчину, отдавшая ему свое сердце, не смогла бы назвать физическую часть их отношений иначе, чем «заниматься любовью».

— Почему ты не скажешь, что мы просто занимались сексом? — вспыхнула она.

— О, я вижу, тебе не понравилось выражение! К чему притворяться такой чопорной? Ты ведь современная женщина. Сегодня женщинам позволено испытывать сексуальное желание и страсть, не прикрывая их другими чувствами. Тебе не нужно прятаться за фасадом любви для того, чтобы…

— А я не прячусь! И это не фасад! Я действительно люблю тебя!

— Что ж, не жди, что я отплачу тебе тем же, — бессердечно бросил он. — Потому что можешь глубоко разочароваться.

Его слова были больнее и оскорбительнее, чем пощечина. И она сама, по своей глупости, нарвалась на них. Она вела себя как неопытная, наивная провинциалка, выставив свои чувства и мысли напоказ. Искушенные городские женщины, с которыми Даниэл привык иметь дело, повели бы себя иначе.

Памела собралась с последними силами, вскинула голову и смело посмотрела в его леденящие душу глаза.

— Конечно, ты не должен любить меня, Даниэл. — Ее голос, на удивление, даже не дрогнул, и она гордилась собой в эту минуту. — Но мы должны решить, что будем делать дальше.

— Делать дальше? — Он выглядел слегка ошеломленным, увидев незнакомую ему, другую Памелу.

— Конечно. И мне кажется, что у нас только два выхода: брак или… — Другой она даже не посмела назвать. Аборт казался ей немыслимым. — Естественно, я предпочла бы брак.

— Естественно.

Памеле стоило невероятных усилий держать свои эмоции под контролем, чтобы выдержать его циничные вставки.

— Уверена, что мой отец не обрадуется этому. И моя мать тоже. Но я смогу уговорить их. Если мы быстро поженимся, никто и не узнает о беременности. Я только на шестой неделе. Живот появится не скоро. Мы можем сказать, что ты должен скоро уехать и поэтому мы торопимся со свадьбой. Обвенчаться можем в…

— Как ты все чудненько придумала, — резко перебил он поток ее идей.

— Что?

— Ты очень тщательно все запланировала. Красиво свела все концы с концами. Но ты забыла одну важную деталь.

— Какую же?

— Жениха.

— Жениха! — Памела рассмеялась. — Не будь смешным, Даниэл! Женихом, конечно же, будешь ты! Кто еще?

— Не помню, чтобы я планировал жениться или делал тебе предложение, — жестко отчеканил он. — Так что извини, милая Памела. Если ты так твердо намерена осуществить свою мечту выйти замуж, то тебе придется поскорее подыскать другого жениха. Можешь осчастливить кого-то другого, но не меня.

— Но… — Умудренную жизнью, смелую, искушенную женщину в одну секунду смыло волной потрясения. — Но ты не можешь… Ты должен…

— Тебе следовало узнать обо мне одну мелочь, Цыпленок Мел, — прервал он ее бессвязную тираду. — Я никому ничего не должен. Я делаю только то, что хочу, то, что мне подходит.

— Значит, тебе не подходит жениться на мне?

— Можем мы поговорить об этом позже? Скажем, через неделю?

Его безразличный тон был окончательным оскорблением для нее.

— Нет! — Памела в ярости топнула ногой. — Или ты скажешь сейчас, или между нами все кончено! Ты понял?!

— Понял. — Он пожал плечами, давая ей понять, что ее гнев неуместен.

И он повернулся, чтобы уйти.

— Нет, Даниэл! Ты не можешь! Ты должен…

— Я уже говорил тебе, милая: я ничего никому не должен, — небрежно бросил он через плечо. — Я сам решу, что делать, и дам тебе знать.

— Разрешите, — услышала Памела и мгновенно вернулась из своего длительного транса в реальность.

Она стояла в проходе поезда, мешая пассажирам пройти к выходу.

— Ой, извините! — сказала она, покраснев, и отошла в сторону.

Да, не так легко избавиться от этих воспоминаний, они продолжают преследовать ее, ранить, мучить. Но она должна справиться с ними, должна взять себя в руки.

И она знает теперь, что для этого нужно сделать. Сначала она доедет до офиса. Ее коллеги наверняка заждались. А после работы… После работы она сделает что-то, что придаст ей уверенности для новой встречи с Даниэлом Грантом.

Она гордо расправила плечи, подняла голову и направилась к выходу из поезда.

— Ты выглядишь потрясающее Что ты с собой сделала?

Даниэл отреагировал именно так, как она ожидала. Сапфировые, широко распахнутые глаза сверкали от восхищения.

— Тебе нравится?

Опьяненная успехом, она сделала пируэт, чтобы продемонстрировать ему всю картину, а потом потеребила пальцами пышные, завитые вовнутрь локоны.

— Я вообще-то не собиралась подстригаться так коротко, но Стенли уговорил, сказал, что мне так будет лучше. Более стильно.

Стрижка помогла ей по-новому ощутить себя, и она бесконечно радовалась этому, приближаясь к внушительному зданию, где находилась его лондонская квартира. Она была готова к тому, что в холле ее остановит охранник и спросит имя, чтобы сверить его со списком гостей, была готова увидеть роскошные апартаменты. И все же, переступив порог его квартиры, была потрясена.

Квартира была открытой планировки, с мебелью из белого дерева. Из огромных окон была видна панорама Лондона: люди и машины казались ползающими муравьями.

— И, конечно, с такой стрижкой намного легче переносить жару. Хотя у тебя здесь совсем не жарко.

— Да, у меня кондиционеры. Но все же думаю, что ты не откажешься от прохладного напитка.

— По правде говоря, я умираю от жажды, — с благодарностью сказала Памела.

— Как насчет минералки с лимоном и льдом?

— Превосходно.

Памела последовала за ним в ультрасовременную кухню и уселась на стул, а он открыл холодильник, достал из него бутылку минералки и открыл.

— Уверена, — продолжала она, — что на тротуарах города можно за пару минут пожарить яичницу.

Весь день жара усиливалась, воздух был раскален, и даже к вечеру температура ни на градус не понизилась. Но, по крайней мере, гроза, которую предсказывал Даниэл, так и не разразилась.

— Что ж, надеюсь, это охладит тебя, — сказал он, протягивая ей стакан минералки.

— Спасибо. — Она взяла стакан из его рук и жадно припала к нему. — Так-то оно лучше. Наконец чувствую себя человеком, а не мерзкой липкой лягушкой.

После жаркого, душного дня она ощущала себя вымотанной и изможденной, в то время как Даниэл был свежим и спокойным.

— Не напрашивайся на комплимент, — сказал он с улыбкой. — Ты выглядишь изумительно и хорошо знаешь об этом. Но я должен добавить, что ты просто необыкновенная женщина.

— Это почему же? Потому что я подстриглась?

— Потому что ты подстриглась накануне своей свадьбы. Я бы подумал, что… Спокойно!

Памела сделала непомерно большой глоток и захлебнулась.

— Вода попала не в то горло, — прокашлявшись, сказала она.

Черт побери, как это у нее получилось? Она напрочь забыла о свадьбе. Как она могла забыть?

Ей так хотелось произвести впечатление на Даниэла, что она забыла обо всем остальном. Теперь реальность навалилась на нее с такой силой, что ей стало невыносимо тяжело.

Что она наделала?

Она отчаянно пыталась представить, как она будет выглядеть в своем платье с новой прической. Сьюзи убьет ее, если что-то окажется не так. У Сьюзи были свои, очень четкие представления о том, как должна выглядеть ее сестра в этот знаменательный день. И парикмахер, который в воскресенье утром будет укладывать им всем волосы, тоже наверняка не обрадуется ее своеволию.

— Все хорошо, — сказала она, заметив, что Даниэл напряженно смотрит на нее. — Я в полном порядке.

— Вот и хорошо. — Он улыбнулся, и от его улыбки ее пульс втрое ускорился. — Итак, ты готова приступить к ужину или хотела бы сначала осмотреть квартиру?

Щеки Памелы загорелись. Она растерялась. Конечно, самым благоразумным и безопасным было бы приступить сразу же к еде, а после еды как можно быстрее смотаться отсюда. Но, если признаться честно, ей ужасно любопытно было взглянуть на его жилище. Благоразумие вступило в короткую, бессмысленную битву с любопытством и, конечно же, очень быстро уступило более сильному противнику.

— Я бы хотела осмотреть квартиру, — весело сказала она. — Интересно, остальные комнаты так же прекрасны, как эти?

— Увидишь сама, — ответил он и направился к выходу из кухни.

Памела последовала за ним.

Ходя за ним из комнаты в комнату, Памела от восторга просто лишилась дара речи. В его квартире был даже небольшой сад, разбитый на крыше, — зеленый оазис, напоминающий о мирной, неторопливой деревенской жизни посреди огромного, суетливого города.

— Невероятно! — воскликнула она наконец. — Совершенно потрясающе! Ты наверняка любишь свой дом.

— Сказать по правде, я предпочитаю усадьбу в Саффолке, где теперь живет моя мать. Но когда мне нужно быть в городе, эта квартира вполне устраивает меня.

— Усадьба! Ты пытаешься произвести на меня впечатление? — Памела попыталась подшутить над ним.

— А разве в этом есть необходимость? — резко ответил он, слегка отрезвив ее.

— Нет.

Даниэлу никогда не нужно было пытаться произвести на кого-либо впечатление. Он всегда был особенным. Если исключить его внешность и блестящий талант теннисиста, то и тогда, несомненно, он выделялся бы из толпы.

— Я хочу пояснить, — добавил он неожиданно. — Ты всю жизнь жила в комфорте и при деньгах. Ты никогда не испытывала этой жажды успеха, тебе не понять этого стремления изменить свой жизненный статус. Все те годы я хотел этого и был готов пойти на все ради этого.

Готов пойти на все, перекатилось эхом в голове Памелы. Готов был даже отвернуться от своего будущего ребенка.

— Мне показалось, что мы пропустили одну комнату, — сказала она, желая отвлечь его. — Что это за комната?

Она тут же укусила себя за язык, сообразив, что эта комната могла быть его спальней. Но было поздно.

Он толкнул дверь, и она осторожно вошла.

Интерьер комнаты был оформлен в бело-голубых тонах. На широкой кровати небрежно валялась джинсовая рубаха, на столике у кровати лежала книга. На туалетном столике, рядом с флаконом его любимого лосьона, лежала щетка для волос. Каждый предмет говорил что-то о личности своего хозяина.

Памелу охватила паника. Здесь все так поразительно напоминало его спальню в доме его матери. Она вспомнила, как свободно чувствовала себя там: могла делать все, что захочет, как дома. Но теперь все было по-другому. Теперь, в этой спальне, она чувствовала себя чужой, непрошеной гостьей.

Она неловко потопталась, потом резко повернулась и… наткнулась на Даниэла.

— Ой, прости… Я…

— Ты знаешь, как долго я мечтал, чтобы ты вернулась в мою спальню, Цыпленок Мел? — Его голос был мягким и хриплым и обволакивал ее словно теплый дым, дурманя, возбуждая чувственность. — Сколько ночей, перед тем как заснуть, я закрывал глаза и представлял себе, что ты рядом, что стоит мне протянуть руку… Знаешь ли ты, что если я попытаюсь прикоснуться к тебе…

— Не нужно, Даниэл! — взмолилась она. — Прошу тебя…

Если этот завораживающий голос проникнет в ее сознание, она пропала. Она знала, что тогда она в один миг лишится рассудка и не сможет больше совладать с собой. Ее дыхание уже теперь опасно участилось, по жилам струился чистый огонь…

Он стоял так близко, что она могла чувствовать его дыхание, тепло его сильного тела. У нее невыносимо кружилась голова от незабываемого запаха его тела и знакомого лосьона.

Она отчаянно обвела глазами комнату в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей отвлечься. Наконец на подоконнике заметила маленький, покрашенный в серебряный цвет кубок, — дешевый и потускневший от времени.

— Трофей школьного турнира! — воскликнула она, бросилась к окну и взяла кубок в руки. — Невероятно! Ты все эти годы хранил его!

— Конечно.

Она надеялась, что сбежала от него, но не тут-то было. Он последовал за ней и теперь стоял еще ближе, чем раньше. Его будоражащее присутствие снова окружило ее, желание требовательно пульсировало в крови, опьяняя, затуманивая разум.

— Я храню его, чтобы помнить, с чего все началось, кем я был и откуда пришел. Скажи…

Он протянул руку и осторожно взял у нее кубок.

— Скажи, разве я хоть раз отблагодарил тебя за то, что ты однажды сделала для меня?

На лице Памелы вспыхнула улыбка, но тут же погасла, как свет мерцающей неоновой рекламы.

— Ты имеешь в виду — кроме того приглашения в бар? Кажется, ты ненавязчиво бросил мне: «спасибо, малышка». А еще ты потеребил мои волосы перед тем, как умчаться на теннисный корт.

Кривая усмешка скользнула по его губам.

— В те дни я был самовлюбленным и неблагодарным парнем. Но теперь я готов искупить свою вину.

Серебряный кубок описал в воздухе дугу и приземлился на кровати, а рука Даниэла обхватила застывшую руку Памелы.

— Я хочу отблагодарить тебя за то, что ты сделала для меня в тот день.

Он медленно поднес ее руку к губам, и с дрожью в сердце Памела почувствовала теплое прикосновение его губ. Она хотела опустить глаза, но обжигающий взгляд Даниэла был устремлен на нее.

— Ты серьезно рисковала.

Нежный поцелуй коснулся ее большого пальца. Сладкая дрожь прокатилась по всему ее телу.

— Я ничего особенного не сделала, — прошептала она на одном дыхании. — Джеффри…

Непередаваемое чувство наслаждения не позволило ей договорить. Теплый и влажный поцелуй коснулся ее следующего пальца.

— Джеффри никогда не был тем, кем ты всегда его считала.

— Не будем сейчас о Джеффри, — проговорила она, задыхаясь.

— Ты права, — ответил он, покрывая поцелуями оставшиеся три пальца. — Пусть прошлое останется в прошлом. Важно только настоящее: здесь и сейчас. И то, что между нами.

— И что между нами? — дрожащим шепотом спросила она.

— О, Памела! — Даниэл рассмеялся. Его низкий, раскатистый, чувственный смех заставил ее вздрогнуть. — Ты знаешь. Ты всегда это знала. Просто раньше ты пыталась убежать от этого. Слишком боялась признаться себе в своих чувствах, в своей страсти.

Сказав это, он повернул ее руку ладонью вверх, наклонил голову и поцеловал ладошку. С ее губ слетел сладкий стон. О да, она хотела его любви!

Она видела, как его губы медленно приближаются к ее губам. В полуночной синеве его глаз теперь пылал адский, испепеляющий огонь желания.

Она медленно подняла руку и неуверенными, дрожащими пальцами прикоснулась к его щеке. Ее глаза затягивал туман, веки невольно прикрывались.

— Я никуда больше не убегаю, — прошептала она. — Я хорошо знаю, чего хочу.

8

— Тогда скажи, скажи, чего ты хочешь, моя Памела? — хрипло прошептал он, наклонившись к ее уху, нежно касаясь волос.

Она только вздрогнула и медленно повела плечами, с трудом осознавая, что должна что-то ответить.

— Скажи, — настойчиво продолжал он. — Обещаю исполнить любое твое желание. Если только это в моих силах…

О чем он говорит? Страсть пульсирует в ее теле, не давая ни о чем другом думать. О чем он говорит?

— О, Даниэл, — горячим шепотом пробормотала она. — Ты единственный мужчина, который может дать мне то, чего я хочу.

— Тогда скажи. Вырази это словами. Я хочу услышать… Что, нет? — спросил он, заметив, что она бессильно покачала головой. — Может, тогда я помогу тебе? Ты этого хочешь?

Его губы прикосновением ветерка скользнули по ее лбу, отметая в сторону шелковистую бахрому волос.

— Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя… сюда? Или… сюда?

Его губы коснулись ее полузакрытых век, на миг прижались к щеке. Она застыла, с трудом сдерживая сладкие судороги, пронзившие ее тело. Она теряла голову, переставала понимать смысл слов. Язык онемел от блаженства.

— Да? Ты этого хочешь? И ты хочешь, чтобы я прикоснулся к твоему лицу?

Длинные, сильные пальцы обхватили ее подбородок, и она инстинктивно откинула голову назад, подставляя его ласкам шею. Он провел пальцами по ее шее, потом опустился ниже, коснулся груди и, нащупав большими пальцами возбужденные соски, стал поглаживать их.

С губ Памелы слетел стон — долгий, требовательный, восторженный. Она хотела, чтобы он знал, что она чувствует, что он заставляет ее переживать. Она готова была отдать себя ему, отдаться во власть его мужской силе. Поцелуев и ласк ей уже было мало. Она жаждала испытать силу его страсти во всей ее полноте. Желание пронизывало каждую клеточку ее тела, заставляя его извиваться от нетерпения.

— Даниэл! — вскрикнула она, не в силах больше ждать.

— Скажи, скажи, Памела. Скажи, чего ты хочешь. Скажи, что я должен сделать, чтобы удовлетворить твое желание.

Его тело пылало в огне, дыхание было тяжелым и прерывистым.

— Я хочу… хочу…

— Скажи, ну же… — дрожащим голосом прошептал он ей на ухо. — Ради бога, скажи, наконец…

— Я хочу тебя.

Обратного пути у нее уже не было. Она прижалась к нему, расслабилась и почувствовала облегчение. Наконец она смогла признаться, смогла выразить чувства, кипящие в ее теле словно расплавленная лава внутри вулкана, готовая в любой момент вырваться наружу.

Он подхватил ее за талию, поднял и, словно в танце, раскачивая из стороны в сторону, понес к постели.

— Если бы ты знала, как я хотел этого, — пробормотал он, покрывая мелкими поцелуями ее лицо. — Как я мечтал снова держать тебя в своих руках, снова познать твою страсть и нежность. О, Памела…

Он стал осторожно опускать ее на пол, и она, скользнув вдоль его горячего тела, встала на ноги.

— Ты должна узнать, что ты делаешь со мной. Ты должна это почувствовать.

— Я знаю… знаю, — тихонько рассмеявшись, сказала она. — Как я могу не знать этого, если… — Она покачнулась и, чтобы удержаться на ногах, сделала шаг назад. — Ой!

Что-то за ее спиной упало на пол, послышался звон стекла.

— Что это? Это сделала я? О боже!

— Ничего страшного. — Даниэл слегка потряс ее за плечи, пытаясь снова привлечь ее внимание к себе. — Что бы там ни было, сейчас это не важно.

— Нет, Даниэл, ведь я разбила что-то! Я так не могу..;

Она вывернулась из его рук, быстро опустилась на колени и стала шарить рукой под кроватью.

— Оставь это, Памела.

— Кажется, это рамка. Стекло разбилось, но рамка уцелела.

Она извлекла из-под кровати фотографию в рамке и, взглянув на нее, вдруг побледнела.

Стоя за ее спиной, Даниэл застыл, а затем выругался сквозь стиснутые зубы.

— Даниэл… — Памела продолжала смотреть на фотографию.

— Дай ее мне!

Он выхватил из ее рук фотографию и со всей силы швырнул в противоположную стену. Рамка ударилась о стену и, расколовшись, упала на пол.

— Даниэл, зачем?..

Продолжая сидеть на полу, Памела медленно повернулась к нему. Ее зеленые глаза требовали объяснения.

— Кто это?

Но она уже знала ответ. И если у нее еще оставались сомнения, то одного взгляда на лицо Даниэла было достаточно, чтобы рассеять их.

Он побледнел, вокруг рта появились жесткие, напряженные линии, которые делали его старше своих лет. Его глаза стали непроницаемыми и холодными, как будто на них надвинулись невидимые заслонки, за которыми попрятались все его чувства. Чувствительный изгиб губ превратился в тонкую полоску. Все эмоции, как проявление человеческой слабости, были снова под жестким контролем.

— Памела, я говорил тебе, оставь это! Это не важно, не важно!

Он протянул к ней руку и хотел помочь встать, но она резко оттолкнула ее, как будто боялась, что его прикосновение обожжет ее.

— Не важно! — выкрикнула она голосом, сорвавшимся на визг зверька, угодившего в пасть ловушки. — Не важно! Если я правильно догадалась, чей это портрет, то для меня это важно. Очень важно. Поверь.

— Памела… — Глубокий грудной голос теперь изменился и звучал как предупреждение. — Не спрашивай.

Но она не сможет не спросить. Она должна спросить, даже если знает ответ. И разве его тон не подтверждает ее догадки?

— Даниэл…

Опираясь на кровать, она стала медленно подниматься на ноги, слегка покачиваясь от слабости, как будто была не уверена, что ватные ноги смогут выдержать ее.

— Скажи правду: женщина на фотографии… она…

— Да, — оборвал он. Его глаза потемнели, как будто на них легла тень. — Да, это Люси. Моя жена… Вот уже два месяца как бывшая…

Памела была готова услышать это. Только почему ей было так больно? Ей казалось, что она сможет держать свои чувства под контролем.

Но разве можно быть готовой перенести такую боль? Разве что-то могло защитить ее от удара в грудь раскаленным ножом? Ей казалось, что она не перенесет этой боли.

Но все же боль ее была душевной, а не физической. Ее сердце не раскололось на мелкие кусочки, хотя ей казалось, что это неминуемо произойдет. Она страдала, но при этом хорошо осознавала, что происходит.

— Она…

Памела несколько раз глубоко вдохнула, как будто только силой могла заставить себя дышать.

— Она похожа… Нет, это я похожа на нее.

Она быстро сообразила, что лучше поменять акценты, и тут же заметила, что стрела попала в цель. Даниэл резко тряхнул головой, как будто ему дали пощечину. Его глаза стали опасными.

— Мы поразительно похожи! — Голос Памелы заметно окреп. Он больше не напоминал слабый плеск речной волны, накатывающей на берег. — Фактически я могла бы быть ее двойником.

— Нет. — Даниэл шагнул к ней и протянул руки, пытаясь взять ее за плечи, но она на лету отбила их, удивляясь, откуда у нее нашлись на это силы.

— Не прикасайся ко мне! — Ее глаза яростно сверкнули и договорили то, чего не смогли выразить слова. — Не смей приближаться ко мне, слышишь? Ни теперь, ни когда-либо вообще.

— Памела, ты не так поняла, — пытаясь смягчить голос, сказал он.

— Не так поняла! — с горькой насмешкой повторила она. — Тогда объясни мне, что я не так поняла. Но и без твоих объяснений мне все теперь ясно. Эта женщина… Люси… Ты любил ее и женился на ней.

Как нестерпимо больно было выговорить эти слова!

— Но она ушла от тебя, потому что что-то было не так. «Некоторые разногласия».

— Памела… — Он попытался остановить ее, но ее уже невозможно было остановить.

— Понимаю. Вот уже два месяца ты не спишь с этой женщиной. Ты наверняка дико неудовлетворен. А тут подвернулась я, не так ли? Если нельзя заполучить оригинал, то можно поразвлечься с его дубликатом…

— Памела, перестань молоть чушь!

— О, не пытайся увернуться, Даниэл, слишком поздно. Я поняла твой отвратительный мелкий расчет. И, слава богу, опомнилась раньше, чем успела совершить ошибку, о которой потом горько сожалела бы. Но тебе не помешает кое-что узнать: я никогда не буду чьей-то заменой! Я — это я. Я неповторима и уникальна и наверняка слишком хороша для такого, как ты.

— Памела.

Даниэл снова на шаг приблизился к ней, и это оказалось последней каплей. Она резко развернулась и бросилась из комнаты, вихрем промчалась по квартире, подцепила на ходу свою сумочку и исчезла за дверью.

Она уже стояла у лифта и судорожно давила на кнопку вызова, когда Даниэл показался на пороге.

Она вошла в лифт, и последнее, что увидела в проеме закрывающихся дверей, было мрачное лицо Даниэла.

Гроза, которую предсказывали в сводках погоды, все-таки разразилась. Памела только успела сесть в поезд, как на потемневшем небе стали собираться грозовые тучи, и неподвижный, пропитанный влагой воздух стал еще тяжелее и удушливее. У Памелы началась головная боль. Ей казалось, будто ее голову стянули железным обручем и с каждой секундой затягивают его все туже и туже. Как только грянули первые раскаты грома и небосвод рассекли первые молнии, ее охватила настоящая паника. Она часто и тяжело дышала и с большим трудом пыталась сохранять внешнее спокойствие.

Если бы она была дома, она бы плотно задернула шторы, улеглась в постель и, зарывшись лицом в подушку, натянула на голову одеяло. Только так она могла перенести кошмар воспоминаний, преследующий ее при каждой грозе.

Но теперь, в поезде, ей некуда было спрятаться. Ни штор, ни жалюзи, чтобы скрыть от глаз невыносимое световое шоу, разыгравшееся по всему небосклону; ни подушек и одеял, чтобы заткнуть уши и не слышать угрожающих раскатов. Ни журнала иди книги, чтобы уткнуться и отвлечься от назойливой, мучительной боли. Ей оставалось только закрыть глаза и пытаться сдержать содрогания, пробирающие ее при каждом ударе грома.

— Извините, милая…

Памела почувствовала осторожное прикосновение к плечу, вздрогнула и распахнула глаза. Перед ней сидела пожилая женщина, которая, наклонившись, тронула ее за плечо.

— Вы побледнели. Вам нездоровится?

— Да, — пробормотала Памела, силясь улыбнуться. — Я устала. Был трудный день…

Самым трудным в ее жизни был тот день, четыре года назад. Именно с тех пор ее преследуют кошмары, и неизвестно, сможет ли она когда-нибудь избавиться от них.

Ей хотелось поскорее добраться до дома и спрятаться в своей комнате. Нужно как-то собраться с силами, чтобы встретиться завтра с целой толпой родственников. А главное, не развалиться в воскресенье. Ей предстоит выдержать самое крупное шоу в ее жизни. Но это не сравнить с тем, что она выдержала четыре года назад.

Тогда она оплакивала своего ребенка и не могла понять, почему Даниэл так жестоко бросил ее.

Она сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Может, физическая боль пересилит душевную?

Но самым мучительным было то, что она ни с кем не могла этим поделиться.

Джеффри и Джоу, конечно, знали об этом. Они оба тогда были дома, когда она, едва волоча ноги, приползла к порогу, промокшая до нитки и измученная невыносимой физической болью. Она поняла, что произошло, только когда увидела себя в зеркале. Ее юбка была мокрой не только от дождя. Ночной мрак долго скрывал от нее ужасающую правду: потерю ребенка.

И тогда Джеффри принял срочные меры. Он отвез ее в больницу и взял на себя ответственность за все, что необходимо было, чтобы помочь ей. От горя и боли она ничего не понимала. И только когда она стала понемногу приходить в себя и смогла рассказать ему всю историю, он настоял на том, чтобы хранить это в тайне.

— Памела, родная, мы должны хранить это между нами, — сказал он, сидя у больничной постели и держа ее за руку. — Мы не скажем никому, даже матери и отцу. Я слышал, что Грант уехал из города и, похоже, навсегда. Так что ты никогда больше не увидишь его. Лучше постарайся обо всем забыть и начать новую жизнь.

И Памела согласилась. Она была невероятно слаба в тот момент» и не смогла бы перенести еще одну травму. Какое чудесное облегчение она испытала тогда при одной мысли о том, что может доверить старшему брату уладить ее ситуацию. Она полностью доверяла ему.

Джеффри никогда не был тем, кем ты его считала.

Откуда-то из темного закоулка ее памяти всплыла эта фраза Даниэла и заставила горестно усмехнуться.

— Внимание! Внимание! — послышался голос из репродуктора. — В связи с непредвиденными обстоятельствами поезд дальше не пойдет. Просим прощения за неудобства.

Что? Памела рассеянно огляделась по сторонам и поймала на себе взгляд женщины, с которой перед этим разговаривала.

— Похоже, дальше нас не повезут, милая. Мы застряли.

— А что случилось? Я не расслышала…

— Проблемы из-за погоды. Где-то на линии Гринфорда дождем размыло пути. Мне повезло, потому что я почти доехала.

— А мне нет, потому что я еду в Гринфорд!

— Увы, не на этом поезде. Сомневаюсь, что поезда начнут ходить раньше завтрашнего вечера. Похоже, тебе придется искать другой способ, чтобы добраться до Гринфорда, милая.

Памела онемела от шока. Пассажиры стали медленно покидать поезд, и она вместе с ними вышла на платформу. Снаружи гроза бушевала с неумолимой яростью. Раскаты грома были оглушительными и раздавались прямо над головой. Яркие молнии рассекали небо, и свирепый ветер швырял дождевые потоки прямо в лицо. Сражаясь со страхом, который угрожал парализовать ее мыслительный процесс, Памела плотнее запахнула жакет и решила узнать, что происходит.

Уже через пятнадцать минут она находилась на грани отчаяния. Мрачные предсказания ее попутчицы оказались правдивыми. Сегодня поезда до Гринфорда не пойдут, и надежды на другой вид транспорта очень сомнительны.

Может, удастся что-то придумать?

Памела позвонила домой в надежде, что кто-нибудь сможет приехать за ней на машине. Но в ответ услышала только монотонный голос автоответчика.

У нее оставался только один выход: поймать такси и заплатить бешеные деньги. Но и это только в том случае, если водитель согласится ехать куда-то в такую непогоду.

Памела направилась к выходу со станции, молитвенно бормоча себе под нос:

— Пожалуйста, пусть там будет такси.

На площади стояло одно-единственное такси. Она решительно направилась к нему и уже готова была вознести молитву благодарности, как из темноты, прямо перед ее носом, появилась фигура другого пассажира. Он приблизился к машине и открыл дверцу. Глазами, полными отчаяния, Памела могла только проследить, как такси развернулось и исчезло во мраке ночи.

— Что же мне теперь делать?

Ответа, конечно, не было.

Гроза, которая, казалось, временно утихла, разразилась с новой силой. Вверху заполыхало и загрохотало с неистовой яростью.

Ливень в один миг окатил ее с головы до ног, уничтожил модную прическу, превратив пышную чашу волос в жалкие, прилипшие к лицу сосульки. Промокший коралловый костюм облепил тело.

Памела почувствовала слабость. Запас сил был исчерпан. Глаза наполнились слезами безнадежности, которые, смешиваясь с дождем, ручьями потекли по лицу.

— Памела!

Откуда-то со стороны сквозь шум грозы послышался окрик и, подхваченный ветром, улетел прочь. Наверняка ей показалось. Или показалось, или старые кошмары снова стали овладевать ее умом.

— Памела! Я здесь! Цыпленок Мел!

Теперь она была уверена, что это слуховая галлюцинация. Только один человек называл ее этим именем, но этот человек остался в Лондоне, очень далеко отсюда. Наверняка он теперь нежится в уюте и комфорте своей роскошной квартиры.

Но тут, сквозь сеть дождя, она увидела высокую фигуру в длинном дождевом плаще, надетом, видимо, второпях, потому что полы развевались и под плащом были видны белая футболка и джинсы. Он шел к ней и энергично махал ей рукой.

Памела часто заморгала, не веря своим глазам. Потом отбросила мышиные хвостики волос с лица и снова присмотрелась. Это был он, Даниэл…

— Памела! Я с машиной! Беги ко мне, пока не утонула!

Неудержимая радость захлестнула ее, вмиг смывая отчаяние. Она даже не успела подумать, как он мог здесь оказаться, и совсем забыла ситуацию, при которой они расстались. Она только понимала, что никогда в жизни не была так рада видеть кого-то. В этот момент Даниэл казался ей рыцарем на белом коне, появившимся, чтобы спасти ее. Он появился в тот момент, когда ей казалось, что весь мир был в заговоре против нее, и только он был ее последней надеждой, ее спасителем, защитником.

Она сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошла ему навстречу, пока наконец не побежала. И когда он широко расставил руки, не задумываясь, бросилась ему на грудь и с облегчением вздохнула, почувствовав, как его руки сомкнулись вокруг нее.

— Все хорошо? Ты в порядке?

Шмыгая носом, Памела в ответ только кивнула. Она отчаянно пыталась собраться с мыслями и понять, что происходит.

Ее буйная радость оттого, что он появился, чтобы спасти ее, на время вытеснила из головы все остальное. Но теперь, когда она сидела в его удобной машине, в безопасности и тепле, разум постепенно начал возвращаться к ней, а вместе с ним и неприятные мысли.

— Спасибо, намного лучше, — сказала она. — Я даже успела слегка просохнуть. — Она склонила голову к обогревателю и стала теребить мокрые волосы, используя эту позу, чтобы спрятать от него лицо. — Извини, что устроила лужи на кожаных сиденьях твоей дорогой машины.

— Разве несколько лужиц могут повлиять на отношения между друзьями? — Он произнес это с мягкой насмешливостью и тем самым вызвал в ней обычную нервозность.

Она стала лихорадочно искать более отвлеченной темы.

— Но ведь это не твоя «БМВ»! — быстро выкрутилась она.

Они сидели теперь в другой машине.

— Это вообще не моя машина, — рассмеялся он. — Ты что, думаешь, что я умудрился на машине догнать поезд? Для этого нужно быть по меньшей мере Меркурием.

— Тогда как?..

Заметив ее недоумение, он улыбнулся.

— Одно из преимуществ быть богатым: у меня есть небольшой вертолет с пилотом.

— Но откуда ты знал, что я поеду поездом?

Улыбка на его лице расплылась еще шире.

— Я знаю тебя, Памела. Когда ты обижена или обеспокоена чем-то, ты бежишь домой. Я вообще-то собирался встретить тебя в Гринфорде, на станции, но, когда услышал о размытых путях и о том, что поезда остановились, прилетел сюда.

— Но почему? Зачем ты прилетел за мной?

— Чтобы объяснить, — спокойно сказал он. — Я хотел бы объяснить тебе кое-что. Это касается моей жены.

— Не думаю, что нуждаюсь в каких-либо объяснениях, — ответила она, отбрасывая назад прядь почти просохших волос. — Не уверена, хочу ли вообще слышать об этом.

— Но я хочу, чтобы ты услышала.

Без предупреждения Даниэл свернул на обочину дороги и резко затормозил. От толчка Памела дернулась вперед.

— Почему мы остановились? — возмутилась она, пытаясь за возмущением спрятать нервозность. — Уже поздно, и я хочу домой. У меня завтра куча дел.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Но есть вещи, о которых мне нужно рассказать тебе, и я никуда не поеду, пока ты не услышишь этого. Так что думаю, ты понимаешь, что…

— Чем скорее ты выскажешься, тем скорее я попаду домой. — Она откинулась на спинку сиденья и сложила руки на груди. — Вперед. Я слушаю тебя. Я ведь теперь твоя пленница.

Несмотря на темноту в салоне, Памела прочла по его лицу все, что он чувствовал. Ему явно не понравилось, что она перебила его, но еще меньше понравился ему ее равнодушный, легкомысленный тон. От этого, конечно, не понизилось напряжение и не исчезла неловкость, которые в равной степени испытывали они оба. Но, по крайней мере, она хоть на миг испытала мрачное удовольствие.

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты знала, что я понятия не имел о том, что фото Люси было под моей кроватью. Я несколько месяцев не был в этой квартире и не представляю, как оно там оказалось…

— Верю, — перебила она, понимая, что в данный момент лучший способ защиты — нападение. — Черт побери, какая жалость! Это фото разрушило все твои грязные планы. Я уже почти была в твоей постели, и тут — на тебе… Отличная замена ускользнула из рук.

— Памела, прекрати!

Даниэл резко включил свет в салоне машины. Широко раскрытыми глазами Памела посмотрела на его жесткое лицо и невольно затихла.

— Лучше помолчи, и выслушай! Ты не замена Люси!

— Но мы с ней похожи как две капли воды! — выдавила она из себя, преодолевая страх перед его гневом.

— Это не ты на нее похожа, а она на тебя, — сквозь зубы процедил он. — В этом большая разница.

— Не вижу. Кроме того, мужчины обычно выбирают женщин одного типа.

— Черт побери, Памела, ты выслушаешь меня наконец? Между тобой и Люси столько же общего, сколько между мною и твоим Эриком.

Памела поняла, в какую сторону он клонит, и ей это направление было не по душе.

— Ты хочешь сказать, что Эрик нравится мне потому, что напоминает тебя? И я выбрала его только потому, что испытываю какие-то чувства к тебе?

— Нет. Я хочу сказать, что первую любовь забыть невозможно.

— К сожалению, это правда, — с горечью признала она. — Но не потому, что ты был таким чудесным, что остался в моей памяти как образец, с которым я всю жизнь буду сравнивать всех своих мужчин. Напротив, я никогда не забуду тебя, потому что с мужчинами твоего типа я никогда в жизни не хочу больше иметь дела.

Даниэл вцепился в руль. Его глаза опасно сузились.

— Но ты бросилась в мои объятия… Там, на станции.

— Я была до смерти напугана и измотана и была бы рада любому, кто предложил мне помощь в тот момент. Даже если бы это был сам дьявол.

Это явно было не то, что ему хотелось услышать.

Вот так, мысленно злорадствовала Памела. А ты что думал? Что я поклянусь тебе в вечной любви? Скажу, что мое сердце принадлежит только тебе, что я не могу жить без тебя? И неважно, как плохо ты обращаешься со мной, я всегда буду любить тебя? Не выйдет!

— Более того, — добавила она, — ты немного опоздал со своей помощью. На четыре года.

Четыре года назад, — повторил он, и в его голосе послышалась необычная дрожь. — В ту ночь была гроза… — Памела не ожидала, что он помнит. Что заденет прямую причину ее страха. — Скажи, ты поэтому так боишься грозы?

— О какой ночи ты говоришь? — пролепетала она.

— Ты прекрасно знаешь. О той ночи, когда ты позвонила мне и оставила ультиматум на автоответчике.

Она видела, как сжались его кулаки и на скулах напряглись мышцы.

— Это вовсе не был ультиматум! — отчаянно выкрикнула она. — Я не знала, что делать! Я была на грани безумия! Ты ушел и бросил меня и ребенка.

— Я не бросил тебя. Ты просто повела себя как истинная дочь Джорданов: принялась лепетать, как хорошо ты все придумала, устроила наше будущее. Я попросил тебя подождать до конца недели. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне приказывают. Я вернулся…

— Неправда!

— Я вернулся, — не обращая внимания на ее протест, продолжал он. — Я пришел к тебе домой, но тебя дома не было. И вместо тебя нарвался на Большого Брата.

— Джеффри?

— Да, Джеффри, — подтвердил он грубо. — И он очень ясно пояснил мне, что ты не хочешь больше видеть меня.

— Теперь я знаю, что ты лжешь! Джеффри не мог ничего такого сказать, потому что тогда он еще не знал о нас!

— Ты уверена?

— Уверена. Абсо… — Стоило Памеле посмотреть ему в глаза, как ее уверенность испарилась.

Она была готова поклясться, что Джеффри ничего не знал о ее отношениях с Даниэлом. Она тщательно скрывала это от семьи. Но в ту ночь, когда она вернулась домой, истекая кровью, ее брату не понадобились объяснения. Она не сказала ему, чей это ребенок, потому что он сам это знал.

— Подонок Грант! — закричал тогда Джеффри. — Я убью его!

Памела с испугом начинала осознавать, что все ее прежние убеждения и домыслы разваливаются на части. Если они все сейчас рухнут, чем она заменит их?

— В тот день, когда я позвонила тебе…

В тот день его не было дома. Вместо него ей ответил бездушный голос автоответчика. Мысль о том, что Даниэл будет слушать ее, прокручивая пленку, или просто тут же сотрет ее слова, как только узнает, что это она, заставила ее тогда проговорить то, что она хотела, холодным голосом диктора:

— Даниэл, нам нужно поговорить. Мы не можем оставить все, как есть. Встретимся сегодня в парке, у старого моста, в восемь. Я буду ждать.

Но как только она положила трубку, ее охватил страх: а вдруг ее слова не смогут убедить его? Вдруг он не придет?

И тогда она позвонила снова и добавила:

— Если ты не придешь, то это будет значить, что между нами все кончено. Тогда мне придется решать проблему по-своему. Думаю, ты не станешь толкать меня на то, о чем сам потом можешь пожалеть.

— Ну скажи, что было в тот день, когда ты позвонила мне? — сказал Даниэл, прерывая цепь ее воспоминаний.

— Нечего, собственно, говорить, — сказала она медленно, как будто нехотя. — Я пришла в парк и ждала…

Она была уверена, что он придет: оправится от шока, поостынет и придет. Придет и обнимет ее, скажет, что любит и что все будет хорошо.

Она ждала, но он не приходил. Прошел почти час. Высоко в небе прогремел первый раскат грома, блеснула молния, но она продолжала ждать. И тогда начался дождь…

— Я думала, что тебя нет в городе и ты позже прослушаешь мое сообщение, так что я продолжала ждать. Потом у меня начала кружиться голова, я почувствовала слабость, но решила, что это из-за того, что я весь день ничего не ела.

Памела крепко сцепила руки, лежащие на коленях. Даниэл молчал и только внимательно наблюдал за нею.

— Потом я почувствовала боль, но тоже приписала ее голоду. — Она говорила теперь быстрее, как будто ей не терпелось выложить перед ним свою ужасную историю до конца. Но ее голос был плоским, безжизненным, как у робота. Если она позволит хоть одной эмоции выйти на поверхность, она договорить не сможет. — Сначала я не чувствовала боли. Скорее, это было похоже на обычную слабость и легкую тошноту, чувство пустоты, которое появляется при голоде. К тому времени я уже успела привыкнуть к тошноте.

Меня часто поташнивало… При беременности это нормально.

Она тогда просто решила не придавать этому значения. Она пыталась убедить себя, что если не позволит уму уцепиться за это чувство, оно само по себе исчезнет.

— Потом боль усилилась. Было страшно больно… — Она запнулась, чувствуя, как подавленная боль рвется наружу. — Но я продолжала ждать. Я верила, что ты придешь. И только когда мне стало очень плохо, поняла, что должна добраться до дома. — Она закрыла лицо руками и после паузы продолжала: — Я не помню, как оказалась дома. Помню только, что добиралась очень долго. Вокруг бушевала гроза, каждый удар грома раздавался как будто в моей голове. Я боялась, что молния ударит в меня или порыв ветра собьет с ног, и я не смогу больше встать. Джеффри и Джоу были дома. Они посмотрели на меня и ахнули, и только тогда я поняла… увидела…

— Памела! Ты хочешь сказать, что… что ты… — Так необычно было слышать, что Даниэл — всегда такой красноречивый и уверенный в себе — вдруг стал спотыкаться о слова. — Ты говоришь, что… что потеряла ребенка? Что ты не сделала…

— Что не сделала, Даниэл? Нет, ты не об этом…

Но он именно это имел в виду. Это было написано на его лице, и теперь Памела поняла, почему он порой смотрел на нее с таким презрением.

— Господи! Неужели ты думал, что я сделала аборт?! Что убила нашего ребенка?! Как ты мог такое подумать?!

И тут, издав дикий вопль, она набросилась на него с кулаками. Слезы текли по щекам и ослепляли ее, и, не глядя, она била его по рукам, по груди. Один удар даже пришелся по лицу, и она расцарапала ему щеку.

— Как ты мог? Как ты мог? — свирепо и отчаянно повторяла она. — Как ты мог?

— Очень просто, — тихо сказал он. Она оторопела. — Подумай сама. Когда ты сказала мне, что забеременела, ты дала мне только две возможности. Первая: как можно скорее жениться на тебе, чтобы, не дай бог, не оскорбить нежных чувств семейства. Вторая: аборт. Никакого компромисса: либо одно, либо другое. Поэтому что еще я мог подумать, когда ты решила, что первая возможность не сработала? Особенно после твоего ультиматума.

— Я имела в виду, что поговорю с родителями и скажу им, что ты отказался брать на себя ответственность. Я была уверена, что ты не захочешь, чтобы я сделала это.

— В этом ты была абсолютно права.

Памела внезапно почувствовала слабость.

Слишком много событий для одного дня!

— Может, теперь поедем домой? — бессильно проговорила она.

— Конечно.

Даниэл завел машину и вырулил на дорогу. Они теперь сидели молча, и Памела невольно вспомнила, с какой радостью бросилась к нему, когда он появился у станции. В его объятиях она чувствовала себя как дома. Но эта радость была иллюзорной, мимолетной как радуга.

Даниэл никогда не испытывал к ней ничего, кроме страсти, и поэтому его объятия не могли быть настоящим убежищем для нее. Такое можно испытать только когда знаешь, что ты любима.

Но все же, как она ни пыталась убедить себя, что ненавидит Даниэла, его приезд в Гринфорд и попытки восстановить с ней отношения доказывали лишь обратное. Она не смогла бы испытывать таких сильных чувств, если бы ненавидела его. И сцена с фотографией Люси, та боль, которая пронзила ее в тот момент, лишний раз заставила ее посмотреть правде в глаза.

Она любит Даниэла. Она всегда любила его и будет любить. И с этим она ничего поделать не может.

Когда машина подкатила к дому ее родителей, она внезапно почувствовала, что хочет задать ему вопрос, срочный, неотложный.

— Можно задать тебе вопрос?

— Задавай.

— Когда я сказала тебе, что беременна, ты… ты хотел, чтобы я родила тебе ребенка?

Даниэл глубоко вздохнул, запустил пальцы в волосы и крепко сжал голову.

— Если честно, нет, — наконец проговорил он, уставившись в темноту за лобовым стеклом машины. — Я тогда не был готов взять на себя ответственность отца.

Или какие-либо другие ответственности, мрачно подумала Памела. Может, он и вернулся к ней в тот первый раз, когда Джеффри вмешался, но он ни разу не сказал, что хотел жениться на ней, что любил ее. Он просто собирался обсудить то, что он назвал «возможностями», но после первой неудачной попытки больше не пришел.

Теперь наконец она получила ответ на вопрос, который так долго мучил ее. Она долго пыталась представить себе, что было бы, если бы Джеффри ничего не знал и не вмешался тогда. Но теперь все было ясно.

Ничего бы не изменилось. Даниэл никогда бы не сделал ей предложение. Он слишком дорожил своей свободой и карьерой. Он мог предложить ей разве что финансовую поддержку и попросить разрешения иногда видеться с ребенком.

Но она в любом случае должна была потерять этого ребенка. Врачи сказали, что выкидыш произошел не в результате нервного стресса и не потому, что она промокла под дождем. Это произошло естественно, и никто не мог предотвратить этого. Как бы там ни было, а Даниэл все равно ушел бы от нее. Он ушел бы точно так же, не оглядываясь, испытывая чувство освобождения, радуясь, что сохранил свою свободу, и гордясь тем, что ничто не препятствует его амбициям.

А она осталась бы одна, страдая от любви к нему и зная, что он никогда не вернется к ней.

— Памела… — Даниэл неожиданно повернулся к ней и накрыл своей рукой ее ладони, лежащие на коленях. — Я очень сожалею о том, что случилось с тобой и с ребенком.

Это уже слишком. Только что он сам заявил, что никогда не хотел этого ребенка, а теперь говорит, что сожалеет.

— Ты лицемер! Чудовищный лжец! Мне теперь не нужны твои сожаления! Четыре года назад, когда я была намного глупее и доверчивее, я, может быть, и выслушала бы их. Но не теперь!

— Памела…

— Ни слова больше!

Она судорожно пыталась расстегнуть пояс безопасности, но ее руки так тряслись, что застежка никак не поддавалась.

— Выпусти меня отсюда!

Даниэл спокойно наклонился и быстро расстегнул пояс. Но как только она распахнула дверь машины, он резко протянул руку и схватил ее за запястье.

— Один последний вопрос, — процедил он. — Эта воскресная свадьба все еще состоится?

Проклятие! Она совсем забыла о свадьбе!

— Конечно! В два часа, в церкви! А ты думал, что что-то могло измениться?

Даниэл отпустил ее руку, и она стала выбираться из машины.

— И еще кое-что я хочу сказать тебе, — бросил он ей вслед. — Не швыряй обвинений в лицемерии, пока не убедишься, что твоя собственная совесть чиста. Я только хочу сказать: будь честной. Может, у нас с тобой до настоящей близости сегодня и не дошло — я имею в виду физически. Но в уме и сердце ты была неверна Эрику!

9

Сколько раз за последние несколько недель она была в отеле «Редженси»? Не меньше двенадцати.

Памела остановилась в центре фойе, глубоко вдохнула и направилась к лифту. Мысль о том, что ей предстоит сейчас пережить, заставляла ее сердце то замирать от страха, то бешено колотиться.

Даниэл все еще был в отеле, хотя за последние двое суток его никто не видел. Так, по крайней мере, сказали ей в приемной.

Было восемь часов вечера, суббота. И если девушку из приемной слегка удивило желание Памелы в такой час сделать последнюю проверку перед завтрашним торжеством, то она, конечно же, промолчала. В конце концов, никто не хотел рисковать: в самом престижном отеле города завтра состоится самая пышная свадьба за многие годы. Проколы в организации просто немыслимы.

Даниэл наверняка услышал, что лифт приближается к его этажу, потому что едва Памела успела выпрямить плечи, сделать глубокий вдох и легонько постучать, как дверь перед ней широко распахнулась.

— Похоже, воскресная невеста пожаловала.

В глубоком голосе Даниэла слышалась дьявольская насмешливость. Он стоял в проеме двери, прислонясь к косяку, засунув руки в карманы джинсов. Черная помятая рубашка была нараспашку.

Его волосы были нечесаны, и он явно пару дней не брился. Сапфировые глаза казались поблекшими, мутными и мелкими.

— Ты что, запил? — спросила Памела подозрительно.

— Даже если так, то это моя проблема, — резко ответил он. — То, чем я занимаюсь в своей личной жизни, тебя не должно касаться, так что буду премного благодарен, если в будущем ты оставишь меня в покое.

И все же, несмотря на грубость, его голос звучал надтреснуто, в нем слышалась необычная печаль и боль.

— Кстати, о будущем, — продолжал он, как будто вспомнил что-то важное. — Насколько я помню, это твоя последняя девичья ночь, или как там она называется? Ты должна быть дома и готовиться стать женщиной. Что, нет? Тогда полагаю, что твой робкий жених скрывается где-то в пивнушке и бурно прощается с холостяцкой жизнью.

— Эрик. Его зовут Эрик. И он не одобряет подобных развлечений. Он… он дома.

— Какой разумный мальчик! Набирается сил перед брачной ночью! Но почему же тогда ты здесь, а, Цыпленок Мел? Чему я обязан ни с чем не сравнимым удовольствием быть в твоем обществе?

Она знала, что он задаст этот вопрос.

— Я… я хочу поговорить.

— А я не хочу. Прощай.

Он уже собирался захлопнуть перед ее носом дверь, но она успела быстро шагнуть вперед и удержать ее.

— Даниэл, прошу тебя… Джеффри просил, чтобы я поговорила с тобой.

Он оцепенел. Голубые глаза впились в нее, пытаясь заглянуть ей в душу.

— Джеффри! Какого черта он суется сюда?

— Думаю, ты знаешь. Или попробуй догадаться, — продолжала она. — А если ты впустишь меня, то я сама тебе все расскажу.

Его холодные, оценивающие глаза снова стали болезненно-ранимыми. Несколько секунд он молча смотрел на нее, и на его лице был написан упрямый отказ. Но внезапно его лицо изменилось, и, широко распахнув дверь, он насмешливым жестом пригласил ее войти.

— Прошу, — сказал он и отступил в сторону.

Памела прошла в огромную гостиную. Даниэл вошел следом за ней, пнул ногой дверь спальни, потом прислонился к. ней и сложил руки на груди.

— Хочешь присесть? — Его предложение вежливостью и не пахло.

— Если ты тоже сядешь. — Ей была невыносима мысль, что он будет нависать над ней.

— Не вижу в этом необходимости. Надеюсь, это не займет много времени. Итак, Джеффри. Кажется, ты хотела передать мне что-то от своего брата.

— Не от него, а о нем. Вчера мы собрались на семейной вечеринке. Джеффри пришел со своей женой и двумя дочками. Он слышал, что ты в городе.

— Что ж, наверное, я должен быть благодарен за то, что еще жив. Насколько я помню, твой брат всегда яростно ненавидел меня.

— Я знаю. И он сам вчера признался в этом. И еще он сказал, что был несправедлив к тебе в прошлом.

— Какой жест! — Но, несмотря на издевательский тон, Даниэл явно был заинтригован. — И чем было вызвано такое признание?

— Мы поговорили…

И пока Памела говорила, картины прошлого вечера ясно предстали перед ее глазами…

Гостиная, полная народа: ее родственники и родственники Эрика. Братья со своими семьями.

После ужина все разделились на маленькие группы и разбрелись по углам. Она сидела на подоконнике, когда Джеффри подошел к ней.

— Как поживаешь, сестренка? К сожалению, мы теперь так редко видимся. Ты совсем стала столичной дамой. Кстати, это платье сидит на тебе потрясающе. Элегантно и изысканно. Обе мои сестры сегодня просто неотразимы.

Памела глянула на Сьюзи, которая щебетала с Эриком в другом конце гостиной. Потом пожала плечами и что-то промычала в ответ.

С тех пор, как она вчера рассталась с Даниэлом, ее ум метался из стороны в сторону, чувства были в смятении.

Джеффри заметил, что с ней что-то не так.

— Что с тобой, сестренка? Ты чем-то обеспокоена. Неужели опять Даниэл Грант?

Зачем он произнес это имя, которое она так тщательно пыталась забыть?

— Я слышал, что он в городе, — продолжал Джеффри. — Кстати, я собирался навестить его, но сначала хотел бы переговорить с тобой.

— Навестить его? Зачем? — Памела удивленно раскрыла глаза.

— Сказать по правде, мне совестно перед ним. Да, я вел себя как последний дурак, но, если хочешь, я признаюсь тебе почему: я завидовал ему, чертовски завидовал его внешности, его таланту, его успеху у женщин. Мне не нравилось быть позади него. Но теперь меня беспокоит не только это. Из-за своей слепой зависти я мог навредить тебе.

— Мне? О чем ты, Джеффри?

— Когда ты была беременна…

— Я знаю, ты сказал ему, что я не хочу больше видеть его, — сказала она, заметив, что ее брату крайне неловко. — Мы с Даниэлом на днях говорили об этом. Я тогда и не подозревала, что ты знаешь о нас.

— Один наш друг видел вас вместе и сообщил мне и Джоу. Но это все, что Даниэл сказал тебе? Он не упомянул об остальном? Конечно нет, — сам ответил на свой вопрос Джеффри.

— О чем остальном? — У Памелы началось бешеное головокружение. Голоса гостей слышались, как из туннеля…

— Мне пришлось буквально вытащить из него все это, — продолжала Памела, глядя Даниэлу в глаза. — Но он во всем сознался.

— Во всем? — грубо переспросил он и потрогал пальцами шрам на брови.

— Даниэл, почему ты не сказал мне, что приходил второй раз? — Это был вопрос, упрек и сочувствие одновременно. — И почему ты не сказал, что был в парке в ту ночь, когда была гроза? Когда я… потеряла ребенка?

Ответ был ясно написан на его лице. Он отвел глаза в сторону, мучительно поморщился и прикрыл веки.

Ему больно, подумала Памела. Ему больно за ребенка. В ту ночь, в его машине, когда она рассказала ему, что потеряла ребенка, он тоже был потрясен и разбит этой новостью, потому что четыре долгих года верил, что она сделала аборт. Но тогда она была слишком ослеплена своим собственным горем и не заметила, что творилось с ним. Теперь ее глаза открылись.

— Мне было стыдно, — наконец сказал он, опустив глаза.

— Стыдно? — Этого она ожидала меньше всего. — Но почему? Почему стыдно?

Он ничего не отвечал на все ее оскорбления. Он молчал, когда она швыряла в него обвинения. Он даже позволил ей побить себя, когда достаточно было сказать одну фразу, чтобы раз и навсегда погасить ее гнев. Но он не сказал, а позволил ей выплеснуть на него целый поток ярости.

— Я предал тебя, — мрачно проговорил он. — Я не был рядом, когда ты нуждалась во мне. Меня не было дома, когда ты звонила, и я прослушал твое послание только поздно ночью.

Он бегло взглянул на нее, на миг задержал взгляд, но тут же снова опустил и стал сосредоточенно изучать свои ботинки.

— Я был в баре и пытался примириться с тем фактом, что ты не хотела меня даже в качестве отца твоего ребенка. Ты захлопнула дверь у меня перед лицом, конечно используя в качестве посредника своего брата.

— Ты был пьян?

Слабая улыбка коснулась его губ.

— До чертиков. Но очень быстро протрезвел, когда вернулся домой и прослушал твое послание. Сесть за руль я, конечно, не мог, и поэтому я побежал. — Он грубо рассмеялся, и его смех был подобен ударам хлыста. — Я наверняка выглядел так, будто за мною гнался целый рой чертей, но, когда я прибежал в парк, тебя там уже не было.

— Ты был в парке?

Джеффри об этом не знал. Вчера вечером он только сказал ей, что Даниэл появился на пороге их дома, запыхавшийся, промокший до нитки, со спутанными волосами, и заявил, что хочет ее видеть.

— Когда я пришел к твоему дому, Джеффри открыл мне дверь. Он сказал, что тебя нет и что для меня тебя здесь никогда не будет. Он сказал, что ты в больнице, что… что ты…

И Памела снова вспомнила то, что говорил ей вчера брат.

— Я ненавидел его за то, что он сделал с тобой. Я хотел, чтобы ему было так же больно, как тебе. Я хотел убить его. Но больше всего я хотел, чтобы он никогда больше не приближался к тебе. Поэтому я сказал ему, что знаю о ребенке, что ты в больнице и что тебе делают аборт. Я сказал еще, что ты наконец одумалась и решила избавиться от маленького ублюдка, пока он не вырос и не стал проблемой для нас всех. А потом я ударил его.

Медленно приблизившись, Памела бережно отвела в сторону его руку, которой он все еще беспокойно потирал шрам, и прикоснулась пальцами к шраму.

— И это след от того удара, — сказала она утвердительно, с чувством мучительного сожаления.

По словам Джеффри, Даниэл не ответил на его удар. Он молча снес его, и Джеффри до сих пор с трудом верил в это.

Но Джеффри никогда этого не понять. Это только теперь стало понятно самой Памеле. Когда Даниэл сказал: «Мне было стыдно… Я предал тебя», она поняла, как страшно и жестоко он проклинал себя, потому что думал, что это он заставил ее избавиться от ребенка. Поэтому, когда Джеффри ударил его, он воспринял это как справедливое возмездие, как плату за свои грехи.

Но ложь была на совести Джеффри.

— Даниэл, но ведь ты сказал, что не хотел ребенка.

Он глубоко вздохнул.

— Да, сначала я не хотел ребенка. Стать отцом тогда не входило в мои планы. Но чем больше я думал об этом, тем эта мысль становилась мне ближе. Наконец я понял, что мне хочется любить кого-то…

Он поднял голову и посмотрел на нее.

— Даниэл, прости меня, — прошептала она.

— Это ты прости меня.

Он повернул голову к ее руке, все еще покоившейся на его щеке, и нежно поцеловал ладошку.

Сердце Памелы радостно подпрыгнуло, а потом замерло. И также внезапно кровь в ее жилах ожила, разнося по всему телу горячие струи.

Поднявшись на цыпочки, она потянулась к его лбу и, приложив руку к его груди, нежно коснулась губами шрама на брови. Потом легкий поцелуй застыл на миг в уголке его глаза.

Даниэл стоял как заколдованный. Он почти не дышал, пока она оставляла следы легких поцелуев на его щеках, на подбородке, и теперь ее губы замерли в нескольких миллиметрах от его губ.

Он закрыл глаза и сделал глубокий судорожный вдох. Памела чувствовала, как под ее рукой тревожно бьется его сердце. Он, затаив дыхание, пытался сдерживать себя и не реагировать. Ей хорошо была знакома эта его нечеловеческая, безжалостная способность держать себя в руках, но она намерена была разрушить ее раз и навсегда…

— Если ты остановишься… — проговорил он, хватая ртом воздух, — то, возможно, я позволю тебе уйти.

Памела чувствовала, что в ее теле вот-вот разразится гроза, но этой грозы она не боялась, она приветствовала эту грозу.

— А что, если я не остановлюсь? Что, если не хочу, чтобы ты позволил мне уйти? — тихо спросила она. Его глаза распахнулись, и синий огонь едва не ослепил ее. — Что, если я хочу, чтобы ты держал меня в своих руках, целовал, любил…

Он не дал ей договорить…

Она отвечала на его поцелуй так же жадно и страстно, как он целовал ее. Ей легко было теперь потерять себя, предаваясь огню всесокрушающей страсти, в которой сгорало их прошлое и рождалась надежда на будущее.

Не помня себя, словно подхваченные вихрем безумного танца, они помнили только о том, что нуждаются друг в друге. Их руки неутомимо ласкали, сердца таяли и растворялись. Потом дрожащие, нетерпеливые пальцы принялись сражаться с застежками, змейками и пуговицами, и сорванная одежда отлетала в стороны и падала на пол бесформенными кучками.

И когда наконец они остались совершенно голыми, словно гигантская волна окатила их, сбила с ног, и они оказались на полу, на ковре, Памела знала только, что сама этого хотела. Обхватив руками его плечи, она потянула Даниэла к себе. Но он внезапно напрягся и замер. По его лицу было видно, что его голову посетила какая-то неожиданная мысль.

— Памела, — почти беззвучно прошептал он и вдруг задрожал всем телом и как безумный рассмеялся, как будто все еще не мог поверить в происходящее. — Мы сошли с ума… В моем номере — две роскошные кровати…

Но она обхватила руками его голову и губами закрыла ему рот, не дав договорить.

— Нам некогда думать о кроватях. Я хочу тебя, Даниэл, здесь и сейчас. Это все, чего я хочу…

И она прогнулась всем телом, касаясь бедрами его бедер, чувствуя упругость и силу его желания — бархат и раскаленную сталь.

То, что она испытывала сейчас, было слишком сильным и слишком примитивным для комфорта постели!

С его губ слетел громкий, протяжный стон, и, склонившись к ее груди, он коснулся губами ее соска. Она восторженно вскрикнула, плотно закрыла глаза и растворилась в блаженстве. Потом, когда его руки скользнули по ее животу и горячие пальцы прикоснулись к самому интимному месту ее тела, она снова распахнула глаза и невидящим взглядом уставилась в пространство перед собой. Отчаянный, жаждущий стон вырвался из ее груди.

Запустив пальцы в шелковые пряди его волос, она потянула его к себе и, легонько покусывая ухо, прошептала:

— Я хочу тебя, Даниэл, слышишь, хочу. Сейчас… Немедленно… Я хочу почувствовать тебя внутри…

Он только вздрогнул всем телом, не в силах произнести ни слова. Но его тело говорило вместо него. Властно и уверенно он вошел в нее. Буря восторга и пронзительное наслаждение охватили ее, глаза затопили неудержимые слезы.

А потом все слилось в единой пульсации экстаза, который поднимал их все выше и выше, пока они не достигли его вершины, увенчанной взрывом миллионов сияющих звезд.

10

Яркие лучи солнца проникли в окно и разбудили Памелу, обещая ей еще один прекрасный летний день.

Она нежно улыбнулась, зевнула и, потянувшись всем телом, почувствовала тонкую и приятную боль в самых деликатных частях тела, которая напомнила ей о часах бурных любовных игр с Даниэлом.

Они вчера не позаботились даже о том, чтобы задернуть шторы. Просто эта мысль никому из них не пришла в голову. Они были слишком заняты друг другом, им было не до штор и даже не до кровати.

Она не помнит, как оказалась в постели. Наверняка Даниэл перенес ее туда, когда, изнуренная и обессилевшая, она на короткое время удовлетворенно задремала.

Памела вспомнила, как прохладное прикосновение простыни заставило ее проснуться. Не открывая глаз, она томно и жадно потянулась к Даниэлу, обвила его своим телом и снова стала требовать его ласк. И он с пламенным энтузиазмом утолил ее жажду.

И теперь, в это чудесное утро, она не станет его будить. Пусть поспит еще немного, ему нужен отдых. Она разбудит его позже, разбудит поцелуем, и он снова будет любить ее, снова подарит ей…

Но в ее сладкие утренние грезы внезапно вторглась отрезвляющая мысль, которая заставила ее окончательно проснуться и резко сесть. Она с тревогой огляделась, ища часы. Увидела на столике у кровати часы Даниэла и быстро глянула на них.

Черт побери! Сегодня же воскресенье! День свадьбы! — словно выстрел грянуло в ее голове.

Мать и Сьюзи уже наверняка встали и теперь, возможно, стучат в дверь ее спальни. Им не терпится поделиться первыми моментами этого особенного утра. Если они не обнаружат ее в спальне, в семье начнется переполох, а может, даже и паника.

— Даниэл, — тихонько позвала она.

Он спал как убитый, завернувшись в простыни. Черные пряди волос падали ему на лицо, придавая трогательно-мальчишеский вид, и бахрома густых длинных ресниц, покоившихся на щеках, только усиливала это выражение детской невинности. Однако крепкая челюсть и подбородок, оттененные отросшей за два дня щетиной, принадлежали зрелому мужчине. Памела до сих пор чувствовала, как горит кожа на ее щеках.

— Даниэл, — снова позвала она, но он даже не шелохнулся.

Она хотела уже легонько потрясти его за плечо и попытаться разбудить, как вдруг другая, тяжелая и темная как грозовая туча мысль закралась ей в голову. Она нахмурилась и задумалась, словно повиснув в нерешительности. Воздушная радость тут же упорхнула от нее. Память упрямо напомнила о мелочи, которая омрачила бурную и счастливую ночь их любви.

Они лежали в постели. Усталость одолевала их, и они уже почти засыпали. Памела лежала на боку, и Даниэл вдруг прижался к ней сзади, окутывая ее своим сильным телом, и властно обхватил рукой. Потом удовлетворенно и устало вздохнул у самого ее уха и, тихонько рассмеявшись, торжествующим голосом проговорил: — Я знал, что пяти дней мне будет достаточно, чтобы убедить тебя не выходить за Эрика. Я смог отбить тебя у него.

Сон увлек ее раньше, чем она успела задуматься над его полусонным мурлыканьем, но теперь при ясном свете дня его слова вспомнились и заставили ее содрогнуться от ужаса.

Искренность Даниэла заставила ее поверить в то, что он любит ее. Пусть он ни слова не сказал о любви, его чувства говорили за него, и она поверила им. Она, потеряв голову, упала в его объятия, в его постель, не услышав ни единого слова признания. Все, что она услышала, было это финальное., торжествующее заявление, которое он сделал, когда ему не нужно было больше защищаться.

А что, если она ошиблась? Если все поняла неверно?

Она осторожно выскользнула из постели и, стоя посреди комнаты, стала надевать помятую одежду.

Ты еще не замужем, сказал ей Даниэл, когда она оказалась его пленницей в лифте. До воскресенья еще пять дней. Уверен, что пяти дней мне будет больше чем достаточно…

Нет! Не может быть!

Она прикрыла ладошкой рот, стараясь сдержать крик, едва не вырвавшийся из ее груди. Неужели она попалась в его ловушку и стала жертвой хорошо продуманного, расчетливого замысла? Неужели он просто хотел овладеть ею, чтобы доказать себе и ей, что он способен на это?

И неужели она готова отдать свою жизнь в его руки, чтобы он снова мог делать с ней все, что захочет? Может ли она быть уверена в том, что он не поиграет с нею пару месяцев, как раньше, и потом не бросит? Может ли она быть уверена в том, что он, удовлетворив свою страсть, не отправится потом искать новых, более волнующих переживаний?

Позади нее пробили часы, стоящие на камине. О боже! Ей пора бежать! Она обещала, и это обещание она нарушить не может! Никогда и ни за что! Что же делать?

Она оглядела комнату и заметила, что на письменном столе в углу лежит стопка бумаги для заметок. Она бросилась к столу и быстро нацарапала записку. Потом снова посмотрела по сторонам, ища место, где оставить ее. Кофейный столик. Здесь он не сможет не заметить ее.

А теперь ей пора бежать! Надевая на ходу туфли, она выскочила в коридор, потом в фойе и направилась к лифту.

— Ах, какой чудесный день! Лучшего дня для свадьбы и быть не может!

Бабушка Милли, в нарядном оранжевом платье и экстравагантной шляпке, украшенной цветами, буквально танцевала от радостного волнения на тротуаре перед церковью.

— Идеальный день для идеальной невесты. И ты очаровательна сегодня, милая.

— Спасибо, бабуля, — пробормотала Памела, нервно поправляя юбку своего белого шелкового платья и тревожным взглядом сканируя дорогу, проходящую через церковный двор.

Она и сама знала, что выглядит великолепно в этом обтягивающем ее стройную, высокую фигуру платье, которое подчеркивало ее тонкую талию и деликатно облегало грудь. И даже отчаянная стрижка не смогла испортить ее наряда. Парикмахер завил кончики ее волос и украсил голову бутонами роз из шелка, которые были похожи на настоящий букет в ее руках.

Все утро, танцуя перед зеркалом и отвечая на бесконечные вопросы матери и сестры, которые в панике то что-то искали, то пытались дознаться, как обстоят дела с тем или другим, Памела чувствовала, что рада была бы быть где угодно, только не здесь, и заниматься чем угодно, только не тем, чем сейчас.

Ее ум был все время занят другими мыслями. Она ежеминутно прислушивалась, не подъезжает ли к их дому машина Даниэла. Как на иголках она ждала, что вдруг раздастся звонок в дверь и он окажется на пороге.

Но он не появился. И даже теперь, стоя на тротуаре перед церковью, она все еще надеялась увидеть на дороге его машину.

До начала церемонии венчания оставались минуты. Почти все гости уже прибыли, и только несколько опоздавших, как бабушка Милли, топтались у входа и ждали, когда братья Джордан проводят их и помогут найти свои места.

Органист бегло проигрывал тщательно отобранные для церемонии отрывки из музыкальных пьес и ждал, когда объявят о прибытии невесты, чтобы торжественно и вдохновенно ударить по аккордам традиционного «Свадебного марша». В первом ряду, рядом с первым другом жениха, сидел взволнованный Эрик, ждущий звуков фанфар, которые возвестят конец его холостяцкой жизни.

Даниэл не появлялся…

Что же произошло в его спальне после того, как Памела покинула ее? Он проснулся и обнаружил, что ее нет. Потом нашел ее записку и прочел.

Памела прикусила губу, совершенно забыв о помаде, которую всего пару минут назад нанесла… Но это было лучше, чем разразиться слезами, которые упрямо наворачивались на глаза и грозились размазать тушь.

Неужели ее самые страшные предчувствия и подозрения оправдались? Неужели Даниэл хотел только переспать с ней и надеялся, что так заставит ее порвать с Эриком?

Сможет ли она, зная это, справиться со всеми своими обязанностями сегодня? Сможет ли вынести церемонию со всеми ее призывами и клятвами в любви и верности? Сможет ли беззаботно и счастливо улыбаться всем, когда ее сердце разрывается на части?

— Что ж, кажется, все расселись, сестренка, — сказал Джеффри, подойдя к ней. — Пора и нам занять свои места и…

Его последние слова утонули в шуме автомобильного мотора и визге тормозов, послышавшихся за спиной.

Памела резко повернулась. Ее сердце чуть не выскочило из груди, когда она узнала машину Даниэла и увидела его точеное лицо за стеклом.

— Кто…

Отец Памелы не успел договорить и только удивленно раскрыл рот, видя, как Даниэл выскочил из машины, хлопнул дверцей и зашагал через дорогу — Его взгляд был сосредоточен на группе людей, стоящих у входа. Он не слышал, как ему просигналил водитель летящей на него машины, и даже не заметил, что в последнюю секунду водитель резко вывернул руль и успел объехать его всего в нескольких сантиметрах.

— Даниэл…

Джеффри отделился от группы и вышел ему навстречу, но Даниэл прошел мимо, будто и не заметил его. Перепрыгнув через невысокую ограду, он остановился перед окаменевшей Памелой, глядя на нее пронзительным взглядом синих глаз.

По крайней мере, успел побриться, выдал совершенно неуместную информацию ее полупарализованный ум. Хотя и не так аккуратно, как обычно. На его щеке виднелось несколько свежих царапин, свидетельствовавших о том, что, пока он брился, его ум был где-то в другом месте.

Его волосам тоже явно недоставало должного ухода. Несколько шелковых прядей свисало на лоб, и он нетерпеливой рукой отбросил их назад. На нем был идеально сшитый деловой костюм, но по тому, как он сидел, было видно, что Даниэл натянул его второпях. Пиджак был слегка перекошен в плечах. Из-под пиджака выглядывала свежая белоснежная рубашка, так же второпях застегнутая, местами не в те петли.

Такой небрежный вид обычно безупречного Даниэла невольно вызвал у Памелы улыбку. Но ее улыбка не выдержала атаки его яростного взгляда и уже через секунду сползла с лица.

— Хотел бы я знать, что за идиотскую игру ты затеяла?

— Даниэл… — попытался вмешаться Джеффри.

Даниэл метнул на него огненный взгляд и снова уставился на Памелу. А потом, словно пригвоздив ее взглядом, полез в боковой карман пиджака и достал из него свернутый листок бумаги.

Позади него стояла вся семья Памелы — мать, отец и братья, все, кроме Сьюзи — с широко раскрытыми от изумления глазами. Никто не понимал, что происходит.

— Объясни тогда, что все это значит?

Он развернул листок, и Памела узнала свою записку, которую оставила сегодня утром в его спальне.

— «Прости… — начал громко читать Даниэл, — я должна уйти. Но нам нужно поговорить о свадьбе. Как можно скорее»… Скорее! — повторил он так, будто произнес нечто непристойное. — Что значит, черт побери, это «скорее»?! Ты собиралась поговорить со мной о своей свадьбе сразу после венчальной церемонии? Или, может, ты собиралась выкроить для меня пару минут из своего медового месяца? Оставив молодожена дожидаться тебя в постели?

— Перестань говорить чепуху! — перебила она.

— Чепуху? — В его голосе слышался обычный едкий цинизм. — Тогда не знаю, как еще это можно понять. Объясни.

Она попыталась было открыть рот, но он резко схватил ее за руку.

— Нет. Теперь буду говорить я. Я скажу тебе все, что не успел сказать прошлой ночью. Все, что сказал бы утром, если бы ты не исчезла. Я собирался сказать это тебе, но, когда проснулся, нашел только вот это…

Он потряс перед ней ее запиской, а потом скомкал и отшвырнул бумажку, оглянувшись на окаменевшие лица свидетелей.

— Это послание «Милому Джону».

— Это вовсе не послание «Милому Джону», — снова попыталась вставить она, но он не слушал.

Тяжело дыша, Даниэл снова повернулся к ее семье, стоявшей за спиной, окинул их всех взглядом, а потом опять повернулся к ней. Теперь он выглядел если не более спокойным, то, по крайней мере, более сдержанным. Но от этой его сдержанности Памелу окатило холодом, несмотря на теплый летний полдень.

— Хорошо. Мы поговорим, — сказал он, медленно выговаривая каждое слово.

Отец Памелы сделал шаг вперед.

— Давайте отложим этот разговор, — вмешался он. — Или мы оставим вас, и вы поговорите наедине…

Но Даниэл прервал его речь, яростно тряхнув головой.

— Нет! Этот разговор ждать не может. И я хочу, чтобы вы все, все остались здесь. Я хочу, чтобы вы слышали то, что я скажу. Я хочу покончить с этой проклятой враждой между нашими семьями раз и навсегда.

Он снова уставился на бледную Памелу. Его голубые глаза потемнели и стали почти черными.

— Я вот что хочу сказать, Памела, хотя, возможно, ты меньше всего хочешь это слышать. Но я хочу сказать это перед всей твоей семьей, перед твоими родителями и братьями, чтобы на этот раз не вышло ошибки. Я хочу, чтобы все знали, что я люблю тебя.

Памела невольно откинула голову и с усилием сглотнула, как будто в ее горле застрял крик. Ей это почудилось или Даниэл действительно сказал «люблю»?

— Более того, я просто не могу без тебя жить. Ты моя жизнь, мое сердце, моя душа. Моя жизнь бессмысленна без тебя.

Памела чувствовала, что должна что-то сказать, но слов не было. Она только смотрела ему в глаза, не веря, что он способен был сказать то, что она только что услышала.

— И если у тебя есть хоть какие-то чувства ко мне… хоть какие-то чувства, то ты не можешь… не можешь выйти замуж за Эрика. Пойми, это невозможно. Ты не можешь быть с другим мужчиной…

— Даниэл… — Памела подумала, что пора остановить его.

Он сказал, что любит ее, заявил об этом без страха и колебаний перед всей ее семьей. Чего еще ей нужно?

Ее сердце, переполненное радостью, плясало и пело, но она не сможет выразить своей радости, пока кое-какие мелочи не станут ясными.

Но Даниэла остановить было невозможно. Он был твердо намерен высказать все, что было в его уме и сердце.

— Нет, ты не можешь пойти на это, Цыпленок Мел, — сказал он неожиданно нежным, почти умоляющим голосом. — Это неправильно, милая. Ты не сможешь притворяться, что любишь другого. Ты не сможешь лгать себе, не сможешь отвергнуть себя и жить во лжи…

— Даниэл! — Она решительно прервала его и наконец заставила себя слушать. — Даниэл, на этот раз не я, а ты не видишь правды.

— Я никогда в своей жизни не был честнее, чем теперь, — заявил он. — Мой ум ясен, и я хорошо знаю, что говорю. Я люблю тебя, Памела, и если ты все-таки решила выйти за Эрика…

— Черт побери, Даниэл! Я вовсе не собираюсь выходить за Эрика!

На этот раз она не выдержала, схватила его за плечи и хорошенько потрясла. Ей хотелось затопать ногами от отчаяния.

— Ты выслушаешь меня наконец? Все совсем не так, как ты думаешь! Открой глаза, Даниэл, прошу тебя! Посмотри вокруг! Посмотри на меня!

Синие глаза, подернутые туманом, стали растерянными. В них сквозили боль и обида. Он тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от смущения, и, повинуясь ее совету, медленно окинул ее взглядом с головы до ног: от пышной прически, украшенной цветами, до серебряных босоножек.

Она уловила тот момент, когда что-то в его уме щелкнуло, потому что он заморгал и снова принялся осматривать ее. Наконец она позволила себе вздохнуть и умудрилась улыбнуться.

— А теперь посмотри вон туда…

Но его взгляд уже блуждал по свадебному «роллс-ройсу», который стоял у обочины, украшенный яркими лентами. У машины возвышалась статная фигура Гилберта Джордана, гордого отца, выдающего замуж свою дочь.

В машине, утопая в пене шелка и кружев, сидела невеста и держала в хрупкой руке огромный букет цветов.

Наконец дверь машины распахнулась, и невеста подала руку отцу, который помог ей выйти.

— Сьюзи! — воскликнул ошеломленный Даниэл.

В этом восклицании смешались удивление, неуверенность и облегчение. Даже сердце Гилберта Джордана смягчилось…

— Даниэл, я выдаю сегодня замуж свою младшую дочь.

Памела не выдержала, подошла к нему и взяла за руку, чтобы окончательно развеять его сомнения.

— Даниэл, сегодня Сьюзи выходит замуж, а не я. И Эрик ее жених, а не мой.

Даниэл с такой силой сжал ее руку, что ей показалось, будто ее косточки захрустели. Он снова перевел на нее взгляд. В его уме шла напряженная работа: он пытался переварить и оценить новую информацию.

— Праздники, — медленно сказал он. — Ты устраиваешь вечеринки, помолвки и тому подобное… — Слабая улыбка скользнула по его губам. — И свадьбы?

— И свадьбы, — подтвердила она, слегка смущаясь. — Это было моим свадебным подарком для Сьюзи. Я пообещала, что буду рядом, когда она будет выходить замуж. И еще я пообещала, что организую все от начала до конца и сделаю все, чтобы это событие было особенным.

И еще ее сестра пожелала, чтобы подружка невесты, то есть сама Памела, тоже была одета в белое, как невеста. Платье Памелы было намного проще и, конечно же, на ней не было фаты. Только это и еще цвет роз отличал ее от невесты.

— Поэтому я должна была уйти от тебя сегодня утром, Даниэл. Прости меня.

Но в этот момент она с удивлением почувствовала, как Даниэл отнял у нее свою руку и большими шагами стал уходить прочь. Памела застыла, ни живая ни мертвая.

Даниэл подошел к Сьюзи, стоявшей у машины.

— Сьюзи, милая, могла бы ты сделать мне небольшое одолжение? Можно ли задержать твое венчание всего на пять минут? Я хочу похитить у тебя на время подружку невесты…

Но Сьюзи, не дослушав его, уже воодушевленно кивала головой и махала букетом Памеле, давая ей знак, что она на время свободна.

— Конечно, Даниэл. И не торопись. Это самый счастливый день в моей жизни, и я уверена, что ты поможешь сделать его идеальным.

Даниэл с благодарностью поцеловал ее в щеку. На его лице сияла открытая улыбка, когда он уверенными шагами возвращался к оставленной им Памеле.

— Нам нужно пару минут побыть наедине, — сказал он и схватил ее за руку. — Пойдем со мной.

У Памелы не было выбора. Спотыкаясь о кочки в траве, она семенила за ним, пока он не завел ее за угол церкви.

— А теперь… — Он остановился и развернул ее лицом к себе. — Я сказал все, что хотел. Теперь твоя очередь.

Памела знала, что он хочет услышать.

— Да, Даниэл, я люблю тебя. Я всегда любила тебя и всегда буду любить. И пусть четыре года я сомневалась и пыталась забыть тебя, в глубине сердца я знала, что ты для меня единственный мужчина в целом мире.

Она хотела что-то еще сказать, но он обхватил ее руками, крепко прижал к себе и поцеловал.

— Ну, маленькая чертовка, теперь держись, — пробормотал он у самых ее губ. — Знаешь, что я хочу с тобой сделать?

Памела не сомневалась в его намерении. Она чувствовала жар его плоти, чувствовала горячее прикосновение его мужского желания к своему бедру.

— Кажется, у меня тоже появилась неплохая идея, — ответила она игриво и, прижимаясь к нему, повела бедрами.

Он застонал, обдавая теплым дыханием ее губы.

— Памела, прекрати, — умоляющим голосом проговорил он. — У меня уже достаточно проблем с твоей семьей из-за того, что я украл тебя у них из-под носа. Что они со мной сделают, если я наброшусь на тебя и повалю в траву прямо здесь, возле церкви?

Продолжая дразнить его, она опустила глаза и оглядела траву.

— Думаю, что Сьюзи разозлится. Подружка невесты с зелеными пятнами на белом платье и травинками в волосах. Такой образ подружки ей не виделся даже в самых страшных снах. Но не думаю, что тебе следует о чем-то беспокоиться. Если тебе и не удалось покончить раз и навсегда с этой идиотской родовой враждой, то уверена, что по крайней мере Джеффри поймет и поддержит тебя.

— А он сказал тебе, почему он теперь другого мнения? — спросил Даниэл, внезапно отрезвев.

Да. — Памела кивнула. — Он сказал, что семейная жизнь помогла ему понять, что любовь гораздо сильнее ненависти. Он теперь не представляет, как можно жить без жены и детей, и благодаря этому он понял, что совершил ужасную ошибку, пытаясь тогда разъединить нас. Даниэл…

Но Даниэл уже знал, что она хочет сказать. Он слышал, как дрогнул ее голос, когда она сказала «жены и детей», он видел, как потемнели ее глаза.

— Я хочу сказать тебе о своей жене, милая, — сказал он и взял ее за обе руки, глядя на нее ясным и открытым взглядом. — Ты никогда не была и не будешь заменой для Люси, Цыпленок Мел. Если честно, то это бедняжка Люси была твоей неудачной заменой. Вернее, попыткой заменить тебя. Я не мог выбросить тебя из головы, не мог забыть тебя и поэтому, когда я встретил Люси, я подумал, что, возможно, она сможет заменить тебя. Как ты сама сказала, мужчины всегда выбирают женщин одного типа.

Он покачал головой, будто удивляясь своей собственной глупости.

— Но я глубоко ошибался. Между тобой и Люси нет ничего общего, и она никогда не смогла бы стать тем, чем была для меня ты. Развод был неизбежен. Этот брак с самого начала был обречен. Но когда все наконец рухнуло, я понял, что пытался обмануть себя. Живя с Люси, я никогда не забывал тебя, воспоминания продолжали жить во мне. И тогда я решил вернуться…

— Вернуться?..

Да, я вернулся, чтобы найти тебя, — закончил он. — А зачем еще я мог вернуться в Гринфорд, как ты думаешь? Новый магазин был лишь для отвода глаз, поверхностной, удобной причиной. Даже если бы не магазин, я всё равно приехал бы и попытался найти тебя. И когда я увидел тебя в тот день в фойе отеля, я понял, что хочу тебя сильнее, чем когда-либо в прошлом…

— Это потому, что ты думал, что я собираюсь замуж за другого…

— Памела, нет. — Он снова покачал головой. — Ничего подобного у меня в голове не было. Но, признаться, это был шок для меня.

— Я не хотела тебе врать…

— Насколько я помню, ты и не делала этого, — подтвердил он, и в его глазах блеснула смешинка. — Сказать по правде, я сам решил, что это ты выходишь замуж, когда вы с бабушкой Милли обсуждали воскресную невесту. К тому же ты суетилась и занималась подготовкой к свадьбе, и это только укрепило мои предположения. Памела…

— Что?

Ее глаза сияли от счастья. В голове, словно веселый припев песни, крутилось «Даниэл любит меня».

Он любит ее и, возможно, теперь собирается задать вопрос, который закрепит их любовь, свяжет их до конца жизни.

Но вместо этого он отстранился от нее и посмотрел на часы.

— Любимая, я бы хотел еще постоять здесь с тобой, но я обещал Сьюзи, что верну тебя через пять минут. Мы стоим здесь уже вдвое дольше, и я буду чувствовать себя виноватым за то, что задержал ее венчание. Особенно потому, что мне нужно попросить твою сестру о еще одном одолжении.

Нет, лучше не думать об этом, сказала себе Памела, когда Даниэл, взяв ее за руку, повел к входу в церковь. Лучше не отравлять своей радости такими мыслями. Разве он не говорил ей, что не хочет быть связанным? Наверняка после первого неудачного брака ему не хочется рисковать снова.

Пока они отсутствовали, ее родственники, похоже, успели провести короткую семейную конференцию, потому что, стоило им появиться, как отец и братья пошли им навстречу и протянули Даниэлу руки. У Памелы от радости дрогнуло сердце.

— Добро пожаловать в нашу семью, — сказал Гилберт Джордан сурово, но искренне. — Будем считать, что с этого момента вражда между Джорданами и Грантами окончена.

Задерживать церемонию было уже невозможно. Заплаканная Пэнни Джордан поцеловала невесту-дочь и под руку с Джеффри направилась в церковь. Даниэл, торопливо прошептав что-то на ухо Сьюзи, тоже исчез в церкви, а Памела, с сестрой и отцом, остались у входа ждать первых аккордов органа.

— Обещаю, что брошу свой букет тебе, — взволнованно проговорила Сьюзи и взяла отца под руку.

Памела не верила в условности. Букет невесты не мог совершить чудо. И так уж ли она хочет стать невестой? Даниэл любит ее, и она верит ему. Чего еще ей нужно?

Но глупые, беспомощные, непрошеные слезы без конца наворачивались на глаза, когда во время венчания она стояла за спиной сестры. Она никак не могла подавить желание испытать то же, что испытывала Сьюзи, когда Эрик, под вдохновенную речь священника, надел на ее палец кольцо и поцеловал свою молодую жену.

Даниэл любит меня, Даниэл любит меня, упрямо твердила она про себя. Просить его о чем-то большем она не посмеет. Нельзя быть такой жадной.

Новобрачные поставили свои подписи в церковной книге, и церемония закончилась. Им пора было выходить из церкви, но прежде, чем направиться к выходу, они остановились и обернулись. Памела, идущая за ними, тоже остановилась и удивленно посмотрела на них. И тогда Сьюзи нежно взяла ее за руку.

— Памела…

— Что?

Сьюзи кивнула, показывая ей, чтобы она обернулась.

— Я не понимаю… — смущенно пробормотала она.

— Посмотри, глупая, — Сьюзи тихо рассмеялась, показывая на алтарь, где всего несколько минут назад они с Эриком произносили брачную клятву.

Памела обернулась и часто заморгала, не в силах поверить своим глазам.

У подножия алтаря стоял Даниэл. Его лицо было необычно бледным и строгим. Он умудрился привести себя в порядок: пиджак теперь сидел идеально, пуговицы рубашки были аккуратно застегнуты и даже волосы гладко уложены.

Но стоило Памеле посмотреть на него, как он запустил пальцы обеих рук в упорядоченные пряди и снова ужасно растрепал их. Памела была поражена, когда заметила, что его пальцы трясутся.

— Иди к нему, — прошептала Сьюзи, легонько подтолкнув Памелу в спину. — Иди.

Ее коленки тряслись и подгибались. Как только она приблизилась к нему, он внезапно опустился перед ней на одно колено, взял за руку и посмотрел в ее удивленные глаза проникновенно и глубоко.

— Памела, — сказал он хриплым, дрожащим голосом. — Сьюзи и Эрик позволили мне использовать этот великий день в их жизни для своей личной цели, и я думаю, что лучшего момента и лучшего места не найти для того, чтобы попросить тебя о том, о чем я хочу попросить. Перед лицом твоих родственников и друзей я хочу спросить, согласна ли ты сделать этот великий день в их жизни таким же великим днем в моей жизни?

Памела не могла ни дышать, ни думать. Праздничное убранство церкви, множество горящих свечей и цветов, огромное собрание гостей, сидящих на креслах, — все внезапно превратилось в одно пестрое пятно. Ее глаза видели только пальцы Даниэла, в которых он держал ее руку. Он говорил слова, которые она слышала до сих пор только в мечтах.

— Памела, любимая, согласна ли ты сделать меня самым счастливым мужчиной на свете? Согласна ли ты стать моей женой?

Лицо Памелы озарилось радостью, как будто внутри нее внезапно вспыхнуло солнце. В глазах заблестели слезы. Она уронила на пол букет цветов, который держала в другой руке, и трепещущими пальцами нежно прикоснулась к его щеке.

— Я… я…

Несколько секунд она яростно боролась с волнением. Ее голос внезапно куда-то пропал, и ей показалось, что он уже никогда не вернется. Она стояла, уставившись на Даниэла, пытаясь проглотить комок, застрявший в горле. Но тут она почувствовала, как Даниэл крепко сжал ее руку. Она сделала глубокий вдох, набрала полные легкие воздуха и выдохнула:

— Да!

А потом, прерывисто всхлипнув, как ребенок, успокаивающийся после долгого плача, тихо добавила:

— Теперь уж нас не разлучить…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Реклама на сайте