«Утро после «Happy End»»

Татьяна Веденская Утро после «Happy End»

Часть первая Лекарство от скуки

Глава 1 О моих мечтах

Все люди живут ради каких-нибудь целей. Мало найдется на свете тех, кто живет просто так, не думая о том, чего он хочет достичь. Может, какие-нибудь святые или бездомные бродяги, греющиеся на вокзалах. Кстати, очень может быть, что те и эти – близкие родственники. И те и эти следуют своему пути. Мужчины, заткните уши. Насколько я знаю, у вас сводит от скуки лицо, стоит вам только услышать слова «карма», «внутреннее «я» или «путь к себе». А зря. Последнее, кстати, – очень неплохой магазинчик, в котором можно найти сувениры на все случаи жизни. Но возвращаюсь к целям. Нельзя же считать, что святые живут бесцельно. Просто их цель лежит за гранью нашего грешного понимания, вот и все. Мы же живем гораздо более приземленно и мечтаем: а) накопить на машину, б) прогулять работу (чтобы ничего за это не было) или с) как-то умудриться купить себе ботинки в «Саламандре», чтобы муж об этом ничего не узнал. В принципе даже сообразить на троих, тоже своего рода цель, не правда ли? У меня в жизни есть несколько глобальных целей и много-много второстепенных. Главной целью для меня, как для любой умной, современной и политически грамотной женщины, является познание себя и мира. Но эта глобальная цель пока что исполняется только путем аналитических выпивонов с подругами и прохождения всяких психологических тестов из умных журналов и сайтов Интернета. Так что можно сказать, что на пути познания себя и мира я пока продвинулась не очень. Второй глобальной целью для меня было обретение счастья в любви, что естественно, как мне кажется, для любой женщины. С этой целью у меня был полный порядок, так как я была замужем вот уже четыре года. И все четыре – успешно и счастливо. До такой степени счастливо и успешно, что местами мне становилось даже немного скучно.

– Дура ты, Полинка. Счастья своего не понимаешь, – говорила мне моя самая близкая подруга Динка, у которой тоже имелись сходные с моими глобальные и не глобальные цели. Именно у нее дома в основном я познавала себя и мир.

– Все я понимаю, – отмахивалась я.

Я и правда все понимала. Но, как собака, не могла выразить словами, до какой степени мужчины в целом и мой конкретный определенный муж, в частности, не отвечают всей глубине моих духовных потребностей. Правда, четыре года назад Костя (это мой муж) показался мне ответом на все мои молитвы сразу и на каждую в отдельности. Серьезный, немногословный, ответственный, с хорошей работой и с красивыми тонкими чертами умного лица. Он обстоятельно ухаживал за мной, одаривая соответствующим количеством цветов и билетов в театр, и вовремя произносил нужные слова типа «а не пожениться ли нам, дорогая». Остальное я благополучно придумала сама. Я смогла вообразить, что у нас с Костей невероятно близкие и душевные отношения. Ну как же, ведь мы с ним как-то раз обсуждали морфологию и фонетику русской матерной речи! Почти целую ночь, между прочим.

– Этого мало, – предупреждала меня Динка Дудикова, страшная пессимистка во всем, что не касается лично ее.

– Нет, он чуткий! Внимательный! Щедрый! – убеждала я подругу (а заодно и себя).

Мне это удалось, однако жизнь все расставила по своим местам. Оказалось, что букеты, конфеты и билеты в театр Костя держал только в качестве арсенала для завоевания женщины его мечты (меня).

– Дорогая, зачем идти в театр? Сегодня по Первому каналу Познер! – огорошил он меня практически сразу после прекрасного медового месяца на берегу Красного моря. Это путешествие, если можно так выразиться, триумфально завершило все то прекрасное, что было в наших отношениях. Дальше начались суровые будни. Оказалось, что премьера в «Современнике» интересует моего мужа куда меньше, чем Кубок кубков, и что Константин Яковлевич достаточно замкнут и не склонен к долгим задушевным разговорам по ночам. Более того, он даже плохо переносит долгие разговоры по ночам не с ним. Телефонные разговоры его бесили не меньше.

– Дорогая, мне рано вставать. Не могла бы ты завтра обсудить с Диной этого мерзавца – ее начальника.

– Ты не понимаешь! – возмущалась я. – Динкин начальник просто негодяй.

– Ага. Это же так подло хотеть, чтобы твои сотрудники работали, – смеялся муж.

В такие моменты я понимала, почему многие мои замужние подруги в день свадьбы смотрели на меня одновременно с сочувствием и злорадством.

– Если бы у тебя был ПМС, ты бы так не говорил, – использовала я последний аргумент.

Но мой муж не считал женские проблемы заслуживающими внимания. И прошло довольно много времени, прежде чем я это поняла. И приняла.

– Ты – шовинист! – кричала я, горя желанием грохнуть об пол тарелку.

– Может, дать тебе пластиковых? – спокойно интересовался он. – А то потом сама плакать будешь.

– Ну и пусть, – обиженно отвечала я.

– Вот в этом ты вся. Сначала наворотишь дел, не думая о последствиях, а потом рыдаешь, перебирая осколки! – довольно восклицал Костя и отбывал к телевизору смотреть свои бесконечные новости. Тут уже я принималась зевать и тихонько отползать с трубкой радиотелефона в туалет.

Кесарю – кесарево, а мне – мое. Динка меня поддерживала как могла. Она говорила, что семейное счастье крепнет с годами. Что надо принимать человека таким, какой он есть, и что это вовсе не преступление – не делиться с женой самым сокровенным, даже если она (жена) готова выслушивать его хоть каждый день.

– Ну необщительный он у тебя, ну и что?

– Ладно, – кивала я.

В конце концов, раз ночью я испытываю странный необъяснимый трепет, когда смотрю на спящего Костю, значит, во всем этом есть какой-то смысл. И, кроме того, он умный, надежный, неплохо зарабатывает и по большому счету хочет того же, о чем мечтаю я. А мечта моя носила совершенно определенный характер. Я мечтала о квартире в Москве! Цель понятная для всех, кто приехал в свое время покорять столицу в поисках лучшей жизни. Со мной это случилось десять лет назад. Я покинула родную квартирку в легендарном городке Петушки, что во Владимирской области, и прибыла на Курский вокзал.

– И что, получилась у тебя твоя лучшая жизнь? – интересовалась мама в короткие визиты нашего семейства на мою историческую родину. До нашей свадьбы с Костей я бывала дома чаще, но мой супруг, будучи эстетом, циником и пессимистом в одном флаконе, еще в электричке делал такое лицо, что выдержать родной колорит в его присутствии дольше двух дней у меня ни разу не хватало сил.

– Ну, конечно, мам. Я очень счастлива. Нам бы вот только квартирку, – вздыхала я.

Между прочим, я не кривила душой. И всякий, кто пытался укрепиться в Москве, в чуждом состраданиям городе, поймет, о чем я говорю. Квартира – это стабильность, надежность, уверенность в завтрашнем дне. А у меня внутри в качестве балласта жили воспоминания о десятке переездов, каждый из которых давался мне все тяжелее и тяжелее, о безликих некрасивых квартирах под найм, которые видели столько всего, что хранили отпечатки каждого, кто переступал их порог. Итак, моей главной и самой сложной целью (я уверена, что это даже сложнее, чем познать себя) была покупка квартиры. Однако у мамы на этот счет имелось иное мнение.

– Вам бы деток. Сыночка, – мечтала она. – А остальное приложится.

– Что ты! Куда нам сейчас, – пугалась я.

Мне хоть и должно было стукнуть в этом году тридцать лет, но биологические часы легко умолкали под грузом всех трудовых, переездных и личностных проблем.

– Ну, как знаешь, – вздыхала мама.

После этого мы традиционно шли всей толпой на кладбище почтить память покойной прабабушки, которая всю жизнь прожила неподалеку от мамы в деревне Леоново. Бабушка хоть и любила жаловаться на здоровье, дожила до девяноста трех лет и скончалась от угара. Забыла по старости и склерозу открыть заслонку, да и уснула навсегда.

– Покойся с миром, – пускала слезу мама.

У меня с Леоновом были связаны самые противоречивые воспоминания. Бабуля в интересах моего блага нещадно стегала меня прутьями и заставляла полоть огород. До сих пор меня воротит от одного вида перепаханной земли. Однако она же читала мне на ночь самые невероятные, самые сказочные сказки и поила самым вкусным молоком «с-под коровки». Была в этом своя, незабываемая прелесть. А вот Косте наша ностальгия была глубоко чужда. Из чистого воспитания он с лицом мученика сопровождал нас, но в каждом его взгляде читалось, что я потом, дома, отвечу за все его страдания.

– Там пахнет навозом!

– Ну и что?!

– Там грязь! Я заляпал свой костюм!

– Надо было быть осторожнее!

– Я предельно осторожен. Да на стройке чище, чем в твоих Петушках, – стенал Константин, спеша донести драгоценный костюм до химчистки.

Забыла, я говорила, что он брюзга? Нет? Так вот, ко всему прочему мой муж оказался еще и брюзгой. Вот так-то. Семейная жизнь улыбалась мне во всю ширь белозубой улыбки. Но поскольку супруг не пил (в отличие от меня, кстати), не курил, был аккуратен до педантичности (что было бы просто ужасно, не будь я сама повернутой на всю голову чистюлей) и тратил на семью достаточно своих мужских денег, мой брак мог считаться и считался всеми окружающими весьма и весьма удачным. Потрясающе! Мы с мужем могли провести дома весь вечер, не перебросившись ни единым словом («передай мне солонку» не считается), но у нас был удачный брак!

– Чего ты хочешь?! – устало спрашивала Дудикова, с которой, если можно так выразиться, я жила настоящей духовной жизнью. – Налить?

– Налить, – согласилась я. – Много ли я хочу? Просто мне не хватает его внимания. Мы с ним как чужие люди.

– Невозможно прожить вместе четыре года и остаться чужими людьми. Ты сама-то прикинь, – призывала меня к порядку подруга.

– Я и прикидываю, – кивнула я. – Это означает, что мой муж – уникальный тип. Мы с ним просто неизлечимо отдалены друг от друга. Смертельно!

– Разведись! – осторожно предложила Динка.

– Что?! Я же не сумасшедшая, – испугалась я. – И потом, когда-то мы искренне любили друг друга.

– Н-да? И куда же все делось? – резонно удивилась Динка.

Это, кстати, был хороший вопрос. Когда-то, еще в детстве, я пообещала, что буду честной хотя бы по отношению к самой себе. Обещание это неоднократно приносило мне проблемы, потому что я отнюдь не всегда вела себя, что называется, как подобает. Много раз мне приходилось честно признаваться, что вот тут-то я вела себя как стерва, а вот тот-то совершенно ко мне равнодушен, а я сама себе все просто напридумывала. Однажды мне даже пришлось признаться самой себе, что я таки действительно не заслуживаю того повышения зарплаты, которого прошу и даже требую, но в котором мне категорически отказывают. Так что теперь мне пришлось честно признать, что я так и не поняла до конца тех аргументов, исходя из которых мой Костя вдруг снизошел до моей, в общем-то, скромной персоны и женился. До этого он много лет был разборчивым до неприличия и даже целовался со своими бывшими через презерватив. Сначала я думала, что этому причиной была неземная любовь, но вскоре засомневалась. Почему тогда Костя по вечерам на меня даже не смотрит? Зато живо интересуется тем, что я приготовила на ужин. И почему его не так уж сильно волнует, о чем я думаю и чем живу, но волнует, убралась ли я в квартире, выгуляла ли нашу с ним собаку и не поздно ли пришла домой.

– Приличия! Он хочет, чтобы я соблюдала приличия! Его устраивает, что я аккуратна, исполнительна, хорошо готовлю и гуляю с собакой. Которую, между прочем, завел он!

– И что? Что в этом плохого? – удивлялся Костя, когда мне все-таки удавалось вызвать его на некое подобие откровенного разговора. – Ты, что же, предпочитаешь жить скандально?

– Ты меня не понимаешь! – сокрушалась я.

– Да что там понимать, – удивлялся он.

Вот так мы и жили. Только не надо думать, что наш «успешный» брак складывался из череды скандалов. На самом деле они были крайне редки. В остальное время мы жили душа в душу. Костя – на работе, я у Динки дома по пятницам и в любое другое время, когда мне удавалось изобрести повод, чтобы поехать к ней через весь город. Когда-то я просила Костю снять квартиру поближе к Динкиному Марьино, но Костя (видимо, специально, чтобы поиздеваться) заявил, что Марьино – это жутко плохой с экологической точки зрения район, и снял квартиру на Молодежной. Я рвала и метала, но это никому не было интересно, так что теперь, чтобы повидать Динку дома, мне приходилось преодолевать всю протяженность подземного города машин (прямо как в «Матрице») или искать компромисс.

– В Кофе-Хауз?

– Ага, – кивала я, потому что это и был наш тайный компромисс, о котором Костя даже не подозревал.

Уж что-что, а наши совместные с Динкой обеды я ему не отдам. Знаю я его. Как только он пронюхает, что мы по целому часу в день проводим вместе, да еще прямо посреди рабочих будней, тут же примется обедать со мной. А я предпочитала болтливые обеды с Диной. Надо же было с кем-то обсуждать текущие проблемы. Сегодня у меня была очень острая, «наболевшая» тема.

– Что за жизнь! – досадовала я, потому что приближалось лето – сезон отпусков и удовольствий, а Костя в очередной раз сообщил радостную новость, что этим летом он, скорее всего, не сможет выбраться из страны.

– Может, поедем без него? – аккуратно предложила Дудикова.

– Так он меня и пустил, – вздохнула я. – «Мы копим на квартиру», – скажет он и поправит пальцем очки. Ты знаешь, как он это умеет.

– Ага. – Динку аж передернуло.

– «Это неразумные траты». «Ты можешь поехать к своей маме в Петушки!»

– Вот гад, – вздохнула Динка. – А ты знаешь, что это вот ваше «копим на квартиру» уже давно не более чем слова?!

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я. Ибо что бы я там ни говорила, а аргумент по поводу квартиры всегда действовал на меня благоприятно и отрезвляюще. В чем-чем, а в этом мы с Костей были едины.

– А то. Я сегодня по радио слышала, что квартиры в Москве дорожают.

– Намного? – расстроилась я. Признаться честно, мечта о квартире, которая с самого начала была несколько отдаленной и нереальной, вдруг в один прекрасный момент приблизилась настолько, что я и сама почти в нее поверила. После какого-то изуверского кризиса, в результате которого как серпом скосило весь средний и более чем средний класс, квартиры за пару лет упали в цене так, что на маленькую однушку смогла бы накопить даже я.

Помню, Динка прибежала ко мне с газеткой «Из рук в руки», и мы азартно тыкали во всякие там объявления типа «продам недорого в хорошие руки однокомнатную квартиру в Кузьминках всего за 17 000 у.е.».

– Улет! – ахала Динка.

– Эх, если бы у меня эти деньги были прямо сейчас, – кусала я губы.

Путем простых подсчетов мы поняли, что в настоящий момент мы не можем приобрести эту квартиру, даже одну на двоих.

– Как же жаль, – расстраивалась Динка.

Мы, конечно, поклялись, что будем экономить на всем и копить, копить, копить, но… жизнь так коротка, а юбка по последней моде стоит так дорого. Кризис миновал, а мы не скопили и половины необходимого. Потом я вышла замуж, и вопрос о совместном с Динкой имуществе отпал, не успев подняться. Костя научился вежливо улыбаться в ее присутствии, но со временем все же смог дать нам исчерпывающе понять, что если он и не против этой странной, на его взгляд, дружбы, то уж точно не за. И мы принялись копить каждая на свой отдельный однокомнатный рай на земле. И за те пять лет, что минули со времени расстрела младенцев формирующегося среднего класса, мне удалось скопить уже десять тысяч, если не считать тех, на которые я планировала раскрутить со временем Костика. Вместе с ним мы бы могли располагать суммой в тридцать штук. Но весь ужас ситуации был в том, что к этому времени приличная однушка уже стала стоить около сорока.

– Может, занять? – лихорадило меня, потому что с пугающе стабильным интервалом Дудикова сообщала нам, что квартиры опять подорожали.

– У кого? – разводила руками она.

Это действительно был тупик. Только Костик еще мог бы что-то с этим сделать, но Костик и слышать не хотел ни о каких займах.

– Ты, что же, хочешь, чтобы мы платили бешеные проценты? Мы и так концы с концами едва сводим. Вот начнут давать ипотеку под нормальные проценты, мы с тобой сразу все и купим, – подводил он черту под моей мечтой. Он, конечно же, был в чем-то прав, потому что ипотеку давали только по блату и только тем, кто хорошо себя ведет. Это было не про нас. Я была рядовым менеджером туристического агентства с приятной, но левой зарплатой, а Костя хоть и работал на иностранную транспортную компанию, тоже не мог считаться олигархом, перед которыми открыты все двери.

– Будем копить дальше, – вздохнули мы, и жизнь пошла дальше по своему кругу. То есть молчаливые вечера с мужем и говорливые обеды с Динкой. Иногда мне казалось, что я попала в ловушку, но одна простая мысль, что Костик – все еще лучшее предложение на рынке прекрасных принцев, останавливала меня на полпути к идее о разводе. Если бы он знал, какие демоны разъедают мою душу, то, наверное, окатил бы меня ледяной водой, потом побил бы (интересно было бы посмотреть) и приковал бы наручником к батарее. Или все бы бросил и побежал воплощать в жизнь мою мечту о квартире. Но Костя жил, словно у нас и в самом деле все прекрасно, и не замечал ровным счетом ничего. А зря. Потому что, хоть жизнь и текла привычной рутиной вокруг меня, мой непоседливый характер, с которым у меня всю жизнь одни проблемы, начал давать о себе знать. Я подумала, а почему, собственно, я решила, что мир сошелся клином на этом брюзге и ворчуне Косте Прудникове, с которым меня связывает только съемная квартира и общая фамилия? Разве я не могу ходить в театры сама? Разве запрещено мне участвовать во всяких корпоративных мероприятиях? В конце концов, я действительно могу купить путевку и поехать в какой-нибудь там Египет с Динкой. Почему нет? Раз я не могу купить квартиру, почему я должна проводить все вечера дома?

– Дорогая, тебе не кажется, что ты перебираешь? – иронично поднял бровь Костя, услышав от меня тираду о моей самостоятельности.

– А тебе не кажется, что ты создал для меня невыносимую жизнь? – испуганно упиралась я.

– Мне кажется, что у тебя какой-то кризис. Может, тебе сходить к психологу? – предложил супруг.

– Ты считаешь, что я сошла с ума? – перешла я на ультразвуковые частоты.

– Я не считаю, что ты когда-то в нем была, – поддел меня довольный своим остроумием супруг.

Собственно, именно с этого места все и началось, что называется, поподробнее. Я сходила в театр, гордо прослушала целую оперу в Большом, совершенно не в состоянии отогнать от себя мысли, что Костя сидит дома один, а я тут гуляю. Но передо мной стояло его сведенное усмешкой лицо, и вся моя сущность требовала возмездия.

– Хороший был спектакль? – сонно спросил супруг, когда я вернулась домой.

– Прекрасный, – разозлилась я и швырнула в него программкой.

Нет, разве это хоть на что-то похоже, до такой степени не интересоваться мной, чтобы даже ни секундочки не поревновать! Вызов был брошен, и я его приняла. Светская жизнь, о которой я успела несколько подзабыть за последние четыре года, обрушилась на меня шквалом нагрузок, бессонницей и головной болью. Муж стоически все это терпел. Вернее, он напоминал человека, которому на все это наплевать. А какая женщина выдержит такого мужа?

– Вот негодяй, – поддерживала меня изо всех сил Дина.

Мы решили, что надо использовать максимум средств для реанимации моего брака, и пошли на крайние меры – стали поговаривать о том, чтобы вместе поехать в отпуск. Было решено, что если Константину будет наплевать и на это, то дело однозначно плохо. Любовь прошла, завяли помидоры, и надо покупать новые сандалии. То есть нового мужа.

– О чем ты говоришь! – орал к моему вящему удовольствию Костя. – Какой такой Египет?! Какая такая Динка?! Чтоб я больше даже имени ее не слышал! Совсем распустилась. Что мне теперь, тебя дома привязывать?

– Как ты смеешь, – для проформы возмутилась я. – Я совершенно самостоятельная, взрослая, разумная женщина…

– Ага, рассказывай это своей Дине!

– И расскажу! – отвернулась я.

Однако обида растаяла как дым, ибо то, что я от Кости ожидала, он исполнил. Я была уже готова снова начать молчать с ним по вечерам («передай солонку» не считается), но оставалась последняя вечеринка, на которую я была приглашена и которую мы решили не отменять в чисто воспитательных целях. Пусть, мол, знает. Это была вечеринка по случаю Дня Победы на Динкиной работе в медицинском центре, где она работала главным бухгалтером.

– Только не возвращайся поздно, – вежливо попросил меня Костик и нежно поцеловал (не забыл, видимо, что я чуть не улетела отдыхать с подругой).

Мне немедленно захотелось все бросить и остаться дома, с ним. Я вдруг почувствовала какое-то неприятное томление внизу живота, а также в области солнечного сплетения. У нас, у продвинутых духовных особ это называется «интуиция». В народе говорят проще и прямее: «попой чувствовала». Что-то было неправильное в этой Динкиной вечеринке, но отступать было поздно, да и муж, изобразив понимание и заботу, накинул на меня плащик и так резво побежал к телевизору, что я поняла, он не то чтобы не против, а даже за. Вот так иногда мы и двигаемся навстречу своей судьбе. Нам кажется, что мы просто идем на вечеринку. А на самом деле уже стоим одной ногой в… нет, не в могиле, а… но, впрочем, обо всем по порядку. Мы, женщины, когда начинаем рассказывать о проблемах, свалившихся вдруг нам на голову, делаем это максимально подробно и по порядку, с отступлениями и ремарками, достойными гениального романиста. Итак, я отправилась на вечеринку.

Глава 2 О сказках, рассказанных самой себе

Замечали ли вы когда-нибудь, что все врачи смотрят на нас, простых смертных, немного свысока? Это не так явно видно в городских поликлиниках, где весь персонал измотан огромными очередями, микрозарплатами и потребностью что-то в жизни поменять. И то, если попытаешься у них спросить: «А я точно выздоровею?», – они посмотрят на вас таким взглядом инопланетянина – носителя высшей истины, что вам останется только робко пятиться к выходу, вежливо извиняясь. В платных клиниках, напротив, доктора будут, что называется, «сама душевность» и обязательно расскажут вам, что, конечно же, вы выздоровеете, конечно же, у вас все будет хорошо, но… только если вы будете слушаться вашего личного оракула (его то бишь) и выполнять все его назначения. Беспрекословно. Платный доктор, словно волшебник, уверен, что владеет древней магией, способной излечивать все болезни. В его арсенале сказочные таблетки, бронебойные микстуры, превентивные массажи и масса других недоступных человеческому пониманию спецсредств. Докторам чужда алчность, они не думают о деньгах (потому что о них уже подумали в регистратуре). Они просто исполняют свой долг. Однако магия рушится, если паче чаяния болезнь не проходит. Вот тут-то докторский арсенал и нужен особенно сильно. Ведь надо максимально подробно, исчерпывающе объяснить, почему ничего не получилось.

– Вы таблеточки пили?

– Пила.

– Ага…. А микстурку не забывали?

– Не забывала!

– Угу…. А физиотерапию? Вы всю физиотерапию прошли? – радостно вопрошает доктор, найдя брешь в обороне противника.

Моя голова виновато опускается, потому что я действительно не в состоянии два раза в день две недели ездить на физиотерапию в центр города. Доктор сияет. Причина найдена. Ура.

Интересно, что такой же подход к своей трудовой деятельности наблюдается у всяких там колдунов – магов и прочей коммерческой нечисти, помогающей приворотить-отворотить, снять (надеть) венец безбрачия и много еще чего. Сначала они (маги) потрясут вас всякими фейерверками, потрескивающими свечами и светящимися лунными камнями на столе. А потом, как и их коллеги, врачеватели тела, назначат вам в темную безлунную полночь накопать на сельском кладбище жабьих костей, перетереть их вручную до состояния пыли, смешать с пеплом от сожженной фотографии любимого и принимать четыре раза в день строго через десять минут после еды. Как вы понимаете, им тоже довольно просто потом объяснить, почему ничего не получилось. Может быть, колдуны – это врачи, которые не смогли поступить в мед из-за того, что грохаются в обморок от одного вида крови? Однако это все цветочки. Самые страшные враги докторов – это пациенты, утратившие веру в медицину. Все те странные люди, которые всерьез считают, что от простуды лучше всего поможет полноценный отдых и паровая ингаляция над картошкой. Эти изверги, которые не на словах, а на деле бегают по утрам в парке, при мигрени стараются расслабиться и массируют себе виски, вместо того чтобы сразу малодушно слопать анальгин. Моржи, гомеопаты, сторонники здорового образа жизни, последователи духовных оздоровительных практик, голодающие на соковой диете, проводящие много времени на свежем воздухе и всеми правдами и неправдами сбрасывающие стресс, который почитают за источник всех недомоганий, – как же они портят жизнь кудесникам-врачам! А что скажешь, если большинство этих негодяев действительно выглядят на удивление здоровыми и довольными собой? А как же препараты? Достижения науки? Если так пойдет, можно докатиться до того, что врачи будут нужны только в случаях острых воспалительных процессов. Разве не оскорбительно, что людям, которые десять лет учились в разных вузах, оканчивали ординатуру и прочие заумные кафедры, не доверяют до такой степени, что начинают лечиться травами? Ну-ка, ешь таблетку! А то, того и гляди, разорится фармацевтическая промышленность.

– Ты знаешь, мне иногда кажется, что современный мир требует, чтобы общество, живущее в нем, было больным, – частенько говорила мне Динка. Уж кто-кто, а она точно знала, чем занимается медицина. Она ежедневно составляла отчеты о движении средств в этой коммерческой цитадели здоровья. Собственно, поработав в медицинском центре несколько лет, Динка стала маниакальной сторонницей здорового образа жизни и на все мои просьбы посоветовать таблетки от давления, нервов или бессонницы визжала, что я – самая главная цель и жертва фармацевтического заговора.

– Я же просто хочу немного прийти в себя, – возражала я поначалу, потому что не понимала, что в этом такого страшного, слопать снотворную таблетку.

– А что, ты из себя немного ушла? – ехидничала она. – А знаешь, как выглядит мечта современного врача?

– Как? – заинтересовалась я.

– Ожиревший аллергик, принимающий ежедневно средства от аллергии, против лишнего веса, от давления, от одышки, для сердца, для почек, для потенции, а также ежедневно три раза в день во время еды лопающий ферменты для пищеварения. Слышала рекламу?

– Что-то там… м-м-м… для желудка неотразим?

– Ага. Лопаешь фермент, а организм перестает вырабатывать свой. Но ведь это никому и не надо. Фармацевтика на сегодняшний день самый прибыльный бизнес. Они готовы сначала посадить тебя на препарат, а потом кормить тебя им за твои деньги хоть всю жизнь.

– Слушай, тебе надо в политику, – поражалась я Динкиному красноречию.

Все-таки, что бы ни говорил Костя, а Дудикова уникальна. Работать в медицинском центре и быть убежденным противником докторов – ну кто еще так умеет. Впрочем, активно она свою политическую позицию не афишировала. Скорее так, по мелочи, делилась со мной периодически. В основном когда что-то у нее на работе случалось. Тогда она пылала благородным гневом. В остальное время она старательно помогала своему центру обогащаться за счет всех этих стабильно и неизлечимо больных всякими мелочами людей. Самыми доходными были косметологические клиенты. Я поразилась, сколько же денег выбрасывается на ветер в надежде приблизить свою нормальную фигуру к тщедушной субтильной мечте, навязанной модельерами нетрадиционной сексуальной ориентации.

– Да на одни обертывания против этой долбаной апельсиновой корки уходит столько денег, что мы бы с тобой могли в месяц по квартире покупать, – злилась Динка.

– Ничего-ничего. Будет и на нашей улице праздник, – сжимала я кулаки. Впрочем, иногда Динка забывала о всей этой социальной несправедливости и принималась любить своих работодателей всей своей гомеопатической душой. Обычно это случалось либо в связи с повышением зарплаты или выдачей внеочередной премии, либо на вечеринках, после хорошего душевного возлияния с руководством. Как главный бухгалтер (а это такой пост, которого она добивалась несколько лет всеми правдами и неправдами, не брезгуя ничем), она заботилась исключительно о благе своего родного работодателя. И если медицину в целом Дудикова недолюбливала, то к конкретно своему медицинскому центру относилась в высшей степени нежно. Вот такой казус. И ее трудовое рвение не осталось незамеченным. На работе Динку ценили, хвалили и любили, особенно хозяева. Соответственно на всех вечеринках ей, а соответственно и мне, полагалось какое-нибудь козырное место за столом, куча комплиментов и знаков внимания. Динка была прирожденным Главным Бухгалтером, а я тихо грелась в лучах ее славы. Так было и на этот раз. Душевно и без скаредности.

– О! Полиночка! Рад вас видеть, как жизнь? Как делишки, как детишки, – жестом отработанной годами радужности привлек меня в свои объятия главный врач клиники Петр Исмаилович.

Я старательно улыбалась.

– Петр Исмаилович! Ба, сколько лет, сколько зим! – выдала стандартную программу я.

Мы виделись с ним не так уж и давно, на Международный женский день. Помню, тогда кто-то из аспирантов принес караоке, и я весь вечер пыталась выдавить из людей слезу, распевая самые слезливые баллады Тани Булановой. У меня есть музыкальный слух, хотя в жизни это мне ничем и не помогло. Однако если надо чем-то потрясти окружающую подвыпившую публику, достаточно грянуть «Опустела без тебя земля». Хотя эта песня не Тани Булановой. Но кто там будет считаться после второго часа застолья? В общем, погуляли мы тогда неплохо, но теперь традиционно радовались друг другу так, словно расстались еще до естественной смерти СССР от старости и склероза.

– Прошу к нашему столу. Нет, позвольте, я за вами поухаживаю, – суетился главврач, пододвигая к нам нарезанные еще в магазине колбаски.

– Ну что вы, что вы. Мы и сами себе все нальем, – издевалась Динка.

Петр Исмаилович смеялся и грозил Динке пальцем. Дальше до определенного момента все шло по программе. Сначала Петр Исмаилович торжественно объявил минуту молчания в честь памяти павших. Мы все искренне помолчали. Кое-кто совместил молчание с намазыванием бутерброда. А чего время-то терять? Потом Динка в качестве главбуха подняла тост за дальнейшее процветание их благословенного центра, который выполняет важную и благородную миссию – несет людям здоровье.

– За наличный расчет, – раздалась сдавленная реплика с галерки. Из области медсестер.

– Что за нездоровый цинизм! – шутливо воскликнул хирург-косметолог Семен Демидович. Кто как не он лучше всех знал о том, сколько стоят медицинские радости. Однако в простой земной жизни Семен Демидович был шутником и балагуром, что делало его поистине бесценным для пьющей и веселящейся компании. Мы с ним традиционно каждый раз пили на брудершафт, прилюдно целовались и переходили на ты. Так он поступал практически со всеми, и, хотя уже не осталось никого, с кем бы Семен соблюдал официальную форму обращения, пить на брудершафт мы продолжали. На этом, если можно так выразиться, заканчивалась трезвая официальная часть и начиналась собственно корпоративная гульба.

– Девчонки! Что вам налить? – гостеприимно махал бутылками Паша – охранник, который хоть и не имел никакого отношения к медицине, но вечеринки без него никто и не представлял. Уж больно хороший и заботливый из него получался тамада.

К концу первой бутылки мартини, когда дамы еще не готовы пить коньяк, но внутренне уже понимают, что без этого никак не обойтись, я поняла вдруг, что на самом деле, несмотря на весь Динкин сарказм, очень люблю врачей за их открытость и простоту, а также за то, что им (особенно их мужской половине) очень идут белые халаты. Я раскраснелась и почувствовала себя очень хорошо, даже, может быть, слишком хорошо, что не могло объясняться одной только вечеринкой.

– Поль, ты чего? – забеспокоилась Дудикова, потому что, если быть до конца честной, я вдруг почувствовала, что моя любовь к людям в белых халатах базируется не просто и не только на спиртном, но и на том, что привычную разношерстность нашей компании разнообразил вдруг кто-то незнакомый.

– Я? Я ничего. А это кто? – слабо кивнула я в сторону неожиданно появившегося в наших рядах восьмого чуда света. Тоже в белом халате и на вид настолько напоминающий прекрасного принца высшей категории (т. е. голубые глаза, улыбка Александра Абдулова, грусть Олега Меньшикова и обаяние Федора Бондарчука. Плюс его же рост), что у меня, как говорится, в зобу дыханье сперло.

– А тебе чего?! Ты только вчера мне клялась, что у тебя с Костиком все в полном ажуре, – забеспокоилась Динка.

И ее можно понять. Нет, мы обе не были с ней моралистками, но поскольку я выходила замуж по любви и планировала жить с Костиком вечно в полной гармонии, считалось, что я никак не должна реагировать на голубоглазых красавцев. Что я вот уже четыре года и делала. Я стойко игнорировала любые поползновения на свою женскую неприкосновенность со стороны кого бы то ни было. А тут, прямо скажем, я даже сама не поняла, что это со мной такое странное произошло. И вроде бы я ничего такого не делала, а тихо цедила мартини и любовалась под звон бокалов мужчиной редкой красоты, улыбчивости и притягательности. Мне казалось, что я веду себя прилично. Да, собственно, так оно и было. Вот только… знаете, я где-то читала, что когда мужчина или женщина испытывают к кому-то симпатию, то они буквально всей кожей начинают вырабатывать какой-то гормон, способный привлечь объект. Подманить поближе. Вот и я сидела себе в своем уголке около главного врача, молчала в тряпочку, потягивала через трубочку раскрепощающее зелье, но мое тело уже автоматически изогнулось в соответствующей моим стремлениям позе. Мои губы сами собой стали мягче, краснее, влажнее, и уж не знаю что еще. И, конечно, гормон. Я вырабатывала его за все четыре года простоя. И ни одна мысль о том, что, может быть, я не права и не очень порядочно поступаю по отношению к Косте, не омрачила мою голову.

– Это наш новый окулист, – недовольным тоном сообщила Дина. – Подумаешь! Ну, просто красивый мужик.

– Боюсь, что не просто, – выдохнула я. Мне казалось, что от его коротких заинтересованных взглядов я разучилась дышать.

А он, конечно, уже заметил, почувствовал мой интерес. Хотя я его и старательно маскировала под вежливые улыбки, не обращенные ни к кому конкретно, и под рассеянный взгляд «я смотрю на всех, а вовсе не на вас».

– Алле? А Костя? Костя? – скандировала Динка.

Я растерянно оглянулась. Даже просто оторвать от него взгляд было для меня проблемой. Странно, что я не переспросила, кто такой Костя.

– Но я же не делаю ничего предосудительного, – совершенно искренне возмущалась я.

И в самом деле, чего они все ко мне пристали? Я сама не понимала, что со мной происходит, но, во всяком случае, никакого чувства вины не ощущала. Это уж точно. Что такого, если я в кои-то веки приметила мужчину, на которого мне хочется произвести впечатление? Мне уже сто лет не хотелось ни на кого производить это самое впечатление, включая и Костю, про которого я уже давно все знала и все понимала. То есть когда-то, четыре года назад, я так же трепетала от Костиных взглядов. И так же мучилась от неуверенности, пытаясь угадать, что он сделает и скажет. И когда. Но потом он сказал мне все те самые заветные слова, которые я так от него ждала.

– Дорогая, а не пожениться ли нам? – деловито предложил он.

Я, конечно, захлопала в ладоши и немного поломалась для приличия. Минут пять. А чего вы хотели, если я мечтала о Косте, не спала из-за него по ночам? А вдруг, если бы я принялась думать над его предложением, он бы снял его с повестки дня? Так что мы поженились, и я на самом деле была абсолютно счастлива, но потом… Потом все как-то обмельчало. И мне почему-то не кажется, что такие процессы происходили со мной одной. Видимо, любовь, как и все на свете, имеет некоторый срок годности. А после него она портится и протухает. Вроде бы вот она – твоя любовь, сидит на диване, читает газетку. И она тебе до сих пор дико дорога, как и все, за что ты дорого заплатила, но муж после окончания срока годности становится больше родственником, чем мужем. Как в какой-то момент вино становится уксусом. Кто сказал, что уксус плох. Тоже нужная вещь. Но это уже не вино.

– Полинка, может, нам смыться? – сделала последнее поползновение на мою свободу Динка.

– Не получится. Я отсюда не уйду. Ты хоть представляешь, как давно на меня никто не смотрел таким взглядом! – пояснила я ей свои намерения.

– Ну, смотри. Я тебя предупреждала, – разозлилась Динка и бросила меня одну на поле боя.

В том, что мы имеем самое настоящее поле боя, я уже даже не сомневалась. Судя по неопределенности, которая исходила от этого красавца, между нами завязалась самая настоящая интрига. Мы оба разыгрывали спектакль «ни за что не подойду первым». На повестке дня стоял вопрос ответственности. Смешно, но в самые тонкие моменты нам кажется, что если первый шаг сделали не мы, а «он» – значит, он и будет во всем виноват.

– Ты что, всерьез предполагаешь, что в том, как ты поедаешь глазами нашего окулиста, нет ничего предосудительного? – шипела на меня Дудикова.

Но разве можно остановить телегу, летящую под откос? Красавец стрелял по мне глазами изо всех орудий, я одно за одним сдавала все оборонительные укрепления, и наконец, когда дамы в белых халатах отплясали под «все будет хорошо» Верки Сердючки и, вздохнув, перешли к коньячку с лимончиком, над моим ухом раздалось сакраментальное.

– А вы танцуете?

– Не сегодня, – томно ответила я, пытаясь сразу дать в голос по максимуму загадки.

Все-таки мне уже было практически тридцать лет и уж что-что, а то, как подстегнуть мужское воображение, я знала. Нет, я не была роскошной красавицей, от которой любого вышибет в осадок. Даже напротив, большую часть жизни я провела, чувствуя себя гадким утенком. У меня были достаточно широкие бедра, но при этом почти полностью отсутствовало такое явление, как грудь. К тому же у меня были достаточно резкие черты лица. Три эти фактора просто убивали меня… лет до двадцати трех, после чего я поняла, что, если все равно изменить ничего нельзя, надо попытаться извлечь максимум из того, что есть. Тогда я провела ревизию и обнаружила:

а) у меня длинные ноги,

б) у меня красивые губы,

в) на маленькой груди прекрасно сидит любая одежда,

г) у меня не такие уж полные бедра.

В моем варианте это скорее плюс, чем минус. А раньше я просто была дурочкой и сама не понимала своего счастья. После этой ревизии мне стало гораздо легче общаться с людьми. Я отрастила длинные волосы и тратила массу времени на уход за ними. Путем совместных усилий природы и достижений химической науки мои волосы приобрели красивый пепельный оттенок. Вкупе с умело подчеркнутыми губами все это производило такое впечатление, что любой мужчина совершенно искренне решал, что я – просто белокурый ангел. Правильно подобранная одежда, высокий рост и уверенность в себе сделали остальное. Вот уже лет семь, как я являла собой наглядное подтверждение французской народной мудрости, которая гласит: если женщина до тридцати лет не стала красавицей, значит, она полная дура. Я – стала. И теперь только оставалось узнать, насколько результаты моих усилий смогут поразить этого голубоглазого красавца окулиста, который был явно раздосадован моим отказом слиться с ним в танце.

– А почему? – раздраженно переспросил он.

– Нет желания, – повела я плечами. Похоже, что он все-таки клюнул. Приятно, черт возьми.

– Тогда, может, я проверю вам зрение? – оглядел меня профессиональным взглядом он.

Я развеселилась.

– Боюсь, что сейчас это будет необъективно. У меня явно все глаза в кучку, – отказалась я, хотя идея остаться с ним один на один в кабинете, где он заботливо надо мной склонится, – была неплоха. Но это было бы до такой степени очевидно и неприлично, что я ни за что не могла на это решиться. Нет, об этом не могло быть и речи. Я огорченно замолчала.

– Я – Денис, – немного подумав, широко улыбнулся принц. – Неужели же я действительно должен мучительно изобретать повод, чтобы познакомиться с приятной женщиной?

– Нет, конечно. Хотя надо еще понять, что вы имеете в виду, говоря «познакомиться», – лукаво отреагировала я.

– Ну, мне почему-то кажется, что между нам много общего.

– Между нами ровно ничего нет, – подколола его я. – Полина.

– Очень, очень приятно, – ответил он многозначительно целуя мне руку.

А дальше началось то, ради чего все это, собственно, и затевалось. Мы обменивались многозначительными взглядами, но бросались ничего не значащими фразами. Он делал мне витиеватые комплименты с двойным дном, я показывала, что я далеко не то, что можно подумать обо мне с первого взгляда.

– Вы замужем? – вопрос прозвучал ближе к ночи, когда спасители человечества в белых халатах столь мало сами напоминали людей, что лечиться у них было бы неразумно.

– Да, – не стала таиться я. Ведь я продолжала рассказывать себе сказки, что вовсе ничего плохого в виду не имею, а просто хочу получить немного позитивных эмоций. Ненаказуемо. Я никого не обманываю. Вот.

– А я женат, – не стал таиться он, из чего я заключила, что он не так уж и плох с моральной точки зрения и, возможно, тоже не планирует ничего предосудительного по отношению ко мне. Иначе зачем бы он признавался в узах, связывающих его? Если бы после этого Денис рассказал мне историю про то, как супруга его не понимает и как их отношения давно сошли на нет (мы спим в разных спальнях), а потом попробовал бы предложить мне что-то типа: «А не разнообразить ли нам с вами нашу скучную семейную жизнь?» – все бы закончилось, не успев начаться. Я бы тут же расхохоталась ему в лицо и отправилась бы к своему родному мужу, чтобы вместе с ним обсудить вопрос о том, какие же все-таки мужики кобели. Денис с пониманием отнесся к тому, что я ношу обручальное кольцо.

Разве мы не можем просто немного пообщаться? Выпить кофе, поговорить о жизни, успокаивали мы бдительность друг друга.

Очень скоро вся эта шутка стала уже не такой смешной. Весь остаток вечера мы разговаривали по душам, как это бывает со случайным попутчиком в самолете. Он слушал меня, много рассказывал сам, мы понимали друг друга. На самом деле понимали! Словно были давно знакомы. Наши проблемы были не понаслышке знакомы друг другу. И это было самым ужасным. Потому что устоять перед притяжением физического толка – это не вопрос для взрослой опытной женщины, привыкшей смотреть на все под несколько скептическим углом. А вот попробуйте устоять перед возможностью излить душу человеку, который выслушает вас, поймет, а в ответ изольет свою. Тем более если у него такие синие глаза, такой внимательный взгляд, такие теплые руки.

– Я тебя провожу? – спросил он, когда стало ясно, что еще чуть-чуть, и домой будет ехать просто неприлично.

– Конечно, – радостно кивнула я, потому что мне до смерти не хотелось оборвать ту невероятно красивую, тонкую нить, которая неожиданно объединила меня с ним в простой дружеский союз. Как я предпочитала думать. Потому что, если бы я была чуть трезвее (или чуть честнее), я бы сказала, что между мной и Денисом категорически исключены любые дружеские контакты. Какая дружба, если я поминутно облизывала губы? Так или иначе, под удобным покрывалом дружеской безопасности Денис доставил меня до дома на такси, в котором мы всю дорогу взахлеб делились мыслями о карме, духовности, предназначении человека и психологии, как пути в рай. А также об ограниченных возможностях медицины, границах сознания, внутренней силе самого человека. Да я с Динкой не получала такого удовольствия, какое вдруг неожиданно испытала от разговора с ним. Оказалось, что он, в отличие от Константина, прекрасно понимает все, о чем я ему рассказываю. И не только понимает, но во многом даже разделяет мои убеждения.

– Невероятно, – смотрела я на Дениса, стоя у подъезда.

Сейчас, когда мы должны были расстаться навсегда, он казался уникальным, посланным судьбой, самым прекрасным, что случалось со мной за последние годы. А Костик, который наверняка в это время мирно спал несколькими этажами выше, вдруг поблек и стал каким-то неинтересным, как будто его кто-то вдруг высушил и повесил под чехлом в старый шкаф.

– Тебе не кажется, что мы не должны вот так взять и потеряться? Не для этого нас свела судьба, – улыбнулся Денис.

Нотка беспокойства, конечно, шевельнулась у меня где-то глубоко внутри, но как молния, всего на секунду. А дальше я безропотно дала Денису свой телефон (мобильный, конечно, что лишний раз подтвердило всю двусмысленность нашего знакомства). Если мы были просто приятелями, то почему я не решилась дать ему домашний телефон, где трубку мог бы взять Константин? И позволила поцеловать себя в щеку под какую-то банальность типа «приятно было познакомиться», и отбыла домой с легким чувством вины, от которого я отмахивалась как от дежавю. Кроме того, меня охватил неизбежный смутный интерес. Позвонит – не позвонит?

– Ты считаешь, это нормально? – встретил меня у дверей Константин.

Оказывается, я ошиблась. Он вовсе даже и не спал. Я моментально покрылась пятнами от мысли, что Костя мог видеть нашу с Денисом сцену прощания.

– Что с-случилось, – переспросила я заплетающимся языком.

– Уже первый час ночи! Ты считаешь, что это нормально, приходить домой пьяной посреди ночи? Почему ты отключила телефон?

– Я не отключала! – замотала я головой. Однако тут же вспомнила, что действительно Костя звонил, а я нажала на кнопку, потому что Денис в этот момент говорил что-то очень-очень важное. Я не сочла возможным его прервать.

– И почему же ты приперлась так рано? – продолжал орать супруг.

Меня охватило чувство, что я опять школьница, которую мама ругает за опоздание. Нет, у нас с мужем определенно сложились родственные отношения.

– Я просто выпила и забыла о времени. Больше не буду, – с облегчением выдохнула я. Мне вспомнилось, что наши окна выходят на другую сторону. Поэтому, что бы там Константин ни орал, видеть он ничего не мог. Собственно, ничего и не было, запоздало напомнила я себе. Но на сей раз даже я сама в это не поверила.

Глава 3 Об искусстве быть невидимкой

Утро добрым не бывает – истина, которая не подлежит сомнению. Не знаю, как у вас, а у меня, истинной «совы», необходимость вставать по утрам вызывает глухое неудовольствие, а местами негодование. Ну почему законодатели не установили трудовые нормы, при которых рабочий день начинался бы с обеда и длился бы часов до десяти? Вот вы часто ли встречаете ископаемых граждан, именующих себя «жаворонками»? Так-то! Значит, абсолютное большинство трудоспособного населения идет против природы, выдирая себя из-под одеяла в семь утра. Впрочем, мне, наверное, повезло вдвойне, потому что этот самый ископаемый «жаворонок» вот уже четыре года спит со мной под одним одеялом. Поэтому большую часть времени мы с ним смотрим, как любимый (любимая) еще или уже спит. Косте удается отключиться уже в половине десятого, да и то мне кажется, что он держится только для того, чтобы успеть употребить в себя последние новости по Первому каналу. К половине десятого все основные новости заканчиваются, поэтому Константин Яковлевич немедленно покидает наш мир, чтобы вернуться в него в шесть утра. Так что в момент, когда я подхожу к кровати, он уже мирно сопит. А когда я с трудом разлепляю веки под вой будильника, он уже помылся, побрился и смотрит на кухне новости в ожидании завтрака.

– Это несправедливо, что я на бегу должна делать тебе завтрак, тогда как ты смотришь телик, – много раз возмущалась я.

– Жизнь вообще несправедливая штука, – философски реагировал он. – Вставай раньше, и тебе не придется бегать.

– Это тупик, – вздыхала я и запихивала хлеб в тостер.

Да, жена должна готовить еду. С этим не поспоришь. А поскольку я привыкла все в жизни делать всерьез и со старанием, то завтраки, которые я подавала супругу, привязывали его ко мне гораздо сильнее, чем чувство долга. Еще бы. Где еще ты сможешь откушать перед рабочим днем сэндвичи «Бенедикт» с обжаренным до хрустящей корочки беконом, круассаны с теплым сливочным маслом, ароматный кофе с шапочкой из взбитых сливок с корицей. Варианты разнились, но результат был один: Костя за обе щеки лопал мои завтраки (впрочем, как и обеды, полдники, ужины и вообще все, что я подавала ему на стол), целовал в щеку и отбывал по своим делам. А я отбывала по своим.

Мои дела располагались на Ленинских горах, в здании МГУ, но только не надо думать, что я имею какое-то отношение к фундаментальной науке или к взращиванию нового поколения ученых, которые будут изобретать очередную бомбу или строить гипотезы о происхождении человека. К науке я глубоко равнодушна, но МГУ, будучи прогрессивным учреждением, шагающим в ногу со временем, сдавало в аренду российскому бизнесу те помещения, без которых наука вполне могла бы обойтись. И мое турагентство располагалось в красивейшем и подавляющем размерами (у проектировщика, наверное, были нехилые комплексы) главном здании. Каждый божий день я взлетала и падала по шахтам стареньких лифтов, окруженная гвалтом и сутолокой студенческой массы. Я проходила длинными коридорами с высоченными потолками и каждый раз чувствовала себя причастной к чему-то нетленному, вечному. Но потом я пересекала черту, разделявшую цитадель науки и источник туристической радости и приступала к исполнению своих обязанностей. Обязанностей у меня было тьма.

– Ты записала тургруппу на перелет?

– Какую тургруппу?

– Я посылал тебе SMS, – рычал вечно опаздывающий во всем, как кролик из Страны чудес, Василий Рокотов, мой НН (непосредственный начальник).

Если есть на свете такая порода людей, которая предпочитает жить в вечном аврале, так это мой НН. Все, что он делал, надо было закончить еще вчера. Все, с кем он работал, через некоторое время начинали сходить с ума. И именно потому, что я приносила хоть каплю размеренности в его хаос, меня так ценили и в нашем агентстве.

– Я SMS не получала, – радостно заявила я. – Так что давайте заново и по полной программе. Какая тургруппа?

– Тургруппа студентов, которые хотят полететь в Сочи на горнолыжный курорт.

– Откуда они взялись? В Сочи сейчас все на фиг растает?! – попыталась призвать я его к разуму. Но НН и рассудок – взаимоисключающие понятия. НН имеет вместо мозга калькулятор, подсчитывающий прибыль. Остальное его не интересует. Если студенты хотят кататься по горам без снега – почему нет?

– Ничего, они знают. Ты только их туда отправь. Там двадцать человек! – чуть не заплакал НН. – Я уже и предоплату взял.

– А фотографии показывал? – поинтересовалась я.

Это было очень важно, понять, чего будут ждать от наспех сляпанной поездки студенты. Если они просто хотят пару раз скатиться по склону, а потом куролесить на полную катушку, пропивая родительские бонусы за хорошую учебу, – это одно. А если они всерьез ждут, что в середине мая в Сочи можно насладиться горными спусками – это другое. В первом случае все может получиться просто идеально, потому что пить и гулять студенты могут и при отсутствии снега, который красиво изображен на наших фотографиях. А вот если они, напротив, планируют именно спортивные переживания, то надо созваниваться с отелем в Красной Поляне и уточнять, а есть ли у них еще снег.

– Показывал, – горько кивнул НН.

– Тогда я ни за что не отвечаю, – замахала я руками.

– Конечно-конечно! – заискивающе кивнул НН.

– Ничего не конечно, – отрезала я. – Если они придут сюда ругаться и требовать назад свои деньги, я на самом деле встану, уйду и предоставлю тебе разбираться с ними самостоятельно. Это ты понимаешь?

– Да, – после долгой паузы кивнул НН. Видимо, майские праздники высосали из него материальные ресурсы, которые требовали немедленного пополнения.

– Хорошо. – Я хлопнула папкой регистрации заказов.

Дальше все закрутилось-завертелось. Я отвечала на телефонные звонки (да, мы действительно самое лучшее-честное-старое-чуткое-дешевое туристическое агентство, способное воплотить в жизнь все ваши мечты), делала ответные звонки (мы тут продали ваш тур, хотели бы узнать, а действительно ли он у вас есть), оформляла оплаченные путевки (девушка, ну, сколько мы будем ждать!), пыталась убежать на обед (только через мой труп!). Именно таким образом я прожила последние пять лет моей жизни. С компанией «Отдых в хорошие руки», с ее НН и сайтом, в котором мы обещали нашим клиентам любые капризы по всему миру. Интересно, что на сайте мы смотрелись, как супер-пупер крупная корпорация, а на деле занимали несколько комнат в главном здании МГУ. Весь «Отдых» состоял из пяти менеджеров, нервного НН, секретарши, которая прекрасно умела делать маникюр, гадать на кофейной гуще (за что ее особо ценили), распечатывать квитанции на оплату и трепаться по рабочему телефону со своими подружками, из-за чего многие клиенты не могли дозвониться до нас.

– Уволю! – орал каждый раз НН, видя, как Аллочка решает по рекламному телефону семейный вопрос очередной подруги.

Аллочка бросала трубку и изображала активную деятельность до тех пор, пока не возникал вопрос, как заставить мужа другой подруги повесить ковер на стену.

Позже мне звонила Динка, и мы с ней договаривались о том, когда лучше встретиться в Кофе-Хауз. После чего я бросала консультировать счастливчиков, доставших меня через Интернет и «Аську», и ехала к Динке.

Мы выбрали Кофе-Хауз посередине между нашими работами. Ее медцентр базировался на «Кропоткинской», я соответственно перлась с «Университета». Кофе мы пили на «Парке культуры», но все равно обеденное время растягивалось у нас на два часа.

– Буду штрафовать, – пугал меня НН.

Но я-то знала, что не будет. Потому что кто, кроме меня, сможет одновременно общаться с Аллочкой, отвечать по «Аське», оформлять путевки, принимать деньги и вежливо, но твердо отбрехиваться от тех, кто уже «отдохнул», но имеет ряд невыраженных в договоре претензий. По статистике, как бы хорошо ни был организован отдых, количество довольных относилось к количеству недовольных в пропорции 7:3. То есть трое из десяти в обязательном порядке требовали от НН компенсации за:

слишком сильный ветер,

слишком слабый ветер,

слишком холодное море,

слишком теплое море,

слишком грубое обслуживание,

слишком дорогое обслуживание,

слишком болтливое обслуживание,

слишком скучное обслуживание,

слишком вообще все.

– Извините, но мы ответственности за ненадлежащее обслуживание принимающей стороны не несем, – ласково, но привычно говорила я. – Наша ответственность заканчивается, как только вас в аэропорту встречает уполномоченный представитель туроператора.

– Что?

– То! Никто ничего вам не вернет, – ласково внушала я им.

– Жаль, – рано или поздно соглашались они.

Интересно, что те трое из семи, что были недовольны сегодня, обязательно оказывались недовольны и завтра, и послезавтра, и вообще всегда. Поэтому я сделала вывод, что недовольство – необходимый элемент их отдыха. И напрягаться, чтобы лишить их удовольствия быть недовольными, нет никакого смысла. Что я соответственно и делала. Вообще, работа моя мне нравилась, хотя на свете наверняка есть места и получше, чем «Отдых в добрые руки». Но, по-моему, от добра добра не ищут, а помимо денег я не могла не учесть хороший микроклимат в коллективе (НН не считается), возможность изредка опоздывать (если честно, почти каждый день) и иногда, раз в год, съездить на халяву в какую-нибудь теплую страну (пусть хоть на пару дней).

– Ты не амбициозна, – ругался со мной Константин. – Карьера обязательно должна куда-то развиваться.

– Куда? У нас дальше НН никто не пойдет. А становиться НН я совершенно не желаю, – отбивалась я.

– Если карьера не движется на этом предприятии, найди другое! – разводил руками Костя. – Подай анкету в рекрутинговое агентство.

– Я подумаю, – злилась я из-за того, что Костик, как всегда, был прав.

Нет ничего хуже, чем понимать, что он всегда прав. Особенно когда он прав, а я ничего не хочу менять. В этих условиях его правота особенно болезненна. Ну как ему объяснить, что я не желаю поменять Аллочку на безликий ряд операторов крупной компании?! Все-таки есть в замужестве свои отрицательные стороны. Когда я выходила замуж, то думала, что Костя и дальше будет продолжать мной восхищаться, приносить кофе в постель (был у нас однажды такой прецедент) и обеспечивать мне комфортную беспроблемную жизнь. Но оказалось, что он рассчитывал примерно на то же самое, только в обратном векторном направлении. А до свадьбы он всего лишь заманивал птичку в силок. И теперь, особенно после памятного вечера с Динкиным окулистом, я стала видеть это более четко. Все Костины недостатки словно удесятерились.

Через пару недель я уже с неотвратимой ясностью понимала, что дальше так продолжаться не может. Если бы меня спросили, что именно не может продолжаться, я бы, конечно, не смогла ответить определенно. Потому что мое недовольство носило чисто умозрительный, эмоциональный характер.

– Он не спросил у меня, как я провела день, – жаловалась я Динке, хотя на самом деле, даже если бы Костя спросил, как я провела день, вряд ли бы что-то сильно изменилось.

– Чего ты хочешь, он знает тебя как облупленную. И уж точно может представить себе, как ты провела день. Зачем ему об этом спрашивать? – удивлялась Динка.

Я задумчиво жевала петрушку. На самом деле единственный момент, который ежедневно портил мне настроение, был простым и ясным. Мне не позвонил Денис. Негодяй. Значит, это был обычный пьяный треп?

– Мне не хватает внимания, – отмахивалась я от Динки.

– Чьего? Чьего внимания тебе не хватает, – строго вопрошала она.

Я подумала, что раз прошло уже две недели, а он так и не позвонил, то я могу уже перестать сдерживаться и копить все в себе.

– В принципе, вообще. Вообще внимания. И я не думаю, что Костино внимание может решить вопрос. На самом деле Костино внимание уже давно обесценилось, как рубль после дефолта.

– Ты знаешь, я почему-то так и подумала, – довольно подвела итог Динка. – Денис?

– Нет, что ты, – перепугалась я. – Я о нем уже и думать забыла.

– Врешь, – с удовольствием хмыкнула подруга.

Я ее замечание проигнорировала:

– Просто у нас, видимо, кризис. Знаешь, такие бывают у всех в браке.

– Значит, не Денис, – задумчиво повторила Динка.

Я сжала зубы:

– Нет.

– Ну, тогда я тебе и не скажу, что он у меня спрашивал сегодня с утра, – победно закончила она.

Я онемела. Подруга называется.

– Ну и не надо.

– Хорошо, – фальшиво пожала плечами Динка и демонстративно принялась изучать счет.

– Ну, до завтра? – улыбнулась я, трясясь от ярости.

– Ладно, сядь, – сразу сдалась она. – Он спрашивал твой телефон.

– Зачем? – оторопела я.

– Значит, у него он и так был? – улыбнулась Динка. Я покраснела. – Ладно. Думаешь, я не понимаю?

– Ну? – уставилась я на нее.

– Что ну? – невинно переспросила она.

– Дала?

– А ты как думаешь? Конечно, нет! Сказала, что ты серьезная замужняя женщина.

– И правильно, – огорчилась я.

Но тут Дудикова расхохоталась и бросила счет с деньгами на стол.

– Да успокойся. Потерял он твой телефон. Потерял. Так что я дала. Надеюсь, это не преступление? Он сказал, что хочет проконсультироваться с тобой по поводу летнего отпуска. Ты же в этой сфере эксперт?

– Ну да, – облизнула я губы.

За те две недели, что я нервничала и ждала звонка, я уже успела испытать все возможные муки совести. Муки наступили и прошли. А вот ожидание звонка осталось. Совесть в условиях, когда ей не было из-за чего страдать, умолкла. Я проводила вечера рядом с Константином Яковлевичем, подавала ему ужин, смотрела, как он спит, слушала его бесконечные рассуждения о судьбах страны и человечества, восхищалась его умом… Я даже чувствовала к нему еще большую нежность, чем обычно. Мне было даже его немного жаль, потому что он так спокойно и уверенно сидел на своем месте, в то время как я ждала звонка от другого мужчины. По мере того как время шло, чувство вины умолкло совсем, а злость из-за того, что Денис так и не позвонил, обрушивалась на голову Константина, который и понятия не имел, что со мной происходит.

– Почему ты не погулял с собакой и получаса?

– На улице холодно.

– Тебе холодно? А собака, значит, должна страдать? Ты что же, вообще не в состоянии думать о других?!

– Что с тобой? Тебе не кажется, что ты придираешься? – жалобно взывал он ко мне.

Я исступленно снимала раздражение. Да, так действительно дольше продолжаться не могло. Мы быстрыми темпами шли к такой ругани и конфликтам, что, когда в моей трубке телефона раздался нерешительный хрипловатый голос Дениса, я на самом деле перекрестилась.

– Привет, – сказал он, даже не представляясь, а у меня сразу кровь прилила к лицу. Все мое недовольство жизнью сразу слетело, как пепел на ветру. Он позвонил. Дальше будет что-то еще. Дальше что-то будет, неважно что. Улыбка, уже почти сменившаяся гримасой негодования, снова вернулась на мое лицо.

– Привет, – тихонько ответила я и поспешно вышла из комнаты. Хоть он и звонил «просто, чтобы проконсультироваться относительно отпуска», я почему-то подумала, что Косте незачем этого слышать.

– Извини, что раньше не позвонил.

– Да я и не ждала, – как можно равнодушнее откликнулась я.

– Да? – споткнулся Денис. Я улыбнулась сама себе. Все-таки что-что, а правила игры я не забыла. – Совсем не ждала?

– Абсолютно, – сказала я таким тоном, который мог говорить только об обратном.

– Я хотел… проконсультироваться, – закашлялся Денис. – Можно?

– Конечно, – кивнула я.

– Тогда до завтра?

– До завтра. – Мы тихонечко договорились встретиться после работы и отключили связь.

Потом я еще долго гремела на кухне посудой. Перемыла до блеска все, что только смогла найти грязного. А затем, лишь бы только не идти в комнату и не встречаться глазами с мужем, я принялась готовить темпуру, которая потребовала от меня полной самоотдачи и погружения. Это сложное и многоступенчатое блюдо очень нравилось Константину, поэтому, когда через пару часов мы с ним сидели за столом, его лицо выражало полное и безоговорочное счастье. Как и мое. Люди – слабые создания, во многом, очень многом, подчиненные влиянию инстинктов. Понимала ли я, что то, что я завтра встречусь с Денисом, «чтобы его проконсультировать», – плохо? В том-то и дело, что нет. Я старательно уговаривала себя, что пока еще ничего плохого не случилось. Да и вряд ли случится. Я с удовольствием слушала, как Динка рассказывала, что практически ни одна семейная пара не минует такого рода проблем.

– Но я же ему не изменяю! – гордо убеждала я подругу. – И не собираюсь. Просто мне хочется пообщаться с приятным мужчиной.

– Конечно, – кивала подруга. – Только ты мне-то не рассказывай. Я-то тебе не муж, чтобы лапшу на уши вешать. То, что происходит сейчас, в сто раз хуже, чем физическая измена.

– Почему? – недоумевала я.

– Потому что в своей голове, или даже скорее в сердце, ты уже давно оставила Костю. Предала его.

– Ты не права, – отнекивалась я. – Я видела Дениса всего один раз.

– И что? Я же не говорю, что ты предала его с Денисом. Просто если раньше ты думала о том, чтобы получить все, что тебе нужно от Кости, то теперь ты только и делаешь, что рассказываешь мне, как ты ему не изменяешь.

– Ты гадюка, – расстроилась я. – Что же мне делать? Не ходить?

– Если можешь не ходить – не ходи. Но мне почему-то кажется, что не ходить ты не можешь. Я не права?

– Права, – вздохнула я.

На следующий день я стояла около выхода из «Ленгор», спрятавшись за одну из колонн, и наблюдала за Денисом. В джинсах и в открытой льняной рубашке с короткими рукавами, он казался мне таким красивым, таким настоящим… Он выискивал в толпе меня, сжимая в руке букет гвоздик. Красных. На розы не решился, но цветы принес. И это называется: он «просто хочет проконсультироваться относительно отпуска»?

– Привет, – окликнула я его со спины.

– Привет. Прекрасно выглядишь! – Денис окинул меня восхищенным взглядом. Я была в летящем свободном платье (чтобы не подчеркивать бедра) с оборками на груди (чтобы обозначить ее наличие).

– Ты тоже смотришься неплохо, – с легкостью взмахнула я сумочкой. – Цветы – мне? Или супруге?

– А? Что?

– Ничего, – улыбнулась я. – О чем ты хочешь проконсультироваться?

– Об отпуске, – выдавил Денис и покраснел.

Интересно, а что он хотел? Чтобы я пришла и повисла у него на шее?

– Рекомендую Тунис, – предложила я.

– Может, обсудим это в кафе? – привел себя в порядок Денис. Все-таки он тоже не был ребенком и не в первый раз играл в эти взрослые игры. И, конечно же, знал, что то, что происходит между нами сейчас, и есть самое интересное.

Мы смеялись, пили кофе, пикировались, упражнялись в остроумии. И обсуждали курорты. Но все это было не главным. Главным было то, что нам хорошо друг с другом. Мы ходили по городу и дышали весной. Мы чувствовали себя юными.

– Послушай, что, если я снова захочу тебя увидеть? – спросил Денис, глядя, как я посматриваю на часы. – Мне надо будет снова изобретать повод?

– Я думаю, что желание меня увидеть само по себе уже повод, – твердо сказала я. Про себя я давно все решила, что не могу отказаться от этих встреч, даже если бы мне сказали, что после этого начнется глобальное изменение климата на Земле.

– Тогда давай я заеду за тобой завтра. Погуляем еще, – предложил Денис.

Я согласилась. Ведь мы просто гуляли!

Когда я вернулась домой, Костя, как всегда, сидел около телевизора. Он с сомнением окинул меня взглядом. Я испугалась, что сейчас произойдет что-то непоправимое, потому что, если бы он спросил меня о чем-то, спросил напрямую, я бы выложила все, как есть. Но Костя посмотрел на меня, помолчал и отвернулся к своему лучшему другу – говорящему ящику с новостями. Забившись под обжигающие струи воды и почувствовав себя в безопасности, я откинулась на край ванны и закрыла глаза. Мне не показалось странным, что человек, с которым мы живем бок о бок уже четыре года, не появился перед моим мысленным взором даже на секунду. Потому что все мое внутреннее пространство, оказывается, уже занял Денис.

Глава 4 Индульгенция

Думать обо всем, что происходит, это роскошь, доступная только тем, у кого имеется в наличии масса свободного времени. Тогда, конечно, можно, как в книгах Достоевского, сидеть и мучительно задаваться вопросом, «тварь ты дрожащая или право имеешь». Среднестатистическая современная женщина подумать о смысле жизни и о своем месте в истории может лишь около пяти минут в день – не больше. Утром, пока чистишь зубы положенные три минуты, успеваешь прикинуть, достаточно ли гармонично устроен мир вокруг тебя. Если при этом раздаются крики «освободи ванну, мне пора на работу!», сразу понимаешь, что до гармонии очень далеко. И вечером, когда в темноте скачешь от автобусной остановки до дома по неосвещенной тропинке – можно словить философскую истину о том, как, в сущности, скоротечна и эфемерна наша жизнь. Один удар по голове, и все. Тебя нет, а кто-то станет богаче ровно на две твои сережки и двадцать долларов, которые лежат в кошельке. Вот и все мысли о вечном. Потому что в остальное время нам любезно помогают занять голову текущими вопросами. Белка в колесе – очень яркий образ, который идеально подходит среднестатистической современной женщине. Утро, будильник, завтрак (который готовит она), потом метро, где толчея, гадкое дыхание пьющих (прямо с утра) граждан и сакраментальное «девушка, уступите место пенсионеру» из уст одутловатого мужика, который еще вполне мог бы разгружать вагоны. В метро я стараюсь уже сразу никуда не садиться, хотя дорога от «Молодежной» до «Университета» изматывает до бесчувствия. Далее идет сама, собственно говоря, работа (Аллочка – хорошо, НН – плохо, посетители – под вопросом). Маленький просвет в виде обеда (возможно, с Динкой, а в последний месяц все чаще с Денисом), и снова работа-метро-ужин-молчание-храп. И так каждый день, кроме субботы и воскресенья, которые раньше я очень любила за право спать до обеда, а теперь ненавидела из-за невозможности повидаться с Денисом.

Я никогда не задавалась вопросом, может ли быть на свете другая жизнь, потому что знала, что у меня есть цели (глобальные и неглобальные), часть из которых уже рядом, практически в кармане. И только с появлением Дениса я поняла, что далека от семейного счастья как никогда. Все оказалось просто. Просто, как три рубля. Я – молодая красивая женщина, которую недооценивает муж. Денис – красивый и влюбленный мужчина, с которым мне было лучше, чем с Костей. И эта видимая простота создавала такое количество сложностей и проблем, что голова шла кругом. Я цеплялась за Костю, с ужасом думая, что будет, если я вдруг его потеряю. Это было бы равносильно катастрофе, потере почки, смерти близкого родственника. Когда-то я дня не могла закончить, если не знала, думает ли обо мне Константин. Но даже под страхом этой самой катастрофы я бы не могла отказаться от встреч с Денисом. И опять же с ужасом думала о том неизбежном моменте, когда он захочет большего. С ужасом и с замиранием сердца.

– Да просто у тебя крыша поехала. Я тебя предупреждала, – журила меня Динка, потому что ей совсем не нравился лихорадочный огонь в моих глазах, воспаленные веки, усталость, в которой я настолько потерялась, что не находила сил даже на недолгие разговоры с ней. Мои уши, мой телефон и мое время принадлежали Денису. Так продолжалось уже месяц.

– Не буду спорить. Едет, – с готовностью подтвердила ее диагноз я. – И я не думаю, что этот процесс можно как-то излечить.

– А что, все на самом деле так плохо? – с беспокойством заглянула мне в глаза подруга. Я потупила взор. Собственно, все было не так и плохо. Я встречалась с Денисом примерно через день, он ждал меня после работы, и мы шли гулять, ходили по Москве, подставляя бледные лица июньскому солнышку, а иногда он затаскивал меня на столь милые моему сердцу театральные спектакли, выставки и тусовки. Мы беседовали о премьерах, обсуждали хорошие режиссерские находки и плохую игру актеров, а потом Денис провожал меня до дома.

– Почему ты это делаешь? – спросила я его как-то. Дернул меня черт за язык.

– Делаю что? – не понял он.

– Ходишь везде со мной. Тратишь на меня так много времени.

– Потому что мне с тобой хорошо, – выдал он банальность. Можно подумать, я предполагала, что ему со мной плохо. Впрочем, мужчины редко способны изъясняться относительно своих чувств более ясно. Костя, например, мог по часу разглагольствовать о котировках каких-то акций, но на вопрос: «Что ты чувствуешь?» – отвечал: «Все путем». Каким путем?

– Хорошо? А мне хорошо в сауне. Это же не повод торчать в ней все свободное время, – подколола я Дениса.

– Да ты ехидна, – присвистнул он и щелкнул меня по носу.

– А ты не мог бы делать все то же самое с женой? – упиралась я. – А то такое ощущение, что мы два школьника, сбежавшие с уроков в кино.

– С женой? О чем ты? – совершенно искренне удивился Денис.

– Ну, гулять, смеяться…. А что в этом такого? Вот я, например, только и мечтаю о том, чтобы проводить с мужем время так, как это делаем мы с тобой, – пояснила я.

Денис задумался:

– Я как-то не смотрел на это с такой стороны. Так ты мечтаешь о своем муже?

– Ага, – улыбнулась я.

– И что же мешает?

– Я ему неинтересна. Он думает, что я – прочитанная книга. Знаешь, как неприятно быть прочитанной книгой и все время стоять на полке?

– В том то и дело, что знаю, – притянул меня к себе Денис. – Мне кажется, что именно поэтому нас и свело.

– Сводит ногу, – фыркнула я.

– Ну, соединило.

– Пока нет, не соединило, – коварно улыбалась я.

Денис окончательно запутался.

– Я своей жене тоже совершенно неинтересен. Она очень меркантильная женщина. Ее больше интересует моя зарплата.

– Видишь ли, я не могу разделить твои страдания по этому поводу, – хмыкнула я. – Понимаешь, любую женщину интересует зарплата ее мужа. И я не исключение. Я, например, так мечтаю купить квартиру, что готова учитывать любую копейку. Если бы ты только знал, как я устала жить на съемных квартирах!

– Это да, – понимающе кивнул Денис. – Я на свою копил десять лет. Разменялся с родителями, доплатил. А потом шарахнул кризис. Вот я «порадовался»! Купил двушку за пятьдесят штук, а она через полгода упала до тридцати. Меня жена чуть не съела.

– За что? Ты же не потерял квартиру, а приобрел, – не поняла я.

– Ну и что. Она сказала: на эти деньги мы бы могли купить трешку.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – усмехнулась я.

Вообще, оказалось, что квартирный вопрос был близок нам обоим. Денис был, что называется, в материале. И был он еще пессимистом, поскольку ему довелось пережить кризис и даже кое-что на нем потерять. Тогда он остался без работы, я имею в виду нормальную, хорошо оплачиваемую работу в чистенькой коммерческой клинике. Во время повсеместной гибели взрослых самостоятельных единиц общества народонаселение категорически передумало платить за здоровье. И львиная доля бывших клиентов ломанулась в городские поликлиники.

– Два года я пахал в городской больнице, лечил глазные травмы за коробки конфет. Ты не представляешь, сколько коньяку мне тогда пришлось обналичить.

– Обналичить?

– Как иногда мне кажется, что это был такой круговорот коньяка в природе. Пациенты его покупали, я его возвращал в магазин. Только на доходы с коньяка и жил. Почти.

– А я через год после кризиса как раз вышла замуж. И теперь мы до сих пор копим, копим, копим…. Во всем себе отказываем, отказываем, отказываем, – пожаловалась я. – А квартиры так и нет. Накопили тридцать штук, но теперь, кажется, все равно не хватает. Придется ждать, пока цены будут поменьше.

– Если честно, я думаю, что времена кризиса миновали. И вряд ли цены на квартиры снова так сильно упадут. Так что лучше вам с мужем сейчас прямо бегом купить хоть что-то. Хоть даже в Подмосковье. А то потом может не хватить даже на это.

– Ты считаешь? – задумалась я. – А говорят, это зависит от сезона. Может, летом подешевеет?

– Да, конечно! Все сейчас, как и ты, стараются накопить, рассчитывая на кризис. Скоро таких будет просто море. У людей появляются деньги. С чего бы тогда квартирам дешеветь?

– Действительно, – согласилась я. – А почему в таком случае все надеются?

– Надежда умирает последней, – философски пожал плечами Денис и поцеловал меня в щечку. Очень невинно.

А я помчалась к Косте, чтобы донести до него эту важную информацию. Собственно, я не имела в виду ничего такого, что нам надо прямо сейчас все бросать и бежать или, наоборот, плевать и тратить эти накопленные деньги на что-то легкомысленное и приятное. Просто вдруг нашлась тема, о которой можно было поговорить. Мы так мало и так редко говорили друг с другом. Однако к тому, куда повернула наша беседа, я оказалась совершенно не готова.

– Ты думаешь, меня волнует квартира? – внезапно вывалил он, выслушав мою тираду про Денисов прогноз. – Тем более наша с тобой квартира.

– А что, уже не волнует? – обалдела я. – Они же могут еще больше подорожать. Может, нам надо что-то предпринять?

– Я не желаю ничего предпринимать. Пусть все, что угодно, дорожает. Хоть в десять раз!

– Не понимаю! – воскликнула я, глядя в перекошенное от каких-то неведомых мне эмоций лицо Константина.

– Ты где-то шляешься, у тебя горят глаза, ты избегаешь на меня смотреть, как нашкодивший щенок. Почему ты думаешь, что я идиот, которому можно так врать? – выдавил он наконец.

Я остолбенела:

– Неужели ты ревнуешь? Боже! Мир перевернулся?

– Я не ревную! – разозлился Константин. – Я не самодовольный ревнивый болван, который будет дергаться из-за каждого комплимента, сказанного его жене.

– Я вообще с трудом представляю, чтобы ты начал дергаться, – задумчиво процедила я.

– Но я не позволю делать из меня идиота. Не позволю беспардонно врать! Гулять, выставляясь напоказ! Ты себя в зеркало-то видела?!

– А что со мной не так? – удивилась я.

– Ты просто в открытую крутишь любовь за моей спиной. Это видно невооруженным глазом!

– Это не так! – воскликнула я. – Мы просто общаемся!

– И ты это называешь «общаться»? Я слышал, как ты ворковала с ним полночи, запершись на кухне! Кто он такой? Откуда он вообще взялся на мою голову? – вскипал Константин.

– Никто не брался на твою голову. Между нами ничего не было, – сжала я губы. – Не с тобой же мне ворковать, в самом деле. Даже смешно.

– Ну конечно, ты считаешь, что я такой тюфяк, что стерплю все, что угодно. Так вот знай, этого не будет.

– Чего не будет? – не поняла я.

– Того, что ты будешь блядствовать напропалую, а я тебя дома ждать.

– Как ты смеешь, – охнула я. У меня появилось ощущение, что на меня пытаются вылить ведро с дерьмом. – Да между нами просто дружеские отношения. Да если хочешь знать, я общаюсь с ним, потому что с тобой общаться просто невозможно.

– Это еще почему? – возмутился супруг. – Я что, настолько плох, что ты не можешь со мной общаться?

– Да это ты живешь, слова мне не скажешь! – кричала я.

К сожалению, когда двое кричат, смысл их речей теряется, остается только сам крик. Если бы мы поговорили спокойно, возможно, слова были бы другими. Но мы кричали. Оба. И я, и он. Поэтому никакого понимания мы не нашли.

– Хватит кормить меня сказками! – отвернулся от меня муж. Его рука нервно теребила брелок ключей, а красивое лицо было перекошено яростью. Я испугалась.

– Клянусь, между нами не было даже слова сказано. Надо же мне хоть с кем-то общаться. Тебе до меня и дела нет…

– Как же вы, дамы, легко оправдываете свое пустоголовое поведение.

– Что? Да ты меня вообще слышишь? Я тебе не повод обобщать и анализировать! Ты хоть понимаешь, что мне с ним просто хорошо. А с тобой плохо! – заорала я. Меня трясло, как в ознобе.

– Плохо? А мне наплевать, с кем тебе хорошо, а с кем плохо. Мне надо, чтобы ты меня не позорила, – выдохнул Костя и вышел на кухню.

Я осталась стоять, как парализованная. Позорить?

– Позорить? И это все, что тебя волнует? Чтобы я вела себя прилично? А тебя не интересует, люблю ли я тебя? – давилась я слезами.

– Да какая у тебя может быть любовь? Поманили тебя пальчиком, ты и побежала, – презрительно выдавил из себя мой дорогой любимый принц, который когда-то обещал беречь меня и заботиться обо мне всю жизнь.

– Хватит, – еле-еле шепнула я.

– Да ради бога. В общем, имей в виду, что эти твои приходы домой в двенадцать ночи я не потерплю. Будь любезна возвращаться в пристойное время. И, пожалуйста, сотри с лица это влюбленное выражение, – лаконично и исчерпывающе выдал рекомендации он.

Я уткнулась в ладони. Это же надо!

– Это все, чего ты от меня хочешь?

– Это минимум. О максимуме я уже и не говорю. Я надеюсь, что ты не опустишься окончательно и не забудешь, что ты все-таки замужняя женщина.

– Знаешь, рядом с тобой у меня совершенно пропадает ощущение замужней женщины, – устало высказалась я. Потом развернулась, схватила сумку и побежала прочь, сама не зная куда. Не выбирая направления, не думая ни о чем, кроме того, что мужчина, с которым, как я думала, меня связывают семейные узы, хочет только, чтобы я вела себя прилично и не выпячивала чувства наружу. Чтобы соблюдала приличия и вовремя приходила домой. Неважно откуда.

– Алло, Динка? – судорожно набрала я номер на все случаи жизни.

– Абонент временно недоступен.

– Почему, почему, почему? – Я чувствовала, что еще немного, и у меня начнется истерика.

– Алло, Денис? – попытавшись скрыть слезы, спросила я. Я позвонила ему, потому что на всем свете было только два человека, с которыми я могла говорить о том, что чувствовала. И первый в списке оказался недоступен.

– Поля? Ты где? Почему у тебя такой голос?! – моментально вычислил меня Денис. Забавно, а Костик бы не заметил, даже если бы я рыдала у него под носом. Решил бы, что у меня аллергия.

– Скажи, ты можешь со мной поговорить? – не отвечая на вопрос, спросила я. Он замолчал, видимо, поняв, что произошло что-то… что-то произошло.

– Где ты? – посерьезнев, уточнил он. Через час мы сидели на Тверском бульваре и молчали, пиная ногами гальку. Я совершенно не представляла, что делать и говорить в такой ситуации. Единственное, что пришло мне в голову, что как ни крути, а надо поставить во всем этом точки над «i». Как настоящая представительница слабого пола, я выбрала нетипичный способ излить наболевшее.

– Я думаю, нам лучше не встречаться, – сказала я после долгой паузы. – Мой муж все это неправильно понимает.

– Я не знаю, что сказать, – растерялся Денис. – Что он понимает? Чего мы делаем предосудительного?

– Я поздно прихожу домой. Я сама не своя. Он строит неверные предположения.

– Мне очень жаль, но я-то чем виноват? Я не хотел бы тебя потерять. Со мной не было ничего такого вот уже много лет, – взъерошил волосы Денис.

Все-таки как он красив, уму непостижимо!

– Со мной тоже. И я не хочу тебя терять, но что делать? Я очень сильно страдаю из-за всего этого. – Я посмотрела на Дениса.

Он был смущен, подавлен. Я рассказала ему о неприличной сцене, устроенной мне мужем. Я ждала реакции. Конечно, я тоже не хотела, чтобы все кончилось вот так.

– Я думаю, что твой муж прав. Он все понял правильно, – кивнул самому себе, будто определившись в чем-то, Денис и поднял на меня свои синие глаза.

– Тогда нам тем более нельзя больше видеться, – продолжила я, а сама затрепетала. Интересно, как порой отличается то, что мы говорим, от того, что хотим сказать. Я говорила правильные слова, но чувствовала только огонь в сердце и желание прикоснуться к Денисовым рукам, губам. В его глазах была та томительная слабость, которая появляется только у мужчины, помешанного на женщине. Слабость, дающая женщине власть. Слабость, которой уже не было в Костиных глазах.

– Ну уж нет, – покачал он головой. И пристально посмотрел на меня, пытаясь угадать мои истинные мотивы. Действительно, их сложно было распознать. Ведь они сплелись из желания отомстить и просто желания быть женщиной, на которую смотрят ТАК.

– Что ты имеешь в виду? – сделала я вид, что не понимаю, о чем он.

– Ты знаешь.

– Нет.

– Да.

– Нет.

– Да. – Он прикоснулся к моей руке.

Я задрожала. Потому что вдруг поняла, что именно для этого я и позвала его сегодня. А вовсе не для того, чтобы сообщить, что мы не будем больше видеться. Да-да. Именно для того, чтобы он прикоснулся ко мне, а я прикоснулась к нему. И как только я могла обходиться без этого столько времени! Возможно, единственное, что меня держало, – это страх потерять мужа. А теперь, после всего того, что Костя мне наговорил, после того, как он фактически сказал, чтобы я делала что пожелаю, только потихоньку, аккуратненько, у меня отказали все тормоза.

– Почему все так? – ахнула я, пытаясь сохранить хоть немного трезвости.

– Как «так»? – тихо шептал Денис, целуя меня в шею.

– Почему любовь уходит? – всхлипнула я.

– Почему уходит? – еле слышно засмеялся Денис. – Приходит. По-моему, так.

– Это неправильно, – отозвалась я и замерла от восторга, когда мои глаза встречались с горящей синевой его глаз. – Получается, что он, мой муж, прав и все именно так, как он сказал.

– Он не прав уже потому, что сидит и разглагольствует там, в то время как ты сидишь здесь, со мной. Но в таком случае я рад, что он не прав, – сказал Денис и жестом собственника притянул меня к себе.

И, глядя в его красивые влюбленные глаза, я поняла, что у меня нет ни шанса. Он хочет меня, это да. Но и я хочу его до дрожи. Так, словно передо мной сидит мой последний шанс. Хочу именно потому, что с первым же его поцелуем разорвется весь этот замкнутый круг, по которому я, как белка в колесе, бегу уже много лет.

– Я тоже… тоже рада, – прошептала я. Денис улыбнулся и приблизил свои губы к моим.

Я не возражала. Возбуждение, такое, какого я не испытывала уже целую вечность, охватило меня, и мы поцеловались. У него были теплые мягкие губы. Я была удивлена тем, как странно ощущать на своих губах чьи-то еще губы. Оказывается, я вообще забыла, что такое поцелуй. Что это такое, когда мужчина смотрит на тебя, на твои губы, как на вожделенный приз. Мы с Костей не целовались уже много месяцев, лет. Зачем? Мы же и так спали вместе и были друг для друга абсолютно доступны. Брачные удовольствия напоминали деревенскую еду. Очень сытно. Никаких изысков. А ведь в поцелуях кроется столько чувств, что очень быстро я забыла обо всем и погрузилась в страсть, как пловец в темную гладь быстрой горной реки. Вода приняла меня в себя и понесла туда, где я не была и о чем не имела ни малейшего представления. И после этого я вдруг почувствовала, что снова живу.

– Как же хорошо, что я тебя встретил, – ласково поправляя выбившуюся прядку, сказал Денис, глядя на меня. Да, именно ради таких взглядов женщина и живет.

– Что же дальше? – спросила я.

– Дальше? А что бы ты хотела? – оторвался от меня на секунду Денис.

– Не знаю. Мне кажется, это прекрасно, сидеть на лавочке и целоваться, словно мы студенты. Давай вообще отсюда не уйдем? – улыбнулась я.

– Давай, – легко согласился он. – Правда, в августе ночи значительно холоднее, и это станет не так приятно, но если ты хочешь…

– Да ну тебя. – Я махнула на него рукой и встала.

Денис поднял сумку, которая упала на землю, и встал рядом со мной. Впереди был весь день, суббота. Угораздило же меня полезть к Косте с разговорами именно в субботу. Хотя, с другой стороны, а когда еще. В будни у моего умного и занятого супруга расписана каждая минута драгоценного времени. Зато теперь не надо ждать понедельника, чтобы услышать голос Дениса.

– Может, пойдем в кино? – предложил Денис.

На его лице также было написано раздумье. Куда нам деваться теперь, когда все признания сделаны и уже нет смысла ходить по улицам, целомудренно держась за руки. Мне внезапно стало интересно, как Денис объяснит нашу субботнюю прогулку супруге. Я не была ребенком и понимала, что мужчина, который столь яростно любит меня в этот солнечный день, женат. И что обстоятельства, которые свели нас вместе, вовсе не означают долгого безоблачного счастья на всю жизнь. И меня, как ни странно, это очень даже устраивало.

– Пойдем. Скажи, а что думает обо всем этом твоя жена?

– Она ничего не думает, – буркнул Денис.

– Лопотомия? – съехидничала я.

– Она уехала с подругами на пикник. У нее бурная жизнь, в которую она не считает нужным задействовать меня.

– Почему? – удивилась я. – Если бы у меня был такой красивый синеглазый муж, я бы повсюду таскала его с собой.

– Она так не считает, – угрюмо ответил Денис.

У меня возникло ощущение, что ему не хочется продолжать разговор о жене. Я же не настаивала. Интересное чувство охватило меня. Наверное, такое бывает только в зрелом возрасте, потому что, когда влюбляешься в двадцать, ты любишь всей своей натурой, всей душой, и кажется, что будущее имеет только один сияющий всеми красками счастья вариант. Но в тридцать лет где-то в глубине сохраняется кто-то равнодушный, трезвый. Этот кто-то наблюдает за твоими безумствами и ведет им счет, зная, что все когда-нибудь кончится и не имеет по большому счету такого уж значения.

– Знаешь, я все-таки не хочу в кино, – уверенно сказала я.

– Да? А чего ты хочешь?

– Тебя, – исчерпывающе продекламировала я одними губами.

Денис замер, потом медленно обвел меня обжигающим мужским взглядом «сверху вниз и обратно», уверенно взял за талию, и мы молча, как заговорщики, произнесшие пароль «славянский шкаф», пошли вниз по бульвару.

Глава 5 Маскарад

С тех пор как Советский Союз приказал долго жить, все граждане нашего поменявшего курс государства так или иначе стали думать о выгоде. А как же еще, ведь мы теперь капиталисты. Есть богачи-олигархи, которых никто в глаза не видел (кроме, конечно, Ходорковского, но его пример скорее печален). Есть гордые бедняки, составляющие абсолютное большинство населения, но об этом никто не говорит вслух, потому что вслух аналитики любят говорить о формирующемся среднем классе. Это хорошо для рейтинга. Аналитика никогда не пересекает границ Подмосковья. Так она и сидит в стольном граде Москве и удивляется, что это народ все недоволен и недоволен? И парки у них, и магазины, и зарплаты. И казино, чтобы было где зарплаты оставить. Чего же им еще нужно? Но Москва, как ни крути, это государство в государстве. Как китайский Гонконг. Там у нормального китайца, привыкшего сидеть голым под бамбуковым навесом, есть с ладони рис и молиться Будде, сразу и безвозвратно срывает крышу. И уносит в даль порывами техногенного ветра. Примерно так же житель, скажем, моего родного города Петушки реагирует на МКАД. Клянусь вам, один друг детства рассказывал мне, что каждый месяц он преодолевает барьер в сто двадцать километров, чтобы попасть к нам, в ночную в Москву. Когда-то мы с ним вместе воровали клубнику у наивных, как детская слеза, дачников, а теперь мой дружок крадучись въезжает на наш МКАД и под покровом темноты выжимает из своей видавшей виды девятки все, на что она способна.

– Ты не представляешь, какой это кайф! – взахлеб рассказывает он. – Пустая широкая трасса, освещенная, как елка на Новый год. И на ней я – Шумахер на «Формуле-1». Мотор ревет. Я молниеносно планирую с полосы на полосу. Обхожу одного, второго, третьего. Вот уже все остались далеко позади – я лечу один… Да я, можно сказать, ради этого и живу!

– А как на все это смотрит ГИБДД, – интересуюсь я. Потому что если вспомнить, с какой лихостью мой дружок в свое время перемахивал деревенские заборы, то не приходится сомневаться, что на дорогах Москвы он производит несомненный фурор.

– ГИБДД? – грустно переспрашивает он и рефлекторно хватается за кошелек. А в кошельке у него плачут мыши, потому что, как я уже сказала, за пределами этой самой МКАД начинается совсем другая Россия.

А уж если заехать в какую-нибудь другую область – Владимирскую или, к примеру, Брянскую, то понимаешь, что натуральный обмен, общинный строй и дома с земляным полом – отнюдь не только программа из учебников по истории Древней Руси. Во многих деревнях, например, вообще отсутствует такое понятие, как зарплата. А когда пенсионеры там получают пенсию, то долго всей деревней прикидывают, на что потратить неожиданно обрушившееся на них богатство. Так что с классом гордых бедняков у нас, в стране строящегося капитализма, все в порядке. Впрочем, нищих, потерявших гордость, здесь тоже хватает. Стоят, как почетный караул, на всех вокзалах, во всех переходах. Печальные обломки лучшей жизни, не сумевшие вычислить этой своей выгоды. Каждый из них несет за плечами Трагедию, которая столь банальна, что, если спросить, он уже и не вспомнит, что это была за Трагедия и с чего, собственно, все началось. Зато теперь для них все закончилось, так что сидят они с безмятежными лицами ангелов, а людской поток проходит сквозь них, никого не замечая. Но самые лучшие, самые удачливые у нас представлены в так называемом среднем классе. Говорят, что средний класс – опора общества, киты, на которых держится экономика.

– Это так и есть, потому что я, например, ежедневно делаю огромные вливания в экономику хотя бы путем покупки этих дорогущих колготок, которые все равно рвутся, – с досадой говорила Дудикова, замазывая в очередной раз «поехавшую стрелку» лаком.

– Тебе надо надевать на ногти чехлы! – рассмеялась я.

– Может, мне и на морду нацепить железную маску?

– Зачем? – удивилась я.

– Буду человек в железной маске! Ему уж точно колготки не нужны. А вообще, средний класс – это еще и постоянный объект для кидалова, – продолжила мои теории подруга. – Олигархов УЖЕ не кинешь, а всех этих гордых бедняков ЕЩЕ не кинешь. Что с них взять? Мешок картошки?

– А мы – средний класс – все время ищем, где бы погреть руки, – кивнула я, допивая свой обеденный кофе.

Официанты давно привыкли к нашим расслабленным разговорам, при которых мы могли закрашивать лаком колготки, ногти, делать прическу на скорую руку перед свиданием или просто громко гоготать, привлекая возмущенные взгляды мирных кофеманов. Это было наше кафе, мы творили здесь что хотели.

Самое главное, на мой взгляд, достижение капитализма как раз и заключено вот в этом праве каждого попить ароматный кофе за бешеные деньги, болтая с подругой по телефону или просто читая какую-нибудь модную книжку той же Робски, поражаясь тому, что, оказывается, и на Рублевке люди живут. И у них есть проблемы. Только проблемы их куда круче наших простых мещанских «где бы перехватить денег» и «как бы выбить отпуск». Читаешь – а на душе легче, легче, легче… Впрочем, даже если я знаю, что деньги – зло и от них все беды, мне все равно хочется каким-нибудь образом их к себе приманить.

– А многим, между прочим, удается! – воскликнула Динка. – Мне тут рассказали, что сейчас такой у нас рост экономики, что можно просто правильно вложит деньги и стричь купоны! По пятьдесят процентов в год, каково?

– Мне кажется, что все это уже было, – с сомнением отреагировала я, потому что знала, как легко Динку заносит на поворотах. В моей памяти все еще хранились файлы про МММ, Властелину и ГКО, поэтому при слове пятьдесят процентов годовых меня как отрубало.

– Ты не понимаешь. Сейчас идеальный момент! Нефть растет, недвижимость растет, промышленность на подъеме! Почти никакого риска для инвестиционного портфеля.

– Для чего? – поперхнулась я кофе. Все-таки не так часто я слышала слова «инвестиционный портфель» из уст моей подруги. Хотя что странного, она все-таки бухгалтер.

– Для того, – щелкнула меня по носу она. – Ты, как всегда, все проспишь, и, пока другие будут квартиры покупать, так и останешься сидеть на своей съемной.

– Я бы попросила ниже пояса не бить! Мне и так тяжело, – обиделась я. – А между прочим, жадность наказуема.

– Ага. Для тех, кто не умеет все рассчитать.

– Вот и мой НН думал, что умеет все рассчитать, – закинула я удочку. Единственный способ отвлечь Динку – это чем-то ее увлечь.

Динка встрепенулась:

– А что такое?

– А то, что недавно он рассчитал, что доставлять путевки на дом отдыхающим через крупную курьерскую службу – это дорого и невыгодно.

– И? – заинтересовалась Динка, потому что истории про НН уже много раз развлекали всех, кто имел счастье их услышать.

– И вот однажды в целях строжайшей экономии НН решил нанять курьера на оклад.

– Да что ты! – причмокнула Динка. – И на большой оклад?

– Смотря в чем. Если в рублях, то не очень. Но если взять в юанях, то неплохо. Там у людей тридцать долларов в месяц считается зарплатой топ-менеджера.

– В общем, не поскупился, как всегда, – подытожила подруга.

– Ага. Сначала он, правда, честно пытался заставить менеджеров самих развозить проданные путевки, но мы пригрозили, что организуем профсоюз. Тогда он привел откуда-то патлатого студента…

– Красивого? – облизнулась Динка.

– Чистый Тарзан, – усмехнулась я. – Только волосики жидкие и серого цвета. Он их моет, наверное, раз в месяц, случайно. Сам тонкий, в нелепых армейских ботинках. И кожаная куртка с кучей «молний». В общем, самое для тебя оно.

– Фу, – сморщилась Динка. – И как только вам не противно.

– А нам и не противно, потому что он уже уволен.

– Да?

– Да. Он с неделю поездил с турами счастья, развозил Египет и Турцию. Сама понимаешь, что, мотаясь с «Университета», например, на «Пражскую», с «Пражской» в Строгино, а оттуда опять к нам, парень несколько притомился.

– Еще бы! Я бы посмотрела на тебя, – кивнула Динка.

– На меня можешь не смотреть, я бы на своих каблуках не доехала даже до «Пражской».

– И нечего там делать, – согласилась подруга.

– А потом как-то мы продали групповой тур в Доминиканскую Республику. Там группа состояла из семи человек. Стоимость, как ты понимаешь, не маленькая. Даже с учетом сделанной ранее предоплаты, студенту предстояло получить тысячи три баксов.

– Украл? – ахнула Динка.

– Что ты, если бы, – вздохнула я. – Все же надо было отдать должное студенту, он оказался умным малым и приехал в офис с радостной новостью, что его обокрали.

– Его?

– Ага. И даже продемонстрировал какую-то косую ссадину на кулаке и порванную сумку. В общем, бил себя пяткой в грудь и требовал вызова милиции.

– Вызвали? – поинтересовалась Динка. – Не думаю, чтобы этот пресловутый твой НН любит милицию.

– Вызвали, как же. НН орал целый час, грозил всеми карами небесными, вплоть до Страшного суда, а также бандитами и прочей лесной нечистью. Парень стоял, как перед последней битвой. Он, видать, прикинул, сколько времени у него уйдет, чтобы заработать эти три штуки, потея в качестве курьера.

– Выходило примерно к пенсии? – хохотнула Дина.

– Примерно, – согласилась я. – Так что теперь НН снова сотрудничает с крупной курьерской службой и грозится, что все равно выведет поганца на чистую воду.

– И к чему ты расстаралась и все это мне вывалила? – нахмурилась Динка.

– К тому, – выразительно вытаращила я глаза. – Все эти твои инвестиционные портфели – та же попытка нанять в курьеры студента. Кто бы это захотел дать тебе просто так, за красивые глаза, кучу денег?

– Не просто так, – обиделась Динка. – А это называется инвестиции.

– И что? Ты лично купишь хоть одну акцию? – пристрастно спрашивала я.

– Я лично не куплю, но это за меня сделают более опытные профессионалы, – отбивалась от меня подруга.

– Ага. Ты прямо говоришь, как рекламный ролик! – поймала я ее на слове.

– Так! Отстань. Лучше расскажи, что у тебя происходит с Денисом, – спросила Динка, зная, что этот вопрос вышибет меня из седла и тут же переключит с неприятного ей вопросца на другой канал вещания. Действительно, сказать, что у меня происходит с Денисом, было довольно непросто. Хотя ничего сложного не было.

«Я тебя люблю», – сказал он мне, а я ему ответила взаимностью. Эка невидаль. Дальше был собственно адюльтер, который должен был меня сильно осчастливить и скрасить мое томительное внутрибрачное существование. Синие глаза, мужественные руки, разговоры при луне. С момента памятной прогулки по Тверскому бульвару прошло около полугода, в течение которых сначала я сама пыталась себя уговорить, что действительно люблю Дениса, а Константина больше не люблю, а потом ко мне присоединилась Динка. Ей очень нравился Денис и его отношение ко мне. Однако со мной происходило что-то странное. Я никак не могла принять стандартную схему, в которой один участник (видимо, Константин) – стопроцентный негодяй, корень всех зол и причина всех моих негодяйских поступков. Второй (Денис) – порядочный человек, спасший меня от рук негодяя (Константина). А я соответственно принцесса, несправедливо обиженная жизнью. Но что-то не заклеилось с самого начала, хотя с виду все было именно так, как описано в предложенной выше схеме. После прогулки по бульвару Денис повел меня в приятно меблированный гостиничный номер, в который мы вошли пунцовыми от красноречивых взглядов администраторши. Далее были и цветы, и красное вино, и свечи, и страстные поцелуи, и слова любви и нежности. Денис был словно картинка из глянцевого журнала. Мужчина с внешностью Алека Болдуина, психологией женщины и языком писателя.

– Тебе хорошо? – волновался он.

Надо отдать должное, в той ситуации мне действительно было хорошо. И даже очень. Все эти волнующие моменты, первые прикосновения, узнать, что будет дальше. И гормоны, которые, как это ни прискорбно, полностью отбили у меня то, что именуется «здравым рассудком». Да, с Денисом мне было хорошо. Но самое интересное началось вечером, когда мы с ним, словно два заговорщика, расстались за несколько кварталов от моего дома.

– Это ты? – крикнул из комнаты Костя будничным тоном, когда я осторожно повернула ключ в замке. Можно подумать, нашу дверь мог открыть кто-то другой.

– Да, – таким же будничным тоном крикнула я в ответ, в то время как в голове юлой крутилась мысль, изводившая меня всю дорогу: поймет он или не поймет? Догадается? А если догадается, что сделает?

– Прости, пожалуйста, малыш. – Костя вышел из комнаты и встал, оперевшись на дверной косяк.

Он был расстроен, взволнован, нерешительно и даже местами виновато смотрел на меня. Такого выражения лица я не видела у него очень давно.

– За что? – спросила я. Такого выражения лица, слов и вообще поведения в целом я ожидала от него меньше всего. Скорее я готовилась к тому, что он устроит какую-нибудь безобразную сцену.

– Я вспылил. Конечно, я не какой-то ревнивый дурак, который станет привязывать жену к батарее и запрещать ей ходить в театр, – высказался супруг и попытался легонько потрепать меня по щечке.

– Да? – удивилась я. И даже как-то расстроилась. Я бы предпочла, если бы он оказался именно ревнивым дураком. И именно привязал меня к батарее или к самому себе.

– Да. Просто я люблю тебя, вот и дергаюсь. – Костя улыбнулся и обнял меня за плечи.

– Я тоже тебя люблю, – совершенно честно ответила я, но у самой внутри все сжалось, потому что я вдруг почувствовала: что-то изменилось. Может, какая-то биохимическая реакция? Может, пресловутый мужской гормон? Но вдруг то, что было между мной и моим мужем, исчезло.

– Вот и славно, – напряженно кивнул Константин. Он или в самом деле ничего не понял, не заметил, или очень достоверно сделал такой вид. С облегчением потрепал меня по щеке, еще раз на всякий случай назвал малышом и отбыл дальше читать свою газету. Я пошла делать ужин. Ночью мы пытались вспомнить, что такое любовь. Но оказалось, что все неожиданно разладилось, и мы не смогли найти общего знаменателя. Как будто Денис незаметным образом перенастроил меня, перепрограммировал.

– Что с тобой?

– Просто устала, – отвернулась я.

– Ну что, спать? – неуверенно спросил Костя.

Я закрыла глаза. У меня вдруг мелькнула нехорошая мысль, что он все же понял, что произошло. Но предпочитает ничего не видеть, не знать. Наутро мы все же подтвердили, что супруги не только на бумаге, однако это не решило абсолютно ничего. Он прижимал меня к себе, словно я – остров посредине бушующего океана. Он пытался заполучить меня целиком, досадуя, что невозможно и в самом деле нам стать единым организмом больше чем на какие-то жалкие несколько минут. И даже на эти самые минуты, потому что теперь в моей жизни было двое мужчин, Костя и Денис. Он об этом не знал (или не должен был знать), но в соответствии с этим фактором все претерпевало изменения.

Так мы прожили полгода, за которые я извелась так, что сама начала закатывать Константину истерики. Меня все раздражало. И наш дом, и цвет обоев, и звонки Костиных коллег с криками: «У нас застрял груз во Франкфурте». И, конечно, его терпение, с которым он пытался сносить мои выкрутасы. Глядя на его кроткое выражение лица, я чувствовала себя такой лицемерной стервой, что хотелось тут же во всем ему признаться.

– Ты не представляешь, как мне надоело врать! – жаловалась я Динке.

– Ну, так уйди от мужа, – возмущалась она. – Денис уж точно не станет относиться к тебе, как к привидению.

– Знаешь, действительно, я будто привидение. Мы можем просидеть дома целый день, не перебросившись и парой слов. И старательно улыбаемся, делая вид, что все не просто в шоколаде, а покрыто толстым-толстым слоем шоколада. Я думаю о Денисе, Костя – о работе. А может, тоже о ком-то другом? О женщине?

– Ты думаешь? – усомнилась Динка. – На него это не похоже.

– А на меня? На меня это похоже? – возмутилась я.

– Да что?

– Все эти поездки якобы к тебе. Этот страх, что меня вычислят. Знаешь, иногда мне хочется, чтобы Костя узнал, что происходит.

– Зачем? Тебе что, жить надоело? – удивилась Дудикова. Ее последовательной расчетливой натуре были чужды сомнения такого ненадежного, этического толка. Но мне настолько невыносимо было сидеть рядом с когда-то таким близким, таким нужным мне человеком и говорить о погоде, что мысль о разоблачении уже не пугала, а манила, как опасная, вожделенная мечта.

– Мне интересно посмотреть, что он сделает.

– Соберет свои вещи и уйдет? – предположила Динка.

Я с сомнением покачала головой:

– Думаю, его парализует. Но не оттого, что это будет для него такой уж ошеломляющей новостью.

– Почему? – не поняла подруга.

Я и сама не очень понимала. Просто по тому, как Костя ко мне относился, как смотрел, как жевал свой утренний бутерброд, мне казалось, что он все знает. Это на уровне интуиции. Женская интуиция – действительно уникальное явление. Она может с одинаковой точностью предсказать, на какую из двух автобусных остановок, расположенных в разных концах от метро, автобус придет раньше и то, о чем думает любимый человек. Женская интуиция, если только она по-настоящему развита и если ее не пытаются использовать в корыстных целях, практически никогда не ошибается. Вот только для извлечения прибыли она непригодна.

– Слушай, а может, и правда все ему сказать? – прикинула я.

– Тебя так и подмывает? – прищурилась Динка.

– Полгода. Ты понимаешь – полгода! Я просто не понимаю, к чему меня все это может привести, – пожаловалась я. – И потом, я негодяйка!

– Ты? Почему?

– Я изменяю мужу! – ударила я себя кулаком в грудь.

Глядя на такую патетику, Динка хихикнула:

– Ладно, совестливая ты моя. Допустим, ты все вывалила. И что? Ты так мечтаешь остаться одна?

– Почему одна? А вдруг он меня простит и мы станем жить, как раньше? – предположила я.

– Наивная. И что от этого изменится? Может, ты вообще не в ту сторону смотришь? – спросила она меня, выразительно кося глазом.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что рядом с тобой находится хороший, нежный, любящий, местами просто уникальный субъект, а ты все думаешь о том, что сказать мужу.

– Это ты о ком? – запнулась я, но сразу же поняла, что речь идет о Денисе.

– Вот видишь! Ты с ним спишь, встречаешься. У вас любовь, а ты даже не понимаешь, о ком речь.

– Я понимаю, – кивнула я. Плечи поникли. – Не знаю, почему, но он какой-то не такой.

– Это просто ты не такая! – уверенно пояснила она. – Дура набитая. Зачем тебе этот брюзга. Денис тебя на руках носит.

– Но он же тоже не всю жизнь это будет делать! – возразила я. Перспектива уйти в любвеобильное ведение Дениса меня совершенно не впечатляла. Он действительно был всегда рядом и оказывал мне столько внимания, что иногда я была бы не против, чтобы его было поменьше.

– А еще говорят, что во всем виноваты мужики, – всплеснула руками Динка.

– Да, он хороший, красивый, нежный, но… Он какой-то, ну, не очень-то настоящий.

– В каком смысле? – удивилась Динка.

И в самом деле, как я могла ей объяснить, что наши с Денисом отношения, весь этот прекрасный, насыщенный комплиментами и изысками секс, все это внимание казались мне словно сделанными из папье-маше. Словно на самом деле я понятия не имела, что за человек такой – Денис. Словно рядом со мной постоянно разыгрывался спектакль под названием «настоящий мужчина» или «идеальный любовник», где согласно роли он вовремя произносил какие-то фразы, делал какие-то приятные вещи.

– Понимаешь, меня не оставляет чувство, что у всех живых людей обязательно должны быть недостатки. Непременно. Ну, Костя, например, ворчун, брюзга. Местами невыносимый тип. Но если уж он меня целует, то я уверена, что он делает именно это.

– А Денис что, на самом деле кусается? – схохмила Динуля.

Я улыбнулась. Нет, конечно, Денис целовался прекрасно. Но все-таки мне совершенно не хотелось к нему уходить.

– Знаешь, наверное, он просто слишком прекрасен для меня! – отмазалась я.

– Ага, значит, ты столько мечтала об идеале, а теперь он тебе не подходит? – ехидно уточнила Динка. – «Фу, какое все тут идеальное»? Дожили!

– Да нет же. Просто я не верю, что это тот самый Денис, который есть на самом деле.

– Что, засланный казачок? – ухмыльнулась подруга.

Нет, ее не переубедишь. Да и как объяснить, что Денис словно специально выучил в глянцевых журналах, каким дамы хотят видеть мужчину своей мечты, и старательно изображает принца на белом коне.

– А что, если он действительно принц?! Я, например, могу тебе точно сказать, что он и на работе просто паинька!

– Да? А почему тогда он не сделал счастливой свою жену? – парировала я. Больше аргументов у меня не было. Поэтому, несмотря на мое несколько скептическое отношение к происходящему, когда Денис мне позвонил, я снова ответила ему «да». Трудно грести против течения, верно?

Глава 6 О ПП

Сколько же все-таки суеты вокруг всяких там принцев. А кто их видел? Вы видели? Я нет. И никто из моих знакомых на самом деле не видел. Интересно, есть ли на свете женщины, которые всерьез верят в их существование? Я тут попыталась представить (после разговора с Динкой эта тема меня задела за живое), что за овощ – прекрасный принц. Если не Костик, а в этом я за четыре года успела убедиться, и не Денис, то кто? Хотя бы гипотетически? Двухметровый красавец с синими глазами. Такой цвет глаз, конечно же, роскошь. Но очень высокий мужчина на практике – это не слишком удобно. Ты не можешь вот так запросто подойти к нему и чмокнуть в щеку. Если даже попробовать, получается, что ты чмокаешь его куда-то в область пупка. Хоть я и сама не такая уж petit (особенно если на десятисантиметровых каблуках), а Дениса чмокать в щеку даже не пыталась. Еще у таких дядей Степ есть дурацкая привычка класть ваши вещи (косметику, сумочку, шейный платок и т. п.) на самый верх больших шкафов. Вы даже никогда не узнаете, что именно там лежит, потому что и со стула вы только-только достаете до самой верхней полки в шкафу. Но зато по улице с высоким красавцем ходить приятно, это факт. Все оборачиваются. Особенно женщины. Особенно женщины с кругленькими толстенькими лысенькими кавалерами. А еще такого верзилу невозможно потерять в толпе. Его видно издалека.

– Еще он, конечно, должен быть богатый. Но не нервный, – добавляет Дудикова.

– А где брать богатых и не нервных? – интересуюсь я.

Это непонятно. Большие деньги требуют больших жертв. Они могут пропасть, могут сгореть. Не дойдут вагоны с тушенкой, взорвется склад с нефтью. Много чего способно вывести из себя человека. А богатый человек с нервами, это, согласитесь, уже не ПП.

– Кроме того, не всегда тот, у кого на руках «Ролекс», настоящий богач. У одного нашего клиента не считывалась банковская карточка, так он нам в залог своей любви и верности оставил «Ролекс», – поделилась наболевшим Динуля. – А сам ушел якобы принести деньги из банкомата.

– Пропал? – догадалась я.

– Угу, – вздохнула подруга. – А «Ролекс» его стоил от силы долларов тридцать. Ну, сорок. А ему зубов налечили на тыщу! Так что еще пойди удостоверься, что твой ПП настоящий, а не китайская подделка! Тут можно здорово вляпаться.

– Это да, – не стала я спорить.

Однако самое сложное начиналось дальше. Мы перешли к душевным характеристикам ПП. Мы взяли их, создав собирательный образ героя любовных вирш. Получилось следующее: ПП должен быть благородным человеком (желательно герцогом), понимающим вас (прекрасную принцессу) с полуслова. Он должен без вопросов приносить именно те подарки, которые вы хотите, но стесняетесь попросить. Он должен любить вашу собаку. Что, кстати, вполне соответствует Косте. Он очень любит нашего Хлюпика, просто не любит с ним гулять.

– Уже не ПП, – отмела мои робкие попытки приблизить супруга к идеалу строгая, но справедливая судья Динуля.

– И, конечно, ПП должен иметь темное и трагичное прошлое, но благодаря судьбоносной встрече с вами, – продолжала декламировать я, – он обязательно раскается. После чего он всем все простит, подставит другую щеку, отпустит негодяя (уж не знаю только, где его взять) на все четыре стороны и больше никогда в жизни не посмотрит в сторону другой женщины. Так и будет всюду ходить за вами следом, не отрывая глаз и исходя слюной.

– Роскошно! – расхохотались мы обе.

Оставался только один вопрос: где нам такое чудо взять и как оно вообще выдержит наши суровые реалии. Ведь, как ни крути, а у ПП с психикой явно не все в порядке. Непонятно, насколько это чудо литературного вымысла вообще жизнеспособно.

Однако иногда меня вдруг начинает мучить совесть. Мне кажется, что я не такая уж и принцесса, чтобы ждать настоящего ПП. Во-первых, я уже пересекла тридцатилетний рубеж, а ППЖ (прекрасная принцесса – женщина, чтобы не путать с ПП) может быть только восемнадцатилетней. Не согласны? А вы откройте любовные романы в их классической реинкарнации (с розовыми слюнями и обилием сексуальных сцен), и сами увидите. В них действуют юные нежные (и, конечно, невинные) красотки. Что точно не про меня. А во-вторых, должна быть образцом нравственности. Она никогда ни при каких обстоятельствах не изменит своему ПП. Даже под дулом пистолета. Так что по этому пункту, как ни печально, я тоже не тянула на ППЖ.

– Ну, и на кого же тогда мы можем претендовать? – грустила Динка, подводя неутешительные итоги.

– Я лично и Кости не заслуживаю.

– Позор нам на седую голову, – строго помахала пальчиком Динка. И подлила мартини.

– А что, у меня уже седой волос видно? Вот черт, старею, – всплеснула я руками.

– Какой седой волос? – постучала пальцем по виску Динка. – У тебя волосы крашеные!

– Ах да!

– Склероз? – приподняла она бровь.

В общем, если честно, а особенно если честно, да под мартини, то приходится признать, что и мы не ППЖ. Поэтому нечего взывать к небесам и требовать каждой ППЖ по ПП.

Все было просто. Я не очень-то любила Дениса, а поскольку за полгода мне успели надоесть и его сильные руки, и синие глаза, и высокий рост, я попыталась понять, что он за человек и как я к нему отношусь. Оказалось, понять его очень сложно. Потому что он был очень закрытый человек.

– У нас с тобой столько общего! – повторял Денис практически на каждом свидании, словно боялся, что я перестану в это верить.

А на самом деле общее у нас с ним было только одно. Он изменял жене. Я изменяла мужу. Мы с Денисом больше не дружили. Не ходили по клубам и вечеринкам. Не посещали театры. И вообще не делали ничего того, из-за чего я, собственно, стала с ним общаться и чего мне так не хватало с мужем. Нет, ничего этого больше не было. Мы просто спали друг с другом. Иногда в гостиницах или подмосковных пансионатах. Чаще на квартирах у его друзей. Жаловались друг другу на непонимание в семье, но уже не особо вслушивались в слова собеседника. Слушали себя. Старательно рассказывали, почему мы ни в чем не виноваты. В последнее время больше он рассказывал, как во всем виновата его жена.

– Она совершенно не считается со мной. Она меня не уважает. Сколько ей ни дай, все мало. И чего она хочет? Конечно, у меня будет другая. Такая, как ты, которая сможет меня понять.

– А ты знаешь, я, кажется, сама во всем виновата. Не смогла достучаться до Костика, – призналась я.

– Да он же у тебя размазня?! – удивился Денис, лениво подрыгивая голой ногой, свисающей с дивана.

Вообще, мужчина перестает стараться выглядеть пристойно, если уверен, что женщину уже не надо больше завоевывать. Любой мужчина. Еще один аргумент в пользу того, что Денис был не ПП.

– Размазня? – переспросила я, заворачиваясь в простыню. – Вовсе нет. Он не любитель душевных разговоров и разных сложностей. Вот и все. А я обыкновенная стерва, которая ни о чем не думает.

– А зачем тебе о чем-то думать, если я рядом? – интимно прошептал Денис и притянул меня к себе.

Забавно, но мы, как самые настоящие преступники, ни о чем другом не могли говорить, только о том, какие плохие у нас вторые половины. Просто не свидания были, а поединки с чувством вины. Капля удовольствия в емкости с дегтем.

И все-таки человек довольно быстро привыкает к положению вещей вокруг него. Я уже привыкла к тому, что у меня есть выбор из двух неизвестных. К тому, что Костя сует голову в песок, а когда я начинаю особенно сильно задерживаться, выходит из себя и ворчит, нудит, скандалит. Но ни слова о том, что его действительно беспокоит. Только придирки, упреки – недостаточно выглажена рубашка, беспорядок в доме, отсутствие хлеба в хлебнице.

– Господи, какое это все имеет значение? – всплеснув руками, возмущалась я.

Мы все были такими искусными лицемерами, что, будь наша воля, все это продолжалось бы вечно. И даже моя воля, потому что добровольно что-то менять я не решалась. И могла еще не решиться очень долго. Однако, как известно, на все не наша воля. И это бог располагает, в то время как мы только и делаем, что предполагаем. Я предполагала, что мой левый роман еще продлится какое-то время, а потом как-нибудь сам собой затухнет, потому что я теперь точно знала, что Дениса я не люблю. Должна бы, но нет. Не люблю. Константин предполагал, что если вести политику невмешательства, проблемы рассосутся сами собой. Динка предполагала, что если все хорошо продумать, то результат совпадет с ожиданием. Также, кстати, полагал и НН. Денис, наверное, полагал, что я от него без ума. И все мы, что показательно, ошибались.

Когда у меня почти не осталось надежд на то, что наш роман затухнет сам собой, я решила действовать. На улице уже лежал снег, приближался Новый год. А потому мысль, что старые долги нужно отдать до наступления Нового года, никак не давала мне покоя. Она-то и сподвигла меня сделать то, на что мне не хватало смелости последние полгода.

– Ты знаешь, я на следующей неделе не смогу с тобой встретиться, – сказала я Денису, мечтая, чтобы через неделю он мне просто не позвонил. Для любовника Дениса было слишком много. Он поглощал собой и своими квартирными встречами слишком много времени и моих сил.

– Что случилось? – ласково посмотрел он на меня, натягивая рубашку.

Мы сидели на кровати в квартире одного его друга, которого я в глаза не видела, но который постоянно куда-то уезжал и оставлял Денису ключи. Раньше, когда наш роман был в самом разгаре, я шутила, что этого друга, наверное, зовут Купидон.

– Ничего, – сжала я зубы. Еще не хватало, чтобы я отчитывалась перед своим любовником, и притворилась, что хочу провести время с мужем. Хотя, наверное, Денис уже почувствовал, что речь идет не о простом перерыве.

– Ладно. Тогда когда? – легко согласился он. Слишком легко.

– Не знаю. Давай созвонимся, – буркнула я.

– Да что с тобой такое? – с небольшим раздражением спросил Денис.

– Все нормально. Просто много дел, – обернулась я.

Денис застыл с улыбкой на губах. Странно. Улыбка у него была какая-то неправильная. Не радостная.

– Каких дел? На неделю вперед? – улыбался он.

Меня передернуло. Что же делать? Неужели же все-таки придется говорить все впрямую. Какая это все-таки мука – расставаться.

– Практически. Ты ведь сам понимаешь, скоро Новый год, – пространно пояснила я.

На самом деле, глядя на его странное, буквально искаженное улыбкой лицо, я подавилась словами, что вообще больше не хочу приходить к нему, в это гнездо рафинированной любви.

– До Нового года еще почти целый месяц! – не отставал он. – Ты решила всю неделю подарки покупать?

– У нас с мужем много планов. – Я теребила цепочку на шее, стараясь не смотреть Денису в глаза. Мне все-таки было его жаль, ведь он искренне меня любил, а это такая редкость в наше время.

– Ты думаешь, я не вижу, что с тобой что-то не так? – прищурился он.

– Да, ты прав. Со мной что-то не так. Раз уж у нас зашел этот разговор, ты должен понять, – аккуратно начала я. Как это говорят? Нельзя вываливать на человека все плохие новость сразу? Надо его немного подготовить? Вот именно этим я и занималась.

– Я ничего тебе не должен! И никому ничего не должен! – вдруг вспылил Денис.

Я даже растерялась.

– Ты почему на меня орешь? – Я и не догадывалась, что он умеет орать.

– У тебя появился другой. У всех вас рано или поздно появляется другой! – Он вдруг закричал и замахал руками так, что я оторопела. Происходящее никак не вписывалось в воображаемый мной финал наших отношений. Отношения были красивыми. Почему бы и финалу не стать таким же?

– У ВСЕХ?! Ты о чем? – поразилась я.

Улыбка слетела с лица Дениса. Мне вдруг стало страшно.

– Ни о чем, – вдруг испуганно осекся он. И снова перешел на ласковую вариацию. – Тебе что, плохо со мной?

– Не плохо. И не хорошо. Я просто тебя не люблю, – призналась я.

– Я что, как-то не так себя веду по отношению к тебе?

– Не в этом дело, – устало вздохнула я. – Ты чудесный, прекрасный, чуткий, но не для меня. И ты еще будешь счастлив!

– Конечно! – снова заорал он, зло сверкая глазами. – И именно с тобой. Ты думала, я тебя так просто отпущу? Ты моя! И будешь со мной столько, сколько я повелю.

– Э, нет. Я в это не играю. – Я вдруг испытала приступ паники и бросилась к своей сумке.

– Стой! Я еще не закончил. – Денис схватал меня за руки и попытался швырнуть на диван.

Я засмеялась нервным, истеричным смехом.

– И чего ты хочешь добиться? Наши отношения изжили себя. – Меня трясло от его стремительно меняющихся и таких незнакомых жестов и гримас. Словно из знакомого любовника вдруг вылез чертик, которого я видела впервые.

– Изжили? Когда это? Я не заметил. По-моему, у нас все прекрасно, – выразительно и твердо сказал Денис.

Во мне словно проснулась невесть откуда взявшаяся гадюка. Что, в самом деле, происходит? Что ж нам теперь, красивым бабам, хороводов не водить? Не бывать такому. Не помню я, чтобы давала Денису права с меня отчет требовать. И вообще, нам уже давно было пора закрыть этот клуб!

– Ты знаешь, у меня с мужем сейчас намечается оттепель. Так что я больше с тобой встречаться не буду, – исчерпывающе пояснила я свою занятость. И стала резво одеваться.

– И ты считаешь, что можешь вот так взять и решить все в одну минуту? – каким-то сдавленным голосом спросил Денис. Я выдернула свои руки из его цепких пальцев и вскочила. Он тоже вскочил.

– Слушай, только не надо трагедий. У тебя жена, у меня муж. И между нами уж точно не большая и чистая любовь. Не согласен? – съехидничала я.

Меня вдруг охватила такая ярость, что ужасно захотелось сразу и безоговорочно все разорвать, прекратить, даже разрушить. Однако к тому, что произошло в следующую минуту, я оказалась совершенно не готова.

– Значит, снова мужа полюбила? Ну-ну! Так держать. Я тоже за институт семьи, хотя с тобой я бы жить не стал.

– Это еще почему? – скорее автоматически, чем из подлинного интереса, спросила я.

– Потому что жена должна уважать своего мужа. А если не может, ее надо научить, – гадким голосом сообщил Денис, а слова свои подкрепил натуральной демонстрацией того, как именно следует учить жену – пощечиной.

Я даже не сразу поняла, что произошло. Оказалось, что мой идеальный, рафинированный возлюбленный с прекрасными синими очами одарил меня такой оплеухой, что вся его пятерня отпечаталась на моем лице.

– Значит, вот ты какой, Денис. Ну хоть познакомилась на прощанье. А то прямо принц датский, а не мужчина, – улыбнулась я.

– Дрянь! – крикнул он и попытался повторить аттракцион.

Я увернулась от очередного удара, а сама подумала, что никогда в жизни не была в такой ситуации. Надо же, Костя за все эти годы, что бы я ни творила, не тронул меня и пальцем.

– Денис, а жена-то твоя как? Здоровье у нее в порядке? Ты и на ней разминаешь кулаки? – Я схватила сумку и бросилась к двери.

Идеальный мужчина бросился за мной. Если бы мне было двадцать, я, возможно, как-то растерялась бы, замешкалась, и все кончилось бы гораздо хуже. Но мне, слава богу, уже исполнилось тридцать, а скоро, буквально в феврале, исполнялось тридцать один. В этом возрасте уже умеешь правильно реагировать на ситуацию.

– Караул! Пожар! – заорала я. – Спасайся, кто может!

– Что? – застыл на месте Денис.

Заори я что-то другое, возможно, он бы и помог мне заткнуться, а так, пока он соображал, горим – не горим, я уже успела подхватить сапоги и выскочить на лестничную клетку.

– Имей в виду, если будешь распускать слухи – убью, – неуверенно и неубедительно, шепотом (чтобы не услышали соседи) пригрозил Денис.

– Слухов боишься? – усмехнулась я и сбежала по лестнице вниз. Выскочила на улицу, на ходу застегивая пальто. И расхохоталась.

Да, так могу только я. Встречаться с человеком больше полугода, спать с ним, но так и не понять, с кем имею дело. Прожить с человеком четыре года, и ровно так же точно ни в чем не разобраться.

– Значит, все кончено? – смущенно спросила у меня Динка, потому что в тех растрепанных чувствах, что я выскочила из подъезда, домой я, конечно, пойти не могла.

Хотя мне очень хотелось поплакать на Костиной груди. Но он бы наверняка спросил, в чем дело. Что бы я ответила? Меня побил любовник? Бывший любовник. Нет, не думаю, что Костя проявил бы понимание. Стало быть, я пошла к Динке. Тем более Косте я так и сказала еще с утра, что на весь вечер поеду к Динке…

– А ты уверена, что все кончено? – настойчиво повторила Динка, глядя, как я старательно налегаю на коньяк.

– Ты считаешь меня мазохисткой? – Я показала ей на пылающую щеку, которую пыталась замазать тональным кремом. – Да я к нему теперь и близко не подойду.

– Н-да, кто бы мог подумать! – воскликнула она. – Ну, слава господу, хоть так закончилось. Могло быть хуже.

– Это точно, – не стала я спорить.

Хотя в одном тогда мы обе ошибались. В том, что все кончено. Мы сидели и перебирали все подробности состоявшегося между мной и Денисом ошеломительного прощания, считая, что самое сложное уже позади. У меня и сомнений не возникало, что теперь я буду хранить верность супругу. После ТАКОГО желание искать где-то на неведомых дорожках следы неведомых ПП пропало у меня на корню. Но мы сколько угодно можем думать, что, сказав «стоп», мы в состоянии действительно все остановить. На деле это не совсем так. Если в чистую воду брошен камень, то неизбежным образом появятся круги на воде. Поэтому для меня все только начиналось.

Часть вторая Согласно закону кармы

Глава 1 О том, как хорошо иметь своих людей на местах

Если бы я могла выбирать, я добавила бы в свою жизнь немного Тарантино. Все то же самое, но только поэтично, круто, в рифму. В его мире люди даже морды друг другу бьют в рифму, не говоря уж о простых естественных вещах. Таких, как секс, любовь к детям, и черничные пироги. Один сплошной праздник, даже когда кругом горы трупов. Потому что несравненная Ума Турман делает это так, словно песню поет. Нет ей соперников, нет ей преград. Монолитная армия перед ней словно спелая пшеница под косой. Дружно ложится под ноги и сама увязывается в снопы. Вот бы мне так! Вообще, если я на кого бы и хотела быть похожей, так это на Уму. А что, у меня тоже светлые волосы. Мне саблю какого-нибудь правильного японца, уж я бы оторвалась.

– За убийство у нас дают… – остерегла меня Дудикова, – много-много и без свиданий.

– С саблей это было бы не убийство!

– А что? – засмеялась она.

– Ритуал! Обряд! Жертвоприношение!

Мы с ней сидели у меня на работе, отмечая прошедшие новогодние праздники. НН отсутствовал, но любезно позволил нам не скучать в трясине домашней лени и объявил третье число датой ИКС для выхода на работу. Хотя все нормальные турагентства честно залегли на дно до десятого, чтобы пропить и прогулять все те невероятные доходы, которые нарисовались у них в кармане в результате праздничной миграции человечества в хаотических направлениях.

– За жертвоприношения положены те же статьи, что и за убийство, – лениво разглагольствовала полусонная Динка, вольготно развалившаяся на нашем офисном диване.

– Хорошо, что ты приехала, – порадовалась я.

Потому что перспектива трудиться вдвоем с Аллочкой третьего января меня оставила бы глубоко подавленной. А так расчет оказался верным. Наш совместный офисный сейшн ничему не противоречил. Мы втроем накрыли поляну, разлили по бокалам красное вино, разлеглись по кожаным креслам и принялись отмечать Новый год по-нашему, по-девичьи. Сначала мы обсосали все кости своим мужикам. То есть сначала мы еще раз подробно обсудили всю глубину глубин Дениса, который как ни в чем не бывало расхаживал по Динкиной баснословно дорогой поликлинике, улыбался, зыркал синими глазами на медсестер и уходил в себя, когда моя подруга передавала ему от меня привет. А делала она это регулярно. Исключительно для собственного удовольствия, потому что я ее, естественно, об этом не просила.

– Я ему сказала, чтобы он на новогодний алко-сейшн обязательно привел жену.

– Да ты что?! – охнула я. – И что, привел?

– Я ему прямо при директоре сказала. Мол, дорогой коллега, что же вы отлыниваете от коллективного праздника? Приходите-ка на пьянку всей семьей, по-свойски. Не лишайте супругу халявы, – дурачилась пьяная уже третьи сутки Динка.

– И что? Как она?

– Не привел. Да я и не надеялась. Наверняка какая-нибудь забитая мышка. Слушай, а может, написать ей письмо? – оживилась Дудикова.

Все-таки заняться нам было нечем, телефоны, по которым (по версии НН) должны были звонить запоздалые отдыхающие, логично молчали.

– Какое письмо? – кивнула Аллочка. – Я могу любой документ составить. У меня определенный литературный талант.

– У тебя есть определенный талант сороки. Все на хвосте разносить, – отмахнулась я. – На хрена ей наше письмо?

– Ра-зо-бла-чи-тель-но-е, – с трудом выговорила Дудикова.

– И что написать? Подскажите, бьет ли вас супруг? Мы думаем, что да, но нам любопытно узнать правильный ответ? – ерничала я.

– Да ну тебя. Все опошлишь! Тогда рассказывай о Косте, – велела мне Динка тоном барыни. Алла одобрительно кивнула.

– О Косте? – задумалась я.

Про мужа я ничего интригующе-негативного рассказать не могла. Кроме того, что Новый год, принеся вместе с собой новые надежды, многое изменил в моем отношении к нему. Когда я на последнем издыхании порвала с Денисом, персона «законного мужа» вдруг заиграла в моих глазах в совершенно ином свете. Возможно, в этом была виновата моя нечистая совесть, а возможно, Костик действительно стал немного другим.

– Он разговаривает. Он говорит со мной по вечерам. Мы с ним ходили и выбирали банк, чтобы к лету взять ипотеку. Он держит меня за руку, говорит, что счастлив, когда я рядом. Что это значит? – растерянно спросила я.

Динка состроила гримасу всезнайки:

– Измены оздоровляют брак! Я даже об этом читала. Он понял, что может тебя потерять, и теперь стремится удержать рядом.

– Может, и так, – задумчиво кивнула я и допила вино. – Только меня все это так радует!

– Наслаждайся, – милостиво разрешила мне Динка.

– Знаешь, я вчера готовила для него курицу по-царски, – открыла я все карты.

– Да что ты! – присвистнула подруга. – Ну, тогда дело плохо. Что, снова любовь?

– Похоже, – улыбнулась я.

Все праздники мы с Костей валялись в кровати и целовались. Он, конечно, умничал и рассказывал мне о своих клиентах, о бесконечных таможенных загадках, которые приходится разгадывать таможенным брокерам.

Обычно таможенники за небольшое вознаграждение продают им правильные ответы на вопросы: «А вы уверены, что эти прекрасные новенькие коробки с надписью Intel Inside действительно доверху набиты б/у запчастями, предназначенными на лом?»

Но я так любила смотреть, как Костя говорит, следить, как он шевелит губами, а его ладони рефлекторно сжимают мои плечи, что он мог бы мне даже просто читать вслух таможенную декларацию. Я бы слушала с удовольствием. После Денисовых синих глаз мне нравилось, что Костя нудный. Мне нравилось, что он аккуратно ест приготовленную мной курицу по-царски – ножичком и вилочкой. А ведь курица по-царски, это вам не хухры-мухры. Это блюдо требует четырех часов готовки и двадцати ингредиентов, включая тимьян, мед, королевские креветки и средиземноморский орех.

– Значит, все-таки Костя – ПП, – уточнила Аллочка.

– Ну, не ПП, – покачала я головой. – Но очень близко.

– Может, погадаем? – предложила любезная Аллочка.

– Конечно! – одобрительно закивали мы.

Гадание – самый действенный способ отвлечься от насущных проблем. Мы переключились на будущее, пытаясь разобраться в предстоящем сразу на год вперед. Аллочка разбросала карты Таро на полу, и мы ползали между рядами, разгадывая кроссворд нашего бытия. Что ни говори, а это бесконечно увлекательный процесс.

Сначала гадали Динке. Динку, как всегда, интересовало ее материальное благополучие. Главным вопросом было – сможет ли она в наступившем году заделаться олигархом.

– Над твоей дамой выпал лис на цепи. Остерегайся дурных советов.

– Дурных советов? – удивлялась Динка. – Да я вообще не слушаю советов!

– Ничего не знаю. Видишь, крысы?

– Ну, – морщила лоб подружка.

– Это к потере денег или к непредвиденным расходам.

– Нормально. Не хочу, – широким жестом Динка оттолкнула столь нелицеприятную карту с крысами. – А что там еще? Или ты мне одних гадостей нагадаешь?

– Еще? – Аллочка снова на коленках поползла над карточным узором. – Вот неожиданная встреча. Поездка. А вот поддержка Вселенной. Тебе надо больше внимания уделять своей душе. И тогда ты найдешь новый ресурс. Откроешь новый источник жизненной силы.

– О, это я люблю! – радостно захлопала в ладоши Дудикова. – Источник силы – это хорошо. Слушай, а у тебя в роду цыган не было?

– А что? – зарделась от удовольствия Алла.

Я подползла к колоде.

– Я бы попросила пока не переходить к комплиментам и лобзаниям. Будьте так любезны, обслужите всю очередь!

– И тебе бесплатного пропуска в будущее? – поддела меня Динуля.

Ей-то что, она уже поняла, что надо держать душу открытой, а кошелек закрытым. Теперь можно и постебаться.

– Мне на любовь, – попросила я. – На любовь погадай.

– Не проблема. – Аллочка с готовностью принялась тасовать колоду. Нетвердыми руками она освободила место на столе, потому что ползать на карачках ей надоело. Потом дала мне снять колоду.

– Ну, и кто здесь нецелованный? – хохотнула Дудикова, глядя, как моя судьба летит на стол.

Одна за одной карты ложились в неведомое кружево намеков, которые интересно читать, но по которым невозможно ничего понять с исчерпывающей ясностью. Как избежать того, отчего так хочется уйти? И как приманить то, что нам не суждено получить?

– Ну? – нетерпеливо спросила я, потому что Алла задумчиво терла лоб и молчала дольше, чем я была готова сдерживать свое нетерпение. Я, конечно, хотела услышать, что у меня с Костей будет не просто все хорошо, а ослепительно хорошо. Что мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день, как я и планировала, выходя за него замуж.

– Ну, в принципе все неплохо, – успокоила меня Алла.

– Да? – не поверила я. – А чего ты тогда молчала.

– Думала. Вот, смотри. Это ты. – Она ткнула в универсальную на все случаи жизни пиковую даму.

– Она же блондинка? – удивилась Динка.

– В нашем гадании это неважно. Здесь женщина – пиковая дама. А остальные три дамы ложатся в зависимости от расклада. Важно, где легла пиковая.

– И где Полька у нас легла? – заинтересовалась моя дружественная кобра.

– Вот, видишь гроб? – спросила Алла.

– Гроб? Я что, умру? – испугалась я. Ничего себе «все неплохо».

– Такого ни одно гадание не предскажет, – замахала Аллочка. – В контексте гадания гроб рядом с тобой означает, что скоро что-то закончится, а начнется что-то абсолютно, совершенно новое.

– И что? Что закончится? – задрожала я. Мне вдруг пришла в голову ужасная мысль. Такая плохая, что на глаза навернулись слезы.

– Ты что?

– Вдруг это про Костика? – выдала я сомнения. – Вдруг мы с ним разведемся?

– Да с чего? – удивилась Дина. – У вас такой ажур.

– Вдруг он узнает про Дениса? – сопротивлялась я.

– И что? Ты с ним уже давно рассталась, – упиралась Динка. Она была неисправимой любительницей хороших финалов. За это она мне и нравилась. За то, что даже если бы вокруг нас начали падать бомбы, рушиться дома и умирать люди, Динка бы нашла тысячи причин, почему именно с нами ничего плохого не случится.

– Мало ли кто скажет… – уперлась я. – Например, ты.

– Я-то не скажу. Но если тебя это так волнует, можешь дать мне взятку, – великодушно предложила подруга.

– Я тебе тумаков дам, – обиделась я. – Ну а что тогда?

– Не знаю, – вклинилась Алла. – Но перемены будут глобальными.

– Ладно. Хрен с ним. А что еще? – заглянула я через ее плечо на карточный расклад.

– Еще? Ну, тебя ждет какая-то радостная весть. Ее принесет женщина.

– Какая? – перегнулась через спинку дивана Динка. – Где?

– Вот. По линии сердца. Видишь конверт? И червонную даму? – поясняла Алла. Я внезапно почувствовала усталость. Мне вдруг перехотелось заглядывать в будущее. Мне больше хотелось уснуть. И у меня кружилась голова. Наверное, от выпитого. Я встала с кресла и, пошатываясь, побрела в туалет. Вдогонку мне неслись обрывки фраз. «Будут хлопоты…», «разрушенная башня – плохо…», «может, пронесет. Но больно близко к даме…».

– Хватит меня пугать, мне и так плохо, – крикнула я им и захлопнула дверь.

Хорошенькое дело, погадали на праздничках. А мне теперь ломай голову, что они имели в виду. Самое противное, это когда ты знаешь, что тебя ждет какая-нибудь яма, пытаешься ее предугадать, обойти, страхуешься. Даже вообще не выходишь из дома, чтобы не провалиться. А потом оказывается, что яма была вообще где-то в районе ванной комнаты. Ты в нее благополучно падаешь (уж не знаю как), а потом, немного придя в себя, говоришь, что вот, мол, это и была она, предсказанная яма. Вообще занимательно, что гадания зачастую и делаются ради того, чтобы потом сказать – а ведь все так и случилось! Ну, надо же! Потому что никому и никогда не удалось подстелить себе соломки путем гадания. Скорее наоборот.

После того, что мне поведала Аллочка, я стала ждать, что называется, плохого. Я стала хуже спать. Ворочалась, перебирая в голове варианты различных разрушенных башен, которые могут на меня грохнуться. Я мучила Динку, требуя вариантов и от нее. Мы перебрали многое, включая и потерю работы. Чем не разрушенная башня?

– Вдруг ты напьешься и пьяная набьешь морду важному клиенту?! – предположила Динка, когда я тихо трепалась с ней по телефону, приходя в себя после нашей скромной рабочей посиделки.

– Я? Морду? – ахнула я.

Потом попыталась представить себе этот нонсенс воочию. Как я, обычно такая мирная, сижу, выслушиваю бредни клиента (предположим, толстого одышливого, чем-то похожего на бигмак мужика). Он визгливо шепелявит, что в олл инклюзив обязаны включать двадцатилетний коньяк, а пиво – вовсе и не алкогольный напиток, так что его должны продавать на улицах. Я пытаюсь включить «глухаря», но он повышает тон и переходит к заключительному: «Раз вы не предусмотрели, что в Египте зимой ветра и нельзя купаться, то обязаны вернуть мне все деньги». И тут я встаю, любезно улыбаюсь, разворачиваюсь и с лету залупляю ему в глаз кулаком.

– Хотя это больше похоже на Дениса, – с сожалением согласилась Динка. – Но разве я не права, что после такого тебя бы точно уволили?

– А может, НН разорится? – с некоторой затаенной надеждой предлагает вариант Аллочка. Интересно, что хотя все мы в офисе зависим от НН (на то он и НН), все же мы были бы рады, если бы он разорился.

– Или приведет на твое место любовницу! – хлопнула себя по лбу (по крайней мере, мне так показалось) Динка.

– Может, нас выгонят из этой квартиры? – теоретизировала я.

Те, кому приходилось жить на съемных квартирах, прекрасно меня поймут. Переезд – это всегда своего рода разрушенная башня и полное разрушение старого. А для человека, которому приходится переживать этот кошмар с той или иной периодичностью, переезд напоминает маленький дефолт. Страшно подумать, надо собрать все вещи, сувениры, подарки, посуду, любимый торшер, не забыть собаку, нанять грузовик, проследить, чтобы грузчики не сперли чего-то, от потери чего уже нельзя будет прийти в себя. Потом надо некоторое время жить среди коробок, не имея ни малейшего представления, где у вас зубные щетки, дезодорант, постельное белье и красный костюм. Но самое сложное – это объяснить предыдущей хозяйке, что сталось с ее ремонтом и почему мы не должны и не будем оплачивать пеню за сгрызенные плинтусы, разодранные около туалета обои, поцарапанный пол (потому что мы переставляли шкаф). Я лично не встречала ни одной хозяйки квартиры, которая не провожала бы меня причитаниями.

«Ай, люди добрые, что ж это делается! У меня ж тут был евроремонт! Гобелены! Рубенс в оригинале! Все же пропало! Все, что нажито непосильным трудом», – стонут эти ушлые дамы. В первые разы, учитывая мой тогдашний возраст и неопытность, им действительно удавалось вытрясти из меня на прощанье энную сумму «за ущерб». Но потом Костя мне объяснил, что евроремонт – это нечто иное. А оплачивать обои, которые рвали еще задолго до нас, просто глупо и незаконно.

– Ты только не лезь, и все будет нормально, – с некоторых пор стал говорить он. Уж не знаю, что он делал с хозяйками, но все они стали вежливо прощаться со мной, сетуя, что волею судеб нам надо расстаться.

– И что? – оборвала меня Дудикова. – Если гроб и башня – это про переезд, я настоятельно рекомендую тебе смириться и собирать манатки.

– Почему? – опешила я.

– Потому что это наименьшее из зол. И тогда нечего гневить бога. Переедешь, и все успокоится.

– В принципе да, – согласилась я.

На этом мы и порешили. Что скоро переезд. Я даже сообщила об этом Косте, после чего он нахмурился, потер лоб и спросил.

– Еще раз объясни, почему мы должны переехать?

– Потому что мы гадали, и там вышла разрушенная башня и гроб, – настороженно поясняла я.

Костя с жалостью оглядел меня с ног до головы:

– Малыш, а может, еще поживем? Мне что-то не очень хочется менять адрес. Давай, вы с Диной теперь погадаете на кофейной гуще. И все исправите, – противным гнусавым тоном закончил он. И расхохотался.

– Смеешься? – обиделась я. – Вот так всегда! Ты не уважаешь мои знания. Не веришь в интуицию. А вот когда гром грянет, я буду смеяться последней.

– Твоей Аллочке надо на вокзалах работать! – продолжил веселиться супруг. – Не понимаю, что она делает в вашей скучной организации. Она бы стала миллионершей, предсказывая переезды!

– Это не она! – пыталась отбиться я. Впрочем, за четыре года я успела убедиться, что с Костей спорить бессмысленно.

– Нет?! А кто? Динка твоя? Ну, ей-то уж точно пойдет цветастый платок. И куча детей за спиной.

– Отстань! – не выдержала я и расплакалась.

Мне вдруг стало так обидно и грустно, что слезы полились просто рекой. Я плакала-плакала, потом даже местами выла, а Костик сначала попытался призвать меня к совести и гражданскому самосознанию (разве так может себя вести взрослая женщина), а потом испугался и принялся отпаивать меня водой из-под крана.

– Ну, что ты. Ну, успокойся. Я же пошутил! Все будет хорошо, – качал он меня в своих объятиях. А я теребила себя, думая, что вот я тут пытаюсь избежать какой-то страшной катастрофы, а никому нет до этого дела, никто меня не лю-у-у-у-бит.

– Да что с тобой такое? – разозлился Костя, когда я пошла на второй круг рева. – Может, тебя облить ледяной водой?

– Обидеть художника может каждый! – насупилась я. Но на всякий случай поутихла. Зачем завинчивать гайки? С Кости станется. Обольет, а потом еще скажет, что это было для моего блага.

– Ну, вот и славно. Пойдем-ка, я положу тебя спать, – деловито отряхнул руки мой благоверный и оттащил меня с кухни на кровать, где, немного постояв в нерешительности, надумал ко мне присоединиться.

После чего мне временно стало все равно, какая такая катастрофа поджидает меня за углом и куда мне придется из-за этого переезжать. Потому что с тех пор, как я перестала «задерживаться» на работе, несколько раз в неделю по вечерам «ездить к Динке» и выскакивать из дому каждый раз, когда на моем мобильнике высвечивалось «Денис», наши отношения с Костей стали гораздо теплей. Уж не знаю, с чем это связано. Возможно, с тем, что момент примирения совпал с Новым годом, придав особую праздничность нашим постельно-домашним выходным. А может, и Динка права, говоря, что Костя вдруг понял, почувствовал, что я снова полностью его. И ничья больше. А может, просто миновал какой-то кризис, о которых так много пишут психологи.

– В семейной жизни кризисов – как в лесу сыроежек, – радостно заверила меня Дудикова, когда мы с ней обсуждали этот парадокс Константина. – Это – первый. Но ты не сомневайся, будет и второй.

– Утешила, – усмехнулась я.

Кризисы, конечно, неприятная штука, но надо сказать, что внимание, которое мой муж вдруг начал на меня изливать, оказалось не только приятным, но и очень неожиданным подарком. Я даже начала подумывать, что не так уж и плохо было все, что случилось. Да, с точки зрения моего грехопадения все было ужасно, но… Все же кончилось! А теперь мой Костик ведет себя как ангел, спустившийся на землю. Да и я не собиралась его больше обманывать и намерена хранить ему верность.

– Больше никогда? – хмыкала Динка, слыша от меня подобные вещи. – Знаешь, сколько раз я такое слышала?

– Сколько? – неуверенно переспросила я. Мне было как-то неуютно понимать, что таких, как я, много.

– Когда люди не могут оплатить услуг, они тоже бегают и говорят, что больше никогда не будут лечиться в кредит. И ничего – приходят и лечатся. Потому что лечиться, не заворачивая каждый раз после пилинга или эпиляции в кассу – это приятно.

– И что? – разозлилась я.

– А то! Измена – это тоже своего рода счастье в кредит, – умничала Динка. – Ты получаешь эмоции, за которые потом придется платить чувством вины. Но в самом процессе тебе так хорошо, что о последствиях просто не думаешь.

– Гадюка, – разрыдалась я. Потому что мысль, что мир устроен таким нелицеприятным образом, почему-то расстроила меня. Очень расстроила.

– Слушай, а почему ты все время ревешь? – удивилась Динка. – Стресс?

– А то! Все жду этот ваш гроб с разрушенной башней, – пояснила я ей свое поведение.

Динка задумалась.

– Нет. Я тебя разную видала. И в горе, и в радости. И в большом горе, – напряженно кусала губы она. – Да о чем мы говорим! Я тебя видала, даже когда ты пыталась сдать на права.

– Я бы попросила! – моментально ощетинилась я.

Дело в том, что это была слишком болезненная тема. Когда-то, когда мы с Динкой только начинали наше победное шествие по Москве, у нас была золотая мечта. Мы хотели заполучить под собственные попы по четыре колеса. Для чего ходили даже в автошколу, где нас пытались научить тормозить за двадцать сантиметров до бетонной стены, настраивать радиоприемник на нужную частоту и материться в открытое окно. Программу автошколы я прошла на ура. Хотя толку от этого было мало. Далее следовал собственно экзамен, где оказалось, что мое умение строить глазки не срабатывает, а грузный гибэдэдэшник с явными признаками аритмии совершенно спокоен к женским коленкам. Единственное, что его возбуждало, – триста долларов, при виде которых он давал права всем желающим.

Триста долларов мне было жалко, и я решила рискнуть. Меня посадили за руль старенькой «шестерки», Динку, которая была следующей, посадили на заднее сиденье еще с одним любителем бесплатных прав. Дальше я лихо завела двигатель, в течение минуты умудрилась набрать скорость сорок километров в час, после чего (не сбавляя скорости) попыталась развернуться. Вылетела на встречную полосу, а дальше (по рассказам очевидцев) бросила руль, закрыла глаза руками и принялась визжать. Все, как и положено блондинке. Дудикова сидела с белым, как снег в Альпах, лицом. Гибэдэдэшник орал. От столкновения с летящим по встречной полосе джипом нас спасло только чудо и изворотливость водителя упомянутого джипа. Он, кстати, потом показал, что настоящий профессионал – матерился из открытого окна так, что уши вяли даже у гибэдэдэшника. Я была практически первой и единственной, кому он отказался дать права даже за триста долларов. Хотя Динке он их прекрасным образом продал. Так что, как вы понимаете, я не очень любила об этом вспоминать.

– А, брось! Даже тогда ты не плакала, – сказала Динка.

– Я тогда находилась в шоке. Я была счастлива, что меня выпустили из машины. И что этот добрый человек на встречной все-таки смог меня объехать, – пояснила я.

– Неважно. Но столько слез, сколько ты пролила в этом январе, я не видела у тебя никогда.

– Может, это совесть? – предположила я. – Все-таки, как ни крути, я очень виновата.

– Перед кем? – не поняла подруга. – Перед Денисом?

– При чем тут Денис? Я о Косте!

– Ну, судя по тому, как Костя скачет вокруг тебя, он более виноват, чем ты. Не знаю, правда, почему.

– Тогда что? Психология? – поникла я.

В принципе, если уж быть до конца честной, то с того самого момента, что я рассталась с Денисом, я была сама не своя. Я много плакала. Я плохо спала. Мне не хотелось работать (впрочем, это можно вычеркнуть, потому что работать я вообще не любила).

– Гормональное? – предположила Динка.

– Ты что, считаешь, что я больна? – ужаснулась я. И тут же в голове заработала неумолимая логика. – А что? Если я больна, то с гробом все понятно. Старая жизнь точно кончится. И башня разрушающаяся – это подходит. Точно! Я больна!

– Дура! Ты дура! – заорала Динка.

Но меня уже было не переубедить. Я, как и герои незабвенной книги «Трое в лодке, не считая собаки», нашла у себя симптомы всех возможный заболеваний. Я нашла уплотнение в груди. Мне определенно показалось, что мои волосы начинают выпадать. У меня болел живот. И спина. И вообще все. Все болело. Причем от мыслей болело еще сильнее, а местами начинали болеть те органы, о существовании которых я раньше даже не догадывалась.

– Я умираю, – трагичным шепотом сообщила я Динке, которая после этого примчалась в наше кафе взъерошенной и разъяренной и потребовала от меня индульгенции на проведение медицинской экспертизы.

– Поедешь со мной, – заявила она.

– У меня работа, – слабо пискнула я.

– Не е… – матерно выразилась Динка и не дала мне даже допить кофе.

В результате я безвозмездно (т. е. даром) была исколота, осмотрена со всех сторон (ухо, горло, нос, грудь и все остальное), после чего поняла, насколько круто иметь в друзьях бухгалтера медицинского центра.

– УЗИ я ей бесплатно не сделаю, – категорически упирался Петр Исмаилович. С меня все равно деньги снимут! И за реагенты заплатите!

– Я вам такой НДС организую – пальчики оближешь, – била без промаха Динка. – А что, ей надо УЗИ?

– А как вы хотели, деточка?! Без УЗИ это все – лирика!

– Хорошо, – вздохнула Динка. – Заплатит.

– Я? – начала было я, но осеклась. Уж за одно УЗИ не заплатить, когда Динуля пляшет вокруг меня такого гопака, – согласитесь, это было бы свинством.

– Завтра, в десять. Натощак, – вздохнул Петр Исмаилович. – Я распоряжусь.

– Спасибочки, – залебезила Динка.

Далее она провела краткий инструктаж, зачитала мне нотацию на тему того, что будет, если я просплю и не приеду. Поэтому в десять ноль-ноль я тряслась, как осиновый лист, около кабинета врача. А уже ровно через сутки знала все – и про гроб, и про разрушенную башню, и про причины моих слез. Про все.

Глава 2 Бабка надвое сказала

Вся эта история с Денисом разделила мои отношения с супругом на время «до» и время «после». И дело не в том, что Костя стал как-то не так относиться ко мне, а также не в том, что я стала как-то не так относиться к нему. В целом наши отношения в семье даже улучшились. Но теперь я смотрела на него другими глазами. «До» я была уверена, что Костя будет всегда и между нами будет вечный незыблемый мир и покой. «После» я поняла, что все может кончиться в любую минуту. Причем из-за меня.

Потому что в Косте было намешано гораздо меньше провокационных черт, взрывных ингредиентов характера, которые могли разорвать в клочья наше семейное счастье. Костя меня по-прежнему любил. Он разговаривал со мной (что само по себе удивительно). Разговоры наши, правда, не всегда были душевными. Иногда они все же сводились к пресловутому «передай солонку», только длиннее, изысканнее. Но все же мы могли вместе посмотреть какой-то фильм, могли пойти и погулять в парке. Я стала делать самые изысканные блюда, чтобы Костя сидел и сыто улыбался, демонстрируя всем своим видом, что жизнь удалась. Мне хотелось заполучить некоторую фору в сражении с самой собою. Я надеялась, что количество поданных деликатесов будет чем-то вроде баллов в компьютерной игре. Десять баллов – дополнительная жизнь. Ведь всем известно, что один из самых действенных и эффективных механизмов управления мужской душой – кулинария.

Если бы меня спросили, я бы посоветовала всем ярым сторонникам женских прав и прочим феминисткам, прежде чем выходить на какой-то там митинг, испечь много ароматных слоеных булочек с вишней или наделать целую гору мант. Потому что, накормив мужскую половину мантами, из них можно вытрясти все, что угодно. Но феминистки меня не слышат. Они хотят, чтобы мужчины к ним даже не подходили, даже не смотрели в их сторону. Хотя это и странно. Все женщины, которых я знаю, так или иначе мечтают о семейном счастье, о тихих домашних вечерах под бормотание телевизора. Про стакан воды, который будет кому подать. Но, собравшись вместе, эти дамы требуют, чтобы мужчины не открывали перед ними двери и не подавали пальто. И отказываются потакать мелкобуржуазным мужским слабостям типа любви к вкусной (и не всегда здоровой) пище.

– Почему это женщина должна готовить ужин? Пусть мужчина готовит женщине ужин!

– Равные зарплаты!

– Женщина за рулем лучше мужчины, это всем известный факт. Запретить анекдоты про блондинок!

– Какое мне до всего этого дело? – недоумеваю я. У меня всего один-единственный мужчина. Он вовсе не принц, и у него море недостатков. Но ведь и я не принцесса. А после этой истории с изменой и говорить не о чем. Он о ней не знает, но я-то знаю! Это как подтяжка лица. Ты можешь быть уверена, что твоя кожа после нее выглядит прекрасно. Что следы операции совершенно не видны, а результат просто потрясающий. Но каждый раз, когда кто-то смотрит на тебя как-то не так, насмешливо или с какой-то невысказанной, потаенной мыслью, ты думаешь: знает. Сволочь, как-то догадался. Что-то нашел. Вот так и я, глядя на улыбающееся после медовых медальонов из свинины Костино лицо, радовалась – не понял. Не знает. Все в прошлом. А когда он отворачивался от меня в постели, угрюмо (как мне казалось) сопел и засыпал, даже меня не поцеловав, я нервничала. Знает. Догадался. Почувствовал. Но время, говорят, все лечит. Скоро, я думаю, мне станет уже все равно, знает Костя об измене или нет. Время все покроет легкой дымкой, сквозь которую любой грех покажется нереальным. Наверное, даже мне самой. И все-таки было что-то у меня в душе, что после этой истории с Денисом исчезло. И я, вопреки всякой логике, страдала без этого. Оказалось, что это было важным, нужным, чуть ли не главным.

– Чистая совесть? – уточнила Дудикова, пока мы с ней сидели и ждали узиста.

– Даже не знаю. Для меня совесть – это что-то про тетрадку с двойкой, которую я спрятала от мамы.

– Тетрадки не актуальны. У тебя типичный комплекс раскаяния. Слушай, может, тебе пойти к психологу?

– Пойти, – покорно кивнула я. Мне было все равно. Я не очень-то верила, что психолог может мне чем-то помочь. Но очень хотелось какого-то чуда. Хотелось, чтобы в один момент по хлопку волшебника все между мной и Костей стало как раньше. Вернее, чтобы я внутри стала прежней. Чистой, что ли?

– Как раньше? – удивилась Динка. – Тебе же раньше все жутко не нравилось?

– Теперь мне кажется, что это была такая ерунда, – вздохнула я. – Зато теперь мне все нравится. Кроме себя самой. А ты понимаешь, я хочу себе нравиться. Я вообще, можно сказать, местами себя крепко люблю. И мне себя жалко. Очень.

– Плакать будем? – улыбнулась Динуля.

– Только потом, – кивнула я. – Когда ты, наконец, отвяжешься от меня со своими оздоровительными процедурами.

– Прудникова кто? – вышла из кабинета фотомодель в белом халате. Девушка, ноги которой возбуждали даже меня. Она никак не могла быть простым земным человеком, работающим в поликлинике. У меня немедленно начался приступ комплекса неполноценности.

– Я! – отрапортовала я.

– Проходите, – строго кивнула барышня.

– А ее анализы пришли? – спросила Дина.

– Посмотрим, – кивнула сказочная принцесса, неведомым ветром занесенная в медцентр.

– Наверное, у вас здесь просто сказочные зарплаты, – шепнула я Динке на ушко.

– Почему? – удивилась она.

– Такие красотки у вас! Они должны секретаршами у олигархов ходить. В мини-юбках.

– Это медсестра, – шикнула на меня Дина и пихнула в спину. – Лиль, я зайду с ней? Она у меня девушка морально неустойчивая, сбежит в окно. А так я ее вам подержу.

– Это незаконно, – пискнула я, но моя дорогая кобра принялась паясничать и демонстрировать свою мощь на практике, держа меня под локти.

– Иди-иди!

– Гестапо. – Я сделала героический вид, подняла голову и гордо пошла вперед.

– Лилечка, посмотрите ее карту, – прогнусавил приятно земной, со всклокоченной бородкой и седой лысиной еврей-доктор. Вот интересно, почему в докторах государственных клинических больниц может быть кто угодно, но в дорогущей Динкиной конторе – обязательно сын Израиля? Но вслух я этого не сказала.

– Н-да, – покачал головой специалист, читая какие-то бумажки.

Он внимательно посмотрел на меня поверх очков. Я мгновенно испугалась и похолодела.

– Что такое? Я больна? Тяжело?

– Раздевайтесь! – строго оборвал меня доктор. И дальше проделал все непонятные манипуляции, ясно давая мне понять, что говорить со мной не о чем, что с его медицинской точки зрения я безнадежна. Практически недочеловек.

Потом мне разрешили одеться и долго что-то писали в карте.

– Ну-с, – потер он ладони. И принялся рассказывать всю правду, почему-то обращаясь не ко мне, а к Динке. Так что я имела возможность все услышать, переварить, как-то осознать. Но именно это у меня и не получилось. Я сидела, словно оглушенная. Только один раз встряла в их с Динкой мирную беседу с вопросом:

– Когда?

– В начале декабря, – с готовностью ответил врач.

– А вы уверены, что именно в начале декабря? – ахнула я.

– А вы уверены, что нет? – прищурился врач. Я поникла. – Можете идти.

– Спасибо, Марк Соломонович, – кивала головой Динка, выводя меня из кабинета, как с поля боя. Я не сопротивлялась. Я, можно сказать, была контужена.

– Ну, дела! – даже не пытаясь что-то там смягчить или улучшить, причмокнула подруга, усадив меня в кресле коридора. – Приехали.

– Что теперь делать? – чуть не рыдала я.

– Не знаю, – подруга задумчиво почесала ручкой за ухом. – А ты уверена, что не уверена? В смысле, что не знаешь, чей?

– Уверена, – кивнула я. – Не знаю.

– Писец!

– Он, – не спорила я.

Господи, какая банальная история! Ну прямо как у мексиканского сериала! Оказалось, что я вот уже больше двух месяцев как беременна. Я – беременна! И самым дурацким, самым нелепым во всем этом было то, что я не знала от кого.

– Как же так? – не унималась Динка.

– А так. Это с одинаковой степенью вероятности может быть как Костин ребенок, так и Денисов. Потому что если, как утверждает этот твой доктор, зачатие произошло в начале декабря, так я тогда спала с обоими.

– Да? – прикусила губу Динка.

Думала она довольно долго. Я бессмысленно водила глазами по стене, вычитывая какие-то таблички про витаминизацию и вакцинацию населения. Минуты текли плавно, как река, которой не мешает ни один камень. Потом Динка зачем-то кивнула и уточнила. – А с кем больше?

– Что больше? – переспросила я, потому что любезное подсознание (видимо, чтобы противостоять шоку) уже увело мои мысли далеко-далеко. К тому, что надо бы, конечно, пить витамины каждый день и бегать в парке, чтобы беречь здоровье…

– С кем ты больше спала в начале декабря? – отрезвила меня подруга.

Я чуть не закашлялась. Думать о произошедшем мне не хотелось.

– Больше? В том-то и ужас, что именно с конца ноября и вплоть до разрыва с Денисом они оба были активны, словно у них обоих случились магнитные бури, – раздосадованно воскликнула я.

– Ладно, не надо подробностей, – покраснела Динка. Ее скудная личная жизнь сводилась к случайному сексу, мимолетным романам и постоянному ожиданию ПП, в существование которого она не очень-то и верила. Она была взрослой женщиной, поэтому уже догадалась, что мужчины (как и женщины) обязательно содержат в себе непоправимые изъяны, исключающие возможность получить звание Прекрасного Принца. Так что она предпочла оставить тему частоты моей бурной личной жизни.

– Может, как-то на УЗИ повнимательней посмотреть? – предложила я. – Может, они скажут, на кого он похож?

– Дурында. Там только муть одна видна. Количество пальцев да как сердце бьется.

Я встрепенулась.

– Сердце? Оно что, уже бьется? Ты врешь!

– Да ты чего?! У тебя беременности уже девять недель! Там уже вообще все бьется, почитай журнальчик для беременных, – едко заявила подруга.

– Что же делать? – всплеснула я руками. Потому что до этого момента у меня в голове звенело набатом слово «аборт». А теперь, когда вредная Дудикова сообщила мне, что у моего (первого в жизни, между прочим) ребеночка бьется сердце, слово это (аборт) вдруг начало таять и сдуваться ветром.

– Можно сделать ДНК-тест. Хочешь? – осторожно поинтересовалась она.

– ДНК? А можно? – обрадовалась я.

– Конечно. Надо будет взять немного околоплодной воды, а у Кости под каким-то предлогом выцыганить кровь.

– Интересно, как ты это себе представляешь? – не поняла я. – Я прихожу, кормлю его ужином, а потом говорю: «Дорогой, не отольешь ли мне немного крови? Я стала вампиром».

– Почему? – горячилась Динка. – Мы все равно будем делать ему анализы, как отцу. Заодно я договорюсь, чтобы сделали ДНК-тест. Правда, он опасен для плода.

– Что значит опасен? – моментально ощерилась я. Инстинкты, о которых я даже понятия не имела, вдруг накрыли меня все сразу. Я совершенно нелогично почувствовала, что это маленькое, что у меня внутри, – самое важное, самое непонятное и уникальное, что только может быть на свете!

– Ну, есть определенный процент. Все-таки это проникновение в околоплодные воды, – пространно пояснила Дина. Я ничего не поняла. Но это уже было неважно.

– А ему будет больно?

– Кому? – чуть не подавилась подруга.

– Ну, малышу.

– Да он еще вообще ничего не понимает.

– А ты говорила, сердце бьется! – разочаровалась я.

– Бьется, – подтвердила Динка. – Но все равно.

– Нет. Не все равно. И потом, допустим, я сделаю тест. И что?

– Как что? – досадовала Динка. – Будет ясность.

– И? И что мне потом делать с этой ясностью? – упиралась я.

– Ну, если это Костин ребенок, то все прекрасно и…

– А если нет? Если не Костин?

– Тогда можно будет сделать аборт. Правда, уже несколько поздновато, – размышляла Динка. – Слушай, а ты вообще почему не дернулась, когда месячные не пришли? Ты раздолбайка. Дотянула!

– А они вроде даже и пришли. Мне так показалось. Что-то, во всяком случае, точно было. А аборт я в любом случае делать не буду, – заявила я. – В любом.

– Серьезно? – вытаращилась на меня Дудикова. – Все ясно. Ты сошла с ума. Алло! Ты живешь на съемной квартире. Не уверена, что ребенок от мужа.

– Ну и что! – уперлась я. – Никаких тестов, ничего.

– Тогда приготовься к долгой тяжелой осаде, – разозлилась Динка.

– Я не знаю, что делать. – Я разревелась, распугивая Динке всех посетителей. Надо же, вот накрыло! Говорят, что есть такое явление, как эхо войны. Когда все уже кончено, но последствия продолжают накрывать. В лесу находят землянки с останками солдат. Дети играют в гильзы от снарядов, а иногда находят даже настоящие гранаты-лимонки. Кто-то подрывается на мине, о которой забыли или просто не знали, где она лежит и ждет своего часа. Вот это как раз про меня. Это я подорвалась на мине, о которой напрочь забыла за годы таблеток и прочей контрацепции.

– Слушай, а давай думать, что он от Кости. И все! – рационально мыслила Динуля. Ее лицо просветлело, было заметно, что ее внутреннее я договорилось с таможней.

– Ага! – всхлипнула я. – Я с Костей почти пять лет живу, и ничего. Ни разу. А с Денисом не провела и полугода. И ты думаешь, что он – от Кости?

– Неважно, что думаю я, – строго уточнила она. – Важно, что думаешь ты. И он. Важно, чтобы ты и он были уверены, что это ваш ребенок. Особенно он.

– О господи, – воскликнула я и продолжила реветь.

– Ты пойми. Денис ведь – не негр преклонных годов и не друг степей калмык. И на китайца не тянет. Так что ребеночек в любом случае будет нашей расы. А если и не будет похож на Костю, то можно говорить, что он пошел в деда по твоей линии. Кто его видел, этого деда?

– Ну, в принципе… – вяло согласилась я.

Мы еще попереливали из пустого в порожнее, однако и через час ничего лучшего, чем спустить все на тормозах, мы не придумали. Потому что любые варианты, которые вносили ясность в вопрос пресловутого отцовства, имели побочный эффект в виде задачки «что делать», если это действительно окажется ребенок Дениса.

– Вот потому-то это и должен быть Костин ребенок. Из него получится прекрасный отец. И Костя никогда не будет тебя бить, – резюмировала подруга.

Я разозлилась. Как будто сейчас самое время прикидывать, с каким из мужчин мне будет легче жить на свете!

– Да я бы все отдала, лишь бы это и в самом деле был Костин ребенок! Но это, скорее всего, не так.

– А ты не настраивай себя негативно! – разглагольствовала Динка.

– Да при чем здесь настройки! – билась я в истерике. – Ты только и можешь, что давать советы. А потом объяснять, почему все пропало и ничего не получилось.

– Да я-то здесь при чем? – справедливо возмутилась Динка.

Но мне уже было не до справедливости. Мне срочно потребовался крайний. Прямо сейчас. И я, естественно, его нашла в ней.

– Ты, ты меня с ним познакомила! Ты дала ему мой телефон. А ведь он так удачно тогда его потерял!

– Значит, я – причина всех бед. Может, и в постели с ним я тебя держала? – разъярилась Дудикова.

– Не держала! – кивнула я, отдувая ото лба челку, которая вдруг стала меня раздражать. – Но сама ты ничего не делаешь, только смотришь!

– Это еще почему? – хмурилась Динка.

– Ты сама даже не решилась деньги отнести в свой долбаный паевой фонд, про который мне все уши прожужжала. Так и будешь сидеть и смотреть, как я мучаюсь!

– Отнесла! Ты дура. Только о себе и думаешь. Все потому, что мы, как ни встретимся, занимаемся только твоими делами! – разоралась на весь коридор своего учреждения подруга. Но главбуху никто не решился мешать. Орете? На здоровьичко!

– А вот и нет! Я всегда готова тебе помочь, выслушать, но ты никогда не делишься своими… что? Что ты сделала? – споткнулась я.

– ОТНЕСЛА!

– Что? Что отнесла? – тупила я. Говорят, что у беременных женщин мозг работает хуже из-за оттока крови к плаценте. Но не на девяти же неделях. Наверное, я просто тупая от природы. От этого и все мои проблемы.

– Деньги, балда. Там сейчас пятьдесят процентов годовых. Так что я-то как раз что планирую, то и делаю. И за тебя, курицу, пытаюсь спланировать хоть что-то.

– Спасибо, – растерянно кивнула я. Потом глубоко задумалась. – Отнесла все деньги? А не страшно?

– Что?

– Отдавать деньги в пирамиду?

– Нет, с тобой невозможно говорить. Ну, какая пирамида! Весь цивилизованный мир так живет. Это ж тебе не МММ с их тысячей процентов! Это серьезные люди, юридическое лицо с участием государства, иностранных инвесторов, – набросилась на меня Динка.

– Ладно-ладно. Не бей! Я тебе верю. И что? Когда ты деньги будешь получать?

– Всегда. Пока идет рост. А потом, если что, заберу!

– Все-таки ты настоящий воин! – восхитилась я. – Значит, считаешь, что Косте говорить ничего не надо?

– Да ты о чем? Он тебя на руках будет носить!

– С чего бы? Он о ребенке ничего не говорил. Может, он еще и расстроится, – предположила я.

– Вот увидишь, что нет. Уж твоего-то Костю я прекрасно знаю! – уверила меня Динуля.

Я посидела еще, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, высушить слезы, которые все норовили потечь снова, а потом Дудикова проводила меня до метро и пообещала не обижаться на мои выпады.

– Это я из-за нервов, – жалобно пояснила я.

– На дураков не обижаются, – успокоила меня подруга и отпустила с миром переживать и переваривать все произошедшее в одиночку.

Я спустилась в переход. Постояла около телефонного аппарата, думая, не позвонить ли мне Косте прямо сейчас. Но представила себе, как он сидит в своем маленьком уютном офисе недалеко от набережной Москва-реки и напряженно думает, как ему отправить коробки с хрусталем в Уругвай, а контейнер с мебелью в Индию. Костя делал важное, нужное и непонятное дело, и я его за это очень уважала. И вот он пытается по-английски объясниться с индусами или уругвайцами, а тут я со своей сногсшибательной новостью. «Я беременна!» – «И что?» – «У нас будет ребенок!» – «Кто?» – «Ребенок! Ре-бе-нок»! – «Откуда? Не отвлекай меня всякой ерундой. Поговорим вечером».

Я поморщилась, отвела взгляд от таксофона и сделала еще пару шагов в сторону метро. Все-таки я была неадекватна, это точно. Я даже плохо представляла себе, куда мне идти.

– Свежий номер «Семь дней». Самые грязные подробности из жизни богатых и знаменитых! Все с фотографиями! Всего пятнадцать рублей, – раздался чей-то громкий голос прямо у меня над ухом. Я обернулась. Около стены бойко расположился продавец глянцевого счастья. Журналы любой тематики пестрили, заманивая прохожих яркими картинками и бессодержательным содержимым. Этот лоток предназначался не для тех, кто любит думать. Скорее для тех, кто возвращается с работы и думать как раз устал.

– А есть что-нибудь для беременных? – спросила я торговца раньше, чем успела сама себя остановить.

– «Лиза» «Мой ребенок», «Девять месяцев», «Мой кроха». Выбирайте, – огорошил меня он.

– Вот это выбор! А какой лучше? – засомневалась я.

– Возьмите вот этот. Там есть дневник беременной.

– Это что?

– Берите и узнаете, – широко улыбнулся продавец, намекая, что у него время не казенное.

Я кивнула и достала кошелек. Оказалось, что дневник беременной – чудная штука. Эти дальновидные редакторы напечатали реальные воспоминания реальной живой беременной, которая записала все свои мысли на бумагу. Я купила номер, который по случайным (а может, и кармическим) законам публиковал воспоминания десятой-пятнадцатой недели. Как только за мной закрылись двери вагона, я погрузилась в эти воспоминания и полностью отключилась.

«Десятая неделя. Муж все еще думает, что это само собой как-нибудь рассосется. Или само по себе родится, без его участия. По-моему, он вообще не знает, что думать, и поэтому приходит домой, дарит мне какой-нибудь букет, целует в щеку и забивается подальше. Прямо ввинчивается в диван. Я спросила: «Ты что, меня боишься?» Отвечает: «Такое ощущение, что ты теперь заминирована. Кто знает, вдруг ты взорвешься? А я буду виноват».

Интересно, как это все воспримет Костик? Тоже испугается? Или обрадуется? А вдруг останется равнодушным. Оказывается, это такой трепетный момент – когда женщине предстоит рассказать мужчине, что она ждет ребенка. От него. Да. Надо потренироваться, чтобы произвести правильное впечатление. А вдруг он спросит: а ты уверена, что он от меня? О боже, тогда я сразу же спалюсь. Сразу же все выдам. Буду рыдать без остановки. Только не это! А вдруг он скажет: беременна? Ну, и когда ты пойдешь на аборт? Ты же понимаешь, что мы сейчас не можем себе позволить детей. А потом он мне подробно объяснит, почему мы не готовы. Может, даже нарисует какие-нибудь графики.

– Тогда я сразу от него уйду. Сволочь!

– Что? Что вы сказали? – спросил меня кто-то.

Я встряхнулась и огляделась. Оказывается, я сижу над журналом и разговариваю вслух.

– Какая это станция? – переспросила я.

– «Крылатское».

– Как? Почему? – встрепенулась я. Надо же, выпала из реальности. Не заметила собственной станции. Если так дальше пойдет, я буду теряться в городе, а Косте придется повесить мне на руку браслет с информацией и его контактными телефонами.

– Выходите? – гнусаво ткнула меня в бок какая-то бабка.

– Нет! – рявкнула я. – По-моему, я как раз только вхожу.

– Что? – опешила она.

Я усмехнулась, вышла и пересела на поезд, идущий в обратном направлении. А что, символично. В каком-то смысле я именно это сейчас и делаю. Вышла с поезда и пытаюсь поехать в обратном направлении. В направлении к Косте, которому, возможно, предстоит растить чужого ребенка. Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала надо выяснить, что Костя вообще думает по поводу этого всего.

Глава 3 Занимайте места согласно купленным билетам

Все-таки поразительно, как человек любит все усложнять. Нет бы относиться к вещам попроще. Родился – жил – женился – был честным человеком. И все. Но мы, изводимые комплексами с самого рождения, сначала тратим всю молодость, чтобы получить ответ на вопрос: «Я ль на свете всех милее?». Потом тяжело переживаем, что нет, не мы. И в глубине дискотек танцуют куда более «милые» создания, а нам надо бы еще подэпилироваться, похудеть, подзагореть и подкрасить волосы. И вообще… Вторым на повестке дня стоит вопрос: «Нужен ли я кому?» или «Чего я на самом деле стою?» К тридцати годам начинаем судорожно оглядываться, пытаясь понять, кого мы перегнали, потому что те, от кого мы отстали, и так известны.

– Помнишь Катю из первой группы?

– Катю? Какую? Ту, маленькую, в очках?

– Да. У нее своя передача. Правда, на кабельном телевидении, но все же свое ток-шоу.

– И о чем оно?

– Как стать счастливой.

– А она что, знает?

– По-крайней мере уверяет. – И ты понимаешь, что до своей передачи, пусть даже на кабельном телевидении, тебе далеко. Это обидно.

– Зато Ирка из параллельного класса совсем опустилась. Пьет с мужиками около стекляшки. И в домино играет.

От этого, как ни странно, сразу становится легче. Не все еще потеряно, пока меня не интересует домино. Интересно, а что будет в сорок лет? Мы будем хвастаться детьми, собаками и дачами? Тогда, если верить психологам, нас всех накроет кризис среднего возраста. Наши мужчины страшно испугаются старости и окружат себя, как падишахи, молодыми безмозглыми наложницами. А мы… Мы будем искать, чем можно жить еще, если жить женским уже нет необходимости. Женский век короток. Как только ты родил всех, кого смог и захотел, остается только ревниво следить, ценит ли все твои муки супруг. Не прожита ли жизнь зря. Ну и доказывать самому себе, что она еще не прожита.

Когда я подошла к дому и вставила ключ в замочную скважину, то у меня уже и сомнений не было, что Костя и есть тот человек, от которого целиком зависит моя дальнейшая жизнь. Как ни крути, а от меня уже мало что зависело.

– Поль, это ты? – спросил Костик, щелкая пультом от телевизора.

Я сняла пальто, отряхнула с шапки снег.

– Я. Ты дома?

– Дурацкий вопрос! – тут же отреагировал Костя. – А ты?

– Я дома! – улыбнулась я и принялась подлизываться к развалившемуся на диване Косте. – Но если бы ты меня не подколол, я бы решила, что ты заболел.

– Ты считаешь, что я – предсказуем?! – делано возмутился Костя. И прижал меня к себе.

– Я уверена, – кивнула я. – А вот я – просто кладезь сюрпризов!

– Да что ты? Что, у тебя сменился твой пресловутый НН? Или он решил повысить тебе зарплату? У него что, отшибло разум? – перебирал версии супруг.

Мне стало очень хорошо и уютно лежать у него «под лапкой», даже захотелось спать. Я подумала, что, может, стоит отложить разговор о ребенке на завтра… или на послезавтра.

– Не угадал, – зевнула я. – И ни за что не угадаешь. Это вообще не связано с работой. Я, кстати, вообще там сегодня не была!

– Прогуляла? – ухмыльнулся Костя. – И что, тебя теперь уволят? Это твоя новость?

– Нет. Теперь меня никто никуда не уволит. Не имеют права, – сонно пробормотала я и попыталась провалиться в сон. Однако я недооценила мужа. Очень может быть, что я его недооценивала всю жизнь.

– Не имеют права? – наморщил он лоб. – Ты что, беременна?

– Что?! – я дернулась и от неожиданности сползла с дивана на пол. – С чего ты взял?

– Ну, у нас не так много вариантов, когда женщину не имеют права уволить. У меня сейчас секретарша ушла в декрет. Целый скандал! Так, постой, я что – прав? – вытаращился на меня Константин. По-моему, он даже побледнел.

Я моментально пошла на попятный.

– Ну что ты. Нет, конечно. Просто разве можно уволить такого ценного работника, как я?

– Такого, как ты, действительно уволить невозможно! – немного расслабился Костя. Потом снова собрался в узел и с подозрением повернулся ко мне. – Ты уверена, что нет?

– Да уверена я, уверена, – безапелляционным тоном заверила я его. Потом еще минут десять я объясняла, почему это невозможно. Звучали словосочетания «взрослый ответственный человек», «было бы неразумно, да и не вовремя», «еще не решен квартирный вопрос» и «как вообще ты мог так обо мне подумать». Я вещала аргументированно и убедительно, мне показалось, что это вообще моя самая лучшая на свете речь.

– Слушай, ты что – псих? – вдруг помрачнел мой Костя. Он, недоумевая, рассматривал меня, словно бы я была неизвестным насекомым, которое, по предварительным оценкам, вполне может оказаться ядовитым.

– Почему? – оторопела я. Если бы мне сказали такую речь, я бы аплодировала и скандировала «шайбу-шайбу».

– Какой на хрен квартирный вопрос! Мне тридцать девять лет, и если уж ты бы оказалась беременной, я бы не вспомнил ни про какие сложности!

– Правда? – запнулась я. На повестке дня оставался вопрос, зачем я так нелепо завралась на ровном месте.

– Еще бы! – рявкнул Константин Яковлевич, после чего хлопнул дверью и ушел на кухню греметь посудой.

Я сидела и думала, как теперь выбираться из самолично созданного дурацкого положения. В голову не лезло ничего, кроме банального «как-нибудь все само рассосется» и «я подумаю об этом завтра». Только я, в отличие от Скарлетт О’Хара, не собиралась напрягать мозг ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день недели. А уж когда по Первому каналу началась «Большая стирка», я вообще расслабилась и решила дать Косте спокойно попить чаю.

Малахов азартно раскручивал тему «стоит ли иметь детей, когда стоишь одной ногой в могиле». Закономерно, молодая часть женского общества склонялась к тому, что дети – прерогатива тех, кто сможет их содержать, даже если ему семьдесят. Пожилая часть дам уверяла, что такие отцы – позор общества, но их позиция в основном базировалась на личном опыте. Ведь эти самые «молодые» папаши когда-то были их вероломными мужьями, променявшими их мудрость и понимание на молодость и способность к деторождению. Мужская же часть аудитории целиком и полностью одобряла все эскапады престарелых ловеласов. Независимо от возраста и социального положения. В этом, видимо, и проявилась пресловутая мужская солидарность.

– Тебе правда интересно смотреть эту муру? – сердитым голосом спросил Константин Яковлевич. Возмущение его до сих пор не прошло. Видимо, чай не помог.

«Не скажу, – подумала я. – От греха подальше».

– Нормальная передача.

– Конечно. Ведь это же про нас. Возможно, ты родишь ребенка как раз к моей пенсии. И нам будут на улицах говорить: «Ах какой у вас симпатичный внучок!»

– А у тебя будут уже трястись от старости руки, и ты будешь всех доставать разговорами о маленькой пенсии, – расхохоталась я.

Костя попытался состроить сердитое лицо, но не выдержал и прыснул.

– И нас включат в Книгу рекордов Гиннесса, как самых старородящих родителей в мире!

– Не включат! – заверила я его, улыбаясь. Господи, какой же он у меня все-таки прекрасный мужчина! С ним просто невозможно всерьез поругаться.

– Почему? – утирая выступившие от смеха слезы, переспросил Костя.

Я посерьезнела:

– Потому что я все-таки действительно беременна.

– Что? – замер он.

– Я беременна. Сегодня делала УЗИ, – решила я рассекретиться.

Костя каким-то вьюном закрутился по комнате, поменялся в лице. Потом застыл, надавливая себе на виски большими пальцами.

– Ага, ага. Мне надо подумать… И что УЗИ?

– Девять недель. Бьется сердце, – сообщила я.

– Ну, красота, – кивнул он и сел за письменный стол. Потом молча что-то принялся писать у себя в ежедневнике, не глядя на меня. Я с изумлением наблюдала за его неподвижной спиной.

– Ты как? – осторожно поинтересовалась я через несколько минут этой странной тишины, которую разбавлял только энергичный голос Малахова.

– Не мешай, – досадливо бросил мне он и снова погрузился в какие-то там расчеты.

«Ну и дела, подумала я. – И как мне это понимать? Может, он пытается составить смету беременности? Или вообще релаксирует, составляя график роста курса рубля? Может, это такая странная реакция на шок!»

– Хорошо, – недоумевая кивнула я.

Прошло еще минут пятнадцать. Я зевнула и пошла пить чай. Попила. Ситуация стала напоминать плохой анекдот. Поняв, что больше чая мне в себя не влить, я вернулась в комнату, легла на диван, принялась переключать каналы. Остановилась на познавательной программе «Спокойной ночи, малыши». Увлеченно послушала слюнявые сюсюканья с Хрюшей. Понравилось. Потом снова посмотрела на Костю. Картина была все той же. Я уже было испугалась, что он внезапно превратился в соляной столб, но тут он, наконец, разогнулся и повернулся ко мне.

– Знаешь, мы, пожалуй, можем взять ипотеку прямо сейчас, – выдал он и посмотрел на меня взглядом победителя.

Я так и обмерла.

– Ты считал? Просчитывал ипотеку?

– Ну да! Теперь мы не можем себе позволить слоняться по чужим углам! – весомо изрек Константин. – Ребенок не должен рождаться где попало. Мы вполне можем позволить себе однокомнатную квартиру. Не в этом районе, конечно, но где-нибудь в Измайлове.

– Стой-стой-стой! – я замотала головой. – Скажи мне, что ты чувствуешь. Ты рад?

– Что? – непонимающе посмотрел на меня Костя. Родной, такой изумленный и взъерошенный. Прелесть!

– Ты рад?

– Что за глупости, конечно рад. – Он тряхнул головой и принялся тереть глаза, словно в них разом что-то попало.

– И то хлеб, – вздохнула я.

Костя подошел ко мне и порывисто прижал к себе.

– Я не то что рад – я просто в неописуемом, в невыразимом восторге. Это самая лучшая новость, которую я только слышал за всю свою жизнь!

– Вот это как раз то, что надо, – удовлетворенно кивнула я. И подумала, что, наверное, и в моей жизни до сего дня не происходило ровно ничего, что можно было бы сопоставить с этим.

Весь вечер мы говорили с мужем о том, как будем растить ребенка, как купим квартиру, в которой будем счастливы. О том, как все будет хорошо. О том, что он никогда и никому не даст меня в обиду. Что надо начать откладывать деньги на образование ребенка, потому что «образование – это самое главное». Костя волновался и поминутно спрашивал меня, как я себя чувствую.

– Прекрасно, просто прекрасно, – пыталась заверить я его, но он мне не верил, осматривал со всех сторон и спрашивал, что у меня болит.

– Ну, должна же ты хоть что-то чувствовать?! – возмущался он.

– Я – да. Я чувствую, что ты меня достал! – смеялась я.

– Прости. Может, тебя положить спать? Может, тебе теперь все время надо лежать?

– Ага, и как корове все время жевать траву! – пыталась я достучаться до его разума.

– Почему траву? Может, тебе чего-то хочется? Я где-то слышал, что беременным часто хочется какого-нибудь деликатеса! Хочешь, я схожу и куплю?

– Можешь ты хоть минуту просто полежать со мной рядом. Просто спокойно полежать? – Я устало отмахивалась от его назойливой заботы, разом свалившейся на меня.

– Полежать? Конечно, – он прижал меня к себе и, по-моему, попытался перестать дышать.

Я улыбнулась и запустила руку к нему под рубашку.

– Милый, родной, – прошептала я.

Он напрягся.

– Ты что! Тебе теперь, наверное, нельзя.

– Ну конечно. Прямо на все девять месяцев, – тихонько засмеялась я.

Костя поцеловал меня в лоб, а потом вся наша супружеская любовь напоминала попытку разминировать часовой механизм очень хрупкой, практически хрустальной бомбы. И я не могу сказать, что мне это не понравилось. Во всяком случае, могу сказать точно, что так меня еще никогда не любили. Мужчина, особенно в таком возрасте, как Константин Яковлевич, если его женщина ждет первенца, смотрит на нее, словно на богиню, способную вершить его судьбу. Это чувство безграничной власти, власти, которая превращает «Мужус обыкновенус» в «Настоящего Мужчину – защитника, кормильца, опору, лучшего друга, няньку и во все, что душа пожелает». Это было самым прекрасным, что мне довелось испытать в жизни. По крайней мере в семейной.

Утром Костя виновато собирался на работу. Он на цыпочках передвигался по квартире, стараясь меня не разбудить. А разбудить-то как раз и нужно. Ведь еще никто не освободил меня от исполнения служебных обязанностей. Потоки желающих потратить кровные деньги на отдых увеличивались с каждым днем. Зима была на излете, но лаяла, как обезумевший от голода цепной пес. Самые страшные холода, самые ледяные ветры бывают именно в конце февраля. И все эти атмосферные явления гонят граждан в теплые края еще до того, как начнется официальный сезон. Официальный сезон – это безумие, сводящее с ума менеджеров и туроператоров. А февраль – март – апрель – ненапряжная, но довольно насыщенная трудовая пора.

– Почему ты меня не разбудил? – поймала я Костю на месте преступления. Он как раз пытался бесшумно надеть ботинки.

– Ты так сладко спала, – оправдался он. – Тебе надо больше спать.

– Меня уволят!

– Ты сама сказала, что теперь это невозможно! – парировал Костя.

– Невозможно, если я буду работать. А если я работать брошу, никто мне на дом зарплату носить не будет. Особенно НН. – Я лихорадочно напяливала на себя рейтузы.

– Осторожней! – с замиранием сердца воскликнул Костя, когда я споткнулась о штанину.

– Слушай, ты прекращай так дергаться, – разозлилась я. – Ты так не доживешь до родов!

– Да, ты права, – поник супруг. И принялся уговаривать меня поехать на такси.

– Если я буду ездить на такси, как мы купим квартиру? – приперла я его к стенке. Он молчал, как «побитый пес». – И вообще, я всегда права.

– Тогда я тебя провожу! – уперся Костя и действительно доставил меня до самых Ленгор. Я, честно говоря, немного обалдела от такой реакции мужа на простую новость о беременности жены.

– ВАУ! – сказала Аллочка и быстренько нагадала мне безоблачного семейного счастья.

– ВАУ! – сказала Динка по телефону. – Я тебе говорила?!

– ВАУ! – ответила я. – И что теперь будет?

– Будешь счастливой! – сказали все хором. И я расслабилась.

Пусть все идет как идет. Раз уж мне достался такой чудесный муж, зачем напрягаться. Да, возможно, что это и не его ребенок! Возможно, что это – ребенок Дениса. Но кому будет лучше, если этот маленький факт станет общеизвестным? Денису точно нет. Мне – так станет только хуже. А уж Косте и подавно. Мужику тридцать девять лет! Ему просто необходимо стать отцом. Разве нет?

– Конечно, – кивнула Аллочка. – Ты совершенно права.

– Ты считаешь? – задумалась я. Вдруг оставшись одна, я почувствовала себя мошенницей, незаконно прикарманившей огромное богатство. Богатство, конечно, прекрасно и неописуемо мне нравится, но оно чужое. Как только меня вычислят, все станет гораздо хуже. Гораздо хуже.

– Не будь дурой! – разозлилась Динка, когда я поделилась с ней своими сомнениями. Она доступно и популярно объяснила мне все, заставив поверить в неизбежность того, что происходит. Впрочем, я не сильно сопротивлялась. Что я, Жанна Д’Арк, чтобы самой угробить собственное счастье?

Костя завалил меня букетами, книгами с фотографиями малышей в разных ракурсах. Мы с ним могли часами разговаривать о том, как сейчас выглядит наш ребенок.

– Ты представляешь, у него уже практически сформированы все органы! – показывал на картинку с симпатичным эмбриончиком Костя. – Скоро он сможет нас слышать. Тебе надо испытывать только положительные эмоции!

– Ну, естественно, – соглашалась я.

В целом я только их и испытывала (если не считать коротких приступов паники, когда я думала о том, что этот ребенок может не иметь к Косте никакого отношения). Меня не тошнило. Токсикоза, которым меня пугали все кому не лень, не было и в помине, а врачи в один голос заверяли, что у меня все в порядке, хотя меня и можно в силу возраста отнести к старым первородящим. Я не полюбила грызть мел (говорят, такое бывает), не мучилась кошмарами и вообще была как огурчик. И потом, все-таки жизнь вокруг не стояла на месте. У Динки тоже было достаточно событий, чтобы заполнить рассказами о них мой досуг. Ее паевой аттракцион набирал обороты. Она уже получила один раз процент в размере, почти соответствующем моей заработной плате за месяц. И теперь на нее, как на игрока, больного манией выигрыша, напал азарт.

– Ты не хочешь вложить денег? Я бы тебя порекомендовала, – блестящими глазами посматривала она на меня.

– Нет, – вежливо отмахивалась я. – Мы все же собрались купить квартирку.

– Да вы с ума сошли. Сейчас совсем не время! Цены жуткие!

– Мы в ипотеку, – пояснила я.

– Ну почему ты не видишь своего счастья? Я тебе обеспечу стабильные семьдесят процентов прибыли. Через год ты купишь квартиру безо всякого кредита!

– Ты что-то плохо считаешь. Если я вложу в твой этот сомнительный фонд сорок пять тысяч и получу семьдесят процентов…

– Он вовсе не сомнительный! – озверела Динка. – Это прекрасное вложение! Я могу тебе показать вырезку из журнала РБК. В России сейчас уникально благоприятная ситуация для инвестиций!

– Ага, – рассмеялась я. – Все играют на росте недвижимости. На одну квартиру десять покупателей. Только ни одному из десяти квартира на самом деле не нужна. Представь, что будет, если все десять разом решат эти квартиры продать!

– Это не твои слова, – возмутилась Дудикова.

Я закусила губу. Слова и правда были не мои, а Костины. С тех пор как я носила под сердцем его ребенка (совесть – молчать!), он так много времени посвящал разговорам со мной, что я могла протранслировать его мнение практически по любому вопросу. Но в глазах Динки я предпочла бы иметь свою уникальную точку зрения.

– Во всяком случае, эти фонды – очень рисковое предприятие. Ты можешь себе это позволить. Каждый может рискнуть своими деньгами. В принципе можно отправиться и в казино. Там будет сто процентов прибыли в минуту. Хозяевам.

– Не хочешь – как хочешь, но зачем другим портить настроение? – обиделась Динка.

Мое сравнение с казино ей совсем не понравилось, и она под страшным секретом сообщила, что ради дополнительной линии процентов в ее паевой структуре ей надо увеличить взнос до пятидесяти тысяч.

– Что? – ужаснулась я. – Это же чистая разводка!

– Почему? – Динка нездорово горячилась. – Это же везде так. Чем больше вложишь, тем больше прибыль. Закон бизнеса.

– Эти твои линии процентов – закон кидалова! – возмутилась я.

– Мне всего-то надо каких-нибудь десять штук, – упрямо повторяла Динка. В общем, я никак не могла помешать Динусе катиться по ее наклонной плоскости. Хотя… за весну ее наклонная принесла ей действительно неплохие деньги.

– А ты не верила! – сияла от счастья подруга.

Я задумалась. Может, действительно мы с Костей идем не тем путем? Самое сложное на свете – найти нужный путь, даже если это путь железнодорожного поезда. Мы с мужем выбрали ипотеку и вот уже третий месяц пытались получить распоряжение Внешторгбанка, которое давало бы нам право потратить кучу своих денег, чтобы купить в кредит под бешеные проценты дорогущую квартиру. Когда Костя попытался подсчитать, сколько он переплачивает, ему чуть не стало дурно.

– Я сейчас упаду с сердечным приступом, – пожаловался он.

– Может, лучше не считать? – робко предложила я.

– Действительно. Ведь это надо для нашего ребенка! – согласился Костя и больше не нагружал меня мыслями о том, сколько денег мы выбросим в трубу за те десять-пятнадцать лет, что будем должны банку.

Хотя я не верю, что он об этом не думал. Нет. Просто не грузил. А Динка получала дивиденды со своего инвестиционного портфеля. Это был ее путь. Да, в этот раз мы ехали в разных составах. Мы только и делали, что теряли. Она – получала. Но я совершенно ей не завидовала. У нас с нею были разные цели.

Глава 4 О всякой всячине

Беременность – марафон в девять месяцев, где ты каждую минуту рискуешь сойти с дистанции. Весь маршрут делится на сектора – триместры, каждый из которых имеет свои характерные черты. В первом триместре ты одновременно боишься и того, что родишь, и того, что родить не сможешь. Одна часть мозга – рациональная (наверное, это мужская часть) – талдычит, что ребенок – страшная ответственность и обуза. Его нужно будет любить, делать с ним уроки, переживать за ссадины. И так хочется избежать всей этой мутоты. А вторая часть мозга, видимо, несущая в себе алогичное женское начало, всей своей нерациональной сутью цепляется за происходящие внутренние процессы и заставляет вас сжать кулаки. Только бы доносить. Любой ценой. Господи, сохрани.

Ко второму триместру становится понятно, что можно уже особенно и не дергаться. Город будет, саду цвесть. Именно во втором триместре вы имеете шанс узнать пол ребенка. У меня, как показало УЗИ, ожидался мальчик.

Когда тетя-доктор мне походя объявила:

«Мальчишка. Девяносто девять процентов!» – я сначала разрыдалась от счастья, а потом вдруг отчетливо осознала, что там действительно не расстройство желудка, не странная утренняя тошнота, не гормональное нарушение. Там человек. И теперь все будет иначе. В любом случае.

– А как он вообще? – спрашивал Костя, нервно покусывая ногти.

Я изумленно смотрела, как аккуратист Костя грызет ногти, не замечая ничего вокруг. Он увязался за мной не только в консультацию, но и в кабинет, где стоял монитор.

– А вот, смотрите сами! – добродушно улыбалась врач. Ей явно не впервой было наблюдать бьющихся в истерике папаш.

– Что? Что смотреть? Я ничего не вижу! Его там нет? – волновался Костик.

– Никуда он не денется. Бежать ему некуда, – смеялась я. Было дико приятно чувствовать себя центром всеобщего внимания и всеобщего волнения.

– Вот. Видите, носик?

– Носик! – ахнул Константин так, словно наличие у ребенка носика делало его избранным.

– А вот ручка, – продолжала докторша.

– У него все в порядке?

– Конечно! Все прекрасно. Пальчики все на месте, губка в порядке. Крупный мальчишка. По сроку восемнадцать, а по ножке все двадцать недель, – «порадовала» нас медицина.

– А почему? – нахмурилась я.

– Да просто богатырь. Мужчина, – вздохнула докторша, отключила аппаратуру и стерла салфеткой с моего живота (еще не слишком-то выпирающего) липкую дрянь.

Костя восторженно вывел меня в коридор. А вот я его восторгов не разделяла. Меня вдруг все стало раздражать. Чем больше он рассказывал мне о том, как он счастлив, тем мрачнее становилась я. Всего того, чего в Косте никогда не было и чего мне так в нем недоставало, теперь хватало с лихвой. Я говорю про нежность, про заботу и внимание, про нежные поцелуи по утрам, взволнованное «как ты себя чувствуешь?» на ночь. Наверное, единственное, чего нам, видимо, не хватало все эти годы, чтобы по-настоящему сблизиться, так это как раз ребенка. Может быть, если бы он появился в свое время, не было бы всей этой дурацкой истории с Денисом. Однако что выросло – то выросло. В смысле, история с Денисом была, и теперь я с ужасом смотрела, как Костя целует мой живот. Меня не оставляла мысль, что, возможно, это ребенок Дениса. Именно из-за этого я чуть не расплакалась в коридоре узиста. Только чудом мне удалось сдержать слезы и доскакать до Дудиковой. Где я все-таки разревелась.

– Да с чего ты взяла! – горячилась Динка, когда я, вымотанная безоговорочным обожанием супруга, рыдала у нее на диване.

– Костя – невысокий, даже скорее низкий. У него тонкие черты, а ребенок – богатырь. Даже больше, чем на свой возраст, – всхлипывала я.

– Какой у него может быть возраст, если он еще не родился?! – озадаченно уставилась на меня подруга.

– Восемнадцать недель, – важно пояснила я. – А крупный он в Дениса. И у него наверняка будут такие же синие глаза, как у него. И тогда я сойду с ума. Ты не представляешь, как мне страшно, что Костя обо всем догадается. Скажет: и в кого это у нас такой синеглазый амбал?

– Скажешь, что в тебя, – сжала губы Динка. – Ты-то у нас, слава богу, не карлик! Хватит нюни разводить. И себя накручивать.

– Я не выдержу! А вдруг он его не полюбит? Вдруг почувствует, что он – не его.

– Выдержишь. Ради ребенка. А Костя у тебя золото. Он уже его любит, – строгим голосом вещала она.

– Это же еще хуже, – рыдала я.

Весь ужас ситуации был в том, что Костя оказался из той редкой группы мужчин, почти вымершей на сегодняшний день, которые действительно хотят детей. Современные мужчины живут сегодняшним днем, избегая мало-мальского призрака ответственности. Дети в таком контексте представляют собой проблему. И даже больше. Как правило, все звучит как «это твоя проблема, дорогая». Изредка мужчины оказываются припертыми к стенке. ДНК-тесты, товарищеские суды, шантаж состоят на службе у забеременевшей женской половины человечества. Некоторых ловят за руку, некоторым не позволяет воспитание, они не бросают своих женщин. Но при этом у них такое героическое выражение лица, что сразу становится понятно, чего им стоит оставаться отцами. В целом дети перестали представлять собой ценность. Само по себе это очень странно, потому что дети – как раз то, что ни один мужчина не сможет купить за деньги или заполучить, используя служебное положение. Однако, видимо, количество женщин, готовых немедленно осчастливить потомством подходящего кандидата, зашкаливает. Ввиду всего вышесказанного, Константин с его неописуемой радостью от надвигающегося отцовства, с его готовностью отдать последнее (чего раньше за ним совершенно не водилось) и нежностью, с которой он смотрел на меня, – был похож на вымершего динозавра. Я не уверена, что на свете есть еще такой. И он – мой муж. От этого факта у меня срывает крышу. Мне хочется уснуть, а проснувшись, забыть навсегда имя Денис. Мне так хочется верить в то, что этот ребенок – его, моего ископаемого мужа. Но этого у меня не получается. И я реву, а Динка отправляет меня взашей.

– Всех слез, что ты пролила по разнообразным поводам за эти двадцать недель, хватило бы, чтобы засолить большую форель, – смеялась она надо мной.

– Тебе хорошо, а у меня совесть! – защищалась я.

– Совесть у нормальной женщины отпадает как рудимент годам к двадцати. А тебе уже, слава господу, за тридцать.

– Если ты меня еще и возрастом будешь попрекать! – пригрозила я.

Но с Динки все как с гуся вода. Если бы не ее оптимизм, лежать бы мне, как пить дать, с тяжелым нервным расстройством. А так – я держалась. Текли недели. Я пыталась заткнуть свою почему-то не отмершую совесть, получая весь неограниченный объем Костиной любви, и потихоньку впадала в депрессию. И чем больше он для меня делал, чем ласковее становился, тем мне было хуже. Все эти страсти, наверное, извели бы меня без остатка, но однажды я открыла для себя прекрасное средство от всех душевных мук. Страдания, которым я с удовольствием предавалась, лечились одним известным любой беременной женщине средством. Стоило принять волшебное снадобье, как я прекращала размазывать сопли по щекам, улыбалась мужу и думала, что не все так уж плохо. Что, возможно, ребенок догадается соорудить себе карие глаза, и я смогу с чистой совестью сюсюкать «весь в папочку», «Костенькин сыночек» и «папочкины глазки». Средство это было поистине чудотворным, но перебарщивать с ним не стоило. Только не подумайте, что речь идет о каких-нибудь тяжелых наркотиках. Хотя по воздействию на нервную систему мое лекарство вполне похоже на какой-нибудь опиат. От его приема моя кровь начинала бурлить и самостоятельно вырабатывать нужное количество амфитаминов. Я думаю, что женщины, у которых имеются детишки, уже обо всем догадались и понимающе кивают головами. Ведь я говорю о булках. Плюшках, слоеных булочках, сладких паях с вишней, которые я поглощала с ураганной скоростью. Но что же делать, если всевозможные булки были единственным средством, способным примирить меня с действительностью?

– Слушай, а ты не боишься лопнуть? – беспокоился, глядя на мое довольное, вечно жующее лицо НН.

– А ты налей и отойди, – подкалывала я его. – Я теперь ем за двоих.

– Ты уверена, что ему столько надо? – поражался он.

Поскольку коллектив у нас был преимущественно женский (НН не считается), все наблюдали и тщательно фиксировали, как я расту. Аллочка специально ради такого случая завела на работе специальную ленту, какая бывает у швей-мотористок, и регулярно измеряла мне талию. Мне ошупывали ноги, проверяя, нет ли отеков. Постоянно гнали к стоматологу, «потому что зубы – это самое теперь твое слабое место». Если бы Костя столь очевидно не демонстрировал права на меня и моего внутреннего человечка, из нас вполне мог получиться сын нашего туристического полка.

– Спасибо, что хоть весов не завели, – как-то высказалась я, когда Аллочка в очередной раз обматывала меня сантиметром.

– Весов? – на минуту остановилась Алла. На ее лице застыл немой вопрос: «Как же я забыла про весы?!»

Я попыталась перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему типа погоды (когда же у нас наконец начнется настоящее лето, а не эти дурацкие дожди) или работы (и какой дурак только ездит в Египет, там же теракты). Но мои ухищрения остались без внимания. На следующее же утро Аллуся приволокла из дому электронные весы.

– Это жестоко, – возмущалась я, предпринимая попытку скрыться от нее. – Бесчеловечно.

– Потом скажешь спасибо! – кричала мне вслед Алла. – Все равно весь день ты там не высидишь!

– Посмотрим, – капризно отвечала я и садилась на горшок с томиком из серии «Как стать счастливой за три дня».

Но долго скрываться от любимого коллектива было невозможно. Сказать по правде, про весы я очень быстро забыла, за что и поплатилась. Общественность, как всегда, победила, и я была немилосердно взвешена. Надо сказать, что процедуру эту я проходила не впервые. Когда Костя, как оглашенный, погнал меня в женскую консультацию еще на десятой неделе (мы обязаны сделать ВСЕ!), там меня тоже взвесили, обмерили и разложили на кусочки. Результаты записали в карту. Короче, всех посчитали. Во мне на момент привода к тете-доктору имелось шестьдесят три килограмма. Не так и плохо, хотя я бы предпочла видеть первой цифрой пятерку. Однако я тут же уговорила себя, что вообще-то я весила пятьдесят девять килограммов (девятьсот граммов), а эти лишние три кило набрала за десять недель беременности. Мне сразу стало легче.

– В первом триместре женщина скорее теряет вес, чем набирает, – обломала меня тогда докторша из городской поликлиники.

– А я набрала, – цеплялась я за мечту.

– Невозможно, – констатировала она.

А я в очередной раз убедилась, что нормальные люди в городской поликлинике работать не будут. Вот у Динки в поликлинике мне бы наверняка сказали, что три кило – это несерьезно и поводов для паники нет ровно никаких. Хотя бы даже для того, чтобы поберечь мою нервную систему. Беременной женщине вредно волноваться. А теперь вот добрые коллеги завели пыточный арсенал прямо на рабочем месте.

– Не буду взвешиваться, – упиралась я. Где-то каким-то седьмым чувством я понимала, что ничего хорошего в способности весов определять с точностью до десяти граммов нет. Для меня, во всяком случае. Мне бы больше подошли весы с дельтой в десять кило.

– Надо. Разожрешься, потом будет караул! – сверлила меня взглядом Аллочка. У нее, как и у всех рожавших дам нашего кордебалета, в этом деле был богатый опыт. – Сколько ты в последний раз весила?

– Шестьдесят килограммов, – уверенно продекламировала я. И, наткнувшись на недоверчивый взгляд НН, поправилась: – Три.

– Что три? – процедил он.

– Шестьдесят три, – срывающимся писком сообщила я.

– Врать нехорошо, – шмыгнул носом НН. После чего меня таки загнали на эти проклятые высокоточные весы, которые отразили цифру в шестьдесят семь килограммов триста пятьдесят шесть граммов. Эти триста пятьдесят шесть граммов меня почему-то окончательно добили. Мне и шестьдесят семь-то было много. А тут еще этот досадный довесок.

– У-у-у-у-у! – завыла я.

– Ну вот. Теперь опять никто не будет работать, – всплеснул руками НН. – Всем придется утешать нашу реву-корову.

– Тише ты. Ничего страшного, – противно лебезила Аллочка. – Завтра сядешь на разгрузочную диету, и все будет просто прекрасно. Тебе, главное, не набирать больше ни грамма.

– Нереально, – затрясла я плечами.

– Тебе надо просто хотя бы завязать с бесконечными булками, – послышалась реплика из зала.

Я все поняла. Одно из двух. Или я буду чувствовать себя человеком, улыбаться мужу и думать о будущем без страха, но это все возможно только на топливе приблизительно в одну булку за три часа. Либо… об этом лучше не думать. Даже страшно представить, во что превратится моя жизнь, если мне завязать с мучным. Ад, страшный кошмар. Я не доношу ребенка. Жизнь кончится!

– Ты хоть сама понимаешь, что это бред? – разозлилась Динка, когда я рассказала ей о страшной цифре на весах.

– Почему?

– Потому что без слоеной плюшки еще никто не умирал. А вот депрессию у тебя действительно надо лечить. А то ты так потом в двери проходить не будешь.

– И как ее лечить? Если ничего, кроме булок, не помогает? Я без них пропаду, – засомневалась я.

– Ты хоть попробуй, – смягчилась Дудикова.

Я решила, что действительно, попытаться-то я могу. И попыталась. Как только дошла с работы домой, так сразу и попыталась. За весь вечер я ни разу не вышла из дома и не пошла в сторону торгового центра, где базировалось средоточие зла. В смысле, ларек со свежей выпечкой. Я угрюмо ворочалась в кровати до двенадцати часов ночи, с ненавистью рассматривая безмятежное Костино лицо. Муж спал сладким сном праведника. В двенадцать часов я выпила еще один (триста тридцатый) стакан чая, после чего мне все-таки удалось отключиться на несколько часов. Спала я нервно, тревожно. Мне снились кошмары, и я открыла глаза в шесть утра, безо всякого шанса уснуть снова.

– Если так пойдет дальше, я превращусь в неврастеничку, – возмутилась я. – У меня же практически ломка!

– А что с тобой такое? – с искренним непониманием оглядел меня Костя.

– То! Мне запретили есть булки. Булочки! Я не могу заснуть. У меня кружится голова. Мне явно не хватает каких-то витаминов, содержащихся в муке.

– Все ясно. Ребенка не покормили, – засмеялся Костя. – Ну-ка, собирайся, я куплю тебе пирожок.

– Я толстею. – Я недоверчиво подняла на него глаза.

– И что? – сделал страшные глаза он. – Это так необычно для беременных женщин?

– А вдруг ты меня разлюбишь? – предположила я.

– Я не разлюблю тебя никогда! – заверил меня Константин.

– Правда?

– Самая натуральная. Можешь успокоиться и толстеть. Такая любовь, как моя, не умрет от какого-то там жалкого десятка лишних килограммов на попе. Я буду с тобой, даже если ты вдруг полысеешь.

– Я не полысею, – обиделась я.

Но его слова, не про мою потенциальную лысину, а про его любовь, прочно засели у меня в голове. И снова в том нелицеприятном контексте, что вот у меня такой прекрасный муж, который меня любит и которого люблю я, но между нами нет и невозможно полное понимание, потому что между нами непреодолимой преградой, Китайской стеной стоит моя ложь.

Впрочем, предаваться грустным думам времени было немного. К началу лета Внешторгбанк все-таки выдал Косте разрешение на ипотеку. Ипотека – это такой фрукт, у которого обалденный внешний вид, что-то вроде помеси клубники, ананаса и гуавы. Смотришь на него, и кажется, что вкус должен быть выше всяких похвал. Тем более что попробовать его вам все равно не дают, только показывают из-за умело подсвеченного стекла. По типу ювелирной витрины. И вот со временем вы понимаете, что хотите его до дрожи, до одури, что от этого желания у вас сводит челюсти.

– А как его попробовать? – спрашиваете вы у милой девушки за прилавком.

– Только если купите, – улыбается она.

– И почем? – интересуетесь вы.

Вот тут и начинается самое интересное. Никто не знает, сколько точно стоит фрукт под названием «ипотека». Вроде бы вам по карману. Есть специальный ипотечный калькулятор, который подскажет вам, есть ли смысл разевать роток. Однако потом вы узнаете, что это только плата за вход.

Сначала, перед тем как попробовать, извольте предоставить список необходимых документов. Справка с места работы, сведения об имуществе, водительские права, справка о состоянии здоровья.

– Это все? – обалдеваете вы.

– Не факт. Надо уточнить в страховой компании, – любезно отвечает улыбчивая девушка за банковским окошком.

Дальше вы ждете. Две недели, три, потом ждете, когда эксперт придет к вам на работу, потом опять ждете, дадут вам право попробовать фрукт или откажут. Потом вам говорят, что устное решение принято. Вам предоставлено право откусить кусочек ипотеки. Осталось только дождаться письменного уведомления. Оно придет по почте. И вот настает великий день, вам вручают конверт, в котором лежит бумага, официально подтверждающая, что вы имеете право откусить Ипотечного Пирога, если сможете найти подходящую квартиру. Фрукт с первого же мгновения оказывается с горчинкой. Да и вообще местами кислит.

– Выбирайте квартиру, – пожелала нам с Костей удачи улыбчивая девушка за банковским окошком, наш индивидуальный консультант.

В тот же вечер мы с Костей обложились журналами и принялись обзванивать почти все квартиры подряд. Вариантов казалось так много, что я испугалась, что не успею упаковать чемоданы.

– А у вас не ипотека? – вдруг аккуратно поинтересовался кто-то с той стороны баррикады. В смысле, один из продавцов интересных квартир. Кажется, это была прелестная маленькая двушка на станции метро «Измайловский парк».

– Ипотека, – радостно кивнули мы.

– Нет, нам не подойдет, – сообщили продавцы квартиры и отключились.

Мы с Костей несколько подрастерялись. Но не упали духом. Один облом ничего не значит. И два тоже. Но когда число нежелающих иметь дело с ипотекой достигло десяти человек, мы призадумались.

– Что это значит? – спросил улыбчивую девушку Костя.

– Не знаю. Или у них нет трех лет в собственности, или они уверены, что не пройдут банковскую проверку. Или у них есть просто свободный покупатель. Могут быть разные причины, – пожала она плечами. Нельзя сказать, чтобы мы поняли, о чем это она. Но догадались, что в ипотеке есть подводные камни, о которых мы и не подозревали.

– И что же нам делать? – огорчился Константин.

– Наймите риелтора, – посоветовала девушка.

Совет оказался не так уж и плох, однако к общему счету присовокупилась опечалившая нас сумма в три тысячи долларов риелтору. Однако мы перестали тратить бесконечные часы на обзвон всяких разных квартир, где всякий раз обнаруживался тот или иной дефект.

– Не волнуйтесь. Вы ведь ищите практически по всей Москве. В таком случае мы с вами обязательно что-нибудь найдем. Правда, летом меньше квартир, но зато цены не так быстро летят вверх, – пообещала риелтор, еще одна уверенная в себе симпатичная девушка. Мы расслабились и выбросили все сомнения из головы. На дворе было лучезарное лето, мы верили в то, что наша квартира не за горами. Потом мы ждали, ждали, снова ждали звонков от нашего риелтора. Раза два в неделю она вдруг вспоминала о нас, и мы ездили и смотрели какую-нибудь очередную халупу, в которой не то что жить – не хотелось даже умирать. К концу июля фрукт под названием ипотека начал подгнивать.

– А вы уверены, что мы вообще в состоянии купить на наши деньги что-то приличное, – горячился Контантин Яковлевич, когда риелторша вежливо сообщала, что ничего интересного опять нет. Все разобрали другие.

– Вы поймите, ипотечников на рынке сейчас пруд пруди. Они к каждой квартире в очередь выстраиваются! В таких условиях надо вообще хватать что попадет, а вы нос воротите. Почему вы не хотите пятиэтажку?

– Потому что я бы там и свиней не держал! – рявкнул Костя.

– Ну, тогда давайте еще поищем, – обиженно поджала губы риелторша. – Только цены-то на месте на стоят. И потом, ваше банковское разрешение тоже не вечное. Через месяц его придется продлевать.

– Почему? – растерялся мой муж.

– Потому. Читайте уведомление. Там все сроки указаны, – зло ответила девушка. Видимо, мы уже не казались ей интересными клиентами. Константин бросился читать банковскую бумажку, которая пришла к нам по почте. Оказалось, что у нас для покупки квартиры остался всего месяц. А потом нам придется повторить весь аттракцион.

– Конечно, все будет быстрее, потому что банк только подтвердит, что ваш статус не изменился… – «утешила» нас риелтор.

Мы загрустили. Что же мы будем делать, если не сможем купить квартиру даже с помощью кредита? Я поддерживала Константина как только могла. А в глубине души вдруг заплескалось опасение, что вся эта невезуха посылается мне в качестве наказания. За все то зло. И еще (но эту мысль я старалась даже не думать, не то что озвучить кому-то) – что бог не хочет дать нам с Костей дом. Потому что Костя не заслужил такого – купить дом неверной жене, которая носит под сердцем чужого ребенка.

Когда в моей голове появлялись такие идеи, мне захотелось кричать от ужаса. Я, конечно, не была представительницей сильно продвинутого духовного слоя населения. Я могла с одинаковым интересом вкушать истин индуистской культуры в исполнении свежеобращенных в кришнаизм друзей, гадать на кофейной гуще, раскладывать с Аллочкой простыни Таро, а потом истово ставить свечки в православном храме, если, скажем, туда случайно понесло Динку, которая от скуки захватила меня с собой. Так что было невозможно даже определить, что это за невиданная птица – мое мировоззрение. Но в одно я верила свято – что каждый в жизни получает то, что он заслужил. И в этом контексте меня не могло ждать ничего хорошего.

Глава 5 О дежавю

В детстве я очень любила сказки, они как-то примиряли меня с суровой прозой жизни. Родные Петушки обеспечивали массу свежего воздуха и самый минимум острых ощущений. Недостаток приходилось восполнять своими силами. Мы с ватагой ребятишек залезали в старые заброшенные дома, которых у нас в округе полным-полно, и там, под завывание ветра и собственные охи-ахи пугали друг друга всякими небылицами, как правило, начинавшимися словами «однажды в черном-черном городе, черной-черной ночью шел черный-черный»… Или «жила-была девочка, обычная девочка, но только у нее не было одной ручечки…». Было так сладко визжать от страха, сидя на старых, пропылившихся досках в доме, где когда-то жило много разных неизвестных нам людей. Они радовались, грустили, умирали, а потом и вовсе оставили этот дом ветшать и исчезать. Мне до сих пор кажется, что нет на свете ничего более одинокого и трогательного, чем эти брошенные деревянные дома. Покосившиеся, старые, скрипучие. После них было так уютно, так тепло в нашей квартире. На ночь мама развлекала меня чтением сказок народов мира. Завывал ветер, мир казался бесконечно большим и непознанным, а собственная кровать такой надежной и мягкой, что хотелось завернуться в одеяло с головой и слушать, слушать, слушать размеренный мамин голос, которая читала каждый раз новую, но все же знакомую мне сказку. Некоторые сказки были родными. Например, про Серого Волка, несущего нашего отечественного царевича выкрадывать очередной раритет для батюшки-царя. Про принцессу, молчаливо плетущую рубахи из крапивы для заколдованных братцев. Эти сказки рождали во мне жажду подвигов. Мне хотелось немедленно отдать кому-нибудь свою жизнь, силу и любовь. Впрочем, моего порыва обычно не хватало даже для того, чтобы помочь маме помыть посуду. Все или ничего. Я соглашалась только плести рубахи. При чем здесь помощь по хозяйству? Еще мне очень нравился «Аленький цветочек». Я тоже была не прочь осчастливить подходящее чудище со всеми удобствами. Я имею в виду замок, сады и прочие атрибуты сладкой жизни.

А вообще, интересно, какие стереотипы закладывают в сознание наши сказки. Впервые мне эту мысль подала Динуля, с которой мы самозабвенно играли в пресловутых принцесс.

– Давай, я буду принц, а ты будешь плести рубахи братьям, – однажды предложила я, но подруга внезапно засопротивлялась.

– Плети сама свою крапиву, – сказала она.

Я была не против, тем более что втайне предложила роль ей только из внутреннего благородства.

– Хорошо, а ты будешь принц. Будешь меня любить.

– За что тебя любить? Дура дурой. Чуть на костре не сожгли, чуть без жениха не осталась!

– Да что ты несешь, – возмутилась я.

Такой нетривиальный взгляд на любимые сказочки меня сильно покоробил. Но… только в первый раз. Потом мы уже вместе раскладывали сказки по косточкам, издеваясь над народным творчеством, кто во что горазд.

– Аленький цветочек? – вопросительно поднимала бровь Динка. – Любительница халявы. Брак по расчету.

– А Иванушка-дурачок? – смеялась я. – Вечно на печи. Лень – залог здоровья. Лежи ровно, и все само обломится.

– Ага, а двое нормальных братьев вечно в пролете!

– Психам везет.

– Богатые – дураки, царевны любят только нищих идиотов!

– А помнишь про Салтана? – спросила Динка, когда я чуть-чуть успокоилась и перестала хохотать.

– А с ним чего? – Я уже была готова снова прыснуть.

– А то. У него был выбор: жена – повариха, жена – ткачиха. Нормальные бабы. А он что выбрал? Каким местом его женушка себе дорогу проложила в царские палаты? Смекаешь?

– Да уж, известным местом, – загибалась я от хохота.

Так мы вывернули наизнанку почти все сказки. От скуки добрались даже до Льюиса Кэролла с его странными Алисами в разных ипостасях. С ними было сложнее. Смысл был так аллегоричен, что переврать его еще раз почти не представлялось возможным. Но нам все-таки немного удавалось. Правда, на этот орешек мы покусились, когда нам было уже лет по шестнадцать. Чеширский кот был признан наркоманом (еще бы, он знает все грибы в лесу), кролик – неудачливым представителем малого бизнеса, который вечно спешит, но всегда опаздывает, и все его кидают.

– А мартовский кот? А шляпник? А Соня?

– Это госчиновники! – вещала Динка.

В общем, разобрали мы эти сказочки вдоль и поперек, но одного места я так и не смогла понять. Места, где Алиса вместе с шахматной королевой скачет на немыслимой скорости по тропинке на вершину холма. Бежит, а прибежать никуда не может. Вершина удаляется от нее с такой скоростью, что она все время оказывается в начале пути. Алиса спрашивает королеву: «Почему этот гадкий холм все время удаляется. Ведь я бегу со всех сил!» Меня, кстати, это тоже сильно возмущало. Казалось, что в жизни так не бывает.

«Что ты, – отвечала Алисе королева, – с этим холмом всегда так. Надо бежать со всех сил, чтобы просто остаться там, где ты стоишь. А уж сколько сил надо, чтобы попасть куда-то, – я вообще молчу!»

– Бред, – соглашалась Динка. – Так не бывает.

А потом мы с ней сели в поезд и уехали в Москву из наших Петушков, и через некоторое время обнаружили, что мы, как и Алиса, несемся к сказочному холму, который от всех наших ухищрений не становится ближе и на сантиметр.

Однако понятно это мне стало только сейчас. Именно теперь, когда я лечу из последних сил, пытаясь ухватиться за что-то подлинное, а холм не просто остается на недосягаемой высоте – он удаляется.

Несмотря на то что мне предстояло рожать меньше чем через два месяца (по самым лучшим прогнозам, при условии, что я дохожу до сорока недель), жизнь не только не забрезжила радужными перспективами, но и наоборот. К августу вдруг все стало так резко ухудшаться, что мне стало страшно. Я уже не ходила на работу, где меня развлекали, отвлекая от грустных мыслей и сомнений, а сидела дома. Кто рожал – тот поймет, каково это, дохаживать последний триместр, когда все вокруг теряет смысл, а ты становишься беспомощным неповоротливым слоном, во всем зависящим от других. Последний триместр – не самое лучшее время для треволнений, но в моем случае так получилось, что я отложила на потом слишком многое. К августу, когда нам с Костей осталось меньше месяца до конца разрешения на кредит, цены на квартиры вдруг неожиданно резко взлетели. Процентов на тридцать.

– В чем дело! – паниковал и возмущался Константин.

– Август! – злилась Ольга – риелтор. – Дотянули. Теперь хватайте что есть. В сентябре будет еще хуже.

– Динка, что делать? – рыдала я по телефону. Мне было страшно и одиноко без наших обедов в кафе, без ее бронебойной уверенности, что бог нас любит и все будет хорошо.

– Что делать?! Раньше надо было все делать. У меня в фонде сейчас прибыль для старых вкладчиков – сто двадцать процентов годовых! А ты все просидела, пробоялась, – ругалась она.

– Как нам купить квартиру?! – спрашивала я. Перспектива родить вот так, на съемной хате, меня пугала. Я не была уверена в будущем. Я не была уверена ни в чем. И меньше всего я была уверена в себе самой…

Однажды Костя пришел домой окончательно подавленный, серого цвета и сказал:

– Все. Берем квартиру. Делать нечего, другого мы не найдем. Слишком взлетели цены.

– Что за квартира? – оживилась было я, но, перехватив взгляд мужа, поняла, что лучше бы я и не спрашивала.

– Да помойка. В Бирюлево, у черта на рогах. До работы добираться – помрешь. – Костя чуть не рыдал.

– Так зачем она нам? – скорее для проформы спросила я.

– У них подходящие документы, и они согласны на ипотеку. И у нас хватает денег. Хотя, по мне, покупать девятиэтажную трущобу по цене в почти три тысячи долларов за ее поганый метр – это выше моего понимания. Москва не стоит таких денег! Но на каждую сраную однушку находится по три таких, как я. Так что нам еще придется дать взятку тамошнему риелтору, чтобы он отдал эту развалюху нам.

– Мне даже не хочется на нее смотреть, – опечалилась я. Услышать слово «сраный» из Костиных уст все равно что наблюдать извержение доселе спящего вулкана. Значит, настал и его предел. – А может, вообще ничего не покупать?

– И что? Рожать здесь? Ты знаешь, что наша хозяйка мне звонила?

– Нет, – похолодела я. Неужели случится что-то еще?

– Да. Она повышает цену. Придется платить на двести долларов больше. Так что мне уже все равно, что так – что так. Там я хотя бы буду платить себе в карман.

Костя был явно подавлен. Я тоже, однако сил, чтобы как-то его поддержать, у меня уже не было. Я сама практически падала. Но раз уж мы решили покупать какую-то квартиру, я решила во что бы то ни стало увидеть ее. Несмотря на живот. Поэтому на следующее утро я поехала в это Бирюлево, чтобы хоть одним глазком взглянуть на потенциальное семейное гнездо.

– Зачем тебе это надо? – удивилась Динка, когда я ей сказала, что еду одна на другой конец города, чтобы посмотреть квартиру.

– А вдруг я там что-то такое увижу, с чем никак не смогу смириться? – упиралась я.

– Да брось, пусть Костик покупает. В любом случае хуже не будет.

– Я так не могу. А вдруг я там сразу пойму, что мне делать, – как одержимая, объясняла я ей. Она не понимала.

– Ты должна думать только о себе. Тебе скоро рожать! Ты что, решила все напоследок испортить. Все так хорошо идет!

– Нет, не хорошо. – Я закусила губу и поехала.

Я озиралась по сторонам, пытаясь найти ответы на вопросы. Где угодно, хоть среди надписей на домах. Среди рекламы. Вселенная, отзовись! Надо сказать, что когда Вселенная (это из буддистов) пытается подсказать тебе правильный ответ, она делает это гораздо лучше, чем звонок другу или помощь зала в игре с Галкиным по ОРТ. В моем случае Вселенная явно пыталась достучаться до моего пассивного, практически спящего сознания любыми способами. Пусть даже и нелицеприятными, лишь бы я услышала. Еще бы, ведь вот уже почти девять месяцев, как я настойчиво пыталась не слышать совершенно ничего, ни слова.

Я вышла из автобуса на нужной остановке.

– Десяточки не найдется? – вдруг пристал ко мне на подходе к дому какой-то противный прощелыга-алкоголик.

– Нету, нету. Отстань, – отмахнулась я.

Это не произвело на алкаша никакого впечатления.

– Дай. Ну, дай, – канючил он.

– Не дам, – отрезала я.

Алик вперил в меня колючий взгляд. Меня аж передернуло, и я принялась оглядываться, чтобы понять, имеет ли смысл кричать «караул».

– А НУ ДАВАЙ КОШЕЛЕК! – сплюнув, подался ко мне этот недочеловек. Видимо, он сопоставил силы и понял, что беременная, практически на сносях баба, не окажет ему никакого сопротивления.

На меня пахнуло дурным похмельем и несвежей, много недель нестиранной одеждой. Я бросилась неуклюже бежать, а сама думала только о том, как бы не родить в этой забытой богом дыре.

– Отстань от женщины! – вдруг крикнула на моего злодея бабка, которая минуту назад показала мне дорогу к дому. Она замахнулась на пьяницу клюкой, после чего он злобно пошел в сторону, изрыгая себе под нос проклятия.

Я с облегчением выдохнула.

– Надо же, никогда не думала, что такая палочка может быть оружием, – слабо улыбнулась я.

– Тут у нас держи ухо востро, – приосанилась бабуля. – А ты уже пришла. Вот тот дом. Ты к кому?

– Я? Смотреть квартиру, – бодро ответила я. Роль защитницы беременных давала бабке право называть меня на ты, сколько ей заблагорассудится.

– Это в третьем подъезде? – всплеснула руками бабуля.

– Ага, – шмыгнула я.

– Ай-ай-ай, и зачем она тебе сдалась?

– А что? Что-то с ней не так? – замерла я. Неужели и тут облом?

– У нас тут со всем районом все не так. Воздух ни к черту, а ты вона с малышкой.

– С малышом! – поправила я ее.

Она недоверчиво покосилась на живот и пожала плечами.

– Все едино, не место тут дитю.

– Ничего другого нет, – пожаловалась я.

– А иной раз лучше остаться ни с чем, чем вот так, – она широко махнула рукой, как бы обозревая окрестности.

Я проследила взглядом за ее рукой. Панорама и правда открывалась не очень. Во все стороны, докуда дотягивал взгляд, тянулись ленты заборов и гаражей, а справа, перекрывая белый свет, высились огромные трубы теплоэлектроцентрали. Густые грязные облака из труб закрывали небо. Меня передернуло. Неужели же я и правда буду тут жить?

– Ну, надо посмотреть, раз приехала, – вздохнула я.

– Смотри в оба, – посоветовала бабка, прежде чем дверь подъезда за мной закрылась.

Меня встретил вонючий, и даже не какой-то там грязью, а настоящей гнилью подъезд. Не знаю, в каком году построили этого монстра, но строили его явно ненадолго, только чтобы перебиться. Однако, как известно, нет ничего более постоянного, чем временные сооружения. Я вспомнила, как Костя утром ворчал:

– Уж лучше бы это была пятиэтажка, честное слово.

– Почему? – удивилась я.

– Да потому что тогда был бы шанс, что ее со временем снесут. А эта квартира еще нас переживет.

– Да брось ты себя накручивать, – сказала я ему.

А теперь понимала, что он был прав. Квартира располагалась на девятом этаже. Хорошо хоть лифт работал, хотя он так дребезжал, что казалось, через минуту рухнет.

– Вы к нам? – прямо у лифта встретил меня суетливый молодой человек.

– Не знаю, – растерялась я. – Мне бы квартиру посмотреть.

– Ну да. Я Павел. А вы, наверное, Полина?

– Да, – порадовалась я. По-крайней мере ничего не перепутала.

– О цене ни слова! – грозно предостерег меня суетливый Павел.

Я, хоть и была уже глубоко беременна, но в таких экстренных случаях все-таки еще могла собрать волю в кулак и включить думалку.

– Вы что, скрываете цену? – предположила я, и Павел пошел пятнами.

– Вы хотите купить эту квартиру? – процедил он.

– Не уверена, я же ее еще не видела.

– Так, давайте не будем вообще смотреть. Мне сказали, вы просто хотите увидеть стены. А если вы сейчас начнете рассуждать о цене…. У меня таких, как вы, – море. – Павел явно демонстрировал желание избавиться от меня как можно скорее.

Я испугалась. Зачем же я сюда так долго перлась и чуть не пала жертвой алкоголика?

– Успокойтесь, Паша. Я вообще не знаю, сколько стоит ваша квартира. Мне только взглянуть. Я буду нема как рыба, – пообещала я. Риелтор задумался, словно пытаясь понять, можно ли мне верить. Но потом вздохнул (видимо, вспомнив об обещанной моим мужем взятке) и повел в дом. Там нас ожидала замученная бытом и нищетой женщина лет сорока пяти.

– Павел, здрасти. Извиняйте, я не одета, – затараторила она, вытирая передником измазанные в какой-то еде руки.

– Ничего-ничего, – щебетал изменившийся до неузнаваемости хлопец. Теперь он изображал «мудрого друга, наставника». Мне стало противно.

– Тетя, пливет! – выскочило из комнаты какое-то милое чумазое чудо лет пяти.

– Привет, – подскочила я от неожиданности. – Тебя как зовут?

– Ромочка, – вымолвило чудо и ускакало прочь.

А я пошла бродить по квартире. Это заняло около тридцати секунд. Квартира, собственно, состояла из комнаты и кухни, окнами выходившей на те самые удручающие башни ТЭЦ.

– Вы не волнуйтесь, у нас здесь тихо. МКАД почти не слышно, – лебезила хозяйка.

– МКАД? – обернулась я. Про нее-то я вообще забыла. А ведь правда, за всеми этими гаражами должна быть МКАД. Господи, куда меня занесло.

– Ну да, совсем не слышно. А ТЭЦ – она же безвредная. Она только пар гонит. Немного сыро, и все. – Помня о том, что реклама – двигатель торговли, женщина старалась изо всех сил.

– А вы-то почему переезжаете? – проявила я любопытство. Женщина запнулась, а потом, глядя на мой живот, ответила.

– Мы с мужем разводимся. Вот, приходится менять квартиру.

– Да на что ж ее можно поменять?! – ужаснулась я.

– Поеду в область, там квартиры втрое дешевле, – пояснила хозяйка. – А ему – супостату – комнату.

– Почему супостату? – опешила я.

– Бросает меня, – вздохнула она, и, давая понять, что разговор окончен, вышла в комнату.

Я растерянно прошла еще пару шагов, осмотрела ванну. Она была смежной и, как ожидалось, вся поросла грибком. Но самым ужасным, самым страшным кошмаром, который заставил меня бежать бегом от этого дома, квартиры, района, бежать, на ходу вытирая слезы, слепившие глаза, – было дежа-вю, охватившее меня со страшной силой. Я вдруг отчетливо поняла, что если мы с Костей немедленно что-то не сделаем с нашей жизнью, то через пять-десять лет я буду совсем как она. Как эта уже сведенная «на нет» женщина, покидающая Москву, уходящая прочь от этого неподъемного холма из сказки Льюиса Кэролла. И конечно, моя измена никуда не денется, даже если Костя купит квартиру и будет и дальше таким же прекрасным отцом и мужем. Только надолго ли? Происшедшее так и будет висеть годами, как топор, как ружье, которое когда-нибудь обязательно выстрелит. И ребенок обязательно окажется от Дениса, чтобы каждый день напоминать о том, что я пользуюсь любовью и семейным счастьем в кредит, так же как и квартирой. Потому что в таком доме, в такой квартире наша семья обязательно развалится. И я окажусь там, откуда пришла. Сидящей где-то в области, одна, да еще и с ребенком на руках. Зачем? Зачем?

– Что с вами? С вами все в порядке? – одернула меня за руку женщина в рабочей форме сотрудницы Метрополитена. Оказывается, я дошла уже до самого метро и умудрилась войти в него, даже не заметив.

– Нет. Не нормально. Но это ничего. – Я отвела руку в сторону и побрела к поезду. Слезы кончились, осталась только какая-то тупая решимость, которая довезла меня до дома. Несколько раз я останавливалась и пыталась паниковать. Мне казалось, что еще можно остановиться, еще можно что-то исправить, придумать, сделать по-другому…

– Ты смотрела квартиру? – с порога спросил Константин и с беспокойством посмотрел на мой живот.

– Да. Смотрела, – кивнула я и вошла в квартиру.

– И что? Как? Ты понимаешь, я уже договорился завтра на аванс, нам надо спешить, а то мы не успеем подать документы в банк, – он так частил, словно пытался заткнуть мне рот, не дать сказать то, чего он совершенно не хочет слышать.

Я его не перебивала, стояла и спокойно снимала туфли. Мне было жарко, хотелось пить. И совершенно не хотелось ни о чем говорить.

– Нальешь мне чаю? – попросила я.

– Конечно. Иди, садись. Тебе с сахаром?

– Да. И с булочкой. Даже с двумя, – жалобно попросила я. И тут же не выдержала, расплакалась.

– Что ты! Что ты, перестань. Мы же туда поедем не на всю жизнь. Поменяемся через пару лет. Вот, еще денег подкопим и поменяемся! – Костя гладил меня по волосам, целовал глаза, вытирая ладонью слезы.

– Ты думаешь? Правда? Ты в это веришь? – всхлипывала я.

– Ну конечно, глупенькая! Конечно!

– Я не уверена, что смогу прожить там и сутки.

– Я тоже, но что делать. Сейчас мы точно не можем потянуть ничего другого!

– Может, тогда и не надо ничего тянуть? Вложить, как Динка, деньги в паевой фонд и копить их?

– Ты что, хочешь, чтобы мы вообще все потеряли? – Костя разозлился.

– Но она-то не теряет.

– Еще не вечер!

– Ты дуешь на воду, – обиделась я.

– Может быть, – вдруг не стал спорить Константин Яковлевич. – Но сейчас это не имеет для меня никакого значения. Абсолютно никакого. Я не собираюсь просчитывать выгоды, искать проценты, что-то там накручивать. Мне просто нужен дом. Наш дом. Для тебя, меня и нашего ребенка. Ты понимаешь, что мы должны это сделать. Для него.

– Для кого? – не поняла я. Я невнимательно слушала Костю, потому что одни и те же мысли, которые я так хотела бы выключить, крутились и крутились у меня в голове.

– Для сына. Для нашего сына, – возбужденно уговаривал меня Константин.

Я на секунду замерла, потом отпила немного чая из уже остывшей чашки. Откусила булку. Пожевала ее немного, чтобы приободриться. А потом сказала:

– Ты знаешь, я не уверена, что этот ребенок – твой.

Глава 6 Точки над «i»

И началось. Так бывает, когда врач вскроет ножом болезненную, загноившуюся рану. Сначала дикая боль, потом хочется выть и кататься по полу, но по всему заметно, что скоро станет легче. А при определенной доле везения, правильной терапии и уходе останется только тоненький шрам. Опасность миновала. Хотя уже и было недалеко до общего заражения крови. В общем, успели.

У вас когда-нибудь вырезали аппендицит? У меня да, причем при весьма сумбурных обстоятельствах. Мне было семнадцать лет, совсем взрослая барышня со своими интересами, делами. Ой, дел у меня было в то лето невпроворот. Стояла жара, мы с Динкой, совсем как героини Иоанны Хмелевской, стремились успеть всюду. И раков наловить, и научиться делать французский маникюр, и найти денег на кино. Особым прицепом стояли прополка и полив огорода, неизбежная кара, от которой нам так и не удавалось никуда деться. Поразительно, сколько лет я полола огород, но так и не смогла не то чтобы полюбить, но даже просто смириться с этим ужасным занятием. Я орудовала тяпкой с таким выражением лица, будто была последним человеком, оставшимся на тонущем корабле. Представьте себе: «Титаник», истеричные женские крики, священник читает отходную молитву, а вы стоите перед последней шлюпкой и решаете вопрос, влезть ли вам на единственное оставшееся место или отдать его несчастной матери с трехмесячным младенцем. Естественно, вы жертвуете собой ради спасения дитя. Мамаша довольно плюхается в лодку, и вы провожаете отплывающее суденышко взглядом, исполненным тоски и безысходности напополам с готовностью достойно встретить смерть, которая уже близко. Уже плещет за бортом обжигающе холодными волнами. Представили? Вот с таким примерно лицом я обычно полола огород. Если бы у моей матери было сердце, оно бы разорвалось от жалости, глядя на меня. Но у матери в вопросах приусадебного хозяйства сердце отключалось. Ничего личного, только бизнес… Но где-то в середине июля я умудрилась, невзирая на жуткое пекло, очень сильно простудиться. Я купалась в Клязьме, без устали падая с мостика в проточную воду, которая несла меня своими быстрыми потоками дальше, в сторону Леоново. Я плескалась, а к вечеру почувствовала усталость, озноб и нежелание есть предложенный ужин.

– Ты не хочешь есть?! – потрясенно посмотрела на меня мамуля. – Господь с тобой, да уж не заболела ли ты?

– Нет, я просто села на диету, – буркнула я, доползая до кровати.

Бдительная маман вставила мне под мышку градусник.

– Ну, доигралась? – Она вперила в меня взгляд, достойный инквизитора.

– А я что? Я ничего, – вяло отмахивалась я. Сила была явно не на моей стороне.

– Температура под сорок, совсем сдурела, – всплеснула руками мать.

Надо сказать, что в нашей деревне, по недоразумению называемой городком, дети болеют примерно с той же регулярностью, что и падают метеориты. Поэтому при виде такой нелепой температуры мать немедленно забила в набат и созвала совет из всех своих кумушек, сватей и соседушек. Приехала даже бабушка, которой я была обязана особыми изуверскими способами терапии типа выпаривания «беса болезни» с помощью горячих камней на спину. Банные экзекуции «а-ля бабуля» могли прогнать не только беса, но и меня саму. В бане под ее чутким руководством я начинала чувствовать, что душа во мне не так уж и крепко держится.

– Терпи, зато завтра будешь здоровой, – приговаривала бабушка, отхаживая меня веником.

Я только вздыхала, хныкала и утешала себя тем, что в ближайшее время мне не придется ничего полоть. Вечером, когда бес болезни, по мнению совета старейшин, просто не мог остаться целым в этой войне, мне дали наконец спокойно поспать. Однако, вопреки бабушкиным надеждам, я в то лето цапанула какой-то особенно хитрый вирус, который свалил меня с ног на две с лишним недели. Мы с бесом ушли в глухую несознанку. В результате я так извелась от скуки и безделья, что не могла дождаться, когда выздоровлю и продолжу ловлю раков и кавалеров. Простые девичьи мечты.

– Завтра можешь выйти и немного погулять, – наконец сдалась под прессом моих уговоров мамуля. Ей и самой небось надоело наблюдать взрослую дочь, бестолково валяющуюся в кровати.

– Ур-р-ра! – вознесла я руки в небо.

– Я сказала – немного, – сделала страшные глаза мама, но меня уже было не остановить. От телевизора меня тошнило, овсянку и «свеженькое», всякие там огурцы-помидоры-чесночок я уже видеть не могла, поэтому назавтра с самого утра сбежала из дому, планируя целый-прецелый день предаваться играм, шашням и кокетству с местными пацанами. В мечтах я уже согласилась видеть (за неимением лучшего и времени на его подбор) местного красавца Лешика в качестве своего кавалера. Лешик давно давал понять, что и он не против сделать меня дамой сердца и перейти к поцелуям на сваях за железнодорожным вокзалом. Но я все как-то тянула, а потом еще и болезнь эта…. В общем, все, и я в том числе, понимали, что пора переходить от слов к делу.

Сначала все было неплохо.

– Я тебе нравлюсь? – робко спрашивал Лешик.

– Ну да. Нормально. А я тебе?

– Очень. У меня еще никогда не было такой девчонки! – с удовольствием оглядывал меня Лешик.

Я ему нравилась, что было приятно, особенно если учесть, что тогда я еще не была блондинкой (почти натуральной). Так что мне его восторги были вдвойне в тему. Далее мы немного пообнимались, пытаясь по косвенным признакам прикинуть, как далеко можно зайти прямо на сваях. Поскольку страсть к познанию мира лишила меня девичьей чести еще в прошлом году (сие знаменательное событие состоялось в доме у нашего учителя истории Дмитрия Евгеньевича, в честь окончания школы, так сказать), то теперь я могла располагать собой с полным комфортом. Лешик мне нравился, я была склонна позволить ему многое, посему мы передислоцировались в близлежащие поля, под покров, так сказать, высоких трав. Железнодорожные сваи – не самое лучшее место для любовных утех молокососов.

– Ты не боишься? – на всякий случай спросил Лешик, а я усмехнулась, видя, как неуверенность зайчиками плещется в его глазах.

– А ты?

– Я нет, – судорожно кивнул он.

– А я – очень, очень боюсь, – прошептала я, чем завела его многократно. Лешик подбоченился и в порыве возбуждения неловко приземлился на мое девичье тело, после чего я вместо удовольствия от походно-полевых утех вдруг испытала приступ странной боли в районе желудка.

– Прекрати, – сказала я и стащить с себя Лешика.

– Нет, только не сейчас! – прорычал он, продолжая осваивать открывшиеся горизонты.

Я попробовала потерпеть.

– Нет. Не могу.

– Я тоже, – согласно кивнул Лешик и принялся рьяно меня целовать куда попало. Я простонала и усилием воли скинула-таки его молодое красивое тело на землю.

– Кажется, мне плохо, – призналась я, хватаясь за живот.

– Что такое? Так страшно? – нахмурился Лешик. Вроде бы во мне никак нельзя было предположить кисейной барышни. Ан нет. Получите – распишитесь.

– Кажется, тошнит. Может, ты что-то повредил? – испугалась я. Все-таки, как ни крути, а в семнадцать лет уже все делаешь, но еще ничего не понимаешь.

– Да как?! – моментально испугался и побледнел Лешик.

– Не знаю как, – зло рявкнула я и попыталась встать. Встать не получилось, было больно. Лешик, как оглашенный, крутился вокруг меня.

– Что делать? Что делать? – причитал он.

– Доктора веди, – кивнула я ему.

Лешик посмотрел на меня, прикидывая, действительно ли все так запущено, что придется вести сюда (в поля!!!) взрослых. Видимо, мой внезапно посеревший лик исчерпывающе показал – да, все именно так.

Лешик умчался, а я принялась стонать и гадать, действительно ли Лешик побежал за доктором или оставил меня пропадать в полях. Однако русская земля не могла взрастить такого морального урода. Через полчаса (между прочим, одних из самых страшных в моей жизни) на поле прибыла телега, запряженная одним усталым водовозом. Из нее выскочил растрепанный доктор местной горбольницы. Он вместе с Лешиком в темпе гопака проскакал остававшиеся до меня метры и, глядя на меня сверху вниз, сказал сакраментальное:

– Ну, и что ты тут у нее прорвал, Дон Хуан, бля?!

– Что-то внутри, – вяло пояснила я.

Дальше доктор в течение пяти минут определил, что у меня острый приступ аппендицита, вызванный, вполне возможно, знаменитыми бабушкиными банными экзекуциями, и меня осторожно докатили до больницы, где и прооперировали. Когда меня везли на операционный стол, я плакала. По двум причинам. С одной стороны, мне было очень страшно и больно. А с другой стороны, я была счастлива, что меня подобрали правильные люди – доктора, которые теперь все наверняка решат и спасут меня, как бы мне сейчас больно ни было.

– Ну, как? Жива? Раба любви! – ласково дразнил меня доктор потом, после операции. Кстати говоря, история моей госпитализации заняла достойное место среди городских больничных баек. А с Лешиком мы больше не целовались в полях. Он, как мне кажется, обходил меня десятой дорогой и крестился. А потом и вовсе уехал из городка, где его теперь иначе как Дон Хуан и не называли.

– Жива, – радостно ответила я врачу. И мне было все равно, что теперь будут обо мне говорить. Собственно, обо мне почему-то так ничего и не говорили. Наверное, Лешик принял весь удар на себя. А я с тех пор поняла, что иногда, как бы больно ни было, как бы ни хотелось все оставить как есть или вообще вернуть время вспять, лучше всего довериться потоку, который может вытащить тебя из омута боли и сомнений, как доктор, который избавил меня тогда от перитонита. Тогда, в поле, когда я лежала, согнувшись пополам, и молилась о спасении, моя молитва состояла всего из трех слов. «Только бы успеть!» Я, как зверь, животное с хорошо развитой интуицией, понимала, что долго не протяну. Вот и теперь, вновь на меня накатило чувство, что можно опоздать, и тогда уже будет поздно что-то менять. Только сейчас, только сегодня, пока ребенка еще нет на свете, а Костя не влез в долговую игру с банками, я могу попытаться сделать операцию на своей душе, на нашей с ним душе. На сердце нашей семьи. Потому что, как ни крути, а мы с Константином больны. Больны ложью, которая отравляет нас, вызывая общую интоксикацию организма и нарушая гармонию, которая так необходима и нам, и особенно ребенку.

– Я не уверена, что этот ребенок твой, – тихо, но твердо произнесла я и замолчала.

Костя не шевелился. Прошла минута. Я посмотрела на него и подумала, что он просто не расслышал. Такое уже много раз бывало. Я что-то ему говорю, рассказываю, могу даже показывать в лицах и оживленно жестикулировать, но он повернется и скажет: «А? Что? Извини, я задумался о своем, что ты сказала?»

– Мне повторить? – уточнила я.

Костя дернулся, сглотнул слюну.

– Не надо, – хрипло выдавил он.

Значит, понял. Повторять не надо, механически отметила я про себя. И стала с интересом ждать продолжения. Реакции. Того, из-за чего я столько ночей не спала. Чего я так боялась и так ждала несколько месяцев. Из-за чего, в конце концов, я съела столько булок.

– Я так и знал, я чувствовал, что у тебя что-то есть с этим амбалом, – сквозь зубы процедил Константин Яковлевич.

– Ты о ком? – несколько оторопела я.

– Как будто ты не понимаешь! – едко и язвительно бросил Костик. Спокойным, высокомерным тоном. Проклятый характер. Везде, абсолютно везде ледяное спокойствие, чертов лорд.

– Я просто уточняю, мы говорим об одном и том же? – парировала я.

– Я об этом голубоглазом гинекологе с Динкиной работы, – презрительно закончил он.

Меня передернуло.

– Он окулист. Значит, ты знал. А почему ты так умело скрывал, что знаешь? – залопотала я. У меня в голове не укладывалось, что Костя не просто знал, а знал с точностью, в деталях. И предпочел спустить на тормозах. Предпочел, чтобы я мучилась чувством вины. Да и я сама хороша, столько слез пролито, вместо того чтобы давно, так сказать, прояснить ситуацию. Меня вдруг накрыло чувство, что я успела. Успела влезть на операционный стол, и теперь осталось только дождаться конца операции.

– Я ничего не скрывал. – В его глазах отразилась паника. – Что я должен был делать? Следить за тобой, что ли?

– Зачем следить? Ты мог бы просто спросить. Я бы тебе честно ответила.

– Спросить? Дорогая, кстати, скажи, ты спишь с этим стоматологом?! Так? – Костя премерзко дурачился, пытаясь кого-то передразнить.

– Он окулист. И я была уверена, что ты обо всем догадывался, но предпочитал не замечать. Тебе так было удобно! – Я уже не контролировала себя. Все эти события вдруг промелькнули передо мной калейдоскопом лиц, событий и ощущений. Краем сознания я отдавала себе отчет, что вся эта фантасмагория, весь этот спектакль, где я обвиняю Костю в собственной измене, – какой-то театр абсурда. Но что поделаешь, если я так чувствовала.

– Почему это, интересно, ты на меня орешь? – возмущенно вытаращился на меня Константин.

Я задумалась и на секунду остановилась. Действительно, это вопрос!

– Потому что, хоть я и сама за все отвечаю, однако и ты тут не посторонний. Брак – это всегда игра на двоих.

– Ты мне изменила, а я теперь выслушиваю от тебя какой-то бред. – Он устало тер виски.

Мне было до смерти его жаль.

– Я тебе изменила, потому что моя жизнь была пуста. И потому что все вокруг говорили, что в этом нет ничего такого. Вдумайся – нет ничего «такого»!

– Что ты имеешь в виду? – Константин разозлился, видимо, уже догадавшись, что я имею в виду. Мы с ним так давно жили вместе, что при желании могли бы читать мысли друг друга. И только из чистого упрямства постоянно делали вид, что не понимаем самых очевидных вещей.

– Ты первый говорил – ничего «такого». «Я просто не хочу ничего знать». «Веди себя прилично». Тебе достаточно было, чтобы я все умело скрывала.

– А что, разве между нами что-то было не так? Что надо было менять?

– Не знаю. Что угодно. Может, надо было уехать из этого сумасшедшего города, сменить работу, купить квартиру, устроить новый медовый месяц. Что-то делать. Но все почему-то решили, что лучше просто пойти налево. Освежить отношения, добрать эмоций. В какой-то степени это так и было.

– То есть? – сжал зубы еще недавно такой любящий муж.

– А то, что Денис вместо тебя гулял со мной по улицам, наслаждаясь весной. И говорил то, что я мечтала услышать от тебя. В некотором смысле он исполнял твои обязанности. И ты был не против это терпеть. Ничего не замечать.

– И что? Чем тебе было плохо? – вдруг спросил меня Костя. Так тихонечко, словно стараясь не акцентировать внимание на этом, просто из чистого любопытства. Чем мне было плохо? Чем мне было ПЛОХО?! Значит, он все прекрасно знал и ничего не делал. Даже и не собирался!

– Так ты признаешь, что знал о моей измене? – чуть не задохнулась я от возмущения. – Может, ты даже где-то понимал, что это может оказаться не твой ребенок?!

– Я ничего не хочу обсуждать! – взвизгнул Костя, моментально сдав назад.

Я с ужасом смотрела на него. Он знал, он понимал, и его все устраивало. Какая я дура. Косте вовсе не так и нужна моя честность. Да, может, и моя любовь. Господи, до чего только может дойти человеческая лень и апатия. Жить с гуляющей женой, знать об этом и ничего, абсолютно ничего не менять. Ни разу не устроить скандала, не выгнать ее из дома, не уйти самому. Смотреть телевизор, строить семейные планы, навещать родителей. Спать вместе, в конце концов. Заниматься сексом, точно зная, что эту же самую женщину обнимает другой. Что кто-то другой, высокий и голубоглазый, целует ее грудь, проводит пальцем по позвоночнику, дарит наслаждения. Знать, но не принимать во внимание. Чего такого? Мне же она тоже не отказывает. От меня не убудет. Такая у него, что ли, логика? Я внезапно почувствовала, будто меня окунули в корыто с дерьмом. Я смотрела на Костю и не могла подавить в себе отвращения. Как он может!

– Я тоже не хотела ничего обсуждать. Почти уже девять месяцев не хотела, – прошептала я.

– Зачем ты в таком случае выпустила джинна? – немного устало спросил Константин.

Если бы я сама это знала. Ответ: «Чтобы не стало еще хуже» вряд ли его устроил бы.

– Потому что все зашло слишком далеко, – сбавив тон, пояснила я. – Я жду ребенка и не могу с точностью сказать, кто его отец. А ведь это очень важно, кто кому отец. Без этого никак. Мне говорят – делай тест, но это опасно для ребенка. Мне почти тридцать два года, и это мой первенец. Если с ним что-то случится, потому что я решила проверить, чей он сын, – я никогда не прощу себе этого. И тебе. Кроме того – это моя вина, и я хочу и готова заплатить сполна. Прямо сейчас, не откладывая на потом. Зачем мне копить этот снежный ком? С меня и так хватит.

– Что же ты предлагаешь? – чуть слышно сказал Костя.

Я вдруг осознала, что теперь мне придется говорить «Б». По-другому никак.

– Знаешь, единственное, чего я хочу, – так это больше не врать. Так дальше жить нельзя. Я недостойна того отношения, которым ты меня одарил. А тебе придется знать правду. Даже если ты и не хочешь. В конце концов, мы не мусульмане, и ты не сбросишь меня со скалы неверных жен. Это радует.

– Чего? О чем ты? – опешил Костя.

Я улыбнулась:

– Знаешь, по крайней мере с точки зрения кармы у меня теперь все будет в норме. А то эти проблемы, по ночам мне снятся кошмары, в которых ты обо всем догадался, да еще квартира эта ужасная…

– Так что, мы не будем ее покупать? – побледнел Костя.

Надо же, неужели он всерьез мечтает переехать в это суперубожество, чтобы загнуться там с тоски? Странно. Но, как бы там ни было, я этого точно не хотела.

– Решай сам. Я точно не буду там жить. Уж если мне не избежать одинокой жизни в Подмосковье, я смогу ее организовать себе в любой интересующий меня момент.

– О чем ты? – оторопел Костя.

– Петушки всегда ждут своего питомца, – усмехнулась я. – А ты, ты хочешь купить эту квартиру?

– Не знаю, – задумался Костя. – Пожалуй, нет.

– Вот и все, – вздохнула я и хлопнула в ладоши. – В таком случае, вопрос с квартирой закрыт. Но остается открытым вопрос, что НАМ делать.

– Нам? – Костя растерянно обвел глазами комнату.

– Да. Нам. Знаешь, я думала, что самое страшное наступит, если ты меня бросишь. А теперь я в ужасе, что мы можем опять сделать вид, что ничего не произошло. Ничего ТАКОГО.

– Да уж. Проблема налицо, – грустно кивнул Константин. Он попытался приободриться и нацепить вежливую улыбочку. Получилось не очень.

– Тогда ее придется решать, – вздохнула я.

Признаться честно, когда я затевала этот разговор, я рассчитывала на очередной хеппи-энд. Еще один хороший финал. Великодушный муж прощает чистосердечно раскаявшуюся жену, и все такое…

– Ты не в том положении, чтобы что-то решать. Тебе сейчас надо родить, а там посмотрим. – Константин любезно предоставил мне возможность дать задний ход.

До чего благородный человек. И почему только я такая дурацкая дебилка?

– Знаешь, если мы сейчас ничего не предпримем, то нам уже не выбраться из этого болота.

– Слушай, прекрати бредить. Ты на сносях, чего тебя несет! – не сдержался и разорался Константин.

Я подумала, что, наверное, и вправду нет на свете никого лучше, чем он.

– Мне кажется, нам нужно понять, как мы на самом деле относимся друг к другу, – торопливо тараторила я, не давая мужу снова меня перебить. – Особенно тебе. Я знаю, что сам ты из лени или из благородства не предпримешь ничего, что причинит нам вред. Но пойми, я уверена, что ты нисколько не готов ничего прощать. Прощение в данном случае – только некоторая отсрочка. Отсрочка для тебя, чтобы уходить не сейчас, а потом. Когда я стану тебе не нужна. А сказать прямо сейчас «уйди» очень сложно. Легче простить, но тогда ожесточится твое сердце.

– Я не понимаю, – растерялся Костя.

Я и сама не слишком понимала, что говорю.

– Мы так привыкли быть вместе, что, кажется, нет никаких сил расстаться. Что проще забыть, простить, сделать вид, что ничего не произошло. А потом потянутся месяцы, годы, и ты, глядя на меня, будешь все отчетливее понимать, что я сделала. Ты станешь спрашивать, как это было. Я буду клясться в любви, но ты не сможешь поверить моим словам. Мы станем врагами, будем без конца ранить друг друга. Со временем боль станет такой, что ты не сможешь меня видеть. И тогда мы все равно неминуемо расстанемся. Только это будет гораздо больнее. Мы расстанемся, когда станем друг другу совершенно противны. Когда убьем нашу любовь.

– И что, мне уйти? – прошептал он. Константин ходил по комнате, как неприкаянный. Он теперь, как настоящий мужчина, должен был что-то сделать. Или выгнать меня, или уйти сам. В любом случае было заметно, что он ничего не хочет делать.

– Нет. Уйду я. Ненадолго.

– Куда? Ты и до угла не дойдешь.

– Лишь бы я не дошла до чего-то более ужасного, например, до той жуткой квартиры. Знаешь, все будет не так страшно. Просто ты сможешь остаться один на один с собой и понять, что в действительности ты ко мне чувствуешь. Привычка? Нежелание что-то менять? Ну, тогда ты быстро отвыкнешь и пойдешь своим путем. Возможно, что ты со временем поймешь, что ненавидишь меня. Что злишься, потому что я изменяла тебе, потому что я недостаточно любила тебя и предала. Это тоже возможно. Тогда приходи, и мы выясним все до конца.

– А если нет? – с интересом спросил Костя.

– А если нет и если, как я сильно надеюсь, ты поймешь, что все-таки меня любишь и не хочешь без меня жить – ты придешь и заберешь меня. С этим ребенком, зная, что, возможно, он не твой. И мы сможем начать заново, с самого настоящего чистого листа.

– Какая-то глупость, – тряхнул волосами мой супруг, но я увидела, что никакого особенного возражения у него больше нет.

Что ж, на «нет» и суда нет. Конечно, было бы лучше, если бы он прямо сейчас бросился уверять меня в своей любви, однако, видимо, я угадала. Ему действительно нужно время. И, возможно, по прошествии этого времени он вовсе не вернется ко мне, чтобы принять меня в свои любвеобильные объятия. Мне стало страшно. На секунду. Как я буду справляться одна, с грудным ребенком на руках? Однако после второй секунды я сказала себе, что уж лучше я буду одна, но с шансом на счастье, чем вдвоем с человеком, которому все равно, по каким койкам я скачу.

Я представила себе, как ужасно было бы и дальше встречать по вечерам Константина, подавать ему ужин, наблюдать его равнодушное лицо. Я бы наверняка влезла бы в еще один (а может, и не один) дикий роман, испачкала бы себя враньем, перестала бы себя уважать. В итоге мы все равно бы развелись. Только потеряли бы несколько лет.

– Послушай, я просто не понимаю, зачем тебе это надо? – Костя выглядел немного жалким. Я вспомнила, каким прекрасным он был в последние месяцы. Если бы он смог, попытался меня понять и простить, все бы изменилось. Счастье могло бы нам улыбнуться.

– Знаешь, мне уже стало намного легче, – честно призналась я.

– Сбросила груз? – попенял мне мой дорогой.

– Я думаю, что теперь у нас с тобой есть хоть какой-то шанс.

– Забавное понимание проблемы, – грустно присвистнул Костя. – Еще небось сейчас побежишь давать отчет своей Дудиковой. Это она тебя небось подговорила на такую глупость. И что, тебе было с ним хорошо?

– Что? С кем? – От неожиданности поворота я растерялась.

Разговор уже принял характер мирной беседы двух старых друзей, которые немного не поняли друг друга. И вдруг Костя делает такой выпад – интересуется, было ли мне хорошо с любовником. Я несколько обалдела, не ожидала подобных вопросов.

– С этим, голубоглазым.

– Хорошо? – задумалась я. – Нет, мне с ним было плохо. Но с тобой было еще хуже. Ты держал меня за предмет интерьера. За бытовую технику.

– Я просто жил с тобой семейной жизнью! – возмутился Костя. – Она у всех такая. Люди приходят с работы, ужинают, отдыхают. Ложатся спать. Я не знаю, что тебя не устраивало!

– Я много раз пыталась сказать, что ИМЕННО меня не устраивало, но ты предпочитал оставаться глухим. И тогда я стала то же самое говорить Денису.

– Денису?! – скривился Костя. – При чем тут твой любовник?

– Ни при чем. Так мы с ним и жили. Он рассказывал о том, как его не понимает жена, а я – как ты меня не замечаешь. А ты в это время лежал на диване, и тебя все устраивало. – Я чувствовала, что прихожу в бешенство. Надо же, а еще говорил, чтобы я не уходила. Да останься я сейчас, он запилит меня до смерти. А через пару месяцев уйдет сам. Раз у него есть такие вопросы, значит, есть и боль.

– Значит, я во всем виноват?! – плевался слюной мой драгоценный ПП.

– Я за свое готова ответить. Раз уж я тут стою и говорю тебе все это, не правда ли?

– Ах, какая честная пионерка. Да ты просто свалила на меня свой груз! Знать тебя не желаю! Ты во всем виновата, не ценила моего отношения. Еще пожалеешь, будешь кусать локти, – кричал он.

Я побледнела и смотрела на него совершенно другими глазами. Какой, на хрен, мир. Какая любовь. Сплошное лицемерие и трусость.

– Вот это по делу, – одеревенела я. – Давай обойдемся без взаимных упреков. Я тебе изменяла, ты это знал и не вмешался. Это – прошлое. Сегодня я на сносях, неизвестно чьим ребенком. И единственный вопрос – нужна ли я тебе. Любишь ли ты меня.

– Что за бред! – воскликнул Костя.

– Не бред. Абсолютное большинство верит, что стоит разойтись, как все наладится и проблемы исчезнут сами собой. Надо начать заново, найти новую, усовершенствованную модель женщины-жены, которая уж точно не будет такой негодяйкой, как та, первая. Однако практика показывает, что все едино и все мы – одинаковы. И если ты позволил изменять мне, позволишь и другим.

– Я? Я позволил? – задохнулся от возмущения мой дорогой супруг. – Как будто ты спрашивала моего разрешения.

– Я? Я спрашивала, – уверенно ответила я.

Костя смерил меня таким взглядом, что я вдруг почувствовала себя пылью под его ногами.

– Это когда? Что-то я ничего подобного не помню.

– А тогда. Ты говорил: «Я не хочу ничего знать», «Ты должна соблюдать приличия» и все такое прочее. Это же прямо были супружеские инструкции. Ты ни разу не сказал: «Если ты полюбишь другого, я буду страдать» или «Ты мне дорога, давай поговорим, что с нами не так». Ты ни разу не дал мне понять, что тебе нужна моя верность. Даже не пригрозил ни разу, что уйдешь, если я тебе изменю. Ты говорил лишь о том, как тебе не хочется ничего знать.

– Эти твои рассуждения ничего общего с реальностью не имеют.

– А вот моя измена очень даже имеет, – не стала я спорить. – И то, что я уйду – тоже реальность.

– Куда? – прищурился Костя. Все-таки какой он у меня рационалист. Что-то потрясающее.

Я задумалась. Действительно, куда? Как всегда, вариант у меня только один – Динка. Как интересно, что и в такой невероятной ситуации мне больше не к кому пойти, кроме своей родной подруги – Динки.

– Я найду куда, – заверила я Константина.

Конечно, где-то как-то я надеялась, что он догадается, скажет, «чтобы никаких Дудиковых», но он только равнодушно бросил «как хочешь», быстро обул кроссовки и вышел за дверь. Ему определенно был необходим тайм-аут, возможно, что длиной в жизнь. А мне, судя по состоянию нервной системы, срочно требовалось много булок и большой перерыв. Собрав волю в кулак, я дозвонилась до Дудиковой, которая предсказуемо упала в обморок, принялась визжать и ругаться.

– Как ты могла! Что за дура!

– Дело сделано. Ставок больше нет, – устало улыбнулась я. – А знаешь, мне действительно намного легче.

– Конечно, – возмутилась она. – Зато теперь мне будет гораздо тяжелее.

– Что, не примешь? – испугалась я. Предательство Дудиковой в мои жизненные планы никак не входило.

– Ну что ты. Я что – изверг? Эту почетную роль оставь своему Константину, – съязвила она. Н-да, «любили» они с Костей друг друга взаимно, что и говорить.

– Ты его не трогай, ему и без тебя тяжело.

– Ай, бедненький. Узнал об измене жены. А то он не знал! – сварливо приговаривала она. – И вообще, пусть это он убирается из квартиры. Почему ты должна уходить.

– Потому что без тебя мне сейчас не протянуть. – У меня снова задрожали губы. – Если и ты меня бросишь, я не рожу, я умру. А жить одной мне все равно не на что.

– Прекратить балаган! – тут же приняла командование на себя Динка. Через час она сидела у меня и помогала упаковывать вещи.

Итак, я сделала все возможные глупости, которые только могла. Динка была моим генералом и самолично, по своему усмотрению, командовала этим нелепым парадом беременных войск. Потому что я – я, как бы это объяснить, допустила игру руками, получила красную карточку, была оштрафована и оказалась временно вне игры.

Часть третья Простые радости

Глава 1 Если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получайте удовольствие

Буквально через несколько часов после ухода из дома я поняла весь ужас своего положения. Поначалу мне казалось, что не так уж и плохо. То есть плохо, конечно, потому что я честно страдала от такого неожиданного исхода моего супружества. Но потом я уже не могла мириться со своим новым положением и рыдала не переставая.

– Хватит выть, а то соседи вызовут общество по охране животных, – сердито говорила мне Динка, выслушивая мои вопли о потерянной жизни.

– Смеешься! – с укоризной всхлипывала я. – А у меня трагедия.

– Трагедия у тебя случилась еще тридцать два года назад, – насупилась Дудикова.

– Это еще почему? – с недоверием спросила я, выключив на минуту истошный рев.

– Да потому, что именно тогда тебе бог дал такие дико тупые мозги, – развела руками подруга. – Это же надо додуматься, устроить такое прямо перед родами. И ладно бы ты хоть что-то продумала. Что будешь делать, как жить…

– Но я…

– Но ты предпочла сначала срубить голову, а потом вручить ее мне. А у меня нет таких запасов живой воды, – ворчала она.

– Все не так плохо, – робко запищала я. – Вот рожу и буду как-то выбираться из создавшегося положения. И потом, может, Костя меня еще заберет…

– Ты дура или притворяешься?

– Притворяюсь, – с готовностью кивнула я. – А что?

– Ты всерьез думаешь, что после такого спектакля он может к тебе вернуться?

– Да. Я ведь его люблю, – пояснила я. Мне казалось, что в этом нет ничего трудного. Поживет один, без меня, поймет, как много я значила в его жизни. Простит и заберет меня к себе. – В конце концов, он уже больше пяти лет не жил один.

– А тебе не приходило в голову, что на такого одинокого, симпатичного молодого мужчину с хорошей работой выстроится очередь из желающих скрасить его одиночество? – язвительно уточнила Дудикова.

– Нет, не приходило, – расстроилась я. – Ты думаешь, выстроится? А мне казалось, что он самый обычный. То есть для меня, конечно, он ПП, но для других…

– Слушай, недотепа, я тебе как одинокая тридцатилетняя баба говорю, что такие мужики, как Костя, у которых нормальная рожа, нет склонности к садомазохизму и альфонсизму, у которых имеется пластиковая карта с зарплатой, на улице не валяются. Я лично за последние лет пять не видела ни одного.

– Ни одного? – с ужасом ахнула я.

Все-таки статус замужней дамы позволяет вам несколько расслабиться. Когда нет необходимости находиться в режиме постоянного поиска, кажется, что мужиков как-то полно, а ты одна такая распрекрасная красавица, терпишь ужасные недостатки мужа. Кажется, что стоит только щелкнуть пальцами, и ты тут же найдешь еще пару-тройку вариантов бесконечного счастья. Но из чистого великодушия и милосердия ты медлишь и остаешься со своим мужем.

– Добро пожаловать в реальный мир, дорогуша, – едко улыбнулась Динка.

– Почему ты меня не предупредила! – рыдала я. От мыслей о предстоящей одинокой, полной лишений и страданий жизни мне стало так жалко, ТАК ЖАЛКО себя!

– Ложись, дуреха. Тебе надо отдохнуть. А мне – мне надо подумать, как жить дальше.

– Хорошо, – не стала я спорить.

– Вот и хорошо, вот и славно. А когда ты проснешься, надо будет подумать, как вытрясти из Кости хотя бы часть твоих денег, – приговаривала вместо сказочки на ночь Дудикова.

Я сонно зевнула.

– Вытрясти деньги из Константина Прудникова невозможно. Даже не думай, забудь, – и отключилась.

Что-что, а деньги Прудников ценит выше всякой там любви. Тем более если речь идет о том, чтобы отдать их неверной жене, которая к тому же еще его и бросила. Если бы спросили меня, я бы не стала даже и пытаться. Но меня странным образом не взволновал тот факт, что у меня в силу обстоятельств нет денег. Всерьез считать доходом тот смешной процент от официальной (тоже смешной) зарплаты, которую я получала в турагентстве у НН, не приходило в голову никому, даже мне самой. Однако вопрос, на что ты теперь будешь жить, казался мне несколько неуместным. Почему? Да потому что я впервые в жизни чувствовала, что поступила более чем правильно. «Все как-нибудь само собой решится – подумала я. – Высшие силы обо мне позаботятся».

– Ну, ты и эгоистка! – раздался вдруг голос рядом со мной.

– Я? Почему? – возмутилась я.

– Потому. Ты дел наворотила, а нам расхлебывать! – фыркнул голос.

Мне вдруг на секунду показалось странным, что мои мысли были кем-то подслушаны. Но я решила, что просто забылась и высказалась вслух. Оказалось, что за моей спиной в Динкином кресле расположился какой-то рыжеволосый молодчик с задорным взглядом и веснушками по всему носу.

– Ты кто? А? – разинула я рот. Никак не могла понять, откуда он тут взялся. Может, это сантехник? Или сосед зашел за солью?

– Дед Пихто. Еще я представляться буду, – обиделся рыжий. И вдруг воспарил над креслом. Повисел в воздухе и с комфортом приземлился обратно.

– Вот только не надо тут утверждать, что ты бог, – замахала я руками.

– Я – бог? – расхохотался рыжий. – Я – бог! Да как тебе могла в голову прийти такая глупость.

– Нет? – прикусила я язык. – А кто тогда?

– Разве это важно? – с сомнением посмотрел на меня незнакомец. – И почему ты у меня такая? Никогда не можешь отличить важного от всякой ерунды?

– Я вовсе не у тебя, – обиделась я.

– Ну, конечно, – засмеялся рыжий, с интересом рассматривая меня.

– Что смотришь? И вообще, откуда ты взялся? – разозлилась я. – Мотай отсюда.

– Ну вот, пошла брехать. Минуты не можешь пообщаться, чтобы не натворить бед? – вдруг ласково и грустно посмотрел на меня рыжик. И вдруг принялся завязывать шнурок на кеде. Да, у него на ногах оказались огромные смешные кеды. Такие, какие носят только клоуны в цирке.

– Ты куда? – испугалась я. – Уже уходишь?

– То ты меня гонишь, то боишься, что уйду. Ты уж определись, нужен я тебе или нет, – оторвался от шнурка рыжий.

Я замерла. Почему-то вдруг мне показалось, что если он вдруг уйдет, случится самая настоящая трагедия. Я через силу оглянулась и поняла, что Динкина кухня – не более чем видимость, визуальный обман, а на самом деле где-то за тонкой гранью бушует ветер, метет вьюга и такой страшный холод, что стоит там оказаться живому существу, оно погибнет, не успев даже перекреститься.

– Нет, не уходи. Там – все правда? – кивнула я в сторону пурги.

Рыжий внезапно посуровел.

– А ты как думала. Естественно, правда.

– Я хочу с тобой, – вдруг в панике схватила я его за плечо.

Он аккуратно отцепил мои сведенные судорогой пальцы от рубашки.

– Еще не время.

– Но не туда? – замерла я, косясь на ледяную пустыню, подобравшуюся почти вплотную к Динкиному окну.

– Не знаю. Как ты сама решишь. Как ты решаешь? – Рыжий внимательно вглядывался в мое лицо. Меня охватила паника.

– Я хочу к Косте!

– Нет. Это решать не тебе. Я говорю о другом вопросе, который можешь решить только ты.

– Какой? Какой вопрос? – лепетала я.

– Подумай! – Рыжий снова запыхтел, завязывая шнурок. Я почувствовала, что как только он завяжет шнурок, я никакими силами не смогу его удержать.

– Ребенок! – закричала я. – Простите его! Простите!

– Молодец! – ласково улыбнулся рыжий и удовлетворенно потрепал меня по щеке. Затем завязал шнурок и стал медленно растворяться, превращаясь в дым.

Я в ужасе смотрела, как от рыжего оставался один мутный туман, который мало-помалу заполнил собой всю Динкину кухню. Я в ужасе закричала. Я кричала как оглашенная, а какие-то неизвестные мне существа хватали меня за плечи, пытались вцепиться в мои руки.

– Пустите! Нет! Пустите!

– Тише! Прекрати! Перестань! – кричали они.

– А-а-а! – выла я, пытаясь сорвать с себя их мерзкие ладони.

– Да что ж такое! – вдруг прикрикнуло на меня чудище голосом Динки Дудиковой. И тряхнуло меня по полной программе за плечи.

– А? Что? Где?

– В звезде! – выматерилась красная от злости Дудикова. – Ты что, решила мне разодрать всю красоту? Вот вцепилась!

– Динка! – ахнула я, приходя в себя после этого странного, полуреального, полудикого сна.

Я села на диване и судорожно огляделась. По крайней мере, ледяная пустыня за окнами сменилась расслабляющим пейзажем с теплым воздухом, знойным небом, сияющим от ласкового солнышка, бьющего сквозь уже пестреющие осенними красками листья клена.

– А ты на кого подумала? Кретинка! – все еще отдувалась она. – Что тебе приснилось? Ядерная война?

– Почти, – кивнула я, вспоминая рыжего. Я лихорадочно вцеплялась в обрывки уже исчезающего из моей памяти сна. – Кажется, мне приснилось что-то про ребенка.

– Плохое? – посерьезнела Дудикова. Она тоже знала, что такими снами не шутят.

– Непонятно. Не знаю. – Я на всякий случай заплакала, чтобы успокоиться. Вообще, наверное, женщинам очень повезло, что они способны по каждому мало-мальски подходящему поводу лить слезы. Наверное, поэтому они и живут дольше. Если вдуматься, я плачу и от горя, и от радости, и от страха. А также от скуки, от безделья, от ПМС и над сериалами. Наверное, вместе со слезами я сливаю тонны негативной энергии.

– Ну а как ты вообще? – уточнила Динка.

– А что? – растерялась я. – Вообще – я неплохо.

– Уверена? – пристально посмотрела на меня она.

Я пожала плечами и хотела было ответить, что да, уверена, как вдруг с ужасающей очевидностью поняла, что вообще-то я не очень. Что-то не так.

– Нет. Не уверена, – задрожала я.

– Может, тебе еще поспать? – нахмурилась Динка. – А то ты побледнела, как простыня после отбеливания «Ванишем». То есть охрененно ты побледнела.

– Да? – задумалась я. – Спать не хочу. И еще почему-то все болит!

– Болит? – ужаснулась Динка и хотела еще что-то сказать, но я вскочила и понеслась в туалет.

– Что там? – бесцеремонно пыталась вломиться в «святая святых» подруга. Несмотря на ее вопли я держала дверь закрытой. А вот выходить я даже не планировала. Зачем? На унитазе, пардон, мне было более чем уютно. А чего уходить, когда через какое-то время я садилась на него обратно.

– Ты скоро? – орала Динка сквозь щель между дверью и полом.

– Не знаю! – игнорировала я ее.

– Ты хоть сама понимаешь, что рожаешь?

– Что? – ахнула я. – Нельзя, что ли, просто посидеть на горшке?

– Смотри, как бы не досидеться! – визжала она. Через пару минут меня скрутила такая дикая боль в спине, что я и правда готова была допустить, что да. Рожаю.

– Это же кошмар, – стонала я, открыв дверь и позволив Дудиковой дотащить меня до кровати. – Но мне же еще рано!

– Сколько у тебя недель?

– Тридцать шесть, – пожаловалась я. – И сон какой-то непонятный снился. Что со мной будет? Что будет с ребенком? Я думала, что до родов Костик уже объявится. Я хотела рожать с ним! Партнерские роды и все такое!

– Все, что после тридцати пяти недель – вариант нормы. А если учесть, что ты тут всем нам устроила, можно даже не удивляться. Собирайся! – приказала Дудикова.

Я посмотрела на часы. Вечерело. Очень сильно вечерело. Было около десяти вечера.

– Может, завтра? – жалобно спросила я.

– Идиотка! До завтра твой Костик тоже не нарисуется! И вообще, что ты имеешь против партнерских родов со мной? – возмутилась Динуля, попутно заметая в большую красную адидасовскую сумку всякие там шампуни, туалетные бумаги, мои справки и обменные карты.

– Ты меня не бросишь?! – спрашивала я Динку, пока та тащила меня к вызванному ею такси.

– Не брошу. Куда ехать? – спросила Динка, усадив меня на заднее сиденье. На ее лице читалось такое невысказанное беспокойство, что мне даже стало ее жалко.

– Я не знаю! – ахнула я. – Кажется, надо было вызвать «Скорую». Они бы и отвезли.

– Куда ехать, девочки? – поинтересовался пожилой прокуренный таксист. В зубах он болтал жеваную спичку и до моей посадки имел уверенный, даже несколько залихватский вид.

– А-а-а! Больно! – взвыла я, потому что весь низ живота свело судорогой.

– В РОДДОМ! – проорала Динка.

– В какой? – жалобно уточнил таксист.

– В ЛЮБОЙ! – сверкнула глазами подруга и захлопнула дверь. – Ты как?

– Ничего! – простонала я. – Кажется, воды отходят.

– Воды? – заботливо переспросила Динка, после чего таксист лихо вдавил педаль газа в пол, и мы полетели куда-то, надеясь, что опыт профессионала возобладает над нервами испуганного мужика и мы не влетим в первый же столб на повороте.

Надо сказать, что таксист, видимо, и вправду был профессионалом, потому что буквально через десять минут мы остановились около какого-то Марьинского роддома. Нового и красивого, как и все в этом Динкином районе-новостройке. Хотя, возможно, такая прыть объясняется страхом таксиста перед моими бурно отходившими водами. Еще пять минут ушло на то, чтобы дошкандыбать от ворот до приемного покоя, и, наконец, еще десять на то, чтобы достучаться до уже расположившейся на ночь бабки, дежурившей в приемном покое.

– Кто рожает? – недовольным голосом поинтересовалась бабка.

– Она! – ткнула в меня пальцем Динка, хотя, глядя на нас, было бы сложно предположить обратное. Я убедительно изгибалась, кривилась и стонала, хватаясь за поясницу. Динка же по-боевому дышала, напрягая ноздри и сверлила бабку прищуренным взглядом.

– А вы кто? – моментально отреагировала бабка. Я даже заинтересовалась, как Динка уложит на обе лопатки эту зарвавшуюся старушку. В том, что моя боевая Дудикова победит с десяток разъяренных бабуль, я не сомневалась. Мне просто стало интересно, как именно.

– Я? – задумалась Динка. – Я – отец!

– Хто? – ахнула бабка.

– ОТЕЦ! Все, мамаша, веди врача. Я ему свои анализы покажу. – Динуся развернула бабулю за плечи и придала ускорения в сторону регистратуры. Старушка пошла, недоуменно оглядываясь.

Динка расхохоталась.

– Ты меня не бросишь? А то я не рожу! – пригрозила я. Потому что в присутствии подруги я была готова разродиться хоть полком, но вот без нее…

– Не брошу, – снисходительно кивнула Дудикова, пересчитывая купюры в кошельке.

– Ну, и кто тут отец? – хохотнул невысокий коренастый грузин с огромными волосатыми руками.

Я испугалась. Неужели же этот, только что спустившийся с гор джигит будет принимать у меня роды? Да он еле влез в белый халат.

– Я отец! – весело отреагировала Динка.

Я судорожно ухватила ее за рукав.

– А нельзя ли нам другого доктора? – прошептала я ей на ухо. Она дернулась и прошипела: «Грузины – самые лучшие гинекологи, дура. Доверься мне». А ему – ему она улыбнулась обворожительной улыбкой и протянула руку.

– Я – и отец, и мать, и святой дух. Давайте, я покажу вам мои анализы! – рукопожатие было очень комичным. Дежурная старушка-санитарка с открытым ртом смотрела, как доктор листает Динкины «анализы», которые были не что иное, как несколько страниц годового баланса ее медцентра, между которыми были аккуратно вложены две стодолларовые купюры.

– Прекрасные анализы. Переодевайтесь, – кивнул грузин. – Я – ваш доктор, Гиви Израилевич.

– Еще лучше, – простонала я, откинувшись на кушетке.

Однако Динка, похоже, совсем не разделяла моих опасений. Они с этим Гиви Израилевичем переглянулись, быстренько перешли на ты и стали обсуждать историю моей беременности, возможные осложнения и потенциальную необходимость делать кесарево сечение.

– Она ведь первого только рожает. Вдруг еще соберется? – причмокнула Динка.

Доктор с сомнением посмотрел в мою сторону. Потом кивнул:

– Значит, пусть рожает сама. Так, вы, папаша, подождите в боксе, мы вам ее привезем. А вы, дорогая, проходите в смотровую, – изрек Гиви Израилевич. Вернее, он сказал: «А вы да-ра-га-я, пра-ха-ды-тэ в смат-ра-вую».

Я поежилась, но делать было нечего. Динка пихнула меня в бок, и я покатилась в смотровую. Навстречу неизвестности, навстречу своей судьбе. И что интересно, поскольку в этот момент мозг мой практически отключился, а за дело взялось мое тело, я, согласно всем повадкам животного, думала только о ребенке и о себе. Инстинкт гнал меня в лапы Гиви Израилевича, который через пять минут осмотра, сопровождаемого ласковыми улыбками и сальными грузинскими анекдотами, показался мне ближе, чем отец родной. Инстинкт показал мне, как надо дышать на схватках, как терпеть боль, как отдыхать. А вот про Костю инстинкт велел мне забыть.

Глава 2 В которой я продолжаю расслабляться и получать удовольствие

Отношение к миру – самое сложное понятие, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться. В контексте отношения к миру есть хорошая пословица: кому щи пусты, кому жемчуг мелок. Абсолютное большинство людей (и я не исключение) проводит массу времени в глубоком убеждении, что именно их щи абсолютно пусты. То есть работа плоха, зарплата мала, дети невоспитанны и шумливы, мужья тоже далеки от совершенства (как будто в природе есть совершенство). Нам может быть только плохо, очень плохо, невероятно плохо, ужасно и, в крайнем случае, терпимо.

– Как дела?

– Великолепно! – Часто ли вы слышите такого рода ответы? Да не американизированный вариант, где на лицо прилепляется резиновая улыбка «I’m fine», а в глазах такая тоска, что стоит вглядеться в них, и становится понятно, что реален вариант «ужасающе плохо». Много ли вы встречали людей, которым на самом деле все «здорово, великолепно»? Я лично знаю только одного такого человека – Динку. Она единственная, кто не унывает, даже если жизнь (и любовь) поворачивается к ней задом.

– В чем твой секрет? – с самого детства интересовалась я, потому что мне самой все время казалось, что со мной никто не дружит или дружит, но как-то не так, как с вон той красивой девочкой из параллельного класса. Или что денег не то чтобы мало, но могло бы быть и побольше, а Костя, который, конечно, весь соткан из достоинств, мог бы уделять мне больше внимания. Только Динке всегда и всего было достаточно, в меру, в самый раз.

– Никаких секретов. Я просто стараюсь хотеть именно то, что у меня есть. И не хотеть того, чего точно не будет.

– Это как? – пыталась понять я.

– Ну, например, если у меня есть только один женатый любовник, с которым я сплю три раза в месяц, то я либо буду мечтать о том, как мы с ним проведем время в чудесном номере подмосковного пансионата, либо буду сокрушаться, что я не замужем, без детей и без шансов получить миллионное наследство. В первом случае я буду вполне счастлива, так как моя мечта исполнится буквально через… раз, два… три дня. А во втором я могу прямо сейчас начинать рыдать от горя.

– А если вдруг появится ОН? – теоретизировала я.

– Кто он? – насмешливо спрашивала она.

– Ну, ПП…

– ПП? Что именно ты имеешь в виду? Молодой, но все же на пару лет старше меня, красивый, разведенный (потому что, если он в моем возрасте не был ни разу женат, значит, с ним что-то не так), с квартирой, машиной, дачей, интересной работой, большой зарплатой, силами, чтобы по вечерам гулять со мной под луной, держась за руки, вместо того чтобы смотреть спортивный канал, без отвратительной любящей мамочки, которая изведет меня и слопает с потрохами, чтобы я не лезла к ее сыночку. Добавь к этому ЕГО любовь к детям, желание делать мне подарки даже после десяти лет брака, сексуальную активность, отсутствие вредных привычек, таких, как любовь к алкоголю, чужим бабам, игровым автоматам, никотину и т. п. Плюс чтобы не храпел и не поддерживал дружеских отношений из разряда «мы же интеллигентные люди» со своими бывшими пассиями. Ты этого ПП имела в виду? – победно закончила она.

– Сдаюсь. Таких нет в природе. Это как помесь носорога с акулой, генетически невозможно, – обреченно поднимала я руки.

Динка смеялась:

– Ну, и каковы тогда мои шансы на счастье? Один к миллиону? А так я счастлива прямо сейчас, три раза в месяц с моим женатиком. Нет, уж лучше я буду реалистом.

– И что? Нормальная семья – это утопия?

– Почему? Давай разбираться. Для того чтобы создать семью, надо заполучить всего несколько ингредиентов из вышеперечисленных.

– То есть? – заинтересовалась я.

– Ну, во-первых, это должен быть мужчина, – улыбнулась Динка.

– И все?

– У него должно быть две руки, две ноги и еще кое-что в рабочем, естественно, состоянии. И он должен уметь вовремя сказать: да, дорогая, ты права. Давай поженимся. Вот и все! – расхохоталась она. – Между прочем, ПП даже в таком, м-м-м, упрощенном варианте встречается крайне редко. Как альбиносы.

– Но как же с ним быть счастливой?

– А так. Надо не замечать его храп, полюбить футбол и пиво, задружить с его бывшими, слопать с потрохами его мамочку и далее по списку. Важно только отношение к миру, а уж за это отвечаешь только ты сама, – подвела итог Динуля. Однако все эти праздные разговоры никак не помогали мне иначе посмотреть на мир. Стоило мне только расслабиться, как в голову лезли коварные мысли о том, что моя жизнь могла бы сложиться и получше, посчастливее. В общем, трава могла бы быть и позеленее. И вот наконец настал в моей жизни миг, когда я поняла, как, по сути, счастлива и беззаботна я была.

– Не тужимся, не тужимся! – кричал на меня Гиви Израилевич, набирая в шприц какой-то жидкости из подозрительной ампулы. Его толстые, как сосиски, пальцы, несмотря на волосы, покрывавшие фаланги, были удивительно ловкими и умелыми.

– А-а-а! Не могу! Оно само!

– Ничего и не само. Ты homo sapiens или где? Управляй-ка телом, – командовал Гиви Израилевич, а я вдруг со всей отчетливостью понимала, что до сего дня в моей жизни были одни только ароматные цветочки. Роды шли уже несколько часов, в течение которых Динка успела и спеть мне весь репертуар ее любимого Мумми Троля, и сплясать кадриль, и выслушать кучу моих слезливых откровений о том, какая я была дура, что плохо любила Костю.

– Дура, дура, – утвердительно кивала Динка, вытирая пот с моего лба.

– А Костя – такой хороший человек, – стонала я. Мне казалось, что я заслужила все судороги и болезненные спазмы. Однако когда появились эти затяжные волны боли, которые доктор именовал потугами, мое отношение к жизни резко изменилось.

– Не тужься! – кричали мне.

– Костя – сволочь! Чтоб я еще раз! Никогда!

– Не зарекайся, – смеялась Динка. – Еще чуть-чуть!

– А-а-а! – ревела я. Через пять минут я вдруг поняла, что не только Костя сволочь. Что весь мужской род – сволочи и негодяи. Мерзавцы!

– Прекрати истерику! Тебе осталось только родить! – хорошо поставленным голосом рявкнул Гиви Израилевич. То ли от накала страстей, то ли от напряжения, но у него вдруг пропал даже акцент. Или просто я перестала его замечать.

– Родить? Я умру! Я умираю! – мне стало так плохо, так больно и страшно, что я поняла – мне врут, от меня скрывают правду. Так рожать не могут. Так могут только умирать.

– Умерла одна такая, – надменно усмехнулся доктор и принялся травить анекдоты. Динка расслабленно жевала жвачку и кивала в такт каждому смешному моменту. Я возмутилась.

– Это бесчеловечно, смеяться над умирающим. Вы омрачаете мои последние минуты.

– Рожай давай, скандалистка, – прикрикнул он.

Я умоляюще посмотрела на Динку. Однако и ее глаза были пусты, холодны и равнодушны. Она явно не разделяла моего трагизма. Неужели же вот так все и кончится, и даже моя самая любимая, самая близкая подруга в мой последний миг будет смеяться над дурацким анекдотом?

– Все сволочи. Прости господи! – заорала я, потому что боль была уже нестерпимой. Теперь я уже прямо-таки мечтала исчезнуть, испариться, только бы все кончилось.

– Так, не расслабляться! Тужимся!

– То тужимся, то не тужимся, – рассвирепела я. – Вы уж определитесь.

– Тужься, – кивнул Гиви Израилевич и впился своими огромными волосатыми руками мне в плечо.

Я взвыла и тут же поняла, что все, еще секунда, и меня не станет. ТАКОЕ вытерпеть невозможно. Кара господня настигла меня и накрыла с головой. Я начала проваливаться в обморок. Последней мыслью, посетившей мою дурную голову, была мысль, что если бы я вдруг каким-то неведомым чудом выжила в этой страшной борьбе, я бы бегала и улыбалась всю оставшуюся жизнь. Мне было бы наплевать, какой мужчина рядом со мной, да и вообще есть ли он или нет. И на деньги мне было бы наплевать, и на все. Только бы жить, только бы кончилась эта невыносимая боль, которая, кажется, никогда не оставит меня, никогда-а-а-а-а-а-а!

– Вот и все! – раздался вдруг голос над головой. Я бы даже сказала, глас с неба.

– Что? Что все? – прошептала я. Потом попыталась сосредоточиться и понять, на каком я, собственно, свете. Поскольку боль словно по мановению волшебной палочки исчезла, я поняла, что все-таки умудрилась помереть. Мне было так хорошо, как может быть только в раю. Перед глазами светились какие-то яркие точки. Рай расплывался, как в тумане или под водой. Надо мной склонился какой-то белоснежный ангел, провел прохладной дланью по моему лбу и нежно сказал:

– Клофелину ей, десять миллиграммов. Давление скачет.

– Конечно, если тужиться лицом, так и заскачет. Тридцать два года, а как в детском саду, – ответил ангелу кто-то сварливым женским голосом.

– Вы кто? – растерянно спросила я. Если этот басовитый – черт, то почему он так похож на Гиви Израилевича? И кто эта пожилая дама в белом?

– Ку-ку, моя птичка. Приходи-ка в себя, мать. – Образ черта начал проясняться. Значит, все-таки я еще здесь. На земле. А это – мой доктор с медсестрой. Тогда почему мне не больно?

– А почему мне не больно? – промолвила я и не узнала свой голос. Губы высохли и превратились в какие-то сухарики «Кириешки». Шевелить ими было почти невозможно.

– А потому что ты родила. Между прочим, сына! – вдруг откуда-то из-за спины сообщила мне Динка.

– Дина! И ты здесь! – обрадовалась я.

– Ну, ты мать, даешь.

– Я? Я – мать? – оживилась я. От мысли, что все свершилось, мне стало кардинально, существенно лучше.

– Ну-ка, лежать! Куда вскочила? – сердито остановил мой порыв врач. – Дайте этой даме ее творение!

– Это он? – Я сфокусировала потрясенный взгляд на маленьком орущем комочке, лежащем на руках у медсестры. – Мой сын?

– Ну, не мой же! Возьмешь?

– Да! Да! – кивнула я и присела.

– Тебе еще послед рожать! – возмутился доктор. – Не скачи. Мы тебе его положим на живот.

– Хорошо, – кивнула я. И через несколько секунд мне на живот положили самое прекрасное, самое удивительное, чмокающее, сопящее красно-синее существо небесной красоты, от взгляда на которое мое сердце затрепетало, а слезы полились из глаз ручьем.

– Ну вот. А я надеялась, что хоть после родов ты реветь перестанешь, – делано огорчилась Динка.

Я засмеялась, утирая слезы кулаком.

– Я это от счастья, – пояснила я.

– Я так и подумала, – кивнула подруга. Через некоторое время все процедуры были закончены, а я осталась одна с куском льда на животе и с сыночком, деловито дышащим рядом со мной в маленьком прозрачном корытце на колесиках. Роддом, в который меня притаранил таксист, оказался продвинутым, в нем детей размещали вместе с матерями. И это сделало меня окончательно счастливой. Потому что в эти минуты, часы после родов мне казалось, что в мое сердце проникает любовь. С каждым взглядом на сына, с каждым его вдохом вся моя пустая и никчемная до сих пор натура наполнялась любовью и счастьем, для которого не нужно ни условий, ни обоснований, ни основ. Любовью, которая существует сама по себе, которая приложена к каждому новорожденному ребенку, к каждой матери и, как вдруг я поняла, к каждому цветку, каждой речке, каждому восходу солнца. Я почувствовала любовь. Любовь с большой буквы, которая, наверное, и заставляет крутиться этот мир.

– Тебе надо поспать. – В бокс зашла Динка. – Я сейчас перевезу тебя в палату, а ребенка отвезу в детское отделение.

– Я не хочу с ним расставаться, – испугалась я.

– Не расстанешься. Через пару-тройку часов ему сделают все процедуры и окончательно переселят к тебе. Еще набегаешься. А пока ты сможешь немного отдохнуть.

– А ты? Ты где будешь? – собственнически спросила я.

– Я бы тоже отдохнула, если честно, – устало обронила подруга.

Я посмотрела на нее повнимательнее и заметила темные круги под глазами.

– Да, конечно.

– Я поеду домой. Все равно в отделение меня не пустят. Там ты будешь лежать одна.

– Не одна, а с сыном! – гордо поправила я.

– Да, конечно, – вяло кивнула Динка. Было видно, что сил у нее не осталось ни на что, в отличие от меня.

– Все дело в гормонах, – пояснила мне соседка по палате.

Мы с ней лежали в двухместной палате. То есть у каждой было по маленькой комнатке, объединенной общим душем и холодильником. Все-таки новые роддома – это вам не старые. Вряд ли в старом я смогла бы лежать в таких роскошных условиях.

– А что с гормонами? – заинтересовалась я.

– После родов у женщины вырабатываются всякие там амфетамины и прочие гормоны счастья, которые заглушают боль.

– Какая мудрая у нас природа, – восхитилась я.

– И не говори, – согласилась соседка. – Особенно ты убедишься в этом завтра.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– Да ладно, чего тебе сейчас напрягаться? Спи. Я, кстати, Катя. У меня дочка. Нам уже три дня.

– Я, Полина, – гордо ответила я. – У меня сын. Ему нет еще и суток.

– Совсем малыш. – Катя улыбнулась.

Я уснула. Я спала как убитая. Наверное, даже Трубный Глас, вздумай он протрубить в эти часы, не смог бы меня разбудить. Послеродовый сон – это что-то. Про него можно сказать – это последний сон в жизни матери. Во всяком случае, до тех пор, пока ребенку не исполнится восемнадцати лет.

– Кха-кха, – раздалось тихое-претихое кряхтение рядом со мной.

– А? Что? – моментально открыла я глаза. Видимо, пока я спала, ко мне подкатили корытце с сыном. И вот весь мой сон оборвался в тот же миг, как только он соизволил что-то крякнуть во сне.

– Кха-кха, – снова закряхтел он.

– Что ты хочешь, маленький, что ты хочешь, сладенький? – Я засюсюкала, схватив драгоценный комочек с носиком, ротиком, ушками, глазками, всем таким красивым, родным до ужаса и принялась экспериментировать на тему кормления грудью. Надо сказать, что результата мы никакого не добились, но удовольствие было обоюдным, и измотались мы так, что через полчаса взяли и отрубились снова. На часок, до первого чхи. Оказалось, в таком режиме мне предстоит теперь жить все время. Мой организм перенастроился каким-то волшебным образом, и стоило малышу даже не заплакать, а просто пошевелиться, как я просыпалась. Даже если поспать мне удалось всего несколько минут. А на следующее после родов утро, как и обещала моя соседка Катя, природа показала мне кузькину мать. С самого утра у меня заболело все, что только может и не может болеть. Ноги, руки, шея, лицо, голова, внутренности (больше всего, естественно), а также и грудь, в которую вдруг стало приходить молоко. Катя периодически заходила, останавливалась в дверях, опираясь плечом на дверной косяк и вела со мной светскую беседу, поглядывая иногда в сторону своей спящей малышки.

– Во всем виноваты мужики! – предложила тезис для обсуждения Катя, когда мы временно исчерпали самые интересные темы – методы кормления, сцеживания, переодевания грудничков, использования памперсов, вред (и польза) спанья в одной кровати, сроки прикорма и т. п. Все то, что долгие годы оставляло меня совершенно равнодушной, и даже провоцировало серьезные приступы зевоты, теперь интересовало меня до глубины души. В подобных разговорах мы с Катей проводили долгие часы между уколами и осмотрами. Но, согласитесь, и тему мужиков мы не могли оставить в стороне.

– Сволочи. Чтоб я еще хоть раз, хоть одному из них… – с готовностью поддержала я.

– Не зарекайся. У меня вот уже второй ребенок. Но все равно, мужики – сволочи. Я тут, понимаешь, мучаюсь, не сплю, терплю уколы, а он там празднует.

– Несправедливо, они там пьют виски, гуляют, а мы тут стонем.

– От мужиков все беды, – азартно сверкнула глазами Катя и принялась в деталях, подробно и с художественными элементами обсасывать, как именно, когда и в чем провинился перед ней ее супруг Павел. Я узнала, что он чуть не сорвал роды, упав в обморок, когда она (Катя) начала тужиться.

– Я рожаю, а медперсонал скачет вокруг него с нашатырем!

– Негодяй! – согласилась я.

Далее Катя поведала мне о том, что в первом триместре ее тошнило от мужа, а он, мерзавец, не понимал, обижался и однажды напился с мужиками в гараже до такого свинского состояния, что Кате пришлось слечь от греха подальше на сохранение на недельку.

– Токсикоз – сложная штука, – хищно улыбнулась она. – Зато потом Пашка, как цапель, стоял у меня под окнами и клялся, что до самых родов капли в рот не возьмет.

– Не взял? – заинтересовалась я.

– Пиво – считается?

– Нет.

– Тогда не взял, – утвердительно кивнула Катя.

В общем, сцепились мы с ней языками по полной программе. Я тоже посветила ее во все перипетии моих сложных отношений с мужчинами вообще и с Константином Прудниковым, в частности. Видимо, сработал эффект случайного попутчика. Разве можно ожидать чего-то плохого от девушки, с которой столько раз вместе кормили грудью, сцеживались, а после выписки наверняка не увидимся больше никогда. Потому что я живу теперь в… получается, в Марьино, а она на Щелковской.

– Вернется к тебе твой Костя. Обязательно вернется. А потом, кто сказал, что это не его сын? На кого он похож? – спросила меня Катя, выслушав всю историю во всех подробностях.

– На кого? – переспросила я. Потом внимательно осмотрела ребенка. Маленький, сморщенный, нос пимпочкой торчит на круглом личике. Много складочек, глаза пока вообще с трудом определяются, потому что он предпочитает держать их закрытыми. Даже когда орет. Орет он громко. Но это скорее в меня, а не в Костю. Впрочем, Денис тоже мог и прикрикнуть, так что сказать что-то определенно было сложно.

– Ничего, подрастет – все разъяснится, – успокоила меня Катерина.

– Да? – задумалась я. – А ты знаешь, он такой прекрасный, этот мой мальчик, а мужчины все сплошь такие негодяи и мерзавцы, что мне, пожалуй, совершенно все равно, кто его биологический отец.

– Это понятно. Но ты же хочешь, чтобы Костя вернулся? – уточнила Катерина.

Я кивнула. Конечно, я этого очень хотела. Но сейчас, если честно, было не самое лучшее время, чтобы мучиться от любви, ругаться, выяснять отношения. У меня сил не было даже на то, чтобы помыть голову, а что бы я делала, если бы мне пришлось доказывать Косте свою любовь. Так что даже и к лучшему было, что сейчас он и не думал меня забирать. Он наверняка еще дуется и знать не знает, что я родила. Ему и в голову не придет, что я отправилась рожать в тот же день, когда покинула его. Костя вообще неторопливый парень. Пока он закончит обижаться на меня, пройдет месяц, если не больше. А пока… Динка забрала меня из роддома ровно через семь дней.

– Ну, ты и здорова, мать. Ни одного осложнения, – восхитилась она.

Если бы у меня были силы посмотреть на ситуацию со стороны, мне бы показалось весьма забавным, как мы с ней смотримся среди толпы встречающих папаш, бабуль и прочей околосемейной родни. Эдакая ультрасовременная семья лесбиянок, нежно, под ручку выходящая из родильного дома с голубым конвертом в руках. Мы даже сфотографировались на память.

– Сплюнь, – замахала руками я. – Мне еще сколько грудью кормить. Знаешь, чего тут не бывает. Вон Катьку должны были еще до меня выписать, а сидит.

– А что с ней? – из вежливости поинтересовалась Динуля. Она явно делила весь мир на своих и чужих. Катя своей для нее не была.

– Какой-то воспалительный процесс. Антибиотики колют. А вдруг у меня тоже что-то, а врачи не заметили?

– Да ладно, все будет в порядке, – утешила меня Динка. – Знаешь, тебе сейчас не об этом надо думать.

– А о чем? – удивилась я. – Что может быть важнее моего здоровья?

– Имя. Ты должна дать ребенку имя.

– Ах да, – улыбнулась я. – Ну, это не проблема. Есть только одно имя, которым я хочу называть мужчину, который спит рядом со мной.

– Спит?

– Ну, сейчас у меня только один мужчина, который жить не может без моей груди, – довольно пояснила я.

Динка нахмурилась:

– Мне пришла в голову дикая мысль. Я права? Ты назовешь его так, как я подумала? Это же глупость.

– Почему? – невинно пожала я плечами.

– Потому! – воскликнула она. – У ребенка должно быть свое собственное имя.

– Константин – прекрасное имя. Переводится с греческого как «постоянный». Что меня более чем устраивает.

– Ты сошла с ума.

– Ничуть. Ты пойми, что вернется Костя ко мне или нет – это еще бабушка надвое сказала.

– Почему? – фальшиво округлила глаза Динка. – Обязательно вернется.

– Не глупи. Я и сама понимаю, что это неизвестно. А так у меня будет хотя бы один Константин, который будет любить меня, какие бы глупости я ни натворила.

– Отлично! Прекрасно! Называй, как хочешь, только потом не жалуйся!

– Не буду, – с готовностью закивала я. – И потом, посмотри на него, ну разве он не Константин?

– Костя? – с недоверием посмотрела на малыша Динка.

– Кхе! – согласно крякнул сынок.

– Ну что с вами делать, – всплеснула руками подруга.

Я подумала, что, наверное, ее обидело то, что я решила все сама, без ее участия. Но это было поправимо.

– Будешь нашей крестной?

– Я? Крестной? Ты окончательно спятила! – фыркнула Динка. Но щеки ее порозовели от удовольствия.

– Ну, конечно, спятила. Так будешь или нет?

– Ну, если ты настаиваешь, – протянула она. – И если меня в церковь вообще пустят.

– Настаиваю. Пустят.

– Константин? – гораздо более благожелательно переспросила Дина, косясь на малыша.

– Константин, – кивнула я.

Мы подъехали к дому. Мне подумалось, что теперь отныне все у меня будет просто прекрасно. Солнышко будет светить гораздо ярче, чем раньше. Проблемы будут обходить меня стороной, все само как-нибудь образуется, а я буду бегать и улыбаться, как девочка в каске. Да, подумала я, Динка, как всегда, была права. Счастье – исключительно субъективное понятие. И теперь я буду счастлива всегда, невзирая ни на что. Просто потому, что я живу, что у меня есть сын Константин, которого я обожаю. И еще один Константин, которого я тоже очень, очень люблю. И который обязательно вернется ко мне в один прекрасный день. И тогда все станет еще прекрасней. Если б я только знала, что до прекрасного мне в тот момент было примерно как до Парижу.

Глава 3 Жизнь как чудо (почти как у Кустурицы)

Кризисы, природные катаклизмы и войны – это то, чего невозможно предусмотреть, сколько ни пытайся. Случись что, нам не помогут ни аналитические обзоры, ни прогнозы. Соломки подстелить не удастся. Иногда, правда, можно положиться на интуицию. Но и внутренний голос как ни в чем не бывало может вам заявить: «О, как я ошибался». В общем, как ни стараемся мы уберечь себя от неприятностей, они все равно случатся, и, как всегда, в самый неподходящий момент.

Высшие обязательно придумают что-нибудь, чтобы вам не было скучно.

Собственно, примерно это самое и произошло с Москвой, когда моему сыну Константину исполнилось тридцать дней. На дворе стоял все еще теплый, но уже не убедительный октябрь. Со дня на день ожидались холода и дожди, отчего у меня на душе периодически скребли кошки.

– Чего ты депрессуешь? – возмущалась Динка, которой приходилось работать, как ишаку, и терпеть Костины вопли по ночам. – Обещала же излучать счастье.

– У меня послеродовая депрессия, – отмахивалась я. – Скоро зима. Это очень, ОЧЕНЬ грустно. Будет холод.

– И что?

– Ничего, – отворачивалась я.

На самом деле, конечно, больше всего меня расстраивали вовсе не природные условия, хотя перспектива ходить в нарядах, похожих на слои лазаньи, где всевозможные тряпки будут как «бабка за внучку, внучка за жучку», меня не радовала. А печалила полнейшая тишина со стороны Константина. В конце концов, он прекрасно знал, где я обитаю. И прекрасно понимал, что я уже точно должна была родить. И чего? И ничего! Никакого интереса к моей персоне, равно как и к персоне новорожденного, который, как ни крути, мог бы быть и его сыном. Такого рода мысли сами собой, невольно стучались в мою пустую и занятую только кормлением голову. Но Динке я ничего этого не говорила, потому что всякий раз, как разговор заходил о моем супруге, она странным образом деревенела и впадала в уныние. Ее бодрые «все образуется» и «конечно же, он вернется» так плохо сочетались с интонациями, которыми она это говорила, что я прекратила даже мимолетом затрагивать эту тему. Мы просто жили, как в старые добрые времена, когда только-только приехали в Москву и нам не на кого было полагаться, кроме друг друга. Я убиралась, готовила еду (что очень радовало Динулю, поскольку готовлю я классно), кормила сына, гуляла с ним и стирала белье. Домохозяйка на пять с плюсом. Динка притаскивала продукты, один раз, как самый настоящий папаша, помогла мне вытащить Костика на ежемесячный осмотр, и иногда выпускала меня в одиночку пройтись по вечерним улицам, «чтобы поставить на место крышу», как она сама выражалась. В общем, мы жили, как нормальная, добропорядочная тихая семейка. Тот факт, что я все время, постоянно жду знака от Константина-старшего, почти не бросался в глаза. Но однажды случилось событие, которого никто никак не ожидал. Однажды вечером Динка вошла в квартиру, бросила сумку в прихожей и сказала:

– Все кончено! – После этого она села на пол и уткнула лицо в ладони. Я с Костиком на руках изумленно смотрела на Динку.

– Что случилось?! – испугалась я. – Ты заболела? Что-то с мамой?

– Мой фонд лопнул, – сквозь слезы сказала Дина.

Я вздохнула с облегчением. Надо же, фонд лопнул. Велика беда!

– Ничего страшного, прорвемся, – примирительно сказала я.

Динка посмотрела на меня с жалостью, с которой смотрят на смертельно больного, которому только что сообщили, что он обязательно поправится.

– Слушай, ты большая девочка, так что будет правильным, чтобы ты все знала. В конце концов, это коснется и тебя.

– Что коснется? – забеспокоилась я.

– Кажется, в Москве случился новый кризис. Мать его! Как же не вовремя! – Динка от досады так сильно хлопнула себя по коленке, что даже поморщилась от боли.

– Что? – ахнула я от неожиданности. – Какой кризис? Я не смотрела новости и что-то важное пропустила?

– В Москве лопнуло около десяти паевых инвестиционных фондов. Самых крупных. Скоро, я уверена, обрушатся и еще сотни мелких. Это только вопрос времени.

– Но почему? – Я все еще отказывалась понимать, что произошло. Однако ощущение непоправимого уже заполнило нашу квартиру.

– Потому. Все, оказывается, вкладывали деньги в одно и то же. В московские квартиры, в основном новостройки.

– Это же очень надежное вложение, – пожала я плечами. Константин закряхтел, и я отвлеклась, чтобы утрясти его. Со стороны это выглядело, как если бы я музыкально гремела огромной погремушкой, изготовленной в виде ребенка.

– Конечно, если бы только этого не сделали все, кому не лень. Вот уже в течение, наверное, трех лет (а то и больше) ВСЕМ кажется, что это самое выгодное вложение.

– Но это же так и есть.

– Это так и было. БЫЛО, а теперь нет. Потому что правительство Москвы вдруг ни с того ни с сего выбросило на рынок свои объемы. Огромные объемы! Оказалось, знаешь, сколько новостроек было прикопано в недрах чиновничьих структур? – язвительно засмеялась Динка.

– Сколько?

– Шестьдесят процентов! Они их просто держали, чтобы взвинчивать цены. Сначала двадцать, потом тридцать, а потом шестьдесят процентов новостроек.

– И что теперь? Подумаешь, выбросили.

– А то! Кто ж купит по таким ценам такое количество квартир? Представляешь, что в доме, где еще вчера была только одна квартира на первом этаже, да и та стоила сто пятьдесят тысяч долларов, теперь продается десять аналогичных квартир?

– И цены упали! – наконец догадалась я, хотя вся эта чехарда была столь запутанна и непонятна, что мне ужасно захотелось отложить разговор на потом. А пока попить, например, чайку. Однако, судя по Динкиному выражению лица, ей было не до чая. Выговориться – вот чего ей действительно не хватало.

– Упали? Рухнули. Потому что вслед за правительством свои объемы выставили банки и наши паевые фонды. И оказалось, что наш фонд все деньги вкладывал в новый район около МКАДа, который вообще еще существует только на бумаге. И денег от реализации этого воздуха, который, скорее всего, никогда не будет построен, не хватает, чтобы покрыть даже проценты по вкладам. Не то чтобы вернуть сами вклады.

– Ты что, потеряла все деньги! – доперло до меня. Я ужаснулась. Мы жили весь месяц как раз на Динкины проценты, так как мои жалкие копейки, которые НН переводил на карточку, не покрыли бы даже памперсов. И хоть я тщательно записывала все свои траты, чтобы потом возместить их подруге, сейчас я абсолютно, полностью, катастрофически зависела от нее.

– Не только свои, понимаешь! Не только! И все, все, у кого сейчас вместо денег будут какие-то дурацкие метры, потеряют все. Потому что, оказывается, в общей сложности, все эти годы из оборота было выведено около восьмидесяти процентов квартир. Как новостроек, так и обычных квартир. А покупателей, которые бы купили все эти внезапные объемы, просто физически нет. Ну, нет столько идиотов, мечтающих за ТАКИЕ деньги получить сраные сорок метров.

– А ипотечники? – вспомнив о наших с Костей проблемах, предположила я.

Динка фыркнула.

– Какие, на фиг, ипотечники. Банки давали кредиты, зарабатывая на тех же самых квартирах. Я не удивлюсь, если сейчас рухнет и куча банков. Все их активы теперь ничего не стоят. У всех, абсолютно у всех вместо денег теперь только метры, подчас липовые, не построенные. А вот собственно наличных денег ни у кого и нет. Хотя банки-то, скорее всего, выживут. За счет тех самых ипотечников. Они-то так и будут оплачивать свои хибары по бешеным ценам, да еще с процентами.

– Слушай, может, все не так уж и плохо. Может, не будет такого уж глобального кризиса, – попыталась я как-то образумить Динулю.

Она только расхохоталась мне в лицо.

– Ты что, не поняла, что я уже попала? Уточняю: по полной программе. У меня-то вместо денег уж точно только бесполезные сертификаты закрывшегося паевого фонда. Это-то уж точно не исправить. А там и двадцать тысяч чужих, которые я взяла в долг, под расписку. Их-то я как буду отдавать? – почти рыдала она.

Я в ужасе прикрыла рукой распахнувшийся от шока рот.

– Двадцать штук?! Сколько?! Откуда?!

– Столько! Оттуда! Мне надо было добавлять, чтобы получать самые высокие ставки процентов! Поняла?! – яростно бросила мне в лицо Динка, словно бы я требовала у нее отчета.

– Поняла, – оторопело кивнула я и уставилась на нее. Неужели же Дудикова пошла на такой риск? Впрочем, кто мог предположить, что московская недвижимость окажется таким раздутым мыльным пузырем.

– И не смей смотреть на меня таким взглядом, – вдруг выкрикнула Дудикова и ушла на кухню, хлопнув дверью.

– Я не смотрю! – посеменила я следом. – Сделать тебе чаю?

– Сделай мне лопотомию! – попросила она.

Я стояла и не знала, за что хвататься. В комнате, как назло, надрывался ребенок.

– Я сейчас, – заверила я подругу и умчалась к сыну. Мысли судорожно перескакивали с одного на другое. Вопросов, которых утром еще не было, теперь появилось столько, что я растерялась. Будет ли Динка и дальше снимать эту квартиру, если теперь ей все не по карману. Куда деваться нам в случае, если ей придется съехать? На что мы все будем жить? Что теперь будет вообще. Просто поштормит, или все это выльется в полномасштабный кризис, из которого всей стране придется вылезать несколько лет. Господи, как же я была не готова к подобным вопросам.

– Выпьешь? – вдруг раздался голос от двери. Динка стояла в проеме с бутылкой мартини и двумя бокалами. Кажется, пока я тут металась и кормила, она успела уже принять на грудь.

– Я ж кормлю, – бросила я.

– И что? – Динка пожала плечами и разлила вино по бокалам. Я послушно взяла бокал и отпила. Немного мартини сейчас никак не повредят Костику, я уверена.

– Это будет что-то вроде тоста за упокой души, – трагично прошептала Динка.

Я чуть не подавилась.

– Ты что, совсем ополоумела? Думаешь, что несешь? Это же всего только деньги.

– Это всего только звездец, – кивнула Динка и выпила залпом бокал мартини. – А ты чего не пьешь?

– Не хочу, – разозлилась я. – А ты уверена, что из фонда нельзя вынуть хоть часть денег. Ты же говорила, что в случае чего успеешь. В конце концов, ведь не все же они хранили в недвижимости. Наверняка был какой-то стабилизационный фонд.

– И откуда ты такие слова-то знаешь, – ухмыльнулась Динка. Надо же, и сейчас она оставалась насмешлива и высокомерна, как всегда. Горбатого могила исправит.

– Ну, деньги в каких-нибудь стабильных ценных бумагах, может, произведениях искусства… – предположила я.

– Ты знаешь, я тоже об этом думала. И оказалось, что паевым фондам запрещено хранить деньги в чем-то стабильном. Законодательно запрещено, представляешь?! Я уж не помню, как назывался этот закон. В общем, паевые фонды обязаны все время обеспечивать быстрый оборот. Они не могут просто купить вагон золота или там алмазов и сидеть на нем годами, гарантируя сохранность капитала. Они могут только спекулировать.

– Так что, никакого шанса нет?

– Не знаю. Около здания фонда драка. Двери закрыты, висит объявление примерно такого содержания: «Простите нас, люди добрые, не поминайте лихом. В конце концов, вы сами виноваты, что верили в Деда Мороза». И еще «Какая на хрен экономика России?! О чем вы?!». – Динка развеселилась, подогретая еще несколькими бокалами мартини. Я… в общем, тоже не отставала от нее. Перспектива голодной зимы на улице отбила у меня охоту к трезвости.

– А почему банки – такие идиоты?

– Да почему идиоты? Банки накачали из фондов деньги, риски застраховали, а сверхприбыли теперь им обеспечат все эти тучи ипотечников, которые купили втридорога то, что теперь будет стоить копейки. Они ж теперь десять лет будут выплачивать свои долги банкам, и заметь, что платить они будут по тем, сумасшедшим ценам, да еще с процентами.

– Весело. А что будет с нами? – задала я спьяну вопрос, от которого мы обе сразу протрезвели.

Динка помрачнела:

– С нами все плохо. Я еще попытаюсь, конечно, выколотить из фонда хоть что-то, но… Они же теперь официально обанкротятся. А имущества у них – одни пустые бумажки. Я же тебе говорила.

– Я не все поняла, – виновато потупилась я. – Что ты хочешь, у меня вместо мозгов сейчас грудь.

– Они в погоне за сверхдоходами додумались вложить почти все наши денежки в несуществующий район. Я проверила. Там сейчас даже стройка не началась. Так, вырыт один котлован. А земля, на которой должна была вестись стройка, вообще в частной собственности дачников. И никто их и не думал выселять.

– А почему же этого раньше никто не проверял? – удивилась я. Костя бы наверняка сначала вывернул бы все наизнанку.

– Да потому, – обозлилась Дудикова. – Чего проверять, когда проценты регулярно падают в твой карман? Это ж был самый стабильный рынок в стране.

– А как же все эти забастовки обманутых инвесторов. Помнишь, еще полгода назад по телевизору показывали? – Я вспомнила, как какие-то красные от возмущения толпы людей осаждали с плакатами мэрию. Кажется, они требовали, чтобы достроили какие-то их дома.

– Было, помню, – кивнула подружка, разливая остатки мартини. – А потом оказалось, что на каждого инвестора приходятся десятки квартир. То есть все они – игроки. И сейчас все они так же, как и правительство Москвы, сольют все свои активы, переполняя и без того перенасыщенный рынок еще бесконечным количеством никому не нужных метров в недостроенных или даже достроенных домах.

– Грустно, девушки, – обреченно кивнула я.

Мы принялись с удовольствием обсасывать тему, насколько же мы теперь «бедные-несчастные».

– Очень, очень несчастные, а главное, бедные, – кивала Динка. Мы, конечно же, были уже совершенно пьяны, насколько это было возможно в нашем положении и с одной бутылки мартини. – Особенно я, бедная, как я буду доставать двадцать штук?

– Может, твои кредиторы подождут?

– Ага. Пару дней, – усмехнулась Динка. – Особенно наш главврач, просто кладезь терпения!

– Утро вечера мудренее, – попыталась успокоить я подругу.

– Конечно, – мрачно усмехнулась Динка и завалилась спать.

Однако ни это, ни какое-либо другое утро не принесло нам ни облегчения, ни надежды. Оказалось, что Динка, допустившая просчет в отношении вложения денежных средств, во всем остальном была удивительно проницательна. Видимо, так всегда и бывает. Пока мы говорим о чем-то абстрактном, все рисуется правильно, как должно быть и как будет на самом деле. Прогнозы рынка ценных бумаг, цены на хлеб, перспективы разделения Сербии и Черногории… Все, что угодно, если оно никак не касается нас самих. Но как только дело доходит до нашего собственного кармана, мы вполне способны поверить, что какой-то особо добрый и особо глупый джинн сделает из одной нашей денежки пять. Или двадцать пять. Отдаст все нам и ничего не попросит для себя. А самое главное, что нам не придется трудиться над этим превращением ни минуты. Достаточно только закопать монеты на поле чудес в Стране дураков, как наутро само собой вырастет денежное дерево. Как и чем закончились подобные капиталовложения для Буратино, известно всем, но никогда и никто не готов узнать в этом деревянном дурачке себя.

– И я. И я не готова! – била себя пяткой в грудь Динка, когда ее любимый главврач настоятельно потребовал обратно свои семь тысяч долларов, одолженных Динке под проценты.

– Деньги может потерять каждый, – анализировала ситуацию я. – А вот получают их те, кто работает над этим лично. Например, я уверена, что организаторы этого вашего фонда сейчас живут в полнейшем шоколаде где-то на Кипре или на Канарских островах.

– Убью. Еще слово, и уничтожу, – рычала на меня Динуля.

Но проходил час, два, и мы все равно снова возвращались на круги своя и принимались мусолить подробности происшедшего. И то, что теперь, по всей вероятности, эти проходимцы, прикарманившие Динкины деньги, как раз и накупят себе квартир в Москве, которые скоро будут стоить просто смешные деньги.

– Их бог накажет, – утешала я подругу, хотя, по-честному, и я, и сама Динка понимали, что в принципе во всем виноваты мы сами. Никто нас за карман не тянул и в наш кошелек не влезал. Вернее, в ее кошелек. Потому что все-таки моих денег там никогда не было. Мои деньги все были у Кости. И никаких шансов, что он отдаст их в фонд помощи Дины Дудиковой, в общем-то, не было. Единственное, что Костя мог сказать, так это «я же предупреждал». К сожалению, на этот раз он был бы совершенно прав. Потому что через месяц после обрушения Динкиного фонда ситуация стала принимать самый зловещий оборот. Все самые мрачные прогнозы Динкиного воспаленного воображения стали сбываться. Крах паевых фондов захлестнул всю страну. Оказалось, что паевые фонды, которые играли в азартную игру под названием московская недвижимость, были организованы по всей России. Как в старые добрые времена кризисов, почти все члены многострадального русского среднего класса так или иначе потеряли деньги на этом пузыре. Многие мелкие банки тоже не выдержали и пошатнулись под натиском вкладчиков, разом отзывающих свои сбережения с банковских счетов. Все сидели в страхе, что огонь нового кризиса спалит все, что нажито непосильным трудом. Снова появилась разномастная толпа безработных самой лучшей квалификации. Потому что в нашей стране кризис не задевает только токарей и сантехников. А всех, кто в белой рубашке сидит перед компьютером, исчезновение такого количества работодателей ставит в крайне невыгодное положение. Конкуренция, конкуренция и еще раз конкуренция. Оказывается, в России огромное число менеджеров среднего звена, прекрасно владеющих английским, имеющих опыт работы и диплом MBI. И чтобы получить хорошее место, надо предложить работодателям что-то еще.

– А как там твой Константин? – ляпнула однажды моя мама, когда я ей позвонила, чтобы в очередной раз сообщить, что со мной и ее внуком все в порядке. Первая мысль, появившаяся в голове мамы после моих страшных историй про пропадающих ни за что менеджеров, была, «а не пропадает ли там один скучный ворчливый менеджер по международным перевозкам».

– Прекрасно, просто прекрасно, – проглотив слезы, выдавила я, хотя и не знала этого точно. Почему-то ни на секунду мне не пришло в голову, что Костя тоже мог пострадать. Однако звонков от него так и не было. Что и говорить, ему давно было пора появиться на моем горизонте. Видя, как Динке сложно сейчас еще и отвечать за меня, я стала подумывать о том, чтобы позвонить Косте и сообщить ему радостную новость. В смысле, сообщить ему про рождение сына. Возможно, его сына. Меня сильно смущала мысль, что прошло уже почти три месяца, а Костя проявляет потрясающее равнодушие к моей судьбе.

Несколько дней я мучилась, но потом все-таки пересилила себя и набрала наш домашний номер. То есть сначала я набрала Костин мобильный, но он был недоступен. Вне зоны доступа. Я сжала зубы и набрала домашний.

– Ту-ту, – ответила мне трубка.

Я попробовала перезвонить Косте еще через час и еще. С тем же результатом. Каждый раз, когда я набирала его номер и слушала гудки, мое сердце ухало куда-то вниз и в страхе сжималось. Я мечтала услышать его голос. Я боялась его услышать. Я боялась, что не услышу его. Мое волнение было невозможно описать. Однако и через два часа, и через четыре Костя не ответил. Мобильный в зону доступа не входил.

– Ты чего такая дерганая, – спросила меня Динуля.

– Я? С чего ты взяла? – попыталась я отвертеться, но предательские слезы уже стояли в глазах. Я зарыдала. Я рыдала целый час без остановки, а Динка бегала вокруг меня с валерианкой и выслушивала мои отрывистые вопли про то, «что он больше меня не любит», «он, наверное, переехал», «я теперь пропаду, совсем пропаду».

– Прекрати! – крикнула она, вконец изведенная моими причитаниями. – Зачем ты ему звонила?

– Я думала… я хотела, чтобы…

– А чего ты ждала, когда сообщала ему, что трахалась с Денисом? Ты вообще в своем уме была?

– Ты что? – ахнула я от обиды. Мои глаза моментально просохли.

– А то! Не вернется он, хватит тешить себя мечтами.

– А ты почем знаешь? – с подозрением посмотрела я на нее.

Динка отвела глаза.

– Знаю. И не спрашивай.

– Нет, я спрошу, – уперлась я.

– Успокойся, а то у тебя молоко пропадет.

– Я скоро сама пропаду, – крикнула я. – Говори! Ты что, что-то от меня скрыла?

– ДА! – гаркнула Динка в ответ.

И замолчала. Прошло несколько минут, которые мы провели на диване в полном молчании. Потом она вздохнула, откашлялась и посмотрела на меня.

– Ты с ним говорила?

– Да. Я звонила ему. Еще когда ты была в роддоме. Думала, что, может, он к тебе туда придет, увидит сына и все такое. Вы помиритесь…

– А он?

– Он сказал, что ему абсолютно безразлично, кого ты родила и от кого. И бросил трубку. Я не поверила даже. Мне показалось, что это просто нервы, что он не понял. Я перезвонила. Он сказал, что съезжает с квартиры и подает на развод. И попросил его больше не беспокоить. Так и сказал: «Я попрошу вас всех меня больше не беспокоить». НЕ БЕСПОКОИТЬ! – фыркнула она. – Мы его слишком, понимаешь, обеспокоили.

– Это уж точно, – сказала я одними губами.

– Ты что? Эй, ты там только смотри, не натвори глупостей! Я и не хотела тебе говорить.

– Это ты зря, потому что я бы тогда не тешила себя иллюзиями. Понапрасну. Но лучше поздно, чем никогда, – кивнула я. – Мне надо побыть одной.

– Я тебя одну не отпущу! – в панике хватая меня за руки, сопела Динка.

Я лихорадочно одевалась. Мне показалось, что мне не хватает воздуха.

– Я скоро приду.

– Ты что задумала? – завизжала Динка. Я вдруг поняла, чего она боится, и засмеялась.

– Я вернусь через час. Обещаю. Мне просто надо немного подумать, как быть дальше. Ты же не считаешь, что я способна оставить сына!

– Нет, – согласилась она и отпустила мою руку. На месте, где она ее держала, остался красный след.

– Я скоро вернусь. Хорошо?

– Ладно, – растерялась от моего спокойствия Дина.

Я застегнула куртку, вышла во двор, прошла сквозь проем между двумя домами и побрела дальше, не выбирая особенно дороги. Только аккуратно переступала через лужи, чтобы не промочить ноги. Оказалось, что днем шел дождь. Надо же, а я и не заметила. Как много же я не заметила. Костя-то меня давно разлюбил, а я так боялась его потерять, что даже не представляла, как мы далеки.

– Простите, – пробубнил кто-то за моей спиной, потому что я от всех этих мыслей остановилась на тротуаре, и этот кто-то со всего маху налетел на меня.

– Ничего страшного, – махнула я ему рукой. И тут вдруг поняла, что действительно все самое страшное уже произошло. Вот она – та боль, которой я так боялась. Вот она. Кости больше не будет в моей жизни. Никогда. Я не буду сидеть с ним рядом за столом, лежать с ним под одним одеялом, вдыхая его родной и такой вкусный запах, не буду слушать его бесконечные аналитические прогнозы. Больно было так, что разрывало всю грудь. Я подумала, что если бы можно было повернуть жизнь вспять, я бы ни за что не оказалась на той злосчастной вечеринке. Именно тогда от меня навсегда отрубили Константина, который оказался таким родным и близким, что теперь мне было больно, словно мне ампутировали руку. Я не подошла бы ни к одному мужчине, ни к одному, даже самому прекрасному, принцу, чтобы только не потерять право слушать нудное ворчание Кости по утрам. Все случилось, все произошло именно так, как я боялась. И мне не удалось соорудить себе в конце очередной хеппи-энд, который бы стер из нашей памяти всю эту историю с изменой, с Денисом и его голубыми глазами, от которых мне теперь ни холодно, ни жарко. Костя не понял, не простил, не забыл, не вернулся и не вернул меня. Впрочем, не исключено, что даже останься я ему верной, мы бы все равно разошлись, распались, как частицы, которых раньше держало рядом какое-то невидимое магнитное поле любви, а потом перестало держать. Исчезло поле, исчезла любовь, а если это так, то никакие жертвы с моей, да и с его стороны не оставили бы нас вместе. Мы все равно разлетелись бы, как после космического взрыва, две разные, абсолютно чужие друг другу галактики. Возможно, что Денис был только поводом, возможно… И теперь, когда все случилось, когда сердце готово выскочить из груди, а рыдания разрывают меня на части, я понимаю, что наконец стала окончательно свободна. Вот я – одинокая, брошенная, несчастная, но… Сейчас я хожу и рыдаю по улицам Москвы, а что будет завтра, я не знаю. Я перевернула страницу, это было больно, да. Но передо мной лежит чистый лист, на котором я могу написать все, что угодно. Что только придет мне в голову. Я гораздо сильнее. Раз я пережила этот день, эту боль, раз я не только ее пережила, но даже местами почувствовала тот самый неизвестный, необъяснимый глубокий смысл всего происходящего, то все будет меняться. Обязательно. Черное на белое, белое на серое… и на зеленое, цвета весенней травы, на голубое, как море, отражающее в своих водах ясное безоблачное небо. И на любые другие оттенки радуги, которые я только соизволю захотеть увидеть. Странным образом именно тогда, именно в тот момент, мне удалось наконец постичь истину, что жизнь прекрасна. Прекрасна в любом случае. И это никак не зависит от того, что именно происходит в настоящий момент.

Глава 4 Ход конем (или скорее гусем)

А раз так, то надо было начинать по-новому относиться ко всему. Как взрослый, ответственный человек, держащий в своих руках нити не только своей, но и крошечной, красивой, прекрасной и, вопреки моим сомнениям, кареглазой жизни маленького Константина. Взвешенно, обдуманно. Например, не допускать, чтобы в нашем доме в самый неподходящий момент кончалось спиртное. Где это видано, чтобы две умные взрослые женщины не могли найти в доме ни капли алкоголя, когда он так нужен, чтобы снять стресс и принять эти самые взвешенные, ответственные решения?

В тот день, когда я так искренне скорбела о прошедшем периоде моей жизни, периоде, в котором был и прекрасный принц, и прекрасная свадьба, и хеппи-энд, я дошла почти что до самых Верхних Полей, что довольно далеко от Марьино. Там я увидела большой магазин, успокоилась и купила три разные бутылки спиртного, чтобы нам с Динкой беспрепятственно можно было грустить и философствовать. Во-первых, я пополнила запасы нашего любимого мартини, поменяв приторно-романтичное «Бьянко» на суровое и реалистичное «Экстрадрай». Сейчас был не тот момент, чтобы пить сладкие напитки. Затем я после недолгих раздумий бросила в тележку бутылку армянского коньяка, чтобы иметь возможность решать самые трудные вопросы. И, наконец, бутылку красного вина из винограда сорта Чили. Я бы купила грузинского, но его почему-то запретили продавать в наших магазинах.

– Неплохой набор! – усмехнулась продавщица на кассе. Людей в магазине было немного, она явно скучала и была не прочь поболтать. – Закусывать не будете?

– В таких условиях не закусываем, – сделав серьезные глаза, ответила я. Хотя на самом деле я просто была не уверена, что на закуску хватит денег с многострадальной карточки, на которую НН перечисляет мне пособие.

– Может, хоть чипсы? – весело спрашивала кассирша.

– Нет. Политическая нестабильность обязывает быть начеку.

– Ой, и не говорите, – вздохнула продавщица. – А у вас карточка не проходит.

– Нет? – огорчилась я. Неужели там так мало денег? – А попробуйте без вина.

– Не-а, все равно мало. Коньяк выложить?

– Нет, только не коньяк, – посуровела я. – Если я не возьму коньяк, мне не дожить до утра.

– Проходит! – радостно улыбнулась девушка. – Один коньяк проходит!

– Может, взять еще один? – задумалась я. – Или сразу водки?

– Ну что, будете добавлять еще коньяка? – несколько растерявшись от такой дилеммы, уточнила продавщица. – Я могу попробовать сразу два пробить.

– Не надо, – сдала я назад. – Придется обойтись одной. Вот такие наступили тяжелые времена.

– А что случилось-то? – ожидая, пока распечатается чек, поинтересовалась продавщица.

Я задумалась. А что действительно случилось?

– С мужем рассталась, вот, пожалуй, и все. Правда, еще непонятно, на что жить, – добавила я.

– А, ну это у всех, – разочарованно протянула девушка.

Я поняла, что она жаждала какой-нибудь пряности типа «подруга родила негритенка» или «свекровь изнасиловали инопланетяне, и теперь она может читать мысли».

– А еще у меня подруга негритенка родила. И потеряла шестьдесят тысяч долларов. Из них двадцать – чужих, – добавила я, чтобы сделать кассирше приятно, та недоверчиво ухмыльнулась и подставила мне чек для подписи. Я расписалась и отошла. Вдогонку мне полетел вопрос.

– Че, правда негритенка родила?

– Ну, конечно, правда, – кивнула я, развернувшись на ходу вполоборота.

Надо же, а история про шестьдесят тысяч оставила ее равнодушной. Удивительные мы создания – люди. Я так и сказала Динке, когда вернулась домой. Динка хохотнула, увидев, на что я истратила последние жалкие остатки своих накоплений, и потерла ручки.

– Если б я знала, за чем ты идешь, я бы погнала тебя из дому гораздо раньше, – заверила меня она.

– Вот только надо сейчас покормить Константина, чтобы он хоть коньяку-то не пробовал.

– Коньяк в умеренных дозах улучшает кровообращение и сон, – усмехнулась Динка, пока я кормила сына.

Глядя на нас со стороны, можно было решить, что у нас все просто прекрасно. Но сказать, что я так сразу все забыла и побежала дальше по жизни, легко подпрыгивая на ходу и срывая фиалки, – такого сказать было нельзя. Потому что, как бы мы не придуривались, а в тот вечер весь коньяк без остатка был нами выхлебан. Впрочем, как и шкалик водки, купленный Динкой в ларьке около дома уже так поздно ночью, что я даже не скажу, в каком часу это произошло. Что-что, а пить мы умели. Что с радости, что с горя.

– Прорвемся! – убеждали друг друга мы, уговаривая Костика выпить молочной смеси из бутылочки. Он недовольно ворчал и пытался увернуться. Но не тут-то было.

– Сегодня грудь закрыта на переучет. Извиняй, братец, придется пить из соски, – пьяно улыбаясь, заверяла его Динка. Я, с трудом держа равновесие, пихала ему в рот искусственный суррогат. Как бы пьяна я ни была, я понимала, что поить ТАКИМ грудным молочком моего сына нельзя. Вы спросите, почему я, дрянь такая, напилась и не подумала о малютке? С негодованием отметаю подобные вопросы и отвечаю: ради него и напилась. Потому что в тот вечер, если бы я осталась трезвой и на трезвую голову подумала обо всем, что со мной произошло, у меня бы вообще кончилось молоко. А так… мы с подругой прекрасно сидели на полу, торжественно пили «с локтя», бравировали, рассказывая, какими чудесными красками (в основном под цвет доллара) засияет наша жизнь, когда мы выберемся из этой передряги. Мы согласились, что такие мелочи, как мужики или какие-то цены на метр, никак не могут поколебать наших планов. Мы абсолютно твердо заверили друг друга, что в ближайшем будущем нас ждут прекрасные квартиры (которые теперь обойдутся нам гораздо дешевле). И не надо спрашивать, где мы возьмем денег. Найдем. И, конечно, нас обеих ждет красивая большая любовь с самыми что ни на есть ПП, которые всенепременно бросят к нашим ногам весь мир. Или хотя бы по паре яхт и островов в Средиземном море. Под воздействием чарующе мягкого армянского коньяка (только не надо закатывать глаза, девушки, ибо я все равно не поверю, что к нашему возрасту вы не считаете коньяк вполне мягким и вкусным напитком), мы всерьез поверили, что все эти призрачные золотые горы – реальность.

– А Костя твой – идиот! – уверяла меня Динуля.

– Почему? – с удовольствием уточнила я.

– Да где он еще такую найдет? Терпеливую, умную, главное, ЧЕСТНУЮ! И чтоб так готовила!

– Действительно. А ты на самом деле финансовый гений. Ты все, ВСЕ верно просчитала. Тебе просто не повезло!

– Конечно! – исчерпывающе вскидывала голову Динка. Да, то состояние, в котором мы находились, было единственно верным на тот вечер.

– А ты знаешь, о чем я немного жалею? – спросила я.

– О чем? – поинтересовалась Дина.

– Я так мечтала, чтобы мальчик родился с карими глазами и Костя признал его за своего, а теперь получается, что это не нужно.

– И?

– А то, что в таком случае я бы предпочла, чтобы у Костика-младшего были голубые глаза. Все-таки у Дениса глаза были – что надо! – Я пересела в кресло и залихватски развалилась в нем, явственно демонстрируя, что мне теперь на все наплевать. А особенно на мужа. На бывшего мужа.

Однако с утра все было далеко не так романтично. Я не буду говорить о том, что у меня болела голова, а Костик возмущенно вопил, требуя, чтобы его трясли, как погремушку. Я не стану описывать мук моей совести, когда я осознала, что напилась, имея на руках четырехмесячного ребенка. И не стоит упоминать, что Динка выглядела ничуть не лучше меня. Все это – несущественные детали. А существенным было только одно – как именно я проснулась. Потому что, как водится, расплата была тяжелее, чем я могла себе вообразить. Прекрасное будущее, которое рисовалось мне этой ночью, отлетело в неведомые просторы. Настоящее накрыло нас, не оставляя сомнений в том, что сейчас у нас черная полоса.

– Да нет же, я тебе говорю! Нет! Да послушай же! – визгливо кричала в трубку сонная, помятая и злая Динка. Именно под эти ее вопли я открыла глаза. И посмотрела на часы. Было около семи утра.

– Какого черта! Кому это не спится в такое время? Это просто неприлично…

– Заткнись, – зашипела на меня Динка. – А? Что? Да, я слушаю. Нет, это ты послушай! Что? Да ты сам-то что, не так же считал?

– Это кто? – одними губами спросила я.

Динка отчаянно зажестикулировала. Из ее жестов, по большей части неприличных, я сделала вывод, что звонит кто-то из ее кредиторов. Стало грустно. Похмелье с удвоенной силой обрушилось на мою бедную голову.

– Сейчас я в любом случае ничего не отдам. Когда? Ты мне дашь время? Сколько-сколько? Ну, ты тогда просто псих! Что? В суд? Да, пожалуйста! Милости просим! Только не забудь, что у меня ничего нет!

– Бросай трубку, – предложила я.

Динка с интересом на меня посмотрела и продолжила немного другим тоном:

– Послушай, я обещаю, что все отдам. Но сейчас не самый лучший момент. – Она выразительно кивнула мне. Я на миг задумалась, а потом быстро сообразила и помчалась за Костиком. – Пойми, это и не в твоих интересах… Что? Наплевать? А что, если и я наплюю? Моя машина? Ах, ты так? Да щаз!

– А-а-а! – заорал мной малыш.

Динка с удовольствием поднесла трубку к его рту.

– Кто орет? – переспросила она. – Как кто? Ребенок! Чей? Мой, конечно! Так что подумай, много ли ты отсудишь у одинокой матери грудного ребенка. Ага. Давай, звони, конечно.

– Отстал? – аккуратненько спросила я, когда Динка задумчиво положила трубку на рычаг.

– Ага, конечно. Все бросил и отстал. Про ребенка, конечно, хорошо получилось. Только, думается мне, он очень быстро узнает, что к чему и чей это мальчик-зайчик.

– И что же нам делать? Это твой главврач?

– Не-а. Главврач на меня вчера еще орал. Сказал, что, если к понедельнику деньги не вернутся в его карман, я могу считать себя безработной.

– О господи, – прикрыла я рот рукой. Эта новость была пострашнее, чем равнодушие Костика. Без Прудникова я еще могла прожить, а вот без Динкиной работы – никак.

– Ага. Семь штук главврачу, десять этому уроду.

– Какому?

– Управляющему в банке, где наша богадельня обслуживается.

– А он тебе кто?

– Конь в пальто, – огрызнулась подружка и нервно скрутила в пальцах салфетку. – Любовник мой, так, серединка на половинку. Женат, конечно. И, кажется, эти десять штук он взял из кассы банка.

– Украл?

– Почему? Взял в кредит. Что еще хуже, потому что теперь он с меня не слезет.

– А еще три?

– Это так. У нашего косметолога. Она, помнишь, я тебе говорила, целлюлит убирает. Бешеные деньги, между прочим. А дала всего три штуки. Осторожная, блин.

– И что теперь делать? – с ужасом спросила я.

– На работу можно даже не ходить, – задумчиво потерла виски Динка.

– А что, если просто не отдавать? Потом, как сможешь, и отдашь.

– Это и ежу понятно, что пока не смогу, то и не отдам, – разозлилась Динка. – Вопрос, когда я смогу? Особенно без такой чудесной работы.

– Но, может, тебя еще и не уволят.

– Не уволят? – вытаращилась на меня Динка. – А ты бы оставила на работе бухгалтера, который тебе задолжал и ни фига не отдает.

– Тебя бы я оставила, – насупилась я. – В конце концов, это ж частное дело.

– А ну посмотрим, – согласилась Динка и тут же набрала телефонный номер своего офиса. – Алло. Петр Исмаилович? Это Дина Львовна. Да. Я сегодня задержусь, мне надо с балансом поработать. Что? Как у меня хватает наглости? Передать дела? Немедленно?

– Все ясно, – вздохнула я.

Динка отстранила трубку от уха и демонстративно показала мне. Трубка изрыгала ругательства. Динка немного поковырялась в зубе, делая вид, что льющийся из телефона поток брани никак ее не касается. А потом, когда Петр Исмаилович наконец поутих, снова вступила в разговор.

– Я вам сказала, что все отдам. В конце концов, я-то чем виновата, что фонд разорился. Ах, вам нет никакого дела до фонда! Вы давали деньги мне? И тоже хотите в суд?

– Принести Костика? – прошептала я, но Динка улыбнулась и отказалась. Еще некоторое время она пыталась достучаться до разума главврача своей уже теперь явно бывшей работы, объясняя, что и сейчас слишком много претендентов на ее скромный автомобильчик. Разум главврача оставался глух. Тогда Динка выдавила какое-то подобие прощания и бросила трубку.

– Ну, теперь ты убедилась? – Она смотрела на меня так, словно бы я утверждала, что любезнейший Петр Исмаилович обязательно предложит ей свою финансовую помощь и участие.

– Да уж. Теперь я имею бывшего мужа, а ты…

– А я бывшую работу. Красота. Осталось только лишиться машины, и можно смело заказывать надпись на надгробном памятнике: «Она прожила свою короткую жизнь бесполезно и глупо».

– Немедленно прекрати! – возмутилась я. – Еще никогда хороший бухгалтер не оставался без работы.

– Ты считаешь? – с надеждой посмотрела на меня Динка.

Но на деле все оказалось не так радужно, как мне казалось. Кризис, в существование которого еще недавно никто не верил, хоть оказался и не таким всеобъемлющим, как прошлый, девяносто восьмого года (когда в тупик была загнана практически вся страна), нанес существенный урон, по крайней мере Москве. Зарплаты постепенно упали вдвое. Динка еще могла требовать для себя, как для опытного главного бухгалтера, приличного оклада, но его ей уже никто не давал. Единственным источником нашего дохода были нескончаемые вереницы мелких фирмешек, которые не могли себе позволить взять бухгалтера на баланс. Динка круглосуточно просиживала за столом, составляя бесконечные нулевые балансы, выводя НДС и подоходный налог. Однако через пару месяцев такой жизни, когда денег с трудом хватало на оплату квартиры и еду, а телефон стабильно звонил раз в три дня и разрывался криками о возврате долга, наступил предел Динкиному терпению.

– Все. Я больше так не могу! – разоралась она, когда после неожиданного звонка в дверь мы получили удовольствие лично пообщаться с ее утратившим любовный пыл знакомым из банка.

– Ты мне все отдашь! Дрянь!

– Сам мерзавец! Ты что, не понимаешь, что сейчас я ничего не могу сделать?

– А мне наплевать! – брызгал слюной он. – И про ребенка ты все наврала!

– Я! Я наврала? – неожиданно даже для меня выставила грудь вперед Динка. – А это что? Не ребенок?

– Это не твой ребенок, – тыча пальцем в Костю, шепелявил Банкирчик.

Надо сказать, что, когда я увидела его лично, я была слегка удивлена Динкиным вкусом. На героя-любовника этот толстенький, усыпанный веснушками, рыжий, всклокоченный бюргер никак не тянул. Но, как говорится, о вкусах не спорят. И вот, теперь этот смешной Дон Жуан опасливо косился на бьющую копытом Дудикову и отталкивал от себя моего сына.

– Да, я его не рожала. Хотя это тоже как посмотреть. Потому что, когда этот мальчик появился на свет, его мать, – она ткнула в меня, – валялась в отключке. Так что первой, кто встретил нового человека на пути в наш мир, была я.

– А? – тупо переспросил Банкирчик.

– Бэ! – Динка победно сверкнула глазами. – А теперь, поскольку еще один представитель сильного (ХА!) полу оставил этого чудесного малыша без пропитания, вся ответственность за его маленькую жизнь лежит на мне! На мне одной, потому что, как ты мог заметить, его мать совершенно бесполезна.

– Но… – попыталась встрять я.

– Не спорь. Я знаю, что ты делаешь все возможное, но так же, как и я, ты понимаешь, что без меня пропадешь, – настойчиво продолжила Динка, выразительно посмотрев мне в глаза.

– Пропаду, – немедленно подтвердила я. И, на всякий случай прихрамывая, прошкандыбала на кухню.

– И что? – уже гораздо тише переспросил Банкирчик.

Динка устало вытерла пот со лба.

– А то, что пока я тут бьюсь, как рыба об лед, чтобы сохранить этого нового мужчину в целости и сохранности, а заодно придумать, как отдать тебе долг, ты бегаешь и пытаешься меня запугать. Чего ты добиваешься? Денег у меня все равно нет.

– Совсем? – с некоторой скрытой надеждой спросил он.

– Вчера последние пропили, – выкрикнула я с кухни, хотя мы, в общем-то, последний месяц почти не пили. Почти…

– И вообще ты мог бы быть снисходительнее к женщине, которая так доверчиво отдавала тебе всю себя.

– Ну… я, собственно, не имел в виду… – покраснел Банкирчик.

– А должен был бы. Иметь в виду. Я была с тобой, заметь, совершенно бескорыстна. И ни словом, ни намеком, ничем не скомпрометировала тебя перед женой!

– Но теперь она знает о кредите! – взмолился Банкирчик. Было видно, что его пыл полностью угас.

– И что? Его брал ты. Обо мне она не знает. И не узнает, если только ты не припрешь меня к стенке, – использовала Динка (только один раз) удар ниже пояса.

– Но что мне ей сказать?

– Скажи, что ты проиграл деньги на бирже. Что тебе знающие люди посоветовали купить акции одной уже исчезнувшей компании и ты, бедолага, поверил. В общем, придумай что-нибудь. Соври. Не тревожь меня!

– Ага, а деньги банку теперь что, мне отдавать? – возмутился он.

– Что ж ты такой жадный?! Видел, у нас младенец! Дай мне время, и я все тебе отдам, ладно? – Динка деловито подталкивала его в коридор.

– Уф, вот это да! – воскликнула я, когда дверь за Банкирчиком закрылась. – Ну, ты и даешь!

– Даю? Я еще и не то дам, чтобы его выпроводить, – выдохнула Динка. – Но надо понимать, что весь этот спектакль будет действовать недолго.

– Почему?

– Потому! У него моя расписка. По ней я просто беру у него в долг и обязуюсь отдать. Правда, еще не скоро, только через полгода. Но он обязательно побежит к юристам. И все-таки достанет меня. Вернее, мою машину.

– И что? – расстроилась я. – Выхода нет?

– Почему? Выход есть всегда. Но сейчас, по-моему, время только для одного.

– Для чего? – полюбопытствовала я. Я понимала, что оттого, что предпримет Динка, напрямую зависит и моя жизнь, поскольку хоть кризис и не принял грандиозных масштабов, люди стали гораздо меньше думать об отдыхе. И НН, чтобы не будить лиха, пока оно тихо, временно закрыл наш маленький дамский клуб на Ленинских горах. Я узнала об этом, когда моя карточка отозвалась тишиной на мои попытки снять ежемесячное пособие. Оказалось, что пособия нет и больше не будет. Никогда.

– Как тебе кажется, с нами произошли все неприятности, которые только могли произойти? – спросила Динка.

– Ну, пожалуй, большинство все-таки уже произошло, – хорошенько подумав и перебрав все наши беды, ответила я.

– Ты уверена? А что, если этот кретин вернется, чтобы отобрать мой автомобиль?

– Да, этого еще не было, – беспристрастно согласилась я.

– А если нам увеличат стоимость аренды, которая, если честно, и сейчас высока.

– Это было бы ужасной неприятностью, – снова кивнула я. – Знаешь, ты права. Неприятности могут и продолжаться. И что?

– А скажи мне, так ли уж сильно ты любишь этот пыльный, вонючий, набитый пробками город? – ласково поинтересовалась моя подруга.

Я поняла, что, наверное, действительно подошел ее край, раз Динка собирается покинуть Москву. Москву – город ее мечты, оплот всех ее (да что там, и моих) надежд и упований. Уехать отсюда означало признать полное и безоговорочное поражение. Капитулировать. Сдаться на милость победителя. Итак, все это было ужасно, но что нам еще оставалось делать. Я согласилась.

– По-моему, здесь отвратительно. Я бы с удовольствием провела зиму в каких-нибудь более подходящих условиях.

– Где-нибудь на морском побережье? – мечтательно предложила Динка.

– Да, конечно, – ласково улыбнулась я. – Говорят, в этом сезоне неплохая погода на Гавайях. Махнем?

– Без вопросов, – хлопнула в ладоши Динуля. – Но сначала надо навестить своих. Ты не считаешь?

– Я считаю, – без тени сомнений кивнула я.

И вот, пройдя через огонь, воду и окончательно вывалившись на асфальт из медных труб, мы с Динкой побросали в ее машинку наши (довольно разнообразные и впечатляющие) пожитки и покатили по МКАД до Горьковского шоссе. Оттуда мы взяли курс на Купавну, Фрязино, Орехово-Зуево, Покров и, наконец, всего через пару часов пути, оставив на пригорке белоснежную Леоновскую церковь, окутанную лысой березовой рощей, достигли своей экологически чистой исторической Родины, Петушков.

Глава 5 Планета «Петушки»

Случалось ли вам когда-нибудь начинать новую жизнь с чистого листа? Мне – часто. Обычно с понедельника, хотя порой приходилось открывать новый счет и в среду, и в пятницу, и в любой другой день, кроме воскресенья, пожалуй. А с понедельника я то принималась делать зарядку, старательно махала ногами и руками по утрам, пока какой-нибудь аврал на работе не отбивал у меня желание укоротить мой священный сон на полчаса, либо садилась на новую диету. Как-то я попыталась питаться одной курятиной, сыром и красным вином. Это была самая лучшая диета на свете. С понедельника до самого воскресенья я строго соблюдала режим, особенно налегая, естественно, на красное вино, а к концу выходных, когда я едва держась на ногах, стояла на балконе и разглядывала звезды, Костя сказал, что отказывается жить с тощей алкоголичкой и что от вида вареной курятины его уже тошнит.

– Ты мешаешь мне стать идеальной! – возмутилась я.

– Зато я пытаюсь сохранить те идеальные блюда из свинины, говядины, шампиньонов и запеченного в духовке французского омлета, которые по твоей прихоти исчезли с нашего стола. Я предпочитаю еду! – торжественно подвел итог моей новой жизни супруг.

В конце концов, мы худеем, чтобы нравиться нашим мужчинам, поэтому глупо делать это вопреки их желанию. Хотя… лично я худела для себя. Потому что очень любила красное вино в дни моей молодости. Сейчас, в дни моей одинокой зрелости (как же все-таки приятно иногда пожалеть себя) я предпочитаю коньяк.

Если же продолжить линию моих бесконечных новых жизней, то еще я пару раз решала стать просветленной, для чего провела несколько часов в медитации. Я выполнила все инструкции книги по просветлению, т. е. приняла соответствующую (очень сложную, между прочим) позу, зажгла ароматические палочки и свечи, выкинула из головы все мысли (это оказалось легче всего) и принялась дремать под кассету со звуками природы. Через некоторое время мне самым натуральным образом удалось просветлиться и добиться эффекта абсолютно пустой головы. Я вся была – волны моря, плавно накатывающие на берег, стон ветра над высокими горами, крик чайки, одиноко кружащей в поисках рыбы… пока у Константина соответственно не кончилось терпение.

– Я тебя сдам в дурдом, – совершенно серьезно пообещал он. – Будет тебе новая жизнь.

– Ты самый приземленный, не возвышенный, бездуховный мужлан из всех, кого я только встречала, – сердито ответила я, с трудом выныривая из глубины абсолютного блаженства. Но угрозе его вняла вполне и с медитациями на время завязала.

Много раз я так, по мелочи, начинала с чистого листа. То я мечтала заделаться настоящей бизнес-вумен, то решалась на посадку цветов на балконе и несколько недель копалась в горшках с землей. Но все мои порывы так или иначе иссякали, не успев никаким существенным образом изменить мою жизнь. Странно, как бы я ни стремилась к переменам, у меня практически ничего не выходило. А тут, когда я больше всего хотела постоянства и стабильности и не желала никаких перемен, новая жизнь накрыла меня безо всякой инициативы с моей стороны.

– Так всегда и бывает, – мудро заметила Динка, сплевывая семечку на грязь проселочной дороги. Начать новую жизнь в Петушках – что может быть извращеннее. И тем не менее надо сказать, что с тех пор, как мы покинули Москву, нам стало гораздо легче. Во-первых, полностью прекратилось то моральное давление, которое оказывали на нас Динкины кредиторы. Отчего у нее, например, улучшился цвет лица. Или, возможно, это произошло из-за чистого сельского воздуха. А я наконец перестала чувствовать себя маленьким нелепым ничтожеством, которое никому не нужно. Потому что точно знала, что своей маме я была очень, очень нужна. Она с такой нежностью, с таким счастьем приняла нас с Костиком, что я наконец утешилась.

– Ничего, что я одна? Без мужа? – на всякий случай уточнила я.

– Ничего? Да плевала я на твоего мужа, – с неожиданным оптимизмом отреагировала мамуля, не проявив ни одного признака расстройства.

– И я тоже, – бодро кивнула я. – Я тоже плевала.

– То есть, если бы он тебя не бросил, было бы, конечно, лучше, – сыграла «в обратку» мама, – но раз уж так получилось, я хоть повожусь с внучком. У-тю-тю, моя конфетка. У-тю-тю, моя детка!

Я гармонично перекинула заботу о сыне на мамулю, а сама вдруг почувствовала, что наконец-то прихожу в себя. Прихожу в себя после этой долгой нервной беременности со всеми моими мыслями об отцах ребенка, после родов, которые потрясли меня и почти в буквальном смысле вывернули наизнанку, после Динкиного краха и этого странного кризиса, устроенного самими московскими властями. Кто-то на нем потерял все (умники типа Дудиковой), кто-то остался ни с чем, потому что дома, которые не были достроены к моменту падения цен, больше никто строить и не собирался. Кто-то, более умный и прозорливый, теперь осторожно ждал, когда цены упадут окончательно. За зиму шкала опустилась до отметки в полторы тысячи за метр, я знаю, потому что Дудикова от безделья вела мониторинг происходящего. То есть упали уже вдвое, если сравнивать с моментом, когда Динкин фонд неожиданно накрылся медным тазом.

– И это совсем не предел, – уверенно говорила она. – Квартиры стоят по два месяца и не продаются. Падение будет продолжаться. Эх, мне бы сейчас мои сорок штук!

– Ты представляешь, сколько людей сейчас это говорят? – взывала я к ее разуму.

– Да уж. Все те, кто вложился в эти дутые новостройки, – вздыхала Динка.

Да, наше положение, конечно, было сложно назвать радужным, однако мы, как уцелевшие в беспорядочной бойне, безусловно, чувствовали себя неплохо. Зима заморозила до времени все наши стремления и мечты, засыпав слоем мягкого снега воспоминания и расстройства. За всю зиму не происходило абсолютно ничего. Я не работала, сидя на шее у матери. Мы жили так же скромно и бедно, как и в детстве, только теперь это не производило на меня такого тягостного впечатления. Динка подрабатывала кассиром в местном сбербанке. Никто из наших старых знакомых не стал тыкать в нас пальцем со словами «все-таки их выперли из Москвы. Кто бы сомневался», что было бы вполне ожидаемо и естественно. Все люди мечтают о переменах, но большинство никогда ничего для этого не делает. Зато те, кто пытался и проиграл, вызывают у всех чувство глухого удовлетворения. Вот, мол, все правильно. Хорошо, что мы не рыпались. Однако нам так никто ничего не сказал. Возможно, что говорили у нас за спиной, но мне показалось, что нас просто приняли обратно как своих. Люди в нашем родном городе были расслабленными и спокойными. Они никуда не спешили, никому не завидовали и точно знали, что за зимой придет весна, а за весной лето. А другого ничего не произойдет, как ни старайся. Так не лучше ли расслабиться и вскипятить самовар?

– Чайку? – заглядывая в нашу комнату, спрашивал Дениска, с которым мы когда-то вместе воровали яблоки в соседских садах.

– С удовольствием, – кивала я, натягивала валенки и бежала к ним, в их пятистенок. У Дениски имелась толстая гостеприимная жена и трое разнокалиберных деток, вечно копошащихся на теплой русской печке. Мы вдумчиво потягивали из блюдец ароматный чай, разговаривали о погоде, о рыбалке, которую обожал Дениска, о детях, которых обожали все. И это было прекрасно. Прелесть перемешанного, как хороший коктейль, деревенского колорита с его маленькими покосившимися срубами и заборчиками из штакетника, и пятиэтажек с горячей водой и канализацией, потрясала меня. Тишина и красота елей, покрытых снегом, приносила в душу покой. В самом деле, я была вполне готова к тому, что вся моя жизнь пройдет здесь и будет состоять из сидения с коляской на детской площадке, любования красотами природы, молчания и чаепитий в соседских домах. Я с удовольствием сплетничала на лавочках с другими мамашами. Мне нравилось готовить недорогие блюда из овощей, которые росли на нашем огороде. Когда мы с Динкой смотрели по телевизору новости, казалось, что телевизор – это аквариум, в котором живут диковинные рыбы, переплывающие из одного мертвого города в другой. Москва, Нью-Йорк, Токио, Лондон, Бангкок… землетрясения, бури, цунами, смены политического режима, засухи и пожары в Европе – новости, которыми кормят мир, казались нам здесь, в Петушках, надуманными, бессмысленными, лишними. Почему людям интересно только горе и несчастье других? Почему журналисты обсасывают только смерти, войны, катастрофы?

– Случайно ли погибла принцесса Диана? – спрашивает нас какой-то очередной любитель чернушных подробностей. Ему не посчастливилось взять интервью у маньяка-убийцы, делающего из женщин тушенку, поэтому приходится обсуждать тему, которая уже никому не интересна. А вдруг Диана погибла от чьей-то руки?! Ах, как это важно! Попутно еще раз перетрем всю ее жизнь, вспомним любовницу ее царственного мужа Камиллу, сделаем себе имя на дрязгах английской венценосной семьи. Или в красках расскажем о реальных преступлениях, с демонстрацией того, кто, как именно и при каких обстоятельствах убил, ограбил, изнасиловал, а потом съел и так далее, и тому подобное…. Почему же наш ящик переполнен подобными историями? Разве они могут сделать телезрителей счастливыми? Честно говоря, я старалась смотреть телевизор по минимуму.

– Господи, если здесь мелькнет комедия – случится чудо. Меня уже тошнит от боевиков, – соглашалась со мной Динка.

– А меня тошнит от всего. И от новостей в том числе, – делилась я.

Честно говоря, всякому информационному грохоту в те дни я предпочитала тишину. Счастье иногда – это просто когда за стенкой спит ребенок. Это особенно хорошо понимается, если предварительно он орал несколько часов, потому что у него резались зубки. Маленькие детки много плачут, но еще больше они улыбаются и радуются тому, что вы оформили для них пропуск в мир. Глядя в их восхищенные, влюбленные, искрящиеся глазки, понимаешь, что теперь жизнь прожита не зря. Будет совершенно справедливым сказать, что маленький Костик буквально перевернул всю мою жизнь, придав ей неведомый дотоле смысл. Однако время шло, на лице у Динки периодически начало появляться выражение скуки и затаенных мыслей. Весна – оптимальное время для перемен. Весной мой сынок научился ползать и раскрывать все шкафы, которые пришлось из-за этого залепить скотчем. А Динка Дудикова подошла ко мне с вопросом: «И что, ты собираешься тут торчать всю жизнь?»

– И что? Мы тут будем торчать всю жизнь? Ты об этом мечтала долгими зимними ночами? – с вызовом спросила она у меня.

– Долгими зимними ночами я мечтала выспаться. И эта мечта пока никак не сбудется.

– Зубы?

– Да.

– И что бы им не прорезаться побыстрее! – всплеснула руками подружка, изображая сочувствие.

– Всему свое время, – глубокомысленно добавила я.

– Кстати, о времени. Я тут подумала, что пора нам с тобой вернуться в Москву, – уцепилась за фразу Динка.

– Нам с тобой? – удивилась я, потому что если Динку что-то и ждет в столице, то меня – точно нет.

– Да. Нам. Или ты предпочитаешь кушать репу в обществе своей мамочки до самой пенсии? – язвительно спросила Динка.

– А на что ты собираешься там жить? – полюбопытствовала я.

– Ну, я могу сдавать тебя в сексуальную аренду. У тебя теперь такая потрясающая грудь… – хищно осмотрела меня она.

Я поежилась.

– Полгода в одиночестве, и ты уже неадекватна. Может, тебе найти кого-нибудь?

– Зачем? – удивилась Динка. – И потом, с чего ты взяла, что я одинока? Не суди по себе!

– Ба, я чего-то не знаю? И кто ОН? Колхозник? А как же заповедь про большой кошелек? – засмеялась я.

– Знаешь, все в мире относительно. Здесь, в тишине сельских лугов, многое теряет значение. Я решила, что раз уж у меня в жизни небольшой затык, можно ограничиться только первым пунктом.

– То есть…

– Тем, что делает мужчину мужчиной! – изящно отбрила меня Дудикова.

Я смотрела на нее и поражалась, как быстро она пережила, в общем-то, невероятную, трагическую потерю всех своих сбережений. Она улыбалась, выпендривалась и собиралась в Москву. Что может быть более потрясающим?!

– Когда ты едешь? – поинтересовалась я. Мне и в голову не могло прийти, что она зовет меня с собой всерьез. Я решила, что это своего рода знак вежливости между близкими подругами. В самом деле, зачем ей тащить с собой такую обузу?

– Как только ты уберешь с рожи это трогательное выражение и изволишь побросать свои тряпки в мою машину! – засмеялась Динка.

Я встряхнулась и осмотрела ее более внимательно. Было похоже, что она говорит серьезно.

– Зачем я тебе там сдалась?

– А что, простое дружеское участие исключается?

– Абсолютно. Я живу дома, в тепле и относительной сытости. Я не пропаду, если ты оставишь меня на попечение мамочки. Значит, тебе от меня что-то надо, – выдала я ей результаты небольшого, самого поверхностного анализа.

Динка раздосадованно отбросила в сторону какую-то палку, которую держала в руке.

– Знаешь, чего я никак не могу понять? – перевела она разговор в другое русло.

– Чего? – встрепенулась я. Когда Динка выдавала результат своей напряженной умственной деятельности, он, как правило, оказывался потрясающим.

– Почему мне нельзя было оставить хоть работу? Я прекрасный специалист, и очевидно, что без работы никак не смогу рассчитаться с долгами. Почему на это наплевали?

– Потому что в тот момент всем потребовался крайний.

– И они решили, что это буду я, – кивнула Динка. – А я тут прикинула и не очень горю желанием ею быть.

– А что ты можешь сделать? – удивилась я.

– Ну, кое-что можно. Правда, трудно состыковать все это с совестью, но… я работаю над этим уже всю зиму, и, кажется, уже начало получаться, – расплылась в широкой, искренне, открытой улыбке Динуля.

– А я?

– А ты, ты должна мне помочь, – требовательно сказала она.

– Это уголовно наказуемо? Мы будем грабить твою сберкассу? – предположила я, заставив Динку расхохотаться.

– Это наказуемо, но моя сберкасса тут ни при чем. И я тебя уверяю, что если мы сделаем все, как я решила, то нам ничего не будет. Кроме пользы и благополучия.

– О господи, – прикрыла я рот рукой. – Что ты задумала?

– Можно, я тебе сейчас ничего не буду рассказывать? Можно, ты просто поедешь со мной? – прикусила губу Дина.

– Интересно, зачем? – заинтересовалась я.

– Чтобы, когда ты все узнаешь, ты уже сидела бы у меня в машине. И когда ты начнешь орать «ты сошла с ума» и «это безумие, я в этом не участвую», было бы уже поздно, – исчерпывающе пояснила свои мотивы Дина.

Я усмехнулась и сказала:

– Ну, тогда я пошла собираться. Но когда меня будут вести в тюрьму, помни, что ты обязана позаботиться о Константине.

– Постой, – посерьезнев, оборвала меня Динка. – Ты уверена, что действительно хочешь мне помочь? Может, тебе стоит остаться?

– И покрыться плесенью? – замахала я руками. – Нет, я решительно еду с тобой. И мне наплевать, что ты там задумала. В конце концов, ты тянула меня все это время. Без тебя я пропала бы. Так что можешь считать это простой благодарностью.

– Какие слова! – подняла палец вверх Динка. – Просто хочется грязно материться. Короче, меньше слов. Ты едешь?

– Конечно, – кивнула я и помчалась собираться.

Мама кругами ходила вокруг меня, умоляя еще раз подумать и не связываться с Динкой Дудиковой, от которой у меня «всегда одни неприятности». Но я только ласково обрывала ее, объясняя, что одни неприятности у меня исключительно по собственной дури. В тот момент, что бы и кто ни объяснял мне, что лучше остаться, не соваться, не лезть, я не послушала бы. Даже если бы это был господин президент. Хотя какое до меня дело президенту. Мой внутренний голос твердил, что здесь, в Петушках, для меня ничего не осталось. Что моя временная передышка окончена и что если я здесь застряну, то потом уже не выберусь никогда. Подобное чувство было у меня, когда я переступила порог той беспросветной квартиры в Бирюлево. Еще минута в таком месте – и спасения не будет. Конечно, можно сказать, что из моего порыва откровенности не вышло ничего хорошего, но это спорный вопрос. В конце концов, я всего-навсего потеряла мужа. Как правильно сказала продавщица из магазина на Верхних Полях, «это как у всех». Кто в наше время не терял мужа? Зато я не потеряла себя. Не потеряла способности совершать необдуманные поступки. Я уверена, я твердо верю, что порыв души имеет решающее значение в любом случае. Поэтому я поцеловала маму, подхватила на руки моего толстого, поздоровевшего и порозовевшего на деревенском воздухе малыша и побежала к Динкиной машине. Она уже сидела там, подкрашивая губы.

– Признайся, как давно ты все задумала?

– Еще в январе. Когда были эти жуткие метели, из-за которых никто не мог выйти из дому.

– Ага, – кивнула я. – Значит, больше трех месяцев назад. Можно узнать, куда мы едем?

– Мы будем жить в Очаково.

– Где? – поразилась я.

– В Очаково. Там низкие цены, и недалеко от моей бывшей работы.

– Значит, я правильно поняла. Мы будем работать над твоим главврачом? – улыбнулась я.

– Я надеюсь, ты не считаешь меня аморальной, – поинтересовалась Динка, на секунду оторвав взгляд от дороги. – Впрочем, мне наплевать, кем ты меня считаешь. Да, я займусь Петром Исмаиловичем. Для начала.

– Но почему?

– Потому что было ужасно несправедливым оставить меня без работы. Это была единственная возможность честно отдать ему деньги. Которые он давал мне, между прочим, под бешеные проценты, – пояснила Динка.

Я понимала, что вряд ли она собирается погрозить своему бывшему руководству пальчиком. Динка наверняка придумала что-то позаковыристей. Но мне было все равно. Мне было так здорово ехать с ней рядом, болтать обо всяких глупостях, мечтать, чувствовать, что мы способны на все. Это, пожалуй, было самым потрясающим.

– Мы страшны, мы опасны. Мы умеем пить стопками водку и коньяк. Нам плевать на мужиков. Мы способны на все. – Мы смеялись и делали страшные рожи.

– А ты хорошо знаешь, что делать? – Я спросила просто так, на всякий случай. Но Динка прикусила губу и ответила:

– Вообще-то я уже некоторое время готовлю это дельце. Вечером я расскажу тебе все в подробностях, а пока… просто доверься мне, ладно?

– Без проблем. – Я откинулась на спинку сиденья и посмотрела на спящего Костика. Довериться Динке? Почему бы и нет. Если вот уже десять месяцев я почти физически ощущаю, что счастлива и что я, с позволения сказать, в потоке (если вы поняли, о чем я). Можно расслабиться и дать потоку нести меня вперед. У меня есть сын, я возвращаюсь в Москву, на душе у меня тишь и благодать. Ни к чему, совершенно ни к чему пытаться понять, что будет дальше.

Через пару часов мы уже входили в маленькую однокомнатную квартиру в приятном зеленом месте района Очаково. Весна покрыла россыпью изумрудов каждое дерево, каждый куст во дворе. Молодая майская зелень – квинтэссенция этого цвета, самый зеленый из всех зеленых оттенков зеленого. Удивительно, что, только вернувшись в Москву (если только можно так назвать наше заселение в Очаково), я вдруг заметила, что эта по праву самая трудная зима в моей жизни окончена, да и весна уже отгуляла и растопила все снега. Все течет, все меняется. Только Дудикова остается такой же, как и всегда. Вечером, когда она рассказала мне свой план, я была потрясена. И хотя все это было действительно совершенно аморальным, это было так изящно, так лихо задумано и должно было дать такие потрясающие результаты, что я захлопала в ладоши.

– И если все удастся, я обещаю прилюдно выпить бутылку текилы и не запьянеть, – веселилась Динка, лопая наскоро сварганенный мною ужин (тушеные цуккини с помидорами).

– А я, если все получится, буду всем рассказывать, что воистину нет безвыходных положений. Надо только спросить о проблеме некую гениальную Динку Дудикову – оракула современности.

– Э, только имей в виду, что бесплатно я советов не даю, – засмеялась она. – Ну, разве что тебе.

Глава 6 Дудикова продакшн (осторожно, злая собака)

Шахматы изобрели индусы, и это исчерпывающе объясняет тот факт, что в Индии самые лучшие программисты. В России программисты тоже не лыком шиты, а если послушать их самих, то вообще становится ясно, что обитель программирования одна и располагается она где-то в районе Бауманского университета. Однако мировая общественность все-таки заверяет – индусы лучше. Хотя бы потому, что они шахматы придумали. Нет, не то чтобы в России не водилось умных людей. Да наша необъятная родина просто набита светлыми головами, как сельдями в бочке. Точка приложения этих высоких умов, правда, не всегда соответствует гордому званию российского интеллигента. Зачастую божий дар применяется в целях мелкособственнического обогащения, удовлетворения, так сказать, частных интересов и потакания низменным инстинктам. Но все равно умище так и прет, когда русский мужик находит самые нестандартные решения. «Алло, Вов. У нас тут столько девчонок! Водку вези! Алло, Паш! У нас тут столько водки! Девчонок вези!» И все, вечеринка бурлит, день прожит не зря. Российский бизнес строится по принципу «лишь бы не нас потом посадили». Дело в том, что отечественные бизнесмены даже не сомневаются, что кого-нибудь в итоге все равно посадят, это точно. А таких чудесных дедушек, какой служил в «Рогах и копытах» у Остапа Бендера, да за приемлемые деньги, сейчас днем с огнем не сыщешь. Вот и приходится изгаляться изощренному российскому уму, зачастую имеющему за плечами два, а то и три высших образования. Между прочим, я лично знаю нескольких весьма умных и весьма образованных молодых людей, в основном из окружения Константина Прудникова, навсегда утерянного бывшего мужа (сейчас заплачу, зачем я об этом только вспомнила), которые бы многое отдали, чтобы заниматься тем, чему их учили в институте. То есть строить самолеты, запускать в космос ракеты, изобретать новые виды топлива, решать сложнейшие инженерные задачи… Но пока им приходится отвечать на совершенно другие вопросы. Где взять умалишенного учредителя, которому уголовная ответственность так же безразлична, как и тот факт, что на его имя будут оформляться страшенные кредиты, а задолженность по НДС к концу года превысит годовой бюджет какой-нибудь маленькой банановой республики? Это вам не бином Ньютона. А как сделать так, чтобы никого не удивляло, что генерального директора какого-нибудь там «ЭКОЛАЗА» никто никогда в глаза не видел. Потому что (см. предыдущий вопрос) он может вести прием только в приемном отделении соответствующего лечебного заведения. Поэтому все, кто хочет работать с весьма выгодным и приятным во всех отношениях «ЭКОЛАЗОМ» (от фразы «эка он лезет», например), должны довольствоваться только маловыразительными клише вместо подписи. Или более убедительными замами, которые будут на голубом глазу клясться, что лично видели господина гендиректора. Что, кстати, может оказаться и правдой. Через год «ЭКОЛАЗ» плавно перетекает в «АКШЕЛ» (смысл названия становится прозрачным, стоит только прочитать это имя наоборот), лишь для того, чтобы, умирая снова ровно через год, передать свои полномочия очередной фирме-однодневке, принадлежащей умалишенному или вовсе умершему лет пять назад гражданину. Можно сказать, что все эти высокообразованные господа – дорогие гости в дурдомах, у них там бизнес. Они там получают от своих гендиректоров (если только это реальные живые люди) инструкции, как лучше работать на благо… гм, страны и общества, конечно. Ну, разве эта величественная, смелая комбинация не напоминает шахматы? Со всеми этими шахами, матами в три хода, эндшпилями и вайтшпилями. Шахматы – сложнейший мир, доступный лишь избранным. Я вот, например, за всю свою жизнь освоила только шашки. Могу лихо слопать три шашки за раз, но с таким же успехом сдам и свои шашки противнику. Также практикую поддавки и вышибалы. Последнее у нас с Костей постоянно превращалось в фарс, поскольку мы расстреливали несчастные кругляшки по всей комнате, а потом на карачках собирали их, заползая под диван и мебель. Заканчивалось все игрой в паровозик. Короче, если честно, в вышибалы мы с Костей редко играли трезвыми. А вот Динка бы никогда не опустилась до таких низкоинтеллектуальных игр, как шашки (и тем более поддавки). Она была гений многоходовых комбинаций, сложных расчетов, где успех задуманного зависел от одной маленькой пешки, незначительной самой по себе, но приобретающей колоссальное значение в контексте разыгрываемой партии. Она часто говорила:

– Нельзя недооценивать возможности простых фигур. Правильно стоящая пешка в итоге съест короля. В конце концов, и из пешки может выйти королева, разве нет?

– Но при чем здесь я? – удивилась я, когда Динка объяснила мне, что за многоходовую комбинацию разработала для разгрома наголо своего бывшего шефа Петра Исмаиловича.

– А ты и будешь той пешкой, которая обеспечит проход более крупных фигур, – пояснила она.

– Я, может, и в трудном жизненном положении, но вообще-то далеко не пешка, – решила я возмутиться на всякий случай.

– В этой партии пешка, но с очень ответственной задачей, – закусив губу и вертя в руках карандаш, отшила она меня.

– С какой такой задачей? – поинтересовалась я.

– Ты будешь прикрывать собой королеву. Слушай, – таинственным тоном подманила меня поближе Динка.

Результатом нашего разговора стало то, что через пару дней я сидела дома и пыталась разобраться в хитросплетениях инструкции, приложенной к огромному, испещренному непонятными кнопками телефонному аппарату с кучей входных и выходных отверстий с проводами.

– Это мини-АТС, – пояснила моя сумасшедшая подруга, бросив это чудище к нам на диван. – Его надо подключить, ладно?

– Ладно, – кивнула я тогда, даже не подозревая, какая это сложная задача – в домашних условиях изобразить телефонную сеть большой корпорации.

А сделать это – и был первый ход Динкиной партии. Поэтому я билась до последнего. То есть до самой ночи, когда мне наконец удалось не только с третьего звонка взять трубку и услышать Динкин голос, но и переключить звонок на второй наш аппарат, стоящий на кухне. Освоив эту нехитрую (правда, смотря для кого – если для меня, то тупым объяснять два раза) премудрость, мы вдохновенно звонили и переключали звонки туда-сюда еще пару часов. А когда на следующий день нам удалось путем прикладных средств записать на этом чудище механическое приветствие, Динка откинулась в кресле и заявила, что по всем признакам нас ждет успех. Мы с ней радостно слушали (десять раз подряд), как под бодрую музыку «Моби» мой искаженный (специально) голос говорит:

– Здравствуйте. Вы позвонили в корпорацию «Right Way Ecology». К сожалению, в данный момент все наши операторы заняты. Пожалуйста, перезвоните или наберите добавочный номер нужного вам сотрудника.

– Красота! – млела Динка. Мне тоже нравилось, особенно в контексте того, что мой голос был практически неузнаваем. Ведь единственным доступным сотрудником, как вы понимаете, была я.

– Слушай, а что будет, если они наберут какой-то другой добавочный номер? – вдруг испугалась я. Вообще, что касается всего Динкиного плана, меня пугало практически каждое его звено, каждый ход.

– Ничего не будет, – утешила меня Динуля. – Услышит гудок. Но никто трубку не возьмет. Или вообще ответят, что набран несуществующий номер. Ты лучше еще раз повтори, что ты будешь отвечать.

– Я? Приемная бухгалтерии слушает, – бодро отрапортовала я.

– Хорошо. Соедините меня с главным бухгалтером.

– Минуточку, – включилась я в игру и изобразила это самое переключение.

– Стоп-стоп-стоп! – замахала руками Дина. – Опять?

– Ой, прости. Забыла. Кто ее спрашивает и по какому вопросу?

– Дед Пихто. По личному вопросу.

– Секундочку, – кивнула я.

– И теперь ты ему включаешь музыку и ждешь ровно минуту.

– Ага. А потом возвращаюсь и говорю, что ты сейчас на совещании и предлагаю оставить информацию.

– Так. Я на совещании, если звонят когда?

– Если звонят до одиннадцати утра.

– А потом? – натаскивала меня, словно собаку, Динка.

Я с готовностью смотрела ей в рот и ждала, когда мне перепадет сахарок.

– С одиннадцати до часу ты в банке. Если после обеда, то в налоговой, а после трех «ее сегодня уже не будет, звоните завтра».

– Голос вежливый, но холодный, помнишь? – сощурилась Динка. – От того, насколько вежливо, но холодно ты будешь говорить, зависит моя жизнь!

– Без патетики, пожалуйста, – повела плечиками я. – Вы забываете, что в моей прошлой жизни мне приходилось постоянно остужать пыл всяких недовольных отдыхающих. Льда и вежливости во мне будет столько, что и глухой поверит, что позвонил в Очень Серьезную Организацию.

– Вот и хорошо. Короче, соединишь со мной только по моей команде. Никак не раньше, чем он оставит телефон и попросит перезвонить.

– И ты перезвонишь? – с придыханием спросила я, потому что весь последний год при слове Петр Исмаилович Динка шипела ошпаренной кошкой и запрещала упоминать это дьявольское имя к ночи. В конце концов, ее главврач действительно поступил крайне спорно. Выдав Динке деньги под большущий процент, он не соизволил дать ей даже шанса остаться на плаву. Вышиб из нормальной жизни, ни на секунду не задумавшись, каково будет бухгалтеру ее уровня подпирать окошко петушковской сберкассы. Ведь не ребенок же он был, должен был понимать, что когда деньги берут под сорок процентов годовых, это рискованное вложение. В общем, как бы там ни было, а после того, как Петр Исмаилович в три счета вышиб Дудикову с места, которое единственное позволило бы ей рассчитаться с долгами, моральных обязательств перед ним она не чувствовала никаких. И до этого дня слышать о нем (и его деньгах) не желала.

– Я? Перезвоню? Я же дико занятой главный бухгалтер большого иностранного представительства! Пусть ловит меня, когда я буду на месте! – фыркнула Динка.

– А когда ты будешь на месте? – полюбопытствовала я.

– А никогда! – хищно усмехнулась она.

На следующее утро мы приступили. Динка целыми днями шлялась где-то по городу, вела возбужденным голосом какие-то странные переговоры, где каждая фраза была закодирована и понять, о чем идет речь, невозможно. А я сидела и вздрагивала каждый раз, когда звонил телефон. Меня пугала мысль, что настанет момент, и мне придется снять трубку, потому что с той стороны кто-то неизвестный наберет-таки добавочный номер, мой добавочный номер, и мне придется ответить. И тогда я окажусь по уши замешана в историю с шантажом. Именно так, «история с шантажом», можно было назвать схему, придуманную Динулей. А план ее был таков: у Динки имелся компромат на финансовые схемы, используемые Петром Исмаиловичем для получения отката с подведомственного ему учреждения. Любезнейший доктор умудрялся отщипывать себе весьма ощутимый кусок медицинского пирога, вверенного ему наивными (в меру) учредителями. В основном он отщипывал кусок противоцеллюлитного пирога, где крутились большие наличные деньги, которые не всегда принимались на банковский счет, хотя касса регулярно выдавала чеки героиням этого апельсино-корочного фронта. Наличка эта уплывала в направлении фирм навроде описанного выше «ЭКОЛАЗА» или «АКШЕЛА», которые самым необъяснимым образом оказывали консалтинговые услуги в области медицины, хотя никакого разрешения от Минздрава и прочих госдепов не имели. Далее по липовым основаниям денежка обналичивалась, делилась между сторонами – участниками межрегионального договора (бухгалтером, самим Петром Исмаиловичем и заместителем умалишенного гендиректора «АКШЕЛА») и превращалась в дома на Волоколамском шоссе (ибо Рублевка все же была много-много дороже), путешествия в Турцию и шубы для степенных жен. Бизнес по-русски, причем в самом его банальном варианте.

– И мне бы никогда в голову не пришло так с ним поступить, но он не оставляет мне выбора. Почему ему можно безнаказанно мухлевать, а я должна дохнуть с голоду только потому, что паевой фонд, который, кстати, и ему приносил приятные дивиденды, лопнул. И вообще. К черту совесть, мне нужна нормальная работа.

– Но как ты потом остановишь эту цепную реакцию? Ведь если все вскроется, Петра Исмаиловича снимут, медцентр весь перетрясут с ног до головы, а тебя так никто и не восстановит в должности? – не понимала я поначалу.

– А ты не боись, – утешила меня Динка. – Прорвемся. Слава богу, еще есть на свете дружба.

– Дружба? Я-то тебе чем помогу? Кроме, естественно, этих телефонных игр.

– Слава богу, есть еще на свете дружба с налоговыми инспекторами. Которые в состоянии докрутить одну простую плановую проверку до немыслимых пределов. И проявить честность, достойную лучших.

– То есть? – Я была совершенно огорошена и ничего не понимала.

– То есть, когда приходят такого рода плановые проверки, все договариваются о суммах отката, который обычно составляет десять процентов от суммы претензий налогового инспектора. От того, чего он накопал. И потом все мирно расходятся. Но моя инспекторша только для меня и только в этот раз денег не возьмет. И будет упрямо говорить, что она честная, что у нее план и что вообще ей страшно брать деньги с нового бухгалтера. Вдруг ее хотят подставить?

– А она так скажет?

– Не сомневайся. У меня есть на нее рычажок, – задумчиво кивнула Динка.

После этого я передумала лезть в глубины Динкиного сознания и перестала расспрашивать о подробностях нашей акции. Я сильно подозревала, что все это незаконно и местами даже опасно. Но такова уж Динка Дудикова. Она никогда не ищет легких путей. Хотя иногда ищет. Когда несет деньги в паевой фонд, чтобы они подрастали сами собой. Но в остальном Динуля – кремень. И будет лучше, чтобы я потом знала как можно меньше. Меньше знаешь – лучше спишь.

– Ты что, боишься?

– Ага, – не стала таиться я.

– Ну, если ты не можешь, я справлюсь и сама, но…

– Я могу.

– Имей в виду, что я в долгу не останусь. Если все получится…

– Ни слова об этом, – деловито кивнула я. – Один за всех и все за одного.

– Да, Д’Артаньян. – И мы пожали друг другу руки в подъезде, что в ближайшие недели наш план не сорвется. Однако сначала ровным счетом ничего не происходило. Я гуляла с ребенком в обеденный перерыв (чтобы не оставлять телефон в рабочие часы), по вечерам включала еще один автоответчик, который просил перезвонить в будни с десяти до шести. Вот и все. В остальном моя жизнь ничем не отличалась от прежней. Только Динка носилась по городу, как сумасшедшая. Но вот однажды обычный звонок, на который я не отвечаю, вдруг помедлил, задумался да и перекинулся на второй аппарат. Я онемела и почувствовала легкий паралич. С трудом нашла глазами своего ребенка и убедилась в том, что он мирно играет и в данный момент, кажется, не планирует истошно орать. Тогда я страшным усилием воли заставила себя дойти до аппарата и подняла трубку.

– Приемная бухгалтерии, – срывающимся, кукарекающим голосом выдавила я.

– Дину Львовну можно? – спросил вежливый женский голос.

Я чуть было не ляпнула, что ее нет дома, но вовремя сосредоточилась и проблеяла:

– Кто ее спрашивает и по какому вопросу?

– Э… это с бывшей работы, она меня не знает… по вопросу бумаг… – неожиданно замямлила в ответ барышня. Я поняла, что передо мной (вернее, перед ухом) новый бухгалтер Динкиного медцентра.

У меня вдруг вспотели ладони. Я нажала кнопку музычки и стала считать до шестидесяти, лихорадочно вспоминая, по какой причине Динки нет в это время суток.

– Извините, но Дина Львовна сейчас в банке. Ей что-нибудь передать?

– Э… нет, спасибо. Я перезвоню.

– Хорошо, – с удовольствием кивнула я и повесила трубку.

Маленький Костик невозмутимо кусал игрушечный паровозик. Я улыбнулась и подтолкнула к нему еще и самолетик. Пусть играет. А когда взволнованная барышня перезвонила через пару часов, Дина Львовна (которая сидела напротив меня) уже отсутствовала. Барышне следовала «перезвонить завтра».

– Неужели, неужели, неужели, неужели… – как заведенная крутилась по комнате Дина.

– Да подожди ты, – отмахнулась я. – Не каркай.

– Не буду. Нет. Ты представляешь, моя налоговая подруга сказала, что по моей наводке она выявила, что за прошлый квартал Петруша скачал около двухсот тысяч долларов. Это вам не мелочь по карманам тырить! Я даже предположить не могла, что он так зарвался!

– И что теперь? – замерла я. Я была уверена, что чем больше денег на кону, тем тяжелее нам придется.

Но, видимо, я ошибалась, потому что Динка беспокойства не проявляла.

– Теперь? Теперь она их пугает встречной проверкой и затребовала первичные документы именно по этим проводкам.

– А потом?

– Потом она потребует внеочередного собрания учредителей, и тут он сдуется, как мыльный пузырь, – заверила меня Динка.

И в чем-то она была права. Чем дальше, тем становилось интереснее. Новый бухгалтер Петруши (как с подачи Динули и я теперь звала главврача) звонила мне все настойчивее, все требовательнее выясняла, когда же будет эта неуловимая Дина Львовна, а однажды даже попыталась вытрясти из меня ее домашний (или сотовый) телефон, обещая мне за это триста долларов. Я закричала в трубку, что я немедленно доложу об этом предложении охране, и попытки со мной «договориться» были прекращены. Наконец в один прекрасный день был оставлен телефон, по которому можно связаться с Венерой Павловной.

– Что это за имя?! – презрительно плевалась Динка. – Тоже нашел себе главбуха. Венера. Старый развратник!

– Что будем делать? Позвоним?

– Ей? Да никогда!

И мы продолжили этот телефонный марафон. Мы никуда не спешили. Сначала мне казалось, что налоговая девушка будет стремиться поскорее закончить сие безобразие, но оказалось, что она-то как раз мастер производить длительные осады и проводить встречные проверки до второго пришествия. И вот однажды настал тот счастливый день, когда вместо уже порядком опостылевшего мне голоса Венеры в трубке раздался басок балагура Петруши.

– Добрый день.

– Добрый, – вложила я в голос побольше льда. Я сделала это еще и в целях безопасности, чтобы мой нежный гостеприимный голос (я верю, что обычно он у меня именно такой) не был опознан.

– Как бы мне поговорить с неуловимой Диной Львовной? – обаятельно, явно пытаясь произвести на меня впечатление, сказал он.

– Кто вы и по какому вопросу? – холодно, отстраненно поинтересовалась я.

– Зовут меня Петр Исмаилович. Я по очень важному вопросу, – твердо сказал он.

Я врубила ему Моби и взволнованно посмотрела на Динку.

– Будешь отвечать?

– Даже не знаю, – задумалась она.

– Знаешь, мне кажется, что пора, – в панике попросила ее я. Почти что взмолилась. – А вдруг он больше не перезвонит.

– Ладно, спроси его по какому конкретно вопросу, – решилась Динка. – Будем вести диалог через секретарей.

– Алло! – рявкнула я, переключившись.

Петр Исмаилович был на месте.

– Да-да, – с готовностью подставил он уши.

– Вы не могли бы пояснить, по какому конкретно вы вопросу, – едко спросила я.

– Это довольно сложно сделать, потому что вопрос большой. Но вы можете передать вашей начальнице, что я звоню не по поводу наших с ней дел. Потому что у меня совершенно деловой вопрос, – выдал он тираду. Я перевела дыхание, брякнула: «Секундочку» – и снова включила песенку.

– Слушай, он говорит, что не по поводу ваших с ним дел. У него деловой вопрос.

– Вот скотина! – возмутилась Динка. – Он думает, что я с ним не говорю, опасаясь, что он потребует долг?

– Скотина, – кивнула я. – Переключать?

– Переключай! – махнула рукой она.

Далее, согласно договоренности, я бросилась к столу и принялась упоенно стучать по клавишам старой печатной машинки, изображая работу целого отдела. Еще местами я топала, что-то бормотала себе под нос и хлопала книгой. По-моему, у меня получалось неплохо. Мы с Динкой переглянулись, и с третьего гудка она подняла трубку второго аппарата.

– Петр Исмаилович! Какими судьбами! Да нет, я даже и не думала про долг. Я как раз собиралась на недельке позвонить и договориться об отдаче… что? Да, конечно, у меня все в полном порядке. Поговорить? Ну, говорите! Ах, встретиться! Ну, даже не знаю… завтра у меня общее собрание всех отделов, потом банк. Нет, послезавтра никак. Это ж четверг! По четвергам мы всегда делаем основные платежи. В пятницу? Ну, не знаю. Давайте так: я вам оставлю мой новый мобильный, а вы в пятницу мне перезвоните. Да, после двенадцати. Я как раз закончу планерку. Да, и мне было ОЧЕНЬ приятно! Ага! Будем!

– Ну, ты даешь, – охнула я.

Мой сынок изумленно таращился на нас из своего манежа. В процессе разговора он сладко спал, но когда я принялась озвучивать офисные шумы, от такого грохота он проснулся и заплакал.

– Даю! – кивнула Динка. – Интересно, что он скажет мне в пятницу.

– А чего ты ждешь? – поинтересовалась я.

– Чего я жду? Честно?

– Ну, мне, в общем, не надо, чтобы ты мне навешала лапшу на уши.

– Я хочу, чтобы он сделал мне предложение, от которого я не смогу отказаться. Я хочу вернуться на свое место, – вымолвила она. – А пока… пока я хочу выпить, сбросить стресс и расслабиться. Ты ведь понимаешь, что такой стресс весьма вреден и негативно скажется на карме.

– Ага, – расхохоталась я. – Зато если мы допьем наш коньяк – это нашу карму только облагородит.

– Во всяком случае, продезинфицирует, – ответила мне Динка.

Глава 7 Об умственных способностях

Иногда чтобы узнать будущее, вовсе нет нужды прибегать к дополнительным средствам. Таким, как гадание на кофейной гуще, расклады карт Таро или разгадывание символики Рун. Хотя, если вам нечем занять вечерок, если у вас есть парочка подходящих подруг и нет никакой культурной программы, гадания – способ быстро и качественно объединить ваши души в едином порыве. В порыве желания узнать, когда же наконец ваша жизнь преломится и превратится в вашу мечту. На худой конец, просто попить натурального свежесваренного кофе в хорошей компании. Но порой ответы на вопросы, которые ты даже не задавала, кроются в солнечных лучах, прорезавших небо, в радуге, в теплом летнем дождике. И в вас самих, когда вы всем своим существом чувствуете красоту и величественность жизни, окружающей вас. Когда глаза находят прекрасное, неповторимое в любом осколке стекла, случайно отразившем солнечного зайчика. Бывают в жизни моменты, когда с вами не произошло еще ничего особенного. Все вокруг объективно такое же, как и вчера, но вы… другая. Вы больше не считаете, что с вами обошлись хуже, чем с кем-то. Вам не кажется, что жизнь – это беспросветная скука дней, в которой нет перемен. И вообще, никакие перемены вам больше не нужны, потому что вдруг… вдруг все и так кажется таким прекрасным, что впору петь и плясать от счастья. Господи, я жива, я молода и здорова! Спасибо! У меня есть сын – самый лучший сын в мире! Спасибо Всевышнему за это! На дворе тепло, а за поворотом, я чувствую, что-то случится. Что-то прекрасное! Что-то удивительное, чего я никак не жду, о чем даже не мечтаю! И все, абсолютно все: мысли, чувства, даже походка – все с восклицательным знаком. И если вам знакомо то, о чем я говорю, то вы поймете, что меня коснулось предчувствие счастья. Тогда, именно в том начале лета, когда, казалось, ничего особенного не происходит, а Динка разыгрывает свою опасную, сомнительную партию, я была охвачена лихорадочным ощущением счастья, которое не пришпиливается к какому-то определенному факту типа чемодана денег или конкретному человеку, с которым связывается будущее семейное благополучие. Я была вся поглощена потоком счастья, которое существует само по себе, без каких бы то ни было логических объяснений. Можно было сказать, что я вдруг погрузилась в удивительное состояние, при котором мне нечего было желать, потому что моя душа наполнялась небывалым, совершенно не известным мне доселе восторгом. Я была счастлива.

– Я счастлива! Динка, я так счастлива! – клялась я ей, стуча себя кулаком в грудь.

– Н-да? С чего бы? – недоверчиво осматривала меня с головы до ног подруга. – Ты не заболела?

– Я совершенно здорова, но если хочешь, можешь принести мне банку варенья и корзину печенья! – радостно заверяла я ее.

Наконец и она заразилась моим буйным оптимизмом. Особенно после того, как в пятницу встретилась со своим Петрушей. То есть в пятницу, собственно, ничего не произошло, но по крайней мере Петруша вел себя именно так, как и хотела Динуля. Как и надеялась.

– Что он сказал? – возбужденно расспрашивала я Динку, когда она вернулась с этой судьбоносной встречи. – Он не обвинил тебя в шантаже?

– В шантаже? Ну ты, мать, даешь. А я-то тут при чем? Я вообще главбух большой фирмы, и мне не до него.

– И что?

– Ну… он попросил меня разобраться с налоговичкой, – хитро улыбнулась Динуля.

– А взамен… – продолжила я.

– А вот взамен он просто предложил простить мне долг.

– Просто? Но это же здорово! – захлопала я в ладоши.

– Ты считаешь? У меня, между прочим, еще два долга есть, если ты помнишь. И вся моя крутая работа располагается вот здесь, на нашем с тобой диване, – урезонила она меня.

Я загрустила:

– И что же ты будешь делать?

– Как что? Я ему сказала, что у меня совершенно нет времени, чтобы заниматься его проверками. Что мне проще отдать долг.

– Да что ты. И чем же ты его будешь отдавать? – ахнула я.

– Как чем? Я сказала, что раз уж он так спешит, то я готова продать машину, чтобы отдать ему все деньги. Все равно я планирую купить новенький «хендайчик». Знаешь, сейчас на рынок выбросили много очень миленьких городских моделей. Например, «Гетз».

– Ты серьезно? – распахнула я глаза. Костик с деловым видом дергал меня за юбку, посасывая принесенный Динкой чупа-чупс.

– Ага! Мне сейчас только машину менять осталось. Дура! Он ни за что у меня сейчас денег не возьмет. У него там налоговая претензия на двести тысяч долларов и угроза, что его махинации будут раскрыты перед учредителями. Как ты думаешь, ему есть дело до моих семи штук?

– Не-а, – протянула я.

И мы снова стали ждать. Две недели тянулась разборка. Петруша то пропадал, то снова обрывал Динке провода, предлагая то простить долг, включая долг перед целлюлитной врачихой (она была должна ей три тысячи), то обещая дать каких-то денег сверху. Динка устало отмахивалась от его звонков, отказывалась от встреч и мимоходом роняла фразы, что на такие вещи, как взяткодательство, сговор с налоговым инспектором и отмазывание руководства от назойливых учредителей она бы могла пойти только ради своего любимого шефа в «Right Way Ecology».

– Сам посуди, ну с чего мне подставляться? Ты мне кто? Конь в пальто, не больше. А то, о чем ты просишь, – это статья! Назвать какая? И чем карается?

– Не надо, – устало отказывался Петруша.

И наконец настал тот час, когда он, уже заставив изрядно подергаться в волнении нас обеих, что называется, дозрел.

– Ну, что ты меня мучаешь! – в сердцах воскликнула Динуля, снова увидев знакомый номер на табло мобильника.

– Послушай, Дина, мы же с тобой неплохо понимали друг друга. В прошлом.

– Вот именно, в прошлом. А потом вы, Петр Исмаилович, наотрез отказались меня понимать. Думаете, я забыла? – с садистским удовольствием напомнила ему Динка их скандал.

– Я признаю, я был не прав. Довольна?

– Я? Если честно, я недовольна. Я, кажется, отлично работала, ни в чем вас не подводила, а вы меня просто выкинули на улицу…

– О господи, если бы ты только знала, как я теперь об этом жалею! – воскликнул он.

Я сидела рядом и слышала его вопли из динамика любезно подставленной мне трубки.

– Врет! – одними губами проговорила Динка, выразительно глядя мне в глаза. Я кивнула. – Сделанного не воротишь, – философски сказала она вслух.

– Ну, почему же. Неужели ты так любишь свою эту новую работу? Помнишь, какой у нас прекрасный коллектив.

– И что?

– Возвращайся!

– А как же долг? – уточнила Динка, еле сдерживаясь, чтобы не запрыгать от радости до потолка.

– О чем речь! Вернешься – все будет забыто, а расписки порваны.

– Да что ты. Неплохо, – присвистнула Дина. – Есть только одна проблема. Но впрочем, спасибо за предложение. Я подумаю.

– О чем тут думать, – ощутимо, словно бы он был в нашей комнате, запаниковал Петруша. – Соглашайся.

– Видишь ли, работа на западное представительство – это престижно. Заграничные командировки, иностранцы. Я, может, замуж выйду. Да и зарплата чуть больше, чем у вас. Правда, и работать приходится с утра до ночи, но… ты знаешь, я работы не боюсь.

– Знаю, знаю, ты прекрасный специалист, – причитал Петруша.

Я была потрясена. Видимо, угроза раскрытия его махинаций лишила его разума.

– Ну, дай мне пару дней на раздумье. Я тебе позвоню, ладно? – спокойненько уточнила Динуля. Я просто поражалась ее стойкости и терпению. Я бы уже давно повисла у Петруши на шее.

– Ты не согласна? – трагически переспросил он.

– Я должна подумать, – железным голосом отрезала Динка.

– Какая у тебя там зарплата? – тоном короля, обреченного на отрубание головы, спросил он.

– Ну, три триста, и что? – с вызовом ответила Динка, зажимая кулаки.

– Даю три с половиной, – наотмашь выдал он. Динка усмехнулась.

– Щедро!

– И прощаю долг! – бросился вдогонку за ее амбициями Петруша. Я из последних сил трясла Костика, которому уже не терпелось внести свою скромную лепту в диалог.

– Ну… даже не знаю, – протянула Динка. – Конечно, заманчиво, но…

– Я без тебя пропаду. Эти безмозглые бухгалтеры совершенно не умеют работать. Ну что, по рукам?

– Нет, не по рукам, – выдохнула Динка.

– Нет?! – ахнул Петруша.

– Еще ты мне дашь пять штук за то, чтобы я не только вернулась, но и решила все твои проблемы. Решила так, что твоя достопочтенная… персона (Динка явно хотела сказать «задница») оказалась безгрешной, как новорожденный младенец.

– Согласен! – радостно воскликнул Петруша.

– До завтра, Петр Исмаилович. Я буду у вас в кабинете с докладом как всегда, в десять, – ласково и почтительно промурлыкала Динка. – Только потом я пару дней буду отъезжать, чтобы закончить свои дела в представительстве. Вы же понимаете, как это сложно, передать бухгалтерию такого большого представительства.

– Конечно-конечно, – залебезил Петруша, и они, наконец, расстались, полностью довольные друг другом.

А дальше… Дальше была сказка. Динуля вернулась на свою работу, заняв снова свой красивый прохладный кабинет, а через несколько дней пришла домой с заговорщицким видом.

– Пообещай, что сделаешь то, о чем я тебя попрошу! – с самым серьезным видом попросила она меня.

– Ну а когда я не делала то, о чем ты просила? – ответила я вопросом на вопрос.

Мне казалось, что после этого телефонного марафона я уже полностью подчинилась Динкиной воле. Кстати, мы так и держали пока дома мини-АТС. На всякий случай. Вдруг кто-то позвонит, проверит. Но никто так и не позвонил. Видимо, Петруша действительно был доволен, что все вернулось на круги своя и налоговая отстала от него, ограничив свои аппетиты четырьмя тысячами. (О, Дина, я был уверен, что вы сможете, только вы на такое способны!) И нет больше риска остаться без своего весьма уютного кресла.

– Нет, ты пообещай, что сделаешь! – не отставала от меня подруга.

– Ну, обещаю, – обреченно кивнула я, гадая, в какие еще переделки она меня втравит.

– Тогда это тебе, – радостно хохотнула она и сунула мне в руки сложенный пополам лист бумаги. Я развернула его и на пол выпало несколько стодолларовых купюр.

– Что это? – не поняла я.

– Это? Деньги. А точнее, целевой взнос в дело устройства твоей личной жизни.

– За что?

– Как за что? – обиделась она. – Разве не ты тут торчала около телефона, преступно дезинформируя звонящих? Разве не благодаря тебе я снова подпираю стены своего кабинета?

– Ну…

– И не отвечай. Ты уже пообещала сделать то, что я скажу.

– Но что сделать-то?

– Ты поедешь отдыхать. Одна. Без сына. Куда-нибудь за границу, где тепло и есть море. И перетрахаешься там со всеми, с кем только пожелаешь.

– Я не хочу…

– Не спорь. Ну, не захочешь трахаться, просто полежишь в шезлонге и подумаешь, куда дальше плыть. Серьезно. Тебе необходимо отдохнуть.

– Но сын! Куда я дену сына? – начала было возражать я.

– Оставишь маме! – моментально отреагировала Динка.

Я вдруг подумала, а почему бы и нет? Почему бы мне действительно не поехать, скажем, в Египет, не полежать там на песочке? Если уж эта прекрасная жизнь делает мне такой подарок, то глупо было бы отказываться.

– Хо-ро-шо, – по слогам ответила я.

Динка с минуту смотрела на меня, пытаясь понять, действительно ли я так быстро согласилась, или меня стоит попрессовать еще какое-то время. Видимо, решив, что моим словам доверять нельзя, она потребовала, чтобы я тут же позвонила маме и обо всем договорилась.

– Звони! – сунула она мне в нос трубку.

– Ну, зачем. Я потом позвоню. Она не откажется, я думаю… – мямлила я.

– Звони! – грозно свела брови Динка, и я тут же набрала номер наших соседей, чтобы они подозвали маму. Мама прибежала минут через пять и долго радостно охала, спрашивая, как там я, да как там наш мальчик (наш зайчик, рыбка, котик, слоник, тю-тю-тю).

– Мам, все хорошо. Я тут хочу поехать отдохнуть одна. Ты не возьмешь к себе Костика на пару недель?

– Ну конечно, привози, – без тени сомнений выдала ответ мама.

Я посверлила глазами Динку, мол, вот, я говорила, стоило ли беспокоить человека!

– Спасибо, мам. Ну, до встречи? – радостно поспешила закончить я разговор. Но не тут-то было.

– Ой, доченька, а у меня тут такое! – вдруг не своим тоном запричитала мама.

– Какое? – чуть не обмерла я. – Ты себя плохо чувствуешь?

– Да нет, – с досадой отмахнулась она. – Тут твой муж приезжал.

– Какой муж? – растерялась я.

– А что, их у тебя много? – ехидно переспросила мама. – Константин, вот какой. Он тут тебя ищет повсюду, а я даже не знаю твоего телефона. Почему ты мне не оставила вашего телефона?

– Ну, сюда нельзя было звонить. Мы тут с телефоном такое делали, что трудно объяснить, – пробормотала я и запнулась. – Мам, правда, что ли, Костя приезжал к тебе? В Петушки?

– Ну да.

– Костя? В ПЕТУШКИ? – Я не могла поверить в такое несусветное чудо. – И что он хотел?

– Я ж говорю, искал тебя. Зачем – не сказал. Страшно злился, орал, что это недопустимо, так пропадать молодой женщине с маленьким ребенком. Целую проповедь мне прочитал! Высокомерный, как всегда. И в белых брюках, пятно поставил.

– Мам, а чего он хотел-то все-таки? – жалобно взмолилась я.

– Не знаю, дочка. Рази ж по твоему надутому индюку можно сказать, чего он хочет. Он же весь в себе, – растерянно пояснила мама.

– И что? Уехал потом? – испугалась я. Господи, да если бы я только знала, если бы я могла только предположить, что Костика занесет в Петушки, что самого эстета Прудникова занесет в мои Петушки – да я бы вообще оттуда не уезжала.

– Ну, конечно, уехал. А что, ты думала, он тут со мной жить останется? – усмехнулась мама. Я подавленно замолчала. – Но он тебе тут телефоны оставил. Целых сто штук телефонов. И такие, и сякие, и мобильные…. Велел, чтоб ты, как найдешься, немедленно ему перезвонила. Немедленно!

– Что ж ты молчишь, мама! Что ж ты молчишь, – злобно зашипела я в трубку. Мама быстро надиктовала мне «сто штук» телефонов, которых и было то всего четыре. Два рабочих, один мобильный и один домашний. Я смотрела на листочек с Костиными номерами и силилась успокоиться. Но это было непросто. Меня лихорадило, как при малярии.

– Да успокойся ты. Я всегда знала, что он вернется! – гладила меня по голове Динка.

– Да? А раньше ты говорила по-другому, – упиралась я. – А вдруг я ему просто зачем-то понадобилась. Ну, бумаги какие-то подписать.

– У вас даже нет совместного имущества. Какие бумаги подписать? – взывала к моему разуму Динуля.

– А может, он просто хочет развестись?

– Ага. И не может это сделать без тебя! Ты в каком веке живешь? Да за этот год он мог с тобой заочно хоть пять раз развестись. «Не сошлись характерами, совместного хозяйства не ведем, место жительства неизвестно». И все! На третий раз разводят. Стоило ему из-за этого переться в Петушки и сажать пятно на белых брюках. Наверняка дорогущих.

– Действительно. Тогда что? – нерешительно шепелявила я. Нужно было, чтобы кто-то дал мне веслом по голове. Может, это бы помогло мне как-то прийти в себя. Но подходящего весла не было и в помине.

– Слушай, а может, позвонишь да и все выяснишь? – внесла предложение подруга.

Отчего я немедленно принялась трястись, как заяц перед лисой.

– Наверное, сейчас уже поздно, – выкрикивала последние аргументы я.

– Поздно? В половине десятого? Ты сбрендила, да?

– ДА! Да, и мне надо принять какую-нибудь таблетку и забыться тяжелым сном, – вертелась я.

– Ну-ка, дай, я наберу его номер. Какой тут домашний? Алло! Костя! Привет, это Дина Дудикова. Помнишь меня? Это хорошо. Тут у меня стоит и трясется от страха одна известная нам обоим особа. Дать ей трубку? Хорошо, даю! – Она сунула мне в лицо трубку.

Я замерла и отказалась выдавить из себя хоть звук. Тогда Динка (вот кобра!) бросила в трубку:

– Она здесь, только онемела.

И я услышала Костин голос. Как всегда, спокойный и деловой.

– Полина?

– …

– Слушай, ну что за детский сад. Ты здесь?

– …

– Нам надо поговорить. Увидеться. Я тебя уже месяц ищу.

– Зачем? – еле слышно спросила я. Потому что я ценой титанических усилий пыталась сдержаться и не зарыдать.

– Ну… не телефонный разговор. Можно, я к тебе приеду?

– Но тут Дудикова, – возразила я, зная его «нежные» чувства к ней.

– В таком контексте я перенесу что угодно, не только твоего цербера с бухгалтерской головой, – чуть усмехнувшись, ответил он.

– Ну, приезжай, – как можно спокойнее сказала я, продиктовала адрес и, положив трубку на рычаг, принялась реветь.

Динка сначала спокойно слушала, как я изливаю потоки слез, страхов, ожиданий, надежд, мыслей, опасений… потом начала взывать к моей совести, тыча пальцем в перепуганного моими рыданиями сына. Я не реагировала, потому что, хоть я и казалась страдающей, на самом деле мне вдруг стало так хорошо, так спокойно и приятно поплакать, что я не могла, да и не хотела останавливаться. Неужели Костя приедет сюда, ко мне. Неужели я смогу сказать ему, что все еще люблю его, что вижу по ночам сны о нем, что зову его в этих снах и рыдаю оттого, что он не идет.

– Слушай, может, ты беременна? – огорошила меня Динка.

– П-почему?

– Ну, ты так ревела, когда… ну, после Дениса, – пояснила она.

– Если только от святого духа, – высказалась я и разревелась еще сильнее.

Слезы широким, ничем не сдерживаемым потоком уносили все мои проблемы, мне становилось легче, легче, легче… пока вконец озверевшая Динуля не приволокла с кухни кувшин с холодной (и очень мокрой, смею вас заверить) водой.

– Только во благо! – воскликнула она и перевернула кувшин мне на голову.

С минуту я таращилась, как рыба, выброшенная на лед. Потом разоралась так, что, наверное, было слышно даже в соседнем микрорайоне. А потом, как водится, раздался звонок в дверь. Я стояла мокрая с головы до ног.

– Как ты могла! Допустить! Чтобы я! В таком виде! – шипела я, но Костя уже вошел в комнату, и мы встретились взглядом.

Боже мой, невозможно описать, что я испытала, увидев его. С этими прекрасными, сухо поджатыми тонкими губами, с его худющей фигурой, которой не страшны никакие оладьи, с его острым, выразительным взглядом карих глаз. О господи, таких же точно глаз, как и у моего Костика! Боже, он его сын, он точно его сын. Вот он, ответ на все мои молитвы. Вот что значил мой странный сон перед родами. Простить ребенка! Его простили. Он сын Константина Прудникова, это все меняет.

– Н-да. Я так и думал, что застану что-то примерно в этом духе, – оглядывая меня, вымолвил Костик. Именно вымолвил, а не сказал или там произнес.

– Проходите, гости дорогие, не стесняйтесь, – самым дурацким образом ерничала Динуля.

– А можно, я останусь с этой мокрой женщиной наедине? – спросил Костя тоном, исключающим отрицательный ответ.

– Никак нет, – отдала ему честь Динка.

– Почему? – Костя повернулся и посмотрел на нее.

– Потому что я-то сейчас уйду, конечно. Но кое-кто все равно останется.

– Кто? – тупил мой ПП.

– Ну, один молодой человек. Он сейчас спит на кухне.

– Это… ребенок? – проявил поразительную догадливость Константин. И тут же устремился на кухню, где долго, очень долго, гораздо дольше, чем я была готова терпеть, смотрел на спящего Костика. Он осмотрел его издалека, потом подошел к нему поближе, потом вплотную и приблизил глаза к милому маленькому спящему лицу. Я страшно злилась, что, как и всегда, по Костиному выражению нельзя было даже предположить его реакции. Его мозг – это всегда засекреченный объект.

– Ну, я пошла? – тихонько бросила фразу в тишину Динка.

Я кивнула, и дверь закрылась. Мы остались с Костей одни. Вернее, мы остались с Костями одни.

– Знаешь, я так долго думал обо всем, что произошло, – после долгой паузы заговорил мой муж. – Я ведь тогда уехал. Динка мне позвонила, и я сразу, как только узнал, что ты родила, написал заявление и уехал работать в Европу. Меня давно звали.

– Это здорово, – сказала я просто для того, чтобы что-то сказать. Меня совершенно не радовала мысль, что Костя теперь работает в Европе.

– Ничего здорового. Я там весь извелся. Полгода уговаривал себя, что мне нет до тебя никакого дела. Даже думал начать разводиться, но так и не дошел до адвоката. Еще полгода я уговаривал себя, что тебе нет до меня никакого дела…

– Это не так! – возмутилась я. – Мне без тебя очень плохо, мне было очень тяжело.

– Почему?

– Я… потому что я к тебе привыкла, – вдруг ни с того ни с сего ляпнула я. А вдруг я скажу ему, что люблю его, а он уйдет? Мне стало страшно.

– А… ну, я тоже к тебе привык. И к ребеночку. – Вдруг в его голосе показалась болезненная нотка. Костя дернулся и посмотрел на спящего сына. На нашего сына. – Но думал, отвыкну. Бросают же люди курить.

– Да уж, – усмехнулась я. – Аналогия так себе.

– Послушай, я ехал к твоей маме, потому что мне сказали, что ты теперь живешь у нее. Это было ужасно, но я ехал, чтобы увидеть ребенка. Я вдруг решил, что мне очень важно, чей он. Ну, и если он мой, то я тогда… не знаю… буду заботиться и т. п.

– Понятно, понятно.

– Тебя не оказалось. – Костя взмахнул рукой. – Не оказалось! И мне стало так больно, так обидно, что я просто набросился на твою мать с упреками.

– Я знаю, – кивнула я. – Она мне говорила.

– Говорила? Ну, надо будет извиниться. Я там с ужасной ясностью понял, что ехал увидеть тебя. ТЕБЯ, и мне стало страшно.

– Почему? – огорчилась я.

– Потому что я вовсе не хочу тебя любить. Но… получается, что люблю. И хоть ты мне изменила, этот год без тебя был просто ужасен. От одиночества мне даже показалось, что в тех твоих словах о том, что измена – решение двоих, есть свой резон. И что я тоже некоторым образом виноват.

– Нет, нет. Виновата только я… – залепетала я, потому что и того, что он сказал, было для меня слишком много. Я не могла поверить, что я слышу все это от него.

– Перестань. Я тоже тот еще дурак. Вот лежит и спит мой сын. – Он деловито ткнул в сторону Костика. – И мне, оказывается, все равно, кто его биологический отец. Я думал, что это важно и что я это пойму, лишь только взгляну на него. Ну, так вот. Я ничего не понял.

– Это потому что он спит.

– Неважно. Я ждал его много лет и еще несколько месяцев. Это просто ужасно, что я не видел его столько времени, – сердито ворчал мой муженек, а я уже украдкой вытирала слезы, потому что понимала: он пришел, чтобы остаться. Чтобы забрать нас, чтобы мы снова были вместе. – Ты что, плачешь? О господи, опять ты плачешь. Как же я от этого устал еще за твою беременность.

– Есть только один способ остановить это, – улыбнулась я.

Костя нерешительно переступил с ноги на ногу, потом кивнул, подошел ко мне и поцеловал. Я стояла, прижавшись к нему, чувствуя тонкий запах туалетной воды «Фаренгейт», и понимала, что этот запах, исходящий от кожи именно этого мужчины, – единственное, чего мне не хватало для полного счастья. Мне показалось, что мы так простояли целую вечность. Но вечность кончилась, потому что на кухонном диванчике заворочался мой сын. То есть наш сын. Он открыл свои чудесные, такие похожие на папины, глазки и тут же завопил. Еще бы! Какой-то посторонний (на его взгляд) мужик сцепил в объятиях его любимую маму и целует! Такая роскошь доселе была дозволена лишь ему – малышу!

– Ой, прости. Костик проснулся. Я сейчас, – засуетилась я, хватая на руки мое сокровище. А муженек застыл с открытым ртом.

– Кто? Кто проснулся?

– Костик. А ты что, не знал? – поразилась я.

Константин Прудников выхватил из моих рук своего сына, долго всматривался в его глаза, в его черты, еле сдерживая восхищение, хоть Костик-младший и истошно орал. Потом он порывисто протянул сына мне, закрыл лицо руками и прорычал:

– Я дурак!

– Это точно, – не стала я спорить. – Потому что умнее и прозорливее тебя я никого не встречала. Раз уж ты сам считаешь, что ты дурак, значит, это так и есть.

Эпилог

Говорят, что жизнь прожить – не поле перейти. Это уж точно. Лично у меня никак не получается написать свою жизнь набело. Я постоянно совершаю ошибки, которых можно было бы избежать, и попадаю в положения, которые трудно назвать однозначными. Возможно, Костик и прав, называя меня ходячим недоразумением, но он не может без меня жить. Он сам мне это сказал и теперь не устает мне это повторять. А я – я нашла своего прекрасного принца, после стольких сомнений и треволнений, я снова пришла к выводу, что Константин Прудников – самый настоящий принц. Хотя нет. Константин Прудников – самый настоящий король, потому что звание принца теперь по праву носит младший Прудников, Константин Константинович. Наш маленький принц, который, по заверениям моей же собственной свекрови, ксерокопически точно похож на своего отца – Костика в детстве. И она права. Удивительно, и как я умудрилась родить такого один к одному кареглазого, ворчливого, надменного, худощавого и умнейшего ребенка на свете? Оказалось, что все в жизни может происходить с точностью до наоборот. Что очевидное может быть неправильным, а глупое мудрым. Мой дурацкий поступок, когда я не пойми зачем призналась Косте в собственной измене, был, или, во всяком случае, казался, самым идиотским поступком на свете. Но честное слово, жизнь без лжи оказалась так легка и светла, что мне становится страшно, когда я подумаю, что могла промолчать. Промолчать и оказаться с трещавшими по швам браком в жуткой однокомнатной квартире, где не выживет и таракан. А теперь, кстати, мы с мужем приобрели маленькую уютную двушку недалеко от метро «Пражская». Оказалось, что за истекший год после падения пирамиды новостроек цены на квартиры упали так, что нам наконец после стольких лет ожидания и мытарства по съемным квартирам хватило денег на наш дом. Даже не пришлось залезать в долги и брать кредит. Что само по себе чудо. И это не единственное чудо, которое произошло с нами после того, как Константин-старший (мне теперь все время приходится делать эти уточнения – старший, младший, но мне даже приятно) триумфально вошел в дудиковскую квартиру. Самым удивительным было то, что случилось с нами, когда мы с ним все-таки полетели на отдых в Египет.

– А что, хорошая идея! – одобрил он. – Нам никак не помешает еще один медовый месяц. Может, возьмем и сына?

– Только не это! – запротестовала я. – Я все понимаю, ты его не видел, готов часами качать его на коленках, но я… я наблюдаю этого хлопчика вот уже больше года и, признаться, порядком устала от его воплей. Десять дней он как-нибудь переживет без матери.

– И отца? – поднял бровь Костя.

– И без отца. К отцу ему вообще еще придется привыкать.

– Я тебя уверяю, не пройдет и полугода, как мы станем с ним лучшими друзьями, – заверил меня супруг.

Что ж, посмотрим. А пока мы вероломно покинули нашего сынка и отправились в Шарм Эль Шейх, где жаркое солнце опалило наши плечи и облупило наши носы, Красное море подмигнуло нам из своих глубин разноцветными рыбами, а огромная кровать в нашем номере для молодоженов помогла нам наверстать упущенное за прошедший год. Нас никто не беспокоил, что и неудивительно, потому что мы никому не сказали, куда едем. Но по-настоящему наше новое счастье, наше новое утро после хеппи-энда началось, когда один разговорчивый араб на ломаном русском объяснил нам, что как «кто в Москве не бывал – красоты не видал», так и «кто на гору Моисея не влез – зря в Египет летал». Иными словами, нам была рассказана эта красивая (но очень массовая, как потом выяснилось) легенда о том, что тем христианам, кто встречает на горе Моисея рассвет, господь отпускает все грехи.

– У меня грехов много! – воскликнула я. – Мне надо срочно на гору!

– Я тоже парочку наберу, – со вздохом согласился Константин.

Это, надо вам сказать, была картина Репина «маслом на бутерброде». Огромная толпа страждущих очистить совесть таким нетрадиционным способом в глухой ночи набила собой два экскурсионных автобуса. Потом нас, словно стадо, гнали под светом тусклых фонарей в кромешную тьму, пока мы не ступили на священную древнюю мостовую монастыря Святой Екатерины. Мысль, что по этой горе ходили библейские персонажи и что где-то во тьме величественных каменных стен растет неопалимый куст терновника – о да! Это завораживало!

– А где гора-то? – поинтересовался Константин.

– Тама, – легко махнул ввысь наш экскурсовод.

И мы пошли. Я уже не помню, сколько там километров над уровнем моря. Костик знает. А я могу сказать, что гораздо больше, чем надо нормальному живому человеку в босоножках на каблуках. Нам говорили, что лучше надеть удобную одежду, но я как-то не придала этому значения. Когда я, рыдая про себя, спросила, нет ли способа как-то еще попасть на гору, мне любезно предложили поехать на верблюде.

– О, конечно! – радостно потерла я ручки.

Но не тут-то было. Оказалось, что надо висеть на высоте трех метров между горбами животного, которое движется по краю бездны, все время норовя рухнуть в пропасть. Я слетела с верблюда в состоянии, близком к обмороку. После этого молча стиснула зубы и тупо перла в гору, не обращая внимания на стертые в кровь ноги и порванный хлястик от моих подарочных красивых босоножек. В полном отупении мы долезли по прорубленным монахами ступеням наверх (где все было грязным и заплеванным) и принялись сонно клевать носом в ожидании отпущения грехов. Желающих была целая куча, поэтому было тесновато.

– Смотри! – вдруг зашептал Костя и потряс меня за плечо.

Рассвет на юге наступает резко. Лишь только первые лучи солнца осветили горизонт, как мы поняли, что находимся в самом красивом, самом невероятном месте. Мы – на вершине мира! Люди замерли в немом восторге, оглядывая раскинувшиеся перед нами горы, разлившееся море, искрящееся, как огненный шар, солнце, окрашивающее все вокруг красками неописуемой красоты.

– Боже! Это… это самое прекрасное, что только может случиться с человеком, – выдохнула я и подумала, что ради такого стоило стереть в кровь еще и руки. В конце концов, при моих-то грехах…

– Я люблю тебя! – прошептал мне на ухо Костя и прижал к себе. Потом, спустившись, мы так и не смогли расцепить рук. Так и шли по монастырю, обнявшись.

– Молодожены? – спросил нас по-английски какой-то старик в черной монашеской рясе.

– Что-то вроде того, – ответил ему Константин.

Вот это, именно это, наверное, и зовется божьим промыслом. На каком-то жутком конце света неизвестный старец на другом языке спросил:

– Обвенчаны?

– Нет еще, – улыбнулся Костя. – Но очень хотим.

– Может, вас здесь повенчать? Не так дорого, а память будет на всю жизнь! – предложил старик.

Мы замерли, у меня от восторга, что называется, сперло дыхание. Не далее чем через два часа, сразу после службы, этот самый старец (который оказался священником) в присутствии двух обалдевших от свалившейся на них ответственности членов нашей группы обвенчал нас в стенах древнего священного православного храма Святой Екатерины.

– Невероятно! – шептала я, когда священник, отобрав у нас кольца, заново надел их на наши руки, освятив их своей молитвой. Надо ли говорить, что после этого я перестала сомневаться, что нас с Костей ждет долгая счастливая жизнь.

Впрочем, и у Динки Дудиковой все совсем неплохо. Ей удалось заново укрепиться на своем почетном главно-бухгалтерском месте в медцентре. И теперь мы снова можем встречаться в нашем кафе и обсуждать всевозможные сплетни. Вот, например, одна из последних: от Дениса ушла жена. Теперь он ходит неприкаянным по коридорам и пристает к девушкам, предлагая им провести вместе вечер. Но стараниями Динки правда о его домашних забавах садистского толка стала известна почти всему офису, хотя… Кто знает, вдруг он найдет настоящую мазохистку? То-то они заживут. Мне лично трудно представить женщину, которую возбуждает вид кулака перед ее носом. А недавно мне звонила Аллочка и сказала, что НН снова выплыл на поверхность, да еще как – в качестве единственного туроператора одной очень крутой сети отелей в Тунисе. Так что, если я желаю, то он будет счастлив и т. д. и т. п. В общем, все возвращается на круги своя. Мне не очень интересно, что будет дальше. По правде говоря, мне так хорошо в моем настоящем, что лучше уж и быть не может. Или может? Многое стало проще, после того как Костя, наслышанный о роли, которую Дудикова сыграла в рождении нашего сына, принялся ее обожать и принимать в нашем доме в любое время суток. Поскольку у нас теперь есть собственная квартира, мы теперь частенько собираемся на маленькой кухне нашей тесной компанией (Я+Динка+Аллочка+разные дополнительные подруги с чьей-либо стороны), чтобы раскинуть карты и посмотреть, что же нас ждет там, за поворотом. Конечно, в основном это не более чем забава, но иногда… иногда мне кажется, что мы действительно видим будущее, которое нам демонстрируют просто для того, чтобы мы успели подготовиться. Недавно Динке было предсказано, что ее ждут глобальные перемены в жизни. И не в абы какой жизни, а в личной. Потому что… ей предстоит родить ребенка (карта «аист несет младенца в гнездо»). Да уж, к такому лучше готовиться заранее. Вы можете вообразить себе, какая из Динки выйдет мать? Вот и я не могу. Но, может, это-то и самое интересное? То, что ждет нас в будущем.

Оглавление

Часть первая Лекарство от скуки

  Глава 1 О моих мечтах

  Глава 2 О сказках, рассказанных самой себе

  Глава 3 Об искусстве быть невидимкой

  Глава 4 Индульгенция

  Глава 5 Маскарад

  Глава 6 О ПП

Часть вторая Согласно закону кармы

  Глава 1 О том, как хорошо иметь своих людей на местах

  Глава 2 Бабка надвое сказала

  Глава 3 Занимайте места согласно купленным билетам

  Глава 4 О всякой всячине

  Глава 5 О дежавю

  Глава 6 Точки над «i»

Часть третья Простые радости

  Глава 1 Если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получайте удовольствие

  Глава 2 В которой я продолжаю расслабляться и получать удовольствие

  Глава 3 Жизнь как чудо (почти как у Кустурицы)

  Глава 4 Ход конем (или скорее гусем)

  Глава 5 Планета «Петушки»

  Глава 6 Дудикова продакшн (осторожно, злая собака)

  Глава 7 Об умственных способностях

  Эпилог

Реклама на сайте