«Красотки в неволе»

Памела Редмонд Сатран Красотки в неволе

Памяти моего дорогого брата Ричарда Редмонда (1956–2003)

1. Ужин в ноябре

– Ненавижу его!

Дейдра Уайли швырнула набитую до отказа красную сумку на стол, за которым уже потягивали вино три ее подруги. Дейдра опоздала на целых полчаса, и все из-за Пола. Сто раз она ему напоминала, что сегодня он обязан явиться вовремя, потому как у них назначен традиционный ежемесячный «ужин мамаш». И все-таки он опоздал.

Весь день лил ледяной дождь, и сейчас безжалостный ветер стегал снежной крупой по темным окнам «Клеопатры». Этот ресторанчик со смешанной французско-египетской кухней открылся у них в Хоумвуде совсем недавно. Дейдра вымокла до нитки. Она так гнала, что дорогой сбила белку – пушистое тельце взмыло в воздух и с размаху шмякнулось о чей-то белый штакетник.

– Да, ненавижу! – Дейдра стряхнула капли дождя с медно-рыжих волос и рухнула на стул. – Ненавижу своего мужа!

Первой начала смеяться Лиза. Следом захихикала Анна. Никто бы не подумал, что эта худощавая дама в строгом деловом костюме может так развеселиться. Последней не выдержала Джульетта. Лучшая подруга Дейдры, она всегда и во всем старалась ее поддержать. Да же в тех случаях, когда сама Дейдра чувствовала, что не вправе рассчитывать на чью-либо поддержку, включая свою собственную.

– В самом деле. Этот твой Пол… – Лиза изо всех сил старалась выдержать серьезный тон, – форменное чудовище!

– Ты должна немедленно с ним развестись! – Откинувшись на спинку стула, Анна потянулась, и Дейдра успела заметить мелькнувший в вырезе белой крахмальной блузки пунцовый кружевной лифчик.

Как раз в тон помады на губах Анны.

– А я возьму его себе, – заявила Джульетта. – Обожаю Пола.

Пола обожали все: подруги Дейдры, ее семья. Ну ладно, она тоже его обожала – самого нежного, самого доброго человека на свете, полную противоположность тем паршивцам, которые исковеркали ее юность и раннюю молодость. Если за кого и стоило выходить замуж, то лишь за Пола. Только с ним она могла пройти через процедуру оплодотворения в пробирке, вырастить близнецов, взять кредит на дом, водить машину, настраивать телевизор и размораживать холодильник. Словом, он был хорош во всем. Кроме постели.

В отличие от Ника Руби, ее прежнего приятеля-гитариста, коллеги по сцене и бессменного обладателя титула «Лучший любовник в ее жизни». Дейдра давно похоронила свою карьеру певицы, а Ник по-прежнему выступал. Не далее как сегодня утром она прочла в «Тайме», что он играет в Нью-Йорке, куда не давно перебрался. Стало быть, сейчас Ник находился в каких-нибудь двадцати пяти километрах к востоку от кресла Дейдры в «Клеопатре». В этом-то все дело. А вовсе не в том, что Пол задержался, что она сбила белку, что Зою вы рвало в машине, крыша протекла, а дантист сказала, что ей нужно лечить корень и поставить три коронки. Дело в том, что в голове у Дейдры поселилась одна предательская мыслишка и не давала ей покоя: та яркая, полная событий жизнь, которой она некогда жила и к которой вполне могла бы вернуться, совсем рядом!

– Ник Руби переехал в Нью-Йорк, – объявила она.

Это имя что-то значило только для Джульетты.

– Тот парень из Беркли! Музыкант! – ахнула она.

– Мистер Секс, – кивнула Дейдра, наполняя из бутылки свой бокал.

– Боже! – выдохнула Джульетта. – Я уже нервничаю.

– Тебе-то с чего нервничать? – возразила Дейдра. – Не ты же собираешься закрутить роман.

Она смотрела на Джульетту, но краем глаза уловила, как Анна и Лиза переглянулись.

– Потому и нервничаю. – Голос у Джульетты дрогнул.

– Ты всерьез думаешь закрутить роман? – поинтересовалась Анна.

Думает ли она?.. Да, думает. Закрутит ли на самом деле? Большой вопрос. Романы – хлопотное дело, никакого времени не напасешься: то и дело приходится лезть под душ, менять нижнее белье. И постоянно врать.

Желание, которое бродило в ней и покалывало пузырьками шампанского, вдруг растеклось как река в половодье, из просто сексуального превратилось в нечто большее.

– Наверное, мне не он нужен, – попробовала объяснить Дейдра. – Наверное, мне нужно опять начать петь.

Она оборвала свою музыкальную карьеру так же круто, как и отношения с Ником: от казалась от главной роли в мюзикле «Кошки» и пошла учиться на социального работника. Это была ее первая и вполне безуспешная проба на поприще общественно полезной деятельности. После социальной работы – к тому времени они с Полом уже поженились – она пробовала себя в качестве биржевого маклера (и все время пыталась отговорить людей от покупки акций), дизайнера (до тех пор, пока не начала объяснять клиентам, что вы бранные ими голубые обои с розовыми цветочками – чистой воды безвкусица) и воспитателя в детском саду (где продержалась меньше всего).

Почему она никогда не пыталась вернуться на сцену? Никакое другое занятие, пусть даже более достойное и менее обременительное, не доставляло ей такого удовольствия. Она скучала по той обольстительной девчонке, которой была в те времена. Девчонка являлась на концерты в прозрачных блузках, беззастенчиво демонстрируя роскошный бюст; на стареньком «кадиллаке», в одиночку, могла проделать весь путь из Калифорнии до Нью-Йорка. Она ничего не боялась и не испытывала ни малейших сомнений по поводу собственной персоны.

– В свое время я была красоткой, – вздохнула Дейдра.

Десять лет и семь килограммов назад.

– Всегда мечтала быть красоткой. Да где уж мне… – откликнулась Анна.

Бледная и худая, с тонкими русыми волосами, Анна в своем деловом костюме выглядела бесполой. Только пунцовые губы сверкали ярким флагом ее чувственности.

– А я этого терпеть не могла, – заметила Джульетта.

Дейдра считала, что Джульетта и сейчас – что надо. Хотя и старается изо всех сил это скрыть – носит бесформенные свитера и затягивает длинные темные волосы в неизменный тугой пучок на затылке.

– А я до сих пор красотка, – заявила Лиза, улыбаясь молоденькому официанту, который топтался неподалеку.

Стоило ей поманить его пальцем, как он со всех ног ринулся к ним с блокнотом наизготовку.

«Вот и я так хочу», – с завистью подумала Дейдра.

Ее восхищали уверенность и спокойствие подруги. Лиза вовсе не красавица. Из них четверых по-настоящему хороша только Джульетта. Даже Дейдра, если бы захотела и приложила некоторые старания, могла дать Лизе фору по части внешности. Но Лиза держала себя в идеальной форме – подтянутый живот (это после четырех-то беременностей), чистая кожа, белоснежные зубы, концы прямых белокурых волос подстрижены ровнехонько, словно отрублены ножом гильотины.

– Здесь нужно заказывать ягненка. – Лиза захлопнула меню. – С кровью, разумеется.

Джульетта и Анна тоже заказали ягненка. Всегда так – как Лиза, так и они. Слова ей поперек не скажут. Дейдра и сама рот открыла, чтобы заказать то же самое, но вдруг подумала: не хочу ягненка! Не хочу я этого проклятого ягненка. Вообще не хочу есть! Дожидаясь Пола, она от раздражения и злости сжевала все чипсы. И оливки. И сыр. Словом, сейчас она со всем не голодна.

– Я буду только пить, – бросила она официанту. – Будьте любезны – еще бутылку вина.

Подруги в ужасе замерли.

– Но ты должна съесть хоть что-нибудь, – взмолилась Джульетта.

– Нет! – Дейдра почувствовала себя предводительницей повстанцев. – Мне нужно худеть. Ну же, дамы, разве вы никогда не хотели отбросить все правила нашей размеренной провинциальной жизни – ежедневное трехразовое питание, еженедельная смена постельного белья – и немножко побезумствовать?

Но что считать безумством в их ограниченном мирке? Джульетта полагала, что новый ковер в гостиной вполне мог удовлетворить стремление Дейдры к переменам. Анна предложила найти работу, но более спокойную и доходную, чем пение. Лиза вспомнила, что в их спортивном клубе открывается пилатес-класс. Физические упражнения потребуют много энергии и сожгут много калорий. На что Джульетта робко предположила, что, может быть, лучше йога, ее успокаивающий вариант? Дейдра пила вино и качала головой.

– По-моему, тебе просто необходим «маленький дружок», – в конце концов заявила Лиза.

Вот уже несколько месяцев подряд Лиза расписывала перед ними достоинства своего «маленького дружка» – то бишь миниатюрного вибратора. И делала это с тем же энтузиазмом, с которым рекомендовала использовать зубную пасту для чистки серебра (у Дейдры не было никакого серебра, а если бы и было, она ни в жизнь не стала бы его чистить) и укладывать детей спать в семь часов (пускай попробует: Зак и Зоя, первоклассники, обычно вовсю резались в видеоигры, когда она и Пол уже видели десятый сон).

– Благодарю покорно. Предпочитаю хороший пенис, – отрезала Дейдра. – Где его найти, вот в чем вопрос.

– Пенис малоэффективен, – возразила Лиза. – А «маленький дружок» – ж-ж-ж – гарантирует оргазм каждый раз.

Джульетта сомневалась:

– Думаю, со мной эта штучка не сработает.

– Не беспокойся, она срабатывает со всеми.

– Даже если ты никогда не испытывала оргазма? – Джульетта не верила во всемогущество «дружка».

– Ты никогда не испытывала оргазма? – Анна была в шоке. – Даже сама с собой?

Джульетта вспыхнула:

– Особенно сама с собой.

– Поверьте на слово, – настаивала Лиза. – Испробуйте эту штуку в сочетании хоть с Купером, хоть с Полом – и вы поймете, что такое настоящий секс.

Ну нет, на это Дейдру не купишь.

– Ни за что не поверю, что какая-то механическая штуковина может доставить мне больше удовольствия, чем Ник Руби.

– Вообще-то ты, пожалуй, права, – вздохнула Лиза. – Самые сильные ощущения от секса я тоже получила без электронного вмешательства.

Увлекшись беседой, они только сейчас заметили официанта с подносом. И когда только успел подкрасться? Его щеки розовели как мясо, которое он принес. Дейдра подавила смешок и, вскинув брови, взглянула на подруг. Те старательно избегали ее взгляда – сами еле удерживались от смеха. Как только официант удалился (крайне неохотно, как показалось Дейдре), все подались вперед.

– Ну?

– Я тогда работала маклером на Уолл-стрит, – начала Лиза, отрезая кусочек мяса. – Там-то его и встретила, этого парня. Потрясающий красавец, уверенный в себе и все такое. Мы с ним несколько недель отчаянно флиртовали. И вот однажды, в конце рабочего дня, стоим у вешалки, разговариваем, и вдруг я – уж не знаю, что на меня нашло, – протягиваю руку и хватаю его. Сами понимаете за что. Никто из нас не произносит ни слова. В конторе пусто, и все происходит прямо там, на столе. Мы даже не раздевались.

– И тебе не было стыдно встретиться с ним на следующий день? – спросила Джульетта.

– Стыдно? Еще чего! Чувствовать свою власть над мужиком, знать, что он в любую минуту – твой, стоит тебе только захотеть?! Чудо!

Анна мечтательно вздохнула:

– То же самое у меня было с Дамианом. Мечтать о собственном муже после десяти лет супружеской жизни? Конечно, муж Анны, Дамиан, длинноволосый режиссер-англичанин с интересной бледностью в лице, выглядит сексуальнее всех трех остальных мужей, вместе взятых. Но все равно поверить в страсть к законному супругу Дейдра не могла. И слушать о семейных отношениях не желала.

– Мужья не в счет, – сказала она.

– Ладно, – не стала спорить Анна. – До Дамиана лучший секс у меня был в гондоле. То есть в гондоле подвесной дороги, в Швейцарии. Секс на троих – я и два австрийца. Рольф и Вольф. Встреча, можно сказать, прошла на высоком уровне. Во всех смыслах. Мы ведь поднимались в горы.

– Ты нас разыгрываешь, – не поверила Дейдра, хотя воображение услужливо подсунуло ей весьма убедительные образы Рольфа и Вольфа, двух могучих блондинов.

– Что касается Рольфа и Вольфа – точно, разыгрываю. Я и не подумала спросить, как их зовут.

– Наверняка тебе было… – Джульетта не сразу подобрала нужное слово, – тесновато.

– Именно, – ухмыльнулась Анна. – Ну а ты, Джульетта?

Джульетта покачала головой:

– Никаких оргазмов, никакого выдающегося секса.

– Ни разу, ни с кем? Так не бывает, – настаивала Анна.

– Ладно. Будем считать – с моим первым парнем. Мне было семнадцать. Мы с мамой только что переехали в Париж. Я – молоденькая американочка, очень наивная. Он – француз. Ну, вы знаете, какие они, французы.

– Не совсем, – вставила Дейдра. Хм. Помнится, в газете говорилось, что Ник Руби провел пару лет во Франции…

– Французы, когда влюблены, готовы на все, лишь бы доставить женщине удовольствие.

– Ну и?

– Иногда даже француз бессилен, – констатировала Джульетта. – Но я любила. Благодаря ему была даже счастлива, что мама притащила меня во Францию. С ним рядом я перестала то сковать об отце.

Они все знали историю Джульетты: красивый американский актер – папа женится на красивой француженке-маме и поселяет ее вместе с новорожденным младенцем в своем родном городке в Пенсильвании, а сам месяцами разъезжает по стране. Денег у родителей нет, но они безумно любят друг друга. Все прекрасно. До тех пор, пока однажды мама Джульетты не осознает, что сыта по горло постоянным безденежьем, и вместе с юной Джульеттой не удирает в Париж. Папа теряется в джунглях Голливуда; мама горько разочарована и одинока, но по крайней мере дома, во Франции.

– Ну и что было дальше? У тебя с этим французиком? – нетерпеливо спросила Дейдра.

– А ничего. Мама устроила так, что мы расстались. Он изучал искусство, и это пугало ее до смерти. Она сама вышла замуж за папу по любви и считала это роковой ошибкой. Она уговорила меня уехать на год в Нью-Йорк. К концу года он, конечно, нашел себе другую.

– Ужас.

– Вовсе нет. В конце концов я поняла, что мама была права. Она говорила, что в замужестве главное – надежность. Наверное, это разумно.

– Что толку в надежности, если ты не испытываешь оргазма? – возразила Анна.

Что толку в надежности, – подумала Дейдра, – если ради нее ты выходишь замуж за Купера Шалфона?

Дейдра обожала Джульетту и не выносила ее чопорного богатея-мужа.

– Когда ты закончишь свои медицинские курсы, – напомнила она Джульетте, – тебе для надежности больше не нужен будет Купер.

Сын Джульетты, Трей, страдал синдромом Аспергера, формой аутизма. Следующей осенью Джульетта собиралась пойти на курсы по реабилитационной медицине. Но сейчас с сомнением возразила:

– Это если меня примут.

Дейдра нахмурилась. Конечно, она сама по части карьеры не бог весть какой специалист, из них только Анна работала в большой компании и на хорошем месте. Но до такой степени не верить в себя – это уж слишком. А Куперу, разумеется, робость жены только на руку. Держит бедняжку Джульетту на коротком по водке, как щенка. Идея с медицинскими курсами, по крайней мере, открывала перед ней перспективу со временем вырваться из-под его власти.

– Боже, опять сомневаешься? Решила ведь, что пойдешь учиться.

– Да, конечно… Но я бы сразу все это забросила, если бы могла завести еще одного ребенка. – Ореховые глаза Джульетты по очереди остановились на каждой из подруг. – Вот чего мне действительно хочется.

– Ребенка?

Дейдра не скрывала своего удивления. Они познакомились шесть лет назад – четыре молоденькие мамаши, измученные хроническим недосыпом, как заведенные толкающие коляски с первенцами по главной улице Хоумвуда. За это время Лиза родила еще троих ребятишек, но остальные держались стойко. Дейдре стоило такого труда забеременеть и выносить близнецов, что после их рождения она твердо решила – с нее хватит. Анна и Дамиан, оба увлеченные работой, ограничились одним ребенком. Дейдра всегда считала, что с таким проблемным сыном Джульетта ни за что не захочет испытывать судьбу еще раз.

– А я думала… – Дейдра боялась невзначай обидеть Джульетту. – Ведь Трей…

– Дело не в Трее, – перебила Джульетта. – Я не могу решиться поговорить с Купером.

– А при чем тут Купер? – Лиза аккуратно разрезала последний кусочек своего ягненка и половину отправила в рот. – У нас в семье раз и навсегда заведено: деньги и работа – забота Томми, дом и дети – моя.

– Да, но… – Джульетта смутилась еще сильнее, чем при обсуждении достоинств «маленького дружка». – Купер настаивает, чтобы по всем важным вопросам я советовалась с ним.

Лиза покачала головой:

– Если б я захотела ребенка, я бы, возможно, и поставила Томми в известность, но потом взяла бы и родила.

Джульетта вздохнула:

– Купер сильно огорчится…

– Я согласна с Джульеттой, – поддержала Анна. – Я бы тоже не смогла принять важное решение, не посоветовавшись с Дамианом. И он все со мной обсуждает. Мы партнеры во всем, и меня это устраивает.

– У тебя что, нет собственных желаний? – спросила Дейдра. – Сама-то ты чего хочешь?

Анна отодвинула тарелку с недоеденным мясом и обвела глазами зал:

– Я бы хотела стать хозяйкой этого заведения. Это мой вариант еще одного ребенка – открыть собственный ресторан.

– Ничего себе! Ты нам никогда ничего об этом не говорила.

Анна не переставала удивлять Дейдру: кокетливым бельем под пуританскими костюма ми, сдержанными манерами, скрывающими ее страстную натуру.

– Это всегда казалось таким недостижимым. Особенно если учитывать, что я в семье главный кормилец, – объяснила Анна. – Но в один прекрасный день, когда какой-нибудь фильм Дамиана наконец попадет в яблочко, у меня точно будет ресторан!

– Нельзя все откладывать на «один прекрасный день», – сказала Лиза. – Я это поняла, когда умерла мама.

Лизе было всего шестнадцать, когда ее мать умерла от рака. Анна тоже еще студенткой потеряла обоих родителей.

– Ты права, – согласилась Анна. – Но я почти уверена, мой прекрасный день не за горами. Дамиан заканчивает новый фильм, и мне кажется, это как раз то, что надо.

Они помолчали немного. Затем Дейдра спросила:

– А ты, Лиза? Какая у тебя цель?

– Никакой! – Лиза умудрилась произнести это так, будто не иметь цели – большое достоинство.

– Брось. Есть же у тебя какое-нибудь заветное желание?

Дейдру всегда восхищала самоуверенность Лизы. Если только это не переходило в самодовольство.

– Как насчет того, чтобы управлять между народной корпорацией? Или стать первой женщиной-президентом?

– Нет. Честно, не тянет. Меня моя жизнь вполне устраивает.

– Ты слишком совершенна для этого мира, – подпустила шпильку Дейдра. – Не иначе по тебе плачет мир иной.

– Ты, между прочим, тоже не назвала своей цели, – парировала Лиза.

Разве? Просто ее желание было настолько сильным, что она не могла определить его од ним словом.

– Я хочу снова стать красоткой, – наконец нашлась она.

– Подумаешь, тяжкий труд от зари до зари, – съехидничала Анна.

– Быть красоткой, может, и не труд, а вот стать ею – еще какой труд. И не на один день.

А как же иначе? Шоколад и мороженое вволю шесть лет подряд даром не проходят. Потребуются радикальные меры. Одним пропущенным ужином не обойдешься, тем более если наверстывать калории рюмками.

– У меня есть отличная диета и специальный комплекс упражнений, – предложила Лиза.

– А? Нет, спасибо, – поспешно отказалась Дейдра. Лиза всегда предлагает такое, что нормальному человеку не по силам. – А еще я хочу повидать Ника Руби. Он выступает в клубах, и вы все могли бы поехать со мной. Почему бы не перенести в один из клубов наш следующий ужин?

Подруги с сомнением переглянулись.

– Ну же! Девочки! – воскликнула Дейдра. – Если вас там не будет, я могу натворить черт знает что.

– Ладно. – Джульетта посмотрела на Анну и Лизу. – Мы с тобой поедем.

Дейдра набрала в грудь воздуха:

– И еще я хочу попробовать снова петь…

В это время на другом конце зала заиграл рояль. Дейдра не обратила внимания на стоящий в углу небольшой черный инструмент, когда, вся на нервах, ворвалась в ресторан. Хуже того, не заметила она и миссис Замзок, детсадовскую воспитательницу близнецов и свою бывшую начальницу. Теперь миссис Замзок – в туго завитых локонах, с любимой помадой цвета фуксии на губах – заняла место у рояля.

– Боже милостивый, – выдохнула Дейдра, закрываясь рукавом. – Это воспитательница Зака и Зои. Как неудобно.

– Что неудобно? – спросила Джульетта.

Лиза вообще считала, что Дейдре надо пойти и исполнить какую-нибудь песенку под аккомпанемент начальницы.

– Ты ведь хочешь петь? Ну так и начни пря мо сейчас, – поддержала подругу Анна.

– Еще чего! Не хватало мне стать ресторанной певичкой в Нью-Джерси! – возмутилась Дейдра. – Нет уж. Я хочу быть звездой!

Остальные уставились на нее. Неужели она это произнесла? И неужели она этого действительно хочет?

– Только попробуйте засмеяться. – Дейдра обвела подруг грозным взглядом.

– Не будем, – успокоила ее Джульетта.

– Предлагаю заключить договор, – сказала Дейдра. – За месяц, к следующей нашей встрече, каждая должна хоть на шаг приблизиться к своей цели.

– Отлично, устроим состязание, – кивнула Лиза. – Так интереснее.

– Состязание?

От одного только слова у Дейдры заколоти лось сердце. В животе похолодело от волнения и… от чего еще? Ну да, верно, от страха. Состязание. Значит, от разговоров придется перейти к реальному делу.

– И знаете что? – Лиза подалась вперед, как будто уже стояла на стартовой линии. – Я придумаю себе цель. Что-нибудь стоящее. Ну, что скажете, дамы?

– Я попробую поговорить с Купером о ребенке, – пообещала Джульетта. Руки у нее дрожали, но она этого не замечала.

– Сделай это сразу после секса, – посоветовала Анна, подкрашивая губы. – А еще лучше – в процессе. Лично я заведу разговор с Дамианом о ресторане именно в постели.

Дейдра чувствовала, как по всему ее телу проходит горячая волна. Она зарождалась где-то в животе, поднималась к груди, потом по шее, к губам, заполняла череп и, казалось, из темени вырывалась наружу. Все должно измениться. Не только у нее – у них всех. И причиной тому – она. Она это затеяла. Теперь у нее нет выбора. Остается только одно – идти вперед.

2. Джульетта

Ребенок. Теперь, когда она призналась подругам и даже позволила себе надеяться, что это возможно, Джульетта хотела его так сильно, что, казалось, уже чувствовала, как где-то глубоко в ней шевелятся маленькие ножки.

А вдруг сегодня? Время подходящее. Она никогда не ошибается: в боку побаливает и между ног влажно. Даже намек на желание появился. Не более чем намек, но все же…

Джульетта стояла перед зеркалом в ванной и одну за другой вынимала из волос шпильки. Стащила черную резинку, стягивающую пучок, сверху вниз провела пальцами по волосам и задержалась взглядом на своем отражении чуть дольше, чем обычные две секунды. Муж хотел, чтобы она всегда ходила с распущенными волосами. Требовал, чтобы подводила глаза и не чуралась искусственной яркости щек и губ.

– У тебя великолепная фигура, – говорил он. – Так не прячь ее!

Но Джульетте не нужно ничье внимание – ни окружающих, ни его. Она потрогала висящую на крючке у двери белую хлопковую ночную рубашку, длинную и просторную. Сегодня Джульетта попробует обойтись без нее. Сегодня она появится перед Купером в трусиках и лифчике.

Как она ненавидела просить Купера о чем-нибудь. Особенно если подозревала, что, скорее всего, получит отказ. Считалось, что в семейных делах права у обоих равные – иной подход умалил бы трепетное уважение Купера к себе и своим жизненным принципам. На деле же все решения он принимал самостоятельно. У кого деньги, у того и власть. Джульетта давно усвоила привычку жить тише воды, ниже травы и не испытывать пределов его власти.

Но была еще одна причина, почему она все откладывала разговор о ребенке. Если бы Купер вдруг согласился, неизбежно пришлось бы заняться сексом, а именно секса Джульетта старательно избегала.

Теперь ни разговора с Купером, ни секса не избежать. Купер никогда не принимал ее всерьез, всегда обращался с ней как с несмышленышем – она на десять лет моложе его. А между тем в январе ей исполнится тридцать пять. Забеременеть в тридцать пять совсем не то же самое, что в двадцать пять. Обследования придется проходить не по желанию, а в обязательном порядке. Любая женщина, решившаяся на ребенка в этом возрасте, сильно рискует. А что уж говорить о ней? У ее единственного ребенка синдром Аспергера – вдруг виной тому ее гены? Да и удастся ли ей вообще забеременеть?

– Купер!

Джульетта выключила свет в ванной и шагнула в спальню. Ах ты господи, губы подкрасить забыла. Может быть, он не заметит? Увидит ее в кружевном белье, удивится и не заметит?

Купер стоял у кровати в полосатой пижаме, одной из тех, что его мамаша неизменно дарила сыночку на Рождество. Пижаму – на Рождество, рубашку и галстук – на день рождения, столовый прибор веджвудского [1] фарфора на одну персону – на годовщину их свадьбы. Когда в июне они получили десятый прибор, Джульетта с деланной озабоченностью произнесла:

– Уж и не знаю, понадобится ли нам когда-нибудь больше, чем десять приборов…

Купер пустился в рассуждения о том, что тарелки могут разбиться, что рано или поздно обязанность устраивать семейные торжества перейдет к ним… Джульетте пришлось прервать его и мягко объяснить, что она пошутила.

Сейчас он поднял брови и с подчеркнутым удивлением оглядел Джульетту и ее белье. Словно она объявила, что собирается в таком виде выйти на улицу.

– Что происходит?

– Ничего.

А дальше что? Подойти к нему? Обнять? Притвориться, что она его хочет? Но это будет нечестно.

– Купер, – Джульетта шагнула к нему, – я тут подумала…

Он нервно хохотнул:

– Ого! Это опасно!

Все, хватит! Сделать вид, что вышла в белье случайно, сказать что-нибудь о ремонте в гостиной и пойти переодеться в любимую ночную рубашку. Но если не сейчас, то когда? Разве их отношения станут лучше? Через месяц? Через год? Ну же, решайся! В конце концов, собираешься ты забеременеть или нет?

– Я хочу еще одного ребенка! – выпалила Джульетта и затаила дыхание.

Муж отвернулся, взял со стула грязную спортивную рубашку и начал методично складывать ее: пополам, еще раз пополам и еще раз.

– Ты слышишь? – не выдержала Джульетта. Он вздохнул, по-прежнему не глядя на нее.

Сзади его легко можно было принять за старика – седые волосы, отвисший зад пижамы. Но стоило ему повернуться – и перед вами возникал вылитый Ричард Гир. Ричард Гир в роли учтивого, но всегда готового ко всему бизнесмена – тигр перед прыжком. Джульетте вдруг показалось, что она не в их общей кремовой с белым спальне, а в офисе процветающей фирмы. Захотелось чем-нибудь, желательно пуле непробиваемым, прикрыть обнаженные плечи.

– По-моему, вопрос о ребенке давно снят с повестки дня, – сказал наконец Купер.

Его голос звучит так ровно. Должно быть, в целом свете одну Джульетту этот голос приводит в тихий ужас. Ее и, может быть, еще тех, кому доводилось встать на пути Купера в бизнесе.

– Нет, не снят. – Джульетта изо всех сил старалась справиться с дрожью в голосе. Руки от волнения вспотели. – На самом деле мы никогда об этом не говорили.

– По-моему, мы решили, что нам достаточно Трея.

Ничего подобного они никогда не решали. Они поняли, что с Треем не все в порядке, когда ему было три года. К этому времени почти все его друзья по детскому саду уже обзавелись младшими братьями и сестрами. У Джульетты весь этот год и следующий ушли на обследования, проверки и диагнозы. Главным образом – неверные. Мальчику как раз исполнилось пять лет, когда специалисты пришли наконец к выводу, что у него не аллергия, не аутизм и не чрезмерная застенчивость, а синдром Аспергера. Потом какое-то время потребовалось на то, чтобы понять, в чем, собственно, состоит заболевание их сына, – он очень смышленый, но склонен к навязчивым интересам и совершенно беспомощен в отношениях с другими детьми. Затем надо было определить методы лечения, найти лучших врачей и учителей. Все это продолжалось чуть ли не до сегодняшнего вечера.

– С самого начала, – голос Джульетты все-таки предательски задрожал, – мы мечтали о большой семье – о троих или даже четверых детях. Я всегда была против того, чтобы ребенок рос в одиночестве, как было со мной.

Купер ее не слушал. Поджав губы и упершись взглядом в шерстяной ковер на полу, он качал головой:

– С проблемами Трея, с тем количеством времени и с теми усилиями, которые необходимы для ухода за ним…

– Не твоими, – прошептала Джульетта.

– Что?

Она подняла голову и прямо посмотрела ему в глаза:

– Я сказала, что на Трея уходят не твое время и не твои усилия.

– Но деньги мои.

Джульетту с ног до головы обдало ледяным холодом, как будто окно вдруг отворилось в ноябрьскую ночь. Она обхватила себя руками и подошла к шкафу взять халат. Набросила его на себя и туго затянула пояс.

– Знаешь, Купер… это подло.

Он поморщился. Джульетта истолковала его гримасу так: может, и подло, зато правда.

– И это вовсе не так, – добавила она.

Они не составляли брачного договора. Хотя Джульетта подписала бы его беспрекословно, даже с радостью. Он должен знать: деньги не имеют для нее значения. Единственное ее желание – быть мамой: иметь кучу ребятишек и достаточно средств, чтобы не работать и сидеть с ними дома. И чтобы у них было все: уроки рисования и летние лагеря, разные вкусности и мороженое каждый день. Словом, все то, чего она сама была лишена.

– Послушай, детка, – он положил руку ей на плечо, – не надо обострять.

Джульетта отшатнулась:

– Не трогай меня.

– Извини.

Это что-то новое. И неожиданное. Надо ответить.

– Меня не волнуют деньги. – Она хотела успокоить Купера в том смысле, что его состояние по-прежнему принадлежит только ему. По правде говоря, деньги ей были нужны – на лечение Трея и на его обучение. От этого зависело его будущее. Ради этого она и на панель пойдет. – Меня волнует наша семья.

– Меня тоже волнует наша семья, – возразил Купер. – Но наша семья, кроме Трея, – это ты и я. Наша общая жизнь.

Еще один сюрприз. Совершенно новая тема.

– Я хочу, чтобы ты проводила со мной больше времени, Джульетта. Мне давно этого не хватает, если точно – с тех пор, как родился Трей. Я надеялся, что теперь, когда он весь день в школе, ты станешь свободнее и сможешь уделять мне чуть больше внимания.

Соперничество Купера и Трея началось да но, еще даже до рождения Трея. И, по мнению Купера, ребенок всегда его обходил. Из-за ребенка Джульетта стала носить широкие вещи вместо маленьких обтягивающих платьиц, которые так нравились Куперу. Из-за ребенка она перестала пить дорогое вино и засиживаться на обедах с клиентами. Со временем Трей поглощал все больше ее внимания: все эти визиты к специалистам, к врачам, все те часы, что она проводила с ним один на один. У нее была помощница – Купер настоял, – няня Хизер, старшая из восьми работниц молочной фермы в Шропшире. И все же очень многого няня Хизер не могла: советоваться с учителями, готовить с Треем домашние задания. Все равно оставалось слишком много дел, которые должна была и хотела делать сама Джульетта.

– Я всегда с тобой, Купер. – Даже для нее с мой это прозвучало не очень убедительно. – Вот она я, рядом.

Купер покачал головой:

– Неправда. Ты – не та женщина, на которой я женился.

– Я та же самая, Купер, только на десять лет старше.

Или он прав? Разве может быть одной и той же женщиной красавица-невеста, стоящая на пороге сказочной жизни, и мать, чей сын часами толкует о товарных поездах? Чей сын так тискает детей, с которыми хочет подружиться, что они в ужасе убегают от него? Чей сын так огорчается от собственного неумения общаться, что на прошлой неделе сказал ей: наверное, всем без него будет только лучше.

– Послушай, Купер. – Джульетта очень хотела, чтобы он ее понял. – Трей действительно забирает у меня много сил и времени. Но я думала, что и ты этого хочешь. Я думала, тебе нравится, что я могу все время быть с ним.

– Да, но теперь уже речь не только о Трее. Ты собираешься идти учиться.

– Вот, значит, что тебя беспокоит?

Как раз сегодня днем она засунула все справочники в дальний угол шкафа на третьем эта же, где лежала ее летняя одежда. Ведь она решила, что вечером соберется с духом и наконец заговорит с Купером о ребенке.

– Эта учеба… я с радостью от нее откажусь. Если у нас появится еще один ребенок.

Купер вздохнул и, протянув руки, шагнул к ней. Ничего не поделаешь, придется потерпеть. Пусть обнимет.

Она стояла, уткнувшись носом в его плечо под полосатой пижамой, и вдыхала знакомый мужской запах: пот после вечернего тенниса и дым (каждый день после работы Купер тайком – как будто она не догадывается! – выкуривал по сигарете). Неожиданно на нее повеяло прошлым. Легко-легко, едва заметно.

– Я хочу, чтобы мы были вместе, – шепнул Купер ей на ухо. – Чтобы мы любили друг друга. Как раньше.

Разве было время, когда они любили друг друга? Одна парижская фотография (они снялись, когда Джульетта возила Купера знакомиться с мамой) очень точно отражает их тогдашние отношения: он одной рукой крепко обнимает ее за плечи, и его улыбка говорит – смотрите, какой красивой девушки я добился! Он тогда был так романтичен: посылал в дизайнерскую студию, где она работала, огромные букеты оранжевых роз, прятал под подушку украшения от Тиффани в коробочках, которые сами походили на драгоценности. Что она чувствовала тогда? Влечение? Страсть? Нет, конечно, нет. Господь уберег. Скорее – некую спокойную уверенность. Этот человек, думала она, всегда будет заботиться обо мне.

– Я, может быть, и не хочу ребенка, – добавил шепотом Купер, – но с удовольствием по пробую его сделать.

– Это не шутки! – Джульетта вырвалась из его рук, едва сдерживая гневные нотки в голо се. Из глаз брызнули слезы.

Она резко отвернулась – нельзя, чтобы он понял, что заставил ее плакать. Ничего не видя сквозь слезы, бросилась в ванную и заперлась, уткнулась в полотенце, чтобы заглушить рыдания. Он не должен знать, до чего довел ее. И его утешения ей не нужны. А главное – ей не нужна его любовь.

А что было бы, если бы он сказал: да, конечно, еще один ребенок – это чудесно? Что бы она тогда почувствовала к нему? Благодарность? Любовь? Забившись в ванную, глотая слезы, она даже думать об этом не хотела. Конечно, это он во всем виноват. Он не хочет ребенка – в этом вся беда. Разве не так? Если бы только она могла заставить себя поверить в это… Тогда она, может быть, поверила бы и в то, что у них есть будущее, что их проблемы еще можно решить.

3. Анна

Анна с бьющимся сердцем, на цыпочках вышла из спальни дочери. Вечерами после тяжелого рабочего дня она с наслаждением возилась с дочкой, но ждала именно этого момента – Клементина наконец уснула, и они с Дамианом могут побыть вдвоем. Анна выключила свет в холле, вошла в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.

Дамиан сидел на кровати, укрывшись одеялом, и оранжевым маркером что-то помечал в сценарии. Он поднял глаза на Анну. Улыбаясь и раскачивая бедрами, как стриптизерша, она начала стягивать через голову свитер. Дамиан откинул с лица прямые каштановые волосы, длиннее, чем ее собственные, и улыбнулся ей в ответ. Она сбросила футболку и вздрогнула. Брр, холодно. Она была без лифчика, от холода соски торчали больше обычного. Впрочем, хвастать соблазнительными выпуклостями Анне не приходилось.

Дамиан протянул свободную руку:

– Иди ко мне.

Все еще дрожа, она стащила с себя джинсы, но черные трусики решила оставить. Прыгнула на кровать, забралась под одеяло и тесно прижалась к мужу. У него такая же узкая, худая и бледная грудь, как у нее, но он уже согрелся под одеялом. Анна поцеловала его грудь, слегка коснувшись губами края твердого соска.

– Я знаю, что подарю тебе на Рождество, – сказал он.

– Пони?

Это их излюбленная шутка. Когда Анна была маленькой, каждое Рождество, каждый день рождения она мечтала, что вот проснется, а у нее в комнате – пони.

– Точно. А еще пару умопомрачительных панталончиков.

Подумать только: десять лет как оторвался от родимой Англии, а все еще употребляет словечки типа панталоны, пеленка, подъемник (вместо лифт).

– А что, эти недостаточно умопомрачительны?

Она приподнялась и уселась на него верхом с одеялом на плечах. Хм, он в пижамных штанах? Плохой знак. Но дело поправимое. Она игриво крутилась и прижималась к нему до тех пор, пока из ширинки не высунулся любопытный кончик его мужского достоинства.

– Таких у тебя нет, – объяснил Дамиан. – У них вот тут на боку такие кожаные кружева, а вот здесь, снизу, такой разрез… Я знаю, где достать, но это мой секрет.

– В самом деле? – Анна продолжала игру, хотя чуточку обиделась.

Нижнее белье – его пунктик. Приходится из кожи вон лезть, чтобы каждый раз чем-то его удивить. До сих пор Анне казалось, что ей это удается. Ни на Манхэттене, ни на окраинах не осталось ни единого магазина белья, который бы она ни прочесала сверху донизу.

– А мне секрет не откроешь?

– Есть такой магазинчик в Лондоне. Называется «Провокатор», – ответил он, одной рукой касаясь ее бедра, а в другой все еще сжимая сценарий. – Там у них водятся вещички, которых здесь не найдешь.

– Им можно послать заказ отсюда, из Штатов? – Она наклонилась и легко-легко провела языком по краешку его соска.

Надо будет поискать в Интернете, может, у них есть свой сайт. Или попробовать найти каталог и заказать что-нибудь «провокационное» для них обоих.

– Не знаю, не уверен, – качнул головой Дамиан. – Думаю, я сам к ним зайду. Финал фильма будем снимать как раз в тех краях.

Анна замерла.

– Я не знала, что ты собираешься в Лондон.

– Я тебе говорил, – небрежно бросил он, снова углубляясь в сценарий. – Ты забыла. Всего на две недели.

– Две недели. И когда вернешься?

– Боюсь, только перед самым Рождеством. – Он опустил руку вместе со сценарием ей на спину. – Двадцать третьего.

– Двадцать третьего…

Анна обмякла, словно сдувшийся шарик. Как раз сегодня хотела ведь поговорить о ресторане… но эта новость просто выбила у нее почву из-под ног. Она ненавидела, когда он уезжал на съемки, ненавидела одинокие вечера, ненавидела спать без него в их большой кровати. И как, интересно, она одна справится со всем? Ее напряженный рабочий график плохо сочетается с неизбежными праздничными мероприятиями в школе у Клементины. Конечно, есть Консуэло, няня Клементины. Она по-прежнему работает у них целый день, хотя девочка уже ходит в школу. На Дамиана, с его хаотичным распорядком дня, в том, что касается ребенка, особенно полагаться не приходится. Но бывают случаи, когда родительские обязанности на няню не переложишь. Дамиану обычно гораздо легче выкроить время для школьного карнавала или вечеринки. В другое время Анна была бы только счастлива поменяться с ним местами, но как раз сейчас обстоятельства требовали ее непременного личного присутствия на службе.

– Прости, малышка, – сказал он, – ничего не поделаешь.

– А ты не можешь перенести на после Нового года?

– При нашем-то бюджетном напряге? Конечно нет, сама понимаешь.

Дамиан – независимый режиссер. Его фильмы получают премии, их показывают на канале «Sandance» [2], однако ему еще не удалось заручиться финансовой поддержкой какой-нибудь крупной голливудской студии.

– Если повезет, – пообещал он, – закончу съемки на день-два раньше, заскочу к родне и вернусь. И буду с Клем все каникулы. Я думал в этом году поучить ее кататься на лыжах. Как считаешь, она уже сможет?

Анна прижалась ухом к груди Дамиана и вслушивалась в ритм его сердца. Успокаивает, как океанский прибой. Когда он уезжает, она всегда зябнет в постели и часто просыпается в обнимку с его подушкой.

Вдруг ее осенило.

– Слушай! А что, если нам с Клементиной тоже поехать в Лондон? Мы бы там с тобой встретились и провели Рождество у твоих…

Удивительно, как это ей раньше не пришло в голову. Она всегда мечтала встретить Рождество в Англии. И Клементина проведет каникулы в окружении бабушки, дедушки, тетушек, дядюшек, двоюродных братьев и сестер. Все веселее, чем дома втроем. До этого они всегда наезжали в Англию летом и еще ни разу не по падали на большие семейные сборища. Анна росла единственным ребенком, к тому же ее родители давным-давно умерли. Поэтому общение дочери с британскими родственниками мужа она считала очень важным. Его родители, его гораздо более старшие брат и сестра, семеро их детей-гигантов – других родственников у Клементины нет и не будет.

Но Дамиан покачал головой:

– Видит бог, я был бы только счастлив! Но мне там придется работать круглые сутки не покладая рук. Минутки свободной не будет.

– Ну же, Дамиан! Мы не будем к тебе приставать. Мы подождем, пока у Клем начнутся каникулы, и приедем прямо перед Рождеством. А ты к тому времени как раз уже и закончишь свои съемки.

Она слышала, в Лондоне открылось несколько шикарных ресторанов. Вот бы сходить туда – поднабраться интересных идей. А под конец можно смотаться на пару деньков в Париж, вкусненько там поесть, а все расходы списать на командировку.

– Иди ко мне. – Дамиан скинул сценарий и маркер на пол.

Анна наклонилась над ним, и он провел рукой по ее шее и затылку, приподнимая волосы, а в это время пальцы другой руки легко и нежно пробежали вдоль спины.

Когда он проделал это в самый первый раз, она поняла, что между ними происходит нечто большее, чем просто юношеское увлечение. Они встретились в Лондоне: она только что окончила школу бизнеса и устроилась на первую в жизни работу в Сити, а он был барменом в забегаловке рядом с ее конторой. Как он был хорош! Длинные темные волосы оттеняли бледность кожи, тонкие чеканные черты лица, полные губы. Она посмотрела на него и не смогла отвести глаз, стояла и пялилась, отлично понимая, что со своими коротко стриженными волосами мышиного цвета и плоской грудью под строгим деловым костюмом не представляет для него ни малейшего интереса. Во второй раз он на нее и не глянет и, стало быть, не разглядит, да и не захочет разглядывать ее главного достоинства – разума. А когда они все-таки оказались в одной постели, она не сомневалась – это просто интрижка, увлечение, ничего серьезного. О любви речи не было. До тех пор, пока он не приподнял ей волосы с шеи одной рукой, осторожно ведя другой вдоль спины.

– Не понимаю, чего ты упираешься? Почему не хочешь, чтобы мы поехали в Лондон? – пробормотала она, уткнувшись носом ему в грудь.

– Дело не в вас, малышка. – Он погладил ее по волосам. – Я был бы только рад. Но посуди сама: каждый раз, когда мы берем Клем за границу, она потом целую неделю не может отойти от самолета. А как быть с подарками от Санта-Клауса? Сначала все тащить туда, потом обратно… И вспомни родительскую комнату для гостей – нам ведь там придется ютиться втроем.

Она вздохнула. Мать у него – сплошное очарование. Ужасно приятно снова почувствовать себя любимым ребенком – с тобой носятся, тебя балуют. Но через несколько дней начинаешь остро ценить прелести независимости. К концу недели они оба – и Анна, и Дамиан – начинали тосковать по своей отдельной спальне, своей большой кровати, по своему тихому дому, где не нужно обсуждать погоду и смотреть дурацкие телепередачи.

– Вот увидишь, – прошептал он, крепко обнимая и прижимая ее к себе. – Ты и соскучиться не успеешь, как мы снова будем вместе.

– Я бы хотела посмотреть, как ты будешь снимать свадьбу, – мечтательно призналась она, словно речь шла о настоящей свадьбе старого друга.

Сцена должна была стать кульминацией фильма – женитьба британской героини и афро-американского героя, баскетболиста, который спасает ее от жизни рыночной проститутки. Дамиану удалось получить разрешение на съемки в очаровательной церкви Св. Бартоломея XII века – и он заходился от восторга.

– Собственно, свадьбы, скорее всего, не будет…

Она даже села.

– Как не будет?

– Я решил, что Сара и Джеф не поженятся. То есть в церковь они придут и все такое. Соберутся ее подружки-проститутки и ребята из его команды. Но в последний момент вспыхнет ссора между шафером и посаженой матерью из борделя, а потом начнется всеобщая разборка и скандал.

Дамиан выглядел чрезвычайно довольным таким развитием вымышленных событий, а у Анны упало сердце. Очередное изменение сценария. Сколько их уже было? Когда Дамиан предложил сделать героиню проституткой, а не кондитершей, как предполагалось с самого начала, Анне это показалось забавным. На коммерческом успехе фильма эта перемена не должна была сказаться, поскольку уже вышла целая куча фильмов, где главная женская роль отводилась проститутке. Затем главный герой из белого банкира трансформировался в чернокожего баскетболиста. Анна и это приветствовала: современно, артистично и политически корректно. Но драка вместо свадьбы в финале – это, пожалуй, слишком. Похоже, и эта картина Дамиана встанет в ряд с другими его очаровательными, причудливыми и провальными в финансовом отношении фильмами.

– Этот фильм должен был совершить прорыв в твоей карьере, – вздохнула Анна.

– Хочешь сказать, что не веришь в успех? – Голос Дамиана зазвучал холодно и надменно.

Красноречивое свидетельство его британского гнева.

– Мне кажется, ты упорно делаешь его более художественным и менее коммерческим.

– Я художник, Анна. Если бы я хотел делать только деньги, я бы сидел в Лос-Анджелесе и варганил одну кровавую историйку за другой. Ты этого хочешь?

– Нет, – попыталась она его успокоить. – Конечно, нет. Но пока ты созидаешь искусство, я по двенадцать часов в день торчу в операционном отделе своей фирмы. Ты этого хочешь?

Он глубоко вздохнул и, страдальчески сдвинув брови, покачал головой. Ну вот, она причинила ему боль. Она этого терпеть не могла. Но как быть с ее собственной болью? С ее желанием изменить собственную жизнь? Желанием, которое с каждым днем становилось все сильнее.

– Предполагалось, что в определенный момент мы с тобой меняемся ролями. По-моему, этот момент наступил, – сказала она.

Нет, не так она себе это представляла. Нежный, полусонный разговор… а вместо этого взяла и выпалила прямо в лоб. И все равно хорошо, что высказалась. В конце концов, разве не об этом они договаривались, когда она, беременная Клементиной, до последнего дня ходила на службу и в роддом отправилась прямо с рабочего места? Когда согласилась, что у них не будет других детей, хотя на собственной шкуре испытала безнадежное одиночество единственного ребенка?.. Когда притащилась в контору на Таймс-сквер, едва Клем исполнилось шесть недель, и работала по сорок девять недель в году все раннее дочкино детство?..

– Я знаю, – ответил Дамиан. – Знаю! Ты права! Но, Анна, я уже столько сделал, фильм почти готов. А потом, есть же еще и новая идея.

– Новая идея?

– Ну да, я же тебе говорил, – про того парня, который поменялся телами со своей бывшей женой.

– Ах, это…

Идея неплоха. Если бы только он всерьез ею занялся.

– Я тут повозился с предварительной версией сценария… – Лицо Дамиана расползлось в широкой ухмылке. – Надо думать, вдохновился, наглядевшись на мамочек на школьном дворе, когда поджидал Клем.

– Ну и?

Она уже чувствовала дрожь волнения. Как всегда, когда он начинал новый проект. Вокруг так и носились артистические идеи и возможности. Эх, ей бы самой пойти по этой творческой дорожке… Но, оставшись после смерти родителей совершенно одна, без какой-либо поддержки со стороны, Анна сказала «прости» истории искусств и все свое наследство потратила на получение степени магистра бизнеса.

– По-моему, может получиться, – продолжал Дамиан. – Мне не терпится тебе показать. Думал, за Рождество ты прочтешь сценарий, а по том я оттащу его в Лос-Анджелес и примусь за работу сразу после Нового года.

– Ух ты! Так скоро?

– При условии, что он тебе понравится.

Она всегда была его первым читателем. Советовала (и он соглашался), какие проекты брать в работу, как должны развиваться характеры героев и сюжет. Ей нравилось ощущение собственной власти и влияния, она обожала работать вместе с ним – тренировать эту часть своих талантов.

Но сейчас она вполне созрела для того, что бы направить скрытые в ней творческие силы на собственное дело. Нет, она не собиралась пилить его по этому поводу отныне и до веку – сказала один раз, и достаточно. Но он должен понять – теперь его очередь зарабатывать на хлеб, а она с головой окунется в новое, захватывающее, хотя, может, и рискованное дело.

– А я, пожалуй, после праздников начну подыскивать место, – сказала она.

– Место?

– Для моего ресторана. Мы с мамашками прошлый раз ходили в то новое местечко. У меня в голове все время крутится – насколько лучше я бы там все устроила.

В ее руках ресторанчик заиграл бы как игрушка. У нее бы и еда стала гораздо вкуснее. Да что говорить – он бы начал приносить прибыль.

– Собственный ресторан – затея не из дешевых, – заметил Дамиан.

– Как и съемки фильмов.

– Тебя никогда не будет дома по вечерам.

– Зато я буду дома днем.

Он помолчал, соображая, как ей показалось, стоит ли продолжать этот словесный пинг-понг. Когда дело доходило до битвы умов, всякий раз (то есть всякий раз, когда она этого хотела) верх брала Анна, милая и любящая, но обладающая острым интеллектом против простого здравого смысла мужа.

На этот раз победа ей не нужна. Пока не нужна. После десяти лет брака она все еще безумно влюблена в мужа. При том, что прекрасно знает все его недостатки – неумение зарабатывать деньги, чрезмерное увлечение собственным искусством, что некоторые считают эгоцентризмом. К чему углубляться? Все, чего она хочет, что для нее превыше всего, – это быть замужем, любить мужа, сохранять свой тесный семейный кружок. А это значит примиряться со слабостями Дамиана и наслаждаться его сильными сторонами. Как, кстати, поступает и он. Пусть она не так эффектна, как он, и профессия у нее скучноватая – в спальне они на равных.

– Я подожду, – решила она – скорее для самой себя.

Она повернулась, и ее соски, вновь отвердевшие, слегка коснулись его груди.

– Главное – это ты и я.

– Ты и я, – повторил он.

И вновь она почувствовала его руки: одна приподнимает ей волосы с шеи, другая скользит вдоль спины.

На сегодня достаточно, подумала она, ловким, отработанным за годы движением устраивая его внутри себя. Закрыла глаза и начала двигаться. Пожалуй, она отложит свою мечту еще на чуть-чуть. Ради их любви.

4. Лиза

Лиза вышла из душа и, быстро вытираясь на ходу, прошла через спальню. Дети внизу заканчивали завтрак. Домашнее правило гласило: встали, сразу оделись и – завтракать, пока Лиза примет душ, а Томми еще поваляется в постели. Сегодня пятница, ему допоздна торчать в «Рид Джип-Хонда», их семейном агентстве по продаже автомобилей, которым он заправлял. По пятницам он всегда долго спит.

Сейчас он, однако, не спал. Лежал и смотрел, как Лиза идет через комнату.

– Иди сюда, крошка, – позвал он. – Забирайся в постель.

– Мне пора одеваться, – возразила Лиза.

На самом деле она уже одевалась – натягивала черные хлопковые трусики.

– Ну, крошка, – не отставал Томми. – По-быстренькому…

– Дети внизу.

– Включи им телевизор.

Она бросила на него ледяной взгляд, означающий: «Я не собираюсь включать им телевизор, и ты это прекрасно знаешь».

В ответ Томми откинул одеяло, показывая, что он абсолютно гол и совершенно готов.

– Томми, – твердо сказала Лиза. – У меня сегодня визит к врачу, и я не хочу снова лезть под душ.

– А зачем? И не надо.

– Я иду к гинекологу.

– Понятно. – Он слегка сник. – Все в порядке?

– Все отлично, – заверила его Лиза. – Просто очередной осмотр.

Такая досада: что-то там напортачили с ее мазком. Подобная некомпетентность просто выводит из себя.

– Тогда давай, зайка! – Томми испустил легкий стон, чтобы она поняла, как сильно его же лание. – Ну, иди же ко мне.

Регулярный, активный секс полезен для здоровья и сохранения семьи. Это одно из твердых Лизиных убеждений. Понятно, иногда она бывает не в настроении, и нельзя сказать, чтобы она обожала это дело больше, чем другие жены. Тем не менее она никогда не отказывалась и чувствовала – их брак благодаря этому только крепнет.

– Ну ладно. Я только проверю детей. Но предупреждаю – по-быстрому.

Лиза прикинула: чтобы забросить детей в школу и вовремя успеть к врачу, надо выйти из дома через пятнадцать минут. Если управиться в душе за две минуты, то остается лишняя минутка, чтобы слетать вниз, разобраться с детьми и вернуться в постель.

Вся четверка сидела, как она их усадила – вокруг кухонного стола, покрытого с Дня благодарения белой скатертью с красными индюшками. Дети ели овсянку из одинаковых по форме, но разных по цвету мисочек: у Мэтти, старшего (6 лет), – голубая, у Уилла (5 лет) – красная, у Генри (4 года) – зеленая, а у Дейзи (почти три года), единственной девочки и любимицы семьи, – розовая. Дейзи сама налепила на миску картинки с Барби и наотрез отказывалась их снимать. Под столом, постукивая хвостом по полу, растянулся колли Лэдди – первый, до детей, предмет воспитания в их семье.

– Так, ребята… – Лиза лихорадочно пыта ась придумать, чем бы таким занять их на время, не нарушая установленных правил. – Кто хочет клубники?

В ответных взглядах – ни малейшего интереса.

– Ладно. – Она покосилась на часы: прошла целая минута. – Как насчет ба-на-нов?! – Она широко раскрыла глаза и для большей выразительности потрясла головой.

Никакой реакции.

– Отлично. – Отчаяние нарастало.

Лиза подошла к буфету, протянула руку. Неужели она и впрямь это сделает? Где ее принципы? Где раз и навсегда установленные правила? Но в конце концов, ее здоровье и плановый, без опоздания визит к врачу, близкие отношения с мужем и спокойные, без истерик-с детьми гораздо важнее, нежели одно маленькое послабление.

– Печенье!

Нежданную радость дети встретили визгами восторга. Все, кроме Генри, в глазах которого стояла тревога.

– От печенья у меня в зубах будут дырки, – сообщил он.

– А мы потом почистим зубки, – пообещала Лиза.

Он разволновался еще больше, схватил ее за руку:

– Мамочка, давай почистим сейчас.

Он такой впечатлительный, такой пугливый. И как этакий ребенок (причем – третий) мог появиться в их семье? Лиза этого никогда не могла понять.

Лиза обняла его и тут же отступила. Иначе он решит, что сейчас как раз подходящий момент забраться к ней на колени. Никто из детей – ни его старшие братья, ни младшая сестренка не испытывал необходимости в таком тесном общении. Иногда, надо признаться, это доставляло несравненное наслаждение – бросить все и несколько минут просто посидеть с прильнувшим к ней сыном. Но неразумная трата времени ломает весь распорядок дня.

– Нет, сейчас мы не будем чистить зубы, – сказала она и слегка похлопала его по ручке, надеясь, что жест получился ободряющим. – Мамочке кое-что надо очень срочно сделать наверху. Будьте паиньками, посидите здесь тихонько, и через несколько минуточек мы поедем.

Так, теперь бегом наверх. На Томми осталось не больше трех минут.

Лиза сдернула халат и завела кухонный таймер на туалетном столике, с помощью которого отмеряла время для всех своих дел – от мытья в душе до уборки в детской. Томми, слава богу, по-прежнему готов.

– Ты сверху? – спросил он.

Это следовало понимать так: хочет ли она дойти до оргазма? Сейчас на это нет времени. Позже, после гимнастического зала, но до того, как из школы вернутся дети, она всегда успеет обратиться к «маленькому дружку».

Мотнув головой, она легла на спину. Он сразу вошел в нее и начал двигаться в привычном ритме: быстром, легком, энергичном. Он и в теннис играл так же.

«Не увлекаться!» – приказала себе Лиза.

Как только зазвонит таймер, она должна будет вскочить. Что в утреннем расписании? Разбросать детей (придется изменить обычную очередность, чтобы ко времени успеть к врачу), потом полчаса на гимнастику и бежать на собрание правления в церковь Св. Иоанна.

Вспомнив о собрании, она сокрушенно вздохнула. Лиза взялась за благотворительную деятельность, потому что ее выводила из себя неумелая, неэффективная работа общественных организаций. Только поэтому она согласилась войти и в церковное правление, и в наблюдательные советы детского сада и женской футбольной лиги.

Никакого удовлетворения – сплошные нервы. Сидят себе, попивают кофе, болтают о собственных детях и решительно ничего не предпринимают. Просто хочется рвать и метать! Ее энергия достойна лучшего применения. Ей нужно настоящее дело. Но не работа. Нечто такое, чем она могла бы заниматься, не меняя налаженного распорядка с детьми, и на чем уже набила руку. Она не намерена тратить время на учебу – когда еще ее мастерство в новом деле достигнет хорошо оплачиваемых результатов. Для соревнования с мамашками ей нужна на стоящая цель – что-нибудь, что доставит удовольствие ей самой и поразит остальных.

Томми задвигался быстрее. В этот момент Лизу озарило: вот что она хочет сделать – написать книгу! Под названием «Искусство жить». Не имеет значения, что до сих пор она не писала ничего длиннее обычного письма, – в самых удачных книгах, тех, что добивались признания и денег, главным достоинством была идея, а не стиль. Если бы выкроить недельку, она бы запросто управилась с этой вещицей. Да нет, конечно, столько свободного времени ей не раздобыть. Значит, на книгу уйдет побольше недели. Она разобьет книгу на главы, название каждой будет начинаться со слова «Как». И напишет про все: от «Как заставить детей утром вовремя выйти из дома» до «Как получить удовольствие от секса, даже если вы не в настроении».

Успех гарантирован, никаких сомнений. По всей вероятности, нечто в этом роде уже написано и опубликовано, но ее книга будет лучшей. По той простой причине, что она действительно знает, о чем собирается писать. Всю свою жизнь она искала способы, как выполнять любое дело аккуратнее, эффективнее – словом, лучше всех. Еще девчонкой добровольно взвалила на себя всю домашнюю стирку и готовку и разработала детальную систему ведения домашнего хозяйства с высоким коэффициентом полезного действия. Лизина мать, бывало, оторвется от Джейн Остин, вынет изо рта сигарету и, не обращая внимания на младших детей, с воплями носящихся вокруг нее, скажет: «Сядь, детка, передохни». Но именно «передохнуть» в этом хаосе Лиза никак не могла себе позволить.

Вдохновленная идеей насчет книги, Лиза готова была немедленно поделиться с Томми, но вовремя поняла, что в данный момент он, пожалуй, слишком занят, чтобы ее выслушать. Ничего, увидит рукопись, когда та будет закончена.

Таймер прозвенел, но Томми, не услышав, не оставлял своих трудов.

– Милый, – шепнула Лиза.

Он упорно пыхтел ей в ухо. А между тем снизу уже доносился невероятный шум и гам. До Лизы только сейчас дошло.

– Том! – Она пихнула его в бок. – Господи!

Она попыталась выкрутиться из-под него. Как бы не так. Его так просто не остановишь. На кухне бешено залаял Лэдди, а Дейзи испустила свой фирменный вопль, который обычно означал, что она делает что-то чрезвычайно интересное, при чем знает, что делать этого ей не стоит.

– Томми! – заорала Лиза, изо всей силы упираясь ему в грудь.

– А? – Он поднял голову.

– Слезай! Что-то с детьми!

Она вскочила с кровати. Начиная паниковать, накинула халат. Мчась по коридору, кубарем скатываясь по лестнице, убеждала себя, что паниковать неразумно, что это чистой воды неврастения. Для анализа собственных страхов ей не нужен психиатр.

Ее мать была последовательна в своей без мятежности: от небрежного ведения хозяйства до небрежного отношения к собственному здоровью один шаг. Мать пошла к врачу лишь через несколько месяцев после того, как заметила первые симптомы. Но было уже поздно. Шесть недель спустя мать умерла от рака яичников, оставив на Лизу весь дом, отца-алкоголика, по большей части отсутствующего, и трех младших детей.

Добежав до кухни, Лиза сначала увидела мальчиков – те по-прежнему сидели за столом, лишь отодвинув стулья. Хохоча во все горло, со сверкающими глазами они смотрели в сторону рабочего стола. Уилл гоготал, откинув голову, а Мэтт, старший, тряс головой и хлопал себя по бедрам. Только Генри с замершим на устах смехом посмотрел в Лизину сторону, потом бросил последний испуганный взгляд на рабочий стол и неожиданно разразился слезами.

На рабочем столе, не замечая матери, стояла Дейзи. Ее подгузник, как сброшенный черепахой панцирь, валялся в раковине, а лиловое платьице неведомым образом оказалось на го лове Лэдди. Что, видимо, и довело несчастную собаку до исступления. Дейзи, совершенно голая, с вымазанной печеньем физиономией, дико хохотала и принимала боевые позы наподобие любимых мультипликационных героев ее брать ев. В каждой руке у нее было по длинному ножу, она угрожающе размахивала ими и выкрики вала: «Хай-я-я!»

Заметив мать, Дейзи застыла. Метнула взгляд на братьев – что ей теперь делать? Но те сами были смущены и испуганы. Даже больше, чем она. Лиза старалась не показать, что она тоже растеряна и испугана.

– Отдай мне ножи, Дейзи, – сказала она, подходя к дочке и всем видом стараясь внушить детям уверенность, что полностью владеет ситуацией.

«Как разоружить вашего малыша», – подумала она. – «Первое: спокойно, но уверенно и твердо попросите ребенка отдать оружие».

Дейзи, однако, вместо того чтобы отдать ножи, замахнулась ими на мать, присела на стол и выдала последнее пронзительное «Хай-я-я!».

По правде говоря, Лиза понятия не имела, что делать дальше. Ей не приходилось сталкиваться ни с чем подобным ни с собственными детьми, ни когда растила братьев и сестер. Интересно, что бы сделала Джульетта или Анна? Обняли бы чертенка, не иначе. А Дейдра, скорей всего, расхохоталась бы, точь-в-точь как Лизина мать.

Лиза сделала единственное, что в данный момент пришло в голову, что она поклялась никогда не делать, но о чем твердил материнский инстинкт: стащила извивающуюся дочку со стола, вырвала ножи, швырнула их в раковину, а потом свободной рукой звонко шлепнула по голой попе.

5. Дейдра

Дейдра поцеловала на ночь близнецов – сначала Зака, который в последнее время начал изображать, будто ему вовсе не нравится, когда его целуют, потом – Зои. Малышка каждый вечер прощалась на ночь, словно перед отплытием в далекое странствие. Сказав «спокойной ночи», Дейдра ушла в свою спальню, оставив Пола наедине с детьми и Гарри Поттером.

К вечеру воскресенья, после бесконечного Дня благодарения, Дейдра вымоталась до предела – готовка, гости, дети дома с утра до вечера. И все же жаль, что эта семейная идиллия заканчивается. Наступит утро, она останется одна – и никаких предлогов, чтобы отложить исполнение планов касательно ее будущего.

Включив свет в гардеробной, Дейдра сняла одежду, в которой проходила весь праздник, и начала рыться в поисках самой уютной ночной рубашки. И снова наткнулась на платье. Это платье она позавчера откопала в чемодане на чердаке, когда разыскивала бабушкину вязаную скатерть. Цвета, который прежде назывался «баклажан», скроенное по косой, платье из тонкого атласа выглядело старомодным даже в 1989-м, когда она в нем пела с группой Ника Руби.

Дейдра провела пальцем по ткани. Как папиросная бумага, мягкая, в тонких морщинках, словно щека бабушки Пола. Очень своевременная находка: платье укрепило ее намерение соблюдать диету все праздники. Она даже не попробовала картофельного пюре. Разве что ложку облизала. Вот это самодисциплина! Да, но ведь страх-то какой – значит, она на самом деле, если захочет, сможет выполнить то, что задумала?

А захочет? Зажмурившись, Дейдра подняла руки с платьем над головой, вдохнула и, не дыша, дала платью стечь по телу. Оно плавно скользнуло по плечам, по груди, немного задержалось на бедрах, но одно легкое движение – и юбка села на место. Дейдра открыла глаза и посмотрела в зеркало.

О боже, вот она – красотка Дейдра! Она взглянула в глаза своему отражению и тут же отвела взгляд. В этих глазах слишком много рассудительности, слишком много опыта. Лучше сосредоточить внимание на теле – оно-то ее не подведет? Станет ли оно вновь таким, каким было: фигуристым, дерзким, излучающим чувственность?

– На-а-ко-о-не-ец… – пропела она, ведя кончиками пальцев по бокам от бедер к груди, а за тем взмахнула руками жестом истинной примадонны.

– Что «наконец»? – с веселым удивлением спросил Пол.

В смятении она развернулась к нему. Ведь только что слышала, как он читает детям голо сом Рона Уизли [3] (у него это отлично получается), а он уже здесь. Такой высоченный – под два метра, его вечно все спрашивают, не играет ли он в баскетбол, – а ходит тише кошки.

– Ничего, – пробормотала она, чувствуя, как щеки заливает краска – проклятие всех рыжих. – Я просто… (Просто – что? Смотрела на себя в зеркало? Воображала, что живу иной жизнью?) Просто пела.

– У тебя потрясающий голос.

– Правда? – Облегчение разлилось по груди. – Но я так редко пою в последнее время, со всем разучилась. Ты действительно думаешь, что с голосом у меня все в порядке?

– Как всегда, – улыбнулся он. – Или даже лучше.

Полу всегда нравилось, как она поет. Они и познакомились в лос-анджелесском ресторане, где Дейдра исполняла джазовые композиции соло – другой музыкальной работы найти не смогла. А Пол заглянул в этот ресторан пообедать. Он тогда проходил ординатуру в больнице при местном университете. Это было уже после Ника Руби, после того, как она перебесилась, отказалась от роли в «Кошках» и решила пойти в институт, к огромной радости родителей.

«Или даже лучше» – что бы это значило? Она вдруг отчетливо вспомнила главную причину, из-за чего тогда бросила петь. Давнишнее чувство ненадежности и незащищенности налетело как порыв холодного ветра. Все приятное, что наполняло ее существо, когда она смотрелась в зеркало, испарилось. Осталась пустота и безысходность.

– Нет, я уже не та, – пробормотала она.

– Ошибаешься, – возразил Пол.

Он протянул руку, медленно-медленно, и кончиками длинных пальцев погладил шелк на ее груди.

– Что это на тебе?

– Осторожно, очень тонкое! – Дейдра машинально отвела его ладонь. – Я нашла его в чемодане на чердаке.

– А чье оно?

– Мое, старое. Надевала его на выступления.

Пол поднял брови:

– Очень даже сексуально.

Дейдра снова взглянула в зеркало. Она и впрямь выглядит сексуально. Кто бы мог подумать? Ведь она променяла собственную сексуальность на детей. Нет, еще раньше – на брак с Полом. Вам нужен этот милый, добрый, внимательный и заботливый человек? Этот самый доктор? Отлично, не прогадаете. Он ваш. Но в обмен на вашу сексуальность. Будьте любезны, положите ее сюда, рядышком с вашей свободой.

Дейдру всегда мучила одна мысль – может быть, с ней что-то не так? Почему ее заводят только неправильные мужики – с дурным характером, непригодные для совместной жизни?

Как, например, Ник Руби. А когда попадается кто-то стоящий, как Пол, у нее ниже пояса все умирает.

Может, и не совсем умирает, но, во всяком случае, требует гораздо больших усилий. А после многомесячного лечения от бесплодия, за которым последовал многомесячный постельный режим для предотвращения выкидыша, после почти убившей ее послеродовой депрессии и первых лет ухода за детьми она подозревала, что ее и без того не слишком цветущее сексуальное влечение вообще находится при смерти. Нет, если бы ей провести без детей хотя бы пару дней, да поспать часов четырнадцать подряд, да запить хорошим красным вином большой бифштекс, можно бы собрать сколько-нибудь сексуальной энергии. Но в ее будничной жизни, с ее будничным мужем желание редко появляется. Крайне редко… или никогда.

Разве что при мысли о Нике. При мысли о тех чувствах, что испытывала по ночам на сцене клуба: поешь в платье, в котором ты словно голая, спина горит от света прожектора, и мечтаешь вернуться домой с мужчиной… который никогда не станет помогать мыть посуду. У которого и посуды-то нет.

– Мне бы хотелось снова начать петь, – сказала она Полу.

Тот сел на кровать, откинулся на локти, вы тянул длинные ноги.

– Неплохая идея.

– Я обожала петь.

– Когда мы с тобой встретились, по-моему, уже нет.

На самом деле, если вспомнить как следует, Пол вечно убеждал ее выступить в каком-нибудь клубе. Главным образом потому, что ему нравилось сидеть в глубине зала и из темноты наблюдать за ней. Это самой Дейдре не терпелось все бросить и пойти работать хоть секретаршей к дантисту, только не продолжать петь.

– Молодая была, – сказала она. – Ушла, по тому что решила, что «Кошки» – паршивый мюзикл, потому что боялась одиночества на гастролях. В том случае, конечно, если бы я там стала звездой.

– Но иначе ты бы не встретила меня, – улыбнулся Пол.

И что? Это было бы плохо? Ну, разумеется, это было бы плохо, сама себя укорила Дейдра. Пол дал ей любовь и чувство безопасности, каких она не испытывала ни с одним из ее горячих, но ненадежных любовников. Даже дома, с родителями, она не знала подобных чувств. Вероятно, потому, что ее родители, юристы с левым уклоном (отец – североирландский католик, а мать – чикана [4]), вечно вытаскивали кого-нибудь из тюрьмы или подыскивали кому-нибудь крышу над головой. Имона и Анунциату – как детям было велено называть папу и маму – больше волновали глобальные нарушения прав человека, нежели собственные детишки, брошенные на няньку-хиппи.

– Что мне для тебя спеть?

Он расплылся в улыбке:

– Что-нибудь подходящее для этого платья.

Дейдра закрыла глаза. Бывало, она пела для Ника, в его белой комнате. Не забылось: середина дня, они только что проснулись после позднего выступления, оба голые. Она встает в ногах кровати и поет что-нибудь из Билли Холидей или Дженис Джоплин: «Возьми! Возьми мое сердце прямо сейчас…»

Невозможно спеть это Полу, невозможно даже представить, как она будет выводить перед ним эти кровоточащие слова. Глядя на его доброе доверчивое лицо, Дейдра пыталась придумать, что бы ему такое спеть, что он сочтет сексуальным. И тут он попросил:

– Спой «В его поцелуе».

– Это? – недоверчиво переспросила Дейдра. – По-твоему, это сексуально?

Стоит ли удивляться, что в постели с ним ей так скучно.

– Не знаю. – Пол смутился. – По-моему – да.

– «О нет, не так», – пропела она шутливо, надеясь, что намек до него дойдет.

Но Пол пришел в восторг:

– Точно! Эта самая.

Подражая юной певичке, Дейдра грозила ему пальчиком и распевала куплеты о том, что это не в его лице и не в его руках, а в его поцелуе.

– Здорово! – воскликнул Пол. – Просто потрясающе!

Она невольно улыбнулась:

– Зрители не должны высказывать свое мнение, даже самое положительное, после каждой строчки.

Улыбка сползла с его лица.

– Извини, пожалуйста.

– Да ладно, – отмахнулась она, прошла через комнату и плюхнулась на кровать. – Рада, что тебе понравилось. Мне бы только понять, что с этим делать.

– Дети теперь в школе целый день, – сказал он, погладив ее по спине. – Ты могла бы найти учителя пения, а потом подыскать какую-нибудь местную группу и выступать с ними.

– Здесь? – скривилась она от отвращения. – Я думала о городе. Для меня это не пустячок, которым я могла бы заниматься между стиркой и обедом.

– А что это для тебя? И что ты собираешься делать? – Пол говорил спокойно, но с заметным удивлением.

Дейдра вздохнула. Если бы у нее был план действий. Что-нибудь вроде: 1) пойти на прослушивание (при условии, что она сможет выяснить, где это прослушивание проходит); 2) стать звездой; 3) начать жить интересной (гораздо, гораздо более интересной) жизнью.

День благодарения и гости – удобный предлог, чтобы отложить все на потом, в смысле планов. Кто, в самом деле, станет думать о будущем, когда надо фаршировать индейку?

Но праздники кончились. Уже в следующую пятницу – очередной «ужин мамаш». В этот день Ник Руби играет в клубе «Трибека».

– Есть один парень… – неуверенно начала Дейдра.

Что это? Она рассказывает Полу о Нике? Похоже на то.

– Гитарист, с которым я когда-то пела. Ну, знаешь, бас-гитара.

– Ник Руби. Очень интересно.

– У нас же есть его диск, – напомнил Пол, уловив удивление в глазах жены. – Тот, что ты раскопала в универсаме на распродаже, осенью, когда мы ездили в Вермонт. Ты еще всем рассказывала, как в свое время с ума сходила по этому парню.

Существует ли хоть какое-нибудь незначительное событие ее жизни, в которое она ненароком забыла посвятить Пола за последнее десятилетие? Что-нибудь, о чем он не помнит? Джульетта, Анна, даже Лиза жалуются, что их мужья не могут запомнить, со сливками они пьют кофе или без и какой у них номер лифчика. Пол не таков. Он единственный из всех мужей может уверенно назвать девичью фамилию ее матери (Руиз), любимую игрушку Дейдры, с которой она спала вплоть до поступления в колледж (розовый кролик с черными металлическими глазами), и в каком возрасте она впервые поцеловалась с мальчиком (в четырнадцать, почти старухой).

– Верно. – Дейдра слабо кивнула. – Он сейчас играет в Нью-Йорке. Думаю, надо его послушать.

– Отлично, – согласился Пол. – Давай съездим.

– Съездим? Ну нет! То есть… я хотела сказать, у нас как раз очередной ужин мамаш, и мы собрались в город, – быстро поправилась она. – В следующую пятницу.

– Вот оно что. – Пол поджал губы, и выражение его лица, которое обычно находилось где-то посередке между доброжелательным и печальным, сдвинулось в сторону печали.

За всю их совместную жизнь Пол огорчался по-настоящему считанные разы. Похоже, сейчас как раз такой случай.

– Я думаю о профессиональной карьере, Пол, – попыталась она объяснить. – Ты же не станешь водить меня повсюду за ручку?

– Да, конечно, – с удрученным видом согласился Пол. – Я понимаю.

Иметь такого отзывчивого мужа, конечно, здорово. Но вот в чем проблема – ты всегда чувствуешь себя виноватой. И есть за что: за затянувшуюся симпатию к Нику, за желание встретиться с ним не только по делам. А может, она и петь-то вовсе не хочет? Может, ее возродившиеся музыкальные амбиции – просто изощренный предлог вернуть себе Ника Руби? Дейдра откинулась на спинку кровати рядом с Полом и уставилась в потолок.

– Плюну я, пожалуй, на это дело, – сказала она. – Ты, как я погляжу, не хочешь, чтобы я с ним встречалась.

– Нет, нет, что ты! – Пол повернулся на бок и положил руку ей на живот. – Обязательно поезжай. Я хочу, чтобы ты поехала.

– Учти, если я за это возьмусь, нам обоим будет нелегко, – предупредила Дейдра. – Тебе придется больше времени проводить дома, не задерживаться по вечерам, сидеть с детьми и заниматься хозяйством.

– Знаю, – ответил он. Его рука ползла по ее животу. – Ради тебя я готов. Честное слово. Позволь мне помочь. Пожалуйста.

Ну вот, теперь он ее умоляет выйти в широкий мир и снова стать певицей. Интересно, он действительно так думает? Или всего лишь говорит то, что, как ему кажется, ей приятно услышать? Даже немножко обидно. Пусть бы велел ей выкинуть эту затею из головы, заявил, что она нужна ему и детям дома, что давным-давно пора махнуть рукой на мечту, от которой она однажды уже отказалась. Более ответственный человек спас бы Дейдру от ее собственных дурных намерений и желаний, угрожающих благополучию не только ее, но всей семьи. Но нет, этого от него не дождешься. Пол умеет быть только добрым и сочувствующим. А единственное, что он может потребовать, – это чтобы она была счастлива и любила его. На что он, похоже, сейчас и намекает, потихоньку подбираясь к подолу ее шелкового платья.

– Дети… – Дейдра оглянулась на все еще открытую дверь спальни.

– Спят.

– Я так вымоталась, – пожаловалась она. – Выходные выдались такие тяжелые…

– Ты чудесно со всем управилась. Все было великолепно.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, потом в шею, потом в губы. Так нежно. Слишком нежно. Быть может, в этом все дело? Это в его поцелуе, подумала она, закрывая глаза. Вернее – этого нет в его поцелуе. Может быть, если бы он умел целоваться как следует, и дальше все бы у них получилось как следует.

Пожалуй, беспокоиться об этом уже поздно – Пол перешел к решительным действиям: поднял, наконец, подол ее платья, а его поцелуи оказывались все ближе к ее груди. SOS! SOS!

– Мне надо снять платье! – вскрикнула Дейдра, соскакивая с кровати и стягивая платье через голову.

Она аккуратно повесила его на стоящий в углу маленький стульчик с обивкой под леопарда. Потом вернулась к Полу, который в это время выкручивался из собственной одежды. Она старательно избегала его взгляда – не хотела увидеть в глазах мужа восхищение ее телом. Потому что не могла ответить тем же. Нечем тут восхищаться: узкие плечи, длинные худые руки и такие же ноги. Вместо этого она взобралась на него, оседлала, уперлась ладонями ему в грудь. Видит бог, она любит его, правда любит. Но, закрыв глаза и помогая ему войти в нее, Дейдра представляла себе Ника Руби.

6. Ужин в декабре

Полумрак. Маленькие лампы на столах, бархатные стулья, застарелый запах табака и спиртного. Откуда-то доносятся звуки настраиваемых инструментов. Джульетта не заходила в подобные места лет сто. Последний раз наверняка задолго до знакомства с Купером. Но как только она вошла в клуб, где сегодня вечером играл Ник Руби, ее захлестнули чувства и воспоминания. Анна, Лиза и даже Дейдра, которая всю дорогу ерзала от радостного нетерпения, держались и выглядели совершенно спокойно, а Джульетте казалось, что она вот-вот растечется сентиментальной лужей по полу.

Именно в таких городских клубах, старомодных, обшарпанных и в то же время, как губка напитанных надеждами на счастье, прошли незабываемые мгновения Джульеттиной юности. Как правило, в семье не хватало денег на то, чтобы Джульетта с мамой могли сопровождать папу на выступления. Но если концертная площадка была недалеко от дома или папин контракт включал все расходы, они ездили вместе с ним. По такому случаю мама шила для Джульетты новое сногсшибательное платье. Модель для образца находила в витринах дорогого детского магазина, а потом прочесывала лавочки Ист-Энда в поисках самой лучшей ткани по самой низкой цене. В клубе Джульетта садилась на краешек бархатного стула, чтобы не помять накрахмаленной юбочки, и сосала через трубочку бесплатный молочный коктейль, который надо было растянуть на весь вечер. А потом на сцене появлялся папа, такой красивый, что дух захватывало. Его голос звучал глубоко и сильно, как у кинозвезды, только лучше, потому что он был настоящий и потому что он был ее папа.

От нахлынувших воспоминаний у Джульетты заколотилось сердце и засосало под ложечкой. А ведь она готова была отказаться от поездки сюда: тупик в отношениях с Купером, праздники с их напускным весельем, когда в душе у нее царили пустота и уныние, совершенно выбили ее из колеи. Но сейчас она была рада, что пришла. Рада, как всегда, встрече с подругами и вдвойне – тому, что оказалась в клубе, вернувшем ей счастливые воспоминания детства.

– Не надо было мне надевать такую короткую юбку, – сказала Дейдра, наклонившись через стол. – Я в ней смахиваю на бегемота.

– Ты прекрасно выглядишь, – успокоила ее Джульетта.

Короткая юбка сочного фиолетового цвета потрясающе смотрелась на уже не девичьей, но по-прежнему изумительно стройной фигуре Дейдры. Кроме юбки в глаза бросались высокие замшевые сапоги, гигантские серьги и макияж, на который, очевидно, была ухлопана уйма времени. Анна, прилетевшая прямо с работы, оживила свой уныло-деловой серый костюм желто-зеленой блузкой, и даже Лиза снизошла до защитной рубашки более женственного покроя. Джульетте стало стыдно, что она и не подумала переодеться, пришла в своем обычном наряде – длинный уютный свитер поверх широких штанов неопределенно-бурого цвета, волосы затянула узлом и даже не поменяла очки в черепаховой оправе на линзы, заказанные специально для особо торжественных случаев.

– У них тут есть чего-нибудь пожевать? – поинтересовалась Лиза, оглядывая зал и посетителей.

Народу собралось полно: все столики заняты, и даже вдоль стен в несколько рядов выстроилась публика.

– У меня такое впечатление, что эти люди вообще не едят, – сказала Анна.

В самом деле, Анна и Джульетта – наверное, самые худые женщины в Хоумвуде – выглядели вполне упитанными на фоне толпы худосочных владелиц и владельцев коротеньких топиков и едва державшихся на бедрах кожаных штанов.

– Значит, будем пить, – заявила Дейдра, делая знак официантке. – Если мы собираемся стать завсегдатаями подобных мест, нам придется распроститься с едой.

– Зато пристраститься к наркотикам, – сказала Анна.

– И к табаку, – потянув носом, добавила Джульетта.

Разумеется, здесь уже давно никому не разрешалось курить, но темный воздух до сих пор отдавал привкусом дыма. Джульетта так и видела тонкую струйку, завивающуюся над сигаретой в пальцах матери: любимую «Житан» она приберегала для таких вечеров.

– Кстати, о запретных удовольствиях, – сказала Лиза, извлекая из черной кожаной сумки на колесиках коричневый бумажный пакет. – У меня для вас рождественские подарки.

– Декабрь ведь только начался! – воскликнула Дейдра. – Я еще и не думала над вашими подарками.

– Согласна, подарок преждевременный, зато всегда актуальный, – объяснила Лиза, раздавая каждой по коробочке, обернутой блестящей красной бумагой и перевязанной красно-желто-зеленой ленточкой.

Судя по размеру и весу, какой-нибудь модный шампунь, попробовала угадать Джульетта. Или туалетная вода.

Мгновение спустя она с изумлением рассматривала белый цилиндрик в прозрачной пластиковой упаковке:

– Что это?

Анна с улыбкой покачала головой, а Дейдра зашлась от смеха.

– Да ты у нас сущее дитя, подружка, – еле выговорила Дейдра.

Джульетта подняла глаза на Лизу.

– «Маленький дружок»! – воскликнула та. – Я вам всем купила! Предмет первой необходимости для каждой женщины.

Джульетта вспомнила разговор на прошлой встрече. Но эта штучка совсем не походила на «дружка», – во всяком случае, как она его себе представляла.

– Он такой маленький… – в замешательстве пробормотала Джульетта.

– Его не… вводят, – попыталась втолковать Дейдра.

– Не для внутреннего использования, – хихикнула Анна.

– Его… накладывают, – уточнила Лиза.

Дейдра наклонилась вперед:

– Речь о клиторе.

Анна кивнула:

– А у меня уже есть такой. Потрясающий эффект. Во время секса эта штуковина обеспечивает стратегически важное трение.

Дейдра уставилась на Анну:

– Во время секса? Никогда не пользовалась вибратором во время секса.

– Почему? – поинтересовалась Анна.

– По-моему, это… неловко… стыдно, что ли…

– А как же ты, в таком случае, кончаешь?

– Никак. Для меня секс и оргазм уже давно разные вещи – одно к другому не имеет отношения. Как церковь и государство.

– Кончить во время секса проще простого, – сказала Лиза. – Занять позицию сверху, вращать бедрами против часовой стрелки – не знаю почему, но движение по часовой стрелке не срабатывает. При каждом вращательном движении необходимо входить в контакт…

– Прекрати! – не выдержала Джульетта.

Ее щеки пылали.

– Ладно, – пожала плечами Лиза. – Извини. Помните главное: этот малыш, – она помахала «дружком», – все равно что миксер на кухне. К примеру, тебе надо замесить тесто. Вручную займет массу времени, а включишь технику – и через несколько минут дело сделано.

Джульетта посмотрела на «маленького дружка» с новым интересом. Любопытно: эта невзрачная штучка может обеспечить ей настоящий оргазм быстрее, чем микроволновка изготовит попкорн. Любопытно, но неосуществимо.

– Девочки, вы на меня плохо влияете, – стараясь выдержать игривый тон, сказала Джульетта, убирая «дружка» в сумочку. – Забиваете мне голову всякими безумными идеями, а они не срабатывают, и мне становится еще хуже, чем было.

– Как я тебя понимаю, – вздохнула Анна. – После нашего прошлого ужина я сказала Дамиану, что, по-моему, ему пора зарабатывать чуть больше денег, чтобы я могла уволиться и открыть свой ресторан.

– Ух, ты! И что он? – заинтересовалась Дейдра.

– Скажем так: сомневаюсь, что в нашем пресловутом состязании я выйду победителем.

– А может, ну его, это соревнование? – Джульетта обвела всех умоляющим взглядом. – Я так переживаю…

– Ну и напрасно – все равно выиграю я! – Лиза вроде бы шутила, но Джульетта была уверена, что та говорит всерьез.

– Между прочим, я могу прямо сейчас запрыгнуть на сцену и что-нибудь спеть! – Дейдра с вызовом смотрела на Лизу. – А ты выбрала себе цель? Уж не обучить ли нас получать оргазм лучшего качества?

– Я ставлю перед собой только реальные цели, – парировала Лиза. – Я напишу книгу.

Все засмеялись.

– Ну, если даже Мадонна с этим справилась… – протянула Дейдра.

– Я собираюсь написать настоящую книгу. Книгу полезных советов.

– На это может уйти столько же времени, сколько на открытие моего ресторана, – заметила Анна.

– Ну нет. Я за неделю управлюсь! Мне бы только свободного времени побольше. После праздничного приема сразу и возьмусь.

– Кстати, – вспомнила Анна, – а когда у тебя прием? Дамиан на съемках в Лондоне и вернется только прямо перед Рождеством.

– Не раньше чем в субботу – какое это число? – перед Новым годом, – ответила Лиза.

– Отлично, – обрадовалась Анна. – Вообще-то я хотела, чтобы мы поехали с ним и провели праздники там. Но он боится, что Клементине будет тяжеловато.

– Ты могла бы поехать одна, – сказала Джульетта. – Ненадолго, до праздников.

– Это было бы здорово, но у меня ведь работа и Клем. К тому же муж Консуэло не любит, когда она у нас ночует.

– Можешь оставить Клем у меня, – предложила Джульетта.

– Ну что ты, столько хлопот на твою шею.

– Какие хлопоты! – Джульетту уже захватила эта идея. – Трей будет в восторге. И Хизер мне поможет. Мы все будем только рады. Если Купер не позволяет мне завести своего ребенка, я начну брать ваших.

– Как это – Купер не позволяет тебе завести ребенка? – насторожилась Дейдра.

Джульетта сделала глубокий вдох. По правде говоря, она не собиралась говорить об этом сегодня. Она всегда считала – главным образом, потому, что так считал Купер, – что все происходящее между мужем и женой – свято и неприкосновенно и не подлежит разглашению. «Это не предмет для пустой болтовни за коктейлем», – любил повторять Купер.

Коктейль как раз присутствовал – какой-то новый «Южный берег», на котором настояла Лиза. Но пустая болтовня?.. Ближайшие подруги обсуждают самый главный для нее вопрос, и если Куперу это не нравится… Джульетта сама себе удивилась: давно ли ей стало безразлично, что ему нравится, а что нет.

– Я говорила с ним после того вашего ужина… – начала Джульетта.

– Ну и что Купер? – нетерпеливо вырвалось у Дейдры.

– Сказал – выкинь из головы. Он не хочет еще одного ребенка. – Джульетта сглотнула подступившие слезы.

В зале стало еще более многолюдно, шум поднимался к потолку. Ей приходилось почти кричать, отчего слова казались лишенными смысла.

– Вот и все. Выходит, я хочу неосуществимого.

Как назло, рассеивая ее сомнения по поводу возможной беременности и подстегивая эмоции, у нее сегодня начались месячные.

– Ничего подобного! – прокричала Дейдра.

– То есть?!

– Женщины частенько беременеют. Залетают, так сказать. Случайно.

– Заставить его хитростью? – ужаснулась Джульетта. – Я не смогу!

– Боже тебя упаси, – поддержала ее Анна. – Это очень дурно отразилось бы на вашем браке.

– Но если ты действительно хочешь ребенка, – включилась Лиза, – ты должна что-то предпринять, а не сидеть сложа руки. Если он не идет навстречу, можно обойтись и без него. Есть масса способов. Банки спермы, например.

– Или мальчики из службы доставки пиццы на дом, – подсказала Дейдра.

Все рассмеялись.

– Продавец из хозяйственного магазина, – внесла свою лепту Анна.

– Это какой же? – заинтересовалась Лиза.

– Молодой, круглолицый.

– Нет, нет, нет, – замахала руками Лиза. – Худощавый с бородой гораздо интереснее.

– А мне приглянулся новенький африканец, – призналась Дейдра. – Видели? У него поразительно темная кожа. На прошлой неделе он безропотно смешивал краску до тех пор, пока мне не понравился оттенок.

Со стороны сцены послышались звуки.

– А как насчет вот этого? – присоединилась к общему веселью Джульетта, указывая на очень высокого мужчину, – не обращая внимания на толпу, он сражался с огромной гитарой.

Взгляды подруг обратились к сцене.

– Боже, – побледнев, выдохнула Дейдра. – Ник!

Джульетта расширила глаза в изумлении. Она ведь не знала, кто там, на сцене, даже лица его как следует еще не разглядела. Прищурившись, музыкант скользнул взглядом по залу, по их столику. По отсутствующему выражению его глаз Джульетта поняла, что Дейдру он не узнал. Джульетта покосилась на подругу – Дейдра, приоткрыв рот, не сводила с Ника восхищенных, сияющих глаз. Джульетта вновь перевела взгляд на Ника. Он вышел на сцену в черных потертых штанах и футболке с короткими рукавами. Она отметила его стройные бедра, сильные руки в сетке выпуклых вен, абсолютно лысую макушку и длинные бакенбарды. Подбородок украшала крошечная эспаньолка, а шею – синяя татуировка.

«Этот парень опасен», – подумала Джульетта.

Ансамбль из трех музыкантов – Ник на бас-гитаре, пианист и саксофонист – начал выступление. Музыка захватила Джульетту. Исчезла взрослая Джульетта – вернулась маленькая девочка, не смеющая пошевелиться от восторга. Напротив нее Дейдра покачивалась в такт музыке, иногда подпевала. Пел пианист; отставив гитару, пел и Ник.

После первого номера Ник шагнул к краю сцены, куда не попадал свет прожекторов, и окинул взглядом толпу. Он смотрел на всех и ни на кого в отдельности. Внезапно его взгляд впился в Джульетту. Изумленная, она подалась назад, повернула голову налево, направо, глянула на Дейдру, которая улыбалась Нику. Тот наконец тоже заметил Дейдру и улыбнулся ей в ответ. Тогда Дейдра помахала ему. Ник расплылся в широченной улыбке – узнал.

Подойдя к микрофону, Ник объявил:

– А сейчас маленький перерыв. Но будьте уверены, мы очень скоро вернемся!

Он спрыгнул со сцены, вмиг пересек зал и прижал Дейдру к груди. Джульетта смотрела, как они обнимаются, и радовалась за подругу: та весь вечер с волнением ждала этого момента, боялась, что Ник не вспомнит ее или не захочет вспомнить.

Он буквально излучал сексуальность. Джульетта ощутила это даже за полтора метра. Черт, не то, что за полтора – ощутила бы и за пятнадцать! Но и чувство исходящей от него опасности ее не оставляло.

Дейдра знакомила Ника с подругами. Джульетту представила последней. Он взял ее руку, наклонился почти к самому уху:

– Шалфон? Вы француженка?

– Это фамилия моего мужа, – объяснила Джульетта.

– Она и сама француженка, – вмешалась Дейдра. – У нее мать француженка, и в детстве она жила в Париже.

– В самом деле? Я несколько лет прожил в Париже. – Ник все не отпускал ее руки, несмотря на осторожные попытки Джульетты освободиться.

– А когда вы там жили и где? – спросила она.

– Дайте-ка вспомнить. – Он засмеялся, открыв щель между передними зубами. – Я там жил с 96-го по 99-й, в одиннадцатом округе, возле Оберкампфа.

– Да что вы! – обрадовалась Джульетта.

Эта часть города, которую туристы, как правило, не посещали, находилась по соседству со скромной квартиркой, где они с мамой жили. А мама и сей час там жила.

– На Оберкампфе есть чудесное маленькое кафе, «Ле Бальто». У них лучший в городе кофе со сливками. Вы знаете это кафе?

– Конечно, знаю! Я его обожаю!

Все внимание Ника было устремлено на Джульетту, а она оглядывалась на подруг, стараясь включить в разговор и их.

– Там была одна маленькая черная бульдожка. Хозяин-старик привязывал ее к ножке стола, и она, бедняга, весь день так и сидела. А старик газеты почитывал.

– Il est belle, Paris. – Ник не спускал с нее глаз. – Mais tres belle avec toi.

Что это значит? Произношение у него не плохое, а говорит с ошибками. Кажется, он пытается сказать, что Париж красив, но с ней был бы еще красивее. Что он имеет в виду – красивее, если бы она там жила или если гулять по Парижу вместе с ней? Джульетта нервно оглянулась вокруг – кто-нибудь еще догадался? Слава богу, кажется, никто. Девочки не говорят по-французски.

Произнося слова очень четко, она сказала:

– J'ai aucun interet de voir Paris avec vous et je veux absolument que vous sachiez que je suis ici ce soir pour Deidre[5]. Вы все поняли? – Джульетта наконец отняла у него свою руку и нахмурилась.

Пусть знает, что она не шутит.

Он кивнул с таким видом, будто получил оплеуху. А Дейдра рассмеялась:

– Я поняла только одно слово – «Дейдра». Что это вы обо мне говорили?

– Я сказала Нику, что ты рассказывала нам о том, что он уехал из Парижа, – поспешила ответить Джульетта.

Анна, глядя на Джульетту из-за плеча Дейдры, одними губами произнесла: «Супер!» Джульетта отвернулась.

Ник что-то такое говорил о следующем номере в программе и что потом они все вместе могли бы куда-нибудь закатиться. На последних словах он коснулся запястья Джульетты. Она подпрыгнула, словно его пальцы обожгли ее.

– Мне нужно домой, – отрезала она и поймала на себе мрачный взгляд Дейдры.

– Очень жаль, – вставила Анна, – но я тоже должна идти. Надо отпустить Консуэло.

– Но вечер только начался, – недовольно буркнула Дейдра.

– Останьтесь, пожалуйста, – поддержал ее Ник.

Он смотрел только на Джульетту.

– Нет, – решительно отказалась она, обращаясь непосредственно к нему.

Чтобы он не питал никаких иллюзий. И добавила:

– Никак не могу.

– Пожалуй, я тоже пойду, – протянула Лиза. – Устала что-то… Сама не пойму, что это со мной.

Дейдра смотрела на подруг, на Ника, опять на подруг. Джульетта старательно избегала ее обиженных глаз.

«Она мне потом еще спасибо скажет за то, что я вовремя ее вытащила отсюда, – думала Джульетта. – Такой парень, как Ник, все равно, что ураган – без последствий мимо не пройдет».

– Ну ладно, – нехотя согласилась Дейдра. – Похоже, я в меньшинстве. Но может, мы еще когда встретимся?

– Конечно! – с готовностью откликнулся Ник. – Вы и сюда можете прийти. Мы еще долго будем тут выступать. А я вам достану билеты.

– Мне бы надо с тобой пересечься. – Взгляд Дейдры был серьезен. – Но так, чтобы без спешки. Сейчас у меня еще не все к Рождеству закуплено. Как насчет следующей недели, днем?

– Запросто. – Ник нацарапал телефонный номер на салфетке и протянул Дейдре: – Звякни. Ну, всем – до свидания. A bientot [6].

Но Джульетта отвернулась и отошла в сторону, будто не услышала. Что этому парню от нее нужно? Почему он так смотрит на нее? И почему это ее так смущает?

7. Дейдра

Они шли по узкой улочке. Его гитара болталась между ними как третий лишний. Стоило ему повернуться к ней, ей казалось, что на лбу у нее вспыхивают слова: Я МЕЧТАЮ О ТЕБЕ ВСЯКИЙ РАЗ, КАК ЗАНИМАЮСЬ СЕКСОМ.

Впрочем, откровенно говоря, не всякий раз. Иногда в ее мечты вкрадывался Джуд Лоу. Время от времени являлись Вин Дизель и Джейсон Кидд [7]. Но Ник, конечно, чаще. Почти всегда.

Она еле сдерживалась, чтобы не заявить об этом вслух.

«Даже и не думай, – твердила она себе, искоса поглядывая в его сторону. – Не с мужем гуляешь».

– Ты прости, что я тогда так убежала, – сказала она, спрятав подбородок в воротник паль то. – Подружки у меня замечательные, но иногда они немножко… провинциальны.

– В смысле?

– Ну… например, боятся допоздна задерживаться в городе. Им, понимаешь ли, ровно в десять надо быть дома и в постели.

– А мне они понравились. У меня таких и друзей-то нету. Все мои приятели ужинать садятся не раньше, чем стемнеет.

Дейдра рассмеялась:

– Моя подруга Джульетта – она была с нами в тот вечер в клубе – тоже до вечера почти ничего не ест.

– Ясное дело, француженка! – кивнул Ник. – Вот поэтому французы такие худые. Они весь день, до ужина, практически ничего не едят.

– Но ты-то ведь не француз, – заметила Дейдра. – Насколько я помню, ты родом из Калифорнии.

– Верно. Но душой я француз.

Дейдра захохотала:

– Бред собачий!

Ого! Похоже, он обиделся. Осторожнее, это не твой муж, снова напомнила она себе. Нельзя его дразнить когда твоей душе угодно.

– Знаешь, Дейдра, я сильно изменился с тех пор, как мы виделись в последний раз, – проронил он.

– Неужели? – Она всмотрелась в его черты.

Верно, тогда он не был лысым. Но сейчас, в низко надвинутой черной вязаной шапке, в плотной черной кожаной куртке с поднятым воротником, с замотанным вокруг шеи черным шерстяным шарфом, он выглядел почти как тогда. Та же серьга в ухе, та же эспаньолка, те же печальные глубокие карие глаза и щель между передними зубами.

– В чем же ты изменился?

– Что меня интересовало раньше? Музыка, травка да где ее раздобыть. А теперь я и сам не прочь к десяти часам уже быть дома и в постели.

– Успеешь еще, когда состаришься.

Дейдре на глаза попалась витрина магазина.

Она сказала Полу, да и Нику тоже, что ей надо делать рождественские покупки. Стало быть, имеет право потратить деньги. Судя по витрине, магазин был набит французской керамикой, искусно разложенной на деревенских столах под старину. У них в предместье таких магазинов не водилось.

– Зайдем? – предложила она.

– С гитарой не пустят.

Она бросила взгляд на гитару, на магазин, на Ника (он ее взгляда избегал).

– Да ладно тебе. Смотри, какие вещички.

Он фыркнул:

– Жутко дорогие и бесполезные.

Черт! Да что с ним такое? Она открыла магазинную дверь.

– Я на минуточку.

Бродя между прилавками, вспомнила – он всегда ненавидел ходить по магазинам. Дейдра взяла в руки маленький блестящий горшочек. Ничего, неплох. Оливковый в желтый горошек. Почем, интересно? 42 доллара… В постели у них все всегда ладилось, а во многом другом они с Ником никак не совпадали. Она обожала рыскать по блошиным рынкам и дешевым лавочкам – он обходился минимумом вещей, покупал в год одну рубашку, но выбирал с толком. Она вечно зазывала к ним кучу народа, закатывала вечеринки – он предпочитал общество своей гитары. Вот и сейчас ходит вокруг нее кругами, словно менуэт танцует. Дейдре вспомнился тот день, когда они расстались. Они стояли у магазина грампластинок на Телеграф-авеню в Беркли, и Дейдра заявила, что отправляется на гастроли с другой группой (игравшей в стиле «пост-панк»). Ник удивился: неужто она собралась петь такую халтуру? Дейдра парировала: все лучше, чем музыка, которая по вкусу только покойникам. В тот раз в магазин нырнул он, а она убежала. Неслась по улице, лавируя между лотками уличных торговцев рубашками и бижутерией, – сбивала со следа Ника.

Чтобы не выглядеть глупо с пустыми рука ми, Дейдра сейчас схватила какой-то горшок, выложила за него бешеную сумму и вернулась к Нику.

– Подарю Джульетте на Рождество! – Она подняла пакет.

– Покажи.

Довольная, что заинтересовала его, Дейдра развернула плотную белую бумагу и покрутила горшок в руках.

Ник нахмурился:

– Думаешь, Джульетте это понравится?

– Думаю, да.

На самом деле она представления не имела, понравится Джульетте горшок или нет, но надо же было доказать Нику, что в магазин она зашла по делу.

– У нее все есть. И все очень дорогое. Что я могу ей подарить? Только какой-нибудь экзотический пустячок, который она сама себе не позволит.

– Не знаю, не знаю, – в раздумье произнес Ник. – Эта вещица как-то не в ее стиле.

– Джульетта – моя лучшая подруга, а ты ее совсем не знаешь.

– Она показалась мне человеком простым, без претензий. Зато, по-моему, с комплексом неполноценности.

Дейдра засмеялась и пошла вперед по оживленной улице.

– Видел бы ты ее дом – по-другому заговорил бы.

– А что у нее за дом?

– Громадный. С дорогущей мебелью, которую им подбирал декоратор, с необъятными ванными комнатами и мраморной кухней.

– Вот это да. Кто бы мог подумать…

– Хотя… знаешь, Джульетта тут ни при чем. Это ее муж обожает пускать пыль в глаза и демонстрировать, сколько он зарабатывает.

– Ах, так. Денежный парень?

– Скорее денежный козел, – буркнула Дейдра. – До сих пор понять не могу, почему Джульетта вышла за него.

– А почему она за него вышла?

Дейдра невидящими глазами уставилась на проносящиеся мимо машины. В последний раз она встречалась с Купером Шалфоном на осенней вечеринке у Лизы. «Кого я вижу! Не иначе наша любимая представительница богемы!» От его приторной любезности тошнило.

– Ума не приложу. – Дейдра покачала головой. – Почему люди вообще женятся?

Они дошли до угла Седьмой авеню. Нику пришлось приостановиться и поправить гитару.

– Может, из-за любви? А? – сказал он.

– Слишком просто. – Дейдра опустила руку ему на плечо, точнее, на толстую кожу куртки на его плече, чтобы помочь ему управиться с гитарой.

Даже сквозь жесткий материал ощущалась крепость его мускулов. Дейдра знала – это только благодаря игре на гитаре. Иных тяжестей Ник не поднимает, бережет руки.

– Я, например, вышла замуж не из-за любви.

– Вот как? – Ник остановился и облокотился на гитару. – А зачем тогда? Что тебя заставило?

Думать сейчас о Поле, тем более о его положительных качествах, Дейдре ну совсем не хотелось. Но деваться некуда, приперли к стенке.

– Дружба, – ответила она. – Поддержка. Нужен был кто-то рядом, с кем я могла устроить жизнь. У меня ведь характер не сахар.

Ник засмеялся:

– Ты мне будешь об этом рассказывать!

Она пихнула его в бок:

– Ну, ты тоже не подарочек! Но иногда я думаю…

– Что?

Она в упор посмотрела на него. Он стоял так близко, от него пахло кремом для бритья и капуччино. Если бы он наклонился к ней, хоть чуть-чуть, она бы точно не удержалась – поцеловала бы его.

– Если бы мы с тобой остались вместе… что было бы?

Ник расхохотался:

– Дьявольская катастрофа!

– Так-таки уж и катастрофа, – ощетинилась Дейдра.

– Слушай, Дейдра! – Он с хохотом схватил ее под руку и потащил вперед по тротуару. – В постели мы с тобой были что надо, а во всем остальном… вспомни, вспомни, грызлись ведь по каждому пустяку!

Дейдра молча позволила ему тянуть себя. Не доставит она ему такого удовольствия – ни за что не признается, что, быть может, он и прав.

– Я даже женился, потому что нам так здорово было в постели. Думал, это нормально, с любой другой так же будет.

– Ты был женат? Немыслимо.

– Угу, на актрисе. Это случилось в Лос-Анджелесе. Я там подвизался на музыкальном сопровождении для какого-то дурацкого фильма, а она в нем снималась. Черт его знает, как это произошло, но мы с ней оказались в Вегасе, в церкви Элвиса Пресли. Клянусь, так оно и было. Через месяц мы вдрызг разругались, а через год развелись.

– Надоело ругаться?

– Если бы. Хотел бы я, чтобы у меня было столько самоуважения. Просто когда я завел речь о детях, оказалось, что она давным-давно перевязала трубы, а мне ничего не сказала.

– Жуть! – Дейдра вновь пригляделась к нему.

Он и в самом деле выглядит старше: на лице морщины, в бородке седые волоски. И что-то еще неуловимое появилось в его облике. Печать одиночества?

– Ты – и дети? Не представляю.

– Почему? Я вот отлично представляю.

– Живешь за городом? Выплачиваешь ссуду за дом? Ходишь на школьные вечера? Вряд ли.

– Я бы справился… – Ник словно мысленно прикидывал, выжил бы он на неком далеком острове, где до него многие безуспешно пытались найти счастье.

Они поравнялись с пиццерией. Сырный дух плыл над тротуаром. У Дейдры засосало под ложечкой от голода, и она остановилась. Если Ник предпочитает придерживаться какой-то изуверской диеты, то она этого делать не собирается.

– Заруби себе на носу, – сказала она, – в провинции такие, как ты, не живут. Во всяком случае, не в Хоумвуде. Думаю, их не выпускают за городскую черту. Стало быть, если ты собираешься завести ребенка, придется растить его в нью-йоркской квартире.

Он хохотнул:

– Если ты вписалась в пригородную жизнь, и я бы смог. Не такая уж ты от природы образцово-показательная мамаша.

– Ошибаешься, – мрачно отозвалась Дейдра.

Как раз этой осенью ее близнецы начали играть в городской футбольной команде. Теперь каждую субботу она оказывалась на футбольном поле в толпе родителей, громкими криками подбадривающих своих отпрысков. И неважно, что серьги у нее чуть крупнее, одежда чуть ярче, а волосы длиннее, чем у других, – она такая же любящая провинциальная мамаша, как и все прочие. Вопрос в том, может ли любящая провинциальная мамаша одновременно быть самостоятельной городской дамой?

– Знаешь, о чем я собиралась с тобой поговорить? О своем пении.

Она нервничала даже сильнее, чем когда ей хотелось его поцеловать. Ник вскинул брови:

– Не знал, что ты еще поешь.

– Я не пою. То есть пока не пою. Но хочу снова начать. Мне нужен твой совет.

– Я вообще-то не певец, Дейдра.

– Знаю, знаю. Но ты музыкант. А в Нью-Йорке…

– Я только недавно переехал.

– Ты единственный, кого я знаю, черт возьми! – заорала Дейдра.

Он отшатнулся.

– Прости, – сказала она. – Мне это действительно нужно. И я ума не приложу, к кому еще обратиться.

– Что же я могу сделать?

– Пожалуйста, Ник.

– Ладно, попробую.

Как только он это произнес, надежда подхватила Дейдру на крылья. А Ник, уходя, оглянулся и крикнул:

– Передай от меня привет своей подруге!

8. Джульетта

Из-за педсовета детей распустили по домам раньше обычного. Дейдра с близнецами пешком отправилась к Джульетте, чтобы всем вместе печь печенье. Сыпал первый снежок. В белой кухне Джульетты было тепло от нагретой духовки. Дети болтали и смеялись, размазывая блестящую глазурь по маслянистой поверхности сдобных оленей и Санта-Клаусов.

– Значит, Анна все-таки едет в Лондон? – спросила Дейдра.

– Да. И так волнуется! Она улетает в четверг вечером. Хочет неожиданно появиться на съемочной площадке – сделать мужу сюрприз.

– Господи, как я ей завидую. Представляешь – такие страстные, романтические отношения после десяти лет супружества.

– Нет, не представляю, – покачала головой Джульетта.

После первого и единственного разговора о ребенке они с Купером держались друг с другом вежливо, но прохладно. Никакого секса, никаких поцелуев, кроме ничего не значащего чмоканья в щеку. И почти никаких бесед. На Рождество она купила Куперу свитер – самый скучный, какой удалось найти.

– Три! Три!

Кричал Трей. Он с ужасом смотрел на Зою, которая водрузила целую горку сахарных снежинок на свое печенье, покрытое голубой глазурью. Ярко-рыжая челка упала ей на глаза.

– Все в порядке, Трей. – Джульетта пыталась поймать взгляд сына. – На свое печенье Зоя может положить столько снежинок, сколько ей хочется, а ты на свое положи три.

– Нет, – настаивал Трей, стараясь смахнуть лишние снежинки с печенья Зои. – Только три.

– Отстань! – взвизгнула Зоя и вырвала у Трея свое печенье.

– Надоело! – Зак спрыгнул с табуретки и поскакал к елке, поблескивающей в углу столовой.

– Ну-ну, ребята, – сказала Джульетта.

Близнецы Дейдры, дочка Анны и мальчики Лизы были единственными настоящими друзьями Трея. Они знали его буквально всю жизнь и не считали, как другие, «особенным», умственно отсталым, ненормальным. Ради того, чтобы дети ладили друг с другом, Джульетта была готова на все.

Зак шлепнулся на пол под елкой и взял один из игрушечных вагончиков – ими в детстве играл еще Купер, а потом они перешли к Трею. Трей был одержим поездами, и сейчас только они могли отвлечь его от проблемы с печеньем.

– А знаешь, – обратилась Джульетта к сыну, – пока следующая партия печенья стынет, я уверена, Заку и Зое будет интересно посмотреть, как ходят твои поезда.

Трей мгновенно бросился за Заком в столовую. Зоя припустилась за ним. Джульетта с удовольствием смотрела, как дети, забыв «снежную» ссору, уселись под елкой и голова к голове склонились над поездами.

– На десять минут им этого занятия хватит. – Джульетта вернулась на свое место за сосновым кухонным столом и подалась к Дейдре: – Ну, рассказывай. Как твоя встреча с Ником?

– Ой, чуть не забыла. У меня же для тебя подарок. Купила как раз во время встречи с ним.

Дейдра сбегала в прихожую и вернулась с подарком, завернутым в бумагу, которую – Джульетта знала – сама расписала своими фирменными рождественскими семисвечниками. Узор, призванный удовлетворить и ее некогда католическую семью, и еврейских родственников Пола. Джульетта начала осторожно снимать обертку – Дейдра столько времени на нее потратила. Но Дейдра нетерпеливо прикрикнула:

– Да сорви ты ее!

И вот горшочек в руках у Джульетты.

– Очень красивый.

Неважно, что у нее уже пять десятков горшочков, которые ей не нравятся и которыми она не пользуется, ведь Дейдра не сводит с нее выжидательно блестящих глаз:

– Это тебе не «маленький дружок»!

– Это уж точно. Мне правда очень нравится.

– Ха! А Ник решил, что тебе не понравится.

– Он так сказал?

– Да. Он вообще был какой-то странный.

Джульетта услышала, как Трей говорит близнецам:

– Угля кочегару! Путь свободен. Подбавить жару! Скорость падает!

Сегодня все будет хорошо, сказала себе Джульетта. Близнецы – его давнишние друзья, его лучшие друзья. Они понимают, как он возбуждается, когда дело доходит до поездов. Нет, не станет она вмешиваться в их игру. Сейчас главное – Дейдра. Джульетта наклонилась к подруге и прошептала:

– Ради бога, ты ведь не спала с ним?

– Успокойся. Хотя, знаешь, в первые пять минут, когда мы с ним встретились, думала, прыгну на него прямо там, посреди улицы. А через десять минут вспомнила все, из-за чего его бросила.

– Например?

– Топка загружена. Компрессор включен. Давление в котле четыре с половиной тысячи. Двигатели запущены. Песок. Нужен песок. Срочный груз, невозможно! Убрать провисание по одному вагону за раз. Полегче! Разобьешь муфту! – Трей не умолкал.

Джульетта видела, как Зоя встала и отошла к окну, прижала к нему нос и ладошки. Голос Трея уже звучал исступленно, и сердце Джульетты рванулось в ту часть комнаты, где сидел ее сын. Он не мог ни попросить Зою вернуться и поиграть с ним, ни пригасить накал своей страсти, чтобы вовлечь девочку в игру. Если бы Джульетта могла, она схватила бы Зою за плечи и силой подтащила обратно, к бедному Трею.

– Он упрям как осел, – меж тем говорила Дейдра. – Все должно быть так, как он хочет. Спорит по каждому пустяку.

Джульетта не сразу сообразила, что речь о Нике, а когда поняла, засмеялась:

– Кого-то мне это напоминает!

Дейдра в недоумении уставилась на нее:

– Кого?

– Тебя, конечно!

– Ничего подобного, – оскорбилась Дейдра, – со мной легко ладить. Спроси Пола.

Джульетта снова засмеялась:

– Ладно, забудь. Ну и что дальше?

– А ничего. И я поняла, что никакого дальше мне и не нужно. Единственное, чего я сейчас хочу, – чтобы он помог мне по части пения.

Несколько месяцев назад Джульетта и представить не смогла бы, что Дейдра выйдет на сцену какого-нибудь манхэттенского клуба. Но за последние несколько недель Дейдра сбросила вес и теперь выглядела совсем иначе. Пышные формы, которые Джульетта, в отличие от всех остальных, находила привлекательными, сменились элегантной стройностью.

– Было бы здорово, – согласилась Джульетта.

– Мне нужна новая одежда. Я похудела не меньше чем на три размера.

– Как это тебе удалось? И зачем?

– Села на несколько диет сразу – диету Аткинса и еще парочку. А зачем – сама знаешь: хочу выглядеть чертовски привлекательной. Богиней секса.

– Разве это не ты сказала, что уже не хочешь переспать с Ником?

– Переспать, может, и не хочу, но хочу, чтобы на сцене он смотрел только на меня и чтобы от желания у него стало тесно в брюках, и чтобы слюни до колен! Поверь на слово, подруга: Ник, может, и зануда, но в постели – просто великолепен. Бывало, держал меня на вытянутых руках. А руки у него огромные. И пропорциональны всему остальному. На такие вещи память у меня очень хорошая.

Джульетта почувствовала, что краснеет. А в это время в столовой Зак вскочил на ноги и закричал:

– Не понимаю твою идиотскую игру!

– Ремонтника! Вызвать ремонтника! Протечка! Очистить путь! – кричал Трей, подпрыгивая и наступая на приятеля.

Когда игра не ладилась, он приходил в такое возбуждение, что привести его в чувство одними словами было уже невозможно.

В мгновение ока Джульетта оказалась возле сына, схватила в объятия:

– Трей, дружок, давай больше не будем играть в поезда.

Его сердце под ее руками трепыхалось как пойманная птица.

– Трей! – Джульетта опустилась перед ним на колени, тронув за подбородок, приподняла лицо мальчика. – Трей! – повторила она, держа палец перед глазами сына, чтобы помочь ему сосредоточиться. – Послушай, Трей. Зак и Зоя больше не хотят играть в поезда.

Зоя включила телевизор, где шел какой-то мультик. Вместе с Заком они уселись на пол и впились глазами в экран. Обычно Джульетта не позволяла Трею днем смотреть телевизор, но сейчас мальчик услышал веселую мелодию и приподнял голову.

Зазвонил телефон. Трей уже рвался из рук матери – к близнецам и телевизору.

– Ладно. – Она разжала объятия. – Иди.

Вернувшись на кухню, Джульетта увидела, как Дейдра сунула палец в миску с глазурью, поднесла его ко рту, но вдруг остановилась, глянула на голубую каплю и шагнула к раковине – смыть ее. Дейдра отказалась от сладкого! Каких только чудес на свете не бывает. Джульетта подняла трубку:

– Алло?

– Джульетта? – произнес низкий мужской голос.

Кто это? Он как будто ее знает.

– Да?

– Это Ник. Ник Руби.

Джульетта молчала.

– Приятель Дейдры.

– Ах да. Ник. – Она старалась говорить обыденным тоном, как будто только что не слышала описание его мужских достоинств. – Дейдра как раз здесь.

Хотя Дейдра как раз куда-то исчезла.

– Дейдра? – удивился он. – У тебя?

– Да. Во всяком случае, секунду назад была. Мы тут с детьми печем рождественское печенье. Сейчас я ее найду.

– Нет! – выкрикнул Ник. – То есть я хотел сказать – не нужно. Я позвонил не Дейдре, а тебе.

– Мне? Но зачем?

В туалете спустили воду, и оттуда, вытирая полотенцем руки, вышла Дейдра.

– Знаю, это глупо, – говорил Ник. – Все убеждаю себя, что не должен тебе звонить, но не могу не думать о тебе.

– Извините, нам это не нужно, – сказала Джульетта в трубку. – И пожалуйста, больше сюда не звоните.

Она нажала кнопку и бросила телефон на стол.

– Понятно, – покивала Дейдра. – Эти рекламщики хоть кого выведут из себя.

– Точно.

Нужно сказать Дейдре. Прямо сейчас.

– Как там дети? – спросила Дейдра.

Да, дети. Трей и поезда. Сейчас, по крайней мере, единственный звук, доносящийся из соседней комнаты, шел от телевизора.

– Трей так возбуждается по поводу своих поездов, – вздохнула Джульетта. – Ему не понять, что другим детям уже не интересно.

– Как у него дела в школе?

А как у него дела в школе? Плачет почти каждый вечер: то дети его обижают, то происходит нечто подобное тому, что произошло только что. Он или слишком увлекается и не понимает, почему дети его сторонятся, или уходит в себя.

– Трудно.

Джульетта вспомнила о сегодняшнем школьном утреннике. Дым стоял коромыслом: дети бегали по залу, набивали животы пирожными, играли во все подряд, болтали о предстоящем празднике и каникулах. Только Трей стоял в одиночестве, ломая руки и разговаривая с самим собой, что по ошибке можно было принять за игру.

Словно по сигналу, из соседней комнаты раз дался крик – громкий, неистовый. Джульетта и Дейдра вихрем сорвались с места. В столовой, на фоне прыгающего по экрану изображения, они увидели Трея и Зою – мальчик обхватил подружку руками и, прижимая к себе, кричал на одной ноте:

– Я тебя люблю! Я тебя люблю!

Зоя же визжала во всю силу легких.

– Трей! – Джульетта осторожно пыталась разжать руки сына. – Трей, ты пугаешь Зою.

– Люблю Зою, – настаивал Трей.

– Знаю, милый. Но лучше ее отпустить. Ты же не хочешь, чтобы она кричала?

Зоя хныкала и просилась домой. В смятении Джульетта смотрела, как Дейдра, вытолкав близнецов на кухню, помогла им одеться.

– Уходите?

– Да. Прости. Слышишь, у тебя телефон звонит.

Джульетта безмолвно проводила взглядом Дейдру и близнецов – те спешно выскочили из дома в снежный день. Трей вырвался от нее и побежал к своим поездам, мгновенно заговорив сам с собой. Телефон замолк, включился автоответчик. Теперь уже знакомый голос Ника Руби произнес:

– Э-э… Джульетта…

Подбежав к телефону, она торопливо схватила трубку:

– Я же просила больше не звонить!

– Но ты взяла трубку…

– Только потому, что не хотела, чтобы сейчас твое сообщение услышал мой сын, а позднее – и мой муж.

– А я думал, боишься, что Дейдра услышит.

– Она ушла.

– Разве вы не собирались провести вместе весь день?

– Собирались. Но дети поссорились, и они ушли.

– Из-за чего поссорились? – спросил Ник.

Джульетта вздохнула. Дейдра совершенно не понимает, как себя вести в подобных ситуациях. Только разочарованием можно объяснить, почему Джульетта начала говорить.

– Не знаю, насколько тебе это интересно, но дело в том, что у моего сына заболевание, которое называется синдром Аспергера. Он…

– Можешь не объяснять, что такое синдром Аспергера. Я в курсе, – перебил ее Ник.

Джульетта запнулась. Помолчав, сказала:

– Я тебе не верю.

– Зачем мне врать?

– Если на то пошло, зачем ты вообще мне звонишь?

– У моего брата был синдром Аспергера. – Ник не обратил внимания на вызов в ее замечании. – То есть когда он был маленьким, никто толком еще не знал, что такое этот синдром. Брата просто считали странным.

– А сейчас? – спросила Джульетта. – Сейчас он странный?

– Он помешан на компьютерах, работает на Майкрософт. На работе просто гений. И абсолютный ноль с женщинами. А иногда и вообще со всеми.

– Похоже на моего сына. Всем с ним неловко, даже тем, кто знает его всю жизнь. Как Дейдра.

– Не всем. Мне бы, например, не было неловко. Кстати, Дейдра отдала тебе свой подарок?

– Ты имеешь в виду горшочек? Она сказала, что ты сказал, что он мне не понравится…

– А он тебе понравился?

Она помедлила.

– Нет.

Ник засмеялся:

– Я так и знал!

– Дейдра – моя лучшая подруга, – предупредила его Джульетта. – Не смей ее обижать.

– А я и не обижаю.

– Ты бы мог ей помочь.

– В чем?

– В пении.

– Заметано.

– Правда?

– Правда. Сегодня же ей позвоню, и мы что-нибудь придумаем.

– Правда?

Он засмеялся:

– Правда!

– Ей показалось, ты не очень-то жаждешь протянуть ей руку помощи.

– Так оно и было, – не стал отпираться Ник. – Пока ты не попросила.

– Почему? – спросила Джульетта. Ей до сих пор не доводилось слышать, как поет Дейдра. – Считаешь, она плохо поет?

– Нет, хорошо. По крайней мере, раньше пела хорошо. Хотя прошло столько времени… И потом, она всегда была немножко… сумасбродной.

– Сейчас она серьезно настроена. И, к слову, я не хочу, чтобы ты говорил ей, что помогаешь по моей просьбе.

– Я даже не скажу, что мы вообще разговаривали, – пообещал он. – А ты?

Ей претила мысль скрывать что-либо от Дейдры, тем более такие пустяки. Однако и огорчать ее Джульетте не хотелось.

– И я не скажу. Но это не значит, что у нас с тобой появятся общие дела!

– Я ни о чем и не прошу, – поспешил успокоить ее Ник. – Я просто стараюсь тебя поддержать. Мои помыслы чисты.

– Ага, чисты, как же!

Джульетта через плечо глянула на Трея – вращая руками, как пропеллерами, тот перечислял номера моделей поездов.

– Клянусь. Мне хочется о тебе заботиться. Все, что ни попросишь, сделаю.

Вот теперь самое время строго сказать ему, чтобы он оставил ее в покое. И больше не звонил. Никогда.

Тем не менее она продолжала сжимать в руке трубку.

– Чего я хочу, ты мне дать не сможешь, – произнесла она наконец.

Он рассмеялся:

– Неужели? Давай попробуем.

Она набрала в грудь воздуха:

– Я хочу еще одного ребенка! – Сообразив, что предоставляет ему лазейку, Джульетта тут же уточнила: – От мужа.

– Зачем же дело стало? – удивился Ник. – Хотя подожди, я угадаю. Муж уперся?

– Ты ничего не знаешь о моем муже.

– Я знаю, что он счастливее, чем думает. От этих слов Джульетта вспыхнула, хотя была в комнате одна. Если не считать Трея, который, уставившись в пространство, продолжал монотонно отсчитывать свои номера.

– Наверное, он ревнует тебя к сыну, – продолжал Ник. – Хочет, чтобы ты принадлежала только ему.

– Нет! Нет! Утечка! Хлор! Аммиак! Химическая тревога! – кричал Трей.

Он вдруг обнаружил печенье и схватил одно с тарелки.

Джульетта отвела глаза от сына.

– Как ты догадался? – прошептала она в трубку.

– Все мужики одинаковые. Ты разве не слыхала?

Джульетта невольно рассмеялась.

– Конечно, давать тебе советы – это с моей стороны чистый идиотизм, – сказал Ник, – но тебе стоило бы пойти навстречу своей половине.

– Не понимаю.

– Ну, знаешь, показать ему, что ты всегда будешь с ним, даже если появится другой малыш.

– Я ему это уже говорила.

– Не говорить ему, а показать. Ты же знаешь своего парня. Чего он хочет?

– Он хочет, чтобы я была красоткой.

Ник засмеялся:

– А я и не знал, что он слепой!

– Я всегда этого терпеть не могла! – с горячностью выпалила Джульетта.

Она до сих пор живо помнит отвратительное чувство, когда ты объект всеобщего внимания. Стоило ей где-нибудь появиться, все глаза тут же обращались на нее. Слава богу, позже она научилась с этим бороться – всяческими способами затушевывала собственную внешность.

– Не хочу я опять становиться красоткой!

– А чего ты хочешь сильнее: ребенка или не быть красоткой?

Вот он, тот вопрос, который сводил все дело к простому математическому уравнению. Трей с голубым от глазури ртом начал раскачиваться, словно в медленном вальсе. Перед завороженными глазами Джульетты вдруг ясно обозначился весь путь. Подсказка пришла из совершенно неожиданного источника.

– Да, да, ты прав, – пробормотала она и, даже не попрощавшись, положила трубку мимо телефона на стол.

Подошла к своему ребенку и обняла его, мечтая о том, как у нее появится еще один.

9. Анна

Анна валилась с ног от усталости. Сначала электричкой от аэропорта Хитроу до вокзала Виктории, потом в огромном черном такси к пересечению Клот-Феар и Смитфилд-Серкл – месту, которое нелегко отыскать даже известным своей сообразительностью лондонским таксистам. Старинная церквушка Св. Бартоломея находилась как раз неподалеку. Раньше пересечь за ночь Атлантику и прямо из самолета нырнуть в заботы дня было для нее раз плюнуть. Но Анна давно отвыкла и от долгих перелетов, и от смены часовых поясов. Безумный, нескончаемый день в офисе, бешеная гонка домой, чтобы успеть обнять на прощанье Клементину и забросить ее к Джульетте, затем изматывающая, забитая транспортом дорога в аэропорт… Можно было подумать, что после всего этого она, по крайней мере, заснет в самолете. Куда там! Мысли о том, как удивится Дамиан, предвкушение пяти сказочных дней вдвоем с ним в Лондоне – все это будоражило. Она не сомкнула глаз всю ночь. Как-то он еще отреагирует на ее появление?

В конце концов, такси добралось до нужного места, и Анна зашагала вниз по узкой улочке, мимо ресторанов, пивных и невысоких средне вековых домов. Она тащила за собой красный чемодан на колесиках и немилосердно потела в своем зимнем пальто – оно оказалось слишком теплым для британского декабря, скорее сырого, чем холодного. Справа показались черные металлические ворота и парк, окружающий церковь. Она видела массивные церковные башни, но войти во двор не могла.

Как же это она забыла? Ведь они с Дамианом бывали здесь и раньше. Правда, очень давно. Они даже представляли себе, как поженятся в этой роскошной старой церкви. Но у нее не было ни отца, чтобы вести ее к алтарю, ни матери, чтобы, утирая слезы, сидеть в первом ряду. А раз так, решила Анна, вполне можно обойтись простой регистрацией. А деньги потратить на грандиозное свадебное путешествие по Азии, вложить в его фильмы, отложить на ее ресторан. Так они и сделали.

Отчасти именно поэтому ее и разочаровало решение Дамиана не женить героев фильма. У Анны словно отняли еще одну свадьбу в этой замечательной церкви. Хотя, спору нет, новая концовка заманчива. Не так предсказуема, как свадьба. Забавно посмотреть, как это будет сниматься. Свернув за угол, Анна направилась к проходу, который, как она помнила, должен привести ко входу в церковь.

Прохладный влажный воздух мельчайшими каплями оседал на лице, возвращая ее к жизни.

К тому времени, как она нашла нужную тропинку, Анна практически пришла в себя. Все верно. Теперь она попала туда, куда надо, – узкий проход забит съемочным оборудованием, толпами бродят худосочные хорошенькие молодые женщины и импозантные мужчины, которые всегда крутятся вокруг съемочных площадок. На Анну, пробирающуюся к дверям церкви мимо огромных ящиков и жгутов кабелей, никто не обращал внимания. Наконец она добралась до первого ряда скамей и более серьезного оборудования, что означало – она на съемочной площадке.

– Извините, мэм, церковь закрыта, – обратилась к ней девица с папкой в руках.

«Мэм»… Скажет тоже!

Впереди Анна разглядела Родни, звукооператора большинства фильмов Дамиана. Она поймала его взгляд и помахала рукой. Увидев ее, он остолбенел, изумленно подняв брови, и дернул головой в ту сторону, где в сумраке церкви едва различимо маячил Дамиан. Он стоял у алтаря и наставлял светловолосую актрису. Не иначе – невесту-проститутку. Анна покачала головой, давая понять Родни, чтобы тот не отрывал Дамиана. Она немного посмотрит на съемки, во время перерыва устроит Дамиану сюрприз, а потом отправится в его номер в отеле – отсыпаться после перелета.

Анна тихонько продвигалась вперед, стараясь разглядеть, что происходит в церкви. Высокие деревянные своды и окна, в которые лился, казалось, небесный свет, наполнили душу трепетом. Полы, выложенные отполированными за века резными каменными плитами, напоминали русло реки. Сейчас по ним змеились электрические кабели. Длинные ряды деревянных скамей, по три с каждой стороны церкви, расположенные не перед сверкающим золотом алтарем, а скорее друг напротив друга, заполнены актерами, играющими свадебных гостей. Слева – подружки невесты в откровенно вызывающих нарядах, справа – очень высокие парни, эскорт жениха.

Отсюда Дамиана было видно лучше. Как давно она не приходила к нему на съемочную площадку? Несколько лет, точно. Ему, ее Дамиану, подвластна вся эта прорва людей и техника. С ума сойти! Анну пробрала дрожь почти сексуального возбуждения. Для нее Дамиан – страдающий от собственной неуверенности художник, не очень удачливый предприниматель, вечно рыщущий в поисках денег и поддержки, но чаще всего – просто «папочка» на подхвате по хозяйству. Она привыкла считать лишь себя облеченной властью и ответственностью. Но здесь, на своей территории, Дамиан – главнокомандующий.

Два ассистента начали рассаживать актеров по местам. Вспыхнул свет. Родни устраивал микрофон прямо над Дамианом и «невестой».

– Тихо! – крикнул Дамиан. – Пробуем!

И отступил в тень. После нескольких призывов к тишине фигуристая «невеста» и до смешного длинный «жених» начали произносить свой текст. Однако продвинулись не очень далеко. Дамиан крикнул: «Стоп!» Быстро подошел к «невесте» и, наклоняясь, снова заговорил с ней. Затем они повторили сцену с самого начала. Потом еще раз. И еще… С каждым повтором «невеста» все больше психовала, «жених» демонстративно закатывал глаза, «гости», по смеиваясь, переглядывались и перешептывались. Внезапно «невеста» закрыла лицо руками и разрыдалась. Дамиан бросился к ней, взял за локоть:

– Тишина! Мне нужна полная тишина!

Анна вместе со всеми находящимися в церкви невольно подалась вперед, стараясь разобрать, о чем они говорят. Что такое может он сказать ей сейчас, когда она взвинчена до предела? Чем может добиться нужной ему игры, на которую она оказалась не способна в нормальном состоянии?

И Анна увидела. Дамиан, склонившись над огорченной «невестой», одной рукой провел по ее затылку, приподнимая пряди светлых волос, а пальцами другой легко пробежал по спине. Такое знакомое движение… Оно столько значило для Анны, что не понять его смысла она не могла.

Забыв себя, Анна растолкала толпу техников, рванулась по проходу между скамьями к алтарю. Кто-то попытался ее остановить, она не обратила внимания. Вот он, Дамиан, стоит рядом с актрисой. Анна с силой схватила его за плечо, словно хотела сорвать с него кожу.

Он испугался этой силы, еще не видя, кто держит его. Обернулся. В глазах промелькнуло изумление. Анна? Как она здесь очутилась? И через мгновение он все понял. Она увидела это по его глазам. Мы всегда понимали друг друга, подумала Анна.

– Ты с ней спишь, – сказала Анна и отметила удовлетворенную ухмылочку на залитом слезами лице актриски.

На ответ Дамиана она не рассчитывала и не ждала его.

– Ты ее любишь?

– Анна, милая…

– Не начинай!

– Ты же знаешь, это не имеет к нам никакого отношения.

В церкви, заполненной людьми, воцарилась мертвая тишина.

– «Нас» больше нет. – Она даже не понизила голос.

Пусть слышат. Пусть знают – все происходит не понарошку.

– Господи, Анна. Это все пустяки. Я люблю тебя.

В то же мгновение актриска разразилась слезами и, цокая каблуками, помчалась по про ходу. Брошенное ею «К чертям собачьим!» эхом разнеслось под куполом церкви.

Когда тяжелые деревянные двери захлопнулись и в церкви снова стало пугающе тихо, Анна заговорила:

– Я тоже люблю тебя, Дамиан. Но все кончено. Ты все поломал. Возврата к прежнему нет.

10. Лиза

Вот он, самый желанный миг званого вечера, ради которого она готова мириться со всем остальным: заполнять бесчисленные приглашения, таскаться по супермаркетам с непомерными тележками, доверху нагруженными припасами и всеми четырьмя ребятишками в придачу, проводить нескончаемые часы за взбиванием яиц, выпечкой рождественского «полена» и изготовлением домашних «трюфелей». Миг, по удовлетворению сравнимый с оргазмом. Двери не успевают закрываться, гости валят валом, все лица сливаются в одно, томительное ожидание сменяется возбуждением, и все стремительно выходит из-под контроля. В точности оргазм. Даже еще сильнее пробирает.

Лиза заняла место у стола рядом с дверью, подле серебряной чаши для пунша, водруженной на крахмальной льняной скатерти, и разливала свой фирменный ликер по красным и зеленым пластиковым стаканчикам. Гадость, конечно. Такое у нее впервые – пластиковые стаканы. Но в начале недели, когда она не перемыла и половины из трехсот хрустальных бокалов, приготовленных специально к этому случаю, позвонили из больницы. Она, видите ли, снова должна сдать какой-то дурацкий анализ, пройти еще одно никому не нужное обследование. Это заняло столько времени, что пришлось опуститься до пластика. Хотя, похоже, никто и внимания не обратил. В центре гостиной сверкает роскошная елка, вокруг оживленный, веселый говор, сверху, из спален, раздается топот нескольких десятков детских ног. Вот, пожалуйста, скатились по лестнице и несутся к входной двери. Немедленно остановить! Впрочем, что это она? На улице теплынь. Странная нынче зима – до того тепло, что как-то неловко и костер зажигать.

«Ладно, пусть их», – подумала Лиза, передавая красную чашку Бетси Фосс, соседке с другого конца улицы. – «Пусть делают что хотят, меня не касается».

Томми через всю комнату поймал ее взгляд и поднял свой стакан. Улыбается, доволен. Исполняет роль хозяина, как он ее понимает – следит за музыкой и дружелюбно болтает с гостями. Для него жизнь – одна большая «Рид Джип-Хонда»: практически никаких проблем, масса удовольствий и почти ничего взамен. Раньше Лизе нравилось отыскивать мужа в толпе гостей. Нравилось видеть одобрение в его глазах: его жена умеет устраивать приемы. Да и просто приятно поглядеть на него: широкоплечий, сильный, с густой шевелюрой. Сегодня почему-то его уверенность в том, что все в этом мире славно устроено, раздражала. Он что, считает, что в их жизни все происходит по волшебству? Почему ему не придет в голову заглянуть за занавес – туда, где она проворачивает все дела?

Улыбаться, напомнила себе Лиза. Главное в успехе вечеринки – милая, дружелюбная хозяйка. Прекрасная деталь для будущей книги, эдакий успокоительный момент, возвращающий читателю уверенность, после того как его ошарашат тридцать семь ступеней приготовления ее фирменного ликера. Как она назовет его? Как-нибудь неожиданно, остро. «Желтоглазый убийца»: туда ведь входят яйца. Звучит неплохо. Это станет ключом к успеху.

– Потрясающий вечер.

Джульетта наклонилась через ее правое плечо и чмокнула в ухо. Благоухает «Шанелью № 5», блестящие каштановые волосы стянуты на затылке и красиво спадают на безукоризненную черную бархатную блузу.

– Спасибо. – Лизе вдруг захотелось бросить пластиковый стакан вместе с половником и пойти куда-нибудь с Джульеттой вдвоем вы пить.

Не успела она об этом подумать, как на пороге объявилось семейство Дейдры. Зоя и Зак, мелькнув рыжими макушками, вырвались от родителей. Зак, топоча, бросился вверх по лестнице, а Зоя вылетела на улицу. Дейдра скинула свободное бордовое пальто и осталась в облегающем платье с красными и зелеными цветами.

– Бог ты мой, очередное волшебное произведение Лизы Рид! – воскликнула Дейдра.

– Кто бы говорил, – хмыкнула Лиза. – На себя посмотри.

– Точно. Летать готова!

– Налить?

Дейдра прищурилась:

– Хочешь, чтобы я растолстела? В этой штуке небось по тысяче калорий в каждом стакане.

Ровнехонько две тысячи, подсчитала Лиза. Дюжина яичных желтков, взбитых с фунтом сахарной пудры, дюжина взбитых белков, галлон [8] сливок, целая бутылка бренди и бутылка бурбона.

– А по мне – так хоть десять тысяч калорий. – Пол потянулся за стаканом. – Я об этом колдовском зелье весь год мечтал.

Лиза любила Пола – да и кто его не любил? – но парню явно не хватало твердости, когда дело касалось Дейдры.

– Ты тоже не будешь этого пить! – Дейдра выхватила у мужа стакан.

Укоризненно покачала головой:

– Врач называется. Мог бы серьез ней относиться к таким вещам, как холестерин.

А Пол, простофиля, только стоит и улыбается!

Дейдра обвела взглядом заполненную народом комнату:

– Ну, кто тут у нас?

– Джульетта где-то здесь, – отозвалась Лиза.

В доме, наверное, больше ста человек. Лица, лица, лица повсюду.

– Джульетта, по-моему, на меня сердится, – сказала Дейдра.

– За что?

– Не знаю. Может быть, не одобряет моей затеи с пением.

– Кстати, как у тебя с этим?

– Потрясающе! Ник звонил. Обещал попробовать устроить, чтобы я выступала с его группой.

– Фантастика! – В Лизе зашевелился дух соперничества.

Решено: праздники кончатся – и она засядет за свою книгу.

– Точно. Я и Анне хотела рассказать. Она здесь?

Лиза нахмурилась:

– Обещала быть, но я ее не видела.

– Она в жутком состоянии. И в сомнениях: может, в Лондоне слишком поторопилась, может, надо было дать ему еще один шанс…

Лиза покачала головой. Анна с Клементиной были у нее на рождественском обеде. Побледневшая и осунувшаяся Анна все время молчала. Ей, конечно, тяжело. Но Лиза по своему опыту – а внезапная потеря матери в шестнадцать лет что-нибудь да значит – знала: если все бросить, лежать и страдать, будет только хуже. Лиза, держа Анну в уме, намеренно пригласила на сегодня трех свободных мужчин.

– Ей надо просто продолжать жить. Без него ей только лучше.

– Не знаю, – с сомнением покачала головой Дейдра. – Мне Дамиан всегда нравился. Если меня спросить, с кем из наших мужей хотела бы переспать, определенно выбрала бы его.

Дейдру совершенно не заботило, где в данный момент пребывает ее собственный супруг – слышит он ее или нет. Лиза с облегчением вздохнула, обнаружив Пола на приличном от них расстоянии и, по всей видимости, поглощенным другим разговором.

– А я нет, – со смешком призналась она.

– А ты с кем? – заинтересовалась Дейдра.

Лиза снова бросила взгляд в сторону Пола.

Он, слава богу, взял другой стакан с ликером и со смаком отхлебывает. На голову выше всех в комнате, поджарый и сутуловатый от того, что вечно приходится наклоняться к собеседнику, добрый и внимательный. Привлекательные качества. Но от доброты и внимательности всего шаг до чувствительности. А чувствительность Лиза не слишком одобряла даже в подругах. Нет, определенно не Пол.

На противоположном конце комнаты Купер Шалфон углубился в разговор с мэром Хоумвуда – этот всегда являлся на их приемы, потому что Томми продавал ему машины по оптовой цене. Купер Шалфон напоминал Лизе парня, с которым она встречалась, когда работала маклером и была уверена, что не заведет собственных детей – по горло была сыта заботами и хлопотами с младшими братьями и сестрами. Тогда она находила его довольно сексуальным. Нравилась его уверенность, опытность, даже некоторый эгоизм – вроде как разрешение и ей самой быть капельку эгоистичной. Но с тех пор как она решила, что хочет нормальную семью, подобный тип мужчин потерял для нее всякую притягательность. Она знала, каково это – растить детей, и искала партнера попроще, обеими ногами стоящего на земле, такого, что не побоится запачкать руки или колени.

Кстати, где Томми? Вон он, на том конце комнаты. Возится со стерео и заразительно хохочет. Они поженились спустя год после знакомства. Еще через год родился Мэтти. Томми с тем же воодушевлением, что и она, мечтал о большом доме за городом, с кучей ребятишек и собакой. Они единодушно согласились на старомодное разделение обязанностей: Томми занимается семейным автомобильным бизнесом, Лиза отвечает за дом и детей. И это не его, а именно ее идея. Ей нравится содержать дом в идеальной чистоте, нравится самой готовить завтраки и каждый божий день устраивать ужин при свечах, она установила строгие ограничения насчет телевизора для детей. Томми гордится тем, как она играет в теннис, ее общественной работой, и он, конечно, будет в восторге, когда узнает о книге. Она подарит ему уже изданный экземпляр.

– Меня устраивает собственный муж, – ответила Лиза.

– Да ладно тебе, колись, – настаивала Дейдра. – Кто-нибудь из гостей?

Лиза огляделась и, к своему собственному удивлению, все-таки остановилась на Томми.

Дейдра засмеялась:

– Ты безнадежна! Пойду поищу кого-нибудь поинтереснее.

Входная дверь вновь настежь распахнулась и впустила очередную партию гостей. Лиза кликнула Томми – помочь им раздеться и наделить ликером. К этому моменту гости, пришедшие первыми, стали собираться по домам. Лизе уже начало казаться, что она целую вечность стоит на одном месте, здороваясь и прощаясь, когда возле нее снова появилась Дейдра:

– Тебя к телефону.

Лиза даже звонка не слышала.

– Я сейчас не могу подойти. Узнай, пожалуйста, что там такое.

Дейдра понизила голос:

– Это твой врач. Говорит, очень важно.

Ах ты господи! Уж эта доктор Кауфман… Без зазрения совести звонит в семь утра, в одиннадцать ночи, в выходные, в праздники, в любой момент, когда у нее появляется хоть что-нибудь, что она считает необходимым сообщить Лизе. Но Лиза ей все прощает за отношение – обстоятельное, квалифицированное и всегда оптимистичное. «Уверена, результаты этих анализов окажутся отрицательными, – говаривала доктор Кауфман, – но давайте все же пройдем их. Чтобы уж наверняка исключить этот вариант». А когда результаты оказывались положительными, у нее всегда находилось объяснение, почему это было именно так, и уверенность, что следующие анализы докажут – повода для тревоги нет.

Лиза плечом прижала трубку к уху, отскребая пятнышко ликера с кремового шелка блузки, совершенно не готовая услышать то, что сказала доктор Кауфман.

– Боюсь, Лиза, у меня не очень хорошие новости.

Лиза увидела в окно вереницу детей с Дейзи во главе – без пальтишек, хохоча во все горло, они мчались по дорожке.

– В чем дело?

– Результаты анализов, увы, не те, на которые мы рассчитывали. Нужна срочная операция.

Операция? Не может быть. О таких вещах не сообщают по телефону.

– У меня гости. Может быть, я перезвоню позже? Или завтра?

– Мы и так потратили слишком много времени на обследование, поскольку я, признаться, рассчитывала на отрицательные результаты. Теперь медлить нельзя. Я хочу, чтобы вы легли в больницу еще до нового года. Желательно завтра утром.

То есть… через несколько часов?!

– Так скоро?

Кто-то дотронулся до Лизиного плеча. Она не обернулась:

– Мне было бы гораздо удобнее подождать до…

– Мы уже достаточно ждали. Сейчас из-за праздников в больнице затишье. Вы должны лечь к нам как можно скорее. Если отложить до января, даже палату для вас будет найти сложнее.

– Что вы хотите сказать? – Шум окружающей ее толпы внезапно отступил. Были только она и голос в трубке. – Вы хотите сказать – у меня рак?

– Результаты всех анализов неважные. Я сама удивлена – в вашем возрасте и при вашем отменном здоровье… Вполне возможно, мы обнаружим, что дело не зашло дальше шейки матки и прибегать к радикальным средствам нет необходимости. Но я должна как можно скорее понять, с чем мы имеем дело.

Рак. У доктора не хватило мужества произнести вслух, но самой Лизе пора взглянуть в лицо этому слову, понять и принять его. У нее рак. Как у ее матери. Но ведь она совсем другая! Уж она постаралась ни в чем не походить на мать – не курит, следит за весом (мать была толстой и рыхлой), регулярно посещает врача…

– Во сколько мне прийти? – Лиза уже начала в уме прикидывать, кто останется с детьми, что можно доверить Томми, а что придется поручить кому-то другому, на сколько времени она выйдет из строя.

– Пораньше. В восемь.

– Хорошо. Буду.

Она положила трубку и, невидящими глазами глядя прямо перед собой, направилась к двери. Кто-то касался ее рук, окликал, она не обращала внимания. Томми улыбнулся ей из противоположного угла комнаты, она машинально улыбнулась в ответ.

Однако духота, толчея и гомон невыносимы! Оказавшись на воздухе, Лиза оглядела их тихую улицу. Убежать бы из дома, от гостей… Бежать, пока не рухнешь от усталости на мостовую. Но не на шпильках же? Она так редко их надевает, что едва осиливает лестницу.

Где-то в конце улицы гонялись друг за другом дети. Их голоса и цветные неясные очертания легким теплом отозвались в сердце. Разве может с ней что-то случиться, если у нее на руках четверо маленьких детей? Не может. Она этого не допустит.

Лиза на своих безумных каблуках с трудом ковыляла за дом, мечтая о кедровой скамейке. Она любила ее, серебристо-глянцевую от долгих лет службы сначала у родительского дома, теперь под грушей у нее во дворе. Скамью еще не убрали на зиму – такая теплынь. Можно посидеть минутку. Здесь гости ее не увидят.

Но, не дойдя нескольких шагов, Лиза встала как вкопанная – на скамейке сидел Пол, муж Дейдры. Видимо, заметил ее раньше и тоже оторопел от неожиданности. Лицо горит, глаза слезятся. В следующее мгновение до Лизы донесся запашок марихуаны. Давненько не приходилось слышать, если точно – со времен колледжа, но ошибиться невозможно.

– Вот решил удрать… – промямлил Пол.

Лиза хотела сделать вид, что проверяет, как там дети – глянуть в их сторону, удовлетворенно кивнуть и вернуться в дом. Но Пол протянул ей косяк.

– Нет, спасибо, – быстро ответила Лиза, бросив взгляд на детей, которые с воплями неслись в противоположную сторону.

– Точно? – Пол пожал плечами и затянулся. – Классно!

– Я думала, марихуану уж больше никто и не курит.

– Так и есть. Это я ее снова для себя открыл. И понял, почему в юности и в молодости все было так здорово.

Он снова затянулся и задержал дым внутри.

– Ладно. Я просто хотела проверить детей.

– С ними все в порядке. А вот с тобой, похоже, нет, – добавил Пол.

– Нет, все нормально. – Лиза обхватила себя руками. – Разве что немного устала.

– Присядь. – Пол похлопал по холодному де реву.

Лиза подошла и опустилась на другой конец скамейки.

– Как жизнь? – спросил Пол.

«Ничего, спасибо», – готова была ответить Лиза. Вопросы из вежливости обычно не требуют иного ответа. Но Пол пристально смотрел на нее, прямо в глаза.

– У тебя грустный вид, – просто сказал он. – Встревоженный.

– Правда?

Неужели так заметно? Он кивнул:

– Кажется, вот-вот заплачешь.

Лиза отвернулась, открыла рот для ответа, но вместо слов из горла вырвались рыдания, по щекам покатились слезы. Она хотела сказать что-то, объяснить, но ее хватило лишь на бесконечно долгое, горестное «О-о-о»…

Пол сжал ее плечо и снова протянул косяк. На этот раз Лиза взяла самокрутку и сделала затяжку.

– О господи! – Она задохнулась, согнулась пополам, давясь кашлем и слезами.

Пол похлопал ее по спине. Через тонкий шелк блузки она чувствовала его теплые пальцы. Она всегда считала его слабым и несуразным, но сейчас он казался надежным как скала. Хотелось забраться к нему на колени, чтобы он обнял и покачал, как маленькую.

– Я просто… – начала она и передумала. – Пожалуйста, не говори Дейдре.

Пол хмыкнул, затянулся косяком и снова передал ей.

– Не скажу. – Он выпустил струйку дыма. – Тем более что даже не знаю, чего не должен говорить Дейдре.

Травка уже начала действовать, и слова Пола прозвучали для Лизы вполне разумно. Гости в доме, дети где-то на улице, вся реальность мира растаяла как туман. Остались только холод скамьи, тепло рук Пола и голые ветви груши над головой.

– Не говори Дейдре, что я… – она подыскивала верное слово, – оказалась такой слабой.

Он расхохотался:

– Ты? Слабая? Сказала тоже!

На нем был черный, закапанный ликером свитер и некогда черные, а теперь серые джинсы. Он сидел, скрестив длинные ноги в потрескавшихся замшевых ботинках, такой располагающий, отзывчивый, что Лизе захотелось рассказать ему все. Даже то, чем не поделилась бы с Томми. Особенно с Томми. Этого начинало мутить, стоило ей заикнуться о месячных. Медленно, осторожно она опустила голову на крепкое плечо Пола и долго, казалось целую вечность, смотрела на мир с этой точки. Потом спросила:

– Скажи, что бы ты сделал, если бы узнал, что очень болен?

Она знала: что бы он ни ответил, это будет прямо противоположно ее собственным мыслям и чувствам. Пол тихонько отстранился, повернулся к ней лицом и теперь смотрел прямо в глаза, вынуждая и ее глядеть на него.

– Ты больна?

– Нет! – быстро сказала она, ощущая неловкость от своего вранья.

А почему, собственно, вранья? Она в самом деле не больна. Они сами еще не знают, что там у нее внутри. Это может быть что угодно. Доктор Кауфман просто перестраховывается.

– В чем дело? Что-то не…

– Нет! – крикнула Лиза, вскакивая на ноги.

Зря она так разнюнилась. Теперь Пол рас скажет Дейдре, что она странно себя вела, Дейдра разболтает Джульетте и Анне. Все вместе они начнут суетиться вокруг нее, превращая эту ерунду в нечто серьезное. Нет, у нее все под контролем, она остается самой собой. То есть предпринимает все необходимые с точки зрения медицины шаги и продолжает жить точно так же, как раньше. Кстати, прекрасная тема для еще одной главы книги – «Как справляться с кризисной ситуацией». Шаг первый: делайте вид, что все в порядке, и у вас появятся силы изменить реальность.

11. Ужин в январе

Лиза, извиваясь ужом, натягивала свои самые узкие джинсы, что носила еще до первой беременности. Тренькнул больничный лифт в холле, и она услышала приближающиеся голоса подруг. Уф-ф… Здорово! Она уж и не надеялась, что когда-нибудь снова сможет влезть в этот размер. Теперь быстренько глянуть на себя в зеркало, одернуть рукав кашемирового свитера, чтобы спрятать жалкий больничный браслетик, – все, готова. Подруги гурьбой ввалились в палату, и Лиза одну за другой расцеловала каждую.

– Выглядишь просто фантастически! – сказала Джульетта. – А когда операция?

– Уже была. Три дня назад.

Вот она, ее награда – изумленные взгляды, которыми подруги окинули ее стройную фигуру, идеальную прическу и макияж. Не упустили и старинное льняное покрывало с кружевом, которое она велела Томми принести из дома, чтобы накрыть больничную койку. Он также, хотя и поворчав, приволок серебряный поднос, ее любимые голубые с зеленым тарелки, шейкер для коктейлей, стаканы и всякие закуски.

– А больничным кафетерием нельзя ограничиться? – бурчал он.

– Так интереснее, – убеждала его Лиза. – И пожалуйста, если кто-нибудь будет спрашивать, что со мной, отвечай уклончиво – мол, женские проблемы. И все.

– Даже Дейдре, Лизе и Анне? – с сомнением уточнил Томми, хотя Лиза видела – для него определенно большое облегчение, что не надо произносить такие слова, как шейка, матка и гистерэктомия.

– Им я сама все объясню.

Чего она, разумеется, делать не собиралась. Томми, как мужу, конечно, следовало знать об удалении матки. Да и то она постаралась избежать слова рак и уверила его, что, хотя у нее и нашли какие-то неполадки на клеточном уровне, все удалили и теперь она в полном порядке. И нет никакой необходимости связываться с ее семьей в Мичигане. Для них Лиза – преуспевающая старшая сестра, которая снабжает их деньгами, одеждой для детей, машинами по оптовым ценам, а вовсе не человек, нуждающийся в по мощи. И ей нужно, чтобы так оно и оставалось.

– Ой! – Лиза принюхалась. – Чуть не забыла!

Чуть не забыла перевернуть сырные палочки в тостере. Таймер-то она отключила, чтобы не переполошить сестер: стряпня в больничной палате – дело наказуемое. И так пришлось по потеть, чтобы среди всех этих анализов и перевязок выкроить время и приготовить то, что не требует варки-жарки, – ее фирменный мексиканский соус и коктейль с бренди (для зимнего вечера лучше не придумаешь).

Бледная как мел Анна – куда больше похожая на пациентку, чем Лиза, – рухнула в пластиковое кресло для посетителей:

– Отлично! Что мне нужно, так это выпить.

– Совсем рехнулась? – Дейдра осуждающе глянула на нее. – Мы будем рассиживать, а Лиза – нас обслуживать? А тебе, Лиза, между прочим, разве не надо лежать в постели?

– Чепуха, – отмахнулась Лиза. – И потом, я уже давно собиралась устроить настоящий коктейль, да все времени не было.

Она провела кусочком лимона по краю одного из стаканов, а потом макнула его в сахарный песок, насыпанный на голубую тарелочку с нарисованной ивой:

– Всем сахарные краешки?

– Какие, к черту, сахарные краешки! – воскликнула Дейдра. – Тебе только что рак вы резали!

Лиза окаменела.

– Кто тебе сказал?

– Разве ты не поэтому здесь? Ты же в онкологической палате. Операцию делала доктор Кауфман, а она акушер-гинеколог. Вот мы и подумали…

– И попали пальцем в небо.

Вообще-то если и рассказать подругам правду, то именно сейчас. Самый подходящий момент. Это если бы она хотела сказать правду. Она даже подумывала об этом. Но нет. Она знает, что происходит, когда люди узнают, что у вас рак. Так было с ее матерью. Всю жизнь добрая Лизина мама пекла лучшие печенья на каждый городской праздник, читала рассказы на собраниях в библиотеке, а потом в одночасье превратилась в трагическую фигуру: женщину, у которой рак. Даже близкие друзья воспринимали ее только так. Конечно, они уверяли, что никогда не бросят ее, что будут помогать. Они и помогали. Недолго. Пока собственные дела не уводили их из ее жизни.

Приговорить себя к подобной участи? Ни за что! Доктор Кауфман сказала, они все удалили. Ей даже не нужно проходить химиотерапию, только небольшую рентгенотерапию. Пока она в больнице.

– У меня не было ничего серьезного, а сейчас я вообще в полном порядке, – уверила Лиза подруг. – Здесь дни тянутся так долго. Ни детей, ни хозяйства, никаких обязанностей. Я так расслабилась. Настоящий курорт!

Она сама почти верила в это. В самом деле: похудела на три с половиной килограмма, оторвалась от домашней суетни. А то, что у нее больше не будет детей, – Томми как-то выразился, что они еще не закрывают «мастерскую» по этой части, – так у нее, слава богу, уже четверо. Кроме того, у нее появился прекрасный предлог посвящать больше времени книге, плюс новый взгляд и решимость делать со своей жизнью то, что считает нужным.

Вот только Генри… Мальчик в отчаянии, от того что мамы нет дома. И хотя Лиза запретила приводить детей в больницу (не хватало еще, чтобы они увидели ее такой), Томми настоял – для Генри она должна сделать исключение. Когда они сидели на больничной койке – малыш у нее на коленях, крепко прижавшись и обхватив маму руками, – весь ужас болезни подступил к горлу, нечем стало дышать. Еще немного – и она пришла бы в такое же отчаяние, что и сын.

Тогда, собравшись с силами, она не дала воли эмоциям – это не нужно ни ей, ни Генри. Она должна быть сильной и готовой к будущему. Чтобы он рос в крепком доме, чтобы поступил в колледж и завел собственную семью. Независимо от того, что станет с ней.

Лиза протянула Анне первый стакан:

– Это у вас, девочки, творится бог знает что. Рассказывайте.

– Я так по нему скучаю, – простонала Анна, промокая набежавшие на глаза слезы. – Знаю, что не должна, но ничего не могу поделать.

– Да уж, такие невероятно сексуальные, романтические отношения… – Дейдра все же взяла у Лизы коктейль. – Мне бы точно было трудно от этого отказаться.

– А по-моему, – возразила Джульетта, – то, что он сделал, – ужасно, но, может быть, тебе стоит дать ему еще один шанс? А вдруг он переменится?

Лиза подняла бутылку бренди, чтобы долить в шейкер. В боку резко закололо. Прочь! – приказала она боли, осторожно переводя дух и вызывая перед мысленным взором чудную картину: ей вручают Пулитцеровскую премию за книгу, ставшую бестселлером.

«Репрессию [9] часто недооценивают, и напрасно», – подумала Лиза, разливая коктейль.

Боль постепенно отпускала.

– А я решила попробовать с Купером новую тактику. Ну, насчет ребенка, – начала рассказывать Лизе Джульетта. – Сделаю ему шаг на встречу – стану такой женой, как он хочет, раз уж хочу, чтобы он стал таким мужем и папой, как мне надо. Интересно, я одна еще не знаю про нижнее белье фирмы «Козабелла»?

– Дамиан прислал мне на Рождество, – мрачно заметила Анна. – Чувствует себя до того виноватым, что, похоже, скупил весь магазин.

– А кто за все это заплатил? – спросила Лиза.

Все уставились на нее. Лиза рассердилась на себя – кто тянул за язык? – и попыталась объясниться:

– Я хочу сказать – белье от «Козабелла», конечно, очень красивое, но ведь у них трусики по сорок долларов.

– Дорог не подарок – дорого внимание, – сказала Дейдра. – У нас с Полом деньги общие. Когда я покупаю ему подарок, на самом деле платит он.

– Но вы же женаты, – заметила Лиза, – а Анна сейчас живет отдельно. И она, между прочим, не просила такого дорогущего подарка. Тем более от парня, который ее, можно сказать, с дерьмом смешал.

Лиза говорила недоброжелательно и резко. Но и вполовину не так резко, как ей хотелось. Дейдра сколько угодно может завидовать страстным отношениям Анны и Дамиана, Джульетта, несмотря ни на что, может верить в возможность перемен к лучшему, а Анна – переживать. Но Лиза точно знает – Анна должна отбросить эмоции, нанять самую что ни на есть акулу из адвокатов и вышвырнуть Дамиана из своей жизни раз и навсегда.

– Знаешь, Анна… – Лиза постаралась смягчить тон, – то, что ты по нему скучаешь, – это нормально. Но вовсе не значит, что ты должна принять его обратно.

– Да, наверное. Просто он был для меня не только мужем и любовником. Он – вся моя семья. И Клементина страдает, хотя и старается держаться как ни в чем не бывало. Господи… Налей мне еще.

Анна протянула стакан, и Лиза поспешно его наполнила, рассчитывая перебить этим новый поток слез. Всего неделя в этом прелестном местечке – и уже так трудно относиться к разрыву с изменщиком-муженьком как к чему-то достойному слез.

– Ну а у тебя, Дейдра, как дела? – сменила тему Лиза. – Есть новости на музыкальном фронте?

– И еще какие! – воскликнула Дейдра. – Уже назначено мое первое настоящее выступление с группой Ника. Надеюсь вас всех там увидеть. Это в следующий вторник, вечером.

Анна вытащила свою записную книжку: – Вторник у нас четырнадцатое? Четырнадцатого мне надо быть в Кливленде.

– Ох! И Купера четырнадцатого не будет в городе. – Джульетта виновато посмотрела на Дейдру. – Мне так жаль…

– Шутишь? У тебя же есть нянька. И потом, ты хочешь сказать, что Купер, когда в городе, по вечерам сидит с Треем?

– Хизер по вторникам ходит на занятия. К тому же, как раз на четырнадцатое я записалась на эпиляцию зоны бикини. Говорят, чертовски больно.

– С удалением зубного нерва не сравнить. Да что это с вами со всеми? Боитесь, что я провалюсь и вам будет стыдно?

– Нет, нет! Что ты! – Джульетта схватила Дейдру за руку.

– В таком случае – чтоб явились все как одна! Я ж не рассчитываю, что вы станете бегать на каждый мой малюсенький концерт, но это – первый. Это очень важно.

Лиза помалкивала. Приглашение Дейдры – не для нее. К четырнадцатому ее уже выпишут, но придется сидеть дома. Никаких утомительных развлечений. Разве что родительское собрание. И уж решительно никаких походов в город и ночных посещений клубов. Как оправдываться – вот в чем вопрос. Про удаление матки она им не сказала и, стало быть, воспользоваться этой уважительной причиной не получится.

– Лиза, а ты как? Сможешь? – спросила Дейдра.

Ну вот, пожалуйста…

– Увы, ничего не выйдет. Из-за этого. – Лиза неопределенным жестом обвела палату.

– Думаешь, тебя еще не выпишут?

– Выпишут, конечно.

Не хватало только, чтобы они подумали, что ее еще неделю здесь продержат. Тогда уж точно поймут, что она серьезно больна.

– Буду дома. Но мне велено не переутомляться.

– Почему это тебе нельзя переутомляться? – осведомилась Дейдра. – Если у тебя ничего серьезного?

– Так и есть. – Лиза старалась говорить спокойно и уверенно, чтобы предотвратить возможные вопросы.

Но Дейдру не так-то просто остановить.

– Между прочим, ты так и не сказала нам, что с тобой было и что с тобой делали.

– Что-то слишком мудреное, – попыталась отшутиться Лиза. – Томми и выговорить-то не в состоянии.

– Но ты-то в состоянии. – Дейдра не спускала с нее требовательных глаз. – Почему не говоришь нам?

– А нечего говорить. Слушай, мне жаль, что я не смогу быть на этом твоем концерте, но пойми – я тут проторчала целую неделю. Теперь хочу побыть дома, со своими. Для меня это очень важно.

– А я, значит, для тебя не важна.

Лиза почувствовала, что сейчас сорвется.

– Ты что, не в состоянии выйти на сцену, если меня не будет в зале? Вечные твои капризы! Не могу их всерьез воспринимать. После всего того, на что я здесь насмотрелась, – беременные, которые отказываются от химиотерапии, потому что боятся выкидыша, и теперь умирают; молоденькие девушки, которые никогда не смогут иметь детей…

Задохнувшись, она остановилась. Перед глазами промелькнула вереница женщин, которых она встречала здесь: они медленно плелись по больничному коридору, волоча за собой штативы для капельниц, или с пустыми глазами сидели в солярии. Она даже перестала выходить из палаты, чтобы не видеть их. Но забыть об их существовании уже не могла. Как не могла слепо верить, что никогда не станет одной из них только потому, что не хочет этого.

Подруги в шоке уставились на нее. Из громкоговорителя раздалось предупреждение: «Посещение больных заканчивается через десять минут. Все посетители должны покинуть здание».

– А из ресторанов нас не выставляют, – попыталась сострить Дейдра.

Никто не улыбнулся.

– Лиза, мы пришли к тебе, – продолжила Дейдра, – потому что волнуемся за тебя, за Томми, за ребят. Почему ты не хочешь объяснить нам, что происходит?

– Да нечего объяснять.

Черт, насколько все было бы проще, если бы она с самого начала сказала правду. Она подвела их к пропасти, на краю которой стояла, а они ничего не поняли. Но теперь уже слишком поздно. Пусть ничего не знают. Так будет лучше для всех.

– Прости, Дейдра. Я просто устала. Честное слово, я была бы счастлива послушать, как ты поешь.

В этом Лиза не лукавила.

– Давай мы тебе поможем убраться, – предложила Джульетта, и Анна согласно закивала.

– Не откажусь. – Лиза ухватилась за это предложение как за спасательный круг.

Что угодно, только бы уйти от неприятного разговора. В конце коридора есть холл, где собираются больные. Лиза давно перестала туда ходить, чтобы не слушать печальных историй, но сейчас она бы и туда убежала, лишь бы не оставаться в одной комнате с подругами.

– Чуть не забыла – мне же надо взять лекарства у сестер. – Лиза старательно отводила глаза. – Вы тут пока заметите следы преступления и заберите еду и все остальное с собой…

«А когда я вернусь, – подумала она, – их уже здесь не будет».

12. Дейдра

Хозяин закрывал заведение на ночь. Ник, развалившись на стуле, потягивал воду со льдом. Джульетта сидела за столиком, уронив голову на руки. Дейдра же была бодра, словно на дворе стояла не глубокая ночь, а звонкое утро. Волнение вечера все еще переполняло ее, сна не было ни в одном глазу. Какой сон! Да она вообще больше никогда не заснет!

– Черт, это какая-то сказка!

Джульетта подняла голову:

– Ты была великолепна.

Какая это была поддержка – видеть в первом ряду улыбающееся лицо Джульетты. К дебюту Дейдры она ярко накрасилась и надела большие золотые серьги. Сейчас косметика по блекла, а серьги она сняла.

– Ты понравилась зрителям. – Ник надолго припал к стакану. – Видела, что творилось?

Да, она видела: все лица повернуты в ее сторону, все внимание сосредоточено на ней. Она пела, и публика проникалась ее чувствами. А потом взрыв аплодисментов, и Дейдра на седьмом небе от счастья.

Дальше – больше: на нее обратил внимание некто, в чьих силах по-настоящему «раскрутить» ее! В конце первого отделения к сцене протолкался маленький лысенький мужичок и протянул ей свою карточку. Дейдра сунула руку в шелковый карман расшитых бисером брюк, нащупала твердый квадратик. Острые уголки уже загнулись. Еще бы – за последний час она уже столько раз трогала благословенный кусочек картона.

– Позвоните мне, – бросил ей мужичок. – Я сделаю вас звездой.

Она вытащила карточку и, вглядываясь в тусклом свете, снова прочла заветные слова: Элиот Лессер, менеджмент. И адрес на Западных Сороковых, и телефон. Электронного адреса нет.

– Тут был один мужик… – произнесла Дейдра, не отрывая глаз от карточки.

Теперь, когда она, возможно, держала в руке свое будущее и собиралась поговорить с Ником, она что-то распсиховалась. Впервые за весь вечер. До этого у нее не было ни минуты свободной, чтобы рассказать о визитке. По правде говоря, она и сама оттягивала этот момент – вдруг Ник только отмахнется, услышав об Элиоте Лессере? Или скажет что-нибудь не приятное? И развеет в прах все ее мечты о том, что этот антрепренер может для нее сделать. И Дейдра решила до конца выступления оставить визитку в кармане, а мечты – в душе, где их никто не порушит.

Ник взял карточку. Даже Джульетта заинтересовалась.

– Хм-м… – протянул Ник. – Никогда не слышал об Элиоте Лессере.

Ну вот, так и есть. Все настроение испортил.

– Наверное, какой-нибудь шарлатан? – осторожно предположила Дейдра.

– Нет-нет, я этого не говорил. Я вообще-то мало кого тут знаю. Вполне возможно, что он честный парень. Попробую выяснить.

– Правда?

– Конечно, – улыбнулся Ник. – Между прочим, если антрепренер вот так сам к тебе подходит, значит, он всерьез заинтересован.

– Правда? – повторила Дейдра.

Ник засмеялся:

– Точно. Ты на подъеме, крошка.

Дейдра потрясла головой, чтобы избавиться от этой «крошки». Отвлекает. Сейчас ей нужно думать только об Элиоте Лессере и о том, что может из этого получиться.

– Господи боже мой! – Сердце колотилось как сумасшедшее. – Невероятно! Завтра же позвоню ему. Ну, допустим, у меня появляется антрепренер. Что дальше?

– Если он толковый, поможет тебе сделать портфолио, составить резюме, пошлет на прослушивание. И все такое.

Прослушивание… Дейдра уже видела себя на Бродвее – стоит на сцене и распевает во все горло, а продюсер из глубины темного зала просит ее остаться. Именно так случилось в тот раз, когда ей предложили роль в «Кошках». Настолько просто, что с тех пор она всегда думала, что сможет проделать то же самое когда угодно.

– Я могу забрать детишек из школы, если тебе надо будет в город, – предложила Джульетта.

– Наверняка помощь будет кстати, – кивнул Ник. – Заранее ничего не спланируешь – они всегда звонят в последнюю минуту.

– Не знаю… Я вряд ли смогу позволить себе няньку. Во всяком случае, пока у меня нет постоянной работы.

– Я тебе помогу. И Хизер попрошу, – сказала Джульетта. – Если тебе это действительно нужно.

– А тебе тоже придется частенько наезжать в город. – Ник остановил взгляд на Джульетте.

– Зачем это?

– Как зачем? В качестве команды поддержки.

Джульетта скорчила гримаску:

– Глупости.

Ник перевел взгляд на Дейдру:

– Со всеми этими непредсказуемыми часами и поздними выступлениями, тебе было бы проще жить на Манхэттене.

– Ясное дело. Но близнецы только пошли в школу, сейчас о переезде в город не может быть и речи.

– Если будет тяжело мотаться туда-сюда, всегда можешь завалиться ко мне.

– Правда?

Сердце подскочило и ухнуло куда-то в желудок. Но вовсе не от перспективы провести несколько ночей под одной крышей с Ником. Тем более тот уже обмолвился, что собирается много разъезжать по гастролям. Про себя она отметила его предложение, но все мысли были о близнецах. Кто знает, сколько дней и ночей придется оставлять их на няньку или на Пола? Бросить дом и странствовать по миру, а дети будут учиться обходиться без нее? Она и дети – это единое целое, а теперь она должна это целое разорвать.

С рождения близнецов Дейдра всегда работала – ну или, по крайней мере, хотела работать. Даже тогда, когда толком не представляла, чем, собственно, хочет заниматься. Но что бы она ни делала, со всем можно было управляться без отрыва от дома, выкраивая время, пока дети спят или пока они в школе. Пустяковые занятия – ничего, к чему у нее душа лежала бы так же, как к пению. Она сама себе устанавливала и темп, и режим. Не требовалось и сотой доли усилий, которые нужны, чтобы закрутить карьеру певицы.

Джульетта забеспокоилась:

– А что думает Пол насчет всего этого?

Пол? Причем тут Пол?

– Пол меня поддержал. Сказал даже, что, если нужно, заведет практику в Хоумвуде. Меня гораздо больше тревожат ребята.

– Детям хорошо, когда родителям хорошо, – вставил Ник.

– Чего еще ждать от бездетного человека! – возмущенно бросила Джульетта, сверкнув глазами. – Я бы сказала, все как раз наоборот.

– А по-моему, всем должно быть хорошо – и родителям, и детям, – заметила Дейдра. – Другое дело – возможно ли это? Как мои ребята обойдутся без меня? Как я смогу обходиться без них?

– Не узнаешь, пока не попробуешь.

– А что, если ты попробуешь, отправишься за славой, а в результате погубишь детей? – Джульетта не на шутку разволновалась.

– А если я пройду через все эти муки и тяготы и не добьюсь успеха? – Дейдра напряжен но наклонилась к Нику: – Как ты считаешь, в профессиональном плане я не полная безнадега? У меня получится?

– Возможны варианты.

– В зависимости от того, возьмет ли меня кто-нибудь?

Он усмехнулся:

– И от этого тоже. Но главное – готова ли ты держать удар? Терпеть постоянные отказы? Залы, где никто не хлопает, где всем наплевать на тебя? Сможешь ли годами не видеть ни денег, ни славы и не бросать все к черту только потому, что ты любишь это дело и ничего другого не желаешь?

Дейдра откинулась на спинку стула:

– Звучит сурово.

– Так оно и есть! – воскликнул Ник. – Это тяжелый хлеб. Легкость – иллюзия. Те, кто чего-то добился, – им успех не добрый дядя на блюдечке поднес. Просто когда все валилось к чертям, они вставали и пробовали снова и снова.

Джульетта поежилась:

– Я бы не справилась.

– Еще как справилась бы, – возразила Дейдра. – Достаточно вспомнить, сколько сил и энергии ты вкладываешь в Трея.

– То ребенок. Для своего малыша я на все готова. А для себя – это другое дело.

– Ну, хорошо. Какой же выбор? – Дейдра снова загорелась. – Забыть о сегодняшнем вечере? О своей мечте? Нет уж, я лучше перетерплю парочку отказов.

– Чуть больше, чем парочку, – заметил Ник.

Джульетта потянулась и зевнула во весь рот. Даже в этот поздний час она выглядела бесподобно, с распущенными пышными волосами. Как в тот раз, когда Дейдра впервые ее увидела.

Ник словно прочитал мысли Дейдры:

– Ты сегодня совсем другая, Джульетта. Что ты с собой сделала?

– Стараюсь понравиться мужу. – Джульетта повела свежевыщипанными бровками. – Не одобряешь?

– Мое одобрение тут ни при чем.

Джульетта вздернула подбородок:

– Муж в восторге.

– Рад за тебя. За вас обоих рад.

Джульетта поднялась из-за стола:

– Дейдра, нам пора. Завтра вечером у меня большой выход в свет, с Купером. – Она глянула на Ника: – Это мой муж. Сначала мы поужинаем в одном шикарном ресторане, а потом даже пойдем в отель. Не на всю ночь, разумеется. Я не принимаю этой твоей теории – что хорошо для родителей, хорошо и для детей.

С чего это Джульетта так воинственно настроена? Конечно, она всегда вступается за Дейдру, но сегодня что-то переходит границы. К тому же именно Дейдра ее сюда затащила. Похоже, самое время сматываться.

Дейдра чмокнула на прощанье Ника, бросила последний взгляд на сцену и схватила под руку Джульетту. Давненько она не испытывала такого счастья. Наверное, с тех самых пор, как родила близнецов. С того момента, когда ей на грудь положили два крохотных тельца с пробивающимися на макушках рыжими, как у бабушки Уайли, волосенками.

Они вышли на ночную улицу. Морозно. Воз дух ледяной. Дейдра подняла глаза к черному небу. Так поздно и темно, что даже здесь, на Манхэттене, видны звезды. «Это знак, – сказала она себе, с удовольствием вдыхая покалывающий мерзлый воздух. Я стану звездой».

13. Джульетта

Опять у нее середина цикла. Опять самое подходящее время для зачатия. Джульетта шла на свидание к Куперу. Сегодня вечером тот самый выход в свет, который она организовала. Проходя мимо магазина, Джульетта глянула в стекло витрины и не узнала собственного отражения. Еще бы – она провела целый день в СПА-центре в Сохо. Чего только с ней там не делали! Массаж лица, наложение макияжа, массаж для релаксации и – первый раз в жизни – эпиляция воском по линии бикини. Кстати, последнюю процедуру надо было бы проделать несколькими днями раньше. Да слишком поздно сообразила.

Она заказала столик в романтическом ресторане (от конторы Купера на такси несколько минут) и номер в роскошном отеле неподалеку. На всю ночь они, конечно, не останутся – она никогда не оставляет Трея на ночь, но час-другой проведут. А больше ей и не нужно. Вот только деньги… Джульетта немного нервничала по поводу расходов: на все про все, включая массажи-макияжи и дополнительную оплату Хизер, ушло больше тысячи долларов. С другой стороны, это дешевле стоимости консультации у семейного психолога или развода, если уж на то пошло. К тому же бережливость что-то значила только для нее. Купер обожал тратить деньги – в конце концов, как он не уставал повторять, это его деньги.

Свернув на Западный Бродвей, она в толпе прохожих вдруг заметила знакомое лицо. Ник? Сердце подпрыгнуло. Нет, обозналась… Вчера вечером она была с ним груба. Но ей было так неловко рядом с ними обоими, с Дейдрой и Ником. У нее с Ником ничего такого, да и у Дейдры тоже. И все равно Джульетте не хотелось, чтобы Дейдра, Купер и вообще кто-нибудь знал об их с Ником телефонных разговорах.

А Ник звонил ей почти каждый день. Правда, они придерживались совершенно невинных тем: жизнь в Европе и в Америке, воспитание детей, книги, искусство. Ник старался просветить ее в смысле музыки (она, бывало, разучивала вместе с отцом длинные куски из Шекспира, но у них никогда не было радио – ни дома, ни даже в машине), а Джульетта рассказывала о курсах, на которые надеялась когда-нибудь пойти.

Она торопливо шла по широкому тротуару. До чего все-таки неудобны эти высокие каблуки, совсем от них отвыкла. Нет, конечно, считать абсолютно невинным то, что происходит между ней и Ником, все же нельзя. Это ясно. Она обнаружила, что думает о Нике ночью, засыпая рядом с Купером, что ей не терпится рассказать ему, и только ему, о каждой мелочи, происходящей в ее жизни.

Все так. Но накрасилась ты для Купера, напомнила она себе. И для Купера распустила волосы. Для Купера нацепила дорогой итальянский лифчик из белых кружев и трусики-танго; для Купера – шикарный ужин, секс в номере отеля, весь долгий вечер вдали от ее ребенка. То есть их ребенка.

Купер уже ждал ее в ресторане. Вскочил на встречу, едва не опрокинув стул.

А он что-то нервничает. С чего бы это? Нервозность вовсе не в его стиле. Хотя и устраивать ужин в городе только для них двоих – а она еще даже не раскрыла второй сюрприз: заказанный в отеле номер – для Джульетты тоже не самое обыкновенное дело. Боже правый! Он решил, что она собирается просить развод!

Джульетта потянулась к мужу и старатель но, с чувством поцеловала в губы. От неожиданности Купер даже не сразу ответил. Она взяла его руку и не выпускала, пока они не сели за стол.

– Знаешь, ты прав, – сказала она.

– В чем?

– Мне надо больше уделять внимания тебе. Нашим отношениям.

Все должно быть по правде, предупреждал Ник. Она должна искренне, с открытой душой сделать шаг навстречу Куперу. И спрашивал: готова ли она к этому? На самом ли деле хочет не только второго ребенка, но и наладить их брак?

Нику она ответила «да». Она вышла замуж за Купера на всю жизнь и намерена всю себя посвятить их отношениям.

– Что ж, – Купер с серьезным видом кивнул, – рад это слышать.

– Что скажешь? – Джульетта откинула с лица волосы.

Купер давно бился за то, чтобы она закрашивала седину, носила платья, подчеркивающие фигуру, выставляла напоказ свою красоту. А почему бы и нет? Когда он с ней познакомился, когда женился, она не стеснялась отлично выглядеть: носила узенькие платьица (модельер, у которого она работала, шил их специально для ее стройной фигурки), губы красила ярче некуда, а волосы у нее тогда были еще длиннее, чем сейчас. Друзья дразнили ее Белоснежкой.

– Потрясающе выглядишь! Как это тебе удалось?

Джульетта чуть заметно улыбнулась:

– Да так… Давай выпьем и сделаем заказ.

Джульетта заранее решила, что не будет говорить ни о Трее (по крайней мере, сегодня вечером), ни о втором ребенке (по крайней мере, в ресторане). Тема школы, разумеется, тоже под запретом. Куперу совершенно неинтересно то, о чем еще она могла бы поговорить – художественные выставки и ее друзья. А она абсолютно беспомощна во всем, что касается финансов и рынков, тенниса и гольфа.

О чем же они вообще разговаривали? Правильно. О самом Купере.

Джульетта быстро вспомнила, как это бывало прежде. За ужином ей пришлось внимать бесконечным разглагольствованиям Купера о том, как он держался на вчерашнем собрании, что он заявил начальнику Лондонского отделения, что прочитал в утреннем выпуске «Джорнал». С какой легкостью он свернул на накатанную колею. Ее передернуло от его нетерпеливой жажды вывалить все, что накопилось с тех пор, как между ними пробежал холодок после злополучного разговора о ребенке. И не то чтобы с годами он стал более скучным – скорее самой Джульетте стало более скучно.

Разве это справедливо? Она изменилась, а он все тот же. Но она станет прежней – ради этого все ее хлопоты.

И Джульетта слушала, слушала… Изо всех сил стараясь держать глаза открытыми и при этом выглядеть заинтересованной, хотя до сознания доходило не больше четверти из того, о чем он вещал. Ну и что с того? Куперу безразлично, понимает она, о чем он толкует, или нет. В любом случае ее мнение его не интересует. Все, что от нее требуется, – это внимание. Или пусть только видимость внимания.

Главное, чтобы он не заметил, что она думает о своем – о новой классной руководительнице Трея, о первых шагах Дейдры на сцене, о Нике. А то беды не оберешься. До сих пор ей удавалось вовремя отрываться от собственных мыслей и возвращаться за столик, к нему и его рассуждениям. Но не дай бог, в один прекрасный миг она слишком отвлечется. Тогда все пропало.

– Я заказала номер в отеле! – выпалила Джульетта и напряглась в ожидании реакции.

Купер вытаращил глаза.

– Для нас, – уточнила она.

Блестяще! Для кого же еще?

– Здесь неподалеку, в конце улицы. Не на всю ночь, конечно. Из-за Трея. То есть заказала-то я его на всю ночь, но думаю, мы там пробудем всего несколько часов.

– Ого! – Он взял ее за руку и одновременно махнул официанту, чтобы их рассчитали. – Великолепно!

Именно тогда ее одолело это чувство… Глубочайшее сомнение. Похоже, она хочет обмануть не только Купера. Саму себя пытается одурачить. Неужели она хитрит и притворяется – другими словами, поступает именно так, как советовала Лиза? Должно быть, Купер прав – как только она забеременеет, она снова перестанет обращать внимание и на собственную внешность, и на него. Быть может, ей и нужны-то всего лишь его сперма и кошелек? Быть может, он сам и не нужен?

– Купер, я хочу тебе кое-что сказать.

Он уже был на ногах и нетерпеливо тянул ее со стула.

– Бог мой! Я на таком взводе сегодня, как никогда!

– Купер, пожалуйста, послушай!

Он стоял почти вплотную. Джульетта положила руку с новеньким маникюром на лацкан его дорогого черного пиджака.

– У меня ощущение, что я непорядочна по отношению к тебе.

– М-м-м! – Купер обнял ее, скользнув рукой по ее бедру.

Да он пьян!

– Непорядочной ты мне больше нравишься.

– Купер! Я это все нарочно устроила. Ради ребенка.

Он отшатнулся, серые глаза округлились от удивления.

– Все это для того, чтобы я разрешил тебе забеременеть?

– Да.

– И на что же еще ты готова ради этого?

– Купер! – Она предостерегающе взглянула на него. Разговор происходил посреди переполненного ресторана.

– Я должен знать. – Он тащил ее за руку к гардеробу.

Ответила она, только когда они оделись и вышли на улицу.

– Я собиралась быть очень сексуальной.

– В самом деле? – Он сжал ей локоть. – И каким же образом?

– Надела особое белье. И я думала все так обставить: тихая музыка, чуть-чуть стриптиза. – Она сконфуженно засмеялась. – Даже ароматические свечи купила.

– Вперед! Все так и сделаем.

– Но это неправильно! Как будто я хитростью тебя заманила, распалила, а потом, когда ты уж точно не смог бы сказать «нет», снова попросила о втором ребенке…

Он как вкопанный остановился посреди улицы и, наклонившись, посмотрел ей в лицо:

– Ты собиралась меня просить…

– Что?

– Ты не собиралась добиться своего «случайной» беременностью? Ты хотела просить моего согласия?

– Конечно.

Джульетту укололи его слова. Даже после ее признания он мог допустить, что она способна поступить иначе.

– Тогда ответ – да! – объявил Купер.

У Джульетты перехватило дыхание. Ей не послышалось? Он в самом деле это сказал? – Что?

– Ответ – да! – повторил он, снова взял ее под руку и повлек вдоль ветреной улицы, туда, где маяком сияли огни отеля, обещая начало иной жизни.

Она набрала полную грудь воздуха и на ходу прижалась к нему. Ее дыхание вилось в мо розном воздухе светлым облачком.

– Да! – Он стиснул ее локоть так крепко, что не осталось никаких сомнений. – У нас будет еще один ребенок.

14. Анна

Кто сказал, что она печет торт для него? Вовсе не для него. Но нужно же опробовать рецепты, которые потом смогут пригодиться ей в ресторане. В ресторане ее мечты. К тому же торт «Красный бархат» – лучшее средство против холода и ветра этого воскресного полдня со сверкающими за кухонным окном сосульками. И Клементину после выходных, проведенных с Дамианом в номере манхэттенского отеля, хотелось побаловать. Нет сомнений, все это время они набивали животы исключительно биг-маками. Клементина, правда, предпочла бы белый торт с шоколадной глазурью, а «Красный бархат», по чистой случайности, – любимый торт Дамиана.

Совершенно все равно – будет он рад или нет. Она уже продержалась все Рождество, весь Новый год и еще целый месяц. Целый месяц его ночных телефонных звонков и визитов по выходным к Клементине, которые он пытался превратить в визиты к Анне. Она выдержала долгие часы дочкиных слез и еще более долгие часы собственной тоски по нему. Теперь уже должно полегчать.

Так почему она печет торт?

Надо же им поговорить, объясняла она сама себе, намазывая глазурь. Сливочную глазурь, густо-красного цвета, разумеется. Спокойно, без лишних эмоций поговорить. До этого она была слишком зла, чтобы даже впустить его в дом – выставила на крыльцо два чемодана с его вещами, с курьером отправила ему пленки и сценарии, а все остальное, все, что могло напомнить, от чего к глазам подступали слезы, спрятала в коробки. Теперь, когда первая, самая острая боль утихла, им действительно нужно поговорить – о Клементине, о деньгах, о будущем. О будущих. О двух разных будущих.

За тортом такой непростой разговор может пройти легче.

Анна рылась в глубине битком набитого, засыпанного крошками буфета – где тут разбираться в буфетах, когда еле-еле хватает времени смахнуть пыль со столов. Ну, где же это блюдо для тортов? Ага, вот оно… Господи, ведь его подарила мать Дамиана. Еще одно доказательство, как тесно переплелись их жизни.

В последний месяц Анна занималась стряпней больше, чем за все семь лет, что они живут в этом доме. Это отвлекало, давало удовлетворение. На кухне можно расслабиться, можно готовить вместе с Клементиной или в одиночестве. В праздники она бегала по подружкам, а теперь сама углубилась в кухонные дела: пекла кексы и халу, делала пирог из сладкого картофеля и паштет из гусиной печенки. А когда Лиза попала в больницу, готовила обеды для Томми и ребятишек и всякие лакомства для самой Лизы. Та, конечно, рассыпалась в благодарностях – и откладывала ореховую помадку и мандариновый джем в сторонку. Чтобы потом, как подозревала Анна, выкинуть в помойное ведро. Кухня взывала о помощи. Это очевидно. Здесь требовалось полное переустройство еще при покупке дома – незатейливого сооружения двадцатых годов в колониальном стиле, определенно, одного из самых скромных жилищ в Хоумвуде. Со временем Анна перестала замечать неказистые щербатые буфеты и поцарапанные столы. Если начистоту, она многое перестала замечать. Она не винила себя за то, что произошло в Лондоне. Их брак оказался весьма далек от идеального, каким он ей виделся. Конечно, порой ее посещали подозрения, что не все у них ладно. Но она прогоняла их, полагая, что у всех жен бывают дурные предчувствия, но мудрые жены не обращают на них внимания.

Но может быть, – думала она, устраивая торт на обеденном столе, подправляя на губах яркую помаду, которой уж было перестала пользоваться, и выжидательно поглядывая на сумерки за окном, – может быть, ей следовало быть более требовательной к нему? Решительней заявлять о собственных желаниях, настаивать на переменах, которые ей нужны? Как это делает Дейдра. Или взять бразды правления в свои руки, как сделала бы Лиза. Тихоня Джульетта – и та обрабатывает Купера насчет второго ребенка. Лишь она, поглощенная и очарованная чувственной силой их отношений, охотно закрывала глаза на все остальное.

А тогда, в Лондоне, не поступила ли она опрометчиво, сказав, что больше не хочет быть с ним? А вдруг у них еще есть шанс? Эта мысль вызвала такую дрожь во всем теле, что Анна даже испугалась.

По деревянной лестнице застучали шаги. Анна бросилась открывать дверь. Вместе с клубами морозного воздуха в дом ворвалась дочка. Дамиан неуверенно топтался на пороге.

– Ты тоже можешь войти. – Анна отступила в сторону и улыбнулась.

Чтобы он понял – она настроена дружелюбно.

Он не поверил своим ушам:

– Правда?

– Правда.

Вошел в дом, огляделся, словно никогда прежде здесь не бывал. Повернулся к ней:

– Пахнет умопомрачительно!

– Торт. – Она мотнула головой в сторону гостиной, где красовалось ее кулинарное чудо и словно бы приглашало, как в «Алисе в стране чудес»: съешь меня и преобразись.

Именно об этом мечтала Анна, затевая стряпню, – о чуде, которое вернет его. И ее тоже.

– Хочешь кусочек?

– А можно?

– Да! – Она засмеялась, слегка коснувшись его руки. – Можно.

Анна, не торопясь, достала тарелки, вилки, раскопала лопаточку для торта (ее тоже подарила мать Дамиана). Интересно, если они все-таки разойдутся, он заберет все подарки? А что останется Анне? Что здесь принадлежит только ей? Она ведь была студенткой, когда погибли ее родители. Она тогда продала их дом вместе со всем содержимым. Кому нужен аляповатый фарфор в цветочек? Или серебро, которое 365 дней в году не вынимается из коричневого бархатного футляра? Живя в Лондоне после окончания колледжа, она не обзавелась никаким добром, и лишь когда они с Дамианом переехали сюда, купила и тарелки, и мебель – все без особых затей, простое и современное. Так нравилось Дамиану. Стало быть, все общее.

– Ну вот и я. – Анна наконец вернулась в гостиную. Дамиан уже сидел за столом. – А где Клем?

– Должно быть, целуется со своими игрушками. Соскучилась.

Целуется… От этого слова у Анны быстрее побежала по жилам кровь, щеки вспыхнули. Она наклонилась над тортом, вонзила лопатку в огненно-красную глазурь.

– Сколько тебе?

– Сколько дашь…

Она улыбнулась, но, передавая торт, не смогла взглянуть на него.

– А чай есть? – спросил он. – Я так продрог.

Нет, чая нет. Она его весь выкинула. Чтобы не напоминал о нем. Но не признаваться же в этом?

– Как насчет кофе? Я сварю свежего.

– Отлично. Силы небесные, торт просто великолепен!

Она металась по тесной кухне – молола зерна, наполняла кофейник водой (не из-под крана, а отфильтрованной) – и вдруг обнаружила, что напевает.

– Анна?

На кухне неожиданно появился Дамиан.

– Кофе сейчас будет готов, – сказала она. – Я принесу в гостиную.

Но он продолжал стоять у нее за спиной, и, когда она повернулась – может, ему нужно что-то в буфете? – его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от ее.

– Анна.

– Что?

И вдруг его губы прижались к ее губам. На какой-то миг и она ответила ему.

Наплевать на все. Он ей нужен. Его поцелуи как глоток воды после невыносимой жажды. Боже милостивый, – подумала Анна, – я люблю его.

Давно они так не целовались. Почти мгновенно в ней вспыхнуло безумное желание. Не удивительно – целый месяц без секса. Он тоже словно помешался, прижимаясь к ней всем те лом. Она не оставалась в долгу. Он стиснул ее грудь, ее рука скользнула по его брюкам. Она укусила его за нижнюю губу. В этом была и боль и радость. Он поднял ее на кухонный стол и вжался между ее ног.

– Клем… – шепнула Анна.

– Она не услышит.

Покачав головой, она приложила палец к губам:

– Нет.

Ужом выскользнула из его рук, соскочила со стола и, лихорадочно соображая, потянула его из кухни. Клементина наверху в маленькой комнате, где стоял телевизор, громко беседовала со своими игрушечными зверюшками. Так, с дочкой все в порядке. Она при деле. Анна тянула Дамиана дальше. Чулан в прихожей? Тесновато. Ванная комната? Фу! А все другие места здесь, внизу, слишком на виду.

– Знаю! – Взглядом спросив согласие, она повела его по коридору и открыла дверь в под вал, где они устроили импровизированный кабинет для Дамиана.

Он поднял брови – там? Она кивнула.

Все началось прямо на лестнице, они даже толком не успели закрыть дверь. Он расстегнул джинсы, она стянула свои, вцепилась в шаткие деревянные перила. Выдержат ли? Он целовал ее шею, плечи, груди. Его палец проскользнул внутрь нее. Как же им устроиться? Он легонько толкнул ее назад. Она сначала села, затем легла на ступеньки. Он опустился сверху.

О, хорошо, хорошо, хорошо!.. Вся кожа горела. Хватая воздух широко открытым ртом, она помогала ему войти еще глубже. Его объятия были так крепки, а сила, с которой он двигался, так непреодолима, что она перестала ощущать собственный вес. Даже если бы захотела, она уже не могла остановиться. Конец наступил так же молниеносно. Он дернулся в последний раз и упал на нее. Сердце его колоти лось как бешеное.

Анна почти тут же вспомнила о дочке. Как она там? Одна, так долго?

– Дамиан, – шепнула Анна.

– М-м-м?

– Клементина…

Он поднял голову и с недоумением огляделся. Как будто с неба свалился. Твердые края ступенек больно врезались в спину. Она чуть подпихнула его бедром.

– Ну же, Дамиан!

– М-м-м…

С трудом он поднялся. Ну наконец-то. Она вскочила на ноги, схватила валявшиеся на верхней ступеньке джинсы и, натягивая их, распахнула дверь. Все мысли только о Клементине. Наверху орал телевизор.

– Клем?!

Ответа нет. Вот оно. Наказание. Все, что у нее осталось, – это Клем, и теперь из-за ее эгоизма с дочкой случилось что-то ужасное. «Не валяй дурака, – приказала она себе. – С Клементиной все в порядке, а у тебя, между прочим, еще и друзья есть, и отличная работа. И Дамиан».

Анна взбежала до середины лестницы:

– Клементина?

Тишина.

С кувыркающимся в груди сердцем она рванула наверх и… замерла на пороге телевизионной комнатки. Малышка безмятежно сидела в своем розовом плюшевом креслице и, сунув в рот палец, неотрывно смотрела на экран.

– Клементина!

Клементина медленно повернулась и взглянула на нее сонными глазами.

– Я тебя звала, – уже спокойнее проговорила Анна.

Девочка пожала плечами. Бледностью кожи и цветом шоколадных глаз она пошла в отца, а тонкие прямые волосы, которые категорически отказывалась стричь, унаследовала от матери. Анна сообразила: Клем всегда приходит без сил после свиданий с Дамианом. Трудно сказать почему. Может, из-за утомительных прогулок по городу, или спанья на раскладном диване в но мере, или так переживает их разрыв.

Анна развела руки:

– Иди ко мне, зайка. Хочешь, отнесу тебя в кроватку?

Девочка кивнула, хотя ее любимая передача еще даже не началась.

Ванну можно пропустить, – решила Анна. – И все разговоры тоже.

Подняла нежное, теплое тельце на руки и, тихонько напевая, пошла в спальню. Она уже привыкла проделывать это в одиночку и, несмотря на произошедшее в подвале, о Дамиане не вспомнила. Совершенно вылетело из головы, что отец Клем сегодня дома. Дамиан сам напомнил о себе шумом снизу – когда Анна нежно убирала волосы с лица уже спящей Клементины.

Он обнаружился в гостиной – растянулся на диване, закинув босые ноги на деревянный чемодан, служивший им журнальным столиком. На полу стояла пустая тарелка с крошками тор та. Устроившись в круге света, он что-то читал. Похоже, сценарий. Увидев Анну, улыбнулся:

– С Клемми все в порядке?

– Спит. Пришлось уложить без купания.

– Эти выходные выматывают ее, – осторожно заметил он.

Она кивнула и опустилась на диван рядом с ним. Пожалуй, сейчас самый удобный момент. Можно попробовать поговорить о том, что приключилось в Лондоне и позже, и о том, что им со всем этим делать. А можно обойтись и без разговоров. Она положит голову ему на плечо, они закажут тайской еды, а когда настанет время идти спать, она просто отведет его наверх. Утром встанет и спокойно, как прежде, отправится на работу, предоставив ему отвести Клемми в школу. Так легко. И все же что-то удерживало ее.

– Это сценарий? – спросила Анна.

Он кивнул:

– Новый.

Она вспомнила, обрадовалась:

– Тот, где парень меняется телом со своей бывшей женой?

– М-м… Вообще-то я передумал.

– Да? – Анна почему-то обиделась.

Чем ему не угодил прежний вариант?

– Теперь этот парень – женщина. И к тому же черная женщина. И она меняется телом с президентом.

– С президентом Соединенных Штатов?

– С ним самым, – энергично закивал Дамиан.

Все ясно.

– В главной роли, разумеется, – Вупи Голдберг, – предположила Анна.

Дамиан бросил на нее оскорбленный взгляд.

– Или Опра захочет попробовать себя в качестве кинозвезды?

Что-то он мрачен. Анна, напротив, почувствовала прилив вдохновения.

– Знаю, знаю! – воскликнула она. – Президента сыграет Арнольд Шварценеггер!

– Издеваешься?

Она постаралась сдержать смех:

– Прости.

– Кто требовал, чтобы я лучше «продавался»? Ага, значит, не она одна играет в опасную игру.

– По-моему, ты и сам собирался заняться коммерческими фильмами.

– Ну да, собирался. Между прочим, могу тебя обрадовать: пробные съемки последнего фильма одобрения не получили. От меня требу ют, чтобы дело все-таки кончалось свадьбой.

Анна выпрямилась.

– Шутишь.

– К несчастью, нет.

– Возвращаешься в Лондон? В ту церковь? Будешь переснимать?

Та сцена, пусть даже вымышленная ее часть, повторится. Хуже ночного кошмара. «День сурка» для самого мерзкого момента ее жизни.

– Переснимать будем в Нью-Йорке. На возвращение в Лондон они не раскошелятся. Жалко, конечно, терять церковь.

– Но актерский состав остается прежним.

– Разумеется.

– В Нью-Йорке.

– Да.

Они помолчали. Только тогда до него дошло, к чему она клонит.

– Детка, тебе не о чем беспокоиться. Между мной и Гвендолин все кончилось в тот день, в церкви.

Самое смешное, она уже начала сомневат ся – а было ли вообще что-то? Может быть, она неверно все истолковала? Он же, в конце концов, ни в чем прямо не признался. До этого момента.

– Гвендолин, – повторила Анна.

Перед мысленным взором встало лицо девицы.

– Меня больше устраивало, когда у нее не было имени.

– Детка! – Он попытался взять ее за руку. – Там ничего не было. Я люблю тебя.

То же самое он говорил и в церкви. Все как всегда. Гладкие слова и карьера, которая все никак по-настоящему не начнется. Потрясающий секс и уверенность Дамиана, что жена всегда будет принадлежать ему. Ее серьезные запросы и его бессилие их удовлетворить.

– Я валюсь с ног, – сказала она. – Завтра понедельник.

Он потрясенно уставился на нее:

– Что?!

– Я иду спать, Дамиан. Тебе пора домой.

– Не может быть. Ты меня выгоняешь?

Как это знакомо – возмущается ее совершенно разумным поступком.

– Да.

– Я мог бы поспать на диване. Чтобы утром побыть с Клем.

Анна двинулась к двери:

– Сами справимся.

Она распахнула дверь. В дом ворвался ледяной воздух, но она держала дверь открытой.

– Но, Анна… – Он неловко возился с портфелем, с бумагами, растерянно шарил в поисках пальто. – Я думал… лестница… торт…

– Хочешь взять торт с собой?

– Я вовсе не это имел в виду…

– Нет, пожалуйста!

Все лучше, чем стоять столбом у двери в ожидании, когда он уйдет. Она решительно вернулась в гостиную, отнесла парадное блюдо с красным тортом на кухню, обернула пленкой и все вместе – с блюдом и лопаткой – сунула в бумажный пакет из магазина.

Когда она вернулась в прихожую, Дамиан, уже в пальто, с несчастным видом стоял у двери.

– Я совершенно сбит с толку.

– Я тоже.

– Анна, я хочу вернуться.

– Знаю.

– Что мне сделать? Скажи. Я на все готов.

– Стань другим человеком. Сможешь? Стань таким, каким, как я когда-то верила, ты был.

15. Лиза

– Мамочка! Мамочка!

Как только Томми открыл дверцу машины, из дома до Лизы донесся приветственный визг. Должно быть, они ждали у окна. Дом задрожал от топота детских ног. На крыльце лед. Хороший предлог опереться на крепкую руку Томми. Несмотря на сильное обезболивающее, что ей прописали в больнице, боль давала о себе знать. Но об этом она никому не скажет. «Слава богу, все позади, – подумала она. – Слава богу, я снова вернусь к нормальной жизни».

Ярко-красная входная дверь распахнулась и – вот они! Четыре радостные и нетерпеливые мордашки сияют улыбками ей навстречу. Даже Лэдди, яростно махая хвостом, изо всех сил пропихивается вперед. Не дав переступить порога, они со всех сторон облепили ее. Генри боднул головой прямо в швы, а пальчик Дейзи ткнулся точно в пустоту внутри нее.

Лиза начала обнимать их всех по очереди, потом всех сразу. И тут поверх детских голов увидела, что творится в доме: по восточным коврам разбрелся целый выводок разноцветных игрушек; на диване, на каждом стуле беспорядочными кучами навалены пальтишки, шапки и шарфы; горы газет, школьных тетрадок и писем высятся на каждом столе. Сбитые набок абажуры и покосившиеся картины, пустые стаканы, полупустые стаканы, миски из-под каши с присохшими к ним ложками. И запах – прокисшее молоко, подгоревшие макароны, жареные сосиски. И это в десять часов утра. Вот к чему все пришло за несчастные девять дней, что Лизы не было дома.

Из-за угла с курткой в руках появилась хмурая тринадцатилетняя соседка и по совместительству нянька Соня:

– Можно уходить?

– Одну минутку. – Томми ввел Лизу в дом и за крыл входную дверь. – Вот, возьми за работу. – Он вытащил из кармана пачку долларов и протянул их девочке; та схватила их все, не глядя.

– Сколько ты ей дал? – полюбопытствовала Лиза.

Томми смутился:

– Что?

– Я спрашиваю, сколько ты ей заплатил? Лично я считаю, платить не за что. Здесь же творится бог знает что!

Девочка опасливо покосилась на нее и торопливо натянула куртку.

– Ты знала, что я возвращаюсь из больни ы? Трудно было хоть чуть-чуть прибраться?

Соня бросила деньги на столик в прихожей и угрюмо процедила:

– Пожалуйста. Заберите.

Томми схватил купюры и попытался всунуть их в крепко сжатые руки Сони.

– Нет, Соня. Пожалуйста! Испугался? С чего бы?

– Ладно. Все нормально, – буркнула Соня.

Как-то странно она это сказала. Не «Все нормально, я понимаю», а скорее «Все нормаль но, отпустите меня, и не нужны мне ваши деньги!». Девочка развернулась и выскользнула за дверь.

– Большое спасибо, – крикнул ей вдогонку Томми. Его крупное красивое лицо потемнело от гнева. – Теперь она больше не вернется…

– Вот и отлично, – пробормотала Лиза.

– Нет, не отлично! – рявкнул Томми. – Ты хоть представляешь, каково мне тут пришлось без тебя? Сколько внимания требуют дети? Какие усилия нужны, чтобы худо-бедно сделать хотя бы самое основное по дому?

– Представляю ли я? А чем, по-твоему, я занималась последние шесть с половиной лет?

– Да, но у тебя при этом не было другой работы. А у меня есть, а теперь еще и все это на меня свалилось!

– Ах, прошу прощения, что я подцепила этот чертов рак!

Генри разразился слезами. Поначалу он мужественно терпел, но теперь не выдержал и разрыдался. Стоял, опустив голову, и слезы безостановочно капали с его щек на золотистый дубовый паркет.

Лиза подошла к сыну и притянула к себе:

– Все хорошо, милый.

Ничего бы, кажется, не пожалела, чтобы вернуть проклятое слово назад. Есть слова – люблю, развод, – способные влиять на последующие события сильнее, чем чувства, стоящие за этими словами. Рак из их числа. Лиза ни за что не позволила бы такому произойти.

– Мамочка не хотела, дорогой…

Генри поднял на нее испуганные и удивленные глаза:

– Что такое чертов? И что такое рак?

Мэтти шлепнул младшего брата, и тот вновь залился слезами.

Дейзи испустила дикий вопль, вскинула ручки и галопом помчалась по гостиной, перепрыгивая через разбросанные игрушки, журналы и варежки. Размахивая руками, она с визгом наматывала круги по комнате. По пятам за ней с оглушительным лаем носился Лэдди.

– Дейзи! – крикнул Томми. – Дейзи, прекрати сию же секунду!

Дейзи припустила быстрее, вереща еще громче.

– Видишь? Вот что у нас творится.

– Не страшно. – Лиза сбросила пальто. – Я разберусь.

На лице у Томми читалось сомнение. Бедняга, разрывается: с одной стороны, он, конечно, не рассчитывает, что она с ходу засучит рукава. Но ужасно хочет верить, что она сможет.

Ей тоже этого хотелось.

– Ну что ты, Лиза. Я ведь здесь, я помогу.

«Что ж не навел порядок в доме к моему возвращению?» – подумала Лиза и тут же выругала себя. Это не его епархия. Как следует у него все равно никогда не вышло бы, а в результате она только разозлилась бы. Так что нечего ему тут торчать и каждую минуту интересоваться ее самочувствием. Пусть лучше убирается по своим делам и позволит ей спокойно при вести дом в надлежащее состояние.

– Ты и так уже много времени оторвал от работы. Дети мне помогут. Правда, ребята?

Мэтти и Генри встали по стойке смирно, Уилл с тяжким вздохом сделал попытку изобразить послушного мальчика, но Дейзи продолжала гонять по комнате. Слава богу, хоть визжать перестала. Лиза заметила, что ее цветовая система в одежде тоже полетела ко всем чертям: Мэтти одет в голубое, но у Уилла один носок красный, другой синий, а на Генри старые зеленые тренировочные штаны Уилла и его же красный свитер.

– Я серьезно. – Лиза указала Томми на дверь: – Ступай.

Дождавшись, когда дверь за ним затворится, она хлопнула в ладоши:

– Дети! Все свои обязанности знают. Мэтти, ты собираешь посуду, относишь на кухню, наливаешь в раковину воду с моющим средством и вытираешь все столы.

Лиза с удовлетворением наблюдала, как Мэтти принялся за дело. Что значит тренировка. Почти семь лет трудов не прошли даром.

А Уилл? Этот, глядя в пространство, развалился на полу. Самый трудный. Типичный «второй ребенок». До сих пор по-настоящему не бунтовал, но без нее ему, похоже, многое сходило с рук.

– Встань.

Встал. Но глаз по-прежнему не поднимает.

– Ты соберешь игрушки.

Уилл ухмыльнулся:

– А я хочу играть в видеоигры.

– Видеоигры? С каких это пор у нас завелись видеоигры?

– Папа купил, – отозвался Мэтти, топая в сторону кухни со стопкой грязных бумажных тарелок.

– Больше никаких видеоигр, – твердо заявила Лиза.

Острая боль, возникшая, когда она преодолевала скользкую дорожку, тупо шевелилась внутри. И голова начинает раскалываться. За крыв глаза, она глубоко вздохнула и призвала образ, который помогал ей справиться практически с любой критической ситуацией: Мадонна плачет в сотовый телефон, продолжая тренировку на «бегущей дорожке». Лиза прочитала об этом в каком-то журнале, когда сама увлекалась «бегущей дорожкой». В сущности, она не большая поклонница Мадонны, но подобная твердость привела ее в восхищение.

– Я пошел! – Уилл двинулся вон из комнаты.

Лиза повысила голос:

– Молодой человек, немедленно вернитесь!

Генри снова заплакал. Он все еще стоял по стойке смирно, но плечики вздрагивали, а подбородок уткнулся в грудь.

– Ради бога, Генри, перестань ныть! – раздраженно бросила Лиза.

После чего он, разумеется, заревел еще громче.

Между тем Дейзи не прекращала своей беготни. Теперь каждый раз, когда на ее пути попадалось что-нибудь, что она была в силенках поднять – подушка, журнал, грязная салфетка, – она хватала это и со смехом швыряла в середину комнаты.

– Прекрати!

Лиза орала изо всех сил. Прежде ей никогда не приходилось так кричать.

– Я вас приведу в порядок! Я вернулась, и вы у меня быстренько станете шелковыми!

Но, похоже, ни ее возвращение, ни ее вопли не производили никакого впечатления. Дети продолжали творить что хотели.

16. Ужин в феврале

«Устроить традиционный ужин в День святого Валентина – неплохая идея. По крайней мере, можно отвлечься от мыслей о Дамиане», – решила Анна.

Поразительно – из их четверки только она продолжала отмечать день влюбленных. Во всяком случае, до недавнего времени. Остальные мамаши только ныли, что в этот день невозможно найти няньку, тем более заказать ресторан. И вообще – мало им забот с подарками на день рождения, годовщину свадьбы, День отца, Рождество («И Хануку!» – вставила Дейдра). Какого черта возиться еще с идиотскими валентинками!

Единственным в городе рестораном, где остались свободные столики, оказалось это индийское заведение. Как бишь его? «Сатист Палас». Дурацкое название. Здесь почти всегда пусто и скучно. Несомненно, по причине стульев, обтянутых оранжевой искусственной кожей, и флуоресцентных ламп. Крайне неромантичная атмосфера.

– Ну можно ли прийти сюда с любимым че овеком? – скривилась Анна.

– Можно. Я же тебя люблю, – возразила Джульетта.

Нарядная, в белом шерстяном костюме и красной блузке, Джульетта выглядела счастливой. Такой счастливой Анна не видела ее уже несколько месяцев. Или несколько лет. Нет. Пожалуй, вообще никогда не видела.

– Но тебе ведь не захочется в конце вечера сорвать с меня одежду.

– Это место таких мыслей точно не навеет. – Лиза покрутила головой. – Дейдра придет?

– Обещала, – ответила Джульетта. – Наверное, скоро появится. А пока…

Она порылась под столом и извлекла оттуда пакет, в котором, по всей видимости, пряталась бутылка.

– Вот! – Джульетта торжественно вытащила из бумажной упаковки бутылку искристого сидра.

– Настоящий праздник. Если не пьянка. Что отмечаем? – поинтересовалась Анна.

Джульетта наклонилась к ним:

– Хотела дождаться Дейдры, но нет сил терпеть! – Она расплылась в улыбке. – Я беременна!

– С ума сойти!!! – Лиза вскочила, чтобы обнять подругу. – Как я за тебя рада!

Когда очередь дошла до Анны, она тоже обняла и поцеловала Джульетту. Приятно сознавать, что в это время крутых виражей на жизненном пути хотя бы у одной из них дела идут на лад. Анна знала, как отчаянно Джульетта желала этого, и как непросто ей было склонить на свою сторону Купера. И вот – получилось.

– Когда?

– Да что ты! Еще рано говорить. Только через два дня, когда будет абсолютно ясно, что у меня задержка, пойду к доктору Кауфман. Но у меня всегда все в срок, хоть часы проверяй. Я просто чувствую, что беременна – груди набухли, после обеда в сон клонит. По моим подсчетам, малыш появится примерно ко Дню благодарения.

– А как Купер? Рад? – спросила Анна.

– Просто вне себя! Все твердит, что не может поверить – и месяца не прошло, как мы… И получилось!

– Да уж. Ловко вы.

– По-моему, это произошло в ту ночь, когда я сняла номер в отеле! – Джульетта от радости светилась. – Я тот день не случайно выбрала – самая середина цикла. И еще подушку под себя подложила! Конечно, это случилось именно тогда.

– Замечательно – у нас снова появится маленький! – воскликнула Лиза.

«Какой энтузиазм! Сама, небось, хочет еще одного ребенка», – подумала Анна и представила, как они сидят все вместе и, как в былые времена, передают с рук на руки новорожденного младенца.

И ее вдруг пронзило совершенно неожиданное чувство. Она даже не сразу смогла определить, что это такое. Оказалось – зависть. Но не к новой близости между Джульеттой и ее мужем, а к беременности. Анна с удивлением обнаружила, что хотела бы оказаться на месте Джульетты и ждать ребенка – с Дамианом или без.

– Ну, где же, наконец, Дейдра! – вырвалось у нее. – Хочу попробовать этого поддельного шампанского.

– А давайте откроем, – предложила Джульетта. – Дейдра вот-вот подойдет. Я бы купила настоящего шампанского, но мне нельзя. А этого я с вами выпью.

Вкус сидра – такой сладкий, что зубы заныли – вернул Анну в те дни, когда она вынашивала Клементину. Они еще жили в Англии. Боже, как она радовалась и наслаждалась каждым мгновением беременности, даже недолгим при ступам утренней тошноты – ведь больше с ней такого не повторится. Они сразу решили: этот ребенок будет первым и единственным. До сих пор помнит, как до смерти хотелось «рибены» – странного черносмородинового сока, который лондонцы пили все поголовно. А еще хрустящего картофеля с уксусом. Фу!

Дамиан настоял на одном ребенке, и она пошла у него на поводу. Почему? А почему она шла у него на поводу во всем остальном? Гипноз какой-то. Его влияние на нее было безгранично. На их будущее, на мир в целом она смотрела его глазами. Но ведь деньги зарабатывала она, и няньке платила тоже она. Второй ребенок усложнил бы жизнь ей, а вовсе не Дамиану. И все же принимать решение она позволила ему.

– Я тоже хотела больше! – неожиданно произнесла Анна.

Подруги с недоумением уставились на Анну, и та сообразила – они ведь не могли следить за ходом ее мыслей.

– Я о детях. Это Дамиан хотел только одно го ребенка.

– Томми хотел пятерых, – сказала Лиза. – Я думала так и сделать. Теперь не выйдет.

– Почему? – удивилась Джульетта. – Все в твоих руках. Давай! Будем вместе гулять с колясками, организуем новую прогулочную группу.

– Дело в том… – Лиза осеклась. – Мы реши и, что с нас хватит.

Анна вздохнула:

– Жаль, я не насела на Дамиана. Мне бы еще одного ребенка. Или двух.

– Может, оно и к лучшему, – заметила Лиза. – Учитывая…

– Учитывая, что мы разошлись?

– Прости. Не хотела тебя расстраивать.

Дверь в ресторан открылась, и все трое дружно повернули головы. Дейдра? Нет, молодая парочка. Хоть кто-то отметит здесь День святого Валентина. Парочка направилась к столику в углу.

– Где ее носит? – Анна начинала злиться. – Я есть хочу!

– Позвоню ей. – Джульетта вытащила свой телефон. – По-моему, можно уже сделать заказ.

Мобильный Дейдры не отвечал, а по домашнему трубку взял Пол и сообщил, что, вернувшись домой, нашел детей с нянькой и решил, что Дейдра с подругами.

– М-да-а, – протянула Лиза. – Неужели закрутила с тем музыкантом?

– Нет! – вырвалось у Джульетты.

– С чего это ты так уверена? Ты попала на ее первое выступление?

– Конечно, и она была великолепна! Представьте, ей даже обещали помочь с работой. Какой-то менеджер дал ей визитку. Так что дело, похоже, сдвинулось с места.

Лиза удивленно покачала головой:

– Потрясающе! Подумать только, какие у вас двоих грандиозные события. Значит, и у нас есть надежда. Как думаешь, Анна?

Анна отвела глаз, и, как на грех, ее взгляд упал на парочку в углу. Такие молодые, такие счастливые. Всего каких-то сто фунтов лишнего веса на двоих. Сидят, прижавшись и обхватив друг дружку руками, голова к голове, массивные черные оправы одинаковых очков почти соприкасаются…

– Не уверена насчет надежды. Во всяком случае, когда речь идет о Дамиане.

– Почему? – удивилась Джульетта. – Вы уже общаетесь. А потом, ты ведь говорила…

Джульетта замялась. Анна рассказала ей про подвал и ступеньки (и Дейдре тоже), но просила их обеих ничего не говорить Лизе. Не то чтобы у Анны были секреты от Лизы, просто тогда, в больнице, она уж очень неодобрительно отозвалась о Дамиане. И, похоже, была права. Как она тогда сказала? Ах да: можешь скучать по нему, но это не значит, что ты должна принять его обратно. Жаль, не подумала об этом как следует – до того, как отдалась ему на подвальной лестнице.

«Пожалуй, – подумала Анна, – надо было откровенничать по поводу Дамиана именно с Лизой, как бы больно порой ни жалили ее суждения. Она скорее, чем остальные, поддержала бы ее недавнее решение настоять на разводе».

– Я спала с Дамианом. – Анна выдержала взгляд Лизы.

– Ах вот оно что. Ты нарушила правило номер один.

– Это какое?

У Лизы столько правил, всех и не упомнишь.

– Защити себя! – воскликнула Лиза. – Тебе нужна мамочка.

– Ты права, нужна. Кто-нибудь хочет меня удочерить? Я готова.

– Послушай меня. Кончай с этим парнем.

– Но не кажется ли тебе, что ради Клементины… – начала Джульетта. – Я, конечно, понимаю – ты разочарована, но если есть хоть малейший шанс…

– Изменить наши с Дамианом отношения?

Джульетта кивнула:

– Мы ведь с Купером смогли.

– Мне бы тоже хотелось. В ту ночь, когда я выгнала его, после секса, какая-то частичка во мне все еще надеялась, что это возможно. Но весь этот месяц я рылась в старых вещах, перебирала давнишние записи, весь хлам, который остался в доме после Дамиана…

Результаты оказались неожиданными и неприятными. Из отрывочных, но многочисленных свидетельств, которые ей удалось собрать воедино (от старых денежных квитанций до невесть зачем сохраненных любовных записок), она уяснила: Гвендолин – не первая коллега, с которой у Дамиана был роман. Цепочка его интрижек с гримершами, костюмершами, сценаристками и, разумеется, с актрисками, не прерываясь, тянулась прямехонько к самому началу их брака. Когда Дамиан утверждал, что он все тот же, он не лгал: он всегда был чудовищем.

– Он изменял мне с самого начала.

Принесли «пападамсы» [10]. Они их заказали, чтобы заморить червячка, пока не объявится Дейдра. Странное дело – всего минуту назад Анна помирала с голоду, а теперь к горлу подкатывала тошнота.

– Решено – я подаю на развод.

– Но вы же были счастливы, пока ты все это не раскопала! – в отчаянии воскликнула Джульетта. – Может, если попробовать забыть, притвориться, что ничего и не случилось, вы снова будете вместе и все станет как прежде.

Анна замотала головой:

– Нет. Это не по мне. Это все равно что ходить с гвоздем в ботинке и врать, что его не чувствуешь. Ты бы смогла?

Джульетта вздохнула и, сжав губы, покачала головой.

Лиза потянулась через стол и сжала руку Анны:

– Это тяжело, но уверена, ты правильно поступаешь. И вот увидишь – так будет лучше.

Анна через силу улыбнулась:

– Спасибо, мамочка.

Джульетта посмотрела на часы:

– Уже на час опаздывает. Я начинаю волноваться.

Она снова достала телефон, набрала номер. Секунду спустя она уже кричала:

– Дейдра! Ну где же ты?!

Подруги прислушивались, но много ли раз берешь, слыша только реплики Джульетты.

– Ты шутишь…

Судя по голосу, что-то ее здорово расстроило.

– Полу сказала?.. А я почему ничего не знала?

Парочка в углу смачно целовалась.

– Ладно, ладно… Хорошо, хорошо.

Джульетта захлопнула телефон и посмотрела на Анну и Лизу:

– Она в Нью-Йорке. Завтра утром у нее прослушивание у того агента – я вам рассказывала. Собирается ночевать в городе. А Ник уехал.

– Ничего себе…

– Она уже позвонила Полу и предупредила, – продолжила Джульетта. – А нам ничего не говорила, потому что боялась нас обидеть. Вдруг мы подумаем, что для нее карьера важнее нашего ужина.

– Так оно и есть, – заметила Анна. – Просто удивительно – как все меняется!

Лиза обвела их взглядом.

– Всегда жди неожиданного.

– Все-таки лучше бы она нас предупредила, – сказала Джульетта. – Мы бы не ждали и начали есть. В последние дни я все время хочу есть. И вообще что-то мне нехорошо. Я на минутку…

Джульетта ринулась в дамскую комнату. Анна глянула ей вслед и едва успела проглотить крик – на белой шерстяной юбке Джульетты расплывалось алое пятно.

17. Дейдра

Покачивая бедрами (влево-вправо, влево-вправо), Дейдра шагала по Сорок четвертой улице. Улыбаться. Все время улыбаться. Вчера в «Гламур» она прочитала: улыбайся, пусть да же через силу, – и испытаешь радость. Похоже, ребята правы: она определенно чувствовала себя более счастливой, сексуальной. Дейдра надела новую узенькую юбку из черной замши – в седьмом классе длинней носила, а на улице подмораживало. Приходилось топать шустро. Под мышкой она держала папку с собственными фотографиями (три дня назад сделала); волосы после давешнего визита в парикмахерскую спускались вдоль щек, а не торчали, как обычно, в разные стороны. На углу Восьмой авеню какой-то бизнесмен (ничего, симпатичный) повернулся и посмотрел ей вслед. Вперед-назад, вперед-назад. Влево-вправо, влево-вправо.

Дейдра шла на встречу с Элиотом Лессером. С агентом. Она позвонила ему на следующий же день после выступления с группой Ника. Перед ней блестящая карьера, заверил Лессер. Бесспорный, невероятно разносторонний талант. Он видел потрясающие коммерческие возможности, главные роли на Бродвее, гастроли с ведущими группами. Возможно, даже сольное выступление в лучших кафешантанах. Раз е так еще говорят – кафешантан? Да впрочем, какая разница! Элиот Лессер назвал себя ветераном одного из крупнейших в шоу-бизнесе агентств, а еще он оказывает юридическую помощь. И он ею заинтересовался, готов стать ее агентом. Сейчас приходится самой пробиваться через толпу таких же, как она, претендентов. А появится у нее агент – это же совсем другое дело. Он будет устраивать для нее закрытые прослушивания, рекомендовать на роли.

По мере того как она продвигалась дальше на запад, улицы становились все грязнее и безлюднее. Ладони вспотели, в ушах стучало. Она глотала воздух открытым ртом, в горле пересохло: мерзкое ощущение, с которым Дейдра просыпалась каждую ночь после рождения близнецов. Тогда она несколько месяцев сидела на антидепрессантах. А для голоса эта Сахара в горле – смерть.

Ну вот, стоило лишь вспомнить давнишнюю депрессию, свои старые страхи – вдруг с пением покончено навсегда? – и она уже в панике. Ну-ка, влево-вправо, влево-вправо, приказала она себе. Не работает. А если попробовать улыбнуться? Нет, челюсти сводит в гримасе. Мысли перекинулись на близнецов. Ее не было дома уже три дня. Соскучилась по ним, хоть назад поворачивай. Они уже в том возрасте, когда дети больше времени проводят вдали от матери, чем у нее на руках или на коленях. Даже когда она дома. Как они по утрам первым делом мчатся обнять ее, как чмокают на ночь… А как после уроков налетают и крепко прижимаются к ней. А какие у них сонные мордашки, когда вечером, пристроив головы у нее на коленях, они смотрят телевизор. Без всего этого Дейдра умирает. Конечно, можно поговорить с ними по телефону. Конечно, есть их фотокарточки. Но, черт возьми, ей необходимо чувствовать их.

Соберись, велела она себе, и без того нервы на пределе. Сейчас надо быть уверенной как никогда. К тому же совершенно ясно: она переживает разлуку гораздо тяжелее, чем сами близнецы. Пол и Джульетта окружили их неусыпной заботой. Пол и в самом деле устроился семейным врачом в Хоумвуде, а Джульетта говорит, что близнецы ее здорово подбадривают. Бедняга, ей это необходимо, особенно сейчас, когда выяснилось, что она вовсе и не беременна.

Стало быть, о детях беспокоиться нечего. Надо сосредоточиться на встрече с Лессером. Сейчас для ее карьеры ничего нет важнее и, вполне вероятно, не будет. Господи, до чего страшно! Судорога сводит желудок, во рту появился привкус кислоты. Дейдра в ужасе окинула взглядом неряшливые дома, выстроившиеся вдоль улицы. Что делать? Того и гляди ей понадобится туалет, а здесь их нет и в помине.

Она перешла на трусцу и с облегчением заметила, что разница между номером, указанным на карточке Лессера, и номерами на домах сокращается. Ну, наконец! Вот оно, место, о котором она грезила с тех самых пор, как он сунул ей карточку. Правда, в мечтах ей виделось высокое, сверкающее здание; шикарный лифт возносит ее в просторный офис, в приемной за мерцающим хромом и белым мрамором столом посетителей встречает ухоженная секретарша… Похоже, в этой части ее мечте сбыться не суждено. Дейдра это уразумела, еще когда свернула с Бродвея и двинулась прочь от блестящих небоскребов, углубляясь в дебри четырехэтажных домиков. Каждому лет по сто, не меньше. Но даже тогда в воображении ей рисовался изысканный особнячок с полированной угольно-черной дверью, где каждый со вкусом обставленный этаж гудит напряженной творческой жизнью агентства. Никоим образом она не рас считывала оказаться перед многоквартирным кирпичным домом с осыпающейся штукатур кой, дорогу к которому пришлось прокладывать среди пустых упаковок от гамбургеров и полиэтиленовых пакетов с собачьим дерьмом. Контора Лессера располагалась в полуподвальном этаже.

Дейдра даже вроде немного успокоилась. Или, наоборот, вконец разволновалась? Страху точно поубавилось, но зашевелился червячок сомнения. Вся в испарине – почему так трудно дышать? – она нажала замызганную кнопку звонка и, когда он тренькнул, привалилась плечом к ржавым прутьям решетки, загораживающей вход.

Внутри было темно и тесно. В нос шибануло одуряющим запахом лака для ногтей, и Дейдра очутилась в крошечной передней. Единственной здешней обитательницей оказалась молодая блондинка с волосами, собранными на макушке в пучок и украшенными белой пластиковой заколкой в виде бабочки. Мордашка, по крайней мере, хорошенькая. После обшарпанного фасада здания это как-то обнадеживало. Если у вас привлекательная помощница, значит, вы чего-то добились. Ведь так?

– Я Дейдра Уайли. Мне назначено.

– Ах да. – Интерес в глазах блондинки мгновенно погас. – Элиот занят. Говорит по телефону.

Дейдра уселась на стул (серый металл, серое пластиковое сиденье), не сняв новой, купленной для этого случая короткой шубки из стриженого барашка, сжимая рукой в перчатке драгоценную папку с фотографиями. Красные шнурки папки развязались, и она долго возилась, пытаясь их завязать. Безуспешно. Оно и немудрено – попробуй-ка завязать бантик в плотных замшевых перчатках. Принялась стягивать новенькие перчатки и уронила папку на грязный пол. По линолеуму разлетелись свежие черно-белые фотографии из дорогого ателье – знойная красавица Дейдра в количестве двадцати штук.

– Дьявол! – И в сторону секретарши: – Извините.

Сдернула наконец перчатки, сбросила шубку. Ползая по полу и собирая фотографии, Дейдра гадала, какой, интересно, вид открывается перед секретаршей? А-а, плевать! Девица не отрывала глаз от собственных ногтей. Во всяком случае, на Дейдру даже не смотрела.

Надо быстренько все собрать. Не дай бог, из кабинета выйдет Элиот Лессер и застукает ее в этой идиотской позе. Однако она успела все привести в порядок и снова усесться на серенький стул, изящно скрестив ноги, а он все не показывался. Заметив, что постукивает одной ногой по полу, Дейдра велела себе прекратить. Но пару минут спустя нога снова нетерпеливо за стучала. Секретарша мучительно медленно продолжала делать маникюр. От запаха лака кружилась голова. Каждый раз, когда, взглянув на девицу, Дейдра замечала, как та неторопливо, миллиметр за миллиметром, тянет кисточку по ногтю, у нее непроизвольно начинала подрагивать нога.

Наконец она не выдержала:

– Мне ведь на одиннадцать назначено?

– Он сейчас освободится. – Девица не подняла головы.

Прошло еще десять минут. Двадцать… В животе у Дейдры заурчало – она не завтракала из страха, что ее волнение плохо подействует на полный желудок. Теперь, несмотря на дурноту, вызванную сочетанием нервотрепки и вони ацетона, желудок готовился завести свою полу денную песню. Если бы эта «маникюрша» убралась куда-нибудь хоть на минуту, можно было бы позвонить Полу, спросить совета. Во всем, что касалось музыки, опыта, безусловно, не занимать Нику, а вот по части невозмутимости нет равных Полу. К своему удивлению, Дейдра обнаружила: когда она в растерянности, когда не знает, как поступить, ей всегда хочется обратиться не к Нику, а к Полу.

– Мистер Лессер все еще говорит по телефону?

Девица бросила взгляд на аппарат:

– Вроде кончил.

– Может, вы сообщите ему о моем приходе? – В Дейдре закипало раздражение.

«Больше ни слова, – приказала она себе, – только все испортишь».

И добавила:

– Если вам не трудно, – постаравшись смягчить тон, но так, чтобы у блондинки не осталось сомнений: даже если Дейдра здесь просительница, она понимает, когда с ней плохо обходятся.

Испустив глубокий вздох, девица сняла трубку, ткнула в несколько кнопок и что-то невнятно пробубнила. Затем положила трубку и взглянула прямо на Дейдру:

– Он просил вам передать, что, к сожалению, сейчас очень занят. Если хотите, можете оста вить фотографии и зайти на следующей неделе.

– Но он же сам назначил день и время. Я прождала целый час.

Девица пожала плечами:

– Извините.

– Ну нет, этого маловато! – Дейдра поднялась на ноги. – Я проделала все, что он велел, прождала все это время и теперь хочу его видеть.

– К нему нельзя.

Дейдра грозно надвигалась на секретаршу. Взять бы этот чертов пузырек с лаком да запустить через всю комнату, чтоб веером разлетелись сиреневые брызги! Внутри все кипело. Хотелось заорать что было мочи. Она едва сдерживалась. Знает она, прекрасно знает, как ей следовало бы себя повести: профессионально и сдержанно, несмотря на разочарование. С готовностью оставить фотографии и договориться на другой день. Черта с два они этого от нее дождутся!

– Вот что я вам скажу, – обратилась она к де вице. – Подготовка к этой треклятой встрече влетела мне в кругленькую сумму – две тысячи долларов. Я выполнила все, что было велено. Я ясно выражаюсь? Вы меня понимаете?

Девица, приоткрыв рот, тупо уставилась на нее коровьими глазами.

Какого черта она накинулась на эту девчонку, на эту пустышку, которая ничего не решает и которой наплевать на нее, на Элиота Лессера и на весь музыкальный бизнес? Нет, действовать надо иначе.

– Я иду к нему.

Какое-то мгновение Дейдра ожидала, что секретарша бросится ей наперерез и загородит вход к Лессеру, но та лишь проводила ее взглядом, когда Дейдра прошествовала через приемную и распахнула дверь в святая святых. Лессер, сгорбившись над столом, заваленным бумагами, дисками и кассетами, уплетал бутерброд. Если в приемной воняло лаком, здесь не менее гадостно разило тунцом.

– Вы должны поговорить со мной, – рявкнула Дейдра.

Он, хлопая глазами, продолжал жевать. Наконец поинтересовался:

– Вы кто?

– Дейдра Уайли! Дейдра Уайли! Ваша краля только что передала вам, что я жду! Память отшибло? Вы дали мне визитку! Вы слышали меня с Ником Руби, плели про большую карьеру, заставили купить всю эту одежду, потратиться на фотографии, записаться на дорогущие уроки пения!

– Я? Заставил?

Ну и тон. Можно подумать, для него сама идея абсурдна.

– Да, заставили! Вы заставили поменять всю мою жизнь!

Ей надо было к зубному, а она не пошла, отложила деньги на его дурацкие затеи. Хотя зубы болели. И сейчас болят. А работа Пола? А безутешные слезы близнецов каждый раз, когда она уезжает из дома? Ради чего она пошла на все это? Почему потребовала жертв от тех, кого любит? Потому что почти поверила, без всяких к тому оснований, что этот мелкий проныра в силах изменить ее жизнь.

– Вам ведь наплевать? – произнесла Дейдра, удивляясь собственному спокойствию.

Избегая ее взгляда, он тщательно вытер пальцы о скомканную бумажную салфетку.

– Ну почему же…

– В таком случае – вот она я.

Чувства снова всколыхнулись. Но теперь они не раздирали ее на части, напротив – сплелись воедино, придав ей силы и уверенности.

– Сегодня не очень…

– Я здесь! – оборвала его Дейдра. – Слушайте!

И запела. К этой встрече она приготовила три песни, но та, что рвалась сейчас с губ, была совсем другой.

Скажи ей, что это глупо. Она ответит: «Знаю, но я так его люблю…»

Дейдра закрыла глаза, раскинула руки, запрокинула голову. Сочный, глубокий голос наполнил комнату. Да, подумала Дейдра, прислушиваясь к себе, лучше я никогда не звучала.

Когда она закончила, воцарилась тишина. И странным образом затянулась. На Лессера она не смотрела, а он все молчал. Дейдра задергалась – от нее еще что-то требуется? Поклониться? Перейти к следующему номеру?

Лессер откашлялся и произнес:

– Очень… мило.

– Мило? Вы называете это «мило»? Кто вам тут еще поет – Каллас?

– Мне не нравится ваш тон…

– Ах, вам не нравится мой тон? – Дейдра схватила со стола свою папку. – В таком случае – вы лжец и шарлатан.

Здорово, Дейдра, молодец! Лжец и шарлатан. Можно еще показать ему язык.

– Минуточку. – Лессер неуверенно поднялся из-за стола. – Думаю, у вас есть потенциал.

– Потенциал? Про потенциал плетите кому-нибудь по телефону. Но не после того, что только что слышали.

– Продолжайте заниматься, чуточку сбросьте вес…

Все, достал.

– Знаешь что? – Дейдра смерила его презрительным взглядом. – Да будь я самой Кристиной Агилерой, ты и тогда не знал бы, что со мной делать. Проблемы у тебя, не у меня.

Она круто повернулась и пошла прочь от тунцового смрада в облако вони лака для ногтей. В приемной Лессер догнал ее.

– Подождите, – выдавил он, едва переводя дух. – Есть у меня кое-что. Вы можете прекрасно подойти. Не знаю, заинтересует ли вас это. Роль матери.

Дейдра нахмурилась:

– В чем дело? Я и так мать.

Он нетерпеливо передернул плечами.

– Некоторые женщины, знаете ли, не хотят играть матерей. Но если вам это интересно, могу направить вас на прослушивание. Как свою клиентку.

С одной стороны, соблазняла перспектива продолжить в том же духе – послать его к черту и объявить, что поищет кого-нибудь получше. А с другой? Она могла прямо сейчас, сию минуту завести настоящего агента и получить приглашение на настоящее прослушивание.

В тот вечер Ник так и говорил: надо быть стойкой.

И Дейдра согласилась. Лессер подсунул под писать какую-то бумагу – что-то насчет того, что отныне и до веку она должна ему пятнадцать процентов от всех заработков. Контракт Дейдра просмотрела бегло, особо в детали не вникая, после чего пожала благоухающую рыбой пятерню Лессера. Не терпелось вырваться на волю.

Оказавшись, наконец, на улице, она глубоко вдохнула чистый морозный воздух и закрыла глаза. Свершилось! Вот оно, счастье! Скорей позвонить Полу. Странное дело – она скучала по нему не меньше, чем по ребятишкам.

«Сейчас позвоню ему, – подумала Дейдра, – только побуду немножко наедине со своим будущим».

Она направилась вниз по улице. Ну-ка, влево-вправо, влево-вправо. Дейдра улыбнулась.

18. Лиза

Будильник звонит. Проклятие! Уже без десяти три. А кажется, дети только что отправились в школу. На экране телевизора парень с тонкими темными усиками как раз собирался признаться, кого он предпочитает – мать или дочь. Встречается-то он с обеими. Кого он там выберет, еще бабушка надвое сказала, а вот то, что через пять минут Консуэло, нянька Анны, привезет детей (сегодня ее очередь), – это известно доподлинно.

Лиза кубарем скатилась с кровати, уронив на пол тетрадь – та покоилась на одеяле открытая, но не тронутая, – и ринулась к шкафу одеваться. На полу аккуратной стопкой лежали кашемировый кремовый свитерок и элегантные брюки-хаки, которые были на ней утром, пока она готовила для всех завтрак, чмокала на прощанье Томми и отвозила детей в школу. Рядышком стояли остроносые коричневые башмаки. Сегодня-то уж она точно сходит в гимнастический зал, а потом займется книгой. Так она решила. Но передумала. Лучше сразу вернуться домой и взяться за домашние дела. Кончилось тем, что, вернувшись, она переоделась в домашнее и вместе с тетрадкой забралась на кровать. Смотрела телевизор, дремала. И не написала ни строчки.

Мгновение – и она уже готова. Слава богу, давно наловчилась. Беглым взглядом окинула себя в зеркале холла – волосы расчесаны, на губах свежая помада – и заняла пост у входной двери. В ту же минуту раздался возбужденный лай Лэдди и загудела машина Консуэло. Лиза открыла дверь и высунулась наружу, широко улыбаясь, энергично размахивая рукой. Умница Мэттью – знает, что должен помочь младшим выбраться из фургона. Холодно, темнеет, а он послушно стоит у дверцы, каждому протягивает руку и помогает спрыгнуть на заснеженную дорожку. Лиза с улыбкой наблюдала за детьми, обхватив себя руками. В последнее время она так быстро зябнет. Вот уже руки застыли, и зубы стучат, и колени трясутся.

– Быстренько! – крикнула она детям.

Все еще улыбаясь, махнула на прощанье Консуэло и, уже не глядя в ее сторону, начала отодвигаться в тепло дома, потихоньку, не выдавая слабости. Главное, чтобы Консуэло не могла доложить Анне ничего плохого.

Дети порядок знают – повесили рюкзаки и пальтишки (каждый на крючок своего цвета) и один за другим подошли обнять ее.

– Как прошел день? – спросила она.

Мэтт и Уилл скороговоркой пробормотали, что все хорошо, а Дейзи без слов помчалась в детскую, включила телевизор и, сунув палец в рот, устроилась на полу. Вернувшись из больницы, Лиза первые несколько дней еще придерживалась своего твердого правила – никакого телевизора после школы. Потом уступила, только предупредила детей, чтобы не проболтались отцу:

– Иначе больше не разрешу.

Двое старших мальчиков присоединились к Дейзи и телевизору. В прихожей остался только Генри. Обхватил Лизу за бедра, прислонился головой к животу:

– А как прошел твой день, мамочка?

Ну есть ли на свете другой такой четырех летний мальчуган, который спрашивал бы мать, как прошел ее день? Даже от Томми этого не дождешься. Лиза потрепала Генри по волосам. Другого поощрения и не требовалось – малыш стиснул мать ручонками и так прижался головой, словно хотел вдавить ее в новоявленную пустоту в животе Лизы.

Она взяла сына за плечики и осторожно оторвала от себя.

– Ну ладно, иди смотреть телевизор с остальными. Ты меня слышишь? – Лиза постаралась поймать его взгляд, чтобы он понял – она это всерьез.

Но мальчик смотрел в сторону, смаргивая слезы.

– Я хочу побыть с тобой, мамочка.

Каждый день одно и то же. Ласковый, отзывчивый, но, надо отметить, поразительно настойчивый.

– Мамочке нужно кое-что сделать. Мы с тобой об этом уже говорили. Мамочка теперь работает. Ты ведь не хочешь, чтобы вместо того, чтобы разрешить смотреть телевизор с братьями и сестрой, мамочка оставила тебя с нянькой?

Генри печально покачал головой.

– Тогда иди и смотри телевизор. – Лиза тихонько подтолкнула его. – Давай.

С обливающимся кровью сердцем она смотрела вслед удаляющейся поникшей фигурке. Набрала полную грудь воздуха и, круто повернувшись, пошла вверх по лестнице. Пока не поздно. Еще минута – и она бы сдалась. Ему самому это не пошло бы на пользу. Сейчас важно совсем другое: вся семья как можно скорее должна привыкнуть к новому положению вещей. Детям придется научиться быть более с мостоятельными, рассчитывать только на себя и друг на друга в смысле развлечений и насущных потребностей – кормежки и отдыха. Лизе и самой надо привыкать к новой жизни – к тому, что кто-то делает за нее ее работу.

В который раз, усевшись на кровать, она с новой решимостью открыла на коленях тетрадь и взялась за пульт с намерением выключить телевизор. Фильм про мать и дочку, влюбленных в одного и того же парня, закончился, и начался новый. Полногрудая женщина безмятежно растянулась в красном кресле-качалке, возле нее расположился мужчина с коротким «ежиком». Внизу на экране появились титры:

«Я тебе никогда этого не говорил, но… Рамона, ты ничего не хочешь сказать Даррену, прежде чем мы приподнимем завесу?»

Рамона подняла глаза к потолку, словно этот вопрос никогда не приходил ей в голову. «Нет», – ответила она наконец.

А сама Лиза – всегда ли и все говорит Томми? Что скрывала бы завеса, если бы героями фильма были они?

Себе она может признаться – что. Телевизор.

Целые дни безделья, когда она честно собиралась заняться работой и не делала ничего.

Грязное белье, которое она прятала в старом угольном баке в подвале.

Нечищеные зубы детей. Ни разу, со дня ее возвращения, дети не чистили зубы.

Боль, которая скручивает ее всякий раз, когда она принимается за что-нибудь, требующее чуть больше усилий, чем сидение перед телевизором. Которая порой накатывает даже и в этом случае. Звонки от подруг, на которые она не отвечает, хотя знает, что Джульетта подавлена несостоявшейся беременностью, а Анна бьется за окончательный разрыв с Дамианом. И потом еще Дейдра. По вечерам, когда та оставалась одна в городе, она звонила и оставляла длинные, запутанные сообщения о своих приключениях. Просила Лизу перезвонить, рассказать, как дела.

Кто-то потянул из-под нее покрывало. Она глянула вниз и обнаружила Генри, который пытался вскарабкаться на кровать.

– Генри, иди к себе.

Генри не двинулся с места.

– Нет.

– Что это значит – нет?

Слезы оставили на его щеках грязные полосы. В уголках рта засохшие остатки шоколадного молока, глаза с утра как следует не промыты, а уже снова надвигается ночь.

– Хочу с тобой, – пробормотал мальчик.

Чуть помедлив возле кровати, он вдруг снова ринулся вперед, обеими руками ухватился за покрывало и начал забираться наверх.

– Я же сказала – нельзя! – Лиза сжала кулаки и засунула под себя. – Иди вниз к Мэтти и Уиллу.

Генри молча продолжал карабкаться на кровать, коленом пихнул в щиколотку, рукой ухватился за ее колено.

– Тебе сюда нельзя.

Испустив вздох, он шлепнулся на бок, темной головой – единственный из мальчиков он унаследовал цвет волос Томми – тяжело привалился к ее бедру. На нее не смотрит, уставился в телевизор, где Рамоне открылось, что раньше она была Рамоном.

– Мэтти! – в отчаянии крикнула Лиза.

Безумная мысль, но вдруг старшему брату удастся оторвать от нее малыша и вернуть в детскую?

Какая надежная теплота идет от маленького тельца. Лиза приглушила звук телевизора. Что там за шум? Визг, стремительный топот ног в гостиной.

– Что там? Ребята бесятся? – спросила она сына.

Генри пожал плечиками. Внизу хлопнула дверь, дико захохотала Дейзи.

Лиза снова обратилась к мальчику:

– Ты сегодня устал?

Господи, как тяжело! Как хочется погладить темные спутанные волосы. Она держалась из последних сил.

Он что-то тихо прошептал. Ей пришлось переспросить.

– Я скучаю по тебе, мамочка, – повторил он.

Она все-таки не выдержала и тронула его за плечо:

– Я здесь, детка.

Он отрицательно помотал головой, и она крепче прижала его.

– Да, я здесь, с тобой.

С глубоким вздохом он еще плотнее придвинулся к ней. Втянув носом воздух, Лиза выключила телевизор и откинулась на подушки. За крыла глаза. Томми будет дома к шести. Еще есть минутка передохнуть. Внизу снова стихло. Должно быть, начался мультик. Генри лежал рядышком, теплый, как маленькая печка.

Незаметно она заснула. Когда открыла глаза, за окнами было черно. Остальные дети стояли у кровати, три пары глаз строго глядели на мать. Рядом с ней сладко посапывал Генри.

– Это почему он здесь? – потребовал ответа Уилл.

Дейзи не стала ждать. Просто запрыгнула на кровать, угнездилась под боком у Лизы и, схватив пульт, включила телевизор. Спустя мгновение за сестрой последовал Уилл, зарылся в одеяла на второй половине кровати. Мэтт медлил, испуганно таращился на Лизу, ожидая, что вот сейчас она раскричится. Она молчала, и он осторожненько присел в ногах кровати.

– Мэтти, ты можешь сесть здесь, рядом со мной.

Он искоса взглянул на кровать, где места практически не осталось. Только когда она подвинулась к середине и протянула руку, он неуклюже поерзал и оказался возле нее. Лиза обхватила сына и подтащила его ближе.

Когда еще они вот так, все вместе, валялись на кровати? Пожалуй, когда родилась Дейзи. Один-единственный раз. И то лишь пока Томми их фотографировал. Именно на это никогда не хватало времени. Как так получилось? Хозяйство, поддержание дома в должном виде занимало весь день без остатка. Как она могла быть уверена, что делает все необходимое, когда вы пустила из виду это?

19. Анна

С тяжким вздохом Анна выбралась из-за стола, подошла к двери, где на крючке висело ее пальто. Рабочий день кончился. До чего не хочется уходить! В офисе легче выбросить Дамиана и их разрыв из головы и из сердца. В конторе она, Анна Добровски, первый вице-президент, под надежной защитой маркетинговых отчетов и исследований рентабельности. Но уже по дороге к выходу броня, укрывающая ее на работе, дает трещину и вновь боль иглой пронзает сердце.

Кроме всего прочего, теперь домой надо возвращаться вовремя, чтобы отпустить Консуэло. Для чего приходится исхитряться выскользнуть незаметно для начальства. А дома дел в два раза больше, чем прежде, и в два раза больше ответственности – Клементина не должна страдать, а хозяйство должно катиться по накатанным рельсам, как раньше. Неужели Дамиан столько всего делал по дому? Нет, конечно. Но все равно – как же не хватает его помощи.

В ущелье Сорок второй улицы свистел ледяной ветер с Гудзона. Анна плотнее запахнула воротник, укуталась до самого носа и скорым шагом направилась на запад от Таймс-сквер к автовокзалу на Восьмой авеню. Опять эта ненавистная безликая толпа. В гуще чужих тел еще острее чувствовалось одиночество. До чего она дошла! Иногда, когда продавец в гастрономе давал ей сдачу, она нарочно задерживала руку, чтобы его пальцы коснулись ее ладони. И они поменялись ролями с Клементиной – она так часто и подолгу тискала дочь, что теперь та ее отпихивала.

Это произошло в здании вокзала. Анна шагнула на эскалатор и почувствовала – кто-то стоит за спиной. Слишком близко стоит. Сердце подпрыгнуло, и Анна припустила вверх по движущейся лестнице. Он – почему-то она знала, что это «он», – ускорил шаги, чтобы не отстать. Кругом полно народу, случиться ничего не может, уговаривала она себя. По заполненному людьми залу ожидания она уже откровенно бежала, как будто боялась опоздать на автобус. Сзади не отставали тяжелые шаги.

– Анна!

Она услышала свое имя, и в тот же миг чьи-то пальцы схватили ее за руку. Разинув рот и набрав воздуха для крика, Анна резко повернулась. За секунду до того, как их глаза встретились, она поняла то, что в глубине души знала с самого начала, – это Дамиан.

– Нет! – выкрикнула она, отдергивая руку. – Оставь меня в покое!

– Анна, пожалуйста.

Он выглядел ужасно – ввалившиеся небритые щеки, слипшиеся волосы, бледная кожа сероватого оттенка, как старое тесто для блинов. Он постоянно звонил, сначала только домой, но в последнее время и на работу тоже. А после того, как она предъявила ему доказательства длинной череды его измен, звонки стали даже еще настойчивее. Его отговорки и оправдания не оставляли никаких сомнений: он все тот же; каким был всегда, таким и останется.

– Анна, – повторил он, протягивая к ней руку, как нищий. – Пожалей!

– Оставь меня в покое, Дамиан. – Она повернулась и быстро пошла к другому эскалатору.

Он шел следом. Значит, разговор еще не закончен. Самое ужасное, что она и не хотела, чтобы он закончился. Да, она ненавидит Дамиана. Мысль о том, чтобы снова впустить его в свою жизнь, вселяет ужас. Но, боже правый, как она по нему скучает! Как тоскует, когда Клементина уснет, а она лежит одна, съежившись под одеялом, дрожит и не может согреться.

– Анна… – Голос совсем рядом, дыхание шевелит ее волосы. – Милая.

Не оборачиваясь, Анна прибавила ходу вверх по эскалатору, затем застучала каблука ми по вестибюлю. Вон он, автобус, который отвезет ее домой.

– Ты даже не поговоришь со мной? – В голосе зазвучали жалобные нотки. – Я получил бумаги, что ты послала. Насчет развода. Не может быть, чтобы ты этого хотела.

На автобус, отходящий в 18.10, выстроилась длиннющая очередь. Каждый вечер Анна добиралась домой на этом автобусе. Он останавливался как раз за углом их дома ровно без трех минут семь. Анна встала в конец очереди. Дамиан пристроился за ней.

– Малышка… – Он тронул ее за плечо.

Анна резко дернула плечом и, продолжая глядеть прямо перед собой, потихоньку продвигалась к автобусным дверям.

– Давай сходим куда-нибудь – выпьем, пого орим.

– Мне нужно к Клементине.

Удобная отговорка.

Он с готовностью подхватил:

– Я поеду с тобой. Поужинаем. Все вместе, втроем. Она будет рада. Потом уложим ее спать и как следует все обсудим.

Только теперь, продолжая двигаться к автобусу, она взглянула на него. В очереди он был последним. Легко представить, как это все будет: Клементина в восторге бросится в объятия к отцу, станет без умолку болтать, совать ему в руки свои новые рисунки и тетрадки с домашними заданиями. Анна приготовит привычные макароны. Они втроем усядутся за круглый дубовый стол. Как бывало. Дамиан захочет сам уложить Клементину в постель. А потом они вместе сядут на диван, начнут говорить и закончат в объятиях друг друга. И она поверит, что хочет быть вместе с ним…

Она повернулась к нему:

– Я так зла на тебя, Дамиан.

– Знаю, малышка. – Он тут же попытался воспользоваться шансом, который она ему пре доставила. – Мне ужасно жаль, что все так получилось. Каким же я был дураком! Я очень люблю тебя и Клем. Все, чего я хочу, – это загладить свою вину, чтобы ты разрешила мне вернуться домой.

Да, все правильно. Именно в этих словах она так нуждается. Но сейчас они почему-то не действуют.

– Пожалуйста… (Кажется, он повторяет это в двадцатый раз.) Давай поговорим. Ты должна.

Должна? В виске словно лопнул сосуд. Она ему должна! Она только что заплатила по его счетам: за еду, за химчистку, даже за аптеку. Что, между прочим, он там покупает? Антидепрессанты? Презервативы? В их фирме среди женщин она, конечно, получает больше всех, но дом заложен и счет в банке практически пуст. Пришлось даже залезть в ее пенсионный фонд, запустить руку в жалкие средства, отложенные на образование Клементины, чтобы вытягивать его фильмы. Включая тот самый, где в главной роли эта его невеста-проститутка.

Подошел ее черед взбираться по высоким ступенькам в автобус. Внезапно Анной овладело мучительное беспокойство. Все бы отдала, только бы его здесь не было! Только бы не делать снова и снова этот выбор, страшный выбор. Но он здесь, поднимается за ней в автобус. Она переводила взгляд с водителя на Дамиана и обратно. Последние секунды. Как от него отделаться? Закричать? Сказать водителю, что он к ней пристает? А если просто попросить его уйти, послушается ли он?

Она оторвала билет от голубой книжечки и протянула водителю.

– Ваш билет? – Водитель обратился к Дамиану, который стоял на ступеньках сразу за ней.

– Анна?

У него нет билета, а водители автобусов не берут наличные. Анна вспомнила, как однажды в гостях кто-то из друзей начал посмеиваться над его упорным нежеланием покупать билеты на месяц вперед, как все нормальные люди: «Ты патологический оптимист: каждый день надеешься, что произойдет нечто особенное и тебе не придется возвращаться домой на автобусе».

Или вообще возвращаться домой.

Водитель нетерпеливо протянул руку. Дамиан устремил на Анну умоляющий взгляд:

– Ну же, дорогая! (Как хорошо ей знакомы и этот тон, и это «дорогая».) Мне нужен билет.

Не говоря ни слова, Анна повернулась и пошла вдоль прохода в противоположный конец переполненного автобуса.

– Ты уж решай, приятель, – услышала она раздраженный голос водителя. – Или давай билет, или вылезай из автобуса.

– Пожалуйста, Анна! – взмолился Дамиан.

Прячась от недоуменных взглядов пассажиров, Анна уткнулась носом в воротник пальто. Никого из них она не знает, хотя встречается почти каждый день. Теперь каждый раз, увидев ее, они будут вспоминать все это. Кошмар!

– Ну все, хватит! – Водитель с решительным щелчком захлопнул двери.

Все еще не поднимая головы, Анна опустилась на среднее сиденье в последнем ряду. Автобус дернулся, мигнул огнями, вырулил со сто янки и покатил в сторону дома. Сквозь окна вперемешку с выхлопными газами просачивался ледяной воздух. За покрытыми изморозью стеклами все очертания стали смутными, призрачными. Боковым зрением Анна едва различала фигуру человека, который, размахивая руками, бежал за автобусом, – человека, который, должно быть, звал ее.

20. Джульетта

Джульетта сидела в приемной (элегантные серые тона и хром) лучшего на Манхэттене специалиста по лечению бесплодия. На коленях лежал раскрытый журнал «Вог», но сосредоточиться ей не удавалось. Купер опаздывал уже на сорок минут.

– Миссис Шалфон?

Читай и не нервничай – он задержался на собрании. Застрял в пробке… В любом случае с минуты на минуту будет здесь.

– Миссис Шалфон?

Над ней стояла медсестра. Джульетта подняла глаза. Вот так так: оказывается, в приемной, кроме нее, уже никого нет.

– Миссис Шалфон, мы закрываемся на обед.

– Муж сейчас придет. Может быть, вы пока начнете со мной?

– Простите, миссис Шалфон, но мы всегда начинаем обследования с мужчины – эта процедура проще.

– Я вас очень прошу, – взмолилась Джульетта в ужасе от того, что может упустить этот шанс.

В прошлом месяце с беременностью ничего не вышло. Но она должна зачать, пока Купер не передумал! Чтобы пробиться на прием к этому врачу, она привела в действие все имеющиеся связи – от заведующего больницей, где она возглавляет группу добровольцев-помощников, до манхэттенских медицинских друзей Пола. Где же Купер? Она беспрерывно названивала, оставляла сообщения и на мобильном, и на городском телефоне. Он уже должен ехать. Наверное, сидит в такси, а такси стоит в пробке.

– Можно я попробую дозвониться до мужа еще раз, узнаю, где он?

Под суровым взглядом медсестры Джульетта дрожащими руками снова набрала номер мобильного Купера, но в который раз услышала только голос автоответчика. Может, его секретарша по крайней мере знает, когда он ушел из офиса? Но по рабочему номеру ответила не секретарша. Ответил сам Купер.

Джульетта едва не задохнулась, с трудом вы давила:

– Купер, почему ты еще там? Я жду тебя у врача почти час.

– Прости, – беспечно ответил он. – Боюсь, у меня не получится.

– У тебя не получится?! Купер, я же двадцать раз напоминала. Для верности звонила тебе два часа назад, когда выходила из дома. А теперь ты говоришь, что у тебя не получится!

– Я же сказал – прости, милая. Ничего не поделаешь.

Джульетта отвернулась от медсестры:

– В следующий раз они смогут принять нас только в июне, Купер. В июне!

– А я вообще не понимаю, к чему нам торопиться. Знаешь, у меня идея. Давай поедем в Париж, вдвоем. Наверняка это поможет нам с ребенком лучше, чем дюжина врачей.

Вне себя от ужаса, Джульетта закричала:

– Купер, нет!

В последние два месяца их семейная жизнь разительно переменилась. Оба старались от носиться друг к другу с любовью, были нежны, даже романтичны, даже сексуальны. Она верила, что он с ней заодно не только в попытках заполучить второго ребенка, но и в желании обратиться к специалисту по бесплодию. А что же теперь? Надо понимать, он готов отступить?

Ты должна идти ему навстречу, напомнила себе Джульетта.

– Если врачи ничего не обнаружат, тогда ладно – пусть это случится, когда случится. Хоть через полгода, хоть через год, – сказала она примирительно. – Но если я не забеременею и мы начнем лечение, когда мне стукнет тридцать семь или тридцать восемь, все станет гораздо сложнее.

Она была раздосадована на Купера, но еще пыталась рассуждать разумно, смотреть на дело трезво: во-первых, Купер постоянно задерживается на работе; во-вторых, какому мужику понравится проходить все эти обследования; в-третьих, он с самого начала не горел желанием завести еще одного ребенка.

Джульетта постаралась скрыть раздражение:

– Хорошо. Запишусь на другой день. Или поищу другого врача, кого-нибудь, кто сможет принять нас раньше.

Сестра бесшумно отошла от нее, Джульетта услышала лишь звук, с которым защелкнулась узорчатая стеклянная дверь между приемной и внутренними покоями.

– Главное, – сказал Купер, – мне кажется, я еще не готов пройти через все эти современные ухищрения.

Мир вокруг замер.

– А когда ты будешь готов, Купер?

Он откашлялся.

– Ну, знаешь, по-моему, если это случится – пусть случится. Я имею в виду твою беременность. Но мне совсем не по душе прибегать к каким-то изощренным мерам, чтобы ты забеременела.

– То есть – никогда? – удалось ей выговорить.

– Думаю, да. Никогда.

Повинуясь неведомой силе, Джульетта встала, с усилием открыла тяжелую стеклянную дверь и выбралась на Парк-авеню. Телефон, из которого все еще доносился голос Купера («Джульетта! Ты меня слушаешь?»), полетел на дорогу. Джульетта внимательно проследила, как он подпрыгнул на мостовой и угодил под колеса проносившегося мимо такси. Сразу стало легче. Хотя и немного тревожно – Хизер не сможет с ней связаться, если вдруг что-то с Треем. Ничего, в крайнем случае Хизер знает, где найти Купера. В конце концов, он его отец.

С безоблачного неба сияло солнце, для февраля необыкновенно теплое. Из учреждений высыпали служащие в одних пиджаках. Обеденное время. От быстрой ходьбы Джульетте стало жарко. Капельки пота выступили над верхней губой; под мышками, под поясом узкой, по вкусу Купера, юбки стало влажно. Она скинула пальто и несколько кварталов несла его в руках, а потом вдруг, проходя мимо доверху набитого мусорного бака, положила пальто поверх бумажных стаканчиков и скомканных пакетов. Уже когда отошла на приличное расстояние, ей стало его жаль (на мгновение): все-таки пальто обошлось в семьсот долларов, причем на распродаже! Она оглянулась – какая-то модница лет двадцати с небольшим уже вцепилась в пальто с этикет кой «Дольче и Габбана», крутя во все стороны головой. Очевидно, в поисках скрытой камеры.

Ну и пусть! Без пальто, без телефона гораздо лучше. Джульетта казалась себе легкой и отважной. Сейчас бы старый добрый свитер и свободные штаны, удобные башмаки на толстой подметке! Гнев на Купера слился со злобой на узкую юбку и высокие каблуки. Джульетта летела вперед, боясь остановиться. Если остановится, бог знает что может произойти.

Отмахивая улицу за улицей, наполняя легкие кислородом, она вдруг пожалела, что не может прямо сейчас поговорить с Ником. Он по-прежнему звонил днем, когда она бывала дома одна. Звонил из города и с гастрольных поездок. Расспрашивал о Купере, о будущем ребенке. По правде говоря, он единственный по-настоящему сочувствовал ее горю, когда оказалось, что она не беременна. Подумать только: она рассказала ему обо всем – про кровь на юбке, про страшное чувство прорвавшейся внутри нее плотины, – а он не отпрянул с отвращением. Он наверняка хо тел бы узнать о том, что произошло сегодня, о том, что творится в ее душе. А телефона-то нет. Да он и сам уехал то ли в Детройт, то ли в Чикаго, а может быть – в Майами. Музыкант. Это его жизнь, и в ней нет места для Джульетты.

А в ее жизни определенно нет места для не го. Она с самого начала ясно дала понять, что не собирается ни спать с ним, ни иметь общих дел, ни даже встречаться один на один. Но с каждым днем он становился ей все ближе. Этакий виртуальный друг – с ним можно позволить себе быть самой собой, рассказывать ему все, что хочешь, и при этом не опасаться, что однажды он нагрянет обедать.

За Четырнадцатой улицей в высокой витрине парикмахерской она вдруг увидела себя: дикий взгляд, тушь размазана, обкусанные пунцовые губы. Ветер растрепал и спутал длинные волосы на манер ведьминой шевелюры. Джульетта застыла посреди грязного тротуара как вкопанная, уставившись на собственное отражение. Кто это? Такой она быть не желает.

Не раздумывая, Джульетта распахнула дверь парикмахерской и решительно направилась ту да, где возле кресла стоял очень молоденький, очень худенький и очень испуганный мастер.

– Отрежьте все это немедленно!

Юноша воззрился на нее еще более испуганными и непонимающими глазами.

– Волосы! – Джульетта плюхнулась в кресло. – Все!

Он робко шагнул вперед и осторожно приподнял прядь ее густых волос:

– Вы уверены?

Хороший вопрос. Прежде она не стриглась. Во всяком случае, коротко – никогда. Волосы у нее длинные на первых школьных фотографиях, длинные на выпускных фотографиях, длинные в свадебном альбоме. Длинные сейчас. Она всегда думала, что вступит в преклонный возраст с длинными, нетронутыми ножницами волосами, уложенными на голове величественной серебряной короной. И в окружении детей и внуков.

Зажмурившись, скомандовала:

– Режьте!

– О-о… – только и смог вымолвить парикмахер и, собравшись с духом, взялся за ножницы.

На пол упали первые пряди.

– Ничего, подождите. Сами удивитесь, как будете выглядеть со стрижкой. Как настоящая секс-бомба.

– Мне все равно. – Джульетта сбросила туфли и откинулась на спинку кресла. – Просто хочу от них избавиться.

Она так и сидела с закрытыми глазами. Чем больше парень отрезал, тем становилось легче. Не посмотрела, даже когда он покончил со стрижкой и принялся орудовать феном, болтая о своей поездке в Барселону. Только когда все было кончено и он поднес маленькое зеркало, чтобы видеть затылок, Джульетта опасливо приоткрыла сначала один глаз, потом другой. И засмеялась. Она сама не знала, чего ждала, но с коротенькими, искусно взъерошенными волосами она выглядела моложе, свободнее, обольстительнее. Теперь стало видно, что она просто копия Трея. Ее мальчика. Джульетта всегда говорила, что он похож на Купера, но сейчас поняла, что делала это в тщетной попытке сблизить Купера с сыном. На самом деле Трей похож на нее, а она – на Трея.

Очутившись снова на улице, Джульетта почувствовала себя полностью преображенной. Как Супермен в кино. Голова и тело невесомые, кровь мчится по жилам и требует действий, разум ясен. Подняв глаза на вздымающиеся на противоположной стороне Бродвея здания, Джульетта увидела Нью-Йоркский университет. Всего в нескольких кварталах отсюда – здание образовательного центра с отделением реабилитационной медицины. Последний срок подачи заявлений… Господи, да ведь это завтра! С ноября она думала лишь о ребенке, мысль об учебе ушла на второй план. Она совсем не готовилась и даже сдала в макулатуру все справочники и бланки. Но можно же взять новые, прямо сейчас. Впереди целая ночь на подготовку. А завтра она сама все привезет. По крайней мере, стоит попробовать.

Да, но Куперу это не понравится. Даже до того, как она завела речь о ребенке, идея насчет учебы не вызвала у него восторга. А если они с Купером не разойдутся, есть шанс, что рано или поздно она забеременеет. И без помощи врачей.

Если они не разойдутся.

Она вошла в здание университета, нашла отделение реабилитационной медицины, собрала нужные бумаги, но проделала все это механически. Впервые за весь день ею овладели сом нения. Волосы отрезаны; решение пойти учиться принято; Купер очертил границы, дальше которых в стремлении завести ребенка он идти не намерен. Значит ли это, что их семейной жизни конец? Готова ли она к одиночному плаванию? Вон как Анна тоскует по Дамиану. А как тяжело приходится Дейдре… Страшно остаться одной. К тому же у нее нет ни таланта Дейдры, ни профессии Анны. Только интерес. Потребуются годы учебы, прежде чем она сможет зарабатывать на жизнь.

Но дело ведь не в деньгах? Она прекрасно помнит, как в ту ночь Купер заявил, что, мол, это его деньги. И что в действительности стоит за этими словами: Джульетта имеет право на половину всего, чем он владеет. Так что о деньгах беспокоиться нечего. Даже если она уйдет от Купера, ей до конца жизни хватит и на магазины, и на рестораны, и на театры. Если именно это ей нужно.

Но ей нужно не это. И уж точно не деньги. Она всегда была равнодушна к большому дому, вычурной мебели, к машинам и драгоценностям. Не толстый кошелек Купера ее привлекал, она ждала от мужа надежности и уверенности. Тог да почему теперь, когда они так долго живут вместе, она чувствует себя так неуверенно?

Надо поговорить с Дейдрой. Правда, в последние месяцы они несколько отдалились друг от друга, но Дейдра отлично знает, каково это, когда начинаешь сомневаться насчет своего брака. Или когда мечтаешь стать иной, а все остальные этого твоего желания не разделяют. Джульетта хотела было сегодня пообедать вместе с Дейдрой в городе, но та объявила, что идет на прослушивание, и предложила встретиться попозже вечером в Ист-Уилледж, неподалеку от дома Ника. Или прямо у Ника – Дейдра сегодня снова ночевала в городе. Завтра с самого утра ей надо на другое прослушивание. Джульетта отговорилась, сославшись на то, что торопится попасть в Хоумвуд до часа пик. Теперь же встреча с Дейдрой казалась куда важнее спешного возвращения домой.

Эх, телефона нет. Придется искать телефон-автомат. На Манхэттене это всегда было непростой задачей, а с тех пор как в них почти перестали нуждаться, стало и вовсе непосильной. Первый автомат обнаружился только через четыре квартала, и еще через четыре – первый работающий. Джульетта набрала номер мобильного Дейдры. Автоответчик. Проклятье! Еще две попытки – безуспешно. Два звонка подряд домой Нику – занято! Быстрее самой дойти до его дома, чем без конца торчать в этой дурацкой будке.

Три минуты спустя Джульетта стояла на крыльце красивого дома, где жил Ник. Позвонила. Тишина. Сухое потрескивание домофона, и больше ни звука.

– Дейдра? – позвала Джульетта в потускневшую медь громкоговорителя. – Дейдра, ты там?

Блестящая черная дверь неожиданно распахнулась, и Джульетта оказалась нос к носу с Ником Руби. Чье удивление было сильнее – неизвестно.

– Вот и ты, наконец! – сказал он.

– Но не для того, чтобы увидеть тебя. Я думала, ты уехал.

– Выступление сорвалось. А Дейдра отправилась домой.

Он стоял, смотрел на нее и неожиданно, протянув руку, дотронулся до ее остриженных волос.

– Что, плохо? – Джульетта тоже подняла руку к голове.

– Наоборот, – улыбнулся он, и не думая убирать руку.

– Это был порыв. – Она взглянула прямо в его карие глаза.

Что оказалось совсем не просто, учитывая, что не думать о его пальцах на ее голой шее не было никакой возможности.

– Хороший порыв.

– Куперу, конечно, не понравится.

– Само собой. Зато мне очень нравится.

– Очень? – шепнула она.

– И даже больше. – Он наклонился и прижался губами к ее губам.

Вкус этого поцелуя Джульетта будет помнить еще много дней.

21. Ужин в марте

Снег повалил неожиданно и так густо, что пока Дейдра дошла от станции подземки на улице Лафайет до ресторана, он успел толстым одеялом укрыть тротуар. Снегопад только подтвердил – сегодняшнее волшебство продолжается. Сегодня это случилось. Действительно случилось! Она пошла на то прослушивание, что устроил Лессер. Спела. Ее попросили остаться и спеть еще. И еще. А потом ей предложили роль, прямо там, сразу. Одну из главных ролей в гастрольной труппе Бродвейского мюзикла!

Вылетев с прослушивания и едва очутившись на улице, она сразу позвонила Полу. Говорила на бегу. Мчалась вперед, не чуя под собой ног и асфальта под ногами.

– Здорово! – сказал Пол. – Все как ты хотела.

– А как же ты? Мне ведь придется почти всю неделю быть в разъездах, а дома каких-нибудь полтора дня. Ты справишься?

– А ты?

В который раз мысль о том, что придется постоянно и так надолго расставаться с детьми, наполнила душу Дейдры страхом. Им-то все нипочем: радуются, что больше времени проводят с папой, в восторге от продленки в школе. Даже когда она бывает дома, у них находится не слишком много времени для мамы: спорт, друзья, компьютерные игры и книжки – целый мир, который открылся перед ними теперь, когда они вышли из ясельного возраста. Им-то хорошо. А ей без них тошно.

Но это часть профессии, которую она вы брала. Как странно: она словно вернулась в прошлое, в то самое время, когда бросила петь. У нее появился еще один шанс пойти по пути, от которого тогда отказалась. Разве не чудо? А все остальное – пустые страхи.

Подходя к ресторану, она заметила Анну, Лизу и Джульетту, которые собрались кучкой под навесом крыльца и озабоченно поглядывали на небо и на снег.

– Ничего подобного не обещали. – Лиза не довольно смотрела вверх, щурясь от залетавших под навес снежинок.

– А я весь день была на прослушивании и вообще понятия не имела, что творится в мире! – Дейдру распирало от новостей. – Идемте, я вам сейчас такое скажу – ахнете.

Весь этот месяц, что она частично провела в городе, Дейдра не встречалась ни с кем из подруг. Занята была по горло: уроки пения, подготовка к прослушиваниям, прослушивания, знакомство с разными музыкантами, походы на шоу. А дома как безумная пыталась враз управиться со всеми недоделанными без нее домашними делами, досыта пообщаться и побаловать ребятишек, наговориться с Полом. С Джульеттой она болтала по телефону, так что про стрижку знала, но своими глазами до сих пор еще не видела. Результат впечатлял: Джульетта выглядела потрясающе. Более естественно, чем когда наряжалась в угоду Куперу, в сто раз милее и даже сексуальнее, чем со своим нелепым пучком.

Пока они усаживались за стол, Дейдра обратила внимание, что Анна тоже как-то преобразилась – покруглела, порозовела, даже волосы стали гуще и вроде бы здоровее. Она снова накрасила губы любимой пунцовой помадой того же оттенка, что сверкающая из-под жакета узкая водолазка, подчеркивающая ее вновь обретенные соблазнительные формы. Раньше, глядя на Анну, Дейдра иногда думала, что все-таки можно быть слишком худой. А сейчас она – как раз то, что нужно. И, похоже, довольна – дальше некуда.

Только Лиза как в воду опущенная. Все поглядывает с беспокойством в окно на собираю щуюся снежную бурю.

– Как мы будем добираться домой в такую метель? – сказала она.

– Автобусы всегда ходят, – ответила Дейдра. – Или электрички.

Ох уж эти провинциалы… Прежде она почему-то этого не замечала, но ведь они вечно психуют по поводу того, как им доехать до города. А стоит попасть в город, начинают психовать – как доберутся до дома.

– Причем тут автобусы-электрички. – Лиза по-прежнему не отрывала взгляда от окна.

Ее светлые волосы отросли и уже не были идеально ровными на концах.

– Я на машине. Думаю, мне придется уйти пораньше, пока не закрутило по-настоящему.

– Ну уж нет! – воскликнула Дейдра. – Ты что, не видишь, что творится? Оставишь машину здесь и поедешь общественным транспортом. А завтра или послезавтра я тебе ее пригоню.

Лиза решительно покачала головой:

– Не пойдет.

– Ладно, хотела приберечь свои новости на десерт, но придется сразу вываливать, пока вы все здесь. – Дейдра набрала воздуху и, взмахнув руками, объявила: – Я получила роль!

Что тут началось! Всеобщий визг, обнимание, поцелуи. Дейдра принялась подробно описывать, что за роль и как она ее получила, как вдруг Лиза перебила ее звенящим от напряжения голосом:

– Прости, пожалуйста. Ужасно хочу послушать про твои дела, но мне действительно надо идти.

Она уже стояла и шарила в сумке в поисках ключей.

– А я не хочу уходить! – заявила Анна. – Клементину на все выходные забрал Дамиан, так что сегодня домой торопиться незачем. И завтра тоже.

– Вот что! Мы все – Лиза, и ты тоже – ночуем у Ника! Устроим вечеринку в пижамах! – с воодушевлением объявила Дейдра.

– Спасибо. Я все же возвращаюсь в Хоумвуд.

– Наверное, я поеду с Лизой, – сказала Джульетта. – Боюсь, у Ника будет тесновато.

– Ничего подобного, – успокоила ее Дейдра. – Ник сегодня уехал в Чикаго. Мы будем только втроем.

Джульетта все еще колебалась:

– Страшно отпускать Лизу домой одну.

– Ничего, я не боюсь. Честно. Я поеду, пожалуй, пока погода окончательно не испортилась.

– Ладно, – согласилась Джульетта. – Если ты настаиваешь…

Дейдра пришла в восторг – Джульетта и Анна остаются! – и вдруг увидела, как Лиза, такая хрупкая, торопливо идет по улице, стараясь укрыться зонтом от метели. Сердце заныло от жалости. Стыд какой – последние месяцы она почти не думала о Лизином здоровье. С головой ушла в собственные заботы и переживания. Время от времени звонила Лизе, та уверяла, что чувствует себя прекрасно, просто очень занята. И Дейдра со спокойной душой принимала объяснение на веру. Ее, можно сказать, отшивали, а она, дурочка, радовалась.

Дейдра наклонилась над столом:

– Что вообще происходит? Она в порядке?

Джульетта пожала плечами:

– Судя по ней, все нормально. Как обычно, вся в заботах о доме, о детях.

– Она плохо выглядит. Ты не заметила?

– Я ей звоню, звоню, – вмешалась Анна, – а она каждый раз якобы по горло занята, встретиться не может.

– И со мной то же самое, – поддакнула Джульетта.

– Ну, не знаю, – протянула Дейдра.

Что хорошо в Анне и Джульетте, так это то, что они никогда не навязываются и не судят тебя. Просто любят и принимают такой, какая ты есть. Но кто-то же должен выяснить, что происходит с Лизой. Если бы в последнее время Дейдра чаще бывала в Хоумвуде, она бы взяла это на себя.

Впрочем, сегодня она не в состоянии сосредоточиться на ком-то еще. Сегодня ее вечер, ее праздник. Она подозвала официанта и заказала бутылку шампанского. Когда бутылка была торжественно откупорена и три бокала наполнены, Дейдра подняла свой бокал и провозгласила:

– За успехи! За наши успехи!

Сквозь пузырьки в бокале она видела ресторанное окно, а за ним заснеженную улицу. Дейдра выросла в Сан-Франциско и до сих пор не могла привыкнуть к этому чуду – в здешних краях снег такое же обычное дело, как солнечный свет. Но эта мартовская вьюга особенная – непроглядная, настырная. Снег облепил фонари, машины, засыпал плечи прохожих, бредущих по улице против ветра.

Месяц назад Дейдра в первый раз осталась одна ночевать в квартире Ника и жутко нервничала. А теперь весь город принадлежал ей. Она представила собственный портрет в театральном разделе «Тайме». Грандиозно! Валом повалят производители пластинок и кинорежиссеры, на счет в банке потекут денежки. Можно будет купить квартиру в каком-нибудь небоскребе над Гудзоном с видом на Нью-Джерси. Уж лучше смотреть в ту сторону, чем там жить.

Дейдра поднесла бокал к губам и сделала большой глоток. И только тогда увидела, что пьет одна.

– В чем дело? Вы что, не рады за меня?

Тут Джульетта расплакалась:

– Я рада. Наверное. Но мне тебя так не хватает! Ты мне нужна в Хоумвуде, на нашей улице. А не в Кливленде, или Питсбурге, или еще где…

Словно нож в сердце. Дейдра тоже скучала по Джульетте. По всем подругам. Но разве это значит, что в их жизни не должно происходить никаких перемен?

– Я не могу отказаться, Джульетта. Ты лучше всех знаешь, как я об этом мечтала. Мы будем реже видеться, но все равно останемся подругами.

– Да, конечно. – Джульетта старалась унять слезы, но они все текли и текли по щекам. – Я понимаю. Просто…

Слезы заструились с новой силой.

– Ты из-за ребенка? – спросила Дейдра.

– Какого ребенка? – Анна быстро взглянула на Джульетту. – Ты опять думаешь, что беременна?

– Да нет же. Я имею в виду, что она хочет ребенка, – объяснила Дейдра. – Ты из-за этого так расстроилась?

– Наверное. Я уже даже и не знаю. – Джульетта залпом осушила целый бокал шампанского, налила второй и тоже разом выпила его. – Видишь? Я радуюсь за тебя.

Анна лишь пригубила вино.

– Я тоже рада за тебя. Вот в чем отличие городских ресторанов от большинства наших в Нью-Джерси – лицензия на продажу спиртного. Потому они и процветают.

– А что нужно, чтобы получить такую лицензию у нас? – заинтересовалась Дейдра.

– Деньги. Куча денег. Даже не знаю, как я это раскручу.

– Выходит, ты всерьез думаешь о собственном ресторане?

– Пока все равно ничего не получится. Денег не хватает – Дамиан ведь совсем ничего не дает, а мне еще нужна медицинская страховка. Но думать я о нем, о ресторане, все равно думаю. Постоянно.

Дейдра с интересом посмотрела на Анну. Несколько месяцев Анна мучилась из-за разрыва с Дамианом. Но, ни прежде, ни сейчас она не была склонна к противоречащим здравому смыслу, сумасбродным поступкам. Вообще единственное «безумное» исключение из каждодневной рутины, которое она себе позволяла, это несколько свободных часов в пятницу, что бы встретиться с подругами.

– Что с тобой происходит? – не удержалась от вопроса Дейдра. – Ты прямо-таки… не знаю… сияешь.

Анна только улыбнулась и покачала голо вой:

– Ничего такого. Как-нибудь попозже рас скажу.

И вдруг Дейдра поняла. Вот в чем дело! Все стало на свои места. Анна обожает секс, ей одиноко, а брак распался. Следовательно…

– Ты влюбилась? У тебя новый парень?

Улыбаясь, Анна пожала плечами:

– Не волнуйся. Если наметится что-нибудь серьезное – расскажу. А почему, между прочим, ты не думаешь, что это девушка?

– Ого! Решила заделаться лесбиянкой? Так Дамиану и надо.

– Представляете? – засмеялась Анна. – Он наверняка захотел бы посмотреть.

– Ко мне только вчера подкатывала какая-то девица! – хохотнула Дейдра.

Это случилось на занятиях по постановке дыхания. Молоденькая блондиночка в розовом. Дейдра просто обалдела, почувствовав на бедре ее руку.

– Когда мы с Дамианом первый раз оказались в постели, с нами была девчонка-австралийка, с которой он работал в баре. Нимфоманка.

– Вот, значит, когда первый звоночек-то прозвенел. Надо было сразу внимание обратить, – заметила Дейдра.

– Какой там первый! К этому времени – а мы встречались всего несколько месяцев – много чего набралось, на что стоило обратить внимание.

– Ну и как это было? – спросила Джульетта.

– Хм. – Анна состроила гримасу и причмокнула губами. – Я бы сказала – непристойно!

– Фу! – в один голос выдали Дейдра и Джульетта и, сморщившись, переглянулись.

– Согласна. Но если вы не участвуете в теме, считайте – вечеринка окончена.

– Я не уверена… – начала Джульетта, – но в восьмом классе мне страшно хотелось потрогать грудки Мери Пэт.

Дейдра расхохоталась – в этот самый момент официант поставил перед ней тарелку с бифштексом. С громадным бифштексом. Каждый, кто упишет такой кусище мяса, должен почувствовать себя не иначе как лидером всего свободного мира.

– Да! Хотела! – с вызовом повторила Джульетта. – Один раз, когда мы тайком курили у них в гараже, я чуть было не попросила разрешения.

– И что было дальше?

– Струсила.

– Что в данном случае, пожалуй, и к лучшему. – Дейдра отрезала кусок от своего бифштекса-переростка и принялась жевать.

Такая простая вещь – бифштекс, а насколько он в городе лучше, чем в предместье. Почему, интересно?

– Беда, что с вами это случилось до того, как вы, девочки, обзавелись «маленькими дружками».

– Я свой еще не испытала. – Джульетта вылила себе в бокал остатки шампанского, но к еде не притронулась.

– Я тоже, – призналась Дейдра. – Дома все как-то недосуг, а если я беру эту штуковину с собой в город – совесть мучает. Как будто у меня интрижка на стороне.

– Нельзя завести интрижку с пластиковой игрушкой в десять сантиметров длиной, – воз разила Джульетта.

– Добрая католичка. Тебе, конечно, виднее.

– А мой «дружок» работает на износ, бедняжка. – Анна поднесла ко рту вилку со спагетти в сливочном соусе. – Теперь я одна… Думаю, надо приобрести модель помощнее.

– Погоди-ка, ты же сказала…

– Нет, Дейдра, это ты сказала, – возразила Анна, оглядывая зал. – Только посмотрите: здесь больше шикарных парней, чем в целом Хоумвуде. Вон тот, например, около бара, в синем пиджаке.

Дейдра взглянула в ту сторону. Смех, да и только: мужик, на которого пал выбор Анны, – точная копия Дамиана. Просто родной брат-близнец. Голубой близнец.

– Гей. – Дейдра принялась кивать на самых симпатичных мужчин в зале: – Гей, гей. Гей. Гей.

– Боже. Сплошное разочарование.

– Верно, – согласилась Дейдра. – Иногда мне кажется, Ник Руби – единственный нормальный мужчина за Четырнадцатой улицей.

– Кстати, как он? – поинтересовалась Анна. – Что между вами происходит?

– Мы почти не видимся. Я у него ночую, только когда его нет в городе. А когда мы там вдвоем дольше чем несколько минут, я могу думать лишь об одном: что мы никогда не смогли бы жить вместе. Я бы чокнулась.

– Почему? – спросила Джульетта.

– Начать с того, что он просто сдвинут на чистоте и порядке. Пол, конечно, аккуратнее меня, но у Ника, к примеру, оставишь какую-нибудь мелочь на столе, отвернешься на секунду – и ее уже нет. Убрали.

Джульетта улыбнулась:

– Мне это нравится.

– Ну и бери его себе.

Джульетта вспыхнула и, скрывая смущение, принялась обмахиваться ладонью.

– Жарко. Похоже, они включили отопление.

– А говорят, когда подстрижешься, жарко не бывает, – усмехнулась Дейдра и повернулась к Анне: – Как живешь? Как Клементина относится к разводу?

– Нормально. Мы оба стараемся, чтобы она не чувствовала наших натянутых отношений. Во всяком случае, я точно стараюсь. Надеюсь, Дамиан тоже.

– На днях после школы слышала, как она и Зоя спорили, с кем лучше жить – с мамами или с папами, – заговорила Джульетта.

– Моя Зоя? – удивилась Дейдра.

Джульетта кивнула:

– Зоя сказала, что мамы лучше готовят, но с папами веселее, потому что они не заставляют принимать ванну.

Минуточку. Это что же – Пол не гонит детей в ванну? Оч-чень интересно.

– Клементина в восторге, что Зоя теперь вместе с ней ходит в балетную группу, – добавила Анна.

Дейдра решительно мотнула головой:

– Зоя не ходит ни в какую балетную группу. – Ведь она буквально на днях сказала Полу, что определенно хочет, чтобы Зоя продолжала заниматься гимнастикой.

– Нет, они начали на этой неделе, – возразила Анна. – Зоя такая хорошенькая в пачке. Я пообещала ее сфотографировать, чтобы показать тебе.

– Кстати, вспомнила! – обратилась к Дейдре Джульетта. – Недавно, когда я забирала детей из школы, видела учительницу Зака. Она говорит, у него потрясающие результаты в чтении. Настоящий прорыв.

Дейдра лишилась дара речи. Зоя начала читать еще в детском саду, а Зак их тревожил – середина первого класса, а у него все никак не получается. По крайней мере, когда она слышала его в последний раз.

– Хотя Пол тебе, наверное, уже говорил.

– Нет. Он ничего не говорил. Извините, мне надо в туалет.

Подхватив сумочку, она выскочила из-за стола, но направилась в вестибюль ресторана. Здесь тоже было очень шумно. Тогда она вышла наружу и, прижавшись к стене, набрала свой домашний номер. Город затих, на улицах почти не было машин. Те немногие ньюйоркцы, что еще не попрятались по домам, казалось, плыли в снежных волнах. Ответила Зоя, и Дейдра едва не бросила трубку, чтобы не разреветься. Однако, взяв себя в руки, позвала Пола.

– Я слыхала, Зак начал читать, – без предисловий начала она, когда Пол подошел к теле фону.

Он замялся:

– Джульетта сказала?

– А Зоя занимается балетом. И ты лучше меня, потому что не заставляешь ее принимать ванну.

– Дело не в том, кто лучше, а в том – кто дома.

– Выходит, если я не все время дома, мне уже не положено знать, что происходит? Я уже и права голоса лишена? Помнится, когда ты заканчивал ординатуру, когда только начал работать в клинике, мы тебя дома вообще не видели.

– И тогда все решения принимала ты.

С ума можно сойти! Неизменное спокойствие, рассудительность! Ничем не прошибешь!

– Значит, если я возьму роль в мюзикле, я дома буду вроде как… ну, не знаю… как приезжая тетушка?

– А разве существует «если»? Кто сказал «если»?

– Я так не думала, пока все это не услышала, – холодно отозвалась она.

– Не хочу давать тебе советов, Дейдра, но чем-то придется пожертвовать. Останешься дома – будешь с ума сходить по пению. Пойдешь на сцену – придется выпустить из рук дом. Пополам не разорвешься. И решай скорее, иначе туго тебе придется.

– Иными словами – провести четкие границы?

А ведь Ник ее предупреждал: хочешь стать певицей – научись сносить отказы, не принимай близко к сердцу чужое мнение, не позволяй эмоциям исковеркать твою карьеру. Легко ему говорить – ни тебе детей, ни психологических барьеров. Он на них просто плюет. А ее границы – как легкие у больного эмфиземой. Когда-то доктор сказал про легкие ее дедушки: похожи на кружево.

22. Джульетта

В сумрачном холле перед квартирой Ника Руби, пока Дейдра возилась с тремя замками на его двери, Джульетта стояла затаив дыхание. Что-то будет? В тот раз на крыльце, когда он поцеловал ее, она даже не вошла в дом. Существовала некая грань между открытостью улицы и уединенностью его квартиры. Этой грани она не пожелала переступить. Особенно после того, как нарушила последнюю границу, которую сама для себя установила, – между разговорами и прикосновением, разделяющую фантазии и реальность.

Ну и что такого, если она вошла в его дом, а теперь войдет в его квартиру? Его ведь здесь нет. И все же, когда последний замок сдался, и дверь отворилась, у нее отнялись ноги – Джульетта стояла в холле, не в силах сделать ни шагу, и не верила своим глазам. Во времена, когда она училась в школе модельеров, и позже, когда только пошла работать, все жили в крошечных, убогих комнатушках. С тех пор других квартир она не видала – только жилища деловых партнеров Купера. Огромные, набитые всякой всячиной, настоящие дворцы, вытянутые по горизонтали. Или городские коттеджи в несколько этажей, вздымающиеся чуть не до неба.

Первое, что ощутила Джульетта, оглядевшись в квартире Ника (ни бедной, ни богатой), – она дома. Что-то было здесь такое, что напоминало парижскую квартиру матери, даже тот домик в Пенсильвании, где Джульетта жила совсем маленькой. Вероятно, умение заставить небольшую по площади квартиру выглядеть красиво, уютно, дорого. Во всем – тонкий вкус. Французский или, по крайней мере, европейский, решила Джульетта. Ник определенно минималист: очень мало вещей. Но из тех, что есть, каждая – например, одинокая подушка на единственном стуле – совершенна.

И еще здесь присутствовало нечто трудно определимое, но явно указывающее на то, что квартира устроена исключительно для него и ему безразлично, что прочие подумают о нем и о его жилище. В их пенсильванском доме была одна парадная комната. Ее старательно обставили и украсили, чтобы соседи знали: мать Джульетты – женщина высокой культуры и вкуса, из старинной фамилии со значительным, хотя и гипотетическим, состоянием. Настоящей, звонкой монеты – кот наплакал.

Но эта комната… Джульетта представила здесь Ника. Вот он растянулся во весь рост на черном как вороново крыло диване, положил крупную голову на шелковую голубую подушку и, уставившись в потолок, слушает какой-нибудь диск – на полках, которыми сверху донизу увешана самая длинная стена в гостиной, их тысячи.

– Это… – С трудом подыскивая нужное слово, она наконец выдохнула: – Это просто сказка, а не квартира.

Дейдра как-то странно на нее посмотрела:

– Думаешь?

Джульетта даже не пыталась скрыть недоумения:

– Конечно! Разве ты не видишь?

– Ну, не знаю. По мне, так она какая-то… пустая.

Оно и понятно – учитывая, что в доме у Дейдры каждый сантиметр пространства занят подушечкой, или картинкой, или вазочкой, или стопкой книг.

Джульетта покачала головой и пробормотала, что ей нужно позвонить Куперу. Она проскользнула в спальню и достала мобильный телефон. Первый раз в жизни она оставила Трея на ночь. Но, в конце концов, должен же Купер научиться управляться с собственным сыном. Не хочет стать отцом второго ребенка – пусть хотя бы будет отцом тому, который есть.

Она еще и номера не набрала, как хлопнула входная дверь и в соседней комнате раздались голоса – Дейдры и еще один, мужской. Джульетта отключила телефон и замерла, прислушиваясь, отказываясь верить очевидному. Дейдра божилась, что Ник в Чикаго. Каким образом он смог добраться сюда в такую бурю? Оцепенев, Джульетта стояла перед закрытой дверью и вслушивалась в ставший таким знакомым голос. Дейдра произнесла ее имя. Наступила тишина. Джульетта решила выйти из спальни и своими глазами посмотреть, что там происходит. Потянулась к двери, но та внезапно открылась, и перед Джульеттой предстал Ник Руби собственной персоной. Воззрился на нее как на привидение.

– Ты должен был уехать! – выпалила она.

– Я старался изо всех сил, – слегка улыбнулся Ник. – Вылет отменили.

Из-за его спины вмешалась Дейдра:

– Он проторчал в аэропорту семь часов.

– Я ухожу! – Джульетта протиснулась в дверь мимо него.

Вот великан, весь проход за городил. Главное – не смотреть на него. Но, боже, это нелегко!

– Ты не можешь уйти… – начала Дейдра.

– Еще как могу!

Прозвучало грубовато. Но что делать? Увидела Ника и совсем соображать перестала от страха: вдруг придется провести ночь с ним под одной крышей? И что еще хуже – притворяться, что между ними ничего не произошло.

Джульетта судорожно надела пальто, схватила сумку, туго, под самый подбородок, затянула шерстяной шарф. Как бабуля, собирающая я на базар.

– Ты спятила! – кричала ей вслед Дейдра.

Но она уже летела вниз по лестнице, сколь я пальцами по металлическим перилам.

– Джульетта! – Он мчался за ней, удивительно легко перебирая большущими ногами по мокрым каменным ступеням.

Перед ее мысленным взором неожиданно вспыхнула полузабытая картинка: кухня в пенсильванском домике, отец шаркает итальянскими кожаными ботинками по плиткам пола и распевает «Этот раз ношенный башмак».

– Джульетта, подожди!

Приостановившись, она повернулась в его сторону и замахнулась, словно держала в руке нож:

– Не смей!

– И не думал. Но на улице-то настоящий буран!

– Стой, не двигайся. Я спускаюсь вниз, а ты стой, где стоишь.

Приоткрылась дверь в соседнюю квартиру, и в щель выглянула пара любопытных глаз.

– Стой там, – повторила Джульетта.

Боже, до чего он хорош. Почему она раньше этого не замечала? И такой большой. И упрямый. Даже немного страшно. Она боится его? Нет, себя. И бежать ей надо от себя.

Джульетта медленно отступила на несколько ступеней, повернулась и пошла обычным шагом, чутко прислушиваясь – что происходит за ее спиной? Если он сделает за ней хоть шаг, произнесет хоть слово, она взорвется и наговорит дерзостей. Или бросится ему в объятия.

Ни звука. Она спустилась в небольшой вестибюль с белыми и коричневыми шашечками плиток на полу, с медными почтовыми ящика ми и тяжелой глянцево-черной дверью. Снаружи по-прежнему валил снег. Свет фонарей едва пробивался сквозь плотную пелену. На пустынной улице метель укрыла уснувшие на ночь машины, мостовую, быстро засыпала белой пылью следы редких прохожих на тротуаре.

Нью-Йорк стал каким-то другим. Внезапно Джульетта поняла: это тишина, почти мертвая тишина и мерцающая белизна волшебно преобразили, украсили город.

Страшно не было ни капельки. На душе только удивительный покой: от Ника уже сбежала, а волноваться насчет дороги домой еще не начала. Здорово просто постоять одной, здесь и сейчас. На углу улицы Джульетта обернулась и взглянула на дом Ника Руби, подняла глаза на его окна на последнем этаже. Там, на фоне золотого света, три силуэта прижались к стеклу и смотрели вниз, на нее.

Четыре часа спустя ее привезла домой большая машина. Дорогой Джульетта дремала, просыпалась и снова окуналась в дрему. За окнами чернело небо в снеговых тучах, дорога была пуста, если не считать бульдозеров. Фары лимузина высвечивали белую полосу в белоснежном мире.

Водитель отказался вылезать наружу и сидел, упершись взглядом в ветровое стекло, пока она пробиралась через сугробы к темному дому. Ключ она уже давно сжимала в руке – достала, как только они свернули с шоссе, не меньше чем час назад. Вставляя его в замок, Джульетта чувствовала себя марафонцем, пересекающим финишную черту.

В доме темно, прохладно и тихо. Только урчит холодильник. Джульетта осторожно прошла по ковру и поднялась наверх в комнату Трея. «Крадусь как вор или как привидение», – подумала она.

Вот он, ее мальчик. Крепко спит. Лежит на спине, руки раскинул, рот приоткрыл, словно от удивления. Одеяло сбито на пол. Джульетта подоткнула одеяло и поцеловала сына в лоб. Трей что-то пробормотал и повернулся на бок.

Спустившись в холл, она услышала храп Купера. Пожалуй, не стоит его будить. Усталости, на удивление, не было. Наоборот, хотелось прямо сейчас взяться за какое-нибудь дело. Вот что: она почистит дорожки от снега.

Теперь, когда снег не преграждал ей дороги домой, она смотрела на него с восхищением. Величественное, изумительное зрелище. На дорожке намело столько, что резиновые сапоги Купера утонули до самого верха, снег доходил до опушки старой куртки мужа, в которой Джульетта всегда возилась во дворе. Снегопад прекратился, но порывы ветра закручивали вокруг нее маленькие смерчи, снеговые призраки поднимались с дымящихся сугробов.

«Значит, чистим дорожку от дома до улицы. Это и для безопасности необходимо», – сказала себе Джульетта. В самом деле, вдруг случится пожар и пожарным надо будет добраться до дома, чтобы их спасти? А как удивится Купер! Проснется и обнаружит, что не нужно дожидаться, пока объявится дурачок Боб со своим снегоочистителем и освободит его из снежного плена. Можно сразу отправляться в город на работу. Ему будет приятно.

Наверное.

А она останется дома одна с Треем. Чудесно. Как раз то, что она любит больше всего.

Джульетта выпрямилась. Приоткрыв рот, она уставилась на белую равнину перед собой. Мысль, которая только что пришла ей в голову и буквально парализовала, была очевидна и непреложна как булыжник на дороге. Ей не нужен Купер. Ни сегодня, ни завтра – никогда. Их брак держится только на его отсутствии, на том, что они всегда и везде врозь. Не видя друг друга, не общаясь – только так они и могут жить вместе.

Вот в чем их главная проблема. Беда не в том, что они не могут договориться, нужен им второй ребенок или нет (хотя это тоже проблема), и не в том, что в постели у них не ладится (хотя, конечно, и это проблема). Беда вот в чем: чтобы решить вопрос насчет ребенка, им обоим нужно было открыть свои истинные чувства друг к другу. Но как раз этого они и не могли. Не хотели. Никогда.

Они поженились, потому что сошлись характерами в мелочах, лежащих на поверхности, а объединяет ли их нечто более серьезное и глубокое, никогда не проверяли. Даже болезнь Трея не заставила их заглянуть глубже в собственные чувства. Купер, не задумываясь, предоставлял Джульетте заботиться о сыне, и ее это вполне устраивало.

Она не любит Купера. Это ясно. И теперь, когда она стала гораздо требовательней к самой себе, ей больше незачем держаться за этот брак. Что он дает ей? Разве что собственный «выезд» – и ничего более ценного. Из-за такой малости не стоит терпеть рядом Купера даже ради Трея. Мальчику нужен настоящий отец. Если Купер не желает принимать участия в его воспитании с ней на равных, может быть, все переменится, когда у него не останется другого выбора, кроме как управляться с сыном в одиночку.

Она снова взялась за лопату. Раз! Раз! Еще раз. Мысли перескочили на Ника. Какую роль он играет во всем этом? Никакую. Главную. Ник для нее не существует. Ник единственный мужчина, которого она могла бы полюбить. Эта нехитрая истина обрушилась на нее как гром среди ясно го неба. Задохнувшись и мгновенно взмокнув, она перестала кидать снег, оперлась на лопату. Небо начинало светлеть.

Разом навалилась усталость. Такая усталость, что Джульетта готова была рухнуть и заснуть прямо здесь, на пушистой снежной пери не возле дорожки. Как измученный, сбившийся с дороги путник, соблазненный иллюзией покоя. Еле волоча ноги, она вернулась в дом, стащила покрытую снегом одежду и вместе с сапогами и насквозь промокшими носками оставила валяться у порога. На бежевом ковре расползлось мокрое пятно. Дом спал. Не чувствуя озябшими ногами холода ступеней, Джульетта босиком поднялась по темной лестнице.

Разделась на пороге спальни, небрежно кинула свитер и брюки на маленькую скамейку (чего прежде за ней не водилось), не снимая тонкой шелковой водолазки, вытянула бюстгальтер. На цыпочках подошла к большой кровати, скользнула под пуховое одеяло и тронула за плечо Купера.

– М-м-м? – пробормотал он.

Разбудить его или пускай спит, потом объясниться? Будить вроде бы жестоко, но откладывать неприятный разговор – это трусость.

– Который час?

Она посмотрела на будильник:

– Пять.

– Ох-ох-ох… Пора.

Можно промолчать, закрыть глаза. Он встанет, оденется и уйдет из дома так тихо, что она ничего и не услышит. Может, он даже останется ночевать в клубе. И очень скоро память об этой ночи растает как снег. Разве так не будет гораздо проще?

– Купер, мне нужно с тобой поговорить.

– О господи, Джули! – простонал он и повернулся к ней спиной. – Неужели нельзя с этим подождать? У меня полно работы, до которой еще надо как-то добраться через эту пургу.

– Нет, это не может ждать.

Он повернул голову в ее сторону:

– Опять что-нибудь насчет ребенка?

– Нет.

– Тогда что? Твоя учеба? Если так, то я подумал и решил, что, пожалуй, я не против. Учись.

– Пятнадцатого апреля будет известно, приняли меня или нет.

– Что?

– Я подала документы, Купер. В Нью-Йоркский университет. Если пятнадцатого скажут, что не прошла, буду поступать еще куда-нибудь на следующий год.

– Это хорошо, – осторожно заметил он. – Рад, что ты смотришь в будущее.

– Да, смотрю. И вот что должна тебе сказать – я больше не хочу быть твоей женой.

Как, оказывается, просто произнести эти слова. Проще, чем держать их в себе, чем откладывать неизвестно на сколько.

Воцарилось молчание. Купер лежал на спине, уставившись в потолок. Поднималось солнце, и в комнате с каждой секундой становилось светлее. Солнечные лучи отражались от чисто го снега.

Наконец Купер заговорил:

– Не верю, что ты это серьезно.

Ошибка. Нельзя было заводить такой разговор в постели. В постели признаются в любви, делают предложение, а не просят развода. Но это еще одно доказательство того, как мало значит для нее их общая постель. А как же Анна, вдруг подумала Джульетта, как ей удалось осилить разрыв с Дамианом, когда она до сих пор любит его, когда ее все еще тянет к нему? Если бы Джульетта чувствовала что-нибудь подобное, она ни за что не решилась бы на этот шаг, что бы Купер ей ни сделал. Но никаких таких чувств у нее не было. Было одно желание – убедить его, что она не шутит.

– Придется тебе поверить, Купер.

Он покачал головой:

– Как ты собираешься жить? – Голос заметно окреп. – Ты ничего не умеешь. Без меня ты не сможешь ни платить по счетам, ни содержать дом, ни решить, с какой, черт возьми, ноги делать первый шаг!

– Неправда! – Она села и старалась говорить твердо.

– Неправда? Да я с первого дня тащу тебя за руку. Единственное, что ты смогла без меня, – это отрезать волосы. Ах да, и еще подать заявление на эту нелепую учебу.

Так даже лучше. Она слишком долго принимала близко к сердцу его насмешки. Да, верно – учеба нелепа, да, она ничего сама не умеет! Но теперь совершенно ясно: его истинная цель – заставить ее почувствовать собственную беспомощность, чтобы она и дальше зависела от него. Годами так оно и было. Хватит!

Спорить, тем не менее, бесполезно. Он с легкостью опровергнет любой ее аргумент. Он это всегда умел. Даром, что ли, у него степень магистра и опыт работы в корпорации, а главное – врожденное чувство собственной правоты.

– Мне нужен развод, Купер. Безусловный. Неоспоримый.

– Но что случилось? Это из-за ребенка, да? Ну, хорошо, твоя взяла. Если ты так настаиваешь, я согласен.

На какое-то мгновение ее захлестнула радость – он согласен на ребенка! Можно обнять его, и не придется продавать дом, перевозить сына, одной начинать все сначала.

Но как быть с тем, что она поняла? Что не любит его и никогда не любила? Разве будет честно остаться с ним? Это еще хуже, чем хитростью забеременеть без согласия мужа. Если она родит второго ребенка от Купера, через три-четыре года ей все равно придется искать повод для развода.

– Нет, я больше не хочу ребенка от тебя.

– Здорово! Теперь ты заявляешь, что не хочешь, чтобы я был отцом твоего ребенка!

Только не спорь, напомнила она себе. И следи за голосом.

– Да, именно так.

– Великолепно! – воскликнул Купер. – Превосходно! Потому что, знаешь, Джульетта, я давным-давно сделал вазектомию [11]. Чтобы застраховаться от еще одного твоего ребенка!

23. Анна

Солнце заливало квартиру Ника Руби. Анна проснулась с несуразной мыслью, что она на небесах. Неземным казался свет за голыми окнами – все покрытые белым горизонтальные поверхности ослепительно сверкали: дороги, тротуары, машины, подоконники, крыши. В трусиках и футболке Ника она лежала на диване, укрывшись мягким лоскутным одеялом. Стена за ее спиной наполовину не доходила до потолка, пропуская в то помещение, которое здесь считалось спальней, воздух и свет из единственного в квартире окна гостиной. Ванная, как помнилось Анне, располагалась за спальней.

Ник сидел в кровати и читал. Анна сгребла с пола у двери свою сумку и, смущенно кивнув ему, закрылась в белой кафельной комнатке.

Вчера по дороге с работы в ресторан она купила тест на беременность. Предполагалось, что утром она будет у себя дома. Одна-одинешенька на все выходные. Обстоятельства изменились, но ждать нет сил. Задержка больше месяца. И так она уже достаточно времени потратила, убеждая себя, что все дело в стрессе, что беременность просто невозможна. Анна начала принимать противозачаточные сразу после рождения Клементины. И принимает их по сию пору, включая тот день (один-единственный после развода), когда занималась сексом с Дамианом. Правда, в последнее время она что-то стала рассеянной. Может, она не только пропускала прием таблеток, но даже забыла о мерах предосторожности на тот случай, если не приняла таблетку. Когда это случилось на подвальной лестнице, пила она таблетки или нет? Тогда она об этом даже не вспомнила. Сейчас подозревала, что, наверное, нет. Хуже того: точно – нет.

Трясущимися руками Анна вскрыла упаковку и, вытащив пластиковую палочку, подержала под струей мочи. Теперь надо подождать. Она огляделась вокруг, чтобы отвлечься на время. Смотреть особенно не на что. Похоже, Ник Руби сверхъестественно опрятен. Количество личных вещей сведено до минимума. Дело, конечно, хорошее. Но не до такой же степени. Свое гнездо Анна свила старательно, пусть не дорого и не модно, но с достаточным числом подушечек, чтобы смягчить удары внешнего мира.

Время вышло, можно проверить результат. Ничего удивительного. Положительный. Она беременна. Удивительно и неожиданно другое – восторг, который овладел ею. На самом деле подсознательно она даже хотела этого. Чтобы появился предлог вернуться к Дамиану? Потому что всегда хотела много детей и теперь нежданно-негаданно ей дана такая возможность? Кто знает. Она распахнула дверь маленькой ванной и поглядела вокруг, словно ожидая, что вместе с ней изменился весь мир.

– А где Дейдра? – спросила она Ника.

До нее только сейчас дошло, что они в квартире вдвоем.

– Не знаю. Может, спустилась в кафе. Или решила прогуляться. Взглянуть, что стало с городом.

Даже сидя на низкой кровати, Ник выглядел очень большим. Он был в майке, вырез которой открывал грудь, всю в поросли темных волос. В отличие от лысого черепа. Анна подошла к окну и глянула вниз – не видать ли подруги? По нерасчищенной мостовой шли люди. Какая-то пара тащила саночки с ребенком; мимо пронесся человек на лыжах.

– Как много людей на улице, – заметила Анна. – А снега?

– Тонны.

Кровать скрипнула, и Ник в два шага очутился рядом с ней, встал у окна.

– Ух ты!

– Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

– Я из Лос-Анджелеса. Пока сюда не переехал, вообще снега не видел.

– Ты и в Париже жил, если мне память не изменяет? – Анне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

Она старалась не думать о собственных голых ногах и о его наготе под черными трикотажными трусами. Внешне разительно отличающийся от Дамиана, чем-то трудноопределимым Ник все же напоминал его. Неординарный человек: мужествен, но не агрессивен; сексуален, но без пошлости; друг, любовник, но определенно не муж. В самую точку попала, усмехнулась про себя Анна. Когда встретила Дамиана, она с ума сходила не от любви к нему, а от желания выйти за него замуж.

– Хочешь верь, хочешь нет: в Париже не больше снега, чем в Калифорнии, – отозвался Ник. – Я долго жил в Чикаго и в Детройте, но до этого года никогда не был здесь зимой. Впервые оказался в большом городе в настоящую пургу.

– Там, где я росла, тоже было мало снега. И дома невысокие. И очень мало людей. Для меня это тоже в первый раз.

Ник удивленно взглянул на нее:

– Я думал, все, кто живет в предместье, раньше непременно жили на Манхэттене.

– Не мой случай.

Дамиан всегда хотел жить в городе, но, когда они переехали сюда из Лондона, она уже ждала Клементину, а с единственной зарплатой не то, что о Манхэттене – даже о Бруклине не чего было мечтать. К большому облегчению Анны. После детства, проведенного в заштатном городке в Вирджинии, она считала Нью-Йорк слишком шумным и многолюдным для повседневной жизни.

Другое дело оказаться здесь сейчас – впереди долгие выходные, снегопад укутал обычно суетливый город белой пеленой, и он затих. Прелесть!

– Я бы хотела погулять по такому снегу с дочкой. – Анна представила, с каким благоговейным страхом взирала бы Клементина на сугробы выше ее головы, на людей, катающихся по улицам на санках и лыжах.

– А где она?

– У моего мужа. У бывшего мужа. После развода он снимает квартиру в Мидтауне.

– А ты им позвони, – предложил Ник. – Заберешь дочку, погуляете.

– Не знаю…

После той истории на автовокзале с Дамианом стало трудно ладить. Он наотрез отказывался вносить какие-либо изменения в обусловленное расписание их встреч с Клементиной, не считал себя обязанным следить за тем, чтобы дочь чистила зубы и делала домашние задания, как просила Анна. Ради Клем Анна по-прежнему держалась с ним приветливо, но, сказать по правде, Дамиан ее пугал. По спине у Анны пробежал холодок. Она не просто беременна – она ждет ребенка от человека, которого боится.

– Мой бывший в последнее время не слишком сговорчив.

– А как же ребенок? Разведенные родители могут как угодно ненавидеть друг друга, но ребенок – это святое. Ради него они должны идти на все.

– Это ты так считаешь.

– Может, я ошибаюсь, но, по-моему, ты должна хотя бы попытаться получить то, что хочешь. Даже если он не собирается это дать.

Анна посмотрела на Ника. Можно ли ему доверять? Подружки в один голос советовали держаться подальше от Дамиана. То же твердил ее собственный инстинкт. А этот парень, похожий на Дамиана, говорит, что она должна бороться с ним.

– А что я ему скажу?

– То, что мне сказала, – что хочешь с ней поиграть на снегу.

– Если я скажу, что хочу чего-то, он тут же ответит – нет.

– Тогда придется заставить его думать, что этого хочет он.

Хм. А это мысль. Чего хочет Дамиан? Кроме как вернуться домой? Хочет стать богатым и известным режиссером. Это она точно знает.

– Может, я позвоню, вроде как узнать, все ли у них в порядке, а потом предложу забрать Клементину на пару часов, чтобы он мог поснимать метель?

– Он фотограф?

– Кинорежиссер.

– Давай, действуй. Иди в спальню и звони, а я пока сварганю какой-нибудь завтрак.

С колотящимся сердцем Анна набрала номер Дамиана. Когда он ответил, постаралась говорить спокойно и буднично. В трубке слышались звуки какого-то мультфильма.

– Как вы там? Все в порядке?

– Разумеется, в порядке. Ты что, думаешь, я не в состоянии позаботиться о своей дочери?

«О своей дочери». Вот так он теперь все время.

«Значит, другой станет она», – сказала себе Анна.

И все для нее с этого момента станет другим.

Для начала не реагировать на язвительный тон.

– Город с этим снегом просто удивительный. Вы с Клем еще не выходили?

– Откуда ты знаешь, как выглядит город под снегом? – подозрительно спросил Дамиан, заставив ее разволноваться еще сильнее.

Черт! Совсем выпустила из виду. Думала только о Клементине и о том, разрешит ли он им погулять вместе, а ведь в первую очередь надо было подумать о его реакции на то, что она в неурочное время оказалась в городе.

– Вчера у нас был очередной «ужин мамаш», и мы застряли в городе из-за метели. («Спокойно, не нервничай, – приказала себе Анна. – Это все чистая правда».) Пришлось заночевать на квартире у друга Дейдры.

– У какого друга?

– У ее друга музыканта из колледжа.

– А, тот гитарист, у которого она кантуется.

Анна промолчала.

– Стало быть, вы все спали там, с музыкантом. Вот, должно быть, кайф! А скажи, если не секрет, вы с ним как, по очереди? Или сразу всем скопом?

От возмущения перехватило дыхание. Анна швырнула трубку. Сердце стучало как сумасшедшее. Тяжело дыша, она стояла в маленькой спальне с половинчатой стеной. Слышно было, как в кухне насвистывает Ник, скребет вилкой по сковороде, разбивает яйца. Зазвонил телефон.

– Ответишь? – крикнул Ник.

Снова звонок.

– Хорошо, – нехотя откликнулась Анна.

Чего испугалась? Как маленькая. Может, это Дейдра хочет сообщить, где она. Или телефонная реклама.

Когда она наконец сняла трубку, на том конце провода помолчали, затем послышался тихий мужской смех. Она узнала, что это Дамиан, прежде чем он закончил первое слово.

– Прости, малышка. Я пошутил.

Она молча держала трубку. Если повесить, он снова позвонит, только уже сильнее разозлившись. Можно положить трубку рядом с телефоном или совсем его отключить, но у него Клементина. А значит – власть над Анной.

– Дело вот в чем, – продолжал Дамиан. – Одному мне приходится дьявольски трудно. У тебя наш дом, хорошенькая стопочка корпоративных льгот, страховка. Согласись, я имею право по меньшей мере на половину всего этого. На самом деле, по моему представлению, я был главным родителем для Клементины – ходил в школу и все такое. Думаю, мне причитается да же больше половины. Гораздо больше.

Анна выдохнула так, что в ушах зазвенело. Она знала: надо сосредоточиться на том, что он говорит. Лучше даже записать. Но в мозгу стучала только одна мысль: у меня ребенок от этого человека!

– Что?

– Я говорю, что готов договориться, малышка. Разве у тебя не это на уме? Ты продаешь дом и передаешь мне вырученные деньги, переписываешь на меня сберегательный счет и ре гулярно выплачиваешь некоторую сумму. Ни чего из ряда вон выходящего. Скажем, пять тысяч долларов в месяц.

Анна не верила своим ушам:

– Ты требуешь алименты!

Дамиан снова рассмеялся тихим гаденьким смехом:

– Я бы не хотел называть это так, детка.

– А по-другому не назовешь. – В Анне начала закипать злость. – Ты до такой степени жаждешь отомстить мне, что готов выгнать из дома собственного ребенка.

По правде говоря, она и сама подумывала, что, пожалуй, было бы справедливо продать дом, а деньги поделить с Дамианом. Они с Клем купили бы в Хоумвуде домик поменьше – если такой в природе существует, – а он приобрел бы себе квартиру, где по выходным их дочери было бы гораздо уютнее.

– Есть и другой выход, – проронил он.

– Ну да, конечно. Чтобы я пустила тебя назад.

– Нет-нет. Я уже уяснил, что этот вариант тебя не устраивает. У меня такое предложение: я живу дома с Клементиной, а ты переезжаешь в город. Всю неделю Клементина живет со мной, а каждые вторые выходные – с тобой.

Анна схватилась за живот и прошептала:

– Негодяй!

Он продолжал, словно не слышал:

– Да, и еще я собираюсь подать в суд на оформление опеки. Советовался с адвокатом, он говорит, у меня все шансы выиграть. Меня ведь все учителя знают, а тебя они и в глаза не видели.

– Черта с два у тебя это выйдет.

– Поглядим, – парировал Дамиан. – Можно, конечно, уладить дело в частном порядке, не доводя до суда. А если нет – решать будет судья. Но при том, сколько времени ты проводишь на работе, я бы сказал, все плюсы на моей стороне. В худшем случае получу жалкую половину того, что выручу от продажи дома.

– Главное для тебя – деньги, не так ли?

– Пока, малышка.

– Я хочу поговорить с Клементиной.

– Я кладу трубку.

Конец связи. Когда дочка у него, Анна в полной его власти. Она на все готова, только бы вернуть девочку. А что он сделает, если она не пойдет у него на поводу? Увезет Клементину в Англию, уговорит родственников помочь спрятать ее там? Он все еще британский поддан ный, может найти способ вывезти дочь.

– Анна?

В залитой солнцем гостиной появился Ник с лопаточкой и целой сковородкой яичницы в руках. Она не чувствовала в себе сил ни улыбнуться, ни вымолвить хоть слово.

– Все в порядке?

И тут она не выдержала. Слезы, которые она прятала от всех – от дочери (особенно от дочери), даже от подруг, хлынули потоком. Ник поставил сковороду, подошел к ней, обнял. Она совсем затерялась в его огромных руках. Внезапно, впервые за долгие годы она вспомнила, как, бывало, держал ее на руках отец, вспомнила безграничную любовь и безопасность, которые ощущала тогда и никогда после. И зарыд ла еще сильней.

– Ну-ну… – Ник похлопал ее по плечу. – Все хорошо.

– Все плохо! – рыдала Анна. – Он сказал, что заберет ее. Мою дочку.

– Господи Иисусе.

Нельзя позволить ему это. Нельзя. Клементина – это все, что у нее есть. Нет, не все. Не совсем все.

– У меня будет ребенок, – прошептала она.

Сказать об этом хотелось, но не громко.

Он отстранился и, наклонив голову, попытался заглянуть ей в лицо.

– Что ты сказала?

– Сказала, что у меня будет ребенок.

«Чужой человек, – подумала Анна. – Я тол ко что открыла свою тайну совершенно чужому человеку. Почти чужому».

– Бог мой! Что же ты будешь делать?

Она горько всхлипнула:

– Понятия не имею.

– Это его ребенок?

Она посмотрела Нику прямо в глаза. Очень внимательные глаза, карие, но такого темного оттенка, что зрачков почти не видно.

– Я не спала ни с кем другим с девяносто третьего года. Никаких сомнений – его.

– А есть возможность… Ну, что вы оба…

Анна решительно помотала головой:

– Что мы снова сойдемся? Абсолютно никакой.

– Не знаю, как ты относишься к религии… – неуверенно произнес Ник. – Не знаю твоих нравственных убеждений…

Анна отступила и села на кровать.

– Ты имеешь в виду аборт.

– Да, – тихо подтвердил он, садясь рядом. – Аборт.

Анна задумалась. Конечно, она размышляла над этим. Не только в последнее время, когда начала подозревать, что залетела, но и раньше, сразу после рождения Клементины. Тогда она так перетрусила, что тут же начала принимать таблетки. И еще раньше, в колледже. В сущности, она могла бы пойти на аборт. По разным причинам – если бы ее изнасиловали или ее жизнь была бы под угрозой. Даже если бы поняла, что не сможет любить будущего ребенка.

Сейчас ею владели совсем иные чувства. Стоило подумать о ребенке, о ее и Дамиана ребенке, как душу наполняло смятение. Растить с ним еще одного ребенка у нее не было желания. Как не было сомнений в том, что – вместе они или врозь – Дамиан определенно не захочет второго ребенка. Если ему рассказать, он не задумываясь потребует: избавься от него. Как в тот раз, когда она понапрасну переполошилась через три месяца после рождения Клементины. Но для самой Анны – о, для нее самой дело обстояло совершенно иначе. Помочь новому человечку стать членом ее крошечной семьи – почти чудо. Потеря одного из двух любимых ею людей причинила боль почти непереносимую. Возможность появления новой любви взамен утраченной воспринималась как возможность воскрешения.

– Послушай, – обратилась она к Нику, – ты стал бы добиваться того, чего хочешь, даже если это бессмысленно?

Ник серьезно кивнул:

– Да.

– Даже если ты не должен этого хотеть?

– Да.

– С тобой такое уже бывало?

Он смотрел на нее, этот здоровяк, так открыто, беззащитно. Казалось, дотронься до не го – и почувствуешь под рукой не кожу, а обнаженные нервы.

– Со мной такое сейчас.

В этот момент хлопнула дверь. Ни один из них не слышал ни шагов в холле, ни поворота ключа в замке. Оба с удивлением воззрились на возникшую в дверях и с не меньшим удивлением глазеющую на них Дейдру. Огромные башмаки и такое же необъятное пальто (судя по всему, и то и другое принадлежало Нику), в которые она вырядилась, были в снегу. Щеки пылали, как у мальчишки, прибежавшего домой с горки. После подъема на пятый этаж она громко пыхтела.

– Как там, на улице? – поинтересовалась Анна.

– Потрясающе! – Дейдра возбужденно взмахнула руками.

На блестящий пол с красных шерстяных перчаток посыпался снег.

– Сами сходили бы, посмотрели. Чем вы тут занимались?

– Разговаривали, – ответил Ник.

– Ах, так? И о чем же?

Анна в раздумье смотрела на подругу. Сказать или не сказать? Сказать, конечно.

– Я жду ребенка. Окончательно выяснила это только сегодня утром. И я говорила Нику, что хочу его оставить.

Дейдра ошеломленно, словно требуя подтверждения, повернулась к Нику. Тот приоткрыл было рот, но промолчал. Потом все же решился:

– А я как раз собирался сказать Анне, что люблю Джульетту.

24. Дейдра

Дейдра сумбурно поздравила Анну, промямлила нечто неопределенное (вроде бы) в адрес Ника и скоренько выскочила из квартиры. Скатилась по лестнице и выбежала на улицу, не вполне соображая, куда теперь двинуться и что делать. Ник влюблен в Джульетту. Анна ждет ребенка. Ей самой предложили роль. Нет, это слишком!

Она шагала по заснеженному тротуару, разглядывала сугробы и пыталась сосредоточиться. На расчищенных улицах начали появляться машины, хозяева магазинов сбивали сосульки с железных решеток, расчищали подходы и посыпали «свой» тротуар солью. Поскользнувшись на лестнице к метро, Дейдра охнула. Вот черт, ногу натерла. Она все еще была в громадных ботинках Ника, в его черных джинсах и сразу в трех его же свитерах. На голове нахлобучена его кепка, а перчатки сидят как бейсбольные рукавицы.

Интересно, универмаги открыты? Можно бы попробовать пойти и одеться с головы до ног в новое. Нельзя же показаться в Хоумвуде в таком виде. Она пока с ума не сошла. А разве она собирается в Хоумвуд? Еще как собирается. Который час? Если поехать скорым поездом и успеть на ближайший автобус, можно попасть в Хоумвуд через час. А если завернуть в универмаг, то не раньше, чем к полудню. Ну, нет, за это время она просто лопнет от нетерпения. Ей надо срочно поговорить с Джульеттой.

Ник сказал «люблю». А Джульетта? Тоже его любит? У них что, роман? Такие дела вокруг творятся, а она ничегошеньки не знает. Почему она ничего не знает?

Эти вопросы так занимали Дейдру, что только в автобусе, стремительно мчащемся в Нью-Джерси, до нее дошло значение сегодняшнего возвращения в Хоумвуд. Конечно, она все время моталась туда-сюда. Но в этот раз все по-другому. Либо она возвращается насовсем, либо возвращается, приняв решение, которое изменит всю ее жизнь, жизнь всей ее семьи.

Автобус катился мимо Мидоуландс и стадиона «Джайантс». Чем дальше он уходил от города и глубже забирался в предместья, тем выше поднимались сугробы вдоль дороги и белее становились дальние холмы. Когда они свернули в узкие улочки Хоумвуда, их окружило царство Снежной королевы: закованные в снег и лед ветви деревьев под солнечными лучами сверка ли бриллиантами. Дороги до сих пор укрывал белый ковер. Все – выбравшиеся на разведку джипы, семейства, лепящие снеговиков во дворах, или тянущие по направлению к парку санки, – все двигались еще медленнее, чем обычно.

Выйдя из автобуса, Дейдра вдруг страшно захотела поскорее увидеть детей. Скрипящий под ногами снег и его отчетливый запах, ледяная сырость, проникающая сквозь штанины джинсов, делали это желание еще острее. После собственного бесснежного детства с напрасным ожиданием хотя бы одной снежинки с набухших дождем небес Беркли, она обожала играть в снегу с собственными ребятами. С одной стороны, так здорово заново прожить ту, детскую часть собственной жизни, а с другой – можно с полным правом считать себя отличной мамой. Когда шел снег, она всегда выходила с Заком и Зоей во двор, и они лепили крепости или катались на санках. И почти всегда дети успевали нагуляться раньше ее.

Еще два квартала – и она дома. Близнецы, небось, во дворе. Если поторопиться, можно захватить их прежде, чем они побегут домой обедать. А с Джульеттой она поговорит позже. Сегодня суббота, Купер должен быть дома, и Трей, и няня Хизер. Наедине им все равно не поболтать.

Дейдра смотрела только себе под ноги, что бы не видеть большого серого дома Джульетты как раз на другой стороне улицы. Ей почти удался маневр, когда она услышала:

– Эй-эй! Дейдра!

Кричал Трей. Упакованный с головы до ног в красный комбинезон, он стоял по колено в снегу на своем дворе, совсем один. Что уже само по себе диво. Обычно, если с ним не было Джульетты, неподалеку непременно маячила Хизер. И как только он узнал Дейдру в этой несуразной одежде не по размеру, да еще на таком расстоянии? На школьном дворе или у себя дома, бывало, в упор не замечает, а тут, видите ли, когда ей не терпится попасть домой, раскричался. Зовет и зовет!

Пришлось остановиться и повернуться к нему:

– Привет, Трей.

– А папа ушел! – прокричал Трей.

Естественно. Если Купер в выходные не может сбежать на работу, он отправится покупать книги или понесет вещи в химчистку – что угодно, только бы не заниматься сыном.

– Мама плачет! – сообщил Трей.

Джульетта плачет? А вот это случай небывалый. Когда Трей поблизости, Джульетта неизменно жизнерадостна: жутко боится расстроить его и спровоцировать приступ.

Дейдра перелезла через сугроб на краю тротуара, при этом едва не оставив в нем оба башмака Ника, перебралась через скользкую как каток дорогу и подошла к Трею:

– Где твоя мама? Ты с Хизер гуляешь?

Но Трей уже не глядел на нее. Он, не отрываясь, смотрел куда-то вперед.

– Трей, дорогой?

– Пожарная опасность! Вызвать аварийную бригаду! – завопил он, зачерпнул полную варежку снега и спешно заковылял через двор к дорожке, где торчали его санки.

Потом швырнул снежок в сторону Дейдры, плюхнулся на санки и покатился по дорожке на задний двор.

Уму непостижимо, как Джульетта справляется? С Треем уже сейчас тяжело, а что будет дальше? Каким он станет в переходном возрасте? А когда вырастет?

Дейдра прошла по аккуратно расчищенной дорожке и позвонила в дверь. Из головы не шел Трей и его слова о слезах Джульетты, а откровения Ника отодвинулись на второй план. Вообще уже казалось, что признание Ника она слышала сто лет назад и на другой планете.

Джульетта долго не отзывалась, а когда, наконец, открыла, стало ясно – Трей говорил правду. Глаза и нос красные, стриженые волосы стоят дыбом. Поверх ночной рубашки, похоже, халат Купера – клетка и мелкие цветочки соперничают друг с другом.

– Как ты здесь оказалась? – изумленно спросила Джульетта, пропуская подругу в дом.

– Нет, вопрос в другом – что у вас происходит? – Дейдра потопала ногами, стряхивая снег, и вошла.

– Купер…

– Что с ним? – В мыслях Дейдры проносились возможные варианты.

Сердечный приступ? Роман на стороне? Серьезные потери на фондовом рынке, или рынке ценных бумаг, или на каком там рынке Купер держит деньги?

Джульетта с несчастным видом покачала головой, провела Дейдру в столовую и упала в непомерно огромное кресло в стиле чиппендейл. И даже не заметила или не обратила внимания, что за Дейдрой по бежевому ковру протянулась мокрая дорожка.

– Все кончено, Дейдра.

Тарабарщина какая-то.

– Что кончено?

– Наш брак. Я попросила Купера уйти.

Ах, вот оно что! Все вдруг стало на свои места: Ник, роман, бегство Джульетты домой прошлой ночью и, несомненно, ее слезное признание Куперу.

– Черт побери! Ты рассказала ему про вас с Ником.

Теперь настала очередь Джульетты недоумевать:

– Что?

– Я все знаю. Ник поведал сегодня утром.

Щеки Джульетты покрылись ярким румянцем, но она продолжала упорствовать:

– Не понимаю, о чем ты.

И тут Дейдра вспылила:

– Ей-богу, Джульетта, прекрати! Я прекрасно знаю, что у вас с Ником роман. Только в толк не возьму, почему ты с самого начала мне не призналась.

– Но у нас нет никакого романа! Не знаю, с чего Нику вздумалось так говорить.

– Он сказал, что у вас любовь.

– Так и сказал – любовь!

– Он сказал (цитирую): «Я люблю Джульетту».

– Не может быть… – Джульетта залилась слезами.

Ревела она долго, потом полезла в карман халата, вытащила длинный хвост туалетной бумаги и громко высморкалась.

Дейдра вообще перестала что-либо понимать.

– Так ты хочешь сказать, что между вами ничего нет?

– Это зависит от того, что ты имеешь в виду под «между вами» и что под «ничего», – пробормотала Джульетта, не глядя подруге в глаза. – Он мне звонил. Часто. Мы разговаривали.

– Вы разговаривали. И все?

– Целовались. Один раз.

Дейдра попыталась осознать сказанное:

– Один поцелуй – это много.

– Ах, я знаю, знаю! Но я же не собиралась! Это случилось само собой. Когда я познакомилась с Купером, я начала с ним встречаться, потому что думала – так положено. С Ником ни какого «положено» и быть не могло.

– Не понимаю, Джульетта. Почему ты скрывала от меня?

– Да о чем рассказывать-то? – Джульетта помолчала. – Нет, неправда. Я боялась, что ты рассердишься. То есть я не хотела, чтобы ты сердилась из-за того, что я считала пустяками.

– И все равно не понимаю. У меня и в мыслях не было, что вы с Ником вообще замечаете друг друга. Он вроде совсем не в твоем вкусе.

– Почему ты так думаешь?

– Он ведь полная противоположность Куперу.

– Это Купер не в моем вкусе! – воскликнула Джульетта. – А Ник именно тот, кто мне нужен.

– Но ты всегда говорила, что такие, как он, опасны.

Джульетта вздохнула:

– Так и есть. – И, чуть помолчав: – Он правда сказал – люблю?

А ведь и впрямь – прежде Дейдра ни разу не слышала от Ника Руби слова «люблю». Ей, во всяком случае, он в любви не признавался.

– Сочинить такое мне бы и в голову не пришло, – наконец ответила она Джульетте.

Та снова вздохнула:

– Не знаю, что и думать.

– Но если ты не раскололась Куперу насчет Ника, то почему он ушел?

– Вчера ночью, когда я вернулась домой, мы поссорились. Я сказала, что хочу развестись, а он признался, что сделал вазектомию. Тайком. Поэтому я и не беременела. – Джульетта выглянула в окно. Проследив за ее взглядом, Дейдра увидела Трея, который с диким восторгом носился по заднему двору и валялся в снегу.

– Он позволял мне ходить по врачам и каждый месяц надеяться, чтобы каждый раз переживать разочарование.

– Вазектомия – штука обратимая. Если ты действительно хочешь ребенка.

– Купер на это ни за что не пойдет. Во всяком случае, ради меня. – Джульетта все смотрела в окно. – Не хочет рисковать и потом возиться с еще одним Треем.

– Послушай… – как можно мягче сказала Дейдра, – а тебе не кажется, что в чем-то Купер прав?

Джульетта взглянула прямо ей в глаза:

– Никто не знает, передается ли синдром Аспергера по наследству. Но мне все равно. Если ребенок родится такой же, как Трей, я буду счастлива.

Дейдре стало стыдно. Эх ты, ругнула она себя, не хватило ума понять, что Джульетта любит Трея точно так же, как любая мать любит свое дитя. Как она любит Зака и Зою. Нежность переполнила Дейдру. Она едва не сорвалась с кресла и со всех ног не припустилась домой, к своим самым любимым.

– У тебя еще будет ребенок, Джульетта, вот увидишь. Может, от Ника.

– Кто знает. Сначала надо здесь со всем разобраться: договориться об условиях развода, дом продать…

– Подожди-ка, ты хочешь продать дом?

Дейдре стало дурно. Эта новость, пожалуй, еще хуже, чем вазектомия Купера, развод Джульетты или ее зарождающиеся отношения с Ником. Джульетта продает дом. Джульетта не будет больше жить на одной с ней улице.

– Может, тебе стоит подождать? Не делать резких движений, пока все устаканится?

Джульетта покачала головой. Похоже, в этом она уверена больше, чем во всем остальном.

– Такой громадный дом был нужен Куперу, а не мне. Мне вся эта собственность, это богатство и даром не нужны. Это все он.

– Господи! – Дейдре стало жарко в трех свитерах.

В свитерах Ника. Только сейчас в теплом доме в ноздри ударил его запах.

– Выходит, именно теперь, когда я собираюсь вернуться до мой насовсем, ты собираешься уезжать?

Джульетта расплылась в улыбке:

– Хочешь сказать, ты возвращаешься домой?

И тогда Дейдра окончательно поняла – да, возвращается.

25. Лиза

Сидя за кухонным столом, Лиза разбирала посуду. Вот эта тарелочка – от кремового сервиза. Как она сюда попала? Ладно, неважно. Все равно весь сервиз отойдет Джульетте. Он ей всегда нравился. А мексиканский сервиз, разумеется, Дейдре, та обожает яркие краски. Теперь, когда Дейдра снова дома – по крайней мере, так доложил Томми, – она, конечно, ему обрадуется. Расписное немецкое блюдо, бабушкино наследство, надо запаковать и убрать подальше. Для Дейзи. Лиза отложила блюдо в сторону и сделала пометку. Томми должен знать, что именно из вещей она хочет приберечь для детей, чтобы потом как-нибудь случайно это не было выброшено. Пожалуй, лучше сложить все в одно место. Верно, так и надо сделать – убрать все предназначенные для детей коробки в кладовку на чердаке, чтобы ничего не пропало и не перепуталось, когда ее не станет.

В глубине дома зазвонил телефон. В послед нее время он что-то часто стал звонить. Или просто звонки сильнее ее раздражают? Когда Томми уходил на работу, Лиза попросту его отключала. Но эти ее манипуляции расстраивали Томми, он начинал беспокоиться, а именно этого она старалась не допустить.

Шаги. Это он. Идет сюда, на кухню. С некоторых пор Лиза стала замечать, до чего у мужа откормленное, красное лицо. За последний месяц он растолстел. А чего еще ждать – заказывает слишком много пиццы, слишком часто готовит спагетти, а от хоккея и сквоша совсем отказался. Из-за нее. Впрочем, не стоит этим забивать себе голову. Все, что ей нужно, – что бы он был здоров. Детям нужен хотя бы один здоровый родитель.

– Да? – спросила она, когда стало ясно, что уходить Томми не собирается. – Тебе что-то нужно?

– Анна звонит.

Лиза вздохнула:

– Скажи, что меня нет дома.

– Я уже сказал, что ты дома.

– Сейчас я не могу разговаривать, Томми. Я занята.

– В последние две недели она звонила… я не знаю… раз двадцать. Что с тобой происходит? Подруги о тебе беспокоятся. Я о тебе беспокоюсь.

– Беспокоиться не о чем.

– Нет, есть о чем. Я пытаюсь поговорить с тобой, а ты отмалчиваешься. – Томми махнул мясистой рукой в сторону стола, заставленного посудой. – А это? Что это такое?

– Просто хочу избавиться от некоторых вещей.

Он замер:

– Почему? Почему ты хочешь избавиться от вещей, Лиза?

– Весенняя уборка. Давно пора сделать генеральную уборку.

– Твою весеннюю уборку я видел не раз. То, чем ты сейчас занимаешься, на нее не похоже.

Лиза выдавила смешок, встала и пошла к раковине, только чтобы не смотреть на мужа. Если эти темные усы, эти черные волосы, покрывающие его руки, останутся у нее перед глазами хотя бы еще минуту, ее может стошнить.

– Не знала, что ты обращал внимание на такие вещи, как уборка.

Через окно над раковиной она увидела, как на заднем дворе играют дети. Снег, две недели назад засыпавший весь мир, и, казалось, навсегда – растаял в считанные дни. Стало почти жарко, грязь подсыхала, ярко зазеленела трава. Вчера распустилась форзиция. Когда Дейзи проносилась мимо куста, Лиза отметила, как живописно на фоне ярко-желтых цветов выглядят ее красные штанишки и голубая рубашка.

– Лиза.

Она повернулась к нему лицом. Он был так красив когда-то, еще совсем недавно. Почему раньше это имело для нее такое значение?

– Я и сейчас обращаю внимание, Лиза.

Непонятно. С чего вдруг эта тяга разговоры разговаривать? Томми всегда любил повторять:

«Что мне в тебе нравится, так это то, что ты как парень: не склонна выяснять отношения и всяким рассусоливаниям предпочитаешь действие». И ей в нем нравилось именно это. И еще, что он красивый, жизнерадостный, умелый и простой, любит повеселиться, любит секс, хочет иметь много детей и заработать много денег.

Только вот с годами муж как-то незаметно превратился в подкаблучника. И сейчас, когда ей нужно, чтобы он стал кучером, чтобы забрал вожжи из ее слабеющих рук, какой от него толк? Если бы все было наоборот, если бы не ей, а Томми предстояло – как бы сказать помягче? – сменить курс, Лиза выдержала бы, чего бы ей это ни стоило. Уж она-то смогла бы и управлять «Рид Джип-Хондой», и вести дом, и заботиться о детях.

– Я всего лишь навожу в доме порядок, Томми. – Для пущей убедительности она старалась говорить твердо и решительно. – Пытаюсь снова все взять под свой контроль.

Он сложил руки на животе:

– Я тебе не верю.

– Слушай-ка, там же Анна ждет на телефоне! – воскликнула она.

– Скажу ей, что не смог тебя найти. – Томми шагнул от стола. – Но я вернусь.

Как только он вышел из кухни, Лиза выскочила за дверь. На заднем дворе носились дети: кубарем летели с горки до тех пор, пока не врезались в соседский забор, поворачивали и неслись наверх. Визг, писк, разноцветное мелькание. Пусть себе играют. Лиза побрела к живой изгороди, вяло размышляя: если пройти по до рожке соседей, то можно потихоньку добраться до центральной улицы, выпить где-нибудь кофе, заглянуть в библиотеку, нырнуть в кино. А потом? Что потом?

Она уже почти протиснулась сквозь изгородь, когда Томми настиг ее, с силой взял за плечо и втащил назад.

– Куда ты собралась?

– Погулять.

– Никуда ты не пойдешь, – заявил он, притягивая ее к себе. – Ты останешься здесь.

Томми напоминал рыбака в лодке – такое же выражение лица, спокойное и уверенное, словно не моргнув глазом готов встретить любой шторм. Он потихоньку тянул ее к себе. А потом просто стоял и держал ее в объятиях. Держал и не выпускал, пока она не почувствовала, как постепенно сваливается тяжесть всего того, что она носила в душе.

– Расскажи, – шепнул он.

– Не могу. – Вместе с ответом вырвалось рыдание.

– Расскажи, – повторил он настойчивей.

Теперь шептала она:

– Боюсь.

Она имела в виду, что боится сказать. А еще – просто боится.

– Не бойся, я с тобой.

Но то, о чем Лиза могла бы рассказать, было смутно, жутко. Стоило начать, он с криком бросился бы прочь. Как рассказать о кошмарном видении, терзающем ее? Об огромном черном черве, который пожирает ее внутренности? О том, что боится собственных мыслей: если позволит себе хоть раз, хоть на секунду допустить, что не выкарабкается, – ненасытный червь возьмется за свою черную работу с удвоенной силой? Разве признаешься, что уже не раз представляла себе, как набьет камнями карманы и на манер Вирджинии Вулф прыгнет с моста Джорджа Вашингтона? Если только почувствует, что стремительно и неотвратимо, как когда-то ее мама, движется навстречу смерти… Лучше уж молчать, часто это требует силы. Когда умерла мать, Лиза держалась так стойко, была такой «хорошей» (по выражению отца и теток), что родственники со спокойной душой переложили на ее плечи все: телефонные звонки и приглашения на похороны дальних родственников, пригляд за младшими братьями и сестрами во время поминок. Поначалу взрослые еще сомневались, но Лиза уверила их, что с ней все в порядке. Ее поведение это подтвердило. Лиза поразительная девушка, сказали они.

Конечно, по временам и она расклеивалась. Через месяц после смерти матери, делая покупки в бакалейной лавке, она заметила на прилавке свежие летние фрукты и овощи: клубнику, черешню, молодую спаржу. Сердце сжалось от боли – мама ничего этого уже не увидит. Лето со всеми его удовольствиями пройдет без нее. И остальные времена года тоже наступят и пройдут без мамы, которая не делала ничего, только нюхала розы. К собственному удивлению, Лиза разрыдалась прямо там, в бакалейной лавке. Пришлось убежать на стоянку и прятаться в машине, пока не высохли слезы и не поутихла подступившая боль.

– Лиза, – вдруг сказал Томми, – я все знаю.

Она оцепенела:

– Не понимаю, о чем ты.

– Нет, понимаешь. Утром, когда ты была в душе, звонили из больницы, спрашивали о сроках операции.

Кровь прилила к лицу. Ей показалось, что она уже стоит на перилах моста. В эту минуту она готова была рассказать ему все. Все, о чем поведала доктор Кауфман и что было на сердце у нее самой. Пусть узнает о сканировании, которое показало пятно у нее в печени, об операции, назначенной на следующий месяц, о печальной статистике, которую она нашла в Интернете, когда он был на работе, а дети в школе. Да, конечно, рано или поздно Томми узнает все, но пока, может быть, достаточно и части? Крошечной части, такой же незначительной, какой окажется (она надеялась) пятнышко на печени.

– Ты поднимаешь шум из ничего, – холодно заявила она.

– Лиза! – Он побагровел и говорил почти сердито. – Ради всего святого! Почему ты не хочешь поделиться со мной?

– А почему ты не даешь мне справиться с этим самостоятельно? – огрызнулась она. – Тебя вполне устраивало, когда я в одиночку занималась нашей свадьбой, управлялась со всеми прелестями беременности, вставала по ночам к детям. Почему сейчас ты не предоставишь все мне?

Томми возвел глаза к небесам, поднял руки, словно обращаясь к Богу, и беспомощно уронил их.

– Я люблю тебя, – тихо, но с нажимом сказал он, глядя прямо ей в глаза. – Другого объяснения у меня нет. Я люблю тебя.

– Я отлично знаю, что это значит. – Надо говорить жестко.

Если хоть на миг ослабить защиту – она разревется.

– Это значит, что ты любишь энергичную блондинку, мать твоих детей, которая играет в теннис и смешивает коктейли для сотни гостей. Ты ее любишь, а не проклятую раковую больную.

Это должно заставить его замолчать. Так и есть. Выходит, все правда. И кто может его обвинить? Такой она и сама себя не любит.

Но Томми заговорил снова. Как киночудовище, которого ничем не остановить. Таких она видала в «ужастиках», к которым пристрастилась в последнее время. Особенно когда бывала сыта по горло медицинскими сайтами и бразильскими сериалами.

– Позволь мне помочь тебе, Лиза.

– Хорошо. Желаешь помочь? Тогда вот что: наш следующий «ужин мамаш» я хочу устроить здесь, у нас. С блюдами по моим любимым рецептам, на нашей лучшей посуде. Чтобы дым столбом! Твоя задача – сделать кое-какие покупки и взять на себя детей, пока я буду возиться на кухне.

Он медленно кивнул:

– Конечно. Я все сделаю.

– А в назначенный день куда-нибудь уведешь детей, чтобы не мешать нам.

– Да, конечно.

Он кивал, соглашаясь, но как-то нетерпеливо, словно хотел сказать: это все ерунда, где настоящее?

– И вот еще: то, что, как тебе кажется, ты знаешь обо мне и о так называемой проблеме с моим здоровьем… Ты ни словом не обмолвишься об этом. Никому. Даже Анне, Дейдре или Джульетте. Понял?

По глазам видно – это ему совсем не нравится. Но после короткой паузы Томми снова едва заметно кивнул. Механически, будто робот.

Во главе с Дейзи к ним неслись дети. Как гроза: сначала только видишь очаровательную картинку без звука, а уж потом слышишь пугающие раскаты грома. Лиза отстранилась от мужа и на миг почувствовала облегчение: добилась-таки передышки. Пусть и временной.

26. Ужин в апреле

Стол получился изумительный. Красивее она в жизни не накрывала. Лиза достала и развернула тщательно упакованную в папиросную бумагу белоснежную, туго накрахмаленную льняную скатерть с широкими кружевами по краям. Если запачкается, просто-напросто выбросит ее. Или пожертвует ветеранам Вьетнама. Причем не ради налоговой скидки: все равно теперь заполнение налоговых деклараций – забота Томми, как, впрочем, и все остальное, а значит, по всем правилам сделано не будет. Скорей всего, Томми даже не станет разбирать квитанции, просто вывалит всю кучу перед каким-нибудь несчастным бухгалтером. Или еще хуже – выбросит их все, а цифры возьмет с потолка. С него станется. Поэтому будущая судьба скатерти совершенно не имеет значения, основная задача этого куска льна – отлично выглядеть сегодня вечером.

Во всем остальном также отменены все запреты. Из дальних закутков извлечены лиможский фарфор матери Томми и серебро его бабушки; резные хрустальные бокалы, которые им подарили на свадьбу и которые она берегла все эти годы; ирландские льняные салфетки и витые подсвечники чистого серебра. В самом модном цветочном магазине Хоумвуда, где цены в три раза выше, чем везде, куплены прекрасные тюльпаны величиной с авокадо, и цвет ее любимый – нежно-розовый, как ротик ребенка.

И разумеется, угощение: самые изысканные блюда, рецепты которых она хранила как зеницу ока; все, что последние годы готовила на званые обеды и праздничные вечеринки. И не только то, что приводило в восторг гостей, но и то, что сама обожала: жареные грибы, фаршированные крабовым мясом и чесночным маслом; салат «Цезарь» с особой заправкой (чтобы добиться идеального чесночного аромата, нужно убить весь день); соус из сыра горгонзола и воздушное, как облако, картофельное пюре; яблочно-вишневый пирог и домашнее карамельное мороженое. Кто знает, вдруг для нее это последняя возможность отведать любимые кушанья.

Можно было бы включить эти рецепты в книгу. Мысль о книге иногда еще мелькала, но все реже и реже. Не будет теперь никакой книги.

На то время, что она готовила, Томми и дети были изгнаны из дома. Он ушел с радостью – счастлив был снова видеть ее оживленной. Она сказала, что устраивает традиционный «ужин мамаш», а больше он ни о чем и не спрашивал. Не спрашивал, например, о вещах, рассортированных на три кучи (посуда, белье, украшения, одежда и даже ее секретные рецепты), которые лежали в гостиной в ожидании переезда на новое место жительства.

Правда, они лежали в самом дальнем углу, за столом и стулом. План был таков: не совать вещи подругам сразу, как только они переступят порог дома, а исподволь подготовить их к вручению. Раздача подарков, как представлялось Лизе, должна стать кульминацией вечера, она собиралась тщательно организовать подход к этому событию. Подарки – а затем ее новость.

По своему обыкновению, Лиза заранее составила список и последовательность дел, чтобы чего-нибудь не упустить и чтобы все блюда поспевали к нужному сроку. Она была еще в домашних штанах и занималась пунктом № 27 (из сорока пяти, включенных в приготовление деликатесов) – очисткой юконского золотистого картофеля, – когда в дверь позвонили. Кто бы это мог быть? Она никого не ждет, до назначенного времени оставался целый час.

Дейдра. Нарядная – в узкой красной блузке и коротенькой черной юбке, с большими серьгами в виде обручей.

– Я что, первая? – спросила она, заглядывая через плечо Лизы в дом, где на полу в холле еще валялись детские кубики и футбольный мячик.

– Дейдра, все придут к семи, а сейчас только шесть.

– Да? А я подумала, раз мы никуда не идем, а встречаемся здесь…

– В семь! – Лиза стояла в дверях, загораживая вход.

Она терпеть не могла, когда нарушали ее расписание. А уж сегодня, когда она решительно настроена на то, что все должно пройти безукоризненно, это особенно раздражало.

– Подумаешь! – Дейдра потихоньку протискивалась в дверь. – Я тебе помогу. У меня, например, за час до гостей дело найдется хоть для роты горничных.

Никуда не денешься, придется впустить. Главное – положительный настрой, напомнила себе Лиза, воспринимай это как неожиданный подарок судьбы.

– О, ты уже накрыла на стол! – разочарованно протянула Дейдра. – А я бы с удовольствием этим занялась.

«Через мой труп», – мрачно подумала Лиза.

Можно, конечно, использовать ранний приход Дейдры. И по полной программе. Но отдать в чужие руки творчество с его удовольствиями? Ни за что!

– Поможешь чистить картошку.

– Я и одна всю ее перечищу, а ты пока налей мне что-нибудь выпить.

Еще одно нарушение правил: Лиза никогда не позволяла себе ни глотка спиртного до тех пор, пока не появлялся первый гость. Ожидание и радостное предвкушение еще больше возбуждали и проводили четкую границу между под готовкой и собственно вечеринкой.

Да к черту эти правила! Ей тоже не помешает выпить.

– Я запланировала «Космос». – Лиза достала из бара бутылку водки.

– «Космос»? Нет, нет, нет! – воскликнула Дейдра, бросила нож и подскочила к бару. – «Космос» уже никто не пьет. Как насчет коктейля, который нам подавали тогда в ресторане? Помнишь, в Нью-Йорке, когда мы попали в метель? Если не ошибаюсь, называется «Мощная детка».

– Но я люблю «Космос».

– А теперь полюбишь «Мощную детку»! Ты посиди, я сама сделаю.

Месяц назад Лиза затеяла бы драку. Год назад просто-напросто вышвырнула бы Дейдру из дома. А сейчас не было ни сил, ни желания. Она села на табуретку, не обращая внимания на недочищенную картошку. Дейдра прекрасно может приготовить выпивку, а потом и картошку почистить.

Надо признать, коктейль вышел отменный. Настолько хорош, что даже не хочется спрашивать, чего Дейдра туда напихала. «Выпью один стаканчик, – сказала себе Лиза, – всего один – и назад, к плошкам-поварешкам».

– Господи, до чего здорово опять оказаться здесь, – болтала Дейдра, снова взявшись за нож и картошку. – Не могу поверить, что было время, когда я мечтала уехать.

– Но ты ведь так хотела петь.

– А я и сейчас могу петь. Просто откажусь от крупных шоу и концертов в Нью-Йорке. Наверное, учусь ценить золотую середину – хороший муж, удобный дом, нормальная работа. – Она подняла свой стакан и, к веселому изумлению Лизы, вылила все содержимое в горло.

– А ты, часом, не превращаешься в клушу?

– Ну уж до этого я постараюсь не опуститься. – Дейдра налила себе вторую порцию. – Нет, думаю, я просто взрослею.

Надо бы порадоваться за нее, сама-то Дейдра, похоже, абсолютно счастлива. Но как-то не получается. Разве это справедливо – Дейдра только сейчас начинает взрослеть. Почему у нее должно быть такое долгое детство? Тридцать пять лет! Дольше, чем вся Лизина жизнь.

– Налей-ка мне тоже. – Лиза подтолкнула свой стакан.

Где этот проклятый список дел? Двадцать минут прошло, у нее почти половина пунктов не выполнена, а скоро придут остальные гости. Список, похоже, погребен под горой картофельных очистков. Сейчас она спасет его. Вот только допьет этот стакан.

– Ты в курсе наших событий? – поинтересовалась Дейдра.

– Каких событий?

– Хотя, что я спрашиваю! Ничего-то ты не знаешь. Мы тебе звонили, звонили, а от тебя ни ответа ни привета. Небось и электронную почту не проверяешь?

Так и есть, не проверяет. Размеры члена ее вполне устраивают [12], премного благодарна, а переписываться со знакомыми желания нет. Черт, ну и крепкий же коктейль! Пожалуй, стоит все же поинтересоваться составом. О чем это ее Дейдра спрашивает?

– Джульетта! – воскликнула Дейдра. – Анна! Потрясающие новости! Неужели ты ничегошеньки не слышала?!

Потрясающие новости? Что-то еще, кроме ее собственной потрясающей, выбивающей почву из-под ног, смертельно интересной новости?

– То есть я хотела сказать – потрясающие новостя… Черт, как оно склоняется? Короче – беременна не Джульетта, а Анна. Представляешь? От Дамиана, но она ему не говорит. А Джульетта бросила Купера, выставила из дома, и теперь у нее роман – с кем бы ты думала? С Ником Руби!

В голове не укладывается.

– С твоим Ником Руби?

– А он вовсе и не мой — захохотала Дейдра. – Оказывается, он с самого начала запал на Джульетту. – Дейдра повела носом. – Чем это пахнет?

Пахнет? А и в самом деле, чем-то попахивает. Очень похоже на… Боже милостивый! – грибы!

Лиза бросилась к духовке и распахнула дверцу, выпустив целое облако дыма. Оно даже по форме напоминало гриб.

Грибы, которым было назначено стать украшением закусочного стола, превратились в отвратительные вонючие угли.

– Проклятье! – Лизу охватило почти такое же отчаяние, как в тот момент, когда врач показал снимок ее печени.

Она посмотрела на часы: через пятнадцать минут все будут здесь. Затевать все сызнова нет времени. И она еще не одета.

– Пустяки. – Дейдра ловко вынула противень и аккуратно спровадила грибы в мусорное ведро. – Иди одевайся, а я здесь все закончу.

– Тут где-то должен быть список… – Лиза принялась рыться в картофельной шелухе.

Дейдра смерила ее взглядом:

– Я не собираюсь следовать твоему дурацкому списочку: пункт тридцать восемь – порубить петрушку. Просто скажи, что нужно сделать, и все.

– Ладно. Поставь сливки и горгонзолу на медленный огонь. Картошку – в холодную воду и на сильный огонь. Разогрей духовку для мяса – я его порежу, когда Анна и Джульетта придут. И сделай салат «Цезарь». Заправка уже готова, а все ингредиенты в миске с этикеткой «Цезарь».

– Ты подписываешь миски? – в ужасе спросила Дейдра.

– Это помогает быть собранной.

– Так недолго и переборщить с собранностью. Молчу, молчу. Давай, иди, прими душ.

Кто бы мог подумать! Анна ждет ребенка. Рожать будет осенью, подсчитывала Лиза, пока горячие струи барабанили по макушке. С удовольствием полюбовалась бы на нее с новорожденной крохой на руках. Только вот успею ли? Можно поставить себе цель – дождаться этого события. И Рождества.

Вытираясь в спальне, Лиза услышала, как снизу Дейдра зовет ее.

– Минутку! – откликнулась она, в спешке разыскивая нижнее белье.

Дверь в спальню с треском растворилась, на пороге возникла Дейдра и с любопытством уставилась на голую Лизу. Собственно, ничего страшного: не раз видели друг друга голышом – в раздевалке бассейна и в гимнастическом зале.

– В миске «Цезарь» не хватает анчоусов, – объяснила свое появление Дейдра.

– Я не кладу анчоусы.

– Правда? Не знала.

Обе помолчали. Потом Дейдра спросила:

– Что это за шрам?

Это про ее шрам от операции. Лиза уже почти его не замечала, но в глазах Дейдры, которая про него знать не знала, он, должно быть, выглядел жутко.

– Ах, это… – деланно небрежным тоном ответила Лиза. – Так… осталось после той чепухи в больнице.

– Между прочим, ты нам так и не рассказала, что это была за чепуха. И о том, что с тобой происходит сейчас.

В дверь позвонили. Анна. И Джульетта.

– Поговорим позже. Не хочу никому портить аппетита. Открой дверь, пожалуйста, пока я оденусь.

Когда она спустилась, Дейдра уже налила всем выпить и поставила вазочки с орешками и оливками. Детский арахис и какие-то полузасохшие оливки в неправильных вазочках, отметила Лиза, наливая себе третий коктейль. Да какая разница? Главное – хорошо провести время.

– Ах, какие у нас сказочные новости! – Лиза поцеловала округлившуюся Анну в щеку. – Простите, что так надолго выпала из общения. У меня тут сумасшедший дом. Джульетта, как ты?

В отличие от Анны, Джульетта похудела. С короткой стрижкой, в туго обхвативших бедра джинсах она выглядела соблазнительной и юной.

– Все хорошо. Честно, хорошо. Только я не подозревала, что развод требует столько сил.

– И не говори, – подтвердила Анна. – Считай, вторая работа.

– Значит, развод. Ты от него не отказалась, даже несмотря на… – Лиза указала на раздавшуюся талию Анны. – А Дамиан? Дейдра говорит, ты не сказала ему о ребенке. Но каким образом…

– Собираюсь скрыть это от него? – подсказала Анна. – Есть план. Для начала постараюсь оформить документы на развод и протащить их через суд до того, как станет заметно всем. А уж когда мы будем официально в разводе – пусть ломает голову. Может, решит, что я обратилась в банк спермы или переспала с первым встречным. Я уже не буду обязана отвечать на его вопросы.

Лизе это показалось довольно рискованным. Но ей теперь трудно принимать подобные проблемы близко к сердцу. Растить ребенка в одиночку или вместе с бывшим мужем? Хоть так, хоть эдак – у тебя есть ребенок. Ты живешь.

Промямлив подходящие случаю слова, Лиза нырнула в кухню – проверить, все ли у Дейдры готово. Салат в правильной салатнице ждал за правки, картошка и соус из горгонзолы булькали на плите. Осталось только запихать мясо в разогретую духовку, где через полчаса оно дойдет до сочащегося кровью совершенства, и поспешить назад к гостям.

– У меня уже есть покупатели на дом, – говорила Джульетта.

– Ты и вправду не хочешь в нем остаться? – полюбопытствовала Анна.

– Господи, нет! Это всегда было жилище Купера. Мне нужно что-нибудь совсем маленькое, с двумя спальнями. Не больше.

– Собираешься переехать в город? – спросила Дейдра. – И жить с Ником?

– Поскольку я буду учиться – во всяком случае, надеюсь на это – как раз в центре, а Купер уже купил огромную квартиру в Трибеке, то Нью-Йорк, похоже, самый разумный вариант. Живя в городе, мы оба сможем проводить с Треем больше времени. И потом, в центре города есть замечательная школа для него, лучшая в стране. А вот насчет «жить с Ником» – не уверена. Мой адвокат не советует мне с ним сейчас даже встречаться.

– Как Купер ведет себя в смысле условий развода? Мне с Дамианом страшно трудно, – пожаловалась Анна. – Он все требует денег, денег… Хочет, чтобы я продала дом, платила ему алименты…

– Ужас! Мне от Купера ничего не нужно.

– Ты сумасшедшая! – возмутилась Дейдра. – Ты заработала эти деньги!

– И мой адвокат твердит то же самое. Думаю, возьму, что дадут, кое-что оставлю нам с Треем, чтобы хватило на жизнь, пока я буду учиться (если меня примут), а остальное раздам. Монашкам из Ньюарка, которые заботятся о брошенных детях, в Институт по планированию рождаемости, а еще моей маме. Деньги Купера всегда интересовали ее куда больше, чем меня.

Одну за другой Лиза потихоньку загнала всех подруг в сверкающую столовую. Заняла место во главе стола. И сразу заявила о себе тупая боль в животе, подступила изнуряющая усталость. С каждым днем она приходит все раньше, все чаще. Но все равно здорово, что сейчас она снова вместе с подругами.

– Этот стол напомнил мне, как мы раньше, когда дети были совсем маленькими, встречались каждую пятницу у кого-нибудь дома, – вздохнула Анна, накладывая на тарелку салат. – Мне казалось, я в рай попала, когда вошла в нашу группу. Все достают лучшую посуду и матерчатые салфетки и пекут домашние пироги. И все это – только для нас, любимых. Никаких мужиков.

Организатором «группы мамаш» была Лиза, и она же предложила устраивать друг другу одно сказочное утро в неделю.

– В самом деле! – воскликнула Джульетта. – Лично я только тогда и пользовалась старинным фамильным фарфором с золотым ободком и серебром Купера. По крайней мере, благодаря нашим встречам этим вещам нашлось хоть какое-то место в моей жизни.

– А я так робела перед тобой, – призналась Дейдра. – Перед твоим огромным домом и страшным мужем с Уолл-стрит.

– Шутишь? Это я тебя боялась. Такая творческая натура: из глины лепит, стены расписывает! И говорит всегда что думает – то, что люди предпочитают держать при себе.

– Я вас всех боялась! – объявила Анна. – Особенно Лизу. Вы все спокойненько сидели дома с детьми, а я мучилась с работой и каждый божий день ломала голову, куда девать Клементину. Вы и не подозревали, скольких трудов мне стоило освобождать эти пятницы.

– А я никогда вам не рассказывала, насколько мы с Купером далеки друг от друга, – добавила Джульетта.

– Ну, об этом-то мы догадывались, – заметила Дейдра. – А я небось вам все уши прожужжала про то, что мне все не нравится. Но вот чего я вам точно никогда не говорила, так это сколько вы все для меня значите!

Дейдра в порыве чувств раскинула руки – и опрокинула свой бокал с красным вином.

– Господи! Какой ужас! Прости, Лиза! – Вскочив на ноги, Дейдра схватила свою тарелку.

Похоже, она вознамерилась тут же убрать все со стола и сдернуть с него льняную скатерть.

– Нужна холодная вода! Или сода?

– Мягкая щетка. – Удаление пятен специальной мягкой щеткой было коронным номером Лизы.

Но сейчас она не собиралась заниматься этой ерундой.

– Ничего страшного. Сядь и успокойся.

Но Дейдра заупрямилась:

– Нет, нет и нет! – Она продолжала возиться со скатертью. – Это твоя любимая, я же знаю!

Теперь уже встала и Анна. И Джульетта. Все трое методично разбирали стол.

– Прекратите, прошу вас! – в смятении воскликнула Лиза. – Бог с ней, со скатертью. Давайте ужинать, а? Пойду за мясом. Мы его с салатом съедим. Скатерть на то и скатерть, чтобы ее пачкать.

– Если пятно не отмыть сразу, потом его ни чем не возьмешь. – Джульетта продолжала переносить блюда со стола на буфет. – И скатерть пропадет.

– Мне плевать на скатерть! Как вы не понимаете! – закричала Лиза. – Я все равно выкину ее на помойку!

Пошвыряв тарелки одну на другую и схватив разом всю стопку, Лиза выскочила за дверь. На кухне с треском опустила тарелки на стол возле раковины. Нижней, кажется, конец. Ну и черт с ней. Пропади она пропадом! Черт! Черт! Лиза взяла верхнюю тарелку – тонкую, кремовую, с золотым ободком. Мать Томми привезла сервиз из Франции и всю дорогу тряслась над упакованным в солому лиможским фарфором.

Очень дорогой сервиз. Все эти годы Лиза берегла его пуще глаза. Снова тщательно вымыть и убрать в горку для посуды? Нет! Вот тебе! Лиза подняла тарелку над головой и в ярости шваркнула об пол. Осколки со звоном разлетелись во все стороны.

Теперь ее уже нельзя было остановить. Одну за другой она хватала и швыряла тарелки, по ходу дела внося некоторое разнообразие в процесс: то запускала тарелкой в дверь кладовки, то метила в плиту.

Тарелки кончились. Что дальше? Ага, жаркое. Вот оно, покоится на роскошном блюде. Раз! И мясо с глухим стуком очутилось в мусорном ведре. Настала очередь блюда. Хрясь! Лиза грохнула его о край ведра, и блюдо раскололось пополам, как огромное печенье.

Она подняла глаза. В дверях с искаженными ужасом лицами столпились Анна, Дейдра и Джульетта. Лиза и не заметила, как они здесь оказались.

Первой голос подала Дейдра:

– Ты как? В порядке?

– В порядке? – Лиза захохотала. – А ты как думаешь? По-твоему, похоже, что я в порядке?

Она подскочила к духовке, голыми руками выхватила оттуда горшок с картофельным пюре и, радуясь жгучей боли в ладонях, ахнула его об пол. Картофельная клякса шмякнулась ей на ногу и осталась там.

– А? Как вам это? – Лиза, растолкав подруг, ворвалась в столовую.

Стол, всего несколько минут назад такой нарядный, стоял разоренный. На девственной не когда белизне скатерти уродливым багровым родимым пятном расползлась винная лужица.

– Похоже на порядок?

В камин, в прихожую полетели оставшиеся тарелки, и Лиза принялась за бокалы, завороженно наблюдая, как струи вина взлетают в воздух, яркими брызгами пятнают стены, потолок, бежевый ковер у нее под ногами, ее собственную голубую блузку.

Только когда она схватила большой нож, ко орый лежал на столе в тщетном ожидании жаркого, и набросилась с ним на скатерть, остальные женщины очнулись.

Кто бы мог подумать, что в хрупкой Джульетте столько силы? Она обхватила Лизу, крепко прижала ее руки, а Анна выдернула нож. Лиза выдохнула. Казалось, она удерживала дыхание целую вечность.

– Все, – шепнула Дейдра, протягивая к Лизе руки. – Отпускай.

Джульетта разжала руки, и Лиза рухнула в объятия Дейдры.

– Я умираю, – простонала она.

– Что ты сказала? – переспросила Дейдра.

Лиза подняла голову и по очереди посмотрела в глаза каждой.

– Я умираю, – отчетливо повторила она.

Вот и сказано вслух. Теперь то страшное, что прежде жило только в мыслях, стало реальностью.

– Я скоро умру.

– О чем ты? – Дейдра все еще не понимала.

Лиза шагнула назад, и Дейдре пришлось ее отпустить. Они должны понять – она не шутит, ее слова не бред сумасшедшей.

– Мне делали томографию. Сразу после того вечера в городе, когда была метель. Я тогда так рано ушла, потому что плохо себя чувствовала. Я уже давно плохо себя чувствую.

Лиза взглянула на хаос вокруг. Как много она им не сказала, как мало они знают.

– У меня рак. Рак шейки матки. В январе, когда я лежала в больнице, мне удалили всю матку. Врачи считали, ничего не осталось, потому и химиотерапию не назначили. А теперь обнаружили затемнение на печени.

Дейдра нахмурилась:

– Печень. Это нехорошо.

– Это очень нехорошо. Если он добрался до печени, он может быть где угодно. У меня от силы шесть месяцев.

До сих пор она позволяла этой мысли касаться лишь краешка сознания, когда в одиночестве сидела перед компьютером, изучала статистику, прикидывала шансы.

– Это доктор Кауфман сказала? – спросила после долгой паузы Джульетта.

– Нет, ни у одного врача духу не хватит прямо выложить такое.

Они все осторожничают, уговаривают ее не делать поспешных выводов. Им-де еще надо посмотреть, что, собственно, они обнаружили. Рак можно приостановить. Есть вероятность, что удастся полностью вырезать опухоль, после чего здоровая часть печени восстановит ее всю. На этот раз ее проведут через мощнейшую химиотерапию, чтобы попытаться уничтожить любые раковые клетки, которые могут блуждать где-нибудь еще, кроме печени.

Но она-то грамотная, читать умеет. Все это может и не сработать. Даже скорее всего не сработает. Рак почти наверняка уже захватил всю печень и расползся дальше. В точности как у ее матери. И не помогут ни серьезнейшая операция, ни агрессивная химия. Как мать, она умрет через несколько месяцев. Или недель.

– Пора посмотреть правде в глаза, – отрывисто бросила Лиза. – Операция в понедельник. До этого я должна уладить все дела с вами.

Вот он, тот момент, ради которого она затеяла ужин дома. Лиза решительно направилась в гостиную, слыша за спиной шаги остальных.

– Я много думала о том, что хочу оставить каждой из вас, – начала она, отодвигая стул.

Она одновременно испытывала волнение по поводу предстоящей раздачи подарков, сильную слабость после недавней вспышки и облегчение оттого, что вечер наконец подошел к своей кульминации.

– Приятно было вспоминать, кому что нравилось, представлять, кому какая одежда больше пойдет. Все рецепты я напечатала, но вы должны за выходные их просмотреть, чтобы я могла ответить на любые вопросы до больницы.

Первая куча предназначалась Анне. Причем громадная – сразу и не поднимешь. Лиза ухватила половину вещей и повернулась к Анне.

– Я положила свой любимый серый кашемировый свитер. Не отдавай его в химчистку, просто стирай в холодной воде.

Она улыбнулась подруге, но та взирала на нее с ужасом.

– Я этого не возьму!

– Что? – Лиза не могла скрыть огорчения.

Наверное, не нужно было прибавлять сюда старую одежду. Кому нужны чужие обноски?

– Но почему?

– Потому что не верю, что ты скоро умрешь.

– Ах, это. Можешь мне поверить, умру.

Анна скрестила на груди руки:

– Если ты умрешь, я буду вечно хранить как самое дорогое сокровище все, что ты оставишь мне в завещании. Но до тех пор мне нужна только ты.

Джульетта тоже скрестила руки:

– Я согласна с Анной.

Лиза с досадой повернулась к Дейдре:

– Вразуми их, Дейдра. Ты здесь единственная реалистка.

– Если ты полагаешь, что верить в твою скорую смерть – значит быть реалисткой, то я не реалистка. Хотя рецепт твоего лимонного печенья взяла бы. Пол его обожает.

– Дейдра! – возмутилась Джульетта. – Ты не возьмешь рецепт лимонного печенья!

– Рецепт лимонного печенья – ерунда! – ска ала Дейдра. – Главное – Лиза должна научиться с большим оптимизмом смотреть на жизнь. И в этом мы ей поможем.

– Я дьявольски устала от оптимизма. До тошноты устала. – Лиза опустилась на диван, уронив на пол одежду, салфетки, компакт-диски и книги, которые держала в охапке. – Я всю жизнь была оптимисткой, всю жизнь была до невозможности собранной. Сильно это мне помогло?

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Она их не видела, только чувствовала – чья-то рука легла на спину, чья-то сжала плечо, чья-то гладила по волосам.

– Послушай, – нарушила молчание Дейдра. – Мы не дадим тебе умереть. Мы придем, когда тебе будут делать операцию. Мы присмотрим за твоими детьми и будем заботиться о тебе до тех пор, пока ты не выздоровеешь.

– На самом деле вы не хотите этого делать, – сквозь слезы проговорила Лиза.

– Неужели? Мы, черт возьми, твои лучшие подруги! А ты как думала?

Как она думала?

– Я думала, вам будет противно. Думала, я перестану вам нравиться.

Дейдра покачала головой:

– Ты мне не нравишься — я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, – сказала Джульетта.

– И я тоже! – эхом повторила Анна.

Теперь они ждут, что Лиза в свою очередь скажет, что любит их. Но ей хотелось сказать совсем другое.

«Такой? Вы любите меня такой?»

27. Дейдра

– Пол?

Дейдра, в майке и трусиках, сидела в кровати и уплетала мороженое прямо из коробки. Сегодня первый раз ходила к стоматологу – предстояло нечто среднее между удалением зубного камня и операцией на десне. Заморозка почти отошла, и боли она почти не чувствовала – она-то боялась, что будет гораздо бол нее, – но все равно, кроме мороженого, в рот ничего не лезло.

Жарко. Первый по-настоящему жаркий вечер в этом году. Всего за шесть недель погода от внезапной метели перешла к щедро усыпанной цветами весне и наконец добралась до удушающей жары лета. Удивляться нечему – Джерси. В противоположном конце спальни Пол у окна возился с кондиционером, чтобы можно было спокойно спать.

– Сейчас, одну минутку. – Он приподнял тяжелое устройство, подтолкнул его влево, и оно, наконец, встало на свое место в оконной раме.

Весь в поту, Пол отошел от окна:

– Уф!

– Тебе помочь?

Обычно они делали это вдвоем, но сегодня после визита к зубному она на правах болящей получила освобождение.

Пол отряхнул руки:

– Нет, вроде сам справился.

Он воткнул толстый провод удлинителя в розетку, нажал кнопку пуска и отступил, когда кондиционер заработал. В ноги Дейдре ударила струя холодного воздуха, она накинула простыню.

– Пожалуй, я лучше выключу этого зверя, – сказал Пол. – Обожаю смотреть на твои ноги.

– Не смей! – Дейдра улыбнулась, чуть нервничая.

С тех пор как она вернулась, они занимались любовью всего несколько раз. Нельзя сказать, чтобы она не радовалась возвращению. Нашла учительницу пения – молоденькую мамашу, которая только что переехала в Хоумвуд из города. Начала петь в женском хоре. Получала колоссальное удовольствие (больше, чем раньше, – поразительно!) от общения с детьми. За те месяцы, что Дейдра провела в городе, они подросли, стали более самостоятельными. С ними теперь так занятно. Да и снова оказаться рядом с Полом совсем неплохо.

Но заниматься с ним сексом по-прежнему не хотелось.

– Я собиралась спросить тебя о Лизе. – Дейдра поспешила перевести разговор на тему более интересную, чем ее ноги. – Как думаешь, она выкарабкается?

Дейдра много времени проводила с Лизой: возила ее на анализы и на приемы к врачу, помогала с детьми и по хозяйству. Сейчас Лиза в больнице. Два дня назад ей сделали операцию на печени – восемь часов под наркозом. Все прошло хорошо – нашли и удалили всего один пораженный участок. По мнению врачей, с раком они справились. Теперь здоровая часть печени начнет восстанавливаться и, если раковые клетки не выскочат где-нибудь еще – строго говоря, раковые клетки, обнаруженные в печени у Лизы, – это клетки рака матки, перебравшиеся сюда из первоначального места, но кто знает, где еще они могут прятаться (печень, как правило, страдает в первую очередь), – так вот, если больше нигде ничего нет, с Лизой все будет замечательно. Если, конечно, она ненароком не попадет под автобус.

Пол присел на кровать и вздохнул:

– Я ведь терапевт, не онколог.

– Все равно, что ты думаешь? Честно.

Он снова вздохнул, на этот раз глубже:

– Смертность от рака печени страшно высокая. Но в данном случае все развивается по наилучшему сценарию. Патологические изменения удалось остановить. Лиза молодая и в остальном здоровая женщина. Если кому и суждено справиться с подобной болезнью, так это ей.

Дейдра покачала головой:

– Рядом с ней я чувствую себя маленькой – жалуюсь на свой дурацкий зуб, как ребенок.

Пол ласково улыбнулся и взял Дейдру за руку:

– Можешь пожаловаться на зубик мне.

– Лиза не перестает меня поражать. Сегодня была у нее в больнице. Лежит, отовсюду торчат трубки, а она заказывает купальники для ребятишек.

Пол засмеялся:

– В этом вся Лиза. Голубой, красный, зеленый и розовый?

– Нет. Странно, но с тех пор как заболела, она совершенно отказалась от своей цветовой системы. Говорит, все равно эта система теряла смысл, когда вещи переходили по наследству от старших к младшим. Представляешь, она разрешила детям самим выбирать цвета.

– Анархия!

– Точно. Ей, правда, не очень нравится, что Мэтти требует фиолетовый с желтыми цветочками костюм для серфинга.

– Лучше уж пускай думает о костюмах для серфинга, чем о смерти.

Смерть. Как страшно, когда говорят о смерти твоей подруги. Дейдра поежилась. Пусть даже только о возможной смерти и пусть даже эта мысль постоянно сидит в твоей собственной голове. Она всегда здесь, эта жуткая мысль, – когда размышляешь о болезни Лизы, когда добиваешься, чтобы за ней как следует ухаживали, когда помогаешь ее домашним справиться с неизвестностью. Возможность смерти приобрела почти осязаемый образ. С оглядкой на нее Дейдра принимала решения, делала тот или иной выбор.

«Не забывай, – твердила она себе, – убедись, что делаешь именно то, что хочешь сделать».

– Просто голова кругом, как все переменилось, – вздохнула Дейдра. – До сих пор не могу поверить: Анна разводится и ждет ребенка, Джульетта разводится и, кажется, влюблена, Лиза на больничной койке. Смешно сказать, из всех нас только у меня жизнь какой была полгода назад, такой и осталась.

– Что же тут смешного?

Глянув в его доверчивое лицо, Дейдра сообразила: Пол понятия не имеет, о чем речь. Его не было в ресторане полгода назад, когда она объявила, что ненавидит его; он не в курсе ее немузыкальных фантазий касательно Ника и более увлекательной жизни.

А сейчас, когда она дома и уже не помышляет о том, чтобы бросить мужа и пуститься на поиски приключений, сказать ли ему правду? Бог свидетель, она хочет, чтобы их отношения стали более прочными и честными. Но значит ли это, что она должна исповедаться во всех своих прошлых грехах? Может, достаточно по клясться самой себе, что отныне она будет вести себя хорошо?

– Это я заварила всю кашу, я захотела петь, – сказала Дейдра, от души надеясь, что ее не разразит гром.

Все-таки это была правда, хотя и не вся правда.

– Остальных собственная жизнь более или менее устраивала.

– Просто ты единственная говорила об этом вслух. – Пол нахмурился и покачал головой. – Теперь совершенно ясно – ни одна из них не была до конца счастлива.

– А Лиза? Она же не сама выбрала себе рак, не сама устроила крутые перемены в жизни.

– В определенной степени – сама, – возразил Пол. – Не она решила сотворить себе рак, но, заболев, она сама решила изменить жизнь.

– Верно. Но вот что меня беспокоит. Всегда ли мы знаем, что для нас лучше? Я хочу сказать – вот мы изменяем что-то, но, может, изменить нужно не это, а совсем, совсем другое. Взять меня. Кинулась в музыку, собралась стать певицей. А вдруг мне надо было идти в медсестры или что-нибудь в этом роде? Работали бы вместе с тобой здесь, в Хоумвуде…

Пол похлопал ее по руке и поморщился:

– Ты это уже пробовала, милая. Ясно как божий день, это занятие не для тебя.

Дейдра его почти не слушала. Ей в голову пришла неожиданная мысль: она мечтала изменить свою любовную жизнь, сменив мужчину, а на деле все, что ей нужно, – изменить взаимоотношения с Полом. Остановка за малым: она и раньше не знала, как это сделать, и сейчас не знает.

– Я рада, что вернулась.

– Рада?

В чем, в чем, а в этом-то она не сомневалась.

– Мне надо, чтобы ты знал, Пол. Я здесь, потому что так захотела.

– Правда?

– Правда.

А если бы она, как Лиза, думала, что ей осталось прожить полгода или год? Вернулась бы домой в этом случае? Раньше, до вылазки в Нью-Йорк, Дейдра точно знала, как проведет последние месяцы на этой земле: начнет прыгать с парашютом, объедет весь мир – словом, совершит все, на что прежде не хватало смелости.

Теперь другое дело. Единственное, чего она хочет и чего всегда безумно боялась, – это жить здесь и любить свое семейство. И влюбиться, наконец, в этого мужчину, которого обожает!

Пол притянул ее к себе, прижал. Сердце гулко стучало прямо ему в грудь. Руки Пола поползли вниз, обхватили ее бедра.

– А этого ты тоже хочешь? – прошептал он.

Она лишь кивнула – слова застряли в горле.

Его объятия стали жарче, пальцы скользну ли под резинку трусиков. Она закрыла глаза и сделала то, что делала всегда, – начала представлять себе Ника.

Нет! Так нельзя! Она заставила себя открыть глаза. Это несправедливо по отношению к Полу, к их браку, к ней самой, в конце концов. Больше этого не будет.

– Погладь меня, Пол.

Он вытянул руку и опустил ладонь между ее ног. Ах ты, господи, вот неумеха…

– Нет. – Дейдра взяла его руку и направила. – Вот так.

Его пальцы касались ее то слишком грубо, то так легко, что она почти ничего не чувствовала.

Но должно же, должно получиться! Что делать? Если она разозлится или будет нетерпеливой, станет только хуже. Одно ясно: больше она не желает лежать рядом с собственным мужем и при этом далеко от него, в воображаемом мире, не желает получать удовольствие со всем не от того, что происходит в постели.

В голове мелькнуло смутное воспоминание.

– Знаю!

Куда же она это засунула? В укромное место, чтобы не нашли близнецы и случайно не наткнулся Пол. Молодец! Отличное место! Они точно никогда не найдут. Самой бы отыскать. В ящике с бельем нет, под ночными рубашками нет, под колготками нет, в старинной деревянной шкатулке, где лежат паспорта, тоже нет… Ага! Вот где! Лежит себе спокойненько под шелковым бельем, которое она надевала на свадьбу и с тех пор больше никогда. Давнишний подарок Лизы – «маленький дружок». Умница Лиза не забыла снабдить его батарейкой, и, разумеется, самой долгоиграющей. Дейдра повернула рычажок, и «дружок», ожив, застрекотал.

– Что это такое? – с кровати спросил Пол.

Дейдра с улыбкой показала машинку.

– Что же это?

– Не волнуйся. – Дейдра стянула через голову майку, стащила трусики и забралась на кровать. – Увидишь, нам обоим понравится.

28. Лиза

Лиза растянулась на одеяле, подставив лицо лучам горячего солнца. Наконец-то лето. На верное, следовало бы позаботиться о солнцезащитных средствах, но по непонятным причинам она чувствовала себя совершенно неуязвимой. Она пережила рак матки и рак печени – поправка: маточный рак печени, как ни странно это звучит, особенно учитывая, что у нее вообще больше нет матки, – и теперь полагала, что уж рак кожи ей точно не грозит. В следующем месяце она побеспокоится о защите от солнца. В следующем месяце она обо всем побеспокоится. А сейчас хочется просто расслабиться.

Где-то во дворе жужжала косилка Томми. На то время, что она была в больнице, и потом, когда несколько недель приходила в себя дома, попутно проходя курс химиотерапии, Томми взял отпуск и с утра до ночи ухаживал за женой и детьми, выполнял самое необходимое по дому. А двор запустил. В конце концов, явился Пол и скосил густую весеннюю поросль. Однако через две недели трава снова была детям по колено. Сад заполонили сорняки. Но сегодня утром Томми наконец нашел время и привел лужайку в божеский вид. Коротенькая жесткая стерня щекотала Лизе спину даже сквозь рубашку и одеяло. Сейчас Томми возился с травой вдоль подъездной дорожки и, без сомнения, блаженствовал.

С закрытыми глазами Лиза прислушивалась к детской болтовне неподалеку. Они притащили краски и огромные листы бумаги. Томми разрешил им надеть купальники.

– Когда закончат рисовать, побегают под разбрызгивателем и снова будут чистыми, – объяснил он.

Именно так всегда рассуждала ее мать. Лизу такое легкомыслие неизменно доводило до белого каления, но в теперешнем размягченном состоянии она только улыбнулась.

На лицо упала тень. Облако? Нет, не похоже. Лиза приоткрыла глаза. Над ней стоял и пыхтел Генри. В руке он держал длинную тонкую кисточку, с ее кончика угрожающе свисала капля красной краски. Помедлив, капля шлепнулась Лизе на щеку.

– Ничего страшного, – поспешила сказать Лиза, надеясь сразу пресечь возможные слезы Генри.

Он снова запыхтел, продолжая пристально ее разглядывать.

– Тебе что-то нужно, милый?

Он зашептал, но так тихо, что пришлось переспросить.

– Я сказал – можно мне покрасить твою голову?

Что? Потребовалось некоторое время, что бы до нее дошло. Простая, по сути, просьба, но как-то не рассчитываешь услышать ничего подобного, а потому сразу и не сообразишь, о чем речь. Покрасить? Ее голову? Она подняла руку к голове. Вот оно что: косынка, которой она по-пиратски повязала свой лысый череп, свалилась. Ну, разумеется. Кто сможет устоять перед таким холстом! Кто, имея под рукой краски и кисти, не испытает искушения раскрасить его? А почему бы нет? Хуже, чем сейчас, все равно выглядеть невозможно.

– Конечно, дорогой. – Лиза села, чтобы сыну было удобней. – Уверена, ты сделаешь меня очень красивой.

Очень медленно он наклонился к самому ее уху:

– Значит, можно?

– Да! – рассмеялась она. – Можно!

– Она сказала – можно! – радостно закричал Генри братьям и сестре, которые, очевидно, ожидали решения.

Только недавно Лиза осознала: Генри казался самым застенчивым и впечатлительным из всей оравы, но на самом деле во многих случаях был и самым отважным. Именно ему остальные поручали трудные просьбы и решение спорных вопросов. Удивительное сочетание прямоты и обнаженных чувств делало его неотразимым ходатаем.

Вся четверка, хихикая, окружила ее с кистями наизготовку. Лиза почувствовала на макушке первый мазок – холодный, влажный и густой, как лосьон. Мягкие кисточки. Даже приятно. Она прикрыла глаза и отдалась новым ощущениям.

Было время – очень краткий период, – когда ее мать уже заболела, но еще никто не понимал, что она умирает. Тогда она воспринимала собственную болезнь как одну из возможностей получить удовольствие. Таково было ее жизненное кредо. Она лежала в кровати, обложенная подушками, а дети, с Лизой во главе, таскали ей шоколадное мороженое, массировали плечи и шею.

– М-м-м! – наслаждалась она. – Разве это не чудесно? Разве я не самая счастливая мать в мире?

При воспоминании об этом глаза под закры ыми веками обожгло слезами. Лиза редко позволяла себе вспоминать эту черту характера матери, – черту, которую обожала и по которой отчаянно тосковала. И раньше, и сейчас. Будь мама жива, Лиза, не колеблясь ни секунды, призналась бы ей во всем. Мама протянула бы к ней полные руки, Лиза забралась бы на ее пухлые колени и рассказывала, рассказывала о каждом своем ощущении, о каждом переживании. До тех пор, пока не стало бы ясно как божий день: это все чепуха; главное – здесь ее любят, здесь ей ничто не грозит.

– Мамочка, почему ты плачешь? – встревожился Генри.

Лиза вытерла щеки.

– Просто вспомнила свою маму.

Генри плюхнулся на траву рядом с ней, его мокрая кисточка оставила разводы на ее одежде.

– А кто была твоя мама?

– Ее звали Маргарет.

– Это меня так зовут! – закричала Дейзи. – Маргарет Мэри Рид, сокращенно – Дейзи.

– Так звали и мою маму, только ее называли Пегги, а не Дейзи. И фамилия у нее была не Рид, а Мэлоуни.

– Мэлоуни-пустякоуни! – захохотал Мэтти.

– Пустякоуни-чепухоуни! – подхватил Уилл.

– Прекратите, – одернул детей Томми. – Мама рассказывает что-то важное.

Он выключил косилку и с улыбкой сверху вниз смотрел на Лизу.

– Да! – Генри перебрался к ней на колени. – Рассказывай.

– Ладно… – начала Лиза, обнимая Генри и судорожно соображая, что бы такое им рассказать, чтобы они не испугались. – Она обожала мороженое. А еще она любила, когда мы все, вместе с моими сестрами и братом, устраивались на диванчике у окна и целый день ели мороженое и играли в разные игры.

– Совсем как ты, мамочка, – улыбнулся Генри.

Он видит ее такой? Она такой стала? Господи, что может быть приятнее!

– Да, как я.

Генри крепко обхватил ее обеими руками, и тут Томми спросил:

– Кто хочет под разбрызгиватель?

– Я! – завопила Дейзи и помчалась на середину лужайки.

Генри пулей сорвался с ее коленей и вместе с братьями бросился догонять сестру. Томми отвернул кран. Пронизанные солнцем струи воды взмыли в воздух. По траве кругами с визгом носились дети, а над ними плясали крошечные радуги.

Подошел и сел рядом Томми. Он смотрел куда-то выше ее лба и ухмылялся.

– Что такое? – спросила она.

Он поднял брови.

– Томми! В чем дело?

Он густо захохотал:

– Прости, но твоя голова…

– О господи! – Она быстро провела рукой по засохшей до состояния корки краске. – Я и забыла.

– Выглядит очень мило.

– Бесподобно, не сомневаюсь.

– Шикарно! – Он наклонился и поцеловал ее.

Врет, конечно. Но она ему благодарна за это. Даже если ее больше устроила бы правда, это не значит, что она не способна оценить ловкую увертку, искусную выдумку.

Он присел на одеяло, и она привалилась к нему, ощутила его надежную основательность.

– Как ты себя чувствуешь?

Она чуть было не выдала свое обычное «отлично», но сдержалась. Весь месяц она экспериментировала: раскрывала очередной маленький секрет и напряженно ждала реакции Томми.

И каждый раз было ясно: он не возненавидел ее, он не собирается бросить ее теперь, когда узнал правду. И с каждым разом желание отодвинуть занавес еще дальше становилось сильнее.

– Устала, – честно ответила Лиза. – Сидеть здесь на солнышке восхитительно, но из меня как будто стержень вынули. Эта неизвестность… Лечение закончено, а что потом?..

Курс химиотерапии позади, и врачи решили сделать перерыв – посмотреть, каковы будут результаты. Лучше ей станет или хуже.

– Теперь ты пойдешь на поправку.

Оптимист чистой воды. Таков Томми. В значительной степени это и привлекло ее к нему с самого начала. Оптимизм ей, безусловно, нужен. В определенной мере. Но только не в том случае, если под ним, как под сахарной глазурью, скрывают правду.

– Может быть, – сказала она. – Очень на это надеюсь.

Они сидели, окутанные солнечным теплом, а вокруг скакали дети. Что может быть естественнее, зауряднее, но бывало ли так раньше? Похоже, ни разу. Выходные, если погода была хорошая, обычно посвящались походам в парк или устройству новой дорожки в саду, барбекю на открытом воздухе или покраске сарая. И ни когда, никогда они не сидели на солнышке просто так, ничего не делая.

– Слушай-ка, а как твоя книга? – вдруг вспомнил Томми. – Пока я в отпуске, может, снова поработаешь над ней?

Лиза рассмеялась:

– Вряд ли я могу учить людей жить.

– Можешь, еще как можешь. Теперь ты знаешь о жизни даже больше, чем раньше.

Поначалу она было решила не придавать словам Томми значения, как очередной порции сахарной глазури, но потом подумала: а ведь правда. Только теперь, первый раз в жизни, она поняла: надо просто жить, просто любить мужа и детей, быть счастливой – или несчастной, если придется, – но не прятаться от живой жизни со всеми ее переживаниями за вихрем лихорадочной деятельности.

Да, теперь она знает гораздо больше, но, если дело дойдет до книги, слов потребуется совсем немного.

«Как жить. Вдохните. Выдохните. И будьте счастливы».

29. Анна

Анна сидела на металлическом диванчике-качалке на крыльце и ждала Дамиана. Попросила его зайти, поговорить о бракоразводном договоре. Клементину отослала к Дейдре поиграть с близняшками, а сама надела свободные штаны и широкую рубашку навыпуск – дабы скрыть новую округлость в фигуре. Допустить хоть какие-то подозрения с его стороны, прежде чем условия развода будут выработаны и все бумаги подписаны, никак нельзя. Перво-наперво надо сделать все, чтобы он никоим образом не смог заполучить Клементину. Позаботиться, чтобы он не зацапал новенького ребенка, можно и попозже. Под широкой рубашкой, кстати, очень удобно спрятать магнитофон, на который она запишет их разговор.

Его шаги Анна услышала за полквартала. Сколько лет этот звук наполнял ее предвкушением радости, сейчас же так ударил по нервам, что стоило огромного труда усидеть на диванчике. «Возьми себя в руки, – приказала она себе, – ты ко всему готова». Да, легко сказать. Анна вытерла о рубашку вспотевшие ладони.

Заметив ее, он даже не подумал улыбнуться. Просто поднялся на крыльцо и уселся напротив нее в плетеное кресло-качалку. Анна продолжала раскачиваться, предоставляя ему заговорить первым. (Кто бы знал, чего это ей стоило!)

– По телефону ты сказала, что готова все решить, – начал Дамиан.

Анна кивнула.

Он растянул губы в улыбке:

– Мои условия тебе известны: деньги за дом, сберегательный счет, ежемесячные выплаты.

– Алименты, – поправила Анна.

– Называй как хочешь, – зло бросил он.

Она сжала в руке подол рубашки и откашлялась.

– Видишь ли, дело в том, что никаких алиментов не будет. И сберегательного счета или денег за дом – тоже.

– То есть?

– Никаких денег нет. Я ушла с работы, Дамиан. Там все равно намечалось сокращение. Вероятно, я могла бы продержаться еще пару месяцев, предложить выкупить свои акции, но я сказала – нет. Я решила уйти сразу, Другой возможности может не представиться.

– Ничего не понимаю…

– Мой ресторан! – воскликнула Анна.

Как здорово! Еще веселее, чем она ожидала! У нее даже перестали потеть ладони.

– Ты всегда предпочитал забывать, что я хочу этим заняться. У нас выставили на продажу ресторан – «Клеопатру», то самое французско-египетское местечко, где мы однажды встречались на «ужине мамаш». Хозяева долго не протянули, и я поняла – его надо брать.

– Браво, – сухо отозвался Дамиан. – И что это меняет?

– Видишь ли, никаких алиментов быть не может, поскольку у меня нет постоянного дохода. И никаких сбережений тоже нет! Я все вложила в ресторан. Пенсионный фонд в том числе.

– От этого есть очень простое средство – я подам в суд.

– Разумеется. Ты вправе подать в суд, – согласилась Анна. – Не знаю, правда, насколько это тебе поможет, принимая во внимание все те деньги, что мы вбухивали в твои фильмы на протяжении многих лет. Только справедливо, что теперь я возьму на свое дело хотя бы одну десятую.

– Остается еще дом…

– А дом я, видишь ли, заложила. Нужны были деньги для покупки лицензии на продажу спиртного.

Ага! Удар попал прямо в цель. Анна не смогла сдержать улыбки.

– Тебе это кажется смешным? Посмотрим, как ты запоешь, когда я по суду получу опеку над Клементиной.

– Не думаю, что у тебя остались какие-нибудь основания для этого иска, – хладнокровно возразила Анна. – Я ведь теперь буду все время дома, а работать только по вечерам и к тому же прямо здесь, в Хоумвуде.

Дамиан смотрел на нее со злостью.

– Поглядим, что станет с твоей уверенностью, когда я увезу Клементину в Англию.

Какое счастье, что у нее за плечами школа многолетней работы в серьезном учреждении, которая научила ее все предвидеть и заранее готовить ответ на любой мыслимый вопрос.

– Вряд ли это возможно. Я уже поговорила с иммиграционными службами, и они внесли Клем в список несовершеннолетних, чьи родители угрожали их похитить и вывезти из страны.

– Я не угрожал.

– Разве? А только что? Магнитофон все зафиксировал.

– Сука, – прошипел Дамиан. – Ничего не подпишу!

– Ах-ах-ах! Новые угрозы?

Дамиан в упор смотрел на нее, и она заставила себя не отводить глаз. Неожиданно выражение его лица смягчилось.

– Когда ты начала так меня ненавидеть?

Такой простой вопрос – и первые искренние слова, которые она от него услышала за бог знает сколько дней, – заслуживает такого же правдивого и бесхитростного ответа.

– Я никогда не испытывала к тебе ненависти. Просто поняла, что должна уйти от тебя. А я ведь очень тебя любила. Пришлось притвориться, что ненавижу, чтобы было не так больно уходить.

Его темные глаза стали еще теплее. Он смо рел на нее с тем чувством, которое раньше она считала любовью.

– Ты еще любишь меня?

Очевидно, он хотел услышать «да». «Да» означало бы, что еще есть шанс, даже теперь, вернуться друг к другу, забыть выросшую между ними вражду.

Но правда состояла в том, что, хотя она не испытывала к нему ненависти, она его и не любила. Больше не любила.

– Нет, – сказала она.

Он вздохнул:

– По заслугам мне. Я все испортил, Анна. Да, все испортил… – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Мне жаль, знаешь. Вряд ли для тебя это имеет какое-либо значение, но мне правда жаль. Я скучаю по тебе.

И снова она сказала правду:

– Я тоже по тебе скучаю.

– Но не настолько…

– Нет, не настолько.

– Значит, конец. Завершим все формальности, подпишем бумаги и пойдем каждый своей дорогой.

Все? Полная и безоговорочная капитуляция? Не может быть!

– Ты подпишешь?

– Да, подпишу.

Она сидела и смотрела, как он изучает первую страницу, ставит в нижнем углу свои инициалы, переходит ко второй странице, проделывает то же самое. Только на последней странице договора, где излагались условия встреч с дочерью, вышла задержка.

– Хм-м… – протянул он.

Рука с авторучкой зависла над бумагой.

– Это то же самое расписание, которым мы пользовались с самого начала, – заметила Анна.

И, удержавшись, не стала напоминать: то самое, на котором ты настоял.

Дамиан сунул ручку в рот и стал грызть в задумчивости.

– Это нужно изменить, – наконец сказал он.

– Что ты хочешь изменить?

В голове сразу закрутились возможные компромиссы: в договоре речь идет о каждых вторых выходных, можно было бы давать ему Клементину на еще один дополнительный вечер или вместо двух недель летом – на три недели. Главное, чтобы опекуном оставалась она, а с этим он, похоже, уже согласился.

– Дело вот в чем. Я, скорее всего, перееду в Лос-Анджелес. Стало быть, не смогу видеться с Клем так же часто, как раньше. Так часто, как мне хотелось бы.

– Правда? – только и смогла она выдавить.

– Да, и, боюсь, скоро. Понимаешь, мы на шли в Голливуде кинопрокатчика для «Невесты на продажу». И теперь, похоже, «Служанка для президента» в любой момент может получить зеленый свет – в главной роли Куин Латифа, а не Вупи Голдберг, чтоб ты знала, – так что моя штаб-квартира перемещается на Побережье.

– Дамиан, это же… – Анна подбирала нейтральное слово, – удивительно.

Просто удивительно – он в конце концов добился своего. И именно сейчас. А ведь до этого момента он не обмолвился ей ни словом. Значит, в самом деле собирался идти до конца и выжать из нее максимум возможного, имея в кармане собственную многомиллионную сделку.

Вдох, выдох. Только бы не вспылить. Вдох, выдох. В этом есть свои плюсы: он будет далеко, можно спокойно начать новую самостоятельную жизнь. Со своим ребенком. Со своими детьми.

– Ты много поработал, чтобы достичь этого, – припомнила она свой старый верный рефрен. – И ты это заслужил, я знаю. Какое расписание тебя устроит?

– Я подумывал объединить несколько дней между съемками. Скажем, неделю каждые три месяца или около того. Это был бы лучший вариант.

У Анны аж дыхание перехватило. И только-то? Она сама об этом и мечтать не могла. Чем меньше общения, тем лучше, вот только Клементина будет разочарована.

– Само собой, – продолжал Дамиан, – если дела приведут меня в Нью-Йорк, ты не станешь упираться и разрешишь провести с ней лишний вечер.

– Думаю, это можно устроить.

Она начала вносить изменения в договор, продолжая при этом следить, чтобы магнитофон записал весь разговор. На случай, если в будущем возникнут какие-нибудь разногласия.

При каждом упоминании она намеренно писала полное имя Клементины, а не просто ссылалась на нее как на «ребенка». А то потом, чего доброго, начнут заявлять, что подразумевался тот ребенок, которого она еще не родила. Были случаи, когда отцы, не являющиеся опекунами, отцы, которые даже не знали, что они отцы, судились за родительские права на своих биологических детей. И иногда выигрывали. Но Анна не собиралась ставить Дамиана в известность о том, что это его ребенок, а настаивать на проверке ДНК он вряд ли станет. С какой стати ему проявлять интерес к этому ребенку, когда, похоже, ему не особенно интересен и тот, который у него есть!

– Ну вот и все, – сказал он, когда Анна по ставила инициалы под изменениями и подтолкнула бумагу к нему, чтобы подписал.

– Вот и все. – Она следила, как он выписывает свое имя.

Дамиан глубоко вздохнул, хлопнул себя по бедрам и встал:

– Прощальный поцелуй? В память о прошлом?

Анна улыбнулась, но не двинулась с места:

– Удачи, Дамиан.

И долго смотрела вслед удаляющейся фигуре.

30. Джульетта

Она помедлила всего один раз – на ступеньках перед его подъездом, прежде чем нажать на звонок. Словно перед ней стена времени и ей предстоит перелезть через нее или пройти насквозь. А еще ей представлялась стеклянная ограда и остроконечная вершина горы, которые разделяли ее прошлое и будущее. Она запнулась не потому, что сомневалась, идти ли вперед. Нет, ей просто хотелось в полной мере прочувствовать важность перемен в собственной жизни. Она оставляла позади все вещи, которыми могла бы обладать, и все привычки, которыми могла бы обзавестись, и все поступки, которые могла бы совершить. А впереди ее ждало то, к чему она действительно стремилась.

Джульетта собралась с духом и нажала на звонок домофона, и в ту же секунду, будто он ждал ее, дверь открылась. Войдя в холл, она тотчас услышала топот его ног, подняла глаза и увидела, как он через две ступени мчится к ней вниз по лестнице. Она бросилась навстречу, но он оказался быстрее – не успела она добежать до второго этажа, как оказалась в его объятиях. Он приподнял ее и крепко прижал к себе. Потом отпустил, взял за руку, и они молча, бок о бок, начали подниматься по лестнице. Свежий запах его рубашки перекрывал все прочие запахи – сырости, дыма, жареного лука, – витающие в холле.

Лишь один-единственный раз они были наедине друг с другом, в тот день, когда поцеловались на крыльце перед его домом. Да и то любой прохожий мог их видеть. Все было внове: прикосновение к нему, жар его кожи, шершавые подушечки пальцев и крепкое пожатие сильной руки. Он гораздо выше ее, что само по себе замечательно, и гораздо крупнее Купера. Должно быть, он недавно подстригся, и очень коротко, почти наголо. А еще она заметила у него на шее, как раз там, где вена, краешек темно-синей татуировки, который выглядывал из ворота футболки. Наконец они вместе.

Хорошо, что они держались врозь эти несколько недель. Теперь она могла прийти к нему свободной от неопределенности, прийти, когда мучительное завершение ее брака уже позади. Все горькие и обидные слова сказаны, детали улажены, слезы выплаканы. Теперь она действительно одна. Теперь действительно готова начать жизнь с Ником.

Они вошли в квартиру, закрыли дверь, постояли друг напротив друга. Как ребенок, она подняла руки над головой, давая ему понять, что он может снять с нее рубашку. Это было ее решение, но и его тоже. С Купером всегда обстояло иначе: право принимать решения в их взаимоотношениях принадлежало только ему. Но сейчас она поняла, что никогда по-настоящему ему не верила.

Ник легко через голову стащил с нее тонкую хлопковую рубашку и запустил через всю комнату. Притянул Джульетту к себе. Она прижалась всем телом, почувствовала, как он словно бы обволакивает ее со всех сторон.

Забавно. Их роман завязался по телефону, значение имели голоса, звуки, а не взгляды. А сейчас им совсем не хотелось разговаривать.

Она поцеловала его грудь, твердую под мягкой черной футболкой. Губы медленно, поцелуй за поцелуем, совершили путь к левому плечу, затем назад к правому плечу. Тепло его тела, которое она ощущала сквозь ткань, возбуждало, хотелось снова и снова почувствовать его. Поцелуи становились все более жадными.

Закинув голову, с подгибающимися коленями, он застонал:

– Боже, я люблю тебя!

Она перестала его целовать, выпрямилась и взглянула ему в лицо:

– Я тоже тебя люблю.

– Теперь моя очередь, – тихо сказал он, наклонился и нежно поцеловал обнаженные соски – один, другой.

Затем его губы двинулись вокруг ее грудей, в точности повторяя то, что до этого проделала она.

– Ты повторяешь меня.

– Я всегда буду повторять тебя.

Он упал на колени, не останавливая поцелуев.

Она провела пальцами по колючему ежику его волос:

– Даже если я поступлю низко?

Он вскинул голову:

– Ты никогда не сможешь поступить низко.

– Смогу, – возразила она, вспомнив, с какой холодной непреклонностью требовала у Купера развода.

– Не верю.

Он снова начал целовать ее. Ниже, ниже. Целуя живот, расстегнул джинсы. Она вцепилась ему в плечи.

– Ох! – дернулся он.

– Я предупреждала.

– Иди сюда.

Он подвел ее к кровати, они вместе забрались на нее – она все еще в джинсах, он полностью одетый – и накрылись простынями.

– Ты не уйдешь, – сказал он.

– До воскресенья – нет. В воскресенье мне нужно забрать Трея.

Он помолчал.

– Ты в самом деле оставишь его одного на ночь? Знаю, что ты чувствуешь… Она приложила палец к его губам:

– Купер с ним в Хоумвуде все выходные. Удивительно, как сильно после развода Трей скучал по отцу. И еще более удивительно, с какой энергией Купер отстаивал свое право видеться с Треем. За эти несколько недель он сделал больше, чтобы сблизиться с сыном, чем за все прошедшие годы.

– По-моему, Купер наконец решил стать хорошим отцом, – сказала Джульетта. – К тому же ему помогает Хизер.

– Мы не вылезем из кровати до воскресенья.

Она засмеялась:

– Мы умрем с голоду.

– Не умрем. Я забил холодильник.

– Разве тебе не надо куда-нибудь идти, где-нибудь играть?

– Я сказал, что заболел.

Она на минуту задумалась:

– А если я не хочу все выходные провести в постели?

– Тогда мы не станем этого делать. Как ты хочешь?

Она устроилась у него на груди:

– Я подумаю.

Что она чувствовала с ним, так это что она дома. Это ощущение не оставляло ее, когда они говорили по телефону, когда она без него была в этой квартире и особенно сейчас, когда они были вместе. Как странно – испытывать такое первый раз в жизни рядом с человеком, которого едва знаешь, там, где прежде почти не бывала, а не рядом с матерью, в доме, где выросла, и не с мужем, в доме, где прошли годы семейной жизни. Как будто настоящая Джульетта все время была заперта внутри той Джульетты, что шла по жизни. И только Ник смог освободить ее.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула жаркий дух этого сильного тела. Он пьянил, сводил с ума… Она лежала в полудреме, он между тем снял с нее джинсы, затем трусики.

Лежа на спине, все еще с прикрытыми глазами, она почувствовала, как он забрался под простыню и поцеловал нежное местечко сбоку живота, у самого бедра, с одной стороны, потом с другой. Поцелуи спускались все ниже, пока его губы не оказались между ее ног. Она напряглась. Купер использовал это как переход (не очень плавный) к другим приемам, которые она не одобряла. Но то, что делал Ник, не имело ничего общего с попытками Купера – его язык был одновременно и нежнее и острее.

Как можно одно и то же действие воспринимать так по-разному с разными мужчинами? Хотя, конечно, так оно и должно быть. Но все равно странно и неожиданно. Словно в обоих случаях она перебиралась из одного места в другое, но раньше ползла в грязи, а теперь парила в облаках, и свежий ветер овевал кожу.

Однако все происходило так быстро, что времени анализировать не было. Джульетта все пыталась сосредоточиться, понять, что именно она чувствует.

Нет, никак не выходит. Надо выбирать между размышлениями и ощущениями. Все сразу не получить.

И она уступила чувствам, несмотря на весь свой страх. Неожиданно для себя она обнаружила, что изо всех сил прижимается к губам Ника, тянет его на себя, в исступлении расстегивает молнию на его джинсах. Он остановил ее, прошептал:

– Подожди.

Встал с кровати, разделся, не смущаясь под ее взглядом, и скользнул обратно, улегся на спину:

– Ты сверху.

– Я не смогу.

– Сможешь.

Он помог. Большими руками приподнял ее и плавно двигал вперед-назад, пока она не начала справляться сама. Не было больше ее тела и его тела, было одно общее. Она услышала, что кричит, и не могла остановиться. А он помогал ей, и с каждым движением уходила ее неловкость, сменяясь все более сильным возбуждением.

А потом это произошло, то, чего с ней никогда прежде не было. Охваченная острым восторгом и одновременно облегчением, она забилась в его руках. Ощущения оказались сильнее, чем она могла вообразить. «Вы это чувствуете? – хотелось крикнуть всем. – Вы в самом деле чувствуете это? Всегда?» Ну, разумеется, чувствуют! Именно поэтому секс и есть секс, поэтому все в мире не мыслят без него жизни.

Медленно она выпрямилась и опустилась рядом с Ником:

– Я решила, что хочу делать.

– Да? И что же?

Она широко улыбнулась:

– Оставаться с тобой в постели.

– Все выходные?

– Всю оставшуюся жизнь.

31. Ужин в июне

В мае, первый раз за почти семь лет, традиционный ежемесячный «ужин мамаш» не состоялся.

Анна с головой ушла в свой новый ресторан и не покидала его ни на минуту. Когда наваливалась сонливость, характерная для первых месяцев беременности, она просто устраивалась в одной из кабинок и дремала. Дамиан растворился в мире фантазий, и Анна обнаружила, что жизнь матери-одиночки, конечно, тоскливей, но при этом – не без помощи Консуэло – и легче, чем жизнь замужней матери.

Джульетта продала дом и все время – которое не проводила в постели с Ником – тратила на то, чтобы избавиться от груды барахла, накопленного Купером. Он ничего не взял, когда переехал в свой новый пентхаус, поскольку его декоратор заявил, что сюда нужна исключительно ультрасовременная мебель.

Лиза после восьмичасовой операции на печени и последовавшей за ней химиотерапии на время притихла, жила осторожно. Подруги часто навещали ее, но никакой еды на этих сборищах не предусматривалось.

Дейдра тоже чем-то была страшно занята, но чем именно – никому не говорила.

«Сами все увидите, – только и можно было услышать от нее. – Узнаете, когда соберемся в июне».

Наконец они встретились накануне открытия ресторана Анны. Так сказать, генеральная репетиция. На месте бывшей «Клеопатры» появился уютный ресторанчик «У мамочки». Почти как тот кабачок с домашней атмосферой, который она обожала в золотые детские годы, когда жила в южной провинции. Анна и оформила его совсем по-домашнему. Но главной приманкой была еда: мясной хлеб, куриная похлебка с фасолью, ребрышки барбекю и рулеты из лобстера, черничный пирог, домашнее шоколадное мороженое и отменное бочковое пиво.

Анна вышла из кухни в длинном белом переднике, повязанном поверх подросшего живота, и нервно оглядела зал. Сегодня они еще не открывались для широкой публики, но она предложила персоналу позвать всех знакомых и сама сделала то же: пригласила всех, от учительницы Клементины до того парня – чрезвычайно привлекательного, – который устанавливал ей кондиционер в спальне. Самыми почетными гостями будут, конечно, Дейдра, Джульетта и Лиза.

Полдня Анна проторчала на кухне с шеф-поваром – уточняла свои собственные, рецепты, вместе с ним придумывала, как подогнать его авторские блюда под этот ресторан. Теперь – персонал. Официантки (не традиционные хорошенькие куколки, а настоящие мамаши, чьи дети покинули родное гнездо, и бывшие служащие, сокращенные или доработавшиеся до чертиков и мечтающие изменить жизнь), все выстроились вдоль обшитой кремовыми панелями стены.

– Готовы?

Они кивнули, и Анна направилась к лучшему в зале столику с круглым диванчиком. А ведь это то самое место, где они сидели тогда, в ноябре, сообразила она, поправляя салфетки в черно-белую клетку и протирая большой стакан для воды. Еще раз огляделась вокруг. Все в порядке. Анна сняла передник, подошла к входной двери и отперла ее.

Силы небесные! Сколько народу! Перед свежевыкрашенной красной дверью собралась целая толпа. Налетела с объятиями Клементина, едва с ног не сбила. Еле утихомирили и усадили за столик вместе с Консуэло и ее мужем. Друзья, знакомые и незнакомые – все целовали и поздравляли Анну. То ли еще будет! Посмотрим, в какой восторг они придут, когда попробуют еду! Предвкушение этого момента волновало даже сильнее, чем первые минуты открытия.

– Мне это напоминает потрясающие старые ресторанчики на Пиренеях, куда я ездила на школьные каникулы, – сказала Лиза.

– Нет-нет, – возразила Джульетта, – скорее маленькое парижское бистро, только по-американски.

– Ну не знаю, – протянула Дейдра, – по мне, больше похоже на «Причал рыбака». Или другое потрясное местечко в одном из городков на побережье к северу от Сан-Франциско – в Инвернессе или Пойнт-Рейесе.

– Значит, теперь у нас есть место, где мы можем устраивать наши ужины. Верно?

– Совершенно верно! – сказала Джульетта. – А ты разрешишь нам готовить? Я могу испечь фруктовый торт.

– А я поделюсь с барменом своим вариантом «Мощной детки», – предложила Дейдра.

– Лимонное печенье! – вставила Лиза.

Крепко сложенный круглолицый молодой человек с опилками в волосах робко приблизился к их столику.

– Прошу прощения. Эни?

Анна улыбнулась ему.

– Ты хочешь, чтобы эта ручка на буфете в официантской была посередине дверцы или внизу?

– Разумеется, внизу, – ответила Анна. – Рэй, это подруги, о которых я тебе говорила, – Дейдра, Джульетта, Лиза.

– Что-то мне ваше лицо знакомо… – Дейдра наморщила лоб.

– Он раньше работал в нашем хозяйствен ном магазине, – объяснила Анна. – Это он все здесь смастерил.

После того как подруги похвалили его работу и Рэй удалился приделывать ручку к буфету, все дружно повернулись к Анне. Та почувствовала, что неудержимо краснеет.

– Эни?– Лиза подняла брови. – Никогда не слыхала, чтобы кто-то называл тебя Эни.

Анна улыбнулась:

– А мне нравится.

– Рэй, значит. Встречаетесь? – поинтересова лась Дейдра.

– Похоже на то, – ответила Анна. – Но хочу, чтобы все было шито-крыто, пока не получу окончательного развода. А это может произойти в любой день. Но, господи, до чего трудно держаться! Девочки, вам тоже постоянно хотелось мужика, когда вы были беременны?

Они переглянулись, прыснули со смеху и хором закричали:

– Нет!

– Как ты вообще себя чувствуешь? – спросила Джульетта.

– Несмотря на безумное желание, а может, благодаря ему – замечательно. Я только что получила результаты УЗИ. Все прекрасно, и это девочка!

Девочка. Джульетта изо всех сил старалась не поддаваться зависти, просто радоваться за Анну. Но девочка… Как бы она хотела, чтобы у нее появилась крошечная девочка!

Хотя в последние два месяца у нее определенно было больше секса, чем за всю жизнь, ей никак не удавалось забеременеть. Уже после первых недель они с Ником перестали предохраняться. Рановато, конечно, но оба знали, что хотят быть вместе, хотят ребенка. Так почему бы и не посмотреть, что получится?

Беда в том, что ничего не получалось. Ника долго уговаривать не надо было, он охотно пошел с Джульеттой к врачу, но оказалось, что Ник в полном порядке. Не в порядке Джульетта. Имея на руках предварительный диагноз и неопределенные прогнозы, учитывая новизну их отношений и то, что она вот-вот пойдет учиться, лечение Джульетта решила не начинать. Во всяком случае, пока. Возможно, сказали врачи, она и так забеременеет.

– Девочка! – Джульетта взглянула на Анну. – Обещай, что разрешишь мне проводить с ней много времени.

– Она будет свободна почти каждый вечер и в выходные, когда я сама буду здесь.

– Договорились.

– Подожди-ка, – вмешалась Лиза, – ты разве не переезжаешь в Нью-Йорк?

Таков был план Джульетты, и так она всем и говорила. Но Ник уговорил ее на другой вариант.

– Мы нашли дом здесь. – Джульетта расплы лась в улыбке. – Я уже подписала договор, и на следующей неделе мы переезжаем.

– Мы? – переспросила Лиза. – То есть ты и Трей?

– Я, Трей и Ник. Сама поначалу не поверила, но он уверяет, что и вправду хочет жить в Хоумвуде.

– Подумать только! – Дейдра покачала голо вой. Ник Руби в Хоумвуде, штат Нью-Джерси. Он встряхнет этот городишко.

– Купер знает? – спросила Анна.

Джульетта кивнула:

– Оказывается, у него тоже кто-то есть. И это еще не все. Он отправился в Доминиканскую Республику, чтобы по-быстрому развестись со мной. И тогда они поженятся.

– Кто на этот раз? – полюбопытствовала Дейдра. – Какая-нибудь нью-йоркская наследни ца? Или нет, погоди, я угадаю. Его секретарша.

– Тепло. Это Хизер.

– Хизер? Твоя нянька? – ахнула Лиза.

Джульетта усмехнулась:

– Она самая. Он нанял ее помогать с Треем по выходным, когда ему пришлось стать настоящим отцом, и очень скоро понял, что жить без нее не может.

– Вот наглец! – возмутилась Лиза. – Ты расстроена?

– Шутишь? Я в восторге! Теперь я уверена: о Трее, когда он будет там, позаботятся как следует. И потом, это развязывает мне руки – могу выйти замуж за Ника.

– Ты выходишь замуж за Ника? – воскликнула Дейдра.

В первый раз за все это время Джульетта почувствовала нечто похожее на ревность к их с Ником отношениям со стороны Дейдры: подруга заметно побледнела и закусила губу.

– Ты ведь сама говорила, что не представляешь серьезных с ним отношений.

– Так-то оно так, но теперь, выходит, я уж и мечтать о нем не смогу. Он станет мужем. Все равно, что евнухом.

Джульетта рассмеялась:

– Надеюсь, нет. Теперь я вместо Анны стану вызывающим всеобщее раздражение сдвинутым на сексе членом нашей четверки.

– Это раздражало? – удивилась Анна.

– Да! – хором закричали все.

– Обещаю вести себя поскромнее, – сказала Джульетта. – Но я вот что хочу спросить, Анна: можно устроить свадьбу здесь, у тебя? Мы подумывали… скажем, в начале следующего года или даже – знаю, это отвратительно романтично – в День святого Валентина.

– Ну конечно! Малышке будет уже три месяца, и я сама все приготовлю. Скажешь потом, что из этих закусок тебе больше понравилось.

Официантка как раз поставила на стол два огромных блюда с полным набором ресторанных закусок.

– А еще… – Анна запустила зубы в свиной рулетик, – у меня есть рецепт потрясающего торта «Красный бархат». Можно сделать его в виде сердца.

– Замечательно! И вы все должны прийти на нашу свадьбу. У меня будет сразу три подружки невесты! Нет возражений? Все придете?

«Хорошо бы, если все», – подумала Лиза.

До февраля еще восемь месяцев, а ей, может статься, осталось всего шесть. Или четыре. А впрочем, кто знает, не исключено, что и гораздо больше. Или даже столько же, сколько всем нормальным людям. Гадать тут без толку.

Раньше подобная неопределенность выводила Лизу из себя. Раньше она билась бы на смерть, чтобы узнать предельный срок, чтобы выведать окончательное решение, получить твердый ответ. Но в то время ее всерьез занимали такие вопросы, как, например, кто будет учить Мэтти в первом классе или какой назначат процент по займу. Тогда это казалось вопросами жизни и смерти. Сегодня трудно представить, что к подобным вещам можно относиться хоть сколько-нибудь серьезно.

Но если эти каждодневные проблемы перестали быть важными для нее, они остались важными для других. Генри до сих пор плачет, когда классный задира пристает к нему. Мэтти по-прежнему огорчается, если получает за контрольную по математике меньше ста баллов. Томми приходит домой как в воду опущенный, если не удается выполнить план по продаже. Прежняя Лиза – всегда слишком занятая, чтобы распускать нюни, – много времени на сочувствие не тратила. Теперь ее сердце было открыто всем, словно и его, как тело, вспорол нож хирурга.

– Конечно, я приду, – кивнула она Джульетте.

Та сегодня была удивительно хороша. Как будто слетела шелуха и миру предстала истинная Джульетта – без длинных волос и очков, без мешковатой одежды, счастливая до невозможности. Между прочим, почему это Лиза никогда раньше не замечала, до чего красивы все ее подруги: бледной угловатой Анне беременность очень к лицу – она порозовела и округлилась; Дейдра в открытом платье, с шапкой темно-рыжих волос, буйно закудрявившихся во влажном воздухе июньского вечера, – как наливное яблочко.

– У тебя отрастают волосы, – заметила Джульетта.

Лиза провела рукой по макушке. Точно, отрастают. Тоненькие, как пух у только что вылупившегося цыпленка, почти невидимые при электрическом свете. Но последние несколько дней кожу головы начало покалывать. Она сочла это хорошим знаком и перестала носить косынку. Пусть то, что хочет вырасти, растет без преград.

– Когда они в конце концов вырастут, – сказала она Джульетте, – я буду стричься так же коротко, как ты.

– А я уж собралась из солидарности сбрить свои, – сообщила Дейдра.

– А меня из солидарности тошнит, – добавила Анна. – Хотя в последнее время все реже.

– Вы, девочки, просто чудо! – с чувством сказала Лиза.

И это правда. Они брали ее ребят на пикники, таскали ей разные вкусности, забегали просто поболтать. Однажды Дейдра даже попыталась убраться на кухне, но быстро сдалась, уселась к Лизе на кровать и начала что-то рассказывать. Обеим сразу полегчало.

– Так что же говорит врач? – спросила Джульетта. – Они ведь все удалили, да?

– Все, что было в печени.

– И что теперь?

– Как только кончатся занятия в школе, мы все – Томми, дети и я – поедем в Мичиган навестить моих родственников.

– В таком… – начала было Анна и сама себя одернула.

– Хочешь сказать – в таком виде? – Лиза снова провела рукой по своей почти лысой макушке. – Да, в таком виде. Думаю, пора им узнать о моем… (Ну же, произнеси это слово, велела она себе.) О моем раке.

Томми подбил ее на это. Да, они расстроятся. Да, придется дать им понять, что она не всемогуща и не бессмертна. Но есть и хорошее в том, чтобы, как сказал Томми, стать простой смертной. На это соблазнялись даже многие боги и богини.

– Теперь будет легче, – сказала Дейдра. – Все страшное позади. Родня, конечно, ошалеет, но теперь уже ты сможешь их успокоить: мол, у тебя все путем.

Лиза задумалась. Она еще точно не решила, что скажет своим. Томми настаивает на правде. Говорит: если им суждено потерять тебя, если нам всем суждено тебя потерять, у нас должна быть возможность попрощаться.

Но если еще ничего не известно? Не лучше ли продолжать жить, как будто ты на самом деле бессмертна? Так, как изо дня в день живет большинство здоровых людей?

– Мне нечем их успокоить. – Лиза обвела взглядом подруг.

Они смотрели на нее так, словно это их нужно было успокаивать.

– Я надеюсь, что со мной все в порядке. Надеюсь, что все кончилось. А как оно на самом деле? Врачи ничего сказать не могут. И должно еще пройти время, пока станет ясно.

Наступило молчание. Ни доводов против, ни горячих уверений, что все обойдется. Они просто тихо сидели рядом. «А ничего другого сейчас и не нужно», – подумала Лиза, чувствуя, как теплая волна омывает ее с головы до ног. Только прелесть вечера, уют небольшого зала и красота подруг, только их хорошие новости, чтобы уравновесить неопределенность ее собственного положения. «Это все, что у меня есть и будет всегда, – думала Лиза. – Все, в чем каждая из нас может быть уверена. Всегда».

Дейдра изо всех сил моргала, делала один за другим глубокие вдохи, сглатывала – все, что угодно, лишь бы не броситься Лизе на грудь и не разразиться рыданиями. Господи, она всегда считала Лизу сильной и бесстрашной, но эта женщина просто из другого измерения. Решительно и бесповоротно – теперь для Дейдры она образец для подражания.

Никто за столом не мог вымолвить ни слова, но появилась официантка, убрала тарелки из-под закусок (они смели все подчистую!) и поставила перед ними коллекцию горячих блюд. Анна нарушила молчание:

– Я решила, мы попробуем всего понемногу.

Здесь были: запеченная индейка и форель на вертеле, жареные креветки и цыпленок барбекю, мясной хлеб и знаменитые рулеты из лобстера по рецепту Анны плюс салатницы с горами печенья из пахты, нарезанного кольцами лука и картофельного пюре с растопленным маслом. А еще им принесли кувшин пива и кувшин с коктейлем из текилы.

Лиза ела с отменным аппетитом. Это помогло расслабиться и остальным. Все энергично принялись за еду. На десерт подали пирог с клубникой и ревенем, карамельный торт и шоколадное мороженое. Все это было запито большим количеством чая со льдом и снова пивом. За окнами начало темнеть. Как ни крепилось солнце, не желая покидать небосклон, самый долгий день в году подходил к концу.

Дейдра через стол поймала взгляд Анны, та приподняла брови. Дейдра кивнула и встала.

– Итак! – объявила она. – Теперь я могу рас сказать, над чем работала. – Она посмотрела на всех по очереди. – Я организовала свою вокальную группу. И пусть только кто-нибудь засмеется!

– С чего это нам смеяться? – удивилась Лиза. – Это ты подняла на смех бедную миссис Замзок, когда мы были здесь прошлой осенью.

– Твоя правда, черт побери.

– Послушайте-ка, – вмешалась Анна, – у меня тоже для вас сюрприз.

Она махнула Рэю, который, похоже, успел принять душ и переодеться. Рэй нырнул в кухню и вывел оттуда Пола, который держал за руки Зака и Зою. Дети подскочили обнять маму и побежали за столик к Клементине.

– Знала бы – сказала бы Томми, чтобы пришел вместе с детьми, – вздохнула Лиза. – Ему до смерти хотелось заглянуть сюда. Ну, может, не до смерти…

– Не волнуйся, – успокоила ее Анна, – я об этом подумала.

Рэй вывел Томми и четверку Лизиных ребятишек, которые сразу бросились занимать места рядом с близнецами Дейдры. Все, кроме маленького Генри. Он подошел к их столику и забрался к Лизе на колени.

Дейдра взглянула на сидящую в полном одиночестве Джульетту, но та сказала:

– И у меня для вас сюрприз.

Она встала, сама пошла на кухню и вернулась, держа за одну руку Трея, а за другую Ника.

Свершилось – Пол и Ник в одной комнате. Ничего с этим не поделаешь. Главное, постараться не грохнуться в обморок, пока Пол целует ее в правую щеку, а Ник – в левую. Дейдра с удивлением заметила: Пол, оказывается, выше Ника, а его губы на ее коже гораздо приятнее. Очень занимательный момент. Но хорошо, что он закончился.

– Я бы хотел подыграть тебе, Дейдра, – сказал Ник. – Если позволишь.

– Но ты же не знаешь номеров, с которыми я собираюсь выступить.

– Знаю. – Ник с улыбкой бросил взгляд в сторону Пола. – Пол мне сказал.

– Это я их познакомила, – объяснила Джульетта.

– А идея моя! – вставила Анна.

Лиза пожала плечами:

– А я притворялась, что удивлена.

Дейдра похлопала ее по плечу:

– У тебя это здорово получилось.

Дейдра расправила плечи, одернула на бедрах шелковое платье, вскинула подбородок и взглянула Нику в лицо:

– Мы не будем петь «Туман».

Он улыбнулся:

– Мне бы и в голову не пришло.

– И «Лунную реку» тоже.

– Хм. А мне «Лунная река» нравится.

Ну вот, пожалуйста, он снова с ней спорит. Но она пропустит все мимо ушей. Как на будущего мужа Джульетты на него вообще не стоит теперь обращать внимания.

– Возможно, я всего лишь ресторанная певичка из Нью-Джерси, – сказала Дейдра, взяв Ника за руку и направляясь в угол зала, где Анна установила микрофон, – но у меня все же есть свои требования.

Он сексуален, надо отдать ему должное. Но какое счастье, что теперь она поняла: любовь всей ее жизни – это Пол. Вон он сидит на том конце зала, улыбается ей во весь рот и, похоже, уже готов разразиться аплодисментами. Она, конечно, безумно рада за Анну, но, слава богу, что она сама не беременна. Что до Лизы, Дейдра благодарна за то, что ей представилась возможность по-настоящему узнать подругу. Остается только надеяться, что они будут рядом еще долгие годы.

Ник выволок из кабинета Анны свою гигантскую гитару. Рэй проверил, работает ли микрофон. Под приветственные возгласы гостей Дейдра поздравила Анну, представилась сама и представила Ника. А затем закрыла глаза, раскинула руки и распахнула сердце. И не осталось ничего, кроме ее песни.

Примечания

1

Веджвуд – завод по производству фарфора, основанный в Англии в XVIII веке. – Здесь и далее примеч. перев

(обратно)

2

Американский кабельный канал, аудитория его подписчиков превышает 20 миллионов

(обратно)

3

герой книги о Гарри Поттере

(обратно)

4

американка мексиканского происхождения

(обратно)

5

Мне совершенно не интересно осматривать Париж вместе с вами, и здесь я только ради Дейдры (франц.)

(обратно)

6

До скорой встречи (франц.)

(обратно)

7

Джуд Лоу и Вин Дизель – актеры, Джейсон Кидд – баскетболист

(обратно)

8

4, 545 литра

(обратно)

9

психический защитный механизм, вытесняющий неприятные мысли в подсознание

(обратно)

10

жареные чечевичные лепешки, которые едят с соусом карри

(обратно)

11

Иссечение сёмявыносящего протока. Операция, после которой мужчина становится бесплодным

(обратно)

12

Львиную долю спама в США занимает реклама средства для увеличения размеров пениса. Ее рассылают всем без разбора

(обратно)

Оглавление

1. Ужин в ноябре

2. Джульетта

3. Анна

4. Лиза

5. Дейдра

6. Ужин в декабре

7. Дейдра

8. Джульетта

9. Анна

10. Лиза

11. Ужин в январе

12. Дейдра

13. Джульетта

14. Анна

15. Лиза

16. Ужин в феврале

17. Дейдра

18. Лиза

19. Анна

20. Джульетта

21. Ужин в марте

22. Джульетта

23. Анна

24. Дейдра

25. Лиза

26. Ужин в апреле

27. Дейдра

28. Лиза

29. Анна

30. Джульетта

31. Ужин в июне

Реклама на сайте