«Идиотки»

Идиотки (fb2) - Идиотки 2686K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тамара Лисицкая

Тамара Лисицкая Идиотки

Жизнь можно прожить правильно, но скучно. Или не скучно, но неправильно.

А можно упустить все шансы, не оправдать надежды, попасть во все мыслимые неприятности, едва не потерять любимых, измучить себя и других, но остаться счастливой. А в ответ на недоумение кого-нибудь очень благополучного, в ответ на его искреннее «Ведь можно было иначе, проще? Что ж ты за идиотка такая?» только пожать плечами.

А что тут ответишь… Просто странная судьба…

Не такая.

Как у всех.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

— Конечно, мы совсем мало знаем друг друга, но я все равно хочу пожелать вам денег и счастья в наступившем 1985 году! Деньги никому не помешают, а счастье… Оно, как говорится, словно птица…

За столом закивали, соглашаясь.

— Думаю, что в новом году осуществятся, так сказать, все наши самые смелые планы. Мы вот строим старшему сыну квартиру, бабушку забираем к себе из деревни, знаете — присесть некогда, столько дел… Ой, вы слышали, да? Там в дверь позвонили! Это муж! Привез сервелат, у нас знакомый на мясокомбинате в Курасовщине! Он нам и звонок доставал, там шесть мелодий! Я вас потом сведу осязательно… Игорь Петрович! Игорь!

В дверном проеме закачались деревянные подвески, и показалось румяно-морозное лицо товарища в бобровой шапке.

— Здравствуйте… Опоздал… Присоединюсь…

— Да, присоединяйся к нам… Мы уже час тут беседуем… Начали без тебя, прости…

Хозяйка, великолепная женщина с башенкой белых волос, ласково улыбнулась гостям и подтолкнула хрусталь с салатиком ближе к центру.

— Так вот, этот наш знакомый просто золото, а не человек. Любого врача, любое лекарство… Индийское, польское — любое… А ведь приехал откуда-то из глубинки. Из Черновцов… Нет, не из Черновцов… Похоже звучит, но не Черновцы…

— Из Чернобыля. Валя! — крикнул хозяин. — Пора уже запомнить! Каждый раз эту историю рассказываешь! Из украинского города Чернобыля!

— А зачем мне этот украинский город запоминать, когда у меня есть ты! — улыбнулась хозяйка. — Знаете, у Игоря Петровича феноменальная память! Обиду не прощает никогда! Вот один раз человек его обидел, пусть даже мимоходом, сам не заметил, а Игорь Петрович его и через пять лет узнает!.. А вы, простите, где работаете?

Вопрос не сразу нашел адресата и какое-то время оставался в свободном парении над столом, над салатами и фаршированным перцем. Затем одна из гостий, с трудом проглотив недожеванный деликатес, ответила:

— Институт ядерной физики…

— Правда? — хозяйка с готовностью удивилась. — А кем? Ученым?

— Ну, да. В какой-то степени…

— Это чудесно. Ученым — это чудесно! Я вот Ирочку обязательно в институт отдам. Для девочки это так важно!

Вошел муж Игорь, уже в белой рубашке и с блюдом, на котором победной горкой высилась колбаска.

— Игорь! Давай я тебя познакомлю! Это Маргарита Петровна Иванова, мама Леночки. Она работает ученым в ядерном центре, уважаемый человек. А это Капитолина Михайловна Петрова, мама Наташеньки… Вы где работаете, простите?

Вторая гостья робко улыбнулась, прикрыла ладонью золотой зуб. Было видно, что движение отточено, репетировалось годами. Стесняться своих зубов эта мама начала лет десять назад.

— На моторном заводе я…

— На заводе…

Снова возникла пауза, во время которой было хорошо слышно, как в соседней комнате визжат дети. И как пост в телевизоре Муслим Магомаев.

Хозяйка взглядом попросила у мужа поддержки.

— Ну, кому-то надо и на заводе работать! — муж не без труда отыскал место для тарелки. — У меня вот в литейке знакомый был, так он отличные пепельницы отливал. Лучшего подарка и не придумаешь, у нас до сих пор где-то стоит. Да, Валентина Сергеевна? Кому что налить?

Всем хотелось шампанского, его и налили.

— Игорь Петрович! Скажи тост! — хозяйка приготовилась к чуду, подняла двумя пальцами бокал за тонкую ножку, а остальные красивым веерком отвела в сторону. Такая она была прекрасная, такое на ней было платье в буйный горошек, что хотелось ахнуть!

— Ну, я так скажу, — Игорь Петрович погладил галстук. — Прежде всего, конечно, я хотел бы пожелать здоровья нашему дорогому Константину Устиновичу Черненко, все-таки пожилой человек…

За столом неуверенно закивали, соглашаясь.

— Ну, и перейдем к главному. Из-за чего, собственно, мы и собрались, так сказать… Мы все являемся родителями перспективных девочек. Отсюда вывод: необходимо помогать друг другу и поддерживать юные дарования. В наше время артисты получают хорошие деньги и вообще являются очень уважаемыми людьми.

Взять хотя бы Пугачеву, — подтвердила хозяйка.

— Ну, Пугачева в Москве, а мы пока тут. Но и у нас есть заслуженные артисты… Эти… Как их… Валенька, подскажи!.. Про Беловежскую пущу так складно поют…

— «Песняры».

— Вот, они самые… Потом еще эти, про малиновку… У нас пластинка есть… Там еще дамочка такая интересная, в очках… Ну, Бог с ними, не это главное. Главное, что мы должны грамотно расставить все точки и добиться самых высоких мест… И чтобы Ирочка и… как других девочек зовут?

— Леночка и Наташенька.

— Вот чтобы все стали богатыми и знаменитыми. А там, глядишь, и они нам на старости лет помогут. А где они, кстати? Зовите сюда, пусть споют родителям в праздник!

Спустя минуту у елки стояли три барышни десяти лет. В целом, они не были довольны вторжением в их жизнь, но открыто своих претензий не выражали.

Игорь Петрович, педагогично отставив бокал в сторону, склонился к артисткам.

— Так, давайте знакомиться. Я — Игорь Петрович. А вы кто?

— Лена, — сказала толстенькая конопатая девочка.

— Ирочка, — кокетливо отрапортовала хозяйская дочка, кукольно-прекрасная на фоне толстушки. Не было необходимости представляться родному папе, но этикет того требовал, а Ирочка воспитывалась с уважением к этикету.

Третья девочка промолчала. Она и на девочку не очень похожа была — пацаненок со скучной детдомовской стрижкой.

— Наташенька? — Игорь Петрович обернулся к маме, беззубой заводской гражданке.

Та испуганно кивнула и строго посмотрела на дочь. На всякий случай.

— Ну, что же… Давайте петь!

Игорь Петрович занял кресло и махнул рукой.

Спели. Кое-как поклонились в ответ на бурные аплодисменты Валентины Сергеевны. Потом хозяйская дочка Ирочка прочла стишок, совершила реверанс и заказала по поводу своего триумфа сырокопченой колбаски в детскую.

Певицы удалились к себе, а Игорь Петрович немедленно скрипнул пробкой шампанского.

***

Ирочка поставила прямо на пол блюдце с колбасой, нарезанной маленькими кубиками и шлепнулась рядом, подмяв праздничное платье «как у принцессы».

— Девочки, хотите колбаски? Это мой папа достал!

Толстая Лена сначала протянула руку, но потом передумала. Вторая девочка. Наташа, на колбасу даже не взглянула. Ирочку поведение подружек нисколько не смутило. Она взяла тонкими пальчиками жирный коричневый кубик и начала сминать его, наблюдая за поведением сальных вкраплений.

И пока она вдумчиво это делала, другие девочки смирно ковыряли пальцами пуговки на обшивке дивана. Если бы не родительское вмешательство, они бы и дальше прыгали со спинки этого дивана прямо вон на ту подушку на полу. Было весело. А теперь снова грустно, как в самом начале встречи.

— А что ты любишь больше всего на свете? — спросила Ирочка Лену.

— Читать, — честно ответила Лена.

— А ты? — Ирочка повернулась к Наташе.

— С сестрой играться.

— А я больше всего люблю колбасу. А где твоя мама работает?

— В институте.

— А твоя?

— На заводе.

— А мои родители в магазине работают. Я к ним туда приходила… Они мне кассу показывали… Там есть отдел с игрушками, но я эти игрушки и на складе видела… Тысяча игрушек.

— Тысяча?

Лена и Наташа переглянулись, не смея поверить в такое счастье. Тысяча игрушек!

— Ну, у нас дома тоже тысяча игрушек была, только мой старший брат Сергей все увез в химчистку. Поэтому я завтра снова пойду на склад и возьму себе новые.

— А нам с тобой можно?

— Ну, не знаю… Спрошу у папы… Думаю, нельзя… А давайте играть в магазин! Чур, я буду директором!

Однако взрослые снова все испортили.

— Девочки! Пора уходить! Одевайтесь! — Ирочкина мама заглянула в комнату, ласково кивнула в сторону коридора, и в ушах ее закачались такие красивые и такие огромные серьги, что девочки засмотрелись и не сразу поняли, чего от них требуется.

Потом все толпились в коридоре. Мамы пытались одеться сами, спешили одеть девочек. Игорь Петрович галантно держал пальто ядерного специалиста, а заводская рабочая от услуг отказалась, стесняясь, видимо, своей верхней одежды.

— Приходите еще, — сказала Ирочка, повиснув на маминой ноге.

— Не придем, — сказала Наташа, но ей тут же замотали рот шарфом.

— Я хочу посмотреть на твою тысячу игрушек, — шепнула Лена. — Я к тебе приду.

Толкая друг друга шубами, гости вышли, дверь закрылась, и можно было не улыбаться.

— Ира! — хозяйка стряхнула дочь с ноги. — Сколько тебе говорить! Мне неудобно общаться с людьми, когда ты ведешь себя как обезьяна!

— Ай, с этими можно как угодно общаться — Игорь Петрович ослабил узел галстука. — Где ты их откопала?

— Я их не откапывала, они сами нашлись. Что я должна была делать, когда директор хора подводит их ко мне и говорит: вот мамочки еще двух девочек из нашего главного трио, надеюсь, вы подружитесь, и дочки ваши тоже подружатся!

Загремела посуда, атрибуты застолья стали медленно расползаться по шкафам и холодильникам… Ирочка сидела на «гостевом» нарядном стуле, качала ногой, слизывала остатки майонеза со стенок салатницы. И внимательно слушала.

— Ну, эта, которая ядерный работник, еще ничего. Может, у нее выходы на исполком есть. Но та, которая в литейке работает! Это же просто ужас! И ребенок у нее абсолютно дикий!

— А вторая девочка? Тоже кошмар! Вся несуразная, рыжая… Одета так небрежно!

— Валя, ты их в дом зря привела. Они какие-то подозрительные. И мамаши, и потомство. Странно даже, что директор хора этих двух уродов поставил петь рядом с Ириной. У него что, глаз нету?

— Папа, а что такое «уроды»?

— Это твои новые подружки.

— Они не уроды! Они девочки! Они колбасу есть отказались!

— Потому что они не девочки, а идиотки!

Глава 2

В большом холле телевидения жил огромный кактус в два человеческих роста. Лена пришла в восторг, когда его увидела.

— Мама, а как он мог вырасти так высоко?

— Вероятно, за ним хорошо ухаживали.

— Я за своим кактусом тоже хорошо ухаживаю, но он вырос только вот настолько.

— Видимо, здесь особенная аура.

— А это как?

— Это когда много творческих людей с красивыми мыслями…

— И что, если мысли красивые, то кактус можно не поливать?

— Лена, я сейчас не очень соображаю… Мы с тобой опаздываем, скоро съемки.

— А съемки это как?

— Вы будете петь, а телекамеры будут это фиксировать.

— Фиксировать? А потом нас покажут по телевизору?

— Да.

Мама Лены, «ядерный работник» Маргарита Петровна, страшно нервничала. Пришлось срываться с совещания, забирать Лену из школы, везти на Макаенка. Забежали в магазин за белыми гольфами. Взяли такси. И опоздали.

В гулком пространстве холла существовали разные звуки, характерные для такого удивительного места, как телевидение. В частности, репетировал невидимый оркестр, звенела посуда в баре, а еще разговаривали люди. Телевизионный язык отличается от обычного своей вальяжностью, глаголами и орфоэпией. Вы могли не видеть этих людей (в основном бородатых), но не понять, что здесь ДЕЛАЕТСЯ ТЕЛЕВИДЕНИЕ, было невозможно. Еще важный момент: люди вокруг были очень яркими, джинсовыми. Где они брали этот джинс? Вся страна жила борьбой с декадансом, а тут ходили бородачи в джинсах и длинных свитерах. А женщины какие великолепные! Эффектные, живущие сочной жизнью работников искусства! Как можно сравнить с этим великолепием серый крысиный век второсортного работника ядерной индустрии?

— Простите, а где тут снимают детский хор?

Пробегающий мимо бородач кивнул куда-то вверх. Даже сказал: «В трехсотке». Понятнее от этого не стало.

Ткнулись в один угол, пробежали коридор, вернулись снова в холл, нырнули в другой коридор…

Маргарита Петровна в какой-то момент даже была готова отказаться от идеи попасть на съемочную площадку. Ей-богу, если бы дело касалось только ее! Так ведь ребенок… Кто знает, как сегодняшний день повлияет на ее судьбу? И, собрав в кулак всю волю и наглость (а ни того, ни другого почти не было), Маргарита Петровна бросилась в бой за будущее дочери.

— Скажите, где здесь снимают детский хор?

— Вы не знаете, где проходят съемки детских коллективов?

— Простите, вы не скажете, где тут производится запись участников детских самодеятельных ансамблей?

Они стояли в телевизионном сердце — нелепые мама и дочка из настоящего, не монтированного мира — и пытались узнать то, что не должны были знать по статусу.

И не узнали бы. Но тут прямо перед ними отворилась тяжеленная деревянная дверь с полуметровой ручкой — таких в реальной жизни не бывает, только в звукозаписывающих организациях, — и появилась прекрасная Валентина Сергеевна, мама Иры.

— Маргарита Петровна! — сказала она с облегчением и укором. — Ну где же вы? Мы тут готовимся вовсю, а вы…

За дверью бушевала жизнь. Два десятка мам переодевали два десятка детей. Два десятка распотрошенных сумок медленно испускали дух, четыре десятка сапог валялись на паркете, шесть десятков заколок и бантов — повсюду, где возможно. И все дети шумели, капризничали, хулиганили и не желали готовиться к выходу на сцену. А все родители нервничали, ругались и уговаривали детей на эту сцену выйти.

— Я вас жду-жду! — Валентина Сергеевна зашуршала серой упаковочной бумагой. — Вот, смотрите! С утра купила! Думаю, вашей девочке подойдет. Взяла самый большой размер.

В ее руках искристо переливалось платье.

— Я с утра созвонилась с директором хора, с Виктором Николаевичем. Не могла удержаться. Девочкам нельзя выступать в чем попало… Это ведь очень важно, вы согласны?

В каком смысле? Что она хочет сказать, эта красивая, недоступная пониманию женщина?

— Я говорю: от того, в чем сейчас девочки выйдут на сцену, зависит их будущее!

Маргарита Петровна внезапно пережила острый приступ стыда и ненависти.

— Но у нас новый брючный костюм! Его бабушка связала!

— Ой, бросьте! — сердито сморщилась Валентина Сергеевна. — Ваша бабушка может вязать что угодно, а на телевидение девочки попадают не каждый день! Здесь важно выглядеть дорого!

Маргарита Петровна еще раз на секунду задумалась: а так ли ей необходимо это телевидение? Нужно ли ради него терпеть унижение такого масштаба?

— Ну, вот и пожалуйста, пусть ваша дочка выглядит дорого, а мы будем выглядеть так, как захотим!

— Да ради Бога, — рассердилась Валентина Сергеевна. — В одиночку можете выглядеть, как хотите! Но если девочки выступают втроем, то и выглядеть хорошо должны все три! Если хоть одна будет некрасивой, то плохо подумают обо всех!

Тут из толпы переодевающихся хористок выпорхнула Ирочка — вся в белых локонах, такая великолепная в голубом платьице, точной копии того, которое предлагалось и Лене. Такая воздушная и сказочная. И Маргарита Петровна довольно быстро сдалась — времени на войну не было, да и странно все-таки не хотеть, чтобы твоя дочка выглядела так же чудесно.

— Хорошо, но…

— Наташина мама не пришла, а я им тоже платье купила! Поэтому предлагаю пока расходы поделить пополам, а потом попросим отдать деньги! Это нормально!

— А у Наташи такое же платье?

— Такое же, но розовое. У Ирочки голубое — она блондинка, у вашей девочки фиолетовое — она у вас полненькая, а у Наташеньки — розовое. Иначе девочка совсем бледной будет. Пять рублей за каждое платье. Очень недорого. Просто у меня знакомые в магазине есть.

— Пять…

Дикая девочка Наташа, «дочка литейки», сидела в углу и равнодушно мусолила шнурок куртки. Ее никто не причесывал, никто вокруг нее не суетился. Но она не казалась от этого потерянной. Просто сидит маленький человек, думает о своем, шнурок вертит, ногой качает…

Вокруг все бурлит, родители дергают своих общительных детенышей, как спешащие хозяева дергают за поводки песиков, которые до смерти хотят поздороваться друг с другом носами. Нервы, восторг и запахи «Магии ночи»… Голенькие детские пузята с веерками ребрышек, ручоночки вверх, и на эти ручоночки с тихой руганью натягиваются самые лучшие платья… И среди всего этого восторженного бедлама молчаливая, угрюмая Наташа…

Маргарита Петровна забыла даже о грядущей финансовой катастрофе и подошла к ней:

— Все в порядке, Наташа?

— Все в порядке.

— Ладно. Если что-то будет нужно — скажи.

Наташа вежливо кивнула и снова растворилась в себе. Стало даже как-то неловко от того, что получилось вот так, без причины, потревожить покой ребенка… Маргарита Петровна возвращалась в свой уголок и недоумевала. Не зло, без претензий, просто удивлялась тому, как маленькая девочка может одним взглядом отшить взрослого…

— Только вы мне деньги сейчас отдайте, — догнала, улыбаясь, Валентина Сергеевна. — Слышите, Маргарита Петровна? Лучше сейчас, а то потом придется вам время тратить, ходить к нам… И, если можно, за Наташу тоже отдайте. Ирочка говорила, вы с ними совсем рядом живете, так что сможете с них потом быстро забрать.

Ага. Финансовая катастрофа…

Маргарита Петровна могла бы, конечно, поспорить, пожаловаться на зарплату в сто двадцать рублей, возразить по поводу покупки незапланированного платья. Даже полутора незапланированных платьев — Лениного и половины Наташиного. Но она послушно вытащила кошелек, выудила оттуда тощую стопочку рублевок, потом еще пошарила в специальном кармашке для монет.

— Что? — насторожилась Валентина Сергеевна. — Не хватает?

— Не хватает… Я ведь не знала, что придется платья покупать…

У меня с собой деньги только на продукты…

— Сколько?

— Вот… Шесть рублей.

— Давайте, — Валентина Сергеевна вздохнула, покачала головой и переправила деньги в карман пиджака. — Говорил мне мой Игорь Петрович не брать всю нагрузку на себя. Вечно мне больше других надо… Кстати, вы не знаете, почему Капитолина Михайловна, Наташина мама, не приехала?

Маргарита Петровна молчала. Ей представлялся контролер в автобусе, хватающий ее за руку и вопящий на весь салон: «Такая с виду порядочная, а талончик не покупает»! Хотя трехкопеечный трамвайный, кажется, есть. Где-то в складке сумки. Обязательно должен быть. А Лену можно и «зайцем» везти, не так уж много места она занимает. Понять бы теперь, где здесь ходит ближайший трамвай…

— Вы меня слышите, Маргарита Петровна? Капитолина Михайловна не приехала со своей девочкой потому, что беременна! Вы об этом знали? Подумать только, целый вечер просидели за столом, и хоть бы словом обмолвилась! И, кстати, знаете, что у нее кроме Наташи есть еще одна девочка, Анжелика? Знаете? И куда им третьего? Можно подумать, у них там, на заводе, денег просто куры не клюют! А Наташа эта, дочка ее, ведь совершенно дикая девочка! Смотрите, сидит, ни с кем не разговаривает… Сама доехала до телецентра, говорит… Не знаю, я бы Ирину одну из Серебрянки в центр не пустила. Мне моя дочь пока еще дорога.

Тут дверь гримерной распахнулась, и вбежал всеми любимый человек, руководитель хора Виктор Николаевич. Если бы он не стал музыкантом, то вполне мог бы стать актером. Или плейбоем. Но он стал музыкантом.

— Так! Мамы, берем детей за руки и выходим в холл! Следуем за мной! Очень осторожно — там крутая лестница ведет прямо на второй этаж!

— Виктор Николаевич! — засуетилась Валентина Сергеевна. — Виктор Николаевич! На минуточку!

Виктор Николаевич покорно развернулся к источнику звука. По мере приближения Валентины Сергеевны он мрачнел, но выглядел по-прежнему гусаром.

— Виктор Николаевич! — Валентина Сергеевна зарделась, поправила локон. — Виктор Николаевич…

— Слушаю вас очень внимательно.

— Я вам с утра звонила… По поводу платьев для Ирочки Сидоровой… И других девочек из трио.

— Допустим.

— Так вот, я их достала.

— Это вас очень красит.

— Ну, что вы, спасибо… Хотите взглянуть?

— Знаете, мне придется это сделать, даже если я и не хочу. Но уже на съемочной площадке, — Виктор Николаевич ласково улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Выходим! Кто не собрался — я не виноват!

— Мима! Мы не собрались!

Маргарита Петровна обернулась.

Опустевшая комната в заторах сумок и брошенной одежды, и две девочки с колготками гармошкой. Бесхозная Наташа и такая же бесхозная Лена.

— Господи, что ж вы не переодеваетесь?!

Маргарина Петровна закружилась по комнате. Вешалки! К черту! Не успеваем повесить одежду, потом! Гольфы! Где гольфы? В сумке гольфы, конечно! А Наташины где? В сумке? А сумка где? Платья! Фиолетовое — Лене, розовое — Наташе! Расстегнуть! Надевать через голову, а не снизу! Расческа! Забыли расческу? Ладно, возьмем на время чужую, никто не узнает!

Виктор Николаевич заглянул и нахмурился:

— Девчонки! Я же просил не буксовать!

— Сейчас-сейчас! Только бантики завяжем!

— На месте бантики завяжете! Вперед!

Огромный павильон сразил наповал. Потолка не видно, так высоко. И стен не видно. А еще лампы — нереально огромные и повсюду. Но главное — это разноцветные деревья и домики вокруг, такие веселенькие, и только с одной стороны. А с другой — деревянные и похожие на ящики из-под фруктов. Те тоже сколочены грубо и без прикрас.

В центре — конструкция-пирамидка из скамеек, ее заполняют детьми из хора. Там, где детей не хватает, ходят люди и ставят деревянные домики и деревья…

— Это декорации! — шепнула Маргарита Петровна. — А вон там — телекамеры!

Телекамеры? Ого, какие… Толстые трубы с голубым глазом впереди. Наверное, если слон поженится на жирафе, а потом на грузовике, получится вот такая камера.

— Похожи на роботов, — шепнула Лена «литейной» Наташе.

— На огромные пушки, — не согласилась Наташа.

— Они на колесиках!

— И с ручками!

— А вон у дядьки наушники!

— И шнурок болтается!

— А зачем он за ручки держится?

— Чтобы не упасть…

— Так, где хор? — загрохотало вдруг, и все дети завертелись, пытаясь отыскать великана, который мог вот так орать.

— Здесь хор! Строится! Не видно, что ли? — сказал дядька за камерой.

— Не видно, чтобы построились! Времени сколько, обратил внимание?

— Ну, так а что я могу сделать? Они тут с мамашами!

— Так, уважаемые мамаши! В ваших интересах не мешать процессу построения детей! Отойдите в сторону! Иначе все это дело затянется на неделю!

— Мама! А кто это говорит? — Лена схватила Маргариту Петровну за локоть и не отпускала, как маленькая.

— Это, скорее всего, режиссер. Он командует съемками. Рассказывает, кому где стоять и что делать.

— А где он? Покажи!

— Думаю, он сидит в какой-то специальной комнате и наблюдает за всем из окна. А разговаривает по микрофону, Леночка! Мне надо уйти!

— Не уходи, мама!

— Я буду вон там! Буду стоять и махать тебе!

— Хорошо! Только все время стой и маши!

— Давайте начинать, ребята! — проорал невидимый режиссер, и все началось.

Виктор Николаевич почти не нервничал, только улыбался очень странно, как будто у него закоченело все лицо. Ходили какие-то люди, разговаривали с режиссером-невидимкой.

— Сейчас увидите, как загорится лампочка «Микрофон включен», потом пойдет фонограмма, и начнете петь, слышите? И улыбайтесь, как будто вам всем дали по килограмму халвы!

— А что такое «фонограмма»? — спросила красавица Ирочка у старших девочек. Она легко общалась и со старшими, и с младшими. Никаких проблем.

— Это когда мы только будем рот раскрывать, а петь не будем.

— Только раскрывать? А как мы попадем в слова?

— Ну, не знаю…

— Я не умею петь фонограмму!

— Научишься!

— Ты умеешь петь фонограмму? — спросила Ирочка толстую фиолетовую Лену.

Лена еще больше испугалась и поняла, что пришел конец. Она знала много песен, прилежно учила тексты, распевалась дома громким голосом, отчего соседи вежливо советовали отдать девочку в спорт… Но песню, которая называется «Фонограмма», она не знала…

— Наташа! Ты выучила «Фонограмму»?

Дикая Наташа дернула костлявым плечом, как бы говоря: а не выучила! И мне все равно!

От этого Лене стало чуть-чуть легче, и она начала вертеться, смотреть по сторонам.

Светло-пресветло! А на потолке — столько разных штуковин! И блестящий шар, как в цирке. Дети из хора шепчутся, крутят ушастыми головами, тычут пальцами. Лена проследила за одним таким пальцем, и ее взгляд еще раз прошелся по зеркальному шару, по стеклянной будке со спрятанным режиссером, по дяде-оператору в усах, но слоноподобной, жирафообразной камере с голубым глазом и остановился на нежном профиле стоящей рядом Ирочки…

Ирочка. Они знакомы уже тысячу лет — с Нового года. И до последнего времени Лена относилась к ней, как к подружке, еще одной девочке, с которой можно поиграть, попеть песни и посмотреть, что у мягких игрушек внутри. А вот совсем недавно Лена вдруг как-то ясно и самостоятельно заметила, что Ирочка чудо как хороша.

— У нее такие волосы — белые, длинные, как у куклы, — ныла она вечерами, изучая свое изображение в зеркале. — У нее лицо, как на рисунке, и ножки такие тоненькие!

А мама, Маргарита Петровна, молчала и улыбалась, надеясь, что ребенок печалится просто так, от безделья. Ну, невозможно ведь в десять лет серьезно интересоваться собственной внешностью? Вон Маргарита Петровна и в сорок еще не интересуется.

— Запись!

Где-то вверху, в темноте, вспыхнули красные буквы «МИКРОФОН ВКЛЮЧЕН!» и зазвучала знакомая песня. А потом в воздухе еще и запело! Само собой! Лена даже услышала свой собственный голос! Это было так поразительно, что половина хора, самая мелкая и несерьезная, стала волноваться и звать мам, убегать в их объятья… Начали сначала.

Опыт пришел незаметно, как это и бывает. Оказывается, петь на телевидении не надо, надо только притвориться, что поешь. Это было страшно весело! Девчонки незаметно переглядывались и давились от хохота, а Виктор Николаевич, исполняющий обязанности дирижера, посылал им грозные взгляды. Один раз песня вдруг остановилась, а хор продолжал петь вполголоса, растерянно и фальшиво.

— Стоп, еще раз все то же самое! Извините! — сказал режиссер. — Вы все делали правильно. Это мы виноваты.

Виктор Николаевич показал девочкам кулак, и все началось сначала.

***

Оказалось, что сниматься страшно утомительно. Уже после пятого дубля дети раскисли и все время норовили убежать, попрыгать, присесть, прилечь. Виктор Николаевич покрылся мелкой испариной, но держал марку и только морщился иногда, как от зубной боли, пытаясь организовать своих овечек.

— Ладно, — смирился с действительностью и невидимый режиссер. — Пусть передохнут. Будем писать солистов.

А самыми главными и проблемными солистами значились как раз Лена, Ирочка и Наташа. Младше их была только хоровая массовка, которую сейчас выгнали в холл поостыть… Режиссер хотел и наших девочек оставить на потом, но передумал. Потом у них расплетутся косы, они обязательно заляпают чем-нибудь свои платья, захотят спать… Писать немедленно, пока стоят на ногах и на месте!

— Ира! Ира! — нервничала Валентина Сергеевна, толкая сумкой оператора. — Держи спину, Ира! Улыбайся! Ручки сделай, как мы учили!

Маргарита Петровна с тоской понимала, что не может дать своей дочери никаких дельных советов. Ах, какая это была мука — видеть при свете юпитеров всю нелепость своего детеныша. Восхитительная, воздушная Ирочка, девочка из сказки, с улыбкой до ушей, с подкрашенными голубыми тенями глазками, и угрюмая, конопатая Лена с косами-палочками. Одно утешало — наличие рядом такой же нелепой и угрюмой Наташи.

— А что это у вас солистки такие мрачные? — спросил режиссер.

— Мрачные? — Виктор Николаевич подошел поближе к девочкам. — Ну, не такие уж они и мрачные. Смотрите, какие они на самом деле веселые у нас!

А потом вдруг быстро, на ходу, скорчил смешную рожу — взрослый человек, педагог! — и вернулся на место. Никто ничего не видел.

Записали с одного дубля. Дядя-оператор даже поаплодировал волосатыми пальцами, ему было очень приятно узнать, что работы стало меньше.

Потом что-то где-то перегорело и в павильоне все-таки устроили большой общий антракт.

— Правда, она прелесть? — Валентина Сергеевна догнала Виктора Николаевича и заглянула своими прекрасными глазами в его глаза. — Такая гармоничная девочка!

— Валентина Сергеевна, — Виктор Николаевич остановился и на мгновение погасил улыбку.

Мама Ирочки с готовностью кивнула. Но продолжения не последовало. Виктор Николаевич несколько секунд размышлял, потом громко и выразительно вздохнул — такой вздох привел бы в сильный трепет чувствительную персону — и пошел дальше.

— Так все-таки? — крикнула Валентина Сергеевна, красиво взмахнув пальчиками. — Виктор Николаевич! Может, вам еще коньяка хорошего достать?

— Завтра! Все завтра!

Дети и родители собрались в той же комнате-переодевалке, на тех же сумках, в том же радостном бардаке.

— Завтра нам устроят отдельное прослушивание, — Валентина Сергеевна извлекла из сумочки бутерброд с сырокопченой колбаской и протянула дочке. — Ира! Салфетку не снимай! Испачкаешь пальцы!.. Я бы на вашем месте тоже попыталась как-то устраивать будущее вашей девочки. Учтите: они вырастут, уедут, и вы останетесь ни с чем! Надо воспитывать, пока слушаются.

Маргарита Петровна украшала Лену бантиками. Разумеется, сейчас в бантиках не было никакого смысла, но сидеть, сложа руки, не получалось. А бутербродами она не запаслась.

— Я не хочу больше! — сказала Ирочка, возвращая маме измусоленный батон. — Лена! Пойдем к клоунам!

— Пойдем, — Лена с готовностью сорвалась с места. Обе взялись за руки и дунули куда-то. Вслед за ними потянулась и бесхозная Наташа.

— Ира! Только я тебя умоляю! Не трогай ничего руками! — Валентина Сергеевна завернула недоеденный бутерброд в салфетку. — Глаз да глаз за ними нужен. Я так устаю. На двух работах работаю. Плюс старшему сыну сессию сдаю… Очень трудно быть хорошей мамой, скажу я вам… Кстати, как вы думаете, где здесь режиссер? Хочу поговорить с ним, вдруг предложит Ирочке какую-нибудь роль.

Клоуна девочки заприметили, когда снимались. В углу павильона, за домиком-декорацией, лежал себе клоун и спал.

— Может, он умер? — радостно предположила Ирочка. — Я видела мертвых! Они тоже лежат на спине и пальцы у них вот так сложены!

Наташа наклонилась, понюхала.

— Спит. От него водкой пахнет.

— Так он настоящий?

— Клоуны все настоящие! Только мой брат Сергей не настоящий клоун! Мама ему так и говорит — плохой из тебя клоун, Сергей!

— Надо разбудить и спросить.

— Разбуди!

Лена посмотрела на девочек:

— Да? Разбудить?

— Ага! Разбуди! Трусишь?

— Сама ты трусишь…

Конечно, надо ответить, что не трусит. Но ведь трусит! Был бы клоун в нормальном клоунском виде, ходил бы с шариками, показывал фокусы — тогда можно и на дружбу надеяться. Но этот клоун спал. Спал почти сидя, уложив голову на декоративную скамейку. Рот у него был открыт, а красный нос-шарик сдвинут на лоб.

— Дядя, вы клоун?

Клоун пронзительно свистнул носом. Девочки захихикали.

Лена осмелела, тронула его за щеку.

— Дядя! Вы спите? Вы клоун?

Клоун разлепил одно размалеванное веко и мутно всмотрелся в Лену.

— Мы тут с девочками пели…

Клоун закрыл рот и медленно сел, тяжело моргая.

— Мы тут… пели…

— А что случилось? Который час? Что надо?

Голос у клоуна был хриплый, не клоунский. Лена беспомощно оглянулась.

О том, что делать после того, как клоун проснется, они не думали. И сейчас вполне могло случаться что-то ужасное. Вдруг этот клоун голоден? Вдруг он какой-то специальный, сторожевой клоун?

Ирочка и Наташа уже успели отступить и наблюдали за происходящим с безопасного расстояния.

— Ну, нам надо… Вас!

— Меня? А вы что из бухгалтерии?

— Нет, мы из хора!

Клоун почесав спину, поискал глазами знакомых, взрослых. Лена к этому моменту уже очень жалела о случившемся, но решительно не понимала, как быть дальше.

Пауза затягивалась. Ирочка пару раз пыталась убежать, но Наташа оставалась, оставалась и она. Наблюдали, сунув пальцы в рот. А Лена стояла радом с клоуном и покорно, как кролик, ожидала чего-то такого странного, ужасного, чем обычно заканчиваются встречи кроликов с удавами.

— Из хора, говоришь, — клоун чуть-чуть улыбнулся. Хотя, вполне возможно, улыбалось только его разрисованное лицо. — А ну-ка, помоги дяде-клоуну встать.

Он протянул руку. Лена подумала и ухватилась за нее. Оказалось, что у клоунов такие же руки, как у всех остальных, только с мозольками. Лена дернула изо всех сил.

Клоун, как хорошая репка, остался на месте.

— Нет, так не годится, еще раз тяни!

Оказалось, что он не тянется. Пришлось звать на помощь и Наташу, и Иру. Те сначала стеснялись, потом осмелели, налетели, начали толкаться, орать. Спустя пару минут началось масштабное веселье.

Появились зрители из числа хористов и родителей. Клоун, конечно, почувствовал публику и занялся представлением всерьез. Его нос переселился на Ленину макушку, а еще он вывернул карманы и давал всем желающим поиграть с ленточками, часиками и другим пестрым клоунским барахлом.

— Костик, да ты в ударе! — сообщил вдруг знакомый голос. Родители сразу поняли что к чему и уважительно расступились, а дети завертели головами в поисках невидимого режиссера.

Только режиссер вдруг стал видимым! Он появился, как из сказки, из таинственного звукового царства. Да, голос его был не так ужасен без микрофона. Да, в нем не осталось мощи и эха, созданных пространством. И вообще он оказался взрослой тетенькой в толстом свитере. Но все равно это было волшебно…

— Ага, Лера Борисовна, я именно там!

— Редкое состояние! Сохранись в таком виде до записи!

— Непременно, Лера Борисовна!

— Только без посещения бара, Костик!

— А то как же!

— Вот именно! Я тебя знаю… А что это у тебя за ассистентки?

— А это певицы из хора.

— Хорошие певицы.

Режиссер ушла, а вслед за ней схлынули и зрители. Причем мамы старались не отставать от режиссера, а дети и рады были бы отстать, но мамы их жестко волокли следом.

— А вы Костик, да?

— Ага.

— А вы клоун, да?

— Да, именно клоун я и есть. А вас как зовут?

— Меня — Лена.

— А я Ирочка.

— А это Наташа. Она не любит разговаривать.

— А почему? — клоун Костик присел рядом с Наташей. — Можешь объяснить клоуну, почему ты не любишь разговаривать?

— Неинтересно, — не сразу ответила Наташа.

Клоун еще пару секунд улыбался по инерции, потом тихо покашлял и выпрямился…

— Да… Ну, все равно ты проживешь очень интересную жизнь.

— А я? — подняла руку Ирочка и улыбнулась.

— А ты будешь очень богатая.

— А она? — Ирочка ткнула пальцем в Лену.

— А она будет очень красивая.

Девочки захихикали, начали толкаться.

— Но только обещайте мне… — Клоун снова присел, поднес палец к губам, оглянулся, сурово нахмурил брови, — обещайте, что вы всегда будете вместе!

— Обещаем! — прошептали девочки, сверкая глазами.

А родительская кучка тем временем обступила и нежно сжимала в кольцо режиссера Леру Борисовну. Их очи горели, голосовые святки потрескивали. Родители так страдали от своей вежливости, от невозможности громко кричать: «Снимайте моего ребенка в кино! Срочно!».

Родители робели. Не робела только великолепная Валентина Сергеевна.

— Постойте? Вы режиссер?

— Да, я режиссер!

— Вот как здорово! А я мама Ирочки Сидоровой… Такая красивая девочка… Из трио… Ну, вы их только что снимали! Солистки! Самые младшие в хоре! — Валентина Сергеевна старалась быть терпеливой и вежливой, но что-то в режиссере ей вдруг показалось неправильным. — Ну, они еще про зайку пели! «Зайка, зайка, где ты прыгаешь»… Вспомнили?

Лера Борисовна холодно смотрела мимо.

— Я вас слушаю, говорите.

— Но… — Валентина Сергеевна обернулась на ходу в поисках поддержки, однако родители ревниво молчали. — Я просто хотела узнать, нет ли какой-нибудь маленькой роли для маленькой девочки… Для моей девочки роли, какой-нибудь совсем маленькой… Практически небольшой…

— Роли…

— Да! — Валентина Сергеевна улыбнулась. Умелая работа с людьми дает свои результаты! Даже эта богемная идиотка, кажись, доперла, о чем ей толкуют, пусть и не сразу. Ничего, и не таких обкатывали. — Роли для одной маленькой девочки! Пускай она ведет какую-то программу! С клоуном этим, например! Девочка очень симпатичная, ухоженная! Вы только представьте, как будет замечательно! Сидит такая красивая маленькая девочка, улыбается…

— А что, это мысль… — Лера Борисовна посмотрела в сторону далекого клоуна — Не то чтобы… Но!

И она решительным шагом направилась обратно. Рой родителей и ноющих детей развернулся, создав волнение в центре, и снова двинулся за режиссером. Впереди цокала каблуками торжествующая Валентина Сергеевна.

Они возвращались к клоуну и девочкам.

— О-го-го! — Костик присвистнул. — Донесли бабоньки из бара, не удержались…

Девочки, еще не успевшие покинуть своего нового друга так и не расшифровали его таинственную мысль, хотя тревогу поняли и оглянулись.

Толпа неумолимо, по-тевтонски, приближалась к ним.

— Там моя мама! — радостно крикнула Ирочка. — Мама! Мам! Дядя Костик сказал, что я буду богатая!

Валентина Сергеевна пропустила мимо ушей такой приятный прогноз. Она была взволнована и посматривала на режиссера как на своего секретного агента. Сейчас эта дама в свитере, это мужеподобное со связями и сигаретой, скажет что-то очень важное и радостное! Сейчас! Минуточку! Оп-на!

Толпа остановилась и снова обволокла тех же героев представления, что и пять минут назад, — клоуна и трех маленьких нарядных девочек. Лера Борисовна, спокойная, как монумент, указала пальцем:

— Ты! Как тебя?

— Ирочка! — подсказала Валентина Сергеевна.

Ирочка с готовностью подбежала и распахнула голубые глаза.

— Да нет же, — Лера Борисовна бесстрастно отступила в сторону, оставив чудо-ребенка одного перед толпой взволнованных родителей. — Вот ты! Рыженькая!

— Я? — робко спросила Лена.

— Ты! Как тебя зовут?

— Лена…

— Иди сюда, Лена.

Лена, косолапя и багровея, подползла поближе.

— Хочешь вести детскую передачу вместе с дядей клоуном?

Лена посмотрела в толпу. Мамы там не было. Зато было бледное, изумленное лицо Валентины Сергеевны. Лена посмотрела в сторону и увидела удивленную Ирочку с пальцем во рту. Лена посмотрела назад и обнаружила дядю клоуна, и он ей показывал: соглашайся!

— Да, — тихо прохрипела Лена.

— Очень хорошо. Где твоя мама?

— Не знаю…

— Ладно, — Лера Борисовна во второй раз взяла курс на выход, все так же решительно и быстро, и родители снова потекли за ней, хотя и без прежнего оптимизма.

— Товарищ режиссер! Товарищ режиссер! — пришла в себя Валентина Сергеевна. — А как же Ирочка? Вы же сами видели — девочка очень красивая! Просто куколка! А платьев у нее сколько, вы бы видели! И я еще могу достать! И вам тоже! Вы какой размер носите?

— Мамы, по любым вопросам обращайтесь к ассистенту! — крикнула Лера Борисовна сразу всем.

После этого все и отстали. Кроме Валентины Сергеевны.

— Товарищ режиссер! Но вы же обязаны поощрять талантливую молодежь! И потом, простите меня, но та, другая девочка, Леночка, она же страшная как смертный грех! Вам же выговор сделают за неуважение к зрителю!

— Товарищ мама! — Лера Борисовна даже не обернулась и скорость не сбросила. — Позвольте мне самой принимать решения по поводу того, что хочет видеть зритель на экране.

Валентина Сергеевна, пылая и негодуя, еще шла несколько минут следом, причем с ее красивых губ сто раз были готовы сорваться как компетентные угрозы, так и популярные ругательства. Но потом благоразумие взяло верх, она отстала и решила поискать ассистента, справедливо рассудив, что ассистент, как и любой заместитель, часто играет более важную роль в процессе.

***

— Мама! Где ты была? Меня пригласили вести передачу!

Лена прыгала и теребила Маргариту Петровну, но та слабо реагировала на раздражитель.

— Дочка. Я только что видела Зинаиду Бондаренко!

Лена все что-то выкрикивала, все куда-то тянула. Она, разумеется, не могла понять того, что случилось с простым научным работником, с «серой мышью», с «синим чулком» — Маргаритой Петровной.

Только что в коридоре она нос к носу столкнулась с самым популярным диктором страны, с женщиной умопомрачительной красота — Зинаидой Бондаренко. И самым поразительным было даже не то, что она дышала и говорила, как и другие люди, простые, земные, а то, что она была так же прекрасна, как и на экране!

— Понимаешь, Лена, еще вчера вечером я видела ее по телевизору, а сегодня… Я не знала, как мне себя вести… Стояла и смотрела… А она улыбнулась!.. И поздоровалась! Со мной!

— Мам! Мне сказали, что я буду вести передачу! На телевидении!

— Правда? — Маргарита Петровна медленно возвращалась в реальность, и эта реальность в первый раз за много лет не показалась ей ужасной. — Детка, а ты уверена?

— Да! Вон та тетя из стеклянной будки спросила меня, хочу ли я, а я сказала, что хочу! И она… Она ушла!

Еще бы. Было бы странно, если бы судьба вот так сразу преподнесла подарок, без кокетства.

— Расскажи мне все по порядку…

— Я расскажу, — Лена взяла маму за руку. — Но ты можешь пойти и попросить прошения у Ирочки?

— За что?

— За то, что взяли меня, а не ее.

Тем временем Валентина Сергеевна нашла ассистента, вернее, ассистентку, и теперь методично обрабатывала ее. Ассистентка была не ахти, молодая и вялая, явно пешка. Таких худосочных девиц берут на работу, когда прикрыть дыру нечем. Но вариантов не оставалось.

Ассистентка прилежно слушала, хоть и посматривала на часы. Ничего. Этот жест был знаком Валентине Сергеевне.

— Я все понимаю, поверьте. Просто мне показалось, что… Ну, что ваша режиссерша… Эта дама с сигаретой… Такая брюнетка вызывающая… Что она не совсем… как бы вам сказать… не совсем компетентна, что ли…

— Что вы! Лера Борисовна — один из самых опытных и уважаемых режиссеров на телевидении!

— В общем, я не хочу вас задерживать, но если у вас есть возможность повлиять на ее выбор, я была бы очень благодарна. Понимаете? Я умею благодарить людей… И потом, скажите, вы видели ту девочку, которую выбрала ваша режиссерша? Она же ужасна! Ну, пойдите и взгляните сами! Ни в какое сравнение не идет с моей Ириной. Я понимаю, каждый родитель хвалит своего ребенка, но если девочка красивая, что же тут скрывать? Это и так все видят!

— Понимаете, я ничего не могу изменить!

— Да ладно! Всегда можно переиграть. Никто и не заметит, только спасибо скажут за то, что показывают достойных детей достойной страны.

— Вы понимаете, на телевидении красота — не главное!

— А что же главное на телевидении? — скептически улыбнулась Валентина Сергеевна. — Может быть, ваши ногти обгрызенные?

Конечно, про ногти она не сказала. Но подумала.

— Знаете, — вдруг оживилась ассистентка. — У нас тут есть руководитель танцевальною ансамбля, он как раз набирает детей… Сидит в баре, мы только что его отсняли…

Валентна Сергеевна не торопилась поверить.

— И танцевальный ансамбль у него просто замечательный! Они за границу ездят на разные фестивали! Только что вернулись из Чехии. Дети все отдыхают в «Артеке», получают грамоты. Организация очень перспективная!

— Я вас поняла, — сухо кивнула Валентина Сергеевна. — Где здесь бар?

Глава 3

Зима закончилась. Но почему-то снег не растаял. Даже странно: весна, а снег не растаял. Люди ходили удивленные и задумчивые. Иногда скользили и падали.

— Лена! Просто улыбайся!

Лена кивнула. Ей уже не было страшно, как тогда, в первый раз. Было странно. Но «странно» и «страшно» — не одно и то же.

— Лера Борисовна, пудрить девочку надо?

— Ну, запудрите слегка, чтобы не сверкала… Наша девочка и без пудры хороша.

Честно говоря, Лена не была уверена в том, что она хороша и в пудре. Или без пудры. Кое-какое мнение о собственной персоне у нее уже сложилось. А так как самопознание происходило в контексте зеркала, то и мнение было соответствующим.

— Ну, что? — режиссер Лера Борисовна присела рядом. — Попробуем? Ты ведь уже опытная артистка, уже снималась…

— Да, но это было давно, — напомнила Лена.

— Ничего. Некоторые годами не снимаются, но помнят роль, — Лера Борисовна посмотрела на клоуна Костика и спряталась в тень. Остался только ее голос.

— Так, все отошли! Покажите мне картинку! Мало вазелина! Операторы, парни! Добавьте вазелина по краям, помягче картинка должна быть!

Со времени записи хора прошло время, много дней и ночей. Лена уже и думать перестала о телевидении, как вдруг в один из вечеров мама вошла к ней с телефоном у груди и прошептала дрожащим голосом.

— У тебя послезавтра съемка!

Снова появились фиолетовое платье, белые гольфы, до сих пор прозябавшие в шкафу в полиэтиленовом пакете. Потом даже откуда-то взялся сценарий: четыре желтых листа, плотно испечатаных машинкой, где все, что находилось напротив слов «Лена», было подчеркнуто.

Пришлось на день отпрашиваться из школы. Можно было, конечно, просто не прийти и все, но Маргарита Петровна так не умела и прилежно зашла к классному руководителю. При этом с работы пришлось отпроситься и ей самой.

— Подумать только! Телевидение! — классная долго не выпускала сценарий, легонько подворачивала тонкие, побитые машинкой листики, и все пыталась осознать, что общего может быть у волшебного экрана с этими бумажками.

Маргарита Петровна и сама этого не понимала. Происходящее казалось ей волнующим недоразумением, гораздо более случайным, чем первая съемка хора. Тогда Лена была со всеми за компанию. А теперь вызвали персонально ее. Как такое возможно?

На съемках она заняла самое ничтожное место: в углу, за ширмой, присев на корточки, — только бы не зацепить взгляды всех этих теледеятелей, только бы не дать им рассмотреть свою ошибку и выгнать и ее, и Лену из сказки. Маргарита Петровна, взрослая женщина, научный работник, сидела за ширмой на корточках и наблюдала за тем, как в кругу света и камер матерый товарищ клоун и ее родная дочка Лена записывают программу.

— Вы, наши дорогие юные зрители, наверное, думаете: что же за девочка сидит рядом со мной? Я вам признаюсь — это мой большой друг! То есть она пока маленькая, но друг при этом большой! И еще она просто очень хорошая девочка. И зовут ее Леночкой. Да?

— Да!

— Леночка будет вести эту передачу вместе со мной. Она расскажет вам интересные истории, прочтет ваши письма и научит вас каким-нибудь новым играм. Ну, а я буду вас веселить и дарить подарки! Надеюсь, всех это устраивает?

— Да!

— А ты, Лена хотела бы, чтобы я показал какой-нибудь фокус?

— Да!

— Ну, тогда смотри! Сейчас появится мультфильм! Крибле-крабле-бум!

Клоун Костик уставился в камеру, он улыбался и не моргал. Лена тоже попыталась уставиться и не моргать. И еще она ожидала увидеть в камере обещанный мультик. Мультика не дали. Зато дядя Костик через секундочку обмяк, сдулся и проворчал своим обычным, «неклоунским» голосом:

— Ну все, тормозните! Дайте почитать, что там дальше, невозможно в мои годы помнить так много умного текста.

А Лена все искала, откуда же может появиться мультик.

***

— И что, был мультик? — Наташа ковыряла палкой ноздреватый снег, поднимая вверх фонтанчики черной мартовской грязи.

— Нет, так и не было.

— Опять обманули! — констатировала Ирочка. — Всегда обманывают.

— Нет, мне потом дядя Костик сказал, что мультик приклеивают уже в телевизоре, но… Я вчера смотрела — там, в телевизоре, негде клеить: сзади крышка, а впереди стекло.

— А если ударить по крышке?

— Тише! — Ирочка подняла вверх палец. — Слышите, девочки?

Девочки замолчали, вытаращив глаза. Что? Что-то интересное?

— Кошка! Где-то кошка мяукнула!

— Неправда!

— Точно! Вот!

Действительно мяукнуло.

Палки полетели в сторону, и через минуту девицы заняли самое невыгодное с точки зрения воспитательного процесса положение: Ирочка влезла на корявую, колченогую горку, Лена — в детский теремок-развалюху, который в последние годы использовался местными дядями как туалет, а Наташа на четвереньках подползла к машине на обочине и сунула нос под днище.

— Нашла! Вот она!

Кошку вытаскивали сообща, лежа на земле, затылком сбивая черные грязевые сосульки с бампера авто, хватая бедную мурку за мокрые лапы и другие фрагменты. В конце концов, в перетягивании кошки победила Ирочка, она и прижала к курточке, еще десять минут назад бывшей небесного цвета, свою чумазую награду.

— Какая красивая!

— У нее глаза голубые!

— А шерстка белая!

Только глубоко сумасшедший мог назвать мокрую черно-бурую тварь белой и красивой. Сумасшедший или маленькая девочка. А когда маленьких девочек три, шансы на счастливую судьбу кошки тоже утраиваются.

— Я ее домой отнесу! — сообщила Ирочка. — Продам маме!

— Как это продашь?

— Ну, она мне говорит: «Ты сначала вырасти и продай что-нибудь, а потом качай права». Хорошая кошка, правда?

— А за сколько ты ее продашь?

— Ну, не знаю… За десять рублей…

Господи, счастливая какая! Мало того, что ей досталось такое чудо, так еще и десять рублей… Десять рублей!

— У меня есть пять копеек, — Наташа показала грязную монету. — Продай мне!

— Нет, за десять рублей!

— А пойдем к моей маме! Я у нее попрошу десять рублей! — заволновалась Лена. Кошка была так бесконечно печальна, так трогательно дрожали ее тонкие лапки…

— Нет. Идем ко мне.

Валентины Сергеевны дома не оказалось. Зато там оказался старший брат Ирочки, огромный и ужасный Сергей. Он был старше на десять лет, имел крепкое телосложение и казался девочкам великаном. Было известно, что Сергей бреется, работает, учится в институте, гуляет с девушками, и каждый из этих пунктов потрясал уже сам по себе, по отдельности… А они были все вместе, в одном Сергее… И вот этот Сергей сейчас открыл дверь. Открыл дверь, сморщился и вернулся на кухню, где весело шипела сковородка.

Однако уже через секунду он влетел назад, в коридор, и взгляд его выражал крайнюю озабоченность:

— Ты что, приволокла кого-то?

— Ну, это мои подружки… Лена и Наташа.

— Здрасте! — вежливо улыбнулась Лена.

— Что это за паскудство у тебя в руках?

— Это? Кошка…

— Какая, блин, кошка? Ты чего, офигела совсем? Вали отсюда вместе с этой кошкой! Если только с нее что-нибудь на паркет капнет, мать убьет обоих!

— А я хотела…

— Не поняла? По шапке хочешь получить?

— Я ее продать хотела!

— Кому?

— Маме…

Сергей несколько раз изумленно хлопнул ресницами, потом захохотал:

— У, дурища какая! Ой, не могу, ща обоссусь! Иди отсюда, продавщица! Выбрось это скотство подальше, чтоб никто не видел! Матери она кошку продать хотела! Блин! Ха-ха-ха!

Он вытолкнул сестру на лестничную клетку и захлопнул дверь.

И все.

Девочки стояли, не понимая, как жить дальше.

И вокруг пахло жареной картошкой. Была весна.

Ирочкина семья отвергла божественную кошку, смысл жизни, усладу глаз и ушей… Это было так странно, до слез.

— Где твои пять копеек? — строго спросила Ирочка, шмыгая носом. — Ты говорила, что купишь ее за пять копеек.

Наташа обшарила все внутреннее пространство куртки, сквозь дырку в подкладке добралась до лопаток, но нашла.

— Вот, держи.

Ирочка вздохнула, отодрала от себя кошку и мрачно отдала подружке:

— Я бы ее себе оставила, но, видишь, Сергей ругается. А мама всегда его слушает. Так что забирай.

Наташа обняла кису, нежно потерлась щекой о ее скользкую, мерзкую поверхность и шепнула:

— Теплая.

Троица направилась к Наташе, чтобы рассказать о счастье, которое так неожиданно постигло всю семью Петровых.

— Кошка? Ура! Кошка!

Младшая сестра Наташи, пятилетняя Анжелика — точная копия самой Наташи, такая же остриженная под «гавроша», — начала прыгать и выражать радость. Вот, сразу видно, человек разбирается в жизни!

Девочки протопали в комнату и отпустили, наконец, кошку. В первый раз за полчаса. Теперь уже можно было праздновать, веселиться — киска обрела дом!

К их удивлению, кошка не стала танцевать и восторгаться. Она сжалась в комок, дико оглянулась пару раз, а потом ползком, по-пластунски, дунула под кровать.

Упасть на живот и полезть за кошкой — что может быть естественнее?

Когда вошли тапки Капитолины Михайловны, девочки уже наполовину втиснулись под семейное ложе четы Петровых.

— А что это вы даже не разделись? — спросили тапки.

— Ой, простите! — закричали девочки из-под кровати. — Мы просто не успели! У нас тут такая радость! Мы кошку принесли!

Тапки медленно двинулись ближе:

— Кошку? Какую такую кошку?

— Ну, кошку! Белую, пушистую! Очень красивую! Она вам понравится! Ее должна была купить мама Ирочки за десять рублей, но Сергей не разрешил, сказал, что гадость! А Наташа купила за пять копеек! Правда, здорово?

Тапки вздрогнули.

— А ну, скоренько вылезайте! Быстро, кому сказала!

Наташа посмотрела на Лену, Лена посмотрела на Иру, Ира хотела бы посмотреть на Наташу, но не могла, так как была крепко прижата подкроватным мешком с картошкой.

— Ну? И кошку эту тащите!

Пачкая грязными сапогами хозяйское пестренькое покрывальце и старый ковер, сопровождаемые истошным кошачьим ором, девочки медленно выползли наружу. И выволокли кошку.

— Ой, Божечка! — простонала Капитолина Михайловна и прикрыла рот ладонью. — Что вы за дети такие? Посмотрите на себя! Это ж пропали куртки! Как их отстирать-то?

— Мы сами постираем, — пообещала Лена.

— Ага, щас! — рассердилась Капитолина Михайловна и дернула Наташу за локоть. — Быстро в ванну!

От рывка кошка упала на пол и немедленно укрылась под кроватью.

Все повторилось сначала, только теперь с участием Анжелики, Капитолины Михайловны и веника.

Когда девочек — без Наташи — снова выставили на лестницу, они как-то уже начали сомневаться в том, что смогут найти отклик в сердцах взрослых. И вот где-то в эти минуты в их подкорочках начало формулироваться понимание мира, который, в общем-то, довольно жесток.

Но животное не должно было страдать.

— Несем к тебе? — спросила Ирочка.

И Лена кивнула.

Остаток пути она прижимала к себе совершенно очумевшую кошку и чувствовала, как ее захлестывает волна нежности к ней. Такая худенькая! Такая горячая под сосульчатой, грязной шерстью!

Мамы дома не было. Лена открыла дверь своим ключом, огляделась и вздохнула с облегчением. Наконец-то зверюшке ничто не угрожает! Наконец-то несчастная обрела дом и друзей!

— Ты дома, Мурочка! — Лена присела, медленно, аккуратно оторвала от себя драгоценную кису и поставила ее на пол.

Киса в очередной раз убежала под кровать. Ну, что ж, девочки были не против поиграть по ее правилам.

Какое счастье — бегать по квартире за любимой, счастливо вопящей кошкой! Какой восторг — поймав, целовать-обнимать!

— А давай ее купать! — предложила Ирочка.

Идея была принята с энтузиазмом.

Пока в ванну лилась вода, девочки пытались покормить строптивую Мурку.

Кошка отказалась от сырого яйца, квашеной капусты. Удалось заинтересовать ее только сметаной, и то ненадолго. Пришлось ткнуть глупую носом, потом еще раз.

— Грязная, ей не нравится быть грязной, — поставили девочки диагноз. — Пора мыться.

Конечно, купаться кошка не слишком хотела, конечно, она сопротивлялась и делала вил, будто захлебывается или сходит с ума. Девочки ее журили, рассказывали о пользе мыла и о вреде микробов. Потом встал вопрос о полотенце. Взяли мамино: оно побольше.

— Ну, что ты, Мурочка, так ругаешься? — сюсюкали девочки. — Посмотри, какая ты стала красивая, пушистая, шелковистая!

Кошка действительно похорошела, хоть и выглядела в умытом виде в два раза тоньше. Взгляд у нее был безумный, и вряд ли она надеялась на спасение.

Когда вернулась Маргарита Петровна, квартира была вверх дном, а румяные Ирочка и Лена с озабоченным видом баюкали что-то, завернутое в полотенце.

— Что случилось? — заволновалась Маргарита Петровна.

— Ничего, все в порядке! Мы просто Мурку спать укладываем!

— Какую Мурку?

— Ну, какую-какую… Вот эту!

Уже обсохшая кошка производила довольно благоприятное впечатление, и увидь Маргарита Петровна ее где-нибудь на кошачьей выставке, то наверняка полминуты бы любовалась… Но в боевых условиях и у себя дома эффект получился другой.

— Так вы что, кошку принесли?!

— Мама! Мама! — жарко зашептала Лена, пугаясь выражения маминого лица. — Это очень хорошая кошка! Она такая красивая, такая умная! Я так ее люблю!

— Лена, но ты даже не представляешь, как трудно содержать животное в доме!

— Но это же не животное, это кошка!

— Лена! Это невозможно!

— Ну, пожалуйста!

— У нас нет денег даже на нас двоих! Куда нам еще это?

— Она ест очень мало, мы проверяли! Чуть-чуть квашеной капусты… А если будет просить, я отдам ей свою порцию!

— Лена! Кошки приносят котят! Они орут по ночам!

— Ой, пусть она принесет котят! Я буду с ними играть! А потом отнесу назад!

***

Вечером Маргарита Петровна позвонила Валентине Сергеевне и попросила прийти забрать Ирочку. Валентина Сергеевна пришла не одна, а с сыном Сергеем.

— Поздно уже, — сказала она, зорко осматривая квартиру. — Вот я мальчика с собой и взяла.

Двадцатилетий «мальчик» поморщился и громко вздохнул.

— А то всякое может быть, у нас такой двор криминогенный… А сколько у вас комнат?

— Две.

— Две? А кто прописан?

— Я, муж и Лена.

— А муж где, на роботе?

— Мужа нет.

— Неужели умер?

— Нет, выгнала.

— Да вы что? — глаза Валентины Сергеевны сверкнули. — Изменял, что ли? Подлец!

Маргарита Петровна скупо улыбнулась. Меньше всего ей хотелось обсуждать с Валентиной Сергеевной свою личную жизнь.

— Ну, ладно, я к вам как-нибудь забегу — поболтаем! А где эта кошка? Мне Сергей рассказал, что они сегодня ее прямо в дом приволокли, всю грязную. Мой вам совет — перекипятите в доме все, что можно! Еще неизвестно, что за микроспорию она могла принести!

— Да она вроде чистая…

— Ну, это только врач может сказать! Ира! Ира! Домой!

Девочки уже бежали к ним, волокли кошку, разодетую в шарфики. — Смотри, какая красивая! Она у нас София Ротару!

— Жуть! — весело засмеялась Валентина Сергеевна, брезгливо принимая «Софию Ротару». — Кошмар какой! Выбросьте ее от греха подальше!

— Нееет! — завопили девочки.

— На лестницу выставьте, сама уйдет!

— Неееееееееет!

— Ну, я разрешила ее оставить, — зачем-то извинилась Маргарита Петровна. — Лена обещала, что сама будет за ней ухаживать.

— Знаем мы, как они ухаживают. — Валентина Сергеевна сняла с вешалки куртку дочери и развернула.

И увидела пятно.

И забыла о кошке, как о том, чего на самом деле не существует.

— Ира! Что с курткой?!

— Ну, мы под машину лазили…

— Куда вы лазили??? Под машину??? Да ты знаешь, сколько эта куртка стоит???

И Валентина Сергеевна с размаху приложилась ладонью к Ирочкиному заду.

— Да ты знаешь, что в химчистке ее только испортят??? — новый удар.

— У меня знакомая заведует одной хорошей химчисткой, при автопарке, — попыталась вступиться Маргарита Петровна. — Я ей понесу Ленину куртку, могу и вашу прихватить!

— Да она у меня сама сейчас так прихватит! — еще один удар.

Сергей, скучая, наблюдал за процессом и вертел в руке два железных шарики.

— Одевайся, дома поговорим! — Валентина Сергеевна запустила курткой в зареванное дочкино лицо. — Ужас просто, а не дети! Весь день пашешь, чтобы их одеть-накормить, а они тебе — пожалуйста! Свинья!.. А что вы говорили про знакомую в химчистке? Мне как раз надо…

— Школьная подруга, очень милая дама, Тамара Петровна… У нее там все важные люди стираются…

— Очень хорошо, Валентина Сергеевна пригладила волосы. — Очень… А кошку выбросьте, нечего ей ковры портить… Это у вас ковры борисовские?

— Не знаю.

— Ладно, пора идти…

Валентина Сергеевна зло запахнула куртку на преступной дочери, широкими мазками утерла ей слезы, затянула шарф-удавку.

— Дома отлуплю по полной, — ответственно пообещала она Маргарите Петровне. — Ужасный ребенок! Я так ее не хотела, это муж настоял!.. Теперь вот мучаюсь, ставлю на ноги! Вы бы свою тоже повоспитывали, а то они никогда не научатся труд матери уважать!

Первым, не прощаясь, вышел Сергей. Потом Валентина Сергеевна, уже спокойная и красивая. Последней квартиру покинула Ирочка. На ходу она обернулась и, тоскливо глядя на кошку, прошептала Лене:

— Спроси свою маму про десять рублей!

Проводили гостей, закрыли дверь, поставили чайник. Маргарита Петровна с грустью думала о том, что никогда не научится быть хозяйкой положения, никогда не сможет вести себя правильно, никогда. Всегда была пешкой, ею и останется.

— Мам, а давай ее Муркой звать!

— Зови, как хочешь…

— Я хочу Муркой.

— Зови Муркой, мне все равно.

— Я ее научу лапку подавать.

— Ты ее сначала научи не писать где попало!

— А как?

— Надо нарезать газет, положить их в коробочку и носить ее туда всегда, когда она захочет писать.

— А как я узнаю, что она хочет? Она попросится?

— Вряд ли.

Отмытая до белизны кошка лежала на коленях у Лены и урчала.

— А сколько ей лет?

— Не знаю… Еще маленькая.

— Как я?

— Как ты.

Маргарита Петровна готовила ужин, заправляла квашеную капусту подсолнечным маслом. Было тихо: телевизор сломался, приемник на кухне сгорел, поскольку Лена на днях сунула его вилку в розетку на двести двадцать. Так что единственным звуковоспроизводящим устройством была кошка.

— Ма, а мы сегодня заходили к Наташе домой… Так ее мама такая толстая стала! У нее живот, как мяч!

— Она ждет ребеночка.

— Правда? А какого? Мальчика или девочку?

— Не знаю. Надеюсь, что мальчика.

— Почему надеешься?

— Наташин папа очень хочет мальчика.

— А что, мальчики лучше?

— Нет, все дети хороши… если не ползают по грязи и не приносят домой разных зверей… Просто он хочет сына.

— А наш папа хотел?

— Нет.

— А почему?

— Просто не хотел и все… Ну что, ты готова резать газеты для кошачьего туалета?

— Готова!

— Тогда вперед!

Глава 4

— А сейчас, дорогие дети, мы с вами посмотрим мультипликационный фильм про одну маленькую девочку, которая нашла волшебный цветок! У него было семь лепестков, и можно было, отрывая по одному, загадывать желания! Вот ты бы, Лена, какое желание загадала?

— Чтобы моя кошка научилась ходить в туалет!

— Э… Какое интересное желание…

— Стоп! — крикнул голос Леры Борисовны. — Лена, ты чего? Какая кошка? У тебя в сценарии написано совсем другое желание!

— А я думала, надо про настоящее желание сказать!

— Про настоящее дома маме скажешь! Все сначала!

Клоун Костик наклонился к Лене:

— А куда твоя кошка теперь ходит в туалет?

— В мамин тапок.

— Возьми мамин тапок и положи в коробочку. И насыпь туда песка. Или газеты нарежь.

— Хорошо!

— Лена! Костик! Работаем!

— А на первый гонорар купи маме тапки!

— Хорошо!

— Запись! Лена! Костик!

— …Дядя Костик! А что такое гонорар?

— Это деньги за твою работу!

— Деньги? Ой! Здоровско как! А я видела, как дядю Константина Черненко, нашего второго папу, хоронили! По телевизору показывали!

— Это не второй папа. Это совсем чужой дядя!

— А кто второй папа? Брежнев?

— Нет! Второй папа — это тот, кого полюбит твоя мама!

— Стоп! Вы там что, офигели? Вы работать будете или нет?

Маргарита Петровна сидела все это время в дальнем углу, на площадке для камер и пыталась нервничать тихо, незаметно для других. Почему остановились? Что-то не так? Лена текст не выучила? Вчера ведь повторяли, все знала, хоть и путалась!

Потом не выдержала, подошла к оператору:

— А что случилось, скажите? Почему режиссер ругается?

— Послушайте, вы мешаете! Здесь происходит съемка программы! Выйдите из студии!

Разумеется, Маргарита Петровна подчинилась. Она мышью выскользнула из павильона и пристроилась у стены в коридоре. Конечно, лучше подождать снаружи — зачем раздражать людей, которые лепят достойное будущее ее дочери?

Когда над дверью загорелась лампочка «Микрофон включен», Маргарита Петровна испытала уже знакомый приступ волнения и гордости. Подумать только! Она, взрослый человек, и то потеряла дар речи, увидев тусклый глаз телекамеры, направленный на себя. И ведь камера при этом была выключена! И за ней не стоял оператор, живой и безразличный! А представить себе работающую систему, поглощающую каждое твое слово, стекло-размножитель этих слов на всю страну — от этого у Маргариты Петровны перехватывало дыхание. А десятилетняя девочка не боится! Может быть, как раз потому, что она десятилетняя девочка.

И тут Маргарита Петровна услышала знакомый серебристый голос. Зинаида Бондаренко? Опять вот здесь, настоящая?

Восхитительно прекрасная, она прошла рядом. Разговаривала с кем-то, улыбалась, как ожившая открытка. Маргарита Петровна с восхищением смотрела вслед, как вдруг диктор обернулась, посмотрела на нее, затем что-то сказала своему спутнику и… вернулась обратно, к Маргарите Петровне!

— Здравствуйте! Я вас узнала! — сказала она.

— Я вас тоже, — выдала Маргарита Петровна и зачем-то полезла в сумку.

Красавица-диктор ласково наблюдала за происходящим:

— Вы мама девочки, которая ведет сейчас «Веселый Детский Теремок»?

— Да…

— Хотела сказать, что у вас чудесная дочка, очень естественная! Желаю ей творческих успехов! А вам — удачи и сил, чтобы ей помочь!

— Спасибо! Спасибо!

Небесная фея пошла дальше, кивая кому-то на ходу, а Маргарита Петровна, раздавленная счастьем, так и осталась стоять у стены.

Выбежала Лена, что-то рассказала, куда-то умчалась. Потом вышел клоун Костик, на ходу снимающий нос. Маргарита Петровна все не могла очнуться.

— Выгнали вас? — участливо поинтересовался клоун. — В принципе, вы могли не слушаться, оставались бы.

— Я так не могу…

Клоун наклонился ниже, помахал широкой крестьянской ладонью перед ее лицом:

— Что с вами такое произошло? Обида на всю жизнь?

— Нет. Со мной только что поздоровалась Зинаида Бондаренко!

— А! — кивнул Костик, и голос его выдал ревность. — Понятно, прикоснулись к звездам!

Маргарита Петровна возмутилась. Неправда! Никогда в жизни такими глупостями не занималась — даже фото с артистами не собирала? Никакой зависимости от блеска! Полная самодостаточность! Она и мужа выгнала…

— Я, между прочим, и мужа выгнала…

Теперь пришла пора клоуну испытать смятение.

— Ну… Вы можете не объяснять мне все в таких подробностях и так издалека…

— Я и не собиралась.

— Да, я так и понял.

Какая дурацкая ситуация, надо же! Маргарита Петровна усилием воли заставила себя остаться на месте и не сбежать. Тогда было бы совсем уж нелепо, а Лене еще с этим человеком работать.

— А что, муж был «звездой»?

Ну, вот зачем он спрашивает? Издевается?

Маргарита Петровна взглянула на клоуна с мольбой: давайте не будем замечать мою глупость! Давайте поговорим о погодных условиях?

Но навстречу ей торчала намалеванная белая улыбка. Так нереально ядовито, густыми мазками по пористой коже. Все-таки вблизи клоуны выглядят не очень хорошо…

— А вам… не жарко в гриме? Он у вас… не стекает? По-моему, его очень много.

— Не так уж и много, некоторые и больше мажут. — Костик подергал щекой. — Знаете, за много лет так привык к косметике, что теперь без нее в магазин выйти стесняюсь. Чувствую себя голым.

Слава Богу! Можно смеяться:

— Это не ваш, а мой текст! В смысле женский!

— Ну, он хоть и женский, но не ваш!

— Это почему?

Вы же вообще косметикой не пользуетесь, так?

И снова Маргарита Петровна почувствовала прилив горячего стыда.

— Просто я не успеваю. У меня работа с полвосьмого, а надо еще Лену в школу собрать… Потом сюда привезти… А в другое время я пользуюсь косметикой. Разными кремами, например.

— Вот опять вы начинаете объясняться, — Костик, поискав в кармане, выудил пачку «Космоса». — Курите? Нет? Правильно. А я курю. И выпиваю. И безвкусно крашусь. Но всем этим горжусь. И вам советую гордиться чем-нибудь… Пойду, а то перекур закончится, так и не успею восстановиться.

Он ушел, обреченно неся свой затертый до блеска бутафорский зад. Маргарита Петровна, как человек с двумя высшими образованиями, понимала, что под этими веселыми ватными штанишками кроются тощие магазинные брюки, наверняка плохо выглаженные и покрытые невыводимой ватной пылью. А под щедрым гримом имеется поношенное лицо опытного алкаша. Но представить Костика человеком все равно не получалось, и поэтому не получалось сердиться. Маргарита Петровна просто смотрела вслед.

***

— Ты их сама заработала?

— Да, сама.

Ирочка держала в руках три рублевые бумажки и медленно оседала.

— Сама заработала… А как тебе их дали? Вот просто так дали, не ругались?

— Нет.

— А откуда их достали, из большого кошелька?

— Неа… Маме по почте пришла бумажка, она сказала, что в ней мои деньги, а потом дала мне три рубля.

— И что ты собираешься на них купить?

— Пока не знаю.

Лена чуть-чуть беспокоилась о судьбе своих денег. Вещь ценная, хрупкая, а Ирочка трет, складывает. Хорошо было бы их забрать.

— Что? — Ирочка с тревогой посмотрела на подружкину протянутую руку.

— Я хочу пойти домой!

— Хорошо, иди.

— Отдай мои три рубля.

— Послушай, — заволновалась Ирочка. — Пусть они у меня полежат! У меня есть очень красивая копилка, оттуда их никто-никто не достанет! Я буду их чистить, стеречь, честное слово!

Лене стало грустно и обидно. Она и сама не заметила, как разревелась.

— Меня мама заругает!

— А ты маме не говори!

— Я ей хотела купить тапки!

— Тапки? Зачем твоей маме тапки?

— В ее тапки Мурка писает!

— Тогда давай купим твоей маме пирожное за 22 копейки! Она обрадуется и забудет про тапки!

— Но я хотела тапки!

— Тапки можно постирать! — решительно заявила Ирочка и сунула деньги в карман. — А пирожное твоя мама точно не купит!

— Почему-у-у?

— Моя мама сказала, что твоя мама бедная как мышь и не может дочке даже пирожное купить!

Лена поняла, что нужно соглашаться хотя бы на пирожное, иначе и этого не будет.

Поэтому кивнула.

Они выбрали два пирожных, тут же их съели, потом пошли в книжный магазин и там стали обладателями книжки про «Арбузика и Бебешку».

— Лучше бы еще два пирожных купили, — вздохнула Ирочка, пролистав приобретение. — Мало картинок.

— Очень интересная книга, а картинки можно и нарисовать.

— Глупости! — Ирочка пересчитала оставшиеся деньги. — Больше никаких книжек!

В соседних «Канцтоварах» девочки приобрели кое-какую жизненно необходимую ерундистику: пару кисточек, ластик с белым мишкой, несколько величественно красивых карандашей «Кохинор» и набор цветной бумаги.

На обратном пути, жутко довольные походом, они начали рассматривать свои сокровища, но были вынуждены отвлечься от приятного и экстренно нырнуть за колонну: прямо на них шел Сергей, старший брат Ирочки.

— Смотри-смотри! Сумка какая!

— Ага! Мамина! Еле тащит!

— А что в сумке?

— Не знаю! Может, мамины вещи?

Сергей остановился передохнуть, поставил огромную спортивную сумищу на тротуар, достал сигареты.

— О! Он курит!

— Ага! Мамка его убьет!

— Как он может курить? Одна капля никотина убивает лошадь!

— А он здоровее, чем лошадь! Его ничем не убьешь! Я пробовала подушкой…

Сергей насторожился, повертел крепким затылком, потом медленно, медленно-премедленно шагнул в сторону колонны. И прыжок!

И как на-а-бросится! Как схватит обеих за косы!

— Шпионили??

— Нет, Сергей! Мы не шпионили!! Мы из магазина шли!

— Какого хрена прятались тогда? Отвечать!

— Мы нечаянно! Мы больше так не будем!

У Лены зазвенело в голове — с такой силой впились в ее волосы пальцы Сергея. Она пыталась дернуться, потом пыталась не дергаться вовсе: бесполезно, волосинки, натянутые как струны, кололи кожу огнем.

— А я маме расскажу, что ты курил!!!

Волосинки были отпущены на волю, ладонь свернулась и убралась в карман Сергея.

— Что ты сказала?

— Ничего! — румяная от страха и возмущения Ирочка тяжело дышала и размазывала слезы и сопли по лицу. — Что слышал! Расскажу маме, что ты курил!

— Я тебе, мля, сейчас так расскажу!

Девочки отступили на шаг.

— Только тронь попробуй! Расскажу, что курил и меня заставлял!

— Чего-о-о?

— Того!

Ирочка рыкнула, развернулась так, что косички веером мелькнули в воздухе. Яростно прошлась туда-сюда.

— И про то, что мамины вещи украл, тоже скажу!

— Да какие мамины вещи, ты что чокнулась?

— Вот эти! — Ирочка пнула ногой сумку. — В маминой сумке командировочной! Что, не вещи там?

— Дура тупая! — Сергей зло разодрал молнию сумки. — На, зырь! Здесь книги!

— Мамины?

— Откуда у мамы книги, ты че, с дуба упала? Это из соседнего подъезда книги! Там бабка умерла, а у ней библиотека осталась! И я с Лешкой Сусловым, ее внуком, договорился сдать книги букинистам, въехала теперь?

— Кому сдать?

— Букинистам!

Ирочка посмотрела на Лену. Та пожала плечами. Может быть, он имел в виду библиотеку?

— А зачем ты их сдашь?

— Чтобы деньги получить, идиотка, блин…

— Деньги? — голубые Ирочкины глазки блеснули. — Тогда мне пять рублей!

— Что??

— Пять рублей. А то все расскажу маме!

А потом из окна Ирочкиной комнаты девочки наблюдали, как хоронили старушку-соседку.

Сначала шли люди с крестом и портретом, потом две маленькие девочки, которые с важным видом бросали на асфальт гвоздики. И хотя роль этих девочек казалась очень интересной, взгляды Ирочки и Лены были прикованы к предмету, который уныло, но торжественно приближался к их окну, — к гробу, в котором находилось что-то крайне любопытное.

— Видишь? Видишь? — волновалась Ирочка, вытягивая шею.

— Нет! Еще далеко!

— А теперь?

— Теперь… чуть-чуть!

— А что там?

— А там… Что-то разноцветное!

— О! Это… Это что?

— Похоже на куклу.

— Желтая такая!

— Совсем не страшная!

— Да, цветы вокруг.

— Я думала, там будет скелет, как в кабинете биологии!

— Нет, не похоже на скелет. Похоже на человека, только из пластилина.

— Тебе страшно?

— Ну, не знаю… А тебе?

— Ну… не страшно!

— И мне!

Больше самой смерти удивляла и завораживала странность поведения сразу стольких людей. Их медленное, вызывающе страдальческое шествие сильно будоражило. Смерть — что это такое? Ее ведь не видно! А то, что у старушки-соседки закрыты глаза — так ведь когда спишь, тоже глаза закрыты!

***

Наташа пришла за Анжеликой в детский сад. Там уже давно привыкли к тому, что одну маленькую девочку забирает другая маленькая девочка. Наташа выполняла почетную обязанность главной няни лет с семи.

— А Анжелка сегодня всю еду вытошнила, бе-е-ее! — радостно сообщил пухлый мальчик вредительской наружности.

Маленькая Анжелика только сморщилась, но рыдать не решилась, поскольку надеялась на скорейшее разрешение конфликта. Но пухлый мальчик не унимался и весело скакал вокруг, громко распевая:

— Петрова тошнилка! Петрова тошнилка! Бе-е-еее!

Вот тут Анжелика тихонько запищала и пустила слезу, что привело мальчика в полный восторг.

— Вот так вот вытошнила! — он вывалил язык и вытаращил глаза. — На стол! Бе-е-ееееееее!

Наташа встала, аккуратно размахнулась и врезала мальчику по лбу.

Конечно, это было не интеллигентно. Более того, потом обе так же неинтеллигентно бежали, хохоча и толкаясь.

— А зачем ты его ударила? — Анжелика топала по лужам и пыталась поймать взгляд сестры.

— Будет знать, как обзываться.

— А он не умрет?

— Нет, я его не сильно стукнула.

— А я сегодня плохую запеканку ела! У меня от нее в животе все крутилось!

— В следующий раз не ешь. Скажи, что не хочешь!

— Я сказала, а Инесса Павловна на меня крикнула! Говорит, нужно есть, что дают.

— Ладно, завтра я дам в лоб воспитательнице.

Анжелика очень обрадовалась и помчалась вперед, рассекая лужи.

Наташа хотела на нее прикрикнуть, но потом трезво оценила свои шансы быть услышанной, свои воспитательские возможности и свои тайные мечты пробежаться вот так же, давя сапогом прозрачную водицу.

Через секунду она сама мчалась по лужам.

В общем, домой попали не сразу, но в очень хорошем настроении. Дверь открыла мама. Капитолина Михайловна. Она была бледна и держалась за живот.

— Наташа, — сказала она растерянно. — Я в больницу сейчас поеду…

— Зачем в больницу?

— Ну, потом скажу… Как же быть-то? Батька в командировке… Мама прислонилась лбом к стене и издала странный звук, будто собиралась заплакать.

Чумазая и мокрая Анжелика запищала, стала хватать маму за халат.

— Ой, подожди! — Капитолина Михайловна отодвинула ее и тихо-тихо, по стеночке, прошаркала к телефону.

— Наташа, — она помолчала, слушая гудки в трубке. — Какой телефон у Лены?

— Ивановой?

— Да.

Наташа назвала номер. С каждой минутой она все меньше понимала, что происходит.

— Никого нету, — мама нажала дрожащими пальцами рычажок. — А Ирочкин телефон?

***

— Что? — не поняла Валентина Сергеевна. — Как взять к себе?

Ирочка подбежала и восторженно запрыгала рядом. Она любила моменты смятения мамы: мама тогда начинала ругаться.

— Да вы что? У меня ответственная работа! Я ухожу в шесть часов…

Потом вдруг Валентина Сергеевна вскрикнула и присела на пуфик:

— Что? Что вы говорите? Ну, дышите там, что ли… Скорую вызвали? О, Господи…

Она прижала трубку к груди, зло шикнула на Ирочку и снова вернулась к трубке.

— Да мне тут Ира мешает!.. И что? Тужит уже? Боже мой, какой кошмар!.. Бросайте все, бегите на стоянку такси, «скорая» пока еще приедет! Да заберу я их, заберу! Не знаю, что я с ними буду делать…

Она повесила трубку и схватилась за сердце.

— Что, мам! Что?

Ирочка изнемогала от любопытства, скакала и вертелась.

— Ой, Ира, не спрашивай… Наташина мама поехала еще одного ребеночка рожать! Вот уроды, сволочи! Двоих прокормить не могут, а тут еще третий! Да им надо запретить рожать с их уровнем доходов!

— Ой, как здорово! — заверещала Ирочка. — Как здорово! Наташа будет жить у нас?

— Ну, не знаю… Где им жить-то? У вас с Сергеем в комнате? Прямо убить готова!.. Вот свалилось на мою голову!

***

После маминого отъезда стало тихо и холодно. Наташа умела готовить яичницу, варить картошку, иногда даже чистила ее предварительно, то есть голодная смерть сестрам не грозила. Но без мамы жизнь сделалась совершенно другой. Всего два часа прошло…

Хрипло крикнул звонок.

— Кто там? — Наташа прижалась ухом к двери.

— Это тетя Валентина! Валентина Сергеевна!

— Это мы! — заорала Ирочка и долбанула дверь носком сапога. — Открывай!

Наташа впустила гостей и мрачно отступила в глубину коридора. Глазам Валентины Сергеевны предстала унылая картина: серая хрущевская «двушка» с линялыми обоями и потертым полом, ветхая мебель и общая тоска. В комнате на табуретке — древний как ящер ч/б телевизор, в котором изгибается мутное лицо нового Генерального секретаря — Горбачева Михаила Сергеевича. Голоса нет, поскольку нет звука вообще.

— Н-да, — Валентина Сергеевна заглянула за серую кухонную шторку. — Каменный век. Куда вам тут третьего?.. Скоро друг друга есть начнете…

— Я еду в танцевальный клуб! — весело сообщила Ирочка и приподняла краешек плаща, чтобы продемонстрировать роскошное розовое платье. — Поехали с нами!

Наташа молчала, исподлобья рассматривая сапоги Валентины Сергеевны. Подошла неумытая Анжелика и спряталась за сестру, обвив ее живот худыми ручонками.

— Господи, за что мне все это? — вздохнула Валентина Сергеевна. — Наташа, скажи, ты когда-нибудь одна оставалась? Ты уже большая девочка, правда? Ты сможешь остаться одна? А я к тебе утром перед работой забегу, проверю, как вы…

— Я оставалась одна, — сказала Наташа. — Я не боюсь.

— Ну, вот и прекрасно, — Валентина Сергеевна подтолкнула Ирочку к выходу. — Еда у вас есть какая-нибудь? Я вам тогда утром принесу омлет, ладно?

Наташа кивнула и закрыла дверь.

— Боже, а запах в квартире какой! Как в зверинце! — Валентина Сергеевна аккуратно пошла вниз, стараясь не цокать новыми набойками — вдруг собьются?

— Мама!

— Как можно в таких условиях жить, я не понимаю!

— Мама!!

— Ну ладно, нищие вы, на заводе работаете… Так зачем детей рожать?

— Мама!!!

Валентина Сергеевна обернулась и обнаружила свою дочь в воинственной позе. Ирочка стояла у двери Петровых и грозно морщила прозрачные, нежные бровки.

— Мама! Почему ты не забрала их?

— Куда я их заберу, Ира? Ты понимаешь, что нам некогда с ними возиться? У нас просмотр в танцевальном коллективе через полчаса! А еще ехать до Тракторного завода!

— Вернись и забери Наташу с Анжелкой!

— Ирина! — Валентина Сергеевна грозно постучала перстнем по перилам. — Ты у меня сейчас получишь! Так по заднице дам, что мало не покажется! Немедленно или ко мне, слышишь?!

Ирочка оскалилась и пустила слезу:

— А вдруг они со спичками играть будут? А вдруг они телевизор забудут выключить? А вдруг они на балкон выйдут? А? Вот они умрут, а ты потом будешь виновата! Тебя в тюрьму посадят!

Валентина Сергеевна собиралась хорошенько прикрикнуть на дочь, но потом передумала, выругалась и вернулась назад к исцарапанной Петровской двери.

А вдруг действительно случится что-нибудь, и ты потом трать силы и средства, доказывай, что виновата судьба и родная мама, которая не вовремя уезжает рожать!

…В спортивном зале Дворца культуры было многолюдно и празднично. Родители тихо гудели о своем, стерегли горки вещей. Дети сломя голову носились по блестящему полу, скользили, сталкивались, падали, дрыгали ногами, орали, вставали, снова бегали. Девочки облепили зеркало у стены и, держась за поручень, изображали балерин.

Валентина Сергеевна вдохнула полной грудью. Вот! Наступило ее время! Ах, как она любила переломные моменты, когда нужно было суетиться, решать судьбу, договариваться, делать выразительные глаза и покачивать малахитовыми серьгами.

— Ничего себе! — Ирочка подпрыгнула на скользких досках. — Ничего себе, как здорово! Побежали!

Наташа, все еще бросая осторожные взгляды на Валентину Сергеевну, сняла мокрое грязное пальтишко Анжелики, свою куцую курточку. А потом тоже подпрыгнула и забыла обо всем на свете.

И с визгом помчалась навстречу счастью.

А Валентина Сергеевна, прикрикнув на дочь для порядка, заняла выгодную позицию, осмотрелась и стала вычислять правильных родителей. Ей повезло сразу же.

Рядом с ней, в двух метрах — великолепная дама с хорошей прической, очень красивая. Подкрашена, ногти в порядке, бусы достойные, держит хорошую сумочку, волнуется, ищет газами в толпе детей.

— Вы свою тоже привели? — ласково спросила Валентина Сергеевна.

— Что? — дама явно очень волновалась.

— Говорю, вы тоже свою девочку привели на танцы?

— Н-нет, — дама рассеянно улыбнулась, покачала головой. — У меня мальчик?

— Мальчик? — Валентина Сергеевна искренне удивилась, подвинулась ближе. — Как это прекрасно, когда мальчика отдают на танцы! Это очень, очень правильно!

— Правда? — дама посмотрела с благодарностью, почти с любовью. — Я так рада это слышать! А то муж говорит, что это все моя блажь, что мальчик должен получить мужское воспитание!

Валентина Сергеевна понимающе кивнула и сообщила на вздохе:

— Да, в наше время воспитывать детей — одна сплошная трудность… Валентина Сергеевна Сидорова, заведующая отделом центрального магазина.

Дама уважительно подняла подрисованные брови:

— Вы правы, воспитание в наше время — сплошное волнение… Роза Наумовна, заведующая кафедрой университета.

— О! — Валентина Сергеевна смутилась от такого нежданного счастья. — А… а фамилия?

— По мужу фамилия, естественно. Фамилия в нашей семье — Красивые, — понимающе улыбнулась Роза Наумовна. — Хотя имя и отчество сами за себя говорят. Но меня это не смущает, студентов тоже. И коллектив у нас замечательный, все люди образованные…

— Ой, я что-то не поняла.

— Ну, фамилия у нас такая — Красивые. Роза Наумовна Красивая. Иван Иванович Красивый. Роман Иванович Красивый. Простая сибирская фамилия.

— Ой, вы не подумайте чего… У меня двоюродная сестра замужем за евреем, я все понимаю… Я просто… Чтобы знать… Знаете, у меня сейчас старший экзамены сдает…

Роза Наумовна снова улыбнулась, на этот раз с тонким оттенком покровительства.

Потом вошли двое — мужчина и женщина в спортивном.

— Так! — мужчина захлопал в ладоши. — Всем построиться! Всем детям построиться в центре зала! Товарищи родители, разбирайте детей и выстраивайте их в центре зала!

Родители засуетились, начали ронять пальто и сумки, нервно выкрикивая имена детей.

Мужчина открыл блокнот, о чем-то строго заговорил с женщиной. Та напряженно слушала, кивала, и было понятно, что они очень важные персоны.

— Ирочка! Ира! — тонким голосом звала Валентина Сергеевна. Нужно было и ребенка устроить где повиднее, и ценную Розу Наумовну не потерять.

Ирочка примчалась не одна. Вслед за ней топала Наташа в грязных резиновых сапогах и лохматая Анжелика.

— Это ваша девочка? — спросила Роза Наумовна.

— Вот! — Валентина Сергеевна схватила Ирочку как оправдание и продемонстрировала красоту ее локонов. — Вот моя девочка! Я в детстве была такой же блондинистой, тоже носила длинные волосы! Правда, хорошенькая девочка?

Роза Наумовна кивнула и погладила Ирочку по прекрасной макушке.

— А ваш мальчик где?

— Мой? — Роза Наумовна посмотрела куда-то за плечо Валентины Сергеевны, взгляд ее потеплел. — А вот он… Рома, ну где же ты бегаешь? Вспотел весь!

Валентина Сергеевна с готовностью обернулась, собираясь отсыпать университетскому сыну комплиментов, и на мгновение потеряла дар речи.

Мальчик, которого она увидела, был красив настолько, что это казалось легкой галлюцинацией. Темноволосый, с огромными карими глазами в густых ресницах, с ангельскими темными кудряшками и персиковой кожей — мальчик казался картинкой из книги восточных сказок

— Вот он, мой сладкий, сердце мое, — Роза Наумовна присела, провела ладонью по мокрому лбу сына и рука ее светилась от нежности.

— Какой красивый мальчик, — выдохнула Валентина Сергеевна. — Просто очень красивый мальчик...

— Да, дитя любви, — Роза Наумовна уже не могла оторвать взгляд от Ромы. — Он у меня поздний, долгожданный. Солнце мое, ангел…

Ангел широко зевнул и завертел головой в поисках приключений.

— Видишь, Ирочка, какой красивый мальчик? Его зовут Ромочкой… А это Ирочка, Рома. Правда, она очень красивая девочка? Пожмите друг другу руки, дети…

Ирочка с тоской посмотрела на маму.

— Господи, просто чудесный мальчик, — Валентина Сергеевна присела, чтобы лучше рассмотреть его. — Я таких и не видела. Знаете, у меня дочка красивая, но это же нормально… Девочка должна быть красивой… Но чтобы мальчик…

— Это он в папу… Фамильная черта — красота…

— Ну, вы тоже очень даже привлекательная женщина, — Валентина Сергеевна потихоньку пришла в себя и начала действовать. — Знаете, я предлагаю дружить семьями. Благородные семейства должны друг с другом поддерживать отношения, тем более когда есть мальчик и девочка… Вы меня понимаете, да? Вот, будем вам невесту растить…

***

— Тебя Рома зовут? — спросила Ирочка.

— Да. А тебя?

— Ирочка. А это — Наташа. А это — ее сестра Анжелка. А ты тоже танцевать будешь?

— Не знаю.

— А я буду. Меня мама устроит.

Рома подумал, поморщил лоб:

— А у меня есть игрушечный автобус!

— Ну и что? А у меня есть десять кукол! В смысле тысяча!

— А у меня тоже есть куклы!

— У тебя? Ты же мальчик!

Ирочка засмеялась, толкнула локтем Наташу:

— У него есть куклы! Ха-ха!

Рома обиделся и отвернулся.

— Так, товарищи родители, отойдите от детей! — мужчина в спортивном костюме прошелся вдоль нестройного ряда будущих танцоров. — Оставьте детей и отойдите в сторону.

Родительская волна, колеблясь и дергаясь, схлынула к стене.

— Хорошо, — мужчина посмотрел на часы, потом передал блокнот женщине и медленно пошел вдоль ряда.

— Ты, ты и ты, — он указал пальцем на нескольких детей. — Можете быть свободны.

— А почему? — немедленно раздался возмущенный родительский голос. — Что вас не устраивает?

Мужчина обернулся на этот голос, пощурился, готом сообщил: — Для образцового танцевального коллектива ваши дети слишком упитанны. Можете остаться после собрания, мы запишем вас в танцевальный платный кружок на общих основаниях.

Родители, гневно сверкая глазами, разобрали свои сокровища.

Валентина Сергеевна проследила их путь с возмущением и досадой: ну неужели не понятно? Если ребенок толстый, зачем же вести его на танцы? Отнимать время зачем у серьезных людей?

— Теперь слушайте внимательно, — мужчина снова пошел вдоль ряда. — Сейчас будет играть музыка, а вы танцуйте! Просто танцуйте, как сможете, ясно? Лидия Венедиктовна вам сейчас будет показывать движения, а вы попытайтесь повторить!

Валентина Сергеевна взволнованно вздохнула и посмотрела на Розу Наумовну. Та тоже волновалась, но ободряюще улыбнулась.

Важная Лидия Венедиктовна вышла вперед, дождалась первых тактов музыки и начала демонстрировать невозможно сложные пируэты и выкрутасы. Валентина Сергеевна даже охнула.

Дети весело и криво повторяли движения, кто-то упал, кто-то запутался и заплакал, кто-то убежал к родителям. Ирочка старательно болтала руками, приседала, кивала, вертелась и периодически, словив строгий взгляд Валентины Сергеевны, взбивала платье, чтобы было видно, какое оно легкое и красивое.

Рома флегматично делал гимнастические упражнения, взгляд его был полон скуки. Зато Наташа вся сияла, легко подхватывала нужное движение, с готовностью и легко находила нужные повороты. Маленькая Анжелика восторженно топталась на заднем плане.

— Стоп! — мужчина махнул кому-то, веля выключить музыку. — Хватит.

Он медленно двинулся по уже известному маршруту, осторожно обходя опасные зоны: дети еще не успели остановиться и по инерции дергались.

— Ты, — он указал пальцем на Наташу. — Ты. Ты. И ты…

Валентина Сергеевна покачала головой. Жалко, конечно, эту Наташу. Но, с другой стороны, детьми нужно заниматься. Пусть Наташина мама не лишних рожает, а с теми, кто уже есть, работает. Тогда и выгонять не будут.

— …И ты, — мужчина сделал несколько шагов назад. — Останьтесь и скажите свои фамилии Лидии Венедиктовне. И все мальчики пусть останутся… Остальные свободны!

Он широкими шагами направился к выходу.

Родители ахнули: как? Как это свободны?

— Минуточку! — Валентина Сергеевна бросилась вслед. — Минуточку, товарищ тренер!

Он продолжал удаляться.

— Минуточку!!!

Они уже покинули зал и оказались на лестнице. Наплыва других родителей можно было не опасаться, и мужчина остановился.

— Послушайте, вы можете записаться в танцевальный кружок на общих основаниях. Пожалуйста, ходите, танцуйте. А в ансамбль танца «Ровесник» мы набираем только одаренных детей!

— Но моя дочь очень одаренная!

— Пожалуйста, не отнимайте у меня и у себя время.

— Как это — не отнимайте? — Валентина Сергеевна всплеснула руками. — Я сюда ехала черт знает откуда! Из Серебрянки! Девочка так старалась! А вы даже толком ее не видели!

— Я все, что надо, видел!

— Да? Вернитесь и посмотрите еще раз!

— Это невозможно, — мужчина устало, с мольбой во взоре обернулся к Валентине Сергеевне.

— Все на свете возможно, — терпеливо улыбнулась Валентина Сергеевна. — Я вот работаю заведующей в центральном магазине и знаю, что все возможно. Особенно, если вы возьмете мою девочку в ваш ансамбль!

— Но…

— Мальчиков вы взяли независимо от таланта, правильно?

— Мальчиков не хватает, поэтому…

— Прекрасно! — Валентина Сергеевна ухватила мужчину под локоть. — Взяли столько мальчиков для мебели, возьмите и одну девочку! Я вас отблагодарю, поверьте!

Мужчина нервно вырвал локоть и пошел вниз. Валентина Сергеевна, спокойная и хладнокровная, последовала за ним.

***

Телевидение.

Лена с ужасом смотрела на пуховку, которой вот-вот должны были пройтись по ее конопатому лицу. До сих пор она видела такое только в кино и ничего хорошего, в смысле ощущений, от пудры не ожидала.

— Мама! — не выдержала она.

Маргарита Петровна выглянула из-за шкафа, робко улыбнулась гримершам, строго взглянула на дочь: что?

— А это… не больно?

— Не больно, — успокоила ее гримерша. — Наоборот.

Да, действительно. Лена пыталась уследить глазами за движениями на своем лице, но словила в зеркале отчаянный жест мамы: прекрати! И прекратила.

— Мама! — гримерша поманила пуховкой Маргариту Петровну. — Идите сюда!

Маргарита Петровна выползла из укрытия, стесняясь, подошла к зеркалу.

— Я с вами пойти не смогу, так что дам вам пудру с собой. Будете пудрить девочку, если заблестит.

— Пудрить?

Глупо, конечно, но Маргарита Петровна не умела пудрить. Она, конечно, имела представление о косметике, даже таскала в сумке зеркальце с помадой странного цвета. Но чтобы вот так вот сразу пудрить…

— Ой, боюсь, я не справлюсь.

— Справитесь! — гримерша посмотрела на Маргариту Петровну в отражении, потом в голосе ее угадалось сомнение. — В крайнем случае, попросите кого-нибудь из женщин в студии.

Маргарита Петровна кивнула и юркнула назад, в тень вешалки с верхней одеждой.

Подлая намять тут же вернула ей ее собственное отражение, ту пятисекундную картинку, которая нарисовалась в зеркале во время краткой беседы. Господи, какая «никакая»…

Маргарита Петровна попыталась отогнать видение собственной серости, но не смогла. Оказалось, что в гримерках такие видения особенно навязчивы.

Никакая, бесцветная, с сереньким каре вокруг тусклого лица. Одета как придется, немарко. Увидеть — и забыть немедленно…

Она постаралась скорее, бегом уйти из опасной зеркальной зоны в густую темноту павильона, где уже зевали операторы. Пришла Лена, включили свет, съемки начались.

— А сейчас, дети, мы с вами будем… ха-ха-ха… Что же мы будем с вами?.. А! Смотреть мультик-пультик! Это будет о-о-о-чень интересный мультик! Я сам его любил, когда был ребенком! Шутка! Когда я был ребенком, никаких мультиков не было! А были грядки с картошкой, которые надо полоть…

— Стоп! Пишем сначала!

— А! Вам мой текст не понравился? А кому он понравится? Потому, что правда! И детства у меня не было, вместо детства у меня черная дыра! Но ни тогда, ни теперь мною никто не интересовался! А как бы я хотел, дорогие мальчики и девочки, чтобы у меня было детство!

— Стоп… Еще раз! Костя, работай по сценарию!

— По сценарию? А у вас скучный сценарий! И для детей тоже! Давайте я вам лучше расскажу, как можно за раз много водки получить! Пишете справку, что у вас свадьба, но указываете…

— Костик! — голос режиссера был холоден. — Я тебя предупреждала.

— Да. Предупреждала, Лерочка.

— Иди пиши заявление.

— Иду.

Клоун встал и, пошатываясь, побрел к выходу. Оператор на ходу пытался удержать его за рукав, но не сумел. Тогда оператор придвинул к губам микрофончик, растущий очень удобно прямо из наушников, и зашептал в него:

— Лера! Ты же знаешь! У него проблемы! Он и выпил-то немного, просто нервный срыв!

— А мне все равно! — на всю студию сообщил режиссерский голос. — У него могут быть срывы, проблемы — мне теперь все равно! Хватит, дожалелись!

Маргарита Петровна, открыв рот, смотрела вслед уходящему Костику. Впервые у нее на глазах разыгрывалась какая-никакая трагедия, кого-то увольняли. Лена, напудренная и бледная, растерянно болтала ногами на скамеечке.

— Лера, елки зеленые, а как же программа? Ты же знаешь, снимаем без запаса! Если сейчас Костю отпустишь, завтра нечем будет эфир затыкать!

— А мы одну Лену снимем!

Лена вздрогнула.

— Готова, Лена, одна сниматься?

— Ну…

Лена посмотрела вверх. Где-то там, непонятно где, жил режиссер.

— Не знаю…

— А если я тебе скажу, что дети могут остаться без вечерней сказки, ты постараешься? Ради детей?

Лена кивнула, хоть и без особого оптимизма.

— Вот и отлично. А то дядя Костик себя неважно чувствует… Последние пять лет… Давайте начнем! Леночка сейчас постарается и одна проведет всю передачу, да?

Оператор что-то сказал шепотом в усы. Маргарита Петровна поняла что. Даже в какой-то момент захотела забрать Лену, чтобы ребенок не был предметом конфликта в будущем и предметом разрешения конфликта сейчас, но испугалась: а что, если эта несчастная детская сказка действительно не выйдет вечером?

После съемок, очень трудных с точки зрения совести, она привычно выбежала из студии за вещами. Забрать пальто, куртку Лены, портфель Лены и пакет с продуктами — все в гримерке. Потом быстро вернуться, схватить Лену за руку и бегом на остановку, пока еще не очень темно. А то 58-й ходит ужасно, и ехать минут сорок, словом…

— Маргарита Петровна, — окликнули ее.

Странно. Голос знакомый, а узнать зовущего невозможно. Она на всякий случай повертела головой — вдруг кого-то упустила?

— Здесь я!

Из гримерного кресла поднялся рыхлый бледный мужчина, незнакомый, пьяный.

— Не узнаете без грима? Это я, товарищ Костик. Один из бывших клоунов, но знаете…

Он подошел ближе, по ходу задев гримировальный столик — рассыпались расчески, тюбики, флакончики, закричала гримерша…

— Знаете, клоунами не работают. Клоунами рождаются, живут и умирают. И напиваются.

Маргарита Петровна не знала, что сказать. Надо бы как-то утешить человека, но как? А тут еще эта штрейкбрехерская выходка: не попадись они с Леной на глаза режиссеру когда-то, сегодня некому было бы вести программу и Костика бы не выгнали. Возможно. А может, выгнали бы…

— Ну, ничего… Вы только сейчас на глаза режиссеру не попадайтесь, а потом она отойдет, забудет и простит.

— Не надо меня прощать! — гордо возмутился Костик. — Я не заслужил такого доброго отношения! Меня надо уничтожать, потому что я — недоразумение.

— Никто вас не уничтожает! — Маргарита Петровна заметила взгляды гримерш, полные раздражения и презрения к обоим. Костик, судя по всему, неоднократно демонстрировал здесь свое нежелание получить прощение…

— Неприятно вам, да? — Костик грустно скривился. — Конечно, неприятно… Ох, а знали бы вы, как мне все это неприятно.

— Давайте выйдем, — предложила Маргарита Петровна и честно подождала три секунды.

Эти три секунды Костик грустно и едко смотрел на нее, вздыхал, размашисто кивал головой, выражая какое-то непонятное, оскорбительное сочувствие.

Но никуда не пошел.

Тяжело вернулся к креслу и рухнул в него.

Привычно запричитали гримерши, начали Костика изгонять, но Маргарита Петровна уже сбежала.

Омерзительный, омерзительный пьяница! Алкоголик!

Лена ждала маму в холле. Прислонилась к стене и уже читала какую-то очередную первую попавшуюся книгу. Маргарита Петровна давно заметила, что ребенка не интересует тема и жанр, ей важны буквы. Может читать взрослые газеты, медицинскую энциклопедию, инструкции к лекарствам, в любом положении, с любого места. Иногда это пугало.

Пришлось подойти, закрыть книгу, взять девочку за руку и вести, потому что еще минуты полторы Лена оставалась там, в мире слов, и запросто могла сломать себе шею на первой же лестнице.

На ступеньках телецентра курили. В том числе и знакомый оператор. Обычно Маргарита Петровна не приставала к занятым, тем более курящим людям. Но сейчас она замешкалась, вызвав удивленный взгляд дочери, и сиротливо пристроилась к оператору. Прошло несколько минут, прежде чем он ее заметил.

— Я тут переживала, не могла не спросить, простите… А что будет с… Константином?

Оператор несколько мгновений пытался понять, кто такой Константин.

— А, с Костиком? Да ничего с ним не будет.

Стоящие рядом немедленно проявили любопытство, и оператор весело прокомментировал выступление Маргариты Петровны:

— Да Костика сегодня уволили!

Смех на ступеньках.

— В который раз!

— Опять напился?

— Да, это с ним бывает!

Маргарита Петровна поняла, что ее участие было неуместным, даже глупым, и поспешила попрощаться.

— Вы не обращайте внимания, — крикнул ей кто-то из курящих. — С ним ничего не будет. Такие, как он, не пропадают!

Глава 5

Зацвели яблони в саду. А сад был рядом — только перейди через дорогу. Большой, исползанный местной детворой, собаководами и алкоголиками вдоль и поперек. Грязный и полный такого удивительною контраста, как битые бутылки и одуванчиковые поляны. Зимой там катались на санках, а летом эксцентричные крупные женщины в нем загорали, читали классику и сердито посматривали из-под соломенных шляпок на юрких худых студенток, которые загорали тут же и портили своими визгами весь плезир.

Сразу после занятий девочки встречались в этом саду и дальше действовали согласно злобе дня. С некоторых пор к их компании присоединился нежный красавчик Рома, которому мама не позволяла играть с местными мальчиками. И дело было не в фанатизме и фобиях мамы — хотя и в них, конечно, тоже, — но и в том, что мальчики действительно были аховые, как на подбор. Бандит на бандите. А с девочками всегда спокойнее. Поэтому Роза Наумовна каждый день отвозила Рому за две остановки, к дому Валентины Сергеевны. А в шесть вечера приезжала за ним или отправляла мужа, невероятного красавца Ивана Ивановича, заслуженного художника. Иван Иванович приезжал на голубой «Волге» — один этот факт добавлял в жизнь красок. Когда голубая «Волга» вставала рядом с белыми «Жигулями» Сидоровых, Валентина Сергеевна таяла и готова была терпеть такие издержки дружбы, как дополнительная ответственность за еще одного ребенка…

— А давайте играть в «секретики»!

— Давайте!

Каждый занялся делом, поисками нужных стеклышек, камешков и прочих «секретных материалов». Время от времени кто-нибудь ходил к соседу подглядывать. А спустя десять минут состоялась презентация первого секретика.

— Мой секретик называется «Волшебная шкатулка»! — сообщила Ирочка и быстренько присыпала землей свое произведение.

Все склонились над «Шкатулкой» и осторожно смели верхний слой.

Под стеклом на горстке примятых лепестков яблони лежала монетка.

Ирочка поискала на лицах друзей восхищение. Лица друзей выражали озабоченность отставанием от Ирочки и отсутствием собственных монеток. Восхищения не было.

— А теперь мой посмотрите! — предложила Лена.

Ладно, давайте посмотрим. Начали искать, но тут случилось странное.

Черт знает откуда вынырнул странный дядечка и… снял штаны! Вот просто так! Появился, оглянулся и вдруг снял штаны, под которыми оказалось голубовато-бледное тело с темной порослью и очень странный предмет ниже пупа! Дядечка стоял без штанов и внимательно смотрел на детишек. Зачем он так стоял, почему он снял штаны, была ли у него задача пописать или имелась какая-то другая, ужасная цель — выяснять не стали. В одну секунду, бросив все секретики, девочки и мальчики встали на крыло и полетели в сторону дома.

По ходу они орали от страха.

И все казалось, что сзади, в двух шагах, мчится этот страшный… без штанов! И вот-вот протянет руку, схватит за шею и…!

Уже у подъезда первого дома кто-то оглянулся и крикнул:

— Его нет!

Остановились, тяжело дыша и всматриваясь в профиль сада на горизонте. Страшно! И весело! Как такое бывает, чтобы и страшно, и весело одновременно?

Среди деревьев показалась одинокая фигурка.

Не пытаясь рассмотреть, тот ли это человек, другой ли, компания метнулась в подъезд. Задыхаясь от смеха и страха, падая и цепляясь друг за друга, они влетели на пятый этаж и приклеились к окну.

— Ой, вон он!

— Да нет, не он!

— Точно он!

— Да не он! Тот был без штанов, а этот в штанах!

Во дворе продолжалась тихая, мирная жизнь. Дети копались в песке. Бабушки мыли кости проходящим. Дворовые алкаши громко били костяшками домино по бурой скамейке. И никто не догадывался о грозящей опасности.

— Ой, вон Анжелка!

Наташа вытянула шею, пытаясь рассмотреть сестру. Да, так и есть. Сидит с другими девочками на лестнице.

— Может, открыть окно и позвать ее?

Наташа дернула раму — не поддается. Дернула еще раз — только еле-еле скрипнула.

Этажом ниже наблюдалась такая же картина. Рамы были сухие и крепкие, а стекла не пропускали звук.

— Надо пойти и забрать ее! — сказала Ирочка. — Только я не пойду. Это же не моя сестра!

Наташа бесстрастно посмотрела на друзей и двинула вниз по лестнице.

— А давайте все вместе! — предложила Лена. — А то ей одной страшно!

— Ага! А потом он тебя поймает!

— Ну, если мы все вместе быстро выбежим, он не успеет!

— Ну и иди!

— Ну и пойду! — Лена решительно встала, дернула за плечо Рому. — Пойдем!

— А он никуда не пойдет! — Ирочка завладела другим Роминым плечом. — Правда, ты никуда не пойдешь?

— Пойдем! — снова попросила Лена.

— Нет, останься!

Рома крутил головой и был готов заплакать. Но тут все разрешилось само собой. Просто вернулась Наташа и привела Анжелику.

В таком составе просидели еще минут пятнадцать, а потом тихо-тихо, как крыски, перебежали в соседний подъезд, где как раз жили Наташка с Анжелкой.

— А вы знаете, Капитолина Михайловна, мы от бандита убегали! — сообщила Ирочка с порога. — И спрятались в подъезде!

— От какого бандита? — Капитолина Михайловна устало посмотрела на Наташу. — От какого бандита ты убегала?

— Ни от какого, — буркнула Наташа и сбросила сандалии. — Она все придумала.

Девочки были готовы возмутиться и доказать Капитолине Михайловне, что действительно бежали от бандита и подвергались страшной опасности, но тут за стеной раздался странный звук — как будто большая кошка решила попеть.

— Это Элеонора, — сообщила Анжелика. — Наша новая сестричка. Она всю ночь так плачет. И весь лень.

— Элеонора?

— Плачет?

— Весь день?

— И всю ночь?

— Сестричка?

— Новая?

— А можно посмотреть?

Даже если бы сказали, что на Элеонору посмотреть нельзя, девочки все равно нашли бы возможность проникнуть к ней. Маленький ребеночек — это так здорово!

Они попали в сумрачный мир влажных простыней и свисающих тряпочек, в чудесную комнату, полную волнующих кисло-сладких запахов. В углу, прикрытая пеленкой, стояла кроватка — источник мяуканья.

— Это наша Элеонора! — с гордостью сообщила Анжелика и сдернула пеленку.

В кроватке находилось абсолютно непостижимое для сознания существо: крохотное, мягкое, несуразное. Оно мало походило на девочку и, честно говоря, на человека вообще. Обычно люди не такие красные и у них есть брови.

— Эля! Элечка! — позвала Анжелика. — Скажи: «У-у-у»!

Месячная Элеонора бессмысленно пялила глаза и дрыгала тонкими лапками.

— Какая маленькая!

— Разве это человек?

— Ой, у нее слюни текут!

— А почему она лысая? Она мальчик?

— А что, зубы ей не нужны, да?

— А она с мячиком любит играть?

— Ну, — Анжелика призадумалась. — Я вообще-то не знаю… Просто она все время плачет или ест. А еще она много писает, но не умеет проситься, поэтому мама все время вешает на кухне ее пеленки. Но через годик она подрастет и можно будет с ней играть.

Наташа не участвовала в шоу, стояла у стены и улыбалась. Суета вокруг сестры казалась ей странной, но приятной.

Потом сидели на кухне, прямо под бурыми пеленками, пили чай с сухариками. Слышно было, как Капитолина Михайловна в соседней комнате пела Элеоноре колыбельную.

— Мама всегда поет эту песню, — сообщила Анжелика, пытаясь пальцем утопить сухарик в чашке.

— А что, раньше Элеонора жила в животе, да?

— Ну… Не знаю…

— В животе, — Наташа пришла сестре на помощь. — Потом ей там стало тесно, и она вышла наружу.

— А как??

— Просто. В больнице есть специальный доктор, он разрезает живот и достает ребеночка!

— Разрезает???

— Ну, это не больно, маме дали специальное лекарство…

— Вкусное?

— Да, похожее на мороженое.

— Я больше всего плодово-ягодное люблю за семь копеек, — сообщила Ирочка.

На этом обсуждение полового вопроса закончилось.

Но ненадолго. Минут через двадцать, когда страсти по Элеоноре и товарищу без штанов улеглись окончательно, вся компания отправилась громить автомат с газированной водой, требовать газировки с сиропом и столкнулась с очень толстопузой тетенькой. Тетенька ходила вслед за шустрым детенышем младшего ясельного возраста, и было видно, что ходить ей не очень хочется.

— Вот! — закричала Ирочка, показывая пальцем на тетеньку. — Вот так и Элеонора в животе пряталась!

— А сейчас кто там прячется?

— Не знаю. Какой-то ребенок.

— Все-таки как он туда попадает?

— А я знаю! — сообщила Наташа и продолжила как ни в чем не бывало рисовать крестики-нолики на песке.

— Как?

— Мужчина и женщина должны вместе спать.

— Спать?

— Вот мои мама и папа все время вместе спят, а Элеоноры у них нет, — справедливо заметила Ирочка.

— А я с мамой спал, — задумался Рома. — Но у нас нет детей. А если я с папой буду спать?

— Нужно, чтобы мужчина и женщина поженились, только тогда у них бывают дети.

— О, я знаю! Мама говорит, что когда вырастем, мы с Ромой поженимся, и тогда у нас будут дети! — обрадовалась Ирочка.

Но тут Рома заволновался, покраснел и признался:

— Я не хочу с тобой жениться…

— А с кем хочешь?

— С Наташей хочу.

Была пауза. Лена открыла рот и ждала, что сейчас кто-то заплачет и придется утешать. Наташа сосредоточенно чертила картинки на песке. А Ирочка вскочила, сверкнула голубыми глазками и крикнула:

— Ну и дурак!

А потом быстро помчалась прочь.

На ходу обернулась и добавила:

— Я все маме расскажу!

Глава 6

Почти все лето Маргарита Петровна провела в командировках по ближайшим пионерским лагерям. Лена вела еженедельную передачу для детей, и ее сложная схема предполагала бесконечные съемки поющих пионеров, танцующих школьников, детей-художников, соломоплетущих малышей, юных цимбалистов, хоккеистов и поэтов. В какой-то момент Маргарита Петровна просто перестала соображать, где они и что там делают. Она привычно загружалась в «РАФик» с гордой надписью «Телевидение» и ехала, ехала.

Довольно скоро она научилась разбираться в телевизионных терминах, перестала пугаться лампочки «Микрофон включен». У нее наладились достойные, дружеские отношения с членами съемочной группы и режиссером Лерой Борисовной. А однажды был момент, который породнил Маргариту Петровну с гримершами, самыми скептическими и недоступными женщинами телевидения.

В тот великий день Маргарита Петровна, как обычно, отпросилась с работы пораньше, по пути на большой скорости завернула в магазин, потом долго мчалась по бесконечной улице Макаенка к телецентру, задевая прохожих авоськой с продуктами. Лена бежала рядом и с интересом посматривала на маму.

Затем была запись, и Маргарита Петровна привычно скрывалась в самом дальнем углу. Но вдруг Лера Борисовна начала громко ругаться по поводу того, что у Лены одна коса толще другой, а другая, соответственно, тоньше, и это может смутить зрителя.

— Где там мама? — кричала Лера Борисовна с небес и на весь мир, а операторы вертели головами в наушниках, сердитыми взглядами подзывая к себе эту безответственную маму.

Маргарита Петровна, обезумевшая от страха и волнения, метнулась к дочери, но в последний момент разум сказал ей: «Стоп! Нельзя бежать перед камерой и по освещенной съемочной площадке! Можно испортить кадр! Или как это у них там называется?!».

И Маргарита Петровна понеслась на помощь окольными путями, в обход освещенного и облагороженного декорациями пятачка, на котором за столом сидела ее растерянная Лена.

На полном ходу в темноте Маргарита Петровна врезалась в осветительную ферму…

Когда она пришла в себя, вокруг уже было светло и приятно. Толпились люди. Появился родной голос режиссера, человеческий, не усиленный до громового эха микрофонами-невидимками.

— Ну, что тут у вас?

— Да вот, мама ферму решила повалить.

— И как?

— Повалила.

— Хорошая мама.

Лера Борисовна склонилась ниже, внимательно посмотрела в туманные глаза Маргариты Петровны.

— Рита! Ты как? Помощь нужна?

— Нет, спасибо, — прошептала Маргарита Петровна. — Все нормально.

— Встать можешь?

— Конечно.

И Маргарита Петровна попыталась продемонстрировать, как она встает, но не смогла. Все тело было дрожащим, вялым, вело себя отвратительно, не желало выполнять свой ортопедический долг.

— Мужчины! Где мужчины? — начала распоряжаться Лера Борисовна.

Непонятно откуда взялся клоун Костик, без грима. Он растолкал зевак, схватил Маргариту Петровну за плечи и сказал:

— Все в порядке! Мы вам сейчас поможем! Держитесь за меня!

— Да не нужна мне помощь! — попыталась отбиться Маргарита Петровна, но ее уже всем миром начали поднимать на руки к Костику. А быть на руках у мужчины, тем более клоуна, Маргарита Петровна никак не могла. Ей это казалось постыдным до смерти, поэтому она стала вырываться, брыкаться и очень скоро добилась того, что Костик опустил ее ноги на пол, но продолжал придерживать за плечи.

— Маргарита Петровна ведите себя смирно! — строго сказал он. — Вы получили боевое ранение, и мой долг помочь вам, или это сделают другие!

— Где Лена?

— Лена идет сзади и любуется своей смелой мамой.

— Лена! — слепо помахала рукой Маргарита Петровна.

Сзади затопали, догоняя. Очень скоро Лена уже шла рядом, она была испугана, но не плакала.

— Все нормально, Лена! — Маргарита Петровна пыталась улыбаться. — Я ничего не почувствовала. Сейчас только чуть-чуть посижу, и все пройдет!

— У тебя кровь! — всхлипнула Лена. — И глаза опухли!

В гримерке все пришло в движение, гранд-дамы, сидевшие в креслах, снялись со своих мест, несмотря на дикие начесы, которые еще не успели стать прическами. Все хотели помочь Маргарите Петровне, усадить ее, пожалеть ее.

— Ой, бедная!

— Как же вы так?

— Теперь шрам останется, точно!

Когда Маргарита Петровна увидела себя в зеркале, она поняла, почему все так добры к ней.

— Как вы думаете, — спросила она, когда к ней вернулся дар речи, — очками это можно будет прикрыть?

Парикмахерши и гранд-дамы задумались и начали отшучиваться… С тех пор прошло три месяца. От столкновения с фермой у Маргариты Петровны остались горбинка на носу и дружеские отношения со всеми, кто видел ее подвиг. А иначе как подвиг налет на ферму не воспринимали.

— Подумать только! — сказала тогда одна из гримерш. — Так любить своего ребенка!

Что крылось за этими словами, где была связь между носом и Леной, непонятно. Но она была.

***

— Рита, вы огурчик хотите? — спросил кто-то из ассистентов.

— Нет, спасибо! — Маргарита Петровна улыбнулась, не без труда сохраняя равновесие в трясущемся «РАФике», достала свой пакет и протянула его в салон. — Вот, присоединяемся к вашему столу!

Телевизионщики весело приняли пакет, распотрошили его и вывалили на сиденье, прикрытое газеткой, деликатесы от семьи Ивановых: два вареных яйца, бутерброды с тонкой серой «Любимой» колбасой, яблоки и тому подобное.

Конечно, в кочевой жизни была своя прелесть. Маргарита Петровна посмотрела на счастливую Лену: в руке бутерброд, носом уткнулась в окно, улыбается… Подумать только — все эти взрослые люди работают на ее дочь! То есть они вместе работают на благо страны и народа, но в самом центре этой системы — Лена… Если сейчас она не сможет сниматься — не дай Бог, конечно, но гипотетически, — все рухнет, командировка окажется загубленной.

— Выпьете, Маргарита Петровна?

— Нет, что вы…

— Да ладно вам! Давайте по граммульке, еще час ехать!

— Ну что вы, я вообще не пью!

— Так ведь сейчас у нас «сухой закон», все не пьют!

— Тем более!

Господи, где только берут? Уже давно вокруг спиртного такая кутерьма, такой шум! Пора бы и отказаться от борьбы за сомнительное удовольствие обжечь горло горькой гадостью, так нет же. Повыползли на свет белый какие-то самогонщики, спекулянты. Маргарита Петровна всего этого боялась и абсолютно не понимала. Она пила шампанское по большим праздникам, могла осилить бокал вина, но это были такие редкие акции, что от раза к разу Маргарита Петровна успевала напрочь забыть вкус и название.

— Значит, когда-то надо начинать!

— Спасибо, я как-нибудь обойдусь. Я не люблю нарушать закон!

— Да бросьте вы! Законы нарушают те, кто такие законы придумывает! Это ж надо — отучить народ пить вздумали! А у народа они спросили?

Маргарита Петровна аккуратно оглянулась: Господи, зачем же так кричать? Тем более такие вещи! Услышит кто-нибудь, сообщит на работу, в институт. А у Маргариты Петровны в этом смысле и так репутация не лучшая…

Лена уловила общее смятение и удивленно посмотрела на маму.

— Лена! Разрешаешь маме выпить?

— Ну, если она хочет…

— Хочет-хочет, но стесняется!

— Да не хочу я!

— Да хочет!

— Ну, пусть пьет, если хочет…

— Да не хочу я, спасибо!

— Рита! Ну что за ерунда! Мы тут одна команда, а вы ведете себя как последний индивидуалист!

— Ну и что! Я просто не хочу пить!

— Ладно, мам, выпей! А то уже надоело вас слушать!

Маргарита Петровна вздохнула и пересела поближе к накрытым сиденьям. Ей тут же протянули граненый стаканчик и бутерброд. Маргарита Петровна понюхала то, что плескалось в стаканчике, и вздрогнула — так невыносим был запах водки.

— Не нюхайте, это не духи! Раз — и выпили!

Лена таинственно улыбнулась и отвернулась к окну. И тогда Маргарита Петровна вдохнула поглубже и выпила.

— Ну? Ну? — счастливо спрашивали ее. — Правда, хорошо? И как можно такую красоту запретить? Сосед в очереди полдня простоял!

А она никак не могла собраться с духом и проглотить водку, которая немедленно въелась через небо в мозг. Задыхалась, булькала. Зато когда решилась, удостоилась аплодисментов и звания: «Наш человек».

Лена смотрела в окно и весело грызла яблоко. На коленях у нее лежала раскрытая тетрадь.

— Ну, теперь по второй!

— Нет! Ни за что! — Маргарита Петровна попыталась встать, не из-за особенностей дороги и амортизаторов не устояла на ногах и вернулась в компанию.

— Рита! Ты — классная баба! Только зажатая! Будем снимать зажим!

— Не надо его снимать! Меня все устраивает!

— А нас нет! Водки Рите!

Лена писала в дневник. Вдруг ей захотелось вести дневник и фиксировать происходящее. У нее уже были строчки за вчерашнее число и позавчерашнее, и она ими очень гордилась. Правда, событий набралось не ахти сколько, но тем не менее.

«25 августа. Ходили с Наташей, Ирочкой и Ромой в сад. Ирочка бросила в Рому яблоком. Потом ходили ко мне, смотрели диафильмы».

— Рита! Хорош кривиться! Тут еще по пять граммов всем осталось! Это ж сейчас эквивалент золота! Знаешь, по какому блату доставал? Мужики, анекдот слушайте, только если что, я вам ничего не рассказывал! Короче, после Брежнева, Андропова и Черненко звонок в ЦК КПСС: «Здрасте, вам Генеральный секретарь не нужен?». «Мужик, ты че больной?». «Да, очень больной! И очень, очень старый!».

— Ха, ха, ха! Ты договоришься когда-нибудь!

— Ай, надоело бояться, мужики! Сначала говорить было нельзя! А теперь уже и пить нельзя! Завтра дышать запретят! Давай, разливай остаточки!

«26 августа. Ходили с Наташей, Ирочкой и Ромой в гости к Наташе. Там есть маленькая девочка Элеонора, она умеет трясти погремушкой. Ирочка ударила Рому погремушкой. Наташа и Ирочка ходили на танцы, Наташа сказала, что Рома танцевал с ней, а Ирочка обиделась».

«27 августа. Сегодня едем снимать программу. Мама пьет водку, ей весело».

— Ритуль, еще?

— Ой нет, хватит! Я и так ничего не соображаю!

— А чего тебе соображать? Тебе ж за камерой стоять не надо?

— Мне надо ребенка беречь!

— Да она у тебя давно не ребенок! Она у тебя давно взрослая. Как ни посмотрим, все пишет что-нибудь или читает. Лен, как дела?

— Спасибо, хорошо!

— Вот видишь, Ритуль! У Лены все хорошо, а у тебя?

— В смысле?

Маргарита Петровна внимательно посмотрела в добрые глаза оператора.

Он улыбался и играл бровью.

Ассистент и звукорежиссер лениво обсуждали свою личную тему, осветитель спал, широко раскрыв рот. Спал и тоненько, нежно посвистывал. А за окном летел лес фантастической красоты, и в ее оформлении, в звуках спящего осветителя вопрос оператора казался реальной, физически ощутимой помехой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну, я просто спросил. А что нельзя?

— Можно, но ведь вы хотели этим что-то сказать?

— Ну да, хотел… Вот ты одинокая женщина, так?

Маргарита Петровна кивнула. Надо было обидеться или возмутиться, но водка обычно очень расслабляет, вы же знаете…

— А Костик одинокий мужчина!

— И что?

— Что-что! — оператор хлопнул ладонью по колену. — А то! Вы ж нравитесь друг другу, так?

Маргарита Петровна мотнула головой. Нет. Никому она не нравится. И ей никто не нравится. У нее сейчас не хватает времени даже на работу, куда тут нравиться! И вообще…

— Ой, Ритуль, я тебя умоляю! Все ж видят! И как ты на него смотришь, и как он надувается, когда тебя видит!

— Никак я не смотрю!

— А у него, между прочим, однокомнатная квартира есть… У него трехкомнатная была, но он разменялся и бывшей жене двушку оставил. Благородный человек, я тебе скажу! Я вот так и не смог ни развестись, ни разменяться!

— Послушайте…

— Так вот! Сама послушай! Костик вот такой мужик! Душа какая! А талант! А еще наши бабы его любят за то, что он им будущее предсказывает. Вот, бывает, ляпнет что-нибудь, а оно сбывается! А мужики его за другое уважают! За то, что мужик настоящий! Попробовал бы кто-нибудь походить с такой вот клоунской задницей в яблочки и с рожей размалеванной — и остаться мужиком! Никто б не смог! А Костик смог!

— Он алкоголик!

— Ой, подумаешь! Сейчас все алкоголики! Это вон дочка твоя будет жить при коммунизме, а у нас пока чего-то фигово живется! Кто не пьет, тот плачет!.. Эй, народ! Мне сосед историю рассказал! Полдня в очереди стоял, а водки не досталось, такое бывает! И стал он искать альтернативные источники, так сказать, решения проблемы! А человек интеллигентный, засранец, денатурат и одеколон пить не может. И тут ему кто-то посоветовал пить гуталин!

— Это как? — оживились в салоне. — Как это пить гуталин? Расскажи-ка! Нам очень интересно!

— Ну, короче, слушайте! Значит, рецепт такой. Намазываете гуталин на батон, ставите на солнце часов на семь…

— А черный не пойдет?

— Нет, только белый, иначе не получится!.. Можно в духовку поставить… Потом, значит, когда хорошенько пропитается, гуталин счищаете и жрете с молоком!

— Хлеб?

— Ну, не гуталин ведь! Вы ж его счистили весь!

— И как? Был эффект?

— О, еще какой! Так глюкнуло, что он в больнице только и проснулся! Сейчас здоровье поправит и будет искать другие способы, не такие жестокие! Вот, е-мое, до чего страну довели!

Маргарита Петровна чувствовала в груди жар, а во всем остальном — смятение. Они что, серьезно говорят сейчас о гуталине, эти неглупые, образованные люди? Они не шутят?

— А он почему с женой развелся?

Пришла пора оператору удивляться. Он довольно долго смотрел на Маргариту Петровну, пытался понять, в свете чего она задает ему такой далекий от народной темы вопрос.

— Изменяла ему, сучка, стерва. Ей, видите ли, были нужны академики и доктора! Клоун ей был не нужен…

Маргарита Петровна представила себе жизнь с клоуном. И на веревочке в ванной сушатся веселенькие клоунские штаны…

— А ты почему с мужем развелась?

— Это мое дело!

— Изменял?

— Не скажу!

— Нашел себе красотульку, сказал, что ему не нужна жена-ученый, ему продавщицу подавай, пышную, кудрявую, так?

Маргарита Петровна встала и, пошатываясь на ухабах, побрела к дочке.

— Извини, — сказала она, падая рядом.

— За что? — удивилась Лена.

— Я зачем-то выпила водки. Ее нельзя пить. Никогда. Никому. Она запрещена, понимаешь? Я только что нарушила государственный закон. Меня могут даже арестовать.

— Ну, тебе ведь веселее стало?

— Не знаю.

Лена кивнула и вернулась к тетрадке.

Сначала Маргарита Петровна хотела подсмотреть, но потом сдержалась. Девочка имеет право на личную жизнь. Так написано в книжке по воспитанию детей. Но даже и без книжки понятно, что подсматривать в чужие тетради неправильно. Но очень хочется.

— Ой, Лен, — неожиданно хохотнула Маргарита Петровна и прикрыла лицо рукой. — Меня только что за Костика сватали!

— За клоуна?

— Ага!

— Вот это да! — оживилась Лена. — Здорово! И вы поженитесь? И у вас будут дети?

— Нет, мы не поженимся, и детей у нас не будет!

— А почему?

— Потому что на клоунах не женятся!

— Почему?

— Ну, разве это профессия — клоун? Мужчина должен быть серьезным, должен работать инженером…

— Как папа?

Маргарита Петровна замолчала.

За окном летели сосны. Пахло гуталином.

***

Валентине Сергеевне позвонила завуч. Сначала Валентина Сергеевна завуча не узнала и была очень не довольна тем, что ее отрывают от чистки хрусталя. Потом все встало на свои места, хрусталь был забыт.

— Валентина Сергеевна, я сразу вам звоню! Я знаю, что вы очень переживаете за судьбу дочки и желаете ей больших успехов!

— Да, безусловно! Спасибо!

— Так что звоню вам первой! Тут так получилось, маленький аврал. Наша школа не собиралась участвовать, но потом все перекроили! Ваша Ирочка в шахматы играет?

— Конечно! Она прекрасно играет в шахматы!

— Я так и думала! У такой мудрой мамы иначе быть не может! Так вот у нас тут 30 августа чемпионат района по шахматам! Есть шанс попасть в «Вечерний Минск», понимаете? И прославить школу!

— Как чудесно! Как замечательно! Я вам буду что-то должна?

— Нет, — смешок в трубке. — Просто подготовьте Ирочку и тридцатого в девять утра будьте в школе. Заодно посмотрите, как мы класс покрасили.

— Ах, да, конечно! Будем ровно в 9!

Потом Валентина Сергеевна задумчиво вернулась к хрусталю. Она терла его, гладила ребристые стенки любимых вазочек, а сама все пыталась понять, что именно хотела от нее завуч? Может быть, ей нужны продукты? День рождения отметить, например… Но причем тут Ирочка? Вероятно, нужна какая-то финансовая помощь в организации этого чемпионата? Ну, тогда можно просто встретиться наедине или родительским комитетом — сколько раз уже проделывали такую процедуру…

В конце концов, Валентина Сергеевна пришла к выводу, что речь действительно идет об участии Ирочки в этом чемпионате. И как только эта мысль прояснилась, жизнь сразу показалась Валентине Сергеевне еще более милой и привлекательной. Конечно, Ирочка обязана появиться на чемпионате и всех победить! А если еще попасть в «Вечерний Минск», тогда вообще полжизни можно отдыхать и ни о чем не думать — такой почет, такая награда!

Остается провести подготовительную беседу с ребенком, найти подходящий для снимка в газете наряд — и все.

— Ира! — закричала Валентина Сергеевна в окно. — Ира! Быстро домой!

Конечно, Ира играла во дворе с Наташей и Леной. Слава Богу, там и Рома был — нейтрализовал своим благородным присутствием их дурное влияние.

— Ира! Немедленно домой!

— Ну, ма! Еще рано!

— Я кому сказала — домой!

Видно было, что Ирочка швырнула что-то в песочницу, пошла широкими, сердитыми шагами к подъезду.

— Ира! Ты умеешь играть в шахматы?

— Что?

— В шахматы!

— В какие шахматы?

— В какие-какие, — начала злиться Валентина Сергеевна. — В обычные! У тебя скоро чемпионат по шахматам!

— Что у меня скоро?

Валентина Сергеевна не выдержала и влепила дочери затрещину.

— Ты как с матерью разговариваешь, засранка!

Ирочка немедленно заревела.

— Чего вы там опять орете? — недовольно крикнул Сергей из своей комнаты.

Валентина Сергеевна оставила Ирочку порыдать в коридоре, а сама зашла к сыну.

Сергей был занят странным делом. Он тер наждачкой джинсы. А в магнитофоне невыносимо орало, охало, аукало, попискивало.

— Ты это что делаешь? — подозрительно поинтересовалась Валентина Сергеевна и потрогала джинсы. — Что это ты вещь портишь?

— Да ничего я не порчу! Сейчас мода такая — «варенки» называется.

— А джинсы кто тебе новые покупать будет?

— Не боись, не ты.

— Что?

— Ой, мам… — Сергей устало вздохнул. — Что ты вечно вмешиваешься!

— А то! Я вам эти джинсы приношу, своим потом на них зарабатываю, поэтому имею право вмешиваться!

— Эти джинсы я сам принес! И сам назад отнесу!

— Куда это?

— Куда надо!

Валентина Сергеевна оперлась на секцию и стала ждать объяснений.

— Блин…

— Не блин, а рассказывай матери!

Сергей встал, бросил джинсы на диван, выволок из-под стола коробку, полную таких же джинсов.

— Вот. Купил у Максимова. Тридцать рублей пара. А после обработки продам за сорок. Сечешь?

Валентина Сергеевна с интересом пощупала джинсы, поскребла ногтем ободранные фрагментики.

— Так может возьми шкурку покрупнее? А то что это за протертости? Ничего не видно.

— Так надо, мать! Не вмешивайся, если в моде ничего не понимаешь!

— Это я не понимаю? Я получше тебя понимаю! Так что молчи мне! И музыку эту дурацкую выключи, а то скажу в школе, что ты тяжелый рок слушаешь!

— Это не тяжелый рок! Это Майкл Джексон! Не лезь в мои дела, мать, а?

— Майке этой своей ты такое не скажешь! А мать все стерпит, да? Правильно, сынок! Давай, ори на мамку! — крикнула Валентина Сергеевна и вышла, довольная собой и сыном.

В коридоре на полу сидела зареванная Ирочка и зло шмыгала носом.

— А, да! — Валентина Сергеевна снова заглянула к Сергею. — Сереж, а что наша Ирка в шахматы играть умеет?

— В шахматы? Да она ж дура полная! Она даже в прятки играть не умеет!

— Плохо, — Валентина Сергеевна снова вошла в комнату и прикрыла дверь. — Сереж! Дело есть!

Сын только глубже ушел в работу.

Пришлось выключить эту орущую дуру, эту Майклу Джонсону. Только тогда Сергей отбросил в сторону свое рукоделье.

— Тут, это, конкурс будет. Так нашу Иру пригласили выступить. В шахматы сыграть. Ну, и она должна выиграть! Тогда в газете напечатают, и вообще… Мало ли какая польза бывает от победы!

— Ирка должна победить? Ой, не могу!

— А ты-то играть умеешь?

— Я-то? Конечно, умею!

— Так может ты, того… Научи ее, а?

— Научить??

Сергей с сомнением посмотрел на мать. Та улыбалась и кивала, и явно не шутила.

— А когда надо?

— Тридцатого.

— Когда? Тридцатого? Так сегодня двадцать седьмое!

— Ну, да… А что?

— Ничего, — усмехнулся Сергей и откинулся на спинку дивана. — Просто люди всю жизнь учатся играть в шахматы, и то не всегда получается. А ты хочешь, чтобы за два дня!

Валентина Сергеевна загрустила. Прощай, статья в газете…

— Ну, Сереж, ты хотя бы попробуй, а? Ты ж у нас парень умный, толковый!

— Я-то да…

Валентина Сергеевна присела к сыну, ласково обняла его:

— А мы тебе с отцом премию организуем!

— Какую?

— Ну, а какую надо?

— Ботинки видел итальянские за 60 рублей.

— Вот и отлично! Считай, что они уже на тебе.

— Ладно, — Сергей встал. — Зови сюда эту…

Валентина Сергеевна вышла, по-заговорщицки подмигивая.

Через секунду в комнату была вброшена Ирочка. Она хотела вырваться обратно, на свободу, в коридор, но Сергей подошел и закрыл дверь на крючок.

— Так, слушать сюда.

— Отстань!

Подзатыльник.

— Сказано тебе, слушать сюда!

— Отстань, говорю!

Еще один подзатыльник.

— Хватит? Или еще?

— Хватит! — Ирочка, заливаясь слезами, плюхнулась на диван.

Под поскуливание сестры Сергей отпер шкаф, достал дорожную шахматную доску с фигурками на штырьках.

— Короче, малая, вникай! — он открыл доску, поворошил фигурки, разыскивая нужные. — Это — пешка. Самая левая фигура. Ходит только так и так. Это — конь, может ходить буквой «Г». Это слон…

Ирочка с удивлением смотрела на брата.

— Ты куда пялишься? Ты сюда пялься! Мне тебя надо научить в шахматы играть, понятно?

— Зачем?

— Затем, чтобы ты, идиотка, конкурс выиграла!

— А зачем?

— Сейчас как дам по башке! Давай, запоминай! Это королева — самая крутая фигура! Это король!

— Ее муж?

— Тупая, блин… Фигуры стоят вот так! Запоминай!

— Запоминаю.

— Блин, не хватает половины… Потерял… Короче, смотри. Белые ходят первыми.

— Почему?

— По кочану! Ходят и все!

— А можно мне в туалет?

— Нет! Пока не сыграешь партию, нельзя!

Ирочка сморщила нос, собралась снова зареветь, но Сергей вмазал ей хорошенько по затылку, а потом развернул доску черными к себе.

— Ходи!

Поздно вечером Валентина Сергеевна встала, чтобы проверить, закрыта ли дверь. С ней такое бывало часто. Она могла вернуться с полдороги и проверить, сняла ли чайник с плиты. Причем вопрос «газ выключен — не выключен» даже не фигурировал. Однозначно, газ под чайником был выключен. Но для того, чтобы прожить день спокойно, Валентина Сергеевна должна была этот чайник вообще поставить на стол.

В Ирочкиной комнате горел свет. Валентина Сергеевна прижалась глазом к щели и обнаружила, что дочь листает журнальчик.

— Ира! — Валентина Сергеевна решительно распахнула дверь. — Ты знаешь, который час?

Ирочка подняла на нее затуманенные глаза.

На одеяле красовалась дорожная шахматная доска.

Журнал назывался «Самоучитель игры в шахматы».

***

Тридцатое августа. В школе пахло краской и праздником, в самых неожиданных местах болтались воздушные шарики. Ходили нарядные люди, учителя этой и других школ. Мелькали взволнованные родители, праздничные дети с дрожью в коленках готовились пробежаться по чистым коридорам.

Школа была хороша всем, особенно актовым залом, усилиями Виктора Николаевича доведенным до выставочного состояния. Поэтому выбор районной администрации был очевиден — если где и проводить чемпионат по шахматам, то только здесь.

Ирочка выглядела как сувенир. Валентина Сергеевна постаралась и приобрела для дочери белоснежное платье, сотканное из облаков и ветра, завила ее волосы в крутые локоны, одолжила у знакомой туфельки на каблучке. И теперь Ирочка была похожа на маленькую фею, а значит — победа будет наша!

— Ой, как хорошо, что вы пришли! — обрадовалась завуч. — Пойдемте, я вас отведу в зал! Там уже журналисты приехали!

Журналисты!

Валентина Сергеевна поправила прическу. Вперед, навстречу славе!

Огромная шахматная доска раскинулась перед Ирочкой, дотянуться до другого ее края можно было, только привстав. Фигуры тяжелые, холодные. Ирочка взяла пешку и огорчилась. В увеличенном виде пешка выглядела совсем не так, ее запросто можно было спутать со слоном. Зато конь был красавец: с волнистой гривой, точеными ушками. Ирочке страстно захотелось заглянуть коню в глаза, но она не успела. Привели другую девочку, с которой ей, Ирочке, предстояло сразиться. Девочка была бледная, очкастая, она нервничала и с ужасом рассматривала Ирочкино платье.

Какой-то дяденька громко рассказал правила, взглянул на часы и крикнул: «Игра!».

Очкастая девочка немедленно схватила свою белую пешку и сдвинула ее с е2 на е4.

— А почему это она первая начала? — заволновалась Валентина Сергеевна. — Моя дочка раньше пришла!

— Белые ходят первыми! — сообщил ей стоящий рядом. — Тише! Не мешайте детям!

— Безобразие! Я буду жаловаться! — грозно сообщила Валентина Сергеевна и стала выбираться из толпы родителей.

Она успела сходить к директору, к завучу — ни того, ни другого в кабинетах не оказалось. Возмущенная Валентина Сергеевна промчалась по всем этажам, заодно, как и обещала, оценила качество покраски стен. Покрасили неплохо, но в остальном еще были проблемы.

Встретила Виктора Николаевича, того самого учителя музыки, с которого все начиналось: и хор, и актовый зал, и звездное будущее Ирочки. Правда, этот последний пункт реализовывался как раз без помощи Виктора Николаевича, поэтому Валентина Сергеевна позволила себе быть прохладной.

— Здравствуйте, Валентина Сергеевна.

— А, это вы, Виктор Николаевич! Здравствуйте! А Ирочка сейчас в актовом зале. Играет в шахматы.

— Ну, может быть, в шахматы она играет лучше, чем поет.

Валентина Сергеевна вспыхнула. Ах, какой негодяй! Как будто она не отблагодарила его за то, что девочка попала в этот хор! Как будто пользы от хора было больше, чем возни с устройством его матери в хорошую больницу!

— Да, я думаю, мы скоро прекратим посещать ваш хор. Пустая трата времени.

— Ну, не сердитесь. Я совсем не собирался с вами ссориться. Как раз наоборот. Хотел предложить вам перевести вашу девочку в класс с музыкально-художественным уклоном. Я и подружек ее туда заберу — Лену и Наташу, — пусть вместе доучиваются. Как вам идея?

Как раз эта идея не казалась Валентине Сергеевне блестящей. Мало того, что эти невоспитанные девицы целыми днями вертятся вокруг ее Ирочки, так еще и в школе от них покоя не будет. И какой толк от художественного уклона, если рисовать Ира не умеет и не собирается, слава Богу?

— Я могу рассмотреть ваше предложение. Но в том случае, если…

Она задумалась. Что можно выставить условием? Какой прок от этого человека и его дела?

— Только если вы поможете переводу в этот класс одного мальчика. Он учится в другой школе. Но мне бы очень хотелось видеть его рядом с Ирочкой.

Виктор Николаевич улыбнулся, откланялся и ушел. Валентина Сергеевна пару раз оглянулась — он сунул руки в карманы, несколько раз тряхнул челкой, как будто смеялся. Ну и пусть. Хорошо смеется тот, кто ездит на своей машине. А у Виктора Сергеевича нет не только машины, но и своего велосипеда.

Когда Валентина Сергеевна вернулась в актовый зал, Ирочка играла уже с другой девочкой. Людей стало меньше, и все они собрались у центральных столиков, крайние были пусты, и досок на них уже не осталось.

— Ну, как тут дела? — спросила Валентина Сергеевна у ближайшего напряженного родителя.

— Полуфинал, — ответил тот.

Валентина Сергеевна ничего не поняла, но по торжественной ноте в воздухе догадалась, что дело идет к статье в «Вечернем Минске».

Ну, еще бы! Она и не сомневалась.

***

— Папа! Папа! Я заняла третье место! — Ирочка с порога набросилась на отца, замахала грамотой.

— Да погоди ты, дай разуться! — Игорь Петрович стянул обувь, расправил затекшие пальцы ног и только тогда взял в руки грамоту.

— А почему только третье? — спросил он.

— Я и сама не поняла! — отозвалась Валентина Сергеевна из кухни. — Она два дня это все учила, ночи не спала. Думаю завтра сходить и разобраться.

— Да никому ты уже ничего не докажешь, надо было сразу к стенке прижимать. А что у нас есть покушать?

Ирочка получила назад свою грамоту и долго смотрела на нее влюбленными глазами.

А потом весь вечер шепталась по телефону то с Ленкой, то с Наташкой, то с Ромкой. Главной новостью дня была, конечно, грамота. А еще новость о том, что учиться они теперь будут все вместе — Ирочка, Лена, Наташа и Рома.

***

— Лена, сегодня у тебя будет прямой эфир.

— Это как?

— Как обычно, только повторить уже нельзя будет. То есть если ты что-то забудешь, придется выкручиваться и говорить дальше. Сможешь?

— Не знаю. Да.

— Ладно. А мама где?

Лена пожала плечами. Мама только что была и вдруг куда-то пропала.

Лера Борисовна сунула в зубы сигарету, с сомнением и тревогой посмотрела на Лену. Не справится ведь! Обязательно запорет! Не надо было соглашаться на эту авантюру, делали бы себе стандартную работу, записывались, монтировали в свое удовольствие. Нет, дернул черт предложить 1 сентября провести телемост с детьми дружественных республик! И как назло те немногие взрослые дети, которые были способны работать в прямом эфире, сегодня заняты.

— Ну, кто не лажается, тот не работает на телевидении.

Лена улыбнулась режиссеру, хотя совсем не поняла, о чем она. Иногда взрослые как скажут что-нибудь…

Маргарита Петровна посмотрела на часы.

— Все, мне пора. Лена ждет.

— Хорошо. Только скажи, что ты думаешь по этому поводу?

— По какому?

— Ну, по поводу моего появления в твоей жизни.

— Костя, дорогой…

— Только давай без отговорок, скажи правду.

— Я бы рада… Но я не могу… Это все странно… Мы разные, и я такая… Никудышная…

— Надо понимать, что ты мне отказываешь?

— Я просто прошу не форсировать события.

— Я не форсирую, Рита. Просто мне уже много лет, хочется определенности.

Маргарита Петровна вырвала свою руку и быстрым солдатским шагом направилась в гримерку. Что происходит? Почему она ведет себя как манерная школьница? Нравится ей Костик? Да, нравится. Милый, страшно трогательный, очень неглупый, отзывчивый человек. Пьющий, но в последнее время все меньше. Не исключено, что вообще отучится от этой дряни. Она ему нравится? Вряд ли. Вот где проблема. Не ве-рю! Ни одному слову. Маргарита Петровна оглянулась: Костик стоял у стены и потухшим взглядом смотрел куда-то в сторону. Зачем ему определенность? Чего он от нее хочет? Дополнительных квадратных метров? Спокойной старости? Правильного питания? Все не годится. Тогда зачем он ее мучает?

— Мам, у нас будет прямой эфир!

— Ты будешь со мной?

— Конечно! Как обычно!

— Нет, будь со мной там, на съемках!

— Я и буду с тобой!

— Будь совсем близко!

Маргарита Петровна присела рядом. Лена на секунду повернулась к ней — губы дрожат, под розовой пудрой проступает румянец широким мазком.

— Маленькая! Ты боишься? Ты не хочешь? Так давай откажемся! Давай уйдем отсюда!

Лена пару секунд колебалась:

— А что тогда будет с передачей?

— Какая разница? Главное, чтобы с тобой все было хорошо!

— А Леру Борисовну тогда выгонят с работы?

— Не знаю… Наверное, нет. Хотя могут и выгнать.

— Тогда я не уйду.

Гримерша удовлетворенно швырнула миску с краской на стол и заметила:

— Молодец!

А потом, яростно в этой миске мешая бурую кашу, предложила со знанием дела:

— А вы, мамаша, тоже можете в кадре быть. Там же ток-шоу, гостей в студию пригласят. Сядете в первый ряд — и никто вас не прогонит!

— В первый ряд? Страшно!

— Ну, если ребенок не боится, так и вы как-нибудь справитесь!

Тоже верно. Маргарита Петровна кивнула Лене: как тебе идейка? Лена улыбнулась во все зубы. Хорошая идейка. Отличная.

— Только придется вас немножко причесать, — предупредила гримерша. — В кадре без прически нельзя!

— Ладно, — смирилась Маргарита Петровна. — Причешите меня.

Она смотрела на сияющее лицо Лены и сама расцветала, выпрямлялась. А что? Вдруг сидеть в первом ряду интересно? И вдруг Костик испытывает к ней самые искренние чувства? Ведь есть одна миллионная вероятности такого расклада?

К пяти часам в студию стали стекаться гости, дети, их родители. Гримерка доверху заполнилась голосами, куртками, сменной обувью, пакетами с выходной одеждой — к возмущению бывалых работников телевидения, которые привычно пришли за своим неторопливым гримом со сплетнями, а попали на цыганский рынок. Лена пугалась этой суеты, но и заводилась от нее. Здорово, все будут сидеть, смотреть, как она возьмет микрофон, поздоровается. Что там еще в сценарии?

Откуда-то вынырнула мама. Лена не сразу поняла, что с ней произошло. И мама та же, и одежда прежняя, а все иначе.

— Ты накрасилась?

— Да! — шепотом сообщила Маргарита Петровна. — А еще меня причесали! Заметно?

— Ага!

— И как я тебе?

— Очень красиво!

— Правда?

Маргарита Петровна сама была довольна и удивлена. И изматывающей возни, которую можно было предположить, глядя на процесс со стороны, не произошло — гримерша просто взяла кусок губки, прошлась им по лицу Маргариты Петровны, цементируя кожу слоем тона, потом помахала кисточками, порисовала, поштриховала. Взбила волосы, облила их лаком. И все…

Маргарита Петровна намеренно не смотрелась в зеркало во время процедуры, не смотрелась бы и потом — боялась. Но один короткий, секундный взгляд, а потом уже не могла оторваться, хоть и стыдилась своей бесцеремонности.

— Вот видите, какая женщина симпатичная? Вам надо краситься, и тогда будет полный порядок. Согласны?

— Да, что-то в этом есть…

Подумать только, как меняет человека парочка карандашей! Просто волшебные палочки, а не карандаши! И кто бы мог представить, что помада — это такое тонкое орудие производства красоты! До сих пор Маргарита Петровна пользовалась помадой, как зубной пастой или мылом, исключительно функционально. А оказалось, что у нее губы хорошей формы и краска на них может лежать ровно и ярко, как у киноактрисы. И глаза такие выразительные, и даже голубые. А кожа! Кожа-то! Вроде бы того же цвета, там же натянута, но нежная, гладкая, бархатная, как бочок персика.

— Я намеренно сделала макияж чуть поярче, — сообщила гримерша. — Просто, чтобы вы почувствовали разницу.

— Я ее чувствую, — шепнула Маргарита Петровна.

— Мама, делай себе так всегда! — попросила Лена напоследок и ушла на площадку.

А Маргарита Петровна уселась в первом ряду специально сооруженного помоста, полого внутри и скудного дизайном сзади, но зато спереди создающего иллюзию полнейшего Колизея.

— Можно я рядом посижу? — шепнул знакомый голос.

Костик. В своем вечном клоунском костюме.

— Да, мне девчонки говорили, что ты выглядишь, как кинозвезда, но они скромничали.

— Спасибо.

— А я сейчас рядом с тобой выгляжу, как полный идиот.

— Я этого не говорила.

— Не хватало еще, чтобы ты это сказала. Н-да, красавица и чудовище.

Маргарита Петровна была в смятении. Все сразу. И ощущение нарисованной, насыпанной пуховками красоты на лице, и Костик, который не нашел ничего лучше, чем явиться сюда в таком виде, и Лена, которая стоит в толпе озабоченных телевизионщиков, кивает, говорит что-то в операторские наушники…

— Надеюсь, она справится и без моей помощи, — снова возник Костик. — Я ведь не должен был здесь сейчас появляться. Заставили. Просто на тот случай, если Лена устанет, или… Сам бы я ни-ни, я все понял. Так что не думай, что призрак клоуна теперь начнет преследовать тебя. Если я и явлюсь пару раз ночью во сне, то только для того, чтобы ты не проспала работу.

Маргарита Петровна улыбнулась. Костик ждал этой улыбки, как премии. Он кивнул и переключился на соседку справа — малолетнюю девочку, явно очень напуганную суетой вокруг прямого эфира.

— Пять, четыре… Лена, слышишь? Три. Два. Все. Мы в прямом эфире. Здоровайся.

— Здравствуйте, дорогие дети! Сегодня у нас будет необычная передача. Сегодня мы свяжемся с детьми из других республик, и они расскажут нам, как они пошли в школу 1 сентября. А еще у нас в студни тоже есть дети со своими мамами, мы и их тоже спросим о том, как они встретили День знаний. Лично я его встретила очень здорово, потому что все мои любимые подружки теперь учатся вместе со мной, и мы очень радовались! А еще в новом году у нас добавились новые предметы и новые учителя, и мне было очень интересно листать новые учебники А еще… А еще…

Из-за камеры показалось лицо оператора. Он что-то шептал, подавал знаки. Ассистент режиссера тоже что-то показывала, размахивала папкой, стараясь привлечь внимание Лены.

Лена видела их и видела холодный глаз камеры. И красный огонек над глазом, тоже холодный и очень грозный. И этот огонек означал, что камера работает, и вся страна смотрит на Лену, а Лена не помнит, что она должна стране сказать. В смысле не помнит сценария, а так, от балды, готова говорить еще долго, это несложно…

— …А еще к нам придут в гости учителя и музыканты, которые споют веселые песни… А сейчас…

Оператор показал пальцем на белый экран на стене. Ассистент режиссера и вовсе подбежала к нему и присела рядом, стараясь не попасть в кадр. При этом она обеими руками указывала туда, куда надо смотреть.

А Лена как раз помнила, что сейчас надо представить школьника из дружественной Республики Казахстан, даже помнила его странное имя Мурат. Просто ей вдруг захотелось узнать, что будет, если немножко поиграть, если сказать не сразу, а с паузой, чтобы все посмотрели в телевизор и задумались: а что же сейчас такое интересное будет?

— А сейчас мальчик Мурат из Республики Казахстан расскажет о том, как казахские дети пошли в школу и какие цветы получили казахские учителя. Мне кажется, это очень интересно, потому что Казахстан далеко, и увидеть, как там живут дети, довольно трудно. А сегодня с помощью телевидения мы попадем к ним гости! Ну что, дорогие зрители? Пошлите в казахскую школу? Здравствуй, Мурат!

На экране появилась картинка и тусклый, нечеткий, но очень веселый казахский мальчик бойко закричал о том, как здорово было сегодня пойти в школу.

В это время глаз камеры потух, ассистенты и звукорежиссеры утерли пот со лба. Перекур минут на десять, пока казахская школа будет открывать свои тайны.

— Слушай, ну ты даешь! — сказал оператор Лене после того, как все закончилось. — Не завидую я тем, кто будет с тобой работать лет через десять!

— Почему?

— Потому что ты хулиганка, вот почему!

При этом оператор улыбался в усы, и было непонятно, радует его факт хулиганства или огорчает.

— Лена, это было здорово! Я так волновалась, я вся мокрая, как мышь! — Маргарита Петровна обняла дочь, ее глаза, подкрашенные модным голубым цветом, сияли. — Я так тобой горжусь! Только, пожалуйста, слышишь? Пожалуйста, никогда больше не говори «пошлите в школу». Надо говорить «пойдемте», «пойдемте в школу», понятно?

— Понятно. Просто у нас так классная всегда говорит.

— Да? — Маргарита Петровна осеклась. Если так говорит классная…

— Ну, Лен, я на тебя сержусь! — это уже дядя Костик. — Ты меня оставила сегодня без работы. Зря я спешил, надевал свой костюм, бедный, старенький. Ты справилась без меня…

— И правильно сделала! — подошла Лера Борисовна, сунув сигарету в зубы. — Еще не хватало нам старого, помятого клоуна показывать детям в их праздник! Молоток, Лена! Так держать! Есть в тебе Божья искра, я сразу поняла. (Оператору) Без сценария девка шпарила, и неплохо! Чувствуешь? (Лене) Через семь минут мы отправимся уже в киргизскую школу! Ты готова пойти к киргизским детям?

— Готова!

— Хорошо.

Маргарита Петровна обнимала свое сокровище, свою гениальную дочку, и не могла сдержать глупой улыбки от уха до уха. А ее уже тянули прочь из кадра. Не мешайте, мамаша, работать ребенку!

Глава 7

— Давайте играть в «классики»!

— Нет, в прятки!

— А давайте в «казаки-разбойники»!

— О! Точно! Чур, мы с Ромой разбойники!

— Тогда мы с Наташей казаки!

— Казаки ищут разбойников! Ромка, побежали! — Ирочка схватила своего красивого, но вялого «жениха» и поволокла прятаться.

Лена с Наташей отвернулись, честно дав им возможность убежать.

— Моя кошка Мурка вчера объела мамину герань.

— А моя сестра Элеонора вчера сказала «дай».

— А я после школы ходила за квасом, но банка была тяжелая, и я ее уронила прямо на асфальт.

— А я умею танцевать ча-ча-ча.

— Это как?

Наташа молча продемонстрировала несколько движений. Лена попыталась повторить, но как-то не очень успешно.

— Покажи еще.

— Ты не сможешь.

— Почему?

— Это трудно.

— А почему ты можешь?

— Не знаю.

— Эй! — закричали издалека. — Ну, вы будете нас искать?

Девчонки встрепенулись и бросились на голос.

Разумеется, Ирочки и Ромы и след простыл. Но остались стрелки, нацарапанные на асфальте камешком. Они еле читались, но для молодых, цепких глаз не составляло труда вычислить их.

— Сюда!

Стрелки вели к магазину, потом пропали, и пришлось кружиться, искать след. Взрослые осторожно обходили ненормальных деток, сердито оборачивались, пытаясь понять, как это девочки могут вести себя так неправильно, надеялись увидеть раскаяние на их лицах. Но видели уже только их сверкающие пятки. Лена с Наташей мчались в направлении, указанном найденной стрелкой. Было так здорово, так весело!

Естественно, «разбойники» побежали в сад. Все дороги вели в сад, без вариантов. Когда асфальт закончился, стрелки видоизменились и стали проявляться на песке, на земле, а один раз их выложили палочками.

Ирочка с Ромой, конечно, не успели уйти далеко. И запросто можно было взлететь на горку строительных свай и оказаться выше всех, увидеть беглецов и завершить гонку, но ведь это неинтересно! А интересно было вычислить, выследить, отыскать каждую зацепку даже если на это уйдет больше времени, чем на саму погоню.

— Где? Где? — кричала розовая, распаренная, счастливая Лена.

Наташа вертела головой, кусала губу. Только что она видела стрелку, только что.

— Там! — она махнула рукой в сторону тех самых свай.

Конечно, если прятаться, то только там. Девчонки рванули вперед, Лена отстала, уступила первую дорожку легкой, как заяц, Наташе… А потом увидела только мелькнувшие в воздухе растопыренные Наташины пальцы. И все закончилось.

Лена стояла и дышала. И ничего не понимала. Только что была Наташа. И вот уже ее нет!

— Наташа? Наташа??

Только что они бежали за «разбойниками» и почти нагоняли! Были рядом! И вдруг…

Откуда взялась эта яма? Два дня назад ее не было! Точно не было, здесь весь двор в прятки играл! А старшеклассники костер жгли, вон еще пепел остался. Наташа тогда умудрилась обжечь руку, схватив консервную банку, до этого горевшую в костре.

— Наташа?

— Ленка! Помоги встать!

Лена с готовностью перевалилась через песчаный ров и съехала вниз. Не такая уж большая яма и совсем неглубокая…

То, что Лена увидела потом, надолго стало темой ее ночных кошмаров.

Наташа закрывала лицо рукой, а по пальцам текла кровь.

— Только не кричи, — просипела она. — А то еще кто-нибудь меня увидит…

Как будто это было сейчас важно.

Следующие двадцать минут они пытались вернуться во двор, домой.

Почему-то Наташа очень боялась того, что ее заметят. Она пряталась за спиной Лены, крепко прижимала ладони к лицу и время от времени вытирала кровь рукавом. Пару раз хотела остановиться, посмотреть, что же там все-таки такое произошло, но Лена тащила ее вперед.

Лене и подумать было страшно о том, что нужно смотреть на кровь. Еще она жутко боялась, что Наташа умрет. Но что делать для того, чтобы Наташа не умерла, она не знала. Понимала только, что нужно спешить.

Ближе всех был сейчас ее, Ленин, дом.

Когда Маргарита Петровна увидела бледную Лену с безумным взглядом, она схватилась за косяк двери и за сердце. Ни слова еще не было произнесено, а Маргарита Петровна уже почти вышла из игры.

— Мама! Тут Наташа!

Лене не успела объяснить, Наташа сама вышла из-за угла и попыталась сквозь окровавленные пальцы увидеть реакцию Маргариты Петровны.

— Так, девочки, спокойно, без паники, — Маргарита Петровна медленно отступила в коридор. — Входите. Все будет хорошо, только без паники. Все будет очень-очень хорошо…

На лестничной клетке остались россыпи кровавых капель.

Как только вошли в комнату, капнуло и на коврик, но никто не обратил на это внимания, только белая кошка Мурка брезгливо подергала усиками, изучая кровь.

А Маргарита Петровна уже звонила в «скорую». Потом — Капитолине Михайловне, но у той было занято, а на перезвон времени уже не осталось, прибыла карета «скорой».

До больницы ехали так долго, что Наташа уже успела привыкнуть к боли, к свету голубой лампы нал головой, к испуганным лицам Маргариты Петровны и Лены. Санитар «скорой» позвякивал ампулой о шприц, и звук был, мягко говоря, не из приятных. Но на Наташу вдруг обрушилась какая-то странная вялость, ей было страшно и безразлично одновременно.

— Доктор, как она?

— Ну, вы же видите…

— Она такая бледная и молчит!

— Шок, кровопотеря…

— Она будет жить?

— Ну вы, мамаша, даете… Конечно, будет!

Маргарита Петровна хотела сказать, что она совсем не мамаша, что мамаша сейчас нянчится с двумя малолетними детьми и новость о Наташе ее вряд ли обрадует. Но не сказала.

— Почему столько крови?

— Много кожи содрала.

— А это опасно?

Ну, могло быть хуже. Могла без глаза остаться.

— А что с ней будет, доктор?

— Посмотрим. Главное, чтобы заражение не началось, а так… Шрам, конечно, будет порядочный. И прямо на лице.

— Шрам?

— Конечно, а как вы думали? Пол-лица ребенок стесал! Лучше следить надо было! А то бегают черт знает где!

И снова Маргарита Петровна промолчала. Она прижалась к Лениной макушке и с ужасом думала, что было бы, если бы Лена бежала первой… Потом ей до боли становилось стыдно за такие мысли, она начинала соображать, как сообщить о Наташе Капитолине Михайловне. И не могла даже представить интонацию, а не то что нужные слова.

Слава Богу, хирург не настаивал на немедленном оформлении и забрал Наташу на операцию сразу же. Еще час Маргарита Петровна и Лена кружили но коридору, сидели на холодных твердых стульях, сбитых в один ряд. У Маргариты Петровны не было двушки, чтобы позвонить, а на улице становилось все темнее, и Капитолина Михайловна наверняка уже искала дочь.

Потом врач в приемной сжалилась, позволила сделать один звонок, и Маргарита Петровна набрала… Костика.

— Извини.

— Да не за что! Ты меня не отвлекла. Я как раз сочинял пятнадцатый сонет…

— Мне нужна твоя помощь!

Костик удивленно присвистнул.

— Тут с Лениной подружкой беда, она в больнице… Прошу тебя, позвони ее матери, я не смогу! Я не знаю, что ей сказать… Да и занято может быть…

По звонкому молчанию в трубке было понятно, что Костик слабо представляет себе такой разговор с совершенно незнакомой женщиной.

— Хорошо… Давай телефон.

Маргарита Петровна с облегчением вздохнула.

***

Хирург не ожидал, что в полночь его будут ждать в холле какие-то безумные, плохо соображающие люди. Он собирался домой, у него был трудный день… А тут вдруг приходит санитар, ругается, говорит, что посторонние мешают работать, а уходить не собираются и целый вечер требуют хирурга на разговор.

— Вы родители?

— Нет, но мы близкие друзья! Почти родственники!

Испуганная толстая девочка, женщина скучной наружности и мужчина с лицом алкоголика. Хирург вздохнул.

— Состояние девочки стабильное, она спит. Ей дали успокоительное, так что до завтра, до обеда, можете не приезжать. Операция прошла успешно. Что вас еще интересует?

— Каковы перспективы? Сколько она здесь пробудет? — спросил мужчина.

— Пока рано говорить, но обычно дети быстро становятся на ноги.

— А ей больно? — спросила девочка.

— Нет. Сейчас уже нет. Что-то еще?

Хирург подождал две секунды, потом направился к себе, к плащу, к чемодану, к возможности поехать домой.

За спиной зашуршал полиэтилен, было слышно, как мужчина что-то передал женщине.

Она догнала хирурга, робко сунула ему в руки пакет, в котором звякнули бутылки.

— Ну, зачем это? — устало возмутился хирург, но остановился и пакет не вернул.

— Возьмите, пожалуйста!

Женщина неловко улыбнулась, нелепо дернулась, не зная, куда ей дальше.

— А скажите, доктор… Она слишком… испортила себе лицо?

— Ну, я собрал все, что мог. Сильное повреждение брови, рваная рана щеки, сломан нос, разорвана губа… Но будем надеяться на лучшее… Вы не мама, нет? Тогда я вам скажу. Красавицей ей, конечно, уже не бывать. К сожалению, в таких случаях медицина бессильна. Нет, вы потом сможете специальные пластические операции сделать, если захотите, но шрамы все равно останутся. Зато мы исключили заражение, и это уже хорошо.

Маргарита Петровна охнула и прикрыла рот ладонью.

Хирург напоследок кивнул ей, мужчине и девочке, плотно сросшимся на заднем плане.

Впереди у него была долгая дорога домой, и кто мог осудить уставшего человека за то, что дорога волновала его больше, чем нос незнакомой девочки.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

— Хочется, чтобы новый 1990 год был… лучше, чем 1989! Все! Давайте пить!

Маргарита Петровна улыбнулась, вздохнула. Костя, как всегда, оригинален.

Вместе уже несколько лет, а все равно удивление, а в приличных компаниях иногда и чуть-чуть смущение. Это не человек, это специальное приложение к нему: ни дня без безобразия. Как будто перед Костиком стоит такая задача — не повториться ни в чем: если вчера встал рано и писал стихи под кофе, то сегодня проспит до девяти, а потом начнет, не умывшись, чинить бачок. С ним все было необычно, ново, но часто и страшно утомительно. А еще он умел быть трогательным, сентиментальным, вязал крохотные букетики и развешивал их на ручках дверей, или писал записочки, или вырезал бумажные сердца, которые неожиданно выныривали из любимой книги. Маргарита Петровна раньше с такой рукотворной щедростью не сталкивалась и периодически нервничала. Ей казалось, что Костик играет, остается клоуном даже когда они вдвоем…

— Мам, я побежала?

— Куда?

— Ну, к Ирке! У нее родики… родители уехали! Мы у нее встречаемся!

— Ничего себе! — Маргарита Петровна отставила бокал. — Хорошенькое дело — уйти из дому в двенадцать ночи!

— Ма, я уже большая! Мне пятнадцать лет, между прочим!

— А мне, между прочим, сорок пять, и что? Я же не ухожу из дому за полночь!

— А тебе просто некуда идти! — Лена улыбнулась. — Ма, я же никуда не денусь! Я буду у Иры. Могу остаться до утра, могу вернуться, если соскучишься!

— Ой, Лен, — Маргарита Петровна вздохнула. — Не могу я так… Не пущу… Прости.

— Что тут у вас за новогодний консилиум? — Костик обнял обеих, выдохнув шампанским. — Предлагаю перенести прения на утро, гости ждут.

— Костя, она хочет уйти к Ире! — Маргарита Петровна все яснее понимала, что никуда одну Лену не отпустит. — Ночью! Нашими бандитскими дворами!

— А что, это единственная проблема — дворы?

— Ну-у-у-у…

— Тогда вопрос снимается. Я сейчас одеваюсь, провожаю Лену к Ире, потом возвращаюсь, и все довольны!

— Здорово! — Лена чмокнула Костика в щеку. — Дядя Костя! Ты клевый!

— Я суперклевый! И я пошел одеваться!

Маргарита Петровна вздохнула. И потом уже в безмолвной тоске и печали следила за тем, как Лена натягивает старые сапоги со скошенной пяткой, как Костик швыряется в нее шапкой, а она — в него. Детский сад!

Время летит… Еще на днях Лена боялась войти в темную комнату и автоматически брала маму на улице за руку. И вот — пожалуйста. Огромная девица с волосами ниже попы. Упрямая. Восторженная. Копия папы, только молодой и женский вариант. Иногда Маргарите Петровне становилось страшно: ну как могла вырасти такая… здоровенная… из крошечной девочки, робкой и вечно читающей где-то в углу книжку? Какое отношение имеет Маргарита Петровна с ее тонкой серой костью к этой рыхлой, рыжей, конопатой, грудастой, умничающей девице?

— Шарфик не забудь!

— Не забуду!

Дверь захлопнулась.

И Костик поскакал вниз по лестнице, громко поздравляя соседей, которые тоже выползли на лестничные клетки, курили, смеялись и звякали посудой.

— Дядя Костя! Ну, поговорите как-нибудь! Мама вечно боится!

— Потому что она мама.

— Но я же ведь не ребенок!

— Для нее — ребенок!

— Мне пятнадцать лет!

— Ты говоришь это по сорок раз на дню.

— Потому что мне приходится доказывать взрослым свое право…

— На что?

— Ну, на все!

— Права отдельно от обязанностей не даются!

— Начинается!

Вышли из подъезда. На улице пахло праздником. Играла гармошка, весело повизгивали женщины. Все окна вокруг горели — удивительное зрелище! По двору гуляли пары с маленькими детьми, как будто сейчас была не ночь, а середина дня, самое время для променада. На лестничных пролетах других домов толпились тени, дергались под какую-то свою музыку.

— Дядь Кость, а ты в инопланетян веришь?

— Я даже в милиционеров не верю!

— Нет, правда! Есть жизнь на других планетах?

— Ты же у нас в доме книжки читаешь. Это у тебя надо спрашивать.

— А я у Ирки смотрела видик, там был фильм про инопланетян!

— Те, у кого есть видик — сами инопланетяне! Я, например, не то что инопланетян — видика ни разу в жизни не видел!

— Дядя Костя! А что бы ты хотел в подарок на Новый год?

— Чтобы все были здоровы!

— А еще?

— Чтобы твоя мама меня любила!

— А еще! Что-нибудь такое… Ну, настоящее!

— Настоящее? — Костик засмеялся. — Ну, если настоящее… Хочу коробку конфет! Самую большую на свете! А то мне никогда конфет не дарили, думали, что мужики их не любят!

— А ты любишь?

— А я обожаю!

— Клево!

Возле Ирочкиного подъезда толпились нарядные граждане в шубах и пальто нараспашку. Кто-то бил в бубен, и этой нехитрой шаманской музыки было достаточно для того, чтобы веселиться на полную. Женщины пьяно орали про «ваду», которая «цячэ у ярок», мужики совиными голосами пытались подтянуть, но в основном просто гремели стаканами. А над головами всех этих добрых людей клубилась смесь паров мощного алкоголя, пота, радости и жара от распахнутых душ и одежек.

— С Новым годом! — закричали из толпы. — Присоединяйтесь!

— Ну, все. Дальше без меня! — Костик подтолкнул Лену к подъезду, а сам радостно расправил крылья навстречу румяной бабе со стаканом наперевес. Когда Лена оглянулась, Костика уже засосало в центр праздника, и он с готовностью отдался веселью — над пуховыми платками и ондатровыми шапками торчали его ладони, которые вертели «цыганочку» в такт пьяному бубну.

***

— Давай, заходи! — Ирочка приложила палец к губам. — Только не шуми сильно! Сергей здесь! Не один! С какой-то девчонкой!

Ну, вот. Стоило сбегать из дому на территорию, свободную от взрослых родственников, если на этой территории замечен один из самых вредных взрослых — старший Иркин брат!

— Они скоро свалят! Только что по телефону с кем-то договаривался! Прикинь, в ресторан едут!

— Скорее бы! А Наташка где?

— Наташка малых спать укладывает!

— Это как?

— Ну, по телефону. Рассказывает Эльке сказку.

— А тетя Капа где? Почему она не укладывает?

— А ее, блин, снова в больницу забрали. Наташка говорит, там какая-то угроза для ребенка, а срок большой. Короче, я ничего не понимаю.

Капитолина Михайловна снова была беременна. Наташке исполнилось 15, Анжелике — 10, Элеоноре — 5. И вот новое ожидание. Сама Капитолина Михайловна по этому поводу шутила, что теперь у них на одну семью будет такое количество талонов на еду и сигареты, что можно будет загонять по спекулятивной цене… Больше никто не шутил. Но и не горевали особенно.

Ирочка тихо скользнула к двери, за которой скрывался Сергей, и склонилась ухом к ручке.

— Целуются! — диким шепотом доложила она.

Целуются! Лена вспыхнула от мысли, что в трех метрах от них, за тонкой стенкой, кто-то с кем-то целуется.

— А девчонка такая страшная, мама дорогая! — Ирочка скорчила рожу. И если только та несчастная девчонка хоть на десять процентов соответствовала этой роже, то жизнь ее ожидала трудная, очень трудная.

Лена все еще стояла в коридоре, обутая, одетая, без плана действий. Запахи Нового года… Насыщенные такие! Как будто вся полезная площадь немаленькой квартиры Сидоровых увешана мандариновыми корочками. Прямо по курсу — уголок стола, накрытый белой скатертью. И на этом уголке нагло поблескивает лощеной обложкой журнал «Бурда» — восьмое чудо света, каким-то образом попавшее в эти холодные края. А возьми чуть вправо — и вот он, телевизор, с восхитительным, нереальным видиком — крышечка выдвинута вверх, пасть пуста, ожидает кассету. Сейчас Сергей смоется, и Ирочка включит Индиану Джонса…

Тут «братская» дверь отворилась, и вышел Сергей. Вслед за ним, обтягивая свитер, выплыла та самая девчонка-страшилище. У Лены было всего несколько секунд, но она заметила, что, во-первых, ничего такого ужасного в подруге Сергея нет, и, во-вторых, Ирочка испарилась, растаяла в елово-мандариновом воздухе ровно за мгновение. Но Сергею его оказалось достаточно, чтобы засечь шпионаж.

— Ирка! — он рванул вслед за сестрой.

Грохот, визг, ругательства Сергея.

Девушка лениво взглянула на Лену.

— Подслушивать нехорошо!

— А я не подслушивала, — не согласилась Лена.

— Как тебя зовут? — девушка Сергея сунула в сапог тонкую ступню с красными ноготками под капроном.

— Лена.

— Ты подружка Иры?

— Да.

— Ира — избалованная девочка, да?

— Ничего она не избалованная. Она нормальная.

— Странно. А мне показалось, что избалованная, и не очень воспитанная.

Лена молча смотрела, как она одевается. Права Ирочка. Страшная эта девчонка, страшная и противная. Несмотря на белые сапожки и короткую пушистую шубку. Несмотря на красные ногти на ногах.

— Илона, подожди!

Сергей выбежал в коридор, щеки его пылали, модный «ежик» на круглой голове воинственно топорщился.

— Я ей, кобыле, накостылял хорошенько! Мля, скорее бы перевезти вещи и зажить нормальной жизнью! Я там договорился, на следующей неделе фургон дадут, бесплатно, все включено…

— С Новым годом! — сказала Лена и пожалела.

— Еще одна! — скривился Сергей. — Что вы все тут вьетесь? Не можете на улице побалдеть?

— Да ладно ты! — улыбнулась Илона. — На улице холодно!

— А мне пофиг! Если не умеют себя вести… Так и будешь на пороге стоять?

Лена резво отодвинулась, пропустила парочку. Напоследок Сергей одарил ее ядовитым взглядом и хлопнул дверью.

— Ушел?

Ирочка нарисовалась так же неожиданно, как и исчезла.

— Вот гад! Дал мне по морде! Чуть голову не оторвал!

Говоря это, Ирочка сияла. Что ее так радовало? Факт восстания против брата? Факт его удаления из квартиры?

— Он собирается жениться и свалить отсюда!

О! Вот это новость!

— Жениться на этой? Илоне?

— Ага! Она какая-то жутко блатная, у нее родики крутые! Серега прям вокруг нее прыгает, как ненормальный!.. Ну, раздевайся скорее! Там еды полно, а еще у меня сигареты есть! У Сереги стырила! Хочешь попробовать?

Лена пожала плечами. Как можно знать, хочешь или нет, если ни разу не пробовал?

Но гораздо больше, чем сигареты, ее интересовал другой вопрос…

Как ему не страшно жениться?

Потом из ванной выползла Наташа, вынесла телефон. По лицу было видно, что «колыбельные» Наташа петь умеет, но как-то очень сильно не любит.

И начался собственно праздник.

— Девки! Зырьте, что мне мать на Новый год подарила!

О, Боги! Бюстгальтер! Красивый какой! Весь из кружева, с тонкими бретельками! А цвет! Нежный фиолет! Такого в природе не бывает! В магазинах так уж точно.

— Он мне великоват, но мать сказала, что у меня еще груди вырастут, будут, как у нее. А пока можно просто смотреть.

Лена взяла бюстгальтер, как бабочку, которая задремала на пару секунд, но сейчас одумается и улетит, и фигушки ты ее еще раз потрогаешь. Бюстгальтер не улетел. И был робко прижат к майке в том месте, где у Лены была грудь.

— Тебе тоже велик, — ревниво заметила Ирочка. — Он нам всем велик. Дай сюда.

Но была еще Наташа. И когда она невзирая на скепсис хозяйки приложилась к кружевному шедевру, оказалось, что у нее как раз все совпало!

— Ну и что? — Ирочка свернула подарок, спрятала в полочку. — Это мой подарок, а не твой.

А с этим никто и не спорил.

Ели-доедали, смотрели видик, потом захотелось движения.

— Алло! А куда мы попали? Да мы просто так звоним! С Новым годом!

Девчонки захохотали, Ирочка бросила трубку.

— Кому еще позвоним?

— Давай Ромке позвоним!

— Не хочу! — Ирочка надулась. — Он отказался со мной Новый год встречать, остался с мамочкой! Вот пусть и сидит сейчас один!

— Тогда давайте первый попавшийся номер наберем!

— Классно!

Ирочка красиво затянулась сигаретой и, не глядя, стала наворачивать телефонный диск.

— Алло!

Лена и Наташа, толкаясь и хихикая, пристроились рядом, склонились к трубке.

— С Новым годом!.. Спасибо!.. А вы меня не знаете!.. И я вас не знаю!.. Да, я просто так звоню!.. Да, могу познакомиться!.. А вы парень? В смысле, вы молодой? 18 лет? О, классно!

Девчонки начали жестокую возню, борьба за место у трубки усилилась.

— Меня зовут Ирина. Мне… э-э-э… 18 лет…. Я высокая, стройная, у меня голубые глаза, длинные ресницы, маленький носик, очень красивый, светлые волосы и стрижка «волчица», сейчас это модно… А у вас друг есть? Много? О, классно, а у меня есть подруги!.. Одну зовут Лена, она чуть-чуть полноватая, но ей это идет. У нее очень длинные рыжие волосы, зеленые глаза. Она снимается на телевидении… А вторую зовут Наташа. Она стройная, у нее большие карие глаза, короткие черные волосы и на лице…

Наташа больно толкнула ее. Зачем всем рассказывать, что у нее на лине шрамы?

— Ну, короче, мы все симпатичные, а я так вообще красивая… А вы?.. Что? Пора идти? Ладно. Я вам еще позвоню, хорошо?

Ирочка бросила трубку и вздохнула.

— Не поверил, что мне восемнадцать. Ну и дурак… Кому звоним?

— А давайте кому-нибудь из класса!

— О, точно! — Ирочка схватила записную книжку, начала листать. — Давайте позвоним новенькому! Где он? На «Я». Яковлев Витя.

Новенький пришел в их класс в начале учебного гола. Папа военный, поэтому новенький сменил десяток школ — все мотался вслед за папой.

Девчонкам он тогда не то чтобы понравился… Так, ничего особенного. Молчаливый, тощий, глазастый, довольно невзрачный мальчишка. Но зато он умел пропускать девочек вперед и никогда не обзывался.

— Витя? Ой, извините, с Новым годом! А Витю можно? Спит? Ну, передайте ему… Ничего не передавайте!

Ирочка повесила трубку и смеялась, как сумасшедшая. Спит! Маленький мальчик! Спит в час ночи на Новый год!

Потом чуть-чуть гуляли, пытались курить, сидя на добитой дворовой карусельке. Сильно давились, кашляли, но понимали, что надо. Ирочка иронично покачивала ногой, была горда собой, своим умением красиво держать сигарету меж блестящих ноготков. Конечно, разница в статусе чувствовалась — если ты лошица и никогда не красила ногти, и не курила, как следует, так и не пытайся выглядеть сейчас человеком! Смешно видеть, как нелепые, плохо одетые девочки изображают матерых пантер… Ирочка так думала, но не говорила. Праздник все-таки, зачем портить настроение любимым подружкам.

Глава 2

— Эй, Яковлев! А ты чего это спать завалился на Новый год?

Витя не ожидал такого компромата. Он с тоской смотрел на красотку Ирочку — забросила ногу за ногу, платье коротенькое, коленки нагло торчат, а маленькая ступня в чем-то модненьком, на каблучке, дерзко подрагивает, как хвост кошки. Почему же так хочется отвернуться и не видеть ее?

— А мы на Новый год до трех ночи не спали! — доложила Лена. К Лене Витя относился терпимо. Лена никогда не выпячивалась, молчала, читала себе книжки на переменках. Собственно, ей ничего другого не оставалось. Ею единственной не интересовался ни один мальчик в классе. Ирочкой интересовались все. А Леной — ни один. И дело даже не в том, что Лена была толстой и снималась на телевидении. Она сама не нуждалась в компании.

А Наташей интересовался он, Витя. Он, как только пришел, сразу понял: классная девчонка. И то, что у нее одна половина лица вся в шрамах и вмятинах, никак ее не портило. Вите, сыну военного, шрамы всегда казались признаком сильной натуры.

— А Яковлев в Новый год спать завалился! — громко сообщила Ирочка всему миру.

В классе поржали, посмотрели на новенького как на дурачка, но быстро забыли. В восьмом классе хватает других тем для обсуждения.

В середине урока химии в класс заглянул Виктор Николаевич, учитель пения. Кивнул, извиняясь:

— Я у вас украду Иванову.

— Иванову? — удивился учитель химии, сквозь очки глядя на Лену. — А зачем вам Иванова? У нас контрольная завтра, и Ивановой не мешает повторить пройденный материал.

— Она повторит, обещаю, — Виктор Николаевич нетерпеливо махнул Лене. — А сейчас ей срочно на телевидение надо.

— Куда? — очки съехали вниз по горке умного учительского носа. — Куда ей надо?

— На телевидение. Позвонили директору, попросили срочно привезти Иванову. У них там аврал, прямой эфир, какая-то персона приезжает, и некому интервью брать.

— Ну что ж, — химик поискал поддержки класса, растерянно развел руками. — Ну, если телевидению надо… Пусть идет…

Лена молча собрала вещи. Сидящая рядом Наташа показала ей большой палец: клево получилось! Знаменито!

Ирочкин взгляд не казался таким радостным, но и ненависти в нем не наблюдалось, хотя судьба, конечно, оказалась слепа. Это ее, Ирочку, должны были у всех на глазах с помпой вызывать на телевидение.

— Иванова, не задерживай! — грозно нахмурился Виктор Николаевич и посмотрел на химика с выражением терпеливого понимания: как трудно с этими подростками, как невыносимо!

Сопровождаемая горящими взглядами одноклассников, Лена вышла в коридор.

— Ну, слава Богу, — Виктор Николаевич прикрыл «химическую» дверь. — Представь себе, до сих пор химии боюсь! И не помню ни одной формулы, даже спиртовой.

— А кто звонил?

— Да откуда я знаю? Директриса вызвала, просила тебя отвезти. У меня, видите ли, у единственного машина. К тому же это именно я когда-то вывел тебя в свет вместе с хором. А то, что ты уже несколько лет в этом хоре не занимаешься, никому не интересно.

— Так ведь хора нет!

— Ну, может еще и будет…

— А почему хора нет?

— Потому что денег нет. Будут деньги — будет хор…

Лена не совсем поняла, причем деньги к хору, но спрашивать не стала. Ей было приятно видеть Виктора Николаевича, приятно ехать в старенькой резвой «копейке». По дороге болтали о глупом, об одноклассниках, о вахтерше, которая спит не по делу и дает звонки не вовремя, сбиваясь почему-то всегда в пользу контрольных. Виктор Николаевич временами лихачил, поругивал других водителей, особенно тех, кто в черных «Волгах», а вообще чувствовался в нем какой-то нервный спазм. Лена хотела бы спросить, в чем дело, но не знала, как это сформулировать, каким таким образом, чтобы по-взрослому.

На телевидении их встретила взволнованная ассистент режиссера. — Ой, спасибо вам огромное! Привезли нашу артистку! А то форс-мажор полный.

— Понимаю, — улыбнулся Виктор Николаевич. — Сам люблю это дело. А вам случайно детский хор на телевидении не нужен?

— Ой, я не знаю… Поинтересуюсь, но, кажется, тут уже есть какой-то хор…

— Все понял, вопросов больше не имею…

Виктор Николаевич на секунду задержал Ленин локоть:

— Слушай, Иванова… Ты давай, иди вперед… Развивайся! Я так рад… Короче, не слушай меня, мои глупости, но…. Не останавливайся, пока есть силы, ладно? Жизнь такое болото, только сбавил обороты — сразу засосало. Я вот уже сдаюсь, надоело… Но ты борись, слышишь?

Лена кивнула. О чем это Виктор Николаевич? О каком болоте? О каких силах? Можно подумать, она здесь, на телевидении, бетон мешает!

— Борись, Иванова! Ты — человек сильный, это очевидно! Ты только не слушай никого и действуй! Смелее, Иванова! Улыбнись, расправь плечи! Не комплексуй, не зажимай себя, слышишь? Еще найдутся те, кто постарается сделать это за тебя!

Она поднялась по ступенькам вверх, к турникету, оглянулась.

— Давай-давай! А я дорос до того, чтобы гордиться кем-то, кроме себя! Я очень хочу кем-нибудь наконец гордиться! Собой не получилось, так давай буду тобой! Ты меня слышишь?

Виктор Николаевич стоял внизу, улыбался дурацкой улыбкой. И оказалось, что у него на макушке довольно крупная розовая плешь… У красивого Виктора Николаевича, любимца всех мам и бабушек, а также учениц старших классов, — розовая плешь! Это было так странно…

Лена даже ответить не успела, только кивала, а ее уже волокли за руку в гримерку.

Там уже разворачивалась битва разума с объективной реальностью.

— Так что, она будет в школьном платье в кадре?

— Пусть будет в платье, это даже интереснее, — Лера Борисовна помяла во рту сигарету. — Пусть видят, что наши дети — самые дисциплинированные дети в мире.

— Да ну, бросьте вы! Если бы хоть белый передник был, куда ни шло! А так вся черно-коричневая! Какой-то протест эстетике!

— Это не протест эстетике, это то, с чем надо смириться, поскольку других вариантов нет, девочки!

А потом Лера Борисовна наклонилась к Лене и прошептала довольно громко и сердито:

— Худеть надо! Ни один костюм на тебя не налазит! А дальше что будет?

Лена покраснела, посмотрела вокруг. Конечно, все слышали, но внимания не обратили. Режиссеры всегда ругаются. А Лена всегда толстая. Соответственно удивляться тут нечему.

— Значит, слушай. Гость — немецкий бизнесмен, помогающий детям. Хочет строить у нас детскую деревню.

— Какую?

— Ну, специальный пансионат для больных детей и сирот, понимаешь? Нужно с ним поговорить о планах, сроках… Вот вопросы, чтобы через десять минут выучила наизусть.

«Расскажите о перспективах строительства. Можно ли рассчитывать на долгосрочные отношения…».

— Но это какие-то непонятные вопросы!

— Умные поймут.

— Но я не понимаю.

Лера Борисовна посмотрела с издевкой.

— Ничего страшного. Подрастешь — поймешь.

— Но программа для детей!

— И что? Ты предлагаешь посюсюкать с серьезным человеком на тему серьезных взаимоотношений?

— Нет, просто вопросы можно поменять.

— Лена!

Режиссер устало опустила плечи, даже кончик сигареты горестно уставился в пол. Какого черта этот подросток вмешивается в отлаженный процесс? Хочет доказать, что умнее всех? Естественно, все подростки хотят это доказать. Но не на работе же!

— Лена!

Как будто она, Лера Борисовна, сама не понимает, что вопросы формальные. Но это практика, это традиция, ритуал, так принято. В конечном итоге, в цель они бьют, а все остальное — эмоции, им не место на бумаге, они должны возникнуть сами собой, для этого мы и живые люди.

— Ладно, будем смотреть по ходу. Но вопросы все равно выучи.

И режиссер ушла курить. По дороге она думала о том, что сама не так давно хотела все изменить, освежить, улучшить. А потом вдруг расхотела, устала. И когда это произошло? Вот, хоть убей, не вспомнить…

***

А в это время в далекой Серебрянке:

— Смотри, какая! — Ирочка с восхищением рассматривала газетное фото девушки, застенчиво и гордо несущей купальник, цветы и корону. Девушку звали, если верить подписи, Анжелика Ялинская, и она была победительницей первого конкурса красоты.

— Красивая какая! Особенно корона!

— Обыкновенная, — Наташа толкнула ногой Элькин мячик, дав возможность младшей сестрице с визгом сняться с места и открыть первый тайм игры.

— Как ты думаешь, я могла бы стать королевой красоты?

— Не знаю…

— А я бы стала! — Ирочка обласкала взглядом корону. — Я бы вышла на сцену, и все бы ахнули! Фотографы бы вокруг меня бегали! И мой снимок был бы во всех газетах! И у меня были бы самые классные шмотки! И самые клевые пацаны…

Наташа шлепнулась на пол, не пропустив гол в стеклянную дверцу маминого серванта. А гол был вполне возможен, и тогда бы жидкий, немногочисленный хрусталь, скромное мамино богатство, погиб страшной смертью. Пятилетняя Элька смеялась, как ненормальная, а Наташа свирепо рычала и как бы боролась с пойманным мячом. Мечтать вслух в таком неандертальском обществе не представлялось возможным. Ирочка вздохнула и сунула газету в стопку у кровати — в большой семье Петровых ничего не пропадало. Особенно старые газеты.

Вечером того же дня Наташа, Ирочка и красавец Рома посетили танцевальный зал, следуя давно усвоенному расписанию.

Пять лет длилась эта мука, и конца края ей не было. Ирочка ненавидела танцы так искренне, что однажды абсолютно честно решила сломать себе ногу, била ею в стену до тех пор, пока не прибежала мама, Валентина Сергеевна, и не начала бить уже по тому месту, откуда по традиции ноги как раз и растут. Путь в танцзал был горестным и тяжким, до стонов, запахи потных тушек выворачивали наизнанку. А все эти дебильные разминки, приседания? Какое они имели отношение к прекрасному? К бальным платьям? За пять лет Ирочка ни разу не надела бального платья! Это несмотря на то, что оно уже было, висело в шкафу! Ни разу Ирочке не поручили станцевать что-нибудь приличное! Ее уделом были нудные, выматывающие насквозь тренировки.

Наташка с Ромкой жили в это время будто в другом измерении. В той же среде, но в другом измерении. Они подолгу обсуждали какие-то новые движения, демонстрировали их друг другу на переменках. Причем Рому каждый раз уличали в «бабскости», горластые одноклассники указывали пальцем, ржали и называли его разными нехорошими словами. Иногда Наташа вступалась и гоняла обидчиков по этажу. Иногда Рома сам убегал и плакал всю перемену где-нибудь на задворках цивилизации, в раздевалке. Но если исключить эти маленькие школьные неприятности, то танцзал можно было смело назвать районным раем, куда мчалось и летелось изо всех сил.

— Скушшшно! — ныла Ирочка. — Опять разминаться полчаса! Опять «коленочки выше, локоточки приподняты»! Надоело!

Наташа сосредоточенно натягивала тесные чешки. Рома читал завтрашнюю физику. Жалкие, ничтожные личности. Ирочка отвернулась и улетела мыслью за окно. Туда, где сказочная, мокро-серая городская зима. Вместе с легкими, мохнатыми снежинками Ирочка произвела головокружительную посадку прямо на трон королевы красоты. Вихри пушистых вздохов ветра, восхищенный шепот фей, а в центре Вселенной, в снежной шубке, в купальнике и искристой короне — она, звезда, Ирочка Сидорова. Ах! Ах!!

— Сидорова! Ты что, оглохла?

Все смеялись.

Они с нее всегда смеялись!

Все пять лет, блин, Ирочка была такой штукой, которая приносится в зал специально для того, чтобы быстроногим танцорам было над кем полыбиться! Каждый раз, это просто жуть!

Ирочка закрыла рот, проглотила сладкую слюнку. Смеетесь? Ну и пожалуйста.

— Надоели вы мне все! — громко сообщила она. — Заколебали! Я от вас ухожу!

Она встала и ушла, волоча развязанные шнурки модных белых кроссовок.

Сбежала вниз по ненавистной лестнице. Какое счастье! Она больше не будет танцевать! Она, блин, не должна была этим заниматься с самого начала! Ни секунды! Плевать она хотела на танцы, а танцы — на нее!

Осталось придумать, что сказать маме. В принципе Ирочка была мастером по производству отмазок, этот раз наверняка не станет исключением.

— Ма, я не виновата, они сами… Понимаешь, мама, я сегодня решила… О, ма! Такая новость! С сегодняшнего дня я не…

Как же объяснить, что она больше «никто». Что перспектив на блестящее будущее нет — в мамином понимании этого слова?

— Но ты не переживай! Я завтра же пойду в кружок… Соломки…

Гадость какая! Ирочка представила себе будни девочек, которые плетут из соломки, и вздрогнула. Нет. Соломка — что не то, чем должна заниматься будущая звезда. Нет ли каких-нибудь курсов для начинающих королев?

В фойе Дома культуры толпились взволнованные подростки. Некоторые пришли с мамами, но самостоятельные одиночки все же преобладали. Все были подозрительно нарядными, явно волновались и листали разномастные книжки.

— А что тут, а? — спросила Ирочка у первой же спины. — За чем очередь?

— Да тут же запись в театр!

— В какой театр?

— Ну, какой… Театр «Юность», объявления читать нужно!

Ага!

Вот вам и ответ!

Вот и счастье! Само приперлось и валится всей массой!

Ирочка остановилась, как вкопанная.

Вообще-то ей всегда везло со случайностями, достаточно было выйти на улицу, и тут же на дорогу перед ней падал непробитый талончик, или подъезжал пустой автобус, или красивый мальчик вдруг отрывался от своей уродливой подружки и дарил ей, Ирочке, улыбку…

Театр! Артистка! И корона с троном, белые шубки — вот они, рукой подать! Артистке прямой путь к шубке и трону! Все совпало, как будто специально задумывалось!

— А кто крайний?

— Никто. По фамилиям вызывают!

— А где записаться?

Спина развернулась, и открылся фасад собеседника:

— Фамилии вчера на отборочном туре записывали! Ясно?

— Ясно, — улыбнулась Ирочка.

И отошла в сторонку. Этот нервный товарищ считает ее соперницей? Прекрасно. Осталось только понять, где здесь вход-выход в мечту.

Вход определился быстро. Открылась одна из дверей, и выползла медлительная тетушка-тортилла в старой шали.

— Маркелова!

— Маркелова! Маркелова! — эхом понеслось по фойе. — Маркелову вызывают!

Гордо, смело, красиво Ирочка вошла в дверь. Тетушка вошла следом. Дверь закрылась. Отступать некуда. Никто и не собирался.

Большая комната, журнальный столик, за которым сидят двое мужчин. Столик низкий, колени мужчин торчат под острым углом. Вокруг стопки листов со списками, текстами. В глубине комнаты — ряды стульев и пяток тихих теней с испуганными, но счастливыми глазами.

— Ваше имя?

— Ирина.

Один из мужчин нервно зачеркнул что-то в бумаге:

— Показывайте.

— Что?

— Что хотите.

Ирочка стояла и улыбалась. А что показывать? Они ведь не объяснили! Мало ли что она хочет показать! Фигу тетушке-тортилле, например. Нечего смотреть с такой завистью на молодую, красивую Ирочку, нечего!

— Танцуете? Поете?

— И танцую, и пою! — с гордостью согласилась Ирочка.

— Ну, так показывайте!! У нас еще тридцать человек за вами!

Ирочка испуганно дернулась, изобразила разминочное танцевальное упражнение «коленки-локоточки». Мужчины смотрели с холодным безразличием.

— Нет. — Ирочка решительно остановилась. — Лучше я вам спою!

Она затянула «Купалинку» — голос дрожал, рвался, ноты, подлые, не брались даже под нажимом. Мужчины потухли.

— Нет, постойте! — заволновалась артистка. — Я вам лучше… Стишок… Нет!.. Анекдот расскажу!

Она не знала нормальных анекдотов. В смысле таких, какие можно рассказывать взрослым. А стихов она не помнила вообще. Даже в формате двух первых строчек. Зато она знала много анекдотов плохих и неправильных, над которыми гоготал весь класс.

И она красиво положила руки на тонкую талию, заплела стройные ножки в эффектную стоечку, открыла розовый рот…

Мужчины переглянулись и хмыкнули, тетушка в шали подняла брови и прошипела:

— Ну, знаете…

А Ирочка скромно опустила ресницы и улыбнулась нежно-нежно.

— Я такие анекдоты даже в армии не слышал! — уже громче засмеялся один из мужчин. — Девочке тринадцать лет!

— Пятнадцать! — ласково поправила Ирочка.

— Тем более! Хорошая девочка!

— Спасибо!

Тени в глубине комнаты шевелились и шептались. Их Ирочкино выступление тоже не оставило равнодушными.

— Ты видел, сколько огня? Ты Гамлета с такими глазами играл, полжизни на это положил, а тут выходит пятнадцатилетняя девочка и рвет зал анекдотом! А слова какие! В каком дворе так гутарят, милая?

— В Серебрянке, — Ирочка улыбалась, рисовала носочком кроссовки круги.

— И что, у вас там так принято?

— Ага!

— Ну, вот что! — один из мужчин откашлялся, согнал улыбку с лица прочь, но она немедленно вернулась снова. — Давайте мы вот что попробуем сделать! Дуняша!

От партии теней отделилась смешная девчонка в кудряшках, послушно подошла к столу.

— Дуняша! Ирина! Мы сейчас вот что попробуем сделать! Представьте, будто вы — две деревенские хозяюшки. И Дуняшина корова потоптала все огурцы на Ирином огороде! Разговаривайте!

Секунду девочки хлопали глазами, тупо смотрели друг на друга, пытаясь понять, что же хотел сказать этот веселый человек. Потом Ирочка выпятила вперед тощую грудку и закричала дурным голосом:

— Ах ты, корова! Твоя корова у меня все огурцы потоптала! А чтоб она сдохла вместе с тобой, коровой, эта твоя корова!

— Что? — немедленно завелась Дуняша. — Чтоб моя корова сдохла? Да моя корова умней тебя в тыщу раз! Если б не она, ты б свои огурцы сроду в ботве не нашла! Корова ей мешает!

— Мне твоя задница толстая мешает! Сама корова и корову еще привела!

— Моя задница лучше твоей! У тебя вообще задницы нет — одни хрящи! И патлы пережженные!

— Натуральные патлы, понятно тебе, жиртрест? Корову свою забери, а то на колбасу пущу! Вместе с тобой!

— Кто это говорит? Кощей этот говорит? Да ты даже огурец свой поднять не сможешь, свалишься!

— Я с вас за каждый огурец по два возьму! Вы у меня до конца жизни проценты будете выплачивать! Я на вас управу найду!

— Ты сначала огурцы найди! Дура такая!

— Я дура?

— Ты дура!

Бац! И Дуняша получает пинка кроссовкой! Только шнурки вверх, как салют!

Тени хохотали и раскачивались в стульях, мужчины гулко смеялись в кулаки, прижатые к губам, даже тетушка-тортилла благосклонно обмахивалась шалью.

— Ты, блин, драться? — Дуняша бросилась на Ирочку, щеки у нее пылали. — Да я тебе!

Ирочка схватила Дуняшу за тугие кудряшки и принялась мотать, крутить вокруг себя. Соперница визжала, но не сдавалась.

— Хватит! Хватит! — простонал один из экзаменаторов. — Все! Тетки! Стоп!

Девочки еще дернули друг дружку по инерции и застыли, не зная, что делать дальше. Потом Ирочка ослабила хватку и почувствовала, как Дуняша отлипает, отваливается, отпуская ее, Ирочкины, волосы. Оказывается, она тоже настроилась снять скальп с конкурентки. А Ирочка в пылу борьбы даже не заметила.

— Спасибо! Хватит! — все вокруг смеялись, хохотали, похрюкивали от удовольствия. — Да! Давно нас так никто не радовал! Давно!

Дуняша тихо исчезла в районе стульев. Ирочка осталась одна — румяная, с тяжелым дыханием, с всклокоченной «волчицей». Глаза ее сверкали, тело было готово к борьбе, руки искали опору и булыжник поувесистее.

— Ну, Маркелова, вы и фрукт! Садитесь! Мы вас берем!

Ирочка хотела переспросить, куда садиться, куда берут, что за этим следует. Но тут дверь отворилась, показался чей-то нос и робкий голос прожурчал:

— Вы Маркелову вызывали? Это я! Извините, очень в туалет надо было!

***

Хореограф не стал долго грустить по поводу Ирочкиного ухода. Честно говоря, он давно ждал такого развития. Хотел его. Подумывал над тем, как бы ускорить процесс. И не то чтобы девочка была бесталанной. А просто… неинтересно ей было. Не хотела она впустить танец в свою жизнь, а формальность не может долго занимать полезную площадь. В душе и в танцзале.

— Как она решилась? — шепнул Рома Наташе во время поддержки. — Как она смогла взять и уйти?

— Смогла и все. Надоело ей.

Рома был шокирован. Никогда в жизни он не осмелился бы вот так встать! И уйти! И еще сказать на прощанье какую-нибудь гадость! Он бы терпел, и терпел бы любую неприятность столько, сколько потребуется. Правда, Рома не мог себе представить и такую ситуацию, когда ему что-то не нравится. Ему все нравилось. А точнее, ему было все равно всегда и везде. Он покорно участвовал и старался быть прилежным в этом участии. Он жил, как маленькая крестьянская лошадка на пенсии: без усилия, удовольствия, ровно, с рассвета до заката, без всплесков и планов на будущее.

К пятнадцати годам он превратился в тонкого, прекрасного эльфа. Девочки были выше его на пару сантиметров, а Ирочка так вообще на целую голову. Но ни одна не могла похвастаться такой нежной оливковой кожей, такими бархатными запястьями, такими тяжелыми ресницами и таким ангельским характером.

— А что она скажет Валентине Сергеевне?

— Что-нибудь скажет, — хмыкнула Наташа. — Ирка всегда выкрутится.

— А ты? Ты не уйдешь?

— Я?

Наташа даже сбилась с ноги, запнулась, как малолетка.

Как можно представить себе жизнь без танцев?

Это будет не жизнь.

Это будет очень грустная жизнь.

— Нет. Я не уйду. Это точно.

— Хорошо, — Рома улыбнулся, посветлел. — Это хорошо. Только не уходи. А то я один не смогу. Я один боюсь.

***

Еще десять минут потратили на выяснение, кто тут кто. Кто Маркелова, кто не Маркелова. Ирочка все это время с достоинством восседала на самом видном месте и спокойно, уверенно улыбалась в пространство. В конце концов, настоящую Маркелову прослушали и выгнали еще на первом куплете — она была серая и никакая по сравнению с самозванкой Ирочкой.

Ирочка даже не посмотрела ей вслед.

Зато ее вызывали на «бис» в помощь одному из новобранцев. Как когда-то Дуняшу. Только Ирочке досталась роль поблагороднее. Ее попросили подыграть видному юноше, изобразить отвергнутую влюбленную, молящую о свидании.

Думаете, Ирочку смутила сложность задачи? Ничуть. Она легко бухнулась на колени и схватила своего названного принца за джинсовую коленку.

— Прошу тебя! — прошептала она. — Не оставляй меня!

Между прочим, юноша оказался тем самым невежливым товарищем, с которым Ирочке пришлось столкнуться в фойе. Страх конкуренции до сих пор бился в каждой его клетке. К тому же он был дико хорошеньким. Таким ярким, синеглазым он был, с красивыми толстыми бугорками мышц под тонкой футболкой.

— Что? — переспросил юноша. Было видно, как он мучительно настраивается на нужную волну и пытается угадать, что ему сделать? Стряхнуть Ирочку с ноги? Упасть рядом? Послать всех к черту и хлопнуть дверью посильнее?

— Я так тебя люблю! Я так хочу быть с тобой!

Юноша, кажется, прозрел. Во всяком случае, в его взгляде появилось вполне осмысленное презрение.

— Но я не хочу быть с тобой! — сказал он низким, красивым голосом. — Я тебя не люблю!

— Как это? Этого не может быть!

— Это может быть!

— Да ну, ты чего! Я просто умираю от любви к тебе!

— А я нет!

— Но как же так? Как? Почему?

— Потому, что не люблю! Ты мне неинтересна! Ты глупая и… и… и некрасивая!

— Я некрасивая? — не по делу удивилась Ирочка и посмотрела на аудиторию, ища поддержки. — Это я-то некрасивая? Да ты просто слепой, мой милый!

— Тем более, — он холодно улыбнулся. — Уходи.

Ирочка вяло встала. Играть дальше не было смысла.

— Ну, тоже вариант, — экзаменаторы переглянулись. — Тоже интересно. Останьтесь… как вас?

— Волков. Андрей Волков.

— Останьтесь, Волков.

— А я? — не поняла Ирочка.

— А вы, Сидорова-Маркелова, — мужчина весело покачал головой. — Вы уже наша прима, нам без вас никуда! Вы разве не заметили?

— Заметила, — сказала Ирочка и удалилась на место, сопровождаемая взглядами и шепотом. Вот он — сладкий фон удачи! Шепот за спиной!

Она бухнулась рядом с наглым Волковым и надменно скрипнула спинкой стула.

— Ты не обиделась? — спросил наглец.

Красивый, гад! Такой красивый!

Ух!

— На кого? — удивилась Ирочка. — На тебя?

— Ну да!

— На таких, как ты, не обижаются!

— Это почему?

— Потому!

Она была прекрасна и абсолютно великолепна. Дурак тот, кто так не думает.

Так и сказала, забросив ногу за ногу. А у нее еще такие лосины были, черные, блестящие, отменно облегающие тонкие икорки! Умри, красавчик! Смотри — и умри!

***

В девять Роза Наумовна заехала за сыном и девочками. Узнав, что Ирочка еще днем покинула место тренировки, и никто ее больше не видел, Роза Наумовна впала в ступор и несколько минут не могла сказать ни слова.

— Надо в милицию обратиться! Срочно! — простонала она в момент просветления. — Срочно! Немедленно в милицию!

— Может, она уже дома? — предположила Наташа.

— Но я звонила Валентине Сергеевне пятнадцать минут назад! Я звонила ей, понимаете? Ирочки не было дома! Не было! Она просила меня ее забрать! О, Боже мой!

Бледный Рома тряпочкой волочился за мамой — та крепко-накрепко держала его за руку — и подавал Наташе отчаянные сигналы: не отставай! Потеряешься! Я останусь один!

Потом они сидели в машине, а Роза Наумовна звонила в милицию, Валентине Сергеевне, еще кому-то. Потом мчались домой к Сидоровым, потом еще что-то — шумы, звонки, люди. А потом открылась дверь и вошла Ирочка.

На минуту показалось, что во всем районе выключили звук. Любой. Только Ирочкин пакетик шуршал, съезжая по стенке вниз.

Затем и он затих.

— Что? — спросила Ирочка настороженно, встречая только недоброжелательные взгляды.

— Ты где была? — тонким голосом спросила Валентина Сергеевна.

— На тренировке…

— На тренировке? — Валентина Сергеевна обернулась к Розе Наумовне, башенка волос на ее голове скорбно качнулась. — Вы слышали, Роза Наумовна? На тренировке!

Роза Наумовна промокнула глаза платочком. Все это было так ужасно!

Из комнаты вышли Рома и Наташа. Смотрят испуганно, пытаются пальцами, сурдопереводом донести какую-то мысль…

Запахло керосином.

— Я сейчас все объясню, — оптимистично начала Ирочка.

Но объяснить она не успела. Валентина Сергеевна обрушилась на нее и хлестнула бельевой веревкой, сложенной вдвое.

— На тренировке она была! Ах ты, засранка малолетняя! Я тебе покажу, как родителей обманывать!

Ирочка пыталась защититься, отобрать веревку, но мать была крупнее на порядок по всем направлениям и имела богатый жизненный опыт. Никаких шансов.

Наташа тихо ушла, не дожидаясь финала побоища.

Роза Наумовна плакала, отвернувшись к окну.

Рома стоял рядом и с ужасом, приоткрыв рот, следил за движениями карающей руки.

А за окном валил снег. Прямо на королевский трон.

Глава 3

Живот Капитолины Михайловны раздуло, она ходила гусыней, молчала, стараясь обойтись без демонстрации испорченных зубов. Время от времени задумчиво роняла спицы с вязаньем или черпак, полный постных щей, и жалобно просила:

— Ну, хотя б сейчас мальчика!

Отец бывал дома мало, быстро исчезал, стараясь не иметь контактов. Наташа привыкла к жизни в таком режиме.

Анжелика и Элеонора целиком и полностью повисли на старшей сестре. Она отводила их в школу и сад, забирала оттуда, беспощадно гоняла по учебнику, строго спрашивала домашнее задание.

Сегодня заканчивалась зима, и сегодня Ирочка отмечала свое шестнадцатилетие. Даже представить трудно. Шестнадцать лет!

— А она будет в каком платье? — волновалась Анжелика. — В том, в котором приходила на 23 февраля?

— Не знаю. У нее платьев много.

— Когда я вырасту, у меня тоже будет много платьев.

— Конечно, — улыбнулась Наташа. — У тебя будет сто платьев.

— А у меня? — огорчилась Элеонора.

— И у тебя сто.

Успокоенные такой перспективой, девчонки занялись делом. Наташе было решено подарить браслет из бисера. Поиск и ковыряние в маминых банках-коробочках даром не прошли, и теперь на столе горкой лежал, посверкивал разнокалиберный бисер, пуговки, бусинки и другая галантерейная чепуха.

— А что ей еще подарят?

— Не знаю. Увижу — расскажу.

— А что ей Лена подарит?

— Не знаю.

— А почему Лена толстая?

— Ну… У нее папа был толстый, она не виновата.

— А наш папа толстый?

— Наш папа трудоголик.

— А это как?

Наташа разделила бисер на три кучки, заправила нитки в иголки.

— Ну, вы будете работать или только болтать?

Хмурилась и следила из-под челки за тем, как две любимые козявки, сверкая глазенками, коряво ловят бисер острием иголки. Сердце Наташи переполнялось нежностью. Она сдерживала себя, она заставляла себя не вскочить и не зацеловать эту косолапую мелочь до смерти.

Потом проверила у них знание телефонов 02, 03 и умение обращаться с газом. Проконтролировала, закрыли ли за ней дверь, внимательно прослушала звук ключа. Потом махали друг другу: Наташа — с улицы, сестры — из окна, расплюснув носы о стекло.

Ну, и легким галопом в гости! Времени — полторы минуты!

Прямо у Ирочкиного подъезда она столкнулась с одноклассником Яковлевым. Витей Яковлевым.

— Петрова?

— Ну.

— Ты на день рождения?

— А тебе что?

— А я тоже.

— Иди, мне-то что!

— Я не помню адрес.

— Да все ты помнишь! — Наташа прошла вперед, открыла тяжелую дверь подъезда. И почувствовала, как за спиной эту дверь перехватили, держат, дают возможность спокойно войти.

Почему-то захотелось за это Яковлева хорошенько треснуть по шее.

Вечно ползает следом, идиот! Вечно лыбится, заглядывает в глаза! Что ему надо, а?

— О! Вы вдвоем! — пропела Ирочка, роскошная, как картинка из «Моды». — И не опоздали! Проходите!

Злясь на Яковлева до кипения, Наташа разулась, отряхнула носки от домашнего мусора — ступать на Сидоровские чистые ковры всегда было очень трудно. Яковлев тоже сбросил сапоги и сейчас стоял у всех на виду в шерстяных деревенских носочках с елочками. Выглядело дико. Как минимум.

— Ну, проходите, сейчас гости соберутся и начнем!

Прошли в зал, богато декорированный хрусталем, картонными копиями Шишкина и едой, полагающейся по случаю дня рождения.

— А я тебя видел вчера вечером на остановке, — сообщил Яковлев.

Наташа решила игнорировать идиота.

— Ты ждала тридцатку, а потом села и поехала!

Очень мощное наблюдение.

— Да… А тут красиво!

Тут не красиво. Тут обеспеченно.

— У Иры родители, наверное, ученые?

Ха-ха!

— А у меня папа военный. А мама — логопед. Врач такой. Лечит людей, которые буквы не выговаривают. Я в детстве «р» не выговаривал, так мама меня каждый вечер заставляла тренироваться!

Соловьем залился звонок. У Сидоровых был не звонок, а чудо техники. Он пел разными голосами — то птицей, то кошкой. Соседи приходили слушать семьями.

Вошла Лена, растерянная, но одухотворенная.

— Сказали, чтобы я сама телепрограмму придумала, — сообщила с порога.

— А про что?

— Про что угодно.

— Классно!

— Да ну, ты что! Я уже второй день даже во сне думаю, но пока ничего!

Из комнаты ей помахал Яковлев.

— А он что тут делает?

— Откуда я знаю? — Наташа сердито сверкнула глазами в сторону улыбчивого одноклассника. — Терпеть не могу! Козел!

Лена не умела грубить, к тому же лично ей миляга Яковлев ничего плохого не сделал. Славный, добрый парень. Воспитанный… Она подошла ближе.

— Привет.

— Привет, — Витя протянул ей фотографию Ирочки детсадовского возраста на фоне елки. — У нас точно такие же елочные игрушки были. Отец из ГДР привез, когда служил. Я потом разбил все по одной. Нечаянно.

— А ты был за границей?

— Ну, я родился в Чехословакии. Отец там служил, и нас…

В это время в коридоре открылась дверь, потом раздались крики счастья, дружеское похлопывание, звон посуды…

— Красивые приехали! — крикнула Ирочка в глубь квартиры.

— Кто приехал? — удивился Витя.

— Ну, Ромкины родители. Они с Сидоровыми дружат семьями. И родители у Ромки такие милые! Тебе понравятся!

Витя поставил фото обратно за стекло, прикрыв ими ровненькие, ни разу не измятые корешки подписного Чехова.

— Ну, где тут мама именинницы? — в комнату вошел высокий, видный мужчина с букетом гвоздик. — Где тут наша Валентина Сергеевна?

— Иду, Ванечка! — крикнули из дальней комнаты. — Сейчас иду!

Иван Иванович огляделся, заметил Витю с Леной.

— Здравствуйте, ребята.

— Здравствуйте.

Ирочка, жуя на ходу соленый огурчик, принесла еще одно блюдо, доверху засыпанное сырокопчеными деликатесами. Вслед за ней топал Рома, тоже привлеченный к доставке еды. Он кивнул одноклассникам, но странно печален и растерян был его взгляд. Обычно Рома выглядел иначе.

— Мам! Тут Иван Иваныч с цветами! — рявкнула Ирочка и улыбнулась гостям. — Она прическу новую сделала, теперь стесняется!

Водопад сливаемой воды, легкая возня в коридоре — вошла Роза Наумовна. Нарядная, в новых малахитовых серьгах.

— Здравствуйте, дети! Здравствуй, Леночка! — улыбнулась она. — Как твои телевизионные дела?

— Спасибо, нормально.

Лене было приятно, что Роза Наумовна знает и помнит о ее второй, главной жизни. Она была готова продолжить разговор, признаться в полной растерянности по поводу нового задания, даже сделала шаг навстречу. Но Роза Наумовна уже забыла о Лене, Вите. Она смотрела на своего сына и улыбалась. Время от времени с Розой Наумовной случались припадки безумного обожания, гипнотические столбняки. Она замирала в той позе, в какой ее настигло чувство, и смотрела, смотрела на своего нежного, красивого мальчика. И боялась ранить, вспугнуть эту хрупкую, нереальную красоту, так тонко сложившуюся из банальной плоти.

Ангел, Солнце! Сын, сыночек, сынулечкааааа…

Рома задумчиво ковырял вилкой кружевную салфетку, его ангельский профиль обрамляли черные кудри, а на бархатистой шее билась, пульсировала венка.

Роза Наумовна не выдержала, наклонилась и поцеловала эту венку.

— Мама! — дернулся Рома. — Ну, хватит уже!

— Прости, сердце мое! — прошептала Роза Наумовна и обвела всех вокруг влажными от любви глазами.

Никто ничего не видел, все в порядке.

Тут наконец из своей комнаты вышла Валентина Сергеевна, сорвала аплодисменты и возгласы. Ее привычная белая башенка а-ля Зыкина уступила место блондинистой химии. Вся покрытая озорными кудряшками, Валентина Сергеевна походила на накрашенного безбородого пастуха овец в лохматой шапке.

— Это я решила немножко измениться, — кокетливо оправдывалась Валентина Сергеевна и все трогала свои кудри. — Сейчас так носят, что я могу поделать! В нашем возрасте важно не уступать старости и… некоторым молодым девицам!

Игорь Петрович, отец Ирочки, странно поморщился при словах о девицах. Они явно адресовались ему.

— Ну, давайте уже садиться за стол! — раздраженно воззвал он к аудитории. — Сколько можно ждать?

— Ой, подожди! Еще не все пришли! — Ирочка метнулась к окну.

— Сергей с Илоной опоздают. У них там, на работе, какая-то заминка, какой-то товар привезли…

— А что, Сергей уже точно женится? — Роза Наумовна придвинула стул, положила салфетку на колени, другой покрыла колени Ромы.

— Да, он сделал ей предложение, подарил очень красивый комплект белья. С ришелье, очень модный.

— А кто у нее родители?

— О, — Валентина Сергеевна подняла подрисованные брови высоко-высоко. Было видно, что ей приятно говорить на эту тему. — Родители отличные! Мама в исполкоме работает, любые документы в любые сроки, никогда не откажет. А папа на «Горизонте» в высшем эшелоне, очень большой начальник. Так что с Сергеем все в порядке. Он у меня вообще молодец. Товарищ у него в Бресте на складе работает, а там граница рядом, сами понимаете. Так они потихоньку возят парфюмерию, «Магию ночи» недавно достали, «Опиум». Крутится! Молодец!

— Так! Я устал ждать заказов! Кому что наливать! — Игорь Петрович громыхнул шампанским, тихо матюкнулся но поводу обильной пены, фонтаном хлынувшей на скатерть. — Ну? Давайте скорее!

Ирочка стояла у окна и барабанила ногтями по стеклу.

— Ира! Садись за стол! Чей день рождения, в конце концов?

Она присела на краешек стула, готовая сорваться в любой момент.

— Так, а что у нас стулья пустые? — Игорь Петрович сурово посмотрел на Лену с Витей.

Те сидели в углу, старались не привлекать внимания, молчали, не дышали, радовались празднику. Рядом с ними вызывающе пустовали два места.

— Одно — Наташино, — доложила Ирочка. — Она у меня в комнате, по телефону разговаривает. А второе… Должен один мальчик подойти…

— Какой мальчик? — насторожилась Валентина Сергеевна. — Что еще за мальчик?

— Ну, мам…

— Что за самодеятельность, Ира, я не понимаю!

— Он тебе понравится!

— Сомневаюсь я что-то!

Рома потерянно смотрел на кучку еды в своей тарелке, подраставшую благодаря заботам Розы Наумовны.

***

— «Скорую» вызвала? — Наташа старалась говорить тихо, чтобы не портить праздник гостям в соседней комнате.

— Вызвали! — всхлипнула Анжелика. На заднем плане ревела Элеонора.

— Все. Помоги матери собрать вещи и жди.

— А ты скоро?

— Скоро!

— Приходи быстрее!

— Я сразу… — Наташа помолчала, послушала нытье Элеоноры. — Я сразу, только поем и вам еды возьму. Ладно?

— Ладно, только побольше возьми! И торт!

— Тогда держись. Торт нескоро.

— Ладно. А с мамой что будет?

— Все нормально будет, не волнуйся.

— У нее животик болит!

— Я знаю. Скоро ее заберут в больницу, только собери маме вещи.

— Хорошо, — Анжелика хлюпнула носом. — А что собрать?

— Тапочки, вилку, ложку… Список я подготовила, он на столе под стеклом.

— Хорошо.

— Анжела!

— Что?

— Не бойся. Все будет нормально. Я скоро приду.

— Торт не забудь!

***

— Ну, что же, — Иван Иванович Красивый встал, придерживая рукой модный оливковый галстук. — Я хочу поднять этот тост за дочку наших замечательных друзей. За Ирочку, которую мы с Розой Наумовной полюбили, как дочку!

Роза Наумовна кивнула и ласково улыбнулась Ирочке.

— Хотелось бы пожелать Ирочке здоровья и любви!

— И благополучия! — подсказала Валентина Сергеевна.

— Да, пожалуй… Поздравляем!

Иван Иванович отпил и сел на место, аккуратно поставил бокал. Роза Наумовна подбросила ему ветчины, Иван Иванович благодарственно кивнул, начал галантно резать ветчину блестящим ножиком.

Ирочка все вертелась.

— Чего ты? — Лена наклонилась к самому ее уху.

— Да так…

— Ну я же вижу…

— Должен парень один приползти.

— Так, что за парень, а?

— Ну, увидишь, — Ирочка сладко вздохнула. — Такой симпотненький, жуть!

Рома вяло терзал салат, иногда сбрасывал назойливую мамину руку с плеча.

Витя с тревогой и любопытством следил за Наташей. Ее тарелка была похожа на большую продуктовую свалку. Каждой колбаски по паре, каждого огурчика — по три штучки. При этом Наташа орлиным взором следила за новыми поступлениями на стол и каждую минуту тянулась вилкой в самый дальний угол.

Витя передал ей нужное блюдо.

Смотрел, как третья часть содержимого шмякнулась в Наташину тарелку.

— А мне нужно придумать новую телепрограмму. Даже не знаю, как это делается… Обычно не задумываешься, как программы делаются, правда? А там ведь столько всего! Сценарий, актеры…

Но Ирочка не слушала Лену. Она слушала лифт. Вот еле уловимый, ультракоротковолновый стук дверей.

Ирочка сорвалась с места одновременно со звонком.

— Кто это? — заволновалась Валентина Сергеевна.

— Это, видимо, тот самый таинственный парень, — хохотнул Иван Иванович и капнул на галстук селедочкой. — Ой, Розик! Ты только посмотри, что я наделал! А? Испортил выходной галстук!

Все засуетились, начали давать советы, двигать тарелки в поисках солонки.

В это время вошла сияющая Ирочка.

— Знакомьтесь, это Андрей Волков, он со мной в театральной студии занимается.

— Здравствуйте.

Андрей был в джинсах, рубашке, под которой угадывалась совсем недетская фактурка. Еще он умел и хотел производить впечатление. Получилось.

— Ну, присоединяйтесь, Андрей, — Валентина Сергеевна медленно проехалась взглядом по гостю, по его звонкому, опасному торсу. — Присаживайтесь. Догоняйте. Мы уже давно сидим.

— Извините, я был в студни. Репетировал.

— И что нынче дают в театре? — поинтересовался Игорь Петрович. Ему тоже было очень любопытно, что за фрукт явился на день рождения его бестолковой дочери.

— Я работаю над ролью Меркуцио.

— Вот как? — улыбнулась Роза Наумовна. — Как чудесно! Наверное, это очень интересно — играть в театре!

— Да, я доволен.

— А сколько вам лет? — прищурилась Валентина Сергеевна.

— Мне? Девятнадцать!

— Девятнадцать…

Это прозвучало опасно. Ему — девятнадцать. Ирочке шестнадцать. Он красивый и наглый, наверняка ловелас. А Ира такая наивная дурочка… Есть какая-то тревожность во всем этом.

— А скажите… э-э-э…

— Андрей.

— Скажите, Андрей, кто ваши родители?

Андрея этот вопрос нисколько не смутил.

— Отца не помню, он был моряком и погиб, когда я был еще ребенком. А мама — артистка цирка. Она объездила полмира, между прочим! И награды имеются! Ей рукоплескали в Японии и Америке! У нее даже заметки в газетах есть!

— Вот как… Циркачка, значит…

Валентина Сергеевна посмотрела на своего Игоря Петровича. Тот скептически щелкал языком, пытаясь извлечь из разрушенного зуба кусочек ветчины. За двадцать пять лет Валентина Сергеевна успела изучить мужа вдоль и поперек. Ему так же, как и ей, не нравился этот беспутный, бесперспективный красавчик.

***

— Алло! Анжела? Как вы?

— Нормально. Маму увезли. Она просила не ездить к ней, не тратить время.

— Разберемся. Как там Элька?

— Нормально. Мы с ней рисуем наряды для куклы.

— Хорошо, рисуйте. Я скоро.

— А мальчики там есть?

— Есть.

— Красивые?

— Уродливые. Пока.

Наташа повесила трубку, а сзади уже стоял Витя.

— Ты чего подкрадываешься? — прикрикнула на него Наташа. — Что ты подслушиваешь? Получить хочешь?

— Нет. Просто…

— Ну, так и катись обратно! Не ходи за мной!

— Я просто хотел тебе сказать…

— Не надо мне ничего говорить!

— Там тарелки уносят! — уже почти заорал Витя.

Тарелки уносят?

Наташа рванула в комнату спасать свои запасы. Поздно. Прямо на ее глазах великолепная, полная надкушенных вкусностей тарелка поплыла на кухню. Оставалось только проводить ее взглядом.

— Простите, Валентина Сергеевна!

Валентина Сергеевна оглянулась: что такое?

— Можно, я доем! Так вкусно все!

— Ну, на… Доешь, — Валентина Сергеевна протянула Вите тарелку и задержалась на секунду. Неужели действительно будет доедать?

Витя что-то схватил, сунул в рот, честно разжевал.

— Очень вкусно! — еще раз сообщил он.

— На здоровье, — Валентина Сергеевна ушла, размышляя о горькой судьбе детей бедняков и отставных военных. Это на грани отвратительного — схватить и доесть из чужой тарелки.

— На, — Витя протянул добычу Наташе.

Та сначала не хотела брать: вот еще, принимать помощь из рук сонного, нелепого негодяя Яковлева! Но время летело, Валентина Сергеевна могла вернуться в любую секунду, а где-то там, в скромной хрущевской «двушке» сидят две маленькие девочки и ждут вкусненького.

— Ладно.

Наташа взяла тарелку, оглянулась в поисках своей сумки.

— Что принести?

И опять она хотела справиться сама. Но глупо было бы ползти в комнату с этой тарелкой…

— Принеси мою сумку. На стуле.

— Сейчас.

Какой странный он, этот Яковлев. Надо будет как-нибудь собраться с Иркой и побить его хорошенько!

***

Пришел старший брат Сергей со своей навороченной невестой Илоной. Оба были одеты модно и ярко, с элементами «плащевости» и «бананов». Выглядели серьезными и отрешенными.

— Только недолго, понял? — сказала Илона еще в коридоре.

Ирочка это слышала. Она вышла навстречу, широко улыбнулась, выставила вперед тонкую ножку в модном башмачке — мамином подарке.

У Илоны ножки были совсем не такие привлекательные, так что пусть позырит, блин!

— С днем рождения, малая, — Сергей протянул пакетик. — Где родители?

— В комнате. А что?

— Дело есть.

— У меня сегодня праздник, между прочим.

— Ну, так мы тебя и поздравили.

— Сереженька, милый! — Валентина Сергеевна набросилась на сына, обняла, жарко поцеловала в макушку. — Ну, наконец-то! Я так рада тебя видеть!

Илона попыталась вставить приветственное слово, но до нее пока никому не было дела. Валентина Сергеевна занималась сыном, Игорь Петрович — гостями. Замешательство длилось всего несколько секунд, но Ирочка успела насладиться позором будущей родственницы.

— Илона! Как ты? — Валентина Сергеевна отпустила Сергея и принялась за его невесту. — Какое пальто! Сапожки какие! Вот молодец девочка! Никогда не ходит в одной и той же вещи два сезона!

Илона улыбнулась и простила несносную старуху за невнимание в начале встречи.

Спустя полчаса застолье мутировало в кружки по интересам. Валентина Сергеевна, Игорь Петрович, Сергей и Илона обсуждали нюансы будущего дела, очень выгодного, верного, стопроцентного. Наташа, Лена, Ирочка и Андрей говорили об искусстве. Витя и Рома — о прозе жизни. Ромин папа, Иван Иванович, тихо икая, смотрел телевизор. Ромина мама, Роза Наумовна, тихо просочилась на кухню и там мыла посуду в порыве благотворительности.

— А ты давно работаешь актером?

— Лена! Надо говорить «играешь»! — Ирочка преданно посмотрела на Андрея. — И он не работает, он учится!

— Я учусь.

— А где?

Андрей махнул рукой: какая разница? Важно то, что происходит здесь и сейчас.

— А я хочу учиться на журналиста.

— Зачем?

— Нравится.

— Это похвально. Обычно девушки хотят быть актрисами или стюардессами.

— Терпеть не могу стюардесс, — Ирочка надула губки. — Они все уверены, что красавицы!

— Журналистом быть очень интересно.

— Откуда ты знаешь?

— Я уже работаю на телевидении.

— Правда? — Андрей распахнул синие глаза. — Неужели?

— Это правда, — подтвердила Ирочка. — А я тоже снималась один раз!

Подумать только! Эта девчонка, оказывается, не так безнадежна, как кажется. Урод уродом, а работает на телевидении!

— И что ты там делаешь?

— Веду передачи. А вот сейчас мне надо придумать новую программу.

— Ну, и что ты придумала?

— Пока ничего.

— А сними передачу про актеров!

— И про стюардесс! — зачем-то добавила Ирочка. Ей не очень нравилось внимание Андрея к подружке.

***

— Ромка, чего такой мертвый?

— Ай…

— Случилось что-то? Надо побить кого-то?

Рома задумчиво посмотрел на Яковлева.

— Побить? — идея, видимо, показалась ему интересной. — Побить…

Иван Иванович икнул и помахал сыну рукой. Это проявление нежности снова повергло Рому в уныние:

— Нет, не получится.

— Ладно. Но если что — ты только скажи.

Витя оставил Рому рефлексировать, повернулся к девчонкам. Расселись вокруг этого артиста Андрея, щебечут. И Наташа там же, хоть и не участвует в разговоре. Но ведь тоже в свите красавчика!

Внезапно Вите стало тоскливо и горько.

— Знаешь, — сказал он Роме. — Я бы вот этого Андрея побил… Если бы он не был таким здоровым…

Рома оживился, улыбнулся.

— А чем он тебе мешает?

— А что, ты не из-за него сидишь такой кислый?

— Из-за него??

— Ну, да… — Витя чуть-чуть запутался. — Ты же, как это… Друг Иры… Правильно?

— Да.

— А тут пришел этот хлыщ, и Ира с ним целый вечер шепчется.

— А! Нет! — Рома отмахнулся. — Мы с Иркой… Ну, мы просто друзья… Она мне не нравится, нет…

Ах, вот оно в чем дело!

— А все в классе думают, что у вас любовь-морковь!

— Да? — озадачился Рома. — Это плохо?

— Да нет, Ира — самая красивая в классе. Тебе все пацаны завидуют. Вы все время вместе, сидите, ходите.

— Да. Всегда…

Витя еще раз оглянулся. Наташа бледная, напряженная. Смотрит в сторону кухни. Ждет чего-то.

— А мне вот… Наташка нравится.

— Наташка?

— Да. Она классная.

Рома снова удивился до предела. На какое-то время меланхолия покинула его, уступив место препошлому любопытству:

— А ты видел, что у нее на лице?

— Видел, ну и что?

— Ничего. Она классная, это точно.

Витя обернулся, чтобы еще раз взглянуть на классную Наташу. Увиденное чуть-чуть его обеспокоило. Наташа явно собиралась уходить. Она держала в руках кусок торта (а что, уже торт принесли? Странно, не заметил) и искала выход. Еще три секунды — и уйдет.

— А я… Я сегодня… Сегодня ко мне в троллейбусе подошел какой-то мужик и…

— Ром, ты извини, ладно? Я пойду! — Витя развернулся в узком пространстве между столом и диваном, задел коленом столешницу, нарушив тем самым гармонию гладкой чайной поверхности в чашках на всем столе, и начал продираться вслед за Наташей.

***

— А что ты читаешь?

— Читаю? Ну, в последнее время читать некогда. Я много репетирую, познаю себя. А ты?

— А я вчера дочитала «Плаху» в «Роман-газете».

— А… Хорошее… произведение.

— А у тебя нет еще каких-нибудь романов Айтматова?

— Айтматова? Нет. Айтматова нету.

Ирочка смотрела на этих двоих, на Лену и Андрея, и пыталась понять. Они что всерьез? Может, это какая-то модная форма знакомства — говорить о книгах, а она не знала? Да что за ерунда, в конце концов! У кого тут день рождения?

— Хватит вам! Давайте поговорим о чем-нибудь нормальном.

Лена смутилась, зарумянилась. Вероятно, она слишком разговорилась. Парень, все-таки не ее, а Ирочкин. Она с ним и должна разговаривать. Она, а не Лена. Ужас, как стыдно…

Андрей улыбнулся, откинулся на стуле так, чтобы стали видны его красивые ключицы:

— А о чем ты хочешь говорить?

— Ну, не знаю… Давайте поговорим о… О том, что будет с Дикой Розой в следующей серии!

— Это кто? — не понял Андрей.

— Ну, это девушка из сериала про бедную Розу, которая стала богатой! Ее играет Марианна из «Богатые тоже плачут»!

— Какая Марианна?

— Актриса такая! Блин, ну как это ты не знаешь? Все знают, а ты нет?

— Да ты фамилию ее скажи! Может, и знаю!

— Не помню я ее фамилию! Ну, кудрявая такая, с голубыми глазами! Она еще с Луисом Альберто женилась когда-то!

Андрей надул щеки:

— Извините. Я смотрю только программу «Взгляд». Я женских сериалов не смотрю.

— Ну и дурак!

Ирочка отвернулась. Через секунду поняла, что вспылила, перегнула палку. Ну, не смотрит он сериалов — и пусть! Разве это повод ругаться с таким красивым мальчиком? Но просить прощения еще хуже, правда?

Андрей аккуратно положил свою салфетку на стол. Аккуратно вытащил ноги из-под стола.

— Ладно. Я пошел, раз такие дела.

Вот тут как раз Лена едва сдержалась, чтобы не крикнуть: не уходи! Она смотрела на Ирочку и держала горячие слова прижатой ладошкой.

Ирочка надменно улыбалась и разглядывала потолок.

Андрей вышел в коридор.

Была еще надежда, что он просто почувствовал острую необходимость заглянуть в санузел, позвонить, причесаться — вышел, но вернется.

Андрей действительно заглянул — уже одетый, вежливо попрощался с присутствующими (ему ответил только Иван Иванович), потом ласково попросил:

— Лен! Можно тебя на минутку?

Лена беспомощно посмотрела на Ирочку. Что делать? Пойти? Огорчить тем самым подругу? Остаться? И однозначно потерять парня мечты?

— Ну, что сидишь? — ехидно улыбнулась Ирочка. — Иди!

И Лена пошла.

Она вышла в коридор, уже жалея об этом, уже чувствуя лопатками дыхание холодной войны, но менять что-то было поздно.

— Слушай, дай мне свой телефон, — сказал Андрей. — Я давно хотел поработать на телевидении…

Лена не верила своим ушам. Этот взрослый парень, красавец, актер просит ее телефон?

— А как же Ира? — спросил Ленин голос, сама она не хотела задавать этот вопрос, противилась всем существом.

— А Ире все по барабану, кажется.

Лена стояла и смотрела, как он уходит. И совершенно не знала, что делать дальше!

Когда дверь за Андреем закрылась, Лена все-таки чуть-чуть подвинулась разумом и сунулась на лестничную клетку.

— Эй! — крикнула она.

Ей ответил своим журчанием лифт.

Уехал.

Ну и хорошо.

А то как-то странно, дико вел себя организм, абсолютно бесконтрольно.

Ирочка уже ждала в коридоре.

— Твоя куртка, — сказала она и швырнула одеждой в Лену. — Беги! Догоняй!

Дверь снова захлопнулась, на этот раз оставив Лену снаружи.

Как будто ударила по лицу, и не только курткой, жиденькой куртейкой, почти невесомой…

Лена натянула ее, замотала шарф и побрела вниз по лестнице.

Все произошло так быстро! Просто молниеносно! Рраз! И все! Она потеряла подругу. И потеряла того, который… А был он вообще? А?

Еще пару ступенек — и как будто волной обдала память, со всеми камнями, мусором, обломками отношений.

Ужас какой!.. Что же это было? Все сразу? Что это такое было-то? Сначала появление этого Андрея… Она уже не маленькая, она видела много разных парней — в школе, на телевидении, на улицах, в общественном транспорте. Эти парни появлялись и исчезали, но ни один не заставлял ее сердчишко стучать, как после хорошего урока физкультуры. Как будто взрыв под ребрами, от которого сладкая, горячая пена плеснула в щеки, глаза! Как яркая вспышка, после которой моргаешь-моргаешь, но видишь одну темень! И только самый последний объект отпечатался в памяти сетчатки, и сейчас проступает негативом сквозь эту темноту! Лицо этого Андрея, финальный кадр — прощается и закрывает дверь…

Лена схватилась за голову. Мама дорогая! Как же стыдно, стыдно как! Запасть на парня лучшей подруги!

Она бесконечно долго, пару месяцев или лет, спускалась вниз с четвертого этажа. Такая странность происходила с ее телом и разумом! Какое-то новое заболевание, до сих пор смутно знакомое только по книжкам теперь навалилось всей мощью, без скидок на возраст!

В каждой капельке крови, в каждой клеточке — смятение, страх, ужас, восторг, желание упасть и сдохнуть страшной смертью, желание немедленно увидеть его лицо — и все сразу в такой пропорции, что сознание не справлялось и временами оставляло Лену. Тогда она упиралась лбом в холодную, разрисованную добрыми подростками стену, и плакала. Или смеялась. Или все сразу.

***

— Иванова?

Лена не сразу вспомнила, что Иванова — это она.

— Иванова! Ты тоже ушла?

Яковлев. Идет из темноты.

— Да.

— И я ушел. И Петрова ушла. Хотел ее проводить, но она меня чуть не убила. Давай я хоть тебя провожу.

Лена ничего не ответила.

Шли молча.

Глава 4

В тот день Наташа опять столкнулась с проблемой отсутствия элементарных продуктов. Например, не было молока. О яйцах и колбасе вообще никто не заикался. Но если раньше можно было сварить на ужин гречневую кашу на молоке, то сегодня и этот номер не проходил.

Молока не было.

Младшие сестры мало интересовались гастрономией, они вообще были счастливы не есть. Только на грани голодной смерти они могли согласиться по доброй воле на пару ложек. Наташа поджарила им кубики черного хлеба, посыпала солью — на таких сухариках можно было продержаться полдня и не кукарекать. Но глобальное решение проблемы не вырисовывалось никак.

Она поехала на рынок — там дешевле и правильнее покупать. Хотя покупать Наташа не собиралась: у нее не было денег. А вот знакомая тетушка, добрая обманщица покупателей была. По ее собственному веселому признанию, она за день обвешивала на такую сумму, что могла и себя порадовать, и бесхозного дитенка подкормить. Раз-два в неделю Наташа уезжала от нее с пакетиком фруктов. Было приятно и верилось в лучшее, когда в руках — пакетик с фруктами.

Тетушка встретила Наташу довольно тепло, хоть и пожаловалась с ходу на осложнение ситуации в бизнесе:

— Понимаешь, Натаха, времена изменились. Проверка на проверке, контрольных весов вокруг понаставили… А как там мать?

— В больнице, скоро родит.

— Ой, ну хоть бы уже мальчик был! А то ваш батя не остановится!

Она хохотнула, потом погрустнела.

— Совсем туго с деньгами, да?

Наташа кивнула.

Тетушка задумчиво выругалась.

— Ладно, Натаха, сейчас попробую тебе подсобить. Тебе восемнадцать уже есть? Ну, типа есть, да?

— Ну да…

— Тогда молчи и кивай.

Через полчаса тетушка пристроила Наташу работать в столовой через дорогу уборщицей и посудомойкой. Пока на сорок рублей, а там посмотрим.

Наташа была счастлива.

Кто бы мог подумать, что такой обычный день закончится таким праздником?

***

Ирочка топталась вокруг своего ящика, скучала. Вечерело. Покупателей было немного. Заколки, расчески и разное другое довольно блестящее китайское барахло не сильно волновало тех, кто проходил мимо. И было откровенно холодно, но Ирочка не собиралась уходить. У нее имелся денежный план, и свернуться, не выполнив его, Ирочка не желала.

— Заколочки покупайте! — покрикивала она. — Отличные заколочки, расчески, зеркала!

Сергей начал гонять в Китай, тарился там разной конъюнктурной ерундистикой, одеждой, галантереей. Одеждой и другим серьезным товаром торговал сам, а Ирочку посалил на мелочь. И то с сомнением.

Но тупоумная сестрина задание выполнила и перевыполнила! Она рванула в бой, как хорошая самоходка! Рынок пустел, а Ирочка все еще прыгала вокруг своих ящиков, зазывала. А уж если кого зазвала — все. Без покупки товарищ не уйдет.

И ей было не то чтобы интересно. Как может быть интересно стоять на морозе, протирать пеструю мелочевку от снега, вертеть головой, опасаясь милиции и еще кое-кого, о ком на рынках ходили слухи? Как может быть интересно просыпаться так рано, что это еще ночь, утром и не пахнет? Потом волочь сумку с барахлом на улицу, ждать там Сергея, при этом зевать так отчаянно, что челюсть заклинивало, ехать на рынок и занимать местечко, отбрыкиваясь от таких же полулегальных… Первые покупатели появлялись не раньше восьми, а борьба за место начиналась часом раньше. И целый час потом надо было прыгать, чтобы согреться, и ожидать неизвестно чего. Ведь могли и не купить. А могли разобрать все.

В обед Ирочка лопала домашние замерзшие бутерброды, а к ужину уже возвращалась домой, волокла свою сумку.

Как могло это нравиться? Ирочка даже где-то ненавидела свою судьбу. Но не было восторга ярче, чем считать деньги.

Прошел месяц с того момента, как Ирочка изгнала Андрея и Лену. За это время она успела подружиться с двумя новыми парнями-солдатами, с одним парнем, будущим строителем, и еще с кем-то, не помнила уже. Андрей остался в прошлом. Вместе с театром.

В последний раз они виделись неделю назад на премьере спектакля про Ромео и Джульетту. Ирочке досталась роль кормилицы Джульетты. Тоненькой, золотоволосой куколке Ирочке досталась роль КОРМИЛИЦЫ! А знаете, кому досталась роль Джульетты? Обделаетесь! Дуняше! Коротконогой овечке с красными щеками и бюстом третьего размера! При этом первоначальный расклад был правильным: Ирочка — Джульетта, Дуняша — Кормилица. И Ирочка была счастлива и горда, дома она кривлялась перед зеркалом, примеряла томные улыбки и поцелуйчики, кокетливо вертелась, разбрасывая по плечам локоны. А потом пришел день первой репетиции и оказалось… Что это все очень скучно! Скучно, нудно и однообразно!

Ирочка сходу, без единой запинки прочла свой текст, взглянула в глаза Ромео так, что Ромео онемел и забирал воздух ртом, как большая рыба… Но режиссер потребовал повторить… Потом еще раз… Потом снова, но чуть-чуть изменить интонацию, сделать ее более парящей… А потом у Ирочки пропало желание страстно смотреть, шептать красивые слова и притворяться до смерти влюбленной. Она пялилась на дверь и ждала, когда можно будет ее открыть и выйти на свежий воздух. Там такая чудесная погода, такой ароматный март!

На следующей репетиции повторилось то же самое.

А потом Ирочку заменили Дуняшей. Дуняша не зависела от погоды, она все делала ровно, искала нужную эмоцию дотошно и привередливо, как арбуз в горке других арбузов. Естественно, ей можно было доверить главную роль.

Ирочка выучила текст кормилицы очень приблизительно, без намека на желание, просто потому, что нечего было делать вечерами — с Ленкой в ссоре, Ромка болеет, Наташка занята сестрами.

И вот день премьеры. Собрались друзья, родители, дальние и близкие родственники. Актеры носились за сценой как угорелые, хватали друг друга ледяными от ужаса руками. Дуняша, украшенная, как елка, но все равно похожая не на Джульетту, а на старуху Шапокляк, стояла в углу и зубрила текст, как на экзамене. Андрей, красивый и холодный, держался особняком и единственный казался спокойным, но его красота, холодность и спокойствие Ирочку нисколько не интересовали, поскольку с того памятного вечера она с Андреем даже не здоровалась. Вот будто его нет. Пусто. Ау, Андрей! Ни-ко-го!

Валентина Сергеевна прийти не смогла: они с Сергеем опять рванули в Китай. Игорь Петрович даже не приглашался — в его обязанности не входило посещение детских мероприятий. Была, правда, Наташка с сестрами. Сидели в первом ряду, вертелись.

Когда пришло время выходить на сцену, Ирочка вдруг почувствовала, что устала. Еще ничего не сделала, а устала. Так лениво было вспоминать какой-то текст, смотреть в широко распахнутые глаза овечки Джульетты.

Нет, Ирочка, конечно, вышла. Постояла. Посмотрела на людей в зале. Те посмотрели на нее.

— Сидорова! — зло шипела Джульетта. — «Невинностью моей…»! Начинай, Сидорова!

— Невинностью моей клянусь…

Ирочка вздохнула. Так неинтересно, лениво было клясться…

Она прикинула, что будет, если остаться и притворяться старой, толстой теткой? Как будто съела пол-лимона без сахара… А что будет, если уйти?

Зрители с удивлением и сочувствием следили за тем, как красивая девочка с тряпичными утолщениями под юбкой спускается со сцены и уходит прочь. Какая трагедия в этом юном организме! Как драматична судьба несостоявшейся актрисы! Как важно хорошо учить текст! Хоть бы суфлеров у сцены сажали для подсказок, чтобы избежать вот таких вот провалов! Бедная, бедная девочка, раненная позором на всю жизнь!

А девочка стащила на ходу чепец, взлохматила «волчицу» и весело пнула дверь ногой. Впереди у нее был прекрасный день, который она не собиралась губить каким-то тупым спектаклем.

Конечно, с тех пор Ирочка не видела ни Андрея, ни Дуняшу, ни других «актеров». И не испытывала по этому поводу никакого сожаления. Они просто стерлись из памяти, уступив полезную площадь новым знакомствам и открытиям. К тому же появился Китай, рынок. И засосало. С цифрами и торговыми операциями у нее были особые отношения — телепатические, интуитивные. Ручка, ведомая пальчиками Ирочки, выписывала все необходимые формулы, нужные развязки, правильные комбинации. Она никогда не ошибалась со сдачей и считала деньги на лету. Сергей был доволен, хоть и не упускал возможности дать сестрице по затылку. А Ирочка светилась счастьем, хоть и не отказывала себе в приятности стащить пару жвачек или заколок.

— Девушка, у вас «Беломор» есть?

Ирочка очнулась.

— Чего?

— Ну, «Беломор»!

— Нет.

— А почему?

— Нет и все! Я заколками торгую! Зеркалами! Иногда жвачками!

— А если я дополнительно заплачу?

Ирочка всмотрелась в лицо человека, так нелепо и бесцеремонно нарушившего ее сонную возню в толще воспоминаний. Хоть бы по делу нарушил! Хоть бы одну заколку приобрел!

Довольно симпатичный, кстати, глазки светятся. Улыбается. Свитерок с затяжками, болоньевая курточка.

— Можете заплатить, но «Беломора» нет. Берите свои талоны на сигареты и идите в ближайший прикрепленный к вам магазин.

— О! Вы первый человек, который сказал, что это магазин прикреплен к человеку, а не человек к магазину. Так что, нет у вас «Беломора», да? А я думал, на рынке все есть.

— Ну, может где-то и есть. У меня нет. Только три моих собственных сигареты, у брата стащила. «Ява». Будете «Яву»?

— А мне только «Беломор» нужен…

Ирочка пожала плечами: дурак какой-то. Но веселый.

— Я в «Беломоре» не разбираюсь, я только хорошие сигареты курю.

— А откуда вы знаете, что хорошее, а что нет?

Ирочка улыбнулась. Он хочет поболтать? Чудесно. Здесь сегодня так холодно, так скучно!

— То, что мне нравится, то хорошее. А что не нравится, то плохое.

— Резонно! — человек уважительно крякнул. — Меня зовут Варфоломеем. А вас?

— Варфоломеем? — Ирочка засмеялась, показав красивые зубки. — Да ну! Не может быть!

— Точно вам говорю! Варфоломеем! А вас?

— А меня… Марианной!

— Что вы делаете вечером, Марианна?

— Не знаю. Смотрю телевизор.

— Тогда я приглашаю вас на праздник!

— На какой еще праздник?

— На праздник свободных художников. Вы когда-нибудь продавали картины на проспекте Ленина?

— Нет, на проспекте еще не продавала!

— Так я зайду за вами?

— Валяйте.

***

Лена с Андреем гуляли по проспекту. Встретились у Главпочтамта, потом двинулись в сторону ГУМа. Просто так. Никакой цели, обычная прогулка товарищей, братьев по разуму.

— Как твоя кошка?

— Спасибо, нормально.

— Она меня так встретила, будто я собака.

Лена улыбалась. Она бы и без его шуток улыбалась. Ей было хорошо до чертиков, просто невозможно хорошо, и скрыть эту радость она не умела. И не знала, что надо скрывать. Иногда.

— Что нового на телевидении? Как твоя новая программа?

— Да так…

— Не хочешь говорить?

— Просто боюсь, что тебе будет неинтересно.

— Мне очень интересно! Правда!

— Ну… Мне назначили редактора.

— В каком смысле?

— Просто. Познакомили с дядечкой, который должен будет отвечать за мою программу. А он такой… важный, умный… С трубкой… Я по сравнению с ним такая идиотка…

— Ну-ну, и что?

Лена аккуратно подсмотрела за Андреем. Он что, действительно так озабочен ее судьбой, так интересуется ее творчеством?

Андрей двигался крупным шагом, лицо его было сосредоточено, брови сдвинуты — озабочен по полной программе!

— И он сказал мне, что нужно искать истину. «Каждому — по вере его»! Вот.

— Что каждому по вере? В каком смысле?

— Ну, задал тему программе.

— И что? Ты будешь вот эту тему развивать?

— Да, — вздохнула Лена. Она и до этого понимала всю абсурдность своего существования в контексте телевидения. Но сейчас, после встречи с Высшим Редакторским Разумом, усомнилась в смысле своего существования вообще. КАК ЭТО МОЖНО РАСКРЫТЬ?

Андрей кусал губу. Абсолютно очевидно: у него не было подсказки, помощи оказать он не мог.

— Как ты думаешь, что он хотел этим сказать? — спросила Лена. На всякий случай.

— Ну-у-у…

Понятно.

Дошли до железнодорожных касс, до магазинчика с пирожными, со столиками, всегда готовыми поддержать усталого путника своей серенькой пластиковой спиной с нежными полумесяцами пролитого кофе. Внутри чудесно, без очередей и необходимости толкать локтями жующего рядом. Лена смотрела на Андрея. Он, умница такая, сразу метнулся к прилавку, начал действовать. Осторожно принял граненые стаканы — двумя пальцами, остальные красиво растопырены, мужественно, если так вообще можно говорить о пальцах, несущих кофе. Почему он выбрал ее, Лену? Где здесь смысл? Как можно сравнить рыжую поганку Лену с великолепной Ирочкой?

Андрей поставил стаканы на стол, орлиным взором следя при этом за тем, чтобы никто не стырил пирожные на прилавке.

С другой стороны, она, Лена, тоже обладает парочкой ценных качеств. Она неглупая, например, читающая. Может поговорить на разные темы, если понадобится. Вот, пожалуй, и вся ценность.

Андрей принес пирожные, заботливо укутанные в твердую, серую бумагу, типичную магазинную бумагу, непригодную для употребления в любом другом жанре.

— Слушай, — он улыбнулся. — Тут у меня проблема. Дай рубль, а?

Лена с готовностью поделилась. Никаких проблем! Конечно!

Потом он жевал, задумчиво глядя в окно на проезжающие машины.

— А ты можешь познакомить меня с кем-нибудь на телевидении?

— Могу, наверное. А с кем?

— Ну, с кем-нибудь, кто мог бы меня снимать… Я ведь актер. Если я не буду сниматься, то могу потерять квалификацию, понимаешь? Актер обязан сниматься!

— Понимаю.

— Поможешь?

— Да, конечно. Только… Нет, конечно. Конечно, помогу.

Лена слабо представляла, как она может помочь, кому и что она может сказать, но вдруг поняла, что потеряет Андрея, если не скажет ему сейчас этого «да». Улыбка и свет, пролившийся из синих Андреевых глаз, были подтверждением ее прозрения — он ждет этой помощи так, как не ждал, может быть, еще ничего на свете. Разве можно сказать ему «нет»?

Другой абзац размышлений был менее позитивным. Лена вдруг с ужасом осознала и то, что не способна делать что-то сверх своей полудетской нормы. Кого-то куда-то пристраивать, с кем-то о чем-то договариваться… Такие действия были за пределами ее понимания жизни, за границами ее опыта.

Но как было классно пить кофе с человеком, который красив, как Солнце…

— Пошли! — торжественным голосом сказал Андрей, взял Лену за руку и повел к выходу.

— А убрать стаканы? — глупо задергалась Лена.

— Сами уберут, — он явно собирался сделать сюрприз, подарок, совершить подвиг. — Им за это деньги платят!

Пришли в скверик с Мальчиком и Лебедем. Андрей бухнулся на скамейку и стукнул по коленям.

— Садись!

Лена была озадачена его напором. Может, это такое правило? Может, он что-то придумал очень важное, что начинается с колена?

— Зачем садиться?

— Затем. Садись.

Лена аккуратно присела на краешек его колена, стараясь не испугать своим весом. Оглянулась по сторонам — не видит ли кто, как бесстыдно, возмутительно она ведет себя средь бела дня?

Когда она повернулась к Андрею, случилось нечто, чего Лена не ожидала ни при каком раскладе.

Андрей схватил ее холодными руками за щеки и начал целовать…

***

Вечером Лена долго сидела у себя в комнате, смотрела в окно и думала, думала. Вошла Маргарита Петровна, пыталась порадовать дочь новой книжкой, Альбером Камю в газетной обертке. Лена слушала, кивала, но никак не могла собрать мысли в комок. Потом зашел Костик, загадал загадку: длинное, зеленое, извивается и пахнет колбасой! Что это? Лена не знала. Оказалось — поезд из Москвы. Лена, конечно, не очень поняла эту загадку, но посмеялась. Потом прибежала Мурка, ничего не говорила, просто запрыгнула на колени и лежала, пожимая, покалывая кожу коготками.

— Мура, — прошептала ей Лена. — Я сегодня целовалась с очень красивым парнем! Я не могу без него жить!

Мурка отозвалась радостным хрипом. Ей было хорошо несмотря на то, что она не целовалась с очень красивым парнем. Она вообще никогда не целовалась. Лена была такой же еще полдня назад.

Поговорить с кем-то об этом! Обязательно!

Лена набрала Наташу.

— А ее нет дома! — сообщила Анжелика. — Она ушла на работу!

Какая работа? Анжелика этого не знала. Зато у них родилась еще одна сестричка.

Сколько всего сразу, в один день…

Только Лена повесила трубку, как трубка звякнула и попросилась обратно в руки.

— Алло?

— Ленка?

— Да.

— Это я.

Ирочка? Не может этого быть! Как же так? Они в ссоре уже миллион лет… Первая позвонила…

— Привет…

— Не ждала, что позвоню?

— Ну…

— А вот подумала, что скучно… Как делишки?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже.

Лена была смущена и рада. И не знала, что сказать, чтобы не вспугнуть подружку. Та тоже мялась, дышала в динамик.

— Слушай, — Ирочка не умела терпеть долго. — Я сегодня целовалась с таким парнем!

О, счастье диалога!

— Я тоже!

— Потом расскажешь! Сначала я!

— Давай!

Ликованию не было предела. Мурка смотрела на хозяйку томным взглядом и не могла понять, почему она так машет руками, так скачет на кушетке, так мешает спокойно лежать и мять коготками кожу.

Глава 5

Лето. Синее небо. На улице все дышит приключениями. А молодой, интересный собою человек, редактор телевидения, вынужден сидеть в монтажке и отсматривать программу начинающей журналистки Ивановой Л. Как хотелось бы в этот момент идти по улице и отсматривать девушек, посылать им сигналы, ловить ответные, распускать перья, знакомиться, волноваться, предвкушать вечер, а он вот сидит и пялится в монитор. И нужно что-то расшифровать, вычислить мысль юного, нелепого товарища Ивановой Л. А ведь ее может и не быть, этой мысли.

Развалины какие-то. Или стройка. Точно, массивная, монументальная стройка. Кажется, Дворца Республики.

— Это где снимали? — поинтересовался видеоинженер.

— А черт их знает. Какая-то стройка. Саркофаг, судя по всему… Типа аллегория. Начало жизни, строительство характера. Дешевый режиссерский ход…

— А-а-а…

В развалинах — пафосный пацан в модных джинсах. Где он, собака, такие клевые джинсы взял? Титры: «Андрей Волков. Будущий актер».

— Я — будущий актер. У меня много планов. Хочу сыграть Гамлета, например. Думаю, у меня получится. Еще хочу сыграть героя, чувствую, что у меня и это получится…

— Промотай! — поморщился редактор. Пацан ему был неприятен. Карьерист, подонок стопроцентный, на роже написано, что маму продаст за возможность засветиться.

После речи пацана полной правильных, тошнотно продуманных жестов, хоть и ускоренных перемоткой до смешного, — глазастая девица с мальчуковой стрижкой. Очень миленькая девица, фигурка такая правильная.

— Тормозни, дай посмотреть!

Девица была подписана как «Наташа Петрова. Будущий инженер».

— Ага, инженер! — хохотнул редактор. С такими вишневыми глазками, с такой грудкой под пуговками не инженерами становятся… Но тут девица развернулась другой стороной лица — попорченной розовыми шрамами…

Фу… Какой неожиданный пассаж… Даже как-то неприятно… Ну, что? Обязательно было поворачиваться?

— Н-да. Не повезло девочке… Ну, и что она говорит с такой рожей?

— Я хочу быть кем-то, кто сможет прокормить семью. У меня три сестры: Анжелика, Элеонора и Виолетта. Это самые любимые люди. Анжелика умеет рисовать. Элеонора хорошо танцует…

— Перематывай. На фиг мне эти сопли… А красивая девка была бы…

Следующий объект заинтересовал всех синхронно — видеоинженер сам остановил перемотку и даже вернулся чуть-чуть назад. Так не хотелось пропустить и миллиметра этого чуда.

Роскошная, яркая блондиночка, глаза голубые, калифорнийский стандарт — красиво выставила длинные, тонкие ножки, улыбается, как ангел…

— Ух ты, какая! — видеоинженер сделал стоп-кадр. — Какая телочка! Просто актриса!

— Ага!

Оба откинулись в своих скрипучих креслах назад, заулыбались, отвечая на виртуальное кокетство красавицы.

«Ирина Сидорова. Будущий художник».

— Ты смотри! Она еще и художник! Пикассо, блин! Я тащусь!

— Меня зовут Ирина. Я люблю всех! Моя мечта — стать художником. И продавать картины на проспекте Ленина. Я так люблю все красивое, и сама люблю быть красивой. Многие говорят, что из меня получилась бы классная актриса, потому что на меня приятно смотреть. Но я выбрала для себя другую профессию. Но если мне предложат какую-нибудь роль в настоящем кино, я не откажусь. Только это должна быть главная роль!

— Ишь ты!

Мужики заворочались, зашевелились, обмениваясь взглядами. Всегда радостно обнаружить вот такой вот луч света…

Потом они уже не очень обращали внимание на двух пацанов, усердно хмуривших в камеру брови. Один был знойным восточным красавчиком, стопудово маминым сынком, видеоинженер его промотал, даже не взглянув на подпись. Второй в титрах был отмечен, как «Витя Яковлев. Будущий военный», мужики посмотрели на него со снисхождением и чуть-чуть с сожалением. Не знает, салага, куда влезть хочет! Но слушать тоже не стали.

— Интересно, сколько ей лет? — помечтал видеоинженер вслух. — Вполне пристойная девочка! Я бы познакомился!

— Да им всем лет по шестнадцать! Ты че, статью захотел?

— Да ладно! Разве по ним скажешь, что шестнадцать? А у этой, с рожей побитой, сиськи какие, видел? Если это шестнадцатилетние сиськи, то я Горбачев!

— Да они все тупые, блин! Тупые дети!

— А мне что, разговаривать с ней? Ой, не могу! Тоже мне, интеллектуал!

В это время в мониторе показалась автор и ведущая программы. Она, конечно, нервничала, умничала сверх меры, выглядела неважно для девочки, которая работает в кадре.

— Все эти люди — мои друзья! — сказала рыжая девка-автор, Иванова Лена. — Я всех их очень люблю. Но я не знаю, как сложится их жизнь. Я даже не знаю, как сложится моя жизнь…

— Все! — редактор нажал на «Стоп». — Достали меня эти умные пионеры! Хватит! Выключай, идем курить!

***

В курилке они пококетничали с девчонками из соседнего кабинета, потом поболтали о вечере. Все вытанцовывалось очень даже интересно, оставалось дождаться официального конца рабочего дня…

— Епчик раз! — редактор швырнул сигарету в урну. — Совсем забыл! Ко мне же эта телка должна приехать! По поводу отсмотренной программы!

— Какая такая телка? — живо заинтересовался видеоинженер. — Беленькая? С ножками?

— Да не беленькая! Если бы беленькая… Эта замороченная, которая снимала и вела! Иванова! Рыжая, толстая, вспомнил?

— Ну так и что, нельзя ее послать? Скажи, у тебя совещание!

— Д я и так ее два раза отшивал! Она меня достала, блин! Каждый день звонит! Я ей сказал, что сегодня железно!

— А что ей надо?

— Ну, услышать мое мнение! Хочет знать, что ей делать дальше!

— Да пошли ты ее в задницу! Сколько таких умных, а ты один!

— Я вот думаю… Что так и сделаю!

Они выждали еще двадцать минут, а потом чинно спустились вниз, миновали милиционера на проходной, и тут редактора окликнули.

Лена специально приехала раньше. И не одна, а с Андреем. Андрея надо было знакомить, да и самой хотелось поговорить о важном и вечном. И вот он, момент истины…

— А! Привет-привет! — редактор подошел ближе, устало улыбнулся. — Видел твою программу. Давай завтра обсудим, а? Жутко спешу!

— Завтра? — Лена беспомощно обернулась на Андрея. Завтра у них было запланировано приключение…

Редактор видел, что шансы разминуться есть, и терпеливо изображал торопыгу. Видеоинженер топтался на заднем плане и с тоской посматривал в сторону улицы. Хотя происходящее его минимально забавляло: когда ты молодой, умный и работаешь где-нибудь в экзотическом местечке вроде телевидения, все происходящее кажется поводом снисходительно и тонко улыбаться.

— Ну… Хорошо… Только…

— Разрешите познакомиться! — Андрей резво протянул руку. — Андрей Волков, актер. Могу работать в самых разных жанрах. Очень приятно!

Редактор вяло пожал его пижонскую ладонь, спиной чувствуя, как видеоинженер гнусно посмеивается и корчит рожи.

— Я понял вас, Андрей. Как только будет возможность, я немедленно вышлю вам приглашение на съемки!.. Что-то еще?

— Да! — Лена, захваченная той же волной счастья и отчаянья, которая только что выбросила на поверхность жизни Андрея, пошла в атаку. — А вы от начала до конца смотрели?

Вот тут редактор рассвирепел, хотя на его изображении это не сказалось — все-таки культурный человек, в институте учится…

— Я смотрел все и очень внимательно! Может быть, это надо доказывать?

— Нет, — смутилась Лена и почувствовала, как Андрей ее толкает локтем: не зли человека!

Господи, какая нудная девка!

— Просто… Как вы думаете… Мне стоит дальше?.. Работать?

Не стоит! Вот, что хотел сказать редактор. Ты слишком замороченная и толстая для того, чтобы работать на телевидении. Иди в торговлю. Там у тебя получится, стопудово. Вот взять — и сказать! Прямо в лицо!

Но начнутся вопросы, даже если он будет деликатен, а это значит, что приятный вечер снова отодвигается, уменьшается и пропадает.

— Да. Конечно. Стоит. Поговорим в другой раз, хорошо?

Он шел на улицу, к свободе, и ругался одними губами. Звукорежиссер встретил его объятьями, дружескими издевками, свежей сигаретой.

— Я эту чувиху знаю, — сообщил он в процессе. — Она на телеке уже давно. Наш Костик с ее мамашей сожительствует.

— Кто такой Костик?

— Да так, штатный актер, клоун. Классный мужик, всегда выручал, но алкаш конченый. Никаких шансов. Тыщу лет его не видел. Может, он уже помер где-нибудь под забором?

— Так, все! О телике в нерабочее время ни слова, понял? Я хочу сегодня выпить и потрахаться, не порти мне аппетит!

Редактору было 23 года. Впереди у него намечалась интересная жизнь, конченые алкаши и малолетние идиотки его не интересовали.

***

Они шлепнулись на скамейку в парке Горького и смеялись, вспоминали анекдот. Анекдот был никакой, но радость в равной пропорции с возбуждением давила изнутри, распирала, раздувала ребра и вырывалась наружу смехом, междометиями, бульканьем, но и этот трафик был узок для потока радости. Весна! Солнце! Удача! Разве есть кто-то счастливее?

— А он толковый, да? — ликовал Андрей. — Отличный парень, сразу видно — знает дело!

— Ага! Всегда такой терпеливый, добрый!

— Он меня запомнил, да?

— Конечно, запомнил! Как тебя можно не запомнить?

— Я ведь яркий, согласись! Мне обязательно нужно сниматься!

— Ты очень яркий! Очень!

— Какого цвета у меня глаза?

— Какого цвета?

Да она с первой секунды запомнила, какого цвета у него глаза. Но не могла отказать и ему, и себе в удовольствии — перебралась на его джинсовые колени и всмотрелась, влюбилась по сотому кругу.

— Ну, какие? Какого цвета?

Какие! Самые красивые! Самые любимые! Такие, которые хочется поцеловать, прижаться губами к тонкому веку, ощутить каждую драгоценную ресничку!

— Ну, не молчи! Синие, да?

— Очень синие!

— Ты раньше видела когда-нибудь такой цвет? Чтобы не голубые или серые, а синие?

Господи, да она раньше вообще не задумывалась над тем, есть ли у глаз цвет! Только когда рисовала в альбоме зайцев и принцесс! Вот тогда жирным кружочкам над носом принцессы давалось условное название «синие глаза». Но разве можно сравнить те кружочки и эти звезды? Нет слов, чтобы описать их красоту и значение, нет слов. Есть только бурлящие, горячие мысли и желание тронуть, обернуться вокруг, прирасти.

— Ну, расскажи мне обо мне! Прекрати улыбаться, слышишь? Давай, говори!

— Что ты хочешь услышать?

— Правдивую оценку своих данных!

— У тебя очень красивые данные!

— Подробнее!

— У тебя очень красивый нос!

— Точнее!

— Нос, как у киноактера.

— Какого?

— Не помню…

— Плохо… Дальше!

— У тебя красивые губы!

— Лена! Ну прошу же! Не надо мне этих общих формулировок — красивые губы, красивый нос!

— Хорошо! У тебя губы, как…

— У киноактера?

— Да!

— Блин!

Он обиделся, столкнул ее с коленей на скамейку. Смешной! Лена хохотала, смотрела на него во все глаза, пропитывалась его красотой. А он дулся.

— Ладно, раз не хочешь разговаривать, давай по домам, а то у меня репетиция через полчаса. Завтра ты помнишь, да?

— Помню.

— Не опаздывай.

Андрей скупо поцеловал ее в щеку и пошел, на ходу помахав рукой. Махал не оборачиваясь. Знал, что Лена стоит и смотрит. Всегда так стояла и смотрела.

— Созвонимся? — крикнула она вслед.

Он кивнул.

Здорово! Прекрасно, здорово жить!

***

Ирочка сдала деньги Илоне, весело поругалась с ней по поводу бардака. Нечего! Сама пусть разгребается! Хватит того, что Ирочка им тут клиентов приманивает!

— Все Сергею скажу! — крикнула Илона, эта кобыла кривоногая, и загрохотала ящиками.

— Отвали! — тихо огрызнулась Ирочка.

Пусть убирает, если ей так хочется. Ирочке не хочется убирать. Все, разговор закончен.

Они уже перебрались в киоск. Сергей молодец: шевелился, зубами рвал, если надо было. Сидеть в киоске приятнее, чем стоять на улице.

Но вот когда приходит Илона и начинает строить!..

Хочется убить и Илону, и Сергея, и еще кого-нибудь, кто попадется в этот момент.

Прохожие любовались красивой девушкой в коротенькой юбочке. Мужчины благосклонно кивали, женщины расступались. Машины замедляли ход и создавали аварийную ситуацию. Ирочка все замечала, но никто не замечал, что она все замечала. Она была всех хитрее, умнее и краше. По этому поводу даже троллейбус пришел сразу же и нашел для Ирочки местечко у окна.

***

— О! Ирэн! — Варфоломей отвлекся, оторвался от толпы друзей, таких же странных, пыльных, волосатых. — Картинка моя пришла! Пипл! Хочу вас познакомить с моей новой девушкой! Даже если кого-то из вас с ней уже знакомил, это фигня! Она каждый день меняет весь прикид, мажется другим цветом, и мне самому приходится знакомиться с ней заново!

Волосатики посмотрели на Ирочку, сегодня особенно воздушную. Странно! Никто не сказал ни одного комплимента. Видимо, все художники страдают одинаковой болезнью или плохо видят.

— Смотри, Ирка, какие розочки Вован под наркотой натворил! — Варфоломей указал носком кеда на картину у стены. — Мы тут ухахатывались все утро!

Ирочка, конечно, на картину посмотрела. Очень даже симпатичные красные розы с капелькой росы на отвороте лепестка. Мать бы с удовольствием повесила такую розу на видном месте, над телевизором.

— Слышь, Вован! Проси рублей двести, не меньше!

— Или сразу в конвертируемой валюте!

— Да пусть натурой берет! Презиками, например!

Автор розочек, волосатый мужик, смущенно покуривал и отбрехивался невнятными словами.

— Короче, мужики! Предлагаю собрать Вовану травы на партию таких розочек. Наш вклад в искусство!

Проходящий мимо старец замедлил ход и всмотрелся в картину. Художники тут же замолчали.

— Это кто автор? — старец указал на розы.

— Это я автор! — робко пробубнил волосатый Вован.

— Сколько стоит?

Вован беспомощно взглянул на друзей. Те отошли, но подбадривали взглядами.

— Сотню прошу, — решился Вован наконец.

— Сотню? За что же тут сотню? Это же чистейшей воды натурализм!

— А кто ж спорит? — тут же согласился Вован. — Пятьдесят!

— Двадцать пять! И ни копейкой больше! — строго сказал старец. — Я сам художник, я прекрасно знаю цену вашему труду, молодой человек.

Вован покорно кивнул.

Это было очень хорошо, судя по всему. Ирочка не слишком разбиралась в искусстве, но вот так запросто заработать сейчас двадцать пять рублей? Причем понятно, что это за рубли!

— О! — зашумели художники. — О! Офигеть можно! Вован, что ты такое курил? Дай счастливый адрес, Вован!

Волосатый, нервно посмеиваясь и чертыхаясь, считал деньги.

Ирочка молчала. Наблюдала.

Ей нравилось бывать вместе с Варфоломеем в компаниях других художников. Она чувствовала себя тонкой, возвышенной натурой, особенно, когда художники приходили со своими девушками, как правило, волосатыми, джинсовыми, немытыми, грубо ржущими и с вечной сигаретой в бесцветных губах.

Когда на первом свидании в перерыве между поцелуями Варфоломей сообщил ей, что является талантливым художником-авангардистом, она сразу поняла: то, что надо! Ее всегда тянуло к прекрасному! Она даже получила по рисованию итоговую пятерку в свое время! Как же ей не связать после всего этого свою жизнь с изобразительным искусством?

— Вован! Беги за бутылкой!

— Давай-давай, Вован! Надо обмыть работку!

— Да ладно вы…

— Ты че, Вован, думаешь, шутим? Смотри, сейчас дед рассмотрит твои розы, вернется и потребует лавандос обратно!

Вован, роняя пепел на бороду, вздохнул и побрел в сторону магазинчика на Маркса.

Ирочка дернула Варфоломея за рукав:

— Пошли!

— Куда? — Варфоломей с трудом отвлекся от общей темы, распахнул на Ирочку прозрачные глаза.

— Ну, не знаю… В кино.

— В кино? На фиг?

— Ну, мне же скучно…

— Ты че, серьезно?

— Серьезно.

Варфоломей задохнулся от возмущения и восторга. В кино! Она хочет в кино! Ей там не скучно!

— Слушай, ты самая нереальная чикса из всех, кого я знаю. Блин, ты просто какой-то трындец!

Ирочка скучно посмотрела на часики — ей отец как раз подарил на день рождения золотые часики на тонком браслете. Стоит такая малолетняя красотка посреди ярких пятен уличных картин на продажу — юбка еле ягодицы прикрывает, веки намазаны синим, губы надула…

— Офигеть… — Варфоломей откровенно любовался своей дремучей, наглой, роскошной, юной подружкой.

Потом решительно взял за руку и поволок.

— Куда?

— В музей!

— Зачем?

— Чтобы знала!

— Не хочу в музей!

— Тогда иди в кино. Одна.

Он отпустил ее руку и встал в позу ожидания — голова склонена к плечу, ноги в потертых джинсах на ширину плеч, руки крендельком…

Ирочка собиралась уже красиво развернуться и покинуть Варфоломея.

И что потом?

Ей вдруг стало так грустно… Стандартная до зевоты, до треска в челюстях жизнь, школа, родители, киоск… Кто еще сможет так веселить ее, так волнительно не обращать на нее внимания, так тонко и умно говорить о непонятном. Варфоломей был революцией. Где она еще найдет такого буйного, отвечающего ее представлению о взрослой жизни?

— А какой музей?

— Любой. Великой Отечественной войны. Краеведческий. Художественный. Выбирай.

— Художественный.

— Супер. Погнали.

***

Наташа убрала со столов посуду, тарелки с остатками еды. Дальше зашла племяшка продавца изюма и всяких разных других сушеных штучек, темнобровая Тина. Взяла, как всегда, стакан томатного сока и булочку. Спросила о сестрах. У нее где-то, там в Армении или Азербайджане, остались родственники, сестры, братья. Но что-то там в этой Армении или Азербайджане не ладилось, и самые прозорливые и ухватистые стали уезжать в другие республики, пытались пристроиться, обрести какое-то счастье, а потом выбрать, где это счастье убедительнее — на чужбине или на родине.

Знакомая тетушка-торговка кавказцам не верила, говорила, что они всегда обвешивают, обманывают, а под сенью ночи воруют невинных белорусских девушек и портят им жизнь.

Этого Наташа не знала, не видела и не хотела бы видеть. У нее были свои развлечения — протереть столы, потом вымыть посуду, потом вынести мусор, потом еще что-то из разряда «глубоко черная работа».

Но именно на этой глубине Наташа была счастлива. С каждым взмахом тряпки она приближалась к сумме, обещанной ей за труды. А вместе с этой суммой она в мечтах приближалась к магазинам. К каким? Ко всем! С деньгами можно смело идти в любой магазин! И в канцтовары, и купить сестрицам новые халаты! В мечтах Наташа распределила деньги до копейки и мечтала об уже почти реальных вещицах. Особое место в этой корзине мечты занимал чудесный, новый спортивный костюм, с нашивками, шуршащий яркой тканью, с восхитительной нашлепкой «Пума». Надо же в чем-то танцевать…

— Дядя идет! — сказала Тина. — Я ему про тебя говорила! Теперь ты проси!

О! Тина помнила! Как-то она рассказала, что дядя научился зарабатывать деньги и что он готов даже доплачивать кому-то, кто будет помогать ему в бытовых вопросах. Что означала формулировка «бытовые вопросы». Наташа не знала. Но вряд ли эти вопросы сильно отличались от тех, которые она сутками решала у себя дома. Вот тогда-то Наташа и предложила свои услуги.

Скоро появился крепкий восточный дяденька в темном. Он был грузен, довольно утомлен, но бойко поругался с племяшкой на своем диковинном языке. Ругались о разном, в том числе и по поводу Наташи.

Она тихонько терла стол. Пыталась понять, о чем говорят, но где там. Интонации грозные, а узнать итог можно будет только тогда, когда это будет можно сделать. Терпение, терпение и еще раз терпение.

Наташа только успела заметить, что пишет тряпкой на столешнице имя младшей сестры, как вдруг хозяин круто изменил языковой режим и крикнул:

— Эй! Иди сюда!

Она подошла, разминая в ладони тряпку.

— Сколько тебе лет? — спросил хозяин, пугая акцентом и особым цветом кожи, глаз — таким непривычным.

— Восемнадцать, — тихо соврала Наташа.

— У тебя есть родители?

— Нет.

Скажи иначе — погонит прочь. Зачем ему проблемы? А так есть шанс разжалобить.

— Зачем тебе деньги?

— Сестер кормить.

Вот тут правда.

Хозяин что-то буркнул Тине, та явно ответила ему: «Я же говорила»…

Он ушел.

Потом были два часа относительно спокойной жизни, полной запахов кухни, грохота алюминиевой посуды, гари, а поверх этого — однообразный, сводящий с ума звук дурной машины, которая ломает асфальт по соседству, готовит площадку для пристроек вокруг рынка. Бабах! Бабах!

Ближе к семи хозяин снова зашел, взял чаю, бутерброд. Молча смотрел, как Наташа скользит меж столов.

— Сколько ты получишь денег? — спросил он.

Наташа спокойно, честно взглянула в его отекшие, усталые до красноты очи.

— Сорок рублей.

— Это много для тебя.

— Мне надо больше.

Улыбнулся, как будто ждал этого ответа.

— Завтра вечером поедем ко мне. Если ты будешь послушной, я дам тебе больше.

Наташа смотрела. Не кивала, не бежала. Она искренне не очень понимала, чего именно от нее хотят. Но раз надо, значит, она сделает то, что надо.

— Хорошо.

***

Вечером собрались у Лены. Ирочка мучила Мурку, Наташа по телефону пыталась убедить Элеонору чистить зубы. Лена тихо страдала, жалея кошку, но еще больше страдала от того, что вот сейчас может позвонить Андрей… А у нее занято… У нее Наташа разговаривает по телефону с сестрой.

— Мать дома? — шепотом поинтересовалась Ирочка.

— Дома.

— Блин, плохо. Подслушает.

— Она никогда не подслушивает.

— Да брось…

Ирочка встала, подошла к двери, вытянула шею.

— Телевизор смотрит… А где дядя Костик?

— Не знаю, на работе.

— Надо ему сказать, чтобы он на твоей маме женился. А то неудобно. Мои родаки говорят, что так — неудобно.

Вернулась, согнала кошку.

— Девчонки! Я завтра собираюсь ТОГО…

— Чего? — не поняла Лена.

Наташа тоже удивленно подняла бровь, правда, от трубки не оторвалась.

— Я завтра собираюсь… С парнем! Ну! Это самое!

— Переспать?

Ирочка с ужасом прижала палец к губам, зыркнула в сторону двери.

— Не ори ты!

Прошли три секунды, и все поняли, что же должно случиться завтра.

Наташа пообещала Элеоноре перезвонить через пять минут и повесила трубку.

Мурка потянулась всем телом и беззвучно упала на бок, решив именно сейчас, в этот ответственный момент истории, вылизать свой тощий задик. И это было единственное движущееся пятно минуты три. А то и все четыре.

— Ой, Ирка, — Лена закусила губу. — Валентина Сергеевна тебя убьет!

— А она не узнает! Я же не на ночь исчезну.

А если не на ночь, то как? Лена с Наташей переглянулись. Они, конечно, знали все о странном взаимодействии мужчины и женщины. Все, кроме одного: что же происходит на самом деле?

— С Варфоломеем? — угадала Наташа.

— Ага.

— Он тебя не любит!

— Не любит? — Ирочка взвилась. А потом села на место.

— Ну, и пусть не любит.

— Но… ты ж не можешь переспать с тем, кого не любишь?

— Очень даже могу!

Девчонки хорошо знали Ирочку. Конечно, она понтуется. Но именно потому, что хорошо знали Ирочку, они могли предположить, что она сдержит слово.

— Он сам предложил?

— Ну да! — Ирочка посмотрела на Лену с учительской жалостью. — Не я же ему это предложила!

— И ты согласилась?

— А что? Мне уже шестнадцать!

— Ой, Ирка…

— Ай! — Ирочка веерком расправила красные ноготки. — Я решила, что пора!

Было ощущение праздника и траура одновременно. Завтра…

— А мы с Андреем завтра идем на день рождения к его другу, — просто так сообщила Лена. Конечно, ее новость не шла ни в какое сравнение с Ирочкиной. Но надо же было как-то жить дальше несмотря на то, что Ирочка собирается сделать.

— С Андреем? — Ирочка вспомнила жгучую фразу минутной давности. — Он тебя не любит!

Фраза была недавно произнесена Наташей. А сейчас переадресована Ирочкой Лене. Вздрогнули все.

— Зачем ты так сказала? — прошептала Лена. В одну секунду она потеряла голос.

— Ну… Лучше, чтобы ты узнала об этом раньше…

Лена почувствовала, что ненавидит Ирочку. Ей лишь бы вякнуть, ей абсолютно все равно, что будет дальше.

Глава 6

— Андрей…

— Что?

— Я хотела спросить…

— Ну?

Он листал мятый блокнотик, искал адрес.

Сильно опаздывали.

— Мы вчера с девчонками разговаривали…

— Блин, где этот адрес хренов!

Лена замолчала. Не время сейчас выяснять чувства. Потом, что она может спросить? Любит ли он ее? Никогда в жизни она так не спросит. Ни за что. Она сама этого никому не говорила и другим не разрешит.

Вошли в подъезд, долго ехали в вонючем лифте.

Потом Андрей целовался с тонкими, модными девчонками, весело визжащими на весь свет:

— Волков приехал!

Потом была грязная квартира с кучей людей — на полу, на диване. Все выглядели, как музыканты — в джинсах, с распущенными волосами, ироничные. Лена улыбалась, кивала, но никого не знала и не чувствовала, что хочет узнать.

— А это… — Андрей сделал паузу, дождался внимания. — Это Лена! Она работает на телевидении, ведет свои программы! Так?

— Так, — Лена кивнула, чувствуя изменение среды вокруг. Кто-то выразил удивление, кто-то радость. Кто-то презрительно сморщился.

Тем не менее информация дошла до каждого.

Этого Андрей и хотел. Ему было приятно. Он гордился таким тесным знакомством с представителем телевидения. Такое знакомство прекрасно его характеризовало. А отечность и тусклость Лены выгодно оттеняли его смуглую стройность.

Дальше был вихрь людей, какие-то вопросы, чьи-то песни под гитару, салаты, торты, вода из-под крана за неимением альтернативы алкоголю, балкон с курящими интеллектуалами, секция с чьим-то подписным Гоголем, снова стол, гитара. А где Андрей?

Лена прошлась по комнатам.

Всюду люди, но Андрея нет. Оставалась одна комната, тихая, закрытая белой дверью с навеки засохшими потеками краски. Лена почувствовала, как у нее ухнуло сердце. Вдруг за этой дверью — Андрей? С одной из тонких, модных девиц?

Мимо прошел кто-то с тарелкой, полной крупно нарезанной, почти наломанной колбасы.

Только потом Лена решилась приблизить ухо к двери. И ничего не услышала.

Несколько нервных кругов из коридора в комнату, потом на балкон. Андрея нет.

— Эй, телевидение! Выпей водки!

— Спасибо, я не пью!

— Да ладно тебе! Выпей!

Лена почувствовала, что готова рыдать, кричать, бить кого-нибудь. Андрей! Где ты? Зачем ты привел меня сюда? Чтобы оставить одну? Можно было оставить меня одну дома! Андрей! Пожалуйста! Только не будь сейчас с тонкими, визжащими девчонками! Это так больно, жуть, как больно! Если представить, что твои нежные губы с острыми трещинками начинают движение к другим губам, к губам чужой девчонки… Это смерть! От этого пропадает дыхание.

Лена распахнула дверь.

Пусто. Пустая темная комната.

И в эту же секунду распахнулась входная дверь, ввалилась толпа, вся окутанная сигаретным дымом и ароматами ядреного спиртного. В гуще толпы — Андрей, в обнимку с девицей.

Встреча в коридоре. На расстоянии вытянутой руки.

— О! Ленусик! — Андрей весело-пьяно кивнул. — А я тут старых друзей встретил! Покурили на лестнице!

— Я тебя искала!

— Ну, я был на лестнице! Со старыми друзьями!

Девица хихикнула, скользнула взглядом по Лене и испарилась.

— О! Вика! Куда? — Андрей пошатнулся, горестно развел руками. — Все посмывались, падлы…

— Я думала, ты в этой комнате…

— В этой? А чего там есть интересного?

— Там темно.

— Правда?

Андрей заглянул в темноту, остался ею доволен, затем схватил Лену за руку, и дернул за собой, вглубь этой самой комнаты…

***

— Что, мы снова идем в музей?

— Нет, мы идем ко мне домой!

— Ого! А почему ты меня раньше туда не водил?

— Не хотел.

Ирочка подготовилась к приключению. Она час валялась в ванной, купалась в жарких фантазиях, гладила себя, пытаясь понять, как это будет, когда гладить станет Варфоломей? Надела все самое модное, кружевное, красивенное до опупения.

Временами ей даже становилось любопытно — неужели не страшно? Неужели не хочется позвонить и отказаться? Потом прислушивалась и понимала — не страшно. Любопытно. Ей уже были знакомы все «технические» ощущения, она открыла их целенаправленно, в процессе скрупулезного изучения своего тела. Теперь оставалось испытать на практике.

Они поднялись по темной лестнице на мансарду одной из центральных «сталинок», оставив этажом ниже квартиры жильцов, цивилизацию…

— Там что, чердак? — скучно поинтересовалась Ирочка. В принципе, чердак ее не пугал. Хотя, конечно, хотелось бы чего-то более романтического. Например, каюты капитана на межатлантическом лайнере. Но и чердак тоже не самое банальное место.

— Дурочка! — Варфоломей все никак не мог попасть ключом в замок, скрипел металлом о металл. — Здесь мастерская!

— В каком смысле? Здесь что-то мастерят?

— Ага! Будущее!

Наконец открылось.

Ирочка увидела комнату с бесконечно высоким потолком, окном во всю стену и слоями холстов у стен. Несколько длинноногих деревянных конструкций, а на них — картины. Точнее, обтянутые рамы с разноцветной мазней.

— Это все твое?

— Ну, не совсем, — Варфоломей ушел куда-то за угол, погремел посудой, вернулся уже в сопровождении невидимой музыки. — Чайник поставил и фончик включил. Как ты относишься к медитационной музыке?

Ирочка пожала плечами. Вот когда услышит, тогда и скажет. Варфоломей улыбнулся:

— Ну, походи, посмотри.

— Да я уже рассмотрела, — Ирочка бухнулась на диванчик.

Диванчик был удивительного дизайна. Без ножек. Все, как у обычного диванчика — спинка, подлокотники, но без ножек. Стоял прямо на полу. Очень нежно, романтично, Ирочке понравилось видеть мир, картины и проспект в окне с этого заземленного диванчика.

— Ох, и темное ты существо, Ирка! Темное, стихийное существо!

— Сам дурак!

Варфоломей радостно гоготнул, снова исчез, вернулся с чайником.

— Ладно. Кто-то должен открыть тебе глаза на прекрасное.

— Они у меня давно открыты.

— И что ты видишь?

— Чайник. Тебя. Рисунки эти непонятные.

— А что на них изображено, как ты думаешь?

— Ой, я этого всего не понимаю… Ерунда какая-то красно-зеленая.

— А ты включи воображение!

— Как это?

— Ну, выйди за рамки банального!

— За какие рамки? Куда мне выйти?

— Ну, представь, что ты до сих пор ничего не видела. Была слепая. Не знаешь, как выглядят человек, дом, дерево… И первое, что возникает у тебя перед глазами, — вот эта картина. И что на ней, как ты это назовешь в такой ситуации?

Ирочка прищурила подведенные глазки, честно уставилась на художественное пятно, впилась зубом в пухлую губку. Варфоломей с ласковым любопытством следил за ней.

— Ну?

— Не знаю… Может быть… Пятно от бензина на асфальте?

— Да уж… С фантазией у нас тоже проблемы… Будем пить чай.

Они пили чай из грязных кружек без ручек, о чем-то весело трепались, а Ирочка думала: ну, когда же? Как же он сообщит ей о намерении заняться с ней сексом? И справится ли он с ее пуговицами, не порвет ли новую кофточку, очень клевую, модненькую, китайскую? Может, ей лучше будет самой расстегнуть? А когда? Когда начинать расстегивать?

— Я вот что подумал, Ирэн…

Варфоломей поставил чашку, сунул руку в карман.

— Я хочу тебе кое-что показать… Не знаю, ты этого раньше не пробовала, наверное… Но когда-то надо начинать, понимаешь? Тебе с твоим плоским сознанием обязательно необходимо потрясение…

Ага! Вот оно! Ирочка убрала кружку подальше — перспектива залить кофточку грязным чаем ей тоже не нравилась.

— Короче, я сам все сделаю, а тебе останется только вдохнуть и расслабиться, понимаешь?

Конечно, понимает! Хотя…

— В каком смысле вдохнуть? Зачем?

Варфоломей вертел в пальцах серую гильзу папироски, аккуратно стучал по ней пальцем, как будто хотел добиться серебристого, хрустального звона. Лицо его было торжественным.

— Вот. Готово.

Поднес папироску к губам — осторожно-осторожно, словно в ней была драгоценная жидкость, звякнул зажигалкой…

Ирочка смотрела, все еще улыбалась, но происходящее окончательно перестало быть понятным и ее мысли беспомощно метались от одной версии к другой, и нигде не находили покоя. Что за фигня? Что у него готово? Расстегивать пуговицы или нет?

— Супертрава! Просто супер!

И он протянул папироску ей, Ирочке!

— Зачем? — не вынесла тумана Ирочка. — Зачем ты мне это даешь?

— Вот ненормальная… Я же тебе объяснил! Для твоего же блага! Я тебя, клушу, просвещаю! Курни! Просто затянись и посмотри, что будет!

— Да не хочу я это курить! Давай купим нормальных сигарет и покурим, если так надо!

— Да при чем тут нормальные сигареты! — Варфоломей начал сердиться. — Сигареты тут вообще ни при чем! Это марихуана! Слышала когда-нибудь такое слово? Ма-ри-ху-а-на! Легкий наркотик, снимающий комплексы! Воздух творчества и радости!

— Чего? Наркотик?

Ирочка вскочила. Ах, гад! Ах, козел вонючий! Марихуану какую-то ей подсунуть хочет!

— Да пошел ты! Придурок волосатый! Не нужна мне твоя марихуана! И ты тоже, дебил! Выпусти меня!

Варфоломей сначала сильно опешил, отворил рот. Потом засмеялся и смеялся все время, пока Ирочка бегала по комнате, крушила холсты, искала ключ и ругалась черными словами, так не идущими ее красивым разрисованным губкам.

— Ладно, все! Успокойся! Не хочешь курить — не надо! Просто успокойся! Сейчас я тебя выпущу, никаких проблем! Только мольберты не ломай, а то мне башку открутят за них!

Варфоломей смеялся, когда искал ключ, смеялся, когда открывал дверь, смеялся, когда ждал Ирочкиного выхода за пределы ужасной мастерской.

Ирочка задрала нос, ступила за порог, потом обернулась.

— Я думала, ты хочешь заняться со мной нормальным сексом! Всю ночь мечтала, представляла! Готовилась! А ты!

Варфоломей расхохотался еще сильнее, просто согнулся пополам.

— Ирка! Молчи! Ни слова больше! Иди с миром, не добивай меня!.. Святые Угодники, где мы живем? Что за мир! Что за люди! Сдохну щас, ха-ха-ха!

Оглушенная, обалдевшая Ирочка стояла на темном бетоне, смотрела на свои блестящие туфельки, и в голове было пусто, горячо… Никогда в жизни еще она не была так дезориентирована, как сейчас, полная слепота…

Из мастерской пахло кислым чаем, сладкой травой и персональным запахом Варфоломея, довольно приятным, хоть и не парфюмным. Ирочка вернулась назад.

— Закрой дверь! — зло сказала она, почти выкрикнула.

***

Хозяин снова долго ругался с Тиной. Затем исчез, и Наташа решила, что никакой «бытовой помощи» уже не будет. Забыл человек, что собирался попросить о чем-то важном, за что готов заплатить деньги. Жаль. Но ничего. Как-нибудь переживем.

Она собрала в ладошку макароны, смела лужу кетчупа, потом еще долго гоняла по столу хлебные крошки. В который раз за день? Наташа не считала, ее голова была занята другим. Она думала о танцевальном фестивале, дата которого уже была определена, и на этот день Наташа намертво договорилась с Анжеликой о замене по полной программе. И хозяйство, и сестры, и еда — всего этого для десятилетней девочки, конечно, слишком много, но и фестивали бывают нечасто.

Наташа уже примерила свой костюм. То есть костюм, конечно, был не ее, он принадлежал государству, а Наташа его получала только на время фестиваля. Но какая разница, если она будет танцевать — вся в бисерных ниточках, в воздушном атласе, в туфлях на каблучке!

Вернулся кавказец, хозяин изюма, взял чаю. Пил и смотрел на Наташу.

— Наташа!

Она обернулась.

— Ты помнишь наш вчерашний разговор?

— Да.

— Ты согласна?

— Да.

— Хорошо. Заканчивай. Я жду в машине.

Наташа дотерла столы, расставила тарелки, повозилась с мусором. Тина куда-то исчезла, в этом была странность, но в рамках разумного.

Посигналили «Жигули». Ага. Вот она, машина. Наташа села на заднее сиденье, осторожно закрыла дверь. В машинах она ездила редко, поэтому боялась сломать что-нибудь по незнанию.

— Хочешь есть? — спросил хозяин.

— Нет.

— А шампанского?

— Нет.

— А что ты хочешь?

— В каком смысле?

— Что ты сейчас хочешь?

— Ну… Хочу поговорить с вами, раз так получилось.

— Насчет денег?

— Да.

Хозяин тоскливо вздохнул:

— И ты туда же. Такая молодая… Ты не похожа на проститутку.

— Я не проститутка! — Наташа вспыхнула, сжала кулаки. Какого черта он говорит ей такое?

— Тогда зачем тебе деньги?

— Сестер кормить, одежду покупать.

— Ладно, не ври…

— Вы обещали!

— Обещал — дам.

Он загрустил, Наташа видела в зеркале заднего вида его скорбные морщины, тяжелые складки под глазами. И не могла понять: чем же она его так расстроила?

Остановились у магазина, хозяин вышел, вернулся с дамой в халате, о чем-то с ней говорил, отойдя от входной двери в сторонку. Наташа рассматривала его короткое, массивное тело в кожаной куртке, ощущала определенное беспокойство, но ничего не предпринимала. Просто смотрела в окошко, белея маленьким пятном в мрачном окне добитой «копейки». Мысли о танцах стали тонкими, незначительными, хотя не угасли совсем, и это не давало Наташе запаниковать.

Она тронула дверцу машины. Не закрыто. Этот факт почему-то окончательно ее успокоил.

Потом вернулся хозяин, бросил на заднее сиденье коробку конфет, и дорога продолжилась.

Остановились у дома. Вошли в подъезд. Все время хозяин шел впереди, словно давал ей возможность остановиться, убежать.

— Проходи.

Маленькая «хрущевка», пахнущая котами и сыростью. В темноте Наташа споткнулась о коробки, затем хозяин включил свет.

— Тут у меня такой склад, не обращай внимания. Иди в комнату.

Она разулась, протопала штопаными носочками в сердце квартиры, в единственную комнату.

Всюду коробки, ящики. Драный диванчик, прикрытый скупым одеяльцем. Телевизор на ножках, такой же, как и у Наташи дома. Черно-белый. Вместо ковра — протертый до белых ниточек полосатый половичок.

— Там мыши могут быть, ты не бойся! — крикнул хозяин из кухни. — Ешь конфеты! Я сейчас сделаю чай и приду!

Наташа кивнула, присела на краешек дивана.

Скорее бы уже поговорить — и домой. Она поискала глазами телефон, чтобы позвонить Анжелике и узнать, как дела дома. Телефона не было.

— Если хочешь в ванную — иди, не стесняйся, — голос на кухне был добрым, с отеческими интонациями. Спасибо, хороший человек. В ванную Наташа абсолютно не хотела. Она и чаю не хотела. Поздно уже.

Наконец, он пришел. С подносом и старым чайником.

— У меня тут холостяцкая посуда, извини, чашки некрасивый, битые.

— Ничего, все в порядке.

— Сахар будешь?

— Буду.

— Сколько?

— Не знаю.

Он сам насыпал ей сахар, сам размешал. И все — на ноте странного полуукора, как будто она явилась домой с тремя двойками по самым важным предметам.

— Ну, так что? — он взглянул на часы на стене. — Будем разговаривать?

— Да, — она отодвинула чашку.

Несколько мгновений смотрели друг на друга.

— Ну, давай тогда… Начинай, да? — он то ли шутил, то ли злился. Странное у него было лицо в этот момент.

— Что начинать?

— Раздевайся, я не знаю…

***

— Иди сюда! — позвал жаркий голос из темноты.

Лена сделала несколько шагов навстречу голосу. Ей было страшно до чертиков, и ей очень хотелось туда, к голосу. И она прекрасно знала, что кроме голоса там есть еще губы Андрея, она уже успела запомнить их фактуру, запах, температуру, всегда довольно низкую, приятный холодок. Еще у Андрея были руки, и кроме этих рук Лены касались только руки ее мамы и ее самой, Лены, руки. Касались, но не значили так много.

— Только ничего не говори, ладно?

— Ладно.

— Дай руку.

— На…

— Оп-па!

Он дернул ее и бросил рядом, на невидимое хозяйское ложе. Посмеялись, потолкались, побили друг друга подушками, еле различимыми в темноте, но довольно твердыми на ощупь. Потом Андрей, точнее, его лунная, ночная версия, силуэт стал крайне серьезен, отбросил подушки в сторону, и не успели они еще гулко шлепнуться на пол, как рука Лены снова оказалась в плену.

— Ты ведь хочешь этого, правда?

Андрей мял ее пальцы, его рука нагревалась, пускала соки, вздрагивала.

— Хочешь этого, правда?

— Не знаю…

— Конечно, хочешь! Я ведь тебе нравлюсь, да? Нравлюсь?

— Да…

— А ты мне… Ты такая… Умная… Мне так… Так хочется тебя целовать!

— Не надо… Пожалуйста…

— Ну, подожди, подожди…

— Не надо…

— Хорошо…

Оказывается, они целовались, как взрослые, лежа, обнимаясь, шаря руками. Мысли Лены категорически не поспевали за чувствами, и все очевиднее становились их врагами. Потому что чувствам нравилось все: темнота, руки, шепот, сладость и нереальность происходящего, фонтаны оживших фантазий, которые хлестали из каждой поры на коже…

***

Изумрудные индикаторы звука на дисплее магнитофона начали расти и набрали в высоту этажей двадцать, и каждый звук разбивал их на волны, капельки, шарики, которые разлетались и потихоньку заполняли все пространство. Пятно на потолке странно улыбалось, подмигивало, вело себя вызывающе. Да и сам потолок не отставал, гофрировался, стекал на стены, а они, конечно, не выдерживали такой тяжести и прогибались, лопались.

Ирочка пыталась повернуть голову и посмотреть на Варфоломея. Само движение ей далось без труда, все-таки она шестнадцать лет тренировалась поворачивать голову. Но вот именно сейчас шея начала выжучиваться. Она вытянулась, как змея, и понесла голову далеко-далеко, сквозь время и звезды. Потом врезалась в Варфоломея.

У него был бледный, тонкий профиль. Улыбка.

— Эй! — сказала Ирочка.

— Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй! Эй!

Кто это говорит? Ирочка? Двадцать Ирочек? А где они прятались до сих пор? Так смешно…

— Смеешься? — спросил бледный профиль. — Это хорошо, что ты смеешься. Так хорошо, что ты смеешься. Так хорошо, что ты смеешься.

Ирочка недолго, но с удовольствием понаблюдала за интереснейшим явлением: каждое слово, сказанное рядом, подвергалось обстрелу невидимых снарядов, от столкновения с которыми вспыхивало разноцветными огнями и осыпалось вниз.

— Нравится?

— Кто это? Кто?

— Я тебя спрашиваю! Нравится?

— Куда ты все время улетаешь?

— Я лечу туда, где всегда лето…

Песок. Песок. Водопады песка, струится, протекает сквозь пальцы, волосы, глазницы, щекочет и греет. А вот яма, и в эту яму приходится падать, как с горки «Супер-8», аж под ложечкой засосало… Так быстро… Особенно, если с закрытыми глазами…

— Тихо, не кричи! Никуда ты не упадешь, я не дам!

Упасть. Фиолетовые круги по воде, вспышки, как брызги. Снова упасть. Снова круги…

— Подумай о чем-нибудь приятном…

Подумай. Подумай. Пришлось открыть шкаф и взять там новое лицо, на котором сморщенные брови. Чтобы думать. Лицо очень ловко встало на нужное место.

— А теперь хочешь секса? Хочешь?

Секс.

Сеексссссссссссссссссс.

***

Наташа встала. Хозяин остался сидеть, с усталым любопытством ожидая развязки.

— Зачем раздеваться?

— А как по другому? По-быстрому я не хочу.

— Я хочу уйти!

Хозяин удивленно дернул губами, как бы ругаясь с выключенным звуком.

Наташа уже обувалась. В висках грохотала кровь, пальцы дрожали с амплитудой в два сантиметра.

— Ты куда?

— Домой.

— Как? Ты мне сама сказала, что ты согласна!

— Согласна. Но не на это!

— А на что? Объясни, я не понимаю, а?

Скорее одеться. Больше ничего.

— И что, ты собираешься вот так вот уйти?

— Да.

— Но я тебя не пущу, понятно? Что за женщины пошли! Кто тебя за язык тянул, а? Ты всем так говоришь, да? Цену набиваешь? Думаешь, я куплюсь?

Наташа взялась за дверную ручку.

— Сказано тебе, не пущу!

И хозяин ударился в дверь спиной, выпятил живот, а губы его продолжали производить на свет беззвучные ругательства.

***

Лена решительно встала и начала заправлять все свои вывернутые наружу тайные одежки. Сзади тяжело вздохнули.

— Ну, и что случилось?

— Ничего. Просто я так не могу.

— И как же ты можешь?

— Не знаю.

— Вот именно.

Андрей был так обижен, что темнота вокруг него искрила, продавая его безразличную позу, руки за голову, глаза в потолок.

— Ты просто меня не любишь!

— Люблю…

— Ага, конечно…

Лена не знала, как быть. Любила, хотела вернуть, упасть щекой на эти вздернутые локти. Подрожать в унисон, доводя сладкое напряжение мышц и нервов до новых высоких градусов…

— Я пойду.

— Иди…

***

— Ты куда?

— Домой.

— В таком состоянии? Успокойся!

— Я хочу домой!

— Да пойдешь ты домой, пойдешь… Просто полежи чуть-чуть, посмотри картинки… И пойдешь…

— Я не хочу секса.

— Я тоже…

Музыка играла, потолок плясал, но реальность уже начала обретать привычную консистенцию. Варфоломей рядом оказался почему-то голым по пояс. Ирочка откатилась подальше.

— Ну, как?

— Что это было?

— Приход. Понравилось?

— Не знаю…

Ирочка села, голова кружилась, как ненормальная. Ей было странно и холодно.

— Я хочу, чтобы было, как раньше!

Варфоломей курил новую сигарету. Глаза его были закрыты.

Тогда Ирочка неловко, как новорожденный лось, встала и побрела к двери. Это было тяжкое, опасное приключение, полное неожиданных косяков, холодных до боли падений коленками на голый пол. Сколько прошло времени, прежде чем она оказалась на лестнице — неизвестно. Где-то в углу подъезда Ирочку вырвало, и только потом она смогла оценить ситуацию и поискать какой-нибудь путь спасения. Или хотя бы возвращения домой.

***

— Скажи мне честно, сколько тебе лет?

— Скоро шестнадцать, — прошептала Наташа и почувствовала, как рушатся ее мечты относительно семейного благополучия. Конечно, ее погонят прочь… В том случае, если она вообще выживет после сегодняшнего приключения.

— И ты в шестнадцать лет уже спишь со взрослыми мужчинами?

— Я не сплю. Ни разу еще.

Хозяин вздохнул так тяжело, как только могут вздыхать люди.

— Что ж ты… Что ж ты меня…

Стоял, грустил, держался за сердце.

— А что же ты со мной поехала? Я этого не понимаю!

— Я думала, вы меня убрать в квартире попросите!

Он отклеился от двери, устало вынес свое грузное тело в комнату, там упал на диван.

Наташа тихонько ковырнула замок.

— Стой! — крикнул хозяин.

Наташа вздрогнула, пригнулась, притихла, как мышь.

— Я тебя отвезу, слышишь? Сейчас сердце успокоится и поедем!

Он еще что-то бормотал на своем языке. Было слышно, что он очень расстроен и утомлен.

Глава 7

Утром девчонки взяли и прогуляли первую историю.

Они сидели в кривой беседке, вертели головами, боясь пропустить какого-нибудь шпиона, запоздавшего педагога или случайного родителя. Но даже если бы такая неприятность и произошла, если бы их сковали цепями, согнули их шеи ярмом и ударами ремня гнали их в школу — даже тогда они бы не могли замолчать.

— И что?

— Ну, что… Я ему говорю — хочу секса!

— Так и говоришь?

— Да!

— Я бы так не смогла!

— А я смогла! Я ему говорю — хочу секса! А он мне вместо него — наркотики!

— Что?

— Наркотики!

— А что это такое?

— Ну, ты, Наташка, лошица… Наркотики — это… Короче, это такая штука… Ладно, не мешайте. Вот он дает мне наркотики, и я курю.

— Зачем?

— Ну, чтобы попробовать.

— И что?

— И тут такое! Девочки! Я думала, я с ума сошла! У меня все закружилось перед глазами, завертелось! Потом как началось! Как будто сон, только ярче и… как будто по-настоящему! У меня голова отрывалась, убегала… Я ее догоняла…

— Ужас какой… Бедная…

— Нет, это прикольно, но потом очень плохо… Меня так мутило, блин! Стошнило четыре раза. Один раз в такси… И мать потом по морде надавала…

— А секс?

— Ну… Ничего особенного…

— Ой, Ирка…

— Ну, ладно, хватит… А ты что?

— А я вчера с Андреем ходила на день рождения.

— И что?

— Он меня затащил в темную комнату…

— Офигеть… Приставал?

— Ну, да…

— Как?

— Ну… По-разному…

— Грудь трогал? Это важно…

— Ирка!

— Да отвечай, чего ты?

— Ну, трогал…

— Все понятно… Влюбилась!

— Ну, влюбилась…

— Ленка! Он скотина! Точно тебе говорю!

— Ир, ну что ты на нее навалилась? Она и так переживает!

— Переживаешь? Ленка, ты переживаешь? Почему?

— Потому…

— Что там было? Что было в этой темной комнате?

— Ну…

— Ты с ним…. Это самое, да?

— Ну…

— Да ладно, не бойся! Я никому не скажу!

— Ну…

— Да мы уже взрослые, девочки! Наташка, Ленка, понимаете? Мы взрослые!

— Да.

— Что?

— Да. Я с ним. Переспала.

— Полный трындец….

— Ир, это ее дело.

— Да я не против, Наташка! Просто я знаю Андрея! Ему Ленка на фиг не нужна! Понимаешь? Ты ему не нужна! Ему надо что-то другое, но не ты!

— А почему он тогда сказал, что я ему нравлюсь?

— Потому что… Не знаю!

— Ты просто завидуешь! Он выбрал меня, а не тебя!

— Тебя? Да я просто выгнала его! Вот он к тебе и приклеился! Посмотри на себя, а потом посмотри на меня! И скажи, кого из нас можно выбрать!

— Ирка! Лена! Хватит! Не орите так! Нас сейчас засекут, и будет полная засада!

— Да, Ира. Ты красивая. А я — не очень. У тебя много парней, а у меня один. Но я его люблю! И я ему нравлюсь!

— Ты просто не понимаешь! Он тебя бросит!

— Девочки, прекратите!

— Не бросит! А если бросит…

— Ну, что? Ты его отпустишь, не расстроишься, будешь жить дальше, да? Так вот ни фига! Ты даже не представляешь, что это такое, когда тебя бросают!

— Девочки! Ира! Лена! Сядьте! Успокойтесь!

— А ты откуда знаешь, как это — когда бросают? Тебя же никто никогда не бросал, только ты бросала?

— Я просто умная, в отличие от тебя!

— Девочки! А хотите знать, где я вчера было? Дома у взрослого мужчины! Одна! Поздно вечером!

……

— Что?

— Где ты была? У кого?

— У одного человека с рынка…

— Зачем?

— Ну, он сказал, что даст мне денег!

— Полная жопа… И что???

— И я поехала.

— Наташка, ты что??? Ты с ума сошла, да?

— Нет. Я же не знала, чего он от меня хочет!

— Ленка, держи меня, я ща сдохну… И что? Рассказывай!

— Ну, посидели у него… Потом он приказал раздеваться.

— Наташ, надо было милицию вызвать!

— Как? У него там даже телефона нет. И я, честное слово, не знала, чего он хочет.

— Вот идиотка!

— Ирка! Не мешай! И что?

— Ну, а потом я сказала, что мне шестнадцать лет. И он испугался, отвез меня домой. Прямо к подъезду. И подарил мне конфеты.

— Обалдеть… Надо было сразу в милицию его! А может прямо сейчас сдадим?

— Зачем? Он же мне ничего не сделал.

— Вы с ним не трахались?

— Нет.

Отчаянно пела какая-то очумевшая от весны птица, пахло свежей зеленью, и если присмотреться к почке, набравшись терпения и не шевелясь, можно было бы заметить, как она медленно-медленно распускается.

— Да, девочки… Круто вчера повеселились…

— А знаете, я не спала с Андреем. Я просто так сказала. Не знаю, зачем.

— А у меня ничего не было с Варфоломеем. Только наркотики. Но я больше не хочу. Ни наркотиков, ни Варфоломея. Неинтересно.

— А пойдем вечером гулять! Уже тепло, можно будет в саду посидеть, поболтать.

Глава 8

В субботу у старшего брата Ирочки, Сергея, намечалась свадьба. В доме Сидоровых от этого был веселый бардак, который мог успешно конкурировать с новогодней суетой, но казался куда более сюрреалистическим. Все-таки ЖЕНИТЬСЯ — это странно и страшно, в этом есть потусторонняя тайна, магия, что привлекает, как смерть. Нет, как секс. А еще привлекает еда, которой на свадьбах должно быть много. А на свадьбе такого славного мальчика, сына таких серьезных родителей — тем более.

После школы девочки мчались к Ирочке и там с порога погружались в сказку. Они ходили по комнатам, нюхали, трогали ящики. Если что-то было открыто, они перепахивали ящик, коробку, жадно изучали трофей — посуду или ткань, иногда салфетки, свечи. Чаще были банки с маринадами, сырокопченые колбасы, конфеты в полиэтиленовых пакетах. Тогда находку можно было лизнуть.

А один раз Ирочка стащила палку колбасы, и в течение часа три принцессы эту колбасу уничтожили, слопали без ножа, оставили только мелко разодранную зубами оболочку.

Сергей появлялся часто, но мимолетно, всегда нагруженный коробками. С сестрой он почти не задирался, ему было не до того. Не трогала его и Ирочка: жалела и опасалась, как будто брат заболел чем-то ужасным.

За день до мероприятия случился небольшой скандал.

Сначала Валентина Сергеевна принесла роскошное платье для Ирочки и новую рубашку для Ромы, любимого сына любимых друзей Красивых.

— Вы будете самой красивой парой после Сергея с Илоной! — умилялась Валентина Сергеевна. — Какая я молодец, вы только посмотрите!

Ирочка вертелась перед зеркалом, любовалась собой, обновкой, а потом поинтересовалась судьбой подруг, их местом на празднике жизни.

— Что?

— Ну, Лена с Наташей… Они могут прийти?

— С какой стати?

— А с какой стати Ромка будет?

— Как будто ты не знаешь, что мы дружим с Розой Наумовной и Иваном Ивановичем!

— А я дружу с Ленкой и Наташкой!

— Вот на свою свадьбу их и приглашай!

— А я хочу сейчас!

— Ира! Ты у меня сейчас получишь, ясно тебе?

— Ну и пожалуйста! Бей! Как будто в первый раз!

Она стащила платье, швырнула на пол и убежала, заперлась у себя в комнате.

— Ирина! Открой немедленно!

— Не открою!

— Открой, говорю! Открой, пока не поздно!

— Не открою!

— Я сейчас эту дверь выбью, мать твою! Открой!

— Не выбьешь! Дверь лаком покрыли неделю назад!

— Ах ты сучка!

— Сама такая!

Валентина Сергеевна ударила дверь пару раз, поголосила, но была вынуждена отступить.

Утром следующего дня Ирочка демонстративно отказалась есть-пить и пообещала уйти из дома, если ее подруг не пригласят на свадьбу.

Поливая дочу лучшими ругательствами, Валентина Сергеевна дала согласие.

***

Девочки хотели попасть вместе со всеми в ЗАГС, но Валентина Сергеевна не желала видеть толпу посторонних подростков, а идти без подружек Ирочка снова отказалась. Поэтому приехали прямо в ресторан. По дороге Ирочка сцепила какого-то молодого солдатика, весело щебетала с ним всю дорогу, а когда обалдевший от счастья солдатик вышел, она посылала ему поцелуи из окна троллейбуса. Было смешно, девочки хохотали, толкались, Ирочка хищно искала взглядом новые жертвы, но находила только усталые, взрослые лица, в основном женские, страшно раздраженные соседством с такими паскудными малолетками.

В ресторане уже разогревался ансамбль, бродили одинокие гости, сталкивались с быстроногими официантами, отступали назад и там снова с кем-то сталкивались. Девочки промчались по всему залу. Исследовали каждый угол, стащили пару бутербродов с красной икрой. Потом Ирочка пошла знакомиться с музыкантами.

— Мать снова в больницу положили, — поделилась Наташа, равнодушно снимая с масла икринку за икринкой.

— А что с ней?

— Не знаю. Говорят, диабет, давление. Надо в санаторий ехать. А куда она поедет? У нас денег нет, и Виолетка болеет без остановки.

— А что отец?

— А, — Наташа махнула рукой. — Что отец. Он никогда дома не бывает, все время командировки…

— Понятно, — Лена вздохнула из солидарности, но при всем желании не смогла отдать Наташкиным заботам первое место по тяжести. У нее была своя забота, своя беда. Прошло четыре дня с того памятного вечера, а Андрей не звонил…

Когда Лена об этом думала, ей становилось больно до слез. Такой потребности в чужом человеке она не испытывала никогда. Может быть, только когда в детстве мама где-то задерживалась, вот тогда случалось что-то похожее — темный, жгучий страх… Но мама обязательно прибегала, взмокшая, румяная, с авоськами, с извинениями. А Андрей молчал. И когда Лена думала о том, что он может не позвонить НИКОГДА, ей просто не хотелось жить. Ситуация, когда Андрей не позвонит никогда, за барьером реальности. Причем этот барьер был порядочно острый, и Лена каждый раз ударялась об него, о мысль «никогда», и повисала, трепыхаясь и немея от боли и ужаса. Холодные, судорожные корчи тоски, когда хочется громко орать и выть… Так плохо! Так страшно плохо! Потом проходило время, тело и разум чуть-чуть привыкали к этому состоянию, можно было отвлечься, посмотреть на шарики, на белые банты по стенам, на грустную Наташу с драным пакетиком в руках, уже частично заполненным ворованными деликатесами, на красавицу Ирочку, присевшую на краешек сцены рядом с молодым лохматым гитаристом… Вкусно пахнет кухней, где-то позвякивают бокалы, и в воздухе явно вызревает разряд праздника, любовного приключения. А где это Андрей, а? Что-то его рядом нет… Бах! Он не позвонит!! Никогда!!!

И все сначала…

— Эй, девчонки! — Ирочка вся сияла. — Видели, кого я склеила?

— Кого?

— Ну, гитариста! Его зовут Эдиком, он учится в институте культуры! Симпотненький какой! Девчонки, я влюбилась!

Лена вздрогнула, сморщилась и снова погрузилась в пучину своего несчастья. А Наташа заулыбалась, как любящая мама, скептически махнула челкой:

— Ирка! Ты влюбляешься раз в неделю!

— Ну и что? Если у меня так сердце устроено?

— А сколько ему лет?

— А какая разница? Я ему тоже понравилась, это видно!

Она обернулась, уставилась на своего нового героя с выражением гордости за трофей. Трофей пижонисто перебирал струны и ходил по сцене голубем, раздувая зоб и взмахивая хаером по делу и без.

***

— Молодые! Молодые едут!!!

На мгновения весь мир отвлекся от дел и метнулся туда, где появились они — жених и невеста. Шум, гам, крики, звук одинокой гармошки.

Девочки с трудом пробились сквозь тесное кольцо гостей и, застряв где-то во втором ряду между небом и землей, усмотрели только краешек белого платья и хрустальную стопку, мелькнувшую над головами. Звон, новая порция радостных криков, и волна гостей хлынула обратно, в ресторан, как попало унося запутавшихся девиц.

Но они были не в обиде. Они были, напротив, рады. И когда появилась возможность снова встать на ноги, немедленно помчались посмотреть на невесту.

— Ой, смотри! У нее вместо фаты шляпка!

— И перчатки!

— А на платье розы бисером вышиты, видите, да?

Илона скользила взглядом выше голов гостей, ее скромный фасадик был украшен абсолютно королевским одеянием. Она выглядела просто зашибись — то ли благодаря косметике, неожиданно открывшей на лице Илоны глаза, то ли потому, что все невесты красивы по определению, таков уж замысел Творца и женской природы.

Сергей важно пожимал руки, кого-то обнимал, выглядел, как завидный жених, им же и являлся.

Когда гости вокруг так либо иначе рассосались, разбрелись по местам, рассредоточились по углам с заготовленными подарками, девочки неожиданно обнаружили на линии огня себя — одиноких, восторженных дурочек, тупо выпучивших глаза на великолепную пару.

— Ирка? — Сергей поманил рукой. — Ну, иди целуй брата!

Илона немедленно их покинула, устало двинулась в сторону своего стола.

Ирочка подошла, протянула руку, пискнула: «Поздравляю»! И ретировалась.

Вслед за ней болванчиками подтянулись Лена с Наташей. Они тоже пожали жениховскую руку, тоже что-то пролепетали.

— Красивая у меня невеста? — хмельно спросил Сергей, купая сутулую спину молодой супруги в неге взгляда.

— Очень! — согласилась Лена, попыталась освободить ладонь. Но Сергей только крепче ее сжал.

— Как мы сейчас заживем, елки зеленые! Я такого наворочу!

Лена оглянулась на подружек, ища помощи. Они улыбались, смотрели с благостным выражением лица, как их подружке плющат ладонь…

— Ничего-ничего! Все будет хорошо! — Сергей взглянул на Лену, вряд ли помня, кто она такая. — Все будет хорошо! И ты, рыжуха, когда-нибудь встретишь хорошего, умного человека и все будет хорошо!

— Ага!

Она выдернула руку, спряталась за спину Ирочки.

Потом началось застолье.

Крупная тетенька в блестящем платье что-то говорила в микрофон. Голос у нее был глубоко учительский, а выражение лица — торжественное и печальное. Она все время поправляла тоненькие лямочки, которые каждую секунду сползали с ее могучих, рабочих плеч, и заставляла всех выпить, выпить, еще раз выпить.

Девочкам досталось место в самом дальнем углу, рядом с глухими деревенскими бабками и малыми детьми. Но и это не могло испортить праздник.

Полный восторг — наблюдать, как кто-то целуется. Когда Сергей в первый раз прижался к тонким коралловым губкам Илоны, Ирочка опасливо взглянула на мать. Все-таки в их доме не было принято вот так прилюдно целоваться и все такое. Но Валентна Сергеевна вся сочилась радостью, и это не просто успокоило Ирочку. Это заставило ее еще раз пересмотреть свои отношения с лохматым гитаристом Эдиком и мысленно назначить ему свидание сегодня же вечером, причем с жестокими поцелуями.

— A теперь мы приглашаем наших молодых на их первый совместный танец! Пожалуйста, музыканты, сыграйте вальс! Давайте, товарищи, аплодисментами встретим наших влюбленных — Сергея и Илону!

Морщась и отнекиваясь, влюбленные встали и вяло побрели на танцплощадку в центре зала. Илона придерживала рукой шляпку, второй рукой — платье, ногой отодвигала спинки встречных стульев, и все это ее злило. Сергей был более сдержан в чувствах, понимая, что долг — он и на свадьбе долг, но с куда большим удовольствием он сейчас продолжил бы разговор с тестем на тему прямых поставок товара из Польши.

— Итак! Сергей приглашает Илону на танец! И звучит прекрасный вальс любви!

Прекрасный вальс любви зазвучал, хоть и с минимальной долей фальши, поскольку лохматый гитарист уже не очень соображал, пламенея под взглядами Ирочки.

Молодые неуклюже ткнулись пару раз друг в друга, прошли на средней скорости один круг по площадке, а потом решительно замахали руками: хватит! Танец любви в протоколе зафиксирован, теперь оставьте нас в покое!

Но тетенька-тамада была из опытных. Она поискала глазами в шпаргалке, потом радостно объявила в звенящий микрофон:

— Ну, что ж… раз молодые решили отдохнуть, вальс за них будет танцевать… родная сестра жениха — Ирочка Сидорова!

Ирочка выронила недожеванный кусочек колбаски:

— Чего?

— …и сын лучших друзей семьи жениха — Ромочка Красивый!

Бурные аплодисменты, почти овации. Ирочка встала, недоумевая и спрашивая у подружек глазами: что делать? Где-то в другом крыле скрипом стульев сопровождался выход второго участника шоу — Ромы.

— Пока наши танцоры подходят, я сообщу (тетенька снова подсмотрела в бумажке), что Рома и Ира занимаются в студии танца, ездят на гастроли, учатся в одном классе, и, очень возможно, в скором времени тоже станут мужем и женой.

В этом месте Валентина Сергеевна положила ладонь на руку Розы Наумовны, та промокнула салфеткой глаза… Эти штучки не остались без внимания тамады, она решила еще раз пропиарить новый союз:

— Ну, что же! Давайте поаплодируем будущим жениху и невесте! Ирочке и Ромочке!

— Они чего, офигели? — тихо спросила Ирочка.

— Не знаю, — вздохнул Рома.

Заиграл вальс, почти такой же прекрасный, как и в первый раз. Тонкий, нежный, красивый до рези в глазах Ромочка изящно взмахнул челкой, приглашая партнершу на танец. Дамы в зале сладко вздохнули, мужчины крякнули и налили водки.

— Ромка, только сильно не кружись! Я уже забыла, как это делается!

— Ладно.

— Что по алгебре задали?

— Не помню, я уже сделал. Сразу после школы.

— И не лениво тебе было?

— Лениво, но мама по-другому не разрешает.

Все это время Ирочка тихо склонялась золотистой головкой к Роминому плечу. Красивые и умные девочки еще с ясельного возраста знают, как надо себя вести, чтобы привлечь внимание и вызвать приступ страсти и ревности. Лохматый гитарист Эдик мучил гитару и волком смотрел на парочку, пытаясь перехватить Ирочкин взгляд.

Она согласилась на это обезьянье представление, на этот, блин, ганец жениха и невесты только для того, чтобы немножко заострить внимание гитариста на себе. Пусть попереживает. Это полезно.

И ведь ревновал! Ой, как ревновал!

А приятно как!

— Прекрасно! Прекрасно! — закричала тетя-тамада, хлопая в ладоши и призывая сделать то же самое остальных гостей. — Это было замечательное выступление!

— А можно я еще раз станцую? — вдруг пропищал Рома.

Ирочка раскрыла рот от удивления и осталась стоять, как кукла, с приподнятыми локтями.

— Еще раз? — тамада посмотрела на родителей, на музыкантов. Все слегка удивились, но протеста не выразили.

— Хорошо, танцуйте еще! Итак, уважаемые товарищи, наши дорогие Ирочка и…

— А можно, я с другой партнершей станцую? — еще противнее выдавил Рома.

Вот тут было замешательство. Валентина Сергеевна посмотрела на Розу Наумовну с удивлением, переходящим в возмущение. Ирочка посмотрела на Рому с удивлением, переходящим в еще большее удивление. А Илона посмотрела на Сергея с явным желанием дать ему в лоб, поскольку тот был плотно занят тестем, а на жену и программу, ни секунды не обращал внимания.

— Э-э-э, — тамада посмотрела в шпаргалку. Нет. Там ничего не написано о смене партнерш. — Э-э-э…

— Просто в ансамбле я все время танцую с другой девочкой, — смутился Рома, уже давно пожалевший о предложении, которое вызвало такой резонанс. — И я привык танцевать с ней. И мы можем станцевать не только вальс, да, Наташ?

Все взгляды — на Наташу.

Она встала, как будто ее срочно вызвали к доске. Никогда и ни за что она не могла бы представить себе такого развития событий. А гости смотрели на эту странную девочку в старых джинсиках и турецком свитере на размер больше и начинали шушукаться, улыбаться…

В полной тишине Наташа вышла в центр зала. Рома ласково кивнул Ирочке, отвел ее на свое место, а сам вернулся к Наташе, крепко взял ее за свитер и…

Ирочка шлепнулась между Валентиной Сергеевной и Розой Наумовной.

— Какой позор! — прошипела Валентина Сергеевна и на секунду испепелила дочь взглядом. Зато Роза Наумовна обняла ее, прижала к своему ароматному плечу:

— Не обращай внимания! Ты же знаешь, что ты — самая красивая девочка на свете! А Рома у меня просто еще маленький мальчик. Но если только ты его простишь — слышишь? — если ты его простишь, я сделаю все, чтобы понравиться тебе! Ты же знаешь, что ты — моя любимая девочка, почти что доченька моя!

Ирочка, пламенея ушами, смотрела на лохматого гитариста. Тот слегка поостыл, улыбался, пряча лицо за волосами. Но было понятно, что произведенный до сих пор эффект пропал даром, не дав никаких результатов. Он видел, что ее отвергли! Вот что он видел!

Ну Ромка! Ну урррод!

***

Наташа бежала со свадьбы через пятнадцать минут после злополучного танка. Во-первых, ей надо было покормить сестер свадебными вкусняшками. Во-вторых, начиналась ее рабочая смена в столовке. В-третьих, отношения с Ирочкой и ее семьей было безнадежно испорчены.

***

Лена пришла домой поздно, мама не спала, читала на кухне. В зале громко храпел Костик. На кухне тихо храпела Мурка.

— Ну, как все прошло? — спросила Маргарита Петровна, не отрываясь от книги.

— Да так, — Леночка села на Мурку и даже получила какое-то странное удовольствие от того, что кому-то плохо, как и ей, Лене. — Мне никто не звонил?

— Нет.

Все кончено. Все кончено. Он не позвонит НИКОГДА!

Маргарита Петровна посмотрела на дочь.

— Лен, ты расскажешь, что с тобой происходит? Я ведь переживаю, понимаешь?

— Ничего, все нормально.

— Ничего не нормально, я же вижу! В школе проблемы?

— Нет.

— С девчонками поссорилась?

— Нет.

— Тогда что?

— Ничего.

Маргарита Петровна закусила губу, с грустью рассматривая профиль дочери. Наверняка влюбилась. Бедная. А он, конечно, слишком молод, чтобы понять ее, оценить. Ему нужна девочка красивая, стройная…

— Знаешь, я когда-то влюбилась в одного парня. А он меня не замечал. Такой был парень… Самый красивый. Мне так казалось. И вот, я решила, что завоюю его любовь.

— И что?

— Стала читать, учиться лучше всех в классе. Постоянно участвовала в разных мероприятиях, была заводилой…

Маргарита Петровна видела, как загоревшиеся было глаза Лены снова тускнеют. Видимо, неубедительный рассказ.

— А потом… Он стал моим мужем…

— И сбежал от тебя к первой же красивой женщине!

Маргарита Петровна замолчала, грустно улыбнулась своим тапочкам. Подошла Мурка, стала чесаться о ножку стола. И еще гудел фонарь на внешней стене дома, прямо под окном. Видимо, надо снова купить разные помады, карандашики. Наверное, девочке хочется знать, что у нее красивая мама. Папа должен быть. А мама должна быть красивая. Вот такая грустная правда.

— Ладно, мам. Прости.

— Это ты меня прости. Но я не знаю, как тебе помочь. Я даже не знаю, что с тобой случилось.

— Я влюбилась.

— Сильно?

— Очень.

— А кто он?

— Помнишь, такой красивый? Актер? Андрей?

— Да ты что?

Маргарита Петровна стянула очки, бросила их на книжку.

— Лена! Но ведь он абсолютный Казанова! Ловелас! У него на лице все написано! Как можно влюбиться в такого?

— А я влюбилась!

Вот так беда… И что теперь делать? Самый худший вариант, то, чего Маргарита Петровна опасалась. Конечно, через пару месяцев все уляжется, но что будет с психикой девочки дальше? Как она будет строить отношения с мальчиками потом, после этого красавца? Маргарита Петровна слишком хорошо знала, что это такое — болезненная, несчастная, трудная первая любовь…

— Как ты думаешь, мам… Он еще позвонит?

Сначала Маргарита Петровна хотела сказать правду. Что он не позвонит. А если позвонит, то следует попросить его никогда больше так не делать. Холодно и строго. И потом помучиться какое-то время, но выйти все-таки победителем истории, а не растоптанным, измученным мясом…

Глаза Лены были хрустальными от наслоившихся, но не выпавших слез. Подбородок дрожит, губы кривятся в приступе дикого рева.

Сердце Маргариты Петровны дрогнуло и сжалось в болезненный комочек. Бедный ребенок, бедная маленькая девочка, так рано открывшая изнанку детства.

— Конечно, позвонит!

— А когда?

— Не знаю… Может быть, он занят. У актеров такой сложный график, ты же понимаешь…

— Мам! Я не могу без него!

— Ну… Это же замечательно! Многие люди всю жизнь проживают, так и не узнав, что такое любовь…

— А я не хочу больше знать! Это тяжело! Мама!

— Ну, потерпи! Потерпи, малышка! Все разрешится!

— Как? — Лена уже ревела, хватала маму за руку, будто та могла встать и привести Андрея.

— Как-нибудь! Жизнь так устроена! На смену одному времени идет другое!

— А что мне делать сейчас?

— Ничего. Спи. Читай. С подружками общайся.

— Я не могу! Мне все время надо его видеть!

Маргарита Петровна обняла рыжую голову своей детинушки.

Что тут сделать? Как тут помочь?

Глава 9

Наташу перевели в дворники. Трудно сказать, было ли это повышением или понижением, должна ли была ее карьера развиваться именно таким образом. Но однажды пришла дама, которая ее пригрела в столовой, и сказала, глядя в сторону:

— Завтра сюда не приходи. Приходи на рынок на улице, там вечером надо мести.

Конечно, Наташа хотела бы провести вечер иначе. Например, на тренировке. Но работа есть работа.

Она пришла на следующий день в условленное время, получила старый, раритетный веник, от души помахала им и к ночи чувствовала себя не просто потренировавшейся, но взявшей все три призовых места по греко-римской борьбе.

Оказалось, что мести надо каждый день, причем по два раза. Рано утром и вечером. И если первый раунд Наташа пропускала, поскольку училась в школе, а перед занятиями еще вела в сад Элеонору, то вечер все же лег на ее плечи. Спустя неделю Наташины мускулы приобрели крепость и сухость, а сама она — поклонниц из рядов уличных торговок. Они дружно жалели молчаливого подростка с полным набором счастья: и мать больная, и детей малых дома целый воз, и шрамы на все лицо…

А потом приблизился день танцевального фестиваля.

Накануне позвонил возмущенный тренер и поинтересовался, какого черта Наташа бросила занятия перед выступлением. И что если она не явится на генеральную репетицию, то лучше ей вообще не показываться на глаза.

Наташа пообещала подумать над своим поведением.

Сначала она позвонила Лене. Попыталась узнать, какие у нее планы на вечер. Оказалось, что Лена узнала адрес Андрея и полна решимости поехать к нему и разобраться, кто виноват и что делать. Естественно, просить после этого Лену подмести рыночную территорию было верхом жестокости.

Потом она позвонила знакомой тетеньке-торговке, той самой, что когда-то сосватала ее на службу в столовку. Тетеньки не оказалось дома.

Наташа хотела бы позвонить Ирочке, но они не разговаривали уже неделю. И потом, предложить Ирочке помахать метлой могла только полная идиотка.

Тогда Наташа позвонила однокласснику Вите Яковлеву.

— Да.

— Витя?

— Да… Кто это? Наташа?

— Это я…

— Ого! Ничего себе! Что-то случилось?

— Э-э-э… Нет, ничего. Пока.

Она бросила трубку и стукнула себя в бок кулаком. Дура! Зачем было звонить? Зачем?

Телефон ответил дряблым, раздолбанным звоном.

— Алло.

— Наташ! Это Яковлев! Не бросай трубку!

— У меня нет времени, пока!

— А зачем ты звонила? Ты же просто так не стала бы звонить, да?

— До свидания!

Она все-таки ударила себя кулаком. За все сразу. Потом постояла, согнувшись, пережидая боль, и пошла себе на работу.

***

— Ира?

— Я.

— Ты могла бы сегодня поехать со мной?

— Куда?

— ……

— Ленка! Не молчи и не реви в трубку! Я все поняла. Поеду.

— Я нашла его адрес.

— Вот больная… Оставь этого козла в покое! Пусть сдохнет со своими понтами!

— Ир, я должна съездить, понимаешь? Я больше не могу! Я ничего не могу делать! Пусть он мне все сам скажет!

— Ой, блин… Сиди дома, я скоро приду!

Ирочка примчалась через сорок минут — это при условии, что от дома до дома медленным шагом — минут пятнадцать.

— Ну, готова?

Лена сидела в комнате бледная, зареванная. Всюду какие-то бумажки… Стихи она пишет, что ли…

— Давай вставай! Поехали!

— Да, хорошо…

Ползает, как медуза, собирает свои манатки… Фи! Ирочка сердито выругалась.

— Я все понимаю. Я сейчас. Просто я думаю, что ему сказать.

— Скажи ему, что он козел!

Лена, наконец, собралась. Ирочка к этому времени уже слопала две пластинки жвачки. Жуя, она скептически наблюдала за слепыми манипуляциями подружки, до последнего ждала, когда же Ленка придет в себя и посмотрит на то, какие штаны натянула на свою толстую задницу. Ленка не приходила. Наоборот, уже собиралась выйти на улицу.

— Стоп! — Ирочка швырнула в Ленку скомканную жвачную обертку. — Ты собираешься поехать к нему в таком прикиде?

— А что?

— Ничего. Пусть козел видит, что у тебя все хорошо!

— Что для этого надо сделать?

— Похудеть килограммов на десять.

— Дура.

— Ладно, все. Снимай эту ботву.

После нескольких мучительных переодеваний, во время которых Лена со всеми своими складками на животе и разрушенным сердцем чувствовала себя последним дауном, был принят окончательный вариант. Останавливаться на его описании нет смысла — вариант ужасный, вызывающий и бессмысленный, но в этом действительно была поза, агрессия. Ирочка спрятала косметику в сумочку и улыбнулась, как усталый скульптор перед творением, с которого только что был отсечен последний ненужный кусок гранита килограммов на сорок.

— Вот теперь он тебя запомнит.

А вот Лена не запомнила, как ехали, как спрашивали у прохожих, где общежитие номер такой-то. Потом шли какими-то дворами, и Ирочка все зудела и зудела, поучая наивную подружку. Потом стояли, смотрели на громаду этажей с пеленками и хламом на общих балкончиках, слушали звуки общежития, крики младенцев, разномастную музыку, потом…

— Вон он! — Ирочка толкнула Лену, да так, что та оказалась в пяти секундах от позорного падения. А каблук подвернула.

За столиками для домино, карт и распития напитков, в негустой, но активной толпе других парней — он. Красивый. Занят картами, возбужденно что-то говорит…

— Ну, иди! — Ирочка кивнула в сторону столика. — Или, если хочешь! Вон он, твой любименький! В драной мастерке сидит!

Легко сказать: иди! И представить было легко. А как действовать сейчас, в реальной ситуации, когда там, под реальными березками, толпа злоязыких парней, которые опасны даже на расстоянии?

— Иди или поехали домой!

— Нет, подожди!

Уйти, не поговорив, нельзя. А поговорить тоже нельзя. И тут встрепенулась, посмотрела на подружку с выражением глубокой надежды: а может, он просто был занят все это время? А сейчас увидит меня, обрадуется, скажет, что как раз собирался звонить?

— Ага, — кивнула Ирочка. — Щас! Иди давай!

Могла бы и поддержать.

Но стало легче.

Лена аккуратно двинулась в сторону культурной поляны, цепляясь за траву каблуками. Шла и улыбалась, а внутри все грохотало от напора закипающей крови. Еще минута — и взорвет вместе с черепушкой.

— Здравствуй, Андрей!

Парни обернулись, помычали что-то, пошарили взглядами по потной, нелепой девке, толстой, помятой, в короткой юбке, и с игривым любопытством взглянули на Андрея.

— Ну, здорово! Откуда ты знаешь мой адрес?

— Нашла. Очень надо было.

— Зачем?

— Чтобы поговорить.

— Говори.

— Ну, я не могу при всех… Может, отойдем?

Парни с восторгом закурили, устроились поудобнее.

— Не… Не могу. У меня игра.

— Но я быстро.

— Здесь говори.

— Это личное.

Андрей тяжело вздохнул, парни радостно гоготнули — в глазах их было неандертальское уважение.

— Ладно. Только быстро.

— Хорошо.

Он быстро пошел прочь. Лена, спотыкаясь о пересеченность местности, бежала следом, смешно сверкала пухлыми ляжками, а еще было видно, что под мышками на ее белой рубашке проступили здоровые пятна пота.

— Ну?

— Я не могу на бегу! Остановись!

— Стою. Говори.

Она обернулась — парни за столом притихли, вытянули шеи, не желая пропустить представление… И пусть.

— Ты месяц не звонил.

— А почему я должен тебе звонить?

— Но… Ты же сказал, что я тебе нравлюсь?

— Это было давно и неправда.

Нервная лихорадка отпустила, и Лена начала понимать, что перед ней — ее любимый Андрей. Что он стоит к ней боком и смотрит в сторону. Что голос его холоден, а слова резки и экономны. Что он не пытается ее удержать. Что он хочет уйти. К своим картам. И навсегда.

— Прошу тебя! — прошептала она. — Не бросай меня!

Он скривился и тихо взвыл.

— Пожалуйста. Андрей! Пожалуйста! Я… Я тебя люблю!

Андрей сунул руки в карманы поношенных штанцов, тупо и устало уставился в небо. В легкие, как вздохи, прозрачные облака.

— Я тебя люблю! Я все, что захочешь, для тебя сделаю! Только не бросай меня!

Парни за столом гудели, возбужденно толкали друг друга. Где-то в здании общаги громко ругалась чья-то шумная жена.

— Пожалуйста! — Лена заливалась слезами, пытаясь закрыть свой несносный рот ладонями, удушить жуткие слова, все до единого, но не могла. — Я так хочу быть с тобой!

Он обернулся, царапнул взглядом своих нестандартных глаз, синих-синих. А теперь еще и с черными точками амбразур. Полный огонь!

— Но я не хочу! Я тебя не люблю!

— Не любишь… Почему?

— Потому что не люблю! Все. Уходи, а? А то вон пацаны смеются!

Лену как будто разбомбили прямым попаданием. Она еще стояла, кажется. Но уже как бы умерла. Просто хлопала глазами, разбрасывая фонтанчики слез, а спина Андрея уже удалялась…

И тут произошло вот что.

Неизвестно откуда налетел ураган, торнадо категории Ф5. Парни за столиком успели только синхронно выдохнуть, а ураган уже прошелся по Андрею, заставил его согнуться в три погибели, закрыть голову руками.

— Ах ты, сука! — орал ураган. — Ты думаешь, тебе никто по шее накостылять не сможет? Ты думаешь, мля, это тебе сцена и все будет вокруг тебя прыгать? Скотина! Засранец!

Ирка! Румяная от гнева, размахивает сумочкой на длинном ремешке и изо всей дури лупит Андрея но темечку! А еще кулаками! А еще острым носочком модной туфельки, да куда-нибудь повыше, не просто в коленку!

— А-а-а! — заорали парни, засвистели, заулюлюкали, подбежали, чтобы рассмотреть поближе такое чудо.

А Ирочка уже отступила, схватила Лену за руку и поволокла прочь. На ходу обернулась, показала маленькую дулю всей ненавистной пацанской компании, выругалась как-то уж совсем черно.

— Сволочь эта! Давно надо было ему жопу надрать! Козлище! Урод!

Лена и рыдала, и смеялась, и пару раз упала, но не помнила, где именно — в густой траве у общежития или на асфальте остановки.

***

— Ну, успокойся! — Ирочка дернула плачущую Лену за рукав. — Успокойся, хватит! Слава Богу, мы этого говнюка наказали! Теперь будет знать!

— Ира! Я умру!

— Хрена лысого! Ничего ты не умрешь!

— Я умру! Мне так плохо. Ира!

— А я тебе говорила! Я его еще на первой репетиции раскусила! Такие гады, как он, только и делают, что девчонкам жизнь портят!

Пассажиры автобуса рассматривали странную парочку. Все было понятно, каждый бывал в такой ситуации. Не каждый, правда, при этом заливался тушью и соплями в общественном месте, но времена меняются, и эти акселераты сейчас на все способны.

— Хочешь, поедем в «Чебуречную» на Партизанский?

— Нет!

— Ну, а хочешь… в книжный на Машерова?

— Не хочу-у-у!

— Вот, е-мое… А что ты хочешь?

— Умереть хочу!

— Ну и умирай! А мне еще пожить интересно! — Ирочка шлепнулась на освободившееся сиденье, зло уставилась в сторону. А там какой-то парень симпатичный, улыбается. Как можно умирать, когда в автобусах ездят такие симпатичные парни?

Хорошо быть умной и красивой! Вот это правда! А быть толстой и нелепой ужасно плохо! Но Ирочка, конечно, не оставит в беде свою подругу… Хоть она и нелепая…

А Андрей гад…

Таких гадов необходимо истреблять! Решительно!

Иначе вот так нот будут плакать бедные девчонки, плакать, заливаться тушью… А тушь, когда попадает в глаза, очень щиплет!

— А поехали на рынок! — всхлипнула Лена.

— Куда? На какой рынок? Уже все рынки закрыты! Пять часов!

— К Наташке! Она просила ее сегодня сменить! Ей на репетицию надо!

Ирочка на секунду нахмурилась. Вот еще! Ехать к этой дуре? Отпускать ее на репетицию? Ни фига!

А парень все улыбался…

— Ладно. Едем. Только кончай рыдать.

— Хорошо.

Парень вышел через остановку. Прошел чуть-чуть вперед, чтобы еще раз увидеть в окне Ирочку. Та помахала ему ручкой. Парень подмигнул. Хорошо быть умной и красивой!

***

Наташа тихо шаркала своей метлой, лицо безучастное.

Но подружек увидела сразу, притормозила процесс, всмотрелась, потом снова — шшшшух, шшшух…

Сначала Ирочка противилась, не хотела идти ближе. Хватит того, что она посмотрела на Наташку издалека, ничего приятного.

— Идем! — теперь Лена дернула подружку. — Может, еще успеем.

Ирочка фыркнула, но шагнула за железные воротца.

Наташа остановилась, раскрыла глаза и рот. Потом заметила надутую Ирочку, снова замкнулась, равнодушно занялась мусором.

— Наташ! — Лена мужественно улыбнулась сквозь черную от туши слезу. — Он меня бросил!

— Это ты его бросила! — немедленно возмутилась Ирочка.

Наташа кивнула, притормозила процесс очищения.

— И хорошо!

— Так и я ей, ненормальной, говорю, что хорошо! А она воет!

— Ничего. У него на лице было написано, что он плохой человек.

— Так и я о том же! Козел! Коз-ли-ще! А она воет!

Спустя минуту осталась только одна общая проблема — несчастная любовь Лены. Все остальное мелкое ушло, забылось навсегда. Только однажды Наташа взглянула на разъезжающихся цветочников — они работали как часы. Ровно в семь цветы собирались, ведра с цветами расталкивались по машинам…

— …Так слушай, Наташка! Тут я к нему подбегаю и сумочкой бац! А он на колени — шмяк! Не ожидал, говнюк, что у меня столько силы! А я его еще каблуком! И мыском! Он так орал! Я думаю, синяков я ему наставила! Жалко только, что рожу его не расцарапала, чтобы его из театра выгнали!

Тут обмякшая Лена встрепенулась и вклинилась в Ирочкины воспоминания:

— Наташка! Так тебе ж ехать пора!

— Куда? — обиделась-удивилась Ирочка. Она только вошла в раж, только начала рассказывать самое вкусное.

— Никуда, — Наташа махнула рукой.

— Нет уж! — Лена взялась за метлу, решительно дернула ее к себе. — Мы сюда приехали, чтобы отпустить тебя на репетицию. А если бы не репетиция, не приехали бы.

— Да я уже опоздала.

— Ничего. Села в 49, пятнадцать минут — и приехала.

— Мне надо до полвосьмого всю территорию убрать.

— Ну, мы уберем…

Наташа колебалась.

Так они и стояли, держались за драгоценную метлу, пока Ирочка не прикрикнула на обеих.

Тогда Наташа протерла туфли о тыльную сторону джинсиков и рванула на остановку.

— Вот ненормальная, — сказала Ирочка, глядя на мелькающие пятки подружки. — Такая ненормальная, просто ужас!

Лена взяла метлу и заскользила по территории, широкими мазками разбрасывая песок, пыль, мелкие фрагменты рыночной деятельности… Да, очень миленький поворот. Пару часов назад она рассталась с парнем, теперь вот метет рынок. Бедная Ленка! Но она сама выбрала такой расклад, правильно? Ирочка почему-то не выбрала, а Ленка выбрала сама! Вот теперь пусть получает, человека нельзя жалеть слишком сильно, он от этого расслабляется.

Ирочка не участвовала в процессе. Она сидела на пустом прилавке, болтала ногами и все ждала какого-нибудь благодарного слушателя. Ей надо было стольким поделиться!

И поскольку единственный слушатель оказался совсем не благодарным, пришлось самой идти к нему и говорить без приглашения. От Ленки разве дождешься приглашения?

— Слушай, самое главное, что я училась драться. Вот этого никто не помнит, а я два месяца ходила на каратэ. Тоскливо, конечно, но наказать могу. Там главное — уважать противника. Но Андрея я не уважала. Он, конечно, очень красивый парень…

И вдруг Лена бросила метлу и грохнулась локтями на прилавок.

— А-а-а! — рыдала она. — А-а-а-а!

Опять двадцать пять!

Спустя десять минут Лена была отправлена на поиски туалета с раковиной — в результате слез и страданий тушью заволокло не только ее лицо, но и шею. Даже уши. Идти в таком виде по улице? Пытаться оттереть носовым платком? Плохие идеи, невоплотимые.

Лена ушла, опухшая, красноносая, чумазая, как черненький чертенок. А Ирочка осталась одна. Ей мешали сосредоточиться мысли, ее мучило желание говорить, а теперь еще она осталась один на один с метлой.

— Что? — спросила ее Ирочка. — Может, ты думаешь, что я до тебя дотронусь? Никогда! Нечего мне делать!

Метла лежала, не шевелилась. Выжидала.

— Лежи, лежи. Я тебя не трогаю, ты меня не трогаешь. Так будет лучше.

Метла молчала. Зато прямо по ее усатой-волосатой маковке ветром протащило скомканную бумажку.

А сколько еще таких бумажек валялось вокруг.

— Вот еще! — рассердилась Ирочка. — Буду я за Наташку париться! Ей за это деньги платят! А мне никто копейки не даст!

Но было что-то кроме денег. Ирочка это «что-то» привычно от себя гнала, но оно возвращалось, томило, заглядывало в лицо, шептало в сердце.

И вот свершилось! Модная, тонкая красавица Ирочка, грязно ругаясь, встала. Взяла затасканную метлу, истертую потными руками крестьян-разнорабочих. И рррраз!

А потом случилось еще одно знаменательное событие.

В решетку закрытого рынка требовательно застучали, и родной голос громко поинтересовался:

— Девочки! Где тут у вас цветы купить можно?

Несколько секунд Ирочка вспоминала — чей же это такой голос? Откуда она его так хорошо знает. Медленный поворот на звук, метлой балансируем… Нет, голос определенно свой, просто в этих интерьерах он никогда не звучал. Но звучал в других. Кто же это?

— Ира?

— Папа?

Разделенные решеткой, изумленные до немоты, отец и дочь стояли и смотрели друг на друга.

И каждому было чего испугаться после того, как они пришли в себя.

Ирочка спрятала метлу за спиной — конечно, черенок ее торчал над плечом, но это уже были мелочи… А вот отец не смог спрятать чью-то молодую брюнетистую мордочку, прилипшую к окошку их семейного авто.

— Понимаешь, — Игорь Петрович наморщил лоб, закашлялся. — Тут сотрудница попросила домой подбросить. У нее день рождения, у мамы. А время позднее. Вот я и помогаю.

— Все понятно, — кивнула Ирочка. — Я тоже помогаю подружке. Она в туалет побежала.

— Видишь, как хорошо быть отзывчивым! — Игорь Петрович маялся, не знал, что делать дальше. — Ну, ладно! Мы… Я поехал. Встретимся дома… Может, тебя подвезти?

— Нет, что ты! Я не хочу вам с сотрудницей мешать!

Игорь Петрович, уже сделавший три шага в сторону машины, застыл, потом вернулся. Взялся за прутья решетки, взглянул на дочку с тоской.

— Ира. Я тебя очень прошу. Во избежание недоразумений не говори ничего маме, ладно? Она у нас впечатлительная, еще насочиняет себе чего-нибудь…

— Это точно. Впечатлительная.

Игорь Петрович полез во внутренний карман пиджака, достал кошелек.

— Вот. Я давно хотел тебе предложить купить какую-нибудь новую одежку… Или что там тебе надо… Думаю, сейчас будет самое время.

Ирочка протянула ладонь, приняла деньги, пересчитала. Игорь Петрович с тревогой следил за ее лицом.

— Ну, на новую одежду тут не хватит. Одежда сейчас дорогая… Ладно, ДБЗ.

— Что такое ДБЗ?

— Это значит добазарились. Иди к своей сотруднице.

Игорь Петрович сел в авто, все еще поглядывая на дочь с опаской. Молоденькая сотрудница о чем-то капризно и беззвучно спрашивала за стеклом, но Игорь Петрович молчал. Говорили только шины, визжали, красиво разворачиваясь и унося «жигуленок» от греха и от рынка подальше.

Глава 10

Следующий день. Дворец молодежи. Танцевальный фестиваль. Ирочка, Лена, мама Ромы Роза Наумовна, папа Ромы Иван Иванович, сестры Наташи Анжелика и Элеонора, а также тайно прибившийся к ним одноклассник Яковлев смотрели выступление Ромы и Наташи.

Они вышли на площадку, как сказочные принц и принцесса. Правда, вместе с ними вышли еще пар десять, но Рома с Наташей были ярче всех их вместе взятых.

— Офигеть, какое платье! — сказала Ирочка. И жутко, страшно пожалела о том, что бросила танцы.

А Роза Наумовна сжала ее плечо и прошептала:

— Правда, Рома просто ангел?

— Ага. Ангел.

Блин! Ну какое же у Наташки платье! Обалденное платье, такое взрослое, открытое, с бисерными тесемочками, спина вырезана до самой попы. А туфельки! Блеск! Так бережно поддерживают пальчики, так ярко блестят! И поразительнее всего то, что у сонной тетери Наташки, вечно одетой в штаны с оттопыренными коленками, есть такая фигура! Роскошная фигура, как в журналах! Крепкая, тонкая, с большими сиськами и с длинными, упругими, как кегли, ногами. Надо же! А как скрывала!

— И Наташенька так хорошо выглядит! — не унималась Роза Наумовна.

Лена смотрела на все происходящее сквозь призму слез и своей беды. Она не спала всю ночь, кусала подушку, и к утру оказалось, что пару раз она все-таки пустила ей перья. Слез у Лены осталось немного, они выдавливались с трудом, вызывая боль в горле. Или в животе.

Не любит. Андрей не любит. За ночь к этому привыкнуть не удалось.

Одноклассник Яковлев жарко и пристально смотрел на Наташу. Он держался в сторонке, не желая смущать честных людей своим присутствием. Но лицо его волновалось, как море перед штормом, ноздри дрожали, и каждая пора в нем, каждая пуговка в его скромной одежде пялились, пялились на Наташину спину.

Заиграла музыка, и пары рванули танцевать. Ух, и зрелище! Они все вертелись, изгибались, вращали попами, умопомрачительно дрыгали ножками, обнимались, скользили, прижимались — кто во что горазд. Пятилетняя Элеонора пищала от восторга, как резиновая игрушка. И все время пыталась обратить внимание Наташи на себя и на Анжелику.

— Мы здесь! Наташа! Мы здесь!

И пару раз Наташа подмигнула им, улыбнулась. Восторгу малявок не было границ.

— Это наша сестра! — разорялась Анжелика. — Вон та, самая красивая!

Рома и Наташа танцевали вдохновенно. Уже на второй минуте стало понятно, что они подготовлены лучше многих других, и для этого совсем не обязательно было разбираться в танцах. Они были увереннее, они двигались, как сиамские близнецы — очень спортивные, сексуальные сиамские близнецы. Ромин лоб покрылся благородной испариной, черная прядь волос прилипла к нему, от этого у танца появился сильный мелодраматический уклон.

— Господи, как это красиво! — шептала Роза Наумовна, прижимая платок к глазам. — Он великолепен! Просто великолепен!

Иван Иванович широко улыбался и похлопывал жену по плечу.

В конечном итоге им присудили второе место.

И наконец-то к танцорам можно было подойти.

— Почему второе место? Вы танцевали на первое! А то и выше! — возмущался Иван Иванович, но было видно, что он горд и доволен, а оценками оперирует просто так, в силу советских комплексов.

— Рома! Душа моя! Ты был несравненным! Я плакала, когда смотрела! Это должно иметь продолжение! Ты так талантлив! — Роза Наумовна вытирала лоб сына, целовала его, прижимала и тут же снова отстранялась, чтобы рассмотреть свое великое произведение, своего волшебного красавца.

— Наташка! Наташка! — скакали Элеонора с Анжеликой. — Мы тебя видели. Ты так клево танцевала! И даже ни разу не упала!

— Хорошее платье! — заметила Ирочка и тронула пальчиком бисерную тесемочку. — Откуда?

— Дали на время танца.

— А, — Ирочка успокоилась. — На время… Это хорошо…

Лена молча обняла подругу и хотела ей рассказать о том, как ей трудно, как больно убивать любовь. Но потом сдержалась — с колоссальным трудом, отошла. Уступила место однокласснику Яковлеву.

— И ты здесь? — Наташа отдала грамоту сестрам, сама села и стала разматывать забинтованную пятку. Она танцевала с больной пяткой?

— Чего это у тебя?

— Натерла. Давно не танцевала. Чего пришел?

— Ну, ты звонила вчера. Я хотел узнать, зачем звонила?

— Ошиблась номером.

— Да ладно.

— Говорю тебе: ошиблась номером.

И пошла переодеваться, переваливаясь с ноги на ногу. Смешно. Вроде обычная матросская Наташкина походка, но вот с этим воздушным платьицем смотрится, как анекдот.

— Наташ! Ты здорово танцевала! Когда еще можно будет посмотреть, как ты танцуешь?

— Никогда!

— Почему?

— Потому что я больше не буду ходить на танцы!

Яковлев догнал ее, перегнал, заглянул в глаза.

— Ты что, серьезно?

— Да.

— Но почему? У тебя так классно получается!

— Потому что мне надо работать. Ясно? Некогда мне ерундой заниматься!

Яковлева отшатнуло. Почти крикнула, даже чуть-чуть толкнула. Ну почему она так…

***

А вечером Ирочка, гитарист Э. и зареванная, молчаливая Лена пошли на концерт группы «Мираж». Концерт проходил во Дворце спорта, народу было много, очень скоро стало жарко и весело, хотелось танцевать. А когда на сцене появились бойкие, жизнерадостные музыканты в кожаных одежках, провоцирующих любого честного человека, когда зазвучали первые аккорды до боли знакомых песен, вот тогда все и пришло в движение. Пол, потолок, люди справа, люди слева, затылки впереди, голоса сзади. Ирочка визжала и вместе со всеми орала:

— Наступает ночь! Зовет и манит! Чувства новые тая-а! Только лишь поверь! Что ночь сильнее дня-а-а-а!

Гитарист Э. молча дергал головой, с ревностью и любопытством следил за пассажами и прыжками гитариста группы «Мираж». Гитарист «Миража» был маленький, верткий, он красиво и широко расставлял ноги, задирал расписную гитару выше головы. Но больше всего поражала воображение его прическа, со второго ряда неотличимая от лохматой черкесской шапки. И казалось, что гитарист — это сильно возбужденный, растревоженный герой фильма «Свинарка и пастух», сменивший посох на гитару…

Лена хотела войти в резонанс с высоким искусством, но не могла. Все казалось ей фальшивым, ненатуральным. Понять, почему другие радуются в то время, когда все так плохо, черно, безнадежно, у нее не получалось.

***

А утром у нее был очередной выезд на съемки черт знает куда. И пока операторы, зевая, таскали в машину аппаратуру, Лена бродила по телевизионному крылечку, пинала окурок, ежилась и все пыталась понять, где же у боли предел? А раннее утро поздней весной такое прохладное…

— Лен! Что ты там грустишь? Давай греться!

Еще тронуться не успели, а оператор уже подготовил стаканчики. Желающих поддержать начинание в такой час нашлось немного, в основном мечталось о кофе, диване и тапочках.

Но Лена решила поддержать. Она и сама не ожидала от себя такой реакции, до сих пор все ее отношения с алкоголем сводились к случайному глотку вина, в суете Нового года принятого за сок в стакане. И тогда эти отношения закончились решительным разрывом, плевка в раковину и долгим привкусом испорченного винограда во рту.

— Так ты что, будешь пить? — оператор озадачился так сильно, как никогда еще не озадачивался. Много он видел разных людей, снимал их, познавал их в беседе, в питье, за работой, в драке. Но никогда он не поверил бы, что тихая, самоедливая отличница с косой — это в пятнадцать лет-то! — будет утром пить водку!

— Да. Буду.

— А может, не надо?

— Надо.

— Вот е-мое…

Оператор вздохнул и плеснул на дно тонким слоем.

— Еще лейте.

— Да ты что! Мне потом за тебя башку отвинтят!

— Мне очень надо!

— Да, блин, ешкин кот! На! Полтинничек, и хорош с тебя! Тоже мне, пьяница!

Лена взяла стакан и очень долго просто держала его в руках. Смотрела в окно, на утренний бор, покрытый солнцем. Как могут расти деревья, если Андрей ее не любит? Для кого они растут? Все ведь нарушилось, счастья уже ни у кого никогда не будет, мир рассыпался. Нельзя этого не чувствовать.

— Лен! Ну, ты как?

— Спасибо, нормально.

— Не выпила еще? Закусочки дать?

— Нет, ничего не надо.

— Ох, и молодежь пошла…

Зачем что-то делать, куда-то ехать? Суета такая, а ведь никому не нужно то, что получится в итоге этой суеты. Был смысл, да весь вышел. Осталась только упаковка бывшей Лены. И упаковка, надо сказать, довольно уродливая. Лучше бы она вместе с Леной и исчезла. А пока пустоты внутри можно заполнить тем, что переливается, плещется в теплом стакане.

Еще минут десять она смотрела в стакан, нюхала, вяло думала о том, сразу ее стошнит или пройдет какое-то время. Потом просто так, даже не решаясь и не считая до пяти, взяла и опрокинула.

Сначала, конечно, был несусветный ужас, носоглотка возмутилась до такой степени, что Лена какое-то время находилась в ситуации полной асфиксии. Потом дыхание прорезалось, пробилось сквозь обожженные ткани, и тогда стало понятно, что произошло что-то ужасное.

Лена чувствовала, как медленно, безапелляционно отказывает система управления — сначала ногами, потом руками, потом волна медленного, жмущего мышцы онемения поползла вверх. И уже почти осязаемые брызги покрыли голову — все то, что там было внутри и как-то худо-бедно работало.

— Ой, что это? — спрашивала Лена саму себя, рассматривала свои смешные пальцы, неподвижные, неудобные.

Пыталась ими пошевелить и с удивлением понимала, что забыла, где какая кнопка, приходилось по ошибке шевелить совсем не тем, чем хотелось, искать рычаги, двигать всеми подряд.

А картинка-то! Что с картинкой произошло! Тот же бор, то же солнце, но какое странное! Как будто смотришь сквозь ресницы. Или даже сквозь сон — такие медленные, смазанные движения, такая отстраненность. Вели встать и пройтись — не получится!

Потом стало совсем весело. Лена зачем-то достала мамину ссобойку, зачем-то стала есть, неловко и некрасиво кусая бутерброды, рассыпая вокруг горы крошек. Еще ей попалась на глаза сложенная в маленькую подушечку бумажка, явно инородная в этой ссобойке. Пришлось с трудом развернуть и узнать, что это записка от Костика.

«Дорогой дружок Ленка! Я вижу, что тебе сейчас приходится очень туго. Я хочу тебе только одно сказать — будет еще хуже и не один раз. Ты влюбишься и бросишь, в тебя влюбятся и бросят, и это будет длиться долго и повторится еще часто. Так вот устроена наша жизнь. Думай о том, что…».

Лена не смогла больше читать. Это было невыносимо трудно. Зрачки не желали фокусироваться, строчки скакали. Она попыталась закрыть глаза, но голова немедленно воспользовалась темнотой и начала медленно уходить куда-то влево и вверх, как будто она была планетой и собиралась крутнуться вокруг своей оси.

Что бы Лена ни делала, все было трудно, странно, плавающе, смешно. Она уже даже не экспериментировала с движениями. Просто сидела и дышала ртом, чтобы проветрить свой ноющий ожог, а в голове варилось что-то такое несуразное и вязкое, что хотелось отряхнуться, как собаке. Хотелось, но не было сил.

Дальше многое осталось непонятным, хоть и зафиксированным на уровне рефлексов.

Все кричат о том, что приехали, что надо выгружаться.

С грохотом открывается дверь машины.

Заглядывает режиссер Лера Борисовна.

Голос Леры Борисовны:

— Когда уже вы научитесь вовремя приезжать?

Голос кого-то другого:

— Да развилка стремная! Свернули не туда. Пришлось возвращаться!

Голос Леры Борисовны:

— А с Леной что такое? Лена! Спишь?

***

Кто-то пытается растолкать, больно хватают под мышки и волокут к двери.

***

Изумленное лицо Леры Борисовны.

***

— Лена? Да что с тобой? Ты меня слышишь?

— Слышу…

— Все нормально?

— Не знаю…

— О, Господи!

***

Снова машина. Посадили на сиденье. А ведь можно и полежать. Шшшлеп! И все вокруг перевернулось на бок!

***

Лера Борисовна нервно закурила, затянулась так, что щеки превратились в темные ямки. Несколько унылых коллег топтались рядом, злобно посматривали на оператора.

— Как у вас мозгов хватило сделать такое! Взрослые люди!

— Да откуда мы знали! Она всю дорогу тихо сидела, думали, читает, как обычно…

— Детский сад! Ясли! Что теперь делать? Кого я перед камерой поставлю?

— Ну, давайте поищем кого-нибудь среди местных детей. Лагерь все-таки, вон их сколько бегает…

В щебете птиц ясно слышалось счастье.

— Учтите, — режиссер смотрела в землю, на прогретую хвою, на пухлые шишки. — Учтите. В этот раз вам это с рук не сойдет! В этот раз вы крупно прокололись! Все!

Она ушла, гневно колыхая формами. Ветер трепал ее поседевшие волосы как знамя.

— Вот стерва! — сказал кто-то из коллег. — Ведь стерва же! Заложит как не фиг на фиг! Будто это мы все тут виноваты!

— Да не заложит! — оператор решил реабилитироваться, встрепенулся. — Не боись, ребя! Она одной ногой на пенсии! Все только и ждут, чтобы она свалила! Кончилось ее время, точно вам говорю!

Коллеги мрачно молчали, курили, смотрели сквозь стекло на спящую Лену.

— Стопроцентно! И Лена эта тоже беда еще та! Для детской редакции она уже не катит — сами видите, какая кобыла выросла, а в молодежку ее не берут, потому что с ней там возиться некому. Вот Борисовна и бесится, ей своего выкормыша жалко!

— Слушай, заткнись, а?

— А я что? — оператор понимал, что перегнул, но что уж теперь. — Я что слышал, то и сказал! Сам ничего не придумал! А вот посмотрите, что еще месяцок-другой — и ни Леры Борисовны, ни Лены этой не будет!

***

— И что потом?

— Потом я проснулась, мне было плохо, как будто чем-то отравилась. Лера Борисовна сказала, что я рано начинаю, что я ее подвела. Так стыдно, девочки!

— Да уж! — Ирочка возбужденно грызла семечки. — Такого я от тебя не ожидала!

— Я и сама не ожидала. Просто было так плохо…

— Ну и что легче стало?

— Нет…

Ирочка цокнула языком — то-то же, могла не напрягаться.

Наташа держала на коленях маленькую Виолетту, качала, щекотала, подбрасывала ее, шептала разные нежности в маленькое, розовое ушко. Произошедшее с Леной, казалось, совсем ее не волновало. Анжелика и Элеонора бегали рядом, орали, толкались, страшно мешали интеллигентной беседе. Впрочем, к ним уже давно привыкли.

— Я думаю, меня больше не позовут сниматься.

— Ну, и флаг им в руки! Пусть еще поищут такую, как ты! — Ирочка сладко потянулась, полюбовалась ноготками, в которых отражалось небо. — Девки! А вы куда после школы поступать будете?

— Я собиралась на телевидении работать. Теперь даже не знаю…

— А я вот решила после девятого класса уйти!

Лена не поверила ушам. Ирочка собирается уйти? Как? Куда?

— Ну, хочу поступить в музыкальное училище. Играть на гитаре. Буду гитаристкой. Прикиньте, как клево!

— Но… Как же школа? Ты сможешь вот так вот?

— А что тут такого? — включилась Наташа. — Я вот тоже после девятого ухожу!

— И ты?? А ты куда?

— А никуда, — Наташа криво улыбнулась. — Работать надо. Работать пойду куда-нибудь.

Лена почувствовала, что рассыпается окончательно. Потерять любимого, потом потерять телевидение, потом — подруг…

— Девочки! — прошептала она, и горячие слезы выплеснулись из берегов, хлынули водопадами. — Девочки! Пожалуйста! Не бросайте меня!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

— Хочу пожелать, чтобы 1995 год для каждого из нас стал самым лучшим годом! И чтобы на нас из-за угла напала удача, а мы не смогли от нее убежать! Кроме того, лично я хотел бы, чтобы в этом году одна очень красивая и очень капризная девушка — а вы все знаете, я говорю об Иришке, Ирочке — перестала меня мучить и призналась, что любит! И не может без меня жить! Ну, поехали!

Все заорали, громко застучали стаканами, бокалами — кто чем мог. Лена толкнула Ирочку локтем.

— Ирка! Если ты не перестанешь его мучить, то он не перестанет мучить нас! Уже третий тост за последние полчаса! Успокой своего нового мальчика!

— Я его мучаю? Его природа один раз в самом начале наказала, и все! Сейчас еще сто, и он заткнется, проверено.

И действительно, говоривший тост пылкий красавец, мускулистый, кареглазый, гроза девушек, вылил в себя новую порцию, постоял, подумал и удалился в туалет. Больше не возвращался.

Ирочка сняла с кого-то тапки и вышла на балкон. А что? Балкон застекленный, тепленький — открывай раму и кури себе цивилизованно.

Конечно, город гулял. А молоденькая Малиновка гуляла круче всех остальных. С высоты седьмого этажа карта праздника выглядела приблизительно так: возле каждого подъезда — малые и большие кучки народу. Где-то повизгивает гармошка, но ее уверенно перебивают звуки модных музык из салонов авто, из открытых окон квартир. Где-то поют пьяные тетушки, где-то пьяные юнцы. В целом, поют и не спят, кажется, все, и это так воодушевляет! Почему-то хочется совершить подвиг. А если не подвиг, то хотя бы маленький скандалец.

— Есть сигареты? — это Лена. — Холодно у вас тут. Надо принести выпить.

— Ленка! Ты хочешь совершить подвиг?

— Я? Да, хочу. Но не вижу необходимости.

— А какой подвиг Ленка? Вот что можно такое в наше время сделать, чтобы стало интереснее жить?

— Кому интереснее? Тебе? Или другим?

— Да пофиг!

— Нет, это важно.

Ирочка сдулась. Вот Ленка идиотка! Такое было настроение! Обязательно надо все заземлить, опошлить.

— Насчет твоего подвига, Ленка, все ясно. Тебе худеть надо.

— Не переживай. Этот подвиг я смогу совершить…

— Ой! Держите меня пятеро! «Смогу совершить»! Да ты всю жизнь это говоришь!

Обе молча дымили, сдувая снежинки.

За прошедшие годы многое изменилось. Ирочка сделала боксерскую стрижку, и оказалось, что ее тонкому телу такая капитоль тоже идет. Выглядело дорого, а разве не к этому стремится каждая девушка? К двадцати годам Ирочка еще больше похудела и теперь была похожа на ногастого андроида, высокого, прозрачного, с выпирающими косточками — самый модный типаж, все журналы советуют.

Лена, напротив, еще больше заросла косами, еще больше поправилась, стала ярким представителем сочной красоты. Она махнула рукой на условности и перестала притворяться современной девушкой. Ходила себе в длинных юбках, в пушистых свитерках слоновьего размера, и перед тем как сесть, перебрасывала косу вперед. Чтобы не придавить своим же круглым залом.

А Наташа…

— А где Наташка?

— Как обычно, по телефону с Анжелкой болтает, спать младших укладывает.

— А ты слышала, что Капитолина Михайловна снова беременна?

— Да ты что? — Лена распахнула глаза. — Да как же так можно?

— Ну, вот так… Наташка говорит, что папик их будет стараться, пока сын не получится! Видит в этом свой долг.

— А в том, чтобы деньги зарабатывать, он долга не видит?

— Ирка! — закричали из комнаты. — Тебя к телефону!

— Посылай всех подальше! — весело крикнула Ирочка. — Слушай, я вот думаю, может, его надо в психушку сдать? А то это добром не кончится!

Гость в комнате что-то радостно говорил в трубку, потом закивал, снова приоткрыл балконную дверь:

— Говорит, что звонит по межгороду! Еле нашел твой номер. Очень хочет говорить!

— Ладно, давай!

Ирочка взяла протянутую трубку, красиво затянулась сигареткой:

— Слушаю внимательно!

По ее лицу стало понятно, что она не очень соображает, с кем общается, хотя страстно хочет вспомнить.

— Витя? Яковлев? Какой Витя Яковлев? Бывший одноклассник? В армии сейчас? А! Яковлев! Ну, конечно! Витек! Конечно! С Новым годом тебя! Как ты? Служишь?

Она закивала Лене, стала показывать какие-то знаки, закатила глаза, надула щеки, но было видно, что ей приятно и любопытно.

— Ну, молодец! Служи, служи! Солдат спит, служба идет! Ты ж военным быть собирался, так? Ну, клево! Отличная мужская профессия!.. А мы нормально! Вот сейчас дома у моего братца, в его квартире. Братец с женой свалил куда-то на курорт, он у меня крутой сейчас, бизнесменит, бабки заколачивает немалые… Я вот в кульке учусь… В институте культуры. На аккордеонистку… Ай, по глупости, просто мальчик был знакомый, на аккордеоне играл, вот я и… Ой, не говори, сама жду не дождусь, когда уже отучусь…

Что еще… Пару киосков у меня… Ну, как… Вот так… Пару киосков, говорю. Сама езжу за товаром, сама дело веду. Так что, если передумаешь воевать, приезжай, я тебя продавцом в киоск устрою, никаких проблем. У меня вон Наташка в киоске сейчас работает… Эй, куда?

Она встряхнула трубку, еще раз прижалась к ней ухом.

— Прервалось. Прикинь? Витька! Яковлев! Ушел после девятого куда-то в военное училище, помнишь? Он еще за Наташкой увивался!

— А, да. Был такой.

— Прикинь: нашел этот номер! Видно, домой ко мне звонил. Надо же, маман напряглась и ради меня доброе дело сделала!

И вдруг Ирочка метнулась к окну, прижалась к стеклу, пытаясь рассмотреть в темноте комнаты что-то возмутительное.

— Блин! Трахаться они у меня дома вздумали! Ах, скоты!

Она ворвалась в комнату, словно торнадо. Было слышно, как звенит посуда, как ругаются пьяные люди.

Лена отвернулась, она так не любила некрасивое: ругань, суету, потные истории… А вот морозный воздух она любила

А потом телефон, оставленный на балконном столике, снова зазвонил. Какая все-таки классная вещь — эти радиотрубки. И какая, судя по всему, дорогая.

Лена поискала глазами Ирочку, пыталась ее позвать — куда там! Бои в комнате были в самом разгаре, пошла шрапнель, оскорбления и крики: «Идем домой, ну ее, эту идиотку, на фиг!».

А трубка все звала жалобным голосом, все просила: возьми меня, возьми?

— Алло!

— Ира? Слышишь меня?

В трубке шипело, похрипывало. Голос говорящего был взрослым и далеким.

— Витя?

— Я! Прости, тут помехи какие-то! Так что? Рассказывай, как вы?

— Это не Ира! Ира сейчас занята! Это Лена Иванова! Помнишь?

— Иванова! Конечно, помню! Ты еще на телевидении работаешь?

— Нет. Уже давно не работаю, потому что профнепригодна!

— Это как?

— Ну, я просто крупная! В объектив не вмещаюсь! — Лена улыбнулась. — Да, ладно! Я уже и забыла!

— Учишься? Работаешь?

— Учусь на филологическом, нигде не работаю. Живу скучно и правильно.

— А как с личным? Может, вы там замуж уже повыходили?

— О, этого не дождетесь! Да и не за кого! Все лучшие ребята в армии.

— А, ясно… А что твой парень… Актер… Андрей, кажется… Не помирились?

Лена закурила новую сигарету.

— Нет, Вить. Не помирились. Мы с ним даже не виделись с тех пор. Да и не хочется. Мне лучше одной. Сама себе хозяйка… Вон, кошка у меня престарелая, о ней надо заботиться. Мама с работы ушла, сократили. Живем на стипендию… Какая тут личная жизнь?

— А мамин друг, клоун? Который жил с вами?

— Костик? А мама его выгнала пару лет назад. Он пил, а она не хотела мириться.

— Ну, пить плохо, да…

— Плохо, но знаешь… Он такой классный был, я даже скучаю… Представляешь, до сих пор звонит, передает какие-то деньги, хотя сам где-то грузчиком сейчас работает. Присылает книги. Пару раз водил меня в театр. Родной отец ни разу не водил, а он…

В трубке снова захрипело.

— Вить! Вить, слышишь? А ничего, что мы столько разговариваем? Межгород все-таки! Ты сейчас кучу денег потратишь!

— Ничего, я со служебного! У меня наряд, представляешь? В новогоднюю ночь! Так мне командиры разрешили позвонить в Минск!

— А ты родителям-то звонил?

— Нет еще! Сейчас позвоню! Ну, дальше рассказывай!

— А что рассказывать? — Лена даже растерялась. — У нас тут деньги новые, зайчики. Очень смешные… Ромка… Помнишь Ромку Красивого? Который был Ирочкиным женихом? Так вот, он сейчас учится вместе с Ирочкой в институте культуры, будет дирижером. Он, правда, сам не знает, зачем ему это надо, но родители решили, а он же такой послушный всегда был. Ну, ты помнишь… А ты как?

— Нормально. Служу. Начальство вроде мной довольно. Скоро приеду на каникулы. Хочу вас всех повидать.

— Ты, наверное, здоровенный стал? Голос такой… Ни за что не узнала бы…

— Ну, скажешь тоже… — Витя где-то далеко закашлялся, смутился. — Скажешь тоже…

Лена улыбалась в трубку. Хороший парень этот Яковлев. Пыталась вспомнить, как он выглядит: ушастый, с упрямым взглядом, худой, но ширококостный. Надежный мальчик, правильный.

— Лена, — голос Вити стал тише. — А… как там Наташа?

Господи! Ну, как же она сразу не поняла! Зачем она грузила его всякими глупостями! Человек даже родителям не звонил еще! Черт знает какими путями нашел телефон квартиры, в которой живет Иркин брат! Он хотел слышать Наташу!

— Ой, Вить! Конечно! Прости! Я как-то… Она… Сейчас я ее позову!

Лена попыталась рвануть за Наташей в комнату, но там еще было слишком людно и шумно.

— Витя! Вить! Тут сейчас гости разойдутся, и тогда…

— Ну, ладно! Ты просто скажи, как она?

— Ой, она вообще молодец! Тянет хозяйство, троих детей. Хорошо, что Анжелка подросла, пятнадцать ей уже, хоть помогает… Эльвире десять, а Виолетте пять… А мама их, Капитолина Михайловна, снова беременна… Ну, что еще… Наташка сейчас работает у Ирочки в киоске, нигде не учится. Ну, ей и некогда, сам понимаешь.

— Танцует?

— Да ты что! Только если с сестрами дома!

— А… а парня у нее нет?

— Да нет у нее никого! Она даже не дружит ни с кем, кроме нас!

— Слушай, я скоро приеду… Скажи ей… Даже не знаю…

— Я поняла! Я все скажу!

— Ладно, Лен. Мне тут пора уходить. Будьте здоровы все, ладно?

— Ладно! Спасибо, что позвонил! С Новым годом!

А в трубке уже гудки.

Лена улыбалась, как ненормальная. Витька! Кто бы мог подумать! Какой молодец, а? Как Наташке везет, Господи!

***

Наташа была в комнате, убирала посуду и еще три тонны всякой фигни, оставленной гостями. Ирочка нервно соскребала с обоев грязное пятно неизвестного происхождения.

— Вот свиньи! Вот подонки! Чтоб я еще раз кого-то из них пригласила! Блин, Сергей убьет! Тут обои стоят больше, чем мы все вместе взятые!

— Наташа!

Наташа, не отрываясь от посуды, кинула — ну?

— Наташ, тут Яковлев звонил!

Она медленно выпрямилась, повертела в руках тарелки.

— И что?

— Да ничего…

— Блин! — не успокаивалась Ирочка. — Говорила же, чтобы вели себя по-человечески! Нет, не умеют! Обязательно нажраться и загадить все вокруг!

— Наташка!

Наташа посмотрела на Лену спокойно-спокойно, без улыбки, без радости, вообще без эмоций:

— Ну, чего?

— Ты что, не понимаешь?

— Что я должна понимать?

— Он тебя любит!

— Кто? Яковлев?

— Да. Яковлев.

— Ну, пусть любит. Что мне от этого?

Вышла, включила на кухне воду, стала мыть посуду.

А Ирочка выругалась и чайкой полетела в санузел.

Уже через секунду она пинками выталкивала оттуда своего уснувшего мускулистого бойфренда. Бойфренд страшно опростоволосился, уснув прямо на унитазе со спущенными штанишками. Гневу Ирочки не было границ. Пришлось девчонкам подключиться и помочь парню одеться, а потом дружно вытолкнули его вон.

— И чтоб я тебя больше никогда не видела! Козел! — крикнула Ирочка и захлопнула дверь.

— Не замерзнет? — запереживала Наташа.

— Ой, я тебя умоляю! У него дубленка натуральная, не пропадет! К тому же на улице Новый Год, кто-нибудь обязательно подберет, обогреет.

— Не жалко? — это уже Лена.

— Кого?

— Ну, его… Так парень старался, каждый день цветы какие-то, подарки… Хороший в сущности парень.

— Так что мне солить их, хороших парней?

***

Под утро все втроем завалились спать на один диван. Диван был кожаный, белье с него постоянно сползало и приходилось лежать на холодном и липком, а это было не очень приятно.

— Серега, дубина, накупил всякого барахла, лишь бы подороже, а насчет удобства даже не задумывался! — Ирочка забросила свои длинные, тонкие ножки на стену, предлагая всем любоваться.

— А что Илона? Такими вещами в доме жена занимается.

— Ой, Наташка! У них с Илоной грызня еще в брачную ночь началась. А то и раньше. К тому же у нее свой бизнес, своя квартира…

— Своя квартира?!

— Ну, да. Она построила себе новую где-то на Сурганова, метров двести квартирка… А эту Сергей мне отдать собирается, когда я замуж выйду!

— Здорово, — констатировала Наташа.

Они жили в хрущевской «двушке»: мать, отец и четыре сестрицы. У них была очередность походов в санузел (совмещенный), они спали по двое, они никогда не могли собраться на кухне всей семьей потому, что пятиметровая кухня не вмещала всю семью. У них была ржавая ванна и старый кухонный буфет со стеклами, которые никогда уже нельзя сдвинуть, потому что они за много лет зацементировались крошками. У них был затекший бурыми кругами потолок. У них была мебель, которая в некоторых местах не имела ножек и стояла на кирпичиках. Они жили так всегда. А кто-то жил совсем иначе.

Но Наташа не завидовала Ирочке. Ни одной секунды. Как-то так получилось…

— Ну, правда, я должна буду отработать год на него, поездить в Россию за товаром.

— Ирка! — Лена повернулась на живот, простынка немедленно уползла, обнажив холодную кожу дивана. — Как ты в этом всем разбираешься? Прибыль, барыш, навар, товарооборот!

— Ну, не знаю… Мне несложно. Разбираюсь и все. Только, девки, это очень скучно… Ну, давайте поговорим о приятном. Кто когда и с кем в первый раз?

— Ой, говорили уже!

— А ты, Ленка, молчи! Мы все знаем, что ты еще девственница!

— И еще мы все знаем, что ты давно не девственница!

— Да, и горжусь этим!

Ирочка была пьяна, весела ей хотелось драйва, сладких разговоров.

— Это был…

— Гитарист Э.! Мы знаем!

— Да! И он привел меня к себе…

— Во Дворец пионеров и школьников!

— Да вы чего! Какой дворец? Домой!

— А в прошлый раз ты говорила, что во дворец!

— Да? Ну, ладно. Пусть будет дворец… И когда я коснулась его руки…

— Он взял ее и прижал к своим штанам! Мы все знаем!

— Да! И я…

— Испугалась и отдернула руку!

— А, неинтересно с вами!

Они молчали, улыбались, смотрели в потолок.

— Наташка! А ты так и не поделишься с подругами своей историей? Хотя бы в Новый год?

— Нет. Это мое личное дело.

— Блин, какая ты зануда, — Ирочка толкнула Наташу ногой, и уснула так быстро, что не успела ее, эту ногу, забрать обратно.

За окном кружился снег. Было глухо и тихо, как всегда после Нового года, когда метро еще не ходит, а гулять уже нет сил. И все устает, гаснет, выключается, хотя послевкусие и еловые запахи держатся еще долго и не дают уснуть как следует.

Наташе снился далекий Яковлев, Лене — три пирожных с кремом, а Ирочка спала без снов, так выгоднее.

А еще у соседей громко пел Александр Солодуха. Не живьем, конечно, в магнитофоне. Пел про чужую милую…

— Подъем!

Все втроем вскочили — головы тяжелые, волосы торчат, глаза ничего не видят.

— Так… Значит, устроили лесбийскую оргию в квартире брата?

— Ты чего, Сергей? — Ирочка натянула одеяло на голенький костистый торсик. — Ты же уехал?

— А вот вернулся! Что? Не ждали?

Все три грации мрачно прикрывались и ждали… Ну, явно не хорошего. От Сергея ждать хорошего не приходилось.

Сергею стукнуло тридцать. Он был вполне зрелым, сформировавшимся товарищем, очень даже богатым, поэтому особенно опасным. Он возмужал, подкачался, подлоснился, хорошо оделся. Встретить такого можно только в ресторане, на торгах или в кинотеатре. Но не на сеансе культового кино, а на стриптизе, поскольку многие кинотеатры срочным образом переориентировались на работу в режиме ночного клуба.

— Серый! Будь человеком! Дай поспать!

— Вали домой и там спи!

— Ну, Серый!

— Без вариантов! Ко мне сейчас девушка приедет, ясно? Вы мне тут совершенно не нужны! И уберите за собой! Даю полчаса на все!

Он вышел. Девчонки, почесываясь спросонья, начали выбираться из скомканного гнезда.

— Блин, откуда он только взялся? Обещал приехать третьего. Поругался со своей Илоной, и вот… Девушка к нему придет, слышали? При живой жене!

Наташа с Леной молчали. Быстро одевались, пытаясь сходу понять, где чьи колготки, майки. Их не очень волновали амурные истории Сергея, хотя приди он двумя часами позже, они были бы ему более признательны.

***

Наташа забежала домой, хотела переодеться. Впереди — целый день в холодном киоске, нужно утеплиться по полной программе. Залить термос, подаренный два года назад Ирочкой, горячим чаем, крепким и сладким, нормальным чаем, а не ароматическим десертом, от которого потом остается вкус растаявшей во рту промокашки. Конечно, никто не гнал ее первого января в киоск, хотя Ирочка и собиралась забежать вечером, привезти новый товар.

— Наташка? — из комнаты вышла мама, близоруко прищурилась на свет. А мы тут спать завалились! Анжелка только под утро пришла, я аж сомлела вся!

— Надо было мне позвонить! — рассердилась Наташа. — Где она?

— Ой, не трогай уже! Я с ней поговорила, поплакала. Вон спит, гулена!

Наташа заглянула в жаркую темную комнату, полную елового тумана. Одежда на стульях, ночник, прикрытый пеленкой, а в углу — маленькая корявая елка, которую Наташа собственноручно срезала в лесу под Соснами.

На разложенном диване спали Элеонора и Виолетта. Раскрылись, стянули ножонками одеяло. Пухлая ручка Виолетты — на розовой щеке Элеоноры, а правая пятка Элеоноры — на левой ноге Виолетты. С краю дивана — маленький измятый участок, здесь обычно пристраивается мама, бочком, свисая половиной тела.

У подножия дивана — матрас, простыня, тонкая длинная рука Анжелики. Спит, судя но всему, пьяненькая…

Наташа поморщилась, а потом снова взглянула на младших…

— Спят, как котятки! — прошептала мама. — Дала им погулять до утра. Теперь до вечера не подниму…

— Ладно, я пойду, — Наташа еще и еще раз большими глотками вдохнула нежность, мягкость картинки, зафиксировала фактуру этих маленьких пальчиков, пухлых губок, длинных ресниц с тенями. — Анжелку никуда не пускай. Буду с ней вечером разбираться.

— Ага, — мама кивнула. — Может, сама поспишь?

— Нет. Раньше откроюсь — больше денег дадут.

— Бедная ты моя, бедная…

— Мама! — Наташа сурово убрала мамину руку. — Все нормально! Не надо меня жалеть. Мне нравится все, что я делаю. А ты иди ложись, тебе отдыхать надо.

— Ну, да, — тут мама стыдливо хихикнула, прикрыла зубы ладонью. — Хоть бы сейчас мальчик был, а?

***

Лена тихо пробралась по скрипучим половицам в свою комнату, с сумасшедшим удовольствием, просто ликуя и попискивая, забралась в родную постель, очень правильную после кожаного дивана. Рассохшаяся дверь немедленно скрипнула, впустила Мурку. Кошка была недовольна отсутствием хозяйки, ее анфас выражал глухое возмущение и даже презрение. Деловито, привычно, не слишком считаясь с провинившейся, Мурка взгромоздилась на подушку и предалась вылизыванию себя.

— Мура! Ты скучала? — Лена стащила кошку на живот. — Прости, Мурка! Я сегодня встречала Новый год в компании прекрасных, творческих молодых людей. Хотя они все почему-то впоследствии оказались мерзавками. А я надеялась там встретить свою мечту.

Мурка взглянула с холодным отвращением.

— Мне двадцать лет, а у меня нет парня. Дело даже не в том, что стыдно в двадцать лет быть без парня. Просто самой хочется чего-то такого… необычного… Я такая дура, Мурка! Мне бы хоть обычное получить, а я мечтаю о необычном!

***

Ирочка только уснула, как вдруг явилась Валентина Сергеевна и сухо толкнула ее в плечо.

— Ну! — угрожающе прорычала Ирочка. — Что надо?

— Сергей звонит!

Ирочка спала дальше.

— Сергей звонит, слышишь? Говорит, что вы испортили ему обои!

— Сам виноват!

Валентина Сергеевна сорвала одеяло, сбросила его на пол. Разлеглась, сучка! Хоть бы ночнушку для приличия на свои мощи натягивала, кобыла!

— Что вы там делали, в квартире у Сергея?

— Да это он там с какой-то девкой сейчас зажигает! Мать! Дай поспать!

— Сергей специально вез эти обои из Москвы!

— Блин, и что! — Ирочка наконец разлепила сонный глаз с остатками косметики. — Что? Теперь из-за этого козла всем сдохнуть?

Валентина Сергеевна влепила дочери пощечину.

Та оттолкнула мать, с ревом соскочила с кровати, схватила одежду, свалив по пути стул, и заперлась в ванной.

— Достали вы меня! — заорала она оттуда. — Достали!

— Ирина! Открой дверь!

— Ненавижу! Достали! Не могу больше!

— Открой дверь, я тебе говорю!

— Да пошла ты! Вместе со своим Сергеем!

— Как ты с матерью разговариваешь, свинья?

— Как ты со мной, так и я с тобой!

Валентина Сергеевна замолчала, прислушалась к звукам. Одевается, сейчас куда-нибудь сбежит.

— Ирина! Открой дверь, мне нужно с тобой поговорить!

— Отвали!

Валентина Сергеевна еще раз прижалась ухом к двери: вдруг она там что-нибудь такое задумала? Медицинское? Бритва Игоря Петровича лежит на видном месте, а этой истеричке может что угодно в голову взбрести.

— Это ты с матерью так разговариваешь? Ай-ай-ай! Мать всю жизнь на тебя положила!

— Ага! Оно и видно! Только меня теперь еще положить осталось! Спасибо за такую жизнь!

— А я так старалась! Все самое лучшее — доченьке! Колбаску сырокопченую — доченьке…

— Зажритесь своей колбаской.

Так. Уже получше. Уже не всхлипывает, просто огрызается.

— Ирина! Ты там что-то говорила о долге? Так вот, можешь не отдавать!

Тишина.

Потом дверь отворилась. На пороге ванной стояла зареванная Ирочка, красноносая, красноглазая, удивленная.

— В каком смысле не отдавать?

— Ну, вот так… Мы с отцом решили тебе новогодний подарок сделать.

— Так там же две тысячи…

— Ну, вот и не отдавай, — Валентина Сергеевна улыбалась и, кажется, не шутила. — Ты же не просто так деньги взяла, а под дело?

— Ну, да…

— Вот и не отдавай, развивайся.

Ирочка не верила ушам. С чего это мать такая добрая? Последние лет пять у них в доме практикуются нормальные деловые отношения, с кредитованием, с процентами. А что, хочешь делать бизнес, значит делай по правилам… Нет, все не так просто.

— Мать… Я не верю… Тут что-то не так!

— Ну… Мелочь одна…

Валентина Сергеевна с этого и хотела начать сегодняшний разговор. Просто некстати позвонил ее Сережик и нажаловался на эту… Пришлось вспылить.

— Сегодня вечером у нас будут гости. Очень важные гости.

— Ну? — Ирочка настороженно прищурилась. — Говори все!

— А что тут говорить? Приедет старый друг папы, Бронислав Станиславович, очень серьезный человек. Между прочим, владеет небольшой фабрикой, имеет хорошие перспективы. У отца с ним заключен договор, будут работать вместе…

— Мать! Говори по делу!

— Бронислав Станиславович — великолепный человек, очень образованный, воспитанный. А одевается как! Живет в двухуровневой квартире, сам придумал…

— Блин, — Ирочка закатила глазки. — Ну сколько можно?

— Ты послушай! — Валентина Сергеевна снова начала сердиться. — Я о твоем будущем забочусь, между прочим! Ясно? Можно и потерпеть пару минут!

Ирочка покорно прислонилась к косяку, приготовилась пару минут терпеть.

— Дело в том, что Бронислав Станиславович недавно развелся… Там жена неудачная, он ее из грязи взял, одел, обул, в филармонию водил. А она потом начала права качать… Короче! Мы с отцом хотим, чтобы ты вышла за Бронислава Станиславовича замуж!

Без комментариев.

***

Вечером Лена зашла к Наташке в киоск. Делать было нечего: праздник, каникулы, человеку со средним достатком и отсутствием стимулов деваться некуда. Это объяснение Лена придумала за минуту до того, как ее поглотил волнующий, полный запахов шоколадных батончиков и шпоканья пивных крышечек вихрь коммерческой жизни.

— Народу — тьма! — весело доложила Наташа. — Хорошо, что я сегодня вышла!

— Да уж, — Лена упала на скрипучий стул, подняла книжку, которую читала Наташа до того, как навалила тьма народу.

Самоучитель английского.

— Наташка! Ты в свободное время по доброй воле читаешь самоучитель английского?

— А что, там, на обложке, непонятно написано?

— Да нет, понятно, — Лена улыбнулась, глядя на деловито сгорбленную, юркую Наташку, ласточкой порхающую по нутру киоска.

Ах, эта Наташка…

— Наташка! А давай ты закроешься, и сходим в «Филлинз», выпьем кофе.

— Шутишь? — Наташа даже не обернулась. — Пока народ не рассосется, я отсюда не выйду даже в тубзик! За один вечер можно заработать как за неделю!

Опять деньги. Почему раньше такой проблемы не существовало?

— Ты сейчас заговорила, как Ирка!

— А что делать…

На секунду развернулась, даже ухмыльнулась, что для Наташки было редкостью.

— Не бойся. Я такая же, как ты.

Вот и пойми ее.

***

Пришел Бронислав Станиславович. Ирочка сидела у себя в комнате и дрожала как цуцик. До сих пор ей приходилось иметь дело с разными поклонниками: умными, глупыми, развратными и зажатыми, красивыми и уродливыми, блондинами и брюнетами, накачанными и дохлыми, болтливыми и молчаливыми. Но все они были ее ровесниками. Или чутка постарше, лет на пять. И с таким опытом Ирочка могла шагать по жизни, смеясь… Быть в гостях, как дома, где все знакомо, удача с ней — и жизнь удалась…

— Ира! Ирочка! Принеси нам салат!

О, Господи!

Ирочка набросила крючок на дверь и сунула мизинец в рот. Неужели они серьезно? Просто бред какой-то!

Бронислав Станиславович спустил воду в унитазе, потом вошел в гостиную, осмотрелся, густо откашлялся.

— Вы проходите, садитесь! — Валентина Сергеевна была чудо как хороша. Она сделала новую прическу, прицепила на маковку длинный блестящий хвост такой потрясающей густоты, что любая племенная кобылка отдала бы всю радость будущих побед на стипль-чезах и выездке за возможность один день погонять таким хвостом фауну вдоль своей ароматной спины…

Бронислав Станиславович свалился в кресло, поерзал, удобнее пристраивая большое, заслуженное тело.

— Чувствую себя как в картине Пукирева… «Неравный Брак», — у Бронислава Станиславовича была одышка, оказывается. — Просто извергом чувствую себя!

— Ой, будет вам!.. Хи-хи… А что, давно картину показывали? Я обычно новинки не пропускаю!

Бронислав Станиславович с опаской взглянул на хозяйку, но разочаровывать ее не стал.

— А что касается разницы в возрасте, — Валентина Сергеевна любовно поправила салфетку у тарелки гостя, — так ведь все только во благо делается! Ну, подумайте сами, кого она может выбрать сама? Пацаненка какого-нибудь, артиста или музыканта. Молодые девушки такие падкие до всякого сброда, вы же понимаете…

Бронислав Станиславович кивал и протирал платком затылок и шею.

Пришел Игорь Петрович с подносом, полным фруктов.

— Станиславович! Угощайся! Специально для тебя скупил всю зелень, какую нашел. Ты ж у нас на диете, я правильно понял?

— Ай, сколько ни сижу, ничего не помогает. Возраст, батенька!

— Да какой у нас с тобой возраст? Пятьдесят — самый сок для мужика!

Тихо журчал телевизор, давали «Голубой Огонек»…

— А что, невеста знает, что жених пришел?

— Да знает, знает! — Валентина Сергеевна строго взглянула в сторону дочкиной комнаты. — Просто кокетничает, стесняется.

— Ну, да… А сколько у вас комнат, что-то я не пойму?

— Четыре. Ну, какие это комнаты! Так, ерунда… Вот у вас, Игорь Петрович рассказывал, настоящий дворец!

— Да. Хотя всего-то лет пять назад я жил в однокомнатной «хрущевке» на пятом этаже. Да еще с мамой.

Валентина Сергеевна засмеялась, красиво замахала руками:

— Ой, кошмар, кошмар! В одной комнате с мамой!

Пугачева в телевизоре опять не выглядела на свой возраст.

— Вот молодец женщина! — Бронислав Станиславович снова достал платок. — А ведь вышла все-таки замуж за этого… С фамилией такой странной…

— За Киркорова! Он ей в сыновья годится!

— Вот и мы о том же! — Валентина Сергеевна подсела ближе, подвинула бокальчик. — Молодые должны жить со зрелыми людьми! Чтобы ум сочетался с красотой! Вы человек мудрый, а молоденькую девочку только мудрый человек удержать сможет.

— И воспитать правильную жену! — добавил Игорь Петрович. — Ты, Станиславович, получаешь, проще говоря, материал-сырец и сам лепишь из него нужную форму. А что материал хороший, ручаюсь! Сам делал! Ирина!!! Выходи к нам, сколько можно ждать?

— Ой, а я вам сейчас Ирочкины фотографии покажу! — Валентина Сергеевна вскочила, лебедем уплыла в спальню и вернулась с тонким альбомчиком в цветочек. — Мы, конечно, не большие любители фотографировать, но кое-что у нас есть… Вот это Ирочке годик… Вот это она на линейке в первом классе… Вот это… не помню… Где-то на юге, кажется…. Вот это выпускной. Видите, какая красавица? Ну, покажите мне другую такую девочку в классе!

— Да уж, она у вас просто артистка! Только худенькая очень.

— Ой, Станиславович, это беда короткая! — Игорь Петрович хлопнул жену по мясистой руке. — Это они сначала худенькие. А потом откуда только что берется?

— Между прочим, наша Ирочка отвечает всем параметрам красоты! Рост у нее метр семьдесят шесть, объем талии — шестьдесят сантиметров, бедер — восемьдесят семь, грудь, правда, маловата, но так сейчас модно, ничего не поделаешь!

— Ну, не знаю, не знаю, — Бронислав Станиславович всматривался в лицо молоденькой красотки и пытался понять, что он к ней чувствует.

— Она у нас воспитанная, танцует, на аккордеоне играет, в театре выступала… Что еще…

— Машину водит?

— Машину? — Валентина Сергеевна с тоской взглянула на мужа: говорила тебе, что где-нибудь, да проколемся! — Ну, начинает водить! Думаю, через пару неделек освоит, она у нас сообразительная!

— Ну, а что мне с ней делать, с такой замечательной? На танцы я не хожу! Музыку не слушаю… Как мне ее развлекать? У меня и времени на это нет!

— Ой, а зачем ее развлекать? Она уже взрослая, нечего! Пусть делом занимается. У нее, кстати, уже свое дело, три киоска, сама бухгалтерию ведет!

— О! А вот это мне нравится!

Валентина Сергеевна вздохнула с облегчением. Ну, слава Богу! Зацепило!

Игорь Петрович вышел, было слышно, как он громким шепотом ругается за стеной. Потом вернулся, уже довольный, уверенный в завтрашнем дне.

— Сейчас выйдет! К зачету готовилась!

Бронислав Станиславович кивнул, устроился поудобнее.

Валентина Сергеевна приняла позу институтки на прослушивании «Адажио»…

И тут вошла Ирочка. В клешах, в маечке, облегающей каждую косточку, с коротким «ежиком» и синими тенями, активно растекшимися по лицу.

— Что? — она скрестила руки на груди, выставила вперед ножку. — Мне читать надо!

— Ну, иди читай, конечно! — согласилась Валентина Сергеевна. — Просто мы хотели показать Брониславу Станиславовичу, как ты играешь на аккордеоне!

— Мне сейчас нельзя! У меня кисть растянута!

— Врет! — ласково улыбнулась Валентина Сергеевна. — Врет ведь! Видите, Бронислав Станиславович, куда мы катимся? Надо срочно отдавать ее серьезному человеку!

Ирочка рванула обратно в комнату. Там она упала на диван и зарыдала, вспоминая кислый запах поношенного тела своего жениха, так быстро наполнивший квартиру.

— Ой, Валентина Сергеевна! Что-то мне подсказывает: не получится у нас прочной семьи! — усмехнулся гость и потянулся за минералкой. — Это у вас что за вода? «Минская»? Ну, давайте хоть ее!

Сидоровы-старшие переглянулись.

— Бронислав Станиславович, вы не спешите! Девочка у нас молодая, горячая! Серьезных отношений еще ни с кем не имела! Конечно, ей хочется всяких там историй, приключений! Так ведь если деньги есть, почему ж не устроить приключения? Отвезете ее в Париж, на каруселях прокатите!

Бронислав Станиславович отмахнулся от хозяюшкиного пирога, тяжело вздохнул:

— Ох, как мне некогда всем этим заниматься… И ездить тоже некогда. Старый я, толстый человек, куда мне этого ребенка в дом?

— Да какой она ребенок? Ей двадцать лет! Я в двадцать уже старшего родила! Просто раздуренная, мы с отцом над ней трясемся, все за нее решаем. И что, думаете, нам хочется ее какому-нибудь немытому металлисту отдать? Чтобы он из нас деньги высасывал, а потом ее бы с ребенком оставил? Нет уж, спасибо! — Валентина Сергеевна разошлась. — Вы не захотите, я к другому богатому да серьезному пойду! Она у меня молодая, красивая, образованная! Любой бизнесмен будет рад в ее обществе появиться и показать, что у него дела хорошо идут и сам он еще мужик хоть куда, если такую жену себе позволить может!

Бронислав Станиславович задумчиво тер платком затылок.

— Ох, и озадачили вы меня… Ну, а с детьми как? Вы же понимаете, что в таком возрасте мне детей заводить никак нельзя!

— И не надо, не заводите! Мы тоже еще бабкой с дедом становиться не спешим, правда, Игорь Петрович?

— Правда, — Игорь Петрович налил себе коньяку. — Вот что, Станиславович. Дочка у меня капризная, это правда. Танцульки одни на уме, мальчики… К тому же наверняка не девочка уже, сейчас они это быстро учатся делать! (Валентина Сергеевна гневно сдвинула брови.) Но есть и плюсы. Во-первых, мы с тобой, как родня, таких дел наворотить сможем! Держись, Америка! Во-вторых, мы с Валентиной Сергеевной тебя не оставим, будем помогать осуществлять контроль, воспитание, поскольку мы — лица заинтересованные. В-третьих, нам спокойнее, поскольку тебе мы доверяем, а больше ни одному человеку. Поэтому хотелось бы, чтобы ты рассмотрел наше предложение и вынес правильное решение.

— Все у тебя гладко получается, Петрович! — гость прошелся платком по лбу, по глазам, зачистил уголки губ. — Ну, а если девочка не захочет, что тогда?

— Захочет! — сказал Игорь Петрович и выпил свой коньяк. — Куда она денется?

***

Ирочка куталась в дубленку и рыдала, а таксист пытался строить глазки и в глубине души (не очень глубоко) раскручивал сюжет несчастной, например, любви. А почему еще может первого января вечером плакать такая куколка?

Когда Ирочка ворвалась в киоск, девчонки уже пили чай, оставив идею выйти в общество. Кипятильник, печенье из гастронома напротив.

— Наташка! — Ирочка смела с лица слезы, снег, а заодно и полгубы, то есть часть помады. — Ты откуда печенье взяла? Из товара привезенного?

— Нет, купила напротив.

— Тогда ладно!

Ирочка бухнулась на корточки и зарыдала.

Девчонки перестали жевать и тупо смотрели на свою подружку-хозяйку, сказочную новогоднюю принцессу в белой дубленке за четыреста пятьдесят у.е.

— Ира? Что случилось? — Лена присела рядом. Наташа судорожно дожевывала печенье.

— Меня хотят замуж отдать! Девкиии! За старика!

— Чего? — Лена с тревогой посмотрела на Наташу, та пожала плечами. Может, Ирка курнула чего? А что? Она способна.

— Замуж! За козла старого!

— За какого козла? Объясни толком!

Пьяненькие прохожие, желающие купить в этот вечер кондитерскую мелочь, дешевые сувениры или пачку праздничных презервативов, могли наблюдать в окошке киоска трех фей, которые экспрессивно обсуждали что-то свое, девичье, тайное. Громко ругаясь матом, плача и топая ногами. Покупательский спрос в такой ситуации, конечно, не мог быть удовлетворен, но любопытство — вполне.

— Ира! Но это же невозможно! Сейчас же не средневековье!

— А им пофиг, моим предкам, ясно? Для них что средневековье, что нововековье — лишь бы выгодно!

— Но ты можешь просто отказаться! Тебя же не потащат в ЗАГС силой?

— А хрен их знает, козлов! Эти могут и потащить!

— Да просто не подпишешь документ и все!

— Ага! А мать с отцом потом со мной ни одной сделки не заключат!

— ?

Ирочка хотела в который раз объяснить непутевым подружкам систему цен и ценностей, но уже через секунду поняла, что это снова будет лекция в никуда, в пустоту, в эти честные, бестолковые глаза.

— В покое они меня не оставят. — Ирочка отвернулась к окошку.

И в ту же секунду преобразилась, собралась.

— Что вам? Сколько?

Это она заметила покупателя.

И пошла крутиться, сверкая улыбкой и коммерческим талантом.

***

— Мама! Мам!

Свет горит, значит, дома. Выбежала Мурка, равнодушно уселась, зевнула, оскалив старые зубы.

— Мам! Проходи, Ирка, сейчас какой-нибудь ужин сочиним.

Ирочка сбросила сапожки, схватила Мурку.

— Старая дура! — сказала она ей ласково. — Так и помрешь ни разу не трахнувшись?

Лена одернула Ирочку, сердито указала на дверь: мама услышит! Ирочка пожала плечами, прошла на кухню, по ходу дела пытаясь жонглировать кошкой. Нетрудно догадаться, что кошка не очень любила Ирочку…

Лена заглянула в мамину комнату. Елочные ветки, телик с новогодним концертом. Мама спит в кресле, разметав волосы по спинке, на коленях книга. Лена подошла ближе, прислушалась к дыханию. В последнее время ей пару раз навязчиво представлялось, что она придет домой, а мама вот так вот спит… А потом оказывается, что она не спит, а хуже. Даже не дышит…

— Мам?

Маргарита Петровна вскрикнула, вскочила, напялила очки:

— Что случилось?

— Ничего. Я дома. Сегодня у нас Ирочка переночует, ладно? Заодно поможет завтра подготовиться к гостям.

— А? Да, конечно… А который час?

— Спи, еще рано.

Лена вышла, прикрыла дверь. А Маргарита Петровна тут же набрала номер Сидоровых.

— Валентина Сергеевна? Это Маргарита Петровна… С наступившим! Всех благ вам!.. Спасибо. Я хотела вам сказать, что Ирочка у нас ночует. Может быть, она забыла вас предупредить. Так что вы не волнуйтесь… Что? Что ей передать? Что, простите?

Маргарита Петровна отняла трубку с гудками, посмотрела в ее ситечное рыльце.

Передать, что Ирочка сучка? Маловероятно, что Маргарита Петровна сможет это сделать… Сказать такое… Да еще молоденькой девушке, чьей-то дочке…

Она встала, запахнула халат, поправила волосы. Короткий взгляд в зеркало — там, как обычно, дамочка с довольно седой головой и девичьим каре. И каждый раз робкий вопрос самой себе: может, закрасить седину? Лицо-то еще не старое, приятное. И тут же решительный ответ себе самой — нет! Никакой краски! Все это пустое! Глупости! Жалко и пошло это — закрашивать седину…

— Здрасте, Маргарита Петровна!

— Здравствуй, Ирочка! Как дела?

— Нормально! Меня замуж хотят отдать!

Маргарита Петровна страшно удивилась:

— Замуж? А ты готова?

— А она до сегодняшнего утра еще не знала! — буркнула Лена.

Ей не очень нравилась открытость подружки. Сама она не слишком откровенничала в последнее время. Мама стала такой ранимой, уязвимой. Но раз уж разговор завелся…

— А как же тогда? — Маргарита Петровна присела на краешек табуретки, взяла кошку. — Что-то я не понимаю? За Рому, видимо? Вас с детства сватали.

— Если бы! — Ирочка ухмыльнулась. — Видели бы вы этого жениха! Ему лет сто, жирный, потный, воняет, как конь!

— Да что вы такое говорите, девочки? Как такое возможно?

— С моими родоками и не такое возможно…

В этот момент казалось даже, что Ирочка гордится такими качествами своих родителей.

— Но… Но это же не произойдет, правда?

— Не знаю. Может быть, сбегу из дому…

Тут Ирочка, конечно, врала. Никуда она не сбежит. Дом, деньги, киоски не для того существуют, чтобы от этого сбегали.

— Ничего не понимаю… Девочки! И что вы собираетесь делать?

Ирочка посмотрела на Лену. Та ничего не собиралась делать. Даже ужин. А Ирочка…

— Понятия не имею, Маргарита Петровна. Может, самоубийство… Но это вряд ли… Что-нибудь придумаем.

— Это точно, — тоскливо подтвердила Лена.

***

— А какой он, расскажи?

— Старый, потный… Ужасно пахнет, знаешь… Как будто вся квартира превратилась в одну мокрую подмышку!

— Фу! Ирка! Мерзость какая!

— Мерзость, это когда с кошкой спишь в одной постели! А я рассказываю правду!

— Ирка! Это так романтично… Тебя хотят отдать замуж, а ты не соглашаешься!

— Ага, романтично. До тех пор, пока это не коснется тебя!

— Ай, меня это вообще никогда не коснется…

— Почему?

— Ты знаешь.

— Ну, ты же похудеешь когда-нибудь. А лицо у тебя ничего, симпатичное.

— Не в этом дело.

— Да в этом, в этом!

Они валялись на диване в маленькой Ленкиной комнатке. Мурка пыталась есть елочную веточку, и морщилась, и скалилась, и чихала, но Новый год был сильнее инстинктов и побеждал в этой борьбе видов.

Ирочка была в Лениной майке, на ней, худенькой, эта майка сидела, как парашют. Еще Ирочка по обыкновению забросила ноги на стену и шевелила пальцами. Зато Лена распустила косу.

— Хочется выйти замуж за молодого, красивого… Чтобы обниматься с ним, целоваться, в походы ходить, водку пить, анекдоты рассказывать… А что мне с этим старым гадом делать? Он сексом в последний раз занимался лет двадцать назад.

— Ирка, а почему ты все время говоришь про секс?

— Ну, а что? Это же здорово!

— Не знаю…

— Не знаешь, потому что не пробовала! А если бы попробовала, уже не могла бы остановиться.

И Ирочка заулыбалась, лаская взглядом потолок:

— Эх, Ленка! Как это здорово — обнимать любимого за плечи и чувствовать, как он тебя обнимает, а потом прижимает к себе и начинает целовать… Так хочется этого! Вот, кажется, войдет сюда мужчина, молодой, красивый, распахнет объятья и я на всю жизнь в него влюблюсь… Но только не в это столетнее жирное, вонючее сало, которое мне впаривают родичи!

Глава 2

Второй день нового года каждый раз заканчивался одинаково — днем рождения Лены. Всегда собирались одни и те же гости, всегда ели один и тот же пирог, который утром пекла Маргарита Петровна. Но это не значит, что вечер всегда был скучным, иногда он проходил просто феерично.

Вот и сегодня обещался отменный праздник. Во-первых, Наташка привела свою младшую сестрицу, ногастую пятнадцатилетнюю дуреху Анжелку и тайно велела всем не мешать ей, Наташке, проводить эксперимент. Во-вторых, пришел Костик. Седой, неухоженный человек, искусственно состаренный обстоятельствами. Лена не видела его полгода и чуть не расплакалась от грусти, так он обветшал. Взяла его линялый пуховичок с белыми перышками на швах, вязаную тинейджерскую шапку. А Костик отряхнулся, немножко расправил тощие плечи — и откуда только огонь взялся? Снова знакомые «чертики» и поиск глазами: кого бы подурачить?

Маргарита Петровна сдержанно кивнула Костику, взяла букет из трех гвоздичек…

— Дядя Костя! К нам! — Ирочка похлопала по стулу рядом. — Здесь садитесь!

— Нет, не буду! Тут должен молодой хлопец сидеть, жених! А я…

Костик не понял, почему все так засмеялись.

— Ой, дядь Костик! Вы бы видели ее жениха!

— Там жених, конечно, молодой!

— Ага! И стройный! И вообще красавец!

— Так! — Костик присел на диван, рядом с Маргаритой Петровной. — Я что-то пропустил, да? Ира вышла замуж за престарелого миллионера, и сегодня мы празднуем еще и медовый месяц?

— Ну, что-то вроде того, — Ирочка внезапно загрустила.

Зачем-то образовалась пауза. Потом Маргарита Петровна встала, подняла бокал с шампанским и сказала, страшно волнуясь:

— Дорогие… ребята! Хотела по привычке сказать дети. А вы уже не дети. Вы уже большие, самостоятельные, красивые. Я очень рада тому, что вы пришли на день рождения моей дочери. У нее сейчас не самый простой период в жизни, она никак не может определиться с тем, чего же ей хочется…

— Я давно определилась, мам! — тихо вмешалась именинница.

— Ну, допустим… Допустим, она уже определилась. Тогда мне бы очень хотелось, чтобы ее мечты наконец поскорее стали явью. Поздравляю тебя, моя дорогая.

— Спасибо.

Лена чокнулась с мамой, приложилась бокалом к бокалам и стаканчикам гостей. Праздник начинался как всегда.

Наташа протянула Анжелке стакан для сока, в котором на четверть переливалась водка.

— Пей, — сказала она.

— А что это? — сестрица сунула нос в стакан, сморщилась. — Фу! Не буду!

— Пей, говорю!

— Она невкусная!

— Пока не выпьешь — еду не тронешь.

Анжелка зло схватила стакан и выдула большими глотками.

***

— Эй! Эй! — Костик бил Анжелку по лопаткам. — Эй! Молодежь! Вы чего? Даже я так не пил в вашем возрасте! А ну, закусить ребенку организуйте быстренько!

Анжелка заливалась слезами, дышала как рыба в осколках аквариума на полу, но закусить не смогла: Наташа хладнокровно отодвинула тарелку с салатом подальше.

— Все в порядке, дядя Костя. Я за ней присматриваю.

— Точно?

— Точно!

— Нет, Наташ, погоди… Тут же дело такое!

— Дядя Костя! Все нормально! Так надо!

— Ну, ладно. Только вы там поаккуратнее, хорошо? А то еще придется по домам разводить…

Маргарита Петровна этого всего не видела. Сразу после выступления она ушла в свою комнату, прикрыла дверь и прилегла на диван. Кошка привычно шлепнулась на голову и тут же заурчала, начала запускать коготки в волосы, добивая до кожи…

— Рита?

Костик сунул нос в дверь, постучался.

— Я отдыхаю, не мешай, пожалуйста!

— Да я ненадолго. Скоро уйду…

Он вошел, присел на краешек дивана. Пришлось и Маргарите Петровне сесть, уставиться в угол, сделать холодное лицо.

— Я не должен был приходить, ты хочешь сказать?

— Я ничего не хочу сказать.

— Это плохо.

— Плохо другое.

— Что?

— Ты знаешь.

— Рита. Все мы грешны. Ты вот книги читаешь, я пью. Каждый сходит с ума по-своему.

— Сходи с ума в другом месте, пожалуйста.

— Я это и делаю последние два года. Просто я страшно соскучился. Хотел вас с Леной увидеть.

— Ну, что ж…

— Она так выросла! Такая большая стала.

— Да.

— А ведь она тоскует по телевидению! Это ясно.

— Почему? — Маргарита Петровна усмехнулась. — Потому, что ты тоскуешь? Я думаю, у нее достаточно сил и таланта, чтобы выбрать себе другое занятие.

— Рит, ну зачем же так? Я ведь не воевать пришел. И оставаться не собираюсь, даже если попросишь… Не надо ускорять мой уход.

— Я жалею только об одном, — Маргарита Петровна встала, подошла к окну, к вьюге и новогодним огням. — О том, что привела ее тогда на телевидение. Все были бы счастливее, если бы этого не произошло. Ты пил бы себе, как всегда. Она бы росла обычной девочкой, без претензий, отучилась бы на своем филфаке, жила бы нормальной жизнью… А я…

— А в твоей жизни ничего не изменилось, Рита. Ты как жила обычной, нормальной жизнью, так и продолжаешь ею жить. Только не думай, что счастье в покое. Счастье — это когда тебе нравится то, что ты делаешь. А еще счастье в переживаниях и любви, и в мучениях по любому поводу, в мучениях, которые заканчиваются победой. И даже поражение — это счастье, потому что оно дает тебе слезы и злость. А без всего этого нет ни жизни, ни счастья.

— И ты считаешь, что имеешь право все это говорить?

— А почему я не имею права, Рита? Потому что я старый алкаш? Потому что меня вышвырнули с моей работы и забыли навсегда? Потому, что я работаю дворником? Нет, Рита, это не повод быть несчастным. Это просто повод искать деньги, крутиться и вычеркнуть из записной книжки несколько телефонов.

Он подошел к двери.

— И если что-то и убивает меня, так это невозможность жить с вами. Я вас люблю.

— Уходи, Костя.

Если бы в комнате в это время было третье лицо, оно бы заметило, что оба эти человека сгорбились и за десять минут разговора постарели на десять лет. Но такого лица не было, и поэтому все случилось так, как случилось.

— Я больше не потревожу тебя, Рита. Прощай.

Она не ответила. Только смотрела в окно.

***

— А где Костик? — Лена осмотрелась, вышла в коридор. — Куртки нет. Народ, дяди Костика никто не видел?

— Да курить пошел, скорее всего!

Лена успокоилась, вернулась за стол.

— Ну, вот! — Ирочка взмахнула вилкой. — Я ему говорю — отвали, а он — поцелую и отвалю!

— А ты?

— Ну, что? Пришлось целовать!

Нет, неинтересно. Иркины байки хороши только первые четыре часа. А потом от них начинает мутить. Лена повернулась к Роме.

— Что грустишь?

— Да так.

— В институте проблемы?

— Нет, там все нормально.

— Дома?

— Дома? Разве у меня могут быть проблемы дома?

Рома к двадцати голам превратился в высокого тонкого юношу сказочной персидской красоты. За ним вереницей бродили юные романтичные особы и дамы постарше, возжелавшие преступной дружбы со столь нежным персиком. Домашний телефон изнемогал под тяжестью вздохов, страстей и слез, изливавшихся в одном направлении — в ухо Ромы. Слава Богу, другое направление не было перегруженным, иначе телефон отказался бы работать вообще.

Рома был одинок и печален. И близких друзей это не могло не волновать.

— Я могу тебе как-то помочь?

— Нет.

Лена вздохнула и еще долго смотрела на родинку в районе Роминого виска. Она была именинницей, могла кокетничать и качать права, требовать от всех радостного оскала. Но раз человеку плохо — какой уж тут оскал?

***

— Пей еще!

— Не могу! — Анжелика уже еле разговаривала.

— Пей!

— Наташка! Не надо!

— Нет, ты у меня напьешься раз и навсегда!

И она звякнула стаканом об Анжелкины зубы.

***

— А вы сериал про Розу смотрели? — заводила Ирочка, лопая колбаску, — или Санта-Барбару? Лично мне ну не очень уже! Как-то они там одеваются странно! Раздражает! Так давно не носят, а они напялят это барахло, да?

Гости терпеливо переглядывались, но не комментировали.

— А еще я «Поле чудес» обожаю! Якубович такой пупсик! Смешной, с ума сойти можно! Включишь и ржешь! О! Кстати! — Ирочка поняла, почему так скучно. — А давайте телик включим! Там должны Песню Года показывать!

— Фу! — продвинутые студенты, дети перестройки, не выдержали и взглянули на Ирочку с игривым презрением. Она бы еще «Аншлаг» предложила включить в то время как за столом, наконец, завязался интересный разговор о роли Бунюэля в жизни Сальвадора Дали.

— А ну вас!

Ирочка встала, поискала на старом «Горизонте» кнопочку «Вкл» и…

Андрей??

Е-мое… Андрей Волков в телике…

Несчастье Ленкиной жизни…

И, в общем, все так же красив…

Студенты продолжали зудеть о мировом значении сюрреализма, о завтрашнем зачете, о новом преподе, невыносимо бездарном, а Ирочка с Наташей, мучительницей Анжелки, притихли и медленно-медленно обернулись к имениннице.

Лена была там же, на своем центральном месте, держала в руке вилку с недобитой картошкой. Но с ее лицом произошла странная метаморфоза. Художник бы сказал, что это лицо стерли, размазали грубой мешковиной. Рельеф остался на месте, а цвет пропал.

— Ленка, только без паники. Сейчас мы этого козла переключим! — Ирочка принялась нажимать на кнопочки, а кнопочки, затертые временем, нажимались плохо, и Андрей никуда не девался, как разрывная пуля со смещенным центром.

— Что за мачо? — спросила одна студентка. — Чего это вы на него уставились как на икону?

— Да не мачо, а козел! И телик тоже козел!

Ирочка еще пару раз шлепнула длинным ногтем по плоской, безнадежной клавиатуре телевизионной панельки, а потом просто дернула за хвостик-шнур и убила мерзавца окончательно. Экран погас.

— Лен! А расскажи, как ты на первую пару опоздала! Прикиньте, народ, открывается дверь…

Лена встала и ушла, не дослушав историю о своем маленьком приключении. История была средненькая, рассказывалась просто так, чтобы поддержать праздничный фон. Но ушла Лена, конечно, не потому, что понимала всю нелепость своего героизма в ней.

— А чего это с именинницей? — спросили студенты.

— А ничего! — Ирочка двинулась следом. — Скучные вы, вот и ушла именинница!

Она исчезла в коридоре, потом снова вынырнула на секунду и прожурчала, яростно сверкая глазами:

— Вы бы еще о валовых процентах поговорили на дне рождения у молодой девушки!

***

— Пей! — зло сказала Наташа.

Ленка под присмотром Ирочки. Значит, можно вернуться к главному делу вечера. Хотя лучше было бы рвануть сейчас вслед за девками в холодный подъезд и там погрузиться в космос переживаний.

Анжелика тупо смотрела в сторону, слушала тишину, улыбалась прямо в растерянные лица гостей. И очень удивилась новому стакану.

***

— Ленка! Ленка! Стой! Вот, дура! Идиотка!

Ирочка вернулась в квартиру, схватила две куртки наугад и рванула вслед за подругой на улицу, на январский морозец.

— Ленка! Стой! Я на каблуках! Испорчу туфли — не прощу!

Лена еще бежала пару секунд, потом остановилась и медленно побрела к ближайшему подъезду. Там ударилась о стену и сползла вниз, на корточки.

— Вот кобыла тупая! — Ирочка швырнула на нее куртку. — Вот ненормальная! Чего тебя сюда понесло, ты скажешь?

Лена рыдала, сжимая голову руками.

— Ты понимаешь, что я сейчас из-за тебя стою в бретельках и на каблуках на десятиградусном морозе? А? Тебе пофиг, помрешь ты или нет, а мне еще хочется жить, ясно? Давай вставай, идем домой!

Лена не отвечала, только билась головой о колени.

— Вот, еклмн, — Ирочка пошарила в кармане куртки, счастливо присвистнула. — Отличный куртец! Дырочка в подкладке и сигареты! Я люблю твоих филологов!

Она закурила, осторожно присела рядом, прикрыв курткой голые коленки.

— Ну, чего ты? Увидела первую любовь и раскисла? Да столько времени прошло, Ленка! Уже давно пора прекратить на него обижаться! Пусть себе живет, козел… Или ты его к телику ревнуешь?

Ирочка сказала это, и сама удивилась собственной мудрости. Конечно! Ленка обиделась на всех этих режиссеров-тупарей, на систему, которая ее выдавила, выбросила вон, а этого муфлона обласкала и пристроила на экран!

— Да ладно тебе, Ленка! Ну их всех к свиньям! Пусть себе пыжится! А мы будем жить своей жизнью… Вон, праздник у нас, курочка фаршированная…

— Ирка! — Лена подняла красное, распухшее до мясного состояния лицо. — Я до сих пор его люблю, Ирка!

— Чего ты до сих пор, Ленка? Не расслышала?

— Люблю его!!!

— Любишь?

— Да!!!

— …Офигеть!..

Ирочка выдохнула дым и притихла. Пять лет прошло… Любить кого-то пять лет! Не видя, не зная с кем он, что делает… Это же какая-то несусветная мука…

— В смысле ты его сейчас увидела и поняла, что любишь?

— Нет! Я его всегда люблю! Каждый день! Я помню о нем каждую минуту, понимаешь?

— Ну, трындец… А как же… как же…

— Да не знаю я! Не спрашивай!

— Да я не спрашиваю… Ну, просто…

— Каждый дееень!

— Ну да, конечно…

Нет. Ирочка не могла поверить в такое чудо. В такие долгоиграющие Любови — и к кому? К хлыщу Андрею? Сейчас-то, с высоты опыта и лет, его видно насквозь, до миллиметра! А Ленка — такая умная, читает, может тормознуть посреди дороги и показывать в небе альфу созвездия Лебедь! И она любит нулевого Андрея?

— Лен, но ведь… Ты же его почти не знала… Вы же даже не трахались, так?

— При чем тут это? — Лена почти кричала, пугая прохожих. — Это тут при чем? Я просто люблю его! Можешь ты это понять?

— Да тише ты! Успокойся!

— Не могу! Я не могу так больше! Я хочу сдохнуть! У меня нет сил больше это терпеть! Нет сил больше с этим бороться! Я каждый раз все переживаю заново, понимаешь? У меня здесь уже все обуглилось!

Она била себя, обливалась слезами. Бледная Ирочка осторожно пыталась удерживать на ней куртку, но тщетно…

— Утром я просыпаюсь от того, что видела его во сне! И он меня бросал! А потом я просыпаюсь и думаю: как хорошо, что это только сон! А потом вспоминаю, что он действительно меня бросил, уже давно! И начинается день! Я делаю все, чтобы забыть! Но вспоминаю каждые пятнадцать минут, даже если заставляю себя не делать этого! Видишь? Видишь? — Лена показала изодранный, в подсохших кровяных бороздках локоть. — Я решила, что буду наказывать себя за любую мысль о нем! Мне хватило часа! Я поняла, что к вечеру на мне не останется ни одного сантиметра кожи!

— Ой, блин — Ирочка забыла о сигарете, забыла обо всем. — Жуть какая! Что ты не говорила? Почему мы с Наташкой ничего не знали?

— И что бы вы сделали? — Лена ухмыльнулась, забросила мокрую от слез прядь волос за ухо. — Что? Сказали бы, что я идиотка? Я и так это знаю!

— Ну… Может, побили бы его…

Лена нервно хохотнула, но истерить перестала. Взяла сигарету и закурила, глядя в бриллиантовое небо. Вчера был Новый год…

— Лен, а ты это чем? — Ирочки кивнула ни локоть подруги.

— Ножницами.

— Какими ножницами? Швейными?

— Маникюрными!

— У тебя есть маникюрные ножницы? А… а зачем тебе маникюрные ножницы?

Лена взглянула на Ирочку сначала с изумлением, потом с ненавистью, потом просто толкнула ее посильнее и начала валять в снегу. Ирочка хохотала, материлась и отбивалась длинными каблуками. А прохожие смотрели на них и, в зависимости от степени опьянения или социального статуса, думали каждый свое. Что девчонки нажрались водки и сейчас буянят — и куда только при этом смотрит школа-институт? Или что девчонки молодцы, в наше трудное время не утратили оптимизма и дурачатся как дети несмотря на то, что сами давно не дети и формы у них о-го-го… Очень даже неплохо видны все эти формы, когда они вот так вот валяются на снегу…

***

Поздно вечером Наташа приволокла Анжелку домой.

— Ой, маци родная! — Капитолина Михайловна тихо выплыла в коридор и прижала красные руки к губам. — Што гэта з малой?

— Все нормально, мать. Учу жизни.

— Яна ж пьяная у дупель!

— Вот именно. В полный дупель. Вынеси таз с бельем из ванной.

Капитолина Михайловна, причитая, ушла в ванную и там загремела оборудованием.

Анжелика была абсолютно невменяемой. Она болталась на плече сестры как большая тряпка и почти не дышала. Наташа осторожно оттащила ее в ванную, ногой вытолкнула драный коврик и уложила на голый, нечистый линолеум.

— Ай, Божачки! Яна ж забалеет! Наташка! На голы пол?

— Так надо!

Наташа вышла, прикрыла дверь, оставив маленькую щель.

— Свет не включать. Постарайся сюда пока не ходить и девчонкам скажи. Пусть она сама проснется.

— Ай, што ж гэта такое? — Капитолина Михайловна села на табуретку, протерла слезы рукавом линялого халатика. — Што ж гэта, а?

— Все нормально, — Наташа сняла телефон с полочки, освободила шнур, села на пол рядом с ванной, взяв аппарат на колени.

— Зачэм целефон? А? Наташка?

— «Скорую» вызывать, если понадобится, — строго сообщила Наташа и заглянула в ванную.

Глава 3

Обычно после занятий Лена сразу же ехала домой. Не получилось у нее срастись с коллективом, подружиться с однокурсницами, устраивать с ними шумные кофепития после занятий. Однокурсницы были ей неинтересны, казались поверхностными и бесперспективными. Те тоже побаивались ее угрюмости и презирали за лишний вес. А в целом было довольно горестно наблюдать все это великолепие девичьего ассортимента: и маленькие, и крупные, и высокие, и низенькие, и рыжие, и блонд — в ситуации почти полного отсутствия мужского эквивалента. Конечно, девочкам-филологиням было тоскливо, несмотря на те самые шумные кофепития, которые они устраивали и на которые Лена ни разу не попала.

Каким обратом Лену вынесло сегодня на проспект — неизвестно. Такое случалось, только если нужно было увидеться с Наташкой, работавшей в киоске за университетом. Или когда остро хотелось прекрасного, и Лена гуляла по уличной художественной галерее, рассматривала заиндевевших художников, заходила во все книжные магазины и трогала литературу…

— Лена? Иванова?

Она сначала подумала, что товарищ обознался. Имя-фамилия у нее такие популярные, что вполне вероятна и суперошибка вроде этой, когда человек не тот, а ФИО полностью совпадают.

— Ну? Не узнаешь?

— Э-э-э…

Невысокий мужичок с проплешиной от уха до уха. Подмерзшее лицо, рыхлые, гладко выбритые щеки. Нет. Никаких ассоциаций.

— Виктор Николаевич! Учитель музыки! Хор! Ну? Слушай, я сейчас обижусь!

Виктор Николаевич?

— Виктор Николаевич??

Лена ойкнула, плохо сыграла радость, но хорошо сыграла ужас, поскольку разрушение зашитого в память портрета старого (то есть как раз молодого) Виктора Николаевича этим реальным, пожухлым гражданином было таким болезненным, что пришлось сморщиться.

— Что? Постарел? Ладно, не выкручивайся, конечно, постарел, — Виктор Николаевич вежливо отодвинулся в сторонку, пропуская важного господина с саквояжем. — Я и сам себя не узнаю. Такая развалина… Но зато ты! Такая красавица стала, подумать только! Такая видная, яркая!

— Что? Я яркая?

Тут уже пришла очередь Лены просить «не выкручиваться». Слава Богу, не ребенок, сама все видит и знает.

— Как ваши дела, Виктор Николаевич?

— А так себе! Кручусь как-то, работаю, где могу.

— В школе?

— В школе? — он засмеялся. — Нет. В школе я уже наработался, хватит. Теперь надо и о семье подумать.

— Жалко. А музыкой занимаетесь?

— Ну, да… Вечерами играю жене на пианино.

— И все?

— А что еще? Нет, я стал серьезным бизнесменом, хватит. Наигрался в гения. Мне ведь 47, уже пора остепениться… Ну, а ты?

Лена все никак не могла опомниться. Растерянность прошла, но на ее место немедленно налилась жалость, тонны жалости. Господи! Такой был красивый, такой увлеченный! Как мамаши его любили! Старшеклассницы толпами ходили посмотреть на него в приоткрытую дверь учительской! А каким он был счастливым, когда вокруг него пело! Он ведь мог заставить зазвучать любое скопление молекул, поющее и не очень! Даже Ирку Сидорову!

А сейчас он серая масса, низшая весовая категория. Старое пальто, тертый чемоданчик, руки без перчаток. «Серьезный бизнесмен»…

— Я? Ну, так себе. Учусь на филологическом.

— Как на филологическом? А телевидение? Ты же там так неплохо начинала?

— Ай! — Лена махнула рукой, напугав прохожего. — Не было никакого телевидения. Нам с вами просто показалось.

— Ты думаешь?

Виктор Николаевич погас, притих, вздохнул, кивнул.

— Ну, не было, так не было. Значит, не судьба… В конце концов, не это главное. Главное — это семья и близкие люди. Как мама?

— Спасибо, нормально. Правда, без работы сейчас.

— О, это мне знакомо. Подрабатывает? Чем на жизнь промышляете?

— Да ничем… Моей стипендией. Еще маме ее друг помогает.

— Клоун с телевидения?

— Ну, он не совсем клоун… Он сейчас другим занимается…

— Ясно. Все как у всех… А что, замуж ты не вышла?

— Ой, зачем? Не хочу я!

— Да ладно! — Виктор Николаевич улыбнулся, разметав тонюсенькие морщинки по лицу и от этого почему-то став похожим как раз на себя молодого. — Все девчонки этого хотят!

— Да мне учиться надо! О чем вы говорите!

— О том, что сейчас как раз самый тот возраст, когда хочется замуж, а не учиться!

— Нет. Мне хочется учиться, а замуж не хочется!

— А что, парень-то есть?

Виктор Николаевич окончательно помолодел, развеселился. Чемоданчик поставил на снег между ног, растер покрасневшие руки. Люди шли справа и слева, огибали их островок прямо по центру активной пешеходной зоны, были готовы сердиться, но успевали рассмотреть лица этих создателей затора и прощали. Видели, что люди очень рады встрече и от этого не в силах мыслить разумно, им не до проспекта с его движением.

— Нет никакого парня! Ну, пожалуйста, Виктор Николаевич!

— Хорошо, хорошо, — он тихо хихикал. — Ладно. А как подружки твои, как Наташа, как эта… у нее еще мама безумная была… Ира Сидорова?

— Наташа работает продавцом в киоске тут недалеко. Ира этим киоском владеет. В общем, все у них нормально.

— А они как насчет замужества? Разделяют твои взгляды?

— Наташа ни с кем не встречается. Ей звонит каждый день Витя Яковлев, наш бывший одноклассник, вы его вряд ли помните, он в хоре не пел… Хороший парень, порядочный. Наташка вроде к нему начинает привыкать. Весной он приедет в отпуск, тогда и посмотрим…

— Ну, да, присмотритесь, правильно… Наташа очень хорошая девочка, да…

— А Ирка… Ну, там такая странная ситуация… Ее родители нашли какого-то богатого старикана, затеяли какое-то очень серьезное совместное дело и хотят выдать за него Ирку.

— С ума сойти, какие страсти! А Ирка небось влюблена в какого-нибудь молодого красавца?

— Да нет, не влюблена… Но и за старикана замуж не хочет. А он ей уже подарки дарит!

— Надо же! Кто бы мог подумать, что в наше время такое возможно! А что этот мальчик хорошенький, друг Иры? Черненький такой?

— Рома? Ну, он учится, но… А в целом все у него хорошо. Да и вообще. Все у нас нормально.

— Ну, отлично, отлично…

Стало холодно. И как-то явно потемнело — в феврале дни короткие.

— Ладно. Раз у вас все нормально… Тогда я пойду. Был рад тебя видеть, Иванова Лена.

— И я вас, Виктор Николаевич.

— Ну, если что…

— Да, и вы тоже…

— Передавай привет всем, кого увидишь…

— Хорошо. Вы тоже.

— Ну, пока.

Он протянул маленькую, крепкую, до каменного состояния замерзшую ладонь. И ушел.

Лена тихо тронулась дальше, мысли путались, звенели. Виктор Николаевич. Смысл жизни. Музыка. Перчатки. Серьезный бизнесмен. Барахтайся, не сдавайся. Старое пальто.

— Лена!

И стало вдруг так хорошо! Он бежит назад! Сейчас схватит ее за плечи, встряхнет хорошенько и скажет, играя взглядом:

— А знаешь что, Иванова! Прости меня за наглость и прямоту, но я тебе так скажу! Бросай свой тупой филфак и давай возвращайся на телевидение! Даже если тебя там никто не ждет! Потому что мы сами кузнецы своего счастья! И киснуть, покрываться плесенью может кто угодно, но только не мы!

— Виктор Николаевич?

Он действительно почти бежал. Приблизился, снова бухнул свой чемоданчик на снег, присел, начал в нем копаться.

— Лена! Я вот тут подумал… В общем, ты меня прости за прямоту, но… Я заметил, что у тебя есть небольшая проблема с лишним весом… Так?

— Что?

Лена слегка ополоумела. Какой вес? При чем тут вес?

— Ну, ты говорила, что у тебя нет парня, и все такое. Я же взрослый человек, сам все вижу, все понимаю… Короче, я решил тебе немножко помочь… Слышала когда-нибудь о системе «Боди Секонд Лайф»?

— Что? Я не…

— Не бойся, это не «Гербалайф», я такой чепухой не занимаюсь. Это новейшее, уникальное изобретение американских диетологов. Достаточно просто три раза в день разводить один пакетик в стакане молока и выпивать…

Он демонстрировал яркие упаковки, указывал на какие-то волшебные данные на них, наклонялся за новыми, а из разверстой пасти чемодана на Лену смотрели еще пять десятков пакетиков, проспектов и брошюрок.

Прохожие снова огибали их, сначала с возмущением, а потом в их взглядах появлялась жалость и любопытство: и как это ее угораздило попасться на удочку к сетевому распространителю? Неужели купит всю ту дрянь, которую он ей втюхивает?

— Уверяю тебя — эффект потрясающий! Ты уже через неделю заметишь изменения! При этом в состав смеси входят витамины и минералы, которые поддерживают баланс солей в организме и не дают развиться дефициту полезных веществ!

— Виктор Николаевич! Прошу вас! Не надо!

— Ты послушай! Я сам не верил, потом предложил жене! И что ты думаешь? Через две недели она надела платье, которое уже давно собиралась выбросить — оно ей было мало, видите ли! Рекомендую! Верное средство!

— У меня денег нет. Виктор Николаевич! И времени!

— Ничего! Я тебе сейчас дам на пробу, а потом рассчитаемся! Видишь, я даже не сомневаюсь, что тебе поможет! Говори свой телефон!

Обливаясь потом и стыдом, Лена продиктовала номер, взяла чудесную картонную коробочку с порошками и позорно бежала…

***

— Ты что будешь?

— Мясо.

— Какое?

— С перцем. С приправами. Острое какое-нибудь.

— Острое не рекомендую, Бронислав Станиславович взял меню, прищурился на цены. — От острого развивается язва.

— А мне хочется острого!

— Ирина Игоревна, родители поручили мне следить за твоим здоровьем. Поэтому прошу без лишнего шума… Официант!

Подбежал ласковый мальчик в бабочке, сладко улыбнулся господину и его доче, такой хорошенькой, стильной малышке.

— Из морепродуктов что у вас есть?

— Крабы, кальмары.

— Рыба какая?

— Есть осетрина, лосось, щука, судачок.

— Так. Мне дайте какую-нибудь рыбу на пару. И без соли, слышите? Гарнира не надо. Отдельно отварите брокколи. Салат — свежие овощи, кальмары. Минеральная вода без газов… А девушке…

— Мяса! — пискнула Ирочка.

— Не надо ей мяса. Рыбу. Можно с рисом. Сок… Ненатуральный ведь у вас сок, голые углеводы…

— Можем выжать из свежих фруктов, — официант улыбался мрачной Ирочке.

— Сколько это будет стоить?.. А, вот… Вижу, — Бронислав Станиславович вдумался в цифру. — Нет, не надо… Тоже минеральной воды без газов. Салат будешь?

— Нет! — Ирочка надулась, глаза ее блестели от обиды за мясо и рыбу, и от жалости к своей судьбе — ни рыба, ни мясо…

— Тогда это все.

— Десерт, вино, кофе?

— Ничего не надо. Иди, милок!

Официант ушел, его прощальный взгляд говорил Ирочке: не обращай внимания на своего старика-скупердяя! У меня скоро закончится смена и мы можем вместе убежать далеко-далеко! В Кунцевщину.

— Ну, давай уже как-то ближе знакомиться, Ирина Игоревна!

— Знакомьтесь, — она смотрела в окно и грызла губу.

— Ты не хочешь со мной разговаривать? Вполне объяснимо.

— Я хочу мяса!

— А я тебе объясняю, что мясо есть вредно! Поверь взрослому человеку.

— А мне хочется мяса!

— Ирина Игоревна, — вздохнул Бронислав Станиславович. — Пойми мой принцип. Я не намерен уступать. Если я тебе сейчас позволю пойти против здравого смысла, то и потом ты сделаешь то же самое. Лучше огорчиться сейчас, но благодарить меня позже.

— Это когда?

— Когда тебе будет… лет сорок… пятьдесят.

— Я не доживу!

— С таким отношением к жизни — да. Именно поэтому я собираюсь принять кое-какие непопулярные меры, вызвав тем самым самые негативные эмоции, но в результате обеспечить и тебе, и себе оптимальную старость.

— Себе вы уже, судя по всему, обеспечили!

— Грубо, — Бронислав Станиславович достал из внутреннего кармана тоненький медицинский пузырек, отпил из него, подержал жидкость во рту. — Я списываю это все только на твой возраст и темперамент. Надеюсь, твой разум возьмет верх над эмоциями.

— Не возьмет!

— Что ж… Прискорбно.

Он снова уткнулся в меню. Просто читал ценник, и брови его удивленно двигались — ну, надо же, какая беспредельщина!

А Ирочка сидела напротив, слышала, что стучит ее сердце, бьется о ребра, как сумасшедший в клетке, чувствовала, как пузырятся слезы, выплескиваются за края век. Она так ненавидела этого толстого, разрушенного человека, так презирала посуду, которой касалась его рыхлая рука, была готова упасть в обморок от его запахов, но… За окном ресторана стоял черный блестящий автомобиль заграничного производства. И Ирочка уже два раза каталась в нем по трассе в Боровой. И сегодня после ресторана ей снова было обещано место за рулем этого чуда и полчаса неземного счастья.

И за это она была готова терпеть.

***

— Девушка! А вы до какого времени работаете?

— До какого надо.

— В смысле? Я не понял! Когда можно будет вам назначить свидание?

— Никогда.

— Ого!

Наташа отвернулась от окошка, снова раскрыла самоучитель.

— Девушка!

Она не реагировала.

— Ну, девушка! А что вы читаете? Роман про любовь?

— Оставьте меня в покое!

— Ну, как я могу оставить в покое девушку, которая мне понравилась?

И человек снова и снова нес какую-то пеструю ахинею, омерзительные пошлости, a Наташа все смотрела в свой самоучитель. Конечно, читать не получалось, и она медленно, но круто закипала.

— Пардон!

Человек отодвинулся от окошка, подпустив ближе покупателя. Но не ушел. С другим покупателем было то же самое — кавалер подпускал его, ждал, пока осуществлялась покупка, топтался рядом. Но потом обязательно возвращался, до предела всунув фейс в окошко киоска.

— Девушка! А как вас зовут?

— Вы мешаете мне работать.

— Да. И буду мешать, пока вы не скажете, как вас зовут!

Наташа прикусила губу, еще ниже склонилась к книге.

— «Самоу…». Самоучитель читаете? Секса?

Наташа вскочила, приложилась ладонью к горячему лбу наглеца и вытолкнула его прочь из окошка.

— Вот что! — она и сама вылетела из киоска, придержала ногой дверь. — Я тебя первый и последний раз предупреждаю: отвали и не мешай, ясно? Ничего тебе здесь не светит! Еще раз сунешься — получишь так, что навсегда расхочешь знакомиться!

Человек оказался невысоким, незаметным, в серой спортивной шапке до носа. Он тихо-мирно испарился, не оставив даже прорехи в толпе.

— Сволочь, — ругалась Наташа, уже сидя в киоске. — Скотина!

***

— Руль не крути! Отпускай! — Бронислав Станиславович морщился, наблюдая, как Ирочка насилует его гордость, его дорогое авто. — После поворота руль сам выровняется!.. Куда? Ты не видишь, куда едешь? Смотри вперед! Я не выдержу больше… Вперед смотри, не в зеркало!

Нет, Ирочка не рулила сейчас… Она порхала, она летала в нирване. Если был где-то рай, то сейчас Ирочка как никогда приблизилась к пониманию его атмосферы. Господи, какое это было счастье!

— Не дави! Не дави на педаль! О, ты, мать твою!.. Говорю же! Плавно! Плавно! Соображаешь, нет?

Чудесный, тонкий организм машины впитал Ирочку в себя и сам проник в ее тело. Она слышала, как заводится и сходит с ума мотор, как дрожат тонкие и толстые артерии трубок, как горят желанием двигаться поршни этого великолепного зверя. Она не знала механики управления, но поняла химию и лирику — она влюбилась так, что была готова рыдать от счастья, от одного прикосновения к послушной педали газа.

— Не смей газовать! Осторожно! Передачу меняй! Куда ты гонишь? Не видишь — там трасса! Тормози! Тормози, говорю!

…После прогулки Ирочка стояла напротив авто и смотрела в его фару влюбленными глазами.

— Ох, меня эта афера доведет до инфаркта! — Бронислав Станиславович ходил вокруг, рассматривал зеркальные крылья своего коня. — Еще одна такая поездка — и я лишусь машины!

— Господи, как клево…

— Все! Пусть тебе отец отдает старый «Жигуль», его и добивай! А мне эта машина слишком дорога!

— Так клево… Так круто…

— Больше я сюда не ездок… Подумать только! Взрослый человек, руководитель солидного предприятия! И катается с девчонкой по Боровой! На представительском автомобиле!

***

Лена открыла дверь квартиры и поняла, что прошлое так просто ее сегодня не оставит. Ее встретил запах детства, старые духи, ядреные и исходящие только от одного человека на земле…

— А вот и Лена!

В коридор выпорхнула Маргарита Петровна. Она была взъерошена, растеряна, удивлена, но удивлена позитивно.

— Лена! Знаешь, кто к нам приехал? Лера Борисовна!

Это невозможно! Час назад был Виктор Николаевич с его сетевым маркетингом. Теперь вот режиссер — вторая мама! Если еще и она явилась из ниоткуда, чтобы добомбить руины Лениного сознания каким-нибудь предложением вроде: «А не заняться ли нам совместным бизнесом, не наладить ли выпуск вязаных носочков»…

— Ну, где она? Где там моя звезда?

Голос режиссера был прежним — густым, безапелляционным. Стало легче. Вряд ли с таким голосом вяжут носочки.

— Лена! Где ты ходишь? Маргарита Петровна сказала, что ты никогда не задерживаешься, всегда дома в три часа…

— Извините.

Ах, как Лера Борисовна постарела, но как сохранила при этом все свои позиции! Седая, коротко остриженная, в том же боевом фасончике, не хватает только сигаретки в зубах.

— Представь себе! — Маргарита Петровна была на кухне, гремела чашками. — Возвращаюсь я из магазина, а у двери стоит Лера Борисовна!

— Ага, стою, — режиссер с удовольствием рассматривала Лену, даже где-то нагло.

— Я ее сразу, конечно, не узнала!

— Ну, где тут узнаешь? Была черная, стала белая!

— Ой, да не поэтому! Просто у меня зрение, Лера Борисовна! Зрение стало отвратительным! Лена знает, мне приходится газеты читать с дополнительным светом! Еще книгу как-то могу осилить при торшере, но газету уже ни за что!

Мама продолжала взволнованно журчать, но Лера Борисовна не очень слушала. Прислонилась к косяку и улыбалась, будто это она была хозяйка, а Лена — гость.

— Ну, как дела? Я же из-за тебя приехала!

Лена была смущена таким пристальным вниманием. Из-за нее? Но она не давала повода, вела себя тихо, смирно, творчеством не баловалась. Вот, порошки для похудения получила у кумира своего детства, бывшего красавца Виктора Николаевича…

— Как учеба?

— Нормально, спасибо.

— Ой, Лен! Ты хоть разуйся! — Маргарита Петровна несла из кухни поднос с чашками и сушками, политкорректно пинала кошку, которая с ума сходила от любопытства и заглядывалась на поднос как Коперник на утреннюю Аврору. — Проходите в комнату, Лера Борисовна! Сейчас будем пить чай с травами, у нас соседка сама собирает их летом, ездит в экспедиции…

И продолжала болтать уже из комнаты, расставляя чашки. А Лера Борисовна отклеилась от косяка, кивнула на обувь.

— Ну, проходи, что ли! Не бойся, я уже не режиссер. Ругать не буду.

Уже у себя в комнате Лена затолкала коробочку с порошками подальше под кровать, сама кое-как пригладила перья, распутала косу. Лера Борисовна пришла… Какой сумасшедший день!

— Так вот! Я им говорю: что же вы, мерзавцы, делаете? Кто же так снимает? А они мне: ты старая, ничего не понимаешь в модном видео. Иди домой, вари суп.

— Как это… Неправильно, — Маргарита Петровна слушала, качала головой, увидев Лену, обрадовалась:

— Вот она, малышка-то! Ну, узнали бы ее на улице?

Лера Борисовна еще раз прошлась взглядом по Лене, уже очищенной от слоя верхней одежды, шерстяных штанишек…

— Да. Хороша. Но толста.

— Э-э-э, — Маргарита Петровна вспыхнула, посмотрела на Лену. — Ну, не так уж она и толста. Просто крепкая девочка, кровь с молоком. В ее возрасте все такие…

— Не все.

Лена стояла как на гражданской казни и не понимала, что ей делать. Остаться и пошутить по поводу лишнего веса и разных других приятных отклонений от нормы? Или тихонько слинять, сославшись на срочное дело? Или слинять громко, хлопнув дверью, поскольку сегодня явно небесные показатели где-то зашкаливают.

— Ты садись, садись, — Лера Борисовна решила проблему, как всегда, срежиссировав сцену. — Пей чай. Сейчас разговаривать будем.

Маргарита Петровна опасливо покосилась на дочку. Сядет? Слава Богу, села. Молчит. Покраснела. Конечно, тут покраснеешь… Зачем такое ребенку при матери говорить?

— Я вот почему приехала, — Лера Борисовна, наконец, сунула сигарету в зубы и закурила. Даже не спрашивая, курят ли в доме! А в доме не курили! — Я приехала, чтобы восстановить справедливость!

Обе хозяйки — и старшая, и младшая — тупо мешали свой чай, с трудом понимая, как эта милая дама, добрая ведьма из машины времени, собирается восстанавливать справедливость? В каком именно месте? Для чего?

— Начну по порядку. Вы знаете, что я уже давно на пенсии. Мне это не очень нравится, но что делать? Я могла бы еще работать, сил хватает, идей тоже. Про опыт вообще молчу, но мода на людей меняется очень быстро, и сейчас только единицы помнят и меня, и еще два десятка замечательных профессионалов, списанных на свалку… Это очень и очень больно. Но к делу… У меня есть знакомый режиссер, отличный парень, ему тоже дали пинком под зад. Но он, в отличие от меня, смог найти работу. Есть такой кабельный канал, может, слышали… Скромненько, охватывает только часть города, но все-таки лучше это, чем ничего. И вот он задумал делать на этом канале несколько своих программ, в том числе молодежных. Или развлекательных, так правильнее… Сечете?

— Нет, — честно ответили Лена и Маргарита Петровна.

— Ладно, слушайте дальше… И вот этот мой приятель возьми и позвони мне на днях. Нужны, говорит, молодые журналисты и ведущие, способные родить идею и воплотить ее. И я сразу подумала о Лене! Опыт, молодость, хорошая голова — что еще надо?

— Подождите, подождите, Лера Борисовна, я не понимаю… Лене снова предлагают работу на телевидении?

— Ну, что-то вроде этого. Конечно, там совсем другая система, все иначе, не так, как она привыкла. Там маленькое предприятие, людей мало, павильона как такового нет, надо все делать самому — монтировать, писать тексты… Но это реальный шанс, и им нужно воспользоваться!

Секундочку!

Уже никто не говорит о том, что она толстая?

Минуту назад унижали, оскорбляли, а теперь вдруг вознесли до небес?

Теперь вдруг пришли с официальным заявлением, что жизнь прекрасна?

Или отказаться? Чтобы потом не мучиться?

Нет! Никак нельзя отказаться! Никак! Это просто сказка, что вот так повернулась избушка!

Соглашаться! Соглашаться, даже не спрашивая!

Ей снова предлагают стать героем! Как это чудесно! Когда организм уже отравлен дозой «контровиков» и «бэбиков», когда уровень телевидения в крови повышен и нужна новая порция… Как это славно, как замечательно! Но как страшно при этом, а? Все сначала! Ох, плохо было тогда, в первые месяцы, когда телевидение вдруг закончилось!.. Ох, не хотелось никакого будущего! И стольких усилий стоил элементарный утренний подъем на бессмысленную учебу! Она, Лена, с таким трудом стала спокойной и равнодушной, и это спокойное равнодушие на такой зыбкой слезной базе покоится…

— Я согласна! — заорала Лена и начала скакать, грохоча тяжелыми пятками. — Я согласна! Согласна!

***

Бронислав Станиславович довез Ирочку до подъезда, просил передать отцу, что не может подняться в гости, поскольку и без того бездарно потерял два часа времени. Ирочке было по барабану, сколько часов потерял этот старый дурак, но автомобиль она проводила взглядом, полным тоски.

Но что это? Полный тоски взгляд обнаружил во дворе другой хороший автомобиль, принадлежавший брату Сергею. Братец приехал в гости к папе с мамой? Не в день отчетов и зарплат? Какая внеплановая нежность!

В коридоре стояли сапожки Илоны. За такие сапожки можно было убить, продать родину, сделать еще что-нибудь жестокое. Но Ирочка только хорошенько пнула их.

А потом за закрытой дверью гостиной звенел взволнованный голос Валентины Сергеевны, и больше никаких звуков, даже телевизор молчал.

— …поэтому я вынуждена сказать свое мнение!

Ирочка вошла именно на этой матушкиной фразе и не сильно напрягалась для того, чтобы заметить смятение на лицах родственников. Напряжение очень явное. Так бывало, когда вдруг неожиданно всплывал какой-нибудь новый налог на торговлю. Или сертификацию.

— Что это вы такие невеселые? — Ирочка кивнула брату, улыбнулась Илоне, с удовольствием заметив, что та выглядит плохо, одутловато. — Даже шампанское не открыли по случаю приезда любимого Сергея!

— Представь себе, скоро твой брат станет папой!

— О! — Ирочка удивилась, присела на диван. — Ничего себе новость!

— Валя, не сгущай краски, — это уже Игорь Петрович. — В их возрасте давно пора заводить детей.

— Да, но не в наше время! Они просто не знают, что такое дети! Они не понимают, что с их командировками это гиблый номер! Учти, Сергей, мы вам помогать не сможем! У нас с папой сейчас работы выше крыши, и если мы хоть на неделю остановимся, на наше место тут же столько желающих найдется!

— Никто тебя не просит останавливаться, — поморщился Сергей. — Слава Богу, сами зарабатываем! Мы просто приехали сообщить!

— А что, нельзя было перед этим посоветоваться?

— Нельзя! — крикнула Илона и начала нервно застегивать сказочную кофточку с люрексом. Если бы мы сами знали, то..!

— Валентина Петровна! Илона! Девушки! Прекратите! Это все-таки радость!

Игорь Петрович беспомощно развел руками, устало посмотрел на часы — новости скоро, а тут такие глупости… Никогда не удается просто прийти домой и расслабиться.

В общем, был стандартный вечер…

— А срок какой? — шепотом поинтересовалась Ирочка.

Сергей сначала отмахнулся, потом вдруг ответил, невесело глядя на тапки:

— Не знаю… Месяца два-три.

— Так еще не поздно аборт сделать!

— Поздно, мы узнавали…

Да, попал братец. Даже жалко.

***

Наташа закрыла дверь киоска на дохлый замок и приготовилась к волшебству сна. Раскладушка (причем одна секция никогда не раскладывается, поскольку не вмещается в пузе киоска), тертое одеяльце, вот и весь дизайн. Да, надо обязательно вставить в окно картонку с надписью: «Киоск работает, стучите громче».

Она поскрипела пружинами, свернула себя калачиком и счастливо вздохнула. Господи, хорошо-то как… Сказочная избушка, десятки коробочек… За окном сипит метелица… В мире и в жизни все трудно, но стабильно, и это так радует… И Яковлев, настырный монстр… Все утро мычал в трубку о будущем счастье, пытался сформулировать архиважную фразу, но так и не смог. И ничего. Все и так понятно… И пусть будет так, как будет, не надо ничего выяснять…

А как он сейчас выглядит? Вот вопрос. В целом все равно. Но интересно. Кажется, он был довольно средним тогда, в школе. Ирка обгоняла его на целую макушку. Но это было пять лет назад, за пять лет мальчики могут очень сильно измениться…

Вот он звонит и говорит своим низким, напряженным голосом:

— Я завтра приезжаю, Наташа. Встретишь меня?

А она ему:

— Не знаю. Если будет время.

А он:

— Пожалуйста, запиши: такой-то поезд, такой-то вагон… Не забудешь?

А она сердито:

— Откуда я знаю?

А он еще что-то промурлычет про то, что очень хотел бы видеть лично, засвидетельствовать свое почтение и так далее.

А утром она придет на вокзал — не торопясь, даже не глядя на табло. Просто будет прогуливаться по перрону, пиная окурки. А потом услышит:

— Наташа?

И медленно обернется.

А там стоит такой высокий, плечистый, с хорошими, красивыми глазами. И смотрит.

— Здравствуй. Я приехал.

А она строго кивнет:

— Хорошо, что приехал. Теперь я могу, наконец, идти?

А он бросит свои чемоданы, подбежит, схватит ее на руки, поднимет высоко, прижмет к крепкой шее:

— Нет! Никуда не пущу!

Она его, конечно, стукнет пару раз, и довольно крепко…

— Эй! Есть кто-нибудь? Хозяюшка! Открывай! Сигаретки купить хочу! И пивка тоже! Тук-тук-тук! Подъем!

Наташа вскочила, хрустнув раскладушкой, несколько секунд приходила в себя.

Покупатель! Сигарет!

— Сейчас, минуту!

Она поморгала, приводя зрачки в чувство, тряхнула головой, потом открыла окошко:

— Слушаю вас!

Тишина. Только снег и звук далекой автосигнализации. Неужели, не дождался?

— Эй! — крикнула она. — Эй, кто там пива хотел?

Кажется, скрип уходящего по снегу. Наташа перемахнула через раскладушку, щелкнула замком и высунулась наружу:

— Эй, товарищ! Что вам?

И вдруг изображение кулака прямо у лица, короткая, острая вспышка, страшный хаос, нереальные, замедленные движения, серая спортивная шапочка до носа, снова кулак, боль, хруст раскладушки. И темнота.

***

— Фьююю-ти-фью-ти-фью-ти-фьююю… Фьююю-тиии-фью-ти-фью-тии…

Ирочка не могла понять: это ей такое снится? Что за ерунду стали показывать во снах в последнее время?

— Фьююююю…

Ходит кто-то, шумит. На фиг во сне так шуметь? Специально, что бы разбудить? Тупость какая!

— Ира! Вставай. Ира! Милиция!

— Чего?

— Вставай, говорю! Слышишь ты? Милиция пришла!

— Какая милиция? Отстань!

— Да встанешь ты или нет? Киоск твой на вокзале ограбили! Слышишь?

Ирочка вскочила, до конца так и не проснувшись.

— Как? Что за фигня?

Сонная, лохматая Валентина Сергеевна зябко куталась в халат. В коридоре гудел голос Игоря Петровича и еще чей-то, незнакомый.

— Вставай, хотят отвезти тебя куда-то!

— Фьююю-ти-фью-ти-фьююю….

— Игорь! — Валентина Сергеевна метнулась к двери. — Да попроси ты их, чтобы не звонили так! Дверь открыта! Зачем всем соседям знать, я не понимаю!

Еще кто-то вошел, что-то начал докладывать. Сознание медленно заполнило теплую Ирочкину голову. Ограбили киоск на вокзале? Да как такое возможно? Там же людное место! Там общественный транспорт ходит! Наташка там дежурит, в конце концов!

Натянула что попало, вышла в коридор.

— Вот она, владелица, — Игорь Петрович мрачно кивнул на дочь.

У косяка скорбно ежилась Валентина Сергеевна.

— Вы хозяйка? — спросил молодой безликий юноша в форме.

— Я.

— Проедемте с нами. Нужно осмотреть место преступления.

— Место ЧЕГО?

Валентина Сергеевна всхлипнула и протерла глаза рукавом халата.

— Если можно, побыстрее. Внизу машина ждет.

Ирочка как сомнамбула натянула сапоги, дубленку, взяла в руки шарф, сумку…

— Сумку-то оставь! — Валентина Сергеевна растерянно поправляла волосы. — Посеешь еще… Документы возьми в пакетик, а сумку оставь!

***

Уже в машине Ирочка окончательно опомнилась, присмотрелась к небу за окном:

— А сколько уже? Сейчас ночь или день?

— Без пятнадцати шесть.

О чем-то творит по рации. Сидящий рядом просматривает какие-то бумажки. И так странно в природе! Так тревожно! Такой нереально синий цвет у этого неба!

— Вы объясните, что произошло? А то я ничего не понимаю!

— Наряд проходил мимо киоска, услышал, как кто-то зовет на помощь… А там девушка, вся в крови и… Ну, короче, был факт насилия…

— В смысле? Вы нормальным языком говорите! Понятным!

— Изнасиловали девушку, побои нанесли серьезные!

— А… А что с товаром?

— Ну, побито все, разворовано, конечно… Сейчас будем смотреть, что осталось, а что унесли…

— Ничего не понимаю, — Ирочка едва контролировала дыхание от ужаса и волнения. — Но… Ведь там замок! Там же люди ходят! Даже ночью! Вот даже ваш наряд гулял где-то рядом! Как это могло произойти? Не врубаюсь что-то!

— Ну, откуда мы можем знать? Замок цел, дверь никто не ломал. Видимо, ваш продавец сама кому-то открыла. Дело молодое, замерзла ночью одна, вот и пригласила друга…

— А где она сейчас?

— В больнице. У нее там сотрясение, ребра поломаны, лицо разбито… Короче, хватает болтов… Приятного мало… Сейчас посмотрим киоск и можем вас к ней отвезти.

— Не надо!

Оба обернулись, кажется, даже вздрогнули от ее крика.

Ирочка вся пылала от ярости. Одной секунды ей хватило для того, чтобы понять, как она ненавидит Наташку!

Стерва! Сучка! Прикидывается святой, а сама! Лизалась бы себе где-нибудь на нейтральной территории, уродка! Так нет, она в киоске устроила себе гнездо! Это сколько денег пропало, сколько товара!

Милиционеры переглянулись, оценив метаморфозы лица этой прекрасной разгневанной торговки.

— Так это… Сейчас мы лейтенанта в больницу отправляем к вашей… пострадавшей. Что ей передать?

— Передайте… Что она уволена!

Глава 4

Убили Листьева. Лена не ожидала, что будет такой стресс — ведь незнакомый человек, практически марсианин, жил и работал в Москве…

Она проплакала весь вечер, особенно когда первый канал показывал замедленные кадры бегущего Листьева под «Карузо». Маргарита Петровна тоже плакала и уходила на кухню, поскольку была не в силах узнавать о жизни такую правду.

Пришла Ирочка.

— Что за слезы?

— Ну, так ведь… Листьева убили!

— И что? — она деловито пролистала свежий «Огонек» на столе. — А попроще журналов нет? «Паруса» там какого-нибудь древнего. «Работницы и крестьянки»?

Как она могла интересоваться чем-то другим, когда случилось ТАКОЕ?

— Ну, а что? Все умирают!

— Но его убили!

— У нас в доме тоже мужика убили! Напились и порезали друг друга, и что?

— Но он такой талантливый!

— Да какой он талантливый? Якубович «Поле чудес» смешнее ведет!

— При чем тут Якубович?

— При том, что он гораздо симпатичнее, хоть и старше! А где Маргарита Петровна? Хочу ей косметику кое-какую предложить…

Немое возмущение сквозь слезы в ответ. Ирочка по-своему расшифровала это выражение лица Лены.

— Не подумай, я сама распространением не занимаюсь! Я человечка наняла! Просто закупили новую партию — крем против морщин, краска от седины… Короче, хочу попросить твою маму все это попробовать… Отдам за полцены, как родным!

Лена встала, включила телевизор погромче. Там показывали спонтанно организованное ток-шоу — сидели разные люди, гневно рассуждали о том, куда катится мир.

— То есть мне самой к Маргарите Петровне подойти?

— Как хочешь.

— Ладно, подойду, — Ирочка спрятала пакетик с косметикой под стул, схватила Мурку. — А! Привет, девственница? Хочешь кота, старушка? Хочешь?

— Ира! — Лена уже стонала. — Сколько тебя просить? Не разговаривай с ней так! Не хочет она никакого кота! И не мешай мне смотреть!

Ирочка дурашливо подняла руки вверх: сдаюсь! Потом смирно уложила ладони на коленки и уставилась в телевизор. Но ей быстро стало скучно. И она начала разглядывать книги, сувениры на полках. Потом долго куда-то всматривалась и вдруг коршуном нырнула под кровать.

— Это у тебя что?

— Где?

В руках у Ирочки — яркие пакетики Виктора Николаевича.

— Это какое-то средство для похудания… Встретила зимой Виктора Николаевича… Ну, я тебе рассказывала…

— Ты мне про средство для похудания ничего не рассказывала…

— Это ужасно! — говорила в телевизоре дама-певица, довольно непричесанная и зареванная. — Что же такое происходит? Если убивают таких людей, любимых всеми, то чего тогда ожидать нам всем?

— Как думаешь, мне надо еще худеть или нет?

— Что? — Лена с трудом оторвалась от экрана.

Ирочка стояла у зеркала, задрав свитер. Рассматривала свой живот, пытаясь втянуть его еще глубже, совсем к спине.

— Я думаю, нет, — она сама себе и ответила. — Решат, что я болею. А мне этого не надо!

Лена снова уткнулась в телевизор.

— Мы должны выразить свое возмущение! Мы должны что-то делать! — говорила маленькая, противная Кира Прошутинская, но сейчас ее надрыв звучал так по делу…

— Тогда тебе самой придется это есть!

— Что?

— Блин, ты глухая, да? — Ирочка встала между экраном и подругой. Я говорю, что тебе самой придется это есть!

— Не буду я это есть! Отстань!

— Как это? А ты в зеркало на себя смотрела?

Лена сделала еще громче.

— Нет, подожди! — Ирочка нагло убрала звук. — Ты в зеркало на себя смотрела? Да или нет?

— Ира! Мне не до этого!

— Почему тебе до всех есть дело, кроме себя? Ты выглядишь как беременный бегемот! От тебя скоро люди начнут шарахаться! Ты скоро в дверь не пройдешь! Слышишь?

— Спасибо, Ира! Можно, я теперь посмотрю передачу, которую очень хочу посмотреть?

— Да ради Бога!

Ирочка гордо ушла. Потом так же гордо вернулась и забрала забытый пакетик с косметикой.

***

— Наташка?

— Кто здесь?

— Это я, Ромка! Не пугайся! Просто к тебе не пускали, пришлось окно искать… Хорошо, что на первом этаже, и форточка открыта! Ты меня слышишь?

Наташа приподнялась на постели, сморщилась от боли в поломанных ребрах.

— Слышу! Чего ты пришел?

— Просто так! Хотел узнать, как у тебя дела?

— Все хорошо! Уходи!

— Не бойся, меня тут никто не увидит! Я под подоконником! Ты меня видишь?

— Я не могу встать! Не вижу!

— Ну, и хорошо!.. Что доктора говорят?

— Ничего не говорят! Ромка! Иди домой!

— Уйду! Меня родители на час выпустили, ровно до института и обратно! Сказал им, что должен забрать партитуру…

— У меня тихий час!

— Мне уже сказали! Наташка!

Он вдруг замолк, как будто кого-то испугался. Странно. Стоит где-то в снегу под окном Ромка, разговаривает с форточкой…

— Я просто… Я хочу сказать, что я тебя понимаю, Наташка! Только ты не падай духом! Все пройдет! Ты все забудешь!

Ах, вот оно что… Пришел утешить, добрый мальчик…

— Да, спасибо! Теперь уходи!

— Ага, сейчас!

Снова молчит. Ну, что он там делает? Наташа занервничала. С той памятной ночи с ней стали случаться разные странные вещи. Прежде всего она стала бояться всего, что видела… В принципе об остальных изменениях в теле и психике можно было не говорить, они — только следствие…

Подумать только, она боялась… Ромки! Тонкого, пугливого Ромки, друга детства, маменькиного сынка, партнера по танцам. Ей вдруг показалось, что Ромка сейчас как-то очень жестко и страшно разобьет окно, ввалится в палату вместе с осколками и снегом, бросится к ней!

Она даже снова услышала хруст собственных ребер!

— Наташка!

— Что?

— Держись, Наташка! Я даже не знаю, зачем я все это тебе говорю… Я бы не решился никогда… Просто я хорошо знаю, что такое быть… белой вороной, что ли… Не таким, как все… Это очень трудно… Ты же знаешь, я бы ни за что вечером не вышел из дома без необходимости, но сейчас я должен был что-то такое тебе сказать… Даже не знаю, что…

Знал, не договаривал… Что не договаривал? Наташино сердце билось громко-громко, она посматривала на дверь, за которой лениво трепалась по телефону дежурная медсестра. Сейчас Ромка скажет что-нибудь кошмарное, вроде: «Это я был тогда ночью. Прости меня, Наташа…».

***

Ирочка гневно скрипела снегом, шепотом ругала корову Ленку за ее дурацкие взгляды и пинала пустую банку из-под пива.

И вдруг прямо перед ней на дороге вырос кошелек. Темный, не слишком толстый, но кошелек! Она остановилась и огляделась. Знаем мы эти шуточки. Сидит где-нибудь малолетний козел и хихикает, ждет, когда прохожий клюнет. А потом дернет за веревочку.

Но время шло, кошелек не дергали и Ирочка решилась. Она быстро наклонилась, схватила его и шустро пошла дальше. Ниточек не было, уже хорошо.

Потом радость поутихла, она помяла кошелек в кармане и подумала, что там, скорее всего, ничего нет. Иначе не выбросили бы.

Но в кошелке оказалась целая стопка разноцветных белорусских «зайцев», причем не только зайцев… Волки, лоси, бобры — весь звериный ассортимент!

Ирочка на глазок взвесила сумму, потом повертела головой. Вон такси стоят. Они-то и нужны.

— Шеф! — весело крикнула она в первую же машину. — Сколько будет стоить нанять тебя на пару часов покататься?

— Смотря куда кататься! — отозвался водитель.

Оказалось, что он молод и довольно симпатичен. Ирочка уселась рядом.

— Отдаю все, — она положила кошелек на его колено. — Только чур дашь мне порулить!

Водитель пару секунд взвешивал все «за» и «против». Потом велел плотнее закрыть дверь. Приключение начинается.

***

Лена пыталась сконцентрироваться после ухода Ирочки на главном событии дня — на Листьеве… Но не могла. И от того, что так легко оказалось сбить ее с правильного, глубокого пути, ей сделалось еще хуже.

Ну, почему так мерзко все? Ведь была такая искренняя светлая грусть, никаких примесей, только боль потери и жгучий страх при мысли о том, КАК он умирал… Какая была бездна скорби, просветляющей и делающей взрослее — жестче, циничнее, но взрослее. Лена просто вдыхала эту скорбь большими глотками, и это было как язычество, будто душа убитого журналиста на секундочку заглядывала в нее… А потом пришла Ирка и все испортила.

Господи, ну почему в одном мире в одно время могут существовать такие разные проблемы, как смерть и лишний вес?

— Лена, иди ужинать! — голос у мамы был проплаканным.

Но Лена не пошла ужинать. Она очень любила ужинать, а сейчас еще и хотела. Но вдруг набралась критическая масса унижения и началась странная реакция… Тихая, без истерик… Просто на фоне Листьева, зыбкой жизни, подлых убийц, красивой Ирочки, строгой Леры Борисовны, заплаканной мамы, лишних килограммов появился еще один пункт. Лена легла на пол и попыталась неуклюже, по-дилетантски, подтянуть ноги к подбородку.

Вошла мама, но так и остановилась у двери.

— Что с тобой?

— Ничего, все нормально, — прокряхтела Лена. — Просто решила чуть-чуть заняться спортом…

— Спортом? — Маргарита Петровна никак не могла понять, в чем смысл, для чего Лена хочет на ночь глядя заниматься спортом и почему при этом она лежит на полу в странной позе?

— Мам, не мешай!

Тут еще Мурка села рядом и стала тормозить процесс своим любопытным носом. Ей тоже не был понятен такой расклад. На полу.

Пять… Шшшесть…. Сссееемммьььь…

Лена рухнула без сил.

— Все? — робко поинтересовалась Маргарита Петровна.

— Все…

— Тогда идем ужинать…

Глава 5

После института Лена поехала к Наташе. Та вышла в холодный холл, была бледная, тихая и все время сгибалась вправо.

— Как ты? — румяная, пухлая Лена протянула пакет с апельсинами, улыбнулась изо всех сил. Хотя улыбаться не очень-то хотелось. Наташка выглядела неважно.

— Все нормально…

— Не нашли его?

— Не нашли…

— Вот гад…

— Лен! — Наташа посмотрела с мольбой. — Не надо, пожалуйста! Я каждую секунду об этом пытаюсь забыть!

— Хорошо, конечно…

Помолчали.

— Ромка приходил, — бесцветно сообщила Наташа. — Вел себя странно, стоял под окном…

— Ну, он вообще такой, странный! — немедленно бойко откликнулась Лена. — А кто не странный? Все странные! Это и хорошо!

— Да…

— Может, тебе почитать что-нибудь принести? Чтобы скучно не было?

— Не знаю… Нет… Я не могу сейчас читать…

— Ладно… А может…

— Ничего не надо.

— Как скажешь.

С Наташкой всегда было трудно, а сейчас еще и страшно. Лена испытывала неловкость, стыд, ужас, любопытство — все сразу… Но спросить у Наташки, как это все с ней произошло? Да никогда! Если будет нужно, расскажет сама.

— Ирка встречается со своим Брониславом Станиславовичем, всерьез говорит о свадьбе, а сама вчера осталась ночевать у какого-то таксиста, представляешь? Звонила мне в двенадцать, просила прикрыть, сказать родителям, если они позвонят, что она у нас и уже спит! Ненормальная!

— И об Ирке давай не будем…

Лена опять сникла.

По холлу ходила дама с костылем, разрабатывала ногу. На лице у нее была написана маниакальная уверенность в завтрашнем дне. А на посту за дверью громко смеялись молодые медсестрички. Смеялись несмотря на то, что каждый день по многу раз видели и убитую Наташку, и эту маниакальную даму с костылем, и другие случаи переломов и повреждений. Человек все-таки быстро привыкает к разному там…

— А помнишь, как мы из окна видели гроб с соседской бабушкой? В детстве?

Наташа с удивлением посмотрела на подружку: ничего себе поворот темы!

— Помню…

— Представь, мы тогда не знали о том, что смерть есть.

— Это вы не знали. А я знала. Я даже скворца в саду хоронила.

— А мы где были? — удивилась Лена, прикидывая, могло ли такое событие, как похороны скворца, пройти мимо нее.

— А вы были на съемках… Или еще где-то…

— И как?

— Что?

— Как тебе? Что ты чувствовала, когда его хоронила?

— Не знаю. Жалко было.

Вот и нужная нота. И Лене нужная, и Наташе.

— И мне было соседскую бабушку жалко, Наташка. Но ведь мы же тогда не думали, что и сами можем когда-нибудь… Странно, что это обязательно бывает… И что все живут, спокойно об этом зная… Рожают детей, хотя знают, что и дети обязательно умрут… Зачем они это делают? Неужели не страшно?

— Кому?

— Тем, кто рожает!

— Откуда я знаю?

— Ну, у тебя же целая толпа детей дома! Ты должна знать!

— Не знаю я ничего! Отстань!

— А я так думаю, что рожают только потому, что все люди — животные… Нет, Наташка, я не ругаюсь, ты же знаешь… Просто все люди на самом деле говорящие звери. Кто-то образован больше, кто-то меньше. Тот, кто образован больше, — меньше зверь, тот, кто образован меньше, — больше. Но в целом миром правят инстинкты. Убивать — это же инстинкт. Так люди и другие звери борются за свою территорию. И за еду. И за самок. Понимаешь? Размножаться — это тоже инстинкт, только глупый инстинкт, и больше ничего… От этого так грустно, Наташка. Я вчера всю ночь не спала, правда. Но я так и не смогла понять, для чего я живу. Только для того, чтобы размножиться?

— Ленка! Что с тобой? — теперь уже пришла Наташина очередь пугаться. — Что ты несешь?

— Ничего. Просто вчера убили Листьева.

— Ну и что?

— Жалко.

— Жалко, конечно, но что с того? Где Листьев, а где ты?

— А какая разница?.. Я просто поняла, что человека ничто защитить не может… Ни слава, ни деньги, ни талант…

— Это его может как раз убить. А серым и никаким, вроде нас с тобой, ничего не грозит…

Лена посмотрела с иронией, может быть, даже не очень уместной — ничего не грозит? А кто сейчас лежит в больнице с переломанными ребрами?

Наташа легко расшифровала сигнал, криво ухмыльнулась:

— Я не в счет. Я просто невезучая. А вообще у нас очень мало шансов попасть в какую-нибудь историю. Мы же нигде не бываем, плохо одеваемся, каблуки не носим, не красимся…

— Ну, — даже обиделась Лена. — Это мы ПОКА каблуки не носим… Кто знает…

— Я знаю… Я знаю, что это такое, когда ты попадаешь под раздачу. Это очень больно и неприятно, Ленка. Лучше всю жизнь прятаться в подвале, чем пережить такое еще раз…

И снова замолчали, переваривая сказанное.

— Ирка по тебе скучает…

— Пошла она…

— Ты зря… Она вспыльчивая, но она тебя любит.

— Я ей очень благодарна, просто готова пятки лизать…

— Можно, я приведу ее завтра?

— Нет.

— Ладно… А что ты насчет книг сказала? Принести или нет? Мы с мамой тут недавно Довлатова купили…

— Не надо. Пока.

Наташка встала, как всегда, без церемоний и поцелуйчиков. Пошла, кривая и медленная.

И она прекрасно знала, что Ленка стоит и смотрит. Ленка всегда смотрела вслед, махала рукой.

Наташа обернулась, помолчала.

— Ленка, я не знаю, как это объяснить… Я — малообразованное животное. И еще мне очень погано… Но я точно знаю, что размножаются люди не только из-за инстинкта…

— Да? — улыбнулась Лена. — А почему?

Наташа пожала плечами, взялась бледной рукой за дверь.

— И вот что, Ленка… Принеси мне что-нибудь почитать…

— Довлатова?

— Ну, не знаю… Лучше какую-нибудь книжку по самообороне…

***

— Бронислав Станиславович! Смотрите, какое колечко! — Ирочка расплющила нос о стекло витрины. — Боже мой, красотища какая!

— Где? — Бронислав Станиславович тяжело подплыл, сощурился. — Что ты там такое увидела?

— Ну, вот же! Колечко! А оно у вас с бриллиантиком, да?

Продавец с готовностью кивнул и шустро вытащил бархатную подушечку.

Ирочка схватила колечко, натянула на пальчик и замерла в немом восторге.

— Сколько стоит? — хрипло поинтересовался Бронислав Станиславович.

Продавец молча улыбнулся и показал ценник. Бронислав Станиславович сморщился:

— Можно подумать, у вас тут камень размером с меня!

— Ну, таких больших камней еще никто не видел, — продавец хотел быть ироничным и вежливым. — Вы посмотрите, как оно идет вашей девочке! Будто специально по ее пальчику делалось!.. А вы вот сюда, к свету подойдите! Видите, как играет? В этой ценовой категории лучший камень. Очень чистый, великолепно обработанный. Свет так и брызжет.

— Я вижу! — Ирочка стала кроликом, а колечко — удавом. И оно все плотнее сжимало палец и сердце, все безжалостнее.

— Мне кажется, за те же деньги можно купить что-нибудь более практичное! — Бронислав Станиславович устало оперся о витрину. — Ирина, мы ходим уже час! И до сих пор ты не нашла ничего более существенного, чем одежда и украшения!

— Это потому, что я молодая, красивая девушка, а не взрослый мужик! — огрызнулась Ирочка. Черт, если он и колечко откажется купить, скотина жирная…

— По-моему, ваша дочка заслуживает такого колечка! Лучшего подарка не найдете, поверьте! — снова включился продавец.

Бронислав Станиславович посмотрел на него с глухой ненавистью и полез за деньгами.

— Я ему не дочка, — ласково улыбнулась Ирочка. — Я ему невеста!

Продавец на секунду испугался, а потом сделался благородно учтивым и весело загадочным, как будто только что на глазах у высокого общества на спор съел маринованную лягушачью лапку.

— Что ж… Тем более великолепен ваш вкус… Я считаю, что колечко будет прекрасным свадебным подарком.

— Меньше слов, — оскалился жених. Можете не упаковывать.

***

— Алло?

— Лен, это Рома.

— Привет.

— Привет. Слушай, ты к Наташе едешь?

— Я уже была… А что?

— Я один… Ну, не могу… Стесняюсь я… Не знаю…

— Ром! — Лена с тоской посмотрела на свои кроссовки, на с трудом собранную спортивную экипировку, уже натянутую, застегнутую. — Я сейчас не могу Ром! Давай ты сам! Или завтра вместе съездим, а?

— Нет, мне надо сегодня… Мне с ней поговорить надо.

— Так а в чем дело? Она выйдет к тебе в холл, поговорите…

— Нет, не годится… Ладно, я ей письмо напишу… как думаешь, можно будет ей написать?

— Конечно, можно! — Лена отодвинула Мурку, удивленно занюхивающую шнурок кроссовки. Давненько Мурка не нюхала кроссовок. Со школьных Лениных лет.

— Хорошо. Ну, извини.

— Пока. Ром!

Лена бросила трубку, а сама рванула к выходу.

Уже на улице она призадумалась: а куда бежать-то? Летом еще понятно — на стадион. И там нарезать круги. А ранней весной? Когда еще снега полно?

Пока стояла, стала замерзать. Поэтому добежала до остановки, а там села в первый попавшийся транспорт и двинулась в центр, справедливо рассудив, что бежать можно будет только по бульвару вдоль дороги — там снег счистили. А вот сколько бежать, откуда стартовать, этого Лена не знала. Поэтому удалилась остановок на десять.

— Видишь, тетя спортом занимается? — указала на нее пальцем какая-то мамаша. Карапуз в шубейке на три размера больше на секунду притих, удивился тете, а потом разорался снова. Ему было все равно, чем занято общество вокруг, он хотел вернуться в детский магазин, к счастью.

— Я занимаюсь спортом, — с гордостью сказала Лена самой себе. — Я занимаюсь спортом!

Первые двадцать прыжков спорта были легки и приятны: свежий воздух, легкий морозец под солнышко, запахи весны. Кроссовки красиво белели на асфальте.

Потом как-то вдруг тотально стало плохо. Легкие начали перегреваться и слипаться, под шапкой намокло и побежало вниз по хребту. И вся легкость куда-то делась, как будто сверху на Лену сбросили многокилограммовый груз.

— Я занимаюсь спортом! — строго напомнила сама себе Лена.

Но организм хотел только одного: отказать спорту и перейти на шаг.

— Нет! — сказала Лена.

— Да! — сказал организм.

— Нет!!! — сказала Лена.

— Да!!! — сказал организм.

— Ладно, — Лена остановилась. — Только вон до того дома. А потом снова побегу!

Какая благодать! Словно вынырнула из воды, невозможно надышаться.

— Это потому, что в первый раз, — успокаивала себя Лена. — Ничего, завтра будет легче!

А будет ли завтра? Подлая мыслишка шевельнулась в Лениной потной голове: есть ли смысл? Ты пробежала тридцать метров и чуть не умерла от удушья! Завтра пробежишь тридцать пять! Но на общем состоянии тела и здоровья такие расстояния никак не отразятся… Пройдет месяц, прежде чем можно будет «взять» пару остановок. Все это жестоко и абсолютно бесперспективно.

Более того! Услужливая память подбросила Лене парочку моментов: уже было такое, когда она говорила спорту решительное «да». Вот даже кроссовки от одного такого «да» остались! И что? Кроссовки простояли в темнице под шкафом года два…

Сядь в троллейбус, вернись домой и прочти лучше умную книгу. Не все должны быть спортсменами. И красавцами. Кто-то должен быть толстым и умным.

Вот и остановка как раз…

— Нет уж! — сказала Лена и снова побежала. — Нет уж!

Кто-то из прохожих взглянул в ее распаренное лицо с сочувствием и пониманием, а потом даже обернулся вслед.

За Леной шлейфом тянулся запах свежего пота, а ее шумное хрипение оставалось в воздухе еще дольше.

— Сразу видно, в первый раз! — сказал один прохожий другому. — И в последний.

В общем, он был прав. Относительно прогнозов. Вечером кроссовки заняли свое место в темнице.

***

— Петрова? — санитарка втолкнула в палату пакет. — Тебе передачу принесли. Могла бы и выйти.

Какую передачу? Наташа никого не ждала! Ленка уже была утром, мама не может прийти и сестер не пустит…

Она с трудом нагнулась за пакетом, перенесла на кровать.

Конечно, апельсины. И конверт.

«Петровой Н., 7 палата, от Красивого Романа Ивановича».

Наташа в бессилье опустила конверт на колени. Снова этот страх и дыхание перехватило, как будто в конверте извещение о казни.

Соседка по палате, та самая дама с маниакальным лицом и костылем, весело поинтересовалась:

— От подружек?

Наташа сомнамбулически покачала головой. Надо было открыть этот пакет в коридоре. А еще лучше выбросить, не читая.

— Хорошие у тебя подружки, — сказала соседка. — Каждый день что-нибудь приносят. Учитесь вместе?

Наташа снова кивнула, не думая.

— Я скоро приду.

— Ну да, конечно, соседка чуть-чуть огорчилась, и даже обиделась на угрюмую молодуху. Как не пытаешься наладить с ней контакт — не ведется и все. Соседка ей пересказала три сериала, поделилась проблемами с мужем и родственниками — только молчание в ответ.

Холл уже закрыли, пришлось прислониться к стене в коридоре.

«Дорогая Наташа. Не знаю, зачем я пишу тебе это письмо. Я все равно не смогу до конца признаться тебе в том, что меня мучает. Просто уже несколько недель я не могу совладать с собой и понял, что если не напишу тебе, то это не закончится».

— А вы что это в коридоре стоите? — строго поинтересовалась медсестра, ровесница, но гораздо более важная единица в социальной иерархии. — Ну-ка, идите в палату! Вам лежать надо!

Наташа поползла назад, лежать.

Соседка встретила веселым ужином. Она всегда ужинала после больничного «кормилова», к которому относилась с презрением. От этого в палате всегда пахло продуктами питания, например чесноком и салом.

— Наташенька! Яичко? Колбаски вареной отрезать?

— Спасибо, не надо!

«Ты, Ленка и Ирка — мои самые близкие друзья, подруги. Я знаю вас с детства. Но даже вам я не смогу открыть свою тайну, а жить с ней дальше просто не моту. Вот ты думаешь, что мне от тебя надо? А мне надо только успокоить тебя».

— Муж сам капусту квасит. Я так не умею, вечно соли мало, она потом портится. А у мужа какой-то секрет, он добавляет и клюву, и травы разные… Насыпать капусты?

— Спасибо, не хочу.

«…Несколько лет назад я пережил то же, что ты пережила сейчас. Я тогда никому этого не сказал, думал, что меня начнут презирать. Потом как-то привык, все прошло. Но я помню, что было очень плохо. Поэтому я хочу сказать тебе, что все пройдет, хотя сейчас и будет какое-то время очень плохо…».

— Ой, а у меня сестра просто помешалась на этой капусте! Как ни приедет в Минск, так сразу требует, чтобы ее на Комаровку отвели, а потом, чтобы капустой накормили! Говорит, что весь год… А она у меня в Чаусах живет, это в Могилевской области… Так вот весь год снова ждет, чтобы в столицу поехать, культурно отдохнуть!

«…Еще я хотел признаться тебе в том, что очень тебя люблю. Только не подумай ничего. Я тебя люблю не так, как все. Это совсем другая любовь, мне просто приятно смотреть на тебя и разговаривать с тобой. А помнишь, как я хотел на тебе жениться?»…

— А у сестры есть кавалер… Ну, как кавалер… Хахаль… Она его тоже один раз к нам привезла, так он боялся в метро заходить! Но потом, правда, тоже быстро освоился, очень наш ГУМ любит… Говорит, что приезжает, как в музей… А у тебя есть кавалер?

«…Я, наверное, не сдержу свое обещание. Как-нибудь я все расскажу, правда. Прости меня, я виноват перед тобой».

Наташа несколько секунд тупо смотрела в пол. Что это было? Что это за записки сумасшедшего? За что он просит прошения? Неужели все сходится?

Она попыталась представить себе еще раз голос, запах того, который тогда, февральской ночью…

Да, нет, конечно! Какая чепуха! Тот был хриплым, прокуренным, сильным! Ромка тонкокостный, пахнет абрикосами… А тот — совсем другой…

— Ну, так что?

— Что? — она туманно взглянула на соседку.

Соседка деликатно почесывала колено:

— Есть у тебя хахаль?

— Нет.

— А почему?

— Я не люблю мужчин.

— Оно и понятно.

Наташу словно по макушке огрело интонацией. Снова забарабанило сердце. Просто неуправляемое сердце и неуправляемые приливы жаркого страха. Она переспросила взглядом.

— Оно и понятно! — соседка сделалась понимающей и снизила голос до тихого гудения. — После ТАКОГО ты еще долго их любить не будешь!

— Откуда вы знаете? — Наташа вспыхнула.

— Ну, — соседка многозначительно и горько улыбнулась. — Кто ж не знает… У нас на этаже все знают!

Глава 6

Весна началась незаметно и тогда, когда ее уже не очень ждали. Вдруг зазеленели каштаны, полезла яркая травка, очумело растопырились одуванчики. Лена любила занять место где-нибудь на галерке сада и долго, не двигаясь, смотреть, как распускается листва. Правда-правда! Она распускалась на глазах, толсто, сочно, с запахами. Это занятие убивало все время, но венчалось таким терапевтическим эффектом, что имело право на жизнь.

— Лена! Я сегодня купила Бродского! Слышишь? Так и называется: «Неизвестный Бродский»! Оставила нас с тобой без печенья к чаю, но… Ты меня слышишь?

Маргарита Петровна вошла к дочке в комнату и остолбенела.

Лена стояла перед зеркалом, приспустив рубашку, оголив белые веснушчатые плечи.

— Что-то случилось? — встревожилась Маргарита Петровна.

— Да…

— Что? Боже мой? Лена! Не молчи! Говори!

— Мама! У меня… Ключицы видны!

— Что? Как это? Ничего не понимаю! Лена!

— Да все чудесно, мама!

Лена обернулась: глаза сияли, щеки пылали, губы дрожали — ну, живая иллюстрация к народному празднику, да и только.

— Мама! Я похудела! У меня видны ключицы! Понимаешь? Никогда их не было, а сейчас… Есть!

Маргарита Петровна всмотрелась и вдруг поняла, что дитя действительно похудело! Да к тому же здорово похудело! Просто все происходило медленно, каждый день, на глазах, а потом — свитера, теплые одежды…

— О, Господи! Ну, так это же неплохо, да? Или нет?

— Неплохо? — Лена снова впилась глазами в собственное изображение. — Да это колоссально! Грандиозно! Это… Это… Это с ума сойти, как классно!

Лихорадочные, безумные поиски в шкафу, с выбрасыванием всего на пол, и вот джинсы, цинично подаренные Иркой на позапрошлый день рождения. Джинсы, которые не натягивались даже до середины бедра!

— Мама! Ты видишь? Ты это видишь?

Джинсы натянулись! И застегнулись! Невероятно! Трансцендентально! Так не бывает!

Снова в шкаф! Ищем еще! Новые вещи, точнее, старые, те, которые были списаны за малоразмерностью, но не выброшены из жалости… Все подходит! А кое-что даже болтается балахончиком!

— Мама! Я худая! Понимаешь?

Маргарита Петровна сдерживала рукой счастливую улыбку. Только бы девочка не подумала, что вес — это главное счастье! Только бы она не заметила, что мама рада как никогда.

— Ну, теперь ты, наконец, успокоишься…

— Успокоюсь? — в Лену будто бес вселился. — Ну, нет! Теперь я, наоборот, только начну! Теперь все только начнется, мамочка!

Она бегала в коридор, вертелась перед трюмо, хватала кошку, целовала ее, снова мчалась к зеркалу, потом в ванную, потом к шкафу… Маргарита Петровна тихонько прибирала завалы старья, выросшие на полу, и улыбалась. Как хорошо, когда ребенок счастлив!

— Мама! — Лена сунула голову в свитер. — Где у нас были полиэтиленовые пакеты, которые дядя Костик привез?

— А… что?

— Намотаю под костюм! Эффект сауны, сгоняет лишние килограммы!

— И куда ты? С пакетами под костюмом?

— Я побегу к ФОКу, заодно посмотрю, какое там расписание в тренажерном зале!

— Лена?

— Мам! Ты даже не представляешь, как теперь все будет замечательно! Даже не представляешь!

***

Наташа позвонила домой, узнала у Анжелики, как мама и младшие. Анжелика, злясь на вмешательство в личную жизнь, доложила, что все пучком, сестры рисуют, мать лежит на диване и держится за живот.

— Что говорит?

— Говорит, все нормально.

— Вещи собраны?

— Да собраны вещи, собраны!

— Сядь рядом и смотри. Если будет жаловаться, что живот тянет, — вызывай «скорую»! Ясно?

— Да ясно! Знаю сама!

— Смотри мне! Перезвоню через час!

Наташа повесила трубку, постояла, переваривая информацию. В принципе беспокоиться нечего. Анжелка, несмотря на вредность, девка опытная и сообразительная. И мать обслужит, и сестер не оставит. Но дискомфорт все-таки есть. Капитолина Михайловна в последнее время плоха стала, отекла до неузнаваемости, ни одни тапочки не налазили на ее крутые, голубые от растянутых вен ступни. И возраст, опять же… А срок такой, что рожать еще рано. Еще бы месяца полтора…

Вбежал паренек-администратор, очень нелепый, всегда встревоженный.

— Петрова? Давай быстрее в зал? Там официантка поднос уронила? Суп, сок — все на полу!

Наташа легко сорвалась с места, отперла свое хозяйство: ведра, тряпки, пластиковые швабры с лохматыми рыльцами, разные другие прибамбасы продвинутой, современной уборщицы.

— Иду!

В зале немного народу, день, красота. Наташа шустро сгребла осколки, цепкой шваброй собрала воду. Сзади горевала официантка, шепотом объясняла администратору причину своего позорного поступка.

— Девушка!

Наташа даже не обернулась. Мало ли гадов на свете? Сиди, жри свой комплексный обед и не лезь!

— Девушка? У вас очень красивая фигура!

И ведь находят в этом какое-то удовольствие — сказать гадость человеку!

Она ведь не трогает никого!

Убирает, старается делать это быстро. Незаметно.

— Такая красивая девушка — и со шваброй! Непорядок!

У Наташи дрожали руки. Сразу от всего. И мама там, дома… И администратор нервничает, а когда он нервничает, не нервничать нельзя… И этот еще…

Кто его знает? Вдруг это ТОТ? Из ночного февральского киоска?

— Девушка! А вы рядом с нами не уберете? У нас тут кофе пролился… Вот, смотрите! Видите? Проливается!

Ну, пусть себе лопочет! Не надо обращать внимания! Убрать и уйти? Все! Не обращать внимания!

Она отвернулась, широкими мазками сметая осколки.

— Я на корабле юнгой был, палубу драил, вот как вы сейчас!

И этот кто-то подошел сзади, тронул Наташу за локоть. Сначала шаги, потом хвать!

И вот тут Наташа кааак закричит:

— Отстань! Не трожь! Сейчас вмажу, слышишь? Отвали, сволочь!!

Бывший юнга испуганно дернулся. Прикрылся руками. Даже матросы не бывают готовы к такому отпору.

— Тихо! Я ничего не сделал, просто подошел! — мужчина оглянулся, успокоил жестом администратора, редких посетителей. — Просто хотел познакомиться? Уже не хочу! Просто подошел! Спокойно!

Наташа тяжело дышала, прикрывая мокрой тряпкой бившееся сердце. Ее всю трясло, лихорадило до тошноты. А ведь реально ничего не произошло! Ничего такого, отчего можно было бы вот так ополоуметь! Но… тук-тук-тук-тук!

— Дикая какая-то, — «юнга» бросил деньги на стол и махнул официантке. — Девушка! Я ухожу! Спасибо за угощение! Больше я к вам не приду! Вы сначала персонал воспитайте, а то у вас тут все из лесу повылазили (официантка улыбалась, соглашалась с каждым словом, кивала)… Наберут дикарей!.. То подносы роняют, то на нормальных людей набрасываются!

Наташа проводила его взглядом, потом вскрикнула и рванула в сторону от нового прикосновения. Ее опять тронули!

Оказывается, теперь было достаточно подойти сзади и коснуться пальцем ее локтя, как Наташа взвивалась в прыжке. Просто серна какая-то! Это очень раздражало.

— Да это я! Че ты вечно дергаешься-то, а?

Администратор смотрел с холодным укором. Официантки тоже бросали косого, красиво шевеля посудой на подносе. Их выразительные нарисованные глаза говорили: «Ну, подумаешь… Поимели ее когда-то… Так что, теперь на всех мужчин рычать? От всех шарахаться? Даже на работе? А нам потом рикошетом из-за нее попадает, блин! Гибче надо быть!».

— Петрова! Ты чего это, а? Начинает бесить, честное слово!

— Ничего я.

— Если ты такая нервная, иди работай на завод, ясно? Еще одна такая выходка, и я поставлю вопрос об увольнении! Мы из-за уборщицы терять клиентов не хотим, поняла?

— Поняла.

***

Ирочка долго рассматривала свои права, а потом сладко, нежно поцеловала их.

— Маленькие мои, — новый поцелуй. — Мои дорогие, драгоценные водительские права! Я люблю вас больше всех на свете! Просто обожаю!

И мир был прекрасен. И впереди была огромная жизнь, полная приключений, радости и автомобильных дорог.

Дома — колбаска в холодильнике и виноград. Ирочка сидела за столом, грызла колбасную палку и смотрела, смотрела на свой новый документ. И надо было срочно звонить кому-то, изливать свое счастье.

Но, конечно, не Брониславу Станиславовичу, старому уроду. Хватит того, что он с утра позвонил и поздравил. Родители, Серега… Все не то.

Она набрала Лену.

— А Лена ушла в спортзал, — сказала Маргарита Петровна. И сама удивилась сказанному.

— В спортзал? Ничего себе…

Ленка и спортзал — вещи несовместимые. Но этой весной может произойти что угодно.

Ирочка еще маялась минут пять, постукивала трубкой по колену, любовалась правами. Особенно здорово было притвориться, как будто никаких прав нет, а потом внезапно вытянуть из другой комнаты и увидеть, что они, красивенькие, лежат на столе.

А потом не выдержала и набрала телефон Наташи.

— А она на работе, — ответила Анжелка.

— А где она сейчас работает?

— В каком-то ресторане.

— Официанткой?

— Уборщицей.

— Я так и знала… Ладно.

Ирочка подумала, а потом вдруг поддалась порыву.

— Анжелка, ты ей передай, что она мне больше ничего не должна за киоск, слышишь?

— Слышу.

— Передашь?

— Передам.

Вот амеба, эта долговязая Анжелка. Говорят же тебе: не должна! Тут надо радоваться, кричать слова благодарности, а она молчит, идиотка!

— У нас маму опять в больницу забрали, — доложила Анжелка.

Ну, разве можно после такого разговаривать о приятном?

Ирочка повесила трубку и злилась, совершенно реально собираясь позвонить еще раз и сказать, что пошутила и долг не отменяется. Пусть платят! Нечего! Ирочка тогда была вынуждена передать киоск дальней родственнице, поскольку не могла забыть пятна крови на полу, растерзанные коробки. А сколько она тогда потеряла? Наташка вместе со всеми своими вениками и метелками столько не стоит!

Ирочка уже протянула руку к телефону, как вдруг он сам зазвонил.

Анжелка опомнилась и решила поблагодарить?

Наташка нашлась и хочет сказать что-то важное?

— Ирина Игоревна? Это из Смоленска вас беспокоят! По поводу детской одежды! Мы готовы…

Человек говорил, а Ирочка таяла, не веря ушам. Еще одна радость? Офигительный сегодня день! Всемирный день Ирочкиного Счастья!

А ведь она уже и не надеялась! Думала, россияне себе другого партнера нашли, но нет! Теперь забить машину детскими пижамами и костюмчиками…

— Вы когда можете приехать?

— А когда надо?

— Ну, чем быстрее, тем лучше.

— Я… завтра приеду!

В Смоленске замешательство:

— Ну, можно так не спешить…

— Ничего, ничего! Я перезвоню перед выездом.

Просто очень хотелось шевелиться, действовать, жить, поскольку жилось с удовольствием! Конечно, надо ехать, если есть повод!

Так, теперь набрать водителя — отличный парень, свой в доску. С ним Ирочка проехала тысячи километров, балагуря и кокетничая, по ходу решая массу вопросов. Могла бы взять его в партнеры, но ведь несерьезен был, мерзавец. А дела надо иметь с тем, кому доверяешь. Поэтому водитель так и остался водителем, получавшим свои деньги за пробег и дополнительные работы, а между делом Ирочка еще пару раз загатила его в постель. Так, из любопытства.

И вот этого человека нет дома!

Набрала еще раз — ну, милый! Нам же верняк предлагают! Живые деньги! Только едь!

Нет. Не снимает трубку.

И тогда Ирочка вспомнила о своих новеньких правах…

А чего ждать? Села сама и поехала!

***

Дежа вю. Лена никогда не думала, что бегать так трудно. В смысле долго и «взаправду» бегать, а не так, как она когда-то пыталась… Скакать от остановки до остановки… Дыша выхлопными газами и туманами… Со стороны все спортсмены выглядят абсолютно несерьезными, даже праздными людьми. Бегут себе, специального образования для этого не надо, экзамены сдавать не требуется…

И снова Лена поняла, как много ей неизвестно, и заблуждение по поводу спортсменов будет сейчас стоить истертых до розовых мозолей ног и парочки других малоприятных ощущений. Уже через семь минут бега в среднем темпе ей стало дурно и неинтересно. Воздуха не хватало, под ребрами кололо, зрение вытворяло черт знает что. Искушение перейти на шаг было так велико, просто невыносимо, но Лена боролась, тащила себя из последних сил, считала шаги, умоляла себя добежать до дерева, а потом — до светофора. И так далее.

У дверей ФОКа она уже едва могла мыслить, а стоять не могла и вовсе. Упала на скамейку и хрипела, приходя в сознание, а мимо шли люди и с удивлением поглядывали на мокрую, как крыса, современницу. А современнице было все равно, она не могла надышаться. А потом не могла откашляться.

Но внутренне Лена ликовала. Разумом понимала, что полуторакилометровая пробежка не изменит в ее жизни ничего, но сердце пело и говорило: это только начало! И если ты сделала это, то сделаешь и все остальное! Теперь точно! С таким ключицами, как у нее, преступно не заниматься спортом!

Лена встала и вошла в ФОК.

Пахнет потом, хлоркой и еще чем-то техническим, необходимым для создания здорового тела.

— Здравствуйте! — сказала она старушке-вахтерше. — А что у вас тут есть для девушек, которые решили стать красивыми?

Старушка-вахтерша молча ткнула пальцем в расписание занятий групп. Читай, смотри цены, выбирай, все в твоих руках.

Лена прилежно переписала график тренажерного зала, бассейна, солярия, массажиста, парикмахера, еще кого-то — пусть будет…

И решила, что необходимо поставить красивую точку в сегодняшнем дне.

Поэтому она пришла в тренажерный зал и взяла себе самую маленькую порцию времени — полчаса.

Она не только добежала до ФОКа своими ногами, она еще и посетит сегодня ТРЕНАЖЕРНЫЙ ЗАЛ… Собор Красоты, святое место всех верующих в Силу Мускула и Разум Тренера.

Зал маленький, народу — человек десять. Все снаряды в деле. Более того: на каждый — очередь. А Лена еще со времен талонов на продукты боялась очередей и была готова просто отказаться от необходимого, чем в этой очереди стоять.

Но только не сегодня.

Плевать, что вместо обтягивающего костюма с цветными гетрами растянутая майка, уже порядком потная, старые кроссовки, классические магазинные треники… Плевать! Она не на подиум пришла, а в тренажерный зал!

Отдышалась, походила по залу минут пять, стараясь не смотреть по сторонам на мускулистых юношей и стройных красавиц с голыми животиками. Ничего, ни-че-го… Пусть они любуются собой, смотрятся в зеркало, поднимая штату, она их не отвлечет…

Лена подкралась к этой штанге, когда она освободилась, потрогала, прикинула вес. Здоровенная такая штукенция! Интересно, как с ней нужно себя вести? Попытаться взять двумя руками, стащить с рычагов, поддерживающих всю эту массу, а потом рывком забросить на плечо? Или есть какой-то другой способ? Ах, как стыдно не знать элементарных вещей! С какой стороны подходят к штанге?

— Эй, барышня! Вы что, собираетесь сто килограммов жать?

— Не знаю, — честно призналась Лена. Она пока слабо представляла, что ей надо жать, в каком объеме, но была настроена решительно.

— Вот девки пошли! — говоривший смахнул с ресниц капли пота, протер глаза. — Ничего святого! Уже на штангу замахнулись! Погодите! Я вам сейчас хотя бы килограмм восемьдесят сброшу, можно? Ленка? Ты, что ли?

Сергей? Так и есть! Старший Ирочкин брат! Но что его сюда занесло, в этот скромный спортуголок на окраине? Ведь существуют навороченные залы где-то в центре, со звездными инструкторами, с разноцветными матами и евроремонтом, о котором маленькая квартирка где-нибудь в Серебрянке и не мечтает?

Озадачен был и Сергей. Видно было, что в нем борются два равносильных чувства: чувство долга самца, который взялся опекать неразумную самку, и чувство долга старшего брата, который хотел бы по привычке отвесить хорошего пенделя сестрицыной подружке…

— Я тут к маман заезжал, а потом решил в зал сходить, стресс снять, — Сергей решил быть галантным. — Я вообще-то в хороший зал хожу, в центре. Но сейчас временно к родителям съехал… До зала далеко, чего время терять… Вот и пришел сюда, железо потягать по старинке… А ты что? В первый раз?

— В первый раз, — честно призналась Лена и взглянула на девушек в кокетливых купальничках, макияжике. — Так что с местной модой пока не знакома. Оказывается, в тренажерном зале надо выглядеть как на свидании?

— Ну, это только дуры так в тренажерном зале выглядят, — Сергей уже вовсю веселился, рассматривая нелепую, мешковатую Лену. — Ты можешь ходить в том, в чем тебе удобно, никто не запрещает. Я вот тоже хожу в том, в чем мне удобно.

— А ты давно занимаешься?

— Ну, смогу показать пару упражнений, если понадобится.

Лена кивнула: конечно! А то стоит, как ненормальная, мешает людям получать эстетическое удовольствие от занятий спортом.

И пошла работа. Сначала мышцы рук, потом — груди. Потом можно три подхода по двадцать на пресс… И дыхание, дыхание…

Лена смотрела на Сергея и не могла понять, когда же, наконец, ждать подвоха? Ведь невозможно, чтобы он помогал просто так, без желания устроить какую-нибудь пакость?

— Как ощущения?

— Здорово!

— Ну, тогда пойдем спиной займемся!

А может, и такие, как Сергей, тоже со временем меняются? Ему отцом скоро быть, а это накладывает отпечаток. Ну, наверное, накладывает, с точностью утверждать нельзя.

— А вот это — отличное упражнение для ног. Вот для этой части!

И Сергей хлопнул Лену пониже крестца. По попе хлопнул то есть… Как на это реагировать? Лена робко улыбнулась. Очень хорошо, что есть такое отличное упражнение для этой части! Давайте же займемся этим упражнением!

— Медленно! Медленно разгибай! Сдерживайся!

— Не могу! Тяжело!

— Надо! Иначе смысла нет! Все должно даваться через боль, понятно? Только тогда упражнение выполняется правильно!

Лена повисла на снаряде, как сдутый шарик, по спине лились горячие водопады, в висках грохотало…

— Ладно, отдохни, — Сергей скептически улыбнулся, закатал до плеча рукава старинной маечки. — Теперь моя очередь.

И вот тут он лег под штангу и начал примеряться к ее перекладине. Стало очень заметно все, что росло у него на теле — все фрагменты, все вмятинки и выпуклости, и еще оказалось, что у него крепкий и фигуристый торс, и бугристый живот, и широкая, твердая грудная клетка.

— Эй, чувак, тебе на штанге помочь? — спросил кто-то из проходящих атлетов районного масштаба.

— Сам справлюсь, — ответил Сергей и напряг звонкую мышцу.

Глава 7

Наташа работала в две смены. А иногда и в три. Вечером начиналась программа, нужно было следить за чистотой и в зале, и на сцене. Пару раз приходилось убирать содержимое пьяного желудка, оброненное прямо под центральный прожектор. Чаще на сцене сорили реквизитом, конфетти, нарезанными бумажками. Еще ближе к ночи с большим удовольствием и рвением били посуду. Ну, и официанты. В это время они ошибались в расчетах равновесия гораздо чаще. Словом, вечерняя работа отличалась большим размахом и креативом, поэтому и ценилась выше.

— Петрова! За ширму! Вино вылили прямо на чью-то телку! Неси нашатырь!

Наташа схватила парадно-выходную швабру, походный пакетик с бумажными салфетками и помчалась на помощь несчастной телке.

Так и есть. За ширмой, коей в моменты аншлага отделяли столики самых важных гостей от гостей попроще — слезы и печаль. Юная, манекенистая дева в розовом платье стенает и грязно ругает своего кавалера, дорогого, взрослого господина в усах. Господин нервно похохатывает, пытаясь перевести происшествие в разряд веселой шутки. Четверо соседей по столику тоже веселятся, помахивая сигаретками.

— …Да он тебе еще десять таких же платьев купит, успокойся!

— Ага! Счас он мне их купит! Это месяц купить просила!

— Да все равно ж его снимать, Милка! На фиг тебе это платье?

— Ага! Вот пусть сам теперь и скачет по сцене, блин!

В целом все рады, вечер начинается оригинально.

Наташа тихо просочилась к столику, согнулась, съежилась, ловко выгребла осколки и красную винную жижу. Но что это? По тонкой, загорелой ножке пострадавшей девы тоненькой извилистой ниточкой течет кровь.

— Вы порезались! — сообщила Наташа.

— Что? — лицо девы наклонилось к ней, к Наташе, под стол. — Я порезалась? Где?

— Не знаю. Может, осколки брызнули… У вас на колене кровь.

— Кровь! Ты мне ногу порезал, дурак! — дева вскочила, начала щупать свои красивые ходульки. — Дура-а-аак какой! Я же говорила, чтоб не приставал!

Господин уже начал уставать и сердиться, всеобщее внимание утомило его.

— Сядь, слышишь? Прекрати истерику!

— Да пошел ты!

И красавица схватила свою сумочку. И ушла, нервно расталкивая стулья с посетителями.

За столиком трехсекундная тишина, потом возбуждение и обсуждение:

— Вот тупая!

— Да не обращайте…

— А как же теперь?..

— Да пошла она…

— Но ты же…

— Пусть валит к себе в Фаниполь…

Наташа возилась под столом, потом аккуратно выбралась и обнаружила, что освободившееся местечко пострадавшей девы тоже нуждается в чистке, поскольку затекло вином и слезами.

Господин курил, грыз ус и злился. Огорчились и товарищи.

— Гарик, может, того, догони… А то как-то неправильно получается. Тебе хаханьки, а директора подводим. Кто теперь вместо Милки жопу подставит? Где ты модель за полчаса найдешь?

— Найду, — упрямо набычился господин Гарик. — А догонять сучку ради понтов не буду… Девушка!

А ведь Наташа уже успела закончить свое очистительное дело и отошла на полметра. Ну, почему она не сделала этого быстрее? Вот опять сейчас ей начнут говорить гадости!

— Девушка со шваброй! Я к вам обращаюсь!

Наташа замерла, не оборачиваясь. Снова начали дрожать руки и подбородок, заволновалось сердце, поднимая волны тошноты.

— Вы умеете танцевать, девушка?

Наташа хотела одного: рассыпаться на составляющие и тихо, бесшумно исчезнуть. Но тенью вился вокруг призрак администратора с мрачным напутствием:

— Если ты такая нервная — иди работать на завод! Еще одна выходка — и уволю!

— Гарик, ты чего? — недоумевали приятели господина. Но лица их начали покрываться радостью: опять Гарик чего-то учудить хочет! Вот, блин, затейник!

— Да. Но на работе я не танцую, мне запрещено, — ответила Наташа. — Можно идти?

— Момент!

Скрипнул стул, господин Гарик подошел ближе, взял Наташу за локоток, чем вверг ее в состояние полуобморока, и отвел в сторону.

— Девушка, — он сунул руку в карман, извлек бумажник. — У меня к вам очень важное дело. Пожалуйста, окажите мне содействие.

Еще полсекунды и Наташа начнет орать, толкаться, чтобы не закрывал собой воздух, чтобы выпустил ее из угла, чтобы не дышал, не смотрел… Вот сейчас!

Она тихонько дернулась, но господин ласково придержал ее плечом, и у Наташи совсем помутилось в очах. Пожалуйста! Отпустите меня! Не трогайте меня! Пожалуйста!

Только господин Гарик ничего этого не видел и не слышал, а конвульсии уборщицы он расшифровал как банальное женское кокетство

— Вот, — он нашел то, что хотел. — Сто баксов, видишь?

Перед носом — божественная бумажка, толстенькая циферка 100, пухлое лицо темной краской…

— Я тебе это отдам, но ты сегодня поработаешь натурщицей, слышишь меня? Ничего с тобой не сделают, только разрисуют. Слышишь? Согласна?

Наташа не знала, что сказать. Деньги привели ее в чувство, хотя она ни на секунду не верила, что может получить эту бумажку.

— Короче, тут времени совсем не осталось, а то бы я просто вызвал девочку и все… Но за двадцать минут… Пока соберется, пока доедет… А у тебя фигура нормальная, я это дело за километр вижу… Ты же знаешь, что сегодня у вас тут боди-арт?

Откуда она могла знать? Мало ли что придумают местные массовики? И программы тут регулярно — одна другой похабнее…

— Короче, моя фирма финансирует это дело. Здесь все наши начальники, а они — люди серьезные, чуть что — в говно растопчут… Так вот. Тут, типа, разные художники будут разрисовывать моделек, а те потом на сцене минимально зажгут. Сечешь? А самая красивая девка, типа, будет разрисована кем-то из зала, любым желающим, вне конкурса. И, типа, это право получит мой шеф, а он девок любит, котяра еще тот… Он, типа, кайфует, разрисовывает девочку, и все. Она на сцене что-то там танчит, срывает овации и сваливает мыться… Ну?

— Что? — слово с трудом продралось сквозь плотно перетянутое страхом Наташино горло.

— Блин, бабы что все тупые или это только мне так везет? Я говорю: ты согласна?

— На что?

— Епть… Постоять, поулыбаться моему шефу, пока он тебя нежненько кисточкой пощекочет?

— Я?

Господин начал сомневаться в целесообразности дальнейшего разговора. А потом еще шаловливый луч скользнул по ее лицу, хорошенько высветив все шрамы и погрешности…

И рука, дающая доллары, медленно двинулась обратно, в сторону бумажника. Наташа следила за этим перемещением, и страх в ней с космической скоростью менялся на ярость. Что? Начальнику-котяре не понравится моделька с потрепанным личиком? Грунтовка подкачала?

— Давай сюда, — сказала Наташа и легко вырвала денежку из крепкой щепоти задумчивого Гарика. — Сколько у меня есть времени?

А времени уже не было. На сцену вышла ведущая в золотом платье и радостно сообщила, что боди-арт шагает по планете, не обогнул он и наш лесной уголок, итак…

Господин сильно сомневался в содеянном и, будь у него возможность отмотать время на полчаса назад, он не стал бы ругаться с подарочной моделью Милкой. Но изменить что-то уже было невозможно. И оставалось, вздохнув и выругавшись на весь свет и всех баб, дать краткие ЦУ…

Наташа успела только вернуть ведро в хозкомнату, как со сцены сообщили, что модели сейчас покажутся во всей своей красе, то есть как раз без красы, но в одежде, а потом, спустя час, их можно будет увидеть уже без одежды, но в красе. То есть в краске. Зал оживился, загудел, застрелял фотовспышками, провожая взглядами и объективами гордых, надменных красавиц, живые холсты, предметы будущего эстетского обожания.

— …И наш специальный сюрприз… — ведущая заглянула в шпаргалку. — Еще одна модель, которая тоже будет участвовать в празднике, но вне конкурсной программы. Ее сможет разрисовать любой желающий, которого выберу я… Где вы, милая девушка?

Наташа отыскала взглядом своего друга Гарика. Тот яростно махал ей рукой: выходи! Щеки его алели от стыда и ярости, друзья рядом оживленно вертелись в поисках «милой девушки».

А она даже не успела переодеться…

Снимая на ходу фирменный халатик уборщицы, Наташа поднялась на сцену. Зал с готовностью хохотнул — отличный ход! Раздеть и разрисовать уборщицу — разве не это голубая мечта каждого мыслящего, интеллигентного мужчины?

Павы на сцене смотрели с глубоким непониманием. Естественно, они знали о том, что у их коллеги по цеху Милки будет сегодня особое задание. Они чего-то все утро репетировали, ходили по сцене. И Милка тоже ходила, красиво виляя тонкой попкой. Конечно, шеф-спонсор мог изрисовать на ней все, что угодно, но танец от этого не менялся. У нее был танец-матрица, среднестатистический набор движений, способный украсить и объяснить любую картину, которую вечером изобразит мифический Шеф. Даже если он нарисует простой «смайлик». Любую маленькую, бездарную козявку. Даже если крестик с ноликом дрожащей рукой намалюет шеф. Милка все равно будет готова отыграть на сцене номер. Она — девушка опытная, тертая, и не такое переживала… И тут вдруг вместо Милки выползает ЭТО…

— Ну что же, — бодро сказала ведущая, хотя видно было, что в заданной ситуации бодрость дается ей тяжко. — Вот они, наши музы. Еще раз внимательно посмотрите на них, запомните их такими. Сейчас они удалятся вместе с художниками, но вы сможете понаблюдать процесс. Издалека… Идите, девушки.

И девушки пошли, и каждая из них, проходя, цепляла взглядом Наташу: а ты кто такая?

— Ну, а что касается нашей специальной девушки… Нашей простой служащей, скромной Золушки, которая очень скоро станет принцессой…

Зал с готовностью схавал наживку про Золушку. Кое-где потянулись вверх руки: я, я хочу сделать ее принцессой! Ща, только ремешок ослаблю и кааак сделаю!

Но ведущая со знанием дела двинулась к головному столику и ласково взглянула на товарища, который мог и был, скорее всего, тем самым шефом.

Товарищ не тянул руку. Он с подозрением рассматривал Наташу. Где-то на заднем плане из-за ширмы выглядывал серо-бурый от напряжения Гарик и грыз локоть. Если шеф сейчас оскорбится предложенной ему дамой…

Наташа с трудом различала то, что происходило в зале. Свет бил в глаза, сердце стучало где-то в том же регионе, пальцы обледенели и дрожали мелкой дробью… Но что еще появилось в ней, кроме страха и фантомной боли в ребрах, — какие неизвестные черти и силы?

Она отыскала взглядом, по блеску платья ведущей, нужный столик, сделала в ту сторону нежное, воздушное движение пальцем и… расстегнула пуговку старой отцовской рубахи. А под отцовской рубахой у Наташи была простенькая солдатская маечка, а вот под маечкой не было ничего…

Она осталась в этой маечке — с красиво блестящей от ужаса кожей, с хорошо прорисованной грудью, с мускулистыми, крепкими плечами.

Зал благодушно сверкнул вспышками.

Шоу началось.

***

Ирочка сгоняла в гараж, где пасся арендуемый для таких случаев мини-вэнчик российского производства, подписала нужную бумажку у хозяина.

— Где водила-то? — спросил хозяин.

— Я водила! — ответила Ирочка и лихо запрыгнула в кабину. — С сегодняшнего дня я сама себе водила.

Хозяин от удивления и ужаса выпустил сигаретку, она упала и долго дымила в песке.

А Ирочка уже беспощадно рычала мотором, пытаясь развернуть своего наемного зверя в узком пространстве частных гаражей. Все было совсем не так, как в учебном «Жигуле», руль крутился по-другому, колеса выворачивались иначе, дорога не слушалась и никак не хотела нырнуть под машину. Хозяин кружил рядом, уворачивался и уже начинал готовиться к процессу отбирания авто у столь вопиющего «чайника-убийцы».

— Все нормально! — крикнула Ирочка, приоткрыв окно. — Просто привыкла к легковухе! Сейчас подстроюсь!

Каким-то чудом ей удалось не снести дверь соседнего гаража, вырулить и лечь на курс. Она посигналила сиротливо грустившему хозяину и начала свое путешествие…

Все оказалось грустнее предполагаемого. На пятнадцатой минуте трэвэла Ирочка осознала, что большего страха не испытывала еще никогда. Она первый раз ехала одна, без инструктора, Бронислава Станиславовича, или ласкового друга-водилы, который умел так выровнять руль, что и машину спасал, и Ирочкину коленку успевал погладить… Но сейчас его не было. А был тугой руль, твердое сиденье и где-то далеко внизу — быстрая и кривая дорога.

— Спокойно, — сказала сама себе Ирочка. — Все будет пучком. Все будет зашибись. Только надо понять, куда я сейчас еду и какая дорога туда ведет.

Никто не мог бы додуматься до такого. И уж точно никто не мог бы это совершить. Только Ирочка с ее уникальным сочетанием дури и таланта взяла и выехала на большую дорогу на большой машине, имея при этом очень маленький опыт и совсем микроскопический стаж вождения.

— Тише ты, блин! Сама вижу! — тихо материла она встречных и поперечных, сигналящих ей, ругающих ее. — Я нечаянно!.. Подвинься, ффак!.. Э-э-э!.. Извини!

Машина, ведомая «убийцей», несколько раз ткнулась рылом в бордюр, столько же раз криво развернулась, на Танковой нагло поперла по встречной, пропустила красный, но ни разу никого не ранила и не встретила на своем пути ни одного милиционера! Уму непостижимо, но Ирочку никто не остановил, и она без потерь добралась до склада, отдышалась, загрузила товар и даже имела силы потрепаться с компаньонами на предмет погоды, парней и налогов.

А потом Ирочка выбралась на кольцевую и взяла курс на Могилевку. Дальше дорога была ей известна — сколько раз она проделывала этот маршрут, хоть и в качестве пассажира. Теперь все должно было идти как по маслу…

***

— Подвезти тебя?

— Да тут недалеко, сама доберусь.

— Ладно ты! Садись, не выпендривайся! — Сергей открыл дверцу изнутри, завелся. — Блин, новая машина, а аккумуляторы полное говно!

Лена мучительно сочиняла повод отказаться от поездки со старшим подружкиным братцем. Это и неудобно, и страшно, и вообще… От нее, Лены, после тренировки потом несет, как от коня, куда ей с таким амбре в салон иномарки?

— Ну? — Сергей сердито нахмурился. — Давай быстрее, а?

И Лена села, по ходу сжавшись в комок, чтобы оставить при себе все свои запахи, не выпустить ни один.

Сергей посвистывал, время от времени ругал других водителей. А Лена маялась, не знала, как правильно себя вести.

— Я хотела сказать тебе спасибо…

— Что ты там шепчешь?

— Хотела сказать тебе спасибо!

— За что это?

— За то, что помог мне сегодня. Показал упражнения.

— Невелика помощь.

— Ну и вообще…

Сказать или нет? Где гарантия, что он поймет? А с другой стороны, что он сделает? Высадит Лену? Ну, так это даже и к лучшему.

— А еще спасибо за то, что ты разрушил стереотип.

— Что-что я сделал? — Сергей от удивления даже сбросил скорость до позорных шестидесяти. — Что я разрушил? Откуда ты такие слова знаешь?

— Ну, я филолог.

— Это что значит?

— Языковед, преподаватель русского языка…

— Обалдеть… А я думал, что вы все одинаковые. Смотрю на свою сестру и разочаровываюсь в людях.

— Ну, неправда. Ира очень талантливая и красивая девушка.

— Талантливая… Особенно если дело касается денег в долг…

Лена смотрела в окно на бегущие пейзажи родного микрорайона и не могла не думать о своем. Ирочка, деньги… Все это, конечно, очень мило. Но ведь начинается новая жизнь! С ума сойти — Лена едет из спортзала! Едет в важной машине, хоть и принадлежащей старшему брату лучшей подруги, человеку опасному и непонятному. Чудесное сочетание звуков — спортзал, машина, вечер, чудесные авансы, великолепное будущее, полное сюрпризов…

А потом вдруг что-то весело заверещало, Сергей деловито покопался у себя в кармане и извлек хорошенькую коробочку с дисплеем. Коробочка крепилась к поясу цепочкой и была, судя по всему, очень дорога Сергею.

— Пейджер, — сказал он с глубокой гордостью. — Слышала о таком?

— Нет.

— Ну, это очень просто. Как карманный телеграф. Если кто-нибудь хочет мне сообщить какую-то новость, набирает телефон оператора, говорит мой номер и диктует сообщение. Через тридцать секунд оно уже у меня в кармане. Очень удобно.

— Здорово.

— Их пока мало, не каждый может себе позволить… Ну-ка, что пишут? «Целую, жду звонка»…

Конечно, вслух это можно было не читать, но если человеку хотелось поделиться радостью, подарить фрагмент своего большого личного счастья миру — уай нот?

— А ты что это… решила вдруг спортом заняться?

— Не знаю. Просто почувствовала необходимость.

— Это правильно. В здоровом теле здоровый дух.

И снова тишина, только сыто урчит организм молодой, хорошей машины. А еще вокруг — легкий привкус смущения, постепенно все более явный, насыщаемый новыми мыслями. Странно, они едут и разговаривают, два таких разных человека. С таким общим прошлым при этом. И вот теперь они — не только старший брат подруги и, соответственно, подруга младшей сестры, но и коллеги по спортзалу. Они еще и просто малознакомые молодые разнополые люди в салоне одного авто.

— Ты вроде потолще была, так?

— Да. Сама не заметила, как похудела.

— Диета какая-нибудь?

— Да нет. Просто много занималась. В смысле училась. Сессия трудная была, изматывающая такая… А еще… Знаешь, я встретила учителя пения, Виктора Николаевича, он еще хором в школе руководил… Так вот, он сейчас распространяет какие-то порошки для похудания. И я попробовала. Просто так. От отчаяния.

— И что? Это порошок так тебя усушил?

— Не знаю, — честно ответила Лена. Как приятно, когда кто-то замечает, что ты похудела… И вовсе он не монстр, этот Сергей. А очень даже милый парень. Мужчина. Взрослый, милый мужчина.

— Знаешь, я сегодня все время ждала от тебя какой-нибудь гадости.

— Серьезно? — улыбнулся Сергей. — А что, я такой подлец, да?

— Ну, не знаю. Просто мы привыкли с детства, что ты нас гонял.

— Заслуживали, вот и гонял!

— Ну, не всегда! Пару раз ты просто так нас мучил, из вредности.

— Да ладно! Вас помучаешь! Сами кого угодно замучаете!

Они весело трепались до самого дома. Потом Лена вышла, поблагодарила доброго Сергея, собиралась тихонько испариться, но только вдруг Сергей выглянул в окно и сообщил:

— Слушай, а я ведь действительно падла еще та.

Лена просто остолбенела. Надо же, какой сумасшедший день!

— Ты говорила про гадости, которые я обычно совершаю всюду, где появляюсь… Так вот… Я ведь и сейчас гадость совершил!

— Какую? Подвез меня домой?

— Нет. Это я как раз доброе дело сделал. У меня по плану одно доброе дело в день… А вот гадость совершил конкретную…

Лена улыбалась, ждала неизвестно чего.

— В общем… Ты почувствуешь. Завтра к вечеру.

— Что?

— Объем моей подлости.

— Но…

— Не спрашивай. Сама все поймешь. Просто знай, что этого могло не быть, если бы я… Подонок я, короче… Все. Привет маме.

Он с визгом прокрутил колеса и умчался в вечер.

О какой подлости он говорил?

***

Модели стайкой прошли в специальный уголок, где их уже ожидали столы, краски, схемки узоров, со вчерашнего дня подготовленные художниками. Сами мастера вились тут же, растирали ладони, грели баночки — не все, но самые гуманные или извращенные, понимающие, что прикосновение холодной краски к груди не есть самое приятное ощущение. Девушки деловито раздевались, лица у них при этом были холодные, взгляд безучастный, ясно говорящий о том, что в подобных глупостях они обычно не участвуют, но раз уж кому-то это так надо, то за определенные деньги они, девушки, конечно, потерпят.

Забегали фотокоры. Вот тут модели, конечно, очень профессионально попросили не снимать лица. Фотокоры побожились, что никаких лиц не будет, только части тела.

Из зала потянулись желающие взглянуть на то, как творится Вечность. В крайнем случае, если процесс создания шедевра останется настолько интимным, что на него нельзя будет указать пальцем, тогда просто попялиться на голых девок. Организаторы предвидели такой момент и приготовили каждой паре «художник-модель» ширму, за которой целомудренно скрывалась голая натура, а зрители видели только спину художника. Но зато когда спина двигалась в сторону, можно было наблюдать красивые, помеченные краской кусочки моделей.

И только девушка-сюрприз по задумке организаторов была выставлена на всеобщее обозрение. Для придания зрелищу остроты и чтобы подчеркнуть народность конкурса. Конечно, с предполагаемой моделью Милкой этот сложный вопрос был улажен, но в свете форс-мажора проблема снова выплыла наружу и закачалась на волнах. А согласится ли наша Золушка-уборщица с такими условиями? А разденется ли она пред толпой?

— Пал Палыч! Минуточку! — аферист Гарик оттащил Наташу от шефа, который уже расстегивал пуговки на пиджаке, готовясь приступить к рисованию.

Наташа тряслась от ужаса, как мокрая кошка. Но и господин Гарик переживал.

— Чувиха! Если ты не подведешь, я тебе… Все, что захочешь, а? Вот любой каприз в пределах разумного — сапоги там, цепочка золотая… Теперь уже шефа обломать нельзя, понимаешь? Надо раздеться прямо здесь и… Короче, разденься и стой, а он тебя размалюет, и потом потанчить децл, и все!

Наташа оглянулась: два десятка лиц, как в тумане. Сиреневом. Улыбаются. Смотрят пониже плеч, скользят взглядом. Потом замечают ее лицо, удивляются, толкают друг друга — смотри, какая модель странная! Побитая. Несколько фотокоров. Ждут, когда же она обнажит истину. То есть разденется, и поскорее, а то еще столько чего надо запечатлеть, столько прекрасных грудей и ягодиц… И шеф без пиджака, красный от творческого смущения. А рядом на столике — две коробки гуаши, кисточки… Как набор хирурга или ножи для разделки мяса…

— Я тебя не обману! Слышишь? Я тебе слово даю! Завтра с утра мы с тобой едем и таримся по полной программе! И сотку ты оставляешь себе, слышишь?

— Итак! — крикнули со сцены. — Конкурс начинается! Паааехали!

Заиграла музычка, и народ окончательно сместился к художникам. Ух, чего там началось! Ох, как залетали кисти, как зафыркали модели, страдая от первых холодных мазков! И голые кругом! Много голого тела в разных позах и конфигурациях, отчаянная суета художников, которые как-то сразу и сами оголили торсы или хотя бы предплечья, спасаясь от краски и жары. Через десять минут все это стало напоминать бой быков или битву гладиаторов, с той разницей, что у гладиаторов была если не одежда, то хоть щиты для прикрытия, а быкам одежда не требовалась в принципе…

— Давай-давай! — кричали люди.

Шеф улыбался и играл кисточкой.

Гарик отошел к зрителям и оттуда посылал в космос отчаянные мольбы…

Наташа окончательно сбросила рубашку. Осталась в старых джинсах, кроссовках и фабричной маечке.

Одобрение на мужских лицах. Безразличие на женских. Вспышка фотоаппарата.

Наташа расстегнула пуговку джинсов и легким движением бедра спустила их вниз. А потом просто вышагнула из кучки старых одежек, по ходу стащив и кроссовки.

В носках и в майке. Забавный ход. Зрители заулыбались. Какая милая сегодня программа!

Наташа аккуратно присела, стянула носочки — старенькие, застиранные, в ворсинках и катышках, а потом сразу и майку. Чего томить людей?

Вспышки и вспышки. И вспышки, и вспышки, и вспышки. И блестящие глаза людей в паузах между вспышками.

А грудь у Наташи была что надо…

И все остальное было что надо…

Поэтому когда она избавила себя и других от необходимости видеть нелепые детские хэбэшные трусишки и предстала во всей своей первородной красе, залу стало ясно, почему именно этой девушке даны такие авансы и счастье подставить свое тело под кисть Великолепного Шефа…

— Ой, мля, — сказал шеф, вытирая рукавом лоб. — Ой, какая красота! Дайте отдышаться!

Завертелся в поисках помощи и поддержки, счастливый, довольный по самые помидоры.

— Давай-давай!

— Рисуй, а то мы сами разрисуем!

— Пал Палыч! Держись! Мы с тобой!

— Да что мне с ней делать-то? — Пал Палыч истерично смеялся, разводил руками, краска капала на пол. — Я ж даже линию провести не смогу! У меня все колотится!

— А ты ее на пол уложи!

— Ты ей торговый знак нарисуй на левой сиське!

— А ты ее отведи за угол и там порисуй как следует!

— Ой, пацаны! Я после такого подарка не то что рисовать — говорить разучусь! — Пал Палыч повернулся к своей модели, завращал глазами, пытаясь объять взглядом все сразу, отчего на его лице появилось выражение ребенка, которому разрешили в магазине игрушек выбрать один, но любой подарок, и его колбасит не по-детски, поскольку хочется все сразу…

— Ой, мама дорогая, — Пал Палыч нерешительно ткнул кистью куда-то в область Наташиного плеча. И сразу же по плечу вниз потек горный ручеек синей краски.

— Вот видишь? Само все получается!

— Давай, когда еще тебе красивая девка разрешит на себе картинки рисовать?

— Напиши на ней: «Не забуду мать родную»!

Пал Палыч нервно хихикал и произвольно ставил точки на разных участках предоставленного ему тела. Каждое попадание встречалось зрителями на ура, комментарии и советы сыпались ведрами, атмосфера была праздничная, все улыбались.

Наташа просто закрыла глаза и ждала, когда это кончится. У нее было одно приятное умение, приобретенное: она умела выключать все чувства и в добровольной коме переживать острые моменты. Вот сейчас был очень острый момент. Настолько острый, что Наташа понимала: жить после такого позора не имеет смысла. Но деньги останутся.

— Ну, пацаны…

Гарик был похож на счастливого молодого ученого, который только что успешно осуществил запуск экспериментальной модели вечного двигателя, его глаза светились тихим счастьем.

— Какое красивое тело! — сказал кто-то из «творческих». — Вы, девушка, из какого агентства?

Поскольку девушка не отвечала, «творческий» оторвал взгляд от ее груди и взглянул в лицо. И понял, что с таким лицом девушка не может быть в агентстве. Тихо удалился, продолжая издалека рассматривать ее уникальные формы и сокрушаться по поводу несправедливой судьбы, которая так распорядилась, что вот лицо у девушки совсем никуда не годится…

— Выпейте горячего чаю! — сказали над ухом.

Над ухом Наташи.

А прошло уже время. И стоять было зябко и трудно.

Так что на чай Наташа отреагировала. Вернее, отреагировал ее скорченный, продрогший до трупного состояния организм.

Просто официантка, знакомое лицо. Протягивает дымящийся пластиковый стаканчик. Как хорошо! Наташа запустила внутрь горячее, почувствовала, как отступает судорога, выдохнула.

— Слушай, может тебе коньячку? — шеф неожиданно догадался, что девушка, которую он размазывает последние тридцать минут, минимально живая. И посмотрел ей в лицо.

— Не надо, — сказала Наташа. — Рисуйте быстрее, пожалуйста.

А он притих, рассматривая ее отметины, потом тихо поинтересовался:

— Это где тебя так угораздило?

— Не важно.

— Ты не подумай, я не пристаю… Просто интересно.

— Неинтересно.

— Ладно.

Шеф отложил кисти, обернулся к Гарику:

— Все, хорош. Накройте ее чем-нибудь, водки дайте. Чего стоишь?

Гарик охотно согласился с командой. Через мгновение Наташу уже укрывали каким-то махровым полотенцем, протягивали ей новые стаканчики.

— Молодец, чувиха! — шептал Гарик. — Шеф доволен, все в порядке! Теперь осталось самое главное! Надо будет выступить на сцене и, типа, выгодно продемонстрировать рисунок. В танце…

Наташа молчала.

— Ну, ты же помнишь про завтра? Вот сиди пока и думай, что ты хочешь… Блин, по-моему, ты сорвала классный банк, чувиха! Тебе жутко повезло!

***

На трассе Ирочка совсем расслабилась. Сколько раз гоняли в Россию по разным вопросам, столько раз за рулем сидела она. Правда, ехали они чаще всего рано утром, когда дорога чистенькая, народу минимум — катись себе по прямой, получай удовольствие. А сейчас был глубокий вечер, почти ночь. Но какая разница, если вся жизнь впереди, и ты сама себе хозяйка, а под тобой сто десять лошадей, и можно рулить, газовать, вертеться, орать. Никто тебя не остановит. Никто не вмешается.

Конечно, Ирочка не была настолько безбашенной, чтобы не продумать алгоритм действий. План прост: часиков до пяти утра ехать, а под утро припасть к какой-нибудь стоянке под Смоленском и всхрапнуть до девяти. В сумке на соседнем сиденье — свежие джинсики, маечка, косметичка и др. Полчаса с утра наедине с этой сумкой — и Ирочка будет звездой, сделает все дела и ляжет на обратный курс. А вечером — Минск. Все красиво.

Кроме одного. Часу в третьем Ирочке дико захотелось спать. Она даже растерялась от такой внезапной атаки организма. Вот просто три минуты назад она еще была человеком разумным, уверенно вела большую машину, и вдруг приходится таращить глаза, усилием воли и зрачка собирать в одну разбегающуюся надвое полосу на дороге…

— Не спать! — сказала Ирочка. — Не спать! Не спать!

И никакой музыки, это же надо! Машина без приемника! На фиг такая машина?

— О-кей, — Ирочка проморгалась. — Будем говорить. Сами с собой. Здравствуйте, Ирина! И вам, Ирина, добрый вечер! Итак, приступим! Вы не против? Нет, я не против! Супер. Тогда скажите, пожалуйста, Ирина, что вы думаете о своей внешности? О, я очень, очень красива! У вас тайные комплексы? Да. У меня маленькая грудь. Это ужасно. Я, конечно, никогда никому не признаюсь, что это моя беда, но мне так хочется такие сиськи, как у Наташки!.. А что вы думаете о Наташке? О! О Наташке я думаю, что она… Несчастная дура. Ей все время не везет. Блин, в двадцать лет жить только для того, чтобы содержать сестер и мать — это ужасно. Мне ее очень и очень жаль. Я даже простила ей долг. Более того. Если мы с ней помиримся, — а я готова пойти навстречу, если она попросит прощения, — то я даже могу отдать ей все свои старые одежки. Они в очень хорошем состоянии, просто я их уже не буду носить, потому что я слежу за модой. А Наташке все равно, что на ней. Главное, чтобы все пуговицы были на месте… Блин, ну как так можно жить, я не понимаю? Ходит, как страшилище! Вечно в этих штанах! Вечно смотрит исподлобья! Меня бесит ее дикость! Меня бесит ее упрямство! Меня бесят ее принципы! Меня бесят ее сиськи! Сиськи меня бесят больше всего!

Ирочка разошлась, разволновалась. Сна как не бывало, но остановиться уже не получалось, такой хороший собеседник попался…

— А что вы, Ирина, думаете о второй вашей подруге, о Лене? Ну, что о ней можно думать? Ей тоже плевать на собственную внешность. Она у нас слишком умная для того, чтобы красиво одеваться. К тому же она для этого слишком толстая. Кстати, я хочу сказать, что у Ленки тоже есть достоинства. У нее красивые глаза и неплохие ноги, но вряд ли это ей когда-нибудь пригодится. А вообще я ненавижу баб, которые строят из себя умных! Ты сначала ногти в порядок приведи, а потом строй умную! Корова, блин!..

Дорога весело летела назад, свет фар не менее весело летел вперед. А еще в лобовое все время летели мошки и бабочки, но им, судя по пятнам и брызгам на стекле, было как раз не очень весело.

— А что вы думаете о своем женихе? О Брониславе Станиславовиче? Да, о Брониславе Станиславовиче! О! Я думаю, что он — самое мерзкое и убогое существо на свете! От него воняет, как от слоновьего говна! Он толстый! Он складчатый! Он старый! Он паскудный! Но я, скорее всего, выйду за него замуж! Да, а что делать? Он очень богат, он купит мне хорошую машину, самую клевую одежду, украшения. Я буду жить в комнате с колоннами, у меня будет горничная. Я куплю себе белого пуделя и буду гулять с ним на курортах, вдоль моря. У меня будут очки долларов за двести, корзиночка с журналом и апельсинами… А когда мимо будут проплывать моряки, я найду самого красивого и уведу его куда-нибудь на тайный пляж… И мы будем с ним целоваться и ползать по песку как ящерицы… И разденем друг друга… О-ля-ля! А потом я приду домой, и мой старый пердючий муж спросит, почему я такая счастливая? А я скажу ему: потому, что я люблю тебя, мой пупсик! Но если он захочет после этого затащить меня в постель, я ему дам по морде и устрою скандал… Я ему в дочки гожусь, козлу! А он меня в постель хочет затащить!.. Хотя вряд ли он хочет кого-то затащить в постель. Вряд ли у него вообще член есть, он давно врос в живот… Фу, как представлю… Ну, а в первую брачную ночь я же буду обязана с ним спать? Да, скорее всего… И что делать? Я же не могу выйти за него замуж и совсем с ним не спать? Родители заставят, скажут, что я их позорю… Ладно. Допустим, в первую брачную ночь я просто напьюсь и ничего не почувствую, но потом… Что, каждый раз напиваться? Господи, хоть бы он сдох скорее, а? И я останусь богатой вдовой, молодой и красивой! И тогда я устрою такой праздник!

Фары выхватили впереди на дороге темную кучу. Она была такой неожиданной здесь и сейчас, а Ирочка замечталась и почти забыла, где какая педаль. Словом, когда сознание в полном объеме вернулось к водителю, то могло только зафиксировать тот факт, что на дороге лежит человек. Ни объехать, ни затормозить Ирочка уже не могла…

***

Лена тихо открыла дверь, тихо вошла. Мурка, дурочка, по обыкновению отчаянно заорала, возмущаясь поздним приходом хозяйки. В маминой комнате горел свет.

— Тише ты! Разбудишь всех!

Лена заскрипела старыми половицами, пробираясь к двери. Заглянула. Седая макушка над спинкой кресла. Маргарита Петровна уснула, как всегда, читая.

Лена уже собиралась проскрипеть к себе, но потом по привычке вернулась, подкралась к креслу и присмотрелась к маминым губам — дышит ли.

И чуть не рухнула от ужаса…

Мамино лицо было серым, конвульсивным. Веки полузакрыты, но не прячут мутный глаз. И дыхание такое редкое, резкое, как будто мама просто давно задохнулась, но иногда все же пытается проверить, не разучилась ли она набирать воздух.

— Мама! Мамочка!

Маргарита Петровна попыталась открыть глаза, что-то пробулькала, но только еще больше посерела и сморщилась.

— О, Господи! Мама! Мама! Что с тобой?

Лена сжимала руками рот, но ужас все равно просачивался сквозь пальцы вместе со скулением. Несколько страшных минут, когда мир остановился, и реальность оказалась страшнее фантазий…

А потом Лена бросилась к телефону, схватила трубку, уронила ее, чуть не разбила, снова схватила и, рыдая, набрала номер Наташи.

— Алло?

— Анжелка! Где Наташка?

— На работе еще! — голос Анжелики был строгим и недовольным. — Ты девчонок разбудила!

— Анжелка! У меня маме плохо! Что вы делаете, когда Капитолине Михайловне плохо?

— Ну… «Скорую» вызываем…

— Как?

— 03…

— Просто набрать 03?

— Да. Они сами спросят, что случилось, ты им расскажешь, и все. Они приедут, если решат, что это надо…

Лена нажала рычаг, потом еще минуту просто громко ревела, глядя на лампочку-луну. Ей было так страшно звонить в «скорую»! Никогда в жизни еще она не звонила в «скорую»!

— «Скорая» слушает!

— У меня… у меня тут мама… Ей плохо!

— Что случилось?

— Она лежит в кресле, дрожит, у нее глаза закрыты, говорить не может и дышит странно!

— Пульс прощупывается?

— Что?

— Пульс, говорю, прощупывается?

— Не знаю!

— Надо знать! Ладно, говорите адрес, сейчас бригаду отправляем!

Мурка пришла, села рядом и грустно лизнула облезлую пятку. Ей тоже не нравилось все происходящее.

***

— А сейчас, дамы и господа, на сцену выходит наш главный сюрприз! Девушка зрительских симпатий! Та самая девушка, которая досталась одному из зрителей, и теперь она покажет нам все, что сможет! В том числе и мастерство художника!

Под одобрительный гул Наташа вышла на сцену, взглянула в зал. Никого не видно, очень хорошо. Потом заиграла музыка, довольно странная, под такую надо клоунам выступать. Но хотелось, чтобы этот ужас скорее закончился, и Наташа сбросила полотенце…

Шагнула на сцену.

Захлопнула ресницы, переключая себя в режим «космос».

А потом началось волшебство. Никогда еще стены этого великолепного заведения не видели такого чуда. Тело вопиющей красоты, вызывающей возмущение, недоумение, желание оглянуться по сторонам и убедиться, что остальные это тоже видят… Пластика льющейся воды, движения, от которых дрожь под пиджаком и волоски на загривке встают дыбом…

— Откуда ты ее откопал? — спросил шеф потного Гарика.

— Там уже таких нет.

— Интересная какая девочка… Твоя?

— Ну, не совсем…

— А чья?

— Местная.

— Надо будет узнать о ней побольше… Ты смотри, что вытворяет! Слушай, я едва сдерживаю коника своего! Хорошо, что хоть костюм темный надел! Как в молодости!

— Привести вам ее после выступления?

— Ну, я бы не отказался! Только она, мне кажется, не из этих…

Наташа со сцены поиграла пятнами на спине и оскалила белые зубки…

— Хотя, если ты договоришься… Договорись с ней! Слышишь?

Гарик кивнул и закурил, ломая ногтем ноготь.

***

Ирочка с визгом проехала еще метров тридцать и упала на руль. Тишина. Ничего. Ни звука. И ночь вокруг.

— Господи, — сказала она. — Господи! Господи! Это неправда! Я уснула! Мне это снится!

Она ударилась лбом о руль. Но он оказался настоящим, твердым.

— Что мне делать, а? — спросила Ирочка у своих коленок, сиротливо торчащих из-под руля. — Что мне теперь делать? Ну? Что? Что делать?

И такие слезы пролились на коленки, такие водопады!

— Это не я! — выла Ирочка, вжимаясь в руль лицом. — Это не я! Я не знала, что он там лежит! На хрена ночью лежать на трассе? Я не виновата! Я не хотела!

Такая глухая ночь была вокруг, что сжималось сердце. И жизнь, еще пять минут назад такая прекрасная и розовая, вдруг треснула по швам и зазияла жуткой черной прорехой на все стекло…

Неужели она только что убила человека? Это невозможно даже по буквам представить! У-б-и-ть че-ло-ве-ка!!! В двадцать лет! Будучи тонкой, роскошной красавицей! В первый день самостоятельного вождения! Убить человека!!!

— А может, может… — Ирочка оглянулась назад, в темноту — Может, уехать, а? Никого нет? Никто не видел? Откуда они узнают, что это я? На шинах адреса нет, правильно? Вот я сейчас тихонько заведусь, тронусь и уеду! И никто не скажет, что я…

Поворот ключа, приятный гул мотора…

— А то ведь еще неизвестно, что там за человек? Вдруг это бандит? Вдруг его специально бросили, чтобы кто-нибудь задавил? А вдруг там просто сидит кто-нибудь за кустом и ждет, когда водитель выйдет из машины! И тогда этого водителя по башке!

Дорога медленно-медленно заскользила под колеса, угрюмые деревья вздохнули и тоже пошли, пошли, пошли-пошли-пошли…

— А вдруг его давно кто-то другой сбил, но просто не остановился? А я, дура, попалась… Конечно, его кто-то другой сбил, зачем еще ему лежать на дороге? А я тут переживаю! Реву! А там все просто! Просто кто-то сбил и смылся! А я вот такая честная, блин! Еду сейчас, и…

Она снова остановилась. Садистка-память тут же подбросила ей воспоминание бугра под колесом. Бух — и проехала по чьим-то косточкам…

— Ой, мама родная! — Ирочка снова шлепнулась на руль и заревела с новой силой. — А вдруг он просто пьяный? Вдруг я его сбила, и он сейчас умирает? Вдруг еще можно спасти? Мамааа!!! Мааамммааа!

Она плакала, кричала, била руль. Потом притихла, глядя пустыми тазами на грустную дорогу.

Потом с усилием нашла нужную передачу и двинулась назад.

Когда под носом снова возникли тормозные черные дорожки, Ирочка уже дозрела.

— Господи, — сказала она в черное небо. — Господи! Сделай так, чтобы он был жив! Сделай так, Господи! А я потом сделаю все, что хочешь! Я… стану хорошей! Помирюсь с братом! С Наташкой!.. Я не выйду замуж за Бронислава Станиславовича! Все, что только захочешь, Господи!

Небо молчало.

Но не молчала ночь. Пели какие-то ночные существа, шумели деревья. Дорога дышала паром и туманами. Темно, как в могиле, только россыпь мелких звезд на небе да огни сонной деревни в поле.

Ехать ночью в машине и стоять ночью на дороге — это очень разные вещи.

Выходишь — и становишься беззащитным, как яичный желток без скорлупы. На тебя наваливается такое безразмерное пространство, такое темное и непонятное, что ты уже не надеешься вернуться обратно в веселый салон, полный музыки, теплого воздуха и запаха ароматизатора «Дикий лимон». И ты ждешь хрипения химер за спиной, скрежета их когтей по асфальту, и твоя спина готовится к удару…

Ирочке казалось, что сейчас все будет как в фильмах ужасов. Она подойдет к черному телу, дотронется рукой, а оно развернется страшной раной и выпученными мертвыми глазами, и надо будет орать, визжать диким голосом.

Страшно представить, что осталось от человека, которого переехали на такой скорости. Надо прожить жизнь так, чтобы не увидеть этого никогда.

Вот она, жуткая, черная масса.

— Маамааа, — Ирочка затекала слезами и ужасом, плакала так, как никогда еще. — Пожааалуйстааа! Дааа!

Все, можно остановиться, посмотреть под ноги. Может быть, не придется его трогать. Может, все станет ясно и так.

Человека так странно разметало по дороге, что шансов не оставалось. Удивительно, в каком же состоянии он находился ДО, если рассыпался буквально на составляющие…

Белая луна, серый асфальт, уходящий в ночь, тени и крики ангелов смерти. Черный цвет вполне может быть красным — в темноте не различишь, и тогда весь мир вокруг за десять минут пропитался кровью…

Ирочка подползла и наклонилась, затыкая рыдающий рот кулаком.

— Что?

Она склонилась ниже, ткнула носком дырявую телогрейку.

— Что???

Человека не было! Была телогрейка, набитая соломой, старые поганые штаны с тем же наполнением и другая изношенная дрянь, которую чьи-то заботливые руки нафаршировали, связали и уложили на дороге прямо посередке…

— Сволочи!!! — закричала Ирочка, пиная телогрейку. — Скоты! Суки! Ну, выходите! Где вы? Поржали? Весело вам? Суки, подонки!

Только собаки в далекой деревне ответили ей.

***

— Здравствуйте! Извините за поздний звонок! А Иру можно?

— А она в Россию уехала… Это что, Ленка?

— Да.

— Это Сергей. Случилось что-то? Чего ты такая вспученная?

— Маме плохо! Я «скорую» вызвала!

— Ну, значит ждать надо…

— Она почти не дышит! А Ира на курсах медсестер искусственное дыхание проходила!

— Что, все так серьезно?

Лена расплакалась в трубку.

— Ладно. Я сейчас заеду. Не знаю, правда, чем я смогу помочь…

Они явились одновременно — два доктора и один Сергей.

Пока доктора колдовали над Маргаритой Петровной, Лена стояла в уголке и грызла ноготь. Это так ужасно, когда у тебя на глазах разворачивается настоящая битва за жизнь, когда доктора начинают суетиться, звонить куда-то, требовать срочной реанимации…

— Держись, — сказал Сергей. — Старики все одинаковые. Любят попугать. Все будет нормально, у нас самая продвинутая в мире медицина. Особенно, если дать им на лапу.

С грохотом втащили носилки. Лене стало совсем дурно, когда она увидела, насколько мама вялая и тяжелая. Бросили-понесли, ругая тех, кто строит такие узкие комнаты.

— А куда вы ее? — заорала Лена.

Но так и не поняла, ответили ли, и если ответили, то что.

Вот тут вмешалась судьба в виде красивого автомобиля с плохим аккумулятором.

— Ладно, садись. Поедем следом.

И они мчались за «скорой», браня красный свет в светофоре. Профиль Сергея был четок и остр, а слова и движения — яркие и лаконичные.

— Путается под колесами! Коззел! (Обогнали одну машину.) Ну, и куда мы так крадемся? Что это мы обе полосы заняли? У нас дипломатические номера? Мы крутые? (Новый обгон.) Так, а мы на службе, да? Мы принципиально выше пятидесяти не ездим? (Обогнали такси.) А вот и наши спасители. Как-то вы не очень торопитесь, пацаны! (Обогнал «Скорую».)

Лена вертела головой, искала глазами мигалки, представляла, что сейчас происходит внутри…

Потом Сергей с кем-то громко и смачно ругался в приемном отделении, куда-то звонил с телефона, установленного на столике принимающего врача. Врач в это время смотрел с холодной ненавистью и стучал ручкой по столу.

— Ну, все, договорился! Теперь твоя маман будет присмотрена, накормлена и отдохнет в палате с чистыми полами.

— А можно к ней?

— Ну, она сейчас в реанимации. Ей не до тебя. Завтра заедешь, может, и пустят.

Лена двинулась за ним, к выходу. Но все оглядывалась, все ждала какого-то сигнала, что мама ждет, и к ней надо зайти. И по ходу тихо ужасалась тому, как же страшно в больницах, такие цвета, холод, как будто специально кто-то придумал эту картинку, чтобы человек опечалился и подумал о вечном.

— Эй, а ну в сторону!

Опа! Лена чуть не сбила каталку с горой бурых одеял.

Ого! Да это не каталка! Это везут грязного, дурно пахнущего человека с окровавленным лицом! Лену отшатнуло к стенке, она едва не заорала от ужаса.

А он дышит, нет? Непонятно! И никто по этому поводу не суетится! Везут человека, у того закрыты глаза, кроваво-волосатая каша над ухом, и никто не суетится!

Даже если врачи уже знают, что с ним, даже если в машине сделали все уколы и промывания и сейчас просто спокойно перевозят клиента на место — все равно! Как можно ТАК СПОКОЙНО?

— Ну, чего? Испугалась? — спросил крупный дяденька в белом халате. Это он толкал каталку.

А Лена не знала, что делать. Надо бы ответить, хоть вопрос и риторический. А в то же время — вот оно, лицо бомжика. Бровь разбита всмятку. В глазницу затекает кровь…

— Не переживай, ему не больно. Он под такой анестезией, что еще долго ничего чувствовать не будет! А ты чья такая хорошенькая? А? Ждешь кого? Так подожди меня! Я через полчаса освобождаюсь!

— Что? — Лена поморгала. Шутка такая?

— Я говорю, что скоро освобождаюсь! Так что… А? Хорошенькая!

— Я не могу, извините!

— Ну, ничего! Я только спросил! Пааасторонись! Любаша! Принимай товарища! Отмойте его получше, стоять рядом невозможно!

Лена по стенке двинулась прочь. Дяденька еще что-то кричал ей и некой Любаше, журил Любашу, Лену призывал остаться, хвалил ее красоту, ее фигуру, глазки, ножки, волосы…

Может, санитары в больницах сумасшедшие? С такой работой сойти с ума — как нечего делать!

А у двери ждал Сергей.

— Я думал, ты никогда оттуда не выйдешь, — сказал он.

И такие странные ноты в голосе. Как будто… Нет, это глупости конечно… Но как будто он ревнует!

Или это у Лены тектонические сдвиги серого вещества? Не вынесла стресса?

Назад ехали молча. Лена, пыталась привести мысли в порядок. Обычно у нее в голове было аккуратно, светло, хорошо проветрено. А сегодня — такой дикий сумбур, такое смещение всех центров.

— Как ты думаешь, она поправится? Мама?

— А куда она денется? Конечно, поправится!

— Я так испугалась…

— Кого? Этого урода с каталкой?

— Нет. Когда домой пришла, а мама почти не дышит…

— Бывает… А чувак с каталкой больной! Они там, в приемном, все больные!

— Не все… Не может быть, чтобы все… Это он специально так… Чтобы не свихнуться… Так страшно…

— Ненавижу таких больных чуваков! Их самих надо лечить, блин!

— …Так страшно…

— Да бывает и пострашнее!

По проспекту гуляют парочки.

За стенами больницы все настолько другое, что с трудом верится. Хорошо, что существует другая жизнь, надо как-то найти кратчайший путь и вернуться в нее.

— А знаешь, я так долго привыкала к тому, что проспект теперь называется Скорины, а не Ленина. А сейчас нравится.

— А с чего это ты долго привыкала? Вы ж еще совсем мелкие были, когда его переименовали!

— Ну и что! Я все отлично помню!

Переезд на Партизанский открыт, не нужно пропускать бесконечный поезд.

— А как себя чувствует Илона? Как малыш? Скоро уже?

— Слушай, не надо, а?

— Хорошо…

Сергей нахмурился, потом закурил, вынув огонь откуда-то из тела машины. На секунду заалела раскаленная дыра, потом Сергей вставил прикуриватель обратно.

— Я собираюсь развестись.

— Развестись?! Почему?

— Мы очень разные. Она живет своей жизнью, я — своей.

— А ребенок?

— А ребенка пока нет.

— Но ведь будет!

— Ну, будет! И что ж теперь? Все перечеркивать? Илона — девочка самостоятельная, состоятельная, ей только ребенка для полного счастья и не хватает.

— А… а кто тогда писал в твоем пейджере «целую»?

— Ну, не Илона! — Сергей довольно улыбнулся. — Так, девочка одна, холостяцкое утешение… Дурочка, но стройненькая, ласковая блондиночка, живет рядом со спортзалом — все удобства. Что еще надо для здорового тела?

Вот он как… Странно, но мысль об этой стройненькой ласковой довольно неприятна. Надо ее гнать, и без того хватает поводов.

— А ты разве не хочешь детей?

— Не знаю. Пока я больше хочу, чтобы отменили подоходный налог.

Уже приехали. Лена посидела минуту, думая, что сказать.

— Мне тридцать лет, — неожиданно сообщил Сергей. — И я уже умею разбираться в девушках. Второй раз на Илоне я бы не женился… Привет кошке. Звони, если что…

— Сергей!

— Ну?

— А что за подлость? Что за подлость была в спортзале? Я и так спать не смогу, буду думать о маме. Не заставляй меня еще и об этой таинственной гадости думать!

Сергей засмеялся.

— Да ничего там такого страшного нет! Ну, просто не сможешь ходить недельку после такой интенсивной первой тренировки, вот и все! Посиди часок в горячей ванне, станет легче. Ладно, я поехал. Пока.

В растерянной квартире по смятым коврикам бродила одинокая Мурка и отчаянно орала. Первым делом Лена кое-как прибралась, потом открыла кран в ванной, чтобы набиралась горячая. Потом взяла трубку, чтобы позвонить Сергею и поблагодарить. Но позвонила Костику и рассказала о маме.

***

После выступления Наташа пулей полетела в рабочую зону, отыскала комок своей одежды, с солдатской скоростью ее натянула, придерживая рукой чудесную сотенную бумажку в кармане.

— Эй, красавица! Притормози!

Гарик. Наташа пригнулась, чтобы проскользнуть сбоку и под его локтем.

— Погодь! Дай выразить благодарность!

— Не надо!

— Еще как надо! Шеф писает кипятком! Требует свидания. Хочу тебе сказать, что шеф у нас — очень завидный кавалер. Соглашайся, обеспечишь себя на пару лет вперед!

Наташа посмотрела на часы в холле. Одиннадцать.

— Мне пора, пусти.

— Да я не держу!.. Э, так а ты что, даже про завтрашнее утро меня не спросишь?

— Мне ничего не надо.

— Вот, блин, принципиальные девушки пошли! Как тебя зовут хоть?

— Никак.

Она выбежала на служебную лестницу, скатилась вниз, потом припустила на полной скорости темными дворами к метро. Ее, наконец, отпустило, можно было подумать и ужаснуться. Тому, насколько пусто стало под ребрами и какой жгучей смесью стыда и страха заполняется это пространство.

Она не помнила, как ехала, хотя помнила, что старательно прятала глаза. Не помнила, где и на что пересаживалась. Надо было быстрее добраться до дома, отдать матери сотню, потом лечь под душ и утонуть. А другого исхода быть не может, когда девяносто процентов кожи поражены отпечатками пальцев сладострастного Шефа.

— Наташа!

И опять пришлось шарахнуться! Ну, сколько это может продолжаться?

— Извини, я без предупреждения!

Она бросилась бежать, но ее догнали, схватили, обняли, подняли на руки.

— Отпусти! — орала Наташа, отбиваясь каждой вакуолью. — Отпустиии!

— Да не кричи так! Это же я! Я!

— Отпууустиии!

Наконец ее оставили в покое. Наташа отскочила, выставила вперед ладони, прикрываясь от удара.

— Да это же я! Яковлев! Яковлев, слышишь?

Высокий, крупный мужик, лица не видно, сплошные тени от листвы под тусклым фонарем.

— Отстань от меня! Слышишь? Не смей подходить! Только шаг сделай!

— Да я стою, видишь? Стою на месте! Успокойся!

Наташа оглянулась: нет ли кого? Конечно, нет. Когда надо — никого не бывает.

— Отвали, понял? Отвали! Сейчас так орать буду!

— Да я…

— Иди отсюда! Уходи! Я буду смотреть! Если только двинешься в мою сторону — закричу, слышишь?

— Слышу.

Он весь обмяк, осунулся. Разочарован — не то слово. Убит. Но Наташа была в таком пике, на такой нервной ноте, что не могла и не хотела различать нюансы чужой печали.

— Я прямо с поезда сюда. Никуда не заходил, родителей еще не видел… Ждал тебя часа три…

Наташа тяжело дышала и искала глазами прохожих.

— Ладно. Я пойду. Может, у тебя плохой день был, не знаю. Позвони мне, если захочешь. Я буду в городе еще два дня.

Он отступил в тень, стал меньше, а потом совсем испарился.

Глава 8

Первой начала звонить Лена. Всю ночь маялась, прислушивалась к привидениям в маминой комнате, к мыслям о Сергее и о своем новом имидже. Особенно не давал ей покоя имидж в районе живота и мышц на ногах. Болело. Ну, не то чтобы болело. Ныло, очень настойчиво и нудно. Если это та самая подлость, о которой говорил Сергей, то беспокоиться, конечно, не стоит. Поноет и перестанет. Но приятного мало, как будто отлежала все тело сразу и в каждом сантиметре сейчас назревает серьезный мышечный бунт. Плюс ворох недостойных мыслей мещанского характера: где взять деньги на ссобойку в больницу, надо ли завтра давать врачам взятку, как это сделать и т. д.

Не выспалась. Вернулась после занятий в пустой дом и набросилась на телефон как усталый путник на продуктовую корзину.

Сначала Костику. Был ли у мамы? Как она? Еще не пришла в себя. Делали операцию. Ужас какой… Нет, не ужас? Врачи говорят, что с такими болячками еще жить и жить! Хорошо!

Наташке. Опять на работе? Сколько можно! Как сто долларов? Вчера принесла домой сто долларов? Ничего себе! Где же это она так работает? Уборщицей в кинотеатре?? Хорошенькое дело! Пусть сразу же позвонит, как появится, ладно?

Ирке. Ира?

— Ленка! Ленка! Ты дома?

— Естественно.

— Я сейчас к тебе приду.

— Но я к маме в больницу…

— Мне очень надо. Я скоро.

Она примчалась через пятнадцать минут — неслыханный срок, спринтерский забег какой-то!

— Ленка!

Сбросила туфли и еще из коридора начала падать на диван в Лениной комнате.

— Ленка! Я сейчас умру! Я два дня не спала, между прочим! Я час назад еще на трассе была!

— Что случилось?

— Я сегодня ночью… Я… Это ужасно! Я никогда не думала, что меня может так переколбасить всю! Просто как будто наизнанку вывернуло! Капец полный! Ира сегодня ночью умерла! Старая Ира сегодня ночью умерла!

— Господи! Какая Ира умерла?

— Ну, ты дура! Я!!! Я умерла!

— Ты???

Нет, с миром что-то случилось! Лена похудела, и мир в связи с этим перевернулся?!

— Ирка!.. Ты пьяная?

— Я не пьяная! Я новая! Я другая! Я светлая и чистая, как после исповеди! Или сауны!

— А что случилось?

— Сегодня ночью… — Ирочка оторвалась от подушки, удивленно огляделась. — А где Маргарита Петровна?

— Она в больнице.

— Как?

— Вот так. Вчера «скорая» забрала. А тебе Сергей не рассказывал?

— Да мы с ним и не виделись, он с утра на работу уехал… А что с Маргаритой Петровной?

— Сердце.

— Надо же, — Ирочка задумчиво подтянула к подбородку острые коленки. — Как странно. Все кругом начинают болеть и меняться. Кажется, Ленка, это старость…

— У кого старость — у тебя?

— И у тебя тоже!.. Жить будет?

— Ну а как же! Скажешь тоже!

— Это хорошо. А то было бы жаль, если бы Маргарита Петровна умерла. Она у тебя классная.

— Ирка! Что ты несешь?

— Я говорю, что у тебя классная маманя и было бы плохо, если бы она вдруг умерла! Она и на телик тебя пристроила, и кошку взять разрешила, и меня утешала, когда я только собиралась замуж за старого козла… Она одна меня жалела! А вы все были рады, что я выхожу замуж! Все! Желали мне, блин, удачи! А то, что я себя хороню заживо! Продаю, а потом хороню в особнячке Бронислава Станиславовича! Об этом вы не думали?

— Так ведь… Ирка! Прекрати фигню нести! Кто тебя заживо хоронил?? Я??

— Ну, и ты тоже… И теперь вам всем пофиг, а я сама! Сама поняла, что ТАК НЕЛЬЗЯ! Я — человек! И требую человеческого отношения!

Лена просто стояла и смотрела. А что тут можно говорить и делать?

— И мне самой надо сейчас придумать, как отмазаться от этой свадьбы!

— От какой свадьбы отмазаться???

— С Брониславом, блин, Станиславовичем!

— Так ты не будешь за него выходить??

Ирочка оторвалась от подушки, ее глаза гневно сверкали!

— КОНЕЧНО НЕ БУДУ! Как я могу выйти замуж ЗА ЭТО???

Лена села, посидела. Ничего не стала говорить.

— Мать убьет, блин… Убьет… И самое главное, что помочь никто не может… Никто ничего не придумает… Ни ты, ни Наташка, ни Ромка… Друзья, блин… Какая от вас польза?.. К тебе хоть можно зайти поговорить!.. А Рома, жених долбанный…

Вдруг Ирочка остановилась на полуфразе, взглянула блестящими глазами на подругу.

— Слушай, а что если…

Встала, медленно побрела в сторону телефона.

— Так-так-так… Интересно получается…

И как будто боялась, что потеряет свою гениальную идею, если будет идти слишком быстро.

— Да что с тобой такое?

Ирочка уже набирала номер.

— Все будет хорошо! Теперь уже точно! Поздно я доперла! Что значит не спать два дня! Это же классно! Это же выход, понимаешь?

— Нет!

— Алло! Ромка?

Лена с тревогой следила за действиями своего дорогого товарища, своей подруги. Да, вчерашний день был странным и полным стрессов и открытий. Но взрослый человек все равно найдет в себе силы сохранить рассудок. А вот Ирочка, кажется, не смогла…

— Ромка? Это Ира. Что ты делаешь? Бросай. Бросай, говорю, потом выучишь! Гони к Ленке домой! Есть суперважное дело! Если не приедешь, расскажу Розе Наумовне, что ты в понедельник на занятиях не был! Все. Жду.

И она завертелась, запрыгала.

— Ирка! Объясни, что происходит!

— Ну, что? Ничего особенного! Просто Ирина Игоревна Сидорова духовно переродилась! Вчера ночью! На Могилевском шоссе!

— И кто же теперь прыгает по моему дивану?

— Совершенно новый человек! Хрустальный! Светлый! Порядочный! Человек, который дал слово и его сдержит!

Обалдеть.

Выпустив пар и пару килограммов восторга, Ирочка снова притихла, впала в романтический коматоз и начала уже объясняться.

— Я вчера получила права, Ленка…

— Получила все-таки? Поздравляю!

— И поехала в Смоленск, повезла товар.

— Сама? Ты сумасшедшая?

— Я уже это поняла… Но с этим я справилась. Приехала в шесть утра, в семь вытащила людей на встречу, в восемь утра развернулась назад, и вот час, как дома…

— Ненормальная…

— Да. Ленка, ненормальная. Не спала ни капли, но состояние такое, как будто сожрала килограмм перца… Я сбила человека… То есть я думала, что я его сбила, а оказалось, это какие-то деревенские козлы куклу из сена на дорогу подбросили…

— Ужас какой!

— Это точно… И я, Ленка, за десять минут такого передумала!

— Представляю!

— Короче, я решила жить по-новому. И знаешь, с чего я начну?

— Нет.

— Выйду замуж за Ромку!

***

Вечером Наташа тихо прокралась на рабочее место, вымыла родную метлу, протерла пол в холле, пошла с дозором по этажу, чтобы найти неполадки и устранить их, как вдруг…

— Эй! Петрова! Блин, какого хрена твоего телефона ни в одном из документов нет?

Администратор. Сонный, опухший после вчерашнего праздника, но довольно возбужденный.

— Петрова! Я тебя вчера видел! Неплохо, неплохо!

— Мне пол мыть надо…

— Да подожди. Слушай, тут приезжал вчерашний заказчик, передал тебе это…

Начал искать во внутреннем кармане, а лицо хитрое, довольное — раскусил я тебя, хоть и не сразу! Я таких, как ты, за километр чую.

— Вот.

Пластиковый пакетик. А в пакетике — блестящие жирные изгибы золотого украшения.

— Щедрый попался, да? Ну, держи, заслужила, молодец… Слушай, Петрова! Так тебе пора начинать карьеру стриптизерши! А чего? Сиськи у тебя улетные, все остальное тоже на месте. А лицо просто накрасить хорошенько и никто ничего не заметит! А? Давай-ка заглянем в дирекцию, пусть договорчик с тобой переоформят, и будешь ты не уборщицей, а танцовщицей! Как в сказке, блин!

— Мне пол пора мыть, — сказала Наташа и ушла, красиво неся ведро водицы.

***

Приехал Рома, очень огорченный тем, что его сияли с места, заставили тащиться к Ленке домой.

Между прочим, такси денег стоит! И деньги эти не лишние, их родители выдают, доверяя сыну, надеясь на его ответственность! А он вместо того, чтобы купить себе йогурты или хорошую книгу, проезжает эти деньги на такси! Потому, что его зовет Ирочка, даже не соизволив объяснить причину спешки!

И вот он здесь.

Лена прижимала к себе Мурку, следила за тем, как Рома сбрасывает кроссовки, как делает горестную складочку на красивом лбу, как открывает рот, чтобы обругать сердечного друга Ирку за глупые выходки.

— Я первая! — поспешила Ирочка. Я говорю первая… Рома!.. Дорогой Рома!

Она подошла ближе, погрызла губку, игриво и пронзительно глядя в его бархатные глаза.

— Мы знаем друг друга уже лет сто…

— Десять.

— Офигеть! Десять лет! Полный трындец!.. Так вот, Рома. У меня есть к тебе одно предложение. Очень хочется, чтобы ты его принял.

— Говори, а? Я и так ничего не успеваю! Мне еще по литературе читать…

— Я долго думала, но поняла, что по-другому быть не может… Дорогой Рома! Женись на мне!

Тишина.

Тикают часы в комнате Маргариты Петровны.

— Что? — Рома посмотрел на Лену. — Вы меня разыгрываете, да?

Лена еле-еле пожала плечами. Она точно так же ничего не понимала и точно так же обалдела, услышав Ирочкин план.

— Это не шутка, Рома, — Ирочка торжественно стащила с него ветровку. — Это все очень серьезно. Проходи, такие вещи не решают на ходу.

***

Наташа мыла пол, на котором остались следы вчерашних безобразий. И от того, что краска плохо смывалась, от того, что становилось еще гаже и грязнее, хуже становилось и ей. Она уже не могла понять, где коренятся ее печали. Все было монотонно гадко и очень непонятно. И если что- то и спасало сейчас Наташу, так это лошадиное терпение и мысли о семье.

— Петрова!

А это кто? Это командир девочек-моделек, таинственный человек без имени, но с правом прохода в любые служебные помещения. Он всегда появляется накануне мероприятий, оговаривает с администрацией количество и качество девочек, смеется, пьет кофе без сахара.

— Оставь тряпку. Мне надо поговорить.

— Некогда.

— Есть когда. Брось тряпку, говорю. Хватит ломаться.

Наташа встала — руки по швам, глаза пустые, каменное лицо. Слушаю, товарищ начальник.

— Я вчера видел твой экспромт. Не скажу, что это было хорошо — идеи никакой, движения скованные. Но я прекрасно понимаю ситуацию и отдаю должное твоим физическим данным и танцевальной школе, это чувствуется. У меня предложение. Работать в стриптизе…

Ноль реакций. Стоит, слушает, ждет.

— Нет, я понимаю, что ты хочешь спросить, почему не подиум. Я думаю, ты бы и там смогла, но для подиумной модели у тебя слишком откровенные формы и явная проблема с лицом. А в стриптизе и любых танцах ню ты могла бы иметь хорошие шансы. Так что? Согласна?

— Нет.

— Слушай, мне говорили, что ты ненормальная, но я не думал, что настолько! Как будто ты не видишь разницы между шваброй и танцами! И в деньгах разницы не видишь, да? Да прекрати ты шнягу эту по полу размазывать, когда с тобой разговаривают!

Он схватил ее за плечо и тут же получил половой тряпкой по бледной щеке. А в прокуренный воздух при этом красиво взметнулись фонтанчики бурой, нечистой водички.

Пока человек ругался, Наташа свернула приборы, сбросила их в подсобку, туда же швырнула и халат.

Разумеется, больше ей здесь делать нечего. А уходить надо за полчаса до того, как тебя об этом официально попросят представители администрации.

***

— Ирка, но…

— А что тебя смущает? Я вот не понимаю, что тебя смущает? Мы знаем друг друга с пеленок, изучили друг друга наизусть! Я даже знаю, что у тебя родинка на кобчике, сколько раз видела! Родители наши дружат, твоя мама меня обожает… Что еще надо?

— Ну как же…

— Любовь? Да фигня это все! Нет никакой любви! Уж я бы о ней знала, если б она была. Просто люди хотят с кем-то встречаться, трахаться, ходить в кино, в магазины… Понимаешь?

— Но я не хочу с тобой…

— Не хочешь — не надо! — Ирочка начала заводиться. — Я же не прошу тебя давать мне клятву верности! Ты будешь жить своей жизнью, я — своей. Просто будем мужем и женой! Ты ведь хочешь, чтобы твои родики перестали тебя опекать?

— Ну…

— И я хочу, чтобы мои оставили меня в покое! А если мы поженимся, они уже ничего нам сказать не смогут! Мы будем жить в отдельной квартире — мне Серега свою квартиру отдаст, кстати, когда я замуж выйду, — будем сами себе хозяева, прикинь?

Рома страшно задумался.

— А как же этот твой жених? Бронислав Станиславович?

— Да ну его к свиньям! Я передумала!

— Ну, он же очень богатый! Твои родители мечтают, чтобы ты…

— А мне пофиг, о чем мечтают мои родители! Я не такая, как они! Я хочу жить честно! И выходить замуж по расчету я не буду! Точка!

— Значит, надо выходить по любви, — вякнула Лена и тут же испуганно замолчала. Поскольку Ирочка посмотрела на нее долгим, недобрым взглядом и под тонкой кожей ее лица шевельнулись упрямые желваки.

— Ну? Думай, Ромка, думай! Только поскорее, а то я тоже думать начну.

— Послушай. Но… — Рома очень мучился, он был бледен, плох и абсолютно дезориентирован в пространстве. — Но… Родители, конечно, дружат, но твоя мама не пустит тебя замуж просто так! Они уже все подготовили, дату назначили! Она просто позвонит моим родителям, поругается с ними, и никакой свадьбы! Меня просто запрут дома — и все!

— Ой-ой-ой, деточка! Посмотрите на него! — Ирочка гневно закурила, выпуская дым в форточку. — Маменькин сынок! Хватит ссать! Тебе двадцать лет, блин! Можешь ты хоть раз принять решение САМ?

— Ирка! Но ведь он и сейчас НЕ САМ его принимает! — Лена не выдержала, нарушила нейтралитет. — Сейчас на него давишь ТЫ!

— Да! И буду! Потому что он сам никогда и ничего не решит! Его не научили!

— А ты дай ему возможность! Ты же даже не выслушала его ни разу!

— Да знаю я, что он мне скажет! Меня мама жениться не пустит! Я папы боюсь, он мне не разрешает взрослым становиться и заниматься сексом с женщинами!

— Неправда! Ты об этом с ним не говорила! Ты просто заставляешь его жениться на себе! А он прав! Ни тебе, ни ему родители не разрешат этого сделать! И дело не в вас, а в них, в родителях!

— Ничего! Если мы повенчаемся, они ничего не смогут нам сказать! Я, в отличие от вас, головой думаю!

— Повенчаетесь? Ты совсем с ума сошла?

— Я — нет! А вот вы, блин, ведете себя как подростки!

— А может, ты все-таки у Ромки узнаешь, хочет он с тобой венчаться?

— Узнаю! Ромка! Ты хочешь? Я тебе нравлюсь? Говори!

Рома хватал ртом воздух, как большая красивая рыба. Потом сморщился, скрючил пальцы и отчаянно прокричал прямо в румяные от спора лица подружек:

— Я не могу! Мне нравятся мужчины!

***

— Алло, Анжела?

— Наташка! Наташка! — плач в трубке.

А Наташа звонила сообщить, что придет раньше. Что уволилась с работы и придет раньше. А тут вдруг эти Анжелкины слезы. И Наташа даже не терялась в догадках, прекрасно понимая, что ей сейчас скажут.

— Мама звонила?

— Родила! Недоношенную девочку! Врачи сказали, что она может умереть! Она такая маленькая, больная вся! А мама плачет, говорит, что малая помрет и она тогда тоже! А врачи говорят, что это к лучшему, а то денег куча надо, чтобы эту девочку вылечить! Ей теперь надо два месяца в каком-то кювете лежать, а потом специальные смеси есть, лекарства разные, и даже операция! Может, лучше, чтобы она умерла?

— В кювезе… Не реви. Никто не умрет. Я сейчас еду к маме.

Наташа повесила трубку, минуту стояла, прижимаясь лбом к холодному боку таксофона.

Угол рядом был чистый, благоухал бытовой химией, она сама его драила.

Думала, думала.

Потом решительно направилась в кабинет администратора.

Это был не его личный уголок. Здесь стоял общественный чайник, компьютер один на всех, пылились какие-то ящички, папки. Но администратор настойчиво называл этот райский уголок своим кабинетом.

И сейчас он был там.

— Привет, — сказала ему Наташа. — Я там облила водой одного человека.

— Я уже знаю, — сухо заметил администратор.

— Требую уволить меня с должности уборщицы.

— Это уже произошло.

— Но прошу принять меня на работу в качестве танцовщицы. Готова попросить прошения, если это требуется.

Администратор посмотрел с опаской.

— Нормальный ход… Это у тебя такие шутки?

— Нет.

— Я не верю.

— Это правда. Я не шучу. Я прошу принять меня на работу. На новую.

— Странная ты, Петрова. Я тебя боюсь.

— Я могу приступать?

— Ой, блин… Странно все это… Очень странно… Но если ты обещаешь не бросаться на людей…

— Обещаю.

— Точно? Вот скажи мне сейчас! Я не буду бросаться на людей! На мужчин!

— Я не буду. Бросаться на людей.

— На мужчин!

— На мужчин.

— Обещаешь… Слушай, я таких еще не видел… Просто какое-то стихийное бедствие.

— С кем мне говорить по поводу работы?

— Ну, со мной уже поговорила… Теперь иди и договаривайся с хореографом. Он в баре, заливает горе. Ты ему пиджак испортила.

Наташа вышла, но снова вернулась, протянула руку и пошевелила пальцами.

— Чего? — не понял администратор.

— Сувенир гони.

— А-а-а, — он улыбнулся, снова долго искал во внутреннем кармане, а лицо было хитрое, удивленное, но довольное. Все-таки раскусил. Все бабы одинаковые.

Отдал ей золотую цепочку. Пусть подавится.

***

Девицы несколько секунд молча хлопали ресницами.

— Как это? — первой очнулась Ирочка. — Ты что, серьезно? Ты это серьезно о мужчинах?

— Да! — Ромин подбородок дрожал, в глазах сверкали слезы. — Да!

О-ля-ля…

— Но… как?

— А вот так!

И Рома, задыхаясь и путаясь в фактах, поведал грустную историю о том, как его совратил взрослый парень в пионерском отряде. Рома был тогда вялый, молодой и боялся даже подумать о том, чтобы нажаловаться кому-то, да и парень при случае демонстрировал кулак… А потом Рому совратил тренер по какому-то виду спорта в кружке. И что тренер был очень нежен и добр, и Рому тянуло к нему со страшной силой, поскольку рядом с ним он ощущал себя другим. Не маминым сынком Ромкой Красивым, а красивым Ромой, непонятно чьим сыном, но вполне самостоятельным парнем, бросающим определенный вызов обществу…

Были ли изменения в ориентации и психологии Ромы моментальными? Вряд ли. Скорее всего, он таким родился. А может, и нет.

Это был больше, чем шок. Девицы сморщили лбы, как шарпеи, и сидели не дыша…

Часы тикали, Рома горько плакал.

— Ну, и как ты это ощущаешь?

— Никак! Рома взглянул на Ирочку почти с ненавистью. — Никак! Просто живу и все!

— Ну, живи! Никто тебя не трогает! Просто интересно, что ты чувствуешь к женщинам?

— Ничего.

— А к мужчинам?

— Ничего! Отстань!

Лена села рядом, положила ладонь на холодную Ромину руку.

— Мама, конечно, не знает?

— Конечно. Она с ума сойдет, если…

— Не бойся, мы никому не скажем.

— Конечно, не скажем! — Ирочка закурила новую сигарету, уши у нее пылали от интереса и возбуждения. — Блин! Не ожидала! Слушай, а у тебя есть… Ну, этот… Друг?

Рома потупил взор.

— Ну, есть…

— А мы его знаем?

— Нет.

— Блин, как охота познакомиться! А ты с женщинами когда-нибудь пробовал?

— Нет.

— И не хочешь?

— Не хочу.

— Офигеть!

Ирочка, казалось, уже забыла о своей брачной затее. Она искрилась, переливалась, ей было хорошо и интересно. Подумать только, какой поворот!

— А ты его любишь? — спросила Лена и покраснела, еще не договорив. Какое право она имеет спрашивать? Вдруг это неприлично, вдруг мужчины не могут любить друг друга, у них это иначе называется?

— Ну… — Рома пожал плечами, грустно вытер под носом салфеткой. — Да… Он мне очень нравится. А я ему. Только мы никогда не сможем быть вместе.

— Почему? — удивились обе подружки.

— А как? Он придет ко мне домой, и мама застукает нас, когда он меня обнимает? Или соседи? Или в институте? Никто и никогда не должен этого видеть, понимаете? Он это тоже знает. Мы с ним даже не разговаривали толком, чтобы ни от кого не прятаться.

— Бедный, — вздохнула Лена.

А Ирочка выбросила сигарету в форточку и весело долбанула пяткой по полу:

— Все сходится! Теперь ты просто обязан на мне жениться!

И Лена и Рома взглянули на Ирочку с тревогой: неужели снова за свое? Ах, как плоха нынче Ирочка! Просто хоть спецбригаду вызывай!

— Смотрите сюда! Мы с Ромкой женимся! Я получаю квартиру и свободу! Ромка получает возможность встречаться со своим мальчиком, сколько влезет! Мы живем своей жизнью каждый, но при этом все думают, что мы муж и жена, и никто нас не трогает! А? Супер?

Лена с Ромой переглянулись: ой, ой-ой-ой-ой! Ой, какая Ирка авантюристка! Это просто невероятно!

Глава 9

Свадьбу назначили на середину июля. Роза Наумовна просто расцвела, но при этом еще и переживала так, что теряла сознание раза три на дню. Иван Иванович носил с собой нашатырь и всех просил присматривать за женой, а то у нее на почве радости стало не очень хорошо с рассудком.

Валентина Сергеевна и Игорь Петрович не были так счастливы. Им стоило немалых трудов уладить конфликт с Брониславом Станиславовичем. Особенно, если учесть тот факт, что Игорь Петрович успел занять у него немалую сумму и теперь жил под гнетом процентов, о которых в начале сделки и речи быть не могло — какие проценты между родственниками?

Все дни Ирочка проводила в магазинах, искала свадебное платье и все такое. Рома был рядом и тоже очень радостный. Часто молодую парочку сопровождали подружки невесты Лена и Наташа. Иногда к ним присоединялся друг жениха, крепкий парень, вежливый, обходительный. Нельзя было не любоваться этими счастливыми влюбленными, этой восхитительной, невинной молодостью.

Наташа успела устроиться работать в больницу санитаркой, мыла-прибиралась в корпусе, где лежала маленькая Сусанна, пятая сестрица. Малышка окрепла, подросла и уже ничем не отличалась от обычных младенцев. Наташа могла часами стоять и смотреть, как она валяется под лампами, лениво выставив тощий пузик, словно модница-жеманница на пляже в вечерних лучах.

После обеда Наташа летела в клуб, где у нее была стандартная программа из нескольких танцев. Поскольку стриптиз начал пользоваться все большей популярностью, работы прибавилось, денег тоже. В целом, Наташа была довольна. Теперь они могли лопать фрукты, пить лимонад и по выходным готовить курочку в духовке. А на вырученные от сдачи золота деньги Наташа купила всем сестрам по паре летних босоножек. Тем, кто летом не был женщиной, не понять, как много значат босоножки…

Лена за три месяца похудела с восьмидесяти до пятидесяти восьми килограммов и стала тоньше себя прежней в два раза. Она помешалась на правильном питании и внешности. Она отрастила длинные ногти, укоротила волосы до вменяемого состояния «ниже плеч» и нагло выкрасила их в ярко-рыжий. Любую свободную минуту она проводила в спортзале. И все ее мысли были заняты одним. Нет, не мальчиками. Телевидением. Программой. Надо было придумать какую-то программу. И она придумывала, мудрила, сочиняла концепции и тексты в перерывах между двумя подходами, репетировала проходки и стендапы, но все было не то, все не нравилось.

Маргарита Петровна одобряла ее тягу к прекрасному, но не одобряла ее тяги к железу, зеркалам и другим глупостям. После больницы она стала чувствительной и ранимой, боялась смерти, но зачем-то ждала ее. А еще больше она боялась видимого одиночества. Дочь все стремительнее становилась другой, не похожей на прежнюю тихую, пухлую девочку. И все можно было себе объяснить: человек меняется, становится самостоятельным, большим, у него начинается собственная жизнь, отойди в сторонку, наблюдай, не мешай… Но было трудно. Если бы не Костик… Маргарита Петровна до сих пор не подпускала его близко, хотя понимала, что этот спутник будет вращаться вечно вокруг ее грустной, серенькой планеты.

Накануне свадьбы Ирочка устроила девичник. Вопреки всем законам жанра на девичнике был и жених, и другие парни. Невеста вела себя раскованно, обнималась с посторонними, пила вино и водила желающих посмотреть на платье.

А утром была свадьба.

***

Ирочка проснулась от солнечной атаки. Прямо в глаза. Сплошной стеной. Безжалостный, яркий свет новой жизни.

— Красота, — сказала Ирочка.

Все было так мило. Она встала, пошпионила за голубями на улице, за соседними окнами из своего открытого. За дверью хлопотали, таскали мебель. Слышался ласковый голос Розы Наумовны и ласковый, но слегка напряженный голос Валентины Сергеевны. Орал приемник, там в программе по заявкам должны были поздравить замечательную молодую пару — Сергей договорился, у него всюду были знакомые…

— Я выхожу замуж, — сказала Ирочка в никуда, в небо, в пространство за окном.

Пространство деликатно промолчало. Но Ирочке не нужны были советы и одобрения. Достаточно того, что она сама приняла решение и добилась своего.

— Ирина! Ты встала?

— Ну, встала…

— Звони своим подругам! Пусть приходят помогать! Дел столько, а все спят!

— Щас позвоню….

Прозрачно как! Эхо. Летом во дворах пусто. Все дети разъехались по пионерским лагерям, по бабушкам-дедушкам. Интересно, а у них с Ромкой будут дети? Они ведь даже сексом никогда не займутся… Ну, ничего. Если вдруг для кого-то важного дела понадобятся дети, можно будет заняться сексом с кем-то другим, Ромка вряд ли обидится. Какой все-таки чудесный свадебный план она придумала!

— Ирина! Звонит какой-то Виктор Яковлев! Будешь с ним разговаривать?

— Ма! Я занята! Скажи, чтобы вечером в ресторан пришел!

Дверь открылась, появилась голова Валентины Сергеевны, вся в бигуди и очень рассерженная:

— Какой ресторан! Ты что? Хочешь весь город собрать? Учти! У нас только сто мест заказано!

— Ничего, он постоит, он солдат.

Валентина Сергеевна сверкнула гневным взглядом, от которого превратились в пепел все живые организмы, бактерии, простейшие и мухи, случайно попавшие в зону поражения. Только Ирочка была недоступна, за долгие годы у нее выработалась отличная система самозащиты. Она даже не обернулась.

Внизу остановилось такси, вышли нарядные люди с цветами и коробками. Кто такие? Что несут? Ирочка сладко помечтала о том, что им подарят сегодня, сколько вкусного можно будет съесть, сколько танцев реализовать. Но главное не это. Главное то, что висит сейчас на дверце шкафа, упрятанное в чехол, пышное, блестящее.

Как она будет сегодня красива!.. Ах, эта чертовка Ирочка, эта нежная фиалка.

— Скорее бы уже, — сказала Ирочка и упала обратно в постель. Надо было позвонить кое-кому, обсудить кое-что. Свадьба все же довольно хлопотное мероприятие.

***

Лена не спала всю ночь. Подумать только! Ирка выходит замуж… Вспомнила свои подростковые ощущения от свадьбы Сергея, привкус нереальности. Но ведь сейчас то же самое! И Ромка свой парень, и Ирка никак не меняется, но вместе с тем происходит то, что невозможно понять и объяснить! Два человека приклеиваются, пристегиваются друг к другу на всю жизнь! Вместе есть, спать, делить санузел и деньги! А вдруг через год надоест, что тогда? А вдруг, вторая часть тебя, твоя половина окажется испорченной, плохой — и все рухнет! Так странно…

Ближе к утру Лена уморила себя мыслями настолько, что уснула в кресле. А проснулась от тихого журчания голоса за стеной.

— Не надо! — строго, но страстно шептала Маргарита Петровна. — Не приезжай! Я все равно тебе не открою!.. Костя! Прости и пойми меня!.. Костя, послушай! Меня бросили один раз, потом в другой раз меня разочаровали, я не хочу третьего!.. Я благодарна тебе за помощь, правда! Но… Зачем ты мучаешь и себя, и меня? Я и без того разваливаюсь на куски!

Лена вздохнула, на секунду с ужасом представив себя на месте мамы. Седая, больная женщина, целыми днями читающая унылые романы и научно-методические пособия. Есть один-единственный мужчина, неплохой, даже чудесный, но пьющий, и поэтому вроде как ненадежный… И что сделать? Раскрыть ему объятия? А ведь наверняка очень хочется их раскрыть! Впустить его в дом и в жизнь, а потом снова ночами тихо плакать, ожидая возвращения в облаке винно-водочных ароматов? Фишка в том, что больше Костик ни разу не подводил, только выручал. В больнице ночевал на каталке рядом с маминой палатой, продукты таскал, с врачами вел умные, задушевные беседы… Не говоря уже о ежемесячной помощи, «алиментов на ребенка», на Лену, которая давно уже не ребенок и, тем более, не ребенок Кости. И Лена понимала, что на месте мамы давно сняла бы все засовы и распахнула дверь, но мама не такая. Она устроена иначе. Она будет страдать и дальше, так вот устроена ее душа.

Помаявшись, полежав еще час с закрытыми глазами, Лена махнула рукой на сон и заменила его утренней пробежкой. Потом долго плескалась в ванной, массируя мышцы живота толстой струей душа, делала гимнастику для глаз, по ходу сочинила новую маску из утопленного еще вчера вечером «Геркулеса»…

Потом долго думала, что надеть. За последний месяц у нее появилось несколько милых и абсолютно безумных нарядов, и пришла пора один из них презентовать.

— Лена, тебя Лера Борисовна!

— Лера Борисовна?

Ну, наконец-то! Долгие месяцы изнурительных подготовок, тренировок и попыток писать сценарии. Вот сейчас Лера Борисовна скажет — да или нет. Есть для Лены место на новом телеканале или нет. Пусть бы хоть что-нибудь сказала, чтобы можно было успокоиться и продолжить жить в каком-то другом темпе, хотя… Вряд ли что-то изменится.

Маргарита Петровна протянула трубку, не ушла, смотрела, как дочь разговаривает по телефону. Понимала, что сейчас прозвучит что-то, после чего придется либо утешать дитя, либо вместе с ним скакать по дивану.

— Да, Лера Борисовна, здравствуйте!.. Нормально, а как у вас?.. Отлично… Да, помню… Что? Завтра?.. Д-дда, я кое-что придумала… Хорошо, конечно…

Маргарита Петровна нервно гладила Мурку и улыбалась, просто никак не могла сдержать улыбку, хоть прекрасно знала, что дочка не любит всякие такие сантименты.

— Ну, что? Приглашают на телевидение?

Лена не ответила сразу. Стояла, думала, а потом как заорет:

— Да! Меня приглашают на телевидение!!!

Это было такое счастье!

***

Все утро Наташа собирала сестер. Капитолина Михайловна дежурила в больнице у маленькой Сусанны, так что девицы были предоставлены сами себе, но это их, конечно, нисколько не смущало. И вообще никак не влияло на их жизненную позицию.

Анжелке на днях купили новые розовые брюки «бананы», плюс она одолжила у кого-то из подружек розовую маечку с Мадонной на фасаде. Словом, красота получилась неземная. Десятилетней Элеоноре досталось розовое платье, в котором когда-то давно Наташа выступала в хоре и засветилась на телевидении. Платье с тех пор ни разу не надевали, оно лежало в нафталине и даже как-то сохранилось, хоть и порядком поблекло. А пятилетнюю Виолетту нарядили в навороченный джинсовый комбез, подаренный Наташке одним прытким поклонником. Поклонник как-то просек, что его любимая стриптизерша время от времени приходит на работу с маленькой девочкой, сочинил себе трогательную романтическую историю несчастной любви и дитяти-сиротинушки, скупил весь шоколад, завалил им Виолетту. А на следующий день пошел в «Березку» и приобрел там это джинсовое чудо. Все, как надо: нашлепочки, заграничные надписи на этикетках. Подарок Наташа приняла, но поклоннику отказала, и он потихоньку исчез.

— Там будут мальчики? — волновалась Анжелка.

— Будут. Но тебя это не касается.

— Почему это?

— По кочану.

— А я хочу!

— Мало ли что ты хочешь!

— Блин! Достала ты уже! — Анжелка швырнула расческу и удалилась в ванную.

— Она там плачет, да? — огорчилась Элеонора.

— Ничего. Поплачет и перестанет.

— А почему ты ей не разрешаешь дружить с мальчиками?

— Потому что она этого не умеет делать.

— А я?

— А ты умеешь.

— Значит, я могу с ними играться?

— Можешь. Только тебе придется взять в игру еще и Виолетту.

Элеонора приуныла, с тоской взглянула на младшую:

— Ай, с ней неинтересно! Она ничего не умеет! Ни в классики играть, ни через скакалку прыгать!

— Вот ты и научи ее.

— А там будут конфеты? — это уже Виолетта.

— Будут. И торт будет. И вкусная колбаска.

— Ой, я хочу торт! Хочу торт!

— И я хочу торт! И колбаску хочу! И куклу с желтыми волосами!

Наташа смотрела на сестер, потом не выдержала, повалила обеих на безногую кушетку. Начался привычный и любимый всеми сторонами процесс щекотания, кусания, брыкания и спонтанного целования. Анжелика долго слушала из ванной, как визжат сестры, потом гордо выплыла, постояла в стороне, ожидая приглашения, не дождалась, навалилась сверху и тоже щекоталась, брыкалась и кусалась, сохраняя при этом мину вдовствующей императрицы.

***

— Ну, как ты, жених?

— Нормально.

— Спишь еще?

— Нет, маме помогаю. У нас тут гости приехали.

— А… Ну, как настроение?

— Не знаю. Страшно. А тебе?

— А мне клево! Я сейчас в парикмахерскую иду, прическу делать…

— Хорошо.

Ирочка помолчала. Ждала, что Рома признается в любви? Нет, не ждала. Просто была какая-то приятная растерянность, какое-то томление. А что с ним делать — не знала.

— Ладно, Ир, я пойду, мама зовет.

— Ну, иди. Пока.

***

В парикмахерской встретились с Леной. Та пока не выпячивалась, скромно, в джинсиках. Но сияла при этом как зимняя луна.

— Чего это ты так радуешься? — удивилась Ирочка. — Вчера еще так не радовалась.

— Меня пригласили на телевидение!

Ирочка упала в кресло, удивленно взглянула на себя в зеркале, подняла тонкие бровки:

— В смысле?

— Ну, на телевидение! Пригласили!

— Что, снова вести будешь какую-нибудь программку?

— Пока только на собеседование.

— Ну, не знаю…

Ирочка как-то явно расстроилась. Ну, зачем Ленка так бестактна? Надо ей было в этот светлый день говорить о своих успехах? Кому это интересно? Уж точно не Ирочке.

— Ты бы лучше с утра к нам домой зашла! Мамане помогла! Свидетельница называется!

Лена смутилась, притихла. Да, действительно. Видимо, надо было зайти. Ей, конечно, никто не объяснял права и обязанности свидетельницы, но можно было бы догадаться!

— Я прямо сейчас зайду.

— Да сиди уже. Просто будь со мной, ладно? Невесту нельзя оставлять одну, твоя задача — быть рядом и следить за порядком. Поняла?

— Да, Ирка, ты не нервничай. Все будет нормально. Все люди женятся, и ничего…

— Да причем тут «женятся»…

Ирочка совсем расстроилась, расползлась по креслу, мрачно следя за действиями парикмахера:

— Люда! Блин! Ну, что, обязательно так тянуть? У меня и без того башка отваливается! Какие вы все, блин, негибкие! Можете вы хотя бы в день моей свадьбы думать не о себе, а обо мне?

Парикмахер ласково улыбалась, кивала и осторожно посматривала в сторону Лены с выражением лица: «ну, ничего, ничего, потерпим, да?».

— Ирка, а ты специально пригласила Варфоломея и гитариста Э.?

— А как ты догадалась?

— Ну, просто я бы пригласила. Пусть бы посмотрели, помучились…

Наживка была верная, Ирочка клюнула и посветлела:

— В общем, я тоже так прикинула… Они, конечно, редкие мудаки, но мне будет приятно знать, что они ревнуют, и все такое. К тому же Ромке будет пофиг, кто у меня кавалер и что у меня с ним было. Так что могу делать что хочу.

Лена внимательно слушала, кивала и молила небеса о том, чтобы то ниспослало Ирочке стабильно удовлетворительное настроение хотя бы на ближайшие сутки.

***

В час были дома. Ирочка ушла к себе и там с помощью двух зеркал пыталась рассмотреть прическу. Лена отправилась на кухню, где под руководством чьей-то дальней родственницы долго и быстро готовила закуски-канапе, поскольку гостей была целая квартира, они хотели есть, пить и веселиться, а канапе — такая мелочь, на один зуб нашему человеку…

— Ленка! Иди сюда!

Четырнадцать часов, уже скоро ехать в ЗАГС. Лена оставила кухню и пошла на зов. Дверь за ней немедленно захлопнулась — Ирочка не хотела, чтобы в комнату проникли какие-нибудь враги.

— Что?

— Ну, как я?

И Лена обалдела. Просто опустила руки с прилипшими кусочками сальца из сервелатов и смотрела.

Тонкая, высокая, жемчужно-прозрачная. На голове — кокетливая маленькая фата, а на попе — вздорный бант, благодаря которому в плоском тельце невесты появилась волнующая тайна. Но даже и не это главное. Главное — она была НЕВЕСТОЙ. Самой прекрасной девой на всей планете.

— Очень красиво! Очень!

— Правда? — Ирочка метнулась к зеркалу. Все зеркала — от трюмо и до карманной стекляшки в пластиковой оболочке — все были у нее на службе в этот великий день.

— Ирка! Я даже не ожидала…

— Ну, ладно ты, — невеста прошлась перламутровыми ноготками по влажному атласу юбки. — Не перехвали.

Господи, как красиво! И никакой зависти. А какой смысл завидовать тому, что с тобой не может произойти потому, что не может произойти никогда? Ведь не завидует же Лена какой-нибудь английской королеве Виктории. Нет на самом деле никакой королевы Виктории и невест нет, хотя не исключено, что кому-то удается попасть по ту сторону Зазеркалья. Такие люди, как Ирочка, могут быть и королевой, и невестой. Но Лена слишком реальна, чтобы…

— Жених приехал! Жених приехал!

Ирочка пискнула и вытолкнула Лену в коридор. А туда уже слетелись родственники, большие и малые, у кого-то по ходу торчала шпажка от канапе в зубах, но пропустить шоу никому не хотелось.

— Где свидетельница? — грозно закричала Валентина Сергеевна — В первый раз такую свидетельницу вижу! Никакой помощи!

Теряя сознание от страха Лена пробралась поближе, к самой двери, где получила от Валентины Сергеевны порцию напалма и напутствие:

— Ну, смотри! Торгуйся хорошо! Такую невесту отдаешь!

Прямо перед Леной стоял бледный, несчастный Рома. Бледный, несчастный, но красивый как бог, и в костюме. И он тоже не очень понимал, что требуется от него сейчас как от жениха.

— Свидетель где? — Валентина Сергеевна совсем рассердилась. — Что у вас за бардак? Давайте сюда свидетеля!

Рома, напуганный до смерти нападением будущей тещи, посторонился и пропустил вперед коренастого, быковатого юношу с довольно прыщавым лицом.

— Я свидетель! — весело сообщил юноша. — Все будет нормально! Сейчас разберемся с вашей невестой!

И Валентина Сергеевна вздохнула с облегчением. Сразу видно: нормальный парень, понимает в жизни, своего не упустит. Вздохнула и приготовилась следить за процессом купли-продажи дочери, готовая в любой момент встать горой на защиту ценника и не дать глупым малолеткам извратить вечные и прекрасные понятия о браке.

В ЗАГС гнали в шикарной белой машине. Ирочка, Лена, Валентина Сергеевна и Роза Наумовна. По политесу мамам полагалось ехать в каком-то другом экипаже, но что-то не срослось, и Валентина Сергеевна по этому поводу страшно сердилась. Ей не нравилась свадьба, не нравился выбор дочери — да, она любит Рому и его родителей, у них многолетняя дружба, но жизнь показала, что никакой пользы эта дружба не приносит, а тогда зачем такие родственники? Но при этом при всем Валентина Сергеевна была женщиной строгих моральных принципов и понимала: после венчания молодых людей ждет только один путь. В семью. Конечно, когда она узнала о том, что ее дочь тайно повенчалась с другом детства, она была в страшной ярости. Она била идиотку Ирочку, как пятилетнего нашкодившего ребенка. Но изменить ничего не могла. И потому смирилась, каждую секунду думая о Брониславе Станиславовиче и его двухуровневой квартире. Ох, дура Ирка, дура! Дура безмозглая! Пожалеет ведь, да будет поздно! Такие мужчины, как Бронислав Станиславович, в холостяках и месяца ходить не будут!

Ирочка сунула в окно руку и рулила, как крылом самолета, ладонью. Ей было хорошо. Сзади мчалась красивая черная машина с женихом, с другом жениха — да, да! Этот друг жениха, этот прыщавый свидетель, и был той самой тайной любовью Ромки! И Ирочка собиралась в ближайшее время серьезно с Ромой поговорить, указав ему на его дурной вкус. Все-таки в мужчинах Ирочка разбиралась получше.

А Лена была взволнована и все. Ничего, кроме волнения по разным поводам сейчас не могло удержаться в ее голове, не познавшей сегодня радости прикосновения рук парикмахера. И это тоже смущало Лену. Она собиралась быть сегодня вечером красавицей, но банально не успела. И что теперь делать, как явиться в ЗАГС в джинсах? Это ведь Храм, а в храм в джинсах не пускают…

— Лена, ты могла бы и платье какое-нибудь надеть! — вдруг сухо заметила Валентина Сергеевна, и Лена вздрогнула от мистической, пугающей своевременности этого замечания. — Там же будут фотографировать! Ты понимаешь, что свидетельница в джинсах — это позор на всю жизнь?

— Простите, — пролепетала Лена.

— Мать, отстань! Не порть праздник! — Ирочка улыбалась жизни, радовалась лету и встречному ветру. — Пусть одевается, как хочет! Сейчас модно быть в джинсах!

Валентина Сергеевна громко вздохнула, с презрением и усталостью глядя на дочь. В кого такая?

***

— Роман Иванович! Согласны ли вы взять в жены Ирину Игоревну?

— Сссогласен…

— Ирина Игоревна! Согласны ли вы стать женой Романа Ивановича?

— Согласна, согласна.

— Какую фамилию будет носить невеста после бракосочетания?

— Красивая.

Гул в зале. Ирочка теперь будет с другой фамилией! Офигеть!

— В знак любви и уважения обменяйтесь кольцами.

Засверкали вспышки, громко заплакала Роза Наумовна, и Рома дрожащей рукой надел тонкое колечко на пальчик своей Ирочки. Колечко никак не попадало в нужную точку, и невесте пришлось самой сунуть палец в сладкое, золотое ярмо…

— …объявляю вас мужем и женой!

Грянула какая-то музыка, обалдевшие молодожены обернулись к родственникам и друзьям. А там все или плакали, или тупо улыбались, как на цирковом представлении.

— Целуй меня! — шепнула Ирочка.

— Зачем?

— Целуй, говорю! — и она впилась губами в его мягкий рот, но не услышала ответного движения. Так и стояла, односторонне присосавшись как пиявка. А Рома покорно ждал.

Потом гости потоком шли и поздравляли, дарили цветы, и Ирочка была счастлива, взволнована, все такое…

Потом поехали на площадь Победы, возложили цветы. Потом катались по проспекту. Потом кататься стало скучно, и решили ехать к ресторану.

Но в ресторан не пускали — время не пришло. Толпа возбужденных родственников с белыми лентами через плечо, голоногие, красивые девушки с цветами, чьи-то дети в бантиках — все оказались в ситуации глупого форс-мажора. Ну, и что теперь делать? Валентина Сергеевна торжественно-саркастично взглянула на дочь. Пусть видит, что мать догадывалась о таком развитии событий.

— Идите сюда! — крикнула свидетельница, эта нелепая Лена в джинсах. — Здесь можно переждать, пока откроют!

Нестройным нарядным ручьем свадьба перетекла в задний двор, где аккурат за рестораном раскинулась миленькая детская площадка с качелями, лестницами и верандами.

— О! То, что надо! — обрадовались гости, и через минуту детская площадка напоминала государственный розарий и одновременно филиал психушки.

— Ну что, довольна? — Валентина Сергеевна подкралась к дочери, весело почесывающей голеностоп, ударила по руке. — Довольна? Взрослые люди вынуждены на качельках кататься как дети!

— Довольна! — Ирочка даже не взглянула на мать, только сердито отдернула руку и снова вернулась к преступному чесанию. А сама при этом хохотала, глядя на подвыпивших дядек и теток, которые с младенческим восторгом и дикими воплями полезли на горки, оседлали бревна и карусельки.

Лена ждала в засаде, под кустом сирени, искала момент, когда можно будет на часок оставить общество и сгонять домой, переодеться. И помощь явилась. В лице Наташи и трех разновозрастных девушек-сестер.

— Наташка! Потом объясню! Мне надо домой, я не успела переодеться, понимаешь? Развлеки тут народ чем-нибудь, а?

— Ну, развлеку, конечно, — Наташа с опаской заглянула в бушующий двор.

— И, это, к Валентине Сергеевне подходи почаще, спрашивай, не нужна ли помощь! А то она сильно обижается!

Лена кричала уже на ходу, уже летела на остановку. Благо тут по прямой до дома десять минут.

— Наташ! Пойдем, там качельки! — ныли младшие. — Пойдем, Наташа!

А старшая подумала еще пару минут, прикинула возможности сестер и дислокацию гостей, а потом озвучила план.

— Значит, так. Сейчас мы все дружно выбегаем и кричим: Ира-Рома! Поздравляем! Счастья и любви желаем! Запомнили?

Маленькие зашевелили губенками, повторяя сложный текст. Дылда Анжелика презрительно отвернулась.

— А потом Элеонора с Виолеттой поют песенку про Зайчика…

— Про Ежика!

— Да, простите, про Ежика. А мы с Анжелкой танцуем, изображая Зайчиков.

— И Ежиков!

— А потом делаем все так, как дома, когда играем в балет! А еще покажем всем сказку про Колобка! А еще Элеонора сделает кувырок, как я учила, сможешь?

— Смогу!

— Да. Главное, чтобы все порадовались, ясно?

— Ясно!

Анжелика громко вздохнула.

***

Лена опоздала минут на пятнадцать. Гости уже почти расселись, в зале бушевал тамада и музыканты тихо настраивали инструменты, готовясь играть первый танец, танец молодых. Тем не менее удалось просочиться по стеночке и бухнуться на пустующий стул рядом с невестой.

— Блин! Где тебя носило? — зашипела Ирочка и осеклась.

Мама дорогая! Что это с Ленкой такое приключилось? Ирочка не сразу и поняла. Просто тупо елозила взглядом по незнакомому телу рядом.

— Ленка, ты что? С ума сошла?

— А… что?

— Звезданулась совсем? Такое короткое платье?

— Ну, тут и покороче есть!

— Ну, им можно, но ты…

Нет, это что-то невообразимое! Толстуха Ленка напялила короткое леопардовое платьице, обтягивающее плотно, как перчатка.

— Офигела, просто офигела.

Лена совсем побагровела от стыда и прикрыла ноги салфеткой. Конечно, ей не стоило так выряжаться. Не стоило… Стыд какой…

— Да! Свидетели у меня, что надо! — Ирочка отхлебнула из бокала, поддела вилкой ветчину. — Один с женихом за ручку держится, другая вырядилась как проститутка…

И вместе с тем Ирочка понимала, что… Ленке идет это жуткое порнографичное платье! Что у нее, оказывается, довольно эффектные формы были спрятаны под жиром, и вот сейчас эти формы первый раз в жизни были представлены миру! И отчего-то это бесило, хотя надо было бы радоваться за подругу. Ничего, в день свадьбы можно не радоваться. Сегодня Ирочке все можно.

— Сиди, поняла? Не вставай лучше, Ленка! А то я до первой брачной ночи от стыда не доживу!

Лена совсем сгорбилась и уткнулась носом в салат.

— Дорогие молодожены! В этот прекрасный день…

Ирочка и Рома встали, улыбаясь, выслушали какой-то текст, поцеловались. Гости страшно обрадовались и приступили к празднику, заскрипели ножиками и вилками по фаянсу.

***

Свидетель крепко держал под столом Ромину руку. Тот пару раз пытался вырваться, не смог и оставил попытки. Так и пользовался одной конечностью, периодически получая от Ирочки глубокомысленные тычки в бок.

— Скажи ему, чтобы вел себя прилично! — Ирочка строго взглянула на свидетеля. — Ты на свадьбе, блин! На своей собственной! Давай ухаживай за женой!

Рома послушно выдернул руку, по ходу больно ударив кистью стол, отчего зазвенели бокалы.

***

— Привет!

Лена обернулась. Рядом с ней… сидел Сергей! Старший брат Ирочки! И не один! И не со своей законной женой Илоной! А с юной особой, пышноволосой, с умненькими, хитрыми глазками и улыбкой невинного молодого тиранозавра.

— Привет!

— Давно тебя не видел!

— Я тебя тоже!

— Ну, как? Оклемалась тогда от первой тренировки?

— Оклемалась, Лена улыбнулась, вспомнив неделю мук, когда она не могла ни встать, ни сесть, ни лечь, ни повернуться — так болело каждое мышечное волокно.

— Ну, прости меня, ладно?

— Да за что?

— Ну, я мог тебя тогда так не перегружать. Я же знал, чем это заканчивается!

— Ничего. Все нормально!

Особа рядом с Сергеем ласково посмотрела на Лену. Лена на всякий случай улыбнулась и отвернулась, не желая создавать напряжение в любящей душе девушки.

— А ты еще ходишь в зал или все, наелась?

— Хожу. Каждый день.

— Ну, ты даешь… Хотя…

Сергей отодвинулся, без капли стеснения рассмотрел то, что ему удалось рассмотреть на сжатой в комочек Лене.

— Хотя выглядишь, конечно, неплохо. Сколько сбросила?

— Двадцать пять.

— Двадцать пять! Ничего себе!

Кареглазая девушка рядом с Сергеем нервно звякнула вилкой и грустно попросила:

— Сергей, дай мне салатика, будь так любезен!

— А ты все салатики лопаешь! — Сергей привстал, придерживая галстук рукой, потянулся за блюдом. — Хоть бы раз мяса попросила! Ох уж эти вундеркинды!

В образовавшуюся прореху Лена рассмотрела простенькие джинсики, в которые была упакована подружка Сергея и окончательно возненавидела свою дурь. Ну зачем ее понесло переодеваться? Чувствовала бы себя сейчас человеком, а не тварью дрожащей.

— Это моя подруга Оля, студентка геологического факультета.

Хитроглазая студентка сдержанно кивнула.

— А это Лена, подруга моей глупой сестры (Ирочка в этом месте на автопилоте обернулась на имя и так же на автопилоте отвернулась), фотомодель.

Что? Он назвал ее фотомоделью? Обе девушки минимально обалдели, каждая по своей причине. Но обе промолчали.

— А тебе что насыпать?

— А мне — салатика… — Лена окончательно смутилась. — И… мяса…

— Вот это я понимаю!

***

Наташа сидела рядом с Роминым свидетелем. Ей было прекрасно видно, как свидетель треплет жениха по коленке, как гладит его тонкие, длинные пальцы. И она делала все возможное, чтобы собой прикрыть это безобразие. Не дать другим гостям увидеть то, что они ни в коем случае не должны были увидеть!

А еще она зорко следила за сестрами. Для остальной, «неблизкой» молодежи был выделен специальный стол — подальше от глаз высоких гостей, поближе к оркестру. И Наташе нужно было вовремя заметить «пи-пи» Виолетты, отследить каждый кусок, схваченный Элеонорой, аллергически нестабильной, и уберечь Анжелику от предложений выпить за здоровье молодых. А предложений было предостаточно. Все ближайшие парни откровенно пялились на яркую, глазастую девицу в тонкой маечке и дарили ей улыбки. Анжелика была счастлива просто до опупения.

Потом тамада объявил первый танец молодых, и некоторые люди, помнящие конфуз пятилетней давности, когда почти в такой же ситуации Рома отказался танцевать с Ирочкой, а предпочел Наташу, напряглись. Но в этот раз все прошло правильно. Молодые танцевали. Роскошный, томный красавец-жених, герой самых сладких снов, правильно и точно вел свою сказочную партнершу. Партнерша запрокидывала голову, обнажая лебединую шею, и все в зале стонали от сладкого счастья.

***

В какой-то момент всех отпустили курить, девушка Оля скептически, но терпеливо откинулась на спинку стула, ждала, пока ее друг Сергей потреплется с вульгарной особой, именуемой «подругой невесты Леной».

Наташа пересела к Анжелке и кормила младших сестер.

Жених и свидетель удалились на переговоры.

А невеста заплыла в комнатку, где отдыхали музыканты. И присела на краешек нечистого стола с презентованными «от свадьбы» тарелками. на которых горкой лежали все виды пищи, представленные на торжестве.

— Ну, здравствуй. Э.

Гитарист Э., повзрослевший и похорошевший, усмехнулся сквозь стопку водки:

— Ну, здравствуй, невеста!

— Как дела?

— Неплохо.

— У меня тоже.

— Я вижу.

Ирочка улыбнулась. Ревнует! Конечно, ревнует! Места себе не находит! Еще бы! У них был такой роман, такие страсти! Ирочка бросила его тогда. Или это он ее бросил? А, неважно, дело давнее…

— Как тебе мой муж?

— Никак.

— А как тебе я?

— Слушай! — гитарист Э. встал, сдвинул гитару в сторону. — Чего ты меня пригласила? Других музыкантов мало?

— Ну, потому что ты хороший гитарист!

— Хороших гитаристов сотни!

— Ну, значит, были еще какие-то причины!

Э. с ужасом посмотрел на нее, моргнул глупыми глазами. Кокетничает! Безбожно кокетничает, зовет взглядом, чертовка! Как же так?

— Ирка!

— Что?

Она подплыла ближе, взяла его за галстук.

— Ты что задумала, Ирка?

— Ничего…

Тонкая ручка с обручальным колечком поползла по гитарной груди вниз, к тайне.

— Ирка! С ума сошла?

— Нет, пока нет… А ты?

Близко-близко ее прозрачные, распутные глаза. Ее запах… Э. хлопал ресницами как однодневный теленок, в голове у него не осталось ни одной ноты, даже самой популярной. Никогда с ним не происходило такое, и весь его жизненный опыт, довольно объемный для распутного юноши-пэтэушника, сейчас был бесполезен.

— Ирка, стой!

— Что?

— Ирка!

— Я двадцать лет Ирка!

Скрипнула далекая дверь, и гитарист Э. лопнул как струна: оттолкнул мессалину и исчез. Даже гитару не забрал.

Ирочка улыбнулась, громко и кокетливо вздохнула, пальчиком нарисовав на пыльной спине стола «Козел», а потом ушла к гостям, прихватив гитару. Нужно будет положить ее на сцену. Чтобы милый друг Э. не исчез незаметно, но вернулся к исполнению своих обязанностей.

***

— Наташ, привет!

Наташа застыла, занеся вилку над открытым клювиком Виолетты.

Яковлев!

Высокий, ладно оттененный костюмом. И лицо такое… Родное, знакомое, но и другое, взрослое. Но хорошее лицо, между прочим. Очень хорошее лицо. Таким она себе его и представляла. Наташа нахмурилась.

— Чего надо?

— Просто подошел поздороваться! Это твои?

— Мои.

— Сколько же вас всего, девчонки?

— Пять, — кокетливо повела плечиком Анжелика. — Я, Наташка, Элеонора, Виолетта и Сусанна! Только она еще в больнице! И мама с ней!

— Ну, я надеюсь, все будет хорошо!

— Мы тоже надеемся!

— А как тебя зовут? — поинтересовалась Элеонора.

— Витя. Я с вашей старшей сестрой учился в одном классе.

— А мы тебя не помним!

— Просто я рано ушел из школы, стал военным.

— Ты убиваешь людей?

— Ну, нет, конечно. Я просто вас защищаю.

— От кого?

— Ну, пока что от официантов, которые хотят забрать ваши тарелки. Вы ведь еще не доели, да?

— Да!

— Ну, вот и ешьте спокойно, я на страже!

Девчонки захихикали, с интересом рассматривая такого милого дядю.

— Наташ! А ты что делаешь вечером?

И тут в Наташе волной возникло старое яростное возмущение. А она вечером едет раздеваться перед богатым сволочьем! А она вечером едет унижаться по самую плешку!

— Не твое дело!

Яковлев помрачнел.

— Слушай, ну что я тебе сделал?

— Ничего, слава Богу!

— Тогда почему ты так со мной?

Сестры замерли, желая услышать, что ответит Наташа. И это ее тоже расстроило. Не хватало еще маленьких впутывать в эту историю. У них и без того в жизни грустного хватает.

— Яковлев, отвали, а? Будь человеком!

Он встал, тяжело двигая челюстью.

— Пока, девчонки, — улыбнулся, как мог. — Надеюсь, еще увидимся!

— И мы тоже! — стопроцентно искренне заорала Анжелика и зло взглянула на сестру. — Ты зачем его отшила? Такой клевый пацан! Симпотный такой! Высокий! Добрый! Сильный! Отличный пацан!

— Потому, что мне не до него!

— А до кого тебе?

— А до вас! — рявкнула Наташа. — До вас, понятно? Кто, кроме меня, за вами будет смотреть? Ты думаешь, я сама не устала? Устала! Иногда я вас убить готова, понятно?

Красноухая от обалдения Анжелка умолкла и ужалась, малышки горько сморщились, готовясь зареветь.

А Наташа охнула, вскочила, начала обнимать своих малявок, целовать, просить прощения. Сказала глупость, просто сорвалась. Конечно, никого у нее нет дороже любимых сестричек!

***

— Куришь?

— Нет, — Лена совсем не понимала, как ей жить дальше. Сергей не давал ей вздохнуть, все спрашивал, говорил, подливал винища.

— Ладно. А мы с Ольчиком пойдем покурим.

Девушка Оля шустро снялась с места и ушла вперед, дав понять, что демократична и может не стеречь своего парня. Пусть ведет себя так, как хочет.

— Как тебе моя герла? — Сергей проводил взглядом джинсики. — Умная, аж удивительно.

— Это хорошо. Хорошо, когда девушка умная. Редко.

— Это точно. Когда умная и красивая. Редко. Ну, так ты пойдешь, нет?

— Я не курю.

— Просто постоишь рядом, поболтаем.

— Нет, спасибо.

Сергей вздохнул, по-щенячьи сдвинув бровки: пойдем, а? Там так интересно, все курят. Лена вежливо улыбнулась в ответ. Не пойду, спасибо за доброту и внимание.

***

Ирочка бродила по залу, улыбалась гостям, сверкала взглядом и зубками, шуршала царскими юбками. Ах, как хороша! Поздравляем тебя, Ирочка! Ты сегодня просто великолепна, Ирочка! Ты самая красивая невеста на свете!

А где же наш гитарист Э.?

Ладно. Не хотим выходить, не надо… У нас есть и другое занятие. Невысокий человек, не в костюме, но в чем-то светлом, льняном. Глубокие, почти старческие складки у носа. Да, изменился парень, постарел.

— Здравствуй, Варфоломей! Ты опоздал?

Варфоломей. Друг-художник-наркоман из прошлого. Споткнулся взглядом о великолепие невесты и открыл рот. Удивлен, слегка сконфужен, но, как взрослый человек, владеет собой. Поэтому быстро оправился, расплылся знакомой ядовитой улыбочкой.

— Здорова, Ирэн! Что это ты такое напялила?

— Что? Ах, это? Это мое свадебное платье!

— Какая прелесть! Так это ты выходишь замуж? А то я все мучился — на какую же свадьбу меня приглашает давняя приятельница Ирка-мещанка?

— Да, это она тебя на свою собственную свадьбу приглашает!

— А за что такая честь?

— Просто так, — Ирочка взяла букет из его рук. — Просто так, имею право… Какие красивые цветы! Сразу видно, художник букет покупал!

— А я уже не художник.

— А кто ты?

— Так… Мелкий бизнес, дизайн, журналистика, упаковки и этикетки… Скучно…

— А вот у меня все так здорово!

— Что же, я рад!

Варфоломей нагло ухмыльнулся. Интересно, уйдет или нет? Этот вполне может и уйти. Конечно, Ирочка не будет его догонять.

— Ну, что тут у вас есть поесть? Раз уж я пришел на свадьбу значит надо поесть как следует!

Ах, циничное животное! Ничего святого! Ирочкины глаза заискрили от удовольствия! Все так здорово! Так захватывающе!

***

Валентина Сергеевна бегала по коридору в поисках музыкантов и тамады. Никого! Вот сволочи! Уже пора начинать, гости накурились, хотят горячего! И никого! Уже мы им заплатим по договору! Уже они получат за такое отношение к работе!

— Валенька, милая! — на секунду возникло счастливое, заплаканное лицо Розы Наумовны.

Валентина Сергеевна отмахнулась:

— Роза, подожди! Тут вопросов много! Потом!

Где же они, мерзавцы? Пьют наверняка где-нибудь в туалете?

Она не постеснялась и заглянула в мужской ватерклозет, вспугнула кого-то из веселых гостей. Потом прошлась по кухне, толкая толстых поварих. По ходу отругала за постный оливье. Как будто они сами не пробуют, что делают!

А потом увидела служебный выход и воспользовалась им.

И вышла на ту самую детскую площадку, которая приютила свадебный табор час назад.

Под кустом сирени, сокрывшись от людских глаз, свидетель и жених крепко обнимали друг друга…

***

Витя Яковлев вышел на ступеньки, достал пачку «элэма». Был он мрачнее тучи, слеп и глух к происходящему. Поэтому не сразу заметил, что рядом стоит милая девушка в джинсах и тянет к нему свою тонкую сигаретку:

— Дайте огня, пожалуйста!

— Ох, простите, задумался! — Яковлев засуетился, захлопал по карманам в поисках зажигалки. — Не могу найти… Бывает такое… Сам не заметил, куда сунул… Сейчас, сейчас…

Девушка с улыбкой следила за дерганьем товарища, краем глаза при этом пасла дверь, из которой вот-вот должен был появиться другой товарищ, Сергей. Сергей не появлялся, отчего глаз девушки становился все более блестящим.

— Да я так прикурю! — она встала на цыпочки, страхуя себя ладошками, уложенными на плечи курильщика, и ткнулась своей сигареткой в него.

Яковлев смущенно улыбнулся — бывает. Зажигалка — такой странный предмет…

— Вы тут один?

— Ну, почти…

— Это как?

— Пришел к девушке, а она отказалась со мной общаться.

— Странная девушка. Отказаться общаться с таким интересным молодым человеком!

Яковлев опустил глаза. Надо же. Его назвали интересным.

Девушка посмотрела на дверь, потом энергично пошла на штурм.

— Меня зовут Оля. Ольга Курлова. А вас?

— Яковлев Виктор Михайлович.

— Вы учитесь, работаете?

— Я военный!

— О! Это так чудесно! В вас очень чувствуется сильный, настоящий мужчина!

— Да? Спасибо! — Яковлев, не искушенный в играх, совсем растерялся. — Знаете, я не привык к комплиментам! Чувствую себя так… Странно!

— Почему? — ласковые карие глазки Оли уже рядом, смотрят с тревогой и нежностью. — Вам надо знать правду! Вы очень, очень интересный мужчина! Любая женщина в зале вам это скажет! Любая УМНАЯ женщина!

— Ну, не знаю…

Оля снова посмотрела на дверь. Где Сергей? Почему не идет?

— А вы? Вы где учитесь?

— Я учусь на геофаке. Люблю экзотику, путешествия, препятствия.

— Надо же! А с виду не скажешь. Такая романтичная девушка…

— Ну, еще я рисую, пишу чуть-чуть… У меня широкий круг интересов.

— Здорово.

Где Сергей! До сих пор сидит и любезничает с той леопардовой выхухолью?

— А вы одна?

— Ну, почти…

— Это как?

— Пришла с молодым человеком, а он сейчас общается с другой девушкой.

— Странно. Как он мог оставить вас и общаться с какой-то другой девушкой?

— Причем девушка такая… Мерзкая… Свидетельница! Вы ее видели наверняка!

Яковлев перестал улыбаться.

— Не только видел… я с ней учился вместе. Это Ленка Иванова.

— По-моему, вульгарная дура. Вы не находите?

— Не сказал бы. Она очень хороший и добрый человек. И привлекательная. А насчет ума… Она столько книжек прочитала, сколько я и не видел даже.

Девушка Оля снисходительно улыбнулась, выпустила дым тонкой струйкой.

— Знаете, иногда можно много читать, но остаться при этом дурой.

Витя внимательно посмотрел на девушку. О ком она? О Лене? Лену он знает давно, дурой она никогда не была. Хотя кто их поймет, этих девушек…

Ничего не сказал.

Потом появился Сергей, закурил, рассматривая дам. Оля немедленно вильнула хвостиком, прижалась к плечу своего героя и только пару раз, не больше, взглянула на нового знакомого. И то просто так, без видимой цели. Узнать, видит ли он, как она счастлива и востребована?

***

Пришел гитарист Э., чертыхаясь, взял гитару. Ему только что попало от администратора, которому в свою очередь попало от Валентины Сергеевны.

И теперь злой Э. тихо крутил колки гитары, ожидал появления коллег и страстно ругал Ирочку самыми черными словами. Разумеется, не вслух. Но лицо на всякий случай охладил и сделал равнодушным, поскольку понимал, что Ирочка где-то рядом, и терпеть ее придется целый вечер. Значит, надо бороться даже на расстоянии.

— А вы гитарист, да?

Рядом стояла долговязая девица, симпатичная, явно молодая и глупая, восхищенная встречей с Артистом.

— Да, гитарист.

— А вы можете мне что-нибудь сыграть?

Э. сначала хотел сказать, что не сможет, а потом подумал, что ничего с ним не станет, и протренькал вступление к «Смок Он Зе Вотер».

— Класс! — у девчонки засверкали глаза. — Как вы здорово играете, просто зэбанско! А я могу так научиться?

— Не знаю. Да, если захочешь.

— Захочу! А вас как зовут?

— Э.

— А меня Анжеликой! А вам невеста нравится?

Э. вздрогнул, не готовый к такому вопросу. Неужели эта малолетняя восторженная чикса Иркина шпионка?

— Ну, я и покрасивее видел.

— Класс!

Девчонка присела рядом, вылупилась на инструмент как сова на луч солнца.

— А вы куда нажимаете? Сюда, на точечки?

— Нет. Сюда, на струночки.

— Класс… А можно, я попробую!

И снова первая реакция Э. сильно отличалась от второй. Сначала он хотел просто завернуть эту наглую молодку, сослаться на занятость. А потом подумал: а что? Ирка увидит его с ногастой девицей, понервничает… Отличный расклад!

— Ну, попробуй!

И он повесил на щуплые плечики Анжелики свою боевую гитару, верного друга, дальнего родственника «Фэндера Стратокастера», но произведенного не в буржуйской музыкальной лаборатории, а в дружественном городе Борисове.

***

Варфоломей прошелся вдоль столов, кому-то улыбнулся, кого-то обогнул, не желая встречаться взглядом. Остановился напротив закусок. Взял прямо руками и начал неспешно пожирать, другой рукой страхуя кусочки от падения. Ирочка стояла напротив и улыбалась.

Ничего, что я ем ваши закуски? Варфоломей весело помахал сыром, возмутив стоящих рядом.

Ешь-ешь, только не подавись. Ирочка провела ногтями по декольте и ниже, ниже, на маленький трамплинчик груди, потом по животу, затянутому в свадебные шелка. Смотри на меня, гад!

Варфоломей всем лицом оценил Ирочкину выходку, поаплодировал кончиками пальцев, захватил хлебушком селедочный сок с тарелки и отправил в широко распахнутый рот. Жирная капелька упала на подбородок и покатилась вниз, словно повторяя Ирочкину пантомиму.

Она засмеялась без звука, одними губами. Ах, смешной, ах, наглый!

Варфоломей выпил из чьего-то бокала, поставил его на место и вопросительно посмотрел на невесту. Ничего, что я еще пожру чего-нить?

Она брезгливо поморщилась, кивнула: конечно, чего от тебя еще ожидать.

Между ними был целый зал, люди ходили, разговаривали, дружески трогали невесту за руки, она им что-то отвечала, но при этом диалог с Варфоломеем ни на секунду не прекратился. Прекрасная Принцесса из сказки для взрослых и Чужак, герой улиц. И все было только в плюс нарастающему сюжету: и свадьба, и наивные родственники, что всеми силами пытались мелькать почаще… Но тут налетели Темные Силы в лице Валентины Сергеевны и унесли Принцессу с собой.

***

— Ленка! Где Ирка?

Бледный как смерть жених шлепнулся рядом, схватил тарелку для маскировки.

— Только что тут была, а что?

— Нас Валентина Сергеевна застукала!

— Кого это?

— Нас с Алексеем!

— С кем?

Рома затравленно пригнулся к столу, холодной рукой сбросил на пол звонкую вилку, и тогда Лена поняла, что именно он хотел сообщить.

Вот так номер… Валентина Сергеевна и меньшие грехи не прощает.

— Я погиб! Погиб!

Подошел Ромин друг, спокойный и невозмутимый.

— Лена вы танцуете? — спросил он и протянул ладонь.

Лена, конечно, не танцевала. Тем более в таком платье. Но в эту же секунду на горизонте возникла пылающая, онемевшая от гнева Валентина Сергеевна и Лена встала как солдатик.

— Конечно.

— Вы нас очень выручите.

— Я поняла.

Они начали танцевать — это при том, что музыки не было и в помине, если не считать музыкой то, что делала с гитарой Анжелика.

— И не нервничай! — Алексей в танце приблизился к жениху. — Ничего криминального не было, понял? Ничего! Я просто хотел помочь тебе справиться со стрессом! За это еще никого в тюрьму не посалили!

Рома кивал как японский болванчик и смотрел на тещу. Кивал как болванчик, а смотрел как кролик.

— Вы можете меня обнять? — Алексей скорбно и извиняюще улыбнулся. — Такая жуткая просьба, но все-таки…

— Э-э, да…

Лена сплела пальцы на его затылке, он жарко обнял ее за талию. И так красноречив был их спонтанный танец, что небеса разверзлись, появился голос тамады, объявили маленькую танцевальную паузу для всех, «раз уж свидетели так хотят», и антракт продолжился.

— Спасибо!

— Не за что.

Свидетель Алексей посматривал в сторону понурого жениха, делал ему тонкие оптимистические знаки. Лена чувствовала себя прескверно, понимала что в связи с объятьями платье на ее преступной попе задралось выше некуда, и надо бы его поправить, но Алексей не отпускает ее руки.

И во время одного из поворотов, грациозного как у двух молодых гиппопотамов, Лена увидела Сергея. Тот стоял, прислонившись к колонне, и туманным, волчьим взглядом смотрел как раз туда, где у Лены задралась юбка.

— Простите! — Лена дернулась, схватилась за платье, натянула его до колен. — Простите, я больше не могу! Мне срочно надо куда-нибудь деться! А лучше вообще уйти!

— Нет, не уходите! Пожалуйста!

— Ладно! Я уйду недалеко, за стол!

— Хорошо, я вас провожу. Только я сяду с вами, ладно?

О, Господи!

— Садитесь…

Парочка переместилась за стол, к жениху. Правда, сейчас свидетель расположился не по левую руку от Ромы, а рядом с Леной.

— Что будете пить?

Ах, как он вежлив! Знает, что Валентина Сергеевна пасет где-то из укрытия, присматривается к странному товарищу. А Лена сейчас — только орудие для убеждения и даже соучастник преступления. Хорошо, хоть в таком галантном деле.

— Спасибо, я больше ничего не хочу.

— Тогда сока? Минеральной воды? Наши стали делать интересную минеральную воду, кстати! Рекомендую попробовать! Несколько солоновата, но освежает… Что-то еще?

— Лучше бы вы меня оставили в покое…

— Понимаю. Но пока не могу. Потерпите меня чуть-чуть, плиз! Спасите двух несчастных, гонимых всеми влюбленных.

Гонимых всеми. Лена взглянула на Рому, погасшего, грустного до слез. А ведь им и вправду приходится худо.

— Ладно. Только решите свою проблему побыстрее.

— Для этого вам надо меня сейчас приобнять и что-нибудь пошептать мне на ушко. Например, таблицу умножения.

— А может, вам просто дать в нос? Тоже знак внимания. Все решат, что мы с вами имеем давние отношения. Ничто так не характеризует крепость отношений, как хорошая драка!

— Извините, не пойдет. Потом, это не в ваших интересах. Я все равно дерусь лучше.

Так они ворковали, а вокруг акулой кружила Валентина Сергеевна и пыталась понять, что происходит, кто виноват и что делать.

***

— Варфоломей?

— Оля-ля?

— Да, это я!

Девушка Оля смутилась, ее нежные щеки покрылись стыдливым румянцем. Надо же! Встретить на свадьбе старою приятеля!

— Что ты тут делаешь?

— Отгадай, милая!

— Ты друг невесты или жениха?

— Я их враг!

— Ты остался таким же!

— Ты тоже, судя по всему.

Варфоломей ласково улыбнулся и кивнул на Олины пальчики, которые крепко вцепились в рукав Сергея.

Услышав шумы и голоса, Сергей обернулся. Ему не очень хотелось отвлекаться от созерцания прелестей танцующих девушек, но любой нормальный мужик просто обязан обернуться и посмотреть, что происходит на его территории, таковы законы природы и общества.

— Познакомься, Сергей! — Оля была счастлива и изящно сконфужена, все ее естество кричало о том, как ей неловко представлять друг другу двух своих любовников, но что она может поделать? — Это мой старый друг Варфоломей! У нас когда-то были очень близкие отношения, очень… Правда, Варфоломей?

— Не помню, дорогуша…

— Ну, как же ты не помнишь? — Оля терпеливо и кротко улыбнулась. — Ты еще собирался на мне жениться.

Сергей с интересом ждал ответа. Варфоломей призадумался.

— Видимо, я был в состоянии аффекта. Тогда я мог, это правда… Но что об этом говорить сейчас, милая?

Сергей немножко попытал Варфоломея взглядом: кто такой, насколько опасен? Но оппонент был так откровенно небрит, так худосочен и желчен, что перестал занимать мысли Сергея уже через сорок секунд.

И в этих мыслях снова поселились привычные микроорганизмы: ножки, попки, грудки, губки, зубки, глазки, каблучки — все то, что так помогало Сергею поддерживать нормальный кислотно-щелочной баланс в натруженной, задекларированной и отсертифицированной душе.

***

— Где ты была?

— А тебе что? — Ирочка присела рядом с женихом, зашелестела всеми своими волшебными юбками.

— Валентина Сергеевна видела меня с Лешкой!

— Я знаю! — невеста взялась за горячее. — Маман уже доложила!

— Какой кошмар!

— Сам виноват! Теперь вся свадьба об этом знает! Не могли потерпеть до вечера, блин, кролики!

Рома едва не лишился сознания от ужаса, и так быстро начал терять краски, бледнея на глазах, что Ирочка сжалилась.

— Ладно, не ссы… Я сказала старушке, что сама отправила вас посчитать деньги, которые нам родственники подарили. И что денег оказалось в два раза больше. Вот вы и радовались, пока никто не видит.

— И она… поверила?

— А то! За деньги мамам сама кого хочешь обнимет!

— А… если она захочет проверить, сколько нам подарили?

Ирочка отложила приборы и взглянула на своего неразумного мужа с удивлением:

— Слушай, я зарабатываю в месяц столько бабок, что вполне смогу набить еще парочку конвертов для отмазки! Ешь давай! А то дохлый как глиста!

И с этой секунды Рома полностью перешел под юрисдикцию своей молодой жены. Жизнь перестала казаться непонятной и тревожной, все встало на свои места. Он кивнул и взялся за вилку.

***

Сидя за одним из дальних столов, в компании «друзей попроще», Витя Яковлев пытался наладить зрительный контакт с Наташей. Ему так хотелось понять, что происходит, чем он так не угодил своей звезде. А еще больше ему хотелось быть рядом. И так были мощны его желания без примесей кокетства и игры, что уже через полчаса он забыл о Наташиной грубости и был готов начинать все сначала.

Но Наташа упрямо избегала взглядов в его направлении. Более того, она как-то уж слишком напряженно смотрела в противоположную сторону — а там сидел расфуфыренный хлыщ с гитарой и пожирал угощения, явно не ему предназначенные.

Неужели Наташа увлеклась этим гитарным гением?

— Можно вас?

Официантка подошла, улыбнулась, как все официанты, — терпеливым роботом.

— Девушка! Вы можете передать записку вон той девушке?

— Могу.

— Ага…

Яковлев поискал в карманах, конечно, никакой ручки там не нашел. Откуда у военного ручка? Зато ее нашла официантка. А потом Яковлев начал сочинять послание. Как чахоточный поэт-символист, на салфетке.

«Дорогая Наташа…».

Прямо письмо какое-то получается. Не пойдет.

«Смотрю на тебя».

И что? Смотри себе на здоровье… Не годится.

«Давай встретимся вечером?»

Не согласится. Она уже отказала.

«Эй! Что такая грустная? Улыбнись!».

Ну, может быть, может быть…

— Вот это передайте, хорошо?

— Хорошо, — покорно кивнула официантка и понесла салфетку через весь зал, как главное блюдо. Она бы еще покричала при этом: я несу любовную записку от Витьки Наташке!

Яковлев испуганно углубился в салат.

Когда он снова поднял глаза, салфетка уже лежала рядом с Наташиной тарелкой, но прочла она или не заметила корявые буквы на рыхлом покрытии? Как это установить? Яковлев искал на ее лице мельчайший проблеск, намек на намек, но ничего не находил. Напротив, она становилась все суровее.

Зато другая девушка откликнулась на его сигналы. Да так откликнулась, что он — грубый солдат — почувствовал на себе ее взгляд как огонек оптического прицела.

Девушка Оля, студентка и милашка, каких свет не видывал. Улыбается ему лисьими глазками, дразнит ямочками на бархатных щеках.

Яковлев снова ушел в пике и в салат. Да никто и никогда так откровенно на него не смотрел! Никто! Никогда!

Он еще раз проверил, аккуратно, исподлобья. Нет, смотрит! И ничего, кроме обещания неземного удовольствия, ее взгляд не транслирует. Никаких дружеских перемигиваний, детских совпадений глазами с последующим хихиканьем… Взрослый, жгучий, кокетливый до возмущения взгляд.

И Сергей рядом с ней сидит, питается. Как же она так? При живом-то парне?

Яковлев почувствовал, что не справляется с такой мыслительной нагрузкой и на мгновение вообще выключил все органы чувств. А со стороны это выглядело вполне мирно: сидит крупный, угловатый парень, пожирает салат, полностью захвачен его вкусом.

Когда Витя снова решился взглянуть на возмутительницу спокойствия, Олю, ему уже ничего не грозило. Олины орудия были направлены куда-то в другую сторону. Проследив траекторию полета снарядов, Яковлев офигел еще больше. Сейчас вся мощь юной прелести страстной студентки-кокотки обрушилась… на Игоря Петровича, отца Ирочки! Тот был слегка смущен, но доволен. И уж, конечно, он умел не вертеться под такими взглядами, все-таки взрослый человек, прошел многое…

***

— Ну, что же! — тамада помахал пустыми ползунками, беленькими и беленькими в цветочек. — Теперь, уважаемые гости, будем решать, кто появится первым у наших молодых? Мальчик или девочка?

— Новый холодильник! — крикнула Ирочка, и гости засмеялись. Им вообще нравилась эта свадьба, такая традиционно широкая и такая нетрадиционно оригинальная.

Ползунки пошли по рядам — все радовались, высыпали ненужную мелочь, кто-то даже бросил в общую кучу оливку. В последний момент Роза Наумовна, мама Ромы, уже чуть-чуть хмельная, заплаканная, но счастливая, схватила ползунки в цветочек и с криком: «На девочку!» — прикрыла скомканные мелкие бумажки новенькими зелеными двадцатками.

— Ну, что же! — тамада поворошил добытое. — Что-то мне подсказывает, что у наших молодых… будет двойня!

И все выпили за это.

А потом пришла очередь свидетелей отстаивать честь жениха и невесты. Тамада вытащил их из-за стола, причем оба свидетеля явно выражали желание остаться в тени и не отсвечивать. Но им не позволили. Народ требовал зрелищ.

— «Горько» молодых мы уже видели, — тамада загадочно и кровожадно улыбнулся. — А теперь мы хотим посмотреть на «горько» свидетелей! И пусть сейчас они докажут, что целоваться умеют не только жених и невеста! И пусть они постараются во имя и во благо наших молодых!

— Во имя и во благо… — убито прошептал свидетель Алексей и сжал руку Лены. — Простите, но теперь нас просто убьют, если мы не поцелуемся.

— А может, не надо? — на всякий случай спросила Лена. Она еще надеялась, что тамада шутит, что сейчас все посмеются и отпустят их от греха подальше. Но не тут-то было.

— Надооо! — закричал народ.

И тамада забегал вокруг как судья на ринге, начал дурным голосом кричать что-то о солидарности молодоженов и свидетелей, о том, как важно поцеловаться именно сейчас и какое решающее значение это будет иметь для развития страны и общества!

— Горько! Горько! — кричали гости.

— Горько! — кричала Ирочка и повизгивала от удовольствия.

Рома ничего не кричал, даже не смотрел, а индифферентно ковырял вилкой отбивную.

Лена чувствовала себя голой и насквозь прокаженной, она была отвратительна себе и представляла, насколько она отвратительна другим. Все смотрят на нее, на ее дурацкие ноги, открытые до самых ягодиц, на вопиющие формы, тесно облепленные ненавистным платьем. Господи, хоть бы на улице что-нибудь взорвалось, и гости забыли бы о ней, потому что взрыв интереснее…

— Ну, ладно! — вдруг сказал свидетель Алексей и, как герой голливудского фильма, переломил Лену пополам и, уложив ее на локоть, откинул назад до самого пола.

— Удобно? — спросил он.

Что могла сказать Лена? Ничего. Она и дышать-то в таком положении могла с трудом. Зато теперь от них не требовался страстный поцелуй, поскольку уже сама заявка на поцелуй была на грани интимного. Гости взревели.

Алексей чмокнул Лену в нос и рывком поставил на место. Вот и все.

А Лена вдруг поняла, что ее нижнее белье в этом упражнении засветилось на полную катушку. Конечно, настроение от такого не улучшается.

— Великолепно! — вскричал тамада. — Просто великолепно! Друзья! Может, мы попросим их повторить на бис этот поцелуй?

— Дааа!!!

— Нет! — закричала Лена и выбежала прочь. Свидетель, улыбаясь и раскланиваясь, как заслуженный артист, отправился следом.

***

— Ну, ладно тебе. С кем не бывает?

— Со мной! Со мной такого раньше никогда не бывало! Я никогда не была пугалом, вот в чем дело! Никем была, синим чулком была, серой мышью была! Но чтобы вот так вот на весь зал сверкать трусами!!!

— А что, очень милые трусы!

— Да ну тебя!

— Нет, правда! Ты зря так печалишься! Старики все равно ничего не рассмотрели, а молодежь тебя за этот показ успела полюбить!

— Не нужна мне такая любовь!

— А какая тебе нужна?

Лена осеклась и посмотрела на свидетеля. Мешала тушь в глазах, но даже сквозь ее ядовитые струи можно было видеть, что Алексей совсем-совсем не издевается. Но говорить о любви с ним?.. Это уже само по себе издевательство.

— Иди к Ирке с Ромой. Пожалуйста.

— Вместе пойдем.

— Не бойся, Валентина Сергеевна уже не шпионит за тобой.

— При чем тут Валентина Сергеевна? Я просто не могу бросить даму в слезах на улице. Мужчина я или нет?

Лена не выдержала и гадко улыбнулась. Это оп-то считает себя мужчиной? И тут же взяла себя в руки. Пусть как хочет, так себя и называет, это его дело.

— Ну?

Алексей положил руку на ее плечо. Рука была тяжелая и теплая, совсем как у человека, который положил бы эту руку с целью поинтимничать с Леной. Так странно…

— Скажи…

Она свистнула распухшим носом и задумалась. Хотела спросить, как он может любить мужчин, но передумала.

— Скажи, у тебя с Ромой… серьезно все, да?

— Ну, да, серьезно, — ему было так смешно. — Слушай, ты похожа на человекоподобную зебру! Или на Элиса Купера. Знаешь такого музыканта?

— Да? Это ужасно, — она потерла лицо руками, но только еще больше развезла тушь по лицу. — А сейчас лучше?

— Намного! Намного лучше!

Вот в таком настроении они были, когда их застал Сергей.

— Нормальные дела, сказал он, швыряя спичку рядом с парочкой. — В зале все ждут свидетелей, а свидетели тут расселись и кудахтают!

— У нас технический перерыв! — сухо сообщил Алексей.

— Что-то вы весь день сегодня прерываетесь. Смотрите, как бы не пришлось выплачивать неустойку!

— И выплатим! — Алексей встал, помог подняться Лене (она все зажимали руками платье, не давала ему задраться). — Вы чем берете? Сеном? Спичками? Мухобойками?

— Натурой.

— Ну, тогда вам не сюда.

— Лен, погоди, — Сергей задержал ее за руку. — А вы идите, товарищ свидетель, идите! Вас ждут великие дела!

Алексей остановился, кивнул — ждать? Не ждать? Лена пожала плечами. И Алексей не стал ждать. Вот в этом и было его основное отличие от любою другого мужчины, но «правильного»…

— Слушай, ты сегодня какая-то такая… Я просто теряюсь… Даже не ожидал, что у моей сестрицы может быть такая подруга! И ведь росла практически у меня на руках!

— Ну, это ты, наверное, не меня вспоминаешь!

— Слушай, — он отошел в сторонку, окинул опытным взглядом, как художник свежее полотно. — Да ты просто секс-бомба какая-то!

Ну, хватит.

— Мне пора.

— Стой, подожди! Слушай… Даже не знаю, как сформулировать мое предложение… Короче, давай куда-нибудь сходим. Просто так, ничего личного. Поболтаем, вспомним молодость.

— Хорошо. Я пойду, а?

Он взмахнул ладонями с белой сигаретой меж крепких пальцев — иди, я не держу. Но взгляд его еще долго буравил Ленину спину. И ниже.

***

Ирочка была не одна. Рядом сидела Наташа и что-то шептала.

— О! Танцовщица наша пришла! — Ирочка постучала ладошкой по стулу, ласково-ядовито взглянула на Лену. — Садись, Карменсита! А мне тут Наташка разные ужасы рассказывает!

— Не ужасы. Просто мне не правится этот твой гитарист.

— Мне он тоже не нравится. А давайте его побьем!

— Давайте с ним поговорим, чтобы он оставил Анжелку в покое!

— А что, он к твоей малой докапывается? — Ирочка холодно улыбнулась. — Надо же, шустрый какой… Да… Вот так вот трахаешь мужика, трахаешь… А он в один момент переключается на другую, помоложе…

При слове «трахаешь» Наташа болезненно сморщилась. Она слишком хорошо помнила Иркины рассказы о том, как пылкий гитарист лишает девственности юных прелестниц, и ее тревога по поводу будущего сестры росла в геометрической прогрессии.

— Поговори с ним, Ирка!

— Вот еще! Стану я с этим козлом разговаривать!..

И тут Ирочка как львица, почуявшая запах молодой капибары, напряглась и раздула ноздри:

— Это еще что за номер?

Подруги не сразу поняли, о чем это она так. Но когда поняли, тоже удивились.

Сергей, Витя Яковлев, Варфоломей и Игорь Петрович, счастливый отец невесты, — все они стояли рядом с джинсовой девушкой Олей и улыбались.

— Что за сучка? Почему не знаю?

— Она с твоим братом пришла.

— Ясно. Проститутка. Другие с моим братом не ходят.

— Она студентка! Математик!

Ирочка презрительно взмахнула в сторону Лены ресницами.

— Студентка может быть такой проституткой, что мало не покажется! Одно другому не мешает!

И все три притихли, наблюдая сценку. А девушка Оля сверкала, дарила улыбки и хитрые взглядики, клала руки на руки мужчин, трогала их галстуки, извивалась лианой, стараясь объять необъятное…

— Надо же, — Ирочка даже восхитилась. — Какая сссучка… И ведь прикидывается овцой, блин! Я не такая, я жду трамвая! Студентка, мать ее… А на самом деле ни одного мужика не пропустит, ей пофиг, красивый он или полная задница! Мужик — значит, должен крутиться вокруг нее! Любой ценой! Такие твари — самые опасные! Точно вам говорю, девки! Вот посмотрите, кого-то одного она сегодня вечером утянет к себе в постель!

А девушка-тварь смеялась, запрокидывая голову. И оставалось только гадать, на чьей шее сомкнуться ее маленькие острые зубы.

Все закончилось довольно быстро. Ирочка подошла к веселой кучке, светло и ласково взглянула на конкурирующую хищницу и промурлыкала:

— А что это у меня на свадьбе за секс-символ завелся?

Девушка Оля притихла, спрятала щупальца и присоски и стала маленькой, робкой джинсовой девочкой, которая к секс-символам имеет такое же отношение, как метро Московское к улице с таким же названием.

— Это Оля, Ирочка, — сказал Игорь Петрович. — Очень милая девушка, студентка. Читает Бохреса.

— Борхеса, — тихо поправила Оля.

— Вот, его. Вообще, Ира, я не понимаю, почему вы с Олей не можете дружить и встречаться у нас дома.

— Папа! Я, в отличие от тебя, не вожу домой проституток!

Она! Вокруг ахнули. Игорь Петрович с тоской посмотрел на дочь. Неблагодарная свинья. Сколько они с матерью для нее сделали!

— Неблагодарная свинья! Сколько мы с матерью для тебя сделали!

— Не волнуйся. Когда ты будешь старый, я для тебя тоже что-нибудь сделаю… Только ты потом не говори, что тебе это не нравится.

Ирочка оттолкнула бедную, невинную девушку Олю в сторону. Подальше от гарема. Встречные гости приветливо улыбались, радовались, что невесту ведут подышать воздухом. А может быть, даже воруют… Вообще жизнь молодых так прекрасна!

— Вот что, студентка, — невеста профессионально сплюнула на асфальт, аккурат рядом с Олиной кроссовкой. — Если я тебя, овца ипучая, еще раз увижу, я тебя урою так, что никто не найдет! Понятно тебе?

— Понятно! — пискнула девушка. — Можно я сумку заберу?

— Вали, забирай. Только смотри, чужую не сволоки, сука!

Тонкая, чувственная натура Оли не вынесла такого обращения.

Она бежала. Сначала в зал, где остались вещи и Сергей. Потом галопом по коридорам, в поисках уже только Сергея.

— Ну, где ты? Где ты, черт?

Она нашла его у бара. Сергей как раз присматривался к соточке золотой текилки, а на впадине у пальца темнел влажный след от широкого Сергеевского языка, собравшего горку соли.

— Сергей!

Он жестом показал: жди! Выпил золотую кактусовую правду, подождал, пока стекло в желудок, потом обстоятельно, неспешно слопал лимон.

— Я ухожу! Ты остаешься?

— Уходи. Остаюсь.

— Уходить?

— Ага, — он еще переживал прекрасную сказку, жгучее распространение текилы по организму, ему совсем не хотелось растрачиваться по мелочи.

Оля закусила губку, посмотрела, немножко поблестела слезой, а потом гордо, красиво развернулась и ушла.

***

— Наташа!

Яковлев решил попытать счастья в последний раз. Как раз танцы объявили, можно пригласить ее, поговорить, как-то объяснить свои намерения. Очень серьезные, между прочим, намерения. Вот уже несколько лет он каждый день… С того самого момента, как он ее увидел, еще в школе… Он давно уже самостоятельный, взрослый, но ничего не изменилось, все его детские мечты переросли в состоятельную, крепкую любовь, проверенную годами, бессонницами холодами и снами, полными сладких сюжетов с одной-единственной героиней — Наташей… Не умел он говорить приятные вещи, плохо разбирался в комплиментах, но точно знал, что никто, кроме нее, не нужен. С мыслью о ней он вставал, с мыслью о ней встречал команду «отбой». Она была его командой, его стратегически важной единицей. Любит? Не пытался разобраться в этом. Потому, что не рассматривал никакие другие варианты — только Наташа, и все. Больше никто и никогда его не интересовал…

Но не об этом хотелось ему рассказать. А хотелось ему каким-то чудесным образом объяснить то, что он даже себе объяснить не мог. Давай будем вместе! Я буду учиться, хочу сделать военную карьеру, определился. И с личным тоже определился. Почему нет? Знаем друг друга давно, что еще надо? Вместе будем девчонок поднимать, тоже ведь одной трудно. Капитолина Михайловна болеет, помощи от нее никакой. Наташе, конечно, достается. А когда вдвоем, так и дела идут лучше, быстрее…

— Давай потанцуем, а?

Она обернулась на ходу, злая, холодная.

— Яковлев! Да как же ты задрал-то, а?? Исчезни, прошу тебя!! Исчезни и не появляйся больше!!!

Как будто чем-то острым по глазам.

Отвернулась, брезгливо сбросив его пальцы с плеча.

Отвернулась.

Он смотрел, как такая любимая и такая уже ненавидимая Наташа исчезает за спинами танцующих и… не хотел за ней бежать.

Уже не хотел.

За ней бежать.

Что-то только что перегорело в нем, лопнуло, оставив рваные раны. И он даже согнулся в корчах, а дамы рядом подумали, что это юноша так авангардно танцует и жестами стали приглашать его в центр круга, ласково сверкая золотыми зубами…

— Витя? Вам плохо?

Оп даже не понял, что ответил, хотя на зовущую ладонь отреагировал, пошел следом, как теленок.

— Что с вами, Витя? Вас тоже обидели? Какие-то странные люди здесь, вам не кажется?

Девушка Оля. Студентка. Гладит его, смотрит умно и с нежностью, как сенбернар.

— Она сказала, чтобы я исчез и не появлялся больше!

— Кто?

— Она!

— Невеста?

— Наташа…

— Не знаю такой…

— Моя Наташа…

— Ну, это поправимо… Если девушка кому-то говорит, чтобы он исчез, значит надо бросить эту девушку! Она просто недостойна вас, Витя! Посмотрите на себя! Вы же сильный, великолепный мужчина! Если девушка не ценит этого, значит, она глупа!

— Бросить? — он даже не сразу вспомнил значение слова. — Как это?

— А так! Забудьте ее, Витя! Просто забудьте, и все! Вычеркните из жизни!

— Наташу?

— Именно!

— Как? Как я могу ее вычеркнуть? Это значит, мне надо полжизни вычеркнуть?

— Да у вас вся жизнь впереди! Сколько еще будет таких девушек!

— Мне не нужны другие!

— А вы пробовали? — она подошла ближе, сняла невидимую соринку с его воротника. — Вы пробовали с другими? Нет. Тогда вы не можете знать, нужны они вам или нет…

А в глазах — черти с капканами. И Витя с тоской понял, что его засасывает, оглянулся в поисках помощи…

— Вам нельзя оставаться одному. Витя! Хотите, мы уедем отсюда вместе? Хотите?

— Ну…

— Соглашайтесь! Я умею очень хорошо слушать! А вам надо выговориться, рассказать все, что накопилось. Надо?

— Надо…

— Тогда я вызываю такси…

Оля очень торопилась. Если сейчас невеста запеленгует ее на своей территории — быть беде. Поэтому она просто взяла Витю Яковлева за руку и повела подальше, быстро повела, оглядываясь и шепча что-то для успокоения добычи.

***

Наташа схватила Анжелку за руку и дернула так, что чуть ее, эту руку, не вырвала с корнем.

— Куда?

— Да чего ты пристала? Мы просто поговорить!

Как же! Поговорить они хотят!

— В зале разговаривайте! Так, чтобы я тебя видела!

— Блин! Ну, что ты ко мне докапываешься? Что ты меня все время пасешь? Никакой личной жизни!

Гитарист Э. попытался, улыбаясь, сгладить углы, начал заливать что-то про свободу личности и акселератов, которые лучше взрослых разбираются в жизни, и все такое… На самом деле он и не замышлял ничего. Так, хотел немножко поадреналить, откликнулся на шизу молодой девчонки. Просто поцеловались бы, погладили друг друга где-нибудь на задворках праздника, и все… А сестрица взвилась, как будто сама не была дурной малолеткой, у которой все чешется, которой всего хочется…

— Заткнись, — сказала ему Наташа.

На этом для Анжелки все закончилось. Она ревела как белуга, кляла подлую Наташку последними словами, но когда ей дали возможность выбрать, уйти домой с позором или остаться, но засунуть свое либидо подальше, она остановилась на втором варианте.

Сидела злая, зареванная, ела свадебные угощения и зло зыркала в сторону Наташки, которая мрачно качала ногой напротив и не отвлекалась на дискотеки, мужчин и другие глупости.

***

Варфоломей бродил с бокалом в руках, с интересом наблюдал за гражданами, счастливыми и пьяненькими.

— «Макарэну» давай! — кричал кто-то.

— Горько! — кричал кто-то другой.

Все кричали, визжали, веселились, отплясывали вприсядку и в стиле «брейк», кто как мог, ходили нестройными парами, обнимались с новыми родственниками и неродственниками, пили на бурдер… брудер… бур-дэр-шаф… Ай, просто так пили! По-нашему! По-славянски!

И надо было давно уйти из этого цирка уродов, но…

— Меня ждешь? — сказала невеста.

Она возникла как привидение, из ниоткуда, из темной толпы. Она светилась как ангел и была черна мыслями как демон. И ничего нельзя было поделать с ней…

— Пойдем?

— Пойдем.

В конце концов, если невеста в день свадьбы чего-то хочет, она должна это получить. Тем более Варфоломей не приготовил ей никакого другого подарка. Так почему сейчас не сделать себе и ей хорошо? А другие пусть умрут. Какое дело до других?

Рефлексы гостей были прибиты водкой и закусками, головы чисты от мыслей, но полны музыки. Им уже не было никакого дела до невесты, до хлопца со скользким взглядом, который последовал за невестой. И пусть они исчезли в артистической уборной, пусть хлопец, закрывая дверь, явно убедился, что в ближайшие полчаса им никто не помешает… Гостям было по барабану. У них был праздник…

***

К двенадцати молодожены прибыли в собственную резиденцию. Вслед за ними еще несли цветы и подарки, Ирочка терпеливо ждала, рассматривая колечко на пальчике.

У них была отдельная квартира, заботливо прибранная Розой Наумовной. Растроганная, встревоженная и доведенная до высокого сумасшествия свадьбой любимого сына, Роза Наумовна развесила по всем стенам розовые сердечки, вырезанные и размалеванные вручную. И на каждом — пожелания, слова любви, следы слез и радости. Ирочка долго ходила, читала и громко, искренне смеялась.

Был еще один трогательный момент. Ирочка взяла паспорт со своей новой фамилией и долго примеряла фамилию к собственному изображению в зеркале. Поднимала паспорт, относила его вправо, влево, прикрывала им нос, стреляла глазами из-под синей корочки.

— Кра-си-вая. Ира Красивая. Красивая Ирина Игоревна. Ирочка Красивая. Красивая. Эй, Красивая! Клевая фамилия… Красииивая!

Они были одни, невеста заранее предупредила всех друзей о том, чтобы не вздумали соваться и портить им святую ночь. Даже Ленке и Наташке было отказано в приюте, впрочем, они были свои, все понимали.

— Прикинь, — сказала Ирочка, вытянув утомленные ножки в белых босоножках. — Мы поженились!

— Да, — согласился Рома.

***

— Ну, так что? Идем в ресторан?

— Не знаю.

— Да брось, я же не предлагаю тебе ничего такого. Просто встреча старых друзей, которые никогда толком не разговаривали, но им есть что рассказать.

— Не знаю…

Сергей помолчал, разглядывая коленки Лены. Таксист терпеливо ждал, только сделал музыку погромче, чтобы создать нужный фон для разговора двух голубков на заднем сиденье. Беда, что этой музыкой были тюремные песни под куцые клавишные.

«Мы бежали по снегу… А за нами охрана… И собаки рычали… Заливаясь слюной…».

— Слушай, а у тебя парень есть?

— Ну…

— Да ладно, я же вижу, что нет. А почему?

— Некогда.

«Он упал на колени… А начальник смеялся… Говорил ему: сука… Я тебя застрелю…».

— Некогда? Неужели? Или просто не знаешь, как это делается?

— Все, что мне нужно знать, я знаю. А с парнями мне встречаться некогда!

— Да брось… Для бабы самое главное — это мужик!

Вот тут уже Лена проявила активность:

— Да?

— А что, ты не согласна? Конечно, ты же умная, в институте учишься. Ну, и что твой институт?

Закончишь ты его, и что? Будешь сидеть одна, книжки читать, как твоя мамка?

А Лена уже начала сердиться. Новое чувство, очень непривычное. Обычно она не доводила дело до конфликта и тихо исчезала из опасной зоны, никто и не замечал. Но сейчас она не могла исчезнуть, и оказалось, что после применения к ней насилия она, Лена, начинает сердиться!

«Положите меня… На лесную поляну… На поляне под солнцем… Буду я умирать…».

— Это мое дело! Мне пора идти! Отпусти!

— Да успеешь… Эй! — Сергей зло посмотрел в зеркало заднего вида, в любопытные глаза водителя. — Выключи эту свою муть, слышишь?

Лена не стала дожидаться официального прощания и просто бежала — открыла тугую дверцу такси, стукнула каблуками по тротуару — и цок-цок-цок-цок. Кстати, бегала на каблуках она тоже в первый раз — осталась очень недовольна. Но вспомнила об этом уже утром, а сейчас ей просто хотелось спастись, умчаться, и каждую секунду она ожидала нападения сзади. По ходу оказалось, что один из ее главных детских страхов — это страх быть пойманной Сергеем. Он не щадил того, кто попадался. И если сейчас он повторит свой излюбленный трюк, на полном ходу врежет по лопаткам, то придется долго лететь, цепляя носом и каблуками асфальт…

Он не бросился догонять, что-то пьяно прокричал из машины. Лена уже вломилась в квартиру, захлопнула за собой дверь и прилипла к темному окну в кухне, а машина все стояла, и в ней полыхали две сигаретные точки. Мужчины курили, рассуждали о своем, о мужском.

Потом из окон маленькими кометами вылетели окурки, поискрили в воздухе и погибли пол колесами ожившего авто.

Уехали.

Лена вздохнула и отошла от окна.

Маргарита Петровна, испуганная, в старенькой застиранной ночнушке, спросила:

— Что-то случилось?

— Ой, мам… Ты меня напугала… Прямо привидение…

— Что-то случилось? Ты от кого-то пряталась?

— Да ерунда… Прицепился на свадьбе один алкаш…

Маргарита Петровна всмотрелась в дочь.

— Боже… Что это на тебе надето?

Начинается.

— Мам, прошу тебя…

— Лена! Это не шутки! Ты говоришь, что к тебе приценился алкаш, убегаешь, шпионишь у окна… Но было бы странно, если бы к тебе не цеплялись алкаши! Ты выглядишь просто вызывающе!

— Я знаю! — почти крикнула Лена и зло уселась за стол. — Я сама все знаю! Тебе совсем не обязательно мне это говорить!

— Но как же мне не говорить…

— Мама!

И почему-то не было ни сил, ни желания объяснять. И объяснять, собственно, было нечего. Сплошная иррациональность, глупость на тупости. Но ведь зачем-то это надо было?

— Ты так изменилась в последнее время. — Маргарита Петровна присела рядом, взяла на руки сонную Мурку. — Я просто не узнаю тебя.

— Я сама себя не узнаю. Но я ничего не могу сделать.

— Ну, да…

Мама была такая растерянная, удивленная. Жалко ее до слез. Но и себя жалко! Всю жизнь быть серой умницей, потом открыть в себе какие-то другие таланты, очень приятные, позволяющие увидеть другую жизнь. Причем эта другая жизнь не заканчивалась ресторанами и вниманием мужчин — сегодня Лена это поняла. Другая жизнь в целом давала право на другое. На новый воздух, новую дорожку, ведущую к какому-то приятному абсолюту, мечте, которую пока не получалось сформулировать. Только с таким телом и с таким рискованным образом мысли и поведения можно было быстро куда-то двигаться. Во всяком случае, Лене так казалось. А двигаться очень хотелось, и маленькая старая квартира с обоями, которые ни разу не переклеили, казалась унылой каталажкой.

— Мама. Я уже взрослая.

— Тебе это только кажется, Лена.

— Да? А когда же я официально стану взрослой?

— Для меня — никогда.

— Ну и что же? Мне теперь жить с оглядкой на то, что я гожусь тебе в дочери, и поэтому не имею права на взрослое поведение?

Седая, встрепанная Маргарита Петровна в ситцевых рюшечках стала серьезной, как педагог на лекции. Смешной контраст. Тут еще эта старая кошка с одуревшей от яркого света моськой…

— А что ты называешь «взрослым поведением»?

— Возможность одеваться и вести себя так, как хочется…

Тишина. Только часы тикают.

— Хорошо. Веди себя, как хочешь. Надеюсь, я воспитала тебя достойно, и это поможет.

Лена хотела прокомментировать, сказать что-нибудь едкое… Но мама уже встала, не очень ловко развернулась и тихо удалилась к себе. 

— Что? — сердито спросила Лена у Мурки. — Ты тоже считаешь, что я веду себя недостойно?

Мурка так не считала.

— Вот и правильно, молчи.

Такая каша. Сергей. Свадьба. Платье как у порнозвезды… И завтра — поход на телевидение! Как же она могла забыть-то? Вот он — повод не лить слезы! Вот она — рука помощи судьбы!

И настроение откуда-то взялось, и глухая ночь зазвучала вдруг цикадами…

— А ведь все не так уж плохо, да? Все хорошо, кошка! А будет еще лучше!

Подошла к окну, посмотрела в зеркало окна на себя, вызывающую. Так и надо. Надо быть вызывающей. Только пользоваться слезостойкой тушью. Или не плакать. А так все нормально.

***

— Ну, чего ты меня все время достаешь? — шепотом рыдала Анжелка, комкая простыни. — Когда ты уже от меня отстанешь?

— Никогда.

— Дура! Идиотка!

Наташа молча отвернулась, уткнулась взглядом в пухлую ямочку на локте Виолетты. Элеонора прижалась носом к стенке и теперь сопит как маленький бульдог. Спят. Устали. А у Виолетты на подбородке остались мазки белого крема от торта, так и не умылась.

На лежанке Анжелки лились горькие слезы, а здесь, на «втором ярусе», такая пастораль! Сладкие, сонные детки, пахнущие свадебным тортом… Но отчего же так неспокойно? Вряд ли из-за Анжелки, к ее истерикам Наташа уже привыкла. Тогда почему?

Ей не пришлось долго искать. Болевая точка — вот она, на поверхности. Яковлев.

Наташа еще поворочалась на краешке кушетки, попыталась найти положение, в котором она не падала бы и не думала о Яковлеве. Не получилось.

***

— Проходи! — сказала Оля и сбросила сумку на пол. — Хоум! Суит хоум!

Яковлев аккуратно ступил на скрипучий коврик, потер большие подошвы. В квартире было тихо и неприбрано.

— Родичи в командировке, — весело сообщила Оля.

Ах, эти родичи, так вовремя уезжающие в командировки и на дачи! Как много в судьбе детей зависит от этих дач и командировок!

Оля пошумела чем-то в темноте комнаты, а потом вышла уже в сопровождении музыки.

— Группа «Лед Зеппелин», слышал такую?

Витя кивнул, хотя группу не слышал. Он вообще в музыке не очень… И со временем у него не очень… И метро уже почли закрыли, а ему еще добираться… Проводил девушку, и пора бы уже того… домой мчаться… До свидания… Было приятно позна…

— А ты можешь остаться здесь! Говорю же, у меня никого до завтрашнего вечера не будет!

Она смотрела на него честными глазами. Никаких шалостей. Ну, почти никаких. Оставайся, парень. Мы с тобой такие чудесные, нам будет зашибенно хорошо.

— Оль, — Яковлев почувствовал смятение. Даже тревогу. — Мне правда… Я ведь… Я пойду, хорошо?

Тут Оля скривила губки, потускнела и с горечью посмотрела в правый верхний угол.

— Иди, конечно…

— Ага… Ты не… Короче, ты…

— Иди, оставь меня одну, пожалуйста!

— Я иду, да… Ну, не плачь, а?

— Я уже не плачу, не беспокойся!

— До свидания…

— Я смогу одна… Я справлюсь.

И отвернулась, сжав худенькие плечики. Ну как тут уйдешь? Яковлев ругался в душе как тридцать три сапожника, но был вынужден вернуться и погладить ее по голове, по пышным волосам-проволочкам.

— Не грусти! Ты помиришься со своим парнем! Все будет хорошо!

Плачет.

Яковлев медленно тронулся к выходу. И даже взялся за дверную ручку.

— Мы с ним расстались! Неужели ты не понимаешь? Мы с ним сегодня окончательно расстались! И сейчас я совершенно, совершенно одна! Однааа!

Витя стоял у двери, пригвожденный этим откровением. Ну, зачем же ты не потерпела одну минуту? Ведь он почти вышел? Как быть? Что теперь делать?

— Одна!!!

Она согнулась пополам, потом рухнула на корточки, да так резко, что Яковлев реально испугался — не сломала ли чего?

— Оля! Ну? Ну, прекрати, слышишь? Ничего страшного! Ты молодая, симпатичная! У тебя будет еще много хороших парней…

— Ты не понимаешь! — кричала Оля и билась лбом о коленки. — Ты ничего не понимаешь!

Витя был вынужден согласиться. С большой охотой он умчался бы из этой квартиры. Если не ждать автобусов, а пробежаться хорошим галопом, можно успеть до закрытия метро… Хотя уже вряд ли…

— Прошу тебя! Прошу!

Потом были еще какие-то минуты, полные горьких Олиных признаний, шепотов, воздетых к небу пальцев. Витя понуро ждал, ни о чем не думал, кроме совсем насущного — как добраться домой? Еще в голове гудело как в трансформаторной будке. Выпил порядком… Как только видел Наташу Равнодушную, так сразу и лил в себя то, что попадалось… Трудная возня тоски и алкоголя в голове. Алкоголь побеждает…

И где-то далеко-далеко мысли о Наташе. Наташа. Наташа. А была ли Наташа?..

Потом Оля что-то спросила.

— Что? — Витя очнулся, выбросил из усталой головы транспортные развязки, схемы метро, Наташу, будущее — все то, что заботило его еще секунду назад, но сейчас перестало быть важным, поскольку стало бессмысленным.

— Что?

— Останься! — она села перед ним на колени, ласково обняла его худые икры.

Витя неумело попытался отбиться, но Оля была настырной девушкой и обычно шла до конца.

В итоге Яковлев сдался и попросил выделить ему место в коридоре, где он прикорнет до рассвета, до первых петухов и поездов.

— Нет, — сказала Оля. — Ты прекрасный, великолепный, достойный мужчина! Ты не будешь спать на полу в коридоре! Ты будешь спать на диване в гостиной! А я буду охранять твой покой в соседней комнате!

На том и порешили.

Пока Оля стелилась. Яковлев пьяно-нервно ходил вдоль балкона и смотрел на далекие огни. Чуть-чуть проветрился в форточке, и снова нахлынуло… Где-то там Наташка. Она там, а он здесь. И что? И ничего! Ей по барабану, где он, с кем он… А с кем он? О-о-о… С кем он… Он с хищной маленькой Олей, которая все так опутала, разыграла… И он попался… Меньше всего он ожидал от жизни такого сюрприза. И хотел его меньше всего. И все равно случилось — вот он здесь, с Олей, а Наташа там… Ну, как же так?.. Что происходит-то?..

И волна стыда, даже ненависти к себе и другим… А ведь он мог бы быть с ней сейчас! Смотрели бы на ночной город! Вместе бы… И волна стыда и ненависти, но теперь уже к Наташке! Какого черта! Он живой человек, порядочный! У него и в мыслях не было оскорбить ее или обидеть! Он хочет жить с ней, хочет детей растить! Он уже дозрел до этой мысли, но она!..

— Ты хочешь чаю? У нас очень вкусный чай. Папа из Японии привез. Там розовые лепестки, они в чашке разворачиваются и изумительно пахнут!

Он обернулся и вздрогнул.

Оля была в чем-то таком прозрачном, голенькая и худая, как подросток.

Яковлев попытался не смотреть, отвернулся, сглотнув притормозившую слюну. Оля в это время настороженно следила за его реакцией.

— Ну, будешь чай?

— Чай? Не знаю. Да. Буду.

Проплыла мимо, деловито начала возиться с чайником, как будто была одета в глухой брезент, а не сверкала маленькими ягодицами. Яковлев не знал, куда смотреть, чтобы это было интеллигентно. В сторону — поймет, что он все увидел и теперь пытается прятать взгляд. На нее — подумает, что пялится.

— Я всегда сплю в чем-то легком, иначе не могу уснуть, мучают кошмары. Знаешь, я вообще боюсь спать одна, Сергей меня приучил. Все время спал со мной, даже из дальних командировок возвращался потому, что не мог без меня, скучал. Говорил, что мой секс — самый лучший, и он привык к нему как к наркотику.

Час от часу не легче…

— Вы с Сергеем — отличная пара!

Оля отставила чайник в сторону, выпятила вперед острые грудки.

— Мы с ним сегодня расстались, и ты это видел! С твоей стороны очень жестоко напоминать мне о том, что я теперь одинокая, никому не нужная девушка. И мне придется снова ворочаться всю ночь, ждать, что сейчас из-под кровати выползет какое-нибудь чудовище и откусит мне руки. Или ноги.

— Ну, чудовищ нет.

— Откуда мы можем знать?

Разливает чай не спеша, медленно, с гордой посадкой головы. Понимает, что Яковлеву никуда не деться.

— Сергей говорил, что у меня очень красивое тело. Одно из самых красивых тел. Это правда?

— Ну, не знаю...

Оля снова огорчилась: как же так? Почему ты такой бука и медведь?

— Ну, разве ты не видишь?

— Нет…

— А так? — она развела в стороны крылышки легкой комбинашки, и Яковлев чуть окончательно не лишился рассудка от ужаса. Была бы Оля мужиком, он бы бил ее сейчас нещадно… До смерти…

— Да, красиво…

— А почему ты не смотришь?

— Я… не могу….

— Почему?

— Не могу…

— Глупенький, — она забыла о японском чае, розовые лепестки так и не смогли развернуться в полную силу. — Какой ты глупенький! Иди сюда! Посмотришь, это совсем не страшно!

— Не надо!

— Ты такой замечательный, такой красивый, умный! Тебе надо быть счастливым в личной жизни! Обязательно! Я сделаю тебе хорошо!

Яковлев пытался взывать к ее совести, гордости, уму, чести, совести, соседям и родителям, Сергею, чаю, в конце концов! Оля нервно хихикала, смотрела на мучающегося гостя трезвым, пытливым взглядом, но делала свое дело с упорством буровой установки.

Потом Витя сдался, просто позволил ей осуществлять задуманное, а сам постарался унестись мыслями далеко-далеко, в родную каптерку.

Глава 10

Утро застало Рому в постели подруги детства, а теперь еще и жены Ирочки Сидоровой-Красивой. Уснул Рома вчера с трудом, было сильное ощущение того, что непонятка скоро закончится, позвонит мама и нежно, но строго попросит приехать домой. Но мама не звонила. В конце концов, уже после знакомства с горой подарков (общих? Рома так и не смог допустить мысль, что теперь у них все ОБЩЕЕ!), она робко позвонила, пожелала спокойной ночи, спросила, как дела, и исчезла.

Ирочка долго куражилась, комментировала послания в открытках, упаковку, сами подарки. Кое-что ей нравилось, и она откладывала разодранный сувенир в сторонку. Но в массе дарили посуду, какие-то тупые мельхиоровые приборы, подносы и тому подобную чухню.

— Не окупилась свадьба, — сказала Ирочка.

Рома ничего, конечно, не понял, но возражать не стал. Не окупилась, и хорошо.

Потом Ирочка решила, что пора спать, и завалилась в шелковую розовую постель, усыпанную разрезанными ленточками и подарочной бумагой.

— Ну, что же ты? — звала она Рому, невинно дымя сигареткой. — Иди к жене! Не бойся!

Рома робко предложил уложить его на диване в гостиной, но Ирочка категорически запретила. Муж или не муж? Если муж — спи со своей женой!

Уже потом, когда Рома аккуратно, как под минную растяжку, влез под одеяло, она прижалась к нему, положила голову на плечо и промурлыкала:

— Не ссы… Насиловать я тебя не собираюсь… Можешь расслабиться и получать удовольствие…

— Хорошо, — согласился Рома, но ему потребовалось еще полчаса, чтобы выдохнуть и поверить в то, что Ирочка мирно спит, а не притворяется до поры до времени мирно спящей.

Он лежал, смотрел в потолок — а потолок был модный, подвесной. И текстиль в квартире был модный, и ламинат на полу. И если только Ирочка не будет требовать от него нереального, можно попытаться наладить спокойную, аккуратную жизнь…

Что такое?

Звук отцовской машины под окном?

Рома выполз из-под невесты, выглянул на улицу. Так и есть! Отцовская машина и родители! Ну, что они, совсем с ума сошли?

Рома набросил мятую рубашку, жениховские брюки, а вот тапочки ему попались Ирочкины, пушистые и с бантиками.

Через две ступеньки вниз, бегом, тихо ругаясь.

— Ма! Отец! Что вы тут делаете?

В салоне — испуганные, виноватые лица. Потом дверцы синхронно открылись, показались родители: сконфуженные, нарядные, хоть и порядком измочаленные.

Иван Иванович подождал, пока жена подскажет концепцию объяснения, не дождался и начал сам:

— Понимаешь… Там все еще веселятся, а мы с мамой… ты же знаешь… мы не танцуем, так вот… Мы решили проехать мимо вашего дома и просто тихонько постоять внизу… Ничего страшного в этом ведь нет, правда?

Роза Наумовна просто смотрела на сына большими влажными глазами и прижимала к губам платочек.

— У меня все хорошо, езжайте домой, пожалуйста!

— Да, конечно!

Иван Иванович усадил жену в авто, закрыл за ней дверцу, но пока он возвращался к своему водительскому месту, Роза Наумовна взглядом, полным душераздирающей тоски, платочками и прощальными жестами успела разыграть такую сцену горечи и расставания с любимым сыном, что Рома почувствовал себя бунтарем.

— Мама! — крикнул он. — Все хорошо! Езжайте домой! Завтра утром я зайду!

Хорошо, — кивала Роза Наумовна. И было видно, что формулировка «завтра зайду» кажется ей разновидностью пытки. Ей хотелось бы так: «зайду сейчас и останусь».

Иван Иванович тоже послал выразительный прощальный взгляд. Правда, он был другого характера. «Ну, ты же там на высоте? — интересовался этот взгляд. С молодой женой там… Все у тебя нормально?».

Рома поморщился.

— Пока! Завтра увидимся!

Родителей было жалко. Себя было жалко. Но сквозь жалость и слезы уверенность Ромы в том, что жизнь только начинается, крепла. Так что на Ирочку, разметавшуюся по кровати во всей своей бесстыжей красе, он взглянул почти с любовью и тихо пристроился на краешке.

А утром он проснулся раньше нее, лежал и соображал: где это он? А где мама? И кто это рядом? Ой, это Ирка… А почему Ирка здесь? Ой, они ведь поженились вчера… Ага… Значит, теперь можно пить кофе, не скрываясь. Супер! Роза Наумовна не позволяла Роме пить кофе, считая это вредным. А Роме кофе казался наградой за жизнь и труды, и он искал любую возможность, чтобы как-нибудь тайком…

Кофе! Осталось только понять, кто его заварит…

Пока зрело решение, Рома снова уснул. И проснулся уже от запаха кофе и гула голосов.

Мама?

Опять пришлось потратить минуту на то, чтобы вспомнить, где он и кто он теперь. А потом он набросил рубашку и вышел из спальни.

А на кухне, оказывается, уже круто клубилась жизнь. Ирочка принимала подруг — Наташку и Ленку. И все вместе принимали кофе. А стол был завален продуктами питания и смятыми деликатесами, принесенными вчера. А пол был завален подарочными обертками и ленточками. А все емкости были забиты цветами. Словом, праздник в каждом шве.

Увидев Рому, девицы оживились, заулыбались. Сразу видно, говорили о нем.

— О! Муж проснулся! — крикнула Ирочка. — С первой брачной ночью тебя!

— Спасибо, — кротко кивнул муж и присел на свободную табуреточку. — А можно, я тоже кофе выпью?

— Можно! Пей! — Ирочка отвернулась к подружкам, округлила глаза и продолжила тему последних минут. — Так вот! Я ему говорю: я тебя хочу! А он пялится на меня, козел… Говорит: как? У тебя же свадьба? А я ему: вот именно! Именно поэтому я имею право на хороший секс!

Лена с Наташей сдержанно хихикнули, но лица их при этом напряглись. Все-таки второе главное действующее лицо свадьбы, муж, так сказать, только что присоединился и сидит рядом, сонный, взъерошенный, но уже явно понимающий человеческую речь. Может быть, ему не стоило слышать подробности вчерашних Ирочкиных подвигов?

Ирочка по-своему расшифровала замешательство ближних:

— Ромка! Кофе в банке. Чашки в шкафу. Я тебе ничего готовить не собираюсь, я не домработница. Живем по морскому закону, ОК?.. Так вот… На чем я остановилась?

— Может, не надо пока, — Наташа указала на Рому. — Неудобно как-то.

— Чего это?

Ирочка еще раз осмотрела мужа. Жмется на краю, потупил взор.

Не понятно, зачем девки акцентируют на нем внимание?

— Вы муж и жена теперь, как бы, — напомнила Лена. — Обычно жены при мужьях о своих изменах не рассказывают!

— Так это нормальные жены при нормальных мужьях! А у нас все альтернативно! Правда, Ромка?

Рома пожал плечами. Он так и не понял, что происходит. Хотя понял главное — кофе ему не сварят. А сам он не умел. И пакетик растворимого купить было негде.

— Так вот! — Ирочка воспользовалась паузой. — Я его за галстук волоку в гримерку, закрываюсь изнутри и начинаю расстегивать рубашку. Он молчит, собака, только улыбается. Типа, берет на понт! Думает, что я остановлюсь! Но вы же меня знаете, девки!

— Хватит! — сказала Наташа. — Я так не могу! Вам, может, и пофиг, кто с кем спит, а мне надо привыкнуть!

— Вот дура! — разозлилась Ирочка. — Ромка! Ну, объясни им ты!

— Что объяснить?

— Объясни принцип наших отношений!

— Невмешательство в жизнь другого.

— Вот видите?

И все равно тупят, идиотки. Курицы несчастные.

— Блин, девки! Я думала, вы умнее! — Ирочка закурила, зло бросив спичку под стол. — Вроде нормальные девки! Говорят же вам, что у нас брак не по любви, а по дружбе! Мы с Ромкой — старые друзья, у каждого своя личная жизнь! Каждый живет этой своей личной жизнью! У меня любовники, у него любовники — что тут непонятного? А потом рассказываем друг другу, если захотим!

— А хозяйством кто занимается? А деньги кто зарабатывает? А родителям что говорите? Об этом вы подумали?

Ох, какие мы продвинутые в вопросах ведения кухни! Просто не Наташа, а судья народного хозяйственного суда!

— Подумаем, когда надо будет, правда, Ромка?

Рома кивнул, но думать не собирался. Зато собирался выпить кофе, заглянул в банку, нашел там что-то, подходящее по цвету и запаху…

— Хозяйством у нас никто не будет заниматься, не для этого мы на свет родились, чтобы хозяйством заниматься. Деньги у нас я зарабатываю, а Ромка не мешает мне их тратить так, как я захочу. А родителям пофиг. Они нас поженили, свадьбу на сто человек отгрохали, перед родственниками отчитались, теперь пусть курят бамбук.

Наташа встала, взяла из Роминых рук банку и занялась кофейком.

А Лена занялась глупостями.

— Ну, а дети? Вы же детей планируете когда-нибудь?

— Какие дети, успокойся! Никаких детей! Ромка, ты хочешь детей?

— Я, пожалуй, нет… А вот мои родители…

Ирочка не стала слушать дальше, просто посмотрела на Лену: на, получи. Не хотим мы детей, и не надо нас учить жизни.

— И, потом, не забывайте главное, — Ирочка положила руку на Ромину коленку. — Рома у нас гомик!

— Ира! — Наташа зло обернулась. — Может, ты будешь думать, что говоришь?

— А что я такого говорю? Как будто вы не знаете, что Ромка…

— Знаем! Но зачем об этом орать на каждом углу?

— Да никто не орет! И никто, кроме нас и Ромки с его хахалем, не догадывается о том, что Ромка гомик!

— Вот и пусть не знает! А чтобы никто и дальше ничего не узнал, тебе надо поменьше об этом трубить!

— Да достали вы уже! Кто трубит?

— Ты трубишь?

— Я трублю?

— Ты!

— Да пошли вы все в жопу, ясно вам? Валите отсюда, блин, клуши! Все у вас правильно, все у вас скучно, все вы знаете! Заколебали!

Наташа дождалась, пока кофе сварится, аккуратно пригасила огонь, вытерла руки и вышла из кухни. Следом, выразительно вздохнув, тронулась и Лена. Ирочка же стояла у окна, упрямо связав руки узлом на груди, и звонко молчала.

— Девчонки, девчонки! — Рома понял, что пришла и его очередь сказать. — Ну, не надо! Зачем вы ссоритесь? Останьтесь, прошу вас!

— Не держи их, им с нами противно!

— Нет, постойте! Дайте мне все объяснить!

Наташа молча шнуровала кроссовки. Лена терпеливо ждала, пока Наташа освободит пуфик и когда Рома «все объяснит».

— Понимаете, все так странно, — Рома сплел тонкие длинные пальцы, начал их выкручивать и изгибать, явно волнуясь. — Я вот с утра три раза пытался запомнить новый адрес и все остальное… Мы с Ирой нервничаем, конечно…

— Ничего я не нервничаю! — крикнули из кухни. — За себя говори!

— Просто у нас с Ирой тяжелое семейное положение… Понимаете, я ничего плохого не хочу сказать о своих родителях…

— У тебя замечательные родители! — строго заметила Лена.

— Да, я знаю… И я их очень люблю… Просто они на мне немножко зациклены, а это очень усложняет жизнь… А у Иры…

— Попрошу за меня ничего не решать! — снова отреагировала кухня.

— У Иры… Сами знаете… Словом, этот брак для нас обоих — возможность зажить без родительской опеки…

— Как будто вы сможете без нее выжить! — усмехнулась Наташа.

— Сможем! — Ирочка выбежала из кухни, воинственно уперлась плечом в стену. — Все мы сможем! Я, между прочим, зарабатываю сейчас на детском трикотаже столько, сколько вы все вместе не зарабатываете! Проживем как-нибудь!

— Ир, подожди! Дай мне сказать!

Ромка смеет подавать голос? Ирочка уже приготовилась высмеять зарвавшегося супруга, но так и не смогла придумать, с чего начать. Осталась стоять с открытым свистком.

— Понимаете, нам обязательно нужно, чтобы у нас получилось… Я просто больше не мог жить так, как жил…

— Я тоже, — заметила Ирочка, все еще удивленная.

— Я сам не знаю, что нам теперь делать. Думаете, мы что-то планировали? Мы не умеем планировать.

— Это ты не умеешь. А я умею! Я каждую неделю такие сделки с Россией проворачиваю!

— Да, Ира у нас умеет планировать, а я — нет. Что будет дальше, я не знаю. Но вы, пожалуйста, поддержите нас как-нибудь, ладно? Вы же наши друзья. Мы же сто лет друг друга знаем.

— Ну, если ты просишь, — Наташа остановила процесс завязывания шнурков. — Вы тоже поймите, мы просто переживаем за вас…

— Да, — подтвердила Лена. — Переживаем.

— За себя переживайте! — крикнула Ирочка, но крикнула уже весело, нарочито нагло. — На себя посмотрите, спасительницы! Одна вчера заявилась на свадьбу к подруге в костюме проститутки, а вторая поперла самого отличного парня! Ну, скажи, чем тебе Яковлев не угодил?

— Отстань…

— А вот нет! — Ирочка вцепилась в Наташкину руку, поволокла на кухню, к солнцу, к детектору лжи. — Теперь моя очередь лечить! Почему Яковлева пробросила?

— Не нравится он мне, вот и пробросила!

— Девки, вы слышали? Он ей не нравится! Такой мужик, блин, и не нравится! Сейчас же набирай его и приглашай вечером в кино!

— Да иди ты!

— Не хочешь, я сама наберу!

— Только попробуй! — Наташа хотела придушить свою бойкую подругу, но та уже умчалась, хохоча и размахивая трубкой.

Бог с ней, с ненормальной.

Лена присела рядом с Ромой, вздохнула пару раз для начала.

— Слушай, — помялась, поискала слова. — А как ты теперь собираешься… Ну, поддерживать отношения с тем парнем, с Алексеем… Со свидетелем?

— Как и раньше. Раньше мы с ним после института встречались, гуляли там где народу поменьше, разговаривали. Может быть, Ира не будет против, если я его сюда пару раз приглашу. Я же не дурак, сам понимаю, что такие отношения некорректны, что они портят людям вокруг аппетит и настроение… Я уже привык скрывать это все…

— Ну, год будешь скрывать, два… А дальше?

— Откуда я знаю? Может, я не доживу.

— Что ты такое говоришь, дурак?.. Слушай.

Тут Лена решила предложить главное. Вот именно сейчас.

— Слушай. А возможно такое, чтобы ты еще год, два… ну, пять, шесть — как получится… Ну, повстречался с мужчинами, а потом переключился на женщин, как все. И жили бы себе с Иркой, детей рожали… Нет?

Рома посмотрел с улыбкой тибетского монаха.

— Лен, ты не понимаешь… Это ведь не каприз… Я ведь не потому такой, что мне хочется экзотики… Я такой потому, что я другим не могу быть. Ни при каких обстоятельствах, понимаешь? Это на всю жизнь… И я знаю, что у меня нет никаких шансов жить с тем, кого я люблю. И насчет детей никаких шансов…

— А если усыновить?

— Зачем? Какой из меня отец? Я ведь урод, понимаешь? На мне это уродство и закончится. Как я буду растить мальчика, если буду знать, что его ожидает такая же история? По углам шарахаться… Не надо.

— А если будет девочка?

— Прошу тебя, Ленка… Мне и без того непонятно, зачем я живу! Тут еще вы… Не может у меня быть детей, для этого надо спать с женщиной. А я не сплю с женщинами, понимаете?

— Никогда-никогда?

— Никогда-никогда.

Лена обалдело замолчала. Какой кошмар! Она когда-то в детстве вывихнула ногу и неделю ходила в гипсе, а все на нее смотрели. И было так погано. А он всегда «в гипсе», всегда не такой, как все.

Наташа поставила кофе на стол, развернула кусок раздавленного в колобок торта.

Так жалко Ромку!

Или себя?

И тут влетела Ирочка, возбужденная и взволнованная, как первый римский марафонец:

— Девки! Яковлев дома не ночевал! Родители говорят, что он перезвонил и сказал, что будет завтра, то есть сегодня, и что у него все в порядке!

— Ну и хрен с ним, — очень-очень весело сообщила Наташа.

— Нет, не хрен! — Ирочка выждала паузу, добилась внимания. — Он сказал, что заночует у одного своего друга. А я этого друга знаю, живет в соседнем доме. И я ему позвонила, конечно! Девки! Не видел он никакою Яковлева! И не ночевал он там! Понятно?

— И что? — спросил Рома, дуя в чашку.

— А то, что он ночевал неизвестно где!

И тут Лену осенило:

— Я, кажется, знаю. Он вчера уходил вместе с этой девушкой… С Олей…

— С тварью этой сучкообразной? — Ирочка грохнулась на табуретку. — Я так и знала! Вот жжживотное! Говорила же, она просто так не свалит! Она кого-нибудь прихватит! Вот, сссууука!

Она уже набивала номер.

— Сейчас, сейчас… Сейчас… Сейчас…

Было слышно, что в трубке долго гудит. Потом с той стороны невнятно — чей-то низкий голос.

— Алло! Сергей!.. Это Ира!.. Какая-какая… Сестра твоя единоутробная!.. Ну, извини, что разбудила!.. Да погоди ты, блин! У меня дело!.. Где твоя девочка, а, Сергей? Какая девочка? Та, с которой ты вчера на свадьбу ко мне заявился!.. Ах, не знаешь? Попер ее? Еще вчера вечером?

Ирочка прикрыла трубку ладонью и шепотом сообщила тем, кто не догадался.

— Он ее попер! Еще вчера вечером!

На кухне было тихо и странно. Шевелилась только Наташа. Мыла посуду с равнодушным лицом.

— Алло! Сергей! У нас тут есть подозрения, что эта твоя красавица увела одного нашего парня! Что? Она может? Спасибо за понимание! А ты можешь дать ее телефон? Ага, записываю!

Ирочка сделала страшные глаза. Ручку! Быстрее!

Все забегали, ручки не нашли… Зато нашли помаду и огрызок какой-то платежки.

— Да, пишу… Спасибо, Серый!.. Заходи как-нибудь! Я уже в квартиру заселилась, так что заходи со стуком и без проституток! Это теперь моя квартира!.. Ну, пока… Что?

Ирочка снова распахнула ресницы шире, чем этого требовала природа и этикет.

— Что? Ленка?.. Да, у меня… Дать ей трубку?.. Сейчас…

В обстановке полной комы трубка была передана Лене.

И Лена несколько мгновений не знала, стоит ли ее брать, или лучше сразу как-нибудь изощренно с элементами ритуальности покончить с собой?

— Да.

— Лена? Привет.

— Привет.

— Прости меня за вчерашнее, вел себя по-свински.

— Ничего.

— Ну, правда, прости!

Голос был густой, сонный, чувствовалось, что обладатель этого голоса вчера много пил, пел и веселился.

— Я вчера перенервничал. Все-таки сестрицу замуж отдавал, сама понимаешь… Выпил лишнего.

— Ничего.

— А ты как?

— Нормально.

— Точно нормально?

— Точно.

— Хорошо…

Три пары глаз смотрят с ужасом и восторгом. Наташка даже посуду оставила.

— Слушай, а что ты делаешь вечером?

— Не знаю.

— Ну, давай я за тобой заеду, поедем слопаем что-нибудь. Должен же я как-то загладить свою вину?

— Я не могу, у меня дела.

— Что, до самого вечера?

— Да.

— С утра и до самого вечера?

— Да, я через час уеду и вернусь уже только вечером.

— Ладно.

— До свидания.

— Ну пока.

Лена передала трубку Ирочке, та приложила ее к уху, но ничего, кроме гудков, не услышала.

А потом — три минуты тишины и ожидания.

— Что? — спросила Лена. — Что вы так на меня смотрите?

— Ничего, — ласково улыбнулась Ирочка. — Обычно смотрим. 

— Я не просила его звонить.

— Мы понимаем.

Вот влипла.

— Ну, пожалуйста, — Лена встала, начала мерить кухню шагами. — Пожалуйста! Я ничего такого ему не говорила! Он меня приглашает в ресторан, хочет со мной поговорить о том, как мы росли, ну… Ничего же страшного в этом нет?

— Ничего, — согласилась Ирочка. — Только с Наташкой он почему-то о детстве поговорить не хочет!

— Ну, я не знаю…

— Просто потому, что Наташка не надела вчера платье без нижней части!

— Прекратите! — Наташа стукнула ладонью по столу, кофе пошел мелкой волной. — Хватит!

Ирочка на секунду прикрыла глаза, сублимируя гнев, прося небо о мудрости и о том, чтобы ей не попалось под руку что-нибудь тяжелое, иначе быть войне.

Потом схватила трубку и начала набивать новый номер, абсолютно не знакомый, судя по гамме клавиатуры.

— Ничего, сейчас мы посмотрим, — говорила Ирочка, и щеки ее пылали. — Сейчас мы разберемся, кто тут засранец… Ничего…

Это было странное утро после свадьбы.

— Алло… С кем я говорю?.. Мне нужен Виктор Яковлев… Кто его спрашивает? Его сестра… Двоюродная…

Снова ладонь прикрыла трубку, но комментарий не последовал. Ирочка ждала, слушала, и было видно, что ничего хорошего услышать она не собирается, да и сама пообещать не может.

— Она его зовет, Оля эта, Курлова, — упавшим голосом доложила, наконец, молодая жена, героиня утра. — Девки… Она его зовет… Он у нее… Вы можете себе такое представить?

— Брось трубку! — крикнула Наташа. — Брось немедленно!

— Ни фига! Нужно идти до конца!

— Мне такой конец не нужен!

— А мне нужен!

И вот тут они, конечно, сцепились. Трубка полетела на кафель, хрустнула и развалилась на запчасти. Кофе ниагаркой потек со стола, торт-колобок погиб страшной смертью, убитый Ирочкиным локтем.

***

Яковлев взял трубку, но услышал там только гудки.

— Не знаю, — улыбнулась Оля в ответ на его взгляд. — Какая-то девушка. Сказала, что твоя двоюродная сестра.

— Нет у меня никаких двоюродных сестер.

— Ну, тогда давай забудем о ней. Давай обо всех забудем.

Она подошла, взяла трубку из его растерянных рук, бросила на место, а сама обняла его за могучую шею, обвилась вокруг него как тропическое древо.

— Пойдем еще полежим?

Карие глаза глубиной метр двадцать, и на дне возится страх: а вдруг уйдешь?

— Ты ведь не уйдешь?

Яковлев постарался аккуратно отлепить от себя нежную нимфу. Ему было так плохо, как только бывает малопьющему человеку, который вчера на трезвую голову совершил то, что иные не совершают и на пьяную. Нимфа весело прыгнула обратно в постель и стала звать оттуда сладким голосом.

Яковлев поднял брюки, горкой ночевавшие на полу. Подумать только! Даже в детстве он брюки вешал на спинку, никогда не бросал вот так вот на пол. Произошел сбой системы по всем направлениям.

— Вииик, а Вииик! Ну, иди сюда!

Оля свернулась игривым котиком на измятых простынях, несколько раз красноречиво подергала ногой, но Яковлев не реагировал. Одевался. Молча, сурово, неумолимо. Лоб в морщинах, глаза тревожно бегают, не успевая за мыслью.

— Ну, Вииик… Если ты сейчас не придешь сюда, я… Не знаю даже… Я просто очень обижусь!

Как его угораздило? Как? Всегда владел собой, был уверен в себе на все сто. Но откуда можно было узнать о том, что в некоторых случаях сигнальная система может отключиться? Где была та последняя секунда, когда нужно встать и уйти?

— Может быть, ты хочешь кофе? Я могу приготовить завтрак! Есть еще отменный японский чай с розовыми лепестками…

— Оля! Прошу тебя.

Оля, конечно, понимала, что все идет к финалу отношений. Она ведь была умной девушкой, образованной, училась на факультете прикладной математики, причем училась неплохо. А в свободное время посещала автошколу, курсы массажа и единоборств, читала Шекспира в подлиннике, пусть со словарем и ни черта не понимала, но зато сама писала маленькие эротические рассказы и разбрасывала их в сети, «лайв-журналах». Где уж ей не расшифровать простого воина с тонким пучком извилин, обмотанным вокруг генеральной линии высшего командования. Хочет уйти и забыть. И этот тоже.

— Послушай, ведь нам было хорошо сегодня ночью, правда?

— Пожалуйста, Оля. Мне надо идти.

— Но ты ведь позвонишь мне?

— Не знаю.

— Позвони мне.

— Не знаю.

Все-таки, солдаты одеваются быстрее, чем гражданские. Яковлев был уже в коридоре.

— Мне было так хорошо с тобой, так чудесно. Ни с кем не было так хорошо!

Он только поморщился.

— Я сама позвоню тебе!

Только топот подошв по лестнице вниз.

Оля закрыла дверь, погрустила две секунды, глядя в зеркало. Потом набрала Сергея.

— Привет.

— Что надо?

— Соскучилась.

— Не ко мне.

— Так тебя не хватает.

— Выйди на улицу, тебе не откажут.

— Знаешь, время идет, а я все отчетливее понимаю, что ты — самый лучший мужчина. И в жизни, и в постели.

— Позвони соседке, если хочешь потрепаться. Я спешу.

Бросил трубку.

Что ж. Снова она не удивилась. Этого и следовало ожидать. Он еще вчера вел себя неадекватно.

Тогда позвоним вот по этому номеру… Где же этот номер?.. Ведь был этот номер? Оля никогда не уничтожала телефоны, письма и подарки бывших возлюбленных. Неизвестно, что и когда может пригодиться в жизни.

— Здравствуйте, а Варфоломея можно?

— Такой здесь не живет.

— Извините.

Снова промахнулась. Нет, утро не должно начинаться вот так, жестоко. В утре должна быть радость.

— Здравствуйте! Извините, это номер Э.?

— Да.

— Это вы вчера так чудесно играли на гитаре на свадьбе?

— Да, я.

— Знаете, вы были великолепны!

— Спасибо. А кто это?

— О! Меня зовут Оля. Я вчера подходила к вам, вы сами дали мне номер, помните? Я невысокая, стройная, с карими глазами. У меня еще ямочки на щеках.

— А, да, припоминаю.

— Замечательно. Я звоню вам, чтобы сказать, что осталась в восторге от вашей игры. Хотела бы пообщаться с вами на тему современной музыки.

— Ну, да, конечно…

— Что вы делаете сегодня вечером?

***

Рома убирал на кухне осколки, а Ирочка вышла проводить подруг.

— Ладно, девки, прорвемся.

— Да уж.

— Ну, хватит вам. Я же за справедливость борюсь.

— У тебя свадьба! — напомнила Наташа. — Вот и балдей. И нечего другим мешать.

— Дура! Я хочу твою личную жизнь устроить! Хотя…

Да. Видимо, уже поздно.

— Жаль. Такой хороший мужик, этот Яковлев. Говорила тебе — хватай и беги!

— Отвали.

Лена встала между.

— Аут. Вне игры. Наташка, уходим.

Толкнула подругу к двери. Потом обернулась к невесте:

— Ирка, не задирай ее. Представь, как человеку плохо.

— Да не задираю я… Мы вообще сегодня вечером улетаем в свадебное путешествие, так что будете две недели отдыхать от ужасной Ирки.

— В свадебное путешествие? Куда? Почему ты раньше не сказала? 

— А я сама не знала. Родики на свадьбу подарили… Турция, все включено. Могли бы, конечно, разориться и на Ямайку, но хрен с ними.

— А Ромка знает?

— Нет. Сейчас узнает.

Лена покачала головой.

Ничто не меняет Ирку.

Люди вообще слабо поддаются улучшению.

***

В лифте Наташа молчала… Во дворе молчала.

— Наташ, ты не думай о нем.

— Я и не думаю.

— Да думаешь.

— У меня где-то написано, что я думаю о Яковлеве?

— Да. Всюду.

— Нет. Он мне неинтересен. Даже противен.

— Естественно, — вздохнула Лена.

У нее было то же самое. Артист Андрей Волков в свое время тоже был ей противен. Значит, это любовь.

— Наташ, все будет нормально.

— Да знаю я. Ладно, пока. Швабра ждет.

Лена долго смотрела ей вслед. Господи, красивая какая, просто чудесная! Почему ей так не везет?

Кто вообще распределяет везение по людям? Кто отвечает за пропорцию, с кого спросить? Почему одним все, а другим — ничего? Почему Ирка после пышной свадьбы из собственной квартиры вылетает в Турцию на пляж, а Наташка после ночи на краю дивана пешком идет на уборку общественных мест?

Значит, так кому-то надо.

И в принципе обе они дороги и любимы, хоть и странною лю…

— Привет, красавица!

Лена вздрогнула. Не может быть!

Рядом с машиной, красиво опираясь задом на капот, — Сергей.

— Не мог остаться в стороне.

— Привет.

— Ну, как там молодые? Что рассказывают?

— Все нормально.

— Нормально? Тогда я не буду к ним подниматься. Куда тебя отвезти?

— Не надо, я сама.

— Брось. Я же не в загул тебя приглашаю. Просто предлагаю добросить тебя до работы. По-моему, надо соглашаться.

Лена не знала, как ей быть. Слава Богу, окна Ирочкиной квартиры сюда не выходят.

— Ну? Садись! Не бойся, приставать не буду.

— Я не боюсь.

— Да? Плохо.

И еще смеется!

Лена села на скользкое сиденье. Странно, в машине совсем не жарко. А с улицы казалось, что в салоне просто печка.

— Кондиционер, кожаный салон, все дела. Я тебе уже показывал?

— Да.

— Девушки любят разные такие понты. Ты любишь?

— Не очень.

— Ой, какие мы оригинальные… Куда едем?

Да уж… Не надо было садиться в его машину.

— На Маркса.

— А что там?

— Там телестудия.

— О! Так мы на телевидение едем! Отлично! Никогда не был на телевидении!

— Я там тоже еще ни разу не была. Сегодня в первый раз.

— Будешь знакомиться с коллективом?

— Не знаю.

Сергей критически осмотрел ее.

— А где твое вчерашнее платьишко?

Может быть, попросить остановить? А как это делается? Просто сказать: останови, пожалуйста? А если не остановит?

— Мне кажется, тебе лучше поменять упаковку. Все-таки телевидение — не кабинет директора. Надо произвести впечатление.

— Надо чем-то другим производить впечатление!

— Правда? Это чем же?

Улыбается!

— Умом.

— О! И много ты знаешь женщин, которые добились чего-то умом?

— Много.

— Ну, например?

— Маргарет Тетчер.

— Ну, если ты в политики собралась… А я думал, ты на телевидении хочешь работать?

Какого черта он ее учит? Он! Ни разу не видевший камеры? Лена закусила губу, уставилась в окно и решила, что сама выскочит из машины на ближайшем светофоре.

— Ну, чего дуешься? Я понимаю, что не разбираюсь в телевизионных штучках. Это ты с детства лапшу людям на уши из ящика вешать училась! А я деньги зарабатывал в это время. И знаешь, научился разбираться в людях. Если хочешь добиться успеха — действуй по известным правилам, а не свои изобретай.

— Почему же своих не изобретать?

— Потому что время уйдет, ты состаришься, снова станешь толстой, и никому уже не захочется снимать тебя. Причем во всех смыслах!

— Неужели ты думаешь, что снимают только тех, кто в коротких юбках?

— Неужели ты думаешь, что нет?

— Думаю, да!

— Да, в коротких юбках?

— Нет, не в коротких!

Опять смеется! Он относится к ней как к малолетней дурочке!

— Слушай, Сергей! Мне уже двадцать лет!

— А мне тридцать! И что?

— Ничего.

— Вот именно! Ну-ка, загляни под сиденье!

Она не сразу поняла — как это? Потом вывернула шею, взглянула вниз, на коврик под задними креслами.

Здоровенный букет цветов.

— Это тебе. В знак моего смирения.

— Не надо… Зачем…

— Затем.

Лена в сотый раз обалдела до самого края, до предела. Что он делает? Как он может? И что делать ей?

— А… куда мы едем?

— К тебе домой.

— Ко мне??? Зачем???

— Чтобы ты переоделась!

— Да ты что! Да как ты…

— Смею. Я тебе только добра желаю, поверь. Сейчас ты переоденешься во вчерашний костюмчик, подъедешь на крутой тачке, и высокое уважение тебе обеспечено.

— Да сколько говорить! Там не тачка с костюмчиком главное!

— Запомни! Тачка и костюмчик — это всегда главное! — Сергей заглушил мотор, откинулся на спинку. — Кроме того, тебе никто не мешает при этом блеснуть знаниями и потрясти своим опытом. Одно другому не мешает. Делай все то, что ты делала бы и без меня, но только выгляди при этом успешной, красивой барышней, которая ни в чем не нуждается. Укрепляй позиции всеми способами. Вот и все, что я хочу тебе сказать.

Все в ней бушевало, все возмущалось. Хотелось сказать что-нибудь резкое. Три… Нет, раз пять сказать что-нибудь резкое. Но воспитание не позволяло. Воспитание всегда мешает в тех моментах, когда нужно принимать решение.

— Ладно. Я сделаю так, как ты говоришь. Но если меня выгонят из кабинета и не захотят со мной разговаривать…

— Тогда тоже ты в плюсе! Будешь успокаивать себя тем, что тебя выгнали не из-за того, что ты дура, а из-за того, что ты напялила это платье!

Лицо само улыбнулось, хотя Лена была против.

***

Маргарита Петровна встретила ее с тревогой.

— Что-то случилось? Тебя не приняли?

— Я еще не ездила.

— Как это? У тебя же встреча через полчаса! Ты не успеешь добраться!

— Успею. Меня подвезут.

— Подвезут? А кто, если это не секрет?

— Ирин брат Сергей. Он как раз в ту сторону едет…

— Как мило с его стороны…

Лена вошла к себе, потом выглянула.

— Мам, я вернулась переодеться. Пожалуйста, давай обойдемся без комментариев по этому поводу.

— Я и не собиралась! — вспыхнула Маргарита Петровна и проследовала в свою каморку.

Там она упала в любимое кресло, притянула к себе кошку. Есть же какое-то учение о терапевтическом воздействии кошек? Когда их гладишь, успокаиваешься, успокаиваешься, гладишь и успокаиваешься… Мурка с удивлением взглянула на хозяйку. Она была не против своего участия в сеансе терапии, но зачем же так давить?

— Я ушла! — крикнула Лена из коридора и захлопнула за собой.

Сергей читал свой пейджер, лицо было сосредоточенное, как будто читал Толстого.

— Я готова.

— Готова? — неспешно спрятал пейджер в кармашек на поясе. — Дай-ка я на тебя посмотрю!

А Лене уже было не то чтобы все равно… а как-то безнадежно. И зачем-то хотелось рисковать. Ведь был же какой-то подстрочник во всем том, что происходило с ней? Кто знает, может, ей не стоит искать ответы, решать все так, как она привыкла решать. Может, судьба таким образом тоже ведет к цели? Если сам не знаешь, как туда идти, или не справляешься, она посылает разные знаки, ситуации, людей — и только для того, чтобы чужим умом и чужими делами снова вывести тебя на твою единственную правильную дорогу.

Она вяло повертелась, демонстрируя свои достопримечательности.

— Годится, — сказал Сергей. — Теперь прошу занять места. Катер отплывает.

— Слушаюсь, капитан.

***

Наташа успела убрать зрительный зал, успела вымыть сцену. И все время было ощущение, что у нее началось осложнение после нападения какого-нибудь гигантского трехметрового комара, который впился в ее висок и за несколько секунд высосал все нутро, а в пустой флакон вылил густую белую жижу. Тааак плохооо.

Она прекрасно знала почему. Но совсем не знала, как это лечить.

Наверное, в таких случаях звонят человеку, ставшему причиной таких разрушительных последствий. Звонят, ругаются, плачут, посылают к черту и поближе, просят вернуться, еще что-нибудь. Но Наташа не собиралась звонить Яковлеву. Ни тогда, ни сейчас — никогда. Она просто, оказывается, им тихо болела, и сейчас переживала пик острой формы. Было бы неплохо упасть на мокрый, холодный пол и полежать денька три, не дышать, не шевелиться.

Она даже представляла Яковлевскую спину. Голую спину с вмятинками от девичьих пальцев. А вокруг — цветы, запахи, музыка. Представляла спокойно, только жижа в ней загустевала от каждой такой картинки все больше.

Все они одинаковые. Хотя это тоже не утешение.

На полу грустно поблескивала какая-то мелкая фигня. Оказалось, сережка с камушком, таким искристым, несмотря на полумрак и грязную воду, что не оставалось сомнений на предмет его благородства.

Наташа оставила тряпку и швабру и двинулась в сторону кабинета администратора. Медленно, по-старушечьи. Отдать сережку. Вернуться за шваброй. Домыть. Еще раз двадцать представить себе голую спину.

— Наташа!

А! Откуда? Как?

Яковлев встал из-за столика, двинулся к ней. Потерянный, помятый, странный как пазл, который впопыхах сложили приблизительно, кое-где перевернув как попало.

Она отвернулась и ускорила шаг.

— Наташа! Подожди! Я хочу все объяснить!

Не надо ей ничего объяснять. Никогда.

— Пожалуйста! Прошу тебя! Очень тебя прошу!

Уже возле самого администраторского кабинета она остановилась. Надо избавиться от него раз и навсегда.

— Наташа! — он обрадовался ее снисхождению, пристроился рядом, улыбнулся белыми губами. — Вот, сока взял, пока тебя ждал…

— Яковлев… Скажу тебе одну вещь.

— Нет. Пожалуйста. Дай сначала я тебе одну вещь скажу! Я…

Он посмотрел в высокий стакан, полный золотой апельсиновой крови, посмотрел в потолок, готовый брызнуть фанфарами.

— …Тебя люблю!

Наташа не изменилась, никак не отреагировала. Осталась камнем. Просто взяла паузу. Чтобы справиться с волнением и придумать, как его простить? Да, хорошо бы… Очень хочется его простить… Так хочется его простить… Но не получается… Почему-то…

— Уходи и никогда… Никогда больше не приближайся ко мне. Никогда.

— Наташа!! — он дернулся следом, абсолютно обезумевший.

Что сделала Наташа? То же, что делала всегда, когда какой-нибудь наглец пытался таким образом обратить на себя ее внимание. Умелым ударом она выбила из Яковлевских рук стакан и не стала ждать, пока сок стечет по его измятой белой рубашке.

В это время отворилась дверь и администратор с удовольствием просмотрел сценку «Сок и Гости». Начало, конечно, пропустил, но зато насладился звоном стекла, брызгами витаминов и радостными криками немногих посетителей и работников заведения.

— О, простите! — закричал он, бросаясь к Яковлеву. — Простите, товарищ! Мы компенсируем вам затраты на сок!

Но товарищу не была нужна компенсация. Он волком смотрел на солнечные разводы, скрипел скулами. Потом развернулся, совсем как зомби, и ушел в никуда. Можно подумать, это был не сок, а соляная кислота! Тоже мне, шишка на ровном месте!

— Ничего, — сказал сам себе администратор. — Такой костюм стоит как две бутылки коньяка. Даже если нажалуется, не обеднеем…

Но это не значило, что можно и дальше прощать Главного Врага Всех Мужчин.

— Петрова, — тихо позвал администратор. — Ты здесь, Петрова?

— Здесь, — Наташа вышла из-за двери, была спокойна, все понимала.

— Ну, все. Ты уволена, Петрова, и это окончательно. Ты уволена совсем, со всех своих работ! Ты за-ко-ле-ба-ла меня, Петрова!

Она отдала ему найденную сережку, как будто передала эстафетную палочку. Хотя какая у них могла быть общая эстафета?

***

— Здравствуйте. Я — Лена Иванова! Лера Борисовна сказала…

— А! Это ты? Заходи, садись! Не помнишь меня?

Бойкий, невысокий дядечка с бородой и тревожными глазами, в кино такими обычно изображают мучеников и колхозных юродивых.

— Не помнишь меня? Семен Леонидович!

Семен Леонидович. Семен Леонидович…

— Вот видишь, а я тебя помню! Я был режиссером на телемосте… Хотя это все пустое! Ну, чем занималась все это время?

— Да так… — Лена мялась, не знала, куда именно садиться, что говорить, куда девать при этом ноги. Наверняка такие тревожные, творческие дядечки не интересуются круглыми коленками молодых статисток.

— А это кто там мнется? С тобой, что ли?

— С ней! — крикнул сзади Сергей. — Сергей. Продюсер Лены. Очень приятно!

— У тебя продюсер есть? — Семен Леонидович удивился. — Ничего себе! Мне сорок пять лет, а у меня до сих пор продюсера нет!

— Вот были бы вы молодой, красивой, талантливой девушкой, тогда и у вас был бы продюсер! — радостно подхватил игру Сергей. — Кто-то должен помогать таланту! Сам он, как вы знаете, довольно беззуб!

— Да? Ну, в целом согласен. Оба садитесь, чего сквозняки гонять. Чай будете?

Сергей заказал два. Сам сидел и за спиной дяденьки подавал полумертвой Лене разные оптимистические знаки.

А Лена понимала, что сейчас обман вскроется, что сейчас у Сергея спросят что-нибудь о его пути в телевидении, и он жестоко облажается. И придется с позором уходить. Он, конечно, потом отшутится, скажет, что испытал острое желание подурачиться и испортить кому-нибудь жизнь. Но почему именно сейчас и именно Лене?

— Итак, — сказал Сергей, принимая чай. — Мы вас слушаем, уважаемый Семен Леонидович.

Лена молила Бога о том, чтобы их выгоняли не громко, чтобы дали возможность выйти своими ногами…

— Хм, — Семен Леонидович совсем озадачился, помешивал сахар тусклой некомплектной ложечкой и улыбался в усы. — Хм… Так вы, я вижу, серьезно настроены!

— Естественно, — Сергей устроился поудобнее, переплел ладони на животе. — Знаете, я уверен, что вы не предложите Елене плохое. Вы профессионал, она профессионал. Моя роль здесь чисто посредническая. Я хочу, чтобы обе стороны пришли к консенсусу, вот и все.

— Да. Очень мило. Ну, а ты, Лена, сама ты чего хочешь?

— Не знаю, — Лена уже действительно ничего не знала. — Мне сказали, и я пришла.

— Видите, — улыбнулся Сергей. — За этими телевизионными гениями глаз да глаз нужен! Вот о чем она может договориться? Ни о чем! А как можно иметь дело с человеком, который не может договориться? Вы же серьезная организация! Телевидение! Нет! Ее дело — блистать на экране! Она умеет великолепно двигаться, улыбаться, она говорит так, что этому хочется верить! Кроме того, уважаемый Семен Леонидович, — просто, чтобы знали, — готовясь к встрече с вами, Лена похудела на тридцать килограммов!

— Да вы что? — изумился Семен Леонидович, посмотрел на Лену с большим любопытством. — Это правда?

— Правда. Только не на тридцать. На двадцать…

— Это она скромничает, Семен Леонидович!.. А посмотрите, какие ноги! Грудь какая! Вы же мужчина! Вы не можете не оценить ее грудь!

— Ну, я уже вышел из того возраста…

— Но вы же не можете не думать о своих зрителях! Им-то будет приятно видеть именно такую конфигурацию?

— Ну, да. Конфигурация хорошая, ничего не скажешь…

— Так вот. С нашей стороны вы и впредь можете рассчитывать на прекрасный товарный вид и трудовую дисциплину. Конечно, в том случае, если встречное предложение будет адекватно представлено вами.

— То есть теперь моя очередь хвалиться своей конфигурацией?

— Да! — тонко улыбнулся Сергей. — Теперь ваша очередь. А мы будем слушать ваше предложение.

— Ну, какое мое предложение? — Семен Леонидович поставил чашку, хрустнул длинными рябыми пальцами. — Я даже теряюсь… После вашего такого выступления…

— Не робейте! Начните с главного! Мы поймем!

— Ну, с главного так с главного… Как вы знаете, недавно у нас появилась возможность работать с отдельной частотой.

Сергей кивнул: конечно, знаем. Поразительная наглость! Лена, растоптанная в порошок «конфигурациями», алела ушами и ковыряла ногтем колготную петельку. Что он несет, этот Сергей? Что он делает?

— То есть мы с вами стоим у истоков так называемого кабельного канала.

— Это значит, что видеть его смогут только в отдельных районах Минска?

— Да.

— Это, конечно, не самый лучший вариант. И когда вы планируете сливаться с государственным каналом?

Семен Леонидович вежливо улыбнулся:

— Никогда.

— То есть как? Вы хотите сказать, что вас устраивает такая ничтожная аудитория? Где же ваши амбиции?

— При чем тут амбиции? Мы получили возможность делать свое маленькое телевидение! Оно будет скромнее по всем параметрам, но это тоже телевидение! И тут тоже должны работать талантливые люди!

— Ну, не знаю, — Сергей скорбно постучал ложечкой о краешек чашки. — Надо будет вам подарить хороший набор чашек… Мне кажется, что этот формат не совсем подходит Лене. Все-таки у нее гигантский опыт. Потом, она сейчас в отличной форме. Мне кажется, вы должны пересмотреть свои бизнес-планы. Хотя бы ради Лены.

Семен Леонидович хихикнул как дедушка Ленин, плюхнулся на развинченный офисный стул.

— Друзья мои! Вы не на складе предприятия-миллионера! Никаких изменений здесь не предвидится! Все, что я могу вам предложить, — трудную, напряженную, интересную работу на маленьком, суверенном, кабельном канале!

— Ну, — Сергей холодно оскалился. — В таком случае…

— Я согласна! — отчаянно крикнула Лена. — Согласна!

***

Ирочка потрещала по телефону со всеми приятелями, приняла ванную с морскими солями, повертелась перед зеркалом в новых одежках. Словом, провела день насыщенно. А еще надо было собрать вещи, посетить родителей с обеих сторон. Ну, с родителями проще. Ирочка уполномочила Рому со свидетелем Алексеем купить пару тортиков и промчаться по родным местам, выпив чаю с каждым желающим.

— А если спросят, где ты? — понуро сопротивлялся Рома.

— Скажешь, что неважно чувствую себя после вчерашнего! Что голова разболелась! Что вещи собираю! Соври что-нибудь, ты ж умеешь врать!

Единственное, что в этой ситуации утешало Рому, так это наличие сердечного друга Алексея. Сегодня целый день он имеет право быть рядом, и не надо прятаться, не надо изображать случайную встречу.

Закрыв за мужем дверь, Ирочка бросилась к зеркалу, еще раз примерила к себе новую фамилию. Ах, какое чудесное, завлекательное сочетание — Ирина Красивая! Вот просто звонишь кому-нибудь, просишь забронировать номер в гостинице на имя И. Красивая, и всем сразу понятно, что говорит красавица. Все-таки девушка должна подойти к выбору фамилии очень ответственно. Гораздо ответственнее, чем даже к выбору мужа. Фамилия будет с тобой чаще, чем муж, правильно?

Потом в дверь позвонили.

— Кто там? — сурово спросила Ирочка, не отрываясь от зеркала. — Ромка, ты?

— Нет. Не я! — громыхнули на лестнице.

Сначала Ирочка не поверила своим ушам, потом подплыла к двери, распахнула ее.

Варфоломей. При параде, в галстуке. С букетом цветов и огромным полотном, завернутым в серую бумагу.

— Прошу прощения, мэм, — сказал Варфоломей. — Скажу честно, я не планировал застать вас здесь. Вы могли быть где угодно: в ресторане, самолете, парикмахерской, у психотерапевта, в тюрьме… Тем не менее, я раздобыл ваш новый адрес с большим трудом, кстати, и решил нанести вам визит вежливости. Все-таки вчера я был несколько бледен для такого серьезного мероприятия. Разрешите сегодня…

— Разрешаю, — простонала Ирочка и повалила Варфоломея прямо у порога на пол.

***

— Ну, здорово я все провернул? — ликовал Сергей, топя педаль. — Здорово ведь!

— Ага! И чуть не завалил все дело! — весело огрызалась Лена. — Нас могли выгнать в любой момент!

— Ничего ты не понимаешь в коммерции! Клиента надо сразу ставить на место! Ласково, грамотно, но верно! Тогда он будет белый и пушистый!

— Это не коммерция! Это телевидение!

— Телевидение — это тоже коммерция! Ты просто малолетка! Ничего не понимаешь!

— Я малолетка? — Лена стукнула Сергея в крепкий бок. — Я малолетка? А ты старый наглый пердун!

Пришлось включить аварийку, тормознуть у первого же угла и хорошенько пощекотать зарвавшуюся девицу. Девица хохотала и отбивалась сумкой.

Потом заехали в кофейню за Красным костелом, было весело.

— Слушай, а зачем ты вообще во все это влез? — Лена лопала бутерброд, чувствовала себя счастливой.

— А ты как думаешь?

— Никак не думаю. Это выходит за рамки моего понимания.

— Ну, и не лезь тогда за свои рамки.

— Все-таки?

— Ну, считай, что я нечаянно попал на раздачу пирога. Я бизнесмен, и вкусный кусок работы не упущу, понимаешь? А вместе с ним и возможные деньги.

— А где тут деньги?

— Вот в этом мы и отличаемся. Я вижу деньги, а ты их не видишь. Зато ты, наверное, видишь что-то другое. Не страдай. Ты будешь заниматься своим делом, я — своим.

— Подожди, — Лена отложила объеденный батон в сторону. — Ты хочешь сказать, что это уже решено? Что мы будем вместе работать?

Она уже привыкла не есть хлеб и батон — зачем лишние углеводы?

— Да, — Сергей тоже отодвинул тарелку. — Именно это я и хочу скатать.

С ума сойти.

— Но ты же никогда не занимался телевидением? Ты же сам говорил!

— Ну и что? Не занимался, значит, займусь. Нет ничего интереснее, чем осваивать новое!

— Но…

— Да успокойся ты! Никакого риска! Весь мир работает так, это у нас до сих пор катаются на энтузиастах! Никакого пионерства! Чистый расчет! Вы нам деньги! Мы вам хорошую программу! Чего они, кстати, хотят?

— Хотят интересную молодежную программу.

— Ты знаешь, как это делается?

— Ну… Наверное, знаю.

— Прекрасно. Напиши к завтрашнему дню схему, посмотрим, что мы можем с этого иметь.

— Схему чего?

— Ну, программы, чего ж еще? Материалы, оборудование, затраты, прибыль!

Лена подтащила к себе чашку — аккуратно, пальцем, за тонкую ручку. Не кофе, а произведение зодчества, горка пены сверху, посыпано разной симпатичной ерундой, какими-то орешками, шоколадной стружкой… Затраты, материалы… Он что, с ума сошел? Хотя это сумасшествие такое заразительное!

— И вот что! — Сергей сыто рыгнул. — Извините, шампанское… Вот что! Это первый и последний бутерброд, который я тебе купил, ясно? Мы обещали компаньону хорошую форму, значит, должна быть хорошая форма!

***

А потом в дверь зазвонили.

— Кто это? — спросил Варфоломей.

— Понятия не имею, — честно ответила Ирочка. — Не будем открывать.

Но взглянула на часы, ахнула и заметалась по комнате в поисках одежды.

— Блин! У нас самолет через полтора часа! Фак! Шит!

Варфоломей молча следил за прыжками своей преступной подружки.

— Ну, чего лежишь? Вставай! — рявкнула на него Ирочка и бросилась к двери.

Вернулась она довольно быстро.

— Это муж! Давай скорее! Помоги собрать вещи!

— Муж? — Варфоломей опустил руки вместе со штанами. Все равно не успел бы натянуть.

Ба-бах! Вот она, классическая сцена: «вернулся муж».

Итак, любовник без штанов и даже не пытается, путаясь, их натягивать. Дверь открывается…

Вошел Рома. Уставился на Варфоломея. Следом за ним топал еще кто-то. Кажется, вчерашний свидетель, очень, кстати, крепкий мужик, с толстой шеей и коротким торсом. Такие бьют больно, от души. Н-да. Скандалец-с.

Пауза.

Стороны смотрят друг на друга.

Влетает Ирочка и вместо того, чтобы падать в ноги молодому мужу, молить о пощаде, начинает кружить по комнате и чего-то там искать, крепко матерясь…

— Здравствуйте, — грустно сказал Рома Варфоломею. — Извините, мы помешали… Просто нам пора в аэропорт…

— Да, конечно! Будем знакомы. — сказал Варфоломей, элегантно прикрываясь брюками. — Друг детства…

— Ой, блин! — возмутилась Ирочка. — Можно без церемоний?

Такой пикантной мизансцены еще не было в истории мелодрам.

— Очень приятно, — кивнул Рома. — Роман. Тоже друг детства. Теперь еще и муж.

Такой милый, тонкий юноша. Его хорошо рисовать: лицо правильное, нежное, без примеси характера…

— Я так понимаю, вы хотели бы хорошенько дать мне по морде? — вежливо, но не без тревоги спросил Варфоломей. Тревога его базировалась не на страхе за морду, а на непонимании происходящего. Всякое он видел, этот циничный мастер кисти, этот порочный Варфоломей, но такого гламура и представить себе не мог.

— Нет, что вы, — Рома тихо просочился в спальню, обогнул пиджак на полу. — Ир, там моя мама очень переживает. Говорит, что не готова меня отпустить на две недели. Спрашивает, почему ты ее не предупредила об отъезде заранее?

— Цела будет твоя мама! — Ирочка пулей носилась по квартире, швырялась сарафанчиками, купальниками. — Ты уже взрослый мальчик, ясно? Когда хочешь, тогда и едешь в свадебное путешествие! Вещи принес?

— Принес, — Рома скорбно кивнул Алексею.

Тот кивнул в свою очередь на чемодан в углу, а потом снова уставился на героев комедии, причем с большим и добрым любопытством.

— Так! Ромка! Звони в такси, вызывай машину!

— Зачем такси? Я вас довезу! — отметился любопытный, но добрый друг-свидетель Алексей.

— Правда? Вот и чудесно! А то до аэропорта сейчас кучу бабок возьмут!.. Так! Ромка! Тогда иди возьми в холодильнике палку колбасы! Надо будет что-нибудь в дороге жрать!

Рома убежал на кухню. Алексей получил еще один неровно набитый тряпками чемодан и поволок все сразу вниз. Варфоломей тихо одевался и следил за происходящим с нескрываемым интересом.

— Ириночка! — ласково позвал он, улучив минутку. — Ты не могла бы объяснить мне, что у вас тут происходит? А, детка?

— А тебе какое дело? — весело огрызнулась детка. — Трахаются с тобой, и все! И нечего лишние вопросы задавать!

Варфоломей удовлетворенно кивнул.

— Что ж, вполне интеллигентное объяснение… А лицензии на убийство и четвертование у вас случайно нет?

— Пошел в задницу, — нежно проворковала Ирочка, застегивая жемчужные босоножки.

Глава 11

Две следующие недели прошли незаметно. Ирочка и Рома нежились на турецких пляжах. Денег, честно заработанных Ирочкой на спекуляции, хватало не только на экскурсии по местным археологическим пунктам, но и на все возможные развлечения, включая самые рискованные. Они катались на скутерах, лопали еще живые деликатесы, лизали голые пуза танцовщиков, запивая пот и соль текилой. Рома очень быстро расслабился и нашел свое место в жизни. Под Ирочкиным крылом, конечно, был дикий сквозняк, но и красок при таком наклоне было во много раз больше. И если Рома и грустил о чем-то, так это о невозможности разделить сейчас всю эту радость с Алексеем, который остался в пыльном Минске.

Ирочка же довольно легко решила свою половую проблему. То есть, она ее просто не заметила, эту проблему. Ее, видимо, не существовало. Если Ирочка видела интересный объект, она отдавала Роме сумочку и шла на сближение с объектом. Только ночевать обычно не оставалась. Ночевала она у себя в номере, возбужденным шепотом рассказывая сонному Роме о своих приключениях.

Надо отдать должное, Ирочка пыталась устроить праздник и для мужа. Несколько раз она провоцировала его встречи со знойными турецкими красавцами, но Рома оставался глух к их знакам внимания.

— Понимаешь, — говорил он потом Ирочке. — Я однолюб.

— Не понимаю! — злилась Ирочка. — Был бы ты нормальный мужик, толстый, старый, уродливый — тогда да! Но ведь ты красивый, молодой, глупый гомик! Какая у тебя может быть любовь?

Спорил Рома только в первый раз. Потом он просто терпеливо улыбался и ждал, пока Ирочка убежит искать романтику.

***

Наташа в это время устроилась работать на прополку городских газонов. Под солнышком неплохо загоралось и мало думалось. То, что доктор прописал.

Несколько раз звонил Яковлев. Наташа бросала трубку, еще не дослушав приветствие. И сестрам велела строго-настрого не разговаривать с мерзким предателем.

Кстати, о сестрах. Неуемная Анжелка все-таки закрутила роман с гитаристом Э. Как ни билась Наташа, стараясь пресечь это безобразие, как ни ругала сестру — все было бесполезно. Однажды случился конфуз, от которого потом пришлось долго отходить, дня три вырывая из газонов тонкие фиалки вместо сорняков.

Позвонила девушка и спросила гитариста Э. К ним домой позвонила какая-то девушка и спросила гитариста Э.!

— Кого-кого? — переспросила Наташа.

— Ну, Э.! Он еще на гитаре играет! Он сказал, что частенько бывает по этому номеру!

— Спасибо за информацию, я не знала, что он тут частенько бывает. Теперь он будет появляться здесь значительно реже…

— Ой, я, видимо, все испортила! Вы ничего не подумайте! Я просто старая знакомая! Меня Олей зовут!

— Оля Курлова?

— Да! — обрадовалась любвеобильная студентка. — Это я!

— Я передам гитаристу Э., чтобы он сосредоточился на вас, а нас оставил в покое.

— Да, пожалуйста, — несколько растерялась Оля.

***

А Лена сочиняла программу. Оказалось, что составить план будущего эфирного тела не так сложно. Цели, задачи, предполагаемая аудитория. Сергей принес свой ноутбук, велел Лене сочинять прямо в него. В ноутбук, конечно, сочинялось приятнее, чем просто на бумагу. Уже через несколько дней была готова концепция музыкальной программы. Собственно, концепции как таковой и не было. Просто набор клипов, которые умный Сергей предложил таскать прямо с тарелки, установленной на его балконе. Специальной плашечкой перекрываем лейбл MTV или VIVA там… И крутим свежачок, радуем народ.

— Но самое главное — это ты! — учил Сергей.

Будь красивой!

Будь яркой!

Будь сексуальной!

Будь провокационной!

Будь великолепной!

Будь смелой!

Будь манящей!

Будь невозмутимой!

— А зачем? — спрашивала Лена, пугаясь списка необходимостей. — Почему я не могу быть просто собой?

— Потому что это никому не интересно!

Несколько раз Лена была готова обидеться на всю жизнь.

***

Потом вернулись из свадебного путешествия молодожены Красивые. Загорели как бедуины. Ирочка, разумеется, звенела без умолку, пересказывала каждый день в подробностях. Рома все больше маялся, посматривая на часы. Вечером его ожидали родители, соскучившиеся до колик. Они, конечно, надеялись, что сын прямо из аэропорта поедет к ним. Более того, были готовы в аэропорту его встречать, но Рома запретил.

— У мальчика своя, взрослая жизнь, Роза! — говорил Иван Иванович, растерянно гладя жену по мягкому плечу. Но звучало это утешение очень неубедительно.

Хотя мальчик был готов на время отказаться от взрослой жизни, покинуть гостей, семейное гнездо с растерзанными чемоданами во всех углах и плюхнуться за стол в родном доме, слопать маминых пельмешек. Деликатесы могут опротиветь через неделю, а вот мамины пельмешки — никогда!

Все присутствующие заметили, что Рома ждет, когда ему позволят покинуть общество. Но точно так же все заметили и то, что между Ромой и Ирочкой появилась какая-то странная, непредполагаемая раньше связь. Какая-то НадДружба с элементами телепатии. Они понимали друг друга с полувздоха!

— Ром, принеси…

— Ага, сейчас…

— Сенкс, а сам?..

— Нет, я позже…

— ОК… Слушай, а расскажи про этих, как их…

— Да ну, сама рассказывай!

— Ну, Ром, давай!

— Да я лучше про тот случай расскажу!

— Ой, да никому это не интересно! Ну, не ломайся, блин! Давай! Вспомни, как ты…

— А сама?

— А я, между прочим, тебе сразу сказала!

— Ты мне ничего не говорила! Я сам догадался!

— Это когда я тебе ничего не говорила? Тогда?

— Ну, и тогда тоже!

И оставалось только догадываться, о чем они так страстно хотели рассказать, но не рассказали. И удивляться тому, как быстро у отдыхающих людей теряются навыки нормального, скучного общения. А еще больше удивляться их новоязу.

— А вы случайно не на языке дельфинов общаетесь? — спросил свидетель Алексей. Спросил довольно ревниво, между прочим.

— Мы случайно общаемся на языке старинных приятелей! — гордо ответила Ирочка и положила загорелую ногу на Ромино колено.

Алексей съел и это. Но ему не понравилось, это точно.

Лене и Наташе Ирочка привезла коралловые бусы. Анжелке и младшим девчонкам — браслеты и кулоны с ракушками. Ну, и еще сумку всякого барахла, прихваченного на турецких рынках и в сувенирных лавочках.

— А я через месяц на конкурс аккордеонистов еду! В Италию! Прикиньте? Италия! Это вам не Турция! Хотя и там тоже тряпья клевого много! Блин, я себе столько всякой мути купила! Не представляю, когда и куда это надевать! — Ирочка прикладывала к животику какие-то воздушные тряпки, что-то дико блестящее и по-восточному аляповатое.

И все смотрели.

— О! Я же там себе пупок пробила! Люди, болит до сих пор, но как модно! Турецким мужикам очень нравится, чтобы животик был плоский, а в пупке блестело! Вот так!

И все смотрели.

— А зырьте, какие клевые трусы у них там продаются! — Ирочка сдернула с Ромы шорты, обнажила его филейную часть, украшенную узорчатым бельишком. — И стоит копейки!

И все смотрели.

Потом приехал Сергей. Ирочка открыла ему дверь, вернулась удивленная. Пока брат разувался, выразительно взглянула на Лену и шепнула:

— А ты, я вижу, тоже время зря не теряла!

— Всем привет! — сказал Сергей, вытаскивая из пакета бутылку вина. — Поздравляю с возвращением в родовой замок.

— Что-то ты ко мне зачастил, братец! — ласково улыбнулась Ирочка. — Не могу понять, с каких пор ты стал ко мне так хорошо относиться?

— С тех пор, как ты поумнела.

— И давно это случилось?

— Нет, совсем недавно.

— Ну, я и вижу, что ты никак определиться не можешь, к кому ты в гости пришел. Ко мне или к Ленке.

— Да, что-то я погорячился, — Сергей скомкал пакет, забросил его под стол на кухне. — Беру свои слова насчет улучшения состояния Иркиных мозгов обратно.

Все привыкли к тому, что Ирочка и Сергей использовали любую возможность, чтобы пнуть друг друга. Это стало чем-то вроде общего анекдота. Вот и теперь народ на полуулыбке ожидал отмашки, когда уже можно будет посмеяться, пожурить обоих.

Хотя Лене, конечно, было не до смеха. Но она, конечно, улыбалась вместе со всеми.

— Ой, Сергей! — Рома всплеснул ладонями. — Мы же тебе такой подарок привезли! Ира сама выбирала!

— Ну, если Ира выбирала, я могу догадаться, что там… Резиновая женщина, правильно?

— А зачем тебе резиновая женщина? — Ирочка умело подковырнула винную пробку. — Ты же обычно с тремя бабами параллельно живешь? Или тебе и троих мало?

— О! — обрадовались гости. — С тремя? Силен!

— И это так, средний вариант! У него бывало и покруче! А вот сейчас… Сергей, сколько их у тебя сейчас?

— Заткнись, — Сергей чуть-чуть понизил голос. Шутил? Нет?

— Дай-ка сама посчитаю. Значит, законная жена Илона раз. Блондиночка из соседнего двора два. Так себе девка, но домашняя, с хорошими родителями, метит в жены… Секретарша с работы три. Там такая телка! Пар из ноздрей! Ее ему шеф в наследство вместе с фирмой оставил… Оля Курлова, студентка легкого поведения, четыре… Так и липнет к мужикам, ковриком ляжет, чтобы только на нее внимание обратили!.. Лена Иванова пять. Молоденькая, носит короткие юбочки, из-под которых торчит жопа. Ну, как же с такой не закрутить?

Гости хохотали, одобрительно посматривая на Сергея. Не смеялся только сам Сергей. И Лена тоже не смеялась.

— Ладно, — сказала она, разжимая ладонь с коралловыми бусиками. — Мне пора на работу. У меня сегодня трудный день.

— Пока-пока! — закричали гости. И только Наташа проводила ее тревожным взглядом.

А потом и Сергей встал, почесал ключицу под пиджаком.

— Идиотка ты, сестра моя. Была идиоткой и останешься.

— Аминь, — оскалилась сестра. — Дверь за собой захлопните.

***

— Лена! Лена, стой!

Он догнал ее уже на повороте к остановке. Шла зареванная, злая. 

— Отстань от меня! Не могу видеть ни тебя, ни твою ненормальную сестру!

— Я ее и сам не могу видеть! Что? Может, мне киллера нанять? Пришить ее? Куда от нее деться?

— Оставьте меня в покое!

— Да я тут при чем? Ты с ней поругалась, а на меня сейчас бочки катишь?

Лена упрямо ускорила шаг. Ну их к черту! Всю их семейку к черту!

— Да остановись ты! Куда ты летишь? На остановку? Так я тебя доброшу куда надо!

— Никуда мне не надо! Оставь меня в покое!

— Это как? Свалить мне?

— Да!

— Не получится!

Лена остановилась, тряхнула волосами.

— Это почему же?

— Это потому, что у нас с тобой общее дело! Вот почему! И пусть всякие дебилки что угодно говорят, но дела это не касается, ясно?

Лена помолчала, скрипя зубами. Ну да, конечно, он прав! Какое отношение эта ссора имеет к работе? Никакого! И что можно по этому поводу сказать? Ничего! Он прав! От бессилия Лена снова разрыдалась и пустилась прочь.

— Да что с вами всеми творится? У вас что сезонное обострение у всех?

— У кого «у всех»? У всех твоих женщин?

— Да какие женщины? Что вы привязались?

— Ничего!

— При чем тут женщины? Я тебе про одно, а ты мне про другое! Да остановись ты!

— Руки убери!

— Да ну вас всех!

Сергей выругался и отвернулся, очень красноречиво пнув воздух.

Лена еще пробежала несколько шагов, потом остановилась, уткнулась в ладони и заревела во весь голос.

Ну что же это такое творится?

— Ленк! А, Ленк? — теплая, тяжелая рука на макушке. — Хватит истерить, Ленк! Ты же умная, замечательная девушка! Ты сама понимаешь, что поступаешь глупо! Понимаешь?

Лена кивнула, хоть и не сразу.

— Вот. Все понимаешь, но делаешь глупости! Зачем? Тебе это доставляет удовольствие?

Она покачала головой — нет.

— Мне тоже. Давай будем выше всяких этих разборок! Пусть те, у кого нет мозгов и будущего, парятся в своем говне и сплетнях. У нас много дел. Мы крутые. Так?

— Ага…

— Ну, вот видишь… Давай, пойдем в машину… Пойдем.

Отвел ее как маленькую. Аккуратно усадил, прикрыл дверцу.

Потом серия каких-то напряженных акций, куда-то летели, поглядывая на часы. Лена хлюпала носом и не очень понимала, куда в данный конкретный момент они едут, хоть и смотрела, не отрываясь, в окно. На Сергея не смотрела. Очнулась, когда обнаружила перед собой реку и сочное вечернее солнце, пускающее золотые тени длиной в небоскреб.

— Выгружаемся! — крикнул Сергей из-за крышки багажника. — Гуляем!

Лена вышла, вдохнула жаркий воздух, насыщенный экстрактами трав и елей. Так красиво, оказывается! Река какая-то…

— А мы где?

— А не знаю! Где-то под Минском. А что, не нравится?

— Очень нравится!

— Ну, пользуйся, пока я добрый!

— А работа? Мы же куда-то спешили?

— Пока ты горевала, пялилась в окошко, я все решил, будь спок. Теперь у нас выходной до глубокой ночи!

— Да? Спасибо!

— Никаких проблем, недорого возьму за доброту!

Она сбросила босоножки, осторожно потопала туда-сюда. Трава нежная как шелк, но все равно ожидаешь подвоха: осколка или обломка какого-нибудь. Один из приобретенных городских страхов — страх бегать босиком. Минут десять должно пройти, пока сознание перестроится на природу, на относительную безопасность. Хотя какая тут безопасность? Вон и бутылочка пивная поблескивает, след человека, значит, о безопасности можно не заикаться… Но как красиво вокруг! Даже несмотря на бутылки!

А Сергей в это время умело устраивал рай. Какая-то подстилочка, термос, пакетики. Сосредоточен, сбросил пиджак, рубашку тоже снял, аккуратно повесил на плечики в салоне — у него всегда с собой вешалка.

Между прочим, симпатичный. У них в семье все симпатичные, даже красивые. Только…

Лена смахнула муху с носа. Заодно смахнула и мысли о Сергее. Нечего. С таким же успехом она могла бы рассматривать какого-нибудь близкого родственника, старого друга. Нет, инцест — не самое лучшее изобретение человечества, как и пивные бутылки.

— Ленка! Ты любишь сосиски зажаренные или подкопченные?

— Я вообще сосиски не люблю!

— Значит, зажаренные…

Смешно. Она спустилась к реке, поискала жизнь. Рыбок там, лягушек. Нашла только старую пластиковую емкость и пустую пачку сигарет. Тоже жизнь.

А завтра — первые съемки. И хорошо, что она не одна в этот очень ответственный период. Если бы у нее не было такого костыля, как Сергей, она бы уже с утра тряслась, с ужасом представляя себе момент, когда над камерой загорится красная лампочка.

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!

Ничего себе! За пятнадцать минут он сварганил такой дастархан! Салаты в пластиковой таре, колбаса, порезанная миллиметр в миллиметр, какие-то идеально вскрытые оливки. Бутылка. Стаканчики. И костерок, рядом с которым торчат, как языческие флаги, прутья с сосисками.

— Откуда это?

— От верблюда!.. Из магазина! Ты что, не помнишь, как в магазин заезжали?

— Нет… А когда ты успел все нарезать?

— Да там же, в магазине, и нарезали!

— В магазине? Нарезали в магазине?

— Да, в магазине! А ты что, не знаешь, что в нормальных магазинах можно попросить нарезать колбасу?

— Не знаю…

— Ну, вот поэтому и существуют такие люди, как я! Мы несем цивилизацию в массы!

Это точно. Лена почему-то так обрадовалась новости о «нормальных магазинах»! Было в этом что-то созидательное, что-то, ради чего хочется жить!

— Ну, за удачу!

Все-таки он очень милый человек. Другой бы не стал так стараться, просто не заметил бы проблемы. А есть ли проблема?

— Сергей, как ты думаешь, почему Ира так реагирует?

— Ревнует, видимо.

— Кого?

— Нас обоих.

— Странно.

— Ничего странного. Я брат. Ты лучшая подруга. Так что оба в зоне риска.

— Но ведь мы же не любовники… В смысле, не ее любовники.

— А что, ревнуют только любовников?

— Не знаю. Я вообще никого не ревновала. И меня никто не ревновал.

Сергей налил вина, улегся на локоть, да как-то так удачно, что луч солнца прошил его радужку насквозь, сделав глаз неоновым, словно подсвеченным изнутри.

— Ты хочешь сказать, что у тебя не было романа?

— Ну, — Лена уселась, как институтка на уроке природоведения, спрятала ноги. — Был… Какой-то…

— И что, он не давал тебе повода?

— Да он вообще меня не замечал. Я ему была нужна как пропуск на телевидение.

— Понятно. Альфонс. Ненавижу таких.

— А я тогда не понимала. Влюбилась, как кошка…

— А он тебя бросил, да?

— Ага.

— Скотина, — Сергей преглубоко вздохнул, пригубил красненького. — Ну, за то, чтобы все скотины были жестоко наказаны.

— А ты?

— А что я?

— А ты ревновал?

— Конечно. Миллион раз.

— Илону?

— Ну, и Илону поначалу.

— А кого еще?

— Да разных… Я вообще человек такой, жадный. Если кто-то со мной общается, значит, другим подходить нельзя. Загрызу.

Так красиво пьянелось. Солнце потихоньку багровело, но все еще не сдавалось, не уходило. Ему тоже было интересно.

— Слушай, Ира сегодня говорила…

— Что у меня десяток женщин на все случаи жизни? Чушь.

— Это неправда?

— Ну, в какой-то степени это правда… В конце концов с Илоной мы расстались, причем без претензий… Должен же был я как-то наладить личную жизнь?

— А ты что, собираешься снова жениться?

— А почему нет?

— Не знаю… Ты не боишься снова ошибиться?

— Кто не рискует, тот не пьет…

— А зачем тебе жениться?

— А зачем остальные женятся?

— Чтобы жить вместе, в кино ходить, детей заводить.

— Детей заводить… Нет, есть и другие установки. Мне нужна стабильность. Я должен работать, дом должен быть богатым, жена должна быть красивая и хозяйственная, быт должен не отвлекать, карьера должна идти в гору… И так далее.

— Жена — это такой элемент успеха?

— Ну, и это тоже. Знаешь, у меня много знакомых, которые потеряли шансы, женившись на неправильных женщинах.

— Какие шансы они потеряли?

— Разные. Шансы продвинуться по карьерной лестнице. Шансы спокойно мыслить. Шансы нормально отдыхать.

— И как же их жены им мешали?

— Ну, одна оказалась уродливой дурой и на важной встрече напугала всех компаньонов. Мужик потом стеснялся в офис зайти… Другая пилила сутками, как-то раз даже в баню приехала, где мальчишник был, устроила скандал… А для мужчины это все очень болезненно. Потом проще развестись, чем забыть позор.

— И какой же должна быть правильная жена?

— Это индивидуально. Стандартный вариант — умная, незаметная женщина. Не лезет не в свои дела, занимается домом, тратит заработанные мужем деньги. С умом тратит, естественно.

— А если женщина умная, но заметная?

— А на таких толковые мужчины обычно не женятся. Такая жена очень хлопотная в содержании и обслуживании.

— Это как?

— Ей много надо. Но хуже всего то, что она всегда хочет быть выше мужчины. Пытается ему это все время доказать. А мужик — существо тонкое. Один раз закомплексует, и все, пропал. Тряпка.

— А ты толковый?

— Я? Да. А что, не заметно?

Улыбается.

— Ну, заметно, конечно…

— Я толковый, но я при этом не боюсь экспериментов. И мне было бы интересно схватиться с женщиной, которая лучше меня, если такая, конечно, есть… Я хочу себе интересную жену, чтобы всем завидно было!

— Странно это все…

— А тебе зачем? Ты что, замуж собралась?

Лена смутилась страшно!

— Нет. Просто интересно…

— Тебе не надо замуж. Ты слишком перспективная. У тебя впереди отличное будущее, карьера и деньги. Зачем тебе замуж?

— Да я и не хочу пока…

— Вот и правильно!

Он перевернулся на живот, выдрал травинку и сунул в зубы.

— Давай договоримся: пока не сделаем супер-пупер-программу — замуж не выйдешь!

Она рассмеялась.

— Давай!

***

Наташа уходила от Ирки одной из последних, вместе с Ромой и свидетелем Алексеем.

— И чтоб до завтрашнего вечера не возвращался! — напутствовала мужа Ирочка.

Гости еще шнурки заплетали, а Ирочка уже договаривалась с Варфоломеем о страстном свидании.

— Клевая у тебя жена, — улыбнулся Алексей.

Рома только пожал плечами.

— Вам куда?

Наташа махнула рукой: сама доберусь, не проблема.

— Давайте я доброшу, мне все равно через Ромку в центр.

— Ладно.

Потом Наташа сидела сзади и изо всех сил старалась не обращать внимания на тех, кто сидел впереди. Их макушки все время склонялись друг к другу, слышно было, что они мягко переговариваются.

Наташа не имела ничего против однополой любви, в смысле ей было все равно… Но при этом ей все равно было неловко до дури.

Такое ощущение, что они притворяются, что играют. Оставалась не ясной их цель, но даже без цели версия игры была понятнее, чем версия «это у них по-настоящему».

Ну, как это может быть по-настоящему? Как? Это же против логики! Против природы!

— Позвони мне! — сказал Алексей и помахал Роме.

Тот шел к отчему дому и оглядывался.

Алексей перегнулся через «ручник» да так и остался лежать локтем на переднем сиденье, смотрел вслед и улыбался. Только когда Рома скрылся в подъезде, он собрался, занял нормальное водительское положение и включил приемник.

Потом, правда, выключил, вспомнил о Наташе:

— Может, вы хотите вперед сесть, пообщаться?

— Нет, спасибо.

Они ехали молча. Но Алексей все время искал тему, ему явно было не совсем удобно молчать. Наташа тоже маялась, но темы для разговора не представляла вообще.

— Я слышал, у вас четыре сестры?

— Ага.

— Весело, наверное?

— Очень.

— А как отец в таком цветнике выживает?

— А никак. Мы его почти не видим.

— Работает?

— Да, хочется верить. Бывает, раз в месяц.

— Надо же… А мама?

— А мама в больнице уже давно. У нас младшая родилась раньше срока, приходится лечить.

Алексей озадаченно нахмурился:

— Ну, и кто в семье кормилец?

— Не знаю. Я.

— Вы?

— Да. Или я, или никто.

— С ума можно сойти. И где же вы работаете?

— Сейчас в зеленстрое, пропалываю клумбы. А до этого ночной клуб убирала.

Алексей остановил машину, обернулся:

— Вы не шутите? Я как-то слабо верю во все это.

— Не верьте, — Наташа пожала плечами, открыла дверцу. — Спасибо, что подвезли.

— Подождите, не уходите. И сколько вы в своем зеленстрое получаете?

— На хлеб и молоко хватает.

— Вы, наверное, хорошо в цветах разбираетесь? Во всяком случае, можете отличить от сорняков?

— Ну, для этого особого ума не надо!

Алексей призадумался, пронзительно глядя на Наташу в амбразуру зеркала заднего вида.

— А если я предложу вам работу?

Наташа чуть-чуть напряглась.

— Какую?

— Не очень интересную, видимо… Но стабильную.

Чаще всего подобные предложения завершались хлопком по физиономии и быстрым бегом в сторону людей. Но Алексей не должен претендовать на Наташино многострадальное тело! Что он может предложить ей такого, что было бы для нее опасно?

— Ну, и что это за работа?

— Видите ли… Я тут недавно купил домик в деревне… Так себе домик, старый, дырявый. Но на больший пока не хочу замахиваться. А на природу тянет… Так вот. Моя давняя мечта — иметь свой сад. Вы могли бы пожить в этом моем дырявом домике и сделать мне сад?

Наташа попыталась обработать информацию. Сад. Домик. Пожить.

— В каком смысле пожить?

— Ну, провести там месяц-два… Это не значит, что оттуда нельзя уезжать. Можно. Там и автобус до Минска регулярно катается. Можете туда приезжать, можете жить постоянно, я вам дам ключи, вот и все! Просто у меня много работы в городе, я туда до глубокой осени вряд ли выберусь больше чем на сутки, а садик ждать не будет…

— То есть я буду жить там, а вы здесь?

— Именно так. Ну, правда, я иногда буду наезжать в гости, чаю попить, закатом полюбоваться, еды вам привезти… Мы будем заезжать с Романом…

— Я понимаю…

— Но мы всегда будем вас предупреждать. Там у соседей телефон, цивилизация полная.

— Хорошо соседям…

— Да и вам там понравится. Очень милое место, лес рядом, озеро.

— Но у меня тут сестры…

— Берите их с собой. Они же у вас воспитанные, я их видел.

— Да уж, воспитанные!

— Ну, так как?

Наташа внимательно посмотрела в зеркальные глаза. Очень внимательно. И не увидела там и грамма кисло-сладкого, плохо замаскированного желания поиметь быструю любовь. Только… жалость.

Что тоже оказалось не очень приятным моментом.

— Я подумаю.

— Подумайте, конечно. Позвоните мне, если решитесь.

***

— Кто там?

— Это я, твой порочный кролик!

Ирочка распахнула дверь и сбросила халат. Смотри, какая я!

— Вау! — Варфоломей близоруко склонился к ее пирсингу. — Шик! Блеск! Знаменито!

— Между прочим, турецким мужчинам очень нравятся плоские животики с блестящими штучками.

— Значит, я тоже турецкий мужчина! А где муж?

— А ты что, боишься?

— Нет, просто не очень люблю, когда подсматривают.

— Ушел к маме. Все чисто. Заходи.

— Захожу.

Глава 12

Уже через три недели домик в деревне стал похож на рекламный проспект. Сестры Петровы, ведомые предводителем Наташей, перелопатили тонну земли, на месте ям нарастили горки, на месте горок выкопали пруды. Эстеты, конечно, могли бы найти в этом проекте массу неточностей, но простодушный и добрый человек не стал бы привередничать.

— Красива, — согласились соседи, лузгая семечки на скамейке напротив. — Тольки цыбуля так расци не можа. И бульбу не пасодиш.

Анжелка томилась вдали от цивилизации, ныла и просилась домой. Правда, только утром и днем. Вечером она прилипала к забору и трепалась с грубыми и загорелыми деревенскими парнями.

Младшие Элеонора и Виолетта творили с большей охотой. Наташа рассказывала им сказки о чудесных садах, в которых прячутся прекрасные замки, а в замках живут принцессы. И малолетние принцессы, никогда не видевшие замков, с восторгом участвовали в создании чудесных садов.

А Наташа была просто в восторге. Хотя «восторг» слишком экспрессивное слово. Она просто прогревалась, отмалчивалась, пропитывалась запахами лета. Каждый фрагмент суток был хорош: утро с хриплыми соседскими петухами, яркий день, полный движения, вечер с бредущими домой коровами, ночь в окружении цикад. Ну, и так далее.

И главное — здесь не было Яковлева.

— Хорошая девка, — лениво сплетничали соседи. — Домовитая, оборотистая… Если б еще лицом вышла…

Алексей исправно привозил продукты. И если сначала можно было принимать их как вклад в абстрактное будущее и в ближайшие выходные — в конце концов, Алексей с Ромой сами же и питались потом этим, — то потом стало ясно, что все глобальнее. Слишком много в привезенных пакетах было йогуртов, печенья, фруктов-овощей. Алексей явно делал акцент на то, чтобы прокормить своих квартирантов.

А Наташа не умела быть на содержании.

— Можно с тобой поговорить?

— Да, давай.

Алексей как раз только что приехал, шуршал пакетами, а вокруг открытого багажника вились девицы, ожидая вкусностей. Смотрите, как быстро привыкли!

— А ну, оставьте нас! — прикрикнула Наташа.

Алексей по ходу всучил быстро обидевшейся пузатой мелочи пакеты, а сам стоял, сметал с ладоней крошки. Взгляд минимально удивленный.

— Ну?

— Слушай, я хочу узнать… Почему ты с нами так поступаешь?

— Как? — Алексей распахнул глаза.

— Ты с нами возишься как… Как с родственниками… А мы ведь проедаем за неделю целое состояние!

— Ну и хорошо! Пока у меня получается кого-то кормить, надо этим пользоваться!

— Ничего хорошего!

— Это почему?

Прибежала Элеонора, притащила сок, потребовала открыть. Алексей влез в бардачок, отыскал там маникюрный набор (!), аккуратно отрезал хвостик пакета. Так аккуратно, по пунктирной линии, просто с ума сойти можно!

— Я уже взрослая, — Наташа посмотрела вслед сестре. Алексей тоже туда посмотрел. Такая потешная малая! Бежит, лапами размахивает, проливая фонтанчиками сок.

— Ну, это я заметил.

— Ты чего-то от меня хочешь?

— Не понял?

Они смотрели в глаза друг другу, и Наташа чувствовала, как краснеет, наливается. Господи, он едва сдерживает себя, чтобы не сморщиться. С чего она взяла, что у него какие-то коварные планы на ее счет? Он ухоженный, с лакированными ногтями! А она?

— Ты хочешь сказать, я делаю что-то, что тебя пугает?

— Нет, — она совсем смутилась. — Просто я привыкла к тому, что бесплатно ничего не бывает! А мы тут поселились, живем за твой счет, и я просто боюсь, что нам придется расплачиваться. Я просто хочу знать, что я могу дать тебе взамен?

Вот дура. Чушь какую-то нанесла…

— А, понятно.

Алексей закрыл авто, поскреб ногтем невидимую царапину на крыле, потом двинулся в сторону сада.

— Ух ты, красиво как…

На самом деле еще ничего такого не было. Просто развалили все старые грядки, выровняли, начали строить альпийскую горку. Правда, прикатили пару валунов. Девицы играли где-то за деревней и отыскали там эти камни, очень круглые, красивые. Договорились с соседом он привез на телеге за бутылку водки… Потом еще покатал, дети очень радовались, а от толстой, грязной лошади пахло потом, и этот запах был приятен.

— Видишь, какую вы работу делаете? Да я на вас еще и экономлю! Если дизайнера нанимать, столько денег пришлось бы выложить! А? Не согласна?

— Нет. Не согласна.

— А зря. Я правду говорю.

Он еще постоял, жадно фантазируя на тему будущего оазиса. Видно было, что человеку очень небезразлично то, что происходит.

— Слушай, а если я пальму привезу? С корнями, как полагается… Будет тут пальма расти?

Наташа задумалась. Нет, конечно, не будет здесь расти пальма. С чего ей тут расти? Тут холодно… Может быть, он так шутит?

Нет, вроде бы не шутит. Прищурил глаз, всматривается, как будто представляет себе вожделенную пальму, коронующую горку. И вокруг — соседские коровники…

— Думаю, пальма помрет. Тут же холодно. А вот елка какая-нибудь или сосна…

— А какая сосна?

— Ну, не знаю… Любая…

— Слушай, — Алексей схватил Наташу за руку. — Давай съездим со мной куда-нибудь в цветочный салон! Поговоришь с ними, пусть они тебе расскажут, что можно посадить! Так хочется необычного! Съездишь, а?

— Съезжу, — пообещала Наташа и успокоилась.

Его действительно интересует только сад.

***

Ирочка тискала клавиши аккордеона, а сама была мыслями далеко-далеко… Ах, как хочется в Италию… Ах, как там будет здорово… Она возьмет с собой одно такое платьице, мама дорогая!

В этом платьице нельзя гулять по кривым итальянским улицам. В нем нужно порхать, собирая на себя все взгляды. Жаркие взгляды жарких итальянских мужчин… Заорал телефон и все испортил.

— Ира!

— Мать, ну чего тебе?

— Ты когда уезжаешь?

— Через неделю!

— Тетя Сима просит денег в долг. Через месяц отдаст.

— Не дам я ей денег. Она у меня уже брала один раз, отдала только через год.

— Ира!

Но Ирочка не успела поругаться с Валентиной Сергеевной, хотя уже была готова.

Ей вдруг стало плохо и муторно. Она прижала трубку к груди, а сама повалилась вперед и даже высунула язык по-собачьи. Такой приступ тошноты.

Через полчаса пришел Ромка из института и был очень озадачен поведением жены. Ирочка бегала по квартире, копалась в шкафах, разбрасывала бумагу и грязно ругалась.

— Что-то случилось? — поинтересовался Рома между двумя абзацами Ирочки.

— Да! Я потеряла свой календарь!

— И что? Это так плохо?

— Это охренительно плохо! Это просто задница!

Рома испугался. Он не очень понимал, чем же может так расстроить календарь, но спрашивать дальше было рискованно.

— Чего стоишь? — рявкнула вдруг Ирочка и швырнула в него чем-то, что держала. — Беги в аптеку за тестом!

— Куда?

— В аптеку, козел!

Он юркнул в коридор, натянул кроссовки, но уже у двери остановился, хотя понимал, что сейчас крепко получит.

— Ира! Объясни еще раз, что я должен купить?

— Да тест! Тест на беременность!

О-ля-ля!

Он полетел птицей. Ему вдруг стало так страшно, как если бы сейчас началась война и надо было срочно купить средство для спасения от пуль и газов.

Потом еще было несколько мучительных минут в аптеке. Дама за прилавком строго смотрела, а он никак не мог понять, что же у нее попросить. Как это называется, сколько стоит… Может быть, у него денег не хватит, тоже будет стыдно. А еще она, конечно, подумает, что это он виноват в беременности… Ужас!

— Простите… У вас есть… Э-э-э… Для определения беременности?

Холодный, презрительный взгляд.

— Есть.

И бросила на стекло несколько пакетиков с розочками. Выбирай, извращенец!

Рома тихонько потрогал пакетики, поискал на них ценники. Стоит немного, и на том спасибо.

— Я возьму все.

Она пожала плечами.

***

Потом он сидел на кухне, стучал ногтями по столу, а Ирочка занималась делом в ванной. Вышла бледная и молчаливая.

— Вот. Сейчас проявится... Если две полоски — беременность есть. Если одна — нет.

Она положила тест на стол, сама села рядом.

Оба смотрели и видели, как медленно и верно, розовея, потом краснея, потом просто багровея, проявляются две полоски…

— Трындец, — сказала Ирочка и закурила. — Полный трындец.

— Что будем делать?

— Полный трындец…

Прошло минут пять. Оба молчали. Ирочка думала об Италии, о том, что итальянским мужчинам не увидеть ее летящего платья… О том, что ее плоскому животику не долго оставаться плоским… О том, что придется рожать, а это, судя по фильмам, очень неприятно… Плохо. Все плохо.

Рома просто смотрел на Иру. Ему было ее жалко. Больше никаких идей.

— Это Варфоломей, — сказала она. — Варфоломей, скотина! Ну-ка, дай мне телефон!

Рома притащил трубку, угнездился рядом, обхватив руками колени. Что сейчас будет…

— Варфоломей? — Ирочка выдула тонкую, ядовитую струйку дыма. — Как твои дела, милый?

— Ничего, спасибо, — проскрипел динамик.

— Чем занимаешься?

— Работаю. Занят. Звони позже.

— Мне надо говорить с тобой прямо сейчас! Слышишь? Подонок! Скотина!

Ее носик сморщился, принимая на себя реки слез. Рома закусил губу. Какая трагедия!

— Животное! Я тебе говорила, что у меня опасные дни! Говорила! А ты? Не умеешь трахаться, не берись, блин!

— Успокойся и объясни толком, что случилось!

— Что случилось? А как ты думаешь? Залетела, вот что случилось!

В трубке замолчали. В это время Ирочка рыдала, глядя в потолок, а Рома грыз ноготь, не зная, как ей помочь… И надо ли.

— Ира! Давай поговорим спокойно. Слышишь меня? Я тебя предупреждал, что не готов к серьезным отношениям. Ты тоже ничего такого не хотела.

— И я не хотела залететь!

— Ладно, в этом мы оба виноваты…

— Это ты виноват, скотина! Что мне теперь делать?

— Я не знаю, Ира. Реши сама. Если понадобится помощь…

— Да пошел ты в жопу со своей помощью!

Она бросила трубку на стол и убежала в спальню. Плакала громко, почти кричала. Рома аккуратно взял трубку.

— Алло, это Варфоломей?

— Да. А это, блин, кто?

— Это Ирин муж, Рома.

— А, еще один ненормальный…

— Я нормальный… Послушайте, так нельзя с ней разговаривать! Это не по-мужски!

— Слушай, только ты мне не рассказывай, что по-мужски, а что нет, ладно? Ты точно не имеешь на это права!

Значит, Ирка ему все рассказала. Рома почувствовал, как вспыхнуло в глазах от стыда.

— Я имею право защищать своего друга… подругу…

— Вот иди и защищай, и оставьте меня в покое!

— Но ведь это вы…

— Да я тут не при чем! Она у тебя презервативы не любит, если хочешь знать, ясно? Сначала объясни своей жене, что надо пользоваться презервативами, когда спишь с мужчинами! Это во-первых! А во-вторых, еще неизвестно, кто виноват! Она перетрахала полгорода, так что…

— До свидания, — сухо сказал Рома. — И больше никогда нам не звоните!

***

Лена села на продавленный диван, взяла в руки папку с текстами.

— Свет, свет на волосы, — командовал Семен Леонидович, режиссер. — Хочу, чтобы волосы играли!

Сергей стоял рядом, кисло рассматривая «декорации». Не было декораций. Был диван (продавленный множеством творческих поп), был унылый серый задник, были потертые фонари, скрипучие, прикрытые тряпочками.

— Крупнее бери! Крупнее!

В мониторе была Лена, только уменьшенная до размеров переносного дачного экрана.

— А что, с ногами ее нельзя снимать? Смотрите, как ноги хорошо смотрятся, если их отсюда показывать?

Семен Леонидович устало улыбнулся:

— Спасибо за помощь, коллега. Я тоже люблю хорошие ноги. Но если мы откроемся и покажем Лену на общем плане — с ногами, — тогда в кадр полезут все наши, прости Господи, декорации. Вам это надо?

— Не надо, — согласился Сергей.

— Тогда давайте будем снимать на среднем. Пусть зрители видят, какие у нее красивые локти.

— Нет, не годится, — Сергей холодно сунул в зубы сигарету. — Так мы снимать не будем.

Потом он вышел, оставив телевизионную бригаду в смятении и замешательстве.

— Какой у тебя серьезный парень, — сказал Семен Леонидович. — Видимо, он снял много своих программ, имеет большой телевизионный опыт…

— Он не имеет телевизионного опыта, — сообщила Лена. — И своих программ у него нет.

— Тогда можно мне спросить у вас у всех: какого лешего мы его слушаем? А?

Лена знала ответ. Хотя не знала, каким путем к нему пришла. Вот спроси ее, почему она так думает, она не сможет объяснить. Просто так есть, и все.

— Он продюсер.

— Ах, он продюсер. Какая красота… Митрич, ты сколько лет на телевидении работаешь?

— Пятнадцать, — буркнул оператор Митрич.

— Ты знаешь, что такое «продюсер»?

— Не.

— И я «не»… А ты, Коленька?

Видеоинженер тоже не знал. И никто не знал. Семен Леонидович обернулся к Лене.

— Так может ты нам объяснишь, что происходит? А то мы столько лет ошибались, пора взглянуть правде в глаза.

Могли выгнать. Лена подумала, что могли выгнать. Но не выгнали. Значит, заинтересованы. Сергей говорит, что лучше пережать, чем недожать. Если пережать — человек отойдет, забудет, но проблема уже будет решена. А если недожать, то никому отходить не придется, но и проблема никуда не сдвинется.

— Понимаете, он бизнесмен…

— Понимаем… Только какое это имеет отношение к нам?

— Ну, он хочет, чтобы мы все зарабатывали деньги.

— Благодетель! Каким же образом его талант распространится на нас?

— Он поможет нам сделать программу, которую захотят купить спонсоры. И мы получим за это дополнительные деньги.

— Митрич, ты слышал что-нибудь о спонсорах?

Оператор робко кивнул. Конечно, о спонсорах все слышали. И как-то не подумали. Н-да… А может, и вправду…

— Леонидович! Да пусть командует! — оператор махнул рукой. — Нам-то что? Мы и не в таких условиях снимали! А там, глядишь, действительно какая деньга капнет! Дело нужное!

— Сильно я сомневаюсь, что она капнет… Вы можете себе представить, что получится у человека, который близко не стоял рядом с телевидением? Это ему не чулочно-носочные изделия вязать! Здесь нужен талант!

— Ну, этого у нас в избытке! — оператор весело подмигнул грустной Лене. — У нас только денег нет! Наш талант да его связи! Чем плохо?

— Надоели вы мне все, — грустно сообщил Семен Леонидович. — Уйду я от вас!

И он ушел курить в парк. Благо, рядом. Ходил, успокаивал свою напряженную душу. Как бы и правы ребята — времена нынче другие, к рулю становятся люди жесткие, делающие деньги. А работяги, мастера — они уходят в тень. Может быть, это и правильно. Но так неприятно, так тяжело…

Когда Семен Леонидович вернулся, вместо серого куцего задника на растяжках раскачивалось черное полотно размером со всю студию. Оно не только прикрывало стену, но и заходило далеко вперед на пол, образуя одно общее пространство, такой арт-декор.

— Вот так лучше, — сказал Сергей. — Теперь можете снимать с ногами. И не смотрите на меня так, я просто съездил и купил вам эту тряпку! И если вы, блин, работники экрана, сами до такого не додумались, значит, что-то не так у вас, а не у меня!

***

— А может, еще обойдется? — Рома гладил Ирочку по плечу. — Может, не все так плохо?

— Что обойдется? — рычала Ирочка в подушку. — Рассосется само? Конечно!

— Ну, а если… оставить?

— Кого?

— Ну, этого… Беременность!

— Ты что, с ума сошел? — Ирочка вскочила, вся красная, распухшая от слез. — Ты думаешь, что говоришь?

— А что…

— А ничего! Что мы с этим потом делать будем?

— Ну, что… Мои родители очень внучку хотят…

— Вот пусть твои родители сами и рожают! А у меня другие дела есть! Ясно?

— Ясно…

Она снова упала лицом в подушку, снова плакала, хотя сама для себя уже давно нашла выход, теперь просто соображала, где можно быстро и без проблем избавиться от подарочка Варфоломея, сволочи, скотины, животного.

Хотел помешать ей уехать в Италию!

Глава 13

Яковлев приехал всего на два дня. Потом удастся вырваться только к Новому году. Он приехал на два дня с твердым решением. Жениться. На Наташе.

Долго звонил в дверь, любуясь загаженным лестничным пролетом хрущебы, в которой жила Любимая. Нежно гладил драный дерматин дверей.

Открыла Капитолина Михайловна, погрузневшая, постаревшая.

— Здравствуйте, Капитолина Михайловна!

— Ой, тише! — она оглянулась в комнату. — Дите спит!

— Поздравляю вас с рождением малышки! Это вам!

— Цветы, что ли?

Капитолина Михайловна приняла букет, все еще не очень понимая, зачем ей такое? Даже, кажется, пыталась вспомнить, что обычно с ними, с букетами, делают.

— Ну, спасибо. Прямо не знаю…

— Капитолина Михайловна, я хотел попросить у вас…

Соседняя дверь распахнулась, и на лестницу выскочила маленькая брехливая собака — пришлось срочно закрываться от нее в квартире Петровых.

Потом Капитолина Михайловна укачивала Сусанну, разбуженную собакой.

Яковлев стоял в коридоре и собирался с духом. Ведь уже почти сказал, как же так? Как теперь вспомнить то, что говорят в таких случаях, и как теперь снова решиться? Крепкий, нетрусливый мужик, много раз битый и много раз бивший сам обидчика, терпеливый и закаленный — он вдруг запаниковал!

Если бы Капитолина Михайловна вышла сразу! Или если бы не пошла на кухню пристраивать этот дурацкий букет! А потом еще зазвонил телефон! Словом, к тому моменту, когда она вернулась в коридор, Яковлев уже передумал.

— Ну, что ты хотел, Дима…

— Я Витя.

— Ой, прости! — Капитолина Михайловна махнула рукой, засмеялась. — Старая стала, дурная, все путаю!

— Я хотел узнать, где сейчас Наташа? Хотел поболтать с ней. А то с подругами ее уже встречались, вспоминали школу, а с ней…

— Ай, она вся в заботах, Витя! Трое малых на ней, досматривает, я же совсем сейчас больная стала… Ох, моя Наташечка… Нет у нее времени, все работает.

— А где работает? Где ее можно найти? А то мне завтра уезжать надо!

— Так она же в деревне сейчас!

— В какой деревне?

— Ой, я и забыла название… Какие-то Дубки… Или Зубки… Можно спросить у этого… У Алексея, свидетеля Ириного! Он Наташку туда отвез!

— Зачем?

— Ну, яна ему сад делает… А он ее с малыми за это кормит… Хароший хлопец, багатый, холостой.

Хороший. Богатый. Холостой. Яковлев проморгался после этого, потом пожал руку Капитолины Михайловны. Аккуратно открыл дверь.

Уже на лестничной клетке, вонючей, грязной, обернулся и спросил дрожащим голосом:

— А у них что… роман, да? У Наташи и у этого… свидетеля?

— Не знаю, — Капитолина Михайловна искренне пожала плечами. — Она ж такая скрытная… Может, и роман… Так бы не поехала к нему жить, девка ж серьезная…

— А! Ну, спасибо. До свидания.

Он помчался вниз, а Капитолина Михайловна долго смотрела из-за занавески на кухне на то, как он убивал землю каблуками, когда шел прочь.

— Влюбился хлопец, — вздохнула она. — И чего она у меня такая дикая?.. Хороший муж был бы…

***

Италия. Город Римини. Жаркая комната, в которой еще человек десять конкурсантов с менеджерами, педагогами. И Ирочка с Ромой. Ирочка разминала пальцы, Рома мазал маслом бутерброд.

Ирочкино умение есть в самую волнительную минуту поражало. Другие нервничали, маялись. Конкурсантка из Италии громко молилась в уголке. Представитель Австрии наяривал гаммы, вызывая массовое, всеобщее желание его убить. А Ирочка размахивала кистями и жевала бутерброд.

— Что ты жалеешь? Толще мажь!

— Оно жирное! Масло здесь очень жирное! Ты его не сможешь есть!

— Ой, слышишь… — она нетерпеливо потеребила воздух пальчиками. — Давай скорее!

— Сидорова! Сидорова! — кричала декан кафедры из коридора. — Девочку из Беларуси не видели? Сидорова!

— Сколько говорить, что я не Сидорова уже, — поморщилась Ирочка, не поднимая головы на зов. — Блин! Пока по голове не дашь, не запомнят!

Рома тихо встал, удалился, вернулся уже с деканом.

— Ира! Ну, что такое? Я зову-зову!

— Вы не меня зовете! Моя фамилия — Красивая! Между прочим, уже два месяца!

Декан знала, что у Ирочки дурной характер. Еще она знала, что имеет право сейчас дать пинка этой наглой пионерке и выпереть ее вон за неуважение к старшим. Но она знала так же, что ее выступление — через одного человека. А еще она знала, что талантливее девочек у нее на потоке просто не бывало. И, самое главное, знала, что в итальянском городе Римини она отвечает и за Ирочку, и за ее выступление. Это очень охлаждало пыл.

— Ира! Прошу тебя, возьми инструмент и иди к сцене. Там за кулисами тебя ждет администратор.

— Можно, я бутерброд доем?

— Пусть доест, — сказал Рома. — Я прослежу за тем, чтобы она через пять минут была на месте.

Какое счастье, что этот чудесный мальчик с дирижерского факультета, муж Иры, тоже поехал на конкурс! Если бы не его ангельский голос, ласковый взгляд и графские манеры, если бы не его умение разговаривать с заразой Ирочкой… И ведь за свой счет мальчик поехал! Такой молодец! Оставил учебу и поехал вместе с женой!

А было так.

В тот вечер, когда Ирочка обнаружила внутри себя нежелательные признаки новой жизни, она произнесла приблизительно следующее.

— Ромка! Не ославляй меня никогда! Обещаешь?

— Обещаю, — сказал Рома, взмокший от ее слез.

Утром они вместе поехали в клинику. Вместе зашли к врачу. Та долго пыталась их убедить, что вакуум — не выход. Что нужно рожать. При этом все время апеллировала к мужу, как будто он был виноват в том, что происходит (хотя какие могли быть варианты?). И как будто только от него зависела судьба будущего ребенка.

Рома страшно маялся под жгучим взглядом доктора, бледнел, нес какую-то чушь про то, что еще рано, что они молоды, что жена не хочет. Но врачу было ясно, что жена очень хочет, а вот молодой безусый папаша испугался и желает сейчас вернуть себе старые добрые времена, когда можно было весело заниматься сексом и ни о чем не думать.

Потом Ирочку увели, и Рома успел основательно задремать в мягком кресле. И когда проснулся от цокота знакомых каблуков, на улице уже смеркалось.

— Месяц никакого секса, — сказала врач и улыбнулась. — Желаю удачи.

А Ирочка рыдала и висела на его плече. И пришлось несколько раз остановиться, прежде чем они добрались до машины. И в машине она взялась за руль не сразу, просто выла, размазывая сопли и комментируя свои ощущения. А у Ромы скулы сводило от ужаса, когда он представлял, что Ирочке пришлось пережить.

— Ты мой лучший друг! — сказала тогда Ирочка. — Ты мне ближе, чем родители! Я тебя так люблю!

Разве мог он после этого не поехать с ней на этот конкурс? Она была такая слабая, такая вспыльчивая…

— Это меня объявляют? — Ирочка напрягла ухо. — Намбер найн, Белорашн… Меня!

Один отчаянный взгляд в сторону Ромы — тот показал ей большой палец, и ступила на сцену.

А Рома отошел в сторонку, чтобы не мешать ходить людям и стал слушать.

Конечно, аккордеон не саксофон. Даже не гитара. Но что делала с ним Ирочка! Она выжимала такие ноты, так задорно похрипывала в ритме латины!

Никакой натуги, никакой физиологии рук, мысль о том, что эта серебристая россыпь звуков рождена фалангами просто не возникала!

Потом она заиграла танго. О! Никто так не играл танго, как Ирочка!

— Талантливая девочка, — кивнула декан в ответ на сказанное ей по-английски кем-то из закулисных людей.

Рома вспомнил ее слезы тогда, после клиники. А еще она в тот же вечер уехала гонять на машине. Сказала: я хочу снять стресс, мне надо полетать где-нибудь в одиночестве и темноте. Рома ее отпустил и с ужасом ждал, что ему позвонят и сообщат об аварии. Но она вернулась часа через три, зареванная, но уже спокойная. Больше они о клинике не вспоминали.

— Браво! Браво! — закричали в зале.

Рома встрепенулся, зааплодировал вместе со всеми. Потом появилась счастливая Ирочка, стянула инструмент, отдала его декану, а сама бросилась Роме на шею и вопила, какая она счастливая.

Воистину, музыку придумали в награду нам, людям!

***

— Алло! Это я куда попал?

— На кабельное телевидение.

— Вас-то мне и надо! Здравствуйте!

— Здравствуйте, — сказала Лена и махнула видеоинженеру Коленьке, чтобы продолжал монтировать.

— У вас появилась новая музыкальная программа.

В ухе кольнуло. Лена взяла монтажный лист и начала рисовать крестики.

— Так вот. Я хотел бы высказаться насчет вашей новой программы. Видите ли, я пенсионер. Много лет слежу за развитием телевидения. Сам отработал на радио тридцать лет, диктором… Так вот. Мне всегда нравились ваши тенденции. Но сейчас я хочу высказать свое возмущение. Вы меня слышите?

— Слышу, — тихо кивнула Лена.

— Так вот. Прекрасная тема — музыка. Можно показывать молодежи лучшие концерты мира, симфонические шедевры, а вы вдруг пошли по низкому пути! Зачем эти ужасные писки, вопли? Вы всерьез считаете это музыкой?

— Что именно?

— Ну вот, я записал. Вы показывали… Сейчас… возьму очки… Вот…. Вы показывали Дире Стратес… Там, кстати, голый зад все время мелькал… Это, по-вашему, нормально?

— Даэр Стрейтс, — бесцветно поправила Лена.

— Или вот… Тина Турнер… Абсолютно развратная женщина… Явно немолодая уже, а скачет по сцене без юбки… Я считаю, что это разврат… Вы так не считаете?

— Ну-у-у….

— Отдельный разговор у меня по ведущей… Знаете, я все могу понять… Но зачем же вы взяли такую, мягко говоря, легкого поведения девушку? Она же просто вызывающе себя ведет? Как это возможно, чтобы диктор в кадре сидела, задрав ноги выше головы? У нее и диафрагма в связи с этим всегда зажата! Это же возмутительно! Я требую, чтобы были приняты меры! Вы кто? Секретарь?

— Нет, я ведущая той самой программы.

Говорящий загрустил. Была мучительная пауза.

— Ну, как раз хотел сказать, что у вас неплохая дикция. Голос очень приятный. Я ведь профессиональный диктор, тридцать лет…

— Спасибо…

— Ну, что же… Я рад, что нашел понимание… Можете не фиксировать мой звонок… Я уверен, вы — здравомыслящие люди, отреагируете на сигнал правильно…

— Да, конечно…

— До свидания!

— До свидания!

Боже, как стыдно!! Как же стыдно! Ужасно, отвратительно!

Видеоинженер загадочно улыбался, лихо шлепая по кнопкам.

— Что, получила плевок от народа?

— Да.

— Ну, не тухни! Пусть себе звонят! Им делать нечего, вот и наяривают. Нормальные не позвонят.

Лена улыбалась, кивала, а внутри было кисло-прекисло. Как же так? Ведь они все делают правильно, думают над каждым шагом? Сергей может позвонить среди ночи, чтобы рассказать, что он придумал, какой ход для привлечения зрителей!

— Говорил, что показываем неправильную музыку, да?

— Да. Ему Тина Тернер не понравилась…

— Ну, ты же все понимаешь! Ты же сама понимаешь, что это за человек, если ему не нравится Тина Тернер!

— Ага, да…

Естественно, он прав. Звонящий явно находится в другой возрастной категории… как там Сергей говорил? Наша аудитория — это молодые, платежеспособные люди… Но ведь хочется понимания со всеми… Все люди важны как зрители, без деления на категории… Ах, как горько, что зрителям не нравится! Просто не хочется жить!

Она вышла с трубкой в коридор, набрала Сергея.

— Слушаю! Только говорите быстро, я занят!

— Сергей, это я!

— Ленка? Ты не на монтаже?

— Нет, я монтируюсь, все в порядке. Тут мне звонил один возмущенный зритель…

— Один? Один возмущенный зритель — это ноль, ничего!

— Он ругал нас за Тину Тернер и за мои ноги…

— А ему лет сто, судя по всему?

— Ну, около того…

— Надо было сразу послать в задницу. Не позволяй разным старым пердунам портить тебе будущее! Он помрет через неделю, а тебе еще звездой быть!

— Я понимаю, но…

— Все. Иди и работай! Сделай крутую программу назло всем старым козлам!

— Сергей! А можно я в джинсах буду сниматься?

— Нет! Все, вопрос закрыт! Пока.

Лена хотела еще говорить, надо было как-то успокоиться, найти в себе хотя бы сантиметр желания «делать крутую программу». Позвонить бы Наташке, но ведь Наташка в деревне. Даже Ирке не позвонишь. И потому что с Иркой до сих пор война, и потому что она уехала в Италию… Но кому-то же надо рассказать о той беде, которая поселилась в мозгу?

— Коль, поговори со мной, — попросила она видеоинженера.

Тот с готовностью сунул в зубы сигарету и вышел.

Они стояли под окном, молчали. Видеоинженер густо курил, Лена смотрела на проезжающие машины. Странно, но эти машины как будто растащили, развезли ее печаль, намотали на оси и утянули подальше. Десять минут горя — и все пришло в норму.

И просто молчали. Видеоинженер курил. Она смотрела на машины.

— Спасибо за поддержку, — сказала Лена Коленьке.

— Не за что, — весело отозвался тот. — Всегда рад пообщаться!

***

— Наташ! Иди к нам! Мы «секретики» сделали! Найди!

Наташа воткнула лопату в землю — та вошла мягко, вкусно так, — двинулась в сторону «лягушатника». Еще на прошлой неделе они с Алексеем соорудили что-то вроде песочницы размером с хорошую поляну, причем песок был привезен специально, откуда-то издалека. Но, конечно, не для того, чтобы малолетние Петровы в нем копались, это уже в процессе было придумано такое занятие и для девиц и для песка. Изначально песок приволокли для решения садово-дизайнерских задач.

И Наташа снова была благодарна Алексею. И за то, что не отмахнулся от ее робкой идеи использовать белый речной песок. И за то, что сам предложил запустить в него девчонок.

— Найди наши «секретики»! Ну, ищи!

Наташа опустилась на коленки и поползла по мягкому велюру песочка, руками вспахивая верхний слой.

— Холодно! — визжали Виолетта с Элеонорой. — Холодно!

Немножко побросались песочными комочками, пару раз повалили друг друга на спину, а потом стало «Горячо! Жарко!». И Наташа смела с «секретика» верхний слой.

Под стеклом лежали лепестки, фантики и… презерватив.

— Это откуда? — Наташа постучала ногтем по предмету. — Откуда это у вас?

— Ну, мы в тумбочке нашли!

— В какой тумбочке?

— Анжелкиной!

Наташа подкопала пальцем «секретик», выудила блестящую упаковочку, чем страшно расстроила сестер.

— Наташа! Это мы нашли! Это наше!

— Тихо, — сказала Наташа и сдвинула брови. — Дальше играете без этой штуки, понятно?

— Но…

— Или идете домой!

— Понятно…

Осталось только дождаться Анжелку.

Она возвращалась из магазина, толкала велосипед, а рядом топал загорелый и грязный деревенский хлопец. О чем-то трепались, хихикали.

Наташа вышла из-за забора, скрестила руки на груди. Анжелка издалека поняла, что будет гроза. Шепнула что-то хлопцу, тот зыркнул на Наташу и исчез.

— Привет, — радужно улыбнулась Анжелка, подходя ближе. — Меня ждешь?

— Тебя, — кивнула Наташа. — Проходи.

— Ну, я еще хотела на речку съездить, меня ребята ждут…

— Обойдутся!

Наташа взяла велосипед за руль и втолкнула во двор. А когда он рухнул, жалобно тренькнув звонком, даже не обернулась.

Анжелка угрюмо ждала.

— Это твое?

Наташа помахала блестящим пакетиком.

— Мое, — Анжелка вдруг надменно задрала подбородок, и стало видно, что она на голову выше старшей сестры.

— Откуда?

— Из аптеки.

— И с кем ты это… используешь?

— Не твое дело!

Бац! Пощечина.

Анжелка шумно засопела носом, прикусила губу, испепеляя свою мучительницу взглядом.

— Еще хочешь получить? — поинтересовалась Наташа.

И тут Анжелка сорвалась с места и дунула прочь.

— Вернись! — крикнула Наташа, вылетев следом. — Вернись, сказала! Анжелка!

Но ногастая сестрица исчезла, не осталось и пыли. Даже куры прекратили метаться по дороге и снова занялись поиском смысла.

— Ничего, — сказала сама себе Наташа. — Ничего, вернется! Никуда она не денется!

Однако прошел час, другой. А Анжелки все не было.

В четыре часа Наташа отвела младших к соседке, а сама отправилась на зачистку селения.

***

Она уехала в деревню и не вернется. У нее там есть богатый свидетель свадьбы. И это тупик. Яковлев сидел на диване, вертел в руках тапок и никак не мог понять, где же ошибка, почему не сходится. Он был настолько искренен в чувствах, настолько сильно любил эту девушку… Должно же было это где-то учитываться, в какой-нибудь небесной администрации?

Ой, Наташка…

— Витя, будешь кушать? — робко спросила мама, сунув нос в комнату.

— Нет, не хочу…

— Ну, хоть супа! Ты же ничего не ел с утра?

— Мам! Не хочу, понимаешь?

— Понимаю…

На самом деле мама ничего не понимала, кроме одного: сын тоскует, тает, бледнеет, и длится это уже не один месяц. И если так будет продолжаться, то случится что-нибудь страшное.

И понятно, что виной всему — девчонки. Но какие именно и что конкретно тревожит сына — это оставалось загадкой.

Поэтому когда позвонили и нежным голоском позвали к телефону Витю, мама обрадовалась.

А вдруг это та самая виновница? Вдруг сейчас, наконец-то, все разрешится и наладится?

— Вить! Тебя к телефону!

В комнату проникла мамина рука с трубкой, потом на секунду засветились радостные глаза. Поздравляю, сын! — говорил взгляд.

— Девушка! Тебя девушка!

Витя прижал трубку к уху:

— Слушаю.

— Витя? Привет! Не ожидала тебя застать дома! Это так чудесно! Я тебе уже звонила пару раз, но ты был где-то на войне…

— Кто это?

— Это Оля! Оля Курлова! Помнишь меня?

Витя отнял трубку, стукнул ею подушку, а параллельно и себя кулаком в лоб. Сам виноват! Сам! Вот и напоминание!

— Да, Оля…

— Ой, я так рада, что ты приехал! Я так по тебе скучала!

— Спасибо…

— Ты надолго?

— Нет, я уже скоро…

— Ой, как жаль! Тебя так не хватало все это время! Знаешь, у меня не было никого лучше тебя… Я не могла прийти в себя после той ночи… Каждую секунду о тебе думала… Ты такой… такой…

— Оля, не надо…

— Ну, как же не надо, когда надо? Если ты великолепный, восхитительный мужчина, значит, ты должен об этом знать!

— Спасибо, мне пора…

— Нет, пожалуйста!

В ее голосе стало столько слез и страха. Яковлев снова беззвучно выругался и прикрыл ладонью глаза. Господи! Ну за что ему это все?

— Пожалуйста! Пожалуйста, Витя! Поговори со мной перед тем как… Перед тем как ты уедешь и забудешь меня! Я просто хотела сказать, что не могла выбросить из головы ту ночь! Ты был так нежен, так силен! Я начинаю дрожать только от одной мысли о том, как ты…

Кажется, она просочилась сквозь дырочки динамика и обволокла ухо изнутри.

— Как ты… Был со мной! Я никогда не думала, что одной-единственной ночи будет достаточно для того, чтобы понять! Чтобы понять! Что я… Я, кажется… Тебя люблю!

Его отшатнуло. Ударило молнией и прожгло насквозь. Что она такое говорит? Зачем?

— Оля! Постой! Помолчи! Этого не может быть, понимаешь? Ты меня совсем не знаешь! Та ночь была… Ну, она была случайной! Я не хотел… Ты меня прости, но я… Я не…

— Прошу тебя! — она начала рыдать, громко и раскатисто. — Пожа-а-ааалуйста! Не оставляй меня! Я умру без тебя! Умру! Я не смогу жить, если ты меня оставишь! Пожалуйста, Витя! Люблю! Люблююю!

— Витя? — мама снова сунулась в комнату. — Может, чаю попьешь? С хворостом?

— Мама! — Витя очумело прижал трубку к пузу, пытаясь спрятать стонущую Олю. — Мама! Дай мне побыть одному! Слышишь?

Мама скорбно кивнула и скрылась.

— Витя! Витя! — звала трубка. — Я люблю тебя!

А на кухне мама гремела кастрюлями.

Оля.

Мама.

Кастрюли.

— Я сейчас приеду! — рявкнул он и швырнул Олю на диван.

То есть трубку.

***

— Ура! Ура! — кричала декан и посылала воздушные поцелуи видеокамере. Видеокамера была чужая, какой-то итальянский папа снимал конкурс для семейного архива, но декану было все равно. Ее девочка, ее студентка выиграла! Выиграла престижный международный конкурс! Смотри, мир, какие девчата живут в городе Минске!

Ирочка кланялась, тонко улыбалась, размахивала букетом призовых цветов, размахивала дипломом и какой-то серебристой хренью — наградой. Награду можно будет поставить на кухне, чтобы все видели. Диплом — на стену. Там уже есть парочка таких же, с победным текстом: «Первое место… Ирина Сидорова».

— Эй! — Ирочка обернулась к ведущему, который радостно распинался в микрофон, поливал вокруг итальянским. — Эй! У меня в дипломе неправильная фамилия!

Декан схватилась за сердце одной рукой, а второй испуганно прикрыла рот. Ну, как же она снова забыла?

— Тут должно быть написано «Ирина Красивая», а не «Ирина Сидорова»!

Ведущий шутил, отбиваясь от приставучей победительницы, что-то говорил зрителям, которые так же ничего не понимали, но очень веселились и радовались жизни, осыпая Ирочку новыми порциями аплодисментов. В конце концов, Ирочка поняла, что правды таким образом не добиться, и направилась к декану.

— Вот, — она протянула диплом. — Если они не исправят, будет международный скандал!

Декан охнула и убежала вместе с дипломом, а Ирочка отыскала глазами Рому и подошла к нему.

— Ну? — улыбка до ушей. — Как я?

— Ты звезда!

— Это точно!

Она обняла своего мужа-друга за тонкую шею и прижала к себе. Посмеялись, пугая международную общественность веселой возней (она его так откровенно щипала, а он так мило стеснялся!), потом Ирочка предложила пойти и слопать пиццу.

Суперидея!

***

— Так! Жрете?

Лена и Коленька вздрогнули и пригнулись. Ну, да… Перекусывали макаронами быстрого приготовления… А что делать, организм-то требует?..

— Да ладно, не дергайтесь!

Это Сергей. Важный, в пиджаке малинового цвета, с бутылкой шампанского.

— Ну, предлагаю отметить появление нашего первого критика! И последнего! Потому что с этого момента мы будем всех критиков посылать куда? Правильно, на три веселых буквы! У нас один критик — наш спонсор! А других критиков мы не признаем!

Коленька быстренько убрал клавиатуру из-под открываемой бутылки.

— Ты, Серый, поосторожнее с жидкостями! А то потом придет критик Леонидович и раскритикует тебя за аппаратуру на пару сотен баксов! Это в лучшем случае!

Сергей посмотрел на торчащие из Коленькиного рта макароны и улыбнулся:

— Если вы будете вести себя хорошо, я куплю и вас, и эту аппаратуру!

— И что? После этого у меня вырастет еще один палец?

— После этого у тебя вырастет зарплата!

— А! — Коленька облизал пространство вокруг губы, сметая остатки обеда. — Тогда я, конечно, готов и сам залить клаву. Слюной.

— Давай стакан! — зло-весело прикрикнул Сергей.

Пока Коленька мыл емкость из-под макарон, Лена тихонько предложила посмотреть то, что они смонтировали. Она и сама переживала, хорошо ли. Искали какие-то планы, экспериментировали с частотой смены кадров, с музыкой.

— Ленка, мне пофиг, сколько вы там кадров поставили. Я в этом ничего не понимаю, — сказал Сергей. — Я тебе доверяю. Но если завтра мне скажут, что программа плохая, ты получишь первая!

— А кто будет ее завтра смотреть? Какой-нибудь режиссер?

— Нет! — Сергей весело отпил из горла. — Какой-нибудь владелец ресторана! И ему нужна реклама! И мы эту рекламу ему можем дать!

— Каким образом?

— Любым! Но пока мы договорились, что снимем несколько выпусков у него в ресторане.

Коленька уже вернулся и многозначительно хмыкнул, глядя на Лену. И подставляя «стакан».

— То есть как? — не сразу въехала Лена. — Вместо нашей студии будет ресторан?

— Ну, да! Пару раз скажем, где ты находишься, потом еще в титрах адресок дадим! И все довольны, считают деньги!

— Но, Сергей!.. — Лена взглядом поискала помощи Коленьки. — Мы ведь заявили с первых выпусков именно эту студию, нашу, черную… Мы не имеем права менять пространство! Зритель воспринимает нас именно такими, какими увидел в первый раз!

— Ой, я тебя умоляю! Зрителю до сиреневой звезды! Ему важны клипы и баба с сиськами в кадре!

— Я с тобой не согласна! Если мы через раз будем снимать в новом помещении, это будет фигня!

— Фигня будет, если вы сейчас не заткнетесь!

— А я что? Я ничего! — радостно вклинился видеоинженер. — Мне по барабану! Я и не такое говно монтировал!

— Я тебе сейчас дам «говно»!

Ну, и так далее…

Веселые творческие будни.

Потом Лена мрачно молчала всю дорогу домой, смотрела в окно, а Сергей старался ее убедить в том, что искусство не может быть отделено от коммерции, что время диктует новые условия, что прежде всего нужно накормить себя, а потом объяснять свою художественную платформу.

Лена не велась на диалог.

— Слушай! — Сергей постучал по ее плечу. — А что ты делаешь утром?

— Занимаюсь спортом.

— Это похвально. Надо бы еще пару килограммчиков сбросить… А что ты делаешь после спорта?

— Пью чай с мамой.

— А мы можем завтра твой чай отменить?

— С какой стати?

— А мы можем завтра поехать со мной?

— Куда?

Сергей замолчал, таинственно улыбаясь. Лена взглянула на его довольную физиономию: ждешь, что я спрошу? Начну дергать за рукав, моля о подробностях? Не выйдет! Она снова отвернулась к окну.

— Завтра у меня развод! — сказал Сергей. — И мне нужен близкий друг, который поддержит меня в трудную минуту!

Развод?

— Но… Я тут при чем?

— Как это? Как это при чем? А кто сегодня занимает все мои мысли? С кем я обсуждаю все вопросы? С тобой! Ближе тебя у меня сейчас и нет никого!

Лена растерялась. Господи, неужели правда? В целом она согласна, но…

— Но я не уверена…

— Да ты в машине посидишь, подождешь меня, и все дела! А потом мы с тобой съездим в один ресторанчик и отметим мое освобождение! А по ходу еще и поговорим с владельцем ресторана о нашем сотрудничестве! А? Как тебе?

Лена вздохнула.

***

Наташа долго звонила в дверь гитариста Э. Только к нему могла убежать Анжелка. И только с ним могла разделить радость использования презерватива.

Наташа намотала несколько кругов по деревне, заглянула во все Анжелкины уголки, сбегала на речку. Потом решила, что сестра села в ближайший проходящий автобус и отправилась в Минск. Поскольку никто из деревенских дружков и подружек Анжелку уже пару часов не видел, Наташа окончательно остановилась на последней версии и начала ее разрабатывать.

Прежде всего сама внедрилась в ближайший автобус, полный ароматных, потных дачников. Вися на поручне между чьей-то подмышкой и коробкой с орущими цыплятами, Наташа вспоминала все городские явки сестры.

И вот квартира гитариста Э.

В принципе он мог быть сейчас где угодно. Или мог не открыть. Но Наташа все давила на кнопку звонка, не успокаивалась.

— Кто там? — на седьмой минуте спросил сонный голос.

— Это Петрова. Наташа Петрова. Открывай.

В скрипнувшей двери нарисовалась лохматая голова гитариста, из квартиры пахнуло сном и ношеными носками.

— Чего ты трезвонишь?

— Анжелка у тебя?

— Откуда?

Наташа оттолкнула его и прошла в квартиру.

Разворошенная постель, одежда на полу и на мебели, пепельница, забитая окурками — никаких следов Анжелки.

— Ты, блин, ненормальная! — вяло ругнулся гитарист. — Никакого уважения к чужой частной жизни!

— Где Анжелка?

— Да я откуда знаю? Я ее видел в последний раз хрен знает когда!

— А это? — Наташа вытащила из кармана злосчастный презерватив.

— А что это? А, это? Это мне знакомо! У меня такие есть!

— У Анжелки тоже есть!

— Ну, так это же прекрасно! Твоя сестра занимается безопасным сексом! По-моему, ты должна радоваться!

— Я тебя в последний раз спрашиваю: где она?

— Да говорю тебе — не знаю!

Гитарист нервно сунул сигарету в зубы, поискал огня.

— Ты, блин, трясешься над ней как клуша! А ей, между прочим, уже скоро восемнадцать!

— Ага! Через три года!

Она подошла ближе, выдрала мертвую сигарету из расслабленной пасти хозяина.

— Вот что! Отсюда я пойду прямиком в милицию! И расскажу, что ты совратил несовершеннолетнюю девчонку, ясно? И тогда посмотрим, что ты заиграешь в суде!

Она постояла еще пару секунд, с вызовом глядя в мутные глаза гитариста, потом направилась к выходу.

— Эй, стой! Ненормальная, блин! Не трогал я ее! Пару раз целовались — и все! Да и то еще на свадьбе! Так что со всеми этими вопросами не ко мне!

— Чем докажешь?

— А чем я могу доказать? Спроси Анжелку! Спроси кого хочешь! Я не дурак, чтобы с малолетками зажигать! У меня баб и так хватает!

Она впилась в него взглядом — врет? Юлит? Нет, корчится, но не от того, что лжет. Действительно ни черта не знает.

— Где она может быть?

— Да откуда мне знать? Я с ней не секретничаю!

Наташа постояла, поскребла ногтем косяк. Нужно уходить, но как уйти, ничего не узнав?

— Слушай, — она была уже другой, грустной, опечаленной. — Это моя сестра. Она сбежала. Я боюсь за нее. Помоги, а? Скажи, где она может быть?

— Вот блиин… А чего сбежала-то?

— Да я ей накостыляла за презерватив! — Наташа даже чуть-чуть улыбнулась. Видишь, я иду на контакт! Ты тоже иди на контакт!

— Ненормальная сестричка! — гитарист взял новую сигарету, но так и не смог найти огня. — Ты такая ненормальная, ты даже не представляешь! Не удивительно, что малая сбежала! Я бы тоже сбежал, если бы мне в пятнадцать лет в морду презиком тыкали!

— Ничего, переживет. Я же о ней и забочусь в первую очередь!

— Ага! Ты это ей лет через десять скажи, тогда, может, и поймет! А сейчас ты ей надоела хуже смерти!

Наташа снова потрогала косяк.

— Так не знаешь, где она?

— Не знаю. Даже близко не знаю…

— Ладно.

И Наташа вышла. И даже спустилась на пару ступенек вниз. Э. смотрел на нее с грустью и сожалением.

— Слушай, если ты ее увидишь… Ну, мало ли… Вдруг…

— Ок, Наташка, сразу скажу.

— Спасибо.

Еще пару ступенек вниз.

— Натаха!

Она обернулась.

— Слушай, а ты еще танцуешь? Ну, стриптиз?

Наташа вспыхнула, но только внутри. Внешне ничего не изменилось.

— А ты откуда знаешь про стриптиз?

— Ну, так мы ж в одних заведениях работаем! С одними клиентами! Все тебя хвалят!

— А… Супер. Не работаю.

— Жаль. А то у меня пару интересных халтурок маячат. Денежных.

— Денежных?

— Очень денежных!

— Ладно. Позвоню…

Она выпорхнула на улицу, но дальше в вечер ее шаги становились труднее. Куда сейчас?

Забежала домой, притворяясь, что проездом, на минуту, хочет забрать кое-какие вещи. Капитолина Михайловна тут же рассказала о Вите Яковлеве, «таким грусным-прэгрусным»! Оказывается, заходил утром… Можно было об этом подумать, но не сейчас. Даже НУЖНО было об этом подумать, но потом, позже!

Домой Анжелка тоже не заглядывала.

Наташа немного успокоилась только глядя на крохотную Сусанну, потискала ее. Ни малявка, ни мама не выглядели тревожными. А близкие обычно чувствуют, когда беда. Нет. Все нормально. Ничего с Анжелкой не случилось. Не может же с родной сестрой что-то произойти! С кем-то другим может, а с близким человеком нет!

Потом Наташа вытащила из дальнего угла секретный пакет со старым стриптизным костюмом.

— Нечего ему дома валяться, вдруг кто увидит, — и отправилась к вокзалу. Умом она понимала, что Анжелка, скорее всего, уже нашлась и никуда она не уезжала из деревни, поскольку кишка у нее тонка и воспитание строгое. Сидит она сейчас вместе с Виолеттой и Элеонорой у соседки, жалуется на старшую сестру, мегеру, фурию. А соседка кивает головой, хотя внутренне Наташу абсолютно поддерживает, и поит всех парным молоком. Умом Наташа понимала, что дважды в одну семью горе не сваливается, хватило ей одной насилия и жестокости, но приобретенные инстинкты брали свое, легонько сотрясали, заставляя оборачиваться на каждый шорох.

И почему-то — почему? — сделала крюк и прошла мимо дома Яковлева. Точнее, просочилась вдоль стены, боясь показываться людям.

Свет горит.

Ну и черт с ним! Легче не стало.

***

Яковлев хотел убежать, оттолкнуть Олю и убежать. Все равно куда. Но она вцепилась в него мертвой хваткой, сминая нарядное платье вечернего плана.

— Оля! Мне пора!

— Не пущу!

— Мне… Пора! Ехать!

— Ну, зачем? Зачем тебе ехать? Я тебя так люблю! — она сбросила бретельку, торопливо стащила на пояс облачко вечернего великолепия. — Смотри, как красиво! Это все твое, хочешь? Посмотри, как хорошо!

Он вырвался и сел на краешке, обхватив голову руками.

Что происходит? Что за ерунда такая?

— Маленький! — Оля улыбнулась, прижалась к нему сзади горячим телом. — Ты так устал, драгоценный мой! Давай я тебя погрею, давай! Иди ко мне!

— Оля! Я тебя не люблю! — провыл Яковлев.

— Ну, ничего! — она вздохнула. — Это ничего! Потом полюбишь! Ты еще не знаешь, какая я хорошая!

— Я другую люблю!

— Но… Она тебя не любит!

— Ты даже не знаешь, о ком я говорю!

— Вот видишь… Не знаю и знать не хочу! Я тебя люблю, и этого достаточно!

— Я должен позвонить!

— Кому?

— Должен позвонить!

Он набрал номер Наташи. Потом одумался, нажал рычажок…

— Ну, что? — Оля смотрела как встревоженная лань, дергала краешком губы. — Что? Уходишь?

— Ухожу.

— Ну и уходи…

И упала, как лист, на пол, уткнулась лицом в ладони.

— Меня все бросили! Все меня бросили! Я одна! Понимаешь ты? И ты бросаешь? Ну, давай, бросай! Я выживу, ничего! Поплачу и выживу! Только ты мне скажи, — и она схватила его за икру, — скажи! Я что, уродка?

— Нет, ты очень красивая!

— Я дура, да?

— Нет…

— Тогда в чем дело? В чем? Посмотри, какая у меня грудь! Ты такую видел?

Яковлев вздохнул так безнадежно, так тяжело, что погасли лампы.

Глава 14

Наступила хорошая, убедительная осень. В парках и скверах начали сгребать листву в большие кучи, и люди ходили мимо и пинали эти кучи, поддаваясь то ли инстинкту приматов, вечно ищущих какой-нибудь хавчик, то ли чувству прекрасной горечи по поводу кончины лета.

Наташа достроила сад, точнее, его базу, теперь оставалось грамотно заморозить это все на полгода, а весной приступить уже непосредственно к озеленению. Анжелка поступила в техникум на повара, вела себя достойно, завела одного постоянного мальчика и перестала быть героиней домашних скандалов. Маленькая Сусанна окончательно оправилась от своих болячек, стала толстым младенцем с хорошим аппетитом.

Лена и Сергей продолжали вгрызаться в бизнес, осваивая все новые и новые пространства ресторанов и автосалонов. И всюду им были рады, всюду одобряли идеи рекламировать товар и услуги, шли навстречу и предлагали Лене самые лучшие образцы для позирования в камеру. Хотите прилечь на капот нашей выставочной машинки? Пожалуйста! Хотите обнять наш пылесос турбо-дизель Е77384? Милости просим! Сергей тщательно фиксировал каждый рекламный план в свой большой органайзер и был доволен тем, как идут дела.

Ирочка успела повоевать с бандитами, потребовавшими от нее дополнительной оплаты за киоски, сменила старые отцовские «Жигули» на семилетний «Скорпио» и бросила институт.

— Но почему? — спрашивал ее Рома. Он не мог понять — как это? Как это бросить институт вообще? И как, в частности, бросить его на самом взлете, после победы на международном конкурсе?

— Надоело! — честно сказала ему Ирочка. — Понимаешь, просто надоело!

— Но ведь ты могла стать знаменитым музыкантом!

— А зачем?

Вот на этот вопрос Рома не мог найти ответа.

А еще Ирочка увлеклась психологией и вечерами посещала частные занятия, где с восторгом предавалась тестированию и разным психологическим групповым забавам.

***

— Ира!

— Что? — Ирочка отвлеклась от вдумчивого созерцания джинсов напротив.

— Группа хочет, чтобы вы рассказали о своих мечтах.

— Чего хочет группа?

Десять суровых типов вокруг, все что-то записывают, одна она без блокнота, как идиотка.

— Вы же о чем-то мечтаете?

— Ну, наверное…

— Так! Минуту внимания! — руководитель занятий, молодой, жутко умный психолог-провокатор, хлопнул в ладоши. — Я хочу, чтобы каждый сейчас, глядя на Иру, представил и озвучил ее мечту! По кругу! Начали!

Ирочка радостно встрепенулась, забросила ногу за ногу, дав возможность оценить и такую ее позу, очень эффектную.

— Я думаю, она мечтает о деньгах!

— Я думаю, она мечтает о богатом муже!

— Я думаю, она мечтает о преступном сексе!

— Мне кажется, она мечтает нормально поесть, поскольку все время сидит на диете!

— Думаю, что она мечтает, чтобы ей подарили спортивный автомобиль!

— Мечтает о новых сапогах, не больше!

— Мне кажется, что эта девушка мечтает о том, чтобы поскорее уйти отсюда и попасть куда-нибудь на дискотеку!

— Да вы чего? — разозлилась Ирочка. — Офигели? Какая дискотека? Какие сапоги? Что вы из меня дуру делаете?

— Давайте подытожим и проанализируем! — руководитель всмотрелся в пометки. — «Деньги, богатый муж, преступный секс…». Это как это? Преступный — это как?

— Ну, это значит такой, который общественность бы осудила! — откликнулся автор фразы. — Такой секс, который неприемлем в рамках городской цивилизации!

— Поясните! — провокатор улыбался.

— Ну, на стройке, в морге… Да где угодно, только не в собственной постели!

— Да вы больные какие-то! — Ирочка повертела пальцем у виска. — Психологи, блин! Сами вы о морге мечтаете! Все нормально у меня с сексом! И денег у меня столько, что я не знаю, куда их девать! И муж у меня есть! И машина! И на диете я не сижу! Я не такая тупая, как вам кажется!

— А как вы думаете, Ира, почему группа представляет вас такой?

— Потому что я красивая и хорошо одеваюсь!

— О-кей, группа! Я хочу, чтобы вы сейчас сказали, считаете ли вы Иру красивой и хорошо одетой?

— Она симпатичная и не более.

— Она стройная, но стандартная. Одета модно, но без изюминки.

— Она не красивая.

— Милая девушка, любит, чтобы на нее смотрели. Вероятно, за этим кроется душевная травма или пустота.

— Привлекательная, но не настолько, чтобы об этом говорить как-то особенно.

— Мне не очень…

— Эта девушка привыкла к тому, чтобы ее считали центром, но она не центр.

— Яркая, но за счет косметики.

Ирочка чертыхнулась, схватила свои вещи и ушла от этих придурков подальше.

Всю дорогу она заливалась слезами, и дворники в машине не справлялись с двойной нагрузкой: за стеклом — дождь, под стеклом — слезы. Они сказали, что она некрасивая! Они! Грязные, волосатые, маргинальные пролетарии! Как у них языки не отвалились? Как их, таких слепых и тупых, в метро пускают?

— Ленка, ты дома?

— Дома…

— Ленка, я еду к тебе. Надо поговорить!

***

Лена была готова к тому, что подруга вот-вот пойдет на мировую. Уже много недель минуло с момента их последней ссоры. И вот он, волнующий момент встречи.

— Мам, ко мне сейчас Ира приедет!

— Ира? — Маргарита Петровна оторвалась от газеты. — Замечательно! Я так давно ее не видела!

— Я тоже…

Ирочка ворвалась как боеголовка, смела тишину и покой маленькой квартиры подчистую. Вместе с ней ввалился запах дождя.

— Ленка! Мне надо с тобой поговорить!

— Да, конечно…

Ирочка стянула сапоги, прошла в знакомую с детства комнату подруги и привычно рухнула на диван. Как будто не было разлуки…

— Ленка! Сегодня сразу десять козлов сказали, что я некрасивая!

Ах, вот оно что! Лена улыбнулась. Было бы странно, если бы Ирочку смутило что-то другое.

— Они козлы, ты сама сказала.

— Да! Но их было десять! Разве могут сразу десять человек быть слепыми?

— Могут. Они просто тебе завидовали!

— Это точно! Ты бы видела, во что они одеты! Неформалы хреновы, блин!

Вошла Маргарита Петровна, улыбнулась:

— Ирочка! Так давно тебя не видела! Как твои дела? Как мама? Как Рома?

Ирочка вежливо кивнула: нормально. А Лена показала маме глазами: не сейчас! Мы пока не готовы! Оставь нас, пожалуйста!

— Ну, вы меня зовите, когда насекретничаетесь! А то мне так скучно одной! Только с кошкой и разговариваю, Лена же все время на съемках теперь!

— Чего это Маргарита Петровна такая седая? — Ирочка удивленно взглянула на Лену. — Молодая баба еще… Вы чего, не можете краски купить? Покрасьте ее, честное слово! Она же выглядит на семьдесят!

— Она сама знает, что ей делать.

— Ну, как знаешь… А что, этот клоун ваш, дядя Костик, он больше не объявлялся?

— Звонит каждый день. Мама его не пускает.

— Зря. Скоро совсем состарится, тогда даже клоуны звонить перестанут.

Лена молчала. Знала, что Ирочке надо выплеснуть всю пену, тогда можно будет добиться какой-то взаимности.

— А ты… Ты что, постриглась? — Ирочка всмотрелась в подругу. — Постриглась, да?

— Да. И похудела еще на два килограмма.

— Ну, это не очень видно… А что, ты таблетки какие-нибудь ешь?

— Нет, бегаю каждый день. В зал хожу по вечерам. Ну и так далее.

— Да, — Ирочка загрустила. — Время идет…

— …Но стройнее тебя я все равно не стану!

— Ну, это понятно! — настроение тут же и улучшилось. — Так о чем я?.. Как живешь?

— Нормально. Вот, программу снимаю.

— С Сергеем?

— Да. 

— Ну, и как он?

— В смысле? — Лена смутилась.

— Ну, в целом… как он? Как друг?

— Мы просто работаем вместе, и все. Мы друзья и коллеги.

— Ладно, рассказывай…

Ирочка прошлась по комнате, трогая вещи. Все, надымила, облегчила душу, теперь с ней можно иметь дело.

Лена молчала и смотрела.

Ирочка вертела в руках фарфоровый сувенир, столетний, еще бабушкин.

— Ленка, я соскучилась.

— Я тоже, — сказала Лена, улыбнулась и подошла ближе. Наконец-то.

***

Уже через час к ним присоединилась Наташа. Дачная пора закончилась. Зато увеличилась вероятность застать всех троих в городе. А через два часа была готова программа завтрашнего дня рождения Наташи. Собственно, как таковой программы не было. Просто Ирочка вдруг сообщила, что хочет сделать любимой подруге подарок и организовать в своей роскошной трехкомнатной квартире маленькую венерину в ее честь. А если бы не это предложение, то быть бы дню рождению скромным, маленьким, на уровне: алло, у тебя сегодня, кажется, ДР, поздравляю, пока…. Чаще всего так все и бывало. Ну, не собирать же компанию в захламленной хрущобе, полной детей?

И тут вдруг Ирочка с ее восхитительным предложением!

Сразу видно, что у нее период смены деятельности, старые увлечения забыты, новые — не приобретены. Надо же ей куда-то девать мегаджоули своей энергии?

Так что пусть занимается днем рождения, пусть.

— Девчонки, зря мы это затеяли, — весь день ныла Наташа. — Столько денег!

— Не твоих, чего ты паришься? — Ирочка была счастлива, как будто не из ее кошелька делался праздник.

Лена все больше молчала и ждала. Если Ирочка бралась за организацию чего-либо, можно было ожидать качественного обслуживания и странных сюрпризов.

— Надеюсь, ты не пригласила Варфоломея?

— Эту сволочь? За кого ты меня принимаешь? Нет!

Странно. Но ведь не могла же она не пригласить кого-нибудь из своих кавалеров?

— Ирк, что ты задумала?

— День рождения Наташки!

Слишком хитро улыбается…

Младшие сестры Наташки были нейтрализованы телевизором с мультяшками. Анжелка трепалась с кем-то по телефону, наглая, как будто это был ее телефон и никто больше не хотел общаться. По ходу Анжелка лениво надувала шарики и цепляла их на все вокруг. Видно было, что шарики ей глубоко противны.

— Девки, будет шоу! — в какой-то момент не выдержала Ирочка. — Такого вы еще не видели!

Лена с Наташей переглянулись и вздохнули. Этого-то и боимся!

И вот начали приходить гости. Рома с Алексеем пришли первыми, счастливыми от дождя и возможности касаться друг друга рукавами. Несли коробку.

— Уау! — заорала Анжелка нападая на подарок. — Это что? Это телевизор, да?

— Нет! — Ирочка гордо похлопала коробку. — Это что-то покруче!

Что могло быть круче телевизора? Анжелка дико уставшая от старого ч/б, сильно озадачилась.

Алексей и Рома, послужившие в этой истории, судя по всему, только носильщиками, вертели головами: где именинница? Кому подарок отдавать?

Привели из кухни Наташу, тревожно-радостно вытиравшую руки.

— Наташка, — Ирочка торжественно взмахнула дланью. — Дорогая Наташка! Сегодня тебе исполняется двадцать лет! Поздравляю тебя с тем, что ты теперь такая же старая кобыла, как и мы с Ленкой!

Окружающие весело хмыкнули.

— А еще поздравляю тебя с тем, что у тебя есть такие славные друзья, как мы! И мы дарим тебе чудесную вещь, очень дорогую и модную, и надеемся, что холодными зимними вечерами ты не будешь скучать!

— Там телевизор? — шепотом, все еще надеясь на чудо, спросила Анжелка. Но Лена не знала, никто, кроме Ирочки не знал. Для всех происходящее было таким же сюрпрайзом.

— Три-четыре! — и Ирочка откинула одну картонную стенку.

Аквариум. Огромный, навороченного дизайна, мрачно и величественно поблескивающий изогнутым стеклом.

— Точно такой же я видела в одном журнале, — на всякий случаи объяснила свой выбор Ирочка. — Смотрится — зашибись! Туда еще купим золотых рыбок, разные замки… Будет клево!

— Спасибо, — Наташа погладила монстра. — Отличный аквариум. Только не представляю, куда его ставить?

— Ну… — Ирочка на секунду задумалась. — Да Господи, какая мелочь! Был бы аквариум, а место ему найдется! Идем за стол!

Алексей на ходу словил руку именинницы:

— Могу спасти, — улыбнулся. — Если хочешь, заберу это чудовище на дачу!

— Да, наверное, — улыбнулась и Наташа.

А Анжелка все искала кнопочки на стекле…

Не может быть, чтобы это был не телевизор!

Дальше события развивались следующим образом.

Приходили разные знакомые, дарили, говорили, ели, пили.

Потом неожиданно приехали ряженые, которые обычно поздравляют детишек в саду. У них были печальные лица, размалеванные широкими мазками, и сильное желание дать по шее тому, кто сделал такой заказ.

— Ну, где тут именинница? — спрашивали ряженые, все еще надеясь, что среди полупьяных взрослых найдется один трезвый маленький ребенок.

Дети нашлись — Виолетта с Элеонорой. Но их участие ограничилось хохотом и аплодисментами сбоку, из партера. А именинницей оказалась взрослая девица с грозным шрамом.

— А знаешь ли ты стишок? — робко спрашивали ряженые.

И Наташе пришлось рассказывать стишок.

Потом все дружно водили хороводы.

Потом ряженые ушли, пожурив Ирочку, которая вышла расплачиваться.

— В следующий раз предупреждайте, что у вас взрослая именинница!

— В следующий раз я вас просто не позову! — ласково ответила Ирочка.

И каждый остался при своих убеждениях. Ирочка утвердилась в своем мнении, что профессионалам должно быть пофиг, на какую аудиторию работать, если они профессионалы. А ряженые в очередной раз убедились, что богатые сволочи.

***

— Друзья, Алексей постучал вилкой по бокалу. — Позвольте мне сказать тост!

Он встал, ведомый взглядом Ромы.

— Я хочу сказать, что познакомился с Наташей очень недавно. И сначала даже чуть-чуть ее испугался… Она была такой строгой. Но потом, со временем, я понял, что Наташа — очень мягкий и порядочный человек, беззаветно влюбленный в свою семью. Я, честно говоря, давно не встречал такой преданности. И восхищен этой девушкой настолько, что готов… например, написать ей стихотворение… Или спеть песню…

— Давай! — закричали гости.

— Ну, это можно пока отложить… Мы все не настолько пьяны, чтобы слушать песни в моем исполнении…

— А сейчас придет профессиональный гитарист и подыграет нам! — сообщила Ирочка. — Это будет еще один сюрприз!

Гитарист? Наташа внимательно посмотрела на Ирочку. Она что серьезно? Она пригласила Э.? Непостижимо!

— Я продолжу!.. Хочу еще сказать, что Наташа — очень талантливый дизайнер. И я буду счастлив, если со временем она профессионально займется этим делом, а в качестве своего дебютного проекта будет показывать мой сад… Со своей стороны обещаю ей любую адекватную поддержку, поскольку я юрист, немножко владею ситуацией на рынке…

— О! — снова встрепенулась Ирочка. — Помоги мне растаможить товар! Второй день на границе фура стоит!

Рома выразительно нахмурился в сторону жены: подожди с фурами! Не время!

— Да, хорошо, — Алексей уже порядком запутался, но все никак не мог выйти на коду тоста. — Знаете, как ни странно, я очень люблю детей… А у Наташи такие замечательные сестры… Словом, я решил… мы с Ромой…. И в целом, мы решили… Что оформим Наташу владельцем нашей теперь уже общей дачи…

— О? — народ отодвинул бокалы. Анжелка пропищала что-то праздничное. А Ирочка взглянула на Алексея с интересом.

— Я? Владелец? — Наташа встала. — Да ну, что вы… Я не могу принимать такие подарки!

— А это не подарок, — Алексей взглянул на Рому, тот кивнул. — Это тяжелый труд! Ты же знаешь, что я никакой хозяйственник. Мне надо куда-то приезжать, паразитировать пару дней и возвращаться обратно в офис. А работать, копать, пахать, поливать — это все не мое… А у тебя получается, и девчонкам нравится… Нравится вам?

— Да! — стесняясь, запищали довольные девчонки, начали толкать друг дружку, хихикать. — Нравится!

А Анжелка, вереща, сорвалась с места и помчалась открывать дверь какому-то новому гостю, который натужно звонил уже минуты три.

— Вот видишь! Девчонкам нравится, мне нравится! Всем нравится! А если всем нравится, значит, мы должны сейчас принять решение и связать таким образом наши жизни навсегда! И тебе поручено взять на себя тяжкую обязанность быть хозяйкой моего дома! То есть своего дома, в котором я буду появляться очень часто! Гораздо чаще, чем ты можешь подумать! Так что, если ты обещаешь, что будешь готова принять меня в любом виде и в любой компании, в любое удобное для меня время, я готов вручить тебе вот это…

Он поискал во внутреннем кармане и извлек большой игрушечный ключ, перевязанный ленточкой.

— Она согласна! Согласна! — девчонки захлопали в ладоши.

— Ну, не знаю…

— Соглашайся! — улыбнулась Лена.

— Соглашайся, — пожала плечами Ирочка. — Иначе я вместо тебя соглашусь. Недвижимость дорожает.

— Сог-ла-шай-ся! Сог-ла-шай-ся! — закричали гости.

— Подождите, не гоните меня! Я должна все обдумать!

— А что тут обдумывать? — Алексей положил ключ рядом с ее тарелкой. — Вот и все сомнения! Поздравляю!

— Ура! Горько! — захотели вредные гости.

Алексей отставил в сторону бокал, взял Наташу за плечи и крепко-крепко поцеловал ее в лоб.

А в коридоре стоял Яковлев — мокрый, замерзший — и думал, как быть… Еще минуту назад он смел все преграды, нашел Наташин след, нашел новый Ирочкин адрес, нашел три гвоздички, нашел нужный этаж. Там гости? Плевать! Он при гостях скажет, что любит ее, что сошел с ума от глупостей, которые наделал, что готов сделать все, что угодно, чтобы она его простила и чтобы выслушала. Прогонит? Пусть прогонит, ему все равно уже. Пусть лучше словами по сонной артерии, чем каждую ночь задыхаться в кошмаре, что не сказал, что уже почти потерял…

А потом он услышал это «горько»…

И увидел это «горько»…

— Вы будете проходить? — Анжелка кокетливо вертела хвостом.

— Не знаю… А это кого сейчас поздравляли?

— Ну, мою сестру! Наташу!

— А… А кто это рядом с ней?

— Это ее старый друг Алексей. Он очень хороший! Мы у него летом на даче жили, и он решил, что мы должны совсем там поселиться и жить вместе! И отдал Наташе ключ!

— Значит, вы теперь будете жить с ним на даче?

— Да, наверное… Да вы проходите!

— Нет, я уже пойду…

Яковлев вдруг удивился тому, что у него капли на пальцах. Странно. Не такой уж и дождь на улице, а у него капает с пальцев.

— Вы передайте эти цветы Наташе.

— Да вы сами…

— Нет, я спешу. Мне надо ехать… Да свидания…

— До свидания, — Анжелка удивленно посмотрела вслед этому странному, отнесла цветы на кухню.

Мог бы зайти, погреться, что мешало?

***

— А теперь еще один сюрприз! — и Ирочка ввела в общество гитариста Э.

Он был при костюме, поклонился и сходу сыграл что-то сопливое, полное неги. Посвящалось имениннице. Наташа сдержанно улыбнулась, и все еще раз подумали о том, какая же она суровая дама. Просто злить иногда начинает. Ну, могла бы хоть симпатичному трубадуру улыбнуться! Он же для нее играет!

— Я тут ни при чем! — шепнула Анжелка.

Наташа догадывалась.

Но на этом сюрпризы не закончились. Когда гости начали отсеиваться, ссылаясь на завтрашнюю работу и позднее метро, в дверь позвонил кто-то, кого Ирочка ждала особенно.

— Всем сидеть! — сказала она, сверкая улыбкой. — Никому не двигаться!

Наташа с опаской посмотрела на Рому с Алексеем: что там еще? Те пожали плечами.

— И это отвезем на дачу, ничего! — успел утешить Алексей.

Но тут в комнату вплыл Последний Сувенир.

Он был невысок ростом, но крепко сколочен. У него имелось крестьянское лицо и взгляд рекламного мальчика с какого-нибудь нового аромата. Он подошел к Наташе, бухнулся перед ней на колени и начал конвульсивно извиваться.

Перовой реакцией Наташи было желание отфутболить опасный предмет подальше. Потом мелькнула острая мысль: может, ему плохо? Может, человек нуждается в помощи?

— Сиди, — весело остановила ее Ирочка. — Это специальный номер для тебя! Мужской стриптиз!

Все вокруг обрадовались, забили в ладоши, а Наташа коротко и жестко посмотрела на обалдевшую Анжелку.

— Возьми девчонок и идите на кухню!

Анжелка набрала побольше воздуха, чтобы как следует возмутиться, но передумала. Уж больно доходчиво умела Наташа объяснять людям их задачи. И слишком красноречиво торчал из-под скатерти ее кулак.

Она сгребла в охапку раскрывших рты малолеток и удалилась, бросая на Наташу леденящие кровь взгляды.

***

— Давай! Давай-давай! — веселились гости, ожидая главного.

Но стриптизер оказался неторопливым. Он долго ходил вокруг Наташи, гладил ее округлыми движениями, надувал щеки. Кто-то научил его, что так женщинам очень нравится, что это их возбуждает. И парнище старался изо всех сил.

— Вы можете не трогать меня так часто! — посоветовала ему Наташа. — Мне уже приятно, идите к гостям!

Нет! Он погрозил ей пальчиком. За все уплачено! Сиди и не мешай работать!

В итоге гость добросовестно прогнал всю свою нехитрую программу, долго пытался изобразить акт любви с Наташей и ее стулом, потом стянул трусишки и прижимался к честным людям своим ню, прикрытым полотенцем. Потом, кажется, исчез.

— Хорошая у тебя подруга, — сказал Алексей, утирая пот. — Не скучная.

Наташа и сама порадовалась бы, если бы не была так обессилена и праздником, и сюрпризами, и своим трудным отношением к тому, что кто-то тебя лапает.

***

Яковлев в тот вечер уехал. И решил никогда больше не возвращаться в родной город. А если и возвращаться, то строго домой, без этих безнадежных и бессмысленных поисков счастья.

А Ирочка в тот вечер, проводив гостей и подруг, решила совратить мужа.

Ей было как-то тревожно, как-то нерадостно. Такой фестиваль забубенила, такую организаторскую работу провернула — а вот как-то без чувства глубокого удовлетворения. И дело было не только в том, что Наташка, неблагодарная, так и не удосужилась ни разу залиться смехом счастья и броситься на шею. Ей можно было простить черствость, она такой родилась… А вот что-то другое беспокоило больше, грызло и пульсировало в мозгу. Что?

Сначала Ирочка решила, что дело в отсутствии на вечеринке хорошего парня. Или во всем виноват гитарист Э., который так и не научился быть галантным, и изо всех сил демонстрировал свою тупую независимость? Да черт с ним! Не он болит сейчас!

И только хорошенько помаявшись и намотав простыню с кожаного дивана на горячее тело, Ирочка поняла. Она ревнует Рому! Или Алексея? Да непонятно кого…

Она даже села: как же так? Что за глупости? Но ведь действительно ревнует. С Алексеем Рома становится тонким и…благоухающим, что ли… А с ней он всегда тонкий, но без глубины и нежности…

И вообще! Что за ерунда! Женаты уже несколько месяцев, а муж так ни разу и не спал со своей женой!

— Ромка! — грозно крикнула она. — Ты спишь?

Он пришел не сразу, действительно спал.

— Что-то случилось?

Ирочка посмотрела на его заспанное рыльце, на пижаму, которую когда-то сама выбирала, хихикая, а вот теперь эта пижама будто сама хихикала в ответ и кричала: он ребенок, маленький мальчик! Он никогда не станет большим! Засунь свои фантазии подальше!

— Ромка, мне страшно!

— Чего?

— Страшно, говорю! Снится всякая фигня! Спи со мной!

— Ну, если ты хочешь…

Он уже давно перебрался в другую комнату и там все расставил по своему усмотрению. И спал сам по себе, один, со своими извращенными снами.

— И вообще! — сказала Ирочка, захватывая его одеялом. — Я требую исполнения супружеского долга! Муж ты или не муж?

Он сонно засмеялся, отвернулся. Муж, конечно, спи.

И все.

И Ирочка осталась лежать с тупым взглядом в никуда и страшно одинокая.

Ей вдруг очень захотелось убить Рому. Избавится от него навсегда.

Вместо этого она положила руку на его хрупкое бедро и начала елозить, пытаясь настроить и себя и его на нужную волну.

— Ирка!

Рома вскочил, гневно отбросив одеяло.

— Что? — Ирочка обиженно оскалилась. — И дотронуться до тебя нельзя?

— Дотронуться можно, но… не так!

— Как?

— Ты сама знаешь!

— Ничего я не знаю…

— Ира! — он выполз из постели, нащупал тапочки. — Извини меня, но я не хочу сейчас с тобой спорить по этому поводу. Спокойной ночи.

— Подожди!

— Давай завтра, ладно?

И ушел.

Ирочка долбанула плюшевого зайца о стену, а потом еще долго колотила его пяткой.

Но уже через пять минут ее ярость поутихла, и она сама отправилась к Роме.

— Ром!

— Я сплю! — жалобно отозвалась темнота.

— Я посижу с тобой чуть-чуть и пойду! Мне надо поговорить!

— Ира!

— Ну, пожалуйста!

Рома сел, в темноте нарисовался его силуэт.

— Хорошо. Давай говорить.

Ирочка всползла и пристроилась рядом.

— Неужели ты совсем-совсем меня не хочешь? — убито спросила она.

— Ира, дело тут не в тебе!

— А в ком?

— Во мне. Ты же все знаешь, зачем еще раз…

— Я знаю, но… Прости, Ромка, но я не верю…

— Не веришь? — он усмехнулся. — Я должен тебе что-то доказать?

— Нет. Просто давай поцелуемся.

Чмок в щечку.

— Так не пойдет. Целуй по-взрослому!

— Ирка, отстань! Я хочу спать!

— Целуй, говорю!

Она схватила его за подбородок и силой попыталась развернуть к себе.

И через секунду оказалась на полу.

— Больно? — Рома уже суетился рядом, помогал встать.

Ирочка была вынуждена пару раз хорошенько встряхнуть головой. Не показалось ли? Судя по тому, какой странный угол у всех предметов, нет.

— Сама виновата, — лепетал Рома. — Я же тебя предупреждал! А ты…

— Ромка! Ты меня ударил?

— Нет, я просто оттолкнул. Машинально. Прости.

— Ты меня ударил! Надо же…

Она поплыла к двери как Белая Панна: тихо, отстраненно. Рома стоял, прижимая к себе подушку, и на лице его было столько страдания, что изверг сжалился бы и простил. Но он, Рома сам себя не простил бы. Чем дальше уходила Ирочка, тем хуже ему становилось. Как он мог ударить? Вообще ударить? А тем более девушку, близкого человека?

— Знаешь что? — Ирочка обернулась, глядя в космос. — Знаешь? Я никогда бы не подумала, что у меня муж дебошир и хулиган… Социально опасный. В следующий раз привлеку к ответственности. Будешь пятнадцать суток без телевизора.

— Это была самозащита, — Рома улыбнулся. Она шутит. Слава Богу. Значит, не так уж он ее и обидел. Хотя, конечно, обидел.

Ирочка забралась в свою постель и долго лежала, не моргая и глядя в черный потолок. Ей почему-то показалось, что она стала взрослее. Какое отношение к взрослости имел строптивый Рома, она не знала.

Но что-то изменилось.

Потом дверь скрипнула, появилась Ромина голова.

— Слушай, ты все еще боишься спать одна?

Ирочка пожала плечами в темноте.

Топ-топ-топ, как собака к кормушке, и Рома прыгнул к ней в постель.

— Я решил тебя чуть-чуть погреть… Ну, пообнимать по-дружески. Можно обнимать человека без секса?

— Не знаю, — честно ответила Ирочка.

— Тогда давай попробуем.

Глава 15

Утром Маргарита Петровна тихонько поскреблась в дверь Лены:

— Ты спишь? Лена? Спишь?

Сначала Лене показалось, что ей это просто снится: мама что-то говорит, держит Мурку на руках, а Мурка вдруг начинает закатывать глаза и как будто теряет сознание. И почему-то понятно, что она умирает.

— Еще слишком рано, — говорит мама, — Перезвоните позже.

Но Мурке нужна помощь прямо сейчас. Что значит рано?

— Она спит.

Она не спит! Ей плохо! Мама! Ты что, не видишь?

— Хорошо, я попробую еще раз… Лена! Леночка! Тебя к телефону!

Лена вскочила как ошпаренная. Вот она, старушка Мурка, валяется на подушке, как обычно. Зевает, с сонной улыбкой щурится на утреннее солнце в шторах.

— Кажется, проснулась…

Лена выскочила в коридор. Так и есть. Мама в ночной сорочке, лохматая, без очков. Держит трубку.

— Это Сергей. Я ему сказала, что ты еще спишь, но он очень просил разбудить. Говорит, срочное дело.

— Спасибо. — Лена взяла трубку, дождалась, пока Маргарита Петровна удалится к себе. — Я слушаю!

— Лена?

— Да.

— Слушай… Я тут не знал, кому позвонить… Короче, у меня сын родился!

— Сын? У тебя?

Ну, да! Илона была беременная! Так что ничего странного! Обычно беременность заканчивается рождением сына или дочки!

— Ой, Серега… С ума сойти можно!

— Вот и я о том же…

— Я тебя поздравляю…

— Спасибо…

— Что ты будешь делать?

— Ничего. А что я могу сделать? Вот, позвонил тебе. Потом, может быть, родителям скажу. Что еще?

— Ну, а увидеть? Сына увидеть?

— Увидеть? — в его растерянном голосе прорезалась, наконец, знакомая нота сомнения. — Как? Зачем?

— Это же твой ребенок!

— И что? Во-первых, он сейчас в больнице, меня туда не пустят. Во-вторых, мы с Илоной договорились, что я не буду претендовать и мешать…

— Да при чем тут это! Не претендуй! Просто езжай туда, постой под окнами. Ей будет приятно!

— Ты думаешь?

— Я уверена!

— Ладно, рассмотрим твое предложение… А ты со мной поедешь?

— А я-то зачем? Это ваши дела!

— Ну, посидишь в машине…

Что-то часто ей приходится сидеть в машине, пока Сергей решает свои интимные вопросы.

— Мне кажется, я буду только мешать.

— Да ты что! — он заволновался. — Ты мне так помогаешь! Просто чума! Я с тобой чувствую себя увереннее. Короче, собирайся, заеду через полчаса.

***

Наташа проснулась в своей тесной маленькой комнатке, рядом сопели Виолетта с Элеонорой. На полу сонно почесывала длинную ногу Анжелка. За стенкой мяукала Сусанна. Кормилась.

— Наташка? — звонким шепотом спросила Анжелика. — Не спишь?

— Нет уже.

— Я тоже! Так хочется в деревню!

— Да.

— Прикинь — мы теперь имеем право там жить!

— Я тоже об этом думаю.

— Классно! Давай туда поедем на выходные?

— Хорошо. Только надо будет печку топить, уже холодно.

— Ой, я буду топить! Мне так нравится! А потом съездим на речку! И мальчишек пригласим чай пить!

Наташа улыбалась. Ох, уж эти мальчишки! Ну, а что делать? Придется приглашать! Не жаться же им по сараям? Пусть лучше на виду. Хорошо-то как! Надо позвонить Алексею и сказать ему спасибо за такой необыкновенный подарок.

— Слушай, а тебе нравится дядя Алекс?

— Что? — не поняла Наташа.

— Ну, Алексей! — Анжелка оперлась на локоть, хитренько улыбнулась. — Ты ему нравишься. И он, между прочим, очень даже симпатичный! И холостой!

Дурочка.

Наташа свесила вниз карающую руку и подарила сестрице сочный щелбан.

— Не твое дело! Мою личную жизнь не трогаем, ясно?

— Трогаем! — весело возмутилась Анжелка. — Почему это мою трогать можно, а твою нельзя?

— Потому что я взрослая!

— А я зато Яковлева видела! Он вчера приходил тебя поздравить! 

— Что? — музыка внутри Наташи смолкла. — Когда приходил?

— Ну, вчера! Вы как раз с дядей Алексеем целовались, а он посмотрел и ушел! Заревновал! У него такое лицо было!

Наташа села. Стала строгой.

— Почему ты мне не сказала?

— Ну, ты же была занята…

— Все равно могла сказать!

— Да ладно, еще прибежит! Он в тебя влюблен, и очень давно! Никуда не денется!

***

Было часов восемь, а Сергей с Леной уже топтались под окнами роддома. В руках у Сергея был солидный букет роз, коробка конфет и бутылка шампанского. Все это насоветовала взять Лена.

— Ну, и куда я теперь? — ныл Сергей. — Что мне теперь с этим делать?

— Надо как-то передать в палату.

— Как? Вертолет заказать?

— А хоть бы и вертолет! Не каждый день у тебя дети рождаются! — рассердилась Лена и пошла выяснять условия.

Кто бы мог подумать, что бойкий Сергей, Человек Со Связями, растеряется, уткнувшись в стену роддома?

Не без труда нашла приемное отделение. Долго стучалась в разные двери, в основном закрытые. В одном месте ей повезло наткнуться на девушку в белом.

— Здравствуйте! — сказала ей Лена. — Скажите, как можно передать цветы и конфеты? У нас ребенок родился!

— Передачи не принимаются. Приходите вечером!

— Но… Он же только что родился! Мы же не можем отложить это до вечера?

— Девушка! — медсестра устало сморщилась. — Вас таких знаете сколько? А я одна! В родильное отделение цветы и спиртное не принимаются! Тем более в неурочное время!

— Ну, а вы сможете передать? Если мы вам оставим?

— Да вы что? — медсестра подняла, наконец, глаза. — Вы что, совсем с ума все посходили? Я личным секретарем не устраивалась! У меня есть работа и я…

Она замолчала, всмотрелась, сфокусировала правый зрачок, левый.

— А вы что? Вы не на телевидении работаете? — спросила она вдруг.

Лена растерялась. Как она догадалась?

— Д-да…

— А я вас узнала! — медсестра встала, подошла ближе. — Моя подруга любит ваши передачи смотреть. Она в музыке разбирается, говорит, что вы ведете себя смело. А что, вам на телевидении говорят, как сидеть, как ходить?

— Ну, да, говорят…

— Я так и думала! Тем более, в жизни вы ж совсем не такая, я брюках… Так что, у вас кто-то родился?

— Не у меня, у… У продюсера программы! Того самого, который говорит, как сидеть и что говорить!

— Ну, несите сюда свою передачу, — улыбнулась медсестра, взяла трубку. — Сейчас что-нибудь придумаем!

Лена бросилась на улицу. Что это было? Ее узнали? Оппа! Ее узнали! Какое нереальное чувство!

— Сергей!

Он уже наладил зрительный контакт с кем-то на верхних этажах и отчаянно махал руками, показывал знаки, тихо поругиваясь.

— Сергей! Я договорилась! Меня узнали!

— Ты договорилась? Тебя узнали?

Он опустил букет. Что его удивило больше — то, что она сама с кем-то о чем-то договорилась или что ее узнали?

— Узнали? И как это выглядело?

— Ну, как-как! Просто медсестра посмотрела и сказала, что видела меня по телевизору! И согласилась помочь с передачей! А иначе бы ничего не получилось, у них передачи запрещены!

— Вот она, великая сила искусства! — Сергей возбужденно поправлял манжеты, воротник, пытался пристроить мешающий букет под мышку. — А про меня ты ей сказала? Сказала, что я тоже много значу, хоть в кадре и не свечусь?

— Конечно, сказала!

— Это хорошо!

Их встретили уже две медсестры. Они улыбались, переглядывались. Было видно, что их очень интересует состояние тела Лены, ее макияж.

— Ну, здравствуйте, красавицы! — радостно рявкнул Сергей. Кто тут хочет познакомиться с телевизионным продюсером?

Медсестры хихикнули:

— А на телевидение нас возьмете работать?

— Ну, если вы себя зарекомендуете с хорошей стороны!

Они начали весело трепаться, Лена сидела, смотрела, улыбалась. Потом поняла, что она больше никого не интересует. И чудесно! Значит, можно больше не решать чужие проблемы. А пройтись, например, по коридорам.

Какое изысканное развлечение — в восемь утра гулять по роддому. Наивная Лена полагала, что прямо здесь она и увидит отметины той мучительной и прекрасной тайны, которую переживают все рожающие женщины. Кровь, крики — все то, что так скупо и угрожающе показано в кино. Чем-то же должен роддом отличаться от любой другой больницы?

И было еще далекое и хулиганское желание представить себя посетительницей этого местечка. Допустим, она пришла сюда не в гости, за компанию, а с целью родить… Не представлялось. Было страшно, как в сегодняшнем сне. Хорошо, что она не спит и реальность такова, что она сейчас развернется и уйдет — и никаких больничных запахов.

Сергей болтал с веселыми медсестричками. Букет скромно лежал на стуле, а участники беседы кокетничали, переминались с ноги на ногу, прикрывали хохочущие рты ладошками. Словом, у них все складывалось.

Лена постояла рядом, потом попыталась присоединиться, потом грустно сидела рядом с букетом, вышла на улицу, пошла к остановке.

— Ну и черт с тобой! — шептала она, оплакивая свое утро. — Иди к чертям вместе со своим букетом!

Когда показался автобус, Лена растерялась. Что, вот взять и уехать? Действительно взять и уехать? Но он тогда не сможет догнать, если вспомнит, конечно… Но пропускать автобусы только потому, что он может одуматься, малодушно. Значит, ехать?

Она так и не успела понять, как быть, а автобус оказался не того маршрута. Ф-фу, слава Богу, можно успеть подготовиться. Нужно уехать гордо, спокойно, высоко подняв подбородок. Не так много места занимает Сергей в ее жизни, чтобы так болезненно переживать его бяки!

Нет, много места. Он занимает сейчас очень-очень много места. Сама виновата, зачем-то допустила такую реконструкцию…

— Придется чистить! — сказала сама себе Лена. — С сегодняшнего дня начнем потихоньку освобождать пространство от разных продюсеров!

Далеко на горизонте бульвара показался следующий автобус. Надо же, как они этим утром исправно ходят! Но Лена уже дозрела. Она сделала шаг к бордюру.

— Стоять! — крикнули сзади. — Куда собралась?

— Домой, — спокойно ответила она, с восторгом, маниакально желая именно сейчас уехать.

— Что за новость? Почему такая спешка?

— Просто не вижу смысла.

— Какого смысла? — Сергей развернул ее к себе. — Слушай, подруга! Ты что-то часто стала коней кидать в последнее время! В чем дело?

— Ни в чем. Отпусти.

— Да не отпущу я тебя! — он схватил ее за локоть и поволок в машину. — Сейчас едем отмечать рождение пацана! Без вариантов! Коней она вздумала кидать, блин!

Она уставилась в окно с отсутствующим видом. Хорошо. Пусть суетится, ей нет никакого дела.

— А знаешь, — он поискал в кармане. — Я тебе тоже кое-что решил подарить!

— Тоже? — саркастично усмехнулась она. — В каком смысле «тоже»?

— Ну, Илоне и пацану — цветы и конфеты. А тебе — вот это.

Он положил ей на колени пейджер.

Ничего себе, подарочек!

— Я не могу это взять!

— Почему? Тебе что, не нужна срочная связь?

— Мне не нужны такие дорогие подарки.

— Успокойся, — он думал о своем, улыбался. — Мы с тобой сейчас должны забыть о формулировках «дорого — не дорого». Мы звезды! Нас узнают на улицах! Так что, милая, будь добра! Соответствуй статусу!

***

— Алло! Наташ, это Э., гитарист.

— Ну?

— Здравствуй. Я тоже рад тебя слышать!

— ….

— Звоню насчет халтуры. Тебе интересно?

— Говори.

— Говорю. Сегодня в одиннадцать.

— Деньги?

— Как и договаривались, сразу после выступления.

— Хорошо, буду.

Она повесила трубку, и гитарист Э. еще долго язвительно сам с собой прощался, слушая гудки.

Какая вежливая, какая добрая девушка эта Наташа!

Всегда так приветлива, елки зеленые!

Тьфу!

***

— Ирка! У тебя племянник родился!

— Кто у меня родился? — Ирочка не могла сориентироваться спросонья. — Чего надо?

— Я говорю, у Сергея родился сын! Поздравляю!

— Ленка? Ты?

— Я!

— Блин! Десять часов только! Мне сегодня ночью в Россию ехать!

— Да поспишь еще! Мальчик у вас родился!

Ирочка почавкала сонным ртом. Что-то пили вчера? Ах, да… День рождения был, Наташкин… Видимо, сильно пили…

— Мальчик? И что, мне теперь прыгать от радости?

— Можешь не прыгать, конечно…

— Ленка, я тебе вчера свой плащ не давала?

— Нет… какой плащ? Я тебе о детях…

— Значит, приснилось… Приснилось, как будто плащ кому-то одолжила, а его испортили…

— Ладно, Ирка, пока.

— Пока.

Был ли смысл звонить? Ирочка зарылась в мягкие подушки. Такие бестолковые у нее подруги, просто смерть.

А Лена осела у себя в монтажке и стала думать, кому еще звонить? Маргарите Петровне уже доложила, та страшно обрадовалась. Наташка тоже одобрительно хмыкнула, особенно ее поразил тот факт, что родился мальчик. У них-то все больше девочки рождались, хи-хи… Кому еще?

Видеоинженер Коленька смачно жевал хот-дог. Недавно открылись симпатичные палатки быстропита, и теперь народ с упоением поедал всякий вредный фастфуд. Рот Коленьки был забит по самую черепную коробку.

— У Сергея сын родился! — завопила Лена, только-только он появился в монтажной.

Коленька был вынужден слегка ускорить перемол пищи. Выглядело это страшно и отвратительно, но Лена терпеливо ждала, ей была интересна реакция милого друга видеоинженера.

— А как у него может быть сын на стороне? — спросил Коленька, как только его челюсти стали пригодны для разговоров. — Он ведь в тебя влюблен!

— Что? — обалдела Лена. — Какая сторона? Какая любовь? У него есть жена! Вернее, была! И она ему родила сына!

— А ты какое отношение имеешь ко всей этой истории?

— А я его друг!

— Друг? Ты это жене скажи! Друг! Хотел бы я увидеть женщину, которая поверит в то, что ты можешь быть другом!

— Это почему? — она даже минимально обиделась. — Что ж я, плохой человек, что ли?

— Ты КРАСИВЫЙ человек. И в этом вся беда!

Коленька вернулся к хот-догу, а Лена осталась сидеть красная и взволнованная. Столько всего сразу сообщил ей этот нелепый товарищ. И, знаете, она была готова услышать что-то в этом роде. Время идет, люди меняются, становятся увереннее в себе. Страшно только после первого комплимента. Была готова услышать, но не прямо сейчас… Как-то неловко, право…

***

Наташа приехала на полчаса раньше. Надо накраситься, осмотреться. Клуб новый, кинотеатр старый. Когда-то давно они с девчонками бегали сюда смотреть «Человека-амфибию» — тогда еще в кинотеатры ходили, хоть и показывали там старье и индийские мелодрамы. Все были влюблены в Коренева и всем не нравилась Вертинская. Каждая представляла себя на ее месте.

Теперь малолетние морковки могли бы представлять себя на месте Наташи.

Кумиром этого времени была не Вертинская, ее современные дети не знали. А вот Стриптизерша уже вполне могла быть кумиром этого времени.

— Где стриптизерша? — заволновалось за кулисами. — Приезжала стриптизерша?

Наташе пришлось сделать определенное усилие над собой, чтобы понять и согласиться с тем, что стриптизерша — это она.

— Приехала! — она подняла руку и ждала, когда же объявится тот, кто искал.

Подбежал некто, деловито окинул взглядом ее условно прикрытое зело.

— Хорошо. У вас сколько номеров?

— А сколько надо?

— Мы договаривались на три.

— Хорошо, будет три.

— Вы костюмы меняете?

— Нет.

— Плохо, очень плохо, — сказал некто, но ему ничего не оставалось, кроме как согласиться с таким раскладом.

Зато Наташа серьезно призадумалась над гардеробом.

Ее единственный костюм достался ей в наследство от неизвестной гастролирующей группы танцовщиц. Костюм был испорчен и оставлен минскому администратору. А тот отдал комок бисера и блесток Наташе. Вот так она и приоделась.

Но теперь, видимо, придется раскошелиться. Без орудий труда не обойтись.

И Наташа начала сухо, математически составлять портрет суперсексуального костюма, возбуждающей мечты любого европейского сибарита. И чтобы не дорого. Важная составляющая.

— Простите! — это снова вернулся некто администрирующий. — Я хотел уточнить… На всякий случай, потому что потом обязательно возникнут вопросы. Вы частные выезды берете?

— Что?

— Ну, если кто-нибудь из отдыхающих захочет провести с вами время…

— Нет, я не проститутка.

Он снова хотел сказать «плохо», но сдержался. Только кивнул, как будто Наташа только что отказалась от стакана минеральной воды без газов.

***

А Ирочка собрала рюкзачок, бросила туда какой-то непонятный хлам, какие-то жевательные настилки, джинсовую куртку и присела на дорожку. Внизу ее уже ждал знакомый белый минибус, проверенный товарищ. Предстояла поездка в Москву.

— Только не гони! — сказал ей Рома.

— Ладно, — отмахнулась Ирочка. — Не учи жить.

Помолчала, подумала.

— А ты… это… Не води сюда… всяких…

— Это кого? — не понял Рома.

— Ну, сам знаешь!

— Да у меня кроме тебя, родителей и Алексея никого нет!

— Вот именно… Его и не води.

Она так ревновала Ромку! Так ревновала!

Глава 16

Завтра должна была начаться зима. По этому поводу девчонки решили собраться и выпить. Наташа хотела пива. Лена — сильногазированной минералки. Ирочка — красного вина. В результате послали Рому за шампанским.

— Хорошо, — говорила Ирочка, валяясь на ковре. — Хорошо! Живем себе, молодые, красивые! Нам двадцать лет!

— Ну, нам не всегда двадцать лет будет! — заметила Наташа.

— Всегда!

— Да ну, успокойся! Через три месяца тебе будет уже двадцать один!

— Ну, это все равно почти двадцать!

— А потом двадцать два!

Было тихо, спокойно, играла музыка… И то, что ругались, — так ведь от избытка приятных чувств, просто так, не зло.

— Ай, Наташка… Нет смысла вести с тобой светские беседы! Я тебя игнорирую с этой минуты!.. Ленка! А, Ленка?

— Чего? — Лена валялась на пузе, листала журнал. В последнее время столько толстых, красивых журналов в продаже появилось! Дорогие, конечно, но такие восхитительные!

— Что там в мире нового происходит? Ты у нас все знаешь!

— Слава Богу, сегодня ничего ужасного.

— А что, было что-то ужасное? Я пропустила?

— Ну, да… Было кое-что…

— Ну, так расскажи! А то я делом занимаюсь, деньги зарабатываю! Мне телевизор твой дурацкий смотреть некогда!

— Расскажу! В начале этого года известный американский футболист О’Джей Симпсон был обвинен в убийстве своей жены и ее любовника! А в марте в японском метро какие-то ненормальные маньяки из «Аум Сенрикё» совершили диверсию с применением нервно-паралитического газа, просто распылили это все дело и потравили насмерть человек двенадцать. А потом в Америке, в Оклахоме, один гад по имени Тимоти Маквей взорвал торговый центр или что-то в этом роде, куча народу погибла и дети тоже! А летом чеченские боевики напали на больницу в Буденовске…

— Не продолжай, — сухо попросила Ирочка. — Достаточно…

На секунду возникло ощущение зыбкости бытия и стен. Такое ужасно неприятное ощущение, хочется оглянуться и позвать маму.

Потом улеглось. В конце концов, это не здесь, это где-то там. Плохо, ужасно, что такие вещи происходят, но все равно происходят они НЕ С НАМИ…

А с нами ведь не может ничего такого произойти, правда?

Ну, согласитесь, это же абсолютно бредово звучит: смерть людей где-нибудь в Минском метро! Или взрыв где-нибудь в центре Витебска! Но все равно, все равно как-то так… Как-то так нервно, неуютненько…

— Это просто год такой! — сказала Лена, жалея о своем выступлении. Так до него было славно, спокойно. — Это просто такой сложный год! А дальше все пойдет как надо! Никто уже ничего взрывать не будет!

— Откуда ты знаешь?

— Ну, а куда уж больше? Дошли до какого-то пика безумия, и все! Пора остановиться! Дальше мир будет лучше, я уверена!

— Хорошо! — расслабилась Ирочка. — Тогда хорошо!

А потом пришел Ромка, принес шампанское.

***

— А давайте гадать! — предложила Ирочка, выудила из шаткой пачки журналов «Книгу о вкусной и здоровой пище». Книгу ей подарила Роза Наумовна, даже подписала «Любимой сношеньке от любящей свекрови». Ирочка, разумеется, от души похохотала и над подписью, и над книгой.

С тех пор ее ни разу не открывали. Но вот сегодня настал ее звездный час.

— Ты собираешься гадать по этой книге?

— Короче, девки! Сейчас называете страницу, открываем и смотрим, с каким гарниром каждая из нас будет жить… через десять лет!

— То есть?

— Вот ты, Наташка, скандальная, но без фантазии! Объясняю еще раз! Специально для тупых! Говоришь страницу! Я ее открываю! И читаю тебе описание того блюда, которое на этой странице располагается! Понимаешь пока? (Наташа улыбалась.) А ты по этому описанию представляешь себе соответствующего мальчика! С которым будешь жить через десять лет, например!

— Через десять лет, — поежилась Лена. — Через десять лет мне будет тридцать.

— Мне тоже, — Ирочка пролистнула книгу, как если бы хотела убедить подруг, что никакого подвоха нет, между страниц никто не прячется и гадание будет честным. — Давай говори.

— Семьдесят седьмая страница, — сказала Лена.

На семьдесят седьмой был рецепт белкового крема. На картинке чья-то рука выдавливала из рожка пухлые белые полосочки.

— Вкусный мальчик у тебя будет, — заметила Ирочка.

— И блондин, — подхватила Наташа.

— И воздушный, — добавил Рома.

— Короче, сладкий, инфантильный романтик, — Ирочка еще всмотрелась в картинку, пытаясь прочесть между строк. — Будет лежать на диване и жрать пирожные.

— Почему? А может, он будет для нее десертом после всех неудач?

Ирочка с сомнением взглянула на Рому. Вот трепач!

— Пять, — сказала Наташа.

И даже не склонилась посмотреть, что там на пятой странице.

— Наташка, тут гречневая каша! — хохотнула Ирочка. — Даже не знаю, как тебя утешить!

— А чего утешать? Гречневая каша — надежный, простой, хороший мужик! Звезд с неба не хватает, за модой не следит, зато всегда под рукой!

Ирочка толкнула Лену: не мешай мне своими больными фантазиями.

— Наташка, давай перегадаем!

— Нет, — улыбнулась Наташа. — Гречневая каша так гречневая каша.

— Теперь я, — Ирочка захлопнула ресницы, помолчала, собираясь с мыслями. — Сто!

На сотой странице красовалась сырая отбивная.

— У-у-у! — сказали все. — Повезло тебе, Ирка! Будет у тебя мясистый, безмозглый натурал!

— Почему это безмозглый?

— Ну, мясо же без кости! Так что даже на костный мозг можешь не рассчитывать!

— Вот идиотки! — обиделась Ирочка. — Перегадаю! Шестьдесят три!

Но и там было не легче. Во всю страницу — сыр с плесенью.

— Может, это Бронислав Станиславович? — предположила Лена. Получила по голове. Ирочка предложила прекратить заниматься глупостями.

— А как же Рома? — сказала Лена. — Раз нам гадала, значит и Ромке тоже гадай!

— Да не надо, — застеснялся Рома. — У меня все уже известно…

— Неужели ты и через десять лет собираешься быть со своим Лешенькой толстошеим? — саркастично улыбнулась Ирочка. — Страницу говори!

— Да, я собираюсь быть с одним и тем же толстошеим!

— Так не бывает! Если не ты его, значит, он тебя бросит! Говори страницу, ну?

— Хорошо, — вздохнул Рома. — Триста шестьдесят четыре.

— Тут столько нет, — прикинула Ирочка, пошуршала страницами и нашла-таки ту самую, искомую, триста шестьдесят четвертую. Она была пустая, поскольку именно ею и заканчивалась книга о вкусной и здоровой пище.

— Перегадай! — велела Ирочка.

— Не надо. Я же говорю, что нового у меня не будет. Я не собираюсь расставаться ни с Алексеем, ни с тобой.

И тут девчонки уважительно замолчали.

Каков!

И телефонный звонок.

— Так, если это Сергей! — Ирочка строго посмотрела на Лену. — Если только это снова Сергей, пошлю к черту обоих! Задрали вы созваниваться каждые полчаса! Общайтесь своими пейджерами!

Но Рома вернулся и передал трубку Наташе.

— Алло, Наташка? Это Э., гитарист.

— Узнала, что случилось?

— Ничего не случилось. Завтра организую одну свадьбу для знакомой девочки, выступаю и как музыкант, и как администратор, ну надо же деньги начинать зарабатывать, правда?

— Говори быстрее, что надо?

— Как обычно, два-три номера на старых условиях. Не занята вечером?

— Нет.

— Все, я на тебя рассчитываю.

— Хорошо.

— Ок, завтра утром расскажу подробности.

Пока Наташа говорила о прекрасном, девчонки успели подраться из-за Ленкиного пейджера. Ирочке непременно хотелось его прочесть и найти доказательства того, что у Сергея и Лены любовь, а не сухие производственные отношения. Лена, в свою очередь, совсем не собиралась позволять Ирочке копаться в ее грязном пейджере. Грязном потому, что она не умела с ним обращаться, не чистила старые сообщения и таскала его в кармане, полном потекших ручек и крошек от печенья.

— Так! Всем молчать! — Ирочка скакала на одной ноге по дивану, второй отбивалась от Лены и жала кнопочки. — «Лена, захвати папку с документами». Дальше…

— Отдай!

— Спокойно! «Лена. Я на месте. Перезвони Коленьке, пусть начинает монтировать»… Видишь, он даже не подписывает! Знает, что она его узнает по почерку! И вы говорите после этого, что они не трахаются?

— Отдай!!

— «Лена, захвати джинсовую юбку и другие туфли». Это он так заботится о твоих шмотках? Какая прелесть! О моих он бы так заботился!

Наташа с Ромой только посмеивались. В принципе ситуация была под контролем, Лена не слишком огорчалась и дралась так, для антуража.

— «Лена, общался с человеком, который смотрит программу. Говорит, что ему очень нравится. Поклонников становится больше». Ой, я умру! Поклонников у них становится больше! Прямо Чарльз с Дианой!

— Ирка! Отдай пейджер!

— Постой, нам же интересно! «Дорогой Сергей! Вот уже много месяцев я не слышала твой голос! Я безумно, безумно скучаю! Мир без тебя пуст, и я не вижу в нем смысла. Кажется, я тебя люблю…». Ооо!!! Вы слышали??? И вы после этого не верите, что у них любовь???

— Да успокойся ты! — Лена выхватила несчастный пейджер. — Это не мое! Подпись читай! «Оля Курлова».

— Какая еще, блин, Оля?

— Та самая, которую ты прогнала со своей свадьбы. Бывшая подружка Сергея.

Рома присвистнул.

— Ничего себе! — Ирочка снова взяла пейджер, нашла сообщение: — «…Не вижу смысла… Люблю… Оля Курлова… 25 ноября». Так это же совсем недавно?

— Ну, да, — Лена пожала плечами. Сообщение пришло недавно.

Она хотела показать его Сергею, тот только отмахнулся.

— Слушай, а почему оно пришло на твой пейджер? — Ирочка никак не могла смириться с такой запредельной наглостью. — Оля — девочка, конечно, тупенькая… Но не могла же она… Хотя…

Она не знает, что пейджер теперь мой. Раньше он был у Сергея, а теперь он купил себе телефон.

— Что? Телефон? Сотовый?

— Ну, да…

— Вот братец дает! — восхищенно закатила глаза Ирочка. — Знаете, сколько телефон стоит? Тыщу долларов, не меньше!

— Круто, — согласился Рома.

Наташа ничего не сказала.

Глава 17

Утром следующего дня Лена перечитала Олино сообщение. Странно. Какое ей дело до Олино-Сергеевых отношений? Сколько раз уже озвучивалась мысль, что нельзя путать личное и общественное. Работа и романы не должны мешаться и мешать друг другу. Но было так тоскливо-муторно от наличия этой Оли в пейджере…

Может быть, Лена поэтому гримировалась еще тщательнее и ярче? Может, именно поэтому выволокла на свет белый забытое леопардовое платье-перчатку?

— Ты красивая! — напомнила она сама себе и вышла в свет.

В коридоре телекомпании ей улыбались. Здесь привыкли к тому, что Лена — сексуальная бэйб, здесь не знали другой Лены, толстой и задумчивой.

— Ленусик! — крикнули сзади. — Я опоздал, но у меня есть оправдание!

Кстати, сзади леопардовое платье смотрелось термоядерно, поэтому Лена не спешила оборачиваться. Но когда обернулась, взметнув гривой, обнаружила, что Сергей не один. А с молодым человеком крайне презентабельной наружности.

— Ленусик, знакомься, это И. В., отличный юрист, без трех минут начальник одной серьезной организации.

— Ну, минуты могут затянуться, — улыбнулся И.В. и поцеловал Ленину руку. — Очень рад. Вижу вас в телевизоре и восхищаюсь.

— Да, мы с ним и познакомились потому, что он услышал, что я твой продюсер!

— Очень приятно! — сказала Лена, игнорируя замечание Сергея. — Вы очень приятный начальник.

— Что же, ваша хвала выше других. И ей я верю.

— И правильно делаете. Мне нет смысла врать. Я ведь работаю на телевидении!

И оба засмеялись изящно, по-светски.

Сергей улыбался, глядя на их стыковку. Приятно, конечно, что люди так радуются друг другу. Особенно приятно, когда два полезных человека радуются друг другу, обещая при этом определенные дивиденды со своей дружбы. Но, черт побери, могли бы и ему, Сергею, внимание уделить!

— Какая очаровательная у тебя сотрудница, — сказал И. В. — Я давно не видел такого блестящего сочетания образованности и кокетства!

— Хорошо работаем! — кисло доложил Сергей, а Лена посмотрела с нежностью и сарказмом.

— Сергей искренне считает, что владеет и душами тоже. В этом смысле он дремучий феодал! — Это Лена. Говорит красиво, выбирает слова, улыбается.

— И не только в этом смысле! — Это И. В., с готовностью подхватывает ее «высокий штиль», тоже улыбается.

— Я начинаю понимать, что все мужчины таковы.

— Не все. Но с другими мужчинами становится скучно на следующий день!

— Странно. Мне казалось, что ваша специализация — женщины.

— Вы не ошиблись. Но если хочешь разбираться в женщинах, научись разбираться в мужчинах.

— Это закон юриспруденции?

— Нет, жизни. Каменных джунглей!

— Эй, алло! — не вынес Сергей. — Я не кажусь вам лишним?

— Не кажешься! — ласково успокоил его И. В. — Ты нам совершенно не мешаешь! Правда?

— Правда. Он не мешает. Вы ОБА мешаете. У меня сейчас запись.

— О, простите! Виноват! Я немедленно уйду! Сергей, проводи меня, я заблужусь в вашем пентагоне!

Сергей увел приятеля, мрачно обернулся, хотел что-то сказать, но не сказал.

А Лена улыбалась, ее просто разрывало от радости — такой удачный раунд переговоров!

Когда вернулся Сергей, она уже записывала подводки, манила камеру взглядом, улыбалась ей, как голому любимому, включала бархатный шепот. Сергей смотрел.

В паузе подошел разбираться. Сели на моток проводов, как среднестатистические технари, а не как будущие звезды и миллионеры.

— Слушай, а нельзя ли не совращать моих друзей у меня на глазах?

— А почему? — спросила Лена. — Почему?

— Потому что это выглядит отвратительно!

— Твой друг так не думал!

— Мой друг вообще исчадие ада! Он Дон Жуан и проститутка, с ним даже здороваться опасно!

— Зачем же ты его привел?

— Я же не думал, что ты на него так нападешь?

— Я на него не нападала. Он мне показался симпатичным. Я ему тоже. Не вижу причины нервничать. Мы же не претендуем на твою свободу? Какое отношение твой друг имеет к тебе?

Сергей кусал губу. Вот тебе и пожалуйста! Малолетка. Толстая улитка — и что вытворяет? Хотел бы дать по носу, хотел бы, но… Не смог…

— Слушай, ты издеваешься надо мной?

— Я? Нет! Это ты издеваешься. Позволяешь своим подружкам писать мне страстные послания.

— Какие послания?

— А ты не помнишь? Олин месседж?

— Да забудь ты про эту Олю! Не общаюсь я с ней уже хрен знает сколько времени и общаться не собираюсь! Она, кстати, замуж выходит сегодня! Звонила утром, докладывала!

— Какие трогательные отношения!

— А тебе какое дело?

— Никакого!

— Ну, вот и все!

— Да!

Остались сидеть и думать: а какое им дело? Значит, какое-то дело есть? Бред. Стоит подумать об общем детстве, и сразу пропадает всякое желание разбираться в том, что есть или может быть. Ничего не может быть с таким прошлым. Но стоит забыть о прошлом, и тогда беда… Тогда начинает что-то происходить… А что, собственно, осталось от прошлого? Все изменилось! Люди изменились! Названия улиц изменились! Ничего не осталось из того времени, когда гадкий старший брат Ирочки Серега гонял доставучих пионерок.

— Я тебе нравлюсь? — спросила Лена.

Зачем спросила, сама не поняла.

— Нравишься, — сказал Сергей.

Зачем сказал, сам не понял.

— Ладно, я пошла работать, — Лена встала, предоставив возможность близко-близко увидеть свои коленки.

Сергей смотрел на них и думал.

***

Наташа собрала в пакет свои экзотические наряды, спрятанные в разных дальних углах квартирки. Приходилось все время менять тайники, поскольку и мама, и сестры имели длинные руки и вечное слабо реализованное желание прибираться.

Разумеется, Капитолина Михайловна не знала, чем ее старшая дочь зарабатывает на хлеб насущный. Не знали, конечно, и сестры. Да и подруги были осведомлены только частично. Никто толком ничего не знал, кроме гитариста Э., основного поставщика заказов.

И никто не должен был знать.

К одному старому костюму прибавились два новых. Наташа провела маркетинговое исследование швейного рынка, поспрашивала знакомых и подружек. В конце концов остановила свой выбор на молодой, стеснительной пэтэушнице, которая оказалась не только дешевой, но и толковой. Вдвоем придумали простенькие, но странные конструкции из доступных тканей. Музыку помог найти гитарист Э. А поставить танец Наташа могла самостоятельно, это она умела получше многих хореографов. Вот так несложно появилась на свет самостийная стриптизная единица Джульетта.

Имя придумала сама. Просто ляпнула первое попавшееся, когда на одной из вечеринок шустрый ведущий поинтересовался, как ее представлять. Одним позором больше, одним меньше — разницы уже никакой. Джульетта, блин…

В условленное время у ресторана ее встречал гитарист Э. Был уже чуть-чуть пьяненький, но бодрился.

— Свадьба странная, — весело докладывал, ведя ее тайными тропами в гримерку. — Куча каких-то солдат, альтернативщиков и студентов. Одним подавай Газманова, другим — «Ляпис Трубецкой», третьим — «Наутилус Пампилиус». Были конкурсы, они уже напились, разогрелись, так что ты должна зайти на ура.

Наташа достала из пакета свои перышки, развесила на батареях.

— Родственники жениха уже в капусту нажрались, гуляют на балконе, слабые оказались, жених тоже какой-то левый. Весь вечер киряет и с бабушкой трындит. Зато невеста о-го-го! У меня с ней был стремительный секс не так давно. Девочка-ураган, горячая, как пирожок… Вот, решил по старой дружбе забубенить ей светскую свадьбу, а то задрало уже под «Золотое кольцо» хороводом танцевать. Решил, кстати, заниматься организацией свадеб и вечеринок, как тебе идея?

— Нормальная идея.

Наташа искала зеркало.

— Собираю базу артистов, исполнителей, фокусников разных. Стриптиз опять же… Так что буду тебя иметь в виду… Представляю, как сейчас солдатики тебе обрадуются! Давай, заведи их всех… Только стариков не трогай, старики со своими женами пришли, мне драки не нужны.

— Мне тоже.

— Ой, а невеста какая! Я бы и сам на ней женился, да только принципиально решил выбрать жену порядочную! Но девка, я тебе скажу, такая огненная! Звонила мне утром, предлагала интимное свидание.

Прикинь, в день свадьбы! Говорила, что меня любит, но отдана другому, хотя согласна время от времени встречаться со мной, пить кофе… Я офигеваю, как вы, девки, так можете?

— Так не все могут.

— Ага, знаю я вас…

— Выйди, мне надо переодеться!

— Так я же тебя все равно через двадцать минут голой увижу, забыла?

— Выйди.

— Не огненная ты, — сказал гитарист Э., махнув рукой.

***

— «Ляпис Трубецкой»? А что это такое? — спросила Ирочка, пытаясь дотянуться кисточкой до мизинца на ноге. Мука, а не педикюр, когда трубку плечом держишь! Только решила ноги в порядок привести, а тут звонят без остановки.

— Группа такая белорусская, новая, очень крутая. У них не концерт, а целое представление. У меня и пригласительные уже есть.

— Ну, не знаю… Если Ромка захочет…

— Захочет, я с ним утром разговаривал!

Ох, уж этот Алексей с его культурными связями! Нет бы в субботний вечер пригласить друзей в ресторан, на дискотеку. Вечно его тянет хрен знает куда.

Ирочка привыкла к тому, что они втроем, что Алексей кормит их странной, экзотической едой, которой всегда было мало. Ирочку такие гастрономические упражнения очень веселили, она любила большие тарелки, с горкой забитые едой, и чтобы салатик, и десерт. А французские булочки и тонкая подливка на одиноком кальмаре — это так, баловство. Но очень пикантное. Алексей водил их смотреть культовое кино и крутил им джазы.

Вот еще и сегодня какой-то Трубецкой.

— Надеюсь, там будут и нормальные мужики тоже. Не только умные гомосексуалисты, — сказала Ирочка своему отражению.

Какое у нее все-таки было красивое отражение!

Как этому отражению не хватает высокого, сильного красавца рядом!

***

Сергей вез Лену домой и молчал. Она тоже молчала. Была какая-то волнующая краска в этом молчании. И вся без остатка тишина была прострелена трассирующими мыслями ни о чем, но такими сладкими.

— До завтра, неверная, сказал Сергей, глуша двигатель.

Если человек глушит двигатель, значит, он не собирается уезжать и настаивает на продолжении беседы.

— До завтра, самоуверенный!

Оп закурил, приоткрыв окно. В окно тут же просочилась зима.

— Я одного не могу понять, — сказал Сергей, гоняя сигаретой снежинку. — Как я мог попасться на крючок к девчонке, которая младше меня на десять лет, которая испортила мне всю юность своим шпионажем… Я не могу этого понять!

— Никакого крючка не было, — улыбнулась Лена. — Ни одной секунды не держу тебя. Срывайся и плыви, куда хочешь!

— Уплывешь от тебя, ага!

Так хорошо…

— Что мне делать? — спросил он. — Ты же образованная… как там тебя мой дружок называл? Скажи мне, образованная девушка, что делать?

— А какие варианты?

— Ну, разные…

— А есть вариант «ничего не делать»?

— Есть.

— Вот его выбираю.

Он подумал, подымил.

— Нет, не годится. Ничего я уже не делал, легче от этого не становится.

— А что тебя мучает?

— Да все! То, как на тебя мужики смотрят! Как школьник какой-то у тебя автограф просил!

— Ты меня ревнуешь к славе!

— Я тебя просто ревную!

— О! Что я слышу? — она подвинулась ближе, заглянула в глаза. — Ты меня ревнуешь? Ты? Меня? Ревнуешь?

— Я! Тебя! — передразнил Сергей. — Ну, весело тебе? Повалила бобра, чайница?

— Не валила я тебя, ты сам свалился!

— Вот и я о том же… Слушай, может, я старею?

Он положил холодную ладонь на ее руку.

— Не знаю, — она ее не убрала. Раньше тоже касались друг друга, но короче.

Так и сидели. Молчали.

— Ладно, я пойду…

— Иди.

Снова сидели.

— Слушай, мне пора. Я обещала маме не задерживаться. Еще в магазин надо.

— Ну, иди, конечно…

Снег. В нашем регионе зима длится полгода. Очень несправедливо. Есть такие регионы, где зима вообще не предусмотрена. Хотя в зиме до Нового года ничего плохого нет. Есть только хорошее — тот же самый Новый год впереди. И наверняка этот Новый год она встретит вместе с Сергеем. Сначала с мамой, а потом приедет Сергей.

— Так. Все.

Она дернула дверь, впустила клубок снежинок в салон (кожаный, гидроусилитель руля, АБС и т. д.).

Вышла на снежный тротуар. Слой белого тонкий-тонкий, как будто кремом помазали. Белковым.

— До завтра!

Он помахал в ответ и завелся.

А потом вдруг шустро закутался в шарф и, на ходу застегиваясь, выбрался из машины.

— Э! Я замерз! Мне нужен горячий чай! Иначе я домой не доеду!

— Только у меня к чаю ничего нет! — Лена распахнула дверь подъезда. — Если ты пьешь чай без булочек…

— Я пью чай с красивой девушкой! Все, я решился!

Она пропустила его вперед. Чувствовала, что он тоже улыбается. Такие вещи видны даже в темноте.

Дверь была закрыта на нижний, но это нормально, это бывает, если мама куда-нибудь выходит, в магазин например.

— Мам?

Она включила свет в коридоре и обалдела.

И — такое уже бывало не раз — будто чудесная музыка внутри перестала звучать, ее резко и грубо обрубили!

Все в квартире было смято, сдвинуто, как будто кто-то сильно суетился!

Дверь в мамину комнату распахнута!

— Мама?

Лена вбежала в комнату, оставляя сапогами ледяные кучки. Кресло развернуто, очки на полу… Что случилось, Господи?

— Звони соседям! — велел Сергей.

И Лена бросилась к телефону, а потом вспомнила, что соседей нет, точнее есть, но не те, что надо: квартиросъемщики, лимитные студенты. Этим никакого дела нет до того, что там в соседних квартирах, они только ночью оживают…

— Родственникам звони! Кто-нибудь что-нибудь обязательно знает!

— Нет у нас родственников!

— А отец твой? Он же должен что-нибудь знать?

— Да не может он! Я его ни разу не видела с тех пор, как они развелись! Он, может, и не знает, где мы живем и живем ли вообще!

— Тогда в милицию!

Лена прижала ладонь к губам… Господи, что же это такое!

— Ну, чего стоишь? — Сергей распахнул дверь. — Давай, поехали! В больницу скорой помощи! Надо шевелиться!

Она кивнула, но реально ничего не сделала — не понимала, что делать.

И ровно через секунду зазвонил телефон.

— Алло? — закричала Лена в трубку. — Алло! Мама?

— Это Костя! — крикнули в ответ. — Костя это! Лена, ты меня слышишь?

— Слышу! Дядя Костик, где мама?

— В больнице! Не волнуйся, уже все в порядке! Врачи говорят, что на неделе отпустят! Все нормально, слышишь?

— Что с ней?

— Сердце прихватило! Она меня успела набрать! А я уже не глядя «скорую» вызвал! Так мы одновременно со «скорой» приехали! Я, правда, на такси по прямой, а они, думаю, через «Москву»…

— Где она сейчас? В какой палате?

— Ты сюда пока не едь, не пустят. Ей успокоительное дали, спит, так что нет смысла приезжать! Да и я тут с ней побуду, так что не волнуйся! Завтра утром позвоню, тогда решим, как быть!

— Я приеду, дядя Костик!

— Оставайся дома! Все нормально! Я за ней присмотрю, слышишь? У меня все равно бессонница! Ты там… это… Кошкой займись… Мне некогда было…

— Кошкой?

— Да… У вас кошка померла… Мать поэтому и разволновалась… Так что давай держись там. Выражаю свои соболезнования. Хорошая была кошка…

— Спасибо, дядя Костик… Спасибо тебе за все…

А в голове что-то такое щелкнуло, как будто лопнула емкость с кипятком, и этот кипяток полился вниз, на голую кожу лица, ниже…

— Лена? — Костик по телефону напрягся. — С тобой все нормально? Ты можешь кому-нибудь позвонить? Лена? Позвони подружкам, пусть с тобой сегодня переночуют, слышишь? Одна не оставайся!

— Хорошо, дядя Костик…

— Я еще позвоню попозже, слышишь?

— Да.

— Лена!

— Все нормально. Смотри за мамой, пока…

Лена повесила трубку и сползла по стенке вниз.

Сергей пытался понять, что же ей там сказали, всматривался, буравил шестым чувством.

— Мама в реанимации, там с ней дядя Костик…

— Ну, слава Богу… Он, конечно, странный у вас мужик, но надежный…

— Сергей! — Лена даже не знала, как это сказать. — Сергей! Мурка умерла!

— Кто умер?

— Наша кошка! 

— Ну, слава…

Он не успел договорить, понял, что говорит совсем не то.

— Где она?

— Не знаю! — Лена прозрачным взглядом смотрела куда-то в ободранную половицу. — Где-то здесь…

— Ладно. Разберемся. Сиди пока.

Он шагнул в комнату. Как в космос. Лена закрыла лицо руками из глаз вдруг полилось такими струями, что…

Родная квартира, теплая, пахнущая вечным супом — как ни проветривай, чем ни забивай. Квартира, известная до паутинки. Все здесь было своим, все до морщинки на пледе, и в каждом углу имелась потертая ниша для усталой спины: прислонись и не думай о том, что есть улица… И вот теперь эта квартира, этот твой сустав, стала чужой, другой, и звучит холодными каблуками Сергея. Теперь она вся покрыта сгустками разложившегося снега, и где-то в самой сердцевине квартиры лежит мертвая кошка, страшная мина, убивающая даже после извлечения, поскольку не забывается никогда…

— Покрывало есть? — крикнул Сергей откуда-то, неизвестно откуда. — Ладно, я сам найду, не ходи сюда!

Лена стукнулась затылком о косяк. Оказалось, что помогает. Стукнулась еще раз. Лампа на потолке расплывалась от презрения: бьешься? Бейся, бейся! Тебя не было, когда страдали твои самые любимые! Где ты была в этот момент? Ворковала в машине с мальчиком? Тварь! Тварь!

Сергей вышел с аккуратным комочком, с маминым пледом, в котором беспощадно угадывалось тоненькое тело.

Это было невыносимо.

Лена уткнулась в пол и завыла.

— Скоро вернусь, — сказал Сергей. — Оставайся дома, слышишь?

***

Наташа натянула свою бисерную сбрую, немножко размялась, забросив ногу выше головы. Глухо играла музыка, доносились пассажи тамады, все кричали, радовались.

Она тихонько выбралась из закутка, именуемого сегодня вечером «гримерной», прошлась по оживленной трассе «кухня-зал», вызывая гневные взгляды толстых, красных поварих и долгие стоны официантов. Остановилась у двери-разлетайки, за которой бушевала свадьба.

Народ действительно разномастный. Как и бывает на свадьбе. Кто-то бегущий в зал толкнул ее, довольно сильно. Наташа не обратила внимания — пусть толкают, минут через сорок она уйдет отсюда и не вспомнит ни свадьбу эту, ни эту официантку, злую на всех сук-стриптизерш, жирующих за счет ее беготни. А ведь каждой официантке не объяснишь, что жизнь для всех устроена довольно жестко, а для кого-то даже жестче.

— А сейчас, ламы и господа, наш специальный подарок молодым, неженатым парням, которые присутствуют в этом зале! Встречайте! Восхитительная Джульетта!

— Свет! Свет гасите! — крикнула Наташа толстому технарю, заставленному пультами. Технарь кивнул.

Как только погас свет, включилась музыка. Конечно, пауза получилась большая, чем хотелось бы, но пьяным гостям все в радость.

— Ооо! — закричали они, увидев Наташу.

Она проследовала в центр зала, красиво, высоко поднимая колени. Никакого помоста, просто пустой пятачок пространства. Попробуй тут сделать шоу.

Немножко потанцевала сама с собой, длинными пальцами теребя бусинки за спиной. Гости весело гоготали, хлопали, окружали ее неровным кольцом — всем хотелось поближе рассмотреть голую бабу. Она ведь разденется, да? Отлично! Ой, а с рожей-то что, видел? Ну, присмотрись, присмотрись!

Наташа прошлась вдоль круга, цепляя ногтем галстуки. Кто-то из гостей с готовностью схватил ее за руку, и Наташа на секунду оскалилась, но сдержалась и просто толкнула игривого товарища, помахала ему пальчиками: не приставай, шалун. Шалун пьяненько расплылся, начал посылать нимфе поцелуи, обещая руками неземные ласки. Наташа отвернулась, в таких случаях ее начинало мутить, а в танец стриптизерши прилюдное блевание не входит, люди хотят прекрасного.

— Давай раздевайся! — кричали парни.

Вокруг были одни счастливые самцы, девушек оттерли в сторону, да они и не стремились, благопристойно курили за столиками. Иногда бросали презрительные взгляды в сторону кучки на танцполе — нашли на что смотреть! На блядищу какую-то тощую! Дикие люди эти мужики!

Наташа изогнулась, поскользила, повертелась и сбросила детальку своего скупого наряда, приоткрыв тайну…

— А-а-а! — гости вокруг раздули ноздри. — А-а-а, мля!!! Давай!

— Што гэта тама паказваюць? — спрашивала дремучая маленькая бабка, привезенная из глухой деревеньки специально на свадьбу. — Га? Што гэта тама паказваюць?

— Ой, бабушка! — презрительно курили одинокие городские свояченицы. — Там бабу голую показывают!

— А Матка Боска! Навошта?

— Ну, так сейчас модно! Специально для мужчин приглашают проституток, которые раздеваются!

— А, Божачки! Багародзица Прасвятая! Як жа так? На вяселли голая баба?

— Ой, бабуль! Вы ничего не понимаете! — злились родственницы и поправляли люрекс.

Наташа подбежала к одному солдату в штатском, обняла его, оттолкнула, взяла себя за расшитый лиф… Снять?

— Давай-давай! — кричали солдаты и корчили губы в присвисте.

Но-но! Она погрозила пальчиком. Не сейчас! Тронула другого в кругу, третьего. Может быть, ты хочешь посмотреть на мою грудь, пьяная свинья?

— Давай!!!

Нет, не так быстро! Она медленно сияла с нежного плеча блестящую бретельку, потом другую, потом просто прижала беспомощный лиф руками. Осталось только опустить руки, видите — спина голая, гибкая голая спина… Хочешь посмотреть, как я опушу руки? Может быть, вот ты хочешь?

— Да-вай! — стонали взмокшие гости. — Даввваай!!

Когда она убрала руки, должен был взорваться салют… Так вспыхнули лица несчастных упитых воинов, так плохо пришлось их горячим телам! Стон, выжатый их легкими, заставил вздрогнуть бывалых официантов и перекреститься бабушку…

Смотри! Наташа запрокинула подбородок, выставляя всю себе. И ты смотри! И ты, гад, смотри! И ты!

…И прямо перед ней был бледный, каменный Яковлев…

…Друг детства, настырный полуодноклассник, полуухажер…

…Витя Яковлев, главный герой свадьбы, жених…

…Жених Витя Яковлев…

Она танцевала на его свадьбе…

Наташа охнула и прикрылась.

Яковлев просто смотрел, и во взгляде его не было никаких мыслей, переживаний, ужаса, горя. Просто задумчивый персонаж, плевать ему на голую тетку…

Наташа прорвалась сквозь липучее кольцо рук и помчалась в свою нору.

***

Роскошная красавица Ирочка припарковала свою машинку, красиво вышла, красиво захлопнула дверцу. На пороге толпился тусовочный пипл, джинсовые альтернативщики, заносчивые голодранцы. Что здесь можно ловить, непонятно…

Потом ей пришлось окунуться в облако дешевого дыма, толкнуть парочку толстозадых девок с немытыми волосами. Было скучно и противно. И ни одного красивого мальчика.

Правда, потом ситуация изменилась. В зале она обнаружила массу преинтереснейших парней. Да и модниц там хватало, так что можно было рассчитывать, что хоть одна падла оценит ее сапоги за двести пятьдесят.

К моменту появления Ромы и Алексея она уже выпила пива, покурила и строила глазки сразу трем мужикам.

— Как ты? — Рома поцеловал ее в щеку.

— Скучно.

— Сейчас концерт начнется, тогда развеселишься! — пообещал Алексей.

Интересно, где тут может начаться концерт? Тут даже сцены нет как таковой…

— Что-то общество какое-то вонючее! — ехидно заметила Ирочка. — Как-то сегодня тебя вкус подвел, дорогой Алекс!

— Ничего себе, общество вонючее! — Алекс взял ее за макушку и развернул на сто восемьдесят градусов, чуть жизни не лишил.

— Смотри! Видишь? Вон Литл Джон!

— Кто?

— А вон и Биг Джон! А вон Егор Хрусталев из группы «ББ»!

— Какая «ББ»! Отпусти меня, ненормальный!

— Вот Цеслер с Войченко, художники, дизайнеры и гении! Вот Железный Глеб! Вот Зайченко! Вот Юлька Ляшкевич, будущий рекламный предводитель! Вот Толя Вечер, звезда музыкальной редакции! Вон Ивашин с Куллинковичем! А вот эту девушку узнаешь? Программу «Абибок» ведет!

— Да не смотрю я эти ваши абибоки!

— А сейчас будет выступать группа, у которой стопудово большое будущее!!!

— Да какое мне дело до ее будущего? Меня волнует мое настоящее!

— Вон, кстати, Михалок из «Ляписа»… Пойдем поздороваемся!

Ирочка посмотрела в спину бегущему, у которого стопудово большое будущее. В спортивном костюме… Все вокруг просто офигели. Как у тощего лупоглазого пацана в спортивном костюме может быть большое будущее?

— А вот этого волосатого видишь?

Ну, вот с него-то и надо было начинать! На этого волосатого Ирочка уже минут пятнадцать смотрела и радовалась. В ухе серьга, затянут в кожу, черный кудрявый хаер пушистым хвостом… Такой прикольненький, между прочим.

— Это Ангус из группы «Торнадо».

— Хороший Ангус, — согласилась Ирочка. — Ладно. Я останусь.

***

Лена еще долго сидела на полу в коридоре, не зная, осмелится ли войти в свою комнату. Рыдала до боли в горле.

Но все-таки осмелилась. Вошла.

В комнате было холодно, странно, но никакой особенной разрухи, никакого кошмара… Где это последнее Муркино место?

Лена прошлась, утирая слезы, с дикой болью замечая кошкины следы повсюду. Изодранная ножка стола, пожеванная штора, мячик, с которым Мурка устраивала дикие оргии и сражения.

— Мурочка! Мурка! — Лена погладила измятую подушку. — Ты здесь лежала, да?

Прижалась к подушке ухом, залила ее слезами. И уснула. Точнее, просто ухнула в черный анестезирующий сон.

Во сне на нее нападали кошки. Ниоткуда появлялись и метили когтями в лицо, даже вполне ощутимо задевали кожу, губы. А руки были тяжелые, не успевали отмахиваться. И Лена плакала даже во сне. Тяжкими густыми слезами.

Сергей долго звонил в дверь, стучал в нее кулаком, ногой, дергал за ручку. Лена открыла минуте на пятнадцатой, была заторможенная и потерянная.

— Ты что, напилась?

— Нет.

— Правильно, без меня нечего пить.

Лена не отвечала на шутки. Вернулась в свою комнату, Сергей посмотрел вслед с усталым сожалением, двинулся за ней.

— Если хочешь, поедем ко мне. Хочешь?

— Не знаю.

— Давай думай. Я подожду.

Лена тупо уселась на диван, уставилась в измятый половик. А может, Мурка здесь умерла?

— Где она лежала?

— Чего? — не понял Сергей. Он как раз проверял телефон, не замерз ли, в порядке ли связь.

— Где она умерла?

— Где умерла — не знаю. А лежала под окном…

Лена поморщилась. Только не надо шутить!

— Где?

Сергей подошел, указал носком на вполне мирное, чистое местечко под батареей.

Мурочка… Маленькая… Решила умереть так, чтобы не доставить хлопот, подальше от простыней и глаз…

Сергей подошел ближе, положил руку на плечо плачущей Лены.

— Ну, прекрати. Кошки иногда умирают. Даже люди иногда умирают.

— Я знаю, спасибо…

— Это была старая кошка…

— Да…

Ну, что ей еще сказать? Сергей осторожно взглянул на часы.

— Слушай, — присел рядом, хлопнул в ладоши. — А поехали куда-нибудь в ресторан? Выпьем, помянем душу кошачью?

Лена разрыдалась еще больше.

Тогда Сергей вышел покурить. В тех случаях, когда логика и разум были бессильны, он уходил курить, и в это время все как-то само собой решалось. Он был уже взрослым мальчиком, знал, что не все надо объяснять. Более того, не все ПОЛУЧАЕТСЯ объяснить. Пусть пройдет время. Даже десять минут действуют как обезболивающее. А двадцать минут…

Дверь распахнулась, Лена выскочила на лестничную клетку необутая, с безумным выражением лица.

— Куда ты ее девал? Ты ее выбросил? Да? Отвечай!! Ты ее выбросил???

Сергей выронил сигарету и тихо матюгнулся — сумасшедшая!

— Успокойся!

— Ты ее выбросил??? В мусорку???

— О, Господи! — Сергей попытался поджечь новую сигарету, но Лена выбила ее.

— Куда ты ее девал??? Куда???

Пришлось легонько шлепнуть безумицу по щеке.

— Без истерик! Вдохни и слушай! Я ее  н е  в ы б р о с и л!  Я минут пятнадцать копал ей яму возле люка, там земля не такая мерзлая! Слышишь? Я ее по-хо-ро-нил, блин! Поняла? Если хочешь, я тебя туда отведу и ты проверишь! Хочешь?

— Да!

— Идем!

Она двинулась за ним, босиком, потом остановилась.

— Нет!

— Что? Передумала?

Снова ревет. Уткнулась в стену.

Сергей постоял рядом, переминаясь и кашляя. Потом увел ее домой. Пошла смирно, не сопротивлялась.

— Она была такая хорошая!

— Верю.

— Она узнавала меня по шагам! И маму тоже!

— Супер.

— Она никогда не разбрасывала еду и стеснялась, если кто-то заходил в туалет, когда она там…

— Прикольно…

— Я ее так любила!

— Да…

Потом Сергей просто сел рядом, обнял свою подружку и гладил ее по голове. А та несла какой-то сопливый, горячий бред, плакала, проклинала себя за равнодушие.

Так продолжалось долго, просто бесконечно. Потом Лена устала и вяло повисла на его плече.

— Забери меня отсюда, — прошептала.

Тогда он надел ей сапоги, застегнул пальто, замотал шарф вокруг шеи, натянул шапку. Долго ковырялся с незнакомым замком, но закрыл как следует, даже подергал ручку, проверяя. Потом усадил Лену в машину и включил «Рокс».

— Ты же любишь такую музыку?

Она бесцветно кивнула.

— Странно. Что в ней хорошего? — Сергей старался говорить бодро и позитивно, отвлекал. — Выпендриваются, рычат чего-то. Или наоборот бабьими голосами «Хау дип из е лоооов!». На хера бабьими голосами мужикам петь, я не понимаю? Если ты мужик — пой нормально или молчи! То ли дело шансон! Понятная, нормальная музыка! Вот если бы «Рокс» играл шансон, я бы тоже его слушал… А так — только ради тебя!

— Спасибо…

— Куда едем?

— Все равно…

— Значит, гуляем!

— Как скажешь…

***

— Где ты? Тебя уже раза два вызывали! — гитарист Э. был бледен от возмущения. — Натаха! Что за фигня? Мы же договаривались!!

— Я ухожу! — Наташа нервно завязывала шнурок ботинка и никак не могла попасть в нужное отверстие.

— Как? Ты что? Еще два выхода!

— Нет! Все!

— Да что случилось? Ты можешь объяснить?

— Не буду ничего объяснять!

— Ну, блин! — гитарист развел руками, силясь вспомнить подходящее слово. — Это, блин… Это просто подстава!

Наташа кивнула. Подстава так подстава! Называй как хочешь! А только туда, в зал, она не вернется!

— Ты понимаешь, что ты меня кидаешь?.. Ты знаешь, что мне нечем сейчас прикрыться!

— Включи музыку, пусть танцуют!

— Да они уже танцевали! Они тебя хотят!

— Ничем не могу помочь!

— Ну, блин… За такие вещи по кумполу получить можно!

Она уже заталкивала в сумку последние тряпочки. Гитарист смотрел и понимал, что пугать бесполезно…

— Наташка!

— Я уже все сказала.

— Я знаю. Не подставляй меня, Наташка! Сегодня у меня первый серьезный вечер! Здесь есть один важный чувак, который специально пришел посмотреть мою программу, понимаешь? Я полгода базу собирал и готовился!

— Мне очень жать.

— Ты пойми, он сейчас поставит на мне крест, и все! Сам по себе, без бабок, я не раскручусь! А мне двадцать восемь лет, понимаешь? У меня мать больная и… И два пацана! Понимаешь? У меня два малых по году!

— У тебя есть дети?

Гитарист Э. как будто и сам этому удивился.

— Ну, да… Есть. Сама знаешь, как это бывает. Залетели. А потом я чего-то подумал, что… Короче, что не смогу я с грехом этим жить, если… Ну, в общем, родили мы, а там двойня оказалась… Так я сейчас кручусь, чего-то придумываю. Надо ж кормить спиногрызов!

— Да, надо, — Наташа безнадежно уронила сумку на колени.

И ей надо кормить! Господи, что же за жизнь такая? Сколько можно?

— А помощи мне ждать неоткуда. У нее родители в деревне живут, хрен знает где. Да и девке всего восемнадцать, саму еще надо растить…

— Что ж ты так…

— Это ты о чем? — гитарист, кажется, забыл о работе, обо всем, улыбался. — О малых?

— Ну, да…

— А кто думал? Потрахались, даже имя не запоминали…

Вот как бывает… Наташа ненавидела этого хлыща еще больше. Если бы не он, бежала бы домой, уже минут двадцать, как усердно забывала бы о Яковлеве, а тут? Зачем ты сказал о детях? Тебе плохо, ты их растишь! Но ведь и мне плохо, я тоже ращу! Я даже деньги не прошу заплатить! Не нужны деньги! Но зачем ты говоришь о детях?

— Слушай, Э., я… Я не могу туда вернуться! Там один человек…

— Тебя кто-нибудь трогал? — гитарист сурово нахмурился. — Покажи, кто? Я этой скотине сейчас яйца оторву!

— Нет… Тут другое… Понимаешь…

И не стоит говорить, но только этим можно будет оправдать свой уход.

— Понимаешь, там человек, который… мне нравится… нравился… А я — ему… И он не знал, что я занимаюсь этим, понимаешь?

— Понимаю… — гитарист взгрустнул. — Но ты же можешь все объяснить… Это такая работа, он поймет, если любит… Ну, не знаю… Может, его это даже заведет. И уедете вместе. А почему нет? «Их свел стриптиз»! Знаешь, как будет потом романтично вспоминать и детям рассказывать?

— Он не уедет со мной. Он жених.

— О-о-о…

Да… Это посерьезней.

Гитарист посмотрел с пониманием, но потом снова ушел в глухую защиту.

— Ну, так ты тем более ничего не теряешь! Он выбрал другую, а ты танцуешь для других! В расчете!

— Да не хочу я ему делать больно!

— А с чего ты взяла, что ты ему сделаешь больно? Он счастлив! У него жена молодая, симпатичная! Олька Курлова! Сексом занимается как Чиччолина! Хочешь — в наручниках, хочешь — на работе, только зайди к ней в обеденный перерыв! Он в нее влюблен просто по уши! Говорит, что покончит с собой, если она его бросит! Говорит, что никогда ни к кому таких чувств не испытывал! Олька мне сама говорила! Ты ему по барабану, точно! Так что можешь не париться! И деньги не теряй, а то уйдешь — ни фига не получишь, а на самом деле проблемы-то нет! Раз женится не на тебе, значит, ты его не интересуешь! Логично?

— Логично, — Наташа, кажется, не слышала, что ей втирал сейчас гитарист. Она смотрела широкими зрачками на голую лампочку в коридоре, как котяра на муху… И губа точно так дрожала. Сейчас кааак бросится!

***

Ирочка постреляла глазами, убила наповал парочку хлипких кавалеров, решительно забыла красавца Ангуса, который обнялся с другой девчонкой.

Все ждали, когда же начнется концерт, веселились, пили пиво, говорили, судя по обрывкам фраз, очень кручено… Рерихи… шмерихи…

— Девушка, вы модель? — спросили сзади.

— Я? — она расцвела, обернулась так красиво, что вздрогнули стены. — Да. А что?

Перед ней стоял жиденький, худенький пацаненок, явно наглый, с перстнем на среднем пальце. Какой франт, блин, вы только посмотрите! Но Ирочка все равно улыбалась одной из своих самых звездных улыбок.

— Это видно, что вы модель. Выделяетесь.

— А что? — перекрикивая толпу, Ирочка наклонилась ближе, по ходу оценила туалетную воду собеседника. — Здесь разве мало других красивых девушек?

— Красивых немало, но ухоженных мало!

— А я ухоженная?

— Ага!

— Это хорошо?

— Это шикарно!

Ирочка кивнула. Еще бы, конечно, я шикарная и ухоженная. И что дальше? Какие будут предложения?

Но предложений не последовало. Незнакомец начал вертеться, благодушно рассматривать других девушек. Ирочка все еще стояла в боевой стойке, но потихоньку уже ощущала себя дурой.

— А вы почему интересуетесь? Вы фотограф?

— Я? Нет, я арт-директор одного агентства.

— О! — Ирочка щелкнула зубками. — Директор? Агентства! Как прекрасно!

— Да, агентства…

И директор снова потерялся, растворился в вечере. Пришлось приводить в сознание.

— Вы, директор, здесь по работе или так… Отдыхаете?

— Ну, я отдыхаю, конечно… Но у меня такая работа, что я всегда работаю там, где отдыхаю.

— А чем вы занимаетесь? Чем конкретно?

— Я развожу моделей.

— ?

— Ну, я их нахожу, воспитываю, учу ходить, делаю им портфолио, потом катаю их по странам… Интересная работа…

— Очень, — Ирочка подвинулась совсем близко. — Очень интересная!

Оказалось, Ирочка всю жизнь страстно хотела стать моделью! Вот же он — смысл! Как мог ускользать так долго? Подиум! Вспышки! Одежда, которая струится по телу или, напротив, развевается вокруг…

— А ваш офис где находится? На Машерова?

— А что такое Машерова?

— Это самый дорогой проспект…

— Нет, я в районе Садового Кольца…

Несколько секунд Ирочка соображала, что он хочет этим сказать. 

— Так вы из Москвы?

— Точно!

О, счастье! Погоди, не гони! Директор! Модели! Москва! Портфолио!

— А… а, — она не знала, что же такое сказать, чтобы он понял, как она дозрела. — А вас какие модели интересуют? Блондинки? Натуральные?

— Конкретно сейчас?

— Ну, да…

— Конкретно сейчас меня интересуют мужские модели. Сейчас есть спрос на парней, поэтому я даже в другой стране вынужден держать нос по ветру, — директор улыбнулся с искринкой горечи, давая понять, как тяжко и приятно ему нести свой крест.

А Ирочка медленно сдувалась. Как же так? Какого черта его интересуют мужские модели? Нет таких моделей! Вообще никаких моделей нет, кроме лучшей, самой современной и роскошной модели серии Ирочка Красивая.

— А что это за группа «Ляпис Трубецкой»? — директор махнул бутылкой в сторону пятачка с инструментами. — Это ваша самая дорогая белорусская группа? Как у нас «На-На»?

— Не знаю, — сказала Ирочка.

Хотела добавить «козел», но сдержалась.

Директор еще лепетал что-то светское, формальное, но было ясно, что толку из этого никакого.

Но потом Ирочка вдруг поняла, что она еще может подобраться к Москве с ее вещевым и финансовым потенциалом! И даже с помощью вот этого вот директорского планктона с бутылкой в руке!

Ха-ха! Еще никто не мог заинтересовать Ирочку и уйти при этом живым!

— Эй, директор!

Он вежливо обернулся.

— А что, если я вам покажу одного парня! Очень красивого парня!

— Очень? — он сначала не вдумывался. — Очень-очень?

— Очень-очень-очень!

— Ну, я буду рад…

— И что будет, если он окажется тем самым, кого вы искали?

— Ну, я ведь не сказал, что я кого-то конкретного ищу! Я сказал, что ищу чисто автоматически, по инерции…

— Представьте, что сейчас вы увидите его по инерции! — Ирочка промчалась взглядом по лицам вокруг. — Сейчас, только найду его! Сейчас!

Директор явно не опасался агрессии. Ну, какой может ждать сюрприз здесь — в альтернативном даже по альтернативным московским меркам клубике? Среди разномастных провинциальных неформалов? Румяный ясноглазый бульбаш с улыбкой от щеки до щеки? Пусть девочка посуетится! Ничего страшного…

— Только давайте договоримся, — Ирочка положила руку на его локоть. — Если вы решите взять его к себе в агентство, я буду получать процент. Как посредник. И буду всегда при нем! Он у меня, как ребенок, такой глупенький!

Директор весело кивнул. При таком раскладе ни у кого нет шансов. Согласен на все. Валяй. Тащи своего пивного дружка.

Ирочка свернула ладони рупором и заорала что есть мочи:

— Рома! Ро-о-о-омка!

Люди вокруг вздрогнули.

***

Катались но городу. Сергей приволок откуда-то большой букет, положил Лене на колени и висел на подножке несколько минут, наблюдая ее реакцию.

— Скажи, чего ты хочешь?

— Чтобы мама и Мурка были дома.

— Лена! Ну, ты же понимаешь…

— Да.

— Тогда скажи, чего ты хочешь еще?

— Не знаю…

— Хочешь есть-пить?

— Нет.

— Хочешь отвлечься, сменить обстановку?

— Не знаю… Нет…

— А хочешь, поедем и купим тебе что-нибудь? Любую вещь! Косметику там… Украшения…

— Спасибо, нет…

Сергей без сил упал носом в ее плечо.

— Ну, скажи! Скажи, как я могу тебе помочь?

— Ты мне и так помог… Правда…

— Тогда пожалей меня, перестань так убиваться!

— Я очень тебя жалею, я тебе очень благодарна… Но эта кошка прожила со мной десять лет. Ровно половину всей моей жизни… Ты можешь представить, что умер кто-то, кто прожил с тобой половину твоей жизни?

— Ну… У меня бабушка пару лет назад умерла… Она прожила три моих жизни… Хотя… Бабушку я видел только летом и один месяц зимой. А ты эту кошку каждый день…

— Я с ней даже спала…

— Не… Я с бабушкой не спал…

Лена вдруг прыснула, толкнула Сергея на тротуар.

— Как ты можешь? — она и смеялась и плакала, все сразу. — Бесстыжий! Циничный! Ничего святого у тебя нет!

— Есть! — защищался Сергей. — Есть! Мой телефон!

Потом ехали молча. Но Лена уже не истерила. Она тихо смотрела на бегущие улицы, была светла и растерянна. Слезы присутствовали, но лились сами по себе, как будто просто забыли прикрыть краник.

— Вот тут я живу, — сказал Сергей, подъезжая к железным воротам. — Главное, чтобы я не потерял ключ. Иначе придется звонить соседям и просить их открыть. А они будут на тебя пялиться и умолять дать им автограф…

У Сергея оказалась даже не квартира, а что-то вроде привокзальной площади под крышей. Лена никогда не видела таких пространств. На какое-то время она даже забыла о своих печалях — все ходила, с ужасом постигая новую архитектурную философию. Как такое возможно, чтобы в кухне от мойки до плиты нужно было идти? Не руку протянуть и схватить сковородку не глядя, а идти? Почему кухня не обрезается стеной, а плавно разрастается в гигантскую гостиную с двенадцатиместным столом посередине? Не с дистрофической «книгой», тесно вжатой в секцию, а со столом, который покроет любую комнату в «панельке» и не оставит даже щели?

— Ты здесь живешь?

— Ну, да… Обживаюсь. Я ведь недавно обзавелся… Дому года еще нет.

— Я такой огромной квартиры никогда раньше не видела.

— А такого никогда раньше и не строили.

— Тебе тут не страшно?

— Мне? — Сергей весело поморгал. — Страшно? Нет. Мне никогда не бывает страшно. Единственное, чего я боюсь, это того, что в моем баре сейчас не окажется вина. Ты же не пьешь виски?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю…

Не отходя от холодильника, Сергей умудрился включить звук, свет, кондиционер и что-то еще, от чего привокзальная площадь изменила масть и превратилась в томный вечерний пляж где-нибудь на Шри-Ланке.

— Я здесь мало бываю, у меня работы выше крыши. Приезжаю, ночую, уезжаю.

— А кто убирает?

— Есть славная тетка, приходит, убирает, готовит, я ей плачу за это. Все довольны.

— А как ты ее нашел?

— А это моя бывшая училка!

— Кто?

— Ну, завуч бывшая… Помнишь, ходила такая важная?

Лена чуть бокал не выронила. Завуч, величественная дама в костюме стюардессы, убирает в доме своего бывшего ученика?

— А что тут такого? В школе зарплаты никакие, а нервотрепка жуткая. Думаю, она довольна.

Потом Сергей сел на пол у Лениных ног и протянул бокал:

— Давай выпьем за то, чтобы ты никогда больше не плакала!

— Давай… Но ничего не получится.

— Ну, мы же не пробовали…

— Тут даже пробовать не надо. Ты сам знаешь, что жизнь бывает очень страшной.

— Но она бывает и очень клевой!

— Скорее всего… Я не помню…

— Я тоже… Но мне кажется, что скоро придется вспомнить…

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю… Я чувствую…

— Что ты чувствуешь?

— Что мы сейчас будем целоваться…

— Будем целоваться?

— Точно…

— Я боюсь…

— Я тоже…

— Я очень давно не целовалась…

— Я тоже…

— Я целовалась в последний раз в пятнадцать лет…

— У-у-у… Тогда мне придется трудно…

— Ты можешь остановиться…

— Уже не могу…

Они касались друг друга носами… примерялись на глазок… Но вдруг Лена оттолкнула его, вскочила и с ревом убежала к окну.

— Что ты делаешь? — рыдала она. — Что я делаю? У меня мама в больнице! У меня кошка умерла! Кто мы после этого?

Сергей обреченно вылил в себя вино.

— Мы просто взрослые люди, Лена. И мы живые.

— Это не значит, что мы должны забывать о других через минуту! 

— Прошло два часа.

— Какая разница! Дело не в часах!

— А в чем? — он встал перед ней, оперся задом на подоконник. — Тебе нужен период скорби? Нравятся ритуалы?

— Мне нравится быть человеком!

— Ты и есть человек! Когда тебе было плохо, ты плакала. Когда тебе было хорошо, ты хотела целоваться…

— Так живут звери! Они тоже огорчаются, когда им плохо, и тут же готовы поиметь того, кто изъявил желание! Нормальные здоровые инстинкты! А человек не может жить только инстинктами! Человек должен иметь совесть! Уважение!

— О, Господи…

— Сергей! — Лена стряхнула слезный ручей со щеки. — Сергей! Я с тобой сейчас развлекаюсь, пью дорогое вино в твоей роскошной квартире! А в это время моя кошка…

— Твоя кошка прожила прекрасную жизнь! Далеко не все люди такую жизнь проживают! И умерла она дома, в тепле, тихой старческой смертью! Я о такой могу только мечтать! Она дотянула до пенсии и решила, что устала, что у нее болят зубы! Она тихонько легла под батарею, улыбнулась, вспомнила вас всех и померла! Что тебе еще нужно? Воскресить ее? Этого не будет, Лена!

Лена упала на колени и снова завыла.

Сергей постоял, потом принес ей диванные подушки, чтобы не валялась на голом полу, и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.

***

Директор далекого московского агентства благодушно улыбался бойкой Ирочке, потягивал пиво. Когда ему представили Рому, он все еще находился под впечатлением общего веселья и высокого пофигизма.

Потом он посмотрел в Ромины нежные глаза.

— Очень приятно, — сказал Рома и робко взглянул на жену. Ему хотелось назад, ближе к сцене. Там ждал Алексей, там все будет хорошо видно.

— Очень, — директор протрезвел. — Очень приятно!

— Ну, как? — спросила Ирочка с бодрой наглецой. — Как вам мальчик?

— Да… Я такого не ожидал… Но ведь это совсем не славянский типаж…

— Ну, да. У него мама еврейка. А что, вы националист?

— Ну что вы! Просто я думал, что типичная белорусская красота — это как-то иначе…

— Ой, какая разница! Вам же нужны эффектные модели, правильно?

— Да я ведь не отказываюсь! Я просто слегка поражен! Он действительно замечательно красив! Просто даже как-то… Не по себе!

Директор засмеялся, нервно стукнув бутылочным горлышком о зубы.

Рома покорно и с жалостью смотрел на него.

— Ну, как мы поступим? — Ирочке не терпелось структурировать действия. — Вы будете подписывать с ним контракт официально? Пригласите на собеседование? Какие у нас действия?

— Ой, погодите, я не готов так сразу.

Ирочка кивнула Роме — иди. Сама как бы потеряла интерес к неуклюжему московскому гостю, уставилась на сцену. Не готов, значит, не готов. Это ваши проблемы в конце концов. Это вам нужны модели, не мне…

На сцену вышел хлопец в спортивном, начал что-то говорить с сильным деревенским акцентом. Народ в зале радостно зашумел. И вот это они называют «открытием»? Ляпис, блин, Трубецкой…

— Послушайте, — директор поискал в кармане, выволок визитку. — Здесь мой московский адрес и телефон. Я не готов назначить вам пробы прямо сейчас, для этого необходимо согласие третьих лиц, вас же нужно как-то привезти, где-то поселить…

— Я сама его привезу. И сама поселю. Давайте о деле.

— Хорошо, — директор совсем потерял ориентацию. — Вы такая… Активная… Давайте вы приедете как-нибудь после Нового года… Мы созвонимся, вы приедете, и тогда будем думать, как быть дальше.

— ДО! Давайте мы приедем ДО Нового года! Зачем тянуть?

Он задумчиво пошевелил бровями. Какая все-таки бойкая…

— Нууу.

— Ладно. Мы сами все сделаем. — Ирочка сделалась холодной и безразличной. — Но учтите, у мальчика большое модельное будущее! Вам повезло, что вы его увидели первыми! Но если нас не устроят ваши условия мы не будем делать скидку на это и уйдем в другое агентство!

***

— И вот она снова! Несравненная! Великолепная! Мужики, встречайте Джууульетту!

Пьяные хлопцы вскочили, роняя стулья. Некоторые дамы вышли в коридор, чтобы выкурить сигаретку презрения. Старшие родственники уже давно сидели в сытном дальнем уголке и пели народные песни. Им было абсолютно фиолетово.

Наташа вышла, как пантера. Она была в такой ярости и на таком градусе экзальтации, что могла бы сейчас танцевать на углях. Потом было бы больно, но сейчас нет.

— ООО! — заорали солдатики, выдирая пуговицы на потных белых рубашках. — Давай-давай!

Яковлев сидел на своем жениховском месте и, кажется, ничего не замечал, был мрачен и тих. Выглядело это странно, но вполне приемлемо — напился молодой, но не падает лицом в стол, поскольку настоящий мужик.

Наташа веселилась и порыкивала на своих многочисленных кавалеров. Они с восторгом приняли ее игру, тянули руки, как в зоопарке, когда клетка с крупной сеткой и хищник сам подставляется, и так охота ткнуть его ногтем.

— Слышь, плесни-ка пятьдесят, — гость рядом с Яковлевым приподнялся, горящим глазом смерил расстояние от себя до стриптизерши. — Пойду, попробую закорефаниться!

Яковлев молча подал бутылку.

— Ты видал, чего вытворяет? Ну, сссучка! Оох, как бы ей вставил! Сейчас бы!

И гость отправился на подвиги, расправляя плечи и пальцы.

Яковлев тоже хотел бы встать и идти куда-нибудь прочь, но не мог. Система управления абсолютно отказала, он вдруг стал беспомощный, как гусеница на дороге. Слух, зрение, механика — сквозь туман. Работало только сердце, которое натужно и больно перекачивало кровь, загустевшую до цементной консистенции.

— Вицюшка, а ты што ж гэта не танцуешь? — бабушка подсела, поправила белый платочек. — Вунь твае хлопцы усе скочуць, а ты як на паминках!

— Плохо мне, бабуля, — сказал Яковлев и потерял последние силы.

Бабушка внимательно смотрела, мудрые глазки в складочках-морщинках.

— А жонка твая дзе?

Еле-еле покачал головой.

— Ну, я так скажу, — бабушка положила свою сухую морщинистую лапку на его холодное запястье. — Мы з дедам шлюбавалися тожа без любви. Тады усе было па-другому. Мани сказала, я й пайшла замуж… И пражыли умеете сорак сем гадоу, пака дзед не памер! Ну, усякае бывала, и ругалися тож… Но штоб биць мяне — ни разу. И я ж яго уважала. А там дзеци пайшли, не было часу ругацца… Прывыкнеш! Ты хлопец разумны, добры!

Яковлев еще раз кивнул. Слышал ли вообще, о чем ему говорят?

Бабушка все смотрела, гладила руку. Нет! Никак хлопец не хочет улыбнуться!

— А што ты бабе сваей не скажаш, чаму таки грусны? Ты ж мой любимы унук, Вицька! У мяне ж за цябе сэрца больш за усих балиць!

— Не сейчас, бабушка…

— А матухна мая! — бабушка протерла глаза. — Можа ты злы на маладуху сваю, на жонку? Дык яна тут, не сумнявайся, на целефоне гаворыць, тама, у кабинеце дилектара…

— Пусть разговаривает…

В зале включили дискотечный свет. В разноцветных лучах тело Наташи выглядело как карамельная конфетка.

— А можа ты й за гэтай бясстыжай гаруеш? — бабушка кивнула туда, в эпицентр горя, на Наташу. — Можа, цябе да яе цягне? Дак ты не глядзи! Яна дурная, яна хлопцам на пагибель робиць! Зараз ласкача, а патом згине, и забудзь пра яе!

— Не могу забыть, бабушка…

Бабушка еще улыбалась всеми своими морщинками, улыбалась по инерции.

— Не могу я ее забыть, бабулечка, не могу… Мне так больно сейчас… Умру я скоро, бабушка, не вынесу…

Бабушка прикрыла ладонью рот.

— Ой, Святы Божа…

А Витя широко размахнулся, взял стопку и опрокинул внутрь, в самый жар тела…

— Я ее люблю, бабушка… Со школы.

В бабушкиных глазах плясали дискотечные огни. И руки у нее дрожали. То ли по старческой слабости, то ли от ужаса.

— А малы ты мой… Што ж ты ей не адкрыуся?

— Не знаю, бабушка, ничего не знаю… Плохо мне, плохо… Я помереть хочу, бабушка!

— Малады шчэ! — бабушка встала, помахала кулачком. — Ты такия словы не гавары! Грэх! А я з ей пагавару, кали дзеука не дурная, дык найме!

— Стой! — Яковлев схватил старушку за плечо, легонько развернул в другую сторону. — Не смей, бабушка! Слышишь? Поздно уже! Все!

— Як гэта усе? Ты мяне не вучы, як жыць! Мне семдзесят пяць гадоу!

— Я знаю, бабушка, знаю! — он уже уводил ее вниз по лестнице. — Просто мне это уже не поможет, понимаешь? Я хотел… Но… Не знаю, почему так получилось, бабушка. Я сам виноват. Так мне и надо… Пойдем, я тебя домой отвезу.

— А як жа маладая?

— А молодая по телефону любит поговорить. Она и не заметит, что мы ушли. Мы приедем, а потом и за ней машину отправим! Хорошо? Нечего нам тут больше делать! Отпраздновали — и хватит!

— А як жа гэтая? Палюбоуница?

— А она будет танцевать. Я ее больше не хочу видеть, бабушка. Никогда.

Бабушка всегда как будто плакала, вытирала платочком уголки глаз. И сейчас тоже. Не поймешь их, стариков…

— Вот ты, Вицюшка, усегда таки быу… Чэсны… Раби, як знаеш… Табе жыць…

***

Лена в который раз за вечер выплакала все силы и резервы, потом набрала Костика, дядю Костика. Его, конечно, не было дома. Конечно, он был в больнице у мамы. Ах, как это успокаивало! От него больше толка там, в больнице, чем от трех Лен вместе взятых. Какой он молодец! Спасибо тебе, милый дядя Костик!

А она тут одна, и непонятно, зачем она вообще живет на свете, такая бессмысленная и нелепая…

Теперь бы с собой разобраться…

Она прошлась по огромной квартире Сергея, безучастно осмотрела предметы, мебель. Все так красиво и холодно, это хорошо. Соответствует состоянию головы…

В дальней комнате на полке стояли фотографии в рамочках. Да, Лене было плохо, но она не смогла удержаться и посмотрела.

На одной фотографии Сергей на рыбалке. Хвастается здоровенной рыбой. На другой жмет руку какому-то гражданину в костюме. Оба счастливы, явно подписали контракт. На третьей Сергей обнимается с двумя девушками в перьях и бикини. А вот еще снимок. Здесь он тоже обнимается с девушкой, уже без перьев. Маленькая, светленькая девушка, довольно скромная.

Никаких снимков родителей, Ирочки, бывшей жены, новорожденного сына…

Потом Лена смотрела в окно, на редкий транспорт. Судя по движению, уже поздно. Но для Лены время перестало иметь значение. Было просто «сейчас», и никаких условных привязок ко сну, раннему подъему, завтрашней работе.

Она успела еще поплакать раза три, а потом щелкнула входная дверь, и голос Сергея распорол тишину, как туго натянутый тент.

Эй, кто дома? Мы пришли! Встречайте нас!

Лена отделилась от окна, стояла в тени и смотрела на освещенный квадрат коридорного пола. Сейчас он появится с какими-то людьми? Что он задумал? Праздник? Вечеринку? Очень мило с его стороны, но сил и желания не просто нет, а совсем нет…

— Ну, раз нас не хотят встречать…

И вдруг на полу нарисовалась тень, от которой Лену пронзило током.

А через секунду тень материализовалась в дрожащую, неуклюжую кошачью фигурку. Маленькое, тощее тельце с хвостом-ниточкой.

— Ну, проходи… Чего встал?

Котенок еще несколько секунд пошатался на лапах, а потом вдруг дунул куда-то под диван.

Вошел Сергей, очень довольный.

— Привет! Не разбудили?

— Нет…

Лена не могла понять: это плохая шутка или хорошая правда? Зачем это? Откуда?

— Как тебе товарищ?

— Где ты его взял?

— Места надо знать…

— Но…

— Потом выскажешься. Сейчас давай его ловить. Иначе моим проводам капец.

Котенок шипел диким голосом, но царапаться не догадывался. Более того, изловленный и переданный Лене, немедленно присосался к ее свитеру и заурчал.

— Это он что? Что это он делает?

— Это он тебя, пардон, сосет… Молодой еще, наивный…

— Как сосет? Как кошку?

— Как Ленку. Но он-то думает, что ты кошка!

Лена смеялась сквозь новые слезы. Сергей суетился на кухне, готовил «перекусон» для «животного».

— Ты кто? — Лена погладила пальцем крутой кошачий лобик. — Ты мой?

Котенок, конечно, не был готов ответить на эти вопросы. В целом, он даже дремал, прозрачными коготками разминая-пожимая Ленин свитер.

— Сергей, объясни мне! Чей это котенок? Откуда? Как его зовут?

— А что объяснять? Кот твой. Как зовут — не знаю. Я бы назвал как-нибудь модно… Лизинг, например…

— Но…

— Не хочешь Лизингом, называй Васькой. Твои проблемы.

— Ты его привез для меня?

— Ну, не дня себя же! У меня на котов времени нет.

— А как я…

— Ленка! Не задавай мне этих вопросов! Я кошку третий раз в жизни в руках держу! Это ты у нас знатный животновод! Вот тебе новый дружок! Нравится — забирай! Не нравится — утром отвезу назад!

Лена села на диван, начала рассматривать зверя. Все смешалось. Еще пятнадцать минут назад никаких кошек, кроме Мурки, в мире не существовало. А вдруг появился этот… беспризорник…

— Господи, какого же ты цвета хоть…

— Черный, — Сергей слизнул с ножа масло. — Я специально попросил черного. Там еще были какие-то пятнистые, но я подумал, что тебе не нравятся полутона. Потом, этот был самым наглым… Короче, на смену белой кошке пришел черный кот.

— Черный кот, — Лена не верила ушам, глазам и рукам. Шелковая, теплая тушка с хрупкими лапочками в спичку толщиной. Мурка была значительно больше, когда появилась в жизни Лены.

— Это, кстати, на счастье! Черный кот в доме — это на счастье!

— Счастье…

Счастье проснулось и пописало прямо на Ленины колени.

***

— Есть такой феноменальный чувак из Борисова, Олег. У него кличка Джаггер. Пел в «Инспекторе». Сейчас у него новый проект. Называется «Рублевая зона»… Я тебе говорю, это круто! Джо Коккер, замешанный на «Роллинг Стоунз»!

— Не трэба мне анiякiх «Роллинг Стоунзов». Я лiчу, што лепшага за «Палац» у Беларусi нiчога няма. Можа, толькi «Мроя»…

— Да успокойся ты, националист несчастный! Я тебе говорю про универсальную музыку, понятную всей Европе!

— А мне трэба мая!

Ирочка постояла рядом со спорщиками, поморщила лоб, пытаясь в нужном месте вступить в разговор. Поскольку ни один пункт ей понятен не был, она быстро остыла и ушла в сторонку.

Как же сейчас быть? Пасти этого директора или наоборот, оставить в покое, гордо не замечать, общаться с другими? Пусть понервничает?

В общем, второй план был ближе и Ирочка была готова приступить к его реализации, да только никак не могла найти подходящего кандидата. Все как-то расползлись по кучкам и активно шептались по поводу музыки. А то и вовсе слушали то непонятное, что звучало со сцены. Ирочка маялась.

Увидела девушку, явно слишком красивую для того, чтобы быть просто любительницей непонятных звуков, издаваемых модными группами.

— Вы модель? — неоригинально спросила Ирочка, приветливо помахивая бутылкой.

— Да, — немножко надменно согласилась девушка.

— Это видно! — Ирочка улыбнулась.

Девушка на время зависла.

— Видно, что вы модель. Отличаетесь от других девушек тут.

— Я за компанию пришла. У меня парень на трубе играет.

— Понятно.

Они стояли рядом, две прекрасные нимфы посреди альтернативного бардака…

— А вот скажите, девушка, — Ирочка указала пальцем в ту сторону, где теоретически мог находиться Рома. — Вон тот парень кажется вам красивым?

— Какой?

— Ну, такой высокий, стройный, с восточной внешностью… У него еще розовая майка…

— Да, я его заметила.

— Его трудно не заметить. Красивый парень?

Девушка напряглась.

— Да не бойтесь вы. Это мой муж, я хочу его устроить работать моделью. Как думаете, он подходит?

— Ну… Внешность хорошая…

— А что еще надо?

— Надо уметь подавать себя, дефиле…

— Чего?

— Ходить надо уметь.

— Допустим, он умеет, он танцами занимался. Что еще надо?

— Еще надо, чтобы было портфолио.

— А это что такое?

— Это… Ну, фотографии…

— Есть фотографии, два альбома.

— Нет, надо такие, как на плакат. Чтобы он был в разных позах, с разными прическами. Тут домашние фотографии не годятся, нужны профессиональные.

— А где их взять?

— Есть фотографы, которые этим занимаются.

— Кто, например?

— Ой, разные… Но они бесплатно вам не будут фотографии делать.

— Ясное дело. Я заплачу.

— Тогда сделают.

В целом, можно было считать разговор состоявшимся, а вечер — удачным. Завтра с утра найти этих фотографов, сделать порт… фелио… И в Москву!

— Ой! — девушка вдруг дернула ее за локоть. — Вон как раз фотограф! Очень классный! Только он дорогой, для заграничных журналов снимает… И работает только с теми, кто ему нравится…

— Где?

— Вон!

Ирочка увидела невысокого, наглого. Типаж понятный, такие и нахамить могут, и послать куда подальше. Словом, наш человек.

— Эй, — она вынырнула рядом с ним и громко крикнула, перебивая музыку:

— Вы фотограф?

— Чего надо?

— Надо хорошие фотографии для портфолио!

— Идите отдохните, барышня! У меня сегодня выходной!

— А вы сексом в выходной занимаетесь?

Зажравшаяся сволочь, стрингер недобитый, медленно сдулся, расплылся в игривой улыбке, но так и не нашел повода отказаться.

***

Гитарист Э. отсчитал Наташе ее деньги, вручил, взглядом выразил благодарность. Странно. Она совсем не радовалась. Была бледна и просто отсутствовала в своем физическом теле, покрытом потом и блестками.

— Эй! Ты в порядке?

— Устала, — сказала Наташа.

Гитарист наклонился ниже, всмотрелся.

— Ты чего? Курила?

— Я не курю…

— А выглядишь так, как будто выкурила косячок.

— Я устала. Мне пора.

— Вызвать тебе такси?

Отказалась. Ну, как хочет. Гитарист попрощался, выразил озабоченность ее видом, поблагодарил за службу, пожелал поскорее добраться до дома и уснуть, потом ушел.

А Наташа еще долго сидела, собирая себя по бусинкам. И даже никаких мыслей. Вот пусть бы хоть какая-то конкретная, чтобы уцепиться за нее и начать жить, злиться, жалеть, ненавидеть. Так ведь пусто, холодно и пусто. Так пусто, как никогда еще не было. И в этом стерильном пространстве никакого смысла дышать.

— Ох, и дура ты, девка, — сказала вдруг темнота.

Наташа даже испугаться не могла как следует. Просто обернулась, обливаясь потом от бессилия.

А это пришла уборщица. Она чавкала тряпкой по полу и качала головой. Почему она так сказала? Откуда она знает, что Наташа упустила дорогого человека? И как упустила! С каким трескучим позором!

— Шла бы ты на завод, что ли… Долго сможешь вот так сиськами трясти?

— Недолго…

— Вот и я о том! А замуж как ты выйдешь? Как ты мужу признаешься, кем была?

— Не будет у меня мужа…

Зато уборщица помогла встать. Как тут не встанешь, если к твои ногам плывет швабра и не свернет из принципа? Хочешь — уходи сама. Ты тут прокаженная, а царица — швабра…

— Оденься хоть! — крикнула уборщица вслед.

Ага, надо одеться. Хотя сейчас-то какой смысл?

Она, конечно, как-то оделась, вышла на улицу, побрела на свет фонарей проспекта. Вокруг шумели люди, отмечали выходной. Кто-то прошел мимо, что-то вякнул. Потом этот самый, который вякнул, оборачивался, весело звал присоединиться…

А как жить дальше? Почему до сих пор никто не сказал, как много зависит от Яковлева? Чем сейчас заполнить огромную дыру, выдранного с корнем сердца и других органов, отвечающих за теплокровность? Что делать? На кого упасть и кому вылить горе?

Так бы она и шла, задевая редких, но веселых прохожих, игнорируя игривые такси. Но первый же перекресток изменил ее направление и жизнь. В роли судьбы выступила иномарка не первой свежести, за рулем которой был умеренно трезвый товарищ, очень спешащий в гости к друзьям и абсолютно уверенный в том, что никаких лунатиков-пешеходов посреди дороги сегодня не встретит…

Они и встретились-то на секунду, а потом иномарку развернуло и стукнуло о дорожный указатель, а Наташа летела, как птица, до ближайшего дерева, потом смирно улеглась под него и ничего, кроме грусти, на ее лице не было.

Кто-то где-то закричал, проезжающие авто притормозили, чтобы рассмотреть ДТП подробнее, кто-то уже бежал к Наташе.

Она лежала себе под деревом.

А в глазах — фонарики.

И не больно…

Только в туманчике мыслей, струйкой уходящих в зимнее небо вопрос-ответ «Яковвллеееввв…».

***

— Давай, раздевайся! А то будешь сейчас у меня в квартире писюлями кошачьими пахнуть!

— Блииин! Я вся мокрая! Вся! Откуда в нем столько?

— Наш человек!

— Это кот!

— Наш кот!

— Да, теперь уж точно! После такого я его никому не отдам!

Лена сбегала в ванную, смеясь, отмыла себя от кошачьих следов. Консультируясь через дверь, выбрала халат. А Сергей в это время обучал животное команде «фас», шлепая газеткой по лапам. Котенок, ополоумевший от восторга, нападал на газетку, беспощадно драл ее задними лапами, потом скрывался в засаде под диваном и снова вылетал оттуда — тонкий хвост пистолетом.

— Слушай, реальный сторожевой кот! Надо пройти курс дрессировки, и будет у тебя свой охранник!

— Мне охранник не нужен. Мне друг нужен.

— А что, охранник не может быть другом?

— Не знаю. У меня не было охранника. И друзей. Только подруги. 

— Будем наверстывать упущенное. Иди сюда.

Лена сидела на диване, смеялась. Услышала команду, подумала, потом сползла на пол и тут же получила газету и указание «подразнить зверя». 

— Кис-кис! — она поскребла бумагой пол. — Кис-кис-кис!

Котенок таращился круглыми глазами, раскачивался на лапах-ниточках и был готов уничтожить и газету, и пол, а если не уничтожить, то решительно и смело уснуть прямо тут, не сходя с места!

— Дурачок какой…

— Никакой он не дурачок! — Лена сгребла мелкоту в охапку, прижала к себе. — Очень милый, смешной котенок!

— То есть тебе нравится?

— Да, нравится…

— И ты его оставишь?

— Оставлю.

— И будешь любить и в беде, и в радости?

— Буду.

— Аминь!

И Сергей склонился к Лене, поцеловал ее. Она поцеловала его. А потом котенок был вынужден в одиночестве гонять израненную газету, потому что большим людям было совсем не до него.

Глава 18

— Доктор! Ну, скажите… Она же будет потом нормально ходить? Бегать?

Веселый дядька в халате на вырост заполнил бумажку, потом ласково посмотрел на красивую Ирочку.

— А вы ей кто?

— Я? Подруга!

— Хорошая подруга?

— Какая разница? Хорошая!

— Ну, хорошей подруге скажу… Ходить будет, и бегать, если очень понадобится. Но не исключена возможность хромоты, сильно пострадала нога… Вы, девушка, знаете, что с ней произошло?

— Знаю. Ее машина сбила.

— А вы знаете, что у нее таз всмятку и все внутренние органы соответственно? Бедро очень сложное, заживать будет полгода, на штырях… Я вообще удивляюсь, как она жива осталась. Черепно-мозговая травма, сотрясение такое, мы думали, потеряем пациентку… Что ж вы ее одну отпустили?

Ирочка только вздохнула.

— Там сейчас стоит вопрос по удалению матки, так что подготовьте ее как хорошая подруга… А вообще, конечно, надо меньше по дискотекам бегать, девчонки! Я в вашем возрасте уже в больнице медбратом работал!

— Я в вашем возрасте вообще президентом буду, — криво улыбнулась Ирочка. — Есть у вас платные палаты? Я хочу определить ее в платную палату!

Доктор посмотрел с удивлением и интересом:

— Можем обсудить этот вопрос…

***

— Как ты, Наташка?

— Лучше всех…

Лена улыбнулась через силу, погладила Наташкину руку. Ужас какой…

Наташа возлежала на монументальной кровати-каталке, вокруг нее была возведена целая конструкция труб, противовесов, а нога подвешена как мясная тушка, на крючок. При этом было видно, что ноге пришлось очень несладко: она была разбухшей, синей, перетянутой бинтами. И только пальцы с красными стриптизными ногтями напоминали о прежних размерах этой части Наташкиного тела.

— Болит?

— Сейчас уже не так. В первые две недели было плохо…

— Как тебя так?

— Сама виновата…

Рядом с кроватью имелась высокая тумба, которую девчонки уже успели завалить конфетами, йогуртами, апельсинами. Лена приволокла маленький телевизор, купленный не так давно Сергеем специально дня Маргариты Петровны в больницу. Но Маргарита Петровна выписалась, и телевизор привезли сюда.

А Ирочка вообще совершила социально-хозяйственный подвиг. Она принесла… телефон. Внешне — стандартный, не самого модного дизайна. Но фишка в том, что он был личным, собственным телефоном Наташи, с номером и возможностью звонить в город.

— Это специально для военных, — пояснила Ирочка удивленным подругам. — Спутниковый. Я просто сейчас встречаюсь с одним навороченным фотографом, в он недавно делал репортаж для «Пари Матч» о военных…

Сегодня к Наташе впервые пустили посетителей. До сих пор она была так плоха, что ни о каких посещениях и речи не велось. Капитолина Михайловна собрала для дочки трогательную передачу с домашними пирожками, сестры написали письмо-отчет о прожитых без нее неделях…

— Что врачи говорят? — Лена поправила салфетку на Наташиной тумбе.

— Говорят, что ходить можно будет месяца через три.

— Ничего себе! Почему так долго?

— Долго? Они говорят, что мне повезло! — Наташа как бы улыбнулась, продемонстрировав отсутствие двух передних зубов, выбитых о бордюр.

Да уж! Повезло, так повезло…

— А я работаю много, сегодня едем снимать «Рождественские встречи». Слышала? У нас тоже придумали «Рождественские встречи», как в Москве…

— Ничего сами не могут… Только слизывать…

Лена не знала, о чем говорить. О работе — Наташке будет неприятно. Она лежит, вся пробитая железными прутьями, бледная, несчастная, а Лена сейчас ей будет рассказывать о том, как хорошо у нее идут дела, как хвалят программу, как подходят люди в метро и просят автограф? Что сегодня вечером она будет пить шампанское, чинно беседовать с красивыми людьми, а рядом будет оператор с работающей камерой, и все, конечно, поймут, что она, Лена, очень важная птица… Все это так жестоко и неуместно в этой палате с зелеными маслянистыми стенами…

— А я… Наташка, ты только Ирке пока ничего не говори, хорошо?.. Я… У меня роман…

— Роман? — Наташа несколько ожила, приподнялась на локте. — У тебя? С кем?

— С… С Сергеем…

— С Сергеем, с братом Иркиным??

Ты сумасшедшая, хотела сказать Наташа. Ты ненормальная. Как ты могла? Это невозможно… Хотя… Почему невозможно? Он мужчина. Ты женщина…

— Да. Удивила.

— Я сама до сих пор… Не верю…

— И что, это у вас серьезно?

— Не знаю. Работаем вместе, всюду ездим вместе по работе… Так что я не могу понять — это у нас романтика или это у нас работа…

— А в кино, в театры?

— В том-то и дело! Мы ходим на все премьеры, на все концерты, но с оператором! Понимаешь? Я ведущая, он администратор, а оператор снимает. Это ведь не свидание?

— Не знаю. Я в этом не разбираюсь…

— А иногда я остаюсь у него ночевать…

Тишина. Было слышно, как в коридоре позвякивают инструментом. Звук, от которого хочется срочно умереть.

— А что Маргарита Петровна?

— Она недавно выписалась, я ее стараюсь не волновать. А к Сергею она привыкла, никаких вопросов не задает… Наташка, я не знаю, что делать…

— Ничего не делай…

А потом в коридоре засмеялась Ирочка. Таким красивым, золотистым смехом, от которого у мужчин сразу наливались глаза.

— Хотя нет, — Наташа внимательно смотрела в паралитичную, зудящую лампу на потолке. — Нельзя ничего не делать. Я ничего не делала. И потеряла одного человека.

— Кого ты потеряла?

— Яковлева…

— О, Господи! — Лена испуганно прижала ладонь к губам. — Что с ним?

— С ним все в порядке. Он женился.

— Женился? Яковлев?

— Да, представь себе…

— Как такое возможно? — Лена встала, дошла до стены, вернулась к скрипучему стулу. — Как такое возможно? Он же тебя любил, Наташка? Так любил, что просто жуть!

— Вот видишь… Значит, не так уж и любил… Да и я тоже хороша… Ладно. Забыто. Все равно сейчас начинается новая жизнь, без Яковлева и без танцев.

— А почему без… без танцев?

Наташа с ядовитой издевкой посмотрела на любимую Лену — долго-долго.

— А потому, что я теперь инвалид, Ленка! Мне бы ходить научиться!

Лена скрипнула стулом. Мама дорогая, что же это такое? Почему так получается?

— Ты научишься, Наташка! Вот именно ты — научишься…

Распахнулась дверь, и ввалилась музыка, очень яркая, блестящая, сверкающая золотом. Ирочка в музыке и в собственном соку. В вытянутой руке — приемник, из которого что-то орет.

— Все, отстань! — крикнула Ирочка кому-то в коридоре. — Дай нам с девками спокойно посидеть! Потом заходи!

Она захлопнула за собой дверь и встала посередине, красивая до колик.

— Ну, где тут моя драгоценная Наташка? А то толком не рассмотрела, пока со всеми поговорила, пока выяснила все…

Конечно, Ирочка была человеком-праздником. И слабонервного могло оскорбить ее вопиющее благополучие. Но бывалые Лена и Наташа от чистого сердца любовались, и даже не вздыхали.

— Так вот! Девки! У нас радостная новость! Отныне в эту палату никого больше не селят, и Наташка может здесь шиковать, как хочет! И медсестричка будет подходить почаще, а на Новый год могут на всю ночь гостей оставить, так что…

Она обвела взглядом унылую палату, помахала тонкой сигареткой:

— А вот пепельницы у них нет. Непорядок… Ладно…

Она взяла чистую «утку», скромно задвинутую под кровать, бухнула ее на подоконник, открыла форточку. И тут же в палату ворвались снежинки, и на контрасте стало ясно, что воздуха в помещении почти не было — сплошной медикаментоз, замешанный на тоске.

— Ничего, сейчас у тебя будут раза три в день проветривать! — Ирочка стряхнула пепел в «утку», зло затянулась. — Ничего, девки! Прорвемся! И всем козлам докажем! Вот посмотрите!

Наташа посмотрела на Лену, Лена на Наташу: Ирка в своем репертуаре, как всегда.

— Говорят, что будешь ходить и бегать, и вообще… Все нормально будет! И детей еще нарожаешь кучу… Если, конечно, тебе это надо.

Тут Ирочка смутилась, заюлила, схватила трубку телефона.

— Не пробовали еще, как сигнал? Мне чувак сказал, что слышимость — как с соседнего балкона. Он в командировки берет… Ну, кому позвоним?

И она начала набирать какой-то номер, пожевывая сигаретку.

— Что он тебе сказал? — Наташа потянулась за планку сверху, привстала с подушки. — Он тебе что-то сказал, чего я не знаю?

— Откуда я знаю, что ты знаешь, а что нет? Сказал, что все будет пучком! Так что болей, не парься!

Но девчонки слишком хорошо понимали Ирочкины интонации. Не договаривала.

— Ладно, — Наташа посмотрела на Лену. — Захочет, сама скажет, да?

Лена кивнула и взглядом выразила понимание: если она скажет мне, я тебе обязательно расскажу…

— Задолбали вы меня своими придирками, вечно следите за мной! — Ирочка сбросила звонок, набрала снова. — Не могу понять — он не работает или это никто трубку не снимает? Надо будет по шее накостылять моему красавцу!

Потом вышла, довольно сильно хлопнув дверью.

— Как думаешь, что это значит? — равнодушно поинтересовалась Наташа. — Что у меня какое-нибудь осложнение, несовместимое с жизнью?

— Нет, я думаю, что это у Ирки очередное сезонное обострение. А еще она сегодня едет в Москву.

— Зачем? Новый бизнес-проект?

— Везет Ромку в модельное агентство.

— Куда? — Наташа подалась вперед, забыла о штырях-ограничителях. — Куда она его везет?

— В модельное агентство…

— С ума сошла! Зачем ей это надо? Она что, не знает, что там, за сценой, происходит? Что за мания лезть в танцоры-певцы-модели? Вот к чему это приводит!

Она стукнула по железной раме и зло бухнулась в подушки…

И снова Лена не могла ни спорить, ни соглашаться. Она сама была из этой нестабильной массы, из группы риска.

***

Распахнулась дверь, и в палату насыпало народа — Рома, Алексей, сестрицы Анжелка с Элеонорой… Шампанское, торт… Даже карманная елка с игрушками! В общем, это правильно, до Нового года несколько дней.

— Поздравляем! — кричали все, не уточняя, правда, с чем поздравляют — Ура!!!

А Ирочка стояла у двери и наблюдала, какой эффект произвело продуманное и подготовленное ею шоу.

— Откуда вы все? — Наташа зарумянилась. — Как вас пустили?

— Наташка! — сестры бросились к постели, повисли на краях, боясь прикоснуться к системе поддержке ноги. — Ой, тебе больно? Это прямо в ногу засунули, да?

— Мне не больно! Мне хорошо! — Наташа обхватила руками одну, другую. — Какие молодцы! Как здорово! Спасибо!

— Это все Ира! — Рома стоял с елкой, как штатный Дед Мороз. — Это она всех собрала и привезла сюда…

— Ага! Позвонила в семь утра! Я ее чуть не убил! — Алексей откупоривал шампанское. — Просто какой-то демон! В семь утра уже на ногах! И собирается всю ночь вести машину!

— Ненормальная! — Наташа посмотрела на подругу.

Ирочка раздувала ноздри, делала равнодушное лицо. Но была довольна эффектом.

— Да, я такая, — она выглянула в коридор. — Интересно, а стаканчики они нам организуют?

— Прекрати! Закрой! Сейчас всех погонят! — зашикали на нее.

Но Ирочка сделала ручкой, гордо выпятила губу и шагнула за дверь.

Вернулась она уже с пластиковыми стаканчиками и доктором.

— Ну, вы тут не шумите! — доктор кивнул на бутылку. — У нас вообще-то все это запрещено!

— Как договаривались! — Ирочка протянула ему стаканчик. — С Наступающим, доктор!

***

Пейджер запищал, предупреждая о том, что прибыл Сергей, ждет внизу. Пора ехать.

— Секундочку! — Ирочка набрала номер брата. — Серый? Привет! Это я, твоя любимая сестра! Поднимайся к нам! Что значит, времени нет? Ты хоть на секунду задумался о том, откуда я тебе звоню? Да! Свой телефон! Поднимайся, посмотри!

Сергей вошел не скоро, довольно раздраженный:

— Лена! Мы, между прочим, через десять минут должны быть на месте! Если ты думаешь, что мой автомобиль развивает скорость выше двухсот по городу, ты ошибаешься!

— Он у тебя и за городом выше сотни не развивает! — Ирочка нагло закурила. — Ты же боишься гнать! Еще поцарапаешь!

Сергей даже не дернулся — пусть себе сволочная сестра трындит, пусть. Подошел к телефону.

— Что это? «Тайфун»? «Вихрь»? Как эта система называется?

— Называется «никакой абонентской платы»!

Сергей повертел трубку, потом заметил Наташу:

— Ну, блин… Угораздило тебя… Везучая ты, я посмотрю…

— Привет, Сергей, — кивнула Наташа. — Я тоже рала тебя видеть. И остальные тоже улыбнулись и кивнули. Его не очень любили, но и против ничего не имели. Стоит рядом человек — хорошо, уйдет — тоже неплохо, спокойнее.

— Ладно. Я пошел. Лена! Собирайся!

— Ага, сейчас! — Лена засуетилась, начала возиться с пакетами, чтобы окончательно выгрузить «ссобойку», собранную Маргаритой Петровной для Наташи. — Все! Иду! Наташк! Я к тебе забегу завтра или послезавтра! Книг принести?

— Послезавтра Новый год, надо подумать, что делать! — на всякий случай напомнил Алексей, и получил ожог второй степени от тяжелого взгляда Сергея. Сергей уже все прекрасно знал про педерастический курорт, который его полоумная сестра организовала в подаренной квартире. Ее дело, конечно. Но Сергея липкими голубыми языками не трогать! И его Лену тоже! Они участвовать в таком сраме не будут!

Они вышли к лифту, и Сергей долго сердито молчал. Молчала и Лена.

— Слушай, это, конечно, не мое дело, — он не выдержал. — Ты можешь общаться с кем угодно. Но нельзя ли это общение так организовать, чтобы мы не пересекались! Знаешь, я как-то не очень люблю нетрадиционно ориентированных мальчиков!

— Откуда ты знаешь про «нетрадиционную ориентацию»?

Она что, издевается? Улыбается?

— А что, ты думаешь, это знаете только вы? Нет! Это знают все, у кого есть глаза и уши!

Лена перестала улыбаться:

— И родители?

— Насчет родителей не знаю, не спрашивал. А вот все наши общие знакомые прекрасно осведомлены, и с некоторых пор это стало меня напрягать! Мне моя репутация мужчины дорога, между прочим!

— Никто не пытается запятнать твою репутацию мужчины!

— А для этого ничего и делать не надо! Достаточно пару раз оказаться в одной компании с этими! Голубками! И услышать в свой адрес какую-нибудь милую шуточку!

— Не думаю, что о сегодняшнем визите узнает кто-нибудь, кроме тех, кто был в палате!

— Абсолютно бабская позиция! Голову в песок! А я тебе говорю, что…

В лифт вошла молодая медсестра, внимательно посмотрела на Лену, на Сергея. Начала улыбаться. Видимо, узнала Лену, но ничего не сказала. Просто игриво обернулась, выходя.

— Симпатичные медсестры здесь работают! — громко сообщил Сергей. — Если мы сломаем ногу или шею, обязательно попросимся на ваш участок!

Медсестра хихикнула, потом лифт закрылся, и дальше Лена и Сергей ехали в тишине. Он уже забыл о неприятной встрече с позорными дружками Лены и Ирки. Думал о своем, потрясал связкой ключей в кармане и улыбался.

На улице их ожидала новость. Под замерзшими «дворниками» белел листок.

— Не понял! — Сергей взял его в руки, развернул. — Это у них что, штрафы теперь за больничную стоянку выписывают?

Лена по ходу заглянула в листок, потом забралась в машину, и только после этого сознание презентовало ей строчки, которые успело записать в момент заглядывания:

«…скучаю по твоему голосу, безумно…».

Стало холодно, холодней, чем обычно. А Сергей все читал, читал и оглядывался, словно ждал, что сейчас написавший выйдет из-за угла. Но радости на его лице не было, напротив — легкая растерянность и все то же раздражение, уже заявленное в палате.

— Что это? — равнодушно кивнула Лена на листок, могла Сергей уселся на сиденье.

— Да так, фигня какая-то… Рекламный проспект, самопал… «посетите нашу новую домашнюю парикмахерскую»…

Они тронулись, и Лена вдруг почувствовала, что сейчас случится что-то страшное. Еще секунда — и она набросится на Сергея. И будет бой.

— Это не рекламный проспект, Сергей! — сказала она ледяным голосом. — В рекламных проспектах не пишут о том, как безумно скучают по твоему голосу!

Вот как…

Сергей мрачно улыбался до следующего светофора, а потом сунул руку в карман дубленки и извлек измятый листок:

— На, читай…

И Лена взяла бумажку. Могла бы гордо оттолкнуть руку, скомкать эту гадость и выбросить, не глядя. Но она взяла.

«Проходила мимо, увидела твою машину. Такой дорогой сердцу номер… Поняла, что скучаю по твоему голосу, безумно хочу видеть тебя. Если будет возможность, позвони. Оля К.».

Лена перечитала еще и еще раз. Сергей безмолвствовал, ждал реакции. Но поскольку Лена тоже молчала, и это молчание становилось тягостным, он снова начал первым:

— Это Курлова. Никак не угомонится, хоть и вышла замуж… Я не виноват, я эту цидульку одновременно с тобой увидел.

— Ты с ней встречаешься? 

— Да с какой дури? Смысл?

— А что, встречаются всегда со смыслом?

— Не знаю, как у других, а я минимально думаю головой перед тем, как пригласить кого-то на свидание!

Лена чувствовала, как до краев наливается кипящим, булькающим возмущением. «Соскучилась по твоему голосу»! «Если будет возможность, позвони»!

— А почему ей так дорог номер твоей машины? Это ведь новая машина! И новый номер! Вы уже расстались тогда!

— Нет! Тогда мы еще не расстались! И я видел ее несколько раз на прошлой неделе! И месяц назад! Мы, между прочим, старые друзья, пережившие вместе определенные события! Понимаешь? Друзья!

— Настолько близкие, что она безумно скучает?

— А что, ты не скучаешь безумно по своим подружкам? У тебя такого не бывает? Скажи, что ты никогда не писала своим девчонкам записки, не пыталась просто так, без повода, им позвонить! Скажи!

Лена не могла сказать такого. Но и согласиться с тем, что Сергей предлагает для оценки равнозначные ситуации, тоже не могла.

— Ты же говорил, что больше не общаешься с ней?

— Далась тебе эта несчастная Оля! Что, нет других поводов попортить мне настроение?

— Да пошел ты!

И Лена вдруг рванула дверь — благо, машина стояла на светофоре и в первом ряду — и выбежала в зиму. Она мчалась, не глядя, запахнув на лице рукава свитера, а куртка осталась в машине, и сумка там осталась. Ни о чем не думала Лена в тот момент, просто тупо прорывалась сквозь снег и ревела как белуга.

Сергей догнал не сразу, сначала пристроил машину на «аварийку», а потом набросился, скрутил и поволок назад.

— Да ты ревнуешь меня! — крикнул он ей прямо в ухо так, что зазвенело. — Ревнуешь меня, малолетка!

— Отстань! Не трогай меня! Иди к своей Оле!

— Ревнуешь! Ревнуешь, причем дико!

— Пошел ты! Пошел ты вместе с Олей и всеми остальными! Я тебя ненавижу!

— Ни фига! Ты меня не ненавидишь! Ты меня ревнуешь! Ай-ай-ай! Как не стыдно!

— Отвали! Отпусти меня!

Прохожие, покрытые сугробиками снега, опасливо-любопытно обходили их стороной, кто-то весело улюлюкнул. Каждый пережил такие моменты, а некоторые и не раз.

— Пусти!

Но он захлопнул дверь и стал обходить авто, смахивая с себя то, что успело насыпаться за пять минут, проведенных на улице.

Лена уже никуда не рвалась, хотя дверь никто не держал: хочешь — убегай. Но было бы совсем глупо… Сидела, зло размазывая снег и косметику.

— Ну, что? Успокоилась? — Сергей завелся, прислушался к звуку мотора, все ли в порядке: а что-то похрипывает. — Набегалась? В следующий раз предупреди заранее, я тебя поближе к стадиону высажу…

Лена отвернулась, абсолютно искренне ненавидя сейчас и его, и его поганую улыбку, и его девушек.

— Ладно, все! Порезвились и хватит. Возьми зеркало и подумай, что с этим можно сделать. Я бы, конечно, предложил радикальные меры. Например, отсечение дурной головы… Но у нас мало времени… Так что попудрись там, подкрась губки… Действуй, сестра.

— Я тебе не сестра!

— Слава Богу!

***

Ирочка еще пару раз покурила, вальяжно сбрасывая пепел в «утку». Анжелка восхищенно следила за ее волшебными пассами — какой маникюр! Какая сигаретка! Рома с Алексеем взахлеб рассказывали что-то о даче, Наташа смеялась…

Потом заглянул «свой» доктор и предупредил, что скоро официально наступит ночь, поэтому следует разойтись, иначе могут быть некоторые неприятности, поскольку больница — это не дом свиданий.

Начали собираться, целовались, обещали захаживать. Сестры приуныли, не желая возвращаться в скучную, тесную квартирку к орущей Сусанне.

— Что тебе в следующий раз принести?

— Принесите мне книги.

— Книги? — Ирочка засмеялась. — И что ты будешь с ними делать?

— Читать.

— В принципе мудрое решение, — кивнул Алексей. — Нечего лежать просто так целыми днями. Что ты хочешь — романы о любви?

— Только не романы. И только не о любви. Принесите мне… Самоучитель французского… Пару учебников истории… И что-нибудь но ландшафтному дизайну.

— А про коневодство ничего не хочешь? — Ирочка держала пакет, в который Рома сбрасывал стаканчики, недоеденные бутерброды. — Можем притянуть всю сельскохозяйственную библиотеку!

— …и какую-нибудь методику восстановления костей и мышц после операций.

— Будет сделано! — откозырял Алексей.

Пока парни определяли младших сестер Петровых в такси, Ирочка топталась у поста на этаже. Нужно было еще переговорить с доктором. А его все не было, и медсестер не было. Но потом из дальней палаты вынырнул некто в белом халате, и Ирочка приняла боевую стойку: лицо красивое, безразличное, нога расслаблена, рука проветривает ногтики.

Оказалось, зря старалась. Доктор был не тот, и Ирочка уже собиралась линять, как вдруг доктор помахал ей рукой и улыбнулся.

— Ирина? Погодите, не спешите! Поговорите со мной!

Ирочка всмотрелась и не без некоторого труда опознала руководителя посещаемого ею когда-то психологического «кружка» — молодого провокатора, который всегда таскал джинсы, и поэтому в белом халате выглядел как совершенный незнакомец.

— Здравствуйте! А что вы тут делаете?

— А я вот после работы забегаю пообщаться с суицидами! Пишу научку!

— С суицидами? А что, тут и такие есть?

— Такие везде есть! — провокатор с удовольствием рассматривал собеседницу, зачем же скрывать восхищение предметом, если предмет заслуживает восхищения?

— Ужас какой… Не представляю себе людей, которые хотят себя убить!

— И не представляйте! Вам это ни к чему!.. А отчего же вы больше не посещаете наши группы встреч?

Ирочка замялась. Ей хватило того одного крутого занятия, когда мерзавцы «как-бы-психологи» на тридцать секунд лишили ее уверенности в себе, в своей красоте.

— Не знаю… На меня так набросились тогда… Помните, что они все мне говорили?

— Так ведь это же замечательно! — провокатор обнажил большие зубы. — Вы поймите — это же уникальная возможность услышать о себе правду, получить обратную связь!

— Ничего себе правда! — Ирочка двинулась в сторону выхода. — Было приятно вас увидеть, до свидания!

— Какая вы яркая противница логики! — психолог догнал ее, пошел рядом. — Вы ведь совсем не обязаны помнить то, что вам сказали! Просто один раз сделайте выводы!

— Уже сделала! Спасибо!

— Ну, как угодно! — он остановился, весело помахал. — У нас 31 декабря открытое занятие! Будут все ребята из вашей группы и новички! Заходите!

— Ага! — Ирочка даже не обернулась.

Рома с Алексеем хулиганили, шумно провожали младших Петровых, те лупили розовыми ладошками по стеклу такси и восторженно что-то орали, водитель оборачивался.

— Ромка! Пора!

Ирочка прыгнула в машину, завелась, сердито сделала «фа-фа».

— Сейчас! — Рома что-то говорил Алексею, тот улыбался. Просто любящие братья, мать их! Ирочка сморщилась.

— Ромка! Нам еще ехать ночь!

— Иду!

— Когда тебе говорят, что надо ехать, значит, надо ехать! — рявкнула она на своего красноносого нежного мужа.

Рома пристегнулся, сделал ручкой Алексею.

— Ты слышишь?

— Слышу.

— Я говорю, когда тебя зовут…

— Я слышал, Ир, не повторяй!

Ирочка утопила педаль, рванула с места, оставив Алексея далеко сзади. Пусть еще полчаса греет свой хлипенький мотор, гад, пусть. Нечего ему еще ехать следом, моргать фарами, а так наверняка и было бы! Не могут никак распрощаться, мерзкие педики!

— Ромка! Ты меня так бесишь иногда!

— Чем?

— Да всем! Я просто убить тебя готова!

— Убивай.

Он специально, да? Прикидывается овцой! Кроткий, покорный мальчик, практически ангел! Без одного пера, блин!

— Я, между прочим, для тебя стараюсь!

— Спасибо.

— Мне твое спасибо на фиг не надо!

— Хорошо, не буду.

— Блин! — Ирочка тормознула у палатки, снежная пыль полетела к фонарям. — Ты как будто нарочно! Как будто нарочно хочешь меня вывести из себя!

— Да чем? — Рома понуро хлопнул ресницами. — Я стараюсь себя вести максимально корректно!

— Да пошел ты со своей корректностью в задницу!

Посидела, успокоилась.

— Ладно, в задницу можешь не идти. Сходи купи шоколадных батончиков на дорогу. Разных. И кальмаров. И чего-нибудь с газиками. За семьсот километров проголодаемся.

***

А потом к Наташе забежала медсестра, проверила спины, произвела все необходимые процедуры. Лицо медсестры выражало легкое удивление:

— У вас такие друзья знаменитые! Я и не думала!

Наташа только морщилась. Знаете, как больно, когда штыри…

— А я сижу, смотрю — какое-то лицо знакомое! А они, оказывается, на телевидении работают! Я тоже хотела на телевидении работать, да мать сказала, что без профессии в наше время никак! А врач всегда будет свой кусок хлеба иметь! Маленький, но стабильный! Конечно, лучше было бы в стоматологию…

Больно. Каждый раз больно. Сколько времени прошло, а все равно больно.

— А у нас вчера молодого парня привезли, пытался с собой покончить! Я просто не понимаю таких людей! Кому сейчас легко? Зарплаты маленькие, вещи дорогие! Народ без работы сидит… Ну так это же у всех так! У всей страны! Нужно смириться, найти себе занятие для души! Ко всему можно притерпеться, я считаю! Если каждый из-за проблем будет выбрасываться из окна, мы полгорода потеряем!

Потом медсестра нашла утку с пеплом и окурками. Она помолчала, выбирая слова.

— Знаете, я понимаю… Но в палате лучше не курить. А то заведующая узнает, мало не покажется… Или, если курите, за окно потом высыпайте, чтобы следов не оставалось! Слышите?

Наташа слышала только боль.

***

Лена вошла в зал с некоторым трепетом: все-таки бомонд. И даже если ты сам прекрасно знаешь, откуда в телевизоре берутся люди, попадать в их живое общество очень волнительно.

— Ты смотри, какие люди, а? Мама дорогая! Вон Тиханович с Поплавской! Вон Ярмоленко! Вон ведущая эта известная… красавица такая… Алена Спиридович! Вон малышка прикольная, которая смешную передачу ведет… Лариса Грибалева! Хорошенькая! — Сергей рядом, тоже волнуется. — Видала, какая поляна? Сейчас еще только оператора найти где-нибудь под столом… Не дай Бог нажрался…

Они медленно двинулись вдоль столиков, ловя на себе взгляды. Это были очень поверхностные взгляды, не цеплявшие даже эпидермиса. Только одежду и чуть-чуть — лицо. Очень быстрые, безразличные.

— Надо купить тебе нормальный костюм, — сообщил Сергей. Значит, и он почувствовал. Но сказал зря. Лена тут же ощутила себя слоном в посудной лавке. Действительно, как можно жить без нормального костюма? Все эти люди вокруг такие утонченные…

— Улыбайся. Тебя узнают.

— Кто меня узнает?

— Многие. Теперь важно показать, что ты настроена позитивно, но сама к ним на шею не бросишься!

И он зачем-то взял ее за локоть, как будто это могло поспособствовать созданию имиджа позитивной неприступности.

— Здравствуйте, — сказал Сергей кому-то. — Здравствуйте.

Они добрались до местечка, где полыхал одинокий фонарик операторской камеры. Оператор снимал «крупняки», вел себя достойно и уныло.

— Где вы ходите? — поинтересовался он. — Награждение пропустили!

Сергей выразительно посмотрел на Лену. Получила? Поистерила? Побегала по улицам? Вот, догоняй теперь церемонию!

— И что теперь делать? — Лена от страха перешла на шепот. — Что же теперь делать?

— Ничего! Кофе пить! — грозно отозвался Сергей. — Пирожными закусывать! Тусоваться! Рассказывать о собачках!

Лена посмотрела на оператора. Что делать, оператор?

— Ну, я вообще-то все снял… От начала и до конца… Сейчас можно просто взять интервью у тех, кто выступал…

Сергей?

Он все не оттаивал, хотя было видно, что жить ему стало легче.

Лена вздохнула с облегчением. Ну, пусть дуется, имеет право. Действительно, виновата. А пока он дуется, Лена поговорит с кем-нибудь, возьмет интервью. И все уладится.

— Вон Езерская, — кивнул Сергей. — Иди с нее начинай.

Великолепная Элеонора Езерская, светская львица! Царица эпатажа, явление! Дама, к которой страшно подойти, так она в своих мехах непостижима и великолепна!

— Здравствуйте! — сказала ей Лена, смело сказала. — Извините. Можно взять у вас интервью?

— Можно, — улыбнулась ей Великолепная. — Я вас узнала! В принципе, мне нравится то, что вы делаете!

Дальше все пошло быстро, даже где-то странно быстро. Хрустальные люди из телевизора оказались реальными настолько, что можно было рассмотреть капельки пота на их высоких лбах…

Оказывается, им всем нравилось давать интервью!

Сергей наблюдал за процессом издали, ревниво вертел ухом.

— Это кто снимает? — спросили сзади.

— А, это… Кабельное… — ответили сзади же. С некоторым пренебрежением.

— А что за девочка с микрофоном?

— А, местная!

— Хорошая девочка!

— Девочка хорошая, канал — фигня…

— Нормальный канал, и девочка хорошая…

— Ну, девочке я бы еще что-нибудь предложил, а вот каналу…

Сергей обернулся к говорящим, даже не рассмотрел их толком, настолько они были невзрачны и омерзительны для него после всего сказанного.

— Здравствуйте. Я продюсер той самой девочки, которая такая хорошая. Что же вы хотели ей предложить?

Говорящие несколько смутились, поерзали, пытаясь быстро найти выход.

Сергей ждал.

— Понимаете… Мы дизайнеры… Компьютерный дизайн… Монтаж… Все, что необходимо… Просто подумали, что вашей программе нужна другая упаковка… Только и всего…

— И что, вы можете сделать эту упаковку?

— Можем, ясное дело!

— И что, даже со скидками? Вы это хотели предложить девочке, да?

— Ну…

— Отлично! Лена! Лена!

Лена обернулась на крик, спросила взглядом: что?

— Иди сюда!

Оператор вздохнул, снял с плеча камеру, принял у Лены микрофон и остался стоять посреди зала живым памятником, укором продюсерской совести.

— Лена, познакомься! — Сергей обнял ее за плечи. — Это… Как вас зовут, ребятки?

Ребятки вяло доложили.

— Отлично. Лена, эти чудесные люди выразили желание смастерить нам новые шапки и перебивки. Очень модные, современные. И практически даром. Да?

Чудесные люди сильно загрустили.

— Лена, милая, сбегай за моим ежедневником. Надо записать телефон, иначе я не смогу воспользоваться добротой наших друзей…

Он мог сходить и сам, но… Ребятки непременно смылись бы. Это раз. И два: важно показать ребяткам и всем остальным, вскользь и безразлично поглядывающим на Лену и микрофон, что и то и другое работает от Сергея, запараллелено на нем. И что он, именно ОН, Сергей, может дать команду этой «хорошей девочке», и она эту команду выполнит! Она сбегает и принесет! Понятно вам, кто я?

Лена пошла за ежедневником.

И какое-то время искала в дипломате Сергея.

Потом взяла искомое, тронула пальцами лаконичную черную обложку. И ежедневник сам собой раскрылся на нужной неделе, последней, предновогодней...

Суббота на этой неделе была занята одним жирным словом, обведенным в рамочку — «Свадьба».

Лена пару раз прочла это, потом отдала ежедневник. Но так и не смогла понять, о какой свадьбе идет речь? Он приглашен на свадьбу? Странно, должен был бы сказать ей, Лене... Мы снимаем какую-то свадьбу? Тем более должен был сказать...

Полчаса она промаялась, пытаясь разгадать этот ребус, такой простецкий с виду. Потом пошла просить помощи.

Сергей долго смотрел на нее, пытаясь понять, шутит она, злится, просто интересуется, без всякого эмоционального наполнения…

Лена, конечно, улыбалась. Но как-то ей было нехорошо в этот момент… И что-то постукивало и подрагивало у нее внутри.

— Хорошо, — сказала Сергей. — Я тебе скажу, что это за «Свадьба». Это моя свадьба.

— В каком смысле?

— В прямом. У меня должна была быть свадьба в эту субботу.

В его голосе чувствовалась даже чуть-чуть гордость, хотя усталости и сожаления было больше.

— Я не понимаю… И что? Ты женишься?

— Уже нет. Пару недель назад я отказался, попросил прощения и отказался…

— Дурдом какой-то. — Лена отхлебнула вина, как воды. — Значит, мы с тобой… Уже спали… А ты все еще собирался жениться?

— Ну, да… Мы же были тогда просто друзьями… Я так это понимал! Никаких клятв верности мы друг другу не давали, если ты помнишь!

— Просто дружили и спали, ты хотел сказать… Спали и при этом просто дружили…

— Такое случается у взрослых людей…

— Ага, да, — Лена ползала взглядом по банкетной колбасе и никак не могла сосредоточиться. — Все понятно, только я все равно не понимаю… И кто она?

— Одна милая, простенькая девочка.

— Та блондинка, которая живет рядом со спортзалом, очень удобно?

— Ну да…

— Ты же творил, что ты с ней уже… Что ты не встречаешься ни с кем!

— Лена, почему я должен был тебе отчитываться о личной жизни, подумай! Нас связывало тесное общение, работа… Но это еще не все! Каждый из нас имел право встречаться и с другими людьми!

— Я ни с кем не встречалась!

— Ну, что ж… Очень похвально… Зато ты много успела сделать на телевидении. Теперь тебя узнают… Разве это не приятно?

— Ничего не понимаю… И что дальше?

— Ничего, — Сергей терпеливо улыбнулся. — Я же говорю тебе, что отказался! Свадьбы не будет! Сама подумай: стал бы я за несколько дней до свой свадьбы заниматься чем-то другим?

Лена криво усмехнулась. Смог бы… Этот смог бы…

Сергей обрадовался ее улыбке, ласково потрепал по щеке:

— Ну, вот видишь? Все нормально! Я позвонил этой девушке.

— Позвонил? Ты собирался на ней жениться, а потом просто позвонил и сказал, что передумал?

— Ну, я не просто позвонил! — Сергей чуть-чуть озадачился. Только что Лена едва не рыдала, а теперь вот собирается хорошенько поржать. — Я не просто позвонил, я периодически к ней захаживал, пил чай…

— …спал с ней!

— Лена, — Сергеи достал сигареты, вытащил одну, потом сунул назад, потом снова вытащил. — Ты стала очень нервной в последнее время…

— Да, действительно, — Лена встала. — Что-то у меня не так… Пойду освежусь…

Опять плачет, по спине видно и по шагам. Сергей вздохнул. Сколько с женщинами проблем! Настолько неуправляемые организмы, настолько эмоциональные! Нужны железные нервы, чтобы уметь существовать рядом с ними и не стать при этом психопатом.

***

— Утром заедем к одной чувихе, мы с ней нижнее белье когда-то возили… Помоемся, переоденемся — и в агентство. Ты майку белую взял?

— Взял.

— Хорошо. Надо, чтобы они тебя в майке увидели. Увидят тебя в майке — сразу офигеют!

— Ир! — Рома грустно смотрел на снежинки-самоубийцы, летящие в лобовую. — Зачем нам это все?

— Затем, что можно нормально зарабатывать! И вообще! Ты представляешь себе, как интересно быть моделью? Будем ездить по всему миру! Покупать разную крутую одежду! Ты какие трусы надел?

— Белые.

— С кармашком?

— Нет, обычные.

— Ты чего? — Ирочка вильнула на встречную. — Я же тебе сказала с кармашком! Блин! А если попросят раздеться? Будешь в колхозных трусниках рассекать? Пусть, блин, думают, что мы из леса? Что у нас модные вещи не носят?

— Ира! Успокойся! Я их с собой взял! Они в сумке!

— В сумке? Ладно.

Ирочка выровняла машину. Хорошо, что поздно, даже дальнобойщиков не видно. А то бы влетели сейчас по Ромкиной милости… И хорошо, что трусы в сумке. До появления в агентстве еще много часов, мало ли что может случиться при такой дороге с трусами, носимыми на законном месте, это же вполне понятно. Хорошо, что этот дурачок не додумался их натянуть.

— Ладно, только смотри! Не забудь завтра надеть!

— Не забуду, — тяжко вздохнул Рома.

Как неспокойно ему жилось в последнее время! Ирочка таскала его за собой, представляла разным музыкантам, артистам, директорам магазинов, продавцам и «челночницам». Она искала в глазах каждого ответ: правда, хорош? И все смущались… Или даже злились… И Роме было неловко, он переминался, дергал жену за рукав, но она никогда не убегала с места переговоров, никогда! Только получив ответы на все вопросы, только заполнив пустующие графы в головном анкетном листе!

— Ир, поедем на Новый год к моим! Мама очень просила.

— Мы в ресторан идем, забыл?

— Помню, но мама очень просила…

— Меня мама тоже всегда о чем-то просит. Знаешь, чем мы отличаемся? Тем, что я не нуждаюсь в маминой помощи, а ты нуждаешься! Ты совсем еще ребенок, Ромка! Даже странно… Здоровый такой мужик, а совсем ребенок… Тебе не стыдно?

Рома мрачно смотрел в черные поля за окном.

Ирочка весело толкнула его.

— Не стыдно? Эй! Маменькин сынок! Пупсик! Ути-ути!.. Не стыдно?

Она пощекотала его за ухом, Рома отмахнулся.

— Ой, Ромка… Ты даже не представляешь себе, сколько всего интересного ты пропустил, бегая за своей Розой Наумовной! Жизнь — такая клевая штука! Свобода, Ромка, — это такой кайф! Ты — сам себе хозяин! Хочешь — танцуешь всю ночь! Хочешь — пьешь вино или куришь, не скрываясь! Носишь то, что хочешь носить, а не то, что твоя мамочка на тебя напяливает! Я как вспомню, Ромка, свое детство!.. Я ведь ни шагу не могла ступить, чтобы не получить от маман по башке! Она меня терроризировала, просто убивала! Никакой личной жизни, все только по ее графику… Знаешь, меня до сих пор подмывает позвонить и спросить: ну что, добилась своего? Вот прямо хочется спросить, оправдала я ее надежды или нет?

Рома с тихим ужасом мял ремень безопасности. Что она такое говорит? Разве можно такое говорить о матери?

— Знаешь, Ромка, мне иногда кажется, что я ее просто ненавижу! Что готова специально зайти домой и дать ей оплеуху! И не захожу только потому, что не хочу туда идти!

— Так нельзя говорить о матери!

— Кто сказал? — Ирочка оглянулась, посмотрела в темное пространство за окном. — Кто сказал, что так нельзя говорить? Покажи мне этого человека!

— Это не человек… Это просто… Такое правило…

— А я не хочу жить по правилам, понятно? Я хочу жить так, я хочу жить!.. Хватит! Я — человек, со своей головой, руками, ногами… Я сама себе хожу, сама себе дышу и умирать тоже сама себе буду — почему я должна слушать кого-то другого?

— Потому, что если все начнут делать, что захотят…

— А все не начнут, Рома! — Ирочка разрумянилась, разогрелась в машинке, расстегнула молнию до пупа и выставила маленький бюстгальтер с мятой розочкой. — Все не начнут! Всем это не надо, это надо только единицам! Вот ты же рад жить тихо, так, чтобы никто не придрался! И таких, как ты, миллионы! А таких, как я, единицы! Так что ничего с вами не станет! Потерпите нашу жестокость! А потом…

Она вдруг захлебнулась на вздохе, дернула головой, вывернула руль и затормозила так резко, что автомобиль совершил печальный полуоборот вокруг себя.

— Что случилось? Что?

Рома так перепугался! Всего секунду назад мирно беседовали, можно даже сказать, беседовали с любовью, и вдруг! Рраз — и с хрипом, с визгом снега под шинами разворот! И луна стала светить в другое окно!

А потом тишина!

— Ничего, — Ирочка напряженно всматривалась в ночь и снег. — Ничего… Кажется, здесь…

Открыла дверцу и вышла.

Рома, молча кляня судьбу, двинулся следом.

***

Лена шла в сторону санузла, чеканила шаг, несла голову гордо. Очень неприлично в высоком обществе быть несчастным — никаких слез! А вот там, в кафельном пространстве, можно будет запереться и порыдать, стараясь ни к чему не прислоняться…

Он спал с ней и спал с кем-то еще… Как неприятно, надо же… Клятв действительно не давали, но зачем же клятвы? Лене казалось, что все и так понятно: если люди вместе, если они работают, ругаются, веселятся вместе, а потом приходят и вместе спят, значит, это что-то вроде крепких, почти семейных отношений. Или надо обязательно озвучить свою позицию: «я тебя люблю». А до тех пор, пока я этого не сказал, я тебя не люблю… Ну, да, такое тоже возможно, но все-таки…

— Спал с другой, — сказала Лена вслух и сморщилась, так гнусно прозвучало.

И еще. Он внес собственную свадьбу в ежедневник. Чтобы не забыть. Какие могут быть надежды на романтику в отношениях с человеком, который готов забыть, когда у него свадьба? Возможно, именно с этой девушкой у него была такая скучная механика в чувствах, что он был готов забыть о светлом дне соединения двух сердец. Это утешает… Но тогда ЗАЧЕМ ОН ВООБЩЕ СОБИРАЛСЯ НА НЕЙ ЖЕНИТЬСЯ? Какие могут быть честные отношения с человеком, который готов жениться на ком-то не по любви, а исходя из любых других соображений?

— Лена?

Она втянула слезы и обернулась, готовя дежурную улыбку. Вокруг общество… Быстрый, условный разговор о погоде — и вперед, в кафельное королевство. Вон и дверь уже видна.

Перед ней стоял… Андрей! Андрей Волков! Ее первая и самая несчастная любовь, ее злой сон и тоскливое утро!

— Привет, — сказал Андрей и протянул руку.

Она пожала. И все еще никак не могла сориентироваться — это он? Действительно?

— Не узнаешь? — Андрей с некоторым беспокойством заглянул в ее глаза. — Андрей! Помнишь? Мы с тобой чуть-чуть встречались до того как… Как ты стала звездой… Классно выглядишь, между прочим!

— Спасибо, — Лена забыла слова, стала вся какая-то несуразная, нелепая…

— Ну как ты?

Он так открыто улыбался, так старался выглядеть нейтральным, но успешным, очень доброжелательным.

— Нормально, — кивнула Лена. — А ты?

— Тоже. Вот скоро буду участвовать в одной телепостановке.

— Хорошо, поздравляю.

— Спасибо. Я одно время работал с тем парнем… твоим первым редактором — помнишь? У него как-то не сложилось с телевидением… вообще не сложилось… Вспоминали как-то тебя… Радовались твоему успеху, тому, что помогали тебе когда-то на начальном этапе… А сейчас я сам пробиваюсь, без редактора… Снимаюсь кое-где. Но, знаешь, очень мало. Мог бы больше. Чувствую в себе огромный потенциал… Я ведь вырос, поумнел…

Поумнел? Вырос? Лена попыталась вспомнить, каким он был до того, как вырос… Не смогла. Все смазалось, смешалось и просто плескалось в черепе мутной жижицей.

— О, я очень изменился! — в прекрасных синих глазах Андрея появилась нежность. — Сейчас я совсем иначе распорядился бы отпущенным мне временем…

Он взял ее безвольную руку и немножко погладил-покачал, улыбаясь всем лицом.

— Вырос, поумнел… А ты, небось, уже замужем? Такая красотка?

— Я?

— Да… И на телевидении так хорошо устроилась… Нет ли у вас там еще одного свободною местечка для привлекательного холостого актера?

— Для кого?

Он засмеялся — ах-ах, как мило мы кокетничаем, Леночка! — и поднес ее руку к губам. Так, чтобы она кожей ощутила его легкое, но горячее дыхание…

— С кем, простите, имеем честь разговаривать? — грозно спросили рядом.

Андрей довольно шустро освободил Ленину конечность.

А это Сергей подошел. Стоял, покачиваясь с носка на каблук, смотрел равнодушно, как в прицел.

— Я просто подошел засвидетельствовать почтение… Давно знаком с Леной… Андрей Волков, актер…

— Это Сергей, мой продюсер, — сказала Лена и ощутила вдруг удовольствие от каждого слова. Вот как-то сейчас они были очень к месту, эти слова, и этот Сергей дурацкий, и его гордый профиль, и его звание, им самим придуманное.

А запись в ежедневнике забылась на пару секунд. Зато другое вспомнилось…

Бег на каблуках по пересеченной местности, когда слезы льются, как тропический дождь, когда сердце рвется на клочки, сзади хохочут парняги-доминошники, а Андрей, любимый Андрей, говорит холодно-холодно:

— Я тебя не люблю!

Вспомнилось буквально на мгновение, и нужно было что-то с этим сделать.

— Не только продюсер, — заметил Сергей, потихонечку четвертуя Андрея взглядом. — Не только. У вас какие-то вопросы? Предложения?

— Да, нет, — Андрей взглянул на Лену. — Я просто… Сам работаю на телевидении, думал… Вдруг у вас будет необходимость в хорошей актерской работе… Может быть, я оставлю вам телефон?

Он нижайше попросил взглядом о такой возможности, немножко надул губки и заглянул Лене в лицо. Такой сладкий, такой ласковый…

— Мы найдем ваши координаты, если понадобится!

— Правда? Найдете?

— Ну… Скорее всего, конечно, нет! Вы нас не очень устраиваете, до свидания!

Сергей взял Лену за локоть и отвернул, потом увел подальше.

— Ни на минуту одну нельзя оставить! — зло прошептал он, улыбаясь обществу. — Сразу цепляешь какого-нибудь дешевого козла и начинаешь с ним кокетничать!

— Никого я не цепляла! Он сам подошел!

— Ко мне он почему-то не подошел!

Лена засмеялась: еще подойдет! Смахнула волосы со щеки, на повороте оценив обстановку на заднем плане — Андрей все еще стоял, собирался с мыслями, грустил. Еще секунда, и он снова наполнится соками, уйдет в зал заводить новые знакомства, но сейчас ему было грустно. И Лена живо представила себе ту картинку, которую он наблюдал сейчас: уходящая Лена, довольно стройная, довольно красивая и успешная, ведомая представительным, крепким мужиком. Очень неприятная для Андрея картинка, ничего не скажешь…

— Что ты ржешь? — Сергей вдруг разозлился. — Весело тебе? Смешно? Научилась издеваться над взрослыми мужиками? Давай-давай! Смейся! Давай!

— Спокойно, — сказала ему Лена. — Без истерик. Я не получаю удовольствия от издевательств, в этом я на тебя не похожа.

— Слушай, я!..

Тут Сергей отвлекся, нырнул из угла, в который за секунду до этого затолкал Лену, улыбнулся и долго тряс кому-то руку. Слышно было, что говорит с уважением, видно, важный человек попался. Потом он вернулся, снова закрыл собой весь свет и воздух, вжал Лену в стенку:

— Ты очень рискуешь, маленькая! Слишком быстрое превращение из жабенка в белую розу! Как бы не сковырнуться!

— Не переживай за меня, милый! — Лена установила между собой и Сергеем острый локоть: так надежнее. — Я справлюсь! У меня очень крепкие зубы, как оказалось! Даже если я сковырнусь, я найду за что зацепиться! А вот тебе придется переквалифицироваться из продюсеров в кого-то еще! Кроме меня на телевидении у тебя никого нет, если я все точно помню?

Сергей похрипывал прямо над ее глазом, нависал всей своей конструкцией. И Лена была готова к тому, что он ее, наверное, сейчас ударит. Как в детстве. Не совсем понятно за что, правда… Но у них вообще все непонятно… Так непонятно, что сейчас лучше ударить друг друга по-быстренькому и разойтись навсегда.

— Блин, — сказал Сергей, и такая тоска образовалась в его густом голосе. — Как ты меня достала!.. Сложно дотумкать, что я тебя люблю? Сложно вот этим вот мозжечком это понять?

И он действительно ударил ее в лоб, причем довольно сильно.

***

— Вот здесь я убила человека. Точнее, я его… воскресила… Он был мертв до того, как я на него наехала. А потом я наехала и поняла, что ожила…

Рома с опаской поглядывал на свою женушку: ужель совсем свихнулась? Бредит? Стоит себе поперек ветра и снега, только руки скрестила, прикрывая от мороза грудь. И ночь кругом. И поле.

— Кого ты убила?

— Я убила в себе тварь.

— Как?

— Долгая история…

— Давай мы вернемся в машину, и ты ее расскажешь! Тут очень холодно, Ир!

Ирочка упрямо развернулась к ветру лицом.

Где-то моргали огни деревни, но легче от этого не становилось.

Рома замерзал большими порциями: сначала пальцы-локти-колени, потом плечи-уши-подбородок. Еще минута и начнется остекленение изнутри, а там и до воспаления один шаг.

— Пойдем? — он робко тронул Ирочку за ледяные пальцы. — Заболеем, завтра в Москве будем с температурой. Кому мы нужны с температурой?

— А мы и так никому не нужны, — прошелестела вдруг Ирочка. —

Если с нами что-нибудь случится, нас даже искать не сразу начнут… Хотя Роза Наумовна, конечно, поднимет шум: где мой сыночек, где мой сыночек?.. Но ты ей нужен только спящий, и лучше, если бы тебе было вечно пять лет. Тогда бы ты никуда не уходил, сидел бы при ней, а она каждый день купала бы тебя в воде с марганцовкой. А ты стал большим, у тебя появились какие-то вопросы, проблемы… Но ведь она не сможет их решить… Она даже выслушать их не сможет, это разобьет ее сердце… И ты никогда ей ничего не скажешь, будешь вечно декоративным сыном при вечно декоративной маме… А у меня еще хуже… Я просто урод… Мы стали взрослыми, Ромка, и мне так иногда страшно от этого… Я хочу быть хорошим человеком, но понимаю, что на это нужно слишком много сил и можно не успеть чего-то другого… Столько всего наваливается каждый день… И я все время жду, что этот период пройдет, и все станет, как раньше, в детстве… Но так никогда уже не станет… Теперь мы будем только усложняться и стареть…

Рома покорно слушал, даже не ежился. А когда она замолчала, обнял и погладил по снежинкам на голове.

— Бедная моя, маленькая…

Ирочка с ревом обхватила Рому за шею и излила на него три тонны своих печалей.

— Ты меня любишь? Любишь, а? — Ирочкина косметика растеклась по окрестностям. — Ромка! Скажи, что ты меня любишь!

— Люблю, конечно…

— И я тебя!

— Я тебя очень люблю, Ир!

— И я! Я тоже! Тоже очень! Очень люблю тебя!

— Ты замечательная, очень талантливая!

— Правда? Ты так думаешь?

— Да! Не я один так думаю!

— А кто? Кто еще так думает?

— Да все, кто с тобой общается!

— Они меня все ненавидят!

— Тебе кажется!

— Ненавидят! Ненавидят!

— Они просто завидуют!

— А я хорошая! Просто…

— Просто… своеобразная! Но я тебя все равно люблю!

— И я тебя люблю, Ромка! Давай никогда не разлучаться?

— Давай!

Глава 19

— Мам, я скоро буду дома…

Маргарита Петровна только вздохнула. И Лене стало стыдно, а местами и неприятно. Какого черта? Двадцать лет! В таком возрасте люди уже полками командуют! А она всего лишь ночует у мужчины, причем честно предупредив маму вечером, а потом еще и перед сном.

Она не говорила, где будет. Формулировка короткая: мам, я сегодня ночую не дома. И Маргарита Петровна всегда в ответ так горестно молчала, что хотелось рычать. Ну, какого черта!!!

— Ты сегодня не идешь в институт?

— У меня нет первой пары…

— Конечно…

Снова вздох, и за этим вздохом — вся боль и слезы по поводу того, как стремительно любимая дочь катится по наклонной.

— Мам! Прошу тебя…

— Я ничего не говорю тебе, Лена…

— Лучше говори! Только не надо так вздыхать!

— Я не могу не вздыхать! Тогда тебе проще вообще со мной не разговаривать и не видеться!

— Мама!

Унылая, позорная пауза.

— Ты у Сергея?

Конечно, она все знает… А есть ли смысл теперь скрывать? После того, что Сергей вчера сказал.

— Да.

— Понятно…

— Мама! Ты опять вздыхаешь? Тебе не нравится Сергей?

— Главное, чтобы он нравился тебе…

— Мне нравится…

— Я рада…

Потом захотелось как-то ее утешить, что-то ей такое сказать, чтобы ока поняла: все хорошо, жизнь прекрасна, дочь выросла, нашла себе интересную работу. Делает успехи, любима интересным мужчиной…

— Как там Васька?

— Нормально. Изодрал обои у тебя в комнате.

— Ну, ты с ним поговори, ладно? Или знаешь что? Давай поменяем обои? Мы ведь ремонт уже лет десять не делали?

— Больше.

На секунду опять стало так жалко маму. Сидит себе в маленькой квартире, забитой разным хламом, как-то проживает дни до вечера и ночи до утра. Одна.

— Все будет хорошо, мам.

— Я надеюсь…

***

Потом из ванной пришел Сергей: мокрый, блестящий, с полотенцем на волосатом животе.

Лена всматривалась в него и пыталась представить Сергея в сорок лет, в пятьдесят, в восемьдесят… Интересно, как долго они будут вместе? И скажет ли он хотя бы раз еще то, что сказал вчера?

Сергей был встревожен.

Опомнился? Пожалел?

Пожалел о вчерашнем «я тебя люблю»?

Он молчал, одевался. Невысокий, компактный, движения сердитые.

Кажется, что-то не так…

Вот только не накручивай себя раньше времени! Не думай дурного! Не надо! Он просто занят работой, у него сегодня какая-то очень важная встреча…

Лена еще полежала чуть-чуть, пяткой гладя одеяло. Потом отправилась в ванную, в роскошную, изумрудного мрамора многометровую ванную Сергея. И первым делом «поздоровалась» с бриллиантово-белым унитазом.

«Приветствие», всегда незаметное и привычное, в этот раз оказалось странным. Больно. С чего вдруг? Лена как-то страдала почечной болезнью, следствием долгого сидения на холодном. Тогда было что-то подобное, ходили к врачам, пили веселенький желтый фуразолидон.

И как же неприятно, когда родной организм начинает вести себя странно, когда дает сбой!

Она даже подзабыла о Сергее.

Н-да, когда банальный поход в туалет превращается в подвиг, жизнь теряет краски. И Лена вернулась в комнату абсолютно потухшая. Ведь как не вовремя, а? Как не вовремя с ней случилась эта непонятная позорная почечная беда! Сейчас бы дышать в унисон, любоваться человеком, который сказал тебе главные слова, а разум занят низким…

Жизнь состоит из контрастов…

***

Ирочка и Рома проснулись в обнимку на заднем сиденье. Валили снежинки, в заросших белой рамкой окнах торчала Москва Пригородная.

— Это мы где? — поинтересовался Рома, протирая лицо свитером. — Это что вокруг?

— Это Москва!

Ирочка пожевала то, что после ночи остается во рту, поморщилась:

— Фигня такая… Каждый раз утром жалеешь, что у тебя есть зубы…

Зато не пришлось жалеть, что люди изобрели автомобили. Завелся сразу, несмотря на мороз. Пока машинка прогревалась, Ирочка устроила себе сеанс свежести. В частности, отворила дверь, нарушив конструкцию сугроба, получила снегом по голове. Тут же загребла то, что осталось на крыше, и начала тереть лицо и десны. А мороз при этом был недетский, так что бодрость к Ирочке пришла очень быстро. В связи с этим она попрыгала, повизжала.

Рома смотрел изнутри, улыбался. Безумная девка, смешная. Такая удивительная!

— Заболеешь! В машину иди!

Но Ирочка вернулась только после того, как кто-то из местных жителей вышел к дороге узнать, не нужна ли «скорая».

— Колбасит меня! — сообщила Ирочка, красиво хлопая снежной дверцей.

— Что с тобой?

— Колбасит! Слово такое новое! Употребляется, когда надо передать веселое возбуждение!

— Колбасит! — сам себе повторил Рома. — Колбасит!

— Ну что? Выедем?

Машинка послушно заревела, сминая снежные преграды.

— Сейчас добираемся до первого телефона, звоним одной моей тетке, у нее моемся-переодеваемся, потом едем в агентство, всех там делаем, подписываем контракт на пару тысяч баксов, и сразу же домой!

Но уже у первого телефона их ожидало большое разочарование.

Сначала Ирочка долго прикладывалась ухом к разным трубкам — автоматов много, а работают единицы. Рома представлял себе, как промерзший пластик касается виска, и ежился. А ведь Ирка еще и плечом прижимает, и роется голыми пальцами в сумке! А на морозе любая мелочь в сумке — острая!

Потом Ирочка яростно швырнула трубку на рычаг и погрузилась в сумку уже двумя руками. Начала вываливать на полку в будке ее содержимое. И было видно, что она сильно ругается.

Вернулась злая как черт.

— Вот фффак!

— Что случилось?

— Сволочи! Скоты!

— Да что случилось, скажи?

— Записная!

— Что?

— Записная книжка, бллин!

— Потеряла?

— Откуда я знаю! Нет нигде!

— А ты хорошо смотрела?

— Ой, слушай! — Ирочка яростно сунула в зубы сигарету, сморщилась. — Заткнись, а? Не до тебя сейчас!

Рома замолчал, отвернулся к окну.

Ирочка слегка успокоилась, взяла свою сумку, вывернула горкой все, что там было, на заднее сиденье. Долго расшвыривала, не доставая из зубов сигарету.

— Ну, вот! Все! Ничего нет!

И она упала на свое место, затекая яростью. В том числе и к Роме. Как будто Рома был виноват.

Он уже знал, что в таких случаях надо переждать.

Ирочка поискала еще, вышла на мороз, свирепо пиная снег, потом лежала на руле без сил.

Наконец стало можно.

— Ир! А что, мы без этой записной книжки никак?

— Никак!

— Ну, давай пойдем на переговорный пункт, позвоним в Минск кому-нибудь, кто знает московские телефоны…

— Никто не знает!

— Так может без звонка? Просто приезжаем и все?

— Куда? — во взгляде Ирочки было усталое презрение. — Адреса тоже в книжке!

— Да?

Ирочка утомленно закрыла глаза.

Рома тихонько радовался. Адресов нет, явок нет, остается часок поненавидеть мир и вернуться в Минск. Это будет правильно. Рома и мечтать не мог о таком подарке судьбы, когда можно не суетиться, не демонстрировать непонятно кому и непонятно зачем свои новые трусы… Домой!

Тонкий Ирочкин профиль ничего не выражал.

Думает об обратной дороге. Можно представить, как переживает… Рома уже хотел утешить, поддержать дорогую женщину, любимую жену, соратника…

— Ладно, — сказала любимая жена, соратник. — Будем действовать по плану «Б».

— Это как? — ласково поинтересовался Рома.

— Это значит, сейчас умываемся на вокзале и ищем по объявлению нужное нам агентство.

— Что делаем? — Рома все еще улыбался.

— Все то же, что и собирались, милый! Только в боевых условиях!

***

Ехали на работу, слушали радио. Сергей молчал, Лена молчала. Лене было странно и не хотелось выяснять отношения. Хорошо было бы задать один-единственный вопрос. Или два единственных вопроса. Но как вместить все то, что нужно узнать, в два вопроса? За ними потянутся новые, и даже в теории Лена понимала, что где-то на третьем она пустит слезу. Начнется трудное выяснение отношений, которое не приведет ни к чему. Скорее всего. Со вчерашнего дня схема отношений должна была измениться, но почему-то не изменилась. Видимо, надо как-то выйти, молча, без выражения закрыть дверь. И потом ходить полдня с тремя килограммами горькой жижи в подключичной ямке, пока не сядешь и не поплачешь.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Сергей.

— Нормально, — сообщила Лена. И все равно нейтрально не получилось.

Он бы еще о погоде спросил…

— Ладно, пойду.

— Вечером заедем кое-куда, ничего не планируй, — Сергей как бы даже и улыбнулся, но быстро передумал. — Позвоню.

И Лена осталась стоять, как дура. С выражением окончательного изумления, которое всегда прорезается на лицах досрочно брошенных.

«Ты меня любишь?».

«Я тебе позвоню».

***

Прохожие были слишком заняты, иначе могли бы увидеть следующее:

Вот Рома и Ирочка по очереди смотрятся в пудреницу.

Вот Рома не хочет идти в туалет переодевать белье.

Вот Ирочка грозит ему пакетиком с бельем, лупит им по Роминой пояснице.

Вот он уходит, а Ирочка стоит у двери вокзального мужского туалета и с презрением отвечает что-то товарищу, очень заинтересовавшемуся ее статусом. То есть товарищ хочет с Ирочкой познакомиться и таким образом решить ее финансовую проблему, а то чего это она стоит на вокзале возле мужского туалета? А Ирочка посылает его куда подальше.

Вот Ромы долго нет, и Ирочка заглядывает внутрь.

Вот к ней снова подходят с игривым предложением, и она грязно ругается. Тут появляется Рома, краснея, рассказывает Ирочке что-то на ухо. Ирочка снова грязно ругается, ищет в сумке, ломает ноготь, демонстрирует его Роме. Потом вместе с ним удаляется в туалет. Довольно быстро выбегает оттуда, волоча за собой Рому. И так далее, и в том же духе еще минут сорок…

Напоследок Ирочка еще красилась в машине, отогревая красные пальцы.

— Задница полная, — подвела она итог, всматриваясь в зеркало. — Первый раз в жизни у меня помада примерзала к губам. В первый и в последний! Слышишь, Ромка?

Как будто эту диверсию подготовил он.

Далее Ирочка купила кучу журналов и газет, и пока Рома проливая себе на колени кофе из пластикового стаканчика и давился венской колбаской из фастфуда, она изучала модельный рынок.

— Все понятно, — сказала через пятнадцать минут. — Нашим агентством и не пахнет!

— Так что, это все зря? — Роме снова засветила надежда на скорое возвращение домой. — Нас обманули? Модельным бизнесом никто не занимается?

— Да до фига народу им занимается! До фигища! Вот только того агентства, в которое мы перлись, нигде не видно! А на хрена нам такое агентство?

Рома пожал плечами. Подобный вопрос, только в более лояльной формулировке, посещал его много раз. Может быть, Ира сама поймет тщетность попыток объять необъятное модельное?

— Короче, едем в самое крутое! — сказала Ирочка и весело газанула поперек дороги. Вы тут, в Москве, восьмиполосные, да? А мы плевать хотели на вашу буржуазность! У нас свои правила жизни и дорожного движения!

***

— И чего снова случилось? — спросил добрый друг Коленька, видеоинженер. — Снова не взяли замуж?

Лена даже вздрогнула, настолько привычная глупость сейчас оказалась жестокой и актуальной. Отлично звучит: «снова не взяли замуж»!

— Отвали.

— Да я бы и рад. Задолбали вы своим творческим подходом к монтажу! Снова сидеть тут с тобой до ночи…

Он крутнул волосатым пальчиком «шаттл», полюбовался переношенным на стоп-кадре ртом говорящего.

— Я сегодня выпить с однополчанами собирался, а тут вы… со своими экспериментами… Нельзя было на следующий год отложить?

— Нельзя.

— В первый раз вижу людей, которые хотят работать тридцатого декабря!

— Тебе повезло.

— Ты так думаешь?

Лена никак не думала. Она думала, что ей очень не везет в личной и общественной жизни.

Видеоинженер лукаво скалился, потом извлек из полки бутылочку:

— Может, того… Начнем утро гордо?

Лена отказалась. Не хватало еще!

— Как скажешь, — бутылочка скрылась. — Я хотел, как лучше…

Тут зазвонил телефон, видеоинженер снял трубку двумя перстами.

— У аппарата.

Потом слушал, кивал, зачем-то смотрел на Лену большими глазами.

— Я сейчас передам ей трубочку, — сказал наконец. — Она, конечно, сейчас очень занята. Но вам уделит минуту. Слышите? Не больше!

Что за ерунда?

Лена взяла трубку и вежливо «алекнула».

— Здравствуйте! — заволновались ей в ответ. — Это вас беспокоит корреспондент газеты такой-то! Можно задать вам пару вопросов для нашего новогоднего выпуска? Я не займу много времени! Пожалуйста!

— Можно, — Лена посмотрела на видеоинженера: не розыгрыш ли?

Он улыбался. Как всегда.

— Скажите, Лена, как вы будете отмечать Новый год?

— Что?

— Нашим читателям интересно, как вы, популярная телеведущая, будете отмечать Новый год?

— Кто я?

— Популярная ведущая!

— Вы так считаете?

— Ну, да…

— Как я буду отмечать Новый год?

— Ага! Да!

— Ну, не знаю… А что нужно ответить? С кем? Где?

— Ну, да! И с кем, и где!

— Дома, наверное… А с кем… Видимо, с мамой. И с котом.

— У вас есть кот?

— Да. Есть кот.

— А он какой породы?

— Ну, не знаю… Беспородный… Простой кот… А что?

— Наши читатели думают, что у вас породистый…

— Да? И что делать?

— Давайте, может, не будем писать про кота?

— Не пишите…

— А у вас есть… ну, друг?.. Или парень?

— Парень?

— Ну, это ведь интересно…

— Не знаю даже, как ответить…

— Лучше написать что есть.

— Тогда пишите что есть…

— А он будет вместе с вами отмечать Новый год?

— Ну…

— Давайте напишем, что будет…

— Даже не знаю…

— Пусть ему будет приятно…

— Пусть…

— Спасибо, Лена! Я вам еще позвоню, можно?

— Да, конечно…

— До свидания! С наступающим!

Лена повесила трубку и смотрела на телефон. Какой сюрпризный аппарат! Как много нам открытий чудных готовит…

— Что? Слава пришла? — видеоинженер снова поставил на стол бутылочку. — Накатим за «звезд»?

Стало легче. Значительно. Утренний сплин рассосался, как пенка на жидком магазинном кофе.

— Накатывай. Я посмотрю.

— А! — видеоинженер хищно звякнул чашкой о горлышко. — Извращенка! Все кругом извращенцы! Эпоха мутаций наступает! А ты в курсе, что через пять лет — конец света?

— Почему?

— Потому, что будет двухтысячный год! Ты можешь себе представить, что ты живешь в двухтысячном году?

— Я многого не могу представить.

— И не представляй! Здоровее будешь! Ну, за твое здоровье, Звезда Полесья и Окраин!

— Пошел ты!

— Только это я от тебя и слышу! А через пять лет ты вообще не подаришь мне слова! Даже такого!

***

Ирочка и Рома мотались по раскисшему снегу полдня, искали нужный переулок. Ругали историю, которая довела Москву до таких размеров и густоты населения. Холодная городина, нереально огромная и без левых поворотов. В какой-то момент Ирочка плюнула на все и купила карту, хотя до сих пор умела ориентироваться по табличкам и другим народным приметам, но сейчас реальность оказалась изобретательнее.

Рома сначала пытался как-то участвовать в процессе, разговаривать, соглашаться с Ирочкиными формулировками: «вот козел! Ну, кто так ездит!». Снова съели по хот-догу. Потом мир стал терять краски, сливаться в одну большую кашу с новогодними гирляндами по краям, и Рома затих.

Темнело.

В Москве Новый год повсюду. Усилиями маркетологов и рекламистов он выглядывал из каждой витрины, изо всех углов.

Нарядные елки, искусственные и настоящие, огоньки на деревьях. Это так красиво — когда на деревьях огоньки-гирлянды! Рома вертел головой и думал: ну почему в Минске нет гирлянд на деревьях? Хотя бы в самых центральных районах? Где-нибудь возле цирка?

А вокруг гудели машины, много-много машин с российскими номерами… А вокруг ходили люди. Много-много людей. И по статистике каждый третий — приезжий… Жители Москвы, лимитчики и временные гости столицы летали по магазинам и искали подарки.

Все, кроме Ирочки и Ромы.

Они столько раз останавливались, чтобы посмотреть названия улиц и номера домов! Столько раз выходили, сворачивали, буксовали, кого-то подрезали… Уже сил не было, все выжала Москва Запутанная!..

И вдруг Ирочка кудряво и весело выругалась. И это означало только одно — они нашли то, что искали!

Вот оно, искомое местечко!

— Ну, красавец, — Ирочка осмотрела помятого Рому. — Давай чисти перья! Сейчас пойдем презентоваться!

— Слушай, а может…

— Не ныть! Я теперь готова дверь им выломать, если будет закрыто!

— Ира! — Рома с тоской осмотрел себя, несвежего, неактуального. — Мы с тобой еле на ногах стоим! Мы ночь не спали, весь день мотались по городу, пропотели насквозь!

— Даже если ты сейчас умрешь, — сказала Ирочка. — Даже если ты умрешь прямо сейчас, я все равно заволоку твое тело в это агентство, ясно? Остановить меня НЕВОЗМОЖНО! Понимаешь?

Так хотелось сесть, устало и спокойно объясниться. Но куда там… Она ведь хищница, Ирочка. Она так долго загоняла зверя, жгла бензин и собственные соки, рвалась, не щадя никого вокруг, и вот сейчас осталось только подойти и посмотреть: а что там за зверь, собственно? Конечно, она не остановится….

— Пойдем, — уныло выдохнул Рома. — Только… Ладно, пойдем…

Ирочка на ходу поправляла на нем куртку, морщилась, будучи очень недовольной разрушениями, причиненными Роме дорогой.

— Все фигня! Так погано смотришься…

— Я же говорил!

— Заткнись!.. Ладно, рассмотрят! Если они профессионалы, то все увидят сами.

— Вряд ли…

— А тебя никто не спрашивает! Твое дело улыбаться!

Поднялись по резиновым коврикам.

Открыли дверь.

Попали в приятное пространство. Портреты по стенам, розовые полы. Никакого шума, суеты, не бегают полуголые модели — ничего, что может вспугнуть робкого гостя.

— И что? — сама себя спросила Ирочка, громко обивая сапоги о коврик. — Они все расползлись по ресторанам Новый год отмечать? Ни фига! Не пройдет такой номер! Вернуться немедленно! Мы к вам перлись за семьсот километров не для того, чтобы увидеть ваш долбанный офис, повернуться и уехать обратно! Э-эй! Есть кто живой? Тук-тук! Хозяева! Выходите!

В глубине коридора обозначилась жизнь, вышла девушка с чайником. Розовым. И девушка красивая, гибкая, как лиана.

— Здравствуйте! — крикнула ей Ирочка. — С наступающим! Нам нужен босс!

— А вы по какому вопросу? — не очень поняла девушка. — Мы сегодня раньше закрываемся… Вы записывались?

— Не совсем! Но у нас срочное дело!

— Простите, но… — девушка метнула взгляд в комнату, из которой только что вышла, и это ее погубило.

Босс на месте. Или заместитель босса. В любом случае там, в кабинете, кто-то охраняемый от посетителей. Она могла так смотреть только на начальника. Вперед! На этого кого-то!

— Вы поймите! — ласково сказала Ирочка, отодвигая девушку в сторону. — Мы ехали из-за границы, сутки за рулем! У нас есть полчаса времени, и мы снова сядем за руль и поедем обратно! Без сна и отдыха! Нам нужно получить информацию и срочно возвращаться домой, у нас там бизнес простаивает! Но если мы не получим информации… Я не знаю… Ну, заночуем тут, под окном… Будем ждать, когда начнется новый рабочий день! Или Новый год! У меня бывают неконтролируемые приступы, простите… Я если чего решу!.. Знаете, ничего не стоит даже просто вам «на хвост» сесть, проехаться, встретить праздники рядом с вашей дверью, попеть белорусские народные песни!.. Плохо, конечно, время терять!.. Но нам ничего не остается!

Девушка испугалась напора, испугалась перспектив. Она так и не налила в чайник воды, вернулась с ним в кабинет.

— Ир! Неудобно! У людей рабочий день закончен!

— А мне по барабану! У меня рабочий день никогда не заканчивается!

— Они нас сейчас с позором выставят и будут правы!

— Я тогда выхлопную трубу им в дверь выставлю и погреюсь полчасика! Посмотрим, входят ли у них в офисные комплекты противогазы!

И она уселась на розовый диван, взяла журнальчик. Как можно быть такой бесцеремонной? Невероятно!

***

И Сергей не звонил… Ситуация привычная, даже нормальная. Но ведь сегодня…

— Слушай, тут ко мне приятель зайдет! — сообщил видеоинженер Коленька. — Служили вместе, корешок мой… Отличный перец!

— Ближе к делу!

— Вот ты злая какая! Короче, кирнем мы в процессе! Иначе я весь свой предпраздничный день потрачу на тебя и на твою программу! Меня это не устраивает!

Лена вздохнула. Не то чтобы она была против или за, и к работе относилась уважительно. А только такая растерянность… Пусть делает, что хочет. Вот только программу надо смонтировать, доползти куда-нибудь домой и полежать, пуская горькую слезу.

— Ну, чего ты? Ты же знаешь, я пью красиво, без ущерба для окружающей среды… Но если ты вдруг сильно против…

— Да пейте вы… Только программу мне смонтируй и пей!

Видеоинженер возрадовался, потер ладони.

— И славненько! И смонтируем! И выпьем!

Через час пришел гость. Сначала появилась его голова в двери. А потом уже и весь гость, юноша. Голова была хорошей формы, с торчащими крепкими ушами и беленьким «ежиком», что выдавало в юноше военнообязанного, но не слишком покорного каким-то своим обязанностям.

— И куда я попал? — спросила белая голова, скрипя дверь.

— А ты туда попал! — радостно заметил видеоинженер. — Тудее не бывает! Заходи, живи!

— А что, мы разве не мешаем? — гость не нарушал суверенность монтажной, топтался у порога. — Тут работают, оказывается! Я не такой, я не могу стоять на пути! Если у вас дела, я в другой раз!

— Да хватит тебе! Проходи!

Гость не шел, смотрел на Лену.

Лена смотрела в монитор.

— Да что ты, е-мое! Прямо расшаркаться остается! Давай проходи! Не отсвечивай!

Гость прикрыл дверь, робко присел в углу, прижался ухом к куртке на вешалке.

— Ну, так я тогда тут посижу, пока вы работаете. А закончите, тогда…

— Лена! — видеоинженер сурово грохнул бутылкой о столешницу. — Какого черта друг моего детства, мой брат, по крови и духу, ведет себя как махровый олигофрен? Можешь мне это объяснить?

— Я могу тебе это объяснить! — поднял руку гость.

В это время на него упала куртка.

Лена засмеялась.

Ну, то есть обстановка как-то разрядилась.

— Короче! — в пластиковом стаканчике закачалось прозрачное счастье, жгучий сок жизни. — Давай, Димыч, выпьем за Новый год и за лояльных сотрудниц, которые позволяют выпить за Новый год!

— А сотрудница сама выпьет за Новый год?

— Нет, спасибо, — вежливо отозвалась Лена, впервые официально взглянув на гостя.

Улыбается.

— Разрешите вас представить друг другу… Разрешаете?

— Да уж, сделай такое одолжение! — отозвался гость.

— Или сначала выпьем?

— Сначала представь, а потом вместе выпьем!

— Вы можете представляться, можете не представляться, но я пить не буду! — сообщила Лена.

— Видишь, как получается? Можешь делать, можешь не делать, а результат одинаковый? Теперь ты понимаешь, почему ни о какой эволюции в наше время не может быть и речи?

Видеоинженер вздохнул, выдохнул и выпил. Потом сосредоточенно занялся поиском закусок, лицо его было сморщенным.

— Представлюсь сам, — сказал гость, ласково, но без надежды глядя на друга. — Меня зовут просто — Дмитрий. Возможен вариант Дима. Зашел в гости, но цели напиться не было. Просто давно не виделись, испытываем дефицит общения, так сказать… Но могу очистить стул хоть сейчас, кроме шуток. Уйти?

— Да уж оставайтесь, — Лена криво улыбнулась.

Выглядело так, как будто ей мешают, но она устала настолько или настолько глубоко ушла в себя, что ей все равно.

На самом деле ей стало легче и приятнее, жизнь как-то неожиданно коротнула и разрядилась в другом месте, не там, где сейчас было самое большое напряжение.

А видеоинженер Коленька меж тем уже принял человеческий вид.

— Ну, что же, — заметил он, измеряя взглядом расстояние до бутылки и до бетакамного «мастера», уже заряженного кассетой. — Придется выбрать… Выбор — очень тонкий и важный момент, с ним рано или поздно сталкивается любой человек.

Он еще что-то нес, очень выспренно и смешно, но Лена не слушала (хоть и улыбалась). Гость тоже не слушал (хоть и улыбался Лене).

— И что, он таким бывает часто? — Дмитрий-Дима так и не выпил, что почему-то Лене понравилось. — Я просто с ним давно не виделся, дня два…

— Я с ним, к счастью, вижусь еще реже. Поэтому всего не знаю. Да мне и не интересно. Главное, чтобы работу свою делал.

— Видишь, Димыч, какая горгона? — отозвался видеоинженер. — Как только таких бессердечных женщин асфальт носит? И брусчатка?

***

Вышел парняга в джинсовом пиджаке, стал смотреть с восторгом и возмущением.

— Вы кто? — немедленно спросила Ирочка.

— Нормально… — парняга посмотрел на девушку-с-чайником. — Прикинь, я ей сейчас должен отчитаться!

Девушка выразила возмущение и удивление.

А Ирочка резво протянула руку и сказала:

— Рада познакомиться. Коммерческий директор совместного белорусско-российского предприятия «Ренек-С» Ирина Игоревна Красивая.

— Обалдеть! — сказал парняга, не отрывая взгляда от свой девушки-с-чайником. Протянутой руки Ирочки при таком раскладе он, конечно, мог и не увидеть. — Какая, блин, честь!

Руку не пожал.

Нелепее людей, которым не пожали руку, могут быть только люди, перед носом которых закрылась дверь автобуса, и автобус медленно уехал.

Ио Ирочка не стала смущенно прятать ладошку, она вытянула ее еще дальше и обошла парнягу с тыла:

— Много слышала о вас хорошего, хочу лично…

— Девушка, — джинсовый товарищ холодно и долго посмотрел в Ирочкины глаза. — У вас нормально с головой?

Ирочкина рука не опустилась.

Они стояли друг против друга, как две армии с шашками наголо. Только одна армия страшно хотела напасть, а вторая страшно хотела бы, чтобы первая погибла еще на стадии появления на свет.

— Слушай, — парняга снова обернулся к своей товарке, интонации его голоса украсили истерические ноты, а лицо — малодушная улыбка. — Откуда они такие? Я че-то не понимаю, наверное!

И он все-таки пожал Ирочкину руку, не глядя, номинально, чтобы только убрать от себя подальше этот странный предмет.

Но Ирочке было все равно, с каким выражением он это сделал. Главное, что сделал!

— Они такие из Минска! — радостно доложила она. — Из столицы братской Республики Беларусь! Меньше пены! Я вам привезла уникальный экспонат! Другой такой модели нет не только в братской республике! Во всем мире!

— Ну, продолжайте! — джинсовый скрестил руки на груди. Девушка-с-чайником отработанным движением сунула ему в зубы сигарету и подожгла. Видимо, у них была какая-то тайная команда.

— Я изучала рынок и знаю, что мужские модели сейчас очень востребованы…

— Так вы не себя приехали торговать? — удивился парняга, и сигарета бодро запрыгала на его губе. — Очень интересно! Всяких я видел девушек, но чтобы вот так…

Девушка-с-чайником взяла пепельницу и приготовилась ждать.

— Я никого не торгую! — сухо поправила Ирочка. — Я предлагаю вам верняк! Будущую звезду!

— Ах! Вот даже так? А ты что же, звезда, молчишь? Или ты немая модель?

— Я вообще не модель! — буркнул Рома.

Он ощущал себя абсолютным дураком. И ведь ничего нельзя предпринять! Невозможно остановить поток этой сюрреалистической и очень унизительной глупости! Что угодно сделай — и все будет смотреться нелепо!

— Не модель? — удивились сразу все. И Ирочка тоже.

Это же надо было такое залепить? Он что, с ума сошел?

— Слушай, чего им всем от нас надо? — спросил парняга свою верную боевую подругу.

Та снова не нашлась с ответом, но сделала плечами глубокий вздох.

— Ты чего несешь? — Ирочка посмотрела на Рому очень, очень выразительно. — Чего ты несешь, блин?

— Просто ведем себя, как ненормальные… — начал было Рома.

Но Ирочка не дала ему родить эту мысль, воистину глупейшую из глупейших.

— А ну раздевайся! — сказала она.

— Что?

— Раздевайся, говорю!

— Зачем?

— Быстро!

Хозяева с умеренным любопытством следили за тем, как разворачиваются события. Они были опытными людьми, даже профессионалами, и часто видели молодых наглецов, стройных, как кипарисы, и эксцентричных, как иллюстрации к энциклопедии душевных болезней. Здесь их ничего не удивляло. Но сколько они еще могли терпеть такой цирк, прежде чем вызвать милицию? Пять минут? Десять?

— Момент! — сказала Ирочка, разворачивая товар лицом.

Без куртки. Даже без рубашки. В джинсах, над которым вздымался и опадал нежный живот с родинкой. В кожаном браслетике на тонком запястье. В друидской цепочке, над которой билась влажная артерия, а потом пропадала, чтобы снова забиться уже в районе виска и соболиной Роминой брови…

Московские хозяева притихли.

— Ну, как? — не без гордости поинтересовалась Ирочка. — Как вам наша модель?

— Красивый мальчик, ничего не скажешь, — охотно согласился парняга-босс. — Яркий, очень красивый мальчик… Хорошая фактура, очень пряная, такая восточная… Смугленький, рельефный… Славный мальчик…

— А я вам что говорю? — Ирочка уже праздновала победу.

В чем она не сомневалась, так это в своих силах и в Ромкиной красе. Все могло пойти прахом, хоть и не хотелось бы такого расклада… Но ведь что угодно бывает! Могла начаться война, могли растаять ледники. могли закрыть продуктовый магазин у дома, в который Ирочка бегала еще ребенком… Одного не могло произойти — осечки в Ирочкиной установке! И нельзя было не видеть, что Рома красив!

— Ну?

— А что «ну»?

И эта сволочь, этот джинсовый архар, выплюнул свою сигаретку — и все! И больше никаких изменений в позиции!

Ирочка почувствовала, как внутри нее образуются холодные пустоты.

Как же так?

Ведь все очевидно, все ясно, как Божий день!

Тогда какого черта?..

— Модель, ребятки, — это не только внешность, даже очень яркая! Это умение двигаться, это сценическая подготовка, это личность, харизма!

— Ну, правильно! Есть у нас эта ваша харизма! — Ирочка не совсем уверенно осмотрела Рому. Знать бы еще, что такое харизма… Что за мышца…

— Не уверен…

И он чуть-чуть развернулся корпусом в сторону выхода. Буквально на градус, но этого было бы достаточно для тактичных гостей. Они начали бы собираться.

Ирочка была очень бестактным гостем. Очень бестактным гостем, который, к тому же, оказался в одной минуте от катастрофы.

Остаться за бортом большой жизни только потому, что на периферии, в маленьком Минске, до сих пор не научились новому виду макияжа — какой-то поганой харизме?

— Так, подождите! — решительно заявила Ирочка и взяла Рому за талию. — Сейчас мы вам покажем, что и без харизмы можно выглядеть на все сто! Сейчас мы вам покажем, что такое — сценическая подготовка!

Раз-два-три, кивок… И они вдруг весело закружились в классическом танце, помеси вальса и танго, без музыки, только в такт Ирочкиной фантазии.

Выглядело это довольно уморительно.

И Рома никак не мог понять, что ему делать, куда и как вести. В Ирочкиных глазах искрило безумие, она больно сдавила Ромино плечо, и было ясно, что она скорее умрет, чем сдастся.

Все было жалко и отвратительно.

— Убью! — прошипела Ирочка. — Разведусь на хрен! Поедешь опять к своей маме под замок!

Вряд ли угроза имела воздействие, просто Рома был так утомлен, что любое слово, произнесенное угрожающим шепотом, срабатывало как хлыст по потной шкуре.

Он взмахнул челкой и пошел чеканить шаг, красиво выгибая бархатную спинку.

— Блин, какие пидарасы! — засмеялся джинсовый парняга, все еще апеллируя к своей соратнице, но уже по инерции. — Я таких больных еще не видел, реально! Просто дурдом какой-то!

— Смотрите, как двигается! — крикнула ему потная, возбужденная Ирочка. — Смотрите-смотрите! И потом не говорите, что харизма лучше нормального, чистого тела! Видели, как ставит ногу? Смотрите еще раз! Аппп! А сейчас будет поворот! Смотрите!

Джинсовый ржал, утирая слезы. Его чайниконосица хохотала мелким бисером и даже уже не посматривала на часы. А Ирочка все орала что-то, напряженно таская за собой пунцового Рому, все искала в глазах московских товарищей намек на удовольствие.

***

— Прямо какой-то адский труд, — подвел итог однополчанин Дима, глядя на финальные титры программы. — Никогда не думал, что получасовая программа делается пять часов! Мне все казалось, что они как-то уже готовыми и появляются!

— И это мы еще быстро, да, Ленк? По новогоднему графику! С дозаправкой!

Лена не любила общаться с пьяными видеоинженерами. С этим — особенно. Если бы не доброе, великодушное, ироничное существо рядом, если бы не Дима, друг-однополчанин, то можно было бы считать сегодняшний день окончательно убитым. Сначала Сергей, потом вот пьяный видеоинженер.

— Ты что, за каждую программу так переживаешь? — аккуратно спросил Дима, перехватывая скандал, уводя в сторону. Политес чистой воды. Вряд ли его интересовало Ленино отношение к программам. Ну, вот так вот. Если честно.

Лена так ему и сказала:

— Зачем ты спрашиваешь? Тебе же все равно? Ты просто хочешь как-то разрядить обстановку, да?

Однополчанин покивал, соглашаясь.

Потом Лена злилась. И улыбалась.

Уже очень сильно пьяный видеоинженер одним пальцем набивал титры. Хихикал, читая то, что получалось.

А потом гость обдумал сказанное и отреагировал:

— Хотя… мне любопытно. Как любому нормальному человеку, который всегда видел телевизор только с одной стороны. Со стороны зрителя. Я, конечно, догадывался, чем вы тут занимаетесь. Что вы это все как-то режете, склеиваете… Но как? Какими ножницами? Этого-то я ни разу в жизни не видел! Может, и к лучшему, что не видел. Если бы я в детстве зная, что за спинами Хрюши и Степашки стоит какой-нибудь пьяный монтажер, я бы от разочарования закончил свои дни в колонии!

Лена улыбнулась.

Хорошо быть кем-то другим, не Леной. У всех других людей сейчас такая простая и понятная жизнь, им так легко шутить и смеяться. Никого из них не бросил Сергей.

Лена уже почти была уверена, что Сергей ее бросил, покинул. И столько в этом во всем непонятного! Если бы не такое количество вопросов, если бы он сделал то же самое, но после нескольких лет скучных, изживших себя отношений. Или если бы он не сказал вчера про «люблю». Зачем было говорить? Какой смысл?

— Вообще часто лучше не знать всей правды. Иногда кто-нибудь тебе пытается изо всех сил эту правду сказать, а ты ему вдруг даешь в лоб. И оба потом не понимаем, за что.

— Дим, ты где работаешь?

— Я-то? — Дима встрепенулся. — Ты меня услышала? Решилась со мной заговорить? Я себя зауважал! Завтра куплю себе поощрение — бутылки три.

— Так где?

— Ну, если тебе действительно интересно…

— Действительно.

— Я работаю в одном спортивном клубе.

— Кем?

— Ну, так, ерунда. Инструктором.

— Каким инструктором?

— Да средненьким таким, не самым известным.

— Спорт какой, я спрашиваю?

— А, спорт! Отличный спорт! Самый спортивный, оздоровительный спорт. С другим дел не имеем.

Смешной, белобрысый, уши розовые торчком.

Видеоинженер Коленька обернулся посмотреть, отчего это Лена вдруг так смеется. Удивленно икнул, собрал лоб складочками. Хотел что-то сказать, но не нашел что. Пожал плечами и отвернулся, скорбно кивая головой: я так и думал, этим все и должно было закончиться. Уже кадрят друг друга!

— Ты, может быть, хочешь спросить, каким видом спорта ИМЕННО я занимаюсь?

— Именно это я хотела спросить!

— Вообще разными. Даже шахматами.

— Ты инструктор по шахматам?

— Нет, я инструктор по парашютам, а по шахматам я кто-то вроде Бендера.

— Парашюты?

— Да. Такие штуковины с веревочками. Очень помогают в полете. 

— И сколько лет ты этим занимаешься?

— Чем «этим»? — встрял видеоинженер. — Что ты там рассказываешь девушке, козья морда?

— Вот, рассказываю о звездах, о далеких странах…

— Врет! Не верь ничему, Ленка! Этому прохвосту верить нельзя, он каждый день обманывает по девушке!

— О! — спортивный Дима поиграл бровями. — Какая красивая легенда! Прямо тост какой-то!

— Выпьем за этот прекрасный тост! — предложил видеоинженер. Но Лене вдруг совсем расхотелось участвовать в празднике. Естественно, спортсмен, который пьет, не может быть порядочным человеком. И какое ей дело до совращаемых им девушек? Пусть их хоть десяток в день набегает, ей-то что? Зачем докладывать? С какой целью?

Все то приятное, что накапало в душу вместе со снегом за окном, растаяло. Осталось неприятное.

— Ладно, мне пора.

— Так мы же еще не допили, Ленка?

— Оставайтесь, допивайте. Я пойду.

Лена встала, сгребла свои бумажки в сумку, отразила плечом вопросительный взгляд однополчан.

И тут дверь распахнулась, и влетел Сергей.

— Быстро собирайся! — сказал он Лене. — Есть дело.

Пришел!

Лена вспыхнула и даже оперлась на стол. Так быстро схлынуло паскудное и унылое, что на секунду обескровило ее всю. Сергей пришел за ней! Пришел за ней!

Видеоинженер бездарно прятал бутылку, пялился на Сергея и прятал. Но Сергею, казалось, не было до него никакого дела. Ну, никакусенького.

— А мы вот тут… программу твою смонтировали!

— Я завтра посмотрю, как вы ее в таком состоянии смонтировали! — тихо заметил Сергей, так и не оборачиваясь к ничтожной твари — видеоинженеру. — И почему посторонние в монтажной?

— Это не посторонние! — возмутилась тварь. — Это… это мой брат, практически!

— Я пойду, — сообщил Дима, тихо вынырнул из-за стола, тихо надел куртку, тихо попрощался, тихо посмотрел на Лену.

И ушел.

— После Нового года поговорим, — сказал Коленьке Сергей. — Обо всем поговорим. И о твоем производственном алкоголизме, и обо всем остальном… Кто это был?

— Это был отличный парень — Димка!

— Я не хочу больше здесь видеть этого отличного парня!

Сергей выразительно обернулся к видеоинженеру, и часто-часто заморгал ресницами. Всегда, когда сердился, он вот так вот взахлеб моргал.

Лена уже стояла у двери.

Ей было хорошо.

Бушующий Сергей казался ей таким сильным, таким замечательным! Стоит себе, жесткий, маленький, и одним взглядом прибивает к линолеуму долговязого циничного видеоинженера. Тот, конечно, кривится, делает вид, что ему очень смешно видеть у себя под коленями эту грохочущую блоху. А вообще лучше не ругаться! Лучше увести Сергея и остаться вдвоем.

— Пойдем, — позвала Лена. — Все нормально. Они смонтировали все нормально. А пили… Просто завтра Новый год!

— А мне по фигу, что завтра Новый год! — Сергей выжал из глаз все до капли, все презрение, всю ярость. — Если у тебя проблемы с алкоголем — иди лечись, ясно?

— У меня нет проблем с алкоголем, Серый! У меня пока только с тобой проблемы!

— Ничем не могу помочь! — Сергей вышел, быстро двинулся в темноту к выходу, увлекая за собой Лену и мелкий бумажный мусор. — Меняй работу!

— Так нечестно! — отозвался сзади голос видеоинженера. — Я сюда раньше пришел! Лет на десять!

Его никто, конечно, не слушал.

***

— Где ты был? — робко поинтересовалась Лена, ловя горячими щеками снег. — Я весь день ждала твоего звонка…

— Занят был.

— Но просто позвонить…

— Говорю тебе, был занят!

Он резко остановился, испугал Лену оскаленным зубом. Как будто собирался от души чихнуть, но в последний момент изменил планы.

— Занят был, ясно?

— Ясно…

Потом сели в машину.

Лена, конечно, была несколько напряжена происходящим, и Сергей понимал…

— Ну, не сердись, — он погладил ее по холодным пальцам. — У меня такой сумасшедший день был сегодня. Конец года, отчеты какие-то, сплошная ерунда… Раза три поругался там с одним: никак не хотел въехать, урод, что от него хотят. Люди так отупели, Ленка, а требуют при этом зарплаты на уровне! (Лена кивала.) Особенно вырубает, когда какой-нибудь засранец вроде нашего видеоинженера начинает доказывать, что у него есть мозг… Мля, тратят мое время, скоты, а потом у меня же просят зарплату! Врач еще этот…

— Какой врач?

И тишина.

— Какой врач? — переспросил уже Сергей, потом чуть-чуть подумал, поморгал. — А! Я как раз собирался тебе рассказать… Короче…

Разволновался.

Лена уставилась в его профиль. Что же такого могло произойти за день? Еще вчера он был вполне здоров, а сегодня возникает какой-то врач, настолько ужасный, что сразу сказать о нем никак нельзя. И являющийся, судя по всему, причиной его, Сергея, нервности сегодня вечером.

— С тобой что-то случилось? На работе?

— Ну, не только со мной…

— А с кем еще?

Тут Лене показалось, что Сергей смотрит с некоторым недоверием. Как будто сомневается в искренности ее интереса. Как будто не допускает мысли, что она не знала о его болезни.

— Ну, это и с тобой тоже…

— Со мной??

Вот тут Лена очень, очень удивилась! Так это она больна? Ничего не понятно!

Сергей немедленно выволок из-за пазухи телефон и набрал номер.

— Ты понимаешь, я сегодня все утро прострадал в туалете… Короче, смешно сказать, но кажется, мы серьезно траванулись на вчерашнем мероприятии! Я всякое видел и ел, но тут так скрутило! Каждые пятнадцать минут — как по команде… Я, естественно, к врачу… А перед этим позвонил И. В., ну, другу моему! Юристу! Помнишь? Я ему всегда звоню в разных таких случаях, у него опыт... Он не только друг, он еще и адвокат, калач тертый! Так он говорит, что у нас типичное отравление этой новой хренью… Ну, как называется то, что мы вчера с тобой пробовали?

— Суши, — прошептала Лена.

Не то чтобы ей было страшно — все люди переживают отравления, острые, очень острые, не очень острые. Все хоть раз, но сталкивались с последствиями странной кухни… Но зачем Сергей так волнуется? Почему на его лбу выступила третья капля пота? Может быть, это что-то серьезнее банального отравления?

— На, сама спроси, — Сергей прижал к ее уху теплую трубку, пахнущую туалетной водой и прелым телом.

— Алло, — сказала Лена в пустоту.

— Лена? Привет. Это И. В.

— Да, я узнала.

— Сергей говорил, вы там слопали какую-то гадость?

— Не знаю…

— Не волнуйся, у меня есть отличный доктор, он уже вас ждет. Подъедете, заберете таблеточки, попьете недельку. Через недельку будете как новые. Не переживай.

— Я не переживаю, — Лена совсем перестала понимать, что происходит. — И чувствую я себя нормально…

Сергей выхватил трубку и весело заорал:

— Она хочет сказать, что у нее всех этих симптомов пока не наблюдается! Типа, она по туалетам не тусуется! Туалеты — это моя специализация!

И снова отдал телефон.

— Видишь ли, Лена, — голос И. В. был тих и добр. — У мужчин организм так устроен: они раньше начинают чувствовать проблемы. Давай смотреть правде в глаза — у мужчин слабый организм. Это женщина может перенести на ногах бубонную чуму и даже не заметит, а мужчина в первый же день свалится с копыт и будет просить включить ему футбол, принести чаю…

— Слушай, я ничего не понимаю! — засмеялась Лена. — Что у вас тут происходит?

Сергей напряженно подслушивал.

— А происходит вот что, — спокойно подхватил И. В. — Вы получили серьезное отравление. Вероятность того, что Сергея зацепило, а тебя нет, очень мала. Сергей сегодня весь день страшно мучился, он просто тебе не говорит, бережет. Чем быстрее вы начнете лечение, тем лучше!

— Да я завтра схожу в поликлинику…

— Какая поликлиника, Ленка! Завтра 31 декабря! Ты хочешь, чтобы тебе испортили Новый год? Направят тебя черт знает куда на анализы, обругают, что мешаешь им праздновать! Сергей уже был у врача, ему выписали легонький антибиотик. Вреда от него — минимум, а пользы — вагон! К тому времени как врачи выйдут из новогоднего запоя, вы думать забудете об этой беде! 

— Как-то все это странно! — весело заметила Лена.

Сергей отвернулся.

— Странно, — согласился телефон. — Но есть одно объяснение. Сергей тебя любит и страшно переживает по любому, самому дурацкому поводу. Он хочет, чтобы ты была здорова и счастлива. И ради этого много суетится. Меня это тоже раздражает, я даже наорал на него сегодня за то, что впутывает меня в ваши личные проблемы… Но он мой друг. А ты любимая женщина моего друга…

Лена молчала, пораженная открытием. Так это, оказывается, безумства любви? Вот как они выглядят! Действительно, смешно, нелепо, глупо, но она сама виновата. Влюбила в себя взрослого, умного чело века, который всегда действовал самым коротким путем, молился на калькулятор и во сне решал аналитические задачи. И вдруг сегодня вечером он совершает какие-то космические глупости!

— Хорошо, я поняла.

— Вот и умница. И не обижай его, он и так сам не свой. Переживает.

— Я знаю, почему он переживает, — Лена посмотрела на спину Сергея, спина при этом напряглась.

— Знаешь?

— Да.

Конечно, Лена не сказала, что Сергей переживает свое вчерашнее признание в любви. В тридцать лет трудно признаться в любви, а пережить второй день после признания еще труднее.

— Ну, если знаешь… Тогда тем более…

И. В., конечно, не сказал о том, что Сергей на днях крайне неудачно трахнул некую девицу, и теперь переживал гонорею в самом расцвете. И Лена переживала ее же, поскольку имела контакт с тем же самым Сергеем. Но Лена не знала о гонорее. А И. В. не знал, почему уже в который раз помогает Сергею решать проблемы с женщинами.

— Тогда просто помолчите и поймите друг друга. И сожрите, наконец, эти таблетки! Все! С наступающим, оставьте меня в покое!

— Хорошо, спасибо!

Лена отдала трубку Сергею.

— Что сказал? — Сергей смотрел куда-то мимо, робко улыбался.

— Сказал, что… Что все в порядке. Просто сегодня вечером свет сошелся клином на каких-то таблетках. Я, конечно, ничего в этом не понимаю и считаю, что можно подождать два-три дня, а потом, если не пройдет, сходить к врачу…

— Давай сделаем это сейчас и забудем, — Сергей взял ее за руку.

— Давай, если ты так хочешь, но…

— Просто в ближайшие два-три дня мы будем заниматься другим.

— Чем же?

— Мы будем готовиться к свадьбе.

— К чему?

— К свадьбе, — Сергей искал в ее глазах вопросы, сомнения, другое. — К нашей с тобой свадьбе…

Вот тебе раз… Какое неожиданное развитие темы таблеток! Впрочем, о таблетках Лена немедленно забыла. И вспомнила ровно на пять минут, пока Сергей принимал в окошко с улицы несколько упаковок. А принесший их мужик в дутой куртке и с сигаретой в усах, морщась от мороза, с сочувствием заглядывал в салон и кричал, как не вовремя они заболели и что теперь на праздники даже не выпьешь.

Но о свадьбе она тоже не думала. Это было что-то несовместимое с жизнью — свадьба. Думать о собственной свадьбе получалось не лучше, чем думать о собственных похоронах.

Она соображала, что скажет девчонкам.

Глава 20

Они ехали всю ночь, несколько раз очень криминально скользили в кювет. Остановились дважды — на памятном месте, где Ирочка «сбила» чучело, и на посту за российской границей, чтобы поспать пару часов.

— Сейчас моемся, бреемся — и в солярий! Ты должен быть круче, чем Наоми Кэмпбэл! Только в мужском варианте!

— Наоми Кэмпбэл негритянка!

— А мне пофиг! Потом надо будет записаться в какую-нибудь школу манекенщиц… Блин, прикинь, зарабатывать бабки хождением! И какие бабки! Тут люди беганьем по границам и таможням так не зарабатывают!

— Ир, я хочу сегодня с родителями побыть.

— Да успеешь ты! Вечером отвезу тебя к родителям! А сейчас — в солярий!

— А сейчас отвези меня к Наташке в больницу!

— Чего? — Ирочка снова вильнула в кювет. — Вот, блин, вечно вякаешь под руку… Куда тебя отвезти?

— Давай к Наташке поедем. Она там одна.

— Ну, так она сама виновата!

— Давай поедем к Наташке! А потом — в солярий, куда захочешь!

— Вот нормально! Может, тебе надо было жениться на Наташке?

— Ир, давай заедем к ней, а потом…

— Ты, блин, какой-то тупой! — подвела итог диалога Ирочка и развернулась в сторону больницы. — Давай, Ромочка, поедем к Наташке, давай! Не жравши, не умывшись…

Предновогодний Минск по сравнению с предновогодней Москвой был скромен и тих. Но люди ходили такие же ополоумевшие от близости чуда, таскали такие же обмотанные веревками елки.

Ирочка ругалась всю дорогу, потом еще крепко материлась, паркуясь в заснеженной каше. Но в больнице притихла: запахи там кого хочешь прибьют. А в смеси с запахами новогодними кого хочешь сделают философом.

— Ну, смотри! Если только она там не одна и не страдает!

Ирочка распахнула дверь Наташкиной палаты.

И сразу стало видно, что Наташа не одна.

Не просто «не одна». А ее вообще невозможно рассмотреть — столько народу!

И все обернулись в сторону Ирочки.

— Смотрите, кто пришел! — закричал знакомый голос, и из толпы выделился человек с зубами наперевес.

Психолог! Тот самый провокатор, у которого Ирочка занималась когда-то, которого встретила в коридоре больницы… Она даже имя его вспомнила! Леонид, оптимистическое недоразумение!

— Проходите, Ирина! Присаживайтесь! А у нас открытое занятие!

— Да уже понятно! — Ирочка осмотрелась с некоторой брезгливостью.

Вот они, эти недалекие люди, эти неумытые искатели истин! Те самые, которые когда-то на дурацких психологических занятиях испортили Ирочке настроение своими описаниями ее, Ирочкиной, натуры… Сидят на полу, на подоконнике, улыбаются своими нечестными губами.

— Давайте поприветствуем Ирину и ее друга…

— Мужа! — сухо поправила Ирочка. — Это мой муж!

— И ее мужа…

— Роман, — Рома шаркнул ножкой.

Ему было страшно любопытно. Никогда еще он не сталкивался с таким больничным явлением, а в больницах он, спасибо заботам Розы Наумовны, провалялся в общей сложности года три…

— Привет! — крикнули из толпы смутно знакомые люди.

Ленка? Ленка вместе с Сергеем??

— А вы тут что делаете? — Ирочка даже растерялась. — Что тут за заговор?

— Это не заговор! Мы просто пришли проведать Наташу, да? — Лена посмотрела на Сергея счастливыми глазами.

Тот честно попытался улыбнуться и даже поморщился в связи с этим. Но, кажется, его прибило так же, как и Ирочку.

— Эй, я здесь! — это уже Наташка.

Машет рукой со своей шарнирно-педальной кровати. И прямо вся светится.

Ирочка взглядом послала Роме бомбу, но цель не была достигнута. Рома не смотрел на жену, а смотрел на лучезарных неформалов на полу. Ему, подлецу, нравилось!

— Ну, и что обсуждаем? — Ирочка прошла к окну, сдвинула кого-то из убогих студентиков. Оказалась рядом с Ленкой и братом.

— А мы, Ирина, сейчас отзеркаливаем характеры наших новых друзей. Хотите поучаствовать?

— Нет, благодарствую, я пропущу. Меня уже отзеркаливали, мне не понравилось!

— А мы продолжим! — Леонид махнул рукой, как дирижер. — Итак, мы остановились на Сергее!

Так вот почему он такой кислый? Ирочка ласково ткнула брата в бок. Терпи, я же терпела!

— Он скрытный…

— Он довольно умен, но может обидеть…

— Он, мне кажется, многое видел и научился приспосабливаться…

— У него за плечами большая жизненная школа, и он очень искушенный человек…

— Не хотел бы я попасть ему под горячую руку. Мне кажется, он очень импульсивный…

— А мне кажется, что он очень поверхностно относится к женщинам. Они для него… ну, не знаю… предметы удовлетворения потребностей…

— Может обмануть. Мне так кажется…

— Ты не взял с собой спой телефон? — шепотом поинтересовалась Ирочка. — Достань его, пусть увидят, какой ты крутой! А ты заодно вызовешь психушку. И пусть их всех заберут куда надо!

— Вы слышали мнение людей, которые абсолютно не знают описываемого человека. Они составляют свое впечатление по двум-трем минутам общения. Но иногда именно эти две минуты являются самыми значимыми… Во всяком случае, вы, Сергей, можете сравнить наше «зеркало» с вашим собственным представлением о себе…

— Уже сравнил, — Сергей мрачно перебил Леонида. — Какое-то кривое у вас зеркало!

И получил от сестры тычок в бок. Молодец, означал тычок.

— Ну, что ж! Я еще раз напоминаю о том, что мы не претендуем на объективность, мы просто даем возможность людям услышать иные мнения и воспользоваться этой информацией по собственному усмотрению.

— Пойдем покурим? — предложила Ирочка.

Сергей не стал упрямиться, улыбчиво кивать, прося прощения за неожиданное отступление. Молча отделился от стены и вышел, перешагивая через длинные худые ноги искателей правды.

— Что же, — Леонид широко улыбнулся, пропуская Сергея. — Оппа, аккуратно! Здесь слишком мало места!.. А мы продолжим! Давайте поговорим о Лене!

— Обо мне? — весело смутилась Лена. — Ну… Давайте обо мне!

— Пожалуйста, начинайте! — психолог обвел аудиторию горящим взглядом. — Ну, смелее! Вас смущает то, что Лена работает на телевидении? Думаю, даже публичному человеку интересны мысли других.

— Конечно, интересны! — Лена попыталась поощрить активность «зеркал». Она знала парочку выражений лица, когда собеседник располагался сразу же. — Я готова выслушать самую злую правду о себе!

— Она хочет казаться опытнее, чем есть…

— Мне кажется, она добрый человек, но несколько наивный…

— Она играет какую-то роль, не знаю, хорошо это или нет…

— Мне нравится то, как она ведет передачи…

— Она не очень понимает серьезность жизни. Мне кажется, она мало осведомлена о происходящем. Она боится разочароваться…

— Такое ощущение, что она хочет нравится, что ей кто-то сказал, какой надо быть, и она пытается соответствовать…

Лена улыбалась, но момент ошеломления был, и это читалось по лицу.

— Не исключено, что она всю жизнь была изгоем и сейчас манерничает, кокетничает… Ну, пытается как-то наверстать упущенное…

— Может, она одинока?

— Ну, кто-то еще? — Леонид был доволен, очень доволен активностью граждан. — Кто-то еще хочет сказать?

— Я! — подняла руку Наташа. — Я.

— Наташа? Говорите! С удовольствием послушаем сейчас Наташу!

— Лена очень хороший человек. Она порядочная, ответственная, никогда не предаст. Если что-то не знает, будет всю ночь читать… Как и Ирка… У меня замечательные друзья!

Лена смотрела на подругу, понимала, что все ее стандартные хорошие слова никому в общем-то не нужны. Но если их не говорить, будет как-то очень уж грустно.

А Наташа взволнованно потянулась, обнажив маленький крепкий бицепс, и продолжила:

— Вы совсем не знаете Ленку! Точнее, знаете телеведущую, погорая ярко красится, говорит низким голосом… А я знаю ее другую, она тогда еще была толстой и никому не известной. Но и тогда и сейчас она была классной!

— Спасибо, Наташ! — кивнула Лена.

Ей хотелось всплакнуть. Почему-то.

Никто не придал значения нюансам настроения. Люди, которые ищут знаний и учатся говорить правду, на время поиска становятся бесчувственными. И это нормально. Исследователь не должен зацикливаться на чувствах. Там, где начинаются чувства, исследования заканчиваются.

— Ну, а мы пойдем дальше, — сообщил Леонид, терпеливо выслушав хозяйку палаты. — Теперь давайте посмотрим на… На Наташу!..

Наташа кивнула Лене: сейчас они посмотрят на меня, а потом мы спокойно пообщаемся, ладно? Потерпи!

— Ну, что мы думаем о Наташе?

— Она очень сильная личность…

— Она вызывает восхищение, хочется ее поддержать…

— Я бы не отказался с ней дружить, но она, мне кажется, не очень любит новых людей…

— Она производит впечатление человека, который точно знает, что ему нужно…

— Мне кажется, она довольна своей жизнью, от нее веет спокойствием…

— Уверенный человек с положительной энергетикой…

— Мне кажется, она учится в университете на психолога, у нее очень спокойный вид…

— Или очень хорошо притворяется, или у нее все в порядке…

— Таким, как она, обычно везет…

Наташа пожала плечами. И остальные тоже пожали. Какое-то амбулаторное наваждение! Как может эта переломанная во многих местах тощая девица притворяться, что у нее все хорошо? Каким больным разумом надо обладать, чтобы представить, что ей везет?

— Ну, не знаю даже, — Наташа развела руками, цепляя по ходу и сбрасывая йогурт с тумбочки. — Спасибо конечно…

***

Ирочка и Сергей вышли в коридор, быстрым шагом прошлись в поисках пепельницы, не нашли, но решили остаться здесь. На лестнице. А вот пусть это теперь будет проблемой тех, кто строит здания в несколько этажей и не предусматривает в них быстрые и удобные курилки! Больные — тоже люди, а те, кто их посещает, — люди тем более!

— Ну, и как ты? — поинтересовалась Ирочка, демонстрируя купленную в Москве «Житань».

— Отвали, — Сергей был лаконичен. Как всегда. Ирочка другой реакции и не ожидала.

— А мы полчаса назад из Раши вернулись, гоняли в Москву на переговоры.

— То-то, я смотрю, ты такая пожеванная.

— А тебя, видимо, вылизывает Ленка? То-то ты такой слюнявый, в больницу притащился, школьников этих замороченных слушаешь?

— Закрой пасть.

Ирочка выпустила дымок, довольная. Злится! Значит, удар в нужное место!

— Ну, это твое дело. Ты человек зрелый, опытный, жизнью бит. Ты у нас больше ошибок не допустишь…

Сергей поморщился, хотел сказать что-нибудь громкое, но не нашел сил.

— Ты чего, заболел? — Ирочка всмотрелась в бледное братское лицо. — Что это ты все молчишь, не пошлешь меня как следует?

— Ирка, сбавь обороты, а?

— А что такое? — нет, с ним определенно что-то не так. — Что случилось?

Сергей с трудом присел, скрипнул суставами. Брюки на коленках звонко натянулись.

Он курил и смотрел в заснеженный день за окном. А уже начинало темнеть, потому что зимой все это происходит гораздо раньше.

— Я женюсь.

— Офигеть! В который раз, дай посчитать…

— Ирка, можешь не стараться. У меня и так крыша набекрень…

— А почему у тебя крыша набекрень? Ты же не девственником к алтарю пойдешь? Чего тебе бояться?

Сергей курил, молчал, смотрел, грустил, думал, мрачнел, и Ирочка вдруг почувствовала, какой он несчастный, запутанный. Какое унылое и грустное естество за всем его бетонным фасадом.

— Ну, разведешься, если что, — она присела рядом. — Или там родичи бешеные? Так мы их доведем, ты только скажи! Они сами развода попросят!

— Да тут все по-другому…

— А как?

Сергей посмотрел на Ирочку. А можно ли тебе доверять, Ирочка? А можно ли с тобой вообще разговаривать на одном из славянских языков?

— Я реально влюбился.

— Ну-у-у. — Ирочка кивнула, хотя ничего не поняла. — Да, бывает такое… И что? Все равно можно быстро развестись, если детей нет…

— Да я разводиться не хочу. Я и жениться не очень хочу…

— А чего тогда? Залетели, да?

— Я залетел…

— Это как? — Ирочка хихикнула и высыпала на ладонь несколько новых сигарет, протянула Сергею. — Ты что человек-амфибия?

— Дура.

— Ну, ладно, извини… Объясняй давай!

Пришла медсестра, несколько секунд пронзительно смотрела на сидящих — давала понять, что их курение на лестнице глубоко аморально и требует немедленного прекращения. Только Ирочка и Сергей ничего не сказали, не смутились, не бросились гасить свои сигаретки о стену. Они жались друг к другу плечами, сверкая в полумраке белками глаз, и молча ждали, пока медсестра уйдет. И она ушла, хотя взглядом пообещала вернуться.

— Ну?

— Я подхватил… Короче «венера» у меня.

— Херово… Ну, и что?

— Оно, конечно, пару недель и вылечится, но…

— Она тоже подцепила?

— Ну, ясное дело… От меня.

— И теперь, типа, устроила скандал: или женись, или я расскажу маме, что ты меня заразил сифилисом?

— Идиотка, какой сифилис! — Сергей швырнул сигарету вниз, мимо прологов. — Что ты несешь, мля?

— Ну, я просто других венерических не знаю… Кроме беременности…

Мимо снова прошла медсестра. Очень скорым шагом. Сразу было видно, что она как раз сейчас решает проблему курения в больнице и ищет местного вышибалу, который повышвыривает всех курцов к чертовой матери.

— И что? Серый, не молчи! И что теперь?

— Ну, что… Она ничего не знает…

— Как не знает? Она что тупая? Не видит, что у нее болячка непонятная?

— Она никогда раньше с таким не сталкивалась. Я у нее первый, и спит она только со мной!

— Ты уверен?

Сергей строго и глубоко посмотрел на бойкую сестрицу. Сестрица округлила свои паскудные пухлые губки и испуганно заткнулась.

— Уверен.

— Да…

— И вчера я ей сказал про эту свадьбу, отвлек, называется… Боялся, что она догадается, к какому доктору я ее везу среди ночи… Короче, действовал в состоянии аффекта…

— Блин! Ну, так скажи сегодня, что передумал! Пусть катится, блин! Еще переживать из-за какой-то…

— Не хочу я, чтобы она катилась! Мне с ней нравится, понятно? Она меня устраивает, и вот так по дури лишиться сразу всего!

— Ни фига не понимаю, — рассердилась Ирочка. — Жениться ты не хочешь, но и терять ее тоже не хочешь… Так чего же ты хочешь?

— Не знаю, чего я хочу… Хочу, чтобы все было, как раньше. Вместе работали, вместе спали, вместе куда-то ездили — и никакого напряга…

— Погоди-погоди, — приподнялась Ирочка, встала совсем. — Погоди-погоди… Это на ком же ты женишься, а?

Сергей посмотрел на нее снизу, из угла. И оказалось, что он такой маленький! И не потому, что сидит комочком на корточках, а объективно маленький, сантиметров на десять ниже Ирочки. Старший брат, блин…

— На Ленке…

Ну, почему ему нельзя жениться на подруге сестры? Что тут такого?

Но что-то такое было. Оба это почувствовали. С таким же успехом Сергей мог признаться, что убил дворника и спрятал тело в канализации.

— На Ленке? На Ивановой?

— Да.

— Офигеть можно…

Ирочка прошла туда, прошла сюда, дрожащими руками сунула в зубы новую сигарету.

— Офигеть… На Ленке…

— А что тут такого? — пискнул Сергей. — Ей двадцать лет, не ребенок!

— Офигеть можно… И она ни о чем не догадывается… Заразил Ленку, и она ни о чем… Ай да Сергей! Ай, молодец!

Это уже становится обременительным. Сергей встал.

— Я тебе вообще мог не рассказывать, понятно? Теперь давай, беги! Рассказывай все подружке! Давай! Брат у тебя скотина, сволочь! Всю жизнь был скотиной и сволочью!

— Вот это в точку! — прохрипела Ирочка, не глядя на сволочь и скотину.

— Всю жизнь тебе от меня доставалось, все время я тебе портил жизнь! Теперь можно отыграться! Давай, беги!

— Ну, блин, Серый, ты и животное…

— А ты не животное? Ты не сволочь? Просто ты у нас, блин, белый лебедь! Не такая, как мы, крестьяне! Вся воздушная! Ты у нас порхаешь над землей, посвящаешь себя искусству и педикам! А то, что родная мать тебя уже ненавидит за твою тупость и раздолбайство, этого ты не замечаешь? То, что отец о тебе говорит «наша дурочка», ты не знаешь? Правильно, не знаешь, потому что не хочешь знать! У тебя своя дорога, у нас всех — своя! Мы — злое быдло, а ты — ромашка! Только ты выросла из того же говна, ромашка, что и я! И в такое же говно превратишься!

— Ну, нет, не дождетесь, — тихо улыбнулась Ирочка. — Этого вам, ребята, не видать!

Она аккуратно смяла свою сигарету, смяла горящей, не почувствовав даже, в каком месте огонек прожег ей ладонь.

И пошла прочь.

Худенькая, высокая.

Пошла прочь таким опасно красивым шагом, что становилось понятно — не просто так уходит.

— Вали, блин! Принцесса сраная! — крикнул ей вслед Сергей и пнул стенку. — Хоть навсегда свали! Никто не поплачет!

Прибежала медсестра, привела полную даму грозной наружности. Та нахмурила брови и потребовала очистить лестничный пролет. Сергей набрал побольше воздуха и начал громко и внятно объяснять даме, что он думает по поводу пролетов, больниц и жизни вообще.

***

— Ромка, иди сюда! — рявкнула Ирочка, распахивая дверь Наташкиной палаты.

Снова к ней обернулись два десятка лиц-блинов. А кто-то по инерции продолжал гундосить:

— Он очень приятный, робкий человек. И при этом довольно привлекательный…

— Заходите, Ирина, мы как раз обсуждаем вашего мужа! — радостно заорал психолог Леонид.

— А мне пофиг, кого вы обсуждаете, — бодро заметила Ирочка и вышла в коридор.

Через тридцать секунд перед ней стоял смущенный, озадаченный Рома.

— Что-то случилось? Зачем ты так… грубо?

— Случилось, — Ирочка снова сунула сигарету в зубы, но не прикурила, а так и осталась стоять, кусая фильтр. — Слушай сюда! Сейчас я еду домой, собираю вещи и деньги и возвращаюсь в Москву! Завтра берешь билет на любой проходящий утренний поезд…

— Завтра утром будет еще Новый год! — испугался Рома.

— Ладно, берешь билет на 23 с чем-то и приезжаешь ко мне! Если нас не хотят видеть здесь, будем жить в другом городе! Ничего!

— Кто нас не хочет видеть здесь? Зачем мы будем жить в другом городе? — Рома совсем изнемог от ужаса. — Что случилось?

— Потом объясню!

Дурак такой! Здоровый, красивый дурак! Ирочка посмотрела на его угольные брови домиком и почувствовала, как внутри заработал генератор слез. Пришлось отвернуться и уничтожить эти слезы усилием воли.

— Я за завтрашний день найду нам какое-нибудь жилье! У меня там партнеры есть! Ничего, Ромка, как-нибудь протянем!

Рома обалдел, побледнел, постарел — все сразу! Но ничего не успел возразить и спросить ничего не успел. Из палаты выскользнула Лена.

— Ир, что случилось? Что с тобой?

— Со мной? — Ирочка ласково улыбнулась подруге. Сказать — не сказать? — Со мной все зашибись!

— Ты какая-то странная…

— Я странная? Это у тебя накануне свадьбы помутнение сознания от счастья!

Ах, вот в чем дело! Лена почувствовала, как краснеет, даже чернеет от стыда. Как будто ее уличили в преступлении. В убийстве дворника, например. На пару с Сергеем они его убили и спрятали в канализации.

— Мы любим друг друга, Ир…

— Ага! — Ирочка все-таки прикурила, прямо в больничном коридоре. — А я — Наоми Кэмпбэл!

— Она негритянка! — вякнул Рома, но Ирочка уже не слышала.

Быстро и размашисто удалялась.

— Это ужасно, — прошептала Лена, протирая ладонью лоб. — Я не могу понять, почему так получается, но все ужасно. Хотя должно было быть наоборот!

— Она поехала собирать вещи, говорит, что мы сегодня переезжаем в Москву!

— Как? — Лена отвлеклась от своих свадебных тараканов. — Как это?

— Не знаю, — Рома вяло ухмыльнулся. — Ты же знаешь — с ней бесполезно спорить…

— В Москву… Может, передумает?

— Не передумает.

— Слушай, — неожиданно оживилась Лена. — А как же она сегодня поедет, если сегодня Новый год?

Действительно, как можно куда-то ехать, что-то планировать, если вечером Новый год? И пусть транспорт не меняет своего расписания, и часы работают в том же режиме… Все равно на Новый год природа начинает циркулировать по другим законам, и в этом круговороте людей, вещей и веществ нет места работе и сборам в дорогу.

— Я думаю, она уже забыла про Новый год…

— Но… вы же вернитесь через неделю, да?

Рома пожал плечами, по-стариковски тускло и привычно улыбнулся:

— Я не знаю, Лен. Можем не вернуться уже никогда… Это ведь Ирка…

— Я ничего не понимаю.

— Я тоже ничего не понимаю.

А никто ничего не понимал! Время такое!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

— С Новым годом! С Новым веком! С Новым тысячелетием! С двухтысячным годооом! — кричала Лена со сцены, и толпа в несколько тысяч счастливых глоток орала в ответ: «Да!».

Опасно близко свистели петарды, все искрилось, звенело, где-то бились бутылки, конечно, на счастье. Елка на площади была чуть-чуть кособока, но прекрасна. Пахло паленым и шампанским, очень сильно пахло. Пьяные лица вокруг озарялись светом праздника и брызгами бенгальских огней.

— Чтоб я еще раз пришла на площадь встречать Новый год! — проорала Анжелка, уворачиваясь от петард. — Меня однокурсники в клуб звали, между прочим! Очень интеллигентные, умные люди!

— Знаю я этих интеллигентных людей, — кричала в ответ Наташа. — Видела, как они красиво выпивали в парке на скамеечке!

— Ты меня третируешь! — злилась Анжелка. — Ты меня достала! Мне двадцать, я взрослый человек!

— Я в этом пока не уверена!

— А что мне надо сделать, чтобы ты была уверена?

— Отведи Сусанну в туалет!

— Где я возьму ей туалет на площади?

— Вот этим взрослый человек от ребенка и отличается! Стой здесь, смотри за сестрами! — Наташа вручила Анжелке ладошки Элеоноры и Виолетты, а сама подхватила Сусанну под мышки и поволокла, хромая, в сторону сквера.

— А куда Наташа пошла? — начали извиваться сестры.

— Куда надо!

— А что мы тут делаем?

— Мы смотрим, как тетя Лена толпу веселит!

— А долго мы еще будем смотреть? Нам отсюда ничего не видно!

— Не знаю! Я бы уже давно ушла!

— А почему тетя Лена толпу веселит?

— Потому, что она — большая звезда!

— Как это? Звезды на небе!

— А она снизошла!

— У нее лучи есть?

— У нее есть отдельная квартира и богатый муж! И в каждой газете по интервью! Задрало уже!

— А у нас когда будет отдельная квартира?

— Никогда! У твоих сестер нет богатых мужей, и о них не пишут в газетах!

Тут рядом взорвалась петарда, а вокруг начали весело орать, смеяться, радоваться тому, что петардой не снесло башку, хотя могло.

Анжелика обернулась на смех и обнаружила компанию молодых людей, очень милых, симпатичных.

— С новым тысячелетием, девушка! — крикнул один из них. — Ощущаете, что в двухтысячный переместились?

Анжелика пожала плечами, посмеялась.

— А это что, ваши дети?

— Это мои сестры! Я за ними присматриваю!

— А! — молодой человек скользнул ближе. — А давайте с нами? Сходим к кому-нибудь, обсудим проблему «нулей», например…

Да Анжелика бы за ними полетела, за их веселыми голосами, в их приключения! Но сестры висят якорями, и тут еще вернулась Наташка. Молодой человек немедленно испарился.

— Кто это был?

— Не знаю, — Анжелика злилась. — Долго мы еще будем здесь мерзнуть?

— Думаю, уже недолго.

Она думала правильно. Минут через пять рядом затормозил рафик с гордой вывеской на лобовом стекле: «Служебный».

— Эй, народ! — высунулась из дверей румяная Лена. — Давай в машину!

— Оба-на! — присвистнула Анжелика. — А что, в Новый год по проспекту Скорины можно на машине раскатывать?

— Нам все можно!

«Ну, конечно, — подумала Анжелика. — Мы же звезды».

Но от машины не отказалась.

Они медленно двигались в плотном людском потоке от Октябрьской до площади Независимости. Вокруг гремела музыка, рассыпались огнями салюты и салютики, люди размахивали флажками, были очень пьяными и радостными. Те, кому посчастливилось притереться плечом к рафику, вскакивали на подножку, шлепали ладонями по стеклу, приглашая сидящих внутри присоединиться к народному празднику. Кто-то видел Лену, узнавал ее и восторженно стучал в окно.

— Спасибо! — тихо смеялась Лена. — С праздником вас! С Новым годом!

Сусанна тут же улеглась спать на Наташины колени. Наташа рассеянно гладила ее по мокрым от пота и снега волосам и чему-то улыбалась.

— Куда сейчас? — спросил водитель Лену.

— Отвезите нас, пожалуйста, домой. Едем ко мне, да?

— А Сергей? — шепотом спросила Наташа. Сусанна уже спала, распахнув рот.

— Он с друзьями в ресторане. Приедет завтра к вечеру, скорее всего. Ну, раньше именно так и было.

— А что, он с тобой не хотел Новый год встретить?

— Со мной? — Лена улыбнулась каким-то своим фантазиям. — На улице? Он так развлекаться не любит. Он любит рестораны, хорошую музыку.

— Но это же он организовал концерт на площади!

— Ну и что? Он организовал, я вела. Все честно. Едем ко мне, девчонки!

Наташа не ответила. К Лене так к Лене. В Ленкиной суперквартире в 200 квадратов хоть есть куда детей разбросать.

— Дядю Костика давно видела?

Лена в это время улыбалась кому-то очень пьяному, прильнувшему к нечистому стеклу губами. Махала ему рукой, шептала поздравления.

— Дядю Костика давно видела?

— Он утром заходил к маме, принес цветы и шампанское.

— И?

— Что?

— Не остался?

— Нет. Ты же знаешь маму. Она сказала ему спасибо и выставила за дверь.

Жалко. Наташа видела, как медленно стареют Костик и Маргарита Петровна. И не от того, что они стали меньше и белее, сжималось ее сердце. Старение не казалось ей катастрофой. Катастрофой ей казалось старение порознь.

— А что такое проблема нолей? — спросила Анжелка.

Наташа посмотрела на нее с удивлением: Анжелку интересует что-то, кроме мальчиков?

— Это когда все компьютеры и системы могут зависнуть или отключиться, потому что в данных появятся два ноля. Год ведь как отмечается в документации? Последними двумя цифрами, да? Девяносто восемь, девяносто девять и ноль-ноль. И никто не знает, как электроника на эти ноли отреагирует.

— Но ведь ноль-ноль уже наступил!

— Да, и ничего не случилось.

— А может, еще случится? — выразила надежду Анжелика.

А Наташа подумала, что ничего уже не случится. Что самый тихий Новый год — без застолья и шумной всенощной — уже становится реальностью. Завтра все привыкнут к тому, что живут «в нолях».

***

В подъезде им как-то загадочно улыбнулся консьерж:

— С Новым годом! С новым счастьем!

Потом они шли пешком, потому что лифт был намертво занят, и в нем все время смеялись.

Вообще смеялись и орали всюду, поэтому никто не удивился, когда перед дверью Лениной квартиры обнаружилась кучка полупьяных граждан. Они развернули на ступеньках элитного дома газетку и что-то с нее подбирали, горланя и вопя поздравления проходившим мимо.

— С Новым годом! С Новым счастьем! — крикнули они и нашим героиням.

Как-то не сразу, с секундной задержкой стало видно, что граждане на ступеньках — это Ирочка, Рома и Алексей.

Ирочка, Рома и Алексей…

И вроде бы не сильно за пять лет изменились…

— В жизни бы не узнала! — спокойно сказала Ирочка и протянула окаменевшей Лене пластиковый стаканчик. — С Новым двухтысячным годом!

Выпила.

Лена, Наташа и все младшие Петровы смотрели на гостей, как на пришельцев.

— Слушай, они всегда были такими тупыми, да? — спросила Ирочка Рому. — А почему мы раньше не замечали? Может, мы тоже были тупыми?

— Да мы и сейчас…

И только тут Лена пришла в себя. Она шагнула к Ирочке и обняла ее. — Блин, какая же ты идиотка! — сказала она.

— На себя посмотри! — улыбнулась в ответ Ирочка.

И обе одновременно на секунду задумались над тем, какими духами пахнут волосы другой стороны. А потом — никаких мыслей, только облегчение. И не по поводу того, что духи плохи или хороши.

— Пять лет молчала! — просипела Лена. — Пять лет ни слова!

— Ничего себе молчала! Я в день наговаривала сорок восемь тысяч слов! Думаешь, легко быть агентом суперзвезды модельного бизнеса?

Суперзвезда модельного бизнеса стоял рядом и улыбался, поблескивая глазом. Хотел всплакнуть?

Сестры Петровы пока не участвовали в церемонии, но уже освоились, и Анжелика все время бросала выразительные взгляды на Ромины сапоги.

— Смотри, какие сапоги! — толкала она Наташу. — Смотри!

Наташе было все равно, какие на Роме сапоги. Но ей было не все равно, какое сейчас на Ромином лице выражение. И на лице Алексея. Оба хорошо выглядят, сыто, умиротворенно. Просто одеты, вроде бы ничего особенного — куртки, джинсы, — но видно, что вещи очень качественные и довольно дорогие.

— Мы ведь передавали с Ромкой записки в Москву! Ирка! Ты их хотя бы читала?

— Читала.

— Ирка, ты безумная!

— От такой же и слышу!

— Ну, мы пройдем? Или будем встречать первое утро нового века на лестнице? — спросил Алексей. Посмотрел на Рому.

— Конечно! Конечно, проходите!

Лена долго искала в сумке ключи, потом довольно неуклюже открывала дверь — сколько раз уже она проделывала эту процедуру, но сегодня был полный провал!

— Ленка, ты пьяная? — веселились московские гости. — Что с тобой, Ленка?

Включили свет и пару секунд осматривались по сторонам, переваривая увиденное. Вокруг — сплошные фотопортреты Лены, увеличенные, перенесенные на стены, драпировки и щиты.

— Я тут ни при чем! — крикнула Лена из кухни, гремя посудой. — Это все — Сергей!

— Да уж, — весело согласилась Ирочка. — Только Сергей мог придумать такой мемориал…

Наташа уволокла сестер спать, не тронула только Анжелику. В Анжелике заговорили предки, она стояла как вкопанная и с обезьяньим восторгом ловила каждое движение Ромы.

Рома был очень, очень стильный! Рома был дико красивый, его фото пару раз мелькали в модных журналах! Он всегда был такой задумчивый, нежный, благородный! Анжелика хотела запечатлеть каждый миллиметр его движений. Чтобы потом воспроизвести где-нибудь в нужном месте, например, в коридоре, на глазах у мальчиков!

— Есть-пить хотите?

— Да нам все равно! Мы уже столько всего съели и выпили!

Но Лена убежала на кухню.

Тогда Алексей погрузился в фотоальбом, а Рома не успел потому, что в него погрузилась Анжелика. В полный рост, вместе с пятками. Ей было интересно все, до последней мелочи. Она оккупировала его, она усадила его, она оперлась на его колено локтем и все спрашивала, спрашивала! Как же это великолепно — быть супермоделью в Москве!

А Ирочка отправилась на кухню, к Лене.

— Классная квартирка! — сказала она, присаживаясь на краешек стола. — Кто дизайнер?

— Наташка.

— Серьезно?

— Да. Я ей говорила, что у нее талант, а она…

— И что, Сергей согласился отдать свою квартиру на эксперименты?

— Ну, это ведь наша общая квартира, — Лена была готова обсудить с Ирочкой все с самого начала, только бы прекратить эту многолетнюю и такую до слез дурацкую холодную войну.

— Да, я понимаю, — Ирочка, судя по всему, хотела того же самого.

Она стала очень точеной, консервативно дорогой. Сменила панковский белый «ежик» на мягкую мальчишескую челку, красную помаду — на розовую, джинсу — на что-то матовое, пастельное. Даже цвет глаз сменила с голубого на изумрудный.

— Контактные линзы, — пояснила она не дожидаясь вопроса. — В Москве все носят.

— Красиво.

Лена тоже изменилась и знала об этом. Она перешла на кожу и черные сорта одежды, стала хищной и тихой.

— Вампиришь, — Ирочка кивнула на черноту. — Раньше ты все больше на рюшечках специализировалась.

— Люди меняются.

— Как ты? Где работаешь?

Лена на мгновение задумалась над ответом: Ирочка действительно не знает или мы имеем дело со знаменитым Ирочкиным ядом?

— Работаю на телевидении, все то же самое.

— Понятно, — Ирочка придвинула газету, где на первой же странице фигурировало фото Лены, молча полистала. — Все понятно…

Лена быстро соорудила угощение. Когда есть деньги и большой, умный холодильник, угощение перестает быть проблемой.

О чем еще спросит Ирочка? О том, не стыдно ли быть звездой в Беларуси?

— А где твой черный кот? Подох?

— У мамы. Сергей не любит, когда в доме шерсть.

— А, конечно… Узнаю брата… А как мать?

— Нормально. Я ее редко вижу, мало времени.

— Как Наташка?

— Работает, продает цветы на улице.

— Ох, блин, эта Наташка! — Ирочка отшвырнула газету, сморщила фигурные бровки. — Вечно в говно вляпается! Сколько я ей говорила: начинай свое дело! Зарабатывай деньги! Вон орава какая! Все жрать хотят! А она, блин, все побирается! То уборщицей, то цветочницей! Скоро совсем отупеет со своим крестьянством!

— Ты-то как? Мы о тебе ничего не знаем. Ромка если и заезжал, о тебе ничего не рассказывал…

— Правильно, я ему запретила.

— Почему?

— Хотела избавиться от вас. И вас от себя избавить.

— А нас ты спросила?

Все-таки была в их беседе какая-то неловкость. Чуть ли не манерность. Пять лет прошло…

— Красивая квартира. У меня в Москве похожая.

— Ты вообще молодец.

— Да уж…

Вошел Алексей, молча положил перед Ирочкой альбом свадебных фотографий Лены. Выразительно посмотрел на Ирочку, подождал, пока она нехотя откроет первую страницу, потом вышел.

— Алексей так… возмужал, — заметила Лена. — Такой красивый. И Ромка такой красивый. Как у них дела?

Ирочка листала альбом. Довольно равнодушно, хотя равнодушной она быть не умела, Лена это вспомнила. И сразу стало как-то легче. Она восстановила для себя Ирочку, все ее гримасы, специальные выражения лица, интонации.

— Жаль, что тебя не было на моей свадьбе, Ирка…

— Почему? Вы не купили клоунов?

— Купили. Все равно было скучно. Так как дела у Ромки с Алексеем?

— Нормально. Живут себе, обнимаются, имеют все условия для счастья.

— А ты?

— А я вообще… Каждый день новый мальчик. Не ниже метр восемьдесят, хорошие зубы, модель.

— А любовь?

— Это кто про любовь говорит? Это ты мне про любовь говоришь? После позорного союза с богатым придурком-братцем ты мне говоришь о любви?

— Не такой уж он придурок. Зануда, конечно, скандалист, мерзавец…

— Ленка! — Ирочка вдруг просветлела, распустила злые складочки на лбу. — Ленка! Я так соскучилась, блин! Я ведь навсегда вернулась, Ленка! Не получается у меня жить в другом городе.

Вот вам переходик! Без полутонов!

Лена обалдела, бухнулась рядом, по-бабьи протерла руки, кажется, была готова заохать и расплакаться на плече подруги.

— У меня там все нормально было, Ленка, не думай! Я уже через месяц переехала из подвала в отдельную двухкомнатную! Сталинка, рядом с метро, хозяева такие классные! Через год я уже была исполнительным директором агентства, такие вечеринки каждую субботу закатывали! Блин! Там такие бабки под ногами валялись! Просто иди и поднимай! До дефолта, конечно. Потом все развалилось. Но мы с Ромкой выкарабкались, он у меня в мужских клубах танцевал… В Москве мужских клубов до фига, а у него фактура, подготовка… Я там тоже за разное бралась… Выкарабкались и даже квартиру не сменили… Только, Ленка…

Она встала, подошла ближе.

— Только мне, Ленка, вдруг стали сниться похороны… Каждую ночь… После этих взрывов в Москве, понимаешь?.. Мы с Ромкой специально ездили посмотреть на Варшавское шоссе — так, из любопытства. Знала бы, что потом будут такие проблемы, не ездила бы. Так страшно! Ты не представляешь, что там творилось в то время! Соседи с ума сошли, каждый вечер по очереди у подъездов дежурили. Прикинь: наше время, за окнами компьютеры светятся, самолеты летают, Дженифер Лопес у кого-то орет — а вокруг домов ходят мужики и бабы парами, морды мрачные, не разговаривают друг с другом, соседние дворы обходят и реально ищут врагов! Ищут террористов! Бомбы ищут! Я не могу жить на войне, у меня не получилось! Каждую ночь бояться террористов — это не для меня. И я вдруг в результате этой полугодовой бессонницы дотумкала, Ленка, что мы когда-нибудь все помрем! Никогда раньше я этого не чувствовала… Помнишь, бабку из соседнего подъезда хоронили, а мы висели на подоконнике, смотрели? Так вот тогда я была в квартире, а смерть проносили мимо! А сейчас я иду рядом и жду, когда придет моя очередь!.. И она где-то рядом! Я чувствую, Ленка!

— Ирка, что ты несешь?

— Не знаю, что я несу… Я полгода это понимала, а сейчас пытаюсь за тридцать секунд объяснить… Я захотела вернуться и быть рядом с вами, блин…

— Ну, так это же… Это же отлично! — Лена не знала, что ей говорить, как себя вести, жалеть Ирочку она не умела потому, что Ирочку раньше не надо было жалеть. — Знаешь, как нам тебя не хватало? Мы Ромку расспросами замучили, а он: «Все нормально, все нормально, Ирка сама все расскажет, когда сможет». А кроме Ромки никто ведь ничего не знал, понимаешь? Ни Сергей, ни твои родители… Ты же молчала! Пять лет молчала, Ирка! ПЯТЬ ЛЕТ!

— А… как там мои родители? — Ирочка спросила равнодушно, но Лене отчетливо, как под лупой, стало видно, что она жутко волнуется.

Как ей объяснить?

— Мы не очень часто с ними видимся. Ты же знаешь, какие у них с Сергеем отношения. И меня они тоже не слишком любят.

— Ну, да, они такие…

— Они сказали, что у них больше нет дочери… Что-то в этом роде… Но мне кажется, что они шутили… Я думаю, тебе стоит с ними увидеться, и они поймут, что не могут без тебя жить…

— А когда они это сказали? Ну, что у них нет дочери? — вот тут голос стал Ирочку сдавать. Голос стал позвякивать и подрагивать.

Лена помялась.

— На нашей с Сергеем свадьбе.

— Очень мило… Я надеюсь, в момент произнесения тоста?

— Ну, что-то в этом роде…

Ирочка встала, очень весело откашлялась и пошла гулять по кухне.

Взяла в руки первый же стакан, налила в него из первой же бутылки.

— Прикинь, Ленка? Семейка, а? Один другого лучше! Ну, значит, так и надо! Главное — сильно не размножаться, чтобы уродов не плодить! Ты как, еще не успела залететь от моего братца?

Лена не сердилась, просто было ощущение, что Ирочка никуда не уезжала, что ругалась вот так же на весь мир еще вчера.

— Ладно! Не очень-то и хотелось! Все отлично! Так что, у тебя с Сергеем все хорошо, да? Вы не собираетесь убивать друг друга, разводиться? Странно.

— У нас очень спокойные, ровные отношения. Мы партнеры и друзья.

— Отличная конфигурация! Судя по всему, период нежных ласк у вас еще не начинался!

Зазвонил телефон, Лена сняла трубку, слушала, вежливо, но нервно кивала, потом начала устало рассказывать, как встретила Новый год. Ирочка справедливо решила, что подруга не совсем адекватна, если на пьяный бред какого-то веселого приятеля отвечает буквально следующее: «Нет, что вы. Это был абсолютно продуманный, подготовленный Новый год. Хотя я и впервые находилась в этот момент не дома, среди близких людей, а на площади. Это очень волнующее ощущение — одновременное перемещение во времени нескольких тысяч человек, такого энергетического подъема я не испытывала никогда… А теперь позвольте мне заняться гостями. Ко мне приехали мои друзья, и я хотела бы уделить внимание именно им, а не вам».

Если бы Ирочке среди ночи позвонили какие-нибудь левые муфлоны и попросили рассказать, как она встретила Новый год (который, кстати, еще во всю встречается, еще только три часа!), Ирочка была бы предельно лаконична. Она сказала бы, например, следующее:

— Идите в задницу!

***

Наташа уложила всех, кого могла, отправила в постель даже Анжелику, хотя та элегантно, но серьезно сопротивлялась и бросала взгляды на Рому.

— Спят?

— Спят, думаю.

— Ну, садись, рассказывай! Как ты? — Рома положил руку на спинку дивана, создавая вокруг Наташи дружеский фон.

— Нормально. Работаю, продаю цветы.

— Ух ты, как красиво!

— Ну, да, красиво. Анжелка поступила в университет на геологический факультет.

— Да ты что? — Рома обернулся к Алексею. — Слышишь? Анжела поступила на геологический в университет! Умница какая! А мы ее все ругали за безделье!

— Ну, она и здесь не сильно напрягалась! Конкурса не было, геологом сегодня быть не так престижно, как президентом банка…

— Все равно молодец! А как нога?

— Ну, как, — Наташа вытянула вперед джинсовую конечность. — Побаливает, конечно. Хромает. А так нормально, жить можно.

Роме так было жалко ее — маленькую, исхудавшую. Даже в праздник толстый свитер на джинсы.

— Ира решила вернуться. Навсегда.

— Правильно. Нечего вам там делать. Сумасшедший город, народу море.

— Ну, у меня-то еще контракт не закончился, так что буду туда кататься. Но это только до весны, а потом все! Я устал от этого всего, а сейчас еще буду один, без Ирки…

— Не боись, — подал голос Алексей. — Я буду кататься с тобой!

— Ну, тогда, конечно, не все так плохо!

— Ты такой красивый, Ромка, — Наташа отодвинулась, чтобы максимально охватить картинку. — Просто невероятно красивый! Тебе, наверное, было очень интересно в Москве? Трудно, но интересно?

— Да нет, — усмехнулся красивый Рома. — Мне было так же интересно, как и всем лимитчикам. Просто при этом я еще должен был улыбаться.

— Ты что! — снова вклинился Алексей. — Его там звали «Роман-с-камнем»! У него всегда такой вид был на подиуме, как будто он убить хочет!

— А я уже готов, честно! Даю тебе, Наташка, слово: отработаю оставшиеся два месяца и ухожу из шоу-бизнеса этого куда-нибудь в тихое место! Я не шучу! Мы вон с Лешей уже план придумали, дело свое откроем!

Наташе казалось странным, что человек, у которого контракты и дорогие вещи, небрежно сброшенные в коридоре, может так вольно обходиться с работой. Хочу — ухожу, хочу — остаюсь, буду что-то новое искать. Ей вообще казалось странным, что они вернулись! А в то, что не уедут, просто откровенно не верила! Немножко отдышатся, отоспятся, и назад, в город-сказку! Но она, конечно, оставила свое мнение при себе.

— А вообще как?

— А вообще — нормально, — Рома еще раз взглянул на Алексея. — Вообще я Ирке благодарен за ее выбрык с Москвой. Я только там смог повзрослеть, понимаешь? Только после всего того, что нам пришлось перенести, понял, что я мужик, взрослый мужик… И только там мы с Лешкой могли избавиться от своей паранойи и перестали оглядываться по сторонам. В Москве таких мутантов, как мы очень много, и отношение к ним совершенно другое. Есть специальные гей-клубы… Хотя не в них дело, конечно… Но только в Москве я почувствовал себя самостоятельным и счастливым… Надеюсь, я смогу воспроизвести это же ощущение и здесь, в Минске…

У Ромы была аккуратно и тонко выбритая бородка. Толщиной в миллиметр, будто нарисованная карандашом. На шее обнаружился платок, тоже очень тонкий, ловко облегающий. Очень, очень стильный и красивый человек.

Рома улыбнулся, поощряя ее любопытство. Смотри, я все тот же. Ничего, по сути, не изменилось. То есть не изменилось главное — я тебя люблю и скучаю!

Он смотрел на Наташу и сейчас, уже попривыкнув к ее виду, не испытывал ничего, кроме нежности. И желания сказать что-то такое очень приятное.

— Слушай, а Яковлев… Ты о нем что-нибудь знаешь?

И пожалел, что спросил.

Наташа помрачнела, даже не пыталась это скрыть.

— Ненавижу Яковлева. Не знаю, где он, и знать не хочу.

Алексей на мгновение отвлекся от альбома и послал Роме выразительный взгляд: думай, о чем спрашиваешь!

Рома согласился с тем, что серьезно облажался, тут же покрылся фирменным пунцовым румянцем, начал ерзать.

— Слушай, я, наверное, не дождусь, пока все соберутся! — он вскочил, притащил из мраморного холла чемодан. — У меня тут подарки!

На роскошном хозяйском ламинате начали выстраиваться одинаковые пакетики, тугонькие, мягкие. В некоторых позвякивало.

— Это маме… Это тете Вере… Это деду, это Малышевским… Так… Это Ленке… А, вот!

Он протянул один пакетик, потом другой, потом еще три.

— Это тебе и девчонкам. Здесь кое-что сезона осень-зима 2000, Лешка выбирал!

— Мы вместе выбирали! — Алексей подошел ближе. — Там, Наташ, для тебя еще кое-что. Вот это уже я выбирал, не скрою.

Рома ахнул, стукнул себя по загорелому лбу и снова нырнул в чемодан.

— Да! Я совсем забыл! Вот! Вот, смотри, какая красота!

У него в руках была толстая, глянцевая, расписанная золотом энциклопедия ландшафтного дизайна.

***

— Ой, девки! Вы себе представить не можете, с кем мы там, в Москве, пили! С разными певцами-актерами! Даже Жириновского видели! А сколько у Ромки было поклонниц и поклонников! Там, блин, из-за него в какой-то момент два модельных дома подрались! А скоро но телику начнут крутить рекламу, он там выходит из воды и пьет какой-то сок…

— У нас российскую рекламу перекрывают! — обрадовала Наташа. — Вместо нее крутят белорусские мотивы!

— Ничего, — Лена постучала пальцем по толстому пульту на столе. — У нас «тарелка», можно российскую рекламу смотреть сколько влезет!

— А, ну, супер! Хорошо быть крутыми! — Ирочка отпила из своей тары. — Короче, мы там звездили по полной! У меня были три золотые клубные карты! Мы такие корпоративные вечеринки закатывали, мама дорогая! А с Ромкой даже на остановках фотографировались! Идем себе утром в кафешку, никого не трогаем, вдруг наваливаются какие-то «морковки», пищат и фоткаются! Кричат, что Ромка их любимый артист после Кая Метова!

— Ир, это было один раз! — застеснялся Рома.

— А с нашей Леной тоже хотят сфотографироваться! — сообщила Наташа. — Идем с ней по улице, тоже никого не трогаем, тут подходят, спрашивают, не она ли ведет по телеку их любимую программу? Ленка, конечно, отбиваться… А я честно всегда говорю: да, это она! Ей каждый день из разных газет звонят, интервью берут, в проекты приглашают. Уже даже я от ее интервью устала.

— О, так ты тут просто примой-балериной без меня стала? — Ирочка хрустнула огурчиком. — Это, видимо, тебе как раз из «Дэйли Телеграф» десять минут назад звонили про Новый год спрашивали? Зашибись, как круто! И что? Хорошо в Беларуси платят суперзвездам?

— Плохо.

— Ну, естественно. Хотя тебе чего бояться? У тебя муж-бизнесмен… Он сейчас чем занимается? Нефтью? Зерном? Оружием?

— Рыбой. И продюсирует мою программу на телевидении.

— Отлично устроился! И рыбку съесть, и в искусстве покопаться!

— Ирка! — Алексей постучал вилкой по посуде. — Сбавь обороты! Сейчас в лоб дам!

— Ничего, мы привыкли, — Наташа подтянула к себе непослушную ногу, затекшую от сидения. — А почему же ты, Ирка, вернулась?

— Потому, что мне моя жизнь дорога! В Москве сплошной терроризм и одними взорванными домами, думаю, дело не закончится! Обязательно еще где-нибудь в метро рванут или на концерте! Шахиды эти — они ж без башни… И Ельцин, блин, ноль реакции!

— Как, вы еще не знаете новости? — снова вклинился Алексей. — Ну, естественно, вы же в Новый год или пьете, или в поезде, или работаете! Ельцин сложил полномочия! Сделал подарок стране на Новый год!

— А ты откуда знаешь?

— Есть каналы…

— Офигеть… Вот это Новым год… И кто теперь вместо него? Жирик?

— Нет, какой-то Путин.

— Путин? А кто это?

— Ну, есть такой Путин, назначенный Ельциным…

— Слушайте, давайте хотя бы сегодня без президентов обойдемся, — вскричала Лена. — У меня день рождения завтра! Но отмечать я не буду, мы утром уезжаем на съемки, понимаете? Давайте сейчас! 25 лет…

— Сколько??? — Ирочка вытянулась, плеская шампанским. — 25 уже??? Блииин, Ленка! На фига об этом вслух говорить? Если бы не ты, я бы до сих пор думала, что мне 19…

Глава 2

— С днем рождения, — сказал Сергей, не отрываясь от монитора.

— Ага, — Лена посмотрела за окно, посмотрела на часы. — А почему будильник не звенел?

Тихо, за окном серое январское небо. Никаких изменений — как было серым два дня назад, в прошлом тысячелетии, так и осталось. Зима, понимаешь ли.

— Мы должны были в девять выезжать на съемки!

— Я отменил.

— Отменил? — Лена села.

У нее была такая красивая кровать, широкая, ровная. И шелковое белье. Сначала Лене, как человеку, выросшему на ситцевых застиранных наволочках, было скользко и неуютно. Но Сергей решил начинать семейную жизнь с полной европеизации: он отказался от черного хлеба, от тряпочек в мойке, от штор, от продуктов белорусского производства, исключая мороженое, которое его почему-то устраивало. Потихоньку вся хозяйственно-материальная часть в доме сменила ориентацию, и Лена не видела в этом ничего дурного. Тем более, что к качеству быстро привыкаешь…

— Ты не отменял съемки, даже когда у меня была температура 38.

— А сегодня отменил.

— А почему, можно узнать?

Сергей на секунду отвлекся, хотел по инерции съязвить в ответ, но не сделал этого.

— У тебя праздник.

— А, ты в этом смысле?

Лена выползла из своих шелков, нашла кожаные тапочки носами вверх, дошлепала до ванной. А ванная у них была чудесная. Размером с комнату в старой Лениной квартире. Сергей сам руководил строительством, хотя и доверил сдуру момент концептуального решения Лене. А та призвала в помощь Наташку с ее талантами. И получилось, что вся квартира оделась в песочно-голубую гамму, в плитку морской волны, в терракотовые ракушки. Наверное, Наташка так реализовывала свои детские мечты о море, которого пока ни разу не видела. А Сергей хотел бы хромированного модерна, чтобы строго и лаконично, как в лучших домах.

Только загрузила рот щеткой, как начал стучаться Сергей.

— Что? — сердито спросила Лена (щетка не позволила ей выговорить три буквы из трех возможных).

— Открой! — голос Сергея тоже был нерадостным.

— Нельзя подождать минуту? — ах, как он достает порой!

— Да мне это на фиг надо! Тебя к телефону!!

— Пусть подождут!! — раздражение Лены усиливалось со скоростью локомотива.

— Это твоя маман!!!

Лена распахнула дверь, выхватила из его руки трубку и снова заперлась.

— Мама?

— Лена, я отвлекаю, да? Я Сергею сказала, что могу перезвонить позже…

— Все нормально, мам…

— Леночка, я тебя поздравляю с днем рождения! Желаю тебе быть счастливой и здоровой!

— Спасибо, мам, — Лена полоскала щетку. — Тебя тоже с праздником.

— Ты не зайдешь сегодня?

— Не знаю, мам. Если получится. У меня сегодня работа.

— Ну, если получится, зайди.

— Да, хорошо… Как там кот?

— Кот? Нормально кот. Вон селедочную голову ест.

— Ладно. Передавай ему привет. Пока, мам.

— Пока.

***

Маргарита Петровна повесила трубку, постояла чуть-чуть, глядя в зеркало. Такая стала старая, неинтересная. То есть по годам еще не совсем старая, даже наоборот, еще совсем не старая. А внешне — полная ерунда. А если без очков? Нет эффекта. Только открылись бугорки под глазами, мешки. Даже не мешки, а фуры.

Она не испытывала сожаления по поводу того, что ее тело вдруг почему-то стало приходить в негодность. Тело ее всегда мало заботило. А вот то, что Лена выросла и все… И ее как бы не стало. Вот это катастрофа. Маргарите Петровне всегда казалось, что двадцатипятилетняя Лена будет ее доброй подружкой, этот период виделся смутными картинками — за столом, за чаем, вежливо споря на взрослые темы.

А получилось совсем не так.

И крикнуть нельзя, и дернуть ребенка за руку нельзя, и позвать домой невозможно. И труднее всего было срастись с мыслью, что это состояние не временное. Это навсегда.

И вот еще грустно. Пока Лена была маленькой, а Маргарита Петровна молодой, у них была вполне конкретная цель и вполне благородное будущее. Лена должна была вырасти и превратиться в красивую, умную женщину. А Маргарита Петровна должна была как-то расслабиться в связи с этим, получить какое-то невероятное удовольствие. Все-таки она воспитала человека и увидела, наконец, результат колоссального родительского труда.

Оставалось, конечно, неясным, когда именно будет тот счастливый момент признания Маргариты Петровны? В каком возрасте ребенка у мамы появлялась уверенность, что он уже сам, уже взрослый? Но в целом задача была ясна. Вперед и только вперед.

А теперь что в будущем? Маргарита Петровна в который раз задавала себе этот вопрос и в который раз не находила ответа.

Звонок.

— Рита?

— Да, Костя.

— Поздравляю тебя с рождением чудесной дочери! Думаю, сегодня ты гордишься тем, какого человека воспитала.

— ……

— Алло, Рита!

— Я как раз думала об этом, Костя.

— О чем?

— О том, что, видимо, моя родительская миссия закончена. И я могу исчезнуть.

— Что? Куда это ты собираешься исчезнуть? Смотри мне! Сейчас вызову к тебе на дом «скорую», ты меня знаешь!

— Нет, не надо. Все в порядке. Просто…

Маргарита Петровна еще раз взглянула на свое отражение. Так обидно видеть себя старой. За много лет привыкаешь к себе молодой…

— …Просто у меня нет будущего. Я не знаю, ради чего мне еще жить…

— Секундочку! А внуки? Ты о внуках подумала?

Тут Маргариту Петровну захлестнула такая волна тоски и боли. И по поводу дочкиной работы на износ, и по поводу ее странного, холодного брака.

— А будут ли эти внуки, Костя? Дождусь ли я их при таком развитии событий?

— Ты хочешь, чтобы я приехал?

Если бы Маргарите Петровне было двадцать пять, или даже пятьдесят пять она ответила бы: «Да, приезжай». Но старуха, которая мрачно пялилась из зеркала, не имела права говорить такие вещи, кокетство ей было противопоказано, требования и просьбы — смешны и преступны...

— Нет, до свидания.

***

Лена вышла из ванной уже одетая, готовая воспринимать указания. Сергей говорил по телефону, не обращая на нее внимания.

Тогда застелем кровать.

— Сегодня к нам придут гости. В том числе из Москвы. Хотелось бы устроить вечеринку в честь твоего дня рождения.

— Сергей, ты бы хоть повернулся ко мне…

Сергей повернулся.

— Гости очень качественные, хотелось бы, чтобы ты соответственно выглядела.

— А гости рыбные или телевизионные?

— А какая разница?

— А у них разные представления о том, как должна выглядеть соответствующая женщина.

Сергей улыбнулся, игриво помахал пальцем.

— Шалить вздумала? Ладно, хвалю…

Он достал портмоне из кармана брюк, извлек сотню, другую, протянул.

— Вот, купи себе сама, ладно?

Вместе с портмоне из кармана выпала фигурно оборванная бумажка с кудрявым почерком на развороте.

Сергей быстро, но без суеты, ее поднял. Потом почувствовал некоторую незаконченность мизансцены и добавил, комкая бумажку и пряча обратно в карман:

— Если не будет хватать — скажи.

***

— Лешка, смотри! За машину отвечаешь телом!

— Вас понял, мон женераль!

— Блин, когда ты уже себе машину выберешь? Сколько можно на моей?

— Прошу прошения, мэм! Через два месяца мне пригонят мою новую долгожданную тачку прямо из Германии!

— Ой, пока они ее пригонят… Ладно, масло проверяй, не забудь! Воду заливай! За ковриками следи!

— Слушаюсь!

— И Ромку мне береги!

— А можно, я его и себе беречь буду?

— Дошутишься сейчас! И чтобы не гнали!

— Не будем гнать!

— Так… Что еще… Про машину я вам сказала?

— Сказала!

— Поцарапаете мне машину — убью!

— Не поцарапаем тебе машину! Не убьешь!

— Ладно!.. Ромка, поцелуй жену!

Рома, улыбаясь, лизнул Ирочку в щеку. Алексей клюнул в соседнюю.

И ушли, весело бася и постукивая модными подковками.

Ушли, уехали в Москву…

А Ирочка вернулась в свою девичью постель. Дамскую. Называть девичьей постель, принявшую за свою жизнь два десятка разнообразных мужчин, было бы неправильно… А с другой стороны, она осталась вполне девичьей, с какой-то исключительно дамской дребеденью над и под собой.

В комнате, где постоянно обитает мужчина, прокладки и косметика не лежали бы такими уверенными, стройными рядами.

Ирочка помаялась, пытаясь уснуть. Но уж если встала — шансов вернуться к Морфею не было. Даже если хотелось спать, она могла проваляться час, моля подушку о забвении, считая баранов, прибыль, ящики с товаром.

Беспонтово.

Трехкомнатные Ирочкины апартаменты за пять лет пришли в упадок, запылились, отсырели, обросли задумчивыми тараканами. Все эти мелочи мало трогали хозяйку, ей хватило бы и одного табурета для нормальной жизни.

Она поставила перед собой телефон и долго гипнотизировала его взглядом.

Поразительно — за пять лет можно абсолютно все телефоны забыть! Даже собственный.

— Ну, звони! — сказала Ирочка. — Звони, говорю!

Телефон не послушался.

Ирочка уже два дня в Минске — и ни звука! Раньше звонили каждые десять минут, даже ночью. А тут, понимаете ли, ни звука! Как будто Ирочка погибла! Много лет назад. Но даже в этом случае приняты визиты вежливости. Могли бы позвонить хотя бы для того, чтобы проверить, не приехала ли она!

Потом сама набрала номер.

— Петька? Здорово! Это я!.. Ну, блин… Ирка Сидорова-Красивая, вот кто!.. Ага, щас… Я вернулась, короче, передай там по кругу… Завтра вечером все у меня! Тогда и поговорим!

— Юлька! Слышишь меня?.. Это Сидорова-Красивая!.. Ира Сидорова!.. Не спрашивай, потом расскажу! Завтра вечером у меня, передай всем!

— Инчик, здорово! Не узнала?.. Блин, вы сговорились все, что ли?.. Сидорова-Красивая это!.. Ага, буду богатой, уже!.. Завтра вечером ко мне, буду хвастаться!

Потом долго думала, курила.

Позвонить домой или нет?

Пять лет не звонила…

Надо звонить. Надо, Ира… Если ты сейчас не позвонишь, не будет тебе покоя. Да, погорячилась, порвала с родителями… Но ведь родители! Надо звонить и просить прощения… Все, что угодно, но звонить надо! Страшно, но как-нибудь разрешится, как-нибудь разрулится… Мама поможет, сама скажет, и слово за слово…

Набрала знакомый номер и сбросила.

Покурила.

Потом еще раз решительно набрала.

— Мам?.. Здравствуй… Это Ира… Все нормально, да! Я просто хотела… Что?.. До свидания? Ну, хорошо… До свидания…

И осталась сидеть, оглохшая и ослепшая. Пока не закурила новую сигарету.

На улице орали мальчишки, лепили снежных баб. У мальчишек такие звонкие голоса, противные…

И так бело за стеклом, так холодно….

— Ну, как хотите, — сказала она телефону, кривя дрожащие губы. — Я попыталась… Теперь все… Хрена лысого я вам еще раз позвоню!..

Ей стало горячо и зло, она что-то разбила, не поняла, что и не рассматривала. Ходила, пинала вещи, ругала родителей и себя.

Потом у нее возникло непреодолимое желание поплакать — и она его реализовала.

***

— А у вас цветы не мерзлые?

— Можете потрогать! — Наташа открыла крышку пластикового ящичка, в котором томились гвоздики и грустно горела свеча. — Нормальный, свежий цветок, только утром получили!

— И как вы можете сутки на морозе цветы держать? — бормотала покупательница, щупая бутоны. — Пятнадцать градусов! Совесть у вас есть?

Наташа молчала, поджимая пальцы.

Ей бы очень хотелось, чтобы пришло лето, а больше никаких ощущений, и никакой совести после пяти часов на свежем воздухе.

В местах переломов костей привычно ныло, хорошо, что не одновременно — сначала начинали ноги, потом выше, выше, и к вечеру, когда становилось совсем печально, рабочий день заканчивался.

Естественно, эта стерва ничего не купила, только помяла и без того вялые лепестки. Пришлось восстанавливать красоту, пальчиками, ювелирно, расправляя каждую вмятинку.

— Слышь, Наташ! — кто-то из коллег, дам-цветочниц, весело махнул варежкой. — Ходь к нам! Дело есть!

Она подошла.

— Греться будешь? — в пластиковом стаканчике зажурчала водочка. — Давай, выпей! Пятьдесят граммчиков здоровью не повредят!

— Нет, спасибо. — Наташа помахала шапкой. — Я пропущу.

— А она всегда пропускает! — радостно возмутились коллеги. — Прям уже подозрительно! Че, брезгуешь? Так ведь даже врачи рекомендуют! Во избежание обморожения принимать по пятьдесят граммов водки! Раз пять за день!

— Я лучше померзну.

— Ну и мерзни, нам больше будет! Да, девки?

Она ушла, а коллеги остались стоять тесной кучкой, грели себя водкой и разговорами.

— Слышь, не пьет!

— Да лечится, наверное!

— А чего у нее шрам такой? И хромает? Сидела, что ль?

— Да, говорят, пыталась наложить руки… У нее ж детей целая куча! И все от разных мужиков!

— Это ж во сколько она рожать начала?

— Да ты на рожу ее посмотри! Сучка махровая!

— А ставит себя, как царица! Если будет выеживаться, я ей табло быстро начищу!

— А как разговаривает! Будто сверху смотрит!

— Интересно, мужик у нее есть?

***

Наташа чуть-чуть пританцовывала, гоняла кровь. Остальные тоже прыгали, смеялись, выглядели вполне довольными своей красивой, вольной работой. Но Наташа, видимо, смотрелась выгоднее. Или довольнее. Покупатель подошел к ней:

— Здрасте, девушка!

— Здравствуйте.

— А мне цветочки надо, в гости еду. Посоветуйте что-нибудь не за дорого, но красивое!

— Возьмите гвоздики.

— Гвоздики? Давайте гвоздики.

Пока Наташа аккуратно выдергивала цветы, покупатель покуривал, наблюдал.

— И давно вы цветочками промышляете?

Наташа неопределенно пожала плечами. Гвоздики цеплялись стеблями, выходили пучком, приходилось выдергивать нужные.

— Симпатичная девчонка просто, а стоите на морозе! Непорядок?

— Спасибо. Вам три цветка или пять?

— Дайте три. Нет, давайте пять, пусть радуются… И куда только ваш муж смотрит?

— Поищите без сдачи, пожалуйста.

— Один момент! — покупатель поискал в карманах, оглянулся назад. — Я сейчас в машинку сбегаю.

Пока он бегал в машинку, появился еще один желающий обзавестись букетом.

— Секундочку, вы не Наташа?

Наташа кивнула, всмотрелась, но не узнала. Такой энергичный, улыбается крупными зубами, очень бодрый товарищ.

— Я Леонид, доктор психологических наук! Я у вас в больнице занятия проводил, помните?

— А-а-а! Да…

— Я так рад вас видеть! Так рад! Ну, рассказывайте! Как вы? Как здоровье? Чем занимаетесь?

— Я? — Наташа растерянно оглянулась. — Я нормально, здоровье нормальное. Занимаюсь продажей цветов.

— Правда? Так это я у вас смогу купить подходящий букетик?

— Да, сможете.

— Отлично! Мне надо что-нибудь для взрослой женщины, пожилой. Что-нибудь сентиментальное.

— Возьмите розы. Они очень сентиментальны.

— Розы? Хорошо. Давайте розы.

Тут прибежал первый покупатель, задиристо осмотрел Леонида.

— Девушка, я вам тут без сдачи нашел! У напарника пришлось разбить! Угодил я вам?

Дамы-цветочницы сбились в плотную кучку и внимательно следили за происходящим.

— Да, спасибо. Держите свой букет.

Покупатель взял цветы, но уходить не спешил. Ждал, пока Наташа рассчитается с Леонидом. Но и Леонид не спешил.

— А как ваши сестры? У вас же сестер много? Три или шесть…

— Четыре.

— Да, я помню, что много… Я так рад вас видеть! Вы совсем не изменились, только похорошели!

— Что? — тут Наташа не выдержала и засмеялась, с трудом справляясь с замерзшими щеками. — Похорошела? Вы шутите?

— Нет! — Леонид просто светился от счастья. — Не шучу! Я действительно очень рад вас видеть и действительно считаю, что вы очень похорошели!

Покупатель гвоздик начал сердиться и воинственно закурил, нагоняя тучи.

— А вы почему себе такую работу выбрали? Вы цветы любите?

— Нет, Леонид! Просто другой не нашла!

— А почему бы нам не попробовать себя в психологии? Это восхитительный мир!

— Потому, Леонид, что у меня нет времени этот мир осваивать! A еще мне нужны деньги!

И все на смехе. Покупатель гвоздик подошел ближе, оттер Леонида в сторону:

— Извини, мужик, мне надо с девушкой поговорить кое о чем! Это интимно!

— А, ну я подожду!

— Не, ты не жди! Ты иди!

— Так я же еще цветы не купил? — весело возмутился Леонид. — Нет, так не годится!

— Это мой старый друг, — холодно заметила Наташа. — Попрошу не мешать нам.

— А, все понял, — покупатель гвоздик развел руками. — Я просто хотел предложить бизнес.

— Спасибо, я уже нашла себе работу.

— Так ты работай себе, сколько влезет! Я просто чего? Я в такси катаю, и меня клиенты часто просят отвезти цветы купить. Так я могу их прямо к тебе тащить!

— Что ж, я буду благодарна.

— Ладно, — таксист был недоволен разговором, он ждал большего. — Тогда я как-нибудь заеду.

— Хорошо, до свидания.

Он ушел, послав Леониду острый, долгий взгляд. Но Леонид его не заметил.

— Слушайте, Наташа! Я все больше вами восхищаюсь! Вы уникально сильная личность! Вам обязательно надо развивать ваш талант! Вот тут к вам кто-то подходит, говорит, и все! Я вижу, как он попадает под ваше обаяние! Вы просто на глазах овладеваете людьми! Вам обязательно надо с ними работать!

— Так я же с ними и работаю!

— Нет, я имею в виду другое!.. Слушайте, ну как же я рад вас видеть!

Наташа хохотала, так он был уморителен.

— Скажите, а где ваша подруга Ирина? Тоже уникальная личность!

Я до сих пор о ней студентам рассказываю!

— Она жила в Москве, теперь вернулась.

— Поразительно!

Леонид еще пошумел, размахивая руками. Снег таял, не долетая до него. Люди оборачивались.

Потом он взял свой букет и ушел. Сказал на прощание: «Буду рад, если судьба столкнет нас с вами еще не раз!».

И ушел.

***

Начали собираться гости. Лена весь день проторчала на кухне, что-то готовила. Готовила средне, но старалась, и от этого тратила еще больше времени. Звонить подругам не хотелось, за подарком она тоже не пошла. Ей было грустно, светло и щекотно где-то в районе ключицы. Она думала о том, что бумажка в кармане Сергея — игривое послание какой-нибудь девицы.

— Лен, выйди к нам, пожалуйста!

Она сняла полотенце с плеча, вытерла руки, вышла в коридор. Там уже толпились люди с цветами.

— Это моя супруга Лена, звезда телевидения, один из самых покупаемых местной рекламой голосов… А это мой старый приятель, директор одного российского предприятия.

— Это моя супруга Лена, самая рейтинговая ведущая национального телевидения, может работать в рекламе… Это мой старый друг, ведущий менеджер одного российского предприятия.

— Это моя супруга Лена… А это — популярная ведущая одного российского канала Д.

Маленькая, тоненькая Д., обладательница лисьего личика и волос колечками, улыбнулась, как ангел:

— Рада с вами познакомиться, — сказала она Лене.

— Я тоже, — соврала Лена и снова убежала на кухню.

Потом Сергей водил гостей по своей большой квартире, демонстрировал коллекцию видеокассет, газовый пистолет, ноутбук. Единственная дама в компании — Д. — издавала много специфического женского шума. Повизгивала, аплодировала, задавала вопросы с дурацкой интонацией человека, который вообще ничего не знает, но подозревает, что знает кто-то другой. Мужчины от этого одобрительно гудели.

А на кухню к Лене пришел юрист И. В. Его тоже пригласили. Было бы странно, если бы его не пригласили. Он был, как-никак, лучшим другом Сергея.

— Я так устал от праздников! — сообщил И. В. — И такое ощущение, что я старею! Меня все время клонит в сон, я готов пропустить вечеринку в пользу вечера у телевизора…

— Я тебя понимаю, — кивнула Лена. — Для меня праздники вообще перестали существовать, и при этом меня всегда клонит в сон.

— Ну, да… Ты даже в свой день варенья на кухне торчишь! Знаешь, пора подарить себе домработницу.

— Ну, я так не умею. Я буду чувствовать себя рабовладельцем.

— Сергей себя таковым почему-то не чувствует. Но тобой распоряжается, как захочет.

— Да, но что я могу сделать? Устроить революцию? У меня нет ни сил, ни времени, ни желания.

— Жаль, а то я мог бы проконсультировать…

Прибежал Сергей.

— Лен, где аперитив?

— Ой! — Лена завертелась но кухне. — Я забыла!

— Ну, как же ты так?

Сергей раздраженно заморгал, схватил бутылку, начал сам разливать напитки.

— Неси! — он подал Лене поднос. — Улыбайся, хорошо? Эти люди могут обеспечить нам будущее на ближайшие десять лет!

Лена вынесла напитки, угостила всех, кого смогла. Кого-то не смогла угостить потому, что не нашла в недрах гигантского жилища.

А кого-то не хотела угощать. Например, звезду одного из российских каналов. Но Д. подошла сама.

— Я видела твои фотографии, — сказала она, ловя взгляд Лены. — Ты красивая.

— Спасибо, ты тоже.

— Сколько тебе лет?

Лена почувствовала, как бойко шевельнулось в ней раздражение, даже бешенство.

— Много. Уже двадцать пять.

Д. зачем-то сообщила, что ей тридцать.

Лена вернулась на кухню, полная смятения. Этой инфантильной студентке тридцать? Тридцать — какая-то нереальная цифра! Невозможно поставить рядом эту цифру и эту девушку. Да любую девушку рядом с цифрой 30 поставить невозможно!

— Сергей, а что это за девушка?

Сергей был занят разговором с И. В. С некоторых пор они вместе сочиняли рекламу, считали себя успешными сценаристами, и вообще…

А Лена углубилась в нарезание овощей.

— …и мы снимаем ее на полу, среди чая! Можно будет взять на складе, или как это у них там называется, баночек тридцать чая?

— Теоретически можно, но в чем идея?

— Идея в том, что Ленка лежит на полу, вся в чае, и говорит, как он хорош и полезен.

— А почему, Сереженька, она лежит на полу?

— Потому что у покупателя возникнут определенные ассоциации…

— Да, но весьма далекие от чая!

— Какая разница! Просто должны быть приятные ассоциации!

— Эй! — весело крикнула Лена. — Я могу поучаствовать в процессе?

Сергей терпеливо, очень терпеливо поморгал в ответ:

— Смотри в салат, лапушка, хорошо? Как-нибудь без тебя разберемся!

***

Ирочка звонила Ленке, поздравляла с днем рождения, искренне надеялась, что Ленка пригласит ее, Ирочку, напьется с ней, пошепчется. А Ленка не пригласила, молчала, сопела в трубку. У нее там были какие-то высокопоставленные гости. Ну и хрен с ней, с Ленкой, и с ее гостями!

Наташка была на работе…

Никому не было дела до Ирочки. Никому!

Она долго и неприятно маялась. Откуда в ней взялось это новое ощущение? Почему большую часть своей жизни она прожила легко и красиво, а вот сейчас вдруг начала маяться? Что, московский дефолт ее так подкосил? Да, и дефолт тоже! А кто не сорвется, если в один лень потеряет работу, друзей и абсолютно все надежды? Кто не сорвется, если увидит Москву посткризисную, с лунно-удивленными лицами людей, которые переживали потрясение такой силы, что разум не справлялся! Пустые прилавки, как в далеком детстве заставленные фигурными рядами консервов… В магазинах нет яиц… В 1998 году, на рубеже веков, в золотой Москве нет яиц!!!

Может быть, ее подкосили непонятно откуда взявшиеся террористы… Жили себе люди, жили, слышали по телеку, что где-то в какой-то Палестине, в каком-то секторе Газа, какие-то террористы… Или где-то в Израиле… В общем, все это далеко и не правда, нет смысла запоминать дурное — террорист… И вдруг одним тяжелым ударом эти космически далекие слова падают на Ирочку! И в одном городе с ней взрываются дома! И гибнут люди! Сотни людей! И сутками напролет обезумевшие репортеры, чихая от пыли и ужаса, рапортуют с завалов: столько-то погибших, столько-то пострадавших, такие-то новости!» И показывают новые и старые кадры, и там кровь, и мертвые…

Да, с нервами определенно проблемы…

Ирочка походила по своей тихой квартире и вдруг схватила табурет и начала лупить им по стенам, по мебели! Такой грохот! Такой дикий, безумный звон стекол!

— А вот так!!! — орала Ирочка. — А так и надо!!! А так мне и надо!!! А сама виновата!!! Сама!!!

Ей попались какие-то фото в рамочках, Ромкина работа. Ирочка никогда не собирала фотографии, тем более не вставляла их в рамочки, а вот Ромка — да.

Портрет Валентины Сергеевны, Игоря Петровича, Ивана Ивановича и Розы Наумовны? Обнимаетесь, товарищи родители? А вввот вам!!! И падайте на пол!!! И разбивайтесь там, как хотите!!!

Портрет Ирочки с аккордеоном? Тут же рядом — итальянская грамота победительницы конкурса? А вот и вам!!! А сдохните вместе со всеми! А не надо мне этого всего! Не надо!!!

По фужерам! По тарелкам! По фарфоровой фигне, непонятно откуда и кем принесенной!

Все убейся! Все пропади! Все было не так! А ничего не надо! Ничего!!!

Портрет Ромки?

Ирочка остановилась, дрожа и поскуливая.

Разбить и Ромку?

Нет, не надо…

Ромку не надо…

Это единственное, это самое лучшее, что у нее есть… Это единственный, кто у нее есть…

Плача, кусая губу, Ирочка взяла портрет, прижала Ромку к сердцу, опустилась на пол. Вокруг была разруха, болтались дверцы полок на петлях, блестели осколки.

А Ирочка сидела на полу, обнимала Ромку и плакала так горько, как еще никогда в жизни.

***

Ближе к полуночи гости начали расходиться. Осталась только девушка Д., российская телевизионная звезда.

— Слушай, ну ей некуда идти! — шептал Сергей. — Мужики могут о себе позаботиться, а женщин лучше не кантовать! У нас места до фига, пусть спит!

— Ну, пусть спит! — злилась Лена.

Она злилась даже не на Сергея с его пансионатом для несчастных девушек. Она злилась на все сразу. На свой испорченный день рождения. На то, что девчонки позвонили, поздравили, но так и не догадались вытащить ее отсюда! Куда-нибудь, все равно куда! Злилась на то, что не зашла к маме!

Потом она зарылась в свои шелковые простыни и чуть-чуть успокоилась.

В целом праздник удался. Гости ели-пили, общались. Сергей был доволен. Значит, все идет как надо. Девчонки не вытащили потому, что были уверены: Лена веселится, отмечает свой звездный день рождения в кругу высоких гостей… А мама… Да ладно! Мама сейчас в отдельной теплой квартире, не обременена ничем, кроме общения с котом. Лена может позавидовать маминому распорядку дня.

Она уснула с горьким, но дерзким выражением лица.

А в это время Сергей лихорадочно, оглядываясь на двери, занимался сексом с российской звездой Д.

Глава 3

Довольно уверенно пришел февраль.

И то ли потому, что появилось солнце, то ли потому, что старые деньги были заменены на новые, с меньшим количеством нулей, то ли потому, что закончились пельмени, но этим утром Ирочка решила, что депрессию пора завершать. Она даже прибралась в квартире — разметала тряпки по углам, поелозила пылесосом.

— В первый и в последний раз! — сказала Ирочка пылесосу. — Теперь по всем вопросам — к Ромке!

Потом она накрасилась поярче, выволокла из пакета купленную на распродаже шубейку дикого цвета. Распродажа была элитная, между прочим, новоарбатская! За такую шубейку любая модница могла удавиться!

Потом пошла гулять. И догулялась до метро.

А в метро Ирочка не была уже много-много лет. И если еще в Москве время от времени приходилось нырять в подземку, чтобы успеть хотя бы с получасовым опозданием (а в пробках, вы понимаете, это опоздание увеличивалось вдвое), то здесь, в тихом Минске, необходимость такого передвижения просто не рассматривалась. Здесь не было пробок. И расстояний.

Отечественное метро показалось ей игрушечной моделью. Меленькое, компактное, все какое-то выставочно-мраморное, будто только с листа. Народу — единицы, это так ошеломило. Коротенькие, чистые поезда.

— Наступим прыпынак «Парк Чалюскiнцаў».

О! В парке Челюскинцев можно отлично потусоваться! Снег, сосны, попкорн! Ирочка по московской привычке заторопилась встать, а потом долго болталась у пустой двери, поскольку выходящих было совсем немного.

В парке тоже обошлось без столпотворения. Но и попкорна Ирочка не нашла. И ей пришлось совершить хорошую пробежку, прежде чем нарисовался хоть какой-то фастфуд.

— Ну, блин, страна! — ругалась Ирочка, вытирая жесткой бумажкой, которую ей выдали вместе с хот-догом, кетчуп с шубы. — Восемнадцатый век! Нет соуса карри!

Потом ее внимание привлекла немалая толпа народа на горизонте. Что-то светило, кто-то суетился. Кусая свой скромный хот-дог, Ирочка двинулась к горизонту.

Почему-то решила прокатиться на карусели или на тройке, все равно, лишь бы весело…

При ближайшем рассмотрении толпа оказалась кучкой сморщенных от мороза актеров и таких же сморщенных осветителей и разной другой непонятной обслуги.

— Так, еще раз! Все слушают режиссера!

— Внимание, все слушают режиссера!

— Сейчас я скажу вам «праздник!» — и вы начнете веселиться! Ве-ее-лить-ся! А не топтаться с паскудными рожами! Понятно?

Ирочка с любопытством посмотрела на тех, кто с «рожами».

Человек восемь в ярких комбезах, явно разукрашенные гримерами. В руках какие-то бутылки, носы красные от мороза.

— Блин! — огорчился режиссер, посмотрев в монитор, охраняемый молодцом приятной наружности. — Ну, что у вас с носами, а? Где Надя?

— Я! Здесь! — прибежала дама с перчатками без пальцев, начала присыпать носы пудрой.

— Нет, ну я понимаю, что они должны выглядеть морозно! Но они выглядят, блин, обмороженными! Мне нужны три нормальных крупных плана! Дайте мне три нормальных, счастливых лица!

— А че тут у вас происходит? — спросила Ирочка кого-то ближнего. Ей было интересно, и ей очень нравился парень у монитора.

— Кино снимают!

— Да вы что? Офигеть! — Ирочка протерла губы бумажкой, скомкала ее, швырнула подальше в снег. — А вон там кто стоит?

— Ассистент режиссера…

— Ага.

Ирочка обошла толпу и пристроилась поближе к ассистенту.

— «Беларусьфильм»? — спросила она без подготовки.

Ассистент вздрогнул, обернулся. Какое-то время молча рассматривал Ирочку.

— Не совсем, — от него пахло жвачкой. — Московский сериал снимается. Просто здесь дешевле.

— Понятно, — Ирочка хорошо разбиралась в вопросах коммерции.

Она уже начала соображать, как ей сделать непристойное предложение этому ассистенту: сразу в лоб или дать привыкнуть к ее, Ирочки, присутствию? Но тут режиссер гневно обернулся к своему помощнику, хотел прикрикнуть, но обнаружил Ирочку.

— А ты что?

— А что я? — испугалась Ирочка. — Я ничего!

— Иди на площадку!

— Зачем?

— Ты наша или нет?

Ирочка на секунду призадумалась. На этот сложный вопрос можно было ответить как угодно. Что он имел в виду, этот гневный маленький человек? Ее гражданство, культурные установки? Что?

— Короче, Вадик, — режиссер поморщился. — Смойте с нее кетчуп и снимите мне пару красивых планов, пока с носом все нормально!

Тут же прибежала дама с перчатками, начала щекотать Ирочку кисточкой.

— Ой, вы простите! — шепотом ворковала она. — Столько новых артистов! Я вас не узнала!

Ирочка слегка ошизела, поэтому молчала.

— Хорошая моя! — режиссер встал, нервно и больно схватил Ирочку за локоть. — Встань здесь и просто тупо улыбайся, ясно? Просто улыбайся и радуйся жизни! Я сейчас получу инфаркт, честное слово!

Ирочка увидела глубокие глаза ассистента. Он тоже слабо понимал происходящее, но не спорил и подстраивался к действительности. Подстроилась и Ирочка.

— Внимание!.. Улыбнулись все!.. Мотор!.. Праздник!

Вокруг Ирочки завизжали, начали бросаться конфетти, горланить песни. Она, конечно, сначала чуть-чуть пригнулась от неожиданности, а потом вполне естественно рассмеялась. Никакого труда — если смешно и хорошо, почему бы не смеяться?

— Нормально! — кричал режиссер, напряженно глядя в монитор. — Теперь подбеги к кому-нибудь из парней и повисни у него на шее сзади!

Ирочка хотела бы подбежать к ассистенту и повиснуть на нем, но, естественно, не сделала этого. Схватила первого попавшегося актера и завизжала, седлая его.

— Хорошо! Теперь свались с него в снег!

Ирочка свалилась.

— Операторы! Операторы, мать вашу! Актриса живет в кадре, надо следить за ней! За ней, говорю!

Остановились. Повторы, падение еще раз. Ирочка веселилась как безумная и легко выполняла указания режиссера. И солнце при этом светило так ярко, так празднично!

Ассистент был недвижим и холоден, словно утес. Но Ирочка знала, что он ее рассматривает. Может быть, даже фантазирует… Это придавало куражу.

***

— А за говенную солярку у нас к ответственности не привлекают? Я стою, мать их, на морозе! У меня через полчаса запись…

И дверца снова захлопнулась. И Лена видела улицу, тротуар, поднятый капот машины, белые деревья, пар, который вырывался изо рта Сергея, ругающего телефон.

Сломались. И через полчаса — что-то довольно важное, надо быть. А так все равно, что там и получится ли туда успеть… Жажда работы, интерес к ней, удовольствие от нее — ау, где вы? Лена сделалась настоящим профессионалом. Она могла качественно выполнять работу, оставаясь к ней равнодушной. Ей стало все равно. Все равно абсолютно, что снимать, где, зачем…

— Идем пешком, блин! — рыкнул Сергей, забирая вещи из салона. — Я им там, на заправке, устрою проверку топлива! Я им, козлам…

Захлопнул дверь, не дожидаясь, когда выйдет Лена.

— Сергей, давай такси ловить!

— Да тут идти две остановки! Пока какая-нибудь скотина мимо нас проедет, мы уже опоздаем! Давай быстрее! Иногда полезно ножками ходить, не все же время в машине попу отращивать!

Но через несколько минут он пересмотрел свое решение. Мороз и солнце, день чудесный. И полное несоответствие всему этому одежды… Пришлось мчаться за троллейбусом, приподняв фалды пальто…

В троллейбусе они не бывали уже много-много лет, с тех пор как пересели на автомобиль Сергея. Оказалось, что ничего не изменилось, можно было еще столько же лет не бывать.

Они прилепились с краю, причем Сергей получил дверцей по заду и долго шепотом поносил водителя. Лена прятала лицо под волосами, ей все время казалось, что на нее смотрят, узнают, начинают смеяться, показывать пальцами. Откуда взялось это чувство, непонятно. Не так уж и часто происходили такие конфузы, но если происходили, Лена места не находила себе от стыда. За что? Она не знала. А народ не отличался галантностью. Могли и гадость сказать.

— Выходите? — спросили сзади.

Сергей не ответил.

— Я тебя спрашиваю, выходишь ты или нет??

— Не «тыкай» мне! — рассвирепел Сергей, попытался обернуться, зажатый толпой.

Толпа с готовностью потеснилась: транспортные сценки всегда очень помогали скоротать время поездки. Зашушукались, начали искать глазами участников действия, сравнивать их человеческие и боксерские параметры.

— Ты, говнюк, сначала подрасти! — сообщил «выходящий».

— Что ты сказал? Что?? — Сергей одним большим рывком продрался сквозь массы и встал нос к носу с обидчиком. И вот тут возникло замешательство.

Обидчик оказался простым крестьянским мужиком с пудовыми кулаками, в вязаной шапочке на круглой башке, рослым и небритым. Но больше всего Сергея впечатлил его много раз ломаный нос…

— Ну, что? — ласково спросил мужик. — Будешь дергаться, гнида?

— Я тебя сейчас! — прошипел Сергей, хватая себя за грудь, демонстрируя неконтролируемое желание нащупать свой газовый пистолет. — Я тебе сейчас… дам гниду!

— Сергей! — крикнула Лена. — Перестань!

— А ну, выйдем! — мужик подхватил Сергея, и их вынесло из троллейбуса.

— Ща драться будут! — обрадовался кто-то рядом.

И Лена помчалась на помощь.

К тому моменту, как она выбралась на улицу, мужчины уже успели подержать друг друга за грудки и теперь скалились, ходили кругами.

— Да я тебя сейчас! Я тебя сейчас застрелю! Ты понимаешь? Не доводи, скотина! Не доводи!

— Я те повякаю, падла! Я тя щас размажу!

— У меня пистолет, слышишь??? — лицо у Сергея было безумное, губы тряслись, пистолет он почти выволок, но…

Что происходит? Он боится убить человека? Боится, что сейчас потеряет контроль над собой и одной секунды будет достаточно? Боится, что будет вынужден защищаться и погубит эту примитивную, но все равно бесценную душу?

И тут вдруг Лена отчетливо увидела, что Сергей просто БОИТСЯ.

До пистолета тут далеко… Здесь близко до падения на колени…

— Я те щас, мажор еханый, пистолет в дупло засуну и проверну! Ты у меня, пидор, пожалеешь, что на свет родился!

— Сергей! — Лена подлетела, стала оттаскивать Сергея. И он не очень сопротивлялся. Даже наоборот — шел легко. — Пойдем, Сергей! Пожалуйста!

— Скажи спасибо моей девушке, свинья! — крикнул он, хватая Лену под локоть. — Ты хоть знаешь, кто она? Лена Иванова! Лучшая телеведущая в этой стране!

— А мне срать на твою лучшую ведущую! Я и ей сейчас по мозгам настучу!! — мужик разошелся не на шутку. — Мажоры, сучье!!

Немногочисленные болельщики одобрительно гудели, подзуживали, показывали обоим, куда бить, чтобы наверняка.

— Хватит! Успокойтесь! — Лена почти оттолкнула мужика, тот скользнул на замахе кулаком по ее щеке. — Я вызвала милицию! Прекратите немедленно!

Вокруг засвистели, признавая победу над пижонами.

— Беги, петух! Давай! — мужик смачно харкнул им вслед. — Беги! И сучку свою забирай! А то догоню — обои отгребете!

— Я сейчас вернусь, ей-богу! — грозно сообщил Сергей Лене.

— Не смей! — она вцепилась еще сильнее. — Идем!

***

Наташа сначала грела руки о термос, только потом открывала. Чай заваривала травяной, пахучий, лечил уже один только запах. И уже одна мысль, что в тебя вливается горячий цветочный сок, насыщенный жизнью, помогала встать и стоять прямо-гордо еще час, два. Травки они собирали летом, на даче, ползали с сестрами по местным болотам.

Классное было время. Утром выбирались в лес подальше, запасались пакетами, фантазировали, что увидят сегодня. Открывалось столько сказочных возможностей! За шоссе кипела современность, машины развивали скорость, в придорожных кафешках смотрели новости и просили натуральный кофе, а не растворимый… А здесь, в дачном пространстве, — патриархальная, первобытная благодать. Здесь не приживалась никакая цивилизация, зато кудрявые, колючие, ароматные пучки плодились, как новости о заказных убийствах, терактах и авиакатастрофах… Было до дрожи интересно искать травы, узнавать их, потом нести домой, потом весь вечер возиться, связывая, развешивая, словно это были новогодние украшения…

— Девушка, покажите мне что-нибудь на похороны.

Наташа очнулась.

— Мне на небольшую сумму, пожалуйста.

— Для мужчины, для женщины?

— А какая разница? — покупатель посмотрел с изумлением, даже с возмущением. — Это же не именины!

Наташа не сразу нашлась с аргументацией, к ним уже бежали дамы-коллеги.

— Мужчина! Мужчина! — коллега куртуазно несла сигаретку, улыбалась. — Вы цветочки ищете? Прекрасный выбор цветов! Вам на юбилей, на день рождения?

— На похороны!

— Есть отличные цветы для похорон и недорого!

Покупатель ушел.

…Экспериментировать с травами было нетрудно, Наташа как-то быстро начала ориентироваться в их ценности. Сама комбинировала, сама испытывала. Даже свои подмерзшие цветы на продажу подпаивала специальными отварами.

Цветам приходилось туго. Сначала летели самолетом, потом развозились на точки, потом мерзли, мокли, сохли — в зависимости от погоды. Продавцы колдовали над их мумификацией, умудрялись даже где-то что-то подшивать, скреплять степлерами, скотчем. Время от времени цветы увозили на реанимацию в ванную, они отдыхали ночь в холодной воде и утром были готовы радовать своей красотой и свежестью. Хоть и не очень долго.

Каждый цветочник имел свои секреты и делился ими только в случае крайней нужды или опьянения. Наташа не делилась ни в каком случае. Свои секреты она носила в баночке из-под детского питания, время от времени поливала им свежеподрезанные стебли. Другим секретом было умение шептаться со своими продаваемыми гвоздичками и розами. Возможно, эта был какой-то признак психического расстройства — вечное одиночное плавание даром не проходит. А возможно, интуитивная попытка организма восстановить уровень спокойствия. Как бы там ни было, но Наташа часто беседовала со своими растительными подопечными, чем вызывала обалдевание и даже опасение у дам-коллег.

— Наташ! Еле вас нашел! Часа два ходил по району, пока вспомнил, где я вас видел!

Леонид, психолог.

— Я ведь тогда совершенно случайно на вас набрел! Здравствуйте!

— Здравствуйте!

Как будто стало теплее на пару градусов.

— Извините меня за назойливость, я просто вынужден исполнить волю моих друзей. Они остались очень довольны вашими цветами… Уж не знаю, по каким критериям, только вы им угодили. Вот, собственно, и все.

— Ну, замечательно! — улыбнулась Наташа. — Я очень рада! Приходите к нам еще!

— Да, обязательно! Я, правда, крайне редко покупаю цветы, у меня просто нет острой необходимости…

Он оглянулся, словил настороженные взгляды дам-коллег. Они стояли на стреме, ждали, когда покупатель начнет искать альтернативу.

— Цветочки! На свадьбы, день рождения, похороны! — крикнула одна из них. — Недорого! Выбирайте!

— Спасибо, я пока по другому вопросу! — крикнул Леонид.

Коллеги пожали шарфиками, срослись в стайку и начали следить за развитием событий из-за плеча, из-под сигаретного дыма.

— Слушайте, а вы здесь часто бываете?

— В смысле? — не поняла Наташа.

— Ну, в какие дни вы работаете? Какой у вас график?

— Каждый день, один выходной, в понедельник. С восьми до семи…

— Что, каждый день? — выпуклая улыбка Леонида поугасла. — Каждый?

— Ну, да…

— А я-то думал, это что-то вроде хобби… Простите за наивность… А как вы боретесь с холодом?

— А вот! — Наташа топнула валенком по деревянному настилу. — Очень помогает. Одеваюсь потеплее, чай пью…

— Господи, как трудно…

— Да ничего, я привыкла.

— Но ведь это — какие-то нечеловеческие условия! Какой-то девятнадцатый век! По идее, вы должны торговать в салоне, в тепле…

— Должны! — согласилась Наташа. — Но торгуем на улице. И даже туалет в одной остановке отсюда, надо специально договариваться.

— Невероятно!

Он всегда улыбался, даже когда искренне грустил…

— Просто невероятно… И что, вы скоро заканчиваете работать, сдаете свои цветы…

— Да, сдаю свои цветы, разбираюсь с деньгами, договариваюсь по завтрашнему дню, еду домой.

— Невероятно.

Он снова завертел головой, чем вызвал оживление в рядах хищник-коллег. Они двинулись на Леонида всей стаей, заглядывали в глаза, кричали низкими голосами: «Цветочки! Цветочки!».

— Спасибо! Я не за цветами!

— А почему? Вот, купите для своей девушки!

— Да у меня и девушки нет!

— Ну, для себя купите!

— Да у меня и меня нет…

— Ну, просто так купите!

— Просто так? — он хихикнул, сунул руку в карман. — Это грамотная мотивация! Дайте-ка мне цветочки!

— Вам какие? — совсем обрадовались дамы-коллеги. — На свадьбу, на день рождения? На похороны?

— Мне на каждый день, в знак глубокого уважения!

Дамы призадумались…

— Возьмите вот эти розы, — предложила Наташа. — Они мелкие, невызывающие. Цвет приятный. К тому же они гибридные, морозоустойчивые, будут долго стоять. Получается и празднично, и непомпезно.

— Отлично! Дайте мне эти гибридные розы! — вскричал Леонид.

Дамы-коллеги мрачно растворились.

Наташа завернула цветы в газету, протянула.

— Спасибо, дорогая Наташа, за тонкое понимание психологии покупателя! — пропел Леонид. — А теперь позвольте подарить эти цветы вам!

— Мне? Зачем??

— Ну, как же? Я их для того и покупал, чтобы подарить вам!

— Мне?

Это был какой-то слишком сложный и странный поворот.

Наташа оглянулась. Дамы-коллеги выглядели группой сбежавших душевнобольных.

— Мне как-то… неудобно… Я даже не знаю…

— Да что же тут неудобного? — Леонид положил букет на Наташин локоть. — Вам подарили цветы. Просто так совпало, что я у вас же их и купил, но вы, как продавец, убедили меня в этом. Так что ничего странного.

— И что же мне теперь с ними делать?

— Ну, конечно, вы можете их перепродать… Но мне кажется, следует просто отнести их домой и поставить в воду.

— Не знаю…

— Вот что, Наташ, — Леонид почти хохотал. — Я даже не ожидал, что вас так легко сбить с толку! Мне кажется, нам с вами следует посидеть где-нибудь и поболтать по душам! Заодно я прослежу за судьбой своих цветов! Вы как?

— Ну-у-у…

— Давайте я встречу вас после того, как вы все сдадите, пересчитаете, обо всем договоритесь, и мы сходим вон в то кафе за дорогой и попьем горячего шоколада?

— Горячего?

— Страшно горячего! Обжигающего! Идет?

Леонид зубами стащил шерстяную перчатку и протянул Наташе широкую белую ладонь.

***

— Ты откуда, хорошая моя? Тебя кто привел? — режиссер курил, пил кофе и дымил одновременно и сигаретой, и пластиковым стаканчиком. — Я тебя не помню!

— Никто меня не приводил, я сама пришла, — гордо сообщила Ирочка.

Не хватало еще! Она в Москве насмотрелась на таких товарищей, на хамоватых, циничных, аморальных типов, клепающих сериалы.

— Слышь, еще задирается! — режиссер усмехнулся своему ассистенту, ассистент ответил понимающей улыбкой своему режиссеру. — Наглая!

— Но талантливая! — важно заметил ассистент.

— Ну, это вопрос спорный. Мне в ней другое нравится. Надя! Надя!

Прибежала гример:

— Что, Дмитрий Аманович!

— Сможешь из нее сделать брюнетку?

— Смогу, наверное! — гример прибрала белую прядку с Ирочкиного лба. — Может быть, надо будет ее поярче накрасить…

— Ну, да, поярче надо… Хотя она и так яркая, и намазана от души…

— Ну, можно еще больше акцентировать губы…

— Да, — обрадовался режиссер. — Вот именно этого я хочу! Акцентируй-ка ей губы!

— А зачем мне становиться брюнеткой, напомните, пожалуйста? — Ирочка пыталась корректно увернуться от прощупывания. — Может быть, я не все знаю?

Режиссер был уставший, ему хотелось в тишину, в ресторан. Он отвернулся, тяжело вздохнул:

— Вадик! Поговори с девушкой, объясни ей ситуацию с подружкой! Блин, как все задолбало!

Отошел чуть-чуть и весело крикнул задумчиво курящим актерам:

— Убил бы, честное слово! Так вы меня достали!

А ассистент Вадик, обладатель нервного, тонкого лица, подошел ближе и сообщил, хмуря брови:

— Видите ли, у нас форс-мажорная ситуация, наш сценарист экстренно переписывает сценарий… Будем вводить еще одну героиню, младшую сестру главного героя, подружку главной героини… Сегодня весь день смотрим актрис… Видимо, Дмитрий Аманович хочет завтра вас попробовать.

«А я хочу попробовать тебя сегодня ночью» — сказало внутри Ирочки.

— Что вы думаете по этому поводу?

— Что я думаю? — Ирочка улыбнулась. — Прежде всего, я думаю, что у меня завтра совсем другие планы.

Вадик удивился. Очень сильно удивился. Настолько, что его подбородок поменял форму, не став при этом, слава Богу, менее привлекательным.

— То есть вы хотите сказать, что…

Бедный! У него даже не была заготовлена формула ответа! Он никогда не видел, чтобы кто-то из начинающих артачился в кино! Не хотел сниматься!

— У вас есть более интересное предложение?

Ирочка улыбнулась:

— Ну, да… Поваляться в постельке, например… Заняться расслабляющим сексом…

Вадик замкнулся, пораженный нестандартностью ситуации. Он не знал, как быть, что говорить. Ирочка любовалась им, ласково и добро улыбалась.

— Простите, я вас мог видеть в каком-нибудь проекте? — спросил, наконец, ассистент.

— Нет, — честно призналась Ирочка.

— И в картотеке вас нет?

— В картотеке точно нет.

Тогда Вадик вообще отказался что-либо понимать. Безымянная актриса, даже совсем не актриса, а ведет себя подозрительно, как примадонна!

— Вы не хотите сниматься?

— Очень хочу!

— Тогда, извините, я не совсем….

— Ну, хорошо, вы меня уговорили… Что от меня требуется?

— Требуется… Ну, что требуется?.. — Вадик потерялся. — Требуется ознакомиться со сценарием завтрашнего дня… Требуется… Все систематизировано, есть график съемок… Тарифная сетка…

— Ну, и сколько, по-вашему, я получу за участие в этом кино?

— Все зависит от вашей категории.

— У меня нет категории.

— Тогда около тридцати долларов съемочный день.

Ирочка присвистнула, да так откровенно, что Вадик порозовел. И не понял, что именно хотела выразить Ирочка своим свистом — восхищение или презрение.

— Если вы будете сами свою роль озвучивать, тогда больше…

Ирочка уже откровенно смеялась.

— Видите вон ту машину? — она указала блестящим ноготком на «мерс», увозящий режиссера. — У меня такой же, только лет на десять моложе. Салонный экземпляр. Такой серебристый, с круглыми фарами. Видели на картинках?

Вадик пожирал ее глазами, был полностью разбит, парализован, дезориентирован.

— Я вас не понимаю, — сказал он наконец.

— А что меня понимать, — пожала плечами Ирочка. — У вас есть жена, дети?

— Нет.

— Тогда сегодня вечером вы приглашены ко мне в гости. Там и обсудим все детали.

***

Устроились за столиком. Не сразу, но подошла официантка, вручила Наташе меню. Та поспешно передала его Леониду.

— Ну, что же вы? Выбирайте! — весело засопротивлялся он. Меню какое-то время потолкалось над столом, потом притихло под локтем у Наташи.

— Я не хочу есть, — сказала она тихо, но безапелляционно. 

— Здрасте вам! Целый день стояла на морозе и не хочет есть? Я настаиваю хотя бы на яичнице!

— Нет!

— Наташ! К чему это упрямство? Я же вас не в дорогой ресторан привел, ужин в котором однозначно влечет за собой обязательства! Мы в простеньком кафе с довольно умеренными ценами. На легкий ужин хватит даже у меня!

— Я не буду есть!

— Ну, а пить будете? Тот самый горячий шоколад!

— Шоколад? — Наташа представила себе чашку, вкусное название — м-м-м, дорого. — Буду чай.

— Чай…

— Чай.

— Хорошо. Я тоже буду чай. Что мы будем еще?

— Ничего.

— Тогда я возьму себе пару пирожных, вы не против?

— Нет.

— Отлично!

Леонид начал приманивать официантку, делал это элегантно, терпеливо, с редкими паузами на отдых. Наконец она пришла.

— Нам два чая и два самых дешевых пирожных!

— Все? — официантка с сомнением посмотрела на интеллигентную залысину Леонида. — Больше ничего?

— Больше ничего? — Леонид переадресовал вопрос Наташе. 

— Ничего.

— Больше ничего. Очень вам благодарны за понимание.

Официантка ушла. А Леонид энергично потер ладонями, пристроил локти на стол и улыбнулся так, что стали видны коренные зубы — такие же крепкие, выпуклые, как и передние:

— Ну, давайте вспомним что-нибудь очень приятное! Так хочется позитивных эмоций!

Наташа осторожно кивнула. Хочется.

— Вот я год назад соблазнился на предложение друзей и сплавился по порожкам. Это, я вам скажу, что-то невероятное! Понимаете меня? Вы ходили в походы?

— Ага. Вокруг деревни с сестрами.

— Ну, тогда вам известно чувство ошеломления мощью природы! Когда стоишь, такой маленький, на краю обрыва, а перед тобой — пространство, во много раз превышающее твои представления о пространстве! И все, чему ты учился до сих пор, все то, что ты понял за свою жизнь, все твои инстинкты и звания все это перестает существовать! Оно не имеет смысла здесь, на краю обрыва!

Наташа опасливо покосилась на Леонида. Он так шутит, «высоким штилем»? Или действительно фанатик бурь и бледного луны зерцала?

— Я тогда так кричал! Просто диким голосом кричал и понимал, что это тоже не имеет никакого значения, потому что тебя никто не слышит! Камни, на которых я стою, настолько мудрее и благороднее, что жжет подошвы! Они занимаются своим делом, они ЛЕЖАТ! Они — представители ВЕЧНОСТИ! А я — представитель млекопитающих, комок органики с каким-то набором смешных амбиций! Я все пыжусь, что-то делаю, что-то изучаю, пишу, а они — ЛЕЖАТ! И будут лежать после меня, и после-после меня! И мое шевеление имеет смысл только в контексте человеческого опыта потому, что на мне цепочка знаний не прервется, я подхвачу то, что до меня мучительно, кровью открывали, узнавали мои предшественники, и как смогу передам это следующим поколениям! И все! И на этом моя миссия завершена! Звено в цепи! Песчинка!

— Я тоже люблю природу, — скромно откликнулась Наташа. — У нас рядом лес. Мы с утра с девчонками выбираемся, берем бутерброды, и целый день живем только этими бутербродами, запахами, бегаем босиком.

— Это такой подарок судьбы — то, что мы рождены в этом прекрасном мире! Такой подарок!

Леонид просто светился.

Наташа смотрела на него и понимала, что он прав. Подарок судьбы.

***

Вечером Сергей на такси подвез Лену к подъезду, а сам уехал по делам. Консьерж вежливо доложил, что приезжали из какой-то газеты, оставили фотографии, номера телефонов. Справился о здоровье.

А когда она возились с дверью, зазвонил телефон, и Лена спешила, чертыхалась, дергала ключ, но успела. Телефон звонил долго, значит, имел какое-то дело.

— Слушаю! — и сумка свалились на пол, а из нее высыпалось, покатилось.

— Алло! Это… Это Лена?

— До.

Тут в трубке началось шевеление, сопение, чей-то страстный шепот: «На, говори! Это она!». — «Сама говори! Я боюсь!». — «Ха-ха-ха! Говори!». — «Сама говори! Ха-ха-ха!».

Потом трубку бросили. Лена так и осталась стоять у горки барахла из сумки. Потом начала ругаться, да так грозно, как еще никогда в жизни.

Только переоделась, снова звонок:

— Лена?

— Я слушаю!

Смех. «Снова дозвонилась!». — «Ну, так поговори!». — «Ай, я боюсь!». — «Нет, поговори!». — «Сама!».

Началась потасовка, потом трубку бросили.

Лена тоже бросила свою и долго била кулаком пуфик, снимая стресс.

Она понимала, что это кто-то из бойких старшеклассниц или студентки-пэтэушницы первого года, зажившие самостоятельной жизнью и желающие острых ощущений. Найти ее, Лены, телефон не составляет труда, что школьницы-студентки-пэтэушницы и доказывали периодически. Но сейчас они были так не к месту! Так искренне хотелось их убить, убить медленно, как-то очень изощренно!

Звонок.

Лена дернулась, как от удара током вольт в триста.

— Это Лена?

— Вот что! Если вы не прекратите, я вызову милицию! Слышите?

— А… А зачем?

— Затем, что вы вторгаетесь в частную жизнь!

— Мы никуда не вторгаемся! Мы просто хотели с вами познакомиться!

— Я не хочу с вами знакомиться! Оставьте меня в покое!

Трубку бросили.

Лена была вынуждена выпить волки прямо из горла. Нервы стали как провода на морозе. Зато когда снова зазвонили, она знала, что говорить.

— Вот что, девочки! Мой телефон прослушивается, и номер, с которого вы звоните…

— Что ты несешь?

— Сергей?

— Нет! Махатма Ганди!

— Что-то случилось?

— Как обычно! Эти козлы назначили встречу с представительством на девять вечера в ресторане! А я не в костюме! Буду через пятнадцать минут, подготовь мне зеленый!

У Сергея была страсть к яркой одежде, к особому крою. Ему и нужен был особый крой, чтобы скрыть малый рост, но подчеркнуть мускулатуру…

Лена погрузилась в гардеробную Сергея. У них была комната-мечта, вся обросшая стеллажами, вешалками, плечиками, одна половина считалась Лениной, а другую населяли вещи Сергея. И в этой второй половине всегда был казарменный порядок. Он сам выбирал, сам повязывал галстук, сам прикладывал носки к туфлям, проверяя, не будет ли диссонанса.

Только сейчас вся эта процедура была доверена Лене. Хотя она не слишком переживала. Зеленый обычно надевался вот с этой рубашкой… Вот с этими ботинками… Вот с этими носками… Что касается зажима запонок…

Она аккуратно поискала в коробочках, в полочках. Ах, какой конфуз… Не знать, где запонки собственного мужа.

Потом забралась на антресоль, уже из принципа, потому что запонки не могли быть настолько невостребованны, чтобы вообще не водиться в гардеробной. Где-то же они были!

В дальнем углу, за свитерами, лежала бутылка шампанского с дарственной этикеткой. На этикетке — улыбающийся Сергей в обнимку с Олей Курловой и подпись: «Дорогому человеку в день рождения!».

Глава 4

— Скажи, что мы сегодня не приедем!

Вадик отмахнулся подушкой, прикрыл трубку ладонью:

— Это директор! Прошу тебя, Ира!

— Директор? — заржала Ирочка. — Да пошел ты в жопу, директор!

Вадик вскочил как ошпаренный и вместе с трубкой убежал в другую комнату. А Ирочка проследила взглядом за его попкой и пришла к выводу, что попка так себе. Великовата попка для такой тонкой натуры, как ассистент режиссера Вадик.

Зато у нее нигде нет лишнего: ни в теле, ни в личной жизни — все сухо, подтянуто, лаконично, очень стильно, не по-бабьи. Ирочке нравилось быть собой.

Они вместе уже три недели, и за это время Вадик ей порядком надоел. Но искать другого было лень, а здесь все удобства: прямо с работы вместе домой, из дома — на работу. Экономный, крепкий вариант. До тех пор, пока не станет ну совсем, смертельно скушнааа…

— Ир, ну? Ну, как же ты так? Это ведь директор! Мне пришлось врать, что мы смотрим сейчас Масяню! И он был страшно зол, что мы смотрим Масяню вместо того, чтобы собираться на работу!

— Прости, — Ирочка сморщила лицо в трагический комочек. — Прости меня, милый! Добрый, святой человек! Прости меня!

Вадик смутился, присел рядом.

— Ир! Я не святой!

— Нет! Святой! Святой! А я гадкая! Плохая! Низменная!

— Ну, не такая уж ты и гадкая…

— Гадкая! Отвратительная! Хуже не бывает!

Она смеялась, уткнувшись лицом в его колени, а он гладил ее по лопаткам и не зная, что такое сказать, чтобы успокоить бедную, расстроенную девушку.

— Ир! Ты чудесная, очень красивая! Просто немного безответственная!

— Это я безответственная? — вскочила Ирочка. Только что шалила, дурачилась, только что все было хорошо и невинно, но этот удод без чувства юмора опять все испортил, он просто не может не взбесить! — Да я зарабатываю больше, чем десять таких, как ты! Ясно тебе? Я первые деньги сделала, когда ты еще в войнушку игрался! «Безответственная», блин! Козел!

Она надулась, отвернулась, а Вадик сидел такой нелепый. Хлопал своими коровьими ресничками…

— Ир, прости меня! Пожалуйста! Я подлец!

— Ты козел!

— Я так виноват перед тобой! Прости!

— Да пошел ты!

Пауза затягивалась, часы тикали.

— Ир, Дмитрий Аманович сегодня уезжает в Москву! Просил купить ему белорусской грудинки… Это надо ехать на Комаровку… Мы и так опоздали! Давай собираться, а?

— Там опять ничего не будет готово! Мы снова приедем первые и еще час просидим на морозе! Задолбало! Актрис надо беречь!

— Я с тобой полностью согласен! Но тут такая ситуация, режиссер уезжал, вместо него…

— А мне пофиг!

Она даже не повернулась.

Хотя часики внутри Ирочки уже готовились дать сигнал «Старт». Конечно, она не стала бы пропускать работу. Она не дура, чтобы вот так на ровном месте взять и потерять почти главную роль, а с ней и другие возможные главные роли. Но и зануду Вадика надо прижать к ногтю, поскольку его педантичная, трусливая душонка в жизнь не развернется настолько, чтобы приехать хотя бы вовремя. Он обязательно приедет за сорок минут, все откроет, все проверит, всех дождется, выслушает с суровым выражением лица. Ирочку такая гипертрофированная ответственность бесила, как жирная муха, зудящая в раме.

— Ладно, — она встала. — Идем на работу.

Вадик просиял, забегал, начал снимать со спинок стульев свои аккуратные штанишки и рубашки.

— Ты просто умница, Ира! Просто умница! Я так горд, что ты выбрала меня! Такая восхитительная, талантливая девушка выбрала меня!

— В каком смысле?

— Что «в каком смысле»?

— Ну, выбрала? В каком смысле?

— В смысле встречаешься со мной, занимаешься любовью!

— А-а-а, — Ирочка улыбнулась своему красивому сонному отражению. — Действительно, очень странно.

— Я боюсь даже представить, что было бы, если бы ты не появилась тогда в парке? Если бы не решила прогуляться! Это был бы кошмар! Я так скучно жил до тебя!

— Вадик! Мусор захвати!

— Конечно! Я сейчас оглядываюсь и понимаю, что так серо жил! Ты внесла столько яркости!

— Давай шевелись…

— Столько яркости! Ты…

— У тебя волосы торчат!

Ей было в принципе все равно, что у него там с волосами, но просто они шли рядом. А значит, Вадик должен был выглядеть, по крайней мере, умытым.

Она двумя пальчиками пригладила его челку.

Тогда Вадик схватил ее руку, прижал к губам.

— Ир! Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время для этого, но…

В свете лифта у него изменилась форма синяков под глазами. Они стали глубже и круглее.

— Будь моей женой!

И опять брать такси? Задолбало уже жить без машины. А все Ромин фраер. Алексей, пижон. Он, видите ли, старую свою продал, а новую не купил. И теперь в Москву ему надо обязательно ехать на Ирочкином новеньком «мерсе».

— ЧТО??

Вадик пожирал ее глазами, жал руки, а лифт все урчал, урчал.

— Я прошу… Твоей руки…

Ирочка распахнула рот и пару раз звонко хлопнула ресницами.

— Руки?

— И-и… сердца…

Вадик очень робел, но держался молодцом, видя состояние Ирочки. Не хватало еще, чтобы они от счастья оба рухнули здесь, в лифте, на пол.

— Ты хочешь на мне жениться?

— Да. Тебе это решение покажется скороспелым…

— Да оно мне покажется дебильным! Нереальным!

— Почему?

Ирочка смеялась, как ночная хищная птица. Просит руки и сердца! Офигеть можно, какой пассаж!

— Потому, мил, что я уже замужем!

Тут пришла очередь Вадика удивляться до смерти:

— Как замужем?

— Так замужем! При участии ЗАГСА!

— А-а-а… где же… этот… твой муж?

— В Москве! В командировке!

— В командировке???

— Да, а что тут странного? Ты что, никогда в командировке не был? 

— А как же… Как же… Наши отношения?

— Какие отношения?

— Наши! Я жил у тебя три недели! Мы с тобой…

— Ну и что? Что с того, что ты жил у меня три недели? Почему я не имею права привести к себе мужика и пожить с ним три недели?

— Ты меня привела? На три недели?

На него было жалко смотреть. И хотя то, что Ирочка видела, и то, что она чувствовала, совсем не совпадало, но терять Вадика вот так, на ровном месте, ей тоже совсем не хотелось.

— Ну, ладно, ладно, чего ты? — она взяла его под руку, вывела из лифта. — Чего ты так расстроился? Мужу абсолютно все равно, с кем я сплю, у него своя жизнь, а у меня своя!

Вадик был в коме. Абсолютно очевидно, что слова до него сейчас не доходили. Хотя он шевелил губами, и это свидетельствовало, что какая-то разумная жизнь на уровне нейронов в нем осталась.

— Давай быстрее, иначе действительно опоздаем! А мы ведь не хотим, чтобы нас уволили? Ты не хочешь, и я не хочу! У меня большие виды на кинематограф!

Ирочка волокла Вадика на стоянку такси, по ходу всматривалась в забубенные замшевые сапожки на толстых ножках какой-то минчанки.

— Я еще собираюсь стать звездой первой величины! А ты будешь моим администратором, идет? Вместе мы покорим мир… Вадик! Шагай, а? Ты тащишься, блин, как мешок удобрений!.. Вот! Мы покорим мир, заработаем кучу бабок… У меня уже куча бабок, я могу пару лет совсем не работать, но я не такая, понимаешь? Я не умею сидеть на месте, смотреть сериалы… Тем более сейчас, когда я в них снимаюсь… А прикинь, как мне повезло? Вышла погулять и стала актрисой, а? Ты думаешь, это случайность? А я так не думаю!

— Ира? Ты чудовище!

— Чего ты сказал?

— Ты страшный человек?

Ирочка на секунду остановилась, почувствовала, как наливается жизнью локоть Вадика. Сейчас еще, чего доброго, выдернет свою культяпку, пионер-ленинец долбанный, и свалит топиться. И тогда съемок не будет точно.

— Нет уж! — она сильнее сжала его тощую плоть на локтевой косточке. — Я теперь сама буду следить за порядком! Ты у нас существо творческое, воздушное!

— Отпусти меня!

— Не отпущу!

— Умоляю тебя, отпусти!

О, Господи! Ну, надо же быть таким дауном?

— Да отпущу я тебя! Ты сейчас убежишь, забьешься в нору, запьешь на месяц… А что скажет директор, ты подумал? У тебя съемки через пятнадцать минут и ты уже реально опаздываешь!

— Пожалуйста! — он был похож на старую крестьянскую лошадь, которая никогда не поднимает голову и глаза. — Мне очень горько и стыдно! Я хочу побыть один!

— Ага! И пусть все загнется, съемки по боку! Вадик, блин, будет грустить!

— Я возьму такси… Я сейчас приеду…

— Такси? Откуда у тебя деньги, милый?

Ирочка уже отклеилась от него и сейчас нервно и издевательски курила, с тоской посматривая на теплую машину с шашечками. Вот она. В пяти метрах.

— Ладно, как хочешь, — она поискала в сумочке, достала деньги. — Это на такси. Грусти, горюй — твое дело, но через пятнадцать минут ты должен быть на площадке!

***

Остановилось такси, из него выскочил человек в свитере, помчался к цветам. Дамы-цветочницы оживились:

— А вот цветочки! Цветочки надо?

Но человек бежал целенаправленно. Он бежал к Наташе.

— Привет!

Она не сразу узнала в нем того самого таксиста, который покупал гвоздички, обещал клиентов…

— Здравствуйте.

— Ну, как ты живешь?

— Спасибо, хорошо.

— Не мерзнешь тут?

— Нет, нормально.

— А то погодка-то! Ух!

…

— У меня там, в машине, сидит какой-то хрен, просил купить ему букет роз.

— Каких?

— Ну, роз!

— Каких именно? Розы разные!

— Ой, мля, откуда я знаю, весело улыбнулся таксист. Сказал, чтоб купил нормальные розы, чтоб было не стыдно! Так что? Выполнил я обещание? Подогнал тебе бабки?

Наташа выбирала розы. Профиль человека в машине был массивным, неподвижным. Выбрать для него красные розы?

— А ты чего вечером делаешь?

…

— Блин, малая! Ты такая серьезная! Прямо королева красоты! Ты в зеркало давно смотрелась?

Наташа перевязывала розы лентой.

— Ну, блин! — таксист отошел, взъерошил волосы-рожки. От его крепкой спины шел пар, волоски на свитере покрывались белой дымкой.

Наташа протянула букет.

— Ладно, не злись! Я не со зла. Характер такой. Вечно что-нибудь ляпну, а потом хожу, страдаю… Так что мы вечером делаем?

— Я занята.

— Занята? Это чем?

— У меня дети.

— Да ну? И сколько? Два? Три?

— Четверо.

Таксист с сомнением оглядел ее субтильную фигурку. Даже в двух куртках.

— И что, все твои?

— Да.

— Твои дети?

Наташа отсчитала сдачу.

— Не надо, оставь. Детям.

Сумма была так себе. Такую можно было и оставить.

— Не надо. У меня есть деньги.

— Ну, ладно.

Таксист выразительно отвернулся. Его спина говорила: какая мерзкая, какая ничтожная шлюха попалась мне на пути! Как много уже я потратил на нее сил и бензина! На эту серую, замерзшую, дохлую дуру!

У машины он обернулся:

— Так к тебе еще заезжать или нет?

Она пожала плечами. Пару лет назад она бы сказала что-нибудь суровое. А сейчас не тратила на это силы, калории. Если в мороз молчать, не так холодно.

Но когда таксист уехал, Наташе вдруг на секунду стало так муторно, что она перекатилась со своего деревянного настила в телефонную будку — десять метров, очень близко — и набрала номер Леонида.

— Это Наташа… Я не отвлекаю?

— Наташа! Я рад вас слышать! Как ваши дела?

— Все нормально. Но мне надо… поговорить…

— Со мной? С удовольствием! Когда?

— А когда вы свободны?

— Я пишу одну работу, а в сущности… Готов выслушать ваши условия!

— Может быть, сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Отлично! Давайте!

Потом она вернулась к своим маленьким подмерзшим друзьям-цветам. Ей было так неловко: она отвлекла, позвонила сама. И даже не знала, что ей надо, о чем она хочет поговорить. Просто накопилось, как на вершине ледника.

***

Обычно Лена одной рукой писала текст, другой красилась. Жизнь настолько ускорилась, прослоилась таким количеством дел, работ, встреч, разговоров, что найти роскошную получасовую паузу для вдумчивого мэйк-апа было нереально.

— Тебе звонят! — заглянул видеоинженер Коленька. — Настоятельно требуют.

— Скажи, что занята.

— …Э-э-э… — стоит, почесывается.

— Пожалуйста, Коленька!

— О! Сказала волшебное слово, наконец! А то совсем звезды обнаглели.

Он ушел, фальшиво насвистывая «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем».

А вот рядом — ноутбук Сергея. Вчера Лена поставила на него тарелку с салатом, и началась война. Сергей сбросил эту тарелку, капустные листики очень печально похрустывали под тапками Сергея. А он ходил, ругался, клеймил Лену как убийцу бытовой техники. И не просто бытовой техники! Мозга! Пассивной и оперативной памяти! Главного помощника! Можно даже сказать — друга!

И вот сейчас ноутбук стоит рядом, на крышке у него не осталось даже тени следа. А в сердце Лены осталась большая рваная дыра.

— Они говорят, что это срочно!

Видеоинженер и сам был не очень доволен своей ролью. Весь его гордый фасад кричал о том, что у него есть и другая работа, не только секретарская. Лена встала. На секунду занесла руку, желая сбросить ноутбук на пол, потом опомнилась и пошла к телефону:

— Алло.

— Это Лена?

— Да.

— Ой! А я не верил!

— С кем я разговариваю?

— Это Петя! Я учусь в одном классе с Настей и Кристиной! Они мне проспорили ваши номера и адрес!

Голос ликовал. Молодой, ломающийся, радостный голос. Лене стало дурно.

— Кому еще они проспорили мой адрес?

— Не знаю, они многим давали… А это правда вы?

— Петя! Послушайте! — Лена села на что-то хрупкое, пластмассовое, отчего видеоинженер чуть не лишился сознания. — Петя! Поймите! Вы мешаете мне жить! Эти ваши Настя с Кристиной звонят мне каждый день вот уже несколько недель! А пугаюсь телефона, понимаете? Я живой человек, мне хочется жить спокойно! Хочется, чтобы мои телефоны не раздавали всем подряд! Понимаете?

Петя молчал, потом было слышно, как он говорит кому-то:

— Не дам! Сам ей звони! Со своей карточки!

Была какая-то борьба, потом трубку повесили.

Когда Лена вернулась в студию, там уже был Сергей. Озабоченно смотрел в экран ноутбука.

— Сергей! Мне звонят какие-то ненормальные подростки! Надо что-то делать!

— Они тебе угрожают?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Он что-то искал, гладил мышку, пожевывал язык. Он был очень занят.

— Ты готова?

— Почти…

— Поторопись. Сегодня будем снимать еще одну девочку… Надо, чтобы она посмотрела, как ты работаешь, постараемся закончить побыстрее. Ей еще в Брест ехать. Или в Борисов.

Лена была так огорчена звонком, что не сразу расслышала ключевое слово.

— Девушку?

Какую девушку?

Зачем??

— Я хочу запустить еще один проект.

Объясняться Сергею явно не хотелось.

А Лене окончательно захотелось уничтожить ноутбук, а с ним помещение, Сергея, себя — хорошим мазком какого-нибудь огня! Он собирается запустить еще один проект!

— Сергей! Но…

Это невозможно, просто какая-то катастрофа! Полный анриал, потому что всю жизнь до этого никакого нового проекта и девушки не было, а тут вдруг… Как же так?

Столько вопросов. И все зависли где-то под крышкой черепа, а сердечная мышца сокращается, поливает потом. И так разбушевалось внутри, до боли!

Новый проект без нее?

С какой-то другой девушкой, которую нашли аж в Бресте или Борисове, значит, давно и целенаправленно искали??

А что будет с ней, с Леной???

Пришел видеоинженер, тяжело оперся о косяк:

— Предлагаю взять меня на полставки вашим личным бегуном! Сергей, тебя к телефону!

— Я занят!

— Там какая-то Галя К. Послать ее в закрома?

— Галя? — Сергей встрепенулся. — Она давно ждет?

Остальное он говорил уже на бегу, и даже отчаянный, полный слез и муки взгляд Лены не заставил его уменьшить скорость.

И он даже не заблокировал свою почту!

Через минуту Лена уже сидела рядом с ноутбуком и копалась в этой чужой почте. В почте своего мужа.

Плоское лицо ноутбука демонстрировало бесстрастные даты и темы почты, и Лена плохо понимала, что она делает. Но инстинкты и дурные привычки в состоянии аффекта во много раз усиливаются, и она искала в его документах что-то, что могло еще больше убить ее. Но при этом укрепить ее в мысли, что Сергей ей не верен, не любит, не желает с ней работать.

Она проехала вниз по письмам: там было много женских имен, даже очень красивых. Но она искала Галю. Галя. Галя.

А нашла Олю! Олю Курлову! И вот тут, конечно, плотины рухнули.

«Привет. Это тебе)))))».

А дальше — набор отсканированных записок, записочек, мятых, ровненьких, рваных, аккуратно подготовленных ножницами, округлым девичьим почерком: «Бусь, я тебя… Мое тело до сих пор… Я сегодня буду снова ждать тебя… Привет, мой любимый!.. Эта ночь была… Сегодня я снова так хотела тебя, что не выдержала, приехала к тебе на работу, прости…».

Лена забыла дышать. Она хрипела, дрожала липким тиком, но не могла набрать воздуха.

Его почерком всего две записи:

«Увидимся сегодня. Будь готова к тому, что спать не придется».

«Приходи, как обычно».

Лена плакала, размазывая сопли и косметику по лицу, как преступница шарахалась от каждого звука снаружи, зыркала расплавленными глазами в сторону двери. А сама не могла оторваться…

«Сделай со мной все, что хочешь…».

Это невыносимо! Невыносимо!!!

А потом рядом кто-то крикнул, и Лена рванула прочь от ноутбука, как газель от мясоеда, вынырнувшего из травы. И так гремело у нее в висках, что сложно было понять, где родился испугавший ее звук — внутри или снаружи?

Дергаясь и зажимая рев кулаком, она покружила у двери, выглянула пару раз, никого не увидела и на одну секунду снова приклеилась к чуме, к зловонному, покрытому соками Оли экрану…

«А помнишь, как ты меня фотографировал…».

Сюда точно шли, и Лена пулей вылетела в коридор, а потом умчалась в туалет и там нарыдалась вволю, глядя на себя в зеркало диким взглядом.

***

— Вадик! Ты чего, обкурился, блин? — кричал режиссер.

— Я не курю.

— Тогда чего ты? Блин, я тебя на хрен сейчас отправлю домой! Мне работники в таком состоянии не нужны!

— Все нормально, я себя чувствую хорошо!

— Хорошо? Да ты упал два раза! Это, по-твоему, хорошо? Тогда я, блин, ничего в «хорошо» не понимаю!

Да, Вадик был странным. Операторы обменивались немым вопросом: выпил? А если не выпил, тогда что? Какие могут быть еще варианты? Почему человек бледен, сморщен, шагается, молчит, не реагирует на команды? Почему?

Режиссер и без того всегда очень нервничал, а сегодня его гнев перерос все границы, установил мировой рекорд. На Вадика кричали, его обзывали дурными словами, его толкали, ему указывали пальцем на дверь.

И только Ирочка была невозмутима. И это так выпирало, это было так видно — на контрасте с полоумным Вадиком.

Вот с кем я буду работать! — кричал режиссер, указывая волосатым пальцем на Ирочку. — А вот с кем я работать больше никогда не буду!

И палец упирался в грудь Вадика, как дуло пистолета.

***

Леонид размахивал руками, улыбался, что-то весело кричал. Если бы у него была возможность, он размахивал бы и ногами. И хотя его ноги были заняты пересечением проспекта — даже легкий аллюр Леонида выражал радость.

— Наташа! Я так счастлив! Всегда так приятно вас видеть!

Она улыбнулась, кивнула, не очень зная, как вести себя дальше.

Леонид сам взял ее под локоть, мягко увлек в сторону Октябрьской…

— Я не рассчитывал, что смогу заинтересовать вас. Мы так сумбурно тогда пообщались, мне даже показалось, что я вас испугал!

— Да нет, что вы! Мне наоборот…

— Ну, слава Богу! Я очень рад, что смог как-то немножечко вас развеселить, вы были очень грустной девушкой в тот вечер!

— Это мое нормальное состояние.

— Правда? — у Леонида изумленная улыбка. — Никогда бы не подумал! Такая сильная личность! Вы настолько самодостаточный, решительный человек! Очень странно, что грусть — ваше привычное состояние!

Наташа пожала плечами.

Они просто медленно, старомодно шли рядом. Ей было неловко от того, что он поддерживает ее руку, нужно было как-то оправдывать этот жест, что-то мило болтать, реагировать. А она все больше замыкалась.

И сейчас мысль о том, что она вытащила человека на свидание, казалась ей ужасной. С ним спокойно, но нельзя же будет просто промолчать пару часов, а потом как-то незаметно раствориться, не доведя дело до объяснений: а почему, собственно, вы вытащили меня из-за рабочего стола, уважаемая Наташа?

— Мне показалось, что вы были встревожены? Я не ошибся?

— Да нет…

— «Да, не ошибся» или «нет, ошибся»?

— Даже не знаю.

— Значит, не ошибся… Вы можете рассказать мне все, что угодно, и я обещаю унести вашу историю с собой в могилу!

— Нет, я не хотела…

Наташа уже начинала злиться на себя. Ну, и какого черта? Зачем все это, если она ведет себя, как идиотка?

— Знаете, Наташа, я пишу сейчас книгу…

— Вы пишете книгу??

О, Господи! Он еще и книги пишет!

— Да, а что тут такого? Кто-то же пишет книги? Я имею в виду не классику, не шедевры, которые нас с вами переживут, а простую техническую литературу по психологии. Так вот. В этой книге я позволил себе немножко описать вас, конечно, без имени и фамилии. Кроме нас двоих, о том, что это вы, никто не будет знать!

— Да? И что же вы написали обо мне?

— Ну, я просто пытался исследовать силу личности, влияние этой силы на других людей, место лидера в обществе, приметы лидерского характера.

— И где же мое место?

— Ваше место впереди, в авангарде. Такие люди, как вы, очень много значат для истории. Есть революционеры, безумцы, которые, как водорез на носу корабля, рассекают толщу времени и торят путь для человечества. Такие люди живут ярко и недолго, к сожалению… Но если бы не было их, настроенных на открытие и самоуничтожение, консервативное начало в обществе лишило бы эволюцию материала. За «революционерами» идут мощные и смелые люди-«локомотивы», люди-«катки», они закрепляют успехи революционеров своими силами, своим потом, кровью, упрямством расширяют узенькие тропки. Эти люди спокойны, несмотря на свои анархистские взгляды. Они настойчивы и последовательны, хотя у них пылкие сердца. И они очень одиноки, потому что могут жить только с такими же упрямыми, отчаянными и тихими. А это редкое сочетание… За «локомотивами» следуют «вагончики». Их большинство, они выполняют свою историческую и гражданскую миссию. Они ведомы и ведут за собой по тому же пути следующие поколения. Ради них, как ни странно, все и делается. Яркое горит и сгорает для того, чтобы осветить путь тем, кто лишен огня, а таких людей становится все больше… Есть еще люди-балласт, но…

— И кто я, по-вашему?

— Вы? Вы где-то на второй ступени моей пирамиды. Вы спокойны, последовательны…

— И одиноки…

— Ну, есть и исключения…

— Нет, я не исключение.

Леонид замолчал, на ходу осторожно заглядывая в ее лицо. Наташа не отзывалась, но и не пряталась в шарф. И даже как-то не хотела прятаться.

— Наташ, вон там впереди какой-то бар. Давайте мы туда зайдем и погреемся, а заодно обсудим проблемы одиночества.

— Вы будете собирать материал для книги?

— Ну, и это тоже.

— Даже не знаю, хорошо ли это — быть под микроскопом. Ну, зато я принесу пользу людям и вам, открою для вас неизвестные грани одиночества.

— Не уверен, что они будут неизвестными! — Леонид улыбнулся, фирменно, выпукло. — Я знаю об одиночестве все!

***

Пришел Сергей, говорил с кем-то по мобильному. Ноутбук терпеливо ждал, следов Лениного присутствия в почте не осталось. Или он их просто не заметил. А только закрыл, свернул, спрятал, как будто только для того и брал с собой сегодня ноутбук, чтобы донести до Лены правду жизни.

— Завтра тебя пригласили в прямой эфир, там новая программа. Я разговаривал с режиссером, им нужна известная персона, нормально говорящая.

— Я не пойду.

— Что?

Сергей взглянул на нее, наконец. Увидел, какая она размазанная, зареванная. И сразу очень разволновался.

— Что случилось? Тебе что-то сказали?

— А что мне должны были сказать?

— Откуда я знаю? Я просто спрашиваю!

— Со мной все хорошо!

— Конечно! Что случилось?

— Тебе не понравится…

— Ну, — Сергей оглянулся, на секунду стал беспомощным, как червяк без яблока. — Ну, если мне не понравится… Тогда, может, не надо…

Лена просто не представляла, что и как она сейчас скажет. Или спросит. Все так дрожало, кривилось, ироничный взгляд на вещи отключился, остались какие-то такие низкие и банальные страсти. Лена даже готова была его ударить по щеке. Мысленно была готова, на деле ей сильно мешало робкое воспитание.

— Я… читала письмо Оли Курловой!

Сергей завис в таком откровенном напряжении, что за остановку было понятно — нет у него алиби, нет у него идей, есть одни грехи.

Вообще все было очевидно, но тихо, как будто Лена и Сергей разыгрывали какую-то куртуазную драму эпохи немого кино. Главное, чтобы не зашел кто-то третий, кто разбирается в современном искусстве, и не сказал: «Не верю! Вы оба не конспираторы, а дерьмо собачье! У вас на лицах написано все, до запятой!».

— Оли?

Лене показалось, что он говорит с некоторым облегчением. Зато она разошлась, разревелась с новой силой, кричала что-то про подлых людей. Взахлеб, брызгая слезами.

— Да успокойся ты! — Сергей бегал но студии, проверял, плотно ли закрыта дверь, кому-то что-то нервно гавкал в трубку. — Я с ней не виделся уже тысячу лет! Ты на дату этого письма смотрела?

— Ненавижу тебя!!

— Там дата, блин! Года два назад!

Лена горько рыдала, уронив лицо в ладони.

Сергей быстренько разворошил бук, чертыхаясь, нашел письмо, подтащил к Лене.

— Смотри!

Пришлось упрашивать, даже заставлять.

Лена не хотела видеть, слышать, знать о существовании переписки одного мерзкого существа с другим.

Ну, увидела она эту дату! И что?

— Смотри! И больше ни одного! Поняла? Это она прислала… Сейчас вспомню, по какому поводу…

— По поводу нашей свадьбы, — кивнула Лена, указывая на ту самую дату. — Это она прислала за пару дней до свадьбы! Очень мило с ее стороны!

Сергей устало развел руками — ну, что я могу с ней сделать? Вот такая вот стерва, вот такое вот ничтожество, гадюка ядовитая…

— Лен, — присел рядом. — Видишь, я же не скандалю по поводу того, что ты читала мою личную почту! А ведь имел полное право! Давай успокоимся, хорошо? Нам еще много работать!

— Ты прекрасно знаешь, что я не смогу удержаться и прочту! Никто не может удержаться!

— Нет, не знаю. Я думал, ты порядочная девушка…

— Это ты мне говоришь о порядочности???

Новый приступ слез. Сергей огорчился, начал неумело гладить ее по лопатке. И по ходу взглянул на часы. А время-то идет!

— Слушай, я не хотел говорить тебе раньше времени, но…

Он игриво помолчал, подождал, отзовется ли Лена, начнет ли прыгать, хохотать: «Скажи! Скажи!».

Не смотрит, молчит, шмыгает носом.

— У меня есть для тебя один очень милый подарок. Только он не со мной, а дома…

Никакой реакции.

— Я тебе скажу, что такая штука есть не у каждого! Конечно, у многих она уже есть, но далеко не у каждого!

Без изменений.

— Лен, что я должен сделать, чтобы ты успокоилась?

— Уйди!

Он немедленно ушел, неся на спине груз обиды и сострадания. Но стоило этой спине оказаться за дверью, как она тут же выровнялась, а ее обладатель схватил телефон и начал быстро и сердито набирать номер.

***

— Понимаете, Леонид… Я не знаю, что именно хочу вам сказать… Только не подумайте… Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь…

— Вмешивайтесь! — обрадовался Леонид. — Моя личная жизнь давно созрела для вмешательства! В ней нет ничего, кроме занятий и вечеров над книгой! Я с огромным удовольствием впущу вас в это маленькое скучное пространство!

— В каком смысле? — Наташа даже чуть-чуть испугалась.

— Да просто распоряжайтесь мной так, как захотите! Хотите — вытаскивайте в лес, в горы, на природу. На разговоры! Я с огромным удовольствием разделю ваш досуг!

Наташа замолчала. Минуту просто смотрели друг на друга, он улыбался, она тоже чуть-чуть.

Он разделит с ней поездку в горы. Интересно, это должно что-то значить? Должно радовать? Что нужно испытывать, когда милый, обаятельный мужчина говорит тебе, что готов пойти с тобой в горы?

Наверное, радость. Да, конечно, радость, какие сомнения…

Жаль только, что у Наташи совсем нет времени ходить в горы. Из всех возможных предложенных вариантов стыковки ни один для нее неприемлем.

Они представляют разные планеты. Вот в чем дело, вот где объяснение. И эта откровение на какое-то время накрыло Наташу с головой. Она улыбалась, кивала, слышала слова, но не понимала их смысла, не различала цвета. Как будто все отмерло, всякие чувствительные зоны. И никаких эмоций. Просто черная дыра.

Но уже через минуту Наташа стала розоветь, даже краснеть. Ей становилось жарко, стыдно, страшно и… хорошо. И на гребне этого прилива прозрения она вдруг поняла что пыталась влюбиться в Леонида и что только что в него не влюбилась, хоть он и мил, и приятен, и время пришло, и тело просит… И дело не в том, что он откровенно неземной и доза романтики в нем смертельная, превышающая все допустимые пределы… А просто сердце ее занято, зацементировано другим…

— Я вспомнила…

— Что вы вспомнили?

— О чем хотела поговорить.

— Прекрасно! Я вас слушаю!

У него было внимательное лицо и локти на столе.

— Я… кажется… очень давно люблю… одного человека…

— Любите? Это же прекрасно! Я так вам завидую!

— Но… мы не сможем… Он давно женат, и вообще…

— Вы уверены, что любите его? Знаете, женщины часто начинают фантазировать на тему мужчины, который становится для них недоступен.

— Я… уверена…

— Тогда слушаю вас дальше.

— Я никогда ему этого не говорила. Он не знал об этом…

— А сейчас вы не хотите разрушать его жизнь?

— Не знаю, — все открылось так быстро. Наташа не успела подумать о личной жизни Витьки Яковлева. — Ничего не знаю…

— Вы страдаете от того, что не можете быть с ним вместе?

— Нет… Я не рассчитываю на это… Нет никаких шансов… Просто мне надо было это сказать вслух… Может быть, мне станет понятнее, как жить дальше…

Ах, как стало светло, легко и горько…

Леонид улыбался, хотя его улыбка сменила цветовой регистр, приобрела меланхолическую тональность.

— Знаете, Наташа, я мог бы сейчас поговорить с вами как психолог… Есть вполне отработанные методики… Только в данном случае все это мне кажется игрой…

— Мне не нужен ваш психологический совет, мне нужно было видеть, как вы улыбаетесь.

— Да, улыбаюсь я действительно устрашающе… Иногда приходится объяснять, что это у меня так устроено лицо, есть определенная мышечная предрасположенность…

— Да бросьте вы, Леонид! У вас стопроцентная характерная предрасположенность! Вы улыбаетесь потому, что вы такой неземной человек!

— Правда? Вы считаете, что я неземной? — он развеселился. — Ну, если это говорите вы… Я готов…

— А почему у вас нет девушки?

Леонид вслушался в вопрос, пожал плечами.

— Вот именно потому, что я, как вы заметили, неземной. У меня очень сложный случай… Не скажу, что я книжный червь, хотя это тоже осложняет отношения с девушками… Беда в другом. Я, видите ли, абсолютно нелеп и бездарен… не перебивайте меня… бездарен в совместной жизни… Я плохо приспособлен к реалиям, хотя это не значит, что я не умею заплатить за квартиру. Умею и могу заработать. У меня есть квартира в центре, хоть и доставшаяся мне по наследству, есть пустой, но крепкий гараж… Моя неадекватность имеет другой характер… Как вам сказать… Я не живу этим миром, дорогами, бензином, очередями. То есть я с этим успешно мирюсь и даже добился кое-каких благ, но женщин очень скоро начинает раздражать то, что со мной нельзя, например, обсудить сериал. Или поругать погоду. Или поскандалить с дворником…

— Неужели вы не встречали романтических девушек?

— Встречал. Но два аутиста-романтика в одном доме — это слишком. Даже романтичные девушки это понимали…

— Но…

— У меня был долгий роман с одной дамой, очень состоятельной и волевой. Кажется, под ее присмотром я исправился, начал носить нужные рубашки, подчинялся режиму дня. Но она была суха для меня, а я для нее — слишком воздушен… Мы, конечно, расстались… Так что мой идеал — женщина с железной волей и душой ребенка-выдумщика — еще не со мной.

— Получается, что мы с вами одинокие?

— Ну, я не стал бы так категорично… Мы пока не нашли…

Он не кокетничал, не давал Наташе повода примерить себя на роль его подруги. Это было красиво и печально. Они даже заказали себе еще кофе.

***

Новая девушка была хорошенькой, коротконогой и трогательно серьезной.

— Здравствуйте, — сказала она Лене. — Меня зовут Галя К.

— Меня зовут Лена И., — сообщила Лена без особого энтузиазма. Если бы эта Галя К. была не такой кареглазой, такой смуглой, черноволосой, было бы проще. Чуть-чуть успокаивала ее низкая попа, очень характерная для южных девушек, но, поразмыслив немного, Лена поняла, что Сергей и тут выбрал оптимальный для себя вариант.

На экране ноги не видны, а в жизни эта дева аккурат придется Сергею под мышку. Для общения самый удобный размер.

— Вы не скажете, где здесь можно загримироваться?

— Где угодно.

Галя справедливо решила, что ее оскорбили, и удалилась.

Очень скоро примчался Сергей.

— Слушай, — зашептал он. — Я понимаю, что у тебя сегодня сложный день, но зачем же обижать хорошего человека?

— Откуда я знаю, что она хороший человек?

— Я тебе говорю! Лена, пожалуйста! Я должен сегодня записать с ней программу!

— Ах, вы уже сразу программу записываете? Без проб? Без сценария?

— Я уже пробовал. Сценарий тоже есть, она сама написала.

От всего этого стало совсем гадко. Так гадко, так муторно, что Лена даже не захотела оставаться, чтобы помогать этой милой девушке взбираться на вершину жизни.

— Сергей, я лучше уйду…

— Куда? А Галя?

— Мне лучше не видеть эту Галю.

— Да, блин, в чем дело? Я продюсер, понимаешь? Я же не могу всю жизнь положить на тебя одну? Я должен и других открывать!

— А, так это ты меня открыл?

— Слушай, хватит! Возьми себя в руки, в конце концов!

— Я ухожу.

Он что-то пылко объяснял, призывал к ответственности. Потом отстал, хлопнул дверью.

Лена вышла на улицу.

— О! Ты уже? — это видеоинженер Коленька. Он курил и ловил языком снежинки. — Что так рано? Еще и полночи нет?

— Я хочу больше никогда сюда не возвращаться.

— Как же так? После всего того, что мы с тобой намонтировали?

— Я все. Устала… Я живой человек…

— Это ты по поводу новой девочки твоего Сергея напрягаешься? 

— Новой КОГО?

— Ну, — Коленька пожал плечами. — Не знаю, если ты так реагируешь на невинные формулировки… Может, тебе действительно надо выспаться? Я говорю — не из-за новой ли протеже Сергея Игоревича Сидорова ты сейчас так плохо выглядишь?

— Не добавляй. Я себя и так чувствую полным г.

— Зря! — он весело выпустил дымок.

Лена его уже хорошо знала. За столько лет успела выучить все его интонации, мины.

— Что ты хочешь сказать?

— Я? Ничего!

— Скажи! Пожалуйста!

— Я-то скажу, а потом сам буду чувствовать себя полным г…

— Пожалуйста!

— Ладно. Я видел ее пробы.

— Видел? И что??

— Так себе. Ничего особенного.

— Ну, как же… — Лена разволновалась. — Объясни! Объясни с самого начала!

— А чего тут объяснять? Девка неглупая, симпатичная, опыт есть, сценарии пишет, на монтаже сидит, не пьет, не курит.

Лена грустно кивала. Конечно, она хороша, это и следовало доказать. Только где же тут то самое — ничего особенного? Когда он выдаст ее маленькую страшную тайну? Может быть, она картавит? Или заикается?

— Только ты круче!

— Я? Почему?

— Ну, откуда же я это знаю? Знал бы, пользовался… Просто ты звезда, а она нет. Такие вещи не объясняются.

Лена постаралась сохранить невозмутимость, но было сложно. Такое сумасшедшее признание…

— Сергей собирается ею заняться. Так что через полгода она тоже будет звездой. Ты же знаешь, я к этим вещам отношусь спокойно, я не такая дура, просто…

— Да не будет она через полгода! Тем более, если Сергей ею займется! Вот если бы она была рыбой, тогда его талант был бы к месту!

Мимо проскользили веселые хлопцы в куртках с перышками на плечах. Пьяненькие, громкие хулиганы, которые всегда рады сообщить всей улице о том, что у них выдался славный денек и они уже с утра насосались пивка под «Сектор Газа».

— А я вас знаю, девушка! — проорал один, остальные обернулись, гоготнули жеребячьими голосами. — А в телевизоре вы лучше!

— Вот тагилы! — ласково сообщил видеоинженер, провожая их струйкой дыма. — И как только природа такое допускает!.. Хотя я тебе должен сказать, что выглядишь ты действительно паскудно. Я бы на твоем месте сменил прическу или мужа.

***

— Понимаешь, я увидела этот ноутбук чертов, открытый, как будто приглашающий… Я, наверное, сама виновата.

— Это не ты виновата. Это виновато общество, которое до такой степени зашугало бабу! Она, видите ли, испытывает муки совести из-за того, что влезла в почту мужа и нашла там письма от любовницы!

— Сергей сказал, что она не любовница. Что это — единственное письмо, и прислала она его несколько лет назад. Ровненько перед нашей свадьбой.

— Ну, ты подумай! — Ирочка возмущенно закурила. — Какая гнида! Прислать мужику накануне свадьбы напоминание о том, как они трахались когда-то! Нет, Ленка, надо нанимать киллера! Пока эта сучка окончательно не испортила тебе характер! Такое прощать нельзя!

— А сегодня он привел новую девушку.

— Куда привел?

— В телекомпанию.

— Фу, я уже испугалась, что домой привел! Мой братец и не такое может!

— Он привел ее на телек и носится с ней, как сумасшедший. Хочет еще одну программу.

— И еще одну подстилку.

— Самое ужасное, что я не должна возмущаться!

— Это почему это?

— Потому, что Сергей имеет право работать с тем, с кем считает нужным работать. Понимаешь — это моя проблема. Вернее, проблема совместной работы! Если бы мы встречались дома только вечером, я и знать бы не знала об этой Гале.

— Успокойся, ты и так не знаешь. Думаю, они уже успели перепихнуться…

— Ирка!

— ...и не один раз!

Лена уныло тянула чай через трубочку. Жизнь казалась такой бесцветной, как этот чай. Даже хуже.

— Ты бы ревновала на моем месте?

— Кого к кому?

— Того, кто претендует на твое место, к тому, кто рядом с тобой?

— Смотря как претендует. И на какое место. Вообще, конечно, я бы эту барышню завернула на первой секунде. Я не люблю прикидываться порядочной.

— Да, это правда.

— Пойми, Ленка, вы обе боретесь за выживание! Если вас столкнуло на одной тропе, и ты поняла, что девушка собирается подкормиться на твоем поле, значит надо выбирать! Или ты ее, или она тебя! А вот эти все интеллигентские штучки — «я не должна мешать», «они имеют право» — ведут в полную задницу! Вот посмотришь, он целиком займется этой девкой, а ты останешься одна, и что? Будешь объяснять сама себе на помойке, почему ты не устроила скандал и не выгнала эту кобылу в самом начале?

— Не умею я так…

— Ну и идиотка!

Потом пришла Наташа. Она была лиричная и спокойная. То есть она всегда была лиричная и спокойная, но сегодня как-то особенно.

— Я определилась, — так она ответила на все тридцать три вопроса, высыпанных на нее с порога.

— С чем ты определилась?

— Сама с собой.

— А в чем именно ты сама с собой определилась?

— В смысле жизни.

— И в чем теперь смысл?

— В том же, в чем и был.

— И что? Что-то изменилось?

— Нет.

— А какой смысл тогда определяться?

— Чтобы что-то изменилось.

Ирочка выругалась, даже попыталась поддать Наташке ногой, но та уплыла в другую комнату, странная и как будто ставшая выше на пару сантиметров.

— Ленка, ты у нас терпеливая, добрая… Объясни, что это такое с Наташей. Я, видимо, очень черствый человек! Я не успеваю за вашим духовным совершенством!

А Лена и сама не понимала. И даже представить не могла, что вот уже несколько часов, как Наташа навела идеальный порядок в своей голове и в своем сердце. И даже во всех предсердиях и желудочках. Она больше не ненавидела Яковлева, муку всей жизни, гнойник, отравлявший, нывший, истекавший смертельными обидами многие годы. Теперь все было чисто, заштопано, и на месте кровавого рубца остались только воспоминания-статистика: учились, разговаривали, виделись. Такие воспоминания были безвредны, даже целительны. А любовь, с которой она определилась, озвучила и отпустила, вырвалась наконец из болезненных пленок памяти и поблескивала себе где-то под потолком, не вступая в контакт с реальными и отвратительными фактами жизни. Поблескивала, прощалась, но не уходила. Но это уже можно было пережить. Настроиться на благородное, красивое отмирание любви легче, чем бороться с ней, недобитой, непонятной, полузадушенной, но очень буйной…

Люблю тебя. До свидания тебе. В целом, ты был хорошим человеком. Очень хорошим человеком… Самым лучшим человеком, но так странно получилось…

— Пока ты, Наташка, где-то просветлялась, мы тут в одиночку боролись с любовницами моего брата! И любовницы пока побеждают! Конечно, тебе все равно, что с нами происходит, отчего мы страдаем, но вдруг ты решишь выслушать…

Ирочка вошла, уселась, забросила ногу за ногу, закурила новую сигарету.

— Короче. Надо найти адрес Яковлева.

Тонкий, убийственно нежный реквием по любви, до сих пор звучавший в Наташиной плазме, вдруг дал петуха, как плохая кассета.

Господи! Как? Как они додумались до Яковлева? Почему сегодня? Почему много лет они его не вспоминали, а сегодня, сейчас, в момент ее, Наташи, медитации, в момент ее прощания с тем же самым Яковлевым, они вдруг его вспомнили!!

Почему не неделей позже, когда будет уже все равно, когда она совершенно честно его забудет?

— Надо найти его жену, всеми любимую Олю Курлову, и хорошенько закатать ее в асфальт. И за борт ее, в набежавшую волну! В Комсомольское озеро! А Яковлева, скотину, следом, чтоб знал, как за женой смотреть надо! Хорошо, Наташка, что у тебя с ним тогда не получилось. Если рядом с ним так осучеваешь, во что бы ты превратилась года через три?

Наташа была вынуждена опуститься на стул. Возвращение ненависти оказалось очень болезненной процедурой. Она даже сжала пальцами переносицу, так хлынуло черное в аккуратные коридорчики ее разума.

— Ты чего? — Ирочка привстала, похлопала Наташу по спине. — Голова закружилась?

Наташа неопределенно махнула рукой.

В телевизоре что-то говорил бывший «взглядовец» Любимов, ставший очень рыхлым и вальяжным.

— Я не знаю его адреса! — сказала Наташа, возвращаясь в себя. — Я не хочу знать его адрес. Я ненавижу его так, что лучше мне не показывать его адрес…

— Ну, вот! — констатировала Ирочка, всмотревшись в подругу. — Вот мы и пришли в себя! А я уже испугалась!

***

Лена набрала дом. Никто не отвечает. Да и с чего бы? Сергей никогда так рано не появлялся. Но если раньше его отсутствие казалось нормой, хоть и не слишком популярной, то сейчас оно приобрело омерзительный оттенок измены. И никуда от этого не деться.

***

— У тебя все нормально? — Ирочка прищурилась, откинулась на спинку.

Конечно, у Наташки всегда что-то было ненормально. Такой человек. Невезучий. И тут же мысли Ирочки оттолкнулись от формулировки «невезучий» и ласточкой полетели в ее собственную, Ирочкину, действительность. Завтра съемки в кино. И послезавтра тоже. А потом, как призналась дама гримерша, ей наверняка предложат еще какую-нибудь роль, может быть, и главную. Хорошо! Интересно! С высоты этого удовольствия Ирочка еще раз взглянула на Наташу, и та показалась ей такой жалкой, несчастной, просто ужас…

— Ничего, — Ирочка кивнула сама себе. — Ничего! Мы еще всем покажем! Мы еще!.. Вот завтра Ромка приедет, и тогда! Мы еще, Наташка, за тебя поборемся! Мы еще сделаем тебя нормальной, счастливой, красивой бабой! И Ромка меня поддержит, вот увидишь!

Как Ромка мог помочь Наташе — никто не спрашивал. Понятно, что никак не мог. Но вот Ирочке вдруг стало еще приятнее и радостнее, она как-то неожиданно для себя поняла, что дико соскучилась по своему экзотическому мужу. И вот завтра он приедет. И можно будет взять его на съемки и показать режиссеру, и тогда Ромке тоже перепадет ролишка. Он, конечно, довольно деревянный товарищ, но зато красавец, каких свет не видывал. Значит, имеет все шансы стать звездой. Брэд Пит тоже не кажется слишком умным, зато привлекательный, и пожалуйста — звезда с многотысячными гонорарами.

А Наташе, когда она услышала сладкое Ирочкино «Ромка приедет и тогда…», сделалось дурно. Непонятно почему, просто какой-то приступ ужаса…

Она сорвалась с места и помчалась в уборную, где зависла, дрожа и корчась в желудочных конвульсиях, над унитазом.

Такого с ней раньше не случалось. То есть ей не раз бывало плохо — каждому когда-нибудь бывает так плохо, что он зависает над унитазом. Но сегодня Наташина хворь не имела пищевого подтекста, интоксикацией здесь и не пахло. Ей было плохо в целом, причем плохо настолько, что организм на грани шока сам бросился выводить яды. А ядов-то и не было. Яд был в Наташиной голове…

Потом она выбралась в коридор и стащила телефон, вернулась с ним к унитазу.

— Леонид?

— Да…

Голос чуть-чуть удивленный. Все-таки они не так давно расстались, пожелали друг другу спокойной ночи…

— Я вас обманула.

— Да? В чем?

— Я ненавижу этого человека! Я готова сделать что-нибудь ужасное, чтобы его не стало! Он испортил мне жизнь! Пожалуйста, остановите меня! Я не знаю, что со мной происходит, понимаете? Я не стала бы звонить, но то, что со мной сейчас происходит…

— Секундочку… Мы о каком человеке говорим?

Наташа вдохнула и не нашлась с ответом. О каком человеке? Ему напомнить? Но… Дурацкая ситуация.

Дура! Дура, идиотка!

— Наташа?

Судя по голосу, улыбается. Как обычно.

Леонид… Это какой-то кошмар… Я так жалею, что позвонила… Это какая-то глупость… Такая глупость…

— Это не глупость. Я вас знаю, поэтому можете не объяснять. Просто скажите мне… вы хотите, чтобы я приехал?

Наташа не сразу поняла. Помолчала, потом переспросила:

— Что?

— Я готов приехать!

О, Господи! Неужели она наворотила столько дел, что сейчас есть один способ разобраться с ними — приехать? Или, может быть, Леонид решил, что она иначе не отстанет? Не успокоится? Вдруг со стороны все это выглядит дешевым домогательством, и Леонид махнул рукой на собственные установки, на воспитание и приедет сейчас, чтобы успокоить эту ненормальную истеричку?

— Я не знаю…

— Не волнуйтесь, со мной не придется возиться! Я просто развеюсь, куплю минеральной, увижу вас, вы мне расскажете то, что не сказали днем, потом я уеду. Это займет ровно столько времени, сколько вы захотите говорить, плюс две минуты на то, чтобы я вошел-вышел в дверь.

— Ну…

— Какой адрес?

— Адрес…

Наташа выглянула в зал и слабым голосом спросила Ирочку про адрес, про точный, с номерами. Ирочка, мягко говоря, несколько удивилась тому, что в ее доме без спросу назначают свидание. И кто? Наташка? Но адрес сказала.

***

— Кто он?

— Кто?

— Чувак, с которым ты сейчас договаривалась?

— Я не договаривалась, он сам решил приехать на пятнадцать минут, поговорить…

— Ага, конечно! — Ирочка, как обычно, ревновала. Только непонятно что: квартиру или подругу. — Только учти! В спальню я вас не пущу! Кого попало — не пущу!

— Ирка!

— Я не против, но в спальню не пущу! Неизвестно, что это за хрен, где он полчаса назад валялся, в каком сифилятнике! Трахаться идите на лестницу!

Наташа молча встала, вышла в коридор.

— Ира! Ну, зачем ты так? — Лена вытянула шею, пытаясь заглянуть в дверную щель. — Нельзя было не говорить всего этого?

— А что я такого сказала? Что-то не так? Я не права?

— Она уходит!

— И слава Богу!

— Ира! Останови ее!

— Да пошли вы все!

Теперь встала Лена. Она, правда, удалялась не так стремительно, как бы давала Ирочке шанс одуматься. Но та и не думала им воспользоваться. Она развалилась в кресле, сосредоточенно и деловито ковыряла ногтем заусенец…

Они все стали такими нервными, злыми, уставшими.

Глава 5

Утром, согревая пальцы дыханием, Наташа еще раз набрала Леонида. Вчера набрала, как только дотопала домой, хотела отменить встречу, но не успела. Леонид уже ушел, о чем Наташе удивленно, но довольно радостно сообщила его мама. Потом звонить было поздно. Утром — рано. А вот сейчас, в девять, уже можно. Наташа прикинула и так, и эдак, и все равно получалось, что Леонид уже проснулся.

— Алло, здравствуйте! Можно ли услышать Леонида?

— А это вы вчера звонили, да? — это его мама.

— Да, я.

— Ой, девочка, милая! Так он еще не вернулся!

Вот тут в голосе мамы добавилось радости, даже восторга.

— Он вчера позвонил мне и сказал, что домой не приедет, чтобы я не ждала его, чтобы ложилась спать! Я просто не могу уснуть, если не знаю, где он, понимаете? Он уже взрослый мужчина, понимаю, но для меня он все равно ребенок… Так вот он позвонил и сказал, что не придет домой ночевать!

Наташа тупо хлопала ресницами. И со свистом дышала в трубку, на морозе по-другому дышать не получалось.

— С ним… все в порядке?

— Да-да, не волнуйтесь! Просто он остался у какой-то девушки! Он, конечно, этого не сказал, но я же чувствую! Я так рада! Может быть, он женится, наконец! Ему тридцать два года, а он у меня до сих пор в холостяках! А мне внуков так хочется! Я уже на пенсии, мне надо чем-то заниматься…

— Да, это очень… очень…

— Вы попробуйте позвонить ему через два часа, он уже должен вернуться!

— Спасибо. До свидания.

— До свидания! Заходите к нам! Я очень люблю гостей, пеку замечательные пироги!

Наташа вернулась к своим цветам и долго стояла, глядя в развороченную сердцевину хризантемы.

Абсолютно очевидно, что он остался у Ирочки. Приехал по указанному адресу, увидел эту… И остался. Что можно испытать в такой ситуации? Ничего, кроме недоумения. Комок нелепости. И стыдно-то как! Господи, как стыдно и нелепо!

— Эй! Натаха! Будешь греться?

Дамы-коллеги блестели глазами, кивали, хихикали. Приглашали и знали, что откажется. Но приглашали не потому, что так принято, и пить одним неприлично. Им было интересно посмотреть, как она снова откажется.

— Буду, — сказала Наташа.

И дамы охнули. Чего-чего? Будет?

Наташа подошла, взяла из чьей-то руки стаканчик со слабым следом губной помады и опрокинула в себя то, что там плескалось.

Дамы напряженно молчали.

Они даже не успели предложить по второй. Наташа отошла, зависла над своими цветами.

— Слышь? Выпила!

— Ага! Даже не поморщилась!

— Случилось чего?

— А чего у нее может случиться? Просто выпить захотела!

— Зырь, шатается!

— Да не! Танцует!

— Че ты, блин? С чего это ей танцевать?

— Ну, говорю тебе танцует!

Наташа действительно танцевала, дергалась в такт какой-то внутренней музыке, взмахивала руками, изгибалась. Средь бела дня, в слоеных одежках и среди цветов это выглядело очень странно. Даже болезненно. Во всяком случае, дамы-коллеги помозговали и решили Натахе больше не наливать.

***

— Ира?

— Ну…

— Это Наташа.

— Ну, узнала…

— Леонид у тебя?

— …И что?

— У тебя?

— Ну, у меня…

— А как так получилось, Ира?

— Что «так получилось»?

— Что он остался?

— Вот, блин… А почему он не должен был оставаться? У тебя с ним любовь?

— А у тебя?

— У меня с ним секс!

***

Трубка замолчала. Ирочка на секунду пожалела, что не сдержалась. Можно ведь было как-то мягче… А можно было вообще не говорить… Глупости! С какой стати скрывать то, что все равно станет очевидным? Вполне вероятно, что они с Леонидом еще пересекутся пару раз и тогда, возможно, снова займутся сексом, так что все равно все будут знать…

Наташа повесила трубку.

— Ну и дура! — сказала Ирочка телефону и выбралась из туалета.

Дура Наташка! Полная дура! Надо же быть такой кобылой? Ни себе, ни людям! Да если бы она сказала, что этот мужик ей нужен, разве Ирочка стала бы покушаться? Но даже если бы и покусилась… Леонид — человек взрослый, понимает, что делает! Если бы Наташка была ему минимально дорога, он бы вчера не купился на Ирочкину провокацию…

А вчера она просто сказала ему, впустив в коридор:

— Я не знаю, о чем вы договаривались с Наташкой, но она ушла. А я здесь. И я собираюсь заняться с вами сексом.

Потом были полчаса каких-то изощренных, замысловатых текстов, долгих взглядов, попыток отшутиться или объясниться, и вдруг все разом завершилось в спальне.

И вот сейчас этот человек, улыбчивый, словоохотливый, по сути очень малознакомый, лежит в ее постели и выглядит вполне уверенным в завтрашнем дне.

— Собирайся! — сказала Ирочка.

— Куда?

— Домой!

— А если бы я предложил тебе себя в помощники по хозяйству? Оставь меня! Я прекрасно готовлю и мою посуду.

Вот идиот!

— В любое время может вернуться мой муж! Собирайся!

По лицу Леонида промчалась тень. Ирочка даже поморщилась — можно подумать, он не знал, что у нее есть муж! Сам ведь когда-то в больнице у переломанной Наташки «отзеркаливал» его!

— Да, конечно!

Он встал, начал шарить вокруг, искал одежду. Ирочка не любила этот момент взаимоотношений. Ей хотелось, чтобы она засыпала, потом просыпалась, а кавалера уже не было. И никаких его следов не было. Никаких запахов, волосинок, пятен, вмятин на белье. Но так почему-то никогда не получалось.

Снова зазвонил телефон. Ирочка встрепенулась, гордо выдвинула вперед подбородок, сказала в трубку:

— Наташка?

И вышла.

А Леонид остался, опустил руку вниз, начал исследовать пол, а второй рукой по-прежнему придерживал на себе одеяло. Одежда никак не находилось, пришлось наклониться, повиснуть вниз головой, увидеть все то, что было горками навалено под Ирочкиной кроватью.

Там был всякий мусор.

И у Леонида в голове тоже был мусор. Было тягуче-тревожно и как-то слегка грязновато в его голове… И он все пытался понять, совершил он ошибку, оставшись здесь, или нет…

А потом Леонид услышал звук. То ли хрип звериный, то ли ветра вой. Звук был такой нереальный, что ждать повторения он не стал. Как был в одеяле, так и рванул.

Ирочка сидела на табуретке, низко голову наклоня. Трубка валялась рядом. Было такое ощущение, что Ирочку только что убили и вот-вот из ее разверстого рта хлынет кровища.

— Ира?

Она булькнула что-то, качнула вялой головой.

— Что случилось, Ира?

— А-аа…

— Пожалуйста, скажи, что случилось!

Ирочка завыла, глядя в пол безумными глазами. Потом пятерней с размаху ударила свое лицо и дожала кожу ногтями.

— Что случилось?? Ира??

— Они разбились…

— Господи… Кто разбился?

— Ромка… Рома… Они… насмерть… ночью… Из Москвы…

Ирочка выла и раскачивалась, и сжимала маникюром лоб.

— Ира! Послушай меня! Ты должна сейчас успокоиться! Слышишь? Успокоиться!

— Они ехали из Москвы!.. Они разбились!.. Я ему говорила, чтобы не гонял!.. Я ему говорила, сволочи!!!

— Ира!! Ира!!!

— А он убил Ромку! Ромку моего! Ромочку убил!!! Моего любимого Ромку он убил! Убил его!!

— Ира! Давай сейчас ты на секунду успокоишься! Просто на секунду успокойся, подумай о том, что тебе сейчас надо сделать! Тебе нельзя раскисать, слышишь? Ира!

— Он умер! Они умерли! Сказали, что они сразу умерли! Насмерть!

— Ира! Встань! Держись за меня! Давай пройдемся чуть-чуть! Тебе нельзя сидеть! Ира!

— Нет, это невозможно! Он такой красивый! Как он может умереть? Как это допустили?

— Где у тебя обувь? Скажи, где твоя обувь и одежда?

— Он меня так любил! Я так его любила! Они разбились насмерть! Мой Рома у-мер! У-мер!!

И вдруг она сорвалась с места и всем телом налетела на кухонный шкафчик. И через секунду кромсала себе запястья ножом…

И все это было похоже на странную кулинарную затею. Удар, еще удар.

А еще через секунду Леонид держал Ирочку на руках, сворачивал ее, невероятным усилием, чуть ли не плечом пережимая ее глупые вены. Ирочка брыкалась, визжала диким поросячьим голосом и все пыталась как-то себе навредить.

Он вызывал «скорую», не выпуская буйную подружку из рук. Стягивал ее алую кожу наволочкой, которую рвал зубами. Головой и лбом отражал ее улары, сжимал ее, держал на весу и умудрялся как-то бинтовать.

Приехала помощь, но отпустить Ирочку не получилось: она орала, била кулаками стены, норовила уползти и содрать лохматые повязки. Поэтому Леонид сделал всего один короткий антракт — нашел и натянул брюки. А потом — босиком по ступенькам и снегу — понес Ирочку на руках вниз, в машину.

Глава 6

Ирочка докурила одну сигарету, тут же сунула в зубы вторую. Она не мылась, не ела, не пила, не спала, не красилась, не думала, не говорила. Все прекратилось, любые процессы. В больнице к ней приставили психолога, потом этого психолога сменили на Леонида, и, судя по всему, хлопотал о такой рокировке сам Леонид. Она профункционировала два дня на голой биологии — разум отключился. Сколько ни пытался Леонид выйти с ней на связь, как ни улыбался, как ни гладил по голове, как ни протирал салфетками ее дрожащую сонную артерию и виски — она молчала.

Потом было странное утро похорон, ее забрали из больницы — Наташка, Ленка, Леонид, Сергей… Говорили с ней. Девчонки кое-как отмыли ее, хотя встал вопрос, чистить ли ей зубы. Пока вопрос стоял, Наташа взяла щетку, прижала голову Ирочки к плечу и аккуратно, как двухлетнему ребенку, почистила ей зубы…

Потом Ирочка начала курить — и это был признак оживления. Она сидела на табуретке, рядом, на столе, все так же валялась телефонная трубка… А вокруг тихо говорили, суетились.

— Я поеду с вами.

— Ничего, Лень, мы справимся! — Лена ледяными пальцами собирала кровь с кухонной плитки. Кровь засохла, отходила кусочками.

— Я отменил все встречи, все работы… Я уже не могу ее оставить, понимаете?

Вошла Наташа с охапкой одежды, бросила ее на стол. На Леонида не смотрела.

— Надо ее одеть. Что лучше — шубу или пальто?

— Не знаю, — пожала плечами Лена. — На кладбище холодно будет… Шубу…

— Куртку! — прохрипела Ирочка.

— Что? — вскочили вокруг. — Что ты сказала?

— Куртку Ромкину! И джинсы… Ромкины…

Лена посмотрела на Наташу, на Леонида. Леонид кивнул: если хочет Ромкину куртку, значит, надо ей найти Ромкину куртку…

Потом позвонил Сергей, велел выходить, время.

Лена вела Ирочку под руку, Леонид отстал, пристроился к Наташе.

— Наташа…

Она не реагировала.

— Я чувствую какой-то странный дискомфорт… В отношении вас, понимаете? Так быстро получилось с Ирой… Причем я ведь не такой, как бы смешно ни звучало… Просто я увидел ее и… как вам сказать… заполыхало… Ну, это, конечно, мои личные проблемы, только я хотел бы, чтобы вы простили меня за те неловкости и недосказанности, которые возникали… Мы ведь почти стали друзьями, причем очень хорошими друзьями!

— А почему я должна на вас сердиться? — холодно поинтересовались Наташа.

Спина Ирочки впереди была худой, скрюченной, а старая спортивная куртка усугубляла горечь изображения.

— Ну, как же… Ира — ваша подруга! И тут вдруг появляюсь я и компрометирую вашу подругу! Но, поверьте, я не хотел этой двусмысленности! Более того, если бы я знал, что Ира замужем… Я видел ее мужа — тогда, на занятиях в больнице, помните? Но с тех пор прошло много времени, и она смотрела на меня так, как замужние не смотрят! Но я не хочу обвинить ее в похотливости, она великолепная. Именно поэтому я пал к ее ногам… И раз уж так случилось, раз я стал свидетелем такого горя… Я готов идти с ней до конца… Если только она позволит мне быть рядом с ней. Поэтому и прошу вас понять, что мое отношение к вашей подруге очень серьезное…

Наташа устало улыбнулась. Сумасшедший идиот… Он думает, что она переживает за свою подругу.

— И вы простите меня, Леонид.

— За что?

— За то, что я хуже, чем вы думаете. Мне все равно, что делается с Ирой… Было все равно, сейчас мне так больно и так ее жалко, что я готова простить ей все, что угодно… Я… Мне вас… Я вас ревновала, понимаете?

— Меня?

— Да. Вы мне понравились. Даже не так… Мне с вами хотелось говорить… Мне с вами было спокойно…

— Но ведь мы можем продолжать с вами говорить! Ведь я же готов делать так, чтобы вам было спокойно! Мое доброе, уважительное отношение к вам нисколько не изменилось! Я по-прежнему настаиваю на том, что вы — чудесный человек, заслуживающий самого лучшего! Как я могу доказать вам свою преданность?

— Не знаю… Сделайте так, чтобы Ирка пришла в себя. Мне страшно видеть ее такой…

Леонид помрачнел:

— Мне тоже. Я стараюсь…

***

Странно, конечно, началась весна. С кладбища. Как будто нельзя было выбрать другую мизансцену. А то ведь голые деревья, вороны, снег, пупырчатый, грязный, и много молчаливых людей. А в воздухе — тонкий, ультракороткий звук «и-и-ии-и» — молчаливые люди рыдают.

Такому количеству фотомоделей и фриков позавидовал бы любой клуб. Красивые, тонкие, ладно перехваченные ремнями, одетые в черное, но в какое черное! Это черное не было траурным, оно было кокетливым, вызывающим, винтажным, гламурным, но другого черного у этих людей не было. К тому же лица у них по-настоящему опухли от слез, а носы, прикрытые фигурными очками, были до красноты истерты платками.

— Откуда эта актеров стольки? — шептались любопытные тетушки на периферии толпы. — Глядзиця, Иванауна! И вон з телевизара дзеука! Диктар наш извесны…

— Дык этыя, которые разбились, аны ж актерами были. Так вот к ним ихныя сослуживцы из Москвы и приехали. Они ж, пакойники, из Москвы ехали, ноччу… Ну, вы же знаете, Михайловна, как они сейчас гоняюць? Вот и расшиблися! Так добра ж расшиблися! Гробы так и не раскрывали! Маци — и тая не видела! Так и пахаронюць…

— Ай, матка родная… А скольки ж им лет было?

— Дык маладыя саусем. Ци то дваццаць, ци то трыццаць.

— Ой, святы Божа… А маци дзе?

— А вон, глядзиця… Вон жэншчына такая красивая, у платке…

— Што плача?

— Ну, з мужчинам разам! Вон, ен яе за локци трымае!

— А, вижу… Во, убиваецца…

— А то ж… Родненьки сыночак…

— А други из им, што разбиуся, гэта хто?

— А друг, за рулем быу. Тожа малады хлопец, не жанаты. Во панакупляюць сабе этыя машины и ганяюць, што дурныя!

— А той перши хлопчык жанаты?

— Да, жанаты. Вон яго жана… Курыць. Яны ж, Михайловна, усе умныя стали, усе кураць!

— А што такая страшная? Худая, белая… Глаза якия, посматрыце, Иванауна! Сухия ж глаза! Не плачыть! Можа, яна рада?

— А руки якия, бачыли? Забинтаваныя руки, наркаманка мо? Што робицца, я не знаю…

***

Потом гробы начали опускать вниз. Работники кладбища багровели под их тяжестью, пыхтели, и было видно, что они колоссальным усилием воли сдерживают себя, чтобы не разразиться матом.

Люди качнулись вперед и завыли.

Сергей закурил и отошел в сторону, там ему было легче — с мобильным наедине.

Наташа взяла Лену за руку, хотела взять за руку и Анжелку, которая тоже поехала на кладбище, но Анжелка, раскрыв рот, смотрела на заезжую фотомодель.

Леонид подошел к очумевшей, дикой, лохматой Ирочке и положил руку ей на плечо.

Ирочка обернулась, посмотрела пустыми, холодными глазами.

— Ир, ты должна держаться.

— Для чего? — спросила она.

— Для того, что у тебя впереди огромная жизнь!

— На хрена?

— У тебя будет работа, семья, дети. 

— На хрена?

— Ты все, что осталось у Роминых родителей! Хотя бы ради них сейчас!

— Я? Все что у них осталось?

— Да, Ира. Ничего другого от их сына не осталось…

— Ничего другого?

Ирочка закурила и медленно двинулась в сторону родителей.

Она не видела их несколько месяцев… На Новый год в последний раз, когда Ромка раздавал подарки.

И столько же не разговаривали. 

— Роза Наумовна.

Роза Наумовна за два дня состарилась до предела — морщины и горькие влажные от слез складки были даже на губах. От Ивана Ивановича сильно пахло лекарствами и алкоголем.

— Роза Наумовна.

Она с трудом оторвала взгляд от горки рыжей земли, которую сейчас затейливо покрывали цветами.

— Нет моего мальчика… Мальчика… Нет больше моего мальчика… Нет больше…

— Есть ваш мальчик, Роза Наумовна…

— Он умер… Как он мог умереть? За что? Почему он умер, Ира? Почему все остальные живы, а он умер?

— Роза Наумовна! Он с нами…

— Роза, прошу тебя! — Иван Иванович подхватил жену, которая начала клониться вниз. — Прошу тебя, Роза…

— Никого не осталось… Его не осталось… Я не хочу жить… Я так не хочу жить… Я должна остаться вместе с моим мальчиком.

— Роза Наумовна! — Ирочка смазала слезы, дождь, другие жидкости, горевшие на лице. — Роза Наумовна! Он оставил кое-что! Для вас и для меня! Он будет с нами!

— Ира! Что ты говоришь, Ира! Она и так на грани безумия! Прошу тебя! — Иван Иванович пытался собрать рассыпавшуюся Розу Наумовну. — Пожалуйста! Не говори ей ничего о нем!

— Роза Наумовна! — Ирочка прижала холодные, грязные ладони к ее измятым щекам. — Роза Наумовна! У меня будет ребенок! У нас с Ромой будет ребенок! Он успел оставить ребенка! Скоро у нас будет другой Рома! Его ребенок! Слышите?

Роза Наумовна взглянула, наконец, в ее глаза. Своими круглыми, сумасшедшими, красными, такими изболевшимися, что хотелось кричать, глазами.

— Рома? Мой мальчик?

— Да, Роза Наумовна! — Ирочка рыдала как белуга, с трудом выговаривая слова, гладила себя по животу. — Вот здесь он! Здесь! Он умер, но он остался! Он с нами!

Иван Иванович, раскрыв побелевшие ресницы, пялился на Ирочкину руку. На то место, по которому эта рука кружилась, и где прятался их сын, который, конечно, не мог умереть. Дети не умирают...

***

— Ирка!!! Ты чокнутая!!! Ты больная!!!

Лена кружилась по комнате, терла лицо руками.

— Как ты могла такое сказать??? Как??? Ты хоть понимаешь, что им придется теперь терять его дважды?

— Почему? — Ирочка курила, а на ее носу висела капля. Давно висела. Ирочка ее не замечала. Плакалось уже как-то совсем незаметно.

— Потому что ты не беременна от Ромы!

— Откуда ты знаешь?

Лена остановилась, посмотрела на сумасшедшую Ирочку. Потом на Наташу, которая кромсала ногтем салфетку на столе.

— Я ничего не понимаю… Ты беременна?

Ирочка молчала.

— Наташ! Ну, что делать? Что делать?

— Ничего, — Наташа пожала плечами — А что ты тут сделаешь?

— Я говорю, как дальше быть? Может быть, они забудут?

Наташа ухмыльнулась. 

— А ты бы забыла?

— Какой кошмар.

За окном капало, стучало по подоконнику.

— А им там холодно! — мечтательно протянула Ирочка. — Но они вдвоем! Прикиньте — они сейчас сидят где-то на туче, обнимаются… Смотрят на нас… Наташка, ты у нас много раз помирала… Есть жизнь после смерти?

Наташа не ответила, но улыбнулась.

— А я считаю, что есть. Не может быть, чтобы не было… И Ромка с Лешкой сейчас летают, а потом мы встретимся…

— Не встретитесь! — буркнула Наташка. — Тебя к ним в рай не пустят!

— Ну, это мы еще посмотрим! — Ирочка глядела в потолок, улыбалась. — У меня есть время, я все сделаю…

— Ты лучше думай, что делать с твоей беременностью! Давай через месяц скажем, что у тебя… как это… выкидыш!

— Фу! Ленка, чего ты стала такая говнистая? От братца моего подцепила? (Лена и Наташа переглянулись: дело идет на поправку. Ирка начала ругаться.) Так это надо прекращать! Нельзя жиль с тем, кого не любишь! Надо жить только с тем, кого любишь!

Лена молчала, не мешала. Пусть говорит.

— Жизнь — это такое издевательство, она все равно заканчивается. И нас так же, как Ромку с Лешкой, упакуют и спрячут под землей… Я вот думаю: они успели о чем-нибудь перед смертью подумать? О чем? Обо мне он подумал? И ведь уже никогда не узнать.

— Считай, что подумал…

— Хитрая ты, Наташка…

— Я не хитрая, я опытная…

— Вот именно поэтому я и рожу этого ребенка…

Господи, о чем она?

— Что вы так не меня смотрите? — Ирочка стала холодной и серьезной. — Я не беременна. Мы не спали с Ромкой, вы знаете…

Тишина, только дождь стучит…

— Но я в ближайшее время кого-нибудь трахну и рожу ребенка. И Роза Наумовна будет думать, что это ребенок Ромки.

— Ненормальная… — прошептала Лена.

— Нормальная! — сердито хрипнула Наташа.

— Девки… Мне так страшно… Я в таком ауте, просто жуть… Мне кажется, он где-то рядом, трогает меня… Я с ним во сне разговаривала… Он не умер, это точно… Мы с ним как-то беседовали… И он сказал, что готов стать папой детенышу, которого я рожу от порядочного, здорового…

Она разревелась, завалилась на диван. Лена грызла ногти. Наташа села ближе и погладила Ирочку по тощей спине.

— Мы все понимаем, Ирка, мы тебе поможем… Только пока не знаем, как… И… это… у тебя мало времени. Это нужно сделать сейчас, потому что девять месяцев никто не отменял. И уже через пару недель может быть поздно, любой, кто умеет считать, вычислит сроки… И будет некрасиво…

— Я знаю! — провыла Ирочка в подушку.

— А как же… Как же работа? Как ты будешь работать с ребенком? — волновалась Лена. — Как ты будешь его без отца растить?

— Это все потом! — Наташа улыбнулась, внимательно посмотрела на Лену, взглядом убирая звук. — Потом подумаем все вместе. Сейчас надо спать…

— И трахаться! — добавила Ирочка.

Они были в слезах, но они заржали.

Идиотки!

***

Утром расползлись по работам — Наташа раньше всех, потом Лена. Потом Ирочка открыла глаза и долго смотрела в потолок.

— Ромка! — позвала она. — Ты здесь?

Никто не ответил, но было какое-то странное ощущение, какое-то тревожно-высокое волнение воздуха вокруг.

— Ромка! Я тебя люблю! Ты думал обо мне, когда умирал? Я буду о тебе думать… Мы с тобой клево жили, блин… Я так ни с кем не смогу… Орала, конечно, на тебя, но и ты тоже хорош… Сколько раз пришлось тебе мозги вправлять? «Я не хочу так зарабатывать, это нечестно»… А что, было бы честно на заводе стоять и семьдесят баксов в месяц получать?.. Если бы не я со своей Москвой, ты бы, наверное, не умер… Прости меня, Ромка, если я виновата…

Полушка была мокрая от многодневных слез, противная… Но это настолько не имело значения, как время, погода, цвет обоев. Такая тупая чушь, настолько бессмысленная! Ромка все цвета с собой забрал, весь смысл, весь интерес!

— Я люблю тебя… Так тебя люблю… Я твоей маме помогу, ты не беспокойся! Она никогда ничего не узнает… А ты будешь со своей тучки смотреть на ребенка… Я ему твою фамилию дам и отчество… Только его надо сначала родить, я так боюсь… Это больно, да?.. А тебе было больно? Или ты сразу умер? Просто стало темно, и все?

Зазвонил телефон. Заткнулся. Потом зазвонил еще раз…

— Только этот ребеночек должен быть такой же красивый, как ты. Где мне взять такого красивого мужика, как ты, Ромка?.. Я не хочу лишь бы какого ребенка, я такого ребенка уже могла родить… Но я его убила… А теперь я хочу родить ребенка… А того я убила… И за того ребенка, Ромка, я тоже теперь буду плакать до конца своих дней… Я такая дура…

Она утерла лицо простыней, закурила.

— Он должен быть похож на тебя… Блин, ну, почему ты не переспал со мной хоть раз?.. Ай, Ромка, все так неправильно… У тебя ведь все равно не было детей, понимаешь? Так что… Не злись… Да ты не злишься, я знаю… Ты добрый, хороший… А ты думаешь, я хочу детей? Когда-нибудь хочу, но не сейчас… Я это делаю только ради…

Снова телефон, козлище. Звонит и звонит, ну как так можно?

— Ну, что надо? — рявкнула Ирочка.

— Здравствуйте, Ира.

— Кто это?

— Это Вадик, ассистент режиссера. Извините, что я вас беспокою…

— Слушай, отвали, а? Не до тебя!

— Я и не собирался вам звонить. Поверьте, мне это так же неприятно, как и вам… Просто режиссер спрашивает, появитесь ли вы на площадке? Вас не было несколько дней! До вас невозможно было дозвониться! Вы нарушаете условия контракта!

— Пошел ты со своим контрактом!

— Хорошо, я так и передам! Прощайте!

— Стой! — Ирочка села. — Стой, Вадик, подожди! Есть дело…

Вадик замолчал, не зная, как себя вести. Гордо отклонить предложение этой злой, аморальной женщины или быть снисходительным, гуманным? Он размышлял, скрипел мозгом, но понимал одно: трубку он не повесит ни за что.

— Я слушаю, Ира.

— Вадик… Мне нужно посмотреть картотеку мужчин-актеров.

— ...

— Очень нужно, Вадик. Пожалуйста.

— Хорошо.

— Спасибо, Вадик. Ты… Короче, спасибо…

***

— Натаха! Греться будешь?

— Не буду, спасибо.

— А че?

— Не хочу.

Дамы-коллеги криво улыбнулись, закивали. Ну, как же! Естественно, чего это ей с нами пить? Она же принцесса, а мы, блин, свинячьи рыла…

— А как херово будет, снова прибежишь?

— Да не трогай ты ее, Валя!

— А буду трогать! Как ей приперло, так она подошла! А сейчас жмется! У, сучка блатная!

— Какая она блатная? Как все мы стоит на морозе! Остынь, Валя!

— Да я ей морду разодрать готова! Во где она у меня сидит с ее гордостью! У меня тоже гордость есть! Только я детей кормить должна и мать больную!

— Ну, так и мы ж все тоже не от удовольствия! И она! На, Валя, пей!

— Я ей такое удовольствие щас устрою! Я, мля, не таких на место ставила!

Наташа пощекотала бутон пальцем, захлопнула крышку ящика и двинулась в сторону коллег.

Дамы квохтали, сверкали глазами и золотыми зубами, но по мере ее приближения затихали.

— Я ей, кобыле малолетней!..

— Валя, тише! Здесь она!

Наташа встала рядом, посмотрела в глаза коллегам светлым, спокойным взглядом:

— Вы звали?

— Во, слышь, наглость…

— Звали? Да мы тя щас порвем, стерву такую!

— Рвите, — Наташа растопырила толстые рукава, улыбнулась. — Если вам от этого станет спокойнее и лучше. Рвите!

— Сучка…

— Валя!

— Я просто не люблю водку, — сказала Наташа. — Понимаете? Я не люблю водку, вообще не люблю пить. Вот и все.

— Типа вообще не пьешь? Больная, что ли?

— Ну, не то чтобы совсем больная… Хотя определенные проблемы есть. Просто не пью, и все. Даже на морозе…

— А мы, значит, свинячьи рыла!

— Нет, я так не говорю, я вас очень уважаю. Считаю, что вы замечательные, очень выносливые, героические женщины. Не каждый мужчина сможет выдержать то, что вы терпите каждый день.

Дамы замолчали, сосредоточенно дымя.

— Это правда… Мой на морозе и часа не выстоит. Я его на рынок как-то посылала стоять, на неделю хватило. Потом лег на диван, сказал, что физически истощился…

— А мой на стройке впахивает, тоже выматывается. Но у них там обед, в подсобку зайдет погреться, если что. Поссать, опять же, по-человечески можно… А у нас для этого дела — кустики на остановке. Люди пугаются, бабы с детями орут матом, а мы что сделаем? И так терпишь тут, у меня вон цистит на цистите…

— А у Карповой воспаление легких в феврале было, на морозе постояла без тулупа! Так померла!

— Карпова померла? Вот, екарный бабай, беда какая!..

Наташа тихо стояла рядом и смотрела, смотрела. Краснолицые, с припухшими веками, а ведь накрасились, нашли силы. И на мерзлых пальцах, что торчат из перчаток, колечки. Бедные, мощные бабы…

— А ты одна живешь или мужик есть?

— Я? — встрепенулась Наташа. — Я одна. То есть с больной мамой и четырьмя сестрами. Старшей двадцать. Младшей — пять.

— А батя?

— Умер два года назад от инфаркта.

— Видишь как…

— Мама не работает, получает пенсию по инвалидности.

— А какая там пенсия…

— Это правда… Младшая сестра, Анжелика, поступила, сейчас получает стипендию. Есть еще пособие по многодетности. И все.

— Крутишься, значит… А мужики что? Не помогают?

— Мужики? — Наташа улыбнулась. — Нет у меня мужика. Поэтому и не помогают. Мне подруги помогают. У меня есть очень близкие подруги, поддерживают, иногда даже деньги дают.

— Как это — нет мужика? А мы видели! Приходил к тебе какой-то, интеллигентный!

— Это мой друг, он психолог. Он влюбился в мою подругу.

— А ты что же? Молодая, симпатичная! А у тебя шрам откудова?

— В детстве упала…

— А хромаешь чего?

— Пять лет назад меня машина сбила. Теперь хромаю…

— Бедная…

Подошел нервный человек, позвал кого-нибудь, кто мог бы продать цветы. Одна из дам не очень охотно отделилась от стаи, другие остались слушать.

— А чего ты тогда с нами пила, если не пьешь?

— А у меня трудный день был… У меня друг погиб. Очень близкий друг, замечательный парень, талантливый, красивый, добрый. Я его с детства знала. Всего двадцать пять лет, такие надежды подавал. Мы с ним когда-то в ансамбле танцевали…

— Жалко парня. Мучилась, небось…

— Конечно. До сих пор сердце болит. Всегда будет теперь болеть, это я точно знаю… Мне друзья помогли…

— Ишь ты, сколько у тебя друзей… Так ты счастливая.

— Это точно, — Наташа посмотрела на небо в толстых тучах, изнемогших от пробивающего их тепла, на кучки талого снега, на потертые, но такие участливые лица вокруг. — Я очень счастливая.

***

— Лена, к телефону.

— Скажите, что я занята.

— Там какие-то дети, звонят в третий раз. Успокой их, пожалуйста! Они мешают работать!

И взгляд, означающий: «Вот гады, эти жирные, зажравшиеся звезды! Одни проблемы от них!».

Лена простила эту женщину, одна даже не знала, как ее зовут, какую функцию она выполняет в телекомпании. Наверняка, когда-то хотела чего-то добиться, а потом сдалась и возненавидела.

А вот звонящие дети — это очень плохо, очень.

***

— Я слушаю.

— А это Лена?

— Откуда у вас мой телефон?

— А он в туалете написан!

— Можно вас попросить об одном одолжении? Вы мне очень поможете!

— Ага!

— Вы можете мне помочь и стереть этот номер? А если еще где-то увидите, тоже сотрите! Это будет наша с вами тайна! Идет?

— Идет!

— Спасибо вам!

— Ладно!

***

А когда Лена проходила мимо студии, она увидела следующую картину, очень трогательную.

Галя К., подкрашенная, с распушенными черными кудрями, со стопкой текстов в руках, а рядом Сергей. Склонился низко-низко, улыбается и что-то говорит, почти шепчет. И Галя смотрит огромными благодарными глазами, кивает. И все. Картинка исчезла за стеной.

— Лена! Я вас жду уже полчаса! Здравствуйте!

Кто-то молодой, веселый, наглый.

— Вы ждете меня?

— Да! Ваш продюсер Сергей Игоревич сказал, что вы бываете в это время, никогда не опаздываете.

— У меня вчера был трудный день. А с кем имею дело?

— Меня зовут Д. Г., я корреспондент газеты… Мы договаривались на интервью.

— С кем?

— С вашим продюсером.

— Он мне ничего не сказал.

— Ну, — корреспондент Д. Г. пожал плечами, мажористо улыбнулся. — Я не знаю, что у вас за рабочие отношения, но мне обещано, и материал уже стоит в номере. Так что…

Шутил, пытался быть красиво-фривольным, но Лена вдруг вспылила. За последние годы она столько раз давала интервью, похожие друг на друга, как двуяйцевые близнецы, что перестала верить в силу разума и пера. Конечно, это было приятно, но изматывало как раз своей показушностью, неискренне выпученными глазами интервьюеров, а главное — однородными вопросами, которые отупляли сильнее, чем работа, которую Лена тоже давно перестала любить. «Как вы попали на телевидение? Со школьным хором, в раннем детстве. Кто пишет вам тексты? Сама пишу. Узнают ли вас на улице? Очень редко, и слава Богу, потому что это не очень приятно. Чьей критике вы доверяете? Моих близких подруг. Какой у вас график? Сложный, много работы, мало сна. Водите ли вы машину? Нет, не вожу. А если бы водили, какая бы вам казалась подходящей? Какая-нибудь удобная, большая».

Вряд ли журналисты организовали против Лены заговор, вряд ли. Она была очень скромного мнения о себе как о персонаже светских хроник и сплетен. Но то, что все пишущие люди, не сговариваясь, нашли для нее только десять вопросов и тусовали их порядковые номера, нисколько не пытаясь углубиться в смысл, убеждало Лену, что смысла просто нет. Что программа, которую она делает вот уже много лет, не имеет никакого значения. Это очень глупая программа единственная ценность которой в том, что она показала Лене правду… И эта гнусная правда сейчас была помножена на Галю, Сергея и Ромку…

— Извините! Я не буду давать интервью! В следующий раз договаривайтесь со мной!

У юноши-корреспондента изменился цвет лица, он сильно погрустнел.

— Хорошо, — сказал он растерянно и уже вслед. — Я не думал…

А мог выразить возмущение или даже презрение, мог гавкнуть что-то вслед. Но юноша растерялся. И Лене стало его жалко, и его наглость показалась ей единственным способом выживания, привлечения внимания. Ведь не может он так себя вести и в жизни? В жизни он, например, единственный сын старой мамы и живет от гонорара к гонорару…

— Послушайте. Д. Г. Я очень устала и спешу, понимаете? Я не хотела вас обижать, просто совпали несколько факторов, вы тут ни при чем. Пожалуйста, напишите это интервью сами. Ну, правда! Я приблизительно знаю, какие вы зададите вопросы, а вы приблизительно знаете мои ответы. Вы справитесь, вы же опытный журналист…

Если бы Д. Г. сейчас рассмеялся ей в лицо, если бы он возмутился и сказал, что так работать нельзя, что лучше он пошлет ее к черту, но останется профессионалом, она и сама бы отказалась от своей дурацкой затеи с «самописом». Но он хмурился, как молодой щенок, явно взвешивая и явно склоняясь в пользу согласия.

— А какое вы хотите интервью?

— Не банальное!

— Но… дайте мне пару фактов…

— Я мало сплю, много работаю, у меня есть несколько очень близких подруг, я не вожу машину, но если бы водила, то выбрала бы большую, я уже очень давно на телевидении, но легче мне от этого не становится.

— Отлично!

***

— Ты можешь объяснить, что происходит? Я вру, что ты болеешь, поэтому не являешься на работу!

— Я больше не приду на эту работу, Вадик! Прости меня. Это все… Пустое…

— Как пустое? А как же картина? Ты же не можешь подвести всю группу?

— Почему не могу? — улыбнулась Ирочка. — Могу!

Они остановились. И стало понятно, что шуток Вадик не понимает, а Ирочка не понимает, пошутила она или сказала правду.

— Ира…

— Ладно, Вадик, я просто так… Ври пока. Дай мне пару дней, мне надо сделать одно важное дело, а потом я выполню свои обязательства перед группой. Хотя, скажу тебе честно, сейчас мне это на фиг не надо.

Коридоры студии темные, длинные, похожие на большой складской переход. Какой-то такой особенной отметины искусства, великого чуда кино не было. Пахло старым деревом. Ио Ирочка не искала знаков, не собиралась волноваться по поводу того, как можно использовать этот поход, с кем завязать отношения. Она твердо шла к своей маленькой цели.

— Здесь не вся картотека, а только те, кто работает с московскими продюсерами.

— Давай.

Она приняла папку с анкетами и начала листать, даже не присаживаясь.

Вадик смотрел на нее, и сейчас, когда она была занята, от него не требовалось притворяться холодным. Он был удивлен и обижен. А еще он искал в ее лице, движениях следы раскаяния. И даже казалось, что находил.

Если бы она сейчас отложила анкеты и сказала ему:

— Вадик! Я была не права! Прошу тебя отнестись ко мне снисходительно и простить!

Так вот, если бы она такое сказала, он простил бы немедленно.

И Вадик ждал.

Ирочка листала, останавливалась, всматривалась, потом что-то откладывала…

Вадик как бы просто так, механически, взял отложенные листы. Попытался понять, чем же Ирочку так заинтересовали именно эти персоны? И что вообще она ищет?

Довольно странная выборка, абсолютно неизвестные, разномастные люди. Общий типаж, правда. Все смуглые, темноглазые. Что она задумала? О, эта Ирочка!

***

— Ну и что? И он женился, этот твой одноклассник?

— Да. И я танцевала на его свадьбе.

Дамы-цветочницы задохнулись от горя и возмущения. Они стояли, смотрели, но в их глазах был такой огонь, такая боль!

— Да как же ты! Натаха! Что ж ты!

— А че ты ему не сказала? Вдруг он не женился бы?

— Надо было хватать и бежать! Хорошие мужики сейчас на дороге не валяются!

Наташа только руками разводила. И даже искренне понимала, что допустила ошибку:

— А что я сейчас сделаю? Даже если бы захотела? А я не хочу, у меня нет никакого желания рушить его семью.

— Да какая там семья? Если он тебя любит!

— С чего вы взяли, что он меня любит?

— Ой, дура какая! Да видно ж! Слепому видно! Ой, какая ненормальная!

Дамы загалдели, начали спорить по поводу дальнейших действий, а Наташа впитывала мартовский воздух, вспоминала кладбище, вспоминала Яковлева, вспоминала еще что-то, такое же больное и любимое, и ей хотелось плакать и улыбаться. Горячо в сердце, горячо и пусто.

— А адрес ты его знаешь?

— Ну, смутно помню. Еще по школе. Но я не пойду к нему, даже не уговаривайте!

— Пойдешь!

— Да вы что? — Наташа даже отбежала в сторону. — Это невозможно! Не-воз-мож-но! Я никогда его не увижу и готова к этому! Понимаете?

***

— Лена! — Сергей был взволнован и смущен. — Тут такое дело… Я уверен, ты меня поймешь.

— Я не уверена, но попытаюсь.

— Сегодня вечером я пригласил к нам в гости Галю.

Лена присвистнула. Да, действительно, здесь требуется очень серьезное понимание.

— И что? Ты хочешь попросить меня вести себя примерно? Не задавать лишних вопросов? Улыбаться? Поговорить с ней о телевидении двадцать первого века?

— Нет, — Сергей взглянул прямо и дерзко. — Я хочу… Чтобы вечером ты… ушла к кому-нибудь в гости… К маме… Или к девчонкам… Или в ресторан, я оплачу…

Лена прислонилась к стене. Чего-чего? Уйти вечером?

— Я тебя правильно поняла? Ты хочешь, чтобы я ушла и оставила вас вечером вдвоем?

— Да, но поняла неправильно, как я и предполагал…

— Ну, извини… Я сегодня не очень хорошо отношусь к посторонним девушкам в моей постели!

— Что ты несешь! Какая постель! — Сергей устало поморщился. — Я просто должен узнать ее поближе, а она меня! Мы видимся только на работе, она всегда страшно нервничает, не может расслабиться. Поэтому я просто хочу посидеть, попить с ней чаю, поговорить!

— А чем я буду вам мешать? Я уйду на кухню и буду писать сценарий!

— Ну… Она тебя боится!

— Обалдеть! — стало даже смешно. — Это что-то нереальное! Значит, она меня боится, и поэтому я должна свалить куда угодно, все равно куда…

— Ну, не все равно! Я же тебе сказал — я оплачу любой ресторан…

— А почему бы вам не пойти в ресторан? А? Идите вместе с Галей и узнавайте друг друга!

— Я предлагал, она не хочет…

— Нормально… Давайте будем угождать Гале, заботиться о ее душевном комфорте! Давайте! А Лена пусть валит на улицу!

— Лена! Прекрати!

— Это я — «прекрати»? Я??

— Ладно, успокойся. Я пойду поработаю…

— Иди, конечно! Там тебя ждет милая, робкая Галя, которая страшно боится ресторанов, меня, но не видит ничего странного в том, чтобы припереться вечером в дом своего продюсера! Выгнав предварительно его жену!

Она кричала, хохотала, стучала кулаками но стене.

Сергей остановился у поворота, оглянулся и спросил, чуть-чуть стесняясь:

— Так ты уйдешь?

***

Ирочка стояла на стоянке такси и смотрела на дорогу. Машины больше не возбуждали ее, она не пялилась вслед приличным авто, не обращала внимания на шины и диски. У нее в кармане была фотография и телефон, записанный на обороте плохой ручкой. Не записанный даже, а продавленный…

И, хоть убей, она не понимала, как ей действовать дальше…

Одно знала — надо срочно говорить с кем-то из близких. Чтобы они окончательно ее вдохновили. Или окончательно убедили в том, что затея с ребенком ужасна до невозможности…

Первым делом она решила ехать домой, к Ромке.

Только спустя минут пять поняла, что домой ехать бессмысленно, Ромки там нет, его вообще нет. Велела шоферу остановиться и какое-то время думала, глядя в окно и пряча очками и рукой слезы.

— Обидел кто? — спросил шофер.

Ирочка неопределенно дернулась.

— Ну, так молодая еще, все срастется! А гада, который тебя обидел, забудь!

Тут Ирочка совсем расклеилась, начала рыдать громко, с подвизгиванием. И шофер уже не знал, что ей говорить. Какие могут быть проблемы у молодой девки?

— Залетела, да? — он снизил голос и постарался быть как можно более участливым. — Ну, так это тоже не беда! В наше время быстренько пошел к врачу, он все из тебя убрал! И никто ничего не узнает!

Ирочка пару раз булькнула — то ли слезки, то ли смех — не понятно.

— Хорошо, что сказали! — прогундосила она, улыбаясь шоферу растекшимися глазами. — Теперь обязательно постараюсь залететь!

***

Лена не стала дожидаться, пока наступит томный вечер, ушла прямо с работы. Как раз погода соответствовала: ведро, солнце рассупонилось, обнаружило вокруг весну. Это, конечно, как-то утешало.

И Лена шла по проспекту Скорины, старалась не спешить, поскольку спешить было некуда. На втором шаге запретила себе думать о Ромке. Эти мысли находились за гранью боли, должно пройти время, прежде чем с ними можно будет работать. А пока одно слово — Ромка… Стоп! Не думать!

С ужасом обнаружила, что разучилась гулять без цели. Еще — что стесняется ходить без очков. Ругала себя за это, поскольку удовольствия в том, чтобы бороздить асфальт носом и горбиться до колена, было мало. И ведь, елки зеленые, не имелось в этом состоянии порочного звездного кокетства, а только горькая техническая обремененность тем, что лицо знакомое и так неудобно…

Но все это: и быстрый шаг, и паралитические попытки замаскироваться, «рассматривая гусеничку на земле», — все было забыто на фоне мыслей о Сергее и Гале, об их нежном вечере.

Это же нереально! Муж, родной муж, и вдруг говорит ТАКОЕ! УЙДИ, НЕ МЕШАЙ МОЕМУ СВИДАНИЮ!

Вот сейчас, когда время прошло, Лена придумала два десятка острых и злых ответов на его предложение и шептала их себе под нос. Так разошлась, что забыла о маскировке и опомнилась только на площади Якуба Коласа, когда увидела обращенное к ней дико удивленное лицо. Не факт, что узнал, скорее обалдел от глубины болезни девушки, которая идет в одиночестве по мартовскому городу и бухтит что-то сама себе, хмурится, таращит глаза, размахивает руками… А может, и узнал, и обалдел…

Потом увидела стоянку такси, далеко не самую дешевую, но обрадовалась ей, как родному дому.

— Я вас где-то видел, девушка! — улыбнулся ей таксист. — Вы на Комаровке работаете?

Лена кивнула.

***

Наташа только что рассталась с одной отличной розой — розы вообще пользовались успехом, восьмое марта на днях. Она чистила ящик, проветривала, а самой думалось ни о чем, но очень легко. Рома! Тебя так не хватает…

Дальше было чуть-чуть кино.

С интервалом в минуту на остановке тормознули две таксички, и из них вышли сначала Ирочка, потом Лена! И обе сначала метнулись: одна — к хот-догам (Ирочка), другая — к газетному киоску (не Ирочка).

Наташа крикнула: «Эй!», но девки не слышали. Одна жадно ела, вторая листала «Комсомолку».

У Наташи был секундный приступ дежавю, поскольку эта картина — Ирочка с едой, а Лена с буквами, — прошила жизнь красной нитью. Куда бы они ни приходили, в какие истории не ввязывались, но первым глотком, первым требованием этих двоих были еда и буквы. И ничего не изменилось.

Первой движение начала Лена. Она скрутила газету, сунула в карман и робко тронулась вдоль цветочных рядов. Дамы-коллеги тут же активизировались, начали страстно зазывать, но Лена только вежливо улыбалась.

Потом она увидела Наташу и ускорила шаг.

— Привет! — крикнула, подбегая. — Меня выгнал муж из дома, чтобы я не мешала его свиданию с Галей!

Наташа не успела возмутиться, удивиться, даже просто сказать: «Здравствуй, Лена!», поскольку в игру вступила Ирочка. Она подняла новую волну цветочниц, но, в отличие от Лены, высказалась в их адрес довольно резко и заявила, что никакие цветы ей на хрен не нужны и чтобы они отвалили.

— Наташка! Наташка! Я нашла отца своего ребенка! — заорала она, перебивая возмущенный ропот дам. — Я еду к нему!

Лена, услышав за спиной знакомый голос, обернулась.

То есть они сошлись почти одновременно и замолчали, удивленные совпадением.

— К чему бы это? — спросила Ирочка, прикуривая первую нервную сигаретку. — Все это не просто так, девочки! Не просто так!

Дамы-коллеги молча наблюдали за встречей. Им уже стало ясно, что эти люди давно и тесно знакомы, и в свете сегодняшнего Наташиного откровения картина казалась им почти божественной.

— Хорошо, что я вам сказала год назад, где стою! Хоть раз в гости заглянули! — заметила Наташа. — Рассказывайте!

Первой сориентировалась Ирочка. Она выволокла из кармана измятую фотку и протянула подругам. Потом безумно сверкала глазами, глядя на их лица.

С фотографии смотрел Ромка. Конечно, потом стало видно, что это не Ромка — мужчина был старше, грубее, явно гетеросексуален. Все то, что так нежно и тонко сочеталось в Ромкином лице, в его случае было склеено наскоро, совсем не изящно. Но набор был тот же — и соболиные брови, и глаза темнее ночи, и даже родинка…

— Меня сейчас стошнит! — сообщила Лена.

— Вот и я офигела! — согласилась Ирочка, пряча фото. — Теперь осталось чуть-чуть — найти его и трахнуть.

— Отличная программа…

(Спустя двадцать минут.)

— Да ты понимаешь, что он пошлет тебя куда подальше? Зачем ему такие проблемы? Он не знает тебя, и знать не хочет! Если ты действительно решила ребенка от него — просто ничего не говори! Устрой романтическое свидание, но без объяснения цели!

— Погоди, Ленка, не напирай на нее!.. Я считаю, что надо сказать. Все объяснить сразу, с первой минуты. Если поймет, значит, отнесется ответственно!

— Наташка! Как он поймет? Ты бы поняла? Звонит тебе в дверь незнакомый мужик подозрительной наружности и говорит: здрасте, вы меня не знаете, но я хочу от вас ребенка! Это нормально?

— Не сравнивай мужчину и женщину! Мужчине рожать не надо! Отработал и забыл!

— Что значит, «не сравнивай»! Ему потом всю жизнь с этим жить, Наташка! Откуда он может знать, что будет дальше? А вдруг эта самая Ирка через год на него в суд подаст на алименты?

— Я могу расписку дать! — встряла Ирочка.

— Ага! И сообщи ему об этом тоже на первой минуте! Тогда он совсем обрадуется! Никаких объяснений! Очаровала, околдовала, утром сбежала!

— А как же «предохранение»? А, Ленк? Кто сейчас будет в первый раз спать без презерватива?

— Я буду! — подняла руку Ирочка и тут же испуганно опустила.

— Значит, надо устроить так, чтобы без презерватива!

— А вдруг он больной?

— Тогда…

Лена замолчала. А что тогда? Блин, вот что тогда? Как быть?

Ирочка курила, кусала губу. Наташа мрачно пинала валенком снег. Лена обрывала лепестки у чего-то цветочного, что подвернулось на свою беду.

— Думайте, девки! — попросила Ирочка. — Пожалуйста, думайте! Время идет…

— Ир, ну… — Лена оторвалась от цветка. — Ты же у нас главный специалист по спонтанному сексу! У тебя ведь никогда с этим проблем не было! Неужели ты этого несчастного не охмуришь?

— Не охмурю, Ленка. — Ирочка втянула носом накатившую слезу. — Я потеряла квалификацию. Вместе с Ромкой…

Дамы-цветочницы напряженно наблюдали за сценой, постепенно стягиваясь поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.

— О! — вдруг сказала Наташа, и все радостно встрепенулись. — А что если Ленка пригласит его к себе как бы на съемки, ну, и там уже как-то все завяжется!

— У кого завяжется? — спросила Лена, немедленно вспоминая Сергея и Галю.

— Да главное не это! — подхватила Ирочка. — Супер, Натаха! Супер! Есть повод, а там уже раскрутим как-нибудь!

Она бросилась обнимать Наташку, целовать ее! Дамы-цветочницы бойко зашептались.

— Секундочку! А как я его приглашу? Куда? Это ведь не так просто! — заволновалась Лена. — Нужно заказывать студию, аппаратуру, вызывать людей! А все расписано! И вообще!

Но к ней обернулись такие счастливые и безумные глазки, что Лена умолкла на полуслове, и только вздохнула глубоко — так, что пар из нее вышел метра на полтора.

(Спустя пять минут.)

Возьми карточку и звони! Вот автомат.

Лена с тоской представила себе холодную трубку у уха… А потом как обрадовалась!

— Девчонки! Я совсем! Сейчас, минуту!

Она начала рыться в сумке под возбужденными взглядами подружек — все было странно, как в цирке за кулисами, но отчего-то очень гладко.

— Смотрите! — она выудила толстый телефон в прозрачном чехле. — Это мне Сергей на днях подарил, замаливая письмо Оли Курловой! И я его тут же вычеркнула из жизни, потому что звонить некому! Ни у кого из моих друзей телефона нет, а набирать Сергея, чтобы еще раз услышать, что он занят, не очень-то хотелось!

— Вот, гад! — ревниво заметила Ирочка. — Родной сестре он такие подарки не делал!

— Не умею пользоваться! — Лена криво улыбнулась своей корявости, Сергей объяснял, где какая кнопка, но в никуда. — Не смейтесь!

— Да уж, нам сейчас как раз до смеха! — Ирочка нервно прыгала на месте, грелась. — Сейчас как раз один из самых смешных моментов в нашей жизни!

— Ну, так что говорим?

— Что ты приглашаешь его на съемки. Что обычно в таких случаях говорят?

— Не знаю, этим обычно Сергей занимается!

— Пора становиться самостоятельной, большая уже!

— Ладно, дайте подумать! — Лена на секунду закрыла глаза, и тут же представила себе Сергея, нежно целующего Галю… и Олю Курлову… и еще кого-то. — Так, все! Или звоним, или…

— Звоним! — крикнула Ирочка и уронила сигарету.

(Спустя пять минут.)

— Алло! Здравствуйте! Это Ю.?

— Да, это он самый…

— Здравствуйте!

— Здравствуйте.

— У вас есть минута?

— Ну, в общем… А с кем я говорю?

— Это Лена Иванова, ведущая программы…

Лена с тоской взглянула на подруг. Ах, как она не любила демонстрировать свои регалии! Особенно тупо получалось. если ее не знали… Особенно тупо… Я такая-то, такая-то. такая-то… Нет, извините, не знаю…

— А, так я вас знаю! Я видел пару раз вашу программу!

Лена вздохнула с облегчением. Вместе с ней с облегчением вздохнул весь цветочный мир рядом.

— Я вам звоню вот по какому поводу… У нас… Будет просмотр новых ведущих!

Ира с Наташей переглянулись. Какой просмотр? Что за самодеятельность? Только что репетировали приглашение на интервью! Уже придумали вопросы вроде таких: «Можете ли вы заняться любовью без презерватива с первой встречной женщиной?».

— На просмотр? Очень интересно! Я так понимаю, вы меня приглашаете на кастинг?

— Ну, да… Что-то вроде этого…

— А откуда вы обо мне узнали?

— Э-э-э… Ваши данные есть в картотеке…

— А, ну я понял… Только я староват для молодежной программы! Мне тридцать пять лет!

— Это как раз нам и надо! — без оглядки врала Лена и покраснела. — Мы как раз хотим зрелого ведущего!

— Хорошо, что от меня требуется?

— Требуется завтра явиться по такому-то адресу…

Ирочка поискала сигарету, не нашла, оглянулась. Кто-то из дам-цветочниц курил. Ирочка подкатилась, сделала грустное лицо.

— Дайте сигарету, очень курить хочется!

Видно было, что дама хочет дать ей в глаз за недавнюю грубость, но заинтересованность в развернувшемся сюжете не позволяет ей сделать это. Так что Ирочка вернулась, дымя, а Лена уже утирала пот.

— Ну?

— Все… Завтра…

— Отлично…

— А что за просмотр ты придумала? — полюбопытствовала Наташа. — Была же другая идея!

— А я подумала, что могу не найти операторов, свет… А для просмотра сильно выпендриваться со студией не надо. К тому же он будет пытаться понравиться.

— Пытаться понравиться — это хорошо! — Ирочкины ноздри раздувались, глаза горели. — Это супер! Девочки! Если выгорит, я… Не знаю, что я сделаю… Я…

Она вдруг сорвалась с места и умчалась куда-то, веля не расходиться.

Наташа с Леной смотрели ей вслед.

— Блин, что мы делаем… — сказала Лена.

— А мы всегда ерунду делаем, — ответила Наташа. — Но по-другому у нас не получается…

***

Потом появился покупатель, и Лена тактично отошла.

— Девушка! Девушка!

Это дамы-цветочницы. Лена на всякий случай сделала руками «нет» — цветы мне не надо, и я совсем не работаю на телевидении, вы обознались.

— Да идите вы сюда! Пожалуйста! Дело есть!

Пришлось подойти.

— А что — вы та самая подруга, в которую влюблен этот… психолог?

Лена честно пожала плечами: извините, не понимаю. Но вряд ли в меня влюблен психолог.

— А что, это вы собираетесь ребеночка заделать?

Лена нахмурилась.

— Ну, ладно… Не наше дело… Только вот что, девушка… Мы, кстати, вас узнали! Нам очень правится, как вы программку ведете, только больно ноги оголяете, а так ничего!.. Знаете, что? Надо, чтобы вы сходили к вашему бывшему однокласснику Яковлеву и сказали ему, что Натаха его любит!

Что за бред? Что за хаос на тверди земной?

— Зачем я должна ему это говорить? Он женился на другой девушке!

— Да он сам Натаху любит! А если не любит, так ничего и не изменится! Ну, посмеется, ну, скажет слово матерное! Зато будем спокойны, что сделали! Сходите, девушка! Сделайте доброе дело!

— Я только этим всю жизнь и занимаюсь, — улыбнулась Лена.

Постаралась поскорее уйти в сторону, к Наташе.

(Спустя тридцать минут.)

— Слушай, Наташ! Как ты тут стоишь? Холодно! Нога устают!

— Я же без каблуков…

— Все равно… Это какой-то каменный век — торговать на улице в мороз!

— Бывает и хуже. А сейчас уже и не мороз, весна…

— Ну, где Ирка?

— Не знаю… Ничего не сказала…

— Дурдом… Ничего не получится…

— Почему не получится? Какой мужик перед Иркой устоит? Отмыть ее, накрасить…

— Я не об этом… Мужик как раз не самое сложное… Что потом? Мне кажется, она не думает о том, что будет после того, как ребенок родится…

— А что ей думать? У нее Роза Наумовна есть. Роза Наумовна уже при мне раз позвонила и спросила, как Ирка себя чувствует, не мутит ли ее… Отдаст на воспитание бабушке, и все дела…

— Как все странно, Наташка… как все странно…

— А что Сергей?

— А что Сергей? — Лена и забыла, а вот теперь как шилом в сердце. — Уже, видимо, проводит собеседование…

— А ты нагрянь домой!

— А зачем?

— Ну, выяснишь…

— Боюсь… Если они там пьют чай и обсуждают импрессионизм, буду дурой… Если в постели… Я, Наташ, не вынесу… Я думаю об этом, мне так больно становится… Знаешь, как ни жутко звучит, но если бы не Ромкина смерть, я сейчас сама сдохла бы… А так шок на шок — и организм вдруг начинает работать в каком-то автономном режиме… Без эмоций…

Наташа замолчала, с печалью глядя на разодранный цветок. Конечно, ничего не сказала. Жалко его, но Ленку еще жальче.

— Видела Виктора Николаевича… Учителя пения… Помнишь? 

— Конечно, помню! — оживилась Лена. — Если бы не он… Как он? Что?

— Да не знаю… Не узнал… Спешил куда-то… Выглядел не очень, не знаю… Обувь старая…

— Такой хороший человек…

— Да…

— Но он справится, он такой… упрямый…

— Да.

— Мы тоже упрямые.

(Спустя пятнадцать минут.)

— Наташ, я пойду. Прогуляюсь пешком в сторону дома. Извини, ладно? Позвони, когда появишься дома, я буду… у мамы, наверное, буду…

— Иди, конечно!

Лена ткнулась холодным носом в холодную же Наташину щеку, помахала пальцами.

Шла и думала, что постояла бы еще часа два, поговорила бы, просто помолчала в унисон, но так холодно, так устает опорно-двигательный аппарат…

И стоило только ей остаться один на один со своими тараканами, с Сергеем и его личной и творческой жизнью, как снова стало стыдно идти без очков. Потому, что любой желающий мог прочесть на ее лице: она ревнует, страдает и мучается, ха-ха!

Зато она нашла бар, заползла в него и заказала кофе с бутербродом. Бармен посмотрел на нее, узнал, но не подал виду — у него таких каждый вечер по сто штук обслуживается. Спросил, какой кофе — натуральный или растворимый.

А еще ужасно хотелось кого-нибудь встретить. Короче, она согрелась, послушала Земфиру по радио и пошла назад, к Наташке. Буквально на минутку, чтобы отнести ей горячий кофе с бутербродами.

***

Приблизительно в это же время вернулась Ирочка. От нее чуть-чуть пахло потом, челка слиплась и потемнела.

— Наташка! Хочу выразить тебе благодарность за гениальную идею! И вообще!

Она так спешила показать благодарность, что уронила ее в снег. Благодарность оказалась мобильным телефоном.

— Вот, — сказала Ирочка, смахивая снежинки. — Надеюсь, будет работать, не самая дешевая модель!

— Это еще зачем? — удивилась Наташа. — Ничего себе подарочки!

— Затем, что Ленке надо с кем-то разговаривать! И не один Серега крутой! Мы тоже кое-какие деньги имеем!

Потом появилась Лена, плавная, как баржа. Она несла пластиковый стаканчик, из стаканчика капало, было видно, что путь он проделал долгий и трудный.

— Блин! Опять собрались! Это все что-то да значит! — обрадовалась Ирочка, и помчалась показывать телефоны. — Теперь мы тоже со связью! У меня, кстати, телефон круче, чем твой!

***

Часов в девять разошлись: Наташа — к сестрам, Ирочка — на педикюр, чтобы завтра быть красавицей, а Лена соврала, что пойдет к маме, но не пошла. Что она маме скажет? Она так редко к ней заходит, что любой визит теперь будет казаться подозрительным.

А ходить под окнами собственной квартиры — хуже не придумаешь. Окна светятся, и что там, в риал-тайме, происходит, никто не знает. И если остаться еще на минуту, то система не выдержит, будет длинный звонок в дверь. Нет, даже звонка не будет, она откроет своим ключом, ворвется, тяжело дыша, пробежит по комнатам, скорее всего, ничего опасного не найдет, потом придется хлопнуть дверью и уйти, и ругать себя, а утром не знать, куда деться от Гали на работе и от Сергея в доме…

Нет, ребята! Надо уезжать! За что ей такое на ровном месте!

— Лена? Вот это везуха!

Это машина остановилась, из нее выскочил кто-то и бежит навстречу. И она так обрадовалась! Ну, хоть кто-то живой, кто-то поверхностно знакомый! Чуть-чуть отвлечься, поболтать, чтобы приступ прошел!

— Привет!

— А я еду, смотрю — бредет кто-то грустный на стоянку такси! А сам как раз минут пять назад подумал: а почему бы мне не поработать сегодня вечером таксистом? Гибкая система скидок! Для звезд — на выбор любая из радиостанций!

— Спасибо! Я воспользуюсь!

— Отлично! Тогда я, чур, на водительское место!

Оказалось, что это спортсмен-парашютист Дима, друг видеоинженера Коленьки. Давно, в прошлой жизни и тысячелетии, пил с ним на монтаже — воспоминания настолько зыбкие, что Лене было неудобно…

— Ну, я даже рад! — болтал Дима. — А то ведь я шифруюсь, у меня специальная тактика общения с людьми! Я им не запоминаюсь! Тренировался лет десять, наконец добился успеха!

— Ха-ха-ха!

— Что грустите? Мы на «ты»? На «вы»? А то, может быть, я наглею?

— На «ты»… Да все равно!

— Ладно. Тогда что грустишь?

— У меня друг умер и муж изменяет.

— Ого…

Дима дернул бровями. Хороший ответ. Неожиданный.

Дорога покрылась толстыми полосками снега, даже не снега, а грязево-снежной породой. Каждая машина самостоятельно прокладывала себе путь, а следующая за ней пыталась попасть в колею, но еще больше развозила вокруг себя всю эту весну…

— Ну… я могу как-то в связи с этим помочь?

— Не знаю…

— Насчет друга, конечно, я пас…

Сейчас спросит, от чего умер. Лена напряглась. Не спросил.

— А вот насчет мужа… Не знаю, как тебе такое предложение… А что, если мы сейчас поедем и выпьем где-нибудь компота? Так сказать, на зло! В каком-нибудь шикарном кафетерии!

Забавный дядька! Лена улыбалась, вяло мыслила и очень не хотела знакомиться с ним поближе. Обременительным было бы сейчас знакомство с вдумчивыми разговорами, расспросами.

— Так. Я дико извиняюсь, но вынужден задать этот вопрос… Стыдно… Очень стыдно, но у меня нет выхода… Куда мы едем?

— А! — она встрепенулась. — Совсем забыла сказать! Едем туда-то!

А может, уйти от Сергея? Вот на одну секунду допустить мысль, что ушла!.. Нет, что-то непонятное. Ни хорошо, ни плохо, просто вот непонятно и абсолютно нереально. Управлять самолетом. Уйти от Сергея. Нереально. Жить плохо, больно, но уйти невозможно. Видимо, это и есть то самое: «семейная жизнь — это труд», «это пуд соли»… Ну, и так далее. Только трудом здесь и не пахнет, труда как раз много за рамками семейной жизни. А внутри полно недоразумений и обид. «Семейная жизнь — это терпение, иногда довольно унизительное…».

— О! — заорала она. — А давай, знаешь куда поедем?.. Сейчас, только адрес вспомню!..

— Да? — Дима повеселел. — Ты тоже об этом подумала? А я еду и не знаю, как же тебе предложить! А ты уже сама догадалась!.. Так что ты там придумала? Куда мы должны поехать?

— Давай заедем в гости к одному моему бывшему однокласснику! Он, конечно, сейчас уже ложится спать, у него полно детей и ревнивая жена, он меня даже не вспомнит, но я все равно войду и скажу ему, что его всю жизнь очень любит одна моя одноклассница!

— Отличный план! Потом важно быстро убежать!

— Ну, да…

***

— Дима, а может, не стоит? Останови меня, если считаешь, что я делаю глупость!

— Может, я делаю глупость, но я не могу тебя остановить, потому что не знаю, делаешь ты глупость или нет!

— Ладно. Тогда давай попробуем…

— В одном я уверен: мне не следует заходить вместе с тобой. Меня твой одноклассник точно не вспомнит, может быть драка…

— Да? А ты боишься драки?

— Не то чтобы боюсь! Просто это не для меня. Я, конечно, готов как-то сопротивляться…

— А ведь ты спортсмен!

— Да. А что, спортсмены обязательно дерутся направо и налево?

— Нет, они просто ничего не боятся.

— А я как раз ничего не боюсь… Только мне кажется, ты уже давно могла позвонить. Время идет, сейчас они заберутся в супружескую постель, и тогда тебе будет совсем нелегко объяснить, чего ты от него хочешь!

— Да, ты прав… Боюсь…

— Сразу видно, что ты не спортсмен!

— Я телеведущая.

— Что это за профессия такая — телеведущая! Пора как-то остепениться! Пойти на курсы массажистов!

— Я бездарная, у меня не будет успеха на курсах массажистов!

— Звони, пожалуйста!

— Да… А что я ему скажу?

— Ну… Поговори с ним о погоде…

— Нет, правда! Как начать? Надо подготовить начало! Привет, это Иванова. Помнишь меня?

— Очень хорошее, оригинальное начало!

— А дальше пусть будет как будет!

— Дальше никак не будет, если ты не позвонишь!

— Да… Слушай, а если они спросят, кто там? Что сказать? Если я начну объяснять из-за двери, они просто вызовут милицию!

— Можно отправить телеграмму-молнию с объяснениями и только потом позвонить!

— Да, смешно…

Тут Дима взял и позвонил сам. И тут же по-пацански, с грохотом, сбежал на пролет вниз.

Не сразу, но к двери подошли. Долго смотрели в глазок. Лена улыбалась.

— Кто? — наконец спросили.

— Извините за поздний визит! Я ищу Виктора Яковлева! Может быть, он тут живет?

— Нет тут никакого Яковлева!

— Как? Он тут жил… Еще лет пять назад…

— А теперь не живет! Развелся, разменял квартиру и съехал!

— Развелся??

— Развелся! А вы кто?

— А я… Старая знакомая… А куда съехал, не знаете?

— Не знаю! Поздно уже!

— Извините!

***

— Куда теперь?

— Домой. Девушка моего мужа, наверное, уже ушла. Надо вымыть чашки.

***

Потом Лена ехала в лифте, готовила ключи и понимала, что жутко волнуется и еще больше ревнует. Ревнует просто до мути, готова вцепиться в черные кудри девушки Гали…

В квартире было тихо и чисто. Сергея не было. Гали тоже. Но видно, что они только ушли: воздух в коридоре еще клубился.

И сразу же раздался звонок, на мобильный. А Лена даже толком не знала, как он звонит, поэтому не сразу сообразила.

— Лена! Ну, где ты ходишь! — пылко заговорил Сергей. — Неужели нельзя позвонить? Я тебе для чего телефон купил? Я же переживаю!

— Я дома.

— Дома уже? Ну, хорошо! Я сейчас на одну встречу, а потом домой! Не жди меня, ложись! Пока!

И ни слова о Гале, ни мысли о том, что можно использовать мобильный и в обратном направлении — на этот телефон позвонить пару часов назад, узнать, как у нее дела… Замял, скомкал, чмок-чмок, все хорошо, ложись спать.

Лена, как ищейка, промчалась по квартире, даже нюхала диван. Сама себе была противна, но так терзало, так корежило!

Были следы чужой женщины, и Лена понимала, что ей не важно, что это за следы, насколько они невинны или катастрофичны. Это просто были следы чужой женщины, жить с этим не получалось.

Глава 7

— Здравствуйте… Я на кастинг…

— А, конечно! — видеоинженер Коленька курил на крыльце. Слава Богу, его успели чуть-чуть предупредить (не вдаваясь в подробности), но он все равно не мог удержаться от саркастической улыбки. — Вас уже ждут, товарищ, да!

Ирочка сидела на диванчике в коридоре. Была напомажена, напялила самую короткую юбку, какие-то дико дорогие высокие сапоги, колготы-сеточку. А под глазами — синяки, и никакой косметикой не спрятать. У нее была трудная ночь, как и все предыдущие ночи без Ромки, какие-то вязкие видения, какие-то загадочные переговоры с призраками… Ирочка отчетливо помнила, что Ромка согласился. Приблизительно так выглядело сегодняшнее сновидение-кома.

Ромка, сидя на подоконнике: Только предупреди его! Предупреди его! Пусть правильно выберет! Это важно!

Ирочка: Хорошо. А если он не натуральный брюнет?

Ромка: Тогда пусть споет тебе песню!

Ирочка: Я знаю.

Ромка: Я всегда хотел быть девочкой

Ирочка: Но ведь тебя назвали Ромкой?

Вот такой бред приблизительно.

Потом пришла Лена, привела Его. Человека, на котором сейчас была сконцентрирована вся Ирочкина жизнь, все то, что она пережила и поняла до этого, все то, что она собралась пережить и понять в ближайшие шестьдесят лет…

— Вот наш продюсер! — сказала Лена. — Ее зовут Ира. Она вам все объяснит.

И оставила их двоих, послав Ирочке выразительный взгляд — держись! Держись, товарищ!

Господин Ю. оказался чуть ниже Ромки, но крепче, коренастее. Конечно, он был красивым мужчиной. Конечно, взрослым и даже усталым. Но он был актером и знал, что от того, насколько широко он улыбается, зависят его карьера и деньги.

— Здравствуйте! — сказал он и пожал Ирочкину руку. — Очень приятно!

Сознание Ирочки помутилось, она задела попой косяк, перепутала какие-то двери, но провела Ю. в студию, где видеоинженер Коленька уже делал вид, что настраивает камеру. Видеоинженеру было смешно до колик, он периодически громко кашлял и тогда мелкими партиями выхохатывался.

— Не обращайте на него внимания! — сказала Ирочка. — Давайте начнем. Я буду задавать вам вопросы, а вы — отвечайте предельно честно. Для того чтобы вы чувствовали себя комфортнее, я попрошу нашего оператора удалиться…

Видеоинженер нажал что-то на камере и смылся.

— Итак, — Ирочка была талантливым лицедеем, ей не составило труда сыграть продюсера. Хотя представления о продюсерах у Ирочки были странными. — Итак. Для начала представьтесь!

Он красиво сел, выпятил грудную клетку, повернулся в три четверти и сказал в камеру, сколько ему лет, как его зовут и какое у него элитное актерское образование.

— Отлично! — Ирочка настороженно искала в нем сомнения, какие-то догадки. — Теперь расскажите о своих жизненных принципах!

Принципы оказались еще лучше. Он был честным, не пил, не курил, не носил меха, слушал только «Йес», читал Мураками.

— Как много у вас свободного времени?

Свободного времени немного, поскольку он занят в нескольких постановках, но в целом, если партия скажет «надо»…

— Ваше семейное положение?

Э-э-э… Дважды разведен, трое детей… Не сошлись характерами.

Поддерживает корректные отношения с женами, общается с детьми.

Ирочка на мгновение ушла в себя — хорошо или плохо то, что он сказал? Сначала показалось, что ужасно. А потом она чуть пришла в себя и поняла, что судьба преподносит ей подарки один за другим! У него не будет желания видеться с ребенком, троих официальных хватает! У него получаются хорошие дети, иначе никто не стал бы с ним спариваться! И вообще!

— Состояние здоровья?

Отличное, ходит в зал, бассейн, соблюдает диету, следит за зубами.

— Наркотики?

Нет, что вы!

— Аморальное поведение?

В каком смысле? Не подведет ли команду, увлекшись какой-нибудь красоткой? Нет, что вы! Я их уже столько видел! Вот где сидят! Жены отбили всякую охоту!

— Тогда, может быть, вы прибегаете к услугам проституток?

Вот тут он не нашелся с ответом. Наконец, отвлекся от камеры и посмотрел на бледную Ирочку, грызущую карандаш.

— Какое-то очень странное собеседование! — улыбнулся. — Могу я знать, в каком проекте вы хотите меня задействовать?

Ирочка смутилась, нахмурила брови, начала черкать карандашом по листу с вопросами (их придумывали вместе с девчонками).

— Это новый проект… Экстремальный… Если вы нам подойдете… Вы будете ездить по всему миру… И снимать скрытой камерой… Разных… В общем, это довольно опасно, но хорошо оплачивается… Я не могу раскрыть вам карты… Сначала мы должны вас утвердить…

— Ага, — Ю. задумался, начал ворочать в голове бизнес-план. — Честно говоря, я как раз собирался уехать за границу! Так что, как видите, судьба находит своего адресата… Что ж… Я готов продолжить…

— Отлично! — Ирочка устроилась поудобнее. — Итак, о проститутках!

— Нет, я брезглив.

— Склонны ли вы к рискованному сексу?

— Я не очень понимаю, о чем вы, но нет. Я вообще не люблю рисковать.

— Готовы ли к авантюрам?

— Я уже сказал, что не люблю рисковать, но если это будет продуманная авантюра, я готов.

— Расскажите о своих детях.

— Ну… Хорошие дети, умные, красивые…

— Мальчики или девочки?

— Два мальчика, одна девочка.

— Способны ли вы на поступки?

— Скорее да, чем нет…

— Есть ли у вас девушка?

— Н-да… Я, конечно, встречаюсь с женщинами, но постоянной партнерши у меня нет…

— Отлично.

— Что вы сказали?

— Нет, ничего…

***

Лена шаталась под окнами. Рядом курил Коленька, видеоинженер.

— Слушай, а что вы задумали? — изнемогал он. — Я просто весь горю, так хочу знать! Ты что, решила ответить своему Сергею и Гале? И завести свой проект на стороне?

— Нет, я не такая…

— Я жду трамвая… А то смотри! Если решишь, кастинги устраивать не надо! Столько мужиков хороших пропадает! Димка вот утром мне звонил, докладывал, что встречался с тобой. Отличный парень, кстати! Рекомендую присмотреться!

— Я пока что замужем!

— Надолго ли?

— Блин, ну что ты несешь?

— А че я несу? Они тут с Галей шушукаются, записочки какие-то. Мой долг — донести!

***

А потом Ирочка и Ю. вышли на улицу, пожали друг другу руки и разошлись.

— Ну, что? — Лена мчалась навстречу, как птица. — Что? Быстрее говори!

— Ничего, — холодно улыбнулась Ирочка. — Снимает квартиру, живет один, моется два раза в день, на вопрос, что он сделает, если незнакомая девушка предложит ему секс, ответил, что отправит ее за справкой из кожвендиспансера…

— Да, — согласилась Лена. — Сложный случай.

— Я пригласила его в ресторан.

— Ты? В ресторан?

— Да, я. Он сказал, что уважает инициативных женщин. А мне надо будет обсудить с ним детали проекта. Так что я поехала.

— Куда?

— В кожвендиспансер.

***

Ирочка позвонила в одиннадцать, когда Лена уже лежала в постели и писала сценарий на завтра.

— Ленка! Он еще хуже, чем я думала! Он весь вечер грузил меня своей биографией, а потом укатил домой! Я сделала все, чтобы он меня пригласил! Ленка!

— Послушай! Плюнь на него! Есть много других мужчин, которые готовы ради тебя…

— Да мне пофиг, на что они готовы! Мне нужен этот! Всего на одну минуту! Но так нужен! Господи! Могла ли я подумать, что буду гоняться за мужиком и просить его о сексе!

Глава 8

IO. не сдался и на следующий день. И на следующей неделе. Ирочка мрачнела и худела. Девчонки боялись ей звонить.

— Ну, почему ты просто ему не скажешь?

— Я не могу…

— Почему ты его не оставишь?

— Я не могу…

— Да плюнь ты вообще на эту затею!

— Я не могу…

Она кокетничала, стреляла глазками, выставляла коленки, но добилась того, что Ю. стал избегать ее. А время шло.

***

Сергей снял пилотный выпуск программы с Галей. Программа была автомобильная, Галя восседала на диване и правильным голосом, строго задвигала о преимуществах полноприводных машин. Смотреть на это было грустно, но Лена не могла адекватно оценить программу. И сильно страдала. Хотя… Как-то уже привычно стало… страдать…

***

Наташа одолжила мобильный Анжелке: той необходимо было поддерживать связь со студентами, зарабатывать баллы, формировать благородный имидж. А ей, Наташе, и без телефона неплохо. Если возникала острая необходимость, она просто шла к автомату и звонила. А дамы-коллеги, полюбившие Наташу светлой материнской любовью, стерегли ее цветы.

И еще все уже знали, что Яковлев развелся с ужасной Олей Курловой. И что уехал. И на этом все заканчивалось, потому что найти человека с таким именем и фамилией в Беларуси было довольно сложно.

***

В тот вечер приехал таксист, обещавший «подбрасывать клиентов». Приехал не один, как раз с клиентом. Тот долго возился, выбирал цветы, а таксист курил и гордился его, клиента, дорогим пальто. Он стоял близко и время от времени кивал Наташе на пальто — давал понять, что работает только с серьезными людьми и что Наташе уже давно пора уступить силе, разуму и красоте и покорно принять счастье.

— Ну, так как, малая?

— Что?

— Когда мы с тобой в кабак пойдем?

— Никогда.

— Какая ты противная… Дохлая, страшная и противная…

— А ты маргинал!

— Чего? — таксист весело взъерошился. — Огрызаешься? Ну, блин, ты и наглая! Ох, дорвусь я до тебя! Никуда ты от меня не денешься! От меня еще ни одна девка не уходила, даже самая красивая! А с тобой так и вообще делов-то!

— Желаю удачи!

Он курил, пальцы стопочкой, и с восторгом рассматривал ее валенки, ее завернутое в шарф лицо. Время от времени вскидывал челку, как будто говорил себе: ну, и угораздило же меня! И ладно, была бы баба как баба! А то ведь такое чучело!

Клиент-пассажир ругался с кем-то по телефону. Таксист терпеливо ждал, прыгал на одной ножке:

— У меня напарник есть — мы с ним машину выкупать собираемся, — так вот он вроде тебя. Такой же подстреленный и такой же упертый. Все время молчит и зыркает. Прыгнул в окно из-за бабы — о, мудак, а? Из-за бабы! И что? Был военным, стал инвалидом. Теперь ни семьи, ничего! Я бабам цену знаю! Вас надо в кулаке держать, тогда вы слушаетесь! А если в кулаке не держать — один вред от вас…

— Слушай, иди отсюда, — попросила Наташа. — Иди, и не приезжай больше!

Таксист смотрел, подняв брови. Губы — в восторженном оскале. Мля, вы только посмотрите на нее! Страшная! На улице торгует! Одевается с помойки! И она еще пасть открывает! Не, я угораю!

Наташа почувствовала, что в воздухе начинает сильно пахнуть грозой. Настолько сильно, что уже становится все равно, умеет она драться или нет. А в том, что таксист умеет драться и применяет свое умение в неравном бою против женщины, Наташа не сомневалась.

Но тут вмешалась судьба в виде клиента-пассажира.

— Простите, — он с сомнением и усталостью посмотрел на Наташу. — Мне вас рекомендовали… мои таксисты… В общем, через пятнадцать минут… Лелик, ты меня за пятнадцать минут в Уручье домчишь? (таксист с гордой уверенностью кивнул)… У меня там в ванной с пеной плавает рассерженная нимфа двадцати лет, и мне надо подарить ей такой букет, чтобы она сразу меня простила. Я согласен на любые варианты, только побыстрее!

— В загул уходили? — весело поинтересовался таксист Лелик, по-хозяйски следя глазом за Наташей. — Дома не ночевали? И девочка сейчас бесится?

Клиент отвернулся, чуть-чуть поморщился. Ему были очень неприятны такие вопросы, такая фамильярность казалась ему преступной. Но он опаздывал и молчал.

А Наташа в это время порхала, собирала букет. Каких-то элементов не было, тогда она помчалась по дамам-коллегам и те выразили готовность помочь, с условием отдельной оплаты, конечно.

— Куда ты меня привез? — тихо спросил клиент-пассажир, было видно, что ему брезгливо и не очень приятно разговаривать с Леликом. — Тебе надо было везти меня в нормальный цветочный салон! А то, что это за антисанитария!

— Не волнуйтесь, Михал Михалыч! Сколько людей сюда привозил, все довольны остались! Девка очень грамотная, в цветах разбирается, какие-то штучки в букеты всовывает — сама их где-то собирает, засушивает… Короче, фантазирует, а цветы у нее стоят по две недели, не обваливаются!

Пассажир Михал Михалыч мрачно смотрел в сторону.

— К тому же ничего больше по пути не было! — уже тише добавил Лелик. — Если б поехали в салон, точно опоздали бы в Уручье!

Клиент тяжело вздохнул и посмотрел на блестящие выпуклые часы.

Тут вернулась Наташа со сложной конструкцией из цветов и можжевеловых лапок: какие-то шишечки, белые лепестки — все легонько, пушисто.

— О, зырьте! Букет невесты смастерила! — обрадовался таксист, а пассажир Михал Михалыч принял букет, сунул его под нос. Потом крутнул туда-сюда.

— Это что — так сейчас модно?

— Это просто нежно… Мне кажется, что это нежно, — просипела Наташа и спрятала шрам в шарф. — Но если вам не нравится…

— Нравится. Я готов заплатить вам за ваш труд.

Он достал кошелек и был явно удовлетворен. Таксист от этого совсем расслабился, панибратски хлопнул в ладоши и даже в порыве радости в этот кошелек заглянул, за что был удостоен острого, как мачете, взгляда Михал Михалыча.

Но это не убавило его пыл. Лелик был доволен Наташей, собой и вообще.

— Мне кажется, вам место в салоне, — сказал на прощанье пассажир Михал Михалыч. — Займитесь своей карьерой!

А Лелик подмигнул.

Только-только они отъехали, как откуда-то свалилась Ирочка. Она была румяная, злая и курила, не касаясь сигареты руками.

— Здорово! — крикнула она. — Мне нужен букет цветов!

— Тебе?

— Да, блин! Я что, не могу купить букет цветов? Я же не гранатомет прошу!

— Да можешь, конечно! А тебе какой?

— Такой, чтоб охмурить мужика!

И снова секунда на размышление, а потом Наташа пустилась галопом по коллегам и снова стала сочинять эксклюзивный букет. Для одного вечера это было щедро.

***

Ю. сначала не хотел открывать дверь, поскольку смотрел кино и пил пиво. Но звонили не переставая. Пришлось напрячься.

— Кто?

— Ира! Продюсер!

Ю. призадумался: а хочет ли он видеть продюсера Иру? А договаривался ли он о встрече? А не послать ли ее куда подальше вместе с карьерой и не вернуться ли в общество пива и телевизора?

— Открой, это важно!

Ю. вздохнул и распахнул дверь. И предстал во всей своей домашней красе: в майке до колена и трусах, простиравшихся еще ниже.

— Я не одет, — заметил он вяло.

— Я тоже!

Ирочка вошла. Влетела. Секунду пылала взором, а потом вручила Ю. цветы.

— Это чего? — страшно удивился Ю. — Это мне?

— Это тебе!

— А что, сегодня 23 февраля?

— Нет. Сегодня день, когда я займусь с тобой сексом!

Наступила пауза. Обычно после этого мужчины роняли то, что держали в руках, и начинали страстно целовать ее, шарить руками, прижимать к стене. И Ирочка даже прикрыла глаза и задрала подбородок, обнажив свою тонкую шею…

Но время шло, а никто не нападал.

Первый же взгляд, брошенный тайно из-под ресниц, явил грустную картину.

Ю. стоял там же, где был изначально, и хмуро чесал затылок.

— В чем дело? — спросила Ирочка. — У тебя проблемы? Ты не занимаешься сексом с женщинами?

— Ну, почему… Занимаюсь…

— Тогда… Что случилось?

— Да ничего не случилось! В том-то и дело, что ничего не случилось… — ему явно было грустно и неловко. — Ну, не планировал я сегодня…

Ирочка хлопала ресницами.

В комнате орал телик.

Ю. молча и стеснительно ждал, пока Ирочка уйдет.

Так.

Хорошо.

Она уйдет.

Только сначала убьет его с особой жестокостью!! Развалит эту его вонючую импотентскую берлогу!!! Разворотит все, что можно будет разворотить! Будет лупить до тех пор, пока стена треснет и не обвалится, засыпав навеки это позорное место, этот отстойник пива и дерьма!!!!

— Хорошо, — тихонько сказала она. — Я уйду. Но через двадцать минут… Я не буду мешать тебе смотреть телевизор. Я даже не попрошу у тебя пива, если ты взял на одного. Мне просто надо тебя видеть.

IO. погоревал, но понял, что сегодня другого исхода, более благополучного, ему не видать.

— Проходи, — он прошаркал в комнату. — Только у меня не очень убрано.

Он свалился в кресло, сделал погромче.

Ирочка села рядом на пол.

А пол был противный, с крошками, но это уже не волновало.

Какое-то время она тупо пялилась в экран, пытаясь собрать в своей пылающей голове хоть какую-то мысль. Ее отвергли. Это нереально. Это плохо само по себе. А в свете того, что ей нужен ребенок, это еще хуже. Ей нужен ребенок??? Господи! Какой ужас! Неужели, она сама придумала этот план? Бежать! Бежать немедленно!

Сидеть. Бежать успеешь. Сидеть и думать. Думать и сидеть.

Тронуть его за ногу? Не даст. Ужас! Первый раз в жизни, первый раз… Никогда еще…

Показать свои? Это можно. Это не помешает.

Ирочка осторожно освободила ножки, ненавязчиво вытянула во всю длину.

Ю. сопел, но сопел не вожделенно, а сердито. И пил пиво.

— Что за фильм? — просто так спросила Ирочка.

— «Амадей».

— Это Милоша Формана?

Вот тут Ю. слегка захлебнулся:

— Ты в кино сечешь?

— Ну, так, — скромно пожала плечами Ирочка, а сама засияла, мысленно вознося хвалу Ленке и покойному Алексею, которые достали ее кинолекториями и рассказами о режиссерах и их роли в развитии человечества! И ведь есть Бог! И справедливость! И удача! Откуда в Ирочкиной голове могло остаться такое словосочетание — «Амадей» Милоша Формана? В какой момент оно осело? Почему не было удалено из памяти за ненадобностью?

— Не то, чтобы фильм был культовый, — зачем-то начал оправдываться Ю. — Я просто люблю иногда пересматривать, ну, такую тихую классику. Очень успокаивает, дело ведь не в наворотах. А тут, казалось бы, фильм совсем простой, но что-то в нем такое есть…

— Это точно, — сказала Ирочка.

И умно замолчала.

Как по минному полю шла. Одно неверное слово — и все, контактов и шансов нет.

— Я к экспериментам в кино отношусь очень спокойно, я не люблю навороты. Мне важно, чтобы был смысл, настроение. Игра актеров очень важна. Как чувак Моцарта играет? Он же, по сути, и не играет! Ну, придуривается ведь, но как!

Ирочка кивала с важным видом.

— Боевики не люблю. В смысле хорошие люблю, а современные, которые тяп-ляп по-российски, — терпеть не могу!

Надо было уже Ирочке говорить, закреплять полученный эффект.

— А… — она подумала. — А можно твои кассеты посмотреть?

— Да конечно! — обрадовался Ю. — Блин, у меня такая коллекция фильмов! Жизни не хватит, чтобы пересмотреть!

Он убрал в сторону пиво, довольно бодро подошел к платяному шкафу. И оказалось, что этот платяной шкаф — такой стандартный, лакированный, шоколадной масти — весь до отказа забит видеокассетами!

— Офигеть… — совершенно искренне сообщила Ирочка.

А Ю. с гордостью выпятил пузо, расслабился… Ему было так приятно, так приятно!

— Сколько их тут?

— Не считал. Тысяча. Две.

— Это же сколько…

Она хотела сказать: «денег в задницу», но быстро опомнилась.

— Это же сколько лет ты их собирал?..

— Да вот как раз немного… Лет пять. Просто я всюду, где бывал, покупал кассеты. У меня есть три варианта «Унесенных ветром»: на английском, французском и японском, у меня полная подборка Кубрика, Бертолуччи и Тарковского, у меня шикарная коллекция немых фильмов… Я и сам не помню, что у меня есть. Пытался пару раз составлять каталог, но нет времени. Я все заработанные деньги трачу на кино.

— Ага. То есть ты снимаешься в кино для того, чтобы заработать деньги и купить себе новое кино…

— …И посмотреть там, как сделать такое кино, чтобы мне заплатили за это кино еще больше денег и я смог бы купить себе еще больше кино!

— Отвал башки…

Он еще полюбовался своими закромами, потом закрыл.

— В общем, это моя самая главная ценность.

— А дети?

— Дети — да, но… Я как-то не дозрел пока до понимания ценности детей. Мы, конечно, встречались, я водил их в кино, давал деньги. Но это все, понимаешь, была такая обязательная программа, как чистка зубов, например. Ничего приятного, но надо.

Ирочка гладила ногу и слушала.

— Я, вероятно, лишен таланта быть мужем и отцом. Я фанат своей работы, живу в своем мире, это очень бесит всех вокруг. Они пытаются меня переделать, у них ничего не получается, мы расстаемся….

— Твоя работа — это кино?

— Нет, это моя страсть. А работаю я программистом, причем работаю хорошо…

— А зачем ты работаешь программистом, если твоя страсть — кино?

— А потому, что кино сейчас не в том состоянии, чтобы прокормить! Для меня, во всяком случае. Снимаются только сериалы, роли ужасные, режиссеры ужасные, сценарии — плакать хочется… Не знаю…

— Я тоже снималась в кино.

— И как?

— Я решила не продолжать.

Ю. посмотрел с уважением и интересом:

— А что? Не вкатило?

— Нет. Просто это все… суета… Ерунда какая-то… Несерьезно это все.

— Молодец. Ты нашла в себе силы отказаться от славы и красивой жизни — все ведь думают, что кино — это слава и красивая жизнь, — потому что не уверена в своем таланте…

— Да дело не в таланте. В нем я уверена.

— А в чем?

Ирочка прищурилась.

Рассказать ему про Ромку? Про ребенка? Рассказать всю ту чушь, которую она придумала и в которую сама сейчас не может поверить?

***

— Лена! А мы возле вашего дома! Посмотрите в окно!

Лена застонала и уронила трубку. Да что же это такое, а? Да как же у них наглости хватает?

— Идите домой! Слышите? Немедленно идите домой!

— А мы хотим с вами познакомиться! Вы к нам выйдете?

— Я сейчас вызову милицию! Слышите?

— А почему?

— Потому, что вы мешаете мне жить!

— Нет, это не мы! Мы не мешаем! Мы с вами дружить хотим!

Бросили трубку.

Лена выключила свет, подбежала к окну и выглянула во двор. За оградой — три девчонки, лет пятнадцати, прыгают, греются. Остановились, о чем-то говорят. Потом начинают хлопать в ладоши и орать на весь двор:

— Ле-на! Мы-вас-лю-бим!

— Тише вы! — Лена представила себе возмущение благородных соседей, банкиров и предпринимателей. Конфликт с Сергеем на почве бытовых неудобств…

— Ле-на! Ле-на! Мы-вас!

Одиннадцать часов! Начало двенадцатого! А они орут на всю улицу!

— Ле-на! — девчонки не дождались и перешли на другую сторону дома. Оттуда их звонкие голоса доносились с трудом, но слышались и могли разбудить кого-нибудь слабонервного.

— Ле-нннааа! О-го-го!

Лена распахнула окно, собираясь хорошенько отматерить свой фан-клуб, но быстро поняла всю тщетность попыток. Девки-то были с другой стороны, а туда окна не выходили.

— Ле-на! Ле-на! И-ва-но-ва!

Тут Лена не выдержала, рванула куртку, сунула ноги в какие-то ближайшие ботинки и помчалась на улицу.

***

— Н-да… миленькое признание…

Ю. был без лица. То есть фактически лицо осталось, но выражения на нем не было. Были волны выражений: от удивления до полного ужаса.

Ирочка мышкой сидела под креслом и смотрела, смотрели во все глаза.

— Это же… Это… Ну, в общем, Ира, это что-то вроде насилия, я так понимаю. Я могу тебя в милицию сдать за насилие!

Ирочка смотрела, кусала губу.

— Ты хоть понимаешь, насколько серьезна глупость, которую ты затеяла? Я уже не говорю о том, что ты обманула меня с кастингом…

— Прости. У меня не было выбора…

— Да ты чушь несешь! Как это у тебя не было выбора? Миллионы мужиков! И даже не в этом дело! Это аморально!

— Почему? Я хочу ребенка. Это аморально?

— Нет, но ты хочешь его без согласия другой стороны!

— Но другая сторона могла бы вообще ничего не узнать до конца жизни, если бы просто молча меня трахнула, а не разводила тут бодягу! «Смысл жизни!». «Кино!». Смысл жизни это любить кого-то и оставить себе память о нем, если он вдруг умер! Смысл — это не спать ночами, вообще не спать, и понимать, что самое главное ты упускаешь! А еще смысл жизни это дать хоть какую-то надежду тетке, у которой погиб единственный, горячо любимый сын! И то, как она плакала, не сравнился со всем твоим шкафом, блин! Шкаф — это шкаф! А люди — это люди!

Ю. молчал, абсолютно потрясенный.

— Господи, Ира, зачем ты все это замутила? Мало у меня было проблем? Я работаю сутками, потом вечерами репетирую до мозолей, пытаюсь как-то выстроить свою жизнь, и легко мне ничего не дастся! Зачем ты свалилась на мою голову?

— Считай, что я — твоя Голгофа!

— Чего?

Ирочка уже не смогла бы повторить, память снова убрала ненужное слово, чужое для ее лексикона.

Поэтому она просто подобралась поближе.

— Послушай, почему бы тебе просто не трахнуть меня, а? А потом я исчезну и никогда-никогда не появлюсь в твоей жизни! Хочешь, я лам расписку, и мы завтра заверим ее у нотариуса? Или, хочешь, кровью распишусь? Как скажешь? Десять минут на все про все — и меня нет, и не было! И ты дальше смотришь свое кино!

— И что? И до конца своих дней думаю, есть у меня ребенок или нет?

— Но ты же не особенно думаешь о тех детях, которые у тебя уже есть? Так и здесь! Только думать придется еще меньше! Ну? Я же не прошу тебя рожать, кормить, воспитывать! Я все сделаю сама! У меня достаточно денег! Если бы я ребенка могла сама сделать, я бы тебя не мучила ни секунды!.. Ну, ты ведь не сможешь просто так мне отказать? Не можешь согласиться, но и отказать не можешь!

— Ира! — Ю. нервно взял свое пиво. — Ты сама ведешь себя, как ребенок! Почему ты думаешь, что мужчина готов спать со всеми подряд только потому, что он мужчина?

— Ну…

— Я не могу спать с тобой! Я не хочу спать с тобой! Как с этим быть?

— Не хочешь? Ирочкин голос дрогнул. — А почему? Я же стройная… Красивая… у меня такие длинные ноги… Я натуральная блондинка…

— Это не все!

— А что же еще???

Ирочка не выдержала. Слишком много было мерзкого и грустного в последнее время, слишком черно и беспросветно в последнее время. Она разревелась отчаянно и совсем не из кокетства. Какое тут кокетство, когда во время рева растекается вся косметика, а лицом ты трешься о нечистый ковер…

— Господи, как я устала! — орала Ирочка. — Господи! Я ведь прошу немногого! Я же не прошу меня любить, защищать, жениться! Я даже не прошу тебя получить удовольствие! Просто сделай мне ребенка! Мне очень нужен ребенок! Так же, как тебе твое кино! А мне нужен этот ребенок! Твой шкаф останется с тобой! А я!.. Я не успею! Твое кино никуда не денется! Не опоздает! А ребенок опоздает!

Ю. смотрел с сожалением.

***

— О! Лена!

Девчонки запрыгали, завизжали. Начали толкать друг дружку.

Лена шла к ним строевым шагом и уговаривала себя не бить их сразу, без предупреждения. Все-таки дети еще. Дети? В пятнадцать лет? Здоровые телки с сиськами и накрашенными губами — дети? Как их там… Настя? Кристина?

— К нам! — кричали они. — Ура!

Потом притихли, хихикая.

— Девчонки! Вы с ума сошли, да? Вы чокнутые, ненормальные? У вас с головой плохо?

— Чего это? — удивились девчонки. — Все нормально!

— Тогда как вы не врубаетесь, что мешаете спать целому дому? Что я уже начинаю шарахаться, когда слышу телефонный звонок? Вам не говорили родители, что мешать взрослым людям плохо? А вы мешаете! Прекращайте мне звонить, слышите? Или… я не знаю… Я сделаю что-нибудь ужасное!

Девчонки скривили губы, отбежали в сторону.

— А мы не хотели мешать! Мы хотим с вами дружить! Давайте с вами дружить?

— Дружить? — орала Лена. — А это как? Объясните, что вы конкретно от меня хотите? А? Вы можете это сказать?

— Ну… Ходить вместе… Тусоваться…

— Да не хочу я с вами вместе тусоваться! И ходить с вами не хочу! У меня нет на это времени, понимаете? Я много работаю! Я — взрослый занятой человек! Причем довольно уставший! Оставьте меня в покое, слышите?

— Ну, пожалуйста! — разочарованно проныли девчонки. — Вы нам так нравитесь! У нас все мальчишки в классе в вас влюблены! Мы иногда ваш номер набираем и даем им послушать…

— Все!! — не выдержала Лена. — Если еще раз! Если еще раз вы наберете мой номер! Я вас найду и убью, ясно? Не сметь мне звонить!!! Никому не давать мой номер!!! Забыть о моем существовании!!! Слышите???

— Щас драться будет, — сказала одна девчонка.

И всех словно ветром сдуло.

Лена осталась стоять посреди двора нелепая, как Дед Мороз на улице утром первого января.

Она успела только вернуться и включить чайник, как дверь хлопнула, и хлопнула очень недобро.

Сергей вернулся. И вошел быстро, не заглянув на кухню, где абсолютно очевидно возилась Лена. Значит, дело плохо. Интересно почему?

Она вышла, помешивая кипяток.

Сергей лежал на расстеленной кровати в одежде, лицо холодное, смотрит в потолок.

— Что-то случилось? — робко поинтересовалась Лена.

Никакой реакции.

— Случилось что-то? — подошла она поближе.

Сергей молча швырнул ей газету:

«Лена Иванова любит своих подруг».

Она еще раз взглянула на Сергея. Газета? В его хандре виновата газета?

— Читай, — велел Сергей.

«Она встретила меня неодетая, лишь коротенький халатик прикрывал ее соблазнительное тело…!».

О, господи…

— Это какой-то бред, — Лена криво улыбнулась. — Я никого не встречала в халатике! У меня и халатика-то нет! Только спортивные костюмы!

Сергей молчал.

«Она не водит машину. Потому, что боится увлечься. Если сядет за руль, сердце немедленно захочет скорости…».

«У нее есть огромный джип, который полностью соответствует ее представлениям о машине и мужчине — такой большой, возбужденный, блестящий…».

«Ее красавицы подруга часто остаются у нее ночевать. Они ходят по квартире неодетые…».

— Что это за гнусь? — Ленино сердце стучало где-то под языком. — Откуда это?

— Это, милая моя, сегодня читали все! И я хочу узнать, как могло ТАКОЕ появиться на свет? Что нужно было выпить или съесть, чтобы такое рассказать?

— Я не пила…

Она тупо смотрела на статью, на свое фото, довольно милое…

— А! Так это какой-то Д. Г.! Я попросила его самостоятельно ответить на вопросы, написать небанальное интервью…

— Отличное небанальное интервью! Ты, блин, хоть когда-нибудь башкой думаешь? Как я с партнерами разговаривать буду? Помня о том, что они как будто все с тобой в бане побывали! «Халатик на соблазнительном теле»? Так облажать работу последних лет! Все успехи! Все, что строилось: связи, мнение — все в задницу!

— Ну, они ведь забудут в какой-то момент?

— Забудут? Дура, да? Ты совсем тупая? Если не знаешь, что такое бизнес, блин, не лезь! «Соблазнительное тело»! Ошибка в бизнесе допускается один раз, ясно тебе? Достаточно одной маленькой ошибки, и все придется начинать сначала! А я не железный! Я задолбался с тобой бороться!

Он вскочил, начал хватать какие-то свитера, носки, ботинки, заталкивать их в какой-то пакет, который достал, кажется, из кармана…

— Хватит! Мне нужна пауза! Я должен чуть-чуть отдохнуть от идиотизма вокруг меня! Сама звони людям и объясняй, что интервью ты не давала, что это какой-то ублюдок сам сочинил, мастурбируя на твое соблазнительное тело в экране! Я ухожу!

Он прошел мимо с такой скоростью, что Лену обдало плотной волной запахов — столько разных запахов. И все, как гроздь шариков, уплыли вслед за Сергеем в открытую дверь…

***

— Ира… Я не знаю, что тебе сказать, кроме одного… Не ты одна переживаешь кризисный момент… Я сейчас тоже на грани, понимаешь? Я на грани, и мне не просто трудно перестроиться на игривый секс, а… Невозможно! Я человек, я не животное, понимаешь?

— Понимаю! — выла Ирочка. — Пожалуйста!

— Ира! Послушай… Завтра у меня собеседование в американском посольстве. Я улетаю в Америку… Понимаешь? Я думаю, что уеду из этой страны…

— Прекрасно! Трахни меня и улетай! И даже адреса не говори!

— …Там, в Америке, у меня никого нет. Там есть моя бывшая жена с детьми, которая уехала два года назад и сейчас как-то пристроилась и хочет, чтобы я приехал, остался с ней. В маленьком городке где-то в Орегоне… Она сказала, что я вполне смогу работать оператором на свадьбах… И что многие так начинали, а сейчас они снимаются в каких-то местных телесериалах, работают на каких-то мифических киностудиях… Ира! Я должен бросить свою жизнь, свои шкафы, свои принципы и начать все сначала в другой стране, понимаешь? С нуля… И я не уверен, что я хочу начинать с нуля. У меня нет уверенности, что я смогу кому-то там что-то доказать… Я должен понять, готов ли я ради какого-то сомнительного кинобудущего жить в американской провинции, снимать свадьбы и тихо стареть…

Ирочка плакала и не очень понимала, зачем они теряют время, зачем он все это ей рассказывает?

— Но! У меня есть выбор. Я хороший программист. Мне предложили высокооплачиваемую работу в Нью-Йорке. Во Всемирном торговом центре. У меня будет свой маленький уголок где-нибудь на восьмидесятом этаже Восточной башни… Понимаешь? И я стану простым американским бизнесменом, соберу деньги на жилье. На новую машину… Но у меня не будет ни секунды, чтобы заниматься кино!.. Я должен буду забыть это все, мой контракт не оставит мне времени даже на телевизор!.. И завтра я должен буду окончательно определиться со своим будущим, понимаешь? Я должен буду сказать, куда меня направлять — в штат Орегон, в город, названия которого я не вспомню, или в Нью-Йорк! У меня ночь на решение этого вопроса, понимаешь?

Ира уже не плакала. Она лежала на ковре, шмыгала носом и смотрела в экран, на котором дрожало и шипело серое: кино закончилось.

— Честно говоря, — Ю. сел рядом, протянул Ирочке пиво, — я надеялся, что твое предложение позволит мне остаться здесь. Когда мне позвонили с телевидения и сообщили, что я должен явиться на кастинг, я подумал, что это судьба подбрасывает мне правильный ответ. Теперь я знаю, что ошибался. Правильного ответа мне никто не подкинет.

— Кто-нибудь подкинет, — равнодушно, но светло прошептала Ирочка. — Обязательно найдется кто-то, кто подкинет…

— Ну, вот ты! Ты подкинь, — Ю. улыбался, дружески смотрел на распластанную медузой Ирочку. — Ты скажи, что делать? Я веду относительно здоровый образ жизни, я учился на одни пятерки, я в жизни не обидел никого, не украл и не предал! Я много читаю, смотрю, думаю, хочу сделать мир лучше, хотя пока не осчастливил даже жен… То есть я сделал их несчастными, совершенно не желая того! Я как раз другого хотел: показать, как интересно можно жить, как глубоко видеть, если разговаривать не только о магазине! И они правы — они жили бытом, зарплатами, и если бы они ими не жили, тогда кто бы жил? Но каждому свое…

Так что мне делать, продюсер? Куда мне завтра ехать?

Ирочка, как бизнесвумен, хотела сказать, что ехать ему нужно в Нью-Йорк и не морочить себе и другим голову тупыми байками про великую силу искусства. Как отвергнутая женщина, она хотела посоветовать Ю. отправиться на три буквы и там остаться навсегда. Но в ней прорезался и кто-то третий — уставший, но понимающий человек. Как-то так неожиданно прорезался, не должно было его там быть, не предусматривался.

— А чего ты сам хочешь?

— Я хочу быть счастливым, Ира.

Все хотят быть счастливыми. И даже Ира. И ей для счастья надо совсем мало… Но она уже забыла, что ей надо для счастья… Что-то было надо еще десять минут назад…

Стало грустно и пустынно, никаких сил, никаких слез, ничего…

Она поискала глазами и увидела гитару.

— А ты играешь, да?

— Играю.

— А сыграй!

— Ты правда?

— Да…

Ю. взял инструмент, провел пальцами. И уже по тому, какой звук извлекают люди в первую секунду, становится ясно, как они играют на гитаре. А Ирочка с ее абсолютным слухом даже напряглась, с грустью думая о том, как отреагируют ее израненные нервы на возможную фальшь…

Но первый звук показал, что играет Ю. отменно. Просто шикарно играет.

***

Лена метнулась к окну, чтобы позвать Сергея, остановить его, что-то объяснить — ведь глупость вышла, нелепица! Умный мужик! Он должен понять! Невозможно вот так бросить! Уйти только потому, что кто-то написал гадость — но ведь не она же сама написала!

Второй раз за последний час окно было с визгом распахнуто, тонкие благородные шторы взмыли к потолку, в лицо — мартовская ночь с ее морозом…

Она высунулась в окно по пояс, Сергей еще не вышел. А потом хлопнула дверь в подъезде, и она набрала в легкие побольше этого морозного марта и приготовилась кричать что-то такое отчаянное, но вдруг услышала, что Сергей разговаривает.

Тихим, спокойным голосом. А с кем? Никого же нет! Лена прижалась ухом к слою холодного воздуха между ней и Сергеем.

— Да, не дергайся, — говорил Сергей в мобильный телефон. —

Я понял… Не надо, это ни к чему. Да, через пятнадцать минут… Какое вино, что ты собираешься отмечать?.. Не надо, я сразу спать, у меня несколько встреч завтра… Хорошо, я куплю вино. Если ты так хочешь, я куплю вино, но это надо ехать в «Европейский», ты готова ждать?.. Хорошо…

Он удалялся и даже не подумал обернуться и посмотреть на дом, из которого уходил. А если бы обернулся, то увидел бы Лену, сидящую на подоконнике, похожую на ведьму, прошитую насквозь серебряной стрелой из арбалета.

***

Ирочка снова забыла, зачем пришла. Так клево играл, суперпрофессионально! Сразу было видно, что здесь и школа хорошая, и фламенко на пятерки, и с нотной грамотой порядок. А еще круче то, что вся эта чистая техника, поразительная сама по себе, даже близко не могла конкурировать с представлением! Ю. один в трех лицах разыгрывал какой-то древнерыцарский фарс, скакал по подушкам, то прикидывался королем с тремя подбородками, то вопил фальцетом и хлопал глазками за принцессу. Отработал и уставился на Ирочку блестящими глазами.

— Еще! — заорала Ирочка, хлопая в ладоши. — Еще давай!

Ю. кивнул, и снова понеслось.

Грустные песни, исполняемые с приспущенными ресницами, популярные песни, перелопаченные до смешного неузнаваемо, шуточные песни, поданные с первой до последней ноты как отдельное шоу. И нигде не повторился, гад! И нигде не смазал нотку! Даже в самых отчаянных руладах! Гибкий, как пластилин, такой разный! Ирочка топала, хохотала, и ничего в этом однокомнатном театре не существовало, кроме актера и зрителя, и они так схлестнулись, что даже соседский стук по батарее их не остановил!

Остановила порванная струна. Ю. притормозил, начал возиться с ней, тяжело дыша, а Ирочка подползла поближе, стукнула его по колену и сказала, выдыхая пламя от радости:

— Чувак! Завтра! Ты летишь в маленький город, названия которого даже не помнишь! И начинаешь все с нуля в штате Орегон! И снимаешь свадьбы, и работаешь там клоуном на улицах и Санта-Клаусом на Новый год! И даже если до смерти ты будешь Санта-Клаусом, ты все равно помрешь счастливый, потому что ты будешь заниматься тем, чем ты должен заниматься! А Восточную башню во Всемирном торговом центре забудь! В мире миллион крутых программистов, но таких актеров, как ты, — единицы! Вали в свою Америку и до самой смерти будь актером! Ты не просто талантливый, чувак! Ты жутко талантливый! Понял меня? Даже за две копейки, но будь тем, кем ты можешь быть круче всех!

Она широко и отчаянно поаплодировала, качая головой… Классный. Очень классный чувак… Талант — это такое уважаемое, такое, оказывается, мощное состояние человека. Это как… Ну, как если бы оказалось вдруг, что он из золота и изумрудов! Отер грязь, а под ней засверкало такое, отчего захотелось отступить и закусить губу, и даже почти расплакаться!..

О! А вот букетик Наташкин… Ирочка взяла его с дивана и бросила к босым ногам Ю.

— Ты очень крутой, чувак… Я… Я не знаю, как сказать… Я преклоняюсь, да…

И тут Ю. медленно отложил гитару, подошел к ней, взял ее за подбородок, заглянул в ее светлые глаза и начал целовать, целовать, целовать…

***

Утром Лена позвонила в телекомпанию и сказала, что не придет сегодня. Что ей как-то не очень хорошо.

А как ей могло быть хорошо, если она не спала ни одной минуты, и даже плакать не могла? Пялилась в угол на потолке, и в какую бы сторону ни начинала думать, всюду приходила к боли.

Сергей ушел. Ушел к какой-то девушке. Может быть, к Гале. Может быть, не к Гале. Может, к Оле Курловой… Какая разница? Хотя лучше, чтобы к другой, к незнакомой… Ооох, как ноет…

— Ты чего, офигела? — спросила трубка голосом видеоинженера Коленьки. — Через полчаса быть на работе, ясно? Я тебе похрюкаю там носом! Делом заниматься надо, ясно? Делом, а не лирикой, блин, по поводу сложных семейных отношений! Быстро села в такси и приехала на работу! Без вариантов!

Она только повесила трубку, как позвонила Ирочка.

— Ленка! — заорала она. — Я не спала сегодня ночью ни одной минуты!

— Я тоже, — вяло сообщила Лена.

— Я спала с Ю.! Он супер! Я хочу ребенка от него! Если получится, блин!!! Он уезжает, Ленка! Он сваливает в Америку и никогда оттуда не вернется! Все классно!

— Да? — удивилась Лена. — Все классно? Хотя да, классно. Я очень рада…

— Я слышу, блин, как ты рада! Ты завидуешь мне, кобыла! Завидуешь тому, что я всю ночь занималась сексом с красивым, талантливым мужиком!

— Ира! — Лена была совсем без сил. — Ира, Сергей меня бросил. Он уехал сегодня ночью к какой-то девице… Мне пора на работу, давай потом… И я очень рада за тебя, правда. Только сейчас мне не до смеха, понимаешь?

— Сергей тебя бросил? — Ирочка сделалась тише. — Как? Ты чего?

— Я? Ничего. Я на работу собираюсь.

— Да как он может тебя бросить, идиотка ты? Он тобой, как щитом, блин, прикрывается! Ты у него — ключик ко всем дверям! Ты у него — главный козырь! Он без тебя — мелочь малозаметная, а с тобой — Продюсер Звезды! Успокойся! Покувыркается и вернется!

— И вернется… — сказала Лена без интонации. И не понятно было, она надеется, или сомневается, или как-то так тонко иронизирует.

— Говорю тебе! Через день у него заберут, например, права за хамство на дороге, и он тут же позвонит тебе и попросит приехать с ним к начальнику ГАИ! Вот посмотришь! Я его, козла, знаю!

— Ир, мне чего-то нехорошо. Я поехала.

Глава 9

Стало совсем жарко, даже свитера на улицах начали выглядеть смешно и позорно. Какие свитера? Уже короткий рукав! Уже маечки!

Ирочка проснулась и лежала, рассматривая трещину возле лампы. Обычно на этой трещине приземлялся Ромка, когда прилетал пообщаться. Сегодня не прилетел, видно, был чем-то занят. Ирочка не обиделась.

Зазвонил телефон. Трубку, кстати, Ирочка сменила просто потому, что старая напоминала о звонке из милиции, когда сообщили, что Ромка погиб. И все остальное Ирочка за последнюю неделю тоже по максимуму сменила: набила квартиру светлым деревом, белым шелком и кремовыми коврами. Точнее, набила Наташка, выступившая в качестве дизайнера интерьера (по просьбе Ленки), а Ирочка только сформулировала задачу: чтобы стало легче жить, — и оплатила счет.

— Алло…

— Ира? Это Ю.

— О! Привет! Рада тебя слышать!

Ирочка подняла вверх руку, посмотрела на ногти. Красивые ногти, рука красивая, только багровые шрамы… Ну, и пусть будут шрамы, ради Ромки пусть будут…

— Как ты?

— Хорошо, спасибо! А ты?

— А я завтра улетаю, все.

— Куда?

— Ну, куда… В штат Орегон… В городок, который называется Юджин. Отличный город, я узнавал, больше Минска даже. Одноэтажная Америка, никаких небоскребов, океан в двух часах езды.

— Отлично! Просто супер! Я так рада! Я тебе желаю всего самого-самого хорошего! И в работе, и в личной жизни! Начните с женой все сначала, слышишь? У вас получится!

— Спасибо, Ир! Огромное спасибо!

Замолчал, а Ирочка улыбалась и дышала сосновой мебелью, такая клевая идея, когда мебель как будто только что вырезана и даже стружка кое-где… В смысле, кажется, что стружка…

— Ир! Я тебя хотел попросить… забрать к себе мои кассеты.

— Все?

— Ну, хотелось бы, чтобы все… Я тут кое-что раздал, но так жалко… Собирал ведь… Там такие фильмы, такие! Боевики и комедии забрали, а вот самые хорошие остались, это ведь понимать надо. Не каждый сможет, а ты сможешь… Забери их, а? Ключи оставляю у соседей.

— Ну, хорошо, — Ирочка оглянулась. — Место есть, пусть лежат… В смысле, буду смотреть временами, тебя вспоминать.

— Ну… Хорошо… И ему покажешь…

— Кому? — не поняла Ирочка.

— Ну, ребенку! Нашему… Там как? Нормально все? Получилось у нас?

— Не знаю, — честно сказала Ирочка. — Пока мало времени прошло…

— Я понимаю, — спешно согласился Ю. — Понимаю. То есть ты пока не знаешь?

— Пока нет…

— Ладно… — он замялся, застеснялся, заулыбался. — Так может, того… повторим?

— Нет, — засмеялась Ирочка. — Мне было очень хорошо с тобой, очень! Но нет… Это не просто секс…

— Я понимаю.

— Пусть будет так, как есть… Если получилось, значит, получилось. А если не получилось, значит, и не должно было… Пусть как есть…

— Хорошо…

— Ну, ты смотри там, не сдавайся!

— Ты тоже.

— А я вообще никогда не сдаюсь.

— Я понял… Тебе позвонить?

— Нет, Ю.! Не звони, не надо… Я обещаю, что все будет нормально.

— Если ребенок будет…

— Я сделаю так, чтобы ему было нормально. Не волнуйся. Это же мой ребенок…

— Я буду вспоминать.

— Это пожалуйста. А еще не думай о Восточной башне. Даже не езди туда.

— Не буду.

— Ну, пока?

— Будь счастлива. Ты очень… Ты, такая ты… Пока!

Ирочка аккуратно повесила трубку.

И было хорошо, возвышенно.

До тех пор, пока она не решила встать. А когда она встала, ее замутило с такой силой, что Ирочка пулей рванула в туалет и повисла над унитазом. И пару раз судорожно рыгнула, как собака, которая налопалась травы и теперь пытается очистить желудок.

Ничего из нее не вылилось, но состояние было до того странное и возмутительное для среднего трезвого утра, что Ирочка поняла: получилось. У них с Ю. получилось.

Она долго сидела на полу в ванной, прислушивалась к себе.

Неужели у нее внутри что-то завелось?

Неужели это станет живым человеком?

И оно вырастет, и раздует ей живот — и Ирочка будет ходить с животом! Где это видано, чтобы Ирочка — и с животом? Все удивятся, будут цокать языками. А потом каким-то образом это родится!.. Ну, до рождения еще так далеко… Нереально далеко. Сейчас, сидя на полу в ванной, трудно представить себе даже живот, не то что роды.

Ирочка встала перед зеркалом, повернулась в профиль, задрала комбинацию. И минут двадцать выставляла вперед живот, подкладывала полотенце, хотела понять, как она будет выглядеть и чувствовать себя тогда, когда это станет очевидным?

Потом она вышла на балкон и выкурила там последнюю сигарету. А оставшийся от былой московской роскоши непочатый блок выбросила в мусоропровод.

Никаких сигарет! Никаких! Вперед, к счастливой и здоровой жизни с ребенком!

***

В этот день у Наташи был выходной, и они выбрались с Анжеликой на рынок за продуктами. Для Анжелики рынок всегда был местом возмущения и тоски: ей хотелось свободы, независимости, общения с умными людьми. Но сестра грузила ее сумками и часами водила за собой, а сама торговалась, вертела в руках овощи. Анжелику это бесило до чертиков, и походы на рынок всегда заканчивались скандалом.

Но сегодня Анжелика была паинькой, так подозрительно слушалась, что Наташа не выдержала, остановилась и строго всмотрелась в ее шустрые глазки.

Причем смотреть пришлось снизу вверх, потому что Анжелка переросла ее сантиметров на пятнадцать.

— Что случилось?

— Ничего, — Анжелка фыркнула, завертелась, но это значило только одно: что-то случилось или собирается случиться.

— Анжела!

— Ну что?

— Я же вижу: что-то случилось! Говори!

— Да ничего не случилось!

Наташа аккуратно составила сумки на асфальте, сама приняла позу поустойчивее. Что же, говорила эта поза, мы постоим, подождем.

Анжелка помаялась, поулыбалась хитро и странно, а потом заявила:

— Я выхожу замуж!

— Куда ты выходишь??

— Замуж!!

— Кто тебе сказал?

— Я сама. Я так решила!

— Ах, ты так решила? — Наташа взяла сумки. — Прекрасно. Теперь забудь об этом! Никакого замужа, ясно? Пока не закончила институт, никаких глупостей!

— Это не глупость! — Анжелка была готова к такой реакции, и запаслась домашними заготовками. — Я взрослый, самостоятельный человек! Я имею право на личную жизнь! Все мои сверстницы давно вышли замуж, что ж я — хуже?

— Разговор окончен!

— Нет, не окончен! — Анжелика догнала Наташу, схватила ее за плечо, и оказалось, что младшая сестренка-то посильнее будет! Во всяком случае, сила сжатия высокая.

— Ну-ка! — грозно прикрикнула Наташа. В детстве этого хватало — строптивая мелочь немедленно успокаивалась, иногда даже начинала реветь, кривя губы.

Но сейчас не прошло.

— Я его люблю, — сухо сообщила Анжелика. — Мы подали заявление. Давно уже подали. Скоро свадьба.

Ах, вот оно что? Наташа аккуратно освободила плечо. Вот оно, что…

— Зачем же ты говоришь? Если все уже решено? Хочешь узнать мое мнение?

— Нет. Хочу пригласить. На свадьбу.

Анжелкины уши пылали. Она старалась смотреть прямо и честно, но получалось плохо.

— Надо же… Какая честь.

— Наташа! Зачем ты так говоришь? Ты же мне как мать!

— Именно поэтому меня поставили в известность в последний момент! — Наташа забыла о сумках, забыла обо всем. Она была в ярости, она уходила быстрым шагом.

— Да мы сами! Мы сами не были уверены! — Анжелика подхватила сумки, поволокла их следом, бегом-бегом. — Мы подали заявление и думали! Договорились, что если кто-то из нас решит, что не готов, тогда ничего не будет! А потом вдруг мы оба одновременно поняли, что готовы! Мы вчера встретились, поговорили… Наташка! Не беги так! Мне тяжело!.. Он сам организует свадьбу, никаких денег не надо! Он все сам! Он очень самостоятельный! Просто приходите и все! Мы очень хотим, чтобы ты с мамой и девочками пришла!

— Очень хотим, чтобы пришла! — Наташа ядовито хохотнула. — Нам ничего не надо, только придите! А потом, после свадьбы? Вам тоже ничего не надо? Вы сами сможете кормить себя?

— Да! Конечно! Он много зарабатывает! У его родителей трехкомнатная квартира и они меня очень любят! Мы будем жить у него, он будет работать, я учиться, пока… Пока смогу…

— Секундочку! — прозрела Наташа. — Секундочку! Ты беременна??

Анжелика не успела сгруппироваться, так и осталась стоять с сумками, с вопросом в лоб, без защиты.

— Ну…

— Повторяю вопрос! Ты беременна???

И все стало понятно. Все сразу стало понятно. Анжелка задергалась, скривила губы, хотела улыбнуться и вякнуть что-нибудь бодренькое. Потом хотела обидеться, потом еще что-то… Но Наташе не нужен был спектакль. Ей уже даже не нужен был ответ.

— Какой срок? — спросила она.

— Месяца два…

— Еще мало.

— Я хочу оставить…

— А учиться ты хочешь? А нормально жить ты хочешь? Или хочешь, как наша мать? Да? Рожать и рожать? Чтобы ничего больше не было, только дети? Которых ты вряд ли сможешь нормально воспитать, потому что тебя саму еще воспитывать и воспитывать? И что-то я сомневаюсь в том, что вы сможете прокормить этих детей! Если твой жених такой же, как и ты, тогда никаких шансов! Никаких!

— Он не такой! — орала в ответ Анжелика. — Он другой! Он взрослый и умный! Он хочет детей! И я хочу детей!

— Это ты вчера решила, что хочешь? А что ты про детей знаешь? Что они сами собой переодеваются, едят, играют, моются и укладываются спать? Так вот, я тебя разочарую! Все это делала за них я! А сами они ничего не умеют делать! Так же, как и ты! Ты хочешь еще одного ребенка в придачу к себе?

— Да! И я знаю, что такое воспитывать детей! Не одна ты волокла их на себе! Кто ими занимался, когда ты была на работе? Кто? Я!

— И ты ненавидела меня и всех сестер за это! Ты этого не помнишь? Но от меня и сестер ты могла сбежать! А от родных детей не сбежишь!

— Я не собираюсь сбегать от своего ребенка! Я повзрослела!

— Сомневаюсь! По тому, как ты себя сейчас ведешь, — сомневаюсь!!!

— Потому что ты всегда в нас сомневалась! Ты всегда была круче нас и сильнее, а мы всегда были мелкотой, которую надо строить! И которая очень мешала тебе жить!

— Это такая благодарность?

— Нет! Это такая правда! Ты нас растила, заботилась о нас, даже любила, наверное! Только мы этого не замечали! Мы этого не понимали! Мы только видели, как тебе тяжело и как мы тебе мешаем! Ты хоть раз сказала мне, что я молодец? Что я хорошо рисую или играю на гитаре?

— А ты играешь на гитаре?

— Да! И очень хорошо!!!

Наташа прижала ладонь к губам. Не может быть… Это еще хуже, чем весть о беременности…

— Кстати, а за кого ты выходишь замуж? — спросила она тихо-тихо.

И снова волна красного смущения на Анжелкином лице… И глаза в сторону…

— Ну… Мы любим друг друга… Он очень хороший человек… Очень… Мы уже много лет встречаемся, и никого лучше с тех пор я не видела…

— Кто он???

— Гитарист Э., — выдохнула Анжелика и отвернулась.

***

Лена как раз ругалась с оператором насчет света. Ну нельзя было так выставлять свет! Тени на шее, как будто Лена стоит под лампой на бульваре! Как будто специально поставлена задача ее, Лену, состарить!

И тут зазвонил телефон.

— Здравствуйте, — сказали очень сладко и ехидно. — Это Лена?

— Это Лена.

— А это… Подруга Сергея.

— Подруга? Чем обязана?

— Я хотела сообщить вам… Дело в том, что Сергей никогда сам не решится… Хотя он несколько раз пытался, но что-то ему мешало…

Вот тут до Лены потихоньку начал доходить смысл слова «подруга».

— Это Галя?

— Галя? Нет, это не Галя…

Но легче не стало…

— Это… Неважно… Я просто хотела вам сказать, что он… вас не любит… Он любит меня… Мы давно встречаемся, и у меня будет ребенок… Будет от него ребенок. Поэтому я хочу вас попросить…

— У него будет ребенок? — мысли в голове Лены начали загустевать, ворочаться медленно-медленно…

— Да, от меня…

— Но… Это невозможно…

— Почему? Очень возможно. Короче, не надо его держать, возвращать слезами, шантажировать. Он хочет жить со мной. Оставьте его в покое!

И трубку бросили.

Лена вышла на улицу. Хорошо, что у них первый этаж, свой вход, можно выйти на улицу и покурить. Вот именно сейчас придется покурить, потому что сделать что-то другое не получится, а очень хочется что-то сделать.

— Что там опять случилось? — спросил родной голос видеоинженера Коленьки. — Что опять с лицом? Не лицо, а ужас какой-то!

— Сергей…

— Что? Хочет запустить еще одну программу?

— Нет… Дай сигарету…

Видеоинженер удивился, но протянул свое курево, дешевое и ядреное. А Лене было по барабану, главное — курить. Дрожащими руками попыталась зажечь, бесполезно. Видеоинженер принял зажигалку, высек огонек и терпеливо ждал, пока Лена мазала сигаретой мимо, никак не могла попасть в пламя.

— Так что он там натворил, неугомонный продюсер?

— Он ждет ребенка.

— Да ты что? Это же сенсация! Мужик ждет ребенка! Ты получишь миллион баксов!

— Только что позвонила какая-то девка и сообщила, что беременна от него, и попросила, чтобы я оставила его в покое.

— Даже так?..

После того, как Лена озвучила проблему, ей стало легче, но не понятнее. Теперь совсем не понятно — как это? Чтобы кто-то ждал ребенка от твоего мужа? Есть же какие-то схемы поведения в таких случаях, что-то надо говорить.

— Слушай! А что, если выполнить ее требования? Давай устроим красивую церемонию передачи Сергея! Отличный повод!

— Я не знаю, что делать…

— Говорю тебе — отдай! Пусть катится, блин! Давно пора! Он классно устроился: хочет — уходит на недельку потусить, хочет — возвращается! Вся телекомпания мучается, все ждут, когда ты его оставишь!

— Ты серьезно?

— А то! Мы все тут не слепые! Мы, между прочим, глаза общества! Мы — телевидение!

— И что? Вам нечего делать? Только наблюдать за мной?

— Да никто за тобой не наблюдает! — Коленька с тоской смотрел на ее ручьистые тихие слезы. Так достало, когда она плачет. — Просто нельзя не видеть того, что очевидно! Чувак об-наг-лел! Это мы тебе еще не все говорим! Жалеем!

— Не все? — плакала Лена. — Жалеете? А что вы мне не говорите? Что? Расскажи! Не жалей!!!

— Ну… Ладно, проехали…

— Нет, не проехали! Нет, не проехали! Говори!

— Да ладно ты! Я просто так сказал!

— Прошу тебя! Ну скажи! Я и так чувствую себя полной дурой! Идиоткой себя чувствую! Скажи!

— Я тебе главное скажу! — видеоинженер выпучил глаза, и это было признаком наивысшей степени серьезности. — Одно скажу: он не стоит тебя! Это не мое дело, конечно, но… Я вас хорошо знаю, вижу каждый лень… И мне, я тебе честно скажу, как врачу, мне не все равно, что с тобой происходит! Так вот! Не держись за него, ничего хорошего с ним не будет…

— Да откуда ты знаешь? Откуда вы все про нас все знаете?

— Не знаю. Но догадываюсь.

— Да ты не представляешь, каким он может быть хорошим и заботливым!..

— Так, а кто спорит? Коленька побледнел от волнения, на его утином лице проступили крупные веснушки. — Кто ж говорит, что он — плохой человек? Не бывает такого, чтобы человек был вообще без достоинств! Ну, вот только я… Просто вы с ним не монтируетесь, понимаешь?

Лена отвернулась и курила-плакала взахлеб. А потом не выдержала и набрала номер Сергея.

— Сергей?

Видеоинженер грустно матюкнулся и ушел.

— Слушаю, говори быстрее! Я на переговорах.

— Мне только что звонила твоя подруга!

— Ка-кккая подруга?

— Которая беременна!

Тишина. Что сейчас происходит с лицом Сергея? Удивлен? Расстроен? Рад? Возмущен? Задыхается от гнева?

— Лена, я не очень понимаю…

— Я тоже!

— Тогда давай договоримся не принимать сейчас поспешных решений, хорошо? Давай я сейчас закончу и приеду к тебе, ладно? И мы попьем кофе и спокойно поговорим!

— Спокойно? Ты думаешь, я смогу говорить спокойно??? Да меня трясет!!!! Я сейчас убью кого-нибудь!!!

— Не надо! Это все — эмоции! Ты очень эмоциональна и вспыльчива! Я скоро приеду, и мы поговорим! И у меня есть один сюрприз для тебя! Слышишь?

— Я уже получила сюрприз от тебя! Отличный сюрприз!!! Большего не придумаешь!!!

— Прошу тебя! — Сергей стал говорить шепотом, прикрыв трубку ладонью. — Я не могу сейчас! Через сорок минут, хорошо? Через сорок минут я приеду, мы поговорим, и я уверен, что это недоразумение будет забыто! Все! Я скоро!

— Скажи, что это неправда! — орала Лена. — Скажи, что никакой беременной подруги нет!

Но трубку уже повесили.

Тогда Лена размахнулась и долбанула телефон об асфальт. И сразу стало легче. А по асфальту катились какие-то крохотные детальки, а сам телефон оказался внутри таким скучным, схематичным, что ничего, кроме презрения к тем, кто только что из него вещал, вызвать не мог.

***

Ленка была недоступна. Наташка была беспросветно занята. Ирочка набрала номер Леонида, домашний, не мобильный. Мобильного у него не было. Откуда у врача деньги на мобильный телефон, смешно даже?

— Ленька?

— О! Ириночка! Как я рад тебя слышать! Давно уже… У тебя бодрый голос! Это отлично!

— Слушай, а что ты делаешь?

— Работаю, а что?

— Мне хочется прогуляться по парку! Очень-очень хочется. Пойдешь гулять со мной?

— А! Конечно! Конечно, пойду!

И пока он собирался, ехал на метро, Ирочка успела выбраться на солнышко, взять такси и посетить салон мобильной связи.

Там она купила телефон для Леонида. Просто так, порыв души… Ну, если есть деньги — причем деньги московские, которые хочется истратить и забыть об их причастности к великой столице и смерти Ромки…

В салоне было полно народу и стояли какие-то знакомые по конфигурации осветительные приборы… А потом вдруг, таинственно, улыбаясь. Ирочку начали окружать люди в форменной одежде, оператор с камерой, некто с микрофоном.

— Поздравляем! — закричали они, загудели, захлопали в ладоши. — Вы — пятидесятитысячный покупатель!

Ирочка помахала в камеру ручкой, заулыбалась, а сама никак не могла понять: чего от нее хотят? Но было приятно.

— Что вы ощущаете? — спрашивал ее некто с микрофоном. — Радостно ли вам?

— Я ощущаю, что мне радостно! весело соглашалась Ирочка.

— Вы давно пользуетесь услугами мобильной связи?

— Не очень давно, но очень продуктивно!

— Что бы вы хотели пожелать, пользуясь случаем?

— Кому пожелать?

— Ну, всем людям!

— В смысле, что я от себя хочу пожелать?

— Да! От чистого сердца!

— Я хочу! — Ирочка посмотрела вокруг сияющими глазами. — Я хочу!.. Передать привет подругам — Ленке, Наташке, моим родителям… Привет моему мужу Роме, я его очень-очень люблю! А еще я хочу, чтобы в нашей прекрасной стране больше внимания уделялось проблемам сексуальных меньшинств! Особенно гомосексуалистам!

Аплодисменты стихли, лица присутствующих слегка вытянулись. Некто с микрофоном сдержанно поблагодарил Ирочку и исчез.

А Ирочка помахала купленным телефоном и мысленно сказала Ромке: привет! Видишь, как я тебя люблю? И всегда буду любить! И буду все делать для того, чтобы ты мной гордился оттуда, с тучки!

И это не была акция кокетства. Просто для нее это была правда. И, как оказалось, очень волнующая и злободневная.

***

Прежде всего Наташа забрала у Анжелики сумки. Нечего беременной таскать сумки. После этого она максимально быстро доставила сумки и Анжелику домой, а сама ушла успокоиться. Раньше она такого не делала, поскольку успокаиваться было некогда: дети, хозяйство, работа, — но сегодня променад казался единственным спасением от сестроубийства.

Всю дорогу Анжелка звонила гитаристу Э. и горячо убеждала его в том, что ничего не получится, что Наташа против… Дома она заперлась с телефоном в ванной и жаловалась уже тайно. Наташу не трогал этот прием.

Кстати, она хотела вернуться и забрать у Анжелки телефон, чтобы самой из города звонить и узнавать, как дела дома, покормлены ли сестры, но потом поняла, что видеть и слышать Анжелку ей противопоказано, опять же во избежание сестроубийства.

А набрать с улицы Ирку или Ленку нельзя. На мобильный с улицы не позвонишь…

И она осталась одна и поехала в центр. Просто так, абсолютно иррационально.

В какой-то момент Наташа с тихой грустью поняла, что в первый раз совершает такой глупый, истерический побег из дому, что до сих пор она могла злиться, помирать, истекать гневом или страхом, но бежать ей не позволялось: кто бы вместо нее встал у руля хозяйства?

А сегодня пусть становится Анжелка! Она взрослая, она замуж собралась!

Все бурлило, все негодовало, Наташа шептала проклятья и поносила сестру. Она шагала солдатской поступью, яростно жестикулировала, пугая прохожих. И все это длилось довольно долго, пока вдруг в один (не)прекрасный момент Наташа не поняла, что в общей массе претензий к Анжелке есть и… ревность! Даже где-то зависть! Зависть к тому, что Анжелка выходит замуж, любит, вероятно, даже сама любима! Зависть? К родной сестре?

Это открытие было очень неприятным, очень. Наташа остановилась и получила тычок в спину от идущих следом.

— Девушка! Габариты включать надо!

— Извините…

Неужели она такая сволочь, что завидует родной сестре? Неужели? Но как? Она же любит ее! Хочет, чтобы она была счастлива! Почему тогда? Потому, что сама никогда не сможет быть любящей и любимой? Потому, что с Витькой Яковлевым обошлась жестоко и преступно? Потому, что сама проворонила, прохлопала свое счастье, а теперь не может простить, когда счастливы другие? Господи, но какова же тогда глубина ее, Наташи, разрушения и сила ее зависти, если даже первый попавшийся раздражитель — родная сестра — вызвал такой обвал злобы? А что будет дальше?

— Нет, я не такая! — говорила Наташа, спотыкаясь о прохожих, мешая им идти. — Я счастливая, я не завидую!

Нет, ты такая — говорила ей она сама, внутренняя, такая всегда спокойная, невозмутимая, готовая идти и идти, вперед и вперед, несмотря ни на что. А вот сейчас эта внутренне невозмутимая была печальна и растерянна. И стучала тонким пальчиком изнутри черепной коробки, где-то в районе виска и говорила: ищи Яковлева! Скажи ему! Даже если он забыл тебя, ненавидит, захлопнет дверь перед твоим носом! Тогда крикни под дверью, что любишь и всегда любила, а потом уходи! Но пусть он знает, что ты поумнела, что ты страдаешь, как он страдал! Что все не зря! Даже если ему все равно сейчас, он будет хотя бы отомщен! Хотя бы так! Ты не должна остаться в его жизни черной дырой, в которую ушли годы, его вера в любовь, его любовь как таковая… И ты сама успокоишься! Сама! Насколько это возможно!

А где его искать?

Она, конечно, знала и о разводе, и о том, что Яковлев уехал. И все.

Вот он, кратер боли, очаг тоски.

Наташа закрыла глаза…

***

Когда видеоинженер вернулся, Лена уже собрала остатки телефона, теперь они лежали в ее кармане и обиженно молчали. Да и Лена ушла в глубокий аут, прибитая не только звонком «подруги», но и гибелью телефона.

— Я вот тут подумал… — сказал видеоинженер. — А что, если ты с ним разведешься, а за меня выйдешь?

— За тебя? — ухмыльнулась Лена. — Ты же алкоголик!

— Ну и что? Я иногда часами не пью!

— Нет, я не могу. Ты мне как братик.

— Да. Невезуха. Предлагаю красивой девке руку и сердце, а она называет меня братишкой. После такого люди спиваются, кстати!

— Люди спиваются только один раз! Ты это уже прошел! Лет десять назад!..

— Не хочешь за меня — иди за Димку-спортсмена! Отличный парень!

Так они нервно-весело трепались, а потом из-за угла вылезли уже давно знакомые Лене девчонки-пэтэушницы. Но в этот раз они были не одни, а с двумя парнями дворовой наружности.

— О! — крикнули девчонки. — А мы услышали ваш голос и так бежали! Здрасте!

— Нет, — простонала Лена. — Нет! Только не это! Только не сейчас!

— А чего? Чего? — заволновался Коленька. — Чего тут происходит?

— Эй! — девчонки махали рукой кому-то вдали. — Иди сюда! Она здесь!

— Я не переживу сегодняшний день, — сказала Лена и встала. Грозно сморщилась. И начала орать что-то совсем неинтеллигентное.

Девчонки улыбались, желая продемонстрировать свое доброе расположение. Парни смущенно гыгыкали. Из-за угла вынырнула еще одна девчонка, большая и громкая. Начала матерно и весело выражать свое удивление.

Видеоинженер какое-то время наблюдал за этой вакханалией, потом откашлялся, отодвинул Лену и сказал буквально следующее:

— Товарищи преступники! Мы рады, что вы оказались в нужное время в нужном месте!

Молодежь попритихла.

— Вот уже несколько месяцев специальный отдел милиции под руководством старшего лейтенанта Шеститко, то есть меня, ведет слежку за вами! Хочу вам сообщить, что по вашему делу рассматриваются…

Он распахнул монтажную папку, которую мусолил под мышкой.

— Рассматриваются пятнадцать административно-уголовных эпизодов, каждый из которых влечет за собой необратимые последствия в виде лишения свободы сроком от пятнадцати суток до тридцати лет! Попрошу вас расписаться под подпиской о невыезде и указать свои домашние адреса!

Часть «преступников» немедленно испарилась. Остались только верные пэтэушницы… Настя… Кристина… Как их там?

— А чего? — печалились они. — Мы же ничего не сделали? Мы же только хотели дружить!

— Вы нарушили частное пространство! — гундел видеоинженер. — Откуда я знаю, может, вы ее убить хотели?

— Да не хотели мы ее убить, вы чего? Мы просто… Мы познакомиться хотели!

— Адрес!!

— Какой?

— Домашний, блин? Или наряд вызвать, чтобы задержали прямо тут, на месте, за создание помех при проведении следственного эксперимента?

— А может, не надо?

— Надо!

Лена отошла в сторону. Ей было и смешно, и так грустно. Как все нелепо, в каком дурном мире мы живем! Вот какое будущее у этих безумных девок? Почему она в пятнадцать лет была другой? А была ли она другой? Оба варианта плохие. Если она была другой, то почему люди так мутируют? А если она была такой же, то зачем она сейчас вообще живет?

И Сергей с его беременной подругой…

Зачем вообще жить? Чтобы вот с этим всем бороться? МЕРЗКО! 

— Все, больше ты их не увидишь! — видеоинженер был счастлив, просто сиял. — Я все-таки отличный парень! Надо ко мне присмотреться!

— Что ты им сказал?

— Ну, ты же слышала! Тупые, конечно, до чертиков! Я просто офигел, не ожидал! Думал, хуже меня нет!

— А где они живут?

— Да в какой-то дыре, блин… Где-то в Шабанах… Причем все три из неполных семей, явно неблагополучных. Шлак, короче. Жалкие, ничтожные личности!

— А что с ними будет дальше? — Лена снова начала плакать, да что же это такое? Просто на ровном месте прихватывало! — Вот что с ними будет дальше, а?

— Да что с ними будет? В тюрьму сядут, что еще с ними может быть? — видеоинженер улыбался.

Лена прижалась лицом к каменной стене и рыдала.

Так.

И что делать?

Видеоинженер почесался.

— Ну, хватит тебе, блин! Не сядут они в тюрьму! Выйдут замуж через пару лет, родят по пять детей…

Новый всплеск рыданий.

— Ленка! Хватит! Я уже подумываю, не погорячился ли я! Стоит ли на тебе жениться! Мне такая слезоточивая жена не нужна! Давай, прекращай, слышишь?

— Они родят по пять детей! — рыдала Лена. — А я не рожу ни одного! И ты ни одною! И Ирка с Наташкой! И эти пэтэушницы будут размножаться! А мы нет! Понимаешь? Понимаешь? Все погибнет! Мир заполнят пэтэушницы!

Видеоинженер уже не шутил. Уже думал, как ее тихонько увести в монтажку, привязать к стулу и не дать наброситься на какого-нибудь прохожего.

— Лена! Лена! Все, успокойся! Не надо так громко заявлять свою фашистскую позицию! Тебя могут услышать интеллигентные люди или милиция! Успокойся! Все, кому надо, размножатся! Прямо вот сегодня и можно начать! Вот придешь домой и размножишься!..

— Это Сергей размножится, а не я!!! Это у него подруга беременная!!! Не я, а подруга!!! Понимаешь ты это???

***

— Ириночка! Прости, я опоздал! Так спешил, но встретил друга, он зовет в поход в июне. Пойдешь со мной в поход в июне?

— Не знаю, можно ли! Я ведь беременна!

Леонид так и не смог закончить приветственную речь. Он смотрел на сверкающую, довольную Ирочку и улыбался, но как-то странно.

— Постой, Ир, постой… Ты хочешь сказать, что ты ждешь ребенка?

— Ну, если у психологов беременность ассоциируется с рождением ребенка, а не с походами, тогда да. Я жду ребенка!

— Но ведь, — Леонид вдруг стал как-то явно неадекватен, медленно воздел руки к небу, потом сжал пальцами виски, а пальцы вроде как дрожали. — Но ведь это же чудесно! Великолепно! Великолепно! Просто фантастика! Я так рад! Так рад! Ира! Это!..

— Да, и где-нибудь в конце осени у меня будет ребенок!

— В конце осени? О, Господи! В конце осени у нас будет ребенок?

— У меня! — Ирочка ласково, но с сожалением рассматривала своего впечатлительного спутника. — Это мой ребенок, Леня!

— Твой? Ну, да, твой, конечно… А что… Он… Он не мой?

— Нет!

Ирочка даже удивилась. С чего это он вообразил, что Ирочка ждет от него ребенка? Вот глупости какие!

— Не мой? — Леонид моргал рыжими ресницами, улыбался, но…

— Это ребенок моего мужа! Я рожаю только от мужа!

— Но…

Ирочка взяла его под руку и повела по аллеям парка. Так дышалось! Листва молоденькая, нежная, с пушном! Как щечки у Ромки…

— Ира! Ты меня прости, конечно… Но твой муж погиб…

— Да… Но я успела…

— А… когда?

Он спрашивал не ехидно, не зло. Не высчитывал в уме сроки. Просто и довольно невинно интересовался фактами. И Ирочка несколько раздраженно подумала, что надо сочинить какую-то легенду о том, как она успела за неделю до гибели Ромки съездить к нему в Москву, совершенно случайно, и там они заделали ребеночка…

— Я успела съездить к нему в Москву. Буквально за неделю…

— Надо же…

Леонид закручинился, потом зачем-то начал бодро похлопывать Ирочку по запястью, как бы утешая…

— Знаешь, — он прикусил губу, волновался. — Я тебе сейчас скажу кое-что странное, не очень уместное сейчас… Но…

Так пахнет эта листва! Это что там? Это белка там скачет? С ума сойти! Белка!

— Я хочу… жениться на тебе и воспитывать твоего ребенка как своего!

— Смотри, смотри! Там белка! Блин, живая белка! В центре города! Офигеть!

Леонид терпеливо ждал.

Наконец до Ирочки дошло.

— Что ты только что говорил?

— Ничего особенного. Предлагал тебе руку и сердце.

— А! Ясно.

И все. И больше ни слова.

Ирочка снова занялась белкой, помчалась куда-то, чтобы купить ей булку. Потом вернулась с булкой, но белка уже убежала, и Ирочка сама слопала эту булку.

А потом сунула Леониду телефон и сказала:

— Блин! Из-за тебя чуть не забыла главное! Держи! Это от маленького тебе подарок! Будем звонить днем и ночью и консультироваться! Ты же психолог?

— Психолог, — согласился Леонид.

— Вот и успокаивай беременную женщину!

Глава 10

Свадьба была альтернативная, фуршетная. Гитарист Э. сам занимался организацией, все время с кем-то ругался по телефону. Гости бродили но клубу, который во все остальные вечера был приютом наркоманов-неформалов, рассматривали диковинные интерьеры. Причем среди гостей, людей рядовых, штатских, сверкали и персоны виайпи, звезды.

Играл струнный квартет, ходили официантки в коротких юбочках.

И все это, конечно, было совсем не похоже на стандартную свадьбу в столовой.

Невеста была в белых брючках, расшитых блестящим. Эти брючки и фуршет страшно смущали родственников, которые не могли понять, как же так? Что ж, денег не хватило на порядочное угощение? Так могли довериться, по-родственному скинулись бы, помогли — сами не были молодыми, что ли?

Капитолина Михайловна, располневшая и молчаливая, сидела рядом с рафинированной мамой гитариста Э. и не знала, что говорить. А вообще ей страшно хотелось плакать. Дочушку замуж отдает!

А Элеоноре, Виолетте и Сусанне плакать не хотелось. Они бороздили пространство, пробовали все подряд, подолгу восхищенно зависали перед какой-нибудь звездой, внезапно вынырнувшей из толпы гостей.

Наташа была тихая, незаметная, сидела в углу, ничего не ела. Рядом Ирочка с Леонидом и Лена без Сергея.

— Прикольная свадьба! — сообщила Ирочка, приятно пораженная количеством богемы и гламура. — Есть креатив! Все-таки не зря я разрешила гитаристу Э. лишить меня девственности!

Наташа мрачно отвернулась.

Лена положила руку ей на плечо, а сама пригрозила Ирочке взглядом. Что ты несешь? Человек едва сросся с мыслью, что породнится с кем-то, кто не слишком приятен, а ты об этом ком-то еще сверху наговариваешь! Совесть у тебя есть и другие гражданские чувства?

— Мутит меня! — сообщила Ирочка и ушла на улицу.

Леонид постоял чуть-чуть, восхищаясь праздником (он редко бывал на светских мероприятиях, все больше в походах и библиотеках), а потом удалился следом.

***

На площадке перед клубом Ирочки не оказалось. Леонид прошел сюда, туда прошел — нет Ирочки. А вечер чудный! Такой ароматный! И полно всяких приятных мыслей, планов и фантазий.

— У вас нет сигареты? — спросил хрустальный голос рядом.

Леонид обернулся, широко улыбаясь.

Девушка. Милая, тоненькая, смущенная. Глаза тревожные, блестящие, в каждом — по стопке несформулированных, но страданием исполненных вопросов…

— Я не курю, простите!

— Нет, это вы простите! — девушка порозовела. Такая славная.

— Может быть, кто-нибудь… Я сейчас!

Леонид метнулся по людям, довольно быстро нашел сигарету. Потом оказалось, что к сигарете нужна зажигалка. Девушка смеялась.

— Меня зовут Оля! — сказала она. — А вас?

— Леонид.

— Такое красивое, редкое имя!

— Правда? Никогда не задумывался!

— Правда! Имена очень мною значат! Знаете, что можно сказать о человеке с именем Леонид? Что он мудрый, сильный, успешный и сексуальный!

— Надо же? Хотя бы одни пункт найти в себе!

— Вы скромничаете! — Оля изящно оттопырила пальчик, затянулась. — А вы… Вы со стороны невесты или жениха?

— Я? — Леонид задумался. — Да я как-то сам по себе… Даже не знаю, с какой стороны меня можно пристроить!

— Ясно… А я со стороны жениха.

— Это здорово! Вы, наверное, очень хороший, чуткий друг!

— Я не друг! — Оля скромно выпустила дымок. — Я любимая девушка жениха…

— То есть? — вежливо улыбнулся Леонид.

— Он любит меня… Конечно, он женится сегодня на другой, но это вынужденная мера… У нас с ним были очень серьезные отношения… Он страшно переживал, когда мы расстались. Переживает и сейчас…

Леонид стоял ошеломленный, озадаченный до такой степени, что скрыть это не удалось бы, даже если бы было возможно. В таком виде: рот приоткрыт, глаза полны изумления и грусти — его и застала Ирочка.

— Ты чего здесь? — крикнула она. — Я тебя везде ищу! Мне надо сока и колбасы!

Леонид вздрогнул, начал медленно-медленно возвращаться в реальность и оборачиваться, а Ирочка всмотрелась…

И разглядела в девушке, которая начала быстро удаляться, драгоценную Олю Курлову!

— Стоять! — рыкнула Ирочка, и как была — в каблуках, в шифоне, — пустилась в погоню.

…Какое-то время по вечерним газонам бежали две приятные дамы, просто бежали. Ну как дамы бегают? Каблучки вскидывают в стороны, руками размахивают, как будто их дергают за веревочки. Потом бег стал более спортивным, без кокетства.

— Стой! — кричала Ирочка. — Стой, сволочь!

Оля петляла, как раненая антилопа, пыталась оторваться. Но Ирочкины ноги были длиннее, а еще ее подстегивала ярость.

И в какой-то момент приятные дамы схлестнулись на радость прохожим:

— Убежать хотела, сучка?

— Ничего я не хотела!

— От меня не убежишь!

— С чего это мне убегать?

— Где Яковлев?

— Откуда я знаю? Мы разведись через три месяца!

— Естественно!.. Какого черта ты приперлась сюда?

— Меня гитарист пригласил!

— Врешь, сука!

— Ничего я не вру!.. Я только спросила, могу ли прийти, а он…

Уже подтягивались Леонид, Ленка, какие-то люди в костюмах, явно свадебные персонажи.

— Ирка! — кричала Лена. — Тебе нельзя бегать и нервничать! Ирка!

— Жаль, что мне нервничать нельзя! — улыбнулась Ирочка. — Твое счастье, падла!

И она размахнулась и задвинула своей худенькой ручкой куда-то прямо в тревожный Олин глаз.

— Это тебе за Наташку и за Яковлева!

— Ира! — диким голосом закричал Леонид.

— Вали отсюда, гнида! — Ирочка смачно, по-базарному харкнула на Олину спину. — Еще раз о тебе услышу — найду и убью!

— Ира! Ира! — Леонид подбежал, схватил Ирочку, попытался сгрести ее в комок и на руки. Такое уже было в их короткой истории. — Прошу тебя, Ира! Не волнуйся! Только не волнуйся!

— А я не волнуюсь! — хохотала Ирочка и пыталась дотянуться и лягнуть Олю каблуком. — А я себя прекрасно чувствую!

***

— Да! Она ее избила! — докладывала Лена в трубку, и было слышно, что она рада, хотя интонации для приличия извиняющиеся. — И Оля ушла! Ну, откуда я знаю, куда она ушла! Ушла и очень быстро! Кажется, ей придется пару недель ходить в очках!.. Потому, что у нее синяк порядочный будет!..

Ирочка уже шла сама, опираясь на плечо Леонида. Ее чуть-чуть трясло, как бультерьера, который рвется в бой. Леонид гладил ее по руке.

— Какая сука, а? — бухтела Ирка, оглядываясь. — И хватило же у нее наглости придти сюда!

— А что такое? Такая милая девушка! Такая робкая!

— Милая?? — оскалилась Ирочка. — Ты сказал милая???

— Ира! Она мне не показалась опасной, вот что я хотел сказать!

— И ты смог бы с этой милой девушкой переспать?

— При чем тут это? Я не рассматривал ее в этом аспекте!

— А ты рассмотри! Это важно!

Ирочка остановилась, уперлась кулачками в костяшки тазовых костей.

— Послушай, Ир, — Леонид улыбнулся. — Я тебе скажу одно: какой бы милой или немилой, опасной или безопасной ни была бы девушка, я не буду с ней спать! Потому, что я не буду ее любить! Потому, что я люблю тебя! Что бы она ни делала! Что бы ни говорила и как бы себя ни вела!

— Ладно, смотри мне, — простила Ирочка и снова оперлась на его крепкую руку. — Эта милая девушка в свое время заморочила голову куче нормальных мужиков! Я не говорю о том, что все мои друзья, как оказалось, в разное время с ней спали, что не очень радует уже само но себе… Так ведь эта стерва умудрилась помешать Наташке связать жизнь с человеком, который безумно Наташку любил! И которого она тоже любила! Но Оля зачем-то выдала Витьку Яковлева за себя замуж! И все! Витька пропал!

— Но как это могло произойти? Если Наташа и этот Витька Яковлев безумно любили друг друга?

— А такое бывает, — грустно оскалилась Ирочка и завертела головой в поисках сигареты. — Нет ни у кого курнуть?

— Тебе нельзя!

— Блин!.. Короче, то, что сейчас происходит с Наташкой, — целиком вина милой девушки Оли!

— Но… насколько я понял, они сейчас не вместе… С Витькой… Оля говорила, что у нее какие-то очень нежные отношения с… прости меня, но… с женихом…

— А у нее со всеми нежные отношения! И все ее любят, все с ума сходят, расставшись с ней!.. Херня это все! Дешевые Олины фантазии! Смешно и жалко! И надо было вернуться и дать в другой глаз!

— Витька? — Леонид улыбался и морщил лоб. — Витька Яковлев… Высокий такой… Лицо такое… Как у молодогвардейца… У него еще какое-то военное образование…

— Да! — Ирочка снова остановилась. — А что? Ты его знаешь?

— Ну, я не могу быть уверен на сто процентов, но все же… У меня неплохая память… Так вот, в той самой больнице, где Наташа лежала после аварии, был как раз такой Виктор Яковлев… Виктор Яковлев. Буквально в соседней палате.

— А что он там делал, блин? Что?

— А он… Я как раз с ним беседовал по этому поводу… Он выбросился из окна, его оставила любимая женщина. Ну, во всяком случае, была такая версия. Сам он так и не признался, но медсестры всегда все знают. Вот они и доложили…

— О, Господи! — Ирочка прижала пальцы к розовым губам. — Господи! Это он из-за Наташки!

— Из-за Наташки? Или из-за Оли?

— Из-за Оли? Да ты чего? Из-за Оли и туалетную бумагу не выбросят в мусорку! Из-за Наташки он! Из-за Наташки!!

Ирочка подняла лицо к звездам — так не растекались слезы, а нужно было еще как-то сберечь мэйк-ап…

— Господи…

— Ира, это еще не все! — Леонид был грустный. — Это не все! У него была очень серьезная травма! Его парализовало, частично парализовало… Он не мог даже руками…

— А-а-а! — Ирочка уже мчалась в клуб.

А Лена ничего не слышала, она осталась сзади, в темноте. Она обсуждала с Сергеем нюансы упаковки вещей.

Завтра они уезжали в Крым, в Феодосию. Это был подарок Сергея. За беременную подругу.

Глава 11

В августе так жарило. Вообще климат стал совсем неправильный. То дождь льет сутками, то солнце печет, как сумасшедшее. Европу заливает, в Азии засуха и наоборот.

Ирочка ужасно страдала. Ей страшно хотелось курить и ходить в джинсах. Курить ей не давал Леонид, ходить в джинсах ей не давал маленький, но твердый животик.

В целом Ирочке уже надоело быть беременной. Ей хотелось действовать, работать, а деньги все не заканчивались, и идей, где и кем работать, все не было. Производственно-предпринимательский климат был таким же неустойчивым.

Два-три раза в неделю она ездила на кладбище, трепалась с Ромкой и Алексеем, пила соки и кефир, капая на могильную плиту, иногда тайком курила.

С такой же частотой она ездила к Розе Наумовне и Ивану Ивановичу. Там она тоже пила соки и кефир, не курила, но беседовала. В основном с Иваном Ивановичем. Он как-то более-менее пришел в себя, даже улыбался иногда. Правда, сильно поседел и вообще обмяк, постарел. А Роза Наумовна молчала, обнималась с Ирочкой, плакала, и любой разговор с ней сводился к Ромке.

Иногда они плакали с Розой Наумовной вместе. Это очень очищало душу.

Когда животик стал заметен, Ирочка без слов задрала майку. Прямо с порога, вместо приветствия. Роза Наумовна согнулась, прижалась к этому животику губами и так разрыдалась, что соседи даже открыли дверь, а потом испуганно захлопнули ее снова. Еще бы — такая скульптурная композиция! Молодая девка на пороге с голым пузом, и это пузо целует седая женщина, педагог…

А еще Ирочка начала понимать, что внутри нее — жизнь. Она врубилась в это неожиданно, ночью. Растолкала Леонида, начала что-то объяснять ему. Проболтали до утра, не слишком приблизившись к объяснению. И теперь Ирочку попеременно одолевали то жуткая депрессия, то щенячий восторг. И тогда она рыдала и ругалась или скакала по квартире и звонила всем подряд.

***

Наташа по-прежнему торговала цветами и искала Яковлева. Она продвинулась в своих поисках довольно далеко, нашла бабульку, которая сдавала комнату молодоженам — Витьке и Оле Курловой. Из окна этой квартиры Яковлев и шагнул в никуда.

— Ну, што я магу пра их сказаць? — бабулька с подозрением щурилась из-за ржавой цепочки. — Нармальныя были! Не шумели!

— А как он выглядел?

— Хто?

— Ну, парень!

— Ну, як? Нармальна выглядзеу! Абычна!

— А почему он решил убить себя?

— А вот этава я не знаю! — бабулька побагровела и стала закрывать дверь.

— Подождите! — кричала Наташа, уже под дверью, на лестнице. — Я ищу его несколько лет! Это на мне он должен был жениться! Это из-за меня он выбросился из окна! Это я виновата! Я должна найти его! Мне надо сказать ему, что я его люблю! Пожалуйста!

Бабулька тихо ругалась за дверью — не отходила, но и не открывала.

— Што табе нада? Нармальныя ани были! Ругалися инагда!

— Понимаете, мы еще в школе влюбились друг в друга! Но так ни разу и не признались! А потом он женился на ней! И я танцевала на его свадьбе! И я даже не представляю, что он сейчас обо мне думает! И думает ли вообще!

— А ты хто?

— Наташа.

— Ну, дак ани ругалися з-за Наташи! Ана усе время крычала, што ана не Наташа, штоб не называу яе так!

Потом бабулька приоткрыла дверь и прохрипела в щелочку:

— Гуляшчая сильна ана была! Усе время с кем-та на телефону балбатала! А ен усе видзеу и так перажывау! Аны два месяцы пражыли у мяне, а патом ен выкинууся!

— Как это было?

— Так адкудава мне знаць? Я з рынка прыйшла, а яго ужо увязли! Саседки гаварыли, што стаяу на акне и плакау. А кали упау, таксама плакау, але ж не крычал, не прасиуся. Жалеу, што жывы астауся! Во, Маци Божая, яки дурны хлопец! Так и астауся парализаваны! Ты знаеш, што ен парализаваны?

— Знаю.

— И шукаеш?

— Да.

Бабулька открыла дверь. Оказалась маленькой, конечно, во фланелевом халатике, от нее пахло вареной рыбой.

— А тая трохи пахадзила у бальницу, а патом сказала, што маладая, што хоча жыць. И развялася.

— Где он сейчас?

— А хто яго знаець? Бацька ягоны заплациу за комнату, забрау усе яго вешчы. Сказау, што уедуць з Минска, не будуць тут жыць. Што хлопцу нужны воздух.

— А можно… мне посмотреть на сто комнату?

— Ну… — бабулька замялась. — А ты не цыганка?

— Нет, я цветами торгую.

— А чаго храмая?

— Машина сбила.

— Ну, идзи.

Наташа прошла извилистым коридором чахлой квартиры, заваленной барахлом и такой типично маразматической, какой могут быть только беличьи конурки выживших из ума одиноких стариков.

— Вон там, — бабулька открыла дверь. — Там у мяне агурки.

Пустая комната, драные обои в крупный бурый ромбик. Следы от кровати, здесь все время терлись локтем и затылком, оставили темные следы. Пыльные трехлитровые банки с толстыми темными огурцами. Окно.

Наташа подошла к окну, погладила подоконник. Выглянула на улицу.

А внизу — что-то вроде газона, но такого усохшего в асфальт. На это упасть и не кричать…

— Там у мяне цвяты расли, — сказала бабулька — Ен на цвяты упау, таму и жывы астауся… Эта я сейчас клумбу не даглядаю, сил нема а тагда харошыя цвяты были…

— Спасибо вам большое, — Наташа улыбнулась, уходя.

— Ну, ишчы яго, если любиш! — бабулька топала сзади. — Ишчы давай! А хлопец ен добры! Дамавиты, мне усе разетки паправиу, унитаз, краны, плинтус. Хацеу абои паклеиць и не успеу… Я ж адна жыву, дзеци мае у Маскву паехали, занятыя.

— Я к вам еще зайду, ладно? — Наташа поискала в кармане — там у нее жидкой стопочкой лежали деньги. Мелочь, и отдельно, приятным квадратиком, двадцать тысяч. Наташа выволокла эту двадцатку и протянула бабульке:

— Возьмите.

Бабулька сжала губки и округлила глаза:

— А што эта ты?

— Возьмите. Пожалуйста.

— А мая ты дзетачка! — бабулька приняла денежку, зашаркала по коридору. — Пастой, я табе агуркоу дам! Пастой!

***

Сергею показалось мало двух проектов, он окончательно забросил рыбу и перебрался на телевидение. Объявил кастинг ведущих, распечатал бланки, разработал собственную систему тестирования молодых, основными пунктами которой было выяснение семейного статуса и домашнего телефона. Видеоинженер Коленька объяснял эту активность тем, что Сергею уже надоела Галя, и теперь ему приходится превозмогать себя и искать, искать новых девушек, несмотря на усталость, недосып…

Лена обточилась, как черноморский камешек. Она уже не реагировала на мужа так болезненно. Уходит — ладно, пусть… При этом она даже не утешала себя противовесом «лишь бы деньги зарабатывал» или «главное, что не пьет». Она себя вообще не утешала. Семейная жизнь была ТАКОЙ, и она привыкла, другой не представляла.

Этим летом она успела погрустить на пляже, убедившись, что отдыхать скучно. Успела получить тридцать писем с признаниями в любви, столько же — с угрозами и бранью, успела засветиться на обложке глянцевого журнала, который вышел и тут же, на первом номере, закрылся в силу экономических проблем.

Быть звездой в Беларуси оказалось очень сложно. В чем тут было дело, не понятно. Может, в малых размерах страны и города, малых относительно небесных законов шоу-бизнеса, которые диктуют светилам быть как можно дальше от простых смертных и не давать рассмотреть себя вблизи. А как ты будешь дальше в Минске? С его двумя миллионами? Как ты будешь дальше, если ездишь в том же метро? Или в том же такси, которое, благодаря вышеупомянутой тесноте, успевало за один сезон перевезти всех возможных звезд, о чем таксист и сообщал приблизительно следующим образом:

— О! Я вас знаю! Вы на телевидении работаете! Катя Демчук, да? Нет? А кто?.. А я подумал, Катя… А я вот недавно Кузина возил! Знаете Кузина? А Холодинского? Так вот я его тоже возил! И этого, как его… Ну, ведет еще какую-то программу… Подскажите, вы же там работаете!

Или так:

— Вы мне кого-то напоминаете, девушка! Не скажете кого?

Или даже так:

— Мне, кстати, ваши передачи нравятся. Вы в следующий раз передайте мне привет. Я друзьям скажу, чтобы смотрели…

— Давай купим тебе машину! — злился Сергей.

Конечно, с двумя машинами в семье было бы проще. Сергей мог бы тогда, например, выпить на вечеринке и свободно поволочиться за какой-нибудь нимфой… Но Лена не чувствовала в себе таланта водить авто.

А еще однажды вечером за ней увязался маньяк, полный решимости объясниться с кумиром.

— Лена? — уточнил он из темноты.

— Лена, — сказала Лена, пока не очень понимая, с кем имеет дело. Ждала такси, стояла у входа в родную телекомпанию.

— Я давно нас жду.

— А что случилось?

— Хочу поговорить.

Из темноты вышел странный человек, маленький, смятый в комок и грустный… Даже наоборот.

Он был беспокойный, и очевидно, не очень здоровый душевно.

И вот тут Лене стало страшно. Так страшно, что ладони сделались мокрыми, а сердце горячо забилось где-то в районе солнечного сплетения.

— Это надо прекращать!

— Что? — Лена озиралась, не скрывая этого своего страха, а крикнуть не могла. Вот они, окна монтажки! Там, за жалюзи, сидит родной видеоинженер Коленька, наверняка прикладывается к бутылке…

— Я звонил вам!

— Что вам надо?

Человек подходил ближе, руку прятал во внутреннем кармане.

— Это невозможно!

— Что? Что вам надо? — Лена пыталась отступить, но не могла, боялась любого движения, боялась спровоцировать его на активность.

— Зачем вы мне звоните?

— Я???

— Звоните и молчите!

— Я???

— Какие-то люди от вас звонят тоже… Я ведь устал!

— Вы меня с кем-то…

— Я уже приходил, ждал вас…

— Я сейчас позову…

— Зачем так поступать?

Все это было похоже на тошнотворный сон после большого скандала. Лена представляла, что в руках у этого безумца какой-нибудь нож или что-то в этом роде… Что он сейчас размахнется и всадит это в ее тело… И такая паника внутри! Так не хотелось умирать! А бежать не могла! Она не могла бежать, как не могут бежать все кролики и хорошо воспитанные женщины!!!

— У меня, Лена, тоже есть сердце!

А вот тут она не выдержала и рванула в здание как грызун в нору! Она цеплялась каблуками за ступеньки, кажется, падала и с ужасом представляла себе, что вот он уже занес руку и сейчас где-то в районе почек вспыхнет жуткая боль…

Ааа!!!!

Дверь открывалась медленно, туго! Закрывалась еще медленнее!! И тишина…

Она оглянулась, лая и кашляя от спазма в горле.

Никого.

А в свете уличного фонаря, за дверью — бегущий прочь человек… 

— Надо было меня звать! — кричал на нее видеоинженер, зло пыхтя сигареткой прямо в монтажке. — Кто тебе мешал меня позвать! Я бы этого шизика быстро бы!

Лена дрожала и выла.

— Да, блин, хватит уже! Ничего не случилось! Приперся какой-то параноик, который вечерами дрочит на твои коленки! Ничего страшного! Все обошлось!

— Я боюсь!!

— И я боюсь! Все боятся! Что ж теперь — не жить? У всех есть проблемы!

— Я боюсь!!

— Когда Сергей приедет?

— Завтра! Он в командировке!

— Блиин! Ну и что делать? Ты же не останешься здесь? 

— Нет! Пожалуйста!

Она сидела на полу, была жалкая, в драных колготках.

— Е-мое… Меня ждут на дне рождения… Ну и что делать теперь, а? Давай я тебя отвезу к тебе?

— Я боюсь одна!! Пожалуйста!!

Видеоинженер мрачнел.

Потом ехали в такси на день рождения, куда пригласили Коленьку, видеоинженера. Были какие-то шумные парни и девушки, которые говорили что-то, понятное только в их компании, пели песни, которые сочинили сами же и которые, опять же. были понятны только их компании. Лена была лишней, но не изгонялась.

— А вы не хотите искать новые средства выражения? — иногда спрашивали ее. Спрашивали со скучающим видом. Мало ли, мы тоже звезды. — Ваша программа устарела!

Она только улыбалась.

Потом приехал Дима. Тот самый Дима, который пил с Коленькой на монтаже, тот самый Дима, который гулял с Леной по вечернему городу и помогал искать Яковлева.

Он не спрашивал о новых средствах самовыражения. Он вообще старался ее не трогать, помня поспешные наставления видеоинженера: «Там Ленка Иванова!.. Увязалась следом, жалко было!.. Ее там сегодня какой-то даун гонял, перепугалась девка!.. Ты ее сильно не трогай, она нервная стала, слышишь… Пусть отдыхает, не подходи, а то до завтра не отделаюсь, а мне потом ее больной муж такой счетчик выставит!..».

А Лена смотрела на Диму, такого искрометного, свежего… И от того, что он не сидит рядом и не разговаривает с ней, становилось совсем невыносимо!

Глава 12

Утонул «Курск».

В Москве на Пушкинской плошали случился теракт, в прямом эфире из перехода выносили что-то ужасное, черное, бывшее недавно людьми. А ведь наверняка эти люди слушали «Мумий Тролля» или «Руки вверх». Стоя в метро, старались придерживать сумки локтями, чтобы не дать обокрасть себя злоумышленникам. Шли по переходу и думали о том, что на работе завал и в школе тоже какая-то ерунда, но в воскресенье будет «КВН», и уже от этого легче. То есть были обычными людьми, пусть даже живущими за восемьсот км от тихого Минска. И вдруг с ними случается вот такая вот ерунда.

И уж совсем потерялось ощущение реальности, когда через неделю еще и Останкинская башня загорелась.

Девчонки сидели у Ирочки, а телевизор распинался по поводу пожара.

— Я не верю, что все это происходит! — сообщила Ирочка. — Это бредятина какая-то! Неужели никто не понимает, что это перебор?

— Все понимают, — Наташа массировала ногу. — Но если ты думаешь, что кто-то может это остановить…

Лена молчала. Для нее телевидение было не просто той штукой, которая включается на ток-шоу, пока ты что-то готовишь, а потом, перед сном выключается сама собой где-то на середине фильма, потому что ты уже спишь. Она знала телевидение изнутри, поэтому представляла себе то смятение и ужас, которые парили сейчас в российском эфире и в студиях.

— Блин, у меня иногда такое ощущение, что кто-то специально накручивает все эти ужастики: террористы, наводнения, затмения, пожары, подводные лодки — и ждет, что будет! Это какое-то нереалите-шоу! Не может это быть правдой! В какой-то момент все отхлынет назад, блин! И снова станет нормально, спокойно, можно будет жить, как раньше… — маялась Ирочка.

— Нельзя.

— Почему, Наташка?

— Потому, что мир меняется. То, что сейчас происходит, это сегодняшняя норма.

— Да ну вас в задницу с вашей нормой! Я хочу, чтобы было, как раньше! Чтобы не показывали эту чеченскую фигню по телеку с утра до ночи — блин, как ни включишь, так обязательно где-то что-то взорвалось!! Почему ничего хорошего не случается?

— Случается. Только это не показывают. И чеченцы — нормальные люди, у нас на рынке одна работала…

— Ленка! К тебе вопрос! (Лена отвлеклась от башни.) Какого хрена телевизионщики не показывают хорошие новости! Что вы за сволочи такие! Одну чернуху гонят!!

— Я не гоню чернуху, — вяло парировала Лена. — И не думаю, что кто-то специально отбирает только плохие новости. Просто хорошие на фоне плохих бледно выглядят и не запоминаются.

— Да что ты мелешь? Где здесь хорошие новости? Хоть одну мне назови! Целый вечер телек смотрим!

— Хорошую? — Лена задумалась.

Лично у нее хороших новостей не было.

— У тебя будет ребенок, — предложила свою версию Наташа. — Это хорошая новость.

— Ага! Только сначала меня три месяца мутило, потом у меня начали волосы выпадать, теперь я ни в одни штаны не влезаю… И вообще! Так задолбало, девки!

— Нельзя так говорить! — испугалась Лена. — Он же слышит все!

— Кто?

— Ребенок!

— Да успокойся ты! Обчитались книжек, блин! Ничего он не слышит! Как он может слышать, если он внутри? И если он русского языка не понимает?.. Девки! Я до ноября, пока он родится, с ума сойду! Это так тяжело!

— А ты как думала? — Наташа кривенько ухмыльнулась. — Дети — это не в модельки играть!

— Девчонки! — взмолилась Лена. — Не надо, а? Хотя бы сегодня! Ирочка обиделась и ушла. Правда, вернулась довольно скоро, на кухне было скучно.

— Я от одного чувака слышала, — сказала она, — что человек получает удовольствие от жизни до двадцати пяти лет. А потом, после двадцати пяти, природа как бы пускает его в расход, он начинает суетиться, стареть, проваливается в проблемы, и все… Дальше он выполняет уже конвейерные функции, а на смену ему заступает новое поколение.

И не поспоришь… Как-то вдруг резко похолодало в жизни…

— Ну, я не согласна, — сказала вдруг Наташа. — У меня проблем было по горло и в десять лет. Так что… Фигня теория. Лично я собираюсь доказать, что и после двадцати пяти можно получать удовольствие.

В исполнении переломанной, бледной Наташи это прозвучало как изысканное издевательство. Или как шикарная шутка.

Глава 13

— Лена, вы можете рассказать, какой у вас график?

Куча людей в студии, свет в глаза. Рядом — молодой журналист, улыбается, подсматривает в сценарий.

— В последнее время у меня очень бодрый график. С некоторых пор я работаю еще и на радио. В среднем мой день выглядит так: я встаю в восемь и еду в телекомпанию, там готовится график съемок, сценарий… Мы ведь снимаем почти каждый день, у нас такая программа — итог недели. Потом, к двенадцати, — на радио, там у меня эфир до двух. С двух и до ночи — снова съемки, иногда довольно поздно. В пятницу — монтаж до субботнею вечера.

— А выходные?

— Выходных нет. Слишком много работы.

— А как вы отдыхаете?

— А никак. Мне неинтересно отдыхать.

— Ну все-таки? — у молодого журналиста был четко написанный вопрос, и он не мог перейти к следующему, не получив такого же четкого ответа.

Лена вздохнула. Какую еще правду он хочет услышать?

— Хорошо. Когда у меня есть время, я валяюсь в джакузи, пью вино...

Журналиста все устроило, кроме вина. На слове «вино» в его взгляде появился смысл, довольно определенный. Парень напрягся…

А зрители благодушно зашумели.

— А… скажите, Лена, — стремительный взгляд в папку. — А как вы начинали свою телевизионную карьеру?

— В десять лет. Меня привели вместе со школьным хором. Хор уехал, я осталась.

— Прекрасно… А для чего вы работаете на телевидении?

— ?

Парень и сам искал в сценарии объяснений, не нашел. Начал импровизировать:

— Ну, в смысле… Вам это доставляет удовольствие или вы хотите заработать много денег… Или как?

— Знаете, в последнее время это не доставляет мне особого удовольствия и за деньгами я не гонюсь. Я знаю людей, которые очень давно и очень хорошо работают на телевидении, но до сих пор перебиваются от зарплаты до зарплаты.

— Но это не вы… У вас, мы знаем, довольно богатый муж!

Лена усмехнулась:

— Да, довольно богатый. Но это не имеет никакого отношения к телевидению.

— А вот скажите… Вы водите машину?

— Нет. И не собираюсь.

— Что же! Спасибо! У нас в гостях была самая красивая звезда нашего телевидения — Лена Иванова!

Лена улыбалась, махала рукой, как только камеры выключились, ушла.

Сергей ждал ее здесь же, рядом с оператором.

— А что, нельзя было повеселее? Обязательно изображать усталую метрессу?

— Я не изображаю, я действительно устала.

— Тогда, блин, отдохни, а не ходи с таким видом!

— Спасибо за доброту. Можно идти?

***

Она приехала к маме. Сама не ожидала. И та не ожидала.

Васька вальяжно терся о косяк. Сразу становилось понятно, кто в доме хозяин.

— Ты бы предупредила! — суетилась Маргарита Петровна. — Я бы приготовила! А то ведь… Сама знаешь! Мне-то ничего особенного не надо — сальца с луком и хлебом! Я и не готовлю!

— Мам! — Лена присела на табуретку.

Как в детстве. Когда надо было, пылая от стыда и горя, срочно бухнуться за стол и спросить у мамы, сдерживая слезу:

«Мам! А я некрасивая, да?».

«Да что ты! — пугалась мама, бросала кастрюльки. — Ты очень красивая!».

«Ну, как же? Посмотри, я ведь рыжая, толстая!».

«Это не правда! Ты очень красивая, не похожая на других!».

«А я хочу быть похожей на других! Я хочу быть такой, как Ирочка!».

«Ты не хуже Ирочки!».

— Мам!

— Что? — мама и сейчас бросила кастрюльки, обернулась. — Что случилось?

— Ничего… Просто как-то…

— Ты столько работаешь… Ты так похудела…

— Да все нормально… Наверное, отоспаться надо…

— Так иди ложись! Спи! Вон Васеньку бери и спи!

— Да, пойду, попробую… мам! А ты одна живешь?

— Ну, — Маргарита Петровна растерялась. — С Васькой…

— А дядя Костик? Ты так его и не пустила?

— Ай, Лен, — Маргарита Петровна присела рядом. — Не стоит об этом, правда. Мы с ним в последний раз созванивались… на Ромочкины похороны… Он очень переживал, плакал… А потом сообщил, что женился…

— Как? — Лена дернулась. — Как женился?

— Ну, вот так…

— На ком?

— Ну что ж, спрашивать, что ли?

— А как же! Мама! Этот человек любит тебя! Ты сейчас как наша Наташка! Хватит уже отшельничать! Ты же лучше меня знаешь, что такое одиночество! Ты же умная, взрослая! Ты стареешь! И он стареет! Вы не сможете потом вернуть это время! Мама! Что за дурацкий максимализм?

— Ну, Лена, сейчас все равно поздно, — Маргарита Петровна поджала губы, снова вернулась к кастрюлькам. — Я же не буду его просить развестись? Не тот возраст, ты сама сказала. Глупостей я уже не делаю.

— А ты их никогда не делала! — крикнула Лена и ушла обуваться.

Через секунду Маргарита Петровна стояла в коридоре, испуганно обтирала руки полотенцем. Глаза ничего не понимающие.

— Куда ты? Что происходит?

— Я вспомнила, — Лена говорила в пол, рывками дергая шнурки, отгоняя кота. — У меня там… монтаж! Очень срочный! Я вечером позвоню! Пока, мам!

Что-то много она в последнее время плакала…

Ну как это объяснить? Взрослением? Старением? Отупением?

Она не понимала, что происходит с ней и с другими, не представляла, как будут развиваться события дальше, и будут ли развиваться вообще. Но ей было до жути обидно за тех, кто живет, красится, строит планы с оглядкой на миф, придуманный кинорежиссерами и авторами дамских романов — любовь… Которой нет… И сейчас вдруг это стало так понятно! Нет любви! Нету этого распрекрасного, телегеничного чувства! Есть все что угодно, любые извращенные формы привязанности и одиночества, а вот этого могучего, ведущего сквозь беды и ошибки, супервысокого чувства, прорезающего в тяжелую минуту небеса — нет…

Глава 14

Наташа окончательно вывезла всех сестер, включая беременную Анжелику, на дачу. За лето она привела участок в порядок, укомплектовала горки и теперь встречала осень и зиму в такой красоте, что прохожие повисали на заборе.

— Это кто же вам такой ландшафтный дизайн организовал?

Наташа обернулась, сестры прыснули и зашептались.

На забор опирается мужчина, приятный, усатый, в толстом свитере.

— Я тут буду жить рядом! Купил участок! А вы местные?

— Местные! — кокетливо крикнула Виолетта.

— Ну, так давайте знакомиться!

— Давайте!

Наташа строго посмотрела на сестер, и те притихли.

Она подошла к забору. Мужчина слегка удивился ее походке, потом рассмотрел шрам.

— Вы, я смотрю, девушка боевая!

— Боевая! — строго сообщила Наташа. — И соседи здесь боевые!

— Ой, это вы меня пугаете? — мужчина засмеялся. — Ну, не надо! Я и сам боевой! Только вам я это демонстрировать не собираюсь… Давайте жить дружно, соседка! Меня зовут Г. А вас?

— Наташа, — сообщила Наташа через паузу. — Меня зовут Наташа.

— Наташа! Меня очень интересует ваш садовник! Я готов нанять его на работу, понимаете? Окажите мне такую услугу, познакомьте с ним.

— Познакомлю, — обещала Наташа.

И с таким лицом, что он, этот мужчина, скоренько извинился и ушел.

— Чего ты на него набросилась? — зашипела Анжелика, глядя вслед мужчине. — Такой приятный дядька! Сразу видно, что серьезный человек! Сколько ты еще будешь на людей бросаться!

— Сколько надо, столько и буду!

— Дура!

Анжелика ушла в дом, а за ней потихоньку и все сестры. Наташа осталась одна, чистила картошку. Ни о чем не думала, с исчезновением Яковлева исчезла и активность мысли, осталась голая функция.

— Вот! — Анжелка торжественно волокла тарелку с огурцами, какие-то букетики. — Давай отнеси ему!

— Чего?

— Отнеси! Ну, как в американских фильмах! Когда приезжает новый сосед, старые соседи приносят ему подарки, чтобы подружиться!

— Да не хочу я с ним дружить!

— А что? Ты хочешь со всеми воевать? А малые как? — Анжелика кивнула на сестер. — Ты не для себя дружи! Ты для них дружи!

В этом был какой-то смысл. Хотя Наташа и поартачилась полчасика, покричала на сестер. А потом они всем табунцом двинулись в сторону, указанную господином Г.

Нашли его «дом» сразу. Заброшенный участок (таких здесь много), возведенная за лето коробка в три этажа, новенькие окна, еще с лентой. Стекла в побелке.

— Хороший дом! — заметила Наташа.

— Да, старался. — Г. принял огурцы благосклонно, сразу же и угостился. — А вы подумали над моим предложением?

— Над каким?

— Одолжить садовника, дизайнера!

— Так она сама дизайнер и есть! — заорали младшие. — Это она сама все сделала!

— Да? — огурец завис в благородных зубах нового соседа. — Сама? Правда, что ли? В таком случае, сударыня, у вас только что появился преданный поклонник!

***

— Ленька!

— Э-э… У меня лекция, Ир…

— Ленька!! У меня кровь!!!

— Что у тебя?

— Кровь течет! Ленька! И тянет живот, блин! Ленька! Я боюсь!

— Ира! Вызывай «скорую»! (прикрыв трубку ладонью) Дамы и господа! Именно поэтому в театрах и просят выключать телефоны! Но у меня особый случай!.. Меня беременная жена срочно вызывает! Давайте сегодня закончим… (в трубку) Ира! Вызывай «скорую»! Я сажусь в такси! Если «скорая» приедет раньше — едь с ними! Я тебя найду!

— Я не поеду без тебя!!

— Хорошо! Все! Ляг и лежи, слышишь?

Ирочка дрожащей рукой провела внизу… Так и есть! Коричневая, блестящая кровь! Господи! Что же это?

— Какой срок? — спросили в «скорой».

— 32 недели!

— Примите но-шпу, ноги вверх. Машина выезжает.

Она, конечно, приняла но-шпу, и все такое. Но просто лежать, ноги вверх?! Она гладила пузик, а он там, внутри, не шевелился!

— Эй! — Ирочка почесывала кожу, щипала. — Эй! Ты! Как там тебя? Давай! Шевелись давай! Ночью ты, блин, шевелишься! Спать ночью мы не желаем, да? А сейчас так мы решили помолчать! Шевелись давай!

— Наташка! У меня кровь и ребенок не шевелится!

— 03 вызвала?

— Да! И ноги вверх!

— Ирка! На таком сроке ребенок уже может выжить, слышишь? Не дергайся!

— Ленка! У меня кровь течет и ребенок молчит!

— О, Господи! Только не волнуйся! Ты молодая, сильная! Все будет хорошо!

— Я уже «скорую» вызвала!

— Правильно! Но ты должна быть спокойной, слышишь? Не нервничай!

Ирочка хотела позвонить и Розе Наумовне, но вовремя поняла, что свекровь отнесется к происходящему настолько серьезно, что «скорую» придется вызывать ей. Кому еще позвонить?

Набрала номер матери. Прослушала один гудок. А потом повесила трубку.

***

Было так непривычно навещать Ирочку в больнице. Конечно, у нее была не травматология, а патология беременности, это совсем другое дело. Да и палата Ирочкина кардинально отличалась от палат, в которых отдыхала, скажем, Наташа. У Ирочки было что-то среднее между пансионатом и сумасшедшим домом. Желтые стены, веселые шторки, миленькая мебель, и ничего такого страшного, что бывает обычно в кафельных реанимационных блоках.

Леонид приволок сидюшник с набором каких-то дельфиньих звуков. По новым психологическим методикам эти звуки очень помогали расслабиться и лечили все болезни еще на взлете. Ирочка прилежно слушала эту муть первый день. А потом велела Ленке принести нормальную музыку.

— Ох, девки! — грустила Ирочка. — Чувствую себя упаковкой! Ира-инкубатор! Все заботятся о том, кто внутри, а то, блин, что я загибаюсь от тоски, никого не волнует! «Вы, девушка, вынашиваете ребенка»! ВЫНАШИВАЕТЕ! Что за слово такое дурацкое!

— Ай, Ирка! — румянилась Лена. — Какая ты счастливая!

— Я счастливая? Мне тут внутрь какую-то пластмассовую херню размером с кулак вставили! И я после этого счастливая?

— Да…

— Господи, девки, я так устала… Вы себе не представляете! Это пузо… Ни встать, ни сесть, ни лечь, блин! Ноги отекают, дышать трудно! И это еще только семь месяцев! А я как представлю, что будет в девять!

— Ну, уже недолго осталось.

— Ага! А потом, блин, оно просто исчезнет? Мне же как-то еще родить надо? Никто не желает родить вместо меня?

— Ну, ты же сама этого хотела, — заметила Наташа. А в целом все видела, что Ирка просто так ноет, без злобы. Устала, потому и ноет. Быть беременной иногда тяжелее, чем работать сутками.

— Хотела. Только одно дело хотеть, мечтать о том, как этот ребенок бегает с бабушкой, как Ромка с тучки улыбается… А другое — сдавать кровь из вены раз в две недели, вставать в три приема, писать три раза за ночь… Это совсем другое…

— Ирка, ты справишься.

— А куда я денусь, блин… Ленька меня женой называет, прикиньте?

— О! — девчонки переглянулись. — И… и что?

— А что? Пусть называет… Я люблю только Ромку.

Глава 15

Ночью, кажется, был снег. В любом случае, морозило, и природа вступила в ту мерзкую стадию, когда осень уже закончилась, а зима все еще ломалась, не приходила. И какое-то такое дымное, зябкое межсезонье, сплошные туманы и висящий в воздухе дождь.

Утро началось с того, что Лене позвонили из газеты и долго, нудно брали интервью. Потом она бежала, ловила такси красилась в машине. Потом стало муторно, как будто она выпила вчера лишнего, картинка за окном качнулась и уплыла…

Она пришла в себя от того, что таксист брызгал ей в лицо водой. Набирал в свой бородатый рот воды и выливал крупными плевками, лицо при этом у него было совсем испуганное:

— Ну, вы, девушка, даете! Я уже не знал, что делать!

Лена трудно села, чувствовала себя очень слабой и разбитой, очень.

— Все в порядке? А то сейчас тронусь, а вы опять!

— Нет, я нормально…

Голос чужой, странный.

Что это было?

— Я так испугался! У меня в машине еще никто сознания не терял!

— Вы такая бледная!

— Я не выспалась…

— Что ж вы? Такая молодая… Ладно, если бы как я, старик! Все диеты эти ваши дамские! И так худые, а еще диеты!

Лена снова начала куда-то проваливаться. Будто кто-то наклонил плоскость, и она соскальзывала, соскальзывала…

— Эй-эй-эй! — закричал таксист, одной руной ворочая руль, а другой хватая Лену за шею. — Эй!

Снова ночь.

***

Наташа как раз помогала кому-то из дам-коллег завязывать ленточку на свадебном букете, и тут подъехал симпатичный блестящий автомобильчик, из него выгрузился дачный сосед, господин Г., и бодрым шагом направился к ней.

— Ого! — заволновались дамы. — А вот цветочки! Купите цветочки, молодой человек!

— Куплю! Но у своего цветочного агента! — господин Г. щелкнул каблуками, встал напротив озадаченной Наташи и сказал. — Нашел. Надо же!

— Нашли… А как?

— Точное описание вашей сестры Анжелики. Очень разумная девушка. Ну, так что? У вас будет возможность поговорить со мной?

— Ну, да…

— Отлично, — Г. отошел, сделал жест рукой, как будто предлагал ей пройти в кабинет. А на самом деле — куда-то в район урны, там было посвободнее.

— Наташа, я начну с главного. Через час у меня встреча с мощным инвестором, потерять которого я не могу ни в коем случае. В последний момент оказалось, что ситуация благоприятствует организации дизайнерского бюро. Концепции пока нет, есть человек, помешанный на ландшафтных штучках, есть вы, есть я. Если вы сейчас же решитесь бросить свое цветочное хозяйство и поехать со мной, я обещаю вам в недалеком будущем свой бизнес.

— Но я ничего не смыслю в переговорах!

— Зато я в них смыслю! От вас требуется только ваш талант и ваша дача. Если вы не против, мы съездим все вместе на вашу дачу. У вас ведь нет портфолио, альбома?

— Нет!

— Значит, будем показывать живьем. Заодно попьем чайку с вашим вареньем. Я уже с Анжеликой договорился.

На секунду Наташа задумалась над тем, как бы это пожестче ответить. «Я уже с Анжеликой договорился!». Какие молодцы! А с ней, с Наташей, кто-нибудь договаривался?

— Хорошо. Только мне надо оставить на кого-то цветы.

— Я думаю, проблем не возникнет? — Г. обернулся, посмотрел красивыми очками на дам-коллег. — Здесь столько ваших подруг! Великолепных, роскошных женщин!

Дамы порозовели, заулыбались, начали искать сигареты.

— А чтобы им было приятно остаться и присматривать за вашими цветами, я… куплю у них по букетику! А?

Г. промчался по точкам, набрал букетов — не самых дорогих, но и не самых дешевых — тут же распределил их между дамами же и уволок Наташу в машину.

— Надеюсь, они не подведут, потому что мы вернемся нескоро…

Наташа молчала, пытаясь понять, совершила она дикую глупость или поступила абсолютно правильно.

— А сейчас мы заедем в магазин и купим вам нормальную одежду, — сказал Г., включая Вагнера. — Вы любите классику? Я обожаю!

***

Ирочка лежала на диване. Ну, как лежала… Громоздилась, прижатая подушками. По телеку что-то мелькало, а рядом — тарелки с огрызками, обертками, кожурками апельсинов, куриными косточками, засохшими корками…

У нее был такой невыносимый живот, такой неудобный, что каждая крохотная секунда разрасталась в неделю тягостной, нудной тоски. Не владеть собственным телом, быть беспомощной, раздутой жабой утомляло до чертиков.

— М-м-м, — стонала Ирочка, жуя какую-то дрянь. — М-м-м-м…

Все болело, все ныло и тянуло, как омерзительные гнилые челюсти, которые по чьей-то скотской прихоти расположились рядом с почками.

— М-м-м! — Ирочка попыталась упасть лицом в подушку, но даже этого не смогла сделать — мешал неподъемный, толстый живот, живущий сам по себе.

Господи! Да когда же это кончится? Ирочка два дня не смыкала глаз, все так нудело, так жгло сквозь кожу! И это еще только 37 неделя! Еще три таких недели! Три!

— Нет! — выла Ирочка, хватая живот рукой и переворачивая, чтобы перевернуться самой. — Не могуу больше!!!! М-м-м!!!

Легла неудачно, так резануло, что пришлось на локтях отползать, снова садиться, цепляясь за спинку кровати… А потом из Ирочки булькнуло и вылилось маленькое море.

— Ни фига себе… — пробормотала она, раздвигая ноги, пытаясь зачем-то уберечься от мокрого. — Это, блин, что? Что это, блин, такое?

***

— Алло! Ленька! Ленька!

— Что? Началось, да?

— Кажется! Тут, блин, такая лужа! Ленька, я сейчас сдохну! Если ты не приедешь!

— Еду! Еду уже!

***

Лена сидела в приемном покое, морщилась. Ей по-прежнему было плохо, но уже не так, как в машине. Чего-то вкололи, кажется.

— А какие еще у вас жалобы? — робко интересовалась молодая медсестра, явно отличница. — Что еще показалось вам странным?

— Ну, — Лена плохо соображала, и больше думала о том, что сейчас где-то без нее начинают снимать, и снимут, конечно, не то… — Все нормально…

— А вот эти приступы слабости…

— Знаете, у меня такая работа… Это привычное состояние…

— Я вас узнала, мне казалось, что у вас интересная работа.

— Она интересная, да. — Лена встала. — Я поеду, опаздываю.

— Да, конечно, — медсестра что-то спешно дописывала. — Вот я вам направление в поликлинику пишу, надо сдать анализы…

Лена смотрела, как она ловко вращает ручкой, и чувствовала, что в глазах тоже вращается… Что-то не так, честное слово.

— Кстати, о жалобах… Знаете, — она оттянула ворот свитера, — У меня вот тут пару недель назад… Какие-то пятна… Не знаю… Никаких ощущений, просто вдруг появились. Раньше не было.

Медсестра привстала, с озабоченным лицом попыталась рассмотреть проблемное место.

— Ой, так не видно, — она вежливо улыбнулась. — Вы снимите, пожалуйста, одежду.

Лена подумала и сняла.

И сразу стало видно, как у нее провисла кожа на животе, на груди. Просто даже неприятно.

— Это вы так резко похудели? — опасным голосом спросила медсестра. — С чем это связано?

— Да не знаю я, — Лена была слабая, потная, усталая, раздраженная, она опаздывала. — Мне все равно, честное слово…

Медсестра еще поковырялась в ее коже, потрогала ее тело, сравнила увиденное со своими записями. Потом она думает, но не над диагнозом, а по какому-то другому поводу. Причем думает очень тяжело.

Наконец она приняла решение и взглянула на Лену честными глазами.

— Знаете, не хочу вас расстраивать…

Лена натягивала свитер и пыталась, согласно политесу, делать внимательное лицо.

— Но у вас, вероятно, ВИЧ. Слышите?

— Слышу, — спокойно сообщила Лена, но слово-молния уже добралось и пронзило. Сначала ухо, потом мозг, потом все остальное.

ВИЧ?

……….

— Пока, конечно, рано… Но все симптомы говорят мне о том, что у вас ВИЧ. Я назначаю вам анализ…

Она что-то говорила, но Лена не понимала.

А тело уже все поняло и боялось, начинало трястись…

Плазма, кровь и другие жидкости закипали в ней и начинали бушевать самым страшным ураганом, парализовав все пути сообщения, все рефлекторные отростки! Это было пострашнее новости об измене… Об измене?

— Вы можете ехать уже сейчас, вас встретят, — медсестра была деловитой, и даже чуть-чуть довольной, как будто у нее была задача поразить Лену и она с этой задачей справилась. — Результат будет готов через неделю!

— Как… через неделю…

Лена плохо соображала, но, тем не менее, все же понимала, что неделя — это невыносимо долго… Невыносимо…

— И что же мне неделю делать? Пока не будут готовы результаты? 

— Надеяться на лучшее! — медсестра радовалась своей роли в этом мире. Свет ученья и добро несла она людям.

***

Наташа решила не спорить. Раз согласилась ехать, значит, нет смысла спорить и дальше. Тем более, что она теряет? Ничего она не теряет, ничегошеньки.

Зашли куда-то, где было много шмотья. Не в пустой бутик с прозрачными стенами, там бы Наташа одеваться не стала, слишком дорого, а в веселый выставочный центр с толпой народа. Зато демократично, а дальше в подробности Наташа не вдавалась. Господин Г. выглядел человеком серьезным и уверенным, такой не будет ловить девиц на одежду. Это раз. А во-вторых, такой наверняка возьмет чек и вечером все вернет обратно.

— Нам нужен благородный костюм вот на эту девушку!

— Благородный? — продавец задумалась.

Начали быстро прикладывать, прикидывать. Потом Наташа мучительно пыхтела в примерочной, где кроме нее были еще и надменные акселератки, нагло занимавшие зеркало и коврик.

Наташа выбрала сходу и вышла в том, что надела. Довольно средний костюм, мышастого цвета, единственным достоинством которого оказалась как раз сама Наташа с ее рельефной фигурой.

— Так, уже лучше.

Обулись.

Потом Г. затащил Наташу в отдел парфюмерии и косметики, умудрился низким голосом в рекордные сроки договориться с девушкой за прилавком, и уже очень скоро она, хихикая, красила Наташу пробниками.

— А как ее? Ярко?

— Нет, ни в коем случае! Благородно, сдержанно!

— А шрам прятать?

— А куда вы его спрячете?

— Тональным кремом!

— Нет, не надо. Шрам очень пикантный, симпатичный. Пусть будет.

Не купил только куртку, и слава Богу. Куртка не являлась необходимым атрибутом переговоров, безразличие Г. к ней убедило Наташу в прямолинейности его помыслов. Только работа.

Уже очень скоро она жала кому-то руки, улыбалась, причем довольно дебильно, но продуктивно.

— Какая очаровательная дама! — сказал инвестор, рассматривая экзотическую рыбку Наташу. — Я с такими, признаться, раньше и не был знаком!

— А вы еще посмотрите, как она мыслит! Это Энди Уорхол ландшафтного дизайна!

— Да вы что? — инвестор не мог понять, как такой шрам, такая грудь и такая трость сочетаются еще и с Энди Уорхолом.

***

Леонид подхватил Ирочку уже в приемном отделении. Он был бледный и в халате.

— Роды! — кричал он. — Воды отошли сорок минут назад!

— Что вы кричите? — переживала медсестра. — Первые роды?

— Первые!

— Ну, так она еще полдня рожать будет!

— Полдня??? — взвыла Ирочка. — Вы чего, офигели??? Нет!!! Не хочу еще полдня!!!!

В ее организме происходили определенные метаморфозы: ее корчило, стягивало жгучей болью, прожигало насквозь — и все это повторялось чаще, сильнее, длиннее! И они говорят, что вот так вот ЕЩЕ ПОЛДНЯ!??

— Посмотрите ее! — бушевал Леонид. — Немедленно!

— А вы кто? — медсестра начинала сердиться. — Я вас не знаю!

— Я доктор наук! Я представляю академию!!! Я лично договаривался с главврачом, и если вы немедленно не посмотрите мою жену, я вас… Я не знаю, что я с вами сделаю!

Медсестра, скорбно кивая головой по поводу нервных блатных папаш, поволокла Ирочку на кресло.

— Сюда??? Да вы чего?? Я не смогу сюда влезть!! — орала Ирочка.

— Папаша, вы сами видите! Я с каждым возиться не могу! — злилась медсестра. — Идите и подсаживайте!

Леонид схватил Ирочку и начал мучительный подъем ее наверх, в святое гинекологическое кресло. Ирочка орала, ругалась крутым матом, а он только бормотал что-то, а сам пристраивал непослушные Ирочкины ноги в подколенники.

Медсестра следила за процессом, не вмешивалась, но и не корила.

— Так, давайте посмотрим, — она углубилась внутрь Ирочки, чем вызвала новый приступ ее гнева. Ирочку скручивало, корежило, и в это же самое время в ее обезумевшем мясе невозмутимо копались!

Леонид отвернулся, утирая рукавом лоб…

— О! — обрадовалась медсестра. — Так у вас раскрытие уже восемь сантиметров! Что ж вы? Вы же уже в родах! На клизму и в родзал!

— На клизму? — Ирочка совсем ополоумела. — Не хочу клизму!

***

Лена не помнила, как приехала в клинику. Не помнила, как шла по коридору, кто там сидел, что было написано на табличках. Ее выключило полностью, она даже не глотала слюну, да ее и не было.

— Проходите сюда! — говорил ей кто-то. — Сюда! Ложитесь на кушетку! Так, рукав закатайте!

Пришли люди в белом, расположились вдоль стен.

Господи! Пришли специально поглазеть на нее? Значит, все? Значит, у нее действительно это самое? Иначе не пришли бы?

Люди в белом старались не смотреть в ее лицо. Она, вероятно, и сама не хотела бы в него смотреть, если бы могла. Жалкое и горькое зрелище.

Доктор со шприцем надел перчатки.

А Лена закрыла глаза.

Смерть.

Она умрет.

Это очень, очень плохо.

***

— Я не буду сопротивляться вашей даче, — говорил инвестор. — Правда. Я сам люблю дачи. Но не сейчас, не сегодня. А если вы так настаиваете на таланте вашей сотрудницы, тогда позвольте ей просто украсить мой кабинет. Договорились?

— В каком смысле? — не поняла Наташа, посмотрела на Г.

— Ну, у меня там три десятка бесхозных букетов и цветов. Плюс какая-то мебель. В общем, вы войдете, вы сами поймете, что на базе моего кабинета можно разбивать экспериментальную клумбу! Вот вы пойдите и что-нибудь там с ними сделайте!

Наташа встала. Хорошо, конечно.

Г. тоже встал, хотя и не так охотно. Странное задание, конечно. Как можно сравнивать несравнимое?

— Не ищите подвоха! — сказал инвестор Г., когда дверь за Наташей закрылась. — Я совсем не собираюсь издеваться над вашей протеже! Более того! Человек с такими… данными… С такой совокупностью данных не может быть ординарным… Я готов пробовать, мне нравится эта девочка. Вы спокойны?

— Ну… — Г. всегда сомневался. И сейчас надо было выглядеть человеком осторожным, чуть-чуть сомневающимся.

А Наташа стояла посреди кабинета, заваленного папками, букетами. Сюда явно недавно переехали, и еще здесь был банкет. И все вместе сильно осложняло работу.

— Ладно, — сказала Наташа. — Уборкой помещения нас не испугать.

***

Что с ней делали дальше, Ирочка не понимала. Ей было так больно и так непонятно, как вообще возможно допустить эту боль? Как? В двадцать, блин, первом веке?! Почему никто — НИКТО — не пытается сделать ей легче???

— Больно! — орала Ирочка, катаясь по кровати.

Медсестра пыталась пристегнуть ее к аппарату, который фиксирует сердечко ребенка, очень злилась.

— Полежите спокойно! Женщина!

— Больно!! БОЛЬНООО!!!

— Послушайте! — метался Леонид. — Нельзя ли дать обезболивающее? Ей плохо! Вы не видите?

— Всем плохо! Это, мужчина, роды, а не прогулка!

— Да, но почему при этом вы даже не пытаетесь ей помочь? Вы считаете, что это нормально?

— Да!

— А я так не считаю! Если живому человеку больно и рядом стоит врач, он обязан этому человеку помочь! Слышите меня? Я тоже доктор!

— Мужчина! Вам вообще нельзя здесь находиться!

— Больнаааааааааа!!!!

— О, Господи!!! — Леонид схватил медсестру за руку. — Немедленно!! Немедленно дайте ей обезболивающее! Учтите, я приму меры!

Ирочка медленно умирала. Никак иначе нельзя было назвать то, что она чувствовала. Невыносимые, раздирающие на части, жгучие, как оголенный электропровод в тысячу вольт, спазмы, стекающие в один большой, беспросветный ад.

— Ленька! Ленька! Ромка!

Леонид примчался, очень бледный, но улыбающийся.

— Я здесь, Ириночка! Я здесь, я тебя так люблю! Это все уже очень скоро закончится! Скоро закончится!

— Когдааа?..

— Скоро, очень скоро… Еще полчасика… Час…

— А-а-а, — Ирочка так плакала, ей было не просто невыносимо, нереально больно… И ошеломительно обидно, что она может вот так мучительно погибать у всех на глазах… И ничего… И никто…

— Ленькааа…

— Что, милая? — он целовал ее липкие пальцы, холодные шрамы на запястьях.

— Убей меня, Ленька… Пожалуйста… Ты доктор, ты умеешь… Я не могу больше, пожалуйстааа… Убеййй!

— Ну, что ты! — шептал Леонид, а сам искал глазами эту чертову медсестру. — Что ты? Что ты?

***

— Сергей?

— Я! Только говори быстрее. У меня важная встреча.

— На хрен встречу…

Сергей замолчал. Так Лена еще никогда не начинала разговор.

— Что случилось?

— У меня ВИЧ, Сергей.

— Что у тебя???

— ВИЧ!

— Да ты чего? Чего ты несешь?

— Я не несу… Час назад мне поставили такой диагноз, после того, как я дважды упала в обморок в такси!

— Да ты что? Это невозможно!!!

— Возможно! И я только что сдала кровь! И доктор, который меня колол, очень боялся заразиться! И сейчас я иду по улице, и мне все равно, что ты там с кем-то разговариваешь, потому что у меня ВИЧ!

— Лена! Не кричи! Успокойся! Не может этого быть, слышишь?

— Не может? А откуда ты знаешь?

— Знаю…

— Ах, знаешь? Тогда скажи, откуда у меня может быть ВИЧ? Я колюсь? Нет! Я сплю с кем-то, кроме тебя? Тоже нет! Тогда что?

— Лена…

— И вот что я тебе скажу еще, Сергей! Если ВИЧ у меня, значит, у тебя тоже!

— Лена…

Она присела на бордюр, сжала лицо рукой… Господи, сволочь какая! Какая сволочь!!!

— Сергей! Ты прекрасно знаешь, что я не могла… Это ты, Сергей… Это ты!

— Тише! Я перезвоню!

Лена слушала гудки и представляла, как Сергей сейчас названивает каким-то девушкам, что-то гневно у них выясняет, клеймит их, называет заразными шлюхами…

***

— Вы только посмотрите! — инвестор галантно постучал в уже открытую им дверь. — Вы только посмотрите!

Г. втиснулся следом, с явным удовольствием отмечая, что подопечная с заданием справилась.

— Ну, вы подумайте! Это что? Это мой стол? Вы видите? Она тут чего-то на ножках наплела… А это гирлянды? Это вот сама сделала? Сама? Слушайте, ну головка-то варит у девушки! Молодец!

А Наташа ничего такого и не сделала, за час не очень-то и разойдешься. Что-то действительно заплела толстыми косами и прикрыла этим голые конструкции, где-то поставила снопами, где-то сложила папки и между ними пустила по цветку. Так, общий декор.

— Есть дар у девочки, — кивал инвестор. — Несомненно есть!

— А я вам о чем?

— Отличная девочка. Давай еще таких штучек пять, и мы взорвем рынок.

— Вы пока не знаете местных условий, — радовался Г. — Местный рынок — отдельный диагноз! И потом, других таких девушек мы точно не найдем! Так что давайте решаться здесь и сейчас!

— А я что? Я согласен!

Потом пили чай в благоухающем кабинете, сыто молчали.

— А откуда у вас столько цветов? — тихонечко спросила Наташа: вдруг не ее дело.

— А я в благотворительном фонде соучаствую, там был прием… Мы работаем с парализованными людьми, это такая работа, милые… Лучше вам не знать!

— Это точно, — кивнул Г.

— С парализованными? — Наташа отодвинула чашку. — А… с какими именно?

— Ну, с лежачими… Ой, Наташа, лучше не спрашивайте, очень грустно это все! Мы, конечно, делаем все…

— А скажите, у вас есть адреса?.. Ну, вот, если мне нужно найти человека, а я знаю только, что он весь парализован?..

— Конечно, он у нас в компьютере. Вы знаете его имя и фамилию, год рождения?

— Да!

— Тогда давайте послезавтра спокойно…

— Нет! — она вскочила. — Сегодня!.. Пожалуйста…

Мужчины переглянулись.

— Ну, раз надо, — инвестор потянулся за телефоном. — Люся, ты еще на месте там? Сейчас к тебе зайдет девушка, Наташа, поищи для нее информацию по лежачему! Ну, надо, завтра уйдешь пораньше, ладно?

Десять минут — и Наташа стояла за спиной компьютерной девушки. Та бойко шлепала по клавишам, искала в таблицах.

— Яковлев Виктор Михайлович?

— Да.

— Семьдесят пятого года?

— Ну, да…

— Был прописан по такому-то адресу?

— Да!

Девушка подвинулась к экрану, всмотрелась. Потом куда-то переключилась, что-то поискала, вернулась, снова поискала.

— Что-то я не врубаюсь… — сказала она вполголоса. — Яковлев… Семьдесят пятого года…

Наташа беспокойно стучала пальцами по спинке стула. Явно что-то не так! Явно потеряли его адрес!

— Так… — девушка набрала номер. — Ладно, попробуем по-другому… Таня! Танечка! Привет! Это Люся! Танечка! Как дела? Нормально? Ты дома уже? Везет. А я еще в офисе… Слушай, тут срочно разыскивают Яковлева Виктора Михайловича, семьдесят пятого года рождения… У меня до девяносто седьмого есть информация о нем, а потом пусто. Может, у тебя, в переведенных?.. Не помнишь? (Она закрыла трубку рукой, строго посмотрела на Наташу.) Человек уже дома, у нее нет списков… А всех помнить она не может… Что? Таня! Что ты говоришь?.. А! Даже так?.. Хорошо, я посмотрю…

Она снова углубилась в компьютер, возилась там, затем обернулась и вздохнула.

— Знаете, у нас тут довольно строго все учитывается, все-таки благотворительный фонд, деньги. В переведенных на более легкую группу его нет…

— И что это значит?

— Ну, это значит, что он умер, например…

— Умер?

— Ну, да… Резко снят с учета. Обычно так бывает, когда человек умирает.

***

Ирочку приволокли куда-то в кафельное пространство с лампами и зеленым креслом-распоркой, мрачнее которого придумать что-то было бы очень и очень сложно. Ее переодели. Когда? Зачем? Сейчас на Ирочке была дебильная сорочка, ветхая до жути, а под сорочкой ничего. И Ирочке, честно говоря, было настолько все равно, как она выглядит, что с тем же успехом ее могли отправить голую — она бы не заметила.

— Так! Женщина! Будете кричать, ничего не получится?

Леонид зверем посмотрел на акушерку: ну, что ж вы все такие железобетонные??

— Ириночка! — он поддерживал ее, пытался тащить к креслу. — Ириночка! Не обращай внимания! Эти люди… Главное, что они — профессионалы! А все остальное — ерунда! Это они специально, чтобы отвлечь тебя! Они так должны себя вести, чтобы тебе было легче?.. Потерпи!

— Сам терпиии!

— Да я бы рад, милая!! Если бы я мог вместо тебя!! Потерпи!!!

— Больнооо!!!

— Я знаю! Знаю!

— Нет, не знаешь!!! А-а-а-а!!!

— Делайте что-нибудь! — орал Леонид на врачей, пока Ирочка орала от схватки. — Помогите ей!!!

Врачи были заняты делом, возились между Ирочкиных ног, отвлеклись на одну секунду, чтобы взглядом охладить папашу.

— Вы же доктор! — сказал один из них, пузыря словами маску. — Вы же все понимаете!

— Но…

— Не мешайте нам ей помогать!

Леонид хотел что-то крикнуть, обосновать свою агрессивную позицию, но только выдохнул и снова вернулся к Ирочке.

— Еще чуть-чуть! Зато у нас будет ребенок!

— Не хочууу!

— Вот посмотришь, такой красивый ребеночек!

— Не хочууу!!

— Я тебя так люблю!! Пожалуйста!! Еще чуть-чуть!!

— Не хочууу!!!

И вдруг боль прошла.

— Сейчас будем тужиться! Слышите, женщина?

— Она слышит, слышит! — Леонид кивал за Ирочку. — Мы все сделаем!

— Хорошо! Тогда делайте, как я буду говорить!

— Мы будем! Будем!

— Вы уверены, что она нас слышит?

— Она слышит меня, это точно! Мы все сделаем!

Еще через десять минут какого-то нереального напряжения, до треска в глазах, до лопанья барабанных перепонок, Ирочка родила маленькую фиолетово-розовую девочку.

***

Лена приехала домой, упала в обуви на диван и грызла ногти. Понять, что с сегодняшнего дня ты официально умираешь, было как-то не совсем просто. А с ботинок капало прямо на бархатную обшивку дивана, но эта обшивка могла бы сейчас вообще гореть, и Лена не обернулась бы.

Она умрет.

Только потому, что Сергей очень любит других женщин.

Порыдав, Лена набрала Ирку. Не отвечает. Блин! Договаривались же созвониться в обед! Какого черта? Какого черта, блин, в самый тяжелый момент?! Подруга называется!

Набрала Наташку.

Естественно, сняла Анжелка, поскольку окончательно оккупировала телефон.

— Анжела? Привет. Где Наташка?

— Ой, она на работе! У нее сейчас решается судьба! Утром наш дачный сосед, помнишь, мы рассказывали? Симпотный такой, усатый? Бизнесмен? Так вот… А Наташка ему очень нравится, он даже не скрывает! Так вот! Сегодня он с моей помощью ее разыскал на цветах и повез к себе в офис! Там какое-то дело организуют, и Наташка будет бизнесвумен! Супер, да?

— Супер, — мертвым голосом сообщила Лена. — А когда она вернется?

— А она может вообще не вернуться сегодня! Я бы на ее месте поехала к этому соседу ночевать!

Ясно. Еще одна любимая подружка плевать хотела на Лену. Прекрасно…

— Анжелка… Как ты себя чувствуешь?.. В смысле… Ты здорова?

— Я? Да! Мне рожать недели через две! Чувствую себя супер! Настроение отличное! Летать хочется, только живот мешает! Знаешь, это так прикольно — быть беременной! Мне так нравится! Как будто все цветет в организме!

— До свидания…

Зачем она спросила про здоровье?

Сама не поняла.

Просто так странно было, что все кругом здоровы, а Лена больна смертельной болезнью…

Это могло бы еще как-то объясниться, если бы вдруг все одновременно смертельно заболели. Тогда было бы плохо, страшно, но справедливо…

Но все были здоровы. Даже разбухшая, покрывшаяся пятнами Анжелика…

— Мама?

— Да, Леночка! Как ты себя чувствуешь?

Ну что ж она сразу, сходу?..

— Я… нормально себя чувствую…

— А как ты?

— Ну, как… Как любая старая тупая женщина?

— Ты не старая. И не глупая.

— Я старая. И глупая. Я думала над твоими словами, Лена. Вероятно, ты права. Только сейчас уже ничего не исправишь…

— Да. Сейчас уже ничего не исправишь.

Лена почувствовала, как снова накатывает. Сейчас начнется истерика баллов в десять.

— Пока, мам…

— Лена? А что ты звонила? Случилось что-то?

— Нет? Все нормально? Пока!

— Ну, пока…

— Я… люблю тебя, мам…

Маргарита Петровна даже вздрогнула. «Я люблю тебя, мам». В последний раз по доброй воле Лена говорила это лет десять назад.

Явно что-то случилось.

Она набрала номер дочери, но потом нажала на рычаг.

Миллион раз бывало такое. Они разговаривали по телефону (в гости Лена заходила реже, чем луна в окно на первом этаже), как-то нелепо, на конфликте, прощались. Потом Маргарита Петровна мучилась, перезванивала и получала от дочери по шапке — та уже успевала куда-то выйти, что-то начать озвучивать, а отчаянный мамкин звонок все портил…

Сегодня не будем злить Лену. У нее и так грустный, уставший голос. Сейчас она, возможно, спит после очередного ночного монтажа и нечего ее тревожить.

Примчался Сергей, хлопнул дверью и тут же отчаянно и киношно шлепнулся на колени рядом с диваном.

— Лена? Только не делай скоропалительных выводов!

— Пошел ты…

— Я виноват. Я очень виноват перед тобой…

— Виноват? — Лена села. — Ты ВИНОВАТ?? Это не то слово, Сергей!!!

— При чем тут слова? — он закручинился, закрыл лицо руками. — Дело ведь не в словах! А в нашей жизни! В нашей любви!

Лена хохотала, как мегера.

— Я был дурак! Такой дурак!! Я не ценил, не до конца ценил то чудо, которое было все это время со мной! Рядом! Это чудо — ты! Ты самая яркая страница моей жизни! Простить меня после всего того, что я сделал, невозможно! Ты не должна меня прощать! Но если ты захочешь, я попытаюсь тебе объяснить, почему я поступал так? Вдруг ты поймешь? Ты же умная, тонкая! Я не встречал таких, как ты! Я так мучился этот час, анализировал! Все происходило не случайно…

— Сергей, — Лена встала, застегнула куртку, она была до сих пор в куртке. — Я не хочу тебя видеть и слышать. Мне все равно, почему ты поступал так, все равно, что ты там анализировал. Мне только хотелось бы не встретить тебя никогда.

Она швырнула ему в лицо ключи от квартиры, причем швырнула так удачно, что угодила в круглую Сергееву скулу. Вот тут он реагировал поестественнее. А пока он реагировал, Лена выбежала на улицу.

***

— Ну, и где эта ваша гениальная девушка? Я уже готов домой уехать! Можно как-то ее поторопить?

Господин Г. отправился на поиски и нашел Наташу в коридоре. Она стояла у окна, молчала. Не обернулась, когда позвал.

— Эй! Товарищ дизайнер! Что это за дезертирство с поля переговоров?

— Я хотела бы уехать.

— Мы все хотим уехать, уже поздно!

— Мне надо домой.

— И мне надо домой! Ты ведешь себя как-то странно!

— Мне надо домой…

— Да едем уже! Едем!

Они сели в машину, и Г. тоже замолчал, выражая лицом полное безучастие. Вообще-то ему хотелось бы чуть-чуть поругаться, но при этом он помнил о Наташином потенциале, и минус на плюс дали визуальное безразличие.

— Я, конечно, не очень разбираюсь в загадочной женской душе, но еще час назад ты была милой, общительной девушкой… И вдруг уходишь, и с тобой что-то такое происходит, отчего ты меняешься на сто восемьдесят градусов!

Молчит.

— Наталья, пойми, я бы не спрашивал… Но если твоя печаль вызвана какими-то моими действиями, то я обязан это знать! Я заинтересован в хороших отношениях с тобой, я собираюсь с тобой работать, это как минимум…

— Ты ни при чем!

— А кто при чем? Инвестор? Какая-нибудь прохожая уборщица не так посмотрела? Я не смогу спать спокойно, если ты не скажешь!

— Я узнала, что умер один очень дорогой для меня человек!

— Ах, вот так даже, — Г. поднял брови. — Ну, тогда… Мне очень жаль…

Он довез ее до дома, сделал потише музыку.

— Хочешь поговорить?

— Нет.

— Ты очень закрытая.

— Да.

— Что я могу для тебя сделать?

— Ничего.

— Ну, давай я тебя завтра заберу, и съездим куда-нибудь за город, поедим шашлыков?

— Нет. Я пойду.

— Ну, невозможно с тобой работать… Наташ, я не хочу тебя поучать, но есть истины, которые понимаешь только со временем. Например, правду об одиночестве. Я ее понял лет в тридцать шесть, когда столкнулся с реальной проблемой нехватки рядом одного-единственного друга и одной-единственной женщины. До поры до времени все это кажется сентиментальной мутью, но проходят годы, и стадная генетика делает свое дело. Человек так устроен, ему необходимы другие люди. Даже очень сильный человек не сможет долго существовать в одиночку, и если бы ты знала, сколько я упустил, не умея окружить себя близкими… Я знаю, что это не первый случай, когда ты справляешься одна. И еще будут такие случаи. Но ты выбрала самый трудный и неприятный способ решения проблем. Я не в том возрасте, чтобы воспользоваться ситуацией и тащить девушку, которая находится в состоянии аффекта, к себе в постель. Я даже в молодости так не поступал. И моя назойливость сейчас обусловлена только искренним желанием поддержать тебя. Я не хочу, чтобы ты сейчас сидела у окошка и плакала одна!

Наташа спокойно выслушала, потом аккуратно открыла дверь, но не вышла из машины.

— Увези меня куда-нибудь, — сказала она вдруг, и подбородок задрожал. — Увези! Я больше не хочу жить! Я больше так не могу!

***

Лена ночевала у мамы, у Маргариты Петровны. Слава Богу, ключи у нее были, не пришлось будить. Она просто скользнула в ванную, полотенцем стерла слой лица, даже свет и воду не включала. Потом так же тихо, по воздуху, просочилась в свою комнату. Маргарита Петровна, конечно, проснулась, осторожно постучала в дверь.

— Лена?

— Мам! — Лена старалась звучать сонно, устало. — Извини! Там у Сергея гости! А я хочу тишины! Я переночую здесь, ладно?

— Конечно! — Маргарита Петровна еще постояла в темноте, думала, войти или нет. Решила, что дочке надо отдохнуть, и не вошла. Зато вошел Васька и по-простому запрыгнул к Лене на колени.

Так они и провели ночь. Васька — на коленях Лены. Лена — у окна.

Меньше всего она думала сейчас о Сергее, о его подлой натуре. Сергей перестал раздражать и растворился на такие мелкие фрагменты, что не значил почти ничего. Всю Лену сейчас занимала одна мысль: смерть. Причем она даже не сокрушалась, просто привыкала. С вытаращенными от ужаса глазами.

Глава 16

К утру она умерла настолько, что ее можно было резать без анестезии. Она стала тоньше и совершеннее. Оказалось, что в ее жизни было так много лишнего, каких-то хлопот, до того ничтожных в контексте смерти, таких далеких. По сути, остались только мама, подруги и, конечно, сама Лена. Все остальное: работа, одежда, Сергей, его девушки, журналисты, презентации — все ушло за черту и было удалено.

И еще Лена постаралась убежать сразу же, как начали ходить троллейбусы. Она не знала, как вести себя с мамой, что ей говорить, говорить ли вообще. Нет, когда-то надо будет сказать, но сказать спокойно, уверенно, а сейчас она не сможет сказать спокойно, уверенно, сейчас она выглядит как зомби и звучит так же.

Надо привыкнуть.

Нашла какую-то девичью одежду пятидесятого размера, сполоснула лицо водой из чайника и вот так вышла на улицу.

А на работу рано! К Ирке! Только к Ирке.

С ней и поговорить, спросить ее совета. Она безумная, но цепкая, она придумает, что делать. Вот только почему ее нет дома? Лена звонила и звонила в дверь, звонила и звонила. И ничего. Тогда на мобильный. Тоже глухо.

Ирка! Какого черта? Ты так нужна! Ирка! Не бросай! Ответь, Ирка!

Ужаснее всего то, что и Наташки тоже не оказалось дома! Трубку сняла сонная Анжелка и довольно весело доложила, что Наташка, как и предполагалось, ночует у своего нового богатого кавалера!

Это был какой-то апокалипсис. Смерть раньше срока. Как будто на Лене уже поставили крест, забыли ее, как будто она уже умерла. И можно сейчас страдать сколько угодно. Но объективно пойти некуда и поговорить не с кем…

Она набрала видеоинженера Коленьку.

— Ты чего? — он страшно злился. — Ты чего? Офигела? Шесть утра!

— Я знаю… Мне некуда деться…

— И что ты предлагаешь?

— Можно к тебе?

— Ко мне? — он спросонья пустил «петуха». — Ленка! Не рви мне душу и нервную систему! Я не один, я с девушкой! Конечно, я должен тебя спасать, но ты потом все равно уйдешь, а другую такую девушку я уже не найду!

— Ладно, пока.

Она нажала «сброс».

Разумеется, он перезвонил.

— Слушай, а что? Что-то серьезное?

— Я не хочу сейчас об этом… Пока, извини…

Снова сбросила.

И просто пошла куда-то в сторону центра.

Был прозрачный ноябрь…

Потом снова зазвонило.

— Лен? Привет… Это Дима.

— Дима?

— Ну, который парашютист…

— Я помню тебя и без приставок!

— О, наконец-то повезло!.. Слушай, тут мне позвонили и сказали, что тебе нужен кто-то для утренней пробежки… А я как раз по утрам абсолютно свободен… Если хочешь, я присоединюсь!

Голос хриплый, непроснувшийся.

— Спасибо, я справлюсь!

— Так, а кто сомневается? Конечно, справишься! А вот я не справлюсь! У меня было к тебе одно дело, и если его не решить немедленно… Короче, мир на краю пропасти, и только мы вдвоем можем спасти человечество! Где тебя забрать?

— Не знаю, — Лена посмотрела по сторонам. — Тут такой туман, сыро… Я не понимаю, где я…

— Ты видишь прохожих?

— Нет.

— Плохо… Но ты хотя бы в черте города?

— Да.

— Тогда есть шансы… Дойди до ближайшей остановки, внимательно прочти и запомни название, а потом сразу же перезвони мне и скажи! Как поняла, повтори?

— Не знаю, как поняла, но попытаюсь!

— Я верю в тебя, товарищ!

***

Утро было холодным и прозрачным, ненастоящим настолько, что ненастоящим казалось и все то, что произошло накануне.

Ирочка сфокусировала зрачки и увидела больничный потолок. Ну, это как раз не пугало ее. За месяц «сохранения» она привыкла к этой картинке, как к родной.

А вот то, что нет живота…

Ирочка дернулась, и тут же получила разряд горячего тока между ног. И заныло, как могут ныть только свежие, стянутые нитями раны.

— Ой, мама дорогая, — прошептала Ирочка, трогая себя внизу. — Ой, мамочка!

Рыхлое, прохладное месиво на месте привычного упругого животика. Ужасно ощущать эти кожистые складки, пустой мешок, но зато можно прямо лежать на спине. А то в последний месяц любая попытка прилечь на спину заканчивалась едва ли не расчленением позвонков.

А что там, между ног, даже представить страшно! Беглое ощупывание Ирочку не порадовало. Там явно было какое-то серьезное ранение.

Мерзко как!

Зато все закончилось. Теперь наступит нормальная, привычная жизнь. Нет, конечно, сначала Ирочке надо будет зарастить все эти раны, подкачать пресс, привести в порядок волосы и ногти. Но это все уже вполне понятные заботы, а не сюрреалистическое бахчевое существование на диване в ожидании чего-то.

И надо было как-то сходить в туалет. А как? Ирочка попыталась встать, и тут же из нее начали выливаться галлоны крови, пришлось звать на помощь.

— Я вам «утку» сейчас принесу! — пообещала санитарка.

Но Ирочка взвесила свои возможности ходить и свое желание знакомиться с «уткой» и поняла, что первое перевешивает второе.

Она коряво перевалилась на бок, сползла на пол, стараясь двигать ногами только до колен, не выше, и медленно прошаркала в туалет.

Санитарка похвалила ее за самостоятельность и продемонстрировала стопку свежих тряпок-«подкладов», которыми обязаны пользоваться все порядочные женщины.

Ирочка немедленно принялась полемизировать с санитаркой по поводу дебилизма такой установки. Ну, они чего? Офигели? Только что родивший человек, весь в свежих ранах, должен таскать меж коленок твердую больничную тряпку? В центре Европы? В двадцать первом веке? Это унижение и издевательство над молодой матерью!

Потом ее поволокли на какие-то процедуры, отвратительные и не достойные Человека Разумного. Ирочка лежала на кушетке, проклинала судьбу и с брезгливым ужасом рассматривала других рожениц. Процедурами она решила пренебречь, просто полежала-отдохнула.

В голове было удивительно пусто. Обычно после событий гораздо меньшего масштаба в башке все клокотало, ворочалось, а тут случилось такое! И тишина… Объяснить это было невозможно, но, несмотря на то что каждая новая секунда была для Ирочки действительно новой, открывавшей неведомые до сих пор ощущения, болевые и социальные, она стала привыкать.

А когда доползла обратно в палату, нашла там сюрприз — Леонида с рулончиком в руках. Он топал, пританцовывал, сюсюкал, то есть двух мнений о том, что в рулоне, быть не могло.

— Ириночка! — он обернулся, сверкая зубами так, как будто был родным братом солнца. — Ириночка! Поздравляю! Ты — мама!

Ну, что же, она и сама видит. Ирочка пошаркала до кровати, долго и мучительно (гораздо дольше и мучительнее, чем надо было) взбиралась на нее.

— Больше никаких детей! — мрачно сообщила. — Кто хочет — пусть сам рожает!

Леонид пропустил угрозу мимо, подошел, радостно пялясь в рулон.

— Посмотри! Какая хорошенькая!.. Познакомься, лапочка! Это — твоя мама!

Ирочка чуть-чуть заглянула внутрь, увидела там монгольский глаз, плотно закрытый. Еще увидела кулак. Этот кулак ей понравился. Бойцовая девка будет.

— Н-да, — сказала она кокетливо. — И стоило ради этого так мучиться?

— Конечно, стоило! Конечно! Ты такая молодчина! Ты дала новую жизнь! Эта девочка может стать кем угодно! Писательницей! Прекрасным врачом! Ученым!

— Пусть денег побольше зарабатывает…

— Ир, я не нахожу себе места! Это такое чудо! Взял отпуск дней на десять, потом допишу… Я хочу видеть, как растет человек, с самой первой секунды! Восхитительно! Непередаваемые ощущения!

— Вот уж прямо… непередаваемые…

Ирочка на секунду представила себе, как Леонид суетится рядом с ее растопыренными ногами, видит каждую подробность рождения… Фу! Фу!!!

— Ира! Я согласен с тем, что это зрелище не для слабонервных! Но (поверь мне!) ни на секунду я не испытывал желания спрятаться! Было только желание помочь тебе, причем огромное, гигантское, и желание быть рядом с малышом, встретить его… Для ребенка это такой стресс… И еще было восхищение! Такое восхищение! Это прекрасно! Когда рождается человек, это так прекрасно! Я как будто попал в другое измерение! Тридцать лет жил, не зная… Я стал свидетелем чуда благодаря тебе, милая! Я так благодарен тебе за все! Ириночка! Благодарен тебе!

— Господи, — Ирочка отвернулась в подушку. — Почему до сих пор не изобрели другого способа размножаться! Двадцать первый век на дворе!

Ребенок в рулоне пискнул.

— Да, маленькая! Я понял! — Леонид аккуратно протянул ребенка Ирочке. — Держи! Осторожно, она довольно тяжелая!

— Зачем? — вдруг испугалась Ирочка. — Зачем ты ее мне даешь?

— Покормить…

— Чем?

— Грудью…

— Да ты чего? Я не умею!

— А… Тут и уметь не надо…

— Да? Может, ты еще расскажешь, как это — кормить грудью? Не хочу! Я уже натерпелась всякого, хватит!

— Ира! — Леонид растерялся. — Ребенку обязательно надо пить молоко! Там всякие полезные вещества, витамины…

— Не хочу я!!!

Он стоял посреди палаты с ребенком в руках и скрипел своим докторским мозгом. Ребенок начинал беспокоиться и искал губами утешения. Ирочка холодно смотрела в потолок.

— Ир, послушай… Давай договоримся… Ты сейчас кормишь ее, а я за это… Целый месяц меняю ей памперсы!

О, мама мия! Там же еще памперсы! Ирочка совсем упустила из виду тот факт, что младенцы тоже ходят в туалет! Нет! Только не омывания попок!

— Блин! Ты получаешь удовольствие, мучая меня? — ей было так себя жалко, такую растерзанную, окровавленную, бледную. — Вот такой выбор ты мне предлагаешь? А нельзя ли мне отказаться и от того, и от другого?

— Нельзя! — твердо сказал Леонид и снова протянул малышку. — От тебя ничего не требуется. Просто сунь ей сосок в рот!

Ирочка оскалилась: отвали, а? Со своими мудрыми советами!

Малышка ткнулась рыльцем в Ирочкины ребра. Потом не без труда нашла ее грудь и вдруг плотно и решительно к ней присосалась!

— Ого! — только и сказала Ирочка, оглядываясь на Леонида. — Ни фига себе, младенец? Это нормально, что она так хорошо знает женскую анатомию?

Леонид улыбался.

Ирочка удивлялась, ощущая, с каким упорством однодневный ребенок прокладывает дорогу, как мощно берет свое. Откуда в этих трех с половиной кило такая сила?

— Природа все рассчитала! — шепнул Леонид. — Иногда достаточно довериться ей и ничего не делать!

— И тогда все полетит в задницу! — шепнула в ответ Ирочка.

Но ребенок ее удивил. Давно уже никто так не удивлял, как ребенок.

И это ЕЕ ребенок! ЕЕ СОБСТВЕННЫЙ! Рожденный ею, плоть от плоти, клон, копия, маленькая мягкая человекообразная личинка, козявочка…

Обалдеть…

Чудо.

— Слушай, а как ее зовут?

— Кого? — не поняла Ирочка.

— Ну, малышку?

А действительно! Ирочка удивилась — а как зовут ее ребенка?

— Блин, а как? Я не знаю… Как обычно называют?

— Ну, ты не должна называть так. Как обычно. Это твой ребенок, ты можешь дать ему любое имя, которое тебе нравится!

— Любое?

И, как назло, никаких пристойных идей. Единственное имя, которое казалось Ирочке более-менее достойным, звучало приблизительно так — Ирочка. Но две Ирочки рядом — это слишком. Тогда как?

— Назови в честь мамы!

— Нет, не хочу…

Мама даже не знает, что ее дочка родила… Отвратительно. Не стоит называть ребенка в честь мамы.

— Тогда в честь подруги.

Ленкой? Наташкой? Да ну! Это инцест какой-то получается! Ирочка так привыкла к тому, что Лена — это ее Ленка, конопатая зануда, намазанная, вечно что-то читающая… А Наташа — это ее Наташка, хромоногое чудовище, упрямое и молчаливое… Назвать так дочку?

Нет, не дождетесь!

— Ленька! Я не знаю! У тебя есть какие-нибудь идеи?

— Ну, в целом есть… Имя кое-что значит в жизни человека. К его выбору нужно отнестись очень ответственно, понимаешь? Ты можешь сейчас назвать ребенка именем, которое покажется тебе модным или забавным, а она потом вырастет и будет стесняться, потому что в том времени будет другая мода на имена или потому, что симпатичное тебе, редкое имя будет вызывать неприятные ассоциации у всех остальных! Имя должно подходить по психофизическим характеристикам, по некоторым другим показателям. Я не очень верю в эту науку, но как психолог замечаю определенную зависимость от имени…

— Ой, короче! — Ирочка махнула рукой. — Назови ее сам! По всем правилам!

— Я? — он страшно удивился. — Я должен назвать ее?

— Ну, блин, а кто? Ты же у нас ученый? Вот и сделай что-нибудь умное и полезное!

— А вдруг оно тебе не понравится?

— Понравится!

— Ладно, — Леонид закусил губу, и долю всматривался в маленькое опухшее личико. — Мне кажется… Дай-ка. дай-ка… Так… Мне кажется, что этого человечка зовут…. Ее зовут… Мария!

— Как?

— Ну, ты же сама сказала, что имя должен выбрать я…

— Да сказала, сказала! Просто еще раз повтори, как ее зовут!

— Мария… Маша… Машенька… Маруся…

— Маруся! — Ирочка улыбнулась. — Прикольно! Мне нравится! Эй, ты! Маруся! Хватит жрать!

Маленькая Маруся даже не поморщилась. Как ела, так и продолжила…

***

Наташа проснулась на плече Г., проснулась от того… что вдруг уснула. Всю мутную, тягучую, абсолютно нереальную ночь она пролежала, вдыхая аромат подмышки Г. Аромат был, надо сказать, благородный, косметический. Поэтому ощущения телесности человека рядом не было. И хорошо, не отвлекало. Наташа ни о чем не думала, голова была тканевым придатком тела, никаких функций. Раз в пять минут усилием воли Наташа заставляла себя подумать о том, как жить дальше, без присутствия Яковлева где-то на эфирном уровне. Понимала, что не представляет себе такой жизни. Вот как если бы вдруг исчезли все страны и континенты, окружающие город Минск, и даже большая половина Минска исчезла, осталась только часть суши два на два километра с теми домами и магазинами, в которые заходишь каждый день. И вроде ничего такого смертельного — ты все равно не часто выбирался в другие районы Минска, а уж в других странах вообще ни разу не был, и какое тебе дело до того, есть они или нет? Но они исчезли, а вместе с ними исчез покой и смысл, потому что это не жизнь — без мира вокруг…

А еще она проснулась от того, что всегда просыпалась в это время и тихо уползала на работу. То же самое надо сделать и сейчас. А еще предстоят объяснения, почему оставила пост, цветы, как могло такое получиться. И придумывать ничего не хотелось. Скажет как есть.

Она умела уходить так, чтобы не разбудить.

— Натаха! Ну что? — дамы-коллеги бросились навстречу. — Мы уже такого себе надумали! Как все прошло?

— Нормально прошло.

— А мы сказали, что тебя «скорая» забрала, сдали твою выручку и цветы, так что можешь не дергаться!

— Спасибо вам.

Дамы переглянулись, потянулись за сигаретами.

— Ой, что-то не так, Натаха! А ну, признавайся! Мужик бросил? Пошалил ночь и бросил?

— Да, наверное.

— Так ты не знаешь?

— Вы правы, да. Именно так все и было…

— Ах, мерзавец! А с виду такой порядочный! Ну, ничего! И это тоже забудется! Бабы, сволочи, выносливые! Их мордой об асфальт, а они встают и идут дальше!

…Наташа простояла на посту у цветов уже часа три, а дамы все не унимались. И стоило только возникнуть паузе, как тут же образовывались группы сочувствия, содружества Сильных, но Гордых Женщин. Они гневно курили и кричали Наташе слова поддержки.

— Ниче, Натаха! Одним мужиком больше, одним меньше!

— Сколько их еще будет!

— Забудь, как страшный сон!

— Эти козлы вечно нашу кровь пьют! Убивать их надо!

К обеду они распалили себя до революционного состояния. Поэтому, когда появился Г., сначала возникла глубокая пауза, а потом дамы взвились на дыбы и звонким шепотом начали поносить мужиков, яростно поглядывая на противника. Если бы только он ответил им невежливым словом или взглядом, был бы мордобой.

Но Г. интересовался только Наташей.

— Слушай, а куда ты делась? — спросил он, удивленно и не очень довольно щурясь. Я проснулся, тебя нет. Нам надо было с утра подъехать в офис, оформить бумаги.

— Извини, я не могу…

— Чего ты не можешь?

— Быть с тобой…

— Вот те раз… — Г. устало вздохнул. — Ребенок! У тебя в голове — черт знает что! Ты сама не знаешь, чего хочешь!

— Я хочу, чтобы меня не трогали.

Дамы-коллеги напряженно подслушивали.

Г. спокойно и утомленно рассматривал Наташины цветы.

— Знаешь, любой другой на моем месте обиделся бы, развернулся, уехал и пропал. Но я уже большой парень. Я немножко понимаю в людях. И прекрасно знаю, что тебе будет не хватать меня, а мне — тебя. Поэтому все эти красивые, гордые жесты я сейчас пропущу, хоть и уеду. У меня много дел, я должен разобраться с бумагами, подготовить тебе рабочее место. А ты приходи в себя. Я был бы рад помочь тебе, находиться в это время рядом, но если тебе легче меня не видеть какое-то время, я это обеспечу. Только ты уж, пожалуйста, не будь злой, и позвони сразу, как только отойдешь. Или я сам позвоню. Все.

Он красиво развернулся, полы его пальто разметал ветер.

— И вот еще! — он улыбнулся всем сразу. — Пожалуйста, напиши заявление об увольнении! Пока найдут тебе замену, пройдет время. У нас его не так много!

— Слышь, Наташка! — дамы сползлись поближе. — Так, а чего ты говорила, что он тебя бросил? Он вон как распинался! Чего-то мы не въезжаем, кто кого бросил?

— Это неважно. — Наташа смотрела, как он уезжает. — Я его не люблю.

Вот тут дамы начали сердиться.

— Знаешь что? — сказали они. — Мы думали, ты нормальная! А ты… Идиотка какая-то!

***

Дима все-таки нашел Лену, забрал ее, отвез в свою холостяцкую берлогу, такую маленькую и захламленную по сравнению с дворцом, в котором она прожила последние несколько лег. Там они пили кофе, трепались о чем-то незначительном. Лена даже отрубилась на пару часов, а когда проснулась, увидела, что Дима спит в кресле и рот у него широко раскрыт.

Сон все-таки великое дело. Очень правильно поступили те, кто его изобрел. Лена снова могла мыслить, вспомнила о работе. Вдруг прорезалось хрупкое, дохленькое понимание того, что надо после себя оставить какой-то след. Может быть, работа как раз для этого и существует.

Она даже вспомнила Фредди Меркури, который тоже знал, но работал, пел, снимал клипы и не скрывал того, что «медленно сходит с ума», но «шоу должно продолжаться».

Шоу должно продолжаться.

С таким грустным девизом (а лучше хоть такой, чем никакого) Лена выбралась в коридор. Предстояло еще найти обувь в горках всяком всячины, наваленной здесь, у Димы дома.

И было непонятно, где у него включается свет.

— Так, что за маневры? — Дима появился внезапно, но вовремя. — Куда это ты сбегаешь? Отставить самоволку!

— Мне на работу!

— Всем на работу! Даже мне! Сейчас вместе и поедем! Ишь ты, какая самостоятельная!

Ладно, спасибо. Она не одна. Глупо с этим бороться и гнать от себя этого милого парнягу.

Устало зубоскаля, доехали до телекомпании.

— Ну, что? — Дима нахмурился. — Снова прощаемся на год?

— Не знаю, — честно сказала Лена. — Может, и навсегда.

— О! Красиво сказано!

Кажется, его задело. Естественно, не знает, почему она так сказала. Она и сама не знает. Кокетство какое-то болезненное, предсмертное. Но и не признаваться же ему сейчас, на пороге, в диагнозе? Она его почти не знает, хоть он и кажется ей милым…

Кажется милым… Какие до дикости нелепые определения! На фоне смерти!

— Но я буду рада увидеть тебя еще раз, — ляпнула и ушла, вяло ругая себя за плоскоумие.

С другой стороны, кто на ее месте мог бы шутить?

Сергей уже был на работе, бледный, грустный. Сразу встал, вышел

навстречу.

— Лена! Нам надо поговорить!

— Не надо.

— Но ты не можешь просто так уйти!

— Почему? Могу!

— Не можешь! Это не по-человечески!

— Да? — очень удивилась Лена. — А то, что ты сделал, по-человечески?

— То, что я сделал, ниже всякого порицания! И я не делаю вид, что это не так!

— Именно такой вид ты и делаешь.

— Лена! — Сергей заморгал, нервничая. — Не забывай, что у меня тот же диагноз! Если он, конечно, вообще подтвердится!

— Да, у тебя тот же диагноз! Но ты сам виноват в том, что он у тебя и у кого-то еще! А я в этой компании ни за что, случайно!

— Лена! Раз уж мы оба столкнулись с одной и той же проблемой, почему бы нам не объединить свои усилия? На фоне того, что может произойти, все личные разборки так никчемны! Есть главное — два человека, которые пока живы и должны как-то бороться за эту жизнь!

— Ах, перед лицом смерти ты устрашился одиночества?

— А ты?

Лена хотела ответить что-нибудь ядовитое, но вспомнила себя утреннюю, одинокую, неживую.

— Да, я боюсь! Но я как-нибудь решу эту проблему сама! Умирать с тобой я не хочу!

Ворвался видеоинженер Коленька, хотел крикнуть что-то, увидел Сергея, смутился:

— Ну, это... Я только хотел узнать... Короче, все нормально у вас, да? Ладно, я пошел...

Обернулся, призадумался:

— Да, Ленка! Тебе тут звонили! У тебя какая-то подруга есть, так вот, она родила! Просила перезвонить, если тебе это интересно!

Глава 17

В пятницу Ирочку выписывали. В холле толпились какие-то остаточные фотомодели, друзья семьи, Роза Наумовна взволнованно висела на руке Ивана Ивановича. А Наташка с Леной сидели на подоконнике.

— Ты можешь себе это представить? — спросила Лена.

— Нет, — честно ответила Наташа.

Они виделись несколько раз с того памятного дня, как жизнь каждой из них изменилась. Но — что поразительно! — ни одна не созналась в своей грустной тайне. Лена не была готова пугать и отвращать от себя любимых, а в том, что они начнут задумываться, перед тем как брать ее за руку, она не сомневалась. Наташа не хотела объяснять, как при вести о смерти Яковлева она может спокойно встречаться с Г., как доступно и убедительно объяснить, что она с ним потому, что ей теперь абсолютно все равно?

Обеим хотелось признаться. Хотелось — не то слово. Обе в этом нуждались, как диабетик в инсулине, но тянули до последнего, надеясь на силу организма, на то, что пройдет само собой. Потому, что констатация зависимости есть и официальное признание болезни.

Правда, после этого обычно и начинается толковое лечение.

Но Лена с Наташей до того устали, что жили исключительно инстинктами. И сейчас эти инстинкты были сильно прибиты бедами, которые свалились в таком объеме.

Полому получалось то, что получалось. Внутри обеих жил огромный беспокойный червь, который точил нервную систему, как сумасшедший, и пало было срочно его выпустить, но, но…

— Как Г.?

— Нормально. Мы едем сегодня смотреть помещение под офис…

— Отлично.

— Да…

Роза Наумовна что-то взволнованно говорит тонким, затянутым в кожу моделям. Те сочувственно жмут ей руки, поправляют свои букеты. Но улыбаются, это хорошо.

— А как Сергей? Вы не помирились?

— Нет. И это все.

— Но что случилось?

— Потом, Наташка…

— Ладно…

Лена не призналась и маме. Более того, она так и не ночевала с тех пор дома. А жила… у Димы!

Он отнесся к такому ходу очень живо, с юморком. Допоздна смотрели видео, ели чипсы, чуть-чуть разговаривали в темноте — она с дивана, он с коврика на полу. Утром он отвозил ее на работу.

Сергей исхудал, осунулся и время от времени совершал отчаянные попытки примириться. Тщетно.

— Как Ирка ее назвала?

— Марусей.

— Смешно.

— Это не она назвала, это Леня.

— Ого!

Наконец дверь одной тайной комнаты распахнулась и выплыла Ирочка: великолепная, стройная, бледная, но мило подкрашенная. Рядом с ней вышагивал Леонид с толстым розовым свертком.

Толпа ухнула и рванула к ним.

— Эй, папаша!

Остановились.

— Папаша! Так нельзя! — медсестра сзади улыбалась. — Ребеночка надо по всем правилам забрать!

Больше всего озадачило не то, что с правилами в суматохе никто не ознакомился, но то, что прозвучало кодовое «папаша». Фотомодели с ужасом посмотрели на Розу Наумовну.

Она улыбалась величественно и светло, по помаде текли слезы.

— Ленечка! — сказала она бархатным голосом. — Вы пока отдайте Машеньку медсестре! Я вот вам конфеты принесла! Нужно подарить конфеты и взять ребеночка! Это такая традиция!

— Вот! — обрадовалась демократичная медсестра. — Бабушки всегда все лучше молодых родителей знают! Ну, что же вы? Папаша? Вам дочка нужна или нет?

— Н-и-нужна, — Леонид озирался вокруг, пытался словить какие-то сигналы, но вокруг была благоговейная розовая тишина.

Он взял малышку и торжественно поднес ее к Розе Наумовне.

— Вот, — скатал он. — Вот ваша внучка! Мария Романовна Красивая!

Роза Наумовна дрожащими пальцами приподняла кружевной краешек и посмотрела на сердито захлопнутые черные реснички.

— Господи, — прошептала она. — До чего же она похожа на Ромочку! Господи!

Она смотрела, тихо плакала, прикрывая губы бурыми пальцами, а потом подбежала к Ирочке и начала ее обнимать.

— Милая моя! Девочка! Спасибо! Ты не представляешь, что ты сделала для нас с Иваном Ивановичем! Мы боготворим тебя! Ты — наш Бог! Ты вернула нам жизнь и нашего сына!

Ирочка смущенно молчала и краснела от удовольствия. Только на две секунды она отвлеклась, чтобы строго посмотреть на Лену с Наташей.

«Вы одни знаете правду, — говорил ее взгляд. — Сдохните, но молчите!».

«Будем молчать», — кивнули они.

***

Потом все собрались в большой Ирочкиной квартире. Фотомодели готовили еду, хотя по законам жанра не должны были уметь это делать. Телефон звонил. Ирочка летала по квартире и расталкивала коробки с яркими картинками.

— Эй! — кричала она. — А коляску кто-нибудь подарил?

— Мы подарили! — кричали фотомодели.

— А кроватку?

— Есть кроватка!

— А пеленки!

— И пеленки, и распашонки, и чепчики! — Роза Наумовна снова налилась благородством, распоряжалась по хозяйству. — Все, что только надо маленькой девочке, — все есть!

Леонид вел светскую беседу с Иваном Ивановичем.

— Вы знаете, я сам не ожидал, что психология окажется такой точной наукой! Ведь люди не привыкли воспринимать мозг мышцей, они вообще относятся к душевному движению как к чему-то спонтанному!

— Да, Леонид, я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Я и сам являюсь убежденным сторонником теории о зависимости настроения и поведения от каких-то внутренних и внешних механизмов, вполне логичных, объяснимых, которые можно просчитать. Хотя… Есть ситуации, когда логика вдруг оказывается бессильной… Например, смерть ребенка…

Леонид робко улыбнулся. Вы не хотите продолжать разговор?

Однако Иван Иванович говорил без укора всему живому. Его лицо было светлым, голос — спокойным.

— Могу себе представить, — заметил Леонид. — Знаете… Я хотел узнать… Ваше отношение… Я не скрываю своих симпатий к Ирине… Более того…

— Более того, — подхватил Иван Иванович. — Мы знаем, как вы ей помогали в то сложное время, когда мы сами были не в состоянии ей помочь. Мы вам безмерно благодарны и считаем вас своим сыном… Простите за фамильярность.

— Нет, что вы…

— Мы прекрасно понимаем, что Ирочка, молодая и привлекательная девушка, не должна оставаться одна. И мы могли только молиться о том, чтобы она встретила такого человека, как вы. Мы искрение надеемся, что она и наша Машенька будут счастливы с вами. А мы в свою очередь готовы помогать вам так, как только это будет возможно.

— Конечно, да, — Леонид кусал губу. — Это так благородно с вашей стороны!

— Это с вашей стороны благородно. А с нашей не могло быть других вариантов. Это ведь наши родные девочки.

***

Лена пыталась участвовать в общем беспорядке, а потом вдруг поняла, что не должна рисковать здоровьем таких дорогих ей людей. А что, если она порежет палец? Или еще что-то в этом роде? Поэтому тихонько ходила на заднем плане, улыбалась и боялась лишний раз столкнуться с малышкой. Та, кстати, очень скоро утомилась и начала плакать, так что Ирочка унесла ее в спальню. И хорошо.

Наташа собирала кроватку. Механическая работа очень отвлекает от грустных мыслей. Она не помнила, как сели за стол, что говорили. Хотя счастливые липа вокруг ей были приятны и очень ласкали ее раненые органы чувств.

Потом рядом с ней бухнулась Ирочка.

— Больно сидеть! — громким шепотом сообщила она. — У меня там все зашито!

А в целом Ирочка совсем не изменилась. Подумать только! Ирка — мама!

— Ну, как вы тут, без меня?

— Нормально, а ты?

— А я… Ой, Натаха! Никогда не рожай! Это самое страшное, что может происходить с человеком!

— Ну, это как у кого настрой…

— Ладно, сама поймешь когда-нибудь!

Наташа усмехнулась. Ага, пойму. С моими-то ранениями!

— Короче, боль дикая, нереальная!

— Но это того стоило. Девочка такая хорошенькая!

— Ну, так а какие родители!

Ирочка вслушалась в чей-то тост, посмеялась вместе со всеми, выпила, снова вернулась к Наташе.

— Так родить — это еще не все! Знаешь, какие у меня сейчас соски? Как будто их бульдог жевал! Сплошные трещины! А когда это молоко начало прибывать, я думала, что у меня сиськи взорвутся! Сплошные проблемы!

— Ирка! Но ты хоть рада?

— Я? — Ирочка нацепила на вилку сразу несколько кусочков колбасы. — Как тебе сказать… Мне странно. Иногда больно. Но я рада. Из всех моих сделок эта самая лучшая. А ты знаешь, у меня были крутые сделки. Я собой довольна.

— Ты молодец.

— Да, я молодец… А где Ленка?

***

Лена была на кухне, грустно шепталась с кем-то по телефону.

— Ленка, блин! Все пьют за мое здоровье и за здоровье моего ребенка! Какого черта ты не присоединяешься?

— Я сейчас!

— Все! — Ирочка взяла у нее трубку и сказала туда:

— Лена занята, не звоните ей сегодня!..

— Ну, идем за стол! Там Ленька рассказывает в лицах, как мы рожали!

— Ир, я пойду, у меня много дел…

— В задницу все дела! Не каждый день твоя лучшая подруга рожает детей! Если ты уйдешь, я обижусь на всю жизнь!

Зазвонил Ирочкин мобильник, она схватила его и приготовилась принимать поздравления.

— Да, Серый! Спасибо! Все зашибись! Малая супер! Я ее просто обожаю! Такая красотка! Вылитый Ромка! Три пятьсот!.. Купи памперсов, если будешь заезжать!.. Здесь Ленка! Дать ее?

Лена не успела предупредить! А сейчас глупо было отталкивать трубку.

— Да.

— Привет.

— Привет.

— Как там моя племянница?

— Хорошо.

— А ты как?

— Хорошо.

— Не хочешь встретиться?

— Нет.

— Я думаю о тебе…

— До свидания.

Ирочка подозрительно приняла трубку, сморщила свой безоблачный лоб.

— Вы что, поссорились?

— Ну, есть чуть-чуть…

— Опять бабу какую-то трахнул…

Лена невесело улыбнулась:

— Да, что-то в этом роде.

— У, кобель! Сколько раз я ему говорила, что когда-нибудь он до трахается!

— Да, это точно…

— Ну, вы же несерьезно? Вы потом выпьете, подеретесь и простите друг друга?

— Не знаю, Ир… Может быть и нет…

— Офигеть!

Ирочка села на табуретку, всем видом показывая, что готова разбираться хоть три дня, но до правды докопается.

Гости веселились, это было хорошо.

— Роза Наумовна так рада.

— Рада, рада… Ты давай, рассказывай…

— Что рассказывать?

— Все рассказывать!

— Все? — улыбнулась Лена, и голос дрогнул.

— Все!

Ох, опасная ситуация! Ох, сейчас прорвет, и так прорвет! А вокруг люди, гости, маленькие дети! И если сейчас станет известно, что Лена… 

— Я умираю!

— Чего? — Ирочка задрала тоненькие брови под самую челку. — Чего?

Да, не самый верный ход, не так надо было начинать, но уже поздно…

— Ирка! У меня… ВИЧ! То есть еще не совсем известно, в понедельник будет готов анализ… Но по предварительным данным…

— У тебя? Да ты чего? — Ирочка даже заулыбалась. — И от кого ты это подхватила? От видеокамеры? Или от книжки без обложки?

— От Сергея!

— От Сергея? — Ирочка восторженно засмеялась, но потом притихла, угасла. — От Сергея?.. Вот это номер…

— Сама понимаешь, каково мне сейчас. Поэтому я и не хочу тут особенно светиться, трогать детские вещи… Не исключено, что результат окажется положительным, а вам с малышкой еще жить…

Ирочка молчала и багровела. Было сложно понять, о чем она думает. Вообще сложно прогнозировать повеление человека в такой ситуации, а Ирочка была особенным человеком. Она могла выкинуть что-нибудь такое…

— А ну, идем! — она встала, схватила Лену за руку и… поволокла в спальню.

Мимо веселых, улыбчивых гостей. Мимо внимательной Наташки.

— Идем! — Ирочка подвела Лену к кровати, на которой раскинулась крохотная Маша-Маруся. — Бери ее на руки!

— Да ты что! Она же спит!

— Да, спит, — подумав, согласилась Ира. — Тогда поцелуй ее!

— Да ты что!

— Поцелуй, говорю! Немедленно поцелуй мою дочку!

— Я не буду!

— Ах, ты не хочешь поцеловать моего ребенка? Она тебе кажется недостаточно привлекательной для этого?

— Ира! Ты прекрасно понимаешь, почему!

— Не понимаю! Я очень ее люблю! Значит, и ты должна любить тоже! Целуй!

— Ира!

— Или я сейчас вмажу тебе прямо при гостях!

Лена смотрела на Ирочку, на ее горящие глаза и взволнованные ноздри. На крохотное, масенькое существо на кровати, такое хрупкое, что страшно было дышать.

— Хорошо, Ир! — Лена смазала в сторону слезы. — Я поцелую ее! Я очень люблю твою дочку! И очень люблю тебя!

***

Потом они втроем сидели на кухне и гнали оттуда захмелевших фотомоделей, которые ломились то сварить кофе, то покурить в форточку.

— В этом доме больше не курят! — ругала их Ира сквозь дверное стекло. — На лестницу!

Наташа молчала, переваривая то, что ей сообщили девчонки.

— ВИЧ, это не СПИД, — сказала она наконец. — Люди с ВИЧ живут очень долго, это точно. Просто надо следить за здоровьем, есть какие-то рекомендации… Я все найду тебе. Не боись, еще наживешься!

— Девки! — расклеилась Лена. — Мне так страшно! Я не хочу! Я не понимаю, за что мне?

— Козел! — прошептала Ирочка сквозь зубы. — Козел! И сам сейчас где-то парится ведь! Он ведь тоже сейчас где-то страдает!

— Позвони ему! — предложила Наташа. — Брат все-таки…

— Позвоню… Предлагаю пока никому ничего не говорить! Может, мы еще вылечимся!

— Это не лечат! — простонала Лена. — Это смертельно!

— Смертельно — это другое! Это когда ты весь разлазишься на куски, не можешь дышать и вообще! Но тогда ты уже вряд ли понимаешь, что с тобой происходит! А сейчас ты живая, красивая, только зареванная и худая! И не хорони себя раньше времени!

— Но я точно умру!

— И мы точно умрем!

— Но я раньше!

— А вот это спорно! — Ирочка поискала сигареты, потом вспомнила, что бросила курить, выругалась. — Никто не может этого знать, Ленка! Ромка был молодым, успешным, красивым и здоровым! И погиб!

И тут она скривилась и пустила слезу.

— А я, живая, здоровая и молодая, тоже была готова убить себя! И убила бы! Если бы Ленька тогда не оказался рядом… И нисколько бы не жалела! Потому, что умер человек, которого я любила!

Ирочка плакала.

Лена плакала.

И тут Наташа стукнула ладонью по столу и сообщила:

— У меня тоже признание… Яковлев умер!

Девчонки на секунду зависли, шмыгая носами.

Потом рыдали все вместе.

Глава 18

В воскресенье утром Дима никуда не уехал. Нормальная ситуация — выходной. Но он все равно растолкал Лену в восемь и заставил ее выбраться на улицу. С учетом того, что засыпала Лена только под утро, такой ход показался ей очень жестоким.

— Я хочу спать! — ныла она.

— В машине поспишь!

Ага, как же! Поспишь в машине! Еще когда ехали по городу, можно было вздремнуть, каждую секунду просыпаясь от ужаса, что завтра тебе официально ставят диагноз. А потом выехали на проселочную дорогу, и начался слалом.

— Весело? — кричал Дима. — Сейчас будет еще веселее!

Только врожденная галантность и хорошее воспитание не позволяли Лене сейчас хорошенько прикрикнуть.

Они приехали куда-то. Там было много людей в странной одежде. Там были военные машины и еще какая-то техника. Там все улыбались Диме, а заодно и ей.

— Что мы тут делаем? — уныло спросила Лена. Ей, конечно, очень нравились военные машины, но все-таки…

— Сейчас будет момент истина!

Лучше бы сейчас случился момент дивана. Или хотя бы раскладушки…

Когда люди о чем-то тайно говорили с Димой, странно поглядывая в ее сторону, она молчали. Когда их явно от чего-то отговаривали, она молчала. Звучали настораживающие фразы: «Не сезон», «Сумасшедший», «Я ответственность на себя не возьму», «Мы не прыгаем уже месяц», «Сам будешь виноват»… Когда их, весело выругавшись, куда-то увели, она все еще молчала. Потом, когда им стали надевать какие-то странные штуки, она слегка удивилась. Потом они увидели самолет.

— Ну, вот! — Дима весело хлопнул варежкой по фюзеляжу. — Вот она! Цель нашего приезда!

— Это что?

— Это? — Дима испуганно всмотрелся. — Кажется, самолет!

— Я понимаю! Что я делаю рядом с самолетом?

— Действительно! Что ты делаешь рядом? Срочно внутрь!

Лена улыбнулась: секундочку! Я, конечно, очень благодарна, но… Я даже готова простить то, что ты разбудил меня ни свет ни заря… Но если мы быстро уедем, не успев нанюхаться этих самолетных запахов, я прощу и забуду…

***

Наташа проснулась от звонка Анжелики.

И сразу поняла, что происходит.

— Ты уверена?

— Да! — радостно пискнула сестрина. — Это точно оно!

— Вызвала «скорую»?

— Нет! Тебе первой хвастаюсь!

— Я скоро приеду, но ты не жди меня, слышишь? Вызывай «скорую»! Где Э.?

— Звонит кому-то! Принимает поздравления!

— Рано еще! Пусть делом занимается!

Несмотря на воскресенье, господин Г. вошел в ситуацию и довольно быстро собрался, сделав только одну маленькую паузу — кофейную. Без кофе он не мог начать день.

— Сейчас! — она слизывал масло с бутерброда. — Одну минуту! Одна минута ничего не решит! А потом мы быстро поедем и постоим под окнами!

Наташа, конечно, нервничала.

Когда они приехали к роддому, там уже разбили лагерь какие-то музыканты. Они стучали барабанными палочками по замерзшим скамейкам и пели песни. Гитарист Э. ходил очень взволнованный.

— Я просился с ней! — заорал он, увидев Наташу. — Но меня не пустили!

— И правильно! — весело заметил Г. — Не мужское это дело! Ты свою работу сделал!

Наташа не слушала их, топталась под окнами, пытаясь вычислить, откуда можно ждать помощи. Потом начала переговоры с санитаркой.

Та сломалась на шоколадке и пошла узнать, что слышно. Вернулась довольно скоро.

— Все у них хорошо, чувствует себя нормально, улыбается. Акушерка говорит, что рожает очень легко, всем бы так. Через полчасика, думает, родит!

Через полчасика!

Г. уехал в офис, просил звонить. Музыканты тоже потихоньку разбрелись. Осталась Наташа и гитарист Э.

— Ты меня все еще не любишь? — спросил он.

— Мне все равно.

— А мне нет. Слушай, раз сегодня такой день… Давай мириться?

— Я с тобой не ссорилась!

— Ну, тогда давай просто так… Без ссор! Я хочу, чтобы ты знала: я очень люблю твою сестру, и вообще…

— Прекрасно.

Гитарист Э. замолчал, улыбаясь, пинал камешек.

— Я не знаю, за что ты меня так ненавидишь, но если можешь — прости меня!

А как можно простить тот танец на свадьбе у Яковлева? И как можно ему простить то, что у него где-то есть другие малолетние дети… Наташа подумала об этом и скрипнула зубами, но смолчала.

— Я молодой был, не очень умный… Я и сейчас не очень умный… Но сейчас я научился ценить людей… Я тебя ценю, уважаю… Ты сильная и мудрая… Хотелось бы дальше как-то дружить с тобой, если это возможно… Я исправлюсь…

Наташа не ответила. В принципе сейчас, когда Яковлева нет, все прошлое вряд ли имеет историческую ценность. А вот будущее имеет.

— Слушай, Э… А где твои дети?

— Дети? — он чуть-чуть удивился.

— Ну, да! Помнишь? На той свадьбе… На моей последней свадьбе… Ты тогда сказал, что у тебя есть дети… Два мальчика!

Он молчал.

— Обманул меня тогда, да?

Пусть сейчас скажет правду!

Пусть скажет правду, и тогда станет понятно, ради чего она тогда не ушла… А если бы ушла, все сложилось бы иначе… Многое сложилось бы иначе…

— У меня… действительно есть дети… Два мальчика… У меня есть два мальчика, они живут с моей бившей… У них другая семья, другой папа… Мы видимся, Анжелка их знает, они знают Анжелку… Живут хорошо, не бедствуют, называют меня дядей Э., учатся играть на гитаре… Наладили какие-то отношения, я же все понимаю… Стараюсь не ломать им жизнь, я для них друг семьи, а папа — другой человек, который… Ну, там нормальный мужик, мы с ним знакомы… В общем, конфликта нет, если тебе это интересно… Ошибки молодости превратились в классных, счастливых пацанов, которые уже ходят в школу…

Стало полегче. Надо было его сразу спросить, не мучиться столько времени.

— Я просто хочу, чтобы Анжелка была счастлива!

— Я тоже этого хочу, Наташ!

— Тогда претензий не имею.

Гитарист Э. горестно усмехнулся — к нему не имеют претензий…

Ну, что ж… И то хорошо!

Потом у него зазвонил телефон.

— Да! — закричал он диким голосом. — Да! Мальчик??? Три восемьсот??? Пятьдесят пять??? А-а-а! Я тебя обожаю!!!

Оторвался от телефона и заорал, сверкая глазами:

— Сын! Сын!

Потом на секунду пришел в себя, вернулся к трубке:

— Анжел, тут Наташа! Переживает очень! Поговори с ней!

Ну, спасибо.

Наташа взяла его телефон.

— Анжела?

— Наташка!

— Ну, что? Как ты?

— Супер! Рожала бы и рожала! Такой миленький, красный! Так скандалит!

— Что врачи говорят?

— Говорят, что мы молодцы! Что родили красиво! Что малыш здоровенький, крепкий! Я так рада!

— Ты сейчас где?

— Пока лежу в послеродовой, надо два часа отдыхать! Но я бы уже сейчас побежала к окну!

— Лежи!

— Послушай, это он кряхтит!

Наташа слушала странные звуки, точнее, никаких звуков, кроме общего фона, звуки ребенка еще такие слабые, что им не пробиться, но сам факт! Слушала и улыбалась…

***

Ирочка проснулась от того, что Маруся требовала еду. В последний раз она ее требовала два часа назад. А перед этим требовала три часа назад. И перед этим тоже требовала. И, в конце концов, Ира перестала понимать, где день, где ночь, где все остальное. В любое время суток она либо кормила, либо пыталась поспать, что тоже не очень получалось.

— Заткнись! — рявкнула Ирочки и сунула лицо в подушку. Никаких сил! Никаких!

У нее еще не зажили раны, она не могла толком сидеть, вдобавок ко всему, Ирочку убивала ее собственная грудь. Время от времени она так наливалась молоком, что становилась каменной и дико болела, и Ирочка неумело сцеживалась и плакала от каждого прикосновения.

Ее жизнь превратилась в бесконечный и болезненный кошмар…

Если бы не Ленька…

Он носил Марусю на руках, купал ее каждый день, пересыпал ее тощие складочки тальком, мазал кремом, чистил нос и уши, гладил пеленки, стирал их, выгуливал малышку и показывал ей погремушки. Ирочка в это время спала где-нибудь в санузле… Или в углу с недонесенными распашонками.

Она перестала мыться и причесываться. На это не было времени и сил, каждую свободную секунду Ирочка использовала для сна. Телевизор, газеты, музыка — ничего не осталось, все заняла Маруся и ее бесконечное круглосуточное: «Уааа!».

Потом зазвонил телефон, и Ирочка, чертыхаясь, доползла и сняла трубку. Она не ждала ничего хорошего, но если не снять, будет звонить еще и еще, и тогда малая снова проснется, а это вэри бэд.

— Ирина?

— Ну?

— Это Вадик. Я звоню по просьбе режиссера…

— Ну?

— Мы организуем пробы для нового сериала, ты не хотела бы поучаствовать?

Сначала Ирочка хотела сказать: я хотела бы почистить зубы, но у меня нет на это времени! А участие в пробах для меня сейчас равнозначно одиночному переходу через Атлантику!

Но она не успела ответить.

Ей вдруг так захотелось нормальной жизни! Нормальной, человеческой жизни! С косметикой, разговорами с людьми, рабочим драйвом, прослушиванием сплетен и новостей! Ей так захотелось стать нормальной чистой женщиной, у которой не течет по животу молоко и не смешивается с детской мочой и отрыжкой!

— Я согласна!

— Хорошо, тогда завтра….

Ирочка повесила трубку и счастливо вздохнула. Господи! Неужели все возвращается на круги своя!

***

— Ладно… Но…

— Не бойся! Это стоит того, чтобы попробовать!

— Нет, дело не в этом… Просто… мне уже совсем не страшно умирать!

— О! Так мы с тобой одной крови! Ты и я! Ну? Прыгаем?

Лена выглянула в свистящую бездну. Запредел, аленькие домики, поле… И они сейчас будут прыгать? Даже на фоне диагноза этот шаг казался безумным и опасным.

Она ведь и самолетами не летала, боялась. А тут вдруг тройное безумие: самолет-тарахтелка, поздняя осень — не сезон и парашют!

Успокаивало одно: если что и случится, то можно будет не услышать завтрашний приговор. Будет яркая и красивая смерть. Хоть и болезненная наверняка.

Лукавила. Даже на фоне диагноза умирать не хотела. Поэтому в дело включилось успокоительное номер два — Дима летел вместе с ней.

Он стоял сзади, плотно припаянный к ней лямками, он профессионал, он все сделает правильно.

В общем, в любой другой ситуации она не согласилась бы ни за что, ни за какие деньги и титулы!

— Так что?? Прыгаем или нет?

— Да!!

Тогда он толкнул ее, причем довольно бесцеремонно.

А дальше был долгий холодный удар ветра, и дыхание перекрылось, как при входе в воду, ливер во главе с сердцем ушел куда-то в затылок, а замерзшие зрачки видели близкую и вертлявую землю. Она хотела вдохнуть, или выдохнуть, или крикнуть, или закрыть глаза, но ничего не смогла, только обожглась холодом летящего неба!

Вот, кстати, о смерти в небе она не думала. О смерти при приземлении, то есть по факту нераскрытия парашюта — да… Но вот так задохнуться в полете…

А еще три секунды — и это случится. Лена начала потихоньку терять сознание, как вдруг все и закончилось!

Их дернуло, и они закачались в мерзлых облаках. Так медленно! Просто невозможно медленно по сравнению с падением секундной давности!

— Ну, как? — орал где-то сверху Дима. — А? Клево, да?

Она не могла ответить, так переклинило.

А через секунду навалилось такое нечеловеческое счастье! Она жива! Она летит! Она сделала это, хоть и непонятно зачем!

Дима орал, улюлюкал, свистел и был в полном восторге.

***

Потом они ехали назад по тихому, ничего не подозревающему городу и молчали.

Но это было молчание людей, переживших нечто невероятное, переживших вместе.

— Это было опасно?

— Ну, в общем… Обычно в это время не прыгают…

— А почему мы прыгнули?

— А я хотел тебя немножко расшевелить… Ты очень грустная в последнее время.

— Интересный способ.

— На другие ты не реагировала.

Лена чувствовала, как в щеках циркулирует кровь, чувствовала, как натянулась, зажглась кожа. Она даже на время забыла о понедельнике. В понедельник ей скажут результаты… Но ради морозного неба стоило забыть о понедельнике…

— Это, конечно, не мое дело, но… насколько я понял, ты рассталась с Сергеем?

— Да.

— Это всегда очень неприятно, я тебя понимаю. Сам периодически расстаюсь.

— Да, это отвратительно.

— Но ты забываешь об одном маленьком моменте! Внимание! Сейчас я тебе напомню! Ты готова?

— Ага.

— Жизнь на этом не заканчивается! Опа! Клево я сказал? А?

Дима вертел ушастой головой, улыбался, а вот Лена сжалась и поблекла.

— Фишка в том, — сказала она наконец. — Что в моем случае она как раз заканчивается.

— Это почему?

— Потому что у меня ВИЧ.

Дима взвизгнул тормозами и причалил к обочине.

— Слушай, у меня мотор стучит и вообще со слухом какая-то беда… Ты что-то сказала?

— Да. У меня ВИЧ.

Теперь точно расслышал. Закусил губу, удивился, конечно. Или испугался? Лена вдруг поняла, что жила в квартире этого человека, пользовалась его полотенцем, его ванной… Конечно, испугался! А кто бы не испугался?

— Прости меня, что не сказала раньше… Я сама узнала только на днях… Есть еще шанс, что это ошибка, но, скорее всего, это не ошибка… Слушай, не расстраивайся так! Я ведь понимала, что это опасно, я была очень аккуратной в твоей квартире, я только твоим полотенцем…

— Слушай, а как же ты молчала все это время???

— Вот так… Плохо было. И сейчас плохо…

— Да… Необычное развитие ситуации…

— Это точно. Если хочешь, я выйду.

— Нет, у меня другое предложение.

— Какое?

— Только не думай, что я хам. Просто здесь другой случай…

— Ничего, говори…

— Давай займемся сексом, а потом умрем вместе?

Вот сказанул…

Это он так шутит?

Улыбается, конечно, но как-то не совсем весело.

— Ого…

— Ты думай, я не тороплю. Пару лет у нас есть, я полагаю… А сейчас едем греться. У меня есть знакомый бар, там и недорого, и сладко.

Глава 19

Они должны были позвонить около двенадцати. Такой сервис — сами делают анализ, сами звонят. В районе двенадцати Лена уже маялась вокруг телефона. Положила его на видном месте, и зазвонил!

Ах, как ухнуло сердце! Будто в каньон с тройным эхом!

— Ленка? Это я!

— Да, Ирка!

— Ну, что?

— Еще не звонили!

— Блин, когда уже! Я ни о чем больше думать не могу!

Она только успела положить телефон на место, как снова звонок.

— Наташка! Еще неизвестно!

— Слушай, а что ж они так тянут?

— Откуда я знаю! Я сейчас с ума сойду!

— Ну, позвони мне, ладно?

Снова тишина.

Лена села на пол рядом, закрыла глаза. Боже ты мой, какая мука! И с какой охотой разум пускается фантазировать, что вот сейчас скажут: у вас все хорошо, все нормально… Арканить эту мысль! Назад ее! Она неделю привыкала к другому будущему! Именно сейчас ей, возможно, придется с ним встретиться! Надо иметь силы хотя бы не помереть на месте! И не покрыться холодным потом при словах «реакция положительная»! Лена со стоном представила себе этот исход, потом еще раз, еще раз! И деться некуда! Не уйти от этого страха! Не переключить его!

Звонок!

— Да!

— Это Дима!

— Не звонили еще!

— А что же это они так? Я недоволен, так и скажи им!

— Дим! Давай не будем занимать!

— Ладно, перезвони мне сразу же!

Нужно готовиться к худшему, готовиться максимально честно, тогда не будет этого шокового перепада. Нужно уже сейчас думать, как она будет строить свою жизнь потом… Телевидение… Какая незначительная, смешная деталь. Когда-то ей очень хотелось работать на телевидении! Когда-то она его искренне любила… Наверняка она будет себя неплохо чувствовать, так что в какой-то момент привыкнет, даже будет забывать. Можно жить еще много лет… Хотя забудешь тут… Звонок.

— Алло!

— Елена Иванова?

— Да!

— Это из клиники! По поводу результатов анализа!

— Да-да! Я слушаю (Господи! Господи!)

— Вы знаете… (Господи!!!) Результаты еще не готовы… Я перезвоню вам в пять, это не поздно?

— Нннет, спасибо…

— До свидания…

— До свидания…

Лена просто грохнулась без сил. Все, что было в ней, в крепкой двадцатипятилетней женщине, весь ее дневной запас сил израсходовался в одну минуту. Она дышала, как марафонец после финишной черты.

Звонок.

— Ленка! Ну, блин!

— Ир… Результаты еще не готовы….

— Шшит! Они что, офигели??

— Я перезвоню тебе, потом.

***

Ирочка повесила трубку и зло уставилась в зеркало. Ну, как же так можно издеваться над живым человеком? Над ней, Ирочкой! И над Ленкой, конечно!

— Ириночка! — кричал Леонид из детской. — Маруся, кажется, улыбнулась!

— Отлично!

— Иди посмотри!

— Мне некогда!

Ирочка докрасилась, захлопнула дверь и выбежала. В окне маячил Леонид, держал в руках Марусю. Ирочка помахала им и прибавила газу.

Она примчалась в последний момент, могла группа товарищей во главе с режиссером уже расходилась.

— О! — крикнул режиссер. — А вот и наша звезда! Здрасте!

— Здрасте! — огрызнулась Ирочка — У меня были уважительные причины!

— Ну, еще бы! — режиссер кивнул Вадику. — Иди запиши ее, а я пойду, меня уже воротит от этих моделей!

Ирочка послушно прошла вслед за Вадимом. Вошла в комнату, заваленную хламом и бумагами. Выставлен свет. Пока Вадик смущенно настраивал камеру, Ирочка причесывалась, пудрилась, и думала о том, что ужасно бледна, что под глазами черно. Что грудь набухает просто на глазах и, чего доброго, молоко сейчас просочится наружу, что между ног болит, не стоило так мчаться, что Ленька может опоздать на работу, если Роза Наумовна вовремя не приедет.

— Я готов! — сообщил Вадик.

— Я тоже. Что делать?

— Прочти стихотворение. Или расскажи что-нибудь.

Стихотворение? С дуба упасть! У нее было время учить стихи?? У нее даже в школе на это времени не было!

— Что за бред? Я уже снималась! Пусть посмотрят старые записи!

— Они не могут этого сделать! Актрис много!

И Ирочка рассказала историю рождения своего ребенка, всю правду, весь ужас, все свои мысли по поводу заговора врачей, которые плевать хотели на бедную Ирочку, прекрасно понимая, что та выйдет из роддома и забудет о том, что с ней было, и будет благодарна за то, что ей помогли родить такого замечательного пупса…

— Я этого так не оставлю! — заявила Ирочка. — Я буду разбираться! Не должен человек в наше время так страдать!

Вадик выключил камеру и закопошился с проводами.

А Ирочка по инерции еще дернулась пару раз, обозвала всех врачей «мясниками» и «упырями злобными», а потом остыла…

— Ну, как?

— Экспрессивно!

— Ну и хорошо, — Ирочка вернулась к зеркалу. — Я не очень выгляжу, да?

— Нет, ты выглядишь здорово! Для женщины, которая перенесла такое…

— Да, это точно…

— Ты очень сильная!

— Да, я знаю!

— Ир! — Вадик подошел ближе, вертел в руках провод. — Я, вероятно, покажусь тебе смешным… Но… Если хочешь — поехали сейчас ко мне!

Ирочка посмотрела на него с возмущением! Блин, как он мог! При живом-то Леньке! Это первая мысль. Вторая — надо же… Я не хочу к нему ехать…

Объяснений масса: она и родила недавно, никаких шалостей ближайшие три месяца, пока не заживет. Она и оставить надолго Розу Наумовну не может, та еще не сидела с Машкой ни разу, опыта ноль… И Леонид опять же…

Вадик что-то говорил, улыбался, кивал, делал «пока-пока», а Ирочка уже цокала каблучками по лестнице и думала: что же это с ней такое произошло? С каких пор она стала моногамной домохозяйкой?

***

— Лен? Это Дима. Слушай, ты не звонишь…

— Результаты еще не готовы…

— …Так… Ладно, я скоро приеду…

Лена уже так ненавидела телефон, уже так хотела бы его куда-нибудь забросить. Злилась до слез. Еще раз пережить этот звонок? Это-то дополнительное издевательство зачем?

— Это Наташа.

— Они сказали, что еще не готово.

— Лен… Ты держись! Я верю, что все будет хорошо!

— Наташка, не обнадеживай меня! Прошу тебя! Не надо! Мне так тяжело!

— Хорошо…

***

Наташе оставалось работать две недели. Через две недели она честно сдаст цветы преемнице и уйдет в тепло, в офис. Через неделю начнется какая-то другая жизнь. Все равно какая. Очевидно, что она будет теплее предыдущей и в ней будет маленький Вовка, сын Анжелки. Наташино сердце начало таять, когда она представила себе его маленькие пятки.

У нее был новый телефон, новая обувь. Г. выразил готовность купить еще кое-какие вещи.

Утром у них состоялся серьезный разговор.

— Я не знаю, что с тобой произошло, но вижу, что ты уже очень опытный неудачник, — сказал Г. — Я тоже. Мы оба неглупые одинокие люди с сильно развитым чувством ответственности. Местами мы циники. Отсюда вывод. Надо пожить вместе. Я не обещаю тебе легкую жизнь, не обещаю, что мы поженимся, но мы вполне можем совпасть. Как ты на это смотришь?

— Мне все равно, — честно сказала Наташа. — Но мы, конечно, можем попробовать.

— Я рад видеть, как ты рада… Что ж… Спасибо за искренность. У тебя есть какие-то требования, с которыми ты хотела бы меня ознакомить?

— Да. У меня есть мать и младшие сестры.

— Естественно, мы не оставим их.

— Больше требований нет.

— Тогда у меня требование. Смени стилиста. Ты привлекательная, яркая женщина. Пора с этим смириться.

— Я постараюсь.

— И еще… Попробуй меня полюбить…

— …Я попробую…

***

Приехал Дима, бухнулся рядом. Даже не разулся.

— Вот, — он протянул газету. — Там какое-то интервью с тобой.

Лена поморщилась.

— Так, интервью тебя не интересует. А вот я ехал и гордился. Всем показывал. Правда, не все понимали...

— Я боюсь.

— Естественно. Я сам боюсь. Но что делать? Надо это как-то пережить. Ты знаешь другие варианты?

— Нет.

— Тогда давай беседовать... Что ты любишь есть?

— Не знаю… Чебуреки…

— Отлично. Тогда после звонка, независимо от результата, едем есть чебуреки… А что ты любишь пить?

— Томатный сок.

— …И закажем к чебурекам томатный сок! И напьемся!

— Как ты думаешь, СПИД научатся лечить?

— Однозначно! И очень скоро! Если научились пересаживать волосы, значит, скоро и СПИД научатся лечить!

— А ты бы на моем месте… Как бы?

— Не знаю… Но хочу верить, что так же мужественно, как и ты.

— Я — мужественно? Я боюсь! Меня трясет!

— Я бы вообще помер…

— Но ты же вчера предложил мне…

— Предложил и не отказываюсь от предложения. А ты уже созрела?

— Ну, знаешь… Это слишком серьезное предложение!

— Ну, смотри! Я готов в любой момент!

— Хорошо, буду знать…

Тикали часы.

— А если бы ты умирал… Чего бы тебе больше всего было жалко?

— Ну, поскольку я парашютист, со мной бывают такие моменты, когда я прощаюсь с миром… Но все происходит так быстро, что я не успеваю соскучиться по чему-то.

— А мне за неделю ожидания стало понятно кое-что. Что мне страшно будет не хватать мамы, музыки и любимого человека.

— Музыки?

— Да, представь. Никогда бы не подумала. Но эта неделя меня так прочистила! Так все расставила!

— Представляю...

— А любимого человека у меня никогда не было. Я говорю это не потому, что хочу тебя охмурить…

— Нет, почему же? Охмуряй!

— Я говорю правду. Перед лицом звонка я говорю правду. Когда я ходила, маялась и подводила итоги, я поняла, что мне так и не повезло. Сначала я влюбилась в какого-то гадкого мальчика-актера, а он страдал, когда видел меня. Я ему очень не нравилась… А потом я вышла замуж за Сергея. И мы не любили друг друга, просто решали какие-то свои проблемы. А потом оказалось, что проблем стало больше. И вот — апофеоз… Это мне наказание за порочность. За то, что я не искала любовь…

— Ну… Еще не вечер… Будем искать…

— Слушай! А ты что — без девушки?

— Я? Ну, да… Если тебя не считать девушкой, то да!

— А почему? Ты милый, симпатичный…

— Ну, девушек обычно интересует марка машины, любимый остров…

— То есть ты гордый неудачник?

— Я гордый. Точка.

— А я? Неужели я тебе так понравилась? Так, что ты предложил мне секс с последствиями? А я ведь могла согласиться?

— Ну, а зачем, по-твоему, я предлагал? Чтобы заработать себе баллы? Но мы же не в прямом эфире были?

— Тогда почему? Почему ты так сделал? Из сострадания?

— Нет. Из интереса и влечения… Ага! Не ожидала?.. Все просто! Ты мне, между прочим, нравишься, я давно мечтал, когда тебя по телику видел, и так далее… Но без взаимности активничать не буду, не бойся. Я все понимаю. Кто ты, а кто я.

— Что ты такое говоришь? Я смертельно больна! Какие могут быть сравнения «кто ты, а кто я»?

— Ну, не знаю…

— Вот и не говори! Потому что…

Звонок.

Посмотрели друг на друга.

Лена взяла трубку и никак не могла попасть в клавишу.

— Да?

— Это Елена Иванова?

— Да.

— Мы звоним вам по поводу анализа, который вы сдавали такого-то числа!

— Да, конечно…

— Результаты у нас на руках. Вы приедете за ними?

Что за бред? Это так конфиденциально? Они не могут сказать это по телефону?

— А… надо приехал»? (у Димы напротив глаза серьезные-серьезные, лоб сморщен.)

— Ну, я не знаю, как вы договаривались с тем, кто вас консультировал!

— Мы договаривались… Я не помню… А… А вы можете мне сейчас сказать, какой результат?

— Конечно, могу… подождите…

Руки тряслись так, что телефон бил но уху. Бум! — в мозгу! — Бум! Сердце и телефон, все стучит… Говорите… Говорите быстрее…

— Так… Иванова Елена Ивановна… 1975 года рождения… Результат отрицательный…

— Что??

— Результат отрицательный.

— Это точно??

— Точно… Так вы приедете за анализом или его переслать в клинику?

— Не знаю… Приеду… Или перешлите… Как скажете…

Дима уже все понял.

Встал, потянулся до хруста в суставах и заорал Победную Песню Бабуинов, прерываясь только на покашлять и набрать воздуха…

Глава 20

Выпал снег.

Ирочка уехала в Москву на съемки. Вот так повезло. Роза Наумовна ушла с кафедры и вплотную занялась внучкой. Маша-Маруся довольно быстро приспособилась к бутылочке, научилась отличать бабу от мебели и улыбаться ей. Леонид пытался дописывать свой научный труд, но реально это у него получалось только поздно вечером, когда у ребенка наступал тихий час.

— Пишите, Ленечка, пишите! — говорила Роза Наумовна, — Я посижу с Машенькой! Пишите! Я сама знаю, что это такое — писать докторскую с маленьким ребенком!

— Отдохните, Роза Наумовна! — противился Леонид. — Мы прекрасно ладим с Машенькой! А вы и готовили, и гладили… Это будет просто несправедливо, если я не дам вам возможности отдохнуть!

Маша-Маруся смотрела на их реверансы и пускала слюни.

***

Наташа работала предпоследний день. По этому поводу она принесла бутылку шампанского и коробку конфет. Конечно, дамам-коллегам это шампанское было ни к чему, но сам факт…

Вечером у Наташи планировалось важное дело: перевезти вещи в квартиру Г. Еще она обещала помочь Лене перевезти ее вещи из квартиры Сергея. Технически план последнего мероприятия выглядел так: они с Леной берут ключи, специально оставленные у консьержа, поднимаются в квартиру, хватают Ленкины книги и одежду, волокут это вниз, в машину Димы. Детали не продумывали. Дима был готов ускорить процесс и подняться вместе с девчонками, но потом все вместе решили, что ему будет лучше переждать внизу.

***

Лена твердо решила. Тверже не бывает. Накануне ей звонил друг Сергея, адвокат И. В. Состоялся приблизительно следующий разговор.

— Слушай, а что если вам простить друг друга и продолжить совместное проживание и работу? У вас хорошо получалось! Подумай! Страсти улягутся, а работа останется!

— Нет, не получится.

— Ну, сама подумай, что будет дальше? Ладно, Бог с ним, с личным, люди вы не старые, бойкие, еще встретите кого-нибудь… Но что будет с программой? Такая отличная программа! У тебя есть другие предложения?

— Нет. И мне это больше неинтересно.

— Это ты сейчас так говоришь. А через пару месяцев, когда тобой перестанет интересоваться общественность, ты передумаешь… Человек, который хотя бы один раз откусил славы, нуждается в этом деле всю жизнь!

— Я не нуждаюсь.

— Лен, ну это какой-то юношеский максимализм! Все люди так либо иначе изменяют друг другу!

— Я не хочу развивать эту тему!

— То есть это твое окончательное решение?

— Да.

И. В. замолчал, тяжело вздохнул.

— Слушай. Раз уж все так складывается… — Я скажу тебе, что я думаю по этому поводу… Ты правильно делаешь, Ленка… Серега мой друг, и я сейчас покрываю себя позором, но… Иди, Ленка, живи иначе! Ты достойный товарищ, мне больно вспоминать все то, что… Кстати, ты не можешь делить имущество, ты не была прописана…

— Я и не собиралась…

— Ну, я понимаю, на всякий случай говорю… Сергей так все устроил, что оторвать от него килограмм добра будет сложнее, чем построить новую квартиру… Короче, я поддерживаю твое решение, потому что не согласен с методами и образом жизни Сергея, но я тебе ничего этого не говорил. Более того, я могу еще пару раз тебя набрать и поуговаривать!

— Я отвечу тебе то же самое…

…Сергей знал, что она придет за вещами, и демонстративно отсутствовал. Или не демонстративно. Но отсутствовал.

И Лена в последний раз прошлась по квартире, в которой прожила пять интересных лет, трудных, нервных. Она довольно долго привыкала к тому, что весь этот мрамор и кожаные диваны — это ее собственность. Привыкнуть к тому, что все это — уже не ее собственность, оказалось проще. Но все равно так странно. Вот в этом углу она разбила чашку года два назад. Остался след на ламинате… Вот эти шторы она сама вешала… Вот любимый подоконник, на нем можно сидеть и класть рядом книжку — все равно останется место…

Наташка ходила самостоятельно, сгребала книги. Здесь ошибиться было невозможно. Если есть книга — значит, это книга Ленки.

Грустно это — расставаться с порой. И вроде как все себе объяснил и сам настоял, а все равно тяжело. Мысль о диване, который ты уже никогда не увидишь, иногда невыносимее, чем мысль о человеке, которого никогда не увидишь тоже. Диван ведь не сам принял такое решение. Он в этой истории молчаливый пострадавший, а человек сам виноват… А в чем виноват диван?

На диване, на видном месте, в самом центре лежала новенькая общая тетрадь. На ее обложке аккуратным почерком, ярким маркером написано: «Дневник Сергея Сидорова».

Лена чуть не рухнула.

С каких это пор Сергей ведет дневник? Может быть, он еще и тайно переодевается в женщину?

Тетрадь просто кричала, орала, извивалась, истекала просьбой: возьми меня! О, возьми!

Конечно, Лена выполнила ее просьбу.

«28 ноября. Лена ушла. Не знаю, как теперь жить. Я так виноват перед ней. Но ведь я и сделал для нее немало! Она должна простить меня! Если она умная, дальновидная женщина, она сделает это!».

«29 ноября. С утра плакал. Это так нетипично для меня, я ведь мужчина. Подумываю о самоубийстве. Лена поступила абсолютно правильно, но разве все мы не ошибаемся? Как она могла бросить человека, который оступился? Как? Сердце болит и не хочется жить».

«30 ноября. Хорошо, что у меня есть пистолет. Сегодня все утро думал, как проще себя убить. Наверное, проще стрелять в сердце. Нет. Лучше в рот…».

Лена захлопнула тетрадь и посмотрела на Наташку, которая молча свалила книги рядом на диван.

— Чего? — спросила Наташа. — Что там опять случилось?

Лена протянула тетрадь.

«1 декабря. Завтра сделаю это. Лена не отвечает на мои звонки, не дает мне возможности объясниться. Это так жестоко с ее стороны. Как я мог так верить ей?».

— Что за вонючий бред? — Наташа развернула обложку. — Это он за полчаса все накатал? Хоть бы ручку менял, урод!

Лена взяла тетрадь.

«4 декабря. Металл холодит небо. Выстрел. Осечка… Завтра попробую снова».

Наташа смеялась громко и даже как-то нецензурно. Сидела на полу, поджав пятки. Била ладонью по скрипучей спине дивана. Конечно, ей смешно…

— Ленка! Ленка! Ха-ха-ха-ха! Ты же не веришь всему этому?.. Ты же понимаешь, что он писал это специально! Это для тебя было написано!

— Да, понимаю…

Сергей знал, что она полезет в дневник… Грубо работает Сергей. Всегда работал грубо, и сейчас не постарался…

Наташа взяла тетрадь и отбросила ее подальше, в угол… Где царапина на ламинате, где пыльно, потому что уже неделю не убирали. Дурацкое желание взять веник… Это уже не твое, Лена.

— Ленка! Это все уже не твое! Если решила, не возвращайся назад!

— Я и не собиралась…

— Видела бы ты себя… Это в тебе сейчас привычка заговорила. Привычка и жалость. Не путай это с любовью!

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, — Наташа взяла книги. — Я живу по привычке и всех жалею, кроме себя. Ио у меня нет выбора. Теперь у меня его уже нет. Не повторяй мои ошибки.

Глава 21

Москва снова готовилась к Новому году. Знакомые фотомодели, знакомый клуб. Ирочка два дня пила без просыху, наедалась свободы и нормальной жизни. Открыто ругалась, если чувствовала потребность, не бегала каждую минуту посмотреть, не проснулась ли Маруська.

— Блин, народ! — говорила Ирочка, красиво выпуская дымок. — С детьми не спешите! Такой геморрой! Вы же меня знаете, я любую работу сделаю, ночи не буду спать! Но тут что-то особенное! Какой-то тупик! Ты с утра поднимаешься… Ну, как с утра… Утра-то нет! То есть утро есть в смысле времени суток, но не в смысле графика жизни! Потому, что у меня еще ночь, или вечер, или вчерашний день — я в это не врубаюсь, я кормлю этого ребенка каждые два часа! Каждые два часа, народ! Время перестает существовать! Ты становишься молочной бочкой! Твои мозги усыхают и трескаются!

Друзья кивали и сочувствовали.

Еще два дня прошли в сочувствии и реанимации. Ее водили на премьеры и в хорошие компании. Появился смысл одеваться в новое.

А потом возникла неясная печаль.

В последний раз они были здесь вместе с Ромкой.

Теперь она без Ромки, но у нее есть Маруська. Такой крутой поворот. И что-то в этом есть болезненное, но правильное. Только это правильное как будто покрыто чем-то сильно мешающим восприятию. Все гармонично и миленько: есть ребенок, этот ребенок под присмотром сумасшедших любящих Розы Наумовны и Леонида, а Ирочка тут, в Москве, в окружении друзей, не напрягается, нормально выглядит. Ну, все ведь нормально! А все едино гложет печаль и беспокойство, заставляя искать глазами непонятно кого. И ноет, ноет… Что за хрень?

— Сегодня в девять вечера начинаем снимать! — сообщил Вадик, заходя в бар, где обычно дислоцировалась Ирочкина компания. — Не опоздай.

Вадик этот… На что надеется? Не сразу ушел, а ждал три минуты.

— Не опоздаю, — ласково сообщила Ирочка, проводила его взглядом и совсем закручинилась.

Может быть, это гормональное? Врачи говорили, что может колбасить, что это неприятное, но типичное последствие беременности и родов.

Кстати, да. Ирочка заметила за собой новую фишку. Она могла оставаться спокойной, а руки в это время хулиганили, били посуду. Очень странный дисбаланс между головой и телом. Раньше она била посуду и мебель хотя бы с молчаливого согласия мозга.

А теперь и без него. Само собой получалось.

Вот и сейчас…

Вдруг начала наваливаться тонна душной, горячей тоски…

Ирочка взяла пепельницу, полную окурков, и размазала ее по полу.

***

Наташа пришла к дамам-цветочницам просто так, постоять полчасика, потрепаться. На ее месте уже топталась другая дама, точная копия коллег. Сойдутся, одной породы люди. Тяжеловозы.

— Ты, наверное, будешь в шикарной квартире жить!

— Ой, она говорила, у него и дом есть!

— И мужчина такой приятный, усатый!

— Свезло тебе, Наташка! Наконец-то тебе свезло!

— Ты уж нас не забывай, заходи, покупай цветочки!

— Конечно, — улыбалась Наташа. — Конечно, буду заходить!

— И мужчину своего красивого, усатого, приводи! Мы вам к свадьбе цветочков соберем!

— Скажете тоже! К свадьбе!

— Так а что? Он жениться не собирается?

— Это я жениться не собираюсь!

— Ай, Наташка! Ты, конечно, девка хорошая! Но между нами, если честно… Дура ты, Наташка!

Причалило такси, и дамы-коллеги немедленно встрепенулись, разбежались по точкам. Тем более, что из машины вышел представительный товарищ в черном пальто, из-под которого сверкала великолепная рубашка. К тому же он был при галстуке.

— А вот цветочки! Цветочки купите! Недорого и красиво!

— Я ищу, — товарищ осмотрелся. — Я ищу такую девушку… Наташу… Смешная такая девушка, со шрамом… Обидно будет, если она не работает, я специально такси из другого конца города сюда гнал…

— Вот она, эта Наташа! — закричали дамы-коллеги. — Вот она! Наташа помахала рукой.

— О! — товарищ обрадовался. — Ну, замечательно! Наташа! Я нуждаюсь в вашей помощи! Мне нужен специальный букет! Настолько специальный, что я вспомнил о вашем таланте… Вы хорошо выглядите! Вам пошли на пользу мои советы?

Наташа пожала плечами. Может быть, ей пошло на пользу другое. Позднее и довольно неприятное прозрение пошло ей на пользу.

А Михала Михалыча она узнала. Это его в свое время привозил буйный таксист Лелик в рамках «подбрасывания клиентов». Клиент попался правильный, с хорошей памятью.

— Наташа, у меня в машине сидит девушка. Эта девушка — моя секретарша. Она уверена, что мы едем по делам. А мы едем к ее родителям, я буду делать ей предложение… Мне нужны два букета. Два самых лучших букета. Я хотел бы, чтобы вы подошли к машине и рассмотрели ее. Мне надо, чтобы вы поняли ее характер, чтобы цветы ей не просто понравились, а очень понравились!

Наташа хотела сказать, что уже не работает с уличными букетами. Имела все права свернуть работу на дам-коллег, тем более они алчно шуршали упаковками, как бы демонстрируя все возможности свадебного декора.

— Понимаете… Я сейчас не работаю… Я уже не работаю… Я просто так зашла, попрощаться…

— Ну, считайте, что это знак для меня! Я ведь мог приехать на десять минут позже и не застать вас!

Наташа оглянулась. Там дамы. Впереди такси. Где-то в пяти-семи километрах южнее — офис, в котором ждет ее Г. Давно ждет, нервничает.

— Хорошо, но это в виде исключения... Просто я хочу, чтобы вы были счастливы! Если от меня здесь что-то зависит, я это сделаю!

— Спасибо! Вы — прекрасная девушка!

***

— Приз за лучшую программу года получает…

Лена знала, что назовут ее программу. Знала, что на сцену выйдет Сергей, как продюсер, получит приз-сувенир. Знала, что он скажет.

Сказал, что очень благодарен партнерам и коллегам, что искренне жалеет о том, что в коллективе случились разногласия и программу пришлось закрыть, но вот эта фигня, этот хрустальный кубок, отныне будет стоять у него в кабинете и напоминать о счастливом времени и так далее…

Рядом сидел Дима. Не назло Сергею, а просто потому, что они с Леной теперь не расставались. Как-то так взяли и не расставались вот уже несколько недель. И не могли наговориться, назвониться, и все им было интересно и приятно до сладкой судороги в сердце.

Сергей пришел с Галей. Трудно было понять, какие у них с Галей отношения. Лена и не пыталась. Так, из любопытства, посматривала иногда и видела, что Сергей Гале кивает, улыбается, подает бокал с шампанским, но в целом находится на грани и готов поменять позицию сразу же, как только ее поменяет Лена. Она ведь тоже вела себя корректно, не льнула к своему ушастому парашютисту.

— Ты победила! Поздравляю!

— Спасибо!

— Подойди, пообщайся с продюсером… Странно будет, если не подойдешь.

Это правда.

Пришлось пробраться к Сергею, улыбнуться, поздороваться с ним и с Галей. Сергей держался холодно и вежливо.

— Хрусталь дали? — спросила Лена как бы невзначай.

— Дали.

— Поставишь у себя, говорили»?

— Поставлю. Я продюсер все-таки…

— А я эту программу писала, снимала и монтировала. Все-таки.

Сергей удивился. Не ожидал, что Лена будет претендовать на что-то, не замечал за ней раньше способности выдвигать условия.

— Ну, мы же ее не распилим?

— Не распилим, — Лена сама не понимала, почему завелась. Не нужна ей эта ваза! Но важно что-то другое, важно как-то обозначить свою самостоятельность и ценность, свою значительность… Прямо бес какой-то в нее вселился, в тихую, терпеливую Лену!

Стояла и улыбалась.

— Ладно. — Сергей сморщил уголки губ. — А если я деньгами отдам?

— Деньгами? (фу, как все мерзко! Да не нужны мне твои деньги! Уйти, и никогда не видеть, не слышать!) Отлично. Наличными. Прямо сейчас!

И этого он тоже не ожидал. И так разочаровывался в человечестве. Так медленно, гордо и брезгливо отсчитывал деньги. Три зеленые сотни… Ну, ладно, шесть… Нет… Пяти хватит… Это вам откупного, на всю жизнь!

— Что? — спросил он, улыбаясь. — У мальчика твоего зарплата маленькая, да?

— Нет, это у меня теперь опыт большой. Не даю на себе ездить!

После этого маленького приключения Сергей перешел в глухую оборону и начал активно ухаживать за Галей. Но Лена с Димой в это время уже ушли.

— Ну, и куда сейчас с такими бабками безумными? Можем купить тонну чебуреков?

— Нет, у меня другие планы. Извини, друг, но у этих денег — особенная судьба!

— Господи, Лена! Ты развесишь их на елках?

— Нет. Есть идея похуже.

***

Ирочка забежала к старым московским друзьям. Те ждали, открыли вкусную водку с огурчиками. Устроили светский полдник.

— Ирка! Какая ты молодчина, что вернулась! Твое место в Москве! Ты же гениальная! Ты через пару лет свое предприятие откроешь, а через десять станешь президентом! Только в Москве у тебя есть место для маневров, слышишь?

— Слышу, слышу…

— Ты пойми! Мы за тебя горой! Трудно будет начинать сначала, но мы поможем. Мы и Ромку любили, как своего, и тебя в беде не оставим!

— А у меня дочка есть!

— Ага, нам кто-то говорил… Слушай, надо обязательно продумать пару схемок! Есть такие варианты — опупеть можно! Работы воз! Только ты и разгребешь! Квартиру можно снять в соседнем доме, знакомые сдают. Она, конечно, не фонтан, однокомнатная, без мебели, но тебе одной много разве надо? Я помню, как ты на кафельной плитке уснула!

— У меня там, в Минске, мужик образовался, Ленька. Психолог. Ненормальный такой…

— Мы тебе здесь нормального мужика найдем! Короче, договорились! Давай со своим кино разбирайся, и за дело!

— Кино…

— Ну, ты же сама понимаешь, кино — это несерьезно. Есть вещи поглавнее кино!

— Это точно!

Ирочка убрала подальше водку, взяла огурчик.

— Слушайте, а дайте мне свою машину… Ну, которая в ракушке гниет! «Москвичка» дайте!

— Зачем?..

— Ну, надо мне! Я вам потом верну… Дайте!

— Ну, — друзья переглянулись. — Если так надо… Бери. А когда вернешь-то?

— Может, через пару недель… Вот когда кто-нибудь из старой гвардии товар в Москву повезет! Вот тогда и пригонят!

Такая сумасшедшая девка, просто жуть.

— Ну, бери, если так надо… Только там резина лысая, и вообще… И заправить его надо! Так а ты чего… Ты уезжаешь?… А съемки?

— В задницу съемки!

— Ого… Случилось че?

— Все нормально!

На заправке Ирочка поковырялась в моторе, несколько раз вслух удивилась чудесам советского автомобилестроения. Слышавшие ее сотрудники АЗС прониклись уважением и даже попытались узнать, куда это на ночь глядя на такой колымаге отправляется такая красивая девушка? Вторсырье закрыто, лом не принимают…

— В Минск направляюсь! — весело доложила Ирочка. — Пожелайте мне удачи!

***

Наташа подошла к такси. Вот задача! Надо ведь как-то логично туда заглянуть, чтобы не вызвать подозрения и желания ударить сумочкой… И как это сделать?

А ты зайди со стороны водителя (это в Наташе заговорил внутренний голос) и задай ему какой-нибудь дурацкий вопрос… Ну, вроде: какая у вас сейчас такса за полчаса простоя?.. Или берете ли вы на реализацию цветы разных видов?..

Она обошла машину, деликатно постучала в стекло и склонилась пониже, стараясь увидеть пассажирку.

Видно, что молоденькая, хрупкая, блондинистая.

— Что? — сказал водитель, выжав стекло вниз. — Что случилось?

И тут Наташа поняла, что случилось! Случилось что-то до того странное, что она и сказать не может, и вдохнуть, и выдохнуть! В одну секундочку перебило все проводки и стыки!..

— Э-э-э-э, — только и смогла.

— А-а-а? — ответил он.

И оба пялились друг на друга и боялись, что разучились разговаривать или что у них трехмерная галлюцинация, которая вот-вот отпустит и придется шлепнуть себя по щеке ладонью и сказать: ты чего? Что это с тобой? Уже видения начались? Лечиться, дружок, надо!

Наташа смотрела на Витьку Яковлева.

А Витька Яковлев смотрел на Наташу.

***

Сначала Лена велела зайти в магазин и купить коробку самых навороченных конфет.

Потом велела ехать в Шабаны. Дима очень обрадовался такому раскладу. Зима, вечер, пробки — почему бы не прокатиться в Шабаны?

Там они долго кружили, искали. Лена смутно помнила адрес девчонок-пэтэушниц и в общем звонила наугад, номер квартиры очень приблизительный. Она даже имен этих девчонок не знала… То ли Насти, то ли Кристины…

Открыла унылая женщина в старинном халате.

— Здравствуйте, — улыбнулась Лена. — Я из социальной молодежной службы (женщина напряглась). У вас, если я не ошибаюсь, есть замечательная дочь, она учится в ПТУ… А у нее есть две подруги…

— Ну, есть… Что опять натворили?

— Ничего не натворили, все нормально!

Лена, конечно, чувствовала себя идиоткой. Но и чуть-чуть доброй феей. И это второе ощущение помогало не нести совсем уж чушь.

— Мы выделяем кое-какие деньги… Вот, у меня тут почти пятьсот… Это как бы новогодний подарок… Вы могли бы отдать их девочкам? Или их мамам? Но при условии, чтобы девчонки себе тоже что-нибудь купили… Ну, на Новый год…

— Так, а что? — женщина взяла деньги, сильно задумалась. — Это вы всем раздаете?

— Не всем. Только самым… перспективным…

— А расписаться там?.. Протокол?..

— Ничего не надо. Просто распорядитесь этими деньгами правильно. Их не очень много, но больше нет…

— Точно все нормально? Вы не эти… Не наркоманы? — беспокоилась женщина, она очень не хотела отдавать деньги. Но и не верила, что можно вот так запросто их получить.

И ведь деньги огромные. Для нее просто гигантские!

— Нет. Все нормально, мы абсолютно обычные люди. До свидания. С наступающим!

— Так, а как вас звать-то? Что девкам говорить?

— Ну, скажите, что подруга одна… Ничего не говорите! Мне просто хотелось сделать им подарок! Абсолютно бескорыстно!

— Поверила? — спросил Дима.

— Поверила.

— Молодец. Я бы… Хотя я бы тоже поверил.

— Да, когда скоро Новый год, как-то чаще и глубже верится.

— Это не мое дело, но почему ты отдала им все свои премиальные? Они сделали для тебя что-то хорошее?

— Ага! — улыбнулась Лена. — Они помогли мне вспомнить, как в пятнадцать лет мы с Иркой и Наташкой охотились за Звездным мальчиком!

— За кем?

— За парнем, который сыграл главную роль в «Сказке о Звездном Мальчике»! Мы звонили ему домой, писали ему письма…

— Да? Вы так ужасно себя вели?

— Причем всегда! И чем старше мы становимся, тем ужаснее себя ведем!

Было очень хорошо.

— Я не Звездный мальчик, но… Что тебе подарить на Новый год?

— Подари мне себя!

— Какая ты нетребовательная женщина!

Потом они поехали к старому клоуну Костику.

***

Ирочка вырулила на трассу и взяла максимальную цифру — 100. Больше этот бедный зверь, побитый ржавчиной, не вытянул бы даже на авиационном топливе. Она ехала и думала о том, что раньше люди были лучше и выносливее, раньше они ездили в таких монстрах и радовались своей счастливой судьбе… А сейчас это — подвиг на крови, причем всех участников: и Ирочки, и машины. Ее, машину, трясет, дергает, заваливает снегом, ей плохо, и становится еще хуже. И она давно должна была погибнуть, но почему-то держится. Наверное, хочет что-то доказать.

А Ирочка? Что хочет доказать она?

Что отчаянная, сумасбродная девка? Что идиотка, каких свет не видывал?

Зачем она сбежала от славы и съемок? Какого черта она покинула Москву, город мечты и перспектив?

Только представить на секунду, что сейчас делает бедный Вадик… Какими нехорошими, недобрыми словами он вспоминает ее, как экстренно отменяет съемки… Или ищет новую актрису, более вменяемую. А таких много, между прочим. Так что не пропадут!

И понятно, как белый день, что ее больше не позовут. Что будут забывать, сначала рассказав всем встречным о сволочной девке из Минска, которая, кобыла, поставила крест не только на собственной карьере, но и на кино… Хотя какой крест на кино? Справились и без нее, незаменимых нет. А вот на ее конкретной кинокарьере не просто крест, а КРЕСТ!

— А, в задницу! — весело говорила Ирочка, подстегивая своего хромого коня. — Пошли вы все!

В машине не было даже приемника!

Как такое возможно?

***

— Привет, — сказала Наташа, откашлявшись.

— Привет, — ответил ей Яковлев.

— А я думала, что ты… Нет, все нормально…

— Что я?

— Ну… Да нет, ерунда… Как дела?

— Нормально… Вот, таксую.

— Давно?

— Года два…

— Здорово.

— Ну, не то чтобы здорово… Но военного из меня не получилось. 

— Я знаю.

— Так что… А ты?

— А я? Я нормально…

И все? И больше не выдавят ничего?

Клиент Михал Михалыч нервничает, ходит по цветочному пятачку, подает отчаянные знаки. Робкая девушка-пассажирка пытается привлечь внимание таксиста, узнать, что происходит…

— Я цветами торговала… Сейчас буду дизайном заниматься… Ландшафтным.

— Ничего себе? Молодец!.. А я вот с напарником кооперируюсь, беру машину… Потом, если получится, начнем расширяться, уже есть предложения… Верчусь…

— Слушай… — Наташа оглянулась. — Мне надо идти…

— Да, конечно…

— Я не знаю… А… у тебя есть…

— Телефон? 

— Ну, да…

— Есть…

— А ты…

— Я? Да. Если ты хочешь, я оставлю.

— Отлично…

Он начал искать в бардачке, девушка-пассажирка что-то вежливо спрашивала, но он, кажется, не слышал.

И Наташа отчетливо увидела его специфику, его спазматичные движения. Такие бывают только у тяжело болевших и, возможно, больных еще и сейчас… Такие движения бывают у тех, кто вообще долго был без движения. Наташа закусила губу. Страшно даже представить, что он пережил! Страшно подумать, какими были его лежачие дни, как он учился всему заново…

— Ты сама запиши, ладно? — он протянул маленький таксистский блокнотик, ручку. — У меня тут проблемки… Я скоро от них избавлюсь, но пока…

Рука дрожит и плохо держит ручку. Он не сказал этого.

— Когда тебе можно позвонить?

— Когда хочешь, я живу один…

Наташа отдала ему ручку, подумала, потом наклонилась поближе, чтобы не испугать девушку-пассажирку.

— Вить, у меня дела. Мне надо их решить, надо помочь одному человеку, а потом еще подъехать кое-куда…

— Ну, конечно! — Яковлев охотно кивнул. — Я не держу! Пока! Рад был!

— Погоди… А потом… Часа через два… Я только заеду домой и возьму вещи… Они уже собраны… Часа через два я приеду к тебе… И я уже не уеду. Если захочешь, я не уеду!

Яковлев смотрел и смотрел.

Дамы-коллеги отвлекали Михал Михалыча.

— Что-то случилось? — спросил Яковлев.

— Ну, да… Я кое-что поняла…

— Что?

— Подождите минуточку, — попросил Яковлев пассажирку. — Мы сейчас закончим!

Та кротко вздохнула. И Наташа подумала, что Михалу Михалычу будет приятно и хорошо с этой милой девочкой.

Он вышел из машины, высокий, худой. Сделал шаг, чуть-чуть подволакивая ногу.

Стояли «молния» к «молнии».

— Любишь, говоришь? — спросил он мятным шепотом.

— Люблю.

— Действительно, любишь?

— Люблю.

Распахнул руки, загреб и прижал изо всех сил. И остались так стоять.

***

— О, кто пришел! — Костик отворил дверь, пропустил в коридор. — Ленка моя любимая приехала! Ах, какая молодчина! Вот я рад!

— Дядь Кость! С наступающим! Это тебе!

Дима подал, а Лена протянула огромную конфетную коробищу.

— Конфеты? Ты помнишь, да? — Костик распахнул седые ресницы. — Ну, ты моя умница! Даже не думал! Вы проходите! Сейчас мы эти конфеты рассмотрим поближе! Сейчас чаю! Или кофе?

— Да мы на минуту!

— Никаких! Я тебя полгода не видел! Где полгода? Больше! С марта! Найди уж полчасика, поговори со стариком!

Лена кивнула Диме: раздеваемся. Дима кивнул Лене: как скажешь.

— Дядь Костя! А ты сейчас работаешь где-нибудь?

— А как же! На елках! Почетным Дедом Морозом!

— А на телевидении ничего?

— Да что ты! Я уже на пенсии! Меня с моими морщинами уже и загримировать-то проблематично! Нет, это все давно уже… А что за молодой человек?

Дима привстал, протянул руку.

— Дмитрий, боевой товарищ…

— И любимый человек!

— Вот как? — Костик посмотрел на Лену, но спрашивать не стал.

— Мы с Сергеем разошлись, дядя Костя. Так получилось…

— Ну, что же… Что ты тут сделаешь?.. Разошлись, значит… Ты — человек серьезный, просто так шашкой не машешь… А вы, боевой товарищ?

— А я вообще шашкой не машу. Предпочитаю забрасывать снежками.

— Шапкозакидательством злоупотребляете?

— Нет, использую любой шанс, наращиваю силу характера!

— Сообразительный, — резюмировал Костик. — Ну, давайте! Пробуйте свой подарок!

А вкусные же конфеты, когда дорогие! Хорошо сидеть и есть конфеты, и никуда не бежать, и ничего не бояться.

— Вы давно с мамой разговаривали?

— Да вот с моей свадьбы и не разговаривали. Я ей сообщил, и она, конечно, окончательно вычеркнула меня.

— Ну, я бы тоже вычеркнула… Если бы мой любимый человек женился на другой!

Костик хотел переспросить, но только поискал подсказки у Димы. Что делать? Может быть, у Лены какое-то особенное настроение? И с ней надо соглашаться, с ней надо быть сегодня особенно корректным?

— Ну, я бы тоже вычеркнул такого человека, если бы он женился на другой! — Дима нахмурил брови, строго посмотрел на свои ногти. — Так что я присоединяюсь!

— Ладно, дело ваше. — Костик выключил свистящий чайник, поставил его на стол, выгреб разномастные бурые чашки, потом сунулся в холодильник. — Может, водочки?

— За рулем! А так — с удовольствием!

Лена осматривалась. Никаких следов женщины-хозяйки. Стопроцентно мужской подход к ведению хозяйства.

— Я не жалею, что женился. Замечательная женщина.

— A где твоя жена, дядя Костя?

— Где жена? — Костик звякнул бутылочкой о чашку. — Умерла.

— Как?

— Так. Умерла моя Виктория Месхиевна, уже два месяца как…

— Дядя Костя! — Лена встала, вроде как подошла, но не решилась обнять — он пил.

— Да я в порядке. Я знал, что так будет. И она знала. Мы с ней в больнице обручились. Там же и свадьбу играли, вместе со всем отделением…

Лена качала головой. Дима молча вращал чашку.

— Восемь лет человек с болезнью боролся, исхудала до позвонков. А когда ей врачи сказали, что теперь только обезболивающие, что осталось пару недель, она меня попросила жениться. Я-то ее давно знаю, работали вместе, так что навещал ее, все восемь лет с разной периодичностью и навещал… А она так из-за театра замужем и не была, ни детей, никого… Нафантазировала себе, а я не спорил, потому что уважал и жалел человека… И вместо двух недель прожила два месяца. Так что слушайтесь Сократа! Женитесь несмотря ни на что!

Лена уселась назад, на холодный табурет.

— Дядя Костя! Ну, а что же ты маме не сказал? Она же ничего этого не знала? Ну, как же ты так? Она же думала, что ты на самом деле женился!

— Так я на самом деле и женился! Или ты думаешь, я шутил?

— Ну, конечно, конечно! — Лена так волновалась. — Конечно! Но… Дядь Костя! Вернись к нам!

— Лена! — Костик помрачнел, но вспомнил о чайнике, засуетился, начал кружить вокруг чашек на столе. — Я и без того аморальный тип, к моему бытовому алкоголизму так и просился какой-нибудь серьезный грех вроде донжуанства. Или чего-то в этом роде. И на месте твоей мамы я бы, конечно, не стал разбираться в мотивах женитьбы, в том, чем все закончилось, для чего это все делалось. Я ее для нее самой уже один раз предал, а все остальное только ухудшало мой статус. Я уже не хочу путаться под ногами, устал я, Лена.

— Она одна, дядя Костя.

— И я один. Заметь, уже много лет. Более того, я до сих пор питаю к ней самые нежные чувства, ничего не изменилось. Но глупо биться о стену годами. Кто-то должен найти в себе силы и сдаться. Это сделал я.

— Дима, — Лена встала, подошла к Костику с тыльной стороны. — Возьми этого человека под руку и тащи его в машину.

— Не понял… В смысле? Мы его похищаем?

— В смысле кому-то пора применить силу и свести этих манерных, кокетливых и несговорчивых влюбленных!

— Предупреждаю! — Костик улыбался. — Я буду сопротивляться!

— Бесполезно. Дима спортсмен. Я тоже молодая, крепкая девка.

— Дима не станет портить отношения с будущим… родственником! Я же тебе как родной! Да, Лена?

— Тем более! Родственники должны жить вместе! И хватит этих высоких страданий! Хватит!

— Да прекратите вы! — Костик вырвал руку. — Я, конечно, дряхлый старец, к тому же клоун, а не спортсмен! Но я не тварь дрожащая и право имею!

— Право на что??

— На гордую, хоть и паскудную старость!

— Вы не имеете права упускать последний шанс!

— Но она не хочет меня видеть!

— Хочет! Всегда хотела! И сама признала, что была дурой!

— Так и сказала? — Костик сильно удивился. — Рита вдруг стала банальной?

— Дядя Костя… Прошу тебя… Сделай нам всем такой подарок! Ты же почетный Дед Мороз!

Костик бродил по кухне и думал, и размахивал руками, как будто отгонял видения надменной Риты и еще чьи-то видения, мысли о собственной слабохарактерности.

— Лена! Пожалей меня! — просил он. — Сейчас ты снимешь меня с места, разворотишь мое бедное сердце, привезешь к себе домой только потому, что тебе хочется этого!.. А там — ничего! Ничего не изменилось! Там снова будет твоя вежливая, но презирающая мама! И мне придется возвращаться! И я до конца своих дней не прошу себе то, что… И Виктория Месхиевна не простит! И твоя мама тоже!

— Едем, дядя Костя!

***

Ирочка остудила своего быстроногого, своего дрожащего горбунка, поискала взглядом в пейзаже за окном. Потом вышла. Хребет болел от жесткого сиденья. Педали, коробка передач — все было против человека. Но Ирочка даже не стукнула «Москвича» по тощему колесу.

Она выбралась на обочину, немедленно провалилась по щиколотку в снег. Здесь или нет? По расстоянию — здесь.

Здесь когда-то давным-давно она сбила чучело, и это чучело коренным образом изменило ее жизнь.

Здесь когда-то они стояли с Ромкой, залепленные снегом, и кричали друг другу о любви.

Здесь Ромка и Алексей совершили свой последний кульбит, свое самое яркое и самое бессмысленное дефиле по полю до ближайшего дерева.

— Ты здесь? — позвала Ирочка.

Лают собаки, воет метель и дикие звери в каком-то дальнем лесу. Белое небо. Белая земля. Падает снег.

— Ромка… На хрена вы так гнали?.. Вы же понимали, не маленькие… Ты ко мне спешил, соскучился, я знаю… На хрена я так гоню? Потому, Ромка, что меня в Минске ждет наша с тобой дочка! Поэтому я гоню на грани… Почти не гоню… И ты видел эту машину?

Она обернулась, посмотрела на колченогое, пятнистое автомобилеобразное.

— Разве на нем вгонишь как следует?.. Доехать бы и не потерять колеса! Сильно напрягаться не буду, максимум до границы… Потом буду как-то спать. Вот в этом вот сарайчике с рулем… А утром приеду, пойду к Маруське… Ромка, ты там смотри, оберегай меня. И, если сможешь, Маруську. Она, конечно, под присмотром, с ней сейчас Роза Наумовна и Леня… Ты видел, как твоя мама ожила? Клевая у тебя мама, Ромка. А я вот со своими не разговаривала хрен знает сколько времени!.. Я родила, Ромка, а мать не позвонила! Ты можешь себе такое представить? Я не могу, раньше могла бы, а сейчас не могу! Я вдруг или поумнела, или постарела… А ты никогда не постареешь, Ромка, ты всегда будешь молодым и красивым! А я стану старой, у меня выпадут зубы и волосы, я буду одна в своей квартире… Если я сейчас не приеду к Маруське, она потом не приедет ко мне, это же нормально… Мне так не хочется, чтобы моя дочка со мной так поступала, как я со своей матерью… Я, оказывается, ответственная, я не могу без Маруськи! Прикинь? Реально! Вот сидела, балдела с ребятами, а так тосковала по ней! Ты бы потрогал ее, какая она мягкая! Как червяк… И из-за этого червяка вся моя жизнь к черту… Я не хочу работать, не хочу тусоваться с ребятами… Я хочу домой, к вонючим памперсам… Что со мной такое? Я ведь не курица, ты же знаешь! Я всегда была нацелена в будущее! Я деньги зарабатывала, ты знаешь… Куда все девалось?

Снег, но не сердитый, а такой сказочный, пухлыми комочками. Невесомо причаливает к ресницам, мешает моргать.

— Ты думаешь, я уже закончилась? Думаешь, теперь я буду… как там про двадцать пять лет говорили… в пучине проблем? А Маруська, как новое поколение, будет расти? Она — мое будущее, а я сама — уже прошлое?

Проехало авто с музыкой. Из прошлого в будущее.

— А я согласна… Я уже столько всего сделала… Даже если я больше ничего не сделаю, а буду ходить за Маруськой и подбирать в памперс… А Маруська добьется большего, я ей помогу… И Ленька поможет. Ленька у меня классный…

И вдруг из деревни громыхнула гармонь с голосами, вышли люди на улицу, развернулись… Кто бы мог подумать, что этот пейзаж живой и не такой уж вражеский, как казалось много лет назад?

— Ромка, все так хорошо! Машка, Ленька… Роза Наумовна… Ленка с Наташкой… Я счастливая такааая! («Ой мороз, мороз, не морозь меня! Не морозь меня, моего коня!».) Если бы только ты был живой… если бы ты был живой, я бы. наверное все равно завела себе Леонида… Он так… как бы тебе сказать… Нейтрализует меня… Мне с ним спокойно, он мне нравится даже… Но ты… Это было что-то другое… А вот как я могла тебя любить, Ромка? За что? Может, как своего ребенка? Может, я детей люблю, просто не знала об этом до Маруськи? («У меня жена, ой красавица! Ждет меня домоооой, ждет, печалится!».) Мне, конечно, все равно, за что я тебя любила. Главное, что это у меня было и есть. Можешь все время сидеть у меня на плече. Я тебя очень, очень… («Я вернусь домой на заказе дня. Обниму женууу, напою коня!».)

Ехала, плакала, очень любила Ромку, Маруську, Леньку, Розу Наумовну. Ленку, Ирку, Минск…

Была счастлива.

***

Наташа не помнила, как собирала букеты, но была уверена, что это — лучшие букеты в ее жизни. Потом они разъехались, хоть и с большим трудом.

— Ну, трогайся же! — говорил Михал Михалыч Яковлеву. — Виктор! В чем дело? (оборачиваясь к своей невесте) Я с этими ребятами уже год езжу, всегда нормальные были, никаких проблем! (Яковлеву) Витя! Виктор!.. Пора ехать! Нас ждут!

— Я приеду! — говорила Наташа.

— Приедь! — говорил Яковлев.

— Я только разберусь с делами и людьми! И приеду!

— Я могу заехать!

— Не надо, жди меня дома!

— Буду ждать!

— Виктор! Я… Я вас крайне настойчиво прошу! Едемте! У нас полный цейтнот!.. Наташа! Вы хоть повлияйте на него! Вы же знаете мою ситуацию!

— Езжай.

— Еду.

— До скорого.

— Ты не пропадешь?

— Теперь нет.

— Хорошо.

***

Лена боялась неадекватной маминой реакции. Она хорошо понимала, чего боится Костик: поджатых маминых губ и взгляда сквозь или в сторону.

— Все будет хорошо.

— Я столько лет на это надеюсь!

Маргарита Петровна открыла не сразу. Она смотрела в глазок и все понимала. Стоит Лена. Стоит Костик. Дима, новый мальчик Лены. Такая конфигурация красноречивее даже тех взглядов, которыми обмениваются «гости». Она собиралась с духом, чтобы от волнения в голосе не было фальши, чтобы лицо и сердце пришли в норму.

— Сейчас! Минуточку.

Отворила и начала улыбаться всем сразу, никого не выделяя.

— Ого! Сколько вас! Вот так сюрприз!

— Мама! Я привела Костика. Он собирался чахнуть в одиночестве, но мы ему этого не позволили. Хотели бы вручить тебе в качестве предновогоднего подарка!

— Ну, подарок я, прямо скажем, не самый нужный в хозяйстве… Я им советовал купить тебе книгу! — Костик протянул Маргарите Петровне елку, которую купили по дороге. — Дорогая Рита! Позволь нам с елкой…

— А что вы на пороге стоите? — засуетилась Маргарита Петровна, приглаживая волосы. — Проходите скорее! Сейчас будем что-то готовить…

— Мы все купили, мам. Остается только упасть за стол и съесть. И выпить.

— А, конечно! — Маргарита Петровна унесла елку в ванную, задержалась там на минуту и звякнула помадой о стекло. Потом помчалась на кухню. — Проходите! Проходите в гостиную!

— Иди, дядя Костик! — Лена тронула «гостя» за локоть. — Пока она там одна. Иди!

— Иду.

А Лена с Димой отправились в бывшую комнату Лены. Кот Василий ожидал гостей, мял подушку.

— И что теперь? — спросил Дима.

— По идее, нам надо бы сбежать…

— Мы можем. Ко мне.

— Но хочется посмотреть, как оно разовьется!

— Если хочется, надо посмотреть!

— Давай ждать?

— Давай, что мне остается? — Дима присел к коту, пытался его гладить, Васька отбрыкивался. — А ты слышала, как этот милый дядечка назвал меня родственником?

— Да, но это не значит…

— Нет, я к тому, что… Если ты не против, а мама и дядя-родственник поладят между собой и вернутся к нам, я могу официально попросить руки их дочери. Как ты на это смотришь?

— Я?

— Ты.

— Моей руки?

— Слушай, — сказал Дима коту. — Твоя хозяйка кажется мне иногда совсем не такой умной женщиной, как о ней привыкли думать телезрители!

ЭПИЛОГ

— 2005 год — это… Ну, конечно, это год особенный! Наверняка, самый лучший из всех тех, которые нам повезло встретить! Я, кстати, вообще не думал, что доживу до такого года, поэтому отношусь к нему с особым уважением! А для тех, кому эта цифра не кажется странной, мое отдельное пожелание: доживите до 2050! В 2050 уже, наверное, будут летающие стиральные машины…

— Костя! Закругляйся! Мы хотим выпить!

— Рита! Ты меня пугаешь!

— Браво дяде Костику за тост, благодаря которому мы пропустили бой курантов! С Новым голом!

— Горько всем!

— Подайте салатик!

— Ну, я так и думала! Сеть «легла»! Теперь ни хрена не дозвонишься!

— Естественно! Все друг друга поздравляют!

— Ира! Оставь телефон в покое и пей за Новый год!

— Мне надо поздравить кое-кого!

Ирочка вышла в другую комнату, но там спали дети. Вышла на кухню, но там спал кот. Хотя с котом можно было и не церемониться.

Она сдвинула Ваську с табуретки, а сама набирала и набирала единственный номер.

В какой-то момент пробило.

— Сергей? Привет, это Ира… Да… Сестра твоя… После долгого молчания, да… Вот, решила… Ну, ты дашь мне сказать, а?.. Хочу поздравить тебя с Новым годом!.. Есть минута?.. Хочу поговорить… Да, просто так… Да, соскучилась… Можешь поговорить со мной?.. Жена не ругает?.. Как ты?.. Мы тоже… Ну, расскажи, что у тебя… А у меня нормально… Ленька же у нас доктор, все дела… Маруся такая большая, красивая… Вылитый Ромка, только еще круче… Ходит в бассейн, на танцы, на рисование, Ленька с ней занимается… Машину купили, Опелек Универсал, чтобы барахло можно было возить из дома на дачу… У нас же дача, Наташкина, помнишь? Бывал ты там?.. Такая крутая дача… Еще я свое предприятие открыла. Денюжку зарабатываю, печенье, булочки… Так что, если решишь своих малых подкормить отечественными продуктами… А ты в курсе, что Наташка с Яковлевым поженились? Ну, помнишь, одноклассник ее, там еще всякие страсти были… А малая Наташкина, Анжелка, уже третьего мальчика родила, прикинь?.. И всех Наташка смотрит, хотя у нее работы выше крыши, она же у нас теперь модный дизайнер по клумбам и альпийским горкам!.. Не спешишь, нет? Спят дети? Моя Маруська тоже… Как Ленка? Нормально Ленка… У нее же тоже двое, как у тебя, мальчик и девочка… Бросила телевидение, сидит дома с детьми, растолстела. Интервью у нее уже никто не берет… Что сказать? Что зря бросила?.. А, так даже?.. Скажу, ей будет приятно!.. А ты на телевидении работаешь сейчас? Нет? А что так? А почему не получилось? Галя оказалась не такая талантливая, как Ленка?.. Ну, да… Слушай, может, увидимся как-нибудь?.. А то как чужие… Мне в этом году тридцатник, прикинь?.. Я как подумаю, мне плохо становится! А тебе вообще сорок!.. Короче, Серый!.. Я звоню, чтобы помириться… Если хочешь, бери своих и приезжай. Все здесь: и Ленка с Димой, и Наташка с Витькой, и Ленька. Все здесь. Дружно нажремся и помиримся!.. Подумаешь?.. Думай, я не тороплю, я хочу, чтобы у нас с тобой были долгие отношения… С Новым годом тебя, братан!.. Ага, спасибо!.. Слушай… А ты ведь сейчас у родителей?.. А мама далеко?.. А можешь ей дать трубку?.. Да…

Ирочка вздохнула поглубже…

— Мама? Это Ира…

***

— За детей! — сказал Костик и строго посмотрел на Леонида. — Леня, мне кажется, что вам давно пора как-то расширить семейный детский ассортимент! По-моему, Маруся готова получить братика! И Роза Наумовна звонит по этому поводу, просит повлиять как-то!

— Да и мы готовы! — обрадовался Леонид. — Вот только придумаем, как мне родить вместо Ирочки!

— А я почему-то уверен, что в этом году вы совершенно традиционно и очень приятно родите себе мальчика!

— Все, Леня! Вы с Иркой попали! — сообщила Лена, гоняя пузырьки шампанского. — Дядя Костик у нас ясновидящий!

И все подумали и согласились. А потом начали вспоминать случаи ясновидения, которые подтвердились. Потом стали за это пить.

Леонид тихонько встал и просочился в кухню, хотел доложить Ирочке новость. Но Ирочка с кем-то говорила по телефону. Очень смущалась, была вся пунцовая, но страшно счастливая.

Леонид ушел в детскую, какое-то время смотрел на сопящих товарищей трех-пяти лет от роду, улыбался.

Маруся, маленькая копия Ромки, лапки разметала, спит. Рядом с ней сопят две копии ушастого парашютиста, правда, рыжие, в Ленку…

И за окном снег, а на улице — петарды, смех и веселая новогодняя попса.

Потом он уснул на коврике.

В общем, ему было спокойно. Новый год обещал быть хорошим.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg