«Люцифер и ангел»

Барбара Картленд Люцифер и ангел

От автора

В 1750 году Гораций Уолпол сказал: «Можно подумать, что англичане — утки: вечно их тянет на воду!»

История британских водных курортов берет свое начало в римскую эпоху, когда вода из горячих источников использовалась в термах.

В начале XVIII века в Англии и Уэльсе было 228 водных курортов. Иные до сих пор сохранили высокую репутацию своих целебных источников. Важнейший из них — Харрогит, который в среднем принимает 120 тысяч пациентов в год.

Из заметок, напечатанных в 1822 году, можно узнать, что в Харрогите пациенты испытывали обычные крестные муки водного курорта. Стоило вновь прибывшим узреть знаменитые серные источники — горячие, пенящиеся и дурно пахнущие, — как они разбегались по углам, втихомолку ругаясь и отплевываясь.

Позже один из анонимных рифмоплетов из «Панча», Гарри из Гарригита, написал:

О Гарригит, о гильдия врачей! В газетах городских мы видим их портреты; Мне врач полезен мой: я голоден всегда, Немного загорел, и кончены бюджеты. Чтоб время не терять, кончаю я письмо: В нем пользы ни на грош, зато убыток верный. Достоинства сих вод в словах не описать; Довольно. Остаюсь Ваш Гарри Мокросерный.

Несколько лет назад я останавливалась в Харрогите во время поездки в Харвудскую усадьбу — дом старшей дочери короля, которая вышла замуж за графа Харвудского. Харвудская усадьба, построенная в 1759 году, — сокровищница произведений искусства. Сейчас она открыта для посетителей.

Глава 1

1860 год

Стоя у ворот, Анита смотрела на небольшую рощу на краю поля. Там она часто сидела, когда ей хотелось поразмыслить в одиночестве.

Только она протянула руку к задвижке, как вдруг, посмотрев вверх, увидела, что серые облака, клубившиеся с утра, неожиданно разошлись и сияющий солнечный луч протянулся к земле.

Тотчас она вспомнила услышанный вчера во время проповеди стих из Библии.

Тогда Анита уже ускользала в мир своих грез, спасаясь от длинной, ученой и невероятно скучной речи преподобного Адольфуса Джемисона, как вдруг несколько необычный отрывок из Священного писания, выбранный им для проповеди, привлек ее внимание.

— Как упал ты с неба, денница, сын зари!1 — провозгласил преподобный Адольфус.

Внезапно Анита отчетливо представила себе падение прекрасного архангела Люцифера, лишенного вечной благодати.

Мысль об изгнании Люцифера с небес всегда пленяла ее, и теперь, глядя на солнечный луч, она думала о том, как он выглядел, прежде чем согрешил.

Аните представилось его прекрасное улыбающееся лицо. Но может быть, еще в небесных сферах в глазах его мерцал беспутный огонек, словно судьба его была решена еще прежде восстания, низвергнувшего его к погибели.

И вдруг мечты Аниты прервал резкий голос, заставивший ее вздрогнуть:

— Ну, девушка, откроешь мне ворота или будешь грезить дальше?

Анита обернулась и приоткрыла рот от удивления, ибо перед ней предстал сам Люцифер на великолепном черном жеребце — точно такой, каким она его себе представила.

Его лицо было, несомненно, красиво, но несло на себе печать цинизма и разочарования. Над темными глазами насмешливо вздымались черные брови. Даже шелковая шляпа, сдвинутая набок, казалась подходящей заменой нимбу, что когда-то принадлежал ему.

Но если она была смущена обликом джентльмена, то и он был удивлен.

Увидев одинокую девушку у ворот, ведущих на пастбище, по которому он хотел проехать, он решил, что она, вероятно, с близлежащей фермы.

Однако личико сердечком с большими голубыми глазами и мягкими, очень светлыми локонами, обрамлявшими овальный лоб, вовсе не принадлежало какой-нибудь молочнице. Он подумал, что девушка очень молода, ей, наверное, нет еще и двадцати.

Анита смущенно глядела на незнакомца. В углах его жестко очерченного рта возникла тень улыбки, и он спросил:

— О ком вы задумались?

Анита тотчас же, словно была обязана ответить, сказала:

— О Люцифере! Джентльмен засмеялся:

— А теперь вы полагаете, что встретили Князя Тьмы?

Она не удивилась его вопросу — ведь он сказал правду, — но ничего не ответила. Помедлив, он добавил:

— Если бы вы знали своих поэтов, вы бы вспомнили, что «светила движутся, несется время; пробьют часы, придет за мною дьявол» 2.

Он продекламировал эти строки, словно они были известны всем. Когда он закончил, Анита тихо сказала:

— Кристофер Марло.

— Так вы знаете своих поэтов! — заметил джентльмен. — Ну что ж, если встретите Люцифера, берегитесь его! Это лучший совет, какой я могу дать.

Произнося эти слова, он посмотрел в сторону. Анита словно вспомнила вдруг, зачем он здесь, и отодвинула засов. Створки ворот распахнулись от ее прикосновения.

— Спасибо, — сказал джентльмен. — И не забывайте о том, что я вам сказал.

Незнакомец улыбнулся, будто полагал, что она не последует его совету.

Затем он пустил лошадь легким галопом, направляясь к дальнему концу поля. Глядя ему вслед, девушка подумала, что он «ушел во тьму проклятья».

Все еще провожая его взглядом, Анита медленно закрыла ворота. У нее больше не было желания идти в свою укромную рощицу. Лучше она пойдет домой и подумает об этом незнакомце, так похожем на Люцифера.

Девушке страстно хотелось рассказать кому-нибудь об этой таинственной встрече, но она слишком хорошо знала, что Сара и Дафни, ее сестры, только посмеются над ней.

Они всегда насмехались над ее слишком живым воображением и мечтаниями, в которых она забывала обо всем, что происходило вокруг.

— Но это было на самом деле! — сказала себе Анита. — Здесь действительно был Люцифер, сын зари!

Странно, что он выглядел точно так же, как она его себе и представляла: римский нос, складки от крыльев носа к уголкам губ, едва заметные тени под глазами, губы, что могли — она знала — произносить горькие, жестокие слова, хотя сегодня его речь звучала не более чем цинично.

И вот он пал, как Люцифер, Навеки, без надежд3.

Анита учила эти строки из шекспировского «Генриха VIII» с гувернанткой, но, на ее взгляд, они не подходили Люциферу на черном жеребце. Совершенно очевидно, он не сожалел о своем падении и не потерял некую надежду.

Затем, вспомнив Кристофера Марло, которого процитировал незнакомец, Анита подумала о двух строках, что описывали его так точно. Их произносит Мефистофель:

Через гордыню и дерзанье злое,

За что Господь его низринул с неба4.

Гордый и дерзкий — таким был ее Люцифер, тот, что говорил с нею.

Возвращаясь в усадьбу, она размышляла о вопросах, которые задавала бы ему без конца, о том, как много хотела бы ему сказать.

Потом она решила, что он сочтет ее сумасшедшей. Конечно, он всего лишь самый обычный дворянин и, несомненно, гость графа Спирмонтского, чьи вечера были предметом разговоров во всем графстве.

«Я больше никогда его не увижу, — подумала Анита, подходя к усадьбе, — но его облик останется со мной навсегда».

— До свидания, мама!

— Отдыхай хорошо, мы будем думать о тебе!

— Пиши как можно чаще!

— До свидания, до свидания!

Девушки наперебой повторяли слова прощания. Удобный, хотя и весьма старомодный экипаж, в котором сидела их мать и жена сквайра, леди Бен-сон, тронулся.

Девушки провожали его взглядами, пока он не скрылся из виду. А потом вернулись в обветшалый дом, казавшийся теперь пустым, хотя всего несколько мгновений назад он был наполнен теплыми прощаниями и последними наставлениями.

— Теперь, когда мама уехала, я хочу поговорить с вами, — сказала Сара. — Пойдемте в классную комнату.

Дафни и Анита последовали за ней. Даже теперь, когда все они выросли, эта комната называлась классной, несмотря на все старания миссис Лэвенхэм превратить ее в уютную гостиную, где девушки могли хранить свои безделушки.

Дафни держала там мольберт для эскизов и целую коллекцию разнообразных красок и кистей.

А еще там хранилась принадлежавшая Саре корзиночка для шитья, очень похожая на мамину. Книги Аниты занимали целый шкаф и валялись на полу.

Диваны и стулья были обтянуты чуть полинявшим, но все еще миленьким ситцем, подходящим по цвету к занавескам.

На столе всегда стояли цветы. Комнату весело заливал солнечный свет.

Сара встала у камина и, подождав, пока Дафни и Анита усядутся, сказала:

— Я долго думала об этом.

— О чем? — спросила Дафни. — И о чем ты хочешь с нами поговорить?

— Я и пытаюсь вам сказать, — нетерпеливо ответила Сара.

Она была самой яркой из трех сестер: нежный румянец, золотистые с рыжими проблесками волосы, гиацинтовые глаза.

— Ты должна провести сезон в Лондоне и быть представленной ко двору, — повторяла миссис Лэвенхэм. Сара предвкушала это событие и, как вся семья, была уверена, что ее ждет успех.

Но случилось несчастье. Ее отец, благородный Гарольд Лэвенхэм, упал с лошади на охоте.

Лошадь придавила мистера Лэвенхэма, и он серьезно пострадал.

Промучившись два долгих года, он умер. Когда закончился год траура, доктора констатировали, что напряжение, перенесенное его женой, сказалось на ее здоровье: обострилась болезнь легких.

— Полгода в Швейцарии могут спасти жизнь вашей матери, — твердо сказали доктора.

Вся семья знала, что такие расходы им не по карману. Неожиданно жена сквайра, леди Бенсон, которая всегда восхищалась миссис Лэвенхэм, не только предложила отвезти ее в Швейцарию, но и пробыть с ней там по меньшей мере три месяца.

Леди Бенсон тоже была нездорова, но по другой причине. По мнению миссис Лэвенхэм, все отлично устроилось, к тому же — благодарение Господу — им надо было заплатить за проезд и за проживание в швейцарском отеле только за одну персону.

Однако девушки прекрасно понимали, что на лечение матери уйдут практически все их средства, а им не останется почти ничего.

И Дафни, и Анита догадывались, что именно об этом Сара и хотела с ними поговорить, и смотрели на нее с опаской.

По сути, именно Сара была главой семьи.

Она была прирожденным организатором. После смерти отца девушка взяла на себя заботы об их скромных финансах и предотвращала чрезмерные расходы, чего в свое время никак не мог добиться отец.

— Как вы обе знаете, — начала Сара, — я полагала, что сопровождать маму в Швейцарию придется мне. Я очень боялась, что так и случится.

— Поездка в другую страну может оказаться интересной, — заметила Дафни.

— Интересной! — насмешливо воскликнула Сара. — Там, куда уехала мама, полно престарелых больных, вдобавок в брошюре сказано, что по настоянию докторов там нет никаких развлечений, дабы ничто не мешало пациентам строго соблюдать режим.

— Бедная мама! — сочувственно сказала Анита.

— Мама не против, — ответила Сара. — Она твердо решила выздороветь, к тому же она всегда сможет посплетничать с леди Бенсон. А моих ровесников там нет.

Сара так резко произнесла эти слова, что сестры удивленно посмотрели на нее.

— Вы понимаете, что мне почти двадцать один год? — продолжила Сара. — А я никогда не была на балу — местные не считаются. Я никогда не проводила сезон в Лондоне. Я всегда только и делала, что ждала папу и маму и присматривала за вами!

Анита еще не успела ничего сказать, как Дафни воскликнула:

— О, Сара, я никогда об этом не думала! Какими же мы были эгоистками! Но папа был так болен, а когда он умер, мама была так несчастна.

— Знаю, — хмуро сказала Сара, — и я действительно делала все, что могла.

— Конечно, дорогая, — согласилась Анита. Дафни вскочила со стула и обняла Сару:

— Ты просто молодец, мы все это знаем!

— Мне не нужна ваша похвала, — сказала Сара. — Сядь, Дафни, я хочу рассказать вам о своих планах.

Девушка помолчала, как будто подыскивая слова. Затем сказала:

— Я уже написала папиной сестре, графине Чармутской. Я попросила разрешения погостить у нее некоторое время.

— Тетушке Элизабет? — воскликнула Дафни. — Но она никогда не уделяла нам внимания и даже не приехала на папины похороны.

— Я понимаю, — ответила Сара. — Как мы знаем, папина семья не одобряла его женитьбы на маме, но у них нет причин плохо относиться к нам.

— Но графиня нас никогда никуда не приглашала, — настаивала Дафни.

— Верно, однако ей будет трудно не согласиться на мое предложение.

— А что ты ей предложила? — поинтересовалась Анита.

— Я спросила, могу ли я погостить у нее в июне и июле. Я объяснила, что маме пришлось уехать в Швейцарию, а мы остались дома одни и просим ее, одну из оставшихся у нас родственниц, проявить немного милосердия к папиной старшей дочери — он был бы так благодарен ей, если бы был жив.

Слова Сары прозвучали так трогательно, что Дафни засмеялась:

— Ты права, Сара, она не сможет отказать тебе.

— Я также надеюсь на то, что твоя крестная, леди де Вер, не откажется принять тебя.

Дафни изумленно ахнула:

— Моя крестная? Но она не писала мне и не дарила подарков со времени моей конфирмации.

— Знаю, — ответила Сара, — но она очень богата и, несмотря на возраст, часто устраивает приемы в своем доме в Суррее. Папа говорил, что дом у нее великолепный.

— Да, я помню, как он об этом рассказывал, — сказала Дафни.

— Я написала ей почти то же самое, что и тетушке Элизабет. Я полагаю, она согласится принять тебя, потому что она всегда испытывала нежность к папе.

Дафни сжала руки:

— Я так на это надеюсь!

— Я тоже, — ответила Сара. Ее взгляд обратился к Аните.

Глядя на сестру, Сара подумала, какой же юной та выглядела.

На самом деле Аните уже исполнилось восемнадцать, но она была такой хрупкой, с лицом свежим, как цветок, и взглядом херувимчика, что казалась ребенком.

— А что со мной? — спросила Анита внезапно замолчавшую Сару. — Я останусь здесь с Деборой?

— Я не забыла о тебе, Анита, — мягко сказала Сара, — но из наших родственниц осталась только одна.

— Кто же это?

— Двоюродная бабушка Матильда. Мгновение Анита выглядела озабоченной, а потом сказала:

— Мы так давно ничего о ней не слышали! Ты уверена, что она жива?

— Думаю, да. Она точно была жива, когда умер папа, — она прислала венок на похороны.

— Я и не знала об этом! — воскликнула Дафни. — Впрочем, венков было так много!

— Если помнишь, я составила список приславших венки и всех их поблагодарила.

— Где живет двоюродная бабушка Матильда? — спросила Анита.

— Венок был отправлен из Харрогита, — ответила Сара. — Он пришел по почте. Кстати, он был сделан из листьев, что весьма разумно — цветы завяли бы по дороге.

— Думаешь, двоюродная бабушка Матильда захочет меня принять? — тихо спросила Анита.

— Полагаю, она будет рада тебе не больше, чем тетушка Элизабет или леди де Вер мне и Дафни, — ответила Сара, — но я рассчитываю, что они нас все же примут. Вы, конечно, понимаете, что это наш единственный шанс, а что касается меня — последний.

Заметив, что Анита не поняла ее, Сара объяснила:

— Наш шанс найти себе мужей! Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что при нынешнем образе жизни мы останемся старыми девами.

Ее голос прозвенел в классной комнате, и Дафни и Анита поняли, что Сара сказала чистую правду.

В деревушке Фенчерч, в которой они жили, не было молодых людей их возраста. После смерти отца немногочисленные окрестные семейства и вовсе забыли о сестрах.

Сара слишком хорошо понимала, что никто не станет приглашать в гости трех девушек, даже таких привлекательных, как они, без сопровождающего их мужчины.

Сквайр, сэр Роберт Бенсон, самый влиятельный землевладелец в округе, и его жена часто приглашали их на обед и ужин, но сэру Роберту было за шестьдесят. Его сын, уже женатый, служил в полку в Индии, а дочь удалилась в монастырь.

Больше всего в округе говорили о доме графа Спирмонтского, но он и его жена принадлежали к высшему обществу, собиравшемуся вокруг принца и принцессы Уэльских в усадьбе Мальборо, и открыто заявляли, что «никогда не приглашают местных».

А потому соседям приходилось довольствоваться слухами, что разносила прислуга, и лицезрением прекрасных женщин и статных мужчин, изредка проезжавших по деревне верхом или в щегольских экипажах.

Сара была права.

При таком образе жизни у них не было возможности встретить подходящих холостяков, а что касалось Сары, то здесь положение становилось и вовсе отчаянным.

Она была так хороша — не удивительно, что она жаждала более широкого круга ценителей, чем мать, сестры, сквайр и его жена.

— Сейчас нам нужно решить, — продолжала Сара, — какие траты мы можем себе позволить на платья. Это абсолютно необходимо, а то мы будем выглядеть так, словно только что сошли с Ноева ковчега.

— Платья! — почти в экстазе воскликнула Дафни.

— Думаю, мне в Харрогите не потребуется ничего модного, — сказала Анита. — Насколько я помню папины рассказы, двоюродная бабушка Матильда посвятила себя делам милосердия, поэтому я вряд ли встречу подходящего мужа, разве что из монашеского ордена!

Сара засмеялась. Анита так смешно говорила: им всем это очень нравилось.

— Не волнуйся, дорогая, — сказала она. — Если мне удастся выйти замуж за знатного или просто богатого человека, и ты, и Дафни будете гостить у меня, а я прочешу Лондон и все его окрестности — или где я там буду жить — в поисках подходящих холостяков.

— Вот и решение! — воскликнула Дафни. — Тебе, Сара, понадобится много красивых платьев, а мы с Анитой как-нибудь обойдемся.

Ее слова прозвучали немного грустно, ведь она так мечтала, чтобы у нее были свои наряды, а не те, что доставались ей по наследству от Сары.

— Надеюсь, что твоя крестная, которая, я думаю, очень богата, не только примет тебя, но и даст тебе необходимую одежду, — сказала Сара.

— Я не могу ее об этом просить! — воскликнула Дафни.

— Конечно, нет, — ответила Сара, — но в своем письме я отметила, как мы бедны и какая для нас большая удача, что мы отправили маму в Швейцарию — да и то только с помощью ее подруги, леди Бенсон.

Анита вздрогнула.

— Сара, мы как будто попрошайничаем.

— Конечно! — резко ответила Сара. — Так и есть! Мы попрошайки, запомни, и я этого совсем не стыжусь. В конце концов семья Лэвенхэм нам кое-что должна.

— Должна? — переспросила Дафни.

— Разумеется! — ответила Сара. — Они отвратительно себя вели, когда папа и мама поженились, — просто потому, что дедушку-графа распирало от гордости и чувства собственной значимости. Он полагал, что даже его младший сын женится на титуле или деньгах, а у мамы не было ни того ни другого. Но она была так прекрасна, что папа влюбился в нее.

— Когда он увидел ее, — мечтательно сказала Анита, — все случилось, как в книге. Мама говорила, что, когда она посмотрела на папу, она поняла, что именно его видела в своих мечтах.

— Это была настоящая идиллия, — сказала Сара. — Мы все тоже хотим встретить мужчину своей мечты, но здесь мы точно никого не встретим.

Анита хотела было ответить, что, как ни странно, она встретила сегодня такого мужчину — Люцифера.

Но не ответила — поняла, что Сара будет только раздражена, если ей помешают изложить ее планы.

Когда Сара сосредоточивалась на чем-нибудь, она ожидала, что другие сделают то же самое, а потому Анита продолжала ее слушать, не перебивая. Сара рассказала сестрам, сколько у них было денег и как она устроила, чтобы о доме позаботились в их отсутствие.

— Ты уверена, что родственницы, которым ты написала, примут нас? — тихо спросила Дафни.

— Им придется — придется! — выполнить мою просьбу, — сказала Сара, и в голосе ее прозвучало отчаяние. — Иначе мы все обречены!

Герцогиня Оллертонская сидела у окна большого дома по Проспект-гарденс, который она снимала, и думала о том, что серные ванны и принимаемые, ею каждое утро железистые воды идут ей на пользу.

Герцогиня приехала в Харрогит, потому что на этом настоял ее сын, послушав доктора.

Говорить ему об отсутствии всякого желания уезжать из своего удобного и красивого дома на север было бесполезно.

Став вдовой, герцогиня усвоила, что с ее сыном, коль скоро он что-нибудь решил, спорить невозможно — особенно когда дело касается ее самой.

Он все устроил наилучшим образом.

Его секретарь-управляющий выбрал дом. Дом, большой, великолепно меблированный, принадлежал аристократу, который на лето уехал за границу.

Там было практически все, что может понадобиться даме из высшего общества, но вдовствующая герцогиня Оллертонская путешествовала, как кто-то сказал в шутку, «словно улитка — с домиком на спине».

Она приехала с юга с собственными скатертями, простынями, столовым серебром и, конечно, с собственными слугами. Кроме того, с ней путешествовали, как с удовольствием говорила ее светлость, «безделушки».

Они одни занимали изрядное число дорожных сундуков. Для их перевозки от личного поезда герцога до дома на Проспект-гарденс потребовалось несколько экипажей.

Среди многих вещей, с которыми герцогиня не расставалась, был портрет ее сына Керна, ныне пятого герцога Оллертонского.

Портрет стоял на большом, специально изготовленном мольберте недалеко от окна, где сидела герцогиня. Она посмотрела на привлекательное лицо герцога и подумала, как хорошо художник изобразил его темные глаза и решительный подбородок. Взгляд ее смягчился.

Внезапно дверь открылась, и появился герцог, словно вызванный ее мыслями.

Герцогиня протянула к нему руки.

— Ты приехал, дорогой! — воскликнула она. — Я так надеялась, что ты приедешь сегодня, но мистер Бригсток полагал, что завтра.

— Как видишь, сегодня, — сказал герцог. — Как ты себя чувствуешь, мама?

Произнося эти слова, он подошел к ней и, держа ее руку в своих, поцеловал в щеку.

— Мне лучше, в самом деле лучше, — улыбнулась герцогиня, — и не терпится вернуться домой.

— Тебе здесь не нравится?

Герцог нахмурился, меж его бровями появилась морщинка.

— Это было интересно, — ответила герцогиня, — но, откровенно говоря, повторять не стоит. Ты же знаешь, я не могу долго быть вдали от тебя и от Оллертона.

— Я тоже скучал без тебя, мама.

— Так мило с твоей стороны, что приехал повидать меня, — сказала герцогиня.

Герцог высвободил руку и сел напротив матери.

— Скажу честно, мама, как ты того желаешь, что, хотя мне и не терпелось увидеть тебя, мое путешествие на север вызвано не только сыновним долгом.

— Есть еще причина? — улыбаясь, спросила герцогиня. — Попробую угадать. Наверное, это как-то связано с графом Харвудским и его превосходными лошадьми.

Герцог засмеялся:

— Ты всегда прозорлива, мама, когда дело касается меня. Ты угадала. От тебя я поеду в Харвуд, где пробуду до скачек в Донкастере.

— А твоя лошадь в них участвует? — поинтересовалась герцогиня.

— Три, как обычно, — ответил герцог. — Думаю, одна обязательно выиграет забег.

Герцогиня вздохнула:

— Как бы мне хотелось быть там!

— Может, на будущий год, мама. Но если ты будешь хорошо себя чувствовать, съезди на денек в Эскот.

— Это самое лучшее, — улыбнулась герцогиня. — Уверена, что ее величество будет настолько любезна, что позволит мне погостить в Виндзоре.

— Конечно, — ответил герцог, — но ты должна хорошо себя чувствовать, а то не выдержишь стояния в присутствии королевы и прочих церемоний.

— В самом деле, — согласилась герцогиня. — Но расскажи мне побольше о твоем визите к маркизу Донкастерскому. Я всегда считала его очаровательным человеком.

— Я тоже, — ответил герцог. — Как ты понимаешь, мама, именно поэтому мне интересно увидеть его дочь.

Герцогиня замерла. Стало очень тихо. Затем она сказала:

— Ты имеешь в виду… Ты думаешь…

— О женитьбе, — закончил за нее герцог. — Да, мама. Я пришел к выводу, что мне пора жениться.

— О, Керн, я молилась об этом! — воскликнула герцогиня. — Это Мармион заставил тебя принять столь важное решение?

— Да, Мармион, — подтвердил герцог, — а вернее, королева.

— Королева?

— Ее величество говорила со мной на прошлой неделе.

— О Мармионе?

— Верно.

Герцогиня тихо вскрикнула — видимо, от ужаса, — но перебивать не стала.

— Ее величество попросила меня поговорить с ней в ее личной гостиной. Я сразу понял, что речь пойдет о чем-то серьезном.

— Это могло быть только одно, — быстро сказала герцогиня.

— Совершенно верно! Она сказала мне, что слышала, будто Мармион и его жена были в ложе в Ковент-гарден, когда там был принц Уэльский, и вели себя, как выразилась королева, «вызывающе».

— Полагаю, ее величество имела в виду, что они слишком много выпили, — тихо сказала герцогиня.

— По сведениям из других источников, они были невообразимо, возмутительно пьяны!

— О, Керн, что же нам с этим делать?

— Мы только можем принять меры, чтобы Мармион не унаследовал от меня титул, — ответил герцог.

— А что сказала ее величество?

— Она указала мне на то, что герцогиня Оллер-тонская по традиции является фрейлиной королевы.

— И конечно, ее величество не потерпит, чтобы в подобном качестве выступало то вульгарное создание, которое твой кузен избрал себе в жены, — добавила герцогиня.

— Именно это и имела в виду ее величество, — сказал герцог. — Таким образом, мама, настало время — возможно, к сожалению, — когда я обязан буду жениться.

— Конечно, дорогой, но почему к сожалению? Помедлив немного, герцог сказал:

— У меня нет желания жениться, мама, как я тебе и говорил, когда мы раньше обсуждали эту тему. Меня полностью устраивает мое нынешнее положение, но я прекрасно сознаю, что мой долг — обеспечить появление наследника. Поэтому я надеюсь на твою помощь.

— На мою помощь? — удивленно повторила герцогиня.

Герцог улыбнулся:

— Я не привык общаться с молодыми девушками, за исключением дочери маркиза, которую я в последний раз видел еще с гувернанткой. Ни в одном из домов, где я бываю, среди гостей не встречается молодых девушек.

— Конечно, я понимаю! — воскликнула герцогиня.

— Так вот, я хочу попросить тебя, мама, — продолжал герцог, — составить список подходящих, на твой взгляд, девушек. Я посмотрю на них и решу, какая подходит больше всего.

Герцогиня ничего не сказала, и, глядя на нее, герцог спросил:

— Что-то не так, мама? Я думал, что ты будешь рада больше всех — после твоих постоянных напоминаний о том, что я должен жениться и произвести наследника.

— Конечно, я рада, что ты женишься, Керн, дорогой, — ответила герцогиня, — но я надеялась — может быть, это глупо, — что ты влюбишься.

Герцог насмешливо скривил губы.

— Это «совсем другой коленкор», как сказали бы слуги.

— Но твой способ жениться очень хладнокровен.

— Есть другой выбор? Ты видела почти всех чаровниц, которые временно владели моим сердцем — не скажу, что их было немного, — но ни одна не подходит на роль моей жены.

Герцогиня, которой было известно о похождениях сына гораздо больше, чем он думал, мысленно признала, что это правда.

В обществе, в котором вращался герцог, все знали о его affaires de Coeur5, несмотря на то что они были обставлены с подобающей осторожностью. К тому же друзья герцога просто жаждали передавать герцогине свежие сплетни.

Поэтому она прекрасно знала, что последние полгода герцог постоянно находился в обществе известной красавицы, чей муж был готов ездить на лошадях его светлости, кататься на его яхте, пить его вино и смотреть сквозь пальцы на то, как хозяин увлечен его женой. По мнению герцогини, это было очень цивилизованное поведение, пример которому подал сам принц Уэльский.

Однако не было сомнений в правоте герцога, когда тот утверждал, что на приемах, на которых он является гостем или хозяином, вряд ли могла присутствовать молодая незамужняя девушка.

Словно догадавшись, о чем думает мать, герцог наклонился к ней и произнес:

— Не волнуйся так, мама. Обещаю, когда я женюсь, буду вести себя по отношению к супруге должным образом. Но и она должна быть достойна занять твое место, хотя, конечно, нет никого прекраснее тебя.

Он говорил так искренне, что герцогиня протянула к нему руку и сказала:

— Дорогой Керн, ты замечательный сын, и надеюсь, что твоя жена, кто бы она ни была, будет ценить тебя. В то же время любовь в браке необходима, и именно ее я желаю тебе найти.

Герцог встал, словно смущенный подобным оборотом разговора.

— Любовь — это одно, а брак — совсем другое, матушка. Давай сосредоточимся на браке. Найди мне подходящую партию — жену, которая была бы достойна бриллиантов Оллертона.

Герцогиня улыбнулась:

— Значит, она должна быть высокой, ведь наши диадемы выше и прекраснее, чем у других.

— Конечно, — согласился герцог. — Не меньше пяти футов и девяти-десяти дюймов, а поскольку сапфиры лучше смотрятся на блондинках, ее волосы должны быть цвета спелой пшеницы.

Герцогиня ничего не сказала, но в ее глазах промелькнул огонек: она вспомнила, что последние три женщины, с которыми связывали имя герцога, были брюнетками.

— Затем, конечно, жемчуг, — продолжал герцог, следуя нити своих размышлений. — Чтобы представить в наилучшем свете пятирядное ожерелье, требуется, скажем так, хорошая фигура.

— Девушка должна быть статной, как Юнона, вот верные слова, — кивнула герцогиня. — Я всегда восторгалась этим описанием. Ты ведь помнишь, мне удавалось сохранить очень тонкую талию до тех пор, пока меня не постиг этот ужасный ревматизм.

— Я вряд ли забуду это, — сказал герцог. — Как-то кто-то сказал, что его представление о красоте — это ты в сверкании бриллиантов, с длинным шлейфом на верхней ступени лестницы в Оллертонской усадьбе.

— Ты всегда говоришь восхитительные комплименты, дорогой, — улыбнулась герцогиня. — Мне это так нравится! Теперь я точно знаю, какдолжна выглядеть твоя жена, но найти ее будет нелегко.

Герцог прошелся по комнате.

— Один Бог знает, мама, — проговорил он, помедлив, — как будет трудно не только найти такую жену, которая мне требуется, но и выносить потом ее присутствие. О чем обычно говорят с молодой девушкой?

— Нет в мире женщины, которой не была бы интересна любовь, — мягко сказала герцогиня.

Герцог насмешливо хмыкнул, но не успел он заговорить, как она продолжила:

— Ты должен помнить, дорогой, что красавицы, которые тебе сейчас так желанны, тоже когда-то были неопытными девочками, только что из классной комнаты. Все они начинают, будучи неловкими, робкими, невежественными и необразованными.

— Боже, какая мрачная перспектива! — воскликнул герцог.

Герцогиня засмеялась:

— Все это не так плохо! Когда я вышла замуж за твоего отца, я, признаюсь, была застенчивой и, полагаю, во многом невежественной. Но хотя нас познакомили наши родители, я сделала твоего отца счастливым.

— Мы с тобой знаем, мама, что папа влюбился без памяти, как только увидел тебя. Однажды он сказал мне, что ты на фоне витража — это самое прекрасное зрелище, которое он когда-либо видел.

Герцогиня самодовольно улыбнулась. Ее сын продолжал:

— А лотом папа добавил: «Сейчас таких женщин уже не встретишь, Керн», — и он был прав!

— Я сделала твоего отца счастливым — только это и имеет значение, — сказала герцогиня. — Нет никаких причин, по которым мы бы не смогли найти для тебя такую же невесту, как я.

Герцог снова сел рядом с матерью.

— Папа всем сердцем любил тебя, мама, любил до самой смерти. А ты?

Мгновение герцогиня испуганно смотрела на сына, потом спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. Папа был намного старше тебя, и хотя это был брак по договоренности, для папы он оказался идеальным. Но ты — любила ли ты его всем сердцем, как он тебя?

Снова наступила тишина. Герцогиня отвела взгляд.

— Когда находишь любовь, — сказала она наконец, — это так прекрасно, так совершенно, что никогда об этом не жалеешь.

— Полагаю, ты ответила на мой вопрос, — кивнул герцог. — Но это не разрешает моих затруднений. Видишь ли, мама, любовь, которую испытывал к тебе папа и которую ты, очевидно, нашла, даже если и не с ним, мне незнакома.

В глазах герцогини появилось явное изумление. Прежде чем она успела что-то спросить, герцог сказал:

— Я знаю, знаю. После Итона в моей жизни были женщины, так что мои слова звучат странно, но рано или поздно — обычно рано — женщины разочаровывали меня.

— Керн, дорогой, мне так жаль!

— Не стоит сожалений. — Герцог улыбнулся. — Они подарили мне немало радости и развлекли меня, но, вспоминая, что папа чувствовал по отношению к тебе, я спрашивал себя: может, мне чего-то не хватает?

— О, дорогой, я думала, у тебя есть все! — вскричала герцогиня.

— Мне хотелось бы в это верить, — ответил герцог, — но когда, как сейчас, я честен по отношению к себе, я знаю, что это не совсем верно. Тогда я говорю себе, что я слишком многого хочу.

Герцогиня посмотрела на него с огромной нежностью.

Она всегда понимала, что стремление ее сына к совершенству гораздо выше, чем у любого из тех мужчин, которых она знала.

Герцог должен был быть непревзойденным во всем — чем бы он ни занимался, что бы ему ни принадлежало.

Его дома должны были быть самыми лучшими, его слуги — самыми расторопными, его лошади должны были выигрывать все пять главных скачек года, а его охотничьи трофеи — быть самыми большими в сезоне.

Женщины, за которыми он ухаживал, несомненно, были выдающимися красавицами, но… Теперь герцогине стало понятно, что одно он мог счесть несовершенным.

Она хотела что-то сказать, но тут герцог тихо рассмеялся, словно издеваясь над собой.

— Я становлюсь сентиментальным, мама. Мы с тобой знаем, что я тянусь за луной, которую никто покуда не достал.

— Может, однажды… — мягко сказала герцогиня.

— Нет-нет, давай не будем обманывать себя, — возразил герцог. — Давай будем практичными и вернемся к тому моменту, когда я попросил твоей помощи. Мне нужна жена, и я прошу тебя, мама, — нет, я заказываю тебе — найти мне невесту, которая отвечала бы всем моим требованиям. Но прежде я должен кое-что уточнить.

— Что же? — спросила герцогиня. Герцог помедлил, как будто выбирая слова.

— Мне не нужна слишком непосредственная, несдержанная женщина. Ее характер должен соответствовать ее внешности. У нее должны быть светские манеры и чувство собственного достоинства. Кроме того, она должна хорошо владеть собой. Именно этого я ожидаю от моей супруги и герцогини Оллертонской.

— Но, Керн…

— Никаких «но», мама. Как мы уже договорились, любовь и брак — вещи разные. У меня нет желания объединять их — это, несомненно, приведет к катастрофе.

Глава 2

Направляясь к бювету6, Анита с восторгом смотрела вокруг.

Она не ожидала, что Харрогит окажется таким привлекательным местечком. На самом деле ей было очень неуютно в поезде до Вест-Парка, который вез ее и Дебору на север.

На все письма, так старательно сочиненные Сарой, были немедленно получены ответы.

Графиня Чармутская написала, что она с радостью примет свою племянницу и пошлет за ней экипаж вместе с пожилой горничной, которая будет сопровождать Сару в путешествии.

Еще более практично было то, что графиня прислала Саре некоторую сумму денег на новое платье и шляпку для поездки и написала:

«Все остальное, дорогая племянница, подождет до твоего приезда. Судя по тому, что ты мне сообщила, для выхода в свет тебе понадобится полностью обновить гардероб. Я с нетерпением жду встречи с тобой и часто думаю о твоем отце и том счастливом времени, когда мы были детьми».

— Как она добра — лучше и быть не может! — торжествуя, воскликнула Сара.

— В самом деле, — согласилась Дафни. — Письмо моей крестной тоже очень милое, хоть она и предлагает, чтобы я сама добралась до Лондона, а оттуда посыльный проводит меня в ее дом в Суррее.

— Значит, Дебора сначала должна отвезти тебя в Лондон, а потом поехать в Харрогит с Анитой, — ответила Сара.

Письмо, написанное двоюродной бабушкой Матильдой, было гораздо более сдержанным, чем те, что получили Сара и Дафни. С ним тоже пришли деньги — но только на два билета второго класса до Харрогита.

— Вот уж точно второй класс, — возмущенно фыркнула Дебора, узнав, как им придется путешествовать. — Она богата, как эти, что нажились в Индии, — ну те, о которых все время пишут в газетах!

— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась Анита.

— Я помню, что рассказывал ваш отец о своей тетке Матильде вашей матушке. Он говорил, что она скряга, а если что и тратит, так на то, чтобы обеспечить себе место под пальмой в раю — если вдруг туда попадет!

Анита засмеялась. Она привыкла к резкости и фамильярности Деборы.

Та нянчила сестер в детстве. Сейчас, несмотря на свой возраст, она ухитрялась содержать дом в удивительной чистоте и, ворча, заставляла сестер делать все то, что ожидала от них мать.

— Путешествие на поезде в Харрогит будет восхитительным приключением, — поспешно сказала Анита, желая успокоить пожилую женщину.

— Вы должны ездить первым классом, мисс Анита. Я так прямо и скажу мисс Лэвенхэм, когда увижу ее.

— Пожалуйста, Дебора, не делай ничего подобного, — попросила Анита, — а то она разозлится и сразу отправит меня домой. Мне придется остаться здесь одной, и Сара сильно расстроится.

— У мисс Сары, Господь ее благослови, все в порядке. Она ухватила лучший кусочек, авось что-нибудь из этого да выйдет.

Судя по тону Деборы, это было сомнительно, но Анита знала, что та просто страшится провала их отчаянного путешествия, боится, что к зиме они снова соберутся в усадьбе, будут экономить и отказывать себе во всем. Даже поговорить им тогда будет не с кем.

Анита, в общем, не возражала бы против такой жизни.

Она всегда могла убежать в свои грезы, особенно теперь, когда ими прочно завладел Люцифер.

Чем чаще она представляла себе его, сидящего на вороном жеребце, тем больше убеждалась, что это только плод ее воображения.

Никто из живущих на свете мужчин не мог выглядеть в точности как падший архангел. Ни один искуснейший художник не изобразил бы его более верно!

«Он мне привиделся! Я знаю, он мне привиделся!» — повторяла себе Анита.

Потом она вспомнила его слова, произнесенные суховатым, полным сарказма тоном:

«Если встретите Люцифера, берегитесь его!» Если это и вправду был Люцифер, рассуждала Анита, он не стал бы предостерегать ее против себя самого.

Долгие часы она провела, спрашивая себя, какое зло совершил дьявол, когда творил то, что от него ожидали.

Помимо гордыни и надменности, наверняка существовали и другие грехи, но Анита понятия не имела, какие именно.

Книги из отцовской библиотеки, несомненно, развивали ее ум и добавляли знаний, но не давали точных сведений о том, что есть грех.

Преподобный Адольфус, хоть и говорил о грехе весьма часто, не сообщал никаких ценных подробностей, которые могли бы заинтересовать Аниту.

А вот джентльмен, похожий на Люцифера, дал ей пищу и для размышлений, и для мечтаний.

То, что родственников у сестер было немного, вполне соответствовало действительности. У их дедушки, графа Лэвенхэмского и Бективского, было три сына, но все они умерли, не оставив наследника для титула.

Поэтому девятым графом стал их дальний родственник из Южной Африки. Получив титул, он продал родовые поместья.

Аните часто хотелось, чтобы он пригласил ее с сестрами к себе, но она понимала, что путешествие им не по карману.

И все же она отправилась в путешествие — пусть только в Харрогит. Ей повезло: ее место оказалось угловым, и всю дорогу в поезде она глядела в окно, пытаясь понять, в каком графстве они находятся.

Анита думала, что графства разделены ярко раскрашенными изгородями — чтобы легче было их различать!

За окном проплывали поля, луга, леса, пустоши, и наконец поезд в клубах пара подошел к Харрогиту. Они прибыли.

— Это восхитительно, Дебора! — воскликнула Анита, когда они сели в наемный экипаж, который должен был доставить их к дому двоюродной бабушки Матильды.

— На многое не надейтесь, мисс Анита, — ответила Дебора, — а то будет сплошное огорчение. Не забывайте, что мисс Лэвенхэм очень старая и не знает нынешней молодежи.

Она фыркнула и добавила:

— Думаю, мисс Сара могла бы подыскать вам местечко и получше.

Все это Анита слышала уже не в первый раз, но тем не менее вежливо заметила:

— Боюсь, у нас осталось так мало родственников, что у меня, как у самой младшей, есть только одно право — ждать своей очереди.

К ее удивлению, Дебора улыбнулась, что бывало редко.

— Никогда не знаешь, мисс Анита, где найдешь, где потеряешь — даже в Харрогите, где полгорода стоит одной ногой в могиле!

Анита засмеялась. Когда экипаж начал замедлять ход, она тихо сказала:

— Как бы мне хотелось, чтобы ты осталась со мной, Дебора. Как было бы замечательно, если бы мы были вместе.

— Я бы тоже этого хотела, — ответила Дебора, — но, боюсь, мисс Лэвенхэм подумает, что я — лишний рот в доме.

Именно это, как позже обнаружила Анита, и подумала мисс Лэвенхэм.

Анита уже представляла себе, как выглядит двоюродная бабушка Матильда, и была недалека от истины.

Мисс Лэвенхэм была стара, но все так же чопорно и прямо сидела в кресле, несмотря на ревматизм, который мешал ей ходить.

На седой голове — белая муслиновая наколка, в точности такая, как на портретах королевы Виктории.

Мисс Лэвенхэм и сама была очень похожа на ее величество, только лицо, более худое и морщинистое, хранило, как со страхом заметила Анита, мрачное выражение.

— Так ты моя младшая племянница! — проговорила мисс Лэвенхэм, когда дворецкий доложил о приходе Аниты. — Ты очень маленькая и совсем не похожа на своего отца!

Судя по ее тону, это был чрезвычайно прискорбный недостаток, но Анита храбро улыбнулась и произнесла заранее отрепетированную речь:

— Как поживаете, бабушка Матильда? Благодарю вас за то, что вы приняли меня. Вы так добры.

— Твоя сестра не оставила мне выбора, — обвиняющим тоном произнесла мисс Лэвенхэм, — но раз уж ты здесь, то, полагаю, можешь быть мне полезна.

— Надеюсь, — ответила Анита, — но в чем?

— Скоро узнаешь. Что касается служанки, с которой ты приехала, она может переночевать, но завтра она должна уехать первым же поездом.

После минутной заминки Анита попросила:

— Не могли бы вы позволить ей побыть здесь подольше? Поездка была утомительной, а Дебора не так молода.

— Отдохнет в поезде, — отрезала мисс Лэвенхэм, и по ее тону Анита поняла: возражения неуместны.

Мисс Лэвенхэм в самом деле посвятила свою жизнь делам милосердия, как и говорил отец Аниты. Под ее началом изготовлялись прямые простые платья под названием «Матушка Хаббардс». Их посылали в Африку миссионерам, чтобы те раздавали одежду невежественным полуголым туземцам.

Кроме того, Анита или кто-нибудь из слуг должны были сами доставлять брошюры сотням людей в Харрогите и его окрестностях, чтобы не платить за доставку по почте.

Также проводились сборы денежных пожертвований на необычные благотворительные учреждения, о которых Анита никогда раньше не слышала.

Скоро она узнала, что регулярно в дом приходят только те люди, которые связаны с религиозными организациями, находившимися под патронажем ее двоюродной бабушки.

«Личный» священник мисс Лэвенхэм, преподобный Джошуа Хислип, навещал ее весьма часто, поскольку, как вскоре заподозрила Анита, никогда не уходил от нее с пустыми руками.

К счастью, сразу на следующий день после приезда Анита узнала, что состояние здоровья двоюродной бабушки Матильды вынуждает ее пить лечебные воды.

Поэтому каждое утро они ходили в Челтнемский бювет.

Пожилой лакей вез мисс Лэвенхэм в кресле на колесах. Анита шла рядом, восхищаясь всем, что попадалось ей на глаза, особенно людьми, следующими в том же направлении.

Некоторые выглядели очень элегантно. Какой же старомодной казалась на их фоне Анита!

Сара, отправляясь в Лондон, выглядела очаровательно в новом дорожном платье с большим кринолином и наброшенной сверху накидке.

У Дафни появилась новая шляпка. На Аниту же денег не осталось. Она купила всего лишь несколько ярдов голубой ленты, чтобы отделать шляпку, которую носила уже два года.

Анита не сознавала, что выглядит очень юной и невинной и больше, чем когда-либо, походит на маленького ангела в сшитом Деборой голубом платье с мерцающими белыми манжетами и воротничком.

Анита и сейчас была в этом наряде. Глаза ее светились интересом. Она проследовала в ворота за креслом мисс Лэвенхэм.

Челтнемский бювет, самое большое в Харрогите общественное здание с величественным дорическим портиком, напоминал Аните католический храм.

Внутри располагался просторный салон, где больные собирались посплетничать, собственно бювет и библиотека, в которую мисс Лэвенхэм была, к счастью, записана.

Прожив всю свою долгую жизнь в Харрогите, она знала почти всех в городе и рассматривала его как свою частную собственность и родовое поместье.

Анита обнаружила, что ее двоюродная бабушка косо смотрит на вновь прибывших и встает в оборону, если кто-нибудь из них по незнанию посягнет на ее привилегии, которые, как она считает, принадлежат ей по праву.

Как все пожилые люди, она не любила перемен и хотела, чтобы сегодня все было точно так же, как вчера, позавчера, как было все прошедшие годы.

Поэтому она требовала, чтобы ее кресло, въехав в бювет, всегда останавливалось на одном и том же месте.

Почти каждое утро происходило сражение из-за того, что какая-нибудь только что прибывшая в Харрогит неосмотрительная персона занимала место, которое мисс Лэвенхэм считала принадлежавшим только ей одной.

Анита обнаружила, что ее двоюродная бабушка весьма зла на язык. Когда пожилая леди говорила грубости, девушка вся заливалась краской, даже если вновь прибывшие приносили свои извинения и отступали со священного клочка, на который невольно покусились.

Пробыв в Харрогите два-три дня, Анита поняла, что мужчины, толкавшие кресла-каталки, часто намеренно занимали место мисс Лэвенхэм — просто чтобы позабавиться.

Анита видела, как, отступив под напором мисс Лэвенхэм, они пересмеивались и подмигивали друг другу. Девушка удивлялась, что место имело настолько большое значение для ее двоюродной бабушки, что та, по выражению отца Аниты, «выставляла себя на посмешище».

Тем не менее Анита была достаточно умна и понимала, что, хотя мисс Лэвенхэм была чудаковата, в городе по-своему гордились ею.

Когда кресло мисс Лэвенхэм, очень удобное, с плотно набитым сиденьем, становилось в нужную позицию, пожилая леди посылала Аниту к источнику.

Там девушка получала стакан минеральной воды, в которой содержались особые вещества, в первую очередь железо. Именно они начиная с 1571 года, когда были открыты целебные источники, привлекали больных в Харрогит.

Анита нашла книгу, в которой описывался Тьюитский железистый источник, чьи воды, «игристые, шипучие, богатые минеральными солями, превосходили кислые ключи за океаном».

По личному мнению Аниты, вкус у вод был препротивный. Какое счастье, что со здоровьем у нее все в порядке!

В это утро, глядя на толпу больных в бювете, Анита решила помолиться, чтобы все они, испив из источника, исцелились.

В воображении ей представились то волнение и суматоха, которые возникнут, если вдруг все те, кто потягивал воду из стаканов, принесенных их спутниками, внезапно вскочат с кресел и вскричат в изумлении, что они исцелились.

В результате Анита решила, что в этом случае бывшие больные, несомненно, споют радостный благодарственный гимн. Она почти услышала возгласы . «Аллилуйя!», возносившиеся к высокому своду бювета.

Она как раз переживала это восхитительное событие, когда служитель у источника вручил ей стакан минеральной воды для мисс Лэвенхэм.

Взяв стакан обеими руками, Анита быстро повернулась, все еще думая о чудесном исцелении.

И тут она споткнулась о колесо кресла-каталки, стоявшего прямо у нее за спиной. Девушка вскрикнула и упала. Содержимое стакана расплескалось.

Анита поднялась и в ужасе посмотрела на даму в кресле.

— Простите… я очень… очень… сожалею, — извинилась девушка. — Я такая неловкая. Я так надеюсь, что не ушибла вас, мэм.

— Со мной все в порядке, — нежным голосом ответила дама. — Мы просто были слишком близко к источнику.

— Я так надеюсь, что вода не испортила ваш плед! — воскликнула Анита, изучая мокрое пятно на маленьком шотландском пледе, укрывавшем ноги дамы.

Девушка достала свой носовой платок и наклонилась, чтобы вытереть пятно. И вдруг голос, который она помнила слишком хорошо, произнес:

— Полагаю, вы снова замечтались, но неужели и на этот раз о Люцифере?

Вздрогнув, Анита подняла голову — за креслом действительно стоял Люцифер.

Он выглядел точно так же, как во время их первой встречи и в ее мечтах.

Единственное отличие состояло в том, что сейчас он стоял, а не восседал на коне. Его цилиндр был так же лихо сдвинут набок, а сюртук так же элегантно облегал его атлетическую фигуру.

Анита широко открыла глаза и уставилась на него. Дама, сидевшая в кресле, сказала:

— Керн, ты, очевидно, уже знаком с этой юной леди. Может быть, ты представишь меня?

— Мы встретились случайно, мама. Поскольку она сказала мне, что мечтает о Люцифере, я предполагаю, что в ее сознании я связан именно с этим джентльменом.

Герцогиня удивленно взглянула на сына и спросила Аниту:

— Вы скажете мне, кто вы?

Анита запоздало вспомнила, что надо сделать реверанс.

— Я Анита Лэвенхэм, мэм, — ответила она. — Я здесь в гостях у моей двоюродной бабушки, мисс Матильды Лэвенхэм.

— Матильда! — воскликнула герцогиня. — Боже милостивый, она здесь?

— Она вон там, справа от вас, — ответила Анита, — пожалуйста, прошу простить меня, я должна набрать для нее воды.

Она снова неуверенно присела в реверансе и поспешила назад к источнику. Герцогиня повернулась к сыну:

— Я думала, Матильда Лэвенхэм уже давно умерла. Давай подойдем и поговорим с нею. Я помню ее с детства. Подозреваю, что твоя юная знакомая — дочь красавчика племянника Матильды, Гарольда Лэвенхэма.

Дождавшись своей очереди у источника, Анита получила новый стакан воды и осторожнее, чем прежде, понесла его своей двоюродной бабушке. Подойдя, девушка увидела, что дама, с которой она столкнулась, беседует с мисс Лэвенхэм.

Люцифер стоял чуть поодаль, на лице его явственно читались цинизм и скука.

— Ты задержалась, Анита, — резко сказала мисс Лэвенхэм, принимая стакан.

— Прошу прощения, мне пришлось ждать, — ответила Анита.

При этих словах она взглянула на герцогиню, желая понять, не выдаст ли та, но получила в ответ ободряющую улыбку. Мисс Лэвенхэм неохотно проговорила:

— Кларисса, это моя внучатая племянница, Анита. Ты, наверное, помнишь ее отца?

— Конечно, я помню Гарри Лэвенхэма, — ответила герцогиня. — Он был самым красивым мужчиной, с которым я когда-либо танцевала. Я следовала за ним на охоте, зная, что добыча обязательно достанется ему.

— Тогда он еще мог позволить себе охотиться с приличной сворой, — проворчала мисс Лэвенхэм.

Анита знала: ее двоюродная бабушка подразумевает, что роскошной жизни ее племянника пришел конец, когда он женился не на богатой невесте, как от него ожидали, а на матери Аниты.

Когда Анита приехала в Харрогит, мисс Лэвенхэм ясно дала ей понять, что обстоятельства, в которых в настоящий момент оказались ее внучатые племянницы, явились следствием единственно расточительного образа жизни их отца.

Девушка понимала, сколь бесполезно пытаться указывать двоюродной бабушке, что папа был очень счастлив с мамой и никогда не жалел об утраченных возможностях.

Она слишком хорошо знала: мисс Лэвенхэм не поймет, что любовь заменила все то, чего не мог более позволить себе отец.

Сообразительная Анита подозревала, что, поскольку ее двоюродная бабушка никогда не была влюблена, она была склонна не только порицать это чувство, но и считать его ненужной роскошью.

А сейчас девушке было трудно сосредоточиться на том, что и о ком говорит мисс Лэвенхэм.

Она чувствовала обращенный к ней взгляд темных глаз Люцифера и размышляла о том, что он скажет, если спросить, как долго падший архангел намерен пребывать вдали от ада, который он предпочел небесам.

Слегка посмеиваясь над собой, Анита подумала, что, если она скажет такое, джентльмен будет поражен, а двоюродная бабушка, без сомнения, отправит ее домой ближайшим поездом.

— Как было бы хорошо, если бы я раньше узнала, что ты здесь, Матильда, — говорила герцогиня. — Я в Харрогите уже пять недель. Как приятно было бы побеседовать с кем-нибудь о старых временах.

— Я слишком занята, чтобы устраивать приемы, — ответила мисс Лэвенхэм, — но если ты вдруг решишь зайти ко мне на чашку чая в следующее воскресенье, милости прошу.

— Спасибо, — улыбнулась герцогиня. — Если смогу, с удовольствием приду. Надеюсь, ты вместе с племянницей навестишь меня, прежде чем я уеду. Я снимаю чрезвычайно удобный дом лорда Аррингтона на Проспект-гарденс.

— Лорд просто смешон — так заботиться о своем здоровье! — фыркнула мисс Лэвенхэм. — Когда он сказал мне, что ездит на воды во Францию и Швейцарию, я сообщила ему, что это пустая трата денег.

С этими словами она подала лакею знак увезти ее и одновременно передала Аните пустой стакан.

Анита быстро отнесла его к источнику, в компанию его стеклянных собратьев.

Поспешив за леди Матильдой, уже покинувшей бювет, Анита увидела, что должна пройти мимо Люцифера.

Он загородил ей дорогу, и девушке пришлось остановиться.

— Вы следуете моему совету, мисс Лэвенхэм? — поинтересовался он.

Анита поняла, что он насмехается над ней, зная ее мысли.

— Я помню ваши слова, сэр, — ответила она, — но вы забываете, что еще сказали мне, будто придет за мною дьявол. Я обдумываю, какие принять меры, чтобы помешать ему.

В глазах герцога загорелся веселый огонек. Не дождавшись ответа, Анита побежала от источника вслед за мисс Лэвенхэм, чье кресло уже выезжало на дорогу.

Когда они преодолели значительную часть пути, мисс Лэвенхэм спросила:

— Полагаю, ты знаешь, кто эти люди?

— Нет, — покачала головой Анита, — вы представили меня им, но не назвали их имен.

— Это вдовствующая герцогиня Оллертонская и ее сын, — сказала мисс Лэвенхэм. — Судя по тому, что я слышала, он отъявленный шалопай. Впрочем, такое можно сказать о любом нынешнем молодом человеке.

Анита не ответила.

Она уже много раз выслушивала мнение своей двоюродной бабушки о современной молодежи и отсутствии у них чувства ответственности.

Интересовало же ее то, что Люцифер оказался герцогом Оллертонским.

Ей почему-то всегда казалось, что герцоги старые, напыщенные и властные. Последним качеством герцог, несомненно, обладал, но напыщенным не был.

Он был грациозен настолько, что Аните казалось: он без труда может скользнуть с небес на распростертых крыльях и мягко и мощно опуститься па землю.

Герцог Оллертонский!

Это звучало потрясающе. Анита уже не могла думать о нем просто как о Люцифере. Он дворянин! Девушка была совершенно уверена, что уже слышала его имя.

Она довольно долго пыталась вспомнить, где именно, пока в памяти не всплыло, что отец, когда был болен, любил, чтобы она читала ему вслух газеты, в том числе и сообщения о скачках.

Конечно! Герцог значился среди владельцев лошадей, выигрывавших дерби, Золотой кубок Эскота и другие известные скачки.

«Папе захотелось бы познакомиться с ним», — сказала себе Анита.

Затем она подумала, придет ли герцог вместе с матерью на чай в воскресенье, но решила, что ему будет чрезвычайно скучно.

Анита привыкла к тому, что обычно единственным гостем был преподобный Джошуа Хислип. А на прошлой неделе приходили две дамы, которые посвятили свою жизнь обучению глухонемых детей языку жестов.

Дела, конечно, весьма достойные, но она была совершенно уверена, что герцог Оллертонский предпочтет другие развлечения.

«Нет, он не придет», — сказала она себе и задумалась, увидит ли она его когда-нибудь вновь.

В большой гостиной дома на Проспект-гарденс герцогиня, удобно устроившись на своем любимом месте у окна, обратилась к сыну:

— У Матильды Лэвенхэм живет прекрасное дитя, но я не могу поверить, чтобы эта жизнь устраивала ее. Матильда поглощена заботами о бедных и нуждающихся во всех странах, кроме Англии.

— Да, весьма суровая леди! — заметил герцог. — Впрочем, полагаю, что девушка просто гостит у нее. В прошлый раз я видел ее в Кембриджшире.

— Анита была в гостях у графа Спирмонтского? — поинтересовалась герцогиня.

— Господи, конечно же, нет! — ответил герцог. — Я ехал верхом и попросил ее открыть мне ворота, решив, что это молочница, но она замечталась и сказала мне, что думает о Люцифере.

— Это объясняет вашу загадочную беседу, — сказала герцогиня.

Герцог уселся в удобное кресло. Мгновение спустя герцогиня добавила:'

— Я составила список, дорогой, по твоей просьбе. Он не очень длинный.

Она вынула из шелковой сумочки, лежавшей рядом, лист бумаги, но, когда она протянула его герцогу, тот сказал:

— Зачитывать нет нужды. Пригласи девушек в Оллертон на три недели, если думаешь, что они подходят. Я устрою прием, где хозяйкой будешь ты, мама. Скука будет смертная, но, полагаю, я обязан выполнить свой долг.

— Нам придется пригласить их родителей, — заметила герцогиня.

— Конечно, — согласился герцог. — А я добавлю несколько своих друзей, чтобы внести разнообразие в эту беспросветную скуку.

Герцогиня вздохнула.

— Мне очень не нравится, когда ты так говоришь, Керн. Ты должен помнить, что мы планируем твое будущее, а после свадьбы никто ничего не может изменить.

Герцогиня говорила несколько неуверенно, и герцог сказал:

— Я все прекрасно понимаю, мама, но поскольку мы договорились, что Мармион и его отвратительная жена не должны после моей смерти унаследовать Оллертон и ответственность, связанную с моим положением, я, несмотря ни на что, должен наилучшим образом справиться с этой неприятной обязанностью.

— Я выбрала девушек, чьи родители являют собой образец приличий, — пояснила герцогиня. — Более того, ее величество относится к ним с одобрением.

— Тогда я могу только поблагодарить тебя, мама. И прошу, не беспокойся больше обо мне.

— Но я беспокоюсь. Какая мать вела бы себя иначе в сложившихся обстоятельствах?

— Возможно, все будет не так плохо, как мы ожидаем, — сказал герцог. — Я уверен, мама, ты считаешь, будто женитьба, во всяком случае, пойдет на пользу моей душе. Ты часто обвиняла меня в испорченности и эгоизме.

— Но не там, где дело касается меня, — быстро проговорила герцогиня. — По отношению ко мне ты всегда был только добр и щедр, и, как бы ты ни отрицал, именно поэтому ты сейчас здесь, в Харрогите, а не где-нибудь еще.

— Собственно, меня это забавляет, — ответил герцог. — Я провожу время в твоем обществе, кроме того, с разрешения графа Харвудского я могу пользоваться его великолепными лошадьми как своими собственными. Сегодня днем опробую упряжку. Я желал бы только, чтобы ты достаточно хорошо себя чувствовала и смогла бы поехать со мной.

— Мне бы тоже этого хотелось, дорогой, — улыбнулась герцогиня. — Когда вернешься, пригласи графа и его жену навестить меня, прежде чем я уеду. Я не настолько хорошо себя чувствую, чтобы самой поехать в Харвуд и передать им приглашение.

— Уверен, они захотят тебя проведать.

С этими словами герцог встал и наклонился, чтобы поцеловать мать в щеку.

— Ты выглядишь гораздо лучше, мама, — произнес он. — Полагаю, за это мы должны благодарить Харрогит.

Он хотел отойти, но герцогиня удержала его за руку.

— Прежде чем я разошлю приглашения, дорогой, — сказала она, — уверен ли ты вполне, что хочешь от меня именно этого?

— Совершенно уверен, — твердо сказал герцог. — Но я не хочу больше это обсуждать — мне скучно.

— Конечно, дорогой. — И герцогиня отпустила его руку.

Тем не менее в глазах ее появилась глубокая грусть, когда она провожала взглядом выходящего из комнаты герцога.

Три дня спустя герцог правил четверкой великолепно подобранных гнедых. Выехав за поворот, он увидел впереди маленькую фигурку бегущей девушки.

Ему показалось, что он узнал голубые ленты на шляпке, которые в последний раз видел в бювете. Его поразило то, что Аниту никто не сопровождал. Что еще удивительнее, Анита удалялась от города в том же направлении, что и он сам.

Герцог знал, что Корнуолльская дорога, пройдя через Нарсборский лес, выведет его в поля. Именно там он и намеревался опробовать лошадей, дабы сообщить владельцу об их успехах.

Поравнявшись с девушкой, бежавшей на удивление быстро, герцог сначала придержал, а затем и вовсе остановил упряжку.

Анита поняла, что он пытается привлечь ее внимание. Она обратила к герцогу лицо, и тот увидел слезы, наполнявшие ее глаза и катившиеся по щекам.

— Вы, очевидно, весьма торопитесь, мисс Лэвенхэм, — холодно-вежливо произнес герцог. — Может, вам будет удобнее добраться до места в моей коляске — куда бы вы ни направлялись?

— Я… я… мне надо… за город, — помедлив, несколько невнятно ответила Анита.

— Мне тоже, — сказал герцог. — Очевидно, нам по пути.

Он протянул левую руку. Девушка оперлась на нее, словно подчиняясь его приказу, и села рядом с герцогом в коляску.

Она даже не пыталась вытереть слезы. Тронув лошадей, герцог спросил:

— Что вас так огорчило?

— Я… я хочу… уехать… д-домой… я хочу… у-уехать, — всхлипнула Анита. — Н-но у меня нет… денег… и я не уверена, что у меня… получится.

— Что же с вами случилось?

На мгновение герцогу показалось, что Анита не хочет отвечать. Все же, видя, что он ждет, она сказала прерывистым голосом:

— Двоюродная бабушка Матильда сказала, что я должна в-выйти замуж за… преподобного… Джошуа… Х-хислипа.

— И это вас огорчает?

— Он… старый… и всегда… поучает… про наказания… за грехи… а когда он смотрит на меня… у него в г-глазах… огонь.

Несколько отстраненно герцог подумал, что причина огня в глазах преподобного Джошуа вовсе не в грехах Аниты.

Вслух же он произнес:

— Если вы не хотите выходить за него, то сказать «нет» очень легко.

— Двоюродная бабушка Матильда говорит, что это мой… долг, потому что его жена умерла и кто-нибудь… должен за ним присматривать, — проговорила Анита. — Сара сказала, что нам всем нужно найти себе мужей… но я не могу выйти за него замуж… я лучше умру!

Отчаяние в голосе Аниты было неподдельным, но герцог спросил только:

— Кто такая Сара?

— Моя сестра. Когда мама уехала в Швейцарию, Сара написала нашим родственникам, которые раньше не обращали на нас внимания, и попросила их принять нас. Она полагала, это наш последний шанс найти себе… мужей. В Фенчерче… где вы меня первый раз встретили… нет молодых людей.

— Так вы охотитесь за мужьями? — спросил герцог. Судя по его тону, он счел это весьма недостойным занятием.

— Саре почти… двадцать один год, — объяснила Анита, — она не может ждать. Но у меня времени достаточно, и в любом случае… я не хочу выходить замуж… без любви!

Она всхлипнула.

Затем, словно только что почувствовав, что ее лицо залито слезами, прижала руки к щекам и начала искать носовой платок.

Увидев, что Анита, увы, не захватила с собой платка, герцог достал из нагрудного кармана свой, тонкий, льняной, и протянул его девушке.

Она повернула к нему лицо, чтобы поблагодарить его. Герцог невольно подумал, что она плачет как ребенок.

Слезы струились по ее щекам. В широко раскрытых глазах собирались новые капли.

Никогда еще он не встречал женщины, которая и в слезах оставалась бы хорошенькой.

— Спа… сибо, — запинаясь, пробормотала Анита. — Вы… наверное, считаете меня… глупой, но я почему-то уверена, что двоюродная бабушка Матильда… заставит меня… выйти за преподобного Джошуа. Она считает его… таким прекрасным человеком.

— Ваш отец умер, — сказал герцог, — но не могу поверить, что у вас нет близкого родственника, к которому вы могли бы обратиться за помощью.

— Только графиня Чармутская, наша тетушка Элизабет, папина сестра, — сказала Анита. — Но у нее гостит Сара… С моей стороны было бы… нечестно… вмешиваться.

Герцог, занятый лошадьми, не ответил, и Анита продолжала:

— Я… я должна убежать… если бы я могла уехать домой… я бы спряталась так, что двоюродная бабушка Матильда не заставила бы меня вернуться… и преподобный Джошуа не нашел бы меня.

Сжав пальцы, она тихо добавила:

— Н-но у меня нет… д-денег.

— Стало быть, вы просите меня одолжить вам немного денег? — уточнил герцог.

— Н-не могли бы вы… пожалуйста… не могли бы вы это сделать? — попросила Анита. — Обещаю, что верну их… до последнего пенса. Наверное, это будет нескоро, но… вы все получите обратно.

— Если я дам вам денег, что именно вы будете делать? — спросил герцог.

— Узнаю, когда отходит поезд на юг, — ответила Анита, — а потом выскользну из дома так, что никто не заметит, и уеду.

— Вы уверены, что одна доберетесь до Фенчерча — так называется ваша деревушка?

— Да, верно, — кивнула Анита. — Не думаю, что… билет второго класса очень дорогой, но если вы хотите… я поеду третьим…

— Я не хотел бы ни того ни другого. Надо поискать другой выход.

— Их нет, — быстро сказала Анита. — Когда бабушка Матильда объявила после обеда, перед тем как пойти прилечь, что я должна… выйти замуж за преподобного Джошуа, она сказала, что… он придет ко мне… завтра. Это означает, что я должна уехать… сегодня вечером.

— А куда вы бежите сейчас? — спросил герцог.

— Мне всегда было легче думать на природе, — просто ответила Анита. — В городе мне труднее: дома, люди вокруг… Я хотела найти лес, такой, как… секретный лес у меня дома, где я смогла бы… все обдумать.

— Именно туда вы и пошли после нашей первой встречи?

Анита покачала головой:

— Нет. Я пошла… домой.

— Почему?

— Я… думала о вас… потому что я считала, что вы… Люцифер. Это было так интересно и захватывающе, что мне не нужно было идти в лес.

Герцог улыбнулся:

— Очевидно, скоро пойдет дождь, поэтому я не оставлю вас в Нарсборском лесу, к которому мы приближаемся. Лучше мы обсудим наши планы вместе.

— Я уже сказала вам… что должна уехать… домой, — повторила Анита.

— Раз ваши сестры в отъезде, кто будет там с вами?

— Дебора, наша старая горничная. Она присматривает за домом, пока мама не выздоровеет и не вернется из… Швейцарии.

— Думаю, это не слишком хороший выход, — заметил герцог. — Может статься, вам вообще не удастся уехать.

Анита тихо вскрикнула:

— Но мне нужно… мне просто необходимо уехать! Если преподобный Джошуа придет ко мне завтра, то, сколько бы я ни отказывалась… стать его женой, бабушка Матильда все равно меня заставит. Почему ему нужна я? Столько женщин хотели бы выйти за него замуж — их полно в церкви по воскресеньям. А он выбрал меня… Это просто смешно!

Герцог бросил взгляд на лицо херувима и большие тревожные глаза.

Он подумал о множестве причин, по которым преподобный Джошуа хотел бы жениться на Аните — помимо того очевидного факта, что его влиятельная патронесса одобряла его намерение.

У герцога не было ни малейшего желания еще сильнее пугать Аниту, а потому он просто сказал:

— Вы абсолютно уверены, что выйти замуж не в ваших интересах? В конце концов, если, по вашим словам, в Фенчерче так скучно, то жизнь в Харрогите может показаться вам более увлекательной.

— Только не… не с таким мужем, — прошептала Анита. — Когда он… жмет мне руку… у меня мурашки бегут… и мне кажется, что он… змея. Как я могу позволить ему прикасаться ко мне?

В ее голосе прозвучал такой ужас, что герцог невольно сжал руки, державшие поводья.

— Сейчас я поеду очень быстро, — сказал он, — чтобы опробовать этих лошадей. А потом мы подумаем, как разрешить ваши затруднения.

Не дожидаясь ответа, он взмахнул хлыстом, и лошади рванулись вперед. Так быстро Анита не ездила никогда в жизни.

За ними вздымалась дорожная пыль. Аните казалось, будто она скачет не с Люцифером, а с Аполлоном, летящим по небу в своей колеснице, что несет свет с одного края мира к другому.

Девушка трепетала в совершенном восторге. Когда они приблизились к повороту, герцог замедлил ход упряжки, а через минуту повернул ее обратно.

— Это было потрясающе! — воскликнула Анита. — Лошади просто превосходные. Откуда они у вас?

— Они не мои, — ответил герцог, — но у меня есть лошади, которые могут бежать так же быстро и даже быстрее, хотя признаю, что и эти почти безупречны.

— Тогда, прошу вас, и не пытайтесь искать в них недостатки, — попросила Анита.

— Почему? — с любопытством поинтересовался герцог.

— Когда то, что мы считали совершенным, не оправдывает наших ожиданий, — это самое большое разочарование.

— Вы слишком молоды, чтобы понимать это, — заметил герцог, и в голосе его прозвучала циничная нотка.

— Значит, мы никогда не должны ожидать слишком многого, — сказала Анита, словно разговаривая сама с собой, — а стараться быть благодарными за то, что все так хорошо, как есть.

— Судя по тому, как вы говорите, — заметил герцог, — вы стали бы великолепной женой приходскому священнику.

Анита вскрикнула от ужаса.

— Это жестоко с вашей стороны! Вы просто хотите… задеть меня! Я не проповедовала, я только пыталась понять, почему вы так циничны, — вы же герцог, и у вас, наверное, есть все на свете… и еще многое… помимо этого.

Герцог засмеялся:

— Кто рассказывал вам сказки обо мне?

— Собственно, не о вас, — пояснила Анита, — но герцоги такие значительные люди… Так хочется верить, что они счастливы… ведь по происхождению они ниже только лиц королевской крови.

Герцог снова засмеялся:

— Вы делаете меня герцогом из тех сказок, что вы рассказываете сами себе, глядя в небеса или черпая воду из источника.

— Откуда вы знаете? — спросила девушка.

— Это очевидно.

— Я стараюсь… мечтать… не все время.

— Я считаю, что пытаться изменить себя — это ошибка, — заметил герцог. — А маленькие ангелы, видимо, верят в то, что все должно быть совершенно.

Он вновь улыбнулся и процитировал:

— «Проходят ангелы по стенам неба, как часовые для бессмертных душ».

Анита взглянула на герцога с внезапным огоньком в глазах. Заметив ее взгляд, он спросил:

— Вы проходите по стенам неба?

— По вашему мнению… я этим… занимаюсь? — спросила Анита. — Я действительно выгляжу как ангел?

— В точности!

— Как замечательно, — почти про себя проговорила Анита.

— Что же может быть более подходящим для вас, чем изрекать предостережения бессмертной душе Люцифера во время верховой прогулки с ним!

— С моей стороны, наверное, было… дерзко думать, что вы… похожи на Люцифера, — сказала Анита. — Просто вы появились тогда, когда я размышляла о том, как он был прекрасен до падения с небес.

Герцог подумал, что слышал множество комплиментов в свой адрес, но ни один из них не был столь чистосердечен.

— Спасибо, — сказал он.

Щеки Аниты залила краска смущения.

— Я, наверное, не должна была… этого говорить, — пробормотала она. — То, о чем я думаю, иногда выскакивает само собой. Простите.

— Вам не за что просить прощения, — сказал герцог. — Теперь мы направляемся домой, и у меня, кажется, появилось решение относительно ваших трудностей.

— Правда?

Анита сжала руки. В ее голосе послышались совсем иные нотки.

Девушка глядела на герцога снизу вверх. Ее взгляд умолял.

— Ваша светлость, вы в самом деле хотите мне помочь? Прошу вас… Если вы мне поможете, я… буду благодарна вам всю свою жизнь!

— Безусловно, я постараюсь, — сказал герцог. — Полагаю, вы останетесь довольны.

— Обещайте, что мне не придется… выходить замуж за… преподобного Джошуа!

— Если только вы сами этого не пожелаете.

— Вы прекрасно знаете, что никогда, никогда, никогда я этого не пожелаю! — воскликнула Анита. — Но как вы сможете… помешать преподобному Джошуа?

— Полагаю, что есть еще некто, чья помощь нам понадобится, — улыбнулся герцог,

Лицо Аниты приняло озабоченное выражение. Заметив это, герцог добавил:

— Не беспокойтесь так! Я имею в виду мою мать.

Глава 3

Герцогиня сидела на своем любимом месте у окна. Вдруг, к своему удивлению, она увидела сына, который направлялся к дому.

Час назад герцог уехал в Харвуд. Герцогиня не могла себе представить, что заставило его вернуться.

Через некоторое время она услышала его шаги в коридоре и выжидательно подняла голову.

Герцог вошел, но не успел ничего сказать, как герцогиня воскликнула:

— Что случилось, Керн? Я не ожидала столь скорого твоего возвращения!

— Ничего страшного не произошло, — ответил он, подходя к матери.

— Тогда в чем дело? — поинтересовалась герцогиня.

Герцог сел в кресло рядом с матерью и ответил:

— По пути я встретил внучатую племянницу мисс Лэвенхэм. Девушка была сильно расстроена.

— Что же ее так огорчило?

— Твоя давняя подруга, которая, по твоим словам, занимается благотворительностью, решила, что это дитя должно выйти замуж за ее ручного священника.

— Не может быть! За преподобного Джошуа Хислипа?

— По-моему, его зовут именно так.

— Но он старый и, наверное, самый неприятный человек на свете! Когда в прошлое воскресенье я слушала его, он буквально упивался описанием страшных мучений, которые ждут грешников. Мне кажется, что, будь у него такая возможность, он бы лично выносил приговоры.

— Тогда ты понимаешь, мама, — сказал герцог, — что позволить выдать девушку замуж за человека, который ей в отцы годится, — это преступление.

— Кто-то мне рассказывал, что преподобный Джошуа недавно овдовел, — заметила герцогиня. — Но, конечно, он слишком стар для племянницы Матильды… Как, ты сказал, ее зовут?

— Анита.

— Однако, — продолжала герцогиня, — я не могу ничего поделать. Кроме того, я уверена, что Матильда Лэвенхэм не потерпит моего вмешательства.

На мгновение наступила тишина, потом герцог сказал:

— Мне казалось, что тебе нужен чтец, мама. Герцогиня вздрогнула от возмущения. Больше всего на свете она гордилась своим зрением, гораздо лучшим, чем у ее ровесниц.

Она прекрасно видела вдаль, более того, лупа ей требовалась только для очень мелкого шрифта.

Герцогиня уже готова была сказать, что чтец ей понадобился бы в последнюю очередь, но когда эти слова уже были готовы сорваться у нее с языка, сдержалась и, поколебавшись, неуверенно произнесла:

— Если ты действительно… думаешь, что мне это необходимо, я… уверена, ты… прав.

— Я так и думал, что ты со мной согласишься, мама* — улыбнулся герцог. — Так как завтра ты уезжаешь домой, полагаю, тебе будет приятно, если кто-нибудь станет сопровождать тебя и читать вслух газеты.

— Ты предлагаешь, чтобы Анита Лэвенхэм поехала со мной? — спросила герцогиня.

— Лучше всего, если она приедет сюда сегодня вечером, — ответил герцог. — Как я понимаю, влюбчивый священник завтра в полдень будет гладить костюм.

— Конечно, его сватовство надо предотвратить, — согласилась герцогиня. — Что ты предлагаешь предпринять?

— Я уже заказал для тебя экипаж, мама. Полагаю, если ты поедешь к мисс Лэвенхэм и попросишь у нее, в виде услуги, одолжить тебе свою племянницу, она не сможет отказать.

— Конечно, дорогой, — кивнула герцогиня. — Может, позвонишь, чтобы Элеонора принесла мне шляпку и накидку?

Герцог поднялся и дернул за звонок. Герцогиня наблюдала за ним с удивлением, которого он не замечал.

Она часто обвиняла его в эгоизме. Многие говорили, что он испорченный и избалованный единственный ребенок.

Герцогиня подумала, что с тех пор, как ее сын вырос, он никогда не выказывал ни малейшей заинтересованности в делах окружающих.

— Теперь я снова отправлюсь в Харвуд, — говорил тем временем герцог. — Надеюсь, по пути у меня не будет больше приключений. Завтра я направлюсь в Донкастер, а в Оллертоне буду через две недели.

— Я пригласила твоих гостей приехать к нам двадцать пятого, — сказала герцогиня.

— Спасибо, мама. Бригсток, конечно, отправится назад в поезде, чтобы позаботиться о тебе во время путешествия и проследить, чтобы у тебя было все необходимое.

— Уверена, мистер Бригсток превосходно с этим справится, — ответила герцогиня.

Она протянула руки:

— До свидания, дорогой мальчик. Надеюсь, твои лошади выиграют скачки.

— Я буду чрезвычайно разочарован, если они проиграют.

Герцог поцеловал мать и поспешил прочь, словно ему не терпелось снова взяться за поводья упряжки, ожидавшей его снаружи.

Глядя вслед сыну, герцогиня тихо пробормотала:

— Чтец, подумать только! Впрочем, этот предлог не хуже других!

Поспешив в дом мисс Лэвенхэм, согласно указаниям герцога, Анита обнаружила, что ее собираются отчитать за долгое отсутствие.

— Есть много дел, которые тебе необходимо сделать, Анита, — сурово сказала мисс Лэвенхэм, — а не шляться неизвестно где. Я этого не одобряю.

— Прошу прощения, — робко ответила Анита. — Сегодня такой хороший день, и я гуляла дольше, чем намеревалась.

— Молодежи совершенно не обязательно чрезмерно увлекаться моционом, — отрезала мисс Лэвенхэм, — особенно когда они пренебрегают своими обязанностями. Поторопись закончить эти письма, чтобы отдать их викарию, когда он зайдет завтра.

Она не заметила, что Анита задрожала, подумав о настоящей причине визита преподобного Джошуа.

Анита отчаянно спрашивала себя, сдержит ли герцог слово и спасет ли ее от ужасной судьбы.

Саре хорошо было говорить о том, что им надо найти себе мужей, но Анита благодаря своему живому воображению уже поняла: быть замужем за мужчиной означает не только носить его имя и следить за его домом.

Она не знала, что это, собственно, означает. Она знала только, что сама мысль о поцелуях и прикосновениях преподобного Джошуа была жуткой и противоестественной.

Когда она в первый раз после приезда увидела его в церкви, она решила, что он скучен и отвратителен.

Тогда она снова размечталась о Люцифере, хотя речь преподобного Джошуа ни в коей мере не напоминала проповедь преподобного Адольфуса:

— О, как упал ты с неба, денница, сын зари! Анита повторяла про себя эти слова и с улыбкой

думала о том, как удачно упал ее Люцифер — на место герцога.

Когда позже в тот день преподобный Джошуа зашел на чай к ее двоюродной бабушке, Анита пришла к выводу, что вблизи он еще более неприятен, чем во время проповеди.

Он разговаривал с мисс Лэвенхэм как-то вкрадчиво и раболепно. Анита заметила, что глаза его заблестели от жадности, когда леди Матильда вручила ему запечатанный конверт.

— Небольшое пожертвование на дела милосердия, дорогой викарий, — проговорила мисс Лэвенхэм неожиданно мягким голосом.

У Аниты возникло подозрение, что единственный объект благотворительности преподобного Джошуа — он сам.

Он заходил очень часто. В следующее воскресенье Аниту неприятно поразило, что он продержал ее руку в своей, влажной и липкой, заметно дольше, чем того требовали приличия.

Анита также слушала, как лестно отзывался преподобный Джошуа о ней в разговоре с ее двоюродной бабушкой.

«Если бы он знал, что я о нем думаю, — говорила она себе, — то запел бы по-другому!»

Тем не менее Анита думала о нем не слишком часто. В то утро она была озабочена и возбуждена первым письмом от Сары. Сестра писала:

«Не могу передать, как замечательно жить в Лондоне с тетушкой Элизабет. Я просто представить себе не могла, что она будет так добра ко мне. Тетушка подарила мне такие чудесные наряды, и когда я надеваю их, я чувствую себя Золушкой, над которой взмахнула волшебной палочкой ее крестная фея.

Только представь себе, у меня есть огромный кринолин, а в моем гардеробе уже четыре бальных платья и еще много других, совершенно восхитительных.

Я хотела бы рассказать тебе, дорогая Анита, о балах, на которых я была, и о приеме, где тетушка представила меня принцессе Александре, но нет времени — надо готовиться к званому обеду.

Надеюсь, ты не очень несчастна в Харрогите. Мне хочется снова написать тебе, и чем раньше, тем лучше, — просто чтобы сказать, что я тебя люблю и хочу, чтобы мы были вместе».

Анита перечитывала письмо раз за разом. Она говорила себе, что Сара такая хорошенькая; все будут ею восхищаться, и она найдет себе мужа в точности по своему желанию.

Все утро Анита предавалась мечтам о Саре, поэтому случившееся после обеда стало для нее потрясением. Встав из-за стола, мисс Лэвенхэм сказала:

— Я хочу поговорить с тобой, Анита, перед тем как пойду отдохнуть.

Анита удивилась, но проследовала за леди Матильдой в маленькую гостиную, примыкавшую к столовой.

Закрыв дверь, мисс Лэвенхэм сказала:

— Сядь, Анита. Я должна тебе кое-что сообщить. Уверена, что, услышав это, ты поймешь, как тебе повезло.

У Аниты мелькнула мысль, что леди Матильда, наверное, хочет подарить ей новое платье, но мисс Лэвенхэм продолжала:

— Ты несколько раз встречала преподобного Джошуа Хислипа здесь и слышала его проповедь. Ты, без сомнения, понимаешь, что это человек выдающихся способностей и с незаурядным характером.

Она помедлила. Было очевидно, что она ждет ответа Аниты, и девушка сказала:

— Да, я уверена, что так оно и есть.

— Следовательно, ты согласишься, что стать его соратницей и женой — это великая честь, — продолжала мисс Лэвенхэм.

Анита несколько удивилась: странно, что ее двоюродная бабушка решила предпринять такой шаг, как замужество, в столь преклонном возрасте — ведь ей уже за семьдесят.

Однако, поразмыслив над этим, девушка решила, что преподобному Джошуа было бы выгодно получить такую богатую жену.

Кроме того, не было ни малейшего сомнения: мисс Лэвенхэм очень хорошо к нему относится.

Вслух Анита сказала:

— Так вы выходите замуж, бабушка Матильда! Как замечательно! Можно, я буду подружкой невесты?

Воцарилось ледяное молчание. Анита поняла, что сморозила глупость.

Мисс Лэвенхэм, четко выговаривая каждое слово, чтобы не допустить недопонимания, произнесла:

— Викарий просит твоей руки, Анита!

Несмотря на суровый тон тетушки, Анита почувствовала, что не может спокойно ее слушать, и воскликнула:

— Н-нет… нет! Как он… может? Он такой старый!

— Возраст не имеет значения, — резко ответила мисс Лэвенхэм. — Как сказал сам викарий, он долго жил среди декабрьских льдов, но ты принесешь ему весну.

Анита не могла вымолвить ни слова, и мисс Лэвенхэм продолжала:

— Он имел в виду, что перед смертью его жена долго болела. Я лично всегда считала ее надоедливой, брюзгливой собственницей. Она не смогла подарить викарию детей — хотя это, конечно, мог быть промысел Божий.

— Де… тей!

Прошептав это слово, Анита храбро, хотя сердце ее трепетало, произнесла:

— Прошу прощения… бабушка Матильда, но я не могу… выйти замуж за… нелюбимого человека… настолько… старше меня.

Мисс Лэвенхэм обратила на ее слова не больше внимания, чем на писк комара.

— Чепуха! — отрезала она. — Ты выйдешь замуж за преподобного Джошуа и поймешь, что тебе невероятно повезло. Пышной свадьбы не будет, это вовсе не обязательно. Я устрою здесь небольшой прием и, само собой, обеспечу тебя приданым.

Анита вскочила с места.

— Нет!.. Нет!.. Я не могу… Я не выйду замуж за преподобного… господина!

— Ты сделаешь так, как тебе велят! — возразила мисс Лэвенхэм. — Я не желаю, чтобы преподобный Джошуа был разочарован. Я полностью одобряю ваш брак. Поскольку твой отец умер, а мать за границей, я, как старшая в семье Лэвенхэм, являюсь твоей опекуншей, и в этом качестве, Анита, я не потерплю никаких возражений. Когда завтра викарий навестит нас, ты примешь его, а через месяц я устрою вашу свадьбу.

Мисс Лэвенхэм говорила так веско, так сурово, что Аните казалось, будто вокруг нее смыкаются стены. Выхода не было.

Вскрикнув, как загнанный зверек, она поспешила наверх, в свою комнату, и заперлась там.

Услышав, как мисс Лэвенхэм поднимается в свою спальню, Анита надела шляпку и выскользнула из дома. Ее не покидало ощущение, что только за городом она может свободно дышать и думать.

По воле провидения ей встретился герцог. Он пообещал спасти ее, но как, она не знала.

В отчаянии Анита думала, что ей придется бежать и как-нибудь добраться домой, в Фенчерч. И тут дворецкий открыл дверь и объявил:

— Герцогиня Оллертонская, мэм!

Мисс Лэвенхэм удивилась. Сердце Аниты екнуло.

Герцогиня медленно, с трудом подошла к мисс Лэвенхэм, поднявшейся ей навстречу.

— Какой сюрприз, Кларисса! Я не ждала твоего визита.

Она помогла герцогине сесть в кресло. Та не отвечала, пока не устроилась поудобнее, затем сказала:

— С моей стороны было так невнимательно не заглянуть к тебе раньше, Матильда. Я уезжаю завтра, и это моя последняя возможность засвидетельствовать тебе мое почтение. Кроме того, я хочу попросить тебя об огромном одолжении.

— Я и не предполагала, что ты так быстро уедешь, — вставила мисс Лэвенхэм.

— Я пробыла здесь достаточно долго, — ответила герцогиня. — Уверена, что серные ванны пошли мне на пользу, и, конечно, я чувствую себя лучше после того, как пила воду.

— Я очень рада это слышать.

Прислушиваясь к их разговору, Анита подумала, что ее двоюродная бабушка всегда воспринимала похвалу Харрогиту как комплимент в свой адрес.

Девушка встала из-за стола, за которым писала. Герцогиня улыбнулась ей:

— Вы очень трудолюбивы, дитя мое. Анита сделала реверанс.

— Да, ваша светлость. Я пишу письма, которые бабушка Матильда рассылает от имени миссионеров в Западной Африке.

— Как ты добра, — сказала герцогиня мисс Лэвенхэм. — Ты, конечно, позволишь и мне сделать взнос.

— В этом нет необходимости, — ответила мисс Лэвенхэм, но тут же добавила: — Хотя, конечно, на счету каждый пенс.

Герцогиня открыла сумочку, висевшую у нее на запястье:

— Вот пять соверенов. Надеюсь, мой взнос принесет столько пользы, сколько ты от него ожидаешь.

— Туземцам в Западной Африке уделяют прискорбно мало внимания, — проговорила мисс Лэвенхэм, принимая от герцогини золотые соверены. — Преподобный Джошуа Хислип — вы слушали его проповедь в воскресенье — надеется, что мы сможем послать из Харрогита своего миссионера, дабы обратить их в христианство и спасти их души.

Когда прозвучало имя преподобного Джошуа, герцогиня бросила взгляд на Аниту. Девушка смотрела на нее с отчаянной мольбой, застывшей в ее голубых глазах.

— Собственно говоря, я пришла попросить тебя, Матильда, о величайшей услуге, — сказала герцогиня. — Не одолжишь ли ты мне свою племянницу?

— Одолжить тебе мою племянницу? — воскликнула мисс Лэвенхэм с ноткой недоверия в голосе.

— Завтра я еду домой в поезде моего сына — это его новое приобретение, и он им очень гордится, — объяснила герцогиня. — Но все же путешествие будет продолжительным, поэтому мне было бы очень приятно, если бы кто-нибудь в дороге читал мне вслух.

У Аниты перехватило дыхание. Судя по выражению лица ее двоюродной бабушки, та готова была отказать.

Но мисс Лэвенхэм с видимой неохотой сказала:

— Отказать тебе в подобных обстоятельствах трудно. В то же время мне бы хотелось, чтобы ты отослала Аниту обратно, как только перестанешь нуждаться в ее услугах.

— Ну конечно! — ответила герцогиня. — Я прекрасно понимаю, как много она для тебя значит, Матильда. Очень мило с твоей стороны одолжить мне ее, когда обстоятельства сложились так, что мой сын не в состоянии сам проводить меня.

— На какое время ты хотела бы взять Аниту? — спросила мисс Лэвенхэм.

— Полагаю, лучше всего будет, если она отправится со мной прямо сейчас, — ответила герцогиня. — Уверена, она успеет собраться, пока мы с тобой пьем чай и беседуем о старых добрых временах. Мой экипаж ждет у дверей.

Мисс Лэвенхэм согласилась, правда, после заметных колебаний. В отчаянии Анита подумала, что ее двоюродная бабушка размышляет, не послать ли сейчас к племяннице преподобного Джошуа.

— Если таково твое желание, полагаю, я должна согласиться, — резко сказала мисс Лэвенхэм.

Затем, словно решив, что кто-нибудь должен пострадать за то, что ее планы изменились, она сказала:

— Чего ты ждешь, Анита? Ты разве не понимаешь: нужно велеть Бейтсу подать чай! И поторопись со сборами! Ты ведь не хочешь заставить ее светлость ждать.

— Нет… конечно, нет! — воскликнула Анита. Она поспешила из комнаты. На ногах у нее словно выросли крылья.

Герцог спас ее. Герцог действительно спас ее! Анита знала: убежав из Харрогита, она больше сюда не вернется.

Полчаса спустя, сидя рядом с герцогиней в экипаже, Анита изо всех сил пыталась выразить ей свою благодарность.

— Я не могу… сказать вашей светлости, как… чудесно, что вы увезли меня от… двоюродной бабушки Матильды.

— Насколько я поняла со слов моего сына, для вашего отъезда была очень серьезная причина.

— Вы видели преподобного Джошуа, — ответила Анита. — Как я могу выйти замуж за… такого старика?

— Полагаю, в вашем возрасте вы любого мужчину, которому за сорок, считаете стариком, — согласилась герцогиня.

— В нем есть что-то ужасное, — продолжала Анита. — Думаю, туземцы в Западной Африке его нисколько не волнуют!

Она вдруг замолчала и с опаской взглянула на герцогиню:

— Прошу прощения… это, наверное, не… по-христиански.

Герцогиня рассмеялась.

— Все же мне кажется, вы относитесь к нему с предубеждением, — сказала она. — Впрочем, уверена, что вам не составит труда найти себе мужа гораздо моложе и приятнее.

У Аниты перехватило дыхание.

— Умоляю вас, мэм, мне не нужен… муж! — отчаянно воскликнула она.

Заметив удивление герцогини, она объяснила:

— Сара и Дафни хотят выйти замуж, а мне лучше остаться в нынешнем положении. По крайней мере пока я не найду… кого-нибудь, кого я буду по-настоящему… любить и кто будет… любить меня.

— Мне всегда говорили, что ваши родители были очень счастливы друг с другом, — сказала герцогиня. — Полагаю, что в своей жизни вы хотите последовать их примеру.

Ответный взгляд Аниты показался герцогине очень трогательным.

— Вы первая, кто меня понял! — воскликнула девушка. — С кем бы я ни говорила, все, даже Сара и его светлость, считают, что самое главное для меня — выйти замуж. А мне нужно от жизни гораздо больше, чем просто… обручальное кольцо.

Герцогиня была приятно удивлена.

Она не знала, что Аниту считают смешной и чудаковатой.

— Чего же еще вы хотите? — поинтересовалась герцогиня.

— В первую очередь, конечно, любви, — серьезно ответила Анита. — Потом мне нужен умный собеседник, который бы понимал, что я пытаюсь сказать, и не считал бы, будто я выдумываю что-то несуществующее.

— По-моему, я понимаю вас, — кивнула герцогиня. — Когда вы влюбитесь, то поймете, что говорить с тем, кто вас любит, очень легко — не только словами, но и сердцем.

Анита вскрикнула от радости:

— Вы в самом деле понимаете меня, в точности как мама. О, я так рада, что встретила вас! Это лучшее, что произошло с тех пор, как я споткнулась о ваше кресло и залила ваш плед.

— Хоть я и надеюсь, что я такова, как вы обо мне думаете, — улыбнулась герцогиня, — благодарить вы должны моего сына. Именно он сказал, что мне нужен чтец, и предложил попросить вашу двоюродную бабушку одолжить мне вас.

— Это звучит так, словно я библиотечная книга! — улыбнулась в ответ Анита. — Пожалуйста, поблагодарите герцога, когда увидите его, и передайте, что я очень, очень ему благодарна.

— Вы сами сможете его поблагодарить, когда он приедет в Оллертон.

На мгновение воцарилась тишина. Потом Анита недоверчиво произнесла:

— Ваша светлость, вы хотите сказать, что берете меня с собой в Оллертон и я могу остаться там?

— Именно это я и собиралась сделать — конечно, если у вас нет других планов, — ответила герцогиня.

— Это было бы замечательно, великолепно! — воскликнула Анита. — Я просто думала, что… выручив меня и взяв с собой на юг, вы… захотите, чтобы я уехала… домой.

— А кто сейчас у вас дома? — поинтересовалась герцогиня.

После такого вопроса Аните пришлось рассказать всю историю: как мама уехала в Швейцарию, Сара отправилась в гости к тетушке Элизабет, а Дафни — к своей крестной.

— А вам досталась Матильда Лэвенхэм, — сказала герцогиня.

— Думаю, она хотела быть доброй ко мне, — ответила Анита, — но она так восхищается преподобным Джошуа, что никак не может понять, почему я смотрю на него другими глазами. Собственно, когда она в первый раз сказала мне, что он зайдет завтра, чтобы сделать предложение, я подумала, что он хочет жениться на ней.

В этот момент они выехали на Проспект-гарденс. Когда лошади остановились и лакей открыл дверь, герцогиня все еще смеялась.

— Герцог Оллертонский, миледи! — объявил дворецкий.

Леди Бленкли, стоявшая у огромной вазы с тигровыми лилиями, подчеркнуто грациозно повернулась к стоявшему в дверях мужчине.

Без сомнения, она была в восторге от визита герцога. Тот, чрезвычайно элегантный, положил цилиндр и трость на стул и подошел к леди Бленкли. В глазах его мерцал огонек.

— Ты вернулся! — воскликнула леди Бленкли. — Я считала часы, правда! Я была так несчастна без тебя.

Ее голос был нарочито музыкален; впрочем, герцогу часто приходила в голову мысль, что все в леди Бленкли было столь совершенно, словно она была изделием искусного мастера.

Герцог поцеловал ее протянутую руку, затем, повернув руку, поцеловал розовую ладонь.

Выпрямившись, он сказал:

— Ты еще прекраснее, чем в моих воспоминаниях!

— Спасибо, Керн!

Глаза леди Бленкли искрились, как изумруды ее ожерелья, иссиня-черные волосы блестели.

— Я долго отсутствовал, — сказал герцог, — и нам многое нужно друг другу сказать. Присядем?

Леди Бленкли пододвинулась поближе.

— Зачем тратить время на слова? — спросила она. — Джордж играет в поло в Харлингеме и вернется не раньше чем через два часа.

Она обняла герцога, притянула его к себе, и ее губы, яростные, требовательные, прижались к его губам…

Через два часа герцог приглаживал волосы перед зеркалом над каминной полкой. Сзади послышался нежный голос:

— Когда я снова увижу тебя?

— Завтра утром я сразу уезжаю в Оллертон, — ответил герцог. — В пятницу там будет прием.

— Прием? — переспросила леди Бленкли. — И ты не пригласил меня?

Герцог покачал головой:

— Это прием совсем иного рода, не такой, как те, на которых ты привыкла бывать, Элейн. Гостей принимает моя мать.

— Что не помешало бы нам быть вместе, если бы я была приглашена.

Герцог понял: рассказав леди Бленкли о приеме, он совершил ошибку. Там, где ему предстояло выбрать себе жену, Элейн он хотел бы видеть в последнюю очередь.

Она, без сомнения, была прекрасна. Но каждый раз, уходя от нее, герцог испытывал странное чувство: казалось, она требовала от него больше, чем он был готов ей дать.

Сейчас он вновь повторил себе, что их пламенная близость была в некоторых отношениях весьма удачной, однако непонятное разочарование не оставляло его.

«Чего еще я хочу? — спрашивал он себя. — Что я ищу?»

Раньше, когда он добивался благосклонности Элейн Бленкли — а вернее, она добивалась его, — ему казалось, что Элейн — это все, чего только может желать мужчина.

Элейн была прекрасна, умна и воплощала в себе чувственное совершенство, к которому всегда стремился герцог.

Даже соперницы признавали, что леди Бленкли одевалась лучше всех в Лондоне. Говорили, будто, когда принц Уэльский бывал раздражителен, она могла вернуть ему расположение духа быстрее, чем кто бы то ни было.

Герцог обнаружил, что, когда он был близок с Элейн Бленкли, под сдержанным, цивилизованным обликом проступал неистовый первобытный огонь. Это воспламеняло герцога и дарило обоим страстное возбуждение, не изведанное прежде.

И все же теперь герцог начал сознавать: чего-то в этой близости недостает.

Он не понимал, чего именно. Но знал одно: по какой-то причине, осознать которую он не мог, он был очень рад, что завтра уезжает в Оллертон и не увидит Элейн по крайней мере десять дней.

Герцог оторвался от созерцания своего отражения в зеркале и посмотрел на леди Бленкли.

Она устроилась на диване в намеренно соблазнительной позе, подчеркивавшей ее кошачью грацию, которую герцог так ценил.

— Ты сделал меня очень счастливой, Керн, — мягко произнесла леди Бленкли.

— Именно это я сам хотел тебе сказать, Элейн. Она протянула руку. Взяв ее, герцог почувствовал, как Элейн сжала пальцы.

— Возвращайся поскорее, — сказала она. — Ты ведь знаешь, как мне без тебя грустно.

— Я тоже буду без тебя грустить, — ответил он, не желая обманывать ее ожидания. Он знал, что говорит неправду.

Подойдя к двери, герцог взял шляпу и трость и, больше ни слова не сказав, вышел.

Спускаясь по широкой лестнице в холл, где дежурили лакеи в ливрее Бленкли, герцог спросил себя, вернется ли он когда-нибудь в этот дом.

На следующее утро герцог в коляске направился в Оллертон. Он любил свежий воздух. Но мысли его занимала вовсе не Элейн Бленкли, а предстоящий прием.

Он получил письмо от матери, в котором говорилось, что все, кого она пригласила, разумеется, ответили согласием.

Ожидались леди Миллисент Клайд, дочь графа и графини Клайдширских, благородная Элис Даун, дочь лорда и леди Даунхэм, и леди Розмари, дочь маркиза и маркизы Донкастерских, — с ней герцог уже встречался.

Герцогиня писала:

«Поскольку ты уже знаком с леди Розмари, ты, наверное, принял решение, и в приеме теперь нет необходимости».

«Да, пожалуй, приглашать на прием леди Розмари уже не требуется», — подумал герцог, прочитав письмо матери.

В прошлом году он считал ее весьма привлекательной девушкой, которая обещает стать настоящей красавицей, хоть и уделял ей мало внимания, поскольку она еще находилась под присмотром гувернантки.

Как выяснилось, герцог был настроен слишком оптимистично. Прибыв в дом маркиза (располагавшийся, кстати, неподалеку от ипподрома), он обнаружил, что лошади хозяина гораздо интереснее и привлекательнее, чем его дочь.

Леди Розмари была весьма похожа на лошадь — этого герцог в женщинах не любил, — а ее манера говорить наводила на мысли о конюшне, где она, без сомнения, проводила слишком много времени.

Побывав в обществе юной леди на скачках и на верховой прогулке, герцог пришел к выводу: это совсем не та женщина, которую он хотел бы видеть своей женой.

«Будем надеяться, две другие окажутся лучше», — подумал он, выехав за окраину Лондона и оказавшись за городом.

Даже сама мысль о браке была настолько неприятна, что он готов был прямо сейчас вернуться в Лондон в поисках привычных увеселений.

Но тут герцог представил себе Мармиона: обрюзгшего, грузного, с расплывшимся красным лицом — и понял даже если сам он не хотел бы помешать кузену унаследовать титул, приказ королевы оставался в силе.

Тем не менее всеми фибрами души герцог восставал против брака.

У него не было желания становиться женатым мужчиной. Герцог не тешил себя иллюзиями. Даже если он будет испытывать какой-нибудь интерес или просто естественное влечение к своей жене, все равно оно скоро угаснет.

Именно так и случилось с Элейн Бленкли.

Вчера, отправляясь спать, герцог понял: этот роман закончен. Элейн, конечно, будет против и, возможно, даже устроит сцену, если засыпет его одного, но ее имя уже вычеркнуто из списка, ее не будет в числе оллертонских гостей.

«Любопытно, к кому же меня повлечет теперь?» — спросил себя герцог.

Встретив очередную красавицу, герцог каждый раз бывал заинтригован, как исследователь неизведанной земли или ученый, нашедший на склоне горы странный, не занесенный в каталоги цветок.

Но очень быстро он понимал, что заранее знает каждый ход готовой начаться игры.

Все это походило на шахматную партию с очень слабым противником, когда исход определен заранее, и исход этот — легкая победа.

Порой какая-нибудь женщина казалась герцогу таинственной и загадочной, но вскоре ему становилось ясно, что она нисколько не похожа на сфинкса, а единственное ее желание — как можно скорее очутиться в его объятиях.

— Черт побери, — произнес герцог. — Думаю, мне стоит поохотиться на крупную дичь.

Но тут же понял, что и это не ново; более того, будущее ждало его в Оллертоне: три светловолосые голубоглазые девушки, достаточно высокие, чтобы не потеряться в блеске оллертонских тиар, и с пышными формами, делающими честь нитям фамильного жемчуга.

Почти то же самое герцогиня говорила Аните во время их совместного путешествия из Харрогита. Анита восхищалась поездом герцога, как ребенок.

— Я думала, только у королевы есть свой поезд! — воскликнула она. — Но, конечно, герцог — это почти король, правда?

— Не совсем, — улыбаясь, отвечала герцогиня, — хотя я уверена, Керн так и считает.

— Он так величаво выглядит, и это только его право иметь все, чтобы подчеркнуть свое положение, — с детской непосредственностью сказала Анита. — Наверное, в детстве у него был игрушечный поезд и он хотел купить настоящий, когда вырастет.

— Подобное никогда не приходило мне в голову, — сказала герцогиня, — но мы как-нибудь можем спросить об этом его самого.

Она улыбнулась Аните, которая садилась то на одно, то на другое сиденье в купе-гостиной, намереваясь, очевидно, попробовать все.

Когда слуги в ливрее герцога подали обед, глаза Аниты засверкали. Герцогиня подумала, что девушка выглядит так, словно в первый раз смотрит пантомиму.

— Я должна вам почитать, — напомнила Анита, когда герцогиня решила удалиться в свое спальное купе.

— Мне было очень приятно поговорить с вами, дорогая, — ответила герцогиня. — На самом деле мне не требуется чтец.

Она заметила огорчение в глазах Аниты и догадалась: девушке кажется, что она скоро расстанется со своими обязанностями.

— Тем не менее мне нравится ваше общество, — поспешила добавить герцогиня, — и, поскольку мой личный секретарь в отпуске, по прибытии в Оллертон вы поможете мне устроить особый прием, который дает мой сын.

— Особый прием? — переспросила Анита.

— Да, — кивнула герцогиня. — Поэтому мы направляемся в большой дом, а не ко мне в Дуврскую усадьбу.

— Пожалуйста, расскажите мне про этот прием! — попросила Анита.

G восторженным вниманием она слушала объяснения герцогини о том, что иногда герцог устраивает в Оллертоне приемы и просит свою мать быть на них хозяйкой, но обычно герцогиня живет в своем собственном доме, небольшом и очень красивом, где ее окружают все ее любимые вещи.

— Какой дом вам больше нравится? — спросила Анита.

— Трудно сказать, — ответила герцогиня. — Когда я впервые уехала из Оллертона, где я жила с тех пор, как обручилась со своим будущим мужем, я пролила немало слез: я чувствовала, что прощаюсь со своей молодостью. Теперь я полюбила свой собственный дом. Заниматься чем хочешь, не беспокоясь об условностях, весьма приятно.

— Понимаю, — сказала Анита. — Но сейчас мы едем в Оллертон?

— Да, потому что это особый прием.

— А чем он такой особый? — поинтересовалась Анита.

Герцогиня решила рассказать ей правду.

Она почти не сомневалась, что Анита не питает романтических надежд относительно герцога. Но с молоденькими девушками нельзя быть ни в чем уверенным, а герцогиня не только хотела оградить своего сына от затруднений, но и уберечь это милое дитя от горького разочарования.

Герцогиня начала рассказывать Аните, что именно требует герцог от жены. Судя по энтузиазму, с которым девушка задавала вопросы, и по ее манере слушать, пожилая леди поняла: она совершенно напрасно опасалась', будто Анита питает какие-либо надежды.

— Вы, должно быть, подыскали ему настоящую красавицу? — восхищенно спросила Анита.

— Я пыталась, — ответила герцогиня. — Но это непросто. Видите ли, мой сын привык общаться с более зрелыми женщинами: утонченными, остроумными, элегантными. Юные девушки редко обладают подобными качествами. Анита кивнула.

— Понимаю, — сказала она. — Думаю, многим из них страшно выходить в свет, как кораблю, еще не бывавшему в море.

— Верно, — улыбнулась герцогиня, — и часто это море оказывается бурным.

Анита засмеялась:

— Когда у тебя морская болезнь, трудно хорошо выглядеть!

— Я подыскала трех девушек, среди которых мой сын выберет себе жену, соответствующую всем его требованиям, — продолжала герцогиня.

— Вы сможете помогать ей, — сказала Анита, — но ей будет трудно стать такой же прекрасной и очаровательной, как вы!

Герцогиня подумала, что девушка произнесла почти те же слова, как когда-то герцог, и, улыбнувшись, ответила:

— Очень мило с вашей стороны так говорить, но я старею, а от этого утомительного ревматизма у меня на лице появились морщины и испортилась походка.

Анита задумалась.

— Если я кое-что предложу, ваша светлость сочтет это очень большой дерзостью? — наконец спросила она.

— Конечно, нет, — ответила герцогиня.

— В Фенчерче есть доктор, друг папы и мамы. Он лечил больных ревматизмом в деревне, и им всегда становилось лучше!

— Как он это делал?

— Во-первых, он требовал, чтобы они каждый день долго гуляли. Он говорил им, что нельзя оставаться прикованными к креслу, потому что рано или поздно болезнь прикует их к постели и надежды больше не будет.

Герцогиня удивленно смотрела на Аниту.

— Я никогда об этом не думала, — заметила она. — Интересно, правы ли вы?

— Я уверена в правоте доктора Эмерсона! — воскликнула Анита. — Еще он давал своим больным травяной отвар. Иногда доктор просил маму приготовить его, а я, если хотите, буду заваривать травы для вас.

— Я бы попробовала что угодно, лишь бы избавиться от боли и снова двигаться свободно, — ответила герцогиня.

Помолчав еще немного, девушка сказала:

— В тот день, когда у источника я споткнулась о ваше кресло, я думала о том, как чудесно было бы, если б вода на самом деле исцелила тех, кто ее пил, и они вскочили бы с кресел и воскликнули, что теперь они здоровы.

Она помедлила и добавила:

— Я прочла короткую молитву, я просила об исцелении, но вместо этого встретила вас. Это самое замечательное событие в моей жизни! Может, если вы будете пить отвар, а я буду очень сильно молиться, смешивая травы, случится чудо и ваш ревматизм пройдет.

— Прекрасная мысль, — улыбнулась герцогиня. — Конечно, мы так и сделаем. Я тоже верю в силу молитвы, да, молитва может творить чудеса.

— Мама всегда говорит: помоги себе сам, и Бог тебе поможет, — ответила Анита.

— Вот мы и поможем себе сами, — согласилась герцогиня.

Сойдя с поезда на станции, предназначенной только для гостей Оллертон-Парка, Анита увидела ожидавший их легкий экипаж с белым пикейным верхом.

Они проезжали через леса и луга, усыпанные цветами.

Совсем неожиданно впереди показался Оллертон-Парк. Он был еще более впечатляющим и величественным, чем представляла себе Анита.

— Это прекрасно, великолепно! — восклицала она. — Именно в таком доме и должен жить герцог! Вы ведь согласны со мной, ваша светлость?

— Да, конечно, — ответила герцогиня. — Я чувствовала то же самое, когда после помолвки приехала сюда в первый раз.

— Вам, должно быть, казалось, будто вы вступаете в сказку, — сказала Анита. — Уверена, вы выглядели в точности как принцесса, которая вышла замуж за прекрасного принца.

Герцогиня улыбнулась. Она начала понимать: все, что говорила или думала Анита, было как мечта, не имеющая отношения к реальности.

Но ни одна из ее знакомых не радовалась жизни так искренне и самозабвенно.

— Да, Оллертон — это дом из сказки, — произнесла герцогиня. — Надеюсь, вы погостите у меня немного, Анита. Я дам вам соответствующие наряды.

Анита повернулась к герцогине, и та увидела, что голубые глаза девушки сияют, как звезды.

— Новые платья! — воскликнула Анита. — О, мэм, правда? Это самое замечательное, восхитительное, что только может быть на свете!

Она помедлила и, прежде чем герцогиня успела что-нибудь сказать, быстро добавила:

— Я, наверное, не должна… принимать такой щедрый подарок после того, как вы были так добры и помогли мне… убежать от… преподобного Джошуа.

— Не беспокойтесь об этом, — спокойно сказала герцогиня. — Я в самом деле хочу подарить вам новые платья. Вам понравится в Оллертоне еще больше, если вы будете одеты должным образом.

— Конечно, — согласилась Анита. — Пожалуйста… не могли бы вы дать мне… по-настоящему большой… кринолин?

Увидев улыбку на лице герцогини, девушка быстро добавила:

— Конечно, не огромный… а то я буду выглядеть странно, ведь я маленького роста… но модный.

— Я подарю вам такой, какой вам нужен, — пообещала герцогиня.

Анита сжала руки.

— Это сон… Я знаю, это сон! — проговорила она. — Я так надеюсь, что не проснусь, пока не надену кринолин!

Когда лошади остановились, герцогиня все еще смеялась.

Глава 4

По широким ступеням герцог поднялся в великолепный, отделанный мрамором холл.

Холл был украшен статуями богинь. Герцог подумал, что никто из его знакомых не может похвастаться подобным чудом.

— Добро пожаловать домой, ваша светлость, — с уважением сказал дворецкий. — Ее светлость в музыкальном салоне.

Герцог протянул дворецкому шляпу и перчатки. Бросив взгляд на шестерых лакеев в ливрее Оллертона, он остался вполне удовлетворен.

Герцог всегда настаивал на том, чтобы их рост превышал шесть футов. Но главное — лакеи должны быть осанистыми и расторопными.

Выйдя из холла, герцог пошел по широкому, увешанному портретами предков коридору, который вел к музыкальному салону, находившемуся в западном крыле.

Незадолго до смерти его отца герцогиня сменила обстановку салона. Теперь изящный интерьер с успехом сочетал в себе классический и современный стиль.

Подходя к салону, герцог ожидал услышать музыку Шопена или Баха — любимых композиторов матери.

Каково же было его удивление, когда до него донеслись звуки веселого вальса, который был популярен в Лондоне прошлой зимой. Под эту самую музыку герцог танцевал со многими очаровательными красавицами.

Он вспомнил, что именно во время вальса на балу в усадьбе Мальборо впервые осознал, насколько привлекательна Элейн Бленкли.

Элейн использовала все уловки, чтобы заставить герцога увидеть в ней женщину. Взгляд зеленых глаз из-под вуали накрашенных ресниц, нежное поглаживание его плеча…

Герцог был раздосадован: даже вернувшись домой, он не может избавиться от воспоминаний об Элейн. Слегка нахмурив брови, он открыл дверь в музыкальный салон.

И застыл в крайнем изумлении.

Герцог едва мог поверить своим глазам: посреди салона кружилась в танце его мать.

Конечно, герцогиня двигалась медленно, но очень грациозно. Судя по положению ее рук, она танцевала с воображаемым партнером. Мелодию исполняла Анита, сидя за огромным бродвудским пианино.

Обернувшись, герцогиня увидела своего сына и остановилась. Мгновение спустя и Анита поняла, кто вошел комнату, и сняла руки с клавиатуры.

Когда герцог заговорил, в голосе его прозвучало неподдельное изумление:

— Ты танцуешь, мама! Как такое возможно? Герцогиня не успела ответить, потому что Анита подбежала к ней и воскликнула:

— У вас получилось, получилось! Разве это не чудесно? А вы мне говорили, что никогда больше не будете танцевать!

— Как видите, вальсировать я могу, — сказала герцогиня.

— И все это благодаря Харрогиту? — спросил герцог.

Герцогиня покачала головой:

— Воды мне не слишком помогли. Ходить и танцевать я смогла только благодаря Аните.

— Аните? — переспросил герцог.

Он взглянул на стоявшую рядом с ним девушку, но ее глаза, сияющие от восторга, были обращены к герцогине.

— Анита заставила меня гулять и приготовила травяной отвар, который творит чудеса!

— В самом деле, — согласился герцог, — я никогда не думал, что снова увижу, как ты танцуешь, мама. Я даже не надеялся, что ты будешь так легко ходить.

— Теперь я могу и то и другое, — сказала герцогиня, — и все благодаря этому милому ребенку.

Она указала на Аниту.

— Вы не должны забывать, мэм: мы страстно молились о чуде, — сказала Анита.

— Да, конечно, — согласилась герцогиня. — Мы должны помнить об этом.

Анита посмотрела на герцога.

— Я молилась о чуде, когда споткнулась о кресло ее светлости в харрогитском бювете, — объяснила она.

— Но вместо этого вы «впали в немилость», — улыбаясь, заметил герцог.

— Нет, — ответила Анита, — это и было чудо, о котором я просила, но пришло оно самым непостижимым образом.

Подпрыгнув от радости, она продолжала:

— Вы чудом спасли меня от преподобного Джошуа; чудо привело меня сюда. А самое большое чудо — то, что травы и молитвы вылечили вашу матушку и она снова может танцевать! Герцог улыбнулся:

— Ты согласна с этим, мама?

— Конечно! — ответила герцогиня. — Но теперь я все-таки хочу присесть.

Герцог подвел ее к удобному дивану. Когда герцогиня села, Анита с ноткой беспокойства в голосе сказала:

— Вы не слишком утомились? Может быть, позвать лакея — он отнесет вас наверх в кресле и вы приляжете?

— Нет, все просто замечательно, — ответила герцогиня. — Мне просто нужно перевести дух, чтобы поговорить с сыном.

— Тогда я вас оставлю, чтобы вы могли побеседовать с его светлостью, — тактично сказала Анита.

— Полагаю, сначала тебе следует показать ему свое новое платье, — предложила герцогиня.

Герцог посмотрел на Аниту и понял, почему она выглядит по-другому.

Вместо простого платьица с белым воротничком и манжетами, которое он видел на ней в Харрогите, она надела прелестное и, без сомнения, дорогое белое платье с широкой юбкой. Юбку поддерживал кринолин.

Тонкую талию девушки украшал голубой пояс, а ее светлые волосы были убраны на новый манер, из-за чего она стала еще более, чем прежде, похожа на маленького ангела.

После всего, что Анита сделала для его матери, герцог бы не удивился, если бы у нее за спиной выросли крылья, особенно когда она покружилась на месте, чтобы показать ему платье со всех сторон, и сказала:

— Ее светлость была так добра, и я никак, никак не могла ожидать, что она подарит мне такие замечательные платья. Это тоже часть моего чуда.

— Которая вам очень идет, — добавил герцог. В его голосе прозвучала легкая насмешка. Анита не поняла, был ли он доволен или счел, что принимать от его матери такие дорогие подарки — слишком дерзко с ее стороны.

— Мне надо поговорить с тобой, Керн, — сказала герцогиня, — но прежде я хотела бы, чтобы ты посмотрел, как мы с Анитой украсили бальный зал.

Герцог поднял брови:

— Бальный зал?

— Да, дорогой, в субботу вечером мы даем бал. Я решила, что тогда прием пройдет успешнее, а от смущения, которое могут испытывать наши юные гостьи, не останется и следа.

Герцогине показалось, будто в глазах ее сына промелькнуло нечто зловещее, и она поспешно добавила:

— Это будет совсем небольшой бал, только наши гости и ближайшие соседи. Я так надеюсь, что тебе понравится эта мысль.

— Конечно, я в восторге от любых твоих приготовлений, — сказал герцог.

— Тогда сходи и посмотри на зал, — предложила герцогиня. — Если тебе не понравится, мы все поменяем.

Судя по тому, как герцогиня произнесла эти слова, ее сын понял: поменять что-либо будет затруднительно.

Желая сделать ей приятное, герцог поднялся. Анита побежала к двери впереди него.

Только когда они прошли коридор, ведущий в другое крыло дома к большому залу, она немного обеспокоенно сказала:

— Я так надеюсь, что вы не… возражаете, что я… гощу здесь… по просьбе… вашей матушки. Она меня пригласила… и на бал.

В ее голосе явственно звучала тревога, словно она боялась, а вдруг герцог будет против, но он ответил:

— Вы такая маленькая, что, полагаю, не займете слишком много места.

Анита поняла, что он ее дразнит, снова слегка подпрыгнула на ходу и сказала:

— Это так увлекательно! Я никогда раньше не была на балу, и у меня такое красивое платье!

И после паузы произнесла совсем другим тоном:

— С тех пор как я приехала в Оллертон, я все ждала вашего приезда, чтобы поблагодарить вас. Я никогда не была так счастлива, как здесь, с вашей матушкой. Нам было так весело украшать бальный зал. Надеюсь, он вам понравится.

Герцогу вдруг пришло в голову, что большинству ровесниц Аниты было бы скучно провести с пожилой женщиной две недели без всяких развлечений — даже в Оллертоне.

Но глаза Аниты сияли неподдельным светом, и голос ее звучал взволнованно и искренне. Да, она говорила правду. В этом нельзя было усомниться.

Они вошли в зал. Остановившись в дверях, герцог в изумлении огляделся. Он всегда полагал, что длинный бальный зал, пристроенный к дому в самом начале царствования королевы Виктории, нарушал облик усадьбы, бывшей до того образцом «стиля Адама» 7.

Теперь зал совершенно изменился. Герцог спросил себя, в какой степени зал обязан своим превращением воображению Аниты.

Прежде это была комната с молочно-белыми стенами, несколько претенциозными колоннами и невыразительной отделкой. Теперь — Венеция в миниатюре.

Западную стену украшала фреска. Герцогу показалось, что он смотрит на залитый лунным светом канал… Вдали виднелся собор Святого Марка. На переднем плане скользили освещенные гондолы.

С потолка свешивались занавеси из темно-красного атласа, и комната выглядела как шатер. Освещался зал традиционными венецианскими золотыми фонарями.

Вместо привычных стульев вдоль стен стояли скамейки с сиденьями, обтянутыми шелком, и подлокотниками в форме носа гондолы.

Герцог почувствовал, что Анита встревоженно смотрит на него, и, помедлив, сказал:

— Очень впечатляет! В Оллертоне еще не видели ничего подобного.

— Вам правда нравится?

— Я целиком и полностью признаю, что зал выглядит в точности, как Венеция.

Анита вскрикнула от радости:

— Я надеялась, что вы так и скажете. Ее светлость никогда не была в Венеции, так что нам пришлось полагаться на рисунки из книг, которые мы нашли в библиотеке.

— Мне кажется, — проговорил герцог, — что идея принадлежит вам и вы соблазнили мою мать подобной экстравагантностью.

— Ее светлость сказала, что зал кажется ей слишком уродливым, и предложила украсить его цветочными гирляндами…

— Но вместо этого ваше воображение подсказало вам это венецианское великолепие.

— Вы довольны… вы в самом деле… довольны? — озабоченно спросила Анита.

— Полагаю, вы были бы очень расстроены, если бы я сказал что-нибудь иное.

— Мне хотелось, чтобы вы увидели зал только в субботу вечером, — сказала Анита, — но ее светлость немного боялась, что убранство покажется вам чересчур вычурным.

— Не думаю, что наши гости способны на комплименты в итальянском стиле, — улыбнулся герцог, — но по крайней мере надеюсь, что они изо всех сил постараются быть романтичными, дабы оправдать ваши ожидания.

Он снова дразнил Аниту. Девушка вспыхнула, и ему стало ясно: после всех злоключений в Харрогите она придет в ужас при одной только мысли о том, что мужчина может приблизиться к ней с матримониальными намерениями.

Подобного отношения герцог не ожидал. Впрочем, подумал он, Анита неизбежно станет бояться всех мужчин, после того как она избежала угрозы быть насильно выданной замуж за любимого священника своей двоюродной бабушки.

«Она очень юна, — сказал себе герцог, — и конечно, мужчины для нее загадка, ведь она выросла в деревне. Жаль, если она будет избегать их слишком усердно и упустит возможность как следует поразвлечься».

Но тут ему в голову пришла мысль, что если ей понравятся ухаживания мужчин, их комплименты и заигрывания, то, вне всякого сомнения, будет разрушена аура наивной чистоты, благодаря которой Анита походила на маленького ангела.

Герцог заметил, что девушка приблизилась к фреске в дальнем конце зала и глядела на гондолы в канале так, словно могла увидеть за ними изящные аркады Венеции.

— Вы молитесь о том, чтобы однажды чудом перенестись в самый пленительный город мира? — спросил герцог.

— Я думала о его истории, — ответила Анита. — Когда я искала его изображения, я прочла, что венецианцы растрачивали свою жизнь в поисках развлечений и из-за этого потеряли свою власть и даже их торговля расстроилась. Мне их так жаль.

— Вы в самом деле полагаете, что поиски развлечений — это трата времени? — поинтересовался герцог.

— Думаю, что всем хочется развлечений, — серьезно ответила Анита. — Однако их нужно заработать, как праздник.

Герцог не ответил, и девушка продолжала:

— Ваша матушка рассказала мне, как часто вы выступаете в палате лордов и как вы стремитесь привести к совершенству ваши дома и поместье. Поэтому мне так хотелось, чтобы вы наслаждались этим приемом, особенно раз он устроен по такому особому поводу.

Герцог снова нахмурился.

Если ему что-то и не нравилось, так это когда кто-нибудь — пусть даже его мать — обсуждал его личные дела.

Однако Анита говорила так естественно, что он был раздражен гораздо меньше, чем если бы на ее месте оказался кто-нибудь другой.

Словно догадавшись, что ее слова прозвучали слишком серьезно, девушка беззаботно сказала:

— Декорации на месте, все готово, вам осталось только сыграть роль Париса.

Голос ее прозвучал живо и весело: она, очевидно, находила ситуацию чрезвычайно романтичной. Насмешливо скривив губы, герцог спросил:

— Так вы хотите, чтобы я вручил золотое яблоко?

Анита хихикнула:

— Думаю, ваша светлость, на самом деле это диадема, но для той, кто ее получит, не будет никакой разницы.

«Пожалуй, все заходит слишком далеко: она дерзит», — подумал герцог.

Он хотел сделать Аните замечание, но тут она сказала:

— Я должна идти. Ее светлости очень хочется узнать, каково ваше мнение о наших трудах. Она так боялась, что зал вам не понравится. Но я скажу ей, что все в порядке.

Последние слова она уже бросила через плечо на бегу и, прежде чем герцог смог что-нибудь сказать, исчезла за дверью.

Ее поведение несколько удивило герцога: как может женщина торопиться куда-то, когда есть возможность побыть с ним наедине?

Он не спешил возвращаться в холл, размышляя о том, как умно было спасти Аниту от ужасного брака и тем самым найти помощницу и компаньонку для матери.

Ужинали они втроем. Герцог изо всех сил старался развлечь не только герцогиню, но и Аниту, а та смотрела на него широко раскрытыми глазами, восхищенно внимая каждому его слову.

Она совершенно не смущалась и вставляла порой странные замечания, забавлявшие герцога.

Он понимал: бесполезно требовать к себе особого уважения, ведь Анита, очевидно, пользовалась полным доверием его матери и они свободно обсуждали трех девушек, приглашенных в Оллертон.

— Должен тебе сообщить, мама, — сказал герцог, — вторая встреча с Розмари Кастор разочаровала меня.

— Твои слова меня огорчают, — проговорила герцогиня. — В прошлом году ты придерживался мнения, что она привлекательная юная девушка.

— Теперь она чрезмерно радушна, к тому же напоминает породистую лошадь, — заметил герцог.

Герцогиня печально улыбнулась, а Анита сказала:

— Когда я пошла в вашу конюшню и увидела ваших коней, я поняла, что скорее выйду замуж за одного из них, чем за преподобного Джошуа.

— Интересно, — насмешливо произнес герцог, — достаточно ли у вас хорошая родословная, чтобы стать подходящей невестой Громовержцу или Геркулесу!

Анита знала, что герцог имеет в виду двух прекрасных жеребцов — гордость оллертонских конюшен.

— Я не стремлюсь так высоко! — вспыхнула она. — Однако вчера Громовержец весьма снисходительно позволил мне погладить его по шее и угостить морковкой!

Герцог нахмурился.

— Будьте осторожнее, — сказал он. — Громовержцу не всегда можно доверять. Надеюсь, вы не заходили в его стойло?

— На этот вопрос я отвечать не стану, — потупила взгляд Анита, — а то вы рассердитесь на меня или на старшего конюха!

— Полагаю, вы хотите сказать, что даже мои лошади не тронут вас, потому что вас бережет Господь?

— Если я скажу «да», это прозвучит самодовольно, — ответила Анита. — Если «нет», то это может навлечь несчастье!

Герцог засмеялся.

— Вы совсем не тот ангел, которым пытаетесь казаться, — сказал он. — Иногда вы так любите хитрить, что, очевидно, принадлежите совсем к другим сферам.

— Если вы меня распознали, — быстро ответила Анита, — мне больше нечего сказать в свою защиту!

Герцога удивила острота ее ума, и они пикировались и спорили друг с другом до конца ужина.

Когда герцогиня сразу же после ужина отправилась в постель, он ожидал, что Анита, как поступила бы на ее месте любая другая женщина, под каким-нибудь предлогом останется, чтобы продолжить с ним беседу.

Однако девушка поднялась наверх вместе с герцогиней. В тот вечер герцог ее больше не видел.

На следующее утро после завтрака герцог, как обычно, отправился на конюшню и обнаружил, что Анита уже там.

Она зашла в стойло Громовержца и теперь одной рукой протягивала жеребцу морковку, а другой поглаживала его шею.

Некоторое время герцог наблюдал за Анитой, прежде чем она заметила его присутствие. Когда она оглянулась и увидела его, ее щеки залил румянец, и она сказала:

— Ваша светлость сегодня рано! Я думала, что вы приходите сюда не раньше половины десятого.

— Так вы меня незаметно опередили!

— Я не хотела приходить сюда сегодня, поскольку вы здесь, — ответила Анита, — но потом подумала, что Громовержец заскучает по ежедневной морковке.

— Полагаю, добившись расположения моих лошадей, — заметил герцог, — вы ожидаете приглашения на верховую прогулку?

По лицу Аниты герцог понял, что ей это и не приходило в голову.

Она взглянула ему в глаза, боясь, что он шутит, и сказала:

— Вы… вы в самом деле этого хотите? Я… я могу поехать с вами? Я уже каталась один раз, но я не люблю оставлять ее светлость одну.

— Что сейчас делает моя мать? — поинтересовался герцог.

— Принимает ванну. Она будет, как всегда, прекрасна, когда сегодня днем приедут ваши гости, — ответила Анита.

— Значит, сейчас вы не при исполнении служебных обязанностей?

Он помедлил, зная, что Анита напряженно ждет, почти как собака, которая предчувствует скорую прогулку.

Герцог достал из жилетного кармана часы:

— Даю вам пять минут, чтобы переодеться. Я буду ждать вас у парадной двери и, если вы опоздаете, уеду один!

Анита вскрикнула от восторга.

Поддерживая обеими руками кринолин, девушка выбежала из конюшни.

Герцог проводил ее взглядом и заговорил со старшим конюхом о лошадях: их он не видел уже несколько недель.

Чуть позже в парке герцог невольно заметил, что Анита верхом на лошади выглядит чрезвычайно привлекательно в приталенной амазонке из голубого пике и высокой шляпе с газовой вуалью.

В своей жизни герцог выбирал очень много нарядов для юных леди и был знатоком женской красоты. Он понял, что его мать, обладая безупречным вкусом, выбрала для Аниты костюм, идеально подходящий к ее росту и возрасту.

Лицо же Аниты не нуждалось в украшении. Оно было подобно цветку: сияло чистотой, восторгом голубых глаз, озорной улыбкой," часто появлявшейся на изящно очерченных губах.

Герцог подумал, что Анита — обворожительное маленькое существо, и он был прав, полагая, что ей присуще врожденное умение обращаться с лошадьми.

Анита ехала рядом с ним, и ей казалось, что ни один мужчина не может выглядеть более красивым, чем герцог, сливавшийся с конем в единое целое.

Она задумалась, есть ли животные в геенне огненной.

Потом она сказала себе, что животные рождаются безгрешными, а злыми и дикими становятся только от дурного обращения с ними.

Нет, небеса полны животными. Без животных нет рая, а в аду тоскуют без них.

В ее мысли ворвался голос герцога:

— О чем вы задумались?

Анита не хотела говорить, что думает о нем, а потому ответила:

— Я размышляла о животных и о том, что они значат в нашей жизни.

— У вас было много животных? — поинтересовался герцог.

— У папы до несчастного случая было довольно много лошадей, и, конечно, мы держали собак. А еще, когда я была маленькой, у меня была кошка, которая спала, свернувшись, у меня на кровати.

— Все это научило вас обращаться с такими лошадьми, как Громовержец?

— Мне кажется, все дело в том, что я люблю его и он это знает, — ответила Анита. — Лошади и любому другому животному гораздо легче понять наши мысли и чувства, чем нам — мысли и чувства других людей.

— Почему? — с любопытством спросил герцог.

— Потому что мы не пользуемся шестым чувством.

— Считаете, что во время нашей первой встречи вы им воспользовались?

— Нет, — покачала головой Анита, — я просто смотрела на вас. Только позже, когда вы были так добры ко мне и помогли убежать, я поняла: вы не пали с небес, как я воображала, а живете в раю — здесь, в Оллертоне.

— Хотел бы я, чтобы это было правдой.

— Но это правда! — с уверенностью заявила Анита. — Как вы можете быть столь неблагодарным?

— Неблагодарным?

— Вы ведь не признаете, что нет ничего более прекрасного, более совершенного, чем дом и поместье, которые вам принадлежат. Кроме того, ваша матушка любит вас больше всех на свете.

Когда Анита заговорила о герцогине, голос ее смягчился.

Некоторое время всадники ехали молча. Герцог размышлял о прибывающих сегодня днем девушках. Одна из них станет его женой и разделит с ним совершенство Оллертона.

Вдруг Анита, словно прочитав его мысли, очень мягко спросила:

— Вы обязаны это сделать?

Герцогу не пришло в голову, что он должен возмутиться ее осведомленностью в его личных делах.

— У меня нет другого выхода, — спокойно ответил он. — Если этот вечер окончится неудачей, придется устраивать другие приемы. Но финал один. Я не могу убежать!

Желая заглушить собственные мысли, герцог коснулся крупа Громовержца кончиком хлыста. Жеребец галопом ринулся вперед, и продолжать беседу стало невозможно.

Вернувшись домой, Анита поднялась в свою комнату, чтобы переодеться. Она посмотрела из окна на парк, где только что ехала верхом.

Солнечные лучи мерцали на стволах огромных дубов и озерной глади, по которой с изысканной грацией скользили лебеди.

«Пожалуйста, Господи, пусть он найдет себе ту, что сделает его счастливым», — всем сердцем молилась Анита.

Затем она быстро надела одно из своих новых чудесных платьев, беспокоясь, что герцогиня уже ждет ее.

Как и предполагала Анита, почти все гости прибыли вовремя: они приехали на поезде герцога, а на конечной станции пересели в удобные экипажи.

Герцогиня встречала их в Серебристой гостиной на первом этаже дома.

— Вы хотите, чтобы я была здесь, мэм? — спросила Анита. — Может быть, вы и его светлость предпочитаете встречать гостей одни?

— Конечно, нет, милая, — ответила герцогиня. — Думаю, вы нам оченьпоможете, ведь это не обычный прием.

— Потому что девушки, которых вы пригласили, очень юны?

— Именно так! — согласилась герцогиня.

— По-моему, с ними нетрудно будет общаться. Им здесь понравится, — сказала Анита. — Я убеждена, что моя сестра Сара — душа лондонских приемов. Еще мама говорила, что она способна оживить вечер.

— Надеюсь, вы сделаете то же самое, — улыбнулась герцогиня.

Анита чувствовала, что ее светлость встревожена, но не понимала почему.

Маркиз и маркиза Донкастерские первыми вошли в гостиную. Было заметно, что герцог рад их видеть.

Их дочь, леди Розмари, была представлена герцогине. Анита сразу поняла, что девушка нисколько не подходит герцогу.

Она чем-то напоминала лошадь, движения ее были лишены грации, а рукопожатие было почти мужским.

Дочь графа и графини Клайдширских оказалась совсем иной.

Высокая, золотоволосая, голубоглазая, она, по мнению Аниты, была очень красива.

Свойственная ей спокойная, весьма сдержанная манера речи являлась, как догадалась Анита, следствием застенчивости.

Подойдя к девушке, Анита поинтересовалась, понравилось ли ей путешествие.

— Я в первый раз ехала в личном поезде. Это очень роскошно, — ответила леди Миллисент.

— Мне кажется, это захватывающе, — сказала Анита. — Я с трудом могла поверить, что это не сон.

— Для меня путешествие было достаточно реальным, — произнесла леди Миллисент тоном, который Анита не поняла.

Следом появились и другие друзья герцога, прибывшие поездом: супружеская пара, помешанная на скачках, и мужчина чуть старше герцога — лорд Грэшем.

— Я рад, что приехал сюда, Оллертон! — обратился он к герцогу. — Я всегда говорил, что у тебя лучшие лошади и самые уютные дома в стране.

— Именно такие комплименты я больше всего люблю, Джордж, — ответил герцог. — Полагаю, ты знаком со всеми, кроме мисс Лэвенхэм.

Лорд Грэшем пожал руку Аните, но не успел ничего сказать, как объявили о прибытии лорда и леди Даунхэм и их дочери Элис.

Они приехали из Лондона в коляске и, как громогласно заявлял лорд Даунхэм, улучшили свой прежний рекорд на десять минут пятьдесят секунд.

Взглянув на леди Элис, Анита испытала разочарование. Высокий рост, светлые волосы и голубые глаза не могли скрасить несколько мрачное впечатление от надутого выражения лица. Она была слишком полной, чтобы выглядеть привлекательной, к тому же на подбородке темнело несколько пятен.

«Леди Миллисент, конечно, добьется своего», — решила Анита. Ей стало интересно, что думает герцогиня о своей предполагаемой невестке.

Прошел час. Гости продолжали прибывать. Их число достигло двадцати.

— Вы, наверное, очень заняты внизу, — сказала Анита горничной, готовившей ванну.

— Еще и не так бывает, мисс, — ответила та. — Его светлость приглашал и по сорок гостей. Почти всех их сопровождали камеристки или камердинеры, а это значит, в комнатах прислуги надлежало разместить еще сорок человек.

— Значит, у вас тоже прием, — с улыбкой заключила Анита.

— И я так считаю, мисс, — согласилась горничная, — хоть старики и ворчат.

— А по-моему, им тоже нравится.

Анита вспомнила, как ворчала Дебора, когда в доме появлялись лишние рты.

Но когда гостей было мало, она жаловалась на то, что, по ее словам, в доме мертво.

«В Оллертоне жизни достаточно!» — подумала Анита.

Закончив туалет и посмотрев на себя в зеркало, она с трудом смогла поверить, что отразившаяся в нем очаровательная модная девушка и есть Анита Лэвенхэм.

Она написала обеим сестрам длинные письма и рассказала, что с ней произошло. Сара ответила, что она в восторге от происшедшего и что Анита должна использовать любую возможность встретить в Оллертоне значительного человека.

Старшая сестра писала:

«Возможно, дорогая, тобой увлечется один из друзей герцога. В этом случае, пожалуйста, будь практична. Тебе может больше никогда не представиться подобный шанс! Я согласна, со стороны двоюродной бабушки Матильды было смешно ожидать, что ты выйдешь замуж за пожилого пастора. Но я уверена, ты понимаешь: когда ты надоешь герцогине, единственное, что тебя ожидает, — это возвращение в Фенчерч и жизнь старой девы.

Пока больше ничего не сообщаю, чтобы не сглазить, но держу пальцы крест-накрест: через несколько недель я, возможно, сообщу тебе особые новости. Ах, Анита, помолись, пожалуйста, чтобы мои желания сбылись — ведь я хочу этого больше всего на свете».

«Сара влюблена», — решила Анита, прочитав письмо. Она любила сестру и истово молилась об исполнении ее желаний.

Вечером все собрались в большой гостиной, одной из самых красивых комнат в доме. По просьбе герцогини Анита села за фортепиано.

Накануне герцогиня объясняла Аните, что музыка, по ее мнению, помогает людям преодолеть напряженность во время первой встречи.

Потому-то Анита и выбрала мягкую романтическую мелодию; к тому же она могла исполнить ее лучше, чем классику, столь любимую ее светлостью.

— Мама научила меня играть, — рассказывала Анита герцогине. — Она действительно хорошо играет. А я просто перебираю клавиши для развлечения.

— А по-моему, ты играешь замечательно, — ответила герцогиня. — Это очень ценный дар для женщины.

Анита играла то, что, по ее мнению, создаст веселое настроение гостям герцога, но мысли ее были далеко отсюда.

«Пожалуйста, Господи, пусть Сара найдет себе мужа, — беззвучно молилась она, — и Дафни, тоже, но избави меня от поспешного выбора».

Она молилась так самозабвенно, что невольно прикрыла глаза. Услышав голос герцога, она вздрогнула.

— О чем вы думаете во тьме своего сознания? Анита открыла глаза. Герцог стоял, облокотившись на пианино, и пристально смотрел на нее.

— Я… задумалась.

— О ком?

— О моей сестре Саре.

— Когда я был в Лондоне, я слышал, что у нее большой успех. Я забыл сказать вам, что я, собственно говоря, видел ее на одном из приемов.

— Правда, она красивая?

— Очень, но вы совсем на нее не похожи.

— Я знаю, — кивнула Анита. — Сара первая красавица в семье.

С сияющими глазами она добавила:

— Если вы слышали, что она имеет успех, то, возможно, ее желание исполнилось. Я молилась об этом.

— Каково же ее желание?

— Думаю, что она влюблена, хотя не пишет об этом прямо, — призналась Анита.

— Будем надеяться, ей удастся удержать своего избранника.

Тон герцога покоробил Аниту, но упрекнуть его было не в чем.

Ведь Сара действительно пыталась поймать мужа; то же самое делала Дафни.

«Я никогда… не буду так делать!» — мысленно поклялась Анита.

Тут она заметила, что герцог все еще смотрит на нее, и почувствовала, что каким-то невозможным, непостижимым образом он читает ее мысли.

— Позже вы передумаете, — сказал он. — Вы станете похожи на всех остальных женщин, которые преследуют несчастных мужчин. А ведь в природе все задумано наоборот.

Герцог произнес это таким резким, неприятным тоном, что Анита уставилась на него, широко раскрыв глаза. Музыка смолкла.

Не успела она отмести предъявленное ей обвинение, как герцог вернулся к гостям.

Глава 5

Протанцевав четыре танца с самыми знатными гостьями и исполнив тем самым свой долг, герцог счел, что пришло время пригласить прибывших на смотрины девушек.

Как и Анита, он уже решил, что леди Миллисент Клайд — единственная из претенденток заслуживает внимания.

Ее отец, граф, хоть и не блистал в палате лордов, зато знал толк в лошадях. К тому же у него была прекрасная усадьба в Хантингдоншире.

Когда начался бал, герцог понял, насколько права была его мать — а если по справедливости, Анита, — украсив зал на венецианский манер: это убранство стало отличной темой для разговоров.

Гости были удивлены и восхищены. Мелодии, которые исполнял приглашенный из Лондона оркестр, усиливали произведенное впечатление.

Звучали то мягкие, романтические, то веселые, оживленные мотивы. Даже если бы герцог пожелал, он не смог бы отыскать ни малейшего изъяна: прием проходил как по маслу.

Но совсем неожиданной радостью стало выздоровление его матери. Она чувствовала себя прекрасно и сейчас танцевала с лордом-наместником.

Герцогиня была особенно хороша в атласном платье цвета голубиного крыла, который ввела в моду принцесса Александра. Оллертонские сапфиры редкостной чистоты сияли великолепием.

Герцог в который раз подумал, что найти жену столь же обворожительную, как его мать, и с таким же прекрасным характером невозможно.

Он отлично знал, что комплименты, расточаемые герцогине гостями, вызваны не только восхищением, но и искренней любовью.

Герцогиня содействовала многим преобразованиям, необходимым графству, и никогда не отказывалась выслушать других — не важно, занимали они высокое или низкое положение в обществе.

Герцогу казалось, что в ушах его постоянно звучат слова его отца: «Сейчас подобных женщин уже не встретить!»

Тем не менее долг есть долг, и герцог прекрасно знал, в чем он состоит, направляясь к леди Миллисент, которая стояла рядом со своей матерью, графиней.

Леди Миллисент в самом деле была очень привлекательной.

То же самое подумала Анита раньше, когда все они собрались перед ужином в Серебристой гостиной.

На леди Миллисент было белое кружевное платье с пышной юбкой, вошедшее в моду благодаря императрице Евгении. Такие платья очень шли молодым девушкам.

Ее голубые глаза и сияющие золотые волосы в точности соответствовали требованиям, которые герцог предъявлял к своей будущей жене.

— Позвольте пригласить вас на танец, — сказал он.

Герцог ожидал, что в ответ глаза леди Миллисент вспыхнут от радости. Так всегда бывало с женщинами, которых он приглашал на танец.

Но леди Миллисент просто наклонила голову. Графиня с готовностью произнесла:

— Это было бы замечательно, дражайший герцог. Вы увидите, как Милли хорошо танцует.

— Без сомнения, — коротко ответил герцог. Оркестр заиграл вальс Оффенбаха. Герцог вывел девушку в центр зала.

«Да, пожалуй, ее рост соответствует непременному условию, и она сможет воздать должное оллертонским бриллиантам и пяти нитям восточного жемчуга, когда-то принадлежавшим индийскому магарадже», — подумал он.

Предок герцога, один из первых губернаторов Индии, приобрел жемчуг, как теперь казалось, за бесценок. Каждая герцогиня Оллертонская находила, что ожерелье ей очень идет.

Ювелиры говорили, что жемчуга должны соприкасаться с кожей, но дамы и без того с удовольствием носили «выкуп короля».

— Надеюсь, вам нравится в Оллертоне, леди Миллисент, — сказал герцог, плавно ведя свою даму по гладкому полу.

— Да, благодарю вас.

Ее слова отвечали приличиям, а голос звучал холодно и безжизненно.

— Убранство нашего бального зала, наверное, кажется вам необычным. Признаюсь, я и сам был удивлен, когда впервые увидел его.

— Здесь так мило!

— Вы никогда не были в Венеции?

— Нет.

«Трудно с ней», — с нарастающим раздражением подумал герцог.

Он настойчиво произнес:

— По-моему, этот город великолепен. Говорят, для медового месяца лучше места не найти.

К его удивлению, леди Миллисент сжалась и пропустила шаг. Потом она сказала:

— Мне кажется, там нездоровый климат из-за каналов.

— Полагаю, это зависит от квартала. Возле лагуны помогают приливы.

— Все равно, мне не хотелось бы в Венецию. Судя по тону леди Миллисент, она не желала более обсуждать эту тему. Герцог решил, что раз она не хочет продолжать беседу, помолчит и он.

Но тут увидел, что его мать наблюдает за ними с другого конца зала, и понял: он обязан попытаться еще раз.

— У вашего отца превосходные лошади, — заметил он. — Вы любите верховую езду?

— Не очень.

— Что же вам нравится? Поколебавшись, леди Миллисент ответила:

— Многое.

Если бы они уже были женаты, герцог непременно схватил бы ее и как следует встряхнул. Вместо этого он насмешливо произнес:

— Конечно, широта интересов весьма способствует просвещению.

— Не могу понять, почему вас это… занимает. Слова прозвучали еле слышно, но герцог все-таки уловил их и сказал себе: не может быть, чтобы Клайдширы не знали, зачем их пригласили в Оллертон.

Граф и графиня часто гостили здесь и, без сомнения, знали, что на приемы, которые устраивал герцог, никогда не приглашали молодых незамужних девушек.

Но теперь обычай был нарушен. К тому же приглашения рассылала герцогиня, и любой, кто имел представление о том, что происходит в высшем свете, догадался бы о цели приема.

Кроме того, герцог не сомневался: графиня, увидев соперниц своей дочери, пришла к тому же выводу, что и он сам. Леди Миллисент — «фаворит забега».

«Почему же тогда они ничего не сказали дочери?» — спрашивал он себя.

С другой стороны, это объясняло тот факт, что леди Миллисент не прилагала ни малейших усилий, дабы понравиться герцогу.

Впрочем, возможно, она настолько неумна, что просто не в состоянии поддержать беседу.

Когда герцог разговаривал с Розмари Кастор и Элис Даун, по крайней мере было заметно, что они изо всех сил стараются заслужить его расположение.

Когда танец закончился, герцог все еще удивлялся странному поведению леди Миллисент.

Даже не улыбнувшись, девушка немедленно подошла к матери — в соответствии с приличиями. Единственное, что мог сделать герцог, — последовать за ней.

— Пока вы танцевали, я все время смотрела на вас и думала, какая вы чудесная пара, — сказала графиня.

— Благодарю вас за доставленное удовольствие, — вежливо сказал герцог.

Он уже готов был отойти, но его мать, сидевшая рядом с графиней, протянула к нему руку. Герцог быстро подошел к ней.

— Ты хорошо себя чувствуешь, мама? Возможно, тебе не стоит танцевать?

— Я чувствую себя великолепно! — ответила герцогиня. — Никак не ожидала, что проведу этот вечер не в кресле-каталке!

Герцог хотел сказать матери комплимент, но она вдруг тихо попросила:

— Не мог бы ты посмотреть, все ли в порядке с Анитой? Я ее уже некоторое время не видела.

— Конечно, — ответил герцог. — С кем она танцевала, когда ты видела ее в последний раз?

— С лордом Грэшемом. Герцог нахмурился.

За ужином он обратил внимание, что Анита сидит рядом с Джорджем.

На прием Джорджа пригласили потому, что он превосходно играл в бридж. К тому же он был весьма общительным человеком.

Герцог не сомневался, что лорд Грэшем будет флиртовать с двумя хорошенькими замужними гостьями.

Но на сей раз он ошибся: за ужином Джордж уделял повышенное внимание Аните.

Лорд Грэшем был человеком утонченным и уравновешенным, а кроме того, волокитой. Но большинство светских дам не принимали его ухаживаний всерьез.

Его приглашали на все самые блестящие приемы: во-первых, он был холост, а во-вторых, очарователен.

Женщины, которым лорд Грэшем признавался в любви, смеялись над его торжественными заверениями и часто говорили за его спиной:

— Бедный Джордж! Он вечно ищет grande passion8, но как он может рассчитывать на успех после стольких обманов?

Герцог тем не менее симпатизировал Джорджу Грэшему и надеялся, что его присутствие сделает прием не столь уж невыносимым.

Выйдя из зала, герцог прошел через две или три передние, где беседовали парочки — кто более, кто менее доверительно.

Ни Аниты, ни лорда Грэшема. Уж не совершила ли Анита глупость, отправившись с лордом в оранжерею?

Девушки, которые позволяли увести себя в оранжерею во время бала, обязательно попадали в скверные истории, но, конечно же, Анита об этом не знала.

Оранжерея в Оллертоне была исключительной. Построенная всего тридцать лет назад, она не только была более просторна и лучше спланирована, чем большинство прочих. В ней были собраны цветы со всего мира — настоящая находка для ботаника.

Там цвели гималайские азалии, лилии из Малайзии и множество южноамериканских растений, которых никогда раньше не видели в Англии.

Но главным чудом оранжереи были уникальные орхидеи. В Оллертоне сложилась традиция посылать перед ужином в комнаты дам букетики для украшения корсажа, а в комнаты джентльменов — бутоньерки.

Герцог заметил, что Анита приколола к платью маленькие орхидеи, по форме напоминавшие звездочки. Кстати, платье было великолепным образцом наряда девушки, впервые появившейся в свете.

Белый тюль облекал плечи Аниты, подобно мягкому облаку. На корсаже и пышной юбке каплями росы искрились крошечные бриллиантики.

Их мерцание сопровождало каждое ее движение. Когда герцог увидел, как она танцует, у него возникло чувство, будто ее озаряет особый свет.

Ему пришла мысль, что тем не менее гости замечают не платье, а сияющие восторгом глаза Аниты. «Ну что ж, — подумал он с некоторой долей цинизма, — по крайней мере один человек радуется приему» . Собственные его чувства были совершенно противоположными .

Герцог открыл дверь, и его накрыла теплая волна цветочного аромата.

Войдя, он услышал голос:

— Н-нет… пожалуйста… Я хочу… вернуться к герцогине!

— Сначала я должен поцеловать вас, — ответил мужчина.

— Я уже сказала… Я не хочу, чтобы вы меня целовали. Оставьте меня… в покое!

— Я докажу вам, что поцелуй может стать наслаждением. Откровенно говоря, я хочу стать первым мужчиной, коснувшимся ваших губ.

— Нет… нет! От… пустите меня!

В голосе Аниты явственно звучала паника. Отстранив ветви эвкалипта, герцог быстро приблизился и увидел, как Анита отчаянно пытается вырваться из рук лорда Грэшема.

Тот первым заметил герцога, ослабил хватку, и Анита освободилась.

Увидев, кто пришел, она инстинктивно подбежала к герцогу и ухватилась за него, как тонущий за спасательный круг.

Герцог чувствовал, как она дрожит, прижавшись к нему, но не обнял ее; он просто посмотрел поверх ее головы на лорда Грэшема, который казался несколько смущенным.

Затем герцог спокойно произнес:

— Анита, моя мать просит вас прийти. Ничего не ответив, девушка отошла, не поднимая головы. Герцог услышал, как она побежала к двери. Прервав неловкое молчание, герцог спросил:

— Ну что, старый черт, связался с младенцем? Лорд Грэшем оправил лацканы.

— Хорошенькая штучка, но проста до крайности.

— Да, весьма! — сухо согласился герцог. — Тем не менее предлагаю тебе оставить ее в покое.

Лорд Грэшем улыбнулся:

— Не будь таким напыщенным, Керн. Рано или поздно кто-нибудь преподаст ей урок жизни, и потом, она ведь всего лишь чтец твоей матери.

Герцог прекрасно понял, что имеет в виду его приятель. Это раздосадовало его по только из-за Аниты. Он не выносил мужчин, преследовавших беззащитных гувернанток и даже служанок в чужих домах.

Прежде герцог не предполагал, что Джордж Грэшем — из их числа. Теперь он решил, что их дружбе — если это была дружба — пришел конец и он больше никогда не пригласит Грэшема ни на один оллертонский прием.

Вслух он сказал:

— Полагаю, у тебя сложилось неверное впечатление об Аните Лэвенхэм. Она — гостья моей матери. Ее дед — граф Лэвенхэмский и Бективский, а ее тетка — графиня Чармутская.

— Господи, я не знал! — воскликнул лорд Грэшем. — Я думал, она обедает с нами только для того, чтобы за столом не осталось пустого места.

— Вот здесь ты и допустил ошибку, — ответил герцог.

С этими словами он вышел из оранжереи, не заботясь о том, последует ли за ним лорд Грэшем.

Возвращаясь в бальный зал, герцог понял: в эту ситуацию, которую Анита и вообразить себе не могла, она попала только из-за своей искренности.

Он спросил себя, сколько еще гостей, подобно лорду Грэшему, решили, что Анита — не более чем компаньонка герцогини.

Входя в зал, герцог раздумывал, как должным образом направить то, что сам он начал, избавив Аниту от брака с пожилым священником из Харрогита.

Оркестр снова заиграл романтический вальс, и внезапно герцог понял, как он может без слов разъяснить гостям положение Аниты.

Девушка уже стояла рядом с герцогиней. Интересно, знает ли его мать, что Анита расстроена?

Герцог прошел между парами танцующих, чтобы присоединиться к матери. Увидев выражение лица герцогини, он понял: та все знает.

Герцог взглянул на Аниту.

— Могу я пригласить вас на танец? — спросил он.

Увидев в ее глазах неподдельный ужас, герцог, не дожидаясь ответа, обнял девушку за талию и вывел в центр зала.

Анита была гораздо ниже других дам, с которыми он танцевал, и, как он и ожидал, оказалась легкой как пушинка. К тому же он обнаружил у своей партнерши врожденное чувство ритма.

Герцогу казалось, будто они не танцуют, а парят над полом. Он чувствовал, что девушка все еще дрожит от страха, вызванного в ней Джорджем Грэшемом.

— Забудьте о случившемся, — спокойно сказал герцог. — Но пусть это послужит вам уроком: никогда не ходите в оранжерею с мужчиной, если только не хотите принять его ухаживания. Анита содрогнулась:

— Он попросил меня… Мне не хотелось ему… отказывать. Когда я увидела, что в оранжерее больше никого нет, я поняла, что… поступила… неправильно.

— Скорее несколько опрометчиво. Анита тихо вздохнула.

— Если бы мама была здесь, она бы мне рассказала… об этом. Я, как видите… несведуща.

— Как все мы, вы выучитесь путем проб и ошибок, — сказал герцог.

— Я знаю, — тихо проговорила Анита, — но он… испугал меня.

— Говорю вам, забудьте о нем.

— Я была так счастлива, все было чудесно, ведь это мой первый бал, — пролепетала она, — но я не думала, что мужчины… такие.

— Какие? — с любопытством спросил герцог.

— Как преподобный Джошуа, который хотел… жениться на мне, хотя видел меня всего… два или три раза, или как… лорд Грэшем. Он хотел поцеловать меня, хотя мы… встретились впервые… только за ужином.

Опустив взгляд, герцог увидел на ее нежном, как цветок, личике растерянное выражение и подумал, что может понять чувства преподобного Джошуа и Джорджа Грэшема.

— Полагаю, моя мать лучше всех сможет рассказать вам об опасностях, подстерегающих красивых женщин, — беспечно проговорил герцог.

Мгновение Анита молчала, затем спросила, тихо и недоверчиво:

— Вы имеете в виду… Вы в самом деле считаете… что я… хорошенькая?

Герцог не смог удержаться от улыбки.

Он был совершенно уверен: ни один из присутствующих мужчин, которым Анита могла бы задать этот вопрос, не понял бы, что она вовсе не напрашивается на комплимент. Она действительно не представляла себе, что она не просто хорошенькая, а настоящая красавица.

Но герцог знал: причина ее непосредственности в том, что она недооценивает свою внешность.

Увидев ее сестру Сару, герцог понял, почему Анита так неблагосклонна к себе.

Сара блистала яркой красотой Английской Розы, идеала художников всех стилей и направлений.

Когда герцог узнал, кто эта девушка, он подумал, что ее золотые волосы, голубые глаза и бело-розовое личико привлекут внимание всех присутствующих мужчин и исполнят их восхищением.

Анита была другой.

Она походила на маленькую белую фиалку, прячущуюся в зеленой траве, или скорее на крошечную орхидею-звездочку, приколотую к ее платью.

Такие орхидеи были большой редкостью, и герцог весьма гордился, что их удалось вырастить в оллертонской оранжерее.

Однако гости, осматривавшие растения, восторгались пурпурной Каттлеей и алым Софронитисом, едва замечая любимый цветок герцога.

Ответить на вопрос Аниты было просто, но герцог хотел, чтобы девушка ему поверила.

— Я считаю вас очень привлекательной, — сказал он. — Надеюсь, вы понимаете, что это вовсе не комплимент. Мои слова соответствуют действительности.

В глазах Аниты снова зажглись звезды. Герцог почувствовал, что она больше не дрожит.

— Теперь я снова счастлива! — воскликнула она. — Обещаю, я больше не буду делать глупостей и не пойду в оранжерею, если только там не будет много народу.

— Возможно, еще разумнее будет не ходить в церковь! — поддразнил ее герцог.

— Сначала я выясню, женат ли викарий, — ответила Анита, и герцог засмеялся.

Он заметил, что позже, пока он танцевал с другими гостьями, в том числе с леди Розмари и Элис Даун, Анита после каждого танца неизменно возвращалась к герцогине.

У Аниты не было недостатка в партнерах, и не раз, когда она проплывала в танце мимо герцога, он слышал, как она оживленно беседует с кавалером.

Иногда она смеялась звонким радостным смехом, искренним, как у ребенка.

Поздно ночью, когда гости, приглашенные только на бал, наконец разъехались, герцог сказал матери:

— Полагаю, тебе следует лечь, мама. Твои доктора наверняка не одобрят, что ты все еще не спишь.

— Я наслаждалась каждым мгновением, — просто сказала герцогиня. — Но Анита уже сообщила мне, что завтра у меня все будет болеть, так что я послушаюсь тебя.

Тут к герцогине подбежала Анита. За ней следовали два рослых лакея с креслом, в котором они поднимали герцогиню по лестнице с тех пор, как ее сковал ревматизм.

Герцогиня с сомнением посмотрела на кресло.

— Я в состоянии идти сама! — запротестовала она.

— Не сегодня, — сказала Анита. — Пожалуйста, мэм, будьте благоразумны, иначе завтра мне целый день придется заваривать травы.

Герцогиня засмеялась и сдалась.

— Вы с Керном немилосердно меня третируете, — сказала она, — впрочем, полагаю, я ничего не могу с этим поделать.

— Кроме как поскорее пожелать нам спокойной ночи, — ответила Анита. — Знаете, мэм, вы были несомненной, непревзойденной Королевой бала!

— Верно, — согласился герцог. — Жаль, я не сказал этого первым.

— Тебя обошли на финише, Оллертон! Это на тебя не похоже, — заметил один из гостей.

— Должно быть, старею, — ответил герцог.

— Это не так, — сказала Анита, — просто иногда соперник подкрадывается незаметно, когда вы меньше всего ожидаете.

С этими словами Анита последовала за герцогиней, которую лакеи понесли в спальню. Герцог и стоявшие рядом с ним гости провожали девушку дружным смехом.

— Это самое чудесное дитя, какое я встречал за свою жизнь! — заметил пожилой генерал.

Герцог и сам мог бы сказать то же самое, но не успел он заговорить, как графиня Клайдширская набросилась на него со словами о том, какой великолепный был бал.

Рядом с матерью стояла леди Миллисент. Герцог подумал, что она намеренно не смотрит в его сторону и даже не пытается произнести хоть слово одобрения.

«Какая зануда!» — подумал герцог.

Однако, глядя на леди Розмари Кастор и Элис Даун, он даже не мог себе представить, что одна из них будет сидеть напротив него за столом или сопровождать его в Букингемский дворец.

«Возможно, при более близком знакомстве леди Миллисент будет вести себя иначе, — решил герцог. — Если же нет, то я не стану делать ей предложение».

Едва эта мысль мелькнула у него в голове, как он понял, что это означает. Снова приемы, подобные этому; снова матери, подобные графине, станут пресмыкаться перед ним в предвкушении грядущего родства.

Еще много дней придется потратить на увеселение людей, которых герцог считал занудами, вместо того чтобы развлекаться на скачках, играть в поло или общаться в кругу принца Уэльского.

Герцог знал: если он женится, изменится все.

— Как же мы можем устраивать прием без вас? — сказала ему леди де Грей всего лишь несколько недель назад. — Все красавицы стоят на цыпочках в надежде, что именно их заметит ваш блуждающий взгляд. Как бы дерзко вы себя ни вели, их мужья терпят вас, ибо знают: вы прекрасно осознаете собственную значимость и никогда не допустите скандала.

Леди де Грей славилась своей откровенностью, и герцог не оскорбился. Как и сейчас, он просто подумал, что после его женитьбы все изменится.

Конечно, иногда он будет отправляться в гости и сам принимать гостей без жены, но поскольку он соблюдает приличия, то подобных случаев будет немного и на публике ему придется чаще всего появляться вместе с супругой.

В нем нарастала волна негодования. Он решил раз и навсегда, что не будет участвовать в этом фарсе, только чтобы доставить удовольствие королеве или кому бы то ни было еще.

Но тут он снова представил себе красное, заплывшее лицо кузена и его вульгарную, кричаще одетую, увешанную драгоценностями жену, которая покачивалась при ходьбе от неумеренных возлияний.

Как мог он позволить им жить в Оллертоне, принимать гостей в фамильном доме в Лондоне, унаследовать другие его владения?

Собравшись с силами, герцог выдавил улыбку.

— Надеюсь, — сказал он, обращаясь к леди Миллисент, — раз уж вы не слишком увлекаетесь верховой ездой, вы позволите мне пригласить вас на прогулку в коляске завтра днем? Неподалеку отсюда расположена беседка, построенная одним из моих предков. Ее стоит посмотреть.

— О, какая чудесная мысль, дорогой герцог! — воскликнула графиня едва ли не прежде, чем герцог закончил говорить. — Конечно, Милли с удовольствием посмотрит беседку.

— Ну что ж, тогда мы договорились, — сказал герцог, понимая, что леди Миллисент промолчит, полагая, будто ее мать сказала достаточно.

— Теперь мы все должны отправиться спать, если собираемся завтра утром в церковь, — сказала графиня. — Я слышала, герцог, вы всегда читаете на службе чтения из Библии.

— Только когда я в поместье.

— Мы с нетерпением будем ждать возможности послушать вас, — льстиво проговорила графиня. — Уверена, вы читаете Библию так же, как делаете все остальное — то есть безупречно!

Герцог наклонил голову в благодарность за комплимент и повернулся, чтобы пожелать спокойной ночи остальным гостям. Кое-кто уже начинал позевывать.

— Восхитительный вечер! — говорили гости. Они направились в холл, где их ждали лакеи с горящими свечами в серебряных подсвечниках. По традиции Оллертона каждого гостя провожали наверх со свечой, хотя в спальнях было установлено новое газовое освещение.

Герцог, поговорив с дворецким, поднялся к себе последним.

— Вы, как обычно, отправитесь на верховую прогулку, ваша Светлость? — спросил дворецкий, когда герцог поставил ногу на нижнюю ступеньку.

— Конечно, — ответил герцог, — но не в девять, а в половине девятого, поскольку завтра воскресенье.

— Хорошо, ваша светлость.

Поднимаясь по лестнице, герцог спросил себя, кто отправится вместе с ним, но подозревал, что никто не поднимется так рано.

Затем у него появилась уверенность, что к Аните это не относится и его лошади будут более притягательны для нее, чем мягкая нега подушки.

Мысль об Аните напомнила герцогу, что Джордж Грэшем не пожелал ему спокойной ночи и поднялся наверх раньше всех остальных.

«Возможно, он стыдится своего поведения, — подумал герцог, — и это справедливо. Что бы он ни думал об Аните, он не имеет права так себя вести в Оллертоне».

Он поймал себя на мысли, что впервые в жизни его тревожат нравы его друзей. Раньше подобного не случалось, даже когда иные из них, если судить беспристрастно, вели себя возмутительно.

Все красавицы, с которыми он заводил пламенные, но мимолетные affaires de Coeur9, были страстными и неразборчивыми в средствах, как Элейн Бленкли. Именно по этой причине он никогда не воспринимал женщин по-другому.

Мысли герцога текли чередой, пока он готовился ко сну. Когда ушел камердинер, герцог лег в постель и погасил свет. На память ему пришли времена, когда он был молод и мысли его были исполнены рыцарского благородства и, за неимением лучшего слова, благоговения.

Он вспомнил, как пытался снискать благосклонность женщины, к которой испытывал чуть ли не религиозное почтение, и воображал себя рыцарем.

Он хотел боготворить ее, ему казалось, она сияет, как святая, и чиста, как лилия.

Но она желала его совсем по-иному — как всякая земная женщина. Ведь он был так красив и привлекателен!

Естественно, он ответил ей. Однако в глубине души он чувствовал разочарование. А может, это просто было обычное крушение иллюзий?

Герцог вспомнил, как благоговение сменилось физическим влечением.

«Я стремился к невозможному», — горько подумал он.

Как ни странно, он точно помнил свои чувства: всего лишь мысль о Полин — так звали ту женщину — вызывала в нем поистине небесное устремление. Он любил ее и хотел принести к ее ногам звезды с небес.

Он любил ее и хотел стать чище, благороднее, лучше — быть достойным ее.

Он хотел совершить великие подвиги, чтобы она гордилась им. Он бы с радостью погиб, защищая ее.

«Я был просто идиотом!» — сказал себе герцог.

Но он знал, что прежние идеалы все еще оставались с ним, под коростой опыта, изъеденные цинизмом, но, как ни странно, не погибшие.

Внезапно герцогу пришло в голову, что, если бы он никогда не встретил Полин, его жизнь сложилась бы по-другому.

Он засмеялся, ведь все это случилось так давно, и сказал себе, что слишком молод, чтобы тосковать о прошлом. Следовало подумать о будущем.

А будущее свое, как бы он ни противился, он должен" соединить с леди Миллисент или другой такой же девушкой.

— Черт побери, должен же быть выход! — громко сказал герцог в темноте.

Ответа не было. Только зловещая тишина.

Глава 6

Во время утренней службы в Оллертон-Парке, проходившей в маленькой церкви из серого камня, Анита заметила, что леди Миллисент молится с неожиданной страстью.

Девушки сидели рядом, и Анита чувствовала исходящее от соседки напряжение.

Анита всегда была чутка к переживаниям других, и теперь ей очень хотелось помочь леди Миллисент.

Тем не менее девушка не желала вторгаться в заветные пределы чужой души.

Герцог читал Библию. Аните казалось, будто в его устах не только стихи Ветхого и Нового Завета звучат поэтично, но даже отдельные слова приобретают глубинный смысл, который часто не могли придать им священники.

Служба закончилась. Прихожане ждали, пока сидевшие на скамье Оллертонов покинут церковь.

Когда Анита вышла на паперть, леди Миллисент, следовавшая за ней, сказала:

— Не пойти ли нам обратно пешком?

— Замечательная мысль! — обрадовалась Анита. — Лучше идти пешком, чем ехать в коляске.

Леди Миллисент сообщила их намерение графине, и две девушки направились через парк в сторону от обсаженной дубами аллеи, по которой ездили экипажи.

Вдали виднелся Оллертон — величественное здание, отражавшееся в серебряном зеркале озера. Над домом реял штандарт герцога.

— Как красиво! — громко сказала Анита, как уже не раз говорила раньше.

Но тут она взглянула на леди Миллисент и увидела, что ее хорошенькое, обычно бесстрастное личико искажено страданием.

— Что случилось? — спросила Анита. — Чем я могу вам помочь?

— Никто не может… помочь мне, — с глубоким вздохом ответила леди Миллисент.

Наступила тишина. Вдруг леди Миллисент воскликнула совсем другим голосом:

— Я так… несчастна! Я хочу только одного — умереть!

Анита поняла, что девушка вот-вот расплачется, и, взяв ее за руку, увлекла за собой к упавшему дереву, на которое можно было сесть и поговорить.

Когда они сели, леди Миллисент приложила к глазам платок. Она всеми силами пыталась сдержать слезы.

— Пожалуйста, позвольте мне помочь вам, — попросила Анита.

— Это… бесполезно, — срывающимся голосом ответила леди Миллисент. — Мама… говорит, что герцог… сделает мне предложение… сегодня днем, во время прогулки, и я… должна согласиться.

Анита удивленно взглянула на нее:

— Вы не хотите выходить замуж за герцога?

— Нет, конечно, нет! — воскликнула леди Миллисент. — Я ненавижу его… и хочу в-выйти замуж за С-стивена!

Голос ее прервался. Теперь она рыдала не переставая.

— Расскажите мне, кто такой Стивен и почему вы не можете выйти за него замуж, — помедлив, попросила Анита.

— Он самый чудесный, самый замечательный человек на свете! — несколько бессвязно проговорила леди Миллисент. — Я люблю его, а он… любит меня!

Ее слова едва можно было разобрать за всхлипываниями.

— Почему же вы не можете выйти за него 'замуж? — настаивала Анита.

— Думаю, папа согласился бы, собственно, я в этом уверена, но тут от герцогини пришло приглашение… в гости. После этого папа запретил мне… видеться со Стивеном.

— Но почему? — недоумевала Анита. — Ни-* чего не понимаю.

Леди Миллисент подняла голову и удивленно взглянула на собеседницу.

— Думаете, папа упустил бы… возможность стать тестем герцога — особенно такого богатого?

— Но если ваши родители знают, что вы любите другого… — начала Анита.

— Стивен второй сын в семье. Его отец, лорд Ладлоу, старый друг папы, но моя любовь к Стивену не имеет никакого значения — ведь я могу стать герцогиней.

Леди Миллисент снова беспомощно зарыдала. Анита была глубоко тронута ее несчастьем.

— Послушайте, — сказала Анита, — вы должны все рассказать герцогу, и тогда, я уверена, он не станет делать вам предложение.

— Слишком поздно, — покачала головой леди Миллисент. — Мама с папой убьют меня, если… подумают, что он просил меня… выйти за него замуж, а я ему… отказала.

— Значит, он не должен вас об этом просить.

— Как я могу ему помешать? — отрывисто спросила леди Миллисент.

На мгновение Анита задумалась, затем сказала:

— Может быть, я скажу ему, что вы любите другого?

Леди Миллисент отняла от глаз платок и в изумлении посмотрела на Аниту:

— Вы… сможете? А он… поймет ли он?

— Конечно! — горячо воскликнула Анита. — Герцог был так добр ко мне, когда ужасный старый священник хотел взять меня в жены, а моя двоюродная бабушка, которая сама себя назначила моей опекуншей, пока моя мама за границей, заставила меня согласиться. Собственно говоря, именно поэтому я здесь.

— Вы уверены, что герцог… поймет, что я хочу… выйти замуж… не за него, а за… Стивена?

— Конечно! — повторила Анита.

Она знала, что леди Миллисент интересует герцога только как средство нарушить планы его кузена относительно титула и таким образом угодить королеве.

Леди Миллисент сжала руки.

— Ах, Анита, если вы сможете спасти меня от… брака с герцогом, вы совершите для меня настоящее, самое замечательное на свете чудо.

— Я сделаю это, — сказала Анита.

— Нужно успеть до того, как он увезет меня на прогулку. Остаться с ним наедине для меня равносильно принятию предложения еще прежде, чем он произнесет его.

Анита кивнула:

— Понимаю. Я как-нибудь помешаю ему забрать вас с собой.

— Вы спасли меня! А я уже думала, что больше никогда не увижу Стивена.

— Все будет хорошо, я уверена, — сказала Анита.

— Перед тем как пойти в церковь, мама сказала, что прогулка назначена на три часа. Она уже решила, какое платье и шляпку я надену.

— Ничего не говорите своей маме, — предупредила Анита, — а за завтраком постарайтесь вести себя как обычно. Я поговорю с герцогом либо до, либо сразу после обеда.

— Обещаете… что… так и сделаете? — спросила леди Миллисент. В ее голосе снова прозвучал страх.

— Обещаю, — ответила Анита. — Я совершенно уверена, что он все поймет. Он замечательный человек.

Герцог был так добр к ней и спас ее не только от преподобного Джошуа, но и от лорда Грэшема.

Как показалось Аните, герцог просто представить себе не мог, что сердце леди Миллисент принадлежит другому — ведь она была так юна.

Мысленно возвращаясь к сказанному; Анита подумала, что и герцог, и герцогиня обращались с тремя девушками не как с людьми, а как с куклами, которых дергали за ниточки, дабы разыграть представление с женитьбой.

«Но так не должно быть!» — решила Анита.

Вслух она сказала:

— Вытрите глаза, Милли, и не показывайтесь вашей матушке, пока не умоетесь. Ей лучше не знать, что вы плакали.

— Я больше не плачу, — ответила леди Миллисент. — Спасибо, спасибо вам, Анита, вы так добры ко мне! Наверное, герцог теперь женится на Розмари или Элис. Вчера они меня возненавидели, потому что со мной герцог танцевал два раза, а с ними — по одному.

Анита подумала, что ни леди Розмари, ни Элис Даун никогда не будут владеть Оллертоном, но решила не говорить этого вслух.

Важным было/только спасение леди Миллисент. Анита начала расспрашивать девушку о ее возлюбленном — ведь это было так интересно!

Приехав в Оллертон, леди Миллисент скрывала свои чувства, но сейчас они вырвались наружу. Она разговаривала оживленно и возбужденно и от этого выглядела еще милее, чем раньше.

— Мы любим друг друга уже больше года, — говорила она. — Сначала папа сказал, что это просто смехотворная партия и он не позволит тратить время на того, кто никогда не получит титул.

Помедлив, она продолжала:

— Но Стивен был так обаятелен, и папа уступил. Мы были уверены, что поженимся перед Рождеством.

— Так и случится, — улыбаясь, заметила Анита.

— Обещайте, что приедете на свадьбу! Вы просто обязаны присутствовать на ней!

— С удовольствием, — ответила Анита.

Когда они вернулись в усадьбу, до обеда оставалось слишком мало времени, и Анита не смогла поговорить с герцогом.

За столом девушка с облегчением увидела, что лорд Грэшем сидит далеко от нее. Рядом с ней расположился пэр средних лет, у которого были великолепные скаковые лошади. За обедом Анита и ее сосед только и говорили, что о его и о герцогских конюшнях.

Выходя из столовой, Анита поймала обращенный к ней отчаянный взгляд леди Миллисент и поняла, что должна немедленно поговорить с герцогом — была уже половина третьего.

Проявив некоторую сноровку, она сумела пристроиться за спиной последней дамы, выходившей из столовой, и, проскользнув между мужчинами, подойти к герцогу.

— Не могли бы вы уделить мне минутку? Это очень срочно, — быстро проговорила она.

Герцог удивился, но тут же ответил:

— Конечно, Анита. Приходите в мой кабинет через десять минут.

Она улыбнулась и последовала за герцогиней, которая поднималась наверх, чтобы, как всегда, прилечь после обеда.

Ее светлость обычно устраивалась в шезлонге у окна, чтобы насладиться солнечным светом и свежим воздухом. Увидев, что герцогине помогает ее горничная, Элеонор, Анита поспешила к боковой лестнице, которая вела к кабинету герцога, минуя холл.

Эту комнату герцог использовал для особых нужд, и никто не смел входить туда без приглашения.

Открыв дверь, Анита увидела, что герцог ждет ее, стоя у камина. С орхидеей в петлице он выглядел особенно элегантно.

— Входите, Анита! — пригласил он. — Какое важное дело вы хотите со мной обсудить? Надеюсь, это не займет много времени — в три я везу леди Миллисент Клайд на прогулку.

Осторожно закрыв дверь, Анита приблизилась к герцогу.

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Герцог удивился, но Анита продолжала:

— Милли очень несчастна. Она любит другого, хотя знает, что родители, конечно, заставят ее принять ваше предложение.

Герцог не ответил. Помедлив, Анита сказала:

— Я попросила ее не огорчаться, потому что вы все поймете и найдете предлог отменить прогулку. Тогда ее родители перестанут надеяться на брак дочери с герцогом, а она сможет выйти за любимого человека.

Закончив говорить, Анита с легкой улыбкой посмотрела на герцога.

— Я знаю, что вы… — начала она. Увидев выражение его лица, она замолчала. Она поняла: что-то не так.

— Как вы смеете! — воскликнул герцог. — Как вы смеете вмешиваться в мои личные дела и обсуждать меня с моими гостями!

— Простите… простите меня…

— Я никогда не встречал подобной дерзости! Вы вмешиваетесь в мои планы в моем собственном доме! Вы берете на себя смелость указывать мне, что я должен и чего не должен делать! Это уму непостижимо! Черт побери, что вы о себе вообразили?

Его голос, казалось, наполнил комнату.

Герцог словно нависал над Анитой в своей ярости. Вскрикнув от ужаса, она рванулась к выходу.

Добежав до двери, Анита оглянулась, и герцог увидел, как она побледнела.

Герцогиня уже засыпала, как вдруг дверь распахнулась и в комнату ворвалась Анита.

— А, это ты, дорогая, — пробормотала герцогиня.

— Мэм, если позволите, мне нужно немедленно уехать, — сказала Анита.

Герцогиня была настолько поражена, что ей показалось, будто она ослышалась.

— Уехать? Куда?

— Куда угодно… домой, — ответила Анита. Герцогиня уже полностью проснулась и увидела, что Анита очень бледна, а взгляд ее застыл, хотя она и не плакала.

— Чем ты расстроена? — повторила герцогиня.

— Я не могу ничего объяснить, — покачала головой Анита. — Пожалуйста, ваша светлость, отпустите меня домой. У меня нет… денег, чтобы заплатить за проезд… Но если вы одолжите мне немного… я вам все верну.

— Конечно, — сказала герцогиня. — Но сегодня воскресенье, и поездов уже не будет. Если ты в самом деле хочешь уехать, придется подождать до завтрашнего утра.

— Мне лучше… уехать… сразу.

— Это абсолютно невозможно, — ответила герцогиня.

Анита всхлипнула, молча повернулась и вышла.

Герцогиня позвонила и вызвала горничную. Когда пожилая горничная, уже много лет служившая ей, вошла в комнату, герцогиня сказала:

— Мисс Анита чем-то расстроена, Элеонор. Постарайтесь выяснить, чем именно. Я очень беспокоюсь за нее.

— Сделаю все, что смогу, ваша светлость. Герцогиня снова откинулась на подушки. Элеонор рано или поздно узнавала обо всем, что происходило в доме. Теперь герцогине оставалось только подождать.

И в самом деле, не прошло и пятнадцати минут, как Элеонор вернулась в комнату. Герцогиня выжидательно посмотрела на нее.

— Судя по всему, ваша светлость, — начала горничная, — после обеда мисс Лэвенхэм отправилась в кабинет его светлости. Она пробыла там всего несколько минут, затем выбежала вон и поднялась по главной лестнице в комнату вашей светлости.

— Что же ее могло так огорчить? — спросила герцогиня.

— Не знаю, ваша светлость, но подозреваю, мисс Лэвенхэм сказала его светлости нечто такое, после чего он послал леди Миллисент записку, что не сможет взять ее на прогулку в три часа.

— Так значит, его светлость не на прогулке, — тихо сказала герцогиня, словно беседуя сама с собой.

— Нет, ваша светлость, — ответила Элеонор. — Если хотите знать мое мнение, леди Миллисент призналась мисс Аните, что не хочет выходить замуж за его светлость, потому что по уши влюблена в молодого человека, которого знает с детства.

— Так леди Миллисент любит другого? — пробормотала герцогиня.

— Да, ваша светлость. Камеристка ее милости рассказывала мне, как они удивились, получив ваше приглашение. Ведь леди Миллисент должна была выйти замуж за мистера Стивена.

— Я начиню понимать, почему леди Миллисент здесь не понравилось.

— Горничная ее милости говорила мне, что она прямо-таки рыдала — настолько не хотела ехать сюда.

— Вот оно что! — протянула герцогиня.

Ей больше не хотелось разговаривать, и Элеонор, попросив ее отдыхать и не волноваться, ушла.

— Нет смысла волноваться, — сказала горничная, — волнение только в гроб сведет, а вам, ваша светлость, до могилы еще далеко — вы так хорошо себя чувствуете с тех пор, как мы вернулись.

Тем не менее, когда она вышла, на лице герцогини отразилась тревога.

Она прикрыла глаза и начала молиться, чтобы ее дорогой сын был счастлив, как молилась каждое утро и каждый вечер.

Герцогиня знала: ее сын не влюблен. Как же объяснить ему, насколько прекрасна любовь и что это восхитительное чувство стоит того, чтобы его подождать?

И тут она услышала за дверью голос герцога и быстро взяла со столика, стоявшего рядом с шезлонгом, газету.

Когда сын вошел в комнату, она держала газету в руках.

— О, Керн! — воскликнула герцогиня, прежде чем он успел что-либо произнести. — Я так рада, что ты здесь! Пожалуйста, прочитай мне вчерашнюю речь премьер-министра. Она так плохо напечатана, что мне трудно различить буквы.

— Где Анита? — отрывисто спросил герцог. Герцогиня почувствовала в его голосе резкую нотку.

— Полагаю, собирает вещи.

— Собирает вещи!

Восклицание герцога прозвучало почти как пистолетный выстрел.

— Она заходила ко мне некоторое время назад и сообщила, что уезжает, — пояснила герцогиня. — Она хотела уехать сегодня, но я сказала ей, что по воскресеньям в это время поезда уже не ходят. Может быть, ты прикажешь мистеру Бригcтоку завтра отвезти ее в Лондон? Вряд ли она сможет путешествовать одна.

Не ответив, герцог повернулся и вышел из комнаты.

Герцогиня не удивилась, лишь проводила его взглядом. Когда дверь за ним закрылась, в глазах герцогини блеснул огонек, а на губах появилась легкая улыбка.

Герцог направился вниз. Спустившись в зал, он сказал дворецкому:

— Передайте мисс Лэвенхэм, что я хотел бы поговорить с ней.

— Хорошо, ваша светлость. Герцог вернулся в кабинет.

Он нетерпеливо ходил взад-вперед по комнате, пока наконец дверь не открылась и не показался дворецкий.

— Ваша светлость, я выяснил, что мисс Лэвенхэм нет в доме, — доложил он.

— Где же она? — спросил герцог.

— Никто точно не знает, ваша светлость, но одна из горничных предполагает, хоть она и не уверена, что видела, как мисс Лэвенхэм бежит через парк к лесу.

Герцог не ответил, и дворецкий, помедлив, добавил:

— Надеюсь, ваша светлость, это не соответствует действительности, так как, судя по всему, собирается гроза.

Герцог посмотрел в окно. Небо было покрыто тучами. Герцог направился к двери. Когда он проходил мимо дворецкого, тот спросил:

— Вашей светлости угодно, чтобы подали коляску?

— Я сам пойду на конюшню, — ответил герцог. Через пять минут он уже скакал по аллее верхом на Громовержце. Проехав по мосту над озером, герцог повернул в сторону леса, раскинувшегося к западу от дома.

Герцог знал, что, хотя в этом лесу растут могучие деревья, между толстыми стволами достаточно места, чтобы проехать верхом.

Он догадался, что расстроенная Анита по старой привычке отправилась в лес, где она сможет посидеть и спокойно подумать.

Во время первой их встречи, когда она думала о Люцифере, девушка направлялась именно в лес. Герцог не забыл об этом. И, узнав, что ее хотят выдать замуж за преподобного Джошуа, она снова искала убежище в лесу.

Лес был совсем недалеко, поэтому, узнав, что немедленно уехать невозможно, Анита укрылась именно там.

Громовержец был необычно встревожен. Герцог удивился, ведь утром, во время прогулки, все было спокойно. Внезапный удар грома раскрыл ему причину беспокойства коня.

Несмотря на свое имя, Громовержец не любил раскатов грома. Поглядев на небо, герцог понял, что дворецкий был прав: гроза разразится очень скоро.

Герцог направил коня в лес по узкой, извилистой, покрытой мхом тропинке.

Он хорошо знал лес и решил, что Анита скорее всего не станет сходить с тропы и пробираться через кустарник.

Герцог чувствовал не только далекое ворчанье грома, но и то спокойствие и тишину, которые всегда наступают перед бурей, и надеялся найти Аниту прежде, чем она успеет промокнуть.

Однако никаких следов не было видно, и герцог решил, что она бежала очень быстро, раз за столь короткое время смогла убежать так далеко.

По его прикидкам с той минуты, как он разозлился на Аниту, прошло три четверти часа, и девушка могла заметно опередить его.

Следов Аниты по-прежнему не было видно. Герцог уже начал спрашивать себя, не ошибся ли он, предположив, что Анита пошла в лес, когда вдруг увидел ее.

Девушка сидела посреди небольшой вырубки на поваленном дереве. Склонив голову, она закрывала лицо руками.

Герцог придержал Громовержца. Внезапно раздался близкий сильный удар грома, и конь, вздрогнув, поднялся на дыбы.

Анита подняла голову и, увидев герцога, встала. Она была очень бледна. В огромных глазах застыло упрямое выражение.

Герцог подъехал к девушке.

— Я приехал за вами, Анита, — сказал он. — Мы должны вернуться домой как можно скорее, потому что Громовержец терпеть не может раскатов грома.

— Да… конечно, — согласилась Анита. Герцог протянул руку.

Девушка крепко ухватилась за его запястье, и он посадил ее в седло перед собой.

Анита была такой легкой, что герцогу показалось, будто она взлетела на коня.

Герцог повернул Громовержца. Вдруг небо расколола молния. От раската грома конь загарцевал так, что герцог с трудом сдержал его.

— Может, я пойду пешком? — мягко спросила Анита.

— Нет, — ответил герцог. — Здесь неподалеку есть сарай. Там мы сможем переждать грозу.

Новый удар грома возвестил о том, что гроза уже совсем близко, и герцог пустил Громовержца в галоп по тропинке, выводящей из леса.

С Анитой, сидевшей перед ним в седле, это было непросто, но искусство наездника помогло герцогу направить коня между деревьями в поле, где стоял сенной сарай.

Как только они приблизились к строению, упали первые крупные капли дождя и небо снова прочертила молния.

Не успел Громовержец встать на дыбы, как герцог въехал в сарай через полуоткрытую дверь. Сокрушительный удар грома пророкотал прямо над их головами.

Герцог и Анита спрыгнули на землю, думая только о Громовержце, яростно протестующем против грозы единственным известным ему способом.

Удержать коня было трудно, и Анита заговорила с ним ласковым голосом, как обычно она говорила с лошадьми.

— Все хорошо, — шептала она. — Гроза тебя не тронет. Это просто ужасный шум, а молний здесь не видно.

Конь был словно загипнотизирован ее словами.

Он дрожал и беспокойно переступал, но больше не вставал на дыбы. Придерживая его за уздечку, герцог гладил его шею, а Анита продолжала говорить.

Новый раскат грома ударил почти как взрыв, сотрясая сарай. Сильный порыв ветра распахнул дверь.

Громовержец пришел в ужас. Анита судорожно вздохнула и вдруг произнесла тихим, дрожащим голоском:

— О, Громовержец… Мне тоже… страшно.

Конь словно понял Аниту и потерся мордой о ее плечо. И в этот момент герцог в ошеломлении понял, что влюблен!

Он с трудом мог поверить, что чувство, охватившее его, реально, но в то же время знал: он страстно хочет обнять Аниту, прижать ее к себе и успокоить.

И еще герцог понял, что хочет защитить девушку не только от грозы, но от всего, что может побеспокоить и напугать ее, — лелеять ее всю свою жизнь.

Он был очень смущен пробуждением любви, но, подумав, пришел к выводу, что если бы был честен с собой, то открыл бы его в себе гораздо раньше.

Только упрямство и вера в священную незыблемость своих планов заставили его устроить смотрины уже после знакомства с Анитой.

Герцог ощущал, как все его тело трепещет от чувства, которое он считал невозможным для себя. Теперь он точно знал: он полюбил Аниту в то мгновение, когда она повернула к нему похожее на цветок личико и сказала, что мечтает о Люцифере.

Он непрерывно думал о ней по пути в Харрогит. Увидев ее там, он понял, что новая встреча была неизбежной.

Когда герцог спасал Аниту сначала от священника, а потом от лорда Грэшема, он говорил себе, что мотивы его поступков были целиком и полностью бескорыстными.

Теперь он признался себе, что любит Аниту. Еще ни одна женщина не наполняла так его жизнь.

Снова послышался гром, но уже дальше, хотя дождь хлестал, словно тропический ливень. Шум воды по крыше почти заглушал все остальные звуки.

Анита снова разговаривала с Громовержцем. Герцог услышал:

— Гроза уходит. Теперь нам больше не нужно бояться… ни тебе, ни мне. Это было… глупо. Мы в безопасности… в полной безопасности… и даже не промокнем.

— Это верно, — заметил герцог.

Анита быстро взглянула на него, потом снова отвернулась. Герцог почувствовал, что она робеет и все еще боится его гнева.

Снова они вместе придерживали Громовержца, и герцог сказал:

— Вам повезло, что я так хотел принести вам свои извинения, а то бы вы промокли насквозь!

Глаза Аниты сверкнули, но к герцогу она так и не повернулась. Любуясь ее лицом, он нежно сказал:

— Прошу прощения, Анита… Вы прощаете меня?

— Я… я была… не права, — начала она.

— Нет, нет! — быстро возразил герцог. — Вы были совершенно правы. Я объясню свое поведение, но не сейчас.

На мгновение воцарилась тишина, затем Анита сказала:

— Мне… кажется, дождь… кончается.

— Придержите Громовержца, я выгляну и посмотрю.

Герцог подошел к двери и встал в проеме.

Земля влажно блестела от дождя, но гроза уже затихала вдали.

Герцог услышал гром, но это был всего лишь отдаленный рокот. Он стоял у дверей, ощущая биение в висках и странное томление в сердце. Вдруг сквозь облака пробилось солнце. Гроза закончилась.

Герцог глубоко вздохнул. Он чувствовал, что все это было знамением. Он повернулся и подошел к Аните.

Черный жеребец подбирал с пола клочки сена. Анита в белом платье, без шляпки, больше, чем когда-либо, походила на маленького ангела.

Герцог сдержал внезапный порыв: ему хотелось немедленно обнять девушку и рассказать ей о своей любви.

Он знал: Анита все еще огорчена его поведением в кабинете, но любовь подсказала ему, что он должен думать о ней, а не о себе, к тому же было не время и не место для объяснений.

— Сейчас мы поедем домой, — сказал герцог с улыбкой, которую многие женщины сочли бы неотразимой.

— Дождь… перестал?

Голос Аниты чуть дрожал, и герцог понял: девушка хочет спросить совсем о другом.

— Перестал, — ответил он. — Солнце вышло и говорит мне, что вы меня простили.

Анита не ответила. Герцог поднял ее на руки и посадил в седло.

Только воспитание и выдержка истинного джентльмена помогли герцогу удержаться от того, чтобы не прижать Аниту к себе и поцеловать. Вместо этого он устроил ее поудобнее и вскочил в седло позади нее.

Теперь, когда ненавистный шум затих, Громовержец вел себя со свойственным ему спокойным достоинством.

Анита молчала, но герцог был счастлив уже тем, что она так близко.

Он почувствовал запах ее духов, напомнивший ему аромат фиалок, и подумал, что вся она — как Весна, которую она принесла ему.

Точно так же, как прошлой ночью, герцог вспомнил все рыцарские переживания своей молодости. Он понял: Анита пробудила все, что было чистого и благородного в его натуре, — и поклялся себе, что никогда более этого не утратит.

Когда вдали показалась усадьба, залитая солнечным светом, герцог почувствовал, как Анита чуть сильнее прижалась к нему, словно страшась возвращения.

— Завтра, — нежно сказал герцог, — гости разъедутся, и мы снова будем втроем, как раньше: вы, я и мама.

— Я… собиралась… уехать.

— Но вы ведь не уедете? Вы же знаете, я хочу, чтобы вы остались, — ответил герцог. — Прошу вас, Анита!

Он не видел ее лица, но почувствовал, что тревога покинула ее.

— Я… я… останусь.

Ее голос был очень тихим, но герцог уловил в нем веселую нотку и незаметно для Аниты коснулся губами ее волос.

«Ты моя, — думал герцог. — Я больше никогда не потеряю тебя, мой драгоценный маленький ангел!»

Глава 7

Гости начали разъезжаться рано утром, однако Клайдширы и Даунхэмы должны были отправиться на станцию, где их ждал личный поезд герцога, в два часа. Поезд должен был доставить их в Лондон.

Накануне вечером за ужином Анита, как, наверное, и герцог, уловила разочарование в лице графа и нотки недовольства в голосе графини: они словно не могли понять, что случилось.

Но леди Миллисент впервые за все время в Оллертоне светилась от счастья.

Она была настолько очаровательна, что Анита засомневалась, не сожалел ли герцог об отмененной прогулке и не пытался ли он встретиться с ней вечером.

Герцогиня, понимая, что беседа была бы некстати, устроила показ картинок волшебного фонаря.

Аниту это зрелище привело в восторг. Ее смех немедленно подхватывали другие, и вечер имел абсолютный успех — если не считать двух пар разочарованных родителей.

Когда они удалились в спальни, леди Миллисент бросилась Аните на шею.

— Ты меня спасла! — воскликнула девушка. — Как мне отблагодарить тебя?

— В этом нет нужды, — улыбаясь, ответила Анита.

— Я вижу, что герцог не переживает, утратив меня, — заметила леди Миллисент. — Что он сказал, когда ты рассказала ему, что я люблю Стивена?

Вся поглощенная своим счастьем, она даже не заметила, что Анита не ответила ей. Леди Миллисент не знала, что Анита, вернувшись к себе, решила больше никогда не думать о происшедшем в кабинете герцога.

Ужас перед гневом герцога все еще трепетал в глубине ее сознания, а муки, пережитые во время бегства в лес, ей хотелось как можно скорее забыть.

Конечно, герцог просил прощения, когда спас ее от грозы, и отвез ее назад на Громовержце — такой волнующий способ путешествия! Но Анита до сих пор не могла понять, почему он так рассердился.

«Потому что я чужая здесь и у меня нет никаких прав. Я навязала себя ему и герцогине, и, конечно, мое вмешательство в его дела — ужасная дерзость», — сказала себе Анита.

Вопреки опасениям, она чувствовала, как поет ее сердце: девушка радовалась, что гости уезжают и они снова, как сказал герцог, будут здесь втроем.

«Но надолго ли он останется в поместье?» — спросила себя Анита.

Она вдруг поймала себя на том, что молится, желая удержать герцога от скорого возвращения в Лондон.

— До свидания, Оллертон! Благодарю за великолепный прием, — сказал граф с деланной искренностью.

— Я был очень рад принять вас, — ответил герцог. Почти то же самое он сказал Даунхэмам.

Леди Миллисент поцеловала Аниту.

— Не забудь, что ты приглашена на мою свадьбу, — прошептала она.

— Буду ждать, когда ты пришлешь приглашение. Девушки заговорщически улыбнулись друг другу.

Открытый экипаж герцога тронулся, унося гостей. Герцогиня, герцог и Анита махали им со ступеней.

Вздохнув с заметным облегчением, герцог повернулся к матери:

— Наверное, ты хочешь отдохнуть, мама?

— Конечно! — ответила герцогиня. — Если есть на свете особа, которая меня утомляет, так это Эдит Клайдшир.

— Нам больше не требуется приглашать их в гости, — ответил герцог, и герцогиня засмеялась.

Повернувшись, она начала подниматься по лестнице. Анита хотела пойти за ней, но тут герцог сказал:

— Полагаю, вы не против посмотреть на новую орхидею, которую мне прислали в подарок из Сингапура?

— Новая орхидея! — воскликнула Анита. — Как чудесно! Какого она цвета?

— Сходите и увидите.

Анита вопросительно посмотрела на герцогиню.

— Ступай посмотри на нее, дитя, — кивнула пожилая леди, — а потом расскажешь мне, когда я спущусь к чаю.

Анита улыбнулась ей, подпрыгнула от восторга и последовала за герцогом по коридору, ведущему в оранжерею.

Он открыл дверь, и их охватила только теплая волна аромата и золотое мерцание солнечных лучей, проникавших сквозь стекло.

Молча они подошли к орхидеям.

Цветы показались Аните еще прекраснее, еще восхитительнее, чем в первый раз.

Почти неосознанно она нашла маленький цветок-звездочку, который герцог прислал в ее комнату на следующий вечер после приезда в Оллертон.

— Они все такие милые! — сказала она, протянув руку и нежно касаясь лепестков. — Но эта всегда будет означать для меня нечто особенное.

— Точно так же, как и вы — нечто особенное для меня, — мягко сказал герцог.

Аните показалось, что она ослышалась. В изумлении она повернулась к герцогу, встретилась с ним взглядом и уже не смогла отвернуться.

— Полагаю, вы забыли, Анита, — сказал герцог, — что я велел вам никогда не приходить в оранжерею с мужчиной, если только вы не хотите, чтобы он поухаживал за вами.

— Я… я никогда… не думала…

— Что это относится и ко мне? — закончил фразу герцог. — Вообще-то относится! Я привел вас сюда, дорогая, чтобы сказать, что я люблю вас!

Глаза Аниты широко раскрылись, и сияние залило ее лицо, преображая его.

Испугавшись, что все это — лишь сон, она переспросила:

— Что… вы… мне… с-сказали?

— Я выразил это в словах, — ответил герцог, — но мне бы хотелось сказать по-другому.

Он обнял ее и очень нежно привлек к себе.

Она подняла голову и посмотрела на него так, словно не могла поверить, что все происходит на самом деле, и тут их губы соприкоснулись.

Он знал, что это ее первый поцелуй.

Герцог был очень нежен. Он понял: нет ничего чудеснее мягкости, сладости и чистоты этого поцелуя, который отличался от всех изведанных им прежде.

Но все же герцог не смог удержаться, и его объятие стало более сильным, а губы — более властными и требовательными.

Он знал: такую любовь он искал всю жизнь и всю жизнь боялся, что не найдет никогда.

Герцог поднял голову и поглядел на Аниту: ни одно человеческое существо не могло быть более прекрасным и выглядеть так божественно, словно спустилось с неба.

— Я… люблю вас, — прошептала она.

— А я люблю тебя. Милая моя, вот твой первый поцелуй. Того ли ты ожидала?

— Это… чудесно! Я не знала, что поцелуй может быть… таким!

— Каким?

— Как все, о чем я мечтала… как лунный свет… звезды… солнце, пробивающееся сквозь тучи… и как рай!

— Сокровище мое, все это я и хотел тебе подарить.

— А вы… чувствовали… то же самое?

— Наш поцелуй был самым совершенным, самым чудесным в моей жизни.

— О-о!

Герцог понял, что у Аниты нет слов, чтобы выразить свою радость, и снова поцеловал ее.

Поцелуй длился вечность. Наконец герцог поднял голову и заглянул в ее глаза, сиявшие, как звезды.

— Я обожаю тебя, сокровище мое! — сказал он неожиданно хриплым голосом. — Когда ты выйдешь за меня замуж?

К его удивлению, Анита застыла. Запинаясь, она произнесла:

— Я… люблю вас. Я не з-знала, что любовь так… чудесна… но… я не могу в-выйти за вас замуж!

Настала очередь герцога удивиться.

Он не мог даже вообразить, что женщина, которой он сделал предложение, ответит ему отказом.

На мгновение ему показалось, что он просто не расслышал ее ответ.

— Я попросил тебя выйти за меня замуж, дивная моя, — сказал он, помедлив.

— Я знаю… и всегда буду… очень… очень гордиться, — ответила Анита, — но я… не могу выйти за вас замуж… поймите.

— Почему? Я не понимаю!

К его удивлению, Анита покинула его объятия и повернулась к орхидеям так, чтобы он не мог видеть ее лица.

— Но ты же сказала, что любишь меня, Анита! — настаивал герцог.

— Да, верно, — ответила Анита, — и я никогда не думала… я даже не могла мечтать… о том, что вы полюбите меня. Мне кажется, я уже давно… люблю вас.

— Как давно?

— Думаю, что… с первой встречи. Я решила, что вы Люцифер, но это мне не помешало влюбиться в вас… Я, наверное, любила вас и прежде… когда мечтала о падшем архангеле и волновалась, потому что вы были так несчастны… среди других… проклятых душ.

— Теперь проклятие снято с меня, — сказал герцог. — Твое благословение на мне, и я самый счастливый человек в мире — ведь я нашел тебя. Ты — все, чего я желал, к чему стремился. Я просто был глуп и не понял этого сразу.

Помедлив, он продолжил с улыбкой:

— Только потом я осознал: ты — все, чего я хочу. Ты совершенно не похожа на женщин, которых я знал.

— Вот поэтому… я и не могу… в-выйти за вас замуж, — проговорила Анита. В ее голосе послышалось рыдание.

— Ты думаешь, я позволю тебе отказать мне? — спросил герцог. — Но прежде объясни причину своего отказа.

Он повернул ее к себе лицом и увидел тревогу в голубых глазах. Сияние ее лица угасло.

— Как ты могла хоть на мгновение пожелать отказаться от меня, ведь ты уже призналась мне в любви?

— Я люблю вас так сильно… что не могу сделать вас… несчастным.

— Несчастным? — спросил герцог. — Почему несчастным?

— Потому что… поймите, я вам… не подхожу… Если мы поженимся, я… все время буду ждать того дня, когда… вы об этом… пожалеете.

Герцог улыбнулся.

— Ты действительно считаешь, будто я раскаюсь в том, что ты со мной? — спросил он. — Я уже сказал тебе, Анита, — я люблю тебя. Никого я так не любил и не полюблю вовек.

— Но когда вы… узнаете меня поближе, вы… будете разочарованы.

— Ты хочешь сказать, — спросил герцог, — что отказываешь мне, потому что твоя внешность не соответствует тем бессмысленным условиям, которые я выдвинул для будущей герцогини Оллертонской?

Анита кивнула.

— О дорогая, драгоценный мой маленький ангел, — прошептал герцог, — пойми, я был напыщенным идиотом, когда думал, что жену можно купить, выбрав ее на витрине.

— Но… вы… так… говорили, — совсем по-детски сказала Анита.

— Тогда я не знал, что полюблю девушку столь очаровательную, столь прекрасную, что она заполнит мое сердце, разум, душу и будет для меня абсолютным совершенством.

В глазах ее вспыхнул внезапный свет, и мгновение она смотрела на него словно из запредельной дали.

Потом она снова отвернулась.

— Я… не смогу… носить ни сапфировую, ни… бриллиантовую… диадему.

Герцог засмеялся теплым, счастливым смехом.

— Это верно, мое сокровище, — сказал он, — поэтому мы закажем диадему специально для тебя. Наверное, венок из цветов? Или ты предпочитаешь маленький нимб, который ты несешь на челе, когда «проходишь, как часовой бессмертных душ»?

Анита рассмеялась:

— Наверное, поскольку я… с вами, я не смогу… взять нимб… с собой.

Герцог улыбнулся ей в ответ:

— Ив преисподней, и на небесах ты будешь со мной. В этом я совершенно уверен.

Он снова обнял ее.

— Больше нет препятствий нашему браку?

— Вы хотели, чтобы ваша жена была высокая… статная… и красивая, как… ваша матушка.

— Но я нашел такую очаровательную девушку, что она пленила мое сердце — впрочем, она и есть мое сердце, и ничто больше не имеет для меня значения.

Анита вскрикнула от радости и спрятала лицо на груди у герцога.

— Я так люблю вас и хочу выйти за вас замуж, — прошептала она.

— Так ты и сделаешь, — сказал герцог. — Сколько бы предлогов ты ни отыскала, я не приму отказа.

— А если я рассержу вас? — очень тихо спросила Анита.

Герцог взял девушку за подбородок и повернул к себе ее лицо.

— Я расскажу тебе, почему я рассердился, — сказал он. — Я был зол, потому что именно ты обнаружила то, что я должен был понять сам: девушка, на которой я собирался жениться, — человек со своими чувствами и желаниями.

Он продолжал, и голос его стал более твердым:

— Когда ты сказала мне, что она любит другого, я был потрясен. Я испытывал отвращение к себе! Ведь я принял как должное, что она станет моей женой независимо от своего желания, только потому, что я герцог! Мне было стыдно за себя, Анита, и моя злоба на тебя была не более чем попыткой спастись от стыда. Но когда ты убежала, я понял, что натворил.

Прикасаясь губами к ее лбу, он сказал очень нежно:

— Я попросил прощения. Обещаю, что больше никогда не буду так говорить с тобой. Ты мне веришь?

— Вы… вы уверены, что вы меня… по-настоящему любите? Может быть, вам стоит… еще раз посмотреть вокруг… Вдруг вы найдете кого-нибудь… лучше… меня?

— Ты думаешь, это возможно? — спросил герцог. — Я хочу, чтобы ты знала, любимая: только из-за моей глупости и упрямства, только потому, что я испорченный эгоист, я чуть не потерял тебя. Я больше не буду так рисковать тобой и своим счастьем. Ты мне веришь?

— Отчаянно… хочу… верить.

— Мы будем счастливы, дорогая, обещаю тебе. Мы все будем делать вместе, ведь столь многое мы воспринимаем одинаково.

Помедлив, герцог продолжал:

— Я знаю, ты вдохновишь меня на то, чтобы я стал лучше. Если ты поможешь мне, дорогая, я буду чувствовать себя не женатым Люцифером, но архангелом, который обрел путь назад, на Небеса — и только благодаря своему маленькому ангелу.

— Вы говорите мне такие чудесные… чудесные слова! — радостно воскликнула Анита. — Если вы на самом деле уверены, что хотите взять меня в жены, то… я хочу… быть… с вами и вечно любить вас!

— Именно так и будет, — сказал герцог, — ибо наша любовь вечна. Даже когда мы умрем, мы будем вместе, и ничто не разлучит нас.

Он говорил торжественно. Такого голоса у него Анита никогда прежде не слышала. Циничные морщины исчезли с его лица, а в глазах больше не таилась насмешка.

Он выглядел совсем иначе, нежели прежде. Анита знала: причиной тому — любовь, та же любовь, которая разливалась по всему ее телу, любовь, что возносила ее к небу.

Она снова увидела луч света, раздвинувший темные тучи, который некогда подсказал ей мысли о Люцифере.

Но она знала: теперь не он падает с небес, а они оба восходят к свету, обнимающему весь мир.

У нее не было слов, чтобы выразить свои мысли, она могла только протянуть к нему руки и сказать:

— Я люблю вас! Я… люблю тебя! Я… постараюсь сделать тебя счастливым.

Герцог крепко обнял ее.

— Ты сделала меня счастливым! — воскликнул он. — Я люблю тебя, мой драгоценный маленький ангел! Ты моя и будешь моей, пока звезды не упадут и земля не перестанет существовать. Мой ангел, ты была ниспослана, чтобы принести мне счастье, которого я не заслуживаю, но которое всегда страстно желал обрести.

— Позволь… подарить его тебе… пожалуйста… пожалуйста! — прошептала Анита, прикасаясь губами к его губам.

Говорить более было невозможно — они только ощущали солнечный свет, ставший частью их обоих, яростно пылавший в них. Свет возносил их все ближе и ближе к горнилу любви, имя которому — Бог.

Примечания

1

Исайя 14; 12.

(обратно)

2

Пер. Е. Бироковой.

(обратно)

3

Пер. Б. Томашсвского.

(обратно)

4

Пер. Е. Бироковой.

(обратно)

5

сердечных делах (фр.).

(обратно)

6

Зал для питья минеральной воды на курорте. — Примеч. пер.

(обратно)

7

Английская неоклассика. — Примеч. пер.

(обратно)

8

великую страсть (фр.).

(обратно)

9

сердечные дела (фр.).

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7 . . . . . . . . . .

Реклама на сайте