«Карма любви»

Барбара Картленд Карма любви

От автора

30 марта 1885 года в приграничной области русские устроили набег на афганцев, названный впоследствии «Мургабская битва», и заняли оазис Панджах. Это поставило Британию и Россию на грань войны.

Прошло несколько лет, и праведник Мулла-Кувалда, более известный как Безумный Мулла, зажег своими призывами огонь религиозного фанатизма по всей границе. Обезумевшие соплеменники сходились к нему тысячами. Понеся огромные потери убитыми и ранеными и оставив позади уничтоженные деревни и погибший урожай, Мулла бежал, а его последователи сдались.

Глава 1

1885 год

— Вон! Я не желаю тебя больше видеть! И нечего строить из себя леди! Ты спесивое ничтожество! Слышишь! Ни-что-жест-во! Посмотрим, как ты проживешь без денег и без моей помощи! Ну а если замерзнешь и умрешь, так тем лучше!

Выкрикивая эти оскорбления, графиня Линдейл, крупная, толстая, краснощекая женщина, вытолкнула за дверь девушку с такой силой, что та перелетела через порог и упала на ступеньку крыльца.

Дверь захлопнулась.

Леди Орисса Фейн так и осталась лежать на пороге, плохо сознавая, что произошло. У нее все еще кружилась голова от затрещин и очень болела рука — сильные, толстые пальцы мачехи оставили на нежной коже синяки.

Ее протащили из гостиной через весь дом, затем по холлу к парадной двери и вытолкнули на улицу.

Орисса уже давно поняла, что сопротивляться не имеет смысла, особенно когда графиня была так пьяна.

К несчастью, ее отцу пришлось прервать службу в Индии, ибо к нему перешел наследственный титул.

Обстоятельства требовали возвращения нового графа в Англию, чтобы уладить вопросы семейного состояния.

По прибытии на родину граф убедился, что от былого богатства остались только жалкие крохи!

Его брат, от которого он унаследовал титул, промотал львиную долю того небольшого капитала, что достался им от отца.

Миссис Смитсон с удивлением обнаружила, что добытый ею почетный титул вовсе не компенсирует стесненность в финансах и недостаток слуг — обстоятельства, в которых они вынуждены были существовать.

Однако она быстро сообразила, что падчерицу можно использовать как даровую служанку.

Для Ориссы жизнь стала кошмаром еще в Индии, когда умерла ее мать. В десятилетнем возрасте девочка оказалась вырвана не только из единственного мира, который знала и любила, но также и из рук своей няни, растившей ее с пеленок.

Домой в Англию ее отослали прежде отца, потому что жена полковника, уезжавшего более ранним рейсом, обещала позаботиться о «бедной крошке, лишившейся матери».

Англия показалась Ориссе страной холодной и темной, где человек никогда не может согреться и где так мало столь желанного солнечного света, того света, который в детских воспоминаниях о прошлом сливался с нежной любовью ее матери.

Ночью в холодной крохотной спальне ей снилась Индия, она слышала и монотонно журчащий говор, и плач малыша, и лай бродячих собак, и скрип колеса колодца.

— Мамочка… мамочка… — плакала она, уткнувшись в подушку.

Убедившись по опыту предыдущего брака, что вино — верное лекарство от всех бед, мачеха старательно поощряла ее отца заливать этим напитком все свои неприятности.

Но никогда раньше мачеха не позволяла себе так обращаться с ней, и уж тем более выгонять ее из собственного дома. Как правило, девушке удавалось ускользнуть наверх в свою спальню, а поскольку, находясь в подпитии, графиня не могла одолеть многочисленных ступенек, Орисса оказывалась в безопасности.

Скандал вспыхнул из-за пустяка.

Любви к своей падчерице графиня никогда не испытывала и постоянно обвиняла Ориссу в том, что девушка «спесива».

Вдова какого-то мелкого чиновника в Индии, она сумела с превосходной ловкостью пленить графа, когда тот возвращался в Англию, отчаянно одинокий после смерти жены. Миссис Смитсон была незнатного происхождения, и знакомство с графом сулило ей прекрасное будущее.

Длительное путешествие предоставило миссис Смитсон прекрасную возможность доказать ему свою заботу и окутать вдовца такой душевной теплотой, которая его в какой-то мере утешила.

Граф Линдейл был по натуре человеком в высшей степени необщительным и, несмотря на то что он чрезвычайно счастливо женился, почти совсем не знал женщин.

Миссис Смитсон, цветущая, соблазнительная и в те времена довольно хорошенькая женщина, сумела снискать расположение графа настолько, что не прошло и трех месяцев после их прибытия в Англию, как она добилась желаемого и стала графиней Линдейл.

Орисса часто спрашивала себя: будь она тогда рядом с отцом на корабле, смогла бы она уберечь его от столь опрометчивого поступка, поступка, обернувшегося катастрофой для всей семьи?

Но когда она подросла и получше узнала свою мачеху, то поняла, как много в той железной решимости и непоколебимого упрямства, и усомнилась, что кто-нибудь, и уж в последнюю очередь она сама, сумел бы спасти ее отца от сетей такой хищницы.

— Ах, если бы только отец мог остаться в полку! — часто сетовала она своему брату.

Даже опьянев, графиня редко упоминала о своем первом браке, но через несколько лет для Ориссы уже прояснилась картина взаимоотношений между мачехой и ее первым мужем, картина, разительно отличавшаяся от той, которую миссис Смитсон так умело нарисовала графу, когда их слезы смешивались на борту корабля, где они вздыхали о своих утратах.

В жаркой Индии, возможно, и было простительно искать утешения в вине, но в Англии подобные злоупотребления лишь приводили к разрушению и здоровья, и характера как графа, так и его новой супруги.

Орисса же страдала больше всех.

И не только потому, что она, в сущности, превратилась в даровую служанку в высоком безобразном доме в Белгравии, но, что самое главное, ей приходилось ежевечерне испытывать стыд не только за своего отца, предававшегося обильным возлияниям, но и за мачеху, буйствующую мегеру.

Ни один порядочный слуга в том доме не задерживался, а друзья, даже те немногие, которых граф имел в Англии, скоро перестали навещать его.

Орисса оказалась отрезана не только от сверстников, но и от общества.

Для ребенка эта жизнь могла бы попросту стать одиночным тюремным заточением, если бы ее брат, виконт Диллингем, не настоял на том, что она обязательно должна получить образование.

Его полк стоял в Индии, но взяв отпуск и приехав домой, он сразу же потребовал от отца либо отдать Ориссу в школу, либо нанять для нее гувернантку.

К счастью, сама мысль о новой женщине в доме оказалась для графини непереносима, и поэтому Орисса стала посещать институт благородных девиц, который находился недалеко от их дома.

Она выросла в Индии и понятия не имела об интересах и пристрастиях юных англичанок, а так как пригласить подруг в гости она не смела, то и принять их гостеприимство не могла.

Однако она многому научилась.

Ее табель успеваемости, до которого никому не было дела, частенько доказывал, что она отнюдь не глупа и отлично учится, особенно по тем предметам, которые ей нравились, то есть по истории, литературе и географии.

Именно школьные занятия помогли ей открыть, что чтением можно спастись как от ворчанья и мелких уколов мачехи, так и от ее прямого рукоприкладства.

Увы, книг в доме не водилось. Для графини достаточно было полистать «Леди» или «Благородную даму», а ее отец выписывал «Морнинг пост» и тем был доволен. Так что другой литературы в дом не поступало.

Однако Орисса вскоре обнаружила, что существуют библиотеки, но вряд ли ей когда-нибудь удалось бы убедить своего отца, который к этому времени окончательно подпал под влияние властной супруги, оплатить вступительный взнос.

Помог случай. Ее дядя, полковник Генри Гобарт, преподнес ей на рождество желанный билет с оплаченным годичным взносом. Благодарность Ориссы была столь бурной и ошеломляющей и так его тронула, что полковник возобновлял запись год за годом.

Но даже он не подозревал, что тем самым бросил своей племяннице спасательный круг, круг, который не дал ей утонуть в черной бездне отчаяния.

Нисколько не улучшало жизнь Ориссы и то обстоятельство, что она все хорошела, и тем самым провоцировала ревнивую зависть графини.

Графине никогда не нравилось миниатюрное, хрупкое дитя, так непохожее на нее саму. Но то, что на Ориссу стали обращать внимание и все чаще называть красавицей, приводило в ярость женщину, отлично понимавшую, что зрелый возраст и частые, обильные возлияния совершенно уничтожили ее собственную былую привлекательность.

Ее жестокость к падчерице возрастала вместе с количеством потребляемого джина.

«И вот теперь вся клокочущая в ее душе ненависть и обида достигли высшей точки накала и выплеснулись наружу, поэтому она и выгнала меня», — думала Орисса.

Она встала и стряхнула с юбки налипший снег, пышный ковер которого устилал ступеньки.

Только теперь она почувствовала, как морозно на улице, а вечернее платье казалось слабой защитой от ледяного ветра.

Глядя на запертую парадную дверь с плохо начищенным латунным молоточком, она стала думать, как ей быть дальше.

Стучаться не имело смысла.

Мачеха — вот единственный человек, кто ее может услышать, но она сейчас ни за что на свете не откроет.

В это позднее время двое слуг уже давно спали у себя в бельэтаже, да и окна их выходили на другую сторону дома.

Но даже услышь они ее крики, подумала Орисса, вряд ли они посмели бы спуститься вниз, опасаясь еще больше разгневать графиню.

— Это означает, что мне нужно сообразить, куда можно пойти, — тихо прошептала Орисса.

Голова наконец перестала звенеть от затрещин, так щедро отпущенных ей графиней, и Орисса попыталась собраться с мыслями.

Неожиданно и очень кстати, потому что в Итон-Плейс ночью, как правило, необыкновенно тихо, она увидела, как двумя домами дальше по улице остановился наемный экипаж и высадил человека.

Приезжий расплатился с возницей и стал подниматься вверх по ступенькам дома. Спрятав деньги в карман, возница натянул поводья и подхлестнул усталую лошадь.

Экипажу предстояло проехать мимо Ориссы, и, не задумываясь, она подняла руку.

— Кеб!

Возница придержал лошадь.

Когда он смотрел с козел вниз на Ориссу, его лицо выражало именно то, что оно и должно было выражать.

Достойные леди не разгуливают по улицам в одиннадцать часов вечера, да еще в одиночку и к тому же в вечернем туалете.

— Куда изволите? — нехотя спросил возница. Орисса прекрасно понимала, что он сомневается, стоит ли брать эту странную пассажирку.

— Я была бы вам чрезвычайно признательна, — сказала она, — если бы вы отвезли меня на улицу Королевы Анны, дом двадцать четыре. Это за Веллингтонскими казармами.

Вежливое спокойствие ее голоса, видимо, убедило возницу, что она не из тех вульгарных женщин, за которую он ее принял вначале. Прежде чем он успел спуститься с козел, Орисса сама открыла дверь кеба и быстро нырнула в спасительное тепло.

Она опустилась на черное кожаное сиденье, порадовавшись, что спряталась наконец от холода, и только теперь почувствовав, как продрогла.

Многими своими печалями она была обязана сварливости мачехи и жестокости, с которой та обращалась с ней.

Орисса тяжко вздохнула и откинулась на спинку.

Чарльз не обрадуется, увидев ее, но в столь позднее время ей действительно не к кому больше обратиться. Так что ей ничего другого не оставалось, как ехать к нему и умолять о помощи.

Брат только неделю назад вернулся из Индии на родину, и она виделась с ним всего один раз.

Он был так занят, что они не успели толком поговорить, и она еще не рассказала ему, в какое отчаянное положение пришли дела в доме в Итон-Плейс и насколько невыносимым стало ее существование.

Виконт Диллингем вернулся в Англию не отдыхать, а затем, чтобы получить назначение в Египет в британский экспедиционный корпус, который с сентября необъяснимо медленно продвигался вверх по Нилу к Хартуму, в помощь генералу Гордону.

— Это великолепная возможность сделать карьеру! — заверял Чарльз свою сестру. — Я так жду это назначение.

— Но там будет опасно! — возражала Орисса.

— Война всегда опасна, — с улыбкой отвечал он, — но Египет — прекрасная перемена обстановки; кроме того, я давно мечтал принять участие в настоящих боевых действиях.

— О, Чарльз, пожалуйста, берегите себя, — взмолилась Орисса. — Случись с вами беда, у меня… никого больше не останется.

Тогда Чарльз в ответ ласково обнял ее. Так что Орисса ждала только новой встречи, чтобы рассказать ему о своих невзгодах.

Предполагалось, что офицеры, прежде чем отправиться на соединение с армией лорда Уолселея, которая едва доползла до Судана, пройдут краткий, но интенсивный инструктаж, где им расскажут о предстоящих трудностях.

Но поскольку Веллингтонские казармы оказались неспособны вместить всех, квартирмейстеры подыскали помещение поблизости, на улице Королевы Анны.

«Это мужской пансион, — думала сейчас Орисса. — Что, если меня не впустят?»

Эта мысль привела ее в отчаяние, и на какой-то миг она даже растерялась. Однако быстро сообразила, что в крайнем случае она пошлет брату записку, и если Чарльз будет дома, а не в гостях, он не откажется помочь ей.

Орисса измучилась, дожидаясь, пока кеб доедет до улицы Королевы Анны. Но приехав на место, она с испугом вспомнила, что нужно платить. Затаив дыхание она заглянула в свой кошелек и с облегчением обнаружила, что немного денег у нее с собой все-таки есть.

Дело в том, что молоденькая горничная, нанятая мачехой совсем недавно, оказалась нечиста на руку. Ни драгоценности, ни одежду она не трогала, зато монеты, независимо от их достоинства, немедленно исчезали, будь то оставленные в ящике стола или на туалетном столике.

Орисса, лишенная карманных денег и только изредка получавшая от отца несколько фунтов на одежду, и то лишь тогда, когда граф бывал в хорошем настроении, не могла позволить себе из-за мелкой воришки потерять даже несколько пенни.

Поэтому она привыкла постоянно носить с собой кошелек, даже когда спускалась к ужину. И теперь, пересчитав деньги, она с радостью обнаружила, что в состоянии заплатить за экипаж.

— Поразительно, — прошептала она, — как все оборачивается к лучшему.

Добавляя карманы к каждому из имеющихся у нее платьев, Орисса досадовала на скверную привычку горничной воровать.

Но так как Орисса всегда сама шила себе платья, подшить карман не составляло для нее особого труда, зато теперь все сложилось как нельзя лучше, ибо было бы крайне неприятно, приехав к Чарльзу на квартиру, не иметь денег расплатиться за экипаж.

Как только лошадь остановилась, Орисса вышла из экипажа и спросила, сколько она должна за проезд.

Заплатив, она добавила чаевые. Возница вежливо дотронулся до своей шляпы, но она, даже не оглянувшись, поспешно взбежала по ступеням нужного ей дома.

Дверь не запиралась, так как в холле всегда дежурил солдат. Он сидел за чем-то напоминающим стойку портье.

На вошедшую девушку он посмотрел с нескрываемым изумлением. Действительно, догадалась она, это выглядит очень странно, если холодной январской ночью кому-то вздумалось выйти на улицу без верхней одежды.

— Я хотела бы видеть виконта Диллингема, — торопливо проговорила Орисса.

— Третий этаж, мэм. Имена на дверях, — по-военному кратко отчеканил солдат.

— Благодарю вас, — сказала Орисса и поспешила вверх по ступеням.

И лестница была очень крутой, и Орисса торопилась — вот почему, свернув на площадку второго этажа, она чуть было не столкнулась с каким-то мужчиной, который только что вышел из одной из комнат.

Он был довольно высок и одет в парадный голубой китель с галунами и красный жилет. Он так удивился ее присутствию, что в других обстоятельствах такое пристальное разглядывание она сочла бы оскорбительным для себя.

В смущении, торопливо отвернувшись, девушка устремилась вверх по следующему пролету, ощущая на себе пронзительный взгляд серых глаз незнакомца.

Она знала, что он стоит и смотрит ей вслед и не уйдет, пока она не скроется из виду.

Орисса ускорила шаг, и к тому моменту, как она достигла третьего этажа и увидела табличку на одной из дверей площадки — «капитан виконт Диллингем», — она основательно запыхалась.

Она постучала, но поскольку помнила, что тот человек все еще наблюдает за ней снизу и, вероятно, прислушивается, стучала она очень тихо.

Никакого ответа. Подождав, она постучала вновь, а потом, заметив на двери ручку, решилась повернуть ее.

Дверь тут же открылась.

Девушка оказалась в небольшом узком коридорчике, в котором напротив друг друга были еще две двери.

— Чарльз!

Это был даже не крик, а скорее всхлип, так как к этому времени ее всю трясло.

— Кто там? — откликнулся ее брат.

Одна из дверей приоткрылась, и она увидела Чарльза, одетого по-домашнему, в брюках и рубашке.

— Боже мой, Орисса! — ахнул он. — Что вы здесь делаете?

— Мне пришлось прийти, Чарльз, — простонала Орисса. — Она выгнала меня, и сегодня вечером я не могу вернуться домой.

Объяснять, кто такая «она», необходимости не было.

— Черт побери! — воскликнул Чарльз. — Это уж чересчур! И вы с этим миритесь?

— А что я могу сделать?

Тут он заметил, что она вся дрожит.

— Входите и присядьте у камина, — пригласил он сестру. — Вам не следовало появляться здесь.

— Мне больше некуда было идти, — повторила Орисса.

Она подошла к камину и села на коврик, протягивая озябшие руки к огню.

— Вы имеете в виду, что она в прямом смысле выгнала вас из дома? — шагая за ней через комнату, недоверчиво переспросил Чарльз.

— Собственными руками, — заверила Орисса. — Если бы не мои густые волосы, у меня вся голова была бы в синяках.

Она слабо улыбнулась. Для нее было истинным облегчением сидеть здесь рядом с братом, поэтому произошедшее казалось ей теперь скорее забавным, чем трагическим.

— О Боже! — воскликнул Чарльз. — Как вообще произошло, что наш отец связался с подобной женщиной?

— Вот уже шесть лет я задаю себе тот же самый вопрос, — вздохнула Орисса. — Когда я вспоминаю, какой доброй и нежной была мама…

Не договорив, она осеклась.

Прошло много лет, но до сих пор при упоминании о матери она с трудом сдерживала горькие слезы.

— Я знаю, — посочувствовал Чарльз, садясь в кресло подле камина, — но дальше так продолжаться не должно.

— Да, конечно, ведь в следующий раз вас может не оказаться, — согласилась Орисса.

— Вот уж где вам не следует находиться, так это здесь, — проворчал Чарльз. — Надеюсь, что никто не видел, как вы приехали.

Орисса заколебалась.

Ей вовсе не хотелось огорчать его, рассказав правду. И в то же время она никогда не лгала своему брату.

— К сожалению, кто-то… был… там… на втором этаже, — пробормотала она, — такой высокий, со стальным блеском в глазах.

— О, дьявол!

Орисса испуганно вскинула на него глаза.

— Хуже и быть не могло! — услышала она. — ^Наверняка это был Мередит.

— Мне… очень жаль, — пробормотала Орисса. — Это… так… важно?

— Ну да что уж, теперь делу не поможешь, — вздохнул Чарльз.

— Но почему? Кто он такой?

— Достопочтенный майор Майрон Мередит, — процедил Чарльз, — и я у него в черных списках.

— Почему? — допытывалась Орисса. — Хорошо, пусть он майор, но что за власть он имеет над вами?

— Он не обычный майор, потому, и опасен, — ответил Чарльз. — Он здесь по особому случаю. Как мне кажется, он из разведслужбы. Во всяком случае, в Индии он обладал большим влиянием.

— А почему вы у него на плохом счету? — строго допытывалась Орисса.

— Были кое-какие неприятности, — признался Чарльз.

— Какие именно?

— Вы излишне любопытны, — поморщился он, — одно могу вам сказать, она была очень хорошенькая.

— О, так это женщина!

— Разумеется, женщина, как и всегда. Может ли быть иначе? — в свою очередь, удивился Чарльз.

— А майор Мередит здесь при чем?

— При том лишь, что она оказалась женой одного из офицеров! Он довольно долго объяснял мне, что такое офицерское братство, «честь полка» и наш престиж в Индии, и еще многое другое в том же духе!

— Разве майор Мередит в нашем полку? — удивилась Орисса.

Из поколения в поколение королевские Чилтерны были семейным полком Фейнов и Гобартов. Сын наследовал отцу и деду, и все они относились к этому полку как к личной собственности.

— Слава Богу, нет! — ответил Чарльз. — Он числится в Бенгальском уланском полку, но постоянно находится при штабе. Хотел бы я, чтоб он остался здесь! Не будь он таким чересчур любопытным, ни одна душа не обнаружила бы мою маленькую проделку.

— И что же это за маленькая проделка?

— О, волшебная прогулка на холмы, и я считал, что мы удачно скрылись! Но будьте уверены, майор Мередит непременно окажется там, где не надо!

Вспоминая обладателя пронзительных серых глаз, Орисса охотно верила брату.

— Честно говоря, я ненавижу его, — продолжал Чарльз. — Убежден, именно он довел Джералда Дюара до самоубийства!

Орисса резко вскинула голову.

— Он застрелился? — переспросила она. — Но почему?

— Вот это я и хотел бы знать! — яростно выкрикнул Чарльз. — Джералд был славным малым и моим лучшим другом. Но, когда он ездил в Симлу, у него там была связь с женщиной. Она тоже была чертовски привлекательна!

— Но майору Мередиту-то зачем понадобилось вмешиваться? — удивилась Орисса.

— Я бы сам с удовольствием спросил его об этом, — отозвался Чарльз, — если бы посмел. В любом случае Джералда не вернешь, он застрелился, а нам сказали, что это, мол, несчастный случай. Как будто я могу в это поверить!

— Мое присутствие здесь… Что может сделать майор Мередит относительно этого? — печально спросила Орисса.

— Ничего хорошего, тем более что я в некотором роде обещал впредь быть осмотрительным с прекрасным полом, — ответил Чарльз.

Помолчав, он с улыбкой добавил:

— Только «в некотором роде»! Но это, конечно, не означает, что я могу принимать женщину в армейском пансионе.

— Но скажите ему, я ваша сестра! — воскликнула Орисса.

— Вы полагаете, от этого что-то изменится? — спросил Чарльз. — Как я объясню, что мою сестру выгнали из дома посреди ночи и ей некуда было идти?

И он гневно продолжил:

— Нет, черт меня побери, я не позволю, чтобы кто-либо из полка узнал, в каком состоянии сейчас мой отец! Когда он командовал полком, его все уважали, очень уважали. Вы знаете это не хуже меня.

— Да, я помню. Мама всегда гордилась им, — прошептала Орисса.

— И пусть майор Мередит думает все, что угодно, — твердо проговорил Чарльз. — В конце концов я не единственный баловень женщин среди офицеров. И если ради меня они настолько теряют голову, что готовы прибегать сюда, что я могу поделать?

— Абсолютно ничего! — воскликнула Орисса, и они оба расхохотались.

Чарльз всегда отличался легкомыслием и задором, подумалось ей, и никто, даже майор Мередит, не вправе был ожидать, что молодой офицер станет вести монашеский образ жизни, сколько бы ему ни читали мораль.

Когда они вот так сидели вместе, любой незнакомый с ними человек не нашел бы никакого сходства между братом и сестрой.

Фейны на протяжении веков — а это был очень древний род — всегда были либо блондинами, либо брюнетами.

Фейны-брюнеты появились в этом роду в правление Карла Второго, когда один из предков, вернувшись домой из Кадиса, привез с собой черноволосую сеньориту с кожей цвета магнолии. И все ее дети пошли в нее.

Чарльз был блондином. Светлые кудри и голубые глаза в сочетании с красивыми чертами лица делали его неотразимым в глазах женщин.

Орисса же своим обликом напоминала испанку.

Ее украшали длинные блестящие иссиня-черные волосы, а также огромные, бездонные глаза, временами, особенно когда ее охватывала тревога или гнев, становившиеся почти лиловыми. Кожа, как и у ее далекой прародительницы, была цвета магнолии. Девушка выглядела изящной до хрупкости и обладала неописуемой грацией.

Любая одежда, какую бы Орисса ни надела, была ей к лицу и сидела на безупречной фигуре удивительно элегантно, так что другие женщины рядом с ней казались вычурными неряхами.

Сейчас в отсветах огня ее головка сияла, а кожа отливала почти ослепительной белизной, которую подчеркивал пурпурный цвет ее платья. Любуясь сестрой, Чарльз сказал:

— Мне придется что-то с вами делать, Орисса.

— Жду ваших предложений, — отозвалась она.

— Ведь у нас должны быть родственники.

— Во-первых, их немного, — ответила Орисса, — а во-вторых, отец, вернее, «она» — с ними перессорилась. К нам уже давно никто не ездит.

— Ах, если бы мамины родители были еще живы!

— Или если бы дядя Генри был в Англии! — вздохнула Орисса.

— Дядя Генри! — радостно воскликнул Чарльз. — Вот и выход!

— Что вы имеете в виду?

— Вам следует поехать к нему. В конце концов он одинок, и вы могли бы быть ему полезны. Я думаю, он будет рад вам.

— Вы хотите сказать… в Индии? — Ориссе стало трудно дышать.

— Конечно, — заверил Чарльз.

И он увидел, как внезапно озарилось ее лицо.

— О, Чарльз, если б я только могла!

— А почему бы и нет? — спросил он.

— А вы уверены, что дядя Генри позволит мне жить в его доме?

— Я только что думал об этом, — признался Чарльз, — но так и не нашел причины, которая бы этому помешала. Вы всегда были его любимицей. Он постоянно интересовался, есть ли у меня весточки от вас. Конечно, обременять себя заботой о ребенке ему было сложно, но вы ведь теперь выросли.

— Вновь оказаться в Индии… О, это будет божественно, — промолвила Орисса, боясь поверить словам брата. — Я каждую ночь вижу Индию во сне!

— Это действительно так много значит для вас? — удивился Чарльз.

— Это мой единственный дом, — ответила Орисса. — Там я была счастлива… невероятно счастлива, пока не умерла мама.

— В таком случае мы непременно и любым способом должны доставить вас к дяде Генри. Дайте подумать… когда я уехал, он остался в Дели. Полк пробудет там еще по меньшей мере месяц-другой.

Глаза Ориссы сияли.

— Но ведь мне понадобится написать ему, и пройдет какое-то время, пока я получу ответ. Как же быть?

Чарльз задумчиво молчал, и Орисса поняла, что он ищет выход. Наконец он воскликнул:

— Я придумал!

— О, Чарльз!

— Честно говоря, я думал о плате за ваш проезд. К несчастью, сейчас я совсем без денег.

— Понимаю… милые леди… дорогое удовольствие, — поддразнила Орисса.

— Совершенно верно, — признался Чарльз. — Так что… Откровенно говоря, конечно, можно занять где-нибудь нужную сумму, но, признаться, это было бы для меня очень затруднительно. Может быть, вы согласитесь на нечто другое?

— На что именно? — спросила Орисса.

— Сегодня утром, когда я получал в канцелярии штаба распоряжения на завтра, вошел генерал сэр Артур Кричли. Он командующий группой войск в Бомбее.

Не произнося ни слова, Орисса напряженно вглядывалась в лицо своего брата.

— Генерал обратился к адъютанту, — продолжал Чарльз, — и спросил, известен ли ему список пассажиров на «Дорунде».

«Нет, сэр», — ответил адъютант.

«Мне нужно найти достойную доверия леди, — продолжал генерал, — которая бы согласилась присматривать за моим маленьким внуком во время путешествия. Предполагалось, что с нами поедет кузина, но с ней произошло несчастье, и ей пришлось отложить поездку, причем в самый последний момент».

«Очень жаль слышать это, сэр», — заметил адъютант.

«Крайне досадная неприятность, — говорил генерал. — Я не могу требовать от жены, чтобы она занималась пятилетним ребенком в течение всего путешествия. Для нее это было бы слишком утомительно».

«Безусловно, сэр».

«И нет никакого смысла нанимать няню здесь, когда в Бомбее, в доме моей дочери, уже есть няня».

«Вы совершенно правы, сэр, я понимаю», — -согласился адъютант.

«Может быть, вы сходите в контору судоходной компании и узнаете для меня, найдется ли среди пассажиров леди, которая согласилась бы присмотреть за ребенком в обмен на ее проезд в Индию первым классом, — сказал генерал. — Я готов оплатить билет, но, разумеется, в один конец!»

«Я понимаю, сэр», — ответил адъютант.

Когда Чарльз замолчал, Орисса взглянула на него и с надеждой воскликнула:

— Вы полагаете, я могу поехать? А если они уже кого-нибудь нашли?

— Они не нашли, — ответил Чарльз.

— Почему вы так уверены в этом? — спросила Орисса.

Ее брат загадочно усмехнулся:

— Адъютант поручил мне найти Хью, младшего лейтенанта, и послать его в судоходную контору. Но я забыл об этом, поскольку очень спешил!

— О, Чарльз! — воскликнула Орисса. — Вы верны себе!

— По-моему, это судьба! — убежденно проговорил Чарльз.

— Похоже на то, — согласилась Орисса — А как вы собираетесь представить меня?

Немного помолчав, Чарльз сказал:

— Вот что нужно учесть. Я знаю леди Кричли, она ни за что не примет в компаньонки юную незамужнюю девушку. Она даже в Бомбее всегда решительно возражала против таких кандидатур. Она убеждена, что вокруг юных леди непременно начнут увиваться холостые офицеры, и раз девушка собралась ехать в Индию, то разумеется, чтобы выйти замуж. Относительно таких искательниц приключений она отзывается весьма пренебрежительно.

Орисса встревожилась.

— Тогда она меня и видеть не захочет.

— Не захочет — если она заподозрит, что вы не замужем!

Орисса стрельнула в него озорным взглядом.

— Вы хотите сказать, что мне надо притвориться замужней? — спросила она.

— Почему бы и нет? — заметил ее брат. — В конце концов, если окружающие узнают, кто вы, неизбежно возникнет масса вопросов. Им будет странно не видеть возле вас компаньонки. И придется объяснять, почему вы плывете в Индию одна. Но если вы представитесь как миссис такая-то, — улыбнулся он, — и будете в пути заботиться о ребенке, кому придет в голову о чем-то спрашивать?

— Никому, право же, никому! — радостно воскликнула Орисса. — О, Чарльз, какой же вы умный!

— Я всегда знал это, — скромно потупившись, заметил брат. — Говоря по чести, я абсолютно уверен, что мой уровень интеллекта не ниже, если не выше, чем у других.

— Я убеждена, что гораздо выше, — сказала Орисса. — Итак, что я должна делать?

— Прежде всего нам следует выбрать вам подходящее имя и найти обручальное кольцо.

— Мамино кольцо подойдет. А мой муж?

— Скажем, он из Ост-Индской компании, — предложил ее брат. — Не правда ли, это дает нам широкий простор для выбора, а имя можно назвать любое. Какой-нибудь обыкновенный Смит или Браун.

— Нет, нет! — запротестовала Орисса. — Какая тоска! И слышать не хочу ни о чем подобном!

— Ладно, все, что угодно, кроме Фейн, — уступил Чарльз.

— Тогда… Лейн — миссис Лейн, — решила Орисса. — Лучше подобрать имя, как можно больше похожее на мое, а миссис Лейн, жена джентльмена из Ост-Индской компании, звучит в высшей степени респектабельно.

— С чего я начну завтрашнее утро, — сказал Чарльз, — так это первым делом скажу адъютанту, что нашел для леди Кричли как раз ту, кого ей нужно. Корабль отправляется послезавтра, так что вам легко будет избежать встречи с ними здесь. Вы будете ждать их на борту.

— Послезавтра — так скоро! — испуганно воскликнула Орисса, но ее глаза радостно сияли.

— Я куплю вам билет на поезд в Тилбери, — продолжал Чарльз, — и все, что вам нужно сделать, это добраться туда. Адъютант передаст на корабль, что вы — одна из пассажирок, а генерал, конечно же, устроит каюту и все остальное.

— О, Чарльз, все складывается слишком чудесно, чтобы быть правдой! — воскликнула Орисса.

— Вот и разрешились все ваши проблемы, — довольно улыбнулся ее брат.

— Не хочу огорчать вас, — тихо проговорила Орисса, — право же, очень не хочу, но мне нужны деньги, хоть какая-то сумма. Мне придется платить за проезд от Бомбея до Дели. Сомневаюсь, что генерал оплатит мне это.

— Можете не сомневаться — генерал не расщедрится ни на одно лишнее пенни! — ответил Чарльз. — Я дам вам, сколько смогу. Но, как я уже говорил, сейчас я на мели.

— Мне очень не хочется быть вам в тягость, — чуть слышно прошептала Орисса.

— Сказать по правде, — пробормотал Чарльз, — я чувствую, что виноват. Мне следовало раньше позаботиться о вас. Я подозревал, что дома дела плохи, но не настолько же!

— Не имеет значения. Сейчас ничто уже не имеет значения, — улыбнулась Орисса. — Я могу уехать отсюда, быть с дядей Генри, да еще и жить в Индии!

Свет камина озарил ее лицо, и Чарльз подумал, что она вряд ли надолго задержится в доме своего дяди. Впервые после двухлетнего перерыва увидев сестру, он был поражен тем, как она переменилась.

Из тощей, неуклюжей девочки она превратилась в необыкновенно красивую девушку.

Она совершенно не похожа, думал он, ни на кого из тех, кого он встречал прежде. И действительно, было что-то восточное в черноте ее волос, в загадочности огромных глаз.

— Знаете, Орисса, — мечтательно сказал он, следуя за ходом своих мыслей, — вас с полным правом можно было бы назвать принцессой Раджастана.

— Лучшего комплимента вы не могли бы мне и придумать, — поблагодарила Орисса. — В мечтах я принадлежу Индии. Я никогда не могла заставить себя стать частью того холода и той нищеты, которую увидела здесь.

Чуть помолчав, она добавила:

— Англия не стала мне домом. Дом был там, с мамой.

— И когда вы заговорили о возвращении домой, вы имели в виду Индию?

— Вернувшись в Индию, я снова окажусь дома.

— Ну, поскольку вы счастливы, — с нежностью улыбнулся Чарльз, — я с чистой совестью могу отправиться в Египет.

Орисса тихо ахнула, вспомнив о новом назначении брата и о тех опасностях, с которыми ему вскоре предстоит столкнуться.

— Если бы только вы могли поехать со мной!

— Я вернусь в полк раньше, чем вы ожидаете, уверяю вас, — успокоил ее Чарльз. — В Египет посланы войска из Индии. Сейчас они должны высаживаться в Порт-Саиде. Очень скоро я присоединюсь к ним.

Слушая брата, Орисса поняла, с каким нетерпением он ожидает предстоящую кампанию.

Чарльз всегда чтил свой воинский долг и неизменно добивался успеха.

Он был шестью годами старше сестры, и она с детских лет преклонялась перед его авторитетом.

В ее сердечко даже ни разу не закралась ревность к тому, что ее мать больше любила Чарльза.

Орисса понимала, что между матерью и ее единственным сыном существовали тесные, необъяснимые узы, каких не могло быть между матерью и дочерью; к тому же Чарльз был первенцем.

Все же она обожала свою ласковую красавицу мать, и для нее стала огромной трагедией кончина матери от холеры, которой та заразилась, ухаживая за малютками одной из своих туземных служанок.

Даже сейчас у Ориссы темнело в глазах, когда она вспоминала, как небольшой белый гроб вынесли из их делийского дома, пронесли по улицам и поставили в соборе. Ей казалось это чем-то нереальным, каким-то страшным сном, от которого жаждешь скорее пробудиться.

Истинной же реальностью стала долгая дорога домой, муки прощания со всем тем, что она любила и что было неотъемлемой частью ее самой.

— Какая дурнушка! — услышала она на борту корабля, увозившего ее в Англию. Так о ней говорил кто-то добропорядочной жене полковника. — Как странно, ведь ее мать была настоящей красавицей.

— Невзрачные девочки, знаете ли, вырастая, часто превращаются в хорошеньких девушек, — ответила жена полковника.

Орисса нередко потом вспоминала эти слова. Великолепие Индии оставило глубокий след в ее душе, потому-то девочку и возмущала ее собственная невзрачность.

Она не понимала, что после смерти матери просто разучилась улыбаться и невольно смотрела на мир и людей хмурым взором.

Мало что могло развеселить или обрадовать ее после вторичной женитьбы отца, и все же постепенно, ибо юность неунывающа, она стала даже в мелочах находить красоту, которой ей так не хватало.

Желтые цветы в цветочном магазине напоминали ей золотистые бархатцы, из которых в Индии нанизывали гирлянды, и на мгновение их солнечная яркость становилась для нее лучиком счастья во мраке горького отчаяния.

Снегопад маленьких белых лепестков фруктовых деревьев напоминал ей чудесную, восковую белизну лотоса, раскрывавшего свои цветки в их саду.

Летом, случалось, она заслушивалась пением птиц Англии, а сама представляла себе, что стоит среди апельсиновых деревьев, когда на рассвете, ярко разливающемся по индийскому небу, гомонят, щебечут и хлопают крыльями птицы, радостно встречая солнце.

— Что это с тобой? — грубо встряхнула однажды Ориссу мачеха, и Орисса правдиво ответила:

— Я тоскую по дому. Неудивительно, что графиня не поняла.

— Чарльз! О, Чарльз! — восклицала теперь Орисса. — Не представляю, как мне отблагодарить вас. Я знала, вы поможете мне.

— Но вам придется очень постараться, чтобы безупречно сыграть свою роль, иначе мне грозят неприятности, — предупредил Чарльз, — и довольно серьезные, если генерал обнаружит обман.

— А вдруг позднее я с дядей Генри приеду в Бомбей?

— Вряд ли, так как полк не покидает северных территорий, — уверенно проговорил Чарльз. — Но если подобное случится, постарайтесь не попадаться на глаза генералу!

— Ох, постараюсь.

— А теперь, ради Бога, — взмолился Чарльз, — довольно проблем. Я уже так устал от них. Последнее, что требует уточнения, так это где вы будете ночевать сегодня.

— Может быть, мне пойти в гостиницу? — с сомнением сказала Орисса.

— Какая же приличная гостиница примет юную леди без багажа, да еще среди ночи? — спросил он.

Орисса виновато улыбнулась ему.

— Тогда мне придется остаться здесь.

— Думаю, да, и давайте надеяться, что Мередит не узнает об этом. Иначе он вообразит самое худшее. Впрочем, пусть думает что угодно. Лишь бы мне не пришлось давать объяснения. Очень не хочется. Об одном молю Бога: пусть они не узнают, что отец жив.

— Значит, сейчас его никто не должен видеть, — поспешно добавила Орисса. — Пусть все помнят его прежним… таким, каким помним его мы.

— Да. Вот почему вам следует вести себя крайне осмотрительно, — резко проговорил Чарльз. — Весь путь до Бомбея вы будете оставаться миссис Лейн, или как вы там себя назовете. Но затем исчезнете!

— Я так и сделаю, — пообещала Орисса, — и огромное вам спасибо, дорогой Чарльз! Вы самый чудесный, самый умный брат, который только может быть!

— Пожалуй, вынужден согласиться, — улыбнулся виконт Диллингем, — с тем, что я довольно умен.

Глава 2

Орисса осторожно ходила по каюте, стараясь не побеспокоить спящего ребенка.

Нейла чрезмерно взволновала поездка по железной дороге в Тилбери, к тому же, когда бабушка привела его на борт, мальчик с неуемным любопытством стал носиться по всему кораблю.

Памятуя о мерах предосторожности, Орисса постаралась уехать из Лондона на более раннем поезде, чтобы не столкнуться с генералом и его женой прежде, чем они окажутся на борту «Дорунды».

До вагона Чарльз, конечно же, не мог проводить сестру — из опасения, что на вокзале кто-нибудь узнает его.

Но он довез ее в кебе из Итон-Плейс до Ватерлоо, где высадил, сказав на прощание:

— Уверен, с вами ничего не случится, если вы пройдете прямо к поезду.

Орисса озорно улыбнулась:

— Разве вы забыли, что я замужняя женщина и способна сама о себе позаботиться?

— О, не будь я уверен, что леди Кричли — сущий дракон в юбке и что она ярый противник любых потенциальных поклонников, я бы не находил себе места от беспокойства, пока вы путешествуете, — сказал Чарльз.

— Умоляю, не беспокойтесь, — попросила Орисса, — лучше позаботьтесь о себе, дорогой мой брат. Я буду постоянно думать о вас и молиться о том, чтобы с вами не случилось ничего дурного.

Она простилась с ним нежным поцелуем и вышла из кеба. В душе у нее все ликовало. От предвкушения приключения ее глаза горели, как звезды.

Она с трудом верила, что свершившееся — правда, что все препятствия устранены и она действительно на пути в Индию.

А препятствий оказалось немало.

Во-первых, утром нужно было суметь покинуть квартиру Чарльза.

Вечером после довольно продолжительного спора Орисса настояла на своем и легла на софе, предоставив Чарльзу его собственную кровать.

— Вы слишком велики для софы, — убеждала она, — а мне там будет очень удобно. Кроме того, я не могу раздеться, ведь мне больше нечего надеть!

В конце концов Чарльз сдался и отдал сестре несколько одеял из гагачьего пуха, презрительно заметив, что сам ими никогда не пользуется. Ей в таком мягком гнездышке было очень тепло, и выспалась она довольно неплохо.

К счастью, еще с вечера Чарльз велел денщику разбудить его в шесть часов, так как собирался прокатиться на лошади, прежде чем пойти в казарму.

Солдат крайне удивился, когда, войдя в гостиную, смежную со спальней господина, обнаружил Ориссу, свернувшуюся калачиком на софе.

— Докинс, — сказал ему Чарльз, — нам нужно вывести отсюда мою сестру так, чтобы ее никто не увидел.

— Это очень просто, сэр, — ответил Докинс. — Миледи может выйти через черный ход.

Немного помедлив и критически осмотрев вечернее платье Ориссы, Докинс заметил:

— Миледи, утро сегодня холодное.

— Что же дать вам надеть? — забеспокоился Чарльз, который совершенно забыл, что на сестре только вечернее платье.

Орисса беспомощно огляделась. Выход из трудного положения нашел Докинс.

Он снял с окна в гостиной одну из бархатных занавесок, срезал медные кольца, и у Ориссы оказался вполне приличный плащ.

— Я принесу ее обратно, миледи, тотчас же, как капитан отпустит меня. Мы обязаны беречь казенное имущество.

— Разумеется, — улыбнулась Орисса. — Я благодарна вам за находчивость.

Накинув поверх вечернего платья своеобразный бархатный плащ, Орисса больше не выглядела подозрительно, и что самое главное, ей было тепло.

Они решили, что Докинс наймет экипаж и поставит его у черного хода.

— Вы увидите, как мы подъедем, миледи, если будете следить за улицей из окна спальни, — объяснил Докинс Ориссе. — Тогда все, что вам нужно будет сделать, это побыстрее спуститься вниз по лестнице, там резко повернуть налево, и прямо перед вами окажется нужная дверь.

Орисса терпеливо ждала у окна, и хотя в столь ранний утренний час Докинс не сразу разыскал наемный экипаж, но в конце концов она увидела, как кеб подъехал к черному входу.

Попрощавшись с братом, она заторопилась вниз по ступеням.

Газовые фонари уже не горели, но утро занималось хмурым, так что на лестнице оказалось почти темно. И чтобы не споткнуться, девушка крепко держалась за перила.

Казалось, ничто не могло нарушить утреннюю тишину. Но едва она добралась до второго этажа, как одна из дверей открылась и оттуда вышел какой-то человек.

У Ориссы упало сердце: она узнала майора Мередита.

Возвращаться назад было слишком поздно, и единственное, что ей оставалось, это поспешить мимо, всей душой надеясь, что он не увидит ее лица.

Она не удержалась и сквозь полуопущенные ресницы быстро взглянула на него — ей показалось, что даже в полумраке она разглядела презрение в его глазах.

Она устремилась дальше и пробежала по следующему лестничному пролету так, словно ее преследовали все гончие ада.

Она безошибочно отыскала дверь черного хода, которую ей описал Докинс, и почувствовала себя в безопасности, лишь спрятавшись в глубине наемного кеба.

Чарльзу о произошедшем она ничего не сказала, очень уж ей не хотелось огорчать его в последние минуты, которые им осталось провести вместе.

Он обещал вечером навестить ее, но вместо этого прислал записку, где сообщал, что очень занят, но все складывается как нельзя лучше.

«Леди Кричли, — писал он, — в восторге, что миссис Лейн станет присматривать за ее внуком весь долгий путь до Индии».

Тем не менее на следующее утро Чарльз приехал. К тому времени Орисса упаковала вещи и сообщила своему отцу и мачехе, что уезжает.

Когда она вернулась после той ужасной ночи, ей показалось, что графиня выглядит слегка пристыженной, понимая, видимо, что, выставив Ориссу из ее родного дома, она зашла слишком далеко.

И отец и мачеха не сказали ни слова о том, что Орисса провела ночь вне дома, а когда приехал Чарльз, графиня заняла явно оборонительную позицию.

— Мне кажется, — обвиняюще сказала она, — хотя бы из вежливости стоило спросить разрешения у вашего отца, а также у меня, прежде чем отправлять Ориссу к ее дяде.

Чарльз с отвращением посмотрел на краснощекую толстуху, которая, увы, носила фамилию его отца.

— Совершенно очевидно, что она не может оставаться здесь и терпеть от вас такие унижения, какие ей пришлось пережить позавчера вечером, — ответил он.

— Я делала все, что могла, для вашей сестры! — гневно воскликнула графиня. — Если она вздумала рассказывать обо мне небылицы, то уверяю вас, в ее вымыслах нет ни капли правды!

Чарльз не удостоил ее ответом, и графиня воинственно продолжала:

— Я намерена предотвратить отъезд Ориссы. Вы не ее опекун, ее отец жив, и, если он велит ей остаться, ей придется послушаться.

— Будьте уверены в одном, — твердо проговорил Чарльз, — я не позволю Ориссе задерживаться под этим кровом ни одного дня, независимо от того, что вы скажете или сделаете.

Оставив графиню, он пошел искать отца и нашел его в малой гостиной в дальней части дома, где тот сидел наедине с бутылкой.

Час был ранний, и граф пока был еще сравнительно трезв — когда они прощались, Орисса ясно почувствовала: ему искренне жаль расставаться с ней.

То ли из-за этого, то ли потому, что он стыдился поведения своей жены, но он так расщедрился, что дал Ориссе пять фунтов. Их она приняла с огромной благодарностью.

Накануне вместе с запиской Чарльз прислал ей двадцать фунтов, и она, хотя и сомневалась в правильности своего поступка, все же потратила несколько фунтов на ткани, чтобы в дороге сшить себе новые платья.

Она купила несколько отрезов очень недорогого, но хорошенького муслина. Она понимала, что не может приехать в Индию в том, что у нее было, и, уж конечно, ей не хотелось смущать дядю потрепанным видом своего гардероба.

Полковник Гобарт слыл человеком состоятельным, и Орисса, уверенная в его щедрости, не сомневалась — раз она поселится в его доме, у нее будет достаточно денег, чтобы обновить свой гардероб. Но пока она стыдилась своей ветхой одежды.

Все, что она носила, было сшито ее руками, кроме одного вечернего платья, приобретенного полгода тому назад. Первый туалет, купленный после двух— или трехлетнего перерыва.

Как удивительно много, думала она, можно сделать с несколькими ярдами лент и кружев, если только искусно владеть иголкой!

Получив отцовский подарок, она не пожалела о том, что была чуточку расточительна, покупая то немногое, что ей приглянулось.

Теперь ей будет чем заняться на борту корабля, а яркий муслин как нельзя лучше подходил для индийской жары.

Ее дорожная одежда — шерстяное платье цвета индиго и такой же плащ — была сильно изношена. Орисса опасалась, что люди станут обращать на это внимание, — она не понимала, что любой взглянувший на нее увидит только живость ее глаз, радость ее улыбки и великолепную магнолиевую белизну ее кожи.

— Берегите себя, — прощаясь, попросил Чарльз.

Со ступенек вокзала она последний раз помахала ему рукой и, повернувшись, пошла вслед за носильщиком, который катил тележку с ее багажом.

Проводив взглядом сестру, Чарльз приказал вознице:

— Теперь в Веллингтонские казармы.

Когда кеб тронулся, Чарльз стал думать о себе и мечтать о предстоящем ему вскоре путешествии.

Только на борту корабля Орисса сообразила, что не удосужилась напомнить брату о необходимости послать телеграмму дяде сразу после отплытия корабля.

Они сочли разумным повременить с отправкой телеграммы, пока Орисса действительно не покинет Англию, на случай если вдруг полковник Гобарт посоветует отложить поездку или вовсе станет возражать против приезда племянницы.

— Когда вы окажетесь в открытом море, он уже ничего не сможет изменить, — уверял сестру Чарльз.

— Вы действительно считаете, что я ему нужна? — с тревогой спросила Орисса.

Ее вдруг охватил страх. Неужели она ошиблась, позволив убедить себя, что дядя будет рад ее видеть?

— Я уверен, что нужна! — воскликнул Чарльз. — Но рисковать мы, конечно же, не будем. Как только корабль выйдет в море — но не раньше! — я пошлю ему телеграмму.

Больше они к этому вопросу не возвращались. Вообще-то Орисса хотела напомнить брату о телеграмме, но ей казалось, что в этом нет особой необходимости.

Чарльз, несмотря на свою общеизвестную забывчивость, не мог упустить из виду столь важный факт.

Орисса отбросила все свои тревоги, радуясь предстоящему путешествию.

Она постаралась выглядеть как можно скромнее и респектабельнее, когда генерал и леди Кричли, поднявшись на борт, послали за ней стюарда, приглашая прийти к ним в каюту.

«Дорунда», отправляющаяся в Индию, была кораблем новейшей конструкции. Ее черный корпус под полным парусным вооружением с четырьмя мачтами имел также и гребной винт.

Орисса не пробыла на борту и десяти минут, а стюард уже с гордостью хвастался ей, что корабельные машины отвечают всем современным требованиям и что при полной мощности котлов судно на испытаниях в Клайде развивало скорость до пятнадцати с лишним узлов.

Больше всего Ориссу порадовало то, что на корабле все было приспособлено для удобства пассажиров. Да, этот корабль сильно отличался от того, на котором она возвращалась из Индии шесть лет назад.

В длинном крытом пространстве под спардеком1 с каждого борта располагалось два ряда кают первого класса с койками на девяносто пять пассажиров.

Отдельные каюты, одну из которых занимала она и ее подопечный, были устроены так, что верхние койки складывались и убирались, а нижние, разделяясь надвое, превращались в сиденья, и между ними можно было поставить стол.

Таким образом в дневное время каюта размерами девять футов на шесть могла стать гостиной.

А кают-компании, простирающиеся из конца в конец вдоль всей верхней палубы, произвели на девушку огромное впечатление.

— В ресторанном зале для всех есть места; столы — в центре и по бокам, — гордо сообщил Ориссе стюард, — обедать могут сесть сразу все сто пассажиров.

Еще более поразительным было то, что корабль ночью освещался ослепительными электрическими лампами. Кроме этого чуда имелись еще орган и отличный рояль, но что больше всего восхитило Ориссу, так это элегантный резной шкаф с тремя сотнями книжных томов.

Она не была на палубах второго и третьего классов, но ей сказали, что и там царит необыкновенный порядок и уют.

— Это очень большой корабль, — постоянно твердил ей малыш Нейл после того, как она взяла его на свое попечение. И ей пришлось согласиться, что это действительно был большой корабль, самый большой, какой она когда-либо видела.

Генерал, как и следовало ожидать от военного человека, был крепким, худощавым, с прочной как пергамент кожей.

Он держал себя необычайно властно, Орисса невольно подумала, что, даже стараясь быть любезным, он обращается с ней, как с новобранцем.

Леди Кричли внушала ей еще больший трепет.

Это была холодная, суровая женщина, из тех, которые в юности, вероятно, блистали красотой, но индийский климат основательно иссушил ее тело и выбелил волосы, хотя ей было немногим больше пятидесяти.

Ориссе показалось странным, что Нейла, казавшегося таким хрупким и болезненным, везут обратно в Индию, но его бабушка объяснила:

— Да, у мальчика слабое здоровье, но мы решили, что если индийский климат окажется губительным для него, то мы отправим ребенка обратно в Англию.

Она говорила, внимательно глядя на внука, и Орисса прочитала в ее глазах плохо скрытую досаду.

— Он постоянно тоскует по своей матери, — раздраженно проговорила леди Кричли, — и моя сестра, у которой он жил в Англии, решила, что единственным выходом будет отослать мальчика обратно к ней в Индию.

— Мне понятно его желание быть вместе с родителями, — вздохнула Орисса, думая о себе и о том, какой несчастной она себя чувствовала, когда ее увозили в Англию.

— Это беспокойство крайне утомительно для моей дочери, — продолжала леди Кричли. — У нее еще двое малолетних детей. К счастью, ее муж на несколько месяцев возвращается в Бомбей. Климат там не такой тяжелый.

Леди не сочла нужным поблагодарить Ориссу за то, что та взяла на себя заботу о маленьком Нейле, она искренне считала, что Ориссе повезло, коль скоро ее проезд так щедро оплачен. С этим мнением Орисса вполне готова была согласиться.

Но она поняла: Чарльз был совершенно прав, когда говорил, что леди Кричли очень бы не понравилось превратиться в компаньонку для леди Ориссы Фейн, а не командовать тихой, услужливой миссис Лейн.

Отплытие корабля сопровождалось обычной суматохой: переполох из-за пропавшего багажа, пререкания со стюардами и снующие повсюду матросы.

Стоя на палубе первого класса и наблюдая, как последние пассажиры поднимаются на борт, Орисса заметила, что по сходням палубы третьего класса взбирается, закинув за спину ранцы, довольно большое количество солдат.

Их провожали рыдающие жены и невесты, которые, стоя на причале, утирали платками слезы. Наконец под бравурные звуки оркестра провожающих, толпившихся на палубах, попросили сойти на берег.

К сожалению, Орисса не смогла дождаться того последнего момента, когда корабль отойдет от причала.

Погода была промозглая, к тому же начался дождь, а она не сомневалась, что Нейл нуждается в тепле.

Так что она повела мальчика в каюту, а само отплытие постаралась разглядеть в иллюминатор.

Увы, их каюта располагалась с другой стороны корабля, но когда наконец Орисса почувствовала, как задрожал от работы машин корпус, и услышала, как ставят паруса, девушка вдруг осознала: она прощается с Англией.

Она очень надеялась, что надолго.

Вскоре стюард принес в каюту чай, но Нейл слишком устал, чтобы есть аккуратные сандвичи или даже пирожные с кремом. Он только выпил немного молока и тут же задремал.

Каюта была рассчитана на четверых, но раз их только двое, то не будет особой необходимости раскладывать верхние койки.

Орисса вновь вызвала стюарда и распорядилась приготовить Нейлу постель. Затем она занялась распаковкой своих вещей, размещая их в комодах и в глубоких ящиках. Закончив, она с удовольствием отметила, что в ее каюте будет достаточно просторно во время долгого путешествия.

Генерал и леди Кричли жили в соседней, смежной с этой, каюте, но когда они пришли пожелать внуку спокойной ночи, мальчик уже крепко спал.

— Я рада, что вы уложили его, миссис Лейн, — сказала леди Кричли с легким оттенком одобрения в голосе.

— Я бы хотела спросить у вас кое-что, — тихо проговорила Орисса. — Вам угодно, чтобы я ужинала здесь, в каюте, или мне спуститься в ресторанный зал?

Леди Кричли чуть подумала, прежде чем ответить:

— Конечно, вы будете ужинать вместе со всеми, миссис Лейн. В конце концов вы делаете нам одолжение, присматривая за Нейлом в этом путешествии. Вас едва ли можно принять за гувернантку.

Ориссе показалось, что ее милость сама была не совсем уверена, что принимает правильное решение. Это действительно было проявлением истинного великодушия со стороны леди по отношению к женщине, которую она считала всего лишь женой скромного чиновника.

— Благодарю вас, — сказала Орисса.

— Вы, разумеется, попросите стюарда присмотреть за Нейлом, пока будете внизу, — продолжала леди Кричли, — но моя сестра уверяла, что у мальчика крепкий сон, хотя днем он подвижен и шаловлив.

Закончив беседу, леди Кричли выплыла из каюты, а Орисса с милой улыбкой закрыла за ней дверь.

Было совершенно очевидно, что Кричли взяла тон снисходительной доброжелательности к ничтожеству, оказывавшему ей услугу и взявшему на себя обязанности гувернантки.

Интересно, думала Орисса, как бы относилась к ней ее милость, знай она, с кем именно разговаривает. Потом она вспомнила наставления Чарльза тщательно скрывать свое настоящее имя.

— Он был для меня добрым ангелом, — напомнила себе Орисса. — Я обязана соблюдать осторожность.

Стюард сообщил ей, что в этот первый вечер после выхода в море ужин будет подан позже обычного.

— Шеф-поварам требуется время, чтобы наладить дело, — уверял он, — но на этом корабле еда будет первоклассной. Знаете ли вы, мэм, что холодильные камеры заполнены пятьюстами тоннами мяса, а в дополнительном отсеке хранится еще столько же!

— Боже мой! — воскликнула Орисса. — Невозможно, чтобы мы столько съели!

— Ну, это зависит от погоды, мэм, — с усмешкой откликнулся стюард. — Конечно, у страдающих морской болезнью аппетита не бывает.

Он поднял чайный поднос и добавил:

— Уверен, мэм, вы хорошо проведете сегодняшний вечер.

Орисса переоделась в свое лучшее вечернее платье. Ей на память пришли чьи-то слова:

«Первое впечатление самое важное. Люди редко меняют сложившееся мнение».

Однажды, оказавшись на распродаже в одном из огромных магазинов Кенсингтона, она приглядела отрез на платье переливчато-синего цвета. Отрез был как раз таким, какой она только-только могла себе позволить. Именно о таком платье она и мечтала — оно напоминало ей о чудесных синих мозаиках, украшавших индийские мечети.

Фасон она выбрала самый простой, а в качестве турнюра использовала огромный бант, но поскольку количество материала у нее было крайне ограниченно, платье очень плотно облегало фигуру спереди, подчеркивая тонкость ее талии и мягкий изгиб ее бюста.

Когда Орисса была наконец готова спуститься к ужину, она подумала, не слишком ли она самоуверенна и не сочтет ли леди Кричли, что она чрезмерно изящна или, возможно, излишне вызывающа для своего скромного положения.

Но на выбор оставалось либо красное платье, в котором в ту злополучную ночь ее выгнали на снег и на юбке которого красовались пятна, потому что она не успела их отчистить, либо зеленое.

Именно для строгого зеленого платья она покупала кружева и шелковые ленты, рассчитывая превратить его во что-нибудь более или менее элегантное.

На корабле было достаточно тепло, но на всякий случай, если она вдруг замерзнет, Орисса перекинула через руку шарф, когда-то принадлежавший ее матери.

Это был индийский шарф — тонкая сеточка с нашитыми на ней серебряными блестками, которые искрились и переливались от малейшего движения.

Она гладко зачесала назад свои черные волосы и, стараясь держаться уверенно, направилась в кают-компанию. Девушка очень волновалась, и. это придавало ей излишнюю чопорность.

Несколько минут назад она слышала, как леди Кричли и генерал вышли из своей каюты. Она, как и ожидала, нашла их в уютной кают-компании. Вокруг генерала и его жены уже собралось небольшое общество.

Когда Орисса робко приблизилась к ним, генерал заметил ее.

— А, миссис Лейн, вот и вы, — сказал он. — Пожалуй, пора спускаться к ужину.

— Гонг прозвучал несколько минут назад, — холодно проговорила леди Кричли, бросив взгляд на Ориссу, словно укоряя ее за опоздание.

Затем решительно, будто корабль, несущийся на всех парусах, леди Кричли поплыла вниз по лестнице в ресторанный зал.

В этот первый вечер на море у всех было превосходное настроение.

Летели вверх пробки шампанского, повсюду раздавались громкие возгласы — Ориссе даже показалось, будто люди стремятся перекричать шум машин.

Она ожидала, что генерал и леди Кричли сядут за отдельный столик, но им оказали особую честь и посадили на почетное место за капитанским столом, — по-видимому, как самых важных пассажиров на корабле.

Самого же капитана в ресторанном зале не было — он находился на капитанском мостике, выводя корабль в море. Да и за другими столиками свободных мест оставалось немало.

Орисса потихоньку оглядела присутствующих: полковник Онслоу с женой, они плыли в Александрию, еще один полковник, направляющийся на соединение с нильской экспедицией в Порт-Саид, и наконец четверо младших офицеров, плывущих в Бомбей.

Леди Кричли сидела справа от пустующего капитанского кресла, генерал сел рядом с ней, а Орисса — справа от него.

— Вы хорошо знаете Индию, миссис Лейн? — прогудел генерал.

— Я не была там несколько лет, — ответила она.

— Значит, ваш муж назначен совсем недавно, — заметил генерал. — Надеюсь, что он предусмотрительно все подготовил для вас.

— Да, я тоже надеюсь, — согласилась Орисса.

Отдав долг вежливости, генерал принялся обсуждать с полковниками последние политические новости.

Они все, как убедилась Орисса, придерживались мнения, что премьер-министр, мистер Гладетон, проявил излишнюю медлительность и ждал слишком долго, прежде чем отправить армию освобождать генерала Гордона.

— Можно только надеяться, что они не опоздают, — мрачно изрек генерал.

— Как я понял, — заметил полковник Онслоу, — силы генерала Гордона в Хартуме состоят только из двух тысяч мусульман и шести сотен чернокожих, в то время как армия Махди предположительно достигает пятнадцати-двадцати тысяч человек.

— Если Уолселей доберется туда вовремя, — возразил генерал, — он легко рассеет скопище этих неумелых и недисциплинированных туземцев.

— Похоже, у них уже возникли трудности на порогах, — заметила леди Кричли.

— Да, — ответил полковник Макдугал. — Но все равно мне непонятно, почему они так медлят.

Этот разговор крайне заинтересовал Ориссу.

Ее дядя хорошо знал генерала Гордона и часто говорил о нем как о незаурядной личности, особо отмечая его острый ум.

Успехи Гордона в Китае, где он делом доказал, что является для повстанцев одним из величайших вождей всех времен и народов, сделали его живой легендой.

Когда после долгих колебаний он согласился наконец принять пост губернатора колонии в Судане, он писал:

«Я еду один, пусть меня направляет Всеблагой и Всемогущий Бог».

Позже, когда факир2 Махди — «Мессия» — провозгласил «газават» и занял обширную территорию, Гордон был отослан в Хартум с единственной целью — провести организованную эвакуацию египетских войск.

Но в марте 1884 года несметная армия Махди, состоящая из одних фанатиков, окружила Хартум и взяла его в осаду.

Только в августе упорное давление общественного мнения, частным образом поддерживаемое королевой, вынудило правительство предпринять необходимые меры для освобождения осажденного города.

Выехав из Лондона, уже в поезде, Орисса купила журнал «График» и внимательно рассмотрела фотографии гвардейского подразделения «верблюжьего корпуса», следующего по пустыне Баюнда по направлению к Хартуму.

Ими командовали сэр Чарльз Вильсон и майор Китченер. Орисса тогда горячо помолилась Богу, чтобы хотя бы ради брата они смогли добраться до генерала Гордона вовремя.

В «Графике» от второй недели января было также кое-что и об Индии: довольно красочное описание празднеств, которые проводились при вступлении в должность нового вице-короля, лорда Дуфферина, — лорд Дуфферин прибыл в Бомбей сменить на посту лорда Риппона. Дальше там говорилось о беспорядках на северо-западной границе.

Последнее известие напоминало Ориссе нечто слышанное еще в далеком детстве, так как полк ее отца всегда размещался в северных провинциях.

Ей захотелось прямо сейчас расспросить генерала, какова была ситуация, когда он покидал Индию, но она опасалась, что вряд ли разумно с ее стороны показывать столь явный интерес к военным действиям и знание военных вопросов.

В то же время она была уверена, что рано или поздно разговор на тему нильской экспедиции неминуемо свернет на обсуждение беспорядков в Афганистане.

Ужин был, как и обещал стюард, чрезвычайно хорош, а по окончании его леди Кричли объявила:

— Кофе мы будем пить в кают-компании. Она вышла из-за стола и первыми пригласила присоединиться к ним полковника Онслоу с женой, а затем такое же приглашение получил и полковник Макдугал.

Всех остальных, сидевших за капитанским столом, она подчеркнуто игнорировала. Ориссе, следовавшей за серым шуршанием турнюра леди Кричли, было искренне жаль их.

Она отлично помнила, как тщеславны англичане, живущие в Индии, и понимала, что ее теперешние спутники по прибытии станут хвалиться перед своими друзьями близким знакомством с командующим бомбейской группой войск и его женой.

Предупредительный стюард принес кофе, а генерал заказал бренди себе и двум полковникам.

Орисса заранее решила, что, как только выпьет свой кофе, сразу вернется к себе в каюту.

Но едва она собралась встать, как слова генерала пригвоздили ее к стулу.

— Приветствую вас, Мередит. Я знал, что вы на борту, и ожидал увидеть вас за ужином.

С величайшим трудом Орисса поборола в себе желание вихрем вылететь из кают-компании.

Ей почудилось, что ее трепещущее сердце замерло в груди. Она с напускной медлительностью повернула голову и увидела стоящего у их стола человека, с которым она чуть не столкнулась на лестнице в пансионе Чарльза.

Сейчас майор Мередит показался ей еще более грозным, чем тогда в сумраке тускло освещенного лестничного пролета, когда она, мчась по ступенькам, проскользнула мимо него.

Она постаралась убедить себя, что ничего страшного не случилось.

На лестнице было очень темно, и если она знала, кто он, благодаря рассказам Чарльза, то для него она как была, так и осталась ночной незнакомкой. Так с какой стати он должен соотнести образ, выхваченный из полутьмы, с женщиной, встреченной в обществе, окружавшем командующего бомбейской группой войск?

Майор Мередит чинно поздоровался с генералом, а потом обошел вокруг стола и поцеловал руку леди Кричли.

— Как приятно видеть вас, майор, — светским тоном проговорила она. — Не знаю, знакомы ли вы с мистером и миссис Онслоу, направляющимися в Александрию?

Майор Мередит поздоровался с ними обоими и был также представлен полковнику Макдугалу.

Все это время Орисса уговаривала себя, что, если только она от страха не потеряет голову и будет вести себя по-прежнему сдержанно, майор Мередит не узнает ее.

— А это миссис Лейн, — леди Кричли произнесла это так, словно чуть было не забыла выполнить столь пустую формальность, — она тоже плывет в Индию и любезно согласилась присмотреть за маленьким Нейлом, сыном моей дочери, которого мы везем в Бомбей.

Орисса склонила головку, но не рискнула протянуть руку. Майор Мередит в ответ тоже лишь поклонился.

Его лицо и глаза остались равнодушными.

«Я была права! — возликовала Орисса. — Он не узнал меня».

— Садитесь, Мередит, — сказал, словно скомандовал, генерал, — и сообщите мне последние новости из Хартума.

— Когда я покидал Лондон, новых сообщений еще не поступало, — ответил майор.

«У него особенный голос, — подумала Орисса. — Совсем не такой, как у других мужчин».

Тембр был очень низким. Казалось, что его звучание отдается странным резонансом в ее сердце и будит в нем дремлющую память прошлого, ту струнку, дрожание которой она едва сознавала… Орисса одернула себя, уверенная, что у нее просто разыгралось воображение.

— А есть какие-либо новости из Индии? — спросила леди Кричли. — Мы словно потеряли связь с ней с тех пор, как вернулись на родину.

— Нам всем это чувство хорошо знакомо, — ответил майор Мередит.

— Я полагаю, что беспорядки на границе усилились, — заметил полковник Онслоу.

Майор Мередит улыбнулся.

— Но разве что-то иное там когда-нибудь бывало?

— Поговаривают, что Россия ждет не дождется, чтобы ввести в Афганистан войска и захватить Герат.

— Мы не можем этого позволить! — решительно заявил генерал.

— Конечно, нет, сэр, — согласился майор Мередит.

— А мне казалось, что мы еще несколько лет тому назад уладили все проблемы с Афганистаном, — мечтательно-грустно заметила миссис Онслоу. — Не могу понять, почему нам досаждают постоянными тревогами.

— Все достаточно просто. Если хотите, я объясню, — вежливо улыбнулся майор Мередит. — На северо-западе воинствующие дикари устраивают засады за каждым камнем и каждым вади, афганцы следуют за дикарями, а за всеми ними стоят русские.

Генерал рассмеялся:

— Хорошо сказано, майор Мередит. Просто замечательно! Это стоит запомнить.

— Но чего хочет Россия? — изумилась миссис Онслоу.

— И на это просто ответить, — отозвался майор Мередит. — Наградой является Индия!

— Вы полагаете, что они могут завоевать нас?

— Сделать это они, безусловно, попытаются, если, конечно, получат такую возможность, — сказал он. — Но сам рельеф местности вздымается непреодолимой преградой — горные кряжи вокруг северных и западных границ Индии: Каракорум, Памир и Гиндукуш.

— Ну и дальше? — спросила миссис Онслоу.

— Россия жадна, но выходить против нее из Индии не имеет смысла, потому что в этом случае мы окажемся вне пределов досягаемости действий наших морских сил. Однако Россия, как это всем известно, может сильно затруднить наши отношения с туземцами, чем она активно и занимается в течение последних десяти лет, раздувая беспорядки в Афганистане.

— Я слышал, — вставил полковник Онслоу, — что шестидесятитысячная армия генерала Комарова находится всего в дневном переходе от Герата. Если это правда, хотя это вполне могут быть лишь вздорные слухи, нам придется сражаться.

— А мы всегда настороже, дабы помешать русскому проникновению к нам — их агрессии, их влиянию на различные племена, — тихо проговорил майор Мередит, — и я уверен, что в данный момент ситуация не более взрывоопасна, чем в прошедшие несколько лет. Тем не менее, достигнув Бомбея, мы узнаем больше.

Орисса так увлеклась разговором, что с трудом вспомнила о своих обязанностях. Когда майор Мередит повернулся что-то сказать полковнику Онслоу, она наклонилась к леди Кричли:

— Пожалуй, я должна пойти к Нейлу и проверить, все ли в порядке.

— Да, конечно, миссис Лейн. Спокойной ночи, — согласилась леди Кричли.

Орисса поспешно встала и отошла от стола, прежде чем кто-либо понял, что она собралась уходить, так что для мужчин не возникло необходимости вставать.

Она неторопливо шла через кают-компанию, ощущая на себе любопытные взгляды.

Девушка с трудом сохраняла видимое безразличие, но как только дверь за ней закрылась, она ускорила шаг и поспешила в свою каюту.

Влетев в каюту, она захлопнула за собой дверь и несколько мгновений стояла, прижавшись к ней спиной, как будто тонкая перегородка была надежной защитой от того, что осталось снаружи.

— Как это возможно, — вопрошала она небо, — как это возможно, что майор Мередит оказался на борту именно этого корабля?

В том, что они встретятся вновь, думала она, был один шанс на миллион. И теперь ее бедное сердце колотилось в груди и, казалось, вот-вот выскочит. Орисса никак не могла оправиться от столь неожиданного потрясения.

Ну почему, почему она не поинтересовалась списком пассажиров сразу же, как только взошла на борт… Такой листок всегда вывешивают у каюты помощника капитана. Но даже если бы она увидела имя майора, что она могла бы с этим поделать?

Было совершенно невозможно сойти на берег и отказаться от поездки, как и невозможно было просидеть в каюте до самой Индии.

Но пока ничего страшного вроде бы не произошло.

Конечно же, он не узнал ее — в этом она была уверена!

Не мог же его взгляд солгать, а никакого интереса к ней в его глазах не мелькнуло. В каком бы смятении она ни находилась, она непременно заметила бы малейшую искорку.

Но ей придется быть осторожной, очень осторожной. Чарльз сказал, что майор Мередит чересчур любопытен! Но она не находила ни малейшей причины, зачем бы ему понадобилось выслеживать ее. А если бы и так — кто может ему что-либо рассказать?

Генерал и леди Кричли свято уверовали в историю, услышанную ими от адъютанта, и здесь не было никого, кто видел бы ее раньше, никого, кто мог бы помыслить, что она не та, за кого себя выдает.

— Я в безопасности… в полной безопасности! — уверяла себя Орисса, начиная готовиться ко сну.

Однако сон не шел: стоило ей закрыть глаза, как перед ней тут же всплывало лицо майора Мередита. Было в нем что-то тревожащее: даже в его интонации было что-то, что взволновало ее.

Укрывшись одеялом, она попыталась вспомнить все, что Чарльз ей рассказывал о нем.

Майор, видимо, и вправду был причастен к гибели Джералда Дюара. Это само по себе достойно осуждения, не говоря уж о том — и это возмущало Ориссу больше всего, — что Чарльз значился у него «в черных списках».

— Он испортит мне все удовольствие от путешествия, — сердилась она и, немного подумав, решила со всей присущей ей жизнерадостностью, что не позволит ему сделать это.

Ее спасение — истинное чудо. Судьба ласково улыбнулась ей — унесла из нищеты и унижения, которые ей приходилось терпеть все те годы, пока она находилась в руках своей мачехи.

Как будто после долгого заточения в темном чулане перед ней вдруг распахнулись двери к свету и надежде!

Она возвращается в Индию! Она возвращается в те края, которые искренне любила и которые считала своим настоящим домом.

Ей уже казалось, что она купается в лучах солнца, видит красоту Индии, красоту, которую она пронесла в своей душе как оазис чуда и радости через все несчастья и все испытания.

Она закрыла глаза и припомнила, как часто делала это раньше, жару, разноцветье фруктов, овощей и зерна на базаре, ароматы мускуса, специй и топленого масла, горчичного масла и масала.

Она видела магазины шелков с их яркими высокими пирамидами тюков, толчею снующей толпы, огромных ленивых священных брахманских быков.

А над всем этим разливался сверкающий, жгучий солнечный свет, золотой и ослепительный, окутывающий ее, как любовь, по которой она так истосковалась за все эти годы в холодном и дождливом Лондоне.

— Забудь о майоре Мередите, — приказала себе Орисса. — Впереди Индия!

Глава 3

К утру следующего дня они догнали плохую погоду.

Орисса проснулась под скрип натруженных вант и тросов, противостоящих сильному ветру, и под плеск и брызги волн, перекатывающихся через нос корабля.

Корабль то нырял в пучину, то взлетал на гребень волны. Нейлу стало дурно, едва он проснулся.

Между приступами морской болезни мальчик капризничал и плакал. Орисса тоже вначале было почувствовала себя плохо, но вскоре поняла, что у нее нет времени на собственные недуги.

Стюард приносил печальные известия о муках пассажиров.

— О, мэм, все лежат пластом, — сообщил он Ориссе. — Всегда одно и то же в это время года. Ресторанный зал пустует!

Орисса ни на минуту не могла оставить Нейла, так что стюард принес завтрак в каюту, и она с трудом уговорила ребенка поесть, — она всегда считала, что лучше болеть на полный желудок, чем на пустой.

Она попыталась развлечь мальчика сказкой, но, измученный, он вскоре заснул, и она справедливо решила, что это отличная возможность немного подышать свежим воздухом.

Морская болезнь ее больше не донимала, но от тяжелого воздуха каюты у нее разболелась голова. Она накинула плащ, надела шляпку и, попросив стюарда каждые десять минут заглядывать в каюту и смотреть, не проснулся ли Нейл, неуверенной походкой двинулась по предательски пляшущему полу коридора к более защищенному от ветра борту корабля.

Идти было нелегко, и ей приходилось хвататься за все выступы, какие только попадались под руку.

Однако девушке очень хотелось оказаться на свежем воздухе, и наконец она выбралась на пустынную палубу, которая взмывала то вверх, то вниз, словно стремилась выскользнуть из-под ее ног.

Прогуливаться не было никакой возможности. Качка и ветер были такими сильными, что, вздумай она подойти поближе к борту, с нее могло бы сорвать не только шляпку, но и плащ.

Поэтому ей ничего не оставалось, как только стоять, прислонившись к стенке, укрываясь от урагана и брызг, но некоторые наиболее яростные порывы ветра ее все-таки доставали, и тогда завитки волос пребольно хлестали ее по щекам.

И все же такая погода ее пьянила.

Природа словно стала частью ее собственного стремления к свободе — стремления при почти ничтожных шансах спастись от всего того, что она так ненавидела в Англии.

Шум бури помешал ей услышать скрип открывающейся двери, она поняла, что уже не одна на палубе, только когда глубокий звучный голос рядом с ней произнес:

— Вижу, что вы не страдаете морской болезнью, миссис Лейн.

Она чуть повернула голову — рядом с ней стоял майор Мередит. При виде стального блеска его серых глаз первой ее мыслью было, что выглядит она сейчас не лучшим образом.

— Я с гордостью обнаружила, что это так, — ответила она. — Вообще-то я сомневалась, смогу ли я встать, когда проснусь, но вот смогла в отличие от бедняжки Нейла.

— Как его самочувствие? — осведомился майор Мередит.

— Он спит, — ответила Орисса.

У нее возникло странное чувство, что они говорят совсем не о том, о чем должно, и беседа их бесцельна и никчемна.

Потом она вспомнила, какую опасность таит в себе майор Мередит и как боялся его Чарльз.

Поэтому она сочла разумным придерживаться формально-вежливых отношений и оставаться приятной собеседницей, как поступила бы на ее месте любая другая женщина, если бы такой знатный человек, как майор Мередит, снизошел до нее.

Внезапно корабль резко качнуло, и Орисса пошатнулась. Майор Мередит вскинул руку, будто собираясь поддержать ее, но так до нее и не дотронулся.

Орисса отвела от него взгляд и засмотрелась на зеленые стены волн, сначала высоко вздымающихся, а потом стремительно уносящихся вниз в водоворот белых барашков пены.

— Похоже, вы наслаждаетесь этим зрелищем, — услышала она.

Ей почудилось, что он поддразнивает ее.

— Да, — коротко ответила она. — Есть что-то пьянящее и волнующее в корабле, бросающем вызов всей мощи океана.

— Вас это не пугает?

— По-настоящему я испугалась бы только в том случае, если бы нам пришлось повернуть назад, — задумчиво проговорила Орисса.

— Такое навряд ли случится, — заметил майор Мередит. — Но меня, признаться, удивляет, что вы так стремитесь покинуть Англию.

— Почему?

Казалось, он серьезно раздумывает, прежде чем ответить:

— Большинству женщин размеренный, подчиненный строгим правилам быт в Индии кажется обременительным. Большинство, как правило, страстно желает вернуться домой.

Слово «дом» всколыхнуло в душе Ориссы целую бурю чувств.

— Для меня дом — Индия, — тихо проговорила она.

Девушка не сомневалась, что майор Мередит и дальше собирался расспрашивать ее, и поскольку она вовсе не хотела подвергаться допросу, она вновь отвернулась.

— Мне пора вернуться к своим обязанностям. Возможно, я уже нужна там.

Она еще толком не успела закончить фразу, как яростная волна налетела на корабль и Орисса потеряла равновесие.

Одно пугающее мгновение казалось, что она соскользнет вслед убегающей с палубы воде и будет переброшена через борт в пенящуюся пучину.

Она испуганно вскрикнула, и в этот момент сильная рука схватила ее за запястье и резко отдернула назад — она, сама того не желая, оказалась в объятиях майора Мередита.

Все произошло стремительно. От удара ее нежного тела о его крепкий стан у Ориссы перехватило дыхание, ее лицо оказалось в опасной близости к его лицу.

Она не могла отвести взора от стального блеска его серых глаз.

Время словно остановилось. Но через мгновение, неразборчиво пробормотав какое-то извинение, Орисса высвободилась из его рук и кое-как добралась до двери.

Затем, не оглядываясь, она побежала в свою каюту.

Только повернув изнутри ключ, она почувствовала себя в безопасности и, убедившись, что Нейл все еще спит, села. Ей казалось, что только что она боролась не просто с ветром, но также каким-то необъяснимым образом и с майором Мередитом.

Вчера она заснула с мыслью о нем, полная переживаний за Чарльза и в то же время пребывая в убеждении, что майор не узнал ее. Его глаза оставались холодны, и это лишний раз подтверждало, что она не узнана.

Утром ее уверенность окрепла: он явно не находил сходства между ней и той женщиной, которую видел пробиравшейся то вверх, то вниз по темным лестницам холостяцкого пансиона на улице Королевы Анны — иначе он непременно бы выдал себя.

Тем не менее она сочла разумным по мере сил избегать его: для нее майор Мередит был крайне нежелательным знакомым, да и Чарльз очень уж нелестно отзывался о нем.

В ближайшие четыре дня это оказалось нетрудно — благодаря скверной погоде в Бискайском заливе. Даже Орисса не рискнула бы выйти на смываемые волнами доски палубы.

Правда, ей тяжко было сидеть в каюте с Нейлом, словно в заточении, но это дало ей возможность шить из прекрасного муслина, купленного ею в Лондоне, новые платья. Она также обновила свое зеленое вечернее платье, украсив его кружевом и лентами.

Как выяснилось, Нейлу понравилось валяться в постели и бездельничать, слушая сказки. Ориссе же не составляло труда, рассказывая, шить.

Ее работа быстро продвигалась, и к тому времени, когда судно подошло к Гибралтару, девушка стала задумываться, чем бы еще занять свое свободное время.

В первый же вечер в ресторанном зале первого класса она заметила среди пассажиров несколько индийцев.

Ей очень хотелось познакомиться с ними, поболтать о милой ее сердцу Индии. Но больше всего ей хотелось выяснить, помнит ли она еще язык, которым так хорошо владела в детстве.

В те годы, поскольку няня разговаривала с ней на своем родном языке, Ориссе было так же легко общаться с местными жителями, как и говорить по-английски со своей семьей.

Однако Орисса прекрасно понимала, что леди Кричли не понравится, если девушка вздумает водить дружбу с индийцами, плывущими на корабле, и поэтому следовало придумать кое-что получше.

И она отправилась искать помощника капитана, краснощекого весельчака, который отлично справлялся с самой важной частью своих обязанностей: изобретательно развлекал пассажиров.

— Окажите мне любезность, — попросила Орисса, — отыщите на борту кого-нибудь, кто мог бы дать мне несколько уроков языка урду.

— Вы имеете в виду учителя-индийца, миссис Лейн? — удивился помощник капитана.

— Именно. Возможно, кто-нибудь с палубы второго или третьего класса пожелает немного заработать, — ответила она. — К сожалению, я не могу платить много.

— Понимаю, — протянул помощник капитана и пообещал: — Я посмотрю, есть ли кто-нибудь подходящий, но если такой пассажир плывет не первым классом, потребуется специальное разрешение капитана, чтобы допустить его на эту палубу.

— Уроки придется начинать только тогда, когда уснет мой подопечный, — продолжала Орисса, — а это означает, что проводить их можно будет лишь в вечернее время. Обычно я ухожу из кают-компании сразу после кофе.

— Я это знаю, — улыбнулся ее собеседник, — вы не играете в карты, миссис Лейн.

— Я не могу позволить себе неоправданный риск. — Орисса тоже улыбнулась.

— Что ж, я, конечно, постараюсь помочь вам, чем смогу, — пообещал помощник капитана, — и я уверен, что, поскольку на Мальте несколько пассажиров сходят, будет легко подобрать каюту, которой вы сможете пользоваться.

— Огромное вам спасибо, — сердечно поблагодарила Орисса.

Ее взволновала сама мысль освежить в памяти язык, который, как она была уверена, за многие годы наверняка подзабылся. Однако в ней, казалось, ярко оживало каждое слово, которое она когда-либо произносила.

Иногда по дороге в школу или сидя в одиночестве в унылом доме в Итон-Плейс, она нарочно называла предметы вслух на урду — ей так нравилось слышать певучий язык своего детства.

К тому времени, как они достигли Гибралтара, ресторанный зал был снова полон, и Нейл теперь ходил обедать с бабушкой и дедушкой.

Несмотря на свое более чем разумное решение избегать майора Мередита, она не смогла не заметить, что его присутствие превращает самый пустой разговор в интересную беседу.

На стоянке у Мальты именно майор Мередит принес известие, что нильская экспедиция одержала победу у оазиса Абу-Клеа.

— Победа? — резко спросил генерал.

Все за столом впились глазами в майора Мередита.

— Генерал Стюарт доложил, что провел успешную битву в двадцати пяти милях от реки.

— Как велико было сражение? — спросил генерал.

— Думаю, что крупное, против него выступило десять тысяч туземцев, — ответил майор Мередит, — но рапорты о случившемся пока что предварительны и недостаточно подробны.

Орисса представила себе десятитысячную армию врагов на поле боя и почувствовала, что ее пробирает дрожь. Скоро Чарльзу предстоит драться, и эта мысль лишала ее покоя.

— Есть ли новости о генерале Гордоне? — осведомился генерал.

— Донесение генерала от двадцать девятого декабря гласило: «Хартум надежен, может держаться годами!»

— Каким образом получено донесение? — поинтересовался полковник Онслоу.

— Насколько я знаю, оно было написано на крошечном клочке бумаги и тайно пронесено туземцами на себе. — Майор Мередит медленно обвел глазами присутствующих. — По словам этого человека, в дороге его ограбили и избили враждебно настроенные арабы, но как бы тщательно они его ни обыскивали, он сумел доставить свое крохотное послание до Корта.

— Значит, после двадцать девятого декабря известий больше не было? — спросил полковник Макдугал.

— Возможно, были, но на Мальте об этом еще не знают, — ответил майор Мередит.

Из зарубежной прессы, поступающей на борт, пассажиры узнали и другие новости, в частности, о взрывах динамитных шашек в палате общин и в лондонском Тауэре.

— Боже мой! — воскликнула леди Кричли. — До чего дошел мир! Кто мог содеять такое?

— Они именуют себя «ирландскими невидимками», но прибыли они из Америки, — объяснил ей майор Мередит. — Есть разрушения в зале палаты общин, и особенно пострадала скамья оппозиции.

— Я едва могу поверить, что подобные вещи происходят в Англии! — вмешалась миссис Онслоу. — Почти невыносимо думать об этом и о том беспорядке, в котором пребывает сейчас весь мир!

— Вы правы, — согласилась леди Кричли.

— Хотя должна заметить, — продолжала миссис Онслоу, — нам нужно благодарить Бога, что мы избежали кораблекрушения в том ужасном шторме.

— Не думаю, что нам грозила хоть малейшая опасность, — уверил ее полковник Макдугал. — Неделю назад я читал сводку в газете о том, что с прошлого года количество кораблекрушений снизилось на четыреста одиннадцать единиц по сравнению с 1883 годом, и, как следствие, погибло на тысячу двести человек меньше.

— Я тоже читал эту статью, — сухо заметил майор Мередит, — и хотя приведенные цифры ободряют, остаются еще три тысячи унесенных морем в этом году!

— О, давайте лучше поговорим о чем-нибудь более веселом, — попросила миссис Онслоу. — Я устала и от войн, и от взрывов, и от разговоров об утопленниках.

Неожиданно она с улыбкой обратилась через стол к Ориссе:

— Несомненно, миссис Лейн, вам, как и мне, очень хочется получить газеты и прочесть в них о помолвке принцессы Беатриче с принцем Хенри Баттенбургским. Такие новости для нас, женщин, гораздо занимательнее, согласитесь?

— О да, конечно, — вежливо ответила Орисса. Она не могла признаться, что для нее гораздо важнее было то, что говорил майор Мередит, и она жадно ловила каждое его слово.

Дело было не только в том, что она искренне интересовалась тем, что происходит в мире, и хотела услышать новости, которыми он делился, тем более что, как она понимала, он был в привилегированном положении, имея доступ ко всей, в том числе и к секретной информации везде, где они только причаливали, — нет, в его глубоком звучном голосе было что-то такое, что завораживало ее.

По прошествии нескольких дней она вдруг обнаружила, что с нетерпением ждет каждого его появления в ресторанном зале. Орисса не могла понять, почему он стал казаться ей таким примечательным, хотя внешне он ничем особенным не выделялся.

Обычный брюнет среднего роста; черты его лица словно высечены из гранита, но далеко не безупречны.

Он был худощав, и на его лице резко выделялись скулы.

На фотографии, решила она, он бы выглядел вполне обычным английским джентльменом, однако в реальной жизни в нем было нечто, отличавшее его от всех других мужчин.

Может быть — его взгляд или циничный изгиб губ, возможно — авторитет или аура решительности, окутывавшая его. Нет, Орисса затруднялась сказать, что именно отличало его, она просто чувствовала это — и все.

«Интересно, — думала она, — чем он занимается на борту большую часть дня. Он не появляется в кают-компании до самого обеда, да и к столу он приходит уже после того, как все остальные успевают занять свои места».

Вскоре она узнала, что и картами он не увлекается, хотя для других пассажиров это развлечение являлось единственным способом прогнать дорожную скуку.

По воскресеньям пассажиры не находили себе места, повсюду раздавалось ворчанье и брюзжание — ведь по воскресеньям не было ни виста, ни безика, даже курение не поощрялось.

Средиземное море встретило корабль ярким солнцем, но вечера все еще оставались прохладными, пока они не бросили якорь в Александрии. Тогда Орисса настояла на том, чтобы Нейл ежедневно гулял на свежем воздухе, и даже пытаясь подольше удержать его на палубе, придумала кое-какие игры.

Отыскав среди его вещей коробку с красками, альбом с печатными картинками и несколько чистых листов, она предложила мальчику заняться раскрашиванием.

Кроме того, она посоветовала ему ежедневно рисовать на чистом листе особую картинку, чтобы подарить маме, когда они приплывут в Бомбей.

Малыш был в восторге, и Ориссе пришлось вычерчивать контуры животных и людей в качестве иллюстраций к сказкам, которые она рассказывала ему.

По правде говоря, рисовать она никогда не умела и никогда не стремилась проводить все свое свободное время с красками, как иные ее сверстницы, которые часами охотно выписывали акварелью цветы, причудливые беседки и замки.

Она могла изобразить контур слона, набросать вполне узнаваемого тигра или певчую птицу, но все остальное было выше ее умения.

Они находились всего в одном дне пути от Александрии, когда их курс пересекся с курсом военного корабля, направлявшегося в ту же сторону.

Взволнованный Нейл помчался в каюту за своим альбомом.

— Корабль маме, — радостно воскликнул он, вручая альбом Ориссе. Девушка беспомощно взирала на большой корабль с его внушительного вида центральной трубой и двумя высокими мачтами.

Опустившись в шезлонг, она устроила альбом на коленях.

— Нарисуй все флаги, — потребовал Нейл, когда вымпел военного корабля затрепетал на ветру. Орисса сочла, что они, должно быть, сигналят «Дорунде».

— Корабль слишком велик, — заметила Орисса. — Такой нелегко нарисовать.

— А я-то думал, что вы талантливы, миссис Лейн, — произнес насмешливый голос, и ей не было нужды оглядываться, чтобы понять, кто говорит.

— Она рисует мне большой корабль, — охотно объяснил Нейл.

Он не был робким ребенком, потому что воспитывался в окружении взрослых.

— Это корабль британских вооруженных сил «Агамемнон», — сообщил майор Мередит, — и — специально для расширения вашего кругозора, миссис Лейн, — это самый последний двухвинтовой броненосец с орудийной башней.

— Теперь нарисовать его стало значительно легче, — с сарказмом заметила Орисса.

— И не забудьте, четыре тяжелые пушки, — предупредил майор Мередит.

— Может быть, вы сами и нарисуете, раз уверяете, что это так легко, — отпарировала Орисса, вручая ему альбом и карандаш.

Она ожидала, что он откажется, но вместо этого он взял у нее альбом и, сев на стул, набросал корабль — рисунок занял целый лист.

К ее искреннему удивлению, рисовал он превосходно.

— Куда идет этот корабль? — спросил Нейл.

— На усиление британской морской эскадры китайского гарнизона, — ответил майор Мередит.

Под искусными карандашными штрихами майора корабль обретал легко узнаваемые контуры.

— Вы настоящий художник! — воскликнула Орисса.

— Вы мне льстите! — усмехнулся он.

— Рисование никогда не было среди моих любимых предметов, — призналась она, очарованно глядя, как корабль оживает на бумаге.

— А какие же вам нравились? — спросил майор Мередит.

— История и литература, — искренне ответила Орисса.

— Так я и думал, что вы любите историю, — заметил майор Мередит.

— Почему, интересно знать? — вырвалось у Ориссы.

Но тут она испугалась, посчитав, что разговор становится слишком уж личным.

К тому времени рисунок был закончен, и, проигнорировав ее вопрос, майор Мередит вручил альбом Ориссе со словами:

— Вам следует объяснить Нейлу, что новый «Агамемнон» призван заменить своего тезку, старый деревянный линейный военный корабль, участвовавший в бомбардировках фортов Севастополя.

— Неужели? — с загоревшимся взором воскликнула Орисса. — Меня всегда интересовала Севастопольская битва.

— У нас, как обычно, были трения с Россией, — сказал майор Мередит.

— Насколько серьезно положение вещей в Индии?

Несмотря на свое мудрое решение не интересоваться военными вопросами, Орисса на сей раз не смогла удержаться в рамках привычного благоразумия.

— Очень серьезно, — ответил майор Мередит, — но большинство, как всегда, об этом не знает.

Словно не желая продолжать разговор, он отошел от нее к борту, где застыл Нейл, разглядывая военный корабль.

Он недолго пробыл там, рассказывая малышу о корабле и объясняя значение вымпелов. Затем, не перекинувшись с Ориссой ни словом, он ушел.

Нейл провел за раскрашиванием рисунка, так искусно сделанного майором Мередитом, целый день.

Следующим утром они вошли в Александрийский порт. В городе было на что посмотреть, а в оживленном порту много можно было бы нарисовать.

К глубокому разочарованию Ориссы, леди Кричли решила, что для Нейла разумнее не сходить на берег, чтобы не подхватить какой-нибудь болезни. Так что Ориссе пришлось тоже остаться, хоть она знала, что все остальные пассажиры корабля не упустят возможность обследовать город.

Она постаралась убедить себя, что жаловаться ей не на что, и с ней поступили совсем не жестоко.

Ведь ей очень повезло, что она вообще плыла в желанную Индию, и если ей приходится мириться со случайными разочарованиями, это невысокая цена за избавление от мачехи.

В Порт-Саиде ее снова ждало разочарование, с которым пришлось смириться. Но на этот раз сошедшие на берег пассажиры вернулись на борт до ужина — и это немного примирило Ориссу с жизнью, — ибо кораблю предстояло начать свое медленное продвижение по Суэцкому каналу ровно в девять часов.

Как обычно, весь ресторанный зал был уже заполнен, когда появился майор Мередит. Прежде чем он успел дойти до стола, Орисса поняла: что-то случилось.

Она не могла бы сказать, откуда пришло к ней это знание, она только с уверенностью могла утверждать, что осанка его несколько изменилась, да и в лице появилось нечто иное.

Он сел и тихим, но внятным голосом, так, что все сидящие за столом услышали его, сообщил генералу:

— Думаю, вам следует знать, сэр, Хартум пал!

— Не может быть! — воскликнул генерал. — А генерал Гордон?

— По некоторым, пока еще не проверенным данным, он убит!

Генерал ударил кулаком по столу.

— Если на ком-то и лежит ответственность за это, — гневно вскричал он, — то это на премьер-министре! Возмутительно, что он так долго откладывал высылку экспедиционных сил.

— Я всегда говорила, что семидесятисемилетний министр Гладстон слишком стар для столь ответственного поста, — едко заметила леди Кричли.

— Несчастный генерал Гордон! — воскликнула миссис Онслоу. — Он был таким храбрым, таким уверенным в себе. О, Хартум не должен был пасть!

— Британским войскам следовало подоспеть вовремя! — досадовал полковник Макдугал. — В подобной ситуации нельзя было действовать так позорно.

— Пожалуй, нам стоит повременить с поспешным приговором, — спокойно проговорил майор Мередит. — Без сомнения, войска на порогах встретились с неожиданными трудностями.

— Что же теперь будет? — вопросил генерал.

— Не имею представления, сэр.

— Вы полагаете, сэр Чарльз и майор Китченер отступят?

— Мы так далеко, что трудно гадать, — ответил майор Мередит. — Все зависит от того, решат ли они, что имеющихся в их распоряжении войск достаточно для отражения и уничтожения армии Махди или нет.

— Достаточно для кого? Для этого сброда?! Для туземцев с копьями наперевес?! — презрительно фыркнул генерал.

— Махди — настоящий лидер, — ответил майор Мередит, — и не стоит забывать, сэр, война эта религиозная. Люди дерутся фанатично, когда их вдохновляет вера.

«Майор прав, — подумала Орисса, — но поймут ли генерал и все остальные за столом, как, очевидно, понимал это майор Мередит, что вера человека в свое дело удесятеряет его силы?»

Весть о гибели генерала Гордона вызвала всеобщее уныние, и, едва закончился ужин, Орисса поспешила исчезнуть.

Помощник капитана не подвел ее и отыскал в третьем классе индийца, мистера Махла. В Англии мистер Махла преподавал в одном из лондонских университетов.

Это был человек лет тридцати пяти. Он возвращался в Индию со всей своей семьей.

Мистер Махла был бенгалец с очень темной кожей и изящно выточенными чертами лица. Свои густые, блестящие, черные волосы он зачесывал назад, оставляя открытым большой выпуклый лоб.

Мистер Махла выглядел несколько старше своих лет и казался отчаянно усталым, а в его благородных карих глазах часто застывало выражение глубокой печали.

Он, как выяснила Орисса, крайне нуждался в деньгах, но, когда она попробовала настоять на том, чтобы поднять плату за уроки, гордо заверил ее, что раз он договорился с помощником капитана об определенной сумме, то ни о каком повышении не может быть и речи.

Орисса наслаждалась, разговаривая на плавном мелодичном урду, и вскоре обнаружила, что она ничуть не забыла язык своего детства.

Все, что ей требовалось, — это расширить словарный запас. Поскольку она покинула Индию еще ребенком, то и интересы ее тогда были детские, а теперь появилось много других тем, о которых ей хотелось бы поговорить.

Орисса с удовольствием обсуждала изменения, произошедшие в Индии за последние несколько лет, но особенно ее увлекали разговоры о религии.

Именно этот предмет мистер Махла преподавал в Англии, и хотя у Ориссы имелись некоторые представления о буддизме, индуизме и мусульманстве, она многое почерпнула из тех нескольких уроков, которые он уже дал ей.

Каждый индиец — большой любитель поговорить, и поскольку они заранее не установили четкой временной границы ее уроков, Орисса не удивилась, когда, после того как мистер Махла почти неохотно встал пожелать ей спокойной ночи, она обнаружила, что уже далеко за полночь.

Он поклонился и сделал намаскар, традиционный жест индийцев при приветствии или прощании — пальцы к пальцам, ладонь к ладони, руки касаются лба.

Придя в свою каюту, Орисса убедилась, что Нейл крепко спит.

Повинуясь внезапному порыву, она решила выйти на палубу и накинула на плечи сверкающий шарф, который набрасывала поверх всех своих вечерних платьев.

Медленно продвигаясь по кораблю, она слышала смех и громкий разговор, доносящийся из курительного салона, где размещался бар, она мимоходом заглянула и в карточный салон, где царила полная тишина, лишь изредка нарушаемая негромким замечанием, поскольку все сосредоточились на игре.

Зато большая кают-компания была полупуста, и Орисса не сомневалась, что генерал и леди Кричли уже давно отправились спать.

Она вышла на палубу и, пройдя вперед, встала у борта, чтобы ничто не мешало ей вглядываться в ночь.

Корабль очень медленно продвигался по каналу, впереди пыхтел маленький лоцманский катер с красным и зеленым бортовыми огнями. Движение было таким незаметным, словно судно стояло на месте, да и шум машин стал совсем тихим.

Далеко, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя пустота песчаных просторов, над которыми раскинулся усыпанный сверкающими звездами небесный купол с прибывающей луной, дарившей свой свет миру.

Ночь была столь волшебна, что у Ориссы перехватило дыхание. Все это казалось неотъемлемой частью того, о чем она разговаривала с мистером Махла. И сейчас ей не нужны были слова, чтобы ощутить себя причастной к божественному началу.

— Как вы думаете, на что это похоже? — раздался рядом с ней звучный голос.

Странно, но она не удивилась, обнаружив, что майор Мередит стоит рядом с ней.

— Я сама пыталась облечь это в слова, — тихо проговорила она.

Речь лилась свободно, словно их беседа длилась вечно, словно она не началась только что, а лишь продолжалась.

Он молчал, и она прошептала:

— Как это прекрасно, как невероятно, чудесно, восхитительно! И в то же время пугающе!

— Почему?

— Потому что заставляет меня ощутить, какая я маленькая и ничтожная. У каждой их тех звездочек могут быть миллионы других людей, таких же, как мы, которые смотрят, задают вопросы, пытаются что-то понять…

— Понять? Что именно?

— Этот вопрос занимал умы человечества с начала времен… Почему человеку не дана сила постичь самого себя?

— А вы считаете себя загадкой?

— О, да, — ответила Орисса. — Сколько себя помню, меня всегда волновал вопрос: «Кто я?» И я искренне надеялась, что когда-нибудь узнаю ответ на него.

— Невозможно, чтобы это оказалось настолько трудно для такой личности, как вы.

Своим глубоким голосом он как бы подчеркнул последнее слово.

— Конечно же, трудно! — возразила Орисса. — Труднее, чем вы можете себе представить.

— Почему вы так уверены, что я не сумею представить себе то, что вы пытаетесь сказать?

— Потому что… я не могу объяснить это словами… я знаю лишь одно — когда я всматриваюсь в этот необъятный мир, я чувствую себя… такой маленькой, такой беспомощной и одинокой.

Орисса, запрокинув голову, смотрела на звезды.

Наблюдавший за ней человек залюбовался совершенством ее профиля — мягкой нежностью ее губ, очаровательной линией шеи, которая в звездном свете на фоне слабого мерцания шарфа казалась совсем алебастровой.

Каждое ее движение было столь грациозным, столь завораживающим и в то же время столь одухотворенным, что на мгновение он затаил дыхание.

Потом тоном, в котором сквозила явная издевка, он проговорил:

— Ну, коли вас тревожит именно одиночество, то не стоит страдать от него.

Сказав это, он обнял ее и резко притянул к себе.

Едва ее голова склонилась к его плечу, их губы соприкоснулись.

На какой-то миг Орисса онемела от изумления, так что не в состоянии была ни думать, ни понимать, что происходит.

Потом ей невозможно стало пошевельнуться, хоть и следовало бы оттолкнуть его.

Грубая настойчивость его губ крепко удерживала ее в сладком плену. Словно его руки, лишив ее свободы, в то же время давали ей ощущение безопасности и духовной близости.

Прежде ее никогда еще не целовали, и странное мистическое чувство, которое овладело ею, было сродни не человеческим эмоциям, а скорее дурману, который затмил ее мозг и мешал думать.

Это было странно и совершенно волшебно, словно звезды, ночная тьма и луна стали частью мужчины, завладевшим ею.

Его губы были теплым, требовательным чудом, которое опустошало ее, ей казалось, что ее душа сливается с его душой.

Когда он отнял свои губы, чары рассеялись, и она наконец получила свободу.

Задохнувшись от ужаса, она дрожащими руками оттолкнулась от его груди и, испуганная до умопомрачения, повернулась и бросилась бежать.

Он стоял не шевелясь и долго смотрел ей вслед — вот ее шарф блеснул в последний раз…

Потом была только темнота, и он ее больше не видел.

Добравшись до каюты, Орисса осторожно прикрыла за собой дверь и, бросившись на койку, зарылась лицом в подушку.

Такого не могло произойти… это не могло быть правдой! Как он посмел вести себя так… или она сама позволила ему это?

Ответ она знала так же ясно, как если бы он ей сказал его.

Безусловно, он узнал ее! И сделал соответствующие выводы! Увидев ее на улице Королевы Анны, он, как она и ожидала, вообразил именно то, что придет в голову любому мужчине, знающему, что она провела ночь в комнате Чарльза.

Щеки Ориссы пылали, когда она думала, что ни один джентльмен не станет вести себя так фривольно с девушкой, которую считает целомудренной и респектабельной.

Но завести интрижку с замужней женщиной, у которой супруг в Индии, а любовник в Лондоне, — почему бы нет?

Ей пришлось признать, что она сама же и навлекла на себя эту беду. Рассуждая об одиночестве, она имела в виду свою душу, а он подумал — тело.

Вспоминая их разговор, она понимала: майору Мередиту, считавшему ее падшей женщиной, изменившей своему мужу, покажется непостижимым, что она не в восторге от его ухаживаний, не наслаждается его флиртом или не жаждет чего-то большего, если вдруг представится такая возможность.

— Какой стыд! Какой позор! — шептала Орисса в подушку.

Она знала: ей некого винить в том, что произошло, кроме, может быть, мачехи, вынудившей ее искать убежища у брата.

Однако могла ли она предвидеть, что из всех кораблей, отплывающих в Индию, майор Мередит предпочтет «Дорунду», или то, что, сопровождая леди Кричли, она не сможет избегать встреч с ним.

Ей бы раньше стоило догадаться, что эти пронзительные серые глаза нельзя обмануть.

Опять и опять вспоминая случившееся на лестничной площадке пансиона Чарльза, она все же надеялась, что, поскольку газовый рожок был позади нее, ее лицо, скрытое в тени, останется неузнанным.

Она и помыслить не могла, что он запомнит ее фигуру, плавность ее движений, черноту ее волос.

— Глупейший самообман, — корила себя Орисса. Она не в силах была ничего придумать, ничего, что бы объяснило ее поведение.

Но вот что ей нужно было сделать непременно, так это объяснить самой себе, почему губы майора Мередита лишили ее воли настолько, что она даже не попыталась освободиться, пока он сам не позволил ей этого.

Как она могла оказаться такой беспомощной, такой покорной?

Как вообще она могла настолько отринуть свою гордость и чувство собственного достоинства, что повела себя, подобно замужней женщине, за которую себя и выдавала, а не как невинная девушка, до которой никогда ранее не дотрагивались мужчины.

Нет, она не могла объяснить себе свое поведение. Произошло то, что произошло, — случившееся оказалось частью волшебства ночи, чем-то неожиданно чарующим, чем-то, что невозможно передать словами.

Ей мнилось, что, если бы он продолжал ее целовать, она бы все еще оставалась в его объятиях.

Она вынуждена была признаться себе, что близость к нему давала ей желанное чувство покоя и безопасности, чувство, которого она не знала с детских лет.

— Все это лишь плод моего воображения, — старательно убеждала себя Орисса, однако она прекрасно понимала, что это не так.

Неужели завтра ей предстоит вновь встретить его, сидеть с ним за одним столом и знать, что именно думает о ней этот человек?..

Пусть даже она на него и не посмотрит, все равно она ощутит его взгляд, направленный ей в душу и видящий там только позор и грязь.

— Мне этого не вынести! Я не смогу видеть его! — шептала она в растерянности, не зная, что же ей делать.

Она в ловушке! Корабль стал клеткой, из которой не было выхода.

У Ориссы мелькнула отчаянная мысль: не прыгнуть ли ей в морскую пучину, не поплыть ли к берегу, где можно исчезнуть в пустыне, — но это была только минутная слабость.

Завтра ее настигнет реальность. Ей предстоит новая встреча с ним и стыд от сознания того, что она была покорна его желанию и отнюдь не возмущена тем, как он с ней обошелся.

— Я обезумела, не иначе! — призналась она себе, но если это и было безумие, то неизъяснимое и завораживающее.

Она даже представить не смела, что когда-нибудь все ее существо затрепещет из-за того, что

мужчина коснулся ее губ или что вся поэзия и вся красота мира сольются в едином чувстве, которое заструится сквозь ее тело, переставшее принадлежать ей и отданное ему.

— Этого не могло произойти! — в отчаянии воскликнула Орисса.

Но произошло!

И она ничего не могла с этим поделать!

Глава 4

На следующий день рано утром Орисса подошла к леди Кричли.

— Мне кажется, — сказала она, — что Нейл будет кушать лучше, если я сама буду кормить его. Несомненно, разговоры взрослых за столом отвлекают ребенка, а мне бы очень хотелось, чтобы он кик следует окреп к тому времени, как мы прибудем в Индию.

— Что ж, миссис Лейн, это здравая мысль, — кивнула леди Кричли.

Сумев таким образом избежать встречи с майором Мередитом за завтраком, Орисса без малейших угрызений совести заявила, что в ресторан они спускаться не станут, а ужинать будут в своей каюте.

До Бомбея оставалось ровно семь дней пути. Бессонной ночью, вспоминая произошедшее, Орисса решила, что разумнее всего будет по возможности избегать встреч с майором Мередитом, даже несмотря на то что они оба заключены на одном корабле.

Она подозревала, хотя и не была в этом до конца уверена, что каждое утро, пока большинство пассажиров сладко спит, он делает на открытом воздухе гимнастику.

Еще она знала, что большую часть дня он проводил в своей каюте. Наверное, его занятия там имеют какое-то отношение к отчетам, о которых упоминал ее брат, и возможно, в них есть сообщение о неблаговидном поведении Чарльза, когда тот был в. Лондоне.

Думая об этом, она пыталась ненавидеть майора Мередита, но это оказалось невозможным!

Стоило ей только вспомнить его поцелуи, как она вновь ощущала блаженство, теплом разливавшееся по ее телу, ощущала тот внезапный восторг, который сделал ее пленницей.

Все же она была полна решимости забыть и его, и минуты блаженства рядом с ним, если только у нее хватит сил на это.

Она заставила себя все внимание переключить на Нейла: она подолгу играла с ним в каюте и выводила мальчика на палубу, только если была твердо уверена, что вокруг будет полно других пассажиров и что среди них не окажется майора Мередита.

Нейлу очень понравилась подвижная игра «метание колец», еще она пробовала учить его играть в бадминтон. Для спокойных развлечений в каюте она воспользовалась картами, взятыми из карточного салона, и строила ему столь непрочные карточные домики.

Альбом, который он готовил в подарок маме, был почти весь изрисован странными животными и людьми с кружочками вместо лиц и палками вместо рук и ног.

Они никоим образом не шли в сравнение с великолепным кораблем, который набросал майор Мередит.

Орисса привела в порядок свой небольшой гардероб, закончив шить новые и перешивать старые платья. Теперь ее туалеты смотрелись более элегантно.

Когда она надевала их, то выглядела превосходно благодаря совершенству свой фигуры.

К счастью, корабельная библиотека изобиловала интересными томами, которые Орисса охотно брала читать, но частенько замечала, что подолгу смотрит на одну и ту же страницу.

Когда они шли по Красному морю, стояла сильная жара. Однажды вечером духота в каюте стала такой невыносимой, что даже мистер Махла пожаловался на это.

— Почему бы нам не перенести наши занятия на палубу? — спросила Орисса, вынужденная признаться, что тоже чувствует себя в такой духоте довольно скверно.

Время было позднее, и она подумала, что пассажиров на палубе будет немного. Палуба действительно пустовала.

Орисса прошла на нос корабля и отыскала два шезлонга, стоявшие под навесом. Их-то они и подтащили поближе к краю борта.

Слабый бриз не способен был надуть паруса, поэтому корабль двигался только благодаря силе пара.

Звезды опять бросали таинственный свет на вселенную. Огни корабля, отражаясь в морской глади, завораживали.

Орисса и мистер Махла опустились в рядом стоящие шезлонги.

— Вы, верно, с радостью ждете возвращения домой? — проговорила она на урду.

Он молча покачал головой.

— Нет? — изумилась она.

— Я бы с радостью остался в Англии, — ответил мистер Махла. — Мне очень нравилась моя работа в университете. Там было так интересно, и у меня было много друзей.

— Тогда почему вы возвращаетесь?

— Поневоле приходится. Мой отец умер, и теперь я глава семьи. Я обязан заботиться о матери, еще у меня на руках четыре брата, три сестры и их дети. Я один за них за всех в ответе.

— Вы хотите сказать, что преподавательскую деятельность придется оставить? — спросила Орисса.

Он кивнул, и даже в призрачном свете звезд она увидела, как помрачнели его глаза.

— Наша семья владеет небольшим куском земли, — объяснил он. — Я должен работать на ней ради блага своих близких.

— Значит, ваши литературные достижения оказались бесполезны?

— Такова моя карма — моя судьба.

— Вы действительно верите, что у вас нет никакого выбора? — спросила Орисса.

— Убежден, никакого.

— Но я не могу принять это как непреложную истину, — возразила она. — Неужели предопределено все, что мы будем делать, что с нами случится?

— Именно в это я и верю, — вздохнул мистер Махла.

— Что, если все это вы сами придумали? — спросила Орисса. — Не зря ли вы принимаете происходящее, каким бы скверным оно ни было, как неизбежное, без борьбы?

— Все начертано на наших ладонях.

— Я слышала об этом, — промолвила Орисса. — И все же я с трудом могу поверить, что это правда.

— Посмотрите на свою руку, — предложил он. — На ладони нет двух одинаковых линий. На свете нет двух людей с одинаковыми знаками. Здесь вся история жизни человека. Существуют линии судьбы, которые мы видим очень четко.

— Так вы можете прочесть свою судьбу? — воскликнула Орисса. — Вы способны читать судьбы людей?

— Иногда, — ответил он.

Она протянула ему левую руку ладонью вверх.

— Что скажет вам моя ладонь?

Мистер Махла очень деликатно приподнял ее пальцы.

Вглядываясь в ее маленькую ладонь, он сказал:

— Видите, это ваша линия судьбы, она идет почти от запястья до основания среднего пальца. Эта линия очень прямая, что означает не только силу характера и целеустремленность, но также и то, что ваша судьба предопределена. Вы очень древняя душа, миссис Лейн.

— Расскажите еще, — попросила зачарованная Орисса.

Но когда он поднял ее руку чуть выше, ловя свет, лившийся с небес, рядом с ними возникла тень.

Орисса подняла голову, и у нее упало сердце.

Рядом возвышался майор Мередит, и она вдруг поняла, хотя и не могла сказать почему, что в нем закипает ярость, — то ли она прочла это в его глазах, то ли просто почувствовала.

— Вам не место на этой палубе! — резко проговорил он, глядя на мистера Махла.

И Орисса, и учитель-индиец онемели.

Затем мистер Махла встал, как обычно, почтительно поклонился Ориссе и ушел.

Она была так изумлена выходкой майора Мередита, что никак не могла собраться с мыслями. Прежде чем она обрела дар речи, он сказал:

— Было бы разумнее, миссис Лейн, если бы вы приберегли свою благосклонность для людей своего класса и для своего цвета кожи!

Какую-то долю секунды Орисса не могла понять, что он имел в виду, потом вспышка негодования обожгла ее щеки, и она не сдержалась.

— Как вы смеете разговаривать со мной подобным образом! — проговорила она тихим, дрожащим от ярости голосом. — Как у вас язык повернулся предлагать мне подобную мерзость и делать столь низменные выводы! И вообще мои дела вас не касаются.

Ей пришлось перевести дыхание, и лишь после этого она смогла продолжить:

— Я наслышана о вас, майор Мередит. Я знаю, вы охотно вмешиваетесь в чужие дела, стараясь испортить жизнь другим.

Ее манера речи явно удивила его, но теперь ей было все равно.

— А раскопав нечто предосудительное, — продолжала она язвительным тоном, но с еще большей яростью, так как старалась не повышать голоса, — вы третируете несчастного, превращая его жизнь в ад, пока, как бедный Джералд Дюар, он не застрелится!

— Что такое? Откуда вы это знаете? — удивленно воскликнул майор Мередит.

— Не важно, но я презираю и ненавижу вас! — выкрикнула Орисса. — После того, как вы оскорбили меня в ту ночь, я старалась держаться от вас подальше, но вы, кажется, преследуете меня. Оставьте меня в покое, майор Мередит! Единственное, чего я прошу: оставьте меня в покое!

Она резко повернулась и решительно пошла прочь, пошла, а не ударилась в отчаянное бегство, как в прошлую их встречу на палубе. Сейчас она шагала, высоко подняв голову.

Однако она не могла унять дрожь гнева и возмущения, поэтому, открыв дверь, ведущую в коридор, она поспешила в свою каюту, как в единственное надежное убежище.

Оказавшись у себя, она подошла к туалетному столику. Неподдельная ярость клокотала в ней, вырываясь бурным дыханием и пылая на щеках ярким румянцем.

Хрустальное стекло отражало белизну ее шеи и рук на фоне пурпура вечернего платья.

Тут она вспомнила, что именно это красное платье было на ней, когда она впервые столкнулась с майором Мередитом, пробираясь ночной порой по лестнице в комнаты Чарльза.

Уж не приносит ли это платье несчастья? Или, возможно, его цвет навлекает беду.

Потом она твердо заверила себя, что единственное несчастье — это встреча с майором Мередитом.

Как он смеет думать о ней столь низко? Как он смеет?

В то же время здравый смысл подсказывал ей, что нельзя ожидать, чтобы в сложившейся ситуации он думал иначе.

Как нарочно, он всегда заставал ее при компрометирующих обстоятельствах: одного воспоминания о том, как она спускалась по лестнице холостяцкого пансиона в шесть утра, уже достаточно, чтобы он не сомневался, почему мистер Махла касался ее руки при романтическом звездном свете.

Хладнокровно обдумав все, она поняла, что, приближаясь к ним по палубе, когда на фоне неба вырисовывались лишь их силуэты, нельзя было усомниться в том, что индиец на самом деле держал ее за руку.

— Но как он может так думать обо мне? — спросила Орисса у своего отражения и вынуждена была абсолютно честно признаться себе, что ничего иного он и не мог подумать.

— Ну и пусть! Это уже ничего не значит. Еще несколько дней, и я его больше никогда не увижу, — уверяла она себя.

И тут ей на память пришли слова мистера Махла: карма… судьба… и нет от нее спасения!

— Вздор! — настойчиво твердила своему отражению Орисса. — Мы все наделены свободой воли и жизнь свою строим по своему желанию.

Но, вспомнив все, что она знает о буддизме и о Круге Перерождения, Орисса поняла, что слишком самоуверенна.

Миллионы и миллионы людей Востока свято верили в судьбу и в то, что невозможно противостоять ей.

Могли ли все они ошибаться? Могла ли белая раса, почитавшая с присущим ей самомнением и тщеславием Человека всемогущим и утверждавшая это как единственно правильное отношение к жизни, действительно быть единственно правой?

Но пока следовало побеспокоиться о мистере Махла. Как он отнесся к тому, что его выгнали столь грубо.

Она очень надеялась, что у него хватит здравого смысла понять — гнев майора Мередита был направлен вовсе не на него, а только на нее.

Майор Мередит так явно проявил свою властность, а она, потрясенная, лишившаяся дара речи, ни словом, ни делом не возразила ему. Подобные отношения в представлении индийца имели вполне определенный смысл.

Чувствуя себя глубоко несчастной, все еще разгневанная и в то же время глубоко опечаленная случившимся, Орисса разделась, завернулась в одеяло и долго вглядывалась во тьму, не в силах заснуть.

Она опасалась, что завтра вечером мистер Махла не придет на урок.

В сущности, вечерние уроки урду были единственным, чего она с радостью ждала каждый день уже с раннего утра.

Было что-то умиротворяющее в том, чтобы говорить на восхитительном языке с его причудливыми фразами — певучие гласные и музыкальные слова этого древнего языка сами по себе были истинной поэзией.

Даже беседа на урду заставляла Ориссу почувствовать, что она вот-вот достигнет цели своего путешествия и окажется дома, где вновь изведает тепло и любовь, которых ей так недоставало все прошедшие годы.

Трудно даже себе представить, что она не встретит там свою мать, ждущую ее с распростертыми объятиями, что не поедет в провинцию Орисса, где родилась.

Только раз или два в детстве ей довелось побывать в Дели, так что она почти не помнила древний город Великих Моголов. Ей казалось, что теперь он стал по-настоящему светский.

В основном в Индии их домом был север Пенджаба. Она любила окрестности Лахора, восхищалась городом роз Капурталой с ее розовыми особняками, над которыми высятся пики Гималаев.

Впрочем, подумала Орисса, совершенно не важно, куда она поедет, раз она вернется в ту страну, которой принадлежит всей душой.

Она зря беспокоилась о мистере Махла.

Он пришел, как всегда пунктуально, в девять часов и поздоровался с ней спокойно, со своей обычной изысканной вежливостью, как будто накануне вечером не случилось ничего особенного.

— Я так рада вас видеть, — сказала Орисса. — Как поживает ваша семья? Надеюсь, с ними все в порядке?

Она спросила это просто из долга вежливости и ожидала от мистера Махла формальной благодарности за участие, но сегодня он ответил:

— Я очень тревожусь.

— Тревожитесь? — переспросила Орисса. — Почему?

— Моей жене плохо. Всю вчерашнюю ночь и весь сегодняшний день ее мучают боли.

— Ее осматривал врач?

Мистер Махла отрицательно покачал головой:

— Нет, она этого не допустит. Видите ли, моя жена не признает и не принимает английских порядков. Она не позволит, чтобы к ней приблизился посторонний мужчина, она даже не станет говорить с чужим человеком о своем недомогании.

— Я поняла, я все поняла, — ответила Орисса, зная, как подобные вещи могут смущать индуску и задевать ее стыдливость.

— Я не знаю, что делать! — пожаловался мистер Махла. — Моя жена все время кричит. Я вижу — боль очень сильная.

— Наверное, это из-за питания. Возможно, она съела что-то неподходящее для нее, — предположила Орисса. — Вы не против, если я навещу ее?

— Вы очень любезны, но высокородной леди не подобает спускаться на палубу третьего класса. Это невозможно!

— Конечно, возможно, — ответила Орисса. — Расскажите мне поточнее, как проявляется недомогание вашей жены.

Мистер Махла более подробно объяснил Ориссе симптомы болезни своей жены, и она была почти уверена, что вся причина — в непривычной пище, а дело усугубила легкая лихорадка, которой печально славился жаркий регион Красного моря.

— Послушайте, что я сделаю, — сказала Орисса. — Я переговорю с судовым врачом и попрошу у него лекарство, которое по крайней мере облегчит страдания вашей жены. Потом мы спустимся навестить ее, а затем сможем снова вернуться сюда и провести урок.

— Ваше предложение — верх благородства! — воскликнул мистер Махла. — Но мне неловко злоупотреблять вашим великодушием.

— Ну что вы, ничего подобного, — улыбнулась Орисса. — Подождите здесь, пока я найду врача.

Доктора Томпсона она нашла в его кабинете.

Обычно в это время доктор отдыхал в кают-компании, но сегодня он задержался, перевязывая палец пассажира, который порезался, разбив стакан.

— Я не заставлю вас ждать ни одной лишней минуты, миссис Лейн, — бодро сказал он, увидев Ориссу.

Она уже знала доктора Томпсона, потому что леди Кричли настояла на том, чтобы он осмотрел Нейла, когда из-за шторма в Бискайском заливе ребенок мучился морской болезнью.

Тогда Орисса решила, что доктор не блещет умом и не страдает излишними амбициями — человек общительный, любитель комфорта и приятной компании, он оставался вполне довольным своим положением судового врача.

Пациент с перевязанным пальцем вышел, и доктор Томпсон обратился к Ориссе:

— Ну, миссис Лейн, вы отлично выглядите! Мне трудно поверить, что вам нужны мои услуги.

— Нет, благодарю вас, мне не нужны, — ответила Орисса. — Но есть другая женщина, которой они просто необходимы, но она ни за что не обратится к вам за помощью.

И она описала доктору симптомы болезни миссис Махла и добавила, что та была женой ее учителя.

Ориссе показалось, что, поскольку индуска плыла третьим классом, доктор Томпсон очень обрадовался, что ему не нужно утруждаться лично лечить ее.

— С этими индусами всегда одно и то же, — презрительно проговорил он. — Они с трудом выносят нашу пищу и практически морят себя голодом в пути. Но теперь этой женщине осталось недолго, скоро она снова сможет вернуться к рису и чапати, которые подходят ей гораздо лучше.

— Но пока, судя по рассказу ее мужа, она мучается из-за сильных болей, — мягко сказала Орисса.

Доктор вытащил из стеклянного шкафа пузырек, наполненный белой жидкостью.

— Вот, — он протянул его Ориссе, — передайте ему и объясните, что давать нужно по две столовые ложки каждые четыре часа. Это успокоит ее желудок, а эти пилюли помогут ей уснуть.

— Большое вам спасибо! — благодарно воскликнула Орисса.

— И вот еще что, для этих людей вера — лучший целитель, — добавил доктор. — Посоветуйте ей молиться нужному богу, и поверьте, ей скоро станет гораздо лучше.

Орисса снова поблагодарила доктора и, взяв лекарства, вернулась в каюту, где ее ждал мистер Махла.

Она рассказала ему, что прописал доктор, и он рассыпался в благодарностях и за ее доброту, и за лекарства.

— Давайте дадим их вашей жене немедленно, — предложила Орисса.

— Вы совершенно уверены, что хотите посетить мою скромную каюту? — спросил мистер Махла. — Моя жена сочтет за великую честь, если такая любезная леди изволит навестить ее, но я бы не хотел злоупотреблять вашим великодушием.

— Нет никакого злоупотребления, — заверила Орисса. — Мне бы очень хотелось познакомиться с вашей женой. И, полагаю, сделать это мне следовало бы намного раньше.

Они стали спускаться вниз по лестницам, ведущим с палубы первого класса во второй класс и ниже, в третий.

Несмотря на уверения стюарда, будто на нижних палубах царят чистота и уют, здесь было темно, жарко и душно.

Узкие полутемные коридоры, голые стены — нет, здесь не было и намека на уют! Каюта Махла, когда они добрались до нее, показалась Ориссе слишком маленькой для того количества людей, которые в ней обитали.

Мистер Махла, как узнала Орисса, был отцом шестерых детей. И все восемь человек в ужасной тесноте ютились в четырехместной каюте.

Не было никаких сомнений, что миссис Махла страдает от болей.

Она лежала, скорчившись, обхватив себя руками, и стонала, но, увидев гостью, попыталась сесть. Ее муж представил Ориссу.

— Лежите, пожалуйста, лежите! — воскликнула Орисса. — Я узнала, что вы больны, и принесла вам лекарство, которое, как я надеюсь, поможет вам.

— Эти боли ужасны, я умру… умру раньше, чем мы доплывем до дому, — простонала миссис Махла.

— Нет, вы не умрете, обещаю вам, — сказала Орисса. — Подумайте о детях! Что они будут делать, если вы расхвораетесь и не сможете заботиться о них?

Дети, чей возраст колебался от нескольких месяцев до десяти лет, очевидно, решили, что настала их очередь высказаться, потому что начали хором умолять мать не умирать.

Все детишки были чрезвычайно милыми. Ориссу умилили их огромные карие одухотворенные глаза и то, как даже малыши выводили ласковые, умоляющие нотки своими музыкальными голосами.

Она убедила миссис Махла сразу же проглотить две ложки белой микстуры. Затем дала ей две пилюли снотворного и велела детям вести себя очень тихо.

Наконец индианка уснула. Орисса, видя абсолютную беспомощность мистера Махла, помогла ему уложить детей на койки, где они спали по двое.

Потом она накормила младенца каким-то водянистым молоком, единственным, которое можно было достать на борту. Насытившись, малыш закрыл глазки и заснул.

Мистер Махла положил младенца подле своей жены, которая теперь была так тиха и спокойна, что Орисса не сомневалась: снотворное оказало свое благотворное воздействие.

— Я вам искренне благодарен, вы так много сделали для нас, — сказал индиец. — Теперь я провожу вас обратно.

— Не стоит, время сейчас слишком позднее для урока, — возразила Орисса. — Дорогу я помню, а вам лучше остаться и присмотреть за детьми. Вашей жене нужен покой, ее нельзя будить, пусть спит как можно дольше.

— Боюсь, вы заблудитесь одна в этих коридорах, — запротестовал он.

— Не тревожьтесь, пожалуйста, — ответила Орисса. — Я не заблужусь, обещаю вам. Оставайтесь здесь, и я уверена, что завтра утром, после спокойного ночного отдыха, ваша жена почувствует себя совершенно по-другому.

— Будьте благословенны за вашу доброту, — тихо проговорил мистер Махла, коснувшись руками лба.

Покинув каюту, Орисса, прежде чем вернуться по узким коридорам к лестнице, вынуждена была отереть платком лицо, так было жарко.

Она не прошла и двух шагов, когда услышала смех и громкую английскую речь, а потом увидела приближающихся к ней трех солдат.

Когда они подошли, она поняла, что все трое безобразно пьяны и едва держатся на ногах.

Они шли, обняв друг друга за плечи, а коридор был слишком узок, поэтому избежать встречи с ними не было никакой возможности.

Ориссе ничего не оставалось, как решительно двигаться им навстречу. Но убедившись, что они, по-видимому, не собираются уступать ей дорогу, она встала у стеночки, предоставляя им возможность пройти мимо.

Но вместо этого они остановились.

— Чей-то у нас тут? — спросил один из них заплетающимся языком. — Чей-то очень славненькое, мы ж такой раньше не видали.

— И верно, тебя раньше-то не было, — заметил другой солдат. — Где ж ты пряталась, милашка?

Он подался вперед и искоса глянул в лицо Ориссы. Она содрогнулась от ужаса, но спокойно и с достоинством проговорила:

— Будьте добры, пропустите меня.

— Не-ет, красотка, так не пойдет! — развязно воскликнул третий солдат. — Не пустим, пока о себе не расскажешь, все, все, все!

Подойдя ближе, они обступили прижавшуюся к стене Ориссу. Она с отвращением чувствовала их мерзкий запах, а жар их тел, казалось, тянулся к ней, пугая ее и заставляя терять самообладание.

— Соблаговолите пропустить меня, — снова попросила она.

Рядом с ними она ощутила себя маленькой и ничтожной, а ее голос звучал далеко не так властно, как она бы хотела.

— Эт зачем ж тебе спешить? — спросил солдат, заговоривший с ней первым. — Может статься, мы и пустим тебя, коли добра к нам будешь. Мы ж с самого Тилбери такой славной девчушки не видали, верно я гварю, парни?

— Точно, — ответил другой. — Так что давай будь с нами поласковей, а то не пустим.

Орисса затаила дыхание.

Ей хотелось взывать о помощи. Но ее останавливало сомнение — кто в этих глубинах корабля может услышать ее, впрочем, даже если кто-то и услышит, станет ли вмешиваться?

— Ну, давай же, — криво усмехнулся один из солдат. — Пусть покрепче поцелует нас всех и идет — если так уж хочет.

— Это если хочет, — засмеялся другой.

В отчаянии Орисса вскинула руки, словно собралась с боем прорваться через их заслон, и только открыла рот, чтобы закричать, как властный голос спросил:

— Что здесь происходит?

Орисса все-таки вскрикнула, но от облегчения.

Нависшие над ней солдаты отшатнулись и сделали неуклюжую попытку выпрямиться и встать по стойке «смирно».

— Немедленно возвращайтесь к себе! — приказал майор Мередит.

Солдаты с трудом отдали честь и с пристыженным видом, еле передвигая ноги, побрели по коридору.

Орисса только раз взглянула в лицо майору Мередиту и двинулась дальше к лестнице. Она сознавала, что он идет следом за ней, и ее сердце билось так, словно хотело выпрыгнуть из груди.

В то же время ее переполнял восторг, ведь он появился в самый нужный момент, чтобы спасти ее.

Она дошла до лестницы и стала подниматься, зная, что он следит за каждым ее движением. Так в молчании они оставляли позади пролет за пролетом, пока не достигли более широкой площадки, где кончалась лестница с палубы второго класса и начиналась широкая лестница на верхнюю палубу.

Он поравнялся с ней.

— Что вы делали там, внизу? — спросил он. — Впрочем, нужно ли спрашивать?

В его голосе прозвучало такое презрение, что Орисса задохнулась от возмущения.

Так вот зачем, как он думал, она спускалась!

Он вообразил, что индиец, с которым он заподозрил ее в недостойной связи, опасался теперь приходить к ней на верхнюю палубу, и поэтому она спускалась к нему.

Она почувствовала, как в груди поднимается горячая волна бешеного гнева — и вдруг предательская слабость подкосила ее.

Виноваты были и жара, и неприятная встреча с пьяными солдатами, и бессонная ночь накануне, и волнение, из-за которого ей весь день не хотелось есть.

Девушка не могла заставить себя съесть даже самый лакомый кусочек, ей казалось, что он задушит ее. Но без еды она ослабела.

Теперь ей чудилось, что ее голова стала легче воздуха. Потом снизу стала наползать темнота, заволакивая все вокруг.

Она потянулась рукой к перилам лестницы, из горла вырвался тихий вскрик, колени подогнулись, но упасть она не успела: майор Мередит подхватил ее.

Он легко, как ребенка, поднял ее и понес по оставшимся ступенькам вверх. Приблизившись к малому салону, он ногой распахнул дверь и усадил ее там в кожаное кресло.

Большую часть времени малый салон пустовал — сюда изредка заглядывали, чтобы написать письмо или взять красочную открытку.

Орисса откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Ей казалось, что ее качает на огромных волнах, однако, как дурно ей ни было, сознание она не потеряла.

Она слышала шаги майора Мередита, скрип открываемой двери, его голос, отдающий кому-то какой-то приказ, и через некоторое время она ощутила у своих губ стакан.

— Пейте!

Первый порыв был отказаться, но его воля подавляла ее и принуждала покориться. Сделав глоток, Орисса почувствовала, как огненная жидкость обожгла ей горло.

Она задохнулась и забилась, словно в агонии, пытаясь оттолкнуть стакан, но он приказал:

— Еще немного.

Она попыталась было спорить, но так и не смогла вымолвить ни слова. Было проще сделать то, что он хотел. Она выпила еще немного бренди, и слабость отступила.

— Извините… меня, — прошептала она.

— Сидите! — велел майор Мередит. — Скоро вам станет лучше.

Она еще как следует не отдышалась, но голова уже просветлела. Слабость ушла, и она почувствовала, как к щекам возвращается их естественный цвет.

Жара больше не донимала ее, напротив, теперь Ориссу зазнобило. Майор Мередит взял ее руки в свои и умело растирал их, чтобы согреть.

— Сейчас с вами будет все в порядке, — успокаивающе повторил он.

И действительно, через минуту или две Орисса поняла, что уже вполне способна вернуться в свою каюту.

Открыв глаза, она отняла руки и сказала почти твердым голосом:

— Благодарю… вас. Я… сожалею, что доставила вам… столько… беспокойства.

— Никакого беспокойства, — ответил он. — Но неплохо бы вам стать благоразумнее.

Внезапно он умолк.

То ли потому, что она еще плохо выглядела, то ли потому, что он сообразил: то, что он собирался сказать, говорить не стоило.

Орисса встала и нетвердой походкой прошла через салон. Открыв дверь, майор Мередит пропустил ее вперед.

Они вышли на широкую площадку перед лестницей, по которой он ее принес.

— Благодарю… вас, — не поднимая глаз, прошептала Орисса.

И только было она собралась уйти, как из кают-компании вышел доктор.

— Добрый вечер, миссис Лейн, — приветствовал он ее. — Как поживает ваша пациентка-индуска? Вы убедили ее принять лекарства?

Ориссе не понадобилось поворачиваться, чтобы видеть, она знала — майор Мередит застыл рядом с ней.

— Миссис Махла приняла и микстуру, и пилюли, доктор Томпсон, — спокойно проговорила она, — и когда я уходила, она уже спала. Я уверена, утром ей станет лучше.

— Будем надеяться, — весело сказал доктор. Потом он обратился к майору Мередиту:

— Добрый вечер, майор. Видите, какой у меня услужливый ассистент!

Она пошла к себе в каюту и, закрывая дверь, надеялась, очень надеялась, что майор Мередит впервые окажется в замешательстве.

Словоохотливый доктор непременно расскажет ему, что именно она делала на палубе третьего класса. Он узнает, насколько ложны его грязные измышления, и убедившись, что его предположения лишены оснований, возможно, устыдится своих слов.

Но никакие объяснения доктора не могли оправдать то, что она позволила майору Мередиту поцеловать себя.

Произошедшее не поддавалось никакому объяснению.

Она все еще стояла посреди своей каюты, когда в дверь постучали.

Стук был таким тихим, что она подумала, что ослышалась. Но стук повторился.

Она приоткрыла дверь и увидела майора Мередита.

— Позвольте поговорить с вами, — попросил он.

— Нет! — с трудом выдохнула она. — Слишком… поздно. Кроме того…

Умолкнув, она бросила красноречивый взгляд на дверь в смежную каюту, принадлежавшую генералу и леди Кричли.

— Они оба в кают-компании, — сказал майор Мередит, угадав ее мысли, — но я должен поговорить с вами — вы знаете это.

— Нам не о чем говорить, — ответила Орисса.

— Нет, есть о чем, — возразил он. — Мне необходимо извиниться перед вами. Я только теперь узнал, что тот индус — ваш учитель.

— Хорошо, ваши извинения приняты… за… ваше поведение вчера вечером, — сказала Орисса, — а теперь…

Она попыталась захлопнуть дверь и сделала бы это, если бы майор Мередит не помешал ей.

— По вашему тону не скажешь, что я прощен, — с нарочитой грустью проговорил он, пряча в глазах усмешку.

— Я… устала и хочу… отдохнуть, — защищалась Орисса. — Вы не можете… оставаться здесь, сами это прекрасно знаете… и задерживать меня разговорами.

— Ну что вы! Как вам, так и мне, пожалуй, поздновато беспокоиться о репутации, вы не находите? — спросил он.

Орисса отлично понимала, на что он намекал.

Да, он извинился за недоразумение относительно мистера Махла, но то, что она всю ночь пробыла в комнате Чарльза, по-прежнему разделяло их.

— Пожалуйста, оставьте меня в покое! — повторила Орисса. — Нам больше нечего сказать друг другу! Нечего!

— Вы уверены в этом?

— Уверена!

Ее непреклонный тон и то, как решительно она пыталась избавиться от него — и она ясно видела это, — приводило его в замешательство. Этим Орисса и воспользовалась. Она захлопнула-таки дверь, и он не мог не услышать поворота ключа в замке.

Она замерла, чутко прислушиваясь, уверенная, что он все еще стоит там, за дверью. Потом она уловила звук удаляющихся шагов и с облегчением опустилась на свою койку.

Одну свою ошибку он признал и извинился, но другая… О, как же ей хотелось остановить его, вернуть, сказать, как он был не прав в своих домыслах, когда увидел ее на улице Королевы Анны, но она не смела, не могла открыть ему всей правды.

— Он так никогда ничего не узнает, — тихо проговорила она и уловила нотки отчаяния в своем горестном шепоте.

На следующий день на рассвете ветер посвежел, и корабль, увеличив скорость, на всех парусах понесся вперед.

— Теперь, без сомнения, мы прибудем в Бомбей вовремя, — заявил генерал, когда утром после завтрака Орисса привела Нейла к его бабушке и дедушке.

Было невыносимо жарко, и она надела одно из своих восхитительных муслиновых платьев, которое сшила здесь, на корабле. Она отлично знала, как оно шло ей и как удивительно свежо и молодо она выглядит в нем.

— Вы предвкушаете встречу со своим мужем, миссис Лейн? — заметила леди Кричли.

— Да… конечно, — смущенно пробормотала Орисса.

— Он будет встречать вас в Бомбее?

— Я… полагаю, да, — ответила она.

— Тогда нам стоит сейчас поблагодарить вас за то, что вы сделали для малютки Нейла, — продолжала леди Кричли. — Он, безусловно, окреп с тех пор, как вы стали заботиться о нем.

— Спасибо, — промолвила Орисса, удивленная сердечностью леди Кричли. Взяв Нейла за руку, она повела его на прогулку по палубе. Они еще не успели отойти, как до нее донесся голос леди Кричли:

— Она исключительно благонравна. Орисса саркастически усмехнулась и искренне пожалела, что майор Мередит не слышит это замечание леди Кричли.

«Интересно, — подумала она, — что бы сказала ее милость, имей она хоть отдаленное представление о поведении майора. Она бы пришла в ужас!»

— Какое счастье, что они не способны читать мысли, — тихо вздохнула Орисса и, запретив себе думать о майоре Мередите, сосредоточилась на игре с Нейлом.

И хотя в конце путешествия она склонна была отказаться от принятого ею правила ужинать в одиночестве, она все же опасалась, что не сможет, встретившись с майором Мередитом, сохранить должное хладнокровие и спокойно выдержать пронзительный взгляд его серых глаз.

Ему никогда не узнать, как глубоко он ошибался в ней. Но один вопрос не давал ей покоя: пожелал бы он поцеловать ее, если бы они познакомились при других обстоятельствах?

Был ли его поступок в ту ночь, когда они стояли под звездным куполом и он держал ее в своих объятиях, просто мимолетным капризом мужчины, ищущего легко доступных развлечений? Развлечений, на которые не нужно тратить усилий, чтобы получить желаемое.

Или у него все-таки были другие, возможно, более глубокие чувства, касавшиеся ее?

На этот вопрос тоже никогда не узнать ответа, в отчаянии вздохнула Орисса и не смогла не спросить себя, а что бы случилось, пожелай он снова поцеловать ее.

Стоило ей подумать об этом, и память услужливо воскресила и восхитительное ощущение защищенности, и странное волнение, от которого сладко трепетало все тело.

Возможно, тот миг восторга, тот миг райского блаженства был всего лишь обычным флиртом с его стороны?

Возможно, она была просто очередной красоткой, чьих губ он искал? Еще одной женщиной, вызвавшей его мимолетный интерес, женщиной, которую он забудет, едва ступив на сушу?

Она не могла понять, почему от этой мысли ей становилось так тоскливо; почему вопреки, казалось бы, ненависти к нему за его оскорбительные подозрения и недостойное обращение с ней ей хотелось, чтоб он ее помнил.

— Таков мой первый поцелуй, — прошептала Орисса.

А вдруг уже никто и никогда не сможет пробудить в ней ничего столь же волшебного, захватывающего и пленительного?

В последний вечер на борту корабля она все-таки столкнулась лицом к лицу с майором Мередитом, шедшим по коридору к ее каюте.

Она возвращалась от помощника капитана, к которому заходила после ужина за ярлычками для багажа.

Она надеялась, что ее никто не заметит, уверенная, что все остальные сидят в ресторанном зале.

Как обычно, они с Нейлом ужинали в каюте. Орисса ела без аппетита, мечтая, что по крайней мере послезавтра в ее распоряжении будут и свежие фрукты, сорванные на заре с деревьев, и только что выловленная рыба, и парное мясо.

Каким бы ни был умелым повар, во вкусе блюд из замороженных продуктов всегда ощущалось нечто такое, что нельзя было замаскировать ни подливкой, ни соусом.

Орисса уже упаковала все свои вещи, оставив для себя, так как было очень жарко, лишь легкое, просторное муслиновое платье, и, опять-таки из-за жары, собрала волосы в пышный пучок на затылке.

— Завтра ты увидишь маму, — пообещала она Нейлу, укладывая его спать.

Он уснул, крепко сжимая ручонками свой альбом, потому что очень боялся потерять его, не успел отдать маме.

«Странно, — подумала Орисса, — этот корабль за время путешествия стал мне словно родным, я собираюсь сойти на берег и будто покидаю отчий дом».

Она привыкла и к его порядкам, и к стюардам, и к помощнику капитана, и к пассажирам, которых встречала изо дня в день.

Она даже стала испытывать особую симпатию к тем из них, кто чаще других заговаривал с Нейлом и с ней, когда они гуляли по палубе. Конечно, она знала причину такой общительности: их мучило любопытство, и если бы она позволила, расспросам не было бы конца.

Завтра это плавание завершится, и она никогда больше никого из них не увидит. Они словно «корабли, которые проходят в ночи», легко встречаются, легко забываются.

«За исключением одного», — услужливо подсказал ей рассудок.

Да, теперь она могла признаться себе, что не в силах будет забыть майора Мередита.

Конечно, они больше не встретятся, но он содеял нечто такое, что навсегда останется в ее сердце.

Он поцеловал ее!

Он сделал это — первый и единственный ее мужчина!

Неужели она теперь навечно обречена сравнивать свой первый поцелуй — тот ошеломляющий восторг, какой охватил ее, когда его губы коснулись ее губ, — с любым возможным в будущем поцелуем?

Когда Орисса, подходя к своей каюте, увидела майора Мередита, у нее перехватило дыхание, а сердце забилось, готовое вырваться из груди.

«Не желаю разговаривать с ним, не желаю», — убеждала она себя, но прятаться от него было слишком поздно.

— Я надеялся повидать вас, миссис Лейн, — сказал майор Мередит.

Подойдя к ней, он остановился, встав таким образом, что ей не удалось бы пройти мимо, не оттолкнув его.

Орисса подняла к нему взор, но не произнесла ни слова.

— Ваш муж, полагаю, будет встречать вас в Бомбее.

— Я надеюсь, — с трудом проговорила Орисса.

— Не смогу ли я быть чем-нибудь вам полезен?

— Нет, благодарю вас. Ничего не нужно.

Их слова были по-светски вежливы, говорили они негромко, нарочито безразличным тоном, и все же, невольно подумала Орисса, так много осталось несказанным.

Ей вдруг безумно захотелось броситься к нему, прильнуть к его груди, попросить поцеловать ее хотя бы еще один раз.

Она страстно желала убедиться, что ей не пригрезились те чувства, которые он пробудил в ней в ту ночь под звездами. Но она вовремя одернула себя, вспомнив, что не стоит давать ему повод презирать ее больше, чем он уже презирал.

С усилием, мучительным до боли, она заставила себя протянуть руку:

— Прощайте, майор Мередит.

Она ощутила жесткую силу его пальцев и почему-то затрепетала.

— Прощайте, миссис Лейн. Я надеюсь, вы будете счастливы и Индия не обманет ваших ожиданий.

— Благодарю вас.

Время как будто остановилось. Она не смела взглянуть ему в глаза, отнять руку, а он как будто и не собирался отпускать ее.

Наконец она была свободна. Он удалялся от нее, шагая по коридору, и ее не покидало острое сожаление, словно он уносил с собой частичку ее самой.

Глава 5

На причале шум и суматоха оглушили Ориссу.

Пассажиры, спускаясь по сходням первого класса, неизбежно втягивались в водоворот темнокожих тел, чемоданов, баулов, вопящих детей, горланящих людей и хаоса всеобщей спешки, которой, казалось, не видно конца.

Стюард Ориссы нашел ей кули, чтобы перетащить ее багаж, и теперь стоял рядом и ждал, когда она отдаст необходимые распоряжения.

Ориссе же приходилось только робко надеяться, что кто-нибудь здесь все-таки встретит ее. Дядя, вероятно, либо поручит кому-нибудь из своих офицеров, либо попросит кого-нибудь из друзей, постоянно живущих в Бомбее, быть в порту к приходу корабля.

Потом она решила, что скорее всего ее будут ожидать в Дели.

В конце концов, если Чарльз отправил телеграмму в срок, как они и договаривались, дядя непременно сочтет, что в путешествии ее сопровождает заботливая компаньонка, которая, безусловно, проводит ее до поезда в Дели.

Тем не менее Орисса продолжала стоять в бурлившей толпе, лелея надежду, что кто-нибудь все-таки ищет ее и когда-нибудь заметит.

Полуголый оборванец кули невозмутимо ждал, пока она решит, куда он должен будет отнести ее багаж.

Вещей у нее было немного, и она радовалась, что ей, как большинству других пассажиров, не придется дожидаться, пока трюм полностью разгрузят.

Орисса с удивлением обнаружила, что совсем забыла, какими огромными могут быть толпы в Индии, как они оглушают европейцев, поражают их своей сказочной красотой, но даже в первый момент замешательства ее сердце радостно билось от разноцветья окружающего мира.

Индийцы, пришедшие встретить своих друзей, ожидали, когда те сойдут с корабля, чтобы одарить их золотистыми гирляндами цветов, а мерцающее сияние женских сари, казалось, отражалось в мундирах солдат всех рангов, которые громко переговаривались и, смеясь, сновали по пристани.

Торговцы фруктами, с трудом прокладывая себе дорогу, на все голоса расхваливали свой товар. Сочные фрукты — зеленые, лиловые, оранжевые — казались ненастоящими. Дети состоятельных индийцев не выпускали из рук красочные вертушки и воздушных змеев, и везде Орисса видела прекрасные лица с огромными карими сияющими глазами.

А над всем этим солнце разливало свой свет, золотой и теплый, который проникал даже сквозь крытую часть причала и обволакивал корабль чем-то вроде золотой дымки.

— Кто-нибудь встречает вас, миссис Лейн? Ей не понадобилось оборачиваться, чтобы понять, чей это голос — она слишком хорошо помнила его.

Предчувствие не обмануло. Действительно, майор Мередит вновь нашел ее — несмотря на то что она с ним попрощалась, и с ее губ невольно сорвалась ложь:

— Экипаж будет… ждать меня… там.

— Тогда не позволите ли мне распорядиться, чтобы ваш носильщик проводил вас туда?

— Благодарю вас, вы очень любезны. Холодная сдержанность в разговоре Ориссе

удавалась с трудом.

Ее не покидало тревожное чувство, что майор Мередит пытается выпытать все ее тайны, возможно, встретиться с ее мифическим мужем или даже убедиться, что она на самом деле не одинока в Бомбее.

С генералом и его женой Орисса попрощалась еще на борту корабля. Леди Кричли с искренней теплотой поблагодарила девушку за все, что та сделала для маленького Нейла.

Мать Нейла, поднявшаяся на борт встретить своих родителей, благодарила Ориссу с особым пылом.

— Я так вам признательна, миссис Лейн. — Молодая женщина вытерла выступившие на глазах слезы. — Мама рассказала мне, как благодаря вашему неусыпному попечению окрепло здоровье Нейла и каким ангелом он был всю дорогу.

— Он очень милый мальчик, — нежно проговорила Орисса.

— У вас есть дети?

— Нет.

— Я думала, что должны быть, — улыбнулась мать Нейла, — ведь вы так умело обращались с моим сыном. И я благодарна вам… несказанно, всей душой благодарна.

— Ну что вы, для меня это было величайшим удовольствием! — ответила Орисса.

Затем явились бравые, увешанные наградами офицеры — эскорт генерала, и Орисса ускользнула прочь.

Ей казалось, что майора Мередита тоже должны бы встретить сослуживцы, но он, по-видимому, был один.

На миг она испугалась, что он пойдет за ней и ее кули искать экипаж, который, по ее словам, был «там».

И она решительно протянула ему руку:

— Прощайте, майор Мередит.

— Возможно, мы встретимся вновь, — предположил он. — Я часто бываю в Бомбее.

— Думаю, вряд ли, — ответила Орисса.

Ей показалось, что она была излишне резка, и она добавила:

— Мой… муж и я… предпочитаем уединение.

— Значит, я не должен напрашиваться на ваше гостеприимство, — усмехнулся майор Мередит.

Заметив его кривую усмешку, она поняла, что он догадался о ее стремлении избавиться от него.

В этот момент мимо них под громкие крики носильщиков, расчищавших дорогу, протолкали тележку с огромной грудой багажа, извлеченного из трюмов корабля, и Орисса, дав знак кули, повернулась и последовала за ничтожной кучкой своих чемоданов, больше не обращая внимания на майора Мередита.

— Теперь я уже действительно никогда его не увижу, — прошептала она и удивилась, почему эта мысль совсем не радует ее.

На площади перед портом в огромном количестве стояли гхарри-валлах, экипажи возчиков, назойливо навязывавших свои услуги и витиевато расхваливавших потрепанные гхарри.

Ее кули выбрал один из экипажей и, свалив багаж на сиденье напротив нее, поблагодарил мэм-саиб за чаевые, которые она дала ему.

— Куда направляется мэм-саиб? — спросил гхарри-валлах.

— Вокзал Виктория, — ответила Орисса, — и везите по набережной.

Прежде ей приходилось бывать в Бомбее, но сейчас ей показалось, что город невероятно вырос за те восемь лет, пока ее не было в Индии.

Зато красота бухты осталась неизменной, и в палящей жаре морская гладь мерцала, создавая иллюзию чего-то нереального.

Ряд громоздких строений, к которым, как помнила Орисса, постоянно что-то достраивалось, возвышался гигантским частоколом вдоль моря, отделенным от песчаных пляжей широкой полосой коричневатого торфа, железнодорожной линией и аллеей для верховой езды, которая, и это она тоже помнила, называлась Роттен-Рой.

Некоторые из зданий она узнавала с первого взгляда. Иные были в венецианском, а иные в готическом стиле, одни украшены на французский манер, другие выглядели как раннеанглийские сооружения, а почта была великолепным псевдосредневековьем.

Огромные козырьки из пальмовых циновок затеняли окна, высоко на балконах прогуливались горожане, облаченные в белые одеяния, а под ними бурлили несметные толпы темнокожего населения.

То там, то здесь возвышались кучи арбузов, с пирамидами ярко раскрашенных чаш стояли продавцы напитков, таких дешевых, что даже беднейший мог позволить себе купить их.

Зазывали прохожих торговцы цукатами и табаком, чапати и фруктами, сладостями, приготовленными в масле.

Все было так знакомо: суета и крики, скрип колес, волы, тащившие огромные фуры, женщины, прятавшие лица под легкими покрывалами или укутанные в необъятные боурги, из складок которых блестели только глаза.

Для Ориссы все это воскрешало образы далекого детства, и она так увлеклась воспоминаниями, что дорога до вокзала Виктория показалась ей очень короткой. Толпа там была еще гуще, чем в порту, а залы и коридоры — переполнены.

Чужеземец наверняка был бы потрясен, приняв происходящее за какой-то праздник, или вообразил бы, что какая-то особая причина вызвала столь огромное скопление народа на вокзале.

Но Орисса запомнила с детских лет: индус, поинтересовавшись ценой билета до места назначения, редко спросит о времени отправления поезда.

В назначенный день он поедет на вокзал со всей своей семьей.

Они расстелют на полу вокзала циновки, словно собравшись ночевать, станут готовить еду на маленьких переносных жаровнях, умываться под вокзальным краном, в то время как железнодорожные чиновники, кули и пассажиры вынуждены будут либо обходить их, либо перешагивать через них.

Орисса подошла к билетной кассе и довольно долго ждала, пока чиновник, продающий билеты, и будущие пассажиры в жарком споре не выяснят отношения.

— Билет первого класса до Дели, пожалуйста, — попросила она, — и скажите, когда отправляется следующий поезд?

Оказалось, что на утренний скоростной экспресс она уже опоздала и теперь должна ждать до вечера.

Она подумала, что ожидание ей не будет в тягость — скучать ей вряд ли придется; к тому же ей нужно было поесть.

Вокзальный кули принес ее багаж из гхарри и охотно согласился посмотреть за чемоданами, не отвлекаясь больше ни на какие другие дела, и Орисса, устроившись на лавочке, могла сколько угодно наслаждаться открывающимся перед ней зрелищем.

Можно было наблюдать не только за толпами людей, но также и за животными, которых было немало: козы, цыплята, собаки без присмотра бегали среди пассажиров, бродила даже большущая белая священная корова, попавшая сюда явно по ошибке.

Орисса отказалась от предложенного ей горячего тушеного мяса, приправленного карри, не приняла она и стакан шербета, но охотно купила зеленый кокосовый орех, с которого торговец предупредительно снял верхушку, чтобы можно было пить прохладное кокосовое молоко.

Из-за жары ее сильно мучила жажда, но она знала, что воду пить нельзя, и с подозрением взирала на чашки, наполненные горячим чаем, которые предлагал ей чай-валлах.

Орисса побродила по вокзалу, любуясь тележками с игрушками, корзинами, наполненными деревянными животными и птицами, которые были расписаны малиновыми маргаритками и желтыми розами. А веера из пальмовых листьев оказались настолько дешевыми, что Орисса позволила себе роскошь купить один особенно понравившийся.

Наконец к вечеру подали поезд, который, отдуваясь клубами пара, как какой-нибудь свирепый дракон, вползал на запруженный людьми вокзал. Шум поднялся неописуемый.

Все вокруг загомонили, повскакав с циновок, на которых спали прямо тут. на платформе.

Громкие выкрики местных полицейских, возникших прямо-таки ниоткуда, смешивались с пронзительными криками женщин, собиравших своих детей, своих животных и своих мужей.

Носильщик Ориссы уверенно провел ее к вагону первого класса с табличкой «только для дам» и занял угловое место, прежде чем кто-либо успел войти внутрь. Там он свалил весь багаж на верхнюю полку.

Он был в таком восторге от чаевых, что Ориссе стало ясно — добросердечие и доверчивость уже в который раз подвели ее.

Но ничего страшного не произошло, успокаивала она себя, ведь деньги еще остались.

Когда она покидала корабль, генерал сам выдал чаевые стюарду, присматривавшему за каютой, которую занимала она с Нейлом. Так что, кроме уроков с мистером Махла, она, в сущности, не тратилась, пока была на борту.

Билет первого класса в Дели стоил недешево, но там она наконец попадет в объятия дяди Генри. А деньги, подаренные ей Чарльзом, очень пригодятся в обновлении ее гардероба.

Она прекрасно понимала, что ей придется приобрести много новых туалетов, если она собирается поддерживать репутацию дяди и, возможно, играть для него роль хозяйки дома.

Впрочем, когда его полк перебазируется дальше на север, что случится, наверное, через месяц-другой, ей не будет необходимости выглядеть столь изысканно.

Но в Дели, где было много женатых офицеров, ее платья не годились. Наметанный женский глаз быстро подметит, насколько изношена ее одежда.

Тем не менее на первое время ей было что надеть: новые муслиновые платья, которые она недавно сшила, и два вечерних наряда, которых можно было не слишком стыдиться.

— Я обойду местный базар, — успокаивала она себя, — и смогу подыскать отличную, по-настоящему дешевую ткань. Это выгоднее, чем обращаться в магазин «для белых».

Вагон быстро заполнялся.

Первыми явились три леди, но их мужья-офицеры принадлежали к разным полкам, так что они были холодно вежливы друг с другом, проявляя истинно английскую чопорность, что очень развлекало Ориссу.

В углу устроилась худощавая миссионерка с испитым лицом. Она ни с кем не стала разговаривать и сразу погрузилась в свои религиозные трактаты.

Последней появилась низенькая толстушка — скорее всего жена богатого коммерсанта. Она, как только вошла, расположилась со всем возможным комфортом и, едва поезд отошел, сладко уснула.

Офицерские жены с любопытством косились на Ориссу, но не пытались вступить с ней в разговор, чему она искренне порадовалась. Ее больше, чем что-либо другое, интересовали пейзажи, мелькавшие за окном поезда.

Через два часа поезд сделал первую остановку, и все вышли из вагона в поисках вокзального буфета.

К тому времени Орисса успела проголодаться. Поэтому она тоже вышла и купила себе яйца, чапати и немного фруктов, избегая дорогой английской пищи.

Вскоре после того, как поезд отправился вновь, стемнело, и дамы вынули подушки, матрацы и одеяла, располагаясь на ночлег.

Орисса же устроилась как могла, но громкий стук колес, скрежет тормозов задолго до остановки и толчки дергающихся вагонов не давали ей уснуть.

Несмотря на плотно закрытые окна, пыль все равно просачивалась внутрь и оседала тонким серым слоем на всем и всех, так что на редких остановках Орисса отдавала предпочтение возможности умыться, нежели беспокойству насчет еды.

Однако на одной из остановок она решила прогуляться вдоль поезда и обнаружила, что к составу прицеплены вагоны с лошадьми из знаменитых арабских конюшен Бомбея.

Орисса помнила, что одной из важнейших достопримечательностей Бомбея был бендхи-базар, где торговцы с Персидского залива продавали лошадей.

Индийская армия покупала арабских коней в огромных количествах, и Орисса очень жалела, что не может посмотреть на красавцев с изящно изогнутыми шеями, которых везли в Дели к другим таким же красавцам — важнейшей составной части индийских кавалерийских полков.

Ее охватил восторг, ведь когда она будет с дядей, она снова сможет сколько угодно ездить верхом. И тут ей пришла в голову неожиданная мысль: а как смотрится в седле майор Мередит?

Ей казалось, хоть она и не знала почему, что он великолепный наездник.

Его руки были особенные, подумала она, такие, которые могут уверенно и в то же время мягко обращаться с животными, так что не возникает сомнений, кто хозяин.

Сидя в вагоне и закрыв глаза, она пыталась уснуть, но не могла, — она вновь и вновь мысленно переживала ту ночь, когда, вглядываясь в бескрайнюю пустоту песчаных просторов, она заговорила об одиночестве и майор Мередит поцеловал ее.

Теперь ей казалось, что он просто посмеялся над ней, и все же она не могла забыть того чувства защищенности, которое давали ей его объятия.

Потом был и другой раз — он нес ее на своих руках вверх по лестнице в малую гостиную, когда ей стало дурно.

И тогда она тоже пережила незабываемое чувство защищенности.

— Я никогда не увижу его вновь, — напомнила себе Орисса. — Это был всего лишь крохотный эпизод в моей жизни, и чем скорее я его забуду, тем лучше.

Но она не могла вычеркнуть из памяти те чувства, которые майор Мередит пробудил в ней своим поцелуем.

То останавливаясь, то вновь набирая ход, поезд мчался все дальше и дальше две долгие ночи и еще один день, пока они наконец не прибыли в Дели.

Солнечный свет после полутьмы вагона почти ослеплял. На подъезде к городу Орисса мельком увидела высокий обелиск в готическом стиле — памятник британцам, погибшим в сипайском восстании.

Она хорошо помнила, что этот город в течение многих сотен лет оставался одним из величайших азиатских городов и имел богатейшую историю.

Она не могла дождаться, когда вновь увидит Красный форт, куда ее водили в детстве.

Она не забыла его алые, словно сверкающие рубины, кирпичи и то, что построен он был Шах-Яханом, создателем Тадж-Махала, самого романтического сооружения в мире, воздвигнутого им в память о жене.

Шах оплакивал ее смерть долгие тридцать шесть лет, вспоминала Орисса.

— Как бы я хотела встретить такую же искреннюю и непроходящую любовь.

Но поскольку она знала, что подобное никогда не случится, она заставила себя думать о Дели.

— Пока дядя Генри остается здесь, я успею побродить по всему городу, — радостно предвкушала Орисса.

Когда поезд уже подъезжал к вокзалу, Орисса привела себя в порядок.

К счастью, муслиновое платье мало помялось в дороге. Зато волосы пришлось основательно отряхивать от пыли, прежде чем надеть маленькую дешевенькую соломенную шляпку, которая верно служила ей каждое лето.

Три леди первыми вышли из вагона. Их встречали три высоких загорелых офицера. Щеголеватые офицеры властно окликнули кули, чтобы те взяли багаж.

Миссионерка ускользнула, не простившись, а толстушку, которая, казалось, на ходу спала, ветречал слуга в ливрее. Он с таким важным видом нес ее чемоданы, что Орисса догадалась — эта леди в действительности была более знатной особой, чем девушка предположила вначале.

Наконец она вышла на платформу и огляделась.

Вокзальные толпы были такими густыми, что в них легко можно было потеряться, но вагоны первого класса всегда размещались в одном месте поезда, так что, кто бы ни встречал ее, он бы знал, где искать.

Она не сомневалась, что даже если дядя не сможет прийти сам, он непременно пошлет одного из своих офицеров.

Она терпеливо ждала, но никто не заговаривал с ней, кроме кули, предлагавших свои услуги.

Наконец, опасаясь, что поезд вот-вот отойдет, она велела одному из них снять ее багаж с полки.

Кули поставил чемоданы рядом с ней на платформу, и Орисса опять стала ждать, пока наконец не поняла, что Чарльза в очередной раз подвела память.

Он, конечно же, забыл телеграфировать дяде, и теперь она прибыла неожиданно и без предупреждения.

— Ну, это уж совсем никуда не годится! — прошептала она.

Теперь можно было честно себе признаться: она заподозрила его в этой досадной забывчивости еще тогда, когда никто не встретил ее в Бомбее.

Беда в том, что она проявила легкомыслие, не выяснив у Чарльза название казарм, где размещался полк.

А в Дели было слишком много военных, так что наверняка имелась не одна казарма.

Все, что ей нужно, догадалась Орисса, — это найти какого-нибудь англичанина и спросить его, где размещаются Чилтерны.

На вокзалах всегда есть дежурные офицеры, так что получить необходимую информацию будет совсем нетрудно. Надо только внимательно оглядеться — и обязательно заметишь кого-нибудь из военных.

В толпе виднелись блестящие тюрбаны сикхов с севера, то там, то здесь мелькали мундиры двадцать первого Бенгальского сипайского полка и мундиры мадрасских кавалеристов. Несколько раз мимо нее проплывали бородатые и длинноусые патаны с северо-западной границы.

Каждый человек был не похож на другого, но все они сливались в одно гармоничное целое; и крепыши раджпуты, и сикхимы, и бхутаны с их монголоидным разрезом глаз, и невероятно хрупкие дравиды с юга.

Орисса и следовавший за ней кули целеустремленно проталкивались к железнодорожной конторе, когда девушка заметила мундир королевских Чилтернов.

Его носил сикх, высокий статный мужчина, с благородным лицом и гордым взглядом — гордость всегда была отличительной чертой этого народа, обладавшего вековой историей. Темная борода сикха курчавилась вокруг подбородка, а его густые брови почти сходились над ястребиным носом.

Орисса торопливо подошла к нему.

— Вас послали встретить меня, старший сержант? Я леди Орисса Фейн.

Старший сержант браво отдал ей честь и сообщил:

— Я жду поезда, мэм-саиб.

— Тогда скажите мне, — попросила Орисса, — где я могу найти полковника Генри Гобарта?

— Полковника нет в Дели, мэм-саиб.

— Как — нет в Дели? — в смятении воскликнула Орисса. — Но я его племянница. Я приехала к нему из Англии.

— Полковник-саиб был послан возглавить гарнизон в Шубе.

И словно поняв по выражению лица Ориссы, что она не ведает, где Шуба, он объяснил:

— Шуба — приграничный форт, мэм-саиб, недалеко от Пешавара. По слухам, там беспорядки. Батальон Чилтернов и полковник-саиб отбыли неделю назад. Я теперь догоняю их.

Орисса стояла и в растерянности смотрела на него. Того, что дяди Генри не окажется в Дели, она совершенно не ожидала.

Чарльз заверял, что они пробудут в Дели по крайней мере еще месяца два. Даже учитывая время путешествия морем из Англии, у Ориссы должен был остаться в запасе месяц, если не больше.

Боже, что же делать? Она могла либо обратиться в общество офицерских жен, либо к главнокомандующему, который имел в Дели собственный дом. Он непременно посоветовал бы ей, где устроиться до возвращения дяди.

Но как же объяснить причины, вынудившие ее приехать в Индию столь неожиданно и даже без предупреждения?

Она воочию представила себе жадное любопытство офицерских жен и то, как нелегко будет найти оправдание отсутствию компаньонки. Что ей сказать?

«Я назвалась замужней женщиной». Нет, правду она сказать не могла, ибо знала, как быстро разносятся в Индии сплетни. И станет лишь вопросом времени, когда именно генерал и леди Кричли узнают, как она их обманула.

Ориссу охватило отчаяние. Она почувствовала, как все в ее бедной голове идет кругом, словно звенящая колокольчиками музыка в барабане шарманки. Она с трудом проговорила: — Вы сказали, старший сержант, что едете в полк моего дяди?

— Да, мэм-саиб. У меня была лихорадка денге. Полковник-саиб приказал догнать его, как только я поправлюсь.

— Тогда я еду с вами, — торопливо проговорила Орисса.

— Со мной, мэм-саиб?

— Да. — Она решительно тряхнула головой. — Вы привезете меня к полковнику, старший сержант. Вероятно, телеграмма о моем прибытии пришла после того, как он уехал, иначе он, конечно же, оставил бы здесь кого-нибудь позаботиться обо мне.

— Но, мэм-саиб… — начал старший сержант.

— Это единственное, что можно сделать, — прервала его Орисса, — и я уверена, что полковник ни в коем случае не захотел бы, чтобы я осталась одна в Дели. Вы понимаете это?

— Да, конечно, мэм-саиб. Но разве леди, жены друзей полковника-саиба, не могут позаботиться о вас?

— Мне нужно быть с моим дядей, — твердо проговорила Орисса. — Понимаете, это очень важно. Я должна встретиться с ним как можно быстрее. Когда отправляется поезд в Шубу?

— Через час, мэм-саиб.

— Очень хорошо, — улыбнулась Орисса. — Вы купите мне билет.

Она вынула кошелек и заколебалась.

Она прекрасно понимала, что билет до Шубы обойдется ей очень дорого. Слишком далеко это было от Дели.

— Я поеду вторым классом, старший сержант.

— Вторым классом, мэм-саиб? — в изумлении переспросил сикх.

Орисса знала, что англичане в Индии ездят исключительно первым классом и обычно с небольшим соседним купе для слуг. На некоторых железных дорогах даже курсировали поезда с вагонами, в которых между этими купе имелись маленькие окошечки — через них саиб мог отдавать распоряжения слугам.

Состоятельные индийцы путешествовали вторым классом; рядовой и сержантский состав армии, промышленники и коммерсанты ездили третьим классом, в то время как простые индийцы колесили по стране, втискиваясь, впихиваясь и уминаясь на сиденья из деревянных планок в четвертом классе.

Поездки отнимали немалое время, поэтому господа имели с собой стеганые одеяла и подушки, а также вместительные корзины с едой.

В детстве, отправляясь в поездки, отец часто брал Ориссу с собой и обычно телеграфировал вперед свои распоряжения, так что, едва поезд прибывал на вокзал, из потемок тут же появлялся облаченный в белое человек с подносом, накрытым салфеткой.

Она помнила огненное карри, которое даже в детстве не казалось ей слишком острым, а чтобы запить его, в корзинке у того же слуги имелся лимонад для нее и виски для отца.

Теперь, думала Орисса, ей следовало экономить свои деньги на случай, если, достигнув Шубы, она вынуждена будет следовать куда-то дальше.

Она точно не знала, где эта Шуба, но наверняка, приехав туда, придется платить за экипаж.

— Я поеду вторым классом, — уверенно повторила она и вручила старшему сержанту свой кошелек.

Она сделала это без малейших колебаний: индиец, дослужившийся до ранга старшего сержанта, будет скрупулезно честен и никогда не ограбит саиба, за исключением маленьких комиссионных, на которые он, по обычаю, имел право при каждой покупке.

Так как время позволяло, она прошла в небольшой зал ожидания для дам, где смогла тщательно умыться и вытряхнуть из волос пыль, которая осела на них в поезде из Бомбея.

Конечно, на железной дороге северного штата Пенджаб, по которой она скоро поедет, пыли будет гораздо больше, но по крайней мере отсюда она уедет чистой.

Вернувшись на платформу, она нашла ждавшего ее с билетом старшего сержанта. Он выглядел таким бравым и надежным, что она порадовалась, что едет под его опекой.

Она опасалась, что какому-нибудь британскому чиновнику вздумается расспрашивать ее, зачем и куда она направляется, да еще и одна. А в сопровождении старшего сержанта ей не грозило нескромное любопытство окружающих.

Поезд подали вовремя, и вновь возникла та же самая суматоха, шум и толчея, которые были в Бомбее.

Пассажиры-англичане в безупречно белой одежде важно вышагивали по платформе в ореоле своих привилегий, а за ними тянулись вереницы слуг и несильщиков с чемоданами и детьми, узлами постелей и теннисными ракетками, клюшками для поло и крикетными битами.

Это был невообразимый калейдоскоп: тюрбаны всевозможных оттенков, от бледно-розового до пунцового; алые мундиры; желтые одеяния буддистов; набедренные повязки самых разных расцветок…

Наконец все пассажиры заняли свои места, и вновь Орисса устроилась у окна, но на этот раз сиденья были не такие удобные, купе поменьше, а пассажирок в нем, наоборот, побольше.

Все они, кроме Ориссы, были индуски.

Напротив нее села хорошенькая миниатюрная женщина в дорогих украшениях. Присмотревшись, Орисса поняла, что она парсийка.

В Индии женщины, когда собираются куда-нибудь ехать, всегда забирают с собой все свои украшения.

Парсийка вся сверкала золотом и самоцветами: серьги в виде колец, множество разнообразных браслетов, ожерелье, усыпанное рубинами и бриллиантами, а также несколько колец на тонких, как у пианистки, пальцах.

Парсов легко было узнать. Эти последователи пророка Заратустры были потомками персов, которые эмигрировали в Индию, спасаясь от религиозного гонения мусульман.

Многие из них сумели разбогатеть и жили главным образом в Бомбее. Англичане там даже жаловались, что парсы владеют таким количеством особняков, что соперничать с ними невозможно.

У парсийки было много чемоданов, и когда поезд тронулся, она попыталась установить их на полке понадежнее. Вставая на скамью, чтобы дотянуться до багажа, она случайно наступила на край своего сари и порвала его.

Услышав досадливый возглас, Орисса сказала на урду:

— Какая жалость, ведь ваше сари такое красивое! Разрешите, я зашью его.

Парсийка в изумлении посмотрела на леди. Пока Орисса искала в сумочке швейные принадлежности, весь вагон горячо обсуждал происшествие.

Женщины наперебой ругали кули, называя его бессовестным лентяем, который ставит вещи на слишком высокие полки так небрежно, и призывали позор на его голову; досталось и железнодорожной компании за то, что поезд словно нарочно предназначался только для мужчин, и все согласились с тем, что нельзя требовать от женщины, чтобы она поднимала тяжести.

Каждая с удовольствием высказывала свою точку зрения, и это было так не похоже на строгое молчание английских леди, вместе с которыми Орисса ехала из Бомбея в ДеКи.

Искусными стежками она умело зашила сари, теперь различить, где было порвано, стало почти невозможно.

— Вы так добры! — воскликнула парсийка.

— Ну что вы! — улыбнулась Орисса, и скоро завязался общий разговор.

Они говорили о своих детях, о мужьях, жаловались на житейские трудности, на то, как трудно найти нужный отрез на сари, на отсутствие бытовых мелочей, так необходимых в каждой семье, сетовали на жару и недостаток воды, рассказывали о своих слезах и обидах, о путешествии и обо всем остальном, что приходило им в голову.

Они перекликались, как птички в клетке, наполняя вагон музыкой своей речи.

Орисса убедилась, что парсийка оказалась единственной, кто вообще мог объясняться по-английски.

— У меня магазинчик, — объяснила она Ориссе. — Мои покупатели — главным образом богатые рани, но иногда бывает заходят и английские мэм-саиб. Они покупают сари в подарок друзьям.

— У нас в Англии нет ничего столь красивого, — с улыбкой заметила Орисса.

— Но ваше платье очень красиво, — с сердечной искренностью сказала парсийка.

— Я сама его сшила, — ответила Орисса. Это признание вызвало бурный восторг у всех пассажирок, ее попросили встать, чтобы они могли полюбоваться турнюром и потрогать ткань. На комплименты они не скупились. Все это было так приятно и так по-женски.

На первой же остановке Орисса собралась было сойти, чтобы купить какой-нибудь еды, но парсийка и остальные попутчицы и слышать не желали ни о чем подобном. Они с радостью поделились с ней и пряным мясом, и чапати — всем, взятым с собой в дорогу. Ориссе эта пища показалась восхитительной.

Когда поезд остановился, старший сержант подошел к окошку вагона спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.

Орисса попросила купить ей фрукты — апельсинов и сладких дынь, которыми она поделилась с соседками по купе, считая, что должна внести свой вклад в общий пир.

Она знала, что многие индийцы сочли бы грехом подобную трапезу совместно с англичанкой. Но между попутчицами возникло что-то вроде духа товарищества, возможно, потому, что она вела себя очень дружелюбно, и это помогло стереть кастовые запреты.

Поезд снова тронулся, и вскоре настало время устраиваться на ночь.

Народу в вагоне стало меньше, так как три женщины сошли, и Орисса могла теперь, положив ноги на соседнее сиденье, отдохнуть в более удобном положении.

Парсийка переоделась — она сменила свое великолепное, вышитое золотом сари на более скромное.

— Сегодня будет жаркая ночь, — обратилась она к Ориссе. — Вам будет тяжело спать в вашем прелестном платье. Позвольте мне одолжить вам сари, если это, конечно, не обидит вас. Будьте настолько снисходительны, примите его от меня.

— Вы правда хотите дать мне свое сари? — воскликнула Орисса. — О, вы очень, очень добры!

— Для меня это будет высокая честь, — ответила парсийка.

Весь вагон с величайшим интересом наблюдал, как Орисса снимала одежду. Они восхищались ее нижними юбками, маленьким тугим корсетом, стягивавшим ее талию, они были очарованы ее кружевными панталонами и тонкой рубашкой.

Они проявили скромность и отвернулись, когда Орисса надевала короткий лиф с глубоким вырезом у горловины, который обычно носит каждая индианка. Орисса обернула сари вокруг талии и перебросила через плечо его свободный конец в полном восторге от того, что она еще не забыла, как это делается.

Женщины заахали, изумляясь тому, как она преобразилась.

— Вы выглядите совсем как одна из нас! — воскликнула парсийка, и это прозвучало как искренний комплимент.

И Орисса вспомнила, как Чарльз назвал ее принцессой Раджастана. Рассматривая себя в зеркало, извлеченное парсийкой из своего чемодана, она убедилась, что он был прав.

В сари она чувствовала себя не только намного удобнее, нет, в нем она чувствовала себя намного привлекательней.

Сквозь рельефные складки темно-рубинового сари синеватыми искорками просвечивали ее блестящие черные волосы. Она действительно могла сойти за уроженку одной из северных провинций, где кожа жителей светлее, чем у южан.

Избавившись от стягивавшего талию корсета, она легко свернулась калачиком на сиденье и заснула.

Вместо подушки Орисса воспользовалась свернутым в узел одеялом, одолженным ей одной из женщин, и поскольку девушка почти всю предыдущую ночь не спала, она мгновенно провалилась в сон без сновидений.

Проснувшись, она обнаружила, что первые робкие лучики солнца, струящиеся сквозь окна, высвечивают пушистый слой пыли, скопившейся на полу за ночь.

Ее спутницы все еще спали. Они лежали на своих сиденьях, накинув на голову край сари, и походили скорее на яркие свертки, чем на женщин.

Вскоре поезд остановился. Вокзальчик был невелик, час был ранний, но толпа к поезду собралась большая.

Торговцы со своим товаром в полной готовности стояли на перроне. Почти сразу же после остановки состава к вагонному окошку подошел старший сержант.

Он заглянул внутрь, и Орисса увидела, как в ужасе окаменело лицо ее провожатого. Его взгляд заметался по купе. Сикх отшатнулся от окна и прошел вдоль вагона немного назад, чтобы удостовериться, что он не перепутал вагоны, затем он снова подошел к окошку и стал пристально вглядываться внутрь.

Орисса наклонилась вперед.

— Вы не узнаете меня, старший сержант? — спросила она.

— Мэм-саиб! — изумленно воскликнул он.

— В этой одежде мне гораздо удобнее, — улыбнулась Орисса.

— Мэм-саиб, я должен кое-что сказать вам, — тихо проговорил он. — Это важно.

Он открыл дверь, и Орисса вышла из вагона.

Они отошли чуть в сторону от толпы и встали у стены, увешанной разными указателями, написанными на двух языках.

— В чем дело? — спросила Орисса. Предчувствие подсказывало ей, что что-то неладно.

— Вам, мэм-саиб, не проехать дальше Пешавара, — сообщил старший сержант. — Я говорил с офицерами в поезде и узнал, что на границе крупные беспорядки, потому-то полковник-саиб и был послан в Шубу.

— Крупнее, чем обычно? — спросила Орисса.

— Да, мэм-саиб. Говорят, что русские из-за границы сеют смуту в племенах.

Орисса в растерянности молчала. А старший сержант продолжал:

— Скорее всего, мэм-саиб, британские чиновники в Пешаваре заставят вас вернуться в Дели. Вам не позволят ехать дальше со мной.

— Я должна добраться до своего дяди. Должна.

Вдруг Ориссе пришла в голову великолепная идея.

— Послушайте, старший сержант. Когда я в этой одежде, вы бы приняли меня за англичанку?

— Нет, мэм-саиб, будь на вашем лбу тилак, вы выглядели бы совсем как одна из наших женщин.

— В таком случае, старший сержант, как только мы прибудем в Пешавар, я превращусь из английской леди в вашу родственницу, скажем, в вашу сестру, которую вы сопровождаете.

Старший сержант задумчиво посмотрел на нее.

— Да, мэм-саиб, тогда никто ни о чем не спросит, — уверенно проговорил он.

— Как вы собирались добираться до Шубы? — поинтересовалась Орисса.

— Придется нанимать гхарри для вас, мэм-саиб. Эти подлые трусы гхарри-валлахи вряд ли теперь согласятся ехать.

— А как бы вы сами добрались туда?

— Пешком, мэм-саиб.

— Форт далеко?

— Двадцать миль.

Орисса тихо, но тяжко вздохнула.

Она прекрасно понимала, что, переодевшись индианкой, ей придется сменить крепкие туфли с удобным низким каблуком на тоненькие сандалии.

— Не беспокойтесь, мэм-саиб, — быстро добавил старший сержант, — я найду способ довезти вас до Шубы. Полковник-саиб не захочет, чтобы вы одна возвращались в Дели.

— Да, в этом я совершенно уверена, — согласилась Орисса. — Подождите минутку, я дам вам свой кошелек. Ведь индианки не возят с собой собственные деньги, если их сопровождает мужчина и если этот мужчина заботится о них.

Она вернулась в вагон и достала кошелек, который старший сержант отдал ей после того, как купил билет.

Теперь она опять вложила этот кошелек ему в руки.

— Через час поезд будет в Пешаваре, мэм-саиб, — тихо проговорил сикх и ушел.

Орисса вернулась в вагон. Когда поезд тронулся, Орисса оглянулась и увидела, что парсийка уже проснулась. Девушка обратилась к ней по-английски:

— Мне нужно поговорить с вами, но так, чтобы не поняли другие.

— Говорите помедленней, — попросила парсийка.

— Мой дядя — полковник королевских Чилтернов, и мне необходимо добраться до него, — медленно проговорила Орисса, — но старший сержант считает, что, поскольку времена сейчас беспокойные, для меня разумнее всего будет не менять одежду и быть в той, в которой я сейчас. Поэтому я решилась попросить вас о величайшем одолжении.

Смущенно потупившись, она продолжала:

— Можно мне оставить себе сари, которое вы так любезно одолжили мне? Клянусь, я пришлю его полную стоимость на ваш адрес в Бомбее, как только увижусь с моим дядей. Поверьте, я не обману вас.

— Ну что вы, какие деньги, да еще от такой леди, как вы! Да мне такое и rголову бы не пришло! Я с радостью дарю его вам. Прошу вас, примите его в подарок!

— Нет, нет, как можно принять столь ценный дар! — запротестовала Орисса.

Они спорили добрых десять минут, прежде чем Орисса поняла, что парсийка искренне хотела подарить, а не продать ей сари, но охотно примет ответный дар — пару белых замшевых перчаток.

— Это замечательный обмен, — радовалась парсийка. — В Индии мне такие нигде не купить.

Тогда Орисса решилась еще на одну просьбу, заверив, что была бы очень благодарна, если бы ей разрешили воспользоваться хной для рук и краской для тилака на лбу.

Теперь уже все пассажирки в вагоне были посвящены в тайну, хотя из осторожности Орисса умолчала, куда и к кому она спешит.

На свет появилась не только хна, но кхоль для глаз, а также несколько стеклянных браслетов. Ориссу убедили взять их, сказав:

— У всех индианок есть украшения. Если на вас не будет украшений, вас сочтут либо очень бедной, либо замужем за скрягой.

Орисса было запротестовала, уверяя, что их щедрость чрезмерна, но для женщин эта суматоха превратилась в занимательнейшую игру. Они натерли руки, ногти и подошвы ног Ориссы хной, подвели кхолем глаза, сделав их темнее, крупнее и обольстительнее, как у любой восточной женщины, а в центре ее лба поставили ярко-красный тилак.

К сожалению, она мало чем могла отблагодарить попутчиц. Атласная лента, оставшаяся после отделки зеленого платья, пол-ярда кружев, пара перчаток для парсийки за ее сари да два маленьких кружевных носовых платочка, которые она сделала своими руками.

Обмен был, конечно, неравноценный, но она чувствовала, что обеспечила индианкам столько пищи для пересудов и воспоминаний, что это само по себе стало достаточным вознаграждением.

Поезд начал замедлять ход — они въезжали в Пешавар, конечный пункт железнодорожной ветки.

Орисса почувствовала легкую дрожь волнения.

— Теперь я действительно стою на пороге великого приключения! — сказала она себе.

Глава 6

Увидев доставленную для нее к вокзалу старшим сержантом тика-гхарри, Орисса чуть было не расхохоталась.

Ничего забавнее местной повозки она никогда не видела. В сущности, это был большой ящик, поставленный на колеса.

От солнца головы пассажиров защищала плоская деревяшка, внутри же места едва хватало для двоих, так что багаж ставить было уже некуда.

Старший сержант, отправляясь за тика-гхарри, в которой им предстояло добираться до Шубы, предупредил Ориссу, что повозка очень мала.

Он объяснил девушке, которая оставалась ждать его на станции, что, когда вернется, сдаст большую часть багажа в контору при железнодорожной станции, где вещи останутся в целости и сохранности до тех пор, пока не появится возможность забрать их.

— Если все обойдется, мэм-саиб, — сказал он, — из форта всегда можно будет послать бричку за оставленными вещами. Но наши женщины путешествуют налегке.

Орисса приняла все это к сведению и, отыскав укромный уголок в зале ожидания, предназначенном для индианок, перепаковала багаж, отложив в сторону то, без чего, как она полагала, ей не обойтись.

Все это едва поместилось в объемный ковровый мешок, в котором до этого были книги и разные мелочи, необходимые в путешествии.

Она решила, что ей не обойтись без двух муслиновых и одного вечернего платья, так как не сомневалась, что дядя не захочет, чтобы ее видели в форте одетой в сари.

Памятуя о ночной прохладе этих северо-западных провинций, она взяла с собой теплую накидку, которая в любой другой части Индии ей бы не понадобилась.

Наконец ковровый мешок был завязан, и хотя Ориссе он казался небольшим, девушка уловила неодобрительный взгляд, брошенный на мешок старшим сержантом, когда тот вернулся на станцию.

Однако он не сказал ни слова и, окликнув кули, распорядился отнести в контору кожаные с округлой крышкой чемоданы Ориссы.

Стараясь держаться подальше, Орисса тем не менее слышала, как старший сержант объяснялся с чиновником, внушая тому, с какой величайшей осторожностью и заботой следует отнестись к вещам, пока Генри Гобарт, полковник Чилтернов, не пришлет за ними.

Было очевидно, что имя ее дяди произвело должное впечатление, и старшему сержанту была выдана расписка за подписью управляющего конторой.

Браво отсалютовав, старший сержант вышел, не взглянув на Ориссу, а она раболепно, как и подобает восточной женщине, последовала за ним.

Перед зданием вокзала их ждала тика-гхарри, оставленная на попечение маленького оборванца.

Повозка была очень старая и видавшая виды. Голубая краска, которая покрывала ее когда-то, потускнела, и деревянные стенки ощерились трещинами.

В то же время колеса выглядели вполне крепкими, а костлявая мышастая лошадка, запряженная в повозку, должна выказывать, как очень надеялась Орисса, больше выносливости, чем можно предположить по ее внешнему виду.

Она знала, как надежны и сильны тонконогие, ловкие, как горные козы, северные лошади, когда дело касалось длинных горных дорог.

Она не сомневалась, что опыт старшего сержанта не позволит никому обмануть сикха и заставить взять негодное животное.

Мешок Ориссы пристроили под жесткое деревянное сиденье, и девушка залезла в тика-гхарри. Расплатившись с юным оборванцем мелкой монеткой, они двинулись в путь.

Улицы города были заполнены солдатами, судя по мундирам, разных полков, но англичан видно не было, что убедило Ориссу, насколько прав оказался старший сержант, когда говорил, что, догадайся кто-нибудь из чиновников, кто она, ее непременно заставили бы вернуться в Дели.

Она с любопытством рассматривала все вокруг, не забывая следить за тем, чтобы наброшенный на голову край сари пониже свисал на лоб, а свободный кончик она удерживала поперек лица так, чтобы посторонним были видны только ее подведенные кхолем глаза.

Пешавар основал в XVI веке Акбар, один из Великих Моголов, расположив город всего в восемнадцати милях от Кхиберского перевала.

Два года назад в северных штатах закончилось строительство пенджабской железной дороги, соединившей старый город с железнодорожной станцией и военным городком двумя милями западнее ее.

Однако Шуба находилась восточнее, потому-то до нее и нельзя было доехать на поезде. Тика-гхарри медленно двигалась сквозь толпы к северным воротам.

По пути Орисса замечала много вновь построенных фабрик. Пешавар был особенно знаменит своими коврами, а также шерстяными и шелковыми тканями.

Ткачами работали бритоголовые мужчины, одетые в сорго, — преступники, приговоренные к тюремному заключению.

— Многие из заключенных — африды, плохие люди, — сказал ей старший сержант.

Орисса вспомнила, что дикие обычаи афридов были постоянной головной болью пенджабских правителей.

Она с нежностью посмотрела на патанов, которые сновали по улице.

Ее отец любил повторять:

«Доверяй прежде брамину, потом змее; прежде змее, потом танцовщице; прежде танцовщице, потом патану».

Но все ее детство прошло рядом с ними, и Орисса очень любила этот свирепый, независимый и воинственный народ.

Разделенные на десятки племен, патаны почитали своим предком царя Саула, но были обращены в ислам.

Одни патаны были светлыми — и кожа, и глаза, и волосы; другие — что называется, кровь с молоком: карие глаза, каштановые волосы, орлиный нос; лица третьих были широкими и скуластыми.

Орисса знала, что за обманчивой внешностью патанов скрыты сдержанность и гордость, которые так присущи этому народу, а вековые традиции обязывали мужчин мстить за любую обиду — реальную или вымышленную. Все это превращало границу в одно из самых уязвимых и взрывоопасных мест на земле.

Она поделилась со старшим сержантом своим наблюдением, и он коротко ответил:

— Все беды идут от «зар, зан и замин».

Орисса понимала значение этих слов: «золото, женщины и земля».

На заполненных народом улицах она заметила акали, сикха с нечесаными волосами и диким взглядом, закутанного в ритуальную синюю клетчатую одежду. Его высокий тюрбан украшали стальные полированные кольца.

Навстречу повозке брели женщины с сидящими на их бедрах малышами, руки женщин украшали браслеты матового стекла, которые делали именно здесь, на северо-западе страны.

Громко переговариваясь, несколько женщин-чангарок неутомимо таскали корзины с землей. Чангарки работали на насыпях всех северных железных дорог — крупные, с мощной грудью, большущими ступнями и сильными руками, они славились силой, которая вошла в поговорку в землях, где женщины изящны и хрупки.

Город Пешавар казался процветающим — так выглядел бы любой другой город, где много военных, чьи карманы набиты деньгами, военных, которые только жаждут поскорее спустить то, что имеют.

Магазины тканей соблазняли разноцветными тюками, громоздившимися на полках витрин; к тротуару заманчиво свисали накрахмаленные отрезы на сари — хлопчатобумажные и набивного ситца.

На пороге своих магазинчиков старательно, с филигранным искусством трудились ювелиры и мастера золотых и серебряных дел. Черные плетенки с зерном и пряностями, насыпанными пирамидальными горками, яркими цветными пятнами пестрели на песке, где сидели торговцы, предлагавшие свой товар.

Орисса не смогла сдержать смех, увидев священную корову. Бедняжка растолстела так, что едва передвигалась, но продолжала угощаться из каждой приглянувшейся ей корзины, чем приводила торговцев в бесплодную ярость, ибо суеверный страх мешал им прогнать воровку.

Неспешно шагали буйволы, запряженные в громоздкие повозки, катили свои колясочки рикши, парикмахер брил голову нищего, а рядом с ним писец, установив на земле стол, составлял письмо, украшая его изысканными цветистыми словесами.

И везде, куда ни посмотри, — козы, голуби, вороны, кошки, собаки, лошади и люди, люди, люди!

Наконец Пешавар остался позади, и старший сержант, умело управляя повозкой, свернул на пыльную широкую дорогу, которую окаймляли немногочисленные деревья, дорога тянулась между полей с искусственным орошением, где на плодородных почвах колосились злаки.

Здесь было почти безлюдно, им предстояло миновать только несколько маленьких деревушек, продвигаясь все дальше и дальше на восток.

Изобилие птиц удивляло Ориссу, пока она не вспомнила, что этой части Индии по сравнению со всей остальной страной как раз и присуще огромное разнообразие пернатых.

В отдалении она заметила журавля ростом чуть ли не с человека, потом — орла-бородача с размахом крыльев более восьми футов, а сотни серокрылых черных дроздов, певчих дроздов и дроздов-пересмешников летали несметными стаями.

— Пока мы были в городе, вы узнали что-нибудь новое? — спросила Орисса, откинув сари с лица, так как посторонних глаз больше не было.

— Только слухи, мэм-саиб, — ответил старший сержант, — но не всякий слух лжив.

— Иными словами, нет дыма без огня, — с улыбкой заметила Орисса.

— Я надеюсь, полковник-саиб не будет гневаться, если я привезу мэм-саиб в опасное место. — Старший сержант тяжело вздохнул.

Орисса поняла, что эта мысль давно не дает ему покоя, и поспешно проговорила:

— Обещаю вам, старший сержант, если мой дядя рассердится, я приму его гнев на себя. Ведь это я приказала вам сопровождать меня. Когда полковник узнает, почему я так стремилась к нему, он все поймет.

На какое-то время обещание Ориссы вроде бы успокоило сикха, но после недолгой остановки в маленькой деревушке, где они поили лошадь и покупали свежие фрукты, старший сержант опять замкнулся и стал бросать на Ориссу озабоченные взгляды.

— Опять дурные вести? — спросила она. — Не хочу верить, что сейчас опасность возросла.

Ей вспомнились публикации в английских газетах о засадах и нападениях, когда русские «звенели саблями» во всех странах, прилегающих к северо-западной границе колонии.

А когда в 1880 году хан Абдурахман был объявлен эмиром Кабула в обмен на его согласие подчинить британским интересам свою внешнюю политику, все надеялись, что такая мера хоть в какой-то степени умиротворит бунтарей, но, к сожалению, этот оптимизм оказался преждевременным.

Повозка катилась все дальше и дальше, и наконец Орисса, развязав свой мешок, с удовольствием извлекла из него шерстяную накидку, которая согревала ее, когда она отплывала из Тилбери.

Впереди лежала сумеречная плоская равнина, но за ней возвышались озаренные закатным солнцем горные пики.

Теперь им в пути попадалось все больше и больше местных жителей, спешащих домой, и все же они на своей тика-гхарри обгоняли их.

Внимание Ориссы привлек юноша, который, пританцовывая и напевая что-то, шел как во сне. Его волосы были густо смазаны маслом, а за ухом полыхал алый цветок.

В сторону Пешавара плыли верблюды, словно корабли из отдаленных морей, стремящиеся в родной порт. Веселый перезвон их колокольчиков сначала нарастал, а затем угасал — когда они исчезали в пыли.

Наверно, это были караваны из Афганистана, решила Орисса, прошедшие через земли взбунтовавшихся племен, возможно, из самой России, через Оксус и заснеженный Гиндукуш.

Сама мысль о далеких горах повергла ее в дрожь, а старший сержант, решив, что она замерзла, сказал:

— Осталось немного, мэм-саиб.

— Где мы остановимся? — поинтересовалась девушка — она знала, что им не достичь Шубы за один день.

— В придорожном бунгало, мэм-саиб. Солнце скользнуло вниз за отдаленные пики,

окрасив на несколько мгновений все вокруг в кроваво-красный цвет.

Вскоре ночь укутала землю призрачным синим покрывалом, резкий ветер холодил шею Ориссы, порывами налетая с Кхиберского перевала.

Небольшой поворот — и они уже стояли перед бунгало. Строение было невелико и скудно меблировано — в таких домиках имелось только то, без чего уж совсем нельзя было обойтись. Большинство путешественников возят с собой все необходимое, чтобы в любом месте устроиться с надлежащим удобством.

При виде старшего сержанта и Ориссы хозяин, или, как их здесь называли, кхансамах, пришел в замешательство. Ведь подобные бунгало предназначались для путников-европейцев.

Однако старший сержант действовал напористо и так запугал кхансамаха, что тот смирился с неизбежным, и Ориссу проводили в одну из комнат, где как по волшебству на голом остове кровати появились подушки и стеганые одеяла.

Масляная лампа осветила стол в нижнем помещении, служившем одновременно и гостиной, и столовой для всех путешественников, ночующих в бунгало.

К счастью, других путников не было. Вскоре в ночном воздухе заструился и поплыл аромат дыма, в котором смешались запахи масла и творога, острые запахи кунжута и горчицы.

Орисса умылась, вытрясла пыль из своего сари и смахнула ее с волос.

До чего приятно, думала она, оставлять волосы распущенными, как это принято у индианок, и не трудиться подхватывать их шпильками, лентами, гребнями и сеточками.

При каждом ее движении браслеты, подаренные добросердечными индианками, весело звенели, и эта музыка радовала ее.

За ужином ей прислуживал старший сержант. А потом снаружи зазвучала цитра, и она догадалась, что рядом с бунгало расположилась группка индийцев, которые коротают ночь под тихую музыку. Орисса вышла взглянуть на них.

Индийцы устроились вокруг огня, который весело пожирал навозные лепешки. В свете мерцающего пламени девушка хорошо рассмотрела их лица.

Это были седобородые, с орлиным профилем оурайи, одетые в войлочные шапки и шерстяную одежду. Глубоко затягиваясь, они булькали кальянами, звук от которых напоминал кваканье лягушек-быков.

Орисса очень устала, ибо нет ничего более изнуряющего, чем ехать по пыльной индийской дороге в жару, но уходить ей не хотелось — она боялась пропустить что-нибудь интересное.

Ее путешествие неожиданно превратилось в невероятное приключение — такое с ней случалось впервые.

Она прекрасно знала, сколь замкнута и ограничена условностями жизнь англичанки в Индии, где в узком кругу на светских раутах все время сталкиваешься с одними и теми же шутками, выслушиваешь одни и те же жалобы.

А это путешествие стало чем-то таким, о чем она даже и не мечтала, она знала, что на всю оставшуюся жизнь запомнит каждый миг своих скитаний.

Но усталость брала свое, Орисса прошла в спальню и, облачившись в истинно английскую муслиновую ночную рубашку с длинными рукавами и застегнувшись на все пуговицы до самого подбородка, легла в постель.

Заснула она мгновенно, а когда старший сержант постучал в дверь, чтобы разбудить ее, Ориссе показалось, будто глаза она закрыла минуту назад.

— Завтрак подадут через пять минут, мэм-саиб. Оделась Орисса быстро — ей понадобилось

только застегнуть короткий, спускающийся всего несколькими дюймами ниже груди лиф, завернуться в сари и надеть плоские сандалии.

Всю остальную одежду она сложила в сумку, оставив лишь накидку, уверенная, что, если они не попадут в форт до темноты, накидка спасет ее от вечерней прохлады.

Внизу в общей комнате ее ждал старший сержант, и Орисса, увидев его, замерла в изумлении.

Он был не в мундире.

— Прошу простить, мэм-саиб, — извинился он, правильно поняв выражение ее лица. — Ехать будет значительно безопаснее, если остаток пути я не буду похож на солдата.

— Действительно, это очень разумно с вашей стороны, старший сержант, — сказала Орисса, садясь за стол.

Сикх вышел принести ей завтрак, и Орисса заметила, что каждый раз, когда он входил или выходил из комнаты, он очень тщательно закрывал за собой дверь.

Немного подумав, она поняла, что, будь она на самом деле индианкой, она бы не сидела за столом.

— Вам придется почаще напоминать мне, как себя вести, старший сержант, — попросила она, — иначе я какой-нибудь ошибкой выдам себя.

— Все в порядке, мэм-саиб, — заверил ее сикх. — Я сказал кхансамаху, что вы высокородная индийская леди — рани. Ему показалось странным, что вас не сопровождает свита, но я объяснил и это.

— Каким образом? — спросила Орисса. Старший сержант смущенно замялся, но потом ответил:

— Я сказал ему, что рани сбежала от злого раджи в поисках любви.

Орисса весело рассмеялась.

— О, старший сержант, вы романтик! Увидев, что он не понял ее, и почувствовав, с каким нетерпением он торопится продолжить путь, она поскорее покончила с завтраком и, прикрыв уголком сари лицо, залезла в тика-гхарри.

Вскоре они тряслись в повозке, направляясь в сторону гор. Снежные пики пронзали облака и упирались в прозрачный небосвод. Воздух в этот ранний утренний час бодрил своей свежестью.

Дорога была скверная, кое-где сильно размытая недавними дождями, от этих проливных дождей разбухли и реки, через которые им приходилось переправляться; но их лошадка, отдохнув за ночь, сохраняла ровный, уверенный шаг.

Дорога все время вилась по бесчисленным горным отрогам, взбираясь все выше и выше, ныряя в пропасти и огибая скалы. Орисса не сомневалась, что, если бы они могли ехать по прямой, они бы добрались до Шубы вдвое быстрее.

Вскоре долины остались позади, с обеих сторон дороги уже возвышались скалистые стены, а каменистая земля меньше пылила.

Она обратила внимание, что старший сержант все время вглядывается в складки гор, все время прислушивается к чему-то. Желая помочь ему успокоиться, она стала расспрашивать сикха о его семье, о том, нравится ли ему в армии.

— Мэм-саиб, служба в армии — смысл моей жизни!

Орисса знала, что сикхи — стойкие бойцы и потерпели поражение от британских войск в 1849 году только после нескольких жестоких и кровопролитных сражений. К тому же во время восстания сипаев они сохраняли англичанам верность.

Их можно было назвать счастливыми людьми, потому что их религия гармонично сочетала особенности ислама и индуизма, и для сикхов все люди были равны перед Богом.

Но Орисса забыла, если и вообще знала, большую часть их религиозных обычаев.

— Сикхи — добрый народ, — сказал старший сержант, перейдя на урду, несмотря на то что они были одни.

— Расскажите о ваших обычаях, — попросила она.

— Каждый сикх, — ответил старший сержант, — клянется сохранять верность пяти «ка».

— Каким «ка»? — спросила Орисса.

— Кеш — длинные нестриженые волосы. Кангха — гребень в волосах. Качха — солдатские брюки. Кара — стальной браслет. И кирпан — сабля.

— О, это нетрудно запомнить, — улыбнулась Орисса. — Но разве вам не мешают слишком длинные волосы?

— Некоторые ворчат, мэм-саиб, но когда носишь их с детства, для мужчины это не труднее, чем для женщины.

— А что вам запрещено? — спросила Орисса.

— Возбраняется пить и курить, — ответил старший сержант, — и целью жизни для любого сикха, даже для наших гуру, является счастливая жизнь в браке.

— Я часто слышала, как отец восхищался вами, называл вас великими воинами, — сказала Орисса.

— В любой сикхской семье самый священный и почитаемый предмет — меч предка, — тихо проговорил старший сержант.

Орисса знала, что это так. Она вспомнила свое детство в Лахоре и сикхов на его улицах — каждый имел при себе большой, пожалуй, даже слишком неуклюжий меч, реликвию, передаваемую от отца к сыну в течение многих поколений.

Они продвигались вперед с редкими остановками, необходимыми лошади для отдыха. К полудню жара стала такой нестерпимой, что Орисса с радостью выбралась из тика-гхарри, чтобы посидеть в тени гималайского кедра.

Утренние облака на вершинах гор теперь истаяли, и безоблачное небо блестело, словно хрусталь.

Стоял конец зимы, так что в последующие месяцы температура будет продолжать неуклонно повышаться день за днем до самых июньских дождей.

Дорогу все еще окаймляли деревья: гималайские кедры, можжевельник и клены. Изредка на пути попадались долины, заполненные песком и дюнами. Склоны холмов поросли грубым кустарником, а на их лысых вершинах беспорядочными горбами громоздились валуны — как будто рассерженный великан, разбрасывая их, пробовал свою силу.

В низинах между холмами стойко держалась удушающая жара, лишь изредка туда прорывалось долгожданное, но слишком слабое дуновение ветерка.

Повозка катилась все дальше и дальше, и Орисса, сама того не замечая, все глубже и глубже погружалась в дремоту.

Она уже почти не сознавала, что ее окружает, только сквозь сонный туман слышала стук подков и грохот колес по каменистой дороге.

Вскоре они остановились перекусить и, утолив жажду чистейшей горной водой, снова отправились в дорогу. Изредка им все еще попадались путники, но их становилось все меньше и меньше.

— Здесь все спокойно, во всяком случае, так кажется, — произнесла Орисса, чтобы только не молчать.

— Я надеюсь, что это так, мэм-саиб, — ответил старший сержант.

По его тону Орисса догадалась, что он сильно обеспокоен.

Один раз она вроде бы услышала вдали выстрелы и, быстро взглянув на старшего сержанта, поняла, что и он их слышал.

Однако когда они оба, замерев, подняли головы и стали напряженно прислушиваться, Орисса усомнилась, уж не камнепада ли в горах она испугалась.

Чем дальше, тем все более и более ухабистой становилась дорога, а склоны холмов по обеим ее сторонам превращались в крутые скалистые утесы.

Дорога шла вдоль речки, стекающей с гор и разливающейся по камням искристым, прозрачным потоком. Очень скоро, подумала Орисса, летняя жара высушит речушку, оставив лишь темные грязные пятна вдоль русла, напоминающие, что здесь когда-то струилась кристальная влага.

Дорога была трудная, но лошадка шла легко.

Возможно, она надеялась найти впереди теплую конюшню на ночь и добрую порцию овса, но какова бы ни была причина ее долготерпения, Орисса знала, что эта лошадь стоит тех денег, которые старшему сержанту пришлось заплатить за нее.

К сожалению, как он успел сообщить ей, кошелек Ориссы уже давно опустел.

— Меня это не удивляет, старший сержант, — успокоила сикха девушка, — больше того, я уверена, что немало должна вам. Не сомневайтесь, мой дядя компенсирует вам любые затраты, на которые вы пошли ради меня.

— Благодарю вас, мэм-саиб, — с достоинством проговорил ее провожатый.

Она прекрасно знала, что, как и все сикхи, он был человеком чрезвычайно гордым, и подозревала, что, если бы он только мог себе это позволить, он ни за что бы не упомянул о деньгах.

— Расскажите мне о Шубе, — попросила Орисса.

Пустынность дороги и суровость гор, подступающих с обеих сторон, казались ей какими-то зловещими.

— Мне не доводилось бывать там раньше, мэм-саиб, — ответил старший сержант.

Орисса отметила про себя, что он понизил голос, видимо, опасаясь, что их могут подслушать.

— Это старый форт?

— Нет, мэм-саиб, но он часто пустует. Одно это сказало Ориссе, что ситуация была

действительно серьезной.

Ей вспомнились слышанные в прошлом жалобы о вечной нехватке войск для должной охраны границ. И если сейчас укомплектовывались третьеразрядные и обычно не используемые форты, значит, власти деятельно готовятся противостоять беспорядкам.

День клонился к вечеру и солнце начинало садиться, когда старший сержант наконец ликующе воскликнул:

— Шуба!

Он вытянул вперед руку, и там впереди на золотистом фоне гор Орисса разглядела крыши и стены форта.

Это был типичный английский форт, окруженный земляным валом и построенный на такой высоте, чтобы враг, приблизившийся к нему, оказался в самом невыгодном положении, поскольку ему предстояло взбираться по голому крутому склону, прежде чем он достигнет хотя бы внешних стен.

— Дело сделано, старший сержант! — воскликнула Орисса.

— Да, мэм-саиб.

— Все вокруг кажется таким тихим и спокойным, — тихо добавила она, оглядывая снежные пики за фортом и горы, уходящие к востоку и западу.

— Когда вспыхивает племенная вражда, невозможно увидеть врага, пока он не выстрелит. — Старший сержант нахмурился.

Ориссе пришли на память слова майора Мередита:

«На северо-западе воинственные дикари устраивают засады за каждым камнем и каждым вади».

До Шубы оставалось еще по меньшей мере мили три, когда у Ориссы вдруг появилось странное чувство, что за ними следят.

Может быть, свирепые туземцы засели по обе стороны дороги в холмах и в этот момент направляют на них дедовские длинноствольные ружья или уже держат путников на прицеле?

Теперь она поняла, почему старший сержант сменил свой мундир на простую одежду.

— Очень надеюсь, — прошептала она, — что враги, если действительно они следят за нами, не сочтут нас достойными пули.

— Будем надеяться, мэм-саиб, — согласился старший сержант хриплым голосом.

— Несомненно, ужасные подозрения — плод моей собственной фантазии, — пробормотала Орисса.

Все же ее не покидал леденящий сердце ужас, почти предчувствие, что им, возможно, не достичь Шубы.

Впервые с тех пор, как они выехали из Пешавара, старший сержант стегнул кнутом круп лошади.

Лошадка поскакала во всю прыть, а хрупкий ящичек тика-гхарри мотался под грохот колес из стороны в сторону, наполняя ущелье оглушительным грохотом. Лошадь и повозка мчались с огромной скоростью, спеша укрыться в безопасности под защитой форта.

Орисса вцепилась в борт повозки, стараясь удержаться на жесткой деревянной скамейке.

— Чего мне бояться? — уговаривала она себя. — Вокруг мир и покой!

Форт на холме и горы за ним купались в великолепном свете закатных лучей.

Небо все еще оставалось ясным. Даже вечерняя звезда еще не взошла. Но долина уже окунулась во мглу, и только вершины окаймляющих ее гор сияли, ловя последние лучи дневного светила.

— О Господи, защити, не допусти нашей гибели на пороге дома! — всей душой молилась Орисса.

Она не могла понять, откуда эти страхи, но она боялась, отчаянно боялась.

Она помнила, как в детстве ее преследовали странные видения, несвойственные ни ее возрасту, ни ее пониманию, — она как бы ощущала нечто особенное и необъятное, сознавая, что есть что-то иное за обыденным, повседневным.

Она всегда знала, что за миром будничной рутины скрывается еще один мир — обитель богов и богинь, почитаемых ее няней и слугами-индусами, и что для нее тот, другой мир столь же реален, как и для них.

Вновь оказавшись в Индии и откликаясь душой на незримые струны высшей мудрости, она твердо знала, что сейчас и она и старший сержант находятся на грани жизни и смерти.

— Господи, спаси и помилуй! Господи… спаси и сохрани! — шептала Орисса.

Она не сомневалась: сейчас сикх молится богу своих предков точно так же, как и она своему.

Однако лошадка благополучно проскакала вдоль всей плоской равнины до самого подножия холма, на котором вздымался форт.

Дорога змеилась по склону. Так ее проложили для того, чтобы облегчить подъем волам, втягивавшим тяжелые пушки, лошадям, впряженным в груженые повозки, а также солдатам, измученным долгим дневным переходом по жаркой равнине.

Они ехали по этому серпантину все выше и выше, и Орисса затаив дыхание надеялась, что в последний момент опасность, которую она так живо ощущала, не обернется разящей пулей.

Наконец, когда был сделан последний поворот, она увидела впереди двустворчатые массивные, утыканные гвоздями ворота форта. Ворота были распахнуты настежь, и за ними в ожидании застыли двое часовых.

Орисса повернулась к сикху и с радостной улыбкой произнесла по-английски:

— Благодарю вас, старший сержант. Это была необременительная и легкая прогулка.

— Я счастлив, мэм-саиб, что мы доехали без происшествий, — ответил старший сержант.

Повозка вкатилась в открытые ворота, и к тика-гхарри подошел один из часовых.

— Кто вы и чего вы хотите? — спросил он по-английски.

— Старший сержант Хари Сингх явился для дальнейшего прохождения службы!

— Провалиться мне! — вырвалось у солдата. Но встретив взгляд старшего сержанта, он шагнул назад и отдал честь:

— Проезжайте, старший сержант. Путешественники въехали на территорию форта, и Орисса увидела множество солдат, спешащих к ним.

— Старший сержант! Глазам не верю! — воскликнул кто-то.

— Вы сумели! Вы здесь! Я поставил на вас пять шиллингов и выиграл! — восхищался другой.

Остальные восторженно кричали. К повозке подошел капрал.

— Полковник желает видеть вас немедленно — кем бы вы ни были!

— Ведите, — кивнул старший сержант.

— Следуйте за мной!

Капрал размашисто шагал впереди, а старший сержант ехал прямо за ним, гордо игнорируя всеобщее изумление, град вопросов и радостные восклицания солдат, которые тесной толпой сопровождали их повозку.

Орисса чувствовала, с каким острым любопытством они взирают на нее, и только старательнее прятала свое лицо под сари.

Они проезжали по узким улочкам, мимо мелких магазинчиков и убогих хижин, пока не достигли стен центральной части форта, где располагалась резиденция командующего.

Как это ни странно, но за прочной оградой оказался добротный дом, построенный в английском стиле, с верандой, великолепным парадным въездом и таким же великолепным садом.

Их вновь окликнул часовой, но этот солдат узнал старшего сержанта еще до того, как сикх успел ответить, и когда они выбрались из повозки, часовой уже вытянулся во фрунт.

Капрал забрал повозку, а адъютант, проводив их через огромный зал, открыл дверь в следующую комнату и громко доложил:

— К вам старший сержант Сингх, сэр.

В гостиной царил полумрак, даже масляная лампа не была зажжена, но Орисса увидела, как из-за большого стола, занимавшего центр комнаты, встал ее дядя.

— О Боже, старший сержант! — воскликнул полковник. — Так это вы ехали в той тика-гхарри? Я приказал немедленно доставить ко мне того глупца, который так рисковал своей жизнью, тотчас же, как только он минует ворота, но я и помыслить не мог, что это вы!

Орисса шагнула вперед.

— Это был единственный способ для меня добраться сюда, дядя Генри! — воскликнула она.

Откинув с головы край сари, она подбежала к дяде.

Он, не веря собственным глазам, в изумлении смотрел на нее, словно перед ним была какая-то сумасшедшая.

— Дядя Генри, я Орисса! Вы ведь узнаете меня, даже в этой одежде? — настаивала Орисса. — Мне пришлось приехать к вам! Ничего другого мне не оставалось. Мачеха выгнала меня на снег, вот Чарльз и отправил меня к вам!

Она умолкла и, почти вплотную приблизившись к дяде, взирала на него умоляющими глазами.

— Орисса! — ахнул полковник Гобарт. — Это действительно ты?

— Кажется, вы не рады видеть меня, дядя Генри! — воскликнула Орисса, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться его удивлению. — Но Чарльз твердо обещал отправить телеграмму с предупреждением о моем приезде и, конечно же, забыл. Вы ведь знаете, какова память Чарльза!

Полковник по-отечески обнял ее.

— Дитя мое, — сказал он дрогнувшим голосом, — дорогая моя девочка, я едва могу поверить, что ты здесь, цела и невредима!

— Этим я всецело обязана старшему сержанту, — торопливо проговорила Орисса, — и пожалуйста, не гневайтесь на него за то, что он привез меня сюда. Я заставила его. У меня не было выбора.

— В таком случае приношу вам свою благодарность, старший сержант, — улыбнулся полковник. — Позднее, когда смените эту одежду на мундир, вы все подробно мне расскажете.

— Так точно, сэр.

Отдав честь, старший сержант, чеканя шаг, вышел из комнаты.

Орисса все еще не спускала глаз со своего дяди.

— Не будьте со мной жестоки, дядя Генри, — взмолилась она, — вы же знаете, какова моя мачеха. Она много выпила, шел снег… Я бы умерла от холода, если бы не переночевала у Чарльза в пансионе. Но этот пансион — почти казарма, я не могла там оставаться, да и брат не избежал бы неприятностей, откройся вдруг все!

— О, Орисса, у меня голова идет кругом! — говорил полковник Гобарт. — Понимаешь ли ты, что мы из форта смотрели, как вы едете, и ежеминутно ждали, что вас подстрелят?

— Ах, дядя. Я чувствовала опасность! — воскликнула Орисса. — Но ведь ничего же не случилось.

— Лишь чудом! — раздался глубокий звучный голос.

Орисса так вздрогнула, что едва не выскользнула из объятий дяди.

Она не предполагала, что в комнате может быть кто-то еще, кроме полковника. Но сейчас, осмотревшись, она заметила, как из утопавшей в тени части комнаты со стула поднялся человек.

Это был Рок, сама Судьба. Орисса вновь столкнулась с тем, про которого думала, что больше уже никогда его не увидит. Но этот человек опять вернулся в ее жизнь.

— Это невероятно, не так ли, Мередит? — услышала она голос своего дяди. — Разрешите мне представить вам мою совершенно непредсказуемую и абсолютно неисправимую племянницу. Майор Майрон Мередит — леди Орисса Фейн.

Майор Мередит приблизился к столу и теперь стоял всего в нескольких шагах от Ориссы, глядя на нее в упор.

Потрясенная его внезапным появлением, она побледнела, не в силах отвести от него глаз — обведенные кхолем, глаза ее казались сейчас особенно огромными. На белом как снег лице девушки ярко пылал красный тилак.

Ее руки с натертыми хной ногтями взметнулись к груди, словно стремясь унять бурю, вызванную его внезапным появлением.

— Леди Орисса и я уже знакомы, сэр, — медленно проговорил майор Мередит.

— Через Чарльза, конечно? — предположил полковник Гобарт. — И моя племянница, и мой племянник — настоящие сорвиголовы, но я люблю их!

— Спасибо… дорогой дядя Генри, — с трудом промолвила Орисса.

Она едва обрела дар речи, но встретить стальной взгляд майора Мередита казалось выше ее сил.

— Но теперь, когда ты здесь, — продолжил полковник Гобарт, — меня интересует, что мне с тобой делать.

— О чем вы? — спросила Орисса. — Я не причиню вам никаких беспокойств!

— Беспокойств?! — воскликнул полковник Гобарт.

Вдруг он рассмеялся.

— Не будь все так серьезно, мы бы повеселились от всей души, — с ноткой горечи сказал он. — Мы накрепко заперты в этом форте, все равно как в осаде, и тут являетесь вы со старшим сержантом и лихо проезжаете через то, что мы считали совершенно непроходимым вражеским заслоном…

— Вы хотите сказать… что они были там… за скалами? — в ужасе прошептала Орисса.

— Ив достаточно большом количестве, — сухо подтвердил полковник.

Дверь распахнулась, и на пороге появился адъютант.

— Дежурный офицер желает видеть вас, сэр.

— Пойду узнаю, что ему нужно, — сказал полковник. — Мередит, позаботьтесь о моей племяннице. Наверное, она не отказалась бы чем-нибудь подкрепиться после этой леденящей кровь поездки.

Полковник ласково улыбнулся Ориссе и скрылся за дверью.

Орисса протянула было руку, словно пытаясь остановить его. Она даже шагнула вслед за дядей, но потом покорилась неизбежному, поняв, что вынуждена будет остаться наедине с майором Мередитом.

Собравшись с силами, прекрасно сознавая, как странно она выглядит, Орисса гордо вздернула подбородок и сказала тоном, по ее мнению, самым обыденным:

— Я бы хотела переодеться. Не могли бы вы приказать кому-нибудь проводить меня в мою комнату?

— Да, конечно, — ответил он, — но, простите, я, право же, ошеломлен, и не только вашим появлением здесь, в форте, где, как вы скоро обнаружите, вы являетесь единственным женским разрушительным началом, но также и тем, кто вы на самом деле.

— Я слишком устала, чтобы вдаваться в объяснения, — уклончиво проговорила Орисса.

— Вы мне даже не скажете, что случилось с тем негостеприимным мужем, который вроде бы ждал вас в Бомбее?

С легкой улыбкой на устах Орисса ответила:

— Он по крайней мере был мне защитой от назойливых джентльменов.

— Я вижу, леди Орисса, — сухо проговорил майор Мередит, — что вы чрезвычайно коварная и опытная лгунья!

Орисса очаровательно улыбнулась, прежде чем отпарировать:

— Вы мне льстите, майор Мередит. Впрочем, из ваших слов следует, что меня могла бы ждать неплохая карьера на сцене.

Сказав это, она тут же направилась к выходу, и поскольку ему ничего другого не оставалось, майор прошел вперед и распахнул перед ней дверь.

Он окликнул одного из находящихся в холле слуг и отдал необходимые распоряжения, чтобы Ориссу проводили в верхние покои.

Она поднималась по лестнице, не оглядываясь, прекрасно зная, что майор Мередит смотрит ей вслед.

Втайне она надеялась, что он сумеет оценить, каким изящным было ее сари. Наконец-то она удивила его! Наконец-то она поставила его в неловкое положение!

Теперь ему придется понять, что все его подозрения относительно нее были абсолютно безосновательны, и согласиться, что вел он себя самым предосудительнейшим образом.

— Какой великолепный урок для него! — прошептала Орисса.

И все же она вынуждена была признаться себе, что в глубине души рада его видеть.

Глава 7

В спальне слуга-индиец распаковал ковровый мешок Ориссы.

Она подошла к окну, но вид из него был прескверный, так как дом окружали не только двадцатипятифутовые стены, но еще и огромные деревья с густой, сочной зеленью.

— Желает ли мэм-саиб принять ванну? — осведомился слуга.

— Да, пожалуйста, — ответила Орисса.

Она с удовольствием подумала, как чудесно будет почувствовать себя действительно чистой после такого близкого знакомства с дорожной пылью.

Но раздеться она смогла лишь тогда, когда слуги натаскали большими чанами горячей и холодной воды во вместительную походную ванну. Ванна стояла в маленькой комнатке, прилегающей к ее спальне. Орисса знала, что такие жестяные ванны офицеры часто используют в Индии.

На то, чтобы приготовить ванну, много времени не потребовалось, а Орисса, сидя в комнате и стараясь ни о чем не думать, не могла отделаться от мыслей о майоре Мередите и о том, каким потрясением для нее было встретить его здесь, ведь она меньше всего ожидала этого.

Удивительно, как ему удалось добраться до форта раньше ее.

Наверное, он уехал на том самом скоростном поезде, утреннем, из Бомбея в Дели, а там пересел на Пешаварский экспресс.

Но даже оказавшись в Пешаваре раньше ее, как он мог проскользнуть в форт, если, как говорит ее дядя, они сейчас на осадном положении и все ожидали, что ее и старшего сержанта пристрелят, прежде чем они окажутся в безопасном укрытии?

Все это казалось Ориссе странным и непонятным — она надеялась, что, может быть, ее дядя позднее даст необходимые разъяснения.

А пока слуга сообщил ей, что ванна готова, так что, сбросив свое сари, девушка погрузилась в теплую ванну в восторге от того, что может смыть не только следы долгой дороги, но и хну с рук и ног.

Однако стереть хну с ногтей оказалось не так-то легко, и она решила утром поинтересоваться у прислуги, нет ли какого-нибудь средства, используемого здешними женщинами, которое помогло бы ей полностью отчистить ногти.

Закончив принимать ванну, она налила в таз чистой воды и прополоскала волосы.

Ее потрясло ужасное количество грязи, скопившейся в волосах, но теперь, чистые, хоть и влажные, они вновь поблескивали синими искорками, а не висели грязно-серыми прядями, в которые их превратила дорожная пыль.

Она прошла в спальню, надела муслиновый пеньюар и села перед туалетным столиком, чтобы досушить волосы и затем расчесать их.

Она смотрелась в зеркало, гадая, не была ли она привлекательнее, когда глаза ее были обведены кхолем, как вдруг вечерний покой внезапно разорвала перестрелка, потом один за другим прогремели два оглушительных взрыва.

Орисса испуганно замерла, не в силах пошевелиться. Но тут в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел ее дядя.

— Что это было? Что происходит? — воскликнула Орисса.

— Я знал, что ты испугаешься, — ответил он, — потому и поспешил прийти. Не волнуйся, такая пальба вспыхивает каждый вечер, как только загораются звезды.

— Нас атакуют туземцы? — спросила Орисса.

— Нет, они лишь напоминают нам, что они здесь! — процедил он. — Но штурмовать форт они еще ни разу не пытались.

Дальнейшие объяснения пришлось на время прекратить, потому что слова тонули в шуме пушечной пальбы. Полковник Гобарт молча ждал, пока канонада не прекратится.

— Объясните… пожалуйста, объясните, что происходит? — попросила Орисса.

Она больше не боялась; ее голос прозвучал достаточно твердо, и ей показалось, что дядя взглянул на нее с одобрением.

— На борту корабля были разговоры… я слышала… что ожидаются беспорядки, — продолжала она.

— Да, мы их ждали, и мы их получили! — мрачно проговорил полковник Гобарт.

— От кого? — спросила Орисса, заранее предвидя ответ.

— От русских, конечно, — проворчал полков»-ник. — Они, как ты знаешь, немало постарались за прошедшие годы — завоевали и Бухару, и Хиву, и Коканд. Теперь они сеют смуту среди афганских племен.

— Но зачем? — удивилась Орисса.

— Потому что они намерены угрожать Британии через «черный ход» — ее индийскую колонию, — объяснил полковник Гобарт. — Недавно издан приказ, что каждый, кого можно освободить от службы в других частях Индии, должен находиться здесь.

— Старший сержант говорил мне, что этот форт обычно не используется.

— Малый гарнизон здесь имелся постоянно, — ответил полковник Гобарт, — но это было лишь символическое присутствие. В основном о нашей силе можно судить по таким крупным фортам, как Куелта.

— А кто стреляет в нас сейчас? — поинтересовалась Орисса.

— Племена, которых подстрекают русские эмиссары, просочившиеся через границу. Они изо всех сил стараются, как считает Мередит, развязать газават.

— Нечто подобное тому, что происходит в Судане? — спросила Орисса.

— Именно так! — согласился полковник Гобарт. — И на данный момент обстановка для британских вооруженных сил, а особенно для нас, сложилась не самым удачным образом.

Задумчиво помолчав, он добавил:

— Как ты, вероятно, знаешь, наша конфронтация с Россией известна как «Большая игра», но сейчас лично для нас это не просто игра, а нечто посерьезнее.

— Так мы по-настоящему в осаде? — прошептала Орисса.

— Как я понял, — неторопливо продолжил полковник Гобарт, — вокруг нас в горах разбили лагеря тысячи бунтовщиков, тогда как мои вооруженные силы, моя армия здесь, в Шубе, состоящаяt из англичан и туземцев, не превышает восьмисот человек.

Яростный шквал огня оглушил их, сотрясая, стены комнаты.

Орисса в ужасе молчала, а когда выстрелы стали пореже, чуть слышно вымолвила:

— Они… убили… кого-нибудь… из наших солдат?

— Больше всего пострадали штатские, живущие в форте, среди них действительно много убитых, — вздохнул полковник Гобарт. — Вчера были ранены шестеро моих солдат, двое смертельно. Мы же можем только надеяться, что нанесли врагу хотя бы минимальный урон.

С этими словами он приблизился к ней и, положа руку на ее плечо, сказал:

— Я хочу, чтобы ты знала правду, Орисса, но у меня нет желания пугать тебя. То, что ты явилась сюда именно сейчас, безусловно, создало для меня проблему, но давай порадуемся тому, что мы вместе. Пока это все, что я могу тебе сказать о нашей ситуации; возможно, завтра или послезавтра я буду знать больше.

— Каким чудом вы будете знать больше тогда, чем сейчас? — с любопытством спросила Орисса.

Но ее дядя уже подходил к двери и, видимо, не расслышал вопроса.

— Ужин будет подан через десять минут, — уходя, напомнил он.

Орисса быстро закончила туалет, надев единственное вечернее платье, взятое с собой, которое слуги успели тщательно выгладить, пока она принимала ванну.

Когда она была совсем готова, она посмотрела на себя в зеркало и подумала, что, если бы кто-нибудь взглянул на нее сейчас, этот любопытный ни за что бы не догадался, что еще несколько часов назад она была участницей такого приключения, от которого любая, хорошо воспитанная леди пришла бы в ужас.

И только когда она совсем уж было собралась спуститься вниз по лестнице, она вдруг осознала, что одета в то же самое платье, которое было на ней в ту ночь на корабле, когда майор Мередит поцеловал ее.

Она уповала лишь на то, что майор не сочтет это совпадение как знак того, что она простила ему его вольности.

Потом ее бросило в краску от одной только мысли, что он может принять это за поощрение и повторить былую наглость.

Но легкомысленно пожав плечами, она убедила себя, что не важно, что он подумает сегодня, другого подходящего туалета у нее все равно не было, и так как ежевечерне она будет появляться в одном и том же платье, он скоро поймет, как ограничен ее гардероб.

Полковник Гобарт ждал ее в гостиной, убранство которой было выдержано в строго английском стиле — повсюду были расставлены удобные диваны и чайные столики, украшенные вазами с цветами.

На полковнике была парадная форма королевских Чилтернов — короткий красно-синий китель с лацканами, форма придавала ему и другим офицерам, ожидавшим появления Ориссы, особенно подтянутый вид.

Там были незнакомый майор, капитан и два лейтенанта — все те, кто обычно обедал с полковником. Орисса очень скоро поняла, что в их глазах она выглядит героиней.

— С вашей стороны это было беспримерное проявление храбрости! — воскликнул майор.

И нельзя было ошибиться в выражении восхищения на лицах младших офицеров.

— Пожалуйста, расскажите нам все с самого начала, — попросил капитан. — Кому пришло в голову, вам или старшему сержанту, чтобы вы ехали с ним в повозке, переодевшись индуской?

Ужин в столовой проходил весьма церемонно, но был великолепен. Орисса искренне наслаждалась традиционной английской кухней; впрочем, она с не меньшей охотой отдала бы должное обжигающе пряному тушеному мясу, которым она лакомилась в дороге.

— Жаль, что мы не можем предложить вам свежей оленины, — сказал майор — он все время старался привлечь к себе внимание девушки. — К сожалению, об охоте пришлось забыть с тех пор, как мы сидим здесь.

Желая обратить свои слова в шутку, он рассмеялся и стал перечислять Ориссе все разновидности дичи, водящейся в горах.

Ориссу занимала его болтовня, но в то же время она ловила себя на мысли, что в течение всего ужина то и дело задается вопросом, где может быть майор Мередит и почему его нет за столом.

Возможно, он предпочитает ужинать в офицерской столовой?

Однако зная, как мал гарнизон, она понимала, что за этим столом находится весь офицерский состав форта.

Ответ на свой вопрос она получила позднее. Один из младших офицеров обратился к ее дяде:

— Есть ли какие-нибудь известия, сэр, относительно того, как выросло число наших врагов?

— Боюсь, никаких, — ответил полковник.

— Что ж, надеюсь, майор Мередит сможет уточнить это, — беспечно проговорил лейтенант.

И вдруг поперхнулся, перехватив взгляд полковника, брошенный им исподлобья. Юноша понял, что допустил досадный промах. Краска смущения бросилась ему в лицо, и он надолго умолк.

Остальные же, напротив, заговорили, чуть ли не перебивая друг друга, словно пытаясь загладить оплошность товарища. Орисса решила, что замечание лейтенант получил за болтливость при слугах, снующих в столовой.

Но какова бы ни была причина, очевидно одно: имя майора Мередита являлось на сегодня табу, и до конца обеда его ни разу больше не произносили.

Ожесточенная перестрелка продолжалась почти час, но тишина после нее показалась Ориссе даже более зловещей, чем самая оглушительная канонада.

После ужина все перешли в гостиную, потому что, как сказал полковник, исключительное обстоятельство пребывания Ориссы с ними было достаточным оправданием не пренебрегать ею, пока они пьют портвейн.

Поэтому, когда все расселись, Орисса оказалась в самом центре кружка, и офицеры искренне старались развлечь ее, а поскольку вечера стояли прохладные, как она уже успела убедиться во время путешествия, вовсе не лишним было радостное пламя, пляшущее за каминной решеткой.

Только когда все разошлись и Орисса с дядей остались наедине, она получила возможность рассказать о своем отце и о том, какой невыносимой сделала ее жизнь дома мачеха.

— Я и представить не мог, что дела так плохи, — задумчиво протянул полковник Гобарт. — Я сожалею, что не догадался предложить тебе раньше выехать в Индию и поселиться в моем доме.

— Мне горько было говорить вам, как опустился папа, — извинялась Орисса. — Поэтому я о многом не писала, но теперь пришлось рассказать.

— Мне следовало догадаться, — вздохнул полковник Гобарт, — но я знал, какие тучи собираются на границе, а также то, что Чилтерны станут авангардом, какая бы драка ни завязалась.

Он улыбнулся:

— Откровенно говоря, я полагал, что молодой леди не место на войне, но ты доказала мне, как я ошибался!

— Так вы не сердитесь на меня за то, что я приехала сюда? — спросила Орисса.

— Теперь я согласен: в сложившихся обстоятельствах ты приняла единственно правильное решение, — успокоил ее дядя. — Я испытывал к твоей матери искреннюю и глубокую нежность. С самого раннего детства она была мне не просто сестрой, а самым задушевным другом. В день ее кончины я торжественно поклялся сделать все возможное для тебя и Чарльза.

— Вы не могли обременять себя заботой о ребенке, — прошептала Орисса, зная, что ее слова расстроят дядю. — Но сейчас я выросла, и, пока смогу оставаться с вами, мы будем несказанно счастливы.

— Шуба — не самое лучшее место, которое я бы выбрал для создания уютного дома, — усмехнулся полковник. — Откровенно говоря, Орисса, меня беспокоит, что ты вынуждена была совершить такое рискованное путешествие и оказалась в самой гуще войны.

— Ситуация действительно так опасна?

— Я стараюсь смотреть на все с оптимизмом, — ответил полковник, — но возможно, завтра я смогу более уверенно ответить тебе.

— Как это касается майора Мередита? Орисса не без колебаний задала этот вопрос, но

она была уверена, что обязана выяснить правду.

Ее дядя повернулся спиной к огню и замер. А потом он спросил:

— Что тебе известно о Майроне Мередите?

— Очень немногое, дядя, — ответила Орисса. — Только то, что Чарльз предостерегал меня от него. Брат сказал, что Мередит чересчур любопытен и что его надо опасаться.

Ее дядя презрительно фыркнул.

— Знаешь, дорогая, говоря по чести, Чарльзу следовало бы быть признательным Мередиту за то, что тот не дал парню свалять дурака. Мы с тобой оба знаем, насколько скоропалительно Чарльз может увлечься хорошеньким личиком.

— Это верно! Любовные истории Чарльза никому не под силу сосчитать, слишком уж их много. Но при чем здесь майор Мередит?

Полковник Гобарт не отвечал.

Он хмурился и размышлял, Орисса прекрасно знала, что дядя выбирает, о чем ей рассказать, а о чем следует умолчать.

— Чарльз сообщил мне, — продолжала она, так как говорить ее дядя все еще не решался, — что майор Мередит Оыл истинным виновником самоубийства Джералда Дюара.

— Вздор! — резко возразил полковник Гобарт. — Чарльз не вправе был говорить такое.

— Он сказал, что Джералд никогда бы не наложил на себя руки, если бы его не подтолкнули к этому. Он был не таким человеком.

— Да, не таким, — согласился полковник Гобарт. — Но уж если тебе так много известно, будет лучше, если ты узнаешь и остальное. Только дай мне обещание, Орисса, что все рассказанное мной не выйдет за пределы этих стен.

— Будьте спокойны, дядя Генри.

— Джералд Дюар потерял голову, влюбившись в женщину из Симлы. Он так увлекся, что выболтал ей секретные сведения, касающиеся безопасности наших войск.

— Не верится, что он мог сделать что-то подобное! — воскликнула Орисса.

— Проще говоря, его поймала в свои сети русская шпионка, — ответил полковник. — Она так крепко привязала к себе юного Дюара, что он в ее когтях забыл о благоразумии и стал предателем.

— Не могу в это поверить! — ахнула Орисса. — Он был лучшим другом Чарльза.

— Да, я знаю это, — ответил полковник, — и это сильно меня беспокоило.

— А сведения об этом у вас… только от… майора Мередита? — спросила Орисса.

— Доказательством неосторожности Дюара — чтобы не сказать «его предательства», — ответил полковник, — является гибель отряда под командованием одного из наших опытнейших офицеров. На пути к границе они попали в засаду и были уничтожены.

— О, нет! — с ужасом воскликнула Орисса.

— К несчастью, это так, — заверил полковник. — Разоблачение означало бы трибунал для Дюара, бесчестье для полка и скандал, который не мог не отразиться на боевом духе войск.

Потрясенная Орисса молчала. Она едва могла поверить в то, что рассказывал ей дядя, и все же она чувствовала, что это правда.

— Дюару ничего не оставалось — и он поступил как джентльмен.

Солнечный свет нежно касался волос спящей девушки. Орисса открыла глаза — и сердце ее радостно забилось. Неужели она в Индии рядом с дядей Генри! И пусть здесь опасно, какое это имеет значение, когда наконец рядом с ней человек, который по-настоящему любит ее.

Она звонком вызвала слугу, и тот принес ей утренний чай. Потом Орисса спустилась к завтраку, и они с дядей ели яичницу с ветчиной и тосты с мармеладом.

— Я надеюсь, ты найдешь, чем занять свое время, Орисса, — сказал полковник, — но боюсь, что должен просить тебя ограничиться домом и садом. Тебя не должны видеть в городе. И без того твое прибытие породило массу слухов.

Орисса была несколько разочарована, но, взглянув в окно, увидела веранду, на которой торговцы разложили свой пестрый товар, и с загоревшимся взором повернулась к дяде.

— Я охотно послушаюсь вас, дядя Генри, — сказала она, — если вы проявите ко мне щедрость.

— Так это что же, маленькая плутовка, шантаж? — пряча улыбку, спросил полковник Гобарт.

— Ох, дядя, боюсь, что я окажусь слишком дорогой гостьей, — в тон ему ответила Орисса.

— Зато весьма очаровательной гостьей, — заметил он, — так что мои финансы в твоем распоряжении. Вот тебе достаточно рупий, чтобы обеспечить некоторых из этих мошенников пожизненным содержанием.

Взяв деньги, Орисса поднялась на цыпочки и коснулась губами его щеки.

— Ах, как чудесно будет приобрести красивую одежду! — радостно воскликнула она. — Мачеха ворчала из-за каждого пенни, которое папа давал мне, и я годами ходила в лохмотьях, как Золушка.

— Если мы когда-нибудь благополучно выберемся из этого капкана, я куплю тебе самые красивые наряды, какие только найдутся в Лахоре, Дели или Мадрасе, — пообещал ее дядя.

Потом он ушел, оставив Ориссу заниматься покупками.

Она провела очаровательное утро, зарывшись в шелка, кисею с вышивкой и ярко расцвеченный муслин, которые наперебой предлагали ей торговцы.

Она удивлялась, что в таком маленьком захолустном местечке, как Шуба, оказались столь красивые ткани, но потом догадалась, что для индийских купцов где солдаты, там и деньги.

Скоро она выяснила, что один из торговцев привез товары из Пешавара еще месяц назад. Другие доставили свои великолепные вещицы из Кашмира.

Здесь были и изящные ковры, вышитые тамбурным швом, и ларцы резного орехового дерева, отполированные до зеркального блеска. Такого блеска, как узнала Орисса, добивались, втирая агатовым камнем порошок сандалового дерева.

Здесь была и кашмирская шерсть, пасхмина, спряденная из козьего пуха, и восхитительные шелка — ни в одной другой части Индии не найти столько оттенков этих тканей.

— Смотрите, мэм-саиб, — расхваливал свой товар индиец, — вышитая кашмирская шаль, она настолько тонкая и легкая, что свободно проскользнет сквозь колечко.

Орисса улыбнулась, но торговец не хвастал. Она действительно никогда раньше не видела столь мягких и тонких шалей и столь красивых вещиц из папье-маше, украшенных золотой фольгой.

Она всеми силами старалась экономить дядины деньги, но не смогла удержаться от бутылочки чистого жасминового масла, филигранных серег-колец, сделанных местными мастерами, на чье искусство она любовалась, проезжая по Пешавару, и от нескольких некрупных самоцветов, добываемых в здешних горах: сердоликов, аметистов и лазуритов.

Она так увлеклась своими покупками и так заслушалась рассказами торговцев, что, когда наступило время обеда, с разочарованием обнаружила, что утро прошло, а она так и не решила, что же все-таки купить.

Торговцы пообещали терпеливо сидеть на веранде, пока Орисса после обеда, по индийской традиции, переждет в спальне дневную жару.

Отлично выспавшись предыдущей ночью, Орисса не чувствовала усталости, но она знала, что обычай нарушать не следует, и поэтому прошла наверх и легла на кровать.

Ей не верилось, что она находится в осажденном форте, не верилось до тех пор, пока следующим утром, на рассвете, ее не разбудила оглушительная перестрелка.

— Они пуляют утром и вечером, ну прям часы проверяй, — весело объяснил ей денщик ее дяди. Произношение выдавало в нем кокни — уроженца лондонских низов.

— Вы правы, очень шумно, — согласилась Орисса.

— Да уж такие они, — подтвердил словоохотливый солдат, — шумят да ищут, кого бы раскромсать на кусочки своими длинными ножами.

Орисса содрогнулась.

Было так приятно хоть ненадолго забыть об опасности, которой они подвергались, и она успокоила себя, решив, что дядя, наверное, ожидает подкрепления.

К обеду его не было, но к четырем часам он вернулся домой, и Орисса увидела, как слуги внесли в гостиную достойное подражание английскому чаю.

На подносах были и кексы с цукатами, и сандвичи, и крохотные восхитительные пирожные, как раз такие, какие она так любила в детстве. Чай был горячим и крепко заваренным, вот только молоко оказалось странным, козьим, а не коровьим.

— Я ждала вас к обеду, — пожаловалась Орисса.

— Конечно, мне следовало предупредить, послав слугу с извинениями, — сказал ее дядя. — У нас был военный совет.

— Скажите же мне, что происходит? — попросила девушка.

— Мне бы не хотелось огорчать тебя, — уклонился от ответа полковник Гобарт.

— Я бы предпочла знать правду.

— Ну, хорошо. Наша беда, и к тому же очень серьезная беда, в том, что мы отрезаны от всех коммуникаций.

— Так мы не можем послать в Пешавар сообщение, что форт в осаде! — воскликнула Орисса.

— Не можем, — подтвердил ее дядя.

— А почему бы не отправить курьера?

— Уже пытались, — сообщил полковник. — Уходили дважды — один три ночи назад, а другой вчера.

Он замолчал, но Орисса выжидательно смотрела на него.

— Их головы перебросили нам через ограду во время утренних перестрелок.

У Ориссы перехватило дыхание.

— Мы проехали… старший сержант и я, — с трудом проговорила она. — Как же так?

— Мередит считает, — сказал ее дядя, — что везение тут ни при чем. Дело в том, что туземцы морочат нам голову, они пытаются заставить нас поверить в то, что дорога в форт свободна. Они надеются, что мы, желая связаться со штабом, станем посылать людей одного за другим, тем самым ослабляя гарнизон, а если кто-либо из них дойдет, то с чистой совестью доложит, что доступ к форту возможен, поскольку они проехали невредимыми.

Орисса в изумлении взглянула на дядю и медленно промолвила:

— Вы полагаете, что если какие-нибудь военные силы придут… освобождать нас, вы… считаете, что они, пройдя часть пути…

— Да, они попадут в засаду, — закончил за нее полковник Гобарт. — Дорога — это единственный путь в форт, а вести солдат по этой долине сейчас будет верным убийством.

Орисса услышала, как дрогнул голос дяди.

— Тогда что вы можете сделать? — прошептала она.

— Именно это я и хочу понять, — ответил полковник Гобарт.

Вечером она долго не могла уснуть, пытаясь представить, какой выход из этой ситуации предложит майор Мередит, ведь не улетит же он из форта, как птичка, и не прокопает подземный ход, как крот.

Каждый, кто покинет форт, отдаст себя на милость врага — так же как и любой отряд, спешащий на подмогу, будет расстрелян бандитами, засевшими по обе стороны дороги на склонах за скалами.

Она не заметила, как заснула. Утро она вновь провела на веранде, разглядывая восхитительные вещички торговцев, а потом несколько часов занималась шитьем нового платья, но у нее из головы не шел майор Мередит.

В тот вечер стрельба была особенно ожесточенной, так что от нее звенело в ушах. Орисса, смазав волосы жасминовым маслом, спустилась в гостиную и обнаружила вместе с дядей майора.

— Вот и ты, Орисса! — воскликнул полковник Гобарт. — Я как раз собирался послать за тобой. Несомненно, ты рада будешь узнать, что майор Мередит вернулся невредимым.

— Добрый вечер, — холодно проговорила Орисса, словно они встретились в лондонской гостиной.

Майор поклонился, и ей почудилась в этом поклоне некоторая ирония.

Он явился к ужину не в яркой парадной форме бенгальских улан, а в мундире королевских Чилтернов. Ориссе показалось, что мундир дурно сидит на нем, и она подумала, уж не с чужого ли он плеча.

Ей также показалось, что майор чуть похудел, скулы на его смуглом лице словно стали резче, а загар темнее, чем раньше. Но она убедила себя, что ее просто подводит воображение.

В любом случае точнее определить перемены при неярком свете масляных ламп было невозможно.

Ужинать они сели втроем, и девушка отметила, как жадно Мередит накинулся на еду.

Орисса, напротив, убедилась, что либо от недостатка свежего воздуха, либо из-за вынужденного безделья у нее пропал аппетит — или так случилось потому, что рядом находился человек, о котором она постоянно думала и который в ее грезах превращался во все большую и большую загадку?

Она очень хотела порасспросить его.

Где он пропадал в этом маленьком форте? Почему она не видела его с того самого вечера, как приехала?

Но она отлично понимала: пока в столовой слуги, ни о чем нельзя говорить откровенно.

Наконец они вернулись в гостиную, но ни ее дядя, ни майор Мередит не притронулись к портвейну.

Орисса обратила внимание, что майор, войдя последним, плотно закрыл за собой дверь. Затем он приблизился к камину. Было в их поведении что-то нервозное. И прежде чем он или ее дядя заговорили, Орисса догадалась: сообщение будет исключительной важности.

Она села на диван и с интересом посмотрела на них. Ее глаза на маленьком личике казались огромными.

— В чем дело? — спросила Орисса.

— Новости, которые принес Мередит, не из приятных, — ответил полковник Гобарт. — В горах скопилось столько воинствующих туземцев, что штурма можно ожидать в любую минуту.

Орисса, ни слова не говоря, продолжала пристально смотреть на своего дядю.

— Власти, конечно, скоро поймут, что линия связи с нами повреждена, но вряд ли они встревожатся, — чтобы не выдать своего беспокойства, полковник старался не встречаться с Ориссой взглядом, — в горной местности лавины часто сносят телеграфные столбы или обрывают провода, так что, несмотря на наше молчание, они спешить к нам не станут, сочтя, что если мы в опасности, то непременно пришлем сообщение каким-нибудь другим способом.

— Но вам не удалось это сделать, — пробормотала Орисса.

— Поэтому Мередит настаивает, — продолжал ее дядя, — что единственный способ снестись с британскими силами в Пешаваре — это предоставить ему возможность добраться до них и объяснить ситуацию.

Орисса недоумевающе помолчала, прежде чем спросить:

— Но почему вдруг он добьется большего успеха, чем кто-нибудь другой? Вы сами утром сказали мне, что двое уже лишились жизни, когда пытались выбраться из форта, чтобы передать сообщение.

— У Мередита свои методы проникновения как сюда, так и отсюда, — ответил полковник Гобарт.

— Так вы, значит, были именно там… вчера вечером? — Орисса перевела взор на майора Мередита.

Он ответил молчаливым поклоном.

— В стане врага майор Мередит сумел найти одного пройдоху, — рассказывал ее дядя, — который за немалые деньги согласился пойти в Пешавар. Может быть, посланцу повезет, а может быть, и нет. На самом деле майор Мередит подвергался невероятному риску: если бы его разоблачили, то растерзали бы на месте.

По чуть изменившемуся голосу полковника Орисса поняла, что дядя уже сделал выговор майору Мередиту за чрезмерный риск, с которым тот действовал, подвергая свою жизнь столь очевидной опасности.

— И все же, — полковник быстро взглянул на майора, — Мередит уверен: он должен пойти сам и лично убедиться, что посланец благополучно добрался до нашего командования и что будет отправлено достаточно войск. В случае штурма мы не устоим.

— Это… не может быть… правдой! — едва слышно прошептала Орисса.

— Факты — упрямая вещь, дорогая моя, и с ними приходится считаться, — ответил ее дядя.

— Да, конечно, — пробормотала Орисса, всеми силами стараясь, чтобы голос не выдал ее ужаса.

Она не могла взять в толк, зачем дядя пугает ее, рассказывая все это. Наконец ответ прозвучал:

— Майор Мередит убедил меня, что его план — единственная возможность спасти людей, находящихся в форте, да и сам форт от гибели.

Губы полковника сжались в жесткую тонкую нить.

— Падение форта никак не повлияло бы на ход военных действий, но означало бы великое бесчестье для англичан и, несомненно, воодушевило бы племена на новые нападения.

— Это понятно, — кивнула Орисса.

— Поэтому мы будем держаться любой ценой, — продолжал полковник. — Это решено, и майор Мередит покидает форт сегодня вечером.

Взгляд Ориссы опять устремился на майора. А дядя тихо добавил:

— Ты идешь с ним.

В первый момент Ориссе показалось, что она ослышалась.

— Вы… мне… идти… с ним?

Полковник опустился на диван и взял ее руку в свои.

— Дорогая моя, как это ни ужасно, но это абсолютно необходимо. Мне пришлось выбирать: либо позволить тебе остаться здесь и надеяться на чудо — на прибывшие вовремя войска, либо отпустить тебя с майором Мередитом, который заверил меня в том, что если кто-то и может проводить тебя в безопасное место, так это он.

— Но я бы предпочла остаться с вами! — поспешно воскликнула Орисса.

Она ощутила леденящий ужас — не только из-за поджидавших ее неведомых опасностей, но в гораздо большей степени из-за того, что придется быть наедине с майором Мередитом.

— Мне тоже не хотелось бы расставаться с тобой, — ответил полковник Гобарт, — но надвигающаяся битва со столь многочисленным противником грозит оказаться чрезвычайно кровавой, такое зрелище — не для женских глаз, а кроме того…

Он замялся, явно подыскивая нужные слова.

— Ваш дядя пытается сказать вам, — вмешался майор Мередит, — что в случае захвата форта кому-то придется застрелить вас.

Орисса побелела как мел, но промолчала. Она знала, что, наученные горьким опытом сипайского бунта, англичане ни за что не оставят женщину на милость объятых жаждой крови восставших.

— Я… понимаю, — тихо проговорила она дрожащим голосом.

Ее дядя встал.

— Я не сомневался в твоей стойкости, Орисса, — сказал он. — Ты выросла среди военных, и ты держишься именно так, как я и ожидал от тебя в подобных обстоятельствах.

Орисса слабо улыбнулась на его похвалу.

— Но как я могу выйти-с майором? — спросила она. — Что я надену? Мне ведь потребуется другая одежда.

— Конечно, — подтвердил майор Мередит, — но важно одно: никто даже в этом доме не должен видеть, что вы уходите, или знать, как вы переоделись.

— Это тоже понятно.

— Поэтому, пожалуйста, сейчас поднимитесь наверх и скажите своему слуге, что сегодня вы хотите лечь рано и не желаете, чтобы вас утром беспокоили. Потом полковник, если сочтет нужным, всем все объяснит.

Орисса встала.

— Что мне делать дальше?

— Отправьте слугу во флигель, подождите немного, чтобы убедиться, что он ушел, и спускайтесь вниз. Сюда заходить больше не нужно, отправляйтесь сразу же в кабинет вашего дяди, благо он выходит в сад. В холле слуг не будет. Их разошлют по различным поручениям.

— Я сделаю все, как вы сказали.

— Было бы замечательно, — добавил майор Мередит, — если бы не возникла неприятная необходимость относить ваши вещи наверх. Не могли бы вы одеться полегче, скажем, в сари, которое было на вас, когда вы приехали?

— Конечно, могу.

Сказав это, Орисса направилась к двери.

Действительно, о чем же еще говорить!

Она все сделала так, как ей сказали: прошла в спальню, позвонила слуге, объяснила, что хочет рано лечь спать, и приказала утром ее ни в коем случае не беспокоить; убедилась, что он ушел, и, надев сари, спустилась вниз по лестнице.

Как и обещал майор Мередит, в холле никого не было, и она добралась до дядиного кабинета в дальней части дома никем не замеченная.

Майор Мередит ждал ее, и он был один.

— Мы должны уйти как можно быстрее, — торопливо проговорил он, — так что, пожалуйста, переоденьтесь в это.

Он кивнул на странный ворох тряпок. Орисса не сразу поняла, что это весьма потрепанная одежда мусульманского мальчика.

— Вы хотите, чтобы я надела… это? — спросила Орисса, ужаснувшись.

Не сдержав ироничной усмешки, майор Мередит заметил:

— Не воображайте, будто вам удалось бы далеко уйти, а тем более пройти через вражеские заслоны в таком виде, как сейчас. За долгие месяцы большинство мужчин изголодалось без женщин.

Орисса вспыхнула от намека, прозвучавшего в его словах, и гневно воскликнула:

— Неужели не нашлось ничего получше… без необходимости показывать ноги?

— Сейчас совершенно неподходящее время, чтобы думать о девичьем стыде, — язвительно проговорил он.

Его слова взбесили Ориссу:

— Видимо, вы вознамерились сделать нашу вынужденную прогулку настолько неприятной, насколько это возможно.

— Вам вообще не следовало приезжать сюда, и вызволять вас отсюда будет очень непросто.

— Вы действительно так беспокоитесь обо мне? — саркастически спросила Орисса. — Так вот — у меня нет никакого желания сопровождать вас, майор Мередит. Я уверена, было бы гораздо проще остаться и драться.

Если она хотела досадить ему, она этого добилась.

— Могу с чистой совестью заверить вас, леди Орисса, — ледяным тоном процедил он, — что я гораздо охотнее предпочел бы остаться здесь, чтобы драться, и вы глубоко заблуждаетесь, воображая, что я горю желанием обременять себя плаксивой женщиной.

Получи она пощечину, Орисса не пришла бы в большую ярость.

Она набрала полную грудь воздуха, чтобы гневно отчитать его, но тут в комнату вошел ее дядя.

— Вам нужно спешить, — встревоженно сказал он. — Чем дальше вы окажетесь от форта к рассвету, тем в большей безопасности будете.

— Я прекрасно знаю это, сэр, — ответил майор Мередит. — Так убедите вашу племянницу переодеться в ту одежду, которую я достал для нее.

— Конечно, — согласился полковник Гобарт. — Поторопись, Орисса, мы будем ждать снаружи.

Сказав это, он тут же вышел из кабинета, за ним последовал и майор Мередит.

Покорившись неизбежному, Орисса выскользнула из своего сари и, преодолевая отвращение, надела на себя мешковатую одежду мусульман. Она едва успела привести себя в пристойный вид, когда майор постучал в дверь и, не удосужившись дождаться ответа, вошел.

Орисса перехватила его взгляд, скользнувший по ее голым ногам, и вспыхнула.

Между тем Мередит молча встал перед ней на колени и помог надеть на ноги пару прочных туфель, затем, ни слова не говоря, стал обматывать ее ноги полосками грубой шерстяной ткани, как это принято делать у жителей холмов во время холодов, наконец он крест-накрест закрепил обмотки крепкими хлопковыми веревками, чтобы тряпки не сваливались с ног.

Полковник вошел в кабинет, как раз когда майор закончил свою работу.

— Очень предусмотрительно, теперь она не замерзнет, — одобрительно заметил он.

Меняя вечернее платье на сари, Орисса так торопилась, что не распустила волосы, и теперь майор, взяв длинную полосу линялой, но когда-то розовой ткани, умело накрутил из нее тюрбан прямо на голове девушки.

Не успел майор покончить с тюрбаном, как полковник принес со стола блюдце с какой-то бледно-коричневой жидкостью.

— Нам придется подкрасить вашу кожу, леди Орисса, — объяснил майор Мередит. — Но не волнуйтесь, только слегка: многие патаны светлокожи.

Это были его первые слова, обращенные к ней после недавнего столкновения, и она расслышала в его голосе отзвуки былого гнева.

— Она смывается? — спросил вместо Ориссы полковник.

— Мылом — очень легко, — кратко ответил майор Мередит, — но дождь ей не повредит.

Он взял губку и приказал:

— Закройте глаза, леди.

Орисса почувствовала прикосновение мокрой губки к своему лицу, потом к шее, ощутила, как он берет ее руки одну за другой и обтирает их. Мередит старательно трудился, пока кожа девушки не приобрела мягкий золотисто-коричневый цвет.

— Пойду переоденусь в свое, сэр, — сообщил он полковнику Гобарту и вышел из комнаты.

Дядя взял со стола небольшой бокал вина и протянул его Ориссе.

— Это придаст тебе силы в твоем путешествии, дорогая моя, — сказал он, — и знай, я очень горжусь тобой.

Орисса почувствовала, как навернувшиеся на глаза слезы застилают ей взор.

— Ас вами, дядя Генри, ничего не случится? — спросила она.

— Об этом мы будем молить Бога, — ответил полковник Гобарт, — и поверь, если кому и под силу спасти нас, то только майору Мередиту. Я безгранично доверяю ему.

Орисса тихо вздохнула.

Она не стала говорить дяде, до чего же она сейчас ненавидела майора.

Полковник настойчиво вложил бокал в ее руку и сказал:

— Я очень хочу, чтобы ты выпила это, а также это.

Тут она увидела, что он протягивает ей четыре маленькие белые пилюли.

— Что это? — спросила она.

— Лекарство, — ответил полковник, — две противомалярийные и две противодизентерийные.

Щеки Ориссы вспыхнули.

Но она понимала, как затруднительна может оказаться в их путешествии любая болезнь. Она взяла у него все четыре пилюли.

— Запей их вином, — посоветовал он. — Оно поможет им раствориться.

Она послушно положила пилюли на язык и, решив, что вкус у них не очень-то приятный, осушила весь бокал.

Вкус вина, когда она пила его, тоже показался ей весьма странным, такого за обедом не подавали.

— Дядя Генри… — пролепетала она, почувствовав внезапное головокружение и необычное оцепенение.

Голову словно пронзило раскаленной спицей — ощущение было таким сильным, что она даже думать могла с трудом… мысль, едва возникая, таяла…

Она уплывала… уплывала все дальше… она отчаянно боролась с бессилием, так ужасавшим ее… но тело не подчинялось… оно становилось каким-то неживым… наконец сознание и вовсе отключилось…

Глава 8

Орисса проснулась с жесточайшей головной болью, веки были тяжелыми, казалось, на глаза кто-то положил огромные булыжники.

Во рту пересохло. Глубокий неприятный сон продолжал волнами, подобно морскому прибою накатывать на нее.

Орисса застонала, и чей-то голос приказал:

— Выпейте это.

Она хотела было отказаться, ускользнуть в забытье, где она не будет чувствовать эту ужасную головную боль… и тут обнаружила, что уже отпивает прохладную, освежающую рот воду.

— Еще немного, — вновь раздался голос. Теперь она вспомнила, чей это голос, и с усилием постаралась приподнять тяжелые веки.

Ей с трудом удалось открыть глаза, и… она в ужасе закричала.

— Все хорошо, — успокаивал майор Мередит. Орисса едва могла поверить, что длинноволосое и странно раскрашенное лицо принадлежит и вправду ему, но этот голос — его невозможно спутать ни с каким другим.

Он снова заставил ее пить, вливая воду из чашки ей в рот до тех пор, пока головная боль не отступила и девушка не смогла пробормотать:

— Где я?

Он осторожно опустил ее навзничь на то, что, как она поняла теперь, было мелким песком.

— Мы примерно в семи милях к западу от Шубы, — ответил он.

Орисса молча собиралась с мыслями, пытаясь вспомнить, что приключилось прошлой ночью.

Но единственно, что всплыло в памяти, это голос дяди, предлагавший ей выпить вино и проглотить пилюли.

— Вы… опоили… меня, — прошептала она.

Она постаралась вложить в голос всю свою ненависть к этому ужасному майору, но с ее губ сорвался только чуть слышный лепет.

Почти нечеловеческим усилием воли она заставила себя приподняться и обнаружила, что находится в неглубокой пещере.

Снаружи пробивался солнечный свет, сверкающий, золотой, и она ощутила на своем лице жаркое дыхание дня.

Она несколько мгновений жмурилась, привыкая к свету, а потом повернулась к майору Мередиту.

Он сидел, скрестив ноги, на земле рядом с ней, и на долю секунды ее пронзил страх, что ее обманули и подле нее сидит не переодетый майор, а самый настоящий факир.

У ее спутника были длинные пряди черных всклокоченных волос, спадающих до плеч, а вокруг головы — накрученная в тюрбан тряпка, из-под которой ярко алел тилак.

Он был обнажен до пояса, грудь под традиционным ожерельем из бусин была вымазана пеплом и исполосована струйками охры.

Его чресла, обернутые в набедренную повязку, были перевиты замысловатыми узлами пояса Садху, а на земле рядом с ним лежал толстый шерстяной плащ, какой обычно носят северные факиры, когда странствуют по горным дорогам.

Заметив изумление на ее лице, он улыбнулся.

— В Индии много святых людей, — заметил он, — которые неутомимо проповедуют различные учения, потрясенные силой собственного фанатизма. Друзья и недруги — все их уважают.

— Так мы… прошли через… вражеский кордон? — спросила Орисса.

Тут она случайно увидела свои ноги, и у нее перехватило дыхание — шерстяные повязки, намотанные на них, были обильно пропитаны кровью.

— Не волнуйтесь, это всего лишь бутафория, как и все остальное, — объяснил майор Мередит. — Ваша мнимая смерть служила оправданием нескончаемым проклятиям в адрес англичан — я призывал на их голову кару всех богов азиатского пантеона. Я только надеюсь, что боги не отзовутся.

Он наклонился, развязал кровавые повязки и, сняв их с ног Ориссы, закинул в угол пещеры.

— Не было… необходимости… для вас… опаивать меня, — с обидой проговорила Орисса.

— Напротив, — отпарировал майор Мередит, — вам была уготована роль мертвеца, вот вам и нужно было выглядеть настоящим мертвецом, и я убежден, что даже с вашим актерским талантом вы не удержались бы от дрожи при виде тех зрелищ, на которые мне пришлось насмотреться вчера ночью.

Она решила не замечать его постоянные напоминания о «театре».

— Вы несли меня всю дорогу? — спросила она.

— Почти семь миль по каменистой горной тропе, — ответил майор Мередит, — и, знаете ли, вы весите не меньше тонны. Это был каторжный труд.

Возмущенная Орисса Хотела было сказать все, что она думала об этом грубом и невоспитанном человеке, как вдруг ее осенила догадка:

— Подозреваю, майор Мередит, вчера вечером… вы нарочно… провоцировали меня.

Он коротко усмехнулся:

— Вы слишком проницательны. Да, я давно обнаружил, что люди обычно гораздо более податливы и быстрее выполняют то, что от них нужно, если раздражены.

Орисса прижала руку к пылающему лбу.

Она собиралась излить гнев, обвинить его и в жуткой боли, разрывающей ее голову, и в оскорбительном недоверии к ней, но на память пришли его слова о «плаксивой женщине». Нет, сейчас она не доставит ему удовольствия убедиться в своей правоте, сейчас она не заплачет.

Осторожно и медленно, потому что любое движение причиняло острейшую головную боль, она села, и майор Мередит развязал узел, где лежало несколько чапати.

— Ешьте, — предложил он. — Это поможет вам восстановить силы, и вы почувствуете себя лучше.

Первым побуждением Ориссы было отказаться, но здравый смысл победил.

Она отломила небольшой кусочек чапати и заставила себя откусить от него.

— Что вы… дали мне? — спросила она, и он понял, что Орисса имела в виду отнюдь не пищу.

— Дьявольское зелье, которое мгновенно лишает сил, опиум.

— Я думала, опиум приносит приятные грезы.

— Нет, если принять большую дозу, — кратко ответил он.

— Что ж, будем считать, я пострадала по уважительной причине. Мы здесь в безопасности?

Она старалась говорить как можно беззаботнее, но он ответил ей со всей серьезностью:

— Нам пришлось сделать крюк, чтобы отвести от себя подозрения расположившихся вдоль дороги племен. Это означает лишние мили пути и, конечно, займет больше времени. Идти напрямик к Пешавару было бы быстрее, но намного опаснее.

— Вы хотите отправиться в путь прямо сейчас? — спросила Орисса, гадая, способна ли она идти.

— Мы будем передвигаться только в ночную пору, — объяснил майор Мередит. — У туземцев орлиное зрение, и еще у них полно часовых. К счастью, в этих холмах, как я уже выяснил, множество пещер.

— Вы всегда ходите, переодевшись факиром? — спросила Орисса.

— У меня вдоль границы уже стойкая репутация, — с саркастической улыбкой сказал он. — Если меня подстрелят и я умру от какой-нибудь шальной пули, то скорее всего от английской.

Вздохнув, Орисса тихо проговорила:

— Если вам сейчас больше ничего от меня не нужно, могу я поспать?

— Пожалуй, это весьма разумная мысль, — согласился майор Мередит, — и я собираюсь поступить точно так же.

Он пробрался к выходу и, придерживаясь тени, осторожно выглянул из пещеры. Затем, вернувшись, устроился примерно в футе от Ориссы.

— Приятных сновидений, леди, — насмешливо пожелал он. — Я заблаговременно разбужу вас, и мы двинемся на юг.

Орисса легла и опустила усталые веки. Потом, не в силах удержаться, она спросила:

— Я действительно была очень… тяжелая? Сначала до нее донесся приглушенный смешок майора Мередита, а потом его слова:

— Не тяжелее мертвого мальчика, которого вы изображали.

Вновь она с раздражением подумала, что он не такой, как все, ведь он не польстил ей, как сделал бы любой другой мужчина.

Остаток дня Орисса проспала, а проснулась уже на закате. Действие наркотика закончилось, и ее голова снова была ясной, а ум живым.

От чапати она отказалась, но охотно отпила воды из фляги. Даже не спрашивая, она догадалась, что, блуждая по горам в одиночку, он не утруждался брать с собой еду.

Она вспомнила, каким голодным он выглядел за ужином накануне побега, и не сомневалась, что он либо долго скитался без пищи, либодовольствовался подаяниями правоверных, веривших в его святость.

Снаружи, чуть ниже пещеры, где они прятались, местность вздымалась огромными пиками и исчерчивалась провалами глубоких долин. Яркий солнечный свет, тепло которого Орисса чувствовала весь день, теперь угасал, тени удлинялись, а сияние уходящего дня окрашивало вершины гор и скалы в золотистый и розовато-лиловый цвета.

Воздух был неподвижен, чист и прозрачен, но Орисса знала, что скоро станет холодно и ветер принесет дыхание снегов.

— Как вы выдерживаете почти совсем без одежды? — полюбопытствовала Орисса.

Она так и не смогла заставить себя еще раз взглянуть на майора Мередита, смущенная видом настолько обнаженного европейца.

— Я закалял свое тело годами, — ответил он, — а о вас я серьезно беспокоюсь.

— На мне достаточно одежды, чтобы не замерзнуть.

— Я надеюсь, — отозвался он, — но я украл для вас кое-что потеплее тонких тряпок.

Он вытащил из-под своего плаща шерстяное одеяло горцев. Это была квадратного вида дерюга, довольно плотная, с дырой посередине для головы.

— Сомневаюсь, что оно очень уж чистое, — предупредил он, — но по крайней мере в нем вам не будет страшен самый свирепый ветер.

Мередит был прав, Орисса обнаружила это сразу же, как только они покинули пещеру. С наступлением темноты они двинулись по узкой и каменистой тропинке, идти по которой можно было лишь гуськом.

В темноте Орисса с трудом различала впереди фигуру майора — четче всего на фоне неба странным силуэтом вырисовывалась его голова.

Вскоре небо покрылось звездами, и ее глаза свыклись с мраком, она смогла различать предметы яснее, но теперь ей некогда было думать ни о дороге, ни о майоре, теперь она изо всех сил старалась только не отставать от него.

Он шагал легкой спортивной походкой, и, хотя он был босиком, ему, казалось, не мешали ни неровности дороги, ни колючки кустарника, через заросли которого им порой приходилось пробираться. Ориссу же шипы этих кустов болезненно жалили даже через обмотки на ногах.

Примерно через час после выхода из пещеры девушка заметила, что начинает отставать, но она поклялась себе, что скорее умрет от переутомления, чем пожалуется или попросит его идти помедленнее.

Она также помнила его слова о том, что они находятся в опасной близости к племенам, осаждавшим форт, и поэтому рискованно вообще двигаться. Она в любую минуту ожидала услышать либо внезапный выстрел, либо свист пролетающей пули.

Но все было тихо, и они шли дальше и дальше. Орисса стала чаще спотыкаться. Только часа через два майор Мередит спросил, не желает ли она отдохнуть.

И хотя она всей душой жаждала присесть хоть ненадолго, она сумела ответить почти безразличным тоном:

— Это было бы очень приятно, но, боюсь, задержит нас.

— Я шел слишком быстро для вас. Прошу простить меня, — тихо проговорил майор Мередит, — но, право же, нет нужды лишний раз повторять, что каждая миля, которую мы оставляем между собой и Шубой, увеличивает наши шансы на выживание.

— Я понимаю, — ответила она.

Больше они ни словом не обмолвились, ведь малейший шум был опасен. Они отдыхали, как показалось Ориссе, слишком мало, однако по первому же знаку майора она поднялась и двинулась дальше.

С каждой минутой становилось все холоднее и холоднее, и ветер, посланец ледников, больно жалил щеки Ориссы.

Одеяло, как и предвидел майор Мередит, было достаточно теплым, к тому же Ориссе некогда было сетовать на неудобства — все силы и внимание девушки уходили на то, чтобы не отставать.

Они шли все дальше и дальше, карабкаясь вверх, спускаясь в расщелины и вновь взбираясь на склоны, стараясь держаться по возможности выше над долиной.

Наиболее изнуряющим было пробираться по скалам вниз по узкому ущелью, а потом карабкаться вверх по противоположному склону. К счастью, в это время года по каменистому дну струился не бурный поток воды, а тоненький ручеек.

Там они смогли попить кристально чистой, холодной воды, бегущей с ледников, и майор Мередит наполнил флягу этой прозрачной влагой.

Позже, когда Ориссе начало казаться, что она, как бы унизительно это ни было, все-таки попросит остановиться передохнуть, на востоке наконец-то просветлело. Рассвет быстро разгорался.

Теперь они находились высоко на горе, усеянной огромными валунами. Между двумя из них майор уверенно отыскал небольшую пещеру и заполз в нее.

— Здесь довольно чисто, — раздался его тихий голос, и Орисса, встав на четвереньки, поспешила в спасительную прохладу.

Сразу за низким лазом свод пещеры устремлялся вверх. Судя по запаху, их убежище служило жилищем какому-то животному, но этот запах показался уставшей Ориссе божественным благовонием, а песчаный пол — пуховой периной.

Ни слова не говоря, она поудобнее устроилась на песочке и провалилась в сон.

Прошло по меньшей мере часа четыре, прежде чем она вновь открыла глаза. В первый момент ей показалось, что она осталась одна, но потом Орисса поняла — майор Мередит, лежа на земле, загораживает собой лаз и вглядывается в солнечное сияние.

— Вы что-нибудь видите? — спросила она. Он отполз назад и, сев на полу, улыбнулся ей.

— Так вы проснулись! — сказал он. — Я было подумал, что вы — миссис Рип ван Винкль и будете спать тысячу лет.

— Я очень устала, — ответила Орисса.

— Вы мужественный человек, мисс Фейн, и не стоит заставлять меня говорить вам это.

— Где мы? — спросила Орисса.

— Именно это я и пытаюсь выяснить, — ответил он. — Уверен, вам не захочется пройти ни ярда больше, чем это необходимо. Поэтому я намерен ненадолго покинуть вас, чтобы сориентироваться.

Они подкрепились чапати, которые к этому времени совершенно высохли, — Орисса с трудом смогла проглотить маленький кусочек. У них имелось в запасе немного риса, который, как она знала, считается очень питательной пищей.

Было бы глупо не есть — это только сделает ее слабее и, несомненно, вызовет если не гнев майора Мередита, так его презрение.

Фляга майора была невелика, они по очереди пили из нее. И Мередит заметил, что у следующей речки, к которой они подойдут, им нужно будет не забыть наполнить флягу водой.

— Если сейчас нас мучает такая сильная жажда, то что же бывает в летние месяцы? — спросила Орисса.

— Жажду тоже можно терпеть, — ответил он.

— Я слышала, что человек способен жить без пищи, но не без воды, — возразила Орисса.

— Однажды мне пришлось доить дикую козу. — Майор Мередит задумчиво усмехнулся. — Опыт не очень-то приятный, и не дай Бог его повторить.

Яркий свет солнца, бивший из лаза, постепенно угасал. Скоро последний сияющий луч заката блеснул меж вершин ослепительной вспышкой разноцветья и исчез.

Майор Мередит выполз из пещеры.

Плащ он с собой не взял, но с ним был острый нож странной формы — один из тех, которыми издавна пользовались воинственные племена балучи.

Орисса поняла, что прежде он прятал его в набедренной повязке.

Длинный острый нож никак не подходил к избранному им образу факира. Несомненно, он так вооружился только потому, что сопровождал ее.

Она молча проводила его взглядом, и когда он ушел, она долго сидела, размышляя, как странен этот человек и как трудно ей понять его побуждения или угадать его помыслы.

Она хорошо помнила его слова о том, что у него нет ни малейшего желания обременять себя ею. Эти слова вызывали в ее сердце жгучую обиду. Неужели он действительно испытывает к ней такую сильную неприязнь? На глазах Ориссы выступили слезы. А ведь она так старалась не быть ему в тягость…

Так она и сидела, предаваясь своим грустным мыслям, пока не осознала, что ему давно уже пора вернуться.

Что же с ним случилось? Вдруг он столкнулся с врагом или наступил на змею? Может быть, он упал в одно из предательских ущелий, где так легко сломать ногу, и теперь лежит там и умирает?

Не помня себя от испуга, она выползла через лаз из пещеры. Надо во что бы то ни стало найти его!

Днем было так жарко, что с разрешения своего провожатого Орисса сняла тюрбан и вынула из волос все шпильки.

Теперь длинные черные локоны подхватил легкий ветерок, и Орисса подставила прохладе лицо.

Она в растерянности стояла около огромных валунов, которые, как два стража, высились с обеих сторон пещеры. Прикрыв рукой глаза от слепящего солнца, она вглядывалась в окрестные скалы, как вдруг совсем рядом услышала шаги.

— О, вот и вы! — воскликнула она. — Я начала волноваться, вас не было…

Слова сами замерли на ее губах — перед ней стоял вовсе не майор Мередит. У незнакомца были раскосые глаза и монголоидные черты лица.

Он так изумился, столкнувшись с ней, что тоже потерял дар речи, но быстро справился и, выхватив из-за пояса нож, замахнулся им.

Орисса попыталась закричать, даже рот открыла, но из груди не вылетело ни звука. Она хотела убежать, но ноги не повиновались.

Ей оставалось только стоять и ждать удара. Незнакомец на секунду замешкался, видимо, его сильно потрясла встреча с женщиной в столь уединенном месте.

Когда же он замахнулся во второй раз — Орисса разглядела за его спиной какую-то тень. Незнакомец удивленно вскрикнул и упал к ее ногам. В его спине, вонзившись по рукоять, торчал нож майора Мередита.

Майор наклонился и вырвал оружие из раны, клинок был весь покрыт кровью. Вторым ударом он добил врага. Ярко-красный поток заструился по высохшей траве. Чтобы скрыть охвативший ее ужас, Орисса спрятала лицо в ладонях.

Она не могла сдвинуться с места, но слышала, как майор, ухватив труп за ноги, оттащил его за валун, подальше от ее глаз.

Она медленно отняла от лица руки, и ее взгляд упал на нож, который так и остался лежать на земле, — ничего, кроме этого немого свидетеля, не напоминало о случившемся. Она опустилась на колени, заползла в пещеру и, как испуганный зверек, скорчилась у дальней ее стены, спрятав опять лицо в ладонях.

Она все еще дрожала, когда майор Мередит тоже вполз в пещеру и сел рядом с ней. Девушка не могла произнести ни слова — ее зубы выбивали легкую дробь.

— Он мертв, — тихо проговорил майор. — Он больше не причинит вам вреда, и никого другого поблизости нет.

Его голос звучал ласково и успокаивающе, и Орисса инстинктивно потянулась к нему. Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

— Все хорошо, — прошептал он, — теперь все хорошо.

Она все никак не могла унять дрожь, но теперь потому, что он обнимал ее.

— Я никогда… не видела раньше… мертвеца, — пробормотала она, чувствуя, что как-то должна оправдаться.

— В первый раз это всегда повергает в ужас, — успокоил ее майор Мередит, — так вам скажут и ваш отец, и ваш дядя.

Она поняла — он тактично напоминает ей, что она из семьи военных и не должна вести себя как трусиха.

— Кто он… был? Как он… нашел нас?

Руки майора Мередита крепче сжали ее плечи, и от этого ей стало очень покойно.

— Вообще-то это лучшее, что могло произойти, — сказал он.

Орисса так удивилась, что перестала дрожать.

— Но почему? — выдавила она.

— Потому что он был связным русской шпионской сети в Пешаваре.

Орисса вскинула голову.

— Откуда вам это известно?

— Он был персидским таджиком. Эти расчетливые и алчные люди, живущие вокруг Кабула, сделают за деньги все, что угодно.

— И русские платили ему?

— На мой взгляд, даже слишком щедро, — ответил майор Мередит, — и по-видимому, этот человек снискал их особое доверие — бумаги, которые он нес, очень важны.

Чуть помолчав, он добавил:

— Лишняя причина для нас спешить в Пешавар. Теперь нам просто необходимо попасть туда как можно быстрее.

Спокойный, обыденный тон его слов успокоил Ориссу.

Выскользнув из его объятий, она начала снова подкалывать волосы, чувствуя, как трепещет ее сердце.

Пока она укрощала волосы, майор Мередит прятал в свой плащ какие-то бумаги, вероятно, те, которые, как она догадалась, он забрал у таджика.

Затем он заново намотал на голову Ориссы тюрбан, ее непослушные локоны безропотно повиновались его умелым рукам.

— Не слишком туго? — спросил он.

— Нет.

Когда он помогал ей одеваться, у нее возникло странное чувство, словно они добрые супруги, которые мило и непринужденно беседуют о различных пустяках.

На дальнейшие разговоры времени не оставалось — день угасал, и пора было отправляться в путь.

Они шли и шли. Ориссе было гораздо тяжелее, чем прошлой ночью, но может быть потому, что она не успела как следует отдохнуть.

Кожаная подошва туфель не спасала Ориссу от острых камней. Ногам было очень холодно — шерстяные обмотки давно изорвались, и ветер радостно трепал их лохмотья.

Ночь накануне была прохладной, но безветренной. Сегодня же вскоре после полуночи неожиданно налетела буря.

Яростно хлестал порывистый ветер, казалось, он со свистом срывался с горных пиков, чтобы ледяными иглами впиваться в незадачливых путников.

Плащ Мередита раздувался, как парус на корабельной мачте. Орисса поражалась, как полуобнаженный человек может выносить такой холод!

Для самой Ориссы ее шерстяное одеяло казалось бумажной салфеткой. Вскоре руки девушки так окоченели, что она была не в силах пошевелить пальцами.

Сегодня майор Мередит даже не вспомнил про отдых. Он шел вперед, не оглядываясь, и Ориссе пришлось бежать из страха, что он растворится во тьме и она останется одна.

Они то спускались вниз, то поднимались вверх, то огибали огромные скальные выступы, однажды они даже ползли по узкому, как лезвие ножа, краю пропасти. Пропасть уходила вниз на сотни футов, и Орисса боялась, что в любой момент может свалиться в страшную бездну.

Ей не раз хотелось крикнуть майору Мередиту, что у нее больше нет сил выносить этот кошмар. Что такое не в силах выдержать даже мужчина — и уж тем более женщина! Но гордость вынуждала ее молчать. Прежде она и не подозревала в себе такую непомерную гордость!

— Повернитесь лицом к скале — прильните к ней! Передвигайте ноги боком, ступайте шаг за шагом, — приказывал он ей.

Она беспрекословно слушалась его и ненавидела его за то, что он командовал ею, как будто она была его подчиненным, сипаем, лишенным собственной воли.

Только однажды, когда ей в туфлю забился камень и пришлось вытрясать его, она крикнула, чтобы майор подождал ее.

— Что случилось? В чем дело? — услышала она раздраженный голос.

— Камень, — откликнулась она, садясь на землю. Снимая злополучную туфлю, а потом вновь обуваясь, Орисса поразилась, какой холодной была ее нога. Да она же ничего не чувствует!

— Нам некогда прохлаждаться, — упрекнул он.

— Да, конечно, — покорно ответила она. Они взобрались на нечто, показавшееся Ориссе неприступным утесом, на котором и опоры-то для ног почти не находилось, а потом был еще один утес, и еще, так они продвигались все дальше и дальше, до тех пор пока холод не выморозил не только ее тело, но и ее мозг.

Мыслей не было, воля иссякла, и нечем стало заставлять себя следовать за развевающимся плащом, мелькавшим далеко впереди.

— Пусть он уходит без меня, — прошептала она. — Это бесполезно. Я не могу больше, не могу!

Она не выдала себя ни единым звуком, но, видимо, какое-то шестое чувство подсказало майору Мередиту, как ей тяжело, потому что он вдруг обернулся.

В призрачном звездном свете он увидел ее маленькую обмякшую фигурку, ее огромные исстрадавшиеся глаза…

Не сказав ни слова, он взял ее на руки.

Орисса порывалась было вырваться. Она собиралась сказать ему, что может еще справиться сама, но слова замерзли на ее губах.

Она прижалась щекой к его плечу и поняла, что умри она сейчас, это будет совсем не важно…

Первым ощущением Ориссы было то, что ей тепло.

Щеки уже не казались ей промерзшими льдинками на застывшем лице. Руки согрелись, и приятная истома наполняла все ее тело.

Где-то рядом тикали часы… В голове пронеслась смутная мысль: откуда тут могут появиться часы?

До чего же восхитительно было отогреться, и похоже, ей снились счастливые сны, потому что ощущение счастья все еще оставалось с ней.

Вдруг она поняла, что щекой прижимается к груди майора Мередита и чувствует тепло его тела.

Она распласталась на его обнаженной груди, вытянув одну руку вдоль его тела, а другую, согнув в локте, упирала в плечо.

Непроглядный мрак окутывал ее со всех сторон, и Орисса догадалась — Мередит укрыл ее своим плащом, словно шатром, а звук, который она слышала, был не чем иным, как биением его сердца.

Было не только невероятным облегчением согреться, но также невыразимо радостно знать, что он прижимал ее к себе, что она под его надежной защитой.

Ориссу пронзила мысль: да она любит его!

Она осознала это так ясно, как будто звезда, падая с небес, шепнула ей это или метеор прочертил небосвод огненным росчерком.

Она любила его! И все остальное меркло перед этим минутным озарением.

Орисса закрыла глаза и снова уснула…

Должно быть, прошло немало времени, прежде чем она почувствовала, что он пошевелился, а когда он стащил плащ с ее головы, она ощутила поток горячего воздуха и поняла, что солнце давно взошло.

Ей было неловко за то, как она спала, и она притворилась, что все еще не проснулась.

Он осторожно высвободил руку из-под нее и бережно уложил Ориссу на земляной пол. Затем очень тихо, так, что она едва слышала его шаги, Мередит вышел из пещеры, где они спали, и она осталась одна.

Она приоткрыла глаза.

Да, это была пещера. Довольно большая. Гораздо больше, чем их вчерашнее убежище.

Орисса судорожно вздохнула.

Ей вспомнился и ужасный холод, и тот миг, когда она ослабела, а майор Мередит заметил это, и ее пробуждение у него на груди, и пронзительное ощущение счастья, когда она поняла, что любит его.

«Могу ли я любить его? — спрашивала она себя. — Ведь я для него источник раздражения, не более!»

Когда-то он поцеловал ее, и теперь она понимала, как, впрочем, знала всегда: для него тот поцелуй — всего лишь мимолетный каприз.

Она не сомневалась, что выглядит ужасно: кожа приобрела какой-то землистый цвет; спутанные, нечесаные волосы скрыты под выцветшим ветхим тюрбаном; с ног свисают остатки шерстяных тряпок.

Только одна мысль наполняла ее сердце надеждой, мысль, что если они осилят задуманное и полк, запертый в осажденном форте, будет спасен, то дядя Генри выполнит обещанное — подарит ей самые красивые наряды, какие только можно купить в Лахоре, Дели и Мадрасе.

А когда у нее будут разнообразные туалеты, неужели она не покажется майору Мередиту самой привлекательной! Сомнения терзали ее душу. А может быть, она вообще не его тип женщины?

Мужчины-авантюристы, как правило, избегают брать в жены женщин-авантюристок. Им милее тихие, верные женщины, которые спокойно сидят дома и безмятежно ждут возвращения мужей.

«Нет, все безнадежно», — подумала Орисса. Но когда майор Мередит вернулся в пещеру, ей показалось, что ее сердце пустилось в какой-то первобытный танец и вот-вот выскочит из груди.

Он мог странно выглядеть, мог быть суровым, даже безжалостным, мог на ее глазах убить человека, и все же она любила его!

Она любила его всем своим существом! Ее любовь была не романтическими фантазиями юной девушки, которая, ничего не зная, лишь мечтает о суженом, — нет, ее любовь была любовью женщины к тому мужчине, которому она отдала не только свое сердце, но и всю свою душу.

«Я люблю вас!.. Я люблю вас!..» — хотелось ей крикнуть ему.

Но усилием воли она сумела подавить порыв и спросила с вполне безразличным видом:

— Насколько далеко мы продвинулись прошлой ночью?

— На довольно значительное расстояние, — ответил майор Мередит. — Мы вновь вернулись в район гор, окаймляющих пешаварскую дорогу. Сейчас мы достаточно далеко от лагеря тех племен, которые осадили форт, и в относительной безопасности.

Орисса радостно взглянула на него и, слегка запинаясь, проговорила:

— Мне… жаль, что вам пришлось… нести меня вчера ночью. Было… слишком холодно.

Воспоминания о том, как он согрел ее, вызвали яркий румянец на ее щеках, но она успокоила себя тем, что одна краска непременно скроет другую — под золотисто-коричневой краской на ее лице он не заметит ее смущения.

— Я был слишком требователен к вам, — ответил он. — Конечно, это было жестоко, но мне не оставалось ничего иного.

— Да, я понимаю, — согласилась Орисса.

— Надеюсь, мне не стоит повторять, что вы проявили себя с самой лучшей стороны, — продолжал он.

В его голосе было что-то такое, что заставило ее задрожать. Она невольно бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась.

— Я… подвела вас, — прошептала она.

— Ничего подобного! — возразил он. — Ни одна другая женщина в мире не справилась бы лучше.

У нее перехватило дыхание, она была не в силах даже взглянуть на него. А потом он добавил своим обычным холодновато-вежливым тоном:

— Вынужден извиниться. Мне следовало бы чем-то накормить вас, но запасы наши на исходе.

Впрочем, если повезет, еды хватит, так что, пока мы доберемся до Пешавара, голодная смерть нам не грозит.

Орисса хотела было возразить, что и чапати, и даже рис к этому времени стали почти несъедобными, но, собрав все свое мужество, она проглотила несколько рисинок. Запивая их водой, она старалась не думать, как сильно она голодна.

Поев, майор Мередит пошел к выходу из пещеры.

— Внизу я заметил пастуха со стадом овец. Но придется рискнуть и выйти сейчас, до наступления ночи.

— Разумно ли это? — спросила она.

— Необходимо добраться до Пешавара как можно быстрее, — ответил он. — Тот человек, которому я заплатил, мог не дойти, и Бог знает, что сейчас творится в Шубе.

Орисса поняла, что эта мысль всю дорогу мучила его, и она ощутила укол совести за то, что недостаточно болела душой за своего дядю.

Ругая себя за забывчивость и словно наверстывая упущенное, она стала страстно молиться, чтобы штурм форта не начался и чтобы подкрепления смогли пройти — хотя, как им это удастся, она не имела ни малейшего представления.

— Да, пошли, немедленно! — воскликнула она, и без дальнейших разговоров они отправились в путь.

Полуденный жар спал, но припекало еще достаточно сильно, и вскоре для Ориссы шерстяной плащ из одеяла, переброшенный через руку, стал невыносимо тяжел.

Но и выбросить его она не осмеливалась — Орисса слишком хорошо помнила про морозные ночи и понимала, что без этого одеяла она легко подхватит воспаление легких.

Нет, лучше быть измученной, чем больной!

Теперь вместо чрезмерного холода Орисса страдала от ужасной жары. Она с отвращением чувствовала, как по ее спине и груди струился пот.

Она с радостью сняла бы тюрбан, но майор Мередит непременно рассердится, стоит ей только намекнуть об этом.

Им по-прежнему необходимо было сохранять маскировку.

Ее туфли совсем изорвались, и ноги нестерпимо болели. Каждый шаг давался с большим трудом.

Они преодолевали одну гору за другой, едва не соскальзывая вниз по крутым ущельям, утоляли жажду из уже иссякающих ручьев, перебирались вброд через ледяные струи, пока не обогнули то, что казалось Ориссе пиком неприступной горы, как вдруг майор Мередит замер на месте, словно окаменел.

Приблизившись к нему, она тихо вскрикнула и застыла в испуге.

По узким звериным тропам шли, покрывая склон холма, люди — сотни людей, — казавшиеся сейчас не крупнее муравьев, но приближались они почти с невероятной скоростью.

— Что… это? Кто… они? — с трудом проговорила Орисса.

Она ожидала, что майор Мередит, развернувшись, побежит, пытаясь как-то спрятаться от надвигающейся орды, но внезапно поняла, что этого не потребуется. Все еще не веря себе, она взирала на мундиры приближающихся людей.

Одежда на всех была одинаковой, а черноволосые головы прикрывали одетые чуть набекрень знакомые ей шапочки.

Она услышала, как майор Мередит издал ликующий крик и радостно воздел руки. Но еще до этого Орисса поняла, что спасены не только они, спасена и Шуба.

Это были гхурки!

Выносливые, упорные бойцы, цепкие, как горные козы, маленькие солдаты Непала шли им на помощь!

Глава 9

Орисса шла через сад, и ласковое солнце согревало ее непокрытую голову.

За кустами рододендронов таилось укромное местечко, где среди буйной зелени на каменной колонне покоилась небольшая фигурка индийского божества.

Статуя была очень стара, и наверняка в свое время ее выкрали из храма.

Орисса знала, что эта фигурка изображает Кришну, бога любви, и, глядя на него, она неожиданно для самой себя стала молиться. Она молила бога даровать ей счастье любви, любви, в которой она так отчаянно нуждалась.

Девушка терялась в догадках, почему, как только они достигли Пешавара, майор Мередит исчез, и с тех пор она его не видела и ничего о нем не слышала.

После того как на горном склоне они встретили гхурков и майор Мередит объяснил их командиру точное расположение сил, осаждавших форт, они отправились, уже не прячась, прямо вниз и, оказавшись по другую сторону холма, вышли на пешаварскую дорогу.

Там находились брички и повозки, доставившие гхурков из британского военного городка близ Пешавара сюда в горы.

Орисса узнала тогда, что еще один батальон спустился по горам с другой стороны дороги, так что вскоре они нанесут двойной удар.

— Как только дорогу очистят, — объяснил ей майор Мередит, — сорок третий пехотный батальон выступит в подкрепление войскам в форте.

— Кто придумал послать гхурков? — спросила Орисса.

Майор Мередит усмехнулся:

— Я знал, что два их батальона стоят под Пешаваром.

Однако для откровенного разговора у них не было времени.

Их отвезли в британский военный городок на армейской бричке, запряженной четверкой лошадей, и хотя повозка была не из удобных, это было гораздо быстрее и лучше, чем идти пешком.

Они прибыли глубокой ночью, чему Орисса весьма порадовалась, так как прекрасно знала, как ужасно она выглядит в шинели офицера-гхурка.

Во всяком случае, эта шинель прикрывала ноги. Майор Мередит избавился от парика и, чтобы согреться, вынужден был облачиться во что попало, а потому тоже выглядел весьма странно.

Было восхитительно ехать, сидя бок о бок с ним на высоком сиденье армейской брички. Но рядом находился гхурк-возница, да и сзади них было еще двое солдат, так что большую часть пути они молчали и перекидывались только ничего не значащими фразами.

В городке майор Мередит передал Ориссу на попечение почтенной леди, жены офицера.

— Пожалуйста, накормите ее и уложите спать, — попросил он.

Позже, вспоминая все это, Орисса поражалась, насколько его слова напоминали распоряжения относительно собаки или лошади, она бывало и сама так говорила.

Однако она повиновалась ему без возражения, потому что теперь, когда улеглись волнения, Орисса чувствовала себя такой измученной, что у нее не было сил спорить.

Она чудом не заснула за ужином и, оказавшись в кровати, мгновенно провалилась в глубокий сон без сновидений.

Она долго спала, чуть ли не весь следующий день, а когда проснулась, обнаружила, что майор Мередит исчез.

Никто не мог сказать ей, куда он уехал, обратно в Шубу или, может быть, отправился к какому-нибудь важному генералу с бумагами, которые он забрал у убитого им человека.

Орисса стеснялась расспрашивать, но со всевозрастающей тоской в сердце ждала известий о нем.

В Пешаваре ей остаться не удалось, из военного городка ее отправили на юг, в Лахор.

Как чудесно было вновь оказаться в городе ее детства!

Лахор ничуть не изменился — он все так же утопал в розах и был украшен лиственным орнаментом густых аллей.

Но ни радость встречи с людьми, помнившими ее мать, ни восторг возвращения в края, воспоминания о которых яркими образами жили в ее памяти все эти годы, не могли унять беспокойства в ее душе.

Она не могла ничем заняться, все валилось из рук.

Вскоре она узнала, что гхурки успели в Шубу. Столкнувшись лицом к лицу с бойцами еще более воинственными и жестокими, чем они сами, восставшие разбежались по горам, исчезнув там, откуда пришли.

В Шубе обновили гарнизон, и ее дядя пребывал в добром здравии.

Он прислал ей письмо, в котором сообщал, как он гордится ею и как хотел бы увидеть свою племянницу вновь.

Она надеялась дождаться его в Лахоре, потому что именно там обычно размещались королевские Чилтерны, к тому же в доме полковника все было готово к его возвращению.

Но как раз тогда, когда Орисса раздумывала, под каким предлогом ей покинуть свою гостеприимную хозяйку, жену заместителя командующего, и переехать в дом полковника Гобарта, где она собиралась в будущем выполнять роль хозяйки дома, она получила заманчивое приглашение.

Приглашение было от полковника бенгальских улан. Полковник писал, что они с женой собираются провести отпуск в своем бунгало у подножия Гималаев и были бы рады принять гостью.

Само название полка зажгло в Ориссе надежду, что приглашение послано по просьбе майора Мередита и что он будет встречать ее там вместе с полковником и его женой.

Однако ее ждало горькое разочарование.

Перед домом расстилалось огромное озеро. Его вода переливалась и играла в ярких лучах солнца. А горы позади бунгало казались верными часовыми, стоявшими на страже тишины и покоя.

Именно в таких укромных местечках любят пережидать летнюю жару европейцы, живущие в Индии, именно сюда они выезжают всей семьей с женами и детьми, когда даже опахала не могут пошевелить знойный воздух.

Здесь было все, о чем можно было только мечтать, но здесь не было майора Мередита.

Ее сильно встревожил разговор с хозяйкой бунгало, миссис Лоуренс.

— Несомненно, Майрона Мередита наградят орденом за то, что он спас Шубу, — заметила как-то миссис Лоуренс в разговоре с Ориссой.

— Наградят орденом? — переспросила Орисса.

— Он уже давно достоин награды, но я полагаю, вы знаете, моя дорогая, что тех, кто участвует в «Большой игре», редко награждают за их труды.

Орисса в смятении не знала, что ответить, и миссис Лоуренс продолжала:

— Мой муж в таком восторге от Майрона, это будет трагедией, если ему придется покинуть Индию.

— Покинуть… но зачем? — спросила Орисса, чувствуя, что голос едва повинуется ей.

— Я слышала, что его отец, лорд Крум, тяжело болен, — ответила миссис Лоуренс, — а когда к Майрону перейдет титул, то вряд ли он захочет остаться в полку. Несомненно, что дома у него окажется много дел.

При этих словах Ориссе показалось, что ее сердце сжимает ледяная рука.

В ту ночь, лежа без сна и глядя во мрак, она спрашивала себя: что, если майор Мередит покинет армию и она никогда больше его не увидит?

Какими бы предположениями она прежде себя ни мучила, подобного поворота событий она не ожидала. Орисса приходила в отчаяние от одной только мысли, что их пути, возможно, уже разошлись и судьба больше никогда не сведет их вместе.

Прежде в ее сердце таилась уверенность, что ей не избежать встречи, но теперь их может разделить целый океан.

Вновь и вновь она в отчаянии спрашивала себя: почему она должна что-либо значить для него? Сначала он презирал ее, потом она стала для него обузой. Да, он безупречно выполнил свой долг по отношению к ней, но лишь как к человеку, который мало что значил для него и которого теперь можно забыть.

Отныне красоты сада, по которому она гуляла, больше не радовали ее.

Миссис Лоуренс, скучая по далекому дому, разбила сад на английский манер, с цветочными клумбами, на которых пестрели анютины глазки и бархотки, разливали сладкий аромат гвоздики, золотились головки желтовиоли и особенно пышно и изобильно разрослись незабудки.

Каждый цветок был осколком воспоминаний об Англии для тех, кто так тосковал по своей далекой родине.

Каменная статуэтка Кришны радостно танцевала на округлом пьедестале, но Ориссе казалось, что Бог дразнил ее, напоминая о счастье и любви, которых она никогда не познает.

В этом укромном уголке всегда было удивительно спокойно, поэтому она и приходила сюда за утешением.

Тишину нарушало лишь пение птиц, жужжание пчел и порхание над цветущим кустарником пестрых, яркокрылых бабочек.

Где-то вдалеке чей-то голос пел о любви. Мелодия песни звучала красиво, но разобрать слова Орисса не могла. Возможно, это была молитва Кришне, как и многие любовные песни.

— Вам письмо, леди Орисса, — раздался чей-то голос.

Орисса оглянулась и увидела капитана Радхи, одного из индийских офицеров полковника Лоуренса. Она так задумалась, что не заметила, как он подошел.

— Оно от вашего дяди, полковника Гобарта. Пришло с сегодняшней почтой.

— Благодарю вас, — ответила Орисса. И вдруг с ее губ сорвалось:

— Есть ли известия о… майоре Мередите? Казалось, индиец пребывал в замешательстве. Это был красивый молодой человек с карими

выразительными глазами, и относился он к Ориссе с искренним восхищением.

— Из Пешавара дошли слухи, — неуверенно проговорил капитан, — что он погиб.

Орисса словно окаменела.

В первое мгновение она ничего не почувствовала, даже боли. Как будто весь мир объяла могильная тишина.

— Но полной уверенности нет, есть лишь вздорные слухи, — торопливо добавил капитан Радхи. — Поверьте, майор непременно объявится, когда мы меньше, всего этого ожидаем. Он всегда объявляется неожиданно!

И он ушел, не сказав больше ни слова.

Орисса опустилась на скамью и положила подле себя нераспечатанное письмо. Когда она взглянула на Кришну, ее глаза наполнились слезами.

Все кончено.

Произошло как раз то, чего она всегда боялась. Именно поэтому ночи напролет она проводила без сна, вглядываясь во мрак. Она твердо знала, что без него у нее иссякнет желание жить.

Певец между тем приблизился, и теперь можно было понять слова песни. Орисса перевела их для себя так:

И в жизни иной, после смерти, в грядущем, В жилище Богов, кующих законы, Я вечно останусь твоей, лишь твоей, Дожидаясь, когда ты отыщешь меня и придешь.

Ее измученное сердце рванулось навстречу этой тягучей мелодии.

— О, великий Кришна, — взмолилась она, — помоги мне вновь отыскать его… пусть я найду его… и однажды… отдай мне его сердце… как он взял мое!

Внезапно ей почудилось, что каменный лик танцующего Бога преобразился, стал живым и прекрасным, а из его зениц полилось золотистое сияние. Бог улыбнулся ей, и видение исчезло.

Глаза Ориссы заволокло слезами, которые спустя мгновение заструились по щекам.

Вдруг глубокий, звучный голос за ее спиной воскликнул:

— Вы плачете? Я и не предполагал, что вы умеете плакать, Орисса!

Она вскочила, воображая, что грезит наяву, и увидела среди рододендронов его.

Он был в мундире своего полка, но с непокрытой головой, и он не спускал взгляд своих серых глаз с ее лица, как и каждую ночь в ее снах.

— Вы живы! Вы живы!

Она помчалась к нему, не сознавая, что делает, и оказалась в его объятиях просто потому, что именно этого так страстно желала.

Он крепко обнял ее. Это было все равно, что оказаться в раю. Его губы коснулись ее губ.

Он целовал ее совсем так же, как тогда, на борту корабля, но теперь волшебство поцелуя было столь беспредельно, столь возвышенно и пылко, как она ни вообразить, ни помыслить не смела.

Словно искра пробежала по ее телу. Теперь он взял не только ее сердце, теперь он взял из ее губ ее душу и слил со своей душой.

Он целовал слезы на ее щеках, влажные веки ее глаз и вновь ее губы, и наконец весь мир, кружась восторженным вихрем, исчез для нее, и не осталось ничего, кроме него…

Когда Орисса вновь обрела дар речи, ее лицо лучилось счастьем, а глаза сияли, словно напоенные солнечным светом.

— Мне… сказали, что вы… погибли!

— Простите меня, любовь моя, я не хотел так сильно огорчать вас.

Орисса замерла в его объятиях.

— Вы… вы сами велели капитану сказать мне… это?

— Увы.

— Но как вы… могли так… солгать?..

— Простите, умоляю вас!

— Но почему? Почему?! Почему вам вздумалось… так шутить надо мной?.. Это… жестоко!

— Каюсь, я был не прав, — признал он, — но я хотел, чтобы то, что, как я знал, существовало между нами, раскрылось. Я хотел убедиться, что ваша любовь достаточно велика.

Он умолк.

— Достаточно для чего? — спросила Орисса.

— Для того, чтобы немедленно обвенчаться! Прямо сейчас!

Орисса замерла, ее глаза на маленьком личике широко распахнулись от удивления.

— Мне нужно ехать в Англию, любовь моя. Умер мой отец.

— Мне очень… жаль, — пробормотала Орисса.

— О, он устал от жизни — слишком сильно он мучился в последнее время. Он знал, что долго не задержится на этом свете, но искренне ненавидел то, что называл «скорбь и рыдания».

Чуть помолчав, он продолжил:

— Вот почему он отправил меня обратно в Индию, и я плыл на том же корабле, что и вы.

— Так вы… покидаете… Индию?

До чего же ей трудно было произносить эти слова, даже несмотря на то что она стояла, по-прежнему прижавшись к нему и покачиваясь на волнах счастья.

— Совсем ненадолго, — ответил он, — но я не в силах покинуть вас.

— Я… действительно… нужна вам?

— Больше всего на свете! Поэтому, драгоценная моя, я кое-что задумал, и надеюсь, вы согласитесь с моими планами.

— Я согласна… на все! — пылко воскликнула Орисса. — Пока смогу… оставаться с вами.

— Именно это я и хотел от вас услышать, — обрадовался он, — но у меня не осталось времени, чтобы добиваться вашего расположения, как следовало бы.

Его губы дрогнули мимолетной улыбкой, так хорошо ей знакомой.

— Еще раз простите меня, что так обманул вас, но иначе как бы мы убедились, что можем обвенчаться немедленно? Ведь у нас здесь будет всего лишь неделя счастья, прежде чем мы поплывем домой.

Заметив, что глаза Ориссы погрустнели, он тихо добавил:

— Доставлю ли я вам радость, мое сокровище, сказав, что мы пробудем в Англии недолго? Мне предложено принять новое назначение в Индии, и, я думаю, мне будет очень полезно иметь жену, не только любящую эту страну, но и говорящую на урду.

— Новое назначение? — заинтересовалась Орисса. — Какое?

— Вице-король сообщил мне, что ее величество желает назначить меня вице-губернатором северо-западных провинций.

Он почувствовал, что Орисса затаила дыхание, и добавил:

— Нравится ли вам это, моя милая искательница приключений?

— О, да, — воскликнула Орисса, и вновь на ее ресницах заблестели слезинки, — но я и помыслить не могла ни о чем подобном… Это великолепно… это чудесно… восхитительно… быть с вами… и вместе… жить в Индии.

Орисса стояла на веранде и любовалась садом.

Ей не верилось, что на земле может быть что-либо прекраснее ее сада.

Рододендроны — малиновые, розовые, алые, лиловые и белые — густыми зарослями покрывали холмы за маленьким бунгало, а чуть дальше возвышались огромные горы, пики которых сейчас купались в закатных лучах солнца.

Сам сад изобиловал всевозможными цветами самых разных оттенков и ароматов, от горьковато-душистых орхидей до чарующе-сладостных лилий.

Птицы наперебой возносили к небесам вечерние гимны, и Орисса успела краем глаза заметить гималайского красавца фазана, поспешно бегущего сквозь цветущие кусты.

Из помещений для слуг позади бунгало, которое снял Майрон на их медовый месяц, до нее доносилось тихое бормотание певучих голосов и скрип водяного колеса, вращаемого волом, — старый вол неторопливо брел по кругу, поднимая на поверхность воду.

Все вокруг было таким родным и милым ее сердцу, что она затаила дыхание, боясь пошевелиться, — вдруг чары рассеются и волшебный мираж растает.

Ее шею обвивало ожерелье из бирюзы и бриллиантов, а бирюзовое сари, украшенное серебряной вышивкой и жемчугом, как нельзя лучше оттеняло ее магнолиевую кожу.

На ее пальце сиял перстень с огромной бирюзой в бриллиантовом обрамлении. На Востоке считается, что этот камень приносит удачу. И сари, и драгоценности были свадебным подарком ее мужа. Венчание проходило в ближайшей к дому Лоуренсов церкви. Единственными свидетелями были полковник и его жена.

Потом молодые супруги уехали. Последние мили своего путешествия они провели верхом на ловких горских пони.

За каждым поворотом горной тропинки окружающий пейзаж становился все ярче, все красивее. И Ориссе казалось, что она вступает в райские кущи.

— У меня есть муж… я обрела любовь… отныне мы вместе! — шептала она, и ее сердце переполнялось счастьем. Неужели этот человек, ехавший с ней бок о бок, ее муж!

И вот услышав на веранде его шаги, она вся встрепенулась, потянувшись к нему каждой клеточкой своего тела.

Он приблизился к ней.

— Это так прекрасно, так невероятно и так чудесно, — тихо промолвила она.

— Именно это я и подумал, — откликнулся он, — когда впервые увидел тебя.

Обернувшись, она взглянула на него, и от выражения его глаз у нее перехватило дыхание.

— Ты презирал меня! — напомнила она. — Я видела… На твоем лице ясно читалось презрение.

— Ничто не помешало мне видеть, как ты прекрасна, — возразил он, — и поэтому мне было очень больно от того, что, как я думал, ты вовлечена в пошленькую интрижку.

— И все же ты… поцеловал меня в ту ночь… на корабле.

— Я не сдержался, — ответил он. — Не смог. Ты была так восхитительно прекрасна, когда обратила свой взор к звездам. И тогда, как ты помнишь, Орисса, произошло нечто такое, что навек останется и с тобой и со мной.

— Я не знала… что поцелуй может быть… таким.

— И я не знал. Позже, когда я понял, что души наши неразделимы, ты меня сводила с ума. Я ревновал. Если бы ты только знала, как мучила меня мысль об этом муже в Ост-Индской компании!

Орисса негромко рассмеялась и дотронулась своими трепещущими пальцами до его руки.

— А… теперь? — спросила она, глядя ему в глаза.

Ответить он не успел. Позади них раздался голос слуги:

— Ужин подан, мэм-саиб.

Рука об руку они вошли в столовую.

Обслуживали их только двое слуг, а ужин состоял из любимых блюд Ориссы: форель из рек, струящихся с ледников, обжигающе пряное тушеное мясо с многочисленными чашечками ярких приправ, а также фрукты, снятые с деревьев этим утром.

Ужин закончился поздно, но и в темноте они еще долго беседовали.

Огонь свечей мерцал на ожерелье Ориссы и зажигал искорки в ее волосах, которые она, словно индианка, украсила веточкой благоухающей туберозы.

Было восхитительно сознавать, что их души пребывают в таком согласии, что мысли одного откликаются на мысли другого и что вместе они могут обсуждать все, что угодно.

Но случались и моменты тишины, тишины, наполненной огромным смыслом, когда их сердца незримо говорили друг с другом, не нуждаясь ни в каких словах.

Наконец Майрон отодвинул стул и, обняв Ориссу за плечи, вновь повел ее на веранду.

Дневная жара спала, оставив после себя мягкую прохладу, совсем как летним вечером в Англии.

Птицы теперь отдыхали, и ничто не нарушало тишину. Звезды, усыпав небо, мерцали как алмазы на темном бархате мрака. Над остроконечной вершиной самой дальней горы, высоко в небесах повис серебристый месяц.

— Ты все еще чувствуешь себя маленькой, беспомощной и одинокой? — спросил он.

— Теперь нет, — прошептала Орисса, — нет, когда я… рядом с тобой, когда я… наконец-то я… принадлежу тебе.

— Мы всегда принадлежали друг другу, — задумчиво проговорил он. — Мы встретились, Орисса, не в первый раз и не в последний. Ты столь же неотделимая часть меня, как я — часть тебя.

— Мистер Махла был прав, — чуть слышно промолвила Орисса, — когда говорил, что наша судьба… наша карма… предначертана свыше, и мы ничего не можем с этим поделать.

— У меня нет желания менять свою, — так же тихо отозвался Майрон.

С этими словами он нежно взял Ориссу за подбородок и повернул ее лицо к себе.

На мгновение он погрузился в темноту ее глаз, а потом его губы коснулись ее губ, и он взял ее в сладостный плен.

Она знала — спасения не было, даже захоти она этого.

Они являлись продолжением друг друга, и ничто во вселенной не могло бы разделить их.

— Я люблю тебя! — Его голос дрожал от страсти. — Боже, как я люблю тебя и как мне тебя не хватало! С первого же мгновения, едва мы увидели друг друга, я понял, как ты нужна мне!

— Мне кажется, что когда ты… поцеловал меня, я тоже поняла, что… мне не быть… цельной, пока я не соединюсь с тобой.

— Как сейчас, дорогая моя, — шепнул он. — Ты моя! Моя, и ничто не может разлучить нас.

Он целовал ее… целовал, пока мир вихрем не закружился вокруг нее, пока звезды не осыпались с небес и не устремились хороводом вокруг них. Теперь ее губы принадлежали уже не ей, а ему.

— Я люблю… тебя, — выдохнула она. — Я не верила, что такое… глубокое, полное счастье возможно.

Он чувствовал, как она трепещет, прильнув к нему, и он понял по ее чуть изменившемуся голосу и покорности ее губ, что он зажег в ней пламя желания не меньшей силы, чем то, которое сжигало его.

— Я клянусь заботиться о тебе, защищать тебя и боготворить тебя не только в этой жизни, но и во всех наших последующих жизнях, — пообещал он.

— Это… карма, — прошептала она.

— Карма любви!

Он крепче прижал ее к сердцу и повел сквозь открытые двери веранды в темноту спальни.

Белая москитная сетка свешивалась крупными складками на полог кровати. Никакой необходимости в ней в это время года не было, но она напоминала кружевные паруса сказочного корабля.

Майрон остановился посреди комнаты и очень нежным прикосновением расстегнул бирюзовое ожерелье Ориссы.

Затем он с особой бережностью вынул туберозу из ее волос, а потом одну за другой шпильки, удерживавшие волосы, так что длинные черные пряди дождем рассыпались по ее плечам, спускаясь чуть ли не до талии.

Приподняв одну из прядей, он поцеловал ее, сказав:

— Там, в пещере, когда я держал тебя в своих объятиях, твои волосы пахли жасмином. С тех пор этот запах преследовал меня.

Она не в силах была вымолвить ни слова, чувствуя, как его руки освобождают ее от бирюзового сари. Шелковой волной оно упало к ее ногам.

Лунный свет, льющийся сквозь окно, окутывал ее серебристым сиянием, и она стояла, как распускающийся бутон лотоса.

Она не испытывала смущения — магия Кришны погрузила ее в экстаз чуда, она пришла в единение с могучими скалами, со снежными пиками гор, со звездным небом, в единение с богами.

Майрон стоял и взирал на нее затаив дыхание.

— Может ли кто-либо из смертных быть столь прекрасным? — дрогнувшим голосом вопросил он. — Ты реальна или только снишься мне?

И она шепнула:

— Я… вечно останусь… твоей, лишь твоей.

И тогда его губы завладели ее губами, и его сердце слилось с ее сердцем.

Примечания

1

Спардек (мор.) — палуба средней надстройки на судах, а также сама средняя надстройка.

(обратно)

2

Факир — здесь: нищенствующий мусульманский монах (то же, что дервиш).

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9 . . .

Реклама на сайте