«Мы на «чертовом» катались колесе»

Мы на «чертовом» катались колесе (fb2) - Мы на «чертовом» катались колесе 611K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Валентинович Волознев

Игорь Волознев Мы на «чертовом» катались колесе

1

О приезде Ронни Сэндза в Москву Марине сообщила ее подруга, Татьяна, которая, в свою очередь, узнала об этом из последнего номера «Московского комсомольца».

— К нам на кинофестиваль прилетел сам Ронни Сэндз! — восторженно сообщила она Марине и Леониду. — Подумать только — Сэндз, звезда мировой величины! Он сейчас даже более знаменит, чем Ди Каприо и Том Круз…

Разговор происходил в торговом зале обувного магазина «Салита», где Леонид работал охранником, а обе подруги — продавщицами. Леонид — стриженый здоровяк в строгом черном костюме и галстуке — отнесся к новости с прохладцей. Он не посещал кинотеатры, а по видеку предпочитал смотреть дешевые боевики.

— Сэндз? — переспросил он, подавляя зевок. — У меня жена по нему с ума сходит. И чего это он прилетел?

— Он будет представлять на внеконкурсном показе новый фильм — «Жестокий ангел», в котором играет главную роль.

Татьяна протянула ему газету, но Марина перехватила ее и взглянула на фотографию. На ней был запечатлен Ронни Сэндз, пробирающийся сквозь толпу поклонниц.

— Приехал с женой, — продолжала щебетать Татьяна. — Очень симпатичная. Я видела ее фото в «Космополитене». Вот бы посмотреть на них в живую…

— Ну и чего, — равнодушно пробасил Леонид. — Съезди и посмотри.

— Так уж на тот сеанс, где будет Сэндз, все билеты проданы! Разве что к кинотеатру подъехать, дождаться его у входа?

Охранник скептически покачал головой. Татьяна обернулась к подруге:

— Марин, может, съездим завтра? А то ведь улетит, и больше никогда в жизни не увидим!

Марина вернула ей газету.

— Погоди, у меня покупатель…

Одна из посетительниц заинтересовалась туфлями на стенде фирмы «Поллини». Марина с дежурной улыбкой устремилась ей навстречу, и разговор о приезде Ронни Сэндза был благополучно замят.

До конца рабочего дня Татьяна еще несколько раз пыталась «завести» подругу на эту тему, но Марина избегала говорить о Сэндзе. Перед самым закрытием магазина, когда Татьяна была занята с покупателями, она украдкой подняла газету, оставленную на стуле, и еще раз всмотрелась в фотографию. Да, это был он, Ронни. Она сразу узнала это мужественное красивое лицо с благородными чертами, эту полуулыбку чувственного рта, мягкий прищур светлых глаз. На фотографии, сделанной корреспондентом явно второпях и из неудобного положения, Ронни все же получился очень удачно. Именно таким она встретила его дождливым сентябрьским вечером пять лет назад…

Ее мысли перебили покупатели. Их сегодня было почему-то больше обычного, и все повалили перед самым закрытием магазина. В десять минут девятого Марина закончила работу, переоделась и, выйдя через служебный вход, зашагала по Ленинскому проспекту. Жаркий летний вечер был полон солнца. День, казалось, и не думал кончаться. Она перешла проезжую часть и свернула на улицу Стасовой. Здесь был ее дом — панельная девятиэтажка, а дальше по улице, в сотне метров, — детский сад, куда ходила ее дочка. Марина забрала оттуда Настю, и они вместе направились в магазин. Девочка, как всегда, принялась просить жвачку и шоколадку. Обычно Марина ее не баловала, покупала либо одно, либо другое, а то и вовсе ничего, смотря по ее поведению в детском саду, но сегодня неожиданно расщедрилась: дочка получила несколько пачек жевательной резинки, две шоколадки и в придачу конфеты «чупа-чупс». С покупками они вернулись домой.

У Марины была небольшая однокомнатная квартира, доставшаяся ей от бабушки. Отец и мать жили в Звенигороде, раньше она и сама жила там с двумя младшими братьями и сестрой. После смерти бабушки было решено, что московская квартира должна достаться ей, как самой старшей среди детей. В ту пору Марина уже закончила школу и поступила на курсы секретарей-референтов. Тогда же в ее жизни и появился этот американец…

Дома, переодевая дочку, она заглянула в ее светло-зеленые, с золотистой искрой глаза. Это были его глаза. И Настина улыбка — тоже его, Ронни.

— Мама, ты чего? — Дочка смутилась под ее пристальным взглядом.

— Ничего. — Марина перевела дыхание, улыбнулась. — Просто я подумала, что тебе давно пора бы вымыть головку!

Настя подбежала к зеркалу и посмотрела на себя. Марина обратила внимание, что волосы у дочки — от нее, от матери. Такие же пепельно-серые, густые, волнистые. Они удивительно хорошо сочетались с мягкой зеленью Настиных глаз. Дочь обещала вырасти настоящей красавицей.

Марина вздохнула, отправляясь с сумкой на кухню. Ронни Сэндз промелькнул в ее жизни как ослепительный метеор, оставив Настю и приправленные горечью воспоминания. Он жил с ней всего четыре месяца. В конце января срочно вылетел в Штаты для участия в съемках, клятвенно пообещав вернуться за ней или вызвать ее к себе в Лос-Анджелес. В первое время он часто звонил, но потом международные звонки в ее квартире стали звучать все реже — Ронни объяснял это своей загруженностью работой, — а к лету и вовсе прекратились. В июле она послала ему телеграмму о том, что у них родилась дочка. Ответная телеграмма содержала вежливое, отдающее холодом поздравление. А осенью того же года в Москву прибыл мистер Джонсон, адвокат Сэндза. Он позвонил ей из гостиницы «Рэдиссон-Славянская» и сообщил, что совершил перелет из Америки специально ради разговора с ней.

Она хорошо помнила этот визит. Худощавый, с залысинами, человек лет сорока пяти, в безукоризненном черном костюме, сидел в ее комнате за накрытым клеенчатой скатертью столом и оглядывал старомодную бабушкину мебель сквозь очки в тонкой золоченой оправе.

— …Вы должны понять, миссис Рябинина, что для мистера Сэндза это нежелательный ребенок, — размеренно журчал вкрадчивый голос адвоката. — Подобные увлечения характерны для мужчин в его возрасте, да и для женщин тоже, но далеко не всегда эти увлечения кончаются рождением ребенка. Теперь, конечно, уже поздно напоминать вам, что вы должны были воспользоваться средствами контрацепции или обратиться к медику, который смог бы прервать беременность. Случилось то, что случилось, и нам ничего не остается, как принять этот факт и обсудить вопрос о наших дальнейших действиях…

— Ронни отказывается от ребенка? — стараясь казаться спокойной, спросила Марина.

— Нет, почему же. Мистер Сэндз готов взять на себя свою долю ответственности…

Они разговаривали на английском, которым она отлично владела. В двух метрах от адвоката, в детской кроватке, попискивала Настя. Он всего лишь раз покосился в ее сторону.

— Хорошо, что он хотя бы вспомнил обо мне. А то я уж подумала, он забыл про меня в своем Лос-Анджелесе!

Она произнесла это несколько взвинченно, но адвокат никак не прореагировал на ее интонацию.

— Не думаю, что вам есть смысл обращаться в суд Соединенных Штатов по поводу взыскания с мистера Сэндза алиментов или выплаты вам компенсации за моральный ущерб, — продолжал он прежним размеренным тоном. — Такие процессы длятся годами и требуют немалых финансовых средств, которыми вы, насколько я могу судить, не располагаете…

Она недоуменно пожала плечами. Ей и в голову бы не пришло обращаться в американский суд!

— Вы приехали запугивать меня?

— Ни в коем случае. Но я считаю целесообразным предупредить вас, что судебное дело, если вы его начнете, обещает быть длительным, а ваши шансы на выигрыш невелики. Мистер Сэндз, как вы знаете, занят в сфере кинобизнеса, он актер, причем довольно успешный, а такие люди обычно подвергаются сексуальным домогательствам со стороны поклонниц. Не каждый на его месте способен выдержать подобный прессинг и не поддаться соблазну…

— Вы хотите сказать, что я соблазнила Ронни? — возмутилась Марина.

— Я хочу сказать, что в реальной жизни чаще всего происходит именно так. — Адвокат сдержанно улыбнулся. — И примеров того, как поклонницы устраивают самую настоящую охоту на своих кумиров, — масса. Суд наверняка учтет это обстоятельство. Против вас также сыграет то, что вы иностранка. В Америке это очень весомый фактор…

Крик младенца заставил его умолкнуть. Марина подошла к кроватке и взяла малышку на руки.

— Сейчас время кормить ее, — сказала она.

— Мне выйти?

— Нет, можете только отвернуться.

Мистер Джонсон сдвинулся вместе со стулом на девяносто градусов.

— Вы заботливая мать, миссис Рябинина, — выдал он дежурный комплимент.

Марине захотелось треснуть его чем-нибудь по лысине. Пока Настя, чмокая, сосала ее грудь, он молчал. Услышав, что она встала и принялась укладывать ребенка обратно в кроватку, деликатно кашлянул.

Марина уже поняла, ради чего он приехал.

— Скажите прямо, мистер Джонсон, вы боитесь, что я начну требовать с Ронни алименты?

— Нет, мы этого не боимся. Для вас, миссис Рябинина, и для мистера Сэндза будет лучше, если ми уладим это дело без судебного процесса и лишней огласки. Мистер Сэндз будет ежемесячно выплачивать вам на содержание ребенка полторы тысячи долларов. Он не настолько богат, чтобы вести речь о чем-то большем. Это максимум того, что он может вам выделить. Для США это, может быть, и немного, но в условиях России весьма приличная сумма. На такие деньги тут можно существовать вполне безбедно, так что советую вам согласиться. — Он умолк, выжидательно посмотрев на нее. Она тоже молчала, подавленная нахлынувшими на нее горечью и разочарованием. — Мы откроем для вас счет в «Мосбизнесбанке» и каждый месяц будем переводить на него положенные вам деньги. И настоятельно советую не предавать огласке факт вашей связи с мистером Сэндзом. Иначе мы вынуждены будем прекратить выплаты, а мой клиент будет все отрицать. Вы вряд ли сумеете что-нибудь доказать, а подавать на мистера Сэндза в американский суд в вашем положении, повторяю, не имеет никакого смысла…

Его голос продолжал журчать, а Марина, не слыша, сидела, откинувшись на стуле, и смотрела на него глазами, полными слез.

— Скажите, — пробормотала она, когда адвокат замолчал, — у Ронни… появилась другая женщина?

— Да. Мистер Сэндз уже помолвлен, и скоро состоится его свадьба.

В груди у нее будто что-то оборвалось. Так она и думала! Во время недолгого знакомства с Ронни у нее сложилось впечатление, что он не ловелас, что происходящее между ними для него не мимолетная интрижка, не случайный роман, который вскоре забудется. Нет, сердце говорило ей, что он испытывает настоящее чувство. Он, вне всякого сомнения, был искренен, когда говорил о своей любви и, уезжая, обещал помнить ее и непременно вернуться. Ошибки тут быть не могло! Ронни, ее Ронни, действительно любил ее! И тем обиднее были отчужденность и холодок в его голосе, появившиеся в последних телефонных звонках. Она ни разу не спросила его о причине этой перемены, но чувствовала, что дорогу ей перешла соперница. У него кто-то появился. И вот теперь адвокат подтвердил ее догадку.

— А… кто она?..

— Голливудская актриса, принадлежит к тому кругу, что и мистер Сэндз. Впрочем, я не уполномочен разговаривать на эту тему. При желании вы, наверное, всегда сможете узнать подробности в бульварной прессе… Уверен, что там появятся материалы об этом…

После беседы с адвокатом Марина совершенно перестала интересоваться кинознаменитостями. Когда в журналах или газетах ей попадались статьи о них, она спешила перевернуть страницу, словно боялась наткнуться на информацию о Ронни Сэндзе. Она ничего не желала о нем знать. Всеми силами старалась вытравить этого человека из своих мыслей и души. Но это было невозможно. Воспоминания преследовали ее неотступно, особенно долгими одинокими вечерами.

Деньги эти, полторы тысячи долларов, ей очень помогли на первых порах. Марина устроилась секретаршей в одну риэлтерскую фирму, но вскоре вынуждена была уйти оттуда, не выдержав откровенных приставаний начальника. Какое-то время она сидела без работы и, если бы не деньги из Америки, вообще бы не знала, что делать. Потом, когда Насте было полтора года, ее через знакомых взяли на должность продавца-консультанта в магазин «Салита» на Ленинском проспекте, недалеко от ее дома. Это было довольно престижное место, зарплату здесь платили хорошую. Появилась даже возможность помогать семье. Двое младших братьев и сестра еще учились в школе, и Маринины деньги пришлись как нельзя кстати.

…Настя, держа во рту конфету «чупа-чупс», направилась за ней на кухню.

— Что было нового в детском саду? — спросила Марина. — Какую сказку вам читали?

— Про Буратино! — воскликнула девочка. — У нас есть книга про него!

Она умчалась в комнату и вскоре вернулась с большой глянцевой книжкой. Стала переворачивать страницы.

— Ты мне прочитаешь еще раз?

— Пойди сначала умойся. Смотри, руки какие грязные. Еще ведь не умывалась, как пришла!

Отправив дочку в ванную, Марина занялась ужином. Чистила картошку, жарила на сковороде лук. Но все это механически, думая совсем о другом.

В газете было написано, что Ронни прилетел неожиданно для организаторов кинофестиваля. Они и не надеялись на появление такой знаменитости. Марина втайне считала, что он прилетел из-за нее. Он хочет ее увидеть. Посмотреть на дочку. Каждую минуту может раздаться телефонный звонок. Конечно, он должен позвонить ей, он непременно позвонит! Подумав так, она уже в следующую секунду опомнилась. Он взял с собой жену! Значит, прилетел сюда действительно по делам кинофестиваля и вряд ли захочет встречаться со своей прежней подругой, которой когда-то с таким пылом признавался в любви…

Присутствие жены огорчало больше всего, даже злило. Марина никогда не видела ее, но образ этой женщины рисовался ей в виде красивой, разряженной и совершенно пустой куклы с глянцевым, без единой морщинки, лицом. Именно такие чаще всего и добиваются успеха в жизни. Марина не желала ее видеть, не желала даже думать о ней и все же страстно хотела на нее посмотреть. На нее и на Ронни. Она знала, что это ей ничего, кроме жестоких душевных мук и тайных слез, не принесет, и все же мысленно стремилась к кинотеатру «Пушкинский», где Ронни вместе с женой должен появиться завтра.

Несмотря на принятое решение не интересоваться жизнью Сэндза, она однажды не выдержала и пошла на фильм «Луна-парк», где он снимался в главной роли. Насте незадолго до этого исполнилось два года. Картина была удостоена шести «Оскаров» и имела шумный успех, все только и говорили о ней. Снимки из фильма и портреты Сэндза не сходили со страниц бульварной прессы. Сначала Марина упорствовала. Старалась не смотреть на развешенные повсюду рекламные афиши фильма, не слушать разговоров о нем, сразу переключала телевизор на другой канал, лишь только речь заходила о «Луна-парке». Любое упоминание о Сэндзе вызывало в душе горечь, будило воспоминания. И все же, видимо, поддавшись мимолетному настроению, к которому примешивалась изрядная доля чисто женского любопытства, она подъехала к кинотеатру и купила билет.

Герой, которого играл Ронни, и героиня познакомились в знаменитом парке аттракционов в окрестностях Парижа. У Марины сильно забилось сердце, когда она увидела, как они поднимаются в кабине огромного «чертова колеса». Неожиданно заглох мотор, «колесо» встало. Кабина с героями застыла на сумасшедшей высоте. Пока ремонтники возились с забарахлившим двигателем, начали сгущаться тучи. К месту событий подъехали пожарные машины, к кабинам потянулись раздвижные лестницы. Героиня занервничала, боясь спускаться, но еще больше ее страшила перспектива остаться в кабине на всю ночь. Герой поддерживает ее, и тут начинается дождь, настоящий ливень. Еще не успев добраться до земли, они промокают до нитки.

Марина не выдержала, встала и, сдерживая слезы, заспешила к выходу. Досматривать фильм у нее не было сил. Это была история ее знакомства с Ронни, все так и произошло, только не во Франции, а в Москве, и на месте героини была она!

Выйдя из кинотеатра, она долго бродила по вечерним улицам. Вокруг вспыхивали и рассыпались неоновые огни рекламы, светились витрины дорогих магазинов, но она ничего не замечала. Фильм разбередил ей душу. Многое в нем было похоже, и все-таки совсем не то, что случилось с ней и Ронни в действительности. Она шла, восстанавливая в памяти и вновь переживая события того осеннего вечера…

Воспоминания были такими отчетливыми, словно это произошло вчера. А началось все с приглашения Алешки Красильщикова съездить с ним в парк Горького. Она согласилась. Почему-то вдруг захотелось покататься на «чертовом колесе». До этого она каталась на нем очень давно, еще совсем маленькой, и сейчас решила освежить детские впечатления. Воскресным сентябрьским днем они поехали в парк, покатались на «американских горках», потом долго сидели в кафе.

День быстро переходил в вечер. В парке зажглись фонари. Недавно прошел дождь, и аллеи были полны мокрой опавшей листвы. Свет цветных ламп на аттракционах дробился в многочисленных лужах и потемневшей воде прудов. Наверное, из-за того, что вечер выдался мглистым и дождливым, народу в парке было немного. Алексей выпил три бутылки пива. Марина же выпила совсем немного, только чтобы согреться. Днем было солнечно и тепло, даже жарко, и никто не ожидал, что к вечеру так похолодает. На ней было легкое безрукавное зеленое платье чуть ниже колен, с разрезом на бедре, и она, конечно, быстро продрогла. Прогулка перестала доставлять удовольствие. А тут еще захмелевший Алексей стал шумным и совершенно невыносимым со своими приставаниями.

Она знала его еще по Звенигороду. Их семьи жили на одной улице, и она видела этого статного симпатичного парня довольно часто, но по-настоящему они познакомились и стали встречаться совсем недавно. Алексей умел стильно одеваться и учился в престижном юридическом институте. Его ухаживания родители Марины одобряли. Он казался им завидным женихом. Она уже не помнила, из-за чего возникла ссора. Алексей довольно грубо попытался ее удержать, но она вырвалась и убежала куда-то в темноту аллей. Потом в одиночестве бродила мимо палаток, летних кафе, пустующих столиков, аттракционов и клумб. Алексей совершенно испортил ей настроение, и на душе было скверно. Она решила, что пора ехать домой, и тут вышла к основанию огромного «чертова колеса». «Колесо» работало, а у лестницы, ведущей на посадочную площадку, стояло человек десять, не больше. Контролер — молодой парень в рыжем форменном костюме — рассаживал людей по кабинам.

Марина, неожиданно для себя, захотела прокатиться. Она ведь, собственно, из-за этого и пришла в парк! Купив билет, девушка поднялась на площадку.

Поскольку желающих было немного, контролер сажал людей только в каждую третью кабину, а две другие оставлял пустыми. Марина залезла в кабину, уселась на скамеечку. Парень захлопнул дверцу, и кабина, встряхнувшись и слегка закачавшись, стронулась с места, проползла несколько метров вверх и остановилась. Рассадив всех по местам, контролер дал знак запускать «колесо».

Кабины дружно тронулись и поехали без остановок. Аттракционы, пруд, палатки, темная зелень деревьев поплыли вниз. Все шире распахивалась залитая желтыми и белыми огнями панорама огромного города. Убегала куда-то вниз глянцево-черная река, расчерченная длинными дробящимися отражениями фонарей, сверкал изгиб Крымского моста, золотились верхушки башен Академии наук, за которыми, над туманным массивом Воробьевых гор, плыл в ночном небе подсвеченный шпиль МГУ. Небо почти сплошь закрывали облака. Море огней расплывалось в зыбком мареве. А потом фонари на набережной опять начали приближаться, надвинулись, увеличиваясь в размерах, парковые деревья, и вот уже река пропала за ними, показались палатки, черное зеркало пруда с застывшей на нем единственной лодкой. Стремительно проносилась посадочная площадка, и вновь начинался подъем.

Наверху гулял ветер. Марина, стараясь согреться, терла руками голые плечи. Кабина заканчивала последний круг. Ее занесло на вершину, она начала спуск и вдруг, резко дернувшись, встала где-то на уровне пятого этажа. Потом кабину сильно встряхнуло. Рывок был таким резким, что Марину едва не сбросило со скамейки. Вскрикнув, она ухватилась за металлический поручень перед собой.

Кабина раскачивалась, и казалось, что деревья и огни внизу раскачиваются вместе с ней.

— Внимание! — надтреснуто прозвучало из радиодинамика у основания «колеса». — Небольшая техническая неисправность. Просим не волноваться и немного подождать.

— Ну вот, докатались… — пробормотала Марина, оборачиваясь к соседу по кабине.

С первого взгляда на него она определила, что это иностранец. Возможно, скандинав или немец. Бросились в глаза его густые светло-русые волосы. В следующую минуту ее догадка подтвердилась.

— Не нужно беспокоиться, — сказал он с заметным акцентом и ободряюще улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. — Кабина не упадет, это абсолютно точно.

Она тоже улыбнулась.

— А я и не боюсь. Но сколько же нам придется ждать?

Он пожал плечами.

— Увы, сколько бы ни было, но ничего другого не остается. Вы говорите по-английски?

— Да.

Он сразу перешел на родной язык.

— Прекрасно! А то в русском я чувствую себя не слишком уверенно. В таком случае будем знакомы. Меня зовут Ронни Сэндз. Можешь называть меня просто Ронни. Я американец.

— А я родилась под Москвой, в Звенигороде. Меня зовут Марина Рябинина.

— Не волнуйся, я думаю, мы сейчас поедем. Кстати, ты хорошо знаешь Москву? Что это за странное сооружение?

— Где?

— Вон там, — показал он.

— A-а, это Шуховская башня.

— Шуховская?

— Она названа по фамилии архитектора, который ее построил. Раньше там работало телевидение. До того как построили Останкинскую башню.

— А где Останкинская башня?

Она огляделась.

— Должна быть там… — Марина неопределенно махнула рукой. — Ее сейчас не видно в тумане…

Она наконец получила возможность рассмотреть своего спутника внимательней. Ему было года двадцать четыре. Значит, почти на пять лет старше ее. Приятное, покрытое легким загаром лицо с правильными чертами, на котором выделялись светлые глаза, и особенно его мягкая улыбка сразу располагали к себе. Он был в белой, расстегнутой наверху рубашке и в темной куртке, и еще от него исходил едва ощутимый аромат одеколона, который Марина почувствовала сразу, когда только садилась в кабину.

— Считай это забавным приключением, и все будет нормально, — сказал он.

Ронни старался развлечь ее разговором. Уверял, что почти точно такая же история произошла с ним лет семь назад во Флориде, в «Диснейленде». Слушая его, она не могла не улыбнуться. «Диснейленд»! Флорида! Это было похоже на сказку.

Между тем кабина продолжала висеть, не двигаясь с места. На посадочной площадке суетились механики. Внезапно из мотора, расположенного где-то под основанием площадки, повалил густой черный дым. Его сейчас же подхватил ветер, прибил к земле и понес куда-то в сторону пруда. Подъехала ремонтная машина, а через пятнадцать минут — пожарная. Из брандспойта по дымящемуся мотору ударила струя пены.

Ронни, наблюдая за действиями пожарных, снова улыбнулся, на этот раз скептически. Покачал головой.

— Сдается мне, что ты была права. Мы застряли основательно.

— Не хватало еще проторчать тут всю ночь! — Она зябко передернула плечами.

— Ты замерзла?

Не дожидаясь ответа, он снял с себя куртку и набросил ей на плечи. Марину приятно удивила заботливость, с которой он укутал ее. Она благодарно на него посмотрела и смущенно проговорила:

— Спасибо.

Куртка хранила тепло его тела. Марина в ней мгновенно согрелась.

— Кажется, скоро пойдет дождь, — сказала она.

— Похоже на то.

Небо темнело. Вдали, у самого горизонта, беззвучно вспыхивали зарницы. Заметив ее уныние, он постарался ее разговорить, охотно рассказывая о себе. Оказалось, что он актер, играет на Бродвее, а в Москву приехал осваивать систему Станиславского, для чего специально выучил русский язык. Сейчас посещает курсы во ВГИКе. О себе Марина поведала только то, что учится на секретаря-референта и мечтает найти работу в какой-нибудь солидной фирме.

— Ты только будь настойчивей и обязательно устроишься. — Улыбка Ронни так и лучилась оптимизмом. — У тебя все получится, вот увидишь!

Марина в сомнении качала головой, однако тоже улыбалась.

На ближней аллее разворачивались уже три пожарные машины. В отдалении собралась толпа зевак, однако вскоре начала редеть. Люди расходились, не дожидаясь дождя. Зарницы, бесшумные, как призраки, летали по всему небу. Негромко и как бы нехотя рокотал гром. Марина невольно притихла, следя за сиянием, порхающим среди туч. Была «воробьиная ночь», какие иногда случаются в конце лета и начале осени. Молнии резвились вовсю, мгновенным голубым блеском заливая гладь пруда, деревья, аллеи, пожарные машины и стальные спицы гигантского колеса. Когда их свет внезапно врывался в полумрак кабины, Марина вздрагивала и замирала от страха.

— Внимание! Посетители, находящиеся в кабинах, — снова ожил радиодинамик, — по техническим причинам «Колесо обозрения» остановлено. Просьба не беспокоиться, всех эвакуируют по пожарным лестницам. Это абсолютно безопасно. К правому краю лестницы прикреплен страховочный ремень. Всем спускающимся нужно затянуть его на поясе…

Марина, завороженно следившая за молниями, опомнилась.

— А? Это что же? По лестнице? Какой ужас! Я никуда не полезу!

— Со страховочным ремнем это безопасно, — начал уговаривать ее Ронни. — Тем более я буду спускаться с тобой. Я уже лазил по пожарным лестницам. Ерунда, тут нет никакого риска…

На самом деле и для него такой спуск был первым в жизни, но он должен был как-то успокоить ее.

— Говорю тебе, это все сущий пустяк, — убеждал он Марину с улыбкой. — У нас в колледже был специальный курс по противопожарной безопасности. Мы только тем и занимались, что лазили по таким вот лестницам вверх и вниз…

От двух машин начали выдвигаться, поднимаясь, лестницы. На верхушке каждой из них сидел пожарный. Лестницы достигли двух самых верхних кабин, и оттуда полезли люди.

— Это что же, и мы так полезем? — прошептала Марина, показывая на парочку, которая неторопливо спускалась мимо их кабины. — Ни за что на свете! Я боюсь!

— Но я же буду с тобой, — сказал Ронни таким тоном, словно это был самый веский аргумент. — А значит, безопасность гарантирована на сто процентов!

Марина проследила глазами, как спускающиеся достигли основания лестницы.

— И как только они не испугались… — пробормотала она.

— Ты боишься, потому что глядишь на них со стороны. А когда окажешься на лестнице, будет не страшно.

— Откуда ты знаешь?

— По собственному опыту!

Верхний конец лестницы дотянулся до их убежища и уткнулся в стенку, слегка наклонив кабину. На верхней ступеньке сидел парень лет девятнадцати, в каске и дерюжной пожарной форме.

— Сколько вас тут? Двое? — деловито осведомился он. — Тем лучше. Значит, вместе и полезете. Кто первый?

— Пожалуй, я, — сказал Ронни. — А дама за мной. Я буду ее поддерживать.

Парень протянул ему конец страховочного ремня:

— Застегивайтесь.

Марина тихонько поскуливала от страха, дрожащими пальцами затягивая на себе кожаные язычки. Ронни уже вылез на лестницу.

— Давай, — позвал он ее. — Это совсем не страшно. Вниз и по сторонам не смотри, все внимание сосредоточь на перекладинах.

Она вылезла из кабины. Ее сердце замерло от страха. Спустившись на пару перекладин, она почувствовала, что грудь Ронни коснулась ее бедер. Она осторожно шагала вниз, и такой же шаг делал он, держа ее в кольце своих рук.

— Все о’кей, — сквозь порыв ветра долетел до нее его голос. — Земля уже близко.

Марина видела внизу освещенную фарами машин площадку «чертова колеса», прутья невысокой ограды и заросли кустарников. Постепенно площадка отодвигалась в сторону, а ограда и кустарники становились крупнее и ближе. Марина уже приноровилась к лестнице. Первоначальный страх действительно покинул ее. Она почувствовала, что ей даже приятно спускаться в объятиях этого симпатичного американца, бедрами и ягодицами ощущая прикосновения его горячего тела.

Эта невольная близость возбуждала и его. Руки Ронни все теснее обвивали Марину.

Они были в десятке метров от земли, когда небо внезапно прорвало. Всего несколько секунд барабанили первые крупные капли, а потом вдруг разом хлынул ливень. Марина тоненько вскрикнула и двинулась быстрее. Пока они добрались до крыши пожарной машины и отстегнули ремни, дождь промочил их насквозь. На Марине все промокло до нитки. Прическа ее сбилась, тушь потекла по щекам. Она слезла с пожарной машины и бросилась к ближайшему дереву. Ронни устремился за ней.

Местность вокруг «чертова колеса» мгновенно обезлюдела. Эвакуацию из остальных кабин пришлось временно прекратить. Дождь лил стеной, и дерево совсем не спасало.

— Все, мы вымокли, — обреченно сказала она. — Считай, что мы принимаем душ.

— Бежим туда! — Ронни показал на распахнутую дверь летнего кафе невдалеке.

Не дожидаясь ответа, он взял ее за руку и бросился к невысокому деревянному зданию на берегу пруда.

Кафе находилось на ремонте. Стены и пол в просторном темном помещении, куда они вбежали, были выпачканы известкой, вместо столиков громоздились мадьярские козлы, застеленные грязными газетами. В помещении пережидали дождь человек пять прохожих и двое пожарных. Все стояли у двери и смотрели на ливень.

— Есть у кого-нибудь сухая майка и штаны? — начал спрашивать Ронни.

В ответ люди лишь посмеивались. Наконец какой-то мужчина, видимо работник парка, показал на дальнюю дверь.

— В бытовке посмотрите. Может, найдете что-нибудь.

Ронни направился туда. Марине ничего не оставалось, как последовать за ним. Они попали в темный коридор, куда выходили еще две двери. Свет сюда просачивался через дальнее запыленное окно. Блеснувшая молния пришлась как нельзя кстати, иначе Марина споткнулась бы о ведро…

Ронни заглянул в правую дверь. В потемках удалось рассмотреть пирамиды наставленных друг на друга столов и стульев. Качая головой, он вернулся в коридор и открыл левую дверь. За ней, очевидно, и была та самая бытовка. По стенкам на крючьях висела сменная одежда.

— Где здесь выключатель? — Американец в темноте пошарил рукой по стене, но никакого выключателя не нашел.

За окнами продолжал громыхать гром. Врывавшийся в помещение свет зарниц озарял мешки, сваленные на полу. Молнии мелькали так часто, что внутренность небольшого помещения можно было рассмотреть и без электричества. Марина, обойдя мешочную груду, приблизилась к вешалкам.

— Одежда грязная… — пробормотала она.

— Тут есть майки и рубашки, — сказал Ронни, хотя смотрел только на нее.

Марина спиной чувствовала его взгляд. Она вытащила из мокрых волос шпильки и сжала их в кулаке. Влажные темные пряди прилипли к лицу и вискам. С них струйками стекала вода.

В потемках, совсем близко от себя, она услышала его прерывистое дыхание. Ее стройное тело, обтянутое мокрой тканью, длинный разрез на бедре, обнаженные шея и руки необыкновенно возбуждали его. Он чувствовал, как туманится в голове. Она что-то проговорила, но он не расслышал. Все его внимание сосредоточилось на этих шпильках, которые она держала в руке. Шпильки блестели в луче света, струившегося из окна. Блестели и волосы, и мокрая ткань на влажном теле. Она вскинула руку, и в луч попал ее браслет. Возбуждение переросло в мучительное жжение в паху. Ронни, сам не понимая, что делает, шагнул к ней. До его сознания с трудом дошло, что она просит его выйти.

— Да, конечно, — хрипло проговорил он, повернулся и пошел к двери.

Она сняла свои остроносые туфли и замерла. Сердце ее гулко застучало. Она услышала звук закрываемой щеколды!

Закрыв дверь, Ронни обернулся к ней, и в глаза ему бросились ее белевшие в оконном свете босые пятки. Это окончательно добило его. Глухо застонав, он подошел к ней и взял за талию. Она взглянула на него широко распахнутыми огромными от потеков туши глазами и машинально коснулась своих губ тыльной стороной ладони.

— Не надо, — выдохнул Ронни, отталкивая ее руку.

Его рот грубо и властно впился в ее губы, и у Марины перехватило дыхание. Она безвольно подалась ему навстречу, ее губы разомкнулись, встречая его упругий влажный язык.

— Ронни… — шепнула она в перерыве между поцелуями.

— Не надо слов.

Затуманенным взглядом он оглядел ее всю. В это мгновение комната озарилась молнией, и она увидела его бледное лицо, исказившееся, словно от невыносимой боли.

— Я хочу тебя, — прохрипел он и, не дожидаясь ответа, скользнул руками по ее талии и бедрам. Взялся за подол ее мокрого платья. — Ты меня возбуждаешь. Каждое прикосновение к тебе действует на меня как разряд тока.

Он стремительно, не встречая никакого сопротивления, избавил ее от платья и, снова впившись в ее рот, прижал ее к себе.

«Хорошо, что здесь темно, — мелькнуло в ее смятенном мозгу, — иначе бы он догадался, как я боюсь…»

Ронни будет ее первым мужчиной. Она знала, что рано или поздно у нее это с кем-нибудь произойдет. Но чтобы так неожиданно, без ухаживаний, в этой странной обстановке… Она и боялась, и страстно желала близости с ним. Он был просто чудо как хорош собой. Он гладил ее так, как ей больше всего хотелось, — энергично и страстно. Возбуждение ее росло, она крепче обвила руками его шею, впилась пальцами в его кожу. По учащенному дыханию, которым он обдавал ее лицо, Марина поняла, что он возбужден не меньше, чем она.

— Ты хочешь этого так же сильно, как и я, да? — будто издалека долетел его шепот. — Скажи, хочешь?

— Да, — тоже прошептала она.

— Тогда сними с меня одежду.

Эта просьба ее удивила, она замешкалась на несколько мгновений, а потом, едва понимая, что делает, дрожащими пальцами принялась расстегивать пуговицы на его рубашке, одновременно касаясь его теплого, упругого, покрытого испариной тела. А сняв, с наслаждением ощутила, как напряглись под кожей его мышцы.

— Ты хочешь, чтобы я предохранялся? — спросил он тихо. — У меня нет с собой презерватива.

«Что же ответить?» — подумала Марина как в бреду.

— Ну, давай же… — шептал он, забыв о своем вопросе. — Теперь расстегни молнию…

Она неуверенно поднесла руку к его паху, и тут он, не выдержав, схватил ее пальцы и дернул молнию на своих джинсах вниз. Потом сбросил ботинки, сорвал джинсы, обхватил ее, приподнял и, несколько мгновений подержав на весу, неожиданно бережно уложил на груду прохладных полотняных мешков, набитых чем-то мягким.

Некоторое время, склонившись над ней, он гладил ее спину, талию и ягодицы своими горячими ладонями. Мысли Марины окончательно пришли в смятение. Ее груди ныли, низ живота свело тянущей болью, голова пылала как в огне. На какой-то момент в ней пробудился здравый смысл, она вздрогнула, внезапно осознав происходящее, и прошептала: «Ронни, погоди…», но в следующее мгновение вновь провалилась в огонь нахлынувших на нее новых, до той поры неведомых ощущений.

Его возбужденная плоть прикоснулась к ее коже. Марина судорожно выдохнула, задержала дыхание. Он опустился на нее, обхватил ладонью затылок, второй рукой стиснул ягодицы, прижал ее, оцепеневшую, к себе и заглянул в глаза.

— Мы все родились для этого, — сказал он хрипло.

Она едва расслышала его сквозь грохот ливня за окном. И снова не нашлась, что ответить. Только крепче сжала руками его плечи, вцепилась в него, как утопающий в бурном море…

Он поднял ее ноги и устроил их в позиции, которая потрясла Марину своей откровенной интимностью. Онемевшая, без малейших мыслей в пылающей голове, она обвила ногами его талию. Переполненный желанием, он вошел в нее одним резким движением, и она слабо охнула, ощутив боль. Этот стон только распалил его страсть. Он стиснул ее, прижал к себе и устроился на ней удобнее. Движения его стали более размеренными, энергичными. Марина задыхалась, стонала сквозь зубы, полузакрыв глаза. Вслед за болью пришло удовольствие, которое росло с каждым ударом его плоти. Эти удары словно зажигали между ее ног огненную вспышку, стремительно растекающуюся по всему телу волнами мелких сладостных конвульсий. Он ускорил темп, буквально вдавив ее в мешки. Марина расслабилась, не в силах больше сопротивляться овладевшей ею стихии, дрожа от страсти. Пика блаженства они достигли вместе, крепко обнимая друг друга…

Потом они какое-то время лежали, совершенно опустошенные. Наконец он приподнялся на локте, наклонился над ней и легонько подул на ее закрытые глаза.

— Марина… — позвал он.

Погладил пальцами ее груди, потом коснулся губами сосков. Она распахнула ресницы и едва разглядела его в полумраке.

— Боже, я веду себя как последняя дешевка… — пробормотала она.

С усилием оторвав отяжелевшую голову от мешка, она огляделась. Где-то здесь должно лежать ее мокрое платье…

— Но ведь ты на самом деле так не думаешь? — возразил Ронни.

Она промолчала.

— Забудь о своих тревогах, — продолжал он. — Это вполне нормально — получать удовольствие от секса. Было хорошо, правда?

— Потрясающе.

Марина встала, пошатываясь. В эту минуту в окно снова плеснула молния, и она увидела его обнаженным. Облитый голубым светом, оттенившим все мельчайшие мышцы на его соразмерно сложенном атлетическом теле, он показался ей прекрасной скульптурой, ожившей волею волшебства. Она замерла в немом восхищении, продолжая смотреть на него в наступившей темноте. Не замечая ее пристального взгляда, он тоже поднялся.

— Однако надо поискать какую-нибудь сухую одежду, — сказал он. — Надеюсь, здешние рабочие не будут на нас в претензии, если мы позаимствуем что-нибудь из их экипировки. Завтра мы все им в целости вернем… Я, кажется, уже присмотрел себе кое-что!

Он снял с вешалки малярские джинсы, не слишком заляпанные краской, и дерюжную рубаху. Сложнее оказалось подобрать сухую одежду для Марины. Штаны, почти чистые, на которых она в конце концов остановила свой выбор, все-таки сидели на ней нескладно. Рубашка тоже оставляла желать лучшего. Но делать было нечего, пришлось одеться в то, что есть.

Когда они вернулись в большую комнату, здесь уже никого не было. Дождь почти перестал. Ронни и Марина из раскрытой двери смотрели на подсвеченные фарами лестницы, по которым медленно спускались пассажиры «чертова колеса». Ронни вытянул руку ладонью вверх.

— Кажется, больше не капает.

— Надо как-нибудь незаметно добраться до такси, — сказала она, прижимая к груди полиэтиленовый пакет со своим мокрым платьем и бельем. — Лично я не хочу, чтобы меня увидели в этом наряде… Придется топать через Нескучный. Там сейчас наверняка никого нет, а оттуда выйдем на Ленинский проспект.

— О’кей. А где этот Нескучный?

— Там, — она кивнула в сторону, противоположную главному входу в парк.

Ронни двинулся за ней. Дождя не было, но небо по-прежнему закрывали тучи. Усилился ветер. Они вышли на безлюдную набережную у Зеленого театра, где мокрую листву деревьев подсвечивали чахлые желтые фонари, и здесь свернули налево, на темную асфальтовую дорогу, круто поднимавшуюся вверх между огромными шумевшими на ветру кленами.

Сэндз сообщил, что снимает в Москве квартиру, и предложил поехать к нему. Она отрицательно покачала головой. Марина уже сожалела о происшедшем. Она вела себя легкомысленно, поддалась порыву. Все произошло слишком быстро. Наверное, она действительно поступила как дешевка, и именно такой женщиной сейчас и кажется Ронни. Нет, он не должен думать, что она такая, что с ней можно делать все, что захочешь! В девушке неожиданно заговорила гордость.

— Об этом не может быть и речи, — отвечала она на все его уговоры. — Я еду к себе.

Она даже оттолкнула его руку, когда он протянул ей листок со своим московским адресом.

— Зачем нам встречаться? Какой смысл? Ерунда все это…

Нескучный сад был темен и безлюден. Где-то далеко за деревьями мерцали огни. Марина зябко ежилась. Лицо ее лихорадочно пылало, а холодный ветер, казалось, пронизывал насквозь.

Слабость во всем теле навалилась на нее так неожиданно, что она остановилась.

— Я устала. Мне надо куда-нибудь присесть, — пробормотала она.

У нее зуб на зуб не попадал от озноба. Ронни огляделся.

— Вон скамейка!

За деревьями, в конце открытой лужайки, светлело старинное двухэтажное здание с колоннами, балконом и каменными виньетками над высокими окнами. Окна были темны, а перед входом одиноко светил фонарь. Там, у кромки деревьев, виднелась скамейка.

Ронни взял Марину под руку и повел к лужайке. Они сели, и здесь, в свете фонаря, он всмотрелся в ее лицо.

— Ты очень бледна. — Он коснулся рукой ее лба. — У тебя температура!

Лоб был горячим и мокрым от пота.

— Возможно, — прошептала она пересохшими губами. — Скорей бы добраться до дома и лечь в кровать…

— Я совсем не знаю этих мест… Где здесь проспект?

— Вон там. — Она слабо махнула рукой в сторону аллеи, в глубине которой светились фонари. — Все время прямо… Отсюда недалеко…

— Сейчас тебе надо отдохнуть, а потом мы дойдем до проспекта. Я отвезу тебя домой.

Он обнял ее за плечи, защищая от ветра, и прижал к себе. Их лица сблизились, его губы коснулись ее щеки.

— Пойдем! — Она резко встала.

И тут все поплыло перед ее глазами, она слабо ахнула и, если бы Ронни не подхватил ее, растянулась бы на земле. В следующую секунду все окончательно померкло, и она провалилась в черноту обморока…

В бреду она снова переживала грозу, спуск по пожарной лестнице, объятия Ронни в маленькой бытовке, набитой мешками. А когда наконец открыла глаза, то обнаружила, что лежит на кровати в незнакомом помещении, а над ней склонилась русоволосая женщина средних лет в белом халате.

— Ну вот и отлично. — Женщина улыбнулась. — Теперь мы пойдем на поправку. Вы сильно простудились и подхватили пневмонию, но это скоро пройдет.

За ее спиной приоткрылась дверь, и в палату заглянул Ронни. Марина вздрогнула, увидев его, он хотел было войти, но врач жестом велела ему остаться в коридоре. Марина чувствовала себя еще очень слабой и вскоре снова заснула.

Ронни допустили к ней только на следующий день.

— Как здоровье? — с улыбкой спросил он, кладя на тумбочку рядом с ее кроватью букет ярко-алых роз.

— Нормально. — Она тоже улыбнулась.

— Ты сильно напугала меня тогда ночью, — признался он. — Хорошо, что при мне был сотовый телефон. Я вызвал «скорую помощь». Боялся, что ты умрешь…

— Кажется, все обошлось. Доктор сказала, что через неделю меня выпишут.

Он одобряюще кивнул. Его улыбка была легкой, открытой и обаятельной. Сейчас, при свете дня, Ронни показался ей еще красивее, чем в полумраке вечерних фонарей.

«Я могла бы полюбить тебя, — сказала она ему молча. — Могла бы. Если бы ты разделил со мной мои мысли, чувства, мою жизнь. Но ты этого не сделаешь. Мне кажется, ты не из тех мужчин, что способны на любовь. Ты слишком опытен, чтобы испытывать настоящее чувство, тем более к такой обыкновенной девчонке, как я. Ты элегантный, сильный, очень красивый. И далекий. Такие мужчины всегда принадлежат кому-то еще…»

От этих мыслей на ее глаза навернулись слезы. Заметив их, он встревожился.

— Я должен извиниться перед тобой, — тихо сказал он, наклоняясь к ней. — Я сам не понимал, что делал.

Она слабо покачала головой.

— Ты мужчина. Мужчины и должны быть такими.

Его губы снова дрогнули в улыбке.

— Просто у тебя потрясающее тело, это правда. Я не смог сдержаться.

— Ты всегда так не сдержан с женщинами?

— Нет. Только с тобой. Это произошло спонтанно, я сам был удивлен, клянусь. Женщины, с которыми я был знаком, вели себя иначе. За близость требовали от меня подарков, обедов и ужинов в ресторанах… А ты совсем не такая…

Несколько секунд длилось молчание.

— Мне кажется, я тоже не справилась со своими чувствами, — проговорила Марина. — Все это было так ново для меня…

Наклонившись вперед, он дотронулся до ее губ своими губами и начал целовать, пока она не отодвинулась в сторону. Больница казалась ей совсем неподходящим местом для поцелуев, хотя они и были в палате одни.

— Раньше никогда не случалось, чтобы я терял над собой контроль, — прошептал он, словно оправдываясь. — Ты обладаешь огромной властью надо мной.

Она отвернулась к стене.

— Не нужно мне никакой власти, я просто хочу быть счастливой… Но это, наверное, невозможно…

Он посмотрел на нее удивленно, а потом мягко притянул к себе.

— Ты хочешь быть счастливой? Со мной?

«Да! — мысленно ответила она. — Да! Да! Да! Я, наверное, влюбилась в тебя. Не знаю, хорошо это или плохо. И чем все это кончится. Я хочу, чтобы это было чем-то особенным, чудесным и не ограничивалось одним только сексом…»

— Почему ты считаешь, что это невозможно? — Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. — Вполне возможно, и я собираюсь это тебе доказать.

Она заметила, как при этих словах загадочно сверкнули его зеленые с золотой искрой глаза.

Это была самая счастливая пора в ее жизни. Он переселился в ее квартиру. Отсюда они разъезжались по утрам: она — на свои секретарские курсы, он — на занятия во ВГИК. Вечерами он водил ее в театр-студию на Чистопрудном бульваре, где участвовал в спектаклях, или в другие театры. Он страстно интересовался театральной жизнью Москвы и не пропускал ни одной премьеры. Ночи с ним были полны блаженства. Искусный любовник, он научил ее наслаждаться ощущениями, о которых она знала только из книг. Его ласки превратились для нее в настоящий наркотик.

Как-то, уже ранней зимой, когда окончательно установился снежный покров, Марина поняла, что скоро не сможет надевать изысканное черное платье, которое он для нее купил. Ее беременность станет слишком заметной. Обследование у врача подтвердило результаты домашнего теста, и в следующем месяце ей назначили ультразвук. Но пока еще живот не портил изящных, струящихся шелковых линий. Платье сидело на ней как влитое, открывая одно плечо и ниспадая до самых туфелек. Эти черные с золотом туфли Ронни купил вместе с платьем, выложив сумасшедшие, по ее представлениям, деньги.

Появляясь в ресторанах или на театральных премьерах, они с Сэндзом неизменно привлекали к себе внимание. Их приглашали фотографироваться для журналов. Ронни отказывался, объясняя, что приехал в Москву не для этого.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Марина словно предчувствовала этот зимний вечер, когда он с озабоченным видом сказал ей, что ему надо срочно вернуться в Штаты. Продюсер одной из голливудских кинокомпаний прислал ему приглашение принять участие в пробных съемках на главную роль. Упустить такой шанс он не может. Он с юности мечтал о Голливуде и долго шел к этому. Марина улыбнулась, показывая, что рада. Но на душе у нее скребли кошки.

— Если пробы пройдут удачно и я получу эту роль, то вызову тебя к себе. Будем жить в Голливуде или в Лос-Анджелесе. А возможно, я сам приеду сюда за тобой, — говоря это, он укладывал свои вещи в чемодан. Билет на завтрашний авиарейс «Москва — Нью-Йорк» был уже куплен. — Ты не слишком расстроена?

— Нет, совсем нет, — солгала она. — Наоборот, рада за тебя. Ты непременно станешь знаменитым!

Он усмехнулся, скептически покачав головой.

— Для этого нужна удача, а еще надо много работать…

Она поехала проводить его в аэропорт. Утро выдалось ясным и холодным. Они прощались в зале у дверей таможенной службы.

— Меня будет поддерживать мысль о тебе. О том, что у меня есть ты и мой ребенок, — сказал он. — Из всех женщин для меня существует только моя Марина. Больше мне не нужен никто.

Как ей хотелось верить ему! Поначалу он часто звонил. Говорил, что очень много работает и свободное время для поездки в Москву выкроит только следующей осенью. Марине такой срок казался слишком долгим, ее тяготили ожидание и неопределенность, но гордость не позволяла ей разрыдаться и крикнуть в трубку: «Ронни, я ужасно соскучилась! Приезжай скорее или возьми меня к себе!» Вместо этого она говорила, что понимает его и желает успеха в съемках.

С наступлением весны звонки из Штатов стали раздаваться все реже. Сэндз говорил сухо и всегда одно и то же: очень занят на съемках. И спешил отключить связь. Ее сердце сжималось от недобрых предчувствий. Самый последний звонок раздался в августе, после долгого перерыва. Столь долгого, что она уже собиралась сама позвонить ему, хотя до сих пор воздерживалась от этого, боясь показаться навязчивой.

— Марина, я сожалею, что все у нас так получилось… — запнувшись, проговорил он и умолк.

Она тоже молчала. В груди похолодело.

— Ты должна меня понять.

— Но я не понимаю.

— Все, что между нами было, — это ошибка, случайность. Повторяю, я очень сожалею.

— Ты… только сейчас это понял?

— Нет… То есть — да… Марина, все нормально. — Судя по голосу, он наконец собрался с духом и заговорил как ни в чем не бывало: — Проблему с ребенком мы решим. Я направлю к тебе своего адвоката…

Она не дослушала его и бросила трубку. Опустившись на стул, Марина неподвижно просидела целый час. Ее душили слезы, но она не позволяла себе зареветь. «Дура, — наконец сказала она себе. — Раскатала губы на американца, к тому же богатого и красивого! Как будто не знала, что все закончится именно так!»

В сентябре в ее квартире появился мистер Джонсон.

… — Мама! — Из комнаты донесся голос Насти. — Жаконя сегодня опять каркал, как ворона! Ты купила для него корм?

— Корму достаточно, — откликнулась Марина, дочищая над раковиной последнюю картофелину.

В кухню заглянула дочь с небольшим желто-голубым попугаем на плече. Попугай чистил клювом перья.

— Когда же он заговорит по-человечески? — Настя подошла к коробке с птичьим кормом. — Даже свое имя не может толком сказать… Ну скажи: Жаконя, — обратилась она к птице.

Та невозмутимо продолжала заниматься своими перьями.

Телефонный звонок показался Марине таким неожиданным, что она вздрогнула. Наверное, Ронни! На ходу вытирая руки полотенцем, она бросилась в комнату. Схватила трубку. Сердце стучало как паровой молот, она едва могла говорить.

— Алло, — задыхаясь от волнения, вымолвила она.

— Марина, ты? — раздался голос Татьяны, и от сердца будто что-то отхлынуло. Она вдруг почувствовала усталость.

— Я, — ответила Марина, опускаясь на стул. — Чего ты?

— Ой, я тебя не узнала. Думала, не туда попала, номером ошиблась…

— Нет, это я.

— Слушай, я только что все выяснила, — затараторила подруга. — Завтра Сэндз с женой совершенно точно будет на премьере своего фильма в «Пушкинском». Ну что, съездим туда?

— Я не поеду.

— Когда еще представится такой случай… — начала уговаривать Татьяна.

— С Настькой некому остаться. И вообще, ты знаешь, я от этого Сэндза не в восторге.

— Ладно, завтра на работе поговорим. Может, еще передумаешь?

— Нет, я не поеду, это абсолютно точно!

Марина положила трубку. Конечно, она никуда не поедет. Но все же так хотелось бы хоть краем глаза взглянуть на Ронни и его жену! Особенно — на нее, на женщину, которую он предпочел ей!

«Нет. — Она нахмурилась. — Нельзя поддаваться искушению. Коли я вычеркнула Ронни из своей жизни, то должна быть твердой до конца. У меня достаточно было бессонных ночей из-за него, не хватало еще, чтобы все началось сначала…»

Зазвеневший телефон снова заставил ее вздрогнуть. Положив руку на трубку, она другой рукой схватилась за грудь, успокаивая скачущее сердце.

«Что это сегодня я так разнервничалась?»

— Марина, привет! — Голос Красильщикова звучал, как всегда, развязно и уверенно. — Как ты там живешь? Как Настя?

— Да все по-прежнему…

— Ну что ж, это тоже неплохо. Слушай, а не пора ли нам встряхнуться? Например, завалиться завтра в ресторан?

Алексей ухитрился сделать неплохую карьеру — стал заместителем директора крупной торговой фирмы. Он ездил на иномарке и два раза в год летал на заграничные курорты. Свое холостое положение он объяснял Марине тем, что женщин, которые набивались к нему в невесты, интересовали его деньги, а не он сам. По его словам, самой подходящей кандидатурой в спутницы жизни для него была только она.

Все эти годы они не прерывали знакомства. Временами, когда терпеть одиночество становилось совсем невмоготу, Марина отвозила Настю к родителям и срывалась с ним куда-нибудь в Анталию или на Канары. Но от предложений зарегистрировать с ним брак каждый раз отказывалась. Говорила, что это слишком серьезно и она должна подумать. Чутье ей подсказывало, что Красильщиков — не тот человек, который ей нужен. Да и в постели он казался бледной копией Ронни. Она ждала, сама не зная чего. И все же где-то в глубине души понимала, что рано или поздно ей придется выйти за Красильщикова. Все шло к этому…

— В ресторан? — переспросила она рассеянно.

«А что, это неплохая идея! Самое время устроить себе небольшую встряску, чтобы отделаться от навязчивых мыслей о Сэндзе!»

— Пожалуй, можно. Завтра после работы заскочу в детский сад за Настькой, отведу ее домой и к девяти часам я свободна.

— Вот и отлично, — замурлыкал Алексей. — Ресторан «Монте-Кристо» на Профсоюзной. Недурное местечко, я там уже был пару раз. А потом на часок заедем ко мне, да?

— Но только чтоб этот часок не растянулся на всю ночь!

— Марина, ты же меня знаешь… Значит, завтра встретимся в девять?

— В девять.

На следующий день в девять часов вечера Марина с Настей и Татьяна стояли в толпе у металлического ограждения перед входом в кинотеатр «Пушкинский». Им удалось протолкаться к самому поручню. Дальше не пропускала милиция. Зрители, купившие билеты, проходили в кинотеатр через двери на верхней балюстраде, а внизу был особый вход для гостей кинофестиваля. Здесь-то их и дожидались поклонники.

Гости подкатывали один за другим. Толпа, состоявшая в основном из молодых девушек, встречала их восторженными криками и свистом. Милицейский капитан время от времени подносил ко рту мегафон и просил публику не напирать на поручни. В ответ раздавались свист и смех.

Марина поставила дочку на перекладину ограждения и придерживала ее сзади. Настю все вокруг жадно интересовало. Она поминутно показывала пальчиком то на милиционеров, то на подъезжающие лимузины.

— А что это там за тетя? А дяди куда идут? Почему они входят, а нам нельзя?

Марина терпеливо объясняла:

— Эти дяди и тети купили билеты… А вон та тетя снимается в кино…

Толпа громким криком приветствовала известную французскую киноактрису, выпорхнувшую из белоснежного «порше». «Звезда» помахала толпе рукой и, сверкая серебристым платьем, скрылась в дверях кинотеатра в сопровождении двух мужчин в черном.

Татьяна нетерпеливо смотрела на часы.

— Сэндз должен скоро появиться… Говорят, он ездит в синем «ягуаре»… Смотри, вон какая-то синяя машина! Сворачивает сюда!

Толпа заволновалась и прихлынула к поручням. Снова требовательно зазвучал мегафон. К кромке тротуара, сигналя, медленно подъехала темно-синяя иномарка и остановилась.

— Ронни! Ронни Сэндз! — послышались крики.

Общий гвалт усилился, когда задняя дверь лимузина раскрылась и показался Сэндз. При виде его группка девчонок истерично завизжала. В одном месте ограждение, не выдержав напора, опрокинулось, и с полдюжины поклонниц ринулись к машине. Милиционеры бросились поднимать ограждение и сдерживать толпу, однако нескольким красоткам удалось-таки прорваться к Сэндзу. Из передней двери «ягуара» выскочил телохранитель и устремился им наперерез. Ронни сделал ему знак не волноваться, спокойно взял из рук первой подбежавшей девушки рекламную афишку со своим портретом и достал из кармана авторучку.

— Рон-ни! Рон-ни! — дружно скандировала толпа.

Марина не сводила с него глаз. Это был Ронни. Ее Ронни. В светло-сером полосатом костюме и в черных очках он выглядел очень элегантно. Она отметила, что он стал зачесывать волосы назад. И это ему очень шло.

— Мама, а кто такой Ронни? Он тоже киноартист?

Марина едва расслышала вопрос дочери.

— Да! — ответила она.

Вокруг кричали и, пожалуй, громче всех — восторженная, с сияющими глазами Татьяна.

«Что бы она сказала, если бы узнала про нас с Ронни?..» — мельком оглянувшись на нее, подумала Марина. Но она никому не собиралась открывать эту тайну, а Настя пока слишком мала, чтобы знать подобные вещи.

Пока Ронни раздавал автографы, из «ягуара» вылезла высокая длинноногая блондинка с пышным бюстом, выгодно подчеркнутым линиями ее огненно-алого платья. Марина так и впилась в нее глазами. «Прикинута по высшему разряду, — не без зависти определила она. — А волосы наверняка крашеные!»

Сэндз поставил последнюю роспись и убрал ручку в карман пиджака. Телохранители поспешили оттереть от него назойливых поклонниц, которые продолжали тянуть к нему руки, улыбаться и что-то кричать. Ронни снял очки и вытер платком вспотевшее лицо.

Настя обернулась к матери:

— Это тот дядя, который у нас дома на фотографии! Ты там вместе с ним! Это и есть Ронни?

— Погоди ты, — отмахнулась Марина и в тревоге взглянула на подругу.

Но та, к счастью, не слышала слов девочки, продолжая размахивать руками и кричать с остальными.

— Мама, тот самый дядя! — не унималась Настя. — Ты с ним знакома?

— Можешь помолчать хоть одну минуту? — прикрикнула на нее мать.

Настя, обиженно надув губы, отвернулась.

Сэндз коротко переговорил с супругой, та взяла его под руку, и они направились к дверям кинотеатра.

— Ну как тебе понравилась Бетси Хедман? — крикнула Татьяна, толкнув Марину локтем. — Дочь директора киностудии!

Толпа вопила и свистела. Этот шум эхом отдавался в голове Марины. Она смотрела вслед удаляющемуся Ронни и прижимала к себе Настю. Слезы помимо воли накатывались ей на глаза.

2

Вблизи Бетси оказалась далеко не такой красавицей, какой Марина увидела ее издалека, стоя у входа в кинотеатр. Супруга Ронни была чуть выше среднего роста, полнеющая, с помятым лицом, которое не освежал даже умело наложенный макияж. И выглядела она на все тридцать. Войдя в Маринину квартиру, Бетси растянула губы в заученной улыбке, хотя по глазам, оглядывающим скромную обстановку, нетрудно было догадаться, что мысленно она усмехается. Вслед за ней вошел Джонсон.

Марина уже ждала их. Адвокат вчера позвонил ей, предупредив о предстоящем визите, но о чем конкретно пойдет речь, не сказал. Марина почему-то была уверена, что Бетси начнет требовать у нее отчет о расходовании денег, выделяемых Сэндзом на содержание Насти. Разговор действительно зашел о девочке и о деньгах, но принял совсем другой оборот.

— Миссис Сэндз интересуется ребенком, которого вы в настоящее время воспитываете, — чопорно начал адвокат, когда все расселись за столом. — Я имею в виду ребенка, отцом которого является ее муж, мистер Сэндз.

— Вы говорите так, будто у меня есть какой-то другой ребенок, — несколько взвинченно отозвалась Марина. — Настя у меня одна, она здорова, счастлива и окружена заботой и лаской. У нее есть свой дом и друзья. Денег, которые высылает ваш муж, нам вполне хватает. — Она хотела гордо прибавить: «Только не подумайте, что мы в них очень нуждаемся. Я и одна, со своей зарплатой, могу полностью обеспечить девочку». Однако удержалась от этих слов, вспомнив о своих родителях, сестре и братьях в Звенигороде. Им американские деньги были, пожалуй, еще нужнее, чем Насте. — Вы приехали взглянуть на девочку? В настоящий момент она в детском саду.

— Мы только что побывали там и видели малышку, — вмешалась Бетси. Ее лицо напоминало маску с растянутыми в улыбке губами. — Очаровательное дитя! Очень похожа на отца.

— Это верно, — кивнул Джонсон.

«Вот как! — забеспокоилась Марина. — Эта парочка успела сунуть нос в детский сад!»

— Вы… разговаривали с ней? — спросила она, запнувшись.

— Да, я побеседовала с ребенком через нашего переводчика. Мне показалось, что девочка обрадовалась, когда узнала, что ее папа — американец, снимается в кино и хочет пригласить ее к себе в Америку.

«Час от часу не легче! Пригласить в Америку!»

— Во-первых, вы не должны были разговаривать с ней о таких вещах без моего ведома, — бледнея от негодования, начала Марина.

— Но девочка должна знать, кто ее отец! — перебил ее Джонсон. — Она наверняка спрашивала у вас об этом.

— Насте всего пять лет, и она многого не понимает. От подруг она знает, что иногда отцы не живут с детьми. Это ей понятно. Она вполне счастлива, и я не хочу вносить смуту в ее душу. Придет время, и она обо всем узнает. Но не сейчас.

— Мы придерживаемся другого мнения на этот счет, тем более что мистер Сэндз имеет столько же прав на девочку, сколько и вы, — возразил адвокат. — И вы не должны использовать свое влияние на нее во вред законному отцу.

Марина посмотрела на него возмущенно.

— Ничего я не использую, но почему я должна рассказывать ей о человеке, который фактически нас бросил?

Миссис Сэндз пошевелилась на стуле и подалась вперед. Улыбка ее сделалась еще шире.

— Давайте оставим эту бесплодную тему и поговорим сразу о деле, — сказала она. — Мисс Рябинина, у нас есть к вам деловое предложение. Я имею в виду — у нас с Ронни. Нам кажется, мы могли бы создать для девочки более качественные условия жизни…

Марина вздрогнула.

— Что? Вы хотите отобрать у меня Настю?

— У нас с Ронни нет детей, так что девочка получит максимум внимания и заботы. Вы тоже не будете забыты. Сумма в двести тысяч долларов, я полагаю, вас должна устроить. Разумеется, вы будете регулярно приезжать в Штаты и встречаться с ребенком…

Бетси Хедман до встречи с Сэндзом успела сменить добрый десяток мужчин и сделала два аборта, которые лишили ее всякой надежды на собственного ребенка. В последние месяцы она чувствовала, что Ронни охладевает к ней, и это уязвляло ее гордость. Сама она давно не испытывала к нему тех чувств, которыми была охвачена в первые дни их знакомства, но и расставаться с ним не желала. Ронни Сэндз был мировой знаменитостью, отсвет его славы падал и на нее, а ей нравилось купаться в лучах известности, пусть даже чужой. Она надеялась, что ребенок, которого они примут в семью, поможет скрепить их с Ронни распадающийся союз. Но для этого нужен был не любой ребенок, а именно родной отпрыск самого Ронни Сэндза. О том, что такой ребенок есть в Москве, Бетси знала с самого начала.

Она была дочерью Тома Хедмана, владельца одной из голливудских кинофирм, и с детства не привыкла в чем-либо себе отказывать. Сначала это были игрушки, потом платья, мужчины и легкие наркотики. В пятнадцать лет она сделала первый аборт. Тогда же закончилась провалом ее попытка получить главную роль в одном из отцовских фильмов. Пробные съемки показали, что, несмотря на миловидное лицо и большую грудь, она не умеет ни говорить, ни держаться перед кинокамерой. Она запиналась, глотала слова, дрожала и спотыкалась на ровном месте. Даже отец, всегда потакавший ее желаниям, на сей раз оказался тверд и предложил ей сначала поучиться актерскому ремеслу. Учиться Бетси не захотела, потому что это было слишком скучно. Ее знакомство с Сэндзом произошло вскоре после того, как Хедман пригласил его в Голливуд и предложил сняться в пробах на главную роль в кинокомедии «Кофе в постель».

Выбор Ронни долгое время был под большим вопросом. Хедман колебался. Прежде всего против Сэндза играло то, что его имя было практически неизвестно широкой публике. Он был всего лишь подающим надежды актером одного из бродвейских театров, снявшимся в двух или трех фильмах, и то в ролях «второго плана». И все же даже в этих эпизодических ролях он был замечен критиками. Именно один из них, к мнению которого Хедман прислушивался, указал ему на молодого актера как на возможного исполнителя главной роли в намечающемся фильме. И Хедман после некоторых раздумий вызвал Сэндза из Москвы, где тот совершенствовался в актерском мастерстве. Пробы прошли блестяще. Приходилось выбирать между, может быть, и небольшим, но гарантированным успехом, который принесло бы фильму имя известного актера, и надеждой на триумф и рождение новой кинозвезды в лице Ронни Сэндза. Хедман решил рискнуть и поставил на Ронни.

Бетси, узнав о решении отца, сразу помчалась к Сэндзу и объявила ему, что, если он на ней женится, она уговорит старика дать главную роль ему, Ронни. Тот к этому времени совсем отчаялся. Конкурировать со звездами Голливуда казалось ему делом абсолютно безнадежным. Он был уверен, что роль ему не дадут и придется паковать чемоданы и возвращаться на Бродвей. Предложение Бетси ошеломило его. Сэндз понял, что настал его звездный час. Второго такого случая больше никогда не представится. Эта роль открывала перед ним перспективы блестящей карьеры в кинобизнесе. Разумеется, он немедленно согласился и поклялся Бетси в вечной любви. Со стороны отца препятствий не было. Он и на этот раз пошел у дочки на поводу, принял участие в ее брачной авантюре и благословил помолвку с Ронни.

Мысли о грядущем успехе совершенно вскружили Сэндзу голову. В те дни ему казалось, что он действительно любит Бетси. На радостях он даже признался, что в Москве у него есть ребенок. Бетси тотчас потребовала, чтобы он немедленно дал понять этой Марине Рябининой, что происшедшее между ними — не более чем мимолетное увлечение и в Россию он больше не приедет. А чтобы эта русская не вздумала подать на Ронни в суд, предложила откупиться от нее. Сэндз, который подписал с киностудией Хедмана контракт на полмиллиона долларов, собирался переводить на ребенка по пять тысяч ежемесячно. Скуповатой Бетси это показалось слишком много. Русской хватит и полутора тысяч. Ронни согласился без возражений.

Она стояла рядом с ним, когда он в последний раз звонил в Москву, и по спаренному телефону слушала разговор.

— Марина, я сожалею, что все у нас так получилось… — подавленно бормотал он в трубку, а она одобрительно кивала и подбадривала его взглядами и мимикой.

— Тебе надо было говорить с ней жестче и с первой же минуты поставить на место, — сказала она после того, как он положил трубку. — Пусть эта русская не питает иллюзий насчет богатого американского жениха и впредь не суется в твою жизнь. Уверена, она специально не предохранялась, чтобы этим ребенком опутать тебя, выскочить замуж и уехать в Америку. Ну разумеется! Они все там, в этой нищей России, только и мечтают уехать в Америку! Ничего, милый, Джонсон съездит к ней и уладит этот вопрос, а уж я сделаю все, чтобы ты окончательно выкинул эту дамочку из головы…

Последние слова она произнесла воркующим голосом и со сладкой улыбкой. Прильнув к Ронни, она обвила руками его шею, полузакрыла глаза и впилась губами в его рот…

Расчет Хедмана оправдался. Фильм «Кофе в постель» с Сэндзом в главной роли имел бешеный успех и в первые четыре месяца проката принес свыше пятидесяти миллионов долларов. Хедман немедленно заключил с актером контракт на следующий фильм. Ронни принял участие в подготовке сценария: изменил сцену знакомства героя и героини. По его замыслу, они должны были впервые встретиться в кабине «колеса обозрения», которое остановилось из-за поломки двигателя. Хедман такой поворот сюжета одобрил и снова угадал. Успех «Луна-парка» был потрясающим и далеко превзошел предыдущий фильм.

Из безвестного актера Ронни превратился в мировую знаменитость. За «Луна-парком» последовали не менее сенсационные «Римские каникулы». Имя Сэндза не сходило со страниц газет, майки с его портретом носили тинейджеры, папарацци не давали ему прохода. Само собой разумеется, что публика интересовалась и его супругой. Ушлые журналисты раскопали сведения о ее прошлых любовных увлечениях. Ронни старался не читать бульварных газет и не обращать внимания на слухи, но кое-какая информация все же до него доходила, омрачая отношения в семье. Обстановка еще более накалилась, когда одна из газет сообщила, что Бетси продолжает встречаться со своим прежним любовником. С немалым трудом ей удалось замять скандал и оправдаться перед мужем. Когда Ронни в пылу гнева упрекнул ее в неспособности родить ребенка, ей показалось, что она знает, чем можно его удержать. Ну конечно, в Ронни дремлют нерастраченные отцовские чувства! Как она не додумалась до этого раньше! Необходимо заполучить родную дочь Ронни Сэндза, иначе она потеряет его окончательно. Джонсону снова придется съездить в Москву, на этот раз с заданием выкупить девочку у матери.

Ронни сразу согласился с этой идеей и настолько увлекся ею, что решил поехать вместе с Джонсоном.

— Марина может не отдать ему ребенка, а я сумею ее уговорить, — объяснил он Бетси свое решение.

Его энтузиазм был так велик, что она забеспокоилась. Попыталась воспротивиться его отъезду, уверяя, что Джонсон — опытный адвокат и один сумеет справиться с этим делом. Но Ронни уже настроился на поездку и не мог думать ни о чем другом.

— Марину я неплохо знаю, — ответил он на возражения жены. — Думаю, сумею найти к ней нужный подход.

Сумеет найти к ней подход! Тут было отчего забеспокоиться. Ронни может снова увлечься своей московской подружкой, и неизвестно, как далеко зайдут их отношения. Бетси, сама не признаваясь себе в этом, начинала ревновать. Вопреки возражениям мужа она настояла на том, что в таком случае тоже поедет в Москву. За Ронни необходимо присматривать, и лучше всего вообще не допускать его до встречи с этой русской. А тут и удобный повод для поездки представился — московский кинофестиваль.

Сразу по прибытии в российскую столицу Бетси заявила мужу, что дело с покупкой ребенка надо держать в тайне. Преждевременная огласка повредит им обоим. Поскольку папарацци ходят за Ронни по пятам, ему лучше остаться в гостинице, а на переговоры с Рябининой отправятся она и Джонсон. Видно было, что Ронни тоже рвется на эту встречу, однако он вынужден был согласиться с доводами жены. Адвокат очень аккуратно, без лишнего шума, навел справки о Марине и ее ребенке, затем позвонил ей и предупредил о своем приезде. Захватив переводчицу, Джонсон и Бетси первым делом наведались в детский сад. Миссис Сэндз подарила Насте игрушку и умильным голосом сказала ей, что знает, кто ее папа. Он живет в Америке и хочет пригласить ее к себе. Девочку обрадовала эта новость, хотя заметно было ее смущение. Из детского сада Бетси и адвокат отправились к Марине, предварительно отпустив переводчицу.

Скромная обстановка маленькой квартиры, в которой жила мать Насти, весьма обнадежила американку. Рябинина наверняка согласится продать ребенка, и для этого даже не нужно предлагать ей пять миллионов долларов, как настаивал Ронни. Она и двести тысяч возьмет с радостью.

… — Это более чем достаточная компенсация за вашу дочь, мисс Рябинина, тем более, вы отдаете ее не куда-нибудь, а в семью родного отца, — прибавила Бетси, глядя Марине в глаза. — Я спросила у девочки, хочет ли она поехать к папе в Америку. Если бы вы видели, как она обрадовалась такой перспективе!

Марина все еще не могла опомниться от потрясения, вызванного диким предложением американки.

— Конечно, обрадовалась, — пробормотала она. — Настя вообще любит поездки…

— С нами она объездит весь мир, увидит экзотические страны, я уж не говорю о том, как полезны для ребенка теплое море и южное солнце, — продолжала миссис Сэндз. — Насколько я могу судить, этого вы не можете предоставить девочке в полной мере…

— В Москве она чувствует себя отлично, — пробовала возражать Марина, но Бетси ее не слушала.

— Вы поедете с нами в Лос-Анджелес и будете навещать девочку… скажем, раз в месяц. Может быть, вам даже удастся устроиться в Штатах на работу. Уверена, что вам, с вашим хорошим английским, это будет не так уж трудно… — Говоря это, Бетси подумала, что постарается сделать все, чтобы мать Насти не задержалась в Америке ни одной лишней секунды. — Представьте, какие великолепные перспективы откроются перед вами. Вы еще достаточно молоды и сумеете устроить свою судьбу на новом месте.

— И ради этого я должна расстаться с дочерью?

Бетси нетерпеливо скривилась.

— Кто говорит о том, что вы должны с ней расстаться? Повторяю, я не собираюсь возражать против ваших с ней встреч. Мы обговорим день, когда это будет происходить, и количество отведенных на ваши посещения часов…

— Вы поедете с нами в Калифорнию, и мы по законам штата заключим соответствующее соглашение, в котором все это будет учтено, — вмешался адвокат. — Так что вам совершенно не о чем беспокоиться, мисс Рябинина. Юридическую сторону дела я беру на себя.

Бетси снова приторно заулыбалась.

— Деньги переведем в любой российский банк, по вашему выбору, — прибавила она. — А если хотите, оставим их для вас на Западе. Итак, договорились?

— Нет, не договорились! — воскликнула Марина. — Я не собираюсь расставаться с дочкой!

— Подумайте здраво…

— Нет, это совершенно дикое предложение! И думать над ним не желаю!

— Напрасно. Мы с Ронни обеспечим Анастасии заботу и внимание, отдадим ее в хорошую частную школу, а в дальнейшем определим в университет. Что вы скажете насчет Гарварда, например?

— Ничего не скажу! — отрезала Марина. — Не хочу ничего слушать. Настя у меня одна, и я с ней не расстанусь.

— Вас не устраивают отступные? — Улыбка на лице Бетси сделалась несколько кривоватой.

— О деньгах тут и речи быть не может!

— Не понимаю.

— Чего тут понимать? Моя дочь — это живой человек, а не какая-нибудь вещь, чтобы ее продавать!

— Я вижу, вы недовольны предложенной суммой. Хорошо, мы выплатим вам двести пятьдесят тысяч плюс оплата ваших авиабилетов и пребывания в Штатах…

— Нет. — Голос Марины задрожал от еле сдерживаемых слез. — Если уж ему так нужна дочка, то почему бы не пойти на другой вариант: пусть не я, а он приезжает сюда и видится с ней раз в месяц!

Бетси фыркнула.

— Но вы же сами знаете, милочка, что это невозможно. Ронни занят на съемках, у него расписан каждый час.

— Тогда пусть вообще не приезжает. Я прекрасно обходилась без него пять лет, обойдусь и в дальнейшем!

Глаза американки превратились в две щелочки.

— Обходились без него, но не без его денег.

— Что? — Марина вспыхнула от негодования. — Так, значит, это шантаж?

— Мисс Рябинина, — адвокат в примирительном жесте поднял руку, — поймите нас правильно. Мистер Сэндз, как отец девочки, хочет участвовать в ее воспитании. Какой отец откажется от этого? Мы стремимся помочь вам и вашей дочери, а не навредить. Настя и мистер Сэндз должны узнать друг друга. Нам кажется, девочка имеет право на отца…

— Но и на мать тоже!

— Я вполне способна заменить ей мать, — вмешалась Бетси.

— Вы говорите так, будто Настя — сирота.

— Но ведь именно за это вам предлагают деньги. — Бетси не скрывала раздражения. — Двести пятьдесят тысяч долларов!

Марина постаралась взять себя в руки.

— У мистера Сэндза могут родиться свои дети, — голос ее начал обретать уверенность. — Он ведь еще молод, и это вполне реально. Тогда он просто бросит Настю. Зачем тратить на нее деньги? — Она метнула на американку мстительный взгляд. — Я не собираюсь рисковать дочерью!

— Какие вздорные мысли приходят вам в голову, дорогая! Мы с Ронни настроены в отношении Насти более чем серьезно.

— Дочь я не отдам, — отрезала Марина. — Я это тоже говорю вполне серьезно. А если вы будете попрекать меня деньгами, которые я получаю от мистера Сэндза, то я могу и отказаться от них. Я имею хорошую работу и не нуждаюсь в финансовой поддержке. Я сама в состоянии обеспечить Настю всем необходимым. Вот в чем она совершенно не нуждается, так это в том, чтобы в ее жизнь вошли незнакомые мужчина и женщина, говорящие на непонятном ей языке, которые будут пытаться купить ее любовь.

— Говорите вы убедительно, — сквозь зубы выдавила Бетси. — Поэтому — триста тысяч долларов. Но это предел.

Марина почувствовала, как кровь приливает к ее лицу. Она ненавидела эту настырную американку и ее лысого адвоката, а еще больше — Ронни, который тоже участвовал в этом постыдном торге. Подумать только, вместо того чтобы прийти самому, трусливо подослал к ней эту змею!

— Я же вам ясно сказала, миссис Сэндз, дочь я не отдам, — произнесла она звенящим от гнева голосом. — Неужели это непонятно?

Гости переглянулись. Джонсон наклонился к Бетси и прошептал:

— Я думаю, сейчас самый подходящий момент предложить пять миллионов долларов, как того хочет Ронни.

— Пять миллионов? Вы с ума сошли! — прошипела Бетси. — До нее еще просто не дошло, какие деньги ей дают. Надо на пару дней оставить ее в покое, пусть подумает.

И она, снова надев на лицо улыбку, посмотрела на хозяйку квартиры.

— Я чувствую, наше предложение оказалось для вас слишком неожиданным, — сказала она прежним своим приторным голосом. — Вам надо освоиться с ним, обдумать ситуацию. Я вам позвоню на днях. Надеюсь, в спокойной обстановке, взвесив все плюсы и минусы…

— Чего тут взвешивать! Не отдам я дочь, и все!

— В таком случае, мисс Рябинина, подумайте о цифре в четыреста тысяч, — спокойно сказала Бетси, вставая. — Это гораздо выше того предела, который мы с Ронни имели в виду, но, пожалуй, что ваши волнения стоят таких денег.

Вместе с Бетси поднялся адвокат.

«Уходят, слава Богу, — подумала Марина, тоже вставая. — До чего же неприятные люди. А я еще хотела напоить их чаем. В следующий раз на порог не пущу!»

Выходя, Бетси задержалась в прихожей, кинула взгляд на маленькую кухню. Ее тонкие, ярко накрашенные губы скривила усмешка.

— Когда вы увидите наш дом в Калифорнии, дорогуша, у вас отпадут всякие сомнения, — бросила она, покидая квартиру.

— До свидания, — сухо попрощалась Марина и захлопнула за гостями дверь.

Она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься от жгучей обиды. Мало того, что Ронни ее обманул, пообещав жениться и уехав, так он еще хочет отнять у нее дочь! Она подошла к окну. Внизу виднелась улица, а за ней — просторный сквер. У обочины тротуара стоял знакомый «ягуар». Когда Бетси и адвокат приближались к нему, Марина вдруг подумала, что сейчас из машины выйдет Ронни. Она вся напряглась в ожидании. Но нет… Ронни если и был в машине, то не показался… Захлопнулись двери, иномарка тронулась с места и плавно покатила в сторону улицы Орджоникидзе.

Марина еще какое-то время стояла у окна, кусая губы. В следующий раз, когда эта миссис Сэндз станет ей звонить, она объявит, что отказывается от ежемесячных пособий. Ронни не должен думать, что она до сих пор зависит от него! Пусть знает, что она тоже имеет гордость!

Сегодня из-за американцев она отпросилась с работы, ушла на два часа раньше. Сейчас самое время идти в детский сад за Настей.

Дочка выбежала к ней из ворот игровой площадки с радостным криком:

— Мама, а у меня есть папа! Он живет в Америке!

— Кто тебе сказал?

— Тетя одна, она говорила на английском языке, а другая тетя переводила. Мама, это правда, что папа живет в Америке?

Марина подумала, что если признается, то дочь весь вечер будет донимать ее вопросами. Однако лучше было сразу сказать правду, все равно Настя ее узнает.

— Да, в Америке.

— А когда он приедет к нам?

— Он не может приехать, потому что не понимает по-русски, — ляпнула Марина первое, что пришло в голову, и тут же пожалела о своих словах. Решила говорить правду, а сбилась на ложь.

Настя погрустнела.

— Тетя сказала, что он зовет меня к себе…

— Ты сможешь поехать только тогда, когда выучишь английский язык.

— А когда я его выучу?

— Когда пойдешь в школу.

— Но ты говорила, что в школу я пойду еще не скоро.

— Правильно, не скоро. Поэтому с поездкой в Америку тебе придется подождать.

— А почему тетя сказала, что мне можно поехать?

— Ты больше слушай разных теть! — рассердилась Марина.

Вспомнив сегодняшних гостей, она хмыкнула в сердцах. Мало того, что они ей все нервы истрепали, так еще и ребенку голову заморочили!

— Ладно, идем быстрей. — Она потянула Настю за руку. — Надо в химчистку успеть, а потом в магазин.

3

На другой день вечером Ронни объявил жене, что собирается посетить киностудию «Мосфильм». Тамошние режиссеры позвонили его менеджеру и попросили выкроить время в расписании заезжей «звезды» для посещения их съемочных площадок. Бетси решила провести вечер в модном парикмахерском салоне.

Ронни, отпустив шофера, сам сел за руль «ягуара». За окнами машины поплыли залитые солнцем улицы, бесчисленные ларьки, толпы на тротуарах, рекламные щиты. Время от времени он посматривал в зеркало заднего вида. Ему в «хвост» пристроились две машины папарацци, которые и здесь преследовали его. Их легковушки были ему знакомы. Обычно Сэндз относился к этим людям спокойно. В конце концов, сделать эффектный фотоснимок и подороже его продать — это тоже работа, и не такая легкая, как может показаться на первый взгляд. Но сейчас назойливое преследование фотографов было некстати. Ронни ехал вовсе не на «Мосфильм»…

Крепче взявшись за руль, он начал понемногу прибавлять скорость, в какой-то момент даже проехал на красный свет. Милиции, к счастью, поблизости не оказалось. Зато преследователи отстали. Убедившись в этом, Ронни затормозил, сверился с картой Москвы, затем снова нажал на газ.

Через четверть часа «ягуар» выехал на улицу Стасовой. Слева потянулся сквер, за деревьями которого виднелась стена Донского монастыря, справа стояли белые девятиэтажки с горящими на солнце окнами. Где-то между этими домами, как он знал, должна находиться игровая площадка детского сада, в который Марина отводит дочку…

Заметив ограду и за ней двухэтажное здание, Ронни подрулил к тротуару и припарковал машину у обочины. Вылез, снял темные очки. Приблизившись к низкому решетчатому ограждению, за которым играли дети, он остановился.

Сэндз смотрел на детей, испытывая нарастающее волнение. Среди них находится его дочь. Интересно, узнает он ее? С той минуты, как жена подала идею взять Настю в их семью, желание увидеть ее росло в нем буквально с каждым часом и вскоре превратилось в какое-то наваждение. Ронни жаждал взять ребенка на руки, ощутить детское тепло и осознать, что в жилах девочки течет его собственная кровь. До закрытия сада было еще полтора часа, но детей на площадке осталось немного. То и дело появлялись родители и уводили своих малышей. Он взглянул на часы. Скоро должна прийти Марина.

Одна из девочек, стоявших у ворот площадки, пристально посмотрела на него, и он вздрогнул. Сначала он ничего не мог понять. Ему почему-то вспомнилась старая фотография матери, когда та была еще совсем маленькой. Огромные глаза, изгиб темных бровей, правильные черты лица. Это Настя, понял Сэндз, рассматривая девочку. Да, это она! Малышка приблизилась к ограде и тоже с любопытством уставилась на него.

Ронни, вертя в руках темные очки, улыбнулся. «Симпатичная девочка, — подумал он, — а с годами несомненно превратится в чертовски красивую молодую леди, какими были ее бабка и мать!»

— А мы с мамой вас видели недавно! — набравшись смелости, обратилась она к нему.

Ронни так задумался, что до него не сразу дошел смысл ее слов.

— Да? — машинально переспросил он.

— Вы вышли из машины и на вас были надеты эти очки, — подтвердила девочка. — Мы с мамой стояли и смотрели.

Он растерялся.

— Тебя зовут Настя?

Она удивилась и смущенно отступила на шаг. Только потом кивнула. Ронни лихорадочно соображал, где, когда Марина с девочкой могли видеть его. Может быть, она имеет в виду какой-нибудь фильм с его участием? Но едва он собрался спросить об этом у Насти, как его опередил какой-то краснощекий карапуз, тоже подошедший к ограде.

— А я вас знаю! — объявил он. — Вы снимаетесь в кино! Вы киноартист!

— А я фильм с вами видела! — подхватила девочка с косичками. — Там вы скачете на лошади, а потом дарите цветы!

— А как это — сниматься в кино? — Мальчик взобрался на ограду, чтобы быть ближе к Ронни. — Там ведь все понарошку?

Узнав его, дети наперебой загалдели. К ограде уже спешила молодая воспитательница.

— Вы Ронни Сэндз? — пролепетала она, подойдя.

На ее лице было написано такое неподдельное изумление, что можно было подумать, будто она увидела привидение. Ему ничего не оставалось, как признаться. Слава, конечно, приятная штука, но иногда доставляет большие неудобства. Сейчас, например, он хотел бы остаться наедине с дочкой. Но, как видно, время для этого еще не пришло.

— Вы хорошо говорите по-русски, — сказала воспитательница.

— Я несколько месяцев жил в Москве, — объяснил Ронни, не сводя глаз с девочки.

Малышка его очаровала. Он чувствовал, что уже полюбил ее.

— Я видела вас дома на фотографии, — сказала Настя. — Вы там вместе с мамой.

— У вас дома много фотографий? — спросил он, чтобы поддержать разговор.

— Да, а еще у нас есть попугай, — с удовольствием начала рассказывать девочка. — Его зовут Жаконя. Он вообще-то говорящий, но пока не говорит. Мы с мамой учим его разным словам, а он молчит. Дядя Леша сказал, что это такой попугай бестолковый и его нельзя выучить. А мы с мамой говорим, что можно…

Ее перебил мальчик, сообщив Сэндзу, что у него в деревне живут две большие собаки.

— Я их нарисовал, — добавил он. — Мы сегодня после тихого часа рисовали разных зверей.

— Вы любите рисовать? — спросил Ронни.

— Любим, любим, — хором закричали дети.

Он снова посмотрел на Настю.

— Может, нарисуешь мне своего попугая? Как, говоришь, его зовут?

— Жаконя. А дядя Леша все время называет его «Попка-дурак».

— Кто такой дядя Леша?

— Мамин знакомый. А вы тоже ее знакомый?

— Да.

— Как дядя Леша?

Ронни не нашелся, что ответить. Пробормотал уклончиво:

— Пожалуй, нет. Не совсем так.

— Конечно, нет! — раздался за его спиной голос Марины.

Она уже издали заметила Сэндза, стоявшего у ограды детской площадки. Оправившись от первого потрясения, взяла себя в руки. Что он здесь делает? Глупый вопрос! Охотится за ее ребенком, разумеется. Сманивает Настю к себе в Америку!

Она нахмурилась и решительно зашагала к ограде. Сейчас она выскажет ему все, что думает по поводу его гадкого предложения. Пусть не считает, что если у него есть деньги, то ему удастся сломать ее жизнь, отобрав Настю!

Но когда она шла, в ее голове помимо желания появились совсем другие мысли. Она вглядывалась в высокую стройную фигуру Ронни и невольно восхищалась ею. Отметила, что одежду он носит с прежним изяществом. Как ему это удается? Потому что он артист или потому что это именно он, Ронни, обладающий безупречным вкусом? Серый костюм, в соответствии с модой, был широк и свободен, но при этом не скрывал его мужественной фигуры, напротив — подчеркивал линии крепких бедер и широкой груди…

Услышав его и Настины последние фразы, Марина пересохшими губами произнесла: — «Конечно, нет!» и вспыхнула, встретившись с ним взглядом.

— Я хотел повидать девочку, — тихо сказал он по-английски. — Ты не слишком расстроена этим?

— Нисколько, — тоже по-английски ответила она. — Но я не люблю, когда без предупреждения суются в мою личную жизнь.

Она вошла на детскую площадку и обняла Настю:

— Привет, дружочек. Хорошо провела день?

Настя начала рассказывать, как они сегодня в саду рисовали разных зверей. Прервавшись, ни с того ни с сего показала пальчиком на Ронни:

— Этот дядя хочет, чтобы я нарисовала ему Жаконю.

— Неужели? — Марина бросила взгляд на Сэндза.

— Вы разве знакомы с мистером Сэндзом? — услышала она обращенный к ней вопрос воспитательницы. — Как интересно! А нельзя ли достать два билета на «Жестокого ангела», желательно на вечер? Мы с мужем вчера подъезжали к кинотеатру, но там у кассы была такая очередь…

Марина пожала плечами.

— Я не так близко его знаю, чтобы просить билеты… Спросите у него сами.

Воспитательница обратилась к Ронни. Ее просьба застала его врасплох. Конечно, он мог дать ей телефон своего менеджера, и тот достал бы для нее билеты, но тогда о его визите в детский сад станет известно, дойдет до репортеров и жены, а этого он никак не мог допустить.

— Увы, извините меня. — Он улыбнулся и, сожалея, развел руками. — Но я ничего не могу для вас сделать. Билетами занимается администрация кинофестиваля…

Марина с девочкой вышли из ворот площадки. Марина, хмурясь, взглянула на него и произнесла по-английски:

— Пойдемте в сквер, там есть скамейки. Может быть, посидим несколько минут? Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Воспитательница и толпа ребятишек смотрели им вслед до тех пор, пока они не скрылись за углом.

Марина крепко держала Настю за руку, словно боясь, что девочку отберут у нее. Ронни шел сбоку и немного сзади. Только сейчас он смог ее хорошенько разглядеть. На Марине были простые джинсы и майка. Он помнил, какой стройной она была в тот вечер, когда они впервые встретились. Он увидел ее в парке на аллее. Сначала прошел мимо, лишь краем глаза успел заметить обнаженные руки и длинный разрез на зеленом платье, открывавший бедро. Пройдя, он остановился, несколько секунд стоял, ничего не понимая, а потом обернулся и посмотрел ей вслед. Двинулся было дальше, но через пять шагов снова остановился и оглянулся. Он не мог оторвать от нее глаз. Когда она скрылась за поворотом аллеи, он чуть ли не бегом бросился за ней. Он как в бреду шел за незнакомкой в зеленом платье, ни на минуту не выпуская ее из виду. Она встала в очередь к кабинам «чертова колеса», и он пристроился за ее спиной, получая удовольствие только от того, что она стоит так близко. Работник аттракциона посадил их в одну кабину. Но даже и тогда Ронни не осмеливался заговорить с хорошенькой соседкой. В жизни он был совсем не таким раскрепощенным и уверенным в себе, как на сцене или съемочной площадке. Если бы не поломка в моторе «колеса», их мимолетная встреча, скорее всего, так бы и закончилась ничем. И девушка никогда бы не узнала о его существовании. Но случилось то, что случилось. Они познакомились. Хлынувший ливень и проблема с мокрой одеждой сблизили их еще больше, а в темной бытовке Ронни и вовсе потерял голову. Окидывая сейчас взглядом Марину, он невольно сравнивал ее с той, другой Мариной, с которой пять лет назад так страстно предавался любви. Она сохранила стройность, хотя и округлилась — вероятно, после рождения ребенка. Но осталась ли она по-прежнему страстной, несмотря на внешнюю холодность?

Впрочем, в данную минуту его больше волновало другое: Настя должна узнать, что он — ее отец. Могло случиться так, что мать уже успела настроить девочку против него. Судя по всему, Марина раздражена и обеспокоена. Наверняка причиной этого был вчерашний визит Бетси. Вдруг Насте передастся материнская неприязнь к нему? Ведь дети очень восприимчивы к чувствам своих близких!

Они перешли улицу и, войдя в сквер, направились к свободной скамейке. Марина села, притянула к себе Настю и стала что-то поправлять на ней. Ронни, сдерживая нарастающее волнение, тоже сел и окинул взглядом деревья, редких прохожих, виднеющуюся невдалеке темно-красную кирпичную стену монастыря.

— Мне жаль, что ответственность за девочку легла на тебя одну, — сказал он по-английски.

— Нет, мистер Сэндз, все в порядке, — ответила она, стараясь говорить как можно суше и официальней. — Ваша финансовая поддержка оказалась как нельзя кстати в сложный период после рождения девочки, так что вам не следует себя упрекать. Но этот период позади, и я больше не нуждаюсь в дополнительных средствах. Я могу и без них воспитать дочь.

— Мне кажется, отец важен для нее не меньше, чем мать…

— Да, но это не значит, что Настя в вас нуждается. Она не испытывает к вам никаких родственных чувств, для нее вы — посторонний человек. А эти ваши предложения денег за нее просто возмутительны!

— Но почему же? — искренне удивился Сэндз. — Разве сумма в пять миллионов долларов так уж мала? К тому же я устрою так, что ты тоже будешь жить в Калифорнии и два раза в неделю видеться с Настей…

— Мне помнится, ваша супруга вчера упоминала о сумме в четыреста тысяч долларов, но это не имеет значения. Настю я не отдам ни за какие деньги. Это моя дочь, и она останется со мной.

— Но для ребенка не слишком хорошо, когда его воспитывает кто-то один из родителей, — пытался уговорить ее Ронни. — Бетси, я думаю, вполне способна заменить ей мать… — Он произнес это, запнувшись. На самом деле он совсем не был уверен, что Бетси может проявить к Насте настоящие материнские чувства. — У девочки будет полноценная семья…

— Очень сомневаюсь!

— Но почему, Марина?

— Судя по тем отношениям, которые у нас с вами были… Вы понимаете, что именно я имею в виду… Так вот, судя по ним, я была у вас далеко не первой женщиной. Человек с такими донжуанскими привычками, как у вас, мистер Сэндз, не может стать для ребенка настоящим отцом.

— Тебя не должно интересовать, сколько было у меня женщин, — голос Ронни задрожал от обиды. — Я же не интересуюсь твоей личной жизнью. А что касается того, смогу я стать настоящим отцом или нет, то на этот вопрос могу ответить лишь я сам. Настя — не только твой ребенок, но и мой. Я тоже имею на нее право.

— Вы потеряли это право, когда бросили нас, мистер Сэндз.

— Меня зовут Ронни.

— Да? У меня нет причины вас так называть!

Он пристально рассматривал клумбу перед скамейкой.

— Это, разумеется, твое дело… — с усилием проговорил он после долгого молчания.

— Если бы у вас были дети от вашего брака, то вы бы меньше интересовались Настей, — продолжала наступать Марина. — Уверена, что тем летом вы очень сожалели о том, что слишком поздно спохватились и в подходящий момент не уговорили меня сделать аборт! Вы не захотели бы…

— Откуда, черт возьми, ты знаешь, что я сделал бы, а что нет? Даже если бы у меня было десять детей, Настя все равно была бы мне дорога. Все эти годы я помнил о ней!

— Я знаю. Деньги я получала регулярно, за это вам особая благодарность.

Она отвернулась к девочке. Настя, не понимавшая их речи пошла играть к клумбе.

— Было бы лучше, если бы вы и ваша жена оставили нас в покое, — прибавила Марина, не оборачиваясь к нему. — Ребенка я не продам ни за какие миллионы. Настя — моя, а вы — случайность в моей жизни.

— И именно поэтому ты все эти годы не сообщала ей обо мне?

— Можете считать, что поэтому, — ответила она с вызовом.

Ронни стало раздражать это препирательство.

— Девочка должна знать, кто ее отец, — сказал он.

Марина подавила вздох. Неизбежное должно когда-нибудь случиться. Ронни все равно найдет способ сказать об этом Насте, и пусть уж лучше это произойдет сейчас, при ней. Она окликнула дочку и поманила ее рукой.

Сегодняшний вечер Настя, скорее всего, запомнит на всю жизнь. Сознавая важность момента, Марина даже выпрямилась на скамейке.

— Настя, ты уже знаешь, что твой папа живет в Америке…

— Да, — кивнула девочка. — Когда я выучу английский, меня пустят туда!

— Сейчас он ненадолго приехал в Москву. Пожалуй, тебе надо с ним познакомиться… — И она посмотрела на Ронни.

Настя тоже подняла на него свои глазищи.

— Я твой папа, Настя, — хриплым от волнения голосом подтвердил Сэндз.

Не спуская с него глаз, девочка тут же подошла к матери, прижалась к ее ногам и взяла за руку.

— Он просто приехал посмотреть на тебя, — заверила дочку Марина. — А потом он вернется к себе в Америку. Не бойся.

Настя ухватилась за нее уже двумя руками, словно ища защиты. Несколько секунд она пытливо вглядывалась в Ронни, его улыбка успокоила ее.

— Я нарисую для вас Жаконю, если хотите, — проговорила она, тоже улыбнувшись.

— Спасибо, очень хочу.

— А у вас есть еще девочка?

— Нет. И мальчика тоже нет. Только одна ты, дочка.

Последнее слово Ронни произнес неуверенно, словно сомневаясь в своем праве пользоваться им, но уже сказанное, оно отдалось в его сознании прекрасной музыкой.

Перехватив его взгляд, обращенный на нее, Марина почувствовала, как сердце забилось чаще и кровь зашумела в ушах. Наверное, это оттого, что он сидит слишком близко. Да, слишком близко. Высокий, сильный, красивый мужчина. Отец ее ребенка.

— А как вас зовут? — продолжала спрашивать Настя.

— Ронни.

— А у в Америке есть попугайчик?

— Есть, даже два.

Марине пришлось приложить усилие, чтобы взять себя в руки. Она поспешно встала со скамейки.

— Ну все, нам пора домой. У нас еще ужин не приготовлен… Настя, попрощайся. Папа сегодня не может долго быть с нами, у него очень много важных дел…

Сэндз тоже поднялся.

— Вообще-то, сегодня у меня никаких… — начал он, но Марина его перебила:

— Да и семья его ждет!

— До свидания! — Девочка помахала Ронни рукой. — А вы завтра к нам придете?

— Не приставай к человеку, пошли. — Марина потянула ее за собой. — Отец не придет, он очень занят.

И она направилась к выходу из сквера, таща за собой Настю.

Марина злилась на себя за то, что снова, как это уже не раз с ней было, поддалась неотразимой притягательности, исходившей от него. Ей показалось, что она похожа на одну из подопытных собак Павлова, которые, услышав звонок, начинали вырабатывать слюну. Вот и она так же. Как ни старалась сдерживать порывы своего тела, все бесполезно. Какой-то условный рефлекс, честное слово!

Они с Настей перебежали проезжую часть улицы и зашагали к дому. Марина нарочно ни разу не оглянулась, зато Настя оборачивалась беспрерывно.

Ронни смотрел на уходящих женщину и ребенка, и душу его захлестывали волны самых разнообразных чувств — от горечи и разочарования до удивления и какой-то беспричинной радости. Он вдруг представил себе, что Настя будет жить с ним в его доме в пригороде Лос-Анджелеса, а Марина будет навещать их. И не раз в неделю, а гораздо чаще. Он улыбнулся, вообразив их обеих перед верандой на зеленой лужайке, спускающейся к океану. Он и сам не замечал, что в этих фантазиях совсем не оставалось места для Бетси…

Весь вечер Настя была очень возбуждена, глаза ее горели. Она расспрашивала про Америку, про Ронни, интересовалась, увидят ли они его снова. В конце концов Марине это надоело, и она строго сказала, что у отца своя собственная жизнь, про которую ей ничего не известно. Девочка, испугавшись, умолкла, и Марина спохватилась: несправедливо злиться на ребенка за свои обиды к Сэндзу. Дочка ведь не виновата. Для нее обретение отца — большое событие. Поэтому после ужина, когда Настя захотела нарисовать Жаконю, Марина сама принесла ей листки белой бумаги и цветные карандаши. Девочка изобразила для Ронни попугая, причем сделала это с большим усердием. Марина помогла ей написать внизу свое имя. На втором листе Настя нарисовала поросенка Хрюшу из телевизионной передачи «Спокойной ночи, малыши», потом разохотилась и нарисовала еще утенка, собаку и совсем уж каких-то фантастических зверей.

Когда раздался телефонный звонок, они обе — мать и дочь — вздрогнули и посмотрели на аппарат. Марина подняла трубку.

— Алло.

Настя навострила уши и так и впилась в нее глазами.

— Рисуй, — отмахнулась мать. — Это тетя Таня звонит.

Девочка вернулась к своим карандашам. Тетю Таню — Маринину подругу из магазина — она знала.

У Татьяны на уме было только одно: кинофестиваль и мировые знаменитости, приехавшие в Москву.

— Сэндз завтра собирается на спектакль в «Современник», — сообщила она заговорщическим тоном. — Слушай, сгоняем завтра туда, а? Есть шанс выцарапать у него автограф!

— Я не пойду, — ответила Марина. — Завтра выходной, мы с Настькой в зоопарк собрались.

Татьяна еще минут двадцать занимала ее разговором и в конце концов уговорила пойти на какой-то расхваленный в газетах польский фильм.

— Мама, мы завтра идем в зоопарк? — обрадовалась Настя, которая, конечно, слышала каждое слово.

Про зоопарк Марина сказала, чтобы только отделаться от охоты за автографом Сэндза, но теперь и перед дочкой приходилось оправдываться. Глядя на оживившуюся Настю, она задумалась: в самом деле, не пойти ли завтра в зоопарк?

— А папа пойдет с нами?

— У него не будет времени. — Марина старалась говорить ласково. — Я же тебе сказала, что он занят.

Девочка приуныла и снова взялась за карандаши. Она рисовала до тех пор, пока мать не уложила ее в постель. Потом легла и сама, хотя знала, что вряд ли заснет. Повторится то, что было с ней пять лет назад, вскоре после расставания с Ронни. Сладостные минуты, навсегда оставшиеся в прошлом, снова всплывут в ее памяти и будут мучить, возбуждая боль и тоску. И наступит момент, когда в горячечном состоянии полубодрствования-полусна ее начнут одолевать фантазии с Ронни Сэндзом в главной роли. Снова и снова она будет сдаваться его губам и рукам… За эти годы душевные раны успели зарубцеваться. Она уже почти выкинула Ронни из памяти, начала новую жизнь. И вот теперь все повторяется…

4

Проснувшись утром, Марина потерла виски. В голове тупо билась боль. Сейчас, когда в окно били яркие солнечные лучи, все происходящее с ней представилось Марине совсем в другом свете. От ночных переживаний не осталось и следа, если не считать этой несильной головной боли. Она решительно встала с постели и направилась в ванную. Пора наконец распрощаться с прошлым. Вспоминать любовь — жестокое и бессмысленное занятие, которое ни к чему хорошему не приведет.

Настя уже расхаживала по комнате. Увидев, что мать проснулась, она включила телевизор. Сейчас должна была начаться ее любимая детская передача. После ванны Марина оделась по-домашнему: в джинсы и легкую блузку, нанесла на лицо необходимый минимум косметики и занялась завтраком. Настя крутилась рядом и поминутно спрашивала про зоопарк.

— Пойдем, если только будешь вести там себя хорошо и не убежишь от меня, как в прошлый раз, — пообещала наконец Марина.

Они завтракали на кухне, сидя за небольшим столиком, когда в квартиру позвонили. Теряя второпях шлепанцы, Марина побежала к двери. Настя сейчас же положила вилку и, замирая от любопытства, устремилась за ней. Марина заглянула в «глазок». В груди гулко стукнуло сердце. Предчувствие ее не обмануло: на лестничной площадке, держа в руках цветы и небольшой сверток, стоял Ронни Сэндз собственной персоной!

Она растерялась до того, что не нашла ничего лучше, как спросить: «Кто там?» — хотя прекрасно знала кто.

— Это я, Ронни. Пришел повидаться с Настей.

— Мог бы по телефону позвонить.

— Настя обещала мне рисунок.

Марина покосилась на дочку. Услышав голос Ронни, та стояла в напряженном ожидании, не сводя с матери широко раскрытых глаз.

— Хорошо, я вас впущу, — сказала Марина по-английски, — но обещайте, что ваш визит продлится недолго.

«Цветов не возьму», — подумала она, раскрывая дверь.

Улыбающийся Ронни, с букетом алых роз, в светло-синих джинсах и мерной шелковой рубашке, распространяя аромат одеколона, шагнул в прихожую.

— Это тебе. — Он протянул Марине цветы.

Он был настолько неотразим, что она как загипнотизированная взяла их и пробормотала:

— Спасибо.

— Сказать по правде, я не ожидал, что ты впустишь меня в квартиру, — добавил он по-английски.

Марина опомнилась. Ей не следовало принимать такой подарок, но раз уж взяла, то делать нечего. Не возвращать же цветы обратно. Это выглядело бы совсем глупо.

— Все же предупреждаю, что к разговору о передаче вам дочери я возвращаться не намерена. — Она произносила английские слова ровным, негромким голосом, даже с легкой улыбкой, чтобы по ее интонации дочь не догадалась о напряженности в их отношениях.

— Я же говорю, что пришел к дочке за рисунком, — ответил он и, обернувшись к Насте, сказал по-русски: — Ты мне что-то обещала, помнишь?

— А как же! — ответила девочка, бросилась в комнату и тут же вернулась с раскрашенными листами.

Ронни взял их и начал рассматривать.

— Неужели ты сама это нарисовала?

— Да, для вас! — кивнула Настя и почему-то потупилась.

— Хорошие рисунки, — одобрил Ронни. — Попугай очень похож. А это кто?

Девочка рассмеялась.

— Бегемот!

— Правда? А я и не догадался сразу.

Вскоре они оба весело болтали, стоя в прихожей и разглядывая рисунки. Настя непринужденно, с чисто детской непосредственностью разговаривала с Сэндзом, но иногда вдруг начинала стесняться. А он, бросая взгляды на Марину, которая молча следила за ними из раскрытых дверей комнаты, был в восторге. Он вполне серьезно, без сюсюканья, общался с девочкой на ее уровне.

— Да, совсем забыл, — он протянул Насте сверток. — Я подумал, что ты, должно быть, исписала все свои карандаши, когда рисовала мне попугая, и принес тебе вот это.

Настя сразу схватила подарок и лишь потом догадалась вопросительно посмотреть на мать. Марине ничего не оставалось, как кивнуть. Девочка оживилась.

— Спасибо, — сказала она и развернула бумагу.

В свертке оказалась коробка с набором цветных фломастеров. Настя была очень довольна.

— А можно, я вам еще что-нибудь нарисую?

— Конечно! Кого ты хочешь нарисовать?

— Винни Пуха!

— Это будет здорово!

— Только давайте рисовать после завтрака, — вмешалась Марина, увидев, что дочь с фломастерами направилась к столу, на котором лежали чистые листы. — Мы сейчас завтракаем, — повернулась она к Ронни. — Если хочешь — присоединяйся.

— Да, папа, пойдем! — Настя шагнула к нему и несмело взяла за руку.

Ронни посмотрел на дочку сверху вниз и ощутил, как его захлестывает счастье. Он моргнул, не позволяя слезам выступить на глазах, и, ни слова не говоря, боясь, что дрожь в голосе может выдать его чувства, пошел за девочкой в кухню.

Он хорошо знал эту кухню и всю эту квартиру. Здесь он провел четыре стремительно промелькнувших месяца своей жизни. Он помнил и этот столик, за которым они с Мариной, бывало, завтракали на скорую руку. У него даже место за столиком было свое — вот здесь, у окна. Он придвинул табуретку к окну и сел.

— У нас сегодня омлет и геркулесовая каша! — с видом хозяйки объявила Настя.

Марина сдержанно улыбнулась:

— Деликатесов, к которым ты, наверное, привык в Америке, у нас нет…

Ронни рассмеялся:

— Ну, ты даешь! Думаешь, я одними трюфелями и черной икрой питаюсь?

— Да кто ж тебя знает!

— Вы не хотите кашу? — заволновалась девочка.

— Почему же, хочу. Овсянку я ем с самого детства.

Марина положила ему каши, которую Ронни, подавая пример дочери, принялся с аппетитом уплетать. Потом она достала из холодильника сыр, шпроты и салат. Сэндз украдкой наблюдал за Настей. Видно было, что девочке хорошо с Мариной. Но она и с ним подружилась, значит, ей нужен отец.

Ронни вдруг подумал, что это его семья. Настоящая семья, с женой Мариной и дочкой Настей. Почему-то он совершенно не представлял себе Бетси в роли Настиной матери…

Девочка подняла на него глаза:

— Папа, ты уедешь в Америку или останешься с нами?

Ронни смутился и ощутил, как защемило в груди. Наивный вопрос ребенка вызвал в душе смятение.

Марина пришла ему на помощь.

— Не задавай глупых вопросов, — одернула она дочь. — Конечно, уедет. У него там много работы.

— Скорей бы пойти в школу и выучить английский язык, тогда и меня возьмут в Америку…

— Не разговаривай во время еды!

— А правда, это был бы неплохой вариант, — сказал Ронни по-английски.

— Что ты имеешь в виду? — также по-английски спросила Марина.

— Девочка жила бы у нас… — Он запнулся. — То есть — у нас с Бетси. Я готов отпускать Настю в Москву два-три раза в год… Но и ты не останешься в накладе. Пять миллионов долларов — вполне приличная сумма!

Марина, усмехнувшись, покачала головой.

— Тебе, как видно, неплохо платят, коли ты разбрасываешься такими деньгами…

— Ты сможешь купить вполне приличный дом в окрестностях Лос-Анджелеса, будешь приезжать к нам или забирать девочку к себе на целый день. Условия мы оговорим позднее, главное — твое согласие.

— Дочь останется со мной, и никаких денег мне не надо.

Воспользовавшись паузой в их разговоре, Настя воскликнула:

— А мы с мамой в зоопарк идем! Пойдешь с нами?

Отказ Марины отдать ему дочку вверг Сэндза в глубокое уныние. Он даже пропустил Настины слова мимо ушей.

— Что? — оглянулся он на девочку. — Куда пойти?

— В зоопарк! Ты пойдешь с нами?

— Папа занят! — Марина строго посмотрела на дочь.

— Нет, почему же, — запротестовал Ронни. — Сегодня я как раз свободен!

Перспектива провести весь день с дочкой показалась ему очень заманчивой. Когда-то еще представится такой случай? Оставалось уговорить Марину. Она явно была против их прогулки.

— Но это прекрасная мысль — провести день втроем, — сказал он. — В зоопарк и обратно я доставлю вас на своей машине. Она стоит внизу.

— Мы пойдем смотреть обезьян? — прибавила Настя, тоже глядя на мать.

— Ешь! — оборвала ее Марина. — Вот когда тарелка будет чистая, тогда и поговорим про зоопарк!

— Слышала, что сказала мама? — полушутя-полусерьезно спросил девочку Ронни. — Если не доешь кашу, то мы не поедем в зоопарк.

— Все втроем?

— Ну да. — И он посмотрел на Марину.

Она молчала, поджав губы.

— Тогда я сейчас все доем! — засмеявшись, воскликнула девочка.

Марина понимала, что ему надо отказать, а лучше всего — как-нибудь поделикатнее выставить за дверь, но вместо этого она молчала и даже не поднимала на него глаз. У нее появилось чувство, что если она задержит на нем взгляд, то снова, как это было вчера, попадет во власть его магнетического обаяния и потеряет контроль над собой.

Ронни, словно догадываясь о ее состоянии, тихо сказал по-английски:

— Этот день мы проведем вместе. Ты не представляешь, как я рад.

— А как же твоя жена? — пробовала сопротивляться Марина.

— Ну, на сегодня у нее своих забот хватит. — Он улыбнулся.

— Все! Я все съела! — дожевывая, объявила Настя и повернула к Ронни свое сияющее личико. — А мы правда поедем на машине?

— Конечно! Я покатаю вас по городу! — Он посмотрел на Марину. — Давно я не был в Москве, тут многое изменилось за эти годы. Интересно, сохранилось ли на Чистопрудном бульваре то кафе, где мы ужинали по вечерам?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Я там тысячу лет не была.

— Заедем туда после зоопарка?

Он сказал это таким тоном, будто их сегодняшний поход в зоопарк — дело решенное. Сейчас у нее была последняя возможность воспротивиться поездке, но это было уже выше ее сил. Она самой себе боялась признаться, что страстно желает пробыть с ним весь этот день. Искушение было слишком велико. Пересиливая свои чувства, она лихорадочно искала оправдание своему поступку и наконец сказала себе: «Ладно, ничего не случится, если он несколько часов проведет с Настей. Но только несколько часов. Скажем, до обеда. А после я потребую, чтобы он уматывал к себе в Америку и больше не вмешивался в нашу жизнь».

— Куда? В кафе? — Она отвлеклась от своих мыслей. — Ну разумеется, нет!

— Почему? Посиди там, вспомним прошлое…

Вот именно этого — вспоминать прошлое, растравлять душу былой беспечностью и любовью — ей хотелось меньше всего.

— Нет, нет, — сказала она по-английски. — Какая вздорная идея! Во-первых, это не детское кафе. Ребенку там делать нечего…

Ронни кивнул, соглашаясь с ней.

— Пожалуй, ты права, — ответил он.

Марина повернулась к Насте.

— Пошли умываться!

Из ванной она отправила девочку в комнату, а сама вернулась на кухню. Ронни стоял возле раковины и мыл посуду. Она даже немного растерялась. Как будто вернулось прошлое. Тогда, с первых дней их совместной жизни, они распределили между собой обязанности: Марина готовила еду, а Ронни помогал ей убираться в квартире и мыл посуду. И вот теперь он тер тарелки теми же старательными движениями, которые она так хорошо помнила!

Внезапный приступ ностальгии заставил ее сердце сжаться. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом зачем-то подошла к холодильнику и раскрыла дверцу.

— Моешь посуду? — Она заставила себя усмехнуться. — Здорово же тебя вымуштровала жена!

— При чем тут жена? Просто я хотел помочь тебе.

— Я бы и сама могла все вымыть.

Он оглянулся на нее с улыбкой.

— Ты не поверишь, но мне это доставляет удовольствие. Я как будто перенесся в доброе старое время!

— Для кого доброе, а для кого и не очень. — Она захлопнула холодильник.

— А разве ты никогда не вспоминала о днях, проведенных вместе?

Марина раздраженно принялась собирать со стола остатки завтрака.

— К чему ты затеял этот разговор? — резко проговорила она. — Неужели ты всерьез хочешь вернуться в наше неприкаянное прошлое — это сейчас, когда ты на вершине успеха и разбрасываешься миллионами? Не смеши людей!

Ронни в душе не мог не согласиться с ней. Слишком много труда он потратил на свою карьеру, чтобы всерьез желать возврата в прошлое, даже такое ностальгически прекрасное, как те четыре московских месяца.

— И все же я считаю, что это было славное время, — упорствовал он. — Но что прошло, того уже не вернешь. Мы с тобой стали немного другими, особенно это касается меня… — Он помолчал. Мысль, которая пришла ему в голову, заставила его нахмуриться. — Должен тебе признаться, что моя нынешняя известность доставляет определенные неудобства. Стоит мне куда-то пойти, как вокруг сразу собирается толпа. И если я в это время без охраны, то могут произойти инциденты… в том числе и не слишком приятные… — Он взглянул на нее и невесело усмехнулся. — Джонни Шепердсон однажды оказался в такой ситуации. Представь, фанаты раздели его чуть ли не догола, всю одежду порвали на сувениры!

— А с тобой бывало что-нибудь подобное?

— Ну, такого конкретно — не было… Я к чему это говорю. Мы ведь сейчас едем в публичное место, где меня могут узнать. И неизвестно, как поведет себя публика. Среди фанатов попадаются очень агрессивные личности, а я без охраны.

Марина положила на стол полотенце, которым вытирала посуду.

— Нет, это совершенно невозможно! — воскликнула она. — Мы ведь будем с ребенком! Так что твоя поездка в зоопарк категорически отменяется. Я не желаю подобных приключений!

— Но вместо зоопарка мы можем поехать куда-нибудь еще, — возразил Сэндз, не желая отказываться от перспективы провести день с Мариной и девочкой. — Разве мало мест, где нет посторонней публики? У меня, например, есть отличная идея. Что ты скажешь насчет того, чтобы съездить к Воронихину?

— К Воронихину? Художнику? — Она задумалась. — Но я не бывала у него с тех пор, не знаю, удобно ли заявиться к нему…

— Вчера я звонил Эдуарду, и он очень обрадовался, что я в Москве. Старик звал к себе в гости. Вот сегодня и можно съездить. Отсюда до Истры сорок минут на машине!

С Эдуардом Васильевичем Воронихиным, театральным декоратором, Ронни познакомился во время своей учебы в Москве и не раз бывал в его деревенском доме, из окон которого видны стены Ново-Иерусалимского монастыря. Сэндза в его поездках туда иногда сопровождала Марина. Она хорошо помнила старого художника — низкорослого, крепкого, в очках, с вечно нечесаной седой гривой, и его жену, учительницу сельской школы. Эскизы декораций, рисунки и картины Воронихина ценились у знатоков, их покупали иностранцы, и многие его произведения хранились в престижных западных галереях. Однако, несмотря на все это, Воронихин неожиданно забросил работу в театре, уединился в своем деревенском доме и полностью посвятил себя иконописи. Об этом Ронни узнал вчера, из телефонного разговора с ним. К его удивлению, Эдуард Васильевич не знал даже, что Ронни стал киноартистом — настолько мало он интересовался мирскими событиями.

— У него даже телевизора дома нет, — добавил Сэндз, рассказывая Марине о вчерашнем разговоре с художником. — Он удивился, когда узнал, что я стал сниматься в кино! Правда, это его не слишком обрадовало, он сказал, что я, как театральный актер, подавал большие надежды и мне следовало остаться в театре…

— А как поживает его жена, Лидия… кажется, Петровна?

— Да, Лидия Петровна. Она по-прежнему работает в школе. Кстати, Эдуард спрашивал о тебе, интересовался, почему ты не звонишь.

— Но я их не слишком хорошо знаю…

— Нам надо навестить старых друзей. И Настю возьмем с собой.

Марина не ответила сразу. Это уже не поездка в зоопарк. За городом ей придется провести весь день. Весь день с Ронни! От подобной перспективы у нее слегка закружилась голова.

Видя, что она колеблется, Сэндз улыбнулся ей, и неодолимое желание быть с ним, видеть его и чувствовать рядом с собой, таившееся в сердце Марины, начало растекаться по всему ее телу, как теплый и сладкий сироп. Прежде чем она успела ответить, Ронни подошел и осторожно положил руки ей на плечи.

— Мы конечно поедем, Марина.

От звука его голоса, такого нежного и вкрадчивого, так напевно произносящего ее имя, Марину неудержимо потянуло к нему. Чувство было сродни тому, что охватило ее вчера, когда она разговаривала с ним в сквере. Просто удивительно, какую силу имеет над ней этот человек!

— Дорогу я помню, — прибавил он с такими интонациями, будто приглашал лечь с ним в постель.

Аромат его одеколона окутывал ее пряным облаком, сквозь тонкую ткань домашней блузки она ощущала тепло его сильных рук, и вдруг ей показалось, что время замерло. У нее не было сил ни думать, ни дышать.

— Ты совсем не изменилась за эти годы, — прошептал он, и его ладони медленно скользнули вниз по ее рукам. — Наоборот, стала еще привлекательнее…

«Ну, это уж слишком! — пронеслось у нее в голове. — Уж не думает ли он, что я прежняя доверчивая дурочка…» Но она не в состоянии была прислушиваться к голосу разума. Наслаждаясь прикосновениями Ронни, она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ей даже казалось, что она ощущает дыхание теплого, напоенного южным солнцем воздуха экзотической Калифорнии, где жизнь как в раю.

— Мама, когда мы едем? — донесся из комнаты голос Насти, и через несколько секунд девочка возникла в дверях кухни.

Только благодаря этому вмешательству дочки Марина смогла собраться с духом, оттолкнуть Ронни и сбросить с себя его руки. Она отошла к холодильнику.

— Смотри, Винни Пух! — Настя протянула Сэндзу листок с рисунком.

Переводя дыхание, он взял листок, присел перед девочкой на корточки.

— Очень похож. Послушай, как ты насчет того, что мы сейчас поедем не в зоопарк, а за город?

— Зачем?

— Навестить одного художника. Он живет в деревне.

— А мама с нами поедет?

— Ну конечно! — Ронни бросил быстрый взгляд на Марину и снова обратился к Насте: — Ну что?

— Поедем! Поедем!

Девочка, запрыгав на одной ножке, ускакала в комнату. Казалось, она ничуть не огорчена отменой зоопарка. И верно: ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Ронни и мамой. Через минуту она уже оживленно расспрашивала Ронни о художнике и его деревне.

Уединившись в комнате, Марина раскрыла платяной шкаф и осмотрела висевшую там одежду, выбирая то, что сгодилось бы для сегодняшней поездки. Ей хотелось выглядеть привлекательной, и потому первое, что она извлекла из шкафа, — это черное платье, то самое, которое когда-то подарил ей Ронни. Оно и сейчас было ей впору и смотрелось достаточно модно и эффектно. Но, подумав несколько секунд, она засунула его обратно. Оно слишком красиво для деревни, да и Ронни может подумать бог знает что, увидев его на ней. Чего доброго, решит, что она принарядилась специально для него!

Свой выбор она остановила на легких темных брюках и широкой летней блузе светло-розового цвета. Затем занялась прической — подколола волосы на затылке. Туалет завершили черная, в тон брюкам, нитка бус и немного косметики.

Через четверть часа «ягуар» отъехал от их дома и покатил по улицам. Вскоре за окнами поплыли зеленеющие перелески и поля Подмосковья. Марина с Настей сидели сзади. В панель машины был вмонтирован экран, и Ронни, прежде чем отправиться в путь, вставил в гнездо под ним кассету с мультфильмами. Всю дорогу, к удовольствию Насти, телевизор показывал приключения Микки Мауса и утенка Дональда.

Марина смотрела в окно, на сменяющиеся пейзажи, но гораздо чаще ее взгляд останавливался на Ронни. Она не могла не отметить уверенность и свободу, с которыми он вел машину. Ей вспомнилось любимое изречение подруги, менявшей любовников чуть ли не каждый месяц: мужчина хорошо смотрится только тогда, когда сидит за рулем иномарки. Это высказывание всегда казалось Марине циничным и потребительским, но сейчас она не могла не согласиться с ним. В верхнем зеркале она видела лицо Ронни — энергичное, худощавое, чуть задумчивое, с правильными чертами. Как же он хорош собой, этот заезжий американец, и как хорошо он смотрится за рулем! Герой ее сновидений, ее грез и тайных мечтаний. Далекий и недоступный, как тот мир, из которого он ворвался в ее жизнь сверкающим метеором, чтобы через мгновение вновь исчезнуть…

Несколько раз он тоже поднимал глаза к зеркалу, и их взгляды встречались. Она торопливо отворачивалась к окну, делая вид, что посмотрела в зеркало случайно. При этом она отлично знала, что он усмехается, видимо, чувствуя неотразимость своего обаяния. Она понимала, что он прав, что ее действительно тянет к нему, и это ее бесило больше всего. В конце концов она решила вообще не смотреть в зеркало.

— Нам еще далеко ехать? — Настя на секунду оторвалась от телевизора.

— Нет, по-моему, недалеко, — не совсем уверенно ответила Марина.

Она не была у Воронихина так давно, что успела позабыть дорогу до его деревни.

— Еще десяток километров по шоссе, — отозвался Ронни.

Он, в отличие от нее, прекрасно сохранил в памяти весь маршрут и даже ни разу не заглянул в карту-схему Подмосковья, которая лежала рядом на сиденье.

— Я успею досмотреть мультфильмы, пока мы будем ехать?

— Конечно, успеешь, — Ронни рассмеялся.

Машина проехала вдоль живописных берегов Истринского водохранилища и через несколько минут езды по проселочной дороге, поднимая за собой пыль, въехала в деревню на невысоком холме. Отсюда открывался вид на городок и старинный монастырь с огромной полуразрушенной колокольней. Дом художника стоял на окраине деревни и был окружен огородом, малинником и садовыми деревьями.

«Ягуар», распугав кур, остановился у калитки. От веранды уже шел сам художник в серой, до колен, холщовой майке, измазанной краской, в широких линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Марине показалось, что внешне он мало изменился, а эта борода, которую он отпустил, ему даже шла.

Воронихин уже понял, кто к нему приехал, улыбался, укоризненно качал головой и всплескивал руками.

— Ронни! Ты почему так редко звонил? А мы тут вспоминали о тебе! Жена сказала, что видела в Москве афиши с твоей физиономией, так она сразу даже не поверила, что это ты!.. — Мужчины обменялись рукопожатием.

— Да решил попробовать себя в кино, и вроде получилось удачно, — с улыбкой ответил Ронни. — Я почему-то считал, что ты видел фильмы со мной…

— Я кино не смотрю, — отмахнулся Воронихин. — У меня и телевизора нет, только радио слушаю, и то нечасто. Это все суета сует, без всех этих телевизоров и газет гораздо спокойнее себя чувствуешь и в душевном смысле здоровее… А это кто? — Он обернулся к вылезающим из машины Насте и Марине. — Неужто Марина? С дочкой? — Он наклонился к девочке. — Как тебя зовут?

Она застеснялась, прижалась к матери.

— Настя…

— Ну вылитый отец!

Ронни и Воронихин, идя в дом, оживленно заговорили по-английски, вспоминая общих московских знакомых. Самая большая комната в доме была отведена под мастерскую. На стенах и подставках висели иконы различных размеров — в большинстве написанные самим художником, но попадались и старинные, в темных закопченных окладах. К гостям вышли жена Воронихина — Лидия Петровна, и их внуки — два мальчика шести и девяти лет. Дети повели Настю на задний двор показывать кроликов, а Марина и Ронни уселись на диван в гостиной и начали листать альбомы с фотографиями.

Вскоре стало ясно, что Лидия Петровна имеет такое же слабое понятие о кинематографическом взлете Сэндза, как и ее муж. Простая русская женщина, полноватая, с добрым белым лицом, одетая в синее ситцевое платье в горошек и с волосами, спрятанными под косынку, она сидела у стола, сложив на коленях руки, благостно улыбалась и переводила взгляд с Ронни на Марину. Поскольку английского языка Лидия Петровна не знала, при ней говорили по-русски, но в общий разговор она не вступала. Похоже было, что она даже не вникает в смысл того, о чем говорят. Какое-то время она сидела молча, а потом как-то невпопад заметила:

— Как дочка-то на вас похожа! Особенно на отца!

Марина, чувствуя, что краснеет, опустила глаза и сделала вид, что поглощена фотографиями. Попыталась даже увести разговор с нежелательной темы.

— А это кто? — спросила она у Воронихина, показывая на снимок.

Художник начал объяснять, но Лидию Петровну, как видно, совсем не интересовали его знакомые на фотографиях.

— Я помню, как вы приезжали к нам зимой, — заговорила она с улыбкой. — Вот так же, рядышком, на диване сидели. Эдуард мне вроде бы сказал, что вы поженились… — Она вопросительно посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на Марину. — Ведь вы поженились?

Несколько секунд висело молчание. Марина, чувствуя, что любой другой ответ будет неуместен, с усилием кивнула.

— Ну разумеется! — тотчас воскликнул художник. — Они были такой дружной парой! Все время вместе. Марина, помню, всегда дожидалась Ронни после репетиций, а когда не приезжала, он так волновался, что даже роль свою забывал. Помнишь? — Смеясь, он подтолкнул Ронни локтем. Тот, тоже засмеявшись, кивнул. — В театре у нас даже шутили, что Ронни без Марины вообще не может играть…

— Славно вы тут живете. — Марина предприняла еще одну слабую попытку переменить тему. — Тишина, воздух свежий… В Москву часто приходится ездить?

Ее вопрос хозяйка пропустила мимо ушей.

— Свадьбу-то где сыграли? — продолжала любопытствовать она. — Народу на ней много было?

На помощь растерявшейся Марине пришел Ронни.

— Свадьба состоялась в Лос-Анджелесе, — ответил он. — Присутствовали только самые близкие друзья.

— Конечно, в Лос-Анджелесе, где же еще! — решительно тряхнул гривой Эдуард Васильевич. — Потому они и не известили нас! Дочке, поди, уже пятый годок пошел?

Марина снова кивнула.

— И где вы теперь живете — здесь или там? — спросила Лидия Петровна.

— Что за вопрос! — ворчливо отозвался Эдуард Васильевич. — Муж — в Америке, в кино снимается, а жена должна быть при нем. Это и ежу понятно.

Лидия Петровна умолкла. Вскоре она ушла на кухню готовить обед; Марина вызвалась ей помочь и тоже отправилась на кухню, оставив Ронни и Воронихина беседовать об иконописи и деревенской жизни.

Через час на веранде был накрыт стол. Посреди него стояла пышущая паром кастрюля с мясными щами, тут же, на узком блюде, — нарезанная селедочка, густо посыпанная лучком, рядом — кислая капустка домашнего посола с клюквой, салат с грибами, отварная картошка, а с краю в большой, только что снятой с огня сковороде шипела и брызгала маслом жареная крольчатина. Художник поставил на стол графин с клюквенной наливкой, тоже домашнего приготовления, но Ронни категорически отказался от спиртного, сославшись на то, что он за рулем.

— Ты и прежде-то завсегда отказывался от выпивки, — смеясь и наливая себе в рюмку, вспомнил Воронихин.

— Конечно, с чего бы ему пить, — ответила жена. — Он человек серьезный, и занятие у него такое, что не до пьянства… — Она повернулась к Насте, сидевшей справа от нее. — Давай я тебе положу картошечки… В детский садик ходишь?

— Да, — девочка кивнула.

— А буквы уже знаешь?

Настя застеснялась и отрицательно помотала головой.

— Папу с мамой слушаешься? — продолжала спрашивать Лидия Петровна.

Марину бросило в холод. Сейчас Настька проболтается, какой Ронни ей «папа»! Вот будет стыдобища!.. Только она открыла рот, как та радостно сообщила:

— Да! Я вчера нарисовала для папы попугая и много разных зверей!

Ребенок, к счастью, к слову «папа» отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся, тем более Настя уже называла так Ронни.

— Как вы готовите щи? — заговорила Марина, не дожидаясь, когда Лидия Петровна начнет расспрашивать Настю про ее жизнь в Америке. — Очень вкусные, ну прямо очень. У меня никогда такие не получаются…

Для хозяйки кулинария была любимой темой, такой же, как для ее мужа — живопись. Она тут же начала терпеливо и многословно объяснять способ приготовления щей, а заодно салатов, печений и какого-то необыкновенного клюквенного соуса. Марина умелыми вопросами подогревала ее энтузиазм, умудрившись беседой о кулинарии занять все время обеда.

В самом конце застолья, когда дети, наевшись, отправились гулять во двор, Эдуард Васильевич откинулся на стуле и воскликнул:

— Вы бы хоть поцеловались разок, для нас с Лидией Петровной! Уж сделайте нам такое одолжение!

— Пожалуйста, — улыбнувшись, с готовностью отозвался Ронни, рукой обхватил Марину за талию и притянул к себе.

Она мысленно простонала, но делать было нечего. Губы Ронни коснулись ее губ и задержались на них гораздо дольше, чем того требовала простая вежливость. Поцелуй длился так долго, что лицо Марины, помимо ее воли, жаркой волной затопил густой румянец, а тело затрепетало от наслаждения.

— Правда, вышло неплохо? — оторвавшись от нее, шепнул он с легкой усмешкой.

Марина перевела дыхание, но глаза ее продолжали сиять. Расчувствовавшаяся Лидия Петровна платочком вытерла слезу. Воронихин удовлетворенно крякнул.

— Я еще тогда говорил, что ваш брак будет крепким и счастливым! — изрек он. — Дай Бог вам такую любовь сохранить на всю жизнь. Редко кому она дается, такая любовь… — Он мечтательно закатил глаза, потом шумно вздохнул и вдруг махнул рукой: — Э-эх! Выпить надо за это!

— Налей и мне, — сказала Лидия Петровна, которая до этой минуты не притронулась к наливке. — Тоже выпью за молодых!

Воронихин наполнил рюмки. Они с Лидией Петровной чокнулись. Марина и Ронни сидели со смущенными улыбками, выпрямившись и потупив глаза, как на собственной свадьбе. Марина мельком посмотрела на него и, когда их взгляды встретились, чуть заметно пожала плечами: дескать, сама удивляюсь, но что остается делать?

— Главное — уступайте друг другу, — заговорил художник, закусывая. — Если что в семье не заладится — всегда ищите компромисс…

— И помогайте друг другу! — прибавила жена.

Однако эта импровизированная свадьба слишком затянулась. Марина сделала движение встать.

— Мы с Ронни собирались посмотреть монастырь, — сказала она.

Воронихин, словно вспомнив о чем-то, поспешно поднялся, с грохотом отодвигая стул.

— Хорошо, что напомнила. Прямо сейчас и пойдем, пока реставраторы работают… — Он посмотрел на часы. — Туристов туда не пускают, но со мной пустят, я там всех знаю…

Оставив Лидию Петровну и внуков дома, Эдуард Васильевич и его гости по проселочной дороге направились к видневшемуся в отдалении городку. Полуденное солнце заливало рыжие поля. Настя резвилась, то и дело забегала в придорожные заросли, чтобы сорвать какой-нибудь цветок. Но когда вошли под сумеречные монастырские своды, она притихла, прижалась к Ронни и сунула свою ладошку в его руку.

То, что дочка взяла именно его руку, а не ее, задело самолюбие Марины, заставило ее ощутить укол ревности. Украдкой глядя на Ронни и Настю, она с затаенной горечью подумала о том, что девочке все-таки нужен отец. Зато Ронни был очень доволен. Он двигался за разговорчивым художником и не выпускал Настину руку. Девочка послушно шла за ним, не отставая ни на шаг. Марина с удивлением замечала, что Настя, которая наверняка ничего не понимает из рассказов Воронихина и явно скучает, тем не менее ведет себя на редкость спокойно, не вертится, не прыгает на одной ножке, как обычно в таких случаях, и не делает попыток куда-нибудь убежать. Девочка с серьезным видом смотрела на художника и время от времени снизу вверх взглядывала на Ронни. Тот ободряюще подмигивал ей. Марине все это не нравилось. Ей вспомнилась накрашенная американка, которая с адвокатом заявилась к ней в квартиру, и она подумала, что заигрывания Сэндза с девочкой — это часть коварного плана, направленного на то, чтобы отобрать у нее ребенка Однако взять Настю из рук Ронни не решалась.

На монастырском дворе им встретились два местных монаха, которые, как выяснилось, были главными заказчиками работ Воронихина. Монахи разговорились с художником и сообщили, что на стене одного из здешних подвалов реставраторы раскрыли какие-то неизвестные фрески. Воронихин загорелся сейчас же идти их смотреть. Марина, сославшись на усталость, объявила, что возвращается. Художник тем не менее отправился с монахами, пообещав своим гостям скоро вернуться.

Ронни и Марина по знакомой дороге зашагали назад, в деревню. Солнце клонилось к закату. В мягком голубоватом воздухе плыли протяжные колокольные звоны, доносившиеся со стороны монастыря. Настя нарвала на обочине цветов и, немного смущаясь, протянула букет Ронни. Ронни присел, принимая цветы, и улыбнулся девочке. Марине никогда не забыть этой минуты: два лица, одновременно таких разных и таких похожих. Они улыбались друг другу, и Марине вдруг стало ясно, что с этого дня Настя никогда не будет принадлежать только ей одной. Она отдала часть своей любви Ронни, и уже никогда не забудет его. Марина подумала о том, что Ронни скоро уедет и, вероятно, навсегда, тем самым разбив сердце не только ей, но и этому чистому и невинному ребенку. Ее охватила досада. Лучше бы Ронни вообще не приезжал сюда и не виделся с девочкой! От этого не стало лучше никому из них!

Они прошли мимо пруда, на берегу которого играли дети. Здесь же были Лидия Петровна и воронихинские мальчики. Ронни и Марина остановились поговорить со своей хозяйкой, а Настя сразу включилась в игру.

Увидев Ронни, дети начали перешептываться и украдкой показывать на него пальцами. Не дожидаясь, пока он сделается центром общего внимания, Марина поспешила увести его в дом. Настя под присмотром Лидии Петровны осталась на пруду.

Войдя во двор, Ронни показал на низкую дверь дощатой пристройки справа от дома. Марина хорошо помнила эту пристройку и сноп сена в ее темной глубине. Однажды зимой, приехав к художнику, они занимались на этом сене любовью, а сзади них за перегородкой стояла корова, временами фыркая и мотая своей черной головой.

— Интересно взглянуть, на месте ли корова, — загадочно улыбнувшись, сказал Ронни и направился к пристройке.

— Она, наверное, сейчас пасется, — пробормотала Марина, чувствуя, как в ней нарастает знакомое волнение.

— Пойдем посмотрим!

— Ну вот еще, нашел, на что смотреть…

— Мы все же должны заглянуть сюда, ведь с этим местом связаны такие волнующие воспоминания…

Он говорил, мягко улыбаясь, а в его глазах, как ей показалось, загорелись искры. Конечно, ей не следовало соваться в этот сарай, но она пошла за ним как загипнотизированная, в слабой надежде, что там не окажется ни коровы, ни сена.

— Я не пойду! — сглотнув, почти прошептала она у самой двери.

Он посмотрел на нее, словно не видя, а затем пожал плечами в типично американской манере, которая когда-то казалась ей такой очаровательной. Взялся за ручку, и дверь подалась вовнутрь. На них пахнуло запахом хлева и свеженакошенного сена. Коровы за перегородкой не было, а копна оказалась на том же самом месте, освещаемая слабым солнечным лучом, проникавшим из узкого оконца под самой крышей.

— Нам здесь нечего делать… — Она уже догадывалась о том, что произойдет дальше.

— Ты думаешь? — спросил он, продолжая смотреть на нее тем же сияющим взглядом, от которого по всему ее телу разливалось желание.

— Да, — выдохнула она.

— В этом доме мы муж и жена.

— Это всего лишь шутка!

— Но ведь не я начал эту игру…

— Ронни, перестань… — Она сказала это скорее в оправдание себе, поскольку чувствовала, что уже не в состоянии сдерживать охватившее ее влечение.

— Ты меня возбуждаешь, — тихо произнес он сквозь зубы. — Бесконечно.

И захлопнул дверь. Их сразу окутал полумрак.

— Нас здесь могут увидеть…

— В доме никого нет, да и какая разница? Ты моя жена.

— Нет. Я уйду.

Он оказался в луче света, и ей стали видны его глаза. В их глубине пылал огонь желания, горячего и властного. Он приблизился к ней. Она отвела голову в сторону, но он рукой обхватил ее затылок, чтобы она не могла увернуться.

— Только… — Она хотела сказать «только посмей», но второе слово так и не слетело с ее губ, поскольку он зажал ей рот порывистым, страстным поцелуем.

— Ты что-то сказала? — спросил он, оторвавшись наконец от ее губ.

Мысли ее были в таком смятении, что она даже не расслышала его. Марина в отчаянии подумала, что он все равно заставит ее действовать так, как нужно ему, а она ничего не сможет с этим поделать. Во время поцелуя соски ее ожили, напряглись. Блузка на груди приподнялась. Это был такой очевидный знак ее желания, как если бы она сказала об этом вслух. Ее щеки запылали. Все тело требовало близости, это чувствовалось в пульсе, учащавшемся с каждой секундой.

— Что ты задумал? — хрипло произнесла она, хотя знала, что вопрос был излишним.

— Тебе же это всегда нравилось, — прошептал он.

Она изо всех сил пыталась умерить реакцию своего тела на его прикосновения, но все было напрасным.

— Я не могу больше сдерживаться. — Он взял ее голову обеими руками и, отклонив назад, заглянул в ее пылающее лицо. — Каждая минута промедления убивает меня…

Их взгляды встретились, и она поняла, что пропала. Обхватив его так же крепко, как он обнимал ее, она ответила на его поцелуи с такой лихорадочной необузданностью, с такой страстью, что сама испугалась. Она не помнила, как они избавились от одежды, как оказались на сене. Лишь на мгновение словно очнувшись, осознала, что оба они уже обнажены и он делает с ней именно то, что ей так нужно, чего ей хотелось больше всего. Его сильные, порывистые и в то же время нежные движения возбуждали так, что ей казалось, будто даже прежде, в давнюю, счастливую пору их жизни, она не испытывала большего наслаждения.

Наконец она, в восторге изогнувшись всем телом, выкрикнула его имя. А еще через несколько мгновений Ронни, утолив свою жажду, уронил голову ей на грудь…

Она продолжала обвивать его талию руками и ногами, крепко прижимая его к себе. Он повернул к ней голову, и на его лице мелькнула слабая улыбка.

— Только не говори, что тебе очень жаль, — услышала она его шепот.

— Почему? — спросила она бездумно.

— И не говори, что мне не следовало притрагиваться к тебе.

Она лишь вздохнула в ответ…

Они пролежали на душистой травяной перине еще несколько минут, слившись телами в тесном объятии. «Что за идиотский вид!» — вдруг подумала она. Обеими руками оттолкнула его и приподнялась. Ронни откинулся навзничь и остался лежать, запрокинув голову. Марина медлила спускаться с сена, она повернулась набок и оглядела лежащего рядом мужчину. Его полузакрытые глаза были темного, дремотного цвета, а губы словно ожидали новых поцелуев. Она снова почувствовала возбуждение. Но на этот раз разум возобладал над эмоциями.

— Ронни! — раздраженно произнесла она.

Он поднял голову.

— Да?

— Ты что-то собирался сказать?

— Только то, что я в восторге. А ты, конечно, злишься?

— Больно нужно мне злиться, но все происходящее между нами очень странно, согласись.

Во дворе стукнула калитка, и послышались звонкие голоса детей.

Марина в испуге спрыгнула со стога. Ронни, обнаженный, тоже слез на пол и подошел к двери.

— Они прошли в дом, — сказал он, прильнув глазом к щели.

Марина разыскала свою разбросанную одежду и принялась торопливо одеваться.

— Я в таком виде, о ужас… В волосах сено… Как думаешь, они догадаются, когда увидят нас?

Ронни, засмеявшись, пожал плечами и тоже начал одеваться.

— А если и догадаются, то что из того? — спросил он спокойно. — Мы муж и жена, ты так сама захотела!

— Не болтай ерунду. Я вынуждена была это сказать, чтобы не оказаться в глупом положении. В конце концов, кашу заварил ты, привезя меня сюда!

— Как жаль, что в доме у Эдуарда нет душа, — невозмутимо посетовал Ронни, покидая пристройку.

Марина вышла только через десять минут, потратив это время на вычесывание из волос травы и приведение своей внешности в порядок. Чтобы пройти в дом, ей пришлось протолкаться через толпу человек в пятнадцать. Толпа в основном состояла из подростков и молодежи. Они были настолько поглощены разглядыванием кого-то в окнах веранды, что не обратили на нее никакого внимания.

— Это Ронни Сэндз… — услышала Марина их перешептывания. — Сам Ронни Сэндз? Не может быть. Какой-то другой мужик, похожий на него… Нет, это он сам!..

В большой комнате помимо Ронни, Лидии Петровны, Насти и обоих внуков сидели три незнакомые женщины и долговязый мужчина средних лет, в потертом мышином пиджаке и галстуке. Оказалось, соседи. Прослышав от детей о приезде американской знаменитости, они явились к Воронихиным, чтобы лично в этом удостовериться. На Сэндза они смотрели как на диковинного зверя, а тот, надев на лицо дежурную улыбку, уклончиво и не слишком внятно отвечал на их вопросы. В обществе зоотехника и доярок он чувствовал себя скованно, однако старался не показывать этого. Доярок прежде всего интересовало, сколько он зарабатывает. Это был тот самый вопрос, на который они прямо-таки жаждали получить конкретный ответ, а Ронни именно об этом меньше всего хотелось распространяться. Увидев Марину, он поспешно поднялся с дивана.

— Пожалуй, нам пора ехать, ты не находишь? — спросил он, взглянув на часы.

— Как, уже сразу ехать? — всполошилась Лидия Петровна. — А чайку попить на дорогу? Да и Эдуарда надо дождаться…

Марина из вежливости согласилась остаться на чай, хотя ей, как и Ронни, тоже не нравилось это назойливое внимание. Вскоре, к счастью, вернулся Воронихин и своим громогласным рассказом о монастырских фресках на какое-то время отвлек односельчан от американца. Наскоро выпив по чашке чая, Ронни и Марина начали прощаться с радушными хозяевами.

5

Вечернее солнце стояло еще довольно высоко, когда «ягуар» остановился у обочины тротуара напротив Марининого дома.

— Мы ведь не прощаемся? — спросил по-английски Сэндз, выходя из машины вслед за Мариной и девочкой.

Марина как будто не слышала его вопроса.

— О сегодняшнем недоразумении нам лучше забыть, — с прохладцей в голосе сказала она, тоже по-английски.

Досада тенью скользнула по его лицу.

— О’кей. Пусть будет так. Но, по крайней мере, я к тебе еще наведаюсь?

— Не вижу в этом смысла. Кстати, не забудь сказать своей супруге, чтобы больше не заявлялась ко мне, а то я ей откровенно выскажу все, что думаю.

— Вряд ли Бетси это проймет. К тому же она редко советуется со мной…

— Лучше бы ты уехал в Америку и Бетси свою прихватил! — Она обратилась к дочери по-русски: — Скажи дяде «до свидания».

— Это не дядя, а папа! — возразила девочка. — Папа, до свидания! А ты завтра придешь?

— Конечно, приду, если захочешь.

— Хочу!

Марина легонько дернула ее за руку.

— Ладно, пошли.

— Мы так и расстанемся? — спросил он по-английски, делая шаг следом за ней.

— А как ты еще хотел? — удивилась она и, не дожидаясь ответа, зашагала с Настей к дому по асфальтовой дорожке мимо гаражей-«ракушек».

Ронни остановился, подавив тяжелый вздох. Действительно, как он еще хотел? Что вообще он может требовать от этой женщины, ставшей матерью его ребенка? Чего он добивается, в конце концов? Чтобы она отдала ему дочь или… Его прошиб пот от мысли, которая пришла к нему в следующее мгновение. Или чтобы она стала его любовницей?.. Какой дикий вздор! Как будто мало ему хлопот и скандалов, доставляемых женой!

Настя шла, то и дело оглядываясь и махая ему рукой. Ронни, улыбаясь, махал ей в ответ, пока Марина с девочкой не скрылись за углом. Он постоял еще минуту, а потом, сам не зная зачем, направился за ними. Свернув за угол, он увидел, как они заходят в подъезд.

В эту минуту из «БМВ», припаркованного прямо на газоне, напротив подъезда, вылез молодой круглолицый мужчина с редкими, чуть вьющимися светлыми волосами и обозначившимся брюшком под белой рубашкой. Он вытащил из машины букет цветов, полиэтиленовую сумку, торт и с криком: «Марина! Постой!» — устремился к подъезду. Женщина и ребенок уже скрылись за дверью, когда мужчина подбежал и стукнул в нее, требуя открыть. Марина впустила его. Он рассмеялся, протягивая букет, и дверь снова захлопнулась, скрывая их от Ронни.

— Я уже битый час жду тебя, — отдуваясь, говорил Красильщиков, подходя вместе с ней к лифту. — Ты где была? Я же тебе сказал, что приеду сегодня.

— Сказал? — искренне изумилась Марина. — Когда это?

— Я тебе звонил на прошлой неделе, уже забыла?

— A-а, правда…

Действительно, Алексей ей звонил, но она, хоть убей, не помнила, чтобы они договаривались о сегодняшней встрече.

— Ты как будто говорил что-то насчет ресторана…

— Ну да. — Он вошел за ней и Настей в кабину лифта.

— И что тебя направляют в Турцию?

— Ну да, ну да. Торговым представителем фирмы. Наш офис находится в Измире, это отличный городок на берегу моря. Я так и вижу нас троих в роскошном номере семейного пансионата: я, ты и Настенька. А за окнами плещет этакое синее-синее море…

Он весь лучился от гордости и самодовольства. Марина, глядя на него, не могла не улыбнуться.

Лифт остановился, они вышли, и Марина открыла дверь квартиры.

— Но я все-таки не помню, чтобы ты собирался сегодня приехать ко мне.

— Ты, наверное, опять, как всегда, что-нибудь перепутала или поняла не так. Я тебе ясно сказал, заскочу в воскресенье в шесть вечера.

Марина покачала головой, продолжая сомневаться, однако спорить не стала. Красильщиков с сумкой и тортом сразу, по-хозяйски, направился в кухню. Пока Марина умывалась и помогала умыться Насте, он извлек из сумки бутылку коньяка, банку консервированных крабов, паштет, икру и пиццу, купленные в супермаркете по дороге, а также коробку с импортной куклой. Кукла была торжественно вручена Насте, когда она вышла из ванной.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила девочка.

— Хочешь со мной и с мамой поехать на юг, к морю? — спросил ее Красильщиков. — Там ты будешь купаться, плавать, загорать и есть сколько угодно фруктов. Апельсины растут прямо во дворе, подходи и срывай…

— Хочу, — застеснявшись, ответила Настя и отошла к маме.

Красильщиков расставил на столе тарелки с крабами и салатом, открыл бутылку коньяка.

— Контракт с турками мы подписали сроком на полтора года, — сообщил он, разливая коньяк по рюмкам.

— Мне немного, полрюмки, — остановила его Марина.

— Значит, полтора года будем жить там, — продолжал Алексей, садясь и придвигаясь вместе со стулом к столу. — Иногда придется наезжать в Грецию и Италию… представляешь? И все за счет фирмы! Плюс зарплата в долларах будет капать…

Он отпил из рюмки и закусил крабом.

— Но нам с тобой, чтобы у турков не возникло лишних вопросов, лучше бы расписаться еще здесь, в Москве. Настя, иди сюда. — Он привлек девочку к себе и с улыбкой погладил по голове. — А Настю мы там определим в хороший частный колледж…

— Как ты все быстро решил! Даже со мной не посоветовался.

— А чего советоваться. Сейчас самый удобный момент нам расписаться, ведь этак можно до старости дотянуть… Настя, — он взглянул на малышку, — что ты ничего не ешь?

— Не хочу.

— Попробуй этот паштет, — начал уговаривать ее Красильщиков. — Вкусно!

— Мы с папой не едим такую странную еду, — брякнула вдруг Настя, и Марина, вздрогнув, уставилась на дочь. — Мы любим овсяную кашу.

— С папой? — не понял Красильщиков. — Каким папой?

— Который приехал из Америки, — объяснила девочка. — Он снимается в кино, его все знают. А еще он ездит в большущей синей машине, — прибавила она для убедительности.

Марина отмахнулась:

— Фантазирует, не обращай внимания.

Красильщиков понимающе кивнул.

— Ну да, ну да. — И еще раз приложился к рюмке. — И что же, — повернулся он к девочке, — даже в кино снимается?

Настя важно кивнула. Красильщиков улыбнулся.

— Ничего, я буду тебе папой не хуже того, о котором ты мечтаешь, вот увидишь, — говоря это, он принялся поглощать пиццу. — Тоже буду возить тебя в большой машине, и кино мы будем смотреть… Хочешь, чтобы я стал твоим папой?

Девочка насупилась.

— Но разве можно иметь двух пап? — пробурчала она, глядя на гостя исподлобья.

— Настя! — одернула ее мать. — Не болтай, чего не понимаешь!

— Она просто еще не привыкла. — Красильщиков подмигнул ей. — Ладно, нам торопиться некуда. Пусть я еще немного побуду «дядей Лешей». Со временем все придет в норму… — Он повернулся к Марине. — Нам надо бы прямо завтра заявление в ЗАГС подать, чтобы успеть расписаться к отъезду. Ты можешь отпроситься с работы?

Марина замешкалась с ответом. Ясно, что на этот раз Алексей не намерен тянуть с женитьбой, и ей придется решаться. Сегодняшняя встреча с Ронни породила в ее душе целую бурю, и она вдруг подумала, что только в браке сможет окончательно забыть американца и обрести покой. Да и будущее Насти будет обеспечено. Делать нечего, надо соглашаться. Но объявит она об этом не сегодня, чтобы не выглядеть легкомысленной. Хотя бы еще денька два надо подержать Алексея в неизвестности…

— Я тебе позвоню послезавтра, — сказала она.

— Мы не успеем! Первого сентября я уже должен сидеть в Измире!

— Ну хорошо, завтра вечером.

В прихожей раздался звонок. Марина вздрогнула. Кто бы это мог быть? Она подошла к двери, заглянула в «глазок», и в груди у нее словно что-то оборвалось. За дверью стоял Ронни!

— Это ты? — тихо спросила она. — Что тебе надо?

— Я забыл у тебя мобильный телефон, — выдал он заранее заготовленную ложь.

— Какой еще мобильный телефон? Нет его здесь. Уходи.

— Я его забыл у тебя. Открой.

— Нет.

Подбежавшая к двери Настя услышала знакомый голос.

— Что там за человек у тебя? — спросил Сэндз. — Открой на минуту!

— Это папа! — радостно закричала девочка, убегая обратно в комнату. — Папа вернулся!

Красильщиков поперхнулся коньяком.

— Какой еще папа?

— Который снимается в кино! Мы с ним еще за город ездили!

Марина в досаде оглянулась на нее, потом снова приникла к двери:

— Не вмешивайся в мою жизнь, слышишь? — прошипела она.

— Но я должен знать, кто это. Что ему от тебя нужно?

В прихожую вышел Красильщиков.

— Марина, кто там?

Она замялась.

— Один тип, с которым мне не хотелось бы общаться…

— Я с ним поговорю.

Он отодвинул Марину в сторону и щелкнул замком. Ронни, решительно толкнув дверь, вошел в прихожую.

— Чего тебе здесь надо? — сразу набычился Красильщиков. — Марина, он к тебе пристает?

— Нет, — ответила она нервно, не ожидая ничего хорошего от предстоящего выяснения отношений. — Он пришел за мобильным телефоном, говорит, что забыл его.

Алексей вгляделся в гостя.

— Что-то лицо мне твое знакомо. Где мы виделись?

В прихожей было сумрачно, да и на экране Сэндз выглядел немного иначе, чем в жизни, и потому Красильщиков не сразу распознал перед собой киноактера, фильмы с участием которого он, конечно же, смотрел.

— Нигде мы не виделись, — с вызовом процедил Сэндз. — Только мне хотелось бы знать, какого черта ты сюда явился?

— А ты какого черта?

— Я?

Ронни сам не знал толком, зачем пришел. Когда он увидел, как Красильщиков с букетом вбежал за Мариной в подъезд, у него возникло чувство, будто его окатили ведром ледяной воды. Несколько минут он в каком-то оцепенении, без единой мысли в голове, смотрел на закрытую дверь подъезда, а потом им вдруг овладела ярость, смешанная с горечью и досадой. Он не имел никаких прав на эту женщину, и все же его болезненно интересовало все, связанное с ней, и больше всего — этот круглолицый тип с букетом и тортом. Цветы и торт почему-то особенно взбесили. Его с неудержимой силой потянуло в квартиру на четвертом этаже. Пожалуй, не будь этих цветов и торта, он, может, и овладел бы собой и не стал подниматься туда. Сэндза задержал замок с цифровым кодом на двери подъезда. Пришлось ждать, пока не появится кто-нибудь из жильцов.

Слова Марины о том, что он вмешивается в ее жизнь, охладили его пыл, он даже пожалел о своем бесцеремонном вторжении, но вызывающий тон Красильщикова вновь взвинтил его.

— Я знакомый Марины Александровны, — сдерживая нарастающую ярость, процедил Ронни. — Старый знакомый.

— А я ее муж!

Сэндз почувствовал, что бледнеет. Он метнул на Марину недоумевающий взгляд.

— Алексей, не преувеличивай, — смутилась она. — И вообще, что за глупый разговор вы затеяли!

— Я ничего не преувеличиваю, — зарычал Красильщиков. — Это моя жена, а это мой ребенок. А вот ты кто такой — еще вопрос!

— Это мой папа! — воскликнула Настя, выныривая из-под Марининой руки.

Марина в сердцах встряхнула ее и отвесила подзатыльник.

— Вечно ты встреваешь, когда не просят! Ступай в комнату и сиди там!

Она отвела хнычущую Настю в комнату и захлопнула за ней дверь.

— Папа, значит! — надуваясь и багровея, протянул Красильщиков. — Так это ее отец?

Марине ничего не оставалось, как кивнуть.

— Снова явился? — Красильщиков с ненавистью уставился на Сэндза. — Чего тебе здесь нужно, паскуда?

— Я пришел к ребенку!

— Не нужен ты ему, и деньги твои не нужны! Я без тебя обеспечу их обеих! А теперь убирайся!

Он схватил Ронни за грудки и начал толкать его к выходу из квартиры.

— Убери руки! — возмутился Сэндз и сам, в свою очередь, схватил его за рубашку.

Марина застонала от отчаяния.

— Вы что, драться здесь собираетесь?

— Скажи ему, что не нужны тебе его деньги! — хрипел Красильщиков, пытаясь оторвать от себя руки американца и одновременно продолжая теснить его к выходу. — Скажи! Скажи, что ребенок — мой!

— А это мы еще посмотрим, чей ребенок! — ответил Ронни.

От его рубашки отлетела пуговица. У Красильщикова, отрываясь, затрещал воротник. Марина сжала кулаки.

— Убирайтесь, слышите?

На нее нахлынула ярость. Оба вдруг показались ей одинаково грубыми, беспринципными самцами, у которых на уме только похоть, и больше ничего. Она бросилась в комнату, вытащила из ваз два букета — Ронни и Алексея — и, вернувшись в прихожую, принялась хлестать ими сцепившихся мужчин.

— Выметайтесь из дома, нужны вы мне больно! — со слезами повторяла она.

Красильщиков и Сэндз вывалились на лестничную площадку. Следом за ними полетели букеты. Марина захлопнула дверь, привалилась к ней спиной и беззвучно заплакала. Не везет ей на мужчин! Один — иностранец и женатый, другой — пьяница и скандалист! Нет, видимо, ей так и суждено остаться одной…

Минут через пять в дверь позвонили.

— Марина, это я, открой! — Красильщиков тяжело дышал. — Он убрался.

— Ты тоже убирайся! Хватит! Надоело мне все!

На лестничную площадку вышла соседка и осуждающе поглядела на Красильщикова.

— Что вы тут делаете, гражданин? — прокурорским тоном спросила она.

Алексей смутился, поправил сбившийся галстук.

— Я? Собственно, ничего…

Шагая по разбросанным цветам, он подошел к лифту и нажал на кнопку. Женщина сверлила его взглядом до тех пор, пока он не скрылся в кабине.

Марина умылась и привела себя в порядок. Когда она вернулась в комнату, Настя сидела за столом и старательно рисовала. Подаренная Красильщиковым кукла валялась на полу.

— А правда, что дядя Леша будет моим новым папой? — насупившись, спросила девочка. — Мне больше нравится Ронни.

— Не разбрасывай вещи. — Марина подняла куклу и отнесла ее к другим игрушкам. — И поменьше забивай голову тем, чего не понимаешь.

Настя придвинула к себе коробку с фломастерами.

— Я рисую картинку для моего настоящего папы, — заявила она.

Марина, подавляя невольный вздох, села рядом с ней и улыбнулась дочери, хотя на глаза наворачивались слезы.

6

На другой день после работы Марина, как всегда, зашла за Настей в детский сад. Подходя к игровой площадке, она поначалу не обратила внимания на парочку у ворот — молодую, очень тонкую, коротко стриженную блондинку в сером брючном костюме, с серой сумочкой через плечо, и бородатого мужчину лет тридцати, державшего в руках фотоаппарат. Они вполне могли быть родителями кого-то из детей. Настя, увидев мать, выбежала из ворот. Марина поздоровалась с воспитательницей. В следующую секунду ей в глаза ударила магниевая вспышка, и она, невольно зажмурившись, отступила назад.

— Не беспокойтесь, еще пару снимков, — улыбаясь, прогудел бородач и, присев на корточки, снова щелкнул затвором «кодака».

— В чем дело? — удивилась Марина. — Почему вы снимаете?

— Мы из редакции газеты «Московский комсомолец», — с обаятельной улыбкой представилась спутница фотографа. — У меня есть к вам несколько вопросов…

— Насчет чего? — пролепетала Марина, хотя уже начала догадываться…

Журналистка вынула из сумочки портативный магнитофон.

— Насколько нам известно, вы знакомы с Ронни Сэндзом. Это так?

— Так… — выдавила Марина. Скрывать свое знакомство с Ронни не имело смысла, поскольку в субботу ее с ним видели дети и воспитательница.

Журналистка заулыбалась еще шире, ее глаза азартно заблестели.

— Давно вы его знаете? — вкрадчиво поинтересовалась она, протягивая магнитофон к самому лицу Марины.

— Какое это имеет значение? Настя, дай руку! — Она взяла девочку за руку и повернулась, чтобы уйти.

— Не беспокойтесь, мы не напечатаем ни одного слова о вашей личной жизни, если вы этого не захотите, — затараторила журналистка. — Может быть, вы расскажете, при каких обстоятельствах познакомились с Ронни?

— Это было случайное знакомство.

— Сэндз пять лет назад стажировался в Москве. Вы познакомились с ним в ту пору?

— Да.

— И вы полюбили друг друга?

— Я не хочу отвечать на ваши вопросы.

Марина потянула Настю за собой. Бородач их непрерывно фотографировал.

— Скажите, в тот период вы тоже были связаны с театром? — не отставала журналистка. — Ваше знакомство с Сэндзом произошло на почве общего увлечения сценой?

— Нет.

— Мы тут посчитали, и получается, что ваша дочка появилась на свет через пять месяцев после отъезда Сэндза из Москвы.

— Ну и что? — не оборачиваясь, бросила Марина.

— Уезжая из России, Ронни знал, что у вас будет ребенок?

Марина остановилась и в ярости посмотрела на назойливую даму.

— А почему вас это интересует?

— Это интересует не меня, а миллионы наших читателей!

Марина закусила губу. Значит, Настя все-таки проболталась! Она сердито посмотрела на дочь, и та понурила голову.

Сегодня утром, провожая ее в детский сад, Марина строго-настрого велела ей молчать о том, что Ронни — ее папа. Настя дала обещание. Как и следовало ожидать, в саду дети и воспитательница стали расспрашивать ее про Ронни. Настя долго крепилась, но удержаться от того, чтобы не поделиться с кем-нибудь своей тайной, было выше ее сил. По «страшному секрету», взяв клятву молчать, она доверила ее лучшей подруге, и уже через четверть часа весь детский сад, включая повариху и уборщицу, знал о том, что Ронни — ее папа. Воспитательницы бросились к телефону сообщать новость знакомым, те, в свою очередь, передавали ее другим знакомым. Кто-то из этой цепочки, желая узнать подробности, догадался позвонить в редакцию газеты «Московский комсомолец». Там сообщение о русской дочери Сэндза приняли за розыгрыш. Однако для верности перезвонили в детский сад. Взявшая трубку воспитательница была очень польщена тем, что разговаривает с редактором популярной газеты, и, конечно, все подтвердила.

Примерно за час до появления Марины к саду подъехал редакционный автомобиль. Дотошная журналистка принялась выпытывать у воспитательниц, кто такая эта Марина Рябинина, где работает, каковы ее доходы, замужем ли она. Репортерша с удовлетворением отметила, что Настя как две капли воды похожа на Сэндза, да и возраст девочки свидетельствовал в пользу предположения об отцовстве Ронни: пять лет назад будущий кумир как раз находился в Москве. Фотограф общелкал Настю со всех сторон. Журналистка отвела девочку в сторону, присела перед ней на корточки и завела с ней задушевную беседу. К приходу Марины она хитроумными наводящими вопросами успела выудить из ребенка немало любопытных сведений. Узнала и про рисунки для папы Ронни, и про визит к художнику, и про то, что Насте нельзя поехать к Ронни в Америку, потому что она не знает английского языка. Назревала сенсация…

— Насколько нам известно, вы с дочерью на днях встречались с Сэндзом. Встреча носила деловой характер или была чисто дружеской?

Марина ускорила шаг. Девочка почти бежала за ней.

— Скажите, что заставляет вас скрывать свои отношения с ним? — Журналистка шла рядом, держа перед ней магнитофон.

Марина снова остановилась, посмотрела на нее в упор.

— Я ничего вам не скажу, слышите? — дрожащим от негодования голосом выкрикнула она. — Ничего! И отстаньте от меня!

— Я не задаю вам вопросы про вашу личную жизнь…

— Не знаю никакого Сэндза! — перебила ее Марина. — В глаза его не видела!

И она направилась дальше.

Журналистка устремилась за ней.

— Но вы только что сказали, что знаете его!

Марина даже не повернула в ее сторону головы. «Ничего я ей не скажу, — сцепив зубы, упрямо думала она. — Моя жизнь — это моя жизнь, и никого это не касается. Буду все отрицать, а на нет и суда нет».

— Вас не удивляет, что ваша дочка зовет его «папой»?

— Не зовет она так никого.

Настя, не совсем понимая, что происходит, но догадываясь, что в назревающем скандале есть и ее доля вины, испугалась и заплакала.

Репортеры вдруг насторожились. По проезжей части за сквером проплыл синий «ягуар» и через несколько секунд скрылся из виду. Марина продолжала идти, гордо вздернув подбородок и ничего вокруг не замечая. Зато журналистка и фотограф, которые все эти дни следовали за Сэндзом по пятам, сразу узнали его машину. Отстав от Марины, они перекинулись короткими фразами и поспешно свернули в сторону. Если бы Марина обернулась, то была бы немало удивлена, увидев, как они бегут, прячась за кустами, к трансформаторной будке. Но ей было не до них.

— Я о чем тебя просила? — хмурясь, обратилась она к дочери. — Не говорить, что он твой папа! А ты все-таки проболталась, да?

Настя тихонько выла, размазывая по лицу слезы. Они прошли по улице и свернули к своему дому. Дойдя до угла, Марина остановилась как вкопанная: перед ее подъездом, там, где вчера стояла машина Красильщикова, теперь красовался «ягуар»! Рядом с машиной прохаживался Ронни, засунув руки в карманы.

Увидев Марину, он сразу направился к ней. Она растерялась.

— Ты чего явился? — спросила она почему-то по-русски.

— Мне надо с тобой поговорить, — ответил он на английском.

Она несколько секунд стояла, переводя дыхание и прислушиваясь к ударам сердца, гулко отдававшимся в голове.

— Мне кажется, мы уже все сказали друг другу, — ответила она, тоже переходя на английский.

Зато Настя обрадовалась Ронни, заулыбалась сквозь слезы и бросилась к нему. Марина не успела ее удержать. Девочка вырвалась и подбежала к отцу. Ронни улыбнулся, высоко поднял ее, а потом прижал к себе.

— Ты плакала? — спросил он.

Настя отрицательно помотала головой.

— Нет, — ответила она и тут же призналась: — Немножко.

Ни Сэндз, ни Марина не видели, как репортеры выбежали из-за трансформаторной будки и устремились к ним. В тот момент, когда Ронни держал девочку на руках, они вдруг появились перед ними, как чертики из табакерки, и принялись лихорадочно фотографировать.

— Откуда они взялись? — пробормотал Ронни. — Неужели папарацци выследили меня?

— По-моему, они выследили не тебя, а меня… — Она рукой загородила лицо от нацеленных на нее объективов.

Но было поздно. Репортеры уже получили необходимые снимки.

— Мистер Сэндз, пара минут для интервью! — выкрикнула журналистка.

— Ни одной секунды! — резко ответил Ронни и обернулся к Марине. — Нам лучше уйти.

— Пошли в подъезд.

Они направились к дверям подъезда, но бородач и дама обогнали их и зашагали впереди. Фотограф шел, пятясь, и продолжал снимать, дама тянула к Ронни магнитофон.

— Мистер Сэндз, вы не находите, что девочка очень похожа на вас?

— Никаких интервью! Дайте пройти!

Марина, оттерев плечом журналистку, подошла к двери. Та все еще пыталась расспрашивать Ронни. Он отворачивался от нее. Марина нажала на кнопки кодового замка, открыла дверь и посторонилась, пропуская вперед Ронни. С девочкой на руках он вошел в полутемный вестибюль. Марина скользнула вслед за ним и сердито захлопнула дверь перед носом у журналистов. Бородач продолжал фотографировать через стекло.

Марина и Ронни прошли в глубь вестибюля и поднялись на площадку между этажами.

— Не будем заходить в квартиру, — холодно произнесла она по-английски. — Я думаю, ты и здесь можешь объяснить, зачем пришел. И отпусти, пожалуйста, ребенка.

Ронни расцепил Настины ручонки, сомкнутые вокруг его шеи, и осторожно поставил девочку на пол.

— Завтра я уезжаю, — проговорил он, волнуясь. — Мой агент завершил переговоры с киностудией «Парамаунт», и мне надо срочно вернуться в Штаты для подготовки к съемкам. Завтра в четыре часа мы с Бетси выезжаем из гостиницы в аэропорт. Сказать по правде, я и так здесь задержался. Я должен был вылететь уже сегодня…

Марину кольнуло острое чувство горечи: он уезжает, и она его больше не увидит!

— Ну и что? — ответила она, стараясь выдерживать холодный тон. — Это твои проблемы.

— Я все-таки хотел бы услышать от тебя ответ. Только ты сначала подумай, не отказывайся сразу. Ты на самом деле возражаешь против того, чтобы Настя жила со мной? Пусть не постоянно, но хотя бы некоторое время?

— С тобой и Бетси? Об этом не может быть и речи.

Ее застывший, словно невидящий взгляд упирался в сквер за окном, где мокрые после недавнего дождя деревья глянцево блестели на солнце.

— Но ты получишь очень приличные деньги! — настаивал Ронни.

Марина вздрогнула от возмущения, представив, как эта накрашенная американка начнет требовать от Насти называть ее «мамой».

— Нет! — Она упрямо мотнула головой. — Ребенок останется со мной.

— Хорошо, тогда возможен другой вариант, — не отступал Ронни. — Вы с Настей переселитесь в Калифорнию. Адвокат найдет возможность устроить для вас вид на жительство. Я куплю тебе в Лос-Анджелесе…

— И ты будешь нас навещать. — Марина отвела наконец взгляд от окна и посмотрела на Сэндза с саркастической усмешкой.

— Ну да. — Он простодушно кивнул.

— Втайне от жены, разумеется! — Она заставила себя рассмеяться. — Скажи прямо, что ты хочешь вывезти меня в Америку для того, чтобы я стала твоей любовницей!

Ронни растерянно промолчал. Легкая краска тронула его красивое лицо.

— Сотни женщин были бы в восторге от такой перспективы, — прибавила она, — но я не отношусь к их числу.

— Ты меня неправильно поняла, — пробормотал он. — Ты будешь просто там жить, а я, возможно, буду заходить иногда… навестить дочку…

— Удивительно, как ты вообще вспомнил о ней — за эти пять лет!

— Но согласись, я тоже имею на нее кое-какие права!

— Я так и знала, что все кончится именно разговором о правах. Доказывай их в суде, если сможешь! Настя — моя. А что касается денег, которые ты переводил на нее… Я в них уже не нуждаюсь, поскольку в ближайшее время выхожу замуж!

— За того плешивого типа?

— Давай обойдемся без оскорблений. Он гораздо порядочней тебя и от детей не отказывается, хоть даже и чужих!

Ронни был поражен новостью.

— Ты действительно собираешься выйти за него замуж?

— О моем замужестве я извещу тебя письмом. Настю он удочерит. Будут еще вопросы?

Сэндзу нечего было ответить ей. Он понимал, что она вправе поступать так, как хочет. И все же мысль о том, что Настя будет называть «папой» другого мужчину, его невыносимо мучила.

— Ты уверена, что девочке будет с ним хорошо? — спросил он после молчания.

— Абсолютно, — резко ответила она.

Настя, вслушиваясь в иностранную речь, чувствовала, что родители ссорятся. Она снова заплакала.

— Успокойся, Настя, не надо, — наклонилась к ней Марина. — Пойдем домой.

— А папа Ронни пойдет с нами?

— Нет, у него очень много дел в Америке.

— Но сейчас ведь он может к нам прийти!

Марина рассердилась.

— Перестань капризничать! — Она нахмурилась, взяла девочку за руку. — Говорят тебе, что у Ронни много дел!

Настя умолкла, но слезы продолжали катиться по ее щекам. Ронни стоял, стиснув зубы, и не знал, куда деть руки. Он то засовывал их в карманы, то вынимал оттуда.

— Пять миллионов долларов — это большие деньги. Ты зря отказываешься, — произнес он в отчаянии, не зная, что еще сказать.

Марина презрительно фыркнула.

— Не все измеряется в деньгах, мистер Сэндз. Прощайте. — Она повернулась к нему спиной и зашагала вверх по лестнице, почти волоча за собой Настю.

Ронни, словно в каком-то трансе, начал подниматься за ней. В молчании они миновали второй этаж и поднялись на третий, где пахло жареной рыбой и из-за двери справа доносился рев магнитофона. «Как упоительны в России вечера…» — надрывался хриплый баритон. Настя поминутно оборачивалась на Ронни. Марина ни разу не повернула головы.

Так, вся взвинченная, с гордо вздернутым подбородком, она поднялась на четвертый этаж, открыла ключом дверь и вошла в квартиру, намеренно не интересуясь, шел ли за ней Сэндз. В глубине души она страстно желала, чтобы он шел за ней. С каким удовольствием она захлопнула бы дверь перед самым его носом! Но он отстал. Безнадежно махнул рукой и повернул назад.

Закрыв за собой дверь, Марина прильнула к «глазку». Площадка перед квартирой была пуста. Ронни ушел. А завтра он улетает в Штаты… От этой мысли к ее горлу подступил комок.

Она прошла в комнату и без сил опустилась на диван. Кажется, она забылась сном, потому что даже не заметила, как к ней подошла Настя и взяла за руку.

— Мама, сейчас начнется «Санта-Барбара», а ты все сидишь.

— Разве сейчас? — Стряхнув с себя оцепенение, Марина поспешно встала с дивана. — Тогда включи телевизор. Ты умылась?

— Да, смотри, — дочь показала ей руки.

Марина и Настя смотрели очередную серию «Санта-Барбары», когда зазвонил телефон. Марина подошла к аппарату.

— Сделай звук потише, — попросила она.

Настя взяла дистанционный переключатель и убавила громкость.

— Алло? Это мисс Рябинина? — спросил по-английски женский голос, и Марина поморщилась, словно у нее заболел зуб.

— Да.

— Надеюсь, вы меня узнали. Это миссис Сэндз.

— Ваш голос я буду вспоминать и на смертном одре, — язвительно ответила Марина.

Бетси пропустила колкость мимо ушей.

— У вас было достаточно времени, чтобы подумать над моим предложением, и сейчас я хотела бы услышать ответ.

— По поводу продажи моей дочери? — в прежнем тоне продолжала Марина.

— Речь идет о передаче девочки в семью ее отца и выплате вам компенсации в размере четырехсот тысяч долларов, — невозмутимо парировала миссис Сэндз. — Предложение для вас более чем выгодное, и я не сомневаюсь, что вы его принимаете. Нам осталось лишь обсудить некоторые формальности…

— С чего вы взяли, что я его принимаю? — почти выкрикнула Марина.

— Вы что, отказываетесь? — голос Бетси тоже стал резким.

— Кажется, я об этом сказала во время нашей встречи. Сколько можно повторять одно и то же?

— Одну минуту, мисс Рябинина, не кладите трубку. У меня есть новое предложение. Я повышаю сумму вашего вознаграждения до полумиллиона.

«Интересно, знает ли она, что Ронни предлагал мне пять миллионов?» Марину так и подмывало сообщить ей об этом, но внутреннее чутье предостерегало от вмешательства в отношения между супругами, тем более дело касалось таких больших денег.

— Нет, и давайте закончим с этим, — ответила она твердо.

— Миллион долларов! — взвизгнула Бетси, рассчитывая этой цифрой оглоушить упрямую русскую. — Да-да, вы не ослышались! Миллион долларов! Вам предлагают целое состояние!

— А почему не миллиард? — буркнула Марина, не скрывая раздражения.

— Вы думаете, я шучу? С вами говорят совершенно серьезно.

— А вам тоже совершенно серьезно отвечают. Почему не миллиард?

— Мисс Рябинина, я вас не понимаю.

— Я плохо говорю по-английски?

— Не в этом дело. Вы, видимо, еще не осмыслили до конца мое предложение. Чувствую, оно кажется вам фантастическим. Наверное, требуется время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что вам привалил целый миллион долларов. Я понимаю, переварить такое непросто…

Марине очень хотелось крикнуть: «Да катись ты к чертовой матери!»

— Я не согласна ни на миллион, ни на десять миллионов, — сказала она с ледяной вежливостью.

— Вы перевозбуждены и не можете адекватно реагировать на ситуацию.

— Принимаете меня за сумасшедшую? — взорвалась Марина. — Нет — это мой окончательный ответ и не желаю больше вас слушать!

— Два миллиона, мисс Рябинина!

Бетси произнесла эту фразу с придыханием, благоговейно понизив голос, и спустя несколько секунд пожалела о ней. С самого начала она собиралась ограничиться миллионом долларов. Это был тот максимум, который она готова была выделить матери Насти. Но упрямство собеседницы вывело ее из себя. Бетси предложила два миллиона, скорее поддавшись раздражению, чем исходя из трезвого расчета. От досады она скрипнула зубами. Теперь ничего не поделаешь, придется выложить обещанное.

Бетси прислушалась к молчанию в трубке. Уж не случился ли у этой русской разрыв сердца от радости? Она вздрогнула, услышав полный ярости крик:

— Ты, выдра! Долго ты еще будешь действовать мне на нервы? На каком языке тебе можно повторять одно и то же?

Миссис Сэндз задохнулась от изумления.

— Мисс Рябинина, я ничего не понимаю. Вы отказываетесь от двух миллионов долларов?

— Отвечаю в последний раз: дочь я не продаю и прощу больше мне не звонить. Все!

И Марина бросила трубку. Чувствуя состояние матери, Настя сидела в своем углу и помалкивала, не решаясь спросить, кто звонил. Марина прошлась по квартире, стараясь унять охватившее ее волнение. Ее не отпускала мысль, что Ронни в сговоре с этой негодяйкой Бетси, а значит, он такой же, как и его жена. Оба они хороши.

Она вдруг испугалась. Сейчас они предлагают деньги. Но ведь есть и другие способы отобрать у нее Настю, в том числе и не совсем законные! Обладая немалыми средствами, эти люди могут многое, а она одна и слишком слаба, чтобы дать им отпор…

Какое-то время она в замешательстве стояла у кухонного стола. Наконец в голове созрело решение. Настю надо увезти из Москвы. Алексей предлагал Турцию? Отлично, пусть будет Турция! Она придвинула стул к столику с телефоном, села и набрала номер Красильщикова.

— Я, наверное, слишком погорячилась вчера…

— Я так и подумал. — Его голос в трубке звучал примирительно. — Если бы не тот тип, все у нас было бы нормально.

— Я не ожидала, что он придет…

— Хотел тебе еще вчера вечером позвонить, но потом передумал. Не стал навязываться. Решил подождать звонка от тебя.

— Ты не слишком сердишься?

— Сейчас уже нет. Все ведь ясно. Нервный срыв со всяким может случиться, особенно в такой ситуации… Тот мужик, я чувствую, тебя достал?

— Почти. Вообще, ты прав, — она устало улыбнулась. — Я перенервничала.

— И все из-за этого кретина! Ну, попадись он мне… Это тот самый иностранец, отец Насти, про которого ты мне говорила?

— Да.

— Я весь вечер вспоминал, где мог его видеть. А потом сообразил, что он похож на актера, который снимается в фильме «Луна-парк». Да, он немного смахивает на него, но тот гораздо симпатичнее… — Красильщиков и мысли не допускал, что «мужик», с которым он вчера сцепился, и есть тот самый артист. — Короче, что он хотел от тебя?

— Ему надо было увидеть Настю. Он давно женат, а сейчас приехал в Москву по делам.

— Он что, теперь так и будет таскаться к тебе?

— Завтра он улетает домой.

— Ну и скатертью дорожка… — Алексей помолчал, недовольно сопя, потом заговорил мягче: — Ты правильно сделала, что отшила его. Стало быть, завтра заявление в ЗАГС подаем?

— Подаем.

— Отлично! — Алексей даже засмеялся. — Тогда я завтра, примерно после обеда, заеду за тобой на работу. Если тебя не отпустят, я лично поговорю с твоим начальством…

Перебросившись с ним еще несколькими фразами, она положила трубку и откинулась на стуле. Предстоящее замужество ее почему-то волновало меньше всего. Она вспоминала минуты, проведенные с Ронни на сеновале в воронихинском доме, и снова переживала знакомое возбуждение. Она попыталась уверить себя, что это был всего лишь секс, зов плоти, на минуту разбуженное Ронни животное чувство, которое легко можно подавить. Но время шло, за окном уже стемнело, а дразнящее воспоминание не оставляло ее.

Зазвонил телефон. Она машинально взяла трубку и едва не вскрикнула от неожиданности, услышав голос Ронни. Не произнеся ни слова, тут же бросила трубку. Через пару минут телефон опять зазвонил. Марина заставила его умолкнуть, подняв и тут же положив трубку. С гулко бьющимся сердцем она простояла у телефона еще минут двадцать. Звонков больше не было…

Оставив Настю смотреть телевизор, Марина ушла на кухню и занялась мытьем посуды. «Я ненавижу Сэндза и выхожу замуж за Алексея», — твердила она как заклинание. Перемыв тарелки, она принялась скоблить раковину. «Я ненавижу Сэндза и выхожу замуж за Алексея. Я выхожу замуж за Алексея».

7

Утром она пришла в магазин запыхавшаяся, опоздав почти на десять минут. Невольным виновником этого был Ронни. Вспоминая его, она не спала полночи, а под утро забылась сном так крепко, что даже будильник не мог ее разбудить. Ее насилу растолкала Настя. Пришлось поторопиться со сборами на работу, и все равно она опоздала.

Сегодняшний выпуск «Московского комсомольца» она, конечно, не читала, да и журналисты, подкараулившие ее вчера у детского сада, совершенно вылетели у нее из головы. Мысли ее были заняты совсем другим. Сегодня в четыре часа Ронни уезжает из Москвы, и сегодня же ей надо поехать в ЗАГС с Красильщиковым. Она сама не знала, какая из этих проблем для нее важнее, какая волнует больше. Она заставляла себя думать об Алексее, но мысли невольно возвращались к Ронни. Он улетит к себе в Америку, и она его больше никогда не увидит. В ее душе нарастала горечь, а сердце сжималось от тоски.

Когда она вошла в магазин, среди продавщиц возникло оживление. Все взгляды обратились на нее. Утренний номер «Московского комсомольца» уже успел пройти по рукам. Газета вышла под огромной «шапкой»: «У РОННИ СЭНДЗА В МОСКВЕ ЕСТЬ ДОЧЬ!» Ниже помещалась фотография, на которой красовался Ронни, державший на руках Настю, и рядом — она, Марина. В пространной статье на третьей странице рассказывалось о стажировке Сэндза в Москве, его участии в театральных постановках и о знакомстве с Мариной, в результате которого появилась на свет девочка, точная копия знаменитого киноартиста. В статье говорилось и о том, что во время своего нынешнего приезда в Москву Сэндз нашел время встретиться со своей подругой. Статья сопровождалась фотографиями: отдельно Насти, отдельно Ронни и Марины и всех троих, стоящих возле «ягуара».

Пройдя в раздевалку, Марина наскоро переоделась в служебную униформу и вернулась в торговый зал, заняв свое обычное место у стенда с обувью фирмы «Поллини». Продавщицы, работавшие в одном с ней отделе, забыли про посетителей. Все, включая охранника Леонида, смотрели только на нее.

Узнав о ее приходе, подошли продавщицы из других отделов и, перешептываясь, тоже начали ее разглядывать. Невыспавшаяся, занятая своими мыслями, она поначалу не обращала внимания на окружающих, а когда наконец заметила устремленные на нее взгляды, смутилась. Украдкой посмотрела в ближайшее настенное зеркало. С одеждой все вроде бы в порядке. Прическа и косметика тоже в норме. Особенно Марину удивила посетительница, которая, задержав на ней взгляд, вдруг остановилась и как-то странно уставилась на нее.

Марина облегченно перевела дыхание, увидев Татьяну. Та боком, почему-то озираясь, приблизилась к ней. Только Марина раскрыла рот, чтобы задать вопрос, как Татьяна тоненько пискнула:

— И что же ты все время молчала?

— Про что молчала? — не поняла Марина.

— Да про Сэндза!

Она обомлела.

— Про Сэндза? А… в чем дело?

— Ты же его знала раньше! И молчала, да?

— Откуда ты узнала?

— Как — откуда? Ты что, газет не читаешь?

Газет! Только тут наконец Марина вспомнила вчерашних журналистов. Она почувствовала, как по ногам у нее разливается предательская слабость. Подруг окружили продавщицы, кто-то сунул Марине номер «Московского комсомольца». Она дрожащими руками развернула страницы.

— Так я и знала… — пролепетала она, глядя на фотографии.

— Ну как у вас было? — нетерпеливо расспрашивали девушки. — Он хоть любит тебя?

— Меня? — Марина опомнилась. — По-моему, нет…

— Ну что я говорила! — Татьяна с победным видом обернулась к подругам. — Иначе бы он ее не бросил!

— Значит, ты с ним встречалась вчера? Что он тебе сказал? — спрашивала Светлана, продавщица из Марининого отдела.

Марина лихорадочно собиралась с мыслями.

— Да так, ничего особенного…

— Ты бы хоть стребовала с него алименты, — рассудительно заметила старшая продавщица Анна, уже дважды разведенная. — Он в Голливуде миллионы гребет, а ты тут одна с ребенком!

У Марины слегка закружилась голова. Случилось то, чего она опасалась больше всего на свете. Ее тайна выплыла наружу, и теперь ей не дадут покоя…

Увлеченные разговором, девушки не заметили, как из своего кабинета вышла толстая директриса Милица Аркадьевна.

— Что за митинг? — прикрикнула она сурово. — Быстренько разошлись по местам. — Милица Аркадьевна сквозь очки посмотрела на Марину. — А ты не волнуйся, работай спокойно. В обед зайди ко мне, поговорим насчет премиальных…

Директриса понимала, что Марина теперь — знаменитость, стало быть — реклама для магазина. А реклама, как известно, требует «финансовых вливаний».

Но после того как Милица Аркадьевна удалилась в кабинет, Марина вновь превратилась во всеобщий центр внимания. То одна, то другая из девушек подходили к ней и вполголоса интересовались:

— Как ты его подцепила?

— А в постели он хорош?

— Долго ты жила с ним?

— Вчера он предлагал тебе с ним переспать?

Марина отвечала односложно: в постели хорош, жила с ним недолго, переспать не предлагал. Больше всего ей хотелось, чтобы ее оставили наконец в покое.

Но сегодня этому желанию исполниться было не суждено. В магазин один за другим наведывались корреспонденты газет и журналов. Она пыталась отказываться от интервью, ссылаясь на работу, но Милица Аркадьевна, намекая на премиальные, просила «не отказывать людям, это же их хлеб», а заодно сфотографироваться для них на фоне витрины с надписью «Салита».

По мере того как шло время, Марина все чаще смотрела на часы. Ронни выезжает из гостиницы в четыре. Еще можно успеть. Конечно, это безумие — ехать туда, но так хочется его увидеть! Может быть, это в последний раз. Она бросит на него только один взгляд, и все, говорила она себе. А потом навсегда вытравит его из своего сердца.

Милице Аркадьевне Марина сказала, что у нее разболелась голова, и та ее отпустила. Она на такси помчалась к гостинице «Балчуг-Кемпинский», где остановился Ронни.

Небо было затянуто облаками. То и дело принимался моросить мелкий дождь. У входа в гостиницу скучало десятка полтора поклонниц Сэндза — откуда-то, как видно, узнали о его отъезде и ждали, когда он покажется. У тротуара стоял знакомый «ягуар».

Марина не стала подходить к толпе, остановилась в отдалении. Опасаясь привлечь к себе внимание, надела захваченные с работы темные очки. Четыре часа прошли, минутная стрелка начала описывать новый круг, а Ронни с супругой все не показывались. К «ягуару» подошли работники гостиницы и погрузили в багажник чемоданы. Сердце громко заколотилось у Марины в груди. Ноги ослабели до такой степени, что она вынуждена была опереться на основание рекламного стенда. «Хватит, — говорила она себе. — Довольно. Ты ведь сильная, ты не из тех женщин, которыми могут вертеть мужчины типа этого Сэндза, использующие свое обаяние и сексуальность. У тебя есть разум, в конце концов. Поезжай домой сейчас же!» Но сердце твердило ей совсем другое. «Ронни должен появиться с минуты на минуту. Ты только посмотришь, как он идет от дверей гостиницы. Как садится в машину. И больше тебе ничего не надо. Тогда можешь ехать домой». Голос сердца был сильнее голоса разума, он вынуждал ее стоять и ждать, не сводя глаз с гостиничного подъезда.

Неожиданно стайка поклонниц заволновалась, раздались крики, свист, хлопки. Марина напряглась. В дверях показалась Бетси с обесцвеченными волосами и в длинном лиловом платье. Следом за ней вышел Джонсон, держа в руке небольшой кейс. Толпа ждала, что сейчас появится Ронни, но его не было. Бетси и адвокат спустились по ступенькам и направились к машине. Бетси раскраснелась, ей явно не удавалось скрывать свое раздражение. Адвокат на ходу что-то ей говорил, но она даже не смотрела в его сторону.

Они сели в «ягуар», машина отъехала от тротуара и скрылась в конце улицы. Взгляд Марины снова обратился к дверям. Неужели Ронни остался в гостинице? Толпа поклонниц думала то же самое и не спешила расходиться. Спустя несколько минут к собравшимся вышел пожилой швейцар в светло-зеленой униформе и громко объявил, что Ронни Сэндз выехал в аэропорт раньше супруги и его можно не ждать. В толпе кто-то засмеялся, видимо, догадываясь о причине их раздельного отъезда.

Снова заморосил дождь. Не испытывая ничего, кроме тоски и разочарования, борясь со слезами, готовыми выступить на глазах, Марина повернулась и побрела прочь.

Сэндз подъехал к магазину на такси спустя двадцать минут после того, как оттуда ушла Марина. Его появление вызвало среди продавщиц легкий переполох. Известие о том, что в магазин прибыл сам Сэндз, с быстротой молнии облетело все отделы. Держась на некотором расстоянии, девушки окружили кинозвезду, улыбаясь и следя за каждым его движением. Любая готова была незамедлительно броситься подбирать ему подходящую обувь, если бы он хоть намеком выразил такое желание. Но в то, что он приехал сюда за ботинками, мало кто верил.

С самой обаятельной улыбкой к нему приблизилась Милица Аркадьевна и сладко запела:

— Здравствуйте, мистер Сэндз. А мы вас узнали. Вы не представляете, как мы рады, что вы посетили наш магазин…

— Меня интересует Марина Рябинина, — перебил ее Сэндз и окинул взглядом выстроившихся перед ним девушек.

— Марина? — Брови директрисы удивленно приподнялись, затем она понимающе кивнула и заговорила, понизив голос. — Мы недавно отпустили ее домой. Вы знаете, она выглядела такой взволнованной. Такой, знаете, возбужденной.

— Значит, ее здесь нет?

Ронни быстро вышел из магазина и вернулся в такси. По мобильному телефону соединился с Марининой квартирой. Длинные сигналы свидетельствовали о том, что там никого нет. Подумав с минуту, он велел таксисту свернуть на улицу Стасовой.

В детском саду был тихий час. Ронни выяснил у воспитательницы, что Настя сейчас отдыхает, а ее мать за ней еще не приходила. Из сада Ронни направился к ее дому, поднялся на четвертый этаж и позвонил в квартиру. На звонки никто не ответил. Ронни спустился вниз, вышел из подъезда и остановился у скамейки. Отсюда был виден подъезд, а заодно и поворот с улицы к детскому саду, так что Марина не проскользнет незамеченной.

Он посмотрел на часы. Ждать он мог минут двадцать, иначе не успеет к вылету самолета. Сэндзу сегодня пришлось пережить очередной скандал с женой. Бетси, ознакомившись с публикацией в «Московском комсомольце», пришла в ярость и принялась упрекать его в неверности и обмане. Ронни не отрицал, что обманывал ее, придумывая предлоги для своих отлучек, но сколько раз она сама водила его за нос, проводя время со своими бесчисленными любовниками! Кончилось тем, что он поехал в аэропорт без нее, воспользовавшись услугами такси.

Вчера вечером и сегодня утром Ронни безуспешно пытался дозвониться до Марины, чтобы попросить прощения за свой вчерашний поступок. Вчера он вел себя бесцеремонно, зачем-то ввязался в глупую потасовку с ее гостем. Красильщиков с самой первой минуты вызвал у Ронни жгучую неприязнь. Застав его в Марининой квартире, он не сумел побороть в себе внезапно вспыхнувшее желание выставить его оттуда. Сэндз до сих пор не мог понять, что же с ним в тот момент произошло. В него словно вселился бес. Но не только для того, чтобы извиниться, хотел он поговорить с Мариной. Ронни все еще не терял надежды убедить ее приехать к нему в Штаты, хотя понимал, что шансов на это немного. Марина, видимо, всерьез задета предложением отдать дочь в другую семью. Ронни чувствовал, что холодность Марины — это только маска, что она по-прежнему любит его, но не хочет в этом признаться. Но что он мог сделать? Как, каким образом растопить лед ее неприступности?

Он снова посмотрел на часы. Времени оставалось совсем немного. Судя по всему, тот белобрысый тип, с которым он столкнулся у нее, был ее любовником. Не исключено, что он женится на ней. Настя будет называть его «папой»… Одна только мысль об этом вызвала в душе Сэндза всплеск ненависти к сопернику.

Ему вспомнились детство и ранняя юность, проведенные на маленькой полузаброшенной ферме на окраине городка Лэмбсвиль в штате Иллинойс. Ронни и его сестра Мэг рано потеряли отца. Он был военным летчиком и погиб во время учебного полета над Гренландией. Молодую вдову с малышами приютила у себя на ферме отцова сестра. Вскоре на свои сбережения она купила домик в Калифорнии, переехала туда, оставив ферму и четверть акра земли Шарлотте и двум ее детям. Ронни было уже десять, когда в их доме появился Брайан и женился на Шарлотте. Брайан стал автором четырех выкидышей, последовавших с интервалом в один год. Этот крупный белотелый мужчина с довольно привлекательным лицом отличался не только поразительным любвеобилием, но и ленью. Вскоре после женитьбы на Шарлотте он лишился работы на лесопилке и продолжал жить за счет жены, перебиваясь случайными заработками. Воспитанием детей он не занимался и никак не реагировал на частые отлучки Ронни, которые иногда длились по нескольку дней.

Причиной отлучек был бродячий цирк «Шапито», чей огромный цветной шатер каждое лето вырастал на пустынной окраине Лэмбсвиля. Ронни, которому в то время шел уже пятнадцатый год, проводил там целые дни и быстро перезнакомился с артистами. Способный юноша научился ходить по канату и жонглировать; случалось, что он замещал на представлениях отсутствующих циркачей и получал за это кое-какие деньги. Отчим с матерью его успехами не интересовались, артистические увлечения Ронни поддерживала только Мэг, которая была двумя годами старше его. Хозяин «Шапито» не раз предлагал парню постоянную работу в своем заведении, но Ронни отказывался, не решаясь покинуть дом. И все же этот момент настал. Толчком к нему явилось отвратительное поведение отчима, который и раньше приставал к Мэг. Брайан не упускал случая облапать ее в коридоре, когда она шла в ванную, прижаться к ней, встречая на кухне, без стука заходил к ней в комнату. Мэг пыталась отделаться шутками и смехом, потому что никак не могла поверить, что он это всерьез. Однажды Ронни оказался случайным свидетелем того, как Брайан в отсутствие жены поймал Мэг на заднем дворе и со смехом опрокинул ее на землю, навалившись сверху, как матрац. Ронни был уже достаточно крепким парнем, он оторвал это животное от плачущей девушки и здорово вмазал ему. После этого случая Мэг переселилась к двум своим подругам, снимавшим квартиру на другом конце городка, а Ронни ушел с «Шапито» бродить по штатам Среднего Запада.

Именно с этих цирковых выступлений началась карьера Ронни Сэндза. Потом был маленький театрик в Бронксе, потом Бродвей и, наконец, предел мечтаний — Голливуд…

Мысленно вернувшись к тому давнему эпизоду, Ронни поневоле сравнивал Брайана со вчерашним гостем Марины. Ему казалось, что эти двое даже внешне похожи. Ронни ничего не знал об Алексее, он и видел-то его всего один раз, да и то мельком, и потому с его стороны было несправедливо переносить на Марининого любовника отрицательные черты, присущие Брайану. Ронни и сам это понимал. Но его воображение, распаляясь, рисовало ему виденную когда-то в юности картину, и он никак не мог удержаться от того, чтобы не поставить на место Брайана вчерашнего белобрысого мужчину, а на место Мэг — повзрослевшую Настю. Он морщился в досаде, отгоняя от себя эти беспочвенные фантазии, и все же в глубине души никак не мог отделаться от них. Что, если Маринин гость станет таким же «папой» для Насти, каким был Брайан для Мэг? В груди у него все бурлило от негодования. Он дожидался Марину в том числе и для того, чтобы спросить у нее, что это за человек? Хотя прекрасно понимал, что не имеет права задавать ей такие вопросы.

Заставив себя успокоиться, он принял решение вообще ни о чем ее не спрашивать, а только извиниться за вчерашнее. И несколько секунд подержать ее руку в своей… Да, пожалуй, он вполне удовлетворится этим немногим…

Ронни снова, в который раз, бросил взгляд на часы. Время летело стремительно. Пора было уезжать. Он снова поднялся на четвертый этаж, позвонил в квартиру. Безрезультатно. Ронни и помыслить не мог, что в эти самые минуты Марина стоит у подъезда гостиницы «Балчуг-Кемпинский» и ждет, когда он выйдет. Если бы кто-нибудь сказал ему об этом, он решил бы, что над ним скверно шутят, в лучшем случае — разыгрывают. А то и просто смеются.

Спустившись вниз, он еще десять минут ходил по дорожке перед подъездом, рискуя опоздать на самолет, потом вытер вспотевшее лицо и вернулся в такси. Водитель помчал в Шереметьево.

Красильщиков подкатил к магазину через тридцать минут после Сэндза. В недавно купленном черном костюме от «Хьюго Босса», в галстуке, с большим, завернутым в шуршащий целлофан букетом белых астр, благоухая духами и улыбаясь, он деловито распахнул стеклянную дверь магазина и, оглядевшись, громко обратился к Леониду:

— Где тут Рябинина? Дайте ее сюда по-шустрому, а то, можно сказать, решается судьба!

— Ее нет, — брякнул немного опешивший охранник.

Услышав фамилию Рябининой, продавщицы оглянулись на посетителя. После ухода Марины в магазине уже успело перебывать немало людей, которые спрашивали ее: Сэндз, две бригады журналистов из каких-то еженедельников, корреспондент телевизионной программы «Времечко» с кинооператором. То, что ее опять кто-то ищет, поначалу не вызвало удивления. Однако, приглядевшись к расфранченному мужчине с букетом, девушки заинтересовались. Он не был похож на журналиста…

— А зачем она вам? — полюбопытствовала Татьяна.

— Как — зачем? Мы сейчас едем в ЗАГС. Вы что, разве не знали?

Для Марининых сослуживиц это было неожиданностью. От изумления у них округлились глаза.

— С Мариной? В ЗАГС?

— Ну, не расписываться, а пока только подавать заявление, — объяснил Алексей. — Так где она? Переодевается?

— А она нам ничего про ЗАГС не говорила. — Татьяна нарочно пропустила его вопрос мимо ушей, стремясь выудить побольше информации о замужестве подруги. — И вы… давно с ней знакомы?

— Еще со школы. Девушки, хватит разговоров, нам с Мариной некогда. Из ЗАГСа мы едем в ресторан, я заказал столик!

— Она недавно отпросилась и ушла домой, — сказала Вика.

— Отпросилась? — Красильщиков озадаченно посмотрел на нее. — Хм… Странно…

Он вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер Марининой квартиры. Ему никто не ответил. Он снова хмыкнул, снова сказал «странно», засунул букет под мышку и, провожаемый взглядами заинтригованных продавщиц и посетителей, вышел из магазина.

8

Вилла Ронни Сэндза находилась в городке Малибу, пригороде Лос-Анджелеса. Бело-розовое здание причудливой модерновой архитектуры с огромными, во всю стену, окнами из зеркального изумрудного стекла, окруженное садом с экзотическими растениями, было выстроено одним из саудовских шейхов для своей любимой жены, потом продано известному голливудскому сценаристу, а от него досталось Ронни. Вилла наряду с музеем Поля Гетти была одной из достопримечательностей Малибу, туристы специально приезжали из Лос-Анджелеса, чтобы поглазеть на нее издали. Вернувшись из московской поездки, Бетси продолжала «пилить» Сэндза и здесь. Главным ее козырем был все тот же номер «Московского комсомольца» с фотографиями Ронни, Марины и Насти. Однако на его предложение развестись она ответила категорическим отказом.

— Ты, конечно, можешь начать процесс, — язвительно заявила она, — но против таких фактов, — и она взмахнула перед ним московской газетой, — сделать ничего не сможешь! У тебя нет ни малейшего шанса выиграть суд, а потому развод тебе обойдется очень дорого. Ты лишишься и этой виллы, и виллы на Гавайях, и квартир в Нью-Йорке и Париже. Я отберу у тебя все! Все, до последнего цента! Я уже разговаривала с адвокатом!

— Ты была неверна мне гораздо чаще.

— Докажи это в суде. У тебя нет против меня ничего, кроме сплетен, зато дочка от московской любовницы — вот она, налицо!

Сэндз, скрипнув зубами, в бешенстве вышел из гостиной.

— Ронни, постой! — воскликнула Бетси. — Я готова простить тебя, если ты откажешься от развода! Давай хотя бы на людях останемся мужем и женой!

Но Ронни ее уже не слышал. Хлопнула дверца белоснежного «крайслера». Бетси в бессильной ярости смотрела, как раскрылись автоматически ворота и машина выехала из сада.

Нет, ей вовсе не хотелось терять Сэндза. Она должна его удержать. Любыми способами. Послонявшись в раздумье по комнатам, она взяла телефон и набрала номер своего бывшего любовника Джерри Хогана.

Через час тот приехал из Лос-Анджелеса. Его черный лимузин медленно вполз в садовые ворота и, проехав под пальмами, остановился у ступенек розовой террасы. Бетси приняла его в оранжерее, раскинувшись на софе. Это было самое просторное помещение в доме, высотой под восемь метров, со стеклянными стенами и потолком. Вдоль дорожек цвели кактусы и цикламены, в гигантском аквариуме плавали диковинные рыбы.

— Хелло, Джерри, — приветствовала его Бетси. — Хочешь кофе? — Она взяла в руки портативную рацию, чтобы вызвать прислугу.

— Не надо.

Хоган улыбнулся, и на его красивом, оливкового цвета лице приподнялись черные усики. Он слушал музыку плейера. Провода тянулись к маленькому магнитофону, находившемуся в нагрудном кармане. Джерри кивал в такт мелодии и жевал резинку.

— Джерри, ты можешь хоть на минуту оторваться от этих дурацких наушников? — с трудом скрывая раздражение, воскликнула миссис Сэндз. — У меня к тебе важное дело!

— Разумеется, дорогая, иначе бы я не примчался сюда сломя голову. — Он освободил от наушника одно ухо. — Я тебя внимательно слушаю.

— Разговор должен остаться строго между нами, поскольку речь пойдет о Ронни, точнее — о его московской любовнице.

Она показала ему газету с фотоснимками. Джерри, бросив на них взгляд, кивнул. Он был уже в курсе. Сенсационную новость из Москвы местные бульварные газеты обсуждали взахлеб.

— Джерри, с ней надо что-то сделать! — без всяких предисловий выпалила Бетси. — Придумай что-нибудь. У тебя в России связи!

Круглая бровь Хогана удивленно приподнялась.

— Не понял. Ты это серьезно?

— Более чем серьезно!

Хоган перестал жевать и освободил второе ухо. Достав магнитофон, он нажал на кнопку, перематывая пленку.

— Что-то до меня не дошло, при чем здесь я, — сказал он.

— Джерри, не прикидывайся простачком, до тебя прекрасно все дошло. Ты связан с русской мафией…

— Это было в прошлом, Бетси.

— Так я тебе и поверила! Джерри, послушай меня. — Она придвинулась к нему и заговорила торопливо: — Эту Рябинину надо устранить. Я не говорю — убить, но как-то нейтрализовать. Может быть, запугать. Хорошо, если бы ее сбила машина. А еще лучше — пусть ее изнасилуют, изуродуют лицо. Ты меня понимаешь?

Губы Хогана раздвинулись в тонкой усмешке.

— Не совсем.

— Джерри, это на тебя не похоже! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

— Хочешь устранить соперницу.

— Да! Именно так! Устранить соперницу! — Глаза у Бетси разгорелись, она бурно задышала.

Хоган поймал себя на мысли, что в своей ревности та чертовски привлекательна.

Они перестали быть любовниками больше года назад, но с ним, в отличие от прочих своих покинутых избранников, Бетси сохранила приятельские отношения. Хоган подозревал, что причиной тому были сигареты с травкой, которые он ей регулярно поставлял.

Джерри Хоган был далеко не последним человеком в могущественном гангстерском синдикате, контролировавшем наркорынок на всем западном побережье США. У него были тесные связи с итальянской мафией, какое-то время он даже контактировал с русскими, имя Хогана мелькало в прессе в связи с процессом воровского авторитета Япончика. Хогану тогда удалось увильнуть от суда, поскольку полиция не нашла против него достаточно улик. Но с тех пор его связи с русскими оборвались. Даже если бы он и захотел оказать подобную «услугу» Бетси, то вряд ли мог это сделать. Однако сразу отказываться не торопился.

— Вот что я придумала, — продолжала Бетси, схватив его за руку. — Пусть ей плеснут в лицо кислотой! Да! Подкараулят где-нибудь и плеснут кислотой! Попортят личико, и Ронни ее сразу забудет. А если не сразу, то все равно со временем охладеет…

— Ты думаешь? — спросил Джерри, всем своим видом показывая, что заинтересовался идеей.

Чувствуя, что нашла единомышленника, Бетси оживилась. Минут тридцать она, не давая ему вставить слово, доказывала, что серная кислота — самый простой и дешевый способ, и любой русский бандит с радостью согласится выполнить эту работу за какие-нибудь пятьсот долларов. Джерри задумчиво кивал.

— Я слышала, что в России пятьсот долларов — это громадные деньги, просто-таки астрономические. Я же тебе заплачу сто пятьдесят тысяч!

Бровь Джерри снова взметнулась, и Бетси, по-своему истолковав этот знак, добавила торопливо:

— Я знала, что мы договоримся. Кислоту я тебе приготовлю. Достану завтра же!

Хоган щелкнул кнопкой магнитофона и снова надел на себя наушники.

— О’кей, — сказал он. — Тогда завтра и поговорим.

Криво улыбнувшись, он встал с софы. Бетси проводила его до машины, где они и расстались. Глядя вслед удаляющемуся лимузину, Бетси торжествовала. Она отлично знала, что деньги — это та наживка, на которую Хоган клюнет всегда. За доллары он готов продать родного отца.

— Он согласился! — смеясь и потирая руки, шептала она. — Согласился!.. Скоро Рябинина получит у Ронни отставку!..

На другой день она встретилась с Хоганом в баре «Старый Хью» на окраине Лос-Анджелеса и передала ему бутылку концентрированной серной кислоты, которую украла у пиротехников на отцовской киностудии. Прежде чем взять бутылку, Хоган надел на руку резиновую перчатку. Ядовитый «подарок» он аккуратно упаковал в пакет.

Бетси вернулась к себе в полной уверенности, что ее план удался. Но вечером того же дня ее ждал страшный сюрприз.

Началось с того, что Ронни приехал с киностудии раньше обычного.

— Почему так скоро? — поинтересовалась она.

— Сегодня в сценарии сделали кое-какие изменения, так что съемки продолжатся завтра, — ответил он уклончиво.

Что-то в его интонации заставило ее насторожиться. Ронни прошел в гостиную. Она последовала за ним.

— У тебя неприятности?

— У меня — нет. Неприятности у тебя, дорогая.

Он достал из кармана аудиокассету, вставил ее в магнитофон и нажал на кнопку. В динамиках послышался треск, потом шорох, и вдруг раздался отчетливый, очень ясный голос Бетси: «Джерри, не прикидывайся простачком, до тебя прекрасно все дошло. Ты связан с русской мафией». «Это было в прошлом, Бетси», — послышался голос Хогана, и снова — Бетси: «Так я тебе и поверила…»

Смертельно побледневшая миссис Сэндз метнулась к магнитофону и, оттолкнув мужа, извлекла кассету.

— Откуда это у тебя?

— Я получил ее от твоего бывшего любовника.

— Значит, этот негодяй меня предал! — завизжала она, разломила кассету и начала выдергивать из нее пленку.

Она мяла ее, рвала, даже кусала зубами, но в конце концов догадалась поднести огонек зажигалки. Пленка вспыхнула, распространяя по гостиной пахучий черный дым.

— Вот так! — Бетси, засмеявшись, посмотрела на Ронни. — Пленки больше нет, как не было и никакого разговора с Хоганом!

Сэндз, который с усмешкой наблюдал за ее действиями, пожал плечами.

— Это была только копия. Если хочешь, я могу подарить тебе еще одну, — он достал из кармана и протянул ей другую кассету. — Есть, кстати, и бутылка с кислотой. Она хранится в надежном месте, а на пузырьке — твои отпечатки пальцев. Улик больше чем достаточно, чтобы упрятать тебя за решетку за подстрекательство к убийству. Хоган обещал все подтвердить на суде.

Судорожно ахнув, Бетси на миг перестала дышать. Рот ее открывался и закрывался, но вместо слов раздавался лишь невнятный хрип. Рукой она нащупала возле себя кресло и опустилась в него.

— Желаешь дослушать запись до конца? — с ледяным спокойствием осведомился Сэндз.

Она, не сводя с него расширенных от ужаса глаз, отрицательно покачала головой.

— Тогда послушай меня, — продолжал он. — Если я подам на тебя заявление в полицию, любой суд разведет нас без звука, причем в самом худшем для тебя варианте. Тебе не достанется ни цента из моих денег и моего имущества. Поэтому предлагаю тебе согласиться на те условия, о которых я говорил раньше. То есть при разводе ты получаешь от меня пять миллионов долларов, и ни цента больше. На мою недвижимость ты также не предъявляешь претензий. А я убираю кассету и бутылку с кислотой подальше в сейф и молчу об их существовании. В конце концов, лишний скандал мне тоже ни к чему.

— Это шантаж… — прошептала она побелевшими губами.

— Называй это как хочешь, дорогая. Впрочем, выбора у тебя нет. Завтра мы начинаем бракоразводный процесс. Надеюсь, ты объяснишь своим адвокатам, что согласна со всеми предложенными условиями.

Напряжение, державшее Бетси в оцепенении, наконец получило разрядку в бурном потоке слез. Это были слезы злости и отчаяния. Бетси громко рыдала, и косметика текла по ее лицу. Она готова была задушить Сэндза.

— Я люблю тебя… Ронни… — сквозь судорожные всхлипы выдавила она.

— За четыре с половиной года нашей совместной жизни я этого так и не почувствовал, — ответил тот, отворачиваясь. Вид впавшей в истерику Бетси был ему неприятен. — Предупреди своих адвокатов, чтобы не тянули, — добавил он. — Постановление о разводе должно быть вынесено максимум через пару недель.

Ответом ему был новый взрыв рыданий, на этот раз смешанных с проклятиями. Как только Сэндз вышел, Бетси выпрямилась в кресле. Несколько секунд она сидела, вытирая слезы, потом ее лицо перекосила злобная гримаса. Она встала и подошла к бару, встроенному в стенку. Налила в бокал виски, выпила залпом. Потом налила еще и снова выпила. Дрожащей рукой вытянула из пачки сигарету с марихуаной, щелкнула зажигалкой, жадно затянулась.

Она была права. Хогана ничего не интересовало, кроме денег. За кассету и бутылку с кислотой Ронни, не торгуясь, выложил ему полмиллиона.

9

Август кончался. Зелень сквера за окнами подернулась желтизной. Марина с одобрения Красильщикова уже вторую неделю как уволилась с работы и сидела с Настей дома. Статья в «Комсомольце» прославила ее на всю страну, поклонники Сэндза толпами валили в магазин, чтобы поглазеть на нее, и в конце концов это стало совершенно невыносимым. Марина рассталась с работой без сожаления. К тому же скоро должна была состояться ее свадьба.

Все последние дни она пребывала в хлопотах и волнении, и лишь сегодня, накануне бракосочетания, выдалась передышка. Они с Настей остались в квартире одни. Настя рисовала. Картинка, конечно же, предназначалась для «папы Ронни». Дочь почти каждый день, пользуясь разными предлогами, заговаривала о нем с матерью, а у той язык не поворачивался запретить ей называть Ронни «папой». Марина надеялась, что через какое-то время девочка сама перестанет называть его так. Время, как известно, лучший лекарь…

Настя рисовала очень усердно. Марина подумала, что дочь скоро нарисует для Ронни целую картинную галерею. Она глядела на Настю, на ее склоненную головку и, узнавая в ее лице знакомые черты, невольно вспоминала американца и представляла, как могла бы сложиться их жизнь, если бы он любил ее по-настоящему и не бросил тогда. Только теперь, после недавней физической близости с ним, она поняла, что всегда любила его. Всегда, начиная с того дождливого вечера, когда их соединило «чертово колесо». Сознавать это было мучительно. Те четыре кратких месяца стали самым счастливым периодом в ее жизни. Именно поэтому она так до сих пор и не вышла замуж. Ни один мужчина ее по-настоящему не привлекал. Она приписывала это своей разборчивости, но на самом деле любовь к одному-единственному человеку не позволяла ей уступить место в своем сердце кому-то другому. Потому и к завтрашней свадьбе она относилась без энтузиазма, да и к отъезду в Турцию тоже.

Она подошла к окну и посмотрела вниз, на сквер и мокрые тротуары, в которых отражалось небо. G щемящей тоской снова подумала о Ронни. О том, что он со своей женой сейчас в солнечной и прекрасной Калифорнии. Непрошеные слезы покатились из глаз…

Из оцепенения ее вывел звонок в прихожей. Наверное, явилась Татьяна по поводу завтрашнего торжества. Она будет у Марины свидетельницей. А может быть, мать приехала из Звенигорода. Она, кажется, собиралась сегодня приехать. Наскоро утерев слезы и окинув себя взглядом в зеркале, она открыла дверь. На пороге стоял Ронни Сэндз и неловко вертел в руках букет.

— Привет. Это опять я.

Марина застыла на месте. У нее перехватило дыхание. Надо захлопнуть перед ним дверь, ведь у нее завтра свадьба! Но вместо этого она на одеревеневших ногах шагнула в сторону и оперлась о стену.

Ронни вошел в прихожую.

— Откуда ты?

— Я только что прилетел. — Он улыбнулся. — И сразу к тебе.

— Хотя бы позвонил…

Почувствовав, что голос охрип от волнения, и стыдясь этого, стыдясь краски, выступившей на лице, она быстро отвернулась и пошла в кухню. Ронни направился за ней. Не оборачиваясь, она плеснула в чашку холодного чаю и отпила глоток. Зубы клацнули о стекло.

— Зачем ты приехал? — Голос ее сорвался, и оттого вопрос прозвучал грубо.

Улыбка сошла с его лица.

— Я подумал, что еще не поздно начать все сначала.

— Поздно. Слишком поздно!

К горлу подступил комок, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать слезы. Она снова поднесла чашку к губам и пила, пока не осушила ее до дна.

— Но мы же еще не совсем стары… — начал он.

— Карьера и жена значат для тебя больше, чем я! — оборвала она его. — Возвращайся к своей Бетси!

— С Бетси кончено. Это была случайность в моей жизни.

— Очень сомневаюсь!

— В Москву я прилетел один, — прибавил он, потом помолчал несколько секунд, сдвинув брови, и сказал: — Ты до сих пор считаешь, что я тебя использовал?

— Вовсе нет. — Она с напускным равнодушием пожала плечами. — И не подумай, что я сделаю из всего этого трагедию. Мужчина завел любовницу, через какое-то время бросил ее. Самая обычная история.

— Ты считаешь, что происшедшее между нами…

— Да, это был всего лишь секс! Я оказалась под рукой, и ты мною воспользовался. У меня нет к тебе претензий, потому что я тоже кое-что от этого получила.

Ронни уловил горькие ноты в ее голосе и, продолжая хмуриться, приблизился к ней.

— Я тебе не верю. Для тебя это было больше чем секс.

Она скривила губы, стараясь, чтобы усмешка выглядела как можно язвительнее.

— Отчего ты так решил?

— Ты слишком болезненно реагируешь на мой приезд. Ты взволнована.

Марина смешалась. Неужели она выдала себя, и он догадался о ее сокровенных чувствах?

— Просто мне не нравится, что ты снова влезаешь в мою жизнь, вот и все, — сказала она.

Он положил ладони ей на плечи. Она ощутила его железную хватку.

— Да, я влезаю в нее. — В его голосе проскользнули металлические нотки. Он пристально смотрел ей в глаза. — Потому что знаю, что и ты меня любишь.

Она снова хотела усмехнуться, но у нее ничего не получилось.

— Не говори вздор! — слабо выкрикнула она.

— Это легко проверить, и я знаю способ.

Он грубо притянул ее к себе и наклонил голову, собираясь поцеловать в губы. Ошеломленная Марина на секунду перестала сопротивляться, и он, воспользовавшись этим, впился в ее рот. В следующий момент она попыталась его оттолкнуть, но он прижимал ее руки к бокам. Марина стояла, отчаянно мотая головой и лягая его коленом, потом не придумала ничего лучшего, как попытаться его укусить.

— Ну что, проверил?

— Да, проверил. Прав оказался я, а не ты. Ты меня любишь!

— Свинья!

Злые слезы застилали ее глаза. Она боролась не столько с Ронни, сколько с коварными чувствами, растущими в ней самой. Эти старые враги, с которыми, как ей казалось, она давно справилась, вновь овладели ею, туманя мысли, стремясь подчинить ее волю силе желания и страсти.

— Отпусти меня, — потребовала она срывающимся голосом. — Отпусти, слышишь?

В дверях кухни, привлеченная шумом, появилась Настя. Увидев дерущихся родителей и не понимая английской речи, на которой они говорили, девочка испугалась. Со слезами на глазах она подбежала к Ронни, две детские ручонки вцепились ему в брюки и начали тянуть его в сторону.

— Не держи мою маму? — Настя стала бить его кулачками.

У Ронни все перемешалось в голове. Ничего не замечая, он смотрел Марине в глаза и, вместо того чтобы отпустить ее, еще сильнее сжал ее руки.

— Ты снова станешь моей.

— Самоуверенный негодяй! Явился сюда за ребенком?

— И за тобой тоже.

Она попыталась его оттолкнуть, но он удержал ее руки в своих. Настя, плача, выбежала из кухни. В прихожей хлопнула входная дверь. Марина насторожилась, но в следующее мгновение забыла обо всем, потому что Ронни снова прижал ее к себе и нашел губами ее губы…

— Да, и за тобой тоже, — повторил он шепотом, оторвавшись от ее рта. — Я люблю тебя.

— Ты мне это уже говорил, а потом вышвырнул меня из своей жизни…

— Если я причинил тебе боль, то, поверь, за это я достаточно поплатился и горько сожалею. — Он не спускал с нее глаз и старался говорить мягко, что еще больше возбуждало Марину. — По крайней мере, мне совершенно ясно одно: ты тоже меня любишь.

— Люблю? Ты сошел с ума! Да я не позволю тебе дотронуться до меня, не говоря уж ни о чем другом!

— Ты обманываешь сама себя. — Он улыбнулся, словно был уверен в своей победе. — Я вижу это.

— Отцепись, говорят тебе!

— Ни за что на свете! Уй!

Марине наконец удалось ощутимо стукнуть его по колену, и он отпрянул.

— Ты дерешься не по правилам и можешь сделать меня импотентом, — он засмеялся.

— Твоей любовницей я все равно не стану! Я выйду замуж! — кричала она, норовя снова лягнуть его.

— Правильно! За меня!

— Этого никогда не будет, потому что ты лгун!

— Я — лгун?

— Да! Лжешь, что любишь меня!

— Тебе прекрасно известно, что это правда! Я действительно тебя люблю!

На секунду она застыла, глядя ему в глаза. В его взгляде и улыбке светились нежность и любовь, о которых она мечтала все эти долгие и пустые годы, и она расслабилась. Тоже улыбнулась, сама не зная, что делает. Мысли ее перепутались. Желая выиграть время, чтобы прийти в себя, она перевела разговор на другую тему.

— Ведешь себя, как медведь. Даже ребенка напугал. — Она оглянулась. — Настя.

И тут ей вспомнился звук захлопнувшейся двери.

— Настя!

Она прошла в комнату, заглянула в ванную. Девочки нигде не было.

— Она ушла! — в тревоге воскликнула Марина.

Тревога переросла в панику, когда она, выглянув в окно, увидела, как девочка выбегает из подъезда.

— Настя! — закричала она. — Вернись сейчас же!

Но та не слышала ее, торопясь куда-то в сторону улицы Орджоникидзе, которая всегда была полна машин и трамваев.

— Какой ужас! Она видела, как мы дрались…

На ходу сбрасывая с себя шлепанцы и надевая туфли, Марина бросилась вон из квартиры?

— Куда она пошла? — спросил Ронни, вбегая вслед за ней в кабину лифта.

— Наверняка к подруге, которая живет на другой стороне улицы, за институтом Патриса Лумумбы. Мы были у нее несколько раз, и Настя знает дорогу… Но одна она туда никогда не ходила, я всегда запрещаю ей уходить со двора!

Они выскочили из подъезда и побежали, перепрыгивая через лужи. День клонился к вечеру, был «час пик», когда движение на улицах становится особенно оживленным. Ронни и Марина бежали, обгоняя прохожих.

У трамвайной остановки стояла большая толпа. Марина вытягивала шею, ища Настю.

— Ты ее видишь? — тревожно крикнула она Ронни.

— Нет…

Он наткнулся на какого-то пожилого мужчину, задев его авоську, в которой звякнули пустые бутылки, извинился и побежал дальше.

— Ей надо перейти две улицы, чтобы попасть к подруге, а тут столько машин! Идут сплошным потоком! — Марина была близка к отчаянию.

— Не волнуйся, мы ее догоним. — Ронни схватил ее ладонь и крепко сжал.

Они вклинились в толпу. Ближайший светофор находился в сотне метров, и пешеходам приходилось перебегать улицу перед самым носом у машин, которые и не думали тормозить.

— Смотри! Вон она! — Сэндз показал на девочку, стоявшую у кромки тротуара.

— Настя! — крикнула Марина. — Стой!

Но девочка в общем шуме не расслышала ее. Она дождалась, когда в потоке машин появится просвет, и, размазывая по лицу слезы, побежала через проезжую часть. Марина ахнула. Сердце ее сжалось от страха, а ноги перестали слушаться. Сэндз, не теряя самообладания, ринулся к Насте. На машины он не обращал внимания. Девочка шла, не оглядываясь, и не видела, как он подбегает к ней. В толпе испуганно заголосили.

Ронни оставалось до Насти всего несколько шагов. В этот момент к остановке подъехал трамвай. Девочка начала обходить его сзади и не заметила легковушку, которая катила по полосе встречного движения прямо на нее. Марина закричала в ужасе, увидев, как девочка замерла на месте. Сэндз метнулся к легковушке и буквально вытолкнул Настю из-под переднего бампера. Машина, визжа тормозами, резко свернула в сторону, но избежать столкновения не удалось. Ронни ударило краем бампера и отбросило на асфальт. Вокруг него со скрежетом тормозили машины.

Оцепенение, державшее Марину в неподвижности, внезапно схлынуло, и она бросилась к Сэндзу и девочке. Схватив плачущую Настю, она наклонилась над Ронни. Он был бледен, держался обеими руками за затылок и морщился от боли. Увидев кровь на его руке, Марина в панике закричала:

— «Скорую» скорее!

К нему подбежал водитель легковушки — очень полный мужчина немногим моложе Ронни.

— Откуда он появился? — тяжело дыша и заикаясь от волнения, заговорил он. — Я едва успел нажать на тормоз! Еще мгновение — и я бы его переехал!

— «Скорую!» «Скорую»! — не слушая его, надрывалась Марина.

Настя ревела в голос. Сгрудившаяся на остановке толпа возбужденно галдела. Перепуганный водитель вынул из кармана мобильный телефон, начал стучать по кнопкам.

— Сейчас приедет, — сообщил он, коротко переговорив с кем-то по сотовой связи.

Одной рукой Марина прижимала к себе дочь, словно боясь, что она снова исчезнет, а другой щупала затылок Сэндза.

— Ужас… Какой ужас… — бормотала она и вдруг заплакала. — Ронни, скажи что-нибудь!

— Я тебя люблю, — прошептал он.

— Да нет, ты скажи, чувствуешь себя как?

— Все о’кей… — Он с усилием раздвинул губы в улыбке.

Из толпы давали советы. Кто-то протянул Марине бутылку с минеральной водой, рекомендуя промыть раненому голову. Наконец послышался приближающийся вой сирены. Микроавтобус «скорой помощи» переехал трамвайные рельсы и остановился возле Ронни, сидевшего на асфальте. Врач с санитаром вытащили из машины носилки.

— Не надо, я сам, — выдавил Сэндз сквозь зубы.

Поддерживаемый Мариной и доктором, он поднялся на ноги и самостоятельно залез в микроавтобус. Врач велел ему лечь на кушетку. Марина и Настя устроились рядом.

По дороге врач ощупал голову Ронни и его руку, поминутно спрашивая: «Здесь болит?», «А здесь болит?». Затем обработал ссадину на локте йодом.

Машина доставила их в травмопункт Первой Градской больницы. Марина и Настя почти целый час сидели у двери рентгенологического отделения, с волнением дожидаясь результатов обследования. Наконец дверь раскрылась и вышел улыбающийся Ронни в сопровождении работников больницы. В толпе, окружавшей его, преобладали молодые медсестры.

— Все в порядке. — Он ободряюще подмигнул Марине, щелкнул Настю по носу. — Голова цела.

— Ничего серьезного, абсолютно, — заверил Марину заведующий отделением, полный мужчина лет шестидесяти. — Переломов нет, только на локте ссадина и на затылке крупная шишка.

— Шишка? — все еще не верила Марина. — Значит, он не останется здесь?

Врач засмеялся.

— Из-за таких пустяков мы в больницу не направляем. Ему сейчас необходим отдых, пару-тройку дней полежать в постели, а это он и дома может сделать.

Возвращаясь с Ронни и Настей на такси, Марина всю дорогу молчала и только прислушивалась к учащенному стуку сердца у себя в груди. Когда они поднялись в квартиру, она сразу потребовала от Ронни, чтобы он лег и постарался заснуть.

— Ты слышал, что сказал доктор? Тебе необходим покой!

— Может быть, мне отлежаться в гостинице? — Он смущенно улыбнулся. — Я стесню вас тут.

— Никого ты не стеснишь, к тому же в гостинице за тобой не будет надлежащего ухода.

— Нет, лучше едем в гостиницу, — упорствовал он. — Там у меня трехкомнатный номер…

Зазвонил телефон. Марина, прервав спор, подошла к аппарату и взяла трубку.

— Марина? — узнала она голос Татьяны. — Слышала новость? Сэндз сегодня прилетел в Москву! Сегодня днем! Только что об этом сообщило «Радио-Максимум»!

— В самом деле? — Марина сделала вид, что удивлена, и покосилась на Ронни, сидевшего с Настей на диване.

— А ты знаешь, зачем он прилетел? — продолжала подруга.

— Зачем?

— Ты упадешь! Жениться на тебе!

— С чего это ты взяла?

— Я тебе говорю — по радио сообщили. Я своими ушами слышала! Сказали, что он с женой развелся в рекордно короткий срок — за неделю и полетел в Москву за тобой. Он сам заявил об этом в интервью перед отлетом!

— Ну и ну… — И Марина, улыбнувшись, снова посмотрела на Ронни.

— Что ты теперь думаешь делать? — Звенящий голос подруги выдавал ее любопытство. — У тебя ведь завтра свадьба!

— Ну да. — Марина вдруг подумала, что для нее это уже не имеет никакого значения.

— Так что? Что ты скажешь Сэндзу, когда он заявится к тебе?

— А вот я посмотрю на него и тогда уж решу, что сказать.

Татьяна ахнула.

— Согласишься? А как же Красильщиков?

— Не знаю. Ничего пока не знаю…

— Я перезвоню тебе попозже. Может, Сэндз к тому времени уже появится, и ты мне расскажешь, как у вас было…

Марина положила трубку. Настя спрыгнула с дивана, подбежала к матери и взяла за руку.

— Мама, знаешь, что сейчас сказал папа Ронни?

— Что?

— Он хочет, чтобы ты вышла за него замуж…

— Потому что он тебя очень любит! — со смехом продолжил Ронни Настину фразу.

— Так уж сразу и замуж? — тоже засмеявшись, всплеснула она руками. — А как же Бетси?

— Я уже третий день совершенно свободен. Короче, я все решил. Завтра мы втроем вылетаем в Лос-Анджелес. Я не могу задерживаться здесь, потому что у меня сейчас съемки. Каждый пропущенный день отбирает уйму денег. А свадьбу мы устроим в Голливуде!

У Марины перехватило дыхание от восторга. Она подошла к дивану и без сил опустилась на него. Не зная, что ответить, притворилась, будто раздумывает над его предложением. Ронни уселся рядом, а Настя взобралась к ней на колени.

— Вообще-то, я должна спросить у дочери, — заговорила наконец она и с улыбкой посмотрела на Настю. — Ну как? Хочешь, чтобы Ронни стал твоим папой?

— А он и так мой папа!

— И ты не против, если он всегда будет жить с нами?

— Не против, только вы не деритесь друг с другом, как сегодня.

— Да мы просто шутили, — с улыбкой объяснил ей Ронни.

— Обещайте, что не будете шутить так больше!

Он обернулся к Марине.

— Даем обещание?

— Даем, — кивнула она.

Настя вскрикнула от радости и, не слезая с ее колен, бросилась обнимать родителей…

Отложив в сторону любовный роман, Марина откинулась в кресле и улыбнулась вошедшему Ронни.

— До сих пор не могу привыкнуть к этому большому дому, — призналась она и оглядела просторную гостиную со множеством живых цветов и огромными окнами, в которых за зеленой полосой пальм сквозила синева моря. — Здесь чудесно!

— С тех пор как в этом доме появилась ты, он стал чудесней вдвойне, — улыбаясь, ответил Ронни.

Он только что вернулся со съемок и уже успел принять ванну. Волосы мокрые. Просторная белая сорочка мягкими складками облегает атлетические плечи и торс. Марина невольно залюбовалась им.

Он взял ее руку, их пальцы переплелись, и ее обручальное кольцо, украшенное изящно ограненным бриллиантом, чуть съехало в сторону. Она взглянула на сияющий камень.

— Поверить не могу, что еще месяц назад я была одна. Сидела в своей московской квартире и в одиночку воспитывала дочь.

— А я не могу поверить, то мы уже муж и жена!

Они рассмеялись.

— Посмотрели бы на меня сейчас девушки из магазина, где я работала! — воскликнула она.

Он внезапно посерьезнел, наклонился к ней. Их взгляды встретились, и любовь, отразившаяся в его глазах, наполнила ее душу восторженным ликованием.

— Ты заслужила все это, — ответил он тихо, почти шепотом.

Его ладонь скользнула вверх по ее плечу, лаская шелковистую кожу под коротким рукавом блузки.

— Я люблю тебя, Марина… Марина…

Повторяя ее имя, он крепко обнял ее и принялся осыпать горячими поцелуями. Ей тоже хотелось сказать ему, как сильно она его любит, но слова вдруг потеряли всякое значение. Она отдала себя во власть его ласк, и ее тело отвечало ему гораздо выразительнее любых слов…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

Внимание! Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg