«Искательница приключений»

Барбара Картленд Искательница приключений

Глава 1

Дверь распахнулась, в комнату вбежал мужчина и повернул ключ. Оглядевшись, он увидел женщину с побелевшим от ужаса лицом, которая начала подниматься из-за стола, стоявшего возле окна

— Не пугайтесь, — попытался он успокоить ее, — я хотел бы спрятаться у вас на некоторое время.

При этих словах мужчина, к своему изумлению, заметил, что выражение ужаса на ее лице сменилось облегчением. Он подошел к ней, и что-то в ее улыбке и в ее манере смотреть из-под ресниц показалось ему знакомым. Женщина села за стол и возобновила прерванную работу.

Он попытался вспомнить, не мог ли он где-либо ее видеть.

— Кажется, я знаю вас! — вскричал мужчина. — Мы раньше не встречались?

Это представлялось маловероятным. Вошедший был высок, широкоплеч, чрезвычайно красив и одет по самой последней моде: темно-синий атласный камзол сидел на нем как влитой, уголки жесткого воротничка упрямо подпирали подбородок, а изысканно завязанный узел белоснежного галстука, должно быть, явился результатом долгой и тщательной работы.

Женщина, работавшая в комнате, — скорее ее можно было бы назвать молоденькой девушкой — выглядела крайне скромно, даже непривлекательно. Волосы были собраны в тугой узел на затылке. Платье, невзрачное и старомодное, сшито из дешевой темной ткани, и ко всему прочему, сначала решил мужчина, она еще и близорука — когда он так неожиданно ворвался в комнату, она сразу же схватила лежавшие на столе очки.

Теперь же создавалось впечатление, что очки ей совсем не нужны. Прежде чем взяться за иголку, чтобы продолжить очень быстро и искусно вышивать платье из бледно-розового крепа, она сняла их.

— Откуда я могу вас знать? — задумчиво проговорил мужчина, так и не дождавшись ответа.

Она подняла на него глаза, в которых блеснул озорной огонек, — необычные глаза, казавшиеся темно-зелеными при свете свечи, освещавшей ее работу.

— Ну, конечно! — воскликнул мужчина. — Ты — Друзилла! Боже мой! Уж тебя я меньше всего ожидал здесь увидеть.

— Это большая честь, что ты узнал меня, кузен Вальдо, — с притворной застенчивостью ответила она.

Маркиз Линч придвинул стул к столу и сел.

— Друзилла, это потрясающе! — вскричал он. — Я часто гадал, куда ты исчезла.

— Папа уехал из Линча после смерти мамы, — ответила Друзилла. — Он поссорился с маркизой.

— А кто с ней не ссорился, — согласился маркиз. — Но куда же вы отправились?

— Так сложилось, что, пока папа не умер, мы жили в Овингтоне, в поместье его светлости, — ответила Друзилла.

— Прими мои соболезнования, — произнес маркиз общепринятые в подобных случаях слова. — Ну, а здесь-то ты что делаешь?

— Я гувернантка младшей дочери ее светлости, — ответила Друзилла.

— Гувернантка! — воскликнул маркиз. — Неужели ты не нашла ничего получше?

Слабая улыбка Друзиллы была не лишена доли цинизма.

— А что еще ты можешь предложить, — спросила она, — для девушки-сироты без денег и связей?

— Но ты могла бы обратиться за помощью к семье, — прервал ее маркиз.

— Папа порвал со всеми родственниками мамы, — объяснила Друзилла. — Он всегда чувствовал, что они презирают его и возмущены его женитьбой на аристократке. Так что у меня нет с ними никаких отношений.

— Чепуха какая-то! — пожал плечами маркиз. — Пусть твой отец и отдалился от них, но ты-то совсем другое дело — ты моя кузина.

— Мы не такие уж близкие родственники, — холодно заметила Друзилла. — Наши бабушки были сестрами, так что ты мой троюродный брат, но ведь это же не кровное родство.

— Как бы то ни было, мы родственники. — Маркиз был непреклонен. — И с тобой надо что-то делать.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — запротестовала Друзилла — И прошу тебя, никому не рассказывай, что я здесь. В настоящий момент меня такое положение устраивает.

— Что значит «в настоящий момент»? — поинтересовался маркиз.

Мгновение Друзилла колебалась, потом тихо проговорила:

— Ситуация не так уж проста, а твое пребывание в классной — вдруг тебя здесь увидят — и вовсе испортит все дело. Ради Бога, Вальдо, ты уже достаточно насмотрелся на меня — уходи и забудь обо всем.

— С чего это? — удивился он. — Кроме того, у меня были веские причины, чтобы прийти сюда.

— Какие? — резко спросила Друзилла, и он заметил, что ее опять охватывает ужас, как тогда, когда он ворвался в комнату.

Внезапно, как бы в ответ на ее вопрос, в коридоре началось столпотворение. За дверью послышались звуки охотничьего рога, мужской хохот и крики «ату!» и «сбежал!», женский визг и топот бегущих ног.

Маркиз заметил, как Друзилла напряглась и замерла, и только изящная ручка нервно теребила ворот платья, как бы стараясь удержать вырывавшееся из груди сердце.

Шум стал удаляться. Вдруг ручку двери резко повернули — кто-то пытался открыть дверь, она трещала под яростным напором. Раздался женский голос:

— Заперто! Его тут не может быть!

И опять звуки рога и крики «сбежал!» пронеслись мимо двери и стали затихать по мере того, как веселая компания удалялась в другой конец коридора.

— Теперь-то ты понимаешь, почему я, как лиса, забился в нору, — улыбнулся маркиз.

— Так это за тобой охотятся? — спросила Друзилла.

— Жребий пал на двоих из нас, — объяснил он, — И оба — завидные женихи. Бог мой, Друзилла, после этого я начинаю сочувствовать лисе, которую травят.

— Зачем же ты пошел на это? — поинтересовалась она.

— А как я мог отказаться? — ответил он. — Они бы из меня лепешку сделали. К тому же я понял, что в подобных ситуациях гораздо проще согласиться на то, что от тебя требуют, а потом сделать все наоборот.

Она рассмеялась.

— Ты, Вальдо, всегда все делал по-своему и никогда не задумывался над тем, что из-за этого могут пострадать другие.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Твои последние каникулы в Линче: после твоего отъезда в Итон меня наказали, так как мячик, которым ты разбил стекло в оранжерее, оказался моим.

— Бедная Друзилла! — голос маркиза был полон сочувствия. — Готов дать голову на отсечение — ты меня не выдала.

— Нет, не выдала, как видишь, — ответила она, — что было довольно глупо. Наследнику простили бы все его преступления, что бы он ни натворил. Про меня такого не скажешь — я была сорванцом, к тому же дочерью приходского священника.

— Что же с тобой сделали? — спросил маркиз.

— О, ничего особенного: хорошая порка — и под замок на хлеб и воду, — весело ответила Друзилла.

— Ты должна простить меня за прошлые прегрешения, — сказал он.

— Я приму твои извинения, — проговорила Друзилла, — если ты немедленно покинешь комнату. Уходи — и побыстрее.

— Что ты так торопишься отделаться от меня? — спросил маркиз.

— Потому что тебя могут здесь увидеть, — ответила она. — Ты представляешь, что тогда скажут? Кроме того, ее светлость наняла меня при условии…

Внезапно она замолчала.

— Договаривай же! — настаивал маркиз.

Казалось, его вопрос разозлил ее.

— Хорошо, я договорю, — ответила она, гневно сверкнув глазами. — Ее светлость наняла меня при условии, что, пока я нахожусь под ее крышей, я не имею права поощрять какие-либо ухаживания со стороны мужчин.

— Ухаживания?!

— Если ты думаешь, что мне нравится, когда мне начинают оказывать знаки внимания джентльмены вроде тебя, ты жестоко ошибаешься! — бушевала Друзилла. — У них есть только одна-единственная потребность, и эта потребность — найти себе женщину. Мужчины — животные, все до единого! Чем меньше я вижу их, тем мне спокойнее! — Губы Друзиллы плотно сжались, превратившись в тонкую линию, из груди вырвался звук, очень похожий на рыдание. Она судорожно вцепилась в лежавшее на коленях платье. — Уходи, Вальдо, — уже более спокойно проговорила она. И забудь о нашей встрече.

— Как я понимаю, какой-то мужчина очень жестоко обошелся с тобой, — предположил маркиз. — Кто же позволил себе такое? Кто?

Она невесело рассмеялась.

— Не просто какой-то мужчина, мой дорогой кузен, а почтенный отец семейства, великовозрастный сынок, дядюшка, высокочтимый друг, которого они не посмели обидеть — все! Один хуже другого, и все — в погоне за безопасным развлечением, прекрасно сознавая, что несчастная девушка, которую они оскорбили, не решится пожаловаться. Если же что и обнаружится, поверят им, а не ей.

— Невероятно, — еле слышно проговорил маркиз.

— Ты мне не веришь? — спросила Друзилла. — Можешь себе представить, что чувствуешь, когда тебя шесть раз выгоняют из-за каких-то историй — и все в течение трех лет. Шесть! А потом ты на коленях приползаешь сюда и начинаешь умолять, чтобы тебя взяли на работу, — и тебе оказывают снисхождение и нанимают — тебе оказывают благодеяние! — Она замолчала и посмотрела на него. — Теперь-то ты понимаешь? Я надеюсь, что сейчас ты наконец уйдешь отсюда, чтобы не лишать меня последнего шанса спрятаться от всяких домогательств и начать тихую, спокойную жизнь?

Маркиз поднялся. Вид у него был обеспокоенный.

— Я уйду, Друзилла, потому что ты меня об этом просишь, но я не забуду того, что ты мне рассказала. Я поговорю с родственниками. Нельзя же допустить, чтобы ты так страдала.

— Оставь меня в покое, — оборвала она его. — Мне не нужны подачки моих родственников, я вообще не нуждаюсь в чьем-либо сочувствии. Они презирали маму только за то, что она вышла замуж за приходского священника, так что вряд ли они будут более благосклонны ко мне. Выбрось все из головы, Вальдо. Все эти девять лет ты не вспоминал о моем существовании — нет причины создавать себе сложности сейчас.

— Девять лет! Боже мой! Так давно?! — воскликнул маркиз. — Но ведь это нечестно, чтобы ты, Друзилла…

Слова замерли у него на губах, так как в этот момент раздался стук в дверь. Друзилла вскочила, и опять на ее лице он заметил выражение неподдельного ужаса. Он приложил палец к губам и на цыпочках прокрался к двери в дальнем конце комнаты. Как он и предполагал, дверь вела в спальню.

При слабом свете ночника он разглядел ребенка, спящего в маленькой узкой кроватке. Рядом стояла еще одна кровать, которая, естественно, принадлежала Друзилле.

Маркиз неплотно прикрыл за собой дверь, оставив только крохотную щелочку, через которую он мог слышать и видеть все, что происходило в классной. Друзилла медленно направилась к входной двери.

Стук повторился.

— Кто там? — спросила она, и он услышал, как дрожит ее голос.

— Это я, мисс Морли, — послышался ответ.

— О, мисс Диана!

В голосе Друзиллы слышалось явное облегчение, она повернула ключ и открыла дверь. В щелку маркиз увидел толстую женщину средних лет в домашнем чепце — по всей видимости, старшую горничную. Она и несла поднос и поставила его на стол.

— Я принесла вам ужин, мисс Морли.

— Как вы добры! — воскликнула Друзилла.

— Я забрала поднос у Элен, — начала объяснять горничная. — Девочка уже с ног валилась от усталости, я и отправила ее в постель. Я завтра всем накручу хвосты на кухне. Они не имеют права заставлять ее работать допоздна и задерживать вам ужин.

— Наверное, они там все очень заняты, — проговорила Друзилла, — к тому же я не голодна.

— Не сейчас, так потом проголодаетесь, — уверенно сказала Диана. — Вы весь день трудитесь над этим платьем. Как я погляжу, вам еще работать и работать.

— Мне надо закончить его за три часа, — со вздохом проговорила Друзилла. — Ее светлость хочет надеть его завтра утром.

— Чтобы покрасоваться перед своим новым любовником, уж будьте уверены, — со смехом сказала Диана. — Да, я могу ее понять. Я в жизни не видела более приятного и красивого джентльмена, чем маркиз. При виде его мое старое сердце начинает стучать быстрее. Должна сказать вам, его светлость намного лучше прежнего увлечения ее светлости.

— В самом деле?

Слова Друзиллы звучали очень холодно, и маркиз понял, что она в затруднительном положении. Горничная, казалось, ничего не замечала.

— Да, будьте уверены! Сэр Эндрю Блекетт — вот был ужас! Я не разрешала моим горничным даже близко подходить к их спальне. Как только я его увидела, я тут же поняла, что это за тип. А когда ко мне вся в слезах подошла малышка Глэдис, у меня появилось желание проучить его, да, жестоко проучить.

— Я не осуждаю вас, — пробормотала Друзилла.

— И, конечно же, из-за него бедную мисс Лавлейс уволили без всяких рекомендаций.

— Так вот почему она ушла! — воскликнула Друзилла.

— Точно. Ее светлость обнаружила его здесь, он разговаривал с мисс Лавлейс. Дело было прямо перед ужином. Естественно, он сказал, что зашел пожелать спокойной ночи нашей малышке, но ее светлость заметила, что мисс Лавлейс смущена и выглядит очень довольной оказанным ей вниманием. И как только закончился ужин, ее тут же выставили.

— Но ведь это несправедливо! — разгневанно вскричала Друзилла.

— Хозяйки никогда не задумываются, справедливо это или нет по отношению к тем, кто у них в услужении, — ответила старшая горничная. — А если что-то и случается, то джентльмен всегда выходит сухим из воды. Да вы и сами понимаете, о чем я говорю! Я вижу, вы мудро поступаете, мисс Морли, что запираетесь на ключ. Всегда держите дверь на замке, особенно когда устраиваются такие вечеринки, вроде сегодняшней.

— Вы считаете, что мне надо опасаться маркиза? — спросила Друзилла, и даже прятавшийся в спальне маркиз заметил звучавшее в ее голосе недоверие.

— Ну, кто знает, — ответила Диана. — Но сегодня меня беспокоит не маркиз — пусть даже хозяин в отъезде! В доме много тех, кто не так занят, как маркиз. Как бы там ни было, у маркиза репутация большого ходока по части женщин.

— Разве? — В голосе Друзиллы сквозило любопытство.

— Тут на днях наш камердинер за ужином так нас рассмешил, что мы чуть со стульев не свалились, — приступила к повествованию Диана. — Он рассказывал нам, как однажды его светлость, удирая от ревнивого мужа, спускался по водосточной трубе и угодил в бочку с водой.

— Это, должно быть, охладило его пыл, — улыбнулась Друзилла.

— А в другой раз, — с энтузиазмом продолжала Диана, — ему удалось избежать разоблачения только потому, что он удрал через черный ход, нахлобучив поварской колпак. О, он настоящий сорвиголова, тут нет сомнений! Когда мы слушали все эти истории, там, на кухне, сидел камердинер его светлости. Он сжал губы и, конечно же, молчал, но по блеску его глаз я поняла, что не очень-то все и преувеличено.

— Вы уверены, что мне можно не бояться этого хищного Лотарио? — спросила Друзилла.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — ответила Диана, — но говорят, что он совершенно околдован ее светлостью, да и она влюблена в него до безумия. В буфетной шептались, будто во время обеда она бросает на него томные взгляды и держит его за руку под столом, да и подавать им за обедом очень сложно — они слишком близко склоняются друг к другу.

— Да, хорошо, что хозяин в отъезде, — проговорила Друзилла.

— Вы правы, — согласилась Диана. — Мы все знаем, каким он бывает в гневе. Только вчера один кучер говорил, что его светлость теряет голову, когда впадает в ярость, — он не хотел бы повстречаться с ним ночью.

Друзилла засмеялась.

— О мисс Диана, какая вы смешная, — сказала она.

— Ой, я тут с вами заговорилась, — всполошилась Диана. — У меня еще куча дел, а я одна — Элен-то ушла спать. Спокойной ночи, мисс Морли, не забудьте запереть дверь.

— Обязательно, — ответила Друзилла, — спасибо вам за ужин.

Дверь за горничной закрылась, и Друзилла повернула ключ. Она увидела, что маркиз вышел из спальни, и встретила его озорной улыбкой.

— Ах ты, чертенок! — шепотом начал возмущаться маркиз. — Ты нарочно вызвала ее на этот разговор, чтобы поставить меня в неудобное положение! Они всегда так судачат на кухне?

— Конечно, — ответила Друзилла. — От них ничего не ускользает, даже то, что двое держатся под столом за руки.

— Проклятье! — воскликнул маркиз. — Я чувствую себя дураком.

— Помни, что они всего-навсего слуги и не достойны твоего внимания, — посоветовала Друзилла — А теперь, ради всего святого, уходи, а то тебя могут здесь найти. Ты же слышал, что случилось с мисс Лавлейс.

— Как я понимаю, она здесь работала до тебя.

— Меня наняли вместо нее, — серьезным голосом проговорила Друзилла. — Бедняжка, что с ней сталось? Ведь без рекомендаций почти невозможно найти новое место.

Маркиз подошел к двери и осторожно повернул ключ.

— Спокойной ночи, Друзилла, ты дала мне пищу для размышлений, — сказал он. — Ты меня еще увидишь.

— Что крайне меня разочарует, — сухо бросила Друзилла. — Единственное, что ты можешь для меня сделать, мой дорогой кузен, — это уйти.

Он улыбнулся, и ей пришлось признать, что он очень красив, — неудивительно, что многие женщины так беспечно рисковали ради него своей репутацией. Она слушала, как его шаги удалялись по коридору.

Заперев дверь, она возобновила работу. Бросив взгляд на поднос, который принесла мисс Медоуз, она увидела там крайне неаппетитного вида куриную ножку, кусок сыра и грубо нарезанный ломоть зачерствевшего хлеба.

Нечасто еда была так скудна и столь плохо сервирована, но сейчас в доме было много гостей, и кухарки и повара из сил выбивались, стараясь справиться с навалившейся на них работой.

И дело было не в числе гостей. Только сегодня мисс Диана сказала ей, что их всего человек двадцать пять. Но каждый из них привозил с собой горничную, камердинера, кучера, лакея, а иногда даже своего секретаря — вот и получалось, что прислуге приходилось работать от зари до зари.

Друзилла отложила вышивание и уставилась невидящим взглядом в стену. Но размышляла она совсем не о том, как трудно разместить и накормить всех гостей, и не о том, как невкусен принесенный ужин. Она думала о маркизе — он стал совсем другим, он так отличался от того юноши, которого она видела в последнюю их встречу.

Теперь же на календаре был 1802 год — значит, в то лето, когда они жили в Линче, ему исполнилось семнадцать, думала Друзилла, а она только что отпраздновала свой десятый день рождения.

В Линче он томился от скуки, так как из-за болезни его матери нельзя было устраивать вечеринки в их огромном особняке. Поэтому появление маленькой девочки, обожавшей его и следовавшей за ним по пятам, готовой быть у него на побегушках и, как он называл это, трудиться на пользу старшего товарища, очень обрадовало его.

Он постоянно поддразнивал ее, вспоминала Друзилла, потому что она была рыжей. «Пошли, Морковка», «Ты где, Рыжик?» — только так он и обращался к ней.

И ей это нравилось, она была счастлива, что ей дозволено следовать за ним по лесу во время охоты на голубей, она была горда, когда он разрешал ей нести его добычу.

Однажды он повез ее кататься по озеру и случайно перевернул лодку. Когда они выбрались на берег, Друзилла походила на мокрую курицу. Такой она и появилась дома.

Прячась от садовника, они таскали лучшие персики из оранжереи, а потом, сидя на солнышке, ели их, и сознание, что они добыли их преступным способом, делало персики особенно вкусными.

Он на спор заставил ее пройти по высокой кирпичной стене, но она не показала ему, как ей страшно, как она боится упасть и сломать шею.

Она скакала за ним верхом, наравне с ним брала такие препятствия, к которым она и близко бы не подошла, если бы не боялась, что он посчитает ее трусихой. Когда же ее отец оставил свой приход в Линче, она была в полном отчаянии, что больше никогда не увидит кузена Вальдо.

А теперь, размышляла она, он стал взрослым, он стал таким же, как все мужчины, которых она встречала после того, как осталась одна, — разодетый, пустой, тщеславный, интересующийся только погоней за женщинами и превращающий жизнь зависящих от него людей в ад.

— Я ненавижу его! — громко сказала она.

Он растревожил ее, он отнял у нее обретенное в этой классной комнате чувство покоя и безопасности — и слишком резко швырнул ее обратно в весь тот ужас, в котором она жила последние два с половиной года после смерти отца. И за это она возненавидела его еще больше.

По всей видимости, мир, в котором она очутилась, казался ей таким жутким только потому, что она выросла в тихом и спокойном доме священника. Она была чиста и непорочна, а внимание мужчин считалось не только неприятным, но и греховным. Ее не раз охватывал панический ужас, и в эти минуты ей казалось, что жизнь слишком страшна, у нее возникало желание наложить на себя руки. Но потом презрение к тем, кто обижал ее, давало ей новые силы, восстанавливало душевное равновесие и вдохновляло ее на борьбу с ними.

Как бы то ни было, но в замок ее привел совсем другой страх, заставивший умолять герцогиню дать ей какую-нибудь работу в ее доме. Ни одно бюро по найму домашней прислуги не желало брать Друзиллу на учет без рекомендаций, и она осознала, что однажды ей придется отдать себя в руки мужчины, который терпеливо ждал подходящего момента, чтобы заполучить ее.

— Лучше умереть, — не раз говорила она себе, пока наконец смерть не стала реальностью.

И она решила, что поставит все на карту и сделает последнюю попытку, отдав себя на милость герцогини. Это значило, что ей придется потратить все оставшиеся у нее деньги на билет в дилижансе, который и привез ее к воротам замка.

По счастливой случайности она оказалась там в тот момент, когда герцогиня уволила мисс Лавлейс, и некому было заменить ее. Друзилла честно рассказала герцогине о причинах, заставивших ее уволиться с работы.

Герцогиня тоже была откровенна.

— Я возьму вас, если вы, мисс Морли, четко уясните себе, что я не допущу никаких ухаживаний в моем доме. Ни его светлость, ни я не потерпим этого.

— Ничего подобного не будет, ваша светлость, — твердо заверила ее Друзилла.

И даже в эти минуты ее не покидало отчаяние при воспоминании о том, что происходило в тех домах, где она работала, — о мужчинах, тихо крадущихся по ночам в классную комнату.

О мужчинах, которые прятали ключ, чтобы она не могла запереться на ночь; о похоти, отражавшейся на их лицах в тот момент, когда она попадалась им на глаза; об их тянущихся к ней руках; об их губах, жаждущих ее губ; об их хохоте, которым они встречали ее сопротивление.

«Мужчины — я их всех ненавижу! — говорила она себе, — и Вальдо всего-навсего один из них!»

Друзилла вздохнула, так как поняла, что, если она немедленно не возьмет в руки иголку, платье герцогини так и не будет готово к утру. Вышивание, да и другая работа, которую должна была бы выполнять горничная, не входили в обязанности гувернантки, но однажды ее светлость обнаружила, как искусно шьет Друзилла, и на столе в классной стали появляться дополнительные задания.

А может, не раз в отчаянии размышляла Друзилла, это послужит для герцогини еще одной причиной, чтобы держать ее при себе.

Сейчас же у нее болела спина, и сердце продолжало учащенно биться, так как приход Вальдо вызвал у нее сильнейший страх, что его могут здесь обнаружить. Если бы хоть один слуга увидел, как он входит или выходит от нее, герцогиня — и это не вызывало у Друзиллы ни малейшего сомнения — узнала бы обо всем рано утром.

Все боялись шпиона ее светлости — Смотрителя комнат. Он читал надписи на промокательной бумаге, приставив листок к зеркалу, он шарил в мусорных корзинах, он подслушивал через замочную скважину. Очень немногое ускользало от его всевидящего ока, и обо всем, происходящем в доме, — даже о мелочах, — тут же докладывалось герцогине.

При этой мысли Друзиллу передернуло. Внезапно она почувствовала, что замерзла, и, пройдя в спальню, переоделась в ночную рубашку и теплый фланелевый халат. Она распустила пучок — и золотой водопад низвергся ей на плечи, на спину, окутав искрящимся золотым облаком.

Осторожно, чтобы не потревожить спящую девочку, она прошла через комнату, освещая себе путь свечой, взяла щетку для волос и вернулась в классную. Каждый вечер перед сном Друзилла сто раз проводила щеткой по волосам — так учила ее мама, — но сегодня она чувствовала себя слишком уставшей, а работы было еще много.

Она расчесывала волосы до тех пор, пока они не засверкали живым блеском, потом заплела их в косу и завязала зеленой лентой, отчего стала походить на школьницу.

Теперь она была готова приступить к работе, хотя беспокойство все не покидало ее. Она бросила взгляд на поднос и решила, что холодную курицу не стоит даже пробовать. Отрезав кусочек сыра и намазав хлеб маслом, Друзилла собралась было поужинать, но, почувствовав, что есть она не в состоянии, решительно переставила поднос, села за стол и стала прикидывать, сколько времени уйдет у нее на то, чтобы вышить оставшуюся часть каймы.

Она работала уже полчаса, когда внезапно услышала, что кто-то бежит по коридору. В классной царила полная тишина, поэтому громкий звук шагов сильно напугал Друзиллу, и она подняла голову. Шаги затихли около ее комнаты, в дверь постучали.

Друзилла окаменела. И тут она услышала шепот.

— Друзилла, это я, Вальдо. Ради Бога, открой.

Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что открывать не следует, и все же, почти против воли, она поднялась и подошла к двери.

— В чем дело? — спросила она.

— Впусти меня, умоляю. Прошу тебя, Друзилла!

Звучавшая в его словах настойчивость и на этот раз заставила ее не послушаться предостерегающего ее внутреннего голоса. Она повернула ключ. Вальдо поспешно распахнул дверь, чуть не сбив ее с ног.

— Быстро иди к столу, — скомандовал он. — Если кто-то войдет — я здесь уже целый час, и мы вспоминаем детство. Поняла?

— Что произошло? — спросила она.

— Только ты можешь мне помочь, — ответил он. — Умоляю тебя, Друзилла. Я в отчаянном положении — иначе я не просил бы тебя.

Она колебалась, но тут в конце коридора послышались шаги.

— Быстро, делай, как я сказал, — повторил он. — Ты не можешь выдать меня, Друзилла, ты же всегда выручала меня!

Последние слова решили все. Она рванулась к столу и схватила платье герцогини. Быстрота, с которой она выполнила его указание, удивила ее саму. Вальдо же подвинул к столу стул и сел, закинув ногу на ногу.

Только сейчас Друзилла заметила, что камзол у него переброшен через руку, а галстука и вовсе нет. Воротник белой батистовой рубашки расстегнут, а его волосы, тщательно уложенные по последней моде, введенной принцем Уэльским, теперь взъерошены и растрепаны.

Она собиралась было сказать ему об этом, но он уже успел швырнуть камзол на пол и начал застегивать манжеты. Едва он успел привести себя в порядок, как дверь с грохотом распахнулась, и в комнате возник герцог Уиндлгэм.

Его светлость был в дорожном костюме, начищенные сапоги покрывал слой пыли. При его появлении Друзилла встала. По его виду она поняла, что он в бешенстве, и ее сердце сдавил страх.

Никого не мог обмануть яростный блеск его глаз и глубокая складка, которая пролегла между нахмуренными бровями.

Маркиз не шевельнулся, продолжая удобно сидеть на стуле и глядеть на его светлость, но Друзилла понимала, сколь велико его напряжение.

— Вы готовы сражаться со мной, Линч? — спросил герцог. — Или мне позвать своих слуг, чтобы они вышвырнули вас из дома?

Маркиз медленно поднялся.

— Я, конечно, счастлив быть вам полезным, Уиндлгэм, — проговорил он, — но мне, все же, хотелось бы знать, в чем причина.

— Причина ясна, не так ли? — Вопрос герцога прозвучал как удар хлыста. — Когда я подходил к спальне моей жены, я видел, как вы выходили оттуда.

— Мой дорогой Уиндлгэм, что за чепуха, — ответил маркиз. — Уверяю вас, я здесь уже почти час, и мы с моей кузиной Друзиллой вспоминаем былые дни. Она может подтвердить.

— Я предпочитаю верить своим собственным глазам, — оборвал его герцог. — Так вы будете драться со мной, Линч, или мне позвать слуг?

Не успел он договорить, как раздался крик, и в комнату влетела герцогиня. Она была в прозрачном пеньюаре из бледно-синего шифона, ее светлые золотистые волосы рассыпались по плечам. Даже в несчастье она была исключительно красива.

— Джордж, о чем ты говоришь? — возмутилась она. — Ты с ума сошел? Уверяю тебя, маркиза не было в моей комнате — хотя не могу представить себе, что он делает здесь.

Она с неподдельным удивлением взглянула на Друзиллу.

— Дорогая моя, — ответил герцог, — эта мирная семейная сцена, я совершенно уверен, устроена специально для меня. Я ясно видел Линча, и сегодня лишний раз подтвердилось то, о чем мне уже сообщали и раньше, — я имею в виду его поведение и твое отношение ко всему этому. Как человек чести, я вызвал его на дуэль, и он, как человек чести, принял мой вызов.

Герцогиня топнула ножкой.

— Я не потерплю! — закричала она. — Я не потерплю, Джордж! Ты хочешь испортить мне жизнь? Как тебе прекрасно известно, королева запретила дуэли. Если ты убьешь его светлость, тебя вышлют, и мне придется жить во Франции или Италии. Кроме того, не могу же я оставить свою должность при дворе.

— Все это должно было прийти тебе в голову немного раньше, — оборвал ее герцог.

— А если маркиз убьет тебя, — продолжала герцогиня, не обращая внимания на его слова, — можешь себе представить, во что превратится моя жизнь? Если я стану вдовой, мне придется жить во Вдовьем доме, потому что твое состояние унаследует этот твой гнусный племянник, который все тут же промотает.

— Да, печально, — согласился герцог, — но я не думаю, что Линч убьет меня, моя дорогая.

— А если ты его убьешь, как я уже сказала, — продолжала настаивать герцогиня, — это тоже ничего не даст. Я не допущу, чтобы из-за меня дрались! Тем более что все это неправда. Тебе привиделось. Не так ли, милорд!

Герцогиня бросила на маркиза такой умоляющий взгляд, к тому же в тот момент она была так хороша, что только человек с каменным сердцем смог бы отказать ей.

— Я уже говорил его светлости, — медленно начал маркиз, — что весь последний час я провел с моей кузиной Друзиллой. Сегодня вечером я случайно узнал, что она гостит у вас в доме, и очень удивился.

— Гостит? — переспросил герцог. — Мисс Морли — гувернантка моей дочери. Между прочим, мисс Морли, будучи гувернанткой, неужели вы всегда в столь поздний час принимаете молодых людей, даже тех, кто претендует на то, чтобы называться вашим кузеном? И при этом их одежда в полном беспорядке, а вы — в ночной рубашке, так?

Голос герцога звучал подобно грому. Краска залила щеки Друзиллы, потом она побледнела.

— Нет, ваша светлость, — тихо ответила она. — Это не в моих правилах принимать джентльменов в таком виде, но кузен Вальдо — совсем другое дело. Мы выросли вместе, и сейчас мы вспоминали наше детство.

Герцог бросил взгляд на часы.

— Почти в два часа ночи? — спросил он.

Намек, звучавший в словах герцога, был настолько оскорбителен, что у Друзиллы перехватило дыхание.

— Это правда, — крикнула герцогиня. — Можешь быть совершенно уверен, Джордж, его светлости нужно было сообщить что-то очень важное его кузине. Теперь-то ты доволен?

— Может, я и неопытен в каких-то вопросах, — ответил герцог, — но уж никак не в этом, моя дорогая. Мое предложение остается в силе, Линч.

— Нет, ты не можешь, ты не сделаешь этого, — заявила герцогиня, схватив его за отвороты камзола и заставив его посмотреть на нее. — Это правда, говорю тебе. Милорд маркиз говорил мне, что у него склонность к его кузине. Мы обсуждали это, и он сказал, что горит желанием увидеться с ней. Я все знала, все так и есть на самом деле. Ну как же можно быть таким недоверчивым!

Она повернулась к маркизу.

— О, милорд, — взмолилась она, — заставьте же его поверить вам. Вы же понимаете, дуэль — это ужасно, подумайте, что станет со мной. Умоляю вас, докажите его светлости, что вы не были у меня, ведь он свято в это верит.

Голубые глаза герцогини наполнились слезами, губы дрожали. Маркиз посмотрел на нее и повернулся к герцогу.

— Прошу простить, если ваша светлость не верит моим словам. Надеюсь, вы все поймете, если я сообщу вам, что на самом деле я просил мою кузину Друзиллу оказать мне честь стать моей женой.

На мгновение воцарилась тишина, все оцепенели. Потом губы герцога искривила усмешка, и он произнес:

— Итак, этот маркиз, хвастающийся на каждом углу, что он неуловимый холостяк, наконец попался. Позвольте узнать, что интересующая нас дама, мисс Морли, может ответить на это предложение?

Все трое повернулись к Друзилле и застыли, как на картине: герцогиня с молящим взором; маркиз, притягивающий к себе взгляд Друзиллы; герцог, полный подозрений, недоверия, осуждения.

Они ждали от нее ответа, ждали, что она скажет. Наконец пересохшими от волнения губами она произнесла:

— Я с большим вниманием отнеслась к такому искреннему предложению… и обдумав все… я с большой… радостью принимаю предложение моего кузена стать его женой.

Герцогиня тихо вскрикнула.

— Итак, решено, — сказал она — Теперь, Джордж, ты должен быть доволен.

— Конечно, моя дорогая, — ответил герцог, и потом, когда все уже облегченно вздохнули, он продолжил: — Но как отец и как блюститель нравственности всех, кто находится под крышей моего дома, я не могу простить мисс Морли ее появление в подобном виде, и даже столь важная причина, как предложение о замужестве, ее не оправдывает. Таким образом, мне надлежит проследить, чтобы бракосочетание состоялось как можно скорее. Мы разбудим моего капеллана, и вы, милорд, и вы, мисс Морли, через час присоединитесь к нам для проведения венчальной церемонии.

— Венчания! — вскричал маркиз.

— Что ты хочешь сказать, Джордж? — взвизгнула герцогиня.

— Я хочу сказать, моя дорогая, — ответил герцог, — что твой друг, благородный маркиз, должен подкрепить свою историю действиями, если желает, чтобы я всему поверил. А что может быть более убедительным, чем скорейшее венчание? И мы с тобой будем свидетелями на такой восхитительной церемонии.

— Это невозможно! — горячо воскликнул маркиз.

— Тогда остается в силе мое первое предложение, — заявил герцог. — Выбор оружия я, так и быть, оставлю за вами.

— Нет, нет! — закричала герцогиня. — Какая нелепость, чушь какая-то! Подумайте, что скажут люди!

— А никто и не узнает, — ответил герцог, — если ты, моя дорогая, не начнешь болтать. Очень сомневаюсь, что у тебя возникнет подобное желание.

— Такое бракосочетание не может считаться законным, — быстро проговорил маркиз, — у нас нет специального разрешения.

— Я вам приготовил сюрприз, — сказал герцог, вытаскивая из внутреннего кармана дорожного плаща какую-то бумагу. — Причина, заставившая меня отправиться в Оксфорд и лишившая меня счастья присутствовать на сегодняшней вечеринке, заключалась в том, что я узнал о намерении моего племянника жениться на дочери лавочника. Эта женитьба гибельна для него. Но он дошел до того, что добыл специальное разрешение, которое я у него и отобрал, дабы быть уверенным, что он не воспользуется им. Вот оно.

Герцог взглянул на бумагу.

— Имена, естественно, нам придется изменить, но я не сомневаюсь, что мой дальний родственник его светлость архиепископ Кентерберийский одобрит мои действия, когда мы разъясним ему создавшуюся ситуацию.

— Итак, у вас все козыри! — воскликнул маркиз. Герцог посмотрел ему прямо в глаза.

— Очень мудро с вашей стороны сознавать это, — ответил его светлость.

Он повернулся к Друзилле.

— Мисс Морли, вы меня крайне обяжете, если прилично оденетесь. Полагаю, часа вам хватит на то, чтобы переодеться и упаковать ваши вещи.

— Упаковать вещи? — изумилась Друзилла.

— Ну, конечно, — вкрадчиво ответил герцог, — вы же захотите покинуть замок вместе с мужем. Для него тоже не составит особого труда собраться за час. Наша церковь, как вы знаете, в Западном крыле. Там-то мы и будем вас ждать. А теперь, моя дорогая, — обратился он к жене, беря ее за руку, — мы с тобой удалимся в наши покои.

— Ты сумасшедший, Джордж, ты совсем помешался! — воскликнула герцогиня.

— Мне очень жаль, что ты так считаешь, — ответил герцог. — Мне кажется, это разумный и цивилизованный способ решения того, что ты называешь страшной трагедией.

Его слова заставили герцогиню промолчать. Она позволила вывести себя из классной, бросив прощальный взгляд на маркиза.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в коридоре, потом повернулся к дрожавшей всем телом, белой как снег Друзилле.

— Господи! Какой ужас! — взорвался он. — Послушай, ты, глупая девчонка, какого черта ты мне не отказала?

Глава 2

— Будь он проклят, пусть он в аду сгорит! Чтоб он провалился! Подлец!

Маркиз рухнул на мягкое сиденье экипажа. Ругань, срывающаяся с его губ, становилась все более яростной, грубой и непристойной.

Он пришел в себя только через пять минут, сообразив, что Друзилла сидит прямо и неподвижно. У него промелькнуло в голове, что другая на ее месте набросилась бы на него с упреками или заткнула бы уши, чтобы не слышать этот поток непристойностей.

Слова замерли у него на губах, он еще раз посмотрел на молчаливую фигуру рядом с ним.

«Боже мой, — подумал он. — У нее вид самой настоящей служанки».

Эта мысль вывела его из себя, и он опять принялся ругаться.

— Господь всемогущий! — вскричал он. — Я стану посмешищем всего Сент-Джеймса! Ты только представь себе, как они станут издеваться надо мной! «Холостой маркиз», тот самый, который образовал свой собственный Клуб Холостяков со штрафом в пятьсот гиней с каждого, кто женится. И единственным оправданием тому, кто связал себя узами брака, может служить божественная…

Внезапно он замолчал, осознав, что его слова звучат очень оскорбительно.

В конце концов, Друзилла — его кузина, и единственным положительным моментом во всем этом кошмаре является то, что она благородной крови, а не какая-то простолюдинка

И в то же время, разве может мужчина гордиться такой женой, разве может ее внешность — именно это только что чуть не сорвалось с его губ — служить ему убедительным оправданием окончания холостяцкой жизни.

Однако чувство стыда за то, что он втянул ее в эту историю, не покидало его, поэтому, хоть и неласково, он проговорил:

— Полагаю, мне следует извиниться.

— В этом нет надобности, — чистым спокойным голосом ответила Друзилла, что разозлило его гораздо больше, чем, если бы она была взволнована или подавлена.

Потом она сняла очки — это было, казалось, первым ее движением с тех пор, как они сели в экипаж, — и, приоткрыв окно, выбросила их на дорогу.

— Зачем ты это сделала? — полюбопытствовал маркиз.

— Это символический жест, — ответила она, и в мерцающем свете лампы он увидел, что она улыбнулась.

— И что же он символизирует? — спросил он.

— На самом-то деле они мне не нужны, — объяснила Друзилла. — Я носила их только для того, чтобы выглядеть как можно более непривлекательной, чтобы моя внешность никого не располагала к общению со мной.

— Неужели это было так необходимо? — удивился маркиз.

Ему стало странно, почему же он продолжает не верить словам этой девушки, которая, в конце концов, вытащила его из безнадежной ситуации.

Но когда он давал клятвы в церкви замка, — клятвы, которые он с огромным трудом выдавливал из себя, — он не мог не сравнивать внешность стоявшей рядом с ним невесты с чувственной красотой любимой им женщины.

Их невозможно было не сравнивать. Герцогиня, которую против воли заставили быть свидетельницей на этой грустной церемонии, постаралась предстать во всем своем великолепии. Только женщина могла понять, что ее туалет чересчур кричащий, что бриллиантовое ожерелье, мерцающее на ее белой шейке, и низкое декольте дорогого вечернего платья, свидетельствуют о полном отсутствии вкуса.

Но свечи в алтаре освещали ее искрящиеся светлые волосы, и маркизу казалось, что ее голубые глаза затуманены невыплаканными слезами, а губы еще более чувственны, чем всегда.

С большим трудом ему удавалось отвести от нее взгляд и смотреть на тусклое существо рядом с ним.

Бесформенное платье Друзиллы было отвратительного темно-коричневого цвета, ее волосы скрывала простая шляпка из дешевой соломки. На носу были очки, и, когда она вошла в церковь, маркиз подумал, что она похожа на сироту из приюта.

«Что же удивительного в том, спрашивал он себя сейчас, что все его мысли заняты тем, как над ним будут смеяться его приятели?»

И все-таки присущая ему любезность заставила его сказать:

— Прости меня, Друзилла, мне не следовало впутывать тебя в это дело.

— Тебе ничего больше не оставалось, разве не так? — ответила она. — Кроме того, не нужно извиняться. Ты дал мне то, чего я ждала долгое время.

— Что именно? — спросил он.

— Возможность стать Искательницей приключений, — прозвучал странный ответ.

— Кем? — вскричал он.

— Искательницей приключений, — повторила она. — Однажды я спросила папу, что такое Искательница приключений, и он объяснил, что это «женщина, которая ищет счастливую возможность устроить свою жизнь». Вот я и ждала удобного случая покончить с моим унылым существованием. Я благодарна тебе, Вальдо, за то, что ты дал мне этот шанс.

— Я счастлив, что хоть кто-то доволен, — угрюмо проговорил маркиз. — Полагаю, именно по этой причине ты и приняла мое предложение.

— Я оказалась перед выбором, — с горечью промолвила Друзилла, — ведь меня без всяких рекомендаций выгнали бы из дома. Это означало бы, что у меня не будет ни малейшего шанса найти новую работу, и тогда меня ожидали бы или голодная смерть, или грех.

Маркиз, охваченный стыдом за свое поведение, ничего не сказал, и они еще долго ехали в полном молчании, пока наконец Друзилла тихо не произнесла:

— Если ты уже успокоился, я хочу сделать предложение. Ты готов выслушать?

— А мне больше ничего и не остается, не так ли? — раздраженно выпалил маркиз. — Нам еще почти час трястись в этом проклятом экипаже до почтовой станции.

— Что бы ты ни говорил, а его светлость проявил великодушие, предложив нам этот экипаж, — сказала Друзилла.

— Уверяю тебя, он сделал это совсем не ради нас, — заверил ее маркиз. — Он сказал мне: «У меня нет ни малейшего желания, чтобы гости видели, как вы уезжаете из замка с женщиной. А именно так и случится, если вы отправитесь в вашем фаэтоне. Поэтому до границы моих владений вас повезут в моем экипаже. Потом вы пересядете в свой фаэтон — и можете катиться ко всем чертям!»

Последние слова маркиз произнес довольно резко. Помолчав, он пробормотал:

— Боже мой, лучше бы я с ним стрелялся.

— Он бы тебя убил.

— Что ты хочешь сказать? — возмутился маркиз. — Я считаюсь первоклассным стрелком.

— Уверена, герцог более меткий стрелок, — ответила Друзилла. — К тому же у него есть опыт. Говорят, пять лет назад он уже застрелил кого-то на дуэли. Но тот человек занимал невысокое положение, и скандал удалось предотвратить.

— А из-за чего была дуэль? — поинтересовался маркиз.

Друзилла улыбнулась.

— Ты еще спрашиваешь? Ты не первый, на кого ее светлость обратила свои голубые глазки, и, уверяю тебя, не последний.

— Ты ее не любишь, не так ли? — заметил маркиз.

— Она тяжелый, завистливый, мелочный и ограниченный человек, — ответила Друзилла.

Она произнесла эти слова с полным равнодушием.

— Я не верю тебе, — сказал маркиз.

— А я и не рассчитывала, что ты поверишь, — ответила Друзилла… — Но, как бы то ни было, она не намного лучше тех знатных дам, с которыми мне пришлось иметь дело. Однако о них можно сказать больше хорошего, чем об их мужьях.

— Ты прекрасно приспособишься к тому обществу, и которое ты вступаешь, — довольно грубо заметил маркиз.

— Именно об этом я и хотела поговорить с тобой, — напомнила Друзилла.

— У тебя есть какие-нибудь предложения? — поинтересовался маркиз. — Тебе придется очень постараться, чтобы мы не выглядели как клоуны с Барнумской ярмарки.

— Единственное, чего нам надо постараться избежать, — запротестовала Друзилла, — чтобы мы не стали посмешищем.

— Вот ты и постарайся предотвратить это, — уныло проговорил маркиз.

— Я горю желанием так и сделать, — заверила его Друзилла. — Выслушай меня.

— Я готов, — сказал маркиз, усаживаясь в углу экипажа и вытягивая ноги.

Хотя Друзилла и не замечала этого, он прилагал, нечеловеческие усилия, чтобы не выпустить наружу свою ярость и не начать колотить кулаками в стену, на что его толкало отчаяние, охватившее его из-за крушения всех планов.

Друзилла посмотрела на него. Да, действительно, даже в гневе он был очень красив — стройная фигура, утонченные, почти классические черты лица, совершенная линия лба, обрамленного густыми волосами, делали его неотразимым, и никакая женщина — Друзилла ни на минуту не усомнилась в этом — не смогла бы устоять против его очарования. Кроме того, во всем его облике было нечто необузданное, своего рода бесшабашность, эдакое удальство, с сотворения мира всегда привлекавшее женщин.

— Итак, — прервал он молчание, — ты хочешь предложить, чтобы мы отправились в Китай или чтобы с гордым безразличием отдали себя на растерзание шушукающейся и хихикающей толпе, поджидающей нас в Лондоне?

— Я много об этом думала, — ответила Друзилла, — и я считаю, что мы достаточно умны, чтобы избежать всего того, чего ты так боишься.

— Боюсь? — Вопрос маркиза прозвучал очень резко, и стало ясно, что Друзилла недалека от истины.

— Конечно, боишься, — продолжала она, — боишься оказаться в глупом положении, боишься, что все узнают, как тебя загнали в угол: ты сдался не потому, что тебе угрожали пистолетом, — просто женщина умоляла спасти ее репутацию.

Маркиз промолчал, и внезапно Друзилла воскликнула:

— Как можно было так опростоволоситься? Как же ты мог так попасться?

— Все казалось безопасным, — начал рассказывать маркиз, как будто разговаривал со своим приятелем, а не с дамой. — Когда Челеста сказала, что ночью герцога не будет дома, мне показалось, что это Богом ниспосланный удобный случай. В Лондоне нам было очень трудно встречаться, герцог всегда был где-то рядом. И когда он сообщил, что едет в Оксфорд, мне и в голову не пришло, что он может так скоро вернуться.

— Надеюсь, у тебя не возникает сомнений, — поинтересовалась Друзилла, — что весь замок знал, с кем в настоящее время флиртует ее светлость?

— Так все было известно еще до вечеринки? — изумился маркиз.

— Конечно, — ответила Друзилла. — Еще до твоего приезда они начали обсуждать ваши отношения, и уверена, что камердинер сообщал герцогу о каждой твоей встрече с ее светлостью в Лондоне.

— Но откуда он мог знать? — спросил маркиз.

— А он дружит с камеристкой ее светлости, он, что называется, ухаживает за ней.

— Бог мой! Опять эти слуги! — воскликнул маркиз. — Но ты-то почему обсуждала с ними все эти сплетни, Друзилла?

— С кем еще, по-твоему, я могла поговорить? — резко спросила она. — Болтовня шестилетней девочки не располагает к общению и интересному разговору.

— Так вот как он все узнал, — проговорил маркиз, по всей видимости, даже не слушая, как Друзилла пытается защититься от нападок.

— И поэтому он вернулся, — заключила она.

— Я, наверное, совсем потерял голову, — с убитым видом признался маркиз. — Из твоих слов можно заключить, что даже если герцог и герцогиня будут держать язык за зубами, слуги разнесут все по всему свету.

Друзилла покачала головой.

— Я разговаривала с герцогом перед самым отъездом, — сказала она. — Он обещал предупредить своего камердинера и камеристку ее светлости, что, если хоть что-то о ночных событиях станет известно, он уволит их и не даст рекомендаций. Насколько мне известно, они не захотят рисковать.

— Ты обо всем позаботилась, — хмуро заметил маркиз. — Так в чем же заключается твое предложение?

— А вот в чем, — начала Друзилла. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Довольно неприятно, когда тебя заставляют жениться против воли, тем более на такой, как я.

— Я этого не говорил, — запротестовал маркиз.

— Ты почти сказал, — заметила Друзилла. — Ты об этом думал — и не старайся переубедить меня.

— Хорошо, не буду, — проговорил маркиз. — Но, может, тебе удастся сделать что-нибудь, чтобы выглядеть более привлекательно. Может, стоит купить красивые платья и прочую чепуху.

— Естественно, я сделаю все, что в моих силах, — согласилась Друзилла. — Но, как ты понимаешь, мы не можем приехать в Лондон и объявить, что мы женаты, — это вызовет шквал слухов. Хоть ты и считал, что вы с герцогиней вели себя очень осторожно, я совершенно уверена, что о вас судачили во всех закоулках Сент-Джеймского дворца и во всех самых модных салонах Мейфейр.

Губы маркиза превратились в тоненькую ниточку.

— Проклятье! — наконец воскликнул он. — Может ли человек иметь личную жизнь?

— Нет, если вращаться в высшем свете.

— Мы всегда так тщательно соблюдали все меры предосторожности, — еле слышно пробормотал маркиз.

— Да, Вальдо, у тебя действительно куриные мозги, — сказала Друзилла. — Ты должен знать, что такая красавица, как герцогиня, славящаяся своей тягой молодым людям, обязательно у всех на виду. И когда она постоянно бросает томные взгляды на джентльмена, к тому же известного, вроде тебя, волокиту, их связь становится всеобщим достоянием, и все начинают с наслаждением смаковать подробности.

— Ты всегда так выражаешься? — спросил маркиз. — Пойми, Друзилла, ты теперь моя жена, и тебе придется попридержать язычок, более того, тебе не следует знать о подобных вещах. Лишь замужней женщине позволительно разговаривать в такой манере, когда же слышишь подобное из уст девушки — это, по крайней мере, шокирует.

— Ты все время забываешь, что я замужем, — отпарировала Друзилла.

— Сомневаюсь, что я смогу забыть об этом, — простонал маркиз. — Как бы то ни было, замужем ты или нет — думай, что ты говоришь. Если твои разговоры приведут кого-то в ужас, ни тебе, ни мне от этого лучше не станет.

— Думаю, — медленно сказала Друзилла, — если бы, разговаривая подобным образом, я к тому же была бы разодета, выглядела бы элегантно и даже привлекательно, мои речи очень понравились бы тебе.

Маркиз взглянул на Друзиллу, освещенную сумеречным светом, проникающим сквозь окна экипажа.

— Трудно представить тебя в каком-то другом виде, — с горечью проговорил он.

— Именно это я и хотела обсудить с тобой, — в который раз сказала Друзилла. — К кому из родственников я могла бы поехать?

— Родственников? Ты с ума сошла! — возмутился Маркиз. — Я не хочу, чтобы им все стало известно, — они сразу же заподозрят что-то неладное, как только узнают о моей женитьбе.

— И я не хочу, чтобы они обо всем узнали, — согласилась Друзилла.

— Так что же ты предлагаешь? — спросил маркиз.

— Я предлагаю, — ответила Друзилла, — отвезти меня к кому-нибудь из родственников — ведь есть же хоть один человек, которому можно доверять, — я поживу у него до тех пор, пока мы не объявим о нашей помолвке.

— О помолвке? — удивился маркиз. — Но мы же уже женаты, детка, ты что, еще не поняла этого?

— Все поняла, — сказала Друзилла, как бы обращаясь к бестолковому ребенку. — А разве ты не понимаешь, что не надо об этом сообщать всему свету. Ведь сразу же начнутся разговоры, домыслы. Люди не так глупы — они же знают, что последние три месяца ты волочился за герцогиней.

— Откуда ты знаешь, что три месяца? — изумился маркиз.

— Тогда я впервые услышала об этом, — объяснила Друзилла. — Может, и дольше.

— Черт возьми тебя с твоими слугами! — вскричал маркиз. — На самом деле три месяца.

— Как бы долго ты за ней ни ухаживал, — продолжала Друзилла, — они все равно будут страшно поражены, если ты прямо из замка герцогини приедешь в Лондон и объявишь, что на ком-то женился.

— Конечно, это им покажется странным! — согласился маркиз. — Но, черт побери, что же нам делать?

— Будет гораздо лучше, если ты спокойно выслушаешь меня, — заверила Друзилла.

— Как все женщины, ты слишком много болтаешь, — сказал маркиз, — итак, продолжай.

— Я предлагаю отвезти меня… — она замолчала, — … конечно, я знаю, куда меня везти.

— Ну? — поинтересовался он. — И куда же?

— К тетушке Шермалине — твоей бабушке! — вскричала Друзилла. — Она еще жива?

— Естественно, — ответил маркиз. — Она полна сил и еще сильнее пристрастилась к нюхательному табаку — гораздо сильнее других вдовствующих маркиз. Она приближается к своему восьмидесятилетию.

— Она всегда была самой доброй из всех маминых родственников, — задумчиво проговорила Друзилла. — Я так давно ее не видела. Она единственная, кто, как мне кажется, не презирал нас.

— Нет, бабуля никогда бы на такое не пошла, — подтвердил маркиз. — Она запросто могла осадить тех, кто докучал ей, но, чтобы глумиться или унижать — никогда. Ты права.

— Прекрасно, — воскликнула Друзилла, — вот к ней ты меня и отвезешь!

— А что ты собираешься там делать? — Маркиз был полон любопытства

— Я собираюсь попросить ее помочь мне одеться должным образом, я хочу попросить ее представить меня высшему свету. Потом, примерно недели через три, может, попозже, мы объявим о нашей помолвке и вскоре обвенчаемся.

— Обвенчаемся? Но мы уже женаты, — запротестовал маркиз.

— А кто об этом знает? — спросила Друзилла. — Кроме того, мне бы очень хотелось обвенчаться в большой церкви с хором и при большом количестве гостей. Именно такой свадьбы и ожидают от Достопочтенного — самого завидного жениха — маркиза Линча.

— Дьявол! Более дурацкой затеи я еще не видел, возмущенно проговорил маркиз.

— Почему? — спросила Друзилла. — Объясни мне.

— Ну, может, я не прав, — заколебался маркиз. — Но ведь мы женаты, зачем же еще раз через все это проходить?

— Мы поженились только потому, что оказались перед выбором — в противном случае тебе пришлось бы драться на дуэли, и тебя убили бы, — сказала Друзилла. — Нас обоих заставили спасать репутацию светской модницы, сердце которой раз и навсегда отдано ее положению при дворе, престижу, великолепию и роскоши, которыми она наслаждается, будучи женою герцога.

— Не смей так говорить о герцогине, Друзилла, иначе мне придется тебя хорошенько встряхнуть, — предупредил маркиз.

— Хорошо, я не буду дразнить тебя, — согласилась она, — но если ты дотронешься до меня, тебе это даром не пройдет. Однажды ты ударил меня битой для крикета, и синяк у меня на ноге держался несколько недель.

— Полагаю, ты это заслужила, — с полным равнодушием проговорил маркиз.

— Итак, я продолжу, — сказала Друзилла. — На эти три недели тебе следует куда-нибудь уехать. Побудь с друзьями, отправься на скачки в Ньюмаркет, а я за это время приведу себя в более презентабельный вид, чтобы больше соответствовать образу женщины, ради которой ты решился на такой отважный шаг.

— Мне кажется, что эта затея — сплошное сумасшествие, — заключил маркиз, — но, по крайней мере, мы теперь знаем, что будем делать по приезде в Лондон. У меня нет ни малейшего желания устраивать тебя в отеле, а если мы появимся в Линче, и ты покажешься в таком виде, это повлечет за собой разные толки.

— А где сейчас живет твоя бабушка?

— Там же, где всегда, — ответил маркиз, — в громадном, продуваемом всеми ветрами мавзолее на Керзон-стрит.

— Ты уверен, что она никуда не уехала? — обеспокоенно спросила Друзилла.

— Сейчас май, — ответил маркиз, — и если ты думаешь, что бабуля пропустит сезон в Лондоне, то жестоко ошибаешься. Несмотря на свой почтенный возраст, она не пропускает ни одного приема.

— Замечательно, мы едем прямо на Керзон-стрит, — заключила Друзилла. — Мы позавтракаем на почтовой станции и пересядем в твой фаэтон. В Лондон мы приедем рано. Все светское общество еще будет спать глубоким сном, поэтому маловероятно, чтобы меня кто-нибудь заметил.

Помолчав, маркиз медленно проговорил:

— Прости меня, Друзилла, за мое поведение. Обычно я не бываю таким грубым.

— Ты был несколько раздражен, — улыбнулась Друзилла. — К тому же, как я тебе уже говорила, тебе нет надобности извиняться.

— Конечно, Искательница приключений! — с легкой улыбкой воскликнул он. — Если ты именно так представляешь себе приключение, то я предпочитаю спокойную жизнь.

— Глупости! Твоя жизнь никогда не была спокойной, а даже если бы что-то подобное и произошло, ты бы не знал, чем тебе заняться и что с такой жизнью делать.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался маркиз.

— Я много о тебе слышала в тех домах, где я работала, — ответила она. — Когда они упоминали твое имя, я тут же настораживалась и начинала прислушиваться. А почему бы и нет? Ведь ты единственный из тех, кого я знала, принадлежал к тому миру, в который попали или мечтали попасть мои хозяева.

— И что же обо мне рассказывали? — спросил маркиз, охваченный жутким любопытством, которому редко может противостоять человек, желающий узнать, что про него говорят другие.

—— Когда-нибудь я расскажу тебе, — ответила Друзилла. — Большая часть из того, что я слышала, не делает тебе чести. Мой последний хозяин, например, пришел в ярость из-за того, что ты увел у него из-под носа танцовщицу, — на эту крошку он потратил довольно много денег, пока она не променяла его на предложенные тобой карету и пару лошадей. Ну, и о многих других прелестницах шла речь.

— Послушай, Друзилла, ты не должна так свободно рассказывать о таких вещах! — взорвался маркиз.

— Ты сам меня попросил, — просто сказала Друзилла.

— Ты хочешь сказать, что тебя нанял эта свинья Уолден?

— Не он, а его жена, — ответила Друзилла, — чтобы я ухаживала за их двумя детьми, одному из которых было пять, а другому — шесть лет. К сожалению, как только танцовщица перестала занимать внимание лорда Уолдена, он сразу же начал подыскивать себе развлечения поближе к дому.

— Ты хочешь сказать, что Уолден посмел оскорбить тебя своим вниманием? — недоверчиво спросил маркиз.

— Вот именно, оскорбить, — с горечью повторила Друзилла. — А когда я вырвалась из его объятий, меня без всяких предупреждений выкинули из дома и не дали рекомендательных писем. Он сказал своей жене, что это я приставала к нему.

— И она ему поверила? — изумился маркиз.

— Женщины предпочитают верить своим мужьям, — ответила Друзилла. — Когда же я стала протестовать и рассказала ей, как все было на самом деле, она просто отказалась заплатить мне жалованье.

— Я не могу поверить, что люди могут так поступать, — признался маркиз. — Но ведь Уолдена не принимают в высшем свете, поэтому тебе с самого начала не следовало бы наниматься к ним в дом.

— Есть древнее изречение: «Беднякам не приходится выбирать», — вздохнула Друзилла. — До того, как я отправилась к леди Уолден, мое существование в другом доме осложнилось ухаживаниями старшего сына, который решил, будто я ниспослана Богом, чтобы дать ему возможность закончить его образование в качестве обольстителя и развратника.

В голосе Друзиллы послышались резкие нотки, как будто воспоминания все еще причиняли ей боль.

— Да, тяжело тебе пришлось, — заключил маркиз совсем другим тоном. — Как только появится возможность, я разделаюсь с лордом Уолденом! Увидишь.

— Ты уже хорошо наказал его, — прервала его Друзилла, — переманив его танцовщицу. Ты страшно унизил его, а мужчины не любят, когда их унижают. Он твой враг, всегда помни об этом.

— Уж я-то не забуду, — с угрозой в голосе заверил ее маркиз.

— Думаю, если нам придется объяснять твоей бабушке, где мы встретились, будет правильнее сказать, что это произошло после того, как я оставила работу у лорда и леди Уолден. Таким образом, нам, по крайней мере, удастся избежать упоминания о герцоге и герцогине.

— Ты все учла, — похвалил ее маркиз, — а я ко всему прочему получу огромное наслаждение, если удастся выяснить отношения с Уолденом.

Лошади замедлили бег, и маркиз выглянул в окно.

— Кажется, мы приехали, — сообщил он.

Он проводил Друзиллу в гостиницу и дал указания сонному трактирщику по поводу завтрака. Друзилла поднялась наверх, чтобы привести себя в порядок.

Когда же она спустилась в маленькую гостиную, куда маркиз распорядился принести еду, она увидела, что он неподвижно сидит возле камина. В руке он держал стакан бренди, а его угрюмый взгляд был устремлен на разгорающийся огонь.

Он поднял на нее глаза, но ее вид не прибавил ему ни капли оптимизма.

Она была без шляпки, но волосы оставались собранными в узел, оголяя лоб, что очень не шло ей. Ее дешевое платье, казавшееся уродливым при свете свечи, теперь, при первых лучах восходящего солнца, пробивающихся через ромбовидное окошко, выглядело еще страшнее.

Она улыбнулась ему, и, как и тогда, в классной комнате, он заметил, что глаза у нее удивительного зеленого цвета. Но платье придавало ее коже желтоватый оттенок, и весь ее облик, без сомнения, оставлял гнетущее впечатление.

Он отвел от нее глаза, с трудом сдерживая непреодолимое желание разразиться потоком ругани и проклятий в ее адрес и даже, может быть, ударить ее.

И на этой женщине он женат, и это маркиза Линч — женщина, которая, как будет он уверять своих приятелей, околдовала самого привередливого холостяка из веселой дружной компании молодых щеголей, входивших в свиту принца Уэльского!

Еще не бывало, чтобы мужчину так искусно заманили в ловушку и повязали по рукам и ногам!

Завтрак прошел в молчании. Они оба были полностью погружены в свои мысли, при этом маркиз выпил довольно много коньяку.

Они продолжили свой путь, и на этот раз маркиз сам правил лошадьми. Они проехали довольно большое расстояние, когда Друзилла наконец нарушила молчание:

— Ты хорошо правишь — как я и думала.

— Черт побери! — вскричал маркиз. — Меня считают отличным наездником!

— Многие себя так называют, — насмешливо проговорила Друзилла, — но это совсем не означает, что они так же, как ты, могут править лошадьми.

— Безмерно благодарен за комплимент, — саркастически заметил он.

— Я просто констатирую факт, — сказала Друзилла. — Надеюсь, мне будет позволено иметь свою собственную коляску. Кстати, я тоже довольно хорошо правлю.

— Я попробую подыскать для тебя какой-нибудь экипаж поустойчивей и самых спокойных лошадей, — ответил маркиз.

Она слабо улыбнулась, но промолчала. Почти всю дорогу они молчали, и наконец, когда часы показывали восемь утра, маркиз резко осадил лошадей перед портиком красивого особняка, расположенного в центре Керзон-стрит.

Дверь открыл лакей, выглядевший крайне удивленным.

— Ее светлость проснулась? — спросил маркиз. — Спросите маркизу, не будет ли она так любезна принять своего внука, маркиза Линча?

— Слушаюсь, милорд, конечно, милорд, — запинаясь, пробормотал лакей, совершенно ошарашенный столь ранними посетителями.

Друзилла огляделась. Огромный холл производил ошеломляющее впечатление. Две сходящиеся лестницы вели на галерею, в центре которой стоял сверкающий канделябр.

«Это дом предназначен для приемов», — подумала она. Однако она ничего не сказала маркизу, который нервно переступал с ноги на ногу, обеспокоенный предстоящим разговором. Вернулся лакей.

— Ее светлость завтракает, милорд, она будет рада, если ваша светлость присоединится к ней.

Маркиз кивнул и посмотрел на Друзиллу.

— Пошли, — сказал он, — ведь это была твоя идея.

— Да, я знаю, — проговорила Друзилла.

Они стали подниматься по очень изящной лестнице в столовую, и только сильная бледность выдавала волнение Друзиллы.

Около двери, которую распахнул перед ними лакей, Друзилла пропустила маркиза вперед.

— Вальдо, какой сюрприз! — услышала она голос, который, хоть и принадлежал очень немолодому человеку, звучал живо и энергично. — Что же произошло, раз в столь ранний час мне оказана такая честь!

В залитой утренним солнцем комнате Друзилла увидела очень старую женщину, которая сидела за круглым столом у окна. Лицо женщины было изборождено морщинами, ее седые волосы казались слишком белыми на фоне иссушенной временем кожи.

Но глаза старой маркизы светились живым огнем и были зоркими как у ястреба. Когда Вальдо склонился к руке маркизы, она обратила свои ясные глаза на Друзиллу.

— А кто это с тобой? — спросила маркиза. — По всей видимости, именно она причина твоего столь неожиданного визита?

— Так и есть, бабушка, и ты, возможно, вспомнишь ее. Ее зовут Друзилла, и она твоя внучатая племянница.

— Друзилла, дочка бедной Клементины! — вскричала маркиза. — Я часто думала, что же стало с тобой.

Маркиза протянула руку, и Друзилла, сделав реверанс, прикоснулась губами к морщинистым пальцам.

— Ты была еще малышкой, когда я в последний раз видела тебя, — проговорила маркиза. — Я сама виновата, что мы не общались все эти годы. Но твой отец был таким сложным человеком: после смерти твоей матери он ясно дал понять, что у него нет ни малейшего желания видеться со мной и вообще продолжать какие-либо отношения.

— Это правда, сударыня, — согласилась Друзилла. — Но мой отец умер почти три года назад.

— Так ты сирота! — воскликнула маркиза. — Бедняжка. Значит, это мой внук привел тебя сюда.

Она оглядела дешевое бумажное платье и уродливую соломенную шляпку. Маркиз откашлялся.

— Ну, понимаешь, бабушка, — начал он, — Друзиллу выгнали из дома, где она работала, и я…

— Нет, не надо говорить этого, — перебила его Друзилла, — прошу, не надо.

Все посмотрели на нее, во взгляде маркиза сквозило замешательство, во взгляде маркизы — интерес. Наконец Друзилла обратилась к маркизу:

— Сделай мне одолжение, Вальдо, посиди внизу.

Мне хотелось бы поговорить с тетей Шермалиной наедине, я хочу рассказать ей всю правду.

— Но ведь ты сказала… — запротестовал маркиз.

— Твоя бабушка должна знать правду, — быстро остановила его Друзилла. — Увидев ее, я поняла, что ей мы не можем лгать, и действительно будет лучше, если об этом узнает только она.

Маркиз пожал плечами.

— Ну, ладно, делай, как знаешь, — сказал он.

Он повернулся к маркизе.

— Разреши мне, бабушка, приказать, чтобы мне подали вина в другую комнату.

— Шоколад или чай принесут тебе больше пользы, — с улыбкой заметила маркиза.

— Не сомневаюсь, — согласился маркиз, — но в настоящий момент мне безумно хочется крепкого ликера, и я не могу противостоять этому желанию. Друзилла обязательно объяснит тебе почему.

Он вежливо поклонился и направился к двери. Маркиза подождала, когда он выйдет, и повернулась к Друзилле.

— Ты заинтриговала меня, детка, — сказала она.— Должно быть, с тобой действительно случилось нечто удивительное, раз мой внук приехал ко мне в такую рань, когда весь мир — его мир — еще спит глубоким сном. Кстати, по вашему виду можно сказать, что вы всю ночь глаз не сомкнули.

— Так и было, — ответила Друзилла. Маркиза удивленно подняла брови.

— В таком случае, именно тебе, а не моему внуку, нужно подкрепиться в первую очередь.

Она взяла маленький колокольчик и позвонила. Дверь открылась.

— Горячего шоколада для моей гостьи, — приказала маркиза, — и попросите немедленно принес завтрак и для мисс Морли, и для его светлости — он будет завтракать внизу.

— Слушаюсь, миледи.

Дверь закрылась, и маркиза протянула Друзилле руку.

— Присядь, детка, — сказала она. — У тебя усталый вид, ты нервничаешь. Я тебя не съем, обещаю: и, возможно, помогу. Очень надеюсь, что это удастся — мне очень хотелось бы тебе помочь.

Мягкий и добрый голос маркизы так подействовал на Друзиллу, что она, поддавшись охватившему порыву, упала на колени рядом со стулом старухи.

— Да, вы в состоянии помочь мне, — проговорил она. — Пожалуйста, тетя Шермалина, скажите, что сделаете все возможное, потому что это крайне важно и для меня и для… Вальдо.

Глава 3

Сэр Энтони Хедли вошел в библиотеку Линч-Хауса и с изумлением уставился на маркиза, развалившегося на стуле со стаканом бренди и все еще одетого в дорожный костюм, в котором он прибыл из Ньюмаркета

— Бог мой, Вальдо, ты же опоздаешь! — воскликнул сэр Энтони. — И, черт побери, что все это значит? Ты ничего не говорил мне об этом.

Он шел по комнате, размахивая большим пригласительным билетом, и весь его вид служил доказательством тому, что он много внимания уделяет своей внешности, являясь одним из законодателей мод среди лондонской молодежи. Его элегантный атласный камзол мог сшить только истинный мастер, его белоснежный галстук был уложен замысловатыми складками, на что у его камердинера ушло наверняка не меньше часа

Маркиз обратил на своего приятеля полный зависти взгляд, посмотрел на приглашение и отвернулся.

— Значит, тебя тоже пригласили, — угрюмо проговорил он. — Не понимаю, зачем.

— Не понимаешь, зачем? — удивленно переспросил сэр Энтони. — Слушай, Вальдо, мне это начинает надоедать! Ты переходишь все границы, если считаешь, что мне, одному из твоих ближайших друзей, не следовало при этом присутствовать! Кроме того, почему ты ничего не сообщил мне о твоей столь скоропалительной помолвке?

Помолчав, маркиз примирительно проговорил:

— Это был секрет.

— Но ведь мы только два часа назад вернулись из Ньюмаркета, — вскричал сэр Энтони, — и ты даже намекнул мне! Кто она? Почему я о ней никогда раньше не слышал?

— Она моя кузина, — коротко объяснил маркиз.

Сэр Энтони задумчиво посмотрел на него. Они вместе служили в Голландии, и ему казалось, что он хорошо знает своего друга, но сегодняшние события преподнесли ему сюрприз, заставивший его крепко задуматься. Однако он ни на минуту не сомневался, что во всем этом есть какая-то тайна.

— Ты злоупотребил моим доверием, — сухо заметил сэр Энтони, убирая приглашение в карман фрака, — но, прошу прощения за повторение, ты страшно опаздываешь.

Маркиз не ответил и налил себе еще бренди. Графин был уже наполовину пуст, и по лицу сэра Энтони можно было заключить, что он подсчитывает, сколько же его друг успел выпить, и как это отразится на его состоянии.

— У тебя неприятности, Вальдо? — наконец спросил он. — Разве есть причины с такой поспешностью тащить тебя к алтарю?

Намек, прозвучавший в словах сэра Энтони, заставил маркиза гневно ответить:

— Нет, нет, ничего подобного! Тебе следовало бы знать, что я не имею обыкновения связываться с юными созданиями, не ведающими, откуда берутся дети.

— Я всегда так и считал, — спокойно заметил сэр Энтони. — Но для чего такая таинственность?

— Боже мой, Энтони, неужели я должен отчитываться перед тобой за каждый свой шаг? — спросил маркиз.

— Нет, естественно, нет, — ответил сэр Энтони. — Но у Уайта все в волнении, и что касается Холостяков!..

— У Уайта? Холостяки? — закричал маркиз. — А они-то тут при чем?

— Их всех пригласили, мой дорогой. Как ты мог предположить, что при твоем положении, после всех твоих громких заявлений о высших достоинствах холостяцкой жизни, резкое изменение взглядов пройдет незамеченным и не станет сенсацией!

— Уайт и Холостяки! — еле слышно пробормотал маркиз. — Моя бабка, должно быть, сошла с ума!

— Это эпохальное событие, — сказал сэр Энтони. — Ради Бога, Вальдо, ты уже должен быть там и встречать гостей, а не валяться здесь в пыльной одежде.

По всей видимости, слова сэра Энтони наконец вывели маркиза из оцепенения. Он залпом проглотил остатки бренди и направился к себе в комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Его друг испуганно смотрел ему вслед. Конечно, можно допустить, что маркиз внезапно решил связать себя узами брака, однако тот факт, что подобная перспектива привела его в такое дурное расположение духа, заставил бы любого, кто тепло и дружески относится к нему, преисполниться тревоги.

Сэр Энтони опять вынул из кармана приглашение. На белой карточке каллиграфическим почерком было написано следующее:

«Вдовствующая маркиза Линч имеет честь пригласить сэра Энтони Хедли на прием в ознаменование помолвки ее внука, достопочтенного маркиза Линча, и мисс Друзиллы Морли».

— И кто же эта Друзилла? — в который раз спрашивал себя сэр Энтони.

Ответ на свой вопрос он смог получить только через час, после того как маркиз, выглядевший исключительно элегантно во фраке, остановил экипаж в самом начале Керзон-стрит, которую запрудили всевозможные коляски и фаэтоны, преграждая им путь к особняку.

— Ты неприлично задержался, — заметил сэр Энтони, причем его слова никак не способствовали тому, чтобы хмурое выражение исчезло с лица маркиза. — Может, доберемся пешком?

— Я буду добираться с удобствами, — резко оборвал его маркиз.

Через окно экипажа он взглянул на фаэтоны, из которых выходили гости и направлялись к помпезному парадному подъезду особняка вдовствующей маркизы.

Большинство гербов, украшавших экипажи, были ему знакомы, и при мысли, что его бабка полна решимости выставить его дураком перед всем светом, он ощутил, как внутри поднимается волна бешенства. Не было сомнения, что она пригласила весь бомонд, а он-то, получив в Ньюмаркете ее письмо, воображал, будто она собирается устроить просто семейный обед, на котором она представит Друзиллу их общим родственникам.

Маркиз находился в глубокой депрессии, меньше всего на свете ему хотелось присутствовать на подобном грандиозном приеме, и внезапно у него возникло желание развернуть экипаж, а Друзилле и всем тем, кто, движимый непреодолимым любопытством, пришел поглазеть на выбранную им невесту, сказать, чтобы они убирались ко всем чертям.

Он слишком хорошо знал, какой вопрос ему будут непрестанно задавать — «почему?». Почему он выбрал в жены такую девушку — унылую, непривлекательную, бедную, не имеющую никакого положения в обществе — если с тех пор, как он окончил Итон, за ним гонялись все честолюбивые мамаши со всей Англии.

А что он сможет объяснить тем замужним красавицам, с которыми он был так тесно связан, которые так часто с такой беспечностью и с таким искусством дарили ему свою любовь?

Он флиртовал со многими женщинами, и даже если некоторых из них он и оставил с разбитым сердцем, он гордился тем, что они все же оставались друзьями, и что после первой горечи разлуки они не стремились навредить ему.

Но они не потерпят, чтобы их место в сердце маркиза заняла какая-то девчонка, о которой даже сказать-то нечего, кроме как то, что она его дальняя родственница.

При одной только мысли о том, что ему предстоит, маркизу страшно хотелось ругаться самыми грязными словами, как это было в присутствии Друзиллы после отъезда из дома герцога.

Должно быть, в попытке обрести контроль над своими эмоциями он плотно сцепил руки и на какое то время прикрыл глаза, так как внезапно обнаружил, что лошади уже стоят перед освещенной дверью, а сэр Энтони уже выходит из экипажа на красный ковер.

Маркиз последовал за ним и увидел, что мраморный холл заполнен до предела. Слышался шорох шелков, атласа и бархата; везде можно было заметит всплески тончайшего газа и мерцание драгоценностей; в воздухе витал аромат самых разнообразных духов — и весь этот блеск сопровождался гулом голосов и смехом, который, как показалось маркизу, был полон любопытства, как будто все только и спрашивали друг друга: «Почему?», «Почему такой убежденный холостяк решил расстаться со своей свободой, которой он столько хвастался?»

Какое-то время он так и стоял, ошеломленный увиденным, не замечая обращенных к нему любопытных взглядов и улыбок. Наконец сэр Энтони коснулся его руки.

— Тебе лучше бы подняться по другой лестнице, — предложил он.

Две лестницы образовывали очень красивую арку. По левой поднимались гости, в то время как правая была пуста.

Маркиз покорно начал подниматься по правой лестнице, и, постепенно замедляя шаги, приблизился к широкой галерее, украшенной цветами, через которые он смог разглядеть свою бабушку со сверкающей в седых волосах диадемой. Маркиза приветствовала гостей, о прибытии которых торжественно объявлял мажордом, одетый в ливрею с гербом Линчей.

— Его светлость герцог Девонширский и ее светлость герцогиня.

— Его превосходительство посол России и княгиня Елена.

— Виконтесса Ньюбертонская.

У маркиза возникло ощущение, что громкий голос мажордома, — это глас судьбы. Затем он усилием воли заставил себя перевести взгляд на девушку, которая стояла рядом с маркизой.

На мгновение ему показалось, что она ему не знакома! Действительно, он никогда раньше ее не видел — или видел?

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, он вытянул шею и услышал голос маркизы.

— Позвольте представить мою внучатую племянницу, Друзиллу Морли, она помолвлена с моим внуком. Друзилла, — его светлость — мой очень близкий друг.

Так это Друзилла! Маркиз не верил своим глазам. Друзилла, которую последний раз он видел одетой в уродливое коричневое платье и похожей на бедную горничную, полностью преобразилась, превратившись в красавицу, в которой, как он обнаружил, трудно было узнать ту непривлекательную девушку.

Первое, что он заметил, были ее волосы. Он помнил, что раньше они были рыжими — но в них не было столь ценимого венецианскими художникам живого мерцающего огня, который образовывал ореол вокруг изящного личика с красивыми большими глазами, и маркиз подумал, что он никогда в жизни не видел таких изумительных глаз.

Да, действительно, глаза были зелеными — казалось, они мерцали каким-то таинственным светом, с которым не мог соперничать даже блеск изумрудов в волосах и в великолепном ожерелье, обвивавшем стройную шейку.

Маркиз смутно помнил эти фамильные изумруды: его матери всегда казалось, что они слишком эффектны для нее, поэтому она их не носила. На Друзилле же они выглядели совершенно изумительно, и он сразу же заметил, что она как-то необычно выделяется среди блистательных красавиц в великолепных драгоценностях.

Он был достаточно опытен в оценке женской красоты, чтобы понять, насколько смелым было платье Друзиллы. Ни одна незамужняя женщина не решилась бы появиться в подобном туалете, да и мало кто из замужних отважился бы на такое. Платье из тончайшего газа было изумрудно-зеленым, оно сверкало и переливалось, будто расшитое множеством драгоценных камешков, и ни один мужчина, будь он стар или молод, не мог не обратить на него внимание.

Ошеломленный маркиз довольно долго стоял за цветами и разглядывал Друзиллу, но вдруг раздался голос маркизы, которая, обернувшись и заметив его, протянула ему руку:

— Вальдо, мой дорогой, — воскликнула она, — как я рада тебя видеть!

Он подошел к ней и, встав перед гостем, ожидавшим, когда же его наконец представят, склонился к руке маркизы. Через мгновение он обнаружил, что держит в своей руке ручку Друзиллы.

— Милорд, мы беспокоились о вас, — проговорила она звонким голосом, а потом слышным только ему шепотом она резко добавила: — Придумай какие-нибудь удобоваримые оправдания своему опозданию.

— Должен извиниться, — послушно начал маркиз, — за свое опоздание, но на дороге из Ньюмаркета случилась авария. Перевернулся дилижанс. Не правда ли, Энтони?

Сэр Энтони Хедли, стоявший за спиной маркиза, галантно выступил вперед.

— Да, действительно, мэм, — обратился он к вдовствующей маркизе. — По всей дороге… э-э… был разбросан багаж, женщины кричали. Не могли же мы проехать мимо и не предложить нашу помощь.

— Как вы добры, — заметила Друзилла, бросая на маркиза взгляд, полный, как показалось всем окружающим, обожания. — Искренне надеюсь, что они все были красавицами.

Среди стоявших вокруг них гостей пробежал смешок

— Ну, а теперь, когда ты, Вальдо, наконец явился, — сухо сказала маркиза, — предложи Друзилла руку и представь ее своим друзьям. Все сгорают от любопытства и очень хотят с ней познакомиться.

Друзилла кончиками пальцев прикоснулась к руке маркиза, и он повел ее в гостиную, освещенную тоненькими свечками в огромных хрустальных канделябрах. Пламя шевелил легкий ветерок, пробиравшийся в дом через высокие стеклянные двери, распахнутые в сад, разбитый позади дома.

В гостиной было уже довольно много гостей. В одном конце комнаты стояла буфетная стойка с шампанским и с самыми разнообразными деликатесами, приготовленными великолепным поваром-французом, служившим у маркизы, — он считался одним из лучших в Лондоне.

Маркиз был слишком ошарашен преображением Друзиллы, чтобы о чем-то говорить, он только представлял ее гостям. Однако он был страшно поражен тем, что его молчания так никто и не заметил.

Говорила Друзилла — весело, живо, и теперь при свете канделябров он понял, что не только ее туалет, но и ее изумительная кожа завораживающе действовали на всех, с кем они разговаривали. Дерзкий вырез платья открывал ослепительной белизны кожу, чистую и безупречную, подобно лепестку камелии. В отличие от Друзиллы все женщины были нарумянены. Макияж Друзиллы представлял собой только тонкий слой пудры на лице.

Однако губы ее были вызывающе ярки, что лишний раз подчеркивало красоту и блеск ее глаз.

Они переходили от одной группы гостей к другой, и внезапно маркиз заметил герцогиню Уиндлгэм, которая, очень грациозно двигаясь по комнате, направлялась к ним.

Должно быть, маркиз инстинктивно напрягся, так как Друзилла моментально повернулась в ее сторону, но, в отличие от маркиза, увиденное не удивило ее — она знала, что, несмотря на ее протесты, герцогу и герцогине были отосланы приглашения.

— Не глупи, детка, — убеждала ее маркиза. — Если я не приглашу их, пойдут сплетни. Я пошлю им билеты и надеюсь, что у них хватит здравого смысла не прийти.

Именно здравого смысла герцогине и не доставало. Герцог не сопровождал ее, вместо него она повисла на одном титулованном красавце, который, несмотря на то, что его место в сердце герцогини было занято соперником, причем не одним, все еще оставался ее верным рабом.

Герцогиня выглядела великолепно — Друзилла могла не признать этого. На ней было нежно-голубое атласное платье, подчеркивающее все ее достоинства: светлые золотистые волосы и синие глаза.

И в то же время, подумала Друзилла, этот туалет старит ее, так как делает ее похожей на «молодящуюся старушку». «Но ведь, — добавила она про себя, это только мое впечатление».

Она была уверена, что маркиз смотрит на свою потерянную любовь безумным взглядом.

Герцогиня подошла поближе, и Друзилла заметила, как сузились ее глаза, когда она оглядела присланное из Парижа платье Друзиллы и ее великолепные изумруды. Потом она перевела наполненные слезами глаза на маркиза.

— О, милорд! — вскричала она трепетным голосом, — примите мои наилучшие пожелания счастья. Не могу выразить, как много это значит для меня.

Маркиз склонился к ее руке и, осознав, что все вокруг наблюдают за ними, с усилием проговорил:

— Позвольте представить вам мою невесту, мисс Друзиллу Морли. Ее светлость герцогиня Уиндлгэм.

Герцогиня не протянула руку для приветствия. Она едва заметно кивнула Друзилле и опять повернулась к маркизу.

— Какой сюрприз, — вкрадчиво промолвила она, — а где и когда вы повстречались с мисс… э-э… мисс… с этой молодой… женщиной.

Слова звучали грубо и оскорбительно, и все свидетели этой сцены прекрасно поняли, что герцогиня публично заявила, будто невеста маркиза не произвела на нее никакого впечатления.

Все знали, на кого было направлено внимание ее светлости в течение последних трех месяцев, и тот факт, что ей удалось пленить неуловимого маркиза Линча, было предметом бесконечных пересудов.

— Я впервые встретилась с Вальдо, — громко начала Друзилла прежде, чем маркиз успел ответить, — еще когда была в колыбели. Он тогда пытался забрать у меня рожок с молоком.

Эти слова вызвали всеобщий смех. Друзилла подождала, когда все успокоятся, и добавила:

— Полагаю, молоко ему понадобилось для его любимой морской свинки, и с тех пор у него всегда были любимцы.

У всех на мгновение перехватило дыхание, потом раздался взрыв хохота. Герцогиня с перекошенным от ярости лицом отвернулась.

Друзилле было известно, что в гневе маркиз очень груб, но она мысленно пожала плечами, решив не обращать внимания на его бешенство. Если он не защищает ее, она будет защищать себя сама.

С этого мгновения надобность в защитнике отпала, Успех ей был обеспечен.

Всего несколькими словами ей удалось завоевать самую привередливую, самую трудную в мире аудиторию — пресыщенный, испорченный, скучающий бомонд, только и желавший, чтобы кто-то развеял его скуку.

— Поздравляем!

Почти все друзья маркиза говорили эти слова неподдельной искренностью. Даже члены Клуба Холостяков сказали, что при сложившихся обстоятельствах они прощают ему нарушение холостяцкой клятвы.

— Прощая тебя, мы подаем пример, не так ли молодые люди? — спросил один из старейших членов клуба, тыча маркиза в ребра и глядя с неподдельным восхищением на Друзиллу. — Да, будь я помоложе, я бы постарался обставить тебя!

Была почти полночь, когда, предшествуемый обычным в подобных случаях шумом сопровождавшего его придворных, в гостиную вошел принц Уэльский.

Он был один и уже успел извиниться перед маркизой за отсутствие госпожи Фицхерберт, с которой он возобновил отношения, и для которой опять открылись двери всех салонов.

Однако не только отсутствие госпожи Фицхерберт заставляло хмуриться его королевское высочество, сделало его появление на приеме еще более помпезным, чем обычно. Еще по дороге на Керзон-стрит сэр Энтони Хедли спросил маркиза:

— Что там с принцем? Как мне кажется, он недоволен, что ты не сообщил ему о своем намерении жениться.

Маркиз не ответил, но он знал, что сэр Энтони говорит правду. Он был слишком близок к принцу, чтобы не понять — его королевское высочество сочтет подобную скрытность оскорблением со стороны одного из тех избранных молодых щеголей, кому он щедро дарил свою дружбу.

Наконец маркизе удалось добраться до принца, который, успев перемолвиться несколькими словами с гостями, с ноткой явного неудовольствия и гнева в голосе воскликнул:

— Почему мне не сказали? Ты ни разу не упомянул о помолвке.

Маркизу показалось, что все затаили дыхание в ожидании его ответа. Но прежде чем он успел что-то сказать, Друзилла взяла дело в свои руки. Очень грациозно присев перед принцем в реверансе, она подняла на него глаза, в которых отражался неровный отблеск свечей.

— Молю вас не сердиться на бедного Вальдо, сир, это все моя вина. Я, вопреки его самым благим намерениям, настояла на том, что надобно следовать великолепному правилу, высказанному вашим королевским высочеством: «Неожиданность — наилучшее оружие в битве».

— В битве? — переспросил принц

Друзилла бросила на него озорной взгляд, на щеках у нее появились ямочки.

— Да, сир, в битве за то, чтобы получить одобрение нашего королевского высочества.

Ответ был дерзким, и он понравился принцу. Он откинул голову и рассмеялся, потом поднес руку Друзиллы к губам.

Он никогда не мог устоять против лести, а когда же лесть касалась сражений, в которых он никогда не участвовал, но в чем считал себя большим знатоком, он был не в силах сопротивляться.

— Позвольте проводить вас к столу, мисс Морли, — проговорил он. — Мне кажется, вы должны рассказать мне, какие из моих высказываний заинтересовали вас в наибольшей степени.

— У меня не хватит времени, сир, — ответ Друзилла, — если, конечно, вы не останетесь до завтрака.

И опять она заставила его рассмеяться, а маркиз изумленно смотрел им вслед, наблюдая за тем, как они, живо обсуждая что-то, направляются в столовую. Выражение полного непонимания исчезло с его лица только тогда, когда маркиза резко окликнула его, недовольная тем, что он не предложил руку герцогине Девонширской.

Теперь каждая шутка Друзиллы вызывала всеобщее веселье и смех — не тот презрительный, циничный смех, которого так боялся маркиз, а настоящий веселый смех, сопровождающийся доброжелательным вниманием.

Принц отбыл только в два часа ночи, что свидетельствовало о большой чести, так как еще ни разу в отсутствие госпожи Фицхерберт он так поздно не задерживался на приемах.

Пожелав доброй ночи маркизе, он добавил:

— Вечер мне понравился гораздо больше, чем я мог предположить, сударыня. Я действительно очень рад — чего я совсем не ожидал от себя, — что ваш внук и мой друг готов наконец связать себя узами брака. Позволю себе высказать пожелание, чтобы он и эта очаровательная молодая дама — если это возможно — обвенчались до того, как госпожа Фицхерберт и я отправимся в Брайтон. А отпраздновать бракосочетание можно было бы в Карлтон-Хаусе.

— Это большая честь, сир, — пробормотала маркиза.

— Так обвенчаетесь ли вы до нашего отъезда? — спросил принц, взглянув на Друзиллу.

— Только вторжение французов может помешать нам, сир, — с улыбкой ответила Друзилла.

Она почувствовала, как он пожал ей руку, и в сопровождении маркиза и еще десятка своих близких друзей, следовавших за ним, начал спускаться по лестнице к ожидавшей его карете.

Только два часа спустя Друзилла и маркиз смогли остаться вдвоем.

Свечи уже почти оплыли, через окна было видно, как на небе появляются легкие золотые мазки утренней зари, а звезды исчезают одна за другой. Друзилла вздохнула.

— Какой замечательный прием!

— Как тебе это удалось? — спросил маркиз.

Этот вопрос вертелся у него на языке весь вечер, и только теперь, когда гости разошлись, и бабушка отправилась спать, он смог задать его.

Друзилла даже не думала притворяться, что не поняла, о чем говорит маркиз.

— Огромный труд, старина, — улыбнулась она, и, конечно же, помощь твоей бабушки. У нее богатое воображение, к тому же, она отлично поняла — гораздо лучше кого-то бы то ни было, что успех всего предприятия зависит от первого впечатления.

— Но как тебе удалось так преобразиться, — интересовался маркиз, — когда, как мне помнится?..

— Не надо вспоминать об этом, — сухо проговорила она, — давай больше не будем об этом думать. Я твоя кузина, которая спокойно жила в деревне из-за траура в семье, но с которой ты постоянно виделся с самого детства. Такова наша история, и мы должны придерживаться ее.

Во время разговора она все время ходила по комнате, и внезапно маркиз заметил, что под тончайшим слоем газа ее платья скрывается изумительная фигура.

«Черт побери, — подумал он, — она, должно быть так же хороша и без платья», — и ему стало интересно, не ошибается ли он.

— Скажи, Друзилла… — начал он, но вдруг его прервал раздавшийся от двери крик:

— Не может быть! Я не верю!

В дверях, театрально раскинув руки, стоял пышно разодетый франт. Он был элегантен, даже слишком элегантен, что делало его несколько женственным.

Его пальцы были унизаны кольцами; на галстуке красовалась булавка, украшенная огромной жемчужиной и бриллиантом; из жилетного кармана на слишком плотно обтягивающие панталоны свешивались часы в чехле, также щедро усыпанном драгоценными камнями; трудно было представить, как ему удалось влезть в тесный зеленый атласный камзол, если только не предположить, что его сшили прямо на нем.

— А, это ты, Юстас, — довольно нелюбезно проговорил маркиз.

— Да, это я, Юстас, — был ответ, — и я допускаю, что тебе стыдно видеть меня. Только скажи мне, скажи мне, Вальдо, что это неправда! Не могу в это поверить — ты решил помучить меня.

— Если ты имеешь в виду мою помолвку с Друзиллой, — ответил маркиз, — тогда это самая настоящая правда.

— Друзилла! — вскричал Юстас, обращая на нее взор. — Ты хочешь сказать, это то самое пасторское отродье из Линча? Я не верю.

— Да, я то самое пасторское отродье, — отпарировала Друзилла, — и я помню тебя, кузен Юстас. Когда я была ребенком, я видела, насколько ты отвратителен, и мне кажется, что с тех пор ты совсем не изменился. В прошлый раз, когда мы с тобой виделись, ты запер меня в глиняном сарае, чтобы я не пошла с Вальдо на рыбалку, — тебе очень хотелось побыть с ним вдвоем. Как ты понимаешь, я до сих пор могла бы оставаться там.

Юстас Брент, единственный сын младшего брата отца Вальдо, приставил к глазу монокль и принялся рассматривать Друзиллу.

На его лице лежал толстый слой грима, однако, обилие косметических средств не могло скрыть следов распутного образа жизни, темных кругов под глазами; у него всегда было недовольное выражение лица ставшее результатом, как слишком хорошо знал маркиз, постоянного пребывания в долгах.

— Бог мой, это действительно Друзилла! — промолвил он через некоторое время. — Хотя тебя трудно узнать. Но это неважно. Из всего следует, что ты, Вальдо, совершенно забыл, что твоим наследником являюсь я.

— Ты слишком часто мне об этом напоминаешь, — устало заметил маркиз.

— Ты всегда говорил мне, что никогда не женишься. Ты неустанно повторял, что ты убежденный холостяк! — закричал Юстас, его голос поднялся почти до визга. — Можешь себе представить, что я почувствовал, когда вернулся в Лондон и обнаружил приглашение от бабушки?

— Мне жаль, что оно расстроило тебя, — сказал маркиз.

— Расстроило? — эхом отозвался Юстас — Я приехал бы пораньше, чтобы выразить не только свое недовольство, но и осуждение, если бы вскрыл почту сразу же по приезде, кроме того, мне надо было переодеться.

— Тебе повезло, что ты застал нас здесь, — со вздохом проговорил маркиз. — Я сейчас уезжаю, а Друзилла, без сомнения, хочет отправиться спать.

— Ты не уедешь, пока не выслушаешь меня, — начал настаивать Юстас. — Ты должен понять, что поставил меня в ужасное положение.

— Не понимаю, каким образом, — заметил маркиз.

— Но ты же сказал мне, что никогда не женишься! — закричал Юстас. —Ты основал Клуб Холостяков, все знали, что ты неприкосновенен, что ты тот самый холостяк, который приведет в отчаяние любую мамашу, пытающуюся пристроить свою дочку.

— Я передумал, — просто объяснил все маркиз.

— Боюсь, что для тебя это невозможно, — гнул свое Юстас.

— Если ты хочешь сказать, — заметил маркиз, — что у тебя опять пустые карманы, и что тебя преследуют кредиторы, я все улажу. Но в последний раз, Юстас. Ты слишком долго ехал на мне.

— Слишком долго! — воскликнул его кузен. — Я ждал, что стану твоим наследником!

— Послушай, приятель, давай рассуждать здраво, — пытался убедить его маркиз. — Я не собирался жениться, но тебе так же, как мне, хорошо известно, что взгляды, которые проповедует на каждом углу зеленый юнец, могут с возрастом измениться. Мы с Друзиллой поженимся в ближайшие три недели, принц предложил устроить прием в Карлтон-Хаусе. И нечего спорить. Пришли мне свои счета, и мой секретарь проследит, чтобы все они были оплачены.

— Я не позволю тебе венчаться, говорю тебе, я не допущу этого! — опять закричал Юстас, топая ногой.

Внезапно Друзилла расхохоталась.

— О, кузен Юстас! — воскликнула она. — Ты ни капли не изменился. Я помню, что ты точно так же вел себя, когда отец Вальдо запретил тебе кататься на его лошадях. Ты дулся два дня только потому, что тебе показались обидными его слова о том, что тебе не хватает опыта, чтобы править ими.

— Заткнись, — грубо бросил Юстас, — тебя это не касается, Друзилла. Не могу поверить, что тебе удалось заловить Вальдо в свои сети, но уверяю тебя, я приложу все усилия, чтобы вытащить его из ловушки. Выйди замуж за кого-нибудь другого, только не за Вальдо.

— Юстас, ты пьян, — резко проговорил маркиз. — Я не понял этого, когда ты приехал, но теперь я уверен, что ты напился и не понимаешь, что говоришь. Иди спать, поговорим завтра. Сейчас с тобой трудно что-либо обсуждать, да и по отношению к будущей маркизе ты не очень вежлив.

Казалось, его слова заставили Юстаса Брента взять себя в руки, и вместо истерических ноток, пронизывавших его столь страстные речи, в его скрипучем голосе послышалась насмешка, и у Друзиллы возникло впечатление, что он стал звучать даже зловеще.

— Ты об этом пожалеешь, Вальдо, — прошипел он, — и ты, Друзилла. Вам не удастся так просто, без последствий, отделаться от меня.

При этих словах он развернулся и быстро вышел. Они слышали, как он прошел на галерею и спустился по лестнице.

Друзилла с изумлением посмотрела на маркиза.

— Он что, сумасшедший? — спросила она.

— Не более чем обычно, — ответил маркиз. — Он всегда был помешан на идее стать моим наследником. Подозреваю, он уже занял крупные суммы в счет будущего наследства. Ладно, я заплачу по счетам, как делал это раньше, но больше он от меня ничего не дождется.

— Правильно, — согласилась Друзилла. — Юстас мне никогда не нравился, и я помню, как он относился к тебе — как к собственности. Он ненавидел тебя за то, что у тебя есть друзья. Думаю, я понимала это, несмотря на то, что была ребенком.

— Да, непривлекательный тип, — сказал маркиз, — но давай не будем забивать себе голову мыслями о нем.

— У меня такое чувство, что он доставит нам много неприятностей, — задумчиво проговорила Друзилла.

— Что Юстас может сделать? — спросил маркиз, пожимая плечами. — Конечно, если ему представится случай, он обязательно ударит нас в спину, но одному он помешать не сможет — нашему браку: слишком поздно.

— Да, этого ему не удастся, — согласилась Друзилла, — но мне кажется, он намеревается совершить что-то ужасное, постарается навредить тебе, и он может быть опасен.

— Ты рассуждаешь неразумно, — уверенно проговорил маркиз. — Иди спать и вспоминай о своем триумфе. Да, черт побери, именно так и было, Друзилла, иначе не скажешь. Триумф — я не ожидал ничего подобного!

— Ты доволен?

Вопрос был простым, и все же он заметил в зеленых глазах беспокойство. Мгновение он колебался, наконец честно все выложил.

— Правильнее сказать — я испытал облегчение, ответил он. — Я никогда не думал, что ты можешь так здорово выглядеть, что ты можешь быть так очаровательна и остроумна. Как тебе это удалось, Друзилла? Как ты ухитрилась после стольких лет той страшной жизни держаться так, как ты держалась сегодня?

Друзилла подошла к открытому окну. Звезды уже исчезли, занимался рассвет, окрасивший небо в нежно-золотые тона.

— Ты хочешь знать правду? Неужели тебе действительно интересно? — тихо спросила она.

— Честно говоря, мне любопытно, — признался маркиз.

— Ну, ладно, я расскажу тебе, — проговорила она. — Я была уже подростком, когда ты уехал из Линча, и мне нечем было там заняться, кроме как читать. Я читала и читала — классику, книги по истории, биографии — все, что мне удавалось отыскать, и, таким образом, у меня сложилось некоторое представление о мире, который лежит за пределами маленькой деревушки. И я начала придумывать всякие истории.

Помолчав, она продолжила.

— Мне пришлось работать в огромных домах, но там я была заточена в классной, и только от слуг, как ты успел выяснить, узнавала, что происходит в светском обществе, жизнь которого протекала на нижних этажах огромных особняков. Я начинала представлять себя там, среди дам и джентльменов. Я размышляла о том, что я говорила бы, как я была бы очаровательна и интересна, как бы я отличалась от большинства женщин, о которых можно сказать только одно — симпатичное личико и пустая голова.

— Сегодня это принесло свои плоды. Если бы и мои знания были бы столь же глубокими, — заметил маркиз.

Внезапно она улыбнулась.

— Ты очень великодушен. Я знаю, что ты чувствовал, когда ехал сюда. Поэтому ты опоздал, не правда ли?

Маркиз с удивлением обнаружил, что улыбается ей в ответ. На ее щеках появились очаровательные ямочки, и лукавый взгляд, брошенный на него из-под ресниц, придал ее облику особую прелесть. Не было сомнений, что успех будет сопутствовать ей и дальше.

— Ты действительно великолепно взяла первый барьер, — сказал он. —А что касается великодушия, Друзилла, кажется, мне следует попросить у тебя прощения.

— Нет надобности, — ответила она. — Не забывай, именно этого я и хотела. Для меня все это восхитительно, меня охватывает такое волнение, что мне трудно выразить словами.

— Совсем забыл, — проговорил маркиз. — Ты — Искательница приключений.

— Вот именно, — согласилась Друзилла.

Он рассмеялся и поднес ее руку к губам.

— Спокойной ночи, — сказал он, — и скажи бабушке, что утром я заеду поблагодарить ее.

— Не очень рано, — попросила Друзилла, — и не забудь, ты встречаешься с Юстасом.

— А, чертов Юстас, — заметил маркиз. — Он всегда был сплошным недоразумением.

Он спустился по лестнице к экипажу. Друзилла наблюдала за ним.

За последние недели она очень много узнала о нем. Он был не только красивым избалованным женским вниманием молодым человеком — его умением править лошадьми восхищались все его сверстники, он был их хорошим знатоком и великолепным наездником.

А еще маркиза рассказала ей, что его очень ценили в армии.

— Генерал сэр Ральф Аберкромби, под чьим командованием он служил во время Хелдерской кампании против голландцев, — рассказывала Друзилле маркиза, — сам сказал ему, что он никогда никому, кроме Вальдо, не поручил бы в тяжелой ситуации командование, а заслужить похвалу самого сэра Ральфа, уверяю тебя, не так-то легко!

Друзилла улыбнулась. Сегодня вечером у них обоих была тяжелая ситуация. Но отнюдь не Вальдо, а она сама нашла выход.

Заметив краешком глаза свое отражение в зеркале, она внезапно раскинула руки, как бы пытаясь обнять весь мир.

— Это на самом деле восхитительно, — прошептала она, — ужасно, дико, безумно восхитительно.

Глава 4

Маркиз с большим искусством направил свой экипаж в ворота Гайд-Парка. Лучи яркого солнца отражались в серебряной сбруе.

Друзилла чувствовала, что никогда раньше она не была так счастлива.

Когда маркиз заехал за ней в дом вдовствующей маркизы, предварительно отправив туда лакея с запиской, в которой содержалось приглашение покататься, она заметила в его глазах неподдельное восхищение.

— Что мне надеть? — сорвался с ее губ вечный вопрос, испокон веков занимавший всех женщин мира, когда им предстояла встреча с мужчиной.

Маркиза улыбнулась.

— Ты заставила всех говорить о тебе, так поддерживай теперь этот интерес к себе!

Внезапно Друзилла упала на колени к ногам маркизы, схватила ее руку, оплетенную старческими венами, и прижала к груди.

— Чем же мне отблагодарить вас за этот вечер? — спросила она.

— Только тем, что ты будешь постоянно подкреплять достигнутый тобою успех, — ответила маркиза. — Ты наделала много шума, так не дай ему утихнуть.

Друзилла, еще минуту назад чувствующая себя несколько неуверенно, рассмеялась, поцеловала руку маркизы и вскочила.

— Вы совершенно уверены, что сегодня они будут говорить обо мне? — звонким, чистым голосом спросила она.

— Только о тебе — и больше ни о ком, — заверила ее маркиза. — Сначала они строили всякие предположения, пытались заранее выяснить, что представляет собой будущая невеста Вальдо. Теперь они знают, и если я ошибусь, сказав, что для большинства так называемых светских красавиц ты оказалась неприятным сюрпризом, то можно сказать, что я ничего не смыслю в женщинах.

— Так, значит, они ненавидят меня за то, что мне достался Вальдо? — спросила Друзилла.

— Они будут завидовать тебе и всячески пытаться уничтожить тебя, — ответила маркиза. — И существует единственный человек, который может помешать им, — ты сама.

— Значит, мне надо уцелеть! — засмеялась Друзилла. — Поэтому я еще раз спрашиваю самую мудрую на свете тетушку — что мне надеть?

Лицо маркиза лишний раз подтвердило, что выбор маркизы оказался верным. Теперь же, проезжая но дорожкам парка, когда маркиз все время раскланивался со встречавшимися им знакомыми, Друзилла замечала, как при виде ее глаза мужчин расширялись, а глаза женщин превращались в узенькие щелочки.

Почти прозрачное платье Друзиллы было довольно простым, но оно очень плотно облегало ее фигуру, что и требовала мода тех времен, введенная в Париже Жозефиной, женой Наполеона Бонапарта.

Платье из нежно-желтого муслина, который, казалось, был окрашен самим солнцем и лишний раз подчеркивал белизну ее кожи, придавая ее рыжим волосам феерический блеск, было настоящим шедевром.

Ее шляпка с высокой тульей была украшена страусовыми перьями, гармонировавшими с топазовым ожерельем, которое маркиза собственноручно сняла шеи и надела на Друзиллу. Тонкое запястье обвивал браслет из таких же сверкающих камней.

— Ты хорошо провел время в Ньюмаркете? — спросила Друзилла, прерывая молчание.

— Я потерпел неудачу на скачках, — ответил маркиз, — я проиграл все деньги. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло мое настроение.

— Я слышала, Ньюмаркет славится медленными лошадьми и быстрыми, хваткими дамочками, — заметила Друзилла.

Эти слова так поразили маркиза, что на мгновение он потерял дар речи и отпустил вожжи.

— Друзилла! — вскричал он наконец. — Как ты можешь так выражаться!

— А разве кто-нибудь, за исключением наших лошадей, может нас услышать? — удивилась она. — Могу поспорить, что они слышали и более сильные выражения.

Губы маркиза искривила недовольная гримаса. Через некоторое время он проговорил:

— Прошу тебя следить за своей речью. Вон впереди коляска леди Джерси, я представлю тебя ей. Имей в виду: одно неосторожное слово — и тебе навсегда будет закрыт путь в Олмак. Как тебе известно, в высшем свете это означает конец всему.

— Я буду держаться так, как принято, — пообещала Друзилла, сопровождая свои слова смешком.

Маркиз направил лошадей к открытой коляске, в которой восседала некоронованная Королева бомонда и самая опасная женщина во всей Англии.

Обаятельная и живая, подобно лани, она в то же время по своей жестокости могла соперничать с пантерой, а тем, кто хоть раз осмелился вызвать неудовольствие леди Джерси, следовало бояться ее больше, чем самую страшную гадюку.

Однако маркиза она приветствовала улыбкой, выражавшей безмерную любовь.

— Я ужасно сожалею, что меня не было вчера на приеме у маркизы, Вальдо, — проговорила она.

— Единственное, что испортило вечер, — это ваше отсутствие, — галантно ответил маркиз.

Глаза леди Джерси внимательно изучали каждую деталь туалета Друзиллы.

— Можете представить вашу невесту, — совершенно по-королевски приказала она.

— Позвольте представить вам мою троюродную сестру, Друзиллу Морли, сударыня, — сказал маркиз. — Вам, должно быть, известно, что до нашей свадьбы она будет жить у моей бабушки.

Леди Джерси сухо кивнула.

— Я слышала, — проговорила она, поворачиваясь маркизу, — что прием в день венчания состоится в Карлтон-Хаусе. Вам действительно покровительствуют.

— Если это так, — заметил маркиз, — то сыграло роль ваше благосклонное отношение ко мне.

Леди Джерси слабо улыбнулась.

— Вы всегда были очень искусным льстецом, мой дорогой Вальдо. Это очень редкое для англичанина качество, так как большинство из них с трудом выдавливает из себя самый простенький комплимент.

— Я никогда не льстил вам, — запротестовал маркиз. — Я всегда говорил только правду.

На мгновение оживленное лицо леди Джерси, казалось, застыло. Она подняла на маркиза глаза, выражение которых заставило Друзиллу поджать губы.

Маркиз в знак прощания приподнял шляпу, и они влились в поток украшенных различными геральдическими знаками и гербами сверкающих экипажей, соперничающих друг с другом по красоте и элегантности.

— А леди Джерси входит в список твоих побед? — поинтересовалась Друзилла.

— Тебе не следует задавать подобные вопросы, — с упреком заметил маркиз. — В самом деле, Друзилла, ты должна вести себя более осмотрительно.

Друзилла вздохнула.

— Дорогой мой, — проговорила она, — теперь я вижу, что будут представлять собой наши с тобой разговоры. «Доброе утро, милорд, — такими примерно словами я встречу тебя, — надеюсь, вы хорошо починали?» «Неплохо», — ответишь ты. «У меня есть подозрение, что вчера ваша светлость изволили поздно вернуться домой, или я ошибаюсь?» «Меня втянули, — наверняка ответишь ты, — в скучнейшую дискуссию по поводу того, что объявленная Бонапартом амнистия есть не что иное, как попытка выиграть время для строительства наступательного флота». «Как интересно, милорд! И где же происходил этот обмен мнениями — в Уайт-Хаусе или у госпожи Барклай?»

— Друзилла!

Маркиз был так потрясен прозвучавшим из уст Друзиллы упоминанием о двух самых известных в Лондоне заведениях, что даже ослабил вожжи, из-за чего лошади рванули вперед, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить ровный бег гнедых.

— Откуда, черт побери, ты знаешь о подобных местах? — спросил он. — Не говоря уже о том, что смеешь упоминать их названия! — Друзилла не ответила, и через некоторое время он продолжил: — Дьявол, я начинаю подозревать, что ты настойчиво пытаешься разозлить меня. Ты говоришь, что, когда была ребенком, тебя не раз пороли. Могу только сказать, что пороли слишком редко и недостаточно сильно.

Друзилла склонила голову.

— Как я понимаю, я должна вернуть вам удар крикетной битой, милорд, — смиренно проговорил Друзилла.

Губы маркиза гневно искривились, но он тут же разразился веселым смехом, а вслед за ним рассмеялась и Друзилла.

— Как ты весел, Вальдо! — воскликнул поравнявшийся с ними сэр Энтони Хедли.

Верхом на горячем жеребце, в развевающемся элегантном рединготе, сэр Энтони, который славился стройной фигурой, выглядел великолепно. Да и его лихо заломленная шляпа произвела на Друзиллу огромное впечатление.

— Доброе утро, сэр Энтони, — улыбнулась она.

— К вашим услугам, мисс Морли. Позвольте поблагодарить вас за восхитительный вечер.

— Вам следует поблагодарить вдовствующую маркизу, — ответила Друзилла. — Я ни разу в жизни не получала такого удовольствия, как вчера.

Друзилла вся светилась от счастья.

— Я увижу вас сегодня у леди Лендсдаун? — спросил сэр Энтони.

Маркиз застонал.

— О, не напоминай мне об этих нудных светских визитах! — взмолился он. — Я сыт по горло вчерашним приемом!

— Но ты же можешь не ходить, если это так утомляет тебя, — быстро проговорила Друзилла. — Сэр Энтони, будьте так любезны, сопровождайте меня в гости. Кстати, моя тетушка устраивает небольшой ужин перед балом.

— Почту за честь… — начал было сэр Энтони, но тут его оборвал маркиз:

— Благодарю тебя, Энтони, но я сам в состоянии сопровождать свою невесту, даже в том случае, если ей хочется провести вечер в смертельной скуке.

— Да, да, конечно, это твое право, — примирительно проговорил сэр Энтони. — Значит, мы встретимся у Лендсдаунов. Надеюсь, мисс Морли, вы оставите для меня хотя бы один танец.

— Я предоставлю вам возможность потанцевать со мной сразу же по приезде, — пообещала Друзилла.

При этих словах маркиз яростно стегнул лошадей, и коляска быстро покатила по дорожке.

— Нечего строить глазки Энтони, — резко сказал он.

— Я просто не хотела создавать тебе лишние сложности, — мягко проговорила она. — Ведь ты уже привык к приемам, а для меня все это ново и интересно.

— Вот именно, сложности, — заметил маркиз. — Но если от меня требуется пойти туда — я так и сделаю. Слава Богу, еще пару недель — и принц уедет из Лондона, а сезон закончится.

— А мы куда поедем? — спросила Друзилла.

— Я еще не решил, что мы будем делать после свадьбы, — прозвучал резкий ответ.

По тому, как он дернул вожжи, Друзилла поняла, что маркиз раздражен. Он сжал зубы, на лице заиграли желваки, что служило признаком, как с детства было известно Друзилле, крайней степени недовольства.

Некоторое время они ехали молча, потом она сказала примирительным тоном:

— Не сердись, Вальдо. Что случилось, то и случилось, никуда не денешься. Сколько ты ни хмурься — ничего не изменишь.

— Ты права, — согласился маркиз. — Просто не хочется видеть, как ты ставишь себя в глупое положение.

— Мне кажется, — запротестовала Друзилла, на самом деле это мы поставили их в такое положение. Правда известна только нам, и очень интересно видеть, как они верят этому нагромождению лжи.

Она поняла, что выбрала правильную тему разговора, когда увидела, как на лице маркиза появилась улыбка.

— Бог мой! Они рассвирепели бы, узнай, как мы их провели! — воскликнул он. — А проболтаться может только…

Он хотел было сказать «герцогиня», но передумал.

— Маловероятно, чтобы нас кто-то выдал, — спокойно проговорила Друзилла, но тут же ей показалось, что она ведет себя слишком самоуверенно, и чтобы обезопасить себя, она перекрестилась.

«Надо все держать в тайне, чего бы это ни стоило», — сказала она себе и начала молиться.

Ничто не должно омрачить ее июль и неожиданное и невероятное счастье.

После обеда нужно было ответить на десятки приглашений, к тому же маркиза настояла, чтобы Друзилла прилегла на часок, прежде чем начать собираться на бал к леди Лендсдаун.

Сначала Друзилла сопротивлялась, объясняя свой отказ слишком сильным возбуждением, однако вскоре ей действительно захотелось отдохнуть, она заснула, и ей приснился сон: она опять находилась в темной и унылой классной комнате, и кто-то ломился и запертую дверь. Эти видения наполнили ее душу таким непередаваемым ужасом, что она закричала во сне и проснулась, не в силах унять вырывающееся из груди сердце.

В который раз она пережила панический страх, столь долго преследовавший ее, и ей трудно было поверить, что бояться теперь нечего.

Некоторое время она лежала на скрытой под атласным пологом кровати, и ей казалось, что сон еще не кончился, но внезапно она осознала, где находится, и ощутила огромное облегчение. Впервые в жизни она почувствовала себя в безопасности.

Она замужем — замужем за человеком, который даже, несмотря на то, что стал ее мужем против своей воли, являлся ее защитником.

Ей больше не грозит голодное существование, более того, ей не надо больше терпеть домогательств мужчин, которых она ненавидела и презирала; она больше никогда не познает этого страха, парализовывавшего все ее существо.

— Я спасена! Я спасена!

Она все повторяла и повторяла эти магические слова, пока, наконец, не поверила в них. Выскользнув из кровати, она стала рассматривать свое отражение в зеркале.

Неужели перед ней та самая несчастная запуганная девушка, которая изо всех старалась выглядеть как можно более отталкивающе?

Неужели это та самая девушка, которая задумывалась над тем, что смерть предпочтительнее жизни и единственным желанием которой было поскорее состариться, чтобы мужчины с отвращением отворачивались от нее?

И все же зеркало неумолимо напоминало ей, что мужчины были довольно наблюдательны, если ухитрились разглядеть все ее достоинства под уродливым внешним покровом: ее кожу, мягкую линию груди, утонченное лицо, необычайной красоты зеленые глаза и, как заключительный штрих, завершающий настоящий шедевр, густые волосы медного оттенка, волнами ниспадавшие ей на плечи и спускающиеся на спину сверкающим покрывалом.

Еще мгновение она рассматривала себя в зеркале, потом отвернулась. Даже сейчас ее собственная привлекательность страшила Друзиллу: слишком долго красота являлась причиной того, что мужчины в ее присутствии превращались в животных.

Когда она вечером спускалась к ужину, ее юное лицо выражало только радость и веселье.

В очередной раз возник вопрос: что же надеть, и опять вдовствующая маркиза дала мудрый совет.

— Надо удивить их, — поучала она Друзиллу. — Вчера вечером ты была благородной дамой, жесткой и непреклонной. Ты выглядела замужней женщиной, а не юной девушкой — именно такая женщина, по их мнению, могла бы поработить этого неуловимого «Холостого маркиза». Сегодня ты должна быть не экзотичной, а юной и непорочной, ты должна не соблазнять, а очаровывать. Они не будут знать, чего от тебя ожидать, когда ты опять предстанешь перед ними.

— О, вы так мудры! — воскликнула Друзилла. — Неужели и я когда-нибудь стану такой же мудрой?

— Только когда доживешь до моих лет, — цинично заметила маркиза, — но тогда вопрос, что надеть, не будет иметь для тебя никакого значения.

Итак, Друзилла выбрала платье из белого парижского газа с расшитым бирюзой подолом. Две ленты в тон камней перекрещивались на груди и завязывались в очаровательный бант на спине.

Из-под платья выглядывали туфельки цвета бирюзы, а белые перчатки на тончайших запястьях были подвязаны такими же бирюзовыми бантиками.

— Как я выгляжу? — спросила Друзилла, входя в спальню маркизы перед тем, как спуститься вниз.

— Ты юна как сама весна, но стоит только посмотреть тебе в глаза… — ответила маркиза.

Друзилла рассмеялась.

— Вы хотите сказать, что в них прыгают чертики?

— Вот именно, — улыбнулась маркиза, — и поэтому, как бы ты ни притворялась, у них даже мысли не возникнет, что с тобой легко совладать.

Но, спускаясь вниз, она размышляла только об одном: как произвести впечатление на маркиза.

Он ждал ее в гостиной, где все должны были собраться перед ужином, и самым удивительным было то, что он приехал вовремя, причем, раньше всех остальных.

Она уже была почти внизу, когда он поднял на нее глаза. Поставив на стол стакан с бренди, которые он держал в руке, Вальдо следил, как она направляется к нему, и во второй раз он обратил внимание на невероятное совершенство ее фигуры, и на таинственное мерцание медно-золотых волос, на которые падал отблеск свечей.

— Как хорошо, что ты приехал вовремя, — сказала Друзилла, сделав реверанс. — Бабушка поручает тебе обязанности хозяина за столом.

Казалось, его глаза подмечают малейшие детали ее туалета, и она догадалась, что он хорошо разбирается в женских платьях.

— А драгоценности? — спросил он.

— В отличие от вчерашнего, я буду без драгоценностей — для разнообразия, — ответила она. — А ты хочешь, чтобы я надела какие-нибудь украшения? Ведь у нас есть из чего выбрать.

— Нет, оставайся как есть, — сказал он, — но надеюсь, в один прекрасный день ты появишься в бриллиантах. Я помню, моя мама казалась мне в них феей из сказки, когда приходила пожелать мне спокойной ночи перед отъездом на бал во дворец.

— Я уже видела фамильные бриллианты Линчей, — заметила Друзилла, — они великолепны. Но я думаю, мне не стоит их надевать, пока мы не поженимся официально.

— Наверное, ты права, — согласился маркиз.

Внезапно Друзилле пришло в голову, что они говорят совсем не о том, что занимает их мысли. Она не очень хорошо представляла, о чем думает маркиз, но все ее существо пронизывал странный трепет, вызванный его близостью и сознанием того, что он совершенно отличался от того юноши, которого она помнила с детства. От того юноши, о котором она так часто думала все эти долгие годы.

И отличие заключалось не только в том, что рассказала о нем старая маркиза, и не в том, что у всех женщин он вызывал восхищение.

Она увидела в нем мужчину, разбудившего в ее сердце неповторимое чувство, необычайная сила которого заставила ее отшатнуться от него, потому что ее охватил необъяснимый страх и беспокойство.

Он улыбнулся, и она обнаружила, что улыбается ему в ответ.

— Сегодня будет еще одно приключение, — сказал он, и очарование его улыбки заставило ее придвинуться к нему.

— Ты прав, — согласилась она. — Кто знает, что случится! Хотя, после того, как нам вчера удалось завоевать принца, у нас больше не осталось важных дел. Если, конечно, сам Архангел Гавриил не спустится к нам с небес!

Наконец приехали гости. Ужин прошел очень весело и интересно. Тонкий, циничный ум вдовствующей маркизы и непредсказуемые замечания Друзиллы заставили всех присутствующих пожалеть, что вечер закончился, и пора отправляться на бал.

— Что хорошего в холостяцком существовании! Кто хочет быть холостяком? — воскликнул один мужчина средних лет, хлопая маркиза по плечу. — Ты счастливый молодой человек, хотя, думаю, ты уже от многих слышал подобные высказывания.

— Да, действительно, — ответил маркиз, и Друзилле стало интересно, не обидно ли ему, что она имеет такой огромный успех.

На прием у Лендсдаунов съехалось очень много народу, поэтому гостям вдовствующей маркизы пришлось еще полчаса пробираться через толпы на лестнице, пока они наконец не добрались до бального зала.

В огромном зале была страшная теснота и давка, и Друзилла начала понимать, почему Вальдо считает подобные приемы утомительными.

Уже далеко за полночь, возвращаясь к маркизу после танца с сэром Энтони Хедли, Друзилла обнаружила, что вдовствующая маркиза уже уехала домой, оставив ей записку, в которой просила ее долго не задерживаться, так как этот бал — не последний, и у Друзиллы впереди еще много интересных визитов.

— Я готова, — обратилась она к маркизу.

— Серьезно? Слава Богу! Прощаться не обязательно, давай, пока есть возможность, сбежим отсюда.

— Хорошо, — согласилась Друзилла.

Она протянула руку сэру Энтони.

— Спокойной ночи, — проговорила она, — спасибо вам. Я получила большое удовольствие от нашего танца даже, несмотря на всю эту тесноту.

— Мне трудно выразить свое наслаждение, — галантно ответил сэр Энтони, поднося ее руку к губам и не обращая внимания на недовольный взгляд маркиза.

— Не понимаю, что нашло на Энтони, — проворчал маркиз, когда они спускались по лестнице. — Он вертит хвостом как самый настоящий лягушатник.

Друзилла промолчала, да маркиз, собственно, и не ждал от нее ответа. Как только подали экипаж, он быстро усадил ее и, к ее полному изумлению, приказал кучеру везти их в Линч-Хаус.

— Я только что вспомнил, — объяснил он, — что я сегодня купил для бабушки подарок — так, пустячок — в благодарность за то, что она для тебя сделала, собирался захватить его с собой, но забыл. Может, ты скажешь слугам, чтобы они положили его на поднос с завтраком. Это будет для нее приятным сюрпризом, когда она проснется.

— Как ты добр! — воскликнула Друзилла. — Я уверена, она будет вне себя от радости. Она часто интересовалась, одобряешь ли ты ее действия.

— Одобряю, как же иначе, — ответил маркиз. Мало кто в ее возрасте может столь решительно взяться за дело.

— Она неподражаема! — В голосе Друзиллы звучали теплота и нежность. — Она такая замечательная! Она полностью прониклась духом нашей затеи. Мы бы без нее не справились.

— Конечно, нет, — подтвердил маркиз. — Вот мне и захотелось подарить ей одну вещь, которая, я уверен, ей очень понравится.

— Жаль, что ты не отдал ей подарок сегодня, — заметила Друзилла и добавила: — А может, лучше завтра. Никто не помешает ей открыть его, и никто не удивится, что ты даришь ей ценные подарки, — или я не права?

— Подарок стоил очень дорого, если ты именно это имеешь в виду, — улыбнулся маркиз, — и уверяю тебя, она будет довольна.

— Так скажешь ты мне, наконец, что это такое? — не смогла сдержать своего любопытства Друзилла.

— Нет, — последовал ответ. — Это и для тебя будет сюрпризом. Так получилось, что у меня два подарка.

— Два? — переспросила Друзилла. — А… а второй для меня?

— Да, второй для тебя, — подтвердил маркиз.

— Я не смогу дождаться утра! — вскричала Друзилла. — Я его тут же открою!

— Прекрасно, — проговорил маркиз, очень довольный ее нетерпением. — Я не заставлю тебя ждать. Я положил подарки в сейф. Ключ только у меня, поэтому тебе придется немного подождать моего возвращения, пока я достану подарки. Мне кажется, тебе не очень пристойно входить в дом твоего жениха в четыре часа ночи!

Он сделал особое ударение на слове «жениха», что вызвало у Друзиллы смешок.

— Если бы только они знали, — заметила она.

— Слава Богу, им ничего не известно, — быстро сказал маркиз.

Лакей открыл дверцу экипажа, и маркиз скрылся в доме.

Друзилла ждала. Свет из холла падал на ступеньки. Через приоткрытую дверь ей был виден позолоченный столик с зеркалом.

«Скоро этот особняк станет моим домом!» — подумала она и ощутила, как ее захлестывает волна непередаваемого восторга.

Внезапно она заметила, как к двери дома подошел мужчина в грубой простой одежде и заговорил с лакеем.

— Это лорд Линч вошел? — спросил мужчина.

— Да, это был его светлость, — ответил лакей.

— Передайте ему письмо. Отдайте прямо в руки, понятно? Никто больше не должен видеть письмо ее светлости.

Последние слова мужчина проговорил почти шепотом, однако, Друзилла услышала все. Она заметила, как мужчина сунул в руку лакея монету и, развернувшись, исчез в темноте.

Повинуясь какому-то бессознательному порыву, не отдавая себе отчета в своих действиях, Друзилла выскочила из экипажа. Она проследовала за направившимся в холл лакеем.

— Отдайте мне письмо, — властно приказала она

— Это для его светлости, мисс, — начал протестовать лакей.

— Я сама передам ему, — сказала Друзилла и забрала конверт.

Лакей с изумлением наблюдал, как, взломав печать, она распечатывает письмо. На листке было всего несколько слов.

«Мне нужно срочно тебя увидеть, я в отчаянии. Жду тебя в своей карете на другой стороне площади.

Ч. »

Друзилла дважды перечитала записку, сложила листок, сунула его за корсаж платья и вернулась к экипажу.

— Черт бы ее побрал! — в ярости пробормотал она. — Никак не может оставить его в покое! Она все испортит! Герцогу станет известно, и разразится скандал! Я не допущу этого. Я остановлю ее, чего бы это мне ни стоило!

Она оглядела площадь, и ей показалось, что за деревьями проступают расплывчатые очертания экипажа.

Еще мгновение она размышляла, потом решительно запахнула накидку и направилась в сад, отделявший дом от площади. Ей пришлось пробираться через густые заросли сирени, ее туфельки вязли в мягкой земле.

Она оказалась права. На площади стояла карета, запряженная одной лошадью.

Несомненно, подумала Друзилла, герцогиня сидит в карете и ждет Вальдо, и эта встреча может наделать гораздо больше неприятностей, чем предыдущие.

Друзилла подбежала к карете и распахнула дверцу.

— Я хочу поговорить с Ч … — начала она, но тут грубые руки схватили ее и втащили внутрь.

Она не успела закричать, не успела сообразить, что происходит, как на голову ей натянули мешок и швырнули на сиденье, а карета рванула с места.

На какое-то время Друзилла онемела от неожиданности, кроме того, ей не хватало воздуха, и от подученного удара у нее перехватило дыхание.

Она открыла было рот, пытаясь позвать на помощь, но резкий грубый голос заставил ее промолчать:

— Это не мужик, это какая-то баба. А он говорил, что должен быть джентльмен.

— Я знаю, — ответил другой голос, — он еще говорил, что, если светлость будет сопротивляться, стукнуть его по башке. Что же нам делать с этой дамочкой?

— На помощь! — наконец закричала Друзилла. — На помощь! Произошла ошибка!

Ее голос звучал слабо и отдаленно через плотную ткань мешка.

— Может, стукнуть ее? — спросил один из бандитов, и она тут же замолчала.

— Не знаю. Она такая маленькая, ты может убить ее, — ответил другой.

Внезапно Друзилла осознала, что ей грозит большая опасность, и решила молчать.

— Она уже не сопротивляется, — сказал бандит, — может, в обморок упала?

— А, может, умерла? — предположил второй, в его голосе послышался испуг. — Мы довольно сильно ее швырнули. Но я ж не думал, что это баба. Я-то ждал какого-то важного мужика — как он и предупреждал.

— И я.

— Думаешь, мы ошиблись?

Наступила тишина.

— Давай спросим, — проговорил, наконец, один них. — И если нам придется стукнуть ее, я сделаю очень осторожно.

— Может, снимем мешок? — предложил второй.

— Нет, не надо. Давай узнаем, что нам делать дальше.

Друзилла поняла, что сидящий рядом с ней мужчина поднялся. Он высунулся в окно и начал переговариваться с кучером.

— Слушай, Чарли, возвращаемся к его милости!

Друзилла не шевелилась. Она вся взмокла, ей не хватало воздуха, она не могла двигаться в этом мешке, спеленавшем ее с головы до ног. О сопротивлении не могло быть и речи.

Кроме того, ее напугало слово «стукнуть», она боялась, что бандит может по ошибке попасть ей в лицо, а не по голове.

Дорога заняла всего несколько минут. Карета катила очень мягко, и Друзилла поняла, что «его милость» живет в фешенебельном квартале города.

Наконец они остановились.

— А ее с собой возьмем? — спросил мужской голос.

— Лучше пойдем и расскажем, что случилось. Не можем же мы бросить эту бабу в реку, пока не узнаем, правильно ли это.

Мужчина выбрался из кареты, и тут Друзилла услышала так хорошо знакомый голос:

— Какого черта вы вернулись? Вы должны были уже давно отделаться от него!

— Нет, сэр, дело обстоит по-другому. Вы говорили, что к карете подойдет джентльмен, а подошла дама.

— Дама? Что вы этим хотите сказать?

Друзилла слышала визгливые склочные нотки, столь характерные для Юстаса в те минуты, когда он был чем-то расстроен или разозлен.

— То, что и говорю, сэр, дама подошла к двери, только после того, как мы втащили ее внутрь, мы поняли, кто это.

— Дураки! Идиоты! Никому ничего нельзя поручить! Дайте мне посмотреть.

Друзилла услышала, как шаги приблизились карете, и поняла, что Юстас заглядывает внутрь.

— Она или в обморок упала, или померла, сэр, — ответил второй мужчина, остававшийся в карете.

— Умерла? Вы что, стукнули ее?

— Нет, сэр, просто немного помяли, когда натягивали на голову мешок.

На мгновение воцарилась тишина, и Друзилла напряженно ждала, боясь пошевелиться.

— Так бросить ее в реку? — робко спросил бандит.

— Идиоты, пустоголовые кретины! Верните ее назад! — взвизгнул Юстас. — Отвезите ее обратно! Оставьте ее на Беркли-сквер! Все решат, что на нее напали грабители.

— А как быть с джентльменом, сэр?

— Забудьте о нем, на сегодня вы достаточно поработали.

— А наши деньги?

— Деньги! О каких деньгах вы говорите? Я заплатил вам половину, как и обещал, и ни пенса больше. Вы этого не заслужили, провалив все дело.

— Мы не виноваты!

— Тем хуже, вы, подонки! Отвезите ее назад и возвращайтесь, но только пешком — я не хочу, чтобы в столь поздний час вы разъезжали в карете. Пешком, понятно?

— Да, сэр.

— А если вы не поторопитесь, вы ничего не получите. «Сапожники», безмозглые болваны! Вам нельзя доверить простейшего дела!

Послышались стук каблуков по ступенькам и звук захлопнувшейся двери. Второй бандит забрался в карету. Кучер стегнул лошадей, и Друзилла поняла, что они едут обратно.

— Он сказал, что мы «сапожники», — сказал один из них. — Давай посмотрим, нет ли у нее каких-нибудь драгоценностей?

— Не надо, оставь ее в покое, — сердито ответил другой. — Если она помрет, именно мы, а не по милость, отправимся на виселицу. Он скажет, что никогда нас не видел, — ты это знаешь не хуже меня.

— Нас могут подстерегать, когда мы будем выгружать ее, — послышался испуганный голос, и Друзилла поняла, что говорит тот, что помоложе.

— Сделаем так, как велено, иначе он нам не заплатит. Он может придумать любую причину и зажать деньги. Нам бы хоть половину получить.

Бандиты замолчали. Друзилла лежала тихо. Дышать в мешке становилось все труднее. Наконец, когда ей стало казаться, что она вот-вот потеряет сознание, карета остановилась.

— Вокруг могут быть люди, — нервно заметил молодой мужчина.

— А ну, давай, поторопись, — скомандовал старший. — Быстро вытаскивай ее, клади на траву.

Даже сейчас у Друзиллы не было полной уверенности, что они не ударят ее, поэтому она старалась не подавать признаков жизни. Ее довольно грубо выволокли из кареты.

Бандиты раскачали ее, она попыталась было как-то смягчить падение, но не успела и ощутила сильный удар о землю…

Она не представляла, как долго пролежала без сознания. Когда открыла глаза, то обнаружила, что мешка на голове нет, а вокруг стоят люди и смотрят на нее.

Она вздохнула полной грудью. В темноте она смутно различала возвышающиеся над нею деревья.

Потом до нее донесся голос маркиза.

— Что там такое? Что вы нашли?

— Вальдо! — попыталась она крикнуть, но возглас застрял в горле.

— Тут какая-то молодая дама, милорд, — услышала она ответ. — Ее выбросили из кареты всего несколько минут назад. Я сам видел это — мы находились неподалеку.

Она с облегчением прикрыла глаза, осознав, что теперь находится в безопасности. Маркиз поднял ее на руки, и на душе у нее стало легко, как в детстве.

Он понес ее через сад в дом.

— Немедленно принесите вина, — приказал он, входя в холл и направляясь в освещенную свечами комнату.

Когда он укладывал ее на диван, она тихонько вскрикнула, так как дала себя знать боль от удара спиной.

— Все в порядке, — успокаивающе проговорил маркиз, — ты в безопасности.

Он взял принесенный дворецким стакан вина.

— Выпей, если можешь, — тихо попросил он, опускаясь возле нее на колени и поднося ее руку к губам.

Она сделала несколько глотков и откинула волосы со лба.

— Со… мной… все в порядке, — неуверенно пробормотала она.

Маркиз взглянул на дворецкого.

— Велите экипажу подождать, Бейтмен. Как только мисс Морли станет лучше, я отвезу ее домой.

— Слушаюсь, милорд, — ответил дворецкий.

Он ушел, и Друзилла услышала, как за ним захлопнулась дверь. С усилием она попыталась лечь повыше.

— Это был… Юстас! — сказала она.

— Я так и думал, — ответил маркиз. — Как ты себя чувствуешь?

— Немного… спина болит, — проговорила она. — Они думали… что я без сознания… иначе они… ударили бы меня.

— Куда они отвезли тебя? — спросил маркиз.

— Они думали, что поймали тебя… — объяснил Друзилла. — И собирались… утопить…

— Боже мой! — Не было сомнения, что это известие шокировало маркиза. — Не могу поверить! — воскликнул он, подходя к камину. — Неужели Юстас решился пойти даже на преступление, лишь бы заполучит наследство? Невозможно.

— Это… правда, — тихо сказала Друзилла. Внезапно она сообразила, что ее волосы растрепаны, и с нечеловеческим усилием подняла руки, пытаясь собрать их.

— Я знал, что у него с головой не все в порядке, — сказал маркиз, — но не настолько же.

Друзилла встала. Ноги были как ватные.

— Нам повезло, что вместо тебя к карете подошла я, — заметила она. — По их разговорам я заключила, что это безжалостные люди, готовые на все ради денег. Они оглушили бы тебя ударом по голове и бросили бы в Темзу, а… Юстас стал бы наследником.

— Невероятно! — вскричал маркиз. — Совершенно невероятно!

Друзилла тихо вздохнула.

— Я же говорила тебе, что он опасен, — сказала она.

Она ощутила такую сильную слабость в ногах, что ей пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

— Я думаю, тебе лучше отвезти меня… домой, еле слышно проговорила она.

— Хорошо, — ответил маркиз. — Но сначала объясни мне, Друзилла, что заставило тебя подойти к карете? Лакей сказал мне, что принесли письмо.

— Я… я… думала, — смущенно начала Друзилла. — Я думала… что там кое-кто ждет… тебя.

— Кто?

Вопрос прозвучал как выстрел. Дрожащими руками Друзилла вытащила из-за корсажа письмо и без слов протянула его маркизу. Он прочитал записку, и губы его сжались. Он медленно разорвал листок на мелкие кусочки.

— Итак, ты вознамерилась вмешиваться в мою личную жизнь, — ледяным тоном заключил он.

— Я… не хотела… скандала, — запинаясь пробормотала Друзилла. — Я… боялась… что герцог… может навредить тебе.

— Я требую, чтобы в будущем, — сказал маркиз, выбрасывая обрывки письма в корзину, — ты дала мне возможность самостоятельно улаживать все мои дела.

— Да… конечно, — робко согласилась Друзилла.

Он с подозрением посмотрел на нее.

— Я настаиваю на этом, — добавил маркиз. — Не вмешивайся в мои дела. Я очень сожалею о случившемся, тебе, наверное, было жутко, и в то же время это должно послужить тебе уроком.

Упрек, прозвучавший в его словах, мгновенно заставил улетучиться чувство смущения и вины, охватывавшее Друзиллу.

— Прекрасно, — сказала она, обретая душевное равновесие. — В следующий раз я разрешу им прикончить тебя. Но прежде чем ты дашь твоему кузену Юстасу возможность удовлетворить все его притязания, составь завещание в мою пользу.

— Дам возможность Юстасу! — вскричал маркиз.

Он впился глазами в Друзиллу, которая гордо выдержала его взгляд.

Она была бледна, волосы растрепаны, но вздернутый подбородок ясно давал понять маркизу, что эта крохотная хрупкая женщина полна отваги и непреклонна в своем намерении защитить себя, всем свои видом бросая ему вызов.

И вдруг он капитулировал.

— Ты маленький чертенок, Друзилла! — воскликнул он. — Ты вывернешься из любой, самой сложной ситуации. Отлично, я напишу завещание в твою пользу и сделаю все возможное, чтобы расстроить планы Юстаса. Но в другой раз не распечатывай предназначенные мне письма.

— Меня охватывает сожаление, что эти мужики не стукнули тебя хорошенько по башке, — сказала Друзилла.

Он рассмеялся.

— Ты маленькая злючка, правильно? Но клянусь Богом, ты храбрая! Другая на твоем месте, пережив подобное потрясение, сразу же потеряла бы голову от страха. Пойдем, Друзилла, я отвезу тебя домой. Полагаю, мы никому ничего не расскажем.

— А как быть с Юстасом? — спросила она.

— Что мы можем сделать? — проговорил маркиз. — Ты не докажешь, что это был именно он. К тому же, готова ли ты предстать перед судом в качестве свидетеля и рассказать о случившемся? Ведь разразится скандал, не так ли? Нет, я должен быть настороже, пока, по крайней мере, не сделаю завещание.

— Прости меня, — тихо сказала Друзилла. — Мне не следовало бы говорить этого.

Она опустила голову, устыдясь своей грубости. Маркиз подошел к ней. Он смотрел на нее со странным выражением.

— Ты храбра как лев, — мягко проговорил он. — Поэтому я все тебе прощаю.

Хотя в ответ она засмеялась, он видел, с каким трудом дается ей каждое движение, как она измучена.

— Обопрись на мою руку, — предложил он, — или мне взять тебя на руки?

— Нет, — ответила она. — Все в порядке. А можно мне… получить… мой подарок?

Глаза маркиза заблестели.

— Несмотря ни на что, ты остаешься самой настоящей женщиной! — воскликнул он. — Никакие страхи не заставили тебя забыть о моем подарке!

— Я так много лет не получала никаких подарков, — объяснила Друзилла. — Да, действительно, с тех пор как умерла мама, мне никто ничего не дарил. У моего папы не было времени на подобные мелочи.

— Бедная Друзилла, — нежно проговорил маркиз. — Надо срочно наверстывать упущенное. Итак, вот тебе мой первый подарок. Я купил его, так как считал, что мне вменяется в обязанность делать тебе подарки. Но сейчас я испытываю самое искреннее наслаждение, вручая его тебе. Спасибо, Друзилла, что спасла мне жизнь.

При этих словах он достал маленькую коробочку, обтянутую розовой кожей, и вложил ее в ручку Друзиллы. Когда она открыла ее, то не смогла сдержать возгласа восхищения. В коробочке лежало кольцо с огромным бриллиантом, окруженным более мелки камешками.

— Как красиво! — воскликнула она. — Неужели это мне?

— Это обручальное кольцо, — объяснил маркиз. Но мы с тобой знаем, что оно символизирует и кое-что другое.

— Что? — спросила Друзилла, ее глаза заблестели.

— Еще одно приключение Искательницы приключений, — улыбнулся он.

В его глазах промелькнуло какое-то странное выражение, от которого у Друзиллы перехватило дыхание.

Глава 5

— До вашей свадьбы осталось всего четыре дня, — напомнила Друзилле маркиза, когда они поднимались к себе, чтобы переодеться к ужину.

— Да, всего четыре дня! — повторила Друзилла, и от этой мысли у нее стало легко на душе.

Как только они с маркизом поженятся, они уедут из Лондона в Линч, и тогда Вальдо решит, куда они отправятся проводить медовый месяц: во Францию или в Италию.

И что бы они ни решили, напряжение, которое она испытывает в течение последних недель, отпустит ее.

Они будут вдали от Юстаса, свободны от страхов, что он может предпринять еще одну попытку. Его ненависть была направлена и на нее, и на маркиза.

Как бы сговорившись, они никогда не говорили о Юстасе, но его зловещая тень все время витала над ними, мысль о его враждебности не покидала их.

Друзилла постоянно искала его глазами на всех приемах, балах, в ассамблеях, куда его обязательно приглашали, так как он принадлежал к знатному роду.

Но даже если он и приходил на приемы, он никогда не приближался к ней. Несколько раз они сталкивались с ним нос к носу, он ограничивался вежливым поклоном, но она видела насмешливый вызов в его темных глазах, как будто он обвинял в том, что именно она толкнула его на преступление.

Она прекрасно знала, что маркиз очень осторожен, и все время следит, чтобы вокруг были его друзья. Он больше не ходил домой пешком, хотя раньше делал это довольно часто.

Если он отправлялся на прогулку верхом, его всегда сопровождал или сэр Энтони, или один из приятелей, а под предлогом страха перед грабителями, он распорядился предпринять дополнительные меры предосторожности в своем доме на Беркли-сквер и в доме маркизы на Керзон-стрит, приказал слугам запирать на ночь все двери и окна. Вместо старого больного ночного сторожа он нанял молодого парня.

И все-таки мысли о нападении со стороны Юстаса не покидали их, поэтому Друзилла считала, что если они уедут из города, их жизнь станет спокойнее.

Все ее размышления вертелись вокруг Юстаса и ее свадьбы, но иногда по ночам она просыпалась и начинала размышлять, как сложатся их отношения с маркизом после венчания.

Ей трудно было представить их будущую совместную жизнь.

Когда она думала о Линче, она вспоминала себя ребенком, мчащимся по саду, продирающимся сквозь кустарник, блуждающим по сосновому лесу, который в своем воображении она населяла драконами, ведьмами и другими героями из сказок

Для нее Вальдо всегда был юным рыцарем, он приносил радость и веселье в ее одинокое и однообразное существование. И сейчас ей было довольно трудно осознать, что юноша из детства и этот элегантный красавец — один и тот же человек.

Временами ей становилось интересно, что он думает о ней теперь, когда ее вступление в светское общество сопровождается таким огромным успехом, когда стук дверного кольца в доме маркизы не умолкает с утра до вечера, извещая о приходе посыльных с приглашениями и цветами.

Его больше не мучил страх быть осмеянным своими друзьями, он больше не боялся расспросов по поводу его скоропалительной женитьбы.

Но разве их тайное бракосочетание в замке, разве страх перед болезненной ненавистью Юстаса хоть немного сблизили их?

Ответ мог быть только один: «Нет». Ведь до сих пор они практически ни разу не оставались наедине.

С того дня, как они вдвоем катались в парке, он больше ни разу не приглашал ее на прогулки, за исключением тех случаев, когда их сопровождала вдовствующая маркиза или к ним присоединялся Энтони Хедли.

Хотя они довольно часто выезжали вдвоем.

Они ездили в Рейнлаф, гуляли в садах Воксхолла, каждый вечер они отправлялись на бал или в ассамблею, но, почти во всех случаях, их кто-нибудь сопровождал.

Скоро они уедут в Линч и останутся наедине, сказала себе Друзилла. Эта мысль вызывала у нее непонятные ощущения, которые она объясняла безумной радостью от перспективы вновь увидеть Линч, от сознания, что она станет хозяйкой этого большого дома, прославившегося своей красотой, величием и историей.

Как часто после того, как они с отцом уехали из Линча и поселились в поместье Уиндлгэм, она мечтала об этом, и в ее девичьих мечтах солнце, красота и радость жизни были неразрывно связаны с мальчиком по имени Вальдо.

В ее ушах звучал его голос, когда он звал ее, когда командовал, давал указания, а она безропотно подчинялась, польщенная его доверием и счастливая, что ему с ней интересно.

Всего четыре дня!

— О, какое облегчение! — воскликнула Друзилла, присаживаясь за туалетный столик. — И больше никаких примерок!

Ее гардероб уже был заполнен до отказа самыми разнообразными элегантными и дорогими платья — она никогда не могла представить, что у нее будут такие туалеты, которые дадут возможность в полной мере проявиться всей ее красоте, превратив ее из гадкого утенка в настоящую Принцессу-лебедь, как она в мыслях называла себя.

Как и было задумано, с первого дня каждое ее появление в свете производило фурор: все, не умолкая, обсуждали ее и строили различные предположения, пока в один прекрасный день она не оказалась на гребне популярности.

Она знала, что стала самой знаменитой молодой дамой в Лондоне, хотя некоторые завистливые мамаши и бросали на нее леденящие душу взгляды.

— Иногда мне кажется, что они меня ненавидит, — жаловалась она маркизе после того, как одна почтенная дама старой закалки устроила ей нечто вроде скандала.

— Конечно, они тебя ненавидят, — хмыкнула маркиза, — и неудивительно. Им надо хорошо пристроить своих неинтересных дочек, а тут появляешься ты и снимаешь все сливки. У них есть право так относиться к тебе!

— По крайней мере, мне удалось убедить всех, что я действительно околдовала Вальдо, — тихо проговорила Друзилла.

— Все считают, что вы женитесь по любви, — саркастически заметила маркиза.

При этих словах Друзилла подняла на нее глаза и спросила:

— Вы думаете, они в это верят? Надеюсь, они и дальше будут верить.

— Все зависит только от тебя, — сказала маркиза, — и, конечно же, от моего внука.

— Да, вы правы, — согласилась Друзилла. — ведь я не в его вкусе, так?

— Ему всегда нравились блондинки, — ответила маркиза, не считая нужным что-то скрывать от нее. — У него была герцогиня, еще куча красивых вертихвосток — я даже имен их не помню. Да, они все были блондинками, и его последняя любовница тоже.

— Его любовница?

Резкость, прозвучавшая в ее вопросе, не укрылась от внимания маркизы.

— Прости меня, детка. Мне не следовало бы говорить этого. Я думала, ты знаешь.

— Нет, я ничего не знала, — ответила Друзилла, — но это… естественно… не имеет значения.

— Совершенно не имеет, — подтвердила маркиза. — Красивый молодой человек должен утвердиться как мужчина, хвастаясь своей любовницей так же, как он хвастается красивой лошадью.

— А кто она? — тихо спросила Друзилла.

Поколебавшись, маркиза ответила:

— Бьянка де Сильва.

— Актриса! — вскричала Друзилла.

— Если можно ее так назвать, — ехидно заметила маркиза. — Ее взяли в Ковент-Гарден только потому, как я понимаю, что она гораздо смелее многих молодых актрис выставляет напоказ свое тело.

— Когда мы были в Ковент-Гардене, я не обратила на нее внимания, — сказала Друзилла, — но мне запомнилось ее имя. Оно было в программке.

Она наморщила лоб, стараясь припомнить Бьянку де Сильва.

— Она не стоит твоего внимания, — резко сказала маркиза. — Самая обычная потаскуха, недостойная того, чтобы ее обсуждали благородные дамы. Это яркий цветок, который мужчина срывает в минуту цветения и выбрасывает, как только он увял. Герцогиня и ей подобные намного опаснее любой самой ничтожной проститутки.

— Конечно, вы правы, — согласилась Друзилла.

И в то же время мысль, что у маркиза есть любовница, беспокоила ее. Она не знала почему. Вдовствующая маркиза была абсолютно права, когда утверждала, что среди молодых щеголей модно хвастаться своими любовницами. Особенно такими, которыми хотели бы обладать остальные, — это придавало соревнованию особую остроту, и ради возможности испытать подобные ощущения стоило потратить деньги.

Как же выглядит Бьянка де Сильва? Если бы она помнила!

У Друзиллы возникло желание попросить маркиза еще раз отвезти ее в Ковент-Гарден, однако она понимала, что, если после сегодняшнего разговора они пойдут в театр, маркиза будет над ней смеяться за то, что она не смогла превозмочь своего любопытства.

«А почему, собственно, меня должны беспокоить его женщины? — спрашивала она себя. — Какое мне дело до того, сколько у него было любовниц, кому он оказывает знаки внимания? Если он относится мне с должным уважением, если я — его жена, хозяйка его дома, какая мне разница, чем он занимается на стороне?»

Она пыталась убедить себя, что ее молитвы услышаны Господом, что она обрела покой и счастье.

Всего месяц назад она была заточена в классной, ограничена обществом маленькой девочки и слуг, ей приходилось заниматься дополнительной работой, которую безжалостно наваливали на нее, и никогда ее не покидал страх, что в любой момент появится мужчина, которому, несмотря на все ее ухищрения казаться как можно более уродливой, она понравится.

— А теперь можете смотреть на меня! — громко крикнула Друзилла.

Она вскочила и подошла к высокому зеркалу, встроенному в дверцу гардероба.

Она стояла и смотрела на свое отражение: на элегантно уложенные волосы, мерцающие таинственным блеском; на молочной белизны кожу; на изящное платье с высокой талией, которое только подчеркивало совершенство ее фигуры, не преступая при этом дозволенных границ

Переведя взгляд на свое лицо, она увидела в зеленой глубине глаз вопрос, который так мучил ее, однако она боялась признаться себе в этом.

— Я счастлива! — с вызовом объявила она. Казалось, эхо ее слов еще звучало в тот момент, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла горничная, неся в руках бальное платье, которое Друзилла должна была надеть сегодня вечером.

Бал устраивали в Девоншир-Хаусе — этот прием был не только самым значимым в году, он также был одним из последних в сезоне. Как сообщил принц, после бракосочетания маркиза он собирался отбыть в Брайтхелмстоун, поэтому мало кто имел желание тратить огромные деньги на приемы, когда большая часть бомонда уезжала из Лондона.

— И что же я должна надеть сегодня, Роза? — обратилась Друзилла к своей горничной, наблюдая, как та раскладывает на кровати принесенное платье.

— Ее светлость решила, что вам больше всего подойдет бледно-зеленый газ, мисс, — ответила горничная, — она также подумала, что вам захочется надеть жемчужный гарнитур. Ожерелье очень красиво.

— Да, конечно, — согласилась Друзилла.

Но когда горничная разложила на туалетном столике ожерелье из жемчужин и бриллиантов, Друзилла засомневалась.

— Мне всегда говорили, что жемчуг — к слезам, — сказала она, в большей мере обращаясь к себе самой.

— О нет, мисс, — запротестовала Роза, — только тогда, когда его надевают к подвенечному платью. Во всех других случаях он приносит счастье, так говорит ее светлость.

— Я уверена, что ее светлость не ошибается, — сказала Друзилла, почувствовав, как к ней возвращается хорошее настроение.

Она не могла не признать, что великолепно выглядит в зеленом воздушном платье: в этом туалете она походила на нимфу, выплывающую из тумана, который по утрам мягким покрывалом окутывал озеро в Линче.

На фоне белоснежной кожи жемчужины казались розовыми, такой же жемчужный браслет украшал запястье.

Однако кольцу, которое также входило в гарнитур, Друзилла предпочла подаренное маркизом бриллиантовое кольцо.

С той страшной ночи, когда ей посчастливилось спасти Вальдо жизнь, заняв предназначенное ему место, она почти что никогда не расставалась с этим кольцом.

— Оно принадлежит мне, — не раз повторяла она, — это мое собственное украшение.

Она не снимала его даже на ночь. Иногда камни вспыхивали таинственным огнем, который был отблеском огня, тлевшего внутри нее. Этот огонь вызывал в душе странный трепет, который волнами разливался по всему телу, вызывая ощущение полного восторга, но это необъяснимое, никогда не изведанное ею в жизни волнение было скорее предвозвестником настоящего большого чувства.

— Вы изумительно выглядите, мисс, — сказала Роза, собираясь уходить. — Надеюсь, его светлость тоже будет так считать.

— И я надеюсь, — улыбнулась ей Друзилла.

Но когда она спустилась вниз, ей показалось, что маркиз чем-то озабочен. Его приветствие звучало не лениво, но довольно холодно.

Они отправились в Девоншир-Хаус. Их сопровождала вдовствующая маркиза и ее старый знакомый, ушедший в отставку генерал, который, как они ни сопротивлялись, прочел им целую лекцию о плохой подготовке англичан в войне с Наполеоном, не преминув сообщить при этом, как поступил бы он, если бы сам руководил военными действиями.

Хотя его рассказ и был очень ярким, обилие подробностей утомило Друзиллу, и она перевела взгляд с генерала на маркиза.

Солнце уже село, и на небе стали появляться первые звезды, но еще не стемнело, поэтому она разглядела, что у маркиза усталый вид. Неужели, подумала Друзилла, угрозы Юстаса беспокоят его гораздо больше, чем ей кажется?

Потом она вспомнила, что, когда они вчера вечером уезжали с приема домой, маркиз выглядел веселым, у него было прекрасное настроение.

Тогда у нее возникло подозрение, что он собирается на какую-то вечеринку, — теперь же подозрение превратилось в уверенность. Совершенно ясно, что домой он вернулся поздно, очень поздно, но с кем же он провел время?

Этот вопрос мучил ее весь вечер.

Коляска въехала в украшенные позолоченными наконечниками кружевные ворота Девоншир-Хауса.

Вся подъездная аллея была загромождена самыми разнообразными экипажами, между которыми сновали грумы с факелами; лакеи в отделанных позолоченными галунами ливреях подавали руки сверкающим драгоценностями гостям, помогая им выбираться из экипажей на красный ковер, по которому они шествовали в огромный холл с круглой лестницей, мраморными статуями и громадными портретами всех предков Девонширов.

— Единственное, в чем можно быть уверенным, — проговорил маркиз, пока они стояли на лестнице в ожидании, когда их представят, — так это в том, что здесь соберется интересная компания для игры в карты.

— Тогда я пойду с тобой, — заявила маркиза. — Я страшно устаю от этих неудобных стульев в бальном зале, к тому же, там шумно. Я вовсе не собираюсь играть по-крупному. В отличие от тебя, я не могу позволить себе подобную расточительность в азартных играх.

— Чепуха, бабушка, — ответил маркиз. — Когда доходит до ставок, у тебя сразу же начинают чесаться руки. К тому же, если мне не изменяет память, ты всегда выигрываешь.

Маркиза хихикнула.

— Не всегда, — поправила она его, — в молодости иногда проигрывала, но это совсем меня не беспокоило, так как я верила в поговорку: «Не везет в картах — повезет в любви».

— Нельзя говорить этого при Вальдо, мэм, — вмешался сэр Энтони. — Если он сегодня выиграет, перед ним сразу же встанет вопрос, чем занимается мисс Морли. Это должно было бы немедленно оттолкнуть его от карточного стола.

— Не слушай его, — Друзилла с улыбкой повернулась к маркизу. — Я знаю, как тебе ненавистны танцы. Если мне не с кем будет танцевать, я приду за тобой.

Маркиз с благодарностью посмотрел на нее.

— Должен заметить, Друзилла, ты более благоразумна, чем большинство женщин!

Он обменялся приветствиями с герцогом и герцогиней Девонширскими, а Друзиллу мгновенно окружили молодые щеголи, умолявшие ее оставить для них хоть один танец. Она отвлеклась на некоторое время, чтобы заполнить бальную карточку. Когда же она огляделась, то увидела, что Вальдо и вдовствующая маркиза уже ушли.

— Я оказалась одна, — обратилась она к сэру Энтони, которому она пообещала первый танец. — Представляете, какой приговор вынесут мне сильные мира сего?

Сэр Энтони перевел взгляд на восседавших на подиуме вдовствующих маркиз в диадемах и с лорнетами. Они внимательно разглядывали танцующих, обрушивая на них шквал критики.

— Они похожи на громко кудахтающих старых куриц, — заметил он. — Можете быть уверены, они про кого не скажут ни одного доброго слова, даже про самих себя.

— Возможно, придет день, и я тоже буду здесь сидеть, — улыбнулась Друзилла. — Подобные думы навевают грусть, не правда ли?

— Вы слишком сильны духом и неправдоподобно красивы, поэтому вы никогда не будете так выглядеть, — ответил он.

Она улыбнулась ему, но блеск его глаз смутил ее, и она отвела взгляд от его лица.

— Друзилла… — тихим голосом начал сэр Энтони.

Она подняла руку и приложила свой пальчик к его губам.

— Нет, не надо говорить… этого.

— Откуда вы знаете, что я собираюсь сказать? — спросил он.

— Я догадалась,— ответила Друзилла. — Вы можете этим все испортить. Я так счастлива, что вы мне друг, а мне сейчас очень нужны… друзья.

— Но это вовсе не дружеские чувства, — запротестовал сэр Энтони. — Чертов Вальдо, почему мы с вами не познакомились раньше?

— Прошу вас, давайте останемся друзьями, — взмолилась Друзилла. — Мне трудно объяснить вам, почему, но мы с Вальдо очень доверяем вам. Ваша дружба очень много значит для нас.

Блеск его глаз, которого она так боялась, стал меркнуть.

— Я хочу только одного — сделать что-нибудь для вас, — сказал он, — и, конечно, для… Вальдо. Так уж получается, что мужчина не всегда может бороться со своими чувствами.

— Но не следует проявлять их, — настаивала Друзилла. — Прошу вас, Энтони, дайте мне слово, что вы никогда не дадите волю своим чувствам.

Бессознательно она обратилась к нему по имени.

Он предложил ей руку, и они направились на балкон, который выходил в сад.

— Вы так красивы, Друзилла, — хрипло проговорил он. — Вы можете свести с ума любого мужчину, вы можете заставить его забыть обо всем на свете: о верности долгу, о чести — обо всем, кроме любви к нам.

— Мне кажется, ваше чувство ко мне — не любовь, — возразила Друзилла.

Он попробовал было протестовать, но она подняла руку.

— Нет, дайте мне договорить. Я немного нравлюсь нам, возможно, я возбуждаю ваш интерес, так как я — новое лицо, совершенно незнакомый вам человек. Но это не любовь. Любовь не такая, я ее представляю совсем по-другому.

— Что же такое любовь? — глухо спросил сэр Энтони.

Друзилла задумалась, а сэр Энтони внимательно наблюдал за ней.

— Мне кажется, — наконец проговорила она, — любить — это значит быть неотъемлемой частью друг друга. Каким бы ни был человек, которого любишь, хорошим или плохим, красивым или уродливым — это не имеет значения. Мне трудно объяснить. — Она замолчала, потом сказала, покачав головой: — Не слушайте меня, я говорю чепуху. Я никогда в жизни не любила, но просто мне кажется, что любовь проявляется… именно так.

— Именно так я и относился бы к вам, если бы вы полюбили меня, — признался сэр Энтони. — Еще не поздно, Друзилла. Бегите со мной сегодня, завтра — в любой момент, но только успейте до будущего вторника, когда вы выйдете замуж за Вальдо.

— А что будет с Вальдо?

— Он как-нибудь переживет, — нетерпеливо проговорил сэр Энтони, и этими словами он яснее ясного дал понять Друзилле, что ему прекрасно известно об отношении Вальдо к ней.

— Спасибо, дорогой Энтони, — мягко сказала она. — Если бы это было возможно, я бы, может, подумала над вашим предложением, но теперь уже поздно.

— Поздно? — эхом отозвался он.

Друзилла кивнула.

— Слишком поздно, — подтвердила она.

— Мисс Морли, я вас везде ищу — вы мне пообещали этот танец, — раздался голос.

Она отвернулась от сэра Энтони, понимая, что их разговор окончен, и в то же время, испытывая легкую грусть при виде страдания, написанного у него на лице.

«Он справится», — подумала она, и следующие два часа посвятила тому, чтобы упрочить свою репутацию блистательной красавицы и остроумной женщины.

Время уже перевалило за час ночи, когда она почувствовала усталость. В зале было страшно душно, к тому же, несмотря на голод, у нее не было желания есть.

В разбитом позади дома саду деревья и клумбы были подсвечены крохотными огоньками, отчего создавалось впечатление, что находишься в сказке; высокие струи воды, выбрасываемые фонтанами в звездное небо, рассыпались на мельчайшие сверкающие капельки; для тех, кто отважился бросить вызов условностям, в самых укромных уголках сада были расположены изящные увитые розами и жимолостью беседки, в которых эти храбрецы могли бы уединиться.

Друзилла прогуливалась по дорожке в сопровождении молодого человека, с которым она только что танцевала. Это был довольно напыщенный субъект, очень гордившийся своей службой в лейб-гвардии. Друзилле уже начал надоедать его нескончаемый рассказ о том, как плохо показали себя его лошади на состоявшихся на прошлой неделе в Ньюмаркете скачках.

Он все бубнил и бубнил, и наконец Друзилла решила, что с нее хватит.

— Меня мучает жажда, — жалобно проговорила она. — Не могли бы вы принести мне попить.

— С большим удовольствием, — галантно отозвался он. — Чего бы вы желали: шампанского?

Друзилла покачала головой.

— Нет, от шампанского еще сильнее захочет пить. Лучше стакан лимонада.

— Я вернусь через минуту, мисс Морли, — пообещал он.

Он огляделся и заметил слева маленькую беседку.

— Соблаговолите обождать меня здесь. Я обернусь в мгновение ока.

— Спасибо, вы очень добры, — сказала Друзилла. Она присела, обрадованная, что хоть немного отдохнет от разговоров. С одной стороны беседка была ограждена искусно подстриженными тисами, скрывавшими ее от любопытных глаз прогуливавшихся в саду молодых людей, которым могло взбрести в голов подсесть к Друзилле.

Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Ее стала одолевать дремота, когда внезапно она почувствовала, что в проеме беседки кто-то стоит.

— Как вам удалось так быстро… — начала было Друзилла, но тут у нее вырвался возглас неподдельного ужаса…

Вдовствующая маркиза собрала выигранные деньги и встала из-за карточного стола.

— Уже поздно, и мне пора спать, — сказала она. — Интересно, где Друзилла?

Маркиз, игравший за тем же столом, тоже поднялся.

— Мне поискать ее?

Маркиза покачала головой.

— Пусть девочка веселится, только скажи ей, что я поехала домой. Когда она соберется уходить, отвези ее домой. Я велю прислать за ней экипаж.

— Хорошо, бабушка, — проговорил маркиз. — Полагаю, ты так спешишь, потому что тебе хочется поскорее отвезти домой хитростью вытянутые из нас деньги. Благодарю тебя за то, что ты облегчила мои кармины.

— И мои! — жалобно вскричал один из игроков.

— Вы мне льстите, — довольно проговорила маркиза. — Вам, как и мне, прекрасно известно, что только мое присутствие лишило вас возможности проявить в игре всю ловкость, на которую вы способны.

— Позвольте заметить, мэм, я благодарен Богу, что вы с вашей удачливостью не являетесь членом клуба Уайта, — заявил один из мужчин, галантно целуя маркизе руку.

Маркиз проводил ее к экипажу.

— Не давай Друзилле задерживаться слишком поздно, — посоветовала она, когда лакей закрыл за ними дверь.

Маркиз вернулся наверх в бальный зал. Друзиллы там не было, и он спустился в столовую. Он оглядел всех сидящих за столиками, но и там его будущей жены не было.

— Где Друзилла? — спросил он сэра Энтони, встретив его на лестнице в сопровождении дамы, с которой он направлялся в бальный зал.

— Я уже довольно давно ее не видел, — ответил сэр Энтони. — Здесь ужасно жарко — думаю, она в саду.

— Надеюсь, там я и найду ее, — вяло проговорил маркиз и ушел.

Он медленно брел по дорожкам, размышляя, как поступить. Он понимал, что у него нет возможности искать Друзиллу в разбросанных по всему саду беседках, потому что заглядывать внутрь неприлично. А на дорожках, вьющихся между фонтанами и клумбами, Друзиллы не было.

Внезапно он услышал ее голос.

— Оставьте меня в покое! Не смейте подходить мне!

Она говорила очень резко, но у него не вызывало сомнения, что она крайне напугана.

— Неужели вы на самом деле считаете, что я позволю вам сбежать от меня? — послышался мужской голос. — Я так давно ищу вас, столько думаю о вас, так страстно желаю вас. Я едва смог поверить, когда вернулся в Лондон, что это именно о вас все говорят.

— Я помолвлена и скоро выйду замуж, — твердо заявила Друзилла. — Если вы посмеете оскорбить меня, вам придется иметь дело с моим женихом

— Неужели вы можете подумать, что я испугаюсь этого хлыща? — удивился мужчина. — К тому же для меня не имеет значения, помолвлены вы или замужем.

— Дайте мне пройти… Я не желаю стоять и слушать вас! — вскричала Друзилла.

— Вам не удастся так просто отделаться от меня, — прозвучал ответ. — Я хочу вас, Друзилла, Боже мой, как я хочу вас! Одна мысль о вас сводит меня с ума! А эта белоснежная кожа! Как вы не понимаете: если мужчине хоть раз посчастливилось дотронуться до вас, он не сможет устоять против желания вновь прикоснуться к вашему телу! Дьявол, вы были так прекрасны при свете камина, я никогда этого не забуду!

— Дайте мне… пройти!

Маркиз услышал, что крик Друзиллы оборвался, как будто кто-то закрыл ей рукой рот.

Все это время он находился в каком-то оцепенении, но сейчас все его существо напряглось, готовое к решительным действиям.

Он попробовал было пробраться сквозь заросли, отделявшие его от беседки, но оказалось, что все кусты сплелись между собой и образуют сплошную стену.

Он побежал к границе этой непреодолимой преграды, и, когда он, наконец, обогнул ее, он увидел Друзиллу, которая, раскинув руки, бежала к нему навстречу.

Охваченная ужасом, она не видела ничего перед собой, и, только столкнувшись с маркизом, она узнала его.

— О… Вальдо! Вальдо!

В ее голосе слышалось непередаваемое облегчение, и он почувствовал, как ее руки обвились вокруг его шеи.

— Забери меня… отсюда, забери меня!..

— Кто этот человек, что он тебе сделал? — настойчиво спросил маркиз.

Он посмотрел поверх ее головы, но в темноте невозможно было что-либо увидеть.

— Забери меня… отсюда, — плакала Друзилла, не могу… здесь оставаться, не могу…

Маркиз обнял ее и заметил, что она вся дрожит, судорожно хватая ртом воздух.

Ужас сводил ее с ума — маркиз видел, как подобный страх испытывали солдаты, впервые оказавшиеся под обстрелом.

— Все в порядке, — постарался он успокоить ее. — Никто тебе ничего не сделает. Но кто это, черт возьми, такой?

— Забери меня… Бога ради, забери меня… — молила Друзилла.

Маркиз посмотрел на нее. Увидев, что она охвачена паникой, он решил отвести ее в сад, подальше от дома, чтобы дать ей время прийти в себя.

— Все в порядке, — продолжал он уговаривать ее.

Они остановились у самой ограды. Вдруг Друзилла схватила маркиза за руку.

— Я не… вернусь, — опять заплакала она. — Я не хочу… его видеть. Я не вынесу… Ты… не понимаешь

— Нам не надо возвращаться в дом, — проговорил маркиз. — Здесь есть выход. Я сейчас отвезу тебя домой.

В высокой стене, окружавшей сад, была дверь, которая вела на Беркли-стрит. Около двери стоял лакей, который предупредительно распахнул ее перед маркизом.

Вдоль всей улицы тянулась вереница экипажей, ожидавших, когда их вызовут к главному входу на Пиккадили.

Маркиз подошел к коляске, стоявшей прямо напротив двери, из которой они вышли.

— Я маркиз Линч, — обратился он к кучеру. — Этой даме плохо, и мне надо отвезти ее на Керзон-стрит. Это недалеко, к тому же я знаком с твоим хозяином, — он бросил взгляд на герб, — лордом Болтоном. Он не будет против, если ты отвезешь нас.

— Слушаюсь, милорд, — ответил кучер.

Друзилла забилась в угол коляски и закрыла лицо руками. Она молчала, молчал и маркиз. Наконец коляска подкатила к дому вдовствующей маркизы.

— Давно ее светлость ушла к себе? — спросил маркиз у лакея.

— Только что, милорд.

— Зажгите свечи в малой гостиной и затопите камин, — приказал маркиз.

Вид у лакея был удивленный, но он быстро выполнил указания. Маркиз, взяв Друзиллу за руку, отвел ее в малую гостиную на первом этаже, в которой маркиза обычно принимала утренних гостей.

Комната была наполнена ароматом сухих цветочных лепестков, разложенных в плоских вазах. Везде стояли живые цветы. Лакей мгновенно разжег огонь в камине, а маркиз наполнил стакан из графина на столике возле двери и поднес его Друзилле.

— Я ничего… не хочу, — пробормотала она, качая головой.

— Выпей, — потребовал маркиз.

Она подчинилась. Только после первого глотка она поняла, что он налил ей бренди, и этот обрушившийся в нее обжигающий водопад унял дрожь, сотрясавшую все ее тело.

Когда лакей вышел, Друзилла перебралась с дивана на мягкий ковер возле камина. Пламя, набросившееся на сухие поленья, разгоралось все ярче. Он протянула руки к огню.

Маркиз сел на стул.

— Это был Уолден, не так ли? — спросил он.

Она кивнула.

— Мне кажется, тебе следует рассказать мне, что произошло, — сказал маркиз.

Она подняла на него глаза, всем свои видом выражая отказ.

— Нет… — проговорила она, — нет… я не могу.

— Я имею право знать, — настаивал маркиз. — Я слышал, о чем он с тобой говорил, и я должен знать, что он имел в виду, когда сказал «дотронуться до тебя». Ты ведь можешь меня понять.

Друзилла глубоко вздохнула. Зажав руки между коленями, она наклонила голову. В это мгновение она выглядела очень юной и беззащитной — девочкой, которую несправедливо обидели.

Однако ее вид нисколько не смягчил маркиза, он остался непреклонен.

— Я должен знать, Друзилла.

Воцарилась тишина, и он решил, что она так и не отважится рассказать ему. Но вдруг она заговорила.

Ее голос дрожал и прерывался, она запиналась на каждом слове, ее слова звучали так тихо, что временами он едва слышал ее, и все же она говорила и говорила, как бы испытывая облегчение от возможности довериться ему.

Она рассказала, как леди Уолден наняла ее в гувернантки к своим детям. У Друзиллы уже была репутация беспринципной женщины, ей уже пришлось уволиться с нескольких мест, где на нее обрушился целый поток оскорблений, где ей пришлось пройти через все степени унижения.

Ее рассказ был искренним, она ни капли не преувеличивала нанесенные ей обиды, и маркиз прекрасно понимал недосказанное.

Сначала Друзилле показалось, что в доме лорда Уолдена она наконец нашла покой и убежище, которые так долго искала. Леди Уолден была довольно скучная и чопорная особа, однако, общение с нею не было неприятным. Казалось, она даже одобряет то, как Друзилла воспитывает ее детей.

Через некоторое время, когда первое напряжение и страхи улеглись, Друзилла поняла, что ей больше не надо защищаться.

Как она узнала, лорд Уолден почти постоянно жил в Лондоне, в то время как леди Уолден, хрупкой и болезненной женщине, легче было жить за городом, где почти не было светских развлечений.

Когда впервые приехал лорд Уолден, у Друзиллы не возникло никакого ощущения опасности. Это был мужчина средних лет, и она не обращала на него особого внимания до тех пор, пока однажды, когда она вела детей из классной в спальню, он не встал на пути.

Он едва коснулся ее руки — но этого было достаточно! Инстинкт подсказал ей, что перед ней опасность.

На следующий день он зашел в классную сразу после обеда. При виде его она моментально нацепила очки и поднялась.

Она знала, что в это время леди Уолден обычно отдыхает. Дети уже лежали в кроватках, дверь в детскую была открыта, и у Друзиллы появилась надежда, что лорд Уолден решит, будто они спят.

— Добрый день, мисс Морли, — сказал он.

Она сделала реверанс.

— Добрый день, милорд.

— Садитесь, — сказал он. — Я зашел, чтобы проверить, удобно ли вам, есть ли у вас все необходимое.

— Я всем довольна, благодарю вас, милорд.

— А дети вас слушаются? Вам нравится здесь?

— Очень, милорд.

— Прекрасно, прекрасно.

Разговаривая, он медленно приближался к Друзилле, сидевшей возле камина. Наконец он оказался перед ней — огромный, широкоплечий, он стоял и смотрел на нее.

— Не слишком ли вы молоды, мисс Морли, для такой работы?

— Милорд, я занимаюсь воспитанием детей уже два года.

— У вас рыжие волосы, мисс Морли. Это в некоторой степени противоречит вашему смиренному тону.

— Мне очень жаль, что… тон моих волос… неприятен вашей светлости.

— Мне не нравится цвет ваших волос. — Его голос стал зловещим. — Считается, что женщины с такими волосами очень эмоциональны, что внутри них горит огонь страсти

— Но ведь никому не хотелось бы, чтобы гувернантка обладала подобными качествами, милорд.

При этих словах она подняла на него полный упрека взгляд. Но, увидев его глаза, она напряглась, охваченная страхом, и внезапная волна ужаса железной рукой схватила сердце и сдавила горло.

Какое-то мгновение он молча смотрел на нее, потом резко повернулся и вышел. У нее возникло впечатление, что все это время ему с большим трудом удавалось держать себя в руках.

И она поняла, что долгожданному покою, обретенному ею после стольких скитаний, пришел конец, ощущение безопасности исчезло, и ею вновь овладел страх — страх, подобного которому она никогда раньше не испытывала.

Дни проходили за днями, и ничего особого не происходило; однако она понимала, что это только вопрос времени, и взгляды, бросаемые на нее лордом Уолденом, и надуманные причины, которыми он объяснял детям свое присутствие на прогулках, служили лишним доказательством ее правоты.

Она спрашивала себя, что ей делать. Уехать она не могла, ей некуда было пойти. Если она попросит расчет, ей придется отправиться в бюро по найму домашней прислуги, где ей уже сообщили, что найти работу гувернантки практически невозможно, так как у нее нет рекомендаций, и к тому же она слишком быстро увольнялась с предыдущих мест.

Однажды — дело было в конце марта — она собиралась уже ложиться спать, но тут ей сообщили, что ее хочет видеть леди Уолден.

— В десять вечера?! — воскликнула Друзилла.

Экономка сказала:

— Я помогала горничной ее светлости стелить постель, и ее светлость сказала: «Передайте мисс Морли, что я хочу поговорить с ней».

— А его светлость там был? — спросила Друзилла.

— Он был в соседней комнате, — ответила экономка. — Я видела его.

Друзилла колебалась. Может, набраться храбрости и сказать, что она уже легла спать? Но Друзилла понимала, что это бесполезно. Она оглядела классную.

В камине пылал огонь, горела свеча, и от этого комната казалась очень уютной, своего рода убежищем, которое ей все же придется покинуть: экономка ждала ее.

— Хорошо, — сказала Друзилла. — Я иду.

Она закрыла за собой дверь и пошла по коридору. Она пыталась представить, зачем леди Уолден послала за ней, но ничего не приходило ей в голову, она не могла припомнить каких-либо неприятностей с детьми или своих собственных упущений.

Классная комната располагалась в дальнем крыле. Когда, наконец, Друзилла добралась до центральной части дома, она уже успела продрогнуть, к тому же ее знобило от нервного напряжения и беспокойства. Она постучала в дверь спальни.

— Войдите.

Леди Уолден сидела в постели, откинувшись на подушки. Вид у нее был болезненный.

Как узнала Друзилла, ее здоровье было подорвано приступами бронхиальной астмы, усиливавшейся с каждым годом и приковывавшей ее на всю зиму к постели.

Друзилла осторожно вошла. Оглядевшись, она с облегчением увидела, что лорда Уолдена в комнате нет.

— Проходите, мисс Морли, — слабым голосом проговорила леди Уолден. — Я хочу поговорить с вами.

— Что случилось, леди Уолден? Надеюсь, вам лучше.

— Немного лучше, спасибо, — ответила леди Уолден.

— Вы хотите поговорить о детях?

— У его светлости возникло подозрение, что они опять играли на заднем дворе.

— Но это не так, миледи, — запротестовала Друзилла. — Они ни разу не приближались к заднему двору с тех пор, как вы упомянули об этом.

— Его светлость попросил меня поговорить с вами, мисс Морли. Вам известно, что сейчас очень трудно найти хорошего садовника, а Беннет служит у нас уже четыре года. Его светлость боится, что, если он будет чем-то недоволен, он уйдет от нас, и мы больше никогда не найдем такого хорошего работника.

— Да, понимаю, ваша светлость, но уверяю вас, дети никогда не играют ни на заднем дворе, ни в оранжерее. Я все время слежу за ними.

— Замечательно, — сказала леди Уолден. — Уверена, что его светлость ошибся, но он так настаивал, чтобы я немедленно поговорила с вами и предупредила вас из опасений, что завтра могут случиться какие-нибудь неприятности.

— Но почему завтра? — удивилась Друзилла.

— Не знаю, — ответила леди Уолден, — просто его светлость решил, будто завтра к нему обязательно явится Беннет, чтобы выразить свое недовольство.

— Обещаю, что ничего подобного не случится, — попыталась успокоить ее Друзилла. — Не беспокойтесь. Я буду внимательно следить за детьми, ваша светлость, они никуда не пойдут без присмотра.

— Я доверяю вам, мисс Морли, — улыбнулась леди Уолден, — и я очень рада, что Люси стала лучше учиться.

— Благодарю вас, ваша светлость, — сделала реверанс Друзилла. — Спокойной ночи, ваша светлость.

— Спокойной ночи, мисс Морли.

Друзилла возвращалась к себе с легким сердцем. Ничего страшного не произошло, просто лорд Уолден беспокоится о садовнике, этом сварливом старике, он боится, что тот уйдет от него, вот он и пытается свалить на кого-нибудь всю вину за это.

Но понять, почему его светлость решил, что дети играли на заднем дворе, Друзилла не могла.

Она очень спешила, поэтому с трудом переводила дух, когда подходила к классной комнате.

Она открыла дверь и растерялась. Света не было, вся комната была погружена во мрак, и только огонь в камине бросал тусклые отблески на ковер. Внезапно сердце ее замерло, и она закричала: из-за двери вышел лорд Уолден и схватил ее за руки.

Глава 6

Друзилла замолчала, и по ее лицу маркиз понял, что она вновь переживает тот ужасный момент.

Яркий огонь, пылавший в камине, бросал отблески на ее рыжие локоны, превращая их в золото. Но ее глаза потемнели от страха, губы дрожали, тонкие пальцы были судорожно сжаты. Откинувшись в кресле, маркиз молча наблюдал за ней.

Спустя мгновение Друзилла заговорила снова.

— Говорят, что, когда человек тонет, вся жизнь проходит у него перед глазами. В тот момент мне стали очевидны все ухищрения, на которые пускался лорд Уолден, чтобы получить доступ в классную комнату, которую я всегда запирала после того, как укладывала детей спать.

Она боролась с ним, как могла, хотя отлично понимала всю бесполезность своего сопротивления, так как он намного превосходил ее в силе. Его руки сжимали ее в железных тисках, а лицо, склонявшееся все ближе, казалось еще страшнее оттого, что она не могла отчетливо видеть его в полумраке.

Держа ее одной рукой, он обернулся, чтобы закрыть дверь, и в этот момент она вырвалась из его объятий.

Она отбежала в дальний угол комнаты и попыталась отгородиться от него столом, но он легко поймал се. Он победно рассмеялся, и она поняла, что своим сопротивлением лишь сильнее распалила его.

Медленно, неумолимо он тащил ее к каминному коврику, а она тщетно боролась, пытаясь вырваться из его рук. Яркое пламя камина освещало его лицо, которое казалось ей лицом самого дьявола. Она отчаянно отбивалась от него, сознавая, что даже если бы у нее хватило сил закричать, это было бы бесполезно. Классная комната находилась в дальнем крыле дома, и никто, кроме детей, ее не услышал бы

Она ударила его изо всех сил и попыталась расцарапать ему лицо, в то же время отдавая себе отчет в том, что все ее усилия напрасны. В этот момент ее нога подвернулась, она упала на мягкий коврик и поняла, что все кончено. Он набросился на нее и начал срывать с нее платье.

Она попыталась было закричать, но у нее перехватило дыхание, и она лишь слабо застонала.

— Пожалуйста… прошу вас… пощадите… — с трудом выдавила она, но поняла, что он совсем потерял рассудок и даже не слышит ее.

Дешевое ситцевое платье легко поддалось его усилиям. Она услышала, как рвется тонкая ткань, и почувствовала тепло горевшего в камине огня на своей обнаженной груди.

— Спаси меня, Господи, помоги мне! — закричала она, и неожиданно ее голос прозвучал отчетливо громко.

Она почувствовала грубое прикосновение его рук; это были руки охваченного страстью и полностью потерявшего человеческий облик одержимого.

И в тот момент, когда она уже поняла, что только чудо может спасти ее, когда она был готова умереть от ужаса, испытывая отвращение тошноту от близости этого чудовища, которое собиралось безжалостно овладеть ею, ее молитва был услышана.

Она судорожно глотала воздух, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно; он уже срывал с нее юбку, как вдруг у двери послышался тихий голосок.

— Мне хочется пить, пожалуйста, дайте мне воды.

Лорд Уолден неожиданно замер. Поднявшись, он почти автоматически повернулся в том направлении, откуда послышался детский голос. В этот момент Друзилла почувствовала, что она свободна.

Она с трудом поднялась на ноги и, прижимая к груди обрывки своего платья, тяжело дыша, рванулась к ребенку, стоявшему на пороге детской.

Она обхватила девочку руками и втолкнула ее назад в комнату. Затем она захлопнула дверь, заперла ее и принялась придвигать к ней мебель, не обращая внимания на испуганный крик малышки.

Она передвинула комод, кресла и даже шкаф, хотя в обычном состоянии она не смогла бы даже стронуть их с места. Отчаяние придавало ей силы.

Дети сначала молча наблюдали за ней при свете ночника, а затем разразились испуганным плачем.

— Зачем вы это делаете, мисс Морли?

— Чего вы испугались?

— Кто порвал ваше платье?

Вопросы задавала шестилетняя Люси, которая была более наблюдательна, в то время как ее младшая сестренка, просившая пить, только громко плакала, потому что происходило нечто такое, чего она не понимала.

И лишь когда вся мебель, находившаяся в комнате, была сдвинута в кучу около двери, Друзилла рухнула на пол. Она лежала почти без сознания в холоде и в темноте.

Наконец испуганные дети, которые трясли ее и тянули за руки, заставили ее вспомнить свои обязанности. С трудом поднявшись на ноги, она надела халат и уговорила детей улечься в постель.

— Все в порядке, — как заведенная повторяла она, — теперь уже все хорошо.

Но она знала, что впереди ее не ждет ничего хорошего.

Никогда больше не сможет она зайти в классную комнату, не опасаясь, что кто-то нападет на нее из темноты.

Глядя на коврик у камина, она всегда будет вспоминать при этом тошнотворное прикосновение мужских рук, лицо, искаженное похотью, горящие глаза, губы, влажные от страсти.

Наконец дети заснули, но она лежала поверх одеяла, слишком измученная и перепуганная, чтобы раздеться.

Лишь когда наступило утро, она осознала, в каком ужасном положении находится.

Ее первым желанием было упаковать вещи и покинуть этот дом, но она отлично понимала, что в этом случае она больше не сможет найти себе место.

В бюро по найму прислуги ей в прошлый раз совершенно ясно дали понять, что больше не собираются подыскивать для нее работу. Поэтому вместо того, чтобы уехать, как ей следовало бы сделать, она уныло отправилась на поиски леди Уолден.

Пунцовая от смущения, с трудом подбирая слова, движимая отчаянием, она сказала:

— Я вынуждена обратиться к вам, миледи, чтобы вы попросили лорда Уолдена не приходить больше в классную комнату. Я полагаю, вы понимаете, как мне трудно об этом говорить, но прошлой ночью, когда я возвращалась из вашей спальни, он нанес мне оскорбление.

Она хотела было продолжить, но леди Уолден перебила ее.

— Я уже слышала от лорда Уолдена о вашем поведении, мисс Морли, — сказала она ледяным тоном. — Вы немедленно оставите этот дом. Я не дам вам никаких рекомендаций, и, поскольку я считаю, что вы особа, совершенно не подходящая для того, чтобы заниматься воспитанием детей, я не заплачу причитающегося вам жалованья.

— Но это же нечестно! — горячо воскликнула Друзилла. — Завтра ровно месяц, как я служу у вас, не можете же вы выгнать меня из дому без единого пенса в кармане!

Леди Уолден холодно отвернулась.

— Его светлость рассказал мне, как вы докучали ему своими приставаниями, как вы не давали ему прохода. Я считаю себя совершенно свободной от всех обязательств в отношении вас, мисс Морли.

— Его светлость так сказал! — выдавила из себя Друзилла.

— Мне кажется, мисс Морли, — продолжала леди Уолден, — что вы не обладаете ни внешностью, ни способностями, необходимыми для того, чтобы воспитывать детей из дворянской семьи. Я посоветовала бы вам поискать такую работу, где вам не пришлось бы общаться с дамами моего круга или с их детьми.

Друзилла была слишком потрясена, чтобы отвечать. И прежде чем она смогла заговорить, леди Уолден сказала:

— Это все, мисс Морли. Наша беседа окончена.

Друзилла вышла из комнаты, чувствуя себя скорее оскорбленной, чем униженной. Она шла по коридору, глаза ее сверкали от гнева, она с трудом сдерживала ярость, но внезапно ей пришло в голову, что она осталась без средств к существованию.

Она вошла в спальню и обнаружила, что детей там нет. Очевидно, их отправили на прогулку с одной из горничных.

Ее дешевенький чемодан стоял посреди комнаты, а на столе ее ждало письмо.

Еще не открыв его, Друзилла уже знала, что в нем найдет. На листе плотной бумаги, украшенной монограммой, было написано всего несколько слов сильным, твердым почерком.

«Отправляйтесь по адресу: 27, Лавендер-Лейн, Риджентс-Парк».

В конверте лежал соверен. Она сразу же поняла, для чего лорд Уолден нажаловался на нее.

Он отлично знал, в каком она была положении, когда пришла к ним в дом. Она сама призналась, что у нее нет никаких рекомендаций, что с прежних мест ее либо увольняли, либо она вынуждена была уходить сама. Она была глубоко признательна леди Уолден, когда та согласилась взять ее на должность гувернантки к своим детям.

«Он полон решимости заполучить меня», — сказала она себе.

Пусть прошлой ночью он потерпел неудачу — но то, что он был так близок к победе, лишь подстегнуло его.

Первым ее порывом было отнести записку и соверен леди Уолден, но она отбросила эту мысль, понимая, что это ничего не даст. Ее все равно уволят, и она окажется на улице, не имея ни гроша за душой.

Она посмотрела на себя в зеркало и прокляла собственную красоту. Она понимала, что, даже несмотря на гладкую суровую прическу, уродливые очки в стальной оправе и поношенное коричневое ситцевое платье, было в ее внешности нечто, что привлекало мужчин, особенно таких, как лорд Уолден.

— Господи! Что же мне теперь делать?

Закрыв лицо руками, она вспомнила, что накануне молитва спасла ее в самый последний момент, когда она уже решила, что ей ничто не поможет. Бог не оставил ее тогда, неужели он оставит ее теперь?

Она разорвала записку на мелкие клочки и бросила ее в огонь. Ей было противно даже держать ее в руках, потому что к ней прикасались пальцы лорда Уолдена.

Она хотела было оставить себе соверен, чтобы иметь возможность хотя бы уехать отсюда, но поняла, что не может сделать этого, — монета была оскверненной потому, что принадлежала этому человеку. Она подошла к окну, открыла его и швырнула соверен как можно дальше в сад.

«В один прекрасный день кто-нибудь обнаружит его, — подумала она, — и решит, что нашел клад».

Затем она открыла свой кошелек. Там был всего один шиллинг и несколько пенсов, что составляло весь ее капитал. Она сложила вещи в чемодан и отправилась вниз в комнату экономки.

Экономка, чопорная старая дева, служила еще отцу и матери лорда Уолдена. Друзилла знала, как сурово та следила за дисциплиной в доме, с каким неодобрением всегда относилась к молодежи, но в то же время ей нельзя было отказать в справедливости.

— Я уезжаю, мисс Лэсей, — сказала она.

— Я так и поняла со слов ее светлости, — ответила экономка.

— Я не знаю, что она вам сказала, — продолжа Друзилла, — но то, что она думает, — неправда. Вы знаете, что все время, пока я здесь служила, запирала дверь классной комнаты сразу же после того, как укладывала детей спать. Я открывала лишь тогда, когда мне приносили ужин. Прошлой ночью кое-кто проник туда, пока меня не было в комнате.

Какое-то время экономка молчала, затем она посмотрела на Друзиллу, и на ее лице промелькнуло выражение сочувствия.

— Что я могу для вас сделать? — спросила она.

— Не могли бы вы одолжить мне денег на дорогу до Уиндлгэма? — спросила Друзилла. — Когда мой отец был жив, он служил викарием в этом приходе. Я хочу отправиться в замок и попросить герцогиню, чтобы она дала мне какую-нибудь работу — если не гувернантки, так хотя бы швеи. Все, что угодно, лишь бы не умереть с голоду. Клянусь, я верну нам деньги. Я прошу у вас всего лишь взаймы, но, к сожалению, мне нечего оставить вам в залог, кроме моего честного слова.

Экономка поднялась с места.

— Я помогу вам, мисс Морли, — сказала она. — Жизнь не очень легка для молодых леди в вашем положении.

— Легка! — Друзилла с трудом подавила вырвавшееся у нее рыдание. Затем гордость и ненависть к человеку, который довел ее до этого состояния, заставили ее упрямо вздернуть подбородок. — Пока на свете существуют мужчины, — горько сказала она, — женщины могут чувствовать себя в безопасности лишь в том случае, если они стары, безобразны и стоят одной ногой в могиле.

Экономка достала немного денег из старого, потертого черного кошелька.

— Вернете мне, когда сможете, — сказала она, — это не спешно. Много лет назад я пережила то же, что и вы.

— Вы! — недоверчиво воскликнула Друзилла. — И что же произошло?

Экономка печально улыбнулась.

— Тогда мне казалось, что мое сердце разбито, — сказала она. — Но сердце не так легко разбить. Я продолжала работать. Теперь, на склоне лет, я познала мир и покой.

— Вы любили этого человека? — спросила Друзилла, размышляя, не был ли он родственником теперешнего лорда Уолдена.

— Я любила его, — со вздохом ответила экономка. — Но слишком часто любовь — это оружие, против которого у женщин нет защиты.

— Это правда, — согласилась Друзилла, — и могу заверить вас, я никогда не полюблю, никогда!

Она вышла из комнаты, чувствуя прилив сил и облегчение оттого, что не одна она оказалась в таком положении, и что есть женщины, способные понять ее.

Когда старенькая повозка, которой обычно пользовались слуги, везла ее по направлению к воротам, она увидела, что лорд Уолден наблюдает за ней. Он сидел верхом на лошади, и она догадалась, что он хотел проследить за ее отъездом. Возможно, он ожидал, что она кивнет головой или каким-то другим образом даст понять ему, что согласна на его предложение.

Повозка приблизилась к нему, она видела, что он пристально смотрит на нее, но не сделала ни малейшего движения. Он скрывался в тени деревьев, и возница мог даже не заметить его. Но он оказался всего в нескольких футах от Друзиллы, и она почувствовала, как злая воля, исходящая от него, словно притягивала ее к себе. В этот момент она поняла, что он будет безжалостно преследовать ее, куда бы она ни уехала, где бы она ни спряталась.

Она отвернулась от него, но успела заметить, как на его губах появилась торжествующая улыбка, и поняла, что он вспоминает прошлую ночь и то, как она была беззащитна в его руках, как она трепетала и содрогалась от ужаса, не имея возможности сопротивляться его грубой силе.

Повозка, влекомая двумя лошадьми, уезжала все дальше и дальше от него, но Друзилла чувствовала себя так, будто расстояние между ними не увеличивается. Ей казалось, что она никогда не избавится от него, каждую ночь у нее перед глазами будет стоять его лицо, искаженное ядовитой усмешкой, наводя на нее смертельный ужас.

С той поры, не проверив сначала, не прячется ли он за дверью или не скрывается ли где-нибудь в тени, она не могла спокойно лечь спать. Он вторгался в ее сны. Часто она просыпалась от собственного крика, потому что снова и снова во сне переживала тот ужасный момент, когда он держал ее, обессилевшую, в своих объятиях.

Лишь когда она вернулась в Лондон после своего тайного поспешного венчания с маркизом, она на время забыла о лорде Уолдене.

Другие мысли отвлекли ее, к тому же она была так счастлива в обществе старой маркизы. Но теперь всепоглощающий ужас и паника, которые обрушивались на нее при одной мысли о лорде Уолдене, вернулись с новой силой.

Когда она подходила к концу своего рассказа, ее голос дрожал и прерывался. Она повернулась к маркизу и, стоя на коленях, протянула к нему судорожно сжатые руки.

— Он будет… преследовать меня, — запинаясь, прошептала она. — Теперь, когда он знает, где я, не оставит меня в покое. Я не смогу спрятаться от него… о, спаси меня… спаси меня! Я скорее умру, чем позволю ему… снова дотронуться до меня! О Господи, что же мне делать?

В ее голосе и глазах отразился панический ужас. Она вряд ли даже осознавала, с кем говорит. Маркиз видел, что она находится на грани истерики. Он взял ее руки в свои.

— Послушай, Друзилла, — проговорил он, затем увидел, что она не слышит его, и повторил уже настойчивее: — Послушай меня. Ты в безопасности, понимаешь, в полной безопасности. Уолден больше никогда не дотронется до тебя, клянусь тебе!

— Но он сказал… что не оставит меня… в покое, — судорожно выдохнула Друзилла.

— Посмотри на меня, Друзилла, — сказал маркиз, крепко сжав ее руки. Она повернула к нему белое лицо с потемневшими от волнения глазами. Это было лицо человека, от страха почти потерявшего рассудок, поэтому очень мягко, таким ласковым голосом, которого прежде от него никто не слышал, добавил: — Он не причинит тебе зла, Друзилла. Я клянусь тебе в этом, и ты должна мне верить, он больше никогда не приблизится к тебе, никогда не испугает.

— Как ты… можешь быть в этом… уверен? — пробормотала она.

— Я приму меры, чтобы это было именно так, — ответил маркиз.

На мгновение ее лицо прояснилось, но затем она нервно вцепилась в его руку.

— Не собираешься ли ты вызвать его на дуэль? — испугалась она. — Ты не должен этого делать! Разразится немыслимый скандал!

— Я не собираюсь с ним драться, — сказал маркиз, — но я не позволю ему досаждать тебе, это я тебе обещаю.

— Но как… как ты это сделаешь? — настаивала она.

— Ты можешь довериться мне? — спросил он.

Она в отчаянии взглянула на него, как бы ища поддержку. Похоже, то, что она увидела на его лице, придало ей мужества, и он почувствовал, как она слегка расслабилась.

— Ты мне правда обещаешь? — тихо спросила она, похожая в эту минуту на ребенка, напуганного темнотой.

— Я обещаю, — ответил маркиз, — можешь спокойно спать, зная, что отныне ты совершенно свободна от всех этих страхов, которые мучили тебя столько времени.

— Но что ты собираешься предпринять? — спросила она. — Как ты можешь помешать ему преследовать меня?

— Я что-нибудь придумаю, — сказал маркиз с такой уверенностью в голосе, что она не могла не поверить ему.

Она попыталась высвободить руки, и он мгновенно отпустил ее.

— Я верю тебе, — медленно произнесла она, — хотя я не представляю, что ты тут можешь сделать.

— Ты лишь постарайся не думать о нем, — предложил маркиз.

Друзилла вернулась на свое место напротив камина.

— Если бы только я могла быть уверена, что он не прячется где-то поблизости… выслеживая меня… поджидая меня, — еле слышно прошептала она.

— Этого больше никогда не случится, — заверил маркиз.

Она бросила на него быстрый взгляд, и он заметил, что на ее щеках снова появился румянец.

— Из нас с тобой вышла очень унылая пара, — сказала она неровным голосом, и он почувствовал, что ей стоит огромных усилий держать себя в руках. — У тебя на шее висит Юстас, а у меня…

— Не произноси его имени, — прервал маркиз. — Что касается тебя, считай, что Уолдена больше нет, он исчез из твоей жизни. У меня есть один план. Я тебе расскажу о нем завтра, а сейчас тебе лучше пойти лечь спать.

Ему показалось, что она поднялась со свого места почти с неохотой.

— Ты не наделаешь глупостей? — нерешительно спросила она. — Кроме того, если ты вызовешь его на дуэль, он… может убить тебя. Представь себе, какое это доставит Юстасу удовольствие.

— Я пока еще не собираюсь умирать, — улыбнулся маркиз, — хотя сегодня я составил завещание, согласно которому все мое имущество, которое не входит в майорат, остается тебе.

— Я совсем этого не хочу! — резко сказала Друзилла. — Прошлой ночью я была просто раздражена и не думала, что говорила.

— Тем не менее, это была разумная мысль, — возразил маркиз. — Я совершенно не желаю, чтобы после моей смерти все, чем я владею, досталось Юстасу.

— Все это так ужасно, так тревожно, — простонала Друзилла, — а я была так счастлива!

— Не позволяй никому разрушать своего счастья, — ответил маркиз. — Зачем заранее чувствовать себя побежденными? До сих пор мы — ты и я — выигрывали все сражения, разве нет?

Она взглянула на него, и внезапная улыбка преобразила ее лицо.

— Да, до сих пор мы выигрывали, — согласилась она. — Я веду себя глупо, и мои опасения могут лишь накликать беду. До сих пор мне удалось избежать стольких опасностей, я должна быть благодарна судьбе и уверена, что удача на моей стороне.

— Удача на нашей стороне, — твердо сказал маркиз, — ты должна быть в этом уверена, моя маленькая Друзилла. И помни, что вера — это неоценимая поддержка в борьбе. Надо лишь верить в победу, и тогда все злые духи просто-напросто растворятся в воздухе.

— Если бы я могла быть в этом уверена, — сказала Друзилла.

— Ты можешь быть абсолютно уверена, — ответил маркиз. Он взял ее руку и поднес ее к своим губам. — Иди спать, — сказал он. — Ты, должно быть, чувствуешь себя очень уставшей после всего, что случилось. И помни, теперь ты под моей защитой. Никто никогда не причинит тебе зла.

Она взглянула ему в глаза и внезапно замерла. Что-то произошло в этот момент между ними, что-то непонятное, и Друзилла почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она вся затрепетала, ей показалось, что внутри нее вспыхнуло пламя, но в этот момент послышался бой часов, стоящих на камине, и чары рассеялись.

— Уже поздно, — произнес маркиз, — доброй ночи, Друзилла, и спи спокойно.

Он открыл дверь в холл. Сонный лакей, сидевший в дальнем конце у входной двери, с трудом поднялся с кресла.

Маркиз и Друзилла вместе подошли к парадной лестнице.

— Спокойной ночи, — мягко сказала Друзилла, — и спасибо.

Маркиз поцеловал ей руку и направился к выходу. Друзилла медленно поднялась к себе в спальню, только сейчас почувствовав, как она устала.

Казалось, маркизу удалось до некоторой степени рассеять ее страхи, хотя в глубине души она все еще была неспокойна. Но она знала, что, если бы она отправилась к себе, не поговорив с ним, волнение так и не дало бы ей возможности заснуть, она даже побоялась бы раздеться и лечь в постель.

Она помнила, что еще долго не могла спать по ночам после того, как покинула дом Уолдена и поселилась в замке.

Каждую ночь в темноте ей мерещилось зловещее лицо лорда Уолдена, она долго беспокойно металась в постели, преследуемая воспоминаниями о нем, и лишь перед рассветом ей удавалось забыться тяжелым сном.

Она медленно разделась, чувствуя, что непостижимым образом маркизу удалось немного успокоить ее. И в то же время, что он мог сделать?

Он поклялся, что не будет драться на дуэли, и она поверила ему. Он не сделает этой глупости, потому что дуэль за четыре дня до свадьбы вызовет скандал и породит множество сплетен. Неминуемо всплывет ее имя, потому что, когда два джентльмена дерутся на дуэли, причина всегда одна. Но что еще он мог придумать?

Этот вопрос не давал ей покоя. Затем с легкой улыбкой она скользнула в постель, благоухающую лавандой, напомнив себе, что Вальдо всегда отличался богатым воображением.

Она вспомнила, как однажды их наказали, запретив плавать на лодке по озеру, и он построил плот. А в другой раз, когда за какую-то провинность ей не разрешили идти гулять, он притащил лестницу к ее окну, когда все ужинали в столовой, и уговорил ее спуститься вниз и отправиться с ним в лес. Они вернулись спустя несколько часов, Вальдо убрал лестницу, и никто ни о чем не догадался.

— Вальдо что-нибудь придумает, — сказала она себе, и мирно заснула с его именем на устах.

Она с вечера предупредила горничную, чтобы та разбудила ее в восемь часов утра, потому что маркиза собиралась устроить последнюю примерку свадебного платья, к тому же Друзилла чувствовала себя виноватой — она еще не успела написать всех писем с благодарностью не только за многочисленные приемы, на которые она была приглашена, но и за свадебные подарки, продолжавшие прибывать в течение всей недели.

Секретарь маркизы, он же и управляющий, мистер Хэнбери, был строгим, седовласым мужчиной, которого Друзилла втайне побаивалась. Поэтому она старалась вовремя писать все письма не только из чувства долга, но еще из опасения, что любое нарушение светского этикета удивит и шокирует его.

Что касается маркиза, то в этом вопросе безнадежно было рассчитывать на него.

— Если кто-нибудь полагает, что я собираюсь писать письма с благодарностью за весь этот хлам, он очень ошибается, — сказал он, оглядывая гору подарков, сваленных в библиотеке.

— Хлам! — воскликнула маркиза. — Как можешь ты быть таким неблагодарным? Я никогда в жизни не видела таких роскошных подарков!

— Вот ты, бабушка, и напиши, — сказал маркиз. — Я всегда терпеть не мог писать, даже в Итоне меня постоянно наказывали за то, что мои сочинения были слишком короткими и усеяны кляксами. Но писать всем этим людям! Да одна мысль об этом заставит меня завтра же ночью удрать на континент!

— Жених-дезертир! — сказала маркиза с улыбкой. — Ну что ж, я не могу допустить, чтобы в последнюю минуту ты разрушил все мои планы, поэтому Друзилле придется взять благодарственные письма на себя.

— Я напишу: «Вальдо и я восхищены Вашим подарком, однако, по мнению Вальдо, он не стоит трех или четырех минут его драгоценного времени», — заявила Друзилла.

Она произнесла эти слова с сарказмом, но глаза ее смеялись.

— Это не мужская работа! — взмолился маркиз. — Я вообще ничего не понимаю в такого рода вещах!

— Тем не менее, я не сомневаюсь, что многочисленные любовные записки, которые ты писал прекрасным дамам, казались им большой ценностью, — заметила Друзилла.

Маркиз свирепо посмотрел на нее, но тут же расхохотался.

— Я прощу тебе эту дерзость, если ты напишешь все письма, какие нужно, — сказал он.

— Слушаюсь, — покорно ответила она.

— Качество работы всегда зависит от оплаты, — сказала маркиза. — У меня появилась идея, что неплохо бы Друзилле иметь пару бриллиантовых серег в дополнение к кольцу.

— Бабушка, ты настоящая дочь Евы, — воскликнул маркиз. — Я непременно подумаю об этом. А если вы освободите меня от всех хлопот, связанных с подготовкой к предстоящей церемонии, я готов добавить еще бриллиантовое ожерелье в качестве свадебного подарка.

— Это будет самое большое жалованье, которое я когда-либо получала, — сказала Друзилла неожиданно серьезным голосом…

Друзилла вскочила с постели и накинула пеньюар, отделанный настоящими кружевами — маркиза сама выбрала его для нее на Бонд-стрите. Держа в руке чашку с шоколадом, она подошла к окну и взглянула на площадь, утопавшую в зелени.

— Какой чудесный день! — сказала она горничной. — Я с гораздо большим удовольствием проехалась бы верхом или отправилась бы на прогулку в парк, а не сидела за письменным столом.

— Я слышала, что внизу вас ожидает гора новых подарков, мисс.

— Как, еще? — с притворным ужасом воскликнула Друзилла.

Она делала вид, что ей все это надоело, но на самом деле после стольких лет, когда ей никто ничего не дарил даже на Рождество, ей казалось восхитительным, что каждый стук в дверь означал прибытие очередного посыльного с подарками.

Она отлично понимала, что они предназначались в основном для маркиза, но в то же время она не была бы женщиной, если бы не испытывала восторга при виде всей этой роскоши. Кроме того, многие подарки были явно рассчитаны на нее. Почти все родственники Вальдо прислали какие-нибудь украшения. Среди подарков были браслеты, броши, кольца, меха, а кроме того сумочки, зонтики и побрякушки всех сортов, которые, при всем воображении, жениху были совершенно ни к чему.

— Ну что ж, если прибыли новые подарки, то чем быстрее я разделаюсь с этой партией писем, тем лучше, — заметила Друзилла.

— Я пойду вниз, узнаю, готов ли ваш завтрак, мисс, — сказала горничная, — а заодно спрошу у миссис Ньюман, сколько доставили новых подарков.

— Да, пожалуйста, — ответила Друзилла, — и если господин Хэнбери распаковал их, как только я оденусь, я спущусь посмотреть на них.

— Господин Хэнбери заносит их в список, мисс, — сказала горничная.

— Да, я знаю, и это просто замечательно, — ответила Друзилла. — Будет очень неловко, если перепутают карточки, и я пошлю кому-нибудь благодарность за подарок, которого они не присылали.

— Это верно, мисс, — согласилась горничная и с этими словами вышла из комнаты.

Едва Друзилла уселась за письменный стол, как услышала, что дверь в ее комнату с грохотом распахнулась. Она обернулась, решив, что это горничная уронила поднос с завтраком, и с изумлением обнаружила, что в дверях стоит маркиз. На нем были те же бриджи и светло-голубой атласный камзол, что и накануне вечером, он был слегка взъерошен, и на секунду ей показалось, что он пьян.

Затем она вспомнила про лорда Уолдена, и вскочила с места. Неужели что-то случилось? Неужели он дрался на дуэли? Мысли одна за другой с быстротой молнии проносились у нее в голове. Затем маркиз сделал шаг вперед, и она увидела, что он держит руке какие-то бумаги.

— Вот, Друзилла, — сказал он с ноткой торжества в голосе, — вот твоя месть!

Он швырнул бумаги высоко в воздух, и листы веером опустились на кровать.

Друзилла с недоумением уставилась на них, затем заметила подпись на одном из них. Ей было нетрудно узнать этот почерк, тот же самый, как на записке, которую она нашла на своем столе перед тем, как покинула дом лорда Уолдена.

— Почти сто тысяч фунтов, — сказал маркиз. — Друзилла, ты понимаешь, что это значит? Ты его больше никогда не увидишь, с ним покончено!

Она оторвала взгляд от бумаг, лежащих на кровати, и перевела его на маркиза.

— Покончено? — спросила она ошеломленно.

— Ему придется продать свой дом в Лондоне, всех лошадей и, возможно, часть своих земель, — сказал маркиз. — Он больше никогда не встанет на твоем пути, Друзилла; ему теперь ничего не остается, как сидеть сиднем у себя в деревне.

Друзилла опустилась на край кровати. Она не могла заставить себя дотронуться до этих бумаг, но она заметила, что это были долговые расписки на различные суммы денег.

— Как тебе это удалось? — тихо спросила она.

— Я знал, что Уолден игрок, — ответил маркиз. — Когда мы расстались с тобой, я отправился в Девоншир-Хаус. Я решил, что есть вероятность найти его за карточным столом, где он и оказался.

— Но как тебе удалось заставить его играть по таким высоким ставкам? — удивилась Друзилла.

— Мне не пришлось его заставлять, — сказал маркиз. — Они вчетвером уже играли в карты, и среди его партнеров оказался один мой приятель. Я сказал ему, что наверху его ждет очаровательная особа, которая желает с ним потанцевать, и подмигнул украдкой. Он понял, что мне нужно его место, и охотно мне его уступил. Уолден не мог отказаться играть со мной, да и с какой стати ему было отказываться? Он не мог знать, что я подслушал ваш с ним разговор, или что ты все мне рассказала.

— Да, разумеется, — пробормотала Друзилла.

— Я сел за стол и увидел, что ставки значительно ниже, чем те, по которым я обычно играю, — продолжал маркиз.

— Но ты же мог проиграть! — воскликнула Друзилла.

— Мог, разумеется, — ответил маркиз, — но Уолден был уже здорово пьян, и я принял меры, чтоб он не протрезвел.

— А как же ты это сделал? — поинтересовалась Друзилла.

— Прежде чем войти в комнату, я перебросился парой слов с одним из слуг. Я приказал ему закрыть окна и велел следить за тем, чтобы стакан его светлости был всегда полон.

— Это было очень предусмотрительно с твоей стороны, — заметила Друзилла.

— В этом не было ничего нечестного, — поспешно сказал маркиз. — Уверяю тебя, что я не плутовал ни в малейшей степени. Я просто хотел сохранить трезвость мысли, в то время как он уже был навеселе.

— Надо полагать, он был изрядно пьян, раз согласился на такую крупную игру, — сказала Друзилла.

У маркиза вырвался короткий неприятный смешок

— Должен признаться, я его слегка подначивал. Ни один мужчина не захочет, чтобы о нем подумали, будто он спасовал. А удача была на моей стороне. Разве я не говорил тебе, Друзилла, что уверенность в себе очень помогает? Я был полон решимости отомстить за тебя, и я знал, что это будет только справедливо. Мой противник был настоящим негодяем, и поэтому я победил.

— Сто тысяч фунтов! — выдохнула Друзилла. — Это действительно огромная сумма.

— Для Уолдена, несомненно, — согласился маркиз. — Он не так богат: он довольно обеспечен, но его состояние нельзя назвать огромным.

— Он был расстроен или зол? — поинтересовалась Друзилла.

— Мне кажется, что, когда мы поднялись из-за стола, он догадался, почему я это сделал. Я спросил его: «Обычные две недели, милорд?», и только тогда, как мне показалось, он осознал, что же произошло. Двое других задолго до этого уже вышли из игры. Они сидели за столом и как завороженные наблюдали за игрой. К ним присоединилось еще несколько зрителей, когда прошел слух, что идет игра, где ставки составили уже целое состояние.

— И что он сказал? — настаивала Друзилла.

— Он что-то пробормотал, — ответил маркиз, — но у меня не было желания с ним разговаривать. Я повернулся и вышел из комнаты. Энтони вышел следом за мной. «Да, лихо ты расправился с Уолденом, — заметил он. —У тебя были какие-то особые причины?» Энтони очень наблюдателен, он отлично знает, что я не сидел бы допоздна и не играл с таким азартом, если бы за этим что-то не скрывалось.

— И что ты ответил Энтони? — спросила Друзилла.

— Я сказал ему, что Уолден — подлец и развратник и получил по заслугам. Но мне не хотелось ни с кем разговаривать, я спешил вернуться к тебе, я хотел, чтобы ты скорее узнала, что теперь ты свободна.

— Свободна! — Друзилла проговорила это слово почти про себя, затем поднялась и отошла к окну. — Мне бы следовало испытывать радость, но почему-то ее не испытываю. Я чувствую лишь облегчение, и мне жаль его детей.

— Забудь о нем! Как я уже говорил тебе вчера вечером, он больше не играет никакой роли в твоей жизни, — настоятельно произнес маркиз.

Он посмотрел на листы бумаги, рассыпанные на кровати.

— Я пошлю кого-нибудь получить деньги по этим распискам, — сказал он задумчиво, обращаясь скорее к самому себе.

Друзилла повернулась к нему.

— Вальдо, я хотела бы кое о чем тебя попросить, — проговорила она.

— О чем? — поинтересовался он.

— Когда он заплатит, не оставляй себе этих денег, — горячо сказала она, — они запятнанные, они нечистые, как тот соверен, который он мне прислал, и который я выкинула в окно. Мы не нуждаемся в них, они принесут нам несчастье.

— А что, по-твоему, я должен с ними сделать? — улыбнулся он. — Выбросить их из окна на Беркли-сквер?

— Нет, разумеется, нет, — ответила она. — Я просто думала, может быть, создать какой-нибудь благотворительный фонд или что-нибудь в этом роде?

— Для кого? — спросил он.

— Надо все это хорошо обдумать и подобрать нужное название, но нельзя ли, чтобы деятельность этого фонда была направлена на помощь обедневшим девушкам из дворянских семей, которые оказались в том же положении, в которое попала я в доме лорда Уолдена? — сказала Друзилла.

Маркиз взглянул на листы бумаги, каждый из которых представлял большую ценность, по каждому из них можно было получить сумму, показавшуюся бы огромной обычному человеку. Затем он снова взглянул на Друзиллу.

— Это доставит тебе удовольствие? — спросил он.

— Мне будет приятно думать, что такой фонд существует, и что он оказывает помощь несчастным женщинам, которых преследуют такие мерзавцы, как лорд Уолден, — ответила она.

— Тогда я скажу своему поверенному, что он должен сделать с этими деньгами, когда я их получу, — сказал маркиз. — Он придумает что-нибудь вроде того, что ты предложила.

— Ты действительно это сделаешь? — спросил Друзилла. — О, я так тебе благодарна!

— Это тебя должны благодарить те женщины, которым раньше некуда было обратиться за помощью, сказал маркиз.

— Может быть, нам удастся спасти нескольких девушек, оказавшихся в той же ситуации, что и я, — проговорила Друзилла, — и которым приходится выбирать между голодной смертью и жизнью с каким-нибудь подлецом.

— Ты говоришь так, будто все мужчины — подлецы, — заметил маркиз.

— Большинство из них! — ответила Друзилла. — Но теперь я могу забыть об этом, теперь я знаю, что он не прячется за углом и не поджидает меня.

— Я же пообещал тебе, что ты его больше не увидишь, — сказал маркиз.

— Мне трудно выразить словами, как я тебе благодарна! — воскликнула Друзилла.

Она прижала руки к груди и подняла на него глаза. В первый раз с того момента, как он ворвался комнату, чтобы сообщить ей о своем триумфе, он обратил внимание на длинные огненные локоны спускающиеся ей на плечи, на прозрачный пеньюар надетый поверх тончайшей ночной сорочки. Минуту он молча смотрел на нее, и она почувствовал внезапный страх. Затем он отвел глаза и повернулся в сторону двери.

— Я нарушаю все условности, — сказал он. — Если бабушка застанет меня здесь, мне здорово попадет. Твой покорный слуга, Друзилла. По крайней мере, у нас одним врагом меньше.

Он вышел из комнаты прежде, чем она успела ответить ему. Но еще долго она стояла и смотрела ему вслед странным и загадочным взглядом.

Глава 7

— Вам прислали столько подарков! — возбужденно провозгласила Роза, внося в комнату поднос с завтраком.

— О, Боже, придется снова писать письма с благодарностью! — вздохнула Друзилла, а затем быстро добавила: — Это звучит очень невежливо. Признаться честно, на самом деле я просто в восторге от всех этих замечательных подарков.

— Они действительно великолепны, мисс, — сказала Роза с ноткой благоговения в голосе.

Внизу в голубой гостиной стояли все распакованные подношения, и к каждому была привязана белая ленточка с карточкой, на которой было написано имя дарителя. Друзилла знала, что все гости, приглашенные на свадьбу, с большим любопытством отнесутся к подаркам, полученным ею и маркизом. Она отлично понимала, что всеми этими баснословно дорогими дарами она обязана лишь положению маркиза в обществе. С кислой улыбкой она подумала, что, если бы она выходила замуж за кого-нибудь не столь именитого, ей навряд ли преподнесли бы массивные серебряные блюда, огромные подсвечники, золотые украшения или какие-нибудь другие предметы роскоши, которые сейчас заполнили весь дом.

Управляющий маркизы, господин Хэнбери, тщательно все переписал, поэтому Друзилла не боялась, что в суматохе забудет кого-нибудь поблагодарить или перепутает чьи-то подарки. Но когда она взглянула на список писем, которые ей нужно будет написать сразу по приезде в Линч, она пришла в смятение. В то же время ее невольно охватывал восторг при мысли о том, что и она отчасти является причиной всех этих щедрых даров.

Маркиза подарила ей бриллиантовое ожерелье.

— Оно принадлежит только тебе, — сказала она Друзилле, — это твоя личная собственность, и если ты захочешь его продать, никто из семейных поверенных или адвокатов не скажет тебе ни слова.

— Я никогда не расстанусь с ним, — со слезами на глазах воскликнула Друзилла и наклонилась, чтобы поцеловать старую морщинистую щеку. — Мне нечего подарить вам в благодарность за все то, что вы для меня сделали, кроме моего сердца!

— Я считала, что оно принадлежит твоему жениху, — заметила маркиза с ноткой цинизма.

— Ему придется поделиться с вами! — рассмеялась Друзилла, а затем добавила с волнением в голосе: — Если бы вы знали, что значит для меня получить такой бесценный подарок!

— Оно тебе очень пойдет, — сказала маркиза. — Ты очень красива, дитя мое, но, когда ты станешь женщиной, ты будешь еще красивее.

Друзилла покраснела, когда поняла, что та имела в виду.

Она отнесла ожерелье к себе в комнату и долго сидела у зеркала, любуясь тем, как оно сверкает и переливается, и чувствуя, что одно лишь обладание им залечивает многие раны, полученные ею, когда она осталась одна и без средств к существованию.

Теперь она вспомнила, что ожерелье все еще лежит на туалетном столике. Его отправят в Карлтон-Хаус вместе с остальными подарками, часть из которых уже упаковали и увезли.

Маркиза очень боялась, что хотя принц и решил устроить прием в честь новобрачных у себя, он не захочет возиться со свадебными подарками, которые обычно в таких случаях было принято выставлять на всеобщее обозрение. Но когда она задала ему этот вопрос, принц был в хорошем расположении духа.

— Ну, разумеется, мы устроим выставку подарков, — заверил он ее. — Я освобожу китайскую гостиную, где их расставят так, что они заблестят во всей красе. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы все видели, что я подарил молодоженам.

Он преподнес им свой портрет, написанный Лоуренсом, к которому с недавнего времени принц испытывал особое расположение.

— Неужели нам теперь с утра до вечера предстоит любоваться физиономией принца? — спросил маркиз.

— Ваши дети и внуки оценят портрет по достоинству, — ответила маркиза. — По крайней мере, он будет доказательством благосклонности принца по отношению к вам. Более того, даже если бы это был портрет неизвестного мне лица, все равно я считала бы, что картина великолепна.

Друзилла надеялась, что господин Хэнбери помнит о ее просьбе положить подарок маркизы на самое видное место в Карлтон-Хаусе.

— А вдруг он забудет! — забеспокоилась она. Даже такому великолепному бриллиантовому ожерелью легко будет потеряться среди множества других подарков, которые экипажами возили с Керзон-стрит в Карлтон-Хаус.

— Подай мне пеньюар, Роза, — нетерпеливо сказала Друзилла, вскочив с постели и сунув ноги в крохотные белые домашние туфельки, отделанные лебяжьим пухом, которые были частью ее приданого.

Роза принесла ее пеньюар из гардеробной. Он был из тяжелого шелка, отделанного валансьенскими кружевами, сквозь которые были продеты узкие голубые бархатные ленты. Друзилла казалась в нем совсем девочкой.

— Неужели вы собираетесь идти вниз в таком виде, мисс? — спросила Роза.

— А что, там много народу? — поинтересовалась Друзилла.

— Нет, мисс. Маркиза еще не оделась, а большинство слуг уже уехали в Карлтон-Хаус.

— Ну, значит, меня никто не увидит, — улыбнулась Друзилла.

Она схватила голубой бархатный футляр с бриллиантовым ожерельем и побежала вниз в кабинет господина Хэнбери. Она застала его стоящим в окружении подарков, прибывших в последнюю минуту. Он аккуратно их распаковывал и делал пометки в большой тетради.

— Доброе утро, мисс Морли, — сказал он, и в его голосе послышалось легкое удивление при виде того, как она одета.

— Мне хотелось самой принести вам это, — сказала Друзилла, протягивая ему голубой футляр. Я хотела попросить вас, чтобы вы положили это ожерелье на самое почетное место. Я считаю, что это самый замечательный подарок из всех, которые получила.

— Это неудивительно, — ответил мистер Хэнбери. — Бриллианты просто великолепны.

— Мне нравится это ожерелье не потому, что оно очень дорогое, — сказала Друзилла, — а потому, что ее светлость подарила его мне лично. Я всегда буду дорожить им, потому что оно мое и только мое.

Она нагнулась, чтобы получше рассмотреть лежавшую в кожаной коробке красивую золотую чашу, ручки которой были украшены купидонами, а в центре выгравирована надпись, гласившая, что это подарок маркизу от Клуба Холостяков. Друзилла расхохоталась.

— Интересно, многие ли последуют его примеру! — воскликнула она.

— Его светлость всегда был законодателем мод, — ответил господин Хэнбери.

— Что бы он ни делал, всегда находятся желающие подражать ему, — проговорила Друзилла. — Мне это кажется просто ребячеством.

— Я уверен, что многие завидуют его светлости, потому что ему посчастливилось найти такую красивую невесту, — сказал господин Хэнбери, но в его словах прозвучал укор.

— Благодарю вас, — ответила Друзилла с легким поклоном. — Боюсь, что я прибавила вам работы; я крайне признательна вам за то, что вы взяли на себя труд переписать все эти подарки. Без вашей помощи мы никогда бы не разобрались с ними.

— Очень рад быть вам полезным, — сказал господин Хэнбери.

Не успел он произнести эти слова, как отворилась дверь, и вошел лакей, который держал в руках серебряный поднос с каким-то свертком.

— Это только что доставили из Линч-Хауса, сэр, — сообщил он господину Хэнбери. — Просили вручить его светлости в собственные руки. Но он уехал кататься верхом, и никто не знает, когда он вернется.

— Оставьте посылку мне, — сказал господин Хэнбери. — Я прослежу, чтобы его светлость получил ее.

Лакей подал ему сверток, и господин Хэнбери положил его на стол.

— Я думаю, вам лучше внести этот подарок в список, — посоветовала Друзилла. — Его светлость сказал, что не собирается писать никаких благодарственных писем, а если он сам распакует этот сверток, то наверняка потеряет карточку.

— Я уже сам подумывал об этом, — улыбнулся господин Хэнбери. — Может, лучше нам посмотреть, что там внутри, и внести в список? А потом, если хотите, я снова все упакую.

— Это звучит почти как заговор, — проговорил Друзилла. — Но я считаю, что в любом случае вам лучше открыть посылку и привязать карточку к подарку.

— Я тоже так думаю, — согласился господин Хэнбери.

Он принялся распаковывать сверток, и Друзилла заметила красные сургучные печати, но не смогла рассмотреть оттиска на них. Внутри оказался черный кожаный футляр. Прежде чем открыть его, господин Хэнбери взял в руки лежавшую сверху карточку. Он взглянул на нее, и Друзилла заметила, что он слегка смутился. И до того как он успел заговорить или спрятать карточку, Друзилла заглянула ему через плечо и прочитала, что на ней написано.

«Надень это, и я буду знать, что ты меня не забыл».

Подписи не было, но Друзилле не нужна была подпись, чтобы понять, кто автор этих строк. Пока господин Хэнбери стоял в нерешительности, она открыла футляр и увидела, что внутри на бархатной подушечке лежит изумрудный перстень с печаткой.

Это был дорогой и изящный подарок, но Друзилла расценила его как вероломство со стороны герцогини. Даже в день свадьбы она не могла оставить своего любовника в покое, она не желала выпускать его из своих цепких рук, она хотела, чтобы он все время ощущал ее присутствие, как если бы она стояла перед ним, подставляя ему свои коралловые губки и глядя на него полными страсти голубыми глазами.

Друзилла молча разглядывала перстень. Затем она резко захлопнула футляр, поставила его на стол перед господином Хэнбери и стремительно вышла из комнаты, в то время как господин Хэнбери со смятением смотрел ей вслед.

Она поднялась к себе в комнату, и ей показалось, что, несмотря на то, что солнце продолжало ярко сиять, день померк.

«Неужели всегда меня будет преследовать мысль о женщинах, которых любил и, возможно, продолжает любить маркиз, — подумала она. — Неужели я буду постоянно мучиться от того, что женщины не хотят оставить его в покое, пытаются всячески заманить его в свои сети, бросают на него страстные взгляды и пытаются привлечь к себе его внимание, которое, по праву, должно принадлежать лишь его жене?»

Хотя, с другой стороны, почему это должно волновать? Что касается ее, их брак — всего лишь формальность. Она заслужила его благодарность, предотвратив неизбежную дуэль, она спасла герцогиню от скандала, который мог навсегда погубить репутацию, но что из того?

— Что в результате получила я? — спросила она себя.

Она знала ответ. Прикосновение мягкого шелка к ее коже, благоухание дорогих духов, исходящее от ее волос, огромная кровать с пышными перинами, необъятное количество туалетов, заполнивших гардеробную,— вот то, что дало ей замужество. Ее окружали роскошь и комфорт, ей больше не надо было беспокоиться о завтрашнем дне, кроме того, она будет занимать такое положение в обществе, которое ей мог обеспечить лишь брак с одним из богатейших и знатнейших женихов во всей стране.

«Пусть себе развлекается, — подумала она. Будет просто жадностью и неблагодарностью с моей стороны, если после всего, что он мне дал, я проявлю недовольство, если он проведет несколько часов в обществе герцогини, Бьянки де Сильва или любой другой голубоглазой блондинки, которая пленила его воображение».

Ей искренне хотелось быть великодушной, но, своему изумлению, она обнаружила, что вся напряжена, ее руки нервно сжаты, а глаза наполнены слезами. Почему, ну почему подарок, полученный маркизом, расстроил ее до такой степени? Это было смешно и нелепо, но она испытывала в этот момент жгучую ненависть к герцогине, ненависть, которая, казалось, сотрясала все ее тело.

Чувство это не прошло, когда спустя несколько часов она медленно спускалась вниз по лестнице в свадебном туалете. Глядя на свое отражение в многочисленных зеркалах с позолоченными рамами, она не могла не признать, что никогда еще не выглядела такой красивой.

— Почему я все время думаю об этом проклятом перстне? — спрашивала она себя.

Тем не менее, проходя мимо кабинета господина Хэнбери, она не могла удержаться и заглянула внутрь.

Подарки все до единого были уже отправлены в Карлтон-Хаус. Первым ее порывом было выяснить, что господин Хэнбери сделал с перстнем, но потом она решила, что он наверняка отдал его лично маркизу в соответствии с указаниями. Конечно, он не будет выставлен вместе с другими подарками, но Вальдо, тем не менее, получит его.

Спустившись в холл, Друзилла на секунду остановилась в нерешительности. Карета ждала ее у дверей, горничная поправляла шлейф ее свадебного платья, а лакеи смотрели на нее с выражением нескрываемого восхищения на лицах. Она снова взглянула в зеркало.

— Ты выглядишь прелестно, дитя мое, — сказала ей маркиза, прежде чем отправиться в церковь.

— Вы смотритесь потрясающе, мисс, — восклицала Роза, — у всех просто глаза на лоб вылезут!

Внезапно блистающее изображение в зеркале померкло, и Друзилла снова увидела перед собой бедно одетую девушку, робкую, испуганную, постоянно вынужденную искать себе место, не имеющую никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, даже друга, которому она могла бы поверять свои горести.

Затем, гордо вздернув подбородок, она вышла из дома, спустилась по ступенькам и села в карету.

Церковь Святого Георгия на Гановер-сквер была переполнена. Никогда здесь не было более пышного собрания элегантных туалетов, сверкающих драгоценностей, орденов, белоснежных галстуков и атласных камзолов. Не только маркиз привлек сюда такое огромное количество народу, но еще и тот факт, что в роли посаженого отца невесты должен был выступать сам принц Уэльский. Государственные деятели, придворные, светская публика — все горели желанием и были полны решимости присутствовать на этой церемонии.

Это был беспрецедентный поступок со стороны его королевского высочества, и маркиз отлично понимал, что оказанная ему честь у многих вызывает жгучую зависть. Разумеется, все это было подстроено маркизой.

— Ваше королевское высочество такой знаток этикета, — льстиво сказала она принцу, — я бы хотела спросить у вас совета.

— Ну, разумеется, — с восторгом ответил принц. После стольких лет, проведенных в Букингемском дворце, где и отец и придворные либо полностью игнорировали его, либо читали ему нотации, он всегда приходил в восторг, если кто-нибудь обращался к нему за советом, неважно, по какому вопросу.

— Друзилла — сирота, — объяснила маркиза. — У нее нет близких родственников, а приглашать кого-нибудь из Линчей в посаженые отцы мне кажется не очень корректным. В конце концов, их родство слишком отдаленное. Как вы посоветуете, ваше высочество, к кому мне лучше обратиться?

Принц поразмыслил минуту и твердо сказал:

— Решение мне кажется совершенно очевидным. Я сам поведу ее к алтарю.

Маркиза издала изумленное восклицание и рассыпалась в изъявлениях благодарности. Но по блеску ее глаз и по тому, с каким трудом она сдерживала улыбку, Друзилла поняла, что маркиза с самого начала именно на это и рассчитывала.

Все свои появления на публике принц обставлял с неизменной пышностью, но сегодня, несмотря на королевский протокол, он настоял на том, что появится в церкви раньше Друзиллы и будет ждать ее при входе.

В церкви царила атмосфера приподнятого ожидания. Хотя все присутствующие давно устали от светских сборищ, тем не менее, они готовы были на все, лишь бы сохранить свое место в иерархии среди тех, кого называли сливками общества.

Маркиз, стоящий вместе с сэром Энтони у ступеней алтаря, отлично слышал непрекращающийся шепот, чувствовал направленные на него любопытные взгляды и понимал, что у большинства вызывает зависть и ненависть

Окинув взором первые ряды, он заметил нескольких женщин, которых в разное время он одаривал своей благосклонностью: в их глазах еще читалась нежность, и вспыхивали огоньки, из которых могло бы разгореться пламя, если бы ему вздумалось снова проявить к ним интерес.

Среди них были и такие, которые смотрели него с некоторой грустью, мечтая хоть ненадолго завладеть его вниманием, пусть лишь на одну волшебную ночь.

Многие из присутствующих здесь мужей испытывали к нему глубокую ненависть за то, в чем они его подозревали, но не имели достаточных доказательств, чтобы потребовать у него удовлетворения.

Вдруг, очевидно повинуясь какому-то сигналу, музыка заиграла громче, хор запел, и стеклянные двери у входа в церковь распахнулись.

Принц выглядел очень величественно. Обычно в таких случаях он одевался не только с большой пышностью, но и крайне экстравагантно. Его малиновый бархатный камзол был увешан многочисленными орденами. Белоснежный галстук, фалдами спадавший на грудь, был украшен бриллиантами, белые бриджи были шедевром портновского искусства, а прическа делала честь его парикмахеру.

Но взгляды всех присутствовавших были обращены не на принца, а на невесту, которая опиралась на его руку.

Друзилла рассчитывала убить их наповал, и ей это удалось. Казалось, что весь ее туалет состоит из одних бриллиантов, которые мерцали и переливались в ярком свете многочисленных свечей. Платье, изящно облегавшее ее фигуру, было расшито множеством крохотных сверкающих камешков, так же как и вуаль, закрывавшая ее лицо и бросавшая нежный отблеск на ее кожу, поражавшую жемчужной белизной. Ее голову украшала величественная бриллиантовая диадема, которую маркиз видел в последний раз, когда его матушка надевала ее на придворный бал.

Ее шея и запястья были также украшены бриллиантами, а вместо традиционного букета она несла в руке усыпанную бриллиантами табакерку, в центре которой была эмалевая миниатюра с изображением принца Уэльского.

Очень медленно принц и Друзилла двигались к алтарю, а четверо маленьких пажей в придворном платье несли за ней шлейф. Ее огненные волосы сверкали даже сквозь вуаль, она шла не с опущенными глазами, как было принято, а глядя прямо перед собой. Мужчины не могли оторвать от нее восхищенных взглядов, а на лицах дам читались ненависть, зависть и злоба. Как ей удавалось выглядеть такой сияющей, такой прелестной и яркой, что все остальные женщины бледнели в ее присутствии?

Маркиз не знал, каким будет свадебный туалет Друзиллы, и, когда она приблизилась к нему и взглянула ему в лицо, она заметила, что в его глазах прыгают чертики.

Ему не нужно было говорить ей: «Отлично сделано!». Они оба понимали, что если до сих пор у кого-то и были сомнения относительно того, почему маркиз — закоренелый холостяк — вдруг решил жениться, то теперь причина была очевидна

Когда церемония была закончена и Друзилла во второй раз произнесла перед алтарем свои клятвы, она вложила свою руку в руку маркиза, и они направились в ризницу. Ее пальцы были холодны как лед, она не рассчитывала, что испытание будет таким тяжелым. Маркиз наклонился к ней, чтобы никто, кроме нее, не мог расслышать его слов.

— Ты нанесла смертельный удар всем лондонским модницам, — прошептал он.

Друзилла не смогла сдержать смеха. Наконец они очутились в ризнице, принц поставил свою подпись в метрической книге, а маркиза принялась обнимать молодых

— Ты доволен? — спросила она внука

Он поцеловал сначала ее щеку, потом руку.

— Ты словно взмахнула волшебной палочкой, и все устроилось само собой, бабушка, — сказал он. — В былые времена тебя непременно сожгли бы за колдовство.

Принц уехал первым, чтобы успеть в Карлтон-Хаус раньше гостей. Затем, сопровождаемые возгласами и приветствиями собравшейся у церкви толпы, маркиз и Друзилла сели в карету, которая должна была доставить их на прием.

Это была парадная карета, в которой обычно маркиз отправлялся на открытие парламента. Она была застеклена со всех сторон, так что все желающие могли видеть тех, кто сидит внутри.

Лошади тронулись с места, и карета медленно покатила по Бонд-стрит, а Друзилла и маркиз приветственно махали заполнившим тротуары горожанам, многие из которых несколько часов ждали, чтобы хоть одним глазком увидеть жениха и невесту. Несомненно, это была самая пышная свадьба года.

— Ты похожа на звезду, упавшую с неба, или лучше сказать, на целое созвездие! — провозгласил маркиз.

Она с улыбкой повернулась к нему.

— Твоя бабушка была твердо намерена дать им повод для разговоров.

— Ну, разговоров теперь будет предостаточно! — сказал маркиз. — А что сказал принц, когда увидел тебя?

— Он слегка надулся, — ответила Друзилла, и заявил: «Если бы я знал, что вы намереваетесь затмить меня, я бы надел еще несколько орденов!».

Маркиз откинул голову назад и расхохотался.

— В этом весь принц! Он всегда хочет быть в центре внимания. Он не очень-то любит играть вторую скрипку. Тем не менее, Друзилла, ты была просто бесподобна!

Эти слова прозвучали так искренне, что Друзилла снова улыбнулась, затем повернулась к окну и помахала кучке людей, собравшихся на углу Сент-Джеймс-стрит.

— Интересно, сколько будет продолжаться вся суматоха? — проговорил маркиз.

— Тебе уже надоело? — спросила Друзилла.

— Не то чтобы надоело, просто в Карлтон-Хаус всегда такая духота, — ответил маркиз. — Будь моя воля, мы сейчас же отправились бы в Линч.

— И прозевали бы все торжество? — спросила Друзилла. — Как ты можешь быть таким неблагодарным?

— Если бы ты участвовала в стольких приемах в Карлтон-Хаусе, в скольких участвовал я, ты бы поняла, какая это смертная тоска, — ответил маркиз.

— Очень любезно с твоей стороны говорить подобным образом о собственной свадьбе! — с упреком сказала Друзилла.

— Ну, по крайней мере, хоть ты получишь удовольствие, — улыбнулся маркиз. — Любая женщина получает удовольствие от свадебного торжества, особенно если это ее собственная свадьба!

— Я нахожу, что по сравнению с нашей прошлой свадьбой, эта гораздо интереснее, — ответила Друзилла.

Снова в ее памяти всплыло воспоминание: она сама в дешевом ситцевом платьице, в безобразной старомодной шляпе, с уродливой прической и в очках, а рядом с ней маркиз, бледный от ярости, с трудом контролирующий свой голос, чтобы не выдать обуревавших его чувств. Потом перед ее мысленным взором предстала герцогиня, с наполненными слезами голубыми глазами и дрожащими алыми губками.

— Откуда мне было знать, что гадкий утенок превратится в сказочную принцессу? — поддразнил ее маркиз.

Друзилла расхохоталась. Неожиданно она почувствовала себя веселой и беззаботной, словно уже выпила фужер сверкающего шампанского, которое ожидало их по прибытии в Карлтон-Хаус.

— Несомненно, у нас просто сказочная свадьба! — восторженно сказала она.

— И, разумеется, мы будем жить долго и счастливо! — Маркиз сказал это очень тихо, но взгляд его стал неожиданно серьезным.

Сама не зная почему, Друзилла покраснела и почувствовала, что ей трудно дышать.

В Карлтон-Хаусе вначале состоялся прием, а к пяти часам все сели обедать. Принц любил устраивать пышные трапезы, и на столе были расставлен всевозможные деликатесы и не менее дюжины различных вин.

Обед был еще в самом разгаре, но Друзилла чувствовала, что не в состоянии проглотить больше ни кусочка, хотя остальные гости не отказывались ни от одного блюда, которые им предлагали.

Лакеи в напудренных париках и с косичками перевязанными золотой тесьмой, вносили все новые и новые закуски на золотых, украшенных гербами блюдах, за которые, как было известно и Друзилле, всем остальным, еще не было уплачено.

Сидя по правую руку от принца, Друзилла чувствовала себя словно во сне. Неужели это правда, что она находится здесь, в центре всеобщего внимания, что в ее честь произносят тосты и речи? Она была слегка ошарашена всем происходящим.

Принц прошептал ей:

— Мой друг Вальдо — настоящий счастливчик! Как бы мне хотелось быть на его месте сегодня ночью!

Она взглянула на его разгоряченное, раскрасневшееся лицо, увидела огонь желания в его выпуклых глазах, но это не напугало, а лишь развеселило ее. Она знала, что холодная, сдержанная, аристократичная госпожа Фицхерберт, сидевшая на другом конце стола, была достаточной гарантией ее безопасности.

Она почувствовала, как толстые пальцы принца сжимают ее руку, и быстро взглянула на маркиза. По сравнению с принцем он казался особенно стройным и элегантным.

Словно ощутив на себе ее взгляд, маркиз посмотрел на нее и улыбнулся, и у Друзиллы замерло сердце. Он поднял свой бокал, и в это время что-то сверкнуло на его пальце. Друзилла внезапно похолодела. Он все-таки надел кольцо герцогини! Даже в такой день он готов открыто признать свою любовь к ней! Ей показалось, что в комнате стало темнее, и ее радость померкла. Она заставила себя повернуться к принцу с кокетливой улыбкой:

— Какая женщина не почувствует себя польщенной, а может быть, даже слегка шокированной подобным высказыванием?

— А вы? — поинтересовался принц. — Вы польщены или шокированы?

— Я думаю, что полагаясь на свой опыт, вы легко найдете ответ на этот вопрос, сир.

— Вы неповторимы! — хрипло сказал принц.

Друзилла с притворной застенчивостью опустила глаза, но ее ум работал холодно и четко.

«Значит, герцогиня все еще держит его на привязи! Хотя, какое мне дело? Между нами ничего нет и быть не может!»

Внезапно будущее показалось ей мрачным и унылым. Она вышла замуж без любви, и их с мужем связывали лишь светские условности. А когда-то она мечтала выйти замуж за человека, которого полюбила бы, и который любил бы ее, который был бы с ней добр и ласков, чье прикосновение заставляло бы ее трепетать от восторга… Однако теперь…

— Я ненавижу всех мужчин — все они лишь грубые животные, — пробормотала она про себя.

Наконец дамы удалились в гостиную, и на Друзиллу сразу обрушился поток любопытных вопросов, ядовитых уколов, двусмысленных намеков и возгласов одобрения.

— Мы давно не видели такой красивой невесты! — воскликнула одна из дам.

— И, конечно же, она принадлежит маркизу,— надув губки, сказала другая. — Это несправедливо, у него есть все!

«Включая меня», — сказала Друзилла про себя. Она бросила взгляд на обручальное кольцо, которое было реальным подтверждением всего происшедшего. Волей случая бедная незаметная гувернантка, с трудом зарабатывающая себе на жизнь, стала маркизой Линч, одной из первых дам королевства! Подумать только, что ничего бы этого не случилось, если бы маркиз не вбежал тогда в классную комнату, рассчитывая на ее помощь! Казалось бы, ей следовало быть на седьмом небе от счастья и, тем не менее, сидя в карете, увозящей ее в сторону Беркли-сквер, она чувствовала лишь глубокое уныние.

— Я рассчитывал, что сегодня вечером мы отправимся в Линч, — сказал маркиз, — но теперь уж очень поздно. Мы поедем завтра. Я так и предполагал, что, после всего выпитого и съеденного, мы будем не в состоянии путешествовать, поэтому, как только мы прибыли в Карлтон-Хаус, я отправил грума в имение, чтобы он предупредил, что приветственные речи лучше отложить на завтра.

— Приветственные речи? — удивилась Друзилла.

— Ну, разумеется, — ответил маркиз. — Разве я тебе не говорил? Все слуги и жители окрестных деревень соберутся, чтобы поприветствовать нас. Боюсь, тебе придется перезнакомиться с кучей народу. Хочется верить, что я не перепутаю, как кого зовут.

— Я как-то не подумала об этом, — призналась Друзилла.

— Если мы отправимся в Линч сейчас, то приедем, когда уже стемнеет, и испортим им все удовольствие, — сказал маркиз. — Если ты не возражаешь, нам лучше остаться на ночь на Беркли-сквер.

— Конечно, — ответила Друзилла. — Я сделаю, как ты скажешь.

— Ты найдешь там все, что тебе может понадобиться, — продолжал он. — Я все подготовил на случай, если мы решим остаться в Лондоне. Надеюсь, тебе будет удобно.

— Я уверена в этом, — ответила Друзилла, подумав, что в прошлом никого не волновало, удобно ей или нет.

Карета остановилась у дверей особняка. Ступеньки и часть тротуара были застелены красным ковром, а внутри ярко освещенного холла ждал мажордом с дюжиной лакеев в парадных ливреях.

— Я рад приветствовать вашу светлость и миледи, и прошу позволить мне от имени всех слуг пожелать вам счастья и процветания, — произнес он звучным голосом.

— Благодарю вас, Грансон, — ответил маркиз. — Пожалуйста, передайте всем нашу признательность. Надеюсь, вы проследили за тем, чтобы все домашние могли достойно отпраздновать это радостное событие?

— Разумеется, милорд. Наверху уже все готово — и вино, и музыканты, и все ждут лишь вашего прибытия, чтобы сесть за стол.

— В таком случае прошу вас больше не задерживаться, — сказал маркиз. — Друзилла, ты не хочешь выпить бокал вина или съесть что-нибудь?

— Ни в коем случае, — ответила она, — я уже не в состоянии даже смотреть на еду.

Она повернулась и направилась к лестнице. Она знала, где находится ее спальня, которую раньше занимала покойная мать маркиза.

Это была прелестная комната, где на возвышении стояла огромная кровать с шелковым пологом, увенчанным резными позолоченными голубками.

Друзилла с облегчением сняла с головы тяжелую диадему и положила ее на туалетный столик, Затем она небрежно бросила на стул сверкающую вуаль, которая произвела на всех такое неизгладимое впечатление. Слегка озадаченная отсутствием Розы, Друзилла снова повернулась к туалетному столику, но в это время в комнату вошел маркиз и закрыл за собой дверь.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, маркиз притянул ее к себе и до боли сжал в своих объятиях.

Она была так поражена, что не могла ни шевельнуться, ни крикнуть. Его твердые, властные губы страстно прижались к ее губам. У нее перехватило дыхание, ей казалось, что все это происходит во сне.

Он все сильнее прижимал ее к себе, и она чувствовала, как все ее тело наполняется сладкой истомой. Она не могла противиться нежной настойчивости его губ, она уже готова была сдаться, как вдруг резкая боль пронзила ее сердце. Она вспомнила о кольце на его пальце, о письме герцогини и поняла, что он ничем не отличается от остальных мужчин — в его поцелуях были страсть, желание, но не любовь.

Его губы коснулись нежной кожи ее плеч, и в этот момент она вырвалась из его объятий. Она бросилась к туалетному столику и открыла белую атласную коробку для перчаток. Когда она обернулась, маркиз обнаружил, что она держит в руке маленький пистолет, который был направлен на него.

— Оставь меня… в покое, — с трудом выдохнула она, — не смей… дотрагиваться до меня!

Он изумленно смотрел на нее. Минуту оба молчали. Затем она увидела, как в глазах у него вспыхнул огонь, и по тому, как он вскинул голову и крепко сжал губы, она поняла, что он с трудом сдерживает ярость.

— Как ты смеешь угрожать мне пистолетом? — ледяным тоном произнес он. — Я не Уолден и не имею привычки силой навязывать свое общество женщинам. Уверяю тебя, Друзилла, что в этой оскорбительной мелодраматической выходке не было никакой необходимости. Дорогая моя, можешь убрать свой пистолет, если ты приберегала его специально для меня, он тебе не пригодится.

Он с презрением посмотрел на нее и добавил:

— Даю слово, что больше не дотронусь до тебя, пока ты сама об этом не попросишь. Надеюсь, это тебя успокоит.

Он резко повернулся и направился к двери, но перед тем, как выйти, на секунду оглянулся.

— Надеюсь, миледи, что вы хорошо проведете нашу первую брачную ночь, — сказал он с нескрываемым сарказмом, — Лично я скучать не собираюсь.

Он вышел из комнаты, оставив открытой дверь. Друзилла слышала, как он спустился по лестнице, потом в холле раздались приглушенные голоса, и хлопнула входная дверь. Она разжала руку, и пистолет упал на пол. Он не был заряжен, но службу свою сослужил. Неожиданно она бросилась на кровать и расплакалась. Зарывшись лицом в подушку, она горько и безутешно рыдала, чувствуя себя более одинокой и потерянной, чем прежде. Но почему? Этого она понять не могла.

Глава 8

Понемногу ее рыдания стихли, но Друзилла продолжала неподвижно лежать, уткнувшись лицом в подушку. Потемневшее от ярости лицо маркиза все еще стояло у нее перед глазами, а в ушах все еще звучали его презрительные слова.

Она вспоминала его руки, нежное прикосновение его губ, и ее снова охватывал трепет. К своему собственному изумлению, она вынуждена была признать, что не была напугана. Когда он держал ее в своих объятиях, она чувствовала себя слабой и беспомощной, но у нее не было желания оттолкнуть его. Лишь когда она вспомнила про кольцо, сверкавшее на его пальце, она вырвалась и бросилась к пистолету лежавшему на туалетном столике.

Она купила его в первый же день по приезде в Лондон, потому что даже в доме маркизы не чувствовала себя в безопасности. Ей казалось, что лорд Уолден может настичь ее и там. Она выяснила, где находится оружейная лавка, и потихоньку от маркизы отправилась туда, чтобы приобрести пистолет, надеясь, что он послужит достаточной защитой от посягательств лорда Уолдена.

— Зачем молодой даме понадобилась такая опасная игрушка? — удивился оружейных дел мастер.

Друзилла поняла, что он позволил себе такую фамильярность лишь потому, что она пришла в магазин одна, без сопровождающих.

— Я собираюсь ехать за границу, — ответила она ледяным тоном, — я слышала, что на континенте много бандитов и грабителей.

Голос ее прозвучал так холодно и надменно, что мастер слегка смутился и стал гораздо любезнее.

В конце концов она остановила выбор на маленьком пистолете с рукояткой из слоновой кости, который легко мог поместиться в дамскую сумочку или в муфту. Несмотря на незначительные размеры, пистолет представлял собой достаточно серьезное оружие, из которого вполне можно было застрелить человека

В последующие дни Друзилла в суматохе совсем забыла про него, пока не столкнулась с лордом Уолденом в Девоншир-Хаусе. После этого она положила пистолет в стоявшую на туалетном столике атласную коробку, чтобы он всегда был у нее под рукой.

С тех пор как маркиз сообщил ей, что лорд Уолден больше не появится в Лондоне, Друзилла даже не вспоминала о пистолете. Она не могла понять, каким образом прошлой ночью ей пришла в голову мысль о нем. Бесспорно, он оказался весьма эффективным оружием. Ей удалось оттолкнуть от себя собственного мужа, и, возможно, навсегда.

— Я ненавижу его, ненавижу, ненавижу! — повторяла она, лежа на кровати в своем сверкающе подвенечном платье.

Однако, как это ни странно, она не испытывала радости от того, что муж оставил ее в покое и отправился на поиски развлечений. Несомненно, Бьянка де Сильва встретит его с распростертыми объятиями; она еще посмеется над тем, что его женитьба ни в малейшей степени не нарушила его привычек.

Больше всего Друзилла боялась оказаться объектом тайных насмешек, когда на следующее утро Роза вошла к ней в спальню, держа в руках поднос с завтраком. Друзилла понимала, что и Роза, и вся остальная прислуга узнают, что маркиз не ночевал дома, а уехал почти сразу же после того, как они вернулись из Карлтон-Хауса. Она ужаснулась при мысли, с какой скоростью эта новость облетит весь дом. Все, начиная с горничных кончая посудомойками, будут сплетничать на ее счет.

Она слишком долго жила в непосредственном общении с прислугой, чтобы не представлять, какого рода предположения будут выдвигаться, какие насмешки и замечания вызовет происшедшее.

Она чувствовала себя униженной, ее мучила неуверенность в себе. Если бы она с детства принадлежала к тому обществу, в котором оказалась теперь, ее не так волновала бы болтовня слуг. Она заметила, что взгляд Розы остановился на несмятой подушке рядом с ней. Усилием воли она взяла себя в руки и принялась говорить о погоде, пока Роза прибиралась в комнате.

Солнечный свет, заливавший комнату, казалось, не нес с собой ни тепла, ни радости.

— Я не буду завтракать, — сказала Друзилла устало, — пожалуйста, унеси поднос.

— Миледи, если вы не поедите, вы быстро утомитесь, — принялась увещевать ее Роза. — Вам предстоит долгая дорога!

— Ах, да, мы же сегодня уезжаем в Линч! — воскликнула Друзилла. — Ты не знаешь, на какое время его светлость планирует отъезд?

Последовала небольшая пауза, а затем Роза смущенно произнесла:

— Его светлость еще не вернулся домой.

— Не вернулся? — невольно вырвалось у Друзиллы.

— Его светлость не ночевал дома.

Хотя Друзилла ожидала этого, она почувствовала, будто ей дали пощечину. Она понимала, что сама толкнула его на это; она вынудила его бежать из дому в первую брачную ночь, и ей некого было винить в происшедшем, кроме себя.

Если бы он не надел этого кольца, если бы он так цинично не демонстрировал свои чувства к герцогине, все могло бы быть иначе. Но так ли это?

Смогла бы она молча сносить его поцелуи, прикосновение его рук? Снова и снова задавала она себе этот вопрос, но так и не находила ответа. Перед ее мысленным взором стояло это злосчастное кольцо, сверкавшее на его пальце, его глаза, смотревшие на нее с восхищением, и она не могла разобраться в своих чувствах.

Оторвавшись от своих мыслей, она посмотрела на Розу, которая молча ждала ее ответа, и тихо сказала:

— Мы должны подождать, пока появится его светлость. Я полагаю, что у него есть какие-то планы. В Линче готовятся отпраздновать нашу свадьбу.

— Слушаюсь, миледи, — ответила Роза. — Мажордом распорядился, чтобы, если ваша светлость не возражает, карета с багажом, в которой я должна ехать, отправилась в половине одиннадцатого.

— Конечно, Роза, — сказала Друзилла. — Я уже встаю.

— Я полагаю, что ваша светлость захочет надеть новый дорожный костюм с накидкой. Вам очень идет голубой цвет.

— Да, принеси мне его, и еще голубое платье, — ответила Друзилла. — Я хочу выглядеть как можно лучше по приезде в Линч.

Она поднялась, приняла ванну и не спеша оделась. С минуты на минуту она ждала, что ей сообщат о возвращении маркиза, но никто не приходил.

Закончив туалет, она взглянула на себя в зеркало, но даже не обратила внимания, как выгодно яркий голубой цвет дорожного костюма подчеркивает ее необычную красоту. Ей казалось, что в потемневших от тревоги глазах, которые смотрели на нее из зеркала, таились вопросы, на которые она не могла найти ответов.

— Поторопись с упаковкой вещей, Роза, — распорядилась она. — Карета с багажом уже скоро отправляется, ты можешь опоздать.

— Не волнуйтесь, миледи, я успеваю. Если я вам понадоблюсь в дороге, мы будем ехать позади вас.

— Не беспокойся обо мне, — сказала Друзилла. — Его светлость сообщил мне, что до Линча не более двух часов езды.

— Слушаюсь, миледи, — сказала Роза с поклоном.

Друзилла вышла из комнаты и стала медленно спускаться по лестнице, ведущей в холл. Ей казалось, что ее сопровождают любопытные взгляды горничных и лакеев, и даже глаза предков маркиза, изображенных на украшавших стены портретах в золоченых рамах, пристально следят за каждым ее шагом

«Как мог Вальдо так поступить со мной?» — спрашивала она себя. Она знала, что таким образом он мстит ей за то оскорбление, которое она нанесла ему прошлой ночью

Едва она суетилась в холл, как раздался громкий стук. Она с надеждой посмотрела на входную дверь. Может быть, это вернулся маркиз? Но вместо него вошел господин Хэнбери.

— Доброе утро, господин Хэнбери, — сказала она, радуясь, что есть с кем поговорить. — Счастлива вас видеть, потому что мне хотелось поблагодарить вас за то, что вы все так замечательно организовали вчера в Карлтон-Хаусе. Все прошло очень гладко, и я уверена, что это только благодаря вашим усилиям.

Впервые за все время их знакомства грустное лицо господина Хэнбери слегка прояснилось.

— Вы чрезвычайно добры, миледи, — сказал он. — По правде говоря, я и сам очень доволен, что все прошло без сучка и задоринки.

— В самом деле, — согласилась Друзилла.

Они направились в глубь холла. Неожиданно Друзилла увидела, что господин Хэнбери держит в руке маленький кожаный футляр. Она в изумлении уставилась на него, потому что это был тот самый футляр, который господин Хэнбери накануне открыл в ее присутствии, и в котором лежал перстень, присланный герцогиней. Заметив ее взгляд, он слегка смутился.

— Простите меня, миледи, но я не рассчитывал застать вас, — сказал он. — Я принес этот перстень, чтобы отдать его на хранение управляющему его светлости: — Друзилла ничего не ответила, и он продолжил слегка извиняющимся тоном: — Вы сочтете это непростительным упущением с моей стороны, особенно после тех любезных слов, которые вы сказали в мой адрес, но я совсем забыл про него. Когда вчера утром я выезжал из дому, я собирался захватить его с собой в Карлтон-Хаус и при удобном случае передать его господину маркизу, но, к своему стыду, я совершенно забыл об этом. Я чувствую себя очень виноватым и надеюсь, что ваша светлость меня простит.

Друзилла посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Вы хотите сказать… — спросила она, запинаясь, — что… не передали его светлости… кольца, присланного… герцогиней?

— Увы, это так, — признал господин Хэнбери. — К несчастью, я положил футляр в карман и обнаружил его лишь прошлой ночью, собираясь ложиться спать.

По его тону Друзилла сразу догадалась, что он сделал это намеренно. Безусловно, он знал о связи маркиза с герцогиней и специально решил отдать ее подарок лишь после свадьбы. Он действовал из самых лучших побуждений, но сейчас, как школьник, попавшийся на какой-то проделке, он был смущен и стыдился своего вмешательства.

— Но я… ничего не понимаю, — тихо сказала Друзилла. — Вчера я сама видела на пальце маркиза… перстень с изумрудом.

— Ну разумеется, миледи. Это было обручальное кольцо Линчей. Согласно обычаю, глава семьи всегда надевает его в день своего бракосочетания.

— Но это был перстень с изумрудом, — настаивала Друзилла.

— В фамильном кольце Линчей гораздо более ценный камень, чем этот, — сказал господин Хэнбери, показывая на футляр. — Он принадлежит к той же коллекции изумрудов, украшения из которых вы надевали на прием, устроенный ее светлостью на Керзон-стрит.

Увидев, что Друзилла внимательно слушает, господин Хэнбери продолжал:

— Изумруды Линчей, которые, как вы знаете, очень знамениты и представляют собой историческую ценность, были приобретены родоначальником династии, сэром Робертом Слоаном, который был одним из выдающихся деятелей во времена правления Елизаветы I. Они были частью трофеев, полученных им в результате захвата испанского галеона в Новом Свете. Когда он вернулся в Англию, то приказал сделать из них великолепный набор украшений для своей жены, а из самого большого и красивого камня он сделал перстень для себя. Он надел этот перстень в день своей свадьбы, и с тех пор каждый последующий глава семьи придерживался этой традиции.

«Так значит, Вальдо не надевал кольца герцогини!» Друзилла не знала, произнесла ли она эти слова вслух или проговорила про себя. Все поплыло у нее перед глазами. Она не была уверена, испытывает ли она облегчение, смущение от своей ошибки или гнев оттого, что герцогине вновь удалось внести смуту в жизнь маркиза.

Но разве она могла знать, разве она могла предположить, что существуют два похожих перстня с изумрудами — один на пальце маркиза, второй — в футляре, который господин Хэнбери так тактично забыл передать маркизу, чтобы ничто не потревожило его в день свадьбы.

Она очнулась от своих мыслей и увидела, что господин Хэнбери смотрит на нее с легкой тревогой, опасаясь, что своим вмешательством вызвал ее недовольство. Она коснулась пальчиками его руки.

— Благодарю вас, — мягко сказала она. — Я вам очень признательна за все.

Она повернулась и направилась в библиотеку, дверь в которую была расположена в дальнем углу холла.

Это была длинная комната, выходящая окнами в небольшой сад, в центре которого весело журчал фонтан. Солнце, проникавшее в окна, освещало персидские ковры, стены, от пола до потолка заставленные книжными полками, и огромное зеркало в резной золоченой раме, висевшее над камином. Изящная французская мебель была привезена из Парижа одним из предков маркиза, который во времена революции был послом во Франции.

Но Друзилла, глядя в окно отсутствующим взглядом, в смятении не замечала ничего. Она чувствовала лишь одиночество и пустоту.

Что она наделала, оттолкнув от себя маркиза? Безусловно, ее истерика во многом объяснялась испытаниями, которые выпали на ее долю в прошлом. Но почему она не спросила его об этом проклятом кольце?

Тогда она убедилась бы, что ему ничего не известно о подарке герцогини!

Она понимала, что ею отчасти двигал страх перед близостью с мужчиной, но, если это было неизбежно, она предпочла бы, чтобы этим мужчиной был Вальдо, а не кто-либо другой.

Она вспомнила, как преданно обожала его, когда они были детьми. Неужели он так сильно изменился? Неужели было необходимо угрожать ему пистолетом, чтобы он оставил ее в покое?

В полном отчаянии она пришла к выводу, что снова оказалась в безвыходной ситуации.

— Дура, дура! — казалось, мирно тикающие на камине часы снова и снова повторяли это слово.

Какая же она была дура! Ну почему она не попыталась выяснить правду вместо того, чтобы устраивать бурную сцену?

Дверь позади нее открылась, она с надеждой обернулась, но обнаружила, что это всего лишь мажордом.

— Его светлость просил передать вам…

— Передать? — вырвалось у Друзиллы. — Так он еще не вернулся?

— Нет, миледи. Его светлость просил передать, чтобы вы не дожидались его. Карета уже у крыльца, и вы можете выехать прямо сейчас. Он последует за вами в своем фаэтоне и будет ждать вас в «Короне и Перьях» — это маленькая придорожная гостиница милях в трех от Линча. Затем вы сможете вместе проследовать к тому месту, где вас ожидает торжественная встреча.

Друзилла судорожно глотнула воздух. Ей хотелось закричать, что она не отправится в Линч без маркиза, что она не позволит так унижать себя в глазах прислуги, но она понимала, что, если сейчас откажется ехать, это только ухудшит дело.

— Я сделаю так, как хочет его светлость, — тихо сказала она.

— Я распорядился, чтобы для вашей светлости приготовили бокал вина и сандвичи, — учтиво проговорил мажордом. — В «Короне и Перьях» вам, несомненно, подадут легкую закуску, но, может быть, ваша светлость соблаговолит отведать что-нибудь сейчас.

Друзилла понимала, что он хочет сделать ей приятное, поэтому, чтобы не огорчать его, она пригубила вино и взяла с тарелки один из сандвичей. Ей казалось, что она не в состоянии проглотить ни кусочка, но она вынуждена была делать вид, будто ничего не произошло, и ее нимало не волнует тот факт, что первую брачную ночь ее муж провел вне дома.

Наконец со сборами было покончено. Друзилла спустилась к выходу и увидела, что у дверей дома стоит карета, а дорожка, ведущая к ней, застлана красным ковром. Карета, купленная маркизом совсем недавно, была рассчитана на большую скорость, в нее была впряжена четверка лошадей, которыми маркиз обычно любил править сам.

Сейчас же на козлах сидели два кучера, одеты в элегантные крылатки и шляпы с высокими тульями. Рядом на великолепных лошадях гарцевали два грума в напудренных париках, желто-голубых ливреях и начищенных до блеска сапогах. Вся процессия выглядела очень внушительно.

Сидя в карете на мягких подушках, укутанная в накидку из горностая, Друзилла чувствовала себя очень одинокой.

Когда кавалькада тронулась в путь, мажордом и лакеи, стоявшие на крыльце, почтительно склонил головы. Друзилла была уверена, что за ними с любопытством наблюдают из окон всех близлежащих домов. Вскоре они уже выехали на дорогу, ведущую в Дувр. Карета мчалась с большой скоростью, и Друзилла стала прикидывать, как скоро маркиз сможет нагнать их в своем фаэтоне.

Безусловно, фаэтон мог развить гораздо большую скорость, но, чтобы приехать в «Корону и Перья» одновременно с ними, маркиз должен выехать не позднее, чем через три четверти часа.

«Возможно, он вовсе не торопится увидеться со мной», — с горечью подумала Друзилла.

Может быть, маркиз хотел наказать ее, заставив ждать в убогой придорожной гостинице, пока он соблаговолит покинуть свою любовницу, с которой он, вне всякого сомнения, провел ночь.

Друзилла закрыла лицо руками. Она с тревогой пыталась представить себе, что ждет ее в будущем.

Ей хотелось поскорее увидеть маркиза, и в то же время она боялась прочесть в его глазах гнев и презрение, как это было прошлой ночью.

Они ехали уже больше часа, местность вокруг была совершенно пустынной, нигде не было видно признаков человеческого жилья. Неожиданно, без всякого предупреждения, раздался возглас, и карета резко остановилась.

Сначала Друзилла не поняла, что произошло. Она хотела выглянуть в окно, чтобы узнать, в чем дело, но в это время обе дверцы распахнулись, и она увидела двух мужчин в масках и с пистолетами в руках.

«Разбойники!» — молнией мелькнуло у нее в голове. Она хотела закричать, но голос не слушался ее. Один из мужчин направил дуло пистолета прямо ей в грудь, но другой, казалось, был в нерешительности, увидев, что рядом с ней никого нет. Он уставился на пустое сиденье, затем приподнял его, будто рассчитывая, что кто-то прячется под ним.

— Его тут нет! — сказал он хриплым, грубым голосом.

Так же внезапно, как появились, они исчезли. Дверцы кареты захлопнулись, и Друзилла снова осталась одна. Не в силах понять происходящее, она с изумлением смотрела в окно. Оба грума держали одну руку поднятой, с трудом удерживая другой норовистых лошадей. Напротив каждого из них стоял разбойник в маске с угрожающе поднятым пистолетом. Еще два разбойника держали на мушке кучеров.

Все они, казалось, ждали чего-то, и Друзилла увидела, как те двое, которые заглядывали в карету бегут в сторону лесочка, расположенного невдалеке от дороги. Вскоре они скрылись в кустах.

Шестеро разбойников! Она раньше не слышала о таких многочисленных бандах! И тут она поняла, что это дело рук Юстаса.

Только Юстас мог знать, что, кроме кучеров карету будут сопровождать два грума, и что вместе с маркизом мужчин будет всего пятеро. Только Юстас мог организовать такое дерзкое нападение.

Обычно разбойники действовали в одиночку очень редко вдвоем. Если бы в окрестностях Лондона появилась банда из шести человек, немедленно были бы посланы войска, чтобы расправиться с ними.

«Нет, — решила Друзилла, — это не разбойники. Это бандиты, нанятые Юстасом, чтобы они убил Вальдо, а потом бесследно скрылись».

Она отлично представляла, как это было задумано. Бандиты открыли бы дверцы кареты, и пока маркиз пытался бы достать свой пистолет, если бы таковой у него имелся, они спокойно пристрелили б его у нее на глазах.

Ни кучера, ни грумы не смогли бы ничего поделать — никто из пятерых мирно путешествующих мужчин не мог предположить, что им придется столкнуться с шестью убийцами!

Друзилла не спускала глаз с леса, в котором скрылись двое из бандитов. Несколько секунд все было тихо, потом один из них появился снова. Он что-то прокричал, ожесточенно жестикулируя, и четверо его сообщников мгновенно вскочили на своих лошадей и умчались прочь.

Оттого что все это было проделано быстро и тихо, происшедшее казалось еще более зловещим. Кучера хлестнули лошадей, грумы опустили поднятые руки, и карета быстро рванулась с места, развив небывалую скорость, что объяснялось вполне понятным желанием скорее покинуть это место, пока разбойники не передумали.

Проехав полмили, она крикнула кучерам, чтобы они остановились. Они подчинились с большой неохотой, чувствуя, что еще недостаточно далеко отъехали от бандитов, которые легко могли нагнать их.

Один из кучеров открыл дверцу кареты.

— Нам лучше поспешить, миледи, — сказал он Друзилле. — Эти злодеи снова могут напасть на нас. Они что-нибудь у вас забрали?

— Нет, они ничего не взяли, — ответила Друзилла. — Можете не волноваться, они больше нас не тронут. Им нужна была не я.

— Как скажете, миледи, — ответил кучер, чувствуя себя неловко.

— Есть ли здесь поблизости какая-нибудь гостиница? — спросила Друзилла.

— Недалеко отсюда есть крошечный постоялый двор, — ответил он.

— Остановитесь там, — приказала Друзилла.

К тому времени, когда они остановились у дверей гостиницы, в голове у Друзиллы уже полностью созрел план. Она вышла из кареты.

— У меня такое чувство, что эти негодяи собираются ограбить его светлость, — сказала она. — Я должна вернуться и предупредить его.

— Но это невозможно, миледи! — воскликну, кучер.

— Отнюдь, — возразила она. — Узнайте, есть ли у хозяина дамское седло, и поживее!

Слуга посмотрел на нее так, как если бы она сошла с ума. В то же время он был слишком хорошо вымуштрован, чтобы ослушаться приказа, каким бы странным тот ему ни казался.

Спустя несколько минут седло было найдено.

— Оседлайте эту лошадь, — сказала Друзилла, указывая на великолепного арабского скакуна, на котором ехал один из грумов.

Она повернулась к хозяину, склонившемуся почти до самой земли. Он просто онемел от счастья принимать под своим убогим кровом столь знатную особу.

— У вас есть жена? — спросила Друзилла.

— Да, миледи, она в доме.

Друзилла переступила порог и оказалась в бедно обставленной комнате с низким потолком, в которой слегка пахло сыростью. Миловидная женщина в белоснежном чепце склонилась в глубоком реверансе.

— Не найдется ли у вас ножниц или хотя бы острого ножа? — спросила Друзилла.

— Конечно, миледи, сейчас я дам вам нож, — засуетилась женщина, слегка удивившись такой просьбе.

Друзилла приподняла подол юбки своего дорожного костюма.

— Я хочу, чтобы вы сзади разрезали мне платье снизу до колен, — сказала она.

Женщина издала изумленное восклицание:

— О, мадам, такой красивый материал!

— Пожалуйста, сделайте то, что я вам сказала, и побыстрее, — приказала Друзилла.

Женщина взяла длинный острый нож, который, очевидно, использовался для разделки мяса. Она принялась разрезать тонкую ткань, которая легко поддалась ее усилиям.

— Благодарю вас, — сказала Друзилла.

Она вышла на улицу, оставив женщину в полном недоумении, и обнаружила, что лошадь уже оседлана. Она сняла шляпку, бросила ее на пол кареты и, сняв с шеи шифоновый шарф, обвязала им голову.

— Помогите мне сесть в седло, — сказала она. Перекинув ногу через переднюю луку седла, она почувствовала, как еще дальше рвется ткань ее платья, но широкая юбка дорожного костюма надежно прикрывала ее со всех сторон.

Она повернулась к кучеру.

— Поезжай в гостиницу «Корона и Перья», — сказала она, — и жди нас там. Если мы с его светлостью не приедем до наступления темноты, отправляйся в Линч.

— Слушаюсь, миледи, — почтительно ответа кучер, не в силах, однако, скрыть своего неодобрения.

Он решил, что Друзилла сошла с ума, да она сама не поручилась бы, что это не так. Она обратилась ко второму верховому, который все еще сидел в седле.

— Следуй за мной, — сказала она, и они направились в сторону Лондона.

Почти сразу же Друзилла съехала в сторону от дороги. Они скакали по полям, держась по левую сторону от лесочка, в котором прятались разбойники. И хотя не исключена была возможность, что они заметят ее, Друзилла решила все-таки как можно скорее вернуться на основную дорогу.

По ее подсчетам маркиз, даже если он выехал вовремя, чтобы к назначенному часу прибыть в «Корону и Перья», должен был находиться еще далеко, но она могла и ошибаться.

Когда, наконец, они снова выехали на дорогу, она с тревогой посмотрела назад, опасаясь увидеть высокий фаэтон, быстро приближающийся к зловещему темному лесу, в котором засели шестеро убийц.

Но она не увидела ничего, кроме двух почтовых фургонов, и с легким сердцем направилась в сторону Лондона с такой скоростью, что верховой едва поспевал за ней.

Когда они достигли пригородов Лондона, она остановила свою лошадь.

— Я хочу, чтобы ты остался здесь, — сказала она. — Его светлость мог выехать из города другой дорогой. Это маловероятно, но мы не можем рисковать. Оставайся в том месте, где начинается дорога на Дувр, и, если увидишь его, расскажи обо всем, что произошло.

— Слушаюсь, миледи, — ответил верховой. — Но как ваша светлость поедет дальше одна?

— Обо мне не беспокойся, — поспешно сказала Друзилла. — Главное, смотри в оба. Уверяю тебя, те разбойники поджидают именно его светлость, и, если ты его прозеваешь и не предупредишь, его смерть будет на твоей совести.

Голос ее слегка дрогнул. Затем она быстро направилась к центру Лондона, где дома стояли все ближе друг к другу, а движение становилось все оживленнее. Прохожие с любопытством поглядывали на Друзиллу, но ее волновало лишь одно — как бы скорее добраться до маркиза и предупредить его о новом чудовищном плане, зародившемся в больном мозгу Юстаса.

Она ехала все дальше и дальше, но маркиза нигде не было видно. Когда на глаза ей попадался высокий фаэтон, сердце ее замирало от радости, но всякий раз оказывалось, что фаэтоном правит вовсе не тот человек, которого она искала.

Наконец, так и не встретив маркиза, она подъехала к дому на Беркли-сквер.

Дверь была открыта, потому что как раз в это время один из лакеев вносил в дом только что доставленный сверток. Он в изумлении уставился на Друзиллу.

— Его светлость не появлялся здесь?

При звуке ее голоса из двери выглянул другой пожилой лакей. Он удивленно вытаращил глаза и тут же скрылся, отправившись, видно, на поиски мажордома.

Спустя несколько секунд престарелый мажордом, который, как было известно Друзилле, находился на службе у Линчей уже более тридцати пяти лет, торопливо спустился по ступенькам и поспешил ней.

— Миледи, что случилось? — спросил он с тревогой в голосе.

— Где его светлость? — осведомилась Друзилла.

— Его светлости здесь не было, — ответил мажордом. — Фаэтон было приказано подать в другое место.

— Куда? — спросила Друзилла. Видя, что мажордом колеблется, она резко сказала:

— Не будьте идиотом, милейший. Жизнь его светлости в опасности, и я должна успеть предупредить его. Где живет мисс де Сильва?

На лице мажордома отразилось изумление, но, почувствовав тревогу в ее голосе, он не стал делать вид, будто ничего не знает.

— Это недалеко, миледи, Хаф Мун-стрит, 24.

— Я знаю, где это, — сказала Друзилла и, прежде чем он успел что-либо ответить, ускакала прочь.

Она без труда нашла Хаф Мун-стрит, вдоль которой ровными рядами стояли небольшие уютные особнячки, и которая пользовалась, как было известно Друзилле, сомнительной репутацией, поскольку в основном здесь проживали дорогие куртизанки и самые распутные холостяки.

Когда Друзилла въехала на улицу, она с замиранием сердца обнаружила, что фаэтона маркиза нигде не видно. Улица была пуста, за исключением двухколесного экипажа, стоявшего в самом дальнем ее конце, и довольно обшарпанного фаэтона, который никоим образом не мог принадлежать маркизу.

Она с некоторым трудом спешилась у ворот дома номер 24 и увидела маленького, оборванного мальчугана, игравшего неподалеку в канаве.

— Подержи мою лошадь, — скомандовала она, и он с восторгом бросился исполнять ее приказание.

Она постучала в дверь. Спустя несколько мгновений дверь распахнулась, и на пороге появилась элегантная, несколько театрально разодетая горничная, которая окинула ее дерзким взглядом.

— Мисс де Сильва нет дома, — заявила она прежде, чем Друзилла успела открыть рот.

— Нет ли здесь маркиза Линча? — спросила Друзилла.

— Не имею понятия, — ответила горничная. — Это не мое и не ваше дело.

Не говоря ни слова, Друзилла прошла мимо девушки в узкий холл. Она увидела, что на столике возле лестницы лежит мужской цилиндр. Он вполне мог принадлежать маркизу, но она не могла быть в этом уверена. Все цилиндры были похожи один на другой. Не обращая внимания на горничную, она начала подниматься по лестнице. Горничная возмущенно воскликнула:

— Послушайте, вы не имеете права!

Она хотела было догнать Друзиллу, но вспомнила, что оставила входную дверь открытой, и, пока она закрывала ее, Друзилла уже поднялась на третий этаж.

Она знала, что хозяйская спальня должна был выходить окнами на улицу. Дверь была закрыта, и она громко постучала. После непродолжительного молчания из комнаты послышался женский голос:

— Кто там?

Прежде чем Друзилла успела ответить, дверь распахнулась, и на пороге появился маркиз. Очевидно, он уже собирался уходить, так как бы полностью одет.

Он уставился на Друзиллу, не веря своим глазам, и лишь когда с постели снова донесся голос: «Кто там?», маркиз обрел дар речи.

— Друзилла, какого черта ты здесь делаешь? — с яростью выпалил он.

— Я пришла предостеречь тебя, — сказала Друзилла.

Несколько мгновений он пристально смотрел на нее и наконец обратил внимание на ее растрепанные волосы, выбивавшиеся из-под туго повязанного шифонового шарфа, на смятый и покрытый толстым слоем пыли, бледно-голубой костюм, на серьезное и встревоженное выражение ее лица.

Он вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

— Ты не должна была приезжать сюда, — сказал он с упреком, — ты сама отлично это понимаешь.

— Какое это имеет значение? — резко ответила Друзилла. — Юстас нанял шестерых разбойников, точнее убийц, которые поджидают тебя на дороге в Дувр. Ее бы ты отправился этим путем, у тебя не было бы ни малейшего шанса спастись. Я вернулась, чтобы предупредить тебя.

Он продолжал молча смотреть на нее.

— Мне необходимо было разыскать тебя, — продолжала Друзилла, почувствовав, что ее голос звучит все тише и неувереннее. — Я отправилась на Беркли-сквер, но там мне сообщили, что твой фаэтон уже выехал. Однако здесь я его не обнаружила.

Она знала, что вовсе не обязана давать ему какие-либо объяснения, но продолжала говорить, не в силах остановиться.

— Я отправил грума прогулять лошадей, коротко ответил маркиз.

Он жестом предложил ей направиться к лестнице. Спускаясь по ступеням впереди него, она думала о том, какой растрепанной она, должно быть, выглядит, о том, что вызвала неодобрение маркиза, и еще о том, что, когда он открыл дверь, она увидела очаровательное личико, обрамленное золотистыми локонами, на фоне кружевных подушек огромной двуспальной кровати.

Дерзкая горничная открыла им дверь. На ее губах была злорадная улыбка, словно ее очень забавляла сложившаяся скандальная ситуация.

Маркиз взял свой цилиндр, и они вышли на улицу, залитую солнечным светом. Лошадь Друзиллы стояла спокойно, а мальчуган ласково гладил ее. После долгой изнурительной скачки она выглядела далеко не такой живой и игривой, как тогда, когда они только выехали из Лондона.

Едва они оказались на тротуаре, со стороны Керзон-стрит появился высокий фаэтон, запряженный гнедыми, которыми правил грум маркиза.

— Что ты собираешься делать? — спросила Друзилла.

Она старалась говорить спокойно, но голос ее дрожал.

— Я не собираюсь из-за Юстаса откладывать поездку в Линч, — гневно произнес маркиз. — Черт бы его побрал со всеми его выходками! Мы не можем во второй раз отменять намеченные торжества!

— А нельзя ли поехать другой дорогой? — поинтересовалась Друзилла.

— Можно, но мы будем добираться гораздо дольше, — ответил маркиз.

Он взглянул на нее, и в первый раз Друзилле показалось, что выражение его лица смягчилось.

— Ты не слишком устала, чтобы ехать верхом? — спросил он.

Она воспрянула духом, словно от глотка шампанского.

— Конечно, нет! — воскликнула она. — Экипаж ждет нас в «Короне и Перьях». Мы можем отправиться прямо туда, и никто в Линче не узнает о том, что произошло.

— Тогда так мы и сделаем, — сказал маркиз. — Надо полагать, ты захочешь переодеться в костюм для верховой езды.

— Я надеюсь, что в Линч-Хаусе найдется какая-нибудь амазонка, — ответила Друзилла, — хотя я не уверена.

— Ну что ж, тогда нам следует отправиться туда и выяснить это, — сказал маркиз, помогая ей взобраться в фаэтон.

Он отдал распоряжение груму, чтобы тот пересел на лошадь Друзиллы. Друзиллу не удивило, что, когда они подъехали к дому на Беркли-сквер, мажордом уже поджидал их на мостовой. Очевидно, он догадался, что они приедут вместе.

Маркиз не дал ему возможности произнести ни слова.

— Срочно подайте обед и прикажите оседлать двух лучших лошадей из моей конюшни. Ее светлость поедет на одной, а я на другой.

— Слушаюсь, милорд.

Друзилла стала подниматься по лестнице. Она слышала, как мажордом велел одному из лакеев найти экономку и передать ей, что ее светлость нуждается в ее услугах. Друзилла поднялась в комнату, в которой спала прошлую ночь.

Она чувствовала, что пистолет, лежащий в ящике шкафчика, был ей словно немым укором.

Но потом она подумала, что если бы она не оттолкнула маркиза от себя, если бы они уехали в Линч утром, как планировали, то сейчас Вальдо был бы уже мертв. Юстас убил бы его и стал бы новым маркизом Линчем.

«Я спасла его, — сказала она себе, — я снова спасла его».

И вдруг совершенно отчетливо она услышала смех Юстаса. Это был дикий, безумный смех человека, убежденного в том, что рано или поздно он добьется своего. Ей показалось, что его голос прозвучал прямо у нее над ухом:

— В третий раз мне повезет!

Глава 9

Друзилла вошла в гостиную, отлично сознавая, что она выглядит восхитительно. Как она и надеялась, Роза оставила костюм для верховой езды на Беркли-сквер. Он предназначался исключительно для прогулок в Гайд-Парке, и был слишком модным и экстравагантным, чтобы носить его в деревне. Друзилла еще ни разу не надевала его, и сейчас, оглядев себя в зеркале, она пришла к выводу, что амазонка идет ей больше всех остальных ее туалетов. Плотно облегающий жакет из светло-зеленого бархата был отделан тесьмой более темного оттенка и застегивался на крохотные пуговки, сделанные из сверкающих зеленых камешков. В руке Друзилла несла шляпу с высокой тульей и длинной газовой вуалью того же цвета, что и костюм.

С легкой улыбкой на губах она вошла в комнату, надеясь увидеть восхищение в глазах маркиза. Но тут же она вспомнила покоившуюся на кружевных подушках головку, хорошенькое капризное личико, обрамленное белокурыми локонами, и обнаженные плечи, выглядывавшие из-под простыни. Решительно выкинув из головы это воспоминание, она направилась к стоявшему возле камина маркизу. Даже не взглянув на нее, он вытащил из жилетного кармана часы и отрывисто произнес:

— Нам нужно выехать как можно раньше. Я не хочу снова заставлять ждать встречающих.

«Он очень сердит!» — с тоской подумала Друзилла. Ей слишком хорошо были знакомы эти резкие интонации и его манера сжимать губы, когда он был чем-то раздражен, и она совсем пала духом. Всю дорогу до Лондона она так беспокоилась о его безопасности, что совершенно забыла о том, как он был зол накануне вечером.

«Надо сказать ему, что все это недоразумение произошло из-за перстня», — подумала она

Но она знала, что, пытаясь объяснить это, она попадет в очень неловкое положение, как сможет она признаться, что прочитала записку герцогини, которая была предназначена лишь для его глаз? Она помнила, в какое раздражение пришел маркиз, когда она в прошлый раз перехватила письмо, считая, что оно от герцогини, а на самом деле это была первая попытка убийства со стороны Юстаса.

— Будь любезна, позволь мне самому решать свои проблемы, — сказал он ей тогда, и она чувствовала, что он будет недоволен, узнав, что она снова вмешалась в его дела.

— Но мне как-то надо дать ему понять, что я сожалею о случившемся, — размышляла Друзилла, направляясь в столовую.

— Я приказал подать легкую закуску, и мы должны покончить с едой как можно быстрее, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

Она подумала, что, должно быть, таким же тоном во время войны он отдавал приказы своим солдатам.

— Да, конечно, — кротко ответила она.

Она села за стол и принялась за еду, почувствовав неожиданно, что очень голодна. После долгого утомительного путешествия она с аппетитом ела все, что ей предлагали. Маркиз же, напротив, лишь уныло ковырял кусочек студня и отказывался от всех блюд, которые подносил ему лакей, как будто его тошнило от одного вида еды.

Она взглянула на синяки у него под глазами и подумала, что он, по всей видимости, славно повеселился в свою первую брачную ночь, как и обещал. Ей очень хотелось спросить у него, где он был и что делал, но она тут же мысленно обругала себя за глупость. Было совершенно очевидно, с кем он провел эту ночь. Она была поражена, что при мысли об этом ее пронзила внезапная боль, как будто ей вонзили кинжал в сердце.

Обед прошел в полном молчании. Друзилла собралась было попробовать одну из великолепных огромных груш, которые были выращены в теплицах Линча, но маркиз уже поднялся из-за стола.

— Сожалею, что вынужден причинить тебе неудобство, но я полагаю, нам лучше незамедлительно отправиться в путь, — сказал он сухо.

— Да, конечно, — согласилась Друзилла.

Чтобы не заставлять его ждать, она не стала подниматься к себе наверх, а надела шляпу перед одним из зеркал, стоявших в холле, попутно отметив, что горничная, заменявшая Розу в ее отсутствие, очень умело уложила ей волосы, так что прическа навряд ли пострадает даже от самой быстрой езды.

На улице их поджидали две оседланные лошади. Грум помог Друзилле взобраться в седло.

Она расправила свою бархатную юбку, которая тяжелыми складками спадала поверх стремян. По ее виду можно было предположить, что она собирается на прогулку в Гайд-Парк, но она знала, что впереди ее ждет долгая дорога, и порадовалась тому, что чувствует себя достаточно бодро. Еда и бокал вина сняли ее усталость и слегка улучшили настроение, и она подумала, что, может быть, ей удастся преодолеть мрачную замкнутость маркиза и привести его в хорошее расположение духа.

Она вспомнила взгляд, который он бросил на нее во время ужина в Карлтон-Хаусе. В его глазах было какое-то особое выражение, и у нее внезапно перехватило дыхание, а сердце забилось так сильно, что, казалось, выпрыгнет у нее из груди! Но тут она заметила перстень у него на пальце! «Откуда мне было знать, — подумала она с отчаянием, — что существуют два похожих изумрудных перстня и что он не получал подарка герцогини?»

«Все будет хорошо… все уладится», — повторяла она про себя. Но она не могла забыть гнев в глазах маркиза и горький цинизм в его голосе, когда он увидел направленный на него пистолет.

— Нам надо не забыть по пути захватить нашего грума, — сказала она, когда они выехали на дорогу, ведущую в Дувр.

— Я помню об этом, — ответил маркиз. — Но как только мы выедем из города, нам придется пуститься во весь опор.

В его голосе прозвучало раздражение, и она решила, что у него болит голова. Момент для примирения был неподходящий.

В любом случае поддерживать разговор было невозможно. Маркиз пустил свою лошадь в галоп, и они скакали без передышки, остановившись лишь на несколько секунд, чтобы захватить грума, пока не достигли постоялого двора «Перья и Корона».

У ворот стоял кучер и с беспокойством ждал их приближения.

— Рад вас видеть, ваша светлость! — воскликнул он, когда они осадили взмыленных лошадей.

— Отведи их в конюшню, Джарвис, — приказал маркиз, — и мы немедленно отправимся дальше. Карета готова?

— Была готова уже полчаса назад, — гордо ответил Джарвис. — Я прикинул, что, если ее светлости придется ехать до самого Лондона, вы появитесь приблизительно в это время.

— Я как раз собирался выезжать, когда приехала ее светлость, — коротко ответил маркиз и направился к карете.

Грумы с трудом удерживали накормленных и отдохнувших лошадей, которые в нетерпении били копытами.

Маркиз пропустил Друзиллу вперед, но не сделал попытки помочь ей взобраться в карету. Когда она устроилась на сиденье, он сел рядом ней и со вздохом облегчения откинулся на подушки.

— Интересно, как долго Юстас со своей бандой будет сидеть в засаде? — спросила Друзилла.

— Меня абсолютно не интересуют действия Юстаса, — раздраженно отозвался маркиз. — Если он будет и дальше вести себя подобным образом, мне придется принять меры.

— А что ты можешь предпринять? — поинтересовалась Друзилла.

Карета уже выезжала из ворот постоялого двора. Маркиз поудобнее расположился на подушках, вытянул ноги и положил их на переднее сиденье. Затем он надвинул шляпу на глаза, зевнул и сказал:

— Придумаю что-нибудь. В настоящий момент я слишком устал, чтобы думать о чем-либо, кроме нудной пышной церемонии, которая ожидает нас по приезде.

Он снова зевнул и закрыл глаза. Было очевидно, что он не настроен вести светскую беседу. Друзилла видела, что он действительно хочет спать. Она повернулась к окну, но все равно не могла не чувствовать его присутствия.

Прошлой ночью он держал ее в объятиях. Она помнила нежную силу его рук, настойчивость его губ. Его поцелуи обжигали ее, она трепетала от волнения. Она вспомнила, как вырвалась из его объятий, и в ее ушах все еще звучал его голос, исполненный гнева и горького цинизма.

В ту минуту он ненавидел ее, ненавидел и презирал, и она больше всего на свете хотела, чтобы он снова улыбнулся ей, как тогда, когда они в карете ехали из церкви в Карлтон-Хаус.

Почему, ну почему она была так глупа? Почему она допустила, чтобы ревность к герцогине испортила день, который мог бы стать одним из самых счастливых в ее жизни?

Маркиз женился на ней, потому что у него не было другого выхода, но разве в нем не начали пробуждаться какие-то чувства по отношению к ней? Ему было интересно с ней, она видела, что он гордится ею. Разве это не могло стать фундаментом, на котором они могли бы начать строить свою совместную жизнь, если бы она все не испортила?

Идиотка, идиотка! Ей казалось, что колеса стучат в такт ее мыслям: «Идиотка, идиотка!»

Но когда они свернули на дубовую аллею, она забыла все на свете от радости, что снова увидит дом, который так много значил для нее с детских лет.

Стоящий посреди цветущего сада, отражаясь в зеркальной поверхности озера, он показался ей еще красивее, чем прежде. Стеклянные окна сверкали в лучах солнца, серые каменные стены отливали жемчужным блеском, в воздухе, как и прежде, порхали белоснежные голуби.

Когда они въехали в парадные ворота, она вспомнила про маркиза.

— Вальдо, — воскликнула она, — проснись же! Мы уже приехали, мы в Линче!

Он так быстро открыл глаза, что она не могла понять, спал ли он на самом деле или только притворялся. В то же время лицо его было уже не таким усталым, а синяки под глазами почти исчезли.

— Да, приехали, — проговорил он. — Твой костюм для верховой езды может вызвать удивление, но это неважно.

— Я хорошо выгляжу? — спросила Друзилла, надеясь привлечь к себе его внимание, но он смотрел в окно и, казалось, не слышал ее вопроса.

Карета остановилась у входа, украшенного портиком, и маркиз сказал:

— Как я и думал, они поджидают нас на ступенях.

Друзилла увидела, что на ступенях и около дверей собралась большая толпа. Когда они вышли из кареты, управляющий маркиза обратился к ним с длинной официальной речью, в то время как все собравшиеся рассматривали их с нескрываемым любопытством. В пышных фразах проскальзывала искренняя радость по поводу женитьбы маркиза.

Когда приветственная речь была закончена, маркиз представил Друзиллу своему управляющему, а затем они принялись пожимать руки домашним слугам, садовникам, лесникам, каменщикам, плотникам, грумам, шорникам. Друзилле казалось, что эта процессия желающих познакомиться с ней никогда не кончится.

Наконец, когда ее рука совсем онемела от энергичных рукопожатий, они направились в парадный зал, который она в последний раз видела, когда ей было десять лет. Она обнаружила, что он так же красив и величественен, как и в былые времена. Как хорошо она помнила великолепные статуи в нишах, начищенный до зеркального блеска мраморный пол, огромную лестницу с резными перилами! Когда она была ребенком, Линч казался ей самым красивым местом на земле! И теперь она, маленькая Друзилла Морли, которую приглашали в дом из жалости, потому что она была дальней родственницей и дочерью местного священника, будет здесь жить! Она повернулась к маркизу, чтобы сказать ему, как счастлива, что снова оказаться в Линче, но не успела она произнести хоть слово, как маркиз сказал сухим тоном:

— Как я понял со слов мистера Анстея, в шесть часов мы должны будем присутствовать на обеде, устраиваемом для арендаторов. Я надеюсь, что ты будешь готова к этому времени. Твой багаж уже прибыл.

— Да, конечно, — ответила Друзилла. — Это будет большой прием?

Маркиз вопросительно взглянул на своего управляющего.

— Около двухсот человек, миледи.

Друзилла улыбнулась.

— По моим понятиям, это очень много. Я должна приложить усилия, чтобы хорошо выглядеть.

— Вам это будет нетрудно, миледи.

В глазах и голосе мистера Анстея она видела непритворное восхищение, и это послужило ей некоторым утешением. Маркиз повернулся и направился в библиотеку, мистер Анстей последовал за ним, а Друзилла, чувствуя себя покинутой всеми, стала медленно подниматься по парадной лестнице.

На стене висели портреты многочисленных предков Линчей в резных золоченых рамах. Друзилле хотелось бы знать, смотрят они на нее с одобрением или с недовольством. Та ли она жена, которую они выбрали бы для своего наследника? Хотя, если бы не она, маркиза сейчас вовсе бы не было в поместье. С одной стороны, он поклялся оставаться холостяком, а с другой стороны, он бы уже вполне мог быть мертв, сраженный пулей герцога Уиндлгэма, который был отменным стрелком

«Я здесь, и вам придется с этим смириться», — мысленно говорила она, глядя на угрюмые лица на портретах, которые, казалось, пристально наблюдали за ней.

Увидев, что на лестничной площадке ее поджидает Роза, она очень обрадовалась.

— О, миледи, я так беспокоилась, не случилось ли что-нибудь с вами, — воскликнула Роза. — Мы уже давно ждем вас!

— Нам пришлось задержаться, — ответила Друзилла.

— Я уже боялась, не стряслось ли какой беды, — сказала Роза.

Друзилла покачала головой.

— Все в порядке, — успокоила она ее. — Где я буду спать?

— Прошу сюда, миледи, — сказала Роза, открывая дверь, выходящую на площадку. — Это спальня новобрачных, все маркизы спали здесь.

Друзилла вошла в комнату и замерла на месте. Должно быть, когда она ребенком играла с Вальдо в доме, она бывала здесь, но у нее не осталось об этом никаких воспоминаний.

Это была огромная комната, с большими окнами, выходящими в розарий. У стены стояла самая большая кровать из всех когда-либо виденных ею. Сделанная еще во времена Карла Второго, белоснежная, украшенная серебром, она была увенчана высоким балдахином, который поддерживали десятки купидонов с переплетенными сердечками в руках. Подзоры и покрывала были из белого атласа, расшитого розами, незабудками, купидонами и гирляндами.

На полу лежали белоснежные меховые ковры, мебель времен Реставрации была отделана начищенным до блеска серебром и украшена купидонами, держащими в руках фамильную корону Линчей. Это была спальня новобрачных, и повсюду стояли белые цветы. Здесь были лилии, розы и гвоздики, наполнявшие воздух нежным ароматом, который, казалось, говорил о любви, так же, как и купидоны, порхающие на серебряных крыльях над пологом кровати.

— Как красиво! — чуть слышно прошептала Друзилла.

Она медленно прошла по комнате и остановилась у окна. Как хорошо она помнила эти густые леса, раскинувшиеся прямо за домом, потайные места в зарослях кустарника, где они с Вальдо прятались, когда были детьми. Она видела раскидистые деревья, на которые они любили взбираться, маленький пруд с золотыми рыбками, которых они ловили и снова выпускали, орешник, где они таскали орехи из-под носа у белок. Вдалеке она различила сверкающую ленту реки, которая впадала в озеро, где они каждое лето плавали и катались на лодке, строили запруды и мосты, пока однажды она навсегда не уехала из Линча с тем, чтобы вновь вернуться лишь много лет спустя.

— О, Роза, как замечательно вновь очутиться здесь!

Ей необходимо было поделиться с кем-нибудь своей радостью, но Роза, снимая покрывало с кровати и взбивая подушки, лишь ответила:

— У вас есть всего полчаса для того, чтобы немного отдохнуть, а потом я приготовлю вашу ванну и помогу вам одеться. Я хочу, чтобы сегодня вы были также неотразимы, как вчера.

— Я, пожалуй, и вправду отдохну, — согласилась Друзилла. — Я немного устала.

Когда Друзилла принялась снимать костюм для верховой езды, Роза спросила:

— Почему вы переоделись, миледи? Я думала, что вы будете в голубом дорожном костюме.

— Я не хочу говорить об этом сейчас, — ответила Друзилла. — Позже я все тебе расскажу.

Она подумала, что нет смысла лгать и придумывать, что она испачкала дорожный костюм. Все равно лондонские слуги будут судачить о том, как она вернулась одна верхом в поисках маркиза. Все они отлично знают, где ей удалось его разыскать, и Друзилла вновь почувствовала, как унизительно, что слуги будут сплетничать о ней, в то время как маркиза это не волновало ни в малейшей степени.

Она надела ночную сорочку и легла, но ей не спалось. Она лежала и разглядывала эту поразительную комнату и роскошный балдахин над головой. Солнечные лучи проникали в открытое окно, снаружи слышалось воркование голубей, жужжание пчел и крики павлинов, расхаживавших по саду.

Но в то же время ее не покидала мысль о маркизе — она чувствовала, что никогда не сможет забыть гнева в его глазах, выражения уныния на его лице, когда он выходил из комнаты Бьянки де Сильва. Она до сих пор слышала изумление и негодование в его голосе, когда он увидел ее у двери:

— Друзилла, какого черта ты здесь делаешь?

Возможно, ей следовало отправить слугу наверх, чтобы он сообщил о том, что она ждет внизу. Как всегда, она действовала, не подумав.

Лучше бы она никогда не видела эту хорошенькую головку, лежавшую на подушках!

— Ваша ванна готова, миледи.

— Да, пора вставать, — пробормотала Друзилла.

Ей не хотелось подниматься. Она боялась встречи с маркизом, ей было страшно увидеть выражение презрения в его глазах. Ей хотелось просто лежать здесь, забыв обо всем, — но разве сможет она когда-нибудь, хотя бы на мгновение, забыть, что произошло?

Она с трудом заставила себя встать, выкупаться в теплой воде, благоухавшей ароматом цветов, и надеть шелковое белье, которое Роза подала ей.

Она села у большого серебряного зеркала, Роза уложила ее волосы и принесла из гардеробной, битком набитой роскошными туалетами, очаровательное платье.

Одевшись, Друзилла взглянула на себя в зеркало. Для сегодняшнего вечера Роза приготовила ей белое платье из тончайших кружев. Плотно облегающий корсаж подчеркивал округлые формы ее груди, плечи ее были открыты, и она выглядела очень юной и невинной.

Глядя на свое отражение, Друзилла пришла к выводу, что лучшего выбора Роза сделать не могла. Она выглядела именно так, как должна выглядеть новобрачная. В Лондоне она была блистательной, элегантной дамой, которая поразила и взяла штурмом весь высший свет. Сейчас же из зеркала на нее смотрела юная, неискушенная девушка, вступающая в жизнь рука об руку с любимым человеком.

«С любимым человеком!»

Друзилла повторила про себя эти слова и вдруг поняла, что это правда! Она любит маркиза!

До сих пор она об этом просто не догадывалась, но теперь это открытие поразило ее, как будто стрела пронзила ее сердце. Она любит его!

Вот почему она так мучительно ревновала его, сначала к герцогине, а потом к Бьянке де Сильва. Вот почему она с такой яростью вырвалась из его объятий прошлой ночью — не потому, что его страстные поцелуи испугали ее, а потому что она была в смятении от того, что он пробудил в ней такие чувства, которые доселе были ей неведомы.

Я люблю его… я люблю его!

Ей казалось, что она видит в зеркале эти слова, начертанные огнем.

Я люблю его… я люблю его!

Как она могла не понять этого раньше?

Как она могла думать, что он такой же, как все те мужчины, которые преследовали ее? Они вызывали в ней лишь отвращение; теперь же ей страстно хотелось вновь ощутить прикосновение его нежных и властных губ, хотелось оказаться в его объятиях, отдаться его поцелуям.

Я люблю его!

Ей захотелось прокричать эти слова во весь голос, но вместо этого она с неожиданным беспокойством обернулась к Розе.

— Я хорошо выгляжу? Как ты считаешь, это платье достаточно торжественное?

— Вы выглядите, как настоящая невеста, миледи, — ответила Роза просто.

Она достала из бархатного футляра, лежавшего на туалетном столике, бриллиантовое ожерелье, подаренное маркизой, и помогла Друзилле застегнуть его.

— Может быть, вы предпочли бы надеть что-нибудь из фамильных драгоценностей, миледи? — спросила она.

— Нет, нет, не нужно слишком много украшений, — сказала Друзилла. — Только это ожерелье и мое обручальное кольцо.

Послышался стук в дверь, и Роза пошла открывать. Спустя минуту она вернулась с маленьким букетом в руках.

— Садовники просят передать вам поздравления, миледи, и выражают надежду, что эти цветы вам понравятся.

Друзилла взяла букет, искусно составленный из розовых бутонов и камелий, которые прекрасно довершали ее туалет.

— Восхитительно! — воскликнула Роза тоном художника, закончившего гениальное творение. — Это как раз то, что нужно! Вы выглядите такой юной, миледи.

— Я чувствую себя юной… сегодня, — ответила Друзилла.

Она отвернулась от зеркала, охваченная возбуждением в преддверии того, что ее ожидало.

Через несколько минут она снова увидит маркиза. Она должна сказать ему, она должна каким-то образом дать ему понять, что она его любит. Может быть, он сам догадается о том, что с ней произошло.

Когда наступило время спускаться вниз, Друзилла совсем оробела. Ни разу в жизни она не чувствовала такого стеснения — но в конце концов, она была всего-навсего молоденькой девушкой, готовящейся к встрече с любимым человеком.

Маркиз ждал ее в парадной гостиной. Это была огромная комната, заполненная различными сокровищами, собранными многочисленными поколениями Линчей. Друзилла на мгновение остановилась в дверях, и все собравшиеся невольно подумали, что она — воплощение самой весны.

Ее рыжие волосы сверкали, изящная грация ее фигуры и горящие лихорадочным возбуждением глаза приковывали к себе внимание всех присутствующих, за исключением ее мужа. Будто почувствовав ее приближение, он намеренно отвернулся к столу, раскрыл какую-то карту и принялся обсуждать с одним из гостей новые постройки в северной части имения.

Господин Анстей выступил вперед, чтобы поприветствовать Друзиллу и представить ей самых важных гостей, которые были приглашены маркизом выпить бокал хереса перед тем, как направиться в банкетный зал.

— Кушать подано, милорд.

Зычный голос дворецкого эхом отозвался в большой гостиной, и маркиз наконец оторвался от изучения карты имения и подошел к Друзилле.

— Могу я сопровождать вашу светлость к столу? — церемонно обратился он к ней.

Она положила пальчики ему на руку, и от его близости ее охватил сладкий трепет. Но когда она взглянула ему в лицо, она увидела, что он хмурится.

Друзилла с маркизом подождали, пока гости пройдут вперед, и когда они последними вошли банкетный зал, все стояли вокруг стола и приветствовали их. Маркиз провел Друзиллу на предназначенные для них места во главе стола, они стоя прослушали молитву, которую прочитал местный викарий, сменивший на этом посту ее отца, затем все сели и приступили к трапезе.

Друзилла была рада, что справа от нее сидит господин Анстей, потому, что он указывал ей на наиболее важных фермеров, арендаторов и их жен, рассказывал немного о тех, кого она не знала, и напоминал о тех, с кем она была знакома в те времена, когда жила в деревне.

Время от времени она бросала взгляд на маркиза, но он был поглощен беседой с сидевшей слева от него дамой, которая была женой его старейшего арендатора, и ни разу не повернул голову в сторону Друзиллы.

Спустя некоторое время вино развязало языки всем присутствующим, разговор оживился, то там то сям раздавались взрывы хохота, казавшегося Друзилле гораздо более непринужденным, чем несколько натянутый смех и салонная болтовня, которые вчера царили за столом у принца.

Да и сам стол существенно отличался от вчерашнего. У принца подавались изысканные блюда с французскими названиями, в то время как здесь предпочтение было отдано старой доброй английской кухне — куски запеченной говядины, бараньи ноги, голуби на вертеле, фаршированные кабаньи головы, жирные каплуны и десятки разнообразных пудингов, залитых сметаной или домашним джемом, были весьма по вкусу собравшимся сегодня гостям.

Наконец, когда Друзилле казалось, что они сидят за столом уже несколько часов, маркиз поднялся с места. Он произнес короткую и остроумную речь.

Друзилла в первый раз слышала, как он выступает на публике, и ей очень понравились его манера держаться и дружелюбие, с которым он обращал к своей аудитории. Больше всего ее тронуло то, что он очень тепло говорил о своем возвращении домой, своем стремлении приложить все усилия, чтобы Линч снова стал таким, каким он был во времена его отца, — одним из самых процветающих поместий во всей Англии.

Когда он закончил, раздался гром аплодисментов.

— Браво! Браво! — кричали местные сквайры с обветренными на охоте лицами, топая ногами и стуча руками по столу.

К собственному изумлению, Друзилла поднялась со своего места. Мгновенно воцарилась тишина, и она заметила, что маркиз озадаченно посмотрел на нее. Чистым, звонким голосом она произнесла:

— Невесте не полагается произносить речей, но мне очень трудно молчать сейчас. Многие из вас помнят меня еще ребенком, многие знали моего отца и мою дорогую матушку, которые покоятся на местном кладбище. Я необычайно рада снова оказаться в Линче. Для меня он всегда был самым красивым местом на земле, где я была очень счастлива, не забыла тех лет, которые я провела здесь, и сейчас видя вокруг столько знакомых лиц, я чувствую, что наконец вернулась домой.

Со слезами на глазах она села на свое место, снова зал взорвался аплодисментами. Но она почти не слышала их.

Она повернулась и взглянула прямо в глаза маркизу, надеясь, что он догадается, что она пыталась сказать. На мгновение ей показалось, что он все понял. В первый раз за весь день он посмотрел на нее, и их взгляды встретились. Друзилла почувствовала, что между ними вот-вот должно что-то произойти, но внезапно, словно сделав над собой усилие, маркиз отвернулся и сказал очень тихо, чтобы лишь она могла его слышать:

— Прекрасное представление, поздравляю, ты великолепная актриса.

— Но я говорила искренне, — ответила Друзилла. — Вальдо, поверь мне, я говорила лишь то, что чувствовала.

Но он уже поднимался со своего места, и она поняла, что он ее даже не слышал.

— В саду скоро начнется фейерверк, — объявил он, — а в оранжерее вас ждут прохладительные напитки.

Послышались одобрительные возгласы, Друзилла снова положила пальчики на руку маркиза, и он повел ее к стеклянным дверям, ведущим на террасу.

Сопровождаемые гостями, они вышли из банкетного зала, и в этот момент громкий взрыв нарушил ночную тишину, и водопад сверкающих огней осыпал вековые деревья и спящее озеро. За первым залпом последовал второй, и все собравшиеся остановились, подняв глаза к небу.

Неожиданно Друзилла обнаружила, что осталась одна. Маркиз, беседуя с гостями, переходил от одной группы собравшихся к другой.

Внезапно она почувствовала бесконечную усталость. Бессонная ночь, длинная дорога, страх перед тем, что затевает Юстас, сердечные муки — слишком много переживаний выпало на ее долю в последние дни, и она совсем обессилела. Увидев, что стеклянная дверь, ведущая с террасы в одну из малых гостиных, открыта, Друзилла направилась туда.

«Я посижу здесь, пока не закончится фейерверк, — решила она. — В этой суматохе никто не заметит моего отсутствия».

Она расположилась на диване, подложив по голову одну из шелковых подушечек. Силы совсем покинули ее, но она знала, что, если бы сейчас в комнату вошел маркиз, она, несмотря на усталость, вскочила бы с места и побежала к нему.

«Когда гости разъедутся, я все ему объясню, — подумала она. — Я скажу ему, что прошлой ночью я не позволила ему прикасаться ко мне не потому, что мне неприятны его ласки, просто я думала, что кольцо на его пальце подарено ему другой женщиной».

Она закрыла глаза, и ей снова вспомнилась нежная сила его объятий. Как и прошлой ночью, ее охватил трепет. Как она могла быть такой глупой, зачем она прогнала его? Ни один мужчина не простит такого оскорбления и унижения!

Теперь она понимала, что всю свою жизнь любила его, и тогда, когда детьми они играли в Линче, и позже, когда она часто видела его во сне.

Неудивительно, что все остальные мужчины казались ей отвратительными, что их ухаживания были ей несносны! Не отдавая себе отчета, все эти годы она ждала встречи с Вальдо.

Когда она считала дни, оставшиеся до его приезда на каникулы, когда она готова была выполнять все его просьбы, подчиняться всем его приказам, причиной тому была любовь. В его обществе она испытывала неизъяснимый восторг, хотя он часто поддразнивал ее и обзывал Морковкой.

«Я всегда любила его!» — подумала она.

Именно это чувство руководило всеми ее поступками — и когда она спрятала его в классной комнате от преследующей толпы, и когда согласилась выйти за него замуж, чтобы спасти от неизбежной дуэли.

— Я люблю его! Я люблю его! — повторяла она снова и снова. — Всю свою жизнь я любила его!

Оттолкнув его от себя, она совершила непростительную глупость. Возможно, он и не был влюблен в нее, но она достаточно нравилась ему, чтобы у него возникло желание обнять и поцеловать ее. Пусть он действовал так из соображений условности, пусть им руководило чувство долга — все равно он был единственным мужчиной, чьи ласки не вызывали у нее отвращения.

Почему, почему она не согласилась на то, что он готов был ей предложить? Если бы она ответила на его порыв, возможно, со временем он полюбил бы ее. По крайней мере, между ними не возникло бы этого отчуждения, он не смотрел бы на нее презрением, как сейчас. Она чувствовала, что между ними образовалась пропасть, которая с каждым часом становилась все глубже.

— Я должна заставить его понять, — в отчаянии прошептала она. — Может быть, когда мы останемся одни, я смогу все ему объяснить и попросить прощения за свою глупость!

В то же время она понимала, что ей будет очень нелегко это сделать. Как ей решиться признаться в любви человеку, который смотрит на нее лишь с холодным осуждением? Своим поступком она убила в нем едва зародившееся чувство привязанности, теперь он только презирает ее. Это сквозило и в его словах «прекрасное представление», и в том, как он бесцеремонно бросил ее одну на террасе.

Друзилла с трудом подавила рыдание. Она чувствовала себя одинокой и не нужной никому, даже собственному мужу!

Глава 10

Роза раздвинула портьеры, теплый солнечный свет залил комнату, и Друзилла открыла глаза.

Какое-то мгновение она не могла сообразить, где находится, затем она увидела белый расшитый полог, смыкающийся по обе стороны кровати.

— Уже утро? — с изумлением спросила она.

— Да, миледи, — ответила Роза, — и я надеюсь, что вы хорошо выспались. Вам это было совершенно необходимо.

— А как я очутилась в кровати? — удивилась Друзилла. — Я помню, как я сидела на диване внизу, в гостиной. Должно быть, я нечаянно заснула.

— Вы спали, как убитая, миледи,— сказала Роза. — Его светлость отнес вас наверх, я уложила вас в кровать, а вы даже ни разу не шевельнулись.

— Его светлость отнес меня на руках… вверх по лестнице? — спросила Друзилла.

— Конечно, — ответила Роза. — Я уверена, что, если бы он даже захотел, он не смог бы вас разбудить.

Друзилла закрыла глаза. Ей было интересно, что подумал Вальдо, когда нашел ее спящей на диване.

Она собиралась дождаться его и поговорить, когда гости разойдутся; но последним ее воспоминанием была мысль о том, что она любит его, и что ей необходимо исправить ту ошибку, которую она совершила накануне. Прошлой ночью ей казалось, что это так легко, но теперь, при свете дня, все выглядело совершенно иначе.

Кроме того, даже если он и не надел перстня герцогини, у нее все равно не было доказательств, что он по-прежнему не увлечен ее светлостью, и она не была уверена, что, если бы она даже ответила на его поцелуи, он все равно не вспоминал бы в этот момент свою любовницу.

Не в силах больше мучиться подобными мыслями, Друзилла вскочила с кровати и сказала Розе:

— Я хочу одеться, немедленно приготовь мне ванну.

— Она уже готова, миледи, — ответила Роза. — Я прождала два часа, рассчитывая, что вы вот-вот позвоните мне, но, поскольку вы все никак не просыпались, я взяла на себя смелость и раздвинула портьеры. Как я слышала, к обеду ожидаются гости.

— Гости к обеду! — воскликнула Друзилла. — Сколько же сейчас времени?

— Половина двенадцатого, — ответила Роза, и Друзилла издала возглас изумления.

— Уже так поздно! — сказала она. — Тебе следовало давным-давно разбудить меня. Что подумает его светлость, если я в деревне буду вести такой образ жизни!

— Его светлость ничего не узнает, — успокоила ее Роза. — Он отправился кататься верхом около девяти часов утра и еще не возвращался.

Друзилла молчала, пытаясь понять, были ли у Вальдо особые причины для того, чтобы уехать так рано, или ему просто хотелось сбежать из дому, а возможно, и от нее.

Она быстро оделась и сбежала вниз по ступеням, чувствуя, что пышное белое муслиновое платье идет ей гораздо больше, чем все ее изысканные лондонские туалеты.

— Вы выглядите, как сама весна, — услышала она, распахнув дверь в гостиную, и обнаружила, что у открытого окна стоит сэр Энтони Хедли с бокалом мадеры в руке.

— Энтони! — воскликнула она. — Я слышала, что к обеду будут гости, но я не рассчитывала увидеть вас.

— А разве Вальдо вам ничего не сказал? — спросил сэр Энтони.

— Не сказал чего? — поинтересовалась Друзилла.

— Что он пригласил меня, — ответил сэр Энтони. — Нет, пригласил — это не совсем правильно. Он просто настоял на том, чтобы я пришел. Уверяю вас, Друзилла, что мне крайне неловко играть роль третьего лишнего сразу после вашей свадьбы.

— Значит, Вальдо настоял, — тихо повторила Друзилла.

Она пересекла комнату и остановила невидящий взгляд на камине. Сэр Энтони поставил свой бокал и подошел к ней.

— Что-нибудь произошло, Друзилла? — спросил он.

Она вопросительно посмотрела на него и, увидев в его глазах укор, поспешно отвернулась.

— С какой стати вы так решили?

Последовало непродолжительное молчание, а затем сэр Энтони тихо сказал:

— Вальдо провел у меня свою свадебную ночь.

— У… вас? — едва слышно выдохнула Друзилла.

— Да.

— Почему? Что он сказал? Как он вам это объяснил?

Она выпаливала вопросы один за другим, мысли ее путались. Сэр Энтони взял обе ее руки в свои.

— Послушайте, Друзилла, — сказал он. — Возможно, вы были правы в тот вечер, когда сказали мне, что я не люблю вас по-настоящему. Но я очень привязан и к вам, и к Вальдо, и мне очень хотелось бы, чтобы вы были счастливы вместе, если это возможно. Друзилла, как бы вы ни поступили с Вальдо той ночью, это было жестоко и, я убежден, неоправданно.

— Он… не говорил вам… что произошло? — тихо спросила Друзилла.

Сэр Энтони отрицательно покачал головой.

— Он ничего не сказал мне, — ответил он, — но знаю, что вы задели его гордость, что вы умудрились убить в нем все надежды на счастье, которые, я ясно видел, появились у него в последнее время. Мне кажется, Друзилла, что впервые в жизни Вальдо поверил, что может быть счастлив, а вы, по непонятной причине, разрушили все его мечты.

Друзилла резко вырвала у него свои руки.

— Что вы можете знать? Это всего лишь ваши домыслы!

— Мои домыслы совершенно правильные, — веско произнес сэр Энтони, и в его голосе ей послышалось осуждение. Она не отвечала, и спустя некоторое время он продолжил: — Как вы могли так поступить с Вальдо? Он столько страдал в прошлом, ему столько пришлось вынести. Я бы никогда не поверил, что из всех людей именно вы были способны убить в нем вновь обретенную уверенность, лишить его возможности впервые обрести счастье после смерти той женщины.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — заявила Друзилла. — Клянусь вам, сэр Энтони, я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

— Разве никто не рассказывал вам о том, что пришлось пережить Вальдо, когда он был еще ребенком? — изумился сэр Энтони. — Как могло случиться, что вы ничего не знаете?

— Никто мне ничего не говорил, — сказала Друзилла. — Я слышала, будто он не особенно ладил с маркизой, если вы имеете в виду именно это.

— Разумеется, я говорю о его мачехе, — резко ответил сэр Энтони. — Разве вы не знали, что после того, как она вышла замуж за его отца, жизнь Вальдо превратилась в ад? Помимо того, что ему пришлось вынести самому, он вынужден был наблюдать, как его отец, старый маркиз, которого он глубоко любил, чах день ото дня, страдая от жестокости женщины, которая вышла замуж за больного старика лишь из-за его денег?

— Я… этого не знала, — пробормотала Друзилла еле слышно. — Я знала, что ее светлость перессорилась со многими, включая моего отца. Поэтому мы и уехали из поместья.

— Она была настоящим исчадием ада, — продолжал сэр Энтони. — Я часто приезжал вместе с Вальдо на каникулы, когда мы с ним учились в Оксфорде. Он уговаривал меня сопровождать его, чтобы не встречаться с ней один на один. Я видел, как она насмехалась над ним, как она унижала, оскорбляла и обманывала своего мужа. Я видел, как слуги в ужасе шарахались от нее. Я подозреваю, что на самом деле она была немного не в своем уме, но для тех, кому приходилось терпеть ее тиранию, ее обманы и вспышки ярости, это было слабым утешением. Она умудрялась найти в человеке самое слабое место, а затем глумилась и насмехалась над ним до тех пор, пока он был уже не в состоянии выносить все это.

— Но почему же Вальдо мирился с этим? — спросила Друзилла.

— Он любил своего отца, — ответил сэр Энтони просто. — Чтобы помочь маркизу, он готов был стерпеть все, что угодно. Он понимал, как много значит его присутствие для человека, стоящего на краю могилы. Но, как вы понимаете, все это не могло пройти бесследно для Вальдо.

— После этого он поклялся, что никогда не женится? — тихо спросила Друзилла.

— Совершенно верно, — сказал сэр Энтони. — Он не доверял ни одной женщине. После смерти своей матери он не встречал понимания, ласки и заботы в своем доме, одну только ненависть и жестокость. Поэтому он поклялся, что никогда не обречет себя на такие страдания, которые перенес его отец.

Друзилла закрыла лицо руками. Теперь ей стало понятно, как веселый, молодой, смеющийся Вальдо, которого она помнила с детства, превратился в разочарованного и циничного мужчину.

— Но, — сказала она, — ведь у него было… множество связей.

— Почему бы и нет? — почти грубо спросил сэр Энтони. — Сколько я помню, женщины всегда бегали за ним из-за его внешности и богатства. Но он ни одну из них не просил стать его женой, пока не встретил вас.

Друзилла отвернулась и отошла к окну. Как она могла объяснить, что Вальдо сделал это не по своей воле, а в силу обстоятельств?

— Когда я увидел вас, — продолжал сэр Энтони, — я понял, почему он изменил свое решение.

Друзилла с трудом подавила желание закричать, что ничего он не понял, что все было вовсе не так, как он себе это представлял. Вальдо отнюдь не был пылким влюбленным, положившим свое сердце к ногам юной девушки, пробудившей в нем чувства, которые он никогда не надеялся испытать.

Дело было вовсе не в том, что одного взгляда на нее было достаточно, чтобы все его барьеры рухнули, а в том, что у него просто не было другого выхода, и он был вынужден мириться с ее обществом.

— Вы просто не понимаете, как обстоит дело, тихо проговорила Друзилла.

Он приблизился к ней.

— Чего я не понимаю? — спросил он. — Когда Вальдо, разъяренный и взбешенный тем, как вы обошлись с ним, явился ко мне в свою свадебную ночь, я готов был взять хлыст и отстегать вас.

Она с удивлением взглянула на него, пораженная этим гневным выпадом.

— Я не шучу, — мрачно заверил он. — Никто лучше меня не знает Вальдо. Его положение в обществе, богатство и титул часто заслоняют собой его самого, человека, который достоин глубочайшего уважения. Я бок о бок сражался с ним на поле боя, я делил с ним голод и поражение, и я могу сказать, что восхищаюсь им больше, чем кем бы то ни было из всех тех, кого я встречал в своей жизни. — Помолчав немного, сэр Энтони добавил: — И вот теперь девушка, которую я считал так не похожей на обычных пустоголовых светских девиц, оказывается способной причинить ему нестерпимую боль. Такое выражение, как в ту ночь, я видел на его лице лишь однажды, когда мы выносили с поля боя своих погибших товарищей и обнаружили, что их тела были изуродованы врагами.

Друзилла вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Замолчите, замолчите! — взмолилась она. — Вы не понимаете, что вы говорите. Я ни в чем не виновата — все было не так, как вы думаете.

— Я не знаю, что мне думать, — ответил сэр Энтони. — Просто я очень переживаю за Вальдо, и пока мы сидели и пили с ним всю ночь напролет, я все больше и больше укреплялся в своем решении прийти к вам и попытаться заставить вас понять, что из-за какой-то немыслимой глупости или недоразумения вы можете лишиться чего-то очень ценного, о чем будете жалеть всю оставшуюся жизнь.

— Вальдо провел у вас… всю ночь? — еле слышно спросила Друзилла.

— Конечно, — ответил сэр Энтони. — Под утро он заснул на моей кровати, и я не стал будить его. — Друзилла недоверчиво посмотрела на него, но ничего не сказала. — К тому времени он был уже мертвецки пьян, — с горькой усмешкой сказал сэр Энтони,— поэтому я просто отправил вам записку, чтобы вы не ждали его и ехали одна. Мне казалось, что вам лучше не видеть, как выглядит ваш муж наутро после такой свадебной ночи.

Друзилла вздохнула.

— Однако от вас он направился прямо к… Бьянке де Сильва.

Сэр Энтони застыл от изумления.

— Откуда вы знаете? — вырвалось у него. — Если Вальдо рассказывает вам подобные вещи, должно быть, он повредился в уме.

— Он мне ничего не рассказывал, — нехотя призналась Друзилла. — Я сама это обнаружила.

— Есть вещи, о которых хорошо воспитанная девушка не должна даже иметь представления, — сурово произнес сэр Энтони. — Но если вы хотите знать правду, Вальдо сообщил мне, когда уходил, что он собирается заехать к мисс де Сильва, чтобы сказать ей последнее «прости». Он совсем забыл о ней во время всей этой кутерьмы, связанной с подготовкой к свадьбе, и она прислала ему записку с жалобами на то, как он с ней обращается. Поэтому Вальдо сказал, что по дороге в Линч он заедет к ней на Хаф Мун-стрит и поставит ее в известность, что отныне их пути расходятся.

Оказывается, Вальдо просто заехал к своей любовнице, чтобы дать ей отставку! Внезапно Друзилле показалось, что солнечный свет стал ярче, ее неожиданно захлестнула волна радости и облегчения, и она крепко сжала руки.

Так значит, она ошибалась и в отношении герцогини, и в отношении Бьянки де Сильва! Как она могла быть так глупа? Однако что удивительного в ее заблуждении — перстни были очень похожи, и что ни говори, она сама застала мужа в спальне его любовницы.

Впервые со дня свадьбы Друзилла почувствовала, что герцогиня больше не представляет для нее угрозы; она с облегчением поняла также, что воспоминание об очаровательном личике с надутыми губками и рассыпавшимися по подушке белокурыми локонами больше не будет преследовать ее.

Она порывисто обернулась к сэру Энтони.

— Спасибо за то, что вы мне все это рассказали, — проникновенно произнесла она.

— Но неужели вы поссорились из-за этой ничтожной девицы? — спросил он недоверчиво.

— Нет, мы поссорились не из-за Бьянки де Сильва, — ответила Друзилла.

— Значит, из-за кого-то еще? — настаивал сэр Энтони. — С того дня, как объявили о вашей помолвке, для Вальдо не существовало больше никого другого, Друзилла. Почти все это время мы были вместе, и я знаю, что все его мысли были заняты только вами. Не было ни записок, ни тайных свиданий; он не проявлял ни малейшего интереса ко всем тем красоткам, с которыми прежде проводил столько времени. Я был так рад, что наконец Вальдо нашел ту женщину, которую искал всю жизнь, которую он полюбил всем сердцем, и которая так же искренне ответила на его чувство. — Сэр Энтони помолчал немного, а потом продолжил, как бы с трудом подбирая слова: — Потом Вальдо явился ко мне в ту ночь мрачнее тучи, и мне показалось, что я снова вижу его таким, как в дни его юности — отчаявшимся, глубоко несчастным, скрывающим боль под маской цинизма. Как вы могли, Друзилла, как только вы могли поступить с ним так бессердечно?

— Я не могу вам объяснить, — убитым голосом произнесла Друзилла, — но я изо всех сил постараюсь исправить эту ошибку.

Сэр Энтони улыбнулся и протянул ей обе руки.

— Обещайте мне это, — сказал он. — О, Друзилла, вы так прелестны, я уверен, что если вы захотите, вы сможете сделать Вальдо очень счастливым. Неужели так трудно двум обаятельным, красивым и наделенным самыми лучшими качествами людям обрести счастье друг с другом?

— Мне казалось, — едва слышно проговорила Друзилла, — что прежде они должны… обрести любовь.

— Ну так постарайтесь обрести ее, — ответил он, — иначе вы потеряете Вальдо. Вы зашли уже слишком далеко, и, если, как в свое время его мачеха, вы лишите его надежды на счастье, один Бог знает, что может случиться.

— Я сделаю все, что от меня зависит, — взволнованно сказала Друзилла, — но, Энтони, помогите… помогите мне!

— Вы знаете, что я всегда готов прийти к вам на помощь, — ответил сэр Энтони. — Я так люблю вас обоих.

Он с нежностью посмотрел на ее маленькое личико, на тревожное выражение ее глаз. Вдруг в холле послышался звук шагов, дверь распахнулась, и они поспешно разняли руки. В комнату вошел маркиз, все еще одетый в костюм для верховой езды, в сопровождении двух местных сквайров, которых он пригласил к обеду. Друзилла знала, что он сделал это, чтобы не оставаться с ней наедине. Маркиз сухо поклонился ей.

— Доброе утро, Друзилла, — сказал он равнодушным тоном, как если бы он обращался к совершенно постороннему человеку. — Я надеюсь, ты хорошо спала?

— Боюсь, я очень устала, — ответила Друзилла. — Мне жаль, что я доставила столько хлопот, и тебе пришлось нести меня в спальню на руках.

Неожиданно она смутилась. Ей стало неловко, что он нес ее по парадной лестнице, прижимая к груди, что он укладывал ее в постель. Интересно, что он думал, когда смотрел на ее спящее лицо, на тень от длинных ресниц, падавшую на щеки? Хотелось ли ему прильнуть к ее губам, все еще припухшим от его страстных поцелуев, или он чувствовал лишь отвращение к ней после того, как она с ним обошлась?

Ей было трудно угадать его мысли. Он оживленно беседовал с друзьями о положении дел в поместье, смеялся, и поприветствовал сэра Энтони с такой теплотой, что Друзилла испытала укол ревности, вспомнив, каким холодным тоном он разговаривал с ней.

Они прошли в столовую, и она заняла свое место на противоположном от него конце стола. Поскольку их разделяли огромные вазы с оранжерейными цветами, виноградом и персиками, он был избавлен от необходимости включать ее в общий разговор. Он беседовал с гостями, сидевшими по обе стороны от него, предоставив ей общаться с сэром Энтони, который пристально наблюдал за ней.

Внезапно она почувствовала, что не голодна, и не притронулась ни к одному из блюд. Она пыталась сосредоточиться на том, что говорил ей сэр Энтони, но вместо этого она невольно прислушивалась к тому, что рассказывал маркиз, подмечая каждую его интонацию и размышляя о том, как он реагирует на ее присутствие.

Обед показался Друзилле бесконечным. Наконец они встали из-за стола, и маркиз тут же предложил своим гостям отправиться на конюшню и посмотреть новых лошадей.

Он даже не подумал пригласить Друзиллу сопровождать их, и, чтобы не показаться навязчивой, ей оставалось лишь стоять у окна и с тоской смотреть, как они выходят из дверей и спускаются по широкой лестнице. Они давно уже скрылись из виду, однако она еще долго слышала их смех.

Оставшись одна, она стала вспоминать то, что ей рассказывал сэр Энтони. Откуда ей было знать все это? Но тут же она упрекнула себя в том, что не попыталась выяснить раньше, почему маркиз поклялся никогда не жениться.

Она проявила редкостную глупость и безразличие, не попытавшись расспросить об этом старую маркизу, не попытавшись разобраться в том, что им двигало.

Она поняла, какой была эгоисткой, думая только о себе и своих печалях. Она забыла, что другие люди тоже могут быть несчастны, они так же, как и она, могут попадать в безвыходные, мучительные ситуации.

Если Линч так много значит для нее, как же дорог он должен быть маркизу! Ведь с момента рождения он был его родным домом, частицей его самого, потому что в нем жили столько поколений его предков.

«Я была очень бессердечной и нечуткой», — подумала Друзилла и внезапно поняла, что ей нужно делать.

Она быстро поднялась наверх, в свою комнату, не желая беспокоить Розу, сама достала из шкафа шляпку и надела ее. Затем, даже не взглянув на себя в зеркало, она сбежала вниз по лестнице и направилась через парк к маленькой серой каменной церквушке.

Это было довольно далеко, и, когда она наконец подошла к калитке, щеки ее раскраснелись от быстрой ходьбы. Заросший церковный дворик с покосившимися надгробиями выглядел точно так же, как девять лет назад. Она открыла дверь церкви и почувствовала так хорошо знакомый запах сырости, плесени и увядших цветов. Казалось, что время здесь остановилось; всюду царила атмосфера простой, незыблемой веры, которая так отличала людей, живущих близко к природе и Богу.

Друзилла медленно прошла вдоль рядов и преклонила колени около той скамьи, где она обычно сидела с матерью по воскресеньям. Ей показалось, что если она сейчас поднимет голову, то увидит отца, стоящего на кафедре, услышит его проповедь, как правило, слишком сложную для понимания его бесхитростной паствой.

Внезапно ее охватило желание выйти отсюда на солнечный свет и помолиться у расположенной в тени старого тисового дерева скромной могилы с простым гранитным крестом, где была похоронена ее мать.

Она направилась туда и упала на колени в траву; глаза ее наполнились слезами, и она с трудом разобрала надпись: «Клементина Мэри Морли». Это были всего лишь слова, высеченные на камне, но Друзилле казалось, что ее мама где-то ждет ее, слышит и пытается помочь, протягивая к ней руки, как когда-то в далеком детстве.

«О, мама, мама! — молила Друзилла. — Помоги мне! Я так запуталась, но я люблю его! Я всегда любила его, просто не осознавала этого. Сделай так, чтобы он понял, чтобы он полюбил меня хоть немного, чтобы мы могли быть счастливы вместе!»

Эти слова шли из глубины ее сердца, и она почувствовала, что ее мама здесь, рядом с ней. Ей показалось, что все страхи, так долго мучившие ее, улетучились. Ей больше не нужно было сражаться со всем миром, бежать от мужчин; она снова была простодушной, доверчивой девушкой, как в те времена, когда была жива ее мать.

Все были так добры и ласковы с ней, и она платила окружающим такой же добротой. Лишь когда она осталась одна, страх и ненависть так изменили ее, что весь мир стал казаться ей уродливым и мерзким.

«Научи меня думать о других, а не о себе, мама, — взывала Друзилла, — особенно о Вальдо… я так люблю его… всем сердцем!»

Она еще долго молилась, вкладывая в эту молитву всю душу. Наконец она поднялась с колен и почувствовала, как покой и умиротворенность снизошли на нее. Отовсюду доносилось пение птиц, воздух был напоен ароматом свежескошенного сена, солнечные лучи ласково согревали ее обнаженные руки. Впервые за много лет она обрела душевное спокойствие, впервые со дня смерти ее матери она чувствовала единение с окружающим миром

Медленно она вышла в парк и направилась к дому. Она знала теперь, что ей делать, и хотя ей предстояла нелегкая задача, она чувствовала, что мама поможет избрать ей правильный путь.

«Я люблю Вальдо, и я сделаю его счастливым!»

Эти слова прозвучали, как клятва. Она будет любить его, помогать ему и заботиться о нем, она заставит его понять, что не все женщины такие, как та, которая отравила его детство. Она знала, что единственный путь завоевать его — это отдать ему всю себя, свою любовь, свое сердце и свою душу. Она даже не подозревала, какой замкнутой, подозрительной и недоверчивой она стала из-за всех перенесенных несчастий. Но теперь она поняла, что должна отбросить мысли о себе: только любовью она сможет завоевать его любовь.

Весь остаток дня Друзилла провела одна, но она больше не чувствовала себя одинокой. Незадолго до ужина возвратились Вальдо и сэр Энтони, но она увидела их лишь когда все собрались в гостиной.

Она оделась и причесалась более тщательно, чем всегда, и надеялась, что ее старания не пройдут незамеченными. Платье из темно-синего тюля, расшитого крошечными блестящими звездами, оттеняло ее ослепительно белую кожу. Волосы, уложенные по последней моде, отливали золотом при свечах.

Она надеялась, что они будут одни, но, к своей досаде, обнаружила, что маркиз пригласил к ужину своего управляющего с женой и пожилого джентльмена, гостившего у них. Все они были очень милые люди, и Друзилла очень хорошо к ним относилась, но она с трудом поддерживала с ними беседу потому, что все время невольно прислушивалась к тому, что говорил маркиз, ее взгляд все время возвращался к нему.

Ей казалось, что маркиз даже не смотрит в ее сторону, а когда он обращался к ней, его голос был холоден как лед. По мере того, как вечер близился к концу, Друзилла все больше и больше падала духом.

После ужина мужчины сели играть в вист, предоставив Друзилле вести светскую беседу с женой управляющего, которая была целиком поглощена своими детьми и делами поместья. Друзилла изо всех сил пыталась показать свою заинтересованность, но она была рада, когда гости наконец начали собираться домой.

Она надеялась, что сможет поговорить с Вальдо наедине, и знала, что ей достаточно лишь подать знак сэру Энтони, и он оставит их одних, но маркиз опередил ее.

— Давай сыграем в пикет, Энтони, — сказал он. — Я сегодня в ударе и не прочь отыграть немного из того, что проиграл тебе в прошлый раз. Пойдем, я ставлю на кон пятьсот фунтов.

— Тебе отлично известно, что я могу согласиться на такие высокие ставки лишь в пьяном виде, — ответил сэр Энтони. — К тому же мне кажется, что уже довольно поздно.

— Довольно поздно! — воскликнул маркиз. — Побойся Бога, Энтони, еще нет одиннадцати! Ты так просто от меня не отделаешься.

Маркиз решительно направился к карточному столу, стоявшему в дальнем углу гостиной, и Друзилла поняла, что бесполезно пытаться помешать ему.

— Если вы решительно настроены провести всю ночь за картами, я, пожалуй, лучше отправлюсь спать, — сказала она. — Спокойной ночи, Энтони. Спокойной ночи… Вальдо.

Она слегка запнулась, произнося его имя. Он встал из-за стола и вежливо поклонился ей.

— Спокойной ночи, Друзилла.

Он даже не взглянул на нее, и отчаяние охватило ее. Она вышла из комнаты и стала подниматься вверх по лестнице, чувствуя, что ей совершенно не хочется спать.

Роза помогла ей раздеться, и Друзилла, сев у окна, устремила свой взгляд в сад. Прошло не менее двух часов, прежде чем она услышала, как маркиз и сэр Энтони поднимаются по лестнице. Какое-то время она раздумывала, не отправиться ли ей к мужу, чья комната была расположена прямо напротив. Но, представив, каким холодным и удивленным взглядом он встретит ее появление, она отказалась от этой мысли. Она была уверена, что это далеко не лучший момент для выяснения отношений.

Но как, как она могла попытаться исправить положение, если он был твердо намерен не оставаться с ней наедине? Раньше или позже случай, конечно, представится, но сколько ей придется ждать? Внезапно слезы хлынули из ее глаз.

Прошло много времени, прежде чем она почувствовала какой-то странный запах. Сначала она не могла понять, что это, потом сообразила, что запах доносился не из сада, а из дома.

Она поднялась и отошла от окна, с трудом распрямляя затекшие ноги и слегка дрожа от холода, несмотря на то, что ночь была теплой.

Запах стал сильнее. Теперь у нее уже не оставалось сомнения — что-то горело. Она открыла дверь и выглянула в коридор. Хотя свечи были погашены, при свете луны, проникавшем в холл через большие ромбовидные окна, она могла разглядеть, что коридор пуст. В то же время запах дыма становился все сильнее, а затем она увидела отблеск огня. Она подбежала к перилам и, взглянув вниз, с ужасом увидела темную фигуру с факелом в руке возле одной из шелковых портьер, спускавшихся по обе стороны окна. Шелк моментально вспыхнул, и через секунду уже обе портьеры были охвачены пламенем.

Друзилла пыталась закричать, но, когда она узнала человека, держащего факел, голос ее замер. Она узнала его по форме головы и по низкому, безумному смеху, который вырвался у него, когда он подбежал с факелом к следующему окну.

Какое-то мгновение Друзилла была не в силах двинуться с места, затем она с ужасом отпрянула и бросилась в комнату маркиза.

В комнате горели две свечи. Она взглянула на кровать, но та была пуста. Потом она повернулась и увидела маркиза сидящим в высоком кресле возле камина. Он снял камзол и галстук, но на нем все еще была надета белая рубашка с кружевной отделкой и обтягивающие желтые панталоны, в которых он был за ужином. Вытянув перед собой ноги и откинув голову на спинку кресла, он крепко спал.

Друзилла подбежала к нему.

— Вальдо, Вальдо! — закричала она и, положив обе руки ему на плечи, принялась трясти его. — Вальдо, проснись же!

Он резко открыл глаза и недоверчиво уставился на нее. Ее лицо было совсем близко от него, волосы рассыпались по ее плечам.

— Это Юстас, он там, внизу! Он поджигает дом!

— Юстас!

Маркиз мгновенно вскочил на ноги. Он бросился к двери, но Друзилла инстинктивно протянула к нему руку.

— Будь осторожен, Вальдо. ради Бога, будь осторожен! Он очень опасен!

— Это я опасен! Проклятье! Если он думает, что я дам спалить ему мой дом, он заблуждается! — с яростью воскликнул маркиз. — Разбуди слуг!

С этими словами он скрылся из виду. Друзилла молча стояла, вспоминая, как давным-давно, когда она еще была маленькой девочкой, ей показывали пожарные колокола, висящие на каждом этаже. Она пыталась ухватиться за толстую веревку и качнуть колокол, но Вальдо предупредил ее, что, если она зазвонит в колокол без причины, ей больше никогда не разрешат появляться в этом доме.

— Услышав колокол, все сбегутся сюда — слуги, садовники, конюхи, — сказал он ей.

Она стала судорожно вспоминать, где висит пожарный колокол. Ей говорили, что он расположен прямо напротив комнаты, где спал отец Вальдо, в конце коридора на втором этаже. Она побежала туда через холл, в котором уже вовсю бушевал огонь. Ни Юстаса, ни маркиза не было видно. Неожиданно она услышала смех и, подняв глаза, увидела, как оба они бегут по лестнице, ведущей на третий этаж. Юстас размахивал горящим факелом, и искры веером разлетались во все стороны. Маркиз догонял его, их разделял всего один пролет лестницы.

— Остановись, Юстас, будь ты проклят! — кричал маркиз, но в ответ доносился лишь безумный смех.

«Он совсем лишился рассудка», — пронеслось в голове у Друзиллы. Добравшись наконец до пожарного колокола, Друзилла схватилась за веревку и потянула. На секунду ей показалось, что у нее не хватит сил раскачать колокол, который, должно быть, заржавел от времени, но ее опасения оказались напрасными, и наконец тишину ночи нарушил оглушительный звон.

Она звонила и звонила, задыхаясь от дыма, который становился все гуще. Наконец послышались голоса, и отовсюду стали сбегаться люди. Кто-то подхватил ее на руки, и она увидела, что это сэр Энтони.

— Колокол… колокол! — с трудом выговорила она.

— Не беспокойтесь, все уже предупреждены, — ответил он. — Положите голову мне на плечо, я вынесу вас отсюда.

Он пробежал по коридору и спустился по другой лестнице. Здесь было не так дымно, как в холле.

— Гостиная горит! — услышала Друзилла чей-то возглас.

Молоденькая горничная пронзительно закричала, и раздался грохот, как будто что-то опрокинулось. Затем Друзилла почувствовала, что они оказались на свежем воздухе, и открыла глаза.

Двор был заполнен народом, несколько человек тащили со стороны конюшни пожарный шланг. Кто-то, должно быть, мажордом, выстраивал людей в цепочку, которые передавали ведра с водой, наполняя их в озере, но Друзилле казалось маловероятным, чтобы все это помогло унять бушевавший огонь. Со своего места она могла видеть только холл, из окон которого вырывались языки пламени, но кто-то крикнул, что гостиная, выходившая окнами на другую сторону, тоже охвачена пламенем.

Задыхаясь от дыма, люди тащили картины и мебель. Но мысли Друзиллы были заняты только Вальдо. Где он, куда они с Юстасом побежали? Она взглянула на окна верхнего этажа, но везде было темно.

— Вальдо… ему угрожает опасность! — вырвалось у нее, и сэр Энтони с удивлением посмотрел на нее.

— Опасность? — спросил он.

— Там Юстас! — объяснила Друзилла. — Это он поджег дом!

— Юстас! Как я сразу не догадался, — со злостью сказал сэр Энтони.

— Они оба бежали вверх по лестнице, когда я звонила в пожарный колокол, — воскликнула Друзилла.

Сэр Энтони взглянул на окна верхнего этажа, и в этот момент у собравшихся вырвалось восклицание ужаса. На крыше дома появились два человека. Они были хорошо видны при свете луны.

Фигура Вальдо, одетого в белую рубашку, отчетливо выделялась на фоне темного неба. Он преследовал Юстаса, который, оскальзываясь, бежал по черепице, и Друзилле казалось, что она слышит его безумный смех. Они подбежали к парапету, и, затаив дыхание, Друзилла увидела, как Юстас стал взбираться на него, схватившись за декоративную каменную вазу. Что-то сверкнуло в лунном свете, и она разглядела у него в руке длинный тонкий кинжал, наподобие стилета, которым легко можно было убить человека. Богатая коллекция разнообразного оружия украшала стены холла, и, очевидно, пробегая мимо, Юстас схватил первое, что попалось ему на глаза.

Друзилла в панике вцепилась в руку сэра Энтони. Она почувствовала, как он замер в напряжении, но что они могли сделать? Маркиз, безоружный, в белой рубашке, представлявшей отличную мишень, стал приближаться к своему кузену. Собравшимся внизу не было слышно его слов, но Друзилла знала, что он пытается заставить Юстаса бросить оружие. Но как только маркиз подошел достаточно близко, Юстас занес руку и метнул в него кинжал с почти нечеловеческой силой. Маркиз покачнулся, и Друзилла вскрикнула. В это время Юстас, потеряв во время броска равновесие, взмахнул руками и с пронзительным воплем, заглушившим шум пожара и ропот собравшейся толпы, полетел вниз. И тут Друзилла увидела, что маркиз тоже падает, и изменившимся до неузнаваемости голосом закричала:

— Он убил его! Бог мой, он убил Вальдо!

Глава 11

Маркиз медленно приходил в себя и начал различать вблизи тихие, приглушенные голоса. Сначала он не мог вспомнить, что случилось и где он находится, потом разобрал, что один из голосов принадлежит его камердинеру.

— Я умоляю вас, ваша светлость, позвольте мне подежурить эту ночь. Вы и так не отходите от его постели уже четверо суток. Это слишком большая нагрузка для вас. Поспите часок-другой, я обещаю, что в случае чего обязательно вас разбужу.

— Нет, Дженкинс, у вас забот не меньше, чем у меня, — послышался нежный, усталый голос Друзиллы. — Его светлость прошлую ночь спал намного спокойнее, чем предыдущую. Я уверена, что дело идет на поправку.

— И доктор тоже так сказал, миледи, он еще удивился, как быстро заживает рана на плече.

— Меня больше всего волновало не плечо, — вздохнула Друзилла, — а этот ужасный ушиб на голове. Доктор сказал, что это просто чудо, что его светлость не проломил себе череп, когда ударился о парапет.

— Миледи, не стоит так волноваться! Его светлость всегда был очень выносливым и сильным, вот увидите, скоро он, как ни в чем не бывало, снова будет скакать верхом.

— Ни капельки не сомневаюсь, Дженкинс. Просто я до сих пор не могу забыть тот ужас, когда мне показалось, что Юстас убил его.

— Я вспоминаю все случившееся, как страшный сон — дом горит, господин Юстас лежит мертвый на земле, а его светлость сам мало чем отличается от мертвого. Просто удивительно, что мы все не поседели от ужаса.

Друзилла тихо рассмеялась.

— О, Дженкинс, вы так смешно это говорите, но все это чистая правда. Тем более удивительно, что пожар нанес не такой уж большой ущерб. Придется повесить новые портьеры в холле и отреставрировать несколько ковров. Конечно, гостиную нужно будет отремонтировать, но, сказать по правде, я даже рада этому, мне ужасно не нравился этот горчичный цвет, который покойная маркиза выбрала для стен.

— Вот увидите, миледи, через пару дней маркиз будет уже обсуждать с вами эти вопросы.

— Ты так думаешь? — как бы про себя спросила Друзилла.

Даже с закрытыми глазами маркиз почувствовал, что она подошла ближе и, встав возле самой кровати, смотрит на него.

— Он выглядит таким слабым и беспомощным, — прошептала она.

— Не нужно расстраивать себя, миледи, — принялся увещевать ее Дженкинс. — Вы просто устали. Я всегда говорил, что вам не под силу дежурить у постели его светлости все ночи напролет, хотя надо признать, что вы единственная, кому удавалось успокоить его, когда он начинал метаться и звать кого-то. Интересно, кого он звал?

— Я тоже часто об этом думала, — призналась Друзилла. — Похоже, это очень близкий и дорогой ему человек

Она замолчала, и Дженкинс поспешно сказал:

— Вам что-нибудь нужно, миледи? Свежего лимонаду? На плите стоит горячий чайник. Если я понадоблюсь, вашей светлости достаточно лишь позвонить, и я тут же буду здесь.

— Я знаю, — ответила Друзилла. — Спасибо, Дженкинс, все эти дни вы были мне настоящей опорой. Не знаю, что бы я без вас делала.

— Если бы вы только послушались меня и хорошенько выспались сегодня ночью… — начал Дженкинс, но Друзилла перебила его.

— Не будем больше об этом. Я останусь подле его светлости, пока к нему не возвратится сознание. После этого наступит ваша очередь. И помните, Дженкинс, вы мне обещали ни словом не обмолвиться маркизу о том, что я ухаживала за ним.

— Я обещал, миледи, но мне очень тяжело лгать его светлости, тем более что, если бы не вы, он никогда бы не поправился так быстро.

— Вы дали мне слово, Дженкинс!

— Очень хорошо, миледи. Если я понадоблюсь, звоните не раздумывая.

— Непременно. Спокойной ночи, Дженкинс, и спасибо.

Маркиз услышал, как тихо закрылась дверь. Он лежал, затаив дыхание. Память постепенно возвращалась к нему. Перед его мысленным взором предстал Юстас, стоящий на парапете с поднятой рукой, в которой был зажат кинжал. Потом он увидел, как этот кинжал летит прямо ему в грудь, попытался уклониться, почувствовал резкую боль в плече и покачнулся. Последним его воспоминанием было, как он судорожно пытался удержать равновесие, а потом его поглотила темнота.

Ему казалось, что он звал кого-то, но теперь ему было ясно, что это было лишь игрой воображения, странным, непонятным сном, в котором он пытался кого-то найти, а этот кто-то все время ускользал от него.

Он был очень слаб, но его мозг работал четко и ясно. Не открывая глаз, он чувствовал, что Друзилла все еще стоит около его постели. Неожиданно она склонилась над ним, и шелковистая прядь волос упала ему на лицо. Его окутал легкий аромат весенних цветов.

— Любимый мой, — услышал он ее нежный, ласковый голос, — как бы я хотела отдать тебе все свои силы!

Затем он почувствовал, как ее мягкие, теплые губы легко коснулись его щеки.

Друзилла смотрела в зеркало невидящим взглядом. Яркий солнечный свет заливал комнату. Роза тщательно укладывала ее волосы, аккуратно прикалывая локоны шпильками, поскольку позже Друзилла собиралась покататься верхом.

— Принести вашу амазонку, миледи? — спросила она, закончив прическу.

Вздрогнув, Друзилла оторвалась от своих мыслей и взглянула на Розу.

— Нет, пока не нужно, — чуть помолчав, ответила она. — Очень жарко, к тому же мне необходимо написать пару писем. Я пока не буду одеваться. Принеси мне пеньюар, а через час я позвоню тебе.

— Слушаюсь, миледи, — ответила Роза

Она принесла из гардеробной отделанный кружевом шифоновый пеньюар. Друзилла просунула руки в широкие рукава, и легкая прозрачная ткань облаком окутала ее, скорее подчеркивая, чем скрывая изящество ее тоненькой фигурки. Бесшумно ступая в своих белых атласных домашних туфельках по ковру, она вышла из спальни в примыкающий к ней будуар.

Комната была наполнена ароматом цветов; солнечный свет, проникая сквозь решетчатые окна, замысловатым узором ложился на ковер, на котором были изображены украшенные голубыми лентами купидоны и венки из роз. Такими же купидонами была украшена мебель и зеркала в ее спальне.

Друзилла села за стол, придвинула к себе бумагу и обмакнула перо в бронзовую чернильницу, также украшенную купидонами. Она все еще писала письма с выражением благодарности за те подарки, которые они с маркизом получили к свадьбе. За последнюю неделю эта работа мало продвинулась, потому что Друзилла проводила все время у постели маркиза, оставляя его иногда лишь на несколько часов, когда она так уставала, что вынуждена была прилечь ненадолго, чтобы потом с новыми силами продолжить свои ночные бдения.

Теперь дело шло на поправку. Однажды утром, когда она ненадолго оставила его, чтобы принять ванну и переодеться, к ней вбежал Дженкинс и радостно сообщил, что его светлость проснулся и просит есть.

— Дайте ему все, что он попросит, — сказала Друзилла.

— А вы не хотите пойти к нему? — удивился Дженкинс.

Друзилла покачала головой.

— Я обязательно приду, но только когда он сам меня позовет.

Она прождала и этот день, и следующий, но маркиз ни разу не справился о ней. Тогда она поняла, что ждет напрасно. Практически ежечасно Дженкинс докладывал ей о состоянии здоровья маркиза. Доктор был очень доволен. Маркиз все еще был слаб и подвержен приступам головной боли, но ел он с аппетитом и был исполнен решимости как можно скорее восстановить свои силы.

Друзилле казалось, что между ними вырос невидимый, но непреодолимый барьер. Всего несколько шагов отделяли ее будуар от его комнаты, но они с таким же успехом могли находиться по разные стороны глубокой пропасти.

Она надеялась, что найдется какая-нибудь серьезная причина, по которой ей нужно будет повидаться с ним, или он захочет обсудить с ней ущерб, причиненный пожаром. Но дни шли, и Друзилла чувствовала, что даже Дженкинса смущает тот факт, что маркиз ни разу не упомянул ее имя.

Камердинер даже не догадывался, с каким страстным нетерпением она ждет известий о своем муже. По ночам, когда все спали, она подолгу простаивала, прислушиваясь, под дверью его спальни. Она даже надеялась, что услышит, как он бредит, и тогда у нее будет повод войти к нему, положить ему руку на лоб, прижать к груди его голову, как она часто делала в первые дни его болезни, когда он метался в беспамятстве, и никто, кроме нее, не мог его успокоить.

В усадьбе все было тихо и спокойно. Сэр Энтони вернулся в Лондон, тело Юстаса увезли в его дом в Хертфордшире, где он и будет похоронен, а слуги, чтобы не беспокоить больного, двигались по дому почти бесшумно.

Друзилла чувствовала себя такой одинокой, словно очутилась на другой планете. Ее ничто не интересовало, она ничего не хотела, она жила лишь ожиданием момента, когда маркиз, наконец, совсем поправится. По ночам она лежала без сна в своей огромной кровати и пыталась найти слова, чтобы объяснить ему, как она раскаивается в том, что так повела себя в ту роковую ночь. Ей хотелось рассказать ему о недоразумении с перстнями, ей хотелось, чтобы он понял, как она страдала, когда узнала о том, что у него есть любовница.

Почему она была так глупа и позволила всем этим мелочам разрушить их счастье? Но она не могла не испытывать естественного чувства ревности, потому что, не отдавая себе в этом отчета, уже любила его. Он всегда жил в ее сердце, с тех самых пор, когда они еще были детьми. Он был тем мужчиной, которого она всегда мечтала найти, но, к сожалению, она поняла это слишком поздно.

Только теперь она начала осознавать, как она очерствела за последние годы. Мужчины принесли ей столько несчастий, что она постоянно была настороже, с ужасом и отвращением ожидая нападения со всех сторон. Она бежала не только от мужчин, но и от любви, и как затравленный зверек готова была укусить руку, ласкавшую ее.

Но сейчас наконец все ее барьеры рухнули, и, плача по ночам в подушку, она чувствовала себя беспомощной и слабой. Она любила его всем сердцем, и все остальное перестало для нее существовать.

Она так жаждала пробудить в нем ответную любовь, что стала уделять огромное внимание своей внешности, всячески пытаясь в самом выгодном свете представить свою красоту, которую прежде она так ненавидела и проклинала. Она заставляла Розу по-разному укладывать ей волосы, она часами сидела у зеркала, пытаясь обнаружить какие-либо недостатки и исправить их прежде, чем маркиз увидит ее. Она решительно отказывалась надевать те платья, которые, как ей казалось, придавали ей холодный и суровый вид.

Не в силах сосредоточить внимание на письме, Друзилла молча смотрела в окно. Глаза ее были грустны, а уголки губ слегка опущены. Когда раздался стук в дверь, она с трудом оторвалась от своих мыслей.

— Войдите! — сказала она машинально.

Чувствуя себя нерадивой школьницей, она поспешно взяла в руки перо и снова взялась за письмо.

— Я пришел пожелать тебе доброго утра, — раздался у нее за спиной глубокий голос.

Вскрикнув от неожиданности, она вскочила на ноги, обернулась и увидела маркиза. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Тщательно одетый по самой последней моде, он выглядел удивительно красивым и элегантным, но Друзилла заметила, что он похудел, и с его лица сошел загар.

— Я… не ждала… тебя, — прошептала она, чувствуя, как сердце выпрыгивает у нее из груди. — Маркиз не отвечал, и она быстро заговорила, стараясь скрыть свое замешательство: — Тебе… уже лучше? Ты не слишком рано поднялся с постели? Тебе следует беречь себя…

— Я прекрасно себя чувствую, — твердо сказал маркиз. — Сегодня утром врач сообщил мне, что я больше не нуждаюсь в его посещениях.

— О, я так рада! — пробормотала Друзилла.

Маркиз подошел к камину, и, глядя на Вальдо, Друзилла подумала, что она совсем забыла, как он высок и широкоплеч. Рядом с ним она казалась очень маленькой и хрупкой.

— Садись, прошу тебя, — сказала она, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

— Благодарю, — ответил он.

Он опустился в низкое, затянутое парчой кресло и взглянул на нее.

— Я искренне надеюсь, что ты рада видеть меня в добром здравии.

— Конечно, я очень рада, — ответила Друзилла. — Я просто растерялась от неожиданности! Я думала, что Дженкинс предупредит меня, когда врач разрешит тебе выходить из комнаты.

— Он пытался это сделать, но я ему запретил, — сказал маркиз. — Мне хотелось самому продемонстрировать тебе, что я окончательно поправился.

— Я очень рада, — тихо повторила Друзилла.

— К тому же мне нужно с тобой поговорить, — добавил маркиз.

Он так многозначительно произнес эти слова, что сердце ее сжалось от внезапного страха.

— О чем? — спросила она.

— Я хотел сказать тебе, — медленно начал маркиз, как бы с трудом подыскивая нужные слова, — что впервые в жизни я полюбил.

Друзилла похолодела. Кровь отхлынула от ее лица, и она замерла на месте, глядя на него. Затем, издав невнятное восклицание, она отвернулась и подошла к окну. Вцепившись руками в подоконник, она смотрела невидящими глазами на залитый солнцем сад, чувствуя, что все ее надежды рухнули. Так вот почему он не посылал за ней и даже не вспоминал о ней все это время!

Он полюбил и теперь, несомненно, захочет закончить этот фарс и расторгнуть их брак, который был навязан ему силой обстоятельств. Он полюбил, и в его жизни больше не было места для нее. Сердце ее пронзила невыносимая боль, но гордость пришла к ней на выручку. Он никогда не узнает, что она любит его.

Нечеловеческим усилием воли она взяла себя в руки и сказала, не поворачивая головы:

— Я очень признательна тебе за откровенность. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Мне нужна твоя помощь, — взволнованно ответил маркиз.

Друзилла закрыла глаза. Она заранее знала, что он сейчас скажет. Он предложит ей деньги, возможно, немалые, в обмен на свою свободу и попросит ее уехать. Она сможет жить где угодно, только не в Линче, который она так любит, и который стал ее неотъемлемой частью. Но какое это все имело значение по сравнению с тем, что она больше никогда не увидит Вальдо, не сможет быть рядом с ним. Она надеялась лишь, что горе убьет ее, и ей не придется долго страдать. С трудом переведя дыхание, голосом, который ей самой показался странным, она спросила:

— Как… я могу… тебе помочь?

— Я потерял женщину, которую люблю, — ответил маркиз.

— Ты ее потерял?

Не в силах скрыть своего изумления, Друзилла повернулась и взглянула на него. Он неподвижно сидел в кресле, и на его лице было странное выражение, которого прежде она не видела.

— Да, я потерял ее, — повторил маркиз, — и я умоляю тебя, Друзилла, помочь мне найти ее, потому что иначе я никогда не смогу быть счастлив.

— Ты так… ее любишь? — с трудом проговорила Друзилла, словно каждое слово причиняло ей невыносимую боль.

— Я люблю ее всем сердцем, — ответил маркиз. — Я просто не понимал этого прежде, но я уже давно люблю ее. Раньше мне казалось, что любовь — это физическое влечение, удовлетворение желания, счастье держать женщину в своих объятиях и чувствовать ее ответную страсть. Теперь я понял, что ошибался.

— Так что же такое тогда любовь? — с трудом выговорила Друзилла.

— Мне кажется, любовь — это когда мужчина чувствует, что он безраздельно принадлежит женщине, а она ему, — медленно произнес маркиз, — когда они составляют единое целое и порознь уже не могут существовать.

Друзилла вспомнила, что она почти то же самое говорила в свое время сэру Энтони. Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, и поспешно отвернулась к окну, чтобы маркиз этого не заметил. Не дождавшись ее ответа, маркиз снова заговорил:

— Неужели ты никогда этого не испытывала, Друзилла? Неужели ты не знаешь, что такое до боли хотеть увидеть любимое лицо, услышать любимый голос? Неужели тебе не знакомо это чувство, когда мир кажется пустым, если рядом нет единственного человека, когда ты не можешь быть счастливой, если он несчастлив? Разве это не любовь? — Она не отвечала, и маркиз продолжил: — Любовь — это когда другой человек становится для тебя важнее, чем ты сам, когда ты готов отправиться за ним на край земли, забыть ради него свою гордость и самолюбие.

Друзилла нервно стиснула руки. Она с трудом могла вынести то, как он говорил об этом. Конечно же, именно это она и чувствовала! Когда счастье любимого человека намного важнее твоих собственных желаний и стремлений! Она вспомнила, как успокаивала его, когда он метался в горячечном бреду, как ребенок, ища у нее поддержки и утешения. Она любила его и ради этой любви должна была помочь ему и сделать все, что он попросит. Она принесет любую жертву, чего бы ей это ни стоило, потому что только так она сможет доказать себе, что ее любовь к нему — это самое возвышенное и благородное чувство, которое ей довелось испытать.

Она вспомнила, как шарахалась от мужчин, как она ненавидела и презирала их за все беды, которые они ей принесли. Но маркиз был совсем не похож на них. Он тоже был мужчиной, но она любила его до самозабвения. Она не должна унижаться до мелкой ревности, она должна желать ему счастья, а если он будет счастлив, какое имеет значение все остальное? Нервно сжав пальцы, она тихо сказала:

— Я помогу тебе… найти эту женщину… если это принесет тебе счастье. Скажи лишь мне… что я должна сделать… и я сделаю это. Любовь, которую ты к ней… испытываешь, по-видимому, необыкновенное и очень сильное чувство, и я… не стану стоять у вас на пути.

— Ты действительно готова помочь мне? — спросил маркиз.

Друзилла кивнула и, усилием воли сдержав подступающие к глазам слезы, повернулась к нему.

— Да, я помогу тебе, — сказала она, решительно вскинув голову. — Что я должна сделать?

— Я хочу, чтобы ты нашла ту женщину, которая ухаживала за мной, когда я был так болен, потому что именно ее я люблю, — ответил маркиз.

Какое-то мгновение Друзилла лишь молча смотрела на него, затаив дыхание. Когда же до нее дошел смысл сказанных им слов, ее захлестнула такая волна радости, смешанной с непонятным страхом, что она снова отвернулась к окну.

— Но… она… уехала, — невнятно пробормотала она.

— Если это так, — сказал маркиз, — я отыщу ее. Я знаю лишь, Друзилла, что не смогу быть счастлив, если ее не будет рядом.

— Но что… ты можешь знать… о ней? — спросила Друзилла. — Ты же был… в беспамятстве?

— Я помню достаточно, чтобы знать, что лишь она могла успокоить меня, помочь мне преодолеть болезнь, — ответил маркиз. — Я помню достаточно, чтобы знать, что она была мягкой и женственной, что она давала мне то, что каждый мужчина ждет от женщины — нежность и ласку, без которых все мы лишь наполовину животные, потому что лишь любящая женщина может принести в нашу жизнь красоту и смысл. — Маркиз помолчал, а потом тихо добавил: — Ты поможешь мне вернуть ее, Друзилла?

Друзилла дрожала от смешанного чувства страха и беспомощности. В то же время ей казалось, что солнце залило все вокруг, ослепляя ее.

— Подойди ко мне, Друзилла, — сказал маркиз.

Но она не могла пошевельнуться, кровь бросилась ей в лицо, она вся трепетала от незнакомого ей до сих пор и непонятного восторга.

— Подойди ко мне, Друзилла, — повторил маркиз, — или ты хочешь заставить меня применить силу?

Неожиданно она испугалась, что он еще слишком слаб, и поспешно бросилась к нему. Ей казалось, что сердце выпрыгивает у нее из груди. Широко раскрытыми, потемневшими от волнения глазами она взглянула на него и замерла, увидев выражение на его лице.

— Как… ты догадался? — вырвалось у нее.

— Как я догадался, что эта женщина любит меня? — спросил маркиз. — Когда я на минуту пришел в себя, я услышал ее слова: «Любимый мой! Как бы я хотела отдать тебе все свои силы!» Разве это не доказательство любви, когда человек готов отдать свою жизнь ради другого? Ответь мне, Друзилла, разве я не прав?

Друзилла поспешно опустила глаза, не в силах вымолвить ни слова. Помолчав немного, он снова заговорил:

— Ты знаешь, что я дал слово не дотрагиваться до тебя, пока ты сама этого не попросишь. Но сначала я хочу сказать тебе кое-что, Друзилла, чего прежде никогда никому не говорил. Я прошу тебя оказать мне честь и стать моей женой.

В его голосе прозвучала такая глубокая страсть, что у нее перехватило дыхание, и она не могла ни пошевельнуться, ни вымолвить ни слова. Потом она подняла глаза и прочла на его лице все, о чем так долго мечтала.

— О, Вальдо! — прошептала она, и из груди у нее вырвалось рыдание. В ту же секунду она очутилась в его объятиях. — Сожми меня… крепче, пожалуйста… прижми меня к себе, — молила она. — Я… не понимала… я не сознавала… что делаю, но я люблю тебя, Вальдо… я так тебя люблю!

Она чувствовала нежную силу его рук, потом он стал осторожно вытаскивать шпильки из ее волос и бросать их одну за другой на ковер, пока, наконец, золотистые волны не упали ей на плечи, окутав ее, словно плащом. С невероятной нежностью он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул ей в глаза.

— Это правда, любимая? — спросил он хрипло. — Ты действительно любишь меня? Я так боялся, я был просто в отчаянии. Все время, пока я был без сознания, я искал тебя, звал тебя; мне казалось, что мы в лесу, и ты прячешься от меня, как когда-то в детстве. И лишь когда я почувствовал прикосновение твоих губ и услышал твои слова, я понял, что нашел то, что искал всю свою жизнь.

— Я тоже… всегда любила тебя, — пробормотала Друзилла. — Я никогда не могла… забыть тебя… я так скучала по тебе… но, когда ты поцеловал меня… я испугалась…

— Забудь об этом, — перебил ее маркиз, — забудь все, помни лишь, что мы наконец нашли друг друга. Я был так непростительно глуп, что не понимал, как я люблю тебя, до того момента, когда в Девоншир-Хаусе Уолден увидел тебя, и ты бросилась ко мне в поисках защиты. Тогда я осознал, что мы принадлежим друг другу, но я поспешил и испугал тебя. Клянусь, я никогда больше этого не сделаю!

— Я… никогда больше… не буду бояться… тебя, — произнесла Друзилла. — О, Вальдо, неужели это все не сон?

— Это не сон, любимая, — сказал он, прижав ее к себе, и нежно прикоснулся губами к ее губам.

Он хотел, чтобы этот поцелуй был чистым и нежным, но, когда их губы слились, их охватило внезапное пламя, и он принялся целовать ее со всей так долго сдерживаемой страстью.

— О, Друзилла, останови меня, — простонал он. — Я снова напугаю тебя. Я хочу любить тебя так, как этого хочешь ты.

Но она обхватила его за шею руками и прижала к себе.

— Целуй меня, — пробормотала она, — целуй меня крепче… о, Вальдо… я люблю тебя!

— Я обожаю тебя! — вскричал он. — Бог мой, ты так прекрасна! Друзилла, не покидай меня, ты так нужна мне!

Он до боли стиснул ее в своих объятиях и стал покрывать жаркими поцелуями ее губы, глаза, щеки, шею, волосы. Почувствовав ответное движение ее губ, увидев, что ее веки впервые отяжелели от страсти, он прошептал:

— Клянусь, я сделаю тебя счастливой! Но, Друзилла, помнишь ли ты, что мы женаты? Ты моя жена, и у нас сейчас медовый месяц.

Она почувствовала, как он замер в ожидании ее ответа. Смущенно спрятав лицо у него на груди, она еле слышно прошептала:

— О, Вальдо… я хочу… быть твоей… женой.

У него вырвалось победное восклицание, и он подхватил ее на руки.

— Твое плечо! О, любимый мой, будь осторожен! — взмолилась она.

Но он не слышал ее. Нежно прижимая ее к груди, он устремился в глубь спальни.

КОНЕЦ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11 X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?