«Девушка из провинции»

Sandra May Девушка из провинции

Пролог

Холодный ветер рвет мокрую одежду. Руки, ободранные о камни, уже перестало саднить — настолько они окоченели. Болит только спина. Тянущая, изнутри рвущая боль…

Вокруг темно, хоть глаз коли. И в ушах ватная тишина — такая тишина наступает, когда слух больше не в силах выносить воя ветра, шума яростного ливня, грохота осыпающихся камней, рева невидимой реки где-то внизу…

Ей надо добраться до вершины. Вернее, до ровной каменистой площадки. Кто знает, сколько до нее осталось?

Окровавленные, непослушные пальцы цеплялись за камни. Она легко подтягивала свое тело, хотя вечность назад, в другой жизни боялась сделать лишнее усилие и старалась пореже подниматься пешком даже на второй этаж собственного дома.

В другой жизни. Вечность назад.

В той жизни она упала бы в обморок от малейшего пореза на пальце — так обострилась за последнее время ее чувствительность, а предположи кто-нибудь, что ей придется в кромешной темноте забираться на почти отвесный каменистый склон — она бы просто покрутила пальцем у виска.

Сейчас не до этого. Некогда крутить пальцем, потому что надо цепляться за острые камни, вытягивать себя наверх, спасать свою жизнь.

Две своих жизни. Большую… и маленькую.

Она не смотрела вниз, назад, по сторонам — она вообще никуда не смотрела, у нее было полное ощущение, что глаза крепко зажмурены — такая вокруг была темнота. И потому она не видела, как пробился сквозь тьму двойной, нестерпимый свет, бело-голубой и безжалостный.

Свету тоже приходилось нелегко. Он освещал только стену из тугих струй дождя, извивающихся под порывами ураганного ветра.

Потом был вой машины, отвратительный скрип тормозов, грохот, раскаты грома и слившийся с ними звук взрыва. Одновременно с этим звуком ее пальцы неожиданно вцепились в край долгожданной площадки, измученное тело рванулось наверх, она упала плашмя, сильно ударившись головой, и успела только непроизвольным, первобытным защитным движением подтянуть колени к животу.

А потом наступила окончательная и бесповоротная тишина.

АЙРИН

Серебристый «мерседес» плавно вывернул из-за угла и затормозил у обочины. Открылась дверца, и две изящные ножки, обутые в умопомрачительные туфельки, опустились на землю. Из «мерседеса» вышла стройная рыжеволосая девушка. Продуманным и заученным движением откинула со лба рыжий локон, не слишком медленно, но и не слишком быстро нацепила темные очки, дав прохожим оценить зеленые глазищи в пол-лица и изящный макияж.

Серый деловой костюм идеально облегал точеную фигурку. Розовые ноготки миндалевидной формы напоминали леденцы. Изогнув безупречный стан, девица достала из машины сумочку — дорогая кожа, серебряная цепочка, — небрежно хлопнула дверцей и направилась к входу в серебристо-стеклянное здание причудливой формы — венец творения безумного архитектора-урбаниста. Машина прощально пискнула сигнализацией вслед хозяйке.

Охранник, сидевший за стеклянной дверью, равнодушным взглядом созерцал плавную походку рыжей красотки. Охраннику это зрелище давно надоело.

Футуристический кошмар из стекла, бетона и никеля таил в своих недрах офисы крупной компании «Интелькомстар», занимавшейся продажей телекоммуникационных систем. Здесь трудились сотни подобных куколок — рыжих, брюнеток, шатенок и блондинок. Все они были ухожены, хорошо одеты, упакованы с головы до ног, ездили на дорогих машинах и получали весьма приличную зарплату. Фирма ценила внешний лоск своих сотрудниц. В конце концов, искусство сетевых продаж зиждется — помимо прочего — на таких вот длинноногих красавицах. Бывало, взглянет клиент в изумрудные (голубые, серые, черные, карие, синие — нужное подчеркнуть) глаза менеджера по продажам — и через двадцать минут возьмет, да и прикупит телефонную станцию, которая ему, может, и не особенно нужна.

Таков сегодняшний мир, и не нам его менять. Возможно, в каком-нибудь Китае важнее соотношение «учитель — ученик», но здесь, в Соединенных Штатах миром правит дуэт «продавец — покупатель».

Рыжую девицу звали Айрин Вулф, ей было двадцать семь лет, и работала она в одном из подразделений означенной фирмы. «Мерседес», костюм от известного модельера, туфли из кожи перуанской ящерицы, а также частный дом в пригороде Филадельфии и не астрономический, но вполне приличный счет в банке были заработаны ею лично, никаких спонсоров в ее жизни не было.

Ну, скажем так, к сожалению не было. Потому что ни одна из сотрудниц фирмы, разумеется, не отказалась бы от появления в ее жизни Спонсора с большой буквы, и Айрин Вулф не была исключением.

Нет, она вовсе не была расчетливой хищницей, мечтающей заполучить богатенького покровителя, любовника, а то и мужа. Ей не нужно было пробивать себе дорогу к вершине, используя при этом любые методы. Все у нее было, жизнь только начиналась, но… Разумеется, бриллиантовое колье можно купить и самой — зарплата позволяет. И шубка у нее есть, не говоря уже обо всем вышеописанном. Но согласитесь — гораздо приятнее заметить на светской вечеринке небрежным тоном: «Миленькое колье, правда? У Джона (Пола, Билла, Мэтью, Саймона — нужное подчеркнуть) неплохой вкус.

Он такой лапочка — обещал на Рождество свозить меня на Канары».

И пускай у подружек тоже денег куры не клюют — наличие Джона (Пола, Билла…), делающего подобные подарки, сразу переводит вас в другой статус. Как знать, не станет ли следующий бриллиант подарком к помолвке, а там недалеко и до медового месяца на Канарах…

Наконец, есть и еще один веский довод за Спонсора. Все работающие девушки прекрасно понимали: пройдет несколько лет, и им будет уже за тридцать. Мало того, что это само по себе — кошмар, ужас и полное одряхление, но самое страшное в том, что на смену им уже рвутся новые, молоденькие и смазливые, те самые, у которых тоже вся жизнь впереди, и чьи томные взгляды гораздо лучше, успешнее и продуктивнее будут действовать на клиентов. Им тоже понадобятся спонсоры, и битва за Канары и обручальное кольцо станет боем на поражение, так что надо ловить момент, использовать его и не расслабляться ни на мгновение.

Честно говоря, Айрин Вулф не вполне соответствовала описанному типу женщин. Материальная сторона вопроса интересовала ее… ну, скажем, во вторую очередь. Или даже в третью. Гораздо больше ей просто хотелось замуж. Или не замуж — но чтобы видеться не раз в неделю, а каждый день, и просыпаться в одной постели, и чтобы лохматая с утра, и две кружки с кофе на столе в кухне, чтобы обнимал, целовал в растрепанную макушку и ревниво следил, как из заспанной румяной девчонки она перевоплощается в подтянутую и ухоженную бизнес-вумен в костюме и с деловой папкой…

Бессвязные были эти мечты, неопределенные и туманные, но очень теплые и приятные. Возможно, виновато было ее детство. Городок Аллентаун. Типовой коттедж на типовой улице типового провинциального города, в котором две трети мужчин — шоферы-дальнобойщики и автослесари, одна треть — алкоголики и хулиганы из бывших шоферов-дальнобойщиков и автослесарей, а женщины, по крайней мере, старше тридцати — жены этих самых мужчин и в массе своей домохозяйки.

Методистская церковь по воскресеньям, бары на Борроу-стрит, облезлый цирк-шапито на окраине города и единственное современное здание — сверкающий офис «Бритиш Петролеум». Правда, на суперфирму тоже работали шоферы и автослесари, но, так сказать, элитные сорта.

Отец Айрин Вулф, Джек, прошел все стадии — от элитного автослесаря в фирменном бело-зеленом комбинезоне до спившегося и небритого чудища, зависающего в баре с утра и до позднего вечера. В редкие дни… нет, пожалуй, часы трезвости… нет, пожалуй, похмелья Джек Вулф мог показать класс и с закрытыми глазами перебрать любую тачку, на слух определив неисправность, но деньги, полученные за работу, немедленно шли на выпивку, таким образом, цикл получался абсолютно замкнутый. Семья Джека — жена Мелисса, дочка Айрин и кот Бомбастер — в этот цикл не вписывалась никак.

Мелисса — рано постаревшая, с вечно опущенными углами губ и скорбным взглядом — помогала по воскресеньям в церкви, в остальные дни недели молилась и шила на продажу всякую мелочь, вроде кухонных фартуков и прихваток. Впрочем, особым успехом ее продукция не пользовалась, так как скорбный характер передавался даже этим незатейливым вещицам, и один из покупателей-оптовиков даже сказал как-то в сердцах, что подобные фартуки будут уместно смотреться только в городском морге.

В доме было очень чисто, даже, можно сказать, патологически чисто. Мелисса фанатично следила за Гигиеной и очень боялась Инфекции и Бацилл. Маленькая Айрин играла одной-единственной тряпичной куклой и тряпичным же медвежонком, с детства знала, что красить губы — вредно, а носить тонкие трусики — негигиенично, и ненавидела воскресенья, потому что после проповеди мать брала ее с собой в город. Миссис Вулф отправлялась извлекать своего непутевого мужа из бездны греха под названием «Улыбчивый Койот», а Айрин до икоты боялась пьяных дядек, которые там обретались. Кроме того, было очень стыдно за папу и жалко его, и жалко маму, и слова, которые Джек Вулф, выкрикивал, вырываясь от жены, были непонятные, но какие-то липкие и вонючие…

Она с детства привыкла различать слова и мысли по цвету, запаху и, так сказать, фактуре. Самыми теплыми, пушистыми и, как ни странно, душистыми были мысли и слова, связанные с ободранным и вонючим котом Бомбастером. Он был единственным в мире Айрин существом, любившим ее искренне и беззаветно. Когда она болела, кот тайно пробирался к ней по ночам и ложился на грудь. От Бомбастера шло тепло, а потом он начинал ВЫМУРЛЫКИВАТЬ из Айрин хворь. Она это просто чувствовала — и все.

Потом мама застала Бомбастера в комнате дочери, и несчастный кот был нещадно выдран и выкинут на улицу. После отчаянных слез и уговоров Айрин получила разрешение кормить кота, но только при условии, что каждый раз после этого будет мыть руки в растворе карболки. Карболка отвратительно воняла, от нее у Айрин трескалась кожа на ладошках, но девочка мужественно переносила эти неудобства ради своего единственного друга.

Когда Бомбастера переехал грузовик, детство закончилось.

Потом была школа, с которой у Айрин проблем не было, поскольку с самого первого дня она поклялась сама себе, что выучится на отлично и уедет из Аллентауна навсегда. Так и произошло, в шестнадцать лет она стала лучшей выпускницей, а, кроме того, собрала все призы и почетные дипломы со всех возможных семинаров и олимпиад практически по всем предметам. Через три дня после выпускного бала Айрин Вулф собрала крошечный чемоданчик вещей и большую сумку с дипломами, вместе с мамой сходила в банк и сняла со своего счета все деньги, накопленные за годы учебы, — пятьсот долларов, — села на автобус и навсегда покинула Аллентаун.

Нет, еще один раз она туда приезжала. На похороны мамы, пять лет назад. Отец-то умер гораздо раньше, когда Айрин было десять. По нему она еще плакала, по маме уже нет. Не потому, что… Она любила мать, очень любила, но как-то так у них сложились отношения… никаких проявлений чувств, никаких эмоций…

Коттедж отошел в муниципальную собственность, вещи и мебель выбросили на свалку. Айрин посидела полчаса в маленьком садике, где под старой грушей еще виднелся заросший травой холмик — могилка кота Бомбастера. Потом встала — и теперь уж точно навсегда уехала из Аллентауна. Правда, на этот раз уже на своей собственной машине.

Тогда у нее был старенький «форд». Она купила его на первую зарплату, на городской свалке — процветал в Филадельфии такой бизнес. Разумеется, о месте покупки Айрин не распространялась, это было бы стыдно, но зато выяснилось, что пьяница и дебошир Джек Вулф оставил дочке в наследство талант к механике. Айрин сама устранила почти все неисправности в машине, предъявив на сервисе практически нормальное авто — профессионалы только поменяли ей подвески и карбюратор. Водить ее отец обучил раньше, чем читать, так что в этом смысле у Айрин никаких трудностей не возникло.

Приехав в Филадельфию в шестнадцать лет, худенькая рыжеволосая дурнушка Айрин не растерялась и не пропала. Поступила в колледж, училась по обыкновению отлично, закончила с прекрасными результатами и сногсшибательной рекомендацией от Департамента образования. Благодаря рекомендации, работа нашлась быстро, и в двадцать лет Айрин Вулф уже получала шестьдесят тысяч в год. Старый «форд» уже тогда был отнюдь не единственной машиной, какая была по карману Айрин, но она не собиралась швыряться деньгами. Тусклый призрак Аллентауна реял над залитой огнями реклам и витрин Филадельфией, серым пеплом присыпая все соблазны Большого Города. Айрин стискивала зубы — и шла вперед.

Училась после работы, на нескольких курсах сразу. Выучила испанский и немецкий. Освоила бухгалтерский учет. По воскресеньям ходила на курсы массажа — кто знает, как повернется жизнь, а эта профессия — верный заработок. Закончив курсы менеджеров, уволилась с работы и разослала резюме по всем крупным фирмам. Ее успехи не могли не впечатлить, и на собеседования приходилось ездить с утра до вечера. Тут-то и выяснилось, что профессиональная подготовка — еще не все. Ей все время отказывали, причем в очень странной форме — с явным сожалением. Айрин не стала мучить себя догадками, а спросила у одного из менеджеров, проводивших собеседование, напрямик: в чем загвоздка? Холеный молодой человек в хорошем костюме неожиданно смутился, но в конце концов смог тактично объяснить: в работе важен внешний вид.

Айрин не обиделась, просто приняла к сведению и приступила к работе над собой.

Курсы макияжа, эстетическая школа, шейпинг, массаж, косметические салоны и приличный счет в банке сделали свое дело — через три месяца на собеседование к тому же менеджеру явилась рыжеволосая секс-бомба с ухоженными руками и в безупречном костюме. Собеседование было пройдено блестяще, однако Айрин вежливо отклонила предложение и направила резюме по другим адресам. Здесь она просто сдала очередной экзамен, а теперь начиналась совсем другая жизнь.

Четыре с половиной года назад она пришла в фирму «Интелькомстар» на должность старшего менеджера по продажам. Старенький «форд» вернулся на родную свалку, в гараже нового дома появился серебристый «мерседес», и серый призрак Аллентауна рассыпался в вечернем воздухе, взорвался вороньим граем, унося с собой прошлую жизнь и все воспоминания о ней. Айрин Вулф превратилась в настоящую бизнес-вумен.

У нее был стальной характер. Любой другой человек на ее месте вряд ли смог бы избавиться от груза прожитых лет или хотя бы от тяжелых воспоминаний. Однако Айрин, закалившая волю постоянной учебой, с легкостью перешагнула этот порог. Она не притворилась другим человеком, она им стала. Теперь ей не было нужды играть роль ухоженной дамочки с хорошим доходом — она ею и была. Единственной компенсацией за тяжелый труд в юности Айрин сделала свой образ жизни вне работы. Ничего тяжелее дамской сумочки в руках. Только лучшие курорты. Обеды на дом из ресторана. И никаких откровений с подружками!

Собственно, и подружек-то у нее не было. С детства привыкшая к одиночеству, Айрин не спешила ближе сходиться с коллегами по работе. Светский треп и совместные корпоративные вечеринки — это одно, но ее внутренний мир принадлежал только ей. И лишь в последнее время появились эти мысли — о двух кружках с кофе, растрепанных со сна волосах и теплых объятиях в утренней постели… О мире на двоих.

Теплые и душистые мысли немного тревожили, главным образом потому, что, дожив до двадцати семи лет, Айрин Вулф имела очень смутное представление о любви. Точнее, не имела никакого представления. Стало быть, наступало время учиться этой науке.

МУЖЧИНЫ

В детстве и, соответственно, ранней юности собирательный образ Мужчины выглядел для Айрин Вулф примерно так: дешевые джинсы, клетчатая рубашка, шейный платок, давно утративший свой исходный цвет, над ним — трехдневная щетина. Выражение лица злобное, глаза опухшие. Слова нецензурные.

Такими были мужчины в Аллентауне, таким был ее собственный отец. Как все дети из не особенно благополучных семей, Айрин с самого детства привыкла жалеть мать и по этому поводу относиться к священному институту брака, как к чему-то, чья роль в жизни человека сильно преувеличена. В школе у нее было в принципе мало друзей, и уж мальчиков точно — ни одного.

Выпускной бал остался для нее скучным и долгим официальным мероприятием, на который НУЖНО было пойти из политических соображений, но ни о каких романтических историях речь не шла.

В Филадельфии шестнадцатилетняя Айрин Вулф увидела совсем других мужчин: Красивых… и не очень. Воспитанных. Хорошо или, во всяком случае, вполне прилично одетых. Трезвых. Выяснила, что ее сверстники, оказывается, отнюдь не всегда напоминают молодых горилл с прыщами, попадаются и вполне симпатичные парни. С такими уже можно было иметь дело. Одним словом, именно в Большом Городе перед Айрин впервые приоткрылась дверь в загадочный мир Взаимоотношений Полов.

Разумеется, в первые годы ни о каких романах речи и быть не могло. Ей было просто некогда. Айрин училась и работала, стиснув зубы, боролась с призраком Аллентауна, спала по пять часов в сутки и физически не имела возможности с кем-то встречаться. Кроме того, на длинноногую, костлявую дылду с рыжими волосами и сердитыми зелеными глазищами никто особенно и не реагировал.

Когда Айрин научилась хорошо выглядеть, правильно одеваться, пользоваться косметикой и вообще — быть Женщиной, все стало намного проще. Но только с одной стороны. С нее, с этой стороны, на работе Айрин окружали несколько вполне приличных молодых людей, с которыми можно было сходить в ресторан или театр после работы, выпить в перерыве кофе, поболтать и пофлиртовать… Однако Айрин совершенно не умела флиртовать. И ничего к этим молодым людям не чувствовала.

Со своей стороны, парни быстро теряли интерес к эффектной рыжей красотке из отдела продаж, потому что на поверку она оказывалась начисто лишенной даже намека на чувственность. Да, глаза, да, ноги, да, ослепительная улыбка — но с Айрин Вулф холодно, как со Снежной Королевой или мороженой рыбой. Таков был негласный вердикт мужской половины сотрудников «Интелькомстар».

Впрочем, в ее жизни все же была тайна, связанная с мужчиной. Айрин тогда было двадцать лет, она только-только поступила на работу… И именно в этот момент появился Клифф.

Странный парень. Ужасно странный. Наверное, именно поэтому она и обратила на него внимание. О влюбленности речи не шло — скорее, это было какое-то болезненное притяжение друг к другу, которое они оба испытывали.

Познакомились они в вагоне подземки, в двенадцать часов ночи, что само по себе было трудно представить. Айрин тогда жила в крайне неприятном районе Филадельфии, своего рода местном Гарлеме. Публика здесь обитала подозрительная, в большинстве своем безработная, а зачастую и опасная, однако Айрин, увлеченная учебой и работой, на такую ерунду внимания не обращала. После Аллентауна местные хулиганы все равно были похожи на ангелов, пусть и слегка обтрепанных.

«Форд» еще проходил окончательную доводку в автосервисе, и потому она ездила на метро. В вагоне подземки было довольно темно, и Айрин изо всех сил напрягала уставшие за день глаза, читая очередной реферат на тему «Как добиться повышения результативности вашей работы». Происходящего вокруг она попросту не замечала, а напрасно, потому что назревал скандал.

В вагон вошли трое парней лет восемнадцати-девятнадцати. Широкие штаны, майки-борцовки, кепки козырьками назад, гирлянды «серебряных» цепочек на крепких шеях — и поток сквернословия. Двое негров и один пуэрториканец, самые настоящие хулиганы.

Пожилой мужчина предусмотрительно выскочил прямо в закрывающиеся двери, предпочтя дождаться следующего поезда, католическая монахиня смиренно опустила глаза в заплеванный пол, супружеская пара средних лет одинаковым движением недовольно поджала губы и демонстративно уставилась в темное окно. Кроме названных пассажиров, вагоне остались двое: Айрин, самозабвенно читающая реферат, и какой-то худощавый парень, дремавший в самом конце вагона и ни на что не реагировавший.

Парни громко и вызывающе переговаривались, используя от силы пять-шесть слов, причем все — нецензурные. Как ни странно, у них отлично получалось понимать друг друга, и в какой-то момент, видимо, соскучившись в пустом вагоне, они решили развлечься. Танцующей походкой, раскачиваясь в такт вагону, они неспешно двинулись по проходу, пытливо вглядываясь в лица пассажиров — к кому бы привязаться. Вполне естественно, что жертвой предстояло стать Айрин Вулф.

Один из парней тяжело плюхнулся на сиденье рядом с девушкой, двое других нависли над ней, перекрыв дорогу к дверям и остальным пассажирам. Айрин очнулась, только услышав гнусавый голос, немилосердно растягивавший гласные звуки:

— Ой, ни ма-агу, дзержить ми-иня! Кака-ая герла-а! Рыжуля, хочешь ледене-ец? У меня есть адзин. Ба-альшой та-акой…

Напарники остряка заржали, Айрин подняла голову и непонимающе уставилась в наглые лица.

— Что вам нужно?

— Ды все-о! Така-ая красотка — и адна-а! Решили составить, типа, компанию. Ты не против?

— Послушайте, я…

— Уй ты, какая кофточка! А какого цвета у тебя насисьник?

Честно говоря, испугаться она успела. Бытует ошибочное предположение, что девушки, выросшие в рабочих кварталах провинциальных городишек, среди хулиганов и малолетних бандитов, их не боятся. Это не так. Не боятся только те девушки, которые и сами вполне могут сойти за хулиганок. Приличные же девицы, вроде Айрин, слишком хорошо представляют, ЧЕМ может кончиться встреча с подобными типами, и потому боятся гораздо больше и, так сказать, осознаннее.

Айрин вся подобралась, отчаянно жалея, что на ней юбка и блузка, а не джинсы и джемпер. Прижала к груди сумку с тетрадями, максимально прикрыв вырез блузки и слишком открытую шею. Вжалась в спинку сиденья, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

А потом раздался спокойный хрипловатый голос:

— Э, молодой! Отойди от нее.

— Че?! Это ты мне, баклан? Да я…

— Закрой выхлоп и дыши носом, шоколадный мой. Сказано — сваливайте. Это — МОЯ территория.

Айрин во все глаза смотрела на безумца, бросившего вызов троим бандитам сразу. Это был тот самый парень, дремавший в конце вагона. Теперь, когда он стоял совсем близко, было видно, что он довольно высокий, худощавый, очень мускулистый и какой-то… опасный.

Он уступал комплекцией любому из троих темнокожих подонков, но от него исходила такая мощная волна уверенности в себе, такая спокойная и в то же время отчетливая угроза, что парни неожиданно стушевались. Тогда молодой человек словно бы ненароком поддернул рукава джинсовой рубахи навыпуск, после чего тот из троих, кто непосредственно приставал к Айрин, примиряюще вскинул руки.

— Да ладно, братан, все нормально. Мы просто шутили. Просим прощения, сестренка, если что… Извини, брат!

У Айрин непроизвольно приоткрылся рот. Услышать из этих уст подобные слова — чистая фантастика и слуховая галлюцинация!

Она была настолько потрясена, что в тот момент не успела толком разглядеть, что же так напугало троих крепких парней. Потом поезд остановился, и незнакомец, крепко стиснув ее запястье, почти выволок ее на платформу. Здесь Айрин пришла в себя и выпалила:

— Спасибо вам большое! Я очень перепугалась.

— Не за что. Это твоя станция?

— Да. Я живу на Пятнадцатой. Обычно возвращаюсь домой раньше, тогда еще много народа…

— Да уж. В это время младым девам не рекомендуется ездить в одиночку. На Пятнадцатой, говоришь? Тоже не близко.

— Да что вы, я срезаю через пустырь и красные дома, там получается…

Она вдруг прикусила язык, явственно представив себе свой обычный маршрут в свете последних событий.

Пустырь, на котором расползлась вонючая стихийная помойка, не освещается ни единым фонарем. Потом начинается узкая улочка, идущая сквозь квартал «красных домов» — уродливых кирпичных семиэтажек. Несколько лет назад их решили построить городские власти — чтобы расселить малоимущие и многодетные семьи здешнего Гарлема. Однако что-то не сложилось, прекратилось финансирование, а может, у тогдашнего мэра закончился срок — возвести успели только кирпичные коробки. Так и остался этот квартал — пустые черные глазницы незастекленных окон, фанерные временные двери, почти везде сорванные с петель, да самые разнообразные граффити, по большей части непристойные, с каждым годом все гуще покрывавшие стены. Дешевый красный кирпич нещадно крошился, внутри время от времени обваливались целые лестничные пролеты, однако и сносить всю эту красоту тоже никто не собирался.

Вот через этот зловещий квартал ей и предстоит пройти сегодня ночью… Айрин затрясло.

Новый знакомый хмыкнул и неопределенно помахал в воздухе рукой.

— Пошли, провожу.

— Ой, что вы…

— Как тебя зовут?

— Ай… Айрин. Айрин Вулф.

— Нам не страшен серый вулф… Пошли, Айайрин Вулф. Я — Клифф.

С этими словами он потянул ее за руку в сторону турникета, и тогда Айрин разглядела у него на запястье странную цветную татуировку — дракон, сцепившийся в схватке с тигром. А ведь те парни испугались именно ее, подумала вдруг девушка. Стало быть, домой ее провожает отнюдь не скаут. О молодежных бандах, носящих свои особые знаки отличий в виде татуировок, в наши дни знает каждый…

Но с Клиффом было не страшно. Даже в заброшенном квартале.

Он остался у нее. Это произошло на удивление просто и естественно. Ночевал на диване, не раздеваясь, а Айрин не спала всю ночь, прислушиваясь к его дыханию и пытаясь разобраться в нахлынувших на нее чувствах.

На рассвете Клифф ушел, но вечером ждал ее у выхода из подземки, и все повторилось снова. Он прожил у нее месяц с лишним — хотя это и не назовешь словом «прожил». «Проночевал»?

Уходил на рассвете, встречал по вечерам, спал на диване. И ни разу, ни разу не сделал попытки оказаться в ее постели. А вот сама Айрин к концу этого месяца уже с ума сходила. Неясное томление, охватившее девушку в первую ночь пребывания Клиффа в ее квартирке, превратилось в совершенно осознанное плотское желание, и Айрин потеряла покой. Сказать об этом Клиффу было немыслимо, а жить с этим — убийственно. В прямом, кстати, смысле: она почти перестала спать.

И однажды, по дороге домой, на пустыре, она не выдержала.

— Почему ты это делаешь, Клифф?

— Что именно?

— Встречаешь. Ночуешь. Уходишь.

— А что из этого тебя не устраивает?

— Не знаю. Просто не понимаю. Мы почти не разговариваем, ничего не знаем друг о друге, мы не… короче, мы в каких-то странных отношениях…

— Ты имеешь в виду, что мы не трахаемся?

— Ну… Нет, ты пойми меня правильно…

— Ты тоже меня пойми. Встречаю я тебя, потому что поздно. Ухожу рано, потому что дел много. А ночую… Видишь ли, Айрин, у меня сейчас не слишком хороший период в жизни. И у себя дома мне появляться не стоит. Конечно, я мог бы найти другую хазу, но ты ведь, вроде бы, была не против, что я ночую на диване?

— Конечно, нет, но…

— А что касается другого…

Он неожиданно остановился, развернул ее к себе, обнял. Айрин замерла, не сводя глаз с этого хищного, медально четкого лица. Клифф осторожно провел пальцем по ее щеке.

— Я бы мог перебраться с дивана к тебе в постель. Но это была бы совсем другая история. У нас с тобой появились бы обязательства, которые, как мне сдается, сейчас никому из нас не нужны. Кроме того, я не хочу навязываться.

— То есть… девушка должна просить у тебя первой? Это не вполне прилично.

— Я тоже не вполне приличный малый. А просить никогда никого ни о чем не надо. Надо только твердо знать, чего хочешь сам.

Они дошли до дома в полном молчании, поднялись на пятый этаж, вошли в крошечную темную прихожую, и когда Клифф потянулся к выключателю, Айрин перехватила его руку и спокойно произнесла в темноте:

— Я знаю, чего хочу. Только я ничего не умею. Я доверяю тебе. Если ты тоже этого хочешь, то давай сделаем это.

И была ночь, были желтые блики фонарей на стене, дальние и страстные вопли котов на крышах, грохот первых мусоровозов, смятые простыни, непривычное смятение, жар в крови, маленькая боль, совсем немного смущения и очень много любви.

Не той, о которой слагают песни. Не той, от которой страдают при полной луне. Самой обычной, земной, плотской, со всеми ее неловкостями и попытками привыкнуть друг к другу, с осторожными прикосновениями и уверенными движениями, с прерывистым дыханием и неожиданными открытиями, с влажной от пота кожей и торопливыми поцелуями…

Клифф был свит из мускулов и мышц. Худощавое сильное тело было гибким и горячим, движения резкими и порывистыми. А еще он был внимателен и тактичен. Вряд ли он занял бы первое место на конкурсе лучших любовников — хотя с чем ей было сравнивать?! — но он постарался не причинить ей боли и не смутить ее.

Все дело было в том, что она ему доверяла. Именно поэтому все и получилось так… хорошо. Не отлично, не бурно, не сногсшибательно — просто очень хорошо и правильно.

Утром он впервые поцеловал ее на прощание. И ушел. А после работы у метро ее встретила полиция.

К Айрин у них никаких претензий не было, только одна просьба: опознать, если получится, одного молодого человека, погибшего в перестрелке на углу Пятнадцатой и Двадцать Второй. Молодежные группировки делили территорию, а парня видели в том доме, где проживает мисс Вулф…

Странно, но она и думать не думала ни о чем таком, когда входила в здание окружной больницы. Покойников она в принципе не боялась, а если это кто-то из соседей…

Когда выкатили каталку, накрытую белой простыней, Айрин окаменела. Потому что сбоку свешивалась рука. Мускулистое, хотя и тонкое запястье украшала цветная татуировка: дракон сцепился в схватке с тигром…

Айрин шагнула вперед, села на корточки, взяла руку Клиффа, стала ее гладить и вполголоса рассказывать ему что-то такое, что на самом деле надо было рассказать с самого начала или уж по крайней мере сегодня ночью, но никак не здесь, в холодном помещении полицейского морга…

Потом она поцеловала его руку, встала и направилась к выходу. Ошеломленный полицейский окликнул девушку:

— Мисс, но ведь…

— О, простите. Это Клифф. Фамилии я не знаю. Мы были знакомы месяц. Он спас меня от хулиганов в поезде, а потом жил в моей квартире.

— Но ведь вы даже не поднимали простыню!

Айрин пожала плечами и вернулась.

Лучше бы она этого не делала. Потому что Клиффа убили выстрелом в голову.

Она не упала в обморок, не расплакалась и отказалась от предложения полицейских подвезти ее домой. Но с квартиры съехала в тот же вечер. Нельзя было ночевать в пустой комнате, на той самой кровати, где простыни еще пахли Клиффом, живым, стремительным, хищным, гибким Клиффом, зная при этом, что сам он лежит в холодильнике полицейского морга и больше никогда не встретит ее у выхода из подземки и не посмотрит на нее своим пронзительным ястребиным взглядом…

Это было семь лет назад. Теперь Айрин почти не вспоминала Клиффа, но и никогда его не забывала. У нее было несколько романов, но ни одного из мужчин она и не думала сравнивать с Клиффом, потому что он не был ни лучшим, ни худшим. Он был первым.

Впрочем, в последнее время на любовном фронте наметились сдвиги. Все дело было в том, что месяц назад контрольный пакет акций их компании выкупил некий Джефф Райз, а неделю назад на большой корпоративной вечеринке Айрин — как и другие топ-менеджеры — была представлена новому начальству…

ДЖЕФФ

За тонированным стеклом возникали таинственные тени. По тротуарам скользили сгустки тьмы — видимо, люди. Когда бронированный «бентли» притормаживал на светофорах, можно было бы рассмотреть, как сгустки тьмы, действительно оказавшиеся людьми, ныряют куда-то под землю, а навстречу им из-под земли тоже торопятся десятки людей… Можно было бы рассмотреть — если бы это хоть в малейшей степени интересовало пассажира бронированного «бентли», раскинувшегося на удобном кожаном диване и сосредоточенно изучавшем деловые бумаги.

Пассажира «бентли» звали Джеффри Бартоломью Райз, ему было тридцать восемь лет, и он никогда в жизни не ездил в подземке.

Джефф родился в семье финансового воротилы, который, в свою очередь, был сыном генерального управляющего промышленным холдингом и внуком нефтяного короля. Райзы ковали мощь и славу Америки с середины девятнадцатого века, причем первые миллионы у них на счету появились уже в последней трети этого самого девятнадцатого века, так что у Джеффа Райза не было ни малейшего шанса насладиться общением с простыми людьми или поездить на метро.

Он родился в Сан-Антонио, штат Техас, вырос в Лос-Анжелесе, штат Калифорния, получил образование в университетах США и Европы, до недавнего времени жил в Бостоне, сейчас перебрался в Филадельфию, имел недвижимость на Кипре и Багамах, но несмотря на эти интенсивные передвижения по миру, практически не видел разницы между одним географическим пунктом и другим.

Всюду и всегда, с младенчества и до сих пор его окружала роскошь. Не показная, раззолоченная и крикливая роскошь нуворишей, а истинная, сдержанная, элегантная роскошь, ценить которую начинаешь, только родившись во втором или третьем поколении хозяев мира, чьи счета исчисляются семи- и восьмизначными цифрами, как минимум.

Бронированный «бентли» смотрелся на улицах Филадельфии почти экстравагантно, не то, что на родине, в туманной Англии. Но именно «бентли» подчеркивал высокий класс того, кто сейчас изучал на заднем сиденье контракты и финансовые отчеты. Точно так же, как и роскошный особняк на берегу реки Делавэр, как личный аэродром в предместьях города, как деловой костюм стоимостью в несколько тысяч долларов, сшитый вручную, как «ролекс» на запястье и платиновый «паркер» в руках…

Джефф Райз ехал на встречу с деловым партнером.

«Интелькомстар» была одной из нескольких компаний, совладельцем которых Джефф являлся. В последнее время акции пошли вверх, и Джефф, обладавший врожденным чутьем на прибыль, немедленно купил контрольный пакет. Его имя в списке совладельцев еще больше взвинтило цену, и уже сейчас, всего месяц спустя после совершения сделки, Джефф окупил все расходы и вышел в плюс.

Теперь остается следить за рынком и ждать. Через полгода, максимум — десять месяцев, акции поползут вниз, и тогда нужно улучить момент и выгодно продать весь пакет. Собственно, именно этим Джефф Райз и занимался без малого двадцать лет. Профиль купленной компании его занимал мало — поэтому он успел побыть и нефтяным, и писчебумажным магнатом, и даже крупнейшим производителем детского питания…

Джефф был довольно симпатичным мужчиной — подтянутым, ухоженным. Тщательно следил за своим питанием, посещал спортзалы и бассейн, еженедельно — косметический кабинет, неукоснительно соблюдал распорядок дня, на банкетах и деловых встречах позволял себе только один бокал красного вина, не больше, не терпел беспорядка на своем рабочем столе и опозданий со стороны подчиненных.

Роста он был высокого, глаза у него были голубые, немного холодноватые, и впечатление это усиливалось очками в тонкой золотой оправе. Близорукостью он страдал с детства.

Волосы у Джеффа были темные, тонкие, и не далее, как два месяца назад личный визажист Джеффа ошарашил его сообщением о том, что на затылке намечается — о ужас! — лысина. С тех пор Джефф неожиданно для себя закомплексовал, стал втирать в поредевшую шевелюру специальную сыворотку и украдкой изучал новейшие разработки по пересадке волос.

Впрочем, все это было полнейшей ерундой и занимало голову Джеффа Райза только в свободное от работы время. А его было мало. «Время — деньги» — эта довольно бессмысленная сентенция, выдуманная человечеством, для Джеффри Бартоломью Райза была девизом и руководством всей жизни.

Месяц назад, когда состоялась корпоративная вечеринка в честь нового совладельца компании, Джефф имел возможность познакомиться с персоналом и остался доволен. Он любил холеных женщин, при условии, что это не единственное их достоинство, а топ-менеджеры «Интелькомстар», судя по отзывам их босса, были не только красивы, но и профессионально подготовлены. Джефф умудрился просмотреть финансовые отчеты почти всех подразделений и согласился с партнером.

На вечеринке он вел себя так, как и полагается вести себя новому доброму боссу — раскланивался с дамами, дружески хлопал по плечу мужчин и виртуозно сохранял нетронутым один и тот же бокал шампанского, произнеся при этом с десяток тостов.

Конечно, он замечал эти взгляды. Женщины всего мира одинаковы до ужаса. Самый короткий, острый и убийственно точный взгляд, подобный удару шпаги или выстрелу в упор, они первым делом бросают на безымянный палец левой руки мужчины. И уже в зависимости от наличия — или отсутствия — тонкого золотого ободка начинают разрабатывать дальнейшую стратегию поведения. Впрочем, стратегию эту он тоже отлично знал, разнообразием она не отличалась.

Интрига состояла в другом. Бизнесмен его уровня — это вам не клерк средней руки, который тайком снимает обручальное кольцо, отправляясь в бар на вечеринку. Отсутствие кольца — а у Джеффа его не было — означало отсутствие жены. И дамы немедленно начинали рыть землю своими очаровательными копытцами. И очень скоро начинали терпеть поражение, так и не поняв, в чем дело.

На самом деле жена у Джеффа была, да еще какая! Верный своему принципу «Райзам — лучшее», он выбрал Киру, словно породистую лошадь, оценивая стати и достоинства с таким расчетом, чтобы грядущий брак принес своего рода прибыль.

Кира была из хорошей семьи. Получила образование. Некоторое время работала элитной фотомоделью. Говорила на нескольких языках. Была сногсшибательно красива. Это — плюсы.

Семья Киры по статусу стояла гораздо ниже семьи Райз. Образование Киру интересовало в последнюю очередь. Фотомоделью она проработала достаточно недолго, не успев себя ничем скомпрометировать. Вдобавок к красоте обладала такой же сногсшибательной любовью к деньгам. Это — тоже плюсы, причем, гораздо большие.

Проанализировав и те, и другие, Джеффри Бартоломью Райз пришел к выводу, что именно такая супруга станет необходимым дополнением к его безупречному облику, а ее жадность не позволит ей совершать глупости типа измен мужу. Полученного образования вполне достаточно, чтобы в обществе считали Киру умницей, и явно маловато, чтобы она рискнула лезть в дела мужа.

После всей этой калькуляции Джеффри подарил Кире розовый бриллиант от Картье и отправился к ее родителям делать предложение. Свадьбу сыграли в Лондоне, медовый месяц провели в Швейцарии, по окончании оного Джефф подарил молодой жене остров (с виллой) в Эгейском море и уже готовился вернуться к работе, как вдруг…

Он ошибся. Катастрофически и по всем статьям. Такого не случалось с ним за всю его карьеру, но эта неудача с лихвой могла перевесить любые деловые успехи.

Кира раскрылась во всем блеске, словно хищный тропический цветок, питающийся насекомыми и мелкими птицами. Розовый бриллиант оказался первой песчинкой у основания огромной лестницы, по которой ослепительная брюнетка собралась забраться на вершину жизни.

Хватка у Киры оказалась железная, характер — стальной, самообладание — ледяное. Она не стала строить козни за спиной мужа и делать из него обычного идиота-рогоносца, о нет! От этого он мог бы впасть в ярость и наделать глупостей, а это в планы красавицы не входило. Поэтому Кира Райз в один прекрасный вечер пригласила супруга в ресторан и там, в отдельных апартаментах, за бокалом шампанского выложила ему все, что она думает об их совместном будущем.

Поскольку их брак был заключен в Лондоне, Киру защищали не только американские, но и английские законы. Вкупе выходило следующее.

Все имущество Джеффа автоматически делилось пополам. Имущество Киры, как свадебный подарок, оставалось в ее полной собственности. Контрольные пакеты акций наиболее крупных и прибыльных компаний также делились пополам, и Кира оставляла за собой право участвовать в управлении.

В личной жизни Кира придерживалась воистину широких взглядов. Джеффу не возбранялось иметь любовниц, эскорт-группы — да хоть гарем! Главное — чтобы никто из особ женского пола не посягал на его чековую книжку и имущество. Сама же Кира известила его о наличии некоего «давнего и верного друга», отношения с которым она прерывать не собирается и до которого Джеффу не должно быть никакого дела. Когда же он, откровенно ошеломленный и растерянный ее напором, попытался возразить, что супружеская измена во все времена считалась достаточным основанием для развода, черноволосая змея изящно помахала в воздухе гербовой бумагой, украшенной собственным автографом Джеффа.

— Помнишь наш брачный контракт, дорогой? Его составлял твой личный юрист, так что ты не соизволил вчитаться, верно? А напрасно. Дело в том, что мистер Бриджес — давний должник моего отца. Впрочем, теперь его долг аннулирован…

Джефф снова и снова перечитывал брачный контракт, не в силах поверить написанному. Он действительно доверился мистеру Бриджесу и подписал бумаги, не вчитываясь в содержание. А по ним выходило, что в случае, если инициатором развода станет Джефф, то Кире отойдет практически три четверти его состояния, не считая половины совместно нажитого…

Его ввело в заблуждение то, что абзацем выше речь шла о том же в отношении самой Киры. Вроде бы все в порядке — но теперь ему стало ясно: Кира-то ни за что на свете не подаст на развод.

Он возненавидел ее горячо и мгновенно, но Райзы умеют держать себя в руках, а Кира была деловой женщиной и вовсе не собиралась превращать его жизнь в ад, водя мужа на коротком поводке. Снисходительно похлопав его по руке, Кира изрекла:

— Перестань, милый. Мы будем примером для остальных. Проживем всю жизнь вместе и все такое. Если тебе понадобится мое присутствие на каком-нибудь светском сейшне — только свистни. И трахать можешь кого угодно, только не забывай предохраняться. Состояние Райзов получит только законный наследник.

— Как ты можешь…

— Я же не настаиваю, дурачок. Даже если мы умрем бездетными — какая нам-то разница? На тот свет миллионы все равно не заберешь, а возиться с пеленками я не сильно мечтаю. Но если это будет нужно — милости прошу. Кира Райз свято соблюдает договоренности.

Сейчас даже дико было это вспоминать, но в ту ночь, после убийственного разговора в ресторане, он занимался с женой любовью так неистово, словно и в самом деле любил ее. Хотя… не зря же говорят, что любовь и ненависть — родные сестры.

Кира и в самом деле выполняла обязательства. На всех мероприятиях высокого уровня неизменно появлялась с Джеффом под руку, мило щебетала, улыбалась и смотрела на него влюбленным взором. По счастью, таких мероприятий было немного. Пять лет назад ему пожаловали титул в Англии, три года назад чествовали, как бизнесмена года, парочка-другая юбилеев внутри семьи — всего набралось с десяток совместных выходов в свет. Хуже было другое.

После каждого такого мероприятия он занимался с нею любовью. Точно зная теперь, что она живет с любовником, Джефф больше всего на свете хотел причинить Кире хоть маленькую боль, хоть короткий приступ отвращения, и потому каждая их ночь становилась чем-то вроде оргии. Он сам не знал, какие демоны скрываются на дне его сознания, однако Кира наутро выглядела довольной как кошка, и насмешливо поцеловав его в губы, улетала к себе на остров.

Джефф так увлекся идеей этого дурацкого мщения, что пропустил и следующий удар, посильнее предыдущего.

Спустя пару месяцев после торжественного приема в Букингемском дворце, пять лет назад, Кира неожиданно нанесла визит родителям Джеффа. Нельзя сказать, что они очень любили свою невестку, но приличия есть приличия, а в подробности семейной жизни своего сына они посвящены не были.

Именно мать и поздравила Джеффа по телефону в тот вечер. Звонок раздался посреди заседания совета директоров, и Джефф не мог даже выругаться.

— Милый, мы ждем тебя к ужину! Это будет чудесный вечер. У нас Кира, и у нее для тебя подарок. Впрочем, нет — для всех нас! Не буду тебя отвлекать, приезжай поскорее, сынок.

И он, акула бизнеса, молодой и талантливый финансист, изощренный политик и стратег, даже не заподозрил, о чем идет речь, только недоумевал до конца заседания и по дороге домой.

Кира поднялась ему навстречу, румяная и смущенная, с распущенными черными волосами и сияющими глазами. На ней не было ни грамма косметики, а платье из белоснежного тончайшего шелка было сшито а-ля греческая туника. Ангел, чистой воды ангел.

Отец крепко сжал руку Джеффа.

— Поздравляю и горжусь. Род Райзов нуждается в продолжении. Надеюсь, в следующий раз побалуете маму…

— Род… Маму?..

— Но первым у вас, конечно, будет сын! Джефф перевел ошалелый взгляд на Киру.

Она улыбалась, одной рукой откидывая волосы, а другую преувеличенно бережно прижимая… к заметно округлившемуся животу.

Он с трудом досидел до конца ужина. Родители хотели, чтобы они с Кирой остались ночевать, но Джефф решительно заявил, что ему еще нужно поработать с бумагами.

Дома разразилась буря, только какая-то странная. Джефф орал так, что на шее багровыми веревками вздувались жилы, брызгал слюной, потрясал кулаками — Кира сидела, позевывая, и равнодушно смотрела по сторонам, цедя из бокала виски с содовой. Посреди очередной тирады Джефф вырвал бокал у нее из рук и с наслаждением саданул его о стену. Осколки брызнули во все стороны, но Кира даже не пошевелилась, а вот гнев Джеффа неожиданно иссяк. Осипшим голосом он процедил сквозь стиснутые зубы:

— Твой ублюдок не будет носить фамилию Райз.

Она чуть приподняла идеально выщипанную бровь.

— Мой? НАШ, мой дорогой муженек. Наш. И не ублюдок, а законный сын, зачатый… хм… в любви и страсти.

— Что ты несешь! Здесь никого нет, незачем притворяться…

— А зачем тогда ты так орешь?

— Потому что это переходит всякие границы! Я не собираюсь давать свое имя неизвестно от кого рожденному щенку женщины, с которой у меня нет ничего общего, женщины, которую я…

Она подалась вперед, и Джефф отшатнулся, испуганный и пораженный выражением ярости, исказившим классические черты этого красивого и ненавистного лица.

— Которую ты трахал во все известные места? Да? Которую заставлял заниматься таким сексом, который практикуют даже не в каждом садо-мазо-клубе? Которую имел по семь раз за ночь, на полу, на столе, в ванной и сортире, на балконе гостиницы? Которую заставлял выслушивать такие непристойности, от каких закраснелись бы даже портовые шлюхи?

— Ты… ты…

— Я, я. Именно я. Именно по мне ты елозил своим потным жирным тельцем, именно я выполняла все твои прихоти, включая те, от которых хотелось пойти проблеваться и почистить зубы! И ты еще смеешь подозревать меня в измене!

— Да ты… А презервативы?!!

Кира откинулась на спинку дивана и расхохоталась неожиданно звонким и неподдельно веселым смехом.

— Ну ты и шутник! Еще скажи, что все использованные резинки ты тщательно собирал и пересчитывал!

— Кира, я не потерплю…

Она вдруг сделалась очень серьезной и кивнула.

— Что ж, мне не хочется расставаться врагами. Ты, конечно, прав.

— Что?!

— Я имею в виду, первая же экспертиза подтвердит, что это не твой ребенок.

— Я не…

— И любой суд удовлетворит твое прошение о разводе.

Он стоял с открытым ртом и хватал воздух. Сказать было нечего. Кира вздохнула и страдальчески взялась тонкими пальцами за виски.

— Ничего не попишешь, придется согласиться на развод. Даже жаль, честное слово. Я уже как-то привыкла к тебе, суслик мой. Что ж, буду матерью-одиночкой. Еще хорошо, что у меня не будет материальных затруднений. С такими-то деньгами!

Его пальцы конвульсивно сжимались и разжимались, но с места Джефф не двигался. Кира шагнула к нему и неожиданно, высунув длинный и узкий язык, длинно провела кончиком по губам, носу и щеке Джеффа. Он отшатнулся, в ужасе чувствуя, как возбуждение захлестывает его обжигающей волной. Кира не дала ему отстраниться. Одним стремительным движением плеч она избавилась от своего шелкового одеяния и оказалась совершенно обнаженной. Прижалась к Джеффу, бесстыдно лаская его плоть прямо через одежду, промурлыкала хриплым голосом:

— Я же знаю, что тебя заводит, мой поросеночек… Чем сильнее ты меня ненавидишь, тем больше хочешь трахнуть, верно?

Он взял ее прямо в гостиной, на ковре, умудрившись весь изрезаться осколками разбитого бокала, и черноволосая женщина, извиваясь под ним, слизывала капли крови с его кожи, больше, чем когда-либо, похожая на ведьму…

Утром, уже в спальне, деловито заплетая волосы, Кира бросила через плечо:

— Не терзайся, милый. В конце концов, самое трудное все равно достанется мне. Не тебе же рожать… Считай будущего ребенка бесплатным дополнением к своему имиджу примерного семьянина. А любить его необязательно.

Саймон Джефферсон Райз родился семь месяцев спустя, в частной клинике в Салониках, где никто из персонала не говорил по-английски и потому не мог поделиться со счастливыми бабушкой и дедушкой своим удивлением по поводу веса и роста недоношенного младенца.

Теперь мальчику было четыре с половиной года, и он жил вместе с Кирой на вилле, стоящей на берегу острова Кирие, — небольшого клочка земли, омываемого бирюзовыми волнами Эгейского моря.

Бронированный «бентли» мягко затормозил на стоянке для машин руководства компании «Интелькомстар». Джефф Райз аккуратно сложил бумаги в кожаную папку и вылез из машины, мимоходом подумав о том, что надо бы увеличить нагрузку в спортзале — за последнее время он немного прибавил в весе, вылезать из машины было трудновато. Выпрямился, пригладил волосы, поправил очки в тонкой золотой оправе и в меру бодрым шагом направился к стеклянным дверям, которые уже предусмотрительно распахнул охранник в фирменной униформе.

Из окна офиса продаж, расположенного на четвертом этаже, за новым боссом внимательно наблюдали несколько пар глаз — черных, синих и карих.

Адель Гор запустила руку под пиджак и привычным движением поправила неудобный, но чертовски изящный лифчик. Не оборачиваясь, бросила через плечо:

— Между прочим, вы обратили внимание, что он неокольцованный?

Очаровательная голубоглазая блондинка Николь Дживс хмыкнула.

— Лично я — пас. Мой Адам не так богат и не так молод, но синица в руках, знаете ли… К тому же для эффективного воздействия на объект нужен постоянный визуальный контакт. А говоря по-простому, у его дуры-секретарши шансов куда больше — ведь она видит его каждый день, а мы — только раз в неделю, да и то на совещании.

Адель пожала точеным плечиком.

— Я же не о нас говорю. Мы, девочки, должны помогать друг другу. Айрин, не хочешь рискнуть? Ради такого дела могу пожертвовать свою сегодняшнюю сводку продаж по Юго-Восточной Азии.

Айрин Вулф подняла голову и спокойно кивнула.

— Я уже записалась на прием, но могу прихватить и твою сводку, Адди. Он симпатичный. По крайней мере, разузнаю, нравятся ли ему рыжие.

Шатенка Адель расхохоталась.

— Только не говори, что тебя это не волнует. Я видела, как ты на него смотрела на вечеринке.

Айрин достала косметичку и принялась обновлять помаду на губах. Закончив это серьезное дело, она очень задумчиво заметила:

— У него странный взгляд. Холодный — но не равнодушный. Словно костер подо льдом. Я пошла. Пожелайте мне удачи, девочки…

ДЕВОЧКИ

Подруг у Айрин Вулф не было. То есть таких подруг, с которыми можно часами болтать по телефону в выходные, обсуждать нижнее белье и парней, доверять секреты и устраивать антиразгрузочные дни с тортами и ликером. С детства привыкнув к одиночеству, она не испытывала большой потребности в таком общении.

Однако с коллегами по работе — а все они были женщинами — Айрин нашла общий язык довольно быстро. Основная причина этого заключалась в том, что все девушки, работавшие в отделе оптовых продаж, находились примерно в равных условиях в смысле карьеры, были ровесницами, да и образ жизни вели почти одинаковый. У большинства имелись постоянные бойфренды, две девушки недавно вышли замуж, но и одиночек хватало. Одним словом, в отделе оптовых продаж было решительно нечего делить и нечему завидовать.

Разговоры о том, как закадрить кого-нибудь из начальников, были обычным легким трепом, помогающим вместе посмеяться и расслабиться во время достаточно напряженного рабочего дня. На самом деле девушки свято соблюдали субординацию и всегда помнили о профессиональной этике. Никаких романов на рабочем месте! Это — кратчайший путь к увольнению.

Верховодила в таких разговорах острая на язык красавица Адель — одна из замужних «девушек». Ей уже исполнилось тридцать лет, замужем она была за топ-менеджером крупной мультимедийной корпорации и, согласно ее собственному жизненному плану, через пару лет она собиралась завязать с карьерой и посвятить себя семейным радостям, включая деторождение. Мужа она любила, он ее обожал.

Адель с самого начала симпатизировала Айрин, и, возможно, будь у Айрин характер иного склада, они бы могли стать настоящими подругами, но сослагательные наклонения неуместны в реальной жизни — и молодые женщины ограничивались добродушным подтруниванием друг над другом и совместным распитием кофе в конце рабочего дня.

Николь Дживс представляла собой редкий тип блондинки — Блондинка Мыслящая. Это определение ей дала неутомимая Адель, вполголоса присовокупив, что причина наличия неплохих умственных способностей Николь кроется в том, что она — блондинка ненатуральная, а перекрашенная из шатенки. Николь имела бойфренда, который был вдвое старше ее, что не мешало ей строить глазки всем остальным мужчинам, населяющим Филадельфию. Все мысли Николь, не связанные с работой, касались секса, и потому Айрин было решительно не о чем разговаривать с голубоглазой красоткой.

Энни, Джейн и Терри дружили втроем еще со студенческой скамьи и держались немного особняком, Шарлиз вышла замуж за парня, который был моложе ее на пять лет, и потому все свободное время названивала ему по телефону, изо всех сил стараясь не показывать свою тревогу насчет соблюдения «малышом» супружеской верности. Хелен была в отделе на особом положении, так как знала массу экзотических языков, вроде турецкого, финского и шведского, и потому занималась не столько продажами, сколько предварительными переговорами. Начальство ее ценило, и потому Хелен была единственной, кто держался САМУЮ МАЛОСТЬ свысока…

В целом же отдел оптовых продаж напоминал цветник, благоухающий дорогими духами. Эти женщины знали себе цену, сами распоряжались своей жизнью, были независимы и уверены в себе.

Айрин поднялась на седьмой этаж и вошла в приемную Джеффа Райза. Кабинет был отделан заново, причем если остальные офисы соблюдали стиль «техно», то здесь царила викторианская эпоха. Темное дерево, кожа, приглушенный свет настенных бра, и даже оргтехника была подобрана с таким расчетом, чтобы не резать глаз приверженцу классического английского стиля, — судя по всему, Джефф Райз именно им и являлся.

Секретарша была новая — Айрин ее никогда раньше не видела. Симпатичная вполне девица, молоденькая, разве что накрашена немного ярко, да еще ногти у нее были непомерной длины, из-за чего и происходил странный треск, услышанный Айрин еще в коридоре. Секретарша печатала на компьютере, и ее суперкоготки стучали по клавиатуре.

На Айрин девица взглянула с явным выражением превосходства, однако разговаривала вполне вежливо, предложила присесть и подождать, пока она доложит мистеру Райзу. Перед тем, как войти в кабинет начальства, разгладила на крутых бедрах юбку и едва заметным движением распахнула пошире воротничок блузки. Айрин спрятала легкую улыбку, наклонив голову. Удивительные создания — секретарши. Почти все ведут себя именно так: с разной степенью снисходительности относятся ко всему миру и подсознательно стремятся соблазнить своего босса.

Айрин задумалась, вспомнив вечеринку по поводу вступления в должность Джеффа Райза.

Он действительно привлек ее внимание, хотя красавцем его назвать было трудно. Мужчин его типа — и уровня дохода — вообще редко оценивают по привлекательности. Слишком много в них властности, слишком очевидно их высокое самомнение. Как правило, руководители такого уровня редко снисходят до собственных служащих и уж тем более не стремятся притвориться своими в доску, но Джефф Райз показался ей немного иным.

Он искренне улыбался, был вежлив и доброжелателен, сумел найти хорошие слова для всех, за кого поднимал тосты. Галантно раскланивался с дамами, хотя все они были у него в подчинении, танцевать, правда, отказался, но вполне тактично, ничуть не высокомерно.

Деловая его репутация хорошо известна. Известно и то, что он не любит надолго задерживаться на одном месте. Его занятие — игра с акциями, а вовсе не судьба конкретной компании, так что вряд ли их совместная работа продлится долго.

И еще этот его взгляд… В глубине холодных голубых глаз явственно различался скрытый огонек, и это странное сочетание будоражило Айрин — девушку, в общем, довольно хладнокровную и рассудительную. Во время вечеринки они всего пару раз встретились глазами, но она уже тогда почувствовала, что во второй раз он специально нашел ее взгляд. Возможно, что-то его в ней привлекло?..

Да нет, это все дурацкие шуточки Адель и постоянная болтовня насчет Спонсора. Понятно, что никто не говорит об этом всерьез, но если долго говорить об одном и том же, это неминуемо задержится в памяти — вот она и фантазирует от нечего делать. Сейчас ее пригласят в кабинет, и все дурацкие мысли выветрятся, останется только работа, и тогда мистер Райз увидит, что Айрин Вулф — настоящий профессионал. Возможно, даже похвалит ее за проделанную работу. Улыбнется тонкими губами, и потеплеют холодные голубые глаза, а на дне их ярче разгорится странный огонек…

— Мисс Вулф, мистер Райз ждет вас.

Айрин вздрогнула и едва не уронила папку. Ничего себе! Надо поменьше слушать Адель. Так недолго и дофантазироваться.

Она прошла в кабинет и поздоровалась с Джеффом Райзом. Он приподнялся ей навстречу — неожиданное проявление галантности, необязательной во время встречи начальника и подчиненного. Айрин уселась на предложенный стул пред самым столом мистера Райза и раскрыла папку. С удивлением заметила, что пальцы ее чуть подрагивают. Волнуется она, что ли? С чего бы — отчет самый обычный, да и нареканий никаких быть не может. К тому же еще материалы Адель — их нужно оставить мистеру Райзу…

— Это ваш «мерседес» серебристого цвета, мисс Вулф?

— А? Что, простите?.. Да, конечно. То есть — мой. А откуда вы…

— Там табличка, на боксе.

— Да, как глупо. Я и забыла.

Голубые глаза оказались совсем близко. Очки в тонкой золотой оправе придавали строгости, но теперь она ясно видела огонек…

— На самом деле я бы и так догадался, какая у вас машина. «Мерседес» вам к лицу.

Айрин в замешательстве смотрела на босса, не зная, что ответить. Джефф Райз не сводил с нее испытующего взгляда.

— Я запомнил вас на вечеринке. Вы были в серебристом платье. Хрупкая и сильная одновременно. Красивое сочетание. Стальной клинок. Осколок льда. И мощная, но элегантная машина. Это многое говорит о человеке.

Айрин призвала на помощь выдержку и многолетние тренировки. Нет больше дурнушки Айрин из Аллентауна, есть независимая красавица Айрин Вулф, топ-менеджер успешной фирмы.

— Что ж, тогда я тоже попробую угадать. Вы должны ездить на чем-то основательном и очень дорогом. «Астон-Мартин»? «Бентли»? А по торжественным случаям — «роллс-ройс»?

— Ого! Вы разбираетесь в машинах, как мужчина.

— Это комплимент?

Она сама испугалась вызова, прозвучавшего в ее словах, но отступать не собиралась. Странно идет их разговор, как-то неправильно…

— Разумеется, комплимент. Вовсе не все мужчины ценят в женщине милую бестолковость и ничего не означающее щебетание.

— Значит, вам нравятся сильные и умные женщины?

Боже, помоги! Что ты несешь, девочка?!

Голубые глаза потемнели. Огонек полыхнул чуть ярче.

— Нельзя бросаться в крайности. В жару нам нравится джулеп со льдом, в холод — горячий шоколад с корицей…

— Или виски?

— Только отборное.

— Но не чрезмерно.

— Верно. Иначе от джулепа заболит горло, а от виски — голова.

— Итак — разумный подход и четкое понимание цели?

— Браво, мисс Вулф. Мне рекомендовали вас, как одного из лучших сотрудников, теперь я вижу, что вы еще и отличный собеседник.

— Ну уж теперь-то точно комплимент. Спасибо, Посмотрите эти отчеты. Здесь полная сводка продаж за…

— А почему вы на меня так смотрели?

— Когда?

— И тогда, и теперь.

— Как именно?

— Так, словно силились что-то разглядеть. Что-то очень интересное, но плохо различимое.

— Просто у вас необычный взгляд. Обычно Большие Боссы просто скользят взглядом по лицам подчиненных, а вы смотрели иначе.

— Как же?

— Мистер Райз…

— Сейчас в Европе новое веяние. Босс и старший персонал общаются на равных. Давайте перейдем на новый уровень. Зовите меня просто Джефф. Вы ведь Айрин?

Ей стало горячо и весело. Ну и аудиенция!

— Верно.

— Ирландское имя. Вы родом из Филадельфии?

— Нет. Я живу здесь уже одиннадцать лет, но родилась не здесь.

— Где же?

— На краю света. В Аллентауне.

— Простите меня, Айрин.

— За что?

— Это была проверка. Я не думал, что вы скажете про Аллентаун. Ton-менеджеры не любят вспоминать провинциальные города своего детства. Я читал ваше личное дело.

— Вот как… Что ж, Аллентаун — не то место, куда хочется вернуться, но я его не стыжусь.

— У вас прекрасный послужной список. Количество дипломов с отличием просто поражает.

— В каком-то смысле это тоже благодаря Аллентауну. Кстати, раз уж вы читали мое досье, то догадаетесь и про машины. Мой отец был отличным автослесарем.

— И умер от пьянства.

Это было, как пощечина, как неожиданный удар в поддых. Айрин успела взять себя в руки, но Джефф Райз, видимо, успел увидеть отблеск ярости в ее глазах. В ту же секунду изменилось и его лицо. Легкий румянец окрасил скулы, участилось дыхание.

— Значит, все-таки клинок, не лед. Простите меня. Мне хотелось увидеть вас настоящую.

— Думаете, все остальное время я притворяюсь?

Он поднялся из-за стола, медленно прошелся по кабинету, остановился у окна. Спина и плечи у него были широкие, волосы на затылке были чуть заметно реже…

— Все притворяются, Айрин. Все и всегда. Вы. Я. Ваши коллеги. Мои партнеры. И даже когда мы точно знаем, что человек притворяется — все равно верим. И обманываемся.

Айрин сжала под столом кулаки. С ней творилось что-то немыслимое, странное, пугающее и неизвестное. Ей хотелось не то вцепиться мистеру Райзу в редеющие волосы… не то броситься Джеффу на шею!

— Странный у нас получается разговор, мистер Райз.

— Джефф.

— Хорошо… Джефф. Признаюсь — я смущена. Ошеломлена. Выбита из седла. Не знаю, как реагировать, потому что не понимаю, в чем смысл.

— Поужинайте со мной сегодня?

— Что?!

— Ну же, сильная и красивая женщина, смелее! Сделайте то, что хотите, а не то, что предписывает корпоративная этика. Соглашайтесь.

— На ужин с боссом?

— На ужин с мужчиной, который вас заинтересовал. И которого заинтересовали вы.

Он внезапно резко развернулся и стремительно подошел к ней. Она инстинктивно отшатнулась, потому что чувствовать запах его дорогого одеколона, его тепло, его близость оказалось неожиданно… чересчур.

Голос Джеффа Райза стал низким и чуть заметно вибрирующим. Мурашки побежали по спине Айрин.

— Вы были, словно холодный яркий луч света в темноте. Стремительная и одинокая. Красивая. Огненные волосы, белая кожа… Я не просто так смотрел на вас. На вас невозможно было не смотреть.

— Я…

— Неужели вам нравится притворяться? Разумеется, вы можете отказаться от ужина. Уверяю вас, никакой обиды не будет, вам этот отказ не повредит. Да что я говорю! Поверьте, я вовсе не из тех начальников, которые используют свое положение для давления на понравившуюся женщину. Со мной вообще такое впервые.

Просто… если мы будем притворяться, то так и не узнаем, почему так смотрели друг на друга в тот вечер. Здесь, в этом здании мы всегда будем — босс и подчиненная. Масса условностей, жесткие рамки. Если не сегодня — завтра ни один из нас не решится на вторую попытку. Поэтому соглашайтесь. Вечером встретятся Джефф и Айрин. Чтобы понять. Узнать. Познакомиться. Только и всего.

— Джефф…

— У вас глаза как море. Смешно, я терпеть не мог рыжих, всю жизнь. Мне казалось, они все плаксы. Девочки, разумеется. Вы согласны?

— Согласна. Ох… Вы что имели в виду: про плакс или про ресторан?

— Вы согласились.

— Джефф, это безумие какое-то…

Он вдруг взял ее за руку и очень серьезно произнес:

— Знаете, возможно, это моя последняя и уж точно — первая попытка совершить безумный поступок. Если бы вы знали, до чего правильную и строгую жизнь я веду, вы бы меня поняли. Ну? Даете шанс?

Она несмело заглянула в холодные голубые глаза и кивнула.

— Да.

Он с облегчением вздохнул.

— Тогда в девять, на крыше Элизиума.

Айрин давно освоила все дорогие рестораны Филадельфии, но при этих словах Джеффа едва удержалась от изумленного возгласа. Элизиумом назывался небоскреб в центре самого фешенебельного района города. Здесь помещались дорогие бутики, деловые центры, выставочные залы и элитные салоны, а на самой крыше располагался баснословно дорогой ресторан, вход в который был доступен только членам элитного клуба. Само собой, Айрин в этот клуб никак не входила, а про ресторан только слышала и изредка читала о нем, вернее, о его знаменитых и влиятельных клиентах, в глянцевых журналах.

— Хорошо. В восемь. На крыше.

Секретарша проводила ее подозрительным и явно ревнивым взглядом, но Айрин не обратила на это никакого внимания. Она вообще ни на что не обращала внимания до тех самых пор, пока не добралась до рабочего места. Здесь она уселась, включила компьютер и бездумно уставилась на голубой экран.

Из задумчивого оцепенения ее извлек ехидный голос Адель Гор:

— Значит, я была права. Не зря ты так на него смотрела. Эй, на шлюпке! Айрин! Мисс Вулф! Это мы, твои девочки, и мы сгораем от любопытства. Что ты выяснила? Как он относится к рыжим?

Айрин перевела взгляд на смеющееся лицо Адель и загадочно улыбнулась.

— Он их терпеть не может всю жизнь. Так и сказал.

ЭЛИЗИУМ

После работы Айрин Вулф заехала в салон, на массаж и макияж. Обычно умиротворяющая обстановка дорогого салона действовала на нее успокаивающе, но сегодня она была слишком взвинчена.

Все произошедшее в кабинете Джеффа Райза казалось нереальным. Стремительное признание — а чем другим можно счесть его слова? — выбило Айрин из колеи, и сейчас, лежа на массажном столе, она, вместо того чтобы расслабиться, судорожно пыталась привести мысли в порядок и хоть как-то просчитать возможные варианты поведения сегодня вечером.

Считать ли сегодняшний вечер первым свиданием? Да, несомненно. Потому что это так и есть. Значит, будем думать — что нам известно о первом свидании?

Это — своего рода разведка боем. Так, по крайней мере, написано в книге «Искусство быть вместе». Книгу эту распространяли у них в офисе по подписке, в магазинах она не продавалась, и Айрин взяла ее просто за компанию с остальными девушками. Честно говоря, многое в этом труде оказалось откровенно непристойным — скажем, Айрин не предполагала, что на хорошей глянцевой бумаге можно совершенно спокойно излагать свои соображения по поводу того, в какой именно момент лучше переходить от петтинга к оральному сексу. Однако кое-что полезное она из книги выяснила, вот и пыталась сейчас вспомнить.

Итак, разведка боем. Выявив интересующий объект, мужчина приглашает его, то есть ее, в ресторан. Здесь важно обратить внимание на характеристики того места, куда вас пригласили. В любом случае это будет территория, на которой мужчина чувствует себя спокойно и уверенно. Здесь — полное совпадение. Джеффри Райз, как пить дать, является постоянным клиентом «Элизиума».

Далее — статус территории. Если мужчина приглашает женщину в очень дорогой ресторан, это может означать следующее: он искренне заинтересован и хочет произвести сильное впечатление; он заинтересован, но не уверен во взаимности и хочет сделать женщину в некотором роде обязанной за оказанную честь; он не уверен в себе и пытается подавить женщину роскошью. Что же здесь верно в отношении Джеффа Райза? Да все, что угодно. Включая и то, что он может просто не знать о том, что существуют места попроще.

Книга в качестве альтернативы приводила следующий довод: если мужчина настроен на быстрый секс, то отнесется к выбору ресторана равнодушно — вплоть до того, что приведет свою даму в ближайший «Макдональдс». При этом формально ритуал будет соблюден, а простота обстановки даст дополнительную возможность сказать: «Дорогая, а не продолжить ли нам в более интимной обстановке?» Опять же, если мужчина не настроен продолжать общение — из «Макдональдса» проще уйти побыстрее.

Господи, да Джефф Райз наверняка в жизни не бывал в «Макдональдсе»!

Остается первый вариант и один из подпунктов…

Айрин нахмурилась, чем вызвала укоризненный взгляд косметички, накладывающей в этот момент на ее лицо теплую, остро пахнущую морем маску из целебной грязи с водорослями. Айрин честно попыталась расслабить мышцы лица и продолжала размышлять.

Она привыкла подходить к любой проблеме рационально. Не знаешь немецкого — купи самоучитель первого уровня, потом переходи к уровню два. Нужно быстро освоить бухучет — иди на экспресс-курсы. Многолетними упражнениями Айрин приучила свой мозг работать как часы, благодаря чему училась не только быстро, но и качественно, однако отношения между мужчиной и женщиной едва ли можно было приравнять к бухучету и даже к немецкому. Скорее уж к китайской иероглифике.

Ладно. Попробуем иначе. Ее пригласили в дорогущий ресторан, так что первая проблема — дресс-код. Тут все в порядке. Осталось сообразить, какой стиль в одежде нравится Джеффу.

Если вспомнить его кабинет — он явно тяготеет к английской классике. Учитывая ее рыжие волосы и зеленые глаза… Пожалуй, зеленый шелк, воротник-стойка, неглубокий, но интригующий вырез и изумрудное колье — есть у нее такое, не сказать, что очень шикарное, но камни довольно крупные и чистые. Не забыть палантин. Косметика — обычный вечерний вариант, только чуть поглубже оттенок теней и чуть побольше тонального крема.

Решив эту проблему, Айрин немного успокоилась. Все остальное не так важно. Как и в оптовых продажах, здесь нужно будет правильно начать разговор, а потом некоторое время слушать. Постараться понять, что интересует кли… то есть, Джеффа Райза. Выяснить, любит ли он Говорить, Слушать или Беседовать, после чего придерживаться выбранной тактики. Станьте зеркалом собеседника, почувствуйте к нему искренний интерес, и пусть он отразится в вашем зеркале…

Айрин повеселела и расслабилась по-настоящему. Ну что, в самом деле! Во время годовых отчетов на ковре у начальства бывает гораздо страшнее. За эти годы Айрин удавалось находить общий язык практически с любыми клиентами, неужели она не сможет понять, что собой представляет Джеффри Райз?

После косметического салона она поехала домой, приняла душ и медленно, тщательно оделась. Вызвала на полвосьмого такси, сложила в крошечную шелковую сумочку всякие мелочи, вроде пудреницы, носового платка и флакончика духов, поколебавшись, сунула туда же кредитную карточку. Кто его знает, может босс — жадина?

Последние четверть часа перед отъездом, согласно советам мудрой неприличной книги, Айрин просто отдыхала в гостиной, включив негромкую спокойную музыку и приказав себе не нервничать. В итоге самым первым оценил результаты всех проведенных мероприятий таксист: он восхищенно щелкнул языком, показал большой палец, а потом страшно смутился и торопливо нырнул за руль. Его можно было понять. Когда с высокого крыльца симпатичного дома спускается отпадная рыжая красотка на высоченных каблуках и королевской походкой шествует к машине, одной рукой изящно придерживая на груди переливающийся серебром палантин, из-под которого благородно высверкивают зеленые камушки… Птица высокого полета, сразу ясно. Поэтому таксист даже глазом не моргнул, услышав адрес. Таким кралям в «Элизиуме» самое место.

«Элизиум» возвышался над городом, словно ледяная сверкающая стрела. Собственно, небоскребов в Филадельфии хватало, но этот был особенным. Построенный в самом старом и фешенебельном районе города, он не терялся среди своих собратьев, а красовался в гордом одиночестве — в центре дома были в основном пяти-шестиэтажные.

На крыше сверкающего красавца размещался одноименный ресторан, слава о котором гремела едва ли не по всей стране. Существующий исключительно по прихоти и во имя исполнения желаний самых богатых людей, ресторан поражал воображение даже тех, кто с рождения привык к роскоши, а его кухня могла удовлетворить самые взыскательные вкусы.

Общего зала здесь не было — «Элизиум» был построен по принципу пчелиных сот, где каждой ячейкой был отдельный зал или кабинет. Обстановка и стиль оформления не повторялись ни разу — здесь были и Китайская Пагода, и Салун в Колорадо, и Русские Хоромы, и Маленький Версаль… Музыка звучала словно бы ниоткуда, но это не было магнитофонной записью — в «Элизиуме» играли только живую музыку, но музыканты располагались на специальных маленьких эстрадах, искусно отгороженных специальными ширмами и занавесями. Ни единый аромат с кухни не долетал до посетителей, и если уж зал назывался Австралийский Эдем, то и пахло здесь анемонами и лилиями.

Любой из официантов знал несколько иностранных языков и умел быть совершенно невидимым. Столовые приборы подавались исключительно серебряные, хотя для особых гостей имелись и золотые наборы. Тончайший фарфор тарелок, прозрачный и звонкий хрусталь, белоснежные скатерти и хрустящие салфетки, ароматические свечи, плавающие вместе с орхидеями в плоских вазах…

Любоваться этой красотой могли очень немногие. Закрытый клуб «Элизиум» насчитывал всего пятьдесят постоянных членов, каждый из которых, разумеется, волен был приглашать своих гостей. Однако никто из чужих, даже если ему по карману было оплатить счет за ужин, сюда попасть не мог.

Джеффри Райз заказал столик в небольшом кабинете с выходом на открытую балюстраду. В углу кабинета горел камин, обстановка была выдержана в багряно-коричневых, спокойных и немного мрачных тонах. Пол устилали медвежьи шкуры, вдоль одной из стен тянулся удобный кожаный диван с резными подлокотниками.

Джефф Райз любил приглушенные цвета. Он был человеком ночи, теперь, в тридцать восемь лет, он это ясно понимал. Днем все было слишком ярким, словно обнаженным, бьющим по нервам и глазам, стремительным и раздражающим, но ночью…

Ночью не видны изъяны, которые так безжалостно высвечивает дневной свет. Ночью все то, что кажется безумным и непристойным днем, выглядит уместным и вполне допустимым. Ночью не нужен скучный деловой костюм, и даже привычные очки в золотой оправе, потому что ночью необязательно хорошо видеть и выглядеть. Главное — чувствовать ночь. Вдыхать ее чувственный аромат. Пить разлитое в воздухе сладострастие.

Ночь позволяет преображаться в кого угодно. Обнажать свою суть. Переступать запреты. Ибо ночь все скроет. И даже дьявольский огонек на дне холодных ледяных глаз покажется всего лишь отблеском огня в камине…

Он с наслаждением отпил глоток шерри — тягучего, темного, терпко пахнущего вишневой смолой. Прошелся по комнате, придирчиво оглядел безупречный стол, потом вышел на балкон.

Интересно, какой она предстанет перед ним сегодня? Айрин… Айрин… Отзвуки кельтских баллад, звон клинков и щитов, дьявольский хохот воинов, разукрашенных сине-зелеными разводами татуировок, обнаженные груди пленниц, которыми овладевают все по очереди, а потом все вместе…

Хороший выбор кабинета. Если он в ней не ошибся, то она будет выглядеть по контрасту со всем этим светлой, холодной и стремительной. Такой, какой он ее запомнил на корпоративной вечеринке.

Жаль, пока еще нельзя приказать ей надеть то же самое платье, серебристое, в котором она была похожа на Снежную Деву. Ничего. Если он в ней не ошибся, то скоро все изменится. Он сможет приказать ей все, что угодно.

Потому что ни одна, ни одна, черт подери, проклятая шлюха больше никогда в жизни ничего не прикажет ЕМУ!

В скоростном лифте она еще чувствовала себя вполне уверенно, но, войдя в роскошный холл «Элизиума», оробела, словно шестнадцатилетняя девчонка из заштатного городишки Аллентауна. Впрочем, так-то уж нет, конечно. Той девочки больше на свете не было. Но колени у нее подрагивали.

Метрдотель величаво поклонился Айрин и безмолвно простер руку к двери. Чувствуя себя Синдереллой, впервые входящей в королевский замок, она сделала первые шаги, а потом — потом отворилась резная дверь, и Айрин разом забыла все свои страхи. Теперь все силы надо было бросить на то, чтобы не вертеть головой по сторонам и не разевать от восхищения рот.

Все такой же безмолвный метрдотель провел ее через несколько залов и с гораздо более почтительным поклоном распахнул перед ней следующую дверь, после чего неслышно отступил в тень портьер и канул во тьму.

Айрин Вулф стояла на пороге самого шикарного и самого мрачного помещения, которое ей только приходилось видеть.

Все-таки Англия, пробормотал Опыт Менеджера по Продажам.

Надо было надевать красное и рубины, пискнула Настоящая Женщина.

Если это не соблазнение, то я уж и не знаю, как оно должно выглядеть, предостерегающе вскинулся Здравый Смысл — Лучший Друг Девушек.

А потом из дверей балкона к Айрин шагнул такой мужчина, что все внутренние голоса разом заткнулись.

Джефф Райз был одет в белоснежную рубашку и узкие черные брюки с широким шелковым поясом. Темные тонкие волосы мягкой волной ниспадали на лоб. Очков на нем не было, и голубые глаза двумя прозрачными бриллиантами горели на гладко выбритом, холеном и красивом лице. Он стремительно подошел к оцепеневшей Айрин и взял ее за руку.

— Айрин! Как я рад вас видеть. Если бы вы только это знали.

Словно во сне, Айрин Вулф прошла по пушистой медвежьей шкуре и села на стул с высокой резной спинкой. Потом перед ней оказался бокал с темным как кровь вином, и она взяла его машинально, отпила, даже не почувствовав вкуса, потому что Джефф Райз смотрел на нее с восхищением, и, стало быть, надо забыть все дурацкие книги и руководства, перестать строить планы и признаться себе честно: она влюбилась в собственного босса!

— Почему вы не едите?

— Не знаю. Наверное, все еще не могу опомниться.

— Вам нравится здесь?

— О да! «Элизиум» похож на сказку.

— Я никогда не любил сказки, в которых не было принцесс. Вы знаете, что ваши глаза ярче изумрудов?

— Джефф, умоляю, не смущайте меня. Я и так не могу прийти в себя.

— Умолкаю, тем более что комплимент вышел казенный. Говорите теперь вы. Расскажите мне о себе. Как давно вы на фирме, как попали сюда, о чем мечтали в детстве? Мне интересно все.

— Ох… Боюсь, правда меня не слишком украсит.

— Что ж, правда редко кого красит, но я уверен, что вам нечего стыдиться в своей жизни. Ваш послужной список впечатляет.

— Думаю, все началось с того, что я очень хотела уехать из Аллентауна. Точнее, понимала, что не смогу там остаться. Выход был только один — учиться.

— Знаете, не все юные девушки так думают.

— Знаю, но для всех остальных вариантов требовались внешние данные, а у меня их не было.

— Шутите? Да вы же красавица!

— Скажем так: это еще один диплом с отличием. И потом, Красавицей гораздо легче стать, когда есть деньги и независимость. В Аллентауне у меня не было ни того, ни другого.

— Значит, вы завоевали Филадельфию одиннадцать лет назад…

— Не совсем так. Одиннадцать лет назад я только приехала. А завоевать Филадельфию… Не думаю, что это возможно. Я завоевала независимость и возможность выбирать самой, где жить.

— Вы всегда мыслите рационально? И всему можете дать четкое определение?

— Всему — вряд ли. Думаю, я все еще не слишком уверена в себе. А когда человек не уверен в чем-то, он стремится дать этому определение. Как в детстве: чтобы избавиться от страха, надо его нарисовать.

— Гм… Может, и мне попробовать? Хотя картина выйдет малопристойная.

— Не верю. Вы не такой.

— А какой я, Айрин? Нет, не отводите глаза. Вы знаете про меня достаточно, чтобы мнение сложилось, и слишком мало, чтобы оно было предвзятым. Расскажите. Пожалуйста.

— Что ж, попробую. Вы — удачливый бизнесмен. Не авантюрист. Не нарушаете закон.

— Почему вы так решили? То есть не про бизнесмена, а про все остальное?

— Вы публичный человек, Джефф, и я кое-что знаю о вашей семье. Вернее, о династии Райзов. Авантюристами обычно бываю те, кто только начинает. При отсутствии опыта его заменяет риск.

— Обидно…

— Вот уж не думаю! Вспомните историю Дикого Запада. Это же сплошные грабежи и налеты. Но уже дети первопроходцев получали образование и преумножали капитал отцов вполне цивилизованным способом. А авантюризм — для него в жизни место всегда найдется.

— Успокоили. Ладно, давайте дальше. Какой я еще?

— Там, на вечеринке… мне показалось… вы одинокий. Нахальство, да?

— Я же сам просил вас дать мне оценку. А почему вы решили это именно тогда? Мне казалось, я вполне удачно изображал веселье.

— Вот вы и ответили. Я видела ваши глаза. В них веселья не было. Вы говорили хорошие тосты, но так и не выпили свое шампанское. Вы изо всех сил старались сделать людям приятное, но никто не подумал сделать приятное вам.

— Что ж, сегодня я беру реванш. Мое приглашение приняла прекрасная женщина, которая к тому же очень умна, проницательна и добра. Давайте выпьем за вас, Айрин.

— Спасибо… Джефф.

Разговор был странным. Балансировавшим на грани откровенности и недоговоренности. Тактика разведки боем блестяще воплощалась в этом разговоре. Только во время десерта — что-то фантазийное из фруктов, взбитых сливок и облака ароматов Востока — Айрин, вернее, небольшая часть ее мозга, сообразила, что ее собственный план провалился. Джефф Райз просто не дал ей шанса выяснить, что он за человек, зато прекрасно выяснил все насчет Айрин, используя примерно такую же тактику.

В результате весь вечер рассказывала она, а Джефф слушал. Кивал, вздыхал в нужных местах, улыбался и хмурился, иногда задавал наводящие вопросы, а паузы заполнял комплиментами, причем не дежурными, а очень серьезными и по-настоящему приятными.

Она рассказала и про Аллентаун, и про пьянство отца, и про бессонные ночи, проведенные за чтением бесконечных и разнообразных учебников — только про Клиффа не сказала ни слова. Даже не упомянула, хотя про остальные свои романы рассказала, не смущаясь и не жеманясь.

Почему-то про Клиффа она так и не сказала… Возможно, потому, что про Клиффа она не сказала бы никому и никогда. Это было слишком ЕЕ.

А между тем над городом сгущалась тьма, и отдаленные всполохи света на горизонте приблизились, стали полноценными молниями, а в раскрытые балконные двери ворвался свежий ветер. Он был чистым и пьянящим, потому что на такой высоте его не засоряли ни песок, ни сломанные ветки, ни запахи бензина и раскаленного асфальта. Именно благодаря порыву этого ветра Айрин поняла, как горят у нее щеки, шея, плечи, как пылает все тело, и это вовсе не потому, что в комнате жарко.

За пару часов она рассказала о себе все. Полностью открылась перед человеком, который, мало того, что являлся ее боссом, так еще и был совершенно ей незнаком. Но она открылась ему, и теперь, еще не зная того, находилась полностью в его власти.

Джефф бросил короткий взгляд в сторону балкона, поднялся и подошел к распахнутым балконным дверям. Ветер разметал темные волосы, белая рубаха с расстегнутым воротником облепила его торс, словно ткань была мокрой. Айрин судорожно проглотила комок в горле. Джефф обернулся и протянул ей руку. Его голубые глаза неотрывно смотрели на Айрин, гипнотизировали, лишали воли, обещали неизведанное, околдовывали…

— Идите сюда, Айрин. Захватите шампанское и идите сюда. Нас ждет самое незабываемое зрелище, которое только может подарить «Элизиум» — ночная буря…

БУРЯ

Она поднялась и послушно подошла к Джеффу. Пальцы, сжимавшие бокал с шампанским, не дрожали, но внутри у Айрин все так и ходило ходуном. Подгибались колени, в ушах шумела и грохотала кровь.

Я слишком много выпила. Слишком много говорила. Я опьянела — и скорее от разговоров, чем от вина…

Джефф ни на секунду не отпускал ее взгляд. Он не хотел дать ей возможность ускользнуть из сетей, которые так тщательно и аккуратно расставлял вокруг зеленоглазой красотки весь вечер.

К тому же она его всерьез заинтересовала.

С тех пор, как Кира почти безвыездно поселилась на своем дурацком острове вместе с любовником и ребенком, Джефф довольно часто ощущал пустоту в душе. Он был не готов пуститься во все тяжкие и завести себе официальную любовницу, однако темные демоны, которых разбудила в нем Кира, начинали все сильнее терзать его изнутри.

Одно время спасала работа, а потом Джефф понял, что ему банально нужна женщина. Половая партнерша. И тогда он решился прибегнуть к услугам закрытого и отчаянно дорогого клуба.

После долгого и тщательно законспирированного выяснения всех подробностей, он выбрал заведение, в котором, согласно прайс-листу, с пониманием относились к ЛЮБЫМ пристрастиям клиентов. Поздним вечером приехал в клуб, сменив по дороге три такси. Как в идиотском шпионском боевике, наклеил усы и нацепил парик.

Отчаянно труся, прошел вслед за распорядителем, который вихлял задницей и строил глазки мужчинам. Разместили Джеффа в специальной нише, отгороженной от зала густой вуалью с зеркальным напылением. Джефф всех остальных видел — они его нет.

Для начала к нему выходили какие-то намазанные шалавы, подсаживались за столик, пытались завести с ним разговор, но ни на одну из них Джефф не среагировал. И тогда ему показали приват-стриптиз.

Огненно-рыжая, гибкая танцовщица была совершенно голой. У нее было сильное, натренированное тело, отличная фигура, а на ярко-алых, карминовых губах змеилась презрительная усмешка. И танец был под стать ей — жгучий, яростный, подавляющий и завораживающий. Короче говоря, рыжая девка просто изнасиловала ошеломленного Джеффа, а он и не заметил, как это случилось.

Зато отдышавшись, немедленно пришел в ярость. Возможно, окажи рыжая сопротивление его бешенству, останься она в своем сценическом образе валькирии-завоевательницы, ничего бы и не случилось, но она немедленно превратилась в покорную, готовую на все рабыню, и от этого он разъярился еще больше. Девица с трудом успела увести его в отдельный кабинет, и там Джефф куражился над ней до самого утра.

Щедро одарив измученную девку чаевыми и расплатившись по счету, Джефф уехал домой и целую неделю жил спокойно, но потом решил вновь наведаться в ночной клуб. И вот тут его ждал неприятный сюрприз. В одном из посетителей он с ужасом узнал старинного приятеля своего отца. Тот Джеффа вроде бы не заметил, да и заметил бы — не узнал, однако молодой Райз впал в оцепенение и на девиц уже не реагировал. Посещение подобного заведения пахло скандалом, особенно, если об этом узнает пресса. Больше в тот клуб Джефф не ходил.

Со временем он наловчился пользоваться интимными услугами, заказывая номера в дешевых гостиницах и вызывая шлюх по телефону, но это не приносило полной разрядки, так как классом эти жрицы любви были несравнимо ниже, в основном глупы как пробки, и потому некоторых пожеланий клиента могли не понять. Скандала же Джефф по-прежнему боялся, как огня.

Зато теперь он точно знал, какой тип женщин его возбуждает. Сильные, уверенные в себе красавицы, которые в постели начинают вести себя как рабыни, выполняя любые его прихоти. Зеркальное отражение Киры. Только с одним маленьким отличием: Кира могла себе позволить на следующее утро вновь изображать хозяйку положения, собственно, она ею и была. Шлюхам это воспрещалось.

Таким образом Джефф Райз на протяжении трех последних лет одновременно лелеял и лечил свои чудовищные сексуальные комплексы, не замечая того, что превращается в обычного извращенца. Он попросту не задумывался об этом. Одного раза в неделю ему вполне хватало, нервы пришли в норму, а уж что там в голове — какая разница!

Айрин Вулф стала чем-то вроде катализатора химической реакции, причем дело было вовсе не в ней самой и не в ее прекрасных внешних и внутренних качествах. На корпоративной вечеринке, в своем серебристом облегающем платье, с рыжими волосами и белой кожей, она на мгновение показалась Джеффу той рыжей танцовщицей. Возбуждение, охватившее его в тот же миг, было очень кратким, но зато необычайно сильным. За этот короткий миг лицо Айрин Вулф, словно фотография, намертво впечаталось в мозг Джеффа, а за прошедший месяц желание увидеть девушку еще раз превратилось в навязчивую идею.

Прибавьте к этому то обстоятельство, что на людях Джеффри Бартоломью Райз по-прежнему оставался невозмутимым и безупречным бизнесменом-небожителем, свято соблюдающим приличия, и вы получите точное представление о том пожаре, который бушевал в груди Джеффа.

Приглашая ее в ресторан, он не был уверен в том, что все закончится постелью. Он никогда не бывал в этом уверен, секс всегда случался у него спонтанно — так он думал. Разговор с Айрин Вулф в кабинете давал некоторую надежду на продолжение истории: к счастью, вблизи она его не разочаровала, да и реагировала на его вопросы нестандартно, интересно, но никаких гарантий это не давало.

То, как быстро она поддалась на классическую расстановку ловушек, как быстро раскрылась в разговоре, как выложила всю свою подноготную, доказывало только одно: Джефф ее заинтересовал и в определенном смысле подчинил своей воле, а это, в свою очередь, давало неплохие шансы на продолжение. К тому же меню ужина он составил лично, и многие блюда содержали природные афродизиаки, в чью силу Джефф верил безоговорочно. Плюс некие патентованные капли для женщин, добавленные в шампанское, которое пила только она. Грозу же вообще следовало считать даром небес.

Она так часто упоминала о его необычном взгляде, что он решил использовать это в качестве решающего аргумента. Сверлил девицу взглядом, не давал ей отвести глаза — господи, да любой достаточно опытный бизнесмен обладает даром гипноза в той или иной степени! Один из самых святых законов рынка: дай клиенту то, что он хочет. И неважно, что ты даешь ему на самом деле.

Без очков он видел лицо девушки чуть расплывчато, смазанно, но и это было к лучшему — меньше индивидуальности, больше простора для фантазии. Сейчас она могла с одинаковой легкостью стать для него и рыжей стриптизеркой из ночного клуба, и даже черноволосой и развратной ведьмой Кирой, благо, фигуры у них были похожи.

Джефф протянул руку и притянул девушку чуть ближе к себе. Молнии сверкали все ярче, струи дождя уже захлестывали балкон. Сейчас нужно произнести несколько успокаивающих, обычных слов, слегка улыбнуться, усыпить бдительность, одновременно провоцируя, а потом ошарашить напором, сломить остатки сопротивления… Хотя, если судить по лихорадочному румянцу, кончику языка, то и дело пробегающему по приоткрытым губам, и тому, как часто она разглаживает на себе невидимые складки невесомого зеленого шелка, девушка созрела. Значит, надо рисковать. В случае неудачи есть элегантный выход — отойти, прижаться лицом к портьере и глухо пробормотать слова извинения, но так, чтобы она сама почувствовала себя виноватой. В этом случае процесс немного затянется, но она обязательно будет искать следующей встречи. Законы рынка и купли-продажи неизменны. Нужно просто иметь чутье.

Айрин едва не заорала, когда Джефф стиснул ее пальцы. Слишком напряжены были ее нервы, слишком сильный жар бушевал в крови. Стремительность происходящего выбила почву у нее из-под ног, и прежняя рассудительная Айрин, всегда четко оценивавшая свои поступки, растерялась, уступила место совсем другой, неведомой женщине, живущей лишь инстинктами и чувствами.

Комната, в начале вечера казавшаяся слишком темной и душной, теперь плыла у нее в глазах, источая сладкий аромат гвоздики и мускуса. Отблески огня в камине то и дело меркли в яростных бело-голубых вспышках молний. Тело Айрин, такое знакомое, ухоженное и привычное, стало чужим: оно странно и болезненно реагировало на самые простые прикосновения, на запахи, на свет…

Джефф вопросительно улыбнулся, а она еле удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Что происходит, Господи, что происходит…

— Вы дрожите, Айрин? Что с вами? Боитесь грозы?

— Н-нет… Все вместе… Душно — и свежий ветер в лицо. Огонь в камине — и огонь небесный. Вы… мой босс — и просто красивый мужчина…

— Знаете, что? Давайте выпьем на брудершафт и полюбуемся грозой. Может, хоть тогда вы забудете, что я ваш босс.

Он улыбался милой, интеллигентной, ничего не значащей улыбкой. Он держал ее за руку. У него в руках был бокал с кроваво-красным вином, у нее — шампанское, исходящее золотыми искрами и какой-то бесшабашной, отчаянной радостью.

Жить! Впервые в жизни чувствовать себя невесомой и легкой, словно рваные тучи, несущиеся по небу.

Дышать! Задыхаться от свежего ветра, пить аромат гвоздики и мускуса, сосновых поленьев в камине, свежего ветра, врывающегося в комнату.

И понимать. Понимать, что прежняя жизнь, нет, жизни, закончились безвозвратно, как когда-то закончилась жизнь в Аллентауне, а до того — детство, а потом краткая и нелепая любовь, которая и любовью-то стать не успела… Сейчас все будет иначе. Потому что это — новая Айрин, совсем чужая, неизвестная, немного пугающая, похожая на древнюю жрицу или даже на Богиню…

Богиня. Та, у которой нет имени и тысяча имен. Вечно юная и самая мудрая. Дающая жизнь и жизнь забирающая. Все верно: забрали у дурочки Айрин ее прежнюю жизнь, дав взамен новую…

Звон соприкоснувшихся бокалов. Сплетенные неловко накрест руки. Осторожное прикосновение губ — и оглушительный раскат грома, напугавший обоих.

Звон разбившихся на полу бокалов. Золотые искры шампанского, взрывающие темно-бордовую кровь вина.

Руки-когти, руки-щупальца, руки-ветви, лианы, корни…

Тело — огонь. Губы — языки пламени. Гвоздика и мускус, резкий запах озона, тугие плети дождя, в отчаянии бичующие грешную плоть тех, кто не слышит более ничего.

Айрин задыхалась, словно после быстрого бега. Сгорала в огне, хотя на балконе было холодно. Судорожно впивалась пальцами в широкие плечи, прижималась всем телом, стремясь раствориться в мужчине, стать с ним единым целым… Хриплый вздох вырвался из груди Джеффа, он стиснул ее так крепко, что она невольно охнула, а потом с диким первобытным восторгом почувствовала, что он рвет на ней платье.

Когда их губы слились в жарком поцелуе, она начисто забыла о том, что ничего не умеет. Сегодня, сейчас, здесь, с этим мужчиной она была королевой — нет! Богиней любви! Иначе и быть не могло — ведь в объятиях ее сжимал бог.

Изумрудные клочья шелка упали на каменный пол, и на белой коже рассыпали зеленые искры изумруды. Разума не было, не было ничего, ни прошлого, ни будущего, потому что незачем.

Айрин сгорала и была счастлива. Отдавалась с восторгом и упоением, не замечая боли, не слыша свистящего прерывистого дыхания мужчины, возившегося сверху, не слыша странных, безумных слов, которые срывались с его губ. Она плыла себе одна на волнах потрясающе долгого, яростного оргазма, сотрясшего ее тело задолго до того, как Джефф ею овладел.

И уже готовясь ринуться в пучину собственного любовного безумия, Джефф подумал напоследок: а капельки-то хоть куда!

Гроза утихла ближе к рассвету, и тогда же к обезумевшим от страсти любовникам постепенно вернулся разум. Или то, что могло его хотя бы частично заменить.

Джефф Райз лежал на спине и тяжело, с присвистом дышал. Капли — это хорошо, но так и сердечный приступ заработать недолго. К тому же у него почти не было шансов проявить собственную фантазию — все силы ушли на удовлетворение неуемной страсти рыжеволосой.

Айрин чувствовала себя так… как чувствуют себя, наверное, ангелы в полете над грешной землей. Никакого земного притяжения. Собственный вес — вес пера.

Она была пустой и легкой, словно ночной ураган продул ее всю насквозь, оставив лишь невесомую оболочку тела. Айрин осторожно повернула голову — и уперлась взглядом в тяжело вздымающуюся грудную клетку мужчины. Легкий укол сомнения неприятно напомнил о реальности происходящего. Ей казалось, что всю ночь в объятиях ее сжимал совсем другой мужчина, могучий и мускулистый, с идеальным телом и нежными сильными руками. Более того, она могла поручиться, что на груди того, ночного любовника росли густые жесткие волосы — несомненный признак мужественности. Тело того, кто лежал рядом с нею сейчас, было белым и немного рыхлым, а на груди вместо густых зарослей едва вились редкие рыжеватые волоски. Раскинутые руки не могли потрясти воображение мощными бицепсами, на бедрах явственно виднелись жировые складки, а то, что она пока еще не осмеливалась назвать словами, выглядело и вовсе непрезентабельно.

Впрочем, все это она отметила быстро и машинально, а потом сразу же забыла, потому что вместе с разумом на нее нахлынули и чувства, и немалую часть их составляла благодарность за действительно прекрасную ночь любви.

Будь Айрин Вулф чуть искушеннее в сексе, она бы, разумеется, вспомнила, что благодарность должен испытывать, скорее, ее партнер, ибо инициатива сегодняшней ночью принадлежала исключительно ей, но Айрин Вулф искушенной в сексе не была. Рядом с ней лежал Джеффри Райз, который отныне стал для нее просто Джеффом, и все его складки и слабые бицепсы ничего не значили — он был ее мужчиной, и точка!

Потом она резко села, подтянув колени к груди, огляделась по сторонам и издала слабый стон отчаяния. Джефф приоткрыл один глаз и по-хозяйски погладил ее по бедру.

— Что случилось? Тебя что-то беспокоит?

— О да! Меня беспокоит, не обеспокоит ли окружающих то, что мне придется покинуть это здание абсолютно голой. Взгляни, что ты наделал, варвар!

Она подняла зеленые лохмотья, вчера вечером бывшие ее платьем. Критически рассмотрела и отбросила изодранную паутину, в прошлой жизни служившую ей колготками. Поискала взглядом, но так и не нашла трусики. А потом прижала ладони к щекам и расхохоталась.

— Джефф, Джефф, это было безумие! Такое ощущение, что я ночью попала в торнадо.

— Ну нет! Если говорить о жертвах торнадо, то это, скорее, я. Мисс Вулф, ты была ненасытна и неукротима. Странно, что я все еще жив.

Она легла ему на грудь, ее зеленые искрящиеся глаза оказались совсем близко. Джефф осторожно подвинул ее — мочевой пузырь держался из последних сил. Впрочем, Айрин ничего не замечала — в том числе и того, что в поведении ее любовника явственно наметилось легкое нетерпение.

Он терпеть не мог всех этих совместных утренних пробуждений. После игр с Кирой он всегда уходил к себе в спальню, принимал душ и ложился спать, а о проститутках и говорить нечего — они выставлялись за дверь сразу же по окончании сеанса.

И вообще, сейчас ему было не до любовных игр. Ему нужно было решить сразу несколько возникших проблем.

Во-первых, членам клуба «Элизиум» не возбраняется делать что угодно, лишь бы соблюдались внешние приличия. Конфиденциальность здесь — главный принцип, но важно, чтобы дама, с которой Джеффри Райз провел в отдельном кабинете несколько часов, покинула «Элизиум» в том же виде, в котором пришла. Во всяком случае, не голой.

Во-вторых, надо понять, что ему делать с Айрин Вулф дальше.

Решение нашлось, и быстро. Простой расчет подсказывал, что Айрин Вулф в качестве любовницы куда удобнее, чем проститутки в гостиничных номерах. Пресловутая профессиональная этика и достаточно высокий интеллектуальный уровень удержат ее от разглашения тайны, к тому же ей не надо платить за секс. Не то, чтобы миллионер Джефф Райз был сквалыгой, но богатый человек — это не тот, кто много тратит, а тот, кто хорошо считает.

Самое же главное — он пока так и не выяснил, какова Айрин Вулф в сексе на самом деле. Сегодняшняя ночь не в счет — патентованный стимулятор полового влечения оказался на высоте, да и с дозой Джефф явно переборщил. Теперь хорошо бы посмотреть на Айрин, так сказать, в натуральном виде.

Больше он не будет таскать ее по ресторанам. Конфиденциальность конфиденциальностью, а афишировать наличие любовницы, да еще подчиненной, ни к чему. Айрин Вулф вполне можно перевести на должность референта, и тогда ни у кого не вызовет подозрения то, что она будет изредка заезжать к нему домой с деловыми бумагами. Изредка — потому что одного раза в неделю достаточно, но можно и раз в две недели…

— Джефф!

— Я все слышу, детка. Погоди, не дави мне на живот. Сейчас все решим.

Он позвонил по телефону портье и сделал заказ, который, по счастью, принесли раньше, чем завтрак. Зеленое шелковое платье было совсем другого покроя и оттенка, но формальности были соблюдены. Дама пришла в зеленом — в зеленом и уйдет. Колготки и белье он заказать не осмелился, поэтому в лифте, несущем их с небес на грешную землю, вдоволь насладился запретными ласками, настойчиво шаря под подолом Айрин и испытывая от этого истинное наслаждение.

Раскрасневшаяся и хорошенькая, девушка запрыгнула в такси и послала Джеффу воздушный поцелуй, проворковав:

— До встречи, босс!

И одними губами — «Я люблю тебя!»

Такси тронулось, и Айрин не успела разглядеть брюзгливо-озадаченного выражения, появившегося на лице Джеффа Райза.

А не промахнулся ли он? Вдруг бестолковая девка вздумает похвастаться перед подружками?

«Люблю…» Глупые создания! Стоит оттрахать их во все тяжкие, как они немедленно воображают, что это любовь. Впрочем, пусть тешатся, лишь бы не делали неправильных выводов, вроде «и жили они долго и счастливо, а умерли в один день».

Ладно. Там будет видно. В любом случае пока не до этого. Работа зовет, бизнес не дремлет. Трудовые будни миллионеров гораздо круче, чем у пролетариев, ибо не знают выходных.

ТРУДОВЫЕ БУДНИ

Опасения Джеффа Райза были совершенно напрасны. Айрин Вулф даже и в мыслях не держала рассказывать о случившемся подругам. Во-первых, и мыслей-то особых у нее не было. К счастью, наступили выходные, и она смогла собраться с мыслями хоть немного.

По приезде домой (на рассвете, босая, с шалыми и счастливыми глазами), Айрин только и смогла, что принять душ и завалиться спать. Проспала она до вечера субботы, проснувшись, приготовила себе калорийнейший до безумия ужин, открыла бутылку мартини и уселась в гостиной, намереваясь подвергнуть себя самоанализу.

Выходило следующее: любовь с первого взгляда существует, и именно она поразила Айрин Вулф… ну и Джеффа Райза, скорее всего, тоже. Потому что нельзя же предположить, что Джефф Райз относится к тому типу мужчин, которые тянут женщину в постель на первом же свидании? Это, скорее, стиль жителей Аллентауна, но никак не бостонских миллионеров.

С первого, так с первого. Теперь следует обсудить — с самой собой — план дальнейших действий. Разумеется, никаких откровений на работе. Если об этом станет известно, она повредит Джеффу, его деловой репутации, а этого делать нельзя. Значит, на работе следует вести себя как обычно, благо, дел у нее полно, к Джеффу первой не лезть, ждать пятницы, когда у них заведено ходить к начальству с отчетом.

Она неожиданно вспомнила ночные безумства и невольно стиснула колени — так сладко заныло у нее внутри. Нужно успокоиться, иначе дожить до пятницы будет трудновато.

Айрин потянулась всем телом, огладив себя по груди и животу, счастливо зажмурилась и засмеялась, одна в тишине своей шикарной квартиры. Будущее было неясным, но, несомненно, радужным.

Следующие несколько недель Айрин прожила как в угаре. Опасения по поводу продолжения их с Джеффом отношений оказались напрасны, а тактика «вести себя как обычно» дала сбой в первую же пятницу. Потому что Джефф, едва она закрыла за собой дверь, накинулся на нее с такими яростными поцелуями, что она рассыпала все свои отчеты и не вспоминала про них еще Минут двадцать.

Нет, они, конечно, не занимались ЭТИМ прямо на столе Джеффа, но были весьма, весьма близки к этому. Просто оба понимали, что на работе и у стен есть уши, поэтому ограничились страстными и обворожительно непристойными ласками. Зато вечером Джефф прислал за ней машину, и она приехала к нему домой.

С того дня их свидания стали регулярными, хотя, разумеется, не ежедневными. Вскоре последовало неожиданное назначение Айрин личным референтом Джеффа Райза, после чего видеться стало легче. Теперь — теоретически — никого не должны были удивлять частые и долгие аудиенции, которые Босс давал Айрин в своем кабинете.

Никого и не удивляли. Счастливая и переполненная своей любовью Айрин ни на что не обращала внимания, а присмотрись она к своим товаркам повнимательнее, увидела бы много интересного.

Красавица Адель хмурилась и обеспокоенно цокала языком. Белокурая бестия Николь многозначительно замолкала, когда Айрин входила в комнату. Шарлиз, все еще отчаянно ревнующая своего молодого мужа, неодобрительно вздыхала, остальные же склонялись к мнению, что все это не к добру и плохо кончится, разумеется, не для Джеффа Райза, а для Айрин.

Потом Айрин улетела в командировку, и за время ее отсутствия Адель предприняла некие шаги, в результате которых обеспокоенное цоканье языком уступило место отсутствующему взгляду и напряженному шевелению губами. Адель узнала нечто, явно ее смутившее, и теперь решала для себя сложную этическую проблему: стоит ли набиваться Айрин в подружки и тем более — открывать ей глаза на правду?

Своими терзаниями Адель поделилась с Николь за совместным ланчем, и блондинка хладнокровно пожала плечами.

— Смотри, окажешься крайней. Вдруг наша рыжая Айрин все заранее рассчитала? Тогда ей будет неприятно, что ты ее рассекретила.

— А если она ничего не знает и искренне…

— Адель! У тебя размягчение мозгов, не иначе. Чтобы уверенная в себе, деловая, успешная баба под тридцать верила в святую любовь? Анпосибль, как говорят наши французские партнеры.

— Николь, ты цинична.

— Как и ты, и она, и все мы.

— Мы?

— Да, мы. Женщины. Роскошь быть романтичными могут позволить себе только девушки. Девственницы, если быть точной. Те, кто еще не знает, что любовь — это не только цветы, шампанское и сладостная белиберда, которую бормочет вам в ухо ваш ненаглядный. Те, кому только предстоит узнать, что все это — цветы, шампанское и белиберда — только преамбула к тому, что называется войной гормонов, и на самом деле ваш Ланселот или Галахад хочет только одного: залезть на вас и удовлетворить свою плоть…

— Николь, заткнись. Меня уже тянет подать на развод, хотя я знаю, что ты не права. Да и сама… Твой Адам…

— Мой Адам — это мой пропуск в рай на земле. В рай, где женщина не должна вкалывать как лошадь, и принимать решения как мужик. Не должна отвечать за все на свете. Такие, как мой Адам, обеспечивают нам совсем другую жизнь, и за это не грех лишний раз изобразить бурный оргазм там, где хочется поскорее лечь спать и зажмуриться.

— Кошмар какой…

— Возвращаясь к нашей рыжей Айрин. Чтобы быть объективной, допущу возможность — заметь, шансы где-то один к миллиону — того, что она действительно влюбилась. В этом случае тебе, опять же, не стоит лезть в это дело. Потому что, искренне любя, она сочтет, что ты клевещешь на ее возлюбленного. И будет по-своему права. Кстати… А что именно ты собиралась ей… наклеветать? Почему ты так обеспокоена?

Адель резко отодвинула тарелку и закурила. На красивом смуглом лице явственно отразилось смятение.

— Николь, я сама не знаю. В чем-то ты права, мы уже давно не наивные девочки, и если бы дело шло о неминуемом, но вполне банальном разрыве…

Николь красиво округлила голубые глаза.

— Разумеется, о нем! Не думаешь ли ты, что наш лысый мальчик собирается жениться?

Адель тряхнула темными локонами и яростно щелкнула бретелькой проклятого лифчика.

— Все гораздо хуже — если это правда.

— Да не темни ты! Начала, так уж говори.

— Во-первых, он женат.

— Во! С какой пальмы ты рухнула, дорогая? На Кире Ван Дайн, давным-давно. Адам знаком с ее папашей. Для Ван Дайнов это был очень удачный шаг.

— Айрин этого не знает. Наверняка.

— В любом случае, это не смертельно. Любовницы часто живут гораздо лучше, чем жены. Во-первых, они всегда знают, что им изменяют, в то время как для жен это может оказаться неприятной неожиданностью…

— Перестань балагурить, Николь, и слушай, раз уж спросила. Я не знаю ничего наверняка. Все — только слухи, которые носятся в воздухе. Люди уровня Райза позволяют себе многое, но всегда блюдут внешние приличия, однако про нашего петушка ходят разные байки. В них фигурируют отнюдь не самые благочестивые дамы нашего общества, а также то, что обычно называется извращениями.

Николь хмыкнула.

— Если бы ты знала, подруга, чем мы иногда занимаемся с Адамом… Впрочем, это секрет. Послушай, а почем ты знаешь, может наша Айрин в глубине души обожает кожаные трусики и наручники?

Адель устало потерла лоб.

Я не знаю, подумала она. В том-то и дело, что я практически ничего не знаю наверняка. Только чувствую — потому что чувствуем мы, девочки, отлично, пусть даже и собственной задницей. Чувствую, что Айрин вляпалась в паскудную историю. Чувствую, что до финала еще далеко. И чувствую, что она к этому финалу окажется не готова. Потому что чего в Айрин Вулф точно нет, так это цинизма, который приходит только с опытом и с количеством мужиков, пропущенных через собственную постель, а у Айрин этого опыта нет.

Но и это, черт побери, я не знаю наверняка, а только чувствую!

Миновали еще три месяца. Связь Айрин Вулф и Джеффа Райза претерпела некоторые изменения. Причиной тому был уход Райза из фирмы. Как и предполагалось, акции достигли пика своей цены, вслед за которым должно было неминуемо начаться снижение, и Райз, ведомый своим феноменальным чутьем на прибыль, немедленно избавился от контрольного пакета акций, прибавив тем самым к своему состоянию еще несколько миллионов.

Айрин новость о том, что Джефф Райз покидает свой элегантный кабинет, скорее обрадовала. Она по-прежнему чувствовала себя влюбленной и любимой, и потому необходимость тщательно скрывать их отношения постепенно стала ее тяготить. Руководствуясь логикой, девушка полагала, что с уходом из «Интелькомстар» Джефф Райз сможет чаще видеться с ней, не боясь пресловутой Профессиональной Этики.

Все действительно переменилось. Однако совсем в ином смысле. Перестав быть формальным начальником Айрин, Джефф начал превращаться в самого настоящего тирана. Теперь, когда никто на свете не мог обвинить его в том, что он использует свое служебное положение в личных целях, Джефф принялся помыкать Айрин не на шутку.

Он звонил ей в любое время дня и ночи, и она бросала все свои дела, чтобы приехать к нему. Точно так же неожиданно и без объяснений он мог отменить свидание, к которому она готовилась загодя.

Он стал дарить ей дорогие подарки — но заодно и начал постоянно напоминать ей о том, что он их дарит. Норковую шубку, например, он вручил ей со словами: «Надеюсь, в нашем климате тебе не скоро понадобится следующая».

Самое же тревожное заключалось в том, что Джефф разительно переменился в постели.

Собственно, и до этих перемен Айрин устраивало отнюдь не все, но влюбленная девушка честно пыталась подстроиться под прихоти своего любовника. Однако теперь перемены совершались все более стремительно, и результаты всего этого становились все более экстремальными.

Джефф стал почти груб с нею. Его ласки все чаще причиняли Айрин физическую боль, а некоторые любовные игры внушали едва ли не отвращение. Прошло совсем немного времени, и Айрин стало казаться, что во время каждого их свидания она подвергается самому настоящему изнасилованию.

Джефф больше не ждал, когда она будет готова любить его. Брал ее иногда прямо в прихожей, на полу, выламывая руки и не целуя — впиваясь в ее тело. Айрин была вынуждена перейти на тонкие водолазки, закрывающие шею и грудь, сплошь покрытые синяками и ссадинами, оставленными ее любовником.

Иногда он прерывался на самом пике ласк, холодно отстранялся и буквально приказывал ей одеваться и уходить. Дрожащая от возбуждения и унижения одновременно, растерянная и сердитая, Айрин уходила и после этого долго бродила по улицам, пытаясь успокоиться.

Если бы все так и шло, она, возможно, взбунтовалась бы, но, как истинный мучитель, Джефф искусно перемежал унизительные и шокирующие своей непристойностью свидания с романтическими ужинами при свечах, был галантен и ласков, предупредителен и чуток. Айрин все еще любила его и потому, как это свойственно всем влюбленным женщинам в мире, уговаривала себя потерпеть, не обращать внимания, переждать…

Наверняка у Джеффа какие-то неприятности с бизнесом. Жизнь миллионеров вовсе не так безоблачна, как может показаться. Наверное… Кроме того, он опытнее ее, изощреннее в искусстве секса, в то время, как она, Айрин, все еще ходит в ученицах.

И Айрин, стиснув зубы, училась. Училась, несмотря на то, что все чаще ее охватывало отвращение — вместо возбуждения, страх — вместо желания, облегчение, что все закончилось, — вместо блаженного удовлетворения.

Она и сама не понимала сигналов, которые подавал ее собственный организм. Так, только несколько месяцев спустя, она отдала себе отчет, что ей на самом деле неприятен запах пота Джеффа, его странные бабьи повизгивания во время любовного акта, а больше всего — грязные слова, которые градом слетали с его языка в минуты наивысшего возбуждения.

Вдобавок ко всему нервы Айрин совершенно расстроились. Она почти перестала спать, пила галлонами кофе, вздрагивала от телефонных звонков и начала делать ошибки в рабочих документах.

Теперь ей приходилось тщательно и интенсивно пользоваться повседневным макияжем, замазывая по утрам синяки под глазами и маскируя искусанные, потрескавшиеся губы. Юбки сползали на бедра, зато бюстгальтеры оказались неожиданно малы. Айрин предполагала, что все это связано с некими гормональными изменениями, но истинной причины не подозревала.

В один прекрасный вечер случилось то, о чем говорили за ланчем Адель и Николь.

Джефф был непривычно рассеян, хотя и не груб, однако через некоторое время совершенно бесцельной и какой-то безразличной возни в постели неожиданно отстранился от Айрин, встал, накинул халат и вышел из комнаты, бросив ей:

— Одевайся. Нам надо поговорить.

Она похолодела. Медленно, молча оделась, старательно подправила косметику, причесалась перед зеркалом, изо всех сил оттягивая тот момент, когда придется выйти в гостиную и выслушать… Что выслушать, она не знала, но то, что ничего хорошего, чувствовала точно.

Джефф стоял у окна. Спина и плечи были напряжены, руки заложены за спину, и Айрин видела, как он до синевы сжал кулаки. Девушка осторожно села на край стула, постаралась унять нервную дрожь. Джефф повернулся, и в горле Айрин шевельнулся слегка истерический смешок. Ее возлюбленный выглядел комично, хотя наверняка старался произвести грозное впечатление. Из-под бордового халата с кистями торчали голые бледные ноги, безволосая грудь выглядывала из неплотно запахнутого одеяния, но на носу высокомерно и холодно поблескивали хорошо знакомые очки в тонкой золотой оправе. Глаза за стеклами очков блестели, словно две голубых льдинки.

Джефф откашлялся.

— Милая, нам надо серьезно поговорить.

— Я слушаю, Джефф.

— Ты знаешь, я никогда не лгал тебе, не принимал на себя обязательств, которые не могу выполнить.

— Я этого и не требовала…

— Помолчи, пожалуйста. Извини. Я волнуюсь немного. Хочу, чтобы ты все правильно поняла. С некоторых пор наши отношения дошли до той стадии, на которой необходимо делать выбор. Ты — не девушка по вызову, а я — не мальчик, который не может справиться со своими гормонами. Я прав?

— Да, Джефф.

— Кроме того, наши отношения стали влиять на мой бизнес, вернее, на мою трудоспособность. Нет-нет, ни в коем случае не мешать! Влиять — но довольно ощутимо. Вероятно, и на твою тоже. Ты выглядишь усталой.

— Да, Джефф.

— Я вовсе не собираюсь порывать с тобой, хочу, чтобы ты это понимала. Однако мы не можем больше видеться так часто, как до этого. В частности, в ближайшее время я буду занят. Очень занят. Это понятно?

— Да, Джефф.

— Что ты заладила — да, Джефф, да, Джефф! Скажи хоть что-нибудь еще. Аргументируй. Спорь, наконец!

Когда он сердится, у него слюна пузырится в углах губ, отметил бесстрастный голос в голове у Айрин. Она чуть качнула головой, чтобы заставить этот новый, неизвестный голос заткнуться.

— Мне все понятно, Джефф, и спорить я вовсе не собираюсь. Разумеется, ты не должен действовать в ущерб своему бизнесу. Мне только не очень понятен твой тон. Ведь все эти месяцы отнюдь не я навязывалась тебе. Ты сам выбирал время и звонил, я бросала все и ехала к тебе, потому что…

Казалось, он ждал этих слов, потому что в голубых глазах совершенно явственно промелькнуло облегчение, после чего разразилась настоящая буря.

— Ах, вот как, мисс Вулф?! Стало быть, это вы жертвовали своим драгоценным временем, исполняя мои прихоти? Стало быть, это я отрывал вас от важнейших и неотложнейших дел? Может, еще скажете, что из-за меня пострадал ваш бизнес? Хотя, насколько я помню, вы наемный работник, обыкновенный менеджер…

Она подняла голову и спокойно посмотрела ему в глаза.

— Я — обыкновенный ХОРОШИЙ наемный работник. Самый обычный ТОП-менеджер. И ничем я не жертвовала. Просто мне казалось, что нас связывают некие чувства, а не только необходимость выкраивать время на занятия сексом.

Он замер. Потом подался вперед, вцепившись в столешницу скрюченными пальцами.

— Чувства?! Что ТЫ можешь знать о чувствах, кукла деревянная?! По-твоему, секс — это лежать, задрав ноги, и глядеть в потолок?! Да я уйму времени потратил на то, чтобы ты начала двигаться в постели, а ты говоришь о «чувствах»!

Айрин закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. К горлу подкатывала тошнота, в ноздри неожиданно ударил кислый запах пота Джеффа, смешанный с чересчур резким запахом его одеколона. Странно, раньше он ей нравился…

Она произнесла тихо, но очень твердо, не открывая глаз:

— Пожалуйста, прекрати на меня кричать и говорить гадости. Мы сейчас не в койке, где ты любишь шепнуть мне на ухо какую-нибудь сальность. Если я так плоха — почему ты мучился столько времени? Почему не порвал со мной?

Внезапно она вздрогнула, открыла глаза и непроизвольно отшатнулась, потому что Джефф неловко упал перед ней на колени и стал хватать ее за руки, бессвязно бормоча при этом:

— Умоляю, прости… прости меня, Айрин! Я обезумел. Я очень устал, в этом все дело… Я наговорил тебе в сердцах… не подумав… Ты нужна мне! Я хочу тебя! Я так хочу тебя…

Внезапно он повалил ее на пол, да так, что она сильно ударилась головой о ножку стула, принялся торопливо раздевать ее, грубо раздвигая ноги и наваливаясь на нее всем телом.

— Прошу тебя… моя рыжая валькирия… моя воинственная амазонка… хочу быть в тебе… ты ведь тоже хочешь почувствовать, как я вхожу в тебя… хочу, чтобы ты кончила…

Тошнота подкатилась к самому языку и стала нестерпимой. Айрин с неожиданной силой отпихнула Джеффа и ринулась в ванную. Там ее бурно и долго рвало.

Некоторое время спустя, бледная, с влажными от испарины волосами, она вышла обратно в гостиную и сказала безжизненным и тихим голосом:

— Извини меня, Джефф. Ты прав. Мы оба устали и измотаны. Это все нервы. Я не стану тебе мешать, просто… просто некоторое время нам стоит передохнуть друг от друга. Я поеду, ладно? Не сердись, милый.

Он кивнул, не глядя на нее. Руки, которые он сложил перед собой на столе, сильно дрожали. Он глухо бросил ей вслед:

— Я надеюсь, мне можно будет тебе позвонить? Я не слишком… отвлеку тебя от работы?

Она слабо улыбнулась.

— Конечно. Я буду ждать твоего звонка. Это же не разрыв… Это все нервы.

И вышла из квартиры.

Айрин проплакала всю ночь, а утром ее снова тошнило. На работу она пришла вялая, слабая, как больной котенок, и никакая пудра не могла скрыть синяков под глазами. Адель метала на нее подозрительные взгляды, а когда настало время перерыва, невинным голосом осведомилась, не желает ли Айрин перехватить пару пирожных с кремом?

Реакция превзошла все ожидания. Айрин Вулф резко изменилась в лице, позеленела до пределов возможного и, зажав рот руками, бросилась вон из комнаты. Адель и Николь обменялись многозначительными взглядами, снялись со своих мест и плавной походкой от бедра направились вслед за Айрин.

В дамской комнате было стерильно чисто и, к счастью, пусто. Николь занялась подкрашиванием губ, а Адель изящно закурила тонкую и длинную ментоловую сигаретку.

Через несколько минут стукнула дверь кабинки и перед девушками появилась Айрин Вулф, бледная и несчастная. При виде Адель и Николь она взялась рукой за косяк двери и вымученно улыбнулась.

— Похоже, я отравилась креветками. Так глупо… а еще хороший ресторан…

Адель кивнула и невинным голосом пропела:

— Ага. Ужасная вещь эти креветки. Буквально с ног валят. Скажи, Николь?

— Угу. Айрин?

— Что?

— Может, хватит дурочку валять? Ни о чем не хочешь поговорить?

— Нет.

— Тогда ответь мне на прямой, чисто женский вопрос: когда у тебя последний раз были месячные?

Айрин слегка порозовела, что в ее нынешнем состоянии было равносильно пунцовому румянцу.

— Я не понимаю…

Адель решительно смяла сигарету в высокой металлической пепельнице, шагнула к Айрин, взяла ее под руку и практически силой отвела к плюшевому диванчику, стоявшему у стены. Николь заняла место у входной двери, блокировав вход и выход. Адель мягко дотронулась до бледной и влажной щеки Айрин.

— Эй, подружка, хватит держать глухую оборону. Мы, девочки, должны быть заодно. Иначе нас легко обидеть. Рассказывай — и не воображай, что раскрываешь страшную тайну. Чтобы тебе было легче, скажу: практически все в курсе.

— В курсе… чего?

— Того, что ты спишь с Джеффом Райзом. Того, что это началось еще тогда, когда он сидел на седьмом этаже этого здания. Того, что в последнее время у тебя не все гладко. Остальное расскажешь ты.

Айрин подняла голову, тихо произнесла:

— А если не расскажу?

Адель пожала плечами, Николь фыркнула у двери.

— Пытать тебя мы не будем, пальчики дыроколом зажимать — тоже. Если уверена, что все под контролем, можешь просто послать нас к черту — мы не обидимся. Но мне лично сдается, что поговорить тебе жизненно необходимо.

Айрин снова опустила голову, ничего не ответив. Адель внезапно обняла ее за плечи, пристроила рыжую голову себе на плечо.

— Послушай меня, рыжая. Жизнь полна всякого дерьма, и большая зарплата не всегда способна уберечь от неприятностей. Иногда нужно то, чего не купишь ни за какие деньги. Плечо. Возможность пореветь всласть. Выговориться. Довериться. Не буду врать, что мы твои лучшие друзья, но есть кое-что, что объединяет нас. Мы — женщины. Никто на свете не умеет так обижать и так мстить, как мы, но никто не умеет и так поддержать подружку в беде. А ты в беде. И что бы ты сама о себе не думала — ты наша подружка. Фу, устала. Теперь твоя очередь разговаривать.

И Айрин заговорила. Сначала тихо, монотонно, краткими фразами, словно нехотя, но постепенно все более эмоционально и живо, путаясь в словах и подыскивая слова правильные. Выплескивала свои страхи и сомнения, пережитый кошмар последних месяцев, неуверенность и растерянность от собственного бессилия…

Потом все трое долго молчали. Тишину лишь один раз нарушила Николь, энергичной и не вполне цензурной фразой выпроводившая сунувшуюся было в дверь девицу из курьерского отдела.

Потом Адель процедила:

— Да, дела… И давно тебя тошнит?

— Н-нет… неделю, наверное… Может, больше, но тогда не так сильно. Просто не хотелось есть по утрам, голова от этого болела…

— А что все же, извини за настойчивость, с месячными?

— У меня с самого начала был неустойчивый цикл. Иногда бывали задержки дней на пять-шесть…

— А сейчас?

— Я не помню…

— Стыдись, скаут Айрин! У девушки должен быть заветный календарик для праздников. Что ж, тогда напряги память. Когда в последний раз ты заходила в аптеку?

— Месяц… нет, два месяца… Немного больше двух месяцев назад.

Адель и Николь многозначительно переглянулись, Николь вздохнула.

— Ох, беда с этими провинциалками! Ну-ну, не сверкай своими зелеными прожекторами, не боюсь. Во-первых, я сама родом из задницы по имени Булл-Крик-Таун, которую все ее жители ласково называют Булл-Шит-Таун, а во-вторых, я и сама научилась считать дни только после первого аборта. Зато на всю жизнь.

— А… аборта?!

— Даю по буквам: Антверпен, Брюссель, Оттава, Рим, Толедо. Крайне неприятная операция, являющаяся следствием небрежности при подсчетах, а также беспорядочных половых связей с мужчиной и игнорированием контрацепции. Говоря по-простому, сдается мне, ты залетела, подруга.

Айрин посмотрела на Николь. Потом на Адель. Потом перевела взгляд на свой живот. А когда подняла голову, на лице ее неожиданно расцвела улыбка.

— Неужели я… беременна?

— Хочешь сказать, тебя это радует?

— Конечно! Это же чудо. У меня будет ребенок…

Николь в очередной раз фыркнула, однако теперь в этом звуке явно слышалась растерянность, а Адель обеспокоенно нахмурилась.

— Послушай, Айрин, если ты думаешь, что таким образом сможешь вернуть своего Райза…

Айрин с изумлением посмотрела на Адель.

— Господи, да при чем здесь это! Разумеется, я ему скажу, он имеет право знать, ведь он отец, но я совершенно не собираюсь никого никуда возвращать.

— Но ведь… Ты прости, я не хочу тебя пугать, но у нашей богадельни довольно паскудная политика в отношении даже замужних женщин.

— Ты о чем?

— Я о том, что мы с Шарлиз подписывали специальный пункт в контракте, который оговаривал, что мы не имеем права забеременеть в первые полтора года замужества.

Айрин вытаращила глаза.

— Что еще за дикость! Какое дело фирме до вашей семейной жизни…

— Работодатель хочет быть уверен, что выгодные и важные сделки не пойдут прахом в самый неподходящий момент. Согласись, трудно очаровать клиента, если пузо налезает на нос и каждые полчаса приходится бегать в туалет.

Айрин молчала. Николь сочувственно заметила:

— Адель права. Она хоть контракт подписывала, а тебя они выпрут с работы, как только узнают о беременности. Мой совет — поспеши к гинекологу. Судя по всему, срок еще не слишком большой.

— То есть… вы что, считаете, что мне нужно избавиться… избавиться от ребенка?!

Адель тихо и очень взволнованно сказала:

— Я католичка, Айрин, и избавь меня Мадонна от таких советов. Решение ты примешь сама, но мы должны тебя предупредить о последствиях.

Айрин вскинула голову. Теперь на ее щеках играл настоящий румянец, руки непроизвольным защищающим жестом легли на пока еще плоский живот.

— Никогда! Никогда и ни за что! Он живой! Он уже живет во мне! Он мне доверяет. Я не собираюсь убивать собственного ребенка ради какой-то фирмы!

Адель и Николь переглянулись и вздохнули. Потом Николь успокаивающе подмигнула.

— Не будем торопить события. Возможно, никакой беременности и нет. Возможно, во всем виноват стресс. Возможно, Джеффа Райза обрадует сообщение о том, что его чресла смогли породить новую жизнь. Возможно — теоретически! — что он согласится обеспечить тебя и ребенка.

Адель скептически покачала головой.

— В последнем я не очень уверена, хотя… чем черт не шутит… Это означало бы…

— Скандал с женой, ты хочешь сказать? Не обязательно. Возможно, он не станет разводиться, но уж отстегнуть сумму на воспитание ему вполне по силам…

Айрин непонимающе уставилась на подруг.

— Какая еще жена! Джефф холост! Хотя я все равно не собираюсь настаивать на браке. Придумали жену какую-то…

Адель метнула острый взгляд на Николь, та чуть заметно покачала головой. На этом совещание в дамской комнате завершилось.

Девушки договорились созвониться и в самом ближайшем времени встретиться на нейтральной территории.

Нельзя сказать, чтобы физическое самочувствие Айрин сильно улучшилось, но зато этот трудный день принес ей сразу двух подруг. Поэтому даже на перспективу посещения гинеколога она смотрела без страха.

БЕЛЫЙ КАФЕЛЬ, БЕЛЫЙ ПОЛ

Видимо, предупреждение Адель о политике фирмы в отношении беременных и незамужних сотрудниц все же сработало, потому что на осмотр к врачу Айрин поехала через весь город, в муниципальную клинику, в самый последний момент передумав идти в ведомственный госпиталь.

Она с юности ненавидела женских врачей. Процедура осмотра казалась ей унизительной, и Айрин никогда не посещала гинеколога помимо ежегодного медосмотра на работе. Поэтому в прохладный и чистый коридор больницы она вступила с тяжелым сердцем.

Хорошо бы, чтобы врач оказался женщиной. В Аллентауне, в выпускном классе они с девчонками попали к гинекологу-мужчине, и то посещение смотрового кабинета Айрин помнила в точности так же, как помнят ночные кошмары: неясные тени, ослепительный свет и мерзкий холод в животе. И еще стыд. Ослепляющий, жгучий стыд, уверенность в том, что все будут смеяться, когда узнают об этом позоре…

Коридор перед кабинетом был пуст, и Айрин, секунду поколебавшись, нажала ручку. Улыбчивая молодая женщина в белом халате и аккуратной шапочке приветливо кивнула ей из-за стола.

— Проходите. Можете раздеться за ширмой, а карточку я заполню позже.

Она быстро и ловко осмотрела Айрин, немного задержавшись взглядом на подживших синяках и ссадинах на внутренней стороне бедер. Честно говоря, сама Айрин была удивлена, что от бурных свиданий с Джеффом осталось столько следов. Впрочем, на лице докторши никаких чувств не отразилось. Она улыбнулась и кивнула Айрин, после чего оставила ее за ширмой одеваться, а сама села писать карточку.

Айрин оделась и вышла в кабинет. Села перед столом, выжидающе глядя на доктора. Та дописала строчку, закрыла карточку и спокойно посмотрела на Айрин.

— Срок — девять недель, состояние матки удовлетворительное. Обычно я всегда поздравляю пациенток, однако в случаях, подобных вашему, должна задать вопрос: вы собираетесь оставить ребенка?

Айрин вспыхнула и немедленно возненавидела улыбчивую докторшу. Воинственно выпятив подбородок, поинтересовалась с вызовом:

— Вы спрашиваете это, потому что у меня на руке нет кольца? Может, я его не ношу?

Женщина в белом халате спокойно покачала головой.

— Вы ошибаетесь. Семейное положение пациентки меня совершенно не волнует, хотя, к слову, из ваших документов я знаю, что вы не замужем. А вопрос этот я должна задать, потому что на вашем теле и половых органах явственно видны следы насилия. Честно говоря, с моей точки зрения беременность может быть нежелательной только в одном случае: если женщину изнасиловали.

Айрин залилась краской еще пуще.

— Простите.

— Ничего страшного. Так как же? Вы хотите оставить ребенка?

— Я…

И тут она испугалась. Очень живо представила себе свой огромный живот… некрасивые пятна на коже… неуклюжую походку… собственные муки во время родов — все говорят, что эта боль ужасна… И еще одиночество. Полное и окончательное одиночество, безработицу, бессонные ночи у постели болеющего малыша. Молчащий телефон. Неоплаченные счета за свет и газ.

Серый призрак Аллентауна заглянул в чистое окно кабинета, припорошил все пылью. Айрин вспомнила свою мать, которая умерла сорока шести лет отроду, выглядя при этом на все семьдесят.

Она молчала и кусала губы, чувствуя, как наворачиваются на глаза слезы.

Докторша сочувственно накрыла ее руку своей теплой мягкой ладонью.

— Я знаю, это нелегко. Нелегко признаться чужому человеку, нелегко принять решение. Сделаем вот что. Времени для раздумий у вас не так уж много, но все же оно есть. Пока сделайте УЗИ, сдайте все анализы, а дня через три придете ко мне. Возможно, возникнут медицинские показания для прерывания беременности, а возможно, все будет наоборот. Договорились?

— Да…

— Вот и отлично. Ультразвук в последнем кабинете по коридору. Доктор Хоук сейчас на месте. Я выпишу направление…

Уже у самых дверей докторша вновь окликнула Айрин, вернее, просто сказала ей вслед:

— Поверьте, вам нечего стыдиться, если вы стали жертвой насилия. Не держите это в себе. На свете есть много людей, способных вам помочь. Главное — не оставайтесь со своей бедой один на один.

Айрин торопливо кивнула и вышла. Липкий, холодный ужас потихоньку отпускал, разум торопливо рвался в предоставленную лазейку.

Надо смотреть правде в глаза. Любовь Джеффа давно превратилась в насилие, это — чистая правда. Она уже давным-давно не испытывала ничего, кроме боли, стыда и отвращения, а значит… значит, она — жертва. И нет ничего зазорного, если она немного повременит с ребенком. Все успокоится, уляжется, она придет в себя, съездит в отпуск. А потом все еще случится в ее жизни, и настоящая любовь, и настоящий мужчина, и тогда у нее родится ребенок, зачатый не в грехе и боли, а в любви и радости…

Доктор Хоук оказался мужчиной.

Когда он обернулся от стола, Айрин едва не вскрикнула от потрясения. Нет, через секунду стало ясно, что она ошиблась, что виноват просто яркий свет лампы, освещающий доктора Хоука сзади и не дающий разглядеть его лицо, но в самый первый момент ей показалось, что навстречу ей повернулся…

Худощавый и невысокий. Жилистый, свитый из тугих мышц и стальных мускулов. Хищноглазый, стремительный, уверенный. Спокойный и сильный. Немногословный. Нежный и терпеливый. Похожий на степного ястреба.

Клифф…

Она шагнула к столу, доктор развернулся, и оцепенение отпустило ее. Хоук был похож на Клиффа разве что резкими чертами лица да телосложением. К тому же Клиффу было немного за двадцать, когда он погиб, доктору же явно исполнилось тридцать с лишним, возможно, тридцать шесть или тридцать семь… В любом случае, в переселение душ верят только буддисты.

Айрин протянула доктору карту и поискала глазами кушетку. Ее внимание привлекли большие фотографии, развешанные по стенам кабинета.

Проросшая горошина. Беленькая фасолина. Смешная бело-розовая закорючка, похожая и на морского конька, и на маленького слоника. Крошечный гном с сердитым личиком и зажмуренными глазками. Человечек с изумленно вскинутыми бровками, сосущий крошечный пальчик…

Все они плавали в межзвездном пространстве — по крайней мере, так это выглядело. Сходство с космосом усиливалось тем, что все герои фотографий были окружены прозрачной сферой, от стенки которой к ним тянулись трубки и проводки, как в космическом скафандре…

Из созерцания Айрин вывел довольно резкий окрик доктора Хоука:

— Мадам, я не могу ждать так долго. Если захотите, сможете полюбоваться на настоящего. После операции. У нас это практикуется.

Айрин вздрогнула и резко развернулась. Доктор Хоук смотрел на нее… нет, не с ненавистью. Со жгучим презрением. При этом лицо его было профессионально спокойно, но настроение выдавали глаза.

Горящие, серые, с желтыми крапинками вокруг зрачка, ястребиные глаза хищника.

Айрин разозлилась. Что ж за день такой! Все решают за нее, плохая она или хорошая! Не знают ничего, не выслушали, а туда же.

— Почему вы так… Неважно. Что это — на снимках?

— Это — дети, которые так и не родились.

— Вот эти закорючки?

— Не задирайте нос. Вы были такой же. Я тоже. К тому же на клеточном уровне эта «закорючка» помнит динозавров, а возможно, и сотворение мира.

— А почему они сфотографированы…

Она еще не договорила, а уже знала ответ на свой вопрос, но доктор Хоук не собирался щадить ее чувств.

— Это — зародыши человека на разных стадиях развития. От всех от них избавились существа, биологически принадлежащие к женскому полу.

— Вам не кажется, что вы перегибаете палку, мистер Хоук?

— Нет, мисс… Вулф. Я, к вашему сведению, не практикующий гинеколог и не обязан соблюдать политкорректность. Мне бы хотелось исключительно поздравлять тех, кто сюда приходит, но с чем я могу поздравить, например, вас? С решением убить человека?

У Айрин задрожали губы.

— С чего вы это взяли?

Он презрительно кивнул на карту. Здесь все написано.

— Я еще ничего не решила…

— Бесполезно. Такие, как вы, всегда решают одно и то же. Через три дня вы придете на аборт.

— Вы ведь совсем меня не знаете!

— Я знаю холеных дамочек вроде вас. Престижная работа, кругленькая сумма на счету, шелка, меха, бриллианты. Зачем обременять себя неприятным довеском? В самом лучшем случае такие, как вы, рожают ребенка и забывают о нем, не успев приложить к груди. Зачем? Ведь от этого портится товарный вид. А за пищащим и пачкающим пеленки детенышем отлично присмотрит няня.

Айрин внезапно указала на фотографии.

— Какой из них у меня?

Доктор Хоук замолчал, потом с деланным равнодушием бросил:

— Номер пять. Только немного поменьше.

— И… ручки?

— И ножки, и глазки. Крошечные. Но он уже сжимает и разжимает пальцы. Знаете, как выглядит извлеченный во время аборта эмбрион? У него на лице гримаса ужаса.

— Перестаньте! Пожалуйста…

Она внезапно почувствовала слабость и опустилась на кушетку, опять непроизвольно прикрыв живот руками. В кабинете наступила мертвая тишина. Потом раздался тихий голос Айрин.

— Я еще сегодня утром была уверена, что оставлю ребенка. Потом, у доктора, очень испугалась. А потом она сама предположила, что я сделаю аборт. Она уверена, что меня изнасиловали.

— А это не так?

— Не совсем так. Но это уж вас точно не касается, доктор Хоук. Вот что, делайте мне УЗИ поскорее — и я не хочу вас больше видеть.

Он устало кивнул.

— Взаимно. Ложитесь на спину и поднимите водолазку.

Она слышала шуршание, чмоканье и хлюпанье. Видела резкий профиль доктора Хоука, внимательно смотревшего на экран монитора. Потом он вдруг негромко бросил:

— Хотите послушать своего ребенка?

И не дожидаясь ответа, подкрутил какой-то рычажок.

Сначала она ничего не могла разобрать — чавканье и хлюпанье только усилились.

А потом сквозь эту беспорядочную какофонию пробился вдруг очень тихий, но очень четкий ритм. Маленький барабанщик, неутомимый гномик бил в крошечный барабан палочками, обтянутыми войлоком, — вот какой это был звук.

Айрин всхлипнула и попросила:

— Покажите…

Он молча развернул к ней монитор.

Нагромождение теней. Серая рябь. Черные пустоты. А потом вдруг из этой ряби вынырнул четкий смешной силуэт.

Ее ребенок.

И в ту же секунду все встало на свои места. Все обрело смысл, цвет и запах. Айрин вновь чувствовала, как в детстве — на ощупь и на вкус.

Теплое, пушистое и золотое — как цыпленок в ладони. Аромат персика.

Это ее ребенок.

Сверкающая сталь и металлический привкус во рту. И спокойствие, излучаемое во все стороны мощно и ровно, — доктор Хоук.

Она осторожно попыталась вспомнить Адель и Николь. Ваниль и шоколад. Гладкое и нежное.

Теперь Джефф…

Ее желудок скрутило судорогой, и сразу испугался и забился цыпленок в ладони. Айрин скорчилась на кушетке, сотрясаемая сухими спазмами, недоумевающая и испуганная такой бурной реакцией.

Доктор Хоук действовал стремительно и профессионально. Подхватил на руки, перенес на другую кушетку, с валиком для головы. Поднес к носу резко пахнущий ватный тампон, и когда Айрин рванулась и закашлялась, осторожно, но твердо прижал ее к себе.

— Тихо, тихо. Все прошло. Теперь дышите глубже, вот так. Выдыхайте не резко, короткими порциями. Теперь вдох… выдох… Лучше?

— Д-да…

— Что случилось? О чем вы вспомнили? О том… что с вами сделали?

Она сердито отстранилась, чувствуя странное и неуместное сожаление, что приходится это делать. Плечо у доктора Хоука было твердым, жестким и удивительно надежным.

— Господи, да что же это такое! Не насиловал меня никто, понятно? Я живу… жила с одним человеком. Мы любили друг друга…

Хоук внезапно бесцеремонно протянул руку и оттянул воротник водолазки. Некоторое время смотрел на ссадины и синяки, а потом тихо сказал:

— Тот, кто любит, не способен причинять страдания. Только не говорите, что любите чувствовать боль.

Она опустила голову. Слезы прорвались наружу, потекли по щекам, в носу защипало.

Доктор Хоук тихо произнес:

— Простите меня, мисс Вулф. В любом случае я не должен был вести себя подобным образом…

— Айрин.

— Что?

— Меня зовут Айрин. Коль скоро вы будете моим лечащим врачом, вам надо знать имя своей пациентки.

— Лечащим… но я не гинеколог, я акушер…

— Вот именно. У вас на двери это написано. Акушер-исследователь.

— То есть вы…

Она подняла голову, улыбнулась и смешно, по-детски, вытерла нос тыльной стороной руки.

— То есть да. И с самого начала было да, и иначе быть не могло. Просто испугалась, а вы поторопились сделать выводы. Но я вас прощаю.

Он нахмурился, в ястребиных глазах появилась растерянность.

— Я был резок с вами, напугал вас — а вы хотите, чтобы я был вашим врачом? Почему, черт побери?

Айрин поднялась с кушетки, поправила волосы, стерла со щек мокрые дорожки слез и очень серьезно сказала:

— Вы так сражались за жизнь моего ребенка, даже не будучи за него в ответе. Значит, именно вам и можно без опаски доверить свою жизнь. Свои жизни.

И улыбнулась.

Дик Хоук никогда не видел, чтобы улыбка так напоминала весенний рассвет. Он смотрел на Айрин Вулф во все глаза и впервые в жизни не мог ничего ответить. Не было слов. Просто теперь он знал, что отдаст за нее жизнь. За нее и ее ребенка. Не позволит ей страдать. Бояться. Сомневаться.

И не позволит остаться один на один с теми неприятностями, которые ее наверняка поджидают, если судить по тем ужасным следам, которые оставила на ее теле рука мужчины.

Он проводил ее до машины, а потом долго стоял и смотрел ей вслед. Айрин видела это в зеркальце заднего обзора.

Издали он снова напомнил ей Клиффа. Тот вот так же подпирал стенку, дожидаясь ее возле выхода из подземки.

И глаза у них похожи, ужасно похожи. Глаза хищной птицы, пронзительные и зоркие, всегда немного сердитые, но почему-то в них хочется смотреть еще и еще.

Айрин ехала и улыбалась своим мыслям. После сильнейшего потрясения, испытанного ею в кабинете этого акушера-экстремала, она чувствовала себя странно отдохнувшей и посвежевшей. Словно стряхнули с нее черное наваждение последних месяцев, и не стало больше мучительных мыслей о Джеффе Райзе, зато вернулись прежние удивительные ощущения от всего, что ее окружало.

Она ехала по знакомым улицам, узнавая их заново, наслаждаясь забытыми ощущениями. Теперь все будет иначе. И обязательно — хорошо.

Потому что теперь у нее целых две жизни — большая и маленькая.

Ричард Хоук тряхнул головой и вернулся к себе в кабинет. Постоял на пороге, потом неожиданно резко и сильно втянул ноздрями воздух.

Аромат духов Айрин Вулф еще не выветрился. Больничный запах дезинфекции не смог его заглушить.

Женщина-рассвет. Женщина-заря. Огненные волосы и изумрудные глаза — такое банальное и такое прекрасное сочетание.

Беременность будет ей очень к лицу, хоть она и поймет это не сразу. Белая кожа станет будто прозрачной, светящейся изнутри, а изумрудные глаза приобретут оттенок Ирландского моря. Рыжие волосы станут мягче и пушистее, грудь округлится, а потом, когда живот станет больше, изящные нежные руки станут казаться руками античной богини. Дик Хоук не знал зрелища прекраснее, чем женщина, ожидающая ребенка.

Он сел за стол и бездумно окинул взглядом его поверхность. Протянул руку и осторожно стер пыль с маленькой выцветшей полароидной фотокарточки в простой деревянной рамке. С нее на Дика вызывающе и весело смотрел его родной брат, навеки оставшийся двадцатилетним.

Клифф Хоук.

РИЧАРД

Дик Хоук с детства был не то, чтобы неуправляем, — просто при взгляде на него любому становилось ясно, что пытаться им управлять бессмысленно.

Таким он был в три, пять, десять, двадцать лет, таким остался по сей день.

Мать работала на трех работах, чтобы прокормить двоих сыновей — девятилетнего Дика и годовалого малыша Клиффа. Отец ушел от них сразу после рождения братишки, денег на детский сад не было, и потому Дик работал няней для своего младшего брата.

Нельзя сказать, чтобы ему это уж очень нравилось, особенно в первое время, когда малыш постоянно пачкал пеленки и голосил, как противотуманная сирена. Но мужчиной в доме был именно Дик, мама работала, и потому мальчик терпеливо присматривал за младенцем, не обращая ни малейшего внимания на насмешки и злые шутки сверстников, целыми днями гонявших балду во дворе.

Он вообще был равнодушен к глупым словам и поступкам, но органически не терпел одного: когда причиняли боль и страдание живым существам.

У любителей привязать к кошачьему хвосту гирлянду из консервных банок не было ни единого шанса уйти домой невредимыми, если Дик Хоук оказывался поблизости. Шутники, ловившие волосяными силками голубей, зубами перекусывали путы, давясь слезами и птичьим пометом. Все окрестные малыши смело резвились в песочнице, расположившейся прямо под окном кухни Хоуков.

Лечить чужие синяки, ссадины и раны он учился на собственном братишке, малышах из песочницы, голубях, спасенных из силков, вытащенных из сточных ям щенках и котятах — в помощи не отказывал никому.

Медицинский факультет был недостижимой мечтой, солнечным видением. У Хоуков никогда не было таких денег, да и быть не могло, потому что работала одна мать. В восемнадцать лет Дик ушел в армию, контрактником. Это был единственный шанс получить требуемую сумму, к тому же отслужившие в армии имели отдельную квоту в университете.

В армии будущий врач, а пока помощник военного фельдшера Дик Хоук узнал, сколь разнообразны и удивительны могут быть способы, изобретенные человеком для убийства и истязания других людей. Там же, в армии, пришлось ему впервые столкнуться со смертью и познать злое бессилие врача, на руках которого умирает пациент. Решимость учиться на медицинском факультете только крепла от всех этих испытаний, и три года спустя Дик Хоук, даже не заезжая домой, отправился прямиком в Бостон, где вскоре и поступил на медицинский факультет университета.

Это должно было стать сюрпризом для мамы и братишки, и он торопился домой, предвкушая радость домашних, улыбаясь про себя и нетерпеливо поглядывая на часы.

Дома его встретила постаревшая на целую жизнь мать… и пустая комната брата. Чуть позже, когда утихли восклицания, слезы радости и смех, когда мама смогла отпустить руку своего взрослого сына и немного успокоиться, Дик узнал, что произошло в его отсутствие.

Собственно, ничего сверхординарного. Даже, можно сказать, наоборот. Вполне традиционное для их района развитие событий.

Клифф, которому в этом году стукнуло тринадцать, уже два года состоял в одной из уличных банд. Из дома он ушел, жил на каких-то чердаках, соседи несколько раз видели его не то пьяным, не то под наркотическим кайфом. Мать рассказывала об этом спокойным, ровным голосом, но по щекам текли слезы, а Дик бессильно сжимал под столом кулаки.

Он смог исполнить свою мечту, но упустил младшего братишку, слепо понадеявшись, что уж Клиффа-то обычная судьба местных подростков наверняка минует. У него были основания надеяться на это — ведь с самого рождения он был идеалом для братишки, Клифф повсюду таскался за ним хвостиком и слушался беспрекословно… Вероятно, оставшись один, без Дика, в самый сложный период своей жизни, в период превращения из ребенка в подростка, Клифф озлобился, почувствовал себя преданным и брошенным, а в такие моменты всегда находятся доброхоты, тянущие растерянного подростка за рукав в темную подворотню и внушающие: мы твоя семья, парень. Банда — это свои. Банда — это сила. Банда — это единый мощный кулак, йоу!..

Потом Дик до глубокой ночи бродил по темным ночным улицам в надежде отыскать брата. Может, и хорошо, что не отыскал, потому что и тогда, и сейчас был Дик Хоук скор на расправу и наговорил бы Клиффу такого, о чем потом долго жалел бы. А так — вернулся на рассвете домой, лег спать, а проснулся от радостного мальчишеского вопля: «Ура! Дик вернулся!»

Клифф радовался возвращению старшего брата, гордился им, хвастался им направо и налево — но когда Дик заикнулся было о школе и учебе, категорически и наотрез отказался даже обсуждать это. В упрямстве он не уступал, а то и превосходил брата.

Дик провел дома месяц с небольшим, уехав только к началу занятий и добившись от Клиффа обещания, что тот, по крайней мере, вернется домой и постарается не расстраивать мать. Началась учеба, тяжелая, изматывающая, занимающая все свободное от сна время и все благочестивые мечты — о частых поездках домой и ежедневных письмах братишке и маме, на худой конец, о звонках — все посыпалось прахом. Дик и опомниться не успел, как оказался на пятом курсе, потом началась ординатура, а ординаторы, как известно из грустной студенческой шутки, это такие же врачи, только никогда не спящие.

За все время учебы он был дома три раза — на Рождество, День Благодарения и один день рождения мамы. В последний свой приезд еле узнал Клиффа — так тот повзрослел и изменился. Мама шепотом рассказывала, что Клифф теперь кто-то вроде предводителя банды, но не той, которая испокон веку распоряжалась в их районе, и не той, которая конкурировала с ней, а еще какой-то третьей, и что домой к ним уже несколько раз приходили полицейские, пытались образумить Клиффа, потому что никаких улик против него у них пока не находилось, но знать про него они знали… Дик слушал и злился на Клиффа, вполне справедливо полагая, что в девятнадцать лет пора бы научиться соображать головой.

А еще через полгода раздался звонок, перевернувший всю жизнь Дика. Звонок, которым из Филадельфии сообщили, что его младший братишка, Клифф Хоук, застрелен в уличной перестрелке, убит выстрелом в голову. Что их мать, Хелен Хоук, не перенесла опознания тела младшего сына и скончалась, не приходя в сознание, от обширного инфаркта миокарда. Одним словом — что жизнь кончилась.

Дик похоронил обоих в один день. На похороны пришли несколько соседей, а потом пошел дождь и Дик остался один. Он стоял над свежими холмиками земли и неумело плакал, давясь слезами, не вытирая их, и слезы смешивались с дождем…

Вечером соседка заглянула к нему помянуть маму и брата. От нее Дик узнал, что Клифф в последнее время дома не жил, но не потому, что ссорился с матерью, а потому, что копы слишком уж сели ему на хвост. Однако приходил он к Хелен каждый день, приносил продукты — она ведь, бедная, давно себя плоховато чувствовала — и только ночевать уходил куда-то. Вроде, у какой-то девицы жил, ну да кто их, шалав, разберет, все они одинаковые. Хотя, Хелен говорила, он собирался их познакомить, значит, не совсем завалящая…

На память о Клиффе осталась одна фотокарточка, а о маме — вообще ничего.

Возвращаясь в Бостон, Дик уже точно знал, на чем будет специализироваться. Раз уж нельзя спасти людей от смерти, он станет помогать их рождению. Через три года в большой мир вышел молодой и дьявольски талантливый акушер-исследователь Ричард Хоук.

За неполных пять лет — ни одной смерти родами, ни одного мертворожденного младенца. Роженицы Филадельфии, куда Дик перебрался сразу после окончания ординатуры, мигом проведали о сердитом, но легком на руку докторе, и записывались в очередь на ведение им родов.

Одного он по-прежнему не переносил органически и реагировал на это яростно и зло: когда причиняли боль живому и беззащитному существу. Когда матери по своей воле обрекали на смерть нерожденных своих детей. Поэтому исследования, которые он обязан был проводить даже с теми, кто шел на аборт, превращались для последних в казнь египетскую и самый страшный кошмар на долгое время. Доктор Хоук умел быть страшным во гневе.

А так — работа у него интересная. Генетические исследования, исправление внутриутробных патологий — всего не рассказать. И самое удивительное — роды.

Он помнил каждого — каждого! — принятого им младенца. Разумеется, не знал, какие им дали имена, как они живут сегодня (хотя многие мамаши приходили навестить доктора Хоука вместе с подросшими карапузами, а некоторые записывались на прием и ведение беременности уже по второму разу), но помнил всех. И каждый раз чувствовал гордость и радость Создателя, когда маленький окровавленный человечек судорожно набирал воздуха в легкие и оглашал мир воплем — я пришел, люди, я здесь!

Айрин Вулф приехала на прием через два дня. Анализы у нее были хорошие, чувствовала она себя вполне прилично, но Дик все равно тщательно осмотрел ее, померил давление и прописал кислородные коктейли и витамины. Пока он выписывал рецепт, Айрин задумчиво смотрела на него, а потом вдруг спросила:

— Простите… У вас, случайно, не было родственника по имени Клифф?

Надо признать честно: доктор Хоук выронил ручку. И уставился на свою пациентку такими глазами, что несчастная отодвинулась от стола вместе со стулом.

— Я что-то не то спросила? Просто… вы очень похожи на одного человека… Я его знала много лет назад…

Дик молча развернул к ней фотографию в рамочке. Айрин очень осторожно взяла ее и долго смотрела, бессознательно поглаживая карточку кончиками пальцев. У Дика перехватило дыхание. Он осторожно кашлянул и спросил:

— Вы… наверное, учились вместе?

— Что? А, нет… Училась я в другом городе. Клифф жил у меня. Последний месяц… своей жизни.

— Так это были вы! Та шала… деви… девушка, у которой он прятался от полиции?

Она осторожно поставила карточку на стол и подняла на взволнованного Дика свои изумрудные глаза.

— Я не была его шалавой, мистер Хоук. И девицей тоже. Честно говоря, я вряд ли успела кем-то стать для него. А вот он для меня стал очень многим.

— Вы его… любили?

— Не знаю. Раньше была уверена, что нет, а теперь думаю, может, только его и любила? У нас с ним было очень мало времени.

— Да, месяц — это маловато…

— У нас с ним была всего одна ночь, мистер Хоук. И он был для меня самым первым. А на следующий день он погиб.

— Знаете что, зовите меня Диком, а я буду звать вас Айрин, ладно?

— Хорошо. Так лучше.

И он стал рассказывать ей про Клиффа и маму, про всю свою жизнь, про то, как плакал над двумя одинаковыми холмиками земли, а капли дождя смешивались со слезами… Айрин слушала взволнованно и внимательно, подавшись вперед, а когда Дик умолк, начала рассказывать, как Клифф спас ее в вагоне подземки и почему оказался у нее дома, про ночевки на диване и про первую их ночь, оказавшуюся единственной и последней…

Этот разговор сблизил их до такой степени, что через неделю Дик с удивлением ощутил себя едва ли не отцом будущего ребенка Айрин Вулф. Во всяком случае — дядей. Это было глупо и по-детски, но Дик ничего не мог с собой поделать. Если бы не та проклятая перестрелка, Клифф познакомил бы Айрин с мамой, и не было бы двух холмиков на кладбище, а была бы их большая, дружная семья, и Клифф ушел бы из банды, потому что рядом с Айрин невозможно представить себе такое безобразие, и Дик ездил бы к ним из Бостона, а потом все равно стал бы акушером и принимал бы если не первого, то уж второго своего племянника — наверняка!

Они сблизились стремительно и незаметно, два одиноких человека в большом городе, создали иллюзию единого прошлого, доверились друг другу настолько, что и будущее могли представить только совместное…

Хотя к любви это пока еще не имело никакого отношения.

ОШИБКА В РАСЧЕТАХ

Помимо поездок в клинику и все крепнущей дружбы с Диком Хоуком в жизни Айрин пока еще не наметилось серьезных перемен, если не считать резкого улучшения здоровья.

Недолгий токсикоз первых недель сменился прекрасным самочувствием и удивительно хорошим настроением. Айрин самую малость раздалась в талии, но пока еще живот был не виден, зато грудь наливалась с каждым днем. Ее потянуло на яблоки, и она поглощала их в течение всего рабочего дня, заставляя соседок по комнате то и дело вздрагивать от звуков сочного хруста.

Адель и Николь узнали об окончательном решении сохранить беременность первыми — и единственными. Айрин сама не знала, почему, но доверяла им безоговорочно. Через несколько дней на квартире у Айрин состоялся первый военный совет прекрасного триумвирата.

Николь прошлась по всему дому — настоящая кошечка, осторожно исследующая новую территорию. Обиталище Айрин ей понравилось, и она предложила устроить здесь нечто вроде штаб-квартиры.

— У меня — Адам, он старичок и зануда. Адель будет то и дело смотреть на мужа — как бы он не ухлестнул за нами с тобой. А у тебя хорошо и удобно, ты же одна…

— Николь…

— Адди, я вовсе не такая бестактная дрянь, как ты думаешь. Я имею в виду, Джефф ведь сюда не ездит, не так ли?

Айрин улыбнулась, ставя на стол стаканы для сока, соковыжималку и вазу с фруктами.

— Я должна вам сообщить следующее. Полагаю, что история с Джеффом Райзом окончена раз и навсегда.

— Ох!

— Ты уверена?

— Больше чем уверена. Знаете, беременность влияет на мозги. Я вдруг словно проснулась — и поняла, что не хочу жить с Джеффом. И быть с ним не хочу. И уж тем более — не хочу с ним спать, даже изредка.

При этих словах Айрин слегка передернуло, что не укрылось от внимательного взгляда Адель. Темноволосая красавица прищурилась.

— Сдается мне, ваша последняя встреча была не из самых романтичных в твоей жизни?

— Понимаешь, Адель, мне вообще не стоило начинать всю эту историю с Джеффом. На самом деле довольно быстро выяснилось, что мы друг другу ну никак не подходим.

— В смысле постели?

— В любом смысле. Я пошла на поводу у собственных фантазий, вбила себе в голову всякую ерунду — о загадочном взгляде, об огне подо льдом… На самом деле Джефф никакой не загадочный, а смотрит так, потому что близорукий. И секс он любит такой… который мне совсем не нравится.

— Какой, расскажи!

— Николь!

— Адди, ну мне же интересно! Айрин, будь хорошей девочкой, расскажи — раз уж все равно все кончено…

— Нет. К этому я пока не готова. Но могу сказать одно: Джеффу Райзу стоит поискать другую девушку.

Адель и Николь опять многозначительно переглянулись, но на это раз Айрин заметила их взгляд и насмешливо прищурилась.

— Вы решили все-таки не расстраивать меня сведениями о жене? Не волнуйтесь, я же говорю — беременность благотворно влияет на голову. Я влезла в компьютер и узнала про жену Джеффа все, что могла. Это вполне официальный и благопристойный на вид брак, но вместе они давно не живут, только по большим праздникам встречаются. Фотографию жены я тоже видела. Красивая. И все равно это ничего не значит.

Адель кашлянула.

— А как насчет того, чтобы сказать ему о ребенке? Ведь деньги на содержание…

Айрин перебила подругу ласково, но твердо.

— Это мой ребенок. Я сама решила его оставить — сама и выращу. Доработаю до того времени, сколько удастся не попадаться на глаза начальству. А потом мне выплатят выходное пособие плюс пять окладов, а это очень немалые деньги. Потом продам этот дом и машину, куплю небольшую квартиру, Дик рекомендовал район на берегу озера…

— Дик — это…

— Не сверкай глазками, Николь. Дик — это мой акушер-гинеколог. Доктор Ричард Хоук.

— Симпатичный?

— Очень. Так вот, квартира обойдется недорого, так что в банк я положу весьма приличную сумму. До родов поживу на проценты, а дальше — видно будет. Неужели не найду работу? У меня разных специальностей — море.

Адель внимательно смотрела на раскрасневшееся и хорошенькое лицо Айрин. Ее было не узнать — такой спокойной и беззаботной она выглядела. И, судя по всему, не притворялась.

Николь нахмурилась и изрекла:

— И все-таки я бы сообщила Райзу о ребенке.

— А зачем? Только лишняя головная боль для него, и все. Он не собирается на мне жениться, а я этого и не хочу.

— Но ведь он отец!

Айрин вопросительно посмотрела на Адель. Та в замешательстве покачала головой.

— Не знаю, что и сказать. С одной стороны — он имеет право знать о ребенке. С другой… Не буди лиха, пока оно тихо.

Николь фыркнула.

— Ты считаешь Райза лихом? Чем же он может навредить, узнав о ребенке? Я еще понимаю, если бы Айрин собиралась слупить с него денег или подать в суд на определение отцовства, но она-то как раз этого и не хочет! На долю Джеффа Райза остается только чистая и безвозмездная, то есть бескорыстная радость от того обстоятельства, что у него скоро родится сын. Или дочь. В таких ситуациях, когда от них ничего не требуют, мужчины расслабляются и начинают осыпать женщин подарками.

Айрин надкусила очередное яблоко и задумчиво помахала им в воздухе.

— Не знаю, хочу ли я этого… Честно говоря, я бы с удовольствием забыла о Джеффе Райзе навсегда. Если же он изъявит желание воспитывать своего ребенка, я не смогу ему запретить, и тогда мне придется видеться с ним…

Николь усилила нажим.

— А теперь представь, что будет, когда Джефф Райз узнает о твоей беременности от других людей? Он же почувствует себя обманутым и оскорбленным в лучших чувствах, не говоря уж о том, что скандал выплывет наружу. Вдруг он разозлится и затеет судиться? А ты к тому времени уволилась. Он к судье — так, мол, и так, мать не может обеспечивать мою деточку, в то время как я — миллионер. У тебя же заберут ребенка!

Айрин вздрогнула и испуганно посмотрела на Николь, а Адель сердито хмыкнула.

— Надо сказать, воображение на всякие гадости у тебя развито, Николь. Ладно, убедила. Лучше сказать самой. Только надо продумать, как именно.

Айрин удивилась:

— Что значит — как? Позвонить и сказать, как же еще?

Адель торжествующе вскинула палец.

— Вот и нет! Важные вещи надо говорить при личной встрече. Сделаешь так: назначишь ему свидание на нейтральной территории.

Николь, блестя глазами, вклинилась в разговор, и обе подруги начали вещать наперебой:

— Оденешься элегантно, но не соблазнительно.

— Вести себя будешь с вежливым равнодушием.

— Доброжелательно, но прохладно.

— Сразу расставишь все точки над «i».

— Скажешь, что никогда не забудешь того времени, которое вы провели вместе…

— Но теперь ваши дороги расходятся…

— И хотя ты навсегда сохранишь к нему теплое отношение…

— Вас больше ничего не держит вместе.

— Потом сообщишь, что ждешь ребенка…

— Что все получилось случайно…

— И его вины тут нет.

— После этого можешь доверительно взять его за руку и очень твердо сказать, что не ждешь от него никаких подарков и помощи, ребенка оставляешь, воспитывать будешь сама, фамилию дашь свою.

Айрин недоверчиво прищурилась и начала:

— И тогда он…

Девушки откликнулись хором:

— …страшно обрадуется!!!

Айрин расхохоталась, а потом резко оборвала смех и сказала:

— Не могу объяснить, но мне все это чертовски не нравится… Посоветуюсь-ка я с доктором Хоуком!

Дик выслушал рассказ о рекомендациях подружек, некоторое время думал, а потом план одобрил. В целом.

— Я бы не напирал на свою фамилию и все такое. Вдруг у парня больное самолюбие? Между прочим, насчет суда твоя Николь права — если он вздумает отомстить за обиду…

— Господи, Дик, и ты о том же! Да на что ему обижаться? На то, что я не собираюсь садиться ему на шею? На то, что не требую алиментов?

— На то, что лишаешь его отцовства. Или еще хуже: на то, что посмела принять решение без его ведома.

— Это так страшно?

— Для многих мужчин — да. Я не знаю, важно ли это для Райза, но, учитывая, что он крупная шишка и привык властвовать и повелевать — запросто.

— Это же глупо!

— Не скажи, Айрин. Мы, мужики, натуры незатейливые, но разнообразные. Никогда не знаешь, на каких тараканов в голове наткнешься.

— Но в целом ты план одобряешь?

— Я хочу надеяться, что перспектива стать отцом должна мужика обрадовать. Я бы — обрадовался до потери сознания. И в любом случае он имеет право об этом знать. А все остальное… ты же топ-менеджер. Действуй по обстановке, а если что — жди морскую пехоту. Я буду рядом.

— Дик, я не хочу, чтобы ты…

— Не спорить, мисс Вулф. Я опасаюсь за безопасность своей пациентки. В конце концов, те синяки тебе поставил именно он.

— Не хочу вспоминать!

— Вот именно. Поэтому я и буду рядом.

Она ужасно трусила, когда набирала его домашний телефон. И едва не бросила трубку, когда услышала его недовольный голос. А потом вдруг успокоилась — либо он не захочет разговаривать вовсе, либо все самое главное она скажет все равно не сейчас, а при встрече.

На встречу с Айрин он согласился без всяких возражений. Он вообще был какой-то странный, Джеффри Бартоломью Райз. В Аллентауне про него сказали бы — пришибленный. Звонку Айрин он не обрадовался, но и холодным его голос назвать было нельзя.

В изысканную турецкую кофейню Джефф явился вовремя, Айрин пришла на минуту позже. При виде девушки он суетливо поднялся, но не сделал ни малейшей попытки поцеловать ее, даже пожать руку. Смотрел в сторону и явно нервничал. Айрин сразу полегчало на душе. Несмотря на все свои размышления по поводу их взаимоотношений, в глубине души она еще сомневалась насчет Джеффа. В конце концов, была ведь ночь в «Элизиуме», где он был жарким и нежным любовником… Или это ей только приснилось?

Айрин бросила короткий взгляд в окно. Там, в тени раскидистого платана, на лавочке сидел Дик Хоук, привольно вытянув длинные мускулистые ноги в джинсах и кроссовках. Футболка обтягивала могучую грудь и абсолютно плоский живот, сложенные на груди руки были словно свиты из мышц… Худощавый и гибкий, Дик очень напоминал своего младшего брата, но теперь Айрин видела перед собой не мальчика, а взрослого мужчину, матерого, уверенного в себе самца…

Джефф нервно кашлянул, и она очнулась, отвела взгляд.

— Прости. Такая погода сегодня…

— Айрин, я выкроил буквально несколько минут. Пойми меня правильно, у меня масса дел… мы ведь договорились некоторое время переждать…

— Джефф, я хочу сказать, что все закончилось.

— Как? Что… то есть почему?!

В голубых глазах неожиданно полыхнул знакомый огонек, и сердце Айрин подпрыгнуло: неужели он все же любит ее?!

Джеффу Райзу все большего труда стоило сдерживать нарастающую ярость. Что эта рыжая сучка о себе возомнила? Что Джеффри Райз будет ходить перед ней на задних лапках, как дрессированный пудель? И как она смеет решать, кончилось у них все или не кончилось? Это его прерогатива, а ее дело — слушаться и подчиняться его решениям…

Дик рассматривал Джеффа Райза, слегка повернувшись в сторону и скосив под темными очками глаза. Неудобно — зато безопасно.

С каждой секундой он все больше злился и все сильнее недоумевал: что такого есть в этом жирном — ну ладно, склонном к полноте — мужике с безвольным бабьим подбородком и бегающими выцветшими глазками? Что нашла в нем ослепительная рыжая королева Айрин? Как могла терпеть от него побои и унижения? Да на него только прикрикнуть — он от страха намочит штаны… А ведь нервишки-то у тебя пошаливают, миллионер! А может, и мозги тоже. Заметный даже отсюда тремор рук, повышенный тонус плечевого сустава, гиперфункция потовых желез… Вот Айрин что-то сказала — и это рыхлое, безвольное лицо мгновенно окаменело, стало злым, в глазах загорелась ненависть. Дик видит это даже сквозь стекло, так неужели же этого не видит Айрин?

Айрин набрала воздуха в грудь и начала, как задумали.

— Джефф, поверь, я всегда буду помнить то время, когда мы были вместе. Ты очень много значил для меня…

Идиотка! Наглая рыжая сучка! С таким снисходительным видом с Джеффри Бартоломью Райзом не смеет говорить никто. Вернее, не каждый. И уж точно — не эта шлюха…

— Теперь самое главное. В том, что случилось, нет твоей вины, я хочу, чтобы ты знал это. Я и в мыслях не держу чего-то требовать. Наоборот, я считаю себя твоей должницей — ты подарил мне счастье материнства. Я приняла решение оставить ребенка, воспитывать его буду сама, фамилию он будет носить мою…

Все, как она и предупреждала! Ах ты, рыжее змейство! И ведь сколько наглости! Смотрит прямо в глаза, на губах усмешечка и по-честному рассказывает весь свой будущий сценарий. Не показывать вида, не показывать! Пусть понервничает…

— Вот и все. Понимаю, я тебя ошарашила, прости. Я решила, что ты имеешь право знать о ребенке, потому и сказала. Только поэтому. Теперь все.

Айрин умолкла и только тогда поняла, как сильно она волновалась. Ладони были мокрыми от пота, коленки под столом дрожали. Она едва осмелилась поднять глаза на Джеффа — и была ошеломлена увиденным.

Джефф Райз, великий финансист и лучший игрок на бирже, сейчас походил на умалишенного. Губы шевелятся беззвучно, пустой остекленевший взгляд обращен в пустоту… Айрин удивилась — как она могла считать их голубыми льдинками, под которыми пылает огонь, что за романтическая чушь! На самом деле глаза у Джеффри Райза холодные и равнодушные, как у сытого боа-констриктора, а цвет у них блеклый, чуть ли не белесый.

Она по-новому, удивленно и чуть брезгливо рассматривала мужчину, сидящего напротив, пытаясь разглядеть в нем то, что так привлекало и возбуждало ее совсем недавно. Неужели все это было результатом самовнушения?

Залысины стали заметнее, второй подбородок наметился вполне отчетливо, а на верхней губе выступают крупные капли пота, хотя в кофейне совсем не жарко… Джефф Райз боится, что она лжет! Что хочет скомпрометировать его, устроить скандал, вытащить из него деньги…

Она ощутила прилив брезгливости, на мгновение представив, что ей опять придется лечь с ним. И тут же поняла, что больше никогда и ни за что этого не сделает.

Джефф Райз резким движением поднялся из-за столика. Голос его звучал монотонно, а смотрел он куда угодно, но только не на Айрин.

— Ты права… Потрясающая новость. Я действительно потрясен. К несчастью, сейчас у меня совсем не осталось времени. Я должен ехать на встречу, это бизнес, ты должна понимать.

— Я понимаю. Просто ответь хоть что-нибудь…

— Мне некогда, Айрин!!! Извини, я нервничаю. Вот что. Не могла бы ты приехать завтра вечером ко мне домой? После семи, например? Мы бы обсудили все еще раз, спокойно и взвешенно, приняли бы совместное решение, устраивающее обоих… Ты приедешь?

— Джефф, я хочу, чтобы ты понял меня правильно. О том, что все кончено, я говорю не из-за обиды или вредности…

С губ Джеффа сорвался совершенно истерический смешок.

— О, если ты боишься, что я начну к тебе приставать… Не волнуйся. Это исключено. Да… Совершенно исключено. Приедешь?

— Хорошо, но…

— Отлично. До завтра.

С этими словами Джефф Райз стремительно покинул поле битвы.

Войскам его срочно требовалась поддержка тяжелой артиллерии…

УДАР

По дороге домой Айрин молчала, а Дик с расспросами не приставал, только изредка внимательно и немного встревоженно на нее поглядывал.

За месяц, прошедший со дня их знакомства, Айрин сильно изменилась. Беременность сделала ее красоту мягче, женственнее, но еще не слишком повлияла на фигуру. Переменился и характер молодой женщины. Жесткость, целеустремленность, прагматичность молодой бизнес-леди уступили место задумчивой углубленности в себя, даже некоторой рассеянности… Казалось, Айрин с некоторых пор прислушивается к слышимым только ею одной голосам, а может быть — к тихой песне или далекой музыке, потому что временами ее лицо озарялось светлой и нежной улыбкой.

Работу свою она исполняла добросовестно, но без прежнего азарта. Честно сказать, объемы продаж телекоммуникационных систем стали самой последней темой на свете, способной заинтересовать Айрин Вулф в последние три месяца.

Адель и Николь смешно и трогательно опекали подругу, зорко следя за слухами, циркулирующими в буфетах и курилках. Своей главной задачей девушки считали как можно более долгое сохранение в тайне беременности подруги…

Дик теперь знал об Айрин почти все. Даже то, о чем она разговаривает со своим ребенком перед тем, как заснуть, и ранним утром, умываясь в ванной. Дик уже прекрасно видел — очами души своей, — какой нежной и внимательной матерью будет рыжеволосая красавица с зелеными русалочьими глазами, а опыт и чутье хорошего врача подсказывали, что беременность будет протекать, скорее всего, без осложнений и неприятных симптомов токсикоза. От токсикоза у Айрин осталось только необычайно обострившееся обоняние.

Дик вздохнул и аккуратно притормозил перед домом Айрин. Она очнулась от своих мыслей, улыбнулась ему устало и призналась:

— Я здорово перетрусила. Теперь хочется спать. Зайдешь?

— Нет, не стоит. Просто скажи, до чего же вы договорились?

— Видимо, он ошарашен. В любом случае, ему нужно время, чтобы все обдумать…

— Начинаешь его защищать?

— А ты — нападать? Дик, не надо. Мне все равно, как реагирует и что думает Джефф Райз. Самое главное я уже сказала, все важные решения приняла. Цветы на земле, Господь в небесах, и все хорошо. Правда, не хочешь зайти?

— Нет, не сегодня. Отдыхай, набирайся сил. Завтра я заеду за тобой на работу.

— Н-нет, завтра не стоит…

— Почему?

— Я хотела к косметичке… Совсем запустила себя в последнее время.

— Ох, женщины! Ладно, только никаких тепловых процедур, соляриев и химической завивки!

— Конечно. Я позвоню, Дик.

— Пока.

Он быстро наклонился, дружески поцеловал ее в щеку и стремительно уехал, а Айрин стояла на тротуаре и задумчиво смотрела ему вслед. Во рту появился неприятный кислый вкус, и она не сразу поняла, что это — вкус ее лжи Дику Хоуку.

Она еще в машине твердо решила ничего про завтрашний визит Дику не говорить. Во-первых — и в последних — он ее просто туда не пустит. Дик совершенно уверен в том, что Джефф опасен и может причинить Айрин вред. Сама Айрин в этом сомневалась. Правда, ее до сих пор передергивало при воспоминании о некоторых «ласках» Джеффа, но ведь это было, когда они были любовниками? Теперь их отношения закончены, и вообще, Джефф — цивилизованный человек, он принадлежит к высшим слоям общества… Да нет, ерунда это все.

Она сидела на своей уютной и стерильно чистой кухне, медленно пила сок и размышляла. Представляла себе свою будущую жизнь. Хмурилась и улыбалась.

Что, если потрясенный в первый момент Джефф завтра успокоится и скажет ей, что хочет воспитывать их ребенка вместе с ней? Что, если он хочет этого ребенка и ждет его с таким же нетерпением, как она сама?

Сын. Или дочка. Говорят, мужчины больше любят дочек. Собственно, это Николь говорит, а она не слишком опытный эксперт…

Если Джефф будет помогать, то этот дом продавать не придется. И тогда совсем скоро по теплому полу кухни, по пушистым коврам в гостиной побегут звонкие пятки, защебечет веселая птица, и никогда не будет больше одиночества, сомнений и неуверенности…

Она посмотрела на дверной проем — и вдруг почти воочию увидела: толстые ножки, крепкие ручки, смеющаяся мордаха, два зуба наверху и один внизу. Ее сын вбегает в кухню, еще не слишком уверенно справляясь с законами земного тяготения, но бояться нечего, потому что следом за ним идет и улыбается от радости его отец…

Нет, не отец. Не Джефф Райз. Айрин замерла на месте с широко открытыми глазами и недоверчивой улыбкой на губах. В нахлынувшем видении она совершенно ясно и отчетливо видела не Джеффа Райза, а Дика Хоука.

А ночью ей приснился Клифф и их первая и последняя ночь. Только это не было эротическим сном, просто Клифф лежал рядом, обнимал ее, и Айрин было удивительно легко, тепло и спокойно. Во сне она была уверена, что на этот раз Клиффа завтра не убьют. Они будут вместе, впереди у них еще много таких ночей, и дети у них родятся рыжие, с ястребиными зоркими глазами, и никогда в жизни не будут плакать…

Она проснулась с мокрыми от слез щеками и улыбкой на губах. Теперь она знала все ответы на вопросы.

О том, что ей предстоит поездка к Джеффу, Айрин сказала только Николь. Блондинка была рассудительнее и хладнокровнее, чем Адель, скорая на расправу и склонная к авантюрным решениям типа: затаиться на пожарной лестнице и все подслушать.

Николь хмурилась, осторожно покусывала нижнюю губку, а потом сказала:

— На твоем месте я бы взяла с собой гинеколога. В смысле, твоего Хоука. Посидел бы в машине, подождал бы тебя. И тебе спокойнее, и ему.

— Дик не доверяет Джеффу и не переносит его на дух.

— Надо же, какой умный мужчина! И где только их разводят…

— Николь, перестань. Дик может занервничать и устроить… что-нибудь типа маленькой победоносной войны.

— Умный. Смелый. Могучий. Решительный. Гинеколог. Умираю. Ладно, но если ты не вернешься домой к… положим, девяти, я звоню именно Дику.

— Хорошо. Но не раньше!

Николь кивнула и направилась к выходу из дамской комнаты, где они секретничали. На пороге обернулась, влажно блеснула глазами и пропела:

— Моли Бога, что мы подружки, рыжая. Потому что иначе Я БЫ ЛИЧНО дала Дику Хоуку даже верхом на еже.

Дверь закрылась, и тогда в голове смущенной и развеселившейся Айрин Вулф промелькнула совершенно отчетливая фраза, принадлежащая уже лично ей:

Я БЫ ТОЖЕ!

Она припарковала машину возле дома, где жил Джефф Райз, и немного посидела просто так, чтобы собраться с силами. Боялась, не боялась — но неприятный холодок поднимался изнутри, и во рту снова появился неприятный кислый привкус. Айрин тряхнула головой, решительно сунула в рот пластинку жевательной резинки и вылезла из машины.

Начинался октябрь, дни стояли прохладные, а последние двое суток непрестанно дул довольно холодный и пронзительный ветер, так что Айрин сегодня решила надеть свою норковую шубку, только на работе сообразив, что это — подарок Джеффа. Посомневавшись, не будет ли это выглядеть, как намек на некое продолжение их отношений, она в конце концов успокоилась. Джефф и не помнит, как выглядит шуба, ведь он подарил ее еще летом, в самом начале их романа…

Айрин кивнула важному охраннику, поднялась на лифте на последний этаж и набрала на пульте известный ей код.

Джефф занимал пентхауз большого нового дома в престижном районе города. Из окон открывался прекрасный вид на город, Айрин любила смотреть. Раньше… До того, как посещения этой роскошной квартиры превратились в настоящую пытку.

Джефф встретил ее в прихожей, и молодая женщина сразу поняла, что никакой радости по поводу ее прихода он не испытывает. Глаза метались за стеклами очков, словно подтаявшие льдинки в стакане, темные волосы на висках слиплись от пота. Джефф Райз нервничал, и нервничал сильно — это было очевидно. И непонятно.

Вторым, еще более неприятным сюрпризом явилось то, что на элегантной и совершенно нефункциональной вешалке в форме раскидистого серебристого дерева с тонкими ветвями небрежно болталась еще одна норковая шубка. Совершенный близнец шубки Айрин.

Джефф промычал что-то невнятное и махнул рукой в сторону гостиной. При этом он даже не подумал помочь Айрин раздеться, и она была вынуждена сама закидывать шубу на неудобные крючки. Недоумевая и потихоньку начиная злиться, она прошла в гостиную — и замерла на пороге.

На низеньком и неудобном диване в непринужденной позе сидела ослепительно красивая брюнетка. Прямые черные волосы змеились по плечам и груди. В тонких пальцах с кроваво-красными ногтями непомерной длины брюнетка небрежно сжимала тонкий серебряный мундштук, в котором дымилась тонкая черная сигарета. Сладковатый, назойливый запах окутывал комнату, и Айрин внезапно подумала, что в сигарете есть марихуана…

Брюнетка медленно повернула к Айрин свое треугольное фарфоровое личико и окинула гостью нарочито медленным и откровенно презрительным взглядом. Потом брюнетка затянулась, по-мужски выпустила дым из ноздрей и заговорила. Голос у нее был низкий, хрипловатый, опасно вибрирующий. Такие звуки доносятся из горла пантеры, изготовившейся к смертельному прыжку.

— Так, так, так. Смотрите-ка, кого кот принес. Так это и есть твоя шантажистка, милый? Ты неисправим. Впрочем, ноги хорошие.

До ошеломленной Айрин не сразу дошел смысл сказанного. В голове четко сформулировалась только одна мысль: это Кира Райз. Жена Джеффа. Та самая, с которой, если верить сведениям прессы, он давно живет врозь. Айрин видела одну фотографию Киры, но снимок не шел ни в какое сравнение с оригиналом. Та женщина была просто и нейтрально красива, эта — опасна и неприятна.

Айрин попыталась заговорить, но из горла вырвался только нелепый клекот. Кира не обратила на это никакого внимания. Она вообще разговаривала с Джеффом, Айрин ее интересовала в последнюю очередь.

— Значит, так. Ты молодец, что сразу все рассказал. Думаю, проблем не будет. Сколько ты обычно платишь своим девкам? Нет, разумеется, придется накинуть, но сумма должна быть приемлемой. Чтобы не вызывать иллюзий и не создавать прецедентов. Разумеется, операция и необходимый после нее уход будут оплачены отдельно.

Джефф с готовностью кивнул. На Айрин он тоже не смотрел.

Кира решительно смяла сигарету в пепельнице и соизволила наконец посмотреть на Айрин.

— Вы дадите письменное обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах больше не преследовать моего мужа и не вымогать у него деньги. Вы забудете обо всей этой дурацкой истории и — Боже вас упаси — не станете питать иллюзий относительно всяких глупостей типа продолжения ваших встреч. Полученные деньги можете считать оплатой ваших услуг интимного характера либо моральной компенсацией — это уж как угодно. Все ясно?

У нее были змеиные глаза. Желтовато-зеленые, почти не мигающие. Даже зрачок казался немного вытянутым сверху вниз. И стыла в этих глазах лютая, презрительная ненависть. Брезгливое пренебрежение — словно Айрин была грязной нищенкой, посмевшей прикоснуться к сверкающему миру Принцессы Киры Райз.

Холодная, чистая, отрезвляющая волна ярости омыла душу Айрин. Ушел страх. Отпустил сдавивший горло спазм. Она выпрямилась, небрежным, изящным, много раз отрепетированным движением откинула рыжую гриву волос назад. И улыбнулась светской, надменной и царственной улыбкой.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение, миссис Райз.

Черные брови изумленно выгнулись. На лице Киры появилось выражение, которое могло бы появиться на физиономии пантеры, обнаружившей, что загнанный ею козленок собирается ее укусить. Айрин не удержалась и фыркнула.

— Простите, сорвалось. Так вот, вы совершено ошибочно полагаете, что я собираюсь шантажировать вашего мужа или требовать с него какие-то деньги. Совсем наоборот. Мне ничего не нужно.

— Так говорят, когда хотят получить все.

— Возможно, вам виднее. Я долго размышляла, стоит ли вообще ставить мистера Райза в известность о… случившемся, и пришла к выводу, что он в любом случае имеет право знать о своем отцовстве. Вот и все. Что решит по этому поводу мистер Райз, мне глубоко безразлично. Более того, сейчас я окончательно уверилась в том, что ребенок, которого я ношу, будет только моим и ничьим больше. У него будет моя фамилия, и имя отца я в метрику не занесу.

Кира прищурилась и медленно протянула:

— Нет, моя птичка, это вы пребываете в заблуждении, не я. Вы не поняли, что я сказала. Никакого ребенка не будет.

Айрин холодно взглянула на нее.

— При всем уважении, мэм, он уже есть. И через полгода родится.

— Не родится. Потому что в ближайшие три дня вы сделаете аборт и избавитесь от него.

— Нет.

— Да, просто вы еще этого не поняли. Я объясню. Мы не можем позволить этому ребенку родиться. Джеффри Бартоломью Райз не тот человек, которому можно диктовать условия. Положение же, которое он занимает в обществе и бизнесе, не позволяет ему игнорировать возможную угрозу шантажа, исходящую от нечистоплотных плебеев.

— Я уже говорила и повторяю еще раз: мне ничего не нужно…

— Мисс — как вас там? — Вулф! То, что вы говорите, не имеет никакого значения. Вы носите в себе зародыш, в чьих жилах течет кровь Джеффа Райза. Судя по вашей уверенности и наглости, это правда, отец ребенка именно мой муж, а не кто-то из других ваших любовников. Стабильность и благополучие империи Райзов не может зависеть от какого-то ублюдка.

— Да чем ребенок может вам угрожать?!

— Своим существованием, непонятливая мисс Вулф. Я хорошо знаю щучек вроде вас. Вы можете притвориться, можете и в самом деле уйти в тень, исчезнуть с горизонта нашей семьи, но в один прекрасный день, когда все и думать о вас забудут, вы появитесь и станете требовать свою долю в наследстве. Предъявите результаты генетической экспертизы, которыми наверняка уже запаслись…

— Я не делала никаких экспертиз. У меня нет в этом необходимости. Это мой ребенок. И точка.

— Можете голосить о своей порядочности хоть до вечера — мне наплевать. Я должна быть уверена, что с вашей стороны моему мужу не угрожают ни скандал, ни возможность судебного разбирательства, а нашему законному наследнику — потеря состояния, принадлежащего ему по праву.

— Если хотите, я дам вам любую расписку. Любое обязательство, за нарушение которого вы привлечете меня к суду. Подпишу бумаги о том, что не собираюсь проводить экспертизу. Что беременность наступила в результате искусственного оплодотворения. Что угодно, я согласна.

— Она согласна! Милочка, вы отправляетесь на аборт!

Айрин тяжело вздохнула и покачала головой.

— Вы сумасшедшая, миссис Райз. С сумасшедшими разговор бессмыслен. Прощайте. Разумеется, мы больше никогда не увидимся ни с вами, ни с вашим мужем, и я, поверьте, этому очень рада.

С этими словами она направилась к дверям, но тут ей в спину ударил свистящий смешок.

— Беременность — штука опасная. Неловко наступишь на ступеньку, упадешь, потеряешь сознание — а очнешься уже практически девственницей. Не боитесь, мисс Вулф? Полгода — срок долгий, а осложнения после выкидыша могут привести даже к летальному исходу.

Айрин очень медленно и очень крепко взялась рукой за дверной косяк, повернулась и посмотрела прямо в холодные змеиные глаза. Изумруд подернулся ледком, а в голосе зазвучали стальные нотки.

— Миссис Райз, вы мне угрожаете?

— Ну что вы, милочка! Просто предупреждаю. Мы, девочки, должны быть внимательны друг к другу.

— Благодарю вас, но в ВАШИХ предупреждениях я не нуждаюсь. Кстати…

— Да?

Айрин ехидно прищурилась.

— А что это вы так напираете на эту ужасную генетическую экспертизу? Ведь мой ребенок в любом случае младше вашего. Или, быть может, результаты анализов ВАШЕГО сына способны внести свежую струю в генеалогическое древо Райзов?

Вот это был удар, так удар! Джефф Райз с грохотом опрокинул низкий столик, вскочил, стиснув кулаки, а потом истерически расхохотался и опрометью выбежал из комнаты.

Фарфоровое личико Киры Райз превратилось в гипсовую маску Медузы Горгоны — даже волосы, казалось, зашевелились на плечах, точно змеи. Потом Кира неожиданно расслабилась, махнула рукой.

— Пошла вон, проститутка. После тебя я прикажу провести дезинфекцию и поменять ковры.

И уже у самого выхода Айрин услышала:

— Ты только что подписала своему ублюдку смертный приговор…

Она не помнила, как добралась до машины, как вставила ключ зажигания, как вырулила со стоянки. Айрин трясло, по спине тек холодный пот, а самое страшное — резко и болезненно заныл низ живота. Липкий ужас ослеплял, омерзение толкалось спазмами в горле.

Она доехала до самого дома и разрыдалась, уронив голову на руль. Когда неожиданно открылась дверца машины и чьи-то сильные руки обхватили плечи Айрин и стали ее вытаскивать, она заорала в голос, начала бить наугад, вслепую, лягаться и только вечность спустя расслышала удивленный и встревоженный голос Дика Хоука:

— Айрин! Айрин, это я, Дик! Девочка, что с тобой? Приди в себя, не бойся, это же я…

Облегчение было таким же огромным, как до этого страх. Айрин повисла на шее Дика, обхватила его трясущимися руками, спрятала лицо у него на груди и заревела с новой силой. Дик ногой захлопнул дверцу машины и на руках внес Айрин в дом, осторожно опустил на диван в гостиной, хотел сходить за водой и валерьянкой, но она не отпускала, цеплялась за него, как насмерть перепуганный котенок, и тихо скулила. Пришлось снова брать ее на руки и идти за водой вдвоем.

Постепенно истерика отступила. Айрин всхлипывала и вздрагивала всем телом, но уже не плакала и смотрела на Дика вполне осмысленно. Он осторожно отвел с заплаканных глаз мокрые пряди волос и тихо спросил:

— Ты была у него, да?

Она коротко кивнула. Лицо Дика потемнело, стало страшным.

— Он тебя ударил?

Она затрясла головой.

— Обидел? Напугал?

— Не… он… Же… на…

— Ха! Этот слизняк наябедничал супружнице, и та примчалась спасать фамильную честь. Айрин, забудь про них, как про ночной кошмар. Все кончилось, все ушло, ничего больше страшного не будет. Надеюсь, теперь ты не сомневаешься в отношении своего бывшего?

Она подняла на него покрасневшие, тоскливые глаза.

— Дик… Я боюсь.

— Джеффа Райза? Плюнь. Он никогда в жизни не осмелится ничего тебе сделать. Это же скандал, а в их кругу скандалы не приняты.

— Я боюсь его жену. Она говорила ужасные вещи. Про ребенка… про выкидыш…

Ее измученное лицо вдруг залила такая мертвенная бледность, что Дик охнул и торопливо схватил тонкое запястье, считая пульс. Давление стремительно падало. Глаза Айрин закатились, она захрипела. Дик в ужасе затряс ее, начал хлопать по щекам, звать, потом решительно стащил ее на ковер и рванул блузку на ее груди.

Он был врач, врач женский, и обнаженная женская плоть никогда не была для него предметом вожделения. Никогда — если дело касалось работы. Он знал, какой красивой может быть женская грудь, видел и совершенные пропорции, и стареющие, обвисшие женские тела, со всеми их целлюлитами, складками и растяжками. Это не имело значения. Женщина была прекрасна всегда — ибо она дарила жизнь. Дик никогда не оскорбил ни одну свою пациентку нескромным взглядом и даже нескромной мыслью.

Вот и сейчас, осторожно делая Айрин непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, припадая к ее нежным губам и касаясь обнаженной груди, он не испытывал ничего, кроме тревоги за ее жизнь и жизнь ее ребенка. Но когда через полчаса Айрин пришла в себя, когда выпила горячего чая с ромашкой и мелиссой, когда приняла теплый душ и переоделась в ночную рубашку и домашний халат, Дик занервничал.

Она была не просто красива — прекрасна. Он сидел и думал о том, что мог бы смотреть на нее часами. Опухшая от слез, непричесанная, бледная и перепуганная, шмыгающая носом, Айрин была для него богиней, совершенством, и Дик боялся собственных мыслей и чувств, совершенно неожиданно обрушившихся на него лавиной.

Она боялась оставаться одна, и он ночевал в ее спальне. Сел на полу, прислонился спиной к кровати. Маленькая прохладная ручка Айрин робко скользнула по его шее, плечу, нашла его руку, и Дик возблагодарил темноту, потому что от этого легкого прикосновения вся кровь у него вскипела и бросилась в лицо.

Он рассказывал ей сказки и читал стихи, даже пел шепотом полузабытую колыбельную, которой двадцать восемь лет назад убаюкивал своего младшего братишку Клиффа…

Айрин заснула тихо и незаметно, крепко — на лбу выступила испарина, как у маленьких детей, — но руку его не выпустила, и Дик так и спал: сидя у ее кровати.

Утром он осторожно высвободил руку, поцеловал Айрин в лоб и ушел на работу. Весь день думал о ней, вспоминал ее вчерашний ужас, ее истерику, ее обморок — и хмурился озабоченно. Потом вспоминал ее обнаженное тело, красивой формы налившуюся грудь с маленькими сосками, уже чуть округлившийся живот — и хмурился еще сильнее.

Дик Хоук готов был умереть за счастье этой женщины и ее ребенка.

СНЕЖНЫЙ КОМ

Если Дик Хоук и полагал, что Джефф Райз не осмелится причинить Айрин вред, то сама Айрин убедилась в обратном буквально через несколько дней.

Во-первых, ее впервые в жизни отчитали за прогул — на следующий день после посещения квартиры Райза она чувствовала себя все еще слабой и на работу не пошла.

Во-вторых, через пять дней ее уволили.

Приказ о сокращении и слиянии штатов вышел утром, а уже после обеда Айрин вызвали к самому главному начальству и довольно холодно сообщили, что в ее услугах фирма больше не нуждается. В кабинете сидело аж три юриста, и Айрин поняла, что ее секрет перестал быть таковым. Поэтому она просто кивнула и спокойно попрощалась. Видимо, такое самообладание произвело впечатление на шефа, потому что при расчете она получила все-таки вдвое больше денег, чем полагалось по закону. Вторая часть суммы лежала в запечатанном конверте без всяких опознавательных знаков, но именно такими, голубоватой мраморной бумаги конвертами пользовался обычно шеф.

Потрясенные и рассерженные подруги наперебой сочувствовали, помогали собираться, сдавать дела, а Айрин ничего не чувствовала. Ни горечи, ни разочарования.

Кошмарный визит к Райзу вымотал ее сильнее, чем мог предположить даже опытный врач Дик Хоук. Айрин впала в самую настоящую депрессию. К тому же с каждым днем беременности гормональная перестройка в ее организме проявлялась все более причудливо.

Помимо слишком резких запахов стали раздражать яркие цвета, прикосновение к шелку и бархату, вкус шоколада. Айрин стала панически бояться ушибов и ссадин, пустяковый порез на пальце мог вызвать у нее истерику или обморок, при малейшем физическом напряжении кружилась голова…

Дик заподозрил, что это связано с давлением — но все показатели у Айрин были не просто в норме, они были идеальны. Она прибавляла в весе ровно столько, сколько было нужно, у нее было стабильное давление и немыслимой чистоты анализы. Одним словом, Айрин Вулф была совершенно здорова — и в то же время еле держалась на ногах.

Когда выпал снег, Дик перевез ее в новую квартиру. С прежним своим жильем Айрин рассталась без сожаления. Новая квартира была не очень большой, но удобной и светлой, а находилась на пятнадцатом этаже, и воздух, вливавшийся в окна, почти не пах бензином.

Дик проводил у нее почти все свободное время. Обустраивал для нее быт, ездил с ней по магазинам, гулял в парке. В клинике, по счастью, работы было не очень много, пик рождений приходился традиционно на февраль-апрель, но в какой-то момент Айрин словно опомнилась от своей спячки и увидела, как похудел и без того худой доктор Хоук, какие тени залегли у него под глазами. И однажды вечером, точно так же, как восемь лет назад его младшему брату, она сказала:

— Перебирайся ко мне, Дик. До клиники здесь ближе, а одна я жить все равно боюсь. Кроватку я поставлю у себя, а в детской живи ты.

И они стали жить вместе. Не семья, не любовники — просто два человека, которые не могут друг без друга.

Айрин понемногу отходила, возвращалась в свое нормальное состояние. Ничто и никто не тревожили ее за последние два месяца, и воспоминание о черноволосой женщине с глазами змеи постепенно стиралось, таяло в дымке, как некогда растаял призрак Аллентауна и воспоминания о безрадостном одиноком детстве.

Айрин снова начала тихонько петь, разговаривать со своим ребенком, улыбаться своим тайным, неведомым мыслям. Дик научил ее правильно слушать, как двигается в животе ребенок, и этому занятию Айрин могла предаваться часами. Она точно знала, когда тот спит, когда бодрствует, когда его что-то беспокоит или, наоборот, радует.

Она решительно настояла на том, чтобы повесить плотные шторы на одном из кухонных окон. Дик пробовал возразить — мол, здесь видно рассвет, но Айрин была непреклонна. Дик украдкой рассматривал пейзаж за окном и недоуменно пожимал плечами: ничего здесь такого не было, только по ночам ослепительной рождественской елкой гигантских размеров возносился в темное небо «Элизиум»…

Неприятности начались в среду. Самая большая из них заключалась в том, что Дик улетел на медицинский конгресс в Торонто и должен был вернуться только через неделю. Айрин уже достаточно пришла в себя, чтобы не устраивать по этому поводу истерики, но Дика провожала с тяжелым сердцем.

Потом, когда она решила воспользоваться тем, что выбралась из дома, и заехать в магазины, подвел «мерседес». Когда она парковалась у обочины, по заднему левому крылу со скрежетом «чиркнул» какой-то джип с тонированными стеклами, а едва на перекрестке зажегся зеленый свет, взревел мотором и умчался прочь. Айрин сердито посмотрела вслед нахалу и со вздохом выбралась из машины, посмотреть на вмятину.

Она заметила машину боковым зрением и метнулась к тротуару, едва не споткнувшись о бордюр. Темно-синий «порше», и тоже с тонированными стеклами, на огромной скорости прошел впритирку к ее машине. Если бы Айрин замешкалась хоть на секунду…

В животе появился хорошо знакомый холодок. Айрин тупо смотрела перед собой и словно мантру твердила фразу: «Это просто случайность. Это случайность. Обычное совпадение. Случайность».

В голове прозвучал ехидный и сердитый голос.

«Ага. Случайность. В центре Филадельфии, в час пик находится беспечный ездок, который не прочь размазать по капоту парочку зазевавшихся пешеходов. У него скорость была под двести — где он ухитрился до нее разогнаться?»

Айрин задумалась. О машинах и двигателях она знала почти все.

Разогнаться до скорости двести миль в час на такой загруженной улице в центре города — нереально. У лихача не было ни единого шанса. Другое дело — форсированный двигатель. Гоночные, скажем, болиды делают такую скорость едва ли не с места. Вопрос: зачем водителю «порше» с форсированным двигателем разгоняться именно перед перекрестком, да еще в такой опасной близости от хорошо видимого, яркого и блестящего «мерса» Айрин?

Чувство опасности пахло снегом и мокрым асфальтом, на котором темнели следы протекторов от унесшегося «порше». Айрин огляделась по сторонам, застегнула куртку, накинула капюшон. Перевесила сумку с документами и кредитками себе на грудь и отправилась в магазин. Там полно народа и машины не ездят. Там она все обдумает…

Она бродила по отделу детских вещей, невнимательно выслушивая то, что ей рассказывали продавцы. Осторожно трогала крошечные платьица, пинетки, штанишки.

Успокоиться не получалось. Айрин то и дело вспоминала несущиеся на нее фары, визг горящей резины по асфальту, собственный прыжок на обочину.

Одно хорошо: тело среагировало быстро. Иначе она была бы уже мертва.

Айрин купила две пары крошечных пинеток — розовые и голубые. Они стоили примерно столько же, сколько ее шелковая блузка, но деньги сейчас занимали ее в последнюю очередь. Дик предлагал ей выяснить пол ее ребенка, но Айрин отказалась.

— Получится, что это имеет какое-то значение. Что кого-то я хочу больше, а кого-то меньше.

— Ерунда, и ты сама это знаешь. Скажем, ты могла бы почитать специальную литературу о детской психологии. Мальчиков ведь надо воспитывать иначе, чем девочек, все такое…

Она тогда серьезно посмотрела на Дика и негромко проговорила:

— Ты вырос без отца — и стал настоящим мужчиной. Клиффа воспитывал ты, но он сбился с ровной дорожки. Ваша мама вкалывала на трех работах и домой приходила только ночевать — но вы любили ее больше всего на свете. Клифф был членом банды — но спас меня от хулиганов. Джефф Райз принадлежит к элите общества — но повел себя как последний подонок. Где алгоритм, Дик? Где универсальное объяснение происходящего?

Он сердито покачал головой.

— Это слишком серьезные выводы из предмета легкомысленного и не стоящего раздумий. Пол ребенка узнают все. Просто так. И не перестают любить его, если он случайно окажется девочкой, а все распашонки уже купили голубого цвета. Но если не хочешь…

Сам-то он уже наверняка знал. Айрин иногда завидовала Дику, но из чистого упрямства молчала и продолжала покупать вещи обоих цветов.

Прижимая к груди фирменный пакетик, она вышла на галерею, опоясывающую второй этаж торгового центра, и зорко огляделась по сторонам. Вроде бы никаких врагов на горизонте, никто за ней не следит, никто зловеще за колонной не прячется…

А не съездить ли к Адель, вдруг подумала Айрин. Не виделись тысячу лет, да и коротать вечер одной, без Дика, как-то непривычно. Приняв решение, Айрин нашла телефон-автомат и позвонила подруге.

— Привет.

— Не может быть! Не прошло и года, как ты вспомнила о своих девочках. Как дела, пузатая?

— И так, и сяк. Что ты делаешь сегодня вечером?

— Вопрос в самую точку. Мы с Николь сидим и заливаем каждая свое. Она — горе, я — радость. У нас ликер и клубничный тортик. Ты приедешь?

— Если у вас междусобойчик, то…

— Упаси меня Господь от междусобойчика с блондинками. Скажу тебе быстро, пока она писает: они с Адамом расстались.

— Не может быть! Бедная Николь.

— Не то слово. Приезжай, развеешь ее рассказами о токсикозе.

— А у меня его больше нет.

— Поздравляю. Неужели Дик вылечил?

— Он. Сегодня он улетел в Оттаву, и мне не хочется возвращаться в пустую квартиру…

Голос Адель стал немного озадаченным.

— Погоди, подружка, не так быстро. Вы что, живете вместе? С Диком?

Айрин рассмеялась.

— Помучайся, Адель. Скоро приеду.

Она разом забыла все тревоги. Через полчаса она встретится со своими подружками, они поболтают, и Айрин расскажет им, что Дик теперь живет у нее, и что, хотя он этого еще не знает, она надеется, что он и дальше будет жить у нее, потому что она больше не представляет себе жизни без Дика…

Невысокий, крепко сбитый парень в кожаной куртке и широких черных джинсах торопливо нахлобучил на голову спортивную шапочку, сбежал вниз по лестнице, пристроился на эскалаторе через три человека от Айрин. Секунду спустя охнул — будто бы перепутав, куда ему надо — повернулся и ринулся наверх, на прощание сильно толкнув стоявших перед ним людей. Особенно досталось невысокой пухленькой женщине, которая тщетно пыталась удержать в руках семь полных пакетов. На ногах у женщины были полусапожки на высоченных шпильках — видимо, несчастная изо всех сил старалась зрительно увеличить свой рост. После сильнейшего толчка в спину она ахнула и полетела вниз по эскалатору.

Айрин услышала женский крик и потому благоразумно взялась за перила. Мимо нее с отчаянным воплем скатилась толстушка на каблуках. И жалко ее было, но и смех разбирал, поэтому Айрин торопливо отвернулась, пряча улыбку. Мельком заметила невысокого парня, торопливо сбегавшего с их эскалатора. Видимо, перепутал лестницы.

У дома Адель Айрин, благодаря пробкам, оказалась уже в сумерках. Двор был пуст и слегка присыпан снежком, от стоянки до подъезда было не больше десятка шагов. Айрин выключила зажигание и стала возиться в сумке, стараясь найти косметичку. К девочкам надо являться при параде.

Откуда взялся этот парень, она понятия не имела. Войти сюда можно было только через ворота, в которые она въехала, но вместе с ней никто не входил, это она точно помнила, а вышел парень с другой стороны… Да Бог с ним, с парнем. Обычный, вполне симпатичный парнишка в кожаной куртке и широких джинсах. Спортивную шапочку он смешно сбил на затылок, в руках держал бумажку, видимо, с адресом. Шел вдоль дома, то и дело глядя на номера подъездов.

Бог его знает, что это было. Айрин и сама толком не знала. Она могла бы поклясться, что даже не думала ни о какой опасности, и парень выглядел совершенно безобидным — но когда он поравнялся с ней и страшно интеллигентным тоном начал: «Простите, пожалуйста, а вы не знаете, где…», она неожиданно сама шагнула вперед и изо всех сил толкнула беднягу в грудь с воинственным воплем: «Не знаю! Пошел вон отсюда!»

Кем бы он ни был — такого развития событий он явно не ожидал, нелепо взмахнул руками и сел прямо на асфальт. Айрин прижала к себе сумочку и метнулась к подъезду. Тыкала дрожащими пальцами в кнопки кодового замка, ошибалась, чертыхалась, — а сзади нее все никак не мог подняться, упав на заледеневшую лужицу, многострадальный гость города Филадельфия.

Замок мелодично тренькнул, дверь открылась, и Айрин Вулф влетела в подъезд, мокрая как мышь и с колотящимся, как у мыши же, сердцем.

Она уже готова была рассмеяться, готова была пойти, высунуться на улицу и попросить у паренька прощения, но…

…в этот момент в прочное стекло входной двери ударили кулаки, обтянутые черной кожей перчаток, мелькнуло перекошенное и совсем неинтеллигентное лицо того парня, и сквозь дверь донесся его яростный вопль:

— Откр-р-рой, сучка! Ноги вырву, кукла брюхатая!

Он не мог видеть, что она беременна, мгновенно взвыл сигнал тревоги у нее в мозгу. Предположим, он сильно на нее обиделся, предположим, что он страшный грубиян, но он не мог видеть ее беременный живот! Куртка-аляска надежно скрывала его.

И тут короткая вспышка памяти высветила недавние кадры. Торговый центр. Эскалатор. Летящая вниз толстушка на шпильках. Айрин отворачивается…

И видит того самого парня, убегающего вверх по эскалатору, идущему вниз!

Не раздумывая ни секунды, Айрин влетела в лифт и нажала нужную кнопку. Хочет этого Адель или не хочет, а провожать Айрин до дома придется ее мужу.

На краткое изложение событий ушло полчаса. На полную версию — час. К прослушиванию полной версии присоединился и пресловутый муж Адель, симпатичный дядечка с седыми висками и молодым взглядом веселых синих глаз.

Ради таких кошмаров Николь временно забыла о своей трагедии, Адель же сидела прямая, бледная, и из темных глаз так и сыпались молнии. Можно было не сомневаться: попадись ей сейчас Джефф Райз, она бы его стерла в порошок одним только взглядом.

Николь нарушила затянувшуюся паузу первой.

— Не понимаю, почему ты не заявила на эту стерву в полицию.

— Ники, это очень просто. Попробуй представить содержание первичного полицейского протокола — и сама все поймешь. Айрин Вулф против Джеффа и Киры Райз — это красиво, но недолго.

— Пожалуй, да. А что сказал Дик? Адди сообщила потрясающую новость: вы, оказывается, съехались вместе?

— Не совсем так. Дик просто стал моим ангелом-хранителем. Он занимался переездом, ремонтом, продажей дома — короче, всем. А попутно лечил меня от депрессии.

— Интересно, как…

— Николь, ты неисправима. Айрин сейчас ЭТОГО лекарства нельзя.

— А что я спросила? Что? Так как лечил-то?

Айрин улыбнулась.

— У Дика своеобразные методы воздействия на капризных беременных женщин. По большей части он на меня орал и силой выгуливал в парке. Потом силой кормил и силой укладывал на ковер…

— Ох, неужели все-таки можно…

— …делать гимнастику. А если без шуток — то без него я бы пропала. Он стал мне и нянькой, и сиделкой, и братом, и… чем-то большим.

— Ага!

— Да. Адель знает… после Джеффа я совсем перестала думать о мужчинах. Тем более ребенок… Но Дик — Дик меня разбудил. Я позавчера на осмотре его застеснялась, представляете? Он почти три месяца меня осматривает, видел в разном виде, а я застеснялась…

Адель улыбнулась, а Николь издала свое фирменное фырканье:

— Естественно! Как только тебе стало не все равно, увидит он лахудру или принцессу, ты и застеснялась. А не все равно тебе стало, потому что ты в него втрескалась. Причем с самого начала. Просто не до того было. Эх, жаль.

Адель с возмущением посмотрела на подругу, а Николь пожала плечами.

— Жаль, что Айрин так не вовремя втрескалась. Потому что после того, как мой старый хрен Адам оказался такой скотиной, что променял меня на двадцатилетнюю прошма…

— Николь!

— …хорошо, на секретаршу, мне совершенно необходимо забыться.

— Ага. И обратиться к гинекологу. Сиди, жертва либидо.

— Моя либидиная песня… Умирающий либидо, Сен-Санс. Адель, тебе хорошо говорить, ты замужем. А мы с Айрин? Девочки молодые, незамужние.

Адель покачала головой и ласково обняла Айрин за плечи.

— Эту балаболку не унять. Скажи лучше, что ты собираешься делать дальше? В полицию заявишь?

— Не думаю, что это что-нибудь даст. Свидетелей аварии нет, в торговом центре все сочтут случайностью. Здесь его тоже никто не видел.

— Да… В общем, так: ночуешь ты здесь, а завтра утром…

— Адель, не сердись, но мне нужно вернуться домой. Дик оставил мне лекарство, его нужно принимать по схеме, не пропуская. Я хотела попросить… если можно… Твой муж не проводит меня до дома? А машину я оставила бы у тебя на стоянке, для отвода глаз.

— Господи, да без проблем. Милый…

Николь неожиданно поднялась с дивана, разом поскучневшая и серьезная.

— Не будем разрушать семью. Я тебя отлично отвезу сама. Машина моя стоит в подземном гараже, спустимся туда на лифте. Лучше подумайте о другом. Раз Дик вернется только через неделю — не стоит ли тебе, Айрин, на это время уехать из города?

— Куда?

— Надо поискать какой-нибудь пансионат. Отель на отшибе. Загородный дом кого-то из знакомых. Одним словом, место, где можно отсидеться.

Адель с жаром кивнула.

— Правильно! Слушайте, у меня даже есть на примете такое место. Завтра я позвоню хозяевам, думаю, они не откажут.

Подруги расцеловались и попрощались. Всю дорогу Николь молчала, видимо, вспомнив о своей «трагедии». Айрин, изрядно вымотанная событиями сегодняшнего дня, тоже помалкивала.

Николь проводила ее до лифта, на прощание ободряюще похлопала по плечу.

— Ничего. Все будет отлично, подружка. Адель перезвонит, ты смоешься из города и будешь сидеть тихо, как мышь под метлой. А потом вернется Дик и заберет тебя.

Айрин подняла голову. В изумрудных глазах мелькнула тоска.

— А дальше что, Николь? Ведь Дик не сможет стеречь меня вечно.

Неожиданно голубоглазая блондинка почти с отчаянием выпалила:

— Я понимаю, что поезд уже ушел, но, честно говоря, лучше бы ты тогда сделала аборт.

— Что? Николь…

— Да все я понимаю! И сама я после первого едва не запила — так было тошно. Только ведь… Айрин, мы не в равных весовых категориях с Джеффами Райзами. Мы не можем с ними бороться. У них больше денег, больше влияния, больше возможностей… Ладно. Что я, в самом деле. До встречи. Постарайся заснуть и набраться сил, а завтра с утра на всякий случай собери вещи. Адель перезвонит.

Часом позже у себя дома Николь Дживс набрала некий телефонный номер и сухо заявила:

— Я выяснила, где она живет. И то, что ближайшие пять дней она будет одна. Но тут появилась другая возможность…

БЕГСТВО

Адель позвонила только после обеда. Слышно ее было отвратительно, но Айрин все же смогла записать адрес: вилла «Резеда», пятьдесят миль по Западному шоссе до развилки на Норристаун. Дальше дорога будет узкой, зажатой между рекой Делавэр и горным склоном. Как только закончится этот отрезок, нужно будет свернуть на проселочную дорогу — там и находится вилла «Резеда».

В трубке шипело, хрипело и выло, но Айрин успела прокричать слова благодарности, а потом отправилась собирать вещи. Надо еще написать записку Дику, или нет, лучше позвонить! Ведь она знает название отеля в Торонто. Как же она не догадалась вчера вечером!

Возможно, Дик вообще велит ей никуда не прятаться, а дождаться его. Или предложит прилететь. Уж в Канаде Джефф со своей змееженой Айрин не достанут, не зря все литературные герои убегали именно в Канаду.

Она бросила наполовину собранную сумку на кровать и вернулась в гостиную. Подняла трубку, чтобы набрать номер.

Трубка молчала. Мертво и страшно.

Во рту стало кисло, ноги подкосились, и Айрин медленно опустилась на подлокотник кресла. Молчащая телефонная трубка внушала ей ужас, она сама не понимала, почему.

А потом пришла трусливая, заячья, абсолютно паническая мысль: они пришли. Они здесь. Они меня ищут. Надо бежать.

Айрин заметалась по квартире, схватила расстегнутую сумку, документы и ключи, бросилась на лестничную клетку.

Лифт не работал. Это означало, что с пятнадцатого этажа ей придется спуститься пешком, да еще и по узкой, плохо освещенной лестнице аварийного выхода. Айрин сглотнула кислую слюну и непроизвольно положила ладонь на живот.

И тогда тот, кого все так ждут, бодро толкнулся с той стороны прямо в ее ладонь. Айрин неожиданно представила себе веселого смышленого мальчишку, который — в отличие от своей матери — никогда не будет бояться. Наверное, именно в этот момент она поняла, что у нее будет сын. Безо всякого УЗИ.

Она вскинула довольно легкую сумку на плечо, глубоко вздохнула и толкнула дверь, ведущую на аварийную лестницу. Постаралась выровнять дыхание и зашагала вниз.

Об инстинктах охотника пишут гораздо чаще, чем об инстинктах жертвы. Айрин чувствовала преследование спиной, ощущала опасность каждым волоском, каждой клеточкой кожи. Именно поэтому в ней неожиданно проснулись таланты, о которых она даже не подозревала.

Добравшись без приключений до первого этажа, она не стала спускаться в гараж, куда еще утром перегнали ее «мерседес». Она вышла через полуподвальную прачечную, быстро пересекла задний дворик, пролезла между мусорными баками — и оказалась во дворе соседнего дома. Здесь играли под присмотром женщин дети, гуляли собаки, а самое главное — здесь рядом была автобусная остановка. Айрин надвинула капюшон «аляски» на глаза и ускорила шаг.

Ей повезло. Прямо одновременно с ней к остановке подкатил автобус, и она вскочила в него, не чуя ног. Доехать до любого людного центра, потом найти прокат машин и бежать из города…

Когда автобус уже отъехал, через заднее стекло она увидела, как из двора ее дома выбежали трое мужчин. Двоих она видела впервые, зато третьего узнала сразу. Невысокий парень в кожаной куртке, широких джинсах и спортивной шапочке.

Адель расстроенно шарахнула трубкой по телефону.

— Ну вот куда она делась! Сказали же ей: сиди дома и жди!

Николь пожала плечами.

— Может, она спит? Или душ принимает. Или вышла за булочками. Ты узнала что-то?

— Ну да! У моего приятеля есть небольшой кемпинг в лесу. Это Восточное шоссе, не доезжая Хаммонтона. Он готов ее принять на сколько угодно дней.

Николь зевнула.

— Позвоним попозже. Если что — я знаю, где она живет, съездим.

— Надо бы поскорее…

— Ой, Адель, ты, часом, не беременная? Или просто поддалась панике? Куда бежать, зачем спешить… время к вечеру, на ночь глядя ехать в этот лесной кемпинг — у Айрин и так нервы ни к черту. Набери еще раз.

Адель послушно набрала номер и через некоторое время разочарованно опустила трубку.

— Нет ее дома. Думаешь, все в порядке? Черт, меня в пять ждет шеф, я не могу уйти…

Николь встала, потянулась и засмеялась.

— Паникерши вы с Айрин, вот что. Иди к шефу и запудри ему мозги, а я съезжу, пока пробки не начались. Скажу ей точный адрес, давай его, кстати, сюда. Но ехать все равно посоветую завтра! Вот.

С этими словами Николь вышла из офиса, а Адель с облегчением вздохнула и принялась готовиться к отчету.

Айрин удалось замести следы так ловко, что в бюро по прокату автомобилей уже можно было не дергаться, но она все равно нервничала. Несмотря на это, машину она выбирала со знанием дела, за что хозяин проникся к ней искренним уважением.

Повинуясь какому-то безотчетному чувству, Айрин указала на «форд» бежевого цвета — почти точный близнец той развалюхи, которую она приобрела на свалке восемь лет назад. Хозяин одобрительно кивнул.

— Вы правы, мисс… ис. На вид колымага неказиста, но в деле не отказывает. У вас наметанный глаз.

— Мой отец был автослесарем. Я у него научилась.

— И правильно сделали. Самая безотказная профессия. Мой оболтус уперся — хочу-желаю в менеджеры. А я ему на это — вот научишься гайки на слух подкручивать, тогда и отпущу учиться. Потому как тот, кто с руками, никогда не пропадет. Одними мозгами не проживешь. Ну, дай вам Бог здоровья, миссис, и дождаться в срок своего ненаглядного. Первый?

— Да…

— А что же муж вас одну отпускает?

Неожиданно у Айрин потеплело в груди. Она улыбнулась разговорчивому толстяку и сказала:

— Он не отпускает. Он у меня ужасно строгий… и любит меня. Просто сейчас он в Канаде, а я решила сделать ему сюрприз…

Адель вспомнила о том, что Николь должна была ей перезвонить, только вечером, дома. Торопливо набрала номер — и с облегчением завопила:

— Слава тебе, Господи! Я совершенно забыла тебе перезвонить после совещания. Как там Айрин? Ты была у нее?

Голос Николь был спокоен и жизнерадостен.

— Да, все в порядке. Она не слышала твоего звонка. Я передала ей адрес кемпинга и заставила лечь пораньше. Она выедет завтра на рассвете.

Адель с облегчением вздохнула.

— Как хорошо! А то у меня целый день сердце не на месте. Ты молодец, подружка. Как твоя новая машина?

— Отлично. Я давно не испытывала такого наслаждения от езды. Все, Адди, хочу спать. До завтра.

Адель положила трубку и с застывшей улыбкой посидела немного на диване. Потом пришел муж, поцеловал ее в плечико… в шею… Потом они оказались в спальне, и Адель на несколько часов напрочь забыла о том, что так удивило ее вчера вечером.

Почему Николь отвезла Айрин домой на «мицубиси» Адель, а не на своем новом «порше» с тонированными стеклами и кучей разных игрушек?

Об этом Адель сообщил сегодня утром охранник в гараже, и она недоумевала всю дорогу, а потом решила, что Николь просто испугалась за свою «ласточку». «Мицубиси» ей было совершенно не жалко.

Едва выехав за пределы города, Айрин оказалась в кромешной тьме. Нет, трассу освещали фонари, и даже довольно яркие, но за ними, над ними, вокруг них было совершенно и бесповоротно темно.

Западное шоссе уносило ее из города прочь, и Айрин постепенно успокаивалась. Подруги ее не дадут в обиду, а потом приедет Дик и заберет домой. Она все ему расскажет, и он обругает ее, на чем свет стоит, а потом она скажет ему то, что ей давно уже стоило бы сказать, да все никак не решалась.

Что она его очень любит.

Что хочет быть с ним.

И чтобы две чашки кофе по утрам, и просыпаться в его объятиях, и печали пополам, радости, слезы и смех — все пополам. Чтобы не расставаться никогда. И чтобы у рыжего смешного мальчишки был самый лучший и самый надежный в мире отец.

Дик Хоук.

Дик Хоук вышел в прохладный вестибюль, прислонился лбом к стеклу, вглядываясь в темноту, наползавшую на Торонто со всех сторон. Конференция шла полным ходом, но он сидел в зале с раннего утра и здорово устал.

Ничего, завтра еще один трудный день, а потом начнутся семинары, на которые он решил не оставаться, так что уже послезавтра ранним утром он увидит Айрин.

Свою Айрин.

И это будет прекрасная возможность набраться смелости и все ей высказать, потому что со сна она румяная, лохматая и бестолковая. Она будет хлопать своими изумрудными глазищами, а он скажет ей, что любит ее, что хочет быть с ней, и чтобы две чашки с кофе на столе — навсегда, и просыпаться не в одной квартире, а в одной постели, и смех — пополам, и слезы — пополам, и печали с радостями тоже — пополам, и самое главное — что это ЕГО сын. Дик точно это знал, потому что уже месяц разглядывал крохотное личико маленького космонавта на мониторе. Именно с таким выражением лица — суровым и слегка скорбным — засыпал малолетний Клифф Хоук, наслушавшийся диковатых сказочек и колыбельных своего старшего брата Дика.

И вообще, они давно уже семья, так что остались только формальности.

Шоссе закончилось, и стало совсем темно. Узкая дорога оказалась не просто узкой, а смертельно узкой. Айрин сбросила скорость до пятнадцати миль в час и вела машину осторожно, словно та была из фарфора.

Справа уходила ввысь стена горного склона. Не благородный базальт, как в Скалистых горах, а песок и щебень, острые кремни и корни деревьев, но, тем не менее, это была гора.

А вот слева никаких сомнений не вызывала река Делавэр — могучий рев ее водоворотов и небольших водопадов заполнял ночное безмолвие.

Дорога немилосердно петляла, и в какой-то момент Айрин покрылась холодным потом при мысли о том, что ей навстречу может кто-то выехать. Однако никто не выехал, и через вечность — а точнее через четверть часа после поворота с Западного шоссе, — Айрин почувствовала, как под колесами зашуршала земля. Проселочная дорога не подвела, объявилась, и вскоре за деревьями мелькнул красивый двухэтажный дом. Айрин остановила машину, выключила мотор и вышла на свежий воздух.

В доме были освещены всего два окна на первом этаже, и после недолгого колебания молодая женщина подошла к ближайшему из них прямо по мокрой от росы траве и осторожно постучала.

Через пару минут открылась дверь, и в прямоугольнике света появилась высокая пожилая женщина в наколке горничной. Она с вежливым поклоном, но совершенно безмолвно поманила Айрин, и та вошла внутрь дома.

Здесь было тепло и уютно, обстановка располагала к отдыху, и Айрин немедленно почувствовала, как болят у нее все мышцы, как хочется спать, и какое огромное, немыслимое облегчение постепенно заполняет ее душу.

Молчаливая горничная вовсе не была немой. Подхватив сумку Айрин, она прошелестела слегка безжизненным, но вполне приятным голосом:

— Прошу вас на второй этаж. Комната для вас уже готова. Полагаю, прежде всего вы захотите хорошенько выспаться.

Айрин очень хотелось расцеловать добрую женщину, но она сдержала этот несколько экстравагантный порыв.

Комната оказалась уютной и теплой, кровать — огромной и мягкой, а пока Айрин снимала куртку и разбирала сумку, горничная принесла ей поднос, на котором стоял стакан теплого молока с корицей и блюдечко с печеньем. Молоко Айрин выпила залпом, печенье решила съесть попозже. Горничная пожелала ей доброй ночи и удалилась.

Айрин зашла в ванную комнату и совсем уж было собралась принять душ, как вдруг ее неудержимо потянуло в сон. Сказывалось огромное напряжение и страхи последних суток. Завтра вымоюсь, лениво подумала Айрин.

Она заснула мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Провалилась в темноту без снов, и время перестало существовать…

Пожилая женщина в наколке горничной прошла по длинному коридору, спустилась на первый этаж и постучала в дверь самой последней комнаты. Ей негромко ответили, и она вошла. Остановилась на пороге и произнесла все тем же безжизненным, ровным голосом:

— Она выпила весь стакан и проспит не меньше двадцати часов.

Высокая женщина в черном брючном костюме, стоявшая спиной к двери и глядевшая на огонь в камине, бросила, не оборачиваясь:

— Отлично. Хорошенько заприте двери и предупредите охранников. Позвоните доктору Кеслеру и скажите, что завтра вечером он понадобится со всем инвентарем. Вы свободны.

— Да, мэм.

Когда горничная ушла, высокая женщина негромко рассмеялась. Поставила на каминную полку недопитый бокал с виски. Повернулась.

Если бы Айрин Вулф могла видеть это лицо…

Кира Райз давно была известна в своем кругу тем, что слов на ветер никогда не бросала. Особенно, если это были слова угрозы.

ФИНАЛ

Айрин проснулась с головной болью и ломотой во всем теле. Виски раскалывались, перед глазами плыли красные круги. Слабость была такая, что она с трудом смогла сесть на кровати и растерянно оглядеться вокруг, морщась от боли.

Комната, которую она толком не рассмотрела вчера, выглядела прежней. Единственным изменением в обстановке можно было считать то, что сумку Айрин, по-видимому, убрали в стенной шкаф. Самое же загадочное заключалось в том, что за окном все еще было темно. Возможно, самую малость светлее.

Айрин задумалась. Неужели она проспала так мало, что ночь не успела смениться утром? Или наоборот — прошли уже целые сутки? Если так, то почему она не чувствует себя отдохнувшей, наоборот…

Продолжая кривиться от боли, она кое-как выползла из постели и отправилась в ванную. Душ пришлось принимать сидя, поскольку она боялась упасть, но после него Айрин значительно полегчало. Выйдя из душа, она разыскала свою сумку, надела свежее белье, трикотажные мягкие брюки и бирюзовую толстовку с капюшоном. Домашние туфли она в спешке взять не успела, но нашлись кроссовки, в которых Айрин смешно подпрыгивала при ходьбе.

Она стянула влажные волосы в «конский хвост», кое-как заправила кровать и отправилась на экскурсию по дому. Первым делом следовало отыскать часы и выяснить, сколько же она спала. Потом не мешало бы поесть.

Она прошлась по коридору, осторожно прислушиваясь, не доносится ли из-за закрытых дверей хоть какой-нибудь звук. Не доносилось ни единого. Судя по тому, что и свет из-под дверей не пробивался, на этом этаже никого, кроме нее, не было. Ну правильно, Адель сказала, что это домик ее знакомых, как-то так… Наверное, они сюда приезжают на выходные и летом.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, она уловила отзвуки голосов и решила, что это вчерашняя горничная разговаривает с кем-нибудь из обслуги. Скорее всего, с охранником или сторожем. Айрин неторопливо пошла на голоса, по дороге на всякий случай дергая ручки дверей. Все оказались заперты, кроме одной, неожиданно подавшейся под рукой.

Айрин очень осторожно заглянула внутрь…

Это была абсолютно белая комната. В ней были белые стены, белый пол, белый потолок, посреди нее стоял длинный белый стол с какими-то вертикальными штырями на углах, а в углу прямо на стене был прилажен белый умывальник. Лампа на потолке была плоской и большой, состоящей из нескольких круглых плафонов, утопленных в общей основе… Операционная лампа, вдруг осенило Айрин. Наверное, хозяева следят за своим здоровьем. Хотя… вид у комнаты был крайне неприятный.

Айрин поспешно закрыла дверь и отправилась дальше. Горничная показалась ей вполне приличной теткой…

В конце коридора и обнаружилась та дверь, из-за которой доносились голоса. Несколько голосов, явно не два и не три. Дверь была приоткрыта, и тут что-то буквально толкнуло Айрин Вулф. Вместо того чтобы постучать и спросить разрешения войти, она на цыпочках подкралась к самой двери — благо, мягкий ковер заглушал все звуки — и заглянула в комнату.

Это — ночной кошмар, спокойно подумала она в следующую секунду. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Возле камина суетливо потирал руки и что-то бормотал Джеффри Бартоломью Райз, в своих неизменных очках в золотой оправе и дорогом костюме, сшитом на заказ. Джефф сильно нервничал — можно было бы даже назвать это истерикой. Впрочем, на известного магната и финансиста никто из присутствующих ни малейшего внимания не обращал — даже знакомая Айрин горничная, застывшая, словно статуя, в углу, возле небольшого сервировочного столика с напитками и легкими закусками.

Посреди комнаты стояли двое: Кира Райз, в шикарном брючном костюме и на высоченных каблуках, и невысокий сухопарый джентльмен лет шестидесяти с небольшим. Его Кира называла «доктор», и действительно, на этом господине был белый халат, из-под которого выглядывал стильный клетчатый пиджак. Помимо названных в комнате находились двое парней весьма крепкой комплекции, но вели они себя тихо, из чего Айрин заключила, что это простые охранники.

Все еще странно спокойная, а вернее сказать, оцепеневшая, она постаралась напрячь слух, чтобы расслышать, о чем они говорят. И едва не потеряла сознание, когда расслышала.

— …И все же поймите, фрау Райз, я очень рискую. На таких сроках уже практикуют искусственные роды, но в здешних условиях возможен только обычный хирургический аборт, а это чревато осложнениями.

— Например?

— Представьте, что у нее начнется кровотечение. Везти ее в больницу? Но там сразу поймут, что это не простой выкидыш, а хирургическое вмешательство. Оставить здесь? Но без должного ухода она может погибнуть…

— Вот уж это, доктор, меня волнует в самую последнюю очередь.

— Фрау Райз, я врач…

— Бросьте, Кеслер! Эти ваши сопли-вопли про клятву Гиппократа оставьте для студенток в вашем колледже. Я назвала вам сумму, которую вы заработаете только за три года, да и то при условии, что будете читать лекции по двадцать четыре часа в сутки. И даже на подпольных абортах эта сумма вам светит только через год — ведь вам приходится делиться с сестрами, нянечками, ассистентами. Я же даю все деньги лично вам. И в принципе — за то же, чем вы занимаетесь официально.

— Фрау Райз, давайте не будем делать вид, что здесь все законно. Я даже не знаю, хочет ли эта молодая особа избавиться от ребенка.

Кира рассмеялась гортанным смехом.

— Достаточно, что этого хочу я. Не играйте со мной, док. Готовьтесь к операции. Марта вам поможет. Мы влили в нее лошадиную дозу барбитуратов, так что она должна спать еще часа три, не меньше, а уж потом вы добавите наркоз.

— Но…

В этот момент Джефф подскочил, судорожно дернул рукой и закричал, срываясь на визг:

— Делайте, что вам говорят! И не забывайте про папку с фотографиями. Она все еще в моем сейфе, и мне достаточно просто забыть его однажды запереть.

Доктор помрачнел, словно туча, и вяло кивнул. Кира усмехнулась и отсалютовала ему бокалом.

Айрин медленно и очень осторожно отошла от двери. Странно, но паники не было. Только спокойная, расчетливая уверенность: отсюда надо бежать. Немедленно. Невзирая ни на что. Не подниматься в комнату, не одеваться, просто бежать.

Лучше простудиться, лучше упасть в бушующую реку, не справившись с управлением, чем попасть в руки этих людей.

Она тенью скользнула по коридору, метнулась к дверям, подергала их. Заперто! Айрин в отчаянии огляделась по сторонам.

Окно! Окно в противоположном от страшной комнаты конце коридора! Если она сможет его открыть, то убежит.

Окно открылось достаточно легко, но на этом везение кончилось. Айрин успела вылезти и мягким кульком свалиться прямо в мокрую траву — на улице шел сильный дождь, — но порыв сквозняка хлопнул дверью комнаты, в которой происходило кошмарное совещание, и красавица Кира немедленно рявкнула на весь дом:

— Вы двое — быстро проверьте двери и чертово окно! Марта — наверх, к девке! Джефф, отправляйся к себе и не высовывайся!

— Я пойду с тобой, Кира. Только с тобой.

Кира страдальчески закатила глаза.

— Хорошо, милый. Но я еду в город. Нужно успеть до того, как ливень размоет склоны.

— Я с тобой, Кира.

Кира Райз нетерпеливо дернула плечом, пошла к выходу.

В это самое время Айрин Вулф мокрым зайцем мчалась к тому месту, где вчера — оказывается, это было вчера — оставила свою машину. Слава богу, она оказалась на месте, слава богу, открылась, а уж завести ее без ключей дочь автослесаря из Аллентауна могла даже с зажмуренными глазами.

Старый «форд» взревел — и Айрин, воющая от ужаса, выкрутила руль до отказа, разворачиваясь в мокрой грязи практически на месте.

Кира энергично выругалась и дернула мужа за рукав.

— Она убегает! Слышишь, ты! Твоя рыжая сука убегает!

— Догони ее, Кира. А я поеду с тобой. Мы вместе ее догоним…

Пару минут спустя мощный «понтиак» устремился в погоню.

Холодный ветер рвал мокрую одежду. Руки, ободранные о камни, уже перестало саднить — настолько они окоченели. Болела только спина. Тянущая, изнутри рвущая боль.

Это — самое страшное. Лучше бы болели руки.

Вокруг было темно, хоть глаз коли. И в ушах ватная тишина — такая тишина наступает, когда слух больше не в силах выносить вой ветра, шум яростного ливня, грохот осыпающихся камней, рев невидимой реки где-то внизу…

Ей надо было добраться до вершины. Вернее, до ровной каменистой площадки. Кто знает, сколько до нее осталось?

Окровавленные, непослушные пальцы цеплялись за камни. Она легко подтягивала свое тело, хотя вечность назад, в другой жизни боялась сделать лишнее усилие и старалась пореже подниматься пешком даже на второй этаж собственного дома.

В другой жизни. Вечность назад.

В той жизни она упала бы в обморок от малейшего пореза на пальце — так обострилась за последнее время ее чувствительность, а предположи кто-нибудь, что ей придется в кромешной темноте забираться на почти отвесный каменистый склон — она бы просто покрутила пальцем у виска.

Сейчас не до этого. Некогда крутить пальцем, потому что надо цепляться за острые камни, вытягивать себя наверх, спасать свою жизнь.

Две своих жизни. Большую… и маленькую.

«Форд» сдох на самом интересном месте. То есть сразу за поворотом, на узкой дороге, пролегающей между склоном горы и рекой. И тогда Айрин вылезла из машины и отправилась совершать самый безрассудный поступок в своей жизни.

Дождь к тому времени превратился в ливень с ураганом, и со склона ползли мутные потоки жидкой грязи. Собственно, из-за них «форд» и сдох.

Если она пойдет вперед — ее догонят и скинут в реку. Пойдет назад — привяжут к белому столу в белой комнате и отберут у нее ребенка. Оставалось уйти наверх, что Айрин и сделала.

Она лезла наверх, цепляясь и соскальзывая, то торопясь, то замирая, хватаясь за камни, растекающиеся под пальцами жидкой грязью.

Она не могла позволить себе умереть.

Она не смотрела вниз, назад, по сторонам — она вообще никуда не смотрела, у нее было полное ощущение, что глаза крепко зажмурены — такая вокруг была темнота. И потому она не видела, как пробился сквозь тьму двойной, нестерпимый свет, бело-голубой и безжалостный.

Свету тоже приходилось нелегко. Он освещал только стену из тугих струй дождя, извивающихся под порывами ураганного ветра.

Потом был вой машины, отвратительный скрип тормозов, грохот, раскаты грома и слившийся с ними звук взрыва. Одновременно с этим звуком ее пальцы неожиданно вцепились в край долгожданной площадки, измученное тело рванулось наверх, она упала плашмя, сильно ударившись головой, и успела только непроизвольным, первобытным защитным движением подтянуть колени к животу.

А потом наступила окончательная и бесповоротная тишина.

Джефф Райз не понял, что умирает. Он в последнее время вообще мало что понимал. Интенсивно развивающаяся опухоль мозга, которую обнаружили совершенно случайно, перекрывала нервный ствол за нервным стволом, отключала функцию за функцией.

Словно в насмешку, его потенция выросла в десятки раз. Теперь Джефф регулярно думал о сексе, хотел секса, требовал секса. Кира, которая в последние два месяца не отпускала его от себя, купила ему целый ящик сексуальных игрушек и порнографических журналов, и теперь Джефф Райз проводил свое свободное время крайне плодотворно — лаская сам себя в запертой спальне.

Он понятия не имел, зачем Кира его тащит в этот загородный дом. И знать не хотел. Он хотел Киру. И еще ту, рыжую… которая танцевала для него голышом, а потом, кажется, вздумала забеременеть…

Воспоминания путались в голове Джеффа Райза, переплетались в кошмарном хороводе внутри его головы, истерзанной постоянными эротическими видениями.

Он покорно семенил за Кирой, сел вместе с ней в красивую и хищную, как она, машину, а потом они помчались сквозь ливень и порывы ветра, в кромешной тьме, и даже мощные фары почти ничего не освещали, потому что было слишком темно, слишком, слишком…

Он так и не понял, что умер. Последним его чувством было чувство громадного и полного облегчения.

Кира кусала губы и успела прокусить их до крови еще в доме, слушая этого идиота Кеслера. Докторишка трусил и потому нес сказочную ахинею. Как будто Кире интересно, роды он устроит рыжей сучке или аборт!

Ей до смерти надоело сидеть в Штатах и волноваться, как там Никос. Это был ее греческий любовник, красивый как бог, и глупый как полено, но кому нужен его ум?

Когда рыжую сучку уволили, Кира почти готова была успокоиться. Черт с ней, пусть живет. Известие об опухоли мозга и о том, что Джеффу осталось от силы четыре месяца жизни, изменило все и сразу. Участь рыжей была решена. Кира не собиралась рисковать. Через четыре месяца ее сын Саймон должен стать единственным и законным наследником миллионов Джеффри Бартоломью Райза, а со временем — и всей империи Райзов. Учитывая, что свекор со свекровью никогда ей особенно не симпатизировали, — случайностей допускать было нельзя.

И все на свете оказалось лишь вопросом цены. Николь Дживс обошлась дороже всех — «порше» с форсированным двигателем недешев. Придурки, которые три раза упустили рыжую в центре города, вообще почти ничего не стоили, но это и видно. Доктор Кеслер поработает задаром — фотографии, действительно хранящиеся у Джеффа в сейфе, крайне забавны и, слава богу, совершенно недвусмысленны.

То, что рыжая дрянь сбежала у них из-под носа, привело Киру в бешенство, а вовсе не испугало. Айрин Вулф посмела в который раз ослушаться всесильную Киру Райз! Что ж, она за этот поплатится. Ну а то, что она может заявить в полицию, Киру не волновало. Ей никто не поверит. Токсикоз беременных, знаете ли.

Впрочем, до полиции ей не добраться. Айрин Вулф сама выбрала свою судьбу. Ее найдут — если найдут — на дне мутной и стремительной реки Делавэр. Разумеется, при удачном стечении обстоятельств.

Кира резко вывернула руль, поворачивая на узкую дорогу вдоль реки. «Понтиак» — тяжелая машина, «форду» с ней не сравниться…

Она машинально ударила по тормозам, хотя, возможно, врезаться в стоящую впереди машину было бы разумнее. Тогда у них оставался бы шанс. Теперь, когда на мокрой и скользкой от глины дороге тяжеленный «понтиак» потерял управление и закрутился в смертельном танго над пропастью, шансов не осталось. Кира взвыла от ярости — а потом, после бело-голубой ослепительной вспышки и пронзительной, быстро закончившейся боли, наступили тишина и тьма. Видимо, дождь кончился…

Адель Гор проснулась от настойчивых звонков телефона. Муж еще не пришел с работы, и она дремала на диванчике в гостиной, ожидая его возвращения. Адель сняла трубку.

Это был Дик Хоук, и голос у него звучал очень, ну очень взволнованно.

— Адель? Извините, что звоню вам домой, но я только что прилетел, а тут полный разгром.

Адель охнула:

— Нет-нет, не волнуйтесь, мы просто решили на время вашего отсутствия спрятать Айрин, потому что тут кое-что случилось… одним словом, она в безопасном месте.

— То есть то, что вся квартира разгромлена, а дверь не заперта на замок — это нормально?

Адель почувствовала укол тревоги. Николь сказала, что Айрин выспится и уедет на рассвете. Возможно, что-то напугало ее ночью и…

— Адель…

— Да, Дик?

— Я нашел здесь записку. Она ее начала писать для меня, но бросила. «Дик, не волнуйся, мне позвонила Адель и дала адрес…» Что за адрес вы ей дали, Адель?

Адель в волнении вскочила с дивана. Они с Айрин не говорили по телефону, адрес должна была лично передать ей Николь. Что происходит?

Адель торопливо рассказывала Дику события вчерашнего дня, прыгая по комнате на одной ноге и пытаясь застегнуть сапог. Наконец сапог был побежден, с Диком условлено о встрече через час, записка мужу начертана прямо на обложке телефонного справочника — и Адель Гор пулей вылетела из квартиры. Ей нужно было срочно поговорить с Николь Дживс.

Николь встретила ее в халате, лохматая, ненакрашенная и сильно пьяная. В руках она сжимала полупустую бутылку джина и стакан, в углу рта дымилась сигарета. Сейчас Николь выглядела куда старше и потрепаннее того златокудрого ангелочка, который каждый день приходил в офис «Интелькомстар» и которого Адель Гор привыкла считать своей подружкой.

Именно выпитый джин помог Адель выяснить правду, после чего она бессильно привалилась к косяку двери.

— Господи, как же ты могла?!! Что ты наделала, Ник…

— Да пошла ты к черту, Адди! Вы с Айрин совсем чокнулись. Ей же объясняли, что не надо связываться с такими шишками…

— Я не об этом, Николь. Как ты могла… участвовать в этом?

Блондинку шатнуло вперед, Николь со злостью зашипела прямо в лицо Адель:

— Как я могла? Да очень просто. Вся жизнь — дерьмо, Адель. Вся моя жизнь. Я прыгаю из постели в постель и с ужасом считаю дни, которые летят все быстрее и быстрее. Мне тридцать пять, Адель, и все, что у меня есть, это пара лет. А уж после того, как этот старый придурок Адам оказался такой скотиной… Вопрос цены, Адель. Ничего личного.

— Это подло.

— Да. Это подло. Как, собственно, и вся моя жизнь.

— Николь… Где Айрин?

Николь молчала, смотрела в сторону. Потом хмуро бросила:

— Не лезь ты в это дело, Адди. У твоего мужа бизнес, а Джефф…

— Где Айрин, Николь?

— Западное шоссе…

Они неслись по темному хайвею, и на горизонте мрачно вспыхивали молнии. Гроза уже удалялась, но дождь все еще шел, холодный и противный, заливающий лобовое стекло серой мутной жижей.

Адель посматривала сбоку на Дика и отчаянно трусила. Историю с Николь он выслушал с ТАКИМИ глазами, что Адель стало очень страшно, хотя она-то не была виновата ни в чем… Но за руль ее машины Дик сел сам и вел уверенно, без истерики.

Он действительно был похож на ястреба, сухощавый, очень сильный — это как-то сразу становилось ясно окружающим. И надежный. Адель не могла бы объяснить точнее, а через несколько минут стало некогда об этом думать.

Полиция отгоняла репортеров, мощные полицейские прожекторы освещали узкую и наполовину размытую дорогу, зажатую между рекой и горным склоном. В этот самый склон уткнулся покореженный бежевый «форд». Чуть выше, на склоне, что-то белело.

Дик вылез из машины, почти бегом подбежал к «форду», заговорил о чем-то с офицером полиции… Адель стиснула руки так, что стало больно. Вот Дика пропустили за оцепление… он коротко глянул вниз, с обрыва, где у самой реки тоже собралась толпа людей… вот задрал голову и стал смотреть на темный и мокрый склон…

Через секунду Адель увидела, как Дик торопливо и ловко взбирается по скользкой глине, как добирается до какой-то плоской площадки и с размаху падает на колени, как прижимает к себе что-то, невообразимо грязное и странно неподвижное… Адель разрыдалась, когда поняла, что это грязное и неподвижное — Айрин.

Айрин снился сон. Очень хороший и добрый сон, в котором все, абсолютно все встало на свои места. Там были и Клифф, и Адель, и совершенно трезвый папа, и Дик, и молодая, смеющаяся мама, и карусели по воскресеньям, и улыбающиеся лица, и собаки, и две чашки кофе на кухне, и пахнет пирогами и медом, а потом раздается звонкий топот босых пяток, и не страшно, не страшно, потому что отважного спринтера наверняка подхватят те самые надежные руки, в которых… Которые сейчас обнимают ее, мягко убаюкивают, все дальше уносят от страшного скользкого обрыва и из черного леса…

Она открыла изумрудные и ясные глаза, улыбнулась и сказала человеку в белом халате, с тревогой вглядывающемуся в ее лицо:

— Я люблю тебя, Дик. И я прошу у тебя разрешения стать твоей женой…

Странные ястребиные глаза на миг расширились, стали по-детски испуганными, а потом Дик Хоук стремительно опустился на колени перед кроватью и прижал к губам обе худые и исцарапанные руки своей рыжей красавицы Айрин.

ХЭППИ ЭНД

Через три с половиной месяца после развеселой свадьбы, в больнице родился на свет рыжий и меланхоличный сын Айрин и Дика. У него были розовые пятки, крошечные пальчики и ангельский характер, а младенчески голубые глазки нет-нет — да и отливали в серое с изумрудом.

Айрин похорошела и расцвела так, что Дик Хоук в последнее время не ходил по коридорам клиники, а летал. В счастье свое он не верил и потому прибегал удостовериться по сто раз на день.

Адель Гор уволилась из «Интелькомстар» и была на втором месяце беременности.

Николь из города уехала, и по молчаливому уговору никто из участников истории про нее не вспоминал.

Сыну Айрин и Дика исполнилось три месяца, когда все ведущие бульварные издания вышли под шапкой «Грандиозный скандал в семействе Райзов. Несчастный сиротка не имеет к миллионам ни малейшего отношения». Из газет выяснилось, что Райз-старший вознамерился увезти своего внука с острова Кирие, где тот проживал после смерти родителей в сомнительном обществе некоего Никоса Эвдемонидиса, по слухам, бывшего любовника покойной миссис Киры Райз.

Эвдемонидис неожиданно заартачился и сообщил прессе, что является настоящим отцом мальчика. Разразился скандал, но он утих после того, как в прессу попали результаты генетической экспертизы. Саймон Джеффри Райз был срочно переименован в Симона Эвдемонидиса, а старшие Райзы уехали в Европу лечить расстроенные нервы.

Адель, кратко и красочно изложившая содержание газет Айрин, кормившей в это время сына, задумалась, а потом негромко произнесла:

— Ведь Дик мог бы сделать этот анализ прямо сейчас…

Айрин перевела на подругу безмятежный взгляд и улыбнулась, чуть крепче прижав к себе Клиффа Итана Хоука.

— Зачем? Ведь такие анализы делают, когда отец неизвестен…

Адель смутилась, а Айрин докончила со счастливым смехом:

— А наш папка вот он, его вся больница знает! Привет, папка!

Адель обернулась и посмотрела на высокого худощавого мужчину в белоснежном халате, замершего в дверях.

В его серых, с желтоватыми крапинками вокруг зрачков ястребиных глазах горело столько любви, что все остальное было уже совершенно неважно.

Оглавление

Пролог

АЙРИН

МУЖЧИНЫ

ДЖЕФФ

ДЕВОЧКИ

ЭЛИЗИУМ

БУРЯ

ТРУДОВЫЕ БУДНИ

БЕЛЫЙ КАФЕЛЬ, БЕЛЫЙ ПОЛ

РИЧАРД

ОШИБКА В РАСЧЕТАХ

УДАР

СНЕЖНЫЙ КОМ

БЕГСТВО

ФИНАЛ

ХЭППИ ЭНД X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?