«Повелитель пустыни»

Налини Сингх Повелитель пустыни

Глава первая

И не смей ступать на землю Зюльхейля, если ты не готова остаться здесь навсегда. Не успеешь ты выйти из аэропорта, как станешь моей!

У Джасмин дрожали руки, когда она пробиралась между небольших групп, толпившихся в зале ожидания, приближаясь к стеклянным дверям, за которыми ее ждала земля Тарика.

— Мадам...

Рядом с ее ладонью на ручку тележки с багажом легла темная рука. Она подняла голову и увидела улыбающееся мужское лицо. Служитель аэропорта. Или...

— Да?

Ее сердце забилось сильнее, подгоняемое одновременно надеждой и страхом.

— Вы не туда идете. Такси и частные автомобили паркуются на той стороне.

Мужчина жестом указал в направлении длинного коридора, в конце которого она также увидела стеклянную дверь. А за нею сверкали пески пустыни.

— А-а...

Она совершенно растерялась. Конечно, Тарик не стал бы столь буквально исполнять свою угрозу. Просто он был зол, вот и постарался напугать ее, чтобы она не приезжала в его страну. Но, в конце концов, Тарик — хладнокровный, уравновешенный человек, которого она много раз видела по телевизору, когда он проводил мирные переговоры между представителями воющих арабских государств. А сейчас ее Тарик — Тарик аль-Хуссейн Донован Заманат, шейх Зюльхейля, глава своего народа.

— Благодарю вас, — с трудом выговорила она.

При каждом движении светло-голубая ткань ее длинного, до щиколоток, платья шуршала и прилипала к ногам.

— Рад быть вам полезным. Я провожу вас к машинам.

— Вы очень любезны. А как же другие пассажиры?

В уголках его глаз появились морщинки.

— Мадам, вы — единственная иностранка, прилетевшая этим рейсом.

Джасмин растерянно заморгала, стараясь припомнить обстоятельства полета. Но вспомнились ей только задорные песенки, машущие руки, темноглазые женщины и предупредительные арабы.

— Я и не знала, — проговорила она.

— Зюльхейль закрыт для гостей.

— Но я именно гость.

Она осеклась. Не слишком ли самонадеянно с ее стороны полагать, что Тарик в самом деле надумает ее похитить? Разумеется, ни одна здравомыслящая женщина не захочет оказаться на Востоке, в плену у какого-то местного шейха, но ее, Джасмин, давно покинули и логика, и здравый смысл.

Ее спутник замедлил шаг, и она поклялась бы, что на его золотистой коже проступила краска.

— Вы знаете... На прошлой неделе Зюльхейль опять стал принимать иностранцев.

Кивнув, Джасмин вновь толкнула перед собой тележку.

— А закрытие границ было связано с трауром? — прошептала она, постаравшись придать голосу надлежащую почтительность.

— Да. Гибель шейха и его возлюбленной супруги стала трагическим ударом для нашего народа. — Глаза сопровождающего потемнели от скорби. — Но их единственный сын станет для нас хорошим шейхом. Шейх Тарик выведет нас из кризиса.

При упоминании имени Тарика сердце Джасмин на мгновение остановилось. Тем не менее она нашла в себе силы задать следующий вопрос:

— Ваш новый шейх правит один?

Если бы этот человек ответил ей, что Тарик нашел себе жену после гибели родителей, то есть за то время, пока Зюльхейль находился вне сферы внимания прессы, она бы немедленно заказала обратный билет на следующий рейс. Она не могла дышать; все ее чувства обострились тысячекратно.

Проводник окинул ее внимательным взглядом, отрывисто кивнул, но заговорил только тогда, когда они оказались на улице. Зной буквально ударил Джасмин в лицо, но она выстояла. Самообладание необходимо ей, коль скоро представился последний шанс.

У поворота дороги стоял черный лимузин. Джасмин хотела обойти его, но спутник ее задержал.

— Ваше такси.

— Это, безусловно, не такси.

Пришла пора понять, что надежда может воплощаться в разных формах. Надежда Джасмин обрела форму длинного сверкающего автомобиля.

— Зюльхейль богат, мадам. И вот это наши такси.

Может быть, он ожидает, что она поверит ему? Она только кивнула, закусив губу, чтобы подавить истерический смех, а он тем временем принялся погружать в машину ее багаж. Во рту у нее пересохло от нетерпения, когда ее провожатый открывал перед ней заднюю дверцу.

— Мадам...

— Да?

— Вы спросили, правит ли наш шейх один. Отвечаю вам: да. Некоторые считают, что причиной тому его разбитое сердце.

Этот человек даже не говорил, а чуть слышно шептал.

У Джасмин перехватило дыхание. Но у нее уже не оставалось времени для того, чтобы продолжить разговор. Пытаясь справиться с головокружением, она забралась в роскошный салон, сразу ощутив прохладу кондиционированного воздуха.

Дверца захлопнулась.

— Ты добился своего, — выдохнула она, обращаясь к человеку, который сидел рядом с ней, скрестив длинные ноги.

Тарик подался вперед, обхватив руками колено. Лицо его оставалось в тени, и тем не менее Джасмин разглядела на нем выражение радости. Но мягкость, которую она когда-то видела в своем Тарике, исчезла напрочь.

— Ты сомневалась во мне, моя Джасмин?

Она замерла, испытывая запоздалый шок при звуках его голоса. Глубокий, завораживающий голос. Прекрасный... и опасный. Знакомый, но... другой.

— Нет.

Тарик нахмурился.

— Но все-таки ты здесь.

Джасмин опять закусила губу и перевела дыхание. Его глаза, обманчиво темные в полумраке закрытого автомобиля, похожи на глаза хищника, изготовившегося к прыжку. Непрозрачные стекла отделяли пассажиров лимузина от водителя, сводя на нет возможности Джасмин к маневру.

— Да. Я здесь.

Машина тут же двинулась, лишив Джасмин равновесия. Она качнулась вперед и едва удержалась на сиденье. Но руки Тарика обхватили ее, и она оказалась у него на коленях.

Джасмин вцепилась в его плечи, и ее пальцы смяли тонкую ткань его белого хитона. Но она не стала сопротивляться, когда он стиснул пальцами ее подбородок и повернул голову так, чтобы она встретилась с ним взглядом. Он зол. В его живых зеленых глазах бушует буря.

— Почему ты здесь?

Он крепче сжал ее, когда машину тряхнуло на ухабе. Этот мускулистый мужчина был настолько мощен, что Джасмин тут же почувствовала себя в его полной власти.

— Потому что я была тебе нужна.

Он отозвался резким, скрипучим смехом.

— А может быть, ты приехала ради романа с экзотическим мужчиной, пока твои родители еще не выбрали тебе правильного мужа?

Тихо выругавшись, он бесцеремонно опустил ее на сиденье. Джасмин перебросила свою огненно-рыжую косу через плечо и вскинула голову.

— Я романов не завожу.

Он ей не верит, в этом не может быть сомнений.

— Допустим, — холодно отозвался он. — Для увлечения тебе понадобилось бы сердце.

Ее и без того непрочная уверенность в себе пошатнулась при этом ударе. Всю жизнь она стремилась быть той исключительной, которая заслуживает любви и внимания. А теперь получается, что даже Тарик, единственный, чье отношение к ней подавало ей надежду, не понимает ее.

Такого, как Тарик, тебе не удержать. Он забудет тебя, стоит ему встретить какую-нибудь сногсшибательную принцессу.

В ее память непрошено ворвались слова Сары, произнесенные четыре года назад. Старшая сестра, намного лучше ее разбиравшаяся в мужчинах, нанесла последний удар по ее вере в себя. А если Сара была права?

Принимая судьбоносное решение разыскать Тарика, Джасмин отнюдь не была уверена в том, что сумеет достучаться до него, особенно теперь, в его нынешней роли. Обуреваемая сомнениями, она отвернулась и стала смотреть в тонированное окно. Но смотреть было не на что: бескрайняя пустыня, и ничего более.

Сильные пальцы сжали ее подбородок, снова переключая ее внимание на хищника, который расположился рядом.

— Я удержу тебя, моя Джасмин.

Это утверждение, а не вопрос.

— А если я не захочу оказаться...

Она запнулась, подбирая нужное слово.

— В моей власти? — услышала Джасмин шелковый шепот.

У нее перехватило дыхание. Ее пугало исступление, явственно различимое в его глазах. Но она зашла слишком далеко, чтобы теперь пасть жертвой собственных страхов.

— Как рабыня?

Голос ее дрожал, губы пересохли. Но она не осмеливалась облизнуть их, поскольку не знала, как отреагирует Тарик.

Он прищурился.

— Ты считаешь меня варваром?

— По-моему, ты делаешь все, чтобы произвести на меня такое впечатление, — вырвалось у нее, прежде чем она вспомнила, что нельзя дразнить дикого зверя.

Она тронула его запястье, пытаясь высвободить подбородок. Бесплодное усилие. Пальцы ощутили медленный, зовущий пульс, обещавший как неведомые наслаждения, так и самую черную ярость.

Тарик провел большим пальцем по ее нижней губе и насупился.

— У тебя сухие губы. Смочи их.

Джасмин бросила на него недовольный взгляд.

— А если я не стану?

Он вскинул брови, как бы принимая вызов.

— Тогда это сделаю я.

На ее щеках выступил предательский румянец. Тяжело дыша, она провела языком по губам.

— Вот так-то лучше. — Он еще раз провел большим пальцем по ее губе, теперь мягкой и влажной.

Вспыхнув, она заерзала на сиденье и забилась в дальний угол машины.

— Куда ты меня везешь?

— В Зюльхейну.

— Это столица?

— Да.

— Куда именно в Зюльхейне?

Жесткие, односложные ответы не обескураживали Джасмин.

— В мой дворец. — Тарик поднял ногу и поставил ее на сиденье, тем самым прижав Джасмин к дверце. — А теперь расскажи мне, моя Джасмин, чем ты занималась эти четыре года.

Итак, ясно: ни на какие вопросы он отвечать не намерен. Джасмин подавила в себе досаду.

— Я училась.

— Ну да, управление производством.

В его голосе слышалась легкая издевка. Несомненно, он намекал на то время, когда она плакалась ему в плечо, признаваясь в своем отвращении к этому предмету.

— Нет.

— Твои родные позволили тебе пойти по другому пути?

— Ничего иного им не оставалось.

Да, она подчинилась диктату семьи, порвала с Тариком, но эта покорность почти ее погубила. Ее состояние встревожило даже родственников, поэтому никто не сказал ни слова, когда она объявила о перемене рода занятий. Она стала взрослой. С горечью разлуки пришло ясное понимание того, насколько эгоистичны те, кому она верила когда-то.

— Что же ты изучала?

Он властно, как собственник, обнял ее одной рукой.

— Нам обязательно сидеть так близко? — выпалила она.

Тарик в первый раз улыбнулся. Зубастой улыбкой хищника, который гонит свою жертву.

— Мина, я тебе мешаю?

Правильно, он называл ее Миной. Ему нравилось сокращать ее имя; особенно когда он просил ее о чем-то, например целовать его до тех пор, пока в ней не растекалось что-то вроде жидкого меда. Впрочем, долго ее просить не приходилось. Один призывный взгляд, ее имя, произнесенное хриплым шепотом прямо ей в губы, и она таяла, словно вздох в воздухе.

Она не ответила, и тогда Тарик наклонился и прижался носом к ее затылку. Ей показалось, что его теплое дыхание проникает под ее кожу и даже дальше, внутрь каждой косточки. И раньше ему нравилось прикасаться к ней. Она охотно отзывалась на его прикосновения, но сейчас его действия лишали ее даже тех остатков душевного равновесия, которые у нее еще оставались.

— Пожалуйста, Тарик, освободи меня.

Он вскинул голову.

— Ну нет. Ты четыре года была свободна. Теперь ты моя.

Его резкость была почти пугающей. Джасмин не могла противостоять его властной, гипнотизирующей силе, словно ей снова было лет восемнадцать. Хотя Тарик всего на пять лет был старше ее, его решительность и мощь заставляли окружающих безоговорочно ему подчиняться. А сейчас, по прошествии четырех лет, от нее не могло укрыться, что его сила, его харизма возросли невероятно. И все-таки Джасмин уже не та беззащитная девочка, и она еще научится выдерживать его напор. Обязана научиться, если рассчитывает на какое-то будущее, связанное с ним.

Она выдержала взгляд Тарика, затем взяла его руку, обвивающую ей шею, в свою и поцеловала в ладонь. Дыхание его сразу участилось.

— Я училась на модельера.

— Ты переменилась.

— К лучшему.

— Это мы еще увидим. — Его глаза сузились. — А этому тебя кто научил?

— Чему — этому?

— Этим вот играм с моей ладонью.

Можно было подумать, что нижняя челюсть Тарика вырезана из гранита.

— Ты. — Она сказала чистую правду. — Помнишь, как ты повез меня в пещеры Уэйтомо? Когда каноэ оказалось в гроте со светляками, ты взял меня за руку и поцеловал именно так.

Наверняка он все вспомнил. Хотя его лицо оставалось каменным, в глазах кипели какие-то чувства, но какие именно, она не могла определить за недостатком опыта.

— Другие были?

— То есть?

— К тебе прикасались другие мужчины?

— Нет. Только ты.

Тарик уткнулся в ее косу, обнял ее за шею, и она тут же ощутила свою ранимость и зависимость от него.

— Только не лги мне. Я все равно узнаю, — хриплым голосом предупредил он.

Итак, он грозит ей своей властью. Но она приняла непринужденную позу, обвила его шею руками и прошептала:

— Я тоже узнаю.

Тарик сразу насторожился.

— Что ты узнаешь?

— Были ли у тебя другие женщины.

Тарик широко раскрыл глаза.

— Мина, когда это ты научилась показывать зубы? Помнится, ты всегда была покорной.

Он, конечно, намекает на ее покорность в семье.

— Хочешь жить — выпускай когти.

— Думаешь меня напугать своими жалкими коготками? — Тарик вскинул бровь.

Джасмин с вызовом впилась ногтями в его затылок, на мгновение забыв о том, что дразнит опасного хищника. Однако, к ее удивлению, этот зверь ничего не имел против ее выпущенных когтей, лишь улыбался — опасной и волнующей улыбкой.

— Мина, если эти когти вопьются мне в спину, мне это понравится, — зашептал он. — Когда ты окажешься там, где тебе положено, ты перевернешься на спину, а я буду сверху...

— Там, где мне положено? — Джасмин выскользнула из объятий Тарика, толкнула его в грудь. Жар мужского тела передался ей сквозь тонкую ткань. — Отодвинься... самец!

— Нет, Мина. — Тарик с силой притянул ее за шею к себе. — Я не собачка на поводке и выполнять твои команды не намерен. С сегодняшнего дня командую я, а слушаешься ты.

Он лишил ее возможности двигаться и впился в губы. Он мог бы и поберечь силы. Она приняла в себя тупую боль, которую заметила на лице Тарика. Она сумела сорвать с него панцирь. Добралась до зверя. И приходилось признать за ним право требовать компенсацию.

Глава вторая

Тарик не мог справиться с настойчивым, животным желанием овладеть ею. Он знал, что она ощущает себя загнанной в ловушку, но это не могло остановить его. Ему хотелось бы быть джентльменом в собственных владениях, но голод был сильнее его. А эти маленькие женские ручки тем временем шарили по его затылку, расслабляя, заставляя забыться. Бешеное желание, которое он удерживал в узде не один год, теперь отчаянно рвалось наружу. Он должен поглотить Мину. Ему нужен пир.

Не сейчас, сказал он себе.

А потом он окунется в нее — на долгие часы, дни, недели. Это жадное влечение, подавляемое столь долго, должно быть утолено, иначе оно сожжет его изнутри. Огонь разгорался где-то на периферии его сознания по мере того, как он овладевал ее губами. Он убьет любого, кто осмелится прикоснуться к Джасмин. И ее он не простит, стоит ей позволить кому-нибудь малейшую вольность.

Мина принадлежит ему.

И на этот раз он не позволит ей об этом позабыть.

Она дрожит в его руках, пока его язык исследует каждую складку ее губ, открывается ему без сопротивления. Вкус ее губ — эликсир жизни, наркотик, которого Тарику не хватало столько лет. Он жаждет захватить ее целиком, разгуляться, подобно пустынной буре. Как смела она порвать с ним? Как смела тянуть с возвращением к нему целых четыре года?

— Ты не принадлежала больше никому.

Эта уверенность принесла ему некоторое спокойствие. Не то чтобы полное, но достаточное, чтобы обуздать в себе зверя.

А Джасмин в удивлении выдохнула:

— И у тебя никого больше не было.

Снова ухмылка хищника.

— Мина, я голоден.

Она не была готова встретиться с тем мужчиной, которым стал Тарик. Темным. Красивым. Блистательным. Злым. Все тело ее рванулось навстречу алчной похоти Тарика.

Он поднял голову, оторвавшись от ее губ.

— Но больше я не буду тебе потворствовать.

Ответа на это заявление у нее не нашлось. Четыре года назад Тарику нравилось потакать ее желаниям. Ей не приходилось вступать в поединок с этим воином. В то время он с уважением относился к ее невинности, и она не чувствовала себя бесправной. Ей казалось, что она нежно любима. А сегодня этого чувства, хрупкого, но волшебного, не было. Тарик вел себя не как влюбленный, а как захватчик, которому досталось то, за чем он давно охотился. И только сейчас ей постепенно делалось ясно, насколько глубока ее утрата.

Тарик отодвинулся, выпустив Джасмин из своих объятий. Одна его рука непринужденно легла на спинку сиденья за ее спиной.

— Итак, ты училась на модельера.

— Да.

— Значит, хочешь быть знаменитым модельером? — Он бросил на нее насмешливый взгляд.

Джасмин вдруг рассердилась. Она привыкла, что ее родственники издеваются над ее планами, но от Тарика такого не ожидала.

— И что в этом смешного?

— Можешь спрятать коготки, Мина. Просто я не в состоянии представить твои шедевры на подиумах. Скажи, твои платья не будут прозрачными? То есть они не предназначены для того, чтобы открывать всему миру то, что должно быть достоянием только одного мужчины?

Его горящий взгляд заставил Джасмин покраснеть. Почему-то ей было приятно, что Тарик не смеется над ней.

— Я хочу создавать настоящую женственную одежду. — Эта мечта представлялась Джасмин реальной. — В наше время у модельеров-мужчин какие-то жуткие представления о женских фигурах. У них все манекенщицы плоские, бесформенные.

Тарик положил ладонь на ее живот. Она не могла не ахнуть.

— Зато ты, Мина, формами не обижена.

Она едва не задохнулась от смущения и еле договорила:

— Я хочу делать красивые вещи для настоящих женщин.

Тарик задумчиво рассматривал ее.

— Тебе это будет позволено.

— Мне будет позволено заниматься своим делом?

— Надо же тебе чем-то занимать себя, когда меня рядом нет.

Она возмущенно застонала, отпрянув к дверце. Теперь она могла бросить на него гневный взгляд.

— У тебя нет права позволять мне что бы то ни было!

Она ткнула его указательным пальцем в грудь. Он перехватил ее руку.

— Ничего подобного. У меня есть все права. — Неожиданный лед в его голосе лишил Джасмин дара речи. — Сейчас ты полностью принадлежишь мне. А это означает, что я вправе делать с тобой все, что хочу. — В его тоне не было ни намека на юмор. Ничто в нем не напоминало того человека, которого Джасмин когда-то знала. — Так что лучше всего для тебя не дразнить меня. Я не собираюсь быть с тобой жестоким, но и тебе не удастся во второй раз свести меня с ума.

На секунду в воздухе дохнуло морозом. Неужели это произошло? Неужели ее малодушие так безнадежно расстроило гармонию их былых отношений? Ей хотелось плакать, оплакивать потерю. Но та сила, которая велела ей ехать к Тарику, когда стало известно о смерти его родителей, вернула ей самообладание.

Ей вспомнилось, как он обнимал ее, беззащитную, когда она примчалась к нему, задохнувшись в той атмосфере, что царила в ее доме.

Поезжай со мной, моя Джасмин. Едем домой, в Зюльхейль.

Я не могу. Мои родители...

Мина, они хотят посадить тебя в клетку. А я освобожу тебя.

Какая горькая ирония! Тот самый человек, который когда-то обещал ее освободить, теперь намерен держать ее в заключении.

— Твоя семья предложила тебе выбирать, и выбрала ты не меня, — продолжал он. — Ты даже не сообщила мне, чтобы я мог вступиться за нас.

Джасмин оставалось только молчать. Да, это правда. Разве в состоянии такой мужчина, как он, понять, что она пережила тогда? Тарик был рожден властелином и потому не ведал, что такое покорность обстоятельствам. Отец запретил ей встречаться с Тариком, пригрозив, что в противном случае откажется от нее. Она умоляла отца на коленях, но тот остался непреклонен.

Или араб, или твоя семья.

Он всегда называл Тарика «арабом». В этом было что-то более глубинное, чем обыкновенный расистский налет. В первое время ей казалось, что родители намеревались выдать ее замуж за человека более близкого им по образу жизни. И только значительно позже ей открылась отвратительная подоплека их сопротивления.

Тарик предназначался для Сары.

Красавица Сара мечтала быть принцессой, и все считали, что ее мечтания должны исполниться. Однако случилось так, что Тарик, едва прибыв в страну, обратил внимание на Джасмин — дочь, не являвшуюся дочерью, дочь, бывшую предметом позора, а не гордости.

Обширная горная лощина, где Джасмин выросла, принадлежала семейству Кольриджей на протяжении нескольких поколений. Родители ее привыкли по-хозяйски распоряжаться своими владениями и побаивались той силы воли, которую не могли не заметить у Тарика. А уж когда он предпочел Джасмин Саре, они предали его анафеме. Ведь им пришлось бы ежедневно мириться с тем, что Тарик счастлив с не той их дочерью. Это мерзко, это бесчеловечно, но это правда. А теперь Джасмин — уже не беспомощный ребенок. Теперь она не может убеждать себя в том, что родители исходили из ее интересов.

— Вам удалось использовать ту ирригационную систему?

Голос ее дрогнул от горечи и боли. Она встретилась с Тариком, когда он прибыл в Новую Зеландию, чтобы ознакомиться с радикально новой системой орошения, которую разработали в семье, живущей по соседству с Кольриджами.

— Работает успешно. Уже три года.

Джасмин кивнула и откинула голову на спинку сиденья. Тогда, в восемнадцать лет, она сделала неверный выбор, поскольку боялась потерять поддержку близких. А неделю назад она нашла в себе силы взглянуть правде в лицо и броситься навстречу волшебной любви, которую когда-то испытала с Тариком.

Что он ответит, если она расскажет ему, как одинока в этом мире?

Ее отец исполнил угрозу и отрекся от нее. Но она больше не намерена сдаваться. Она приняла решение, и обратного пути для нее нет.

— Подъезжаем к Зюльхейне. Не хочешь посмотреть?

Джасмин обрадовалась возможности отвлечься. Она нажала на кнопку, и стекло в дверце опустилось. Теплый воздух коснулся ее холодных щек.

— Боже правый, — шепнула она, приходя в себя.

Зюльхейна — это город легенд. Очень немногие иностранцы бывали удостоены чести посетить святилище Зюльхейля. Деловым центром страны был более крупный город — Абраз, располагавшийся на севере. И Джасмин теперь понимала, отчего граждане Зюльхейля так ревниво оберегают свою столицу. Этот город воистину великолепен. Минареты, такие хрупкие на вид, возносятся к индигово-синему небу и, кажется, касаются его верхушками. Внизу бурлила и пенилась река. Белые мраморные стены ближайших зданий отражали изменчивые блики ее волн.

— Это похоже на волшебную сказку.

Лимузин двигался по мосту, и журчание воды внизу завораживало Джасмин. И вот машина уже пересекла городскую черту.

— Отныне здесь твой дом.

Слова Тарика прозвучали как приказ.

Теплый ветер доносил в салон машины неведомые и удивительные запахи, сопровождавшиеся шумом и яркими, буйными красками городского рынка.

Крепкие мужские пальцы стиснули ее плечо. Она покосилась на Тарика, но его зеленые глаза были полуприкрыты.

— Я сказал: отныне здесь твой дом. Почему ты молчишь?

Дом, повторила про себя Джасмин, и это слово отозвалось в ней каким-то незнакомым ощущением. Никогда у нее не было настоящего дома. Она ослепительно улыбнулась.

— Думаю, я без труда привыкну называть этот город своими домом.

Ей показалось, что сидящий рядом хищник чуть-чуть расслабился. А в следующее мгновение она уголком глаза заметила нечто такое, что заставило ее ахнуть.

— Не верю! Этого не может быть.

Позабыв о крепкой, но неожиданно осторожной хватке его пальцев, она высунулась в окно машины.

Перед ней предстало здание, на вид самое эфемерное из всех, какие ей доводилось видеть. Можно было подумать, что оно сотворено из тумана и капель дождя, а искусство его отделки превосходило всякое воображение. Безукоризненно белый камень светился бледно-розовым светом.

Она обратила к Тарику широко раскрытые глаза. Изумление заставило ее забыть о гневе.

— Могу поклясться, это здание построено из Розы Зюльхейля.

Пусть Зюльхейль — небольшое, затерянное в пустыне княжество, с трех сторон зажатое более мощными государствами, а с четвертой ограниченное морем; но земли его богаты, и не только нефтью, но и прекрасным, ценнейшим камнем, прозванным Розой Зюльхейля. Эта потрясающе, кристально чистая, светящаяся изнутри горная порода является жемчужиной планеты и встречается она только в землях Тарика.

— Если твои глаза, моя Джасмин, станут еще больше, они смогут поспорить с самим небом, — поддразнил ее Тарик.

Она тут же позабыла про здание, едва услышала мягкие юмористические нотки в его голосе. Стало ясно, что Тарик решил на время оставить недовольство.

— Это и есть твой новый дом.

— Что?

Если Джасмин и сумела сберечь до этой минуты какую-то долю самообладания, то теперь это уже осталось в прошлом.

С нескрываемым интересом и удовольствием Тарик изучал ее пылающее лицо.

— Ты права, дворец шейха выстроен из Розы Зюльхейля. Теперь, надо полагать, тебе ясно, почему иностранцы нечасто допускаются в наш город.

— Понимаю, еще как! — Джасмин подалась вперед и инстинктивно ухватилась за колени Тарика, чтобы удержать равновесие. — Я знаю, этот камень тверже алмаза, но неужели ваши люди не пытаются время от времени отколоть кусочки?

Ответ Тарика прозвучал отрывисто и грубо:

— Граждане Зюльхейля хорошо обеспечены и всем довольны. И им не улыбается рисковать своим положением в нашем обществе из-за денег. Кроме того, дворец считается святыней. Он был заложен на этом самом месте основателем Зюльхейля. История нашей страны не знает другого примера, когда в одном месте было бы сосредоточено такое количество этого камня. Люди верят: Зюльхейль будет процветать, пока дворец стоит здесь.

Твердые мускулы напряглись под ее пальцами. Она поспешила убрать руки с его колен и опять забилась в угол сиденья.

Когда лимузин въехал во внутренний двор замка, Тарик заговорил снова:

— Мина, это — одна из тех вещей, которые тебе позволяется делать по собственному желанию.

— Что именно?

— Прикасаться ко мне.

У Джасмин перехватило дыхание. Не оставалось никаких сомнений: если Тарик готов был ждать момента близости в то время, когда ей было восемнадцать лет, то ныне он не намерен проявлять такое же терпение.

Они вышли из машины и оказались в сердце дворцового комплекса — в пышном саду, окруженном богато украшенными стенами из Розы Зюльхейля. Джасмин сразу обратила внимание на померанцевое дерево, ветви которого гнулись под тяжестью плодов. Но даже это великолепие затмевала огромная смоковница. Повсюду, насколько хватал глаз, ковром расстилались яркие, ослепительные цветы.

— Как будто ожила страница «Тысячи и одной ночи».

Джасмин уже была готова увидеть где-нибудь выступающего величавой походкой павлина.

— Эти сады открыты для горожан по пятницам. И тогда я принимаю всех, кто хочет меня видеть.

Лицо Джасмин сделалось серьезным.

— Принимаешь просто так?

Рука Тарифа крепче сжала ее руку, а его массивная фигура заслонила сад.

— Ты не одобряешь то, что я регулярно встречаюсь со своими гражданами?

В лучах яркого солнца его волосы блестели как черные алмазы.

— Не в том дело. Я читала, что ваши граждане обожают тебя. — Джасмин помолчала, отвернувшись, чтобы избежать пронзительного взгляда Тарика. — Я подумала, насколько это безопасно для тебя.

— А если меня не станет, ты будешь по мне скучать, моя Джасмин?

Сейчас ироническая интонация изменила Тарику.

— Что за вопрос! Конечно, мне будет тебя не хватать.

Но ведь она когда-то покинула его не оглядываясь, тогда как его сердце кровоточило.

— У нас так принято издавна. Зюльхейль — маленькая, но богатая страна. А процветание возможно только тогда, когда народ доволен. Никто не причинит мне вреда, если люди будут уверены, что я прислушаюсь к ним, вникну в их заботы.

— А иностранцы?

Пальцы Джасмин стиснули ладонь Тарика. А он не удержался от улыбки, внезапно узнав в ней ту веселую юную девушку, что завладела его сердцем.

— Нам сразу становится известно о том, что нашу границу пересек иностранец.

— Твой водитель хотел меня уверить, что мы поедем на такси.

Ее легкий, счастливый смех был подобен рассвету в пустыне. И он глубоко проник в душу Тарика. Долго, долго он искал ее. Успел ожесточиться и теперь не вверит Джасмин свое сердце, равно как и свою преданность.

— Мазель — отличный водитель, но далеко не лучший актер.

Услышав приближающиеся шаги, Тарик поднял голову.

— Ваше высочество...

Знакомые карие глаза смотрели на него с плохо скрываемым неодобрением. Но это обстоятельство не обеспокоило Тарика. Пусть Хираз демонстрирует ему свое неудовольствие; верность не позволит ему зайти дальше, особенно в важных вопросах.

Он кивком указал на своего главного советника и ближайшего друга.

— Ты помнишь Хираза?

— Конечно. Хираз, я очень рада видеть вас вновь.

Хираз сдержанно и церемонно поклонился.

— Мадам...

— Прошу вас, зовите меня Джасмин.

Ей показалось, что ее позвоночник вот-вот переломится от покровительственного прикосновения жесткой руки Тарика. Он хочет оберегать ее, и ничто не заставит его отказаться от этого намерения. Как бы он ни был зол, он будет защищать ее, свою Мину.

— Хираз не в восторге от моих планов относительно тебя.

Это он деликатно предупреждает ее.

— Я бы хотел с вами поговорить, ваше высочество. — Хираз послал Тарику предостерегающий взгляд, хотя и сопроводил его учтивым поклоном. — Приехал ваш дядя, а с ним — его свита и все остальные.

— Он называет меня «ваше высочество» только в тех случаях, когда злится на меня, — пояснил Тарик. — А вообще-то у нас это не принято.

Ему стоило большого труда сохранять жизнерадостный тон. Появление людей, которым предстояло стать свидетелями событий грядущего вечера, приближало осуществление его планов.

Хираз расслабился; ему было нелегко выдерживать столь непривычный стиль поведения.

— Значит, все так и есть. — Хираз смерил Джасмин взглядом. — Вы представляете себе, что у него на уме?

— Вполне. — Тарик сумел без слов жестко предупредить ее.

Хираз лишь приподнял бровь и посторонился, открывая им вход во дворец.

— И что же у тебя на уме? — поинтересовалась Джасмин.

— Потом скажу.

— Когда?

— Джасмин.

Этот ровный, негромкий тон обычно означал требование неукоснительного повиновения.

— Тарик.

Словно услышав непредвиденное эхо, Тарик повернул голову и увидел, что Мина без улыбки смотрит на него.

Смешок Хираза вывел его из шока. Да, рядом с ним уже не та беспомощная девочка, которая жила в его памяти.

— Насколько я могу судить, она повзрослела. Это хорошо. Тебе непросто будет с ней управиться. Слабую женщину ты просто раздавил бы.

— Она сделает все, что я ей скажу.

Джасмин до глубины души возмущало то, как они оба игнорировали ее присутствие, но у нее не хватило мужества, чтобы запротестовать. И виной тому — мгновенно потемневшее лицо Тарика. Пусть он посмеивался над ней в то время, когда лимузин приближался к дворцу, но как-никак с ней рядом шейх Зюльхейля. А этот могущественный повелитель вовсе не известен ей.

Ее глазам открылись интерьеры дворца, на удивление гармоничные, не испорченные какими-либо излишествами. Свет лился в помещения сквозь многочисленные узорчатые окошки. И при этом восточная роскошь не разрушала ощущения домашнего уюта.

Джасмин любовалась окружающим великолепием недолго, вскоре ее отвлекло появление женщины, одетой в длинное и широкое платье.

— Мумтаз тебя проводит, — распорядился Тарик, приподнял ее руку, поцеловал в запястье и заглянул ей в глаза. Кровь, разгоряченная этим простым проявлением ласки, жарко заструилась по жилам. — Увидимся через два часа.

И он зашагал по коридору вслед за Хиразом.

Глава третья

Мумтаз провела Джасмин в отведенные ей апартаменты в южном крыле дворца. Одна из комнат была обставлена совершенно по-женски, тогда как другая явно была рассчитана на мужчину. И Джасмин не преминула об этом обмолвиться.

— Знаете... — Мумтаз запнулась. — Наверное, нас чересчур поздно предупредили о вашем приезде...

— Конечно, конечно...

Когда вся одежда была размещена в просторном, как комната, шкафу, Джасмин поинтересовалась:

— Куда ведут эти двери?

— А вы пройдите. Вам понравится.

Мумтаз решительно распахнула двери. На ее радостную улыбку нельзя было не откликнуться.

— Это сад!

Ласковая, мягкая трава под босыми ногами. Небольшой фонтан в центре круглого помещения, водные арки, низвергающиеся на резное дно из Розы Зюльхейля. Вокруг фонтана — скамейки, окруженные тысячами и тысячами крошечных синих цветов. В углу — огромное дерево, усыпанное сине-белыми цветами и источающее волшебное благоухание.

— Это собственный сад... — Мумтаз запнулась, не договорив. — Простите, мой английский...

— Что вы, все в порядке. — Джасмин небрежно махнула рукой. — Я стараюсь овладеть языком Зюльхейля, но пока мне мало что удается.

Глаза Мумтаз сверкнули.

— Я буду учить нас, если вы согласитесь.

— Спасибо вам! Так вы начали про сад?..

Мумтаз задумалась.

— Это частный сад, он для тех, кто... кто живет за этими дверями.

Она указала на дверь, ведущую в комнату Джасмин, и на две такие же двери в стенах напротив и слева. Таким образом, три стены, окружавшие сад, были снабжены выходами, а четвертую, высокую стену украшали виноградные лозы.

Джасмин кивнула.

— Значит, этот сад предназначен специально для гостей?

Мумтаз переступила с ноги на ногу и смущенно улыбнулась.

— Вам нравится этот сад и ваши комнаты?

— Все это восхитительно!

— Вот и хорошо. Очень хорошо. Вы останетесь в Зюльхейле?

Что-то в ее интонации удивило Джасмин.

— Так вы в курсе?..

Мумтаз вздохнула и опустилась на скамью у фонтана. Джасмин присела с ней рядом.

— Хираз — самый близкий друг Тарика, поэтому я, как жена Хираза...

Джасмин поперхнулась.

— Вы — супруга Хираза? Я-то подумала... Нет, ничего.

Мумтаз ответила ей беззаботной улыбкой.

— Прислуга, да? Тарику хотелось, чтобы рядом с вами в первое время вашего пребывания здесь кто-то находился. А я работаю во дворце, и поэтому я здесь ежедневно. Если вам что-нибудь понадобится, вы всегда сможете сказать мне.

— Да, конечно. — Джасмин в самом деле ощутила признательность. Выходит, Тарик позаботился о том, чтобы эта милая женщина была рядом с гей. — Но почему он ничего мне не сказал?

— Он, как и Хираз, в гневе просто страшен. Тарик сердится на вас, а мой муж — на меня.

Джасмин не сумела сдержать любопытства:

— За что же Хираз на вас сердится?

— Он хочет, чтобы я согласилась с тем, что они с Тариком задумали, хотя сам он с Тариком не согласен. — Мумтаз не дала Джасмин возможности задать следующий вопрос. — Хираз рассказал мне, как обстояло дело в вашей стране. В Зюльхейле всем известно, что сердце Тарика разбила рыжеволосая и голубоглазая иностранка.

Джасмин заморгала.

— Откуда?

— Хираз унес бы тайны Тарика в могилу, да вот другие не настолько... скромны. Мы мало что знаем о вас, но это хорошо, что вы приехали. Вы очень нужны Тарику, тем более что его родители погибли.

— Он очень зол на меня, — призналась Джасмин.

— Но все-таки вы в Зюльхейне. Ведь лучше быть рядом с ним, даже если он сердится, правда же? Вам нужно научиться вести себя с вашим...

Необычное выражение на лице Мумтаз встревожило Джасмин.

— Вы о чем? — быстро спросила она.

— Я... Я кое-что забыла. Пожалуйста, пройдемте в комнаты.

Джасмин последовала за ней, озадаченная резкой переменой в ее голосе.

— Для вас приготовлена ванна. А потом, прошу вас, наденьте вот это.

Мумтаз указала на одежду, разложенную на кровати.

Джасмин дотронулась до мягкой и невероятно изысканной ткани. На ощупь материя казалась невесомой, а цвет ее был под стать Розе Зюльхейля — белый с отблесками потайного огня. Длинные струящиеся складки украшены блестками, которые будут переливаться при каждом движении. Такие же сверкающие блестки вшиты и в корсаж платья. Рукава платья длинные, но оно имеет глубокий вырез, отчасти открывающий грудь. Сверху на платье лежала тонкая золотая цепочка. Несомненно, она задумана как пояс, дополняющий наряд.

— Это не мое, — чуть слышно произнесла Джасмин.

— Сегодня будет... торжественный обед, и то, что сейчас на вас надето, не подходит. Так что для вас приготовили вот это.

— Потому что я в гостях? Что ж, если это у вас практикуется, то я ничего не имею против. Иначе мне было бы неуютно в таком дорогом платье.

Заверив Мумтаз, что она вполне довольна, Джасмин спросила:

— Это официальный обед?

— О да. Очень официальный. Попозже я займусь вашей прической, и вы будете великолепны.

С этими словами Мумтаз вышла из комнаты. Джасмин показалось, что до нее донеслось невнятное бормотание, но ее мысли уже были устремлены к обещанной ей благоухающей ванне.

Примерно через два часа после прибытия во дворец Джасмин произнесла:

— Я чувствую себя принцессой.

Она притронулась к браслету, который Мумтаз предложила ей надеть. Ее ярко-рыжие волосы, обретшие необыкновенный блеск благодаря стараниям Мумтаз, волнами рассыпались по спине.

Мумтаз засмеялась.

— Значит, я справилась со своими обязанностями.

— Мне казалось, подчеркивать фигуру не полагается...

Джасмин опустила руку к бедрам. Тонкие нити золота дразнили глаз и, без сомнения, соблазняли.

Мумтаз покачала головой.

— На людях мы сдержанны, это правда. Но законы в Зюльхейле не слишком суровые, просто женщины, как правило, сами предпочитают скромность. А дома, с нашими мужчинами, нам позволяется больше...

Она провела рукой по собственному наряду. На ней были широкие бледно-желтые шаровары, подвязанные у щиколоток, и блуза того же цвета, что и платье Джасмин. Правда, на ее одежде не было сверкающих блесток.

— А это не будет чересчур пышно?

Ей не хотелось переодеваться. Легко можно представить себе, как загорятся глаза Тарика при ее появлении. Может быть, он даже сочтет ее красивой; ведь сама она — впервые в жизни — почувствовала себя красавицей.

— Нет, это будет то, что нужно. А сейчас нам пора идти.

Через несколько минут они вошли в зал, и Джасмин ослепили яркие наряды присутствовавших там женщин. Все разговоры стихли при ее появлении. А через секунду началось оживленное перешептывание. Женщины постарше приблизились к Джасмин и предложили ей присесть рядом с ними на диван. При необходимости Мумтаз вступала в разговор в качестве переводчицы, и в скором времени Джасмин уже беседовала и смеялась с этими женщинами, как со старыми приятельницами.

Прошло полчаса, и напряжение во всем теле послужило ей единственным предупреждением. Джасмин огляделась и увидела стоявшего в дверном проеме Тарика. Она невольно выпрямилась и поднялась на ноги. В зале снова воцарилась тишина, однако на сей раз тишина, исполненная ожидания. Можно было подумать, что все присутствующие затаили дыхание.

А Тарик, одетый в черную тунику и черные брюки, был великолепен. Единственным украшением в его одежде была оранжевая тесьма воротника. Строгий покрой костюма подчеркивал красоту смуглого лица.

Он пересек помещение и взял Джасмин за руку. Взгляд его обжигал.

— Ты как сердце Розы Зюльхейля, — прошептал он, и эти слова предназначались для нее одной.

Не сводя глаз с ее волос, он отступил назад, но она вся пылала так, как, наверное, горят в аду.

— Я хочу задать тебе вопрос, моя Джасмин. — Эти слова были отчетливо слышны в наступившей тишине.

Джасмин подняла голову. Ее взгляд встретил зеленое пламя его глаз.

— Ты прибыла в Зюльхейль по доброй воле. Останешься ли ты здесь, со мной, по доброй воле?

Джасмин растерялась. Тарик уже ясно дал ей понять, что не позволит ей уехать. Так зачем же этот вопрос? Но интуиция подсказывала ей, что не стоит расспрашивать Тарика при посторонних, чтобы не уязвить его гордость и не поставить под сомнение его положение в обществе.

— Да.

Тарик ответил ей быстрой и довольной улыбкой. И вновь он показался ей похожим на хищника, на подкрадывающуюся пантеру. Но тут же его веки опустились и скрыли огонь. Он поднес ее руку к губам и запечатлел быстрый поцелуй на запястье, отчего ее пульс немедленно участился.

— Я тебя оставляю, моя Джасмин... Пока.

И он исчез, а Джасмин осталась стоять и осознавать, что она натворила. Женщины, смеясь, тут же обступили ее и опять усадили на диван. Джасмин только успела перехватить встревоженный взгляд Мумтаз.

— Вы понимаете?..

Возобновившийся гул голосов заглушал шепот над ее ухом. Она кивнула. Подобно кобре, изготовившейся к атаке на жертву, внутри у нее подняла голову тайна ее глубоко запрятанной любви к Тарику. И эта тайна, неотвратимая, словно взгляд змеи, гипнотизировала ее. Джасмин не смогла бы перенести презрения Тарика. Она высказала бы ему все, что чувствует; лишь бы знать, что ему желанно ее возвращение в его жизнь. А теперь — поздно. Слишком поздно. Как же теперь открыть ему правду?

— Джасмин...

Голос Мумтаз вывел ее из задумчивости.

— Когда он задавал этот вопрос...

— Я хотела все вам рассказать, но мне запретили.

— И вы сохранили верность Тарику. — Джасмин сознавала, что ей не в чем упрекнуть Мумтаз; та сделала все, что было в ее силах. — Я думала, что в стране траур.

— Траур продолжался месяц. Но жизнь побеждает смерть. Так считают в Зюльхейле. Наши люди предпочитают радоваться тому, что живут, и не желают присоединяться к ушедшим.

Кто-то незаметно вложил в руки Джасмин тарелку с засахаренными фруктами. Она рассеянно кивнула в знак благодарности, но к угощению не притронулась. Внутри у нее все сжалось. Внезапно ей стало очевидно, почему гости показались ей знакомыми. Все они держались по-царски, всех их отличали манеры, напоминавшие ей о Тарике. Несомненно, все его родные здесь в сборе.

— Вам известно, что сейчас будет? — Правильно поняв гримасу Джасмин, Мумтаз пояснила ей: — Вопросы предшествуют брачной церемонии. Потом — обязательства, которые засвидетельствует кто-то из старейшин. И кончается все благословением, которое совершается во дворе. Пока все не закончится, вы Тарика не увидите.

Джасмин кивнула. Ее взгляд остановился на задернутом кружевной занавеской окошке в расположенной посреди зала перегородке. По ту сторону заграждения поджидает ее будущее.

— Я о такой церемонии никогда не слышала.

— В Зюльхейле есть традиции, не известные в соседних исламских странах, — пояснила Мумтаз. — Вы ответили ему честно? И знали о последствиях?

Джасмин сделала глубокий вдох.

— Я сошла с трапа самолета с единственной целью. Того, что произошло сейчас, я не ждала, но мне нужен только Тарик, только он один. И я не способна отказать ему.

Мумтаз понимающе улыбалась.

— Он сердится, но вы нужны ему. Джасмин, любите его и возвратите ему умение любить.

Джасмин кивнула. Или она научит Тарика любить, или окажется собственностью человека, которому не будет дела до ее любви. Человека, который отшвырнет ее, если она откроет свою постыдную тайну. Если только он сам не полюбит ее.

И еще: эту комнату она покинет женой шейха Зюльхейля.

— Пришло время обязательств.

Мумтаз сделала знак старухе, закутанной в красное, которая только что переступила порог комнаты. А та приблизилась к Джасмин, опустилась возле нее на колени и взяла ее за правую руку.

— Эта лента будет знаком вашего обязательства.

С этими словами она обвязала запястье Джасмин красивой красной ленточкой, украшенной причудливым восточным узором. Склонив голову, Джасмин увидела, что на ленте не просто узор, а надпись, сделанная изысканной арабской вязью. А покрытое морщинами лицо старухи излучало властность. Ее темные глаза были красноречивы.

— Повторяйте за мной.

Джасмин порывисто кивнула.

— Да будет истинной эта перевязь. Да будет эта связь нерушимой.

— Да будет истинной эта перевязь. Да будет эта связь нерушимой.

Джасмин повторила за ней почти шепотом, так как у нее сжалось горло от сознания неотвратимости происходящего.

— Принимая эту перевязь, я вручаю свою жизнь Тарику аль-Хуссейну Доновану Заманату. Отныне и вовеки.

Джасмин старательно повторила сказанное. Она сделала свой выбор и готова идти до конца, и тем не менее ей вдруг стало грустно при мысли о том, что в этот день рядом с ней нет родителей. Они восприняли ее отъезд с равнодушием, которого она не могла понять.

После принесения клятвы старуха взяла ленточку за свободный конец и опустила его в оконный проем. Мгновение спустя Джасмин почувствовала, как лента натянулась, крепче захватив ее запястье.

Ее связь с Тариком стала свершившимся фактом. Отныне и вовеки.

Чарующая песня, которую затянули гости, эхом отзывалась в ее душе.

Тарик смотрел в небольшое окошко, которое открывало ему часть зала. Торжественное песнопение зазвучало в полную силу, Тарик внимательно наблюдал за церемониалом, но его внимание постоянно отвлекали образы, проносящиеся в воображении.

Вот Мина. На ней платье его страны. В каждом ее движении — чувство собственного достоинства. Более царственно не могла бы держаться и урожденная принцесса.

Мина. Ее волосы цвета заходящего солнца обещают согреть его. Скоро ему предстоит убедиться в подлинности этих обещаний.

А глаза Мины выдают ее пробудившуюся чувственность. Что ж, в самом деле Джасмин стала взрослой. И он будет счастлив обучить ее искусству ночных наслаждений. Пройдет несколько минут, и связь их станет нерасторжимой.

И тогда он заявит права на свою женщину.

Он очень голоден.

Слова, произнесенные Тариком в машине, не шли у Джасмин из головы. Разве может она быть спокойной, зная, что находится во власти голодного хищного зверя? С легким стоном она приподнялась и села на массивной кровати, стоявший в комнате, которая примыкала к той, что была отведена для нее. Повсюду ощущалось мужское присутствие. Присутствие Тарика.

Обнаруженная ею на кровати ночная рубашка была, на ее взгляд, прозрачной до неприличия. Тончайшая белая льняная ткань окутывала ее тело до самых щиколоток, как облако. Длинные разрезы по бокам при каждом движении открывали ее ноги до самых бедер. На рукавах тоже имелись разрезы по всей длине. В дополнение ко всему материя была настолько прозрачной, что сквозь нее просвечивали соски и темный треугольник внизу живота.

— На людях-то они целомудренны, а на самом деле знают толк в эротике, — пробормотала Джасмин и поднялась с кровати.

Чувствуя себя весьма неуютно в столь откровенном одеянии, она подошла к шкафу, надеясь найти там какой-нибудь халат. Действительно, она сразу же увидела голубой шелковый халат, который, без сомнения, принадлежал Тарику, и набросила его на себя.

— Прекрати.

Вздрогнув, Джасмин обернулась. Она не слышала, как он вошел, как приблизился к ней. Она не могла отвести взгляда от его обнаженной фигуры. На нем не было абсолютно ничего, если не считать узкого белого полотенца, обернутого вокруг бедер.

— Я не разрешал тебе прятать тело.

Джасмин рассердил этот повелительный тон.

— Я обойдусь без твоего разрешения.

Неуловимым движением он сбросил с нее халат и сжал обе ее ладони в своей.

— Ты забываешь, что теперь принадлежишь мне. И должна делать то, чего хочу я.

— Чушь! — Не в первый раз ей пришел в голову вопрос: не взяла ли она на себя больше, чем сможет вынести.

— Мина, я хочу тебя видеть.

Подняв голову, Джасмин с изумлением обнаружила, что в углу комнаты стоит большое зеркало, отражающее ее в полный рост. Ее рыжие волосы выглядели экзотически на фоне белого ворота халата, а светлая кожа составляла резкий контраст со смуглой кожей Тарика. Его мощный торс склонился над нею.

— Тарик, отпусти меня.

Не в силах противостоять эротическому ощущению, которое вызывало у нее отражение в зеркале, она повернула голову, и ее щека прильнула к его груди. И все ее тревоги утонули в волне желания.

— Нет, Мина. Я хочу тебя видеть. — Тарик раздвинул ее волосы и на мгновение прижался носом к ее затылку. — Я не один год мечтал об этом.

Его признание заставило Джасмин задрожать всем телом. Теперь ей казалось правильным, что его взгляд обращен к зеркалу, что он видит все, что она желала спрятать. Она рождена для этой минуты. Рождена для того, чтобы стать женой шейха Зюльхейля.

— Смотри на меня, потому что я люблю тебя.

Тарик, стоя у нее за спиной, осыпал ее шею поцелуями.

Она помотала головой, протестуя против столь откровенной чувственности. А Тарик тем временем губами исследовал ее подбородок, щеку. Ее ухо, наверное, показалось ему лакомством, потому что он забрал его в рот и принялся ласкать языком. Джасмин вздрогнула и инстинктивно приподнялась на цыпочки, желая быть ближе.

— Смотри в зеркало, — прошептал Тарик, гладя ее кончиками пальцев по животу. — Пожалуйста, Мина.

Это хриплое «пожалуйста» лишило ее возможности защищаться. Она повернула голову и взглянула. И встретила взгляд горящих зеленых глаз. А Тарик между тем приподнял руку и захватил в горсть одну из ее грудей. Она ахнула и перехватила его запястье. Но он в ответ стиснул ее грудь еще крепче.

— Тарик, — простонала Джасмин, извиваясь всем телом и одновременно прижимаясь к нему спиной.

— Смотри, — велел он.

И она стала смотреть.

Тарик переместил руку так, что его большой палец оказался на ее соске и стал нежно теребить его. Глаза Джасмин широко раскрылись; она ловила ртом воздух. И услышала, как за ее спиной ритм его дыхания изменился. Она чувствовала, что тело его напряглось, явственно обозначились мускулы. На руках показались жилы. Когда Тарик вдруг перестал ласкать ее, она вскрикнула, но дразнящие движения пальцев возобновились уже на другой груди. У него были большие кисти, покрытые темными волосами. Каждая ее клеточка призывала эти ладони. Груди ныли и горели. Но вот пальцы Тарика легли на ее живот и двинулись вниз, к бедрам, к темному треугольнику, внезапно повлажневшему под его рукой. Завороженная, беспомощная, Джасмин не отрываясь смотрела в зеркало. Жилка пульсировала на ее шее, колени подгибались, а Тарик тем временем медленно, упорно продолжал свою интимную ласку. Извиваясь от его прикосновения, она невольно повторяла ритм движений его руки. Словно плывя в тумане, она посмотрела Тарику в лицо. Глаз его под сведенными бровями Джасмин не видела, но появившийся на щеках румянец говорил о том, что он возбужден не меньше, чем она.

— Нет! — закричала она, когда Тарик убрал руки.

— Терпение, Мина.

Он дышал неровно, но сохранял полный контроль над собой.

Джасмин изогнулась, стремясь вернуть его. Вместо этого он ухватил полу ее халата и стал забирать материю в свои огромные кулаки. Прежде чем до ее сознания дошло его намерение, она уже была обнажена сзади до пояса.

— Нет!

Он перестал поднимать на ней халат.

— Мина.

Приглашение к греху. И Джасмин не смогла сопротивляться.

— Боже.

Она почувствовала себя законченной распутницей: вот она стоит перед зеркалом, неприкрытая, расставив ноги, чтобы не потерять равновесия, а за ее спиной маячит темный мужской силуэт.

К своему ужасу Джасмин почувствовала, как мощное бедро скользнуло между ее ног и стало тихо тереться о ее разгоряченное тело, отчего у нее внутри все перевернулось. Между его жаром и влажной поверхностью ее интимного места не было ничего.

— Прижмись ко мне, Мина.

Со стоном, почти против воли Джасмин вжалась в него и начала двигать бедрами, а он, обхватив ее сзади одной рукой, другой продолжал гладить ее пульсирующую плоть.

Потеряв голову в объятиях Тарика, Джасмин закрыла глаза и куда-то поплыла. Желая обрести опору, она вцепилась в его руку, но было уже слишком поздно. Взрыв произошел, и она обмякла. Ей чудилось, что все это происходит с ней во сне. Она всхлипывала, а Тарик поддерживал ее.

— Мина, ты чудесна.

В его голосе слышалось благоговение.

Джасмин подняла голову, и из зеркала на нее глянуло ее отражение. Ноги расставлены, и между ними бедро Тарика. Ей было слишком хорошо, чтобы стыдливо покраснеть, поэтому она просто вскинула голову еще выше и встретила взгляд Тарика.

— Спасибо.

Тарик вздрогнул, почти сраженный ее капитуляцией.

— У меня еще не все.

Он опустил полы халата, которые скользнули по ее красивым ногам. Горящие, как в лихорадке, глаза Джасмин наблюдали за пальцами Тарика, который развязывал кружевные тесемки. Он не спешил, наслаждаясь мгновениями, превращавшими в реальность его эротические фантазии долгих лет. Он стянул с нее халат через голову, а она добровольно подняла руки, сдаваясь под натиском неукоснительного мужского требования.

Отбросив волосы с лица, Джасмин ахнула, увидев отражение своего обнаженного тела, такого доступного для Тарика.

— Ты моя, Джасмин.

На этот раз его собственнический тон не испугал ее. Ни один мужчина не может прикасаться к женщине с такой нежностью, как Тарик. Она до сих пор не представляла себе, насколько уязвила его, когда их отношения прервались. Отныне она будет любить Тарика так, что он никогда в ней не усомнится. Этот хищный зверь уверует в ее преданность раньше, чем поверит в ее любовь. Будет именно так, поскольку Джасмин не намерена уступать. Она не позволит себе мыслей о том, что у нее нет надежды отвоевать его. Такой чудовищной перспективы она не перенесет.

Их глаза встретились в зеркале, и Тарик как будто предложил ей отвергнуть его. Но Джасмин не приняла этот безмолвный вызов. Вместо этого она глубоко вздохнула и произнесла:

— Хочу еще одной поездки.

Глава четвертая

Рука Тарика конвульсивно стиснула ей талию; в его глазах бушевал неконтролируемый пожар.

— Нет, сейчас прокачусь я. — И он без усилия подхватил ее на руки. — Прокачусь медленно и долго. А у тебя будет шанс потом.

Крепкий поцелуй стал печатью под этим недвусмысленным обещанием.

Откинув одеяло, Тарик опустил Джасмин на застеленную кровать. В первый раз она увидела его совершенно обнаженным. Он огромен. До этого мгновения она не думала о том, насколько же он больше ее.

Их взгляды встретились, и Джасмин увидела в его глазах понимание.

— Мина, я не сделаю тебе больно.

Он скользнул в постель и накрыл ее своим телом. Его тяжесть означала бесконечную ласку. Праздник всех ее чувств.

— Ты зовешь меня Миной всякий раз, когда хочешь взять то, что тебе нужно.

Она призывно раздвинула бедра и обвила обеими руками его шею.

— С этого дня я всегда буду брать то, что мне нужно.

Его тон не допускал возражений, как и его эрекция не оставляла места для сомнений.

Тарик обхватил ее бедра и вошел в нее. Джасмин вскрикнула под ним, под его натиском, под волной, накрывшей ее. А он проникал внутрь, преодолевая тонкую преграду, до сих пор охранявшую ее невинность.

Джасмин ахнула, вытянулась в струнку.

— Мина!

Он застыл, лежа на ней.

Ее ногти впились в его плечи. А потом в ней произошел второй взрыв...

Когда Джасмин проснулась, за окном царили сумерки. В желудке у нее урчало, и только сейчас она сообразила, что ничего не ела с тех пор, как покинула Новую Зеландию.

Она попробовала сдвинуться с места, но это ей не удалось. Тяжелая мужская нога приковала к кровати нижнюю часть ее тела, а властная рука, лежавшая на груди, не позволяла ей даже приподняться. У нее опять заурчало в желудке.

— Тарик... — Повернув голову, она поцеловала его в шею. Оказывается, его теплая кожа имеет вкус пустыни, соли и пряной любви. — Просыпайся.

Тарик только застонал во сне и крепче прижал Джасмин к себе. Вздохнув, она потрясла его за плечи.

— Мина, ты уже готова прокатиться?

При звуках этого сонного голоса Джасмин отчаянно покраснела. Сейчас, когда пыл страсти отошел, она не могла поверить в свое безрассудство.

Она сдвинула брови.

— Я готова поесть. Умираю от голода.

Тарик с легким смешком перекатился на кровати, увлекая Джасмин за собой. Его полуприкрытые глаза блестели.

— А что я получу от тебя, если покормлю?

Желудок опять заурчал. Еще громче.

— Покой.

Теперь Тарик откровенно рассмеялся, и его грудь заходила ходуном под ладонями Джасмин.

— Ах, Мина, никогда не знаешь, чего от тебя ждать. — Он страдальчески вздохнул. — Пойду посмотрю, найдется ли для тебя что-нибудь поесть.

Он осторожно отодвинул ее и выскользнул из постели. Джасмин не могла отвести от него глаз. Ясно обозначенные мускулы на спине напряглись, когда он поднимался на ноги и наклонялся за халатом.

— Нравится то, что видишь? — спросил он, не оборачиваясь.

Джасмин вновь почувствовала, что краснеет.

— Да.

Его развеселил ее ответ. Она заметила его улыбку, когда он накинул халат и повернулся, чтобы выйти из комнаты.

— Куда ты идешь?

— В столовой есть кое-какая еда. Я тебе принесу.

Когда Тарик вышел, Джасмин торопливо отыскала свою измятую ночную рубашку, натянула ее и села, скрестив ноги.

Возвратившись в комнату, Тарик поставил тарелку прямо на кровать, а сам расположился напротив в позе скучающей пантеры.

Утолив голод настолько, чтобы чувствовать себя по крайней мере сносно, Джасмин спросила:

— И как же меня теперь зовут?

— Джасмин аль-Хуссейн Кольридж-Донован Заманат.

Глаза ее расширились, рука замерла в воздухе. Она перестала жевать.

— Прелестно! Ну и набор! Я и не знала, что должна сохранить девичью фамилию.

— Мы в Зюльхейле издавна приучены холить и лелеять женщин, — лениво протянул он. — Потому-то и не требуем, чтобы они меняли религию при замужестве. Выбор только за тобой.

Последние слова согрели ей душу. Да, снова подумала она, значит, надежда есть.

— Выходит, фамилия твоей матери — Донован? Тень пробежала по его лицу, но ответил он непринужденно:

— Ты же знаешь, она была ирландкой. Когда у нас появятся дети, то у них будет фамилия аль-Хуссейн Кольридж Заманат. Фамилия царствующего дома — аль-Хуссейн Заманат, но дети носят также и фамилию матери.

Тарик с любопытством взглянул на Джасмин, так как она ничего не ответила. Она тут же покраснела и опять принялась за еду. Мысль о том, что ей предстоит родить от Тарика ребенка, была и сладостной, и горькой одновременно. Она помнила, что обязана открыть ему свою тайну... Но позже.

— У тебя ее глаза.

Тарик отвернулся на нее и стал всматриваться в полумрак.

Джасмин испытала боль за него. Каждый человек имеет право на личное горе. В том числе и шейх. Она решилась было высказать ему свое сочувствие, но он взял в руки поднос с тарелкой, поставил его на пол и толкнул Джасмин на кровать.

— Хватит разговоров.

Тарик не был расположен говорить о своих родителях. Утрата их причинила ему самые острые страдания. То, что открылось ему после их смерти, едва не свело его с ума. Его прекрасная, нежнейшая мать умирала от рака, и катастрофа произошла тогда, когда родители возвращались из клиники.

Отогнав от себя воспоминания, он прижал Джасмин к матрасу. Ему понравилась ее полная покорность. В тех наслаждениях, которые обретут их тела, нет никаких секретов. Прочь предрассудок, утверждающий, что не бывает страсти без эмоциональных последствий, и потому незачем уступать этому маленькому существу женского пола, ее ласковым улыбкам, ее пьянящей сексуальности. Она не найдет опоры в пустотах его души...

Два дня спустя Тарик повел ее в башенку, расположенную в конце их апартаментов. Джасмин всплеснула руками и воскликнула:

— Чудесно!

Комната, три стены которой состояли из чистейшего стекла, была залита солнечным светом. Мина сделала несколько танцевальных па, и пылинки заплясали в лучах света, словно их развеселил ее смех. Грудь Тарика сжалась. Похороненные в ней чувства напомнили о себе. Вот с какой легкостью Мина забрала в руки его сердце.

Потрясенный своей беззащитностью перед женщиной, чья верность не принадлежала ему, Тарик постарался подавить нахлынувшую на него нежность.

— Что именно чудесно?

Джасмин, застигнутая врасплох его холодным тоном, замерла и смущенно пролепетала:

— Эта комната. Я подумала, что ее можно оборудовать для моей работы. Это можно?

— Мина, это твой дом. Делай все, что пожелаешь.

Она улыбнулась и обняла Тарика. Он не отреагировал, и она поспешно отошла, чтобы он не успел оттолкнуть ее.

— Спасибо. — Она подошла к одному из окон и выглянула в уединенный сад. — А это место отлично подошло бы для твоих занятий живописью. Где твоя студия?

Почувствовав босыми ногами легкую вибрацию, она поняла, что Тарик приблизился к ней. Положив руку ей на плечо, он повернул ее к себе.

— Мина, я шейх. У меня нет времени на такие вещи.

Джасмин сдвинула брови.

— А ведь ты любил рисовать.

Она берегла как зеницу ока картину, которую он написал для нее в Новой Зеландии. Эта картина стала для нее своеобразным талисманом, рядом с которым она предавалась потайным мечтам.

— Не всегда удается делать то, что любишь.

— Это верно, — согласилась она.

Ее поразила та интонация неумолимости, которую она уловила в его словах. Снова у нее появились сомнения в том, что она сможет достучаться до него, однако она отогнала их.

Тарик сомкнул руки на ее шее и погладил большими пальцами чувствительную кожу. Его глаза были полуприкрыты.

— На свадебное путешествие у нас нет времени, но завтра я планирую посетить одно из живущих в пустыне племен. И ты поедешь со мной.

Он не оставлял Джасмин выбора, да выбор, в сущности, не был ей нужен. Четыре года прошли для нее в разлуке с ним. Хватит.

— Куда мы поедем?

Ее кожу как будто прожгло огнем. Тарик погладил одно место на ее шее.

— Утром я оставил на тебе отметку.

— А я и не подумала, когда надевала эту блузу. — Она накрыла его руку своей ладонью.

Тарик пристально посмотрел на нее, и его зеленые глаза сделались почти черными.

— Мина, ты моя во всем.

Она не знала, как ей реагировать на этот тон собственника. Почти страшно быть женой этого опасного человека. Иногда перед ней возникал ее Тарик, но большую часть времени она видела лишь холодную, непроницаемую маску.

— Тарик, что... — начала она, изумленная, когда он начал расстегивать ее блузку.

Глаза ее округлились, когда она увидела склонившуюся к ней черноволосую голову и ощутила прикосновение его губ к ее груди. Они прожигали Джасмин насквозь. Затем он отстранился от нее, взял за руку и прикоснулся ее пальцем к пятну на ее груди.

— Посмотри и убедись, что ты моя. Ночью я сделаю так, что мы оба останемся довольны.

Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Джасмин чувствовала, что у нее подгибаются колени. Чтобы устоять, она ухватилась за оконную раму. Вторая ее рука против воли прикоснулась к груди. Итак, Тарик намеренно оставил на ней знак своей власти, своего обладания. Она вспомнила, как удовлетворение сверкнуло на его лице, как заострились скулы, как изогнулись чувственные губы. И содрогнулась. Отчасти от стремления к нему, а отчасти — от мучительной неуверенности. Она отказывалась думать, что Тариком движет исключительно похоть, — ведь иногда он бывает с ней по-настоящему нежен, но причиной появления этих «отметок» стало нечто куда более темное, чем любовь или ласка. Нечто такое, что рано или поздно разрушит их отношения, если она не дознается, что это такое и как этому противостоять.

Новый день встретил Джасмин и Тарика небом такой первозданной голубизны, прозрачности и такой незамутненной чистоты, что у Джасмин защемило сердце. Эта величественная красота и заставляла ее робеть, и дарила мужество.

Сначала им предстоял пятичасовой переезд из Зюльхейны в один из отдаленных районов Зюльхейля. Там они пересядут на верблюдов и отправятся в путешествие в небольшое, но имеющее большое значение пустынное поселение Зейна.

— Кто едет за нами? — поинтересовалась Джасмин, когда их лимузин выехал с территории дворца.

— С нами будут трое членов малого совета. — Тарик поманил ее пальцем, а когда она придвинулась к нему ближе, притянул ее к себе. В отличие от минувшей ночи, когда он действовал, как стальная машина, сейчас он был расслаблен и доволен тем, что просто обнимает ее. — Когда мы приедем, нас встретят двое дозорных из Зейны и проводят на заставу.

— Похоже, это неблизко.

— Это жизнь нашего народа. Мы не такие, как кочевники бедуины, потому что у нас есть города. Но наши города по большей части маленькие и удалены друг от друга.

Тарик опустил руку ей на затылок и принялся медленно и нежно поглаживать тонкую кожу. Она по-кошачьи выгнула спину.

— Какая же ты непонятная, Мина.

— В каком смысле?

Он провел пальцем по ее полуоткрытым губам.

— В моих объятиях ты свободна, естественна, а на людях — совершенная леди. Приятное сочетание.

Джасмин обвила руками его шею и отдалась его медленным, ленивым ласкам. Тарик не торопился. Усадив ее к себе на одно колено, он гладил ей груди и давал урок наслаждения от поцелуев.

— Хватит, Тарик, — выдохнула она и прервала поцелуй, почувствовав, как твердеет его плоть.

Его глаза подернулись сонной пеленой, в пылкости его желания невозможно было сомневаться, но он опустил полы ее платья и пересадил ее на сиденье.

— Точно, Мина. Иначе мне понадобятся часы и часы.

Джасмин, взволнованная, разгоряченная, скользнула в противоположный угол салона.

— Пока ты не занят, расскажи мне про Зейну.

Он смотрел на ее набухшие груди и улыбался довольной мужской улыбкой.

— Зейна — один из главных поставщиков Розы Зюльхейля. Мы еще не знаем, с чем это связано, но камень встречается только вблизи месторождений нефти. Это прихотливый кристалл.

Джасмин присвистнула.

— То есть у Зейны два источника доходов?

— Так могло бы быть, но вот уже не одно столетие племена Зюльхейля используют в экономике такую систему, что доход получают не только те, кто живет около сокровищ. Например, Роза Зюльхейля вывозится из Зейны в почти не обработанном состоянии. Она поступает к двум северным племенам, которые традиционно являются лучшими обработчиками в мире.

Джасмин было известно, что гордость Тарика имеет основания. Мастера из Зюльхейля повсеместно считаются волшебниками.

— Если камень можно добывать только возле нефтяных месторождений, почему Зюльхейна не стал нефтяным центром?

— Зюльхейна необычна во многих отношениях. Наши инженеры и геологи утверждают, что в этих краях нет ни капли нефти, — объяснил Тарик. — Поэтому наш дворец считается даром богов.

— С этим я не буду спорить, так он прекрасен, — улыбнулась Джасмин. — А какая цель нашей поездки?

— Наши племена разбросаны по всей стране, и я поставил себе за правило посещать каждое из них хотя бы раз в год. — Тарик вытянул длинные ноги. — Прости, но мне нужно прочитать доклады.

Он указал на бумаги, которые в начале поездки засунул в карман на обивке дверцы. Джасмин понимающе кивнула. Мысли ее были обращены к тому, что Тарик рассказал ей. Было очевидно, что он еще не вверил ей свою любовь, поэтому у него пока нет желания посвящать ее в государственные дела. В первый раз в жизни она чувствовала себя не просто сторонним наблюдателем. Надежда оживала в ее сердце. Она вынула из сумочки блокнот и принялась делать набросок платья цвета луны и серебра.

Тарик оторвался от чтения и покосился в ее сторону. Лицо Джасмин было сосредоточено, а линия губ заставляла предположить, что нечто интересное поглотило ее внимание. Тарик был заинтригован.

Когда они встретились впервые, Джасмин была студенткой, но учеба не занимала ее. Сейчас же она была полностью погружена в свое занятие. С некоторым удивлением Тарик осознал, что только сейчас воистину увидел взрослую женщину, которой стала его Мина. И ему захотелось поближе узнать эту новую Джасмин, женщину, от которой исходила угроза для его душевного покоя.

— Можно взглянуть? — попросил он.

Синие глаза с недоумением взглянули на него, но тут же на губах заиграла легкая улыбка.

— Если хочешь, пожалуйста.

При этом несмелом разрешении Тарик придвинулся к ней, положил руку на спинку сиденья и заглянул через ее плечо.

— Ночная рубашка.

— Я предполагаю использовать материю с серебряными блестками.

Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть набросок, а его пальцы зарылись в ее мягкие волосы.

— А это красиво. Ты талантлива.

Щеки Джасмин порозовели.

— Правда?

— Да, правда. В следующем месяце должна прийти партия товаров из Разараха. Может быть, тебе понравится какая-нибудь материя. — Он обеспечит поставки образцов для Джасмин. — Расскажи мне о своих проектах.

С горящими глазами она начала рассказывать. В результате часть пути они проехали настолько незаметно и непринужденно, что это приятно удивило Тарика. Поскольку он занял престол, то не может позволить себе просто «быть» с кем-то. А Мина, ее смех, ее планы уносят его беспокойство. Но доверяет ли он ей так, чтобы раскрыться перед ней?

Глава пятая

— Мне страшно, — выпалила Джасмин.

— Страшно?

Она кивнула.

— Они такие большие и...

К ее удивлению, Тарик подошел к ней и мягко обнял.

— Не волнуйся, Мина, я буду приглядывать за тобой.

— Обещаешь? — Ее голос дрожал. — Придется сидеть так высоко, а я не переношу высоты.

— Смелее. Мина. — Он тронул большим пальцем ее дрожащую нижнюю губу. — Машина еще здесь; ты можешь вернуться домой.

Джасмин вскинула голову.

— Ты больше не хочешь, чтобы я ехала с тобой?

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо.

Джасмин закусила губу.

— А скоро мы вернемся?

— Путь до Зейны занимает три дня. Если учесть обратный путь и время, которое придется провести там, то дома мы будем недели через полторы.

Полторы недели! Она не перенесет такой долгой разлуки!

— Я поеду. Можно мне сесть с тобой?

Он кивнул, и его ласковый поцелуй в губы означал одобрение ее выбора.

— Ты можешь уткнуться мне в грудь и закрыть глаза. Как будто легла в постель.

Джасмин вспыхнула. Да, она вправду любит спать, положив голову ему на грудь.

— Спасибо тебе, Тарик.

— Пожалуйста, жена. Идем. Нам пора.

Когда Тарик помогал ей взобраться на спину горбатого зверя, Джасмин подумала о том, что временами ее муж бывает самым заботливым мужчиной на свете.

Он оказался за ее спиной раньше, чем она успела испугаться. Оба они для путешествия надели просторные блузы и широкие шаровары; головы и шеи тоже были надежно прикрыты от палящего солнца.

Когда верблюд сделал первый шаг, внутри у Джасмин что-то неприятно перевернулось, но она мужественно смотрела вперед, твердо решив побороть страх. Бесконечная пустыня, как ни странно, радовала глаз и приносила покой. Расширенными глазами Джасмин жадно всматривалась в пейзаж до самого привала. Мерное покачивание на спине верблюда несколько смущало ее, но она не чувствовала тошноты, если только не смотрела на землю прямо под собой. А если быть честной до конца, то сильные руки мужа, держащие ее за талию, придавали ей уверенности в себе.

Но даже Тарик не мог избавить ее от боли в седалище. Когда они стали устраиваться на ночлег, она отошла подальше и встала в тени небольшого дерева, потирая зудящие ягодицы.

Услышав горловой смех Тарика, она резко обернулась; щеки ее пылали. Тарик стоял за нею, скрестив на груди руки. Она отвернулась.

— Не сердись, Мина. Просто я беспокоился, отчего ты не возвращаешься.

К ее изумлению, он принялся осторожно массировать ей больное место. Джасмин застонала; она чувствовала такое облегчение, что ей было не до смущения. Руки Тарика творили чудо, и вскоре она поймала себя на мысли, что готова предложить ему заняться любовью. Она слегка толкнула его в грудь и отошла на нетвердых ногах.

— Давай... давай лучше вернемся, а иначе пропустим ужин.

Вздох разочарования был отчетливо слышен в тишине.

— Ты права, Мина. Пойдем. — Когда они подходили к стоянке, он наклонился к ее уху и негромко сказал: — Обещаю, моя Джасмин, что ночью еще помассирую тебя. Не так уж тебя измучила эта поездка, чтобы я не мог прокатиться на тебе еще раз.

Жаркая волна накрыла ее.

Поджидавшие их в лагере мужчины бросили на нее взгляд и понимающе улыбнулись. Не обращая на них внимания, Джасмин опустилась рядом с Тариком. А он сел слева от нее и чуть подался вперед, оберегая ее от нескромных взглядов. Джасмин захотелось улыбнуться над его повадками собственника, но она не стала его дразнить.

И дело не только в том, что Тарик является шейхом в восточном княжестве, где мужчины смотрят на женщин как на собственность, даже если холят их и лелеют. Это — он. Скрытный человек, который всегда является людям в маске. Его гордость — неотъемлемая часть его закрытой натуры.

Он доступен для своих людей, добр к ним, но держится на расстоянии, как и подобает его аристократическому статусу. В Новой Зеландии он буквально заморозил родственников Джасмин, хотя ничем не обнаруживал своего совершенного презрения к их хитростям и уловкам. А вот Джасмин он согревал, веселил, поддразнивал. А главное — любил.

Четыре года спустя ей стало ясно, что человека, скрытого под маской, видела только она одна. Он доверял ей. Даже сейчас с ней он иногда бывает самим собой — в тех случаях, когда вроде бы забывает о прошлом. А в другие моменты он и перед ней носит маску — маску мужчины, который «владеет» ею. Это — всего лишь маска, говорила она себе. А под ней живет ее Тарик.

Вскоре они попрощались с остальными и удалились, решив заночевать не в палатке, а под звездами. Тарик принялся стелить постель на толстом слое каких-то растений, которые должны были предохранить их тела от жесткой земли, наподобие пружинного матраса. Закончив, он взял Джасмин за руку.

— Мина, запомни одно.

— Что?

— Сегодня — никаких звуков. Мы слишком близко к остальным.

— Ни единого, — чуть слышно пообещала она.

Она не издала ни единого звука, когда Тарик раздевал ее и раздевался сам. Она сумела хранить полное молчание, когда Тарик исполнял свое обещание расслабить ее мышцы в том месте, которое пострадало во время переезда. Она даже удержалась от крика, когда ее набухшие соски побывали у Тарика во рту. А потом его рука задвигалась между ее ног.

Джасмин укусила Тарика в плечо, а он продолжал играть с влажными складками между ее бедер, продолжал до тех пор, пока у нее еще оставались силы дышать. Она крепче впилась зубами в его твердый бицепс, чтобы не закричать. Наконец после пытки, которая, как показалось Джасмин, продолжалась долгие часы, Тарик приподнял ее бедра и одним ловким движением вошел в нее. И на этот раз она вскрикнула, уткнувшись в его шею, чтобы заглушить звук. А Тарик скрипнул зубами, чтобы подавить собственный крик восторга, и его лицо перекосилось от чрезмерного усилия.

Они лежали, переплетя руки и ноги, до тех пор, пока не почувствовали ночной холодок. Тогда Тарик скатился с Джасмин и сел, чтобы застегнуть предназначенный для двоих спальный мешок. Когда он снова улегся рядом с Джасмин, она обнаружила, что наделала. Глубокие красные следы зубов ужаснули ее.

— Нет!..

— Мина, что такое?

— Я тебя укусила.

Тарик улыбнулся.

— Я не в претензии. У нас впереди еще две ночи в пустыне. Может, оставишь мне еще парочку сувениров?

Джасмин эта шутка не развеселила.

— Тебе точно не больно?

— Поцелуй и убедись, — предложил Тарик.

Джасмин немедленно повиновалась; она провела по ранкам языком, затем нежно поцеловала.

— Теперь мне больно, — прошептал он, и твердый предмет, ткнувшийся в ее бедро, открыл ей смысл его слов. — Но нам завтра долго ехать. Тебе нужно набраться сил. Отвернись и не соблазняй меня.

Джасмин рассмеялась его ворчливому тону, но не прошло и минуты, как она уже спала. А когда проснулась, Тарик был уже одет. Судя по выражению его глаз, проснись Джасмин несколькими минутами раньше, выезд вполне мог бы быть отложен.

— Я хотел дать тебе поспать как можно дольше, но нам пора выезжать, если мы хотим добраться к следующему оазису до темноты.

— Я быстро. Дай мне десять минут.

Утро выдалось свежим, почти холодным; ни намека на огонь и жар, которые должны охватить землю, когда солнце поднимется выше. Заканчивая свой туалет, Джасмин думала о том, как точно отразились в ее муже тайны его родной страны.

Иногда Тарик — лед, иногда он — пламя. Джасмин успела испытать на себе и то, и другое с тех пор, как она в Зюльхейле. Четыре года назад лед был ей незнаком. Как случилось, что она знала лишь половину человека? Четыре года назад... Четыре потерянных года. Внезапно она обнаружила, что ей смертельно хочется узнать, как в эти потерянные годы проходила жизнь Тарика. Настолько хочется, что это желание вызывает в ней физическую боль. Тарик отразил ее попытки поговорить о прошлом, но она знала, что они не обретут покоя, пока тот разговор не состоится.

— Мина! Ты готова?

Джасмин раздвинула ветви, скрывавшие ее от Тарика. Он оттолкнулся от ствола дерева с пышной темно-зеленой кроной, окинул взглядом скромно прикрытую фигуру Джасмин все тем же хозяйским взглядом.

— Что-то тебя тревожит?

Джасмин изумленно вскинула голову. Он видит ее насквозь!

— С чего ты взял? Я в порядке.

Эта маленькая ложь насторожила Тарика еще больше. Во всем, что касается ее, он доверяет своему внутреннему голосу. Что-то первобытное, дикое, природное в нем откликается на Мину, какая-то часть его, которая может быть опасной, если не держать ее на привязи.

— Я твой муж. И ты не будешь мне лгать. Отвечай мне. — Тарик погладил огненный шелк ее волос.

— У нас мало времени, — попыталась отговориться Джасмин.

Но Тарика уже не интересовало время.

— Ты ответишь мне.

Маленькие ладошки у его груди сжались в кулачки. Она хотела выспросить у Тарика его тайны, а вместо этого он учинил допрос ей самой. Но она еще не готова к этому!

— Может быть, тебе вдруг стало ясно, что эта дикая земля потеряла для тебя свою прелесть?

Джасмин закатила глаза. От гнева она потеряла самоконтроль.

— Ты сводишь меня с ума своими вопросами!

— Ответь, и вопросы прекратятся.

Предложение было совершенно логичным.

— Я потом тебе расскажу.

— Сейчас. Мина, ты принадлежишь мне. — На этот раз у нее не останется тайн от него. Возможно, четыре года назад юность была причиной того, что она уступила давлению. Но если бы он знал об этом давлении, то вступил бы в бой за нее, и тогда его сердце, возможно, не было бы разбито вдребезги.

Ее вздох означал капитуляцию.

— Я думала о прошлом. Оно еще стоит между нами.

Объяснение прозвучало горячо и серьезно.

Тарик не стал оспаривать ее слов. Воцарилась тишина, которая навалилась на Джасмин тяжким грузом.

— Четыре года, Тарик. — Все ее чувства были теперь обнажены. — Четыре года мы провели далеко друг от друга. И ты отказываешься поделиться хоть крупицей твоей жизни в это время.

Лицо Тарика потемнело еще больше.

— Что тебе нужно знать?

— Что угодно! Все! Не знать ничего об этих четырех годах — это же дыра во мне. Потому что ты был вырван из меня!

— Ты сама это выбрала.

— Но сейчас я сделала другой выбор!

В ответ Тарик отвернулся.

— Пожалуйста, — взмолилась она.

Тарик взглянул ей прямо в лицо, сверля ее глазами цвета потемневшего от времени нефрита.

— По пути домой из Новой Зеландии террористическая группировка должна была совершить покушение на меня.

— Нет! И они...

Он покачал головой.

— Им не представилось возможности.

Он отошел к дереву, прислонился к нему, и ощущение одиночества накрыло Джасмин с головой.

— Они еще действуют?

— Нет. Террористов поддерживало их правительство, которое слетело два года назад. А новое правительство более мирное и финансировать такие покушения не будет.

Джасмин показалось, что он хочет ее успокоить. Эта мысль дала ей мужество продолжать, хотя ледяной тон Тарика красноречиво давал понять, что ей следует отступить.

— Но даже одно!..

И тут он нанес ей разящий удар:

— Они решили, что я слабак и меня легко взять, потому что женщина поставила меня на колени.

Джасмин захотелось кричать от боли. Почти потерять его... И наконец увидеть, что задача ее в тысячу раз труднее, чем представлялось вначале. Может быть, решить ее вовсе невозможно. Прошлой ночью до нее стало доходить, до какой степени гордость и честь неотделимы от природы ее мужа. А теперь она ясно видит, как жестоко была растоптана гордость Тарика мотивом, позволившим террористам осмелиться на покушение. Сила воина, предводителя была подвергнута сомнению из-за того, что он позволил себе поддаться чувствам. И он не простит женщину, которая стала причиной оскорбления.

Тяжелое молчание нарушил громкий зов одного из сопровождающих. Тарик что-то крикнул в ответ, не сводя с Джасмин своих темных, непроницаемых глаз.

— Нам надо идти.

Все еще в шоке, Джасмин тупо кивнула. Она шла за Тариком к лагерю как во сне. Тарик вложил в ее руки тарелку, а когда она не шелохнулась, наклонился к ее уху и прошептал:

— Мина, поешь, иначе я усажу тебя на колени и покормлю.

Она поверила. И быстро, как только могла, съела все. У нее тоже есть гордость.

Когда они поели, Тарик осторожно поднял ее и усадил на верблюда. От него не укрылось, как она боролась с позывами к рвоте, и, устраиваясь сзади на верблюде, он в то же время старался поддерживать ее. Джасмин упорно молчала после его шокирующего признания. И это молчание не нравилось Тарику. Его Мина — это огонь, жизнь, радость. Ему оставалось только гадать, как вернуть свою Мину.

— Держись крепче, — предупредил он, когда верблюд стал подниматься, и крепче обнял ее за талию.

Джасмин ухватилась за его руку, но тут же выпустила его, едва верблюд выпрямился. Тарика мучило ее молчание. Это открытие ему не понравилось. Шейх не нуждается ни в ком. Только дурак нуждается в женщине, которая не способна на верность. Просто за вчерашний день он привык к ее близости, к ее голосу. И ничего больше.

— Весь день будешь дуться?

— Я не дуюсь.

В ее голосе промелькнул характерный для нее огонь. Было что-то такое в ее ответе, отчего ему стало чуть легче. Она не раздавлена, не сломлена.

— Лучше, чтобы ты знала правду.

— Ты больше не впустишь меня в свое сердце?

Ему стало неуютно от этого вопроса в лоб.

— Именно. Я не стану легкой мишенью во второй раз.

— Мишенью? — повторила она хриплым шепотом. — Это не война.

Губы Тарика искривились.

— Это хуже.

После ее возражения он едва понимал, что делает и говорит. Он любил ее больше, чем бесконечные пустыни родной земли, но именно пустыни помогли ему исцелиться.

— Я не хочу с тобой воевать.

Последние слова вернули ему спокойствие, и он мягко ответил:

— Ты принадлежишь мне, моя Джасмин. Навсегда. И нам незачем воевать.

Больше он не откроет ей свое сердце, но и не отпустит ее.

Глотая слезы, Джасмин опустила голову ему на грудь. Когда-то она проползла бы на четвереньках по битому стеклу, чтобы услышать от Тарика это слово. Теперь ей этого мало. Навсегда остаться с Тариком, который не любит ее и уже никогда не полюбит — этого ей мало.

Препятствие, встретившее ее на пути, выросло до немыслимых размеров. Недостаточно убедить Тарика в том, что она верна ему. Когда-нибудь он может простить ее за то, что она не пошла наперекор семье ради их любви, хотя едва ли это будет легко. Но сможет ли он когда-нибудь простить ей второй, сильнейший удар по его гордости воина?

А если она нанесет еще и третий?

Джасмин задохнулась от ужаса. Нет! Никто никогда не узнает, что она незаконная дочь! Никто не попрекнет ее мужа. Об этом известно только ее семье, а ее члены слишком дорожат положением в обществе, чтобы проговориться.

Думаешь, твой принц женится на девушке, которая даже не может сказать, как звали ее отца? Мечтай, сестренка.

Четыре года назад ее сестра нанесла ей удар в самое больное место, и она до сих пор от него не оправилась. Как мог бы Тарик принять ее, тем более полюбить, если на это не хватило даже ее приемных родителей?

Он не поверит, что роскошная свадебная церемония настолько захватила ее, что она попросту забыла свой секрет. Секрет, из-за которого решение Тарика взять ее в жены является заведомо опрометчивым. Восемнадцатилетняя девчонка собиралась сказать ему... пока Сара не предупредила ее о последствиях. Джасмин поверила сестре и сохранила при себе свою постыдную тайну, которой семья попрекнула Джасмин, ставя ее перед выбором.

— Ты поговоришь со мной.

Этот бесцеремонный приказ отвлек Джасмин от мрачных мыслей. Ну да, ему ведь нравится болтать с ней. Вчера он провоцировал ее так, что она трещала как сорока.

Джасмин позволила себе улыбнуться. Как знать, возможно, она способна внушить любовь этому тяжелому человеку. За него бой будет тяжелым. Но разве у нее есть выбор? Она едва не умерла из-за разлуки с ним. Пока у нее есть хотя бы тень надежды, пока ее хищник хочет с ней разговаривать, пока он прикасается к ней так, как будто хочет ее, она будет бороться.

Может быть, еще наступит такой день, когда Тарик поверит ей, полюбит ее настолько, чтобы принять в ней все. А до тех пор тайна, которой ей смертельно хочется поделиться, останется похороненной очень глубоко в ее груди.

— Расскажи мне, — тихо, но решительно произнесла Джасмин.

— Что?

— Что именно они хотели сделать.

— Мина... — Тарик не скрывал раздражения. — Я же сказал: прошлое — это прошлое. Об этом мы говорить не будем.

Он поерзал, поправляя упряжь.

— Я обязана исполнять твои распоряжения, не задавая вопросов?

Тарик долго молчал.

— Никому не дано оспаривать то, что сказал шейх.

— Ты — мой муж.

— Значит, тебе полагается быть послушной женой.

— Если тебе нужно послушание, заведи собаку. Или еще какого-нибудь домашнего любимца.

Джасмин не добавила, что из-за послушной жены он бы через неделю расшиб свой аристократический лоб о стенку.

Руки Тарика крепче сжали ее.

— Нет, Мина, другие любимцы мне не нужны. Потому теперь я могу любить тебя. — Рука Тарика, покоившаяся под грудью Джасмин, проснулась и нажала на ее живот.

И тут он неожиданно стал рассказывать:

— Мы сделали остановку в Бахрейне из соображений дипломатического характера. По дороге из аэропорта два грузовика отрезали мою машину от основной группы.

— А Хираз?

— В то время я был не лучшим спутником. — Тихий ответ Тарика оставил еще один порез на сердце Джасмин, израненном угрызениями совести. — Хираз ехал в передней машине с двумя охранниками. Еще двое ехали в следующей.

— Так ты был один...

Инстинктивно Джасмин отпустила седельную луку и схватилась за руку Тарика.

— Мина, я никогда не бываю один. — Он говорил, словно жалуясь; таких интонаций она еще никогда от него не слышала. Конечно, даже шейхи хотят иногда побыть одни. А такому человеку, как Тарик, одиночество необходимо больше, чем любому другому. — Все мои водители — квалифицированные охранники.

— Что было потом?

Тарик наклонился вперед и сдвинул ее капюшон, чтобы можно было шептать на ухо.

— Мы с ними разобрались.

Мужской запах Тарика, тепло его тела обволакивали Мину.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она, досадуя на то, что Тарик опять уходит от разговора.

— А что тут можно сказать? Это были зилоты[1] из одного беспокойного племени. Они рассчитывали убить меня голыми руками. Я вывел из строя троих, мой водитель — двоих.

Тарик ткнулся в шею Джасмин таким привычным движением, что на ее глаза навернулись слезы.

— А другие телохранители разобрались с остальными бандитами? — предположила она.

В ответ Тарик саркастически фыркнул.

— Хватит об этом. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, как себя чувствует твоя сладкая попка?

Она вспыхнула и толкнула его локтем.

— Веди себя прилично.

Последние остатки льда растаяли. Джасмин сглотнула слезы счастья. Не надо больше боли в такой замечательный день. Она сделает вид, что мир прекрасен, а этот человек, который так заботливо ее поддерживает, любит ее.

Но к вечеру у Джасмин уже не оставалось сил притворяться, что день прошел чудесно. Она ощущала только смертельную усталость.

— Ничего, если я уйду пораньше? — спросила она Тарика.

От пламени костра, казавшегося еще вчера бесконечно романтичным, сегодня у нее щипало в глазах.

Тарик, сидевший, как и в прошлый раз, рядом и чуть впереди, глянул на нее через плечо.

— Ты не хочешь посидеть?

В его голосе слышалось что-то темное, но что именно, Джасмин не могла угадать.

— Я устала. Для меня все это внове.

Правдивая фраза, в которой одна правда скрыта под другой.

Тарик вдруг притянул ее к себе. Он редко прикасался к ней на людях, и она замерла от наслаждения.

— Извини, Мина. Ты не жалуешься, вот я и забываю, что тебе наверняка тяжело так ехать.

Глубокий голос, чуткий, заботливый тон, слова, похожие на ласковый, долгожданный дождь.

Джасмин склонила голову мужу на плечо и почувствовала, что терзавшая ее боль утихла. А он поддерживал ее так, как будто она ему небезразлична.

— Или мне нужно остаться, потому что я — твоя жена?

Мускулистая рука сильнее стиснула ее, и Тарик придвинулся ближе, так, что между ними вообще не осталось пространства.

— Одна из причин того, что я на тебе женился, — это твой ум, — прошептал он. — Наши люди строго судят чужаков. Это наш минус, но это родовая черта Зюльхейля и, возможно, в этом заключается божественная к нам милость. Нам не свойственно легковерие.

Об этом-то Джасмин знала с первого дня знакомства с Тариком.

— Даже при том, что они тебя приняли, — продолжал Тарик, глядя на нее сверху вниз, — и будут повиноваться тебе, насколько они станут тебя уважать, будет зависеть от тысячи обстоятельств. В частности, от твоей способности сжиться с нашей неласковой землей.

Она поняла, что он держит в уме тот нюанс, о котором никогда не станет говорить вслух. Отныне его честь связана с ее честью. Это хрупкая связь, она может пострадать, как уже пострадала однажды, и тогда она лишится даже этих неустойчивых отношений, которые между ними существуют сейчас.

— Я останусь. Только не отпускай меня, хорошо? — Голос ее дрогнул.

В ответ Тарик почти незаметно погладил ее по щеке и отвернулся. На его лице снова заплясали отблески костра. Красив и опасен одновременно, думала Джасмин. Хищник на отдыхе. Воин на своей земле, среди своего народа.

Джасмин улыбнулась. Отчаяние и страдания этого дня отступили, и напоминала о них лишь смутная тоска. Как ни странно, в эту минуту она была довольна. Она подняла глаза к усыпанному бриллиантами небу, думая о том, есть ли среди множества огоньков та свеча, которая когда-нибудь осветит ей путь к сердцу ее мужа.

Глава шестая

Когда Тарик вернулся после короткого совещания с одним из сопровождающих, Мина уже засыпала, свернувшись калачиком. Ни свет костра, ни голоса мужчин их ложа не достигали. Тарик стянул с себя просторный белый костюм того особого покроя, который создали его предки для спасения от безжалостного солнца пустыни. Он был доволен тем, что в этом оазисе нашелся небольшой водоем, где и искупалась вся компания. Ему вспомнилась пронизавшая его знакомая голодная пульсация, которую он испытал, когда смотрел на плывущую жену. Однако было очевидно, что Мина измучена. Его душила нежность к ней. Она такая маленькая, такая хрупкая — при этом сильно действует на него. Чересчур сильно. Сердце его как клещи сжимают эмоции, которых он не желает.

Он устроился рядом с женой и обвил ее руками. Пусть отдыхает. Но она внезапно вздрогнула, вытянулась в струнку, и он почти почувствовал запах ее страха. Он переменил позу, чтобы покрепче обнять ее.

— Тарик!

Она не осознавала, что он рядом, просто вскрикнула в темноту.

— Я здесь, Мина.

Тарик по-прежнему сжимал трепещущую Джасмин в своих объятиях. Его тревожило ее ускоренное сердцебиение.

— Тарик.

На этот раз — еле слышный шепот, но не менее испуганный, чем первый крик. Маленькие ручки вцепились в его плечи.

— Тише. Все хорошо, моя Джасмин.

Пытаясь ее успокоить, Тарик погладил ее по гибкой спине. Но она все дрожала; тогда он перевернул ее на спину и сам прижался к ней. Кажется, этот полный контакт возымел действие. Она отчасти расслабилась.

— Мина?

— Они тебя ранили.

— Кто?

— Те, в грузовиках.

Тарик никак не мог предвидеть, что его признание подействует на нее таким вот образом.

— Мне ничто не угрожает. У них не получилось. Ты меня не потеряла. — Судя по ее лицу, она как будто не согласна. Он стиснул ее еще крепче. — Успокойся.

В сильных руках мужа страхи ее стали понемногу таять.

— Я постараюсь. Наверное, это от усталости.

— Мы больше не будем об этом говорить.

Тарик закрыл глаза, а Джасмин снова переживала свой ночной кошмар, с той разницей, что теперь уже не спала. Террористам не удалось убить Тарика. Правда, они оторвали ее от него, разрубили связывавшие их эмоциональные нити. Насмешки этих негодяев убили в Тарике последние остатки привязанности к ней.

Честь мужчины — хрупкая вещь.

Честь воина — его первое оружие.

Честь шейха — опора его народа.

Она должна считаться с силой этих трех слагаемых.

Верблюд пересекал золотые пески.

— Тарик, тот мой ночной кошмар... Я хочу тебя спросить...

— Нет. Тебе не о чем волноваться. — Вспомнив, как она трепетала от страха, он крепче прижал ее к себе.

— Я большая девочка. Я выдержу.

— Нет.

Он не допустит, чтобы ей было больно.

— Тарик, не надо так! Ты не защитишь меня тем, что будешь держать меня в неведении. — Она вся напряглась от злости. — Мне уже не восемнадцать лет.

Тарик удивился тому, как Джасмин истолковала его поведение, и внутренне признал, что она права. — Допустим, не восемнадцать, — согласился он.

— Итак, убийцы...

— Мина, мы обсудили все, что можно было обсудить.

После недолгого молчания Джасмин откинулась назад и прильнула к Тарику.

— Прости меня.

Пытаясь отвлечь ее от мрачных мыслей, Тарик принялся рассказывать ей о пустыне, о своем народе. Прошло немало времени, прежде чем Джасмин улыбнулась опять. Да, за четыре года она сильно изменилась. Возможно, кто-нибудь другой был бы удручен переменой. Тарик был заинтригован.

Утром четвертого дня путешественники въехали в Зейну, небольшой индустриальный поселок. В архитектуре стальных и бетонных зданий, невзирая на их промышленное назначение, преобладали скругленные углы и плавные линии. Занесенные вездесущим песком, приземистые строения почти сливались с пустыней. К удивлению Джасмин, маленький караван проехал через весь поселок и двинулся дальше по двухполосному шоссе, по которому, как видно, с добывающих предприятий вывозилась нефть. Далеко впереди виднелись рассыпанные среди песков большие разноцветные палатки.

— Добро пожаловать в Зейну, — шепнул Тарик на ухо Джасмин.

— Я думала, Зейна там. — Джасмин кивнула назад, на селение, через которое они проехали.

— Там — часть Зейны. А здесь ее сердце.

— Домов нет, одни палатки, — заметила Джасмин вслух.

— Арину и его народу так больше нравится. А если они счастливы, то у меня нет права сомневаться.

Джасмин немного подумала, потом спросила:

— Насколько я понимаю, большинство из них работает в промышленной зоне. Как же они добираются сюда?

Тарик насмешливо хмыкнул.

— Для любителей старины существуют верблюды, но есть здесь и несколько вездеходов.

— Так почему мы не поехали на вездеходе? — Джасмин помрачнела при мысли о том, как намучилось ее тело.

— Мы проехали несколько таких мест, куда въезжать опасно даже на вездеходе. К тому же вездеходы наносят ущерб экологии пустыни. А для того, чтобы доехать до металлозавода, они вполне удобны, — объяснил Тарик. — Люди Арина, может быть, и консервативны, но на редкость практичны. Видишь бледно-голубые тенты?

— Есть там немного.

— С виду они как все прочие. Но приглядись внимательнее.

Прищурив глаза, Джасмин всмотрелась.

— Они не трепещут на ветру! Что это? Пластик?

— Да, — подтвердил Тарик. — Наши инженеры разработали особо прочный сорт. В каждой палатке — сантехника для четырех семей, состоящих в родстве.

— Остроумно. — На Джасмин произвело впечатление то, как здесь старина сочетается с новейшими достижениями техники.

— Безусловно, Арин очень изобретателен.

Через несколько минут Джасмин увидела загадочного Арина. Это был здоровенный, похожий на медведя мужчина с короткой, аккуратно подстриженной бородкой, однако внешность его не казалась угрожающей благодаря приветливой улыбке.

После обмена приветствиями Арин повел супругов к своей просторной палатке.

— Прошу вас. Пожалуйста, садитесь.

— Спасибо.

Джасмин улыбнулась и присела на одну из роскошных мягких подушек, разложенных вокруг круглого стола.

— Джасмин, я запрещаю тебе улыбаться этому мужчине.

Джасмин в изумлении воззрилась на мужа.

— Ты запрещаешь мне улыбаться человеку, у которого мы в гостях?

При этом упреке на губах Тарика появилась необъяснимая усмешка, а Арин громко расхохотался, ухая. Джасмин с недоумением переводила взгляд с одного на другого. Очевидно, она чего-то не поняла. Тарик по-прежнему улыбался озорной улыбкой, а Арин все еще ухал. Она вскинула руки.

— Вы оба сошли с ума.

— Нет, нет, — отозвался Арин; его плечи тряслись от хохота. — Этот господин опасается моего влияния на женщин.

Ничего не понимая, Джасмин посмотрела на Тарика, ожидая объяснений, но Тарик только усмехался. Тогда Джасмин, тряхнув головой, сделала над собой усилие, чтобы следить за разговором, который велся не на английском языке, поскольку хозяин дома не владел английским настолько, чтобы улавливать тонкости смысла.

— Примите мои извинения.

Было заметно, что Арин расстроен из-за того, что недостаточно хорошо понимает английский.

— Не надо извиняться, — серьезно попросила его Джасмин. — Это ваша земля, и я должна учить ваш язык. А для этого нет ничего лучше, чем погружение в него.

На лице гиганта отразилось облегчение. Тарик молча поблагодарил Джасмин, стиснув ее пальцы. Его теплая, сильная, мужская рука лучше всяких слов характеризовала его.

Сосредоточившись, Джасмин могла уловить общее направление беседы. По-видимому, мужчины обменивались новостями, но был в их голосах какой-то налет серьезности.

И вновь ее поразила перемена в Тарике.

Раньше на нем лежал отпечаток, означавший ожидание власти. На глазах Джасмин это ожидание претворилось в реальность.

— Достаточно, — наконец сказал Арин по-английски. — Плохой я хозяин, раз заставил вас дожидаться, пока я стряхну пыль с ваших одеяний.

Арин поднялся с удивительной для его комплекции легкостью и провел гостей в приготовленную для них палатку меньших размеров.

— Надо было бы разместить вас с большим комфортом. Я уступил бы вам свою палатку, но ваш муж считает, что его не следует принимать по-королевски.

Несмотря на неприглядный внешний вид, интерьер палатки оказался выше всяких похвал. Яркие краски, мягкие подушки, шелковые кружевные шторы... Джасмин в восторге оглядела помещение. Спальное место было отделано особенно роскошно.

— Спасибо! Это замечательно!

Джасмин подарила Арину ослепительную улыбку, от которой он пришел в заметное смущение.

Тарик нахмурился.

— Прогуляйся, — приказал он Арину. — Я хочу поговорить с женой насчет улыбок, которые она раздает направо и налево.

Арин весело рассмеялся и вышел, но при этом успел подмигнуть Джасмин. Она же не замедлила подбежать к мужу, обхватить руками его голову и поцеловать в макушку. Он легко приподнял ее с пола.

— Вот это можно, Мина. Целовать меня тебе не возбраняется ни в какое время.

— Благодарю покорно.

Она отстранилась от него, но Тарик реагировал быстрее. Он прижал ее к себе, поддерживая за ягодицы.

— Почему это ты запрещаешь мне улыбаться твоему другу?

— Потому что он умеет нравиться женщинам. А это опасно, — ответил Тарик, впрочем, без излишнего пыла.

— Мм... — Джасмин обвила его руками и ногами. — Но самый опасный на свете — ты.

Тарик усмехнулся — очень по-мужски. Наградой за искренность Джасмин послужил горячий, обжигающий поцелуй.

Ужин с Арином и его сородичами проходил в гигантской палатке Арина. Джасмин было приятно смотреть на своего шейха в окружении подданных. А Тарик был великолепен. Его блеск ощущался как нечто материальное и явственно харизматическое. Все присутствующие прислушивались к нему и отвечали на его вопросы, наслаждаясь вниманием с его стороны.

— Вам понравилось, как вас устроили? — поинтересовался Арин.

— Все великолепно. Спасибо вам. — Джасмин улыбнулась. — Муж запретил мне вам улыбаться, потому что вы нравитесь женщинам.

Арин погладил аккуратно подстриженную бородку.

— Проклятье, которое я вынужден нести. Из-за этого так трудно найти жену.

Джасмин показалось, что она неправильно поняла Арина.

— Трудно?

— Да, — печально кивнул Арин. — Как можно выбрать лучший фрукт, когда все твои дни проходят в саду?

Джасмин прижала ладонь к губам, чтобы не рассмеяться. Тарик в эту минуту с кем-то разговаривал, но пристально следил за ней.

Арин тем временем наклонился к ней и прошептал:

— Он как ребенок, не хочет ни с кем вас делить. И это разумно с его стороны.

Последние слова Джасмин решила пропустить мимо ушей, зато первые нашли отклик в ее душе. В них заключалась правда. Но в то же время Тарику нравилось, что Джасмин общается с его людьми, что у нее появляются подруги — Мумтаз например.

Закончив есть, Тарик встал из-за стола.

— Сегодня я собираюсь посетить несколько месторождений Розы Зюльхейля. Поездка будет тяжелой, так что ты меня сопровождать, к сожалению, не сможешь.

Джасмин сразу помрачнела.

— Ладно. Вот приедем домой, и ты меня научишь ездить на этих зверях.

Тарик усмехнулся.

— Было бы хорошо, если бы ты побыла с людьми.

— Ты хочешь, чтобы я пообщалась с народом?

— Да. С женщинами в первую очередь. Здесь, в пустыне, они застенчивее, чем в городах.

— Значит, моя задача — поговорить с ними и убедиться, что все у них хорошо?

Тарик кивнул.

— Ты женщина, и ты умеешь быть приветливой. Только не забывай улыбаться всем. — Он как будто ворчал, но внимательный слушатель понял бы, что он одобряет поведение Джасмин. — Большинство жителей Зейны захотят встретиться с нами. Через такие встречи мы стараемся укреплять связи между нашими гражданами. Мужчины, надо полагать, ждут общения со мной, а вот женщинам интереснее познакомиться с тобой.

Внезапно Джасмин нахмурилась, закусив губу. Она скорее почувствовала, чем увидела, как напрягся Тарик.

— Тебе не хочется с ними встречаться?

— Что ты, я буду рада. Просто... разве я, по-твоему, смогу? Я же самая обыкновенная женщина. Станет твой народ разговаривать со мной?

На протяжении всей жизни Джасмин не слишком-то располагала людей к общению. Может быть, прошлое возьмет верх над самоуважением, завоеванным с таким трудом в последнее время?

— Ну, Мина... — Тарик стиснул ее колено и привлек ее к себе. — Ты — моя жена, и люди уже приняли тебя.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. А ты должна доверять мужу и делать то, что он тебе велит.

— Так точно, капитан.

Джасмин скорчила насмешливую гримасу, при виде которой Тарик рассмеялся и расцеловал ее.

Десять минут спустя он уже выезжал в пустыню, на бодрящий воздух утра. Проводив его, Джасмин перевела дух и направилась к центру поселения. В считанные минуты ее окружили дружелюбно настроенные местные женщины.

Лишь когда заходящее солнце стало отбрасывать на пустыню багровые отблески, Джасмин возвратилась в свою резиденцию. Смыв с себя пыль и песок, она облачилась в золотистую блузу и юбку, доходящую до щиколоток, и в ожидании мужа прилегла на низкую кушетку. Отрешившись от негромкого гула голосов снаружи, она прикрыла глаза, мысленно разрешив себе только минутный отдых.

Вернувшись в палатку, Тарик опять застал Мину спящей. На этот раз ему пришлось разбудить ее не для того, чтобы утолить голод. Теперь ситуация была куда интригующей.

— Моя Джасмин, просыпайся.

Она открыла глаза, потянулась к нему и повлекла к себе.

— Я скучала по тебе.

— Правда, Мина? — Голос изменил ему. Она ему нужна, но больше никогда он не доверится ей настолько, чтобы сказать об этом вслух. — Тогда покажи, как ты по мне скучала. Покажи, Мина.

Он раздел ее так стремительно, что она только ахнула, но не оказала сопротивления. Уложив ее на толстый ковер на полу, он целовал ее, твердил ее имя как заклинание. Пальцы его совершили путешествие по всему ее телу и замерли на груди; она застонала. Прервав наконец поцелуй, Тарик опустил голову и, захватив губами набухший сосок, с силой втянул его.

Затрепетав под ним, Джасмин зарыла ладони в его волосы.

— Пожалуйста... Пожалуйста...

Ее прерывающийся голос подхлестнул Тарика. Он раздвинул коленом ее ноги, и она открылась ему. Небесно-голубые глаза сделались индиговыми, когда его пальцы коснулись небольшого бугорка, спрятанного среди вьющихся волос.

Да, он старался не сделать ей больно, и тем не менее его ласки были жесткими. Мина стиснула его руки, ощутив взрыв внутри своего тела. А Тарик удвоил усилия, остановившись лишь на мгновение, чтобы дать ей возможность закинуть ногу на его бедро. Теперь путь в самые потаенные ее глубины был полностью открыт перед ним.

Ее стона теперь было ему мало. Ему требовалась полная, безоговорочная покорность Мины. Чтобы она не прятала от него ничего. Чтобы он был нужен ей так же, как она ему нужна. Чтобы она любила его так сильно, что никогда бы его не покинула.

Она выгнулась под ним. На ее коже выступила влага. Он наклонил голову и легко, осторожно прикусил пухлую грудь. Она зажала рот, чтобы удержать крик, а затем со сдавленным стоном впилась зубами в его плечо.

Ему нравилась эта сладкая боль.

— Мина, ты моя. Только моя. — Эти слова родились в той части его существа, которая требовала, чтобы он владел ею вечно.

Только когда она проиграла битву с неудержимым наслаждением, ее крик прорезал ночную темноту, Тарик позволил себе расслабленно рухнуть на нее...

Во время последнего ужина с Арином Джасмин узнала, какие отношения связывают обоих мужчин.

— Тарик с малых лет бывает в каждом из наших двенадцати племен. Чтобы изучать свой народ.

Джасмин подумалось, что эти визиты, должно быть, заставляют его чувствовать себя одиноким. Он — один из этих людей, но в то же время отделен от них, поскольку он — будущий властитель.

Ей стало жаль мальчика, которым он был когда-то, хотя результаты такого воспитания говорили сами за себя. Тарик общался с обитателями пустыни так же непринужденно, как и с жителями города.

— Он приехал в Зейну, когда ему было пятнадцать, и мы подружились.

Эти простые слова открыли Джасмин всю глубину их дружбы. Ее муж с легкостью доверие людям не расточает. А когда его доверие обманывают...

— И остались друзьями. — Арин улыбнулся. — Он мой друг, но еще и мой шейх. Зато вы можете сделать так, чтобы он был только вашим мужем, а не шейхом.

Этот совет удивительно точно соответствовал ее собственным недавним мыслям. Тарик должен иметь возможность снимать с себя тяжкое бремя власти, хотя бы на несколько часов в день. В памяти ее всплыло их вчерашнее горчайшее и прекрасное соединение. Этот тяжелый человек, чьей женой она сделалась, мужчина еще более великолепный, чем тот принц, что был ее первой любовью, ни за что не подарит ей доверие и любовь, если она не докажет, что достойна этих даров...

Вечером Джасмин сидела, скрестив ноги, на их затянутом шелком ложе и смотрела, как Тарик раздевается в теплом свете светильников. Но вот он повернулся и подозвал ее царственным кивком. Джасмин поднялась и подошла к нему. Ей не нужно слов, чтобы знать, чего он хочет. Она принялась снимать с него одежду. Его спина — расплавленное золото, его торс прекрасен.

— Из тебя вышла бы отменная рабыня для гарема, — хмыкнул Тарик.

Джасмин ущипнула его за плечо.

— Мне кажется, здешняя первобытная атмосфера плохо на тебя действует.

Тарик усмехнулся и ловким рывком стянул с себя шаровары, не сводя с нее глаз. Джасмин застыла на месте, когда он, обнаженный шагнул к ней. Конечно, она уже видела его наготу, но раньше его поведению не была свойственна сексуальная агрессия. Даже в его бешеном напоре прошлой ночи не было столько... от самца.

Тем не менее этот стройный, мускулистый воин, излучающий силу, контролировал себя со своей женой. Джасмин знала, что Тарик никогда не причинит ей физической боли, и оттого его мужская привлекательность только усиливалась. В чувственном забытье она приоткрыла рот, подняла голову и посмотрела в его зеленые глаза, светящиеся в полумраке.

— Что-то на тебе слишком много надето для рабыни из гарема, — пробормотал Тарик и сдернул с нее ночную рубашку через голову, оставив Джасмин совершенно обнаженной.

— А у женщин есть гаремы? — сумела произнести Джасмин, несмотря на внезапную сухость в горле.

— Мина, тебе нужен гарем?

Она сделала серьезное лицо, словно обдумывая вопрос. Тарик крепко стиснул ее.

— Пожалуй, нет. Я смогу справиться одновременно только с одним, — поспешно выпалила Джасмин.

— Тебе придется справляться только со мной, — по-хозяйски заявил Тарик.

Не задумываясь, Джасмин с улыбкой отозвалась:

— Конечно! Ведь я люблю только тебя.

Тарик окаменел. Джасмин тут же захотелось взять назад свои поспешные слова. Он не готов, она это знает. Но слова вылетели из сердца прежде, чем она смогла бы их поймать.

— Ты не должна так говорить.

Под ее ладонями кожа Тарика сделалась стальной и обжигающе холодной.

— Я сказала правду. Я люблю тебя.

Отступать некуда. Позабыв про гордость, Джасмин смотрела на Тарика, безмолвно умоляя поверить.

Несмотря на светильники, глаза Тарика были сейчас черны как ночь.

— Этого не может быть.

— Что мне сделать, чтобы ты поверил?

Как вернуть радость, смех, ослепительную красоту их любви?

Она опоздала. Опоздала на четыре года.

Он покачал головой; молчание было ей ответом. Когда-то его удивительное самообладание обмануло ее, заставив поверить, что страданиям он не подвластен. Только сейчас, слишком поздно она поняла, что нанесла ему непереносимую рану. Он отдал ей свое сердце воина, а она пренебрегла им, не представляя себе его цены.

Разве сможет он поверить в нее после такого предательства? Но теперь ее любовь глубже, богаче, острее. Прежняя девочка, впервые полюбившая, стала теперь зрелой женщиной и любит его с такой силой, что временами ей кажется: она вот-вот умрет от этой любви.

Когда Тарик поцеловал ее, она упала в его объятия, глотая слезы. Тарик играет на ней как на хорошо настроенном инструменте, извлекая удовольствие из каждой ноты. Ее воин не верит, что она не способна ранить ее снова. И своего сердца ей не отдает...

Тарик давно уснул, а Джасмин все лежала с открытыми глазами, думая о прошлом и о том, какой несмываемой печатью оно легло на ее будущее.

Когда Джасмин проснулась, Тарика с ней не было. Ей не хватало его. Не хватало его улыбки, утренних ласк, когда его плоть проскальзывает в ее тело и приносит ей радость; прежде она даже не предполагала, что такая радость может родиться между мужчиной и женщиной. Когда их тела сливались в одно, на одно слепящее мгновение ей казалось, что она видит его душу. Но только иногда. Вот и в эту ночь он закрылся от нее. Лаская ее с исключительной нежностью, он все-таки дарил ей всего лишь физическую страсть.

Она поднялась и быстро привела себя в порядок. Торопилась она не без оснований. Стоило ей потянуться за бюстгальтером, как створки входа в палатку раздвинулись, и теплый ветерок тронул ее спину. В тревоге она обернулась через плечо и покраснела.

— Я еще не привыкла, что эти палатки такие открытые. — Повернувшись, она взяла бюстгальтер.

— Оставь.

Удивленная неожиданным приказом Тарика, хриплым и резким, Джасмин выронила кружевной комочек. Еще больше она была поражена, когда почувствовала спиной его обнаженную грудь; ведь он был полностью одет, когда входил, а она отвернулась всего на несколько секунд. В Отличие от вчерашнего вечера, сейчас руки его были нетерпеливы. Они тискали ее груди, щекотали соски и проделывали все это скорее с пылкой медлительностью, он был даже грубоват и властен без меры.

Джасмин почувствовала прилив горячей влаги между бедер. Причем Тарик как будто об этом узнал. Продолжая сжимать ее грудь, он зарыл палец в темный треугольник.

— Ты готова.

В его прерывающемся голосе была нотка удовлетворения, словно ему понравилась ее отзывчивость.

Джасмин не успела понять, что происходит, а Тарик уже крепко обхватил ее сзади за талию и прижал к себе.

— Пожалуйста, Тарик, пожалуйста, — простонала она, изгибаясь и клонясь вниз. — О, пожалуйста...

По тому, как Тарик прерывисто задышал и дал ей то, что было ей нужно, она поняла, что он доволен ее жаждой, ритмом ее движений. Она почувствовала, что увлекла его за собой, и вскоре с ее криком освобождения слился его гортанный крик.

Но вот он усадил ее к себе на колени, по-прежнему не разъединяясь с ней. Джасмин опустила голову на его плечо и постаралась успокоить сердцебиение. Тарик издал смешок прямо ей в ухо и укусил мягкую мочку.

— Не чересчур быстро? Я слышал, женщинам нравится медленный секс.

Джасмин толкнула его локтем в бок.

— Ты бесподобно дерзок, но я слишком сыта, чтобы с тобой спорить.

Она рассмеялась, а Тарик последним изумительным движением сжал ее груди и с явной неохотой поставил ее на ноги.

— Нам надо готовиться к отъезду, моя Джасмин. Пора домой.

Глубоко вздохнув, Джасмин быстро оделась, взялась за мускулистую руку Тарика, и они вышли из палатки. Тарик улыбнулся ей наглой улыбкой и пообещал:

— Приедем домой — поиграем.

От этой шутливой, исполненной чувственности реплики Джасмин покраснела. Как будто прошедшей ночи и не было. К ней вернулся муж. Но этого недостаточно. Если она допустит, чтобы он отрицал ее любовь, значит, навсегда обречет себя на полужизнь. Может быть, она недостойна любви из-за своих недостатков. Может быть, ее попытки обречены. Но она будет пытаться. Отныне никто на свете, даже Тарик, не удержит ее от борьбы за любовь.

— Я тогда сказала правду. Я люблю тебя.

Внезапно лицо Тарика переменилось. Только что оно было открытым, смешливым, теперь же наглухо замкнулось.

— Нам пора.

Больше ни слова он не сказал.

Глава седьмая

Следующие несколько дней прошли для Джасмин так, словно они всплыли из глубин ее худших ночных кошмаров. Тарик настолько отошел от нее, что она испугалась. Она испробовала все — шутила, злилась, умоляла, клялась в любви — ничто на него не действовало. Ясно, что Тарик может совершенно отсечь ее, ни секунды не раздумывая.

— Пожалуйста, Тарик, — сказала она в машине, когда они возвращались в Зюльхейну, — поговори со мной.

Она была в таком отчаянии, что Тарику пришлось отреагировать. Он поднял глаза от своих бумаг. Его глаза выражали слабый интерес незнакомого человека.

— О чем ты хочешь со мной говорить?

— О чем хочешь! Перестань закрываться от меня!

— Не знаю, что ты имеешь в виду.

С воплем, вырвавшимся откуда-то из глубины души, Джасмин сгребла все бумаги и отшвырнула их.

— Я не позволю тебе так со мной обращаться!

Глаза Тарика вспыхнули зеленым огнем. Он схватил ее за подбородок.

— Ты забыла правила игры. Я больше не исполняю твоих требований.

Никакого гнева, никакой ярости. Спокойствие и самообладание.

— Я люблю тебя. Неужели это ничего не значит?

— Спасибо за твою любовь. — Тарик подобрал бумаги и принялся приводить их в порядок. — Уверен, ее цена за четыре года не изменилась.

Тонкая, едкая колкость достигла цели.

— Мы уже не те, что были тогда. Дай же нам обоим шанс! — взмолилась Джасмин.

Он посмотрел на нее таким равнодушным взглядом, который не мог принадлежать ее мужчине.

— Я должен все это прочитать.

С разгневанным Тариком она еще могла бороться. Но только не с этим холодным, чуждым ей, закованным в броню человеком. Было видно: он жалеет, что уступал ее желаниям в Зейне, и считает, что она решила надеть на него узду, коль скоро он так много ей позволял.

Что ж, она не согнется. Тарик упрям, но в том, что касается ее любви к нему, она умеет быть не менее упрямой.

Она испытывала искушение провести первую ночь по возвращении из Зейны в своей спальне. Но... причесалась перед зеркалом Тарика и улеглась в его кровать. А когда он потянулся к ней, подалась ему навстречу. Постель объединяла их. Здесь их любовь всегда была необузданной, яростной, страстной. Это вселяло надежду. Пусть даже им движет голая похоть, все равно, подчиняясь ей, он шепчет: «Ты моя, Мина. Моя!»

Неделю спустя он неслышно подошел к ней, когда Джасмин подкалывала булавками золотистое одеяние.

— Жена, я желаю с тобой поговорить.

Глубокое недовольство в голосе Тарика удивило Джасмин; она отложила ножницы и вынула изо рта булавки.

— Не смей подкрадываться ко мне! — Она приложила руку к груди. — И не говори со мной угрожающим тоном!

Тарик нахмурился. Джасмин ожидала, что сейчас он напомнит ей: приказы здесь отдает он. Трудно было каждый день вступать в сражение с этим воином, но его злость закаляла решимость Джасмин. Гнев такой силы должен быть порожден глубоким чувством.

А еще она поняла, что ей нравится сражаться с ним: ведь воин — это часть любимого ею мужчины.

Воинственность тут же оставила ее, и Джасмин обвила руками его шею и поцеловала. Но он высвободился из ее объятий, крепко сжав ее ладони в своих.

— Я улетаю в Париж на неделю.

— Что? — Джасмин не смогла скрыть изумление. Ее кулаки сжались. — Когда?

— Через час.

— Почему ты не сказал мне раньше?

Челюсть Тарика сделалась каменной.

— У меня нет нужды сообщать тебе о таких вещах. Я твоя жена!

— Да. И ты останешься там, где тебе положено.

Уж лучше бы он ударил ее. Она наклонила голову, скрывая слезы.

— На этой неделе пройдут показы у нескольких французских модельеров. Если бы ты мне раньше сказал, я могла бы полететь с тобой.

Она уже привыкла к его властности, могла даже понять ее, но никогда еще он не поступал с ней так жестоко.

Он выпустил ее руки, с силой сжал подбородок двумя пальцами и поднял ее голову.

— Нет, Джасмин. Тебе нельзя уезжать из Зюльхейля.

Она помрачнела.

— Ты не доверяешь мне, правильно? Наверное, думаешь, что я от тебя убегу при первой возможности?

— Однажды я совершил глупость; теперь ты не заставишь меня совершить вторую.

— Я приехала и осталась по собственной воле. И сбегать не собираюсь.

— Когда ты сюда отправлялась, ты не знала, с чем столкнешься. — Он отмахнулся от ее слов. — Я не привязан к тебе так, как ты, вне всяких сомнений, этого ждала. Раз ты это знаешь, значит, у тебя может появиться желание скрыться. А я не намерен тебя терять.

Джасмин протестующе замотала головой.

— Я люблю тебя, — упорно повторила она. — Ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что ты в любую минуту можешь развернуться и уйти.

В полном отчаянии она спросила:

— Ты еще долго будешь меня наказывать? Когда тебе хватит мести?

Зеленые глаза Тарика потемнели.

— Я это делаю не для того, чтобы тебя наказывать. Мстить я стал бы, если бы чувствовал к тебе нечто большее, чем просто похоть. Ты — имущество, ценное, но не незаменимое.

Джасмин чувствовала, как бледнеет. Говорить она была не в состоянии. Ее сердце истекало кровью. В отчаянном усилии скрыть боль она прикусила губу так, что почувствовала на языке вкус крови.

— Я буду заниматься государственными делами, — продолжал Тарик. — Хираз знает, как со мной связаться.

Она молчала. Болезненный звон в ушах заглушал его слова. Когда Тарик наклонил голову и поцеловал ее в губы, она просто приняла его поцелуй. По-видимому, Тарик воспринял ее реакцию как нерешительный отказ.

— Ты не сможешь мне отказывать, — пробормотал он, не отрываясь от ее губ.

Разумеется, он прав; ведь знает все-все ее слабости в сексе. Она не сможет ему отказывать; ведь она так долго томилась по нему.

— Я могу заставить тебя трепетать в любую секунду, стоит мне только захотеть, Джасмин. Так что даже не пытайся управлять мной через свои прелести.

Даже это язвительное заключение пустило по ее телу несколько языков пламени. К счастью, он не стал продолжать лекцию.

— Я выезжаю через сорок минут.

С этими словами он вышел из ее мастерской.

* * *

Джасмин не знала, сколько времени просидела в полной прострации. У нее только что вырвали сердце, а потом посмеялись над ее страданиями. Боль была такая, что отнимала даже силы чувствовать боль. А когда она все-таки поднялась и приблизилась к стеклянным дверям, выходящим в сад, то увидела Тарика. Он направлялся к своему лимузину.

Можно сказать, что с отъездом Тарика ее отпустило оцепенение, до тех пор спасавшее от груза переживаний, с которыми Джасмин явилась сюда. Близкая к нервному срыву, она помчалась по коридору, молясь о том, чтобы ей никто не встретился. Благополучно добравшись до отведенной ей комнаты, она заперла дверь, вышла в сад и спряталась за раскидистым деревом, украшенным сине-белыми цветами. Цветов было так много, что ветки под их тяжестью клонились чуть ли не до земли. Джасмин оказалась в затененном, напоенном благоуханием гроте.

Откуда-то изнутри пришла потребность в слезах, и они хлынули с такой силой, что у нее перехватило дыхание. И вдруг ее пронзило мучительное прозрение: она обманывала себя. Надеялась, что сможет полюбить Тарика так, чтобы и он полюбил ее, девочку, которую никто никогда не любил. Она позволила ему все, даже связала себя с ним навсегда. Отдала ему тело и душу, ничего не оставив себе.

А теперь он отверг все ее дары, причем самым жестоким образом. Она для него — имущество, ценное, но не незаменимое. Он не чувствует к ней ничего, кроме похоти. Похоти! Вдребезги разлетелись ее иллюзии на тему «время лечит». Теперь-то она поняла, что его поведение объяснялось не досадой. Просто ему наплевать на нее.

Может быть, он на ней женился только для того, чтобы ее унизить, растоптать?

Она свернулась в клубок у корней дерева и обхватила руками вздрагивающие плечи. Уже сгущались сумерки, но Джасмин этого не замечала. Она уже выплакала все слезы и теперь не могла пошевелиться — столь велико было горе.

Демоны, утопленные было в слезах, теперь снова терзали ей сердце. На земле Тарика, в объятиях Тарика она почти забыла о своей ущербности. О том, чего ей не хватает, чтобы заслужить право быть любимой. Но вот к ней вернулись воспоминания о том моменте, когда на нее обрушилась правда.

«Тебя не смущает, что за удочерение Джасмин ты потребовала половину наследства Мэри? — спросила тетя Элла у женщины, которую Джасмин считала своей матерью. — Как бы то ни было, Мэри — наша младшая сестренка».

«Нет, не смущает. Надо совсем не иметь головы на плечах, чтобы забеременеть от незнакомца, с которым она напилась в баре. Не знаю, что на нее нашло, когда она решила родить ребенка».

Из-за двери библиотеки послышались звуки, похожие на стук кубиков льда о хрусталь.

«У нас не благотворительная организация. Как бы мы еще покрыли расходы на Джасмин?»

«Ты получаешь больше, — упорствовала Элла. — Дедушка оставил Мэри вдвое больше, чем нам».

«Мне кажется, это будет должной компенсацией за то, что я соглашаюсь принять в свою семью дурную кровь. Одному Богу известно, что за отребье отец Джасмин. Мэри была так пьяна, что даже имени его не запомнила».

Позднее, когда Джасмин собралась с духом, чтобы расспросить тетю Эллу, та пожалела ее и рассказала о Мэри. Вероятно, чтобы свести к нулю всякую вероятность скандала, после рождения дочери Мэри перебралась в Америку. Домой она так и не вернулась. Воспитание девочки взяли на себя Люсиль, старшая сестра Мэри, и ее муж Джеймс. У этой пары уже было двое детей — Майкл и Сара. Их родители не хотели заводить третьего, пока существенно не улучшится их материальное положение. Тем не менее у них появился и третий собственный ребенок, их любимец, младший сын по имени Мэтью.

Тогда-то Джасмин и настигла жестокая правда о том, ради чего о ней хоть как-то заботились. Ища любви, она написала Мэри. В тринадцатый день ее рождения пришел ответ — ледяное требование: больше не писать, поскольку Мэри не желает вспоминать о своей давней «неосторожности».

Неосторожность. Вот и все, чем была Джасмин для своей матери. А для приемной матери она — дурная кровь. Ни Мэри, ни Люсиль ее не любили. А сегодня она вынуждена смириться с тем, что кроющийся в ней изъян не исчез волшебным образом. Она по-прежнему нелюбима. Не нужна.

На следующий день Джасмин внушила себе, что нет никакого смысла расстраиваться из-за того, что не можешь изменить. Вопреки поселившемуся в ней живому, дышащему существу по имени боль, она заставила себя пройти в мастерскую и взять в руки ножницы, отброшенные накануне.

Примерно через час она услышала телефонный звонок, но не двинулась с места. Через минуту в дверь постучали.

— Мадам!

Джасмин подняла голову: в дверях стояла горничная.

— Да, Шазана?

— С вами хочет говорить шейх Заманат.

В горле у Джасмин пересохло. Она едва не велела сказать Тарику, что занята, но вовремя одумалась.

— Перебросьте, пожалуйста, звонок на этот аппарат. — Она указала на телефон, стоявший возле двери в башню.

Шазана кивнула и вышла. Через несколько секунд раздался звонок. Джасмин встала, подошла к телефону, взяла трубку и... опустила ее на рычаг. Сердце у нее выпрыгивало из груди, когда она бежала по коридору к себе в спальню. Телефон зазвонил опять как раз тогда, когда она выбегала в сад. Там она спряталась под деревом.

Конечно, это трусость — прятаться от Тарика, но она не в силах говорить с ним, слышать, как голос, о котором она грезила столько лет, разрывает в клочки все ее надежды, выкрикивая слова о ее недостойном происхождении.

Накануне она была убеждена, что исчезли все ее иллюзии, но сегодня поняла, что не может она утратить надежду полностью и бесповоротно. Нет. Еще нет.

Наверное, через час она поднялась и проследовала обратно в мастерскую. На столике около телефона лежала записка. Джасмин взяла ее трясущимися руками и прочла. В записке говорилось, что она должна позвонить Тарику по такому-то номеру.

— Да к черту!

Она смяла записку и бросила ее в мусорную корзину, после чего вернулась к работе.

В четвертый раз Тарик положил телефонную трубку. Его раздражал этот жалкий бунт жены. Но ощущал он еще что-то помимо раздражения. Что-то связанное с откровенным страданием, стоявшим в глазах Мины во время их последнего разговора.

Ярость и боль, которые Тарик держал под жестким контролем не один год, вырвались на свободу. Стоило Джасмин заговорить вслух о своей любви, как Тарику показалось, что она вскрывает его раны, которые только-только начали затягиваться. Почти непереносимая боль заставила его наговорить много такого, чего не следовало бы говорить.

Но Мина не держит на него зла. Как только он поговорит с ней, все придет в норму. Когда он в следующий раз позвонит, она будет с ним разговаривать.

Джасмин готовилась к самой жаркой, решающей схватке. Она не отвечала на звонки Тарика два дня. Вначале ею руководил слепой инстинкт, попытка избавить себя от положения отверженной. Этого у нее в жизни было достаточно.

Когда же она успокоилась, то поняла, что ей требуется время и расстояние, чтобы разобраться в своих чувствах. Тарик своей грубостью вверг ее в шок. Отныне она навсегда запомнит, что человек, которого она любит, — это не тот человек, за которого она вышла замуж.

Так любит ли она этого Тарика?

Окончательного ответа на этот вопрос у нее еще не было. Во всяком случае, ее гнев уже невозможно не замечать. На этот раз она ответит на звонок Тарика.

Телефон зазвонил, когда над Зюльхейлем занималась заря. Джасмин взяла трубку после второго звонка.

— Ценное имущество слушает.

Джасмин не обдумывала этих слов; они просто вылетели у нее. Она испугалась, но и ощутила некоторую гордость за себя.

На другом конце провода царила глубокая тишина.

— Джасмин, мне не смешно, — наконец произнес Тарик.

— Ну, раз я не актриса театра комедии, то мое эго не очень страдает. — Она села на кровати, свесив ноги на пол, и почти услышала, как ярость вскипает в груди. — Ты хочешь что-то сказать или звонишь только затем, чтобы напомнить мне, где мое место?

Откуда у нее взялись эти слова?

— Что-то ты упряма.

— Это точно.

— Чего ты ожидала, когда летела сюда? — До сих пор голос Тарика звучал ровно, но теперь в нем появилась нота раздражения. — Что все пойдет по-старому? Что я буду раскрывать перед тобой душу по первому требованию?

— Нет. Я рассчитывала, что ты забыл меня. — Жесточайшая правда. — Оказалось — нет. Ты взял меня и женился на мне, дал мне место в твоей жизни. Как же ты смеешь смотреть на меня как... как на вещь, предназначенную для того, чтобы смахивать пыль с твоих царственных туфель? Как ты смеешь?..

Ярость Джасмин достигла пика. Слезы душили ее.

— Никогда я на тебя так не смотрел! — запальчиво возразил Тарик.

— Не надо, не отрицай. И знаешь еще что? Я не хочу разговаривать с человеком, который таким образом со мной обращается. Я могу почти ненавидеть тебя. И больше мне не звони. Может, к тому времени, как ты приедешь, я успокоюсь. А сейчас у меня ничего нет для тебя. Ни-че-го!

Сейчас в ней говорили только горечь и боль.

— Поговорим, когда я вернусь.

Джасмин услышала в его голосе нечто новое, но что именно — не могла понять.

Дрожащей рукой она положила трубку на рычаг. Такой вспышки она сама от себя не ожидала. Но это очищает. Она заслуживает лучшего отношения. Пусть она нелюбима, но имеет право требовать уважения.

То есть того, чего ее муж, наверное, ей не даст.

Я могу почти ненавидеть тебя.

Тарик глядел на вымощенные булыжником улицы Парижа, а в ушах у него все еще звучали слова Джасмин. Он привык к ее обожанию, привык быть центром ее внимания. Так было с самой первой их встречи. И никогда ему не приходило в голову, что он окажется рядом с Джасмин, которая станет обращаться с ним подобным образом.

Это ощущение ему не нравилось. Его тяга к этой женщине дошла до такого уровня, что ему не хватает ее ежеминутно, когда они не вместе. Четыре года разлуки он перенес лишь потому, что работал дни и ночи, намеренно доводя себя до изнеможения. Ее смех, ее нежность стали для него целительным бальзамом. И вот — она разъярена.

Недооценил он женщину, которой стала Джасмин. А в этой женщине куда больше глубины и страсти, чем он мог предположить. Она и прежде обладала свойственным женщинам скромным бесстрашием, но сегодня в первый раз упрекнула его с такой прямотой и искренностью.

Та Джасмин никогда не смогла бы его ненавидеть.

И та Джасмин оставила его.

Если он чуть приоткроет свое сердце, чем она ответит на это? Отнесется к нему с тем же пренебрежением, с каким отнеслась четыре года назад, или... Непростые вопросы, но в ответах на них заложено не меньше чувственности, чем в сладком аромате парижского ветерка.

Но в первую очередь он должен вернуть Мину. Она принадлежит ему. Ей не позволено его ненавидеть.

Глава восьмая

— Что значит — он во дворе? — воскликнула Джасмин, приглаживая ладонями нерасчесанные волосы.

Мумтаз пожала изящными плечами.

— Я попросила Хираза задержать его, чтобы предупредить вас.

— Сегодня же пятница! А он должен был вернуться только в понедельник.

В коридоре послышались тяжелые шаги. Глаза Мумтаз расширились.

— Я должна идти. Желаю удачи.

Она вышла из комнаты. Джасмин слышала, как она что-то говорит Тарику.

Со сдавленным стоном Джасмин завязала на голубом халате пояс. Переодеваться было поздно. Ей не хотелось встречать Тарика в халате, не доходившем ей до колен, с распущенными до плеч волосами, но дверная ручка уже поворачивалась. Джасмин поспешно присела на табурет перед туалетным столиком и взяла щетку для волос. Так он по крайней мере ничего не заметит, если у нее ослабеют ноги.

Она услышала, как Тарик вошел и закрыл за собой дверь. Ее пальцы конвульсивно сжали резную ручку щетки, но она продолжала расчесывать волосы ровными движениями, как бы не обращая внимания на присутствие Тарика. Но она чувствовала его приближение. И вот он остановился за ее спиной, наклонился и опустил обе руки на туалетный столик, словно заключая ее в ловушку. Она продолжала причесываться, хотя уже не чувствовала пальцев. И избегала смотреть в зеркало, опасаясь зеленого пламени, которое ее там поджидало.

— Как твое горло?

При одном из его звонков, еще до последнего, мучительного разговора, она сослалась на больное горло.

— Намного лучше.

— Слышу. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да.

Избегая прикосновения головой к его груди, Джасмин двигалась вперед, но Тарик склонялся все ниже. И вот она уже на самом краешке табурета и дальше двигаться некуда.

— Замечательно. А то я беспокоился, ведь ты так часто спала, когда я звонил.

Хотя говорил он спокойно, Джасмин знала, что он не может не быть в ярости. А она сейчас не готова встретить его гнев достойно. Она не ненавидит Тарика, нет; то была бравада. Ее чувства к нему хаотичны, неопределенны. Но от ненависти они далеки. К тому же они стали еще острее. Что если она полюбила Тарика еще глубже, чем любила все эти годы?

Ее окутало тепло его тела. Должно быть, он изменил позу. Стало совсем сложно продолжать причесываться, так как при каждом движении приходилось прикасаться к нему. Она бросила взгляд на его руки и увидела, что он чуть-чуть сдвинул их, приблизив к ее телу. Пиджака на нем не было, только голубая рубашка.

Он вынул щетку из ее окоченевших пальцев, положил ее на столик. Джасмин застыла, когда Тарик убрал ее волосы назад, за уши, полностью открыв лицо, и провел по ее щеке костяшками пальцев. Так он обычно ласкал ее после завершения акта любви. Джасмин стиснула зубы, злясь на себя за то, что Тарику так легко удалось разжечь в ней ответный огонь.

— Дома ты тоже будешь отказываться говорить со мной?

Между тем неторопливая ласка продолжалась.

— Я уже говорю с тобой.

К счастью, голос не изменил ей.

— Ты очень на меня сердишься, моя Джасмин? — Его хрипловатый гортанный голос звучал над ее ухом, тогда как торсом он почти накрыл ее. — Ты еще не успокоилась?

— Я не сержусь.

Ее сердце колотилось о грудную клетку. Гнев давно выгорел, оставив после себя горькое пепелище. Тарик поцеловал мочку ее уха. Джасмин задрожала.

— Нет, Мина, ты не умеешь лгать. Посмотри-ка на меня. Твой муж приехал домой. Так поздоровайся с ним.

Эти слова резанули ее, словно эхо того командного тона, которым он говорил с ней перед отъездом.

— Тебе нужен секс? Отойди, и я лягу в постель.

Она почувствовала сильную потребность выплеснуть наружу свои самые темные и злые страсти, но подавила в себе это желание. Нет, она не позволит Тарику увидеть, как сильно он ранил ее.

Она ощутила, как затвердели его мускулы, словно он приготовился нанести удар. Он подался назад, и она чуть не упала с табурета, с трудом удержав равновесие. Тогда он подхватил ее и поставил перед собой. Необутая, она доходила ему до середины груди. Не желая смотреть ему в глаза, она сосредоточила взгляд на его плечах.

— Не надо так, Мина. Ты же знаешь, что станешь жидким огнем в моих руках.

Одну руку Тарик положил ей на бедро, второй обхватил ее подбородок, но не заставил ее поднять взгляд.

— Да, я знаю, ты можешь заставить меня трепетать в любую секунду.

Джасмин запнулась, повторяя издевательские слова Тарика. Слова настолько верные, что ей оставалось только внутренне рыдать. Если его пальцы не прекратят эти чувственные прикосновения, она разобьется, словно ваза из тонкого хрусталя.

— Я не буду с тобой воевать. — Она стояла неподвижно, опустив руки.

— Иди в постель, Джасмин. Усталый, расстроенный голос.

Он оставил ее посредине спальни, а сам прошел в свою комнату через смежную дверь, которая закрылась за ним с легким щелчком.

А Джасмин охватило изнеможение. В страхе перед предстоящим объяснением она провела почти без сна предыдущие пять ночей. Не сбрасывая халата, она заползла под одеяло. Но чувство утраты не давало ей заснуть. Ложное, конечно, чувство. Никогда в жизни она ничего не имела, а значит, ей нечего было терять. И все-таки хотелось пойти к мужу, прижаться к нему...

— Нет.

Нет, она не поддастся влечению, коль скоро Тарик не видит ничего из ряда вон выходящего в своем обхождении с ней. Уважение, повторила про себя Джасмин. Она заслуживает уважения.

Тарик швырнул скомканную рубашку через всю комнату. Она его отвергла! Такого от Джасмин он не мог ожидать. Он полагался на ее врожденное великодушие. Время и разлука, наряду со страстным гневом Джасмин, заставили его пожалеть о жестоких словах. Они ранили жену. Более того, в них была неправда. Много раз за эти четыре года он просыпался по ночам с мыслью о ней, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что она незаменима.

А если дело приняло непоправимый оборот? Если Мина вправду возненавидела его? Ее тело было таким жестким в его объятиях, губы молчали. Она была похожа на маленького зверька, замершего перед хищником. Нет, в Джасмин живет не жажда мести, не злость, а... боль. И его бешенство отступило перед лицом этой правды. Он обидел свою жену, свою Мину. Это его Мина, и его долг — защищать ее. Даже от самого себя.

Впервые в своей жизни Тарик не знал, что ему делать. Шейх едва ли может позволить себе нерешительность, а вот у мужа есть к тому все основания. Он понимал, что поступил плохо, но он не из тех людей, кто привык просить прощения.

Издав неопределенный звук, больше всего похожий на рычание, Тарик ушел в душевую, а мыслями его владела маленькая женщина с большими синими глазами, которую он оставил в соседней комнате.

Знакомые руки, жесткие, но и ласковые, гладили ее по голой спине. Джасмин помнила, что легла в постель одетой, но в этом сновидении кожа касалась кожи. Поцелуй в затылок, поцелуй в каждый позвонок... Властные руки на бедрах... Она застонала и перевернулась на спину, призывая любимого. А когда он прижался губами к ее груди, изогнулась навстречу ему. По ее груди прошелся шершавый от щетины подбородок.

— Тарик, — прошептала она.

Теперь Джасмин проснулась и сознавала, что происходит. Но было уже поздно останавливаться. Ее тело открылось в призыве. Она вздохнула и отдалась неизбежному. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, он — ее мужчина. Да как может она отвергнуть его, если он прикасается к ней как к высшей драгоценности?

Он целовал ее, а она с радостью отвечала. Его губы путешествовали по ее телу, исследовали пупок, отыскивая особенно чувствительные места, а ее реакция побуждала его повторять энергичные ласки. Мышцы ее живота сжимались, а бедра приподнимались помимо ее воли. Он был так близко, что она чувствовала биение его сердца всем телом.

Не дожидаясь требования, она раздвинула ноги, но Тарик не торопился овладеть ею. Он поднял ей ногу и закинул себе на плечо. Тепло его тела обожгло чувствительную кожу. А потом он потерся небритым подбородком о внутреннюю сторону бедра, и она едва не задохнулась.

— Пожалуйста, Тарик...

А когда ей показалось, что она достигла высочайшего наслаждения, Тарик опустил голову и подарил ей самый интимный из всех мыслимых поцелуев.

Она вскрикнула и хотела было увернуться, но он крепко прижал ее и стал медленно, с величайшей осторожностью вводить ее в курс этой головокружительной любовной близости. Ее удовольствие было его единственной целью.

Та маленькая частичка ее мозга, что еще была способна функционировать, знала: это его извинение. Ее воин восхищается ее телом, ищет ее отклика. Он не станет говорить слов, но даст ей понять, что она для него нечто большее, нежели объект похоти.

Обеими руками Джасмин вцепилась в простыню и отдалась ласкам Тарика. Плечи его расслабились между ее бедер, а руки, удерживающие ее на месте, стали скорее якорями, а не тисками. А потом — думать она уже не могла. Она обрела ту свободу, которую могла найти только в его объятиях, и унеслась на крыльях наслаждения. Тарик держал ее до тех пор, пока не унялась дрожь, после чего вошел в нее, так осторожно, словно не был уверен, что его ждут.

Его колебания вызвали у Джасмин слезы.

— Вот ты и дома, — прошептала она и во второй раз за вечер достигла пика наслаждения.

Прошло много времени, прежде чем она набралась мужества и спросила:

— Почему ты так рано вернулся?

Тарик крепче прижал ее к себе и поцеловал в плечо.

— Мы заключили торговое соглашение быстрее, чем предполагалось.

— А ты...

Джасмин хотелось спросить про соглашение, но она прикусила язык, не желая нарваться на отпор.

— Что, Мина?

— Нет, ничего.

Тарик помолчал, затем проговорил:

— У Зюльхейля есть договор с рядом западных стран о беспошлинном провозе произведений прикладного искусства через границы.

Джасмин приняла предложенную ей оливковую ветвь[2]:

— Почему именно произведения прикладного искусства?

— Ювелирные изделия и другая художественная продукция из Зюльхейля высоко ценятся в мире. Это третья по величине статья нашего экспорта. — Смех Тарика согревал сердце Джасмин. — Они рассчитывают, что их товары наводнят наши рынки. Ошибаются.

— Откуда ты знаешь?

— Дело в том, Мина... — Ее завораживала неожиданная смешливость в его голосе. — Дело в том, что такое же соглашение у нас не один год действовало с Соединенными Штатами.

— Правда? А на улицах у вас что-то не видно американского ширпотреба.

Джасмин прижалась головой к плечу Тарика.

— Мои люди привычны к качественным товарам ручной работы. Богатства нашей земли принадлежат всем. Дешевку, которую нам присылают из-за границы, никто не покупает.

— Вы снобы.

Тарик только пожал плечами.

— Мы достаточно богаты, чтобы себе это позволить.

Его невозмутимый ответ заставил Джасмин рассмеяться. Она не умела быть сдержанной в тех случаях, когда Тарик сбрасывал с себя панцирь.

— Значит, вы заключили беспроигрышную сделку? А разве ваши партнеры не знали об опыте американцев?

— Кому же приятно признавать свои ошибки? На что это будет похоже, если выяснится, что величайшая мировая держава... Не могу подобрать слова, — признался Тарик после паузы.

— Пошла на поводу? — смело подсказала Джасмин.

— Да. Им не к лицу идти на поводу у маленького восточного княжества, затерянного в пустыне. Бедный, нецивилизованный народ.

Джасмин от души засмеялась.

— Нецивилизованный!..

Она припала к нему, сознавая, что он чересчур легко добился ее прощения, даже не давая себе труда принести словесные извинения. Но Джасмин понимала, что Тарик не унизится до столь прямого признания своей неправоты. Покаяние — не для воина пустыни. Пока ей достаточно его невероятно нежной любви.

Пока...

Рано утром Джасмин сидела на краю фонтана, отделанного Розой Зюльхейля, прислушиваясь к плеску прохладной воды и тихому свисту птиц. Когда вернувшиеся к жизни демоны разбудили ее, она решила встретить их лицом к лицу, покинув раскинувшегося в кровати Тарика. Встретить их лицом к лицу с тем, чтобы победить.

Прежде всего она приняла тот факт, что никогда не была по-настоящему любима. Не знала той любви, в которой нуждалась.

Возможно, избери она Тарика четыре года назад, он пришел бы именно к такой любви. Однако в ту пору она была юной и беззащитной, особенно в сравнении с сильным и уверенным в себе Тариком. Лаская ее, он в то же время ее опекал. Ее любовь была глубокой и до боли настоящей, но это была любовь девочки, которой еще предстояло стать женщиной. Нежной. Легко ранимой.

Досада заставила Джасмин усомниться в ее собственных чувствах, но по приезде в Зюльхейль ее любовь выросла и окрепла благодаря чувственной страсти, пробужденной в ней тем мужчиной, в которого превратился Тарик.

Со дня ее приезда Тарик был требователен к ней. Но теперь она увидела в этой требовательности нечто неизбежное: он уже относится к ней не как к девочке, которую обязан защищать, а как к женщине, которая должна отвечать за свои заблуждения.

Вот — первая правда. А вторая состоит в том, что она все еще не любима. И это страшит ее. Наивная вера в возможность любовью добраться до души Тарика была безнадежно разрушена в день его отъезда в Париж. Вновь этой пытки Джасмин не перенесет. Ее столько раз отталкивали в жизни, что очередной удар может сломить ее.

Две недели спустя, в Зюльхейне, во время визита в магазин художественных принадлежностей, Джасмин сказала Мумтаз:

— Думаю, мы продвигаемся вперед. Он разговаривает со мной.

— И о чем же?

— В основном о делах.

Мумтаз тем временем увлекла Джасмин к стоявшему в углу мольберту.

— Что ж, это хорошо. Но что вы скажете о ваших взаимоотношениях?

Джасмин провела пальцами по лакированной раме мольберта. Безукоризненная работа. Она прикрепила к мольберту приготовленный заранее холст.

— Я не хочу торопить события, чтобы не испортить все.

После возвращения из Парижа Тарик в обращении с Джасмин всякий раз словно надевал лайковые перчатки, и возникшая между мужем и женой эмоциональная преграда не исчезала. Тарик больше не ранил Джасмин, проявляя свое озлобление; напротив, это она не могла пробиться к нему и вернуть его доверие.

Эти вялотекущие отношения — нечто совершенно неправильное.

Вялость никогда не была им присуща. Их любовь была подобна обоюдоострому лезвию, а разлука принесла им боль и только боль. Даже гнев и обида бывали настолько остры, что резали обоих по живому. И неожиданная перемена в поведении Тарика ставила Джасмин в тупик.

— Все наладится. Просто исполняйте ваш долг. — Мумтаз сжала руку Джасмин.

— По-моему, хороший совет.

Джасмин заглянула в рабочий кабинет Тарика.

— Ты занят?

При звуке ее голоса Тарик поднял голову.

— Тебе, Джасмин, я всегда рад.

Джасмин достала свои покупки и водрузила их на стол Тарика. Мольберт она благоразумно оставила за дверью, не желая смазывать впечатление от сюрприза.

— Что это? — спросил Тарик, ткнув пальцем в упаковочную бумагу.

— Подарок. Открывай!

Она подошла к нему и присела на ручку кресла. Тарик нахмурился, но тут же обвил рукой ее талию.

— Ты упадешь.

— Тогда вот так. — Одно движение — и Джасмин оказалась на его колене. — А теперь открывай.

По всей видимости, его смутил ее неожиданный порыв. Он потянулся к ножу для бумаги и разрезал бечевку. И тут же замер при виде холстов, красок и кистей.

— Я знаю, у тебя много дел, — начала Джасмин, не давая ему заговорить самому. — Но час в день ты сможешь выкроить? Думай о том, что ты делаешь это в интересах твоего княжества.

Тарик недоуменно поднял бровь. Джасмин улыбнулась.

— Шейх-трудоголик рано или поздно выдохнется, сделается невосприимчивым и не сможет приносить пользу своему народу. — Она решила не обращать внимания на скептическую гримасу Тарика. — Когда-то ты рисовал, чтобы снимать напряжение дня. Попробуй опять этим заняться.

— Мои обязанности...

Джасмин приложила ладонь к его губам.

— Один час. Это не так и много. А я буду тебе помогать.

— Каким же образом?

— Я не сомневаюсь, что смогу снять с тебя часть груза. Обрабатывать информацию, например. Или делать для тебя краткие информационные отчеты. Я способная, ты же знаешь.

Ее серьезный тон позабавил его.

— Я знаю, Мина, ты умница. Хорошо. Ты сможешь мне помочь. Но для этого тебе придется сидеть передо мной спокойно.

— Ты хочешь нарисовать меня? — Обрадованная, Джасмин выпрямилась, продолжая, впрочем, сидеть на колене Тарика. — Это будет обнаженная натура?

Тарику не понравилась ее прямолинейность.

— Такую картину не увидела бы ни одна живая душа, и она была бы сожжена после моей смерти.

Джасмин, довольная тем, что ее предложение не отвергнуто, поцеловала Тарика в щеку и поерзала на его колене.

— У меня есть еще мольберт. — Она собрала подарки со стола. — Все это будет стоять в моей мастерской. А я сейчас вернусь и помогу тебе.

Остаток дня они провели вместе, за просмотром информационных бюллетеней. Тарик сказал Джасмин, что она вольна покинуть его в любой момент, но она, увидев, с каким количеством документов ему предстояло иметь дело, была только рада погрузиться в них.

Но вот один из документов стал для нее неожиданностью, и притом неприятной.

— Тарик...

Услышав резкую ноту, он вскинул голову. Между бровями Джасмин пролегла глубокая складка.

— Здесь говорится, что шейх может иметь не одну жену.

Губы Тарика тронула улыбка.

— Таков старинный закон.

— Старинный? А насколько?

Она не намерена делить своего мужа с кем-либо. И когда-либо.

— Очень давний. Кстати, не закрепленный традицией. И у моего деда, и у отца была всего лишь одна жена.

— А у прадеда?

— Четыре. — Джасмин показалось, что глаза Тарика вспыхнули. — Не беспокойся. По-моему, у меня хватит сил только на одну.

— Я добьюсь отмены этого закона, — объявила Джасмин.

— Женщины Зюльхейля будут носить тебя на руках. Закон касается исключительно шейха, но некоторые люди говорят, что он вредит имиджу Зюльхейля как цивилизованной страны.

Джасмин кивнула. Трезвые, уравновешенные слова Тарика утихомирили ее опасения. Значит, ей не придется столкнуться с проблемой новой жены.

— Достаточно, Мина. — Тарик поднялся из-за стола, и его мощное тело сразу и всецело завладело ее вниманием.

Джасмин отложила бюллетень, встала и выпрямилась, расправляя затекшие мышцы.

— Ты еще можешь пожалеть о своем предложении. — Тарик приблизился к ней. — На мой взгляд, у тебя получаются резюме высшего качества. Я тебя буду часто призывать на помощь.

Довольная услышанной похвалой, Джасмин положила свою руку на ладонь Тарика.

— Прекрасно. Тогда пойдем отсюда, пока тебя кто-нибудь не перехватил.

В этот день она в первый раз осознала, сколько людей считают Тарика единственной инстанцией, способной решить их проблемы. Очень многие просители являлись лично. Большинство из них отсеивали Хираз и Мумтаз, но некоторые оказывались особенно настойчивыми.

— Ты ведь защитишь меня? — улыбнулся Тарик.

— Думаю, что тебе нужна помощь посредника. Мумтаз и Хираз на эту роль мало подходят, потому что не принадлежат к династии. — Джасмин рассуждала исключительно серьезно. — А вот я принадлежу. Я смогу разобраться с большинством дел, с которыми люди приходят к тебе, и освободить тебе время, чтобы ты мог решать самые важные вопросы.

В кабинете воцарилась зловещая тишина. Джасмин подняла глаза и увидела, что Тарик задумчиво рассматривает ее.

— Если ты, конечно, захочешь. — Ею внезапно овладели сомнения. Долгие годы ощущения собственной непригодности не могли не отразиться на ее уверенности в себе. — Я понимаю, я чужеземка...

Тарик прервал ее, притронувшись пальцем к ее губам.

— Ты — моя жена. И я тебе уже говорил, что жители страны приняли тебя в этом качестве. А как же твоя деятельность модельера?

— Я хотела с тобой об этом поговорить. Если у меня будут деловые интересы, это не повредит твоей репутации шейха?

Тарик покачал головой.

— У меня самого много деловых интересов. А ты хотела бы продвигать свои проекты?

— Я подумывала о небольшом доме моды. Без собственной сети магазинов, просто с выходом на рынок розничной торговли.

— У тебя все получится.

Его уверенность обрадовала ее необычайно. Никто и никогда в нее не верил.

— Но потом я сочла, что мне надо отойти на второе место.

— На второе место?

— Я твоя жена, и мое место здесь, рядом с тобой. — Ее голос не выдал любви, которая двигала ею. Если он еще раз оттолкнет ее, пусть сколь угодно мягко, она будет уничтожена. — Пусть мои модельные занятия будут чем-то вроде твоей живописи. Чем-то таким, чем мы занимаемся для себя. А главное — интересы нашего народа.

— Если ты так хочешь, то я согласен.

Джасмин улыбнулась и прильнула к мужу. Он чуть-чуть напрягся — но и только.

Когда они с Джасмин прошли в ее мастерскую, Тарик устроился у южного окна.

— Я поработаю здесь, а ты садись сюда.

Джасмин послушно уселась в красное плюшевое кресло, напротив которого Тарик поставил мольберт. Она знала, что он не любит утруждать себя эскизами, а предпочитает наносить контуры акварелью сразу на холст. Он очень, очень талантлив, с гордостью думала она. Ей был очень дорог небольшой морской пейзаж Зюльхейля, который Тарик когда-то написал по памяти, чтобы она смогла увидеть его родную страну.

— Ты хмуришься.

Джасмин улыбнулась.

— Так лучше?

— Гм-м...

Вскоре Джасмин расслабилась и стала перебирать в памяти все, что было в те шесть месяцев, проведенных ими вместе четыре года назад. Тарик был аристократически сдержан со всеми, но с ней он был очень ласков. А она привыкла к угнетающей чопорности, царившей в ее семье.

— Мина!

Укоряющий взгляд Тарика заставил Джасмин почувствовать, что на ее лбу опять пролегла складка. Она снова весело заулыбалась.

Когда она приехала в Зюльхейль, Тарик тоже был ласков с ней, но главным образом это были физические ласки. Она знала, что он не верит ей настолько, чтобы испытывать к ней настоящее чувство. Но после поездки Тарика в Париж даже эти эротические проявления близости Тарик держал под контролем. Во время актов любви он был неизменно на высоте, заботился о том, чтобы она получала максимальное удовольствие, но чего-то не хватало. Сумасшедшей эротики, окрашивавшей их прежние минуты близости. Но отчего?

— Хватит на сегодня, Джасмин.

Глава девятая

Выведенная из задумчивости, Джасмин от неожиданности моргнула. Только поднявшись на ноги, она осознала, как долго ей пришлось просидеть неподвижно. Заложив руки за голову, она томно потянулась, чувствуя, как расслабляются мышцы.

— Пойду приму душ. Увидимся за ужином, — протянула она.

Тарик поднял голову, и желание полыхнуло зеленым огнем в его глазах. Он резко выпрямился, но этот единственный взгляд мгновенно наполнил ее ответным жаром. Итак, страсть Тарика так же глубока, как и раньше. Только он решил ее скрывать от Джасмин. У нее даже закружилась голова от облегчения.

— Почему на него так подействовало слово «душ»? — пробормотала она про себя, оказавшись в ванной. — Идиотка!

Она рассмеялась. Тарик с удовольствием занимался с ней любовью перед зеркалом. Наверняка те возможности, на мысль о которых наводили вода и мыльная пена, привлекут его. Не меньше, чем они уже привлекают ее.

Джасмин была ошарашена тем, что у нее возникло желание оказаться в душе вместе с мужем. Но перед ней уже встал образ смуглой руки на фоне ее кожи, покрытой мыльной пеной. Она почти чувствовала тяжесть Тарика, прижимающего ее к стене. После душа она вышла из ванной еще более распаленной, вода ничуть не охладила ее. Ее приготовления к ужину были отмечены знаком жаркого предвкушения.

Джасмин никогда не сомневалась в том, что ее муж испытывает к ней глубочайшее влечение. Его желание было физически ощутимо; во всяком случае, так было до тех пор, пока он не решил отдалиться от нее. Как бы Тарик ни злился, он длил любовные акты, пока Джасмин не начинала кричать.

Ее пальцы выбивали по столу быструю дробь.

А вдруг он не знает, что нуждается в ней так же сильно, как она в нем? Для него, воина, это открытие должно быть ударом, ударом болезненным. Надо сделать так, чтобы его мужская гордость не была при этом уязвлена.

Из зеркала на Джасмин глядели большие пылающие глаза.

— Итак, или я смогу убедить его, что нужна ему, или он так и будет от меня уходить, и тогда мне не на что рассчитывать.

Но сама мысль о том, чтобы обольстить мужа, страшила Джасмин. Он стремился доминировать и в постели, и его самообладание ставило в тупик. И раздражало. Если она теряет голову, желательно, чтобы то же происходило и с ним...

— Гм. Что можешь предложить? — спросила Джасмин у своего отражения.

— И часто ты разговариваешь сама с собой?

Этот вопрос, в котором звучала снисходительность, заставил Джасмин резко повернуться на табуретке. Тарик стоял в дверном проеме, соединявшем их комнаты, привалясь к косяку. У Джасмин мелькнуло опасение, что он слышал больше, чем ей хотелось бы. Но на лице Тарика она увидела очень знакомое выражение расслабленности, выводящее ее из себя.

— Это помогает облегчить душу, — саркастически ответила она.

Против обыкновения, она поспешила потуже затянуть пояс халата. И тут же заметила, как Тарик наблюдает за ней из-под полуопущенных век. Этот взгляд ускользнул бы от ее внимания, не будь она предельно сосредоточена. Покраснев, она опять повернулась к зеркалу.

Наклоняясь к столику, она прекрасно знала, что отвороты халата соблазнительно раздвинулись, открывая заинтересованному взгляду округлые груди. Во всяком случае, хотелось надеяться, что зрелище было соблазнительным. Ей остается только умереть, если окажется, что отчужденность Тарика вызвана тем, что ее сексуальность утратила свое влияние на него.

— Что за нелепость, — пробормотала она.

Огонь в Тарике не гаснет никогда. Оттого-то этот человек и бесценен.

— Ты о чем?

Тарик приблизился и встал рядом с ней, опустив руки в карманы широких брюк. Обычно он носил традиционные одеяния, но время от времени отдавал предпочтение западному стилю. В этот день на нем была голубая шелковая рубашка и черные брюки; строгие цвета, подчеркивающие его суровую мужскую красоту.

Затылок ее заныл от ощущения его близости. Она всегда необыкновенно остро чувствовала, что он рядом. Мысль о том, чтобы откинуться назад и прижаться головой к его плоскому животу, была настолько соблазнительной, что ей пришлось мысленно прикрикнуть на себя. Если сейчас она поддастся влекущей, откровенной сексуальности мужа, он вновь заставит ее кричать в экстазе, сам сохраняя при этом хладнокровие.

Эта мысль подстрекнула Джасмин наклониться чуть дальше и будто бы бессознательно скрестить ноги. Как она и рассчитывала, халат на коленях распахнулся, полы его соскользнули, и она оказалась практически обнаженной.

— Ничего, просто мне пришли в голову кое-какие последние модели для подиума.

Грациозным жестом она отложила кисточку и взяла губную помаду. Округлив губы чуть заметнее, чем обыкновенно, она обдуманно медленными движениями принялась обновлять матово-бронзовый оттенок, чтобы губы казались полными и влажными. Она помнила, что мужу больше всего нравится целовать ее, когда на ее губах нет помады. А этот вечер посвящен ему. К концу ужина глянец сотрется, а сейчас этот бронзовый блеск сыграет свою зовущую роль.

Тарик кашлянул и переменил позу, но не отступил. Это показалось ей добрым знаком. Вот только где нужно остановиться? Только бы Тарик не разгадал ее план до той минуты, когда — ее волей-они окажутся в постели. Она усмехнулась.

— Чему ты смеешься? — хрипло спросил он.

Этот тембр — хороший знак.

— Вспомнились кутюрье-гомосексуалисты и их представления о формах женского тела. — Джасмин решительно тряхнула головой. Она гордилась тем, что ей удалось сохранить трезвую голову, в то время как ее гормоны устроили настоящую бурю. — Вот. — Она провела рукой по груди и бедру, помешкав лишнюю долю секунды. — Мы с тобой уже говорили о женских округлостях, помнишь?

— Да.

Ей показалось, что у Тарика слегка перехватило дыхание.

— Так почему же... — Ее рука остановилась на влекущих изгибах в месте, едва прикрытом распахнутыми полами атласа. — Откуда взялась тенденция к прямым углам и прямым краям?

Тарик не ответил, и Джасмин взглянула в зеркало. Он еще не успел встретиться с ней взглядом, а она уже с ликованием отметила, что на его щеках появился румянец. Он смотрел на ее бедра из-под опущенных век. Не исключено, что он позабыл, о чем только что шла речь. Превосходно.

— Думаю, ты права, — наконец проговорил Тарик.

Джасмин быстро кивнула и вновь занялась макияжем, не забывая о том, что Тарик смотрит в зеркало. Ей было непросто сохранять невозмутимое лицо, но силы ей придавало стремление поддерживать в Тарике ту же чувственную жажду, что владела ею самой. Не спеша она покончила с косметикой, поднялась и подошла к платяному шкафу. Ее удивило и обрадовало, что Тарик в ожидании прилег на кровать, заложив руки за голову. И опять его поза напомнила ей о пантере, расслабленной, но исполненной скрытой силы.

Лишь открывая дверцы шкафа, она разрешила себе нахмуриться. Как же ей удастся обольстить его, если он ее не видит? Кровать располагалась в комнате так, что шкаф оттуда не был виден.

Джасмин сняла с вешалки почти прозрачную голубую юбку. Два слоя шифона делали эту прозрачность приемлемой с точки зрения приличий. Эту юбку Джасмин никогда прежде не надевала. Но сегодня ей предстояла битва.

К юбке она надела топик с отороченными серебристой тесьмой рукавами свободного покроя, который открывал грудь, оставляя открытым и живот. Поскольку одежда была облегающей, Джасмин не стала подыскивать бюстгальтер. В результате любой наклон головы неоспоримо доказывал факт его отсутствия.

Вынырнув из шкафа, Джасмин поспешно бросила выбранные предметы одежды на стул. Они едва не полетели на пол. И только тогда она вспомнила, насколько наблюдателен ее Тарик.

Пусть она скрыта от его взгляда, зато зеркало открывает перед ним полный обзор. Она невольно притронулась к поясу халата. До нее донесся какой-то звук, означавший, что Тарик повернулся на кровати, и ее пронизала запоздалая тревога. Поддразнивать его — одно дело. А сможет ли она пойти на неприкрытый стриптиз?

Боясь потерять кураж, она сбросила халат. Наклонившись, чтобы поднять его и швырнуть на спинку стула, она услышала сдавленный вздох. Взяв трусики, Джасмин заставила себя заговорить:

— Где мы будем ужинать?

Она натянула еле заметные трусики из кружевного атласа, разгладила их на животе дрожащими пальцами и схватила юбку.

Но она не стала надевать юбку через голову, а ступила в нее ногами. Перед ее мысленным взором возникло зрелище, которое она собой представляла. Щеки ее вспыхнули. Но, может быть, полумрак скроет от Тарика эту предательскую краску...

— Я собирался поужинать с Хиразом и Мумтаз. Но теперь передумал. Нам накроют в нашей отдельной столовой.

От Джасмин не укрылась его повелительная интонация. Таких ноток она не слышала две недели. Прежде эти нотки говорили ей, что Тарик смотрит на нее как на вещь. Но теперь она начала понимать, что Тарик останется таким даже с женщиной, которую любит. Это в его природе. И она решила про себя, что смогла бы привыкнуть к чертам защитника и собственника. В конце концов, это почти то же самое, что проявление заботы.

— Хм-м...

Она застегнула молнию на юбке, взяла топик и слегка повернулась — так, чтобы Тарик мог видеть ее грудь, а лицо оставалось бы в тени. Ей пришло в голову, что она заслужила медаль за храбрость. Кто бы мог поверить, что тихая, нерешительная Джасмин способна соблазнять своего сурового супруга такой вот кричащей демонстрацией. Уж она бы точно не поверила.

Джасмин застегнула на топике пять белых хрустальных пуговиц, удивляясь тому, как туго эта вещица обтягивает грудь.

В последнюю очередь она надела арабские сандалии, которые так легко сбросить: ведь в приватной столовой шейха много больших подушек.

— Я готова.

К счастью, ее голос прозвучал без вызывающей хрипотцы.

— Некуда спешить.

Голос Тарика показался ей безмятежным. Но не ошиблась ли она? А если он за ней не наблюдал?

Джасмин подошла к кровати, положила руки на талию и повертелась перед Тариком.

— Что скажешь?

Он непринужденно согнул ногу в колене, но движение вышло недостаточно быстрым, и Джасмин успела разглядеть под его брюками несомненный признак возбуждения.

— Великолепно.

Ровный голос Тарика не обманул ее.

— Ну... по-моему, нужны какие-то украшения.

Когда Джасмин шла к туалетному столику, ей понадобилось немалое самообладание, чтобы изобразить непринужденность. Она даже не взглянула на себя в зеркало, чтобы не встречаться взглядом с Тариком и случайно не выдать себя. Из встроенного шкафчика для драгоценностей она вынула ожерелье и надела его. На вид оно казалось милым, но ничем не примечательным, если не считать длинного отшлифованного кристалла Розы Зюльхейля, который лег между ее грудей.

— Пойдем, лежебока, я умираю от голода.

Джасмин прошла в комнату Тарика, жестом пригласив его следовать за собой. В малую столовую можно было бы пройти по коридору, но она не устояла перед искушением провести Тарика мимо огромной двуспальной кровати. Кроватью, стоявшей в ее собственной комнате, никто не пользовался, за исключением той недели, которую Тарик провел в Париже.

— Да я тоже, — услышала она за спиной.

Тарик поднялся. Он был явно далек от апатии. Что ж, голодный хищник вполне ее устраивал.

Она взялась за ручку двери, ведущей в столовую, но Тарик перехватил ее руку и всем своим мощным торсом прижал ее к двери.

— Подождешь здесь, пока обслуга закончит.

— А что такого? Я бы помогла им.

Тарик крепче стиснул ее запястье.

— Ты подождешь здесь.

Он развернул ее к себе и помешал возразить вновь, запечатав рот поцелуем. Потом бросил на нее строгий взгляд и, войдя в столовую, захлопнул за собой дверь.

Джасмин притронулась к дрожащим губам. Он уже давно не целовал ее так. Она прислонилась к стене, чувствуя, что у нее подгибаются колени. Его прикосновение все еще жгло ее запястье.

— Пожалуй, на этот раз я с этой наглостью справлюсь, — произнесла она вслух.

Ее губы изогнулись в улыбке. Но почему он запретил ей входить в столовую? Мельком взглянув в зеркало, она ахнула. И бросилась к себе в комнату, чтобы чем-нибудь прикрыть себя. Юбка была неприемлемо прозрачной. Она была совершенно, абсолютно, скандально прозрачной. Очертания ее ног были видны очень ясно, а при движениях ткань скорее открывала то, что должна была скрывать. Ничего не скрывали и несерьезные кружевные трусики. Сквозь голубую газовую ткань просвечивали выбивавшиеся из-под них темно-рыжие кольца волос.

Топик, который она сочла сексуальным, но не чрезмерно откровенным, был безнадежно эротичен. Ткань вызывающе облегала груди, четко вырисовывая их, особенно соски, эти бесстыдные сигналы ее желания. Ткань поддерживала груди, приподнимая их. И шея открыта как нельзя более.

— Боже.

Джасмин припала спиной к стене. Ничего удивительного, что Тарик не пустил ее в столовую. Да она похожа на гурию! Так одевается женщина, которая готова удовлетворить своего господина во всем, что он пожелает. Джасмин была сражена. Она сделала глубокий, отчаянный вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Наверное, избыток кислорода оживил ее мозг, так как в хаосе мыслей появился яркий луч надежды.

— Он не велел мне переодеться, — прошептала она. — Вообще-то он сказал, что я великолепно выгляжу.

Если бы Тарик был возмущен ее чересчур сексуальным нарядом, он не велел бы ей дожидаться в его спальне, не согласился бы с ее выбором, а главное, не стал бы ее целовать.

Усмехнувшись, она скользнула к громадной кровати и устроилась на краю, подальше от зеркала. Когда Тарик открыл дверь, она приняла скучающее выражение. Он остановился. Джасмин заметила, как он сглотнул. Она знала наверняка, о чем он думает. Хочет швырнуть ее на кровать и дать ей урок, чтобы она впредь не дразнила его. Вот только он не уверен, дразнит ли она его.

Она соскочила с кровати и приблизилась к мужу.

— Готово?

Он кивнул, но, казалось, забыл, что загораживает дверь. Справившись с желанием поддразнить его, Джасмин толкнула его в грудь. Он послушно отступил в сторону, давая ей пройти, и проследовал за ней.

Войдя в комнату, Тарик сел у накрытого стола не на подушку напротив Джасмин, а устроился рядом, грудью и плечом прижавшись к ней, а когда она чуть откинулась назад, по-мужски поддержал ее крепкой рукой.

Стараясь дышать как можно ровнее, она взяла тарелку с какими-то сладостями и протянула ее Тарику. Он приподнял темную бровь, как бы ожидая продолжения. Невольно покраснев, она взяла с тарелки сушеный фрукт и положила его Тарику в рот. Он чуть не откусил ее палец. Она со смехом отдернула руку.

Пусть глаза мужа неотразимо блестят; Джасмин твердо решила, что не только она потеряет контроль над собой в эту ночь.

С вымученной непринужденностью улыбнувшись, она откусила от сладости, которую держала в руке.

— О! Я в жизни такого не пробовала.

К ее изумлению, Тарик выхватил у нее оставшийся кусок.

— Эй! Я же сказал тебе: я голоден. Корми меня.

Джасмин уверила себе, что двусмысленность в словах Тарика ей только почудилась; не мог же он, в самом деле, заявить, что его мучает голод? Она шутливо погрозила своему шейху, но взяла кебаб и поднесла к его губам. Поев с ее руки, он с довольным видом растянулся рядом с ней. Раньше Тарик в такие игры никогда не играл, и Джасмин нашла, что ей нравится баловать его. Хочется наполнить удовольствием его жизнь, лишь бы не погас яркий огонь, горящий в нем, пусть даже от исполнения таких обязанностей этот огонь неимоверно разжигает ее любовь к нему.

— Я не справлюсь с десертом. — Джасмин погладила себя по животу.

Взгляд Тарика медленно пропутешествовал от ее губ к груди, затем к животу. Теперь она ничего не могла поделать с румянцем — под цвет Розы Зюльхейля, как заметил про себя Тарик. Он провел пальцем по ее груди, и от его ласки она почувствовала слабость и трепет внутри.

— Оставим это здесь. — Тарик поднялся и протянул руку, чтобы помочь Джасмин встать. — На случай, если ты еще проголодаешься.

Джасмин чуть не оступилась, когда до нее дошел смысл его слов. Но, подняв глаза, она увидела, что Тарик полностью владеет собой.

Что же будет? — думала она, страшась возможного поражения. Тарик недостаточно возбужден, раз не срывает с нее одежду. Ей надоело, что он осторожно раздевает ее каждый вечер. Она хотела вернуть своего страстного, ненасытного, волнующего любовника. А Тарик провел ее в спальню, остановился у кровати и потянулся к пуговицам ее топика.

Судорожно втянув воздух, Джасмин отбросила его руки. Он покорно их опустил, впрочем, успев наполовину расстегнуть топик, так что ее груди могли в любую секунду выскользнуть наружу.

— Ты не хочешь продолжать?

Он был убийственно корректен.

— Тарик, можно попросить тебя об одолжении?

Старомодный оборот показался ей уместным. Она одета словно принцесса из волшебной сказки, а может быть, словно богиня любви из древних мифов, а перед ней — темный воин, которого она должна околдовать; иначе все будет кончено.

— Одолжение? — Он насторожился.

Джасмин с отчаянным призывом рванула рубашку на его груди.

— Я хочу тебя.

Он снова потянулся к ней. Она покачала головой.

— Мина, что такое?

В его голосе появилось нетерпение. Теперь он был больше похож на любовника, которого Джасмин знала до того, как началось отчуждение. И он назвал ее Миной.

— Только... — Она закусила губу. — Можно, сегодня я буду ласкать тебя?

И она занялась его пуговицами.

Тарик застонал.

— Я уже говорил тебе, прикасаться ко мне можно в любое время.

— Но так, чтобы ты не касался меня.

— Не понимаю. — Тарик снова насторожился.

— Я теряю голову, когда ты ласкаешь меня, а сейчас я хочу узнать тебя. Ну пожалуйста.

Она знала, что рискует, прося передать ей инициативу. Но про себя решила: если он откажет, то она будет продолжать попытки. Уже сейчас в нем больше горения, чем было в последние две недели.

Она расстегнула пуговицу и приступила к следующей.

Он провел рукой по ее волосам и извлек заколку. Мягкие кудри рассыпались по ее плечам огненным водопадом.

— А что я должен делать, пока ты будешь... узнавать меня?

От Джасмин не укрылось ни легкое колебание, ни резкость тона.

Глава десятая

Она расстегнула очередную пуговицу.

— Просто расслабься и получай удовольствие. Я сама все сделаю.

В комнате воцарилась тишина, которую нарушали только звуки дыхания. Джасмин опять закусила губу в напряженном ожидании.

— Я тебе разрешаю.

Тарик положил теплые руки на ее открытые бедра. Джасмин улыбнулась, встала на цыпочки и ласково поцеловала его в губы.

— Спасибо тебе.

Ей показалось, что его удивила ее нескрываемая радость. Она сделала полшага назад, расстегнула до конца его рубашку и ослабила ремень на брюках. Ее любознательные пальцы почувствовали стальную твердость великолепной мужской груди. Джасмин откровенно наслаждалась своим исследованием.

— Я люблю твою грудь. — Она уже отбросила всякую осторожность. — Когда я вижу, как ты выходишь из душа, мне хочется затащить тебя в постель и целовать повсюду.

Она прикоснулась к его плоским мужским соскам и поцарапала их ногтями. Его стон музыкой прозвучал для нее.

Воодушевленная такой реакцией, Джасмин обвила руками крепкое тело Тарика и провела языком по соскам. Ее пальцы скользнули вдоль спины вверх и зарылись в его волосы. Наслаждаясь, она продолжала целовать ему грудь, чередуя теплые касания губами с поцелуями откровенными, влажными. А затем с поцелуями прошлась по всему животу Тарика и наконец оказалась перед ним на коленях. Когда Джасмин добралась до его брюк, он с прирожденной мягкостью погладил ее по волосам и поднял ее.

— Мина, — прошептал он прямо ей в губы, — ты уже достаточно меня узнала?

Тяжелый, сексуальный, зовущий голос.

Она ахнула, когда Тарик зажал своим ртом ее нижнюю губу. Он не спешил, целуя ее, слегка покусывая, побуждая открыть рот. Когда она выполнила его желание, его язык проник вглубь и стал исследовать пространство с бесстыдной тщательностью. Долгий, ленивый поцелуй дал ей ощущение, что она принадлежит Тарику. Когда он отпустил ее, она тряхнула головой, задыхаясь и пылая.

— Я только начала.

Джасмин провела пальцами по той части его рук, которые не были прикрыты рукавами. Под золотистой кожей играли наполненные силой мускулы. Поднеся его руку к своему лицу, она начала сосать его палец влажными губами. Он с шумом перевел дыхание. А Джасмин сосала его пальцы один за другим, повторила эту сладостную процедуру с другой рукой, потом стала расстегивать пуговицы на манжетах.

— Хочешь снять? — Тарик кивнул на рубашку.

— Да.

Зайдя ему за спину, Джасмин освободила Тарика от рубашки. Его плечи были гладкими и горячими. Руки ее таяли на них, мускулы ходили под его кожей, как жидкая сталь.

— Ты такой сильный... — Ее теплое дыхание согрело ему щеку. Его стон привел ее в восторг. — Такой красивый...

Ответом ей был хриплый смешок.

— Из нас двоих красивая ты. А я мужчина.

Она укусила его под лопатку.

— Ты бесподобно красивый.

Тарик поймал ее пальцы.

— Мина, я польщен, что ты находишь меня красивым. И все-таки никому этого не говори.

Джасмин рассмеялась при этом шутливом предупреждении.

— Это повредило бы твоей репутации крутого шейха-мачо?

Она начала покрывать поцелуями его позвоночник. Ее полуобнаженные груди прижимались к нему, и она очень надеялась, что этот контакт возбуждает его так же сильно, как и ее.

Тарик перевел дыхание.

— Я не знаю слова «мачо».

Джасмин стала расстегивать оставшиеся пуговицы на своей блузке, продолжая при этом ласкать спину Тарика и целовать его солоноватую кожу.

— Мачо — это ты. — Маленькие белые зубы укусили его у ребра. — Сильный, мужественный, до мозга костей мужчина.

С пуговицами было покончено. Джасмин стянула блузку с плеч и провела языком вдоль позвоночника Тарика. Блузка с шелестом упала на пол. У Джасмин кружилась голова от экстравагантной чувственности ситуации. И вновь она изо всех сил прижалась к Тарику.

Электрический разряд пронзил обоих, когда кожа коснулась кожи.

Глубоко в горле Тарика заклокотал стон. Чувствуя, что ее мужчина приближается к пределу, Джасмин встала перед ним. Невозможно было обмануться, глядя на его лицо. Глаза его сделались почти черными, желание отражалось в резких чертах лица.

Возбуждение Тарика стало непереносимым, ему было необходимо прикоснуться к Джасмин. Он поднял руку и принял на ладонь вес ее теплой, полной груди. Она ахнула, и ее пальцы впились в него.

— Нет. Пожалуйста.

Хриплый шепот. Исполненная чувственности мольба.

— Мина, ты меня убьешь своим узнаванием.

Тарик поднял ее и опустил на кровать, сгорая от желания предъявить ей свои права.

Разочарование мелькнуло в ее глазах, когда исследования были прерваны. Не сводя с Джасмин взгляда, Тарик снял ботинки и расстегнул брюки.

— Да?

Он ожидал ее инструкций.

Глаза ее расширились, и она кивнула.

Вместе с брюками он стянул с себя трусы. Джасмин ошеломила его тем, что подняла руку и провела пальцем по затвердевшей плоти. Тарик весь дрожал.

— Мина, подвинься, иначе я лягу на тебя, и все это закончится.

Она подвинулась с такой живостью, что Тарик почувствовал себя самым желанным мужчиной на свете. Он лег на спину, заложив руки за голову.

— Думаю дать тебе еще пять минут.

Его собственнический взгляд пожирал ее тело. Ему-то представлялось, что он сумеет обуздать в себе зверя, навязать Джасмин свою волю, но все, чего он добился, — это распалил голод в себе самом. Недели вымученного спокойствия остались позади, и звериное желание захватить Мину целиком вырвалось из-под его контроля.

Тем временем Мина обхватила ногами его бедра. Газовая юбка окутывала их подобно голубому туману.

— Тогда я перехожу прямо к сути.

Без какого-либо предупреждения она стиснула пальцами его плоть. Утонувший в экстазе Тарик издал низкий стон и принял ее в объятия. Ее тонкие пальцы были очень чуткими, лицо — завороженным. Поддаваясь разлившемуся по всему телу блаженству, Тарик сдался и предоставил жене делать все, что ей заблагорассудится.

Воодушевленная его нескрываемым наслаждением, Джасмин усилила давление и принялась водить пальцами. Бархат по стали. Теперь постанывала и Джасмин, сама охваченная возбуждением, вызванным его реакциями. Его же лицо превратилось в этюд на тему необузданной страсти: скулы выступили под раскрасневшейся кожей, зубы скрипели от невыносимого наслаждения. Охваченная желанием дать ему как можно больше, все ему отдать, Джасмин опустила голову, которая оказалась там, где только что была ее рука.

Бедра Тарика под ней сделались твердыми, как камни. Он вскинулся и сел.

— Хватит. — И вдруг резко приподнял ее.

Ее густые ресницы, разгоряченное страстью лицо только сильнее воспламенили его. Испустив еще один гортанный стон, он устроил ее на себе верхом. Затем просунул руку под юбку и нащупал кружевные трусики. Громкий треск рвущихся кружев и атласа утонул в шумном дыхании Джасмин. Тарик отбросил обрывки ткани, и его палец встретила скользкая и горячая поверхность.

— Какая ты влажная, Мина.

Голос его дрожал.

Эта эротическая игра разогрела Джасмин так, что она не могла больше терпеть и заерзала под пальцами Тарика.

— Сейчас. Сейчас!

Тарик не стал спорить и насадил ее на себя. Действовал он чересчур медленно для нее. Она вцепилась в скользкие от пота плечи и толкнула их вниз, удивив его. Он вошел в нее полностью и восторженно застонал. Джасмин увидела его лицо. Теперь она знала, что ее возлюбленный отправился вместе с ней по раскаленной дороге к финалу...

Много позже, глядя на спящую Джасмин, Тарик не мог не сравнивать эту женщину с той девочкой, которой отдал когда-то свое сердце — лишь для того, чтобы она его отвергла. В его руках она была огнем, ее не страшили проявления чувственности. А в пустыне, несмотря на очевидный гнев Тарика, она не оставляла попыток докопаться до истины о прошлом. Живший в нем тиран был раздражен ее дерзостью. А другая его половина была восхищена женской силой Джасмин. Это женщина, вместе с которой он может править.

После возвращения из Парижа он хотел вновь обрести свою жену. Хотел довериться ей. Правда, когда он в последний раз удостоил ее доверием, она его предала. Осмелится ли он рискнуть еще раз, тем более зная, что она все еще что-то скрывает от него...

Ее хищник вернулся к ней.

— Ты будешь делать то, что я говорю. Сегодня ты не покажешь носа в Зюльхейну.

Тарик ударил ладонью по столу, и в тихом кабинете как будто прозвучал пистолетный выстрел.

Джасмин положила руки на колени и серьезно посмотрела на него.

— А в чем дело? Раньше я всегда могла бывать там.

— Я так сказал. И рассчитываю на послушание.

Джасмин вздохнула и поджала губы. И она хотела, чтобы вернулся этот огненный, бешеный зверь?

— Я не прислуга, чтобы отдавать мне распоряжения! — После жаркой близости последних дней он мог бы вести себя рассудительнее. — Дай мне разумное объяснение, и я останусь.

Тарик вышел из-за стола, положил руки на талию Джасмин и рывком поднял ее, глядя ей в глаза. Ее ноги повисли в воздухе. Она положила руки на его плечи. Он ее не запугает.

— Зюльхейна захвачена террористами? — сердито осведомилась она. — Полагаю, нет. Значит, сегодня ежегодный фестиваль «Бей Рыжих». Нет-нет, погоди. Сегодня День Диктатора Тарика. Правильно? Говори, я недалека от истины?

— Мина... — Тарик громко рассмеялся. — Мина, ты изумительна.

Эти слова заставили ее умолкнуть. Это очень похоже на комплимент. Джасмин с подозрением взглянула на мужа.

— Ты мне скажешь?

— Ты принуждаешь меня оскорблениями?

— Ха! Ты непробиваем, как носорог, — проговорила Джасмин, задыхаясь. — Опусти меня.

Тарик еще крепче сжал ее и вынес в коридор.

— Тарик, куда ты? — Она оглянулась, отчаянно надеясь, что никого поблизости нет. — Я босиком! Мои туфли свалились, когда ты меня поднял.

— Потому-то я тебя и несу.

Невыносимо мужской ответ.

И Джасмин сдалась. Крепче ухватившись за шею Тарика, она повисла на нем, осознав, что он идет в сторону их апартаментов. Рабочий кабинет Тарика находился в центральной части дворца.

— Ты хочешь меня запереть в наших комнатах?

Он остановился на мгновение, потом зашагал дальше твердой походкой.

— Это мне не приходило в голову. А идея хорошая.

Он толкнул дверь и, пройдя в спальню, опустил ее на кровать.

— Маленькое упрямое существо, — ворчливо, но с нежностью сказал он, устраиваясь рядом. Его тяжелый взгляд, обращенный на нее, обещал что-то особенное. — Сегодня фестиваль...

К собственному удивлению, Джасмин захихикала. Тарик попытался хмурым взглядом призвать ее к повиновению. Когда у него ничего не вышло, он так поцеловал ее, что у нее едва не растаяли все кости.

— Я не договорил. Сегодня фестиваль девственниц. — Он поцеловал Джасмин в шею. — Если бы ты замешкалась с приездом, то могла бы поучаствовать. Нет, неправда. Ты долго бы девственницей не осталась. Я чуть не взял тебя прямо в машине.

Джасмин не знала, как себя вести, когда Тарик в таком настроении. Наконец она решила, что надежнее всего будет не обращать внимания на блеск в глазах и отдаться наслаждению.

— Расскажи мне про этот фестиваль.

Кончиком пальца она что-то нарисовала на его груди, радуясь ощущению его тела под тонкой льняной тканью. Тарик никогда не прерывал ее эротических «исследований» после того, как убедился, насколько она восхищается его телом.

— В этот день девственницы определенного возраста совершают паломничество к священному месту.

— А где это?

Вопрос вызвал у Тарика раздражение.

— Этого не знает ни один мужчина.

Джасмин стало еще интереснее.

— А почему мне нельзя в Зюльхейну?

— Я не знаю, что они там делают. В это время ни одному мужчине нельзя появляться на улицах.

Джасмин помрачнела. Очередной вопрос застрял у нее в горле. Но Тарик прочитал ее мысли.

— Терпение, маленькая мегера. Опасности нет никакой, так как вместе с ними есть замужние женщины, в том числе женщины-полицейские.

Джасмин не могла молчать:

— Полицейские? В Зюльхейле женщинам разрешается идти на такую работу?

В который раз ее поразило то, как ревностно в Зюльхейле охраняют свои секреты. Ей предстоит узнать еще очень многое.

— Я говорил тебе, что мы лелеем своих женщин. Мы защищаем их, но не запираем в клетки.

Дразнящим движением он облизнул ее губы. Желание отдаться едва не победило Джасмин.

— Так почему же мне нельзя быть там?

— Потому что там могут находиться, помимо девственниц, или женщины, имеющие детей, или те, кто состоит в браке не меньше пяти лет... — Его пальцы, погладившие ее живот, послали ей намек, который невозможно было не разгадать. — Ты сможешь пойти, когда родишь мне ребенка.

Джасмин сглотнула слюну. Она никогда не осмеливалась даже предполагать, что у нее может быть ребенок от Тарика. И не будет, пока она не откроет Тарику правду о своем собственном рождении.

— Как вы добиваетесь того, что иностранцы не мешают паломничеству?

— Границы Зюльхейля ежегодно закрываются за неделю до фестиваля. Визы тех, кто приехал раньше, истекают в течение этой недели. Тех, кто не соглашается выехать, мы выдворяем.

— Вы ведь закрыли границу и после того, как погибли твои родители, да?

Джасмин прикусила язык, когда слова уже вылетели. Тарик был по-прежнему непоколебим в нежелании говорить о своей утрате. Он поцеловал ее. Поцеловал тепло и ласково, но в этом поцелуе не было ничего от эротики.

— Да, — шепнул он. — На два месяца Зюльхейль был закрыт для иностранцев. Нашим жителям нужно было справиться с горем, а мне требовалось время, чтобы залечить раны.

— Два месяца? А не один? — Джасмин погладила Тарика по щеке. Он только что поделился с ней чем-то важным. — Я же приехала через месяц, разве ты не помнишь?

Глава одиннадцатая

Тарик усмехнулся.

— У тебя была совершенно особая виза.

У Джасмин перехватило дыхание.

— Ты знал. Ты знал, что я хочу приехать.

Он пожал плечами.

— Я — шейх Зюльхейля. Я знал. Так зачем ты приехала?

Этого вопроса Тарик ей еще не задавал. И она не может ответить на него, не открыв ему почти все. Проводя пальцами по его волосам, она уже знала, что скажет правду. Четыре года назад она струсила, и это ей стоило его любви. Может быть, мужество поможет ей отвоевать эту любовь.

— Я приехала, потому что узнала про твою потерю и подумала, что, может быть, понадоблюсь тебе.

Тарик, лежащий рядом с ней, вытянулся в струнку. Она догадалась: ему ненавистна мысль о том, что он мог нуждаться в ней. Он не готов предстать перед ней настолько ранимым.

— Кроме того, мне был нужен ты. Я давно решилась приехать.

— Мина, почему?

Глаза Тарика были темны и непроницаемы. Его пальцы сжимали ее плечо с такой силой, что должны были остаться следы, но это только ободряло ее. Если она небезразлична ему настолько, что он теряет власть над собой, значит, у нее есть шанс.

Слезы подступили к ее глазам.

— Потому что я больше не могла жить без тебя. Каждое утро я просыпалась с мыслями о тебе и засыпала, шепча твое имя. Тарик, ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.

Он не сказал ничего. Его ответом был поцелуй — нежный и почти несущий прощение. Раны прошлого вылечит только время, но Джасмин надеялась, что ее смелость поможет ему одолеть это время.

Тарик перевернулся на спину и прижал Джасмин к себе.

— Мне не хватает их.

Джасмин перевела дыхание, ожидая, что он снова заговорит.

— Я рос, зная, какая ответственность меня ожидает. Но благодаря моим родителям у меня было детство и относительно беззаботная юность. — Он притянул ее еще ближе, словно нуждался в ее тепле. — Мы дадим то же самое нашему ребенку. — Он помолчал, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать. А следующие его слова пронзили Джасмин до самого сердца: — Моя мама умирала и ничего не сказала мне.

Джасмин застыла, пораженная.

— Умирала?

— Рак. — Голос Тарика сел. — Катастрофа произошла, когда они возвращались из клиники.

Джасмин моргнула, чтобы не дать волю слезам, и спросила:

— Ты не винишь ее в их гибели?

Тарик покачал головой.

— Я считаю, она виновата в том, что не доверяла мне, не дала мне шанса постараться ей помочь. И попрощаться.

Шестым чувством Джасмин поняла, что двигало матерью Тарика. Но понимала она и боль воина. Из-за скрытности матери он оказался беспомощен, а это чувство ему ненавистно.

— Она оберегала сына. Здесь дело не в недоверии, а в материнской любви.

— Я уже почти готов это признать, но часть меня все еще сердится на нее за то, что она не оставила мне выбора. Может быть, я смог бы что-то сделать. Теперь я никогда не узнаю. — Голос его звучал глухо, замогильно. — Когда их не стало, я должен был принять на себя их обязанности. Но мне мешало... Ты должна понять: мы — правители и хранители народа. Это и честь, и тягчайшая ответственность. Ради народа я обязан быть сильным и в то же время отзывчивым, но я чувствовал себя замурованным в ледяной глыбе, пока...

— Пока?..

Джасмин затаила дыхание, ожидая слов, которые ей, возможно, никогда не суждено услышать.

— Ничего.

Одно молниеносное движение — и она оказалась под ним.

Она не стала протестовать. Он дал ей гораздо больше, чем она могла ожидать. Как много объяснила ей тайна его матери! Джасмин больно было думать о том, какой урон нанесен гордости и преданности Тарика, как тяжело ему было узнать, что его мать не вверила ему правду о своем положении. Причиной тому была любовь, но она глубоко ранила сына. Джасмин закусила губу; вывод неизбежен. Как отразится на нем ее трусость, до сих пор не позволявшая ей вверить ему ее тайну?

Это была ее последняя мысль перед тем, как Тарик окунул ее в горячий океан своей страсти.

А потом... Тарик думал, что Джасмин заснула, но она внезапно заговорила:

— Я... Я должна тебе сказать кое-что.

Он убрал волосы с ее лба.

— Я слушаю.

Джасмин, не отрываясь, рассматривала покрывало, ее пальцы рассеянно мяли кружевную тесьму.

— Когда мы в первый раз встретились... Я так боялась тебя потерять... И поэтому не говорила тебе.

— Что же?

— Только пообещай мне сначала одну вещь, — попросила она.

В ее голосе звенела такая открытость и уязвимость, что Тарику пришлось ответить как можно мягче:

— Мина, чего бы ты от меня хотела?

— Не возненавидь меня.

Ненавидеть ее?

— Как твой муж, даю тебе слово чести.

Захваченный волной нежности к ней, Тарик притянул ее ближе. Он не хотел видеть муку в ее глазах.

Лежащая на простыне изящная женская рука сжалась в кулак с такой силой, что кожа побелела и выступили сухожилия.

— Я незаконная.

Предисловий не было.

— Незаконная?

Джасмин задрожала в объятиях Тарика. Он натянул на нее и на себя покрывало, крепко обхватил ее. Он видел, как ей необходимы его объятия.

— Мои... родители — это на самом деле тетка и дядя. Мэри, моя настоящая мать, была несовершеннолетней, когда родила меня. — Джасмин сглотнула. — Я еще в детстве узнала, что мои родители удочерили меня только потому, что получили часть наследства Мэри. Они ни... никогда меня не любили. Для них я была... дурная кровь.

Слова лились подобно вышедшему из берегов кровавому потоку. Маленький кулак разжался и сжался снова.

Тарик накрыл ее руку своей. Боль ее он чувствовал почти физически. Ему никогда не нравились родители Джасмин, но в эту минуту он был готов искалечить их. Как посмели они унижать его жену, его драгоценную Джасмин?

— Ты думала, для меня это будет иметь значение?

Он был слегка уязвлен ее недоверием.

— Ты шейх. Тебе надо было жениться на принцессе. По крайней мере на девушке, у которой есть королевская кровь. А я даже не знаю имени своего настоящего отца.

Она прерывисто дышала.

Это позор, признал про себя Тарик, но не ее позор, только не ее. Это позор человека, который дал свое семя для зачатия этой чудесной женщины и испарился. Это позор людей, потребовавших плату за полученный ими волшебный дар.

— Посмотри на меня.

Тарик повернул Джасмин к себе. Она подняла голову и заглянула ему в глаза. Она слаба, но готова с честью встретить все, что он ей скажет. И он ощутил, что гордится ее мужеством.

— У нас здесь варварские корни. Случается, что племенные вожди захватывают для себя женщин, которых выбирают сами. — Очень знакомым жестом он провел пальцем по ее губам. — Выбор мужчины пустыни — вот что важно. И я выбрал в жены тебя.

— Ты не сердишься за то, что я рассказала тебе?

Ее голубые глаза влажно блестели.

— Ну конечно, жена, я на тебя не сержусь. Жаль, что ты не рассказала мне раньше, но я не настолько варвар, чтобы не понять твоего смущения.

Тарик снова поцеловал ее, понимая, что ее нужно поддержать и физически. Ее тело показалось его ладоням невероятно хрупким; ей нужна особая забота.

Когда Джасмин немного расслабилась, Тарик спросил:

— Почему ты мне еще тогда не рассказала?

Тогда... Тогда, когда он так обожал свою маленькую рыжую девочку.

Джасмин закусила губу и глубоко вздохнула.

— Я... хотела... Я не рассчитывала, что Мэри меня примет. Но я думала, что, когда подрасту, она захочет иногда общаться со мной. Я написала ей... — Она сглотнула. — В ответном письме она велела мне больше не писать ей. Я была ее... неосторожностью. — Джасмин едва справилась со слезами. — А ты... Я не хотела быть изгоем. — Глаза у нее опять наполнились влагой, но его маленькая храбрая Мина не дала им воли. — Я хотела, чтобы меня уважали.

Вот оно, самое важное слово в ее отчаянной исповеди.

— Все страхи позади. Тебя уважают. Ты моя жена, Джасмин.

Его Мина, его нежная, чувствительная жена выросла в доме, где ее не растили по-настоящему, где над мягкостью ее издевались. У него голова кружилась от ярости из-за того, что эта чудесная женщина испытала в жизни так много горечи и одиночества. А сейчас она бросила свое сердце к его ногам и вложила ему в руки оружие, чтобы разбить его. Вот доказательство безграничного мужества и доверия, и он, Тарик, окружит ее такой заботой, какой она заслуживает.

Медленно, почти робко она обвила его талию своими тонкими руками.

— Это правда?

— Ты хочешь сказать, что шейх Зюльхейля может солгать тебе?

Тень улыбки задрожала в уголках ее губ. Тарику стало хорошо — ведь он помог ей улыбнуться. Это его Мина, и он станет заботиться о ней.

— Возможно. Если такова будет его воля. — Слезы немного отступили, и улыбка Джасмин стала шире.

— Наверное, ты права, — улыбнулся Тарик тоже. — Но в этом никогда во мне не сомневайся. Сейчас ты — та же королева. Никто не вправе считать тебя изгоем. — Да он убьет всякого — хоть мужчину, хоть женщину, — кто осмелится посмотреть на его Мину свысока. — Никто. Ты понимаешь меня, жена моя?

Наконец Джасмин кивнула, и ее улыбка засверкала. Тарик знал: только что рухнул крепчайший барьер, который мешал ему любить ее, любить всей душой и сердцем. Как может он нанести Мине такой же удар, какой ей нанесли ее родные, как может не дать ей той любви, которая ей нужна?

Закрыв дверь за последним посетителем, Джасмин направилась к кабинету Тарика. С тех пор, как она решила помогать Тарику в делах, ее самоуважение значительно возросло. Всю жизнь ей твердили, что она ни на что не годится, а вот жители Зюльхейля считают, что она прекрасно справляется с ролью жены правителя.

— Похоже, ты собой довольна.

— Тарик. — Джасмин упала в его объятия. Ее потребность в близости к нему росла день ото дня. — Я думала найти тебя в кабинете.

— Я на сегодня закончил. Благодаря тебе я куда легче справляюсь со своими обязанностями. — Тарик погладил Джасмин по щеке и приподнял ее подбородок. — Ты сверкаешь, как этот хрустальный дворец.

— Этого оттого, что я наконец нашла свое родное место.

Ее поразила правда, содержавшаяся в этом объяснении.

— Я знаю, дом твоих родителей не был твоим родным местом. А были для того другие причины, кроме обстоятельств твоего рождения?

Джасмин не ожидала такого вопроса, но была рада рассказать Тарику о том, какой она была когда-то.

— Я никогда с тобой об этом не говорила. Наверное, боялась, что ты станешь смотреть на меня, как все.

— Ни один человек не в силах на меня повлиять, моя Джасмин. Расскажи мне.

Конечно, эти слова должны были дать ей ощущение покоя; в каком-то смысле так и получилось. Но одновременно они напомнили ей о дистанции между нею и Тариком. Она — его партнер во всем, что касается дел Зюльхейля, а вот в их личных отношениях... Вернется ли доверие?

— Как тебе известно, Сара, моя сестра, ослепительно красива.

Сара принадлежала к числу тех красавиц, на которых мужчины глазеют на улицах, о чем сама Сара, безусловно, знала. Всю жизнь она использовала свою красоту, чтобы околдовывать окружающих и помыкать ими. Даже родители не могли ни в чем отказать ей.

— Она холодная. В ней нет твоего огня, — заметил Тарик так, словно констатировал общеизвестный факт.

Глаза Джасмин расширились.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Надо быть дураком, чтобы плениться блеском позолоты и упустить тихую и вечную красоту чистоты.

Тарик не смотрел на нее, и она не могла определить, должна ли считать его слова комплиментом или серьезным утверждением.

— Сара меня никогда не любила. Не знаю почему, но меня это очень задевало, когда я была моложе. Я так хотела, чтобы старшая сестра была мне подругой...

Тарик снова поспешил успокоить ее:

— Она завидовала тебе. Я это заметил, как только увидел ее в первый раз. Ты взрослела и становилась для нее соперницей, а Сара не из тех, кто готов с этим смириться.

Джасмин фыркнула.

— Благодарю за лесть, но в отношении внешних данных я с ней и рядом не стояла.

Тарик крепко сжал ее.

— Не только твои волосы — пламя, но и твой дух. Твоя сестра сознавала, что будет становиться все холоднее и холоднее и наконец совершенно утратит способность чувствовать. А между тем с каждым годом твоя красота будет расцветать, и ты будешь расправлять крылья.

— Мне никогда таких удивительных слов не говорили.

Радость сияла в ее глазах, и это успокоило Тарика. Если раны Мины затягиваются, когда она видит, как много для него значит, тогда он позволит ей заглянуть в свое сердце, пойдет на такой риск.

— Когда я ясно проявил интерес к тебе, твоя сестра как-то положила мне пальцы на грудь... и гм... сделала мне предложение. — Он помрачнел, вспомнив ту сцену.

Джасмин смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Не может быть.

— Я счел это отвратительным и просто убрал ее руку.

И подтекст: он выбирает Джасмин, а не Сару.

Некоторое время Джасмин молчала, усваивая информацию.

— Я была самой обыкновенной. Сара, Мэтью, Майкл... Все они яркие личности. — Даже сейчас ее детский страх, что Тарик посмотрит на нее так, как смотрели в семье, омрачал ей настроение. — Я терялась среди них.

— Мина, ты будешь выделяться и среди миллиона. В первый раз я встретил тебя в кругу семьи и видел тебя одну. — Он говорил тихо, но его слова пронизывали ее подобно набату. — Они не ценят тебя, не знают, чего ты стоишь. Это хорошо, что ты приехала ко мне.

Тарик обхватил ее обеими руками и поцеловал в макушку.

Очарованная неожиданной ласковостью Тарика, Джасмин едва не призналась ему вновь, что любит его, но ей не вынести, если он пропустит ее признание мимо ушей или, хуже того, взглянет на нее в недоумении. В лучах заходящего солнца Джасмин вдруг остро ощутила надвигающуюся беду. Ее не оставляло чувство, что она потеряет Тарика...

Но полные забот дни сменялись знойными ночами, и страхи Джасмин начинали казаться ненастоящими, бесплотными, как ветры пустыни. Она убедила себя, что всему виной игра воображения, и перестала озираться через плечо.

Прошло несколько дней. Джасмин, облаченная в бледно-зеленое платье до щиколоток, с пышными рукавами, перехваченными у запястий, гуляла среди жителей Зюльхейля в дворцовых садах, погрузившихся в меркнущий вечерний свет. Она остановилась, когда кто-то тронул ее за локоть. Она обернулась и увидела Мумтаз.

— Как ваша советница, я должна вам кое-что сказать.

— Выкладывайте.

Джасмин чувствовала себя легко в обществе этой женщины, которая стала ее ближайшей подругой.

— Присмотритесь вон к той даме.

Осторожным кивком Мумтаз указала на одну из женщин, выделявшуюся своей экзотической красотой.

— Хира принадлежит к одной из самых могущественных семей Абраза. Родные хотели, чтобы она стала женой Тарика. И она сама была бы этому рада. А потом появились вы. Думаю, вам было бы полезно знать своих возможных недоброжелателей.

Мумтаз многозначительно подняла брови и растворилась в толпе.

Как ни выросла уверенность Джасмин в себе за время замужества, все же она испытала шок, встретившись лицом к лицу с соперницей.

Такого, как Тарик, тебе не удержать. Он забудет тебя, стоит ему встретить какую-нибудь сногсшибательную принцессу.

Как в дурном сне, ей послышался зловещий смех сестры.

Джасмин стиснула зубы, отгоняя фантомы. Тарик женился на ней, а он не из тех, кто легко поддается чувствам.

Тарик наблюдал за Джасмин, которая перемещалась по саду. Она была бесподобно грациозна и ослепительно улыбалась. Среди его людей она дома.

Через неделю ему предстоит поездка в Сидней, и на этот раз он не оставит Мину одну. Женщина, которой стала его Джасмин, заслужила право на свободу. И заслужила его веру в нее.

Заметив, что она отделилась от всех и стоит возле небольшого бассейна, он направился к ней.

— О чем задумалась, моя Джасмин? — услышала она над ухом шепот Тарика.

— Хира.

Брови Тарика поднялись в удивлении.

— Одному из моих советников следовало бы быть осмотрительнее.

— Благодарю покорно, Мумтаз теперь мой советник, — огрызнулась Джасмин. — И я предпочитаю быть в курсе.

— Ты имеешь в виду — в курсе сплетен?

— В курсе существенной информации. — Джасмин улыбнулась. — Итак?

— Как это женщинам удается сказать так много одним словом? — хмыкнул Тарик. — Семейство Хиры хотело политической сделки. Я этого не хотел.

Сугубо деловой тон Тарика успокоил Джасмин.

— Она очень красива.

— Красивые женщины приносят мужчинам одни хлопоты.

Взгляд Тарика задержался на лице Джасмин, и нежность в его голосе остановила биение ее сердца.

Тронутая тонким комплиментом, Джасмин позволила себе то, на что редко осмеливалась, не зная, как будет реагировать Тарик: встала на цыпочки и быстро поцеловала его в уголок рта.

— То же самое относится и к красивым мужчинам.

Тарик улыбнулся, но не успел ответить, так как к ним приблизились мужчина и женщина. Они должны были попрощаться. Канайяль и Межайель были посланцами из другой области Зюльхейля.

— Желаю вам счастливого пути.

Манеры Тарика чуть-чуть изменились. Он оставался доступным и приветливым, но власть словно окутала его невидимой мантией. И Джасмин сразу подумала о том, насколько же другим он бывает наедине с ней.

Канайяль поклонился Тарику в пояс. Межайель сложила руки и наклонила голову в знак почтения.

— Мы привезем в Разарах радостные новости. — Канайяль бросил быстрый взгляд на Джасмин. — Я расскажу нашему племени о солнечных закатах и голубых небесах.

— Как всегда, мы не забудем вас в наших молитвах. — Взгляд Межайель встретился со взглядом Джасмин. — Джасмин аль эйя шейх, я воспою вас.

Не поняв скрытого смысла слов Межайель, Джасмин тем не менее не сомневалась, что ей был адресован комплимент. Она наклонила голову, неосознанно подражая царственным движениям Тарика.

— Благодарю вас. И желаю вам счастливого пути.

Когда посланцы удалились, Джасмин обнаружила, что гостей больше не осталось. Остальные передали слова прощания через Хираза, Мумтаз и других советников, присутствовавших на приеме.

— Идем, я отвечу на твой вопрос в наших комнатах.

— Откуда ты знаешь, что я собралась тебя о чем-то спрашивать? — Джасмин прошла вслед за Тариком во дворец. — Ну да, я хотела спросить. Почему Межайель собралась меня воспевать?

— «Песнь приношения даров» — это обычай только Зюльхейля, — снисходительно пояснил Тарик. — Как тебе известно, наша страна придерживается старинных традиций. Это и разъединяет нас с соседями.

— «Песнь приношения даров», — повторила Джасмин, вдумываясь в это название и одновременно наслаждаясь ленивым и ласковым взглядом Тарика, любующегося ее лицом. — То есть ее пение — это дар?

— Нет. Она хочет петь, чтобы получить дар от тебя.

Пальцы Тарика остановились на губах Джасмин, и она поцеловала их. Он улыбнулся и провел пальцами по ее щеке, тронув мочку уха.

— Какой дар?

Блеск в глазах Тарика стал единственным предисловием.

— Ребенка. В ближайшие недели немало таких песен прозвучит во всем Зюльхейле. — Джасмин ахнула, и Тарик засмеялся. — Мои люди видят, что ты — женщина, призванная произвести на свет нового шейха.

— Однако они не теряют времени.

Она потерлась о его тело, и их губы сомкнулись.

— Джасмин, ты молода, мы можем и подождать, если хочешь.

— Может быть, я и молода, но я всегда знала, что буду матерью твоего ребенка.

Лицо Тарика неожиданно стало серьезным.

— Иди сюда, Мина, и убеди меня в этом.

Она отдала ему все, но каким-то образом знала, что этого еще мало. Тарику от нее нужно еще кое-что, о чем он никогда не просил и чего она не могла предсказать. Страх, снедавший ее в прошлом, вернулся в полной мере, наполнив ее сны предзнаменованиями утрат и страданий.

Глава двенадцатая

— Тебя не радует эта поездка, моя Джасмин?

Она отвела взгляд от иллюминатора и повернулась к Тарику.

— Конечно, радует. Побывать на австралийской неделе моды будет для меня бесценным профессиональным опытом.

Тарик смотрел на нее без улыбки.

— Тебя что-то заботит.

Джасмин закусила губу. Проницательность Тарика привела ее в замешательство.

— Да, пожалуй. Ты в первый раз позволил мне выехать из Зюльхейля.

Рука, лежащая на ее плече, сжалась.

— Ты вернешься в Зюльхейль.

— Да. — Она будет там, где будет жить Тарик.

— Жаль, что ты не сможешь участвовать в конференции. — Тарик криво усмехнулся. — В Зюльхейле женщины абсолютно равноправны, но большинство арабских участников конференции придерживаются других взглядов. Сторонники позиций Зюльхейля помогают мне переубедить остальных, но процесс движется слишком медленно.

Джасмин кивнула. Конечно, Тарику приходится балансировать.

— Постепенное движение. Возможно, когда мне будет пятьдесят, для меня найдется место на такой конференции.

Тарик не ответил. Повернув голову, Джасмин увидела, что он внимательно смотрит на нее.

— Что скажешь?

— К тому времени нашему браку исполнится двадцать восемь лет.

— Боже. Я и не подумала.

— Значит, подумай.

Эта загадочная реплика не выходила у Джасмин из головы на протяжении всего полета. Их самолет приземлился в аэропорту Сиднея в два часа ночи. На таможенном контроле Джасмин перепутала паспорта.

— Прошу прощения. Вот нужный.

Тарик ничего не сказал до того времени, когда поджидавший их лимузин уже вез их в отель.

— Зачем ты взяла с собой оба паспорта?

— Новозеландский паспорт оставался у меня в кармашке сумки с тех пор, как я прилетела в Зюльхейль. Я и забыла о нем.

Больше Тарик к этому предмету не возвращался. Он не намеревался нападать на нее в самолете и сожалел о своей неосторожности, увидев обиду в ее выразительных глазах. Но его великодушная жена простила его. Он поклялся себе, что будет стараться обуздать свою буйную властность. Не ее вина в том, что он... боится. Боится, что она вновь сделает выбор, который разобьет его душу.

Уже в гостиничном номере Джасмин помахала перед Тариком листками бумаги.

— У меня билеты на большинство показов.

— С тобой пойдет Джамар.

— Ему будет чертовски скучно.

Тарик взял ее за запястья и заставил взглянуть ему в глаза.

— Ты — жена шейха Зюльхейля. Кто-нибудь может причинить тебе вред, чтобы повлиять на меня, — осторожно сказал он.

Джасмин удивилась.

— Мне это не пришло в голову. Наверное, я еще не привыкла быть твоей женой.

Едва произнеся эти слова, Джасмин поняла, что сказала не то.

— Мина.

Его потемневшие глаза излучали тревогу. Она приподнялась на цыпочках и поцеловала Тарика в губы.

— Я знаю, что я твоя жена, Тарик. Знаю.

Он кивнул.

— Будь осторожна, жена. Я тебя не потеряю.

Австралийская неделя моды, проходящая попеременно в Сиднее и в Мельбурне — это один из крупнейших смотров планеты; здесь представлены любые стили, цвета, изыски. Джасмин была поглощена зрелищем, хотя и не забывала слов Тарика. Что стоит за его суровой властностью, любовь или что-то куда менее прекрасное? Произнесенные им слова все вертелись у нее в голове.

Во всяком случае, она напрасно беспокоилась о Джамаре. Ее атлетически сложенный телохранитель с удовольствием смотрел если не на модели платьев, то на женщин, вышагивающих по подиуму. Его внимание было приковано к пышной брюнетке, когда чья-то рука легла на плечо Джасмин, и она вскрикнула. Джамар отреагировал настолько молниеносно, что Джасмин даже не уловила его движения. Просто его мощный торс уже перекрывал ее поле зрения.

Обстановку разрядил гортанный женский смех.

— Все в порядке, Джамар. — Джасмин подтолкнула телохранителя в бок, поскольку он не двигался с места. — Это моя сестра.

— Привет, Джасмин, — пропела Сара.

— Сара...

Красота сестры за время разлуки, казалось, стала еще ярче.

Губы Сары изогнулись в улыбке, в которой, впрочем, не было теплоты.

— Ну как тебе гаремная жизнь?

Сколько лет прошло, прежде чем откровения Тарика открыли Джасмин глаза на жестокость ее сестры.

— Я жена Тарика.

Сара не сумела вовремя скрыть удивление. В ее прекрасных глазах мелькнула мгновенная досада.

— Ладно, ладно. Все-таки поймала золотую рыбку. — Она оглянулась через плечо. — Рада была тебя увидеть, но я должна бежать. Гарри, наверное, ищет меня.

Сара повернулась и исчезла в темноте; Джасмин ничего не успела сказать. Эта мимолетная встреча вызвала в ней смятение.

— Как прошли первые переговоры? — поинтересовалась Джасмин за ужином.

Она заказала ужин в номер, потому что Тарик наверняка нуждался в тишине и покое. Он только что вышел из душа.

— Как я и ожидал. Нефтяные государства твердо стоят на своих позициях и не желают рассматривать альтернативы.

— Но это же близорукость! Запасы нефти скоро иссякнут.

— Вот именно. И мы должны иметь в виду не только деньги, но и весь мир, в котором живем.

Джасмин протянула через стол руку и коснулась его ладони.

— Как бывшая гражданка Новой Зеландии, я соглашусь с тобой.

Тарик накрыл ее руку своей.

— Разве ты... бывшая гражданка Новой Зеландии?

Джасмин помолчала.

— Я считала, что получила гражданство Зюльхейля, когда стала твоей женой.

Тарик коротко кивнул.

— Зюльхейль признает двойное гражданство.

— А я и не знала. — Джасмин улыбнулась. — Мое сердце с тобой и с твоей родиной, Тарик. Там мой дом.

— У тебя нет желания вернуться в семью?

Джасмин чувствовала, что ее улыбка вышла несколько печальной. Даже при том, что родные причинили ей много обид, все-таки они — ее родные. Нелегко порвать с целой жизнью.

— Я сегодня видела Сару.

— У нее все в порядке? — Вопрос прозвучал небрежно, но взгляд стал настороженным.

Джасмин пожала плечами.

— Ты же знаешь Сару.

Тарик не сказал ничего, а только рассматривал ее лицо, словно проникая взглядом ей в душу. Когда он поднялся и обошел вокруг столика, она была готова к встрече с ним.

В эту ночь он был осторожен и нежен, словно хотел успокоить ее. При первом же его прикосновении она забыла про колкости Сары; в ее сердце осталась только любовь к ее воину пустыни.

Большую часть следующего дня Джасмин провела в магазинах, выбирая сувениры. Джамар неизменно ходил рядом с ней, добродушный увалень. Он даже иногда давал советы при выборе покупок.

Когда они были в маленьком бутике в Дарлинг-харбор, он неожиданно предупредил:

— Приближается ваша сестра.

Джасмин удивленно вскинула голову. Так и есть, Сара пробиралась сквозь толпу посетителей.

— Может, пообедаем, а, сестричка?

На этот раз в ее голосе не было ни досады, ни сарказма, и у Джасмин не было причин отклонять приглашение.

Пока они шли к машине, Сара сказала, что ей нужно заехать по пути в транспортное агентство, чтобы купить билеты, после чего с улыбкой помахала пальчиками Джамару.

Телохранитель, державшийся позади сестер, подошел ближе. Джасмин улыбнулась ему.

— Мы ненадолго остановимся у транспортного агентства. Будьте любезны, скажите водителю.

Джамар помрачнел, но выполнил просьбу и занял переднее пассажирское сиденье, а Джасмин с Сарой устроились сзади. Автомобиль был предоставлен в распоряжение Джасмин правительством Австралии, поэтому в нем не было стеклянной перегородки между передней и задней частями салона. Помня об этом, Джасмин разговаривала с Сарой вполголоса. Когда же она призналась, что скучает по семье, Сара довольно громко спросила ее:

— Так когда ты отправишься в Новую Зеландию? Я сейчас закажу тебе билет.

Джасмин ответила гораздо тише:

— Я узнаю, будет ли у Тарика время после конференции.

Сможет ли она убедить мужа навестить страну, где они причинили друг другу столько страданий?

Как ни странно, обед прошел наилучшим образом. Джасмин, долгое время не имевшая сведений о своей семье, жадно впитывала каждое слово Сары.

— Спасибо, — сказала она, расплачиваясь за двоих. — Мне так нужно было узнать обо всех вас.

Сара томно улыбнулась.

— Наверное, еще увидимся. Мы теперь обе взрослые.

Джасмин кивнула. Она уже не та простодушная девочка, какой была когда-то, и ее сестра, судя по всему, признает этот факт. Наверное, и Сара, выйдя замуж за Харрисона Бентли, аристократа из Бостона, стала зрелой женщиной и не держит больше зла на Тарика.

Только поздним вечером Джасмин узнала, что это ее мнение было в корне неверным.

Тарик вернулся в девятом часу; Джасмин в это время принимала душ. Когда она вышла из столовой, завернувшись в полотенце, Тарик ждал ее, и в его глазах она прочитала сильнейшую ярость.

— Тарик, что с тобой? — Она застыла на месте от внезапного испуга.

— Джасмин, тебе нравится издеваться надо мной? — Его голос дрожал от гнева.

— Т-ты... О чем ты говоришь?

— Какая невинность! Подумать только, я поверил, что ты изменилась!

Он оглядел ее такими злыми глазами, что она поостереглась бы приближаться к нему в эту минуту.

— К несчастью, твоя сестра выдала твои планы.

Джасмин вскинула голову.

— Какие еще планы?

— Твоя сестра выразила мне сочувствие по случаю твоего дезертирства. Она сказала, что ты не собираешься вступать в брак с таким человеком, как я.

Джасмин оцепенела. Когда Тарик достал из кармана какую-то бумагу и швырнул ей, она не пошевелилась.

— Ты не сказала ей, что я твой муж! Так как же ты намерена поступить после побега? Подашь на развод или просто забудешь о браке в Зюльхейле?

Острая боль в его голосе ударила Джасмин словно ножом.

Как могла Сара пойти на такое, мрачно подумала она. Но победы ей не видать. Слишком чудовищная, слишком невероятная ложь. Конечно, Тарик поймет, где правда. Он знает Сару.

— Я не собираюсь тебя покидать. Она обманула тебя!

Тарик разъярился еще сильнее.

— Не громозди одну ложь на другую. Сара попросила меня передать тебе билет на самолет. Билеты не лгут.

Дрожащими руками Джасмин подняла билет; при этом полотенце чуть не свалилось с нее. Билет на ее имя; хуже того, здесь ее паспортные данные.

— Нет! — закричала она. — Мои паспортные данные есть в их файле!

Тарик криво усмехнулся.

— Хватит! Я бы поверил тебе, да вот Джамар слышал, как вы обсуждаете твою измену.

Понятно, что Джамар не слышал ее ответа на вопрос Сары. Джасмин бросилась к Тарику, забыв про полотенце.

— Послушай...

— Мне все ясно. Твоего тела мало, чтобы провести меня еще раз.

Нагота вдруг смертельно смутила ее. Она трясущимися руками обмотала себя полотенцем и еще раз попыталась урезонить Тарика:

— Пожалуйста, Тарик, выслушай меня. Я люблю тебя...

Все свое сердце вложила она в безумную попытку заставить его слушать. А он рассмеялся.

— Джасмин, наверное, ты принимаешь меня за невероятного идиота. Твоя любовь ни гроша не стоит.

Джасмин была сломлена этими лишавшими ее надежду словами. И тогда она швырнула скомканный билет Тарику в лицо.

— Да, это правда! — солгала она. — Я уезжаю в Новую Зеландию и развожусь с тобой!

Тарик молчал. Его лицо превратилось в каменную маску.

— Я вернусь домой и выйду замуж за более подходящего человека. Не знаю, о чем я думала, когда становилась твоей женой!

Ей хотелось рухнуть и разрыдаться, но последние крошечные остатки гордости удержали ее.

— Ты не покинешь Зюльхейль.

— Я уже не в Зюльхейле!

— Ты вернешься, — заявил Тарик.

— Нет!

— Одевайся. Мы уезжаем сегодня. — Голос его звучал совершенно бесстрастно.

Поскольку перед ней стоял шейх Зюльхейля, Джасмин знала, что проиграла сражение. Политическая власть позволяет ему делать все, что он пожелает.

— Мне больше некуда деваться. — Горькие слова были похожи на слезы. — Я отдала тебе все. Все. Все.

Единственным ответом ей была со стуком захлопнувшаяся за Тариком дверь.

Тарик, разбитый, утративший самообладание, едва ли был способен думать. Он знал, что такое Сара, и потому не поверил ей. Даже имея такую улику, как билет, не поверил.

Но Джамар — преданный телохранитель, у него нет причин лгать, тем более что он искренне восхищается Джасмин. Ну ничего, один раз он уже пережил предательство Джасмин, справится и на этот раз.

Пусть даже сейчас его чувство к ней в тысячу раз сильнее, чем тогда, а боль грозит свести его с ума.

Глава тринадцатая

Самолет приземлился в Зюльхейле в полдень. Джасмин не могла не вспомнить, как прибыла сюда в первый раз, как шла по блестящим белым коридорам. И тогда она верила, что если полюбила человека достаточно сильно, то и он придет к любви.

А сейчас она знает: раз он вынес ей приговор на основании такой ненадежной улики, значит, в его сердце нет любви. Ей не удалось доказать ему, что она достойна любви. А если так, значит, ее недостатки губительны.

Когда они прибыли ко дворцу, Тарик провел Джасмин по коридорам. Унизительно было знать, что если она окажет сопротивление, он выйдет из себя настолько, что совершит что-то воистину непростительное.

Но вот он провел ее в спальню и повернулся, чтобы уйти.

— Куда ты?

Тарик даже не посмотрел на нее.

— В Абраз.

— Зачем?

Теперь он взглянул на нее. Его темно-зеленые глаза излучали одну только ярость. И ничего больше.

— Я намерен взять вторую жену. Ты мне больше не подходишь. Возможно, вторая жена проявит большую верность, чем ты.

Сердце Джасмин превратилось в кусок льда.

— Ты хочешь другую жену?

— Я женюсь в Абразе. А тебе советую привыкать к подчиненной роли.

— Как ты можешь так поступить со мной?

На красивом лице Тарика читались жестокость и отвращение.

— А как ты могла предать меня?

— Нет! Этого не было. Почему ты мне не веришь?

Она схватила Тарика за полу пиджака, но он стряхнул ее руку.

— Я не хочу опаздывать. — Бросив на Джасмин через плечо еще один презрительный взгляд, Тарик вышел из комнаты.

Что ей делать? Остался только один способ самозащиты: побег. Она была готова сразиться с гневом Тарика, с его недоверием, даже с его отказом от нее, но это...

— Я не буду его ни с кем делить. Ни за что.

Не может быть и речи о том, чтобы покинуть Зюльхейль на самолете; Тарик наверняка велел своим людям следить за каждым ее шагом. Он желает наказать ее. Раньше она позволяла ему наказывать ее, в уверенности, что победа останется за ее любовью.

— Хватит.

Сейчас он зашел слишком далеко.

Шоссе тоже исключаются. В дорожном патруле работают хорошо обученные и внимательные люди. Кроме того, ее рыжие волосы послужит опознавательным знаком в царстве пустыни.

— Море.

Сердце ее забилось сильнее. У Зюльхейля есть выход к морю, и здесь имеется оживленный порт. Проскочить на борт какого-нибудь иностранного судна, зашедшего в порт для дозаправки, должно быть сравнительно нетрудным делом. Моряки не подчиняются местным властям, а служащие порта не в состоянии проконтролировать всех пассажиров.

Конечно, ей придется оставить здесь все свое имущество, чтобы никто не разгадал ее план, который подводит черту под ее судьбой. Итак, она оставляет все. Сердце. Мечты. Надежду.

Чтобы успокоиться, Джасмин сделала глубокий вдох и подошла к небольшому сейфу. Сразу после бракосочетания Тарик показал ей этот сейф и сказал, что она всегда может найти в нем наличные деньги для своих нужд. Тогда она была тронута его предусмотрительностью, но сегодня почувствовала, что ее положение унизительно. Ей не хотелось бы трогать деньги Тарика, но попытка обратиться к своим новозеландским сбережениям выдаст ее. Подавив в себе гордость, Джасмин набрала комбинацию замка. Денег в сейфе оказалось достаточно, чтобы оплатить проезд и просуществовать несколько недель.

Отойдя от сейфа, Джасмин подошла к письменному столу и взяла ручку.

«Тарик,

С первого дня, как я приехала в Зюльхейль, ты ожидал, что я предам и брошу тебя. Сегодня я оправдаю твое недоверие ко мне, но не стану скрываться молча, по-воровски.

Я люблю тебя так, что при каждом вздохе думаю о тебе. С самой первой минуты, когда мы встретились вновь, у меня не было мысли покидать тебя. Ты был моей первой любовью, моей единственной любовью. Я считала, что сделаю для тебя что угодно, даже перенесу наказание за сделанный мной четыре года назад выбор. Но сегодня мне открылся предел моих возможностей. Ты мой и только мой. Неужели ты потребуешь, чтобы я делила тебя с кем-то еще?

Твоя гордость велит тебе искать меня. Но если ты когда-нибудь испытывал ко мне хоть какие-то чувства, заклинаю тебя, не делай этого. Я не смогу жить с человеком, которого люблю, но который меня ненавидит. Не знаю, что я буду делать, знаю только, что сердце мое разбито и я должна оставить эту землю. Если я тебя больше никогда не увижу, знай, что ты навеки будешь моим возлюбленным.

Джасмин аль эйя шейх».

С сухими глазами (ей было настолько плохо, что не оставалось даже слез) она положила записку в конверт и заклеила его. Садясь за стол, она намеревалась написать что-нибудь злое, такое, что обидело бы его так же, Как он обидел ее. Но не смогла. Взяв свою сумочку и письмо, она прошла в кабинет Тарика, единственное место во дворце, куда никто не заглянет до его возвращения. Пальцы ее на прощание погладили полированную поверхность красного дерева. В этом помещении они узнали друг друга, и Джасмин стала помогать Тарику, деля с ним бремя его обязанностей.

— И этого оказалось мало.

Скрипнув зубами, Джасмин почти выбежала из кабинета, не в силах справиться с нахлынувшим потоком воспоминаний.

Пока шофер подгонял машину, она надела темные очки. Уже через две минуты ее путешествие началось.

При виде прекрасных минаретов и цветистого базара, проносившихся за окном автомобиля, слезы навернулись на ее глаза. Чувство потери было неописуемым. Эти места стали ее домом. Экзотические ароматы, тяжелый зной, смеющиеся люди с горящими глазами — все это вошло в нее и останется с ней навсегда.

Как и Тарик.

В доках царила суматоха. Водитель остановил машину возле прибрежного ресторана, на который ему указала Джасмин.

— Я хочу пообедать с одной знакомой, так что вы свободны.

— Я подожду здесь.

В его темных глазах отразилась рефлекторная улыбка.

Джасмин ничего иного и не ожидала. Тарик был разгневан и распорядился держать ее на положении пленницы.

Едва она вышла из машины, с разных сторон раздались приветственные крики. Люди махали руками. Эти добродушные дети пустыни приняли ее безоговорочно. Но даже ради них она не готова делить Тарика с кем бы то ни было. Она ответила этим людям вымученной улыбкой, вошла в ресторан и поискала взглядом старшую официантку.

— Джасмин аль эйя шейх, вам столик?

Женщина сияла от счастья.

— Спасибо, но я бы хотела просить вас об одной услуге.

Говорила она тихо, но голос не дрожал, как можно было бы предположить.

— Разумеется.

— В Зюльхейле каким-то образом объявилась команда иностранных журналистов. Они выслеживают меня. Мой водитель уже попросил другого водителя меня подобрать. Не могли бы вы показать мне черный ход? Очень раздражает, когда на тебя вечно охотятся.

Глаза женщины оживленно загорелись. Она проводила Джасмин к черному ходу и огляделась по сторонам.

— Здесь нет никакой машины.

— Водитель ждет дальше, в той стороне. Спасибо вам.

Не дожидаясь ответа, Джасмин уверенно зашагала по узкой мощеной дорожке. Скрывшись из виду, она свернула к морю.

Госпожа Удача решила дать ей шанс. Туристический корабль стоял у причала; он сделал всего лишь трехчасовую остановку для дозаправки. Смешавшись с толпой европейских туристов, гулявших по набережной, Джасмин сразу перестала выделяться.

Джасмин узнала, что на предыдущей остановке кто-то из пассажиров покинул лайнер из-за болезни, так что нет никакой проблемы в том, чтобы взять на борт еще одного пассажира. Из почти инстинктивной предосторожности Джасмин предъявила новозеландский паспорт, тот самый, из-за которого у Тарика зародились подозрения. Граждане Новой Зеландии чаще путешествуют на туристических лайнерах, чем граждане уединенного Зюльхейля.

Час спустя сверкающие пески Зюльхейля скрылись за горизонтом. Джасмин стояла на палубе, не в силах оторвать взгляд от исчезающей земли. Ей хотелось верить, что пока она видит землю, последние ниточки, связывающие ее с Тариком, не оборваны. Но настала ночь, и пришел конец даже этим несбыточным грезам.

Тарик не мог избавиться от грызущего ощущения утраты, которое медленно, но верно пожирало все его надежды на счастье.

Когда он был на полпути между Абразом и Зюльхейной, гнев немного улегся, чему способствовали родные пейзажи. Взамен его охватила тоска. Он отдал Мине сердце, и она во второй раз порвала его в клочья.

В его мозгу крутился мучительный образ — жгучая боль в глазах Мины, когда он объявил ей, что намерен взять вторую жену. Что он отвергает ее, отвергает так же, как и ее семья. Какой-то отчаянный глубинный голос твердил ему, что он совершил ошибку, что должен вернуться домой. В поисках любого проблеска надежды он стал прислушиваться к этому голосу.

Если взглянуть на дело логически, без эмоционального ослепления, то все случившееся предстает бессмысленным. Если Джасмин намеревалась бросить его, она могла бы сделать это и без содействия Сары. Страх вполз в Тарика, когда он осознал этот факт. И почему Джамар сообщил ему об измене таким будничным тоном, причем в отеле, где кто угодно мог услышать?

Не желая верить, что недоверие ввергло его в столь ужасную ошибку, и в то же время зная в глубине души, что так оно и случилось, он велел водителю разворачиваться и возвращаться в Зюльхейну как можно быстрее. Взяв трубку встроенного телефона, он связался с телохранителем. Тот ответил после первого звонка:

— Да, сэр.

— Джамар, я тут думал о подарке для моей жены и вдруг вспомнил, что вы говорили мне в Австралии. Джасмин была довольна, когда сестра заговорила с ней о билетах в Новую Зеландию?

Его рука с силой стиснула трубку.

— Я слышал, как Джасмин аль эйя шейх сказала, что узнает, найдется ли у вас свободное время. Мне кажется, путешествие в качестве подарка ей понравится. — По его голосу чувствовалось, что он улыбается, потому что спросили его мнение. — Меня вызвал начальник охраны как раз тогда, когда я собирался спросить, не могу ли я быть ее телохранителем в такой поездке. Я знаю, что прошу слишком многого, но... Что-то мне не понравилось в ее сестре.

— Я согласен с вами, Джамар. Спасибо вам.

Кровь его холодела от сознания немыслимой ошибки, когда он вернулся в Зюльхейну.

Поздно. Слишком, слишком поздно.

Услышав шорох бумаги, Тарик с удивлением глянул вниз. И увидел чужую руку. Руку, которая мнет в кулаке несчастную бумагу.

Разогнув пальцы, которые он с трудом признал за свои, он постарался разгладить листок на темной поверхности стола, словно это что-то изменит.

Нет, ему никогда уже не насладиться любовью его Джасмин. Он топтал и разбивал ее сердце столько раз, столькими способами, и все-таки она продолжала любить его. Тихое и стойкое мужество женщины. Но последнего удара не простит даже ее великодушная натура.

Нет, она незаменима. Он не сможет жить без половины души, пусть даже она ненавидит его.

— Ты принадлежишь мне, Мина.

Только пустыня услышала его. Только пустыня принесла ему вздох сочувствия на крыльях прохладного вечернего ветра. Только пустыня понимает его одиночество... и решимость.

Все путешествие Джасмин провела у себя в каюте. Она не плакала, она хотела одного: забыть.

Но Тарик не оставлял ее. Каждую ночь он являлся к ней, сильный, исполненный мужской мощи, отказывающийся признавать ее решение. Она ворочалась и ерзала, вся в поту, боролась с ним, но победа каждый раз оставалась за Тариком.

«Ты принадлежишь мне, Мина». — Даже во сне его мужская прямолинейность оставалась при нем.

«Тарик», — шептала она и протягивала руку, чтобы коснуться теплой, влекущей кожи. Только холодную пустоту встречала ее ищущая рука.

Лайнер швартовался в разных портах Среднего Востока, но Джасмин ни разу не сошла на берег, чтобы ее не узнал какой-нибудь случайный встречный. Две недели прошли в добровольной изоляции. Затем корабль сделал незапланированную остановку у берегов небольшого греческого острова, поскольку одному из пассажиров из-за каких-то непредвиденных обстоятельств пришлось прервать круиз. Тогда Джасмин, измученная переживанием потери и бессонницей, выскользнула на берег и не вернулась. Место не хуже любого другого, уныло подумала она. К тому же едва ли ее здесь выследят, даже если Тарик ищет ее, поскольку остановка не предусмотрена маршрутом.

Ей удалось снять комнату в мансарде какого-то дома. В ночь приезда она свернулась калачиком на кровати и больше не могла шевельнуться. Мысли о Тарике преследовали ее днем и ночью; от них у нее темнело в глазах, и груз утраты стал еще тяжелее, чем в тот день, когда она взошла на борт теплохода. Раз за разом последняя стычка прокручивалась у нее в мозгу. Она пыталась найти другой путь, другой выход. Другого не было.

Через неделю Джасмин вытолкала себя на улицу, чтобы справиться с депрессией. Случайно она увидела в какой-то витрине объявление: «Требуется швея». Сделав глубокий вдох, она толкнула дверь и вошла.

В этот вечер, когда она взяла в руки ножницы, ее душевное онемение прошло. Само тело подсказало ей, что она решила жить, а не просто существовать, коль скоро взялась за какое-то дело. И с этой переменой к ней пришли мысли, воспоминания, сердечная боль.

Газет и журналов она избегала, понимая, что если увидит фотографию Тарика с новой женой, то потеряет с таким трудом обретенный контроль над своими чувствами.

Тарик взял кисть и набрал на нее краску густого кремового цвета. Добавить чуть-чуть бледно-розового — и он получит оттенок кожи своей Джасмин. Один мазок — и на холсте появилась грациозная рука. И вот ее образ уже почти завершен, творение краски и чувства. Сжимая зубы от боли, Тарик принялся добавлять детали, благодаря которым Мина была уникальной. Чистейший небесно-голубой цвет больших, всегда невинных глаз. Даже после того, как он обучил Мину таинствам наслаждений, часть ее навеки сохранила невинность.

Его кололо воспоминание о взгляде этих глаз в тех случаях, когда он совершал что-нибудь непростительное. Пусть она не простит его никогда, это неважно. Он не может ее отпустить.

У двери послышался шорох.

— Да?

Все внимание Тарика немедленно переключилось на Хираза.

— Нам удалось найти нескольких пассажиров, которые видели ее на борту после того, как лайнер покинул Средний Восток. — Хираз помолчал и вдруг выговорил: — Не могу поверить, что она снова так поступила с тобой. Отпусти ее.

— Придержи язык! — рявкнул шейх. — Ты мой друг, так что я прощаю тебе твою наглость, но никогда не смей плохо говорить о Мине. Во всем виноват я.

Проще всего было бы обвинить Сару. Но Тарик понимал, что причина случившегося коренится в его яростном стремлении предохранить свое сердце от новых ран. Сара послужила всего лишь катализатором.

Его советник не скрывал скептицизма.

— Ты? Да ты обращался с ней как с принцессой!

— Я сказал ей, что беру вторую жену.

Хираз застыл. Лицо его переменилось так, что карие глаза сделались черными.

— Даже моя Мумтаз вряд ли простила бы мне такую обиду.

— Неважно. Джасмин моя, и я не отпущу ее. — Тарик дотронулся до письма, которое было всегда при нем. — Приготовь самолет. Летим в Грецию. У тебя есть перечень портов, где останавливался лайнер?

Хираз кивнул.

— Там было только две остановки.

Джасмин игнорировала настойчивый стук, пока могла. Но, поскольку стук не прекращался, она отложила шитье и пересекла тесную мансарду, ожидая встретить хозяина дома. Она заплатила сколько нужно. У него нет оснований беспокоить ее.

— Ты!..

Ее колени подогнулись, когда она увидела, чья фигура заслоняла дверной проем. Мужские руки подхватили ее, удерживая от падения. Дверь за мужчиной захлопнулась.

— Отпусти меня.

— Ты упадешь.

— Я уже в порядке.

Джасмин оттолкнула Тарика. К ее удивлению, он безропотно выпустил ее.

Отступив назад, Джасмин подбоченилась и посмотрела Тарику в лицо.

— Ты похудел. — Лицо Тарика потемнело от густой щетины, темные глаза зловеще глядели исподлобья, но Джасмин обеспокоила одежда, висевшая на нем мешком. — Что произошло?

— Ты от меня ушла.

Такого ответа Джасмин не ожидала. Она покачала головой, сделала шаг назад, еще шаг и прижалась спиной к стене.

— Как ты меня нашел?

Тарик не сводил с нее мрачного взгляда.

— Я вначале побывал в Новой Зеландии.

Сердце ее забилось сильнее.

— Ты не говорила, что полностью отвернулась от семьи, когда отправилась ко мне.

Джасмин не отвечала. У нее разрывалось сердце: она настолько небезразлична Тарику, что он дал себе труд пуститься на розыски. Предательский голосок шепнул ей: а может быть, лучше половина Тарика, чем вообще ничего? Она немедленно отбросила опасную мысль. Нет. Нет. Нет!

— Ты выбрала меня, Мина. Ты выбрала меня из всех прочих, выбрала меня во всем мире. Неужто ты думаешь, что я отпущу тебя после того, как ты стала моей?

— Я не вернусь. — Если она увидит его с другой женщиной, то умрет от тоски.

Не обращая внимания на протест, Тарик шагнул к ней, чтобы поймать в ловушку у стены. Джасмин попыталась оттолкнуть его.

— Я не стану тебя делить. — Ей было нелегко казаться сильной.

— Потому что ты меня любишь, и ты меня выбрала.

Она кивнула и проиграла битву с таким врагом, как слезы. Когда он так близко, ей нужно только одно: ухватиться за него и в его объятиях забыть о муках. А последние его слова были сказаны с такой силой, как если бы он верил в ее любовь.

— Мина, ты должна лететь со мной. Я не могу без тебя жить, моя Джасмин. Я жажду тебя, как пустыня жаждет дождя. — Взяв в ладони ее лицо, Тарик осторожно стер большими пальцами слезы с ее щек. — Я выбираю тебя, Джасмин. Ты моя жена. Такая связь не разрывается. — Он говорил с таким жаром, что ее тело забилось в ответ. — Я люблю тебя. Я обожаю тебя.

— Но ты взял... — Джасмин была не в силах закончить фразу.

— Никогда в жизни я этого не сделаю, — проговорил Тарик. — Я был страшно сердит на тебя в тот день. Я поверил, что ты снова растоптала мое сердце. У меня оставалось только одно оружие, и я пустил его в ход. К тому же я не думал, что ты ко мне неравнодушна настолько, что придешь в отчаяние. Мина, я очень виноват.

— Ты не собирался брать вторую жену? — Ей удалось произнести этот вопрос, хотя комок в горле ожесточенно сопротивлялся.

— Никогда. Ты единственная. Всегда будешь единственной. Сердцем и душой я это знал с той минуты, когда мы встретились. Вот поэтому я так остро переживал предательство. Я никогда больше ни на ком не женюсь.

— Никогда? — прошептала Джасмин.

Она начинала понимать, верить. Ее муж набросился на нее в тот день, как раненый зверь, раненный ее кажущейся изменой, к тому же после того, как они только что пришли к согласию. Истинное тепло в его взгляде залечивало ее рваные раны. Бессознательно она положила руки на его талию.

— Четыре года я ждал, пока ты станешь взрослой. Я хранил верность нашей любви. И ты думаешь, я мог лечь в постель с другой женщиной, тем более впустить кого-то еще в свое сердце?

Блеск его глаз подтверждал силу его признаний.

Джасмин, ошеломленная, не знала, что говорить. Она не догадывалась о глубине его преданности. Ей казалось, что ее сердце и плачет, и смеется одновременно.

— Мина, прости своего глупого мужа. Когда речь идет о тебе, он не всегда способен мыслить здраво.

Может быть, он и раскаялся, но он не ведает, что значит быть униженной. Джасмин надо было закрепить победу.

— Только если он простит меня за неправильный выбор, сделанный четыре года назад.

— Мина, я простил тебя в первую же минуту, когда ты ступила на мою землю. — Тарик усмехнулся ухмылкой хищника. — Мне нужно было время, чтобы удовлетворить свою гордость.

— Теперь она удовлетворена? Ты будешь еще сомневаться во мне?

— Мне было необходимо знать одно: готова ли ты сражаться за меня в случае, если опять окажешься перед выбором?

Сказано очень просто, но Джасмин не смогла понять.

— Речи о выборе нет. Ты — первый.

— Теперь я это знаю, Мина. — Тарик наклонил голову, отдаваясь ее легкой ласке.

Но ей нужно было внести ясность еще в один вопрос.

— По-твоему... любить меня — это слабость?

Паузы не было.

— Любовь к тебе — моя самая главная сила. Террористы будто сделали меня слепым, и я не видел этой правды. — Он провел ладонями по ее телу и прижал к себе. — Ты возвращаешься со мной?

Джасмин от души рассмеялась. Тарик притворяется, что оставляет ей выбор, тогда как им обоим известно, что он не вернется в Зюльхейль без нее.

— Ты обещаешь быть добрым и сговорчивым мужем и выполнять мои приказы?

Тарик насупил брови.

— Ты пользуешься своим преимуществом. — Он задумчиво взглянул на узкую кровать в углу. — Если эта коечка выдержит нас обоих, то я разрешаю тебе воспользоваться твоими преимуществами.

Джасмин сглотнула. Один из страхов остался в стороне. Страсть в голосе ее мужа не оставляла места для сомнений.

— Ты веришь, что я тебя предала?

Тарик прижался лбом к ее лбу, и его крупный торс занял привычное, как бы защищающее, положение. Вибрирующий жар мужского тела проник внутрь ее костей, и ей захотелось немедленно растаять. Но еще оставались вопросы, ожидающие ответов.

— Гнев и злость ослепили меня, а когда слепота ушла, я увидел правду. Объяснения Джамара мне уже не были нужны. Мое сердце знало, что ты ни за что не поступила бы так со мной. — Он ласково сжал пальцами ее щеку. — Я так боялся тебя потерять, что был близок к безумию. Я уже возвращался, чтобы просить у тебя прощения, когда узнал, что ты сбежала.

— Я не хотела, — призналась Джасмин.

— Обещай, что больше никогда не оставишь меня. Обещай, — рычал Тарик, уже отнюдь не ласковый утешитель, а хищник, укрощающий самку. — Бейся со мной, сердись, но не оставляй меня.

— Я обещаю. Но ты должен говорить со мной. Обещай мне это.

Тарик улыбнулся.

— Обещаю, моя Джасмин, я буду с тобой говорить. Я себя не могу изменить. Я собственник, и тебе придется свыкнуться с тем, что у тебя такой муж.

— Мне кажется, я готова простить тебе все на свете. — Беззащитность перед Тариком уже не пугала Джасмин, потому что она видела: Тарик любит ее всеми силами, сокрытыми в сердце воина. — Я сожалею только о том, что мы с тобой упустили целых четыре года.

Тарик засмеялся.

— Нет, Мина, эти годы не прошли даром. Я решил тогда, что буду ждать пять лет, пока ты не станешь взрослой. Согласись, я был терпелив?

Джасмин улыбнулась и привычным движением погладила Тарика по щеке. Он уткнулся лицом в ее ладонь, и его грубая щетина дразняще уколола ее.

— А через пять лет?

— Ты приняла бы решение побывать в пустыне. И тебе пришлось бы назвать мужем человека, который давно знал, что ты предназначена ему.

Джасмин не удержалась от иронии:

— Значит, я могла бы подождать пять лет и избавить себя от всех неприятностей?

— Может быть, пять лет я бы и не выдержал. Терпение бы истощилось. — И он добавил тоном, не терпящим возражений: — Мина, ты родилась, чтобы быть моей.

Джасмин захотелось плакать, столько энергии вложил Тарик в это заявление. Он любит ее, со всеми ее недостатками. Отныне и навсегда пустота в ее сердце заполнена. Но есть еще кое-что...

— Твой народ меня ненавидит?

— Наш народ привык к тому, что у жен шейхов бывает необузданный характер. — Тарик улыбнулся. — Моя мать в первые годы брака на два месяца сбежала в Париж.

— О-о...

Известие о благосклонности народа обрадовало Джасмин, но еще больше ее обрадовала нежность в голосе Тарика. К тому же ей показалось, что его горькая обида на мать постепенно исчезает.

— Если бы я не сумел убедить тебя вернуться, меня сочли бы плохим шейхом. — Тарик склонился над ней. — Моя честь в твоих руках. — Его глаза сверкнули озорным блеском.

— Иди сюда, муж, принадлежащий мне. — Джасмин потянула Тарика за руку. — Твоя жена желает воспользоваться своим преимуществом.

И коечка выдержала вес обоих.

Эпилог

Когда Джасмин появилась на балконе с шестимесячным ребенком на руках, ее встретил рев собравшейся толпы. Тарик, который шел сзади, поддерживая ее за талию, наклонился и коснулся губами ее виска.

— Ты любима, моя Джасмин.

— Я знаю, — шепнула она. Гул толпы утонул в шуме страсти, струящейся по ее жилам. — Как и ты, Тарик аль эйя Джасмин. Сердцем и душой.

Этот невообразимый мужчина — ее мужчина, нет между ними ни границ, ни условий. И напряженности нет. Подарком Тарика к дню рождения Джасмин стала отмена старинного закона, который в свое время делал осуществимой его угрозу взять вторую жену.

Тарик дотронулся до поднятого вверх детского кулачка.

— Наш сын будет воином. Он зачат в страсти.

— Тише, ты, Тарик.

Она покраснела при воспоминании о близости, случившейся на маленьком греческом острове. Их любовь и голод произвели на свет крошечное, замечательное человеческое существо.

— Наши люди могут услышать.

Тарик улыбнулся.

— Ты во главе народа рядом со мной. Лучшего выбора быть не могло. Ты ослепительна. — Он провел рукой по пламенному водопаду ее волос.

Джасмин окинула мысленным взором прошедшие полтора года.

— Мне кажется, за время нашего брака я повзрослела больше, чем за все предыдущие годы.

Он дотронулся до ее щеки, и в ответ на этот жест толпа взревела.

— Ты тоже многому меня научила. Твое мягкое обращение делает врагов нашими союзниками. Потому-то я на тебе и женился.

Его манера подшучивать над ней осталась прежней.

— Я же говорила тебе: женщины будут участвовать в ваших конференциях, когда мне будет пятьдесят лет.

— Верю, что тебе по силам совершить невозможное. Кстати, ты не переутомляешься?

— Да разве это возможно? — Джасмин хмыкнула. — Если не ты, так Мумтаз или Хираз отправляют меня отдыхать. Если честно, я иногда готова пристрелить этого Хираза.

— Мои советники в курсе того, насколько ты важна для счастья шейха.

Тарик не смог бы выразить словами все то, что она для него значила. Но главное — она научила его настоящей любви. Он мог сказать только одно: «Спасибо».

И он произнес это слово хриплым шепотом.

OCR & SpellCheck: Larisa_F

Сингх, Налини. Повелитель пустыни: Роман / Пер. с англ. А. Георгиева. — М.: ОАО Издательство «Радуга», 2004. — 176 с. — (Серия «Искушение», 191)

Оригинальное название: Nalini Singh «Desert Warrior», 2003

ISBN 0-373-76529-0

ISBN 5-05-006019-2

Перевод с английского А. Георгиева

1

Зилоты — религиозные фанатики, экстремисты.

(обратно)

2

Оливковая ветвь — символ мира.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Эпилог

Реклама на сайте