«Подари мне все рассветы»

Мэри Бэлоу Подари мне все рассветы

Глава 1

Англия, 1799 год

В Хэддингтон-Холле (Суссекс), в загородной резиденции маркиза Кейни, происходил танцевальный вечер. Из открытых окон большой гостиной доносились звуки музыки и веселые голоса. Гостей было немного: в то время в доме маркиза гостили двое, а остальные были представителями местного дворянства.

Не веселился со всеми только юноша, сидевший в саду на скамье возле большого мраморного фонтана, расположенного ниже террасы. Ему очень хотелось находиться на празднике и участвовать в общем веселье, танцевать с ней, с темноволосой, темноглазой юной дочерью гостя его отца. Или хотя бы иметь возможность глядеть на нее, а может быть, даже поговорить с ней. Или принести для нее стаканчик лимонада. Ему хотелось бы… Но мечты его были напрасны! Не зря мать часто называла его мечтателем.

Его присутствию на празднике мешали два обстоятельства: во-первых, ему было всего семнадцать лет, а во-вторых, он был внебрачным сыном маркиза. Последний факт приобрел для него особое значение лишь полтора года назад, после скоропостижной кончины его матери. До того ему казалось вполне нормальным, что отец часто навещает их с матерью, но не живет с ними постоянно, что у отца есть жена, хотя других детей, кроме него, нет.

Но после смерти матери он полностью осознал свое положение, после того как отец взял жить его в свой дом. Перебравшись туда, он почувствовал всю неловкость своего пребывания в нем. Он не был членом семьи — жена отца, маркиза, ненавидела его и демонстративно игнорировала его присутствие. Разумеется, к числу слуг он тоже не принадлежал.

За последние полтора года отец не раз заводил разговор о его будущем, но мальчик понимал, что факт его незаконнорожденности сильно затрудняет решение его судьбы. Маркиз решил купить ему офицерский патент, чтобы он мог, когда ему исполнится восемнадцать лет, служить в армии. Правда, кавалерия, а тем более гвардия для него были закрыты — туда набирали сыновей аристократов и титулованного дворянства, то есть законных сыновей. Ему же предписано было проходить службу только в строевых войсках.

— Почему вы не на балу? — раздался вдруг тихий нежный голосок, и он увидел ту, из-за которой ему хотелось находиться в гостиной, — Жанну Моризетту, дочь графа де Левисса, роялиста, бежавшего из Франции от якобинского террора и с тех пор проживавшего в Англии.

У него екнуло сердце. Он еще никогда не находился так близко от девушки, о которой только что мечтал, и никогда с ней не разговаривал.

— Мне не хочется, — сказал он, пожав плечами. — Тем более что это и не бал вовсе.

Она уселась рядом с ним — стройная, изящная, в светлом воздушном платьице. В темноте он не мог определить, какого оно цвета. Масса кудряшек обрамляла ее личико, а глаза у нее были огромные и блестели в лунном свете.

— А мне все равно хотелось быть там, — призналась она. — Я надеялась, что мне разрешат присутствовать среди них, но папа не позволил даже показываться на загородной вечеринке. Он сказал, что в пятнадцать лет слишком рано танцевать с джентльменами. Скучно быть молодым, ведь правда?

Значит, она все-таки там не была. Зря он мучился ревностью. Он снова пожал плечами.

— Я не так уж молод, — сказал он. — Мне семнадцать лет.

Она мечтательно вздохнула.

— Когда мне исполнится семнадцать лет, я буду танцевать каждую ночь и ездить в театры и на пикники. Когда я стану взрослой, я стану делать все, что пожелаю.

Ее личико светилось радостью предстоящих удовольствий, и она была красивее всех девочек, которых ему приходилось видеть. За последнюю неделю он использовал малейшую возможность, чтобы только взглянуть на нее. Она была похожа на сверкающую драгоценность, которой он мог лишь издали любоваться и мечтать.

— Папа собирается увезти меня назад во Францию, как только будет безопасно туда ехать, — со вздохом сказала она. — Благодаря Наполеону Бонапарту положение в стране, кажется, стабилизируется. Если так будет и дальше, то мы, возможно, туда возвратимся. Так говорит папа. И еще он говорит, что пора перестать мечтать о восстановлении королевской власти.

— Значит, ты, возможно, будешь танцевать в Париже, — сказал он.

— Да, — сказала она, и глаза ее мечтательно затуманились. — Но я предпочла бы остаться в Лондоне. Англию я знаю лучше, чем Францию. Я даже говорю по-английски лучше, чем по-французски. Я бы с удовольствием осталась здесь навсегда.

В ее речи слышался легкий французский акцепт, что делало ее еще более привлекательной. Ему нравилось слушать, как она говорит.

— Ты ведь сын маркиза, не так ли? — спросила она. — Почему у тебя другая фамилия?

— Я ношу фамилию матери, — сказал он. — Она умерла позапрошлой зимой.

— Вот как? — сказала она. — Как печально! Моя мама тоже умерла, но я ее не помню. Насколько я помню себя, я всегда жила с папой. А как тебя зовут?

— Роберт, — ответил он.

— Роберт, — произнесла она по-французски и, рассмеявшись, повторила имя по-английски. — Потанцуй со мной, Роберт. Ты танцуешь?

— Мама учила меня, — сказал он. — Но где мы будем танцевать? Прямо здесь?

— Почему бы нет? — сказала она, легко поднявшись со скамьи и протягивая ему изящную ручку. — Музыка хорошо слышна отсюда.

— Но ты поранишь себе ноги о камни, — сказал он, взглянув на ее тонкие шелковые туфельки.

Она рассмеялась.

— Мне кажется, Роберт, ты ищешь предлога, чтобы не танцевать, — сказала она. — Думаю, что твоя мама вообще не учила тебя танцевать, а если учила, то ты не смог научиться, потому что у тебя, наверное, обе ноги левые. — Она снова рассмеялась.

— Ошибаешься, — возмутился он. — Если хочешь, то давай танцевать.

— Как неохотно ты выполняешь мою просьбу, — заявила она. — Ты должен испытывать радостное волнение, предвкушая танец со мной. Ты должен показать, что танцевать со мной — мечта всей твоей жизни. Ну ладно. Давай танцевать.

Он еще почти ничего не знал о женском кокетстве. Правда, Молли Ламсден, одна из горничных в доме его отца, не раз умышленно оказывалась у него на пути и принимала соблазнительные позы, заправляя по утрам его кровать. Однажды, когда он попытался поцеловать ее, она выскользнула из его рук и заявила, что ее благосклонность бесплатно не получишь. Но разве можно сравнить полногрудую деревенскую девчонку Молли с Жанной Моризеттой?

Они танцевали менуэт на вымощенной булыжником террасе, залитой лунным светом. Оба молчали, сосредоточив внимание на доносившихся звуках музыки и танцевальных па. Хотя его внимание, по правде говоря, сосредоточивалось больше на стройной фигурке девушки, с которой он танцевал. В его руке лежала ее рука — теплая, маленькая, нежная. Он подумал, что сейчас самый чудесный момент в его жизни.

— Ты такой высокий, — сказала она, когда музыка закончилась.

Он был ростом почти шесть футов. К сожалению, рос пока только в высоту. Назвать его худеньким было мало. Он был длинным и тощим и терпеть не мог смотреться в зеркало. Ему хотелось быть красивым, мускулистым мужчиной, и он очень боялся остаться долговязым и нескладным.

— И у тебя чудесные белокурые волосы, — продолжала она. — Я любовалась ими всю неделю. Мне хотелось бы иметь такие же волнистые волосы, как у тебя. Я рада, что ты не стрижешь их коротко. Было бы жаль терять такую красоту.

Ошеломленный этими словами, Роберт все еще держал в своей руке ее нежную маленькую ручку.

— Предполагается, что я сейчас нахожусь в своей комнате, — сказала она. — Если бы папа узнал, что я выходила из дома, его хватил бы удар.

— Ты здесь в полной безопасности, — успокоил он. — Я позабочусь, чтобы с тобой ничего не случилось.

Жанна бросила на него озорной взгляд.

— Если хочешь, можешь поцеловать меня.

От удивления у Роберта округлились глаза. Как? Жанна Моризетта предлагает ему то, в чем отказала Молли? Но как ее поцеловать? Он не умел целоваться.

— Конечно, если ты не хочешь, я вернусь в дом, — подзадорила она. — Может быть, ты боишься?

Он боялся. До смерти боялся.

— Разумеется, я не боюсь, — пренебрежительно ответил он, положил руки на ее талию и, наклонив голову, поцеловал девушку. Поцеловал так, как всегда целовал свою мать — едва прикоснувшись и громко чмокнув. Только Жанну он поцеловал не в щеку, а в губы.

Она была такая мягкая, и от нее приятно пахло. Она положила руки ему на плечи и обняла его за шею. Ее темные глаза вопросительно глядели в его глаза. Он судорожно глотнул, понимая, что она заметит его нервозное состояние.

— И, разумеется, я еще раз хочу тебя поцеловать, — сказал он и, наклонившись, снова прикоснулся губами к ее губам, задержавшись там на несколько мгновений. Он был потрясен незнакомыми ощущениями, которые вызвал поцелуй во всем его теле: у него перехватило дыхание, его словно обдало жаром, в паху почувствовалось напряжение. Он поднял голову.

— Ах, Роберт, — вздохнула она, — ты и понятия не имеешь, как скучно быть пятнадцатилетней. Или ты знаешь? Ты, наверное, помнишь? Конечно, для мальчика все бывает совсем по-другому. От меня до сих пор ждут, что я буду вести себя как ребенок. А я уже не ребенок. Все считают, что я должна быть послушной и благовоспитанной и довольствоваться компанией твоих отца и матери, — хотя маркиза ведь тебе не мать, не так ли? — и моего папы. Мне не положено находиться в компании молодых людей, которые сейчас танцуют и веселятся в гостиной. Как я смогу вынести такое в течение целой недели?

Ему хотелось бы бросить к ее ногам пригоршню звезд с неба. Ему хотелось бы, чтобы музыка не переставая играла целую неделю, чтобы он мог танцевать с ней, целовать ее и помочь ей развеять скуку, одолевшую ее в деревне.

— Но я тоже буду здесь, — напомнил он.

Она с надеждой взглянула на него снизу вверх — макушка ее головы едва доходила до его плеча.

— Да, — сказала она, — я буду тайком убегать и проводить время с тобой, Роберт. Вот будет весело! А от моей служанки сбежать проще простого. Она страшная лентяйка, но я не жаловалась папе, потому что ее лень помогает мне воспользоваться свободным временем с выгодой для себя. — Она рассмеялась своим заразительным смехом. — Ты очень красив. Покажешь мне завтра развалины замка? Мы ходили туда недавно, но маркиза не позволила мне побродить там, боялась, как бы я не ушиблась. Я могла лишь глядеть по сторонам да слушать, как твой отец рассказывает историю старого замка.

— Я отведу тебя туда, — сказал он, заметив, однако, что она собирается тайком убегать к нему.

Конечно, Жанна была права. Им было не положено даже встречаться. Не говоря уже о том, чтобы танцевать или целоваться. Если узнают, что он водил ее на развалины замка, будет страшный скандал. Надо бы объяснить все ей. Но Роберту было семнадцать лет и он пока еще думал, что с обстоятельствами можно бороться или игнорировать их.

— Правда? — радостно воскликнула она, прижимая ручки к намечающимся округлостям девичьей груди. — Сразу после завтрака? Я поднимусь в свою комнату, чтобы отдохнуть. Маркиза всегда настаивает на отдыхе. Где мы встретимся?

— За конюшнями. Но до развалин почти целая миля. Ты сможешь пройти пешком такое расстояние?

— Конечно, — пренебрежительно фыркнув, заявила она. — И еще я хочу взобраться на башню.

— Там опасно, — сказал он. — На некоторых ступенях лестницы раскрошился камень.

— Но ведь ты туда поднимался? Значит, и я поднимусь. Сверху, наверное, открывается хороший вид?

— Оттуда видна деревня и еще дальше, — сказал он. В гостиной музыканты заиграли кадриль.

— Так, значит, до встречи. После завтрака, — сказала она. — По крайней мере есть чего ждать. Доброй ночи, Роберт.

Она протянула ему тонкую ручку. Он взял ее и в смятении понял, что она хочет, чтобы он поцеловал руку. Он поднес ее руку к губам, чувствуя себя ужасно глупо. И все-таки ему было удивительно хорошо.

— Доброй ночи, мисс Моризетта, — сказал он. Она рассмеялась.

— А ты, оказывается, очень обходителен. Ты заставляешь меня почувствовать себя по меньшей мере восемнадцатилетней. Только зови меня Жанной.

— Спокойной ночи, Жанна, — сказал он, радуясь тому, что в темноте не видно, как он покраснел.

Она повернулась и, миновав мощеную террасу, скрылась за углом дома. Он понял, что она пришла сюда, воспользовавшись черным ходом, и возвратилась тем же путем. Интересно, вышла ли она просто для того, чтобы подышать свежим воздухом, или же потому, что увидела его из окна своей комнаты? Окно ее спальни как раз выходило на террасу и фонтан.

Ему хотелось верить, что она приходила именно к нему. Она назвала его высоким. Она не сказала, что он тощий или длинный. Ей понравился белокурый цвет его волос и то, что он не стрижет их коротко. Она назвала его красивым — очень красивым. И попросила поцеловать ее. Она попросила показать ей завтра развалины замка. Сказала, что теперь по крайней мере ей есть чего ждать.

Напрочь забыв о звуках музыки и веселья, доносившихся из гостиной, он понял, что не просто очарован красотой изящной темноволосой девушки, а глубоко и бесповоротно влюблен в Жанну Моризетту.

С момента своего прибытия в Хэддингтон-Холл Жанна несколько раз мельком видела его, хотя их, конечно, официально не представляли друг другу. Отец объяснил ей, что мальчик является внебрачным сыном маркиза и что даже сам факт его проживания здесь не вполне приличен. Отец добавил также, что маркизу его присутствие, очевидно, сильно расстраивает, потому что бедняжка, судя по всему, бесплодна и не может родить законных наследников или даже дочерей.

Жанне было абсолютно безразлично, имеет ли он или не имеет законное право находиться в доме маркиза. Она была рада, что он там живет, и сожалела лишь о том, что нельзя открыто завязать с ним дружбу. Ей очень редко приходилось знакомиться с мальчиками или молодыми людьми, так как в отцовском доме она вела весьма уединенную жизнь, а в школе, где она училась, учениц строго оберегали от любых нежелательных контактов с мужчинами за ее стенами.

Мучаясь от скуки и одиночества в Хэддингтон-Холле, она исподтишка наблюдала за мальчиком из окна своей спальни. И в конце концов даже влюбилась в высокого долговязого парнишку с несколько длинноватыми белокурыми волосами.

В тот вечер, когда состоялся бал, хотя ее отец и маркиза пытались убедить ее, что это вовсе не бал, она в отвратительном настроении стояла у окна своей комнаты и увидела его. Сначала он был на террасе, а потом исчез из поля зрения где-то у фонтана, должно быть, уселся на скамью. Горничную она уже отослала спать. Ее охватило возбуждение: ей захотелось незаметно спуститься вниз, выйти из дома и поговорить с ним.

Она поддалась искушению и была очарована. Она даже и не подозревала, какой он на самом деле высокий и какое красивое у него лицо с орлиным носом, четкой линией рта и губ и открытым взглядом ясных глаз. Ему было семнадцать лет. Он был уже юношей, а не мальчиком, как ей показалось поначалу.

Он был первым мужчиной, с которым она танцевала, не считая учителя танцев в школе, и первым мужчиной, который ее поцеловал — не в первый раз, когда его поцелуй был похож на отцовский, а во второй, когда его губы задержались на ее губах и она с упоением почувствовала себя скверной девчонкой. Еще не поднявшись вверх по лестнице в свою комнату, она уже знала, что влюбилась в него, а войдя в комнату и закрыв за собой дверь, зажмурилась и попыталась вспомнить, каковы на вкус его губы. Потом она открыла глаза, подбежала к окну и, спрятавшись за тяжелой бархатной шторой, стала наблюдать, как он ходит взад-вперед по террасе. Она напрасно беспокоилась — он даже не взглянул наверх.

Она влюбилась в него — влюбилась в высокого, стройного белокурого бога, которому было целых семнадцать лет и привлекательность которого еще больше усиливалась благодаря тому, что он был «запретным плодом».

Они провели вместе четыре дня, вернее, четыре вечера, когда она, как были уверены ее отец и маркиз с маркизой, должна была послушно отдыхать в своей комнате. В первый день они отправились к развалинам замка и поднялись по винтовой каменной лестнице на башню. Он шел впереди и то и дело оборачивался к ней, чтобы указать на полуразрушенную ступеньку и предупредить, чтобы она осторожнее на нее ступала. Ей было страшно, но не хотелось признаваться в своей слабости. Однако когда они поднялись на самый верх и обнаружили, что парапет, которым была обнесена смотровая площадка, разрушился до основания, она чуть не завизжала от ужаса, но взяла себя в руки и лишь тряхнула головой, храбро оглядевшись вокруг.

— Какое великолепие! — воскликнула она, широко распахнув руки. — Как, должно быть, чудесно, Роберт, быть хозяйкой такого замка и наблюдать с зубчатой стены, как возвращается домой ее рыцарь верхом на коне.

— Несомненно, после семи или более лет отсутствия, — сказал он.

Она рассмеялась.

— Фу, как неромантично! Впрочем, я не отпустила бы его одного. Я поехала бы с ним вместе, участвовала во всех походах, деля все неудобства и опасности его походной жизни.

— Ты не смогла бы, ведь ты женщина.

— Почему? Потому что это не дозволено? Или потому, что я не смогла бы вынести невзгоды? Ошибаешься, я смогла бы спать на земле и все такое прочее. А что касается того, что женщинам не дозволено, то я обрезала бы волосы и отправилась в поход в качестве оруженосца своего рыцаря. Никто бы и не узнал, что я женщина. Я не стала бы жаловаться.

Он рассмеялся и стал еще красивее при дневном свете, чем показалось ей вчера при свете луны.

Когда они спустились, она снова предложила ему поцеловать ее. По правде говоря, спускаться оказалось гораздо труднее, чем карабкаться вверх, и она была рада прислониться спиной к прочной стене и положить руки на его нежные плечи. Он, судя по всему, был сильным, несмотря на худобу.

Его руки немедленно оказались на ее талии, губы — на ее губах, а ее руки обвились вокруг его шеи. Она попробовала выпятить свои губки и сразу же почувствовала, как напряглись его губы. Ее целует мужчина, сказала она себе, высокий и красивый молодой мужчина. В которого она влюблена. Как чудесно быть влюбленной!

— Придется возвращаться, — сказала она. — В мою комнату могут послать кого-нибудь, чтобы узнать, почему я так долго сплю.

— Да, — согласился он, не пытаясь ее задерживать. — Я провожу тебя до конюшен.

Три последних вечера они гуляли по полям, перелескам и берегу озера, расположенного в миле от дома, но в направлении, противоположном развалинам замка. Погода им благоприятствовала. Солнце светило с безоблачного синего неба, а если появлялись облачка, то они были легкими, пушистыми и лишь создавали на несколько мгновений приятную тень, закрывая собой солнце. Они ходили, держась за руки, и делились друг с другом своими мыслями и мечтами так доверительно, как никогда еще и ни с кем.

Он рассказал ей, что отец собирается купить ему офицерский патент, когда ему исполнится восемнадцать лет, хотя сам он мечтает совсем о другом будущем. Пока он жил с матерью, он привык к мысли, что будет и в дальнейшем жить в деревне. Ему нравился такой образ жизни. Но он понимал, что должен чем-то заняться. Нельзя же бесконечно жить в Хэддингтон-Холле, тем более что он не является наследником своего отца.

— Становиться офицером у меня нет желания, — сказал он. — Не думаю, что мне могло бы понравиться убивать кого-нибудь.

Она рассказала ему, что ее мать была англичанкой, а ее дедушка и бабушка, виконт и виконтесса Кингсли, до сих пор живут в Йоркшире. Но папа позволил ей навестить их всего два раза за все время, которое они прожили в Англии. Папа хочет, чтобы она была француженкой и жила во Франции. Тогда как она хочет быть англичанкой и жить в Англии, со вздохом сказала она Роберту. Ей не хотелось иметь две родных страны. Жизнь такая сложная.

Ей хотелось поскорее стать взрослой, чтобы посещать балы и театры, встречаться и общаться с другими молодыми людьми. Правда, за последние несколько дней ее мысли уже не казались ей такими важными. Ей было так хорошо, что она ни о чем не хотела больше думать.

На четвертый день они лежали обнявшись на берегу озера, целовались, улыбались друг другу, смотрели друг другу в глаза. Он легонько прикасался к ее маленьким грудям, а она чувствовала, что краснеет от смущения, однако глаза не отводила и не протестовала. Ей было приятно его прикосновение, и рука его, казалось, находилась там, где ей и должно было находиться. Потом он положил руку на ее талию. Сквозь ткань платья она чувствовала ее тепло. — Роберт, — прошептала она, — я люблю тебя. Ей нравилось, что у него сначала улыбаются глаза, потом губы.

— А ты меня любишь? — спросила она. — Скажи, что любишь.

— Я люблю тебя, — кивнул он.

— Я выйду за тебя замуж, — сказала она. — Конечно, папа будет против, но если он не даст согласия, я убегу с тобой.

Он снова улыбнулся.

— Ты фантазерка, Жанна. Твои желания неосуществимы. Не будем портить оставшиеся несколько дней мечтами о несбыточном. Лучше насладимся тем, что есть.

— Но все возможно, — сказала она, теснее прижимаясь к нему. — Не сейчас, конечно, потому что я слишком молода. Но когда мне исполнится семнадцать или восемнадцать лет и если я к тому времени не передумаю, папа увидит, что я не могу быть счастлива ни с кем, кроме тебя, и даст свое согласие. А если он не согласится, я стану солдатом и поеду на войну вместе с моим рыцарем.

— Ах, Жанна, Жанна, — сказал он, целуя ее в губы и глаза.

— Скажи, что женишься на мне, — потребовала она. — Скажи, что ты хочешь жениться на мне, Роберт!

— Я буду любить тебя всю жизнь и даже после смерти, — подтвердил он. — Ты навсегда останешься моей единственной любовью.

— Но я не то спросила!

— Тс-с! — Он снова поцеловал ее. — Пора возвращаться домой. Мы сегодня гуляем дольше, чем обычно. Не хочу, чтобы тебя хватились.

— Ладно. — Она улыбнулась, когда он поднялся с земли и протянул руку, чтобы помочь ей встать. — Завтра я заставлю тебя признаться, Роберт. Ведь я всегда получаю то, что хочу.

— Всегда? — переспросил он.

— Всегда. — Она стряхнула с платья травинки и взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Волосы у него немного растрепались, отчего он показался ей еще милее.

— В таком случае я приеду к тебе на белом коне в твой восемнадцатый день рождения, — пообещал он, — и мы уедем в сторону заката. Нет, лучше в сторону "восхода и поженимся. И у нас будет дюжина детишек, и все мы будем жить-поживать и добра наживать. Теперь ты довольна?

Она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку и одарила лучезарной улыбкой.

— Полностью. Я услышала то, что хотела услышать. Разве я не говорила тебе, что всегда получаю то, чего хочу. — Она весело рассмеялась, подумав, что еще никогда в жизни не была так счастлива, хотя и понимала, что ее счастье недолговечно. Она, как и он, знала, что они никогда не поженятся и, наверное, никогда больше не увидятся.

Девочка искренне верила в тот момент, что будет любить его вечно. Он был ее первой любовью, он же будет последней. Ни одного мужчину она не полюбит так, как любила Роберта.

Глава 2

Когда Жанна вернулась домой, отец ждал ее в комнате.

— Жанна? Где ты была? — спросил он по-французски. Когда они были одни, он всегда говорил по-французски.

— Гуляла, — тоже по-французски ответила она и улыбнулась ему. — Сегодня такая прекрасная погода.

— Одна? — спросил он. Она улыбнулась еще шире.

— Мадж не любит гулять, поэтому я не настаивала, чтобы она меня сопровождала.

— Конечно. Трое — уже целая толпа, — не улыбнувшись в ответ, сказал он.

Она настороженно взглянула на него.

— Он незаконнорожденный, Жанна, — строго произнес отец. — Ему не следует даже разрешать находиться под одной крышей с приличными людьми. Если бы я знал, что ты окажешься в такой унизительной компании, я не согласился бы принять предложение маркиза. Полагаю, что он держит здесь своего сына лишь для того, чтобы досадить своей супруге за ее бесплодие. Значит, ты встречалась с ним каждый день, когда тебе полагалось отдыхать?

— Да, — с вызовом ответила она. — Мне с ним весело, папа, а других молодых людей здесь нет. И ты не позволяешь мне участвовать в увеселениях, хотя мне уже пятнадцать лет.

— Он к тебе прикасался? — спросил граф холодным, напряженным тоном.

Жанна почувствовала, что бледнеет, когда вспомнила, как они несколько раз целовались с Робертом и как он сегодня прикасался к ее груди.

— Он к тебе прикасался? — резко повторил отец.

— Он поцеловал меня, — призналась она.

— Поцеловал? И все? Говори! — Граф не слишком нежно схватил дочь за руку.

— Да, — сказала она, чувствуя себя виноватой из-за того, что приходится лгать, — все. — Разве она могла сказать отцу, что Роберт прикасался к ней там, где никто не прикасался к ней с тех пор, как она начала превращаться в женщину?

Он грубо встряхнул ее.

— Дурочка! Видимо, Мадж надо уволить. Я найду кого-нибудь другого, кто будет следить за твоей нравственностью, если ты сама не можешь. Ты хоть понимаешь, как он, наверное, потешался над тобой, девочка? Как, должно быть, смеялся со слугами, хвастая победой над тобой?

Она покачала головой.

— Ты ошибаешься, папа. Он любит меня. Он не такой.

— Ты, наверное, тоже любишь его и сказала ему об этом?

— Да, — заявила она, гордо вздернув подбородок. — И я пообещала выйти за него замуж, когда мне исполнится восемнадцать лет.

Отец рассмеялся неприятным смехом.

— Только через мой труп, Жанна. Пока я жив, ты не выйдешь замуж ни за чьего ублюдка. И, будем надеяться, вообще ни за какого англичанина. Если хочешь знать правду, то я узнал обо всех твоих прогулках за последние несколько дней от младшего конюха, которому твой сукин сын хвастал победой над тобой и делился планами полного твоего совращения до нашего отъезда.

— Не может быть. Неправда. Ты все выдумал, папа. Роберт не мог.

— Значит, ты считаешь меня лжецом? — холодно произнес он. — Он сказал, что обесчестит тебя, а потом посмеется в лицо французской сучке, которая считает себя лучше, чем он. Вот его слова, Жанна, сказанные младшему конюху в присутствии всех других слуг. Он так и сказал: «французская сучка».

— Нет. — Она покачала головой.

— Кто из вас первым упомянул о женитьбе? — спросил он.

— Я, — ответила она. — Я хотела, чтобы он знал, что я готова выйти за него замуж, несмотря ни на что.

— И он согласился?

— Да. В конце концов.

— Ах вот оно что? В конце концов? А о том, что любит тебя, он сказал первым?

— Нет. Но сразу же после того, как я сказала, что люблю его.

— Жанна, — сурово произнес отец. — Ты наивный ребенок. Любовь и женитьба не входят в его планы. Им движет только желание отомстить более респектабельным, чем он, людям. Ты для него «французская сучка». Ты думаешь, что я когда-нибудь забуду или прощу ему такие слова? Я избил бы его до полусмерти, если бы не был гостем в доме его отца. Но я обязательно поговорю с маркизом. Респектабельным людям небезопасно находиться рядом с таким парнем.

— Нет, папа. Прошу тебя, не говори ничего. Я не хочу, чтобы у него были неприятности.

— Ты останешься в своей комнате. Я скажу, что ты нездорова. Ни при каких обстоятельствах не выходи отсюда без моего разрешения. Ты поняла меня?

— Да, папа.

Она не поверила ничему из того, что он сказал. Он выдумал все, чтобы восстановить ее против Роберта, которого он, естественно, считал неподходящей для нее партией. Роберт любит ее. Он хотел бы жениться на ней, несмотря на то, что оба они знали о невозможности такого шага. Она не верит отцу.

Но, оставшись в тиши своей комнаты, она вспомнила, что он сказал о своей любви к ней только после ее слов, когда она упросила его сказать их тоже, и что он пытался избежать говорить о женитьбе на ней. Она вспомнила также, что его поцелуи становились с каждым днем все более продолжительными и страстными и что сегодня он прикоснулся к ее груди.

Насколько далеко он собирался зайти за три дня, если он вообще планировал свои действия? Или его слова и действия были спонтанными, как она и думала до сих пор? И тут ей вспомнилось, как он говорил, что им следует не предаваться несбыточным мечтам, наслаждаться оставшимися днями. Наслаждаться? Каким образом?

Ей вспомнились слова, которые он якобы сказал о ней в разговоре с младшим конюхом: «французская сучка». Не может быть! Но как мог папа выдумать такие слова? Или их выдумал младший конюх?

Сомнения терзали ее в течение бесконечно тянувшегося вечера и бессонной ночи. Ей не хватало жизненного опыта, чтобы разобраться в произошедшем. Она напомнила себе, что ей всего пятнадцать лет. Она ничего не знала о мужчинах, кроме того, что слышала от школьных учительниц, всегда подчеркивавших их коварство и постоянную готовность покуситься на невинность молодой леди. Папа же в отличие от них, до того как им пришлось бежать

в Англию от якобинского террора, долгие годы находился на дипломатической службе и побывал в нескольких странах. Папа обладал гораздо большим жизненным опытом, чем она. И он ее любит, и у нее нет причин сомневаться в нем.

Ее одурачили, потому что ей было всего пятнадцать лет и хотелось поскорее стать женщиной, хотелось, чтобы ее любили и восхищались ею.

Роберту исполнилось семнадцать лет, он был почти мужчиной. Как, должно быть, он смеялся над ней! Как, наверное, радовался возможности воспользоваться тем, что она так щедро предлагала! Как он, наверное, мечтал о тех последних днях перед отъездом, когда отчаяние от неизбежного расставания заставит ее допустить еще более серьезные вольности! О да, он мог бы действительно насладиться оставшимися днями. Она возненавидела его.

Пусть ей всего пятнадцать лет, но за последние несколько часов она очень сильно повзрослела. Она никогда больше не влюбится. И никогда ни одному мужчине не позволит больше получить власть над собой. Она сама научится властвовать над ними. И одурачить себя она больше никому не позволит. Пусть выставляют себя болванами мужчины, а уж она тогда сумеет посмеяться над ними.

Роберт любил раннее утро. Если не было проливного дождя, он уезжал верхом за несколько миль, наслаждаясь свободой и одиночеством. Ему не нравилось находиться в доме, где можно было лицом к лицу столкнуться с женой отца. Теперь, когда они с отцом больше не встречались в привычной обстановке коттеджа его матери, расположенного за пределами территории Хэддингтона, он чувствовал себя неловко даже в обществе своего отца. И отец, казалось, уже не был тем веселым и добрым папой, который привозил ему подарки, играл с ним и иногда беседовал, держа маму у себя на коленях.

На следующее утро, после того как Роберт целовал Жанну у озера и пообещал увезти на белом коне в день восемнадцатилетия, он возвращался с верховой прогулки. Он улыбнулся, вспомнив их разговор, но улыбка получилась несколько печальной. Оставалось всего три дня, и он ее больше не увидит. Он будет любить ее всю жизнь, но, как только она уедет из Хэддингтона, они больше не увидятся. Она говорила, что ее отец собирается при первой возможности вернуться во Францию. Но даже если бы они остались в Англии, у них не было бы будущего. Совсем.

При мысли о своем положении незаконнорожденного сына у него защемило сердце. Но он становился мужчиной и уже понимал, что правде надо смотреть в глаза и принять ее, какой бы она ни была. Нет никакого смысла роптать на судьбу.

Приближаясь к конюшне, он заметил экипаж, стоявший возле главного входа. Экипаж принадлежал графу де Левиссу. Он соскочил с коня и подозвал проходившего мимо грума.

— Граф куда-нибудь уезжает? — спросил он.

— Они уезжают совсем, — ответил грум. — Их кучер страшно недоволен, мастер Роберт. Очень уж ему нравится здешняя деревенская таверна. Но вчера вечером приказали собираться.

Уезжают! С упавшим сердцем Роберт рассеянно передал поводья груму, хотя обычно сам ухаживал за своим конем, и направился в сторону террасы.

Перед домом его отец и маркиза прощались с графом и Жанной. Он остановился за углом дома. Жанна, одетая в темно-зеленый дорожный костюм и шляпку, выглядела хрупкой и очень юной в обществе троих взрослых людей. И очень красивой. Он теперь знал, что волосы у нее скорее темно-русые, чем черные, а темные глаза не карие, а серые. Он знал о ней гораздо больше, чем в ночь бала.

— Жанна!

Хотя она стояла довольно далеко, она увидела его, когда повернулась к открытой дверце экипажа. Помедлив мгновение, она поспешила к нему. Ее отец поднял было руку, чтобы удержать ее, но раздумал и лишь смотрел, что будет дальше-.

Роберт молчал. Зачем спрашивать, не уезжает ли она? Ясно, что уезжает. Он взглянул на нее в отчаянии. Даже попрощаться с глазу на глаз им не позволили.

— Роберт, — улыбнулась она, — я очень рада, что увиделась с тобой до отъезда. Я хотела бы попрощаться.

Он судорожно глотнул. В отличие от нее он стоял лицом к троим глядевшим на них взрослым и нескольким слугам. Он чувствовал, что все за ним наблюдают.

— Я хотела бы поблагодарить тебя за четыре приятных прогулки и за танец на террасе, — сказала она, кокетливо поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц.

— Не стоит благодарности, Жанна… — У него перехватило дыхание, и ее имя он произнес почти шепотом.

— Но ты заслуживаешь благодарности, — настаивала она, лучезарно улыбаясь, — мне было бы очень скучно, если бы ты не позабавил меня.

Она стояла спиной к взрослым, они не могли ее услышать. Зачем же она притворяется?

— Жанна, — снова произнес он.

— Почему ты так печален? — спросила она. — Из-за того, что мы уезжаем раньше, чем предполагали? Но мне здесь стало слишком скучно, я и попросила папу поскорее отвезти меня в Лондон. Ах, Роберт, не грусти! Неужели ты воспринял всерьез наши поцелуйчики и дурацкую болтовню о любви и замужестве?

Он ошеломленно глядел на нее.

— Бедняжка Роберт. — Она весело рассмеялась, а он снова почувствовал себя неуклюжим долговязым мальчишкой. — Так оно и есть. Как все глупо и старомодно. Неужели ты подумал, что я могу всерьез влюбиться в незаконнорожденного и выйти за него замуж? Неужели, Роберт?

Она посмотрела ему в глаза.

— Бедный, бедный Роберт, — повторила она, и ее смех зазвенел, как разбитое стекло. — Ну не смешно ли: ублюдок и дочь французского графа? Больше смахивает на веселую комедию. Ну, мне пора. Папа ждет. — Она протянула ему затянутую в перчатку руку.

Он не обратил на нее внимания. Он даже не видел ее, хотя смотрел ей прямо в глаза. Щемящая боль пронзила его. Он почувствовал, как жестокая правда жизни вновь обрушилась на него именно в тот момент, когда он, казалось, начинал с ней свыкаться.

Она пожала плечами и, повернувшись, направилась к экипажу. Две минуты спустя отцовская карета уже уносила ее прочь из Хэддингтон-Холла. Роберт не двинулся с места и даже не заметил, как к нему подошел отцовский слуга.

— Милорд просит вас немедленно пожаловать к нему в библиотеку, мастер Роберт.

Роберт взглянул на слугу и, не сказав ни слова, направился к дому.

— Ты теперь понимаешь, почему они решили на три дня сократить свое пребывание здесь, — обратился маркиз к сыну. Он сидел в глубоком кожаном кресле за массивным дубовым письменным столом, положив локти на подлокотники и сцепив пальцы. Сын стоял перед столом.

— Меня их поведение привело в замешательство, а маркизу очень огорчило.

Роберт молчал.

— Она, конечно, хорошенькая и весьма соблазнительная малышка, — сказал, хохотнув, маркиз, — и я не склонен винить тебя за то, что ты положил на нее глаз, мой мальчик. Она, должно быть, большая плутовка, если в течение нескольких дней тайно убегала на свидания с тобой. Француженка — этим все сказано. Все они, как правило, те еще штучки. Но она не для таких, как ты, Роберт.

«Зачем он повторяет еще раз? И так ясно», — пронеслось у него в голове.

— Тебе уже семнадцать лет, — усмехнулся маркиз, — пора иметь женщину. У тебя еще не было женщины? Никогда не валялся в стоге сена с какой-нибудь горяченькой девчонкой? Похоже, я пренебрег твоим воспитанием. Назови, какая девчонка тебе по вкусу, и я ее тебе куплю. Но не переступай определенные границы, Роберт. Ты знаешь, что на респектабельную женщину тебе нечего рассчитывать. Держись определенного уровня. Ты хоть и внебрачный, но все-таки мой сын. Не забывай об этом, парень. — Ему слишком часто напоминали о его месте, чтобы он смог забыть, подумал Роберт.

— Твоя мать была моей любовницей, а не женой, — продолжал маркиз. — Ты понимаешь разницу, мой мальчик?

— Да, — впервые за все время сказал он.

— Я любил ее. — Маркиз на мгновение погрустнел. — Она была хорошей женщиной, мальчик мой, пусть даже падшей. Не забывай об этом.

Она была его матерью. Он тоже любил ее. И никогда не сомневался в том, что она хорошая. И не думал о том, что она не заслуживает уважения.

— Но я был вынужден жениться на женщине своего круга. — Маркиз пожал плечами. — Поэтому ты родился вне брака. Ты мой единственный ребенок. Вот такие злые шутки бывают иногда у судьбы. Ну ладно, так какую женщину ты хочешь?

— Не нужно мне никакой женщины, — сказал Роберт. Его отец рассмеялся, откинув назад голову.

— Значит, ты не мой сын. Уж не изменила ли мне твоя матушка? Ну-ну, не дури, мой мальчик. Неужели ты будешь страдать из-за какой-то французской юбчонки?

— Нет, — сердито бросил Роберт.

— Ладно, — пожал плечами его отец. — Когда захочешь какую-нибудь девчонку, приди и скажи мне. Хотя ты и сам достаточно красив, вернее, будешь красивым, когда нарастишь на костях побольше мяса. Пожалуй, тебе не составит труда заманить в стог сена любую девчонку. Ты, я вижу, не любишь сидеть на месте. Ты ездишь то верхом, то пешком в любое время дня.

— Я люблю бывать на свежем воздухе.

— Может быть, тебе нужно чем-нибудь заняться? — спросил маркиз. — Может быть, следует купить тебе офицерский чин, не дожидаясь твоего восемнадцатилетия? Как ты считаешь? Миледи будет рада-радешенька отделаться от тебя. — Он снова фыркнул. — Ты для нее служишь вечным живым укором. И никто не скажет, что я плохо позаботился о своем незаконнорожденном сыне, не так ли?

— Именно так, сэр.

— Я никогда не уклонялся от ответственности перед тобой, мой мальчик, — сказал его отец. — Я никогда не отрицал, что ты мой сын, хотя внешне ты совсем не похож на меня: у тебя материнские белокурые волосы и ее же голубые глаза. Можешь спокойно хвастать в полку, что маркиз Кейни — твой отец. Я возражать не буду и не требую, чтобы ты хранил тайну своего происхождения.

Роберт промолчал.

— А теперь беги, — сказал маркиз. — И оставайся-ка сегодня и последующие три дня в своей комнате. Я обещал маркизе строго наказать тебя за то, что ты осмелился взглянуть на леди. Жен следует ублажать, Роберт. Я сам не придаю твоим поступкам особого значения, но ты должен для собственного блага запомнить на будущее, что девчонок надо выбирать своего уровня. Так что, пожалуй, посиди у себя в комнате на хлебе и воде. Миледи будет рада. Еще я, пожалуй, скажу ей, что выпорол тебя. Она не узнает правды, потому что едва ли заглянет в твою комнату, чтобы лично убедиться в том, что ты понес наказание. — Он рассмеялся. — Ну, иди. А я при первой возможности займусь твоей армейской карьерой.

— Да, сэр. — С этими словами Роберт вышел из кабинета.

Той же ночью Роберт упаковал самое необходимое в небольшой узелок и покинул загородную резиденцию маркиза Кейни, чтобы найти свою дорогу в большом и прекрасном мире.

Два дня спустя в городке, расположенном менее чем в двадцати милях от Хэддингтон-Холла, он послушал убедительные доводы вербовщика в чине сержанта и записался в качестве рядового в 95-й пехотный стрелковый полк.

Отец обнаружил его только через три месяца. Оставалось меньше недели до отправления новобранцев, в том числе и рядового Роберта Блейка, в Индию. Несмотря на настоятельную просьбу маркиза позволить купить офицерский патент, Роберт категорически отказался. Он распрощался с отцом с холодной учтивостью, не проявив никаких эмоций.

Если он никто, решил Роберт, то он начнет взрослую жизнь с нуля. Не как сын маркиза Кейни. Не как незаконнорожденный. А как рядовой Роберт Блейк из 95-го полка. И все. И если ему суждено найти свою дорогу в жизни, то он добьется всего своими собственными силами.

А пока его место в самом низу. Место рядового в строю пехотного полка.

Отныне, решил он, ему не нужен никто — ни мужчина, ни женщина. Он будет полагаться только на самого себя. Он добьется успеха в жизни или потерпит неудачу один, без чьей-либо помощи, без привязанностей.

Он больше никогда не полюбит, решил он. Любовь умерла вместе с его матерью и наивностью.

Глава 3

Прошло десять лет Португалия и Испания, 1810 год

Заглянув в бальный зал лиссабонского дома графа Ангежа, никто бы не догадался, что идет война, что войска англичан, направленные в Португалию под командованием сэра Артура Уэлсли, шли защищать страну от оккупации Наполеона Бонапарта и оказать помощь в освобождении Испании. Никому и в голову не пришло бы, что британские войска будут вынуждены с позором отступить, несмотря на великолепную победу над французами при Талавере по дороге в Мадрид.

Кто бы мог подумать, что французские войска, которые с начала летней кампании 1810 года дислоцировались на границе с Испанией, перейдут в наступление и армия виконта Веллингтона (сэр Артур получил новый титул в награду за победу при Талавере) будет сброшена в море, оставив Лиссабон на милость победителя.

Никто бы не догадался о таком исходе, хотя шелка и яркие цвета дамских туалетов затмевались великолепием военных мундиров большинства присутствующих джентльменов. Во-первых, потому что большинство подразделений английской и португальской армий не дислоцировалось ни в Лиссабоне, ни в его окрестностях. Они сосредоточились в горах центральной Португалии и ждали вероятного наступления в районе северной дороги, ведущей к Лиссабону, за испанским фортом Сыодад-Родриго и португальской крепостью Алмейда. Лишь относительно небольшое подразделение стояло ближе к Лиссабону на тот случай, если французы выберут южную дорогу, охраняемую более мощным испанским фортом Бадахос и португальским Элваш.

А во-вторых, танцующие и веселящиеся джентльмены и дамы пребывали в превосходном, беззаботном расположении духа, меньше всего думая о войне и прочих невзгодах, потому что просто радовались тому, что живы. Хотя некоторые из офицеров, а все джентльмены, получившие приглашения на бал, были офицерами, приехали в Лиссабон по делам, многие прибыли из военных госпиталей, где выздоравливали после ранений. Некоторые были бы очень рады как можно дольше задержаться в категории выздоравливающих. Другим не терпелось поскорее вернуться в свое подразделение и продолжать выполнять свой служебный долг.

К числу последних относился и мужчина, стоявший в дальнем углу бального зала с бокалом вина в руке. Стороннему наблюдателю могло бы, пожалуй, показаться выражение его лица угрюмым, хотя на самом деле он просто чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Он терпеть не мог подобных увеселений, и сюда его буквально насильно приволокли жизнерадостные товарищи, не пожелавшие слушать никаких отговорок. Хотя бальный зал был переполнен людьми до предела, а угол, где он стоял, был самым уединенным местом, он чувствовал, что обращает на себя внимание окружающих. Время от времени он с вызывающим видом оглядывался вокруг, чтобы встретиться взглядом с тем, кто имел дерзость рассматривать его, но на него никто не смотрел.

Его военный мундир отличался от мундиров остальных присутствующих на балу. На нем не было ни ярких кантов, ни золотых и серебряных галунов, в изобилии украшавших мундиры других пришедших офицеров. Его мундир был даже не алого цвета, как у многих, а темно-зеленого, без всяких украшений и, что говорить, знавал лучшие времена, хотя был тщательно вычищен и имел аккуратный вид. Большинство мужчин сочли бы для себя унизительным даже быть погребенными в подобном мундире, как сказал, дружески хлопнув его по плечу, майор Джон Кэмпион.

— Но все мы знаем, что тебя и дикие лошади не заставят расстаться с ним, — добавил он. — Все вы, стрелки, такие: до такой степени гордитесь своим полком, что предпочитаете выглядеть настоящими оборванцами, но не смените свой мундир на мундир другого полка.

Однако внимание женщин привлекал не зеленый мундир, а обладатель его — высокий, широкоплечий, мускулистый человек, без единой унции лишнего жира на теле. Красавцем его трудно было назвать. Волнистые белокурые волосы — пожалуй, самая привлекательная деталь его внешности — были коротко подстрижены. Упрямая, чуть выдающаяся вперед челюсть и суровое выражение лица говорили о твердости характера. Похоже, он редко улыбался. Орлиный нос, по-видимому, когда-то сломанный, был слегка искривлен. Старый боевой шрам начинался с середины одной щеки, пересекал переносицу и заканчивался в начале другой. Обветренное, загорелое лицо, на котором его голубые глаза по контрасту казались удивительно светлыми, было необыкновенно обаятельным.

Возможно, красивым его нельзя было назвать. Но было в нем нечто такое, что притягивало больше, чем красота. Женщина, с которой он коротал время утомительного ожидания в Лиссабоне, сказала ему, приподнявшись на локте в постели и обводя линию его челюсти пальцем с длинным ноготком, что он неотразимо привлекателен.

Капитан Роберт Блейк хохотнул и, притянув к себе ее голову, произнес на ее языке:

— Если ты хочешь еще, Беатрис, то попроси прямо. Льстить мне необязательно.

Танец закончился, и капитан отступил подальше в угол. Однако побыть наедине со своими мыслями ему не удалось. Трое офицеров, с которыми он лежал в госпитале, как только он оправился от ран, настойчиво заставляли его посещать разные увеселения. Сейчас они тут же возникли перед ним, причем Жоао Фрейра из отряда португальских стрелков держал под руку курчавую молодую леди.

— Боб, — удивился он, — почему ты не танцуешь? Только не говори, что не умеешь.

Капитан Блейк пожал плечами.

— София горит желанием потанцевать с тобой, — сказал лейтенант. — Ведь правда, любовь моя?

Он улыбнулся девушке, которая растерянно смотрела на него и капитана Блейка.

— Было бы неплохо, если бы ты говорил с бедной девушкой по-португальски, — сказал майор Кэмпион. — Похоже, она ни слова не знает по-английски, Жоао?

— Она неравнодушна ко мне, — с сильным акцентом, но по-английски продолжил лейтенант, поднося к губам руку девушки. — Мне удалось увести ее из-под носа сопровождающей ее матроны, но всего лишь на один танец. Так ты будешь танцевать с ней, Боб?

— Нет, — категорически заявил капитан.

— Ах, Боб, Боб, — со вздохом промолвил капитан лорд Рейвенхилл, приглаживая пальцами усы, — что нам с тобой делать? Если бы ты танцевал так же, как воюешь, то мы могли бы сейчас вернуться в госпиталь несолоно хлебавши, потому что все хорошенькие леди выстроились бы в очередь, чтобы потанцевать с тобой. За сколько лет ты прошел путь от рядового до капитана, Боб?

— Чуть больше десяти, — ответил капитан, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Он не любил, когда ему напоминали, что он заработал офицерское звание без чьей-либо протекции и не покупая патента. Получив повышение от сержанта до прапорщика в Индии, он понял, что гораздо проще проявлять чудеса храбрости, которые вели к повышению звания, чем смириться с тем, что его место теперь с господами офицерами, а не с рядовыми, среди которых он чувствовал себя своим.

— Мне повезло. Я просто оказался в нужном месте в нужное время.

Лорд Рейвенхилл хлопнул его по спине и весело расхохотался.

— Ты побывал в большем количестве нужных мест в нужное время, чем кто-либо другой в армии, если я правильно понял то, что слышал, — сказал он. — Вылезай из своего угла, Боб, здесь, несомненно, есть люди, которые будут счастливы пообщаться с настоящим героем. Позволь мне представить тебя некоторым из них.

— Я иду домой, — сказал капитан Блейк.

— Домой — значит в госпиталь или в объятия восхитительной Беатрис? — спросил лорд Рейвенхилл. — Нет, Боб, так дело не пойдет, старина. Сегодня здесь ожидают маркизу. Она уже несколько дней в Лиссабоне. Если ты находишь свою Беатрис миловидной, то останься и посмотри, что такое настоящая красавица.

— Маркиза? — удивился капитан Блейк. — Какая маркиза?

— Маркиза дас Минас, красавица, в честь которой провозглашаются тосты во всем Лиссабоне, — ответил лорд Рейвенхилл. — Улицы усеяны телами сраженных наповал обожателей. Я имею в виду сраженных одним взглядом ее темных глазок. А ты еще спрашиваешь, кто такая! Останься, и увидишь сам.

— Я ухожу, — решительно повторил капитан. — Я согласился пробыть здесь час, а пробыл час и десять минут.

— Поздно, Боб, — усмехнулся майор. — Шум голосов и суета у входной двери говорят о том, что она прибыла. Один взгляд на нее — и ты останешься прикованным к своему месту еще по меньшей мере на час и десять минут, уж поверь моему слову.

— А как мне отделаться от моей обузы, — мило улыбаясь девушке, которую держал под руку, сказал лейтенант Фрейра, — чтобы получить возможность упасть к ногам маркизы и засвидетельствовать ей свое почтение?

— Верни ее сопровождающей дуэнье и повздыхай по поводу того, что правила приличия не позволяют тебе претендовать на следующий танец с ней, — посоветовал майор.

— Ну конечно, — сказал лейтенант по-португальски. — Пойдемте, моя дорогая, я провожу вас к вашей сопровождающей. Увы, я могу бросить тень на репутацию такого нежного цветочка, как вы, если задержу вас еще хоть на мгновение. Но воспоминания о минутах, проведенных с вами, будут согревать меня всю мою одинокую ночь.

Лорд Рейвенхилл фыркнул.

— Поделом бы ему было, если бы оказалось, что девушка изучала иностранные языки. Наверное, расставаясь с девушкой, он признавался ей в вечной любви? Не так ли, Боб?

— Что-то вроде того, — подтвердил капитан.

Но его внимание привлекло нечто другое. Рейвенхилл не преувеличивал, а если и преувеличивал, то самую малость. Толпа расступилась, как будто в зал вошла королева Португалии или Англии. Нет, шум и суета в зале не прекратились. Разговоры продолжались, и джентльмены продолжали приглашать партнерш на следующий танец. Но всеобщее внимание каким-то непостижимым образом сосредоточилось на новоприбывшей.

Ее одежда не выделялась роскошью: на ней было белое платье. Волосы — темные и блестящие — смотрелись все же несколько светлее, чем у большинства португалок. Гладко зачесанные назад и собранные на затылке в массу локонов, они подчеркивали утонченность черт лица. Ее перчатки, веер и бальные туфельки тоже были белого цвета. С первого взгляда, казалось, трудно понять, почему ее присутствие производит такой фурор. Видимо, оно объяснялось несколькими причинами.

На фоне великолепных военных мундиров и ярких дамских туалетов ее белое одеяние привлекало всеобщее внимание как первый подснежник весной. А темные волосы и кожа кремового оттенка на открытых плечах и декольте подчеркивали белоснежное великолепие ее наряда.

Роберт не мог бы сказать, было ли красивым ее лицо, потому что она находилась слишком далеко. Но фигура у нее была превосходная — стройная, с округлостями во всех нужных местах. Такая фигура была способна заставить мужчину мучиться от желания, даже если бы он не успел взглянуть на ее лицо.

Однако ее непомерно большой успех со стороны лиц мужского пола объяснялся не только ее внешностью или соблазнительной фигурой. В зале присутствовали и другие женщины, которые были почти так же красивы — почти, но не совсем. Прищурив глаза, капитан Блейк внимательно вгляделся в нее. Была у нее особая манера держаться, гордо приподнятый подбородок и королевская осанка, предполагающая всеобщее поклонение. И она его получала. Множество алых мундиров, украшенных золотым галуном, окружало ее, а их владельцы буквально ходили перед ней на задних лапках, стараясь поддержать шаль, принести для нее бокал вина или шампанского, поцеловать руку и получить мелкие знаки внимания, например, милостивое похлопывание по плечу белым веером.

— Можно, наверное, с радостью согласиться терпеть вечные муки в аду за одну ночь — всего одну ночь с ней, а? — Лорд Рейвенхилл подмигнул, напомнив капитану Блейку, что он непростительно долго пристально смотрит на новенькую, что он все-таки так и не ушел домой.

— Я полагаю, что ее тело между простынями да и в темноте доставило бы не больше удовольствия, чем тело горяченькой шлюшки, — сказал он, наблюдая, как она и толпа ее поклонников игнорировали тот факт, что в зале возобновились танцы.

Майор и лорд Рейвенхилл рассмеялись.

— Думаю, что ты веришь своим словам не больше, чем мы, Боб, — сказал майор Кэмпион. — Стоит мне представить, что моя рука лежит на ее заднице, как мне тут же хочется вылить на себя ведро холодной воды, чтобы охладить жар. Кстати, никто не видел где-нибудь поблизости ведра с холодной водой?

Маркиза, стоя в окружении своих придворных, окинула взглядом зал. Капитан Блейк почувствовал почему-то, как нарастает обида. Она была воплощением всего самого утонченного, дорогого и недосягаемого для него. Нельзя сказать, что он когда-нибудь сильно стремился получить то, чего не мог иметь. Если бы он захотел, то мог бы иметь гораздо больше. Он мог бы, например, начать военную карьеру в офицерском чине, вместо того чтобы карабкаться вверх, преодолевая почти непреодолимые препятствия. Он мог бы теперь быть майором или подполковником. И все могли бы знать, что он сын маркиза Кейни. Правда, незаконнорожденный сын, но все же сын. Причем единственный.

Он никогда не сожалел о том, что сделал. Попробовав солдатскую жизнь и обнаружив, что она великолепно ему подходит, он не хотел бы променять ее на легкую жизнь аристократа. Он не жаждал денег, что было тоже хорошо, поскольку английское правительство не спешило выплачивать своим солдатам денежное довольствие. Его ничуть не волновало, что он не может позволить себе приобрести экстравагантный военный мундир наподобие тех, которые он видел на присутствующих в бальном зале офицерах. Его не волновало даже то, что он не мог обновить свой потрепанный мундир.

Он был доволен своим положением в жизни и всем, что связано с ней. Кроме очень редких случаев, когда он видел что-то для него недостижимое, в нем вспыхивали зависть и ревность, а порой и ненависть. Он ненавидел прибывшую высокую гостью, взгляд которой скользнул по нему и задержался на мгновение, как будто она заметила, что его потрепанный мундир как-то странно выделяется из общей массы.

Он ненавидел ее, потому что она была красива, богата и принадлежала к привилегированному сословию. Потому что она была маркизой дас Минас, обладавшей слишком высоким титулом для такой маленькой леди. И еще потому, что он хотел ее.

Он резко повернулся к майору, который в отличие от лорда Рейвенхилла не пошел выбирать себе партнершу для следующего танца.

— Я ухожу, сэр, — объявил он. — Я отбыл здесь обещанный час, и даже более того.

Майор усмехнулся.

— А завтра утром, несомненно, снова явишься к военному врачу и будешь угрожать ему чем угодно, вплоть до физической расправы, если он не отправит тебя обратно в полк. Когда ты научишься расслабляться, Боб, и наслаждаться моментом?

— Я буду наслаждаться моментом, когда увижу физиономию своего сержанта и услышу богохульные приветствия своих товарищей, — сказал капитан Блейк. — Я очень по ним соскучился. Доброй ночи.

Майор покачал головой и снова усмехнулся.

— Только не забудь поблагодарить его до отъезда. Я имею в виду военврача. Ты ведь долго находился на волосок от смерти.

— Совершенно верно, — кивнул капитан. — Я даже помню сожаления хирурга насчет того, что мне нельзя ампутировать плечо вместе с грудной клеткой. Если бы пуля застряла в предплечье, а не над сердцем, он мог бы в два счета оттяпать руку. Тогда можно было бы избежать нагноения и всех прочих неприятностей. В тот момент я был слишком слаб, чтобы плюнуть ему в глаза. — Он повернулся и решительным шагом направился к выходу из зала, не взглянув ни на маркизу, ни на окружающих ее офицеров.

Внезапно его окликнул майор Хэнбридж из саперного батальона:

— Собираешься улизнуть под шумок, Боб? — Глупый вопрос, конечно, собираешься. Удивительно, как ты вообще пришел сюда. Наверное, тебя притащили силой. — Он усмехнулся.

— Я был приглашен, сэр, — объяснил капитан Блейк. — Но мне необходимо сделать еще одно дело.

Майор Хэнбридж поднял брови.

— Несомненно, с какой-нибудь хорошенькой пташкой. Но с тобой желает познакомиться маркиза.

— Со мной? — крайне удивился капитан. — Наверное, тут какая-нибудь ошибка.

Но офицеры, окружавшие маркизу, расступились, и она взглянула на него.

— Она устала знакомиться с джентльменами, которые притворяются солдатами. — Майор Хэнбридж снова усмехнулся. — Ей хотелось бы познакомиться с настоящим солдатом. Это капитан Блейк, Жуана. Подлинный герой, я тебя уверяю. И шрам у него настоящий, как и все остальные, которые тебе не видны, — все они получены от рук французских солдат. Боб, позволь представить тебе Жуану да Фонте, маркизу дас Минас.

Капитан почувствовал себя неуклюжим мальчишкой и пожалел, что не остался в своем углу. Он кивнул и тут же понял, что следовало бы отвесить более низкий поклон, хотя под взглядами с любопытством смотревших на них зрителей он побоялся выставить себя на посмешище. Он взял протянутую ему ручку в перчатке и тряхнул в рукопожатии, с благодарностью вспомнив, что вышел из того возраста, когда краснеют: она явно рассчитывала, что он поднесет ее руку к губам.

Он впервые посмотрел ей прямо в лицо. В ней все оказалось безупречно красивым. Глаза большие и темные, но не карие, как он ожидал, а серые, опушенные густыми ресницами.

— Капитан Блейк, — спросила она приятным грудным голосом, — вы были ранены в битве при Талавере? — В ее безупречном английском чувствовался едва уловимый иностранный акцент.

— Нет, мэм, — ответил он. — Мой полк прибыл туда день спустя, после форсированного марша. Так что, боюсь, я не герой этой битвы. Я был ранен в арьергардном бою в ходе последующего отступления.

— Понятно, — кивнула она.

— Он говорит так, словно совершил что-то постыдное, — сказал майор Хэнбридж. — Как будто он получил пулю в спину при позорном бегстве. На самом деле он почти в одиночку сдерживал внезапную атаку на мосту, пока на его крики и ругательства не примчались на помощь его товарищи. Если бы он испугался и убежал, что было бы простительно любому простому смертному, там могли бы сложить головы несколько батальонов.

— Вот как? — произнесла она. — Значит, вы настоящий герой, капитан.

Как реагировать на подобное замечание? Он смущенно переступил с ноги на ногу.

— Вы собрались уйти, — сказала она. — Не смею задерживать вас. Послезавтра я устраиваю прием для своих друзей. Вы придете?

— Благодарю вас, мэм, но, надеюсь, к тому времени мне позволят вернуться на фронт. Я уже вполне оправился после ранения.

— Рада слышать, но ведь вы не уедете послезавтра? Я буду ждать вас.

Он поклонился чуть ниже, чем при первом знакомстве, и она отвернулась, что-то сказав драгунскому полковнику, который с момента ее появления не отходил от нее ни на шаг. Капитан Блейк понял, что аудиенция окончена, и, не задерживаясь больше, ушел.

Когда она прибыла, он добрых пятнадцать минут наблюдал за ней из другого конца зала. Конечно, на таком расстоянии ее трудно было разглядеть как следует. Но даже когда он подошел совсем близко и взглянул ей в лицо, он не сразу узнал ее. Она очень сильно изменилась за прошедшие годы — стала зрелой, уверенной в себе женщиной. Только некоторые характерные жесты и мимика напоминали о ней прежней.

Она его не узнала и говорила с ним как с незнакомцем, который подошел отдать дань ее красоте. С незнакомцем, которого она пригласила на свой прием в полной уверенности, что он будет счастлив пополнить ряды ее преданных поклонников. Присутствовать на ее приеме он не имел никакого намерения.

Майор Хэнбридж назвал ее Жуаной да Фонте. А он знал ее как Жанну Моризетту.

Боже милосердный, думал он, поднимаясь по крутой улочке, ведущей в менее аристократическую часть Лиссабона, где ждала его Беатрис. Боже милосердный, ведь она француженка!

Жуана да Фонте, маркиза дас Минас, похлопала веером по локтю полковника лорда Уаймена, привлекая его внимание.

— Еще бокал шампанского, пожалуйста, Дункан, — попросила она и, как только полковник бросился выполнять ее просьбу, обернулась к другому своему поклоннику: — А вы, Майкл, можете станцевать со мной следующий танец.

Окружающие ее мужчины дружно зароптали.

— Вы несправедливы, Жуана, — заявил молоденький офицер. — Я постарался прийти пораньше, чтобы первым пригласить вас на танец.

— Придется подождать своей очереди, Уильям. Майкл проявил предусмотрительность и еще днем заглянул ко мне.

Ропот перешел в ворчание. Мужчины бросали укоризненные взгляды на стройного лейтенанта, который благодаря своей сообразительности получил досадное преимущество.

Он придет, думала Жуана о капитане Блейке. Правда, он неожиданно заупрямился. Конечно, в момент разговора с ней он был убежден, что не пойдет к ней. Но он придет. Она достаточно хорошо знала мужчин, чтобы заметить тот самый особый блеск в его глазах.

Он оказался совсем не таким, как она ожидала, хотя ее предупреждали, что он скорее солдат, чем офицер. Она понимала, что между солдатом и офицером существует огромная разница. Но она ожидала увидеть солдата-джентльмена, а не сурового, закаленного в боях воина с обветренным лицом и напряженным взглядом поразительно голубых глаз. А его сильно потрепанный зеленый мундир? Он, кажется, даже не замечает его вида. И все же, отбросив все глупые рассуждения о джентльменах и солдатах, нельзя не признать, что капитан Роберт Блейк выглядел настоящим мужчиной.

За всю свою жизнь она встречала не так уж много подобных мужчин, хотя ее всегда, как и сейчас, окружали лица мужского пола. Правда, был Дуарте и его отряд, но тут совсем другое дело.

С первого взгляда на капитана Блейка ей показалось, что она встречала его раньше. И неудивительно. Она встречалась со множеством британских офицеров. Но такого мужчину она бы не забыла. Она не забыла бы ни его потрепанного мундира, ни сурового выражения лица, ни крепкой фигуры. И его притягательной мужественности. Нет, все-таки она его, очевидно, раньше не встречала.

Вернулся с ее шампанским полковник.

— Подержите мой бокал, Дункан, — попросила она, — пока я танцую с Майклом.

— Как? Молодой Бристоу добился своего, пока я отсутствовал? Завтра же вызову его на дуэль!

— Осторожнее, Дункан. Дуэлянтам навсегда запрещается находиться в моем обществе.

— С радостью подержу бокал до твоего возвращения, — сразу же изменил тон полковник лорд Уаймен и элегантно поклонился, не расплескав ни одной капли.

После приезда в Лиссабон она узнала, что он дослужился до офицерского звания, начав службу рядовым солдатом, продолжала она свои мысли о капитане. Судя по всему, он действительно отважный воин. Немногие из военнослужащих рядового состава становятся офицерами. Ей повезло, что удалось познакомиться с ним, не организуя специальной встречи. Она уже три дня высматривала в толпе зеленые мундиры. В Лиссабоне их было не так уж много, потому что большинство стрелковых подразделений дислоцировались вместе с остальными артиллерийскими частями на реке Коа, близ границы, разделяющей Испанию и центральную Португалию. Они защищали армию от внезапного нападения и не позволяли французам получить информацию о том, что происходит в Португалии.

Очень удачно, что он оказался на балу. Интересно, что она сначала заметила зеленый мундир, а потом уже человека, одетого в него. Поначалу его кандидатура показалась ей странной. Но, возможно, она ошиблась. Человеку, хорошо владеющему иностранными языками, не обязательно быть тощим книжным червем аскетического вида, тем более если им был капитан прославленного 95-го стрелкового полка. К тому же, насколько ей было известно, ему и раньше приходилось осуществлять разведку. Должно быть, он человек не робкого десятка.

Да, вполне возможно, что он именно тот человек, который ей нужен.

Он придет, подумала она, улыбнувшись Майклу Бристоу во время танца. Она вспомнила некоторую неуклюжесть манер капитана Блейка, едва заметную враждебность в голосе и невероятную мужскую притягательность, еще ей вспомнились его глаза — голубые глаза — и настороженность взгляда. Настороженность — вопреки ее желанию. Он не глядел на нее с явным одобрением. Он не делал попыток заигрывать с ней — да, наверное, и никогда не сделает. Тем не менее, он не был равнодушен к ее присутствию, что возбудило ее интерес гораздо больше, чем льстивые речи и поклонение остальных офицеров.

Да, он придет.

Глава 4

У Жуаны да Фонте, маркизы дас Минас, в Лиссабоне не было никаких особых дел, кроме возможности познакомиться с капитаном Робертом Блейком в более неофициальной обстановке, чем если бы она ждала его прибытия в Висо. И когда она предложила свой план Артуру Уэлсли, виконту Веллингтону, он счел его вполне приемлемым.

— Ты, конечно, можешь встретиться с ним и здесь, Жуана, — сказал он, когда они разговаривали в Висо. — Но очень важно, чтобы ты узнала его как следует.

— Чтобы как следует узнать его здесь, потребовалось бы много времени, — возразила она. — А времени у нас не так уж много?

Она произнесла последнюю фразу в виде вопроса. «Зря стараешься, — без горечи мысленно сказала она себе. — Виконт Веллингтон всегда внимателен и галантен по отношению к дамам в отличие от своих подчиненных мужчин, но он умеет хранить свои тайны лучше, чем любой другой человек. В случае необходимости он мог сообщить секретную информацию многочисленным шпионам и офицерам разведки, от которых зависел успех операций в Португалии и Испании, но он никогда не разглашал тайны без особой необходимости или до того, как такая необходимость возникает».

Поэтому, хотя Жуана знала, что ей предстоит работать с капитаном Блейком без его ведома в Саламанке (Испания), за линией фронта, где в настоящее время находилась штаб-квартира французской армии, она и понятия не имела, в чем будет заключаться ее или его работа. Незнание вызывало раздражение и любопытство.

— Видишь ли, Жуана, — виконт Веллингтон как будто извинялся, — возможно все-таки, что капитан Блейк не подойдет для задания, которое я предполагаю ему поручить, или откажется его выполнять. Или, может быть, его раны еще не вполне зажили, хотя он всю зиму и весну пролежал в госпитале в Лиссабоне. А возможно, ты передумаешь и не захочешь возвращаться к опасной жизни в Саламанке.

Она хотела было возразить, но он остановил ее жестом.

— Позволь мне высказаться. Возможно, сейчас мне удастся убедить тебя не возвращаться туда.

— Ты знаешь, что я поехала бы туда, даже если бы ты не нашел мне применения.

— Я слышал, что Уаймен серьезно ухаживает за тобой? — Он окинул ее проницательным взглядом.

Она небрежно отмахнулась.

— Он и еще полдюжины мужчин, если бы я их хоть чуточку поощрила. В военное время женщины ценятся все дороже. Слишком много изголодавшихся мужчин и так мало приличных женщин.

— Ты что-то слишком скромна, Жуана, — покачал он головой.

Итак, она отправилась в Лиссабон, чтобы познакомиться с капитаном Блейком, и ненадолго встретилась с ним на балу у графа Ангежа. Она почувствовала, что он находит ее привлекательной и ему не нравится ее привлекательность, а поэтому он решил больше не встречаться с ней. Она достаточно хорошо знала мужчин, чтобы безошибочно понять, что происходило в его мыслях во время их короткой встречи.

По-видимому, он решил вообще не появляться на улицах Лиссабона, с раздражением думала она, прогуливаясь возле реки на следующий день под белым солнцезащитным зонтиком и надеясь не слишком запачкать грязью подол своего белого платья. В одной затянутой в белую перчатку руке она держала зонтик, другая легонько опиралась на локоть полковника лорда Уаймена. Она весело смеялась чему-то забавному, что сказал лейтенант. На прогулке ее сопровождали пятеро офицеров.

Но капитана Блейка они так и не встретили. Вот досада, подумала Жуана, можно было с тем же успехом оставаться в Висо. Но завтра вечером он придет на ее прием. Она была уверена.

— Может, мне прогнать их всех, Жуана, — шепнул лорд Уаймен ей на ухо, — чтобы хоть немного побыть с тобой наедине?

Она улыбнулась.

— Я не люблю грубость, Дункан, — сказала она. — И не выношу, когда грубят из-за меня. — Она покрутила в руке зонтик. — Мне очень приятно прогуляться в хорошей компании.

Вчера вечером полковник во второй раз предложил ей выйти за него замуж. И она была склонна принять его предложение. О да, она действительно хотела принять его предложение. Она мечтала жить в Англии, где выросла ее мать и где сама она провела много счастливых лет, несмотря на довольно утомительную опеку своего отца. Было бы великолепно выйти замуж за английского лорда и провести оставшуюся жизнь там, где она чувствовала себя своей.

Жуана улыбнулась и, сама того не желая, заставила покраснеть молоденького прапорщика, который сошел с дорожки, чтобы пропустить всю ее компанию, и так уставился на нее, что не сразу вспомнил, что следует поприветствовать старших офицеров. Странно, что ей показалось, будто в Англии она чувствует себя своей. Она нигде не была своей.

Ее мать была англичанкой, которая вышла замуж за португальского дворянина, а потом овдовела и вышла замуж во второй раз. У Жуаны было двое единоутробных братьев и одна сестра в Португалии — вернее, была когда-то, поправила она себя. Теперь остался один Дуарте. Ее отец был французом и в настоящее время вновь в чести во Франции и вновь на дипломатической службе в Вене. После их возвращения из Англии его снова отправили в Португалию, где он пробыл недолго, а Жуана успела выйти замуж за маркиза дас Минаса. Брак был заключен по политическим соображениям. Ему было сорок восемь лет, а ей всего девятнадцать, и они даже не очень нравились друг другу. Маркиз решил, что ему весьма разумно связать себя брачными узами с гражданкой могущественной Франции, а отец Жуаны счел, что будет весьма разумно иметь связи с какой-то страной, кроме Франции, и что Франция проявляет великодушие к своим друзьям. Он никогда не поощрял ее связи с Англией и проживавшими там ее дедушкой и бабушкой. Жуана подозревала, что ее родители находились с ними не в лучших отношениях.

Она и ее супруг шли по жизни каждый своей дорогой, пока в 1807 году не расстались совсем, когда он бежал из Португалии вместе с королевской семьей, спасаясь от нашествия французской армии под командованием маршала Жюно. Он умер от лихорадки по дороге в Бразилию, и Жуана стала свободной. Она могла бы оказаться с ним, если бы в то время не уехала из Лиссабона, чтобы навестить своих друзей в Коимбре.

Ну так какая же страна была для нее своей? — мысленно спросила себя Жуана, болтая и флиртуя с четырьмя британскими офицерами и одним португальцем, однако отдавая предпочтение полковнику, за которого, если ей улыбнется судьба, она, возможно, когда-нибудь выйдет замуж. Франция? Но отца и самого не было во Франции, а когда он там находился, то бывал недоволен, не узнавая страну и втайне не одобряя то, что там происходит. Англия? Но ее дедушка и бабушка уже умерли, а с братом и сестрой своей матери, которые приходились ей дядюшкой и тетей, она даже никогда не встречалась. Португалия? Но ее муж умер, как и старший из ее единоутробных братьев и сестра Мария. Остался только Дуарте, но и с ним она виделась очень редко. Реже, чем хотелось бы.

А кроме того, в Португалии сейчас стало опасно жить. Сначала здесь были французы, но англичане прогнали их. Однако французы намерены вернуться, причем скоро. Несмотря на крупную победу, одержанную при Талавере прошлым летом, никто не надеялся, что англичанам удастся выиграть еще одно сражение. Пройдет немного времени, французы вторгнутся в страну и будут гнать англичан, пока не сбросят в море остатки их армий.

Так что для нее разумнее всего, хотя она и француженка, было бы принять предложение Дункана и заставить его безотлагательно отправить ее в Англию.

Хотя сейчас в Англию она уехать не могла. Она должна оставаться в Португалии, пока не будут урегулированы некоторые вопросы. Очень немногим людям было известно, что она наполовину англичанка. Предполагалось, что она португалка. Она никого не разубеждала. Даже ее имя теперь имело португальское написание: Жуана. К счастью, она была похожа на португалку, хотя ее волосы были намного светлее, а глаза другого оттенка, чем у португальских женщин.

Да, она была своей в Португалии, потому что именно в Португалии во время французского нашествия, когда она находилась у своих брата и сестры вместе с женой и сыном брата, она оказалась свидетельницей ужаса, связанного с вторжением французских солдат в их деревню и в дом ее родственников. Она оказалась на чердаке, где искала для себя более подходящую для деревни обувь, когда в их двор пришли французские солдаты. Сквозь неплотно пригнанные ставни она видела, как солдаты уничтожали прикладами и штыками все, что нельзя было съесть или унести с собой, как четверо из них по очереди изнасиловали Марию, а потом по сигналу офицера закололи ее штыками. Она видела, как в упор застрелили Мигеля, прибежавшего, чтобы защитить семью. Она, правда, не видела побоища, которое устроили в соседней комнате, где находились жена Мигеля и их сын.

Дуарте в то время в деревне не было. Шесть часов спустя, когда французы ушли, пришел Дуарте и нашел Жуану, все еще прятавшуюся на чердаке.

Да, Португалия была ее страной. Потому что она видела тех французских солдат и, в частности, офицера, который первый воспользовался Марией, а потом стоял в дверях и с усмешкой наблюдал за всем, что происходило. Его физиономия навсегда запечатлелась в памяти Жуаны. Она узнала бы его где угодно, под любой личиной.

Она не могла покинуть Португалию и Испанию до тех пор, пока снова не увидит его физиономию. Пока не убьет человека, которому принадлежала Мария. Дуарте говорил, что убьет он. Она опознает, а он убьет. Они как-никак были его родными братом и сестрой и членами семьи его брата. А Дуарте теперь возглавлял полувоенную партизанскую организацию «Орденанза», бойцы которой устраивали засады на каждом холме и на каждой безлюдной дороге, нападали на французов и истребляли их когда и сколько могли.

Дуарте убил бы того французского офицера, восстановив справедливость. Но она чувствовала, что должна совершить возмездие сама. Она лишь надеялась, что его не убьют в бою, прежде чем она его отыщет. Она даже отказывалась думать о таком невезении. Нет, когда-нибудь она его увидит.

К тому же у нее было преимущество, которого не было у Дуарте, да и почти ни у кого в Португалии: она была наполовину француженкой. Она по политическим соображениям вышла замуж за португальского вельможу, который, к сожалению, уже умер. Насколько было известно французам, она была лояльной дочерью революции, лояльной подданной императора Наполеона.

Отсюда и ее довольно частые поездки в Испанию (где в то время находились французы), чтобы навестить «тетушек». А в последнее время она ездила в Саламанку. Она была полезна виконту Веллингтону, и 45он доверял ей. Именно потому, что была наполовину француженкой, она не поддавалась на его уговоры отправиться в тыл врага и собирать для него шпионские сведения. Она хотела работать не в одиночку, как обычно, а в паре с неким загадочным капитаном Блейком, который должен был знать о ней только то, что она довольно хрупкая, кокетливая и беспомощная маркиза дас Минас, что было одним из ее прикрытий.

Да, печально думала Жуана, неясно было не только то, в какой стране она не своя, но даже то, кто она такая на самом деле. Иногда она и сама не могла бы с уверенностью ответить на эти вопросы.

— Ты сегодня необычно тиха и серьезна, Жуана, — заметил полковник, заглядывая ей в лицо.

— Я просто задумалась, — улыбнулась она. — Как жаль, что такой великолепный день подходит к концу. Отличная погода и такая приятная компания. Будьте любезны, — сказала она, обращаясь к юному лейтенанту, который был обрадован и удивлен ее вниманием, и отдала ему свой зонтик, наблюдая, как он складывает его непослушными пальцами. — Солнце уже не такое жаркое. Мне хочется ощутить его лучи на своем лице.

Вместо того чтобы почувствовать себя глупо, оказавшись у всех на глазах с таким явно женским предметом в руках, как дамский зонтик, лейтенант с чувством превосходства взглянул на своих компаньонов, не удостоившихся такого знака внимания со стороны леди.

Утром того же дня военврач сказал капитану Блейку, что если уж так не терпится, то он может через неделю возвратиться в свой полк. Было бы, конечно, лучше задержаться в госпитале до конца лета и вообще до конца года забыть о военной кампании. Как-никак он был тяжело ранен и в течение нескольких месяцев находился на краю могилы, не говоря уже о жестокой лихорадке, которую перенес, когда началось нагноение раны.

— Однако мне кажется, — добавил военврач, глядя в суровое лицо закаленного в боях воина, — что вы пропускаете мои слова мимо ушей, не так ли?

Капитан неожиданно усмехнулся.

— Именно так, сэр, простите.

— Ладно, еще одну неделю, — проговорил военврач. — Придете ко мне на прием, и я вас выпишу, если ничего больше не произойдет.

Но капитана Блейка, к его удовольствию, выписали из госпиталя еще раньше. На следующий день штабной офицер из Висо доставил ему устный приказ из ставки.

— Капитан Блейк? — сказал он. — Ну да, конечно. Мы с вами уже встречались. Надеюсь, вы уже оправились от ран?

— Достаточно, чтобы взбираться на стены и ходить по потолку ради упражнения, — ответил капитан. — На фронте еще не начались боевые действия?

Офицер оставил его вопрос без ответа.

— Вам надлежит явиться в штаб в течение недели для получения дальнейших распоряжений, — сказал он. — Конечно, при условии хорошего самочувствия.

— Хорошего самочувствия? Да я мог бы до завтрака стреляться на двух дуэлях, а потом удивляться, что утро выдалось скучноватое. Кто вызывает меня в штаб? Неужели Веллингтон? — удивленно воскликнул капитан Блейк.

— В течение недели, — повторил офицер. — Вы должны знать, капитан, что если главнокомандующий желает поговорить с кем-нибудь как можно скорее, то он обычно имеет в виду «вчера», а еще вернее — «позавчера».

— Я выеду завтра на рассвете, — улыбнулся капитан.

— Может быть, не так рано, — поморщился офицер. — Вам придется сопровождать маркизу дас Минас. Вы ее знаете? Надеюсь, что такое обстоятельство не задержит вас, поскольку его светлость желает видеть вас в Висо безотлагательно. Однако и тот и другой приказы поступили от него лично, так что понимайте как знаете.

Капитан Блейк в недоумении уставился на офицера.

— Я должен сопровождать маркизу в Висо? Туда, где опасно, а не оттуда? Но почему я? Или португальцы заставили его выступить в роли няньки для их самых именитых и самых беспомощных леди?

Офицер пожал плечами.

— Кто я такой, чтобы спрашивать о причинах? Просто позаботьтесь о том, чтобы в течение недели появиться в штабе, капитан, и чтобы леди была в целости и сохранности доставлена в Висо. Извините, мне нужно выполнить еще ряд поручений.

Офицер ушел, а капитан Блейк, нахмурясь, остался стоять один посередине комнаты. Какого черта? Зачем он потребовался в штабе? Не на фронте, где дивизион легкой артиллерии охраняет рубеж вдоль реки Коа? Может быть, для него есть какое-то особое поручение? У него сразу же поднялось настроение. Время от времени ему приходилось выполнять разведывательную работу как в Индии, так и в Португалии, которая в основном была связана с его незаурядными способностями к иностранным языкам. Он без труда постиг французский и итальянский языки, которым в детстве обучала его мать. Ему не нравилось, находясь в какой-нибудь стране, не знать ее языка. Поэтому за десять лет службы в английской армии он стал настоящим полиглотом.

Ему не раз предлагали постоянное место в разведывательной группе Уэлсли — ныне лорда Веллингтона, — члены которой проникали на территорию врага и собирали информацию о дислокации и передвижениях войск. Искушение было велико. Его привлекали связанные с такой работой находчивость, четкая реакция, смелость и опасность. Но он не мог оставить свой полк. И нигде не чувствовал себя в большей степени на своем месте, чем вместе со своими товарищами в стрелковой цепи впереди пехоты.

Однако время от времени он был не прочь выполнить особое поручение. Особенно теперь, после нескольких месяцев боли, слабости и скуки в лиссабонском госпитале, вдали от людей, которых он привык считать своей семьей. Возможно, его возвращение в строй будет еще более волнующим, чем можно было предполагать.

Но тут ему вспомнилось его другое задание, и он снова нахмурился. По просьбе виконта Веллингтона он должен был сопровождать до Висо маркизу дас Минас. И это тогда, когда он убедил себя, что устоит перед искушением побывать на ее приеме нынче вечером, надеясь поскорее уехать и никогда больше не встречаться с ней.

Жанна Моризетта. Он уже не чувствовал той обиды и боли, которые она причинила ему почти одиннадцать лет назад. Было бы глупо ненавидеть ее из-за жестоких, бессердечных слов, сказанных пятнадцатилетней девчонкой. Ненависти к ней он не испытывал. Но во время их краткой встречи на балу он снова заметил ее красоту, очарование и еще что-то такое, чему он не знал названия, но что привлекало к ней мужчин как пчел к цветку. Он почувствовал в ней соблазн, который заставлял всех окружающих ее мужчин ловить ее улыбку или ждать какого-нибудь знака внимания с ее стороны.

Он понимал, что если не будет следить за собой, то может с легкостью пополнить ряды окружающих ее поклонников. А что может быть унизительнее, чем превратиться в болонку красивой и бессердечной кокетки?

Подобного он не допустит. И больше не увидится с ней. Он так решил.

К тому же она была француженкой. Интересно, знал ли кто-нибудь об этом? Лорд Рейвенхилл смог сказать ему лишь то, что она была замужем за маркизом дас Минасом, придворным, который был в фаворе у португальской королевской семьи и бежал вместе с семейством.

Имеет ли какое-нибудь значение тот факт, что она француженка? Ее отец был как-никак роялистом, эмигрировавшим в Англию. Возможно, он так и не вернулся во Францию. К тому же, если он не ошибается, ее мать была англичанкой. Ее национальность, возможно, не имеет никакого значения. Но она сменила имя. Теперь ее зовут не Жанна, а Жуана. Возможно, чтобы скрыть истинную правду?

Тем не менее лорд Веллингтон приказал капитану Блейку сопровождать маркизу в Висо. Дорога займет несколько дней, по крайней мере, с женщиной, едущей в экипаже.

Пропади все пропадом! — подумал капитан Блейк, неожиданно рассердившись. Он добавил еще весьма живописные ругательства, которые, однако, ничего не меняли. Ему придется следующие несколько дней быть на побегушках у женщины, которую он предпочел бы никогда больше не видеть. Он будет подвержен воздействию ее красоты, ее чар и еще чего-то такого, перед чем он мог не устоять, если она захочет.

Пожалуй, ему все-таки следует появиться на ее приеме, чтобы договориться кое о каких деталях на следующий день. Интересно, сообщили ли уже ей приятные вести и как она отреагировала на то, что придется смириться с ним в качестве сопровождающего?

Возможно, она отнеслась к такому событию с полным безразличием. Возможно, будет обращаться с ним как с лакеем, который обязан прислуживать ей и относиться к ней подобострастно. Его разозлило, что к его сопровождению она, по-видимому, именно так и отнесется.

Но еще больше его разозлило, что для него самого надвигающиеся события были отнюдь не безразличны.

Ох, пропади все пропадом!

Да, теперь он наверняка явится на ее прием, с некоторым удовлетворением думала Жуана. Хотя после того, как ушел штабной офицер от лорда Веллингтона, она почувствовала раздражение. Она хотела бы сама уговорить капитана Блейка сопровождать ее в Висо. Вот бы она повеселилась, наблюдая его реакцию!

Но Артур никогда не полагался на волю случая или на женские уловки. Он просто направил приказ капитану Блейку.

Ладно, подумала Жуана, по крайней мере теперь можно с уверенностью сказать, что он придет. По правде говоря, она преследовала свою цель, знакомясь с ним и приглашая его на прием, да и сам прием был задуман ради него и возможности провести несколько дней в его компании по дороге в Висо. Не все ли равно, каким образом удалось его убедить, важно, что его поведение будет соответствовать ее планам, не так ли?

Он все-таки не один из ее поклонников. Все, что угодно, только не это. С таким мужчиной, каким она увидела его — высоким, в потрепанном мундире, несколько неуклюжим, с лицом, обезображенным боевыми шрамами, с открытым взглядом голубых глаз, в котором сквозила враждебность, с коротко остриженными белокурыми волосами, — опасно затевать свои обычные игры. С таким шутки плохи.

И все же именно его несходство с обычным типом ее поклонников, его полное несходство с ее покойным мужем служили для нее как бы вызовом. Она пожала плечами и поднялась с кресла. Нет, о таких вещах лучше не думать. И все-таки скорее бы наступил вечер, подумала Жуана, окидывая себя критическим взглядом в зеркале. Она была не в восторге от маркизы дас Минас, считая ее неинтересной и довольно скучной. Как и ее наряды — все белое, всегда только белое. Она и сама не могла бы толком объяснить, почему она после годичного траура решила одеть маркизу в монотонное белое. Возможно, по контрасту с черным? Возможно, для того, чтобы придать образу маркизы хрупкость и беспомощность?

Как бы то ни было, но в образе маркизы она всегда носила белое. Как все же хорошо, что ей приходилось бывать не только маркизой дас Минас.

Но возможно, скучное течение ее жизни зависело не только от нее. Может быть, в нем в большей степени были повинны все боготворившие ее мужчины? Разве обожание горячит кровь? Какое можно находить удовольствие в комплиментах, если они осыпают тебя постоянно ими в изобилии? Разве можно гордиться тем, что тебе всегда воздают почести?

Иногда ей хотелось большего. Она задумалась, глядя в зеркало невидящим взглядом. Чего ей не хватало? Любви? Но любовь — удел молодых, которые еще ничего не знают о жизни. Любовь — для воспоминаний и горько-сладкой ностальгии. Любовь нельзя взять с собой во взрослую жизнь, да и юные любовники частенько не доживают до зрелости. Поэтому придется обходиться ей тем, что есть, — почитанием, от которого она частенько уставала.

Она виновато взглянула на свое отражение. Наверное, тысячи женщин были бы безмерно счастливы, если бы на их долю перепала хотя бы небольшая часть того обожания, которое так утомляло маркизу. А она иногда мечтала о мужчине, который не обращался бы с ней как с хрупкой куклой, как с ангелом, сошедшим с небес.

Быть может, капитан Блейк окажется таким мужчиной, с надеждой думала она. Возможно, он не поддастся ее чарам. Возможно, он отнесется к ней с неприязнью или даже презрением. И проявит к ней полное безразличие, несмотря на тот взгляд, который она заметила в его глазах на балу у графа.

Может быть, в течение нескольких дней, а то и недель пути, пока она скрывается под маской маркизы дас Минас, у нее будет возможность испытать свои силы?

Жуана отвернулась от зеркала и, приободрившись, спустилась по лестнице к уже собравшимся гостям.

Глава 5

Он пришел поздно. Внешне веселая, как всегда в компании, она смеялась, болтала, пила и ела с гостями. Веселый шум голосов убеждал ее в том, что прием удался на славу и что о нем еще долго будут говорить. Однако внутри у нее все кипело. Как он посмел опоздать?

Может быть, он решил вообще не приходить, а появиться завтра утром, уверенный в том, что она будет стоять у ворот в окружении багажа и покорно ждать прибытия своего сопровождающего?

Да как он смеет! Она негодовала. Но внешне никто не заметил бы бушующего внутри возмущения, и она, похлопав белым веером по плечу артиллерийского капитана, взглянула на него с улыбкой, приказав воздержаться от дерзких замечаний. Капитан вспыхнул и был весьма польщен ее словами. Как легко доставить мужчине радость!

И тут она увидела его. Он стоял в дверях — высокий, несколько смущенный и с таким мрачным видом, словно присутствовал на собственных похоронах. Даже с другого конца комнаты она разглядела его видавший виды мундир, коротко подстриженные волосы, орлиный нос и шрам через всю щеку и переносицу. Удивительно, почему она так много думала о нем за последние два дня? Красивым его не назовешь. Возможно, до того как война оставила на нем свои пометы, он и был красив, но не теперь… хотя вполне возможно, что и до войны он был не слишком привлекательным мужчиной.

Маркиза отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом, и сообщила несколько удивленному и безумно обрадованному артиллерийскому капитану, что он может проводить ее к столу и наполнить ее тарелку. Она улыбнулась ему и положила на его локоть ручку в белой перчатке. Пусть капитан Блейк сам подойдет к ней, подумала она. Она за ним бегать не будет. Когда же прошел час, а он все еще стоял неподалеку от двери, лишь перекинувшись несколькими словами с собратьями-офицерами, Жуана была вынуждена найти какой-то предлог, пройти мимо него под руку с полковником лордом Уайменом и показать поднятием бровей, что заметила его.

— А-а, капитан Блейк, — сказала она, заставив полковника остановиться. — Вы пришли. Я очень рада.

Он коротко поклонился, и она подумала, знает ли он хоть что-нибудь о любезном обхождении? "Наверное, не знает. Он поднялся до офицерского чина из рядовых. Возможно, в Англии он был сыном лавочника, или бродягой, или даже преступником, или вырос в трущобах большого города, завербовавшись в солдаты только лишь для того, чтобы выжить. Хотя жизнь рядового едва ли гарантировала безопасность существования. Но в любом случае он не был джентльменом.

Она мысленно усмехнулась, видя его смущение, и у нее возникло желание смутить его еще больше. Ей вдруг захотелось, чтобы были танцы. И она могла бы вытащить его на танцевальную площадку, чтобы он обнаружил перед всеми свою неуклюжесть и неумение танцевать. И в то же время она сама не могла понять, откуда у нее такие коварные мысли. Что такого сделал он, чтобы она вдруг ощутила потребность так унизить его?

Возможно, потому, что взгляд его голубых глаз, когда он смотрел на нее, был не то чтобы враждебный, но и не дружелюбный. Или, может быть, оттого, что он все-таки затронул ее чувства, чего не мог сделать раньше ни один мужчина, тем более ее покойный супруг.

Ей было стыдно, что она находит сексуально привлекательным мужчину, выдвинувшегося из рядовых, который практически был полным ничтожеством.

— Дункан, — обратилась она к полковнику, — я должна ненадолго тебя покинуть. Мне нужно обсудить кое-что с капитаном Блейком.

— Деловой вопрос, Жуана? — переспросил полковник, удивленно взглянув на капитана.

— Капитану Блейку поручено сопровождать меня в Висо, — сказала она. — Мы выезжаем завтра. Разве я тебе не говорила?

— Завтра? — воскликнул он. — Но ты не пробыла здесь и недели, Жуана.

— Тетушка снова заболела, — со вздохом сообщила она, — и просит опять приехать. Что делать, ведь она моя тетушка и всегда была очень добра ко мне.

По выражению лица полковника было видно, что он с радостью утопил бы ее тетушку в Атлантическом океане.

— Но почему капитан Блейк? — спросил он. — Ведь ты знаешь, Жуана, что стоило тебе попросить, и я сам сопроводил бы тебя куда угодно.

— Я знаю. — Она чувствовала себя виноватой, потому что была рада, что сопровождать ее в Висо будет капитан, а не Дункан. Дункан как-никак был ее входным билетом на небеса обетованные, ее пропуском в Англию. И он ей нравился. — У тебя здесь много обязанностей, а капитан Блейк все равно направляется в Висо. К тому же его призывает к себе Артур.

— Веллингтон? — удивился полковник.

— А его приказа разве можно ослушаться? — сказала она, пожав плечами. — Я вернусь, как только смогу, в Лиссабон. И позаботься о том, чтобы меня здесь ждало шампанское.

Полковник поклонился, бросив недобрый взгляд на капитана Блейка, молча наблюдавшего за ними.

— Капитан? Пройдемте туда, где не так шумно, — предложила она и направилась в свой кабинет. Он, конечно, последует за ней и, возможно, почувствует себя увереннее, если с ним обращаться как со слугой. Но она не могла удержаться, чтобы не смутить его. Она посмотрела на него, слегка приподняв брови, и, видя его смущение, протянула ему руку. — Вашу руку, капитан?

Он приподнял локоть, чтобы она могла на него опереться. Ее удивила каменная твердость его мускулов, которую она ощутила сквозь ткань мундира. Можно было ожидать, что после тяжелого ранения и долгого периода выздоровления он будет значительно слабее. Но нет.

Она привела его в кабинет и закрыла за собой дверь, но не стала звонить компаньонке. Матильда, конечно, рассердится, но ненадолго. Стеклянные двери кабинета выходили на небольшой внутренний дворик, залитый лунным светом. Но сейчас двери были закрыты, потому что до конца июня погода стояла довольно прохладная. ее — Я пришел, чтобы спросить, когда вы будете готовы утром, мэм, — сказал он. И ни слова о том, что он, мол, к ее услугам и тому подобное. Никаких любезных расшаркиваний или восхищенных улыбок. Только запрятанный где-то глубоко внутри тот самый взгляд, который она заметила позавчера на балу.

Когда она взглянула ему в лицо, ей снова показалось, что они уже где-то встречались с ним раньше. Нет, не то, подумала она. Просто он напомнил ей… Нет, ее, наверное, сбили с толку его белокурые волосы, голубые глаза и что-то еще, чему трудно найти определение, потому что на самом деле он был ни чуточки на того не похож. Возможно, между ними теперь и могло бы быть какое-то сходство, если бы тот был жив, если бы не умер, не дожив до своего восемнадцатилетия.

— Только для того, чтобы узнать? — спросила она. — А не потому, что я пригласила вас, не потому, что ко мне на прием все стремятся прийти? Немало британских и португальских офицеров расстроены тем, что не получили приглашений.

Он молча взглянул на нее, никак не отреагировав на сказанное.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить, капитан? — спросила она, подходя к столику с напитками.

— Ничего не нужно, — отказался он и, чуть помедлив, добавил: — Благодарю вас.

— Может быть, лимонад? — насмешливо спросила она.

— Нет, благодарю вас, мэм.

Она отошла от столика, не налив ничего и себе.

— В любое удобное для вас время, капитан. Может быть, на рассвете?

— Для вас не будет слишком рано? — спросил он. Она усмехнулась.

— Скорее довольно поздно, потому что я намерена уехать сразу после вечеринки. Если бы я вздумала немного отдохнуть, то и впрямь могло бы оказаться слишком поздно. Выезд на рассвете меня устраивает, капитан.

Он поклонился и как будто был намерен уйти, но не знал, как это сделать, чтобы не показаться неучтивым. Однако она не собиралась отпускать его так быстро.

— Вы знаете много иностранных языков, капитан? — спросила она.

Он удивился.

— Находясь в чужой стране, я люблю общаться с людьми на их родном языке. Откуда вы знаете?

— Я взяла за правило, капитан, — сказала она, — иметь кое-какие сведения о своих слугах… и о своих сопровождающих. Ваше знание языка хинди позволило вам выполнить кое-какую разведывательную работу для британского правительства в Индии, а два года назад вы выполняли такую же работу здесь, когда лорд Веллингтон впервые был в Португалии. Должно быть, у вас была волнующая жизнь.

Он несколько смутился.

— Мое место в 95-м стрелковом полку, мэм. Командовать в бою своими стрелками — вот что для меня называется волнующей жизнью.

— О да, — сказала она, — похоже, в душе вы остались простым солдатом. И до получения офицерского звания вы были одним из стрелков, капитан? — Она взглянула на изогнутую кавалерийскую саблю, висевшую у него на боку, и почему-то совсем не удивилась тому, что в отличие от мундира сабля блестела и казалась очень ухоженной.

— Я до сих пор стрелок и иду в бой вооруженным как винтовкой, так и офицерской саблей.

— Значит, вы полагаете, что сможете защитить меня во время долгого путешествия отсюда в Висо? — спросила она.

— Какая же там может быть опасность, мэм? — Ей показалось, что в его тоне прозвучала презрительная нотка. — Французы все еще находятся за границей, в Испании. Так что между вами и опасностью будут находиться лучшие в Европе вооруженные силы Англии и Португалии.

— Не говоря уже о партизанских силах, — добавила она.

— Вы имеете в виду португальскую милицию? Да, они хорошо делают свое дело, не позволяя французам продвинуться вперед, как и испанские партизаны. Вы будете в полной безопасности. А я сумею защитить вас от всяких случайностей, которые могут возникнуть в дороге.

— Благодарю вас, капитан, — кивнула она. Капитан был явно не в восторге от данного ему поручения, за которое не меньше дюжины офицеров из ее окружения пожертвовали бы жизнью. Разве можно не чувствовать себя в безопасности под присмотром человека, который почти в одиночку сумел сдержать натиск французов во время отступления в Ла-Корунью отрядов сэра Джона Мура около года назад и который повторил почти то же самое в прошлом году во время отступления из Талаверы?

Он смущенно потоптался на месте и настороженно взглянул на нее.

— Я делаю то, что должен, чтобы спасти жизни своих товарищей, мэм, и уничтожить врага. Я делаю свою работу.

— И, судя по всему, вы ее превосходно выполняете, — добавила она. — Вам нравится убивать, капитан Блейк?

— Никому не может нравиться убивать, мэм, — ответил он. — Но, будучи солдатом, приходится убивать. Убийство врага во время боя доставляет удовлетворение. Но никак не удовольствие.

— Вот как? Интересно. Значит, если во время нашей поездки в Висо мне будет угрожать опасность, капитан, вы убьете, чтобы защитить меня, если вдруг возникнет необходимость, но вам не доставит удовольствия оказать мне такую услугу?

Он ответил не сразу. Да и как на такой вопрос ответить правдиво и остаться любезным?

— Я буду обязан защитить вас, мэм. Свой долг я не нарушу. Вам не о чем беспокоиться.

— Долг, — со вздохом произнесла она. — Разве вам не доставит удовольствия возможность защитить меня?

На мгновение в его глазах снова появился тот самый взгляд, от которого у нее учащалось дыхание и появлялось желание сломать его, превратив в еще одного послушного поклонника, которым можно как угодно манипулировать. Но он мелькнул и исчез, успев подсказать ей, что сломать его не удастся.

— Я люблю свою работу, мэм. Выполнять свой долг — для меня удовольствие.

Она чуть не рассмеялась. Пусть даже капитан Роберт Блейк не был джентльменом, зато он мог бы стать великолепным политиком или дипломатом. Он мастерски ответил на ее вопрос!

— Я заболталась с вами, капитан, и пренебрегла своими гостями, — сказала она, пытаясь хоть чем-то отомстить человеку, который обыграл ее в словесном флирте, хотя, конечно, он с ней совсем не флиртовал.

— В таком случае я ухожу, мэм, и вернусь за вами на рассвете.

— Разве вы не задержитесь здесь еще? — спросила она. И, пройдя мимо него, остановилась у двери, давая понять, что ждет, чтобы он открыл для нее дверь. — Предпочитаете рано ложиться спать, капитан?

Заметив, что она ждет, он подошел и, протянув руку, открыл для нее дверь. Она умышленно задержалась и оказалась у него на пути, так что его рука прикоснулась к ее груди. Когда он не ответил на ее вопрос, она немедленно записала себе очко в актив.

— Ну конечно, — продолжала она, — ведь если вам придется защищать меня от опасностей в дороге, вам нужно быть в форме. Вы свободны, капитан.

Прежде чем вернуться в зал, где ее ждали шум и смех, говорившие о том, что веселье, с тех пор как они ушли, достигло своего апогея, она посмотрела, как он, коротко кивнув, вышел на главный двор, даже не дождавшись, пока лакей откроет ему дверь. Ей он всего лишь пожелал доброй ночи, ни разу не оглянувшись.

Жуана посмеялась над собой за разочарование, которое только что испытала. Но ведь они увидятся на рассвете, напомнила она себе. И она будет с ним в полной безопасности в последующие дни, как если бы ее экипаж сопровождал целый эскадрон тяжелой кавалерии. Как будто ей была нужна защита — его или кого-нибудь другого. Дорогой Артур иногда бывает просто смешон. Но она тут же напомнила себе, что ее путешествие в компании Блейка задумано не только с целью ее защиты.

Маркиза дас Минас, настроившись на общение с гостями, вошла в зал.

Он прибыл ко дворцу маркизы, когда небо на востоке едва начало розоветь. Если бы не портил настроение один незначительный факт, он мог бы сейчас ликовать. Его выписали из госпиталя, освободили от опеки военврача, и после нескольких месяцев периода выздоровления и нескольких недель самостоятельных упражнений он чувствовал себя вполне здоровым. Он покидал Лиссабон и направлялся в дикие горы на севере, где сосредоточился основной костяк британской и португальской армий. Совсем скоро, как только начнется летнее наступление французской армии, он либо окажется на передовой вместе со своим батальоном, либо будет послан Веллингтоном с каким-нибудь ответственным поручением и вновь познает ощущение опасности, когда выжить можно лишь благодаря своей силе и сообразительности.

Да, он мог бы ликовать. Если бы не один незначительный факт — маленькая леди, в обществе которой ему предстояло провести следующую неделю. Ему, несомненно, потребуется как минимум неделя, чтобы добраться до Висо, хотя, будь он один, он добрался бы туда гораздо быстрее. К тому же, как сказал ему вчера штабной офицер, Веллингтон хотел поговорить с ним как можно скорее. Но Веллингтон распорядился также, чтобы он сопровождал маркизу дас Минас. Разумеется, лорд Веллингтон всегда старается щадить чувства португальской принимающей стороны, хотя для того, чтобы спасти шкуры своих гостеприимных хозяев, он рискует своей жизнью и жизнью тысяч англичан.

В доме было тихо. Она, наверное, еще нежится в постели, подумал капитан Блейк, надеясь, что так оно и есть, поскольку ему нужна была причина для плохого настроения. Он рассчитал, что прием все-таки продолжался всю ночь напролет. Ему, несомненно, придется подождать, пока леди встанет с постели, оденется, приведет себя в порядок и позавтракает. А там будет самое время пообедать, прежде чем пуститься в дорогу. Хорошо, если удастся выехать за пределы Лиссабона до наступления сумерек. И хорошо, если удастся взвинтить себя до состояния активного возмущения судьбой, которая превратила его в няньку. Он не слишком вежливо постучал в дверь. Наверное, придется сначала разбудить слуг, чтобы они, в свою очередь, разбудили хозяйку.

Но двери открылись почти сразу же, и его удивленному взору представилась картина оживленной деятельности во внутреннем дворике. Белый экипаж, больше похожий на карету для коронации, чем на транспортное средство для передвижения по гористым дорогам Португалии, стоял с распахнутыми дверцами, сквозь которые была видна роскошная золотистая обивка сидений. Четверка коней, послушно стоявших в упряжке, всхрапывала и в нетерпении била копытами землю. Кони были чисто белой масти с золотистыми плюмажами и золотыми ленточками, вплетенными в гривы.

Капитан Блейк выругался себе под нос, въезжая на своем коне во двор. Силы небесные, подумал он, прямо какой-то цирк! Он кивнул слугам и толстухе, одетой во все черное, которая распоряжалась погрузкой небольшого чемодана поверх нескольких дорожных сундуков, привязанных на запятках кареты.

— Доброе утро, — поздоровался он по-португальски.

И тут он увидел, что недооценил не только слуг, но и маркизу. Как только он выехал из-за экипажа, заслонявшего ему обзор, он увидел, что она стоит в дверях и выглядит такой свеженькой, как будто сейчас позднее утро и она крепко спала всю ночь. Она взглянула на него и улыбнулась.

Он почувствовал, как где-то внизу живота возникла уже знакомая щемящая боль. И появилась уже знакомая враждебность. Как всегда, она была вся в белом — от кокетливо сдвинутой набок шляпки, украшенной большим изящным пером, кончик которого огибал ухо, касаясь подбородка, до мягких белых сапожек, выглядывавших из-под юбки дорожного костюма. Единственное, что в ее туалете не было белым, — золотая вышивка на жакете и золотая бахрома на эполетах.

Она выглядела нежной, как лебединое перышко, и прекрасной, как… Ну что ж, когда-то в незапамятные времена у него был поэтический склад ума, но все уже давно прошло. Нарочно не придумаешь более нелепой одежды для дальней и нелегкой дороги. Боже милосердный, так они и за месяц не доедут до места назначения.

Она была воплощением всего самого изысканного, дорогого — и банального. А он когда-то обнимал ее, целовал и верил ее заверениям в любви. Бедный глупенький мальчишка — он с некоторой жалостью вспомнил, каким был в те времена, глядя на себя с высоты прошедших лет. Трудно поверить, что тем мальчиком был он и что та жизнь была его жизнью.

Он легко соскочил с коня, ощущая боль в паху от чувственного влечения к той Жанне Моризетте, какой она стала теперь, почти через одиннадцать лет. Испытывая презрение к себе, он стиснул зубы.

— Доброе утро, капитан. — Даже ее голос вводил в соблазн — низкий, но звонкий. Насколько он помнил, у Жанны был не такой голос. — Я подумала, уж не проспите ли вы.

Вечно она поддразнивает. Вот и вчера она поддразнила его, и он чувствовал себя неловким, неотесанным мальчишкой, который боится сделать что-нибудь не так, как нужно. Словно пресловутый слон в посудной лавке.

— Доброе утро, мэм, — сказал он еще суше, чем ее слугам. — Готовы к отъезду?

— Как видите. — Она опустила по швам затянутые в перчатки ручки. — У меня есть экипаж, кони и мой багаж. И есть вы, чтобы защитить меня в дороге от опасностей. — Она улыбнулась, искоса взглянув на него. — И еще есть Матильда, чтобы охранять меня от вас. — Она указала на толстуху в черном.

— Что касается меня, то вы в полной безопасности, мэм, — заверил он.

Она протянула ему изящную ручку, и он не сразу сообразил, что должен с ней сделать. Он чуть было не выставил себя полным идиотом и не поцеловал протянутую руку, но вовремя понял, что леди всего-навсего хотела, чтобы он помог ей сесть в экипаж.

Он подал ей руку, и ее маленькая горячая ручка утонула в его широкой ладони. Она обожгла его сквозь белую перчатку.

— Насколько я понимаю, капитан, — сказала она, — сопровождение меня до Висо составляет всего лишь незначительную часть вашего задания?

— Что вы имеете в виду, мэм?

— Сомневаюсь, что Артур отправил вас сопровождать меня исключительно ради моей безопасности. Вы слишком ценный для армии кадр, чтобы использовать вас для выполнения такого пустякового задания.

Тысяча чертей, подумал он. И почему Веллингтон не поручил эту задачу человеку, знакомому со всеми премудростями галантного обхождения? Он был уверен, что она намекает ему, чтобы он расшаркивался, жеманно улыбался и расточал комплименты. Она буквально напрашивалась на то, чтобы ей льстили, чтобы обожали ее и боготворили.

— Я возвращаюсь в свой полк, мэм, — объявил он. — И буду рад, если смогу услужить вам.

— Рады? — Поставив ножку на ступеньку экипажа, она чуть помедлила. — Но ваш полк находится не в Висо, капитан. Разве большинство стрелков не охраняют границу?

— Надеюсь, что охраняют, мэм.

— Значит, вполне возможно, что вы едете в Висо, потому что там находится Артур, — сказала она. — Я имею в виду виконта Веллингтона. Может быть, у него есть для вас какое-нибудь особое поручение?

Он вдруг напомнил себе, что она француженка, и постарался по возможности дипломатичнее и любезнее уйти от прямого ответа. Не хватает еще, чтобы столь красивая и коварная особа, тем более наполовину француженка, допрашивала его!

— Вполне возможно, мэм. Но может быть, мое особое поручение будет выполнено, как только я доставлю вас в целости и сохранности к вашим друзьям в Висо.

— Понимаю, капитан, — улыбнулась она. — Как мило, не правда ли? До какого пункта мы предположительно доедем сегодня?

— Думаю, что до Монтачике.

— Всего-то? — Она удивленно подняла брови. — Туда мы почти каждый день ходим ради пешей прогулки. Я надеялась, что вы постараетесь добраться до Торриш-Ведраша. У меня там друзья.

Он несколько воспрянул духом, подсадил ее в экипаж и посмотрел, как она устроилась рядом с толстой компаньонкой. Голубка рядом с ястребом. Ангел рядом с дьяволом. Но ведь если ее слова не пустая бравада, она, возможно, действительно намерена преодолевать расстояния и не станет то и дело требовать остановить экипаж.

— Отлично, мэм, — кивнул он. — Значит, сегодня доедем до Торриш-Ведраша. Но если устанете раньше, только скажите, и я все спланирую по-другому.

Она весело рассмеялась.

Закрыв дверцу экипажа, он на минуту остановился, чтобы перекинуться парой слов с кучером, и снова вскочил на коня. Хорошо, подумал он, что в Торриш-Ведраше у нее есть друзья, у которых она может остановиться. Значит, ему не придется хотя бы на первую ночь искать для нее комнату в гостинице.

Однако хмурое настроение вновь вернулось к нему, как только он пристроился за белой каретой, медленно выезжающей из-под арки ворот на улицы Лиссабона.

Глава 6

-Ну, начало положено, — сказала Жуана, выглядывая из оконца экипажа. — Королевские проводы, не правда ли, Матильда? Как ты думаешь, капитана Блейка они раздражают? Мне показалось, что он был не слишком доволен, увидев мою белую карету и коней. И теперь ожидает от них одних неприятностей и задержек только лишь потому, что они белые. Как по-твоему, он меня не одобряет?

Ее компаньонка не успела ответить, так как маркиза опустила стекло на оконце, улыбнулась и протянула кому-то руку.

— Дункан, — промолвила она, — ты приехал проводить меня. И Джек. — Она отобрала руку у лорда Уаймена и подала ее майору Хэнбриджу. — Как мило с вашей стороны.

Она с удовольствием увидела, как нахмурился капитан Блейк, вынужденный остановить коней, еще не успев выехать из Лиссабона.

— У меня мало времени, и я смогу проехать с тобой лишь небольшое расстояние, Жуана, — сказал полковник. — А вот Хэнбридж, счастливчик, наверное, сможет сопровождать тебя до самого Торриш-Ведраша.

— Правда? — воскликнула она. — А что там у тебя в Торриш-Ведраше, Джек?

Он пожал плечами.

— Небольшое дельце, Жуана. Пустяк. Но он дает мне возможность ехать рядом с твоим экипажем.

— А-а, какие-то военные дела. Понимаю. Дункан, посигналь кучеру, чтобы трогал. Капитан Блейк, кажется, начинает сердиться.

Она улыбнулась своему официальному сопровождающему. Он не улыбнулся в ответ.

— Ну, — сказала она, обращаясь к Матильде, — по крайней мере, некоторое время нам будет не так скучно в дороге.

Обычно путешествие по извилистой дороге, которая шла то в гору, то под гору, действительно было утомительным. Но маркиза не собиралась допустить, чтобы оно оказалось таким же скучным, как поездка из Висо не более недели назад. Она уже кое-что спланировала. И теперь ее план наверняка успешно осуществится.

И вот когда они остановились перекусить, Жуана вздохнула и задумчиво произнесла:

— Везет мужчинам! Они не обязаны путешествовать в душных экипажах. С каким бы удовольствием я ехала верхом, подставляя лицо свежему ветру, ощущая запахи апельсиновых рощ и виноградников. Как было бы приятно проехать верхом через перевал Монтачике! — Она облокотилась на стол, подперла подбородок рукой и стала глядеть в пространство.

— Если бы я догадался захватить с собой дамское седло, Жуана, — любезно заметил Джек Хэнбридж, — ты бы могла сесть на моего коня, а я поехал бы в карете. Она одарила его улыбкой.

— Я посажу тебя впереди себя, Жуана, — сказал лорд Уаймен, — и ты сможешь проехать верхом через перевал

— Очень любезно с твоей стороны, Дункан. — Она на мгновение прикоснулась кончиками пальцев к его руке. — Но у тебя нет времени, чтобы ехать с нами через перевал Тебе надо возвращаться в Лиссабон.

— К сожалению, — сказал он и, как она и предполагала, повернулся к самому молчаливому из спутников. — Вы должны посадить ее в седло, Блейк.

Блейк был явно озадачен. Нелегко будет его покорить, подумала она и почувствовала, что должна попытаться — вот мощный стимулятор ее хорошего настроения. Ее задумчивость как рукой сняло, глаза заискрились весельем.

— Вам будет удобнее оставаться в своем экипаже, мэм, — сказал он.

— Но мне там скучно! — возразила она.

— Значит, решено, — подвел итог лорд Уаймен. — Мне пора возвращаться, Жуана, хотя очень не хочется покидать тебя.

Итак, всего десять минут спустя Жуана, как всегда, добилась своего, хотя, судя по всему, никого своим поступком она не обрадовала. Дункан расстроен был вынужденным расставанием с ней, Матильда молча сидела в карете с явно неодобрительным видом, Джек мысленно ругал себя на чем свет стоит, что не догадался сам предложить ей сесть на своего коня, а капитан Блейк был просто недоволен.

— Вам, наверное, хотелось бы послать меня ко всем чертям, — сказала она ему, — чтобы можно было ехать без всяких проволочек и как можно скорее воссоединиться со своим драгоценным полком, капитан? Хотя мне кажется, вам сейчас предстоит нечто другое.

Ни один опытный разведчик не попался бы в расставленную ею ловушку. Она с одобрением заметила, что он тоже не попался в нее.

Ей нравилось ехать впереди него на его коне, ощущая мощные мускулистые бедра, охватывающие ее с боков, и его руки, держащие уздечку, которые словно взяли ее в кольцо. Но ее внимание было направлено не только на человека, с которым она ехала. Она успевала смотреть по сторонам и поддерживать оживленный разговор с Джеком Хэнбриджем, поскольку капитан Блейк к болтовне был не расположен.

Когда они поднялись на перевал, она, взглянув вниз, воскликнула:

— Смотрите, апельсиновые рощи стоят совсем черные!

— Наверное, здесь был пожар, — предположил майор Хэнбридж. — Но сады сожжены сразу в нескольких местах!

— Вижу, — кивнул он. — Похоже, что их подожгли.

— Странно, — сказала она, оглядываясь вокруг.

По одну сторону дороги через перевал стеной стояли отвесные скалы. Большинство их имело острые вершины, но некоторые, особенно те, которые спускались непосредственно к дороге, были как будто специально выровнены рукой человека.

— Наверное, можно стоять на плоской вершине и бросать камни в несчастных путников, проезжающих по дороге, — рассмеялась она, — причем совершенно безнаказанно. Ведь скалы здесь отвесные и абсолютно неприступные.

— Так оно и есть, — подтвердил майор Хэнбридж. — Каприз природы, Жуана. Но тебе нечего бояться. Я никогда не слышал, чтобы здесь орудовали бандиты. Однако нам надо прибавить шагу, Боб. Бури на перевалах имеют обыкновение налетать неожиданно.

Жуана рассмеялась.

— На небе ни облачка, Джек.

Но капитан Блейк послушно пришпорил коня. Он тоже внимательно осмотрелся вокруг и, как она успела заметить, пристально посмотрел на Джека Хэнбриджа.

— Мы остановимся в ближайшем удобном месте, сэр, чтобы маркиза могла пересесть в экипаж, — сказал он.

Жуана промолчала. Она и сама научилась быть наблюдательной. И всякие странности замечала с первого взгляда. И что еще важнее, без труда чувствовала общую атмосферу. Джек хотел, чтобы они как можно скорее миновали перевал, капитан Блейк, как и она, моментально понял его и сразу же подчинился старшему офицеру. Она еще раз взглянула на черные от огня апельсиновые рощи, оглянулась через плечо на гладкую поверхность скал и внутренне содрогнулась. От страха ли? Или от нервного возбуждения? Она и сама не могла бы ответить, отчего именно.

Остальную часть пути до Торриш-Ведраша Жуана проделала в экипаже. Майор Хэнбридж распрощался с ней, а капитан Блейк, благополучно сопроводив ее до дома ее друзей, отправился в гостиницу.

Она провела у друзей приятный вечер, хотя говорили они в основном о бедах и несчастьях. Как и в других городках по всей округе, крестьяне не укрепили старинный мавританский замок и монастырь Святого Винсента, стоящие на двух одинаковых холмах, которые дали городу свое название. Но разве смогут старый замок и монастырь, пусть даже укрепленные, сдержать натиск армии, если его не смогли сдержать объединенные силы Англии и Португалии? Все закончится еще до конца лета. Французы снова захватят Лиссабон, а англичан сбросят в море. И помоги, Господь, португальцам, которые окажутся на пути французских армий, направляющихся из Саламанки в Лиссабон.

Все было очень печально. Жуана сказала друзьям, что привыкла верить виконту Веллингтону. Но что может сделать один человек? Она вспомнила о поджоге, о почерневших апельсиновых рощах и о странно сглаженных скалах вдоль перевала Монтачике. И еще ей вспомнилось, что майор Хэнбридж опасался бури при безоблачном небе и о том странном факте, что у него, офицера спаренных войск, какие-то дела в Торриш-Ведраше. Запомнился ей и проницательный взгляд, который бросил на него капитан Блейк.

Возможно, тут что-то не так, что-то кроется за такими явно странными деталями, подумала она, но не стала никого расспрашивать. Подобно капитану Блейку, она тоже умела не вмешиваться в разговор, если было разумнее промолчать.

На следующий день они добрались до Обидоса. Они могли бы проехать дальше, но у маркизы там была вилла. Да и маркиза, подумал капитан Блейк, должно быть, устала после двух дней пути, хотя, следует отдать ей должное, она не жаловалась и выглядела свеженькой — и, разумеется, красивой, — когда он помогал ей выйти из экипажа, и безупречно чистенькой, несмотря на довольно пыльную дорогу на перевале. И всегда улыбалась ему.

Средневековый городок Обидос был окружен виноградниками и обнесен крепостной стеной, за которой виднелись белые домики с разноцветными крышами и прямоугольный замок. Капитан Блейк здесь был впервые. Страшно подумать о том, какую судьбу уготовили Обидосу французы, если вдруг им удастся вторгнуться так глубоко на территорию Португалии. Однако никаких признаков беспокойства среди жителей городка не наблюдалось, хотя его высказывал майор Хэнбридж, когда они проезжали через перевал. Сонный городок купался в лучах послеполуденного солнца, как будто его обитатели никогда не слышали о войне и как будто замок был возведен здесь только для того, чтобы придать пейзажу живописный вид.

Улицы городка были узкие, крутые и извилистые. Экипаж маркизы медленно продвигался по ним, потом, круто повернув, въехал под арку ворот веселенькой белой виллы, фасад которой выходил на улицу. Капитан Блейк последовал за экипажем и, проезжая под аркой, низко наклонил голову, хотя арка оказалась не такой низкой, как выглядела издали. Он спешился и помог маркизе выйти из экипажа.

— Добро пожаловать в Обидос, — пригласила свеженькая и жизнерадостная, как всегда, маркиза. — Сегодня вы должны заночевать здесь.

— Благодарю вас, мэм. — Он отступил на шаг, пропуская кучера, который помогал выйти из экипажа ее компаньонке. — Мне здесь будет неудобно. Я лучше найду гостиницу.

— И проведете полночи, отгоняя мух и других паразитов? — содрогнулась она. — Но поступайте как хотите. Приходите по крайней мере поужинать. Вы просто обязаны прийти, потому что мне придется ужинать в обществе одной Матильды, а с ней мы давным-давно сказали друг другу все, что хотели. Приходите развлечь нас беседой, капитан. — В ее глазах плясали насмешливые искорки, к которым он уже стал привыкать.

Опять она поставила его в дурацкое положение. Почти у каждого из его знакомых, несомненно, имелся на такой случай целый арсенал отговорок. У него не было желания ужинать с маркизой и ее молчаливой, неодобрительно поглядывающей на окружающих компаньонкой. И, конечно, было не о чем говорить с ними. Маркиза тоже отлично все понимала. Но именно поэтому и пригласила его. Казалось, ей доставляет удовольствие возможность выставить его неуклюжим тупицей, зная, что он не сможет придумать ни одной более или менее подходящей отговорки.

— Благодарю вас, мэм, — сказал он и собрался было вскочить на коня, но, очевидно, о чем-то вспомнил и снова повернулся к ней. — Позвольте сопроводить вас в дом.

Она улыбнулась. Ей нравилось наблюдать, как он теряется, не зная, что положено делать в таких случаях.

— Я уверена, что отсюда до дома могу дойти и одна и никакие бандиты на меня не нападут. До скорого свидания, капитан. Приходите пораньше. Скажем, через час. Но не позднее. Не люблю, когда меня заставляют ждать.

Он коротко поклонился и повернулся к коню, остро чувствуя на себе ее взгляд, не отпускавший его все время, пока он садился на коня, пересекал двор и выезжал за ворота на кривую узкую улочку.

Глядя ему вслед, Жуана усмехнулась. Любой другой мужчина на его месте воспользовался бы каждым удобным случаем, которые ему представлялись за два дня пути. Он пересел бы в Экипаж, привязав коня позади, или по крайней мере ехал бы рядом, уговаривая ее оставить открытым оконце. Он сажал бы ее перед собой на коня по собственной инициативе, а не только тогда, когда его буквально вынудили. Он попытался бы всеми правдами и неправдами добиться приглашения от ее друзей в Торриш-Ведраше. Он бы ухватился за возможность заночевать на вилле. И не смотрел бы так, словно его засасывает зыбучий песок, когда она пригласила его поужинать.

Однако, к сожалению, капитан Блейк был не любой другой. Свет не видывал более молчаливого и сурового — и более привлекательного — мужчины. Зачем было предпринимать изматывающую поездку из Висо и возвращение в его сопровождении, если она до сих пор ничего не добилась? Нет, надо что-то срочно делать хотя бы для того, чтобы оправдать утомительное путешествие. Она уверенным шагом направилась к дому.

— Матильда, — обратилась она к своей компаньонке, которая возилась в холле с их чемоданами, — слуги без тебя все сделают. Я не забыла, что в Обидосе у тебя есть сестра, с которой ты очень редко видишься. Можешь пойти к ней сейчас же, безотлагательно, и не появляться здесь до рассвета, когда, я уверена, капитан Блейк появится здесь, готовый к отъезду.

Матильда принялась возражать, что, мол, ее светлости нужно приготовить горячую ванну и что-нибудь перекусить с дороги. И что, мол, не подобает ей одной оставаться в доме, где, кроме слуг, никого нет.

— Достаточно, — сказала Жуана. — Я приму ванну и перекушу независимо от того, здесь ты или тебя нет. А потом, поскольку я устала, я намерена лечь и почитать книгу. Так что иди. Сию же минуту.

Она улыбнулась Матильде и почти не почувствовала угрызений совести, когда Матильда удалилась, рассыпавшись в благодарностях. Она давно не была девочкой, за которой нужен присмотр, и могла за себя постоять.

И тем не менее, подумала она, поднимаясь вверх по лестнице, где ее ждала вожделенная ванна, ей никогда еще не приходилось одной принимать мужчину. Конечно, кроме покойного мужа, но его можно было не принимать в расчет. Она всегда считала, что безопаснее, когда присутствуют несколько человек. Но беда в том, что капитан Блейк, если бы здесь находился кто-нибудь, кроме них двоих, постарался бы быть незаметным и буквально слился с мебелью. А если бы они остались одни, она бы такого не допустила. Улыбнувшись, она почувствовала, что немного нервничает, отнюдь не будучи уверенной в предсказуемости поведения капитана в данной ситуации. Но ей, возможно, и не хотелось от него предсказуемых поступков.

Когда прошло чуть более часа, он вернулся на виллу. Там не было заметно ни приготовлений к ужину, ни ее компаньонки. Только маркиза, одетая, как всегда, в белое платье и вышитую серебряной нитью мантию, стояла, держа в руке шляпку, в нижнем холле виллы и рассматривала картины. Она улыбнулась ему.

— А-а, капитан. Вы опоздали. Умышленно? Для ужина слишком рано, а погода такая хорошая, что следует воспользоваться случаем и осмотреть маленький городок Обидос. Если вы не возражаете, то пригласите меня на прогулку.

— Где ваша компаньонка? — спросил он.

— Наверное, без остановки болтает со своей сестрой, держа на каждом колене по племяннику, — ответила она. — Не знаю. Я ей не надзирательница. И не смотрите на меня так сердито, капитан, как будто я озорная школьница, удравшая от сопровождающей меня матроны. Ведь я буду с вами в безопасности, не так ли? Артур говорил, что вы очень надежный человек.

— Со мной вы в полной безопасности, — заверил он.

— Полно, не беспокойтесь за меня, — рассмеялась она. — Я поведу вас на городскую стену. Там есть тропа, по которой делали обход дозорные. Она опоясывает весь город. К ней ведет крутая каменная лестница. Надеюсь, вы достаточно окрепли после ранения и одолеете подъем.

Она решила очаровать его, и он понял ее уловку. Она улыбалась, болтала, опиралась при ходьбе на его руку. По каким-то своим соображениям она решила добавить его к коллекции своих завоеваний. Возможно, ей было необходимо превращать каждого мужчину в своего раба. Он огляделся вокруг и попытался игнорировать миниатюрную особу с нежным запахом, которую он вынужден сопровождать. Он пожалел, что не взял с собой Беатрис.

С тропы дозорных открывался великолепный вид на город и его окрестности.

Она отпустила его локоть и, подойдя к парапету и широко распахнув руки в стороны, глянула вниз. Она была похожа на ту девочку, подумал он, которая когда-то так же раскинула руки на вершине башни, уцелевшей среди развалин замка в поместье его отца, и подставила лицо ветру. Но когда она, нынешняя, повернула к нему голову, он моментально вспомнил, что она теперь женщина — и женщина соблазнительная.

— Рассказывают, что много веков назад, — сказала она, — когда здесь проезжал дон Динис со своей молодой женой, ей очень понравились бастионы, словно лентой опоясывающие белые домики. И он подарил ей город. С тех пор Обидос всегда считается свадебным подарком португальским королевам. — Она рассмеялась. — Вы чувствуете, что обогатили свои познания?

— История всегда интересна, — заметил он, наблюдая, как ветер треплет ленточки ее шляпки.

— Вам не кажется, что история весьма романтическая? Вы могли бы сделать такой подарок любимой женщине, капитан?

— На свое капитанское жалованье я не смог бы подарить ничего столь великолепного.

— Но вам хотелось бы? Что бы вы подарили любимой женщине?

Она глядела на него через плечо, окидывая взглядом с головы до ног с явным желанием смутить, и ей это почти удалось. Он подошел к парапету и взглянул на клонящееся к горизонту солнце.

— Возможно, я подарил бы ей ленточки, — предположил он.

— Только ленточки? — рассмеялась она. — Должно быть, вы не слишком сильно ее любите.

— Ленточки завязывались бы у нее под подбородком, удерживая шляпку, и заканчивались бы бантом возле уха, — сказал он. — Тогда частичка меня всегда находилась бы близко к ней. — Давненько он не размышлял о любви.

— Отлично. Вы реабилитировали себя, — улыбнулась Жуана.

— Или, возможно, подарил бы звезду. Или даже целую пригоршню звезд. Они свободные и яркие, и, когда бы она ни захотела на них взглянуть, они всегда будут на месте.

— Счастливая женщина, — вздохнула она, заглядывая ему в лицо. — Ее зовут Беатрис?

Он даже вздрогнул от неожиданности.

— Я уже говорила вам, что люблю иметь кое-какие сведения о своих слугах и своих сопровождающих, — объяснила она. — Вы ее любите?

— Она… она была моей любовницей, — напряженно произнес он.

Маркиза тихо рассмеялась и замолчала, глядя на лагуну внизу и океан в отдалении. И на чудесный закат, с каждой минутой становившийся все красивее.

Большинство мужчин были бы готовы пожертвовать жизнью ради возможности остаться с ней наедине в такой обстановке, подумала она, усмехнувшись уголком губ. Однако она не жалела о том, что сейчас рядом с ней не человек, который мог бы все испортить, говоря любезности и глядя на нее с бесконечным обожанием, а капитан Блейк, которого не обвинишь в подобных чувствах. Она взглянула на него и неожиданно почувствовала необъяснимый приступ ностальгии. Покопавшись в памяти, она обнаружила причину. Башня старого замка. Ветер и солнце. Мечтательный, милый, красивый юноша, которого она поцеловала, когда они спускались с башни. Роберт.

Однако городской вал в Обидосе был совсем не похож на старый замок в Хэддингтон-Холле, а капитан Блейк не имел ничего общего с Робертом, кроме имени, да, может быть, цвета волос и глаз. И еще чего-то необъяснимого, что она не могла бы точно определить. Был бы похож на него ее Роберт, если бы был жив? Стал бы он таким же широкоплечим и мускулистым? Стало бы его лицо таким решительным и волевым? Стал бы он героем? Она была уверена, что на все ее вопросы ответ был бы отрицательным. Роберт был в ужасе от перспективы покупки для него офицерского патента. Он считал, что не сможет убивать.

Возможно, думала она, даже лучше, что он умер. Однако на мгновение она почувствовала, как ее снова охватила забытая тоска — по первому и единственному мужчине, которого она любила, по юной девочке, какой она тогда была, и по ее наивной уверенности в том, что все хорошее длится вечно. По несбывшейся мечте.

Она и сама не заметила, что пристально смотрит на капитана Блейка, и опомнилась только тогда, когда он внимательно посмотрел на нее. Их локти лежали на парапете, почти соприкасаясь. Ей казалось, что она чувствует исходящее от него тепло.

— Вы любите закат, капитан? — спросила она. — Возможно, он мог бы быть еще одним подарком, который можно сделать вашей даме.

— Не думаю, — усомнился он, не отводя от нее глаз. — Красота заката обманчива. После него следует тьма, рассвет другого дня. Я подарил бы ей рассвет и то, что за ним следует. Свет, тепло и жизнь. И любовь.

— В таком случае, капитан, нам с вами следует как-нибудь вместе полюбоваться рассветом. — Она снова опечалилась, вспомнив о своем Роберте.

Она уже давно в совершенстве овладела искусством флирта. Но с ним она флиртовать не хотела, хотя понимала, что взобралась с ним на городскую стену с единственной целью вскружить ему голову.

— Возможно, — сказал он, глядя на нее так, что она побоялась потерять над собой контроль.

— Возможно? — рассмеялась она. — Вы упустили свою возможность. Вам следовало бы заявить, что вы готовы на все, лишь бы такой день настал! Вы проголодались? Идемте ужинать.

Она взяла его за руку и без умолку болтала, пока они спускались по ступеням на потемневшую улицу города и возвращались на виллу.

Глава 7

Когда они вернулись на виллу, он вздохнул с облегчением. Теперь по крайней мере к ним присоединится компаньонка, и хотя поддерживать разговор будет едва ли легко, но напряжение все-таки спадет. Там на городской стене напряжение достигло опасного накала. Он все время ощущал ее присутствие, он испытывал страстное влечение к ней и презирал себя за то, что так на нее реагирует, потому что видел, что она умышленно его соблазняет. Он чувствовал, что идет по тонкому льду. Он вдруг мысленно пожелал лорду Веллингтону гореть синим пламенем в адском пекле за то, что тот возложил на него такое трудное поручение.

— Позовите Матильду, — попросила она, обращаясь к слуге, и, взяв капитана за руку, повела его в столовую.

Слуга деликатно откашлялся. Оказалось, что Матильда еще не вернулась на виллу.

— Какая досада! — нахмурив лоб, воскликнула маркиза. — Она, видно, не заметила, как пролетело время. И так происходит всегда, когда она навещает сестру. Наверняка не вернется до утра. — Она вздохнула. — Трудно с компаньонками, капитан Блейк. Их и отругать-то как следует нельзя, потому что они вроде бы и не слуги. Придется нам ужинать вдвоем.

Он бы наверняка заподозрил, что она сама все спланировала, если бы не заметил, войдя в столовую, что стол накрыт на три персоны.

— Я, пожалуй, вернусь в свою гостиницу, мэм, — сказал он.

Но она лишь рассмеялась и приказала ему не быть занудой. Не успел он оглянуться, как сидел за столом, потягивая вино, а она наблюдала за ним, подперев рукой подбородок. И вдруг он почувствовал, что каким-то образом нарушил этикет, взявшись за бокал раньше, чем она.

Он поставил бокал на стол.

— Я проголодалась, — объявила она, — и не намерена в течение всего ужина произносить монологи. Придется вам поддерживать разговор, капитан Блейк.

Ее слова заставили его окончательно и бесповоротно погрузиться в молчание. Он снова поднял бокал.

Слуги тем временем принесли еду. Маркиза молчала, наблюдая за ним. Ей хотелось узнать, сколько ему потребуется времени, чтобы начать говорить. Она медленно обвела взглядом его лицо. Интересно, что делает его таким привлекательным? Коротко подстриженные белокурые волосы? Но она предпочитала мужчин с более длинными волосами. Нос с горбинкой или весьма заметный шрам? Но такие изъяны едва ли добавляют красоты лицу. Может быть, бронзовый оттенок кожи? Или светло-голубые глаза? Или то, что ему приходилось убивать людей и он военный герой? А возможно, сознание того, что он принадлежит к другому, чужому ей миру?

Но наконец она почувствовала то же напряжение, которое испытывала на городской стене. Предполагалось, однако, что она не должна его испытывать — оно было уделом мужчин, окружавших ее.

— Расскажите что-нибудь о себе, — предложила она. — Где вы родились? Кем был ваш отец? Как прошло ваше детство? Почему вы поступили на военную службу? Поговорите же со мной, капитан.

— Я поступил на военную службу, — сказал он, — потому что в тот момент это был самый правильный поступок. И в целом я никогда о нем не жалел.

Она заметила, что на первые три вопроса он не ответил. Она уже знала за ним такую привычку. В отличие от большинства ее знакомых мужчин он не любил говорить о себе. Да уж если говорить честно, то и о чем-нибудь другом тоже.

Пока они ужинали, ей все-таки пришлось говорить одной. Обычно на ее аппетит не влияла компания за столом. Но в тот вечер все было по-другому. Она слишком остро ощущала его присутствие.

У него были длинные, изящные пальцы — пальцы художника, подумалось ей. Но его ногти были коротко подстрижены и тщательно вычищены — как истинные ногти солдата. «Интересно, — подумала она, — каково ощущать прикосновение его пальцев к голой спине?» Но она моментально прогнала эту мысль.

Напряжение буквально висело в воздухе. А капитан Блейк старался есть так, как он ел бы в компании офицеров, но быстро понял, что не может избавиться от чувства, что она следит за каждым его движением, как и он следит за ней. Он лихорадочно пытался найти какую-нибудь тему, чтобы поддержать разговор, но понял, что все бесполезно и что придется ему ограничиться ответами на вопросы. Она имела привычку, разговаривая, наклоняться вперед, так что ее груди почти касались края стола. Каждый раз при таком соприкосновении у него на целый градус повышалась температура. И еще она имела привычку, которую он замечал и раньше, искоса смотреть из-под полуопущенных ресниц.

Он мысленно выругал себя за то, что не вернулся в гостиницу, узнав, что ее компаньонка отсутствует. Интересно, сколько еще времени ему придется просидеть за столом, прежде чем можно будет извиниться и встать из-за стола? Он и понятия не имел, как поступают в таких обстоятельствах. Однако ужин вдвоем был и сам по себе крайне неприличным.

Воздух в комнате аж пульсировал от напряжения.

— Если вы закончили, не перейти ли нам в гостиную? — спросила она с улыбкой.

— Благодарю вас, мэм, но мне пора. Завтра нам нужно выехать пораньше.

Она встала, почувствовав несказанное облегчение, избавившись от необходимости сидеть вдвоем за одним столом. Но она не могла позволить ему уйти. Какое-то дурацкое упрямство не разрешало ей сделать то, что следовало бы сделать и что ей хотелось бы сделать, — отпустить его.

— Но еще не поздно, капитан Блейк, — сказала она, беря его под руку. — И мне будет ужасно скучно, если придется целый вечер просидеть в одиночестве. Неужели вы обречете меня на скуку? — Она улыбнулась и взглянула на него из-под ресниц тем самым взглядом, который, насколько она знала, сводил мужчин с ума. Она острее, чем раньше, почувствовала, какой он высокий, широкоплечий и мускулистый. Неожиданно мелькнуло опасение, что она играет с огнем. Но она предпочла не обратить на него внимания.

Он больше не сопротивлялся, и она даже в какой-то степени была разочарована, надеясь, что он все-таки проявит настойчивость и уйдет. Надо о чем-то говорить, думала она. Нельзя молчать.

— На каких иностранных языках вы говорите? — спросила она. — Мне известно, что вы говорите на нескольких. И что благодаря их знанию именно вас не раз посылали для сбора разведывательных данных.

— Я говорю на нескольких языках, распространенных в Индии, а также на некоторых европейских.

Она отпустила его локоть и прошлась по гостиной, взбивая диванные подушки, переставляя декоративные безделушки. Он все еще стоял в дверях, чуть расставив обутые в сапоги ноги и заложив за спину руки.

— Проходите, садитесь и расскажите мне что-нибудь о своих шпионских миссиях, — попросила она. — Расскажите о некоторых своих делах на полуострове .

— Лучше уж я пойду, мэм, — уклонился он. Здравого смысла у него было явно больше, чем у нее.

Но возможно, он просто не так остро, как она, ощущал возникшее напряжение.

— Вам не по душе тема? — спросила она. — В таком случае давайте поговорим о чем-нибудь другом. Хотите, я расскажу вам о своем покойном муже и о жизни королевского двора до бегства в Бразилию. Я знаю немало забавных историй. Проходите и садитесь.

— Я должен идти, — снова повторил он.

Внутренний голос подсказывал ей: отпусти его. До сих пор флирт был для нее легкой, забавной, несколько скучной игрой. Но совершенно безопасной. Отпусти его, настаивал внутренний голос. Но если она его отпустит, то признает свое поражение. Она не могла отпустить его по его инициативе. Он мог уйти только по ее воле. Она пересекла гостиную и с улыбкой подошла к нему.

Он наблюдал, как она подходит. И стоял, чувствуя себя неуклюжим парнишкой, которому отчаянно хочется улизнуть, но он не знает как. Он стиснул зубы, чтобы не повторить еще раз, что он должен идти. Любой другой человек, которого она могла бы выбрать своим сопровождающим, наверняка знал бы, как нужно уйти, подумал он. Она остановилась, подойдя почти вплотную, — носки ее изящных белых туфелек едва касались его начищенных черных сапог. Ее макушка доходила ему почти до подбородка. Гладко зачесанные назад темные волосы заканчивались на затылке множеством локонов. От нее исходил приятный аромат духов, который он заметил во время прогулки.

— Уж не боитесь ли вы, капитан? — спросила она, встретившись с ним взглядом. Он увидел в ее глазах искорки смеха и еще что-то неуловимое.

Откровенно говоря, он действительно боялся. Он никогда не попадал в такую ситуацию с женщиной, которая не была проституткой и которую он не собирался купить. У него не было опыта поведения в подобных ситуациях. Он никогда не ощущал необходимости как-то особенно вести себя, он не знал этикета в такого рода случаях.

Она подняла глаза, взгляд ее ненадолго задержался на его губах, скользнул по пересекающему переносицу шраму.

— Так вы боитесь? — Голос у нее был низкий, она говорила почти шепотом.

Фасон платья подчеркивал стройность ее фигуры. Ее талию он мог бы обхватить руками — воспоминание восхитительного чувства воздушности, почти что счастья сохранилось в дальнем уголке его памяти с тех давних пор, когда ей было пятнадцать лет.

Он завел руки за ее спину и привлек к себе, а она, закинув назад голову и положив руки на его плечи, посмотрела ему в глаза. Она была воплощением женственности — нежная, теплая, мягкая. Его руки скользнули вверх по ее спине, отчего ее груди прижались к его мундиру — он чувствовал, как их мягкая масса сплющивается под давлением его твердых грудных мышц.

«Силы небесные!» — думал он, чувствуя, как кровь, словно удары молота, пульсирует в жилах. Какая она маленькая! Он немного согнул колени и чуть приподнял ее, почти оторвав от пола.

Она поняла, что допустила ошибку, что флирт зашел слишком далеко. Ее охватил страх, который она почувствовала в тот самый миг, когда впервые увидела этого человека. Она утратила контроль. Он приподнял ее так, что она оказалась прижатой к твердому утолщению под его брюками, символизирующему его желание, и если бы он сейчас ее отпустил, она упала бы на пол, потому что колени у нее подгибались.

Их отношения перешли из области флирта, где она была экспертом, в область страсти, где была его епархия. А у нее в области страсти совсем не было опыта, несмотря на то, что она была замужем. Она заглянула в его голубые глаза, горевшие сейчас страстью, и почувствовала каждым своим нервом, что с ним шутки плохи.

И она испугалась. Испугалась его, потому что их объятия вели к одному завершению. И он, казалось, был намерен довести дело до конца. И еще она испугалась самой себя, потому что ее тело радостно предвкушало все ощущения предстоящего обладания и было готово сдаться.

Она хотела, чтобы новые чувственные отношения стерли бы из ее памяти тошнотные воспоминания о супружеской постели. Она жаждала сдаться. Она закрыла глаза, губки ее раскрылись, ей хотелось знать, что он с ней сделает. Что вообще делает здоровый, страстный мужчина с женщиной, которую желает.

Его губы накрыли ее губы — да так, что она ошеломленно и широко раскрыла глаза. Он провел языком по контуру ее губ, и она почувствовала, как острой ноющей болью что-то откликнулось внизу ее живота, а язык его — горячий и твердый — тем временем глубоко погрузился внутрь ее рта. Она испуганно вдохнула воздух и тем самым втянула его еще глубже.

Несмотря на любопытство и искушение, ей снова стало страшно. Она совсем утратила контроль над ситуацией. Она понимала, что пройдет еще несколько минут, а может быть, и того меньше, как ее уложат на пол, задерут юбки и вторгнутся в ее тело. И контроль над ситуацией окажется в руках мужчины — мужчины, которого она не знала и не понимала. Который для нее был загадкой. С которым ей просто предстояло работать.

Она сжала зубы и крепко укусила его за язык.

Когда он резко отдернул голову, она улыбнулась. Страха как не бывало, дыхание стало ровным, колени перестали дрожать.

— Ну и ну, капитан, — насмешливо промолвила она, — что за экстравагантный способ поцеловать человека на прощание!

— Ах ты, сучка! — прошипел рассвирепевший капитан, отступив от нее на шаг.

Страх снова шевельнулся где-то внутри. Но она удивленно вскинула брови.

— Я ничего не слышала, капитан Блейк. Временная потеря слуха. Так вы решительно не желаете остаться, чтобы выпить портвейна?

— Сучка! — повторил он, не пожелав воспользоваться предложенной ею возможностью придать случившемуся более или менее цивилизованный характер. Прищурив глаза, он в бешенстве смотрел на нее. — Ты нарочно удалила свою компаньонку, не так ли? Ты не собиралась ужинать втроем? Вам нужна не компаньонка, мэм, вам нужен укротитель зверей!

Она улыбнулась.

— Жаль, что глухота у меня была только временной. Но я вас прощаю, капитан. Похоже, вы совершенно неправильно поняли ситуацию. Я благодарна за то, что вы меня сопровождали, и была намерена продемонстрировать вам свою благодарность. Извините, но ничего большего я не имела в виду.

Он щелкнул каблуками, лицо его снова стало суровым и непроницаемым. Лицо солдата, внушающее страх врагу на поле боя.

— Спокойной ночи, мэм, — сказал он. — Если не возражаете, я вернусь на рассвете.

— Я буду готова, капитан, — улыбнулась она. — Спокойной ночи.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и ушел. Будь он джентльменом, он, наверное, извинился бы и за допущенные вольности, и за непростительно вульгарный лексикон. Но капитан Блейк, конечно, не был джентльменом. И она не могла бы сказать, что сожалела о том, что он не извинился. Она бы тогда почувствовала себя еще более виноватой, чем сейчас.

А капитан Блейк, шагая по улочке, ведущей в город, по направлению к гостинице, ругался себе под нос последними словами и проклинал ее на чем свет стоит. Укусы на языке болезненно пульсировали и наверняка пройдут не скоро.

Сучка! По-другому ее не назовешь. Она весь вечер заводила его для того лишь, чтобы выставить полным дураком и посмеяться над ним, когда, несмотря на все усилия, ему все-таки не удалось устоять перед ее чарами. Но она затеяла опасную игру. Если бы ему не удалось остановиться, несмотря на укушенный язык, то посмеяться мог бы он.

Он чувствовал себя круглым дураком. Подумать только: позволил укусить себя за язык! Всякий раз, когда он ее увидит, ему будет вспоминаться, как она его унизила.

И не впервые. Она выставила его дураком уже дважды — когда была еще Жанной Моризеттой и когда стала теперь Жуаной да Фонте, маркизой дас Минас. И в каком бы обличье она ни выступала, от нее жди беды. Нет, как только он в целости и сохранности доставит ее в Висо, он не желает больше никогда иметь с ней ничего общего.

Правда, едва ли ему еще представится такая возможность. Что общего может быть у капитана, дослужившегося из рядовых до офицерского чина, с вдовой португальского маркиза, дочерью французского графа?

Как она тогда сказала? Он остановился перед входом в гостиницу, вспоминая. Ублюдок и дочь французского графа. Да, кажется, именно так она и сказала.

Ладно. Повторение — мать учения. Уж теперь-то он будет точно знать, что ему следует ограничиться Беатрисами. Пусть даже Беатрис берет деньги за свои услуги, но зато она не хитрит, а честно делает свое дело. Она не станет доводить мужчину до безумия, а потом, наивно распахнув глаза и мило улыбаясь, утверждать, что всего лишь хотела поцеловать его в знак благодарности. Беатрис умела получать и отдавать. И она отдавала всю себя ради его удовольствия и покоя.

Жаль все-таки, что он не взял ее с собой. Сейчас он был готов пожертвовать всем содержимым своего тощего кошелька, чтобы иметь возможность пригласить ее в мрачный гостиничный номер и забыться.

«Черт побери, но как она красива, — думал он. — И какая у нее ладная, стройная фигурка. И как она приятна на вкус». Но эти мысли уже не имели никакого отношения к Беатрис.

Глава 8

Они пробыли в дороге еще три дня. Одну ночь они провели в Лейрии, где Жуана предпочла заночевать вместе с Матильдой в монастыре, а следующую ночь — в Коимбре, где она остановилась у своих друзей. К следующей ночи они добрались наконец до Висо, расположенного на высоком плато с красивейшими церквями и кафедральным собором и окруженного крепостной стеной.

Капитан Блейк еще никогда в жизни так не радовался прибытию в пункт назначения. За последние три дня он почти не разговаривал с маркизой. Однако она по-прежнему улыбалась ему, возможно, насмешливо — трудно сказать. И он, как обычно, должен был помогать ей садиться в экипаж и выходить из него. Но в течение пути он все время думал о том, как изящна ее ручка, как легко тело, и ощущал нежный запах ее духов, который покорил его на вилле в Обидосе.

Он мечтал поскорее вернуться в полк, сожалея о том, что его вызвали в Висо. Ему хотелось освободить лейтенанта Рида, заменявшего его на посту командующего полком все долгие зимние месяцы. Он хотел на время выбросить все мысли о женщинах, особенно об одной из них, и сосредоточиться на работе. Шла вторая половина июня. Французы наверняка скоро перейдут в наступление. Удивительно, что они столько времени ждут. Пройдет еще немного времени, и наверняка состоится генеральное сражение.

Тетушка Жуаны жила в центре города на кафедральной площади, где проживала знать и находилась резиденция епископа. Он спешился, чтобы в последний раз помочь маркизе выйти из экипажа.

— Капитан Блейк, — сказала она, с улыбкой подавая ему руку в перчатке, — мы, несмотря ни на что, прибыли благополучно. Я непременно сообщу Артуру, что вы уберегли меня от всех дорожных опасностей.

В ее голосе слышалась явная насмешка. В дороге ей ничто не угрожало, кроме него. А от него она сумела защититься сама. Его язык до сих пор побаливал, когда на него попадало что-нибудь горячее.

— Надеюсь, путешествие не причинило вам слишком больших неудобств, мэм, и не показалось скучным, — отозвался он.

— Как можно! — воскликнула она и рассмеялась. — Ведь в пути меня развлекал такой великолепный собеседник, как вы, капитан!

Можно уходить? Или следует проводить ее в дом? Он в тысячный раз остро ощутил нехватку знания элементарных правил поведения.

— Не буду вас задерживать. Вам, наверное, не терпится доложить в штабе и узнать, где вас расквартировали. Всего доброго, капитан, — сказала она, но руку оставила в его руке.

— Прощайте, мэм, — поклонился он. И сделал то, что, как он надеялся, от него ожидалось: взглянув ей в лицо, он поднес к губам ее руку. Он заметил, что она наблюдала за соединением их рук, и губки ее чуть приоткрылись. Боже милосердный, он все еще помнил вкус ее губ и остроту ее безупречных зубок!

— Ваша тетушка будет рада видеть вас живой и здоровой, — проговорил он.

Она улыбнулась.

— Никогда не говорите «прощайте», капитан. Кто знает, быть может, мы с вами еще встретимся. — Она наконец отняла у него свою руку, и он понял, что его отпускают.

Он вскочил в седло, отсалютовал ей и почувствовал такое облегчение, какое, наверное, испытывает узник, освобожденный из заключения. Видит Бог, он очень надеется, что они больше никогда не увидятся.

На квартире, куда его поставили прошлым вечером, капитан Блейк узнал от своих товарищей офицеров, что французская армия, предназначенная для вторжения в Португалию — армия Португалии, как любил ее называть Наполеон Бонапарт, — все еще дислоцировалась в Саламанке и ее окрестностях. Ею командовал пятидесятилетний маршал Андре Массена. Основной контингент английской и португальской армий под командованием виконта Веллингтона был сосредоточен в центральной части Португалии в ожидании предполагаемого вторжения с востока. Подразделение легкой артиллерии по-прежнему патрулировало границу вдоль реки Коа, охраняя ее от внезапных вылазок французов и предотвращая любые их попытки собрать разведывательную информацию.

Несмотря на то, что было уже начало лета, больших изменений не наблюдалось. На следующее утро после прибытия в Висо капитан Блейк мерил шагами приемную в штаб-квартире и мечтал о том, чтобы поскорее оказаться со своими на реке Коа. Он уже истосковался по чувству опасности, возбуждению и по ощущению того, что ты находишься на важном рубеже в самое нужное время. Он надеялся, что его немедленно направят туда и что в Висо его вызвали лишь для того, чтобы захватить с собой кое-какие документы или послание генералу Кроуфорду, возглавлявшему дивизион.

Он ждал уже два часа, а потом появился штабной офицер и пригласил его к главнокомандующему.

Капитана Блейка всегда удивляло двойственное впечатление, которое производил виконт Веллингтон. На первый взгляд он казался простым и непритязательным человеком. У него было суровое лицо, крючковатый нос, тонкие губы и проницательный взгляд. Он не носил военной формы, а одевался в обычную, скромную и ничем не примечательную одежду. Но после первых минут общения с ним человек начинал понимать, какая перед ним решительная, властная, незаурядная личность. Где бы он ни появлялся, все внимание немедленно приковывалось к нему. Всех притягивали его необыкновенная сила воли, большое внутреннее обаяние и необычайная энергичность натуры.

— А-а, капитан Блейк, наконец-то! — Он поднял глаза от бумаг, лежавших на письменном столе, и кивком головы поприветствовал вошедшего.

— Я старался добраться как можно скорее, сэр, — сказал Блейк.

— Мой офицер вернулся и доложил о вашем прибытии еще вчера утром, — сказал виконт.

Блейк возмутился.

— Но мне было приказано сопровождать маркизу дас Минас, сэр, — напомнил он генералу.

— А-а, Жуану. — Веллингтон положил на стол гусиное перо. — Весьма приятная леди, не так ли?

Блейк кивнул, решив, что вопрос чисто риторический.

— Насколько хорошо вы владеете французским языком? — спросил Веллингтон. — Я, например, знаю французский весьма посредственно.

— Я его понимаю, и меня тоже, кажется, понимают, — сказал капитан.

— А испанский? — спросил генерал, но сразу же махнул рукой. — Напрасный вопрос. Я знаю, что вы бегло говорите по-испански. Мне нужно послать вас в Саламанку.

Блейк стоял спокойно, стараясь ничему не удивляться. Он не сомневался, что последуют разъяснения.

— Так сказать, прямо в логово льва или осиное гнездо, — сказал лорд Веллингтон. — Вас возьмут в плен. Позаботьтесь о том, чтобы на вас был военный мундир. Как вам, несомненно, известно, французы, как и мы, весьма учтиво обращаются с военнопленными. Зато с пленными не в военных мундирах они обращаются с такой варварской жестокостью, что невольно начинаешь сомневаться, можно ли назвать их цивилизованной нацией.

На сей раз Блейку было гораздо труднее удержаться и не поднять удивленно брови. Значит, его задача будет заключаться в том, чтобы проникнуть во вражеский лагерь и позволить взять себя в плен?

— Конечно, вы не просто явитесь в город и сдадите офицерскую саблю, — продолжал генерал, как будто прочитав мысли капитана. — Вы свяжетесь с отрядом испанских партизан, которым руководит Антонио Бекер, а подробности обо всем вы получите позднее у моего секретаря. Вы должны продемонстрировать перед врагами ваши искренние переживания из-за того, что попали в плен, потому что при вас будут кое-какие документы, тщательно спрятанные, но, конечно, с расчетом на то, чтобы их нашли.

Блейк молча слушал, зная, что на данном этапе вопросы и реплики бесполезны.

— Садитесь, капитан, — предложил виконт, вставая. — Я объясню ситуацию. Достаточно сказать, что я люблю, чтобы важная информация была известна только узкому, абсолютно необходимому числу людей. То, что я намерен сказать сейчас, известно очень немногим даже среди моих старших офицеров. Но прежде чем я открою вам цель задания, должен спросить: вы желаете его выполнить? Не буду напоминать, что оно связано с риском и поэтому должно выполняться исключительно на добровольных началах.

— Я готов, сэр, — отозвался Блейк, хотя ему не очень были приятны возможные последствия выполнения задания. Плен? Унизительная сдача личного оружия французам? И продолжительное тюремное заключение?

— То, что я вам сейчас скажу, капитан, предназначено только для ваших ушей и не должно разглашаться даже под пытками, хотя я не думаю, что вам грозит подобная судьба, конечно, при условии, что на вас будет надет военный мундир. Когда вы ехали к северу, не заметили ли вы по дороге чего-нибудь необычного?

Блейк задумался.

— Очень немногое, сэр, — признался он, вспомнив, как нервничал на перевале Монтачике майор Хэнбридж. — Похоже, что большие группы крестьян занимаются укреплением оборонительных сооружений к северу от Лиссабона вплоть до Торриш-Ведраша, однако их усилия кажутся бесполезными и довольно жалкими. Каких-либо признаков военной деятельности я не заметил.

— Понятно, — кивнул Веллингтон. — Ваши слова меня радуют. Значит, мои офицеры инженерных войск не только умны, но и предусмотрительны. Прошлой осенью, капитан Блейк, я приказал построить практически непреодолимые линии мощных оборонительных сооружений, расположив их в виде трех концентрических окружностей к северу от Лиссабона, причем самая северная их оконечность проходит через Торриш-Ведраш от океана до реки Тахо. Не буду вдаваться в подробности, но здесь используются старинные замки, церкви и башни, приспосабливают даже скалы. Сооружения почти готовы, капитан. Мы с моими офицерами инженерных войск называем их «линиями Торриш-Ведраша». Когда работы будут закончены, они превратятся в непреодолимые для всякого рода вражеской армии оборонительные линии. Любая армия, движущаяся на Лиссабон с севера, сможет сдерживаться неопределенно долгое время. Мы удержим наш единственный плацдарм на Европейском континенте и в конце концов, собравшись с силами, мало-помалу отберем завоеванные земли у Наполеона Бонапарта. В настоящее время численность нашей армии недостаточна, чтобы перейти в наступление.

Блейк слушал как завороженный.

— Когда Массена приведет свою армию в Португалию, — сказал виконт, — что он наверняка вскоре сделает, как только падут Сьюдад-Родриго и Алмейда, он углубится на значительное расстояние в горы и окажется далеко от источников снабжения армии. Ему придется туго. Жителей уговорят уйти до его прихода и сжечь все продовольственные и другие припасы, которые они не смогут унести с собой. Поначалу это его не будет сильно беспокоить, потому что у него, как он полагает, богатые запасы в Лиссабоне, за счет которых он надеется прокормить армию. Но когда он дойдет до оборонительной линии Торриш-Ведраша, капитан, ему придется выбирать между трудным отступлением в конце года с полуголодной армией и бесполезными попытками прорваться в Лиссабон сквозь оборонительные линии. В любом случае он наверняка потеряет значительную часть своей армии.

Виконт Веллингтон, шагавший туда-сюда по кабинету, вернулся к письменному столу и сел, глядя на Блейка.

— Мой план может не сработать только в том случае, если Массена не оправдает моих ожиданий и сделает по-другому. Конечно, есть возможность, что он пойдет в Лиссабон с юга, но там у нас тоже возведены оборонительные сооружения от реки Тахо, хотя они далеко не такие мощные. Однако я не думаю, что он пойдет с юга. Я считаю, он будет действовать предсказуемо, но при условии, что во время отступления в Лиссабон оборонительные сооружения будут уничтожены. Они будут ругать меня на чем свет стоит.

— Да, сэр, — сказал капитан Блейк. Слава Богу, подумал он, что майор Хэнбридж заставил их поскорее миновать перевал и маркиза не успела засыпать их опасными вопросами.

— Моя армия проделала великолепную работу для того, чтобы наглухо закрыть границу для французской разведки, — сказал лорд Веллингтон. — Все говорят о том, что французы не знают, что их ожидает. Но кое-какая утечка все-таки может произойти, капитан. За последние несколько недель меня тревожат три вещи. Мои люди доложили, что небольшие отряды Массены ведут разведку вдоль южной дороги. А наши испанские друзья сообщили мне, что в руки французов попали какие-то документы, по описанию подозрительно похожие на неразмеченные чертежи линий Торриш-Ведраша. Может быть, они начинают подозревать правду? Вот вопрос, который я пытаюсь решить. А в-третьих, они еще не начали переброску войск, хотя скоро наступит июль. Что-то их явно встревожило. Может, они действительно заподозрили правду? Повернут ли они на южную дорогу?

Он поставил локти на подлокотники кресла и сцепил пальцы, задумчиво глядя на капитана Блейка.

— Вы попадете в плен, имея при себе чертежи оборонительных сооружений. Конечно, чертежи, вводящие в заблуждение, но способные убедить наших друзей в том, что мы ожидаем их с юга, тогда как на севере у нас оборона весьма слабая. Вам придется на допросах убедить французских офицеров в подлинности чертежей, в том, что они оказались у вас, потому что вы направлялись в Испанию. Вам надлежит обговорить детали с моим секретарем и сообщить о результатах завтра утром. Надеюсь, что через два или три дня вы уже будете в пути. Вам понятно ваше задание?

— Любой ценой добиться того, чтобы французская армия двинулась северной дорогой, сэр, — отозвался капитан.

— И чтобы они не остались на месте и не двинулись южным путем, — добавил виконт Веллингтон.

— Так точно, сэр. Я понял.

— Когда вы обдумаете все, что я сказал, у вас, естественно, появятся вопросы. А может быть, они уже появились?

— Скажите, сэр, должен ли я, если мне предложат, дать слово чести не участвовать в военных действиях? — спросил капитан, облизнув пересохшие губы.

— Непременно дайте слово чести, — потребовал Веллингтон. — Я не хочу, чтобы ваш плен был связан с личными неудобствами.

— Значит, вы не хотите, чтобы я попытался совершить побег, сэр?

— Конечно, нет, если вы будете связаны словом чести и если те, кто захватит вас в плен, не нарушат правила вежливого обращения. Со временем вас обменяют на французского военнопленного того же ранга. Еще вопросы есть?

— Пока нет, сэр, — сказал капитан Блейк. У него защемило сердце. Не успел он глотнуть свободы после многих месяцев заточения в госпитале, как готов совершенно добровольно расстаться с ней снова, причем неизвестно на какой срок. И пока его друзья, его полк и его армия готовятся к битве, он будет находиться в плену у врага. Причем, если он даст слово не участвовать в военных действиях, офицерская честь не позволит ему даже попытаться совершить побег.

— Если обмен военнопленными состоится достаточно скоро или если вас вдруг освободят по какой-то другой причине, капитан, я надеюсь, что вы поможете нашему общему делу, убеждая жителей страны сжигать все при отступлении, не оставляя ничего врагу. Только выполнив полученное задание, вы сможете вернуться в свой полк.

— Слушаюсь, сэр. — Капитан Блейк отнюдь не воспрянул духом. Едва ли можно ожидать, что обмен военнопленными начнется до окончания летней кампании. Он поднялся на ноги и отсалютовал с бравым видом.

— Да, капитан, — остановил его виконт, — вы, наверное, уже получили или получите приглашение на бал, который дает графиня Соверал завтра вечером. Видите ли, она приходится тетушкой маркизе. По-моему, графиня хочет поблагодарить вас за то, что благополучно доставили ее племянницу из Лиссабона. Конечно, бал — утомительное мероприятие, но мы должны поддерживать дружеские отношения с принимающей страной. Надеюсь, вы придете.

— Так точно, сэр! — И Блейк вышел из комнаты, поскольку, судя по всему, все было сказано.

Сердце у него защемило еще сильнее. Значит, все-таки ему суждено увидеть проклятую чертовку снова, причем на ее территории — на балу, где, по всей вероятности, будет присутствовать сам главнокомандующий. А Блейк может голову дать на отсечение, если она лично не постаралась с его приглашением, чтобы стать свидетельницей его смущения и растерянности. Наверное, ее тетушке и в голову не пришло бы благодарить его.

Проклятие! Надо было послушаться военврача и взять на все лето отпуск по болезни.

— Извините, что принимаю вас в столь неудобном помещении, — сказал виконт Веллингтон. — Но такие деликатные вопросы предпочтительнее обсуждать здесь, а не в доме графини.

Жуана рассмеялась.

— Вы забываете, Артур, что я не всегда выступаю в образе леди и временами мне приходится мириться с гораздо меньшим комфортом. Итак, я должна превратить капитана Блейка в своего смертельного врага, не так ли? Думаю, дело нетрудное. Он меня не любит и не одобряет.

Виконт взглянул на нее.

— Он недостаточно вежливо обращался с вами? — спросил он. — Придется его наказать.

— Ах нет-нет. Он вел себя безупречно. Но, видите ли, я была в образе маркизы во всей красе. Вы сказали мне, что я должна как следует познакомиться с ним, то есть, насколько я понимаю, пофлиртовать. Вот я и флиртовала. Однако боюсь, что ваш капитан — крепкий орешек и, как мне показалось, не одобряет флирт. — Жуана печально улыбнулась, вспомнив, как он назвал ее сучкой.

— Дело очень деликатное и опасное, Жуана, — сказал лорд Веллингтон. — Я долго мучился, но это, кажется, единственный вариант, который может сработать. Капитан Блейк должен иметь при себе подлинный пакет оборонительных сооружений Торриш-Ведраша.

— Но пакет будет запечатан, и он не должен знать правды, — напомнила она.

— Он порядочный человек, — убежденно произнес виконт. — Он уже не раз доказал это. Не знаю только, есть ли у него актерское дарование. Вот я и решил, что будет лучше, если ему не придется играть. Конечно, когда найдут бумаги, он будет отрицать, что они подлинные. И французы заподозрят, что он лжет, но будут опасаться, что сама ложь является ложью. Они не будут знать, чему верить. И тут на сцену выходишь ты, Жуана.

— Я должна убедить их, что капитан Блейк является одним из самых опытных ваших шпионов и что он умышленно попал в плен, чтобы сбить их с толку. Я должна заставить их поверить, что настоящие оборонительные линии находятся на севере. Я понимаю, Артур! Поэтому даже когда он поймет, что я, сама того не ведая, помогаю ему, он смертельно возненавидит меня. Как приятно!

— Я не заставляю тебя, Жуана. Я мог бы рискнуть поверить, что французы не имеют ни малейшего понятия о том, что их может подстерегать ловушка. Мне не хотелось бы подвергать тебя опасности. Что Уаймен, все еще ухаживает за тобой? В настоящее время для тебя самым безопасным местом была бы Англия.

— Самым безопасным местом для меня и Мигеля тоже могла бы быть Англия, — сказала она изменившимся голосом. — Нет, моя работа должна быть сделана, Артур. Французы пойдут северной дорогой в полной уверенности, что беспрепятственно дойдут до Лиссабона. Возможно, когда-нибудь в будущем у меня появится возможность извиниться перед вашим капитаном. А какую полезную или бесполезную информацию могу я взять с собой в Саламанку?

Лорд Веллингтон небрежно махнул рукой.

— Можешь сказать им, что я нахожусь здесь, Жуана. Они, конечно, догадываются, но не знают наверняка. Можешь сказать, что я пока колеблюсь, отступать ли вместе с вооруженными силами, дислоцированными на севере, или участвовать в боях на южной дороге, и пока не осмеливаюсь отсюда уезжать из опасения, что они могут пойти этим путем. Ну, как тебе такая информация?

— Ах, Артур, а можно, я расскажу им о жалких попытках крестьян укрепить Торриш-Ведраш? — спросила она с улыбкой. — Знаешь, они действительно выглядели трогательно, как люди, пытающиеся в одиночку остановить бурный поток. Французы будут в восторге от такого сравнения. Уж я постараюсь. И «ложь» капитана Блейка будет выглядеть еще более смехотворной.

— Ну конечно, Жуана, развлеки их, — предложил он.

— Возможно, теперь в Саламанке будет новый контингент войск и новые офицеры, — вздохнула она, — возможно, и он будет там. Я с нетерпением жду перемен.

Главнокомандующий с грустью посмотрел на нее.

— Если он окажется там, Жуана, оставь месть своему брату. Ты не должна делать это сама.

Она улыбнулась ему.

— Значит, как только я предам бедного капитана Блейка, мое задание будет выполнено?

— Если удастся, то попрошу тебя сделать еще одну вещь, — сказал он. — Ему, несомненно, предложат дать слово о неприменении оружия, и я ему приказал согласиться. Но сидеть на одном месте для него пытка, и он расстроится, если не проведет хотя бы часть лета среди ненаглядных своих стрелков. А мне нужно по крайней мере несколько людей в военных мундирах, знающих португальский язык, чтобы убедить несчастных местных жителей бросить свои дома и, уходя, уничтожить все, что они покидают. Если бы тебе удалось найти для него какой-то способ нарушить слово о неприменении оружия, но так, чтобы не пострадала его честь… Она удивленно подняла брови.

— Ну и задача, Артур. Требуется совершить невозможное. Посмотрим, что можно сделать. Но потом маркиза на некоторое время может исчезнуть?

Он нахмурил брови.

— В горах будет опасно, когда через них пойдут французы, Жуана. Они, как известно, жестоко обращаются с пленными партизанами. Нам так и не удалось убедить их, что «Орденанза» — своего рода военная организация и что с ее членами следует обращаться как с солдатами. Я предпочел бы, чтобы ты как можно скорее вернулась в Лиссабон — в обличье маркизы.

Она улыбнулась.

— Но я не намерена попадать в плен. Ведь если меня хотя бы несколько дней продержать в неволе, я просто взорвусь и разлечусь на тысячи кусков.

— Я, конечно, не могу настаивать, — сказал лорд Веллингтон, — но если тебя схватят, Жуана, постарайся громко и отчетливо заявить о своем французском гражданстве. Правда, скорее всего тебе не поверят, если только там не окажется кто-нибудь из тех, кто тебя знает.

Она поднялась и протянула ему руку.

— Вы будете завтра на балу? Если не придете, то сильно разочаруете крестную мать Дуарте. Мою тетушку. — Она улыбнулась. — У меня много тетушек.

— Непременно приду. — Веллингтон склонился над ее рукой. — Я приказал быть там и капитану Блейку.

— Вот как? Значит, мне придется работать даже на балу? Думаю, он предпочел бы пойти в бой, а не на бал. Кто он такой, Артур? Кем был до того, как пошел служить в армию?

— Он один из моих офицеров, — с непроницаемым выражением лица ответил он. — А прошлое для меня не имеет значения, Жуана.

— Понятно, — рассмеялась она. — Меня шлепнули по рукам. И я заслужила шлепок. Но заинтригована еще больше. Придется мне хитростью выманить информацию у самого капитана. Завтра, я полагаю, придется с ним пофлиртовать.

— Не мне учить тебя твоей работе, Жуана, — улыбнулся он. — Итак, до завтра.

— С нетерпением жду завтрашнего вечера, — сказала она.

Однако несколько минут спустя, когда штабной офицер помог ей сесть в экипаж, она уже не могла бы с уверенностью сказать, что с нетерпением ждет завтрашнего вечера. Она снова увидит его и будет флиртовать с ним. Пусть даже капитан Блейк не был силен в искусстве флирта, зато он мастерски справляется с тем, что следует после него и чему она никогда не позволяла произойти.

Правда, она почти позволила это с ним. Она отчетливо помнит тот ужасающий поцелуй в Обидосе — ужасающий, потому что она почти потеряла контроль над ситуацией и над собой. Ей было стыдно, но она сожалела, что не позволила событиям продвинуться хотя бы на шаг дальше. Женская интуиция, но, уж конечно, не опыт семейной жизни, подсказывала ей, что продвинься они на шаг дальше, и путь назад был бы отрезан. И она потеряла бы себя навсегда.

Завтра вечером она снова увидит его и будет улыбаться. А потом в Саламанке она предаст его, посмеется, выставит дураком, сделает мишенью для насмешек французов. И еще ей придется найти для него достойный способ нарушить слово — обещание не пытаться совершить побег. У нее уже появились кое-какие соображения по этому поводу. Пожалуй, она нашла единственный вариант, который может сработать и заставить его испытывать к ней еще большую неприязнь и ненависть.

Жуана вздохнула. Она не хотела, чтобы капитан Роберт Блейк ненавидел ее. Что за глупая мысль! Идет война, и она будет делать все, что в ее силах, чтобы помочь ее выиграть. Она будет бороться против французов, хотя сама наполовину француженка, хотя отец ее француз и работал сейчас в Вене, представляя французское правительство. Она будет бороться с французами, потому что один из французов заслуживал смерти от ее руки.

И не имеет значения, что один английский офицер возненавидит ее. Она поможет ему выполнить его задание, хотя он об этом даже не узнает. И она поможет ему бежать, с тем чтобы он смог воссоединиться со своим полком и принять смерть на поле брани в следующем генеральном сражении.

Возможно, когда-нибудь в будущем она сможет все объяснить ему. А если даже не сможет, это не имеет значения. Ведь они оба солдаты.

Глава 9

-А-а, ну как же, капитан Блейк. — Графиня Соверал испытала явное облегчение оттого, что он говорит по-португальски. Но, приветствуя его в своем доме, на своем балу, она как-то неопределенно улыбнулась и вежливо повернулась, чтобы поздороваться с новыми гостями. Она явно не знала, кто он такой.

Вся ситуация приводила капитана Блейка в замешательство. Графиня не только не осыпала его благодарностями за то, что он доставил племянницу из Лиссабона, она, по-видимому, даже не слышала о нем. Ситуация во многом походила на бал у Ангежа в Лиссабоне, с той лишь разницей, что здесь было меньше укромных уголков, где можно было спрятаться. Хорошо еще, что он был волен уйти когда пожелает. И он решил, что уйдет, как только его заметят маркиза и лорд Веллингтон.

Уж лучше находиться в Саламанке и ждать, когда попадешь в плен, думал он, входя в большой зал и стараясь выглядеть спокойно и непринужденно. Или идти в бой впереди пехоты плечом к плечу со своими стрелками, где его в любой момент мог снять выстрелом вражеский снайпер.

Отыскать в зале маркизу дас Минас было нетрудно. Целая толпа офицеров в великолепных военных мундирах, сверкающих золотым и серебряным галуном, окружала ее и жужжала комплименты, как туча пчел над ульем.

— Боб! — окликнул его жизнерадостный голос с другого конца зала. — Ну наконец-то! Я слышал, что ты в городе.

Оглянувшись, он усмехнулся, с облегчением увидев капитана Роландсона из 43-го батальона, чья широкая улыбка казалась особенно приятной в море незнакомых лиц.

— Нед? А ты что здесь делаешь?

— Я выступаю в роли курьера, — ответил тот. — Вчера приехал, а завтра с первым лучом света обратно. Но сюда не мог не прийти, потому что должен был засвидетельствовать свое почтение маркизе. Не почтение, а скорее обожание издали. А ты, я слышал, сопровождал ее из Лиссабона? Счастливчик! Расскажи, как все было.

— Мы слишком быстро ехали, — рассмеялся Блейк. — Если бы я ехал один, то прибыл бы всего на один день раньше. Расскажи лучше, как идут дела на реке Коа?

— Кроуфорд чувствовал себя как рыба в воде. Считает, наверное, что он один может сделать больше, чем целая армия. Но настоящие подвиги будут совершаться, наверное, когда начнется наступление. А ты, я вижу, все-таки выжил, Боб? Никто и думать не хотел о том, что ты не выживешь. Ты слишком упрям, чтобы умереть из — за того лишь, что пуля прошла в дюйме от сердца.

Рид заявил, что не желает становиться вместо тебя капитаном благодаря твоей смерти. Ты возвращаешься вместе со мной?

Капитан Блейк поморщился.

— У меня еще есть здесь одно дело. Так что оставьте для меня мою долю участия в битве. Не забирайте себе всю славу.

Капитан Роландсон от души рассмеялся.

— Я хотел бы потанцевать вон с той высокой темноволосой красоткой в зеленом. Видишь, Боб? За последние полчаса я по крайней мере трижды встречался с ней взглядом, и мне кажется, она согласится. Может быть, ей нравятся рыжие, а? Но, к сожалению, я не знаю ни слова по-португальски. Иди поговори от моего имени с сопровождающей ее дуэньей.

Откровенно говоря, капитану Блейку было неудобно говорить с девушкой, потому что она сидела совсем близко от маркизы, флиртующей со своими поклонниками, толпа которых здесь была внушительнее, чем в Лиссабоне. Следуя за капитаном Роландсоном, он сожалел о своей способности к иностранным языкам.

Дело разрешилось к всеобщему согласию: высокая девушка и ее дуэнья были очень рады принять приглашение британского офицера, несмотря на то что не знали ни слова по-английски. Капитан Блейк, поклонившись, отошел от дуэньи, а парочка вышла на танцевальную площадку, так как вскоре должен был начаться следующий танец.

Он не смог удержаться, чтобы не взглянуть в сторону маркизы. Она была по-прежнему в белом. Ее бальное платье, расшитое серебряной нитью, загадочно поблескивало. Темные волосы она гладко зачесала назад, соорудив на затылке каскад локонов.

И тут он пожалел, что поддался искушению и посмотрел в ее сторону. Он встретился с ней взглядом и несколько смущенно поклонился. Было бы неучтиво теперь уйти. Он понимал унизительный контраст своего потрепанного зеленого мундира и до блеска начищенных сапог с окружавшим ее великолепием. Однако, сделав глубокий вдох, подошел к ней.

— Капитан Блейк! — воскликнула она, опуская веер и улыбаясь ему. — Вы опоздали, тогда как любой из джентльменов готов бросить вам в лицо перчатку и вызвать для выяснения отношений за то, что вы зарезервировали за собой первый танец со мной.

— Если мужчина появляется тогда, когда вот-вот начнет играть музыка, он не заслуживает чести танцевать с вами, Жуана, — сказал гвардейский капитан, поглядывая на Блей-ка с презрением и насмешкой. — Вы должны отругать его как следует и прогнать.

— Что я слышу, Жуана? — воскликнул с добродушным смехом подполковник Королевского немецкого легиона. — Нас всех обскакал простой капитан стрелков, прошу прощения за мой немецкий. Они считают себя элитой, потому что являются лучшими стрелками в армии. Вас зовут Блейк, не так ли? Герой, отличившийся во время летнего отступления из Талаверы? Ладно, если вы решили непременно танцевать со стрелком, Жуана, то уж лучше с таким вот героем.

Она взяла капитана под руку и улыбнулась разочарованным поклонникам.

— Вы действительно поздно появились, капитан, — сказала она, направляясь с ним на танцевальную площадку. — Кстати, вы танцуете?

— Танцую, мэм, — буркнул Блейк, не ответив на ее улыбку. Ему никогда не приходилось танцевать на балу, а уж танцевать с ней, когда за ними следят глаза половины присутствующих в зале мужчин… К тому же он не любил, когда решали за него и заставляли чувствовать себя марионеткой в чужих руках.

— Видите, как я стараюсь отблагодарить вас за сопровождение? — улыбнулась Жуана. — Я отдала вам первый танец, капитан, даже раньше, чем вы пригласили меня. Вы хоть приблизительно знаете, скольким мужчинам я отказала?

— Могу лишь догадываться, мэм.

Но тут заиграла музыка, и они, на время прекратив разговор, стали танцевать кадриль.

— Так-так, — промолвила она несколько минут спустя, — вы и впрямь умеете танцевать, причем очень хорошо. У вас, должно быть, был хороший учитель.

— Моя мать.

Она улыбнулась.

— Она любила танцевать? Она часто танцевала?

— Чаще всего со мной, а иногда с отцом.

Тогда он был совсем маленьким и помнил, с каким удовольствием смотрел на родителей, танцующих под мелодию, которую напевала мать, и как весело смеялся отец. Он помнил, как принимался теребить юбки матери или бриджи отца, привлекая к себе внимание, и они поднимали его на руки и продолжали танцевать втроем. В то время он считал их семейную жизнь нормальной и счастливой. Она и была счастливой.

— Капитан Блейк, — окликнула его маркиза, — вы забыли обо мне. Замечтались. Они танцевали на светских балах? Может быть, их обоих уже нет в живых? Отец ваш тоже умер, как и ваша мать?

Он взглянул на нее, удивляясь, что она до сих пор не узнала его. Неужели он неузнаваемо изменился за одиннадцать лет? Или он для нее не так много значил, что она забыла о его существовании, как только уехала в экипаже своего отца и Хэддингтон-Холл скрылся из вида? Она же изменилась не очень сильно, если не считать того, что пятнадцатилетняя девочка, мечтавшая поскорее повзрослеть и наслаждаться жизнью, превратилась в кокетливую женщину, которая, судя по всему, слишком наслаждается жизнью, чтобы быть счастливой. Интересно, любила ли она когда-нибудь, несмотря на многочисленных любовников? И любила ли она своего мужа?

Конечно, нельзя сказать, что сам он придавал любви большое значение.

— Насколько мне известно, он жив, — ответил Блейк. Жуана вздохнула.

— Пора бы мне привыкнуть к тому, что вы отвечаете всегда только на один, последний, вопрос из всех, которыми я вас засыпаю. Мне следует, видимо, задавать вам по одному вопросу. Вы любили свою мать?

— Пока я рос, она была оплотом моего счастья и безопасности.

— И ваш отец так сильно горевал, что сломался? Вы из-за этого пошли служить?

— Я пошел в армию, потому что хотел своими силами пробиться в жизни.

Она вздохнула и рассмеялась.

— Ну вот, я снова задала сразу два вопроса, а вы ответили на один, причем менее важный. Я любопытна, капитан. Как правило, у мужчины можно без труда выпытать любые сведения о нем самом. Стоит задать один вопрос, и мужчина с удовольствием рассказывает всю историю своей жизни. Теперь я понимаю, почему вы шпион, — сказала она. — А вот и Артур. Я очень рада, что он пришел. Если бы он здесь не появился, тетушка сочла бы себя социальным изгоем. Вы уже говорили с ним после приезда?

— Да, мы обменялись несколькими фразами, мэм.

— Ах, капитан, — промолвила она, одарив его очаровательной улыбкой, — могу поклясться, что вы не ограничились обменом любезностей. Вы не находите, что говорить и танцевать одновременно весьма утомительно?

Еще бы не утомительно. Она была прекрасна — танцевала легко, глазки блестели. И от нее исходил аромат тех же духов, на которые он обратил внимание в Обидосе. Вечер, который они провели там, был одновременно и мечтой, и кошмаром. Он помнил, как держал ее в объятиях — миниатюрную, теплую, мягкую. Он помнил ее запах, вкус губ, желание, которое она зажгла в нем, помнил, как удивила его ее реакция. И весьма болезненное завершение поцелуя, а также ее смех и осознание того, что она теперь понимает его уязвимость к ее чарам, как и у любого из ее многочисленных поклонников.

— Вы должны зарезервировать еще один танец со мной, капитан, — сказала она, поддразнивая его. — Сразу же после ужина? Обычно я не резервирую танцы заранее, потому что и сама не уверена, захочу ли к тому времени танцевать. Но для вас я сделаю исключение. — Жуана взглянула на него из-под полуопущенных ресниц и продолжала: — И мы не будем танцевать, а прогуляемся в одном из тетушкиных внутренних садиков, где более уединенно, чем в общем саду. Договорились? Я даже рискну не взять с собой Матильду, тем более что она терпеть не может выходить на воздух поздним вечером. — Она опять искоса посмотрела на него. — Мне нравится ваше предложение, капитан. К тому времени я устану танцевать и мне захочется подышать свежим воздухом. Благодарю вас, я согласна. — И она весело рассмеялась.

— Неужели найдется мужчина, который сказал бы вам «нет»? — без улыбки спросил Блейк.

— Нет, — сказала она, немного подумав, — ни один мужчина никогда не говорил мне «нет». Уж не собираетесь ли вы быть первым, капитан? Какая жалость! Вы не будете больше танцевать со мной и не прогуляетесь со мной в садике? Придется мне спрятаться в уголке и сидеть там с надутым видом. Или нет. Лучше, пожалуй, топнуть ногой и закатить истерику.

— Мне почему-то кажется, что если я назову вас обманщицей, то обнаружу, что вы говорите правду. Я не прав?

— Ах, капитан, если бы я сейчас ответила на ваш вопрос, то вся ситуация утратила бы всякий интерес. Так что либо вы покоритесь и придете за мной после ужина, либо пеняйте на себя: за последствия я не ручаюсь. Ну, что вы выбираете?

Он усмехнулся.

— Если бы вы приставили к моему виску пистолет — то ли заряженный, то ли незаряженный, — я назвал бы вас обманщицей, мэм, и рискнул бы упасть с простреленной головой. Но вопли и визги я едва ли смог бы вынести. Так что позвольте мне зарезервировать танец после ужина. И не предпочтете ли вы вместо танца прогуляться на свежем воздухе?

— Я отвечаю положительно на оба ваших предложения, — сказала она. — Танец, кажется, кончается? Жаль. Мне хотелось задать вам еще кое-какие вопросы о вашей матушке. — Она вздохнула.

— Увы, танец действительно кончился, — подтвердил он.

— Мне хотелось бы также спросить вас о старых шрамах, — сказала она, но музыка прекратилась, и он сопроводил ее туда, где уже начали собираться ее поклонники. — У нас с вами не будет недостатка в темах для разговора после ужина.

Он склонился к ее руке и почувствовал, как напряглась спина, оттого что за ними наблюдало не менее десяти пар мужских глаз. Он отошел в противоположный угол зала, проклиная свое невезение. Станцевав с ней и встретившись глазами с виконтом Веллингтоном, наблюдавшим, как они танцуют, он мог бы теперь с чистой совестью покинуть бал. Он мог бы подумать о предстоящих трудностях и позабыть о женщине, которая, несмотря на все его волевые усилия, обращалась с ним как с игрушкой с тех пор, как они познакомились в Лиссабоне.

А теперь ему придется прождать не менее двух часов, чтобы пройтись с ней по садику ее тетушки, причем без сопровождения компаньонки. При одной мысли о предстоящей прогулке ему захотелось выругаться последними словами, а в паху появилась щемящая боль.

Был теплый летний вечер, и в садике графини, защищенном от малейшего ветерка, было тихо и тенисто. Здесь росли деревья, дававшие прохладу днем, и цветы, наполнявшие воздух ароматом даже по ночам.

— Как хорошо, что вы предложили прогуляться здесь, — сказала Жуана, взяв под руку капитана Блейка. — Здесь так спокойно и прохладно. — Она закрыла глаза и полной грудью вдохнула свежий воздух.

— Да, на редкость удачная мысль пришла мне в голову, если учесть, что я даже не подозревал о существовании такого садика.

Она рассмеялась. Она была приятно возбуждена и печальна одновременно. Возбуждена, потому что ей предстояло пробыть полчаса наедине с ним, а он, несмотря на всю его серьезность и неразговорчивость, привлекал ее гораздо больше, чем любой из джентльменов в бальном зале, которые с готовностью пожертвовали бы своей правой рукой за возможность быть сейчас на его месте. А печальна, потому что ей предстояло обмануть его.

Печаль и ее причины вызывали у нее некоторое беспокойство.

— Наверное, если бы я не засыпала вас вопросами, — сказала она, — мы бы так и гуляли здесь в полном молчании. Так вы поговорили с Артуром? Он дал вам какое-нибудь задание?

— Завтра я должен вернуться в свой полк, мэм, прихватив с собой письмо для генерала Кроуфорда.

Она взглянула на него и рассмеялась.

— Герою битвы при Талавере, который время от времени выполняет разведывательную работу для главнокомандующего, дают поручение доставить в Висо в целости и сохранности одну леди, а потом его, словно мальчика на побегушках, отправляют с письмами от одного генерала к другому? И вы ожидаете, что я поверю вашему вздору, капитан?

— Откровенно говоря, мэм, мне безразлично, поверите вы или нет.

— Ах вот как? — Она отпустила его руку и остановилась, глядя на него снизу вверх. — Вам действительно безразлично, хотя это было бы небезразлично десяткам мужчин. Вы и здесь должны отличаться от всех? Может быть, вам даже безразлично, жива я или нет?

— Ничего такого я не говорил.

— Значит, вам небезразлично? — спросила она, проводя пальчиком по его рукаву от локтя до запястья.

— Вы играете со мной в слова, а тут я не мастер. На свои вопросы вы ждете ответы, но если я дам их, то могу сказать то, чего не хочу говорить.

Она вздохнула.

— Значит, вы завтра уезжаете, капитан? Вам не жаль, что вы больше никогда не увидите меня?

Он посмотрел ей в глаза и ничего не сказал. И она поняла, что открыла для себя еще одно его качество, которое ее привлекает. В отличие от других мужчин он не позволял никому манипулировать собой в разговоре. Она не могла заставить его говорить то, что желала услышать.

— Никогда — это очень долго, капитан, — сказала она, легонько прикоснувшись к его руке.

Он взглянул на ее руку.

— Не флиртуйте со мной. Мы живем в разных мирах, мэм, и играем в разные игры. Если говорить об общественном положении, то я никто, тогда как вы имеете вес в обществе. Как вы уже могли убедиться, со мной флиртовать опасно. Я совсем не знаю правил вашей игры и границ, которые не следует переходить.

Он был прав. Ей было страшновато. Но с другой стороны, ситуация возбуждала ее сверх всякой меры. Она вспомнила, как ее охватило чувство беспомощности и желание уступить искушению, когда он приподнял ее над полом. Она помнила ощущение его языка глубоко у себя во рту, помнила его вкус. Она знала, что с ним опасно. Опасно, потому что в следующий раз она его не остановит.

— Кто говорит о флирте? — воскликнула она. И дальше сказала то, что было удивительно для нее самой, что она вовсе не собиралась говорить: — Мне не хотелось бы, чтобы вы уезжали. Я не готова прощаться.

Она почувствовала, как напряглись под ее рукой его мускулы.

— Роберт, — тихо произнесла она. — Какое милое имя. Когда-то я знала одного Роберта. Он был милым, нежным мальчиком. Вашей полной противоположностью. Только волосы у него были такие же белокурые, хотя гораздо длиннее, и глаза такие же голубые, но мечтательные и добрые. Он умер.

Он вздрогнул.

— Ах, Роберт, — сказала она, — вы играете нечестно. Предупреждаете, чтобы я не флиртовала, а сами не оставляете мне выбора, потому что просто стоите и не проявляете никакой инициативы. Может быть, нам лучше вернуться в бальный зал и вежливо попрощаться на глазах у всех, чтобы никогда больше не видеться и не вспоминать друг о друге?

— Зачем вам нужно видеть меня или думать обо мне? — спросил он.

— Зачем? — Она заглянула ему в глаза и пожала плечами. — Возможно, потому, что вы не похожи на других. Возможно, потому, что вы были единственным мужчиной, который не хотел меня. Правда, в Обидосе вы меня хотели, не так ли?

Она заметила, как он судорожно глотнул воздух. И как ни странно, ей захотелось плакать. Она увидит его снова. Он этого не знал, но она знала и не хотела, чтобы встреча произошла таким образом, как было решено. Черт бы побрал Артура и его хитроумные планы. Почему нельзя все объяснить Роберту? Почему не проверить его актерские способности? Почему ей вечно приходится играть роль кокетки? Тем более с мужчиной, с которым ей меньше всего на свете хотелось флиртовать?

Она вздохнула.

— Пожалуй, мы напрасно пришли прогуляться. Лучше вернуться в зал. Там полно джентльменов, которые жаждут потанцевать со мной, принести мне прохладительные напитки или подержать мой веер, пока я поправляю выбившийся локон. Зачем мне мучиться здесь, пытаясь вызвать на разговор молчуна или уговорить мраморное изваяние поцеловать меня? — Она вздрогнула. — Вам не холодно?

— Нет, — сказал он. Его руки — крупные, сильные, теплые — поглаживали ее оголенные руки. — Не холодно. — Он привлек ее к себе и обнял. Она прижалась к его груди и закрыла глаза. Он нежно погладил ее голову.

— Хотя и глупо, но мне не хочется уезжать завтра, зная, что мы никогда больше не увидимся, — сказал Блейк. — Ведь мы с вами — представители разных миров, мэм.

— Жуана, — шепотом поправила она.

— Жуана.

— Роберт, — прошептала она, почувствовав, что на глазах выступили слезы, а в горле образовался комок, — прости меня.

Но как могла она заранее просить прощения, не рассказав ему обо всем? Похоже, она снова утрачивает контроль над ситуацией. Раньше она никогда не теряла контроль, что и делало ее очень ценным работником, хотя и не давало ей возможности самой распоряжаться своей жизнью, своей судьбой.

— За что? — Она почувствовала, как он прижался щекой к ее волосам.

— За Обидос. — Она подняла голову и улыбнулась в надежде, что в сумерках он не заметит слез в ее глазах. — Я вела себя отвратительно.

По его лицу медленно расплылась улыбка.

— То, что было в Обидосе, не должно было случиться. И то, что происходит сейчас, — происходить, — серьезно сказал он.

— Что не должно происходить? — спросила Жуана.

— Вот это. — Он поцеловал ее лоб, виски, щеки. Потом заглянул ей в глаза, приблизил свои губы к ее губам.

— Но это уже происходит…

— Происходит, — не стал возражать он и поцеловал ее приоткрывшиеся губы. Она, погладив его коротко стриженные волосы, обняла его за шею и прижалась к нему всем телом. Ей хотелось, чтобы он был как можно ближе. Ей хотелось почувствовать его язык внутри рта, он лишь прикасался им к ее губам. Еще бы! Она причинила ему такую боль в Обидосе.

Она попробовала прикоснуться к его губам своим языком, просунула его за зубы и,

почувствовав, как напряглись его руки и как он шумно втянул в себя воздух, застонала, испытывая и страх, и желание.

— Роберт. — Она запрокинула назад голову и закрыла глаза, ощущая его руки, спускающие с плеч лиф платья и обнажающие одну грудь. Ее губы приоткрылись в безмолвном крике, а пальцы вцепились в его волосы на затылке, когда он обласкал губами напрягшийся и затвердевший сосок. В тот момент она поняла, что все ее знания и опыт в области чувств равнялись нулю и сама она была все равно что девственницей, хотя таковой не являлась. Она поняла также, почему он с первой их встречи одновременно и пугал, и завораживал ее.

Он снова посмотрел ей в лицо и натянул лиф платья на грудь и плечо.

— Мой прощальный поцелуй. Не сомневаюсь, что другой мужчина сделал бы его гораздо приятнее, но вы по крайней мере не будете вспоминать с удовольствием, как в порыве страсти отдали себя человеку, который даже джентльменом не был.

Жуану безумно обидело его предположение относительно ее нравственности, хотя именно такого впечатления она добивалась, играя свою роль. Она мучительно страдала от чисто физической и эмоциональной неудовлетворенности.

Она улыбнулась.

— Поцелуй? Вы называете это поцелуем, Роберт! Довольно рискованный поцелуй, может быть, мне следовало бы пожаловаться на вас тетушке? Или Артуру?

— А они захотели бы знать, как я обнаружил здесь такое уединенное местечко. Нет, скорее всего, было бы разумнее не говорить ничего.

— Пожалуй.

— Прощайте, — сказал он, распрямляя плечи и отряхивая рукава мундира. — А теперь я пойду.

— Вы уходите? Поцеловали и убегаете, Роберт? Как неблагородно. Могли бы потосковать где-нибудь до конца вечера, чтобы все видели, что вы страдаете от безнадежной любви.

— Никто не поверит, — возразил он с усмешкой, от которой у нее подогнулись колени. — Я могу быть молчаливым, угрюмым, необщительным, но страдания от безнадежной любви не мое амплуа. Такие деликатные эмоции мне не по плечу. К тому же я завтра уезжаю и мне необходимо выспаться.

— Ах, — вздохнула она и, приподнявшись на цыпочки, прикоснулась двумя пальцами к его подбородку. — Поберегите себя, Роберт. Не дайте себя убить.

— Именно сегодня мне сказали, что я слишком упрям, чтобы умереть, — произнес он, поворачивая ее руку ладонью вверх и прижимаясь к ней губами. — Не тревожьтесь за меня, Жуана. И забудьте обо мне. Я не стою того, чтобы вы обо мне думали.

— Вы правы. — Она вздохнула. — Сюда ежедневно приезжает столько новых офицеров — один лучше другого. Прекрасное время для леди, которые хотели бы, чтобы войны никогда не кончались. — Она рассмеялась. — Проводите меня в бальный зал, Роберт, а потом можете исчезнуть. — Она взяла его под руку.

Он проводил ее до распахнутых настежь дверей зала.

— Значит, оревуар. — Она отпустила его руку. — Не буду говорить «прощайте», Роберт, потому что не верю в то, что мы расстаемся навсегда. Я надеюсь, что мы еще встретимся, и, возможно, раньше, чем вы думаете. А пока я вижу не менее полудюжины офицеров, которые сердито смотрят на вас и готовы схватиться за шпаги, потому что вы задержали меня дольше, чем длится один танец. Стыдитесь, капитан.

Она игриво прикоснулась к его руке кончиком веера и исчезла, не давая ему возможности ответить. И даже не потрудилась оглянуться, чтобы узнать, провожает ли он её взглядом или уже ушел, даже не взглянув вслед.

Она стояла и, обмахиваясь веером, смотрела на танцующих, а самой хотелось сесть посреди зала и взвыть от тоски.

Состояние было такое, как будто она влюбилась в капитана Блейка или сделала что-нибудь столь же глупое и смехотворное.

Глава 10

Несмотря на твердую решимость выбросить все из головы и сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать в Саламанке, капитан Блейк направился в горы для встречи с руководителем «Орденанзы» Дуарте Рибейру. Дуарте Рибейру должен был сопроводить его до испанской границы. И тут Блейк понял, что ему ничего не удастся выбросить из головы, потому что он думал о своей жизни. А жизнь у него была тяжелая и не баловала его лаской и чьей-либо заботой. Разве что Жуана да Фонте, маркиза дас Минас, зацепила его своим вниманием. Но искренна ли она была с ним? Он старался даже мысленно называть ее не просто Жуаной, а величать полным титулом, не верить, что она к нему неравнодушна.

Она была кокеткой до мозга костей, и, по ее собственному признанию, он был одним из немногих мужчин, которые не поддались ее чарам. Она была вынуждена применить к нему тактику, которой обычно не пользовалась, изобразить нечто весьма похожее на искренность. А ему и впрямь начинало казаться, будто она искренна.

Он размышлял о вопросах, которые она задавала, о том, как пыталась побольше узнать о нем и о причине его вызова в штаб-квартиру. В такие моменты ему вдруг вспоминалось, что она наполовину француженка, и хотелось бы знать, известен ли такой немаловажный факт главнокомандующему и вообще имеет ли он какое-нибудь значение. Все-таки она наполовину англичанка, а также была замужем за португальским вельможей.

Он хотел избавиться от мыслей о ней, но, как только он переставал усилием воли запрещать себе думать о ней, она возникала перед ним, проникая в его мысли, сны и эмоции. В его кровь. Бывали минуты, когда он сожалел, что прервал последний поцелуй, почувствовав, что она готова сдаться. Он мог бы тогда овладеть ею. И возможно, тогда сумел бы изгнать ее из своей памяти раз и навсегда.

Он теперь не мог тосковать по недоступному. Он ненавидел себя за то, что захотел невозможного, что забыл, кто он такой. Такая мысль тяжким бременем лежала на душе, отодвигая на второй план даже мысли о том, что он добровольно идет на опасное задание, возможно, на смерть, что его ждет унижение, связанное с пленом, трудная задача убедить врага в подлинности чертежей британских линий обороны Лиссабона, спрятанных в каблуке его сапога. И что пройдет, возможно, немало трудных месяцев, прежде чем его обменяют на какого-нибудь французского офицера.

За одиннадцать лет службы в армии он трижды получал известия от отца. Ответил он всего один раз — выразив соболезнование по случаю кончины его жены. С тех пор прошло почти восемь лет. Еще одно письмо он получил в Висо за несколько минут до отъезда: письмо пришло в штаб-квартиру и было направлено в дивизион легкой артиллерии на реке Коа, затем отправлено назад и переадресовано в лиссабонский госпиталь. Наконец у кого-то хватило ума узнать, что он находится в Висо, и переправить его туда.

Письмо было не от отца, а от его стряпчего. В письме сообщалось, что согласно завещанию маркиза Роберту оставлено поместье средних размеров в Брекшире и весьма приличное состояние. Судя по всему, известие о смерти отца затерялось в пути. Конечно, основную часть недвижимости и денег получил наследник маркиза, его троюродный брат и новый маркиз Кейни.

Отца теперь не было в живых, и не было причины сожалеть о том, что горечь и утрата иллюзий заставили их прервать всякие отношения.

Роберт не сожалел о разрыве. Он бы не смог прожить всю жизнь, испытывая унижение от человека, который произвел его на свет. Как будто человек не имеет права на заботу со стороны отца. Как будто на такую заботу имеет право только тот, кто родился в законном браке.

И все же лишь теперь он оказался по-настоящему один во всем мире, думал Роберт, шагая по горной дороге маршрутом, намеченным штаб-квартирой. Ему вспомнилось, как радовалась и хорошела его мать в те дни, когда они ожидали отца. Как родители держались за руки или обнимали друг друга за талию, сияя от радости, — и всегда улыбались ему. Вспомнилось, как отец держал его над головой и подбрасывал высоко вверх, прямо к небу, как мать визжала от страха, а он заливался смехом от восторга.

Он вспоминал о любви. И ненависти. О том времени, когда ему не казалось странным, что отец, любовник его матери, живет не с ними, а в большом доме со своей женой. О том времени, когда он не знал, что именно этот факт перевернет всю его жизнь. Когда он не сознавал, что забота о сыне будет для отца лишь актом благотворительности.

Маркиз умер, а он сам теперь в некотором смысле джентльмен. По крайней мере у него теперь есть собственность и деньги, чтобы обустроиться в жизни как подобает джентльмену. У него теперь есть деньги, чтобы покупать офицерские чины, если он того пожелает, и не ждать, когда откроется вакансия для их приобретения, которая чаще всего появлялась после гибели в бою одного из офицеров.

Возможно, его положение и деньги позволят ему теперь…

Нет! Много лет назад он решил, что жизнь надо прожить одному. Что в его жизни нет места женщине.

Нет места для цепей любви.

Он умышленно не горевал по отцу. Горевать было бы лицемерием. Но он не мог не горевать по давно прошедшему детству, по утраченной наивности и безоблачному счастью. Он горевал по ребенку, каким он был, и по мужчине, каким он мог бы стать.

Описывая другого Роберта, которого она некогда знала, Жуана сказала, что он был милым и нежным мальчиком. Мальчиком с мечтательными глазами. И он горевал по тому мальчику, каким он был, которого она, судя по всему, считала умершим.

И еще он помнил, как она однажды назвала этого милого, нежного мальчика ублюдком и высмеяла. И он снова попытался раз и навсегда выбросить ее из головы и из сердца.

Дуарте Рибейру покинул свой дом и земельные угодья на юге, опустошенные армией Жюно, которая шла на Лиссабон три года назад. Как он слышал и даже видел собственными глазами, когда время от времени ненадолго появлялся там, друзья из арендаторов и крестьян восстанавливали хозяйство. Но он не собирался возвращаться домой до тех пор, пока с родной земли не прогонят окончательно и бесповоротно ненавистных французов.

Он не мог бы сосчитать, сколько французов убил собственными руками за последние три года. Он не мог бы даже приблизительно подсчитать число убитых бойцами его отряда, в состав которого входили около сорока мужчин и несколько женщин. Но всегда казалось, что этого мало. Совсем недостаточно, чтобы отомстить за смерть семьи его брата и зверское изнасилование и убийство его сестры. Он не смог простить себя за то, что не был в тот день дома. Теперь он утолял жажду мести свою и членов своего отряда — за зверства французов. Дуарте Рибейру, когда более или менее продолжительное время находился на одном месте, жил в деревне Мортагоа, расположенной в скалистых горах к востоку от Буссако. Он находился здесь большую часть весны благодаря тому, что английская армия с успехом сдерживала французов, очистив территорию Португалии и от отдельных солдат, отставших от своих частей. Его люди даже начинали ворчать, жалуясь на бездействие.

Однако все же чувствовалось постепенно нарастающее возбуждение. Все полагали, что если французам удастся прорваться сквозь линии обороны фортов Сьюдад-Родриго и Алмейда, а виконт Веллингтон не сможет оказать существенную поддержку их гарнизонам, то французы в скором времени появятся здесь. Но если даже виконт Веллингтон их и поддержит, французы, наступая на Алмейду, будут находиться на португальской земле. А как только они попадут на землю Португалии, тут же превратятся в законный объект охоты для бойцов «Орденанзы».

Дуарте, стоя в дверном проеме белого каменного коттеджа, который временно называл своим домом, наблюдал, как Карлота Мендес, его жена, сидя на скамейке в лучах послеполуденного солнца, кормит грудью их новорожденного сына.

— Думаешь, он придет сегодня? — спросила она.

— Сегодня или завтра. Когда-нибудь да придет. Мне надоело сидеть без дела.

— Понятно, — скорчила она недовольную гримасу. — А я, значит, останусь здесь с женщинами и детьми. С нашим малышом можно было подождать до конца весны. — Она с нежностью взглянула на сына.

— Дети получаются в результате того, чем мы прошлым летом занимались с таким энтузиазмом, когда не воевали с незваными гостями нашей страны, Карлота. Запомни на будущее.

Она улыбнулась ему белозубой улыбкой и, отняв сонного малыша от груди, положила его головку себе на плечо и нежно похлопала по спинке.

— Мы занимались этим вдвоем, — сказала она. — А теперь я одна должна оставаться дома и скучать, вместо того чтобы бороться с убийцами моих родителей.

Отца Карлоты, известного врача, убили вместе с женой после того, как умер раненый французский офицер, которого он лечил. Карлоты в то время не было дома, она навещала семью брата.

— Я уйду ненадолго, — сказал Дуарте. — Мне надо всего-навсего проводить британского солдата до границы и передать его с рук на руки Бекеру и его людям. Судя по всему, ему предстоит выполнить какое-то секретное поручение в Испании.

— Вот видишь? — Карлота вложила в ротик сына сосок другой груди. — Будь твоя воля, ты бросил бы меня до конца лета.

Он погладил ее по голове.

— Ничего подобного. Если бы не печальная необходимость, Карлота, я ни на один день не оставил бы тебя. Но маленькому Мигелю нужен теплый, надежный дом. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности, особенно теперь, когда ты стала матерью моего сына.

— Вот как? — возмущенно воскликнула она. — Значит, отцу моего сына подвергать себя опасности можно?

— Да, — спокойно ответил он. — Наш сын должен иметь возможность мирно жить и расти в своей стране, Карлота.

Она погладила его руку и улыбнулась. Дуарте оглянулся и, указав кивком на узкую улочку за спиной, сказал:

— Похоже, Франсишку и Теофилу нашли нашего человека и ведут его сюда.

Вдоль по улице между двумя его друзьями шагал высокий светловолосый мужчина в зеленом мундире британских вооруженных сил, с кривой саблей на боку, красной лентой, означающей, что он офицер, и ружьем за спиной, означающим, что он офицер боевой.

— Вот и он, — заявил Теофилу Кошта, одаривая всех белозубой улыбкой, — он даже ни разу не сбился с пути в горах. Может быть, ему помог его кривой нос? Большинство англичан способны ходить только по прямой линии и могут заблудиться в трех соснах. — Он громко и оживленно говорил по-португальски, но, подойдя к коттеджу Дуарте, перешел на ломаный английский. — А вот и Дуарте Рибейру, сэр. Он возглавляет наш отряд.

— Спасибо, — по-португальски сказал капитан Блейк, — но я думаю, что мне в большей степени помог отлично составленный маршрут, а я только внимательно следовал указаниям.

Франсишку Брага, Дуарте и Карлота дружно расхохотались, заметив, как смутился их товарищ.

— Нос у него все равно очень красивый, — сказал Теофилу, присоединяясь к общему смеху.

— Ну, с ними вы уже знакомы, — Дуарте указал на своих друзей, — а это Карлота Мендес и наш сын Мигель. — Он заметил, как глаза англичанина, задержавшись на секунду на обнаженной груди Карлоты, метнулись в сторону. Англичане всегда придерживаются строгих нравов. Он вспомнил свою матушку, которая всегда была настоящей леди, несмотря на то что ее второй муж оказался тем еще негодяем. — Входите, капитан Блейк. Наверное, проголодались? Мы отправимся к границе завтра, а сегодня отдохните. И будьте уверены, что местные проводники доставят вас туда в целости и сохранности. На них можно положиться даже в большей степени, чем на конфигурацию вашего носа.

Теофилу хлопнул себя ладонью по лбу.

— Кажется, мне никогда не дадут забыть о своем промахе?

— Какой ты тупица, Теофилу, — сказала Карлота, поднимаясь на ноги и заправляя грудь за лиф платья. — Разве послали бы англичанина в Испанию со специальным заданием, если бы он не знал португальского и испанского языков? Могу поклясться, что он и по-французски говорит.

— Вы правы, мэм, — усмехнулся Блейк и, сняв с плеча винтовку, осторожно поставил на пол. — Пока не забыл, Рибейру. — Он полез во внутренний карман мундира. — Инструкции для вас, насколько я понимаю, уже передали, но у меня еще есть запечатанное письмо, также адресованное вам.

Дуарте с любопытством взглянул на конверт. Почерк был ему незнаком. Карлота, уложив малыша, принялась нарезать сыр и хлеб и наполнять кружки вином. Вес уже уселись за стол, в то время как Дуарте вскрыл конверт и стоя прочел письмо. Оно было от его единоутробной сестры. Но адрес на конверте был написан чьей-то незнакомой рукой.

Она просила оказать капитану Блейку всю возможную помощь. Но он не должен был говорить капитану об их родственных отношениях. В один из дней недели после получения им письма она сама приедет в Мортагоа. Вернется ли он к тому времени с границы? Никого не надо посылать ее встречать. Она доберется обычным способом. Ей потребуется его помощь в одном деликатном деле.

«Одно деликатное дело» — так обычно называла Жуана свои поездки в Испанию, в самое логово французов в поисках убийцы Марии и Мигеля. Он терпеть не мог, когда она подвергала себя такому риску, но был бессилен что-либо сделать. Она даже не была его родной сестрой, и он не мог ей приказывать на правах старшего брата, но даже если бы и была, то ему удалось бы удержать ее, только разве связав по рукам и ногам.

А теперь, кажется, она снова отправляется туда. И обещает заглянуть к ним «обычным способом». Значит, она будет одна, переодетая крестьянкой и готовая участвовать в любых действиях его отряда в течение всего периода своего пребывания здесь. И что, черт возьми, важнее всего — она была превосходным бойцом. Изнеженная маркиза дас Минас становилась практически неузнаваемой, преображаясь в отчаянную и бесстрашную Жуану Рибейру.

Дуарте стиснул зубы. Отчаянная девчонка! Она была всем, что осталось у него в этом мире. Он аккуратно сложил письмо. Жизнь сильно усложнилась за последнее время. Она стала серьезной борьбой за выживание, в которой мужчина делает все, что необходимо, даже убивает, чтобы защитить свою женщину, своего ребенка и свою родную землю, на которой они живут. Теперь у него есть Карлота и Мигель, два существа, более близких ему, чем даже Жуана, и чем скорее они найдут священника, чтобы обвенчаться, тем ему будет спокойнее.

— Дуарте? Плохие новости? — окликнула его Карлота, и все сидящие за столом мужчины посмотрели на него.

— Нет, новости вовсе не плохие. С чего вы взяли? — сказал он, засовывая письмо в карман. — Итак, капитан Блейк, когда англичане намерены пропустить французов по нашим местам, чтобы и на нашу долю их хватило? — Он уселся за стол и взял в руку кружку с вином.

Все шло так легко и просто, что Блейка даже пугало. Ведь всегда самые тщательно разработанные планы имеют обыкновение неожиданно идти вкривь и вкось. Но только не план Веллингтона. Исполнение его шло как по маслу.

Дуарте Рибейру, Франсишку Брага и Теофилу Кошта сопроводили его до испанской границы и привели прямо во временный лагерь испанских партизан с уверенностью, дающей основания предполагать, что они давно и хорошо знакомы со скалистыми утесами и глубокими ущельями, которые капитану Блейку казались как две капли воды похожими друг на друга.

Все трое его проводников, поздоровавшись с испанцами, пожали ему на прощание руки и пожелали успешного выполнения задания, но вопросов не задавали. В отличие от маркизы дас Минас, подумал он, смирившись с тем, что не может заставить себя не вспоминать о ней.

— Желаю удачи, — сказал ему Дуарте. — Надеюсь, что нам повезет и мы снова встретимся с вами. Я не получил указаний о том, чтобы сопровождать вас назад.

— Все правильно, — печально улыбнулся Блейк. — Я сам найду дорогу. Возможно, здесь поможет мой нос.

— Если кто-нибудь не свернет его в другую сторону, — съязвил Теофилу, и все рассмеялись.

Капитан Блейк расстался с ними с сожалением. Он почувствовал себя очень одиноко среди незнакомых людей на границе другой страны, территория которой захвачена врагом.

Как и португальцы, испанцы знали о его задании лишь то, что было необходимо знать. На них возлагалась опасная задача — сопровождать капитана Блейка из скалистых гор на границе в пологие холмы, окружающие Саламанку. Там в их обязанность входило привлечь к себе внимание французов, с тем чтобы те бросились за ними в погоню. Все они, кроме капитана Блейка, должны были благополучно уйти от погони.

Попади они в плен, их ожидала бы страшная участь. Их не признали бы военнопленными, как солдат вражеской армии, к которым относились вполне сносно, но подвергли бы жестоким пыткам, а потом казнили.

— Но, сеньор, — возразил ему в ответ на озабоченность, выраженную капитаном Блейком, Антонио Бекер, огромного роста мужчина с руками и ногами, похожими на стволы дерева, — видите ли, мы делаем то же самое с французскими пленными. И берем их в плен гораздо чаще, чем они нас. В Испании считают, что война есть война, а не игра в солдатики, как у вас, англичан.

Впервые в жизни капитан Блейк пожалел о том, что на нем зеленый, а не красный мундир, какие носят англичане. Нельзя сказать, что он опасался побывать в хорошей потасовке. Напротив, он с удовольствием стряхнул бы с себя паутину, которой зарос во время вынужденного зимнего бездействия. У него вызывала нервную дрожь мысль о том, что не придется участвовать в бою.

— Мы проводим операцию вблизи города, а не в горах, потому что я якобы должен передать информацию вашему человеку, находящемуся в городе, — сказал капитан Блейк. — У вас есть люди в Саламанке, оккупированной французами?

— Сеньор! — воскликнул Антонио с удивлением, а все остальные фыркнули, услышав его вопрос. — Мы испанцы, И в нашей стране мы есть повсюду.

— Французы, наверное, ежатся от страха, — предположил Блейк.

— Конечно, как же иначе, — усмехнулся испанец. — Каждый из нас считал бы позором для себя, если бы позволил хоть одному французу спокойно проспать ночь на испанской земле. Нас, конечно, нельзя назвать негостеприимными, но у каждого француза здесь найдется друг или друг его друга, которому под покровом ночи при загадочных обстоятельствах перерезали горло.

Капитан Блейк поблагодарил судьбу за то, что англичане были друзьями испанцев.

Итак, все произошло в соответствии с планом. Операция проводилась ночью, что было, по общему мнению, опасно, ведь французы не сразу могли разглядеть военный мундир пленника. Опасно, но не слишком — они не стали бы убивать партизана, не подвергнув пыткам.

— Не понимаю, что думали ваши генералы, посылая вас сюда для того лишь, чтобы вы попали в плен, — пожал плечами Антонио. — Вы убийца, сеньор? Но ведь после того, как вы убьете, никакой военный мундир не спасет вас от верной смерти. Уж не собираетесь ли вы убить самого Массену? Если вы намерены убить его в постели, то убедитесь сначала, что убиваете его, а не его любовницу. Знаете, она сопровождает его повсюду и даже официально числится его адъютантом. Уж эти мне французы! Вот каких адъютантов им подавай!

Он весело рассмеялся.

— Говорят, он все еще в Саламанке, — сказал один из мужчин, — потому что сильно занят делами в постели, чтобы заниматься делами вне ее.

Снова раздался смех.

Всю ночь никто из них не ложился, они шумели, чтобы привлечь внимание французских пикетчиков. Антонио недовольно ворчал:

— Если французы поверят, что я могу выдать свое присутствие таким глупым поведением, моей гордости будет нанесен тяжелый удар, сеньор.

Капитан Блейк хорошо понимал, что он должен чувствовать. Сам он подвернул ногу в лодыжке, когда убегал вместе со всеми, а потом, споткнувшись о собственную саблю, тяжело рухнул на землю, громко ругаясь — по-английски — на тот случай, если пикетчики пройдут мимо, не заметив его, лежащего среди деревьев на южном берегу реки Дору в ста ярдах от римского моста, соединяющего южный берег с городом.

Итак, он с трудом поднялся на ноги, держа руки высоко над головой, пока испуганный французский солдат, приставив штык к его груди, отбирал у него винтовку, грубо и болезненно ударив прикладом по голове, а потом пнул в поврежденную ногу.

— Солдат! — крикнул парнишка кому-то, прибежавшему с фонарем.

— Английский. Офицер, — возразил ему прибежавший. Солдат, который только что стукнул и пнул его, стал явно более уважительным.

— Наверное, надо забрать у него саблю, — сказал парнишка по-французски. — Осторожнее. Как бы он не схватил твой штык и не повернул его против тебя. А остальные тоже англичане? Они перешли в наступление?

Если бы он сейчас прикрикнул на парнишку, подумал капитан Блейк, тот бы бросился наутек.

— Я сдам свою саблю только офицеру вашей армии, — надменно заявил Блейк, — но никак не рядовому. Проводи меня к офицеру.

Но шум уже привлек внимание офицера — тоже капитана, вынырнувшего откуда-то из темноты. Он направил луч фонаря на лицо пленника.

— Капитан? — спросил он, окидывая его взглядом — с головы до ног. — Стрелок? Вы всегда были нашими заклятыми врагами и первоочередной мишенью на поле боя. Я приму вашу саблю, сэр, и сопровожу вас через мост. Для нас большая честь взять в плен стрелка.

Капитан Блейк, глядя в глаза французскому офицеру, расстегнул пряжку ремня и передал ему из рук в руки свою саблю вместе с ножнами. Он почти ожидал, что офицер прикажет взять ее одному из солдатиков, но он принял ее лично.

— Благодарю вас, месье, — сказал он.

— Я капитан Антуан Дюпюи, к вашим услугам. Позвольте узнать, кого я имею честь сопровождать?

— Капитан Роберт Блейк из 95-го пехотного стрелкового полка, — представился он, испытывая чувство глубокого унижения. Снимая портупею, он чувствовал себя так, будто раздевается донага на глазах у французских солдат. Без привычной тяжести сабли на боку он и впрямь ощущал себя голым.

Глава 11

Жуана, как обычно, остановилась в монастыре Буссако, расположенном высоко в горах к западу от Мортагоа. Ее и Матильду всегда с радостью оставляли там на ночлег. К слову сказать, монахини хранили там ее сундучок, с тем чтобы она могла, не привлекая к себе лишнего внимания, изменить свое обличье.

Итак, маркиза дас Минас прибыла с некоторой помпой из Висо к концу дня, любезно улыбнулась кучеру, который помог ей выйти из белого с золотом экипажа, и одарила лучезарной улыбкой настоятельницу монастыря, приветствовавшую ее на пороге. Она тихо поужинала вместе с монахинями, отстояла с ними вечернюю молитву, а потом вернулась в маленькую келью, отведенную для нее и Матильды.

На следующее утро мрачная Матильда сидела за завтраком без маркизы, а потом ушла в свою келью, чтобы аккуратно убрать белые наряды и выложить одежду более ярких цветов. Самой маркизы нигде не было видно. Однако маленький сундучок был пуст, и отсутствовал также один из лакеев, сопровождавших экипаж. Довольно далеко от монастыря, на каменистой дорожке, ведущей в Мортагоа, ливрейный лакей устало тащился вслед за крестьянской девушкой, одетой в выгоревшее синее ситцевое платье и сандалии на босу ногу, темные волосы которой свободно рассыпались по плечам. Как видно, единственным ее украшением были заткнутый за пояс устрашающего вида нож да старый мушкет, перекинутый через плечо.

Матильда и Дуарте придут в ярость, и от их гнева ее спасет только молчаливое присутствие Жозе, с трудом поспевающего за ней, думала она, наслаждаясь чувством свободы. Ей хотелось запрыгать от радости и громко поприветствовать горы, но она не решалась из опасения, что Жозе подумает, будто она потеряла рассудок.

На самом деле Жозе был ей не нужен. У нее был мушкет, хотя мушкеты не отличались меткостью при стрельбе по определенной цели. Она с завистью вспоминала о винтовке капитана Блейка. Но у нее еще был нож, чтобы защититься от того, в кого не удастся попасть из мушкета. Ну а с тем, с кем не удалось бы справиться с помощью ножа и мушкета, не сможет справиться и Жозе. Однако почему-то считается, что женщина защищена только тогда, когда ее опекает мужчина. И у Жозе была достаточно внушительная фигура, чтобы успокоить в ее безопасности и Матильду, и Дуарте.

— Вот мы и пришли, — сказала она, обращаясь к молчаливому слуге, когда показалась Мортагоа. — Можешь пойти навестить своих друзей, Жозе.

Подходя к дому брата, она ускорила шаги. Она еще не видела новорожденного. Последний раз, когда она была в горах, Карлота была на последнем месяце беременности и возмущалась Дуарте, который запретил ей ходить на задания с другими членами группы. Она ему не жена, негодовала Карлота. Он не имеет права приказывать ей. И если она пожелает, то пойдет со всеми. Она умрет со скуки, если придется остаться дома с жен — шинами и детьми.

Нет, он имеет право приказывать ей, говорил Дуарте. Он возвышался над ней — такой красивый и внушительный — и сердито глядел на беременную женщину. Он руководитель отряда, а она рядовой член, и если он приказывает ей остаться, то она, будьте уверены, останется, иначе получит дисциплинарное взыскание от всего отряда.

А кроме того, добавил он совсем другим, мягким тоном, и Жуана почувствовала тогда непривычную для нее зависть к другой женщине, она скоро станет матерью его ребенка и поэтому будет делать то, что он сочтет нужным для их безопасности.

Жуана тихонько постучала в открытую дверь и заглянула внутрь. Интересно, удалось ли брату выиграть ту войну или Карлота настояла на своем? И вернулся ли уже Дуарте с границы? При мысли об этом у нее защемило сердце.

Она изо всех сил старалась не думать о Роберте с тех пор, как он покинул Висо, а если уж думать, то только в связи с работой, которую им предстоит выполнить вместе. Она изо всех сил пыталась думать о нем как о капитане Блейке, а не как о Роберте. Она старалась забыть о том, как хотела его обнять, поцеловать, сказать ласковые слова во время бала в Висо и как была разочарована, когда он проявил больше выдержки и меньше желания, чем она.

Она пыталась прогнать мысли о том, что план провалился и что теперь его окровавленное тело лежит где-нибудь в окрестностях Саламанки.

— Карлота? — окликнула она, заметив какое-то движение в глубине комнаты, хотя после яркого солнца на улице глаза не сразу приспособились к полумраку внутри дома. — Карлота? А где малыш? Ой, какой хорошенький! И волосенки черные, совсем как у Дуарте. — Она рассмеялась. — И как у тебя, конечно.

Наверное, было даже к лучшему, что Дуарте вернулся только через два часа, пока они смеялись, обнимали друг друга и без конца восхищались безмятежно спящим малышом, передавая его из рук в руки. — Значит, вы собираетесь пожениться? — спросила Жуана. Карлота скорчила гримасу и вздохнула:

— Ох уж этот Дуарте. Теперь, когда мое тело доказало, что оно функционирует как женское, и смогло произвести на свет ребенка, со мной, видите ли, надо и обращаться как с женщиной. Ничего, кроме дома, детей, безопасности и скуки, Жуана. Если бы я знала, что может случиться, то, наверное, поступила бы по-другому. Отказала бы ему разок-другой. Заставила бы помучиться. Но, с другой стороны, мне пришлось бы отказывать самой себе, — рассмеялась она. — И мне тоже пришлось бы помучиться. И Мигеля у меня не было бы. А как бы я жила без Мигеля? Да, Дуарте без конца говорит о священниках, свадьбах, крестинах и прочем. Типичный мужчина.

Когда ее брат наконец явился домой, первые несколько минут Жуана чувствовала себя невидимкой. Карлота бросилась к нему, он обнял ее, не говоря ни слова, а она засыпала его вопросами, упреками и новостями о малыше.

— Кстати, Жуана здесь, — сказала она. — Еще одна женщина, которую ты можешь согнуть в бараний рог и заставить подчиняться.

— Жуана? — Он наконец выпустил из объятий Карлоту и подошел к Жуане. Наклонившись, брат поцеловал ее в щеку, а заодно погладил по головке спящего у нее на коленях малыша. — Вижу, ты налаживаешь дружеские отношения с Мигелем? Ах, как хорошо снова оказаться дома! Но ведь ты должна быть в Висо или в Лиссабоне. Здесь теперь небезопасно. Вот-вот начнется летняя кампания.

— Он цел? — спросила она. — С ним ничего не случилось? — Она закусила нижнюю губу. Она совсем не собиралась задавать вопросы. — Я имею в виду капитана Блей-ка. Мы работаем вместе. Правда, он не знает, но мы работаем вместе.

Мигель не спеша сел за стол и пристально посмотрел на нее.

— Откуда у меня острое предчувствие опасности, Жуана? — спросил он. — Что ты имела в виду, говоря «мы работаем вместе»? Насколько я понимаю, ты направляешься в Саламанку. Он тоже туда направляется? Неужели в дополнение к поискам человека, которого ты разыскиваешь в течение трех лет, ты еще планируешь собирать разведывательную информацию? Неужели сейчас ты получила задание?

— Да, — ответила она, — хотя я не могу сообщить тебе подробности, Дуарте. Я, как и капитан Блейк, действую по приказу виконта Веллингтона, но…

— По приказу? — Дуарте удивленно приподнял брови и стукнул по столу так, что малыш вздрогнул, открыл глаза и сердито уставился на Жуану. — Неужели виконт теперь использует даже невинных женщин для выполнения своей работы? Значит, вот как англичане делают свои дела, Жуана?

— Мы с тобой наполовину англичане, — напомнила она ему. — Ты должен знать, что Артур, так же как и ты, не хотел, чтобы я была как-то вовлечена в военные действия. Но когда он понял, что меня все равно не удержать, он решил использовать мои способности. — Она усмехнулась. — Особенно мою способность флиртовать. Я ужасная кокетка, Дуарте. Офицеры в Лиссабоне и в Висо слетались ко мне как мухи на мед. Я могла бы выходить замуж по десять раз

в неделю.

— Подожди, появится наконец мужчина, который не позволит тебе манипулировать собой, Жуана. Тогда настанет конец и твоему флирту, и твоей страсти непременно лезть в самое пекло.

— Но я знаю, что найду его когда-нибудь, Дуарте. И тогда наконец Мигель, его жена, дети и Мария будут отомщены и их души успокоятся.

Он вздохнул.

— Но если каким-то чудом ты его все-таки увидишь, Жуана, — сказал он, — не бери на себя акт возмездия, пошли за мной. Обещаешь?

— Там видно будет, — туманно ответила она. — Он добрался благополучно, Дуарте?

— "Он" означает на сей раз капитан Блейк? — спросил он. — Как было условлено, я довел его до границы и передал с рук на руки. Я даже не знал, что он направляется в Саламанку. В самое логово французов. — Он нахмурился. — Похоже, все посходили с ума.

— Мне потребуется твоя помощь, Дуарте, — сказала она. — Но дело будет сопряжено с большой опасностью.

Он презрительно фыркнул. Карлота встала и взяла заерзавшего ребенка из рук Жуаны.

— Придет время, — продолжала Жуана, — когда капитану Блейку придется бежать из Саламанки. И тогда, мне кажется, ему будет трудно обойтись без посторонней помощи.

Дуарте почесал в затылке и взглянул на Карлоту.

— Видишь ли, ему придется дать слово не поднимать оружия против французов и не пытаться бежать из плена, — объяснила Жуана. — Тогда он обретет довольно значительную свободу, но будет связан словом чести. Мне придется позаботиться о том, чтобы его как-нибудь освободили от этого слова.

— Каким образом? — спросила Карлота. — Мужчины придают такое большое значение слову чести, Жуана.

— Я постараюсь сделать так, чтобы с ним плохо обращались или даже лишили свободы. Тогда получится, что французы нарушили свою часть соглашения, тем самым он освободится от данного им слова. А тебе придется взять меня в заложницы, Дуарте. Если я буду заложницей, французы, преследуя тебя, будут проявлять осторожность. Я позабочусь о том, чтобы к тому времени десятки французских офицеров сгорали от любви ко мне. К тому же мне все равно придется исчезнуть оттуда, потому что они вскоре поймут, что либо я их предала, либо я невероятно глупа. Чтобы не страдала моя гордость, пусть уж лучше будет первое, чем второе.

— Ты, наверное, не намерена давать никаких объяснений? — спросил ее брат.

— Нет, — ответила она. — Так будет лучше.

— Значит, он направлялся в Саламанку, зная, что попадет в плен?

— Да. — Она сделала глубокий вдох. — А о том, убили ли они его и допрашивали ли, я узнаю только тогда, когда прибуду туда сама. Как ты думаешь, Дуарте, что они предпочтут: застрелить его или взять в плен?

— Жуана, — спросил Дуарте, пристально вглядываясь в нее, — капитан для тебя что-то значит?

— Только как товарищ по работе. Хотя он даже не подозревает, что я его товарищ по работе. Он меня возненавидит, поверив, что я на стороне французов. Й я не могу ни предупредить его, ни извиниться заранее. Видишь ли, все это является частью плана Артура.

— Он очень красивый мужчина, — сказала Карлота. — Белокурые волосы и голубые глаза. И широкие плечи.

— Эй, эй, полегче, — возмутился Дуарте.

Карлота бросила на него вызывающий взгляд.

— Конечно, война несколько испортила его лицо, которое, должно быть, было когда-то очень красивым.

— А стало на редкость привлекательным, — рассеянно произнесла Жуана.

Дуарте и Карлота обменялись понимающим взглядом.

— Так ты сделаешь, о чем я прошу? — спросила Жуана, выходя из задумчивости. — Если я пришлю к тебе Матильду под предлогом смерти ее сестры или чего-нибудь еще, ты приедешь? Я не могу сказать точно когда, так что определенную дату назначить нельзя. Но когда я пришлю Матильду, ты выполнишь мою просьбу?

— Появиться в Саламанке? Похоже на самоубийство, Жуана. Задача не из легких. Мне придется снова обращаться к Бекеру. Ему, возможно, еще меньше, чем французам, понравится, если я без конца буду шастать по его территории.

— Но ты это сделаешь?

— Он сделает, — сердито сказала Карлота, — а я останусь дома, чтобы подметать пол и играть с малышом, как подобает хорошей жене, какой он меня хочет сделать. Он сделает, Жуана. Многое бы я отдала за возможность пойти туда тоже.

— Спасибо, — облегченно вздохнула Жуана. — Мне придется уйти завтра рано утром. Не стоило, наверное, менять обличье и приходить сюда. Но разве могла я устоять перед возможностью хотя бы один день побыть свободной? Я, кажется, начинаю ненавидеть маркизу дас Минас.

— Я тоже, — с жаром заявил ее брат. — Она мне стоит многих бессонных ночей. Но и Жуана Рибейру доставляет мне не меньше хлопот.

— Возможно, скоро Жуана покончит с маркизой, — сказала Жуана. — Она будет больше не нужна. Придется мне искать какое-нибудь другое обличье на всю оставшуюся жизнь. — Она вздохнула. — Но сначала я хочу найти того человека.

— Будь осторожна, — предупредил Дуарте. — Ты берешься за опасную затею. Видимо, я не смогу убедить тебя изменить решение?

Она улыбнулась ему.

— Я так и думал, — сказал он. — Будь осторожна.

— Повеселись как следует, Жуана, — сказала Карлота. — Веселись, пока можешь.

— Я обязательно так и сделаю, — улыбнулась Жуана.

— Садитесь, пожалуйста, капитан Блейк, — предложил полковник Марсель Леру, представившись сам и представив всех присутствующих, кроме двух безмолвных сержантов, стоявших по обе стороны двери.

Генерал Шарль Валери, высокий худощавый джентльмен с аристократическими чертами лица, выглядел бы гораздо уместнее в бальном зале, чем в действующих войсках, подумал капитан Блейк. Он стоял в дальнем конце комнаты перед окном, предоставив ведение допроса полковнику. Капитан Анри Дион был коренастым мужчиной небольшого роста. Похоже, он неплохо умел обращаться со шпагой. С капитаном Антуаном Дюпюи он уже познакомился прошлой ночью. Полковник Леру, черноглазый брюнет, был высок и красив. Дамский угодник, подумал о нем капитан Блейк, усаживаясь на стул.

— Надеюсь, вы хорошо отдохнули ночью? — спросил полковник. — Конечно, мы были вынуждены поставить у дверей стражу.

— Вполне, благодарю вас, — ответил капитан Блейк.

— Вы говорите по-французски, месье? — спросил полковник. — Если не говорите, то у меня есть переводчик, чтобы генерал Валери мог вас понять.

— Я говорю по-французски, — сказал капитан Блейк, переключаясь на французский язык. — Однако боюсь, что мне почти нечего сказать.

— И все-таки нам придется задать вам несколько вопросов, — сказал полковник. — Почему офицер славного стрелкового 95-го полка, если не ошибаюсь, оказался прошлой ночью в окрестностях Саламанки?

Капитан Блейк пожал плечами и прикоснулся кончиками пальцев к ссадине на правом виске. Правый глаз у него опух и сильно покраснел.

— Я сбился с дороги, — сказал он. — Я мог бы поклясться, что подхожу к Лиссабону.

— Ах, капитан, такие слова недостойны вас, — сказал полковник. — Люди, которые были с вами, но, к сожалению, убежали, испанские партизаны.

— Неужели? — удивился капитан Блейк. — Так вот почему я не мог понять ни слова из того, что они лопотали!

Полковник встал со стула.

— Зачем вы шли сюда, капитан? — спросил он. — Вы британский разведчик? Попросту говоря, шпион?

— Боже упаси! — воскликнул Блейк. — Неужели только потому, что я ошибся и повернул в горах не в ту сторону? Вы заметили, как все горы похожи друг на друга? Нет, наверное, не заметили. Похоже, вы совсем не знаете Португалии.

— Зачем бы англичанам посылать офицера разведки в окрестности Саламанки, если им наверняка известно, что здесь находится основной контингент наших войск и наша штаб-квартира? Партизаны тоже поступили опрометчиво, подойдя так близко к городу.

— Я совершенно согласен с вами, — сказал капитан Блейк. — Поверьте, если бы я знал, в чью дверь стучусь, я не стал бы стучаться. И я уверен, что партизаны тоже остались бы в своей стране, если бы знали, что здесь сосредоточилась вся мощь Франции.

— Если только здесь не находится также человек, с которым вам было необходимо установить связь, — вступил в разговор капитан Дион.

— Ну что ж, — сказал Блейк, — я слышал, что в Саламанке есть превосходные бордели. Правда, в моем нынешнем виде я едва ли покажусь привлекательным проституткам. — Он указал пальцем на заплывший глаз.

— Мы зря теряем время, полковник, — произнес генерал, не поворачиваясь от окна. — Вы не были на Пиренейском полуострове с тех пор, как сюда пришли английские солдаты. Их не так легко запугать, как некоторых из наших европейских соседей. Жаль, что он явился в военном мундире, иначе мы имели бы информацию вместо наглой болтовни.

Полковник, словно извиняясь перед капитаном Блейком, пожал плечами.

— Вы офицер и джентльмен и заслуживаете соответствующего обращения. Мы хотим отнестись к вам со всем почтением и любезностью, но нам, разумеется, придется задать вам кое-какие вопросы. При вас есть какие-нибудь документы?

— Нет, — ответил капитан. — Я не взял с собой ни одного любовного письма, полученного из Англии. Меня бы очень смутило, если бы их прочитал кто-нибудь посторонний.

— У вас вообще нет никаких документов?

Блейк на мгновение задумался.

— К сожалению, никаких. Вам хочется что-нибудь почитать?

— Мы, конечно, предложим вам дать слово не поднимать против нас оружия, — сказал полковник Леру. — Мы окажем вам гостеприимство как уважаемому офицеру уважаемой вражеской армии, капитан, не будем держать вас за решеткой как собаку. Но сначала нам придется обыскать вас. Вы могли бы избежать такой унизительной процедуры, если бы сами передали нам документы, которые имеете при себе.

— Подумать только, — покачал головой капитан Блейк, — да если бы я мог предвидеть ваше предложение, полковник, я бы специально спрятал в карман какой-нибудь клочок бумаги, чтобы представить его вам ради сохранения собственного достоинства. Увы, я оказался не столь предусмотрительным.

— Если пожелаете, я могу отвести его в приемную, чтобы сержант в моем присутствии обыскал его, — предложил капитан Дюпюи.

— Его обыщут здесь, — заявил генерал, так и не повернув головы, — и сейчас же.

— К сожалению, месье, — сказал полковник, — я должен подвергнуть вас обыску. Вы будете сами снимать один за другим предметы вашей одежды? Или вас разденет один из сержантов?

Капитан оглянулся на безмолвные фигуры, стоявшие по обе стороны двери.

— Если не ошибаюсь, один из них прошлой ночью ударил меня в глаз прикладом моей собственной винтовки. Не скрою, было довольно больно. Так что не беспокойтесь, полковник, я уже давно привык раздеваться без помощи няньки. Одеваться, конечно, несколько труднее, но, поскольку дамы здесь не присутствуют, я не буду смущаться.

Он встал, снял мундир и передал его сержанту, который по кивку полковника сделал шаг вперед.

Полчаса спустя, когда он стоял посреди комнаты совсем голый, если не считать обмотанного вокруг пояса полотенца, которое бросил ему полковник, капитан Блейк начал опасаться, что офицеры из штаба Веллингтона в Висо перехитрили самих себя.

— Ничего нет, — сказал полковник.

— У него было время, чтобы избавиться от документов, — заметил генерал. — Территорию вокруг того места, где его обнаружили, следует обыскать.

— Или один из партизан мог взять их с собой, — высказал предположение капитан Дион.

— Или их вообще не было, — сказал полковник. — Возможно, он просто заучил информацию.

— Капитан Блейк. — Генерал наконец отвернулся от окна и цепким взглядом светло-серых глаз оглядел противника от обнаженных плеч до босых ног. — Благодарите судьбу за то, что вы британский солдат в военной форме, а не испанский партизан. Мы умеем вытряхивать информацию из наших друзей испанцев.

— Я почти чувствую, как у меня вырывают ногти на руках и ногах, — сказал Блейк.

— Наверное, очень болезненная процедура, — усмехнулся генерал, — потому что они начинают выдавать информацию задолго до того, как операция заканчивается.

— По сравнению с другими предметами обмундирования у него слишком новые сапоги, — пробормотал, обращаясь к своему товарищу, один из сержантов — тот, которого капитан Блейк мысленно определил как более тупого. Ему захотелось обнять тупицу и попросить его высказаться погромче. Но слова тупицы и без того услышали.

— У вас новые сапоги, капитан? — спросил полковник, с подозрением разглядывая их.

— Старые развалились, — объяснил Блейк.

— Ваш мундир тоже износился, но тем не менее вы не сменили его на новый, капитан.

Капитан Блейк пожал плечами.

— Новые сапоги выдали в этом году. Может быть, в следующем выдадут новый мундир. В британской армии в чине капитана не разбогатеешь, сэр. Возможно, у французских капитанов другое положение? — Он взглянул на Дюпюи и Диона.

— Под подкладкой ничего нет, — доложил тупой сержант, грубо помяв рукой кожаные голенища.

— Проверьте носок и каблук, — приказал полковник. Блейк нервно усмехнулся.

— Как же я пойду без сапог? — спросил он. — Не слишком ли далеко вы заходите? Зачем вам обязательно выставлять себя на посмешище? — Он попытался изобразить полное безразличие, однако рука его сжалась в кулак.

Наблюдавший за ним полковник кивнул сержанту.

— Мы вам заменим сапоги, — пообещал он. — В качестве подарка.

Итак, документ был наконец найден, печать вскрыта, его развернули на крышке стола, и генерал, наконец оторвавшись от окна, подошел к столу. Вместе с полковником он склонился над документом, а два капитана стояли по бокам, вытянув шеи, чтобы разглядеть изображенный на нем чертеж.

— Капитан, — сказал полковник после минутного молчания, — вы можете одеться и снова сесть на стул. Ваши сапоги, увы, погибли безвозвратно, но я надеюсь, пол здесь не слишком холодный.

— Будьте вы прокляты! — прошипел капитан Блейк сквозь стиснутые зубы.

Полковник пожал плечами.

— Извините, капитан, но мы, как и вы, должны делать свою работу.

Капитан Блейк собрался было снять с себя полотенце и одеться, но тут заговорил генерал:

— Значит, тот, другой, документ был правильным, хотя и менее отчетливым. Нас ждут с севера, и наш путь на Лиссабон надежно перекрыт. — Он стукнул кулаком по столешнице. — Время нерешительности миновало. Теперь маршал будет знать, каким маршрутом идти. — Он взглянул на капитана Блейка, придерживающего рукой полотенце. — Теперь наконец мы покажем проклятому Уэлсли… или Веллингтону, как его теперь называют.

Капитан Блейк сделал шаг вперед и взглянул на чертеж. Несмотря на то что он лежал перед ним вверх ногами, он с первого взгляда понял, что видит не тот документ, который ему показывали и который, как он полагал, был спрятан в каблуке его сапога. То, что он увидел, было точным чертежом оборонительных линий Торриш-Ведраша. Силы небесные! Ему стало трудно дышать, как будто он оказался в безвоздушном пространстве. Боже милосердный! — безмолвно взмолился он, внешне сохраняя абсолютно равнодушное выражение лица и надеясь, что Господь сможет его услышать и без слов.

Глава 12

Тетушка, у которой останавливалась Жуана, когда приезжала в Саламанку, была на самом деле бывшей гувернанткой, которую ее матушка нанимала для своих детей от первого брака. Жуана иногда думала, что, если бы кто-нибудь попытался посчитать число ее тетушек на Пиренейском полуострове, у него могло бы возникнуть весьма странное представление о ее родственниках. Она могла бы без труда обнаружить тетушку почти в каждом городе Испании и Португалии.

Сеньора Санчес, или тетушка Тереза, проживала в Саламанке на тихой улочке, неподалеку от центральной площади. В один из вечеров туда подкатил белый с золотом экипаж маркизы дас Минас, но вышла из него совсем иная маркиза, чем та, которую привыкли видеть в Висо. Прическа у нее была менее строгая, чем обычно, мягкие локоны обрамляли личико. На ней были надеты платье и мантилья ярко-синего цвета. Еще несколько лет назад Жуана решила, что, даже оставаясь в образе богатой, избалованной, кокетливой женщины, она может время от времени варьировать детали своего образа. Разнообразие придает жизни некоторую пикантность. В Португалии она была португальской маркизой в бледных, неброских тонах. В Испании — французской маркизой в ярких жизненных красках. Различие между ними было едва уловимое, но оно было.

Слух о ее прибытии в мгновение ока распространился по городу, однако из-за позднего часа прибытия даже самым нетерпеливым офицерам пришлось ждать до следующего утра, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.

Утром полковник Ги Рэдиссон и майор Пьер Этьен явились первыми, буквально столкнувшись на пороге дома сеньоры Санчес.

— Ги! Пьер! — воскликнула Жуана, выходя в гостиную, где ее ждали визитеры. Она подошла к ним и каждому протянула для поцелуя руку, одарив улыбкой.

— Жанна, — воскликнул полковник Рэдиссон, — сегодня утром солнце снова взошло над Саламанкой!

— Мадам, — сказал майор Этьен, — теперь у нас больше нет повода для вторжения в Португалию.

— Хорошо, что вас не слышит император, Пьер, — отозвалась она. — Но как я рада быть дома, среди своих, пусть даже и не в моей родной стране. В Португалии становится скучно.

— В таком случае позвольте мне сопроводить вас домой, во Францию, Жанна, — сказал полковник. — Я скоро туда возвращаюсь. Но если вы останетесь здесь, я попрошу продлить срок моего пребывания.

Она рассмеялась.

— Но я не могу уехать из Португалии. Здесь находится вся собственность, которую оставил мне муж. Все мое состояние. Разве я смогу жить без него? Роскошь необходима мне как воздух.

Она жестом предложила джентльменам садиться, приказала подать напитки и приготовилась посвятить утро приему визитеров. И не ошиблась. У нее побывали семь человек — все джентльмены, не считая четырех записок и букета цветов.

— Как приятно получать такие поздравления по случаю возвращения домой, — тихо промолвила она, обращаясь к своим поклонникам, когда они начали прощаться. — Нет, Жак, я не смогу присутствовать на вечеринке у полковника и мадам Савар. К сожалению. Я только что получила записку от генерала Валери, который приглашает меня на ужин. Задержитесь, Ги, вы мне потребуетесь, чтобы сопроводить меня туда.

Полковник Рэдиссон, которому было необходимо как можно скорее вернуться к своим обязанностям, немедленно забыл о них и стал терпеливо ждать, пока визитеры нехотя прощались с маркизой. Когда ушел последний посетитель, она с улыбкой обернулась к полковнику.

— Все так любезны. Едва я успела прибыть, как они примчались сюда, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

— Дело тут не в любезности, Жанна, — возразил он. — Скажите, вы действительно с каждым днем становитесь красивее, или нам только кажется?

Она на мгновение задумалась.

— Думаю, Ги, я хорошею через день.

— Ах, Жанна, — вздохнул он, — вы не жалеете о том, что отказались от моего предложения руки и сердца? Стоит вам только намекнуть, и я снова предложу вам выйти за меня замуж.

— Конечно, Ги, — сказала она, протягивая к нему руки, — но я слишком непостоянна и слишком… изменчива. К тому же я очень расточительна. Ужасно расточительна. И эгоистична. И обожаю свою свободу. Неужели мы не можем быть просто друзьями?

— Лучше уж друзьями, чем вовсе никем, — согласился он. — Чем могу служить?

— Проводите меня к генералу Валери, — попросила она. — Он хочет увидеться со мной до вечеринки.

— Вот как? Значит, моим соперником является генерал?

Она осуждающе поцокала языком.

— Он мне в отцы годится. И он действительно является другом моего отца. Нам нужно поговорить о делах.

— Значит, мое предположение справедливо? Вы привозите нужную информацию из Португалии, Жанна? Вы играете с огнем. Это опасно. Мне страшно подумать, что такая хрупкая леди подвергает себя риску.

— Привожу информацию? — Она рассмеялась. — Что за вздор, Ги. Кто доверит мне информацию? Да я не задумываясь выболтаю ее первому попавшемуся собеседнику. Отец когда-то называл меня ветреной девчонкой. Обидная характеристика, но в ней, увы, есть доля правды. Так вы меня проводите?

— Разумеется, — с поклоном ответил он. — Куда угодно и когда угодно, Жанна. Только прикажите.

— В таком случае я захвачу шляпку, и мы поедем.

Менее чем через час она сидела в элегантном кабинете, отведенном для генерала Валери в помещении штаб-квартиры французов. Он предложил ей бокал вина, и они вежливо поговорили об ее отце.

— Итак, — сказал наконец генерал, — ты вернулась, Жанна. Выехать из Португалии удалось без проблем? Англичане так тщательно охраняют границу, что до нас почти не доходит никаких сведений о происходящем в самой Португалии.

— Мне позволяют приезжать и уезжать когда пожелаю. Какую угрозу может представлять женщина? — Она улыбнулась.

— Ты отлично играешь свою роль, Жанна, — сказал он. — Те, кто тебя не знает, и впрямь считают тебя безобидным легкомысленным существом.

— Иногда, — призналась она, — бывает очень утомительно постоянно играть роль. Хорошо возвратиться домой.

— А что на самом деле происходит в Португалии? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив нее и пристально глядя ей в глаза. Жуана поняла, что начинается разговор, ради которого он ее пригласил. — Виконт Веллингтон — не забавно ли, что он позволяет мне называть его Артуром? — находится в Висо, на севере, вместе с основным контингентом своей армии. Правда, незначительная часть войск все еще находится на юге. Они ждут вашего наступления. Уверена, что вам и так все известно. Когда я прихожу к вам с докладом, то всегда чувствую, как мало сделала. Я очень хотела бы давать полезную информацию. Но я всего лишь женщина и могу только наблюдать и слушать. В мои руки никогда не попадают интересные документы, и никто никогда не сообщает мне никакой сверхсекретной информации. Как ни печально!

— Но ты очень хорошо работаешь, Жанна, — сказал он. — Ты все подмечаешь. Твои наблюдения иногда оказываются более полезными, чем ты предполагаешь. Где ты побывала за последнее время?

— До приезда сюда? Я была в Лиссабоне, потом снова вернулась в Висо. Потом под предлогом, что в Висо мне скучно и хочется поразвлечься, я снова уехала в Лиссабон, надеясь собрать для вас полезную информацию. Но, увы, ничего интересного не было.

— Совсем ничего? — спросил он.

— Только балы, флирты и бесконечные переезды. Все скучно и бесполезно.

Он придвинул свое кресло поближе к ней.

— К нам попал один английский капитан. Весьма дерзкий тип. Шпион, разумеется.

— Не очень-то умелый, если позволил взять себя в плен, — сказала она. — Что он делал?

— Пытался связаться с каким-то партизаном в городе. К нашему стыду, тем, кто был с ним, удалось скрыться, иначе мы получили бы от них больше информации. Но британского солдата мы не можем подвергать пытке или казни. Поэтому нам пришлось освободить его под честное слово, вернув ему саблю и винтовку.

— Винтовку? — Она удивленно вскинула брови.

— Мне хотелось разломать ее на тысячи кусков, — признался он. — Дьявольское оружие. И почему, хотел бы я знать, наших пехотинцев не могут вооружить таким же образом? По сравнению с мушкетами оно отличается вдвое большей меткостью.

— Офицер стрелкового батальона? — спросила она.

— Блейк, капитан. Он очень дерзко вел себя, пока мы не обнаружили при нем один документ. Ему пришлось сознаться, что он должен был показать документ здешним партизанам, чтобы заставить нас действовать во время летней кампании так, как задумал Веллингтон.

— Капитан Блейк? — рассмеявшись, воскликнула Жуана. — Я его знаю. Ему было поручено сопровождать меня в Висо. Значит, он появился здесь и вы его взяли в плен? Уверена, что он был не в восторге.

— Да уж, едва ли мы его обрадовали, — сказал генерал Валери.

— Насколько я понимаю, он является одним из самых надежных и успешных шпионов лорда Веллингтона.

— Да неужели? — воскликнул генерал. — Ах, Жанна, ты и сама не понимаешь, как ценно то, что ты говоришь. Пока он не увидел свой документ, он что-то бормотал, путался, заикался. То он убеждал нас, что чертеж подложили, чтобы ввести нас в заблуждение, и высмеивал нас за то, что мы подумали, будто Веллингтон мог послать точный чертеж своих оборонительных сооружений на вражескую территорию, то замыкался, бледнел и отказывался говорить, время от времени осыпая нас нецензурной бранью.

— Представляю себе! Несомненно, он хороший актер. Чтобы завоевать такую, как у него, репутацию, он обязан быть хорошим актером, не так ли?

— Но у нас возникла проблема, Жанна, — продолжал он. — Чему верить? Судя по чертежу, вокруг Лиссабона расположены мощные и совершенно неприступные оборонительные сооружения, и если он верен, то с нашей стороны было бы безумием начинать наступление на севере. Кроме того, чертеж подтверждает предположения, которые были у нас и раньше. Однако кое-что нас озадачивает: почему англичане допустили, чтобы такой документ оказался поблизости от нас — буквально сам пришел к нам в руки? Если нужно было предупредить партизан, то было бы разумнее, чтобы капитан Блейк передал им все, что нужно, на словах. Взяв его в плен, мы узнали все и одновременно не узнали ничего.

— Где предположительно находятся указанные в чертеже мощные оборонительные сооружения? — спросила Жуана.

— К северу от Лиссабона. Три отдельные линии обороны, простирающиеся от моря до реки. Мы могли бы захватить территорию Португалии. И маршал, и я, мы оба убеждены, что Португалия будет нашей, если мы возьмем Лиссабон и наконец выгоним англичан из Европы раз и навсегда. А если нет? Похоже, нам следует все-таки пойти к югу и овладеть крепостью Бадахос. Но осада может продлиться не один месяц. И возможно, она будет напрасной, если чертеж сделан с намерением ввести нас в заблуждение.

Жуана рассмеялась.

— К северу от Лиссабона? Три линии неприступных оборонительных сооружений? Какая нелепость, генерал! Всего две недели назад я проезжала там с капитаном Блейком. Хотелось бы мне посмотреть на его физиономию, когда он увидит здесь меня. Не подведут ли его актерские способности? — Она снова рассмеялась и даже промокнула выступившие от смеха слезы кружевным платочком, который извлекла из ридикюля.

Генерал внимательно посмотрел на нее.

— А что? Хорошая мысль! — сказал он. — Ты согласишься увидеться с ним, Жанна?

Она перестала смеяться и взглянула на генерала.

— Столкнуться лицом к лицу с капитаном Блейком? Почему бы нет? Я думаю, мне будет даже приятно, генерал. — В ее глазах блеснули озорные искорки.

— Но тогда ты никогда не сможешь вернуться в Португалию, — спокойно заметил он.

— Но ведь еще до конца лета Португалия станет частью империи, как и предполагалось? Не так ли, генерал? И я вернусь. Я вернусь в Лиссабон с вами под руку. И устрою бал в вашу честь и в честь маршала Массены. Будет чудесно находиться в Португалии и дома одновременно.

— Не послать ли за ним прямо сейчас? — спросил генерал. — Время дорого, Жанна. Мы должны узнать правду.

— Непременно. Горю нетерпением встретиться с ним.

— Возможно, придется подождать, — сказал он. — Поскольку необходимость держать его под стражей отпала, я не знаю, где именно он сейчас находится. К тому же я хотел бы, чтобы присутствовали капитаны Дюпюи и Дион, которые допрашивали его два дня назад, а также полковник Леру, которого я назначил главным за всю операцию. Сам я нахожу разговор с пленным утомительным и несколько унизительным.

— Полковник Леру? — спросила Жуана. — Я его знаю?

— Он только что возвратился из Парижа. Он тебе понравится, Жанна. Красавец.

— В таком случае, наверное, понравится. Мне всегда нравились красивые мужчины.

— Я пришлю тебе сюда прохладительные напитки, а тем временем соберу всех, — сказал генерал, поднимаясь с кресла.

— Не спешите, — проговорила она. — Я должна вволю посмаковать удовольствие от предстоящей встречи, генерал.

Улыбка оставалась на ее лице, пока генерал не вышел из комнаты. Потом она почувствовала, как дрожат у нее руки и ноги. И как трудно стало дышать.

Значит, он цел и невредим. Слава Богу, он жив. Она едва осмеливалась надеяться на такой оборот событий. Чем ближе она подъезжала к Саламанке, тем безумнее казался ей весь план Веллингтона. Даже сейчас он еще казался безумной затеей. Но пока Блейк по крайней мере был жив. И она тоже.

Она боялась его взгляда. Кажется, ничего в своей жизни она не боялась так сильно.

Блейк не спеша пристегнул к поясу саблю и взглянул на винтовку, аккуратно поставленную в углу весьма комфортабельной — и неохраняемой! — комнаты, которую ему отвели в конфискованном господском доме, где были расквартированы еще несколько французских офицеров, и решил оставить ее на месте. Они снова пожелали побеседовать с ним.

Пару дней и ночей он прожил как в кошмарном сне, хотя на него со всех сторон сыпались приглашения и обращались с ним скорее как с почетным гостем, чем с пленником. Однако он никак не мог успокоиться. Он не понимал, как и когда могли подменить документ. Если такое произошло по причине халатности, допущенной кем-то, то за это кто-то должен ответить. А может, это сделано умышленно? Неужели среди офицеров штаба главнокомандующего есть предатель?

Трудно поверить, что он вполне сознательно отдал себя и документ в руки французов для того лишь, чтобы узнать, что открыл тем самым путь к уничтожению английской и португальской армий и к посрамлению всей Европы в целом. Если англичан выгонят из Португалии, то вся Европа снова окажется под каблуком у Наполеона Бонапарта.

И он, сам того не зная, почти единолично дал французам такую возможность.

Он одернул мундир, который, как бы он ни старался, все равно выглядел потрепанным, да и времени привести себя в порядок у него не было, потому что в проеме открытой двери его вежливо ждал французский лейтенант, чтобы сопроводить к генералу Валери.

Даже после двух дней размышлений капитан Блейк не знал, как вести себя в подобной

ситуации. Если он попытается убедить их, что чертежи — фикция и что они имеют целью ввести французов в заблуждение, то они поймут, что он им лжет. Ведь если чертежи не настоящие, то в его интересах было бы делать вид, будто они настоящие. Однако если он будет молчать и позволит им делать собственные выводы, они решат, что чертежи подлинные.

Так и не придя к определенному решению за два дня, он сделал и то и другое. Сначала он продемонстрировал свое презрение к их уверенности, но поняв, что они могут неправильно истолковать его презрение, замолчал и открыл рот только для того, чтобы выпустить заряд ругательств по их адресу, когда они начинали слишком наседать со своими вопросами. На мгновение, к собственному ужасу, ему показалось, что он может потерять сознание.

«Пропади ты пропадом, Веллингтон, — подумал он, направляясь к двери и кивнув ожидавшему его лейтенанту. — И пропади пропадом вся ваша шпионская возня. И черт бы побрал меня самого за то, что позволил узнать о своей способности к быстрому постижению иностранных языков». Хорошо бы сейчас снова оказаться со своими стрелками и делать дело, которому его обучали и которое он отлично умел делать. Он не актер. Тем не менее ему снова придется выйти на сцену.

— Ты знакома с капитаном Дюпюи и капитаном Дионом, Жанна? — спросил генерал Валери, возвратившись через четверть часа в комнату в сопровождении двух офицеров. — Знакомьтесь, Жанна да Фонте, маркиза дас Минас, джентльмены, дочь графа Левисса, который находится сейчас в императорском посольстве в Вене.

— Анри! — воскликнула Жуана, улыбаясь капитану Диону. — Как приятно снова видеть вас. Вы поправились после ранения в локоть? — Она протянула ему руку. — Капитан Дюпюи? Рада познакомиться с вами.

— Я тем более рад нашему знакомству, миледи. — Дюпюи щелкнул каблуками и склонился к ее руке.

— За Блейком послали, — сказал генерал. — Полковник Леру занят одним важным делом, но он присоединится к нам через несколько минут.

— Вот и хорошо, — сказала Жуана, улыбнувшись офицерам, тогда как сердце у нее бешено колотилось в ожидании встречи. Она никак не могла унять волнение, от которого у нее дрожали даже кончики пальцев. Ей хотелось, чтобы дверь поскорее открылась, появился он и чтобы первые минуты встречи остались позади. В то же время ей хотелось, чтобы капитана Блейка нигде не смогли найти. — У Анри будет время рассказать мне, поправился ли он окончательно после своего ранения. А капитан Дюпюи…

— Меня зовут Антуан, миледи, — покраснев и снова поклонившись, заметил капитан.

— Антуан, расскажите мне все о себе. — Она уже поняла, что капитан попадает под ее чары. — Но сначала я должна сказать о том, как чудесно снова быть среди своих и говорить по-французски.

Дверь снова распахнулась. Жуана, стоявшая у окна, боялась повернуть голову, с застывшей на лице улыбкой она не отводила глаз от генерала. Вот он, страшный момент! Она и сама не могла объяснить, почему так боится предстоящей встречи. Какая разница, что он думает о ней, если их совместная работа делается успешно?

Но разница была. По какой-то причине, объяснить которую она не решалась, для нее была важна реакция Блейка.

Она повернула голову, чтобы холодно посмотреть на человека, вошедшего в комнату и остановившегося у двери.

И она забыла о капитане Блейке. А также о генерале Валери и других французских офицерах. Забыла, где она находится и почему. Забыла обо всем, кроме одного вечера три года назад, когда она, спрятавшись на чердаке, в ужасе наблюдала, как французский офицер швырнул ее упирающуюся сестру на пол и зверски изнасиловал, издавая, словно животное, утробные звуки от удовольствия, а еще три солдата стояли и ждали своей очереди, гогоча, подталкивая друг друга локтями и отпуская непристойные замечания. А потом офицер сделал большим пальцем какой-то знак одному из солдат, тот поднял штык и…

— Но мое важное дело могло бы и подождать, если бы вы сказали, какая красавица ожидает в вашей комнате, генерал, — с улыбкой сказал вошедший человек. — А вы сказали только, что у вас находится одна леди, которая поможет нам разобраться в нашей проблеме.

Высокий красивый черноволосый мужчина с такими же черными усами и обаянием опытного волокиты стоял напротив Жуаны. Мужчина, привыкший получать то, что он хочет, особенно женщин, которых хочет. Мужчина, который был уверен, что женщина в него влюбится, ожидания которого редко не оправдывались. Мужчина, который насиловал с удовольствием, а потом, подав знак большим пальцем, приказывал прикончить ни в чем не повинную жертву.

— Позволь представить тебе полковника Марселя Леру, Жанна, — сказал генерал. — Он только что вернулся из Парижа, хотя в 1807 году находился в Португалии вместе с Жюно. А это Жанна да Фонте, маркиза дас Минас, дочь Левисса, полковник. Она только что прибыла из Португалии.

— Значит, вы маркиза? Генерал много говорил о вас. Я восхищен, миледи. — Он протянул руку.

— И что он обо мне говорил? — спросила она, подавая ему руку и чувствуя почти непреодолимое желание ее отдернуть. — Наверно, всякие ужасные вещи, ни одна из которых не является правдой. Придется мне самой не спеша побеседовать с вами, Марсель. Можно мне так вас называть? Тогда у вас сложится правильное впечатление.

Он поцеловал ее руку.

— Буду с нетерпением ждать неспешной беседы с вами, миледи. С большим нетерпением.

— Зовите меня Жанна, — сказала она и, прежде чем взглянуть ему в глаза, задержалась взглядом на его губах.

Дверь снова открылась, и она, сразу же вспомнив обо всем, запаниковала, потому что у нее не было времени подготовиться к встрече. Генерал отошел в глубину комнаты, и она почему-то повернула голову вслед за ним и проводила его взглядом, так что снова повернуться к двери у нее не было сил.

Все молчали. Жуана не могла определить, сколько прошло времени — минуты или всего лишь секунды. Она заставила себя повернуться к двери. И тут ее губы сложились в улыбку, в глазах загорелся насмешливый огонек.

— Роберт? Почему вы здесь? Как забавно! Вас направили сюда? Я могла бы предвкушать удовольствие новой встречи с вами, если бы вы сказали мне. Возможно, вы могли бы сопроводить меня сюда, как сопровождали в Висо. — Она улыбнулась еще шире и шагнула в его сторону. — Скажите, вы и впрямь прибыли сюда как лазутчик? По крайней мере так сказал мне генерал Валери. Как не стыдно обманывать? Ведь вы уверяли меня, что возвращаетесь в свой полк.

Войдя в комнату, Блейк встал возле двери, чуть расставив ноги. Он смотрел на нее без всяких эмоций на побледневшем лице. На правом виске у него красовался желто-пурпурный синяк, покрасневший глаз заплыл.

— Привет, Жуана, — сказал он наконец после того, как молчание продлилось не менее пяти минут. Голос его звучал спокойно.

Перед встречей она перебрала тысячи вариантов того, что он может сказать, увидев ее. Но ни один вариант не был похож на то, что он сказал в действительности.

Его слова были настолько неожиданными, что она рассмеялась.

Глава 13

Он еще никогда не видел ее в одежде другого цвета, кроме белого. Но сейчас, в платье яркого изумрудно-зеленого цвета, она была красивее, чем позволительно выглядеть женщине. Кудряшки, обрамлявшие лицо, делали взгляд еще более соблазнительным.

Блейк не мог остановить бурный поток первых глупых мыслей о ней, которые проносились в его мозгу, когда, войдя в кабинет генерала Валери, увидел ее у окна.

Потом возникла мысль, что она тоже попала в плен и что ее собираются допрашивать, чтобы заставить сказать правду, и что, наверное, ему будут угрожать причинить ей вред, если он откажется говорить. Его рука инстинктивно потянулась к сабле.

И тут возникла еще одна мысль, от которой рука остановилась, не дотянувшись до сабли. Она француженка. Ну конечно. Она француженка.

А потом она посмотрела на него, заговорила своим обычным чуть насмешливым тоном, и он понял, что игра окончена, что он проиграл, что проиграли Англия и Португалия. Как ни странно, он даже успокоился, оттого что все кончилось, и, сам того не желая, почувствовал восхищение самым невероятным — а потому, разумеется, самым вероятным — шпионом Франции.

Он не испытывал к ней ненависти — пока, ведь они занимались одним и тем же делом. Только по разные стороны линии, разделяющей противников.

— Наверное, следовало бы давно догадаться, что я могу встретить вас здесь, среди своих людей, — сказал он. — А я по глупости на какое-то мгновение удивился.

Жуана рассмеялась.

— Своих людей? О чем вы?

— До того как получили титул, вы были Жанной Моризеттой, дочерью графа Левисса, бывшего роялиста.

Она снова рассмеялась.

— Так-так, Роберт. Я тоже пыталась получить о вас кое-какие сведения, но безуспешно. Но я не знала, что вы интересуетесь моим прошлым. Немногие в Португалии знают обо мне то, что знаете вы. — Она с улыбкой обернулась к генералу Валери. — Теперь вы понимаете, что я имела в виду, когда говорила, что Роберт Блейк является одним из самых способных шпионов лорда Веллингтона?

Блейк не сводил с нее глаз. «Что за странные вещи она говорит?» — подумал он, стараясь ничем не выдать своего недоумения.

— Может быть, присядем? — предложил генерал. — Нам есть о чем поговорить, не так ли?

— Я предпочел бы стоять, — сказал Блейк, не сводя глаз с Жуаны. Она тоже смотрела на него, ничуть не смущенная тем, что ее только что разоблачили перед ним как двурушницу.

— Я тоже, — сказала она, после чего все присутствующие джентльмены были вынуждены остаться на ногах.

— Капитан Блейк, — заговорил генерал Валери, — согласно документу, который был спрятан в вашем сапоге, основные оборонительные сооружения англичан расположены в виде трех линий к северу от Лиссабона и простираются до Торриш-Ведраша.

Генерал сделал паузу, но никаких вопросов не последовало.

— Да, — продолжал генерал, — именно так изображено на документе. Тем не менее два дня назад вы нас уверяли, что документ — фикция и что он был предназначен для того, чтобы ввести нас в заблуждение.

— Да, я действительно так говорил.

— А что вы скажете теперь, когда у нас есть свой источник информации?

— Я говорю, что документ подлинный, — сказал Блейк, — как был подлинным и предыдущий, менее подробный документ, который попал в ваши руки. Я утверждаю, что он подлинный, но предназначался для того, чтобы вы сочли его фальшивым. А может быть, наоборот? В присутствии такой потрясающей красавицы я забыл то, что должен сказать. По-моему, я должен был сказать, что он подделка, чтобы вы поверили, будто он подлинный. Черт побери, я действительно не знаю. Лучше допросите меня еще раз, генерал, когда леди не будет присутствовать.

Она улыбнулась ему.

— Что вам известно об этом, Жанна? — спросил полковник Леру. — Вы знаете правду? Сейчас дело обстоит так, что документ, о котором мы говорим, не просто бесполезен, но даже вреден для нас.

— Роберт, — сказала она, — надеюсь, вы не забыли, как сопровождали меня из Лиссабона в Висо менее двух недель назад?

Он ничего не ответил, но понял, что все кончено. Разумеется, она, как и он, отчетливо помнит дорогу через перевал Монтачике.

— Разве вы не помните, как скучно тянулись дни в дороге? Разве не помните, как мы смеялись, глядя на жалкие попытки крестьян защитить себя от вторжения? Не помните вечер в Торриш-Ведраше, когда вы, убедившись в отсутствии моей компаньонки, попытались заняться со мной любовью? Не краснейте, капитан Блейк, не надо. Многие пытаются соблазнить меня, только редко кому удается.

Она искоса взглянула на полковника.

Капитан Блейк стоял и молчал. Ее версия того, что произошло, существенно искажала события. К тому же она, очевидно, напрочь забыла о том, что происходило нечто подобное не в Торриш-Ведраше, а в Обидосе. Однако такие подробности не имели значения. Значение имела остальная часть того, что она сказала или о чем умолчала. Возможно, до нее только сейчас дошло то, на что она не обратила внимания в свое время. Он увидел крошечный проблеск надежды.

— Я помню, как вы высказали восхищение мирным пейзажем на закате, — продолжала Жуана, — а ведь в тот момент мы находились в центре самой северной из мощных линий обороны. И уже миновали две первые, линии?

Блейк пожал плечами.

— Ну полно, полно. — Она рассмеялась и подошла к нему ближе. — Не расстраивайтесь, что вам не удалось никого провести. Ведь там ничего нет, не так ли? Как только маршал возьмет пограничные крепости Сьюдад-Родриго и Алмейда, между ним и Лиссабоном останутся только английские войска виконта Веллингтона и жалкие вооруженные силы Португалии. По какой другой причине стали бы английские войска стягиваться в северную часть Португалии? Зачем бы еще Артуру лично находиться там? Не лучше ли было бы им укрыться за неприступными линиями обороны или оттянуться на юг, чтобы оборонять слабо защищенные подступы к Лиссабону?

В его душе снова робко шевельнулась надежда. Он должен сыграть свою роль. Самое главное не переиграть.

— Что вы скажете, капитан? — спросил полковник.

— Ничего не скажу, — отрезал он. — Леди, несомненно, права. Дамы всегда бывают правы.

Жуана наконец уселась в ближайшее кресло. Она положила ногу на ногу и покачивала ножкой, обутой в зеленую — в тон платью — туфельку без задника. Разговор явно стал надоедать ей.

— Но, судя по вашему тону, вы считаете, что она не права, — предположил полковник.

— К сожалению, я именно тогда решила прокатиться в Лиссабон и обратно. К сожалению для англичан, разумеется. Мне почти жаль вас, Роберт. У вас когда-нибудь раньше бывали провалы? Нынешний провал сильно повредит вашей репутации. Артуру придется хорошенько подумать, прежде чем снова послать вас с таким заданием. Бедняжка Роберт. Придется вам снова возвращаться в свой полк. Но возможно, все еще обойдется. Ведь ни вы, ни Артур не могли знать, что я приеду сюда следом за вами.

— Неблагодарная! — со злостью процедил сквозь зубы капитан Блейк. — Лорд Веллингтон относился к вам так уважительно, что даже предоставил сопровождение из Лиссабона.

Генерал кашлянул.

— Прошу вас не забывать, что вы разговариваете с леди, капитан.

— Леди? — презрительно воскликнул капитан. — Женщину, предавшую страну, которая ее приютила, вы называете леди? Я знаю более подходящее для нее название.

— Вы проиграли, капитан, — сказал полковник Леру. — Но война есть война. Все мы иногда проигрываем. Настоящие мужчины умеют проигрывать с достоинством.

— Попадись ты мне, я бы своими руками разделался с тобой, — в бешенстве произнес капитан Блейк, презрительно глядя на Жуану. — Не будь тебя, мне бы все удалось. Ты понимаешь, сколько вреда причинила? Целая страна снова попадет под иго французов, а моя армия будет разбита. Ты понимаешь? Ведь твой муж был португальцем.

— Мой муж? Он был занудой и трусом.

— Возможно, ты все-таки не победишь, — сказал он. — Возможно, все они, что с тобою, усомнятся в твоих свидетельских показаниях. Да и что может разглядеть женщина во время путешествия? Возможно, они решат, что сейчас я просто играю заранее написанную роль.

— В Лиссабоне есть оборонительные сооружения, Жанна? — спросил полковник.

— Конечно, — пожав плечами, ответила она. — Мой друг полковник лорд Уаймен из драгунского полка возил меня посмотреть оборонительные сооружения к югу от города. До последнего времени англичанам казалось, что это единственное направление, где можно ожидать вашего наступления. Только недавно им пришло в голову, что для вас было бы безумием идти через горы на север. Они отчаянно стараются снова отвлечь вас. По крайней мере так говорил Дункан.

— А ты мне недавно сказала, что во время вашего пребывания в Лиссабоне ничего существенного не произошло, — покачал головой генерал, с нежностью глядя на Жуану.

— Пожалуй, — покаянно призналась она, — то, что рассказывал и показывал мне Дункан, действительно имело какое-то значение. И моя утомительная дорога из Лиссабона в Висо тоже. Можно мне теперь уйти, генерал? Я обещала тетушке пройтись с ней по магазинам, но целое утро у меня были визитеры — здесь множество любезных джентльменов, — а теперь еще и неприятная беседа, которая затянулась дольше, чем я ожидала.

— Ты можешь идти, Жанна. Ты мне очень помогла, дорогая моя. Не будет преувеличением сказать, что ты спасла империю своей наблюдательностью и тем, что не побоялась встретиться лицом к лицу с капитаном Блейком.

Жуана, зардевшись от похвалы, поднялась с кресла. Полковник Леру бросился к ней, чтобы предложить руку.

— Я провожу вас до экипажа, Жанна, — сказал он. — Я вернусь через несколько минут, генерал.

Генерал Валери кивнул.

Капитану Блейку пришлось посторониться, чтобы пропустить Жуану.

— Я очень сожалею, Роберт, — на мгновение задержавшись, сказала она. — Но война есть война, и я должна всем, чем могу, служить императору.

Он ничего не сказал. Но почувствовал непреодолимую неприязнь к ней, лишенной совести, которая готова была флиртовать с кем попало для достижения своих целей. Она выставила его полным придурком. Она всегда насмехалась над ним, однако он позволил своему интересу к ней превратиться в настоящую одержимость. Он позволил себе прикоснуться к ней, позволил возбудиться от прикосновения к ней. Он даже позволил поверить в тот последний вечер в Висо, что ее, возможно, тоже влечет к нему. А она хотела лишь втереться в доверие, чтобы получить полезную информацию.

Он ненавидел ее, хотя она, видимо, сама того не подозревая, очень помогла ему нынче утром. По правде говоря, то, что сделала она, могла сделать только его соучастница. Он чувствовал, что теперь те, кто его допрашивал, поверят, что оборонительные линии в Торриш-Ведраше существуют только в воображении и что на самом деле между Алмейдой и Лиссабоном не существует никаких оборонительных сооружений и что единственной преградой между ними являются армии под командованием лорда Веллингтона.

Она помогла ему. Сама того не зная, она сделала то, что хотел сделать он, только не знал, каким образом. Как, наверное, она расстроится, когда узнает правду. И как возрастет ее популярность среди французов!

Но пока она еще не знала, что помогла ему. Она хотела предать и Португалию, которая ее приняла, и родную страну своей матери. А намерения имеют большее значение, чем их практическое осуществление.

Он ее ненавидел.

Она покинула комнату под руку с полковником, после чего его почти сразу же отпустили.

— Я приглашу вас снова, если нам потребуется ваша помощь, капитан, — сказал генерал Валери. — Надеюсь, что вас устроили удобно и предоставили все, что необходимо?

Капитан Блейк кивнул.

— Надеюсь видеть вас сегодня вечером среди своих гостей, — сказал генерал. — Вы должны позволить мне проявить гостеприимство. Сцены, подобные той, которая только что имела, место, считайте неизбежными издержками войны, капитан.

— Я буду у вас, сэр, — заверил Блейк и, круто повернувшись, направился к двери, стараясь не показать свою радость по поводу явно удачного завершения своей миссии, несмотря на подмену документов и неожиданное появление маркизы. Его радость заставила даже отступить на второй план грустные мысли по поводу неопределенности сроков его пребывания в плену и только что сделанного открытия относительно Жуаны.

Маркиза дас Минас, Жанна Моризетта… Ему не хотелось думать о ней как о Жуане.

Жуана время от времени добывала разведывательные данные для французов. Она не очень-то верила, что сделала для них что-то действительно важное, хотя полковник Леру, явно довольный тем, что произошло в кабинете генерала Валери, доверительно сказал ей:

— Вы были великолепны, Жанна. Вы буквально положили его на лопатки. Он снова попытался запутать нас. И постарается дискредитировать то, что вы сказали. Но правда выплыла наружу, когда вы вывели его из себя. Есть поговорка: нет гнева страшнее, чем гнев отвергнутой женщины. Мне кажется, то же самое относится и к мужчинам. Ведь он был влюблен в вас, не так ли?

Она пожала плечами.

— Мужчины ведут себя глупо и вечно утверждают, что влюблены в меня. Я на это не обращаю внимания.

— Мне не раз хотелось отхлестать его по щекам, — сказал он. — Но, видите ли, его следует считать нашим гостем, потому что он дал слово чести не участвовать в военных действиях. С ним нельзя плохо обращаться. Однако, — он погладил ее пальчиками, — если он и дальше будет нелюбезен с вами, Жанна, вы должны сказать мне, а я уж постараюсь, чтобы его должным образом поставили на место.

— Надеюсь, что мне больше никогда не придется видеться с ним. Тем не менее благодарю вас, полковник. Вы очень любезны.

— Не успеешь оглянуться, как военная кампания закончится, тем более что теперь мы знаем, с чего начать. Еще до конца лета мы будем в Лиссабоне. Прошлый раз мне там очень понравилось. Думаю, что сейчас мне может понравиться еще больше, — сказал Леру, окидывая Жуану одобрительным взглядом.

— До конца лета? — удивилась она. — Так скоро?

— Маршал ждет, когда прояснится ситуация, прежде чем начать осаду Сьюдад-Родриго. Теперь все зависит от Нея. Он ждет приказа выступать, который, мне кажется, последует со дня на день. Как только падет Сьюдад, Алмейда долго не продержится. И если Веллингтон подтянет силы для защиты своих крепостей, мы его разобьем наголову, что будет началом конца английской оккупации европейской территории.

— Как приятно сознавать, что и я внесла в это свою лепту! — воскликнула она.

— Да, и вы тоже. — Они остановились у дверцы ее экипажа, и он поднес к губам ее руку. — И немалую лепту, Жанна. Вы сегодня будете на ужине у генерала?

— Разумеется.

— Кажется, я начинаю с радостью предвкушать предстоящий вечер. До скорой встречи, Жанна.

— Значит, вы тоже будете там, Марсель? — улыбнулась она. — Я очень рада.

Он блеснул белозубой улыбкой. У женщин от такой улыбки наверняка начинали дрожать колени.

Она откинулась на спинку сиденья и не выглянула из окошка, хотя знала, что он будет стоять там, пока экипаж не тронется с места. Она давно усвоила первое правило флирта: заставить джентльмена чувствовать, что он влюблен в нее чуточку больше, чем она.

Она закрыла глаза, радуясь тому, что до дома не слишком далеко ехать. Будь дорога длиннее, у нее могла бы начаться рвота. Он прикоснулся к ней и поцеловал руку. Она чувствовала, как его усы щекотали ее кожу. И его теплое дыхание. Она вздрогнула от отвращения.

Она его убьет. Она давно решила, что убьет. Она даже не попросит помощи у Дуарте, хотя он расстроится, если не совершит возмездия лично. Она сделает все сама.

Нужно как следует все спланировать. Не спеша выбрать время и место, а также способ. Все надо обдумать.

А пока ей придется флиртовать с ним. Каким еще способом могла она удерживать его поблизости, чтобы убить, как только представится удобный случай? При мысли, что ей придется флиртовать с человеком, изнасиловавшим Марию и отдавшим приказ прикончить ее, Жуана прикрыла рот холодной дрожащей рукой. Ей пришлось резко наклонить вперед голову, чтобы не потерять сознание.

Потом она вспомнила о Роберте. Он теперь, наверное, ненавидит ее всем сердцем, несмотря на то, что она помогла ему. Но капитан Блейк, судя по всему, был достаточно хорошим актером и мог бы справиться со своей задачей и без ее помощи. Он максимально воспользовался ее явно неправильным пониманием ситуации.

Интересно, кто ударил его в лицо и подбил глаз?

Он ненавидит ее, а если ей нужно помочь ему вовремя освободиться, чтобы принять участие в летней кампании, то придется как-то заставить его возненавидеть ее еще сильнее. Но потом она все объяснит ему. И может быть, тогда он поймет. Может быть.

Она вдруг, сама того не желая, вспомнила другого Роберта — ее Роберта, — которого тоже заставила возненавидеть себя, хотя и совсем по другой причине. Она тоже хотела со временем все объяснить ему, но не смогла, ей так и не представился подходящий случай.

Однако сейчас было не время предаваться мыслям о Роберте. Надо было подумать о предстоящем ужине у генерала и об отношениях с полковником Марселем Леру. Она должна сосредоточиться на них.

Чтобы придать себе храбрости, она выбрала золотистое платье. Обычно Жуана не испытывала недостатка в храбрости, когда приходилось входить в комнату, полную людей, в большинстве совсем незнакомых. Но теперь ситуация была неординарной. Она заставила горничную соорудить себе высокий шиньон из локонов, каскадом спускающихся по спине.

Однако первым, кого она увидела, войдя в гостиную генерала перед ужином, был не полковник Леру, а капитан Роберт Блейк. С ним ей тоже не хотелось бы встречаться снова. Он выглядел здесь как-то неуместно в своем потрепанном мундире, но был тем не менее гораздо привлекательнее, чем любой из присутствующих мужчин. Она не ожидала встретить его здесь.

Избежать встречи было невозможно, потому что он стоял в гостиной возле самой двери. От него только что отошли какой-то французский офицер и его супруга, с которыми он беседовал.

— А-а, Роберт, — сказала она, подойдя, прежде чем он ее заметил, и даже не попытавшись избежать встречи, — вы тоже здесь? Французские военные мундиры сверкают так же ослепительно, как и английские, не правда ли?

— Для вас, наверное, между ними нет большой разницы, — сказал он, — как и между мужчинами, на которых они надеты. А для меня есть.

— Я, кажется, получила нагоняй, — улыбнулась она. — Вы очень на меня сердиты?

— Скорее на себя, чем на вас, потому что, зная вашу тайну, я не придал ей должного значения. Ваша мать была англичанкой?

— Вы знаете и о моей матери? — рассмеялась она. — Зачем вы собираете сведения обо мне, Роберт? Не потому ли, что вам захотелось узнать, в кого вы влюбились?

— Вам хотелось бы так думать? — спросил он. — Вам хотелось бы, чтобы перед вашими чарами не устоял ни один мужчина. Но ваша ошибка в том, Жуана, что вы принимаете похоть за любовь. Я испытывал к вам сильное чувственное влечение. Мне хотелось переспать с вами, получить удовольствие от обладания вашим телом. Разве можно назвать обладание любовью? Вы путаете разные вещи.

Его голубые глаза — один все еще был воспаленным — холодно взглянули на нее.

— Но я могла, если бы захотела, заставить вас полюбить себя, Роберт, — сказала она, на мгновение прикоснувшись к его рукаву. — Даже теперь. И вы говорите не всю правду. Если бы хотели просто… переспать со мной, как вы изволили выразиться, то не прервали бы так резко тот поцелуй на балу моей тетушки в Висо. Так что я вам не верю. Но ведь шпионы никогда не говорят правду, не так ли?

— Вам лучше знать.

— Сдаюсь! — рассмеялась она, напомнив себе, что должна флиртовать не только с полковником Леру, но и с ним тоже. Если она хочет, чтобы сработал ее план его освобождения, ей придется не только флиртовать с ним, но и добиться того, чтобы он не остался равнодушным к ней.

Впервые за весь вечер она улыбнулась, предвкушая удовольствие. Для того чтобы заставить Роберта влюбиться, требовалась отдача всех сил, что стимулировало. Флирт обычно не требовал усилий. Но не сейчас. Возможно, хоть на этот раз она получит удовольствие от своей работы.

— Я намерена заставить вас влюбиться в меня, — заявила она. — По-моему, вы уже на полпути к цели.

— Жуана, — произнес он с самым серьезным выражением лица, — наверное, тот факт, что вы наполовину француженка, спасает вас от позорного клейма предательницы. Но я, несмотря ни на что, считаю вас предательницей. Мы с вами находимся по разные стороны забора. Мы враги, и, с моей точки зрения, враги заклятые. Вы предали и меня, и мою страну, кстати, родину своей матери. Я рекомендовал бы вам не тратить попусту время, пытаясь добиться невозможного. Флиртуйте с французскими офицерами. Не сомневаюсь, что несколько тысяч из них готовы с радостью подпасть под ваше обаяние.

— Ах нет, Роберт, — сказала она, — я хочу, чтобы именно вы не устояли перед моими чарами.

— Не потому ли, что я единственный мужчина, которому пока удалось устоять? — спросил он.

— Возможно, — улыбнулась она. — Но, я думаю, ненадолго.

Интересно, почему она ставит перед собой столь трудную задачу да еще нарушает свое же правило, показав, что увлечена им гораздо сильнее, чем он? Она совершенно открыто заявила ему, что неравнодушна к нему в большей степени, чем он, и дала понять, что добиваться его внимания будет она сама, а не он.

Борьба будет нелегкой, и ей едва ли удастся выйти из нее победительницей. Но зато борьба будоражит нервы! Почему-то именно такого возбуждения ей не хватало, несмотря на риск, несмотря на опасности, которым она подвергается сейчас и которые еще ждут ее впереди.

— Уверен, Жуана, что скоро у вас будет новый воздыхатель, куда более блестящий, чем я. А от меня, пока мы оба находимся в Саламанке, вам лучше держаться подальше. Знаете, если заметят, что мы общаемся, могут возникнуть сомнения в вашей лояльности.

Она улыбнулась ему и, почувствовав чью-то руку на своей спине, оглянулась.

— Марсель…

— Надеюсь, сегодня вечером капитан Блейк будет вести себя как джентльмен и не возобновит своих угроз, которые высказывал раньше, — сказал полковник и склонился к ее ручке.

— Роберт уже вполне остыл и ведет себя корректно. Но он не джентльмен, Марсель. Он больше подошел бы для французской армии, чем для английской. Он поднялся из рядовых и стал офицером исключительно благодаря своим личным качествам. Видите ли, капитан Блейк известен как герой, но он не джентльмен. Он не хочет говорить мне, кем он был. Может быть, он был сыном лавочника, или подмастерьем, или даже каторжником?

Она снова рассмеялась, хотя видела, как напряглось лицо Роберта. Она перевела взгляд на полковника Леру и увидела написанное на его физиономии презрение. Ага, подумала она. Так и должно быть. Роберт и полковник должны возненавидеть друг друга.

Ее охватило возбуждение и великолепное чувство опасности, и она обворожительно улыбнулась обоим мужчинам.

— Вот видите, он не отвечает, — сказала она полковнику. — Он никогда не отвечает. Поэтому остается предположить, что моя последняя догадка ближе всего к истине. — Она взяла полковника под руку. — Пройдемся между гостями, Марсель. Вы меня представите.

— Сдаюсь! — рассмеялась она, напомнив себе, что должна флиртовать не только с полковником Леру, но и с ним тоже. Если она хочет, чтобы сработал ее план его освобождения, ей придется не только флиртовать с ним, но и добиться того, чтобы он не остался равнодушным к ней.

Впервые за весь вечер она улыбнулась, предвкушая удовольствие. Для того чтобы заставить Роберта влюбиться, требовалась отдача всех сил, что стимулировало. Флирт обычно не требовал усилий. Но не сейчас. Возможно, хоть на этот раз она получит удовольствие от своей работы.

— Я намерена заставить вас влюбиться в меня, — заявила она. — По-моему, вы уже на полпути к цели.

— Жуана, — произнес он с самым серьезным выражением лица, — наверное, тот факт, что вы наполовину француженка, спасает вас от позорного клейма предательницы. Но я, несмотря ни на что, считаю вас предательницей. Мы с вами находимся по разные стороны забора. Мы враги, и, с моей точки зрения, враги заклятые. Вы предали и меня, и мою страну, кстати, родину своей матери. Я рекомендовал бы вам не тратить попусту время, пытаясь

добиться невозможного. Флиртуйте с французскими офицерами. Не сомневаюсь, что несколько тысяч из них готовы с радостью подпасть под ваше обаяние.

— Ах нет, Роберт, — сказала она, — я хочу, чтобы именно вы не устояли перед моими чарами.

— Не потому ли, что я единственный мужчина, которому пока удалось устоять? — спросил он.

— Возможно, — улыбнулась она. — Но, я думаю, ненадолго.

Интересно, почему она ставит перед собой столь трудную задачу да еще нарушает свое же правило, показав, что увлечена им гораздо сильнее, чем он? Она совершенно открыто заявила ему, что неравнодушна к нему в большей степени, чем он, и дала понять, что добиваться его внимания будет она сама, а не он.

Борьба будет нелегкой, и ей едва ли удастся выйти из нее победительницей. Но зато борьба будоражит нервы! Почему-то именно такого возбуждения ей не хватало, несмотря на риск, несмотря на опасности, которым она подвергается сейчас и которые еще ждут ее впереди.

— Уверен, Жуана, что скоро у вас будет новый воздыхатель, куда более блестящий, чем я. А от меня, пока мы оба находимся в Саламанке, вам лучше держаться подальше. Знаете, если заметят, что мы общаемся, могут возникнуть сомнения в вашей лояльности.

Она улыбнулась ему и, почувствовав чью-то руку на своей спине, оглянулась.

— Марсель…

— Надеюсь, сегодня вечером капитан Блейк будет вести себя как джентльмен и не возобновит своих угроз, которые высказывал раньше, — сказал полковник и склонился к ее ручке.

— Роберт уже вполне остыл и ведет себя корректно. Но он не джентльмен, Марсель. Он больше подошел бы для французской армии, чем для английской. Он поднялся из рядовых и стал офицером исключительно благодаря своим личным качествам. Видите ли, капитан Блейк известен как герой, но он не джентльмен. Он не хочет говорить мне, кем он был. Может быть, он был сыном лавочника, или подмастерьем, или даже каторжником?

Она снова рассмеялась, хотя видела, как напряглось лицо Роберта. Она перевела взгляд на полковника Леру и увидела написанное на его физиономии презрение. Ага, подумала она. Так и должно быть. Роберт и полковник должны возненавидеть друг друга.

Ее охватило возбуждение и великолепное чувство опасности, и она обворожительно улыбнулась обоим мужчинам.

— Вот видите, он не отвечает, — сказала она полковнику. — Он никогда не отвечает. Поэтому остается предположить, что моя последняя догадка ближе всего к истине. — Она взяла полковника под руку. — Пройдемся между гостями, Марсель. Вы меня представите тем, кого я не знаю. Последний раз я была здесь довольно давно.

Она с улыбкой взглянула через плечо на Роберта. К нему направлялись два офицера, которых она уже видела. Он ответил ей холодным напряженным взглядом.

Глава 14

Ему предоставили много свободы. Сколько угодно свободы. В Саламанке он мог бывать везде, где пожелает, и не менее активно участвовать в жизни общества, чем даже когда он пребывал зимой и весной в Лиссабоне. Все к нему относились уважительно, любезно и с симпатией. Многие офицеры, с которыми приходилось встречаться, приглашали его к себе в гости.

Иногда ему казалось, что было бы, пожалуй, лучше, если бы его заключили в тюремную камеру. Временами он даже сожалел о том, что дал слово чести. Если бы он сидел в камере, он мог бы попытаться бежать. Во всяком случае, было бы чем заняться, на что-то надеяться, по крайней мере не скучно было бы жить.

Прошла весна, настало жаркое лето, и летняя кампания должна была вот-вот развернуться в полную силу. Он с удовлетворением видел, что французы почти сразу же клюнули на ложную информацию, в которой ему как-то удалось их убедить. Маршал Ней, с мая стоявший под стенами Сьюдад-Родриго, перешел в наступление всерьез, и 10 июля, после того как были проломлены ее стены, крепость пала.

Французские офицеры, с которыми общался капитан Блейк, с удовольствием сообщали ему такие новости и добродушно подшучивали над его попытками убедить их начать наступление на юг, чтобы отвлечь армию от практически беспрепятственной дороги на Лиссабон. К ТОМУ же им нравилось презрительно высмеивать Веллингтона и английские вооруженные силы, не пришедшие на выручку павшей крепости.

Новость о падении крепости Сьюдад-Родриго он воспринял с удовлетворением, зная, что лорд Веллингтон действует мудро и что английским вооруженным силам в соответствии с планом не нужно ввязываться в военные действия. Сообщение о том, что французы подошли к португальскому форту Алмейда, было не так просто воспринять. Бойцы дивизиона легкой артиллерии под командованием генерала Кроуфорда устраивали засады на пути передовых отрядов французов, завязывали перестрелки и всячески беспокоили маршала Нея и его солдат там, где их меньше всего ждали.

Среди них были и стрелки из 95-го полка. Его люди.

Потом, к концу июля, дивизион легкой артиллерии оказался отрезанным от своих на испанской стороне реки Коа, и только мост соединял их. Стрелки 95-го полка не подвели, сдерживая натиск превосходящих сил французов, пока артиллеристы и кавалерия отступали по мосту и занимали укрепленную позицию на другом берегу реки. Они вели себя как герои.

— Вам повезло, — хохотнув, сказал Блейку французский лейтенант, — много ваших людей полегло в бою, месье. Может быть, окажись вы там, и вас бы уже не было в живых. А вы живете здесь тихо и спокойно.

Да. Тихо и спокойно. Рука капитана, лежавшая на колене, разжалась и снова сжалась в кулак. Он находился в плену месяц, а кажется, что целый год. Не год. Десять лет. Французы нападут на Алмейду и, вероятнее всего, возьмут ее в течение нескольких недель, причем сомнительно, что Веллингтон бросится на защиту крепости. А потом они вторгнутся в Португалию и направятся на запад в Коимбру и на юг в Лиссабон. Возможно, где-нибудь по дороге Веллингтон из гордости остановит их, тщательно выбрав подходящее место, как он это делал всегда. Если же его усилия не сдержат французов, то последует отступление за линии обороны Top-риш-Ведраша, которые уже наверняка остановят французскую армию и она будет истреблена зимними холодами и голодом. Англичане же проведут зиму в относительном комфорте, моля о подкреплении скупое английское правительство и надеясь в следующем году активизировать военные действия и пройти по территории Португалии и Испании, гоня французов перед собой. Тогда англичане начнут такую войну, которая позволит откусывать кусок за куском от империи Наполеона Бонапарта. А он, Роберт Блейк, лучший стрелок 95-го полка, будет находиться в плену у французов, далеко от своих людей и от военной кампании. По подсчетам капитана Блейка, на обмен можно было надеяться не раньше следующей весны.

Бывали моменты, когда потребность быть со своим полком, потребность быть свободным, казалось, пересиливала необходимость держать слово чести. Временами он думал о побеге. Сбежать было бы проще простого. За ним даже не следили. И не было у него никаких ограничений, кроме тех, которые налагало на него слово чести. И сабля, и винтовка по-прежнему находились в его распоряжении.

Но разумеется, он не пытался бежать, потому что, как бы там ни было, честь была превыше всего. Честь сделала его человеком, которого он сам мог уважать. Он оставался на месте, хотя и нервничал.

Все было бы не так уж плохо, часто думал он, если бы не Жуана, маркиза дас Минас.

Они постоянно встречались. Его часто приглашали на ужины и приемы, и, хотя он предпочел бы жить отшельником, от большинства из них он не мог отказаться. И куда бы он ни пошел, она тоже была там. Оно и понятно. Подобно англичанам, французские военные были далеко от дома и своих женщин. По отношению к ним, в отличие от англичан, местные женщины были в своей массе настроены враждебно. Поэтому понятно, что тех француженок, которые здесь оказались, приглашали всюду, особенно таких красивых, таких обворожительных, как Жуана.

Капитан Блейк наблюдал, как десятки ее соотечественников подпадают под ее обаяние и униженно бегают за ней с той же собачьей преданностью, как и ее поклонники в Лиссабоне и Висо. Он стискивал зубы, понимая, как легко и просто стать одним из толпы ее обожателей. Даже несмотря на то что она была его врагом — его страны и его личным, — он чувствовал, как его взгляд непроизвольно следует за ней по комнате, с удовольствием задерживается на ее изящной фигурке, отмечая, что в Саламанке она стала отдавать предпочтение ярким тонам.

Иногда он ловил себя на том, что ненавидит полковника Марселя Леру и что ему хочется разодрать его на части не только потому, что он руководил его допросом, а потому, что Жуана открыто отдавала ему предпочтение перед всеми остальными своими поклонниками. Нетрудно было догадаться почему: полковник был красив и обаятелен.

Однако с ним она тоже флиртовала. Похоже, она не забыла, как в первый вечер заявила ему, что заставит его влюбиться. И где бы он ни появился, она не оставляла его своим вниманием.

— Жанна, — сказал ей однажды на приеме полковник Рэдиссон, когда все изнывали от стоявшей в тот день жары, — если вы и дальше будете проявлять к капитану Блейку столь явное дружеское участие, то пойдут слухи о том, что ваша лояльность сомнительна.

Она весело рассмеялась.

— Но мне его так жаль, Ги. Видите ли, он не только шпион, но и солдат. И ему очень хочется быть сейчас со своим полком, когда начались боевые действия. Ведь правда, Роберт?

— Разве могу я в данный момент хотеть быть где-нибудь еще? — спросил он таким любезным тоном, что только она поняла, как неискренни его слова.

Она снова рассмеялась.

— И ему очень хочется, чтобы наша армия шла в наступление другим маршрутом, Ги. И в том, что они движутся этим путем, виновата я. Чувствуя за собой вину, я все время хочу доказать капитану Блейку, что я вовсе не чудовище.

— Чудовище? — нежно глядя на нее, повторил полковник. — Кто, глядя на вас, может подумать такое?

Она взглянула на него широко распахнутыми глазами.

— Здесь так жарко. Или мне только кажется? Будьте любезны, Ги, принесите мне стаканчик какого-нибудь прохладительного напитка.

Полковник Рэдиссон, щелкнув каблуками, без лишних слов стал пробираться сквозь толпу гостей.

Она любила таким способом оставаться с ним наедине и часто им пользовалась.

— Но, пожалуй, еще лучше будет выйти на свежий воздух, не так ли? Проводите меня, Роберт. — Она взяла его под руку.

— Бедняга полковник будет вынужден стоять с вашим стаканом прохладительного напитка, — сказал он.

Она пожала плечами.

— Он может выпить его сам. Здесь слишком жарко.

— Жуана, — спросил он, — зачем вы его дразните? — Они вышли в тенистый внутренний дворик, где прогуливались несколько гостей. Он не стал развивать свою мысль.

Она взглянула на него без улыбки.

— Потому что таким способом я испытываю свои силы. Ведь любой мужчина бросается исполнять мои желания, стоит лишь пальчиком поманить. Вы сами видели. Мне нужны в жизни более трудные задачи. Меня возбуждают опасность, риск.

— Значит, теперь, когда вы снова находитесь среди своих людей, вам не хватает опасности? — спросил он. — Вы наслаждались опасностью в Португалии, когда в любой момент могли обнаружить ваше французское происхождение и разоблачить?

— Но вы же знаете, Роберт, что у меня есть также английские и португальские родственные связи, — напомнила она. — К тому же какую опасность для кого бы то ни было может представлять такая женщина, как я? И что я сделала такого опасного? Я просто держала открытыми глаза на дорогах между Лиссабоном и Висо и правдиво рассказала обо всем, что видела. Неужели меня следует считать опасной?

— Вы делали это преднамеренно, — сказал он. — Вы шпионили в пользу французов, Жуана. Надеюсь, что в последний раз. Если вы вернетесь в Португалию, я вас выведу на чистую воду.

Она вздохнула.

— Вы говорите так, как будто я какой-нибудь высококвалифицированный тайный агент. Я даже начинаю жалеть, что таковой не являюсь. Наверное, очень увлекательная работа — быть тайным агентом, Роберт?

— Работа есть работа. И человек ее делает, потому что она должна быть сделана.

Она удивленно взглянула на него.

— Э нет. Не поэтому вы делаете то, что делаете, Роберт. Даже просто глядя вам в лицо, я понимаю, что вам требуется от жизни больше. Я знаю. И знаю также, что вы во многом очень похожи на меня. Нам недостаточно жить в безопасности и комфорте. Не вполне достаточно. Нам нужно нечто большее. Прошедший месяц показался вам ужасным, не так ли? Чем-то вроде погребения заживо? Поэтому я делаю для вас все, что могу, Роберт. — Она усмехнулась. — Я предлагаю вам задачу другого рода. Можете ли вы устоять перед женщиной — перед которой никто другой устоять не может, — если она является вашим врагом, вашим заклятым врагом, как вы однажды выразились? Ну как, можете?

Он и сам не знал, как они оказались в уединенном уголочке дворика, укрытом от посторонних глаз виноградными лозами. Она уселась на низкую каменную ограду. Стало прохладнее, но только по сравнению с дневной жарой и с духотой внутри дома.

Он невесело рассмеялся.

— Полно вам, Жуана. Вы прекрасно знаете, что, как только я, не устояв перед вами, присоединюсь к толпе ваших воздыхателей, которые оспаривают друг у друга почетное право подержать ваш веер или принести стакан лимонада, вы немедленно потеряете ко мне всякий интерес.

— Да, — улыбнулась она. — Вы абсолютно правы. Вы поэтому так себя ведете, Роберт? Нашли способ завоевать мое внимание? Значит, вы намного умнее любого из моих знакомых мужчин.

Сегодня на ней было платье цвета темного бордо. В сумерках оно выглядело почти черным. Ее кожа по контрасту казалась почти прозрачной. Ему очень хотелось прикоснуться к ее щеке, ласково погладить плечо. Глаза ее казались темными и загадочными.

— А по-моему, я самый глупый из всех, — сказал он. Он решительно сложил руки за спиной, понимая, что позволил завлечь себя в игру, где может легко заблудиться. Он никогда не умел играть с женщинами. Он всегда мог получить что хочет и кого хочет с помощью денег, своих личных достоинств и своего военного мундира. Но ему никогда не были нужны другие женщины, кроме проституток. И никогда не было нужно ничего, кроме физического удовлетворения, которое получаешь от хорошего партнера в постели.

Давненько у него не было женщины. Прошло почти два месяца с тех пор, как он расстался с Беатрис. Но солдаты привыкли подолгу обходиться без женщин. Особенно рядовые. А он долго был рядовым и научился переносить воздержание.

— Вы боитесь? — спросила она почти шепотом.

— Просто вы меня не интересуете, Жуана, — ответил Блейк, упорно продолжая держать руки за спиной.

— Ну уж нет, — возразила она, поднимаясь на ноги и, делая шаг, разделявший их. — Не верю, Роберт. Все, что угодно. Возможно, вы меня ненавидите. Или презираете. Возможно, желаете меня. Но вы ко мне неравнодушны. Думаете, что я мало знаю мужчин и не вижу, кто как ко мне относится? Ошибаетесь!

Аромат ее духов дразнил его. А руки, которые она положила ему на грудь, жгли сквозь мундир. Что-то в нем сломалось.

— Ладно, — сказал он и, взяв ее за талию, привлек к себе. Он понимал, что схватил ее грубо, но сжал еще крепче. Она не отводила от него взгляда. Что-то блеснуло в ее глазах — уж не страх ли? — Позволь показать, в чем заключается мой интерес к тебе, Жуана.

Кровь пульсировала в висках. Ему хотелось причинить ей боль, унизить, напугать. Ему хотелось оседлать ее, безжалостно вторгнуться внутрь тела, заставить ее судорожно ловить ртом воздух, кричать и молить о пощаде.

Он приподнял ее, сжимая в объятиях так, что ее ноги оторвались от земли, и, прижав спиной к каменной изгороди, потерся о нее между бедрами, которые раскрылись под давлением его веса. Он сделал несколько грубых рывков сквозь его и ее одежду, процедив сквозь зубы:

— Так ты хочешь меня? — Она продолжала не отрываясь смотреть ему в глаза. — Такого возбуждения и такой опасности тебе хочется, Жуана? Мы рискуем попасться кому-нибудь на глаза, если человек сюда забредет. Такого захватывающего ощущения ты ожидаешь? Может быть, опрокинешься на спину и задерешь юбки, а я раскрою ширинку брюк? На все уйдет несколько минут. Ты чувствуешь, как сильно я возбужден. Ну, хочешь?

Она продолжала глядеть на него и, к его удивлению, медленно улыбнулась.

— Вижу, что хочешь, — процедил он сквозь зубы, отпуская ее наконец на землю. — Ты ничуть не лучше самой дешевой проститутки, Жуана. Даже хуже. Те готовы, но не обязательно горят нетерпением.

— Послушай, Роберт, — сказала она, едва сдерживая смех и обвивая его шею руками, запустив пальцы в волосы. — Ты настоящий джентльмен независимо от того, кем ты был до того, как пошел служить в армию. Ты хотел напугать меня тем, что изнасилуешь? Однако сам спрашивал меня. Ты не можешь напугать меня, хотя выражение лица у тебя было, наверное, такое, какое бывает, когда ты целишься из винтовки и готов выстрелить.

Его гнев не прошел, но обратился на самого себя. Значит, он все-таки играет в ее игру? В игру Жуаны, женщины, которая его предала, каким бы ни оказался результат ее предательства?

Поддерживая ладонью ее голову, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и, раскрыв губами ее губы и забыв о том, что однажды уже жестоко поплатился за это, глубоко засунул язык в ее рот, пробуя на вкус, впитывая ее влагу, имитируя языком то, что грозился проделать с ней, но знал, что не проделает. Он почувствовал, что она помогает ему, втягивая его внутрь, и услышал легкие гортанные звуки, которые исходили от нее. Нет, от него. От них обоих.

Они боролись, даже целуясь, и каждый стремился одержать верх над другим. Его свободная рука скользнула по ее плечу, забралась за вырез шелкового платья и обхватила грудь. Большой палец помассировал сосок, она приподняла плечи и беспокойно задвигалась. Он ошеломленно почувствовал, как ее свободная рука скользнула между ними и потерла твердое утолщение, свидетельствовавшее о его желании.

Он поднял голову. Оба они тяжело дышали.

— Вот в чем заключается мой интерес к тебе, Жуана, — сказал он. — Никакого легкого флирта. Никаких нежных слов любви и обожания. Всего лишь похоть. Такая же, какую я чувствовал к многочисленным проституткам.

— Понятно. — Она коварно улыбнулась. — Но все-таки не отсутствие интереса, Роберт. Никогда мне больше не говори, что ты равнодушен ко мне. Скажи, что ненавидишь меня, и я тебе поверю. Скажи, что желаешь меня, как пожелал бы проститутку, и я тебе поверю. Но не говори, что я тебя не интересую. Если ты будешь настаивать на своей лжи, то я буду беспощадно добиваться тебя.

Гнев его поутих, но сменился презрением, хотя он не мог бы с уверенностью сказать, кого он презирает: ее или себя.

— Значит, тебе желательно заполучить мужчину, который ненавидит тебя, но хочет переспать с тобой как с проституткой? — спросил он. — Ты не очень-то любишь себя.

Она очаровательно улыбнулась и на шаг отступила от него.

— Кто сказал, что я хочу тебя, Роберт? — спросила она. — Если помнишь, я лишь призналась, что хочу заставить тебя хотеть меня, влюбиться в меня. Но ты на верном пути. Ты меня ненавидишь? Хорошо. От ненависти до любви один шаг.

Она рассмеялась, заметив, как он стиснул зубы, не желая, а может быть, не в силах продолжать разговор, который снова возвращался в ту область, где она была знатоком.

— Проводи меня в зал, — попросила Жуана, взяв его под руку. — Сейчас пошлю кого-нибудь — Ги, Пьера или Анри — принести мне стаканчик чего-нибудь холодненького. Тебя я не пошлю, Роберт, хотя не думаю, что ты отказал бы мне. Я права?

— Наверное, не отказал бы. Но я, пожалуй, выплеснул бы воду тебе в лицо, чтобы как можно скорее охладить тебя.

Она весело рассмеялась.

— Ты никогда бы так не сделал. Ты на вражеской территории и не успел бы оглянуться, как тебя бросили бы в старую темную подземную тюрьму.

— Из нее я, по крайней мере, смог бы бежать, не нарушая кодекса чести.

Она взглянула на него и улыбнулась.

— Бедненький Роберт…

Все происходило значительно медленнее, чем она ожидала. Она полагала, что все закончится через неделю — от силы через две с момента их прибытия. Но прошел уже месяц, а ей пока не удалось привести в исполнение свои окончательные планы. И разумеется, она только теперь поняла, что все и не могло свершиться так быстро.

Она оставила у Дуарте два письма. Поскольку она подозревала, что французы следят за ней и за ее слугами, ей хотелось подстраховаться. Письма следовало отправить Матильде: в первом говорилось, что здоровье ее брата ухудшилось, а во втором сообщалось о его смерти и Матильду умоляли вернуться.

Возможно, выбор времени был не очень удачен. Но она и Дуарте обсудили и это. Сама идея отправки Матильды заключалась в том, что Дуарте таким образом будет точно знать, когда ему появиться. Между письмами должен пройти ровно месяц. Первое письмо означало возможную кончину брата. Письма — если не первое, то второе — обеспечат ей в конечном счете повод для отъезда.

Но письмам придется путешествовать из одной страны в другую, причем в условиях военного времени. Первое не приходило почти месяц, и Жуана до его получения не осмеливалась приступить к выполнению окончательных планов. Для претворения их в жизнь решающую роль должно было сыграть прибытие Дуарте или испанских партизан.

Поэтому, хотя она флиртовала и с полковником Леру, и с капитаном Блейком, хотя она спровоцировала Роберта на неприличную сцену в садике, чтобы убедиться, что такое возможно, и хотя она уже начала намекать полковнику, что внимание к ней капитана Блейка становится утомительным, она была вынуждена скрепя сердце воздерживаться от осуществления задуманных планов.

Неприличная сцена в садике оказалась настоящим испытанием для ее нервов. Она флиртовала с ним, завела его и заставила признаться в мощном физическом влечении. А потом она позабавилась ситуацией и посмеялась над ним.

Ей хотелось сказать ему правду. Всю правду. Ей не нравилось, что он ее ненавидит. А еще меньше ей нравилось его презрение. Теперь можно было бы открыть ему правду, рассуждала она. Французы введены в заблуждение, события развиваются так, как задумал лорд Веллингтон, так что нет никакого смысла соблюдать секретность. Она могла бы обо всем рассказать ему.

Но ничего не сказала — ведь если бы он узнал правду, то узнал бы также, на какой наглый обман она намерена пойти, чтобы он мог осуществить побег, не нарушая честного слова. Если бы он узнал о ее обмане, то по-прежнему чувствовал бы себя связанным словом чести и считал обязанным остаться.

Значит, она не могла рассказать ему. Ей придется улыбаться, флиртовать и время от времени уводить его куда-нибудь, где они могли бы оставаться наедине. А также выносить ненависть и презрение, которые она видела в его взгляде.

И еще полковник Леру. При одной мысли о нем она содрогалась. Ей вспомнилось, как однажды в начале августа, после прогулки верхом с ним и еще несколькими офицерами, он помог ей слезть с коня. Когда ее ноги коснулись земли, он не отпустил ее, а улыбнулся и провел большим пальцем по ее щеке. Тем самым пальцем, которым он подал знак, чтобы прикончили Марию.

Она непроизвольно вздрогнула и увидела, как нахмурилось его только что улыбавшееся лицо.

— Марсель, вчера вечером он так же прикоснулся ко мне. Я его боюсь.

Он нахмурился еще сильнее.

— Блейк? Снова Блейк?

— Ох, извините, — с улыбкой сказала она. — Я такая глупая. Просто когда я увидела его в кабинете у генерала Валери, у меня возникло ощущение, что он меня ненавидит, что он убил бы меня, будь его воля. Но разве можно его винить? Ведь у него на глазах разрушили все его планы. А теперь он приглашает меня прогуляться и прикасается ко мне, как будто ничего неприятного между нами не произошло. Вчера вечером он сказал, что хотел бы… Ладно, мне не хочется больше говорить о нем. — Нет, скажи, Жуана, — настаивал полковник. — Что он сказал?

— Что он хотел бы… поцеловать меня, — ответила она, умышленно сделав паузу перед последними словами, чтобы можно было предположить, будто было сказано нечто неприличное. — Думаю, я умерла бы, если бы он ко мне прикоснулся.

— Нет уж, скорее он сам умрет. От моей руки, — сказал он, глядя на нее горящими глазами. — Я его посажу в камеру. Немедленно. Его поведение просто невыносимо.

— Не надо! — Она схватилась за его рукав. — Он дал слово чести, Марсель. Вас ведь тоже обязывает обращаться с ним любезно и не ограничивать его свободу, если он не нарушает своего обещания. А он ничего такого не сделал… пока.

— Если он хоть пальцем тронет вас…

— Я скажу вам, если он станет неуправляемым. Но думаю, что такого не случится. Он все-таки джен… Нет, и джентльменом он не является, не так ли? — Она улыбнулась. — Ничего не случится, Марсель. Забудьте о том, что я вам по глупости наговорила, — попросила она, прикоснувшись к его руке.

Планируемый разговор она завела значительно раньше. Но ей пришлось в срочном порядке придумывать объяснение дрожи, которую она не смогла сдержать, когда полковник прикоснулся к ее щеке. Матильда продолжала ворчать и категорически отказывалась бросать свою хозяйку на произвол судьбы. Придется ее уговорить выехать завтра. Жуане оставалось надеяться, что она без труда найдет Дуарте и что он сможет выполнить почти невыполнимую задачу, которую она на него возложила.

Она даст ему три недели. И отправит последнее послание с Матильдой. Три недели. Слишком долго. Ей хотелось начать действовать немедленно. И хотелось, чтобы все завершилось за несколько дней. Но возможно, ему потребуется все подготовить. Не следует торопить, потому что операция, судя по всему, будет очень трудной. Придется дать ему три недели.

— Не тревожься, Марсель, — сказала она и, взяв себя в руки, наклонилась к нему. — Для защиты у меня есть вы и десятки других офицеров, к которым я могу обратиться за помощью. Но прежде всего вы. Поговорив с вами, я словно тяжесть с души сняла.

— Жанна, — сказал он, не отрывая взгляда от ее губ, — вы знаете, что для вас я готов сделать все, что угодно.

— Правда, Марсель? — с улыбкой проговорила она и медленно провела по губам кончиком языка.

Ей показалось, что он ее поцелует, и она застыла в напряжении. Но он лишь поднес к губам ее руку.

— Когда-нибудь я докажу вам это.

Она окинула его мечтательным взглядом.

Глава 15

-Ты. — Антонио Бекер ткнул толстым пальцем в сторону Дуарте Рибейру. — Ты один. Остальные пусть ждут здесь.

Дуарте окинул взглядом десятки людей из своей группы, которые сопровождали его до границы, где он должен был встретиться с испанскими партизанами. Почти все они казались разочарованными. И все в упор смотрели на него, как будто усилием воли хотели заставить повлиять на испанца, чтобы тот изменил свое решение.

— У нас намечается боевая операция, — объяснил Дуарте, передернув плечами. — Мы готовы принять на себя все связанное с предстоящим риском. От вас нам требуется только разрешение укрыться на вашей территории примерно на пару недель.

— Ты. — Бекер повторил слово и сопровождающий его жест. — Ты один. И забудь глупую болтовню о том, что вы все сделаете без нашей помощи. Как вы проберетесь в Саламанку? А? И как найдете людей, которых ищете, когда окажетесь в городе? Как вы потом выберетесь оттуда? — Испанец сделал паузу, чтобы сплюнуть на пол. — Не хотите ли вы дать французским свиньям устроить оргию пыток? — Он с усмешкой взглянул на португальца. — Одиннадцать жертв? Не говоря уже о вашей сестре. Она для них будет особенно лакомым кусочком.

Дуарте облизнул пересохшие губы.

— Мы придумали опасный план, — сказал он. — Дерзкий — на грани безумия. Если уж и будут жертвы, то пусть они будут из числа наших людей. Я не хочу подвергать опасности ваших людей ради того, к чему они не имеют никакого отношения.

Испанский партизан снова усмехнулся.

— Ваш план имеет целью спасти одного из их пленных? — спросил Бекер. — А заодно и одурачить их? Значит, он является и нашим делом. И нашим удовольствием тоже. А опасность? — Он пожал плечами. — Что означает немножко опасности, если в результате можно получить большое удовлетворение?

— Вы считаете, что мы можем проникнуть в Саламанку? — спросил Дуарте.

Испанские партизаны, сопровождавшие Бекера к месту встречи, дружно расхохотались.

— Позвольте мне ответить так: в Саламанке у меня есть женщина. Ее голод требуется часто удовлетворять. Она остается верной мне и никогда не голодает. Я ответил на ваш вопрос? — спросил предводитель партизан.

Испанцы снова разразились хохотом.

— Значит, вы позволите идти мне туда одному? — спросил Дуарте.

— Только тебе, — ответил Бекер. — Я уверен, что вашу сестру будет нетрудно найти и узнать, но вам же будет удобнее, если вы опознаете ее сами, причем так, чтобы она увидела вас. Женщины иногда теряются, оказавшись среди бандитов в масках, вооруженных мушкетами и ножами.

— Жуана не такая, — сказал Дуарте. — Увидите сами: она крепкий орешек. Ну ладно. Когда выходим?

— Сегодня вечером. — Бекер снова усмехнулся. — При воспоминании о моей женщине я сам ощущаю голод.

— Значит, до вечера. — Дуарте почувствовал гулкие удары сердца в груди. В войне с французами он никогда еще не участвовал за пределами своей страны. И никогда не работал с испанскими партизанами. Опасности тоже казались ему весьма реальными. Он согласился выполнить просьбу Жуаны, но был не очень уверен в успехе операции.

Он надеялся лишь, что, если операция провалится, Жуана окажется в стороне. И что в случае провала операции он будет убит сразу же, а не взят в плен. При одной мысли о плене его бросало в холодный пот.

Он подумал о Карлоте и Мигеле, которых оставил в Мортагоа. Они по крайней мере находятся в безопасности. Когда французы вторгнутся в Португалию, что, несомненно, произойдет в течение последующих нескольких недель, они уйдут по дороге, ведущей в Коимбру. Мортагоа находится гораздо севернее, значит, вторжение французов ей не грозит. Хоть здесь у него есть какое-то утешение. Он старался не думать о Карлоте, которая рассталась с ним, не проронив ни слова, с каменным выражением лица. Она не пыталась остановить его и даже, что тем более удивительно, не умоляла взять с собой. Она просто крепко обняла его и, прижавшись к нему, закрыла глаза. А сонный, позевывающий Мигель, абсолютно равнодушный к тому, что его отец уходит и, возможно, никогда не вернется, посмотрел на него серьезными глазенками, когда он, окинув сына взглядом, нежно поцеловал его в губы.

Лучше уж о них не думать.

— До вечера, — повторил он, решительно поднимаясь. И жестом приказал своим людям разойтись.

Прошло еще несколько утомительных недель. Маршал Ней осадил Алмейду, и французские офицеры, которые все еще находились в Саламанке, хотя и старались вежливо относиться к своему пленнику, не могли отказать себе в удовольствии поиздеваться в его присутствии над английским главнокомандующим, который, судя по всему, даже не собирался прийти на помощь осажденной крепости.

— Похоже, — говорил однажды за ужином капитан Дюпюи, — что виконт Веллингтон пребывает в нерешительности и смятении.

— Да, — согласился Блейк. — Похоже, так оно и есть.

— С моей стороны, наверное, некорректно говорить так, — покаянным тоном сказал француз. — Извините меня. Вы уже приобщились к удовольствиям, которые могут предложить испанские женщины? Англичанин, да еще такой высокий и статный, вы, наверное, пользуетесь у них успехом? Боюсь, что нам, французам, приходится дорого платить за их благосклонность.

Капитан Блейк не воспользовался милостями испанок, хотя даже самому себе не смог бы объяснить причину. Женщина ему, несомненно, была очень нужна. Иначе он не был бы так одержим Жуаной, которую ненавидел и презирал.

Он хотел ее. Его желание было ясно как день. Он хотел ее с тех самых пор, как впервые увидел на балу в Лиссабоне. Он прекрасно осознавал, какие чувства овладели им тогда, свою неприязнь к ней еще до того, как он понял, что она и есть та самая Жанна Моризетта из его печальных юношеских воспоминаний. Он испытывал к ней неприязнь, потому что она была красива, богата, знатна, потому что была недосягаема для него… и потому что он ее хотел.

Хотя неприязнь к ней возросла в десятикратном размере, в той же мере возросло и его влечение к ней. Испытав всю силу ее чар, направленных прямо на него, прикоснувшись к ней, обменявшись несколькими непристойными поцелуями, он хотел ее с такой первобытной страстью, какую не могла бы вызвать в нем ни одна женщина.

Возможно, именно из-за нее он даже не пытался вкусить прелестей испанок из Саламанки. Иногда он невесело посмеивался над собой за странное влечение к вздорной женщине. А ведь таких, как она, следовало убивать.

Не хотел он ее убивать. Он просто ее хотел.

Кажется, последний поцелуй под прикрытием виноградных лоз на время угомонил ее. Или напугал. Хотя на самом деле он не верил, что ее можно напугать. Он начал понимать, что маркиза дас Минас не из таких, кого легко напугать. Или, возможно, ей стало противно. Хотя, вспоминая ее активное участие в их поцелуе и учащенное дыхание после него, он сильно сомневался, что она не хотела повторения. Если говорить о сексуальности, то в Жуане да Фонте не было ничего от скромной, сдержанной леди.

Но какой бы ни была причина, с тех пор Жуана перестала настойчиво преследовать его, хотя и вниманием не обходила. Увидев его, она улыбалась, приподнимала брови или просто едва заметно наклоняла голову. Время от времени она подходила к нему — всегда под руку с одним из французских офицеров — и обменивалась с ним несколькими фразами. Но никогда не пыталась оставаться наедине.

Конечно, он теперь видел ее гораздо реже, чем в первый месяц. Он стал отказываться от множества приглашений. Он никогда не любил больших сборищ, но поначалу чувствовал себя обязанным в любезности принимать приглашения. Теперь же он принимал приглашения только от тех, кто проявлял к нему особенно доброе отношение.

Время для него тянулось мучительно медленно.

От приглашения на ужин и прием у полковника Марселя Леру ему наверняка следует отказаться. Он терпеть его не мог. При любых обстоятельствах он проникся бы неприязнью к человеку, который его допрашивал и который заставил его раздеться донага, снимая один предмет одежды за другим, пока два его сержанта возмутительно медленно обыскивали Блейка. Трудно было сохранять достоинство, стоя в чем мать родила на виду у нескольких вражеских офицеров, одетых в военную форму.

Но дело было не только в его участии в допросе. В конце концов, полковник всего лишь делал свою работу. Причина была в том, что теперь всякий раз, когда он видел Жуану под руку с ним, с сияющей улыбкой на лице, заглядывающей ему в глаза, он чувствовал, что между ними был не просто флирт, а нечто более серьезное. Он не знал пока, что именно. Однако были основания предполагать, что она начинает любить этого человека.

Капитан Блейк был готов убить его, сам презирая себя за свое намерение, и ненавидел полковника за то, что тот у него на глазах демонстрирует свои чувства.

Однажды, когда он и полковник столкнулись лицом к лицу на каком-то приеме и, держа бокалы в руках, вежливо кивнули друг другу, полковник решил заговорить.

— Надеюсь, вам нравится в Саламанке, капитан? — спросил он.

— Благодарю, я чувствую себя вполне комфортно, — ответил Блейк.

Полковник холодно усмехнулся.

— Мы обращаемся с нашими пленными уважительно, как и вы с нашими. И ожидаем, что наши пленные будут с уважением относиться к нам и нашим дамам.

Блейк удивленно приподнял брови.

— Мне не хотелось бы, чтобы у вас были неприятности из-за несоблюдения данных правил, — сказал полковник Леру. — Надеюсь, вы меня поняли, капитан?

— Да, полковник. Я понял, что вы боитесь конкуренции. Успокойтесь и перестаньте бояться.

Леру кивнул и отошел от него.

Пустячок. Не заслуживающий внимания инцидент. Но предупреждение прозвучало. Не позволяя себе грубостей, они дали понять, что яростно ненавидят друг друга.

Так что, естественно, он решил отказаться от приглашения. Однако в тот самый день, когда доставили приглашение, он получил надушенное письмо, надписанное элегантным женским почерком. Письмо было от Жуаны. Она умоляла его прийти на прием.

«Мне необходимо поговорить с вами, — писала она, — а вы меня избегаете, негодник вы этакий. Мне даже кажется, что вы боитесь меня. Неужели правда, Роберт? Тем не менее мне нужно поговорить с вами. Дело очень срочное, и я знаю, что ваша галантность — да и любопытство тоже — заставит вас прийти. Значит, до завтрашнего вечера. Ведь вы придете? Не подведете меня? Не надо отвечать на мое письмо. Я уверена, что вы меня не подведете».

В течение нескольких минут он сидел, постукивая конвертом по ладони и пытаясь собраться с мыслями, что же он должен был сделать. Он понимал, что нельзя уподобляться мужчинам, которыми она помыкает, что не следует бросаться исполнять ее приказание, как только она поманит пальчиком.

Что за очень срочное дело? Ей захотелось еще поцелуев? Ей хочется еще раз убедиться, что он страстно желает ее?

Она пишет, что дело очень срочное. Возможно, что-нибудь более серьезное?

Он недолго боролся с собой. Зачем попусту тратить время? Как только он получил письмо, он больше не сомневался, что пойдет туда. Конечно, пойдет. Зачем притворяться перед самим собой, что он может устоять перед ее требованием?

Разумеется, он пойдет.

Ситуация действовала на нервы. Она ждала почти три недели. Чуть меньше, чем планировала. Прием у полковника Леру показался ей весьма удобным случаем. Но от Дуарте не было никаких известий. Правда, она их и ждать не могла. Она не знала даже, здесь ли он или еще в дороге. Удастся ли ему проникнуть в Саламанку, не говоря уже обо всем остальном?

План, казавшийся ей таким логичным, когда она его обдумывала в Португалии, теперь представлялся опасным и крайне рискованным. Беда в том, что если что-нибудь не сработает, если Дуарте не придет, то пострадает Роберт. А если Дуарте придет и его поймают… Она не позволяла себе даже думать об этом.

Война — опасное занятие, напомнила она себе, тем более что сейчас она является активным ее участником. Ей оставалось лишь надеяться, что все пройдет так, как она запланировала.

Написав письмо Роберту, она догадывалась, что полковник направил и ему приглашение. В Саламанке ощущался явный дефицит английских пленных, поэтому все, как бы соревнуясь друг с другом, старались быть с ним как можно любезнее. Роберта приглашали повсюду, хотя она успела заметить, что за последние несколько недель он отказывался от доброй половины приглашений. С тех самых пор как она спровоцировала тот неприличный инцидент с поцелуями…

Он мог отказаться прийти. А она не могла рисковать, поэтому и написала письмо. Она терзалась сомнениями и пребывала в тревожном ожидании весь день перед приемом, хотя в глубине души была уверена, что он придет. Она хорошо знала его. Ей даже казалось, что она знает его мысли.

Она знала, что он придет. Тем не менее червячок сомнения продолжал точить ее. А если не придет? Тогда, подумала она, нужно будет организовывать что-то на следующий день. Она сказала Дуарте: три недели, а три недели еще не совсем истекли. Она была не из тех, кто заранее мучится всякими страхами. Она не позволит им одолеть себя и сейчас.

Поэтому улыбающаяся и оживленная маркиза — на сей раз в ярко-розовом наряде — прибыла в дом, где проживал полковник, и, протянув ему обе руки, позволила поднести их одну за другой к губам. Такое вполне можно было вынести, подумала она, если вообразить, что скоро она с ним разделается.

— Жанна, — прошептал он, — ты стала еще красивее. Разве я не говорю это всякий раз, когда вижу тебя?

— Да, — улыбаясь, сказала она, — но всегда ли вы говорите правду, Марсель? Я думаю, вы мне просто льстите.

— Как вы можете такое говорить? — воскликнул он, и в глазах его появился тот самый огонек, который еще несколько недель назад предупредил ее, что надвигается кризис и что скоро ей станет трудно держать его на расстоянии. Возможно, именно поэтому она сократила срок ожидания Дуарте. — Если бы вы позволили, Жанна, я доказал бы, что в моих словах нет ни капельки лести. — Он пожал ее руки.

Она рассмеялась и отобрала у него руки.

— Марсель, — игриво сказала она, — у вас есть и другие гости. — Она небрежно окинула взглядом зал, улыбаясь знакомым мужчинам и отыскивая капитана Блейка, которого, как и ожидала, обнаружила стоящим в самом дальнем углу комнаты. Она не подала виду, что заметила его, и отвела от него взгляд.

За ужином она сидела за столом между полковником и генералом Форже, ела, хотя все блюда казались ей безвкусными, и весело болтала со своими соседями, а также с джентльменами и одной дамой, сидевшими напротив.

После ужина она позволила сопроводить себя в гостиную и провела там целый час сначала с полковником, потом без него, расхаживая среди гостей, подавляющее большинство которых составляли офицеры французской армии. Она болтала, смеялась, флиртовала, стараясь держаться подальше от капитана Блейка, который тоже не делал попыток подойти к ней.

Наконец, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться и убедиться, что дежурная улыбка сияет на губах, она пересекла комнату и положила руку на рукав полковника Леру.

— Жанна, — оглянувшись, воскликнул он, — а я уж подумал, что вы предпочли мне общество моих многочисленных соперников.

— Марсель, — сказала она, взглянув на его собеседников, — можно попросить вас на пару слов?

Извинившись, он шагнул к ней.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — дрожащим голосом ответила она. — Не думаю. Какая-то глупость. Не могу найти свое кольцо. Оно очень ценное — подарок моего покойного мужа по случаю помолвки.

Он встревоженно взглянул на нее.

— Оно было на мне, когда я вышла из дома тетушки. Я даже помню, как вертела его на пальце — есть у меня такая привычка. Чтобы не делать этого, я засунула руки в карманы накидки. Возможно, кольцо осталось в кармане.

— Я немедленно пошлю наверх слугу, чтобы проверить, — сказал он.

— Я буду чувствовать себя глупой, если кто-нибудь узнает, что я так неосторожна, — сказала она. — Кольцу цены нет, Марсель. А что, если вы…

— Поищу его сам? — спросил он. — Ну конечно, Жанна. Ради вашего спокойствия я сделаю все, что угодно. Накидка у вас розовая, в тон вашему платью? Почему бы вам не пойти вместе со мной?

— Если мы исчезнем вместе и нас не будет какое-то время, все обратят внимание на наше отсутствие. К тому же я, возможно, обронила кольцо в карете.

— Там я тоже поищу, — пообещал он, пожимая ей руку. — Оставайтесь здесь, Жанна, и развлекайтесь. Я найду кольцо, не бойтесь.

Найти-то найдет, подумала она, но не скоро. Кольцо она сама спрятала между спинкой и сиденьем в своем экипаже. Но дверца экипажа заперта. Ему придется разыскивать ее кучера.

Как только полковник скрылся из вида, она направилась к входной двери, по обе стороны которой стояли на посту сержанты. Она обратилась к тому, что был покрупнее:

— Когда вернется полковник Леру, скажите ему, пожалуйста, чтобы он немедленно нашел меня. Это очень важно.

— Будет сделано, мэм, — вытянув руки по швам, произнес сержант.

— Вы тоже приходите с ним, — сказала она. — Вместе со своим товарищем. Оба. Вы понимаете?

— Так точно, мэм, — хором ответили сержанты.

— Захватите с собой и того, который стоит на часах у главного входа. Вы потребуетесь мне все втроем.

Не дожидаясь ответа, она снова проскользнула в гостиную и огляделась вокруг. Сердце у нее колотилось с удвоенной частотой где-то в горле. Рассеянно улыбнувшись направляющемуся к ней майору с большими усами, она торопливо пересекла зал по направлению к углу, где Роберт разговаривал с одним из капитанов.

— Роберт, — сказала она, коснувшись его веером. — Мне нужно поговорить с вами. Вы извините, капитан?

Он без возражений пошел следом за ней. Она пересекла холл, направилась к кабинету. Взяв по пути со стола зажженную свечу, она вошла внутрь комнаты.

— Закройте дверь, — сказала она, и он беспрекословно подчинился.

Она окинула взглядом комнату и поставила свечу на каминную полку. Большой стол, заваленный бумагами. Рядом — дубовый письменный стол. Оба с острыми углами. Большое свободное пространство в центре комнаты.

Она взглянула на Роберта, стоявшего возле двери, немного расставив ноги, и заложив за спину руки. Он был в поношенном зеленом мундире, со сверкающей саблей в ножнах на боку. Только сапоги на нем были новые и блестели, начищенные так же тщательно, как и его оружие. Лицо было суровое, неулыбающееся. За время плена его волосы успели отрасти и чуть курчавились возле воротника.

У нее екнуло сердце, и она поняла правду, которую не решалась пока выразить словами. Она не могла позволить себе сделать свою работу, но ей надо было ее сделать. И теперь предстояла самая трудная, самая мучительная ее часть. Она не сможет, вдруг подумалось ей. И сразу же пришла другая мысль: но он здесь несчастен, ему так хочется быть снова вместе со своими товарищами. И Артур просил ее, если представится возможность, попытаться освободить его.

О да, возможность у нее есть.

Она улыбнулась ему.

— Роберт, — тихо сказала она, — ты меня избегаешь.

— Ты хотела сказать мне что-то очень важное, — напомнил он, не двинувшись с места. — О чем? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Жуана? Или ты все еще не оставила мысли заставить меня влюбиться в тебя? В конце концов, твои уловки становятся утомительными. Если дело только в этом, то нам не о чем говорить. Извини, я должен идти.

Нет, так ничего не выйдет. Или выйдет? В силе своих чар она была уверена. Они не могут не подействовать даже на Роберта Блейка. Но тогда понадобится слишком много времени. Он явно ожесточился по отношению к ней. Она сразу же изменила тактику в соответствии со вторым, запасным вариантом плана.

Улыбка исчезла с ее лица, она взглянула на него в отчаянии и произнесла дрожащими губами:

— Роберт, ты должен помочь мне. Я знаю, что ты меня ненавидишь, и понимаю, что заслуживаю такого отношения, но мне не к кому больше обратиться за помощью.

Взгляд его стал еще более враждебным, и она даже испугалась. Испугалась, что ей не хватит времени.

— Я не шпионка, — продолжала она. — И я не имела намерения нарушать твои планы, Роберт, и предавать твою страну. Я просто правдиво ответила на вопросы генерала Валери, не понимая, что попала в ловушку. Я поняла свое положение только тогда, когда тебя привели в комнату. И я отреагировала так, как реагирую всегда, когда нахожусь в смятении: я сделала вид, что нахожу все произошедшее забавным. Но мне было совсем не забавно, Роберт. Я наполовину англичанка, а муж мой был португальцем. — У нее дрогнул голос. — А ты англичанин.

Она увидела, как напряглось от гнева его лицо. Но он сделал несколько шагов в ее сторону. Уже кое-что!

— Боже милосердный, неужели ты ждешь, что я поверю этой… галиматье? Неужели думаешь, что каждого мужчину можешь превратить в придурка? Или ты думаешь, что как только человек увлечется тобой, так у него перестает работать мозг? В какую игру ты играешь, Жуана? Зачем ты притащила меня сюда? Мне не хотелось бы, чтобы все заметили, что я куда-то удалился с тобой.

— Почему? — Она прикоснулась ладонью к его груди и почувствовала, как напряглись его мускулы. — Я тебе совсем не нравлюсь, Роберт? Ни чуточки?

— Ты уже знаешь, в чем заключается мой интерес к тебе, — сказал он. — А что касается остальных моих чувств, я назвал бы их — презрение и неприязнь. И запомни, что я не позволю своему телу взять верх над своей головой только потому, что ты красивая женщина и умеешь разжигать мужчин так, как не умеет ни одна из знакомых мне женщин. Есть множество женщин, которых я могу страстно желать и от которых могу получить гораздо большее удовольствие. Значит, у тебя не было никакого срочного дела?

Она судорожно глотнула воздух и взглянула на него такими глазами, из которых глядела ее душа — подлинная душа, без всякой маски. Она была в отчаянии.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. — Я знаю, что ты мне не поверишь. Я знаю, что сама напрашиваюсь на еще большее презрение. Но я говорю правду. Я тебя люблю.

Он взглянул на нее с недоверием, которое больно ранило ее, потому что на ней не было маски, которая бы ее защитила.

— Силы небесные! — воскликнул он. — Таких, как ты, сжигали на кострах. Ведьма. Дьяволица. — Она прижалась лбом к его груди и вдохнула его тепло и его запах. Потом подняла голову и взглянула на него глазами без маски.

— Жуана! — Он так крепко схватил ее за плечи, что ей стало больно. — Перестань немедленно. Слышишь? Остановись, женщина!

Она подошла к нему совсем близко, прижалась всем телом — от колен до плеч. И раскинула обе руки на его груди.

— Забери меня отсюда, — умоляющим тоном говорила она. — Возьми меня с собой. Я не хочу оставаться здесь без тебя.

За его спиной медленно открылась дверь.

— Роберт, — прошептала она.

— Черт возьми! — пробормотал он, и она увидела, что он в таком гневе, что даже не услышал, как открылась дверь. — Ты как лихорадка в крови, Жуана.

— Отпусти меня! — попросила она дрожащим голосом. — Ты нарочно заманил меня сюда, не так ли? Здесь нет никакой больной дамы. Ты хотел меня изнасиловать? Я закричу и устрою страшный скандал. Отпусти меня, Роберт! — Она начала изо всех сил вырываться из его рук, наблюдая, как на его лице появляются удивление и недоумение.

Однако недоумение длилось недолго. Она правильно оценила его силу. Он без труда справился с полковником Леру и самым массивным из его сержантов и, вполне возможно, одолел бы всех троих, но через несколько минут молчаливой ожесточенной борьбы был вынужден уступить превосходящим силам противника и был схвачен тремя охранниками, присутствия которых она потребовала, в то время как полковник в свое удовольствие молотил его кулаками.

Капитан Блейк не потерял сознания. И не отвел взгляда от своего противника, хотя глаза у него заплыли и почти ничего не видели. Он не произнес ни слова, только издавал низкие хриплые звуки, когда получал удар в живот.

Жуане казалось, что каждый удар получала она. Они убьют его. Они не успокоятся, пока не забьют его до смерти.

— Марсель, — сказала она. — Довольно, прошу вас. — Полковник Леру сразу же остановился и повернулся к ней.

— Прошу прощения, Жуана. Вам следовало выйти из комнаты. Такое зрелище не для леди.

На нее пристально глядели покрасневшие глаза, едва видневшиеся сквозь узкие щелки между опухшими веками. Она заставила себя встретиться с ним взглядом. Трое солдат все еще крепко держали его.

— Я поверила ему, — сказала она. — Он сказал, что здесь одна дама упала в обморок, и попросил меня пойти с ним. Я сделала большую глупость.

Полковник кивнул одному из сержантов, расстегивавшему ремень, на котором висела сабля капитана.

— Больше он вас не потревожит, Жанна, — заверил Леру. — У меня для него есть на примете специальная темница, в которой обычно содержатся наши друзья испанцы. Посмотрим, не охладит ли она ваш пыл, капитан Блейк.

Он не сказал ничего, только продолжал смотреть на Жуану. Она не могла заставить себя посмотреть на него, но чувствовала на себе его сверлящий взгляд.

— Не забудьте, что он дал слово чести, Марсель, — напомнила она.

— Он нарушил слово, — резко произнес он и подал сержанту знак большим пальцем. Жест был до боли знакомым, он преследовал Жуану в ночных кошмарах. — Уведите его. Да будьте осторожнее, не расстраивайте гостей его видом. Я приду через несколько минут.

— Боже мой! — воскликнула Жуана, хватаясь за край письменного стола. — Кажется, я теряю сознание.

Как она поняла позднее, она хорошо сыграла свою роль. Если не считать того, что это была вовсе не игра.

Глава 16

Он находился там уже пять дней, возможно, дольше. Трудно следить за сменой дня и ночи, когда в темницу не проникает дневной свет. Когда к нему долго-долго никто не приходил, он понимал, что была ночь. А когда ему приносили скудную пищу и затхлую воду и начинали бить, должно быть, был день. Значит, прошло пять дней. Возможно, шесть.

Он больше не был связан словом чести — мысль, пришедшая в его голову, даже позабавила его. Он не раз ждал, чтобы создалась именно такая ситуация и чтобы он без помех смог направить всю свою энергию на подготовку побега. Побег! Трудно осуществить побег из подземной каменной темницы, единственная массивная дверь которой открывалась только для того, чтобы впустить головорезов, двое из которых вставали на страже, а трое принимались избивать его.

Должно быть, сейчас ночь, думал капитан Блейк, или скоро наступит ночь. Сквозь прутья решетки на двери ему сунули кусок хлеба, который упал на грязный пол часа два назад, и он знал, что теперь очень долго он не получит никакой еды. Он заставил себя расслабиться, лежа на голом полу, служившем ему постелью. За долгие годы солдатской жизни он научился переносить почти любые неудобства и спать практически в любых условиях. Ему нужно отдохнуть. Значит, он будет отдыхать.

Он вытянул болевшие ноги, положил одну руку на избитую, возможно, даже со сломанными ребрами грудную клетку, а другой прикрыл разбитое лицо с заплывшими глазами и провел языком по распухшим, запекшимся губам. К счастью, ему не выбили зубы… пока. Все остальное заживет, если только полковник Леру не собирается забить его до смерти. Сам полковник появился лишь в первую ночь, чтобы продолжить то, что начал в своем доме, — избиение капитана до бессознательного состояния.

Хорошо еще, подумал капитан Блейк, что к нему не применяли пыток. Конечно, если не считать избиений. Но их пыткой не назовешь. Случалось и раньше, что его избивали. Бывали драки, которые он проигрывал, хотя за последние годы таких было немного, потому что вес его мускулистого тела теперь соответствовал росту, к тому же он стал офицером.

Он попытался заснуть. Дощатый пол был жестким. Но он привык спать на жесткой земле. Было холодно. Но и к холоду он привык. У него болело все тело. Но и боль он умеет переносить.

Она его одурачила, выставила полным идиотом. А он-то, глядя в ее глаза, начал верить в искренность ее слов. Искренность! Черта с два!

Я люблю тебя.

Он повернул голову и поморщился. Она обманула его дважды: первый раз ему в семнадцать лет было простительно попасться на ее удочку, но теперь-то ему двадцать восемь лет, и он считает себя умудренным опытом человеком! Нельзя сказать, что и сейчас он поверил ей. Но страстно желал ее, даже зная, кто она такая и что собой представляет.

Она опасная женщина, которая пользуется своими женскими чарами, как мужчина шпагой.

Вот уже пять — или шесть? — дней и ночей он изо всех сил старается выбросить ее из головы, чтобы заснуть. Но ему легче было бы простить полковника Леру и его головорезов, чем ее. Полковник по крайней мере считал, что у него есть все основания наказать его, хотя наказание было несколько чрезмерным. Но она? Какие у нее были основания сделать с ним такое? Ведь он и без того находился в плену? Ему на ум приходило только одно объяснение. Хотя он признавался в своем физическом влечении к ней и не раз подтверждал его своим поведением, он не желал превращаться в ее раба.

Ей, судя по всему, требовалось превращать мужчин в рабов, а он не желал попадать в рабство. Значит, его следовало наказать. Интересно, знала ли она о подземной темнице и обо всех жестоких избиениях в дополнение к тому, свидетельницей которого она стала в тот вечер? Была ли она теперь довольна или, может быть, вообще забыла о нем?

Эх, попадись она ему в руки минут на пятнадцать… нет, даже на десять!

В скважине замка заскрежетал ключ. Не шевелясь, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Дверь могли отпирать только с одной целью. Черт побери! А он-то думал, что сейчас ночь. Возможно, они решили не оставлять его в покое и по ночам?

— Вставай! — приказал чей-то голос.

— Да пошел ты, — автоматически ответил он. Дух его им не удалось сломить. И никогда не удастся.

— Ты должен идти, — продолжал тот же голос. — Сию же минуту. Приказ генерала. Нельзя терять ни одной минуты.

Его выводят из камеры? Вот так штука! Видно, намерены подвергнуть пыткам. «Помоги мне, Господи, не доставить им такой радости и не сломаться», — мысленно взмолился он.

— Поднимайся! — Капитан Блейк вдруг заметил, что солдат как будто нервничает. Потом в камеру вошли еще люди. К нему они не приближались, но, насколько он мог разглядеть при свете факелов, горевших в коридоре, мушкеты в их руках были нацелены на него.

Он медленно поднялся на ноги.

— Руки за голову! — рявкнул один из них.

Он нехотя подчинился. Другой подошел к нему и, сняв одну за другой с головы руки, крепко связал их за спиной. В его спину уперлись дула мушкетов. Хорошо еще, что к мушкетам не присоединены штыки, подумал он. Ему было приказано выйти в коридор.

Хотя была ночь, свет факелов в коридоре и даже свет луны и звезд снаружи, когда они вышли из здания, почти ослепил его, и глазам было невыносимо больно. Его повели по какой-то улице, повернули за угол, потом по другой улице к знакомому дому генерала Валери. Затем его втолкнули внутрь.

Ну что ж, подумал он, как видно, генералу больше нечем занять своих гостей. Теперь в качестве развлечения им предложат пленного. Очень мило!

— Оставьте их здесь, — приказал кто-то, говоривший по-французски с сильным акцентом. — Да складывайте в кучу прямо здесь. — За спиной загромыхали сбрасываемые на пол мушкеты. — Они ни с кем не связывались, Эмилио? И не имели возможности зарядить мушкеты? Ладно. Значит, это он и есть? — Говоривший перешел на испанский и окинул взглядом капитана Блейка. — Подойдите сюда, пожалуйста, сеньор.

Капитан Блейк огляделся вокруг и заметил, что один из пятерых мужчин, которые привели его сюда, не был одет в мундир французского солдата. Мужчина усмехнулся.

— Только мое ружье заряжено, сеньор, — сказал он, пожав плечами, — но пули предназначены не вам, а французским свиньям. — Он жестом указал на открытую дверь гостиной, которую капитан Блейк не раз посещал. Нижняя часть лица мужчины была завязана платком.

Жуана получила известия от Дуарте только через четыре дня после инцидента на приеме полковника Леру. Она была почти в панике, хотя проводила время, как обычно, прогуливаясь по великолепной плаза Майор в окружении свиты поклонников, участвуя во всякого рода светских развлечениях, всегда веселая, кокетливая, с очаровательной улыбкой на губах.

С особым упорством она расточала свои чары на полковника Леру, которому однажды вечером, когда он провожал ее домой, даже позволила поцеловать себя в губы — сжатые губы! Она думала, что наверняка умрет, однако, выждав несколько секунд, она лишь мягко отстранилась и мечтательно улыбнулась, представив себе, что он уже убит.

— Жанна, — сказал он, поймав ее руки, — я, надеюсь, не оскорбил тебя? Извини. Но ты должна знать о моих чувствах.

— Должна? — переспросила она, глядя на него широко распахнутыми невинными глазами.

— Ты должна знать, что я люблю тебя, — сказал он. — Я не пытался скрывать свои чувства. Скажи, что я тебе небезразличен.

— Марсель, ты мне небезразличен. Но не заставляй меня больше ничего говорить. Мне кажется, мы слишком торопимся.

— Со дня на день падет Алмейда, и мы начнем вторжение в Португалию. Возможно, я не увижу тебя несколько недель, а то и месяцев. Прости, что тороплю. Боюсь, что солдат нельзя назвать самыми терпеливыми людьми.

— Если тебе придется срочно уехать, Марсель, то я, пожалуй, скажу тебе кое-что еще. Но только не сейчас.

Он поцеловал ее руку.

Посланец от Дуарте, тощий, не очень опрятный испанец, пришедший в кухню под видом торговца куриными яйцами, появился на четвертый день. Дуарте хотел узнать, все ли пока идет в соответствии с планом. А также просил назвать время и место. К счастью, на следующий день в доме генерала Валери должен был состояться ужин, на который были приглашены и Жуана, и полковник Леру. Удачно было и то, что ужин проходил в узком кругу и гостей было приглашено не более десятка.

— Завтра вечером, в десять часов, в доме генерала Валери, — сказала она испанцу.

В тот вечер она позволила полковнику Леру поцеловать ее снова и улыбнулась, когда он повторил, что любит. Она приоткрыла было губки, словно намеревалась ответить ему теми же словами, но промолчала и виновато улыбнулась.

Ужин на следующий день тянулся бесконечно, еда казалась ей абсолютно безвкусной. Жуана как будто со стороны слышала свой голос, свой смех. Она сидела за столом рядом с полковником. Кажется, окружающие воспринимали их как пару, хотя и другие офицеры не оставляли ее без внимания.

После ужина, переходя в гостиную, она взглянула на большие напольные часы в коридоре: было почти половина десятого. Сердце у нее учащенно билось. «Что-то слишком много я смеюсь», — подумала она. Но она всегда много смеялась. Странно было бы, если бы она вдруг стала серьезной.

В гостиной часов не было. Последние минуты тянулись бесконечно. Наверное, прошел уже целый час, подумала она.

И тут ей показалось, что в коридоре послышался какой-то шум.

Дверь в гостиную распахнулась.

Кажется, их было не меньше десятка — она попыталась сосчитать, но у нее ничего не получилось, потому что она слишком нервничала. А в коридоре стояли еще люди. Нижняя часть лица у каждого была замотана шарфом или закрыта платком, чтобы их невозможно было узнать. Поняв, что все люди ей незнакомы, она на мгновение запаниковала. Она не увидела ни одного человека из отряда Дуарте.

И тут она заметила самого Дуарте, испытав на мгновение чувство облегчения, которое вновь сменилось напряжением. С тех пор как распахнулась дверь, прошло, наверное, секунд пять, а то и меньше.

Кто-то из присутствующих дам вскрикнул. Мужчины вскочили. Жуана почувствовала, как полковник Леру схватил ее за руку и прикрыл своей спиной.

— Всем оставаться на местах, — приказал по-французски чей-то голос с сильным акцентом, и Жуана увидела говорившего — громадного мужчину, заросшего черными волосами, в черных глазах которого горел фанатичный огонь. — Любое движение грозит смертью.

Все они были вооружены. — Делайте как приказывают, — сказал громадина, — и мы никого не тронем.

Генерал Валери сделал шаг вперед, и возле его ног вошла в пол пуля.

— Прошу не делать глупостей. Мы говорим серьезно, — сказал испанец. — Мы пришли за англичанином. За капитаном Робертом Блейком.

— Никогда не слыхал о таком, — покачал головой генерал. — Все англичане в Португалии.

— Прикажите его привести, — сказал испанец. — Вот ваш сержант. Пошлите его.

Из коридора шагнул сержант, подталкиваемый в спину дулом мушкета. Руки он держал за головой.

Генерал поморщился. Снова вскрикнула дама. Потом все стихло.

Дуарте приблизился к Жуане, ткнул в нее пальцем и сказал:

— Вы. Идите сюда.

— Оставь даму в покое, трусливый негодяй! — воскликнул полковник Леру.

— Подойди, — приказал Дуарте, пристально глядя на Жуану и игнорируя слова полковника.

— Оставайтесь на месте, Жанна, — скомандовал полковник.

— Иди сюда.

Жуана, высоко подняв голову, шагнула из-за спины полковника.

— Я его не боюсь. Знайте, что француженку не так-то легко запугать. — Она вышла вперед, и полковник не успел ее остановить.

В следующее мгновение ее развернули спиной к Дуарте. Сильной рукой он крепко схватил ее за плечо, другая рука приставила нож к горлу. Почувствовав прикосновение острого лезвия к коже, Жуана судорожно глотнула воздух. Нож Дуарте многих убил. Она знала, что лезвие всегда остро отточено.

— Предлагаю вам, — спокойно обратился он к генералу Валери, — немедленно послать за англичанином. У меня через некоторое время может устать рука. Уверен, что вид женской крови не будет способствовать вашему пищеварению. — Он ухмыльнулся, поглядев на Жуану. — Тем более крови такой хорошенькой женщины.

Положив голову на плечо Дуарте, Жуана закрыла глаза, чтобы не смотреть на острое жало возле своего горла.

После того как сержант (разумеется, в сопровождении) отправился выполнять поручение, никто не проронил ни слова. Все стояли словно статуи: партизаны с закрытыми лицами и мушкетами на изготовку — с одной стороны, французы — с другой.

— Вам это даром не пройдет, — сказал генерал Валери.

— Вот как? — вежливо осведомился громадный испанец.

— Я убью тебя, — заявил Леру, сверля Дуарте взглядом.

— Вы уверены? — вежливо отозвался Дуарте. Вот и все, что было сказано.

Потом в коридоре послышались голоса, загремело сваливаемое в кучу оружие. Жуана затаила дыхание. Не решаясь повернуть голову, она скосила глаза на дверь. Несколько мгновений спустя появился он.

Она резко втянула воздух. Его было почти невозможно узнать. Он был худой, за пять дней он сильно потерял в весе, и грязный. Его некогда белокурые волосы покрывала запекшаяся кровь, щеки и подбородок заросли щетиной. Лицо, все в синяках и ссадинах, распухло. Не может быть, чтобы за пять дней он не оправился от побоев.

До сознания Жуаны дошла наконец правда, и она снова закрыла глаза.

Блейк сразу же оценил ситуацию в целом, но первой, кого он увидел, была Жуана, крепко прижатая к груди одного из партизан в масках. К ее горлу был приставлен нож. Он чуть не бросился ей на помощь, совершенно забыв, что у него все еще связаны за спиной руки. Однако в то же мгновение он узнал Дуарте Рибейру, а за его спиной — огромного Антонио Бекера.

Что за черт? — подумал он. Жуана закрыла глаза, но он не верил, что она потеряла сознание. Сам того не желая, он восхитился ее выдержкой: ишь ты, не испугалась даже в таких устрашающих обстоятельствах.

— Ну и ну, сеньор, — произнес Антонио Бекер, бросив на него взгляд. — Вижу, что французские свиньи использовали ваше лицо в качестве боксерской груши. — Он хохотнул. — Развяжите ему руки. — Он кивнул кому-то за спиной капитана, и через несколько мгновений руки Роберта были свободны, и он, потирая затекшие запястья, осторожно огляделся вокруг.

— Теперь, когда мы получили то, за чем пришли, мы уходим, — сказал Бекер, окидывая взглядом комнату. — Как видите, никто не пострадал. И никто не пострадает, если вы не будете преследовать нас и не поднимете тревогу.

Французский полковник хохотнул. Заговорил Дуарте Рибейру, а капитан Блейк тем временем снова посмотрел на Жуану.

— Если вы станете преследовать нас, — заявил Дуарте, с гнусной ухмылкой взглянув на Жуану, — то может пострадать эта леди.

Капитан Блейк заметил, как она снова закрыла глаза и судорожно глотнула. Он вдруг обрадовался. Ну конечно, им требуется заложник. А кто может лучше подходить для такой роли, как не Жуана? Может быть, он все же получит свои пятнадцать минут для разговора с ней. Возможно, даже больше.

Леру сделал шаг вперед, и немедленно полдюжины мушкетов нацелились в его грудь.

— Отпустите ее, — приказал он. — Если вам нужен заложник, возьмите меня вместо нее.

Антонио Бекер расхохотался.

— Кто вспомнит о каком-то полковнике, получившем пулю между глаз; если есть возможность схватить отряд испанских партизан и бежавшего из плена английского офицера? Не забывайте о том, что, если кто-нибудь вздумает помешать нам покинуть Саламанку, эта леди умрет.

— Марсель, — сказала Жуана, и Блейк вновь почувствовал восхищение ее самообладанием, не услышав ни малейшей дрожи в ее голосе. — Я их не боюсь. Вы придете за мной?

— Как же иначе, Жуана, — заверил полковник. — Теперь это моя личная война. Человек, который вас держит, умрет медленной смертью. Умрут все, включая капитана Блейка.

— Придите за мной, — повторила она, не обращая внимания на окружающих и глядя только на полковника. — Я люблю вас.

— Очень впечатляющая сцена, — усмехнулся Дуарте, когда партизаны начали выходить из комнаты.

Капитан Блейк не двинулся с места, пока Антонио Бекер не тронул его за рукав.

— Идемте, сеньор. Мы пришли за вами. Только не говорите теперь, что вам не хочется уходить.

Дуарте пятясь покинул комнату последним, не отводя нож от горла Жуаны. Блейк улыбнулся ей, хотя сомневался, что на изуродованном лице гримаса могла восприниматься как улыбка.

— Итак, Жуана, — сказал он, — мы снова на какое-то время будем спутниками. Мне очень приятно.

Он повернулся и вышел в коридор. Единственный партизан без маски, который сопровождал его из подземной тюрьмы, протянул ему саблю и винтовку. Он довольно улыбался, словно, как волшебник, только что сотворил их из воздуха.

— Вы едва ли пожелаете путешествовать безоружным, сеньор, — сказал он.

Блейк улыбнулся в ответ.

— Вы еще пожалеете, — твердым голосом произнесла за его спиной Жуана. — У вас появилось очень много врагов, месье. Он придет за мной, вот увидите. Он не остановится, пока не найдет и не спасет меня — и не убьет вас.

Капитан Блейк привычно застегнул пряжку ремня, на котором висела сабля, и подумал об удивительно удачном стечении обстоятельств, которое привело Антонио Бекера и Дуарте Рибейру в Саламанку, чтобы спасти его. И он впервые порадовался, что злобная выходка женщины невольно освободила его от слова чести. И порадовался также тому, что по чистой случайности она стала заложницей — его заложницей.

Жуана да Фонте, маркиза дас Минас, проклянет тот день, когда родилась на свет, еще до того, как он посчитается с ней.

В считанные секунды все они покинули здание и разделились на две группы. Многие партизаны сразу же растворились в темноте. Капитан Блейк догадывался, почему они были в масках: некоторые жили в самой Саламанке. Их он не узнал. Остальные быстрым шагом двинулись по темным городским улицам. Было нелегко не отставать от них, когда ныла каждая косточка, но он старался. Как-никак он был привычен к боли.

Нож Дуарте Рибейру куда-то исчез. Он поддерживал Жуану за талию, побуждая не отставать. Капитан Блейк шел следом за ними. Он не мог рисковать: а вдруг сбежит? От нее чего угодно можно ожидать. Если нужно нести ее под мышкой или перекинув через плечо, он и это готов сделать. Он не спустит с нее глаз, пока они не окажутся в безопасности, где бы ни находилось такое место, чтобы не спеша разобраться с ней.

Они покинули Саламанку пешком и сели на коней только возле старого монастыря за городской стеной. Они скакали всю ночь и часть утра то рысью, то переходили на галоп.

Жуана ехала позади Дуарте, крепко обхватив его обеими руками.

— С тобой все в порядке? — спросил он, выводя коня с монастырского двора.

— Со мной все в порядке, — заверила она. — Что тебя так задержало, Дуарте?

— Самое главное — я пришел, — ответил он.

— Они поедут за нами следом. По крайней мере, поедет полковник Леру.

— Но ведь на самом деле ты его не любишь, Жуана? — спросил брат. — Боже мой, какое ты устроила представление! Тебе, наверное, пришлось сказать так, чтобы он перевернул небо и землю ради твоего спасения?

— Мне надо было убедить их, что я ухожу против воли.

Она уже давно решила, что не скажет Дуарте, кто такой полковник Леру. Возмездие осуществит она. Она не намерена отказать себе в таком удовольствии. Она выстрадала его. Вспомнив о поцелуях полковника, она содрогнулась.

Больше поговорить им не удалось. Преследователи пока не появились, но нужно как можно скорее добраться до гор, на территорию Португалии. Только тогда они смогут вздохнуть свободнее.

Ночь тянулась бесконечно. Ей было холодно, она безумно устала и даже начала клевать носом в седле.

— Покусай губы, — сказал ей брат, чувствуя, что ее руки то и дело соскальзывают с его пояса. — Пошевели пальцами ног. Широко открой рот и сделай глубокий вдох. Старайся не заснуть, Жуана.

— Не засну, — пообещала она. — Не бойся.

И она сосредоточила мысли на всаднике, который неотступно держался позади них. Завтра, буквально через несколько часов, она сможет рассказать ему все. И поможет промыть его раны. Может быть, у него и на теле есть раны? Да, должно быть, есть. Ведь его били, наверное, не только по лицу.

Она промоет и перевяжет их и извинится, что, подчиняясь обстоятельствам, стала их причиной. И он простит ее. Как только узнает все, он ее простит. А что потом?

Представив себе все возможности, она снова вздрогнула.

Она сказала ему кое-что как раз перед тем, как стала причиной его избиения. Она сказала свои слова от отчаяния, потому что ей очень хотелось обнять его, прежде чем появится полковник Леру. Однако она была сама напугана правдой своих слов.

Возможно, ей удастся повторить их…

Возможно, он тоже скажет ей…

«Мне очень приятно», — сказал он. Ее снова бросило в дрожь. Разумеется, все будет по-другому, как только она расскажет ему обо всем. Он узнает, что она сделала все ради него, что она никогда не предавала интересов родины ее единоутробного брата и родной страны своей матери.

А пока она спиной ощущала его присутствие и чувствовала исходящую от него угрозу.

Глава 17

Когда они въехали в лесистое ущелье, расположенное между голыми отвесными скалами, было еще раннее утро, хотя солнце уже взошло. Проезжая мимо часовых, капитан Блейк остановился, узнав в одном из них Теофилу Кошту; Дуарте перекинулся с ними несколькими словами. Впереди виднелись редкие хибарки, наскоро построенные под кронами деревьев. Еще больше обрадовал капитана вид бегущего по ущелью и журчащего ручья. Он не мылся и даже не имел возможности помыть руки почти целую неделю.

— Португалия. Дом родной, — произнес Дуарте с облегчением и гордостью в голосе.

Испанские партизаны, провожавшие их, повернули назад.

— Ну, вы доставлены в целости и сохранности, — сказал Антонио Бекер, — теперь мы должны возвращаться в северные горы, сеньор, пока каратели не напали на след. — Он отсалютовал Блейку и улыбнулся. — Рад был поучаствовать в вашем освобождении, капитан. Давненько мы не получали такого удовольствия. Блейк протянул ему правую руку, и испанец крепко пожал ее.

— Я не забуду вас никогда, — сказал капитан. — Спасибо, друг. — Придержав коня, он смотрел вслед партизанам, пока они не скрылись за холмом. Они даже не остановились, чтобы отдохнуть или подкрепиться.

Повернувшись, он увидел, как толпа людей из отряда Дуарте собралась вокруг своего предводителя, который спешился и, протянув вверх руки, снял с коня Жуану. Положив руки ему на плечи, она соскользнула по его телу на землю, потом обняла его и поцеловала в щеку.

— Дуарте, ты был великолепен. Как приятно снова чувствовать под ногами португальскую землю. — Она с улыбкой окинула взглядом его людей. — Вы все замечательные.

Дуарте Рибейру сгреб ее в охапку и стал кружить. Капитан Блейк наблюдал за этой сценой с каменным лицом. Ведьма! Она, наверное, нашептывала ему на ухо всякие нежности всю ночь, и он, конечно, не устоял перед ее чарами, как не могут устоять все мужчины. И Дуарте тоже попался в ее сети, несмотря на то, что в Мортагоа его ждут черноволосый малыш и его взбалмошная мама. Все мужчины без исключения попадают под ее чары. Вот они стоят вокруг, наблюдают и улыбаются.

— Значит, ты считаешь нас замечательными? — сказал Дуарте, с улыбкой глядя на нее, и, наклонившись, поцеловал в губы. — В таком случае ты моя должница, Жуана, и я потребую от тебя кое-какие услуги.

Она улыбнулась ему озорной улыбкой и, обращаясь к остальным, спросила:

— Которая хибара отведена для меня?

Капитан Блейк стиснул зубы, наблюдая, как Жуана торопливо направилась к ближайшей хибарке. Она, наверное, предполагает, что ее ждет пуховая перина, флакон духов и шкатулка с драгоценностями, подумал он.

Спрыгнув с коня, он усилием воли заставил себя не поморщиться, хотя все тело болело.

— Рибейру? — резко окликнул он.

Предводитель «Орденанзы» оглянулся и улыбнулся.

— Вам нужно помыться, побриться, поесть и выспаться, — сказал он. — Сломанные кости имеются?

— Нет, — ответил Блейк. — А то, что мне нужно, вы перечислили правильно. Не спускайте глаз с маркизы. Как бы она не сбежала.

Улыбка Дуарте стала еще шире.

— Да уж, с ней хлопот не оберешься, — сказал он. — Вы тоже заметили? Сейчас она смертельно устала. Но пусть лучше не пытается что-нибудь выкинуть, ей не поздоровится.

Из другой хибарки вышел Франсишку Брага с мылом, полотенцем и бритвой для капитана.

— К сожалению, мы не можем дать вам горячей воды, — сказал он. — Но вода в ручье по крайней мере освежит, а потом вы позавтракаете.

Потребность помыться и побриться пересилила все желания. Капитан Блейк бросил тревожный взгляд на хибарку, где скрылась Жуана, и посмотрел на полудюжину мужчин, которые должны были предотвратить ее побег. Нет, бежать ей не удастся. А если она каким-то чудом сбежит, он сам ее разыщет. Она от него не уйдет, и он лично доставит ее в штаб, чтобы ее посадили за решетку как вражеского агента.

— Спасибо, — поблагодарил он, принимая гигиенические принадлежности и отыскивая глазами уединенное местечко на берегу ручья, где можно снять грязную одежду и помыться в свое удовольствие.

Десять минут спустя, когда он, найдя местечко поглубже, окунулся в холодную воду ручья, у него перехватило дыхание. Зато на синяки и ссадины холод оказал благотворное воздействие. Ощущение воды и мыла на коже показалось такой неслыханной роскошью, что трудно себе представить.

Бриться пришлось с особой осторожностью. Разбитая челюсть болела, губы распухли. Но он перетерпел боль ради удовольствия провести рукой по гладкому лицу. Он повел плечом со старой раной. Оно болело не больше, чем все тело.

Блейк перевернулся и поплыл на спине, радуясь чистоте тела, ощущению холодной воды на коже и великолепному чувству свободы. Глядя на холмы, деревья и синее небо над головой, было трудно представить себе, что вокруг идет война. Но он был снова на свободе и мог сражаться с врагом. Вот только поспит несколько часов и будет готов. Он смертельно устал и был голоден. Голоден настолько, что, кажется, мог бы съесть быка. Помнится, Франсишку Брага что-то говорил о завтраке?

Выйдя из воды, он отряхнулся, прежде чем вытереться полотенцем, и досуха вытер волосы, которые отросли длиннее, чем он привык за последние годы. Одевшись, он направился в лагерь «Орденанзы».

В нескольких ярдах от лагеря он остановился как вкопанный. Он и не заметил, что мужчины привезли с собой девушку. На ней было выгоревшее синее деревенское платье, едва достигавшее щиколоток, и кожаные сандалии на ногах. Копна темных кудрявых волос рассыпалась по плечам. Девушка была стройна и миниатюрна. На плече у нее висел мушкет, который был для нее явно тяжеловат, а за пояс заткнут зловещего вида нож.

Она повернула к нему хорошенькое личико, и он ее узнал. По ее лицу медленно расплылась улыбка.

«Силы небесные! Жуана! Что за маскарад?» — подумал он.

Жуана вышла из хибарки, приняв то свое обличье, которое любила больше всего, закинула назад голову и закрыла глаза.

— Ах, — воскликнула она, ни к кому конкретно не обращаясь, — свежий воздух и свобода. Благословенная свобода. — Потом она оглянулась вокруг. — А где Роберт? — спросила она, обращаясь к Дуарте.

— Принимает ванну. Думаю, вода для него сейчас важнее, чем еда и сон.

— Если не объяснить ему все, он меня убьет, — продолжала Жуана. — Он обо мне самого плохого мнения. Ведь я засадила его в тюрьму, чтобы освободить от слова чести. Я не ожидала, что его так сильно изобьют.

— И он ничего не знает о твоей роли в его освобождении? — спросил Дуарте, скорчив гримасу.

— Он знает только, что меня взяли в заложницы, — сказала Жуана. — Но он не знает, что ты мой единоутробный брат. Ничего не говори ему, Дуарте. Я сама ему все расскажу, если, конечно, успею, пока он не убьет меня.

— Не думаю, что в данный момент тебе необходимы мушкет и нож, — усмехнулся Дуарте, жестом указывая на ее оружие.

Но Жуана лишь окинула взглядом склоны гор и сказала:

— Полковник приедет за мной. И приведет с собой своих людей. Леру вбил себе в голову, что влюблен в меня. Он был готов сделать предложение. Уж я-то его знаю. Он приедет, Дуарте, вот увидишь.

— Не успеет, — ответил он. — Он плохо знает местность, не то что мы. Теофилу и Бернардино по-прежнему охраняют вход в ущелье. Мы еще успеем поесть и выспаться. А к вечеру нас здесь уже не будет.

— Но он найдет нас, — сказала она и подумала: «Я надеюсь».

За ее спиной из-под чьих-то ног посыпались камни. В нескольких шагах от нее стоял Роберт. Выглядел он великолепно: лицо чистое и побритое, влажные волнистые волосы аккуратно зачесаны. Конечно, лицо его все еще выглядело так, словно его здорово потрепали в схватке, однако это его не портило, а придавало вид бравого солдата и подчеркивало его мужественность.

Она почему-то заволновалась. Ведь он еще никогда не видел ее в крестьянской одежде, с распущенными волосами. Заметив, что он с удивлением взглянул на ее оружие, она вдруг смутилась и почувствовала неуверенность в себе. Чтобы скрыть растерянность, она пустила в ход свое обычное оружие: посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Он не улыбнулся в ответ, но она и не ожидала от него улыбки.

— Твой завтрак, Жуана. — Франсишку Брага, возившийся у костра, протянул ей тарелку. — И ваш, капитан Блейк. — Он протянул тарелку капитану. — Дуарте уже завтракает.

Взяв тарелки, они молча уселись на землю рядом с Дуарте.

— Надеюсь, что нож тупой, а мушкет не заряжен, — сказал Блейк, обращаясь к Дуарте, как будто Жуана была глухонемой или не понимала португальского языка. — Она заложница, Рибейру. Из вражеского стана. И если она будет тебе рассказывать сказки, будто она на вашей стороне, не верь ни единому слову. Она не способна говорить правду.

Дуарте усмехнулся.

— Но у женщин слабые руки, а мушкет имеет обыкновение никогда не попадать в нужную цель.

— Тем не менее, — продолжал Блейк, — мне не хотелось бы, проснувшись, обнаружить, что острие ножа или дуло мушкета нацелено в мой живот с расстояния двух футов. Не спускай с нее глаз, Рибейру. Предупреждаю: она опасна.

Дуарте пожал плечами и улыбнулся сестре.

— Пожалуй, я заберу их у тебя, прежде чем ты ляжешь спать, Жуана. Не хочется, чтобы ты во сне случайно напоролась на острие своего ножа.

Нет, для объяснения неподходящее время, решила Жуана. Оба они устали, да и людей вокруг слишком много. Придется выдержать унизительную процедуру сдачи оружия, а объяснение отложить на потом. Она безумно устала. Хорошо бы сейчас положить голову на его широкое плечо, прикрытое зеленым мундиром, и закрыть глаза. Но, подняв взгляд, она увидела каменное выражение его лица и враждебность в глазах.

Она положила перед собой на землю нож и мушкет — все-таки менее унизительно, чем отдавать оружие в руки Дуарте.

— От лорда Веллингтона получено послание, — сказал Дуарте Блейку. — Мой человек привез его сюда, пока я был в Саламанке. Он надеется, что Алмейда продержится еще месяц и что осенние дожди начнутся в этом году рано. Они замедлили бы продвижение французской армии и существенно ухудшили ее положение.

— Значит, Алмейда еще не пала? — спросил Блейк. — Приятно слышать. Я боялся, что пропущу все веселье. Кстати, кому пришла в голову идея спасти меня?

Дуарте пропустил его вопрос мимо ушей.

— Помимо обычных обязанностей, на нас возлагается задача посетить как можно больше ферм и деревень на участке отсюда до Коимбры и по возможности убеждать жителей уходить на запад, прихватив все, что они смогут унести, и предав огню все остальное, в том числе свои дома. Неприятная и нелегкая задача. — Он пожал плечами. — Но Веллингтон клянется, что не бросит нас на произвол судьбы и не допустит оккупации французами. Вопреки здравому смыслу, я ему верю, хотя, наверное, ничего другого мне не остается.

— Важно, чтобы французы при вторжении в страну не смогли, как они обычно делают, обеспечивать себя за счет сельскохозяйственных районов Португалии, — сказал Блейк. — Они должны остаться без провианта. Тогда с ними будет легче справиться.

— Вас, капитан, лорд Веллингтон тоже имел в виду, — уточнил Дуарте. — Он особо подчеркнул, что, если вам удастся своевременно бежать из Саламанки, вы должны выполнять это задание вместе с нами. Он считает, что ваш военный мундир поможет убедить сомневающихся. Кто знает? Возможно, он прав.

— Значит, мне нельзя просто возвратиться в свой полк? — спросил капитан.

— Похоже, что нет, — ответил Дуарте извиняющимся тоном.

Но Жуана больше не могла сосредоточиться на разговоре. Она еще слышала звук голоса, но не понимала, о чем идет речь. Она то и дело клевала носом и наконец прислонилась отяжелевшей головой к чему-то теплому и надежному. Не в силах устоять перед искушением, она расслабилась и заснула.

— Она очень устала, — сказал Дуарте, поглядывая на свою сестру, заснувшую на плече капитана Блейка. У капитана ни один мускул не дрогнул, только лицо напряглось. — Как и все мы. Зачем мы сидим здесь и разговариваем, когда у нас так мало времени? До наступления темноты мы должны быть далеко отсюда. А пока надо поспать.

Он поднялся на ноги и наклонился, чтобы взять Жуану. Но как только он прикоснулся к ней, она, вздрогнув, проснулась и удивленно взглянула на капитана Блейка, который даже не смотрел на нее, чему она была рада. Обычно она редко краснела, но сейчас чувствовала, что лицо ее залилось краской смущения.

Как унизительно — спать на его плече.

— Иди спать, Жуана, — сказал Дуарте.

Обычно она отказывалась из гордости. Но сейчас бросилась к своей хибарке. «Словно испуганный кролик», — с отвращением подумала она. Расстелив на земле одеяло, она улеглась и моментально заснула.

День клонился к вечеру. Почти все они время от времени поглядывали на восток, но полковник Леру с людьми, которых он, несомненно, приведет с собой, пока не появлялся. Часовые, только что вернувшиеся с поста у входа в ущелье, доложили, что все спокойно.

Они снялись со стоянки, чтобы до наступления темноты успеть пройти довольно большое расстояние. Дуарте приказал им разбиться на мелкие группы, чтобы, выполняя приказ Веллингтона, успеть охватить как можно больше населенных пунктов. А кроме того, мелкие группы французам было труднее засечь.

Капитану Блейку Дуарте приказал продвигаться на юг, к Алмейде. Его задача состояла в том, чтобы, пока не пала крепость, предупреждать жителей об эвакуации после ее падения, поскольку потом времени может не хватить. Сомнений в том, что Алмейда в конце концов падет, практически не было. Возможно, крепость продержится еще неделю или даже месяц, но настоящей, целенаправленной осады французской армией она не выдержит.

— Она поедет со мной, — сказал Блейк, указав кивком головы на Жуану.

Заметив, что Дуарте и все его люди смотрят на нее, она гордо вскинула голову.

— Французы будут прежде всего охотиться за мной, — сказал Блейк, — так что заложнице лучше находиться со мной вместе. А кроме того, — он покосился на Жуану из-под опухших век, — у меня с ней свои счеты.

Жуана усмехнулась, но жаловаться брату не стала.

— Ладно, — кивнул Дуарте, — Жуана поедет с вами. Наверное, с вами она будет в такой же безопасности, как и с любым из нас, хотя вы отправитесь пешком, потому что южная дорога настолько крутая, что лошади не смогут взойти по такому склону.

Хибарки были уничтожены, остатки костра засыпаны землей. Не было смысла тщательно устранять следы своего пребывания, все равно было видно, что здесь находился лагерь. Люди торопливо попрощались и пожелали друг другу удачи.

Дуарте крепко обнял Жуану.

— Может быть, ты все-таки позволишь отослать тебя в безопасное место? — спросил он в последний раз.

— Когда жизнь наконец приобрела смысл? — воскликнула она. — Ни за что на свете, Дуарте!

— Тогда держись поближе к нему, — шепнул он ей на ухо. — Уверен, что он защитит тебя, если ты ему все объяснишь, а возможно, даже если не объяснишь.

— А я защищу его, — с озорной улыбкой сказала она. — Я увижусь с тобой, Карлотой и Мигелем в Мортагоа, Дуарте. Береги себя.

— Ты тоже. — Он пристально взглянул на нее, как будто стараясь запомнить, и поцеловал в губы. — Ты мне так же дорога, как были Мария и Мигель. Так же дорога, как была наша мать.

Она улыбнулась и прикоснулась ладонью к его лицу. Потом повернулась к капитану Блейку, стоявшему в сторонке с каменным лицом, и улыбнулась ему.

— Ну что ж, Роберт, — сказала она, — пойдем и мы.

Он жестом указал на крутой скалистый склон, лишенный растительности. Несмотря на вечерний час, жара еще не спала. Они начали взбираться вверх, используя для подъема не только ноги, но и руки. К тому же они несли самое необходимое, ограничившись минимумом — оружие, продовольствие и одеяла. Поклажа, давившая на плечи, затрудняла движение.

В одном особенно труднопроходимом месте он протянул ей руку, чтобы помочь, но она, оглянувшись, лишь улыбнулась.

— Я справлюсь, Роберт. Не надо изображать джентльмена.

— Я не джентльмен, и ты не раз подчеркивала это, — холодно ответил он. — А изображаю я всего лишь конвоира. Когда я доставлю тебя в штаб к лорду Веллингтону, тебя, наверное, лишат свободы до окончания войны. И ты должна быть благодарна, что англичане обращаются с пленными, не одетыми в военную форму, не так, как твои соотечественники. А пока ты подчиняешься мне. Наверное, уже жалеешь, что не попросила своего нового любовника взять тебя с собой?

— Дуарте? — рассмеялась она. — Дуарте мне брат.

— Очень неумная ложь, Жуана. — Роберт покачал головой. — Мы оба знаем, что твой отец — француз, а мать — англичанка. Тогда как Дуарте Рибейру — португалец.

— Моя мать была замужем за его отцом, — сказала она, — до того, как вышла замуж за моего отца. Дуарте — мой единоутробный брат.

Он досадливо поцокал языком и весьма ощутимо шлепнул ее по заду.

— Пошевеливайся! — приказал он. — Мы теряем время. Вернее, ты, как всегда, заставляешь меня терять время. У него есть женщина, которая его обожает, Жуана, и пухленький малыш, в котором они оба души не чают. И все-таки в тебе не заговорила совесть, когда ты вынудила его изменить своей женщине?

— Нет! — буркнула она. — Я не остановлюсь, пока не превращу в раба каждого знакомого мужчину, Роберт, и я переспала со всеми, с кем только возможно. Пусть их жены и женщины поберегутся. А если кто-нибудь из мужчин вздумает мне сопротивляться, то пусть пеняет на себя. Так случилось с тобой в Саламанке. Тебя били? Я рада. Очень рада. Сожалею, что всего пять дней.

— Ну наконец-то мы добрались до настоящей Жуаны, — сказал он, без труда поспевая за ней. — Думаю, что она мне больше нравится, чем та, которую знают все. Она, по крайней мере, честная.

Дальше они, экономя силы, взбирались молча.

На вершине Блейк остановился и окинул взглядом долину внизу и невысокие горы на востоке. Он вгляделся в даль и вдруг, схватив Жуану за руку, повалил на землю рядом с собой. И указал куда-то рукой.

— А вот и любовник появился с целой ротой всадников. Несомненно, на грани отчаяния после ночи без твоих ласк. А я так глупо показался во весь рост на фоне неба. Ну что ж, Жуана, они наверняка нас заметят. Но не питай особенных надежд. Я не имею намерения расставаться со своей свободой или жизнью. И я тем более не намерен расставаться с тобой.

— Наверное, я должна быть польщена? — нежным голосом сказала она.

Пятясь назад, он ползком спустился с гребня горы, таща ее за собой, потом, не выпуская ее запястья, поставил ее на ноги и повел за собой по неровной, безлесной полосе над ущельем. Всадники находились в нескольких милях и, возможно, их не заметили. Он решил до наступления ночи найти какое-нибудь безопасное убежище. Пожалуй, низкая пещера в скале, которая имела небольшой наклон внутрь, могла надежно укрыть их от взглядов тех, кто находился внизу. Он не слишком нежно втолкнул Жуану внутрь.

— Сегодня они нас не догонят, — сказал он, — а может быть, даже и завтра. А преследовать по такой местности будет трудно. Однако с самого начала необходимо соблюдать несколько основных правил. Ты не должна привлекать внимание французов, Жуана. Если ты хотя бы только попробуешь, я, возможно, буду вынужден перерезать тебе горло. Ты не должна пытаться сбежать от меня. Иначе я свяжу тебе руки и прикреплю к собственному ремню. А оружие я отберу у тебя немедленно.

— Не будь занудой, Роберт, — попросила она, поворачиваясь к нему. — Разве ты не понимаешь, что я на твоей стороне? Что лорд Веллингтон специально отправил меня за тобой следом, чтобы убедить французов в том, что найденные у тебя бумаги подложные? Я такой же английский шпион, как и ты.

— Сдай оружие, — сказал он с абсолютно непроницаемым лицом, стоя как монолит у входа в пещеру. — Возможно, мне придется вдобавок заткнуть тебе рот, Жуана. Ты, наверное, считаешь меня круглым дураком, если думаешь, что я снова поверю твоей лжи. Да еще такой возмутительно наглой и глупой лжи. Давай оружие!

— Ладно, — согласилась она. — Если ты надеешься, что я буду упрашивать тебя, умолять и

валяться в ногах, то сильно ошибаешься. Можешь катиться ко всем чертям — туда тебе и дорога. — Она сняла с плеча мушкет и с грохотом швырнула его на каменный пол пещеры. — Но не жди, что я буду послушной пленницей.

Он почти не заметил движения ее руки, но в следующее мгновение острие ее ножа было приставлено к его животу, а сама она заняла оборонительную позу.

— Ты хочешь получить мой нож, Роберт? — милым голоском осведомилась она. — Попробуй возьми его.

Он буквально рассвирепел. Он был зол на нее за то, что она снова выставила его полным идиотом, он был зол и на себя за то, что, вопреки своему печальному опыту, все-таки ожидал, что она будет вести себя, как положено женщине, и послушно сложит к его ногам оружие.

— Побойся Бога, Жуана, — процедил он сквозь стиснутые зубы, — ты напрашиваешься на неприятности.

Она улыбнулась ему той самой коварной улыбкой, которую он уже видел однажды.

— Ты испугался, Роберт?

Самое глупое заключалось в том, что он действительно испугался. Он побоялся причинить ей боль. Надо было подскочить к ней, вывернуть запястье и заставить ее заколоть себя. Вот как ему следовало бы поступить. Он ругал себя за то, что никогда бы не смог причинить ей боль. В огромном пространстве пещеры он обошел вокруг нее, сделал парочку ложных выпадов, каждый раз убеждаясь, что острие ножа по-прежнему нацелено в его живот, и, наконец, схватил ее за запястье, одновременно ловко подставив ей подножку.

Она рухнула на пол, он навалился на нее, и они, пыхтя и отдуваясь, принялись бороться на полу пещеры, не произнося ни слова. Он медленно поднял над головой ее руку, потом прижал к земле и, крепко сжав запястье, заставил пальцы разжаться и выпустить нож, который со звоном упал на камни.

— Мерзавец, — сказала она.

— Потаскушка.

— Трус и скотина.

— Предательница и бездушная соблазнительница. — Она сердито взглянула на него.

Он ответил ей тем же.

Потом вдруг совсем неожиданно она улыбнулась. Глаза ее сверкали, губы соблазнительно изогнулись.

— Я предпочла бы драться каждый день с тобой, чем заниматься любовью с другим мужчиной.

Всякий раз, когда ему казалось, что он ее раскусил, ей удавалось увернуться и напасть на него с другой стороны.

— Ты могла напороться на собственный нож.

— Ни за что. — Она продолжала улыбаться, тяжело дыша. — Ты бы не допустил. Неужели ты думаешь, я не знала, что ты каждый момент контролировал ситуацию? Но только физически. Только физически, Роберт, ты можешь одержать надо мной верх. Мою волю тебе никогда не одолеть. Ни за что. Лучше и не пытайся. Так что не надо придумывать для меня правила. Я никогда не подчиняюсь правилам. Когда мне было шестнадцать лет и я закончила школу, я поклялась, что никогда не стану подчиняться правилам, которые мне не нравятся. А иногда я нарушаю даже те правила, которые мне нравятся, — сказала она. И вдруг добавила: — А ты тяжелый.

— Вот как? Просто сейчас под тобой нет матраца, на котором ты обычно располагаешься, когда на тебе лежит мужчина.

— Если бы мы с тобой занимались любовью, Роберт, думаешь, я стала бы жаловаться на жесткую каменную постель под моей спиной или на вес твоего тела? Но мы не занимаемся любовью. Поэтому я говорю, что ты тяжелый.

Блейк медленно поднялся, не отводя взгляда от ее глаз. Протянув руку, он поднял нож и засунул его за свой ремень. Потом он поставил ее мушкет рядом со своей винтовкой.

— Давай поедим, пока не совсем стемнело, — предложил он. — А потом я дам тебе пять минут, чтобы выйти наружу и удовлетворить естественные потребности. Пять минут. Не больше. И советую повиноваться мне и не пытаться сбежать. Только попробуй, и я больше не позволю тебе отлучаться ни на шаг. Понятно?

Она лишь улыбнулась и уселась на пол, разгладив на коленях юбку.

— Ты сегодня будешь спать слева или справа? — спросила она. — У нас невелик выбор.

— Мы ляжем в центре, вместе. Не думаешь же ты, что я хоть на минуту оставлю тебя одну?

— Я настолько неотразима, Роберт? Я же говорила, что ты в меня влюбишься.

Не ответив ей, он распаковал их провизию. Пребывание в тюремной камере имело свои преимущества, подумал он. Несмотря на ежедневные избиения, у него там были долгие часы покоя, когда он оставался наедине со своими мыслями.

Глава 18

Она засыпала и просыпалась вновь. Она понимала, что должна спать. Однако была непривычна к жизни в образе Жуаны Рибейру и знала, что первые несколько дней ей придется несладко. В последующие дни будет еще труднее, ведь им предстояло преодолевать большие расстояния не только для того, чтобы обойти как можно больше населенных пунктов, но и для того, чтобы уйти от преследования полковника Леру и его людей.

Полковник Леру, думала она. Он должен прийти. Он должен напасть на их след и пуститься в погоню. И она должна быть готова к его появлению. Она вдруг с ужасом поняла, как опасен ее план, особенно для Роберта. Можно было убить полковника в Саламанке, где поплатилась бы жизнью она одна. Но почему-то ей хотелось, чтобы возмездие свершилось в стране, где погибли Мигель и Мария.

Но ей потребуется оружие. Мушкет находился в дальнем углу пещеры вместе с его саблей, тогда как его винтовка была рядом с ним, всегда под рукой. Но сама она была взята в такие тиски, что ни до чего не могла бы дотянуться. Одна его рука лежала под ее головой и обнимала ее за плечи. Она представляла собой довольно удобную подушку, но на самом деле ее можно было сравнить с оковами, в которые Жуана была заключена. Другая рука крепко держала ее за талию. Для надежности он закинул на нее одну ногу. Когда она запротестовала, он объяснил ей, что проснется, если ночью она шевельнет хотя бы одним мускулом.

Довольно трудно заснуть на каменном полу, не пошевелив ни одним мускулом.

Не было у нее ни малейшей возможности взять мушкет или нож, не разбудив его. Она вспомнила, что он пообещал в случае попытки побега связать ей руки и пристегнуть к своему ремню, и поняла, что именно такая судьба ее ждет, если она попытается удрать. А если все же попытка будет предпринята, ей уже никогда не удастся и близко подойти к своему мушкету.

Нет, придется набраться терпения и ждать удобного случая. А случай представится. Она всегда получала то, что хотела. Она его заставит влюбиться в себя. Несмотря ни на что, она могла, если бы захотела, заставить плясать его под свою дудочку. Она стиснула зубы, вспомнив, с каким презрением он воспринял ее объяснение. Конечно, она не слишком старалась. Гордость не позволила ей умолять и упрашивать. Если он предпочитает не верить ей, пусть так и будет.

Но все-таки, если бы она захотела, то заставила бы его влюбиться в себя. Они с Робертом были родственными душами. Они сгорали от желания обладать друг другом, но ни тот, ни другой никогда не стали бы раболепствовать. Она понимала, что никогда не сможет превратить его в своего раба, и ее возбуждала сама неразрешимость представлявшейся задачи. Если она когда-нибудь снова назовет его мерзавцем, он назовет ее потаскушкой. Он ответит оскорблением на оскорбление. Ведь он не джентльмен и не знает, что леди нельзя оскорблять ни при каких обстоятельствах. И она рада тому, что он не джентльмен.

Жуана подняла руку и положила ему на грудь и тут же убедилась, что сказанное им не пустые слова, а чистая правда. Он только что крепко спал, а через мгновение его глаза пристально смотрели на нее. Она чувствовала его взгляд, даже не глядя на него.

— Невозможно лежать без движения всю ночь, Роберт, — со вздохом сказала она. — Особенно когда ты меня так крепко обнимаешь. Я, конечно, понимаю, что твои объятия означают для меня плен. — Она откинула назад голову и взглянула на него. В пещеру проникал лунный свет.

— Да, плен, — повторил он. — Ты хочешь повернуться на другой бок?

— Нет, мне и так удобно. Надо только вообразить себе пуховую перину, несколько мягких одеял, пуховые подушки. М-м. Чувствуешь, как мягко?

Ее рука скользнула с его груди вниз, и он крепко схватил ее за запястье.

— Прекрати, Жуана, — сказал он. — Спи.

— Хочешь, чтобы я поверила, что ты каменный, как пол в пещере? — спросила она. — Не поверю, Роберт. Разве ты не хочешь меня, хотя бы немножко?

— Ты пожалеешь, если будешь продолжать. Я тебя предупреждаю. Если ты будешь дразнить меня, ситуация выйдет из-под контроля. И я даже не стану пытаться ее контролировать. Я давненько обходился без женщины и проголодался.

У нее гулко заколотилось сердце. Ее муж Луиш спал с ней всего шесть раз, причем с каждым разом это было все противнее, пока она наконец не сказала ему, что если в этом заключаются супружеские отношения, то она благодарит покорно, но обойдется без них. Он даже не обиделся. Скорее вздохнул с облегчением.

А Роберт говорит, что проголодался!

Жуана никогда еще не позволяла флирту переходить грань, за которой она не могла контролировать ситуацию. И даже с Робертом в двух предыдущих случаях большой опасности не было. Однако сейчас она была уверена в правдивости его слов. Они были совсем одни глухой ночью и находились очень близко друг к другу, потому что он считал, что ее нужно стеречь, чтобы не убежала. Возможно, он был прав.

Она почувствовала, что он расслабился, подумав, что она заснула. Но разве могла она заснуть, когда взыграла кровь? Вернее, разве могла она отступить, если он ее подзадорил? Она, конечно, побаивалась, но пасовать было не в ее характере.

— Значит, тебе хочется есть? — спросила она. — Я тоже проголодалась, Роберт. У нас что-нибудь осталось? Может, поедим?

Он выругался, произнеся слово, которого она раньше не слышала по-английски, зато не раз слышала от людей Дуарте его португальский эквивалент.

Она подумала, что он намерен таким образом сорвать на ней злость, и настроилась не оставаться в долгу и отвечать тем же. Но вдруг он прижал ее к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание, и, накрыв своим ртом ее губы, заставил их раскрыться и погрузил язык внутрь так глубоко, что она чуть не задохнулась.

Она пришла в ужас, поняв, что такое бурное проявление страсти не в силах держать под контролем. Но ужас можно победить, и за себя она еще поборется. Она не доставит ему удовольствия похвастать легкой победой над ней.

Она втянула в себя его язык, прижалась к Роберту, потерлась о него всей грудью и вытащила из-за пояса сорочку, чтобы можно было запустить под нее руки, прикоснуться к коже на его спине. Он перекатил ее на спину, и теперь уже обе ее руки встретились на его спине.

Он ослабил ремень на ее талии и одним движением задрал платье выше груди. Прочие предметы туалета были спущены с ног и полетели в сторону вслед за ремнем. Ее тело на мгновение почувствовало холодный ночной воздух, потом он накрыл ее собой, словно одеялом.

Его руки оказались между их телами, они стиснули ее груди, а большие пальцы принялись потирать соски, которые сразу же затвердели и напряглись.

Он прижался губами к грудям под задранным до горла платьем, язык занял место большого пальца, дразня сосок. Тем временем его колени, оказавшиеся между ее ногами, широко их раздвинули. И он склонился над ней. Ткань его брюк грубо терла кожу внутренней поверхности бедер. Губы, ласкавшие грудь, доводили ее до безумия. Но ее руки как бы сами по себе переместились со спины на грудь, а пальцы отыскали его соски. Оба они тяжело дышали. Крепко ухватив ее за волосы, он снова прижался губами к ее рту. Когда он снова опустился на нее всей своей тяжестью, она почувствовала сквозь ткань его брюк образовавшееся там огромное твердое утолщение. Сама себя удивив, она не то застонала, не то заскулила от страха и желания.

Отпустив ее волосы, он подложил руки под ягодицы и приподнял ее. Она обхватила его коленями. Ужас и желание в равной степени переполняли ее, но руки сами по себе расстегивали пуговицы его мундира. Страху она не поддастся. Но он ею овладеет. Теперь его не остановишь. Только нельзя допустить, чтобы она сдалась так просто. Этим ему никогда не похвастаться. Она отдастся сама и тогда станет такой же победительницей, как он.

Но он вдруг замер и, скатившись с нее, оказался на спине, прикрывая глаза рукой. Он тяжело дышал.

— Нет! — сказал он. — Нет, я не возьму тебя силой, Жуана, не доставлю тебе такого удовольствия. Тебе доставляет радость, что перед тобой не устоял даже мужчина, который тебя презирает?

Она какое-то время лежала ошеломленная, потрясенная, униженная, голая, потом перевернулась на бок и прошипела, глядя на него:

— Ублюдок! Евнух!

— Распалившаяся сучка! — бросил он в ответ, не убирая руки. — Ты же меня хочешь? Но так просто тебе меня не получить.

Тяжело дыша, она уставилась на него горящими глазами, пытаясь вникнуть в смысл того, что он ей сказал.

— Вот как? — произнесла она, вставая на колени и наклоняясь над ним. — Значит, ты думаешь, что я свое не получу, Роберт? Думаешь, что я слишком робка, слишком уж леди? Ты думаешь, что можешь вот так поиграть со мной и бросить, заставив испытывать обиду и унижение и… и…

— Неудовлетворенность? — подсказал он.

— Негодяй! Я тебя ненавижу!

— Значит, у нас взаимное чувство, — усмехнулся он.

Руки ее расстегнули последнюю пуговицу на мундире и широко его распахнули. Потом она расстегнула его сорочку и тоже распахнула ее. Наклонившись, она провела губами по его груди, втянув сосок в рот.

Он лежал без движения на спине, раскинув руки в стороны, на каменном полу пещеры. Она слышала, как бухает его сердце. И ненавидела его с такой страстью, что удары ее сердца отдавались в ушах. Тем временем ее руки спустились к поясу его брюк, размотали красную перевязь, символизирующую его офицерский чин, и принялись расстегивать пуговицы.

Он не двигался, пока она не спустила с него брюки, только приподнял бедра, чтобы помочь. Стаскивать с него сапоги она не решилась. С большим удовлетворением она увидела, что он все еще ее хочет, и, судорожно глотнув воздух, легонько провела по нему рукой.

Его глаза успели привыкнуть к темноте. Она видела, что он за ней наблюдает, но оседлала его тело, положив руки на его плечи под расстегнутой сорочкой.

— Не ожидал, что я осмелюсь? — прошептала она, наклонившись к нему так, что волосы прикрывали ее лицо как занавеской. — Я осмелюсь сделать все, что угодно, Роберт. Даже это. У тебя не хватает смелости изнасиловать меня? Ладно. В таком случае я изнасилую тебя сама.

Она поцеловала его в губы и одновременно опустилась на него.

Большего она не могла сделать. Она была ошеломлена. Он находился глубоко внутри, она ждала боли, но боли не было.

Когда она немного оправилась от потрясения, его рука держала в ладони ее затылок, а другая лежала на талии. Его теплые мягкие губы прижимались к ее губам, а язык, раскрыв их, проник глубоко внутрь.

Сама себе удивляясь, она совсем не испугалась. Только не знала, что делать дальше.

Ей казалось, что она видит в темноте его усмешку. Он взял ее за бедра, приподнял и начал быстрыми, глубокими рывками входить в нее. Она откинула назад голову, ощущая, как напрягся каждый мускул ее тела. Потом она вся растворилась в ощущениях, наклонила голову вперед, так что подбородок касался груди, и только громко охала в такт его рывкам. Некоторое время спустя она почувствовала, что начинает дрожать, а от точки самого глубокого его проникновения по всему телу расходятся мощные горячие волны.

Потом последовал как бы провал во времени — она не смогла бы сказать, секунды ли прошли или минуты. Когда к ней вернулась способность мыслить, оказалось, что она лежит на нем, вытянувшись во весь рост и прижимаясь щекой к его груди. Сверху ее прикрывали обе его руки и одно из их одеял. Их тела были все еще соединены.

— Тебе, наверное, тяжело меня держать, — пробормотала она совершенно сонным голосом.

— Не говори чепухи, Жуана. Спи. А охранять пленницу очень неплохо и таким способом.

— Стражникам не разрешается вступать в половые отношения с заключенными, — заявила она, поудобнее устраиваясь у него на груди. Прямо под ухом равномерно билось его сердце.

— Заключенным не разрешается то же самое со стражниками, — парировал он.

— Но заключенные пойдут на все, чтобы вырваться на свободу.

— Ты не вырвешься. — Он погладил ее по затылку. — Ничего не изменилось. Совсем ничего, тем более что мы всегда признавали, что испытываем физическое влечение друг к другу. И мы всего-навсего удовлетворили свои потребности, кажется, к взаимному согласию. Тот, кто называет тебя леди, Жуана, очевидно, никогда не спал с тобой. Хотя мне казалось, что таких мужчин не осталось.

— Иди к дьяволу!

— Спи.

Особым чутьем, которое выработалось у него за последние десять лет, он знал, что близится рассвет. Скоро нужно подниматься и снова пускаться в путь. Если полковнику и его людям придет в голову преследовать их верхом — даже если вчера они заметили его и Жуану, — им придется сделать большой крюк. А потом отыскивать их следы. И тем не менее…

Он лежал, уставясь в ночное небо, и, подложив одну руку под голову, рассеянно перебирал другой рукой прядь волос Жуаны. Должно быть, он крепко проспал несколько часов. Она тоже. Она даже не пошевелилась после того, как отправила его к дьяволу. Сейчас она все еще спала.

У нее затекли ноги, подумал он. Но, по крайней мере, из его тела получилась более мягкая постель, чем каменный пол пещеры. Он мрачно усмехнулся в темноте. Стоит ли она того, чтобы о ней так заботились? Он вспомнил о подземной камере, где недавно провел пять дней стараниями маркизы дас Минас, и о ежедневных упражнениях французских солдат, отрабатывавших на нем точность удара, как на боксерской груше. Ночью, когда он занимался с ней любовью, пришлось столкнуться тоже с некоторыми проблемами.

Занимался с ней любовью! Он снова закрыл глаза, продолжая одной рукой лениво ласкать ее волосы. Он вспомнил о Жанне Моризетте, красивой девочке, которой очень хотелось поскорее стать взрослой и которая поклялась, что будет всегда любить его и когда-нибудь выйдет за него замуж. И вспомнил он нежного юного мечтателя, который, лежа рядом с ней на берегу озера в Хэддингтоне, поклялся увезти ее на белом коне в ее восемнадцатый день рождения за тридевять земель, где они будут жить-поживать да добра наживать.

И вспомнилась ему та же девочка, которая, насмехаясь над ним, назвала его ублюдком и облила презрением за то, что он посмел положить глаз на дочь графа и мечтать о ней.

Он вспомнил также маркизу дас Минас, когда впервые увидел ее на балу в Лиссабоне, и свое первое впечатление о ней как о женщине красивой, богатой и совершенно для него недоступной. И подумал о теплой, взлохмаченной женщине, которая сейчас лежала на нем и от которой больше не пахло дорогими духами, а пахло только женщиной.

Она была женщиной до кончиков ногтей и совсем не леди. Он подумал о том, как она раздевала его после того как сопротивлялась ему словно дикая зверюшка, когда он попробовал взять на себя инициативу. И еще о том, как она оседлала его, а он лежал, боясь пошевелиться, потому что она была его пленницей и любое проявление инициативы с его стороны могло бы рассматриваться как изнасилование.

Нет уж, она совсем не леди. Бесстыжая, ненасытная женщина.

Но такие мысли лучше гнать от себя подальше. Он сразу же ощутил на себе каждый изгиб ее соблазнительного тела. Он все еще находился внутри ее. И если не будет осторожен, то рискует снова поддаться искушению. Хватит одного раза. Они все высказали друг другу. И после того, как все было сказано и сделано, они остались врагами. Злейшими, непримиримыми врагами. Как только ее французский любовник нагонит их — если, конечно, ему удастся, — она приложит все силы, чтобы ее тюремщика убили или вновь препроводили в тюремную камеру в Саламанке. А тем временем он постарается приложить все силы, чтобы доставить ее к лорду Веллингтону и упрятать в тюрьму до окончания войны с Францией.

Жуане не понравится находиться в заключении. Она будет рваться оттуда, как птица, посаженная в клетку. Впрочем, надо уже вставать.

— Эй, — сказал он, — пора в путь.

Она шевельнулась.

— Вздор! Еще даже не рассвело. А на тебе очень удобно, Роберт.

Черт бы побрал ее. Вечно она ляпнет что-нибудь неуместное. Уж не собирается ли она проспать до полудня?

Она поерзала на нем и снова вздохнула. Он скрипнул зубами и усилием воли заставил свое тело успокоиться.

— Ты отдашь мне сегодня мушкет и нож? — спросила она. — Если я дам обещание не использовать оружие против тебя, Роберт? Я использую его против французов. Кстати, я все равно не собираюсь возвращаться к ним. Я хочу остаться с тобой.

— Понятно. Один раз переспали — и любовь навеки, Жуана? Неужели было так хорошо? И теперь ты собираешься следовать за мной повсюду всю оставшуюся жизнь, как послушная и верная боевая подружка?

Она презрительно фыркнула.

— Можешь забыть о дорогой сердцу каждого мужчины мечте. Я никогда не буду послушной, Роберт. Но я вместе с тобой буду убивать французов. Можно мне взять свой мушкет?

— Ну конечно. Может, прихватишь также мою винтовку, а заодно и саблю? Черта с два! Жди, когда рак на горе свистнет!

— Эх ты! А я-то думала, что после нашей ночи ты будешь мне доверять.

— Держи карман шире! Ишь размечталась!

— Ты мне поверишь, если я скажу, что ты единственный мой любовник, кроме мужа? — спросила она.

— Как бы не так!

— Я так и думала, что не поверишь. Но позволь сказать, что он был отвратителен, Роберт. Понимаешь, он предпочитал мальчиков. Разве не унизительно? А ты был великолепен. Мы с тобой будем любовниками на период всего нашего путешествия, то есть пока Марсель нас не догонит и не разорвет тебя на тысячу кусков.

Ты был великолепен… Мы с тобой будем любовниками… Слова завзятой кокетки и лгуньи. Но они, разумеется, возымели свое действие, на что она и рассчитывала. Черт бы побрал эту женщину! Пропади она пропадом.

— Прошлой ночью мы совокуплялись, — сказал он. — Мы не были любовниками, Жуана, и никогда ими не будем. Мы с тобой занимались сексом.

— Понятно. — Она вздохнула и снова пристроилась у него на груди. — Мы некоторое время будем заниматься сексом? Совокупляться? Мне кажется, что он у тебя опять становится твердым.

— Черт тебя побери, Жуана! Ты всегда произносишь вслух все, что придет тебе на ум?

Она подняла голову и заглянула ему в лицо. И медленно улыбнулась такой улыбкой, от которой у него всегда на целый градус поднималась температура.

— Я тебя смутила? — спросила она. — Но мне очень понравилось. Так мы будем снова заниматься сексом?

Он снял ее с себя и положил рядом. Теперь он отчетливо видел ее лицо — еще один признак того, что рассвет близок.

— Ты этого хочешь? — спросил хрипло. — Хочешь, чтобы я использовал тебя как игрушку, пока не доставлю к месту заключения?

На ее лице блуждала мечтательная улыбка.

— А ты будешь моей игрушкой. Я буду получать удовольствие от тебя, Роберт, и, конечно, давать удовольствие тебе. Я тебе обещаю… пока Марсель не расправится с тобой. Займись со мной сексом, Роберт.

— Жуана… — Он наклонился и горячо поцеловал ее в губы.

Похоже, у нее ненасытный аппетит. Можно было бы догадаться и раньше. Но если обычно ее окружало множество мужчин, всегда готовых удовлетворить ее аппетит, то сейчас, кроме него, никого не было. А ему, бедному дуралею, льстила ее потребность в нем, она его возбуждала.

Он положил ладони под ее ягодицы, чтобы смягчить удары о каменный пол, когда он будет удовлетворять свое желание. Но она, казалось, не испытывала никакого дискомфорта. Положив руки ему на плечи, она закрыла глаза. Губы ее приоткрылись, она лежала совершенно неподвижно, что было так непохоже на нее.

— Ох… — выдохнула она, достигнув наивысшей точки наслаждения. — Я и понятия не имела, что такая игра может быть прекрасна, Роберт.

Она допустила нечестный ход, подумал он, но с каких пор он ждет от Жуаны игры по правилам? Она заговорила в тот момент, когда он был более всего уязвим, только что удовлетворив свое желание, и снова устал. Она заговорила в такой момент, когда ему больше всего хотелось верить ей.

Пора было вставать и отправляться в путь. Настал день, а с ним пришло время здравомыслия, время посмотреть на нее при дневном свете и снова вспомнить, что она собой представляет.

Но видит Бог, она была великолепной женщиной, с которой так хорошо заниматься любовью… то есть, конечно же, сексом. Мысленно он называл более неприличным словом то, что происходило между ними ночью.

— Вставай и одевайся, — сказал он, скатываясь с нее и шлепая по ягодицам. — Пора в дорогу.

Она села.

— Знаешь, Роберт, когда-нибудь я сделаю тебе то же самое. Шлепки терпеть не очень приятно.

— Но я не твой пленник.

— А я думала, что ты пленник. — Она улыбнулась. — Хотя, наверное, ты никогда в этом не признаешься. — Она пожала плечами. — И твое упрямство мне больше всего в тебе нравится. — Она поднялась на ноги, не обратив внимания на протянутую ей руку, и отряхнула платье. — Фу! Мятое. Маркиза дас Минас устроила бы скандал, если бы ей предложили надеть мятое платье.

Она взглянула на него и рассмеялась.

— Но маркиза ведь страшная зануда, не так ли? Целыми днями только и делает, что флиртует, притворяется беспомощной да придумывает разные поручения влюбленным в нее джентльменам. Я с ума бы сошла, если бы не имела возможности время от времени становиться Жуаной Рибейру.

— Жуана?..

— Жуана Рибейру. Еще одно мое обличье, Роберт. Та, которая занималась с тобой сексом несколько минут назад и прошлой ночью. Не думаешь же ты, что такое могла бы сделать маркиза? Она умеет только флиртовать. К тому же ты не джентльмен, а она леди. И еще: она бы наверняка потребовала перину. Так что обличье Жуаны Рибейру мне значительно больше по душе.

Иногда она бывает обворожительной, подумал он, наблюдая, как она застегивает ремень на талии или недовольно хмурится при виде мятого платья, которое ночью было задрано выше груди. Волосы ее спутались. Она была босиком. И он никогда еще не видел ее более прекрасной, чем сейчас.

С Жуаной было легко забыться и жить, наслаждаясь моментом, несмотря на то что еще не зажившие синяки и ссадины на его теле напоминают, как жестока и безжалостна она на самом деле.

Он пристегнул саблю, засунул за пояс ее нож и повесил на правое плечо ее мушкет и свою винтовку. Еды оставалось мало. Разумнее было бы отложить завтрак на тот случай, если в течение дня не удастся пополнить запасы продовольствия.

— Готова? — спросил он.

— К чему угодно, — ответила она, улыбаясь. — Ведите, сэр.

И он повел. Интересно, думал он, когда новизна приключения пройдет и дадут о себе знать мышечная боль и ссадины на ногах, исчезнет ли с ее лица жизнерадостная улыбка? И как скоро полуденный зной заставит ее умолять его сделать привал? И когда она от голода станет злой и раздражительной? Но пока все казалось ей увлекательным приключением.

Он оглянулся, чтобы убедиться, что она не отставая следует за ним вниз по склону. Она снова улыбнулась ему.

Видит Бог, было трудно не ответить ей улыбкой. Трудно было игнорировать чувство радости бытия, которое ощущалось в теле после близости с ней.

Глава 19

К концу дня они добрались до другого ущелья, не такого глубокого, как то, в котором находился лагерь отряда Дуарте, менее лесистого и с более узким и мелким ручьем. Тем не менее оно обеспечивало долгожданное укрытие от жары, стоявшей в последние дни августа.

Они, не заезжая, проехали мимо двух видневшихся в отдалении ферм. Капитан Блейк сказал, что Алмейда уже близко. Прежде чем приступить к выполнению полученного задания, он хотел взглянуть, как там обстоят дела.

— Незачем заставлять бедолаг покидать свои дома и сжигать все, что они оставляют, пока не возникнет необходимость, — сказал он. — А вдруг Алмейда продержится до осенних дождей и французы все-таки решат не вторгаться в Португалию в нынешнем году.

Они даже не остановились, чтобы пополнить запасы продовольствия. Но днем из-за жары есть не хотелось. Только пить. Поэтому, увидев ручей, они особенно обрадовались.

Жуана опустилась на колени, наклонилась к воде и стала жадно, с наслаждением пить. Подняв голову, она увидела, что капитан делает то же самое.

— Я боялась, что ты не остановишься, — призналась она. — Думала, что заставишь меня проехать мимо. Ты, кажется, целый день сегодня проверял меня на прочность, Роберт? Тебе хотелось увидеть, как я буду громко сетовать на отсутствие экипажа и слуг?

Он промолчал, но она знала, что права. Преследователей за целый день они не заметили, и им, конечно, следовало бы заехать на встретившиеся по пути фермы хотя бы для того, чтобы предупредить жителей, что им, возможно, придется уехать в ближайшее время.

Когда он, скрестив ноги, уселся на берегу и даже не взглянул в ее сторону, она поняла, что ее догадка была правильной. Ему бы очень хотелось, чтобы она стонала, жаловалась и просила пощады. Она сбросила сандалии и опустила ноги в воду, поморщившись от холода — и, если говорить честно, от боли тоже, — и пошевелила пальцами.

— Что ты собираешься делать в Алмейде? Снять осаду в одиночку? — Она поболтала ногами в воде и снова пошевелила пальцами, заметив, что он на них смотрит.

— Хочу посмотреть, как держится Кокс и весь гарнизон. Если все в порядке, Жуана, мы двинемся на запад, где я буду в безопасности, а тебе придется несладко. Твой любовник не осмелится следовать за тобой в глубь Португалии, пока не падет крепость.

— Значит, мне следует надеяться, что она падет безотлагательно, — сказала она.

— Я бы не советовал. — Он повернулся к ней. — Кокс — упрямый мужик, а Алмейда не из тех крепостей, которые легко взять приступом.

Она пожала плечами.

— Марсель приедет. Я знаю. Несмотря ни на какую опасность. — Она верила собственным словам. Не может быть, чтобы она нашла его наконец, завоевала его сердце и потеряла потому лишь, что хотела убить его не в Саламанке, а на земле Португалии. — Ты собираешься остановиться здесь на ночь?

Он, прищурив глаза, огляделся вокруг.

— Да. Кажется, здесь подходящее место. — Он указал на группу деревьев с густыми кронами. — Деревья нас и спрячут от постороннего взгляда, и от непогоды укроют. Да и постель там будет помягче, чем прошлой ночью.

Она улыбнулась.

— Прошлой ночью у меня была очень удобная постель…

Блейк был явно недоволен тем, какой оборот приняли их отношения. Жуана поняла состояние его раздражения по многим признакам: он, например, шел целый день на несколько шагов впереди, ограничивался самыми банальными замечаниями, избегал говорить о чем-нибудь личном, как будто напрочь забыл о том, что прошлой ночью они стали любовниками.

Она была рада, что идет немного позади, потому что ей значительно труднее стало преодолевать крутые извилины дороги. Она наблюдала, как он шагает, — длинные сильные ноги, узкие бедра, широкие плечи и спина, белокурые волнистые волосы, которые курчавились на затылке… Он без всяких усилий нес на плече два тяжелых ружья, а кроме того, саблю. Она самым бесстыдным образом раздела его глазами, и ей понравилось увиденное и она вызвала

в памяти все, что произошло ночью, и, несмотря на свою неопытность, поняла, что он очень умелый любовник.

Она хотела, чтобы он поделился с ней всем, что знает. И еще ей хотелось нежных взглядов и нежных слов. Но не сейчас.

— Мы будем сегодня ночью снова заниматься любовью? — спросила Жуана.

Роберт подобрал с земли камешек и швырнул в ручей.

— Лучше давай подкрепимся остатками еды и перенесем вещи под деревья, — сказал он.

— Ты не ответил: да или нет? — улыбнулась она. — Роберт, дай мне на минутку мой нож.

— Нет.

— Ты не хочешь спросить, зачем он мне понадобился? Неужели ты думаешь, что я хочу вырезать им свои инициалы на твоей груди?

— Скажи, зачем тебе нож, и я сам сделаю то, что тебе надо.

— Правда? Тебе мое сообщение понравится, Роберт. Подтвердятся все твои подозрения относительно моей изнеженности. У меня волдырь, который надо проколоть. Боль адская!

— Покажи. — Блейк присел перед ней на корточки.

Она вынула из воды ногу и показала огромный волдырь чуть ниже лодыжки, на том самом месте, где кожу целый день натирал ремешок сандалии.

— Жуана, и ты целый день терпела такую боль? Наверное, гордость не позволяла пожаловаться? — Голос его звучал скорее сердито, чем с сочувствием.

— Упрямство, — призналась она. — Тебе ведь нужно было, чтобы я жаловалась, не так ли? Я спустила ремешок ниже, так, чтобы он не касался больного места.

Он взял ее ступню в руки и легонько прикоснулся к нежной коже вокруг волдыря.

— Надо было сказать.

Его рука казалась такой теплой после холодной воды. Их склоненные головы почти соприкасались. От него пахло пылью и потом. Великолепный запах!

— И что бы ты сделал? Понес меня на руках?

— Мы могли бы остановиться на одной из ферм, — сказал он.

«Чтобы ты мог в свое удовольствие ругать меня и высмеивать? Нет уж, покорно благодарю! Уж лучше перетерпеть боль».

Он осмотрел ногу. Волдырь воспалился, и его следовало проколоть.

— Дай мне нож. Если хочешь, можешь встать в десяти футах от меня и нацелить свою винтовку мне в лоб.

Он вынул нож из-за пояса и предупредил:

— Тебе бы лучше отвернуться.

Она и не подумала, продолжая с улыбкой наблюдать, как он, напряженно сосредоточившись, проколол волдырь и снова опустил ее ногу в воду. Его лицо, на котором все еще были заметны синяки и ссадины, выглядело более суровым и, как ни странно, более привлекательным.

— Перевязку сделаем завтра утром, перед тем как пуститься в дорогу, — решил он.

— Чем? — рассмеялась Жуана. — А-а, понятно. Ты, наверное, проявишь невероятную галантность и оторвешь кусок от своей рубахи?

— По правде говоря, — сказал он, почти улыбнувшись, но вовремя остановил себя, — я подумывал о том, чтобы оторвать полосу ткани от подола твоего платья.

— Чтобы оно стало короче и ты мог скрасить свои дни, любуясь моими лодыжками? Стыдись, Роберт.

Он покопался в мешке и вынул остатки хлеба и сыра. И то и другое успело засохнуть, но после целого дня голодовки ужин показался им обоим необычайно вкусным.

— Не желаете ли стаканчик вина, сэр? — спросила она, жестом указывая на ручей. Сама она опустилась на колени и наклонилась к воде, чувствуя, что он наблюдает за ней.

Зачерпнув руками воду, она вымыла лицо и шею, а также руки до плеч.

Он успел убрать в заросли их пожитки и вернуться с охапкой сухой листвы, чтобы замаскировать их следы на берегу ручья.

Он расстелил одеяло под деревьями, и они улеглись рядом, поглядывая сквозь просветы в кустарнике на ручей и его противоположный берег.

— Почему ты стала шпионкой, Жуана? — спросил он после нескольких минут молчания. — Как ты могла предать соотечественников матери и мужа?

— Соотечественники моего отца французы, — ответила она. — Мой отец — посол в Вене. Как ни крути, я вынуждена предать или ту, или другую сторону.

— Ты могла бы сохранить нейтралитет. Могла бы выбрать для себя роль типичной леди.

— Быть типичной? И нейтральной? — усмехнулась она. — Не в моем характере, Роберт.

— Поэтому ты готова видеть в развалинах страну своего мужа и спокойно наблюдать, как соотечественников твоей матери изгоняют с континента?

— Но я еще раз повторяю, что я служу Артуру, как и ты, и что в Саламанке мы с тобой делали одно дело.

— Странный у тебя метод делать дело, Жуана, — сказал он. — Если, как ты говоришь, мы с тобой делали одно дело, то не хотел бы я оказаться на месте того, против кого ты работаешь.

— Я не знала, что тебя будут избивать, — погрустнела она. — Не думала, что они осмелятся. Я была уверена, что Марселя и двух солдат ты побьешь запросто, поэтому, чтобы подстраховаться, позвала еще одного сержанта.

— Покорно благодарю, — усмехнулся Блейк. — И ты еще говоришь, что была на моей стороне?

Она улыбнулась.

— Ты ушел бы из Саламанки с Дуарте и испанскими партизанами, если бы не моя, скажем так, изобретательность?

— Разумеется, нет, ведь я дал слово чести.

— Вот тебе и подтверждение моих слов. — Наверное, если тебе потребуется, Жуана, ты способна убедить людей, что черное на самом деле белое. А как насчет оборонительных линий в Торриш-Ведраше? Они существуют на самом деле? Или это миф?

— Ты, как и я, знаешь ответ, — огрызнулась она.

— Вот видишь? Ты не хочешь отвечать, потому что боишься ответить неправильно. Боишься окончательного разоблачения.

— Значит, у тебя все-таки тень сомнения имеется? — спросила она. — Ты хотел бы поверить мне, не так ли, Роберт?

— Тебе поверить — все равно что поверить дьяволу.

— Ты хотел бы поверить, потому что занимался со мной любовью и потому, что уже немного любишь меня, хотя боишься признаться в этом даже самому себе. И потому, что тебе очень хочется снова заняться со мной любовью. Наверное, ты ощущаешь себя предателем?

— Теперь я понимаю, как ты успокаивала свою совесть, работая на французов, — задумчиво произнес он. — Ты убеждала себя, что секс и есть любовь, Жуана, что все твои партнеры по сексу являются твоими любовниками. Меня, наверное, ты тоже к ним причисляешь. Наверное, ты даже убедила себя, что любишь меня… немножко.

— Я однажды уже говорила тебе о своих чувствах, — сказала она.

— Ну как же! Я хорошо помню. — Он сердито взглянул на нее. — А мгновение спустя на меня набросились твои головорезы. Если бы не произошло то, что произошло, они до сих пор ежедневно забавлялись бы со мной.

Она протянула к нему руку и провела пальцами по рукаву мундира. И вдруг ей пришло в голову, что она, возможно, нашла в Роберте Блейке то, что искала всю свою сознательную жизнь.

Однако хорошенько поразмыслить ей не удалось. Он отдернул руку и повернулся к ней. Голубые глаза пылали гневом.

— Послушай, Жуана, нам, возможно, придется пробыть вместе несколько дней, а может быть, недель. Я не намерен терпеть напряжение, возникшее между нами. И не хочу целыми днями обсуждать вопрос о том, «следует ли нам» и «будем ли мы». Давай решим раз и навсегда, будем мы партнерами по сексу или нет. Выбор за тобой. Но позволь предупредить, что если ответ будет положительным, то это будет происходить днем или ночью без всяких там обольщений и романтики. И без притязаний на любовь и даже на нежность, потому что мы — мужчина и женщина, оставшиеся наедине друг с другом и сознающие, что от единения наших тел можно получить физическое наслаждение.

— А если ответ будет отрицательным? — с улыбкой спросила она, снова прикоснувшись пальцем к его рукаву. Она не боялась его гнева: Интуиция подсказывала ей, что он никогда не причинит ей зла. — Как ты выдержишь круглосуточное напряжение, Роберт?

— А напряжения не будет, — сказал он. — При отрицательном ответе не будет причины, вызывающей напряжение. Я беру только то, что мне отдают добровольно.

— Ты думаешь, что мы могли бы жить вместе, воздерживаться от секса и не чувствовать напряжения? — удивилась она. — Мне кажется, что ты лжешь, Роберт. Или у тебя полностью отсутствует воображение.

— А ты попробуй испытать меня, — предложил он. Она скорчила гримасу.

— Уж лучше бы ты не говорил последних слов. Ты ведь знаешь, что я не могу устоять, когда мне бросают вызов. Но в данном случае мне, наверное, следует воздержаться. Видишь ли, я отвечаю «да». Я думаю, что, пока мы вместе, нам лучше быть любовниками или партнерами по сексу, если тебе так больше нравится. Я делаю свой выбор. Ты рад или не рад?

Он снял мундир, потом расстегнул пряжку портупеи, не отрывая взгляда от ее глаз. Она понимала, что он собирается делать. Он не хотел ждать наступления темноты — времени любви. Он сказал не ради красного словца, что все будет происходить без обольщений и романтики. Он намеревался бесстрастно овладеть ею, чтобы доказать, что любовниками их нельзя назвать. Только партнерами по сексу.

Ладно, подумала она и улыбнулась. В секс играют вдвоем. И если он решил бросить ей вызов, то она его примет. Она расстегнула свой пояс и бросила его рядом с одеялом. Потом встала, спустила с ног панталоны и нижнюю юбку и сняла через голову платье, бросив его поверх остальной одежды. Оставшись голой, она улеглась на одеяло и взглянула на него.

Она поняла, что Блейк сердится, хотя он не сказал ни слова. Она испортила ему всю обедню. Он ожидал, что она расстроится, испугается, смутится, но никак не думал, что она, как и он, самым естественным образом, будто так и надо, приготовится к тому, что должно произойти. Она улеглась и словно спрашивала, почему он медлит. Ну это уж слишком! Хотя она не произнесла ни слова, он чувствовал, что она издевается над ним. На самом-то деле она, конечно, была в смятении. Ей совсем не хотелось, чтобы он овладел ею даже без намека на нежные чувства.

Но она твердо решила победить. Она позволит ему получить свою порцию секса, а сама тем временем будет постепенно завораживать его, завлекать в золотую сеть любви. Уж она сделает все как надо, будьте уверены!

Она увидела, что он, кажется, передумал. Видимо, решил раздеться догола, потому что снял сапоги, сорочку и брюки. Да, подумала она, воображение ее не обмануло. Именно таким великолепным она и представляла себе целый день его тело. Только вот такого количества шрамов она не могла себе представить. Особенно страшным казался большой, еще свежий шрам ниже левого плеча, как раз над сердцем.

Как и шрамы на лице, шрамы на теле не уменьшали его привлекательности. Ей хотелось сказать ему, как он прекрасен, но ведь предполагалось, что будет половой акт, не затрагивающий чувств. Что ж, пусть так и будет.

Видимо, ни поцелуев, ни ласк тоже не будет, с сожалением подумала она, сразу же раздвинув ноги, как только его колени оказались между ее бедрами. Он уверенным рывком вошел в ее плоть. Она улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Если половой акт совершается для удовольствия, Роберт, то я ожидаю, что ты мне его доставишь.

— Ты его получишь, Жуана.

— И я ожидаю, что сама дам тебе удовольствие, — сказала она, обнимая его. — Но я не могу доставить тебе удовольствия, если буду лежать как рыба.

— Делай как пожелаешь, — разрешил он, — ведь мы заключили взаимное соглашение.

Раздевание перед ним и наблюдение за тем, как раздевался он, возбудили ее не меньше, чем поцелуи и ласки. Когда он вошел в ее тело, там уже было влажно и плоть пульсировала в предвкушении наслаждения, а соски напряглись и затвердели от желания.

И от любви к нему.

Она обнимала руками и ногами все его мужское великолепие. Двигались ее бедра, двигались плечи, внутренние мускулы заманивали и затягивали его еще глубже и удерживали там. Она стиснула зубы, чтобы ничего не говорить. Казалось, ее старания не тронули его.

— Разве тебе не приятно? — шепнула она. — Скажи, Роберт.

— Приятно, — не стал отпираться он, однако голубые глаза смотрели равнодушно. Но при чем тут выражение его глаз, если она знала, что ему приятно?

— Так доставь и мне удовольствие, Роберт, — попросила она.

— Вот так? — спросил он, медленно выйдя из нее и так же медленно войдя снова. — Так доставляет тебе удовольствие?

— Да, — ответила она, и он, глядя ей в глаза, сделал так снова, потом еще раз.

Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Не было ничего более интимного, чем то, что они делали сейчас. Однако поцелуй символизировал близость любящих друг друга людей. Она хотела почувствовать его губы на своих губах, его язык внутри рта. Но тогда был бы опыт без любви. Интимность, а не близость. Секс, а не любовь.

Она шевельнула бедрами, чтобы подстроиться к заданному им медленному ритму.

— Тебе хорошо? — спросила она.

— Да.

— Мне очень хорошо. Ты, наверное, больше разбираешься в таких делах, чем большинство мужчин, Роберт? — спросила она.

— Тебе лучше знать, — ответил он. — Тебе не жестко на земле? Может быть, хочешь лечь на меня?

— Нет. — Она закрыла глаза, боясь, что он увидит по глазам ее страстное желание и поймет, как сильно он ей нужен. Он не может не догадаться. Разве можно иметь такую близость — да еще так, как делал он, — только ради физического удовольствия? Возможно, так бывает у мужчин. Может быть, у некоторых женщин. Но к ней подобное не относится. Она не могла заниматься этим исключительно ради удовольствия, а только или по обязанности — хотя выдержала всего шесть раз, — или по любви.

— С Беатрис ты чувствуешь то же самое? — Она снова открыла глаза и встретилась с ним взглядом. — С ней ты получаешь такое же удовольствие?

— Угомонись, Жуана, — сказал он. — Помолчи. — Он снова опустился на нее всем весом, подсунул ладони под ягодицы, чтобы ей не было слишком жестко на земле, и ускорил темп.

Она чуть с ума не сошла, дожидаясь, когда он кончит. Будь ее воля, она бы вообще никогда его не отпустила. Но он не позволял ей получать ее удовольствие. И когда она наконец почувствовала приближение кульминации по некоторым признакам, о которых узнала прошлой ночью, ей показалось, что он специально перестал погружаться очень глубоко, не позволяя ей, несмотря на все ее усилия, затянуть его в самый центр ее существа.

Так что она, кажется, проиграла. И он знал это. Где уж ей конкурировать с его опытом! Он играл с ней, как с противником, в победе над которым был абсолютно уверен. Она не могла победить его даже в той обреченной на поражение битве, которую вела с ним раньше. Не могла она играть с ним в игры, где просчитывался каждый ход, когда ее тело жаждало любви.

— Давай, Жуана, — шепнул он ей на ухо. Он мог с тем же успехом говорить с ней по-гречески — она его не поняла. Но поняла язык его тела. Он двигался медленнее, проникал глубже и вдруг погрузился так глубоко, что она, вскрикнув, забыла обо всем на свете.

Потом она лежала на спине и глядела на стволы и ветви деревьев. Вечерний ветерок холодил обнаженную кожу. Ее щека лежала совсем рядом с его плечом, от которого исходило тепло. Оно притягивало ее как магнит. Наконец она, не выдержав, потерлась о него щекой. И все сразу же встало на свои места. Она снова была способна мыслить.

— Спасибо, Роберт. Ты и впрямь был великолепен.

— Зачем, объясни мне, тебе потребовалось вспоминать о Беатрис? Или тебе совсем неведомы элементарные приличия? И как насчет твоих многочисленных любовников? Не оказался ли я хуже их?

— Значительно лучше, Роберт, — заверила она, закрывая глаза. — Ты во всем превзошел их. Думаю, после тебя я и смотреть на них не захочу.

— Ну что ж, Леру и все прочие, помимо наслаждения в постели, могут обеспечить тебе богатство и роскошную жизнь, Жуана. Я не думаю, что ты будешь долго тосковать по мне.

— Я никогда больше не тоскую, — возразила она. — Со мной такое чувство случилось один раз, когда я еще не научилась справляться с жизнью.

— Неужели такое время было? — спросил он.

— Окружающие обычно смеются над любовью между детьми. Называют ее щенячьей любовью, как будто она и не любовь вовсе, а скорее повод для насмешек. А я уверена, что это и есть самая настоящая, единственная любовь. Она чиста и невинна и захватывает человека всего, без остатка. Я никогда не решилась бы преуменьшать силу такой любви.

Он взглянул на нее. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.

— Он был очень красив, — сказала она. — Ему было семнадцать лет, но мне, пятнадцатилетней, он казался совершенно взрослым человеком. Он был первый мужчина, с которым я танцевала, первый мужчина, с которым я поцеловалась. Он первым прикоснулся ко мне. — На ее лице появилась мечтательная улыбка. — Он прикоснулся к моей груди, и мне было безумно приятно, хотя я чувствовала себя грешницей. Я любила в нем все, и любила страстно. Я говорю о том, другом Роберте… Я поклялась тогда, что буду любить его вечно, что ни за кого, кроме него, не выйду замуж.

— И все же, — сказал он, немного помолчав, — ты любила многих других и замуж вышла за другого.

— Мой брак был совершен по политическим соображениям. И я никогда никого не любила так, как любила Роберта. — «Кроме тебя», — подумала она и, уткнувшись лицом в его плечо, закрыла глаза. — Мои встречи с ним продолжались всего несколько дней, пока отец не застукал нас и не увез меня оттуда. Видишь ли, Роберт был для меня неподходящей партией. Но я долго тосковала по нему. Ты считаешь, что в пятнадцатилетнем возрасте тосковать глупо, не так ли?

— Да, — согласился он. — Глупо.

— Ошибаешься, совсем не глупо. Мой Роберт был единственным, что было прекрасного в моей жизни. Но он умер. Когда папа хотел увезти меня во Францию, я не пожелала ехать. Думаю, он догадывался о причине. Поэтому он сказал мне то, чего в противном случае не стал бы говорить: мой Роберт умер от оспы через шесть недель после того, как мы расстались.

— Вот как? — помедлив, вымолвил он.

— Я думала, что тоже умру. Не глупо ли? Не глупо ли, что молодые люди думают, что можно умереть от разбитого сердца? И я уехала с папой во Францию, где поняла, что красива и привлекательна. И я научилась держать мужчин на расстоянии, чтобы, не дай Бог, не испытать снова такой боли. Любовь причиняет боль, Роберт.

— Да, — согласился он.

— Жалею лишь, что я поверила тому, что наговорил о нем мой отец. Он оболгал его. Поразмыслив, я поняла, что мой Роберт никогда не стал бы хвастать перед слугами победой надо мной и не назвал бы меня французской сучкой. Ты мог бы назвать меня так, Роберт, но он — никогда. Он был джентльменом, несмотря на то, что был незаконнорожденным. А я зло высмеяла его, потому что по моим чувствам был нанесен сокрушительный удар. Думаю, что я обидела его. Когда я уходила, в глазах его была обида.

Она услышала, как он судорожно глотнул.

— Вот видишь? — Она улыбнулась. — Когда-то и мне были свойственны человеческие чувства, Роберт. Я любила. Ты, наверное, думал, что я не способна любить, не так ли? Хотя, конечно, в то время мне было всего пятнадцать лет. Щенячья любовь. Не то чтобы что-нибудь настоящее. Так, забава. Но ты мне его напомнил. Не странно ли? Он был высоким худощавым мальчиком. И очень нежным. Ему была ненавистна мысль о том, что придется убивать, а его отец собирался купить ему офицерский патент. Ничего общего с тобой. И все же ты мне его напомнил. Возможно, став зрелым мужчиной, он был бы похож на тебя. А может быть, и нет. Но я все равно уже никогда ничего не узнаю.

Ей не хотелось двигаться. Она погрузилась в глубокую печаль, как будто время вернулось на одиннадцать лет назад.

— Ну вот, — сказала она, смахивая слезу, — воспоминания заставили меня плакать. Вот умора!

Он неожиданно сел и обхватил колени руками. Она была растерянна, одинока и напугана нахлынувшими на нее чувствами. Обычно она не позволяла себе показывать свою уязвимость.

— Тут нет ничего смешного, — сказал он. — Человеку свойственно время от времени грустить, вспоминая невинные радости детских и юношеских лет. И горевать об их утрате. Я не вижу ничего глупого в твоей истории, Жуана.

Он словно согрел ее своими словами, придал уверенности в себе. И ее любовь к нему стала почти осязаемой. Она вытянула руку и хотела было прикоснуться к нему, но вовремя остановилась. Он мог бы неправильно истолковать ее жест. Подумал бы, что она снова просит доставить ей удовольствие.

— Одевайся, — сказал он и стал натягивать одежду. — Тебе, наверное, не захотелось бы, чтобы тебя застал в таком виде даже твой французский любовник, тем более что с ним едет целая рота солдат.

Жуане показалось, что он не только приказывал ей одеваться, но и дал пощечину, чтобы поторапливалась. Его слова были даже обиднее пощечины. Ее французский любовник? Неужели он такой бесчувственный, что не понимает, что у нее нет никакого любовника, кроме него. Нет, а теперь уже и не может быть.

Очевидно, не понимает. Похоже, что ее вторая любовь принесет ей не меньше горя, чем первая.

— По правде говоря, — сказала она, — меня бы его появление ничуть не смутило, Роберт, потому что я привыкла, что на меня в обнаженном виде глазеют все мужчины, которые испытывают ко мне физическое влечение, хотя, должна признаться, не все вместе, а по одному. Но мне не хотелось бы видеть, как ты за меня краснеешь. Ты позволишь взять мне мой мушкет, если сюда нагрянут Марсель и его люди? На их стороне будет невероятное численное превосходство. Я могла бы убить нескольких, чтобы помочь тебе.

— Даже не мечтай, Жуана.

— Он мне надоел, — возразила Жуана. — К тому же он не такой хороший любовник, как ты, Роберт. Он гораздо хуже. Я убью его вместо тебя, а все его люди бросятся спасаться, поскачут назад в Испанию и сразу же попадут в руки партизан.

— Ложь, — сказал он. — Я хочу выйти на рассвете. Как твоя пятка?

— Болит. Придется стиснуть зубы, чтобы не стонать в дороге. Скажи, Роберт, ты снова будешь обнимать меня обеими руками и закинешь ногу на мои ноги, как делал прошлой ночью?

— Да, — подтвердил он, — ложись.

— Знаешь, Роберт, — сказала она, укладываясь поудобнее, когда он обхватил ее обеими руками и закинул ногу на ее ноги, — мне весьма уютно быть пленницей. Я могу привыкнуть. Как ты думаешь, не назначит ли тебя Артур моим тюремщиком? Послушай, тебе придется позволить мне снова встать.

— Зачем?

— Ты не дал мне пять минут на личные нужды! А мне они требуются.

Он выругался и ослабил хватку.

— Пять! И ни секунды больше.

— Роберт, — усмехнулась она, поднимаясь, — не следовало тебе так говорить. Должен бы уже привыкнуть к тому, что теперь мне придется отсутствовать шесть минут. Плюс еще одну секунду.

Она юркнула в заросли. Как приятно поддразнивать его, думала она, чувствуя себя необычайно счастливой, несмотря на все обстоятельства.

Глава 20

Сначала он даже не понял, что его разбудило. Но что бы там ни было, Жуана тоже проснулась. Она напряженно замерла в его руках, и он, предостерегая, приложил три пальца к ее губам.

— Тс-с! Молчи, — прошептал он ей на ухо.

Он прислушался, но не услышал ни голосов, ни звука шагов или лошадиных копыт.

— Что произошло? — одними губами спросила она. — Землетрясение?

— Взрыв, — сказал он. — Сильный. Довольно далеко отсюда, должно быть, в Алмейде.

— Обстрел?

— Взрыв. Если бы был обстрел, взрывы бы продолжались. Вставай, нам пора идти.

Еще не рассвело. После того как они с Жуаной занимались любовью второй раз, он около часа пролежал без сна, размышляя о ней, о себе, о том, какими они были одиннадцать лет назад и какими стали теперь. Он твердо решил, прежде чем пускаться в путь, взять ее еще раз и потом как можно чаще использовать ради собственного удовольствия, как проститутку, каковой она и была. Проститутка высокого класса, которая не берет денег за свои услуги, но тем не менее все-таки проститутка.

Но теперь нечего и думать о собственном удовольствии. Черт возьми, ну и взрыв был! Даже земля содрогнулась.

Жуана скатывала свое одеяло, умышленно не тронув его, чтобы он скатал его сам. Пусть даже она согласилась быть его партнером по сексу, пока они вместе, но играть роль его женщины она не хотела, подумал он, криво усмехнувшись. И никаких услуг, кроме как в области секса, ему ожидать от Жуаны не приходилось.

Но как чудесно было заниматься с ней любовью, думал он, наклоняясь, чтобы скатать одеяло, и поворачиваясь, чтобы повесить на плечо оружие. Занимаясь с ней сексом, он был вынужден призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы не раствориться в эмоциях, не прошептать ей на ухо всякие нежные слова, не обласкать ее всю руками и губами. Вместо этого он старался сосредоточиться на том, чтобы доставить и получить удовольствие.

Ей бы, наверное, очень понравились его ласковые слова, подумал он, расправляя плечи и оглядываясь назад, чтобы убедиться, что она тоже готова. Она была бы рада узнать, что совсем близка к тому, чтобы полностью подчинить его своей воле. К счастью, она никогда ничего не узнает. Он скорее умрет, чем позволит такой женщине завладеть своим сердцем, да и вообще любой женщине, если говорить откровенно.

Хотя в возрасте пятнадцати лет она, кажется, действительно любила его, подумал он, и сердце его смягчилось. Тогда, много лег назад, она сказала ему жестокие слова от обиды, потому что думала, будто он хвастал победой над ней. Потом она поняла, что отец солгал, оговорил Роберта, но она не заподозрила, что он солгал ей также относительно его смерти. Ей сказали, что Роберт умер, чтобы она не тосковала. Однако хватит! Все уже давно прошло, все было в другой жизни.

— Готова? — спросил он. — Как пятка?

— Все в порядке. Я сдвинула вниз ремешок. Я не буду просить идти помедленнее или нести меня на руках. А если мне захочется закричать от боли, я до крови закушу губу.

Она улыбнулась своей озорной улыбкой, от которой у него сердце переворачивалось в груди. Он знал, что она говорит правду. Она обладала безграничной храбростью. Неудивительно, что она была французской шпионкой. Но теперь он убедился, что у нее есть также и французская храбрость. Вчера за целый день она ни разу не пожаловалась ни на жару, ни на пыль, ни на голод. Она ни разу не отстала. Сам того не желая, он восхищался ее выдержкой.

— В таком случае — в путь. — Едва успел он произнести последнее слово, как резко развернул ее к себе и, зажав рот рукой, хрипло шепнул: — Молчи!

Они услышали топот лошадиных копыт. И голоса. Он толкнул Жуану на землю и свалился рядом. По-прежнему зажимая ей рот, он придавил ее ногой. Передернув плечом, он сбросил с себя оружие, которое теперь лежало рядом на земле.

Он не питал ни малейшей надежды на то, что их не заметили. Но в таком случае он по крайней мере прихватит с собой на тот свет двух французов: одного — с помощью выстрела из винтовки, другого — из мушкета. А если повезет, то и еще одного, а может быть, даже двух, с помощью ножа или своей сабли, если будет в состоянии вытащить ее из ножен.

Кто-то выругался по-французски.

— Мы останавливались на привал всего в миле отсюда и даже не подозревали, что здесь есть вода, — сказал тот же голос.

— Ладно, — послышался голос полковника Леру. — Прикажи людям напиться и напоить коней. Даю десять минут. Взрыв, судя по всему, был в Алмейде. Славно бахнуло.

— Ней, наверное, уже в крепости? — спросил первый голос. — Счастливчик. Там есть чем поживиться.

— Вина и женщин — сколько душа пожелает, — усмехнулся полковник. — Передай новость остальным. А мы должны двигаться дальше. Я уверен, что они шли здесь. Возможно, хотели найти убежище в Алмейде.

Первый хохотнул и отправился отдавать приказание. Блейк осторожно вытащил из кармана носовой платок и, приблизив губы к уху Жуаны, прошептал:

— Ни звука и ни движения, или умрешь первая. — Сложив платок, он накрыл им ее рот и крепко завязал концы на затылке. Потом расстегнул ее ремень и, заломив за спину ее руки, надежно стянул их ремнем. Затем он сполз с нее, продолжая придерживать одной ногой. Его несколько озадачило, что она совсем не сопротивлялась.

Край неба на востоке посветлел. Осторожно выглянув из-за кустов, он увидел всадников и лошадей у кромки воды и Леру, все еще в седле, на некотором расстоянии от них. Капитан поднял с земли винтовку, приподнялся на локтях и прицелился в правый висок полковника.

— Было бы разумнее гнаться за ними одному или прихватив с собой одного-двух человек, — сказал полковник Леру. — Разве можно подобраться к ним незаметно при шуме, который поднимает отряд всадников? Терпеть не могу подобные способы ведения войны. В такой местности проклятые партизаны имеют все преимущества.

— Но в перемещении большими отрядами заключается единственная для нас возможность как-то обезопасить себя, — возразил его собеседник. — Напасть на большой отряд они не сразу решатся, полковник. Вы рискуете жизнью, если поедете один.

— Если они хотя бы пальцем прикоснутся к маркизе, — заявил полковник, — они все умрут очень медленной смертью. А англичанин будет мучиться дольше других. Я сдеру с него его военный мундир, а если возникнут вопросы, поклянусь, что на нем мундира не было. А потом я буду дюйм за дюймом спускать с него шкуру.

Блейк, ни на минуту не спускавший глаз с полковника, чувствовал, что Жуана тоже смотрит на него. Она наверняка радовалась тому, что говорил Леру.

— Они, возможно, прячутся где-нибудь поблизости, — сказал собеседник полковника. — Они лучше нас знают страну. И то, что здесь есть вода, им, конечно, известно.

— Здесь негде укрыться, — напомнил полковник, и Блейк положил палец на спусковой крючок. — А их все-таки человек двадцать.

— Если они не разбились на мелкие группы, — заметил его собеседник.

— Когда по их следу идет большой отряд лучших в мире солдат? — презрительно фыркнул полковник. — С их стороны было бы крайне глупо так поступить.

— Или очень умно.

— Время вышло, — подытожил Леру, — пора в путь. Нам нужно продовольствие, а вчера нам встретились всего две фермы. Кроме того, я намерен сегодня взять ее след. И без того прошло слишком много времени, а она такое хрупкое создание.

Его люди отошли от ручья и вскочили в седла, чтобы продолжить путь, а сам он направил своего коня к воде. Дуло винтовки капитана Блейка следовало за полковником. Они полные идиоты, что не обыскали все вокруг, подумал Роберт. Ведь здесь самое подходящее место для привала. Правда, укрыться почти негде. Он понял, что остался в живых — если остался, потому что французы еще не уехали, — исключительно благодаря тому, что полковник Леру решил, будто они с Жуаной и отряд Дуарте Рибейру идут вместе. Конечно, все они не могли бы укрыться на таком пятачке. Он не опускал винтовку до тех пор, пока последний всадник не скрылся за поворотом на крутом противоположном берегу ручья и пока топот копыт не замер вдали. Потом он осторожно положил винтовку и прижался к ней лбом: Из многолетнего солдатского опыта он знал, что холодный пот, учащенное сердцебиение, слабость в коленях и головокружение охватывают человека только после того, как опасность минует. Он знал также, что справиться со слабостью легче всего, если на какое-то время поддаться ей. Он сделал несколько глубоких вдохов.

Быстро светало. Взглянув на Жуану, он без труда разглядел в ее глазах ненависть и ярость. Он освободил от ремня ее связанные за спиной руки, потом развязал платок.

Она набросилась на него, как фурия, колошматя кулаками в грудь, пытаясь добраться до лица и отчаянно пинаясь.

— Мерзавец! — шипела она. — Придурок! Я тебя ненавижу. Жаль, что они не изрешетили тебя пулями! Нет, пусть бы они взяли тебя живьем. Я попросила бы Марселя позволить мне наблюдать, как с тебя спускают шкуру. Я слышала бы твои крики и смеялась над тобой.

Он попытался схватить ее за руки, но она больно пнула его в пах, а потом он едва увернулся от удара коленом.

— Уймись, Жуана! — приказал он. — Ты дерешься не по правилам, ведь я не могу ответить тебе.

— Однако связать мне за спиной руки и заткнуть кляпом рот ты мог, — сказала она и, подняв голову, попыталась укусить его за руку, которой он держал ее за запястье. — Негодяй! Презренный трус! Ну, ударь меня. Не держи! Ударь, если осмелишься! Я хочу драться с тобой!

Он ослабил хватку на запястье и довольно ощутимо шлепнул ее по ноге, которой она пыталась ударить его. Ей наконец удалось вывести его из себя. Возможно, им обоим требовалось сбросить напряжение, в котором они пребывали последние полчаса. Он вскочил на ноги, крепко схватил ее за плечи и поднял. Потом расстегнул портупею и отбросил ее в сторону вместе с ее ножом.

— Если хочешь драться, я к твоим услугам, Жуана, — мрачно сказал он. — Удар за удар. Начинай.

Она стала молотить кулаками его в грудь, а он отнюдь не нежно шлепнул ее по заду. Она ударила его в подбородок. Он ответил пощечиной. Она лягнула его в пах, а он поймал рукой ногу так, что она чуть не потеряла равновесие, и звонко шлепнул ее открытой ладонью.

Она стояла перед ним, тяжело дыша, грудь ее вздымалась, глаза горели. Она отыскивала слабое место, куда можно было нанести удар.

— Хотела бы я хоть на десять минут стать сильной, как мужчина. Я бы не остановилась, пока не вышибла бы из тебя дух. — Ее руки то сжимались в кулаки, то разжимались. — А так драться унизительно, потому что ты не дерешься, а играешь со мной. Ударь же меня как следует, трус ты несчастный!

Взглянув на ее покрасневшую щеку, он неожиданно взял ее за плечи и прижал к себе.

— Могу себе представить, что ты сейчас чувствуешь, Жуана, — сказал он. — Ты была так близка к свободе, а потом вдруг увидела и услышала, как твой шанс галопом унесся от тебя. А теперь успокойся. Что толку злиться?

— Боже мой, — сказала она, прижимаясь лицом к его мундиру. — Он был так близко. Я почти могла прикоснуться к нему. Мой мушкет лежал всего в двух футах. А теперь я, возможно, никогда больше его не увижу. Возможно, я упустила свой шанс.

— Ну полно. Успокойся. — Он погладил ее волосы.

— Успокойся? — возмущенно воскликнула она. — Как я могу успокоиться? Я упустила его, может быть, навсегда. И ты виноват в этом. Все из-за тебя. Я хочу драться с тобой, но ты не дерешься. Хотела бы я быть мужчиной. Вот тогда бы ты пожалел, что родился на свет!

— Конечно, пожалел бы. — И напряжение, и гнев у него уже прошли, и он не смог отказать себе в удовольствии пошутить. — Я был бы в смятении и даже в ужасе, если бы ты была мужчиной, а я бы обнимал тебя и чувствовал то, что чувствую сейчас.

Она все еще тяжело дышала.

— Ты мог бы умереть, — сказала она. — А я была так надежно связана, что не смогла бы и пальцем пошевелить, чтобы помочь тебе или сказать хотя бы слово в твою защиту. А теперь ты только и думаешь о том, чтобы заняться любовью, болван ты этакий!

— Где ты научилась так ругаться, Жуана? Должно быть, разок-другой побывала в грязных трущобах, а?

— Жаль, что не знаю больше, — заявила она. — Мой запас ругательств, к сожалению, маловат. Ты заслуживаешь большего. Ну, если ты не желаешь драться, то займемся любовью. Но я хочу грубого секса. И не смей спрашивать меня, не слишком ли мне жестко на земле. Я хочу сразиться с тобой ради удовольствия.

Кругом шла война, им надо было выполнять приказ. Надо было узнать, что за взрыв они слышали. Неподалеку находился отряд французских солдат, которые их разыскивали и намеревались поймать, чтобы их полковник мог сначала содрать с него мундир, потом спустить шкуру и, наконец, убить. А они были одержимы безумием страсти.

Не прошло и нескольких минут, как он, тяжело дыша и рыча, катался по земле, давая и получая удовольствие и боль в равных долях, занимаясь любовью со своим злейшим врагом. Занимаясь пятый раз за последние сутки и пытаясь убедить себя, что чувства здесь ни при чем, он всего лишь доставляет себе удовольствие.

Интересно, а как она думает?

— Ах, Роберт, — сказала она, лежа на земле, когда все закончилось, — ты делаешь свое дело невероятно хорошо. Я, наверное, вся в синяках — и снаружи, и внутри. Но чувствую себя великолепно.

— Даже гнев прошел? — спросил он.

— Он отыщет меня, — сказала она. — А тем временем ты будешь доставлять мне удовольствие. Я должна помыться. Ты разрешишь мне удалиться на пять минут?

— Я иду с тобой. — Он тоже был не прочь хотя бы искупаться, но, увы, времени было в обрез. Теперь, когда они пойдут по следам своих преследователей, могут возникнуть любые неожиданности.

— Но я собиралась снять одежду, — сказала она, лукаво улыбнувшись. — Я тебя не буду шокировать, Роберт?

Он презрительно фыркнул. Рассмеявшись, она помчалась к ручью. Словно олененок. Быстроногий красивый олененок, у которого нет никаких забот и который находится в полной гармонии с окружающей средой.

Но какая же она необычная женщина, думал он, следуя за ней. Необычная и великолепная. Она одинаково чувствует себя на своем месте и в роли изнеженной, изысканной маркизы дас Минас, и в роли необузданной и приземленной Жуаны Рибейру, как она любит себя называть. Жизни не хватит, чтобы познать ее до конца. А в. его распоряжении всего несколько дней. Ладно. Уж он постарается использовать оставшееся время на полную катушку.

Он нахмурился, уловив, какое направление принимают его мысли.

Вскоре после того как они вышли в путь, послышался грохот пушек. Алмейду, очевидно, подвергли артиллерийскому обстрелу. Когда от крепости их отделяла одна гора, они отчетливо услышали звуки перестрелки.

— Во время сражения стоит такой же грохот? — спросила Жуана, семеня рядом с Блейком. — Кто-то говорил мне, что самое страшное — когда попадаешь под ружейный обстрел.

— Особенно если винтовки нацелены прямо на тебя, а ты не можешь даже шаг в сторону сделать, чтобы не нарушить строй и не дать прорваться вражеской пехоте. Приходится стоять как скала.

— Но в строю с обеих сторон есть люди, которые обеспечивают тебе какую-то защиту. А ты ведь идешь перед строем, не так ли? Ты и твои стрелки? Так идти, должно быть, страшнее всего.

— Нет, — ответил он. — Мы по крайней мере заняты делом. Труднее стоять в бездействии и ждать, пока враг приблизится настолько, что стрельба прекратится и начнется настоящий смертельный бой.

— Какое безумие! — сказала она. — Война — сплошное безумие.

— Тем не менее она необходима. Бесполезно говорить, что мы должны, мол, любить друг друга и научиться жить в мире. Жизнь не такова.

— А иначе было бы скучно, не так ли? — сказала она. — И между нами нынче утром не возникла бы великолепная драка, которой я наслаждалась, хотя то, что ее спровоцировало, удовольствия мне не доставило. Я не выношу, когда меня связывают и затыкают рот кляпом. Случалось ли тебе ударить женщину?

— Нет, — ответил он. — Но не жди от меня извинений, Жуана.

Она фыркнула и снова отстала от него на несколько шагов. Нога у нее болела зверски, но она ни за что не позволила бы себе прихрамывать у него на виду.

Ни полковника Леру, ни его отряда не было видно, хотя они через гребень каждого холма переваливали с большой осторожностью. Французы, судя по всему, помчались прямиком в Алмейду и присоединились к войскам маршала Нея.

— Может быть, он решил, что ты находишься внутри крепости, Жуана, — сказал он. — Он, наверное, собирается спасать тебя.

— Если крепость не сдастся и ее возьмут штурмом, женщин, которые находятся там, сначала изнасилуют, а потом убьют.

— Возможно, Кокс сдаст крепость, — предположил Блейк. — Хотя сомневаюсь. У него репутация большого упрямца.

— И Марсель будет там вместе с остальными. Будет насиловать и отдавать приказания убивать. Ты должен был застрелить его утром, Роберт.

— И к чему бы привел мой поступок? Я бы просто предоставил собственное тело остальным в качестве мишени, чтобы попрактиковаться в стрельбе? — сказал он и подумав, добавил: — Он не тронет женщин, Жуана. Он офицер и обязан поддерживать дисциплину среди своих людей, а не показывать пример дикой жестокости. К тому же у него другая цель. Он разыскивает тебя.

— Да, — согласилась она, вздрогнув всем телом и радуясь тому, что он не заметил ее реакции.

Они осторожно приближались к гребню очередного холма. Грохот стрельбы стал почти оглушающим. Жуане было страшно, но она ни за что на свете не призналась бы в своей слабости. Капитан Блейк протянул не глядя руку и заставил ее лечь на землю. Лежа рядом, она смотрела на картину, открывающуюся с вершины холма. А внизу был кромешный ад.

Долина перед крепостью кишела синими мундирами французов, которые находились вне пределов досягаемости огня с крепостных стен — вернее, того, что от них осталось. Половина города была охвачена пожаром или превращена в дымящиеся руины. Обычный артобстрел таких разрушений причинить не мог. Но ведь что-то произошло. Что-то разбудило их утром, хотя они были так далеко, что ружейной стрельбы не было слышно.

— Черт возьми! — воскликнул вдруг Блейк. — Нас разбудил взрыв главного склада боеприпасов! Должно быть, военные хранили боеприпасы там, куда попал французский снаряд. Знатный фейерверк, наверное, получился!

— Наверняка все погибли, — сказала Жуана, пытаясь разглядеть сквозь бреши в стенах черные руины. — Нет, все-таки кто-то остался в живых и продолжает сражаться. Почему они не сдаются?

— Догадываюсь, что причина в том, что остался в живых Кокс, — предположил Блейк. — Болван, каких свет не видывал. Но им долго не продержаться. Разве что несколько часов — не более. Может быть, день. Не оправдалась надежда Веллингтона, что Алмейда сдержит наступление твоих соотечественников до осенних дней. Август еще не закончился, а дожди начнутся не раньше чем через месяц.

— Думаешь, там были дети? — спросила она. — Или их успели эвакуировать? Там, наверное, погибли дети, Роберт.

Он резко повернул голову и взглянул на нее.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Опусти голову. Не смотри туда.

— Если я не буду смотреть, значит, можно забыть, что там гибнут дети? Я жила как изнеженное тепличное растение, Роберт, и мне никогда не приходилось бывать так близко от смерти.

Она вдруг отползла на четвереньках в сторону, и ее вырвало. Для нее это было унизительно.

— Уйди! — резко сказала Жуана, услышав, что Роберт приближается к ней. — Оставь меня одну.

Он положил ей руку на спину.

— Что здесь особенного? Тут нет ничего стыдного. Каждый солдат, в том числе и я, испытал приступ рвоты, впервые столкнувшись со смертью. Некоторых рвет во время каждого сражения. И нет тут ничего унизительного.

— Просто отвратительно, — сказала она, чувствуя, что лицо ее покрылось холодным потом. — Уйди.

Он уселся на землю на некотором расстоянии от нее и повернулся к ней спиной.

— Ты зря повернулся ко мне спиной, — сказала она. — Откуда тебе знать, может, я брошусь бежать вниз по склону навстречу армии?

— Такая мысль приходила мне в голову, — не стал возражать он, оглядываясь. — Но я думаю, что ты не смогла бы бежать, даже если бы за тобой гнались собаки, Жуана. Покажи-ка мне свою ногу.

— С ней все в порядке. Не суетись, как старая бабка, Роберт.

— Думаю, мне понравилось бы больше, если бы ты снова обозвала меня мерзавцем и болваном. Или даже трусом. И еще евнухом. Кажется, однажды ты даже так меня обозвала? Показывай ногу. — Он осмотрел пятку и поцокал языком. -

Значит, ты все-таки хромала. Я догадывался, но знал, что если скажу хоть слово, ты устроишь скандал.

Ремешок сандалии при ходьбе все время соскакивал на больное место, в результате чего кожа там покраснела и воспалилась. Он вытащил из кармана носовой платок.

— Он чистый, если только ты не плюнула в него сегодня утром, — сказал он, ловко перевязывая ногу, как будто перевязка была для него самым привычным делом. — Не очень помогает, но по крайней мере не будет так больно и не попадет грязь. Возможно, у женщины с фермы, где мы останавливались сегодня поесть, имеется какая-нибудь мазь. Пожалуй, мы сегодня там и заночуем.

— Мы так и уйдем отсюда ни с чем? — спросила она, глядя вниз с холма и удивляясь тому, что так быстро привыкла к грохоту.

— Мы ничего не можем сделать для жителей города, — сказал он. — Нет никакого смысла бесполезно растрачивать свои силы, тем более что у нас с тобой — по крайней мере у меня — есть работа, которую необходимо выполнить. Время не терпит. К завтрашнему дню Алмейда либо падет, либо сдастся. Возможно, даже сегодня днем или ночью. Мне надо убедиться, что жители на всей территории отсюда до Лиссабона благополучно ушли и уничтожили все припасы до того, как здесь появятся французы. А они скоро двинутся на Лиссабон, как только отпразднуют падение Алмейды. Ворота в Португалию широко распахнуты. Трудно предположить, что они ими не воспользуются.

— И Марсель тоже. Он придет.

— Несомненно.

— Вот и хорошо, — сказала Жуана. Потом тон ее резко изменился. — Что ты делаешь? Отпусти меня! Немедленно!

— Если и отпущу, то для того лишь, чтобы хорошенько шлепнуть по одному месту. Но теперь если уж начну, то не скоро остановлюсь и отшлепаю как следует.

— Не сомневаюсь, что можешь и отшлепать, Роберт. Я чувствую себя такой униженной, что мне уже все равно. Так ты отпустишь меня?

— Если я рухну под твоим весом, ты сможешь подняться с земли и пройти самостоятельно остальную часть пути. А пока лучше помолчи. И не клади руки на оружие.

— Черт бы тебя побрал! — воскликнула она. — А куда, по-твоему, мне положить руки?

— Попробуй положить их мне на шею.

— Я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой униженной, — помолчав, сказала она.

— Тебе полезно. Пленники должны чувствовать себя униженными.

— Иди ты к черту!

Глава 21

Жуана обнаружила, что все происходит гораздо медленнее, чем она предполагала. Она рассчитывала, что они быстро пройдут по территории в западном направлении, вплоть до Коимбры, предупреждая по дороге как можно большее число жителей, чтобы они срочно уходили и уничтожали свои дома. Она ожидала, что французская армия будет следовать по пятам за ними, и надеялась, что, несмотря на всю сумятицу, полковник Леру отыщет ее и она сможет отомстить. Мысль об этом мучила ее уже в течение трех лет.

Но все вышло не так, как предполагалось. Комендант крепости Кокс сдал Алмейду на следующий день после того, как потерял почти все свои запасы военного снаряжения, а вместе с ними половину крепости и людей. Однако французы не бросились немедленно в распахнутые ворота Португалии. Из Саламанки должен был подойти маршал Массена с основным контингентом французских войск. Ему пришлось проконсультироваться с советниками и проводниками относительно наилучшего наступления на Лиссабон, хотя решение о нем уже давно было принято. Единственной хорошей дорогой на запад до Коимбры была та, которая пролегала вдоль реки Мондегу к морю.

Как обнаружила Жуана, им самим потребовались не дни, а недели, причем недели, каждым мгновением которых она самым бессовестным образом наслаждалась, несмотря ни на что. Каждый день они ходили от фермы к ферме, от деревни к деревне, и Роберт без конца уговаривал и убеждал жителей, выполняя очень непростую миссию. Как убедить мужчин и женщин, имеющих дома и семьи, уйти в незнакомую часть страны, взяв с собой только самое необходимое и предав огню все, что они оставляют, в том числе дома и еще не убранный урожай на полях?

Крестьяне вели себя героически. Они со стоическим спокойствием соглашались с его доводами и, не жалуясь, следовали указаниям. У Жуаны комок в горле стоял, когда она наблюдала, как они, таща тяжелые тюки с пожитками на спинах, держа за руки детей, уходили от догорающих развалин своих домов. Горящие дома напоминали о том, что любовь Блейка и Жуаны не имеет корней, не имеет прошлого, как не имеет и будущего. Конечно, они никогда не называли свои отношения любовью. Для них они были всего лишь удовольствием, которое оба получали, когда хотели. Но даже оно закончится, как только они доберутся до английской армии, и Роберт возвратится в свой полк. Они старались не думать о будущем. Пока они выполняли поручение Веллингтона.

Более богатых горожан, особенно торговцев, убедить было трудно. Они злились на некомпетентность правительства и армии, которая не могла защитить ни их собственность, ни их жизнь. Они выказывали открытое неповиновение. Иногда одного дня не хватало, чтобы убедить их, что заставить голодать наступающих французов, которые привыкли кормиться с территории, по которой проходили, было самым верным способом в конечном счете победить их.

Капитан Блейк и Жуана работали не одни. За время своего продвижения на запад они встретили множество английских офицеров, которые либо выполняли то же задание, что и Роберт, либо собирали данные о численности вражеских войск, наблюдали за их перемещениями и постоянно сообщали сведения в ставку главнокомандующего.

Встреченные ими офицеры делились с ними новостями. Иногда их сведения были настолько сбивчивыми и устаревшими, что было странно, но Блейк и Жуана, изголодавшиеся по новостям, с благодарностью их выслушивали. Ставка главнокомандующего находилась теперь не в Висо.

Они услышали, что в Лиссабоне было неспокойно, а в Англии росло недовольство. Правительства обеих стран обвинялись в крушении всех надежд. В частности, виконта Веллингтона обвинили в некомпетентности. Раздавались громкие требования его отставки с поста главнокомандующего.

Веллингтон, рассказывали им, намеревался заткнуть рты своим критикам с помощью одного последнего генерального сражения в ходе отступления в Лиссабон. Он выбрал для своей цели хорошо укрепленную позицию на южном берегу Мондегу у Понте-Мурселла, что на дороге в Коимбру.

Жуана знала, что Роберту не терпелось поскорее присоединиться к своим обожаемым стрелкам. При мысли о его желании ей становилось грустно. Что ей делать, когда настанет момент прощания? Возвращаться в Лиссабон? Снова становиться маркизой дас Минас? Наверное, придется сделать и то и другое. Но прежде она должна увидеть полковника Леру. Глупо предполагать, что он будет разыскивать и найдет ее. Найти ее так же трудно, как отыскать иголку в стоге сена.

Она старалась гнать от себя мрачные мысли.

Время от времени они встречали небольшие группы людей из «Орденанзы». Все они пребывали в радостном возбуждении, потому что чувствовалось наступление времени действий. Казалось, что они с нетерпением ждут ненавистных французов. Однажды Жуана и капитан Блейк даже встретились ненадолго с Дуарте, когда свернули с дороги к северу, чтобы зайти в одну деревушку, спрятавшуюся среди холмов. Там он их и нашел.

— Прошел слух, что в горах бродит какой-то отбившийся от своей части стрелок. — Усмехнувшись, он протянул Блейку руку, обнимая другой рукой за плечи Жуану и целуя ее в щеку. — Ну, как идут дела?

Он был возбужден, потому что наконец началось вторжение французов.

— Мы не станем нападать на их передовые части. Пусть себе спокойно маршируют в глубь выжженной, бесплодной местности, а будем атаковать их провиантские обозы. Мы поймаем их в гигантские клещи. Их продвижение вперед сильно замедлится, потому что им придется бросить немалые силы на то, чтобы поймать нас. — Он усмехнулся. — А как ты, Жуана? Тебе все еще угрожает опасность? Надо было тебе пойти со мной и позволить отослать тебя в какое-нибудь безопасное место.

Он все еще обнимал ее за плечи, чем Роберт, насколько она понимала, был недоволен.

— Давай поговорим наедине, — предложила она и отошла в сторону с Дуарте, а два его товарища тем временем стали обмениваться новостями с капитаном. — Как поживают Карлота и Мигель? Есть от них какие-нибудь вести?

— Я сообщил им, что мы благополучно вернулись из Испании, — сказал он. — Карлота, несомненно, скрипит зубами, мучаясь от собственного бездействия, но она находится в безопасном месте, далеко к северу от дороги, по которой в страну идут французы. Жуана, ты сейчас не просто не похожа на маркизу, ты ее полная противоположность!

Она окинула взглядом свое окончательно выцветшее после нескольких недель носки и нескольких стирок платье.

— Я имею в виду не только одежду, — пояснил он. — А где твои ножи мушкет?

— Я ведь пленница, — сказала она. — Их у меня конфисковали. С тех пор как мы вернулись на территорию Португалии, на более дальнее расстояние, чем сейчас, он меня не отпускает.

Дуарте фыркнул.

— Ты серьезно?

— Он не верит моей истории, — сказала она. — Правда, я и не просила его поверить. Не стану я так унижаться. Он не верит, что ты мой брат. Думает, что мы стали любовниками после того, как ты освободил нас в Саламанке. Он даже отругал меня за то, что я разлучаю тебя с Карлотой и Мигелем. Он ведет меня к Артуру, чтобы меня до конца войны держали в тюрьме как французскую шпионку.

Дуарте снова хохотнул.

— Ну что ж, положение нетрудно исправить. Я с ним поговорю, Жуана.

— Не надо, — решительно заявила она. — Или он поверит мне, или пусть верит чему хочет до конца своей жизни. Мне безразлично.

— Жуана, — он снова пристально вгляделся в нее, — теперь я понял, в чем дело. Твоя одежда и отсутствие оружия ни при чем. Изменилось выражение твоего лица. Ты его любишь?

Она презрительно фыркнула.

— Вот еще! Разве можно полюбить человека, который считает тебя лгуньей и потаскухой?

— А он так считает? — удивился Дуарте. — Значит, он не попал под твои знаменитые чары?

— Когда полковник Леру с его людьми приблизились к нам, он буквально связал меня по рукам и ногам и заткнул рот кляпом! — возмущенно поведала она.

Дуарте расхохотался.

— Могу себе представить! Кстати, он именно такой мужчина, в которого ты можешь влюбиться, Жуана. Я одобряю.

— Ну и глупо. У нас нет будущего, Дуарте. Я вдова маркиза и дочь графа де Левисса, а он человек без положения, завербовавшийся рядовым в английскую армию. У него, солдатская жизнь.

— А тебе хочется, чтобы было будущее, не так ли? — спросил он, сжимая ее плечо. — Бедняжка.

— Ты несешь вздор, — заявила она. — Поцелуй меня в губы. Пусть взбесится от ревности.

Дуарте поцеловал ее в губы и улыбнулся.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я объяснил ему все?

— Пусть капитан Блейк катится ко всем чертям, — заявила Жуана. — Не смей ничего ему говорить, Дуарте.

Они медленно вернулись к остальным. Рука Дуарте все еще обнимала ее за плечи. Когда несколько минут спустя он и его товарищи распрощались с ними, Дуарте снова поцеловал ее.

Наступил вечер. Они с Робертом почти сразу же удалились в маленький, не очень чистый гостиничный номер, который сняли на ночь, где отвели душу, устроив грандиозную ссору, хотя говорить им приходилось вполголоса.

— Я хочу, чтобы ты поняла одно, Жуана, — сказал он, развернув ее к себе лицом, как только за ними закрылась дверь. — Пока ты являешься моей женщиной, ты будешь сохранять мне верность. И никакого флирта с другими мужчинами и старыми любовниками, тем более поцелуев с ними! Ты ведешь себя отвратительно.

Она пожала плечами.

— Возможно, в Англии не принято братьям целовать своих сестер. Но в Португалии принято.

Взяв за плечи, он как следует встряхнул ее.

— Я не шучу, — сказал он. — Возможно, тебе приятно, когда ты целуешь другого мужчину и позволяешь ему в течение целых двадцати минут обнимать тебя за плечи, когда твой нынешний любовник смотрит на вас. Но неужели тебе не жаль женщины и ребенка, которые ждут в горах его благополучного возвращения?

— Ты ревнуешь, — сказала она. — Бедненький Роберт. Я думаю, что ты все-таки немножко меня любишь.

— Ты отвратительна, — сказал он. — У тебя нет никаких моральных принципов.

— Но ведь я осталась с тобой, — напомнила она и, рискуя навлечь на себя гнев, провела пальцем по его рукаву. — А могла бы и уйти с ним, Роберт. Он звал меня.

— Попробовала бы ты уйти!

— Он хотел сказать тебе правду, — сказала она. — Хотел подтвердить, что он мой брат и что все остальное, сказанное мной, тоже правда.

— Ты понятия не имеешь о том, что такое правда, — ехидно заметил он.

— Думаю, что ты тоже, — заявила она, наконец разозлившись. — Ты самодовольный, напыщенный осел, Роберт. Ты наслаждаешься, изображая из себя обманутого любовника и тюремщика. Тебе нравится таскать на плече свое и мое оружие, потому что ты боишься утратить власть, если поверишь мне.

— Тебе неприятно сознавать, — сказал он холодно, — что есть мужчина, который, как ты правильно заметила, является твоим тюремщиком и который не верит твоим глупым выдумкам. Ты злишься, что есть мужчина, который способен устоять перед тобой.

— Устоять передо мной? — Она с надменным видом подняла брови. — То, чем ты занимался со мной днем и ночью, кроме четырех дней, когда сама природа заставила держаться от меня подальше, едва ли можно назвать сопротивлением, Роберт. Если это сопротивление, что же в таком случае называется капитуляцией?

— Ты путаешь уважение с похотью. Я не испытываю к тебе уважения, Жуана, и ты мне не нравишься. Я никогда не доверился бы тебе и не поверил ни одному твоему слову. То, что я чувствую к тебе, только похоть.

— Я тоже не испытываю к тебе уважения, — сказала она. — Разве можно уважать и любить такого тупого, лишенного чувства юмора человека? Разве может мне нравиться англичанин? Тем более англичанин, выбившийся в люди из низов? Как я могу уважать человека, который высмеивает каждое мое слово? Но у тебя такое тело, за которое умереть не жаль, и ты знаешь, что я делаю с ним в постели. Поэтому я испытываю к тебе вожделение. Но неужели ты думаешь, что я снизойду до тебя, как только мы вернемся в цивилизованный мир? Да я и внимания на тебя не обращу.

— Ты будешь сидеть в тюрьме и тоже не будешь заслуживать моего внимания, — сказал он.

— Я останусь маркизой дас Минас, — парировала она, а ты будешь выглядеть настоящим болваном. Я заставлю смеяться над тобой весь Лиссабон и всю английскую армию.

— Ложись, — приказал он сердито, расстегивая пряжку пояса. — На сегодня хватит. Я сыт тобой по горло.

— Вот как? — воскликнула она. — Значит, я могу проспать спокойно всю ночь? Я правильно поняла? Что-то новенькое!

— Помолчи, Жуана. У тебя на все найдется ответ.

— А ты хотел бы, чтобы все было по-другому? — спросила она и, сняв через голову платье, улеглась на узкую жесткую кровать. — Тебе не было бы скучно, если бы я оказалась послушной дурочкой? «Да, сэр», «нет, сэр», «как поживаете, сэр?».

— Уймись, Жуана! — зарычал он, снимая мундир, сорочку и стягивая с ног сапоги. — Я смертельно устал от твоих насмешек.

— Прошу вас, сэр, не обнимете ли вы меня обеими руками, чтобы мне не пришло в голову сбежать среди ночи? И не закинете ли на меня свою ногу, чтобы у меня не возникло искушения пнуть вас в одно очень уязвимое место, а потом удрать?

— Черт возьми, женщина, — взмолился он, — не выводи меня из себя.

— Не выводить из себя? Я была уверена, что ты давно вне себя.

Она приподнялась на локте, подперла рукой щеку и взглянула на него умоляющим взглядом. Ее гнев давным-давно прошел, и она наслаждалась ситуацией.

— Прошу вас, сэр, снимите брюки и войдите в меня. Вы продемонстрируете самый верный способ предотвратить мой побег.

Его гнев тоже почти прошел, но не совсем.

— Значит, тебе нравится, когда тебя берут в гневе? — спросил он, крепко зажмурив глаза. — Нравится, когда тебе причиняют боль, Жуана? Секс предназначен не для наказания. Он предназначен для удовольствия.

— Пусть будет для удовольствия, — сказала она, кладя голову на его плечо и заглядывая ему в лицо. — Ты ведь уже не сердишься, Роберт? Какой ты глупый. Неужели ты думаешь, что я стану флиртовать с Дуарте или любым другим мужчиной, пока мы с тобой вместе? Возможно, скоро меня действительно бросят за решетку или я стану заносчивой маркизой. А пока мы с тобой вместе. Поэтому возьми меня ради удовольствия. Такого удовольствия, как с тобой, я никогда не испытывала.

— Черт побери! — Он взглянул на нее. — Иногда тебя очень трудно понять. Ты меня хочешь? Отлично. Я тоже тебя хочу. Давай отдадимся друг другу. И получим максимальное удовольствие. — Он принялся расстегивать брюки.

Иногда его пугала сила ее любви и потребности в нем. Даже после того как в течение нескольких недель они часто и страстно занимались любовью, она не могла им насытиться. Она не могла насытиться не только его телом, но и им самим. Увидев, что он снял с себя последний предмет одежды, она прогнала все мысли о будущем и широко раскинула руки, чтобы принять его в свои объятия.

— Когда ты сердишься, Роберт, ты иногда бываешь немного груб. Но мне нравится, когда ты груб.

Ей безумно хотелось, чтобы все происходило медленно и нежно. Ей очень хотелось нежности.

— Ты бесстыжая, — сказал он, опускаясь на нее всем телом.

— А ты и рад, — усмехнулась она. — Ах, Роберт, я уверена, что ни с кем и никогда не будет мне так хорошо, как с тобой. Как приятно ощущать тебя там.

И поскольку любви и нежности не полагалось, она с головой погрузилась в великолепные ощущения, когда можно отдавать и получать.

Им оставалось не более одного дня для воссоединения с основной армией, когда до них дошли ошеломляющие, почти невероятные вести. Они сделали все, что могли. Почти каждая ферма и деревня, каждый городок в конце концов подчинились приказу, и на пути продвижения французов не оставалось ни пищи, ни другого довольствия, с тыла им не давали покоя отряды «Орденанзы», а впереди ожидало сражение, место для которого выбрал лорд Веллингтон.

Он сделал достаточно, думал Блейк. Он не был в своем полку целый утомительный год, когда он большую часть времени бездельничал или пребывал в раздражении, а теперь с нетерпением ждал возвращения. И вот завтра он возвратится в полк, а через неделю или самое большее через две будет участвовать в генеральном сражении с французами. При этой мысли у него поднималось настроение. Ему казалось, что время движется слишком медленно.

Однако часть его существа не желала, чтобы последние недели кончились. Завтра он отыщет лорда Веллингтона и передаст ему Жуану. Здесь его обязанности закончатся. Что с ней будет дальше, его уже не касается. Оставит ее — и сможет все забыть.

Забыть о ней! Он понимал, что забыть не сможет. Она предупреждала, что они не смогут быть любовниками, не вовлекая в свои отношения чувства, и, конечно, была права. Его чувства были очень сильно затронуты, потому что, помимо ее красоты, его привлекала сама Жуана — кокетливая, насмешливая, лживая, способная подчас ругаться как извозчик, очаровательная, улыбающаяся и всегда заражающая своей энергией. Он никогда еще не

встречал человека, похожего на нее. Да и существовал ли такой человек?

Иногда она его невыносимо раздражала. Он злился и срывал на ней злость, она отвечала ему тем же. Уж если Жуана хотела ранить, то впивалась прямо в яремную вену. И все же она была невероятно восхитительна. Он хотел любить ее, но он ее слишком ненавидел и слишком презирал.

Он любил ее, даже мысленно не выражая свои чувства словами, потому что, как только его чувства обретали словесную форму, он бывал вынужден презирать также и себя. Он не будет ничем отличаться от всех других мужчин, которые подпали под ее обаяние. Или будет еще хуже, чем они. Все они не знали, какая она на самом деле.

Он боялся следующего дня, когда ему придется навсегда расстаться с ней. Не будет больше ни ежедневных ссор, ни ночей любви. Останутся лишь воспоминания. Он знал, что они будут преследовать его еще очень долго, если, конечно, ему удастся долго прожить. Ведь в самое ближайшее время должно состояться генеральное сражение. А накануне дня воссоединения с армией они услышали от возвращавшихся с разведки офицеров поразительную новость. Оказывается, Массена со своим отрядом шел не по главной дороге вдоль реки Мондегу, а по узкой, невероятно труднопроходимой тропе, которая вела через Висо. Не могло быть и речи о том, что их путь был спланирован заранее, как сказали капитану Блейку разведчики, с которыми ему приходилось работать вместе раньше. Было безумием тащиться по такой дороге со всей армией, тяжелой артиллерией и обозами. Их продвижение существенно замедлилось, а уязвимость для нападений со стороны отрядов «Орденанзы» возросла. Должно быть, все произошло случайно.

Тем не менее они шли узкой дорогой. Необходимо было предупредить лорда Веллингтона, чтобы он успел произвести передислокацию своих войск, готовых встретить французов. И оповестить население к северу от основной дороги, убедив в необходимости покинуть дома, не оставляя ничего врагу.

Неожиданная новость меняла планы Блейка. Теперь нечего было и думать о том, чтобы завтра же отправиться прямиком в армию. Капитана Блейка ждала работа в северной части страны. А поскольку у него не было времени, чтобы доставить Жуану в ставку главнокомандующего, ее приходилось тащить с собой. Так он рассуждал, успокаивая себя.

— Боже милосердный! — сказал он. — Ведь если они двинутся из Висо дальше на север, то пойдут через Мортагоа. Он увидел, как побледнела Жуана. Наверное, до нее наконец дошла реальность ситуации. Приближались ее соотечественники, и если Веллингтон будет действовать оперативно, им придется встретиться с ними там, где у него будет явное преимущество. Тысячи могут погибнуть.

— Через Мортагоа? — переспросила она.

— Там живут многие из людей Дуарте Рибейру, — ответил он. — Сейчас там остались их жены и дети. Включая его семью.

— Их надо поставить в известность. Мы предупредим их, Роберт?

— Мы пойдем прямо на север, — сказал он, — и предупредим, если это не успели сделать Рибейру и его люди.

— В таком случае чего мы ждем? — воскликнула она.

Сам того не желая, он взглянул на нее с восхищением.

— Ты думала, что наше путешествие почти закончилось. Веллингтон, несомненно, отправит тебя прямо в Лиссабон, а оттуда, возможно, в Англию, как только я сдам тебя с рук на руки. Там тебе будет удобно и безопасно. Ты сожалеешь о том, что случилось?

— Роберт, — неожиданно произнесла она, — ты понятия не имеешь, насколько тоскливо-однообразной бывает удобная жизнь. Спишь, ешь и развлекаешься на вечеринках. И флиртуешь от скуки. Я ничуть не жалею, что нашему приключению суждено продолжиться.

Он не очень-то верил ей. Но тому, что она сейчас говорила, поверил. Как ни удивительно, она очень мужественно переносила трудности их походной жизни за последние несколько недель. Она ни разу не пожаловалась на жару, пыль, грязь или пот, даже на волдыри, если уж говорить честно. Не успел зажить первый волдырь, как на другой ноге образовался второй, который она собственноручно проткнула острой палочкой и безжалостно выдавила, чтобы ему не пришло в голову снова нести ее на руках.

— А кроме того, — с улыбкой добавила она, — я еще недостаточно насладилась твоим телом, Роберт. У тебя такое великолепное тело.

Несмотря на все свое утонченное воспитание, Жуана, казалось, не испытывала ни малейшего смущения, говоря самые неприличные вещи. Иногда он искренне радовался тому, что давно вышел из возраста, когда краснеют. Однако ее слова неизменно вызывали в нем мощную, хотя и скрытую от глаз реакцию. Он тоже недостаточно насладился ее телом. И никогда им не насладится. Он подавил в себе свои мысли.

— Значит, идем на север, — решил он.

На север, где их ждут еще большие опасности и еще более глубокие чувства, чем те, которые уже привязали их друг к другу.

Глава 22

Маршал Ней вошел в Висо 18 сентября после утомительного перехода по каменистой, узкой и крутой дороге, заставившей армию вытянуться в рискованно тонкую линию. Артиллерия, обозы и лошади отстали от пехоты, и двум тысячам ополченцев из «Орденанзы» почти удалось захватить всю тяжелую артиллерию. Чуть-чуть не удалось, зато они взяли в плен сотню солдат и невероятно запугали уже измотанную французскую армию.

Когда французы вошли в Висо, он был пуст. Блейк и Жуана лежали плашмя на вершине лесистого холма к западу от Висо и наблюдали, как французы захватывают город. В начале дня они повидались с очередной тетушкой Жуаны и Матильдой, которые направлялись в Коимбру. Матильда, поджав губы, всем своим видом выражала неодобрение, а тетушка открыла от удивления рот при виде Жуаны, которая категорически отказалась присоединиться к ним. Да и кто бы ей позволил! Но пока они препирались между собой, капитан Блейк стоял в стороне и помалкивал.

Им следовало бы отойти подальше от Висо, но, как ни странно, обоим не хотелось уходить отсюда.

— С Висо у меня многое связано, Роберт, — сказала она. — И у тебя тоже. Если бы тебе не приказали сопровождать меня сюда, мы бы с тобой никогда не встретились. Ты хотел бы, чтобы мы никогда не встретились?

— Да, — ответил Блейк.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вот как? Почему?

Он повернулся к ней и взглянул в глаза.

— Ответ очевиден. Или ты хочешь, чтобы я растолковал тебе? Хочешь услышать оскорбления, когда я даже не злюсь?

Она улыбнулась ему.

— Наверное, потому, что ты влюбился в меня, но не хочешь признать очевидного. Разве я не права?

— Жуана, неужели ты никогда не расстанешься со своей дурацкой идеей? Или ты считаешь себя такой неотразимой, что перед тобой не может устоять даже человек, который хорошо тебя знает? А как же я? Может быть, я тоже неотразим? Может, ты сама влюбилась в меня?

По ее лицу медленно расплылась улыбка.

— Леди о таких вещах помалкивают.

Он улыбнулся в ответ — это случалось так редко, что она ощутила дрожь в коленях.

— Ты сказала самую чудовищную ложь из всего, что ты когда-либо говорила, Жуана, — сказал он. — Ты не робеешь, когда говоришь все остальное.

Она рассмеялась.

— Но я ничуть не сожалею, что одолела утомительную дорогу в Лиссабон для того лишь, чтобы встретить тебя, — сказала она. — И не сожалею также, что мы возвращались вместе или что я согласилась, чтобы Артур послал меня следом за тобой в Саламанку. Не сожалею, что мне удалось устроить твой побег и мой тоже, а также что несколько недель мы были вместе. Я не сожалею, Роберт. У нас останется множество приятных воспоминаний.

Он все еще улыбался.

— Ты приехала в Лиссабон, чтобы встретиться со мной? — спросил он. — Из Висо? Я польщен, мэм. Не ожидал, что моя слава имеет столь громкий резонанс.

— Ты не веришь ни одному моему слову. Но поверишь. И тогда почувствуешь себя очень глупо. Я думаю, когда ты поймешь, что я не такая, какой ты меня считаешь, на тебя нахлынут иные чувства ко мне.

— А Дуарте Рибейру ты все еще называешь своим братом? — спросил он.

— Единоутробным братом. Да, он по-прежнему мой брат и, несомненно, останется им навсегда.

— Однако ты не знала, что его жена и ребенок находятся в Мортагоа. Когда я упомянул Мортагоа, ты и виду не подала, что тебе знакомо название.

— Она ему еще не жена, — сказала Жуана. — Я забавлялась, наблюдая, как тебя одолевают сомнения, Роберт. Разумеется, мне было известно, что они находятся там.

— Как ее зовут? — спросил он. Она приложила палец к его носу.

— Я думаю, что ты и сам знаешь, — сказала она. — Зачем мне говорить тебе?

— Значит, ты не знаешь? — спросил он. — Или ты по-прежнему дразнишь меня, заставляя сомневаться?

— Тебе виднее, — сказала она.

Он покачал головой.

— У меня нет сомнений, Жуана, — сказал он. — Ты проиграла.

— Возможно, да. А может быть, нет. — Она снова перекатилась на живот и посмотрела вниз, на крыши домов вдали и шпили церквей. К востоку от города встали лагерем тысячи солдат в синих мундирах. — Страшно подумать. Французы здесь, а англичане в нескольких милях позади нас — ждут. Скоро ли начнется, Роберт? Завтра?

— О нет. Ней будет ждать здесь, пока подтянется остальная часть армии и артиллерия, а потом французы попытаются провести разведку и спланировать дальнейшие действия. На все уйдет не меньше недели. — Он взглянул на нее. — Ты волнуешься, видя так близко своих соотечественников?

— И предвкушая свободу? — спросила она. — Мне не очень-то приятно видеть, как соотечественники моего отца воюют с соотечественниками моей матери. Я росла с отцом и любила его. И люблю до сих пор. После нашего бегства в Англию я вместе с ним возвратилась во Францию. Ему не нравился новый порядок, и он был рад, когда его отправили послом в Вену. Но несмотря ни на что он любит свою страну. Маму я не помню. Меня забрали у нее, когда я была совсем маленькой. Кажется, они с отцом страшно поссорились, и он не взял ее с собой, когда мы с ним уехали из Португалии. Но мне все равно кажется, что я ее знаю. Мигель, Дуарте и Мария много рассказывали мне о ней.

Он резко повернул голову и взглянул на нее. Подперев подбородок руками, она невидящим взглядом смотрела вниз на Висо и стоявших перед городом лагерем французов.

— Мигель? — переспросил он. — Мария?

— Да, они брат и сестра Дуарте. Их обоих убили люди Жюно. В 1807 году. Сына и дочь моей матери убили соотечественники моего отца. Неудивительно, что я никогда как следует не знала, кто я такая и где моя родная земля, Роберт. — Она вдруг улыбнулась. — Осторожнее, Роберт. Тебя подстерегает страшная опасность: ты можешь поверить мне. А если поверишь одному, то придется поверить и всему остальному. А вдруг я придумала Мигеля и Марию? В Португалии их имена относятся к очень распространенным. А вдруг мои симпатии на стороне французов? Ведь матери своей я не знала, а мужа ненавидела.

— Нам лучше уйти отсюда, — вдруг заявил он. — Мы подошли слишком близко к Висо. А нам еще нужно найти место для ночлега. Завтра отправимся в Мортагоа, а по дороге охватим как можно большее количество ферм. Английские войска расквартировались в Буссако, неподалеку отсюда.

— Я знаю Буссако, — сказала она. — Там есть монастырь.

— Идем. — Он встал.

— Надеюсь, Марсель где-то там внизу, — сказала она. — Как ты думаешь, Роберт, он там?

— Вполне возможно. Но не питай особенно больших надежд, Жуана. Не для того я все время держал тебя при себе, чтобы теперь уступить.

— Мне бы его еще разок увидеть. Всего один разок, — мечтательно произнесла она, метнув взгляд на два ружья, висевших у него на плече.

— И после твоих слов я должен размышлять, не любишь ли ты меня? Я не верю, что ты вообще когда-нибудь любила, Жуана. И едва ли полюбишь. Ты слишком ненасытна.

Она улыбнулась ему, и они стали бок о бок спускаться с холма.

— Тобой я действительно не могу насытиться, — призналась Жуана. — Мы сегодня будем спать на воздухе?

— Боюсь, у нас нет выбора.

— Я люблю спать на воздухе, — заявила она.

— Даже в сентябре, когда по ночам бывает холодно?

— Особенно когда бывает холодно. Чтобы согреться, нам придется крепко прижаться друг к другу. Но у меня есть перед тобой существенное преимущество. Одеяло из тебя получится большего размера, чем из меня, — рассмеялась Жуана.

Едва успев проснуться, Блейк понял, что совершил большую ошибку, остановившись на ночлег так близко от Висо. Он был уверен, что потребуется несколько дней, чтобы начать подтягивать основной костяк армии к выбранному месту генерального сражения. Разумеется, опережая их, будут отправлены группы фуражиров и разведчиков. Он еще вчера вечером объяснял свою мысль Жуане.

Одна из таких групп находилась сейчас где-то поблизости. Еще не услышав и тем более не увидев ее приближение, он ощутил присутствие посторонних шестым солдатским чувством.

— Жуана, — произнес он ей на ухо и одновременно потряс ее за плечо. — К нам пожаловали или скоро пожалуют, если мы не уйдем, незваные гости. — Он посмотрел сверху вниз в ее широко распахнутые глаза. — Тебе нужно затыкать рот?

Она медленно покачала головой.

Они ночевали в лесистой долине за холмом, отделявшим их от Висо. Как оказалось, место они выбрали очень разумно. Холм перед ним был почти лишен лесистого покрова. На нем было всего несколько небольших групп деревьев. Однако если они пойдут вдоль долины, то попадут в руки разведывательного отряда или кого-нибудь еще, прежде чем скрыться за холмом.

— Нам придется бежать, — сказал он. — Нужно достичь вершины и перевалить за гребень до того, как они нас увидят. Держись за мою руку, Жуана. Будем продвигаться перебежками, от куста к кусту. И ради Бога не создавай лишних трудностей.

Роберт взял оружие, которое всю ночь лежало у него под рукой, схватил за руку Жуану, и они побежали. Она старалась не отставать и помалкивала.

Но их затея была безнадежной. Не добежав и до середины склона, он почувствовал, что французы передвигаются через гребень холма позади них. Они пока находились вне пределов досягаемости мушкетов, но по спине у него уже пробежали мурашки. Ближе к вершине заросли кустарника становились гуще, но до них еще нужно добраться.

Он нырнул под ближайший кустик и опустился на одно колено, потянув за собой Жуану. Он увидел, что их заметили. Из-за гребня холма появилось около пятидесяти всадников.

— Проклятие! — пробормотал он, понимая, что у них нет ни малейшего шанса уйти. Даже если бы им каким-то чудом удалось перевалить через вершину холма, прежде чем их сразят пули, то за холмом их все равно поймают. Их ожидали смерть или плен, причем всего в нескольких милях от английской армии. Ничего себе выбор!

— Мы не успеем, не так ли? — спокойно спросила Жуана у него за спиной.

Поколебавшись мгновение, он вытащил из кармана носовой платок и, торопливо привязав его к дулу ее мушкета, отдал ей оружие.

— Держи. Подними его повыше над головой, когда они войдут в долину, и выйди из-за кустов. Они не будут стрелять. А я пойду дальше. Желаю удачи, Жуана.

Не теряя больше времени, он выскочил из укрытия и помчался вверх по склону, все время ощущая спиной холодок опасности. Потому что теперь за его спиной был еще один мушкет. И он был заряжен. Потом послышались выстрелы — впереди и позади него. И раздались голоса, которые кричали ему по-английски!

— Давайте же, сэр! — орал кто-то. — Сюда. Мы вас прикроем!

— Пошевеливайся, Блейк, сукин ты сын! — кричал кто-то другой. — Не хочешь же ты получить пулю в задницу? Это плохо отразилось бы на твоей репутации.

Он едва подавил усмешку, все еще ощущая спиной холодок страха. Более удачного случая нарваться — в буквальном смысле слова — на группу собственных снайперов нарочно не придумаешь. Их винтовки палили с деревьев на вершине холма. Он оглянулся через плечо и увидел, как французские кавалеристы остановились в нерешительности. Виконт Веллингтон был хорошо известен своими засадами за гребнями холмов.

Он увидел также, что Жуана с мушкетом на плече, но без носового платка, следует за ним по пятам.

— Какого черта? — воскликнул он, хватая ее за руку и заставляя нырнуть под прикрытие густого кустарника, расположенного чуть ниже линии огня, который вели английские снайперы.

— Я побоялась оказаться в центре перестрелки, — сказала она, тяжело отдуваясь, и тут же улеглась на живот, чтобы посмотреть вниз сквозь просвет в кустах.

Тем временем капитан Блейк тоже улегся на живот и навел винтовку на всадников у подножия холма, которые в нерешительности топтались на месте, не зная, атаковать им противника или нет. Казалось, они находятся совсем близко.

— Уж будьте уверены, что если в Португалии осталась хотя бы одна миловидная леди, то она будет с капитаном Блейком, — громко заявил один из солдат в зеленых мундирах, сержант Сондерс.

Капитан Блейк усмехнулся. Несмотря на смертельную опасность, он почувствовал себя дома. Их было около дюжины против пятидесяти французских кавалеристов. И он ничуть не сомневался в том, что за гребнем холма не ждала никакая засада.

— Не поднимай голову, — приказал он Жуане, — и будешь в безопасности.

Но она продолжала напряженно вглядываться в то, что происходило у подножия холма.

Все произошло в считанные секунды. Жуана вскочила на ноги и, размахивая руками над головой, закричала:

— Марсель! Я здесь. Это Жанна, Марсель!

В мгновение ока она снова улеглась за кустом и, словно в лихорадке, прицелилась из мушкета, прежде чем капитан Блейк успел отреагировать на происходящее.

— Иисусе Христе! — воскликнул он и, бросившись на нее, выбил мушкет и заломил ей руки за спину. — Ах мегера! Ах ведьма!

— Не смей! — в отчаянии крикнула она. — Отдай мой мушкет, Роберт. Я должна его убить. Прошу тебя, ты не понимаешь, я должна его убить!

Над их головами шла перестрелка. Кавалеристы, видимо, стали подниматься по склону холма. Он не взглянул на них. Сняв с нее ремень, он перевернул ее на спину и крепко связал руки. Затыкать рот, как и в прошлый раз, было ни к чему, тем более что его носовой платок трепыхался на ветру, оброненный где-то на полдороге к подножию холма.

— Не вздумай пинаться, — процедил он сквозь зубы, хватая свою винтовку. — Можешь невзначай ногу сломать. Из-за тебя всех нас могут перебить.

Он заметил, что несколько всадников с Марселем Леру во главе отважились подняться до вершины холма. Но британские стрелки не зря заработали свою репутацию беспощадных воинов и вселяли страх в противника. Два всадника сразу же были выбиты из седла, и их кони, почувствовав свободу, умчались, остальные остановились в нерешительности. Нападать на отряд стрелков, расположившийся на вершине холма, было равносильно самоубийству. Жуана продолжала умолять его, хотя он ее не слушал.

— Прошу тебя, Роберт… поверь мне. Я должна его убить… я три года ждала подходящего момента.

Полковник Леру первым вернулся в долину. Его люди отступили следом за ним и в нерешительности остановились. Атаковать было бы безумием. Даже полковник Леру, очевидно, понял это. Несомненно, только присутствие Жуаны на вершине холма заставляло его задержаться здесь под прицелом славящихся своей меткостью винтовок.

Наконец он повернул коня и присоединился к своим людям в долине. Минуту спустя они, прихватив с собой двух раненых, удалились той же дорогой, по которой пришли.

Как-то раз, насколько помнил Блейк, Жуана посетовала на то, что в ее лексиконе слишком беден запас ругательств. То, что срывалось с ее языка в течение последующих минут, полностью опровергало ее прежнее утверждение. Она ругалась последними словами на великолепной смеси английского, французского и португальского языков.

— Ты не могла просто выстрелить мне в спину, не так ли? — пылая гневом, сказал он. — Тебе еще надо было подвергнуть опасности жизни ни в чем не повинных людей. И французов тоже. Двое из них были ранены, и, возможно, ранены тяжело. Ты хоть заметила? И все для того, чтобы устроить театральное представление перед своим французским любовником?

— Я тебя ненавижу. — Она уткнулась лицом в землю и искоса поглядывала на него потухшим взглядом. — Я никогда не прощу тебе этого, Роберт. Никогда.

Потом к ним подбежали, скользя по склону холма и сжимая в руках винтовки, его товарищи в зеленых мундирах.

— Вас так давно не было видно, сэр, я уж думал, что не узнаю вас.

— Как можно не узнать свернутый на сторону нос?

— Кто, кроме такого ловкача, мог бы привести на хвосте целый отряд французских кавалеристов и все-таки остаться в живых?

— Рад видеть вас снова, сэр. Ребята бились об заклад: успеете вы или не успеете вернуться к генеральному сражению.

— Рад, что я поставил на вас, сэр.

— Ты умеешь повеселиться, старина. Уверен, что твоей истории хватит на целый любовный роман. Куда она направляется? — спросил капитан Роландсон, а потом, повнимательнее разглядев Жуану, воскликнул: — Силы небесные! Да это маркиза! — От, удивления глаза у него чуть не вылезли из орбит.

Жуана, руки которой все еще были связаны за спиной, медленно поднималась по склону холма.

— Она далеко не уйдет, — сказал капитан Блейк. — Она француженка.

Стрелки словно завороженные уставились вслед Жуане. Капитан Роландсон присвистнул.

— Француженка? Твоя пленница, Боб? Я всегда знал, что тебе везет. Где, черт возьми, ты был все время?

— Гораздо важнее, куда я направляюсь сейчас, — заметил капитан Блейк. — Армия уже готова к сражению?

— Подожди, и сам увидишь, Боб, — усмехнулся капитан. — Красотища! Достаточно взглянуть на нас, и противник сдастся. Когда услышали пальбу, наши подумали, что на вершине начался бой. Хорошо еще, что мы патрулировали поблизости. Ты вернешься вместе с нами?

— Мне еще нужно закончить кое-какие дела, Нед, — сказал Блейк. — Но я там буду. Ни за что на свете я не упущу возможности участвовать в сражении. — Он искоса взглянул на вершину холма. Жуана исчезла из виду. — Мне пора идти. На днях мы увидимся с вами, друзья. Спасибо вам всем. — Он стал подниматься на вершину холма, а вслед ему неслись громкие напутствия и дружеские богохульства.

Она не ушла далеко. По другую сторону холма поблизости от вершины лежала куча крупных округлых валунов. Она сидела на одном из них, низко опустив голову и почти касаясь лбом коленей. Руки ее были все еще связаны.

«Черт возьми, — подумал Блейк, подходя к ней, — надо держать себя в руках, чтобы не убить ее». Больше всего на свете ему хотелось сейчас задать ей хорошую трепку.

Она не пыталась убежать. Она и сама не знала, куда идти. Усевшись на камень, она хотела вытянуть руки, но вспомнила, что они связаны. Не пытаясь освободиться, она опустила голову.

Ей было несвойственно впадать в отчаяние. Даже подавленное состояние было у нее крайне редко. Жуана почти никогда не теряла надежду и почти всегда могла что-то предпринять. Она была не из тех, кто смиренно принимает поражение.

Но сейчас она была вынуждена признать, что потерпела поражение. Полное поражение. Которое породило такое же полное отчаяние. Она предпринимала бесчисленные поездки в Испанию, она вращалась в обществе французов и все время высматривала одно лицо. И нашла его наконец, и все спланировала. Правда, планы были слишком хитроумные и едва ли выполнимые. Теперь она поняла. Надо было убить его в Саламанке. Там у нее было множество удобных случаев.

Всего десять минут назад у нее был еще один шанс. Превосходный шанс. О таком только мечтать можно. Но она его упустила, потому что снова перемудрила. У нее в распоряжении было несколько недель, чтобы заставить Роберта поверить ее истории. Она без особого труда могла бы убедить его. Еще вчера вечером. Она чувствовала, что он был готов поверить ей. Но нет, ей не нравилось, когда что-то достигается без труда. Она наслаждалась возможностью поддразнивать его, заставлять смеяться.

Теперь она не могла винить его за то, что произошло, пусть даже она сказала, что ненавидит его и никогда не простит. Конечно, услышав, как она закричала и схватила мушкет, он был вынужден наброситься на нее, отобрать оружие и связать руки. Его нельзя винить.

Итак, все кончено. Она упустила свой шанс отомстить за смерть Марии, Мигеля и членов его семьи. Все кончено. И виновата она одна. Она с удивлением заметила, как на коленях на ткани платья расплываются, скатываясь вниз, крупные капли. Слезы! Она совсем приуныла.

Жуана не слышала, как он подошел. Она заметила только его сапоги. Она знала, что будет стыдиться за себя и сердиться на него за то, что он увидел ее в столь удрученном состоянии. Но в тот момент ей было все равно. Она почувствовала, как он развязывает ей руки. Освобожденные от пут, они безжизненно повисли.

— Жуана, — сказал он. Его голос был нежен, как и рука, которую он положил ей на голову. — Прости меня.

Она шмыгнула носом, обнаружив, что из носа течет, как и из глаз.

— Я шпион, — продолжал он, — и привык иметь дело с обманом. Не мне винить тебя за то, что ты делаешь то же самое. Я не виню тебя и за то, что ты оказалась на стороне моих противников. Твой отец француз и работает на французское правительство. И ты его любишь. Я искренне сожалею, что все произошло именно с тобой. Но идет война, и я не могу тебя отпустить. Прости.

Она снова шмыгнула носом.

— Возможно, война скоро кончится, — сказал он. — Ты сможешь вернуться домой и выйти замуж за своего полковника Леру.

— Роберт, ты слеп. Ты абсолютно слеп.

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я поверил, будто ты и впрямь хотела его убить? — Он присел на корточки и заглянул ей в лицо. — Но какой смысл? Зачем тебе его убивать?

— Не имеет значения. Ты все равно ничему не поверишь.

— Попробуй объяснить.

— Я не хотела убивать его, — рассердилась она. — Я хотела убить тебя, чтобы он восхищался мной и любил еще сильнее. Или, может быть, я хотела убить его. Я была обижена, что он позволил взять меня в заложницы. Или, может быть, он оскорбил меня в Саламанке. Может быть, он заигрывал со мной, хотя был женат, а я только что узнала правду. Как известно, на почве ревности случаются убийства.

— Глядя на тебя, Жуана, я не могу понять, знаю ли тебя… Или я вообще ничего о тебе не знаю? И я, пожалуй, склоняюсь к последнему.

Она утерла нос тыльной стороной руки.

— Поглядели бы на меня сейчас твои приятели. Я, наверное, выгляжу как пугало?

— Да уж, — усмехнулся он.

— Покорно благодарю, — фыркнула она. — Джентльмен, чтобы приободрить, наговорил бы мне массу комплиментов, Роберт.

— Вот как? Но ведь ты знала бы, что он лжет. Судя по всему, мой носовой платок ты потеряла?

— Значит, мне придется шмыгать носом и утираться ладонью.

Блейк извлек из своего ранца довольно грязную на вид тряпку.

— Я заворачиваю в нее дуло винтовки, когда идет дождь, — объяснил он. — Можешь воспользоваться.

Она взяла тряпку.

— Как низко я пала, — промолвила она, энергично сморкаясь в тряпку. — Я не купалась и не мыла волосы четыре дня, неделю не стирала одежду. От меня, должно быть, воняет.

— Будь ты благоухающая, как обычно, ты бы не подпустила меня к себе ближе чем на двадцать ярдов, Жуана. По-моему, значение духов сильно переоценивают.

— И мыла тоже? — спросила она, наморщив носик.

— За кусочек мыла я бы сейчас с радостью продал твой мушкет, — сказал он, вызвав ее улыбку. — Вот так-то лучше. Я уж думал, что ты разучилась смеяться.

— А я думала, что тебе доставляет удовольствие видеть меня в слезах и полном унынии. Ты ведь этого всегда хотел, не так ли?

Улыбка исчезла с его лица.

— Я бы не хотел, чтобы ты пала духом, Жуана. Последние недели получились бы очень унылыми, будь ты не такой, как ты есть.

— Ну что ж, — сказала она, поднимаясь, — звучит почти как признание в любви, Роберт.

— Признание в уважении, — спокойно уточнил он, тоже поднимаясь.

Она вздохнула.

— Наше приключение почти закончилось, не так ли? Мне жаль. Но все хорошее когда-нибудь кончается, как и плохое. А жизнь продолжается. Куда мы направимся теперь?

— Двинемся зигзагами в направлении Буссако, — сказал он, — чтобы убедиться, что никого не пропустили.

— Тогда вперед. Я следую за тобой. Ведь я все еще твоя пленница, хотя, по-моему, ни у одной женщины не было бы более желанного тюремщика. У нас еще есть в запасе одна ночь, Роберт? Или даже две? Я заставлю тебя запомнить их больше, чем все другие, вместе взятые. Обещаю.

— Иногда мне очень хочется верить, что не все, что ты говоришь, ложь, Жуана, — улыбнулся Блейк.

Она рассмеялась.

— Сам узнаешь. Нынче ночью. И если то, что я сказала, окажется правдой, то ты, возможно, поймешь, что я говорила правду и обо всем остальном, Роберт. К завтрашнему утру ты будешь терзаться сомнениями… и чувством вины. Потому что к завтрашнему утру ты будешь по уши влюблен в меня.

Она одарила его ослепительной улыбкой. И хотя он, в отличие от всех прочих мужчин, не капитулировал перед ней безоговорочно, интуиция подсказывала ей, что своего она добьется.

Глава 23

Ближе к вечеру капитан Блейк понял, что они углубились на север дальше, чем было необходимо. Они вышли на группу домов, которые и деревней-то нельзя было назвать. Жители либо уже ушли, либо собирались уходить. Похоже, что, опередив их, здесь уже побывали члены «Орденанзы». Тем не менее он решил пройти еще мили две на север, а уж потом, сделав петлю, повернуть к югу, туда, где, по его мнению, должен был пролегать маршрут французской армии. Один из жителей сказал, что дальше к северу есть еще ферма.

— Мы здесь отдохнем, — сказал Блейк Жуане, — а в Мортагоа отправимся завтра. Если в Мортагоа будет еще безопасно, мы проведем там одну ночь, а потом доберемся наконец до передовой линии английской армии.

— И я останусь там в безопасности до конца великого сражения, — со вздохом сказала Жуана, — а ты будешь на передовой вместе со своими стрелками. Все-таки жизнь несправедлива к женщинам, Роберт.

— И к мужчинам, — заметил он. — В зависимости от того, с какой стороны смотреть.

— Важно только, с какой стороны смотрят мужчины, — сказала она. — А мужчины почему-то считают, что женщины любят, чтобы их защищали и оберегали от всяких неприятностей.

— А разве женщины не любят?

— Вот еще!

Не успели они закончить разговор, как винтовка капитана Блейка с грохотом полетела на землю, а они с поднятыми руками оказались в окружении людей, вооруженных всеми возможными видами оружия. Многие добродушно усмехались.

— Я капитан Роберт Блейк из стрелкового батальона английской армии, — громко и отчетливо произнес он по-португальски, мысленно ругая себя последними словами за то, что как какой-то новобранец, попал в засаду.

Она опередила капитана и ответила сама:

— Жуана Рибейру, сестра Дуарте Рибейру. Как видите, безоружная, болваны вы этакие. С каких пор вы устраиваете засады против своих союзников и своих соотечественниц?

Небольшого роста жилистый парень, очевидно, главный в группе, усмехнулся и взглянул на своих людей, которые опустили оружие.

— Англичане глупы, — заметил он. — Они носят красивые мундиры и надеются, что в них будут незаметны. Не все, конечно, но многие. Правда, некоторые из них проявляют большее здравомыслие и носят зеленые мундиры. Извините, капитан. В данном случае я просто перестарался.

Один из его людей подобрал с земли винтовку и мушкет и передал оружие капитану Блейку.

Следующий час они провели с португальцами за ужином, во время которого обменялись новостями и планами.

— Французы на день-другой задержатся в Висо, — сказал руководитель группы, — а потом направятся на запад, через Мортагоа к Буссако, где их поджидают английская и наша армии. Предстоит настоящее побоище.

Группа в ту ночь должна была отправиться в Висо, чтобы изматывать силы противника всеми доступными способами. Как только армия выйдет из города, отряды «Орденанзы» повиснут на хвосте у французов, нанося им максимальный урон и пытаясь внести смуту и моральное разложение перед предстоящим генеральным сражением.

— Нам нет никакого смысла задерживаться здесь, — произнес один из мужчин. — Здесь мы ни одного француза и в глаза не видели. Так можно пропустить все веселье. Идем с нами, англичанин.

Капитан Блейк улыбнулся.

— Я держу путь в армию, через Мортагоа.

— Знаю, знаю, — перебил их руководитель. — Там живут Дуарте Рибейру и еще несколько его людей. И их женщины. Леди, наверное, не терпится вернуться к своей родне. — Он кивком указал в сторону Жуаны. — Рибейру придется задержаться на денек-другой, потому что он должен эвакуировать всех до прихода французов. Вы ведь выполняете ту же работу, капитан? Не задерживаясь больше, группа португальцев отправилась к югу. Но их руководитель вдруг остановился и, пристально посмотрев на капитана Блейка и Жуану, сказал, указывая на северо-запад:

— У меня здесь поблизости дом и небольшое хозяйство. Я не сжег его, потому что он стоит в стороне от дороги, по которой пойдут французы. Правда, жену, мать и детишек я на всякий случай отправил в безопасное место. Если пожелаете, можете расположиться там на ночлег, капитан. — Он усмехнулся. — Дверь можете не запирать.

— Спасибо, — поблагодарил Блейк, — возможно, мы так и сделаем.

Он смотрел вслед уходящим пружинистым шагом людям, которые радовались тому, что наконец-то смогут показать почем фунт лиха ненавистным французам.

— Ну как, — обратился Блейк к Жуане, которая сидела, обхватив руками колени, — хочешь, чтобы у нас сегодня была крыша над головой? Ночь обещает быть прохладной.

— Неужели правда? — сказала она. — Вся мощь Франции — слева от нас, вся сила Англии и Португалии — справа. Сражение неизбежно. В ближайшие дни. Не недели — дни. Сколько людей в нем погибнет? Тысячи. Возможно, и ты тоже, Роберт. Ты боишься умереть?

— Да. Я еще не встречал человека — ни мужчину, ни женщину, — который не боялся бы умереть. Но рано или поздно смерть предстоит каждому из нас. Глупо было бы жить в страхе перед ней. Смерть придет — когда придет.

— Да ты, оказывается, фаталист, — усмехнулась она. — Надеюсь, что ты не погибнешь в этом сражении.

— Спасибо, — сказал он. — Я тоже надеюсь. Она встала и взглянула ему в лицо:

— Я выбираю крышу над головой, Роберт. В нашем распоряжении весь дом. Мы могли бы поиграть в семью. Не хочешь?

— Мы проведем здесь ночь, а рано утром уйдем, — напомнил он.

— Но сейчас еще ранний вечер. — Она прикоснулась пальцами к его груди. — Давай поиграем в семью, Роберт. Отыщем дом и сделаем вид, что он наш. Мы войдем внутрь, закроемся от всего мира и притворимся, что мир внутри, вместе с нами. Всего на несколько часов, а? Мы притворимся, будто мы самая обычная супружеская пара и очень любим друг друга. Ты умеешь притворяться? Конечно, умеешь. Ведь ты хороший шпион. Я поняла тебя еще в Саламанке.

— Жуана, мы находимся в опасном месте в опасное время. Вокруг нас идет война. И мы с тобой по разные стороны линии фронта.

— И ты забыл добавить, что я твоя пленница, — напомнила она. — Поиграй со мной в семью. Всего одну ночь. Мы будем обращаться друг к другу так, как будто одни во всем мире и больше ничего не существует. Ну прошу тебя.

— Жуана… — начал было он, но она приложила три пальчика к его губам.

— Когда ты так произносишь мое имя, я знаю заранее, что ты намерен сказать что-то скучное и разумное. Завтра или послезавтра мы расстанемся. Возможно, мы никогда больше не встретимся. Мы получили в подарок ночь в стороне от маршрутов продвижения армий. Пустой дом, в котором можно остановиться, будет наш до рассвета. Такой редкий подарок судьбы, Роберт! Неужели ты хочешь от него отказаться?

Нет, он не хотел от него отказываться. Он устал бороться с ней, вечно держать ее на почтительном расстоянии — пусть даже последние несколько недель он почти каждую ночь спал с ней. Он устал вечно ощущать барьер между ними, всегда видеть в ней врага. Как и она, он понимал, что время летит неумолимо и что завтра или послезавтра ему предстоит неприятная задача — передать ее в руки виконта Веллингтона как французскую шпионку. Эх, иногда ему хотелось бросить все и заняться чем-нибудь спокойным.

Не навсегда, конечно. Он любил свою жизнь. Он ее сделал сам и был доволен ею. Но иногда хорошо забыть обо всем ненадолго. Хотя бы на несколько часиков.

— Ладно, Жуана, — сказал он суровым тоном, который совсем не вязался с тем, что он говорил. — Сегодня — до рассвета — мы будем играть в семью. Давай попробуем найти ферму. — Он так сердито забросил на плечо винтовку и мушкет, словно только что поскандалил с ними.

Что он наделал? — размышлял он, шагая рядом с ней к покинутой ферме. Неужели он в конце концов поддался ее чарам, как все прочие безмозглые бедолаги, которые толпой бегали за ней, где бы она ни появилась? Неужели он действительно намерен обнажить перед ней свое сердце, рискуя получить смертельную рану? И стать мишенью для ее насмешек?

Но ведь не на все время, а на несколько часов! Что значат несколько часов по сравнению с вечностью? На рассвете все вернется на круги своя.

Когда они вошли в дом, она повернулась, обняла его за шею и поцеловала в щеку. Он не поцеловал ее в ответ, а лишь легонько потрепал рукой по талии. На мгновение она почувствовала себя обманутой. Значит, он все-таки не намерен играть с ней. Она знала, что мужчинам трудно играть в такие игры. Хорошо, что он вообще не прогнал ее.

Она сморщила носик.

— Роберт, мне кажется, от тебя пахнет. Я не уверена, что это так, потому что от меня, наверное, тоже пахнет. Здесь, должно быть, есть вода. И ванна. Давай примем ванну? Вымоемся горячей водой? Можешь себе представить подобную роскошь?

— Только если очень сильно напрячь воображение, — сказал он. Она радостно улыбнулась, потому что обычно он даже такого шутливого тона в общении с ней не допускал. — Насколько я понимаю, ты намерена заставить меня натаскать воды?

— Но ты представь себе, как чудесно нам будет сегодня в постели. Оба чистенькие и пахнем свежестью. — Она с удовольствием заметила, как загорелись у него глаза. — А я тем временем разожгу огонь. Просто не верится, что обычно я ежедневно принимала ванну и считала это в порядке вещей.

Она мылась первой. Раздевшись, она шагнула в наполненную теплой водой ванну, стоявшую посреди кухни, ничуть не смущаясь его присутствия. Она окинула его взглядом из-под полуопущенных ресниц и поняла, что играть с ней он все-таки будет. В глазах Роберта светилось неприкрытое желание.

После ванны она терла и терла волосы полотенцем, пока не вытерла почти досуха. Потом, пригладив их руками, соорудила на голове нечто вроде прически. Она почувствовала себя столь восхитительно чистой, что закрыла глаза и с удовольствием вдохнула собственный запах. И улыбнулась.

Потом принимал ванну он, а Жуана, обернув вокруг бедер полотенце, ждала его в спальне. Ее одежда была развешана над плитой для просушки. Присев на краешек, она покачалась на постели: пружины были отличные, постель мягкая. Очень подходящее место, чтобы заниматься любовью.

Потом открылась дверь спальни, и вошел Роберт. На нем тоже было только полотенце. Влажные волнистые волосы беспорядочными прядями располагались на его голове, как и тогда, когда она впервые увидела его.

— Роберт, — сказала она, покачивая ножкой, — неужели ты снова чист и приятно пахнешь?

— Подойди и убедись сама, — предложил он, останавливаясь возле двери.

Она улыбнулась и встала. В устах Роберта это прозвучало как самое настоящее приглашение.

Она неописуемо прекрасна, думал он. Ее влажные волосы волнами ниспадали на плечи. Кожа загорела на солнце за последние несколько недель так, что некоторые английские леди пришли бы в ужас при ее виде. Но на его взгляд, кожа выглядела здоровой и на редкость привлекательной.

Когда она встала и небрежно сбросила с себя полотенце, она стала еще прекраснее. Он медленно окинул ее взглядом: стройные ножки, округлые бедра, тонкая талия, высокая упругая грудь, изящная линия плеч. А выражение лица озорное… и какое-то еще.

Она подошла к нему, приложила нос к груди и втянула воздух.

— М-м-м, — проворковала она. — Ты хорошо пахнешь, Роберт. — Ее руки скользнули вниз, и она, сняв с него полотенце, бросила его на пол. — Это наш собственный дом и наша спальня, а впереди у нас целая ночь. Что мы будем делать?

Он поцеловал ее. Он не целовал ее с той ночи, когда! они стали любовниками. А в течение последних недель сосредоточился на том, чтобы убедить и себя, и ее, что то, чем он с ней занимается, нужно лишь для удовлетворения физической потребности. Поцелуи подразумевали нечто большее. В них было что-то чрезвычайно интимное.

Губы у нее были теплые и мягкие. А внутри рта — горячо, влажно, гостеприимно. Она застонала.

Несмотря на интимность их отношений, чего-то все — таки не хватало. А теперь вдруг все встало на свои места, потому что он ее целовал, потому что они были оба без одежды и находились в собственной спальне своего дома, а впереди их ждала целая ночь.

— Роберт, — сказала она, — ведь сегодня происходит не просто удовлетворение физической потребности? Ну: скажи!

Он заглянул ей в глаза. Она угадала в его взгляде такую силу чувства, что ей не потребовалось слов, чтобы понять ответ. Этого Жуана не ожидала. Ей всегда хотелось быть хозяйкой положения. А как, скажите на милость, может она контролировать ситуацию, если позволяет смотреть на себя так и говорить подобные слова и если сама столь горячо реагирует на его слова и взгляды?

Однако в своих мечтах она желала именно таких слов и взглядов. Всю свою жизнь она мечтала о них.

А он хотел поиграть, притвориться на одну ночь. Только такие условия его устраивали. Но Боже милосердный… как она красива! Прекрасно было не только ее обнаженное тело, которое он обнимал. Прекрасна была она сама.

— Помолчи, Жуана, — попросил он. — Не будем говорить. Займемся лучше любовью. Тело иногда бывает более красноречивым, чем слова.

— Займемся любовью? — По ее лицу медленно расплылась радостная улыбка. — Мы будем заниматься любовью, Роберт? Наконец-то?

— Да, — сказал он, целуя ее. — Мы займемся любовью, Жуана. Если не возражаешь, на кровати. Стоя не очень удобно, потому что мы разного роста.

— Здесь такая чудесная постель, — сказала она, подводя его за руку к кровати. — Большая и мягкая. Посмотри, какие на ней теплые одеяла, которыми можно будет укрыться потом.

— Потом? — воскликнул он. — Кто говорит о потом? Он никогда ее не подзадоривал. Она улеглась на кровать и улыбнулась ему, так и не выпустив его руку.

— Я подумала, что, возможно, утомлю тебя еще до наступления рассвета.

— Я воспринимаю твои слова как вызов, — ответил он, ложась рядом и приподнимаясь на локте. — Еще неизвестно, кто кого утомит.

У нее участилось дыхание. Она еще никогда не видела его таким — он расслабился, поддразнивал ее, улыбался. Он был просто невыносимо великолепен. Она приложила ладонь к его щеке.

— Роберт, у тебя большой опыт общения с женщинами, не так ли? Не отвечай, я спрашиваю чисто риторически. Используй сегодня ночью со мной весь свой опыт. Весь. Ну пожалуйста!

— При одном условии. Ты должна использовать весь свой опыт. Посмотрим, кто кого сможет чему-то научить.

О Боже! Если бы он только знал! Жуана улыбнулась.

— И посмотрим, кто скорее научится. Люби меня, Роберт.

— Люби меня, Жуана, — с улыбкой сказал он в ответ. Ох, не следовало ему соглашаться с таким безумным предложением, думал он, ведь еще до того, как он прикоснулся губами к ее губам и она прижалась к нему всем телом, он понял, что рассвет для них наступит очень быстро. Невероятно быстро. Потому что притворство лишь широко распахнуло дверь для реальности. А реальность пугала и расстраивала. Нет, следовало бы ему остаться с ней в горах и снова взять ее ради удовольствия.

Он раздвинул ее ноги и нежно провел там, где она не ожидала. Сначала она смутилась, потому что знала, что там влажно. Но он удовлетворенно вздохнул, и она расслабилась, понимая, что влажность является признаком ее женской реакции, приглашением к вторжению в ее тело. Прижав ступни ног друг к другу, она широко раскинула колени.

Она перестала дотрагиваться до него, целиком погрузившись в то удивительное, что происходило с ее собственным телом. Его пальцы легонько прогулялись по ней и скользнули внутрь, а большой палец потер так нежно, что она не сразу заметила, одно местечко, отчего у нее замерло, а потом учащенно забилось сердце.

— Роберт, — прошептала она и закрыла глаза. — Ах, Роберт.

Он не ожидал, что она так безоговорочно и сразу капитулирует перед прикосновением его руки. Однако ее полная поглощенность тем, что он с ней делал, возбуждала его еще сильнее.

Он почувствовал, как напряглось ее тело. Его тело тоже мучительно напряглось, но он продолжал ласкать ее большим пальцем, пока не довел до наивысшей точки наслаждения. Жуана, думал он, не просто женщина, доставить которой удовольствие приятно ему самому. Его всегда радовало, когда его женщины получали с ним удовольствие. Но с Жуаной все было по-другому. Совсем не так. И он не просто старался доставить ей удовольствие. Он ее любил.

Она вдруг вскрикнула. Он на минуту-другую, пока не перестало содрогаться ее тело, приложил к ней ладонь.

Ее охватило чувство расслабленности и ощущение радости жизни. И желание немедленно погрузиться в сладкий сон. Но его рука все еще лежала на ней, и он, приподнявшись на локте, продолжал смотреть на нее. Однако ничего такого не произошло. Ничего, что она обычно связывала с понятием «заниматься любовью». Он даже не побывал внутри ее тела!

Она открыла глаза и, взглянув на него, лениво улыбнулась.

— Первый раунд выиграл ты, — сказала она. — Как ты сумел? — Ее взгляд скользнул вниз. Она заметила, что он все еще находится в боевой готовности.

Он наклонил голову и горячо поцеловал ее в губы.

— Но ведь ты так просто не сдашься, не так ли? Не разочаровывай меня.

Но она не знала, что делать. Она не умела ничего, кроме того, чему научилась с ним. Однако она не могла не ответить на вызов. Улыбнувшись, она опустила вниз руку и прикоснулась к нему. Потом, опустив другую руку, она взяла его обеими ладонями и легонько прикоснулась к кончику большим пальцем. И услышала, как он шумно втянул воздух.

— Войди в меня, — сказала она.

Перевернувшись на спину, она раскрылась ему навстречу, когда он вошел в ее влажное лоно. Как хотелось бы ей знать больше. Как хотелось бы иметь такой опыт, как у него.

Она действовала, подчиняясь инстинкту. Она тесно сдвинула ноги, и ее бедра начали ритмично двигаться, затягивая его и плотно обнимая внутренними мышцами.

— Боже мой, Жуана, — взмолился он, хватая ее за плечи, — неужели ты хочешь, чтобы я, словно школьник, кончил, едва прикоснувшись к тебе?

Она поцеловала его в подбородок.

— А как кончают школьники? — спросила она. — Покажи мне.

— Очень быстро, — судорожно глотая воздух, сказал он. Господи, что она с ним делает, колдунья! А он-то уж начал подозревать, что она не так опытна, как он полагал. Он с криком перелился в нее и забылся на несколько минут или часов — он и сам не мог определить. Когда он пришел в себя, она поглаживала его по спине. Ноги ее были крепко сжаты, а он все еще находился внутри.

— Я, должно быть, переломал тебе все кости.

— Разве? — Она поцеловала его в плечо. — В таком случае должна сказать, что переламывание костей — великолепное ощущение. Во втором раунде у нас ничья, Роберт? Мы всю оставшуюся часть ночи будем соревноваться? Я предпочла бы просто заняться любовью.

— Жуана, нам не следовало затевать все это. Но она подняла голову и поцеловала его в губы.

— До самого рассвета никакая реальность не существует. Умоляю тебя, Роберт, не надо портить нашу ночь.

Тем не менее ночь была испорчена, потому что за игрой, которую они затеяли, неумолимо маячила реальность. И для него она могла оказаться мучительной.

— Реальность? — спросил он, не отрывая от нее губ. — А что она обозначает?

— Не знаю, — ответила она. — Я никогда о ней не слышала, Роберт. Скажи, ты подаришь мне рассвет? Помнишь, в Обидосе? Ты говорил о лентах, звездах и восходе солнца?

Он помнил. Очень хорошо помнил.

Ей не следовало задавать этот вопрос. Потому что все его подарки предназначались любимой женщине, и его откровенный ответ лишь причинил бы ей боль. Она понимала, что ей подарить рассвет он не может. И понимала, что сама испортила их ночь.

Наконец утомившись и утолив страсть, они лежали рядом в ожидании момента, когда за окнами начнет светлеть и им придется подниматься, одеваться и снова вживаться в свои роли конвоира и пленницы.

Она могла бы сейчас заставить его поверить правде. Она полагала, что убедит его, сейчас это было возможно. Но решила оставить все как есть. Рассвет еще не наступил, и ей было жаль тратить на выяснения остатки их ночи любви. Наконец он нарушил молчание:

— Жуана, я хотел спросить тебя о той твоей первой любви…

— О Роберте? — Она с улыбкой повернулась к нему. — Правда, странное совпадение, что вас с ним зовут одинаково?

— Не такое уж странное, — сказал он. — Жуана, он не хвастал перед слугами победой над тобой. И не называл тебя французской сучкой, по крайней мере в то время.

Она, нахмурив брови, пристально взглянула на него:

— Ты полагаешь? Я тоже так думаю.

— Он любил тебя беззаветно, — сказал он, — как, наверное, может любить только семнадцатилетний юноша. Он не лгал, когда говорил, что любит тебя, хотя ему не хотелось произносить свое признание вслух. Он не лгал также, когда обещал приехать за тобой на белом коне в день твоего восемнадцатилетия и увезти в сторону восхода солнца. Возможно, он понимал, что никогда этого не случится, но он говорил все от чистого сердца. Он страстно хотел верить в то, что говорил и обещал.

В почти полной темноте она не отрываясь смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Если тебе так дорога память о нем, то можешь считать, что она ничем не запятнана. Если у тебя когда-либо были хоть малейшие сомнения, отбрось их раз и навсегда. Ничего подобного он не делал.

Она продолжала молчать.

— Он был глубоко оскорблен, когда ему сказали, что ты никогда не сможешь всерьез подарить любовь и верность ублюдку. И хотя он знал, что ты говоришь правду, он, тем не менее, был обижен. И обижен тем, что отец посмеялся над ним за то, что он осмелился положить глаз на дочь графа. В тот день он решил, что никогда больше не подставит себя в качестве мишени для людских насмешек. Он решил своими руками проложить себе путь в жизни, начав с самых низов и закончив жизнь там же, если не сумеет взобраться выше, опираясь исключительно на собственные силы. Он неплохо преуспел. Можешь утешиться, Жуана, если он по-прежнему имеет для тебя какое-то значение. Твой Роберт вполне удовлетворен тем, чего добился в жизни. Видишь ли, никакой оспы у него не было. И он не умер, по крайней мере пока.

— Он взял фамилию матери, а не отца. — Она говорила шепотом, как будто опасаясь, что их кто-нибудь подслушает. — Как была фамилия его матери?

— Блейк, — сказал он. — Ее фамилия была Блейк. — Он закрыл глаза.

Казалось, его молчание длилось бесконечно.

— Роберт, — произнесла она наконец и с трудом узнала свой голос. — Ах, Роберт.

— Наша история произошла очень давно, — сказал он. — Слишком давно. Он стал другим человеком, Жуана, осталось только имя. И ты стала совсем другой. Все, все осталось далеко позади — вместе с невинностью. Но он все еще жив. И он действительно тебя любил.

— Ах, Роберт, — повторила она. В ее голосе звучала такая мучительная боль, а ему нечем было ее утешить.

Они лежали молча и ждали рассвета.

Глава 24

-Мне дала его Жуакина, — заявила Карлота, осторожно ставя в угол громоздкое ружье. — Она сказала, что у нее не хватит смелости выстрелить из него, а я сказала, что у меня хватит, поэтому она отдала его мне.

Не смейся надо мной, Дуарте. Что угодно, только не смейся надо мной.

Дуарте расхохотался.

— Тебе дали, наверное, одно из первых ружей, изобретенных в древности. Если ты из него выстрелишь, тебя может разнести на куски. Значит, ты все-таки решила остаться и бороться, вместо того чтобы уйти в безопасное место? Должен признаться, я бы очень удивился, если бы, вернувшись, не нашел тебя здесь.

— И сегодня ты явился, — сказала она, искоса глядя на него, — для того лишь, чтобы прогнать меня на запад с Мигелем, не так ли? Забудь, Дуарте. Если ты собираешься возражать, то заставишь меня пожалеть о том, что ты вернулся домой. Я здесь неделями помирала от скуки и безделья, а теперь, когда судьба подарила такой подарок и французы пошли на запад нашей дорогой, ты ждешь, что я упущу свой шанс, который выпадает раз в жизни?

— Карлота, — попытался он урезонить ее.

— Вижу, что так оно и есть, — сказала она, подбоченившись. — Ну так ты не дождешься. Я уйду в горы вместе с тобой, а там увидим, смогу ли я участвовать в боевых действиях против французской армии, когда она двинется по этой дороге. И Мигеля я возьму с собой. Он родился здесь, как и мы с тобой, и тоже имеет право участвовать в освобождении. А если тебе не нравится, я пойду одна. Найду какой-нибудь другой отряд, к нему и присоединюсь. Если ты не обеспечишь меня приличным оружием, я возьму с собой это ружье и разлечусь на миллион кусков с первого выстрела. Перестань надо мной смеяться.

— Я люблю тебя, — сказал он, отлично зная, чем заставить ее замолчать. — Я устал бороться с тобой, — сказал он. — В горы мы пойдем вместе. Говорят, Жуана здесь не появлялась? Капитан Блейк тоже? Я думал, что они зайдут, чтобы предупредить тебя.

— Предупредить нас приходило не менее двух десятков человек, — сказала она. — И все они уверяли, что французы буквально наступают им на пятки. Однако я пока еще ни разу не видела ни одного синего мундира.

— Глупая девчонка Жуана не сказала ему правду, — проговорил он. — Она дразнит его, заставляя думать, что шпионит в пользу французов.

— Да уж, Жуана любит подразнить, — отозвалась Карлота. — И правильно делает. Если мужчина не поверил ей с первого раза, зачем ей просить и умолять его?

— Она его пленница, — усмехнувшись, сказал Дуарте. — Могу поклясться, что ни один стражник не подвергался таким мучениям.

— И какой стражник! — воскликнула Карлота. — А я могу поклясться, что Жуана наслаждается каждой минутой своего плена.

— Думаю, ты права, — согласился Дуарте. — Но если они сюда заглянут, Карлота, мы должны им подыграть.

— А красавцу капитану Блейку, несомненно, стало жаль меня, — усмехнулась Карлота. — Уж эти мне мужчины! Почему они всегда уверены, что женщины обязательно должны быть бедными беспомощными и слезливыми созданиями?

— Возможно, потому, что не все они знакомы с тобой или Жуаной, — пошутил Дуарте.

Французы все еще находились в Висо, и между Висо и Мортагоа было достаточно много людей, которые могли бы вовремя оповестить, если бы они неожиданно двинулись оттуда раньше, чем предполагалось. У них оставался в запасе целый день, чтобы упаковать то, что они должны были взять с собой, а остальное — сжечь. Особой суеты не ощущалось, хотя их семейное гнездышко предстояло порушить за двадцать четыре часа. Но ведь Карлота и Дуарте всего несколько лет назад уже видели, как рушатся дома, и с тех пор нигде не обосновывались в расчете на постоянное проживание. И в данном случае они не слишком сильно оплакивали свое жилье.

— Как приятно снова быть с тобой и нашим сыном, — признался Дуарте, привлекая к себе Карлоту. — Ты не можешь себе представить, как мне одиноко без тебя.

— Не могу? Вот как? — В голосе ее послышалось возмущение.

Но он схватил ее в охапку и закрыл поцелуем рот.

— У нас есть мы и Мигель, — сказал он, когда она ответила на его поцелуй, — в жизни только это действительно имеет значение.

— Да, — согласилась она, — и еще наша страна, в которой мы можем свободно жить вместе.

Капитан Блейк и Жуана появились под вечер. Капитан постучал о притолоку и заглянул внутрь. Дуарте подбежал к двери.

— Значит, пока что с вами все в порядке, — сказал он. — Хорошо. Вы сейчас всего в нескольких милях от Буссако, где собирается армия.

— Завтра я к ним присоединюсь, — сообщил Блейк. — Я догадывался, что встречу тебя здесь, но мы все-таки зашли на тот случай, если Карлоту не успеют предупредить.

— Не успеют предупредить? — воскликнула Карлота, поднимая глаза к потолку. — За последнюю неделю я только и слышу, что глупым французам пришло в голову идти здесь. Я места себе не нахожу от возбуждения. Я рада, что вы благополучно выбрались из Испании, капитан.

— С помощью Дуарте, — сказал он и, отступив в сторону, уступил место улыбающейся Жуане. — Вы знакомы с маркизой дас Минас?

Карлота видела, что он напряженно следит за ее реакцией.

— Кто не знает маркизу? — сказала она. — Добро пожаловать.

— Карлота? — воскликнула Жуана. — А где Мигель?

— Мигель? — спросила Карлота. — Безмятежно спит. Его ни капельки не тревожит, что вокруг него рушится его первый в жизни родной дом. Иди посмотри сама.

Жуана шагнула за ней следом в смежную комнату, по пути поприветствовав Дуарте:

— Как приятно снова видеть тебя, Дуарте! — Она протянула ему обе руки.

Он улыбнулся и пожал ее руки.

— Привет, Жуана.

— Она твоя сестра? — сразу же спросил капитан Блейк, кивнув на Жуану, как только женщины скрылись в соседней комнате.

— Она говорит, что приходится мне сестрой? — ухмыльнулся Дуарте.

— Да, — мрачно подтвердил капитан Блейк. — Единоутробной сестрой. Она говорит, что у вас была одна мать.

— Если Жуана так говорит, то, должно быть, правда. Зачем ей лгать? Если она так говорит, значит, она моя сестра. Точнее, единоутробная сестра.

— Ладно, — сказал выведенный из себя капитан Блейк. — Извини, что спросил. Какие новости на сегодняшний день?

— Французы все еще в Висо, — ответил Дуарте. — Но думаю, что они завтра двинутся дальше, если только не струсят и не удерут назад, поджав хвосты. Однако, полагаю, они уже зашли очень далеко по такой труднопроходимой местности. И лорд Веллингтон подтянул все силы с юга от Мондегу, где предполагалось устроить сражение. У них такая хорошая позиция в Буссако, что остается только посочувствовать французам. Почти, — он усмехнулся, — но не вполне.

— Давненько я не участвовал в генеральном сражении, — признался капитан. — В прошлом году всего на один день опоздал к битве при Талавере. Мы форсированным маршем преодолевали тогда путь от Лиссабона за такое короткое время, что люди до сих пор лишь руками разводят от удивления, но все-таки опоздали на целый день.

— Возможно, тем самым ты опоздал на один день погибнуть в бою, — заметил Дуарте.

Женщины тем временем вернулись из смежной комнаты.

— Вы сегодня переночуете у нас? — обратился к Жуане Дуарте. — Ты могла бы переночевать в смежной комнате, Жуана. А капитан Блейк мог бы спать здесь, вместе с нами. Жуана улыбнулась.

— Не забудь, что я пленница Роберта. Он отпускает меня от себя не больше чем на пять минут, особенно ночью. Не так ли, Роберт? Лучше уж мы с ним будем спать в смежной комнате. Ты сердишься, Дуарте? — Она повернулась к Роберту. — Братья иногда злятся в подобных ситуациях.

— В таком случае смежная комната в вашем распоряжении, — сказал Дуарте. — Мы с Карлотой будем спать здесь вместе с малышом. Завтра все мы уходим рано утром. Если повезет, завтра начнутся наконец настоящие боевые действия.

Они сидели за столом, ели и спокойно разговаривали между собой. К ним подсаживались другие члены отряда и их женщины, которые все еще не покинули деревню. Когда стемнело, все разошлись и улеглись на жесткие постели на полу.

— Дуарте, — шепнула Карлота, устраиваясь поудобнее рядом с ним после того, как успокоила завозившегося малыша, — ты видел ее? Ты видел Жуану?

— По-твоему, я ходил весь день с закрытыми глазами? — спросил он. — Должен сказать, что те, кто обожал маркизу дас Минас, просто не узнали бы ее теперь. Платье совсем выгорело и превратилось в лохмотья. Волосы спутанные и непричесанные. Кожа загорела, как у крестьянки. А совсем не подобающая леди походка?

— Да, да, да, — в нетерпении сказала Карлота. — Но я не то имела в виду, Дуарте. Изменилась она сама. Ее глаза. С ней это наконец случилось. Я всегда знала, что когда-нибудь это произойдет.

— Могу с уверенностью сказать, что они стали любовниками, — заявил он.

— А как же иначе? Они не каменные, а вынуждены проводить ночи вместе. Но они не просто любовники, глупый. Она любит его, Дуарте. Она его обожает. На ее лице все написано. Несмотря на целые орды поклонников, Жуана никогда никого не любила.

— Да, Карлота, я тоже заметил. И у него, несмотря на всю его суровость и умение владеть собой, такое же выражение лица. Но у них ничего не получится. Она аристократка как по рождению, так и по мужу. А он, судя по всему, простолюдин, сделавший карьеру в армии. Они принадлежат к разным мирам и могли встретиться только ненадолго и благодаря вот такому странному стечению обстоятельств.

— Какой же ты дурак, — упрекнула мужа Карлота. — Ну почему мужчины так глупы? Разве такие пустяки что-нибудь значат, когда речь идет о делах сердечных? Ты дворянин, а я дочь врача. Разве для нас послужило это препятствием? Или ты не намерен жениться на мне?

— Признайся, — сказал он, — что разница между нами не так уж велика, как между ними. И я намерен обвенчаться с тобой у первого же священника, который нам встретится.

— Ладно, — улыбнулась Карлота, — я подумаю. Скажи, ты намерен проболтать всю нашу первую ночь вместе не помню уж с какого времени?

— Только не я. — Он повернулся к ней. — Болтай, если хочешь, Карлота, а у меня есть занятие поинтереснее.

— У меня тоже. Я по тебе скучала.

— Покажи, насколько сильно ты скучала.

Высокий горный хребет Буссако тянулся на десяток миль к северу от большого утеса, перпендикулярно поднимающегося из реки Мондегу. Его вершина почти была лишена растительности, если не считать вереска, колючих алоэ и изредка встречающихся сосен. Было там еще несколько каменных ветряных мельниц да монастырь Буссако в двух милях к северу.

Виконт Веллингтон вместе со своим штабом разместился в монастыре.

Но видимая слабость линий обороны была обманчива. Войска располагались на самой вершине гребня, или, вернее, за вершиной, и не были видны никому из тех, кто приближался с востока. Наступающая французская армия не имела никакой возможности ни узнать, что они там находятся, ни хотя бы примерно оценить их численность. Теперь у французов не было другого пути на запад и в конечном итоге — к югу, на Лиссабон. Их путь пролегал через горный хребет Буссако.

Наконец-то Массена со своей армией двинулся в путь. 25 сентября они прошли через Мортагоа, всего в восьми милях от Буссако. Каким-то образом весть об их перемещениях уже распространилась в округе, думала Жуана, шагая позади капитана Блейка по сильно пересеченной лесистой местности под Буссако. На участке между Мортагоа и Буссако они встретили всего несколько человек, но все уже знали, что французы покинули Висо и что в самое ближайшее время, возможно, уже завтра, состоится генеральное сражение.

По непонятной причине Жуана пребывала в удрученном состоянии. Они приближались к позициям англичан. Совсем скоро, еще до конца дня, она вернется к тому, с чего начала: к роли маркизы дас Минас — и будет докладывать виконту Веллингтону об успешном выполнении задания. Ее будет ждать Матильда, которая приложит все усилия, чтобы обеспечить ей комфорт. И на следующий день, когда начнется сражение, она, возможно, уже будет в пути, направляясь в более безопасное место.

Казалось бы, для печали не было причины. Нет, была, конечно. Неужели она надеялась обмануть себя? Разумеется, у нее была причина для депрессии.

Капитан Блейк оглянулся через плечо.

— С тобой все в порядке, Жуана?

Она весело улыбнулась ему.

— Неужели ты до сих пор ждешь, что я буду жаловаться на волдыри и усталость?

Он остановился.

— Жуана, — сказал он, — как известно, можно уважать своего противника и даже восхищаться им. Я уважаю тебя и восхищаюсь тобой. Ты человек, сильный духом.

— Но, Роберт, ведь я же не враг.

— Вчера твоя предполагаемая невестка не узнала тебя, — тихо сказал он.

— Она мне подыграла. У Дуарте хорошо развито чувство юмора.

Слегка кивнув, он отвернулся и снова продолжал путь. Она поплелась за ним, едва передвигая ноги. Если бы он сейчас обернулся снова, она едва ли нашла бы силы улыбнуться ему.

Она полюбила его. Полюбила глубоко и навсегда. Не просто влюбилась, а полюбила. Он был тем самым мужчиной, которого она бессознательно искала всю жизнь: он был ее нежным, поэтичным Робертом, которого время и обстоятельства превратили в мужественного, уверенного в себе человека твердых принципов и страстной души. Воскресший из мертвых, горько оплакиваемый Роберт был рядом с ней. Невероятное сходство, которое она давно заметила, нашло свое объяснение. И ее влечение к нему перестало казаться каким-то сверхъестественным. Как и ее любовь к нему. Она всегда знала, что никогда не перестанет любить своего Роберта — Роберта Блейка. Так и произошло.

А его закаленное, покрытое шрамами тело, его суровое красивое лицо с поврежденным носом — разве они могли принадлежать ее Роберту? Ей хотелось плакать, вспоминая того мальчика и жестокую боль, которую они с отцом ему тогда причинили. Хотелось оплакать его вдребезги разбитые мечты. Однако мужчина, в которого он превратился, отнюдь не вызывал желания его оплакивать. И он был жив. Ее отец солгал ей. Роберт жив!

Она любит его. Однако сегодня ей снова придется попрощаться с ним. Вспомнив о разлуке, она безумно испугалась. Он, конечно, обнаружит свою ошибку и поймет, что они не враги. И он придет в ужас от ее 304 поведения. Ведь она умышленно обманывала его ради собственного удовольствия! Он рассердится. И постарается как можно скорее расстаться с ней — навсегда. Но даже если он будет готов простить ее и обменяется с ней рукопожатиями, они все-таки расстанутся. Потому что ей снова придется входить в образ маркизы, а ему предстоит участие в сражении, где он может погибнуть. Она споткнулась о камень на склоне и больно ударилась коленом. Он сразу же подбежал к ней и надежной рукой подхватил под локоть.

— Полно тебе, Роберт, — резко остановила она его вопросы и вырвала у него руку. — Не суетись.

Он молча наблюдал, как она потирает колено.

— Со мной ничего не случится, а вот ты выживешь ли? — предательски задрожавшим голосом спросила она.

— Я всегда выживаю, — ответил Блейк.

— Твое «всегда» включает и завтрашний день?

Он ничего не ответил, лишь задумчиво посмотрел на нее. И в следующее мгновение она оказалась в его объятиях, спрятав лицо у него на груди.

— Я терпеть не могу подобные ситуации. Почти все в своей жизни я могла контролировать. Кроме нескольких случаев: когда впервые покидала тебя и когда выходила замуж за своего мужа. Я могла контролировать то, что произошло в Лиссабоне в Саламанке. Но то, что происходит сейчас, я не могу контролировать. Мне тоже хочется участвовать в сражении. Я почувствовала бы себя лучше, если бы сражалась рядом с тобой, Роберт, я бы ничего не боялась. Клянусь, я бы хохотала от возбуждения. Терпеть не могу быть женщиной!

— Но я люблю тебя за то, что ты женщина, — сказал он, крепко прижимая ее к себе.

— А я ненавижу. Ненавижу женскую истерику, слезливость. Я ненавижу себя. Отпусти меня немедленно, — потребовала она, отталкиваясь от его груди и отбрасывая назад упавшие на лицо пряди волос. — Если бы ты не суетился вокруг меня словно ангел-хранитель всякий раз, когда я споткнусь или кашляну, Роберт, то я прекрасно со всем справилась бы сама. Будь добр, продолжай путь и позволь мне идти следом, только не обращай на меня внимания. Обещаю тебе добраться до места своими силами или погибнуть в неравной борьбе с трудностями. Иди!

Он пристально посмотрел ей в глаза, потом повернулся и пошел. Ах, если бы его глаза не были такими голубыми! Черт бы побрал его глаза! Она в сердцах пнула валявшийся на пути камень и, скорчив гримасу, принялась карабкаться по склону.

Даже если он простит ее и если не погибнет в бою, у них нет будущего. Они оставались теми, кем были, и ничто не изменилось с тех пор, как ему было семнадцать, а ей пятнадцать лет. Хотя он и сын маркиза Кейни, он как был, так и остался незаконнорожденным. И она осталась дочерью своего отца. Да вдобавок, овдовев, носила смехотворный титул маркизы, обладая огромным богатством со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Так что если даже он простит ее и не погибнет в бою, им придется столкнуться с безжалостной действительностью. Расставшись сегодня, они больше не встретятся, а если встретятся, то только как совершенно чужие люди.

— Ну что ж, — рассердилась она, — тебе совсем не обязательно идти так быстро для того лишь, чтобы доказать, что я слабее тебя и не могу за тобой угнаться. — Они взбирались по особенно крутому участку склона.

Он сразу же остановился и подождал, когда она догонит его.

— Жуана, — сказал он с веселыми искорками в глазах, — я еще никогда не слышал, чтобы ты так много жаловалась.

— Я и не жалуюсь, — заявила она, — просто у меня перехватило дыхание.

К ее удивлению, он взял в ладони ее лицо и нежно поцеловал в губы.

— Я знаю, что тебе трудно. Уверен, что тебе труднее, чем мне. Поверь, я искренне сожалею.

— Разве ты забыл, — спросила она, — что именно я устроила твое избиение в Саламанке и позаботилась о том, чтобы их было четверо против тебя одного? Разве ты забыл, что по моей милости тебя бросили в темницу и ежедневно подвергали избиениям?

— Нет. Но все было так давно. Ну как, у тебя восстановилось дыхание?

— Роберт, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — я намеренно обманывала тебя. Но без злого умысла. Понимаешь, когда мне бросают вызов, я не могу на него не ответить. Ничего не могу поделать с собой. И не могу удержаться, чтобы не поддразнить, особенно тех, кто мне нравится. Ты простишь меня, когда вспомнишь наш разговор?

— Идет война, Жуана, — напомнил он. — Есть ли смысл таить против кого-нибудь злобу? Мы оба сделали то, что должны были сделать.

Она вздохнула.

— Не задерживайся, Роберт, нечего двигаться со скоростью похоронной процессии потому лишь, что я пожаловалась, что ты идешь слишком быстро. Ты прав, я в плохом настроении, а поскольку оно у меня бывает не часто, я не умею с ним справляться. Мы почти добрались до вершины. Неужели за холмом укрылась целая армия? Здесь не видно ни души вокруг.

— Веллингтон хочет, чтобы именно так все и выглядело, — сказал он. — Французы, наверное, еще долго после окончания этих войн будут с подозрением поглядывать на каждый мирный, лишенный растительности склон горы. — На склоне можно было заметить нескольких дозорных, но ничего не выдавало присутствия целой армии.

Он продолжал продвигаться вперед, она от него не отставала.

Кроме растущей любви к Роберту и сознания того, что их расставание неизбежно, ей не давала покоя еще одна мысль, которая в течение трех лет была самой главной целью ее жизни и лишь за последнее время слегка отодвинулась на второй план.

Она потерпела неудачу. Без малейшей надежды на успех она настойчиво искала и наконец нашла человека, который изнасиловал и убил Марию. Нашла, но ей не удалось убить его. У нее был шанс, и она его упустила. Потерпела неудачу. И теперь ей казалось, что удача навсегда отвернулась от нее. Совсем скоро она окажется за спинами английской и португальской армий и, по-видимому, навсегда лишится шанса снова увидеть полковника Леру.

Только разве если она вернется к французам. Наверное, она все еще могла бы так сделать. Они все еще считали ее лояльной француженкой, которую против воли взяли в заложницы. Правда, они, возможно, перестанут так думать, наткнувшись на мощное оборонительное сооружение Торриш-Ведраша. Тогда они поймут, что она их обманула и что она работала не на них, а на англичан.

Она потерпела неудачу. Жуана терпеть не могла, когда что-нибудь не получалось. Но в данном случае приходится признаться себе, что так оно и есть.

Они поднялись на гребень холма, и она широко раскрыла глаза от изумления. По ту сторону гребня находилась насколько хватало глаз целая армия — множество народу, все в движении, все заняты своим делом, тогда как с той стороны, откуда они пришли, трудно было бы даже заподозрить такую картину.

— Боже милосердный! — промолвил капитан Блейк.

В миле к северу от них находился монастырь Буссако.

Они шли мимо громадного количества людей. Жуану никто не узнал, и она тоже никого не узнала. Да она ни на кого и не смотрела, не обращая внимания на шутливые замечания и свист, сопровождавшие ее, когда она шествовала мимо рядом с капитаном Блейком. Все прочие женщины — жены и маркитантки — находились далеко от гребня холма, в тылу, вместе с обозом.

Вот оно, думала она. Конец. А она даже не успела как следует с ним попрощаться. Теперь это будет происходить на глазах у всех.

Монастырь выглядел одновременно и знакомым, и совершенно чужим: обычно тихое мирное место теперь превратилось в сплошное обиталище военных мундиров, орудий, ружей, где кипела бурная деятельность. Жуана улыбнулась какому-то майору, который, торопливо проходя мимо, окинул ее явно одобрительным взглядом, а потом с удивленным видом задержался, чтобы взглянуть на нее еще раз.

— Да, это я, Джордж, — весело сказала она. — Великолепный маскарадный костюм, вы не находите?

Но майор ничего не сказал, по крайней мере она ничего не слышала. Она ускорила шаг, чтобы не отставать от капитана Блейка. Он выглядел мрачно и отчужденно, и ей вспомнилось, как недавно она подумала, что не завидует врагу, который встретится с ним лицом к лицу на поле боя.

В штабе было настоящее столпотворение. Сначала Жуане показалось, что до них никому нет дела. Она улыбнулась, подумав, что у каждого, наверное, нашлось бы время обратить на нее внимание, если бы она была одета как маркиза.

Наконец, их пригласили к лорду Фицрою Сомерсету, личному секретарю лорда Веллингтона. Он кивнул капитану Блейку и выразил удовлетворение по поводу его благополучного возвращения. Он улыбнулся Жуане, несмотря на ее внешний вид, вежливо поклонился и предложил сесть в кресло.

— Его светлость будет очень рад видеть вас обоих, — сказал он, — но, боюсь, не сегодня. Вы, конечно, понимаете, капитан, что каждая минута его времени строго расписана. Мэм, ваша компаньонка настоятельно просила выделить здесь комнату для вас. Дорожный сундук с вашими вещами уже находится там. Я прикажу, чтобы вас туда проводили.

— Боюсь, что это невозможно, — возразил Блейк. — Маркиза дас Минас является моей пленницей, сэр. В Саламанке ее взяли в заложницы, и с тех пор она находилась под моим надзором. Она является или была французским агентом. — Лорд Сомерсет удивленно взглянул на Жуану. Она одарила его лучезарной улыбкой.

— Думаю, милорд, что Артур при всей его занятости захочет уделить нам немного времени.

Глава 25

Она не хотела, чтобы все происходило таким образом. Она не хотела, чтобы он узнал правду в присутствии посторонних людей, тем более виконта Веллингтона. Артур увидит его насквозь своим проницательным взглядом и в нескольких словах объяснит правду, и Роберт будет унижен: английский шпион, который совершил такую глупую ошибку. Она не хотела, чтобы его унижали.

Надо было заставить его выслушать правду, когда они были вдвоем, думала она. Если бы она решилась, то могла бы рассказать ему еще в Мортагоа, но ее тогда слишком занимала возможность поводить его за нос, хотя именно там ее историю могли бы подтвердить Дуарте и Карлота. Но она заставила их подыграть ей. В общем, она вела себя отвратительно.

Видимо, лорд Веллингтон был действительно очень занят. Лорд Сомерсет проводил их в более уединенную комнату, и она уселась в кресло с такой грацией, которая была присуща ей, когда она была одета как подобает маркизе (удивительно, как быстро восстанавливаются привычки, стоит измениться окружающей обстановке). Роберт тем временем стоял вполоборота к ней и докладывал секретарю в подробностях о ее «подвигах». Она нахмурила лоб, когда лорд Сомерсет метнул в ее сторону удивленный взгляд, и приложила к губам пальчик, чтобы предупредить его возможные возражения.

— Милорд, — сказала Жуана, поднимаясь, когда Роберт закончил свой рассказ, и прекрасно понимая, что ее величественные манеры, должно быть, выглядят смехотворно в сочетании с неухоженным внешним видом, — мне кажется, что капитану Блейку не терпится вернуться в свой полк. Он и без того слишком много времени потратил на то, чтобы охранять меня в дороге. Может быть, вы найдете минутку, чтобы сопроводить меня в мою комнату? Конечно, снаружи придется поставить надежную стражу, пока со мной не разберется лично Артур.

Возможно, ему вообще не нужно ничего знать. По крайней мере пока.

— Пожалуй, так будет даже лучше всего, — решил лорд Сомерсет. — Если не возражаете, подождите здесь, капитан Блейк.

Она выскользнула из комнаты впереди секретаря. Роберт так и остался стоять посередине словно мраморное изваяние. Они даже не попрощались.

— Жуана, — начал лорд Сомерсет, как только за ними закрылась дверь, — ты так провела всех, что капитан Блейк до сих пор не знает правды?

Она виновато улыбнулась:

— Я говорила ему, но он мне не поверил, а я не стала рассеивать его сомнения. Меня забавляла возможность поводить его за нос. Он не должен узнать моего обмана, Фицрой. Он бы ужасно расстроился.

И тут вмешалась сама судьба: где-то открылась дверь, послышался шум голосов, и в длинном коридоре, где они стояли, появился виконт Веллингтон собственной персоной. Следом за ним спешили три его личных адъютанта. Он остановился.

— А-а, Жуана. — Он окинул ее с ног до головы проницательным взглядом. — Значит, ты благополучно вернулась, не так ли? У меня гора с плеч. Я, конечно, слышал, что вы вернулись из Испании. И судя по тому, как развернулись события, ты успешно справилась с заданием. С капитаном Блейком тоже все в порядке?

— Да, — ответила она, — и ему не терпится вернуться в свой полк.

— Ты должна немедленно уехать отсюда, — сказал он. — До наступления ночи. К утру здесь будет слишком опасно для леди.

— Лучше всего я чувствую себя в опасных местах, — улыбнулась она.

— Но только не здесь, — сказал он. — Я найду кого-нибудь, чтобы сопроводить тебя в безопасное место. Фицрой, позаботься о пей. Хорошо? Пошли с ней Блейка. Он заслуживает передышки.

— Капитан Блейк считает… — начал было лорд Сомерсет, но Жуана положила руку на его локоть и обворожительно улыбнулась.

— Отлично. Я не стану возражать, Артур. Вижу, что ты очень занят. Фицрой даст указания Роберту, чтобы он сопроводил меня в Лиссабон.

Лорд Веллингтон кивнул и отправился дальше. По пятам за ним следовали адъютанты. Жуана посмотрела ему вслед, глубоко вздохнула и повернулась к лорду Сомерсету.

— Вы, должно быть, тоже безумно заняты, Фицрой, — сказала она, не снимая руки с его локтя, — и, наверное, хотели бы, чтобы я сейчас была за тысячу миль от вас. Давайте вернемся к Роберту и скажем ему о его новом поручении. Но говорить буду я. Вы меня поддержите?

— Разумеется, — ответил он, открыв дверь в комнату, из которой они недавно вышли. Она прошла в комнату впереди лорда Сомерсета.

Капитан Блейк стоял там, где они его оставили. Он взглянул на открывающуюся дверь, и его глаза встретились с глазами Жуаны. Взгляд у него был такой жесткий, что могло показаться, будто он не способен ни на какие человеческие чувства. Он являл собой воплощение солдатской стойкости.

— Мы столкнулись с Артуром в коридоре, — вздохнула она. — Буквально налетели на него. Он очень тревожится за меня, Роберт, но у него, конечно, нет времени, чтобы разобраться со мной сегодня, и не хватает солдат, чтобы охранять меня. — Она улыбнулась. — Кажется, я пленница, которая никому не нужна. Ужасная судьба! Я-то думала, что меня осыплют проклятиями как самую опасную шпионку военного времени и выставят для всеобщего обозрения в окружении дюжины стражников, вооруженных до зубов. Унизительно чувствовать себя чем-то вроде надоедливой мухи. Кажется, придется тебе надежно охранять меня, пока не закончится сражение.

— Жуана, — попытался вмешаться лорд Сомерсет. Но она с улыбкой обернулась к нему.

— Не надо извиняться, Фицрой. Надо уметь вовремя закончить игру. Капитан Блейк приглядит за мной, как он это делал с тех пор, как мы покинули Саламанку. Я абсолютно уверена, что он — увы! — не позволит мне сбежать. А вы возвращайтесь к своим делам. Я знаю, что у вас очень много дел.

Он несколько мгновений смотрел на нее в нерешительности, потом кивнул обоим и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Жуана повернулась и улыбнулась Блейку.

— Извини, Роберт. Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы я исчезла.

Он по-прежнему стоял посреди комнаты и смотрел на нее.

— Значит, лорд Веллингтон не позаботился о том, чтобы отправить тебя в безопасное место? — спросил он.

— Он знает, что с тобой я буду в полной безопасности, — ответила Жуана. — Но, Роберт, я не буду висеть у тебя камнем па шее, вот увидишь. Я знаю, что сейчас тебе больше всего хочется вернуться к своим и вместе с ними готовиться к завтрашнему сражению — ведь оно состоится завтра, не так ли? Вот ты и будешь делать свое дело, а я тем временем спокойно посижу в твоей палатке — у тебя ведь есть палатка? Если нет, то я спокойно посижу на земле или проведу завтрашний день с другими женщинами в обозе. Ты не возражаешь?

Некоторое время он молча смотрел на нее.

— Что за дьявольское невезение! — наконец воскликнул он.

Жуана усмехнулась.

Обычно он мог спать даже в самых неблагоприятных условиях. С годами он научился спать даже в грязи под проливным дождем, там, где опасность подстерегает на каждом шагу. Элементарный принцип выживания в солдатской жизни заключался в том, насколько силен или слаб человек.

Тем не менее заснуть в ночь накануне сражения при Буссако оказалось трудно. Слишком много мыслей и чувств одолевало его.

Однополчане его давно ждали. Ему устроили шумную встречу, и он почувствовал, что искренне рад снова быть с ними, как будто возвратился в дом родной. Внимательно осмотрев их всех, он критически оценил подготовку к бою и сам включился в работу. Он доложил о своем прибытии генералу Кроуфорду, который назвал его ловкачом, умудрившимся отсутствовать в течение многих недель почти полного затишья. Говоря это, генерал от души хлопнул его по спине и похвалил, что он смог появиться как раз накануне великого сражения.

Подготовка происходила по возможности незаметно. Французы не должны были догадаться, что на следующий день их будет ожидать за холмом целая армия. Если повезет, то они поверят, будто стрелковый сторожевой отряд на восточном склоне — это всего лишь часть арьергарда нескольких рот, оставленных, чтобы немного задержать их наступление.

По той же причине было запрещено даже разводить костры на привале. А следовательно, не было и горячей пищи.

Вечером пришли долгожданные вести, которые возбужденно передавались от бойца к бойцу вдоль затихшего строя: французы, мол, разбили лагерь на склоне ниже вер — шины гребня, всего в каких-нибудь трех милях отсюда. Огни их костров были хорошо видны. Всего нескольким счастливчикам было позволено убедиться в приближении французов собственными глазами, остальным пришлось поверить им на слово.

Завтра начнется. Может быть, на рассвете, а возможно, еще раньше. На случай ночной вылазки были выставлены дозорные. Люди спали в одежде, поблизости от своего места в строю, с заряженным оружием под рукой.

Капитан Блейк участвовал во многих боях, и ему было хорошо знакомо возбужденное состояние накануне сражения. Сейчас он испытывал то же самое напряженное возбуждение — то ли бесшабашное веселье, то ли страх. Казалось бы, для такого накала чувств и причин особых не было: дивизион легкой артиллерии был дислоцирован неподалеку от ставки — в радиусе видимости и слышимости от монастыря. Четвертый дивизион Коула находился слева от них, по другую сторону долины, где пролегала главная дорога в Коимбру, а первый дивизион — слева от них.

Ему не давала заснуть совсем не опасность предстоящей битвы. И на ночлег он устроился вполне удобно. Хотя большинство его людей спали на земле на открытом воздухе и всегда он спал с ними вместе, но сейчас кто-то поставил для него палатку, как для большинства офицеров, потому что некоторые были с женами. В другое время он сказал бы солдату, поставившему для него палатку, пару ласковых за то, что тот, видно, считает его неженкой, но теперь он без возражений занял ее. И спал там с Жуаной.

На то время, когда он занимался со своей ротой, он поставил для ее охраны часового — дисциплинированного рядового солдата, который был наслышан о его подвигах и имел обыкновение смотреть на него с обожанием, чуть приоткрыв рот. Нельзя сказать, что была необходимость выставлять охрану. Судя по всему, она не собиралась бежать. Она даже помогала ставить палатку, весело болтая с несколько удивленными знакомыми офицерами, а также с теми, с кем раньше была незнакома.

— Везет же некоторым! — позавидовал капитан Роландсон, когда до его сознания дошло, что Жуана будет спать в палатке капитана Блейка.

Однако Роберт не чувствовал себя счастливчиком. Он держал себя в руках, расставаясь с ней в монастыре, он совсем не раскис, а кратко и объективно изложил все, что ему было о ней известно, а сам остался стоять, казалось бы, с полным безразличием. Она ушла из комнаты, даже не попрощавшись, — он уже давно с ужасом ждал последнего момента.

Но она вернулась. И он почувствовал прилив радости, узнав, что ему придется находиться с ней еще по крайней мере сутки, и одновременно возмущение, оттого что предстоит снова пройти через все и что все-таки придется в конце концов сказать какие-то прощальные слова.

Он хотел освободиться от всего постороннего, чтобы сосредоточиться на предстоящем сражении. И в то же время, как только лорд Сомерсет ушел из комнаты, ему захотелось подбежать к ней и схватить в объятия.

Кому захочется иметь такую сумятицу чувств, особенно накануне битвы? Его возмущала она и возмущал лорд Веллингтон, вновь направивший ее к нему, потому что, видимо, в тот момент он не знал, что с ней делать дальше.

— Жуана, сегодня я не буду заниматься с тобой любовью, — сказал он, возвращаясь к ней в палатку. — Я должен еще до рассвета вывести своих людей на передовую линию. — Он растянулся рядом с ней и подложил свою руку ей под голову таким привычным жестом, что трудно было бы представить себе, как он сможет спать, когда она наконец уйдет окончательно.

— Я знаю, — прошептала она и, свернувшись рядом с ним калачиком, положила на него руку, не пуская в ход свои обычные уловки.

— Завтра мне потребуется вся моя энергия.

— И это знаю. — Она прижалась щекой к его груди. — Я все знаю, Роберт. Не надо объяснять. Засыпай. А завтра не думай обо мне. Я не сбегу, даю слово чести. Моя честь мне очень дорога.

Он поцеловал ее в макушку, подумав, что завтра, возможно, погибнет, так и не узнав, говорила ли она правду. Обычно о таких вещах он не думал. Думать о том, что можешь погибнуть в бою, — пустая трата энергии.

Тем не менее следующие полчаса, самое драгоценное время, он провел в мыслях о завтрашнем дне и о том, не погибнет ли он, и в надежде на то, что не погибнет, чтобы снова увидеть ее и сжать в своих объятиях. Чтобы пережить мучительное прощание, когда все закончится и ее уведут в заточение. Как ни пытался он уснуть, мысли о Жуане, об их отношениях продолжали одолевать его.

Уж лучше бы он занялся с ней любовью.

— Роберт, — прошептала она, — тебе надо выспаться.

Он усмехнулся.

— Когда ты был мальчиком, — тихо сказала она, перебирая пальцами его волосы, — я любила тебя, потому что ты был высоким и красивым и потому что я еще никогда в жизни не знала ни одного молодого человека. И еще потому, что, когда ты смеялся, у тебя смеялись глаза, ты с готовностью выслушивал девичьи мечты и всякую прочую чепуху. Ты умел танцевать и взбираться на башни, бегать и целоваться. И вообще, было лето, и я была молода и готова любить.

Ты был милым, нежным мальчиком, — продолжала она. — Но ты не был слабым. Ты был невероятно сильным. Большинство мужчин согласились бы терпеть унижения и оскорбления ради жизненных удобств, которые тебе предоставлялись. Но ты отказался от всего, что унижало твое чувство собственного достоинства. И ты собственными силами создал для себя жизнь, которой можно гордиться.

Она превозносит его, словно какого-то святого, сонно подумал он.

— Я была ошеломлена, когда поняла, что два Роберта в моей жизни были одним и тем же человеком, — призналась Жуана. — Я сначала с трудом поверила твоим словам. Я так долго считала тебя умершим. И твой внешний вид, и поведение очень сильно отличались от образа, который я хранила в памяти. Однако ты и он — одно и то же лицо. Я рада, что ты стал таким мужчиной. Я рада, что ты остался в живых. Знаешь ли ты, что твои солдаты считают тебя настоящим героем, что ты невероятно популярен среди них? Алан, например, молоденький солдатик, которому ты поручил стеречь меня, считает тебя чуть ли не божеством. В штаб-квартире тебя тоже уважают. Ты заслужил такое отношение исключительно благодаря своим личным качествам, без чьей-либо помощи.

Ее пальцы продолжали нежно перебирать его волосы.

— Роберт? — немного помолчав, окликнула она.

Ответа не было.

— Я люблю мужчину так же крепко, как любила мальчика, — сказала она почти беззвучно. — Даже сильнее. Потому что теперь я знаю, как трудно найти человека, который заслуживал бы, чтобы его любили. Я буду всегда любить тебя, что бы ни случилось завтра.

Капитан Блейк крепко спал.

В наступившей предрассветной сцене было что-то внушающее чуть ли не суеверный страх. Тысячи людей, поднятые без помощи сигнала побудки, оделись, проверили оружие, торопливо и почти беззвучно проглотили холодный завтрак. На лицах не было признаков страха, только сознание опасности и сдерживаемое возбуждение.

Палатки были демонтированы и возвращены в обоз. Женщины, приходившие провести ночь со своими мужчинами, целовали их на прощание и без суеты и истерики тоже уходили в обоз.

Жуана наблюдала за происходящим как будто со стороны, как будто сама находилась далеко отсюда. Но она отнюдь не была сторонним наблюдателем и всем сердцем хотела принимать во всем самое активное участие. Она испытывала страх, а страх она презирала и обычно старалась его подавить в себе, если он возникал. Вот если бы она готовилась к сражению вместе с мужчинами, тогда бы она не боялась.

Тот, кто запретил женщинам участвовать в боях, был человеком чрезвычайно глупым, подумала она.

Для ее охраны в тот же день был назначен тот же солдатик. Капитан Блейк коротко проинструктировал его, как будто она вообще ничего для него не значила, как будто она не более чем его пленница. Интересно, сожалеет ли солдатик о том, что пропустит битву? Но солдатик, кажется, гордился тем, что его капитан поручил ему дело чрезвычайной важности.

Она пыталась отвлечься, чтобы не обращать внимания на комок страха, образовавшийся где-то внутри.

Потом настало время уходить. И ей и ему.

— Жуана, — сказал он, наконец взглянув на нее. Еще едва рассвело, и они плохо видели друг друга.

Наверное, он снова превратился в гранитный монолит, подумала она, взглянув на него.

— Иди с рядовым Хиггинсом. И помни, пожалуйста, о том, что обещала мне вчера. Увидимся позднее.

— До скорого, — сказала она и, одарив его ослепительной улыбкой, отвернулась. Потом снова оглянулась через плечо и, не заботясь о том, что ее слушают и молодой солдатик, и еще десятки мужчин, находящихся поблизости, сказала: — Роберт, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты знал это. На случай, если не вернешься.

Его рука застыла на винтовке. И все его тело замерло и напряглось. Потом он кивнул, не улыбнувшись, повернулся и зашагал прочь.

— Ну что ж, — обратилась она к рядовому Алану, — такие вещи нужно говорить, когда мужчина идет в бой. Ну, куда ты теперь поведешь меня? Надеюсь, не прямиком в обоз вместе с пожитками и другими женщинами? Трудно будет сидеть и не знать, что происходит на поле боя.

— Так точно, мэм, — ответил солдатик. Она улыбнулась.

— Тебе бы тоже не понравилось быть в стороне, не так ли? Ты пришел сюда, чтобы участвовать во всем, и вполне понятно, что тебя раздражает, когда какая-то женщина не только лишает тебя возможности участвовать в битве, но даже знать, что там происходит. Кто-нибудь из твоих товарищей может даже назвать тебя трусом, а это было бы совсем несправедливо.

— Да, мэм, — неуверенно сказал солдатик. — Но я выполняю приказ. Я горжусь тем, что выполняю приказание капитана Блейка.

— Не сомневаюсь, — кивнула она. — А он сегодня будет гордиться тобой, потому что ты хорошо выполнил свою работу. Я облегчу тебе задачу и даже не попытаюсь сбежать. Я останусь здесь и дождусь, когда он вернется, целым и невредимым. Видишь ли, то, что я сказала ему на прощание, — правда. — Она заговорщически улыбнулась ему.

— Да, мэм.

Парнишка явно подпадал под ее обаяние. Она знала, что если сейчас скажет, что белое, мол, совсем не белое, а черное, то он с готовностью ответит: «Да, мэм!» Она была намерена без зазрения совести воспользоваться своим преимуществом. Она умерла бы от скуки и разочарования — и от страха тоже, — если бы пришлось целый день провести в обозе вместе с припасами, пожитками и женщинами. Она не знала бы, как идет битва и что там с Робертом. И находилась бы далеко от французской армии. Ей только что пришло в голову, что французы целый день будут поблизости.

Что, если ей представится еще один шанс встретиться с полковником Леру? Но нет, нельзя ждать слишком многого. Было бы очень хорошо, если бы оказалась правдой ее мысль о встрече. К тому же у нее по-прежнему не было при себе ни мушкета, ни ножа. Мушкет был перекинут через левое плечо рядового Хиггинса. Через его правое плечо была перекинута винтовка. А нож, видимо, остался за ремнем Роберта.

— Я думаю, — сказала она, когда они с Аланом оказались на ничейной земле между линией фронта и обозом, — здесь нам удобнее всего остановиться. Отсюда мы сможем своими глазами наблюдать за боевыми действиями — за той их частью, которую разглядим с нашей стороны холма.

Она остановилась и оглянулась в ту сторону, откуда они пришли: там за гребнем холма английская и португальская пехота выстраивалась в боевой порядок. Но видно было плохо. Тьма едва начала рассеиваться, но туман еще был густ. Кому на руку туман? — подумала она и почувствовала, как сердце снова защемило от страха, когда она представила себе Роберта впереди цепи своих стрелков, который не может как следует разглядеть, кто или что к ним приближается.

— Но если французы захватят холм, мэм, — сказал рядовой Хиггинс, — вы окажетесь в опасности. Вам было бы безопаснее отойти назад.

— Но, Алан, — она направила на него всю силу своего обаяния, — я верю в храбрость и силу наших доблестных военных. Они, несомненно, сдержат натиск людей армии Массены. А если почему-либо им не удастся, ты сам защитишь меня. — Она легонько прикоснулась к его рукаву. — Я полностью уверена в тебе. Не зря капитан Блейк выбрал именно тебя. Уверена, что ты проявишь чудеса храбрости, защищая меня.

Он смотрел на нее с тем же обожанием, которое она видела накануне, когда он говорил с Робертом. Бедный парнишка, подумала она. Он, кажется, совершенно забыл о том, что должен охранять ее как пленницу, а не защищать как женщину капитана.

— Мы побудем здесь, мэм, — сказал он, — пока схватка не станет слишком жаркой. Потом я провожу вас в обоз. — Жуана заметила, что в голосе рядового появилось некоторое самодовольство.

Жуана никогда еще не бывала так близко к полю боя, но думала, что нейтральная полоса, представляющая собой хорошо обозначенную, специально проведенную с севера на юг широкую колею, будет вскоре использоваться верховными курьерами, доставляющими донесения и приказы из ставки лорда Веллингтона в различные армейские подразделения и обратно. Возможно, от них удастся узнать, что происходит на поле боя.

Однако, услышав вдали барабанную дробь и звуки дудок, подающие сигнал к атаке, она снова испугалась.

Звучали французские барабаны и дудки. И возвещали они о наступлении французов.

Глава 26

Маршал Массена ошибся, предположив, что если даже войска Веллингтона и находились на горном кряже Буссако, то они сосредоточились в северной части холма. Он не верил, что Веллингтон осмелится растянуть их цепочкой по всей линии фронта, простирающейся на десять миль вдоль горного кряжа. Он планировал бросить корпус генерала Ренье на захват низкого плато в центре холмов, укрепившись на котором его люди могли бы зайти англичанам в тыл, тогда как маршал Ней атаковал бы их с севера, где проходила дорога на Коимбру. Маршал Массена намеревался взять противника в кольцо.

Первая атака французов чуть было не закончилась победой. Французы ринулись вперед сомкнутыми колоннами под прикрытием цепи своих стрелков, которым после непродолжительной перестрелки удалось очистить от англичан склон холма. Предрассветный туман тоже сыграл на руку французам. Только благодаря упорству английских пехотинцев и беззаветной храбрости португальцев, впервые участвовавших в генеральном сражении, а также своевременному появлению на правом фланге корпуса генерала Ли, до поры до времени находившегося в резерве, удалось переломить ход сражения и заставить французов беспорядочно отступить к подножию холма, оставляя на поле боя убитых и раненых.

Маршал Ней начал атаку в восьмом часу утра, направив дивизион генерала Луасона занять деревню Суда, а затем подняться по дороге к монастырю и захватить батарею Росса из двенадцати артиллерийских орудий и мельницу, где размещался командный пункт союзнических войск. Задача была не из легких, тем более что утренний туман постепенно рассеивался и англичане снова получили преимущество.

Жуана стояла вместе с рядовым Хиггинсом чуть в стороне от дороги, пролегавшей вдоль гребня, но по другую сторону холма. Среди шума и суеты начавшегося сражения она особенно остро ощутила свою беспомощность. В Саламанке было опасно, но там она могла контролировать ситуацию, могла даже управлять ею. Она не боялась. Она там чувствовала себя в своей стихии. Здесь же от нее ничего не зависело, она была абсолютно беспомощной.

Мало того, она даже была лишена возможности узнать, как идет сражение. И жив ли Роберт. Разглядеть, что происходит на поле боя, ей мешал сначала туман, а когда он рассеялся, мешала вершина гребня, скрывавшая то, что происходило по ту сторону холма, не говоря уже об оглушительной артиллерийской канонаде и грохоте барабанов, доносившихся откуда-то с юга.

Сначала она даже не пыталась остановить кого-нибудь из конных вестовых, скачущих по тропе в обоих направлениях с важными донесениями и приказами из одного командного пункта в другой. Она с возмущением услышала, как один из них крикнул на скаку:

— Черт побери, солдат, убери женщину с дороги! Ее место — в обозе!

Рядовой Хиггинс нервно откашлялся.

— Ради вашей безопасности, мэм… — начал он. Однако оскорбительные слова вестового вывели Жуану из оцепенения, охватившего ее под воздействием канонады. Отступив на шаг в сторону от дороги, она во, весь голос наградила удаляющегося всадника такими эпитетами, что у бедного рядового челюсть отвисла от удивления.

— Мужчины! — проворчала она. — Господь, создавая их, допустил столько досадных промахов, что для их исправления пришлось создать женщину.

Увидев еще одного приближающегося вестового, она обрадовалась, узнав знакомого.

— Джек? — окликнула она.

Майор Джек Хэнбридж от неожиданности так резко осадил коня, что тот поднялся на дыбы и майор с трудом удержался в седле.

— Жуана? — удивился он. — Неужели я вижу вас? Что, черт возьми, вы здесь делаете? Позвольте…

Жуана остановила его нетерпеливым жестом.

— Расскажите, что там происходит. Мы побеждаем?

— Несомненно, — заявил он. — Положитесь на Веллингтона, Жуана. Мы их прогнали с плато, они бежали поджав хвосты. Теперь они намерены захватить монастырь, но на дороге их поджидает Боб Кроуфорд. А если им удастся добраться до вершины, взгляните, что их ожидает. — Он широким жестом указал через плечо.

Жуана уже видела, как спокойные, хорошо обученные пехотинцы заняли свое место в цепи по ту сторону гребня. Если бы французы попытались перемахнуть через гребень, они были бы встречены градом пуль.

— Но что все-таки вы здесь делаете, Жуана? — снова спросил майор. — Вам нужно вернуться. Позвольте…

— Не будьте занудой, Джек, — капризно протянула она. — Значит, французы пробиваются к вершине холма? Кто же их остановит?

— Не волнуйтесь. Их поджидают наши лучшие стрелки.

— Из 95-го стрелкового полка, — с упавшим сердцем добавила она.

— А также самые лучшие португальские стрелки.

— А французы? Кто будет штурмовать вершину? Вы не знаете, Джек?

— Корпус Нея, — ответил он. — Кажется, дивизия генерала Луасона. Мне пора, Жуана. Вас сопровождает рядовой? Послушай, солдат…

— Да-да, — нетерпеливо прервала его Жуана. — Отправляйтесь, Джек, я не должна вас задерживать. Со мной ничего не случится.

Он с сомнением взглянул на нее и бросил хмурый взгляд на рядового Хиггинса. Но он и без того задержался дольше, чем следовало. Пришпорив коня, он поскакал к югу.

Генерал Луасон… Полковник Леру состоял в его дивизии. Возможно, и его батальон будет участвовать в штурме. Возможно… Возможно, где-то там, в грохоте и дыму, находится Роберт. И возможно, сейчас полковник Леру убивает его…

— Алан, — обратилась она к парнишке, который охранял ее. — Прошу тебя, отдай мне мой мушкет.

— Не могу, мэм, — ответил он и отступил на шаг.

— Можешь. Тебе самому разве хотелось бы остаться безоружным в такой момент? Французы в любую минуту могут перевалить через холм, а я безоружна. И не говори, что защитишь меня и доставишь в безопасное место. Отдай мне мое оружие. Не думаешь же ты, что я перестреляю из него всю нашу армию?

— Нет, мэм, — ответил рядовой Хиггинс, отступая от нее еще на полшага.

— Тогда давай сюда мушкет, — дрожащим голосом сказала она. — Капитан Блейк не простит, если меня убьют.

Она схватила мушкет и прицелилась в парнишку, который обиженно и удивленно уставился на нее. Ей было жаль солдатика. Ему здорово достанется от капитана Блейка. Но делать было нечего.

— Я пойду вперед, — решила она. — Я должна своими глазами увидеть, что происходит. А ты, Алан, если хочешь, можешь пойти за мной. А можешь выстрелить мне в спину. Но остановить меня тебе не удастся. Настало и мое сражение. Даже в большей степени мое, чем чье-либо еще.

Она повернулась и побежала. Сначала она чувствовала некоторое напряжение, хотя была уверена, что стрелять в нее он не будет. Потом забыла обо всем. Возможно, он что-то кричал ей вслед, возможно, бежал за ней следом, но она не останавливалась.

Она промчалась мимо мельницы. Ее заметили стрелки из 43-го и 42-го батальонов, стоявшие в цепи вдоль гребня холма. Ей крикнул что-то вслед генерал Кроуфорд Ее заметили артиллеристы, когда она, обогнув батарею, помчалась вниз по склону холма. Но никто не попытался ее остановить. Нельзя было прекратить бой ради спасе ния какой-то обезумевшей девчонки. Как ни странно, как только она оказалась на линии огня, где все было в пороховом дыму, где стреляли и впереди и позади нее, где она видела своими глазами, как английские и португальские стрелки вели огонь против французов, сомкнутыми ряда ми поднимающихся по склону холма, она совсем перестала бояться. Ее охватило возбуждение, от которого бешено колотилось сердце.

Зрение у нее обострилось, взгляд фиксировал все детали. Англичане и португальцы были совсем неподалеку, на склоне холма. Французы уже вытеснили их из деревни Сула и неумолимо продвигались вверх по склону.

Она легла плашмя на землю, спрятавшись за валуном. Из своего мушкета она могла сделать всего один выстрел. Перезарядить его было нечем. Значит, цель ей нужно выбрать с особой тщательностью. Нет, она не собиралась стрелять по французам вообще — ей нужен был один-единственный француз. Но глупо надеяться, что ей повезет и она его увидит.

Тут она неожиданно заметила Роберта и порадовалась тому, что успела лечь и спрятаться за валуном. Он стрелял по врагу. Лицо его почернело от копоти, на виске запеклась кровь. Но он все еще был жив. Слава Богу, он был жив.

Он передал винтовку сержанту, чтобы тот ее перезарядил, а сам взял с земли свою саблю. Как капитан он вообще не должен был стрелять, а лишь руководить своими стрелками. Но Роберт делал и то и другое. Капитан Блейк и его рота упорно удерживали небольшую высоту, отказываясь отступать, хотя остальных уже сильно потеснили к вершине холма. Но колонны французов под прикрытием своих стрелков подходили все ближе и ближе. Скоро английским и португальским стрелкам придется либо отступить, либо бессмысленно погибнуть.

Жуана моментально оценила обстановку. Она видела опасность, угрожающую Роберту, и его упорство. Она увидела приближающиеся колонны синих мундиров, едва различимые в плотной завесе дыма. И вдруг что-то привлекло ее внимание. Она не поверила своим глазам, решив, что принимает желаемое за действительное.

Одну из колонн, подняв над головой саблю, возглавлял полковник Леру! У нее задрожали руки, вцепившиеся в мушкет, а ладони стали влажными и холодными. Но нет, она заставит руки не дрожать. Ведь он убил Марию. Более того, он надругался над ней, прежде чем приказал ее убить. Жуана видела все собственными глазами. За это он должен умереть. Она убьет его, и рука у нее не дрогнет.

Он был слишком далеко. Пулей из мушкета его, конечно, можно достать, но не наверняка, потому что мушкет вообще не отличался особой точностью. Но и ждать она не могла. Удары ее сердца отдавались где-то в ушах, действуя на барабанные перепонки сильнее, чем грохот французских барабанов. Но ей поможет Господь. Она не промахнется, тем более сейчас, когда сама судьба дает ей последний, совершенно неожиданный шанс.

Она выстрелила и увидела, что полковник Леру продолжает идти вперед и, размахивая саблей в воздухе, ведет за собой своих солдат. Он даже не заметил, что она в него только что выстрелила. Она в отчаянии припала лицом к земле. Но всего лишь на мгновение! Потом она резко подняла голову, взгляд широко рас крытых глаз сосредоточился на лежащей позади капитана Блейка заряженной винтовке. Он мог в любой момент взять ее и приказать своим людям отступить следом за всеми остальными. В любой момент ее самый последний шанс мог быть упущен, и она уже никогда не сможет отомстить за гибель Мигеля и Марии.

Бой разгорался и приближался к ней. Но Жуана не видела ничего вокруг, кроме лежащей на земле заряженной винтовки. Все ее мысли сосредоточились на том, чтобы добраться до нее, пока не поздно. Отставив мушкет, она бросилась вниз по склону холма.

Все произошло в считанные секунды. И если Господь не направил ее выстрел в цель, то теперь он явно ей помогал. Ее не убили и даже не ранили, и, как оказалось потом, она ограничилась только синяками и ссадинами, которые получила, когда спотыкалась и падала на землю.

Она успела схватить винтовку, прежде чем капитан Блейк обернулся и удивленно взглянул на нее своими голубыми глазами, особенно ярко выделяющимися на закопченном и окровавленном лице.

— Иисусе Христе! — воскликнул он.

Богохульные слова, которые он добавил к своему восклицанию, она уже не слышала. Она вскочила на ноги и, прижав к плечу приклад незнакомого оружия, прицелилась и крикнула, перекрывая стоявший вокруг грохот боя:

— Марсель!

То ли он услышал ее, то ли его внимание привлекла неожиданная картина: женщина, стоявшая в полный рост в самом центре перестрелки, — она не знала. Но он ее увидел. И узнал. И заметил в ее руках нацеленную на него винтовку. Она знала, что он увидел ее и понял все. Сейчас она уже не имела права промахнуться.

Жуана выстрелила.

Она увидела, как он замер, на лице его застыло удивленное выражение.

Потом он наклонился набок и рухнул на землю.

Она торжествующе рассмеялась. Сильные руки ухватили ее за талию, заставили лечь на землю. Тяжело дыша, она лежала, прикрытая его телом.

— Я его убила, — с победоносным видом твердила она.

Но он не слушал ее. Стоя рядом с ней на одном колене, он приказывал своим людям отступать. Крепко держа ее за плечо, он отступал к вершине холма вместе со своими людьми, которые на ходу отстреливались. Сержант схватил его винтовку и перезарядил ее. Жуана мысленно приготовилась к смерти. Они оказались словно в ловушке между двумя огромными армиями, и выбраться отсюда живыми не было никакой возможности.

— Дай мне винтовку, — сказала она. — Я помогу.

Но он так грубо толкнул ее за свою спину, что она споткнулась.

— Тебе не удастся сбежать, — презрительно фыркнув, заявил он. — Ты останешься моей пленницей или умрешь вместе со мной. А теперь помолчи и не мешай.

Она, как ни странно, подчинилась. От ее послушания сейчас зависела их жизнь. Она все понимала, хотя считала, что, если бы он позволил ей воспользоваться своей винтовкой, она могла бы принести пользу. Но сейчас было не время спорить.

Они боролись за каждый дюйм земли, и на каждом дюйме Жуана готовилась умереть. Теперь, когда отомстила за смерть брата и сестры, она не боялась смерти. Хорошо бы только, чтобы Дуарте узнал об этом. Она не возражала умереть рядом с Робертом. После первого приступа ужаса она была удивительно спокойна.

Но, как видно, умирать было еще рано. Стрелки приближались к вершине холма, французы следовали за ними по пятам. Артиллерийские орудия во избежание захвата врагом откатили назад, и генерал Кроуфорд спокойно сидел на коне возле мельницы, оценивая обстановку. Потом она услышала его пронзительный голос, перекрывающий стоявший вокруг шум.

— А теперь, 52-я, отомстим за смерть сэра Джона Мура! Вперед! В атаку! Ура!

— Рота! — пророкотал у нее над ухом голос Роберта. — Занять свои места!

Англичане, скрывавшиеся до поры до времени за гребнем горы, появились вдоль всего гребня перед не ожидавшими их французами. Стрелки заняли свои места в цепи, присоединившись к атакующим.

Капитан Блейк оттолкнул Жуану прочь с дороги.

— Уйди в безопасное место! — крикнул он. — Я потом тебя отыщу и уж тогда вытрясу из тебя душу!

И он снова присоединился к своей роте, которая вместе с остальными шла в атаку вниз по склону холма. Услышав шквальный ружейный огонь, Жуана поняла, что наступление французов удалось остановить ценой многих жизней. Она чувствовала смертельную усталость. Если бы ей сейчас можно было опуститься на землю и закрыть глаза, она, наверное, проспала бы целую неделю. Но она пока не могла себе позволить спать. Пока не узнает, что он жив. Пока не даст ему возможность как следует отлупить ее, ухмыльнувшись, подумала она.

И пока она не забудет о том, что только что убила человека.

И тут ее начала бить дрожь.

Бой закончился. Французы потерпели поражение, и на сегодняшний день больше атак не предвиделось. Как обычно после сражения, а иногда и во время сражения, когда объявлялось временное перемирие, и французы, и англичане, прекратив враждебные действия, подбирали на поле боя своих убитых и раненых. Некоторые даже обменивались парой слов или глотком драгоценной воды с людьми, в которых они стреляли всего несколько минут назад.

Для тех, кто не знал подобных законов боя, возможно, такое поведение казалось самой странной причудой войны.

Капитан Блейк вместе со своими людьми устало поднимался по склону холма. Будь у него такая возможность, думал он, он мог бы выпить досуха два ручья. Но ему предстояло в первую очередь отыскать и похоронить своих убитых, что входило в самую мучительную часть его обязанностей, после чего ему оставалось позаботиться о легкораненых, чтобы раны их были обработаны, и о тяжелораненых, чтобы их перенесли в походный лазарет.

Он заметил довольно большую группу французов, собравшихся в одном месте. Видимо, убили офицера высокого ранга. Блейк не ошибся: действительно убили французского офицера — пуля попала в него чуть выше сердца, почти в то же место, куда год назад был ранен он сам. Французским офицером оказался полковник Марсель Леру. И убила его Жуана. Блейку не привиделось. Она стояла в полный рост, безрассудно подставив себя под пули, окликнула его по имени, неторопливо прицелилась и убила. Капитан Блейк нахмурился и снова возвратился к своей работе.

Почти на вершине холма он наткнулся на всхлипывающего парнишку и, пытаясь подбодрить его, похлопал по плечу. Блейк узнал в нем рядового Алана Хиггинса. Он был ранен в ногу.

— Рана не смертельная, — сказал капитан. — Пулю тебе удалят, и ты сохранишь ногу. Тебе очень больно?

— Нет, сэр, — ответил парнишка. Он явно лгал. — Но я не смог выстрелить ей в спину, сэр. Она побежала, а я не смог в нее стрелять.

— Я тебя понимаю, — сказал капитан Блейк, сжимая его плечо. — Мужчина не сможет стрелять женщине в спину, даже если это сатана в юбке. Ну что ж, паренек, ты получил боевое крещение и хорошо себя показал. Ты вышел вперед, хотя мог оказаться позади.

— Но я вас подвел, сэр, — снова всхлипнул парнишка.

— Возьми себя в руки, солдат, — приказал, поднимаясь на ноги, капитан Блейк и кивнул двум рядовым, которые подошли, чтобы отнести парнишку на вершину холма. — Мы еще поговорим. А пока будем радоваться тому, что ты остался в живых.

Казалось, парнишку ничто не могло утешить. Капитан Блейк смертельно устал. Такая усталость обычно наступала после возбуждения, которое охватывает человека в бою. Пуля слегка задела висок, и его саднило. Он прикоснулся к нему пальцами и почувствовал запекшуюся кровь. Больше на Блейке не было ни царапины. Ему повезло. В сегодняшнем бою, который не имел решающего значения, погибли сотни, нет, тысячи людей, если считать и несчастных французов. Завтра французы либо снова начнут атаку, либо найдут дорогу в обход холма, а англичане возобновят отступление к Лиссабону.

Они сыграли еще одну партию в смертельно опасной игре под названием «война». Вот и все.

Интересно, где сейчас Жуана. Если у нее хватит ума, она отправится в монастырь и сдастся лорду Веллингтону или каким-нибудь старшим чинам из штабных офицеров, которые все как один будут, несомненно, счастливы ее защитить. Хотя он слишком устал, чтобы выполнить то, что пообещал, когда последний раз видел ее.

К тому же его здорово озадачило, что она убила полковника Леру.

Выполнив свои обязанности, он отпустил людей и один перевалил через гребень холма. Вглядевшись в движущуюся массу людей, орудий и коней, он сразу же отыскал глазами ее. Она стояла с каким-то штабным офицером и, судя по всему, отказывалась отправиться вместе с ним в монастырь, а потом смягчила отказ своей обворожительной улыбкой.

Он стоял и наблюдал за ней, прищурив глаза, пока она не увидела его. Заметив, что он приближается, она улыбнулась.

— Я боялась подняться на вершину холма, — сказала она. — Я боялась посмотреть вниз. Боялась узнать, что ты погиб.

— Но ведь раньше ты не боялась, — ядовито заметил он. — Не боялась, когда был шанс убежать к своим соотечественникам.

— Роберт! — Она перестала улыбаться и взглянула ему прямо в глаза. — Ты отлично знал, что я делала. Ты видел, как я его убила, не так ли?

— Да, — ответил он. — Он умер.

И тут она сделала то, чего он меньше всего от нее ожидал. Она закусила верхнюю губу, глаза ее наполнились слезами.

— Я и намеревалась убить его, — сказала она почти шепотом. — Я хотела его убить. За последние три года я только и мечтала о его смерти. Я рада, что наконец осуществила задуманное. Мне лишь хотелось бы сказать ему, за что я убила его, но я не успела.

— Ах, Жуана, — пробормотал он, обнимая ее. Они стояли среди шума и неразберихи вокруг, и она всхлипывала, спрятав лицо у него на груди и время от времени стуча в его грудь кулаками. — Сражение закончилось, Жуана, — сказал он. — И твоя личная война тоже, в чем бы она ни заключалась.

Глава 27

-Расскажи, в чем дело, Жуана, — попросил Роберт, когда она наконец перестала всхлипывать и взглянула на него. Лицо у него почернело от пороховой копоти, на виске запеклась кровь.

— Ты ранен? — Она подняла руку, но не прикоснулась к ране.

— Пустяки, — отмахнулся он. — Просто царапина.

— Надо ее промыть, — решила она. — Позволь, я сделаю это.

Она удивилась, увидев на его лице улыбку. На фоне почерневшего лица его зубы казались необычайно белыми.

— Ну и ну! Неужели ты ведешь себя как нормальная женщина? Я уж не надеялся дожить до такого дня.

— И не дожил бы, если бы стоял на один дюйм правее, — парировала она. — Болит?

— Терпимо, — поморщился он. — Что произошло, Жуана? Кажется, я очень многого о тебе не знаю, не так ли?

Не успела она открыть рот, чтобы ответить, как неожиданно рядом с ними остановилась проезжавшая мимо группа всадников и на нее взглянул, строго нахмурив брови, виконт Веллингтон.

— Жуана? Что ты здесь делаешь? — Он перевел взгляд на Блейка, отсалютовавшего ему. — Капитан? Разве вы не получили распоряжения как можно скорее сопроводить маркизу дас Минас в Лиссабон?

— Нет, он его не получал, Артур, — вмешалась Жуана. — Видите ли, я передала ему ваше распоряжение, но в несколько видоизмененной форме.

— Могу себе представить! — Его губы дрогнули в улыбке. — Ну что ж, мне кажется, следует поблагодарить вас обоих за хорошо выполненную работу. Вам удалось обманным путем заставить маркиза Массену пойти по нужной нам дороге. Извините, капитан Блейк, что до вашего отъезда в Саламанку я не мог полностью посвятить вас в детали своего плана. Я подумал, что ваше поведение будет более убедительным, если вы действительно будете считать, что маркиза предает и вас, и всех нас.

— План сработал превосходно, — сказала Жуана, бросив взгляд на каменное лицо капитана. — Ведь правда, Роберт?

— Да, сэр, — согласился он. — План сработал хорошо. Виконт кивнул.

— Сегодняшняя победа принесла всего лишь моральное удовлетворение, — сказал он. — Нельзя ли попросить тебя, Жуана, без дальнейшего промедления отправиться в Лиссабон?

Она улыбнулась.

— Ну конечно, Артур. Я отправлюсь туда вместе со всеми остальными.

— Со всеми остальными, не раньше? — со вздохом произнес он. — Ладно, не буду больше понапрасну тратить силы и убеждать того, кто не находится в моем прямом подчинении. Скажи, а как обстоят дела в отношении твоей другой миссии? Никаких сдвигов?

— Сдвиги есть, Артур. Я добилась полного успеха. Надеюсь, мне больше не потребуется навещать своих многочисленных тетушек в Испании. Я не планирую возвращаться туда.

Он бросил на нее проницательный взгляд и кивнул.

— Я рад за тебя. — Отсалютовав, он кивнул капитану Блейку и продолжил свой путь к монастырю. По пятам за ним следовали его адъютанты.

— Ты не видел рядового Хиггинса? — спросила Жуана, обернувшись к капитану. — Боюсь, я его где-то потеряла.

— Как только он поправится от пулевого ранения, я намерен спустить с него шкуру. И он успеет тысячу раз пожалеть, что пуля попала ему в ногу, а не в сердце. — Капитан сказал это самым серьезным тоном.

Она улыбнулась и взяла его под руку.

— Но, Роберт, тебе ли не знать, как трудно мужчине подчиниться приказаниям, когда они связаны со мной? Было бы несправедливо наказывать неопытного мальчика за то, что он позволил мне удрать. Он очень добрый паренек и очень беспокоился о моей безопасности.

— Он весьма странно проявил свое беспокойство, — сказал капитан. — И у меня в роте нет места для добрых пареньков.

— Однако, — улыбнулась Жуана, — ты и сам был таким одиннадцать лет назад, Роберт. Со временем ты приобрел опыт, повзрослел и закалился. А как насчет вчерашнего приказания доставить меня в Лиссабон? Ты ему не подчинился. Я все еще здесь.

— Только потому, что я не получил таких указаний, — сказал он.

— А почему? — спросила она. — Из-за меня — вот почему. Тем не менее приказ остается приказом, Роберт, причем исходит он от самого главнокомандующего. Если бы я сейчас не вмешалась, Артур очень рассердился бы на тебя. Возможно, он захотел бы спустить с тебя шкуру, так, чтобы ты тысячу раз пожалел, что не стоял во время боя на один дюйм правее.

— Ладно, Жуана, ты меня убедила. Я, пожалуй, пойду к парнишке, поцелую его и поудобнее подоткну ему одеяло, чтобы он лежал и нежил свою раненую ногу.

— Не целуй его, он смутится. — Она весело рассмеялась.

Однако ей не удалось успокоить его.

— Значит, ты меня дурачила? Тебе, наверное, хотелось позабавиться? И ты радовалась, что добилась своего?

— Не всегда, — сказала она. — Иногда меня мучили угрызения совести, Роберт. Но в целом ты прав: я получала удовольствие от своего розыгрыша. Ты простишь меня?

— Ты опасная женщина, Жуана, — сказал он, освобождая свою руку из-под ее руки. — Тебе каким-то образом удается подчинить своей воли каждого мужчину. Не мытьем, так катаньем. Вот и меня ты подчинила, как любого другого, кто попался тебе на глаза. Но надо мной ты потешалась дольше, чем над кем-либо другим. Однако всему есть предел. Хватит. Пора тебе найти другой объект, чтобы было на ком практиковаться в своих хитрых уловках. Наверное, тебе всегда все удается? Но погоди, отольются кошке мышкины слезы. А теперь извини. Меня еще ждут важные дела.

Он ушел решительным шагом, а она смотрела ему вслед, испытывая такую неуверенность в себе, какой еще никогда в жизни не чувствовала. Если бы только Артур не появился именно в тот момент… Она собиралась все-все рассказать Роберту, но не успела.

Поэтому он узнал правду от виконта Веллингтона и почувствовал себя униженным, решив, что она его предала. Черт бы побрал Артура!

«Наверное, тебе всегда все удается?» — сказал он несколько мгновений назад. Ну что ж, именно сейчас ей не удалось. Она почувствовала нечто похожее на панику. Он говорил с ней очень серьезно. Возможно, слишком серьезно. Возможно, он никогда ее не простит. Но даже если простит, у них осталось слишком мало времени. Неделя, от силы две. Как только они окажутся за линией обороны Торриш-Ведраша, их пути разойдутся.

Жуана пожала плечами и огляделась вокруг. С поля боя продолжали уносить вверх по склону холма стонущих раненых, которым была нужна помощь. Она будет помогать ухаживать за ранеными, хотя никогда раньше ей не приходилось заниматься этим. А потом она подумает о Роберте и о том, как ей снова добиться его расположения. Потом она подумает о будущем. Только не сейчас. Она подумает обо всем потом и что-нибудь предпримет. Если ей бросали вызов, она привыкла отвечать на него. Не изменять же своей привычке!

Уставившись в темноту, Блейк лежал на спине в своей палатке. Он смертельно устал. Казалось, что сражение произошло несколько дней назад, а не всего лишь утром сегодняшнего дня. С тех пор пришлось столько всего сделать: написать отчеты, собрать своих людей и убедиться в том, что они готовы к дальнейшим действиям на тот маловероятный случай, если французы снова атакуют, написать родственникам погибших, еще раз навестить раненых бойцов своей роты.

Он навестил рядового Хиггинса как раз в тот момент, когда ассистент хирурга извлекал пулю из его ноги. Он видел, как Жуана, взяв в ладони лицо солдата, улыбалась ему, говорила что-то утешительное, а парнишка, на лбу которого каплями выступал пот, стиснул зубы, но не опозорил себя и не вскрикнул от боли.

Когда мучительная процедура закончилась и солдат потерял сознание, она перешла к следующему, еще более молодому парнишке — не из его роты, который громко звал свою маму. Жуана была невероятно грязна, кое-как причесана и невероятно прекрасна. В его сторону она даже не взглянула.

У койки рядового Хиггинса он стоял, пока тот не пришел в сознание, а потом тихо говорил с ним, пока в страдальческом взгляде парнишки вновь не появились надежда и гордость. Потом он пожал его плечо и двинулся дальше. Возможно, из него выйдет когда-нибудь хороший солдат. Он вспомнил одного давно погибшего

лейтенанта, который так же спокойно разговаривал с ним, когда он был совсем мальчишкой и в первом сражении был ранен. Роберт заикался от страха, после того как впервые попал под артиллерийский обстрел, и лейтенант заставил его поверить, что его поведение является нормальной реакцией и ничего постыдного тут нет.

В течение дня он мельком несколько раз видел Жуану. Но ни он, ни она друг к другу не подходили. Он чувствовал себя глубоко обиженным. Она смеялась над ним, играла им все время. А он-то, чувствуя, что влюбился в нее, боролся со своими чувствами, потому что она была врагом, тогда как она просто потешалась над ним. Она сама призналась в этом.

Он был таким же болваном, как все ее мужчины на балу в Лиссабоне, которых он так презирал. Даже еще большим болваном, чем они, потому что позволил ей превратить его в свою игрушку.

Он закрыл глаза, хотя знал, что не заснет. Интересно, куда она исчезла? Отправилась в монастырь? Или в палатку кого-нибудь из мужчин? Но какое ему дело? Не будет он больше думать о ней. Его миссия подошла к концу, и все остальное тоже.

С закрытыми глазами он представил себе, как она стоит в полный рост в самом центре сражения, как целится из винтовки в полковника Леру и попадает ему почти в самое сердце, хотя, наверное, никогда прежде винтовку в руках не держала. Она никогда не рассказывала ему, в чем там было дело. Но ему все равно безразлично.

Он представил себе, как она спокойно наблюдала, когда он утром собирался уходить к своим людям, и как говорила, что любит его. У него защемило сердце. Но он продолжал твердить себе, что ему все безразлично и что она не стоит того, чтобы о ней думать. Не стоит бессонной ночи. Тем более что завтрашний день обещал быть еще более насыщенным событиями, чем день прошедший.

Неожиданно у входа в палатку что-то зашуршало. Но он не открыл глаза, только замер. Он даже не пошевелился, когда она устроилась рядом с ним, задев его рукой в тесноте, палатки.

— Мне больше некуда пойти, — прошептала она.

— Отправилась бы в монастырь, — ядовито произнес он. — В объятия любого другого мужчины — можно выбирать из целой армии.

— Ладно. Я хотела сказать, что у меня нет другого места, куда я хотела бы пойти. Правда, сюда приходить мне тоже не очень хотелось. Ты злой как медведь.

— Жуана, — сказал он, — или уходи, или по крайней мере веди себя тихо. Не пытайся привести меня в хорошее настроение. И не заставляй меня слушать твои лживые россказни.

— А что, если я пообещаю никогда больше не лгать тебе? — Он почувствовал, что она улеглась на бок и повернулась к нему лицом.

— Я думаю, ничего не изменится. Ты не сможешь и пяти минут прожить без лжи.

Она немного помолчала.

— Думаешь, я и сегодня утром лгала? — спросила она.

Он медленно сделал глубокий вдох, мысленно проклиная себя за то, что у него не хватает ни мужества, ни здравого смысла выгнать ее из палатки.

— Я не лгала, — продолжала она. — Я еще никогда в жизни не была так серьезна.

— Уймись, Жуана, — сказал он. — Тебе уже никогда не удастся провести меня. У тебя ничего не получится.

Она вздохнула, и он почувствовал, как ее лоб прикоснулся к его плечу. В тесноте палатки отодвинуться было невозможно. Она надолго замолчала, и в тишине были слышны тихие шорохи раскинувшегося вокруг них лагеря.

— Он убил Мигеля и Марию, — тихо проговорила она. — Брата и сестру Дуарте, которые приходились мне единоутробными братом и сестрой. Вернее, он приказал их убить — приказал одним движением большого пальца. Сначала он изнасиловал Марию. На полу. А его люди наблюдали. Потом они по очереди проделали то же самое. А затем он сделал жест большим пальцем.

— Откуда тебе все известно? — спросил он.

— Сама видела, — ответила она. — С чердака. Я навсегда запомнила его физиономию. И искала его три года. Слава Богу, меня не ограничивали в передвижении, потому что французы принимали меня за свою. Но он вернулся в Париж и лишь недавно появился здесь снова. Дуарте просил сказать ему, если я снова увижу его лицо. Он хотел убить его сам. Но я знала, что мне нужно сделать все своими руками, иначе я не смогла бы избавиться от ночных кошмаров до конца жизни.

Он шумно втянул в себя воздух.

— Я должна была заставить его последовать за мной сюда, — продолжала она. — Я надеялась, что он быстро догонит нас и что у меня будут при себе мой мушкет и мой нож. Но когда он пришел, я оказалась без оружия и со связанными руками. Но, в конце концов, справедливость восторжествовала. Хотя бы отчасти. С ним были еще французы, но мне до них не было дела. Мне был нужен только он. Он ими командовал и был обязан следить за тем, чтобы соблюдать правила приличия. Я не жалею, что убила его, Роберт, хотя знаю, что то, что я убила человека, будет преследовать меня всю жизнь. Но я не жалею. Он заслуживал смерти от моей руки.

— Да, — согласился он, — он заслуживал смерти.

— Ты мне веришь? — спросила она.

— Да, я тебе верю.

— Значит, ты простишь меня?

— Нет, — отрезал он, пытаясь отделаться от впечатления, которое произвел на него ее рассказ. — Я мог бы помочь тебе, Жуана. Но тебе слишком нравится дурачить меня. В твоих глазах мужчины — не люди, а абсолютные болваны. Ты каждого мужчину готова превратить в своего раба. А мне совсем не по нраву становиться рабом женщины.

Она еще крепче прижалась лбом к его плечу.

— Ты тоже виноват, — проговорила она. — Я сказала тебе правду, а ты не поверил. А умолять и упрашивать я не умею. Не хочешь верить мне — не верь. Но мне нравилось заставлять тебя теряться в догадках. Я тебя поддразнивала, Роберт, а вовсе не пыталась поработить.

— Ну что ж, я не вижу большой разницы, Жуана. Я очень сожалею о том, что такое случилось с членами твоей семьи. Я рад, что тебе наконец удалось отомстить за них, хотя до сих пор удивляюсь, как ты осталась в живых. Неужели ты не знаешь, что стоять в полный рост на линии огня во время перестрелки может только человек, замысливший самоубийство?

— Нет, — сказала она, — я ничего не знаю о перестрелках на линии огня, но сегодня утром, пока я не увидела с гребня холма, что ты еще жив, я думала, что умру. Ну, не буду тебе мешать спать. Если ты мне не веришь, то пусть так и будет, я не стану тебя упрашивать. Не дождешься, Роберт.

Она повернулась к нему спиной, поерзала, устраиваясь поудобнее, а он лежал рядом, застывший от напряжения и злой как черт.

— Э-э нет, так дело не пойдет, — сказал он, перекатывая ее так, чтобы она лежала к нему лицом. — Ты без всяких оснований обвинила меня черт знает в чем, а теперь думаешь, что можешь отвернуться от меня и проспать ночь в моей палатке? Скажи, почему ты так сделала? Чтобы продемонстрировать свое презрение ко мне и всем мужчинам вообще?

— Нет. — Она судорожно глотнула воздух. — Мне, наверное, хотелось воздвигнуть барьер между нами, Роберт. Если ты считал меня своим врагом или хотя бы подозревал, то, естественно, возникал барьер.

— Полно тебе. О каких барьерах ты говоришь? После того как мы покинули Саламанку, мы с тобой спали вместе каждую ночь, а иногда и днем тоже. Что-то я не заметил, что тебе хотелось воздвигать между нами барьер.

— Я всегда воздвигала барьер. Я никогда никого не хотела подпускать к себе близко. Кроме тебя. Когда мы с тобой стали близки, я была счастлива, но страшно испугалась. Я боялась потерять себя, боялась навсегда утратить контроль над своей жизнью. Наверно, именно поэтому я старалась держаться от тебя, так сказать, на почтительном расстоянии.

— А как насчет всех других мужчин? — насмешливо поинтересовался он.

— Других мужчин? Ты всегда меня считал неразборчивой в связях, Роберт, не так ли? По-твоему, я спала с каждым мужчиной, которому улыбалась? С моим мужем у меня это было шесть раз — я считала! — и каждый раз противнее предыдущего. С тобой я была так часто, что сбилась со счета. И с тобой было чудесно, причем с каждым разом становилось все чудеснее. Вот и весь мой опыт, Роберт. Но я зря трачу время, потому что ты все равно мне не поверишь. Ты будешь презирать меня и попрекать моими несуществующими любовниками. Спи. Ты, должно быть, устал.

— Жуана, — сказал он, заставляя себя не верить ей и мучительно желая ей поверить, — но почему, имея столь огромный опыт, ты с такой легкостью пошла на интимную близость со мной? Насколько я помню, инициатива исходила от тебя.

— Как видно, ты хочешь окончательно унизить меня, а я не привыкла унижаться. Ладно, наверное, я должна тебе рассказать. Роберт, я люблю тебя. Возможно, я влюбилась в тебя, когда впервые увидела в Лиссабоне. Ты стоял среди блеска бала в потрепанном мундире, суровый, враждебно настроенный по отношению ко мне и твердо намеренный противостоять моим чарам и заигрываниям. А влюбилась я в тебя уже в Обидосе, когда испугалась, что утрачу контроль над собой, и укусила тебя за язык. Тебе было очень больно? Или, возможно, тогда ты меня всего лишь озадачил, потому что в отличие от всех прочих мужчин не пожелал плясать под мою дудочку. Как бы то ни было, я в тебя влюбилась и твердо решила заполучить при первой возможности. Но я, тем не менее, хотела, чтобы между нами был барьер. Любовь меня пугает.

Некоторое время он лежал молча, потом наконец сказал:

— Гореть тебе в адском пламени, Жуана.

— За то, что люблю тебя? — печально усмехнулась она. — Я не ждала, что полюблю, после того как мне минуло пятнадцать лет и я узнала, что мир состоит не из рыцарей в сверкающих доспехах и прекрасных дам, которые ждут, когда рыцари их увезут в царство вечного счастья. Как ни парадоксально, я полюбила именно того мужчину, который предпочитает, чтобы я горела в аду, чем переночевала в его палатке. А может быть, никакого парадокса здесь нет? Наверное, я бы не влюбилась в тебя, если бы тогда в Лиссабоне ты не сверлил меня таким сердитым взглядом. На меня еще никто никогда так не смотрел.

— Я не сверлил тебя взглядом, — сказал он. — Просто я чувствовал себя не в своей тарелке.

— Вот как? Я и не заметила. Ты смотрел так, как будто презирал всех вокруг, а меня в особенности.

— Ты была красивой, соблазнительной, богатой. А я хотел тебя и презирал себя за то, что хочу того, что мне никогда не получить. Так что презирал я самого себя. И с тех пор я всегда презирал себя за то, что люблю тебя.

— Роберт, — попросила она, обнимая его за шею и вытягиваясь рядом с ним в струнку, — скажи это по-другому. Ну пожалуйста. Я прошу тебя, я тебя умоляю: скажи это по-другому.

Он облизал пересохшие губы, изо всех сил зажмурил глаза и, крепко прижав ее к себе, сказал:

— Я люблю тебя. Вот. Теперь довольна?

— Да, — шепнула она, уткнувшись в его шею.

Предыдущей ночью он не занимался с ней любовью. В палатке тесно, ее легко опрокинуть — все равно что заниматься любовью на глазах у всех, ведь вокруг полно людей. Он аккуратно закатал до пояса подол ее платья, спустил с себя брюки и вошел в ее плоть. Он двигался очень медленно и осторожно, а она лежала под ним, непривычно тихая и спокойная.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Интересно, слышал ли кто-нибудь, чем они занимаются?

«Да поможет мне Бог!» — думал он, но он ей верил. Да и как он мог ей не верить? Она молча держала его в объятиях и внутри своего тела, полностью отдавая себя. Он понимал, что ей сейчас не достичь пика наслаждения. Тем не менее она отдавала себя ему, ничего не получая взамен.

— Я люблю тебя, — повторил он. И он знал, что она услышала его слова любви и множество других, невысказанных слов.

И не было между ними никаких барьеров.

Глава 28

Утро еще не наступило. В лагере за пределами палатки все было относительно тихо и спокойно. Можно было бы поспать еще. Но, как часто бывает, оба они проснулись одновременно. Почувствовав, что он тоже проснулся, она, словно кошка, с удовольствием потянулась.

— Не говорила ли я тебе, что наша близость становится с каждым разом все чудеснее? — сказала она. -

И сегодняшняя ночь не была исключением.

— А я разве не говорил тебе, что ты не сможешь перестать лгать, даже если попытаешься, — парировал он. — Или ты думаешь, что я настолько сосредоточился на собственном удовольствии, что не заметил, что ты удовольствия не получила?

— Плохо же ты знаешь женщин, Роберт, особенно меня. Иногда чувствовать то, что ты делаешь с моим телом, бывает так чудесно, что и словами не выразишь. Хочется просто расслабиться и наслаждаться. А последний раз было особенно хорошо, потому что ты сказал, что любишь меня, а твое тело подтвердило, что ты говоришь правду. Повтори еще раз.

— Мои слова выражают несбыточную мечту, Жуана, — сказал он, — как и те, которые мы говорили друг другу, будучи детьми.

Она вдруг рассмеялась.

— Но мечты иногда сбываются. Давай помечтаем еще немного. Я люблю тебя, даже если реальность одержит над мечтой верх и оторвет нас друг от друга.

— Но прежде чем это случится, знай, что я действительно люблю тебя, — сказал он.

Она уютно устроилась рядом с ним, но вернуть состояние ленивой удовлетворенности не удалось.

— Я намерена оставаться с тобой как можно дольше. Ты поедешь со мной до самого Лиссабона?

— Наверное, нет. Не знаю, каковы планы командования, но, насколько я понимаю, воздвигнутые линии обороны, хотя они и великолепны, едва ли смогут остановить французов сами по себе, без помощи живой силы. Наверное, именно мне со своими людьми и придется обеспечивать оборону живой силой.

— Понятно, — протянула она.

А вот ее миссия закончена. Она выполнила и то, что было ей поручено Артуром, и то, к чему шла три долгих года. И теперь, когда спало напряжение, она чувствовала себя опустошенной. Роберту еще предстояли дела. У нее же больше дел не было.

Он погладил ее по голове и поцеловал в макушку.

— А что будешь делать ты?

— Поеду в Лиссабон. И вернусь к своим белым одеяниям. Тебе не кажется, Роберт, что белые одеяния — великолепная находка для художника, создающего образ? Иногда, правда, они надоедают, но зато всегда интригуют моих поклонников.

— Стало быть, ты останешься в Лиссабоне, — сказал он. — Вполне разумно.

Разумно, но ужасно скучно.

— Возможно, я там не останусь, а уеду в Англию. Я всегда мечтала уехать в Англию и стать настоящей англичанкой. Ты и представить себе не можешь, Роберт, как утомительно не быть своей ни в одной стране.

Но тут ей вспомнился мальчик, который жил в доме своего отца, но которого даже не знакомили с гостями.

— Нет, пожалуй, именно ты можешь представить себе это. Я хочу стать англичанкой. Хочу жить в Англии, хочу выйти замуж за английского джентльмена и иметь английских детей.

— Вот как? — произнес он, снова целуя ее в макушку.

— Лорд Уаймен — полковник лорд Уаймен — несколько раз делал мне предложение. И конечно, снова попросит моей руки, когда я вернусь в Лиссабон. Возможно, я приму его предложение.

— Ты любишь его? — спросил он.

— Болван! — презрительно воскликнула Жуана. — Я люблю тебя, Роберт. Как я могу любить сразу двух мужчин? Он богат, красив, обаятелен, у него множество других превосходных качеств. Он может дать мне то, чего я всегда хотела.

Он ничего не сказал и лишь прижался щекой к ее голове.

— Я не смогла бы следовать в обозе за армией, — сказала она. — Частая перемена мест, неудобства, опасность и тревога не для меня. Я не смогу выдержать, Роберт.

— Понимаю, — сказал он и совсем тихо добавил: — Я и не прошу.

Слова задели ее за живое. Пока он их не произносил, она и не подозревала, что надеется услышать его просьбу поехать с ним. Она мечтала о несбыточном, чего не делала с тех пор, как была девочкой.

— Я очень, очень богата, — неожиданно сказала она, сознавая, что бесполезно бороться с реальностью. — Ты и понятия не имеешь, как я богата, Роберт. Мы могли бы купить в Англии поместье и жить там…

— Нет, Жуана, — покачал он головой. — Я сделал карьеру в армии и останусь в армии, пока я здесь нужен. Армия — моя жизнь. Мне нравится то, что я делаю.

Она рассердилась на него за то, что он такой несгибаемый реалист, за то, что отказывается разделить с ней хотя бы ненадолго ее несбыточные мечты.

— Значит, для тебя армия важнее, чем я? — Но рука ее, не дожидаясь ответа, взлетела вверх и закрыла ладонью его рот. — Не отвечай. Я говорю глупости. Забудь то, что я сказала. Конечно, ты принадлежишь к миру военных. Ты упал бы в моих глазах, если бы соблазнился богатством и удобствами… и любовью. И нам, конечно, нужно расстаться, как только доберемся до Торриш-Ведраша. Сколько нам осталось быть вместе? Неделю? Две? Мы превратим их в самые незабываемые недели в нашей жизни, не так ли, Роберт?

— Да, — ответил он.

— Отступать вместе с армией, — сказала она, — спать и заниматься любовью в палатке каждую ночь. Едва ли такая жизнь может показаться раем любому, только не нам с тобой.

— Мы превратим ее в рай, — сказал он. — Зачем ты пользуешься духами? Твой естественный запах просто великолепен.

Она фыркнула.

— Если бы я появилась на балу в Лиссабоне, источая такой аромат, как сейчас, вокруг меня создалось бы пустое пространство. И мне бы оно не понравилось. Не заняться ли нам любовью еще раз, Роберт? Или мы всех разбудим?

— Если у нас осталось две недели, а может быть, и того меньше, то нам придется научиться заниматься любовью, не поднимая на ноги весь лагерь. Забирайся на меня.

— Обещаю не кричать, — сказала она, осторожно усаживаясь на него и сжимая коленями его бедра.

Она принялась запоминать его: ощущение теплых, узких бедер, прикасающихся к внутренней поверхности ее ног, ощущение его сильных рук, придерживающих ее бедра, ощущение его внутри своего тела. Она наклонилась к нему, чувствуя прикосновение своих грудей к твердым мускулам его груди, потом отыскала его рот и, прикоснувшись к нему губами, ощутила знакомое вторжение его языка.

Она старалась запомнить все, хотя знала, что тем самым отнимает у себя часть удовольствия, потому что любовь нельзя разложить на составные части или сохранить про запас. Наслаждаться ею можно было только здесь и сейчас. Нельзя отложить на будущее ни наслаждение, ни боль.

Ей вдруг захотелось умереть, и ее поразила абсурдность этого желания. Ей хотелось умереть, пока она еще с ним. В тот самый момент, когда он обнимает ее, когда нашептывает ей всякие милые нежности, когда их тела все еще слиты воедино, когда они, насытившись, готовы расслабиться.

— Роберт, — прошептала она, — мне хочется умереть. Сию минуту.

— У нас впереди еще целая неделя, — напомнил он. — А может быть, даже две. Целая вечность, Жуана. Кому, как не солдату, знать, что день, неделя так же драгоценны, как целая жизнь.

— Но ведь я не солдат, — возразила она, прижавшись лбом к его плечу и закрыв глаза. — Я всегда буду любить тебя, Роберт. И когда тебе исполнится восемьдесят два года, знай, что есть где-то на свете восьмидесятилетняя женщина, которая любит тебя. И пусть такая приятная мысль помогает тебе жить в течение примерно пятидесяти следующих лет.

— Наверное, к тому времени ты все еще будешь окружена толпой поклонников и тебе будет совсем не интересно знать, что какой-то восьмидесятидвухлетний старик все еще любит тебя.

Она вздохнула.

— Я так устала, что могла бы проспать целую неделю.

— Ну так засни, — сказал он. — Только не на целую неделю, Жуана.

Когда оба они уже засыпали, она подумала: почему нельзя остановить время? Почему нельзя сделать так, чтобы какой-то особенно приятный момент длился вечно? Глупо устроена жизнь. Будь она на месте Всевышнего, уж она придумала бы что-нибудь получше.

Маршал Массена быстро понял свою ошибку. Он недооценил численность и мощь объединенных вооруженных сил и атаковал их, когда на их стороне были все преимущества. Он решил больше не атаковать, а отыскать другой путь, в обход центра Португалии. И он нашел его в горах Сьерра-де-Карамула, расположенных на севере, где труднопроходимая дорога вела к прибрежной равнине в нескольких милях от Коимбры.

Лорд Веллингтон знал о существовании обходной дороги и распорядился, чтобы португальские отряды милиции защищали ее. Однако им было не по силам задержать переброску целой армии. Французская армия неумолимо вторгалась на территорию Португалии.

Поэтому объединенные вооруженные силы начали неизбежное отступление, сопровождавшееся ворчанием и жалобами тех, кто полагал, что одержанная победа имеет решающее значение. Армия, перевалив через хребет Буссако, осуществляла переброску к югу, на главную дорогу в Коимбру. Настроение в войсках было подавленное. Всем казалось, что командование предало их, украв победу.

Отступление началось вечером 28 сентября, на следующий день после сражения. Большая часть армии снялась, оставив небольшой арьергард и множество горящих костров, чтобы французы не заметили, что они ушли. Они направились в сторону Коимбры и наконец вышли на дорогу в Лиссабон.

Стрелки составляли часть арьергарда, обстреливая небольшие группы французов, следовавших за ними по пятам, и наблюдая, не подтянется ли основной костяк армии.

Население Коимбры, большая часть которого пренебрегла приказами Веллингтона оставить врагу выжженную землю, слишком поздно осознало свою оплошность. Теперь ее жители побежали к югу впереди армии, нагруженные пожитками, которые удалось спасти, и бросившие все остальное на разграбление и предание огню. Французов не покидало чувство, что они вторгаются на опустошенную территорию.

Дивизион легкой артиллерии одним из последних покинул университетский городок, большая часть которого была охвачена пожаром. Именно там Жуана снова встретила своего единоутробного брата. Он сказал, что приезжал туда специально, чтобы найти ее и убедиться в ее целости и сохранности. Карлоту, вопреки ее просьбам, он отправил с малышом в горы.

— Она в конце концов поняла, что неразумно тащить сюда малыша, — усмехнувшись, сказал он. — А там, где Мигель, придется находиться и Карлоте, по крайней мере в течение ближайших нескольких месяцев — хочет она того или нет.

Дуарте обнял Жуану, пожал руку капитану Блейку и дружески хлопнул его по спине.

— Я слышал о сражении. Счастливчики! Многое бы я отдал, чтобы быть там. Ты тоже была поблизости, Жуана? Так и не удалось убедить тебя уехать в безопасное место?

— Уехать в безопасное место? — презрительно воскликнул Блейк. — Жуане? Да она была практически в самой гуще сражения. Снаряды и пули не смогли убить меня, но увидев ее стоящей в полный рост на линии огня и размахивающей моей винтовкой, я едва Богу душу не отдал. — Он обнял ее одной рукой за плечи. Дуарте вытер взмокший лоб.

— Моя сестра и моя женщина — одного поля ягоды.

— Дуарте, я должна была находиться там во время сражения. Я должна была убить его.

— Его? — Он не сразу понял, но постепенно глаза его округлились.

— Я узнала его в Саламанке. Полковника Марселя Леру я слишком хорошо запомнила. Я должна была убить его, Дуарте, и убила — из винтовки Роберта. Мне еще никогда не приходилось стрелять из винтовки, но я знала, что не промахнусь. Он был моей добычей.

— Жуана, — прошептал он. — Боже милостивый, я мог потерять и тебя. Почему ты, глупенькая, не сказала мне? Это должен был сделать я, а не ты.

— Он мертв. И теперь они могут спать спокойно. Они, наконец, обретут покой. Я убила его, Дуарте.

Дуарте обнял ее, и капитан Блейк тактично отвернулся и увидел, как сержант кивнул ему, подтверждая, что все здания на нужной им улице проверены и что там не осталось ни пищи, ни других припасов. А брат и сестра тем временем плакали у него за спиной в объятиях друг друга.

— Значит, ты сейчас отправляешься в Лиссабон? — спросил Дуарте, когда они наконец оторвались друг от друга.

— Да, — улыбнулась она.

— Надеюсь, что там ты будешь в безопасности. А вы, капитан?

— Наверное, я до Лиссабона не доберусь. Думаю, что, не доходя до столицы, мы займем оборону.

— Кстати, — сказал Дуарте, переводя взгляд с капитана на сестру. — Надеюсь, Жуана наконец убедила вас, что говорит о себе правду? Однако, как видно, судьба и обстоятельства заставляют ваши пути разойтись? Ну что ж, так уж устроен мир — по крайней мере тот мир, в котором мы живем. Мне, пожалуй, пора идти. Я всего лишь хотел убедиться, что с Жуаной все в порядке.

Он обнял сестру, подал руку капитану Блейку и снова, переведя взгляд с одного на другого, пожал плечами.

— Я еще увижу вас обоих, — сказал он. — Может быть, вместе, а может — по отдельности. Я не буду счастлив, пока не закончится проклятая война, пока французы не уберутся восвояси, туда, откуда пришли, и пока наша жизнь не станет снова нормальной. Мне не по душе, что война делает с нашими жизнями. Ну а теперь отправляйтесь в путь, не то за вами увяжутся французы.

И они вместе с дивизионом легкой артиллерии продолжали свой путь к югу.

Осенние дожди не начинались до 7 октября, последнего дня, когда армия целый день была на марше, зато потом зарядили с такой силой, словно разверзлись небесные хляби. Ливень нещадно хлестал длинную вереницу беженцев и еще более длинную вереницу усталых, обтрепанных солдат, с трудом тащившихся по раскисшей дороге местами по колено в грязи. И французы подходили все ближе, появляясь иногда в пределах видимости дивизиона легкой артиллерии то справа, то слева от дороги.

Люди продолжали идти, ожидая позорного поражения.

А потом, когда они достигли Торриш-Ведраша, перед ними неожиданно возникли в горах мощные оборонительные линии, существование которых хранилось в самой строжайшей за всю историю войн тайне и которые даже вблизи можно было заметить не сразу. Каждая дорога, каждая горная тропа была непроходимой для противника. Орудия были спрятаны за земляными укрытиями, в каждой башне, в каждом старом замке; каждая высота была превращена в грозный редут. Были прокопаны траншеи, перекрыты и превращены в непроходимые болота ручьи, строения и деревья были снесены, чтобы приближающейся вражеской армии было негде укрыться.

Оборонительные сооружения тянулись от моря на западе до реки Тахо на востоке в виде трех концентрических окружностей. А британский военный флот стоял наготове и в море, и в русле реки.

Только когда батальоны были встречены на дороге и направлены на свои новые позиции, солдаты начали понимать, что ожидает их и что будет ожидать неприятеля, который буквально дышал им в спины. Только тогда глубокая депрессия сменилась эйфорией.

Когда подошла французская армия, насквозь промокшая под дождем, несчастная и голодная, потому что негде было взять продовольствия, а ее обоз с продовольствием остался где-то далеко позади, когда путь к отступлению был отрезан отважными борцами из «Орденанзы», поджидавшими их в горах, а путь вперед был наглухо перекрыт линиями обороны, Массена наконец понял, что его заманили в ловушку, что его советники ошиблись и дали ему неправильные рекомендации. И только тогда некоторые офицеры начали понимать, на чьей стороне в действительности находилась маркиза дас Минас.

Массене ничего не оставалось, как начать продолжительную осаду и ждать, не найдется ли какой-нибудь выход из создавшегося положения.

Дивизион легкой артиллерии прибыл в Торриш-Ведраш промокший, грязный и измотанный, но на долгий отдых пока нечего было надеяться. Им еще предстояло добраться до оборонительной позиции в Арруде, неподалеку от реки Тахо, а прежде чем продолжить путь, было разрешено несколько часов отдыха.

— Ну что ж, — улыбнулась капитану Блейку Жуана. — Не думаю, что мы могли бы сильнее, чем сейчас, промокнуть или испачкаться. Еще несколько миль уже не играют роли.

Однако Роберт находился в глубокой депрессии. Хотя он единственный из своих людей знал о существовании линий обороны и знал, что они направляются в безопасное место, он не мог испытывать радости, которую должен был чувствовать. Он, конечно, промок, вымазался в грязи и устал, но не физические неудобства угнетали его. Он давно уже привык спокойно переносить их. Нет, его подавленное настроение имело прямое отношение к прибытию в Торриш-Ведраш — пункт назначения, добраться до которого все хотели как можно скорее. Но Блейк не испытывал общей радости — он ожидал его с ужасом. Торриш-Ведраш символизировал конец земного рая, конец всего, для чего ему стоило жить.

Он боялся, что у него не хватит мужества сказать то, что пришлось сказать.

— Дальше ты не пойдешь, Жуана, — тихо сказал он, отведя ее в сторону от людей своей роты и жестом попросив лейтенанта Рида на время заменить его.

— Что такое ты говоришь? Я иду с тобой в Арруду, Роберт.

— Нет. — Он умышленно смотрел не на нее, а куда-то вдоль улицы, по которой они шли. — У тебя здесь есть друзья. Отсюда есть прямая дорога в Лиссабон. Здесь наши пути разойдутся, Жуана.

— Нет! — Она вырвалась из его рук и взглянула ему в лицо. — Мы не должны так расставаться, Роберт. Я пойду с тобой. Мы проведем вместе еще несколько ночей. И погляжу, где тебя расквартируют на зиму. Я уйду, когда сама сочту нужным. Скоро.

— Сейчас, — сказал он и, снова взяв ее за руку, повел дальше.

— Нет. Отпусти меня. — Она снова попыталась вырваться из его рук, но он не ослабил хватки. Тогда она пнула его в пах. Да так, что он выругался. — Как мы можем расстаться у всех на виду, не попрощавшись как следует? Неужели ты хочешь прощаться на улице? — Она оглянулась вокруг, поняв, что он ведет ее к дому ее друзей.

— В другом месте и в другое время нам будет не легче. Так что давай простимся сейчас, Жуана. Расстанемся навсегда. Иди к своим друзьям и забудь обо мне. Поезжай в Лиссабон и выходи замуж за своего полковника.

— Идиот! Варвар! Сукин сын! — шипела она сквозь стиснутые зубы, но он решительно тащил ее вдоль по улице. Чтобы не отставать от него, она почти бежала. — Не делай так, Роберт! Прошу тебя, я еще не готова. — В голосе ее была паника.

— Разве ты смогла бы приготовиться? — спросил он. — Если бы мы провели вместе еще ночь, зная, что завтра наступит конец, ты смогла бы наслаждаться ночью? И была бы готова попрощаться утром?

— Только не сейчас, — твердила она. — Только не сегодня, Роберт.

— Сегодня и сейчас, — резко сказал он, не рискуя смягчить тон, чтобы самому не поддаться панике. Они завернули за угол, и она увидела в конце улицы белый забор, окружавший домик ее друзей. — Так будет лучше, Жуана.

— Отпусти меня, — попросила вдруг она, перестав вырываться из его рук, и остановилась. Он отпустил ее руку и тоже остановился.

— Ладно, — сказала она неожиданно холодным, равнодушным тоном. Мокрые пряди волос прилипли к ее лицу, мокрое платье облепило тело, но она вздернула подбородок и показалась ему царственно прекрасной. — Если я так мало значу для тебя, Роберт, то не трудись даже провожать меня до дверей. Со мной ничего не случится. А теперь прощай.

— Прощай, Жуана.

Она повернулась и не спеша пошла по улице, даже не оглянувшись. Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла за белым забором.

Потом он стоял и смотрел на пустую улицу, и дождевые капли, сползавшие по его щекам, были почему-то горячими и солеными. Не могло все закончиться так неожиданно. Не могло все закончиться.

Но закончилось.

Глава 29

Жуана не уехала в Лиссабон из Торриш-Ведраша даже тогда, когда ее друзья, владельцы дома, в котором она остановилась, перебрались в более безопасное место. Жуана осталась в доме вместе со слугами.

Жить одной не означало оставаться в одиночестве. От одиночества она не страдала. Она снова стала маркизой дас Минас. У Матильды хватило здравого смысла оставить в доме сундук с ее одеждой и другими вещами. Жуана вновь посещала всякого рода увеселения. Толпа окружающих ее поклонников была больше, чем обычно, и она, как всегда, ярко блистала в их окружении.

И все-таки она была страшно одинока, потому что Роберт уехал и, вероятнее всего, она уже никогда его не увидит. Она даже хотела, чтобы они больше не увиделись, потому что у них не было будущего, однако она мучительно надеялась хоть одним глазком увидеть его, когда вдруг, может быть, его пошлют в Торриш-Ведраш с каким-нибудь поручением.

Она не простила ему столь сухого и неожиданного расставания, между тем вполне понимала, почему он так поступил. Но простить его она не могла. Хотя он, может быть, правильно решил закончить все одним махом. Провести еще одну ночь с ним, зная, что наутро ей придется уйти навсегда, означало бы лишь продлить агонию. Но агония все равно была — так или иначе, потому что ей нужно было, чтобы между ними произошло нечто такое, о чем она могла потом оставить приятное воспоминание. Однако этого не случилось. И опустошенность, которую она чувствовала, была, пожалуй, пострашнее агонии.

Но Жуана была не из тех, кто чахнет от горя, жалуясь на судьбу, пребывая в бездействии. К тому времени как она добралась до дома своих друзей — насквозь промокшая, заляпанная грязью, в изодранной одежде, — она уже обрела свой обычный жизнерадостный вид и рассмеялась, глядя на их изумленные лица.

На публике она улыбалась и смеялась, но когда оставалась одна в своих комнатах, погружалась в глубокую депрессию. Однако даже в одиночестве она не позволяла себе плакать, чтобы не оставлять никаких улик, свидетельствующих о ее горе, чтобы никто не заметил ее припухших век и покрасневших глаз.

Но как она тосковала по нему! Господи, как ей его не хватало!

И тут лорд Веллингтон решил дать большой обед, бал и ужин в честь лорда Бересфорда, который был посвящен в рыцари. Приглашения получили несколько знакомых Жуане офицеров из Торриш-Ведраша. Еще несколько человек должны были приехать из Лиссабона. Вполне возможно, подумала она, что среди них окажется и полковник лорд Уаймен.

Приятно будет снова увидеть его, навсегда оставить свои мечты и вновь погрузиться в реальность. Кстати, не такую уж неприятную реальность. Дункан был ей симпатичен. Неплохо будет выйти за него замуж и жить с ним.

Жуана приняла приглашение. Вспомнив о Роберте, находившемся за много миль отсюда, в Арруде, она печально улыбнулась. Ей вспомнилось его неприязненное отношение к блестящим увеселениям, каким обещал быть предстоящий бал. Она не позволила бы себе даже самой маленькой надежды. Но разве можно приказать сердцу прислушаться к голосу разума?

— Неужели вы не пойдете? — спросил старшего офицера лейтенант Рид, с недоверием глядя на него. — Вам выдали, можно сказать, приз, а не приглашение, сэр.

— Не идешь? — воскликнул капитан Роландсон. — Из всех офицеров батальона они пригласили одного тебя, Боб, не считая самого генерала, а ты с полным безразличием пожимаешь плечами и заявляешь, что не пойдешь?

— Моего отсутствия никто не заметит, — сказал Блейк. — Не думаю, что лорд Веллингтон, не увидев меня, расстроится. Меня пригласили только потому, что я имел возможность оказать ему маленькую услугу.

— Маленькая услуга заключалась в том, что ты отправился в Саламанку и позволил французам взять тебя в плен, с тем чтобы заманить их в ловушку с помощью ложной информации, — сказал капитан Роландсон. — Не думаю, что все подробности твоего подвига остались тайной, Боб. Ты настоящий герой, дружище, а боишься на людях показаться.

— Что ты говоришь? Какой тут страх! — нетерпеливо перебил его Блейк.

— Сходи, — продолжал Роландсон. — Дай своим людям передышку. С тех пор как мы оказались здесь, ты на них рычишь, придираешься по пустякам.

— Неправда, — огрызнулся Блейк.

Но его друг лишь кивнул в подтверждение своих слов и призвал в свидетели лейтенанта Рида:

— Ведь правда, Питер?

— Люди не возражают, — сказал лейтенант, — они знают, что в случае опасности он всегда о них позаботится. А кроме того, они понимают, что он скучает по той леди, извините, что напомнил, сэр.

— А я, черт возьми, не извиню! — рявкнул Блейк и, вскочив на ноги, уронил стул. — Я солдат, лейтенант, а не какой-нибудь мерзкий бабник.

— Боб, — настойчиво повторил Роландсон, — сходи на бал. А возвратившись, расскажешь нам все подробности, чтобы мы умерли от зависти. Если мы зазимуем здесь, жизнь обещает быть скучной. Можно было бы ожидать, что Массена попытается снова атаковать, хотя бы из гордости. Но он пока ничего не предпринимает. Абсолютно ничего. Сходи на бал, старина.

Блейк вздохнул.

— Извини, Питер, — обратился он к лейтенанту, — не знаю, что на меня нашло в последнее время. Наверное, во всем виноваты проклятые дожди. Ладно, почищу мундир, выстираю сорочку, наведу глянец на сапоги, подстригу волосы и поражу местную элиту своим видом. Я даже танцевать буду, пропади все пропадом. Теперь довольны вы, оба?

Его друзья переглянулись, усмехаясь. — Радуется, счастливчик, что приглашен на бал, — сказал Роландсон. — Не может сдержать возбуждения.

Блейк выругался, и его друзья громко расхохотались. Бал и ужин. Может быть, они поднимут его настроение. Ему вспомнились два последних бала, на которых он присутствовал: в Лиссабоне и в Висо. Он постарался отогнать мысли о прошлом.

Не будет он вспоминать. Но как? Ослепительно прекрасная Жуана вся в белом. И та же самая Жуана, которая шла с ним через горы и переносила вместе с ним все невзгоды пути, не жалуясь и всегда пребывая в хорошем настроении. Жуана — женщина, которая была его любовницей. Все. Он больше не будет вспоминать.

Интересно, находится ли она еще в Лиссабоне или Уаймен уже отправил ее в Англию? Помолвлены ли они? А может, уже поженились на скорую руку перед ее отъездом? Нет, он больше не будет ни о чем думать.

Он пойдет на бал. Возможно, бал для него — самое лучшее средство прийти в себя. И танцевать он тоже будет. Там, несомненно, найдется немало португальских красавиц. Он будет танцевать и флиртовать. И возможно, найдет какую-нибудь женщину, с которой переспит. Может быть, дьяволы, терзавшие его душу, оставят его в покое, если он сможет вернуться к нормальной жизни, которая была у него в течение одиннадцати лет его армейской службы?

Он сказал Жуане, что будет любить ее всю жизнь, и верил, что говорит чистую правду. Но тосковать по ней он не намерен. Он не намерен испортить свою жизнь и превратить в сущий ад жизнь своих подчиненных из-за того, что расстался с нею. Как бы там ни было, она осталась в прошлом. А ему надо жить в настоящем и, возможно, даже заглянуть в будущее.

Праздник удался на славу. Практически все, кто имел вес в обществе, присутствовали на обеде и на балу лорда Веллингтона. Все офицеры были в великолепных парадных мундирах, по сравнению с которыми одежда гражданских лиц из португальской знати казалась тусклой и однообразной. Дамы в ярких туалетах демонстрировали самые броские драгоценности, чтобы их не затмил блеск офицерских мундиров. Только Жуана была в белом.

Войдя в бальный зал после обеда, она огляделась вокруг, чтобы узнать, что за гости были приглашены только на бал и ужин. Она была твердо намерена поразвлечься. Трудно было бы поверить, что она и есть та самая Жуана Рибейру, которая следовала за армией по горным тропам. Она снова полностью перевоплотилась в маркизу дас Минас.

— Вам придется подождать своей очереди, Джек, — сказала она, похлопав по руке веером майора Хэнбриджа. — Дункан просил оставить за ним первый танец. А следующий я не могу обещать. Как вам известно, я не обещаю танцы заранее.

— Значит, Жуана, — вздохнул майор, — мне придется включиться в забег после танца, и меня наверняка обгонит какой-нибудь молоденький лейтенант, у которого еще молоко на губах не обсохло.

Жуана одарила его улыбкой, заметив, что застенчивый капитан Ливенс смотрит на нее с обожанием и хочет что-то сказать, но боится выставить себя на посмешище.

— Колин, — с улыбкой обратилась она к нему, — не принесете ли мне стакан лимонада, пока я буду танцевать. В зале уже слишком жарко.

Глаза у молодого капитана загорелись, он любезно поклонился ей.

— Идем, Жуана. — Лорд Уаймен подал ей руку. — Наш танец начинается.

Он прибыл в Лиссабон днем и уже заходил к ней. В течение вечера он обязательно сделает ей предложение, она знала. И она намерена принять его. Тогда она будет уверена в своем будущем, будет ждать полноценной жизни в настоящем, а мысли о прошлом будут постепенно вытесняться из ее сознания.

Она уедет в Англию и станет английской леди. Она всегда хотела стать ею.

— Артур, кажется, не собирается танцевать, — сказала она.

Веллингтон вошел в большой зал в окружении толпы старших офицеров — английских и португальских — и некоторых влиятельных португальцев. Все они остановились в другом конце зала, но, судя по всему, танцевать не собирались.

— Жуана, — обратился к ней лорд Уаймен, — ты так и не сказала мне, чем занималась со времени нашей последней встречи в Лиссабоне. После визита к тебе я слышал кое-какие странные истории. В них есть хотя бы доля правды?

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Как я могу сказать, если не знаю, что именно ты слышал? Думаю, что большая часть историй не соответствует действительности. В наше время слышишь иногда странные вещи.

— Тебе угрожала опасность? — нахмурившись, спросил он. — Когда французы начали вторжение, лорд Веллингтон или кто-то другой из высокопоставленных лиц настоял на том, чтобы тебя сопроводили в Лиссабон. Мне следовало бы самому привезти тебя. Я до сих пор не могу простить себя за то, что не поехал за тобой.

— Беда с мужчинами, — сказала она. — Они так и норовят защитить женщин и лишить того удовольствия, которое сулят дорожные приключения.

— Война не развлечение, Жуана, — заметил он. — Здесь речь идет о жизни и смерти. Тебе не следовало бы находиться на таком близком расстоянии от нее.

— Но у меня есть ты, чтобы защитить, Дункан, — сказала она. — Я уверена, что, если бы сейчас ворвался отряд французов, ты бы защитил меня, рискуя собственной жизнью. Разве не так?

— Конечно, так, — согласился он. Но меня одного может оказаться недостаточно.

— Тогда я бы стащила у них винтовку, или саблю, или кинжал и защитилась бы сама.

— Ах, Жуана. Ты нуждаешься в защите. Мне страшно подумать, что ты подвергаешься опасности. Я хочу увезти тебя отсюда. Навсегда. Я хочу, чтобы ты жила в Англии, в моем доме, с моей матерью и моими сестрами. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Заиграла музыка. Танец не позволял поддерживать разговор, потому что, следуя фигурам танца, партнерам приходилось часто разъединяться. Но Жуану это не раздражало. Напротив. Она знала, что последует предложение, и хотела еще раз прочувствовать его. Даже если новая встреча с Дунканом не вызвала у нее безумной радости, даже если перспектива жизни в его доме вместе с его семьей не слишком вдохновляла ее, надо набраться терпения. Жизнь не всегда бывает такой захватывающе увлекательной, какой она была совсем недавно. Придется ей потерпеть.

Танцуя, она заметила, что лорд Веллингтон все еще стоял в углу бального зала в окружении представителей знати и высшего офицерского состава. Они оживленно разговаривали, поглядывая на танцующих. На мгновение стала видна фигура человека, с которым они беседовали.

Высокий мускулистый офицер в тщательно вычищенном простом и несколько потертом зеленом мундире занимал все внимание лорда Веллингтона. Лицо офицера загорело до бронзового цвета, белокурые волосы коротко подстрижены. Ему было явно не по себе — то ли от непривычной обстановки блестящего бала, то ли от чрезмерного внимания, которое привлекла к себе его персона. Он стоял там, где обычно находился, присутствуя на публичных увеселениях, то есть в самом неприметном уголке комнаты. Однако остаться незамеченным ему не удавалось. Отнюдь.

Жуана оступилась в танце, сбилась с ритма и в недоумении оглянулась. Но тут же взяла себя в руки. Он смотрел на нее. Она чувствовала его взгляд, хотя сама на него не смотрела. Нет уж, она не доставит ему удовольствия видеть, как смущает ее его присутствие. Ни за что.

А капитан Блейк тем временем думал, что более неудобно, чем сейчас, он еще никогда в жизни себя не чувствовал. Он целый день сожалел о своем решении пойти на бал. А прибыв сюда, инстинктивно отыскал уголок, где у него было больше шансов остаться незамеченным. Он окинул пренебрежительным взглядом нарядных гостей, надеясь тем самым скрыть свою неловкость.

Однако на сей раз все было хуже, чем обычно. Намного хуже. Потому что как только лорд Веллингтон вошел в бальный зал в сопровождении самых избранных гостей, он сразу же отыскал его взглядом и представил всем как героя Саламанки.

Роберт раскланивался и отвечал на вопросы, снова раскланивался и снова отвечал на вопросы и чувствовал, что ему все уже начинает надоедать. Больше всего ему хотелось бы сейчас оказаться на поле боя с саблей в руке и винтовкой и чтобы перед ним была вся французская армия. Там он чувствовал бы себя на своем месте.

Наконец, слава Богу, заиграла музыка, и его собеседники отвернулись, наблюдая за танцующими парами. Он очень надеялся, что мало-помалу они тоже присоединятся к танцующим и он сможет снова удалиться в свой угол и простоять там до окончания вечера. Он передумал и решил не танцевать. Тем более что мужчин в зале было больше, чем женщин. Ему было бы не с кем танцевать.

Потом его глаза потянуло словно магнитом к одной точке в середине зала — к белому пятнышку среди всего многообразия ярких цветов. Он нашел ее. Она выглядела такой же красивой, такой же богатой и недоступной, как тогда, когда он впервые встретился с ней на балу в Лиссабоне. Она снова была маркизой дас Минас, а вовсе не Жуаной. И он снова ненавидел ее, хотя при виде неё у него екнуло сердце, потому что он предполагал, что она уже находится в Англии.

Он ненавидел ее, потому что она была маркизой, а он всего лишь капитаном Робертом Блейком, солдатом, который своими силами продвинулся от рядового до офицера, хотя стать джентльменом не сможет никогда. Всю свою жизнь он будет незаконнорожденным — сыном маркиза, но рожденный не маркизой. Он ненавидел Жуану, потому что хотел ее так же, как тогда, в Лиссабоне, и потому что она была так же недоступна для него, как и прежде. Он ненавидел ее за то, что появился здесь, вместо того чтобы оставаться там, где никогда не смог бы встретиться с ней.

Она улыбалась и выглядела довольной, и ее партнером был лорд Уаймен. Блейк заметил, что она увидела его и отвела глаза, как только встретилась с ним взглядом. Он сжал за спиной руки и стиснул зубы, понимая, что у него не хватит силы воли, чтобы повернуться и уйти. Он знал, что останется и будет наблюдать за ней и мучиться.

Разве может она быть такой красивой и счастливой и любить его? Даже и думать нечего. Он все-таки попался в ее сети, забыв о том, что Жуана — прирожденная покорительница мужских сердец. Он поверил, что она его любит. Но разве могла она любить его?

Его охватило отчаяние.

Дункан сделал ей предложение. Он пригласил ее пройтись по длинному коридору за бальным залом и официально предложил выйти за него замуж.

— Я всегда мечтала, — сказала Жуана, — выйти замуж за английского джентльмена и обосноваться в Англии. Ты ведь знаешь, что я выросла в Англии.

Он пожал ее руку, лежащую на его локте.

— Значит, ты согласна? Ты сделаешь меня счастливейшим из людей, Жуана.

— Ты так думаешь? Если бы я вышла за тебя замуж, Дункан, я себя сделала бы счастливой — по крайней мере мне так кажется. Но сделаю ли я счастливым тебя? Ведь в браке важно, чтобы супруги могли сделать счастливыми друг друга, не так ли?..

— Жуана, ты осчастливишь меня даже одним своим согласием.

— Ах нет, Дункан. Для брака согласия мало. Новизна и влюбленность пройдут, а впереди долгие годы совместной жизни. Я не уверена, что ты будешь счастлив со мной. — А потом она сказала то, чего не собиралась говорить: — Видишь ли, у меня был другой.

— Твой муж? — спросил он, потрепав ее по руке. — Я все понимаю, Жуана.

— Муж? — удивилась она. — Да я его ненавидела. Нет, Дункан, был еще другой.

— У тебя много поклонников, Жуана, — сказал он. — Я понимаю, что иногда флирт приводит к чему-то более серьезному. Но меня твое прошлое не тревожит.

— Ты хочешь сказать, что тебя мое прошлое не будет тревожить, когда мы поженимся? — спросила она. — Но так не бывает, Дункан. Я бы, например, не потерпела даже легкого флирта с твоей стороны по отношению к другой леди. — Она облизала пересохшие губы. — А я любила его.

— Вот как? — Она почувствовала, что он по какой-то причине не хочет вдаваться в подробности.

— Я использовала неправильное время, Дункан. Я любила его. Но не могу выйти за него замуж. Я думала, что, выйдя замуж за тебя, я найду то счастье, о котором всегда мечтала. Но понимаю, что не смогу выйти за тебя замуж, если ты не узнаешь обо всем.

— Значит, теперь, когда ты сказала мне, ты выйдешь за меня замуж? А прошлое пусть останется в прошлом, Жуана. Меня оно не интересует.

Она вздохнула.

— Хотела бы я, чтобы меня оно тоже не интересовало. Сколько еще времени ты пробудешь здесь, Дункан?

— Несколько дней. — Нескольких дней мне хватит, Дункан, чтобы подумать, а потом я дам тебе ответ.

— Я ждал так долго, — улыбнулся он, — что несколько дней роли не играют.

— Ответ не обязательно будет положительным, — сама себе удивляясь, сказала она.

— Но ведь он не обязательно будет и отрицательным. Что ж, буду жить надеждой.

Она и сама не могла бы сказать, почему вдруг отсрочила ответ, почему ей неожиданно так не захотелось принимать его предложение. Нет, глупо было бы притворяться, что она не знает причину. Она не могла расстаться с мечтой.

— Давай пройдемся по бальному залу, — предложила она. — Я еще не выразила восхищения офицерам по поводу великолепных парадных мундиров и не успела позавидовать туалетам дам.

Опираясь на руку Дункана и весело улыбаясь, Жуана решила сделать круг по залу. Капитан Блейк стоял на том же месте в уголке, но вниманием его не обходили. К нему то и дело подходили люди, чтобы поговорить.

Она умышленно шла очень медленно, останавливаясь поговорить со знакомыми, перекидывалась парой слов с офицерами, которые старались привлечь ее внимание. Она давала ему возможность уйти с ее дороги, если он того пожелает. Она даже отчасти надеялась, что он уйдет, прежде чем она сможет заговорить с ним, но в то же время сама мысль о такой возможности вызывала у нее панический ужас. Пусть он сам решает. Не станет она умышленно заставлять его делать то, чего он на самом деле не желает.

— А-а, Роберт, — сказала она, поравнявшись с ним. Его голубые-голубые глаза встретились с ней взглядом.

Он не улыбался, но она хорошо его знала и не ожидала, что он улыбнется.

— Ты не танцуешь? — спросила она. Вопрос был глупый, потому что в тот момент был перерыв в танцах.

— Нет, — ответил он, чуть помедлив.

— Ты помнишь Дункана? — спросила она. — Ну конечно, помнишь. Он ехал вместе с нами из Лиссабона. С тех пор Роберт стал еще более знаменитым героем, Дункан. Ты слышал о нем?

— Да, были кое-какие слухи, — сказал полковник. — Об отважной вылазке в Саламанку и еще более отважном побеге. Мои поздравления, капитан.

— Благодарю вас, сэр, — поклонился Блейк.

— Вот и вальс заиграли, — сказала Жуана. — Идем, Роберт, ты можешь доставить себе удовольствие и станцевать со мной. — Она рассмеялась. — Ведь ты хотел пригласить меня, не так ли? Хочу, чтобы ты рассказал мне все о своих отважных подвигах.

Она боялась, что он откажется, и сама еще не знала, как ей отреагировать в таком случае — рассмеяться ли, провалиться ли от стыда сквозь землю или стукнуть его по голове. К счастью, ей не пришлось делать выбор.

— С удовольствием, мэм, — сказал он, неловко поклонился и взял протянутую руку.

Ах эта до боли знакомая рука, думала она. Уж лучше бы он сюда не приходил. Или не пришла бы она. Ей нужно было уехать в Лиссабон и остаться там. Почувствовав, как пересохло в горле, она улыбнулась сначала Дункану, потом ему.

— Насколько я помню, ты танцуешь, — сказала она, когда он повел ее на площадку. — Тебя научила твоя мать.

— Да, — кивнул он и взял твердой рукой ее за талию. Она положила руку на его широкое мускулистое плечо.

И вдохнула запах какого-то мужского одеколона, подумав, что предпочитает его естественный мужской запах. Ах, Роберт, Роберт!

— Как видишь, я ничего не забыла. — Она улыбнулась. — И никогда не забуду, Роберт. Так ты и умрешь, не прощенный.

— Мне следовало самому отвезти тебя в Лиссабон, — сказал он без намека на улыбку, — а потом посадить на борт корабля, отправляющегося в Англию, крепко привязав к грот-мачте. Было безумием оставлять тебя в Торриш-Ведраше у друзей и надеяться, что ты будешь вести себя как подобает здравомыслящей женщине. Наверное, ты так и не поехала в Лиссабон?

— Нет. Я не люблю, когда мне указывают, что я должна, а чего не должна делать. И тебе известно, что, если бы меня привязали к мачте, я бы все сделала, чтобы удрать, даже если пришлось бы потопить корабль. Я бы скорее умерла, пытаясь доплыть до берега с середины океана, чем стала бы жить по указке пекущегося о моем благе мужчины.

— О да, я хорошо знаю твой характер, Жуана. Глупо с моей стороны даже думать о том, что следовало бы сделать.

— Не люблю истории, у которых нет конца, — неожиданно произнесла она. — По правде говоря, они меня просто бесят. У нашей истории должен быть конец, Роберт. Обязан быть. Именно поэтому я не могла уехать из Торриш-Ведраша и именно поэтому не дала ответа Дункану, когда он снова предложил мне выйти за него замуж. У нашей истории должен быть конец.

— Обязательно мучительный? — спросил он.

— Разве ты не мучился, прежде чем прийти сюда? Разве нам стало легче, оттого что мы расстались таким образом?

Продолжая танцевать, они приблизились к двери. Блейк остановился и предложил партнерше руку.

— Так и быть, Жуана, пусть у нашей истории будет конец. Похоже, ты всегда должна настоять на своем. Ну что ж, будь по-твоему.

Однако, выходя с ним под руку из бального зала, она почему-то совсем не чувствовала радости от того, что настояла на своем.

Глава 30

Как тут не злиться? Он-то думал, что все уже позади. Он-то думал, что острота боли со временем пройдет. Время шло. Он устроился на новой квартире и приступил к новым обязанностям, терпеливо ожидая, когда самая болезненная фаза его потери перейдет в следующую — какой бы она ни была. Одно он знал точно: хуже, чем сейчас, быть уже не может. Возможно, будет мало-помалу становиться немного лучше, пока не останется ничего, кроме печали, и пока он снова не сможет продолжать жить.

Он не хотел увидеть ее снова. Если бы он знал или хотя бы подозревал, что может увидеть ее на балу, он ни за что не появился бы там. Его бы даже не соблазнила возможность взглянуть на нее еще разок. Не хотел он видеть ее. И уж конечно, не хотел говорить с ней, танцевать и оставаться наедине.

Однако он не мог не признать, что проявил эгоизм. Ему была невыносима мысль о долгом прощании, поэтому он придумал, как его сократить до минимума. Он предположил, что она, как и он, почувствует облегчение, когда все закончится. Однако, как оказалось, ей было нужно более определенное завершение их отношений.

Ему оставалось только злиться на себя. Следовало дать ей возможность попрощаться так, как она того хотела, пока они были вместе. Следовало позволить ей поехать вместе с ним в Арруду, а потом уехать после прощальной ночи. Ему следовало пережить агонию, чтобы она поняла, что их отношениям пришел конец. Теперь все было бы позади и он едва ли страдал бы больше, чем сейчас.

Но теперь придется пройти все сначала. И он злился — отчасти на нее, отчасти на себя.

— Ты мрачен, как накануне сражения при Буссако, — улыбнулась она.

— Вот как? — Он смотрел прямо перед собой. — Странно. Настроение у меня куда более мрачное.

— Силы небесные! — воскликнула она. — Тогда нам, пожалуй, лучше отсюда уйти. Здесь слишком людно.

— Неужели? Из зала мы перешли сюда, потому что там слишком много народа. Теперь и здесь тебе кажется слишком людно. Что дальше, Жуана? Не присмотрела ли ты где-нибудь поблизости уютную спальню? Ты такого прощания хочешь? — Давай сначала найдем какую-нибудь свободную комнату, а потом я скажу тебе, какого прощания хочу. — Она попробовала открыть дверь, выходящую в коридор, но дверь была заперта.

Незапертой оказалась третья дверь. Судя по всему, кабинет. Посредине стоял большой письменный стол, рядом — кресла с прямыми спинками. Он взял стоявший перед дверью подсвечник со свечами и поставил его на каминную полку, а Жуана закрыла дверь. Он повернулся к ней.

— Ну?

Она прислонилась спиной к закрытой двери и улыбнулась.

— Все могло быть по-другому, Роберт. Мне так много хотелось сказать тебе и так много услышать от тебя.

«А мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, — хотел сказать он. — Мне не хочется продлевать агонию прощания». Но он ничего не сказал. На самом деле оба чувствовали одно и то же. Только по-разному справлялись со своей болью. И все же, несмотря на то, что он все понимал и даже сочувствовал ей, он не мог избавиться от своего гнева.

— Ну так скажи то, что хотела, — резко потребовал он. — А я скажу, что люблю тебя и что расставаться с тобой мне очень больно. А потом я обниму тебя и поцелую, и можно будет наконец закруглиться. Ну давай, Жуана, говори свои слова, а потом подойди ко мне.

Но она продолжала стоять у двери и смотрела на него.

— Я поступила эгоистично, не так ли? Но в бальном зале я дала тебе время, Роберт. Я так медленно прогуливалась по залу с Дунканом. Я хотела, чтобы ты успел уйти, если захочешь. Но ты остался. Ты не мог не видеть, что я направляюсь к тебе.

Он молча смотрел на нее. Она говорила правду. Он мог уйти. Он хотел уйти и почти уже решился. Но ноги не пожелали подчиниться его воле.

— Да, — сказал он, — я видел, что ты направляешься ко мне.

— И остался, — подтвердила она.

— Да.

— Роберт… — Она сделала паузу, и он решил, будто она раздумала продолжать. — Я вдова, а ты не женат.

— Нет, Жуана. — Она улыбнулась.

— Я всегда знал, что есть вещи, которые для меня недоступны, — продолжал он — Я узнал о них вскоре после смерти моей матери. Внебрачный сын маркиза не может претендовать на все, что пожелает. Я смирился. Я построил свою взрослую жизнь исходя из такой морали. И был вполне счастлив.

— Но ты несчастлив сейчас, — напомнила она.

— Потому что я на какое-то время забыл или постарался не обращать внимания на исходное положение своей жизни. И на то, что ты, Жуана, привыкла к другой жизни, которая была твоей, пока ты росла, затем — когда вышла замуж и потом — когда овдовела.

— Если не считать периодов жизни в горах. Я сбежала туда и жила там как сестра Дуарте.

— Но те дни прошли, — сказал он. — Больше тебе незачем быть Жуаной Рибейру.

Она снова улыбнулась ему.

— Только разве для того, чтобы позабавиться.

— Нет такого моста, который мог бы соединить наши жизни, Жуана, — сказал он. — По крайней мере, соединить навсегда. Ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, как только пройдет новизна нашей страсти друг к другу.

Она смотрела в пол, как видно, погрузившись в глубокие раздумья.

— Разве я не прав? — спросил он после довольно продолжительного молчания.

Она подняла на него глаза. Лицо ее было серьезно, но губы уже складывались в озорную улыбку.

— Ты, должно быть, прав. Ведь ты мужчина. А мужчины всегда правы.

— Ну и что дальше? — спросил он. Она шагнула к нему и остановилась.

— Я думаю, Роберт, осталось лишь обняться и поцеловать друг друга. Жаль, что мы попали не в спальню, не так ли? Заниматься любовью на столе мне что-то не хочется, на полу — как-то стыдно, хотя сама не понимаю почему. Ведь мы столько раз занимались любовью на земле под открытым небом. Да, нам есть что вспомнить.

— Да. — Он ожидал, что из глаз ее брызнут слезы. Но когда она подошла ближе, обняла его и подставила лицо для поцелуя, оно сияло. Глаза поблескивали, и опыт подсказывал ему: будь осторожен!

— Значит, вот какое у нас прощание, — сказала она.

— Да. — Он взял ее лицо в ладони и нежно провел пальцами по щекам и губам. Его гнева как не бывало. — Это прощание. Я люблю тебя. — Ее лицо расплылось перед его глазами от выступивших у него слез.

— Ах, Роберт. — Она обвила руками его шею и прижалась щекой к его щеке. — Какой же ты дурак! Мужчины вообще глупые создания. Не плачь, я не стою твоих слез. Тебе от меня одни неприятности. Без меня тебе будет гораздо спокойнее жить.

— Да, — согласился он.

— Так что радуйся, что отделался от меня. — Ее пальцы ерошили его коротко подстриженные волосы.

— Да.

— Тебе не обязательно соглашаться со всем, что я говорю. Поцелуй меня, Роберт. Давай поцелуемся как следует.

— Да. — Он и не заметил, что сильно дрожит, пока не попытался отыскать губами ее рот. Глаза его были крепко закрыты, но горячие слезы все-таки просачивались из-под век.

Придержав руками его голову, она поцеловала его.

Он застонал и обнял ее так крепко, как будто собирался навсегда впечатать ее в свое тело. Так целовать можно только от отчаяния, такой поцелуй не приносит радости.

— Боже милосердный! — взмолился он. — Довольно, уходи, Жуана, или позволь мне уйти. — Он судорожно проглотил комок, образовавшийся в горле. — Только скажи мне еще разок.

— Что я люблю тебя? — спросила она. — Я буду любить, пока мне не исполнится восемьдесят лет, а тебе восемьдесят два. Нет, вношу поправку. Я намерена жить долго, а ты обладаешь талантом ловко увертываться от пуль. Поэтому пусть будет девяносто и девяносто два. Или сто и сто два.

— Уходи! — хрипло сказал он. — Черт бы тебя побрал, женщина, убирайся отсюда. Я не могу выйти отсюда в таком виде. Уходи.

Она нежно прикоснулась к его лицу кончиками пальцев.

— Как глупы мужчины. А я люблю самого глупого из мужчин так, что не могу выразить любовь словами. Я люблю тебя, Роберт.

И она ушла.

Ему всегда казалось забавным, когда говорили о разбитом сердце. Но когда он добрел до письменного стола и, опершись обеими руками на крышку, наклонился вперед и закрыл глаза, ему было не до смеха. И ничего забавного тут не было.

Надо было сделать много дел, что у человека, любившего действовать импульсивно, вызывало раздражение, хотя ее решение не было импульсивным шагом. Оно созрело давно в ее сознании, однако, созрев, поразило как удар молнии. И поскольку решение не было импульсивным, надо было делать все как следует и по порядку.

Надо было написать несколько писем, в частности, письмо Матильде, приложив к нему деньги в размере жалованья за два года. Надо было обзавестись одеждой. Ее наряды португальской маркизы абсолютно никуда не годились, и, взглянув на ряды однообразных белых одеяний, она ничуть не пожалела о том, что придется расстаться с ними навсегда. Платье Жуаны Рибейру ей тоже больше не пригодится. Тем более что оно совсем износилось. Когда его предложили экономке, чтобы использовать в качестве тряпки для уборки, она и то посмотрела на него с большим сомнением. Да и платье такое оказалось единственное. А женщине одного платья маловато.

Проблему гардероба было не слишком трудно решить. Ее приятельница София, в доме которой она жила, всегда любила аккуратные практичные платья. Жуана выбрала несколько платьев из ее гардероба и немедленно принялась ушивать их в талии и укорачивать подолы. Поскольку сама она давненько не брала иглу в руки, пришлось позвать на помощь одну из служанок. А сама она тем временем написала письмо Софии и приложила щедрую сумму в оплату ее одежды.

Надо было также поговорить с Дунканом, Она позвала его на следующий день после бала и объявила о своем решении, едва он успел перешагнуть порог. Она не хотела вселять в него несбыточные надежды.

— Извини, Дункан, я не могу выйти за тебя замуж. Я не смогла бы сделать тебя счастливым, потому что сама не была бы счастлива.

— Но, Жуана, — возразил он, — мне казалось, что ты всегда мечтала о муже-англичанине и доме в Англии.

— Да, — сказала она, — мечтала, причем много лет. Иногда мы бываем очень слепы. Чтобы быть счастливой, мне мало такой жизни.

И она говорила правду. Она все ясно поняла на балу, когда Роберт произнес свои глупые слова. Правда, ему они не казались глупыми, и ей бы тоже не показались, если бы ее внезапно не озарило.

Ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, как только пройдет новизна нашей страсти друг к другу.

Она слышала его слова так же ясно, как тогда, когда он их произнес. Слова, которые она поначалу восприняла как нечто само собой разумеющееся, стали для нее истиной. Разумеется, он никогда не будет счастлив в ее мире. Он терпеть не мог светские увеселения и чувствовал там себя отвратительно. Она же никогда не была бы счастливой в его мире. Будучи дочерью французского графа и вдовой португальского маркиза, она всегда жила так, как живут богатые и привилегированные люди. Она была леди.

Но была ли она когда-нибудь счастлива? Она считала свою повседневную жизнь невыносимо скучной, бесполезной, бессмысленной. Кроме флирта, ничто не привносило в нее ни азарта, ни волнения. Но и флирт, по правде говоря, не доставлял ей большой радости. Спокойная жизнь в английском поместье? С матерью и сестрой Дункана, пока он не вернется домой? Да она с ума сойдет!

Значит, она никогда не была бы счастлива с ним? Но она была счастлива, когда, сбросив личину маркизы дас Минас, жила некоторое время с Дуарте и его сподвижниками из «Орденанзы». Она была счастлива в течение нескольких недель, проведенных с Робертом между Саламанкой и Буссако. Она была тогда невероятно, абсолютно счастлива, причем не только потому, что была с ним, но и потому, что была свободна от условностей своего мира и открыта опасностям, риску и другим чудесным ощущениям, которыми богата жизнь в другом мире.

Неужели она откажется от захватывающих ощущений потому лишь, что принадлежит к другому миру? Неужели променяет Роберта на Дункана? Что за абсурдная мысль!

Она поняла это, как только он произнес свои слова. И была готова немедленно поделиться с Робертом своими мыслями. Она почти всегда была импульсивна. Сначала подумать, а потом действовать было не в ее характере. Но сейчас она поступила по-другому. Такое важное решение, от которого зависела вся ее дальнейшая жизнь, нельзя было принимать, подчиняясь импульсу. А что, если потом, когда она поразмыслит как следует, окажется, что такие мысли были порождены лишь нежеланием расстаться с ним?

И вот теперь она знала, что не ошиблась. Человек, которого она любила, жил в том самом мире, в котором она в конечном счете могла бы быть счастлива. Значит, надо поступить так, как подсказывает разум.

Итак, с улыбкой думала Жуана, в кои-то веки она будет действовать, прислушиваясь к голосу разума.

В Арруде его разместили в маленьком домике, где он некоторое время прожил вместе с капитаном Дэвисом, пока тому не пришлось уехать в Лиссабон подлечить нагноившуюся рану, полученную в сражении при Буссако. И теперь Блейк жил в полном одиночестве, поскольку хозяева домика уехали, не очень поверив, что вторжение французской армии удастся сдержать.

Одиночество его не пугало. Он даже был рад возможности побыть одному и никого не видеть. В армии такая роскошь не часто выпадала на долю солдата. Ему надо побыть одному, чтобы научиться справляться с эмоциями и не вымещать свое плохое настроение на людях, которые от него зависели.

Однажды вечером к нему пришла женщина из армейского обоза, вдова одного рядового, убитого в начале года, которая пока не вышла замуж второй раз, и предложила приготовить еду. Не прибегая к помощи слов, она несколько раз намекала, что готова остаться и оказывать также другие услуги. Но он всякий раз, как только усаживался за еду, отсылал ее домой. Она была неплохой поварихой, но не была нужна ему ни в каком другом качестве.

Он устал. Подчас обучение людей и наблюдение за тем, как они выполняют свои обязанности по тщательной охране оборонительных линий, уносило больше времени и энергии, чем участие в сражении. А сегодняшний день тянулся особенно долго, и не было ни минуты передышки. Хорошо возвратиться домой. Нагнув голову, он прошел под низкой аркой ворот и наморщил нос, принюхиваясь. Неужели у миссис Райли подгорел ужин?

Миновав небольшую гостиную, он остановился в дверях кухни. И замер на месте, чуть расставив ноги и сжав в кулаки руки, опущенные по швам.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — тихо спросил он.

— Жгу твой ужин, — ответила она, повернув к нему раскрасневшееся лицо. Она была в простеньком, ладно сидевшем на ее фигурке зеленом платье. Волосы ее были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке. — Я подбросила в печь всего одно полено, а пламя разгорелось, словно топка в аду. Разве так встречают человека, возвращающегося домой?

Он пересек кухню и снял с огня вонючее месиво, в которое превратилось подгоревшее рагу. Потом, взяв ее за плечи, развернул лицом к себе.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Жуана? — снова спросил он. Он был в бешенстве и едва сдерживал себя.

— Ты имеешь в виду, что я делаю, кроме, того, что привожу в негодность твой ужин? — уточнила она, крутя пальцами пуговицу его мундира. — Я приехала, чтобы выйти за тебя замуж, Роберт.

— Не припомню, чтобы я делал тебе предложение, — отрезал он. — Я попрошу кого-нибудь отвезти тебя в Лиссабон. И будь добра, не попадайся мне больше на глаза.

— Приятно слышать, — улыбнулась она. — Я тоже люблю тебя, Роберт. И поэтому приехала, чтобы выйти за тебя замуж. Хотя если ты не хочешь жениться на мне, ничего страшного. Значит, я буду жить с тобой в грехе, как и раньше.

— Жуана, мы уже говорили обо всем этом. Ты знаешь, что это безумие.

— Ты ведь знаешь, что я сумасшедшая. Если ты не женишься на мне и не согласишься жить со мной в грехе, я присоединюсь к маркитанткам, следующим за армией в обозе, и стану поварихой или прачкой. А когда ты поймешь, насколько я негодная повариха или прачка, ты уложишь меня к себе в постель, где от меня будет меньше вреда. — Она искоса взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

— Когда тебе пришла в голову такая безумная мысль? — спросил он. Сам того не желая, он чувствовал, как проходит его гнев, уступая место отчаянному влечению. В душе шевельнулось подозрение, что он попусту тратит время, споря с ней.

— На балу у лорда Веллингтона. Ты сказал тогда, что ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, и, конечно, то, что ты сказал, было разумно и, видимо, правда. Однако я поняла тогда, что ты прав. Я никогда не была счастлива. Ты и представить себе не можешь, насколько пустой и бесцельной была моя жизнь. И какой глупой. И как обидно было бы растратить попусту оставшуюся жизнь на жалкое и нудное существование.

— Но у тебя есть все, что ты можешь пожелать, — напомнил он.

— Ошибаешься, — возразила она. — Только материальные блага и глупый титул, Роберт. Но разве в них счастье? Я хочу свободы, хочу напряжения сил, волнения и даже время от времени опасности. А в моем мире ничего такого нет, я там ограждена от всего, словно надежно упакована в вату. Иногда я завидую мужчинам — не всегда, конечно, потому что мне нравится быть женщиной. Мне, например, не хотелось бы быть мужчиной и не иметь возможности любить тебя, не возбудив страшного скандала. Но ведь должно же быть что-то такое, что наполняло бы смыслом жизнь женщины, которая, по-моему, и без того к ней несправедлива. Я могла бы найти смысл в жизни с тобой в твоем мире.

— Жуана, — начал он, — ты и понятия не имеешь…

— Ты так думаешь, Роберт? — Она наклонилась к нему так, что грудью коснулась его мундира, и заглянула в лицо. — А я думаю по-другому. Я никогда не была так счастлива, как тогда, когда мы покинули Саламанку… пока не добрались до Торриш-Ведраша. Я была так счастлива с тобой, и не только потому, что мы были любовниками, но и потому, что наконец-то жизнь била ключом.

— Жизнь под угрозой смерти, — задумчиво протянул он. — Каждый из нас мог в любое время погибнуть, Жуана. Ты не поняла, в какой опасной обстановке мы жили? Как я могу позволить тебе остаться и делить со мной такую жизнь? Я солдат. Солдатское дело — воевать. Меня могут в любой момент убить.

— Меня тоже. Потолок может обрушиться на наши головы. — Она взглянула вверх, и он, сам того не желая, проследил за ее взглядом. — Смерть, возможно, придет в следующее мгновение, Роберт, а может быть, через шестьдесят лет. А в промежутке надо жить… и любить.

Она закрыла глаза и, наклонив голову, прикоснулась лбом к его лбу.

— Жуана, — сказал он, — ты совершаешь безумие. Должно быть, существуют какие-то доводы, чтобы убедить тебя. Тысячи доводов. Мне нечего тебе предложить.

— Ты говоришь глупости. Ты можешь мне предложить любовь и себя. Однажды ты сказал, что подаришь женщине, которую полюбишь, пригоршню звезд с неба и рассвет. Подари мне звезды с неба и рассвет — и у меня не хватит слов, чтобы выразить свое счастье. Подари мне все рассветы, Роберт, пока не останется один закат. И тогда мы вспомним с благодарностью, что не потратили впустую ни одного мгновения наших жизней, слившихся в одну общую жизнь.

Я понимаю, что ты пытаешься найти слова, чтобы прогнать меня, — продолжала она. — Но ты не сможешь прогнать меня, Роберт. Нет у тебя такой власти. Я приняла решение и объяснила, в чем оно заключается. Я никуда не уйду. А тебе придется лишь решить, в каком качестве ты хочешь, чтобы я осталась.

Он сделал глубокий вдох, обнял ее и прижался щекой к ее щеке.

— Ладно, будь по-твоему. Мы поженимся. Я продам свой офицерский патент и уйду из армии. Знаешь, ведь я не такой нищий, как ты, возможно, думаешь. Мой отец недавно умер и оставил мне недвижимость и довольно большое состояние. Ты сможешь жить, как подобает английской леди, хотя я никогда не стану настоящим английским джентльменом. Ты сможешь осуществить если, конечно, тебе хочется, свою мечту, и заполучить меня.

Она сердито взглянула на него.

— Боже, какой же ты глупец! Я хочу, чтобы ты остался таким, какой ты есть, таким, в кого я влюбилась. Неужели ты думаешь, я буду счастлива, если ты откажешься от всего, что наполняет твою жизнь смыслом и радостью?

— Ты наполняешь мою жизнь радостью, — сказал он.

— О да, — презрительно заявила она. — И я заменю тебе все, от чего ты откажешься? Ну почему ты так глуп, Роберт? Мы с тобой окажемся в неравном положении, потому что тебе придется отказаться от всего, что тебе дорого, тогда как мне всего лишь от дурацкого титула, не менее дурацких белых одежд и прочих вещей, которые для меня не имеют никакого значения. — Она неожиданно улыбнулась. — Но я безумно люблю тебя за то, что ты готов сделать ради меня такую глупость. Ну как? Есть здесь где-нибудь священник, который нас обвенчает, или мы будем жить в грехе?

— Видит Бог, я очень люблю тебя, Жуана. Ты меня вводишь в искушение.

— Маме следовало назвать меня Евой, — улыбнулась она. — Так найдется ли здесь священник?

— Найдется.

— А сможем ли мы позволить себе нанять служанку? Если не сможем, то боюсь, что умрем с голоду.

— Жены офицеров обычно имеют прислугу, — напомнил он. — И мы можем позволить себе взять служанку.

— Прекрасно, — обрадовалась она. — Значит, все решено?

— Разве у меня есть выбор?

— Только в том случае, если ты скажешь, что действительно не хочешь меня и действительно не любишь. Но ведь ты не сможешь сказать ни того, ни другого, не так ли?

— Нет, — признался он.

— Значит, у тебя нет выбора, — сказала она. — Ты собираешься уложить меня в постель? Поскольку я не могу предложить тебе еду, то предложу вместо нее хотя бы себя. Не такая уж плохая компенсация за испорченный ужин.

— Замолчи, Жуана, — пробормотал он, жадно ее целуя. — Ты меня совсем сбила с толку. Я уверен, что существует девятьсот девяносто девять убедительных доводов против, но не могу припомнить ни одного. Подозреваю, что ты, как всегда, манипулируешь мною.

— А как же? — улыбнулась она. — Но людей, с таким трудом поддающихся манипулированию, как ты, Роберт, я еще не встречала. Уложи меня в постель и позволь любить тебя до умопомрачения. Иначе ты можешь вспомнить один из своих дурацких доводов, а мне придется придумывать какие-нибудь хитрые уловки, чтобы убедить тебя. А я не хочу никаких уловок. Я просто хочу любить тебя.

Он вздохнул и, глядя в ее горящие нетерпением глаза, улыбнулся:

— Наверное, нам придется бороться друг с другом всю оставшуюся жизнь. Потому что я мужчина и должен всегда настоять на своем. Честно предупреждаю тебя.

Она опустила ресницы и искоса посмотрела на него.

— А я женщина и должна всегда сделать все по-своему. Честно предупреждаю тебя.

— Например, я, а не ты, должен был просить тебя оказать мне честь и выйти за меня замуж.

Она закусила нижнюю губу, и, к удивлению обоих, ее глаза наполнились слезами.

— Да, Роберт, — прошептала она, — прости меня, пожалуйста.

Он взял ее лицо в ладони и смахнул слезинки кончиками пальцев.

— Завтра, — сказал он, — я найду священника, который нас обвенчает. А пока… У нас, кажется, нет ужина? Что ты мне предложишь взамен? — спросил он, легонько касаясь губами ее губ.

Она рассмеялась сквозь слезы.

— Я заставлю тебя забыть о том, что ты голоден. Ты и не вспомнишь о своем голоде всю долгую ночь. Обещаю.

— А ты? — спросил он, снова прикасаясь лбом к ее лбу. — Ты голодна?

— Умираю с голоду. Тебе придется утолять мой голод всю долгую ночь.

— А когда ночь закончится, я кое-что подарю тебе. — Он наклонился и взял ее на руки. — Я подарю тебе рассвет. И все рассветы, которые будут потом.

— Ах, Роберт, — прошептала она, — я так люблю тебя, что не могу найти слов для выражения своих чувств.

Он внес ее на руках в спальню и с улыбкой сказал:

— Кому нужны слова?

Она улыбнулась в ответ и протянула к нему руки.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Реклама на сайте