«Обещание весны»

Мэри БЭЛОУ ОБЕЩАНИЕ ВЕСНЫ

Мэриан Винни, соседке и другу

Глава 1

Смерть тридцатидвухлетнего приходского священника деревни Эбботсфорд в Гемпшире вызвала куда больше шума и разговоров, чем вся его предыдущая жизнь. Пол Ховард был воспитанным, образованным человеком, его уважали как духовное лицо, привечали как гостя, однако игнорировали как проповедника. “Это сущее наказание — каждое воскресенье сидеть и слушать целый час его проповедь, — заметила однажды старшая мисс Стэнхоп в беседе с миссис Картрайт. — Хотя стоит только взглянуть на лицо достопочтенного пастора, чтобы понять: Господь всемогущий послал прихожанам в его обличье одного из своих блаженных ангелов”.

В смерти своей священник раз и навсегда поднялся над обыденностью. Миссис Картрайт сказала нескольким своим приятельницам с некоторым даже благоговением, что слова мисс Стэнхоп оказались воистину пророческими. Достопочтенный Ховард возвращался домой после посещения одного из коттеджей на окраине деревни, по обыкновению уткнувшись носом в книжку, как вдруг детский крик нарушил его сосредоточенность; он поднял голову и увидел, что какого-то малыша загнал в угол огороженного поля бык, которого явно раздразнили.

Пастор бросил свою драгоценную книгу прямо в пыль, перелетел через забор с невероятной легкостью, подхватил мальчугана и осторожно поставил его по другую сторону забора, где тот благополучно присоединился к своим орущим приятелям. После чего достопочтенный Пол Ховард повернулся лицом к быку — словно Давид к Голиафу, как выразился впоследствии деревенский поэт мистер Уотсон, хотя он и не был свидетелем происшедшего.

К несчастью, наш пастор в отличие от библейского Давида не имел при себе пращи и, вероятно, был мертв еще до того, как ребятишки прибежали в деревню за помощью. Пожертвовав жизнью во имя спасения ребенка, Пол Ховард в мгновение ока стал святым мучеником, а злосчастный бык пережил пастора всего на несколько часов.

Однако жители Эбботсфорда и близлежащих деревень не долго грелись в лучах славы столь сенсационной трагедии. Они столкнулись с весьма серьезной практической проблемой. Их пастырь оставил незамужнюю сестру, к тому же, как всем было известно, неимущую. Пять лет назад она приехала сюда вместе с братом и вела хозяйство в его доме. Никто ничего не слышал о других членах этой семьи. Достопочтенный Пол Ховард отнюдь не был богатым человеком. К тому же он имел обыкновение раздавать чуть ли не больше, чем получал; возможно, эти двое, словно ангелы, питались воздухом.

В первые дни после похорон Грейс Ховард, казалось, не задумывалась над тем, что из-за героического поступка брата осталась в незавидном положении. Она всегда держалась невозмутимо и с достоинством, а теперь, казалось, превратилась в мрамор. Пол был для нее всем. Теперь у Грейс ничего не осталось. И никого. Оглушенная этим фактом, она, казалось, не в состоянии была осознать, что ей некуда деться и не на что жить.

Однако окружающие осиротевшую мисс Ховард люди не были столь отрешенными и апатичными. Ее брат погиб, спасая жизнь одному из их детей, значит, о мисс Ховард необходимо позаботиться.

— Она могла бы пожить с нами, — сказала мисс Стэнхоп нескольким леди, собравшимся в ее гостиной накануне похорон. — Мы с Летицией остались одни с тех пор, как умерли мама и папа, а Берти уехала. Но захочет ли Грейс переехать к нам? Не воспримет ли наше предложение как милостыню?

Дамы дружно закивали в знак согласия. Мисс Ховард может оказаться слишком гордой для того, чтобы принять такое великодушное предложение.

— Она очень милая леди, — поддержала старшую сестру мисс Летиция Стэнхоп, — и я уверена, не нарушит нашего привычного образа жизни.

— Мистер Кортни сказал, что я могла бы пригласить ее гувернанткой к нашей Сьюзен, — вмешалась в разговор миссис Кортни. — Однако Сьюзен пятнадцать лет, ей уже недолго сидеть в классной комнате. И что тогда станет делать мисс Ховард?

Жители деревни победнее, из тех, кто работал по найму на графа Эмберли, собрали немного съестных припасов и денег с намерением вручить их мисс Ховард после похорон. Однако такой дар решал ее проблемы не больше чем на неделю, в лучшем случае — на две.

Графиня Эмберли обсудила вопрос со своим сыном графом, когда они сидели вдвоем в оранжерее.

— Несчастная леди, — сказала графиня. — Каждому ясно, Эдмунд, что девушка до сих пор как в тумане. И доктор Хансон утверждает, что она ни разу не заплакала. Я очень рада, дорогой, что ты решил послать завтра миссис Оутс и двух служанок по случаю приезда епископа на похороны. Граф Эмберли вздохнул:

— Да, мама, какая бы беда ни постигла нас, мы будем жить по-прежнему в достатке. Я постараюсь что-нибудь придумать для мисс Ховард. Полагаю, пенсию от меня она не примет, как ты считаешь?

— Полагаю, нет, — задумчиво ответила графиня. — Быть может, епископ догадается назначить сюда священником одинокого и немолодого холостяка или вдовца, которому понадобится экономка…

— Что ты, мама, ведь Грейс Ховард еще слишком молода! Ее положение окажется недопустимо двусмысленным в доме пусть и пожилого одинокого священника. Да он и сам на такое не согласится, ведь это неизбежно вызвало бы толки и уронило его в глазах прихожан.

— Ты прав. Как это я сразу не сообразила! Кстати, ты не говорил еще об этом с Перри? Наверное, стоило бы.

— Ты подала хорошую мысль. Мой приятель был дружен с Полом Ховардом, и ему должна быть небезразлична судьба его осиротевшей сестры. Впрочем, Перри, на мой взгляд, к женщинам относится весьма легкомысленно.

— Но ведь тут совсем другое дело.

— Не знаю, не знаю…

Граф Эдмунд потер ладонью подбородок и погрузился в размышления.

Перри, иначе сказать, сэр Перигрин Лэмпмен, жил недалеко от Эмберли-Корта, в своем имении Рирдон-Парк. Совсем еще молодой человек, он остался хозяином в доме и считался весьма завидным женихом. Однако ни одной из возможных невест пока не удалось поймать его в свои сети — быть может, благодаря той самой легкости в обращении с женщинами, о которой упомянул в разговоре с матерью граф Эдмунд.

Романтическим задушевным разговорам с девицами Перри предпочитал изящный, ни к чему не обязывающий флирт, не более того. Особенно мило это выходило у него с сестрой графа Эдмунда, леди Мадлен Рейн, которая имела множество поклонников и ни одного из них она не принимала всерьез. Перигрин мог беззаботно вести с ней остроумную беседу, делать самые выспренние и изысканные комплименты, целовать кончики ее пальцев, отлично понимая при этом, что в следующую минуту девушка ударит еще кого-нибудь веером по плечу, рассмеется и ускользнет от него с очередным воздыхателем.

С мужчинами Перигрин вел себя куда более серьезно. Он много читал, и ничто его не радовало более, чем общение с человеком, чьи мысли были бы созвучны его собственным.

Перри дружил с Эдмундом Рейном, графом Эмберли, с тех самых пор, как помнил себя. И они все еще были близкими друзьями, несмотря на то что у Эмберли с того времени, как он получил титул, обнаружилась склонность к замкнутому образу жизни. Эдмунду было всего девятнадцать, когда умер отец, а близнецам — его брату и сестре — только-только исполнилось двенадцать. Мать больше года находилась в состоянии сильнейшего нервного потрясения.

Каждый год Эмберли проводил со своей семьей по несколько месяцев в Лондоне. Дружба двух молодых мужчин оставалась еще крепкой, однако они уже не были столь неразлучны, как в мальчишеские годы.

Достопочтенный Пол Ховард заполнил пустоту в жизни Перигрина. Спокойный, приветливый и безгрешный, как считали прихожане, он обнаружил пылкий ум, как только ему довелось встретиться с образованным человеком. Эти двое совершали путешествия в мир литературы, искусства, науки, религии, философии и политики, нередко вступая в бурные споры, повышая голое, однако никогда не ссорились. Они уважали мнение друг друга.

Перигрин был частым гостем в доме священника и почти каждый день проводил хотя бы по несколько минут в обществе Грейс Ховард, которая всегда была занята каким-нибудь делом. Казалось, ей нравилось держаться в тени своего брата. Большие серые глаза смотрели на мир приветливо-спокойно, и все же в ее красивом лице была некая напряженность, и потому Перигрин порой задумывался о ней, о том, что таится в душе мисс Ховард.

Он любил смотреть, как Грейс вышивает цветы; казалось, стоит склониться к полотну — и ощутишь аромат этих цветов. А сад, в котором она порой трудилась часами, радовал буйством красок и пьянил дивными запахами с начала весны и до поздней осени.

Перигрин был потрясен и оглушен внезапной и нелепой гибелью своего замечательного друга. Весь день он не мог ни о чем думать, ощущая в душе болезненную пустоту. И только когда пришел в дом священника выразить соболезнование мисс Ховард, он вдруг осознал ее положение. В маленькой гостиной находились еще шесть посетителей, все говорили приглушенными голосами, словно боялись разбудить священника, который лежал в гробу в соседней комнате.

Мисс Ховард сидела в их окружении такая же, как всегда, разве что напряженные складки возле губ стали чуть более заметными. Она была в черном траурном платье, прямая и притихшая, руки непривычно лежали без движения на коленях. Женщина переводила взгляд с одного собеседника на другого и ни на секунду не теряла самообладания.

Что она станет делать? Куда денется? Ведь брат и сестра не имели никаких доходов, кроме жалованья Пола. Странно, что, несмотря на дружбу, Перигрин и священник никогда не разговаривали на личные темы.

Перри почти ничего не знал о нем как о личности. И еще меньше знал Грейс.

Он молча смотрел на мисс Ховард, пока все прочие подбадривали и утешали ее. Перигрин видел перед собой прекрасную одинокую женщину, лицо и фигура которой выражали благородство и глубину натуры. Он видел спокойную, привлекательную женщину, которая сделала жизнь его друга удобной, а скромный дом превратила в обитель красоты. Он видел загадочную женщину, которой никогда не переставал восхищаться.

Он видел перед собой ту, которую — с большим опозданием — хотел бы узнать.

Но она теперь, само собой, исчезнет из Эбботсфорда неизвестно куда, чтобы вести жизнь в тоске и тяжелом, однообразном труде. Возможно, здесь больше никто и никогда не узнает о Грейс Ховард.

Перигрин хотел узнать ее.

Еще до того как он спустя двадцать минут встал, взял холодную руку Грейс в свою и почтительно склонился, а потом покинул душную, подавляющую атмосферу смерти и глухой печали, Перигрин знал, что ему следует сделать.

Он вернулся в дом священника наутро после похорон и попросил мисс Грейс Ховард выйти за него замуж.

* * *

Грейс прошлась по комнате и остановилась у окна, которое выходило в сад. Она стояла очень прямо, сцепив пальцы. Черное траурное платье подчеркивало стройность фигуры. Темные волосы причесаны как обычно: посередине пробор, уши закрыты мягкими прядями. Черная кружевная наколка прикрывает пучок.

— Я не могу, — произнесла она, — хоть и должна признать, что меня глубоко тронула ваша доброта. Пол был бы обрадован вашей заботой. Брат ценил вашу дружбу так высоко, что мне не выразить это словами.

— Я хочу, чтобы вы передумали, мисс Ховард, — сказал сэр Перигрин, глядя на профиль Грейс, как он впервые не без удивления заметил, красивый профиль. — Я считаю, что вам нужен дом, а я свободен и могу предложить вам его. Обещаю сделать этот дом более надежным убежищем для вас, чем тот, где мы сейчас находимся. Я позабочусь о том, чтобы у вас было независимое состояние на тот случай, если я умру раньше вас.

— Вы необычайно добры. Вы мне всегда нравились, сэр Перигрин. Вы были Полу другом, в котором он всегда нуждался и какого у него не было, пока мы не переехали сюда. Теперь я уважаю вас не только за ваше отношение к брату. Тем не менее ответ мой прежний. Против нашего брака есть слишком много возражений.

— Вы имеете в виду разницу в возрасте? — помедлив, спросил Перигрин.

Мимолетная улыбка скользнула по ее лицу, прежде чем Грейс снова отвернулась к окну.

— Мне тридцать пять, — сказала она. — Вы это знали? Я никогда не старалась выглядеть моложе своих лет. Пол был моим младшим братом.

— Однако десять лет не считаются непреодолимой пропастью, если мужчина старше, — возразил Перигрин.

— Мужчины не рожают детей, — спокойно напомнила она.

— Я никогда не считал детей необходимым условием для собственного счастья, — не сдавался Перри. — Если это единственная причина, мисс Ховард, то я еще раз прошу вас передумать. Я в самом деле хочу взять вас в жены.

— Ради Пола? — спросила Грейс. — Хотите позаботиться о его сестре? Это великодушный поступок, сэр Перигрин, но вряд ли его можно растянуть на всю жизнь. Я вам признательна, бесконечно признательна, однако — нет. Вы скоро устанете от жены, которая намного старше вас и не равна вам ни по красоте, ни по уму.

— Нет, я сделал вам предложение не только ради дружбы к Полу. Я сделал его ради вас самой. Это верно, что мы с вами редко разговаривали за те пять лет, что вы провели здесь. Но я постоянно наблюдал за Вами и составил впечатление о вас, о котором даже сам не имел полного представления, пока не дал волю своим чувствам в последние несколько дней. Вы мне нравитесь, мисс Ховард, и я верю, что буду счастлив в браке с вами.

Грейс снова повернулась к нему. Перигрин заметил, что лицо ее бледнее и напряженнее, чем обычно, но глаза смотрели на него спокойно и безо всякой тревоги.

— О, вы ничего не знаете обо мне, сэр Перигрин! Ровным счетом ничего. Я прожила тридцать пять лет. И далеко не все эти годы были такими безмятежными, как те, что я провела в Эбботсфорде. Никоим образом. Если бы вы знали хотя бы половину того, что вам следует знать обо мне, то были бы признательны мне за мой отказ, поверьте.

Перигрин переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места и продолжал смотреть ей прямо в глаза.

— Так расскажите мне, — попросил он, медленно изгибая губы в улыбке, — расскажите, что такое ужасное произошло в вашей жизни.

Грейс внезапно отвела взгляд и смотрела теперь куда-то в сторону.

— Знаете ли вы, — начала она, — говорил ли вам брат, что наш отец — лорд Поли? Барон Поли из Лестершира. Богатый и всеми уважаемый. Нет, судя по выражению вашего лица, брат не говорил вам об этом. Пол рассорился с отцом, порвал с ним из-за меня. И взял меня с собой, когда уехал из дома. В течение четырех лет, пока брат был младшим приходским священником, и пяти лет, проведенных здесь, то есть в течение девяти лет, мы не поддерживали никаких отношений с отцом и старшим братом. Перед вашим приходом я сидела здесь и пыталась решить вопрос, который мучает меня все эти дни. Должна ли я сообщить отцу о смерти его младшего сына? Сына, которого я отняла у него.

Грейс все еще смотрела в угол поверх головы Перигрина, но он все же заметил, что в глазах ее блестят невыплаканные слезы. Губы Грейс начали дрожать. Перигрин сделал шаг к ней и протянул руку.

— Мой вопрос причинил вам боль? Простите меня, пожалуйста.

Она не двинулась и ничего не ответила на эти его слова.

— Я не плакала с тех пор… Я не плакала больше девяти лет. И не думала, что когда-нибудь еще заплачу. Не думала, что у меня еще остались слезы. — Грейс уже не могла сдержать слезы и больше не владела собой. — Пол! — выдохнула она, когда Перигрин положил сильную руку ей на плечо. — Пол, о Пол…

Потом она плакала навзрыд, плакала так горько, словно сердце ее разрывалось от боли, плакала, уткнувшись лбом в плечо Перигрину, а он ласково и крепко обнимал ее обеими руками.

— Вы верите в царство небесное? — спросила она несколько минут спустя, осушив слезы платком, который дал ей Перигрин. — Верите ли вы, что Пол на небесах? Меня приучили верить таким вещам. Но как мне сохранить эту веру сейчас, если я не могу верить в Бога, по крайней мере в доброго Бога? Считаете ли вы, что он в царстве небесном? Есть ли хоть что-то доброе во всем этом?

Перигрин улыбнулся и отвел прядь волос, упавшую Грейс на лоб.

— Я знаю, как ответил бы Пол на ваш вопрос. И в этом случае, полагаю, я бы с ним согласился, хотя во многом мы не могли прийти к согласию. Даже если царство небесное не существует в вечности, оно может быть моментом времени. Я представляю, что должен был почувствовать Пол, когда понял, что бык его забодает. Пол спас жизнь ребенка и лишил смерть одной победы. Наверное, он пережил мгновения ужаса. Но я верю, что Пол также ощутил радость и ликование. Он был в раю.

Грейс уже твердой рукой поправила непокорную прядь.

— Благодарю вас. Да, вы правы. Пол именно так и сказал бы. Первое время я часто на него сердилась, бунтовала, но брат умел меня успокоить. Его доводы всегда были неопровержимы. Его проповеди были скучными, да-да, сэр Перигрин, я знаю, это так, потому что он слишком много работал над ними. Но когда Пол говорил от души, он мог убедить меня в том, что Бог существует и что он добр. Как знать?

— Вам уже лучше? — спросил Перигрин. — Не хотите ли присесть?

— Мне необходимо выпить чашку чаю, — ответила Грейс. — И я должна вам кое-что объяснить. Я до сих пор не рассказала, что привело к охлаждению между нами и остальными членами нашей семьи. Вы могли бы подождать, пока я вскипячу чайник?

— Если можно, я бы пошел вместе с вами и посмотрел, как вы завариваете чай.

Он присел на угол кухонного стола и, скрестив руки на груди, наблюдал, как Грейс наливает воду в чайник и ставит его на огонь, как насыпает чай в заварной чайник, достает из шкафа две чашки и блюдца, молоко и сахар. Занимаясь всем этим, она что-то говорила, не поднимая глаз на Перигрина.

— У меня был ребенок, — произнесла она внезапно. — Сын. Он умер. Утонул.

Перигрин проглотил комок в горле, прежде чем обрел голос.

— Я не знал, что вы были замужем.

— Я никогда не была замужем. Мой сын был ребенком моего возлюбленного.

— Понимаю.

Перигрин удивился тому, что кухня вдруг показалась ему такой маленькой и тихой.

— Уверена, что не понимаете, — спокойно сказала Грейс. — Я объясню.

Она опустилась на деревянный стул, который стоял совсем рядом с Перигрином, и не отрываясь смотрела на чайник, который уже начал шуметь и посвистывать.

— Я вовсе не собираюсь вторгаться в вашу жизнь, — осторожно заметил Перигрин. — Вы можете больше ничего не говорить мне, если не хотите.

— Мы с Полом никогда об этом не разговаривали, — продолжила Грейс. — Ни разу, хотя ради меня он отрекся от отца и брата. Я должна рассказать об этом теперь, если вы позволите. Я росла вместе с Гаретом, который был старше меня почти на год. Мы были товарищами детских игр, друзьями, собирались пожениться. Но тут он решил, что должен поступить в армию и отправиться на войну. Родина вдруг стала для него важнее, чем все наши общие планы. Гарет заявил, что мы поженимся, обзаведемся детьми и будем жить счастливо — потом. Мы стали любовниками за несколько дней до его отъезда. И он оставил мне Джереми. Моего сына.

Перигрин чувствовал ее боль, хотя Грейс сидела у стола внешне совершенно спокойная. Только в голосе звучало нечто трепетное, чего он никогда не слышал прежде.

— Он умер? — осторожно спросил Перигрин. — Ваш… Гарет?

Грейс очень долго молча смотрела на огонь. Перигрин уже подумал, что она ему так и не ответит. Но Грейс ответила.

— Да, — произнесла она, и уголок ее рта слегка приподнялся как бы в странной улыбке. — Да, он умер. А я осталась лицом к лицу с яростью моего отца, с презрением брата и невестки. Джереми чаще называли ублюдком, нежели его собственным именем. Моего мальчика всегда держали на расстоянии от его кузена и кузины… на очень далеком расстоянии.

Она встала, сняла чайник с огня, налила кипятку в заварной чайник и аккуратно накрыла его стеганым чехлом.

— На таком расстоянии, что гувернантка, которой было поручено присматривать за детьми, когда они купались в озере, даже не заметила, как трусики Джереми зацепились за какую-то ветку под водой и потянули его вниз. Она даже не различила его криков о помощи среди возгласов плещущихся в воде ребятишек. Моему сыну было четыре года. А потом я должна была терпеть душевные муки, слушая, как люди говорят друг другу, что это наилучшая судьба для незаконнорожденного — умереть, прежде чем он поймет весь ужас своего положения. Перигрин встал и налил чаю.

— Пол приехал домой из университета, — продолжила свой печальный рассказ Грейс. — Он один сочувствовал мне, только он один выступал против тех, кто считал Джереми хуже других, потому что родился вне брака. Пол ужасно ссорился с папой, то есть с моим отцом, а также со старшим братом. Потом он сказал, что увезет меня с собой, что я не должна больше жить среди постоянных оскорблений и ежедневных напоминаний о моем сыне. “Тебе необходим покой”, — говорил он. Я была так измучена, что позволила увезти себя. Надеюсь, я не испортила ему жизнь. Не думаю, что он когда-нибудь захотел бы жениться и обзавестись собственной семьей. Надеюсь, я скрасила его жизнь.

— Я в этом уверен, — сказал Перигрин, накрывая ее руку своей. — У меня нет на этот счет ни малейшего сомнения.

Грейс посмотрела на него и снова опустила взгляд на чашку с чаем, которую Перигрин поставил перед ней.

— О, благодарю вас… Теперь вы видите, сэр Перигрин, что скелет в моем шкафу очень большой и скверный. Я вовсе не такая, какой вы меня считали все эти годы. Не тихая, скромная мисс Ховард, экономка священника, но падшая женщина, мать не законнорожденного сына, милосердно унесенного смертью.

Его рука все еще лежала на ее руке.

— Выйдете ли вы за меня замуж? — спросил Перигрин.

Грейс взглянула на него с недоверием.

— Я всегда восхищался вами как женщиной с характером. Женщиной, которая властна над собой и своей жизнью. Теперь я убедился в своей правоте. Окажете ли вы мне честь стать моей женой?

— Вы делаете мне предложение в неподходящее время, — сказала она, нахмурившись. — На редкость неудачное. Меня мучит боль моих воспоминаний и горькая потеря брата. Я сейчас очень уязвима.

Перигрин крепче сжал ее руку в своей и повторил:

— Вы будете моей женой?

— Не надо, — прошептала Грейс. — Не надо ради вас самого.

— Выходите за меня. Дайте мне возможность внести немного радости в вашу жизнь. Она покачала головой и ответила:

— Я лишу радости вас. — Перигрин улыбнулся:

— Поверьте, я докажу вам, что вы ошибаетесь. Скажите, что выйдете за меня. Скажите это. Одно маленькое словечко. Ну пожалуйста!

Грейс вздохнула очень глубоко и ответила с дрожью в голосе:

— Ну хорошо, да. О Боже, прости меня! Да.

Глава 2

Обе мисс Стэнхоп отправились к сестре погибшего священника сразу после второго завтрака, нагруженные фруктами и овощами, свежеиспеченными булочками с корицей и цыпленком. Сестры решили пригласить ее погостить у них до тех пор, пока Грейс не устроится где-то на постоянное жительство. Старшая мисс Стэнхоп объяснила своей сестре Легации, что иначе мисс Ховард будет чувствовать себя обязанной; лучше, если она останется на положении гостьи неопределенное время, а там, глядишь, и думать забудет о том, чтобы расстаться с ними. Однако когда дамы явились со своими дарами к Грейс, им пришлось выслушать вежливый отказ и выраженную очень мило признательность, а еще узнать сногсшибательную новость: мисс Ховард нынче утром приняла предложение сэра Перигрина Лэмпмена выйти за него замуж.

Под вечер в тот же день мисс Стэнхоп заявила миссис Картрайт, а потом миссис Кортни и миссис Мортон — мисс Летиция при этом согласно кивала, — что в тот момент ее можно было бы свалить с ног птичьим перышком. И высказала опасение, что, кажется, широко раскрыла рот в полном изумлении. Мисс Легация поспешила ее успокоить, мол, ничего столь невоспитанного не случилось, но, впрочем, должна была признать, что сестра невероятно побледнела, куда сильнее, чем она сама.

Мисс Ховард выходила замуж за сэра Перри, этого красивого, жизнерадостного молодого человека, которого они знали с детских лет. И сказать по правде, озорником он был ужасным. Вспомнить хотя бы, как старый мистер Уотсон мирно уснул под проповедь тоже старого священника, а юный Перри, сидя на скамейке позади него, принялся похрапывать. Судя по тому, как нахмурился отец мальчугана, тот получил дома хорошую трепку за эту выходку.

Мисс Летиция, в свою очередь, напомнила слушательницам случай, когда Перри и Эдмунд взобрались на самую крутую скалу над пляжем и Перри застрял чуть ли не на вершине этой скалы. Молодой лорд Эдмунд вынужден был бежать в Эмберли за помощью. Уж наверное, оба негодника заработали порку и за это.

Леди все это прекрасно помнили, смеялись, кивали и добавляли новые подробности.

А теперь вот Перри собирается жениться на мисс Ховард, хотя трудно поверить, что он достаточно взрослый для того, чтобы жениться на ком бы то ни было.

Но мисс Ховард, должно быть… должно быть… Да, она, разумеется, старше его по меньшей мере на десять лет, и такая сдержанная, такая чопорная, аккуратная. Видел кто-нибудь хоть раз ее улыбающейся? Никто и никогда. Она добрая и красивая леди, в этом нет сомнения, но никто не может сказать, что хорошо знает ее. И она совсем неподходящая невеста для сэра Перри, такого молодого, красивого и веселого.

— Но этот благородный поступок совершенно в его духе, — высказалась миссис Кортни. — Он проявил великодушие и доброту. Мисс Ховард должна быть ему очень и очень признательна.

— Но она уже в возрасте, чтобы стать невестой такого молодого мужчины, — сказала мисс Мортон и, забыв о том, кто ее слушает, добавила: — Она вряд ли обрадует его рождением детей.

Обе мисс Стэнхоп пунцово покраснели и опустили глаза. Сестры ничего не знали о подобном деликатном предмете или по крайней мере были слишком утонченными, чтобы о нём рассуждать.

Каждая из дам сочла своим долгом нанести Грейс визит, поздравить ее и пожелать счастья. В этих пожеланиях не было ни капли лицемерия. Все ее уважали, и все были рады, что ее будущее устроилось так удачно. Соседи от души желали Грейс добра.

Большинство из них полагали, что брак вряд ли окажется удачным — в конечном счете он не принесет счастья сэру Перигрину, но каждая рада была бы ошибиться. Ведь Перри, без сомнения, был любимцем всей округи.

Мужчины, разумеется, тоже имели мнение об этом обручении. Некоторые делились своими суждениями с женами. Во всяком случае, мистер Уильям Кэррингтон, брат графини Эмберли и дядя графа Эдмунда, высказался в том духе, что этот брак не хуже любого другого.

— Но, Уильям, ведь она на целых десять лет или даже больше старше! — с нескрываемой насмешкой возразила супруга. — Что хорошего может из этого выйти?

— Ладно тебе, дорогая. — Уильям ущипнул свою половину за пышный зад так ощутимо, что она вскрикнула и шлепнула его по руке. — Я почти на десять лет старше тебя, но мне кажется, мы с тобой всегда отлично ладили. За исключением тех случаев, когда ты начинаешь драться, как сейчас.

— Уильям! Держи себя в руках, — сказала жена. — Что, если дети увидят?

— Им не дозволено входить в нашу спальню без приглашения, любовь моя, — вполне резонно заметил муж. — А если они и увидят, то подумают, что их папа все еще любит их маму после восемнадцати лет брака. — Уильям, — не уступала супруга, — но ведь эта помолвка совсем другое дело. В данном случае она старше. Просто неслыханно! Перри такой беззаботный молодой человек.

— Ох, кто знает, какие пары самые удачные? Кто может поверить, что такой легкомысленный, игривый паренек, как я, все еще щиплет свою сварливую жену, а она отвечает только тем, что бьет его по руке? Они сами уладят все между собой, можешь не беспокоиться. Предоставь уж это им, любовь моя. Иди-ка лучше ко мне, Виола.

— Надеюсь, что ты прав насчет мисс Ховард и нашего милого Перри, — заметила супруга. — О, Уильям, что это с тобой сегодня? Прямо средь бела дня… Можно подумать, я все еще молоденькая. Ну ладно, ладно… Ты уверен, что дверь заперта?

* * *

Граф Эмберли, узнав новость, сразу же посетил своего друга.

— Так это правда, Перри?

— Полагаю, ты имеешь в виду мою помолвку. В последние несколько дней я уже слышал кое от кого речи в подобном тоне. Но никак не ожидал этого от тебя, Эдмунд. Да, это правда. Мисс Грейс Ховард удостоила меня согласием стать моей женой.

Лорд Эмберли помолчал, затем, осторожно подбирая слова, заговорил:

— Она нуждается в помощи, поскольку осталась совершенно без средств. Но эта леди старше тебя, Перри, и хотя я признаю ее красоту, мне она кажется лишенной открытости и шарма. Не перестарался ли ты, проявляя благородство? Готов ли ты полностью изменить свою привычную жизнь ради доброго дела?

Перигрин позволил другу высказаться, а потом вложил весь свой вес в удар.

— Будь ты проклят, Эдмунд! — сквозь зубы процедил он, глядя на то, как граф поднимается и прижимает руку к носу, из которого потекла кровь. — Пошел к черту! Если ты не извинишься, я навсегда перестану с тобой разговаривать.

Граф достал платок и прижал его к переносице дрогнувшей рукой, прежде чем взглянуть на друга.

— Приношу извинения, Перри. То, что я позволил себе, непростительно. Эта леди — твоя невеста, и ты, разумеется, обязан защищать ее честь.

Он отнял от лица платок, посмотрел на него поморщившись и слегка коснулся покрасневшего носа.

— Мне не следовало бить тебя, — сказал Перигрин, отворачиваясь к окну.

— Следовало, — возразил лорд Эмберли. — Само собой, лучше было бы обойтись без твоего кулака, но я рад, что ты меня ударил. Это доказывает кое-что. Прости меня, пожалуйста.

Он протянул Перигрину руку. Тот взял ее, и друзья улыбнулись.

— Это совсем не то, что ты думаешь, Эдмунд, — заговорил Перри. — Я женюсь на мисс Грейс не потому, что она бедна, и не потому, что Пол был моим другом. Я ее люблю. Понимаю, что очень многие этому не верят, но для меня это ничего не значит. Только бы она мне поверила. И я хочу, чтобы ты поверил. Ты мой самый старый друг, Эдмунд, и, наверное, самый лучший из всех, кого я знаю.

Лорд Эмберли крепко пожал руку друга.

— Странно думать, что ты, и вдруг женишься, Перри, — сказал он. — Никогда не мог представить тебя остепенившимся. Считал, что обгоню тебя на пути к алтарю, но я не собираюсь жениться, пока мне не стукнет тридцать. Еще три года! Тебе я от души желаю счастья. Правда, все здешние молодые леди облачатся в траур по случаю потери в твоем лице возможного жениха.

— На что им я, если они могут подцепить тебя? — рассмеялся Перигрин. — И Доминику уже двадцать, он такой высокий и красивый, к тому же титул лорда Идена плюс имение в Уилтшире тоже чего-то стоят. Слушай, Эдмунд, нос у тебя горит, как бакен. Нам следует вернуться в дом и раздобыть для него если не льда, то хотя бы холодной воды.

* * *

Грейс весь месяц занималась уборкой в доме и разбирала вещи покойного брата. Его книги и наиболее ценные предметы она передала своему жениху. Все остальное — весьма немногое, в том числе его облачения, проповеди, часы и еще некоторые мелочи, — уложила в особое отделение своего чемодана, который тем не менее оказался не столь уж полным.

Перигрин договорился, что новый священник обвенчает их на следующий день после своего приезда. Ночь перед свадьбой Грейс провела в доме у мисс Стэнхоп, и сестры необычайно гордились тем, что новобрачная отправится в церковь из их дома.

Сэр Перигрин Лэмпмен и Грейс Ховард обвенчались прохладным весенним утром в присутствии всех своих друзей и соседей. Это было тихое торжество. Оба, жених и невеста, носили глубокий траур. Граф Эмберли с матушкой, а также сестра и брат графа, леди Мадлен Рейн и Доминик, лорд Иден, отложили свой отъезд в Лондон к началу сезона ради того, чтобы устроить свадебный завтрак в своих парадных апартаментах.

Гостей собралось немало. Если теплые чувства и добрые пожелания способствуют счастью в браке, то эта семья должна была стать одной из счастливейших. И если кто-то из присутствующих испытывал сомнения по поводу возраста невесты и жениха и разницы их положения в обществе, то он эти свои опасения тщательно скрывал и, возможно, даже себя старался убедить в том, что для дурных предчувствий нет оснований.

Он привез жену уже во второй половине дня и показал ей и дом, и сад, и конюшни. Грейс была в Рирдон-Парке только раз, несколько лет назад, когда еще жив был отец Перигрина и мать не покинула дом.

Грейс осматривала длинные газоны и немногочисленные деревья позади дома и вдруг заметила, что муж улыбается.

— Мой садовник совершенно лишен воображения, а у меня самого с этим обстоит не лучше, — сказал он. — Если вы, Грейс, захотите и здесь применить ваши волшебные способности, прошу вас, действуйте совершенно свободно по вашему усмотрению. Я всегда восхищался вашим садиком при доме священника.

— Я всегда мечтала об отдельном розарии, но там для этого не хватало места. А между деревьями можно посадить нарциссы и примулы. И разбить клумбы. — Она огляделась по сторонам и явно видела в своем воображении нечто совсем иное, нежели окружающие ее однообразные зеленые лужайки. — Вон там хорошо бы выстроить оранжерею.

Она показала на луг у восточной стороны дома.

Перигрин засмеялся.

— Мой садовник не изменит своим привычкам, — сказал он. — Я найму других. И стану учиться у вас, Грейс. Мне всегда хотелось иметь красивый сад, но боюсь, я плохо представляю, как именно он должен выглядеть. Вы можете превратить меня в преданного садовода.

Грейс взглянула на него очень серьезно.

— Пожалуйста, не изменяйте ни своим привычкам, ни своим делам из-за меня. Я вполне довольна же тем, что я здесь. Не надо менять ваш обычный образ жизни.

— Но моя жизнь уже изменилась, — улыбнулся Перигрин. — Сегодня. Я теперь женатый человек, дорогая.

Грейс казалось странным, что спустя девять лет у нее снова появилась горничная, которая помогала ей переодеваться к обеду, расчесывать и укладывать волосы. Странно было спускаться в столовую и есть обед, приготовленный не ею самой и поданный к столу дворецким и лакеем. Странно, что кто-то другой убирал со стола, а еще кто-то мыл посуду.

Но самое странное и немного пугающее заключалось в том, что, хотя у нее были своя гардеробная и гостиная, спальня, как Грейс теперь узнала, у них с мужем общая. Весь предсвадебный месяц мисс Ховард не представляла, какой брак задумал Перигрин.

— Я считала, что вы собираетесь предложить мне, чисто номинальный брак, — заметила она, когда муж вошел после того, как она отпустила горничную и стояла посреди спальни уже в длинной ночной рубашке.

Волосы свободно легли ей на плечи и спину. Единственной уступкой женскому тщеславию было отсутствие ночного чепца.

— Грейс, прошу вас, если можно — сказал он, близ ко подойдя к ней. — Грейс, вы — моя жена. Я мог бы предложить вам положение экономки, если бы не хотел большего. Мне никогда не нравилось обыкновение супругов занимать отдельные спальни. Я хочу любить вас часто. Будет гораздо удобнее для нас спать одной постели. Вы не против?

— Да, — произнесла она. — Да, Перри, я буду для вас такой женой, какую вы хотите.

— У вас красивые волосы, — сказал он и погладил шелковистые пряди. — Вы красивая женщина, Грейс. Перри наклонил голову и поцеловал ее бледные губы. — Ложитесь в постель. Я только задую свечи.

* * *

Как это часто бывает в пасмурные дни, к вечер облака разошлись, и ночь ярко сияла в свете почти полной луны и бесконечного множества звезд.

Леди Грейс Лэмпмен смотрела, как спит ее муж. Он выглядел таким невероятно юным, светлые волосы растрепались, а лицо было полно умиротворения. Грейс испытывала к нему почти болезненную нежность. Возможно, пришел конец ее душевным мукам.

Она потеряла целых девять лет. Ни разу за эти долгие годы Грейс не подумала о самоубийстве, заставляя себя дышать, есть, спать, выполнять свои обязанности — словом, существовать до тех пор, пока не придёт смерть. Она всегда была благодарна за малый, но ценный дар — любовь брата, благодарна судьбе за то что Полу нужны ее любовь и стремление создать емy маломальский уют. Грейс не ждала большего.

До тех пор, пока Перри не сделал ей предложено, а она в своей слабости не поддалась этому искушению. Но даже тогда она не верила, что вернется к полноценной жизни. Перри хочет того же, полагала Грейс, что девять лет принимал от нее брат. Она считала, что станет для мужа не более чем экономкой, носящей его имя.

Ей всегда нравился Перри. Грейс радовалась, когда он звонил в дверь, радовалась его неизменной улыбке, постоянным расспросам о ее самочувствии, тому, как он восхищался ее вышивками и ее садом. Она полюбила Перри за тот свет, который он приносил в жизнь брата. Пол был совершенно другим человеком: маленький, хрупкий, погруженный в научные занятия, детские годы не понимаемый и нередко оскорбляемый другими мальчиками, чужой в семье, члены которой хотели бы видеть его более напористым и честолюбивым в качестве служителя церкви. Перри внес в его существование смех и радость, которых тот никогда не знал раньше.

Грейс нравилось смотреть на Перри, стройного и сильного, наделенного особой, солнечной, красотой, однако в ее отношении к нему не было ничего такого, что обычно вкладывает женщина в отношение к мужчине, который ее привлекает. Ведь он настолько моложе… Грейс забавлялась, наблюдая за тем, как в церкви или на одном из светских сборищ, которые она иногда посещала вместе с братом, девицы смотрели на Перигрина с восхищением и даже неким вожделением, а он улыбался и вежливо ухаживал за ними, никогда не теряя чувства меры; любая тотчас понимала, что это всего лишь ни к чему не обязывающий светский флирт. Точно так же он вел себя с дамами более старшего возраста… кроме нее.

Грейс считала, что сэр Перигрин скорее всего женится на леди Мадлен Рейн, юной девушке, которая, как и он сам, отличалась веселым характером и способностью флиртовать беззаботно и безобидно. Из них вышла бы красивая пара. Леди Мадлен исполнилось только двадцать. Но Перигрин женился на тридцатипятилетней женщине. Как давно миновало время ее собственной юности! То была совершенно иная жизнь. Избалованная , любимица отца, у которого, кроме нее, было только два сына, она росла озорной и упрямой. Мать умерла вскоре после рождения Пола. Грейс дружила с единственным сыном виконта Сандерсфорда с caмого раннего возраста. Гарет, такой же бойкий и настырный, как и она сама, был самоуверенным, умным, полным жизни, но обладал изрядной жестокостью, которая нередко проявлялась по отношению к младшим товарищам детских игр, особенно по отношению к Полу.

Грейс играла с Гаретом, защищала его, спорила с ним, дралась и в конце концов полюбила его. Она отдалась ему в последние дни перед уходом Гарета на войну, не задумываясь о серьезных последствиях. А должна была бы знать о них. Ей уже исполнился двадцать один год. Грейс помнила ощущение радостной одновременно пугающей гордости, возникшее при первых признаках беременности, хотя Гарета, который мог бы разделить с ней презрение к мнению света на этот счет, не было рядом.

То была любовь с жестоким финалом. Любовь, способная убить в женщине всякую радость жизни. И Грейс все девять лет после потери Джереми чувствовала себя убитой, исключенной из реальной действие сльности с ее страстями и заботами; а до этого она четыре года жила одними страданиями, осознав слишком поздно, что эгоистическое пренебрежение нормами морали принесло куда большие беды ее ни в чем не повинному ребенку, нежели ей самой. Джереми был её единственной радостью. Однако она предала его уже момент зачатия.

Стоило ли возрождаться к жизни теперь? Гораздо спокойнее было существовать в сумрачной стране полумертвых. Там не было боли. Она прогнала прочь боль от потери брата, прогнала с решимостью отчаяния, сразу после похорон оставив ее за стеной, которую выстроила для своих чувств. Но утром пришел сэр Лэмпмен и мгновенно разрушил эту стену.

Однако Перри женился с самыми добрыми намерениями сделать ее своей истинной женой. Он так и поступил нынче утром, когда их тихо обвенчал новый священник, занявший место Пола. Он так и поступил в этой вот постели час назад. И хотя в те минуты Грейс не делала никаких сравнений, она не могла не сделать их сейчас.

Гарет — и Перри.

Она позволяла Гарету множество интимных ласк в те немногие дни, потому как знала, что теряет его, возможно, навсегда. А еще и потому, что ей было наплевать на мнение отца, или ее чванливого старшего брата, или заносчивой невестки. А еще потому, что была очень юной и очень, очень глупой.

Все происходило почти всегда прямо на земле. Гарет так тяжело наваливался на нее, что иногда Грейс готова была закричать от боли, когда в спину впивались острые камешки или твердые комья земли. Ей нравилось то, что он делал, так как это был запретный плод, и к тому же опасный. Гарет совершал любовный акт быстро и страстно, только ради собственного удовольствия. И Грейс тогда решила, что, видимо, такими и должны быть любовные отношения.

Перри оказался совершенно другим. Называл ее красивой, и Грейс чувствовала себя красивой, когда он без всякой спешки и лихорадочности овладел ею вот на этой постели. Вначале Грейс была смущена и напряжена оттого, что она женщина средних лет, а он почти мальчик, и оттого, что не была с мужчиной вот уже четырнадцать лет, но Перри заставил ее снова ощутить себя женщиной, милой и желанной.

И все барьеры рухнули от нежных и ласковых прикосновений его рук, теплых губ, мягкого, успокаивающего голоса. Грейс вернулась к жизни. Все ее чувства медленно оживали для него, и, когда Перри овладел ею, Грейс уже не могла представить себя женой лишь по обязанности. Она стала женщиной, открытой, для любимого. Если оставался хоть один шанс, что она остынет, одумается, то Перри уничтожил этот шанс. И Грейс, отдаваясь ему всем существом, получила от него дар наслаждения.

Она обнимала его и старалась сдерживать внутреннюю дрожь. Закрыла глаза и уткнулась лицом ему в плечо, когда Перри положил руку ей под голову, поцеловал в щеку, укрыл ей плечи одеялом и, видимо, Решив, что она уже спит, уснул сам. Грейс не знала, понял ли он. И даже не знала, хочется ли ей, чтобы муж ее понял.

Зато она поняла, что Перигрин — человек с огромным запасом доброты, нежности и любви. Поняла, что это мужчина один на тысячу. Мужчина, которому нужны в его доме любовь и радость. И дети.

С новой силой Грейс осознала свое возрождение и с новой силой ощутила невероятную боль. Она старалась лежать как можно тише, чтобы не побеспокоить Перри. Она не должна была допускать это. Не смела допускать. Слишком поздно ей возвращаться к жизни и пытаться стать такой женой для Перри, в которой он нуждался. Чем полнее будет ее возрождение, тем больше она будет думать о том, что не сумеет стать ему хорошей женой. Начнет отыскивать в нем признаки неудовлетворенности, начнет следить за тем, как он общается с молодыми женщинами, и беспокоиться. И в конце концов возненавидит его.

Когда Грейс взглянула на него в очередной раз, глаза Перри были открыты. Он, как всегда, улыбался.

— Все еще не спишь, леди Грейс? — спросил он и легонько провел пальцем по ее носу. — Тебе это кажется непривычным, дорогая? Мне тоже, смею тебя заверить. Я не привык, просыпаясь, видеть голову жены на подушке рядом с моей.

— Да. Это немного странно.

Его улыбка угасла.

— Я не причинил тебе боль, Грейс? Не был груб? Не обидел тебя? — Она только покачала головой:

— Я — твоя жена.

— Да, ты — жена моя. — Некоторое время он молча смотрел ей в глаза. — Грейс, я знаю, что у тебя много воспоминаний. Я знаю, что ты любила. Сегодня ночью воспоминания, вероятно, были особенно мучительными. Я не могу соперничать с отцом твоего ребенка. И не хочу этого. Я всего лишь хочу дать тебе немного покоя, дорогая, покоя и надежности. Дать тебе свою привязанность. Не вини себя, если сегодня ночью ты вспоминала о нем.

Грейс молчала и не отводила взгляда. Перри улыбнулся и, прежде чем поцеловать ее, сказал:

— Мне нравится, просыпаясь, видеть рядом жену.

У нее было мало времени, чтобы справиться со своими ожившими чувствами, привести их в порядок. Возможно, ей это уже никогда не удастся, ведь Грейс будет жить вместе с Перри и спать с ним в одной постели. Вряд ли она сможет снова убить свою душу, пока они женаты. Так не следует дней вернуться в мир и заново научиться жить, любит, радоваться и страдать?

Грейс вдруг поняла, что хочет большего, чем всего лишь нежный поцелуй. Ей хотелось узнать, всегда ли у них будет так, как в первый раз, навсегда ли Перри останется ее любовником, а не только мужем. И когда его губы приникли к ее шее, а руки скользнули к ней ночную рубашку, страхи Грейс улетучились и она позволила себе стать его женщиной, которую делала счастливой нежная сила любовных ласк Перри Лэмпмена.

Глава 3

Весна стояла прекрасная, и не было времени сидеть дома. Не было, потому что большой и неухоженный сад звал ее к себе. Грейс не могла не откликнуться на этот призыв, как не может не откликнуться живописец на зов чистого холста.

Старый садовник Перигрина вместе с недавно наснятыми в деревне двумя пареньками взялись за самую тяжелую работу, но всю планировку и большинства посадок Грейс делала сама: ползала на коленях по заново перекопанной земле в старом черном платье, которое носила после смерти Джереми. Такая же старая соломенная шляпа защищала ее лицо и шею от весеннего солнца.

Она подолгу стояла, глядя, как ее мечты мало-помалу становятся реальностью, и уже представляла себе деревья и цветники, которые сделают их дом красивее уже в этом году.

Перигрин часто опускался на колени, сажая в землю луковицы или прикалывая саженцы. Он громко смеялся, когда Грейс переворачивала луковицу, которую он клал в лунку вверх ногами.

Уже через несколько недель Перигрин вынужден был признать, что, хотя и осталось еще много не занятой посадками земли и лишь отдельные, такие слабые на вид растения пробиваются к солнцу, а посаженные рядами молодые деревца кажутся невероятно хрупкими, его усадьба обретает куда более приветливый вид. Он был уверен, что через несколько лет картина будет хоть куда, и с немалым удивлением поглядывал на жену, которая творила все эти чудеса.

Довольно часто они во второй половине дня, а бывало, и по вечерам, навещали друзей и соседей, принимали приглашения на званые обеды, которыми развлекали себя местные семейства. Грейс держалась менее замкнуто, чем в те времена, когда была домоправительницей священника, понимая, что от леди Грейс Лэмпмен ждут несколько большего, нежели от мисс Грейс Ховард. Она была рада тому, что соседи готовы принять ее в новом статусе, так как опасалась, что они осуждают совершенное ею похищение их фаворита.

Перигрин оставался таким же очаровательным и приветливым, как всегда, очень любезно разговаривал с дамами, сыпал комплименты по поводу чьей-то прелестной новой шляпки, поздравлял с выздоровлением и так далее, но уже ни с кем не флиртовал.

Леди помоложе гадали, когда же вернется из Лондона граф Эмберли. Некоторые сходились на том, что он, без сомнения, самый красивый джентльмен в графстве, хотя и более сдержан, чем хотелось бы; к тому титул, деньги и недвижимость делают его недосягаемым. Другие, в особенности совсем молоденькие леди, утверждали, что младший брат графа лорд Идеи гoраздо красивее. У него такие открытые, приятные манеры. Любопытно, вернется ли он летом в Эмберли или уедет в свое поместье в Уилтшире?

Перигрин очень редко выезжал один, и вначале это немного беспокоило Грейс. Она не хотела связывать мужа. Не хотела, чтобы из его жизни исчезла радость, но со временем немного успокоилась, убедившись, что ему приятно проводить время с ней и наблюдать, как его парк меняется просто на глазах.

Когда они оставались дома, Перигрин большей частью читал — это было его излюбленным занятием. Теперь он радовался ему еще больше, убедившись, что всегда может поделиться с женой вычитанными в книжке интересными фактами, не рискуя наскучить ей или привести в недоумение. Перри очень скоро понял, что Грейс умна и образованна.

Иногда он читал вслух, пока жена занималась вышиванием. Ему не надоедало смотреть, как под тонкими пальцами Грейс возникает на белом полотне узор. Бывало и так, что Перри ничем не занимался, а просто сидел, глядя на стройную и красивую фигуру жены в черном, на блестящие волосы под кружевным черным чепчиком, который она носила дома, и на темные длинные ресницы, тенью-веером ложившиеся на бледные щеки, когда она склонялась над работой.

Порой она вскидывала на Перигрина большие серые глаза и улыбалась; тогда он возобновлял чтение, чтобы не смущать Грейс и не нарушать естественную грацию ее движений. Если его собственные родители поступили просто ужасно, дав ему имя одного из самых несимпатичных, чтобы не сказать более, персонажей Смоллета (Имеется в виду герой сатирического романа Т. Смоллета «Приключения Перигрина Пикля» (1751). Грейс в переводе с английского языка означает “грация”), то родители Грейс выбрали для дочери имя на редкость подходящее.

Перри не мог понять, счастлива жена или нет. Она делала всю работу спокойно и энергично. Грейс заняла достойное место как его супруга в глазах друзей и знакомых. Она больше не была в обществе бессловесной тенью, как это было при жизни Пола.

Однако Перри хотел знать, как чувствует себя Грейс по ночам в их постели. Она никогда не жаловалась и не выражала ни малейших признаков недовольства или нежелания, даже если он будил ее среди ночи или на рассвете, что случалось нередко. Пока жив был Пол, он как-то не давал себе труда задуматься над тем, привлекательна ли его сестра, но теперь припоминал, что и тогда ему было приятно смотреть на Грейс. Ее нельзя было назвать красавицей в обычном смысле этого слова, однако Перри находил эту женщину красивой с того самого дня, как они поженились.

Ему нравилось смотреть на ее узкое, немного бледное лицо, на темные волосы, на стройную фигуру. Ему нравилось прикасаться к ней, ее тело возбуждало его и побуждало любить ее снова, снова и снова. Порой Перри думал, что и Грейс это небезразлично, хотя она и не принимала активного участия в любовных играх и ни словом, ни звуком не выдавала своих чувств.

Однако и не скрывала своего наслаждения. Перри была ненавистна даже мысль о том, что Грейс всего лишь терпит их ночные ласки, которые для него становились все более чудесными. Он понимал, что жена его не любит, и даже не ждал любви. Она столько пережила. Перри не мог забыть душевной муки на ее лице и в ее голосе, когда Грейс рассказывала о своем возлюбленном и сыне. Перри не мог бороться с ее прошлым, со смертью. Он просто принял то и другое, взял Грейс такой, какой она была, и решил довольствоваться тем, что она могла ему дать.

Он хотел, чтобы жизнь ее стала спокойной, надежной, мирной. Хотел принести ей хотя бы толику того счастья, какое она приносила ему.

Перигрин и сам не мог понять, почему требует от своего брака столь немногого. Он хорошо представлял себе, какой интерес вызывает у женщин. Он мог бы жениться на юной девушке, тем не менее выбрал женщину намного старше себя, не бесспорно красивую, много лет назад подарившую свою любовь другому, женщину, от которой он мог ждать только уважения и привязанности.

Но Перигрин был доволен и, наверное, даже счастлив весь первый год их совместной жизни. Кажется, он и сам не понимал, до какой степени любит свою жену. Зато точно знал, что Грейс для него значит, знал, что привязан к ней и ее умиротворение придает смысл его существованию, а ее присутствие доставляет ему радость и удовольствие днем и ночью.

Грейс тоже была довольна. Снова был дом, которому она отдавала свою энергию и свои творческие способности, и муж, почти постоянное пребывание которого рядом словно изгладило из памяти девять лет одиночества и пустоты. Грейс прекрасно понимала эгоистичность своих чувств. А Перри, как ей временами казалось, пожалуй, нуждался в более веселом обществе. Но он вовсе не казался несчастным. Смешливость не покинула его, и даже во время отдыха, если он читал или спал, губы его складывались в улыбку.

Грейс знала, что муж в восторге от оранжереи, от розария, от цветников, которые она устроила возле дома. Знала и то, что ему нравится смотреть, как она вышивает, хотя и старалась не поднимать головы от работы — пусть думает, будто она не замечает его взглядов. Еще Грейс знала, что Перри одобряет спокойное и умение, с которым она ведет хозяйство. И самое главное, как это ни казалось ей странным, прекрасно знала, что ему доставляет наслаждение заниматься с ней любовью. Она жила одним днем и, принимая во внимание и опыт прошедших лет и всю необычность их брака, понимала, что хорошее не может длиться вечно. Ночью, лежа рядом со спящим Перри, Грейс чувствовала, что любит его, но старалась гнать от себя мысли об этом. Легче вынести боль в будущем, если не признаваться себе в том, что Перри для нее гораздо больше, чем ласковый и любвеобильный мальчик.

А боли в будущем не избежать. Причем им обоим. Перри не может быть всегда доволен тем образом жизни, который они вели весь этот год. Ему всего двадцать шесть лет. Рано или поздно, несмотря на свою природную доброту и искренность намерений, он ощутит, как много счастья и удовольствий проходит мимо только потому, что он женился на женщине старше себя.

Это ощущение и связанные с ним неудовлетворен ность и тоска причинят ему боль — ведь Перри человек хороший и порядочный. Это причинит боль и ей самой. Но не столь уж непереносимую, если она не станет жадно прислушиваться к нашептываниям предательского сердца, если заставит себя не оживать до конца. Она любила Перри, как любят друга, как мать любит свое дитя, как одно человеческое существо любит другое, и это дает ему радость. Но не как женщина любит свою половину. Нет, ни за что!

* * *

Вскоре после своего замужества она — по совету мужа — сообщила отцу о смерти Пола и о своем браке. Ей трудно было писать это письмо. Грейс не видела отца девять лет и даже не знала, жив ли он.

Но он был жив и ответил ей примерно через месяц коротким, сдержанным письмом без всякого намека на чувства, которые вызвала в нем смерть сына. Только попросил прислать какие-нибудь вещи Пола, если они сохранились.

Перигрин взял у Грейс коробку и принял на себя грустную обязанность отправить все, что осталось от ее брата, за исключением книг, которые находились теперь в их библиотеке. Спустя некоторое время он принес в гостиную, где Грейс занималась вышиванием, священническое облачение Пола и разложил его на шезлонге. Наклонился и поцеловал Грейс в губы, что очень редко делал днем.

— Ты должна оставить себе хоть что-то на память о Поле, как это сделал я. И я знаю, что ты не выбрала бы самое ценное, его часы. Их и все прочее я отправил по назначению.

И тогда Грейс обняла мужа — это она тоже делала днем очень редко — и серьезно посмотрела ему в глаза:

— Спасибо, Перри.

Следующее письмо пришло уже осенью, на сей раз от невестки, и Грейс удивленно приподняла брови. Очень и очень жаль, что Пол оказался таким упорным и ни разу не пожелал увидеться с отцом после их ссоры, писала Этель. Подобное не должно произойти с Грейс, поэтому надо побывать в родном доме, пока еще не поздно. Давно пора помириться и наладить отношения. Хорошо бы ей с мужем приехать на Рождество.

То было странное послание. Грейс показала его Перигрину за завтраком и еще раз прочла, глядя мужу через плечо. Приглашают ли ее как равную? Даровано ли ей прощение или ее по-прежнему третируют как заблудшую овцу? Считают ли виновной в том, что Пола так и не повидали дома до его смерти? Хочет ли отец, чтобы она приехала? Болен ли он?

Перигрин вернул письмо, прочитав его дважды.

— Что ты намерена делать, Грейс? — спросил он. — Только это имеет значение. Ты не узнаешь, как близкие к тебе относятся, до тех пор пока сама там не побываешь. Ты можешь снова оставить их, если это окажется невыносимым. Кроме того, я тоже приглашен и буду рядом, чтобы защитить тебя от возможных оскорблений. Будет так, как ты захочешь, дорогая. Только так, как ты пожелаешь.

Грейс некоторое время сидела, молча уставившись на письмо.

— Я была совершенно другим человеком, — заговорила наконец она. — Ты не узнал бы меня, если б встретил тогда, Перри. Думаю, что я в основном получила по заслугам. Я уже не обвиняю только их, как прежде. Возможно, настало время простить и забыть.

— Значит, ты намерена поехать?

— Но ведь был еще Джереми, — словно не услышав вопрос, продолжала она. — Он не заслужил ничего подобного. И семья не приняла бы его, если бы сын сейчас был со мной. — Перигрин коснулся ее руки кончиками пальцев. — Он все еще там. Я даже не знаю, ухаживал ли кто-нибудь за его могилой все эти годы.

Грейс так и не приняла решения до того, как ушла обсудить с кухаркой меню на следующий день. Он видел тревогу в ее глазах. Она предпочла пойти одна на прогулку, когда Перри сел с книжкой после того, как юные Уолтер и Анна Кэррингтон заглянули к ним, чтобы пригласить на завтрашний вечер поиграть в шарады.

— Расскажи мне о твоем отце и брате, Грейс, — попросил Перри, когда оба легли в постель; он подложил руку жене под голову и укутал ее одеялом. — И o твоем детстве.

Грейс прижалась щекой к его руке и стала рассказывать. Отца она помнила высоким и красивым человеком. Он был почти деспотически строг со своими сыновьями, к дочери же относился очень сердечно и все прощал, не находя в ней никаких недостатков, несмотря на постоянные жалобы часто сменяющихся гувернанток и ревнивые обвинения старших братьев. Она любила отца всем своим детским сердцем. Все переменилось в то утро, когда Грейс, стоя на турецком ковре перед его письменным столом и заносчиво вздернув подбородок, с пылающими щеками, объявила ему, что ждет ребенка.

Отец пришел в дикую ярость и разбушевался не на шутку, однако, сообразив, что гневаться поздно, стал холоден как лед и вел себя так, словно Грейс не существует. За все четыре года, пока Джереми жил в его доме, лорд Ховард, как ей казалось, ни разу не взглянул на своего внука и ни разу не произнес его имени.

— Теперь мне кажется, что у отца сохранились какие-то теплые чувства ко мне, нечто вроде любви помимо воли. Во всяком случае, он не выгнал нас с Джереми и никогда не отказывался платить по счетам за одежду для меня и моего сына, за игрушки и книжки для Джереми. А я не стеснялась в расходах, не хотела, чтобы мой сын был в чем-то ущемлен по сравнению с детьми брата.

Она рассказала Перри и о своем старшем брате Мартине, с которым никогда не была особенно близка, и о его жене Этель, сразу невзлюбившей Грейс, а впоследствии не упускавшей ни единой возможности показать невестке свое презрительное осуждение.

— Вероятно, у нее были основания ненавидеть меня. Я была своевольной и высокомерной девчонкой и ни с кем не хотела делить положение привилегированной особы в доме отца. Я бы тогда не понравилась тебе, Перри. Я сама себе не нравлюсь в воспоминаниях о том времени.

Он поцеловал ее.

— Ты слишком строго судишь себя, дорогая. Не верится, что ты так уж сильно изменилась. А сейчас ты мне очень нравишься.

Трудно представить себе другую Грейс, подумал он, и ее семью, и жизнь, которую он совсем не знает. Трудно представить и те призраки, которые преследовали ее до замужества и могут еще вернуться. Он обнял жену и поцеловал долгим нежным поцелуем.

Перри крепче, чем обычно, сжимал руку Грейс, когда они на следующее утро гуляли и сухие опавшие листья шуршали под их ногами.

— Ты такая тихая сегодня утром, — сказал он. — Грустишь из-за того, что ветви оголились, а листья умерли?

— Нет. Весна вернется. Она всегда возвращается. А в оголенных ветвях есть своя красота, Перри. Меж ду ними так хорошо видны бегущие по небу облака. Сквозь густую листву ты их не заметишь.

Перигрин рассмеялся:

— Я бы назвал это умением находить приятные стороны в грустных обстоятельствах. О чем ты думала, прежде чем я заговорил, Грейс? О своем письме?

Она кивнула.

— Мы поступим так, как ты захочешь. Я уже говорил тебе это вчера. Но если ты хочешь знать мое мнение, то я считаю, что тебе надо вернуться. Надо повидать отца, брата, да и невестку тоже. Повидать их де тей, которые росли вместе с твоим сыном. Думаю, тебе стоит заключить мир с твоим прошлым.

— Ты, вероятно, прав. Мне страшно ехать, страшно встретиться с родными и со своими воспоминаниями. Но видимо, я должна. Только, прошу тебя, не на Рождество. Ведь мы собираемся петь рождественские песни вместе с Кэррингтонами и Мортонами, а на вечер граф пригласил всех в Эмберли. И я хочу встретить сочельник в церкви вместе с нашими друзьями, а потом отведать дома рождественского гуся и сладкие пирожки у камина, в котором будет гореть рождественское полено.

— Моя мать и тетушка собираются весной в Лондон, — сказал Перри. — И я решил предложить тебе, Грейс, тоже поехать туда на несколько недель. Я хотел бы показать тебе город, побывать с тобой в театрах и на светских вечерах. Конечно, хочу снова повидаться с мамой. Эдмунд, графиня и близнецы всегда проводят там сезон. Что, если нам посетить дом твоего отца ранней весной, а потом перебраться в Лондон? Мы вернемся домой как раз вовремя, чтобы полюбоваться нашим садом в разгар лета. — Он усмехнулся. — Ты заметила, что я сказал — нашим садом?

— Заметила. — Грейс улыбнулась. — Хорошо, давай так и сделаем, Перри. Лондон? Мне всегда хотелось увидеть Лондон.

— Всего на несколько недель. Мне никогда не доставляло радости уезжать надолго из дома. А теперь мне особенно хорошо здесь. А тебе, Грейс?

— Да — произнесла она, глядя сквозь голые ветви деревьев на голубое осеннее небо и бегущие по нему облака. — Мне хорошо.

* * *

В конце февраля Грейс с каким-то неприятным предчувствием бросила из окна кареты прощальный взгляд на Рирдон-Парк. Она ни разу не покидала этот дом со дня их свадьбы. Как жаль, что они пропустят приход весны, хотя накануне отъезда обнаружили куртинку подснежников и несколько распустившихся крокусов в траве под деревьями.

Перри взял ее за руку как раз в ту минуту, когда особняк скрылся за поворотом. Он посмотрел на жену со своей обычной веселой и спокойной улыбкой и сказал:

— Дом все еще будет на месте, когда мы вернемся. Должен заметить, что как бы сильно я ни любил свое имение, я люблю его еще сильнее, возвращаясь даже после непродолжительного отсутствия.

— Да, — улыбнулась она в ответ и откинулась на подушки, довольная тем, что муж не выпустил ее руку из своей, даже когда наклонился, чтобы поплотнее укутать ей ноги меховой полостью.

Да, Рирдон-Парк, без сомнения, будет на месте, когда они вернутся. Однако вернутся ли они такими же, как уехали? Что, если уже сейчас наступил конец их взаимопониманию?

Они отправлялись в ее прошлое. Грейс не знала, какой прием ждет их там, как сложатся отношения с родственниками. И не знала, насколько сильными и болезненными окажутся воспоминания о Гарете и Джереми в тех местах, где все произошло целую жизнь назад. Она хотела повидать отца. Хотела повидать Мартина. Хотела побыть возле Джереми. Но не могла представить там Перри. Лучше бы ему не становиться свидетелем ее прошлого. И все-таки Грейс не в состоянии была даже на минуту вообразить, что поедет в отчий дом без него.

Ни в письме к отцу, ни в двух письмах к невестке Грейс ни словом не упомянула о возрасте своего мужа. При одной мысли о том, с каким выражением лиц все они уставятся на Перигрина, вспыхивало прежнее заносчивое упрямство: ей нет дела до того, что они подумают, пусть смотрят как угодно, думают что угодно и говорят что заблагорассудится. Ей все равно.

Однако, увы, Грейс было далеко не все равно. Она истерзала себя переживаниями. Разумеется, все решат, что она поступила как эгоистка, ухватившись за Перри. Подумают, что молодой человек пожалел ее. Не поверят, что в их браке есть взаимная радость и нежность. И это снова оживит ее чувство вины и ощущение неравенства, о которых она уже почти не вспоминала.

А потом они поедут в Лондон, где Грейс ждут новые испытания при встрече с матерью Перри. Что та подумает о своей невестке? Они, разумеется, встречались, когда Грейс была домоправительницей Пола. И что подумает весь этот бомонд, которому ее представят? И каково будет Перри в окружении множества людей… молодых женщин, гораздо более волнующих и привлекательных, чем его жена?

Грейс оставила свою руку в теплой ладони мужа, прижалась плечом к нему и смотрела в окно кареты на грязно-коричневые поля, где уже проступала пока еще блеклая зелень. Скоро придет весна и оденет все в прекрасный, яркий наряд. Но не для Грейс. Ее жизнь обернется осенью или даже зимой. Холодной и суровой.

Уж лучше бы вернуться в Рирдон-Парк зимой, чем летом, когда на деревьях полно плодов и воздух напоен ароматом роз, которые они с Перри сажали вместе.

Глава 4

Никто из хозяев не встретил их на мощенном булыжником дворе, когда карета остановилась перед главным входом в Пангем-Мэнор. Только грум и два ливрейных лакея. Впрочем, февральский день выдался холодным и ветреным.

В холле их ждали Мартин и Этель, к удивлению Грейс, почти не изменившиеся с тех пор, как она видела их в последний раз. Правда, волосы у Мартина слегка поредели на макушке, он немного располнел, а цвет лица приобрел багровый оттенок. Он сохранял все то же присущее ему с молодых лет выражение собственной значительности; между бровями по-прежнему застыла вертикальная складка, обозначающая нетерпение по поводу несообразительности окружающих и неудовлетворение собственной жизнью. Этель была все такой же худой и бледной. И неулыбчивой.

Грейс слегка коснулась холодной щекой щеки невестки, повернулась к брату и, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.

— Ты прекрасно выглядишь, Грейс, — произнес Мартин, на короткое мгновение задержав руки на талии сестры.

— Вы, наверное, очень замерзли, — заговорила Этель. — Я велела подать чай в гостиной. Может, выпьете по чашечке, а уж потом я покажу вам ваши комнаты.

Грейс повернулась к мужу, который молча стоял позади нее, взяла его за руку и внимательно наблюдала за лицами брата и невестки, пока происходила церемония знакомства. Ни единого проблеска удивления или какого-либо иного чувства, оба были воплощенная любезность.

— А где па? Где же отец? — спросила Грейс.

— Зимой он по большей части находится у себя в комнатах, — ответила Этель, беря Грейс под руку и направляясь к лестнице. — Но велел передать, что спустится к чаю, когда мы послали к нему слугу сообщить, что вы приехали.

— Он нездоров? — спросила Грейс.

— Он сильно сдал. Стареет, как и все мы. Грейс не услышала в этих словах никакого подтекста. И вообще, зачем искать колкие намеки там, где их скорее всего нет? Она больше не Грейс Ховард, своевольная дочь. Она леди Грейс Лэмпмен и осознает необходимость вести себя вежливо и ожидать такой же вежливости от тех, с кем ей доведется общаться.

— Как дети?

— Дети? — Этель бросила на нее удивленный взгляд, пропуская Грейс в гостиную. — Освальд в школе. Ему скоро шестнадцать. Возможно, ты запамятовала, как много времени прошло. Присцилла придет к чаю. Весной мы берем ее с собой в город на сезон. Ведь ей почти восемнадцать.

— Да, конечно, — спохватилась Грейс., — Просто поразительно, как скоро они стали взрослыми. — И с горечью подумала: “Джереми было бы четырнадцать”.

Мисс Присцилла Ховард была очень похожа на свою мать в молодости. Стройная, светловолосая, она надела ради торжественного случая розовое платье с оборочками, которое не слишком ей шло. Девушка была довольно миловидной, на щеках ее играл румянец, глаза сверкали от возбуждения, смешанного с некоторым испугом.

— Здравствуйте, тетя Грейс. — Она присела в низком реверансе. — Я вас помню. Вы почти не изменились. Вы носите траур по дяде Полу? Дедушка тоже носит траур, хотя мама и папа сняли его на Рождество.

— Ты слишком много говоришь, дитя мое, — заметил ей отец. — Сделай реверанс дяде Перигрину.

Присцилла обратила свой взор на новоиспеченного дядюшку, и румянец ее стал еще ярче.

Грейс видела смех в его глазах. Перри отвесил изящный поклон.

— Я слышал, как ваша матушка говорила, что в этом сезоне вы начнете выезжать, — сказал он. — Хотел бы ее предостеречь, так как уверен, что все юные щеголи выстроятся у ваших дверей. Пожалуйста, называйте меня дядей Перри, дорогая Присцилла.

— Хорошо, дядя Перри, — улыбнулась девушка. — Но я думаю, вы слишком молоды, чтобы считаться моим дядей. Вы часто бываете в Лондоне? Мама и папа не были там с юности. Я уверена, что за эти годы там многое изменилось.

— Осмелюсь утверждать, что в те не слишком отдаленные от нас времена люди светские посещали званые вечера, балы, приемы, театры и ездили на пикники точно так же, как это делают теперь, — ответил Перигрин. — И точно так же танцевали и флиртовали ради собственного развлечения. Ваша мама была представлена той же самой королеве, перед которой и вы сделаете глубокий реверанс. Мы с Грейс, кстати сказать, тоже собираемся в Лондон.

— Правда? — воскликнула Присцилла. — Это замечательно! Ты об этом слышала, мама?

Присцилла засыпала Перри вопросами о Лондоне, и это продолжалось несколько минут, пока Мартин и Этель вежливо расспрашивали Грейс о том, как они с мужем добирались сюда.

Разговор оборвался с появлением лорда Поли. Оставив своего камердинера в дверях, старый лорд — в глубоком трауре — вошел в комнату один, тяжело опираясь на трость. Он был все таким же худым и высоким, все таким же суровым и преисполненным чувства собственного достоинства. Только волосы из просто седых превратились в совершенно белые, и морщины, идущие от носа к подбородку, сделались глубже. Он окинул Грейс внимательным взглядом и посмотрел ей прямо в глаза с прежней зоркостью и остротой.

— Итак, Грейс, ты приехала домой.

— Да, отец. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Я рад видеть, что ты настолько была привязана к брату, что до сих пор носишь по нему траур.

— Я любила Пола, отец.

— Допускаю, что я любил его недостаточно, — произнес лорд не без горечи. — Представь меня своему мужу.

Грейс обратила внимание на то, каким изучающим и жестким взглядом смотрит отец на Перри, и вдруг ощутила, что у нее перехватило дыхание.

— Благодарю вас, сэр, за то, что вы позаботились о моей дочери в тяжелое для нее время, — сказал наконец барон, прежде, чем опуститься в кресло и принять чашку с чаем из рук невестки.

Перигрин улыбался, отнюдь не смущенный тем пристальным разглядыванием, которому его подвергли.

— Благодарю вас, сэр, — ответил он, — но мы с Грейс поженились не просто потому, что она попала в трудное положение. Могу ли я высказать вам запоздалые соболезнования в связи с утратой сына? Пол был моим лучшим другом. Я ношу траур по личным причинам, а не только из уважения к жене.

Барон коротко кивнул, и разговор сделался общим. Он оказался нелегким и напряженным, как думала Грейс часом позже, поднимаясь вместе с Этель по лестнице, ведущей в спальню. И все же гораздо менее тяжелым, чем она предполагала. Если оглянуться на прошлое десятилетней давности и вспомнить, с какой горечью в душе она покидала этот дом, то невольно удивишься, как это теперь все так мирно сидели вместе за чаем.

Этель показала Перигрину его комнату, где слуга уже распаковал вещи, а потом повела Грейс по коридору к ее прежней спальне.

— Хотела бы ты эту комнату? — помолчав, спросила Этель. — Я, признаться, сомневалась. Но о ней до сих пор думают и говорят как о твоей.

Этель слегка покраснела.

— Да, — сказала Грейс, входя и оглядываясь. — И она все такая же. Китайские обои, зеленые занавески И на окнах, полог у кровати. И почему я ожидала, что все и вся так уж изменится?

— Ты совсем не постарела, Грейс, — заметила невестка. — В самом деле, ты выглядишь намного лучше, чем в то время, когда…

Грейс подошла к окну. Да, среди вязов по-прежнему прячется беседка, в которой она девочкой так часто уединялась с книжкой или разговаривала с Гаретом.

Она обернулась и ответила:

— Да, я теперь и чувствую себя намного лучше.

— Я рада, что ты приехала. Я вижу, что папа в тебе нуждается, хоть никогда о тебе не спрашивал.

— Как он воспринял известие о, смерти Пола? — спросила Грейс.

Этель поджала губы, прежде чем заговорить.

— Он показал Мартину твое письмо, велел заказать траурную одежду для себя и для слуг, распрямил плечи, которые у него в последнее время стали сутулиться, и больше не сказал ни слова… Тебя удовлетворяет такой ответ?

— Да. — Грейс опустила голову. — Отец принял смерть Пола близко к сердцу. Я рада этому… рада за него и за Пола.

И вдруг заметила, что в дверях стоит Перри и улыбается. Уже одно его присутствие разрядило атмосферу.

— Ах вот ты где! Какая милая комнатка! Нет-нет, не говори мне! — Он приподнял руку. — Я знаю, это была твоя спальня, когда ты жила здесь, верно, Грейс? Ты сама выбрала обои, и цвет занавесок, и ковер. Я мог бы войти в такую комнату в любом месте нашего королевства и сразу, не задумываясь ни на секунду, сказал бы, что тут во всем чувствуется рука Грейс Лэмпмен. — Перри обратился к Этель: — Ну, скажите, что я ошибся и оказался в дураках.

Грейс с немалым удивлением увидела, что невестка улыбается.

— Нет, вы совершенно правы, — ответила та.

Перигрин рассмеялся и переступил порог.

— Настоящий сад в комнате. Наперекор английской погоде. Здесь ей просто показывают нос. Я шел предложить, чтобы ты, дорогая, велела перенести свои вещи ко мне, но теперь должен попросить, чтобы сюда принесли мои. Мы с Грейс привыкли спать в одной комнате, — обратился он к Этель. — Вы не против?

— Быть может, она против? — спустя несколько минут спросил Перри, когда они остались наедине. — Твоя невестка определенно покраснела и слишком поспешно удалилась. Но я бы чувствовал себя глупо, если бы каждую ночь пробирался к тебе словно вор. Пусть лучше знают, что мы спим вместе.

— Да, — согласилась Грейс, почему-то очень обрадованная.

— А ты не против, Грейс? — не отставал Перри. — Быть может, тебе приятно остаться одной в своей прежней комнате? Или необходимо побыть в одиночестве? Я ведь ужасный эгоист и думаю только о собственных удобствах.

— Нет, — твердо ответила Грейс. — Я предпочитаю, чтобы ты был здесь со мной, Перри. Он погладил ее по щеке.

— Все это тяжело для тебя, милая. Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? Но ты правильно сделала, что приехала. Твоя семья хочет, чтобы ты была здесь. Вероятно, ты слишком погружена в себя, чтобы заметить это. Я же смотрю на происходящее объективно. Это так, Грейс. Тебя любят. И я совершенно ясно вижу, как и ты хочешь быть с ними, потому что никогда не переставала любить их. Первые дни тебе будет нелегко, но надо заставить себя пройти через это. Так необходимо, так лучше для тебя.

Грейс порывисто поймала его руку и быстро поцеловала ее.

— Да, — сказала она. — Но мне жаль, что тебе приходится испытывать неловкость, Перри.

— Думаю, тебе время от времени нужна будет чья-то рука для поддержки или плечо, на котором можно выплакаться. — Эти слова он произнес, слегка посмеиваясь, как бы шутя, но смысл их был вполне серьезный, и Грейс понимала это. — Разумеется, ты справилась бы с этим и одна, поехав без меня. Но поскольку я здесь, пусть это будут моя рука и мое плечо, Грейс. К тому же должен сознаться, что мне очень любопытно узнать тех людей и те места, которые играли такую большую роль в твоей жизни до того, как мы познакомились… А сейчас я должен вернуться в свою гардеробную и побриться. Ведь нет ничего ужаснее ярости Перкинса, если он видит, что моя вода для бритья остывает.

Перри наклонился и чмокнул Грейс в щеку.

* * *

Грейс была удивлена и даже тронута, заметив, что Этель изо всех сил старается быть дружелюбной. Они вместе сидели за вышиванием, гуляли по оранжерее, присматривались в саду к пробивающимся росткам, которые вскоре должны были превратиться в цветущие нарциссы и тюльпаны.

— Я рада, что ты приехала, Грейс, — несколько раз сказала Этель. — После твоего отъезда словно туча нависла над отцом и Мартином. Оба никогда не упоминали ни о тебе, ни о Поле, но я-то хорошо знаю их, чтобы понимать причину умолчания. Это значило, что каждый из них глубоко страдает.

Грейс с любопытством присматривалась к своей невестке. Она никогда не любила Этель, вернее, никогда и не пыталась полюбить ее, потому что не хотела в доме появления еще одной молодой женщины. Она испытывала чувство ревности из-за того, что с рождением племянницы и племянника отец стал уделять меньше внимания ей самой. Разумеется, все последние пять лет, которые Грейс провела в доме — почти год беременности и четыре года жизни с Джереми, — Этель оставалась первой леди в семье, уважаемой и обласканной.

И невестка торжествовала. Это был настоящий триумф для нее самой и ее законных детей. Грейс ненавидела Этель. Теперь же убедилась, что она ничуть не хуже любого другого человека, к тому же знала и понимала своего мужа и своего свекра. Любила их. И теперь первой протягивала оливковую ветвь невестке, так скверно обходившейся с ней в течение нескольких лет.

— Я не сообщала о смерти Пола целых шесть недель, — вздохнула Грейс. — Не понимала, хотят ли они узнать об этом.

— Ты такая же упрямая и слепая, как все Ховарды, Грейс. Вы трое поразительно похожи друг на друга.

Только Пол был иным.

Грейс удивленно посмотрела невестке в глаза.

— Мартин плакал, — продолжала Этель. — Можешь себе представить, меня это просто напугало. Никогда не думала, что увижу, как муж плачет. И он все говорил и говорил о том, как высмеивал и обижал маленького Пола. Плакал о том, что позволил брату уехать и потом даже не пытался общаться с ним.

— Это Мартин надумал пригласить меня на Рождество?

— Это была моя идея, — сказала Этель, — но я знала, что он этого хочет, Грейс, и папа тоже, хотя ни тот ни другой не признались бы в этом и через тысячу лет. За двадцать лет замужества я отлично изучила обоих, уж поверь мне.

С братом Грейс разговаривала мало. Их отношения никогда не были особенно близкими. Мартин был старше ее на пять лет. Будучи в детстве несколько вялым, но трудолюбивым и усидчивым мальчиком, он прилагал все усилия, чтобы стать достойным старшим сыном своего отца. И видел, как его младшая сестра, своевольная, дерзкая, часто непослушная, завладела всей любовью отца, не прилагая никаких усилий к тому, чтобы эту любовь заслужить.

Они презирали друг друга, порой даже ненавидели. Но не искал ли каждый в другом хотя бы малейшего намека на желание сблизиться и полюбить? Грейс думала сейчас об этом. Странно было вернуться в родной дом и быть вовлеченной в отношения, которые она давно считала умершими, более объективно оценивая притом и свою семью, и то, как она вела себя в прошлом.

— Я видела новые ограды и участок, который осушен пять или шесть лет назад, — сказала она однажды брату после прогулки в экипаже. — Этель говорит, что имение сейчас процветает больше чем когда-либо. Ты много поработал, брат.

Мартин вгляделся в нее, словно пытаясь понять, нет ли в словах сестры скрытого сарказма.

— Да, пожалуй, это так, — сказал он. — Папа в последние годы утратил интерес к земле, а кроме меня, ею некому было заниматься.

— Ты отлично справился.

Грейс слегка коснулась кончиками пальцев его руки. Они редко прикасались друг к другу. Мартин неловко отдернул руку и снова взглянул на сестру.

— Известие о твоем замужестве поразило нас, — признался он. — Ты счастлива, Грейс?

— Да. Да, счастлива.

— Он моложе тебя, — отрывисто произнес Мартин.

— Да. На десять лет.

— На десять? — Мартин отвел взгляд в некотором смущении. — Что ж, главное, чтобы ты была счастлива.

Лорд Поли не часто выходил из своих покоев, но Грейс считала своим долгом навещать его дважды в день — одна после завтрака, а попозже вместе с Перигрином.

— Вот ты и дома, — повторял отец почти каждое утро.

— Да, отец. Я приехала домой. Погостить.

Однажды он вдруг спросил ее:

— Пол страдал? Или смерть была мгновенной?

— Мгновенной. Так считал врач. Одним ударом бык сломал ему шею. В Эбботсфорде Пола чтут как героя. Он спас жизнь сыну одного из работников графа Эмберли.

Отец хмыкнул и спустя несколько секунд негромко произнес:

— Безрассудный молодой глупец.

— Ему пришлось бы по душе такое определение, — мягко ответила Грейс. — Полу нравилось быть таким. Безрассудным во имя Христа, как сказал апостол Павел.

Отец хмыкнул еще раз, но не прибавил ни слова.

— Ты изменилась, — сказал он во время другого ее визита.

— Правда? Неудивительно, я стала старше на десять лет.

Лорд взглянул на нее озабоченно:

— Смею заметить, что ты в конце концов усвоила уроки, которые я пытался тебе преподать, пока ты росла. Я избаловал тебя. Не проявил достаточной твердости. Это была моя вина. Я имею в виду то, что произошло.

— Нет, — возразила Грейс. — Это неправда. Никто не должен винить себя в том, что произошло с другим человеком. Я была уже взрослой и жила своим умом. Я сделала свой выбор сама и свои ошибки тоже. Я никого не виню. И к тому же не люблю и не считаю верными такие слова, как “ошибки” и “обвинять”. Ведь они подразумевают, что Джереми был ошибкой. А это не так. Он был моим сыном. Несмотря на то что он умер, жизнь моя все равно сложилась бы так, как она сложилась. Возможно, именно этому я и научилась за прошедшие с тех пор годы. Все, что происходит в жизни, происходит по определенным причинам. Я не стала бы такой, как теперь, если бы не было Джереми. И я не хотела бы стать другой, даже если бы могла.

Грейс ушла через несколько минут, так и не решившись поцеловать его в голову. Она ни разу не прикоснулась к отцу с тех пор, как вернулась домой.

* * *

Племянница была с Грейс очень приветлива и мила — возможно, потому, что сохранила добрые воспоминания о тетке, которая при жизни Джереми проводила больше времени с детьми, чем со взрослыми членами семьи. К тому же Присцилла была явно очарована Перигрином, его легким характером и безобидным поддразниванием. Она познакомила с Перри двух своих подруг, и три барышни, весело хихикая, то и дело тащили его на прогулку, притворяясь, что ссорятся, не зная, как поделить две его руки на троих.

Грейс проводила днем с мужем наедине очень мало времени и радовалась тому, что он занят и что настроение у него прекрасное. Опасения, что Перри будет подавлен атмосферой ее родного дома и отголосками прежних, еще не забытых столкновений, оказались напрасными. Ей самой нравилось проводить время с родственниками вполне мирно и дружелюбно, хотя они старались обходить молчанием определенные темы.

И все же было непривычно без постоянного общения с Перри, как-то странно не проводить с ним по многу часов вместе. Сопровождая Этель на прогулках по саду, Грейс испытывала нечто вроде ностальгии по предыдущей весне, когда с мужем подолгу, иногда по несколько часов, работала бок о бок в собственном саду. То же чувство овладевало ею при воспоминании о тихих домашних вечерах, во время которых оба читали или же он читал, а Грейс занималась шитьем.

Но у них оставались ночи. Ее особенно радовало, что Перри живет в той комнате, которую она занимала до двадцати шести лет. Грейс предпочитала на ночь оставлять занавески раздвинутыми, чтобы видеть изображенный на китайских обоях экзотический сад освещенным луной. Голова ее лежала на руке мужа, и оба предавались безмолвному созерцанию.

Грейс обычно еще долго лежала без сна, после того как Перри засыпал. Так бывало и дома, но вовсе не потому, что она страдала бессонницей, просто вполне осознанно дорожила каждой минутой их близости. Долго так продолжаться не может. Скоро наступит время, когда муж устанет от нее и захочет большей свободы в отдельной комнате. Как он ни добр, но такое время неизбежно придет, и Грейс позволит Перри ускользнуть постепенно, так, чтобы ему и в голову не пришло, будто она это предчувствовала и что ей грустно принимать новые условия совместного существования.

А пока это время не пришло, Грейс была счастлива лежать вот так без сна и любоваться ночью. И чувствовать себя еще более счастливой, если Перри просыпался и тянулся к ней с сонной улыбкой и постепенно оживающим желанием. Он извинялся за то, что беспокоит ее второй раз за ночь, а она потихоньку улыбалась и только крепче обнимала мужа.

* * *

К концу первой недели пребывания в Пангем-Мэнор Грейс не сделала лишь одно — и как раз то, ради чего в основном и ехала сюда. Случай представился наконец, когда Мартин уговорил Перри осмотреть вместе с ним что-то в имении, Присцилла поехала с мужчинами, а Этель решила побыть дома, так как у нее разболелась голова. И Грейс наконец отправилась на семейное кладбище.

Никто не возражал против того, чтобы Джереми похоронили там. Никто вообще не высказал по этому поводу никакого суждения. Грейс не хотела, чтобы мальчика похоронили в церковной ограде, где могилы теснились одна к другой, над ними высились тщательно отделанные надгробия, — то было место смерти, тяжкой и мрачной. Она не хотела, чтобы ее сын оставался во владениях суровой смерти. Пусть лежит там, где он станет частью природы, первозданной красоты.

На семейном кладбище не было пышных надгробий. Только скромные камни в головах могил сообщали живым имена умерших. Аккуратно скошенная трава и простая деревянная ограда.

На могиле Джереми трава была невысокой, как и на остальных могилах. Грейс сразу заметила это. Она опустилась на колени и коснулась дрожащими пальцами мраморной плиты с надписью: “Джереми Ховард. Возлюбленный сын Грейс Ховард. 1796-1800”.

Джереми. Она убрала руку с холодного камня и закрыла глаза. Джереми. Тоненький, гибкий маленький мальчик. Глаза и кудри темные, как у отца. Ясные, пытливые глаза. Подбородок с ямочкой — тоже как у отца. На удивление низкий, грудной смех, который легко переходил в звонкий, стоило Джереми пощекотать. Теплые, мягкие и цепкие руки. Влажный детский поцелуй… Мокрые, спутанные волосы и мертвое лицо… Грейс крепче смежила веки и вцепилась обеими руками в траву — справа и слева от себя.

Она лежала все еще лицом вниз, когда спустя полчаса ее нашел Перигрин. Он ожидал этого со дня их приезда.

Несколько минут Перигрин наблюдал за Грейс, стоя у ограды, потом, не обращая внимания на калитку, перепрыгнул через забор. Жена не плакала и не шевелилась ни разу с той минуты, как он ее заметил.

Кажется, Грейс почувствовала его присутствие. Повернула голову, но не поднялась.

— Ты хочешь побыть одна? — спросил Перри. — Мне уйти?

Она не ответила.

— Я подожду тебя возле кладбища, за деревьями, чтобы никто не увидел, ладно? — предложил он, слегка коснувшись ее волос — Грейс была без шляпы. Она помотала головой и произнесла глухо, закрыв лицо ладонями:

— Не уходи. — Перри сел на землю возле нее, скрестив ноги, и ждал. Грейс наконец поднялась и села рядом с мужем.

Голова ее была опущена.

— Я не знаю, кто увел меня отсюда после похорон. Не помню, был это Пол или Мартин. Во всяком случае, не отец. Но кто-то увел меня… силой, против моей воли. И больше я сюда не приходила. До сих пор. Это было ужасно — бросить Джереми здесь совсем одного.

Ему было всего четыре года.

Перри взял ее руку и крепко сжал. Она положила голову ему на плечо.

— Я любила его, Перри. Четыре года он был смыслом моей жизни. Нет, пять лет. Я любила его с того самого дня, как поняла, что беременна.

— Я понимаю, — сказал он. — Ты не должна чувствовать себя виноватой, милая.

— Виноватой? — повторила Грейс. — Чувствую ли я себя виноватой? В том, что доверила его кому-то в то время, когда могла сама заботиться о нем? Но Джереми был весьма независимый малыш, вот в чем дело. Ему хотелось играть вместе с двоюродными братишкой и сестрой. Я казалась им помехой, когда они играли втроем.

— Ты винишь себя за то, что родила его, Грейс. Не надо. Нет ничего плохого в том, чтобы подарить жизнь, дорогая. И любовь.

— Вот как? Это опасное утверждение с точки зрения морали, Перри. Разве это хорошо — вынашивать незаконного?

— Не произноси это слово, прошу тебя. И не казни себя. Дети умирают каждый день, Грейс. И Господь не осуждает за это их родителей. Твой сын был в этом мире одним из счастливейших. Его нежно любили с момента зачатия и до смерти. Далеко не все дети так любимы, даже законнорожденные. Прости себя, дорогая. Если ты совершила грех, то искупила его уже тысячу раз. И ты страдала. Пусть твой сын покоится в мире. А ты в мире живи.

Грейс еще долго сидела с закрытыми глазами, опустив голову на плечо мужа. Думала о Джереми и от души хотела одного, только одного — чтобы Перри был его отцом.

Перри, которому исполнилось двенадцать лет, когда родился Джереми! Грейс выпрямилась и слабо улыбнулась мужу.

— Теперь я готова уйти, — сказала она. — Спасибо, что ты пришел, Перри. Невеселый тебе сегодня выпал вечер. Благодарю тебя за твои слова. Я не уверена, что могу вполне принять их. Понимаешь ли, гораздо легче прощать других, чем себя. Но спасибо тебе. Пол не согласился бы с тобой. Он простил меня и никогда не упоминал о моем грехе после того, как мы уехали отсюда. Однако само его молчание говорило, что он считал это большим грехом.

— Да. — Перри с улыбкой встал и помог подняться Грейс. — Мы с Полом больше всего расходились во мнениях по вопросу о природе греха. Тебя угнетало его прощение, не правда ли? Ты была уж очень тихой и ушедшей в себя все эти годы, Грейс. Тебе незачем опасаться моего прощения. Ты подарила свою любовь — мужчине и ребенку. Я могу только уважать тебя за то, как ты поступила, дорогая, и мне грустно, что оба эти чувства до сих пор причиняют тебе боль.

“Чем я заслужила Перри?” — думала Грейс, идя под руку с мужем к дому. Простить себя она не могла. И никогда не простит, несмотря на то, что говорила отцу. Джереми не утонул бы, если б она так бездумно не отдалась Гарету.

Глава 5

Кое-кто из ее прежних знакомых навестил Грейс в первую неделю после приезда. Некоторым она отдала визиты вместе с Этель и Перигрином, а иногда и с Присциллой. Однако уж никак не ожидала получить приглашение на обед и вечерний прием в дом виконта Сандерсфорда. Отец Гарета игнорировал самое ее существование после того, как его сын уехал. Он не признавал своего внука.

— Вероятно, приглашение относится к тебе, Мартину и Присцилле, — сказала Грейс невестке, когда та протянула ей карточку. — Виконт, видимо, не знает, что я здесь, или ему неизвестно мое нынешнее имя, и он полагает, что пригласил еще незнакомых гостей.

— Нет, — возразила Этель, бросив на невестку испытующий взгляд, — он особо назвал тебя в приглашении. Я могу отказаться за всех нас, если хочешь, Грейс. Ты, разумеется, понимаешь, что мы с ним далеко не в близких отношениях.

Грейс минутку подумала и ответила:

— Нет, не посылай отказ. Мы пойдем. В конце концов, она приехала сюда, чтобы встретить свое прошлое. Встречать, так уж все. Было время, когда ей нравился виконт, который баловал Гарета точно так же, как отец Грейс баловал ее. Она сообщила Перигрину о приглашении, но не пояснила, что их будет принимать отец Гарета. Думала сделать это позже, но так и не собралась. Перри, наверное, уже устал слушать разговоры о ее бывшем возлюбленном и ее сыне. Даже его благодушному долготерпению может прийти конец.

Перри перешел из своей гардеробной в гардеробную Грейс в своем обычном добром настроении — пора было отправляться на обед.

— Перкинс так пыжится, что у него даже грудь стала шире дюйма на два, — объявил он, улыбаясь отражению Грейс в зеркале. — Добился того, чтобы галстук был повязан с математической точностью. Погляди-ка! Тебе не кажется, что складки просто восхитительны? Я чувствую себя так, словно еду в Сент-Джеймс.

— Все великолепно, — признала Грейс.

— О, я вижу, ты надела голубое платье. Очень хорошо, я полагаю, настало время снять траур. Ты выглядишь прекрасно в светлом наряде. Как тебе понравилась сегодняшняя прогулка с Этель?

— Очень понравилась, — ответила Грейс. — Мы навестили двух заболевших работников. Я хорошо помню этих людей. Приятно было увидеть их снова.

— Ты знаешь, я всю вторую половину дня провел с Присциллой и ее подружками. Их глупость просто восхитительна! Они непрерывно хихикали. Одной из них понадобилось купить ленты и прочую чепуху. У модистки все три барышни перемерили по меньшей мере по дюжине шляпок каждая и в результате не купили ничего. Потом они занялись поглощением невероятного количества мороженого и пирожных в кондитерской. Новый викарий увидел нас в этом заведении и зашел выразить почтение. Девицы снова принялись хихикать, и викарий покраснел до ушей.

Грейс улыбнулась ему в зеркале и отпустила горничную.

— Присцилла и мисс Стеббинс скоро уезжают в Лондон, — сказала она. — Там их ждет огромное количество таких же хихикающих девиц, Перри. Это сезон, брачный месяц март.

Грейс видела в зеркале, как муж смеется, какие оживленные у него глаза, какие белые и ровные зубы.

— Жизнь там уж никак не назовешь скучной, — заметил Перри.

Они оказались далеко не единственными гостями. Это стало ясно, едва они вошли следом за представительным лакеем с прямой, как доска, широкой спиной в гостиную и услышали жужжание множества голосов. Грейс нервничала. Они с Перигрином держались позади Мартина, Этель и Присциллы — лорд Поли отказался от приглашения, — и Грейс изо всех сил старалась успокоить неистово бьющееся сердце.

Виконт поклонился Этель и Присцилле, пожал руку Мартину и взглянул на Грейс и Перигрина. Лорд Сандерсфорд был высоким мужчиной с военной выправкой, хорошо сложенным, мускулистым и необычайно красивым. Волосы темные и волнистые, довольно длинные, лицо уже загорело. Небольшая ямочка на подбородке делала виконта еще более привлекательным. Его взгляд был проницательным и слегка насмешливым.

— А, леди Лэмпмен! — произнес он, поднося ее холодную руку к губам. — Вы, как всегда, очаровательны. Сэр Перигрин Лэмпмен, я полагаю?

И крепко пожал Перигрину руку, после чего они минуты две обменивались любезностями, пока мисс Стеббинс и ее маменька не увлекли Перри за собой. Кажется, ему предстояло выразить восхищение лентами, которые были куплены нынче днем в его присутствии.

— Ну, Грейс, — сказал виконт, едва они остались в относительном уединении, — ты собираешься упасть в обморок… или выразишь мне свое презрение, чтобы поступить не слишком по-женски?

— Значит, твой отец умер, Гарет? — спросила Грейс голосом, который, как ей казалось, звучит откуда-то издалека.

Он засмеялся:

— Разве ты об этом не слышала? И не знала, что сегодня вечером увидишь меня? Как это примечательно! Мой отец умер шесть лет назад.

— Я не знала. Ничего не слышала, даже того, что ты вернулся домой. Где твоя жена?

— Тоже умерла. Она была несчастным созданием, Грейс. Слабенькая. Следовать вместе с мужем за воинской частью было ей не по силам. Она умерла от родов более девяти лет назад. И ребенок тоже не выжил.

— Сожалею, — машинально сказала Грейс. — Прими мои соболезнования.

— В них нет нужды. — Гарет пожал плечами. — Это дело уже далекого прошлого. Но идем. Дворецкий, как я вижу, приглашает нас к обеденному столу. Я поведу тебя. Возьми меня под руку, Грейс. Ты же не намерена упасть в обморок?

— Нет.

Грейс невероятным усилием воли заставила себя выбраться из темного туннеля, по которому последние несколько минут брела к прошлому, и, подняв руку, кажущуюся чужой, положила ее на локоть лорда Сандерсфорда. Она поискала глазами Перри и увидела, что он предложил руку мисс Стеббинс, сказав ей и ее маменьке, видимо, что-то очень забавное, потому что обе весело рассмеялись.

* * *

Перигрин был вполне доволен собой. Его забавляло, что с самого приезда в дом тестя он сделался любимцем трех юных леди, в том числе племянницы его жены. Так было с тех самых пор, как он стал взрослым. Ему не приходилось делать никаких усилий, чтобы привлечь к себе внимание девушек и симпатии их матерей и старших родственниц.

Он не мог объяснить самому себе свой большой успех у женщин. Но очень редко Перри чувствовал, что какая-то из его поклонниц склонна полюбить его… Они просто радовались его обществу и возможности посмеяться и пофлиртовать с ним, видимо, понимая, что ему по-настоящему нравится развлекать их и отыскивать все новые способы их насмешить и вызвать румянец на девичьих щечках.

И теперь Перри радовало, что он по-прежнему окружен девушками и их улыбающимися мамашами, несмотря на то что стал солидным женатым человеком.

Он веселился про себя еще больше, когда видел, что те же самые барышни, которым так нравится проводить время в его обществе, краснеют и вздыхают при виде тощего молодого викария. Девицы, несомненно, мечтали накормить его и найти через желудок путь к сердцу этого нескладного мужчины.

Казалось, ни одну из девушек не влекло к красивому хозяину дома, хотя он был вдовцом и потому желанным женихом. Правда, девушки были совсем молоденькие, а возраст Сандерсфорда приближался к сорока годам.

Перигрин терпеливо и благодушно стоял возле фортепиано и переворачивал страницы нот, пока неизменное трио девиц, сменявших одна другую, старалось произвести впечатление на него и на все общество своими музыкальными талантами. Время от времени он посылал улыбку Грейс, которая сидела в противоположном конце комнаты с какой-то из своих прежних приятельниц. Она сейчас так соответствовала своему имени и была так мила в нарядном платье, а не в траурном, что Перигрин, глядя на жену, даже забывал о необходимости перевернуть очередную страницу нот.

Несколько минут спустя юные леди обратились к виконту с просьбой дать им возможность потанцевать. Слуги немедленно скатали ковер в огромный рулон, а некая пухлая особа села за пианино. Перигрину не удалось даже подойти к жене. Он танцевал один танец за другим и заверил двух барышень, что их искусство вполне достойно лучших залов, а третьей заявил, что танцевать в гостиной лорда Сандерсфорда не хуже, чем в самых больших бальных залах Лондона.

Сэр Лэмпмен от души радовался знакомству с семьей Грейс и их соседями, которые были частью ее прошлого. Ему нравился немного скучноватый и замкнутый, однако такой респектабельный Мартин, нравилась и серьезная, исполненная чувства долга, проницательная Этель. Его очень занимал тесть, проводивший большую часть времени у себя в покоях: никто бы не мог с полной уверенностью утверждать, что этот вулкан уснул навеки. Перигрин считал, что в душе старика кроется немало противоречивых чувств — и обида, и чувство вины, и любовь, и многое другое. Он искренне надеялся, что отец Грейс не умрет не примиренным с самим собой.

Грейс не стала танцевать, хотя к ней подходили уже несколько кавалеров. Она выглядела сейчас почти так же, как в доме брата-священника: отрешенная, губы сжаты. Только сейчас Перигрин понял, что за последний год Грейс расцвела зрелой красотой, стала мягче, раскованнее.

Но в эти минуты лицо ее было сурово и замкнуто, хотя ему трудно было сказать, кажется ли жена от этого менее красивой. Он узнал ее так хорошо, так понимал любое ее настроение и выражение лица, что для него Грейс, его жена, всегда была прекрасна. Единственная женщина, на которую он смотрел не с привычной для него снисходительной веселостью, а почти с болью. Перри очень хотел сделать счастливой Грейс, но не был уверен, что ему это удалось.

Грейс переживала сейчас трудное время. Но вместе с тем и доброе. В этом Перри был уверен. Ее жизнь никогда не стала бы полной, если бы она не помирилась со своими родными. Но это примирение совершалось медленно, дюйм за дюймом. Грейс не обретет душевного покоя, пока не примирится и сама с собой, пока не простит себя. И ей нужно именно это время, каким бы мучительным оно ни было, чтобы понять: между смертью сына и ее прегрешением нет ни малейшей связи. Она должна понять, что эта смерть была просто трагической случайностью.

Сегодня вечером жена выглядит измученной, решил Перигрин. Видимо, ей особенно трудно находиться среди стольких людей, которые знали ее жизнь во время пяти лет тяжких испытаний. Но помочь Грейс он может лишь единственным способом: предоставит ей самой пройти сквозь муки воспоминаний. Грейс должна сама обрести мир и покой. Он может только быть рядом, держать за руку в трудные минуты и нежно любить ее по ночам.

Перри поймал ее взгляд и подошел к ней с теплой улыбкой.

— Весело тебе? — спросил он, прекрасно понимая, что ей совсем не весело. — Не хочешь ли потанцевать следующий танец со мной, Грейс?

— Я обещала виконту, — ответила она, поднимая на него большие спокойные глаза и бессознательно кладя руку ему на ладонь.

— Грейс? — Перигрин нахмурился и понизил голос, чтобы не привлекать внимания окружающих. — Тебе дурно, милая?

— Разумеется, нет. Здесь просто очень душно, Перри. К тому же я танцевала. Я вовсе не собираюсь падать в обморок, уверяю тебя.

“В гостиной, разумеется, душно, однако вряд ли из-за этого человек может стать бледным как привидение”, — подумал Перигрин, пожал жене руку и с улыбкой повернулся к даме, которая сидела рядом с Грейс.

* * *

Грейс позволила себе в отношениях с мужем только одну сознательную ложь. В тот день, когда Перигрин попросил ее руки, она сказала ему, что Гарет умер. И в то время это не казалось ей ложью. Гарет умер для нее, когда уже на шестом месяце беременности она получила письмо с, сообщением, что обстоятельства вынуждают его жениться на девушке, о которой Грейс никогда не слышала.

Это было все. Он не объяснил, что это за обстоятельства и почему они важнее, чем возвращение домой и женитьба на женщине, которой он четыре года твердил, что любит ее, и которая носила под сердцем его ребенка. Письмо содержало обычные заверения в вечной любви и некоторые восторженно изложенные подробности жизни гвардейского офицера.

Он умер. Для Грейс этот человек был мертв, хотя она и не носила по нему траур. Чувство к Гарету сменилось другим чувством — любовью к ребенку, которого она так эгоистично и бездумно зачала.

Эту ложь легко оправдать в глазах Перри. То была невинная ложь, а Перри не столь жесток, чтобы не простить ее. Вечером Грейс все ему расскажет. Что Гарет жив, что он и есть лорд Сандерсфорд, который принимал их сегодня.

— Позволь мне сделать это, — сказал Перри, забирая у нее щетку. — У тебя такие красивые волосы, Грейс. Ты отправила Эффи спать?

— Она так громко зевала, — улыбнулась Грейс. — Вот уж мастерица делать тонкие намеки.

— Она очень молода, — заметил Перри в оправдание горничной.

— Я понимаю. К тому же без памяти влюблена в белокурого камердинера Мартина. Ты, это заметил?

— Вечер был очень мил, не правда ли? Мы не танцевали с самого Рождества.

— Да, — согласилась Грейс. — Все было славно. Она закрыла глаза. Перри водил щеткой по ее волосам, а Грейс чувствовала, что сердце бьется неспокойно и тревожно.

— Сандерсфорд служил в армии? — спросил Перигрин. — У него определенно военная выправка.

Грейс не открывала глаз. Перри дает ей возможность перейти к объяснению.

— Да, — ответила она, — служил в гвардии. Полагаю, виконт продал патент, когда шесть лет назад умер его отец. Он… мы… словом, они всегда были нашими соседями.

— Приятный человек, — заметил Перри и вдруг засмеялся. — Как ты считаешь, кто из девиц заполучит викария? Хочешь держать пари?

— Мне думается, что девушкам он кажется весьма привлекательным.

— Тем более привлекательным, что выглядит недокормышем, — снова засмеялся Перри. — Все эти барышни просто одержимы материнскими чувствами. Беда лишь в том, что он чересчур робок, бедняга, и никак не наберется храбрости сделать предложение одной из них.

— Не насмешничай, Перри. — Грейс отобрала у мужа щетку. — Не смейся над ним только потому, что тебе так легко общаться с женщинами.

— Смеяться над ним? Этот молодой человек попал в завидное положение. По меньшей мере полдюжины девушек борются за его сердце! Нет, Грейс, в чем не повинен, в том не повинен, даю слово. Я просто восхищаюсь им… Ты сегодня не слишком веселилась, дорогая.

Он положил руки ей на плечи и заглянул в ее глаза уже без улыбки.

— Ну что ты, Перри! Мне было весело.

— Тебе трудно вновь общаться со всеми этими людьми? — спросил он. — Они скверно относились к тебе?

— Нет, — ответила Грейс. — Они относились ко мне любезно. Никто не давал мне почувствовать, что я пария.

Он взял лицо жены в свои ладони.

— И виконт тоже? А его отец? Они принимали тебя?

Грейс проглотила комок в горле и произнесла, не отводя глаз, хотя впервые за все время их совместной жизни прикосновение мужа мучило ее:

— После рождения Джереми меня там не принимали ни разу.

— Вот оно что! Однако виконт явно хочет исправиться. Он усадил тебя за обедом рядом с собой. Он был другом твоего Гарета? Или даже родственником?

Это было бы так просто. Совсем просто. Перри сделал все от него зависящее, чтобы ей было легко сказать правду.

— Другом, — отрывисто произнесла Грейс, отводя наконец глаза и положив руки на отвороты его халата.

— Вот оно что! — повторил Перри. — Я так и думал. Но теперь боль уже в прошлом, Грейс. Он снова хочет быть твоим другом. Это совершенно ясно. Прости его, дорогая. Забудь о горечи. Ты же знаешь, что люди порой ведут себя скверно. С каждым это может случиться. Мы должны предоставлять друг другу второй шанс, а порой и третий.

— Да, — согласилась она, поглаживая ладонями мягкий шелк отворотов его халата и набираясь решительности и смелости. — Перри…

— Не надо больше, — сказал он, целуя ее в губы. — Давай оставим это на сегодняшний вечер и ляжем в постель. Уже поздно.

— Но, Перри…

— Ш-ш… — прошептал муж у самых ее губ. — Идем, и позволь мне любить тебя. Это поможет тебе отвлечься? Или будет неприятно?

— Ты знаешь, что это не будет неприятно. Ты это прекрасно знаешь, дорогой.

— Иногда мне требуется подтверждение, — с мальчишеской улыбкой заявил он. — Ложись, Грейс. Я позабочусь о свечах.

Она расскажет ему после, решила Грейс. Позже, когда оба будут лежать умиротворенные рядом и она положит голову ему на плечо. А может быть, завтра утром.

* * *

Но Грейс не рассказала. Момент был упущен. Она солгала и теперь держалась за эту ложь вместо того, чтобы сделать единственно необходимую вещь: сказать правду прямо и просто. И немедленно. Теперь надо проследить, решила Грейс на следующий день, чтобы ее пути с Гаретом не пересекались в те две недели, которые остались до их отъезда в Лондон.

— Ты не сообщила мне, что старый лорд Сандерсфорд умер, — обратилась она к Этель в саду. — И не сказала, что Гарет живет здесь.

— Так ты не знала? — воскликнула невестка. — Он давно уже здесь. О, Грейс, прости меня! В самом деле, откуда тебе было знать? Прости.

Грейс нежно прикоснулась к бутону.

— Я поразилась, когда ты решила принять приглашение виконта, — продолжала Этель. — Очень была удивлена тем, что ты не попросила меня отклонить его. Представляю, какое это было потрясение для тебя. Перигрин знает?

— Нет, — бросила Грейс и пошла дальше. Надежды на то, что в оставшееся время им с Перри не придется сталкиваться с Гаретом, не оправдались, и ей бы следовало это предвидеть.

— Мы заезжали в Сандерсфорд, — сказал Перри, когда они с Мартином вернулись из поездки в деревню. — Виконт затащил нас к себе и показал свои конюшни. У него достаточно лошадей, чтобы снарядить полную охоту. Держался он весьма покладисто.

— Вот как! — только и нашла что произнести Грейс, но не могла себе представить, по какому поводу виконт проявил покладистость.

— Знаешь, я купил для тебя голубую ленту, — продолжал Перри, с поклоном протягивая ленту Грейс. — Замени, пожалуйста, черную на твоей соломенной шляпе. Рад был бы подарить тебе что-нибудь более ценное, но в деревенской лавке выбор товаров невелик.

— Спасибо, Перри, прелестный оттенок. Для меня это дороже бриллиантов.

Ей самой тоже не удалось избежать встречи с Гаретом. Они с Этель гуляли во второй половине дня возле речки, которая впадала в озеро, и любовались полевыми весенними цветами, когда виконт подъехал к ним верхом. Гарет остановился поприветствовать дам, и Грейс неохотно последовала за Этель для обмена любезностями.

— Приятная встреча, — сказал виконт. — Леди вышли прогуляться?

— Да, — ответила Этель. — Погода такая славная, и полевые цветы раскрыли венчики.

— Мне бы очень хотелось присоединиться к вам, — продолжал Сандерсфорд, в то время как Грейс, опустив голову, чересчур внимательно рассматривала букетик примул, который держала в руке.

— Пожалуйста, присоединяйтесь, — не сразу и, как показалось Грейс, несколько принужденно предложила Этель.

— Я хотел бы, — с улыбкой обратился он к Этель, спешиваясь и заматывая поводья лошади вокруг столбика ограды, — просить вашего любезного согласия и соизволения побеседовать с Грейс несколько минут наедине.

Этель вопросительно посмотрела на невестку, которая молча перебирала лепестки примул.

— Грейс? — спросила наконец Этель. Та, крепко сжав губы, подняла голову, посмотрела Гарету в лицо и наконец ответила:

— Хорошо.

Она продолжала перебирать лепестки цветов, пока невестка не удалилась, и тогда Гарет заговорил.

— Итак, Грейс… — начал он и запнулся. Виконт не сильно изменился. Он всегда был красивым, привлекательным, уверенным в силе своего обаяния мужчиной, но теперь прямо-таки излучал властную сексуальность — мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина.

— Ты изменилась, — снова заговорил он, словно откликаясь на ее мысли.

— Мне тридцать шесть лет. Я уже не девочка. Время не всегда относится к нам по-доброму.

— Ну, я не мог бы утверждать, что оно не было добрым по отношению к тебе. Я знал тебя грациозной девушкой. Теперь ты обладаешь зрелой красотой женщины. Но ты утратила свой гордый взгляд и свою заносчивость.

— Я стала взрослой.

Одним махом Гарет преодолел разделявший их забор и предложил Грейс руку. Она молча покачала головой, но пошла рядом с ним по направлению к озеру.

— Ты носишь траур? Несколько дней назад у меня в доме ты была без него.

— Мы носим траур днем из уважения к отцу, — объяснила Грейс. — Снимем его совсем, когда переедем в Лондон.

— Ах да, Пол! — спохватился он. — Он умер поистине героической смертью, как я слышал. Спасая жизнь ребенка.

— Да.

— И столь же героически порвал отношения с семьей, защищая твое достоинство, как я понимаю.

— Да.

— Я не склонен считать такой жест необходимым, — заметил Гарет. — Не думаю, что тебе следовало бежать из дома, Грейс. Ведь ты никогда не была трусливой.

— Есть вещи, причиняющие непереносимую боль, — сказала она. — Особенно те, которые касаются безвозвратно утраченного.

— Ребенок. Ты горюешь о нем, Грейс? Отец однажды заметил, что мальчик был вылитый я. Это верно? Ты думала обо мне, когда смотрела на него? — Гарет улыбнулся.

— Я любила его, — ответила Грейс. — Он был моим сыном. Нет, я вовсе не представляла тебя, когда смотрела на него. И не видела в нем себя. Я видела Джереми. Он был совершенно особой личностью. Слава Богу, не ты и не я. Он был невинным мальчиком.

— Ты говоришь с горечью. Это понятно. Ребенок был ужасной ошибкой, и на твою долю выпали все ее последствия. Ты до сих пор гневаешься на меня за то, что я тогда не вернулся домой и не женился на тебе?

Голос Грейс дрожал от ярости, когда она наконец смогла ответить:

— Джереми не был ужасной ошибкой. Он вообще не был ошибкой. Сын был самым дорогим для меня, самым драгоценным существом из всех, если не считать…

— Меня? — закончил фразу Гарет, приподняв одну бровь. На губах его играла ироническая полуулыбка, которая раньше так нравилась Грейс. — Я плохо обошелся с тобой, Грейс?

— Это случилось очень давно, — ответила она. — Целую жизнь назад.

— Видишь ли. Марта просто была очень богата. Папа был весь в долгах, у меня карманы пусты, а офицерское жалованье настолько ничтожно, что я не мог удовлетворить даже мои собственные нужды. Я был не в состоянии предложить тебе хоть сколько-нибудь сносную жизнь. И ребенку тоже. Но любил я только тебя. Надеюсь, ты никогда в этом не сомневалась.

— Как ни странно, это так, — призналась Грейс.

— А ты разлюбила меня? — спросил он.

— Очень скоро. Еще до рождения Джереми.

— Что ж, мои чувства оказались не столь недолговечными. Правда, я не уверен, что ты говоришь правду. Духовная связь между нами никогда не прерывалась. Мы знали это пятнадцать лет назад, знали и потом. И ты это чувствовала, когда мы встретились третьего дня у меня в доме. И чувствуешь сейчас, Грейс, как и я. Пятнадцать лет разлуки не могут вытравить из сердца такую любовь, как наша.

— Однако ты, кажется, жил очень неплохо без меня все это время, Гарет.

Он пожал плечами.

— А что это за брак, в который ты вступила, Грейс? Что он такое, этот красивый мальчик? По-моему, ему еще далеко до взрослого мужчины.

Грейс снова коснулась пальцами лепестков примул.

— Если речь идет о твоем критерии мужественности, Гарет, то я осмелюсь сказать, что он недолго устоял бы на ногах в драке с тобой. Но у настоящего мужчины есть нечто большее, нежели только кулаки и мышцы.

— Прекрасно сказано, — рассмеялся виконт. — Но не пытайся убедить меня, что тебе с ним хорошо в этом смысле. Тебе для этого нужен более сильный мужчина. Я знаю. Я обладал тобой, ты помнишь?

Грейс разглядывала букет, крепко стиснув зубы.

— Почему ты вышла за него? Назло мне? — Грейс рассмеялась:

— Ты ушел из моей жизни, Гарет, и не имел к ней отношения все эти долгие годы. Ты перестал быть частью моей жизни.

— Но почему? Объясни, Грейс, мне любопытно. Она подняла глаза. Оба остановились.

— Причины, по которым я вышла замуж за Перигрина, и вообще мои отношения с ним — только наше личное дело. Тебя это не касается, Гарет.

— А я считаю, что касается, Грейс. Или очень скоро коснется. Ты же не можешь не признать, что твой интерес ко мне возродился в последние несколько дней. Ну же, Грейс! Я ведь давно тебя знаю. Ты меня не обманешь.

— Ошибаешься. Все отношения между нами похоронены вместе с Джереми там, за озером. Чувства наши умерли еще до его смерти. Ты хоть раз был там? Посетил могилу сына?

— Да, я был там один раз. Там похоронен ребенок, Грейс, но не ты и не я. Вопреки твоим заявлениям ты сама знаешь, что ничего между нами не кончено. Оно всего лишь задремало. День настал. Мы оба поняли это.

Его глаза приняли то упрямое, страстное выражение, которое в прошлом неизменно завораживало Грейс и в результате чего она оказывалась в объятиях Гарета. Она почувствовала страх.

— Ты — мое прошлое, Гарет. Не мое настоящее и не мое будущее. Прошлое, только и всего.

— Ты полагаешь, что этот мальчик и есть твое будущее? Бедная Грейс! Ведь он попросту дамский угодник. Неужели ты этого не видишь? У твоего мужа уже закружилась голова от восхищенного внимания глупеньких девушек. Представь, что будет в Лондоне, где неизмеримо больше таких прелестных мотыльков! Грейс, любовь моя! Он слишком молод, чтобы удовлетвориться твоей зрелой привлекательностью. Ты его потеряешь, так и знай. Я даю вашему браку максимум еще год. После этого наступит конец.

— Это не твое дело и никогда им не будет.

— Ладно, я человек терпеливый, Грейс. Посмотрим, что будет через год. Ты хочешь, чтобы я проводил тебя до дома?

К этому времени они уже повернули назад.

— Не стоит. В этом нет необходимости.

— Тогда я покину тебя здесь. — Гарет потрепал по шее свою лошадь. — Скажи, все это секрет для уважаемого сэра Перигрина? Знает ли он о ребенке? Обо мне? Знает ли, кто я такой?

Грейс зарылась лицом в цветы.

— Муж не знает, кто ты, но все остальное ему известно, и он это узнал до нашего брака.

— Понятно, — произнес Гарет с насмешливой улыбкой. — Стало быть, я должен позаботиться, чтобы тайна не выплыла на поверхность?

— Я ни о чем тебя не прошу.

— Ты отдаешь себя полностью в мою власть? С этими словами он принялся разматывать поводья.

— Нет, я просто ни о чем тебя не прошу, Гарет. Ты можешь сказать моему мужу все, что хочешь.

Сандерсфорд вскочил в седло и посмотрел на Грейс сверху вниз все с той же улыбкой, полной иронии.

— Узнаю прежнюю задаваку. Не хватает только темной гривы, которая падала тебе на спину, когда ты гордо откидывала голову. Но в глазах твоих вспыхнул прежний огонь. Я не выдам твой секрет, Грейс. Не такой уж я убогий духом. Оревуар, любовь моя. Скоро увидимся.

Он коснулся сложенным вдвое хлыстом полей шляпы и пустил лошадь рысью.

— До свидания, Гарет, — проговорила она и долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за излучиной реки, впадающей в озеро.

Глава 6

Грейс и Перигрин уезжали в Лондон на пять дней раньше, чем Мартин и Этель. Присцилла отправлялась с тетей и дядей, к своему полному восторгу и к великой зависти мисс Стеббинс, родители которой собирались ехать не раньше чем через две недели.

— Тетя Грейс, — сказала Присцилла после того, как Грейс по ее неотступной просьбе уговорила Мартина отпустить дочь с ними, — я буду вести себя очень хорошо, вот увидите. Я буду сопровождать вас, когда дядя Перри уедет в клуб. Папа говорит, что джентльмены проводят все время в клубах. Я не доставлю вам никаких хлопот до тех пор пока папа с мамой не приедут и не заберут меня на Кавендиш-сквер.

Перигрин рассмеялся:

— Я член только двух клубов и просто не могу себе представить, чтобы мне захотелось торчать в одном из них двадцать четыре часа в сутки. Я буду уходить оттуда достаточно рано, чтобы проводить время с Грейс. Ведь она в Лондоне такой же новичок, как и ты. Мне доставит огромное удовольствие сопровождать двух леди, которым я смогу продемонстрировать свои глубокие познания.

— О, дядя Перри! — воскликнула Присцилла, прижав руки к груди и проделывая замысловатый пируэт под неодобрительным взглядом отца. — Я больше не могу ждать! Честное слово!

— Вам придется ждать лишние пять дней, мисс, если вы не будете вести себя как подобает леди, — заметил Мартин.

Перигрин весело подмигнул Присцилле, когда она опустилась в кресло и притихла.

Большую часть дня накануне отъезда Грейс провела с отцом и даже убедила его выйти вместе с ней на короткую прогулку во второй половине дня. Тем временем Перри вместе с Мартином и Присциллой делал прощальные визиты множеству новых знакомых, которыми он успел обзавестись за две недели.

— Итак, ты снова уезжаешь, Грейс, — вздохнул лорд Поли.

— Мать Перри и его тетка должны быть в Лондоне. Я не видела свекровь после нашей с Перри свадьбы.

— Ты больше не приедешь сюда?

— Непременно постараюсь. Я скучала по тебе.

— Вышла нелепая история. Это моя ошибка.

— Нет. — Грейс помогла отцу сесть на ажурную металлическую скамейку возле клумбы с нарциссами. — Это вечная ошибка всех винить себя за прошлое. И слишком много размышлять о нем.

— Я хотел всего для тебя, — сказал он. — А может, это и не так? Наверное, я хотел всего для себя. Только ты обладала жизненной энергией, силой духа, хоть и была девочкой. Или так тогда казалось. Пол был наделен силой духа, большей, чем у всех нас, вместе взятых, но это стало ясно, лишь когда он повзрослел. А Мартин единственный, кто предан всему этому. — Старик указал на дом, парк и просторы вокруг.

Грейс легонько похлопала его по руке.

— Мне нужен был кто-то, кем бы я мог гордиться, — продолжал он. — Я хотел, чтобы ты вышла замуж за Сандерсфорда и обладала бы властью над всеми в нашей большой округе. Он был прекрасным образчиком мужчины. Ты виделась с ним, Грейс? Да, конечно, ты присутствовала на приеме в его доме. Я гневался на вас обоих за то, что вы спутали все планы. Но только ты была рядом и терпела мой гнев.

— Все это давно уже в прошлом. Лорд Ховард несколько минут молча и сосредоточенно смотрел на цветы, затем тяжело вздохнул:

— Мне не следовало переносить свое отношение к тебе на мальчугана.

— Ты не был жесток к нему, — возразила Грейс. — Ты дал Джереми кров. И заботился о нем.

— Я ничего ему не дал. Вообще ничего. В наказание тебе. Я даже не присутствовал на его похоронах.

— Не присутствовал, — повторила она.

— Вот так. — Лорд Поли снова умолк и, казалось, забыл о присутствии дочери. — Я осуждал себя. Теперь уже слишком поздно, слишком поздно дать что-то моему внуку.

— Не поздно. Никогда не бывает слишком поздно. Есть другие люди, которым ты можешь подарить свою любовь. И тем самым дать что-то себе самому. Пора снова обратиться к свету, отец. Ты еще не старый человек.

— Семьдесят, — сказал он. — А сколько лет было бы теперь твоему мальчику?

— Четырнадцать.

— Ладно, ладно. Я рад, что ты вернулась, Грейс. Ты довольна своим мужем? Мне он кажется очень уж молодым. Но, по-моему, он привязан к тебе.

— Да, — согласилась Грейс. — Я была очень счастлива с ним весь этот год.

* * *

На следующее утро лорд Поли спустился вниз попрощаться с уезжающими. Он стоял, опираясь на свою трость и отказавшись от поддержки как своего камердинера, так и Мартина. Старик поцеловал внучку и пожал руку Перигрину.

— Возможно, вы будете чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы навестить нас в будущее Рождество, сэр, — сказал Перигрин. — Мы были бы вам очень рады.

— Я хотел бы побывать на могиле сына, прежде чем умру, — ответил лорд.

— До свидания, папа. — Грейс протянула отцу руку. — Я надеюсь, что ты приедешь.

Он не обратил внимания на ее жест и сказал, глядя ей в глаза:

— Мне нравится, какой ты стала, Грейс. Я горжусь тобой.

Она опустила руку и посмотрела отцу в глаза.

— Папа! — Грейс положила руки ему на плечи. — О, папа, я не хотела бы разочаровывать тебя. Но я никогда не чувствовала себя виноватой из-за Джереми. Может быть, я совершила ошибку, но сын не был ошибкой. Как можно считать ошибкой живое существо, ребенка? Я никогда не пожалею о том, что родила его, хотя он был со мной так недолго. И я никогда не переставала любить тебя. Никогда, папа.

Она поцеловала его в щеку, быстро обняла и отвернулась.

Перигрин стоял рядом с Грейс и внимательно наблюдал за тестем, готовый оказать помощь, если понадобится. Потом он проводил жену к карете, сел рядом и крепко сжал ее руку. Тем временем снаружи произносили последние слова прощания, и наконец Присцилла тоже оказалась в карете, прижимая к глазам большой носовой платок своего отца.

Перигрин почувствовал, как щека Грейс коснулась на несколько секунд его плеча, но жена не прильнула к окошку кареты, как это сделала, несмотря на слезы, племянница, чтобы в последний раз взглянуть на своих родных. Перигрин еще крепче сжал руку Грейс.

* * *

Присутствие Присциллы почти не оставляло ее спутникам времени на переживания и не давало никакой возможности поговорить о чем-то сугубо личном. Даже когда они два раза останавливались на ночь в гостинице, Перри и Грейс не удавалось побыть наедине друг с другом. Горничная Грейс была с ними; она путешествовала вместе с камердинером Перри в карете, которая везла багаж, и могла бы спать в одной комнате с Присциллой, однако дядя и тетка решили, что безопаснее и приличнее будет, если в одной комнате с племянницей разместится Грейс.

Перигрин провел две беспокойные и одинокие ночи, ворочаясь без сна и удивляясь тому, как это крепко и хорошо спалось ему одному до женитьбы. Кровать казалась неудобной, огромной и холодной. Просто непонятно, почему мужчина так легко привыкает к супружеской жизни, думал Перри, и почему другой человек становится так быстро необходимым для душевного покоя.

На вторую ночь, убедившись, что вообще не уснет, сколько бы он ни ворочался с боку на бок и ни взбивал со злостью подушки, Перри лег на спину, закинул руки за голову, сплетя пальцы, и принялся думать о собственной жизни.

Он прожил год в браке, в который вступил поспешно и без особых размышлений. Он любил Пола, ему нравилась Грейс и потому чувствовал необходимость позаботиться о ней. Узнав историю ее жизни, он проникся глубоким уважением к женщине, существование которой казалось ему скучным, и понял, что это спокойное достоинство давалось ей нелегко, что перед ним женщина с необычайной силой характера.

Подарил ли он ей покой, который намеревался дать? Несколько недель назад Перри ответил бы на этот вопрос утвердительно. В их браке не было большой страсти, они не поднимались, так сказать, на вершины экстаза. Но существовали радости взаимного общения и привязанность, неизменное дружелюбие, уважение и удовлетворявшие, как он верил, обоих сексуальные отношения, хотя Грейс никогда не говорила ему об этом.

Нет ни малейшего сомнения в том, что брак этот ему лично принес гораздо больше, чем Перри мог предполагать в самых смелых мечтах. Его дом, в котором он всегда проводил много времени и который так любил, превратился в настоящий семейный очаг под спокойным и энергичным руководством Грейс. И стал очень красивым и уютным — таким, о каком только может мечтать любой мужчина.

Его соседи, к которым он всегда относился доброжелательно и обществу которых искренне радовался, за год сделались его друзьями. С немалым удивлением Перри осознал, что за этот год он в их глазах превратился из симпатичного юнца во взрослого мужчину, ровню им. И ему по сердцу была такая перемена.

Он любил Грейс теперь гораздо больше, чем в начале их брака. Ему с ней было так хорошо, что большую часть времени Перри даже не воспринимал жену как самостоятельную, отдельную от него личность. Он мог обо всем говорить с ней, жаловаться ей, смеяться вместе и был уверен в жене как в самом себе.

Кроме того, Грейс стала просто необходима ему по ночам. Перри всегда было приятно смотреть на нее, и, делая ей предложение, он ни секунды не сомневался в том, что жена непременно разделит с ним супружеское ложе. Но не ожидал, что в этом смысле Грейс окажется для него столь же привлекательной, как и внешне. Перри занимался с ней любовью гораздо чаще, чем могло бы считаться нормальным после целого года совместной жизни, и в эту вторую ночь особенно остро ощущал в постели свое одиночество.

Перигрин считал, что брак его был очень удачным. Вот именно, был. Теперь он не уверен, что брак таким и остался. Не уверен, что несколько недель, проведенные в Пангем-Мэнор, не отдалили от него Грейс. Перри не хотел думать об этом. Он испытывал тошноту, когда такая мысль посещала его. Но как не думать, если лежишь вот так без сна, один, в холодной постели?

Перигрин одобрял их приезд в родной дом Грейс. Он понимал, что, когда Пол увез ее оттуда, прошлое как бы отодвинулось. Но оно не исчезло. За внешними обстоятельствами жизни Грейс скрывалось слишком много горя, боли, гнева, тоски, непонимания, страха. Он мог бы прожить с Грейс всю жизнь в полном и мирном благополучии. То была бы разумная и счастливая жизнь. И все же в ней оставалось бы это нечто. За год, проведенный с женой, Перигрин узнал, что восхищавшее его спокойствие в глазах Грейс вовсе не было спокойствием. То была смерть. Она обрекла на смерть все сильные чувства, переживания, когда уехала с Полом из родного дома.

Грейс должна была ожить снова. Это было необходимо. И потому он рискнул уговорить ее на эту поездку к родным, хотя и не был до конца уверен в том, что его надежды оправдаются. С чисто внешней стороны их визит казался вполне успешным. И отец Грейс, и Мартин, и Этель, по всей видимости, рады были ее приезду; они приложили все усилия держаться по отношению к вернувшейся более чем просто корректно. Грейс отвечала тем же. Но Перри не верил, что хоть один из членов семьи высказался с полной откровенностью о тех тяжелых событиях. Лорд Поли начал склоняться к этому незадолго до их отъезда и в последние минуты, казалось, был готов к примирению. Однако достаточно ли этого?

Хорошо или плохо, что Грейс посетила могилу сына? Хорошо или плохо для нее самой? Это невозможно понять. Она чувствовала себя несчастной несколько дней после этого, но никто, кроме Перри, не заметил ее состояния. Во всяком случае, ни один из членов семьи не сказал о ее посещении кладбища ни слова.

Но Грейс по-прежнему была несчастной. Подавленной. Напряженной, как тетива лука. Эта напряженность снова сделала жесткими черты ее лица, и оттого ее красота словно бы исчезла, как это было все пять лет, которые она прожила в доме брата-священника. Возможно, ей необходимо было пройти через это, чтобы окончательно и навсегда вернуться к жизни. Вернуться к нему, Перигрину. Он этого не знал. Но страх поселился в его душе. Грейс перестала говорить с ним доверительно.

Разумеется, жена разговаривала с ним. Не будь целый год ее постоянным собеседником, Перри, может, и не заметил бы, что Грейс снова ушла в себя. Вечером, накануне отъезда в Лондон, они гуляли в парке и несколько минут веди самый банальный разговор.

— Ты рада, что приехала сюда, Грейс? — спросил наконец Перри.

— Да. Так хорошо, что я повидала отца. Повидала Мартина и Этель. И Присциллу, разумеется, тоже. Пора похоронить старые обиды.

— Я очень этим доволен. Ты снова обрела родных.

— Да.

— И все встало на свои места, Грейс?

— Да, — повторила она спокойно. — Конечно, дорогой.

— Так в чем же дело? — спросил Перри, останавливаясь, чтобы прямо и пристально посмотреть ей в глаза. — Что тревожит тебя теперь?

От неожиданности Грейс на несколько секунд утратила самообладание. Всего на несколько секунд, но за эти считанные секунды Перри успел почувствовать ее нервозность, понять, что жене необходимо выговориться, довериться ему. Необходимо, но она не в силах это сделать. Перигрин почувствовал себя беспомощным. Грейс не в состоянии поделиться своей тревогой, которую он ясно видит и ничего не может поделать. Неужели ему только и осталось, что вот так смотреть на жену со всей нежностью, на которую способен, и таким образом, без слов, но всем своим видом высказывать ей, что он ее муж, ее друг, что она может поведать ему все, что угодно, без опасения утратить его уважение и привязанность?

— Ничего, — ответила Грейс. — Совершенно ничего, Перри. Но как ты считаешь, правильно ли мы поступили, что взяли с собой Присциллу? Это очень большая ответственность.

Он улыбнулся и двинулся дальше по дорожке, увлекая за собой Грейс.

— Готов поручиться, что за всю поездку у нас не будет ни одной минуты молчания или скуки, — заметил он.

И тем не менее тревога оставалась, тщательно скрываемая тревога. Вероятно, Грейс никогда не сможет избавиться от этого беспокойства. Возможно, их поездка к родным способствовала тому, что открылись старые раны. Кажется, он допустил ошибку. Следовало оберегать Грейс от прошлого, от жестокой действительности, а теперь он утратит ее доверие, и Грейс перестанет делиться с ним своими переживаниями. Он потеряет ее.

Перигрин яростно взбил свои подушки. Воистину хозяева гостиниц наживаются на том, что нагло обманывают постояльцев, обещая удобные постели, а на деле предлагая им матрасы и подушки, на которых и бездомная собака не уснула бы! Перри решительно повернулся на бок и закрыл глаза. Он хотел свою жену.

* * *

Грейс была счастлива, что Присцилла поехала с ними, хотя, разумеется, и в самом деле побаивалась ответственности за юную и такую восторженную девушку в первые дни пребывания в Лондоне. Но Присцилла оказалась приятной спутницей; она их забавляла. К тому же Грейс могла спокойно обдумывать сложившуюся ситуацию, а Перри лишился возможности проявлять свою явную озабоченность.

Уже поздно вечером они добрались до того дома на Портленд-плейс, который Перри снял в этом году. Слишком поздно, чтобы немедленно куда-то идти и что-то осматривать. Все устали за время трехдневного путешествия и мечтали только о ванне, хорошем ужине и удобных постелях. Но несмотря на все это и на те заверения, которые Присцилла делала Грейс, упрашивая взять ее с собой, она выманила у Перигрина обещание показать ей что-нибудь прямо завтра утром.

И они выезжали каждый день и однажды даже вечером вплоть до приезда Мартина и Этель.

В Королевском театре они слушали оперу “Сидаджеро”. Перигрин и Грейс были заворожены музыкой, что же касается племянницы, то она больше интересовалась восхитительными ярусами лож, сияющими золотом и лазурью и украшенными парчовыми портьерами. И разумеется, теми, кто сидел в ложах.

— О! — в упоении воскликнула Присцилла еще до начала представления. — Неужели через несколько недель с некоторыми из них я познакомлюсь? Как вы считаете, мама и папа получат приглашения?

— Конечно, — заверила ее Грейс. — Тебе только надо набраться немного терпения, Присцилла. Ты же знаешь, что будешь представлена королеве. Скоро последует столько приглашений, что ты окажешься в немалом затруднении, какие стоит принять, а какие отклонить.

Но Присцилле не пришлось столь уж долго дожидаться новых знакомств. В антракте в ложу постучали, а затем и вошли молодая леди и джентльмен.

— Перри, — воскликнула очаровательная леди, — я испытала большое потрясение в своей жизни, когда мама указала мне на тебя! Я считала, что ты навеки сгинул в деревенской глуши. Целых два года не приезжал сюда.

Она протянула к Перигрину обе руки, эта изумительно красивая леди в зеленом шелковом платье и с настоящими изумрудами на колье и браслетах. Волосы у нее были огненно-рыжие, а глаза огромные и темные, как у газели. Нарядное платье и драгоценные камни лишь оттеняли, но не затмевали ее красоту.

— Лейла! — Перигрин встал и взял ее руки в свои. — И ты здесь? И выглядишь так же очаровательно, как всегда. Да, прошла целая вечность, правда?

— Фрэнсис тоже здесь, — сказала Лейла, слегка повернув голову к молодому человеку.

Перигрин улыбнулся и обменялся рукопожатием со спутником Лейлы.

— Позвольте познакомить вас с моей женой Грейс, — сказал он. — И с мисс Присциллой Ховард. Грейс, это леди Лейла Уолш и мистер Фрэнсис Хартвелл, мои старые друзья.

— Ты женился, Перри? — задала Лейла риторический вопрос и повернулась к дамам. — Это совершенно ужасно с твоей стороны. — Она язвительно усмехнулась и протянула Присцилле изящную руку. — Рада познакомиться с вами, леди Лэмпмен. — Обратившись затем к Грейс, Лейла слегка наклонила голову со словами: — Здравствуйте, мэм.

— О, вы перепутали нас, — засмеялась Присцилла. — Я Присцилла Ховард.

Леди Лейла вспыхнула от унижения и внимательнее присмотрелась к Грейс.

— Прошу прощения. Перри, о чем ты только думаешь, честное слово? Махнул рукой в сторону обеих дам и ждешь после этого, чтобы я быстро сообразила, кто есть кто.

Мистер Хартвелл поклонился обеим леди.

— Вынудить Лейлу покраснеть весьма нелегкое дело, — заметил он. — Вы позволите вас поздравить, леди Лэмпмен?

Грейс почувствовала себя весьма неловко. Между тем леди Лейла позволила Перигрину усадить себя и принялась болтать до конца антракта.

— О, Перри, в начале сезона всегда такая скука, верно? Буквально никого нет и не будет еще по меньшей мере две недели. Ты должен приехать завтра вечером на раут к Холстонам. Я прослежу, чтобы тебе непременно отправили приглашение утром. В списке гостей нет почти никого моложе тридцати, даю слово, кроме меня и Фрэнсиса, ну еще Анабеллы Холстон, Кристины Лоу и Хамфри Доуса. Да, еще будет Сайлас Кроули, но он полное ничтожество. Обещай, что ты тоже приедешь. Тебе всегда удавалось внести оживление в самую скучную компанию.

— Я, наверное, не смогу, — покачал головой Перри. — Присцилла еще не выезжает, как ты знаешь, а ее родители прибудут в Лондон только через два дня.

Мы не имеем права вывозить ее на светские вечера, пока родители не решили, как и когда они это сделают.

— Какая досада! — сделала недовольную гримаску леди Лейла, бросив на Присциллу мимолетный взгляд. — Но ты мог бы приехать, Перри. Я уверена, что твоя жена не откажется побыть дома с мисс Ховард. Правда, леди Лэмпмен?

Смех Перигрина избавил Грейс от необходимости отвечать.

— Лейла ничуть не изменилась, а? — обратился он к мистеру Хартвеллу. — Возможно, жена и не стала бы возражать, Лейла, — продолжал он, — но я возражаю. Кстати, твоя мама очень строго смотрит сюда. Насколько я понимаю, начинается второе действие.

Лейла со вздохом встала.

— Ты не собираешься превратиться в невыносимого ворчуна только потому, что теперь женат, Перри? Смею тебя заверить, что о Хамфри этого не скажешь. Он даже не привез жену с собой в Лондон. Кажется, она в интересном положении, если тебе понятно, что я имею в виду. Леди Лэмпмен, ведь вы не позволите ему стать брюзгой? Это было бы ужасно скверно, он всегда был душой общества.

— Я думаю, Перри не только не захочет, но и не сможет стать брюзгой, — заверила ее Грейс. — Это совершенно не в его натуре.

Перигрин все еще улыбался. Он положил руку жене на плечо, в то время как гости собрались уходить.

— Ты бы прислушалась, Лейла, — посоветовал он. — Грейс знает меня лучше, чем кто бы то ни было.

— Она просто великолепна, — с широко распахнутыми глазами заявила Присцилла несколько минут спустя. — Тетя Грейс, а разве можно леди надевать платье с таким низким вырезом? Правда, забавно, что она приняла меня за вас? Я же вам говорила, дядя Перри, вы слишком молоды, чтобы сойти за моего дядюшку. Было бы ужасно смешно, если бы и другие приняли вас за моего поклонника, а не за тетиного мужа.

Перигрин сел, взял руку Грейс в свою и накрыл ее ладонью, чтобы согреть. Он наклонился к жене и сказал:

— У Лейлы никогда не было мозгов. Я считаю, ей просто повезло, что она такая хорошенькая. И к тому же невероятно богатая. Можешь ли ты вообразить, Грейс, что я пошел бы на прием без тебя?

Грейс ничего не ответила. Она была рада, что действие на сцене вот-вот возобновится. Вполне естественно, что ее мужа и, разумеется, племянницу относят к числу молодых людей. У Перри в Лондоне друзья, которыми он обзавелся еще до женитьбы, друзья моложе тридцати, как подчеркнула леди Лейла Уолш. Друзья, которым хочется, чтобы он принял участие в их разнообразных развлечениях, да и ему самому хочется того же.

Как же она не сообразила, что Лондон — самое последнее из мест, куда им следовало приезжать вдвоем? Здесь им в наибольшей степени дадут почувствовать разницу в возрасте. И это скорее всего вобьет клин в их отношения, и без того уже напряженные. Она до сих пор не рассказала ему о Гарете, хотя вполне подходящие случаи сделать это представлялись несколько раз. Даже в ночь их приезда в город такая возможность была, когда Грейс уютно устроилась в объятиях Перри после того, как они до боли медленно и так чудесно занимались любовью. Муж тогда снова спросил, что ее тревожит. И снова Грейс после долгого и мучительного молчания ответила, что ничего подобного с ней не происходит.

Теперь это уже не имеет значения, твердила Грейс себе. Они уехали далеко от опасного соседства с Гаретом. Но нет, она ошибается, это имеет значение. Ее бывший любовник, отец ее умершего ребенка, жив, а Перри считает его мертвым. Они оба встречали его и пользовались его гостеприимством. Перри осматривал вместе с ним его конюшни и нашел Гарета симпатичным человеком. А она, Грейс, прогуливалась с ним наедине и ощутила влияние его сильной ауры. Она не дотрагивалась до Гарета, не говорила ему поощряющих слов и тем не менее ощущала, что была неверна Перри. И главное, даже не рассказала ему, что прогуливалась с лордом Сандерсфордом. А если бы и сказала, все равно обманула бы. Перри не должен узнать, что его жена встречалась — пусть не по своей воле — с бывшим возлюбленным.

А в душе у Грейс было пусто и мрачно: она теряет Перри, их брак обречен. Частично потому, что Перри молод и нуждается в соответствующих его возрасту развлечениях. А частично потому, что она солгала ему и не могла высказать правду, которая отняла бы у нее мужа быстрее, чем иные обстоятельства.

Глава 7

К тому времени как Мартин и Этель под вечер того дня, когда их ожидали в Лондоне, приехали, чтобы забрать дочь к себе на Кавендиш-сквер, Присцилла находилась в состоянии величайшего возбуждения. Сначала она бросилась на шею к матери, потом — к отцу.

— Это была целая вечность! — воскликнула девушка. — Я думала, вы никогда не приедете.

— Как приятно снова увидеть тебя, дорогая. Ты чудесно выглядишь, — сказала Этель, сдержанно и в полном соответствии со своим обычным достоинством проявляя чувства в присутствии невестки и зятя.

— Следите за своими манерами, мисс, — вмешался в разговор Мартин. — Вы не дали нам возможности поздороваться с вашими дядей и тетей.

На Присциллу выговор отца не произвел ни малейшего впечатления. Сколько ей надо рассказать о том, что было по дороге в Лондон и что они делали, когда приехали, а еще о многом договориться, в том числе о новых нарядах и будущих развлечениях. Ей просто некогда было разыгрывать благовоспитанную и скромную леди.

Только после того как Присцилла вылетела вихрем из комнаты, вспомнив, что у нее есть новая шляпка и новый веер, которые необходимо показать, хотя эти вещи уже уложены для переезда, Этель оказалась в состоянии сообщить новости о доме.

— Папа чувствует себя неплохо и после вашего отъезда каждый день выходил погулять. Мы этому очень радовались, правда, Мартин? Все тюльпаны расцвели. Мне так не хотелось уезжать от них!

— Да, — согласилась Грейс. — Мы тоже скучаем по своему саду.

— Глупо, что сезон в Лондоне приходится на весну, — с улыбкой заметил Перри. — Мы с Грейс решили попытаться создать лобби из всех, кого нам доведется повидать, и добиться, чтобы сезон перенесли на зиму.

— Впервые слышу о таком нашем решении, — рассмеялась Грейс. — Но считаю, что идея блестящая, Перри.

Этель осторожно поставила чашку веджвудского фарфора на блюдечко и некоторое время внимательно изучала роспись на ней.

— Лорд Сандерсфорд тоже надумал провести сезон в Лондоне. Мартин встретил его по дороге в деревню за день до нашего отъезда. Лорд намерен выехать через несколько дней после нас, как мне кажется.

— Вот как? — Грейс показалось, что ее голос прозвучал издалека.

Она заметила, что Мартина почему-то ужасно заинтересовали чаинки на дне его чашки.

— Замечательно, — поддержал беседу Перри. — Вот, Грейс, а ты боялась, что в Лондоне не встретишь никого из знакомых. Скоро тут будет полно наших друзей, знакомых и родственников. Эдмунд с семьей приедет буквально на днях. Моя матушка и тетя проведут в Лондоне апрель.

— Стеббинсы привезут с собой Люсинду, — добавила Этель. — Я очень довольна, что они с Присциллой будут проводить время вместе.

Грейс возблагодарила судьбу за то, что племянница наконец вернулась в комнату, после чего начался оживленный спор между Перри и Мартином по поводу того, кому платить за шляпку и веер.

* * *

— Мы должны дать обед нашим друзьям, когда все соберутся в городе, — позже сказал Перигрин жене. — —

После обеда немного музыки и карты. Быть может, даже танцы, как ты думаешь? Мы здесь не можем похвастаться бальным залом, но гостиная достаточно велика для десяти — двенадцати пар. Нравится тебе такая мысль?

— Да, — ответила она. — Только бы не вышло недоразумений из-за того, что гостей пригласят и на другие вечера.

— Давай договоримся о дне прямо сейчас, — предложил Перри, — и станем уведомлять наших друзей при первой же встрече с ними. Я со дня на день жду появления Эдмунда в клубе. Так хочется повидаться с ним, Мадлен и Домиником. А Сандерсфорд, видимо, принял решение приехать неожиданно. Мне кажется, он ни словом не обмолвился об этом, когда мы встречались.

— Я ничего не слышала.

— Возможно, хочет найти себе супругу, — улыбнулся Перигрин. — Ты была знакома с его первой женой, Грейс?

— Нет. Виконт не жил дома, пока они были в браке. Перигрин кивнул и спросил о другом:

— Как ты считаешь, Присцилла получит все те изящные и дорогие вещицы, которые приглядела на прошлой неделе?

— Сомневаюсь. Мартин с явным неодобрением слушал сегодня, как девочка упоминала даже о немногих из них.

— Твой брат безумно любит дочь, — возразил Перри. — Наверное, очень трудно быть строгим с дочерью. Я бы истратил целое состояние, только бы не видеть дочку огорченной моим отказом.

* * *

Первым в клубе “Уайте” Перигрин встретил не лорда Эмберли, а лорда Сандерсфорда. Оба они зашли туда полистать газеты, однако, увидевшись, вместе отправились обедать.

— Я не собирался приезжать сюда в этом году, — сказал лорд Сандерсфорд. — Однако весной сам Бог велел поразвлечься в Лондоне, верно? И разумеется, побыть в женском обществе.

— Пожалуй, хотя светские забавы из года в год одни и те же, — заметил Перигрин. — В юности кажется, что нет ничего более увлекательного, чем сезон в Лондоне, и весь год проходит потом в ожидании новой весны. Но со временем на первое место выходят иные интересы.

— Леди Лэмпмен нравится в столице? — спросил Сандерсфорд, глядя на собеседника пристально и проницательно. — Кажется, она впервые здесь?

— Да, — ответил Перигрин. — На жену произвело довольно сильное впечатление все то, что обычно производит впечатление и на других. Она постоянно занята, сегодня утром, например, отправилась по магазинам вместе с невесткой и племянницей. Но я думаю, что Грейс не менее счастлива и дома в деревне, особенно когда занимается своим садом.

— Да что вы? — Виконт приподнял в удивлении брови. — В таком случае она сильно изменилась. Я просто не могу себе представить взбалмошную Грейс копающейся в земле.

— Правда? — Перигрин посмотрел на Сандерсфорда с некоторым интересом. — Какой же она была в годы вашего знакомства?

Лорд Сандерсфорд не мог скрыть иронии.

— Когда она была юной девушкой и молодой женщиной? — произнес он. — Неукротимой, грациозной и красивой. Уверенной в себе, с вечно вздернутым подбородком и горящими глазами — вот какой она тогда была. Не правда ли, трудно это вообразить, глядя на леди Лэмпмен сейчас?

Перигрин немного подумал, прежде чем ответить.

— Нет, отчего же. Я вполне могу себе представить, как эти качества трансформировались в нынешней Грейс.

Лорд Сандерсфорд взглянул на Перри с интересом и спросил:

— Вы были другом Пола? Не часто дружба побуждает вступить в брак таким образом, как это сделали вы. Ваш поступок достоин похвалы.

Перигрин выглядел удивленным:

— Неужели таким вам кажется мой брак? Потому что я намного моложе Грейс? Но я совершенно забываю об этом. Видите ли, подобное обстоятельство делается не важным, когда вы по-настоящему сближаетесь. Смею вас заверить, что лично мне наш брак кажется очень удачным. Вы не должны считать, будто я совершил нечто героическое. Ради Бога, только не это!

Виконт улыбнулся:

— Вы меня разочаровываете. Видите ли, я собирался поискать себе невесту среди молоденьких и полных надежд девушек. Однако очень неприятно думать, что, вступив в брак, я через год или чуть позже перестану воспринимать жену как существо юное и полное жизни. Какую же невеселую картину вы нарисовали!

— В таком случае я просто не слишком точно выразился, — развел руками Перигрин. — Желаю вам удачи. И радости, конечно.

Сандерсфорд молча наклонил голову.

— Это он! — воскликнул вдруг светловолосый джентльмен с пышными бакенбардами и усами, останавливаясь возле их столика. — Будь я проклят! Не видел тебя целых пять лет.

— Шесть, — уточнил лорд Сандерсфорд, вставая, чтобы пожать руку подошедшему. — Я продал патент шесть лет назад, Морис. И как же гвардия выжила без меня?

— О, гвардия чувствует себя отменно! — заявил Морис с громогласным хохотом. — А последние три года вынуждена обходиться и без меня. Я ушел в отставку. Моя нога — ты ведь помнишь, мне так и не удалось вылечиться до конца, — подводит меня в самые неподходящие моменты. Я преклонил колена перед алтарем во время собственной свадьбы, Гарет, и, вообрази, не смог подняться!

Он снова разразился громким смехом.

— То была воистину примечательная минута, — заметил лорд Сандерсфорд и представил мужчин друг другу. — Ты не хотел бы присоединиться к нам, Морис?

Однако старый армейский друг Сандерсфорда спешил.

— Рад был познакомиться с вами, сэр Лэмпмен, — обратился он к Перигрину. — Что касается тебя, Гарет, я просто жажду узнать, чем ты занимался все эти шесть лет. Ничем особенно хорошим, как я полагаю, если ты, разумеется, не переменился. Женская добродетель по-прежнему падает к твоим ногам, не в силах устоять?

С этими словами Морис удалился, смеясь еще более оглушительно.

Лорд Сандерсфорд сел.

— Вот что делает с нами гвардия, Лэмпмен. Кое-кто из бывших гвардейцев уже не в состоянии понизить голос более чем до приглушенного рева. Просто непонятно, может ли Морис говорить тише хотя бы в будуаре жены!

Перигрин попрощался через несколько минут.

* * *

Этель и Мартин Ховард решили, что бал, который давал троюродный брат Этель по случаю приобщения к светской жизни его дочери, вполне подходящий повод для первого официального появления Присциллы в обществе. Грейс и Перигрин получили приглашение, но на этот бал были приглашены почти все, кто имел какое-то имя в лондонском свете.

Грейс заранее готовилась к событию — своему первому большому балу в тридцать шесть лет! Она не собиралась танцевать, но Перигрин высмеял ее: выходит, ревматизм так донял женушку, что ей, пожалуй, пора прекратить ежедневные прогулки вместе с ним по городу. И отвез ее к модистке, которую выбрал сам, строго-настрого запретив Грейс прежний строгий выбор фасонов и тканей для вечерних платьев.

Может, она боится, что модное платье, ниспадающее свободными складками от высоко поднятой талии, случайно обрисует форму ее ног? Ах, какой ужас! Или — свой следующий вопрос он задал с озорной улыбкой — Грейс опасается открыть грудь чуть ниже, чем позволяет линия стоячего воротничка? И пожалуйста — он даже слышать не желает о тюрбане, который скроет ее прекрасные волосы! По крайней мере до тех пор, пока ей не стукнет семьдесят. А тогда, Бог даст, им повезет, и эти чудовищные головные уборы выйдут из моды. Перья — да, если она хочет, но тюрбан — ни за что!

Перри снова принялся смеяться, когда она попыталась выбрать ткани скромных тонов для cвоих вечерних платьев.

— Неужели после черных платьев, которые ты так долго носила, трудно увидеть другие краски, Грейс? Выбери яркий цвет, а не эту серятину. Я настаиваю! Ведь не хочешь же ты на самом деле взять это? Выбери то, что ты хотела бы носить, а не то, что, как тебе кажется, должна.

Грейс окинула внимательным взглядом разложенные перед ними рулоны тканей.

— Вот этот красный, — заявила она смело, но полушутя, ожидая новой вспышки протестов.

— Наконец-то мы сошлись во мнениях, — со вздохом облегчения, явно преувеличенным, объявил Перри. — Красный — это для твоего первого бального платья, Грейс. А что касается фасона, я предложил бы этот. Тебе нравится?

Грейс взглянула на картинку, которую показывал муж.

— О, Перри, он великолепен! Но не знаю, посмею ли я…

— Итак, решено, этот, — перебил он и посмотрел на портниху. — А теперь выбираем другие. И я строго приказываю вам, мадам супруга, думать и выбирать, как подобает молодой особе, а не престарелой даме, на роль которой вы почему-то претендуете.

Итак, почти через две недели Грейс надела красное платье и посмотрела в зеркало. Бог мой, уж не перенеслась ли она в прошлое? Вот уж не ожидала, что будет снова выглядеть такой… живой и — да, да! такой женственной. Впрочем, Перри будет поражен тем, как сильно открыта грудь и как тонкий шелк ясно обрисовывает линии ее тела.

Эффи воистину сотворила чудо с ее волосами, украсив их красными и серебристыми перьями. На щеках появился румянец, естественный, а не искусственный, а в глазах — прежний блеск. Она чувствовала себя почти той же Грейс Ховард, юной Грейс, какой была до рождения Джереми.

Она обернулась, когда в комнату вошел Перигрин. Мгновенно опомнилась, поняв, что разыгрывает сама с собой глупый спектакль.

Перри закрыл дверь, прислонившись к ней спиной. И окинул взглядом фигуру жены — от перьев на голове до кончиков серебряных бальных туфелек.

— Знаешь что, Грейс, я намерен оставить тебя дома, — заговорил он. — Этот бал устраивают в честь бедненькой молодой девушки, но если я возьму тебя с собой, все будут смотреть только на тебя и ни на кого больше.

— Перри, ну что за глупые шутки! — сказала Грейс, весьма тем не менее польщенная. — Я в самом деле прилично выгляжу? Цвет не слишком яркий?

— Ослепительный!

— Корсаж не чересчур низко вырезан?

— Чересчур. Я отнюдь не уверен, что меня так уж обрадует, когда другие мужчины увидят, какая у тебя восхитительная грудь. И от души жалею, что не предложил тебе остановиться на сером платье с высоким воротом и тюрбане. Тогда бы я мог упрятать тебя в самый темный угол, чтобы присутствующие на балу мужчины не увидели, какая ты непривлекательная.

— Ты ужасно глупый сегодня вечером. Ох, я вижу, Перкинс устроил из твоего галстука настоящий водопад, Перри! Ты выглядишь великолепно.

— Ну не могу же я проигрывать в красоте и элегантности своей жене!

Всю дорогу до особняка, где должен был состояться бал, у Грейс было так легко на сердце, как не было уже давным-давно. Их карета пристроилась к длинному ряду других экипажей, из которых по очереди выходили прибывшие гости. Грейс выглядела и чувствовала себя отлично, ей предстоял первый в жизни большой бал, и муж был с ней рядом, а ее племянница тоже совершала первый выход в свет. Грейс была намерена повеселиться и забыть обо всем, что могло омрачить ее радость.

И конечно, хотела забыть о том, что Гарет в городе и побывал у них два дня назад. Он просидел целый час, стараясь обворожить Перри и то и дело собственнически поглядывая на хозяйку. Грейс по опыту знала, что этот взгляд не сулит ничего хорошего.

А еще хотела забыть, что Перри отдалился от нее. Впрочем, муж проводил большую часть времени в ее обществе и днем, и вечером, и, разумеется, ночью. Грейс не требовала его присутствия рядом каждую минуту. Разумеется, молодому мужчине необходимо было какое-то время побыть в своих клубах и пообщаться со старыми приятелями.

Она не могла на Перри пожаловаться ни в каком отношении. И тем не менее чувствовала, что муж отдалился от нее: был как-то неестественно спокоен всю последнюю неделю, держался с несвойственной ему серьезностью. Не то чтобы недобр, не то чтобы в дурном настроении, не то чтобы молчалив и лишен чувства юмора. Это было трудно выразить словами. Но она очень хорошо узнала Перри и понимала, что теряет его.

Разумеется, это было неизбежно и, вероятно, началось еще в опере, когда леди Лейла Уолш напомнила сэру Перигрину о компании молодежи, которая жаждет его видеть. И продолжилось, когда Присцилла уехала от них и увезла с собой блеск и обаяние своей юности. Перри, порядочный, добрый и честный, по-прежнему относился к ней с уважением, по-прежнему развлекал ее и каждый день покупал подарки… и ласкал ее по ночам. Возможно, он и сам еще не понимал, что их брак на грани гибели. Или понимал, но боролся с неизбежностью. Бедный Перри! Грейс понимала и принимала печальную реальность, испытывая тупую и безнадежную боль. Она всегда знала, что до этого в конце концов дойдет, и пыталась защитить себя от страданий, пыталась не жить только любовью к Перри. Пока ничего страшного не произошло, время еще есть. Впереди этот вечер и этот бал. Перри рядом и поддразнивает ее — в таком настроении она его не видела всю последнюю неделю. Грейс очень хотелось повеселиться.

* * *

Леди Мадлен Рейн весело хлопнула Перигрина веером по пальцам и заявила, что он дерзкий негодник.

— Если ты, заявляя, что это уже мой четвертый сезон в Лондоне, тем самым намекаешь, будто я не смогла за все это время найти себе мужа, то я попрошу Доминика вызвать тебя на дуэль. Он определенно выше вас ростом, сэр. Прекрасная мысль! А не приходит ли тебе в голову, что я попросту не хочу искать мужа?

— Если ты в точности припомнишь мои слова, Мадлен, — ответил с усмешкой Перигрин, — то вынуждена будешь признать, что я не говорил и даже не намекал ни на что подобное. Ты что-то чересчур яростно протестуешь. Значит, тебя задело за живое.

— Ах сэр, вы просто злючка. Поскольку состоите в столь респектабельном браке, то и смотрите свысока на всякого, кому уже больше двадцати, а он еще не достиг блаженства. Имейте в виду, что я вас перещеголяю и выйду замуж за герцога.

Они танцевали, и разговор их непрерывно сопровождался такими па, которые их ненадолго разделяли. Перигрин заметил, что Грейс все еще стоит у стены и беседует с графиней Эмберли. Из четырех танцев это был первый, который его жена не танцевала.

Перигрин не мог отвести от нее взгляда дольше чем на две минуты. Он, конечно, знал, что Грейс красива. Знал, что платье не скрывает ее тела, красоту которого он постиг не только глазами за время их долгого интимного общения. И все-таки сейчас был очень и очень удивлен. Сегодня вечером в красоте Грейс появилось нечто, чего он прежде не замечал: какой-то скрытый огонь таился в глубине спокойных глаз. Перри не был уверен, что шутил, когда сказал перед выходом из дома, как ему не хочется, чтобы другие мужчины любовались ее красотой.

И все же он гордился ею и радовался, что каждый из мужчин оборачивался, чтобы посмотреть на леди Лэмпмен еще раз. В зале было много девушек в светлых платьях пастельных тонов, и несомненно, на них и было в основном сосредоточено внимание, этими юными созданиями восхищалось большинство мужчин. Но зрелая красота и привлекательность Грейс притягивали их взгляды как магнит. Даже леди Сэлли Джерси, окруженная постоянной свитой поклонников, ее не затмевала.

— Сегодня даже Эдмунд явился сюда, — говорила между тем леди Мадлен. — Могу поклясться, что зад весь сезон он бывает не больше чем на пяти балах. Предпочитает торчать в салонах и проводить вечера в разговорах о литературе и политике. Можешь ты себе это представить?

— Очень глупо с его стороны быть таким скучным, — поддержал ее Перигрин. — Графский титул пропадает зря! Это может довести до отчаяния самых жизнерадостных незамужних леди.

— Ах, я должна была знать, что не дождусь от тебя сочувствия, Перри! Ты точь-в-точь такой же, как лорд Эмберли, если только не занят тем, что терзаешь женские сердца.

— Терзаю? — возмутился он. — Да я только и делаю, что ублажаю их всю последнюю неделю!

Перигрин перехватил взгляд Грейс. Как раз в эту минуту к ней и леди Эмберли присоединился лорд Сандерсфорд.

Гарет.

И тотчас вся радость вечера погасла для Перигрина, как она угасала каждый раз в последнюю неделю, когда он вспоминал это имя.

Сначала Перри не хотел этому верить. Собственно, и не знал наверняка. Никого не спрашивал. Однако совпадение было слишком уж очевидным. Это могло быть только правдой. Сандерсфорд — ровесник Грейс. Он был военным. Вырос вместе с Грейс, очень много знал о ней.

Гарет и был возлюбленным Грейс. Отцом ее ребенка. И бросил девушку. Она его любила. И возможно, еще любит. Встретив Грейс снова, виконт последовал за ней в Лондон.

Страдания Грейс в последние недели, ее встревоженность нашли наконец объяснение. Встретить мужчину, которого когда-то любила и который снова увлекся ею, — это испытание. Однако она была не свободна, вступив в брак с человеком моложе ее и не таким красивым и обаятельным, как Гарет, виконт Сандерсфорд.

Перри не знал, что ему делать, целую неделю не знал, что предпринять. Первым его побуждением было увезти жену домой и обличить ее. Грейс солгала ему до свадьбы, в то время как он восхищался тем, с какой прямотой и откровенностью одинокая женщина рассказала ему о своем прошлом. Она обманывала его во время их пребывания у ее родных. Перри испытывал яростное негодование, удивлявшее его, потому что он не привык к подобным эмоциям, тем более по отношению к любимой жене. Их отношения были такими замечательно-мирными…

Но он не стал изобличать ее. Да, Грейс обманывала его и скрывала правду с дурными намерениями. Он видел, что жена сильно обеспокоена и своим обманом, и возобновлением знакомства с Сандерсфордом. Сможет ли он открыть ей, что ему все известно? Или только ухудшит довольно щекотливое положение?

Он не знал ответа на эти вопросы. Стоит ли прекратить встречи жены и ее бывшего любовника — к примеру, увезти ее домой? Или предоставить Грейс самой решить их судьбу? Быть может, следует сообщить виконту, что прошлое ему известно? Или отступить и дать возможность Грейс принять решение?

Он знал, как мог бы поступить, если бы принадлежал к числу мужчин, воспитанных в рамках некоего определенного кодекса мужской чести: вызвал бы Сандерсфорда на дуэль, избил жену и увез ее в деревню; или прогнал бы жену или сдал бы ее на руки тому человеку, который ее обесчестил.

Но Перигрин всегда считал подобные поступки глупыми. Почему он должен думать только о своем самолюбии, своей репутации, когда следовало бы позаботиться и о другом человеке? Прежде всего надо думать о том, что лучше для Грейс и для него самого, а не о каких-то закоснелых кодексах поведения. Он доверит ей, когда все будет высказано, поступить так, как Грейс сочтет правильным. И если суждено ее потерять, пусть так и будет. И наплевать на то, что скажут по этому поводу все на свете!

Лишь одного Перри не предусмотрел, так как знал, что не в характере Грейс ставить его перед таким выбором. Он не задавался вопросом, как ему быть, если Грейс решит вступить в любовную связь с Сандерсфордом и тем не менее сохранить свой брак. Не задавался, так как знал, что искать на него ответ не придется.

Он улыбнулся леди Мадлен, когда музыка кончилась, и отвел ее к матери.

— Сандерсфорд? Мое почтение. — Перигрин приветливо наклонил голову. — А, Эдмунд, где это ты прятался? Твоя сестра утверждает, что ты в городе уже четыре дня.

— И с тех самых пор занимался делами, — ответил ему друг, протягивая руку. — Но сегодня вечером я намерен повеселиться. Так, дай-ка мне припомнить… Семейства Кортни, Кэррингтонов и Картрайтов, целых три К, а также парочка мисс Стэнхоп посылают поклон тебе и леди Лэмпмен, к ним присоединяются Мортоны и пастор с супругой. Я никого не забыл, мама?

— Думаю, проще было бы сказать “все”, дорогой, — ответила леди Эмберли.

— Как же я не додумался, просто не понимаю! — улыбнулся лорд Эмберли.

— Надеюсь, это мой танец? — полувопросительно обратился лорд Сандерсфорд, протягивая руку Грейс. — Вы позволите, Лэмпмен?

Перигрин поклонился.

— Красивая пара, — заметил лорд Эмберли. — Леди Лэмпмен прекрасно выглядит, Перри. Как видно, она счастлива с тобой, — добавил он смеясь.

— Пойду-ка попробую уговорить леди Лейлу Уолш на следующий танец, — сказал Перигрин, — пока никто меня не опередил. Кажется, она все так же пользуется успехом.

Глаза у Перри сверкали, когда он остановился возле леди Лейлы, вежливо дожидаясь, пока та объяснит какому-то разочарованному юнцу, что не осталось места на ее карточке, где можно бы записать его имя. Надо радоваться вечеру, сказал себе Перигрин, или по крайней мере делать вид, что радуешься. Не стоит показывать, что он хандрит из-за Грейс.

— Ах, это ты, Перри. Не понимаю, почему я не отдала этот танец бедному мистеру Дэниелсу. Я просто знать тебя не желаю за то, что ты женился и не дал мне шанс отбить тебя у нее. И никогда не прощу тебе шутку, которую ты сыграл со мной в театре. Какое унижение! Смотрю мимо твоей жены, вообще ее не замечаю, поскольку она слишком стара для тебя, и приветствую девицу, которая даже еще не выезжает! Нет, Перри, твои штучки становятся все несноснее.

— Если ты намерена скандалить, то я, пожалуй, пойду за карточный стол и посмотрю, не удастся ли мне обставить нескольких герцогинь. По-моему, тебе не стоит превращаться в сварливую тетку.

И Перри удалился, посмеиваясь над возмущенным ответом Лейлы.

Странно, вступив в брак, он с каждым днем все меньше замечал разницу в возрасте между собой и Грейс. Жена для него стала очень дорогим человеком. Даже и теперь он не видел в ней женщину тридцати шести лет при его двадцати шести, а видел только Грейс, своего близкого друга, свою любимую. Выглядит ли жена старше, чем он? Наверное. С точки зрения здравого смысла так и должно быть.

Перри посмотрел туда, где Грейс танцевала с Сандерсфордом. Тот улыбался, глядя сверху вниз, а она отвернулась.

Проклятие. О проклятие!

Глава 8

Гарет пустил в ход все свое обаяние. Грейс сразу поняла это. Во-первых, улыбка, которая из-за исключительной белизны зубов казалась красивее улыбки любого другого мужчины. Во-вторых, напряженный и влекущий взгляд темных глаз, которые так умели посмотреть на чьи-то губы или волосы в самый ответственный момент…

Они посмеивались над этим обаянием, когда были молодыми. Гарет никогда не пускал его в ход по отношению к ней, потому что любимая немедленно заметила бы фальшь. Но проверял его действие на других девушках — к вящей забаве Грейс и своей собственной.

Теперь Гарет пробовал силу своего обаяния на ней, как заметила Грейс. Но то было уже не милое очарование мальчика, а приемы зрелого мужчины, понимающего неотразимость своей привлекательности куда лучше, чем юный виконт.

— Ну что ж, Грейс, — сказал Гарет, — я приехал в город приглядеть себе молодую жену. И сегодня на бал явился с этой целью. Мог бы получиться весьма успешный вечер. Мы окружены юными леди, десять или даже больше из них хороши собой, как мне кажется. Но я обнаружил, что не вижу ни одной, кроме тебя.

— Чепуха, Гарет! Ты забыл, что я знаю твои приемы с давних пор. Ты собираешься покорить меня? Решил, что это легко и просто? И тебе приятно было бы знать, что подобное все еще возможно?

Они держались поодаль, ближе к окнам. Гарет увел Грейс подальше от других пар и остановился на том месте, где бархатные портьеры более или менее скрывали их от посторонних взглядов.

— Ты права. Я был не слишком чистосердечен. И лгал тебе и другим относительно цели своего приезда в город. Я приехал вовсе не ради нового выводка красавиц, Грейс. На что мне эти юные девицы, которые понятия не имеют о том, как удовлетворить аппетит настоящего мужчины? Я приехал из-за тебя. И ты понимаешь это, не правда ли? Ты ожидала, что я сюда явлюсь. И если я должен быть честным, то будь честной и ты. Не надо говорить о том, будто я намерен покорить тебя. Не может быть никакой борьбы между нами.

Да, это Гарет, сказала она себе. Тот самый мальчик, которого она любила все годы, пока взрослела, тот самый молодой мужчина, с которым она недолгое время была близка. От которого зачала сына. Она всегда считала, что Гарет станет ее мужем. Всегда считала, что у них будет много детей. Да, Сандерсфорд по-прежнему красив властной и покоряющей красотой. Да, он пугал ее и подавлял.

— Не может, Гарет, — произнесла она, отвечая только на его последние слова. — Это полностью исключено. Я замужем за Перри.

Виконт небрежно махнул рукой:

— Он всего лишь мальчик. Вполне милый мальчик, надо признать. Он великодушно помог тебе, когда ты оказалась в тяжелом положении после смерти Пола. И тем не менее он мальчик, которому нравятся молоденькие девушки, что совершенно понятно. Посмотри, как ему сейчас весело с его партнершей. Ты веришь, что твой муж не приударяет за ней?

Грейс послушно обернулась. Светловолосая голова Перри склонилась к пламенно-рыжим локонам леди Лейлы, они то ли поддразнивали друг друга, то ли флиртовали. Ничего необычного в этой сценке не было. Но леди Лейла и в самом деле была очень юной и удивительно хорошенькой.

— Тебе вовсе незачем цепляться за мужа и принижать себя в его глазах, Грейс, — с горячностью продолжал лорд Сандерсфорд. — В твоем мизинце больше красоты и страсти, чем во всем существе этой юной особы. Но чтобы понять это и возродить к жизни то и другое, нужен настоящий мужчина. А не мальчик.

— Ты говоришь так, словно считаешь меня неуверенной и колеблющейся, — ответила Грейс, решительно отвернувшись от очаровательной картины, которую являли собой Перри и леди Лейла. — Это вовсе не так. Мои отношения с Перри, как я уже говорила, только наше с ним личное дело. А ты всего лишь часть моего далекого прошлого. Не может быть и речи о возрождении того, что было когда-то между нами в юности.

— Ты лгунья, Грейс. Ты пытаешься убедить себя? Наша с тобой любовь не умерла. Я наградил тебя ребенком, которого ты любила потому, что это был мой ребенок, Грейс. Это связь, которую невозможно порвать, связь на всю жизнь.

— И однако, она имела для тебя так мало значения, что ты женился на богатой женщине, когда твой ребенок был еще во мне, — возразила Грейс. — Не смей говорить мне о связи на всю жизнь!

— Я был мальчишкой, упрямым и тщеславным мальчишкой. Не будем судить друг друга сегодня с позиции прошлого. Ты и сама ошибалась. Ведь ты имела представление о риске и о моральных последствиях, когда дала мне над собой права мужа.

— Я поступила глупо. Глупо и безответственно. — Гарет взял ее за руку.

— Не будем ссориться. Мы оба наделали ошибок, Грейс. Я обесчестил тебя, ты позволила мне овладеть тобой. Я женился на Марте, ты вышла замуж за Лэмпмена. Зачем же допускать, чтобы эти ошибки разрушили то, что нам осталось в жизни?

— Ты вдовел много лет, Гарет. Я замужем всего лишь год. Что происходило в остальное время? Если ты осознал свою ошибку и так сильно хотел снова соединиться со мной, где же ты был все эти годы?

— Я не знал, где ты. — Он пожал плечами. — И я не видел тебя. Встреча с тобой несколько недель назад возродила мое чувство и живо показала мне, какую ошибку я сделал.

— Прости, Гарет, — помолчав, произнесла Грейс, — но ты опоздал… на пятнадцать лет. Слишком поздно.

— Нет! — отрезал он, больно стиснув ее запястье. — Я не верю, Грейс. Тебе горько. Я могу это понять. Я поступил как негодяй, бросив тебя одну с ребенком. Я проявил малодушие, когда не приехал к тебе после смерти Марты. Но должна ли ты казнить себя так же, как и меня? Если ты сейчас от меня отвернешься, мы потеряем не только прошедшие годы, но и всю оставшуюся жизнь.

— Эти годы не были для меня потерянными, — спокойно ответила Грейс. — Четыре из них я провела с Джереми. Один — с Перри. Слишком поздно для нас, пойми это, Гарет. Наши чувства давно умерли. Любовь осталась в прошлом.

— Ты лжешь! — Он повысил голос и посмотрел на Грейс горящими от гневного возбуждения глазами, крепко стиснув зубы. Грейс прекрасно помнила подобные проявления его бурного темперамента. — Ты убедила себя собственными словами? Ты готова прожить жизнь с красивым мальчиком, глядя на то, как он флиртует с каждой хорошенькой девушкой, и понимая, что со многими из них он забавляется наедине? Ты можешь сказать мне, что любишь его, Грейс, и он стоит того, чтобы за него держаться? Унижать себя? Скажи, что ты его любишь, что он для тебя единственный, каким был когда-то я. И не только был, но и остался, я в это твердо верю. Скажи, и я оставлю тебя в покое!

— Нет. — Глаза у Грейс пылали точно так же, как у Гарета; в юные годы они нередко ссорились, а бывало, и дрались. — Я не скажу тебе ничего подобного именно потому, что ты от меня этого требуешь. Я не скажу тебе ничего о Перри. Ничего. Мои чувства к нему и его чувства ко мне — не твое дело. Не твое, понятно?

— Ты просто не можешь этого сказать! — с издевкой выпалил он. — Не можешь сказать, что любишь его. Потому что это неправда, Грейс. Это не может быть правдой. Он мальчишка, а ты взрослая женщина.

— Ш-ш! Пожалуйста, тише. На нас начинают обращать внимание.

Грейс, злая и взвинченная, внезапно увидела, что рядом стоит Этель и смотрит на них в полном недоумении.

— Пожалуйста, — повторила невестка, раскрыв веер и с деланной небрежностью обмахиваясь им. — Не ссорьтесь здесь.

Лорд Сандерсфорд выпустил руку Грейс и наигранно улыбнулся.

— Вполне своевременное напоминание, мэм, — произнес он, слегка наклонив голову. — Грейс и я разошлись во мнениях совершенно по-дружески, уверяю вас. Как в старые времена.

Только теперь Грейс заметила, что танцы закончились. С некоторым трепетом оглядевшись по сторонам, она убедилась, что никто на них не смотрит. Но Перри как раз в эту минуту направился к ним, и лицо его было бледнее обычного. Хотя он улыбался.

— Горячая работа эти танцы. Не хочешь ли пойти со мной и поискать где-нибудь лимонаду, Грейс?

— Хочу, — сказала она и потянулась к его руке, словно к прибежищу доброты и безопасности. — Здесь очень жарко. Тебе весело, Перри?

— К концу всего этого веселья ноги у меня окончательно одеревенеют, но, поскольку это необходимое условие радости, я не жалуюсь.

— В таком случае мы не пойдем завтра на прогулку пешком, а поедем в карете и подложим подушечку тебе под ножки, — сказала Грейс, похлопав мужа по руке, и задержала на ней пальцы, чтобы ощутить его тепло.

* * *

Перри последовал за женой в гардеробную и наблюдал, прислонившись к двери, как она сначала снимает перья, а потом вынимает из волос шпильки. Грейс не стала вызывать горничную в столь поздний час. Она потянулась через туалетный столик, взяла головную щетку и заметила:

— Я считаю, что первый выезд Присциллы в свет оказался удачным. Этель сумела обеспечить ее партнерами на каждый танец. И мне приятно, что леди Мадлен проявила к девочке столько внимания.

— Дружеское покровительство Мадлен принесет нашей милой племяннице только добро, — согласился с женой Перри. — Мадлен пользуется успехом с самого первого своего появления здесь. За эти три года она двадцать раз могла бы выйти замуж, причем вполне удачно, смею тебе заметить. Садись, Грейс, я расчешу тебе волосы.

Она послушно села и прикрыла глаза, когда Перри провел щеткой по ее волосам. Он продолжал их расчесывать, ведя с женой разговор о бале, об успехах друзей и знакомых, и смотрел в зеркало на лицо Грейс. Такое усталое.

Перри не хотел вспоминать, как в этот вечер, закончив танцевать с леди Лейлой, он посмотрел туда, где Грейс стояла у окна с Сандерсфордом. Они так увлеклись выяснением отношений, что явно позабыли об окружающих.

Перри в равной мере не хотел вспоминать, какой растерянной выглядела Этель, когда глаза их встретились. Как поспешила к ним через всю комнату и, сказав несколько слов, спасла обоих от повышенного внимания гостей. Какой потрясенной и полной раскаяния казалась Грейс, когда взглянула на него. Как вцепилась ему в руку и держалась за нее, целых десять минут болтая о пустяках, что было совершенно не в ее духе.

Перри не хотел ничего этого вспоминать. Он смотрел на ее отражение и старался увидеть женщину на десять лет старше себя, женщину, более подходящую мужчине своего возраста. Например, Сандерсфорду. Но не мог увидеть эту немолодую женщину. Перри видел только Грейс, свою жену, усталую, но такую красивую в новом красном платье и с темными шелковистыми волосами, рассыпавшимися по плечам.

Перри тихонько положил щетку; Грейс открыла глаза, улыбнулась и посмотрела на него вопросительно. В этот поздний час оставалось только раздеться и лечь в постель. Перри никогда не присутствовал при этом. Никогда не видел Грейс без платья или ночной рубашки.

— Тебе не справиться со всеми этими пуговицами, — сказал он. — Позволь я помогу тебе расстегнуть их.

Грейс нерешительно поднялась и повернулась к нему спиной. Нагнула голову и встряхнула волосами, чтобы перебросить их на грудь.

— Наверное, кто-то специально придумал все эти застежки у женщин на спине, чтобы горничные не ели даром свой хлеб, — съязвил Перри. — Ты и в самом деле не управилась бы без горничной, верно?

— А как насчет мужчин с их тесными мундирами и немыслимыми галстуками?

— Достойный ответ, — засмеялся Перри, расстегивая последнюю пуговку.

Перри положил руки Грейс на плечи и легко спустил лиф платья до самой талии, затем ладонями приподнял полные груди и прижался губами к плечу Грейс. Он продолжал целовать ее плечо и ласкать груди, трогая кончиками пальцев соски до тех пор, пока они не затвердели.

Он хотел ее, и с каждым днем все сильнее. Он не мог насытиться ее совершенным телом, ее особенным запахом — всем, что делало ее Грейс. Мысль о жизни без нее неимоверно пугала Перри. Две ночи, проведенные в гостинице по дороге в Лондон, оказались поистине убийственными. Неужели теперь ему предстоит потерять жену навсегда? Неужели она оставит его ради Сандерсфорда? Преодолеет ли Грейс искушение и останется с мужем, но отдалится от него? Перигрин подавил страх, поняв, что Грейс чувствует желание.

Он целовал ее жадно. Лаская жену, Перри всегда в первую очередь думал о том, чтобы ей было хорошо. Но теперь он боялся потерять Грейс и протестовал; он был слишком ожесточен, чтобы оставаться только нежным.

— Идем в постель, — хрипло проговорил он и поднял ее на руки, все еще в платье, сбившемся на талии.

Грейс закрыла глаза, когда Перри положил ее на постель. Лицо у нее горело. Муж никогда не раздевал ее до сих пор, даже под простынями. Прикасался к ней руками и всем своим телом, но не снимал с нее ночную рубашку совсем.

Грейс лежала на кровати, закрыв глаза и подавляя желание натянуть на себя одеяло. Она ждала, пока Перри разденется и придет к ней. Страстное ожидание наполняло ее скорее болью, чем радостью. В горле пульсировал болезненный комок, Грейс готова была закричать и броситься к Перри, если он не придет к ней сию же минуту.

Прошедший вечер оказался невероятно мучительным: Гарет и тревога, связанная с их встречей; вспыхнувшие в ней негодование и одновременно неуверенность. Возмущение по поводу его предложения возродить их любовь. Ее убеждение, что все уже в прошлом, что чувство к Гарету невосстановимо, и страх перед возможностью подпасть под влияние виконта. Видимо, если женщина когда-то любила мужчину, родила от него ребенка, это не так-то легко отбросить, непросто забыть навсегда… Ее вина перед Перри, которому она не сказала правду, и кошмарное ощущение, что эта ложь с каждым днем все больше разъединяет их… Что, если Гарет найдет способ заставить ее снова полюбить себя и забыть Перри? Виконт на многое способен.

И самое ужасное — страх потерять Перри. Если ее любовь к мужу не угасла, то его чувство к ней утратило остроту наверняка. Ведь Грейс видела, каким он был на балу, — веселым, болтающим с женщинами своего возраста и более молодыми, он шутил с ними и был полон искренней радости. Но слова Гарета о нем врезались в память.

Ей хочется домой, в Риндон-Парк, вместе с Перри, к привычному течению спокойных дней, которые принесли ей столько счастья. Грейс хотела бы жить там сейчас и всегда. А она, возможно, никогда уже туда не вернется. Даже если они с Перри уедут туда после окончания сезона, их дом уже не будет таким, как раньше. Им больше не ощутить прежнего счастья.

Она была рада внезапной страсти Перри, радовалась тому, что муж не стал, как обычно, долго и нежно ласкать ее, а почти сразу лег и овладел ею. Радовалась, что он лежит и не опирается на руки, чтобы облегчить свой вес для нее, как это делал всегда, что двигается резко и без осторожности.

Грейс расслабилась и лежала спокойно, как всегда, прикрыв глаза. И он вошел в нее глубоко — тоже как всегда, а она, как всегда, испытала бурное наслаждение и повернулась к нему, когда Перри лег рядом, обнимая ее и укутывая одеялом. Она подставила губы для его уже полусонного поцелуя, положила поудобнее голову ему на руку и смежила веки.

И Грейс вдруг поняла, что боль, которую она испытывала во время их бурной близости, имела вовсе не физическое происхождение, что боль так и не прошла. Волшебство исчезло, Перри больше не в силах был избавить ее от душевной боли.

И откуда она, эта боль? И зачем Грейс позволила себе вернуться к жизни?

* * *

Безрассудство не в состоянии что-либо восстановить, думал Перри, прижимая к себе жену и закрыв глаза. Его близость с Грейс сегодня ночью носила эгоистический характер. Он не любил ее, а использовал ради наслаждения, ради утешения, ради забвения наконец. Перри хотел, чтобы жена лежала под ним обнаженная, хотел уверить себя — а может быть, и ее, — что она принадлежит только ему, что ни один другой мужчина не смеет претендовать на обладание ею. Сандерсфорд обладал ею несколько дней в далеком прошлом. Перри же близок с Грейс больше года, Перри на ней женат.

Но в этом нет ничего хорошего. Нет никакого утешения в том, чтобы овладеть собственной женой так, словно она ничем не лучше шлюхи. Нет смысла в том, чтобы удерживать ее при себе силой. Ведь Грейс не просто собственность. Она самостоятельная личность, сильный характер которой Перри привык уважать еще до женитьбы, и он не может удерживать ее только потому, что закон и церковь дали ему на эту женщину определенные права.

Перигрин лежал, безмолвный и несчастный, делая вид, что спит, рядом с неподвижной и бодрствующей Грейс еще долго после того, как рассвет сделал бледными и ненужными горящие на камине свечи.

* * *

На следующий день Грейс гуляла по Сент-Джеймскому парку вместе с Этель и неудержимо разговорчивой Присциллой. Перигрин уехал на аукцион чистокровных лошадей вместе с графом Эмберли.

— Просто выразить не могу, как чудесно я провела время вчера на балу, тетя Грейс! — в который раз восклицала Присцилла.

Грейс и Этель с понимающими улыбками слушали монолог, лишь изредка вставляя слова одобрения. Женщины чувствовали определенную неловкость, которую смягчало присутствие девушки.

— Я танцевала все танцы, — тараторила Присцилла, — с такими красивыми и любезными джентльменами. Вы видели, как я танцевала с лордом Иденом, тетя Грейс? Ведь он ваш сосед, верно? Он очень красивый и высокий. Мне больше понравился мистер Джонсон. Он обещал, что заедет к нам на Кавендиш-сквер и мы погуляем в парке. А знаете, мисс Дарнфорд шепнула мне, что дядя Перри просто очарователен? Она была потрясена, когда я ей сказала, что сэр Лэмпмен женат на моей тете.

Присцилла весело рассмеялась.

— Я очень рада, что девочка подружилась с несколькими молодыми леди, — прервала словоизвержение дочери Этель. — Первый выезд в свет — чрезвычайно важное и знаменательное событие.

— Я просто обожаю леди Мадлен Рейн, — снова затараторила Присцилла. — Она так просто держится, и все мужчины от нее в восторге. Леди Рейн была так любезна, что предложила сегодня заехать за мной, когда поедет кататься с лордом Харрисом. И сказала, что ее брат тоже будет. Я имею в виду лорда Идена, а не графа Эмберли. Меня с ним не познакомили, хотя он тоже очень красивый. И такой величественный. Он друг дяди Перри, правда?

Они медленно прогуливались, любуясь свежей листвой деревьев, зеленой травой и чудесными весенними цветами.

— Люсинда Стеббинс приедет сегодня или завтра, — продолжала Присцилла. — Я просто не могу дождаться. У меня уже столько приглашений, тетя Грейс! Три бала в следующем месяце, два вечерних приема, концерт и завтрак. — Она пересчитала все по пальцам. — И званый обед у вас. А приглашения еще не все. Папа утверждает, что после моего первого выезда будут и другие, а потом и после представления королеве. Да, лорд Сандерсфорд говорил, что намерен как-нибудь пригласить всех нас в свое имение под Лондоном. Всего два часа езды, и место очень красивое. Я надеюсь, что он пригласит и кого-нибудь из молодых людей, иначе будет очень скучно.

— Я и не знала, что у него есть собственность здесь, — заметила Грейс.

— Кажется, имение принадлежало… его покойной жене, — с запинкой уточнила Этель.

Да, их, разумеется, пригласят, подумала Грейс. Допустит ли она, чтобы Перри принял приглашение? Или следует убедить его отказаться? Хочет ли она избежать приватной беседы с Гаретом? Или надо встретить прошлое с открытым забралом и раз и навсегда определить свое настоящее и будущее?

Грейс не желала никаких перемен в своей жизни. Хотела, чтобы все оставалось таким, как весь последний год после того, как она вышла замуж за Перри. Она была счастлива все это время, по крайней мере удовлетворена своим существованием больше, чем когда-либо. И она любила своего жизнерадостного, нежного мужа с его своеобразным пристрастием к познанию, умом и проницательностью. То была опасливая любовь, потому что Грейс не верила в ее долговечность, а не всепоглощающая страсть, которую она познала с Гаретом. Но именно это чувство к мужу принесло ей неожиданное удовлетворение. Она ничего не хотела менять. Не хотела вновь любить Гарета. Ей не нужна больше пылкая страсть со всеми ее тревогами, она не станет разрушать свои отношения с Перри. Но Грейс понимала, что должна рискнуть. Бесполезно пытаться сохранить все таким, каково оно есть. Вернее, каким оно было. Ее отношения с Перри уже изменились. Она поняла это еще в Пангем-Мэнор. И особенно почувствовала, когда они приехали в Лондон. И накануне вечером тоже, когда они смотрели друг на друга словно чужие, с некой настороженностью, и не понимали, что, собственно, произошло. Однако что-то произошло несомненно. Это не было всего лишь ее воображением.

Происшедшее отчасти нашло выход в том, как муж занимался с ней любовью в прошедшую ночь. Тогда это понравилось, потому что соответствовало ее настроению и ее желаниям. Однако проснувшись и обнаружив, что Перри уже нет рядом, Грейс почувствовала себя подавленной, вспомнив о яростной силе его страсти. В порыве мужа не осталось ни капли той бережности по отношению к ней, которой всегда отличались его ласки. Чем-то он напомнил ей Гарета, хотя она никогда не разделяла страсть Гарета так, как страсть Перри в эту ночь. Грейс вздрогнула.

— Леди Лейла Уолш говорила вчера вечером, будто ходят слухи, что принц-регент посетит бал у герцогини Ньюкасл на следующей неделе, — сообщила Присцилла. — Как вы думаете, это правда? Я просто умру от восторга, если это так!

Глава 9

Следующие недели прошли на удивление спокойно. Перигрин и Грейс понимали, что медовый период их брака завершился и предстоит совсем иной — трудный и, возможно, губительный. Оба отвергали перемены и отчаянно цеплялись за искреннюю привязанность, к которой привыкли за год с лишним.

Они вместе были в опере. Любовались в парке великолепным маршем военных, слушали пасхальные службы в соборе Святого Павла, посетили художественные выставки, присутствовали не только на многолюдных балах и раутах, но и на куда более скромных приемах.

Супруги участвовали во многих блестящих увеселениях, но оба понимали, что это время в их жизни надолго не затянется. Они не говорили друг с другом о своих сокровенных желаниях, но каждый хотел уехать домой, прочь из Лондона, прочь от всех тех сил, которые словно бы составляли зловещий заговор против их счастья.

Они не раз встречали лорда Сандерсфорда, но Грейс ухитрялась не оставаться с Гаретом наедине. Так, в опере отклонила его предложение выйти с ним в антракте подышать свежим воздухом, хотя виконт взглядом попросил разрешения у Перигрина и получил в ответ молчаливое согласие. Весь спектакль Грейс сидела рядом с Перри, но руки их не соприкасались, разговор в антракте не клеился, и оба были подавлены, в то время как Мартин и Этель, Присцилла и мистер Джонсон непрерывно обменивались оживленными репликами.

Однажды утром они заехали на Кавендиш-сквер и нашли Присциллу в состоянии бурной радости и в то же время отчаяния. Четыре юные леди и три юных джентльмена договорились вместе посетить ботанический сад Кью-Гарденз во второй половине дня.

— Но Люсинда говорит, что не поедет, потому что у нее нет кавалера, — жаловалась Присцилла. — Я ей твердила, что мистер Джонсон с восторгом предложит ей свою свободную руку, что неравное количество людей ничего не значит.

— Однако, Присцилла, представь себе, как бы ты себя чувствовала, если бы тебя некому было сопровождать, — сказала дочери Этель.

— Я бы умерла! — заявила Присцилла. Перигрин расхохотался.

— Если мисс Стеббинс, в свою очередь, не скончается от ужаса при мысли о том, что ее будет сопровождать твой старый женатый дядюшка, дорогая Присцилла, то я готов пополнить компанию до нужного количества лиц мужского пола. Ты не против, Грейс? Кажется, у нас нет особых планов на вторую половину дня.

Грейс одобрила такое решение. Это было вполне в духе Перри — с полной сердечностью предложить свою помощь и выручить бедную девочку. Перри вернулся домой довольно поздно и сразу прошел в гостиную, где Грейс сидела за вышиванием. Рухнул в удобное кресло и заявил, что должен немедленно рассказать все. Ему кажется, что он приобрел смертельного врага в лице мистера Фрэнсиса Хартвелла, который был вынужден все время занимать мисс Стеббинс, поскольку леди Лейла Уолш предъявила права на него, Перигрина.

Он весело смеялся, рассказывая о происшествии, а потом спросил:

— Не думаешь ли ты, Грейс, что мне придется по случаю вызова на дуэль мерзнуть в предрассветный час на какой-нибудь заиндевелой пустоши? Мне такая перспектива кажется чертовски непривлекательной.

— Я не думаю, Перри, что в это время года можно отыскать заиндевелую пустошь даже на рассвете, так что ты в безопасности.

— Хвала небесам за трезвый разум супруги! — воскликнул он и снова рассмеялся. — А, я вижу, ты закончила вышивать эту цветущую веточку. Мне следовало бы остаться дома и посмотреть, как ты работаешь. Какая жалость! Кью-Гарденз и в сравнение не идет с этой прелестью.

— Глупости, — произнесла Грейс, но тем не менее повернула ткань таким образом, чтобы Перри лучше было видно.

И все же Грейс чувствовала некоторое беспокойство. Не ревность, вовсе нет. Она не испытывала ревности к молодой и полной жизни леди Лейле, ни в чем не подозревала и не обвиняла мужа. Просто ей казалось, что общество леди Лейлы и остальных молодых людей более естественно для Перри, чем общество жены. Может, он тоже понимает это? Или поймет позже?

Их собственный парадный обед и вечерний прием были назначены за неделю до того, как они должны были провести два дня в загородном имении лорда Сандерсфорда. Супруги не могли не пригласить его к себе; это означало бы, что каждый из них признает в глубине души возможность взрыва, равно нежелательного для обоих. Пригласили также и всех близких из двух семей, в том числе матушку Перри, его тетушку и кузена, которые приехали из Шотландии, а также кое-кого из молодежи, чтобы было веселее.

Грейс немного побаивалась встречи со свекровью, но когда они нанесли ей визит на Чарлз-стрит накануне своего званого обеда, то были приняты в высшей степени благожелательно. Мать Перигрина подставила ему щеку для поцелуя, а потом обняла. Она протянула Грейс обе руки, окинула ее внимательным взглядом с головы до ног, заявила, что она прекрасно выглядит, и обняла ее. Перри весело подмигнул Грейс через голову матери.

Тетушка Перигрина миссис Кэмпбелл приветствовала Грейс любезно и сердечно; она не преминула рассказать, что до сих пор не простила Перри его ужасный поступок: он так безжалостно передразнивал шотландский выговор ее покойного мужа, что лакей, подававший на стол, разразился смехом, опрокинул на скатерть супницу и едва не был уволен.

— Я протестую, тетя, — возразил Перигрин. — Мне в ту пору было не больше четырнадцати, и, как выразился покойный дядя, “эта-ат мальчишка еще не-е научился, па-нимаете ли, хорошим манэрам”.

Он перехватил руку тетушки на пути к своему уху, обнял милую старую даму за талию и влепил ей в щеку смачный поцелуй.

— Грейс, дорогая, я просто не могу представить, как вы его терпите! — воскликнула миссис Кэмпбелл.

Все засмеялись, и Грейс была принята в семейный круг.

Во время долгого обеда на следующий день она продолжала удерживать в себе теплое чувство принадлежности к этой дружной семье. Она смотрела на противоположный конец длинного стола, где сидел Перигрин с матерью по правую руку и Этель — по левую, и снова и снова думала о том, как чудесно быть замужней женщиной с определенным положением в обществе. И снова дивилась тому, как могла прожить столько лет у Пола в роли безропотной служанки.

Внезапно Грейс поймала насмешливый взгляд Гарета, сидевшего наискосок, и поняла, что ей не удастся избежать общения с ним. Пробежавший по спине холодок страха вынудил отказаться от любимого десерта и смешаться в разговоре с мистером Стеббинсом, сидевшим рядом с ней.

Предполагалось, что молодежь захочет потанцевать, но никто не выразил подобного желания. Некоторое время они развлекались тем, что играли на фортепиано и пели, а потом разделились на две команды и принялись за веселые шарады. Перигрина тоже втянули в игру. Он настолько преуспел в разгадывании шарад, что противоположная команда громогласно обвинила его в мошенничестве.

Грейс сидела за чайным столиком, разговаривая с леди Эмберли и свекровью, пока обе дамы, услышав особенно громкий взрыв хохота в другом конце гостиной, не встали и не направились туда узнать, что произошло. Грейс ничуть не удивилась, когда лорд Сандерсфорд немедленно занял их место.

— В этом положении есть нечто странное, Грейс, — заговорил он. — Большая часть ваших гостей развлекается с неуемным усердием, а ты сидишь возле чайника как истинная любительница домашнего уюта. Грейс, которую я знал, была бы центром этого веселья.

— Грейс, которую ты знал, была моложе, Гарет. Будет весьма странно, если матрона в моем возрасте шумно начнет резвиться в кругу самых молодых.

— Но твой муж принимает в этом участие. Грейс ничего не ответила и принялась поаккуратнее расставлять чашки на подносе.

— Я мог бы прибегнуть к насилию, Грейс, только бы вывести тебя из твоего оцепенения.

— Ты крайне далек от реальности, считая, что я такая же, как пятнадцать лет назад. Тогда мне было чуть за двадцать. Теперь уже недалеко до сорока. Я не могу оставаться вечно юной.

— Чепуха! — вспыхнул Гарет. — При чем здесь возраст? Тогда ты была живой. Теперь ты полумертвая. Ты упорно избегаешь меня, Грейс. Ты боишься меня?

— Разумеется, нет, — ответила она, поспешно отводя взгляд. — Но ты не вправе ожидать, чтобы я искала встреч с тобой. Я замужем.

Сандерсфорд крепко стиснул зубы и после мучительной паузы процедил:

— Я могу кончить убийством. Посмотри на него, Грейс. Посмотри на мужчину, по отношению к которому ты так стараешься быть лояльной. Он мальчишка. Беспечный, веселый, пустоголовый. Могу тебя поздравить только с тем, что он красивый мальчишка, И ты называешь его своим мужем? Я не в состоянии примириться с этим и обязан предупредить тебя, что мое терпение на исходе. И не говори, что ты испытываешь по отношению к нему какие-то чувства, разве что благодарность. Он выручил тебя после смерти Пола, но я уверен, если бы ты знала, что я овдовел и вернулся домой, то приехала бы ко мне.

Молчание Грейс было непробиваемым.

— Он посетил на прошлой неделе Кью-Гарденз с леди Лейлой Уолш. Ты об этом знала? Перри не забыл упомянуть об этом? О нет, разумеется, не вдвоем с ней, при сем присутствовали и другие молодые леди и джентльмены. Для респектабельности. Но твой муж поехал туда ради нее, и только ради нее. Тебе не известно, что Лейла намерена завладеть им и что Перри вовсе не против? Если это уже не совершившийся факт. Ты слепа или просто не желаешь ничего замечать?

— А ты надеешься овладеть мною, Гарет? — с нескрываемой злостью спросила Грейс. — И полагаешь, что я положительно отнесусь к таким намерениям?

— Нет, на твой второй вопрос я отвечаю отрицательно. Ты трусиха, Грейс. Ты боишься заглянуть в глубины своего сердца и поступить в соответствии с тем, что ты там обнаружишь. Ты боишься скандала? Боишься, что твой Перигрин с тобой разведется? Смею тебя заверить, это маловероятно. Он будет рад предоставить тебе возможность идти своим путем, а сам пойдет своим. И меня лично не слишком беспокоит, сможем мы вступить в законный брак или нет, когда ты придешь ко мне. Мы принадлежим друг другу. Мы будем в полном смысле мужем и женой.

— Да, я уже знаю, что ты не придаешь особого значения браку, Гарет.

Он рассмеялся и хотел взять ее за руку, но Грейс не позволила ему этого, ухватившись за спасительный чайник. Да, она опасалась Гарета, как опасалась всегда его широких плеч и рук с длинными и сильными пальцами, его подчеркнуто мужественного лица. Опасалась и была испугана. Грейс чувствовала его обволакивающую силу, но не могла разобраться в природе этой силы. Любит ли она его до сих пор? Или ненавидит? Боится ли она его? Или боится самой себя?

— Иногда, — продолжал виконт, — я с большой радостью замечаю в тебе черты прежней Грейс. В твоих последних словах, дорогая, прозвучал настоящий гнев. Ты до сих пор сердишься за то, что я тебя бросил, правда?

— Мой сын прожил всю свою короткую жизнь без отца.

— Да, это так, но я не повинен в его преждевременной смерти.

— И он прожил эту жизнь как незаконнорожденный ублюдок.

— Я убежден, члены твоей семьи слишком хорошо воспитаны для того, чтобы употреблять эти слова в его присутствии.

— Но они употребляли их при мне. — Грейс уже с трудом сохраняла спокойствие. — И произносили их после его смерти мне в утешение. Им казалось, что я должна чувствовать облегчение при мысли о том, что Джереми не станет взрослым и не узнает о своем несчастье.

— Продолжай, — произнес Гарет, на сей раз уже мрачным тоном. — Это необходимо высказать, прежде чем мы с тобой придем к какому-то решению. Мы даже можем поссориться. Но ты права, я хочу владеть тобой, Грейс. А ты хочешь меня. В основе твоего гнева лежит любовь, твоя любовь ко мне. Продолжай. Говори еще.

— Они ставили клеймо не на том, на ком следовало, — сказала Грейс. — На самом деле ублюдком был его отец. Он и есть ублюдок. Ты снова пытаешься искалечить мою жизнь, Гарет. Я была счастлива больше года. Счастлива! Но ты должен убить и это счастье. Я ненавижу тебя сейчас так же, как ненавидела все эти годы.

— Это уже лучше, — усмехнулся он. — Мы приближаемся к правде. Еще не дошли до нее, но идем по верному пути. Говори дальше.

— Нет! — Грейс подняла чайник слегка дрожащими руками и налила чаю в свою пустую чашку. — Не выйдет, Гарет. На этот раз я не забуду об окружающих, как это случилось на балу. Нет. — Она перевела дыхание. — Расскажи мне об имении твоей покойной жены, об имении, в которое ты пригласил нас на следующей неделе. Оно большое?

— Достаточно большое, чтобы нам было где уединиться, Грейс. Мы продолжим дискуссию там и, возможно, закончим ее. Мы выпустим на свободу все, что терзало твою душу долгие годы. У тебя будет шанс отдубасить меня кулаками или исцарапать, если ты пожелаешь. Но я не упущу момент. Я тебе это обещаю. Скажите, леди Лэмпмен, вы хотели бы еще что-нибудь узнать о моей собственности?

— Нет, благодарю вас, милорд. Вы дали очень точное описание.

Грейс встретила взгляд Перигрина и даже не попыталась спрятать свою боль. Она теперь знала, что тоска и тревога не уйдут и нельзя ожидать от Перри, что он избавит ее от этой боли.

* * *

Особняк лорда Сандерсфорда в Хаммерсмите выходил фасадом на реку и был так красив, что, как удивлялась Этель, даже странно, почему его лордство не живет здесь постоянно. Однако в ответ виконт улыбнулся и заметил, что настоящий дом должен занимать место в сердце, войти в плоть и кровь и вовсе не обязательно, чтобы он отличался какой-то особенной красотой.

Часть гостей из Лондона приглашена была провести здесь ночь, в их числе Этель, Мартин и Присцилла, семейство Стеббинсов и два кузена покойной жены виконта. И разумеется, Лэмпмены.

Перигрин, так же как и Грейс, знал, чего ради они здесь, и понимал, что эти два дня за городом в какой-то мере знаменуют кризис их семейных отношений. Он понял это, когда было получено приглашение, вероятно, понимал и раньше, но совершенно ясно увидел в своем доме неделю назад. Он ожидал тогда, что Сандерсфорд найдет возможность поговорить с его женой наедине. Ожидал увидеть на их лицах то же напряженное выражение, которое заметил на балу. Ожидал также, что Грейс после этого не будет счастлива, что почувствует себя виноватой и неуверенной.

Кризис приближался. Разумеется, его можно предотвратить, если Перигрин заявит права мужа и воспользуется теми способами, которые есть у него в распоряжении при подобном решении проблемы. Например, мог бы увезти жену домой. Выход самый простой. Или мог сообщить Грейс, что ему известна суть дела, и запретить ей разговаривать с виконтом наедине. Грейс подчинилась бы мужу. И наверное, была бы рада сбросить с себя всю тяжесть создавшегося положения.

Однако ни то ни другое Перри не устраивало. Он мог выбрать лишь тот путь, который, как правило, несвойствен мужчинам: вести себя спокойно, предоставив жене свободу самой определить свою судьбу. Видимо, именно за ту неделю, когда Перигрин чувствовал себя невероятно несчастным, он и осознал полностью, какие чувства питает к Грейс. И в то же время понял до конца природу любви. Природу поистине пугающую. Потому что любовь ничего не может требовать только для себя. Она может лишь отдавать, она полностью открыта, она беззащитна перед болью, пустотой и отверженностью.

И Перигрин повез свою жену на прием к Сандерсфорду, словно не замечая бледности ее лица и того, что глаза ее оставались потухшими всю дорогу, которую они проделали в карете вместе с Присциллой и Люсиндой Стеббинс.

В Хаммерсмите он предоставил Грейс возможность оставаться с ним рядом, ни единым словом или жестом не понуждая ее к этому. Он позволил жене держать себя под руку все то время, пока они в сопровождении хозяина осматривали дом, прекрасно понимая, что этот самый хозяин слишком опытен для того, чтобы допустить подобное положение вещей на весь остаток дня и следующее утро.

Они задержались в галерее, которая выходила окнами на реку, и настолько увлеклись редкостным собранием китайского фарфора, что даже не обратили внимания на великолепный вид из окон, вызвавший восторженные восклицания гостей. В музыкальном салоне их привели в восхищение разнообразные музыкальные инструменты, собранные тещей лорда.

— Как хорошо, что у нас нет подобных вещей, Перри, — сказала Грейс, — иначе я, чего доброго, извела бы половину твоего состояния на музыкальные уроки, чтобы научиться играть на всех инструментах.

— А я истратил бы вторую половину, чтобы тоже научиться играть на них, — ответил на это Перигрин. — И тогда, лишившись состояния, мы с тобой вынуждены были бы зарабатывать на хлеб своим музыкальным искусством, бродя по дорогам, как менестрели в старину.

— Звучит заманчиво, — рассмеялась Грейс. — Я взяла бы с собой флейту, а тебе, Перри, пришлось бы таскать на спине клавикорды.

— Вот и хорошо, что у нас нет такого множества инструментов, — тоже засмеявшись, заключил он.

Они гуляли в парке и по берегу реки и были вполне единодушны с остальными гостями насчет того, что им необычайно повезло с погодой: день стоял теплый и солнечный в отличие от предыдущих, угрюмо-пасмурных. Они сидели на террасе за чаем и слушали забавные армейские истории, которые лорд Сандерсфорд, пустив в ход все свое обаяние, рассказывал гостям. Во время общего взрыва веселого смеха Перигрин почувствовал, как Грейс погладила его по руке, и ласково улыбнулся ей. Вскоре все разошлись по своим комнатам немного отдохнуть перед обедом и вечерними развлечениями.

Это должно произойти вечером, думал Перигрин, стоя у себя в гардеробной, боковая дверь которой выходила в их общую с женой спальню. Он медленно застегнул пуговицы и тщательно расправил кружевные манжеты так, что они прикрывали кисти рук до самых пальцев. В нижней гостиной должны были состояться танцы, чтобы, как сказал Сандерсфорд, повеселить молодежь. Двери на террасу в такой теплый вечер, разумеется, будут открыты.

Это произойдет сегодня вечером. Он бессилен предотвратить что-либо, вернее, сам предпочел именно такой ход событий. Ему только надо проследить, чтобы встреча, если она состоится, не совершилась вопреки воле Грейс. Перри понимал, что жена не хочет выяснения отношений и в то же время ждет их, так как они неотвратимы. Но даже при подобных обстоятельствах, считал Перри, нет места насилию и принуждению. От этого он вполне может уберечь жену.

* * *

Люсинда Стеббинс не пользовалась успехом в первые недели сезона. Слишком пухленькая с точки зрения большинства, с волосами скорее желтого, чем светло-золотистого оттенка, она не отличалась красотой. К тому же в обществе предпочитала молчать, но нередко хихикала и краснела как-то пятнами, что не прибавляло ей привлекательности.

Однако Грейс знала, что Люсинда — чистая душой и добрая девушка; Перри тоже относился к ней очень тепло и взял ее под свое покровительство. За обедом сидел рядом с ней, и Люсинда то и дело смеялась его шуткам, не заливаясь краской смущения. Когда в большой нижней гостиной начались танцы, Перри пригласил ее на первый танец.

Грейс обрадовалась, увидев, что один из кузенов пригласил Люсинду на второй танец, а потом вступил с ней в долгий оживленный разговор. Грейс была его соседкой за обедом и даже на основании нескольких вполне поверхностных замечаний кузена пришла к выводу, что этот юноша весьма чувствительный и благоразумный.

Что касается Присциллы, то она вовсю распустила перышки в лучах откровенного восхищения второго кузена и двух весьма привлекательных молодых соседей виконта. Она, как говорится, была на высоте и наслаждалась каждой секундой своего триумфа.

— Присцилле даже еще нет восемнадцати, — говорила ее мать. — Мы бы не хотели, чтобы девочка сделала выбор в этом году. Она еще молода для замужества. Пусть наберется опыта.

— А Люсинде, несомненно, придется обдумать именно в этом году те предложения, которые она получит, — сказала миссис Стеббинс. — Вряд ли мой муж согласится привезти нас в Лондон еще на один сезон. Он просто невероятный любитель деревенской жизни, леди Лэмпмен. Мы, разумеется, хотели бы выбрать для девочки достойного мужа и вовсе не намерены принимать первое же предложение.

“Как странно, — думала между тем Грейс, — что меня не привозили в Лондон на сезон”. Кажется, и не возникало вопроса об этом, во всяком случае, в памяти у нее ничего подобного не сохранилось. Если бы приезд в Лондон состоялся, она, конечно же, выбрала бы жениха сама. В то время отец не стал бы противиться любому ее решению.

Но она полюбила Гарета именно в том возрасте, когда ей предстояли выезды. Надеялась выйти за него замуж и жить счастливо. И ни в каком сезоне в Лондоне тогда не было необходимости.

Да, она считала себя очень волевой и самостоятельной, думала Грейс, следя за переменами фигур в кадрили и улыбаясь мужу, который танцевал с разрумянившейся девушкой не старше шестнадцати лет. На самом-то деле она тогда была всего лишь куклой на веревочке. А за веревочку дергал Гарет. Когда он уехал, ей исполнился двадцать один год. О браке они говорили по меньшей мере четыре года. Собирался ли Гарет вообще жениться на ней?

Гарет всегда поступал по-своему. Они ссорились и даже дрались, но Грейс не могла припомнить ни одного серьезного случая, когда одержала бы победу. Самое примечательное, что виконт отказался жениться на ней перед отъездом и привел для этого вполне резонные основания, но в то же время отверг все ее возражения против их интимной близости. И она отдалась ему, упрямо и глупо не обращая внимания на законы общества.

Вопреки собственному мнению о себе как о сильной и разумной личности Грейс оказалась чудовищно слабой и глупой. Очень, очень глупой.

— Я познакомилась с Мартином на таком же вечере, как этот, — рассказывала Этель. — С первого взгляда он мне не понравился, потому что очень редко улыбался. Я считала его высокомерным. Даже забавно, насколько иным оказывается человек, когда его узнаешь ближе. На самом деле мой муж очень чувствителен и часто неуверен в себе.

Миссис Стеббинс рассмеялась:

— Папа выбрал для меня мистера Стеббинса, потому что обладал очень скромным состоянием, а наше старинное имя надо было поддерживать.

…Отец должен был бы отвезти ее в Лондон, думала Грейс. Должен был настоять, чтобы она делала выезды, была представлена ко двору, усвоила хороший тон, познакомилась с молодыми леди своего возраста и достойными молодыми джентльменами. Она бы тогда повзрослела, набралась здравого смысла гораздо раньше чем это произошло в действительности. Лучше поняла бы Гарета, сравнив его с другими и вовремя разглядев его эгоизм.

Однако изменило бы это сложившееся положение вещей? Ведь она была невероятно упряма. И несомненно, боролась бы с отцом на каждом шагу, закрывала бы глаза на тот опыт, который мог бы уберечь ее от ее будущего. Увы, она была влюблена и безнадежно слепа.

Избавилась ли она окончательно от влияния Гарета даже теперь, когда глаза ее открыты? Избавится ли вообще когда-нибудь? Грейс заметила, что он закончил разговор с мужчинами и направляется к ней. Грейс понимала, что вся эта поездка затеяна ради нее, а этот вечерний прием в особенности. Гарет задумал пообщаться с ней наедине и добьется этого. Частично потому, что Сандерсфорд всегда добивался, чего хотел. Частично потому, что ей самой важно выяснить, кончатся ли на этом их отношения. Конец это или некое новое начало? С Гаретом ничего нельзя знать заранее.

Этель внезапно наклонилась к ней и прошептала так тихо, чтобы ее услышала только Грейс:

— Вечер очень теплый, приятно было бы подышать воздухом. Ты можешь сказать, что мы с тобой решили погулять яа террасе.

Грейс посмотрела на невестку удивленно. Этель покраснела, смутилась и спрятала от нее глаза.

— Разумеется, если ты не против, — продолжала Этель. — Я не знаю, что ты чувствуешь. Я никогда этого не понимала. Но теперь я полюбила тебя. И Перри. Мне нравится Перри.

Она отвернулась, чтобы ответить на какое-то замечание миссис Стеббинс.

— Вы не танцуете, леди Лэмпмен? — произнес лорд Сандерсфорд, останавливаясь перед Грейс и кланяясь с улыбкой одновременно ей и двум другим дамам. — Моя гостиная не идет в сравнение с бальными залами, в которых вам пришлось танцевать в последние недели, но ведь вы привыкли к жизни в деревне.

— Я протанцевала один танец с Перри, — ответила Грейс.

— Но вы должны протанцевать следующий танец со мной, — сказал он, протягивая ей руку. — Как хозяин дома я хотел бы настоять на этом.

— Какое изысканное общество, милорд, — заметила миссис Стеббинс.

Он поклонился еще раз в благодарность за комплимент. Грейс, чувствуя на себе взгляд Этель, встала подала руку лорду Сандерсфорду.

— А теперь, Грейс, — через несколько секунд заговорил он, ловкими уверенными поворотами проводя ее через всю комнату к открытому французскому окну, — для нас с тобой настало время ненадолго исчезнуть, как ты думаешь?

— Да, Гарет, — ответила она, глядя прямо ему в глаза. — Настало.

Он ответил ей благодарным взглядом.

— Ты всегда была достаточно храброй, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Я рад, что ты не находишь нужным отказаться с любезной улыбкой. Давайте прогуляемся по террасе, мэм?

Грейс приняла его руку и вышла вместе с ним в ночную темноту.

Перри отвел взгляд от двери и с улыбкой сообщил мисс Китинг, что, если она хочет, чтобы он перестал спотыкаться, пусть устремит свои голубые глаза на кого-то другого, а не на него.

Мисс Китинг кокетливо рассмеялась, порозовела, спросила, неужели сэр Перигрин и вправду считает ее глаза голубыми, а не просто серыми, и продолжала смотреть ему в лицо, еще шире раскрыв глаза.

Глава 10

— Мне не хотелось бы уходить с террасы, — сказала Грейс, когда лорд Сандерсфорд повел ее к выходу, не обращая внимания на занятых разговором двух пожилых джентльменов. — Это было бы неправильно.

— Мы прогуляемся по берегу реки. Нам многое надо сказать друг другу, Грейс, и если ты в том же настроении, в каком пребывала последнюю неделю, то у нас может возникнуть желание заговорить погромче и даже пустить в ход кулаки. Терраса для этого слишком людное место.

Грейс больше не возражала и позволила ему увести себя по темной лужайке мимо кустов и клумб к воде. “Опять Гарет настоял на своем, — с горечью отметила она про себя. — Однако то, что он сказал, вполне разумно”.

— Ну вот, — начал виконт, отпуская руку Грейс и поворачиваясь к ней лицом. — Теперь мы совсем одни. Никто не увидит и не услышит нас. Нам обоим нет нужды притворяться. Прошу тебя, давай поговорим откровенно. Я хочу тебя. И я имею в виду не тайную интрижку за спиной у глубокоуважаемого Перигрина, хотя нет ничего легче, как наставить ему рога. Я хочу, чтобы ты оставила его, потребовала развода и, если тебе хочется, чтобы мы с тобой поженились. Если нельзя этого сделать, тогда пошел к черту этот законный брак! Мы станем жить открыто как муж и жена и плевать нам на весь свет.

— А ты не переменился, Гарет. Все так же эгоистичен. Ты хочешь! И это единственное, что имеет значение, не так ли? Тебе нет дела до того, чего хочу я.

— Так скажи мне! Но будь честной, Грейс. Не отделывайся словами о том, что ты должна. Правду! Чего то хочешь?

— Я хочу, чтобы все оставалось как есть. До нашей встречи вновь, Гарет. Я ничего не хочу менять, потому что я была счастлива.

— Ничего уже не может остаться таким, каким было, — горячо возразил он. — Было, Грейс, в прошедшем времени! Ты встретила меня снова. И ты была счастлива. А сейчас уже нет. Верно?

— Верно.

— В таком случае что-то должно измениться. Но ты не можешь вернуться к прежнему, Грейс. Только вперед. Ты несчастлива, потому что вышла замуж не за того человека. Ты несчастлива, потому что вернулась к жизни спустя пятнадцать лет. И ты знаешь, что все еще любишь меня. И всегда будешь любить. Скажи мне правду.

— Как я могу любить тебя? — Грейс пожала плечами. — Я перестала любить тебя целую жизнь назад. Я ненавижу тебя. Нет, даже не так. Теперь я к тебе равнодушна.

Грейс видела при лунном свете, как он едва сдерживает гнев.

— Лгунья! Мы должны говорить честно, Грейс! Возможно, ты ненавидишь меня. Я принимаю это. Но ты не равнодушна ко мне.

— Как ты мог так поступить? — вскричала она, внезапно отбросив холодный и вежливый тон. — Как ты мог это сделать, Гарет? Для меня в тебе заключался весь мир. Ты знал, что разрушаешь мою жизнь, что мне, опозоренной, уже никогда не выйти замуж. И ты знал, что я беременна. Ты это знал. И ты утверждал, что любишь меня. Много раз. И ты всерьез считаешь, что после всего этого я могу относиться к тебе иначе, нежели с ненавистью?

— Нет, — сказал он. — Мне понятна твоя ненависть, Грейс. Но говори. Говори еще.

— Я выносила своего сына в одиночестве. Я родила его в одиночестве. Я в муках дала ему жизнь, а когда муки кончились, никого не было рядом, кто разделил бы мою радость. Тебя не было со мной, Гарет, когда родился твой сын. Ты женился на богатой наследнице.

— Да, — согласился Гарет.

— Он был незаконнорожденным. Джереми был ублюдком, мой отец не замечал его, твои родственники его не признавали. Он был никем. Прекрасное, невинное дитя. Твой сын, Гарет! Ты не заботился о его существовании. Не печалился о его смерти. Не вспомнил обо мне. Я ненавижу тебя. Ненавижу!

Грейс сжала кулаки и обеими руками начала молотить Гарета в грудь.

Он не пытался ее успокоить. Грейс была поражена, когда увидела в его глазах ликование.

— Ну вот, мы наконец к чему-то пришли, — произнес виконт, когда Грейс перестала его бить, но не убрала с его груди крепко сжатые кулаки.

Гарет взял ее за плечи, наклонился и поцеловал в губы.

Грейс могла вырваться. Через несколько секунд он заключил ее в объятия. Грейс не вырвалась. Это был все тот же Гарет, хотя он не держал ее в объятиях пятнадцать лет, все тот же Гарет, но уже не юноша, а взрослый и сильный мужчина. Его руки были уверенными и властными, его губы прижимались к ее губам страстно, тот же вкус поцелуя, тот же запах… Гарет, Гарет, Гарет. Он, и только он.

У Грейс ослабели колени, когда она прижалась к нему. Ее напугала очевидность его возбуждения и привело в ужас то, что она откликается на это возбуждение. Она силилась думать о чем-то еще. О ком-то еще. О Перри.

— Грейс, — прошептал виконт ей в самые губы, — любовь моя, я хочу тебя. Ляг со мной здесь. Сейчас. Послушайся своего сердца. Дай мне ответ своим телом. Ты никогда об этом не пожалеешь. Клянусь.

Она оттолкнула его, чувствуя, что сердце ее готово вырваться из груди.

— Гарет, — задыхаясь, Прошептала она, — я не люблю тебя. Я не хочу тебя. Я тебя ненавижу.

— Да, — ответил он жарким полушепотом, — я поступил с тобой подло, Грейс. Мне нет оправдания. Я оставил тебя ради богатства. Тебя и нашего ребенка. Мне было стыдно, поэтому я не разыскивал тебя потом. Но я никогда не переставал любить тебя. Я не в силах исправить прошлое. Хотел бы, но не могу. Но я готов предложить тебе будущее и свою преданность на всю оставшуюся жизнь.

— Чтобы снова искалечить меня. Ты знаешь, что я замужем. Ты знаешь, что я была счастлива. И знаешь, что мне от тебя ничего не нужно. И все же ты упорно добиваешься меня.

— Это несправедливо, — уже спокойно произнес он. — Ты знаешь, ради чего я устроил прием в Хаммерсмите, Грейс, однако не отклонила приглашение. Ты знаешь, зачем я привел тебя сюда, однако пошла со мной по собственной воле. Ты не противилась моему поцелую минуту назад. Ты боишься признать правду.

— Нет, правда заключается в том, что ты есть зло, Гарет. Правда в том, что ты не можешь отказать себе в удовольствии снова соблазнить меня. Я ничего не хочу от тебя, кроме одного — чтобы ты оставил меня в покое.

Он негромко рассмеялся:

— Ты такая трусиха, Грейс. Раньше ты ею не была. Разве твой брак стоит того, чтобы за него бороться?

— Да, стоит!

— Почему? Что в нем хорошего?

— Мы друзья, — сказала она. — У нас общие интересы. Нам хорошо вместе.

— Друзья! Интересы! — с издевкой передразнил виконт. — Что за чепуха! Хорош ли он в постели?

— Что? — вспыхнула Грейс.

— Хорош ли он? — бесцеремонно повторил Гарет. — Удовлетворяет ли тебя? А как исполняет супружеский долг? Или ты относишься к нему по-матерински? Не могу себе представить, чтобы этот веселый мальчик был опытным любовником. А тебе нужна страсть, Грейс. Я это знаю. Я обладал тобой, помнишь?

— Ты ничего не знаешь о моем браке. Ровным счетом ничего. Это самое дорогое в моей жизни. Да, за него стоит бороться.

— И тем не менее ты здесь и обсуждаешь свой брак со мной. Счастливые замужние женщины не стремятся к встречам с бывшими любовниками. Зачем ты пришла?

— Я не знаю, — ответила она после долгой паузы. — Не знаю.

— Зато я знаю. Ты любишь меня, Грейс. И ты не любишь мальчика. Ты просто жалеешь его. Уверяю тебя, он в этом не нуждается. И будет рад свободе в милом для него обществе юных созданий.

— Я люблю Перри!

— Вот как! — Сандерсфорд снова рассмеялся все тем же негромким смехом. — Может, мне убить его, Грейс? Хочешь, чтобы я разыграл пылкого любовника? Вот уж забавно было бы получить перчатку, брошенную мне в лицо юным сэром Перигрином Лэмпменом! Уверен, что у него при этом коленки бы стучали одна о другую.

— Я ненавижу тебя, Гарет! Ненавижу. Я очень хотела бы стать равнодушной. Но ты прав, этого нет. К сожалению, старые раны не зажили. Они открылись вновь и гноятся. Но любви к тебе в моем сердце не осталось. Ни капли! Мы объяснились. Ты этого хотел, а я считала необходимым. Дело сделано. Все кончено. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

— Никогда, — возразил он. — До тех пор, пока ты честно не скажешь, что не испытываешь ко мне никаких чувств. А я знаю, что этот день никогда не настанет. Я люблю тебя, Грейс, и намерен завладеть тобой.

— Ты не любишь меня, Гарет. Если бы это было так, ты заботился бы о моем счастье. И оставил бы меня Перигрину.

— Ах, ты ведь говорила, что вы друзья, что у вас общие интересы! Были. Общие интересы еще нельзя считать счастьем, точно так же, как прошедшее время нельзя считать настоящим. Скоро ты обретешь счастье со мной. Обещаю тебе это.

— Итак, — устало и с горечью проговорила Грейс, — ничего не улажено. Я напрасно потратила время, согласившись пойти сюда. Как видно, ты еще будешь настаивать на своем.

— Грейс, я ни за что не откажусь от тебя, любовь моя. Чем скорее ты осознаешь это, тем скорее бывшие общие интересы уступят место настоящему и будущему счастью. Нет, ничего не улажено. Ты еще не раз увидишь меня.

Грейс взглянула на него в отчаянии:

— Я думала, наказание мое пришло к концу. Теперь вижу, что в этой жизни не смогу избавиться от него надолго.

— Странное наказание, — засмеялся Гарет. — Отдаться чувству любви и броситься в объятия человека, который тебя любит.

Грейс молча повернулась и пошла к дому. Лорд Сандерсфорд последовал за ней на некотором расстоянии.

* * *

Перигрин пил лимонад вместе с Присциллой и несколькими молодыми людьми, когда увидел, что лорд Сандерсфорд вернулся в дом. Продолжая весело вести беседу, Перри тщетно высматривал Грейс. Ее не было среди гостей. Наконец, когда после перерыва возобновились танцы, он незаметно исчез из гостиной и поднялся в их комнату.

Вначале ему показалось, что Грейс там нет. Свечи на камине освещали пустую спальню; в обеих гардеробных было полутемно. На всякий случай Перри зашел в гардеробную Грейс. Она сидела там в темноте спиной к нему.

— Грейс? — окликнул он негромко, подошел и ласково коснулся ее шеи.

Она только наклонила голову, но не сказала ни слова.

— Тебе нужно побыть одной? — спросил он. — Мне уйти?

— Перри! — В голосе ее была смертельная усталость. — Лорд Сандерсфорд — это Гарет. Отец Джереми. Он не умер, и я знала об этом все время. Я солгала тебе.

— Да.

— Ты знал? И не изобличил меня? Не выгнал?

— Выгнать тебя, Грейс? Но ты — моя жена.

— Мой бывший любовник жив, ведь ты не женился бы на мне Перри, если б знал об этом?

— Какое это могло иметь значение? Грейс спрятала лицо в ладони.

— Сегодня вечером я выходила с ним из дома. Ты должен был видеть. Виконт не принуждал меня. Я по своей воле пошла с ним на берег реки. Кажется, мы отсутствовали около получаса. Гарет хочет, чтобы я ушла от тебя к нему.

Перри убрал руку с ее плеча.

— И ты уходишь, Грейс?

Она вздрогнула.

— Быть может, ты захочешь, чтобы я так и сделала? Я опозорила тебя, Перри. Я не изменила тебе, но сделала то, о чем только что сказала: я слушала его.

— Грейс, я могу понять, что встреча с ним после стольких лет потрясла тебя. Я могу представить себе, что твое чувство к Гарету могло возродиться. Понимаю, что наш брак, в который ты вступила по расчету, ради собственного спасения, может казаться тебе ловушкой. Но я знаю тебя лучше, чем ты, возможно, предполагаешь. И уверен, что ты не изменила бы мне тайно. Если ты оставишь меня, то не сделаешь это очертя голову и не сказав откровенно, что ты намерена так поступить. Ты не опозорила меня. Тебе не в чем себя винить, я не хочу, чтобы это легло на тебя тяжким грузом.

Грейс раскачивалась, закрыв лицо руками.

— Ты все еще любишь его? — спросил Перри, и в голосе его прозвучало напряжение, как ни старался он казаться спокойным. — Ты хочешь уйти к нему, Грейс?

— Я хочу остаться с тобой, Перри, — ответила она с такой болью в голосе, что облегчение, испытанное Перигрином при этих ее словах, тотчас улетучилось. — Я хочу остаться твоей женой.

— Так и оставайся, — произнес он, накрывая ее руку своей ладонью.

Но Грейс отпрянула от мужа.

— Перри, он поцеловал меня. Обнял и поцеловал, и я не оттолкнула его, хотя и не отдалась ему, как хотел. Я допустила, слышишь, я допустила, чтобы меня поцеловал!

Перигрин проглотил комок в горле.

— Ты совершенно уверена, что хочешь остаться со мной, Грейс?

— Да! — страстно выкрикнула она. — Я хочу остаться. Но ты этого не хочешь, Перри.

— Ты моя жена, Грейс. Оставайся со мной, если ты этого желаешь.

— Перри! — Грейс уронила руки на колени и наконец взглянула на мужа, хотя в комнате было по-прежнему темно. — Я ненавижу его. Я не думала, что ненависть сохранится после стольких лет. Скорее можно было бы ожидать полного равнодушия. Но я ненавижу его так, словно все произошло вчера.

Перигрин печально кивнул и протянул жене руку.

— Идем, — предложил он. — Выберемся из этой темноты.

Грейс не приняла его руку.

— Нет, Перри, не прикасайся ко мне. Пока не прикасайся.

Она чувствовала себя виноватой. Оскверненной прикосновением Гарета, запятнанной тем, что проявила малодушие: добровольно пошла с ним на берег реки, позволила ему умолять уйти к нему позволила себе спомнить и даже ощутить подобие прежнего влечения, позволила обнять себя и поцеловать, словно по-прежнему был ее любовником. Она не отмыла себя, не отскребла, не сделала себя чистой для Перри. Глядя, как муж стоит вот так перед ней, Грейс с новой силой ощутила, что Перигрин — это лучшее, что было в ее жизни в прошлом и в настоящем, за исключением Джереми. А ей нечего предложить ему взамен: ни молодости, ни красоты, ни юной живости, ни чести, ни даже абсолютной верности за время их брака.

Она не могла взять его руку в свою. Пока не могла. Перри опустил руку. Постоял еще несколько мгновений перед Грейс, словно собираясь что-то сказать, и вышел.

* * *

— Ты забыл, что Сандерсфорд собирался сегодня утром показать нам свои здешние конюшни? — спросил Мартин на следующий день.

— Нет. — Перигрин посмотрел на зятя поверх газеты, которую просматривал, и улыбнулся. — Нет. Я не забыл.

— Ладно. — Мартин сел в кресло. — Ты не много потерял. Сами конюшни производят хорошее впечатление, однако лошадей в них могло быть больше, но виконт не живет здесь постоянно.

Перигрин сложил газету и положил ее на столик возле себя.

— Грейс хорошо себя чувствует? — поинтересовался Мартин. — Я не видел ее нынче утром.

— Она в порядке, — ответил Перри. — Наверное, слишком устала после вчерашнего дня.

Мартин посмотрел на зятя, покашлял и взял газету. Затем оглянулся на дверь, проверяя, не собирается ли сюда кто-то войти, и наконец заговорил:

— Не могу понять, почему ты позволяешь ей… Разумеется, это не мое дело.

— Нет, но ты — ее брат. Мне понятна твоя тревога.

— Ты, конечно, знаешь, кто он такой? — спросил Мартин и продолжил, не дожидаясь ответа: — Он всегда был негодяем, который ловко пользовался своей красивой внешностью и нагловатым обаянием в самых неприглядных целях. Типичный прожигатель жизни. А Грейс этого не замечала. Она была просто одурманена.

— Твоя сестра уже не прежняя впечатлительная девочка, — заметил Перигрин.

— Это так. Однако тебе повезет, если он не отберет ее у тебя, как отнял когда-то у собственной семьи. На твоем месте я побеспокоился бы на сей счет. Однако не мое дело судить о том, как тебе лучше поступать с твоей женой. Это чертовски бестактно. Прости, я должен был держать рот на замке.

— Нет-нет, — успокоил его Перигрин, — я не в обиде, потому что я знаю, как ты любишь Грейс. Возможно, я отношусь к этому иначе, нежели другие мужчины и веду себя совершенно неправильно. Но вот что я скажу тебе, Мартин: я тоже люблю Грейс, и прошу прощения за такие слова, но я люблю ее намного сильнее, чем мог бы любить самый любящий брат. Ведь она моя жена. И, уверяю, мы вместе с ней справимся с ситуацией.

Мартин снова откашлялся.

— Извини, что я заговорил об этом. Я просто подумал, что ты мог не знать, кто он такой, или не замечать, что происходит.

— Ты, должно быть, радуешься успеху дочери, — сменил тему Перигрин. — А как дела у твоего сына? Я ни разу его не видел и поэтому порой забываю, что у меня есть не только племянница, но и племянник.

— Молодой дурень, — с глубокой нежностью произнес Мартин. — Впрочем, мы все были точно такими в его возрасте. Гонялись за удовольствиями и попадали в неприятные историй вместо того, чтобы прилежно получать образование.

* * *

Этель взяла Грейс под руку и увлекла ее из столовой на террасу.

— Все небо в тучах. Надеюсь, дождь не пойдет. Вчера казалось, что погода наконец установилась.

— Да, — согласилась Грейс. — Но я в таких случае утешаю себя тем, что, если бы не выпадали обильные дожди, не было бы у нас чудесной зеленой травы и прекрасных цветов.

— Ну что ж, ты права, только бы ливень не застал нас сегодня по дороге в Лондон. — Этель помолчала, потом заговорила быстро и горячо: — Грейс, я очень беспокоилась за тебя. Это, разумеется, не мое дело…

— Ты часто так говорила раньше, — с намеком на улыбку заметила Грейс, — а я была отвратительной девчонкой, верно? Просто не верится, что та особа, которая мне вспоминается, была я.

— Он был очень привлекательным мужчиной. В глубине души я понимала, почему ты глуха ко всем доводам. Теперь Гарет стал еще привлекательнее. Но, Грейс, уверяю тебя, он ничуть не изменился.

— Да, он не изменился. Но я изменилась, Этель. Тебе не стоит обо мне беспокоиться. И о Перри тоже. Ведь тебе, как ты говорила, нравится Перри.

— Я была просто потрясена, когда впервые его увидела. Он выглядел так молодо и вел себя совершенной по-юношески. Но я считаю, что ты сделала счастливый выбор, Грейс. Мы с Мартином очень привязались к твоему мужу. И Присцилла тоже. И папа. — Этель внезапно рассмеялась: — Знаешь, что сказал папа? “Этот щенок гораздо лучше того, что заслуживает моя Грейс”.

— Он так и сказал — “моя Грейс”? — Раньше отец всегда так обращался ко мне.

— Совершенно точно, — подтвердила Этель.

— Мне приятно это слышать. Но не беспокойся. Я не собираюсь сбежать с Гаретом. И надеюсь никогда больше не видеться с ним после нашего отъезда из Лондона.

— Я этому очень рада. И Мартин тоже будет рад.

— Скажи мне, какие у вас планы по поводу Присциллы на следующие недели? — спросила Грейс. — Девочка пользуется таким успехом!

— Что верно, то верно. Однако я довольна, что она не увлеклась по-настоящему ни одним из своих поклонников. Я этого опасалась. Мы с ее отцом вовсе не хотели, чтобы нечто подобное произошло в этом году. Она совсем молоденькая. Мне страшно подумать, что придется расстаться с моей девочкой через год или два.

Глава 11

Грейс спала или притворялась, что спит, когда он вернулся в их общую спальню прошедшей ночью. Было уже очень поздно. Перигрин бродил вокруг дома еще очень долго после того, как гости либо разъехались по домам, либо улеглись в постель. А потом решил зайти в библиотеку, когда, войдя в дом, увидел, что из-под двери пробивается серебристая полоска света: значит, хозяин находится там.

Сандерсфорд ничем не выразил своего удивления при его появлении и даже не встал. Он сидел, сгорбившись, в кожаном кресле у камина и держал пустой стакан. Виконт не был пьян, однако Перигрин понял, что наливал он себе не единожды.

— А, разгневанный супруг явился! — Он обратил на гостя взгляд, полный иронии и насмешки. — Где же ваша перчатка, Лэмпмен? Если действовать в соответствии с общепринятыми правилами, вам следует бросить ее мне в лицо.

Перигрин подошел ближе и сел в кресло напротив Сандерсфорда.

— У меня нет ни малейшего желания драться с вами на дуэли. Я только хочу попросить вас, чтобы вы оставили Грейс в покое теперь, когда она приняла решение.

Виконт расхохотался:

— Вы полагаете, что в момент вашего триумфа можете позволить себе быть великодушным? Вы глупец! Думаете, Грейс предпочла вас? Думаете, что она не любит меня? Думаете, я не могу отобрать ее у вас в один прекрасный день? Вы просто мальчишка, Лэмпмен, мальчишка, пытающийся понять чувства женщины.

— Она — моя жена, — ответил Перигрин. — Чувство долга и привязанность велят мне защитить ее от страданий. Я отошел в сторону, чтобы позволить Грейс самостоятельно принять по отношению к вам определенное решение, отошел потому, что она любила вас в прошлом и родила от вас ребенка. Теперь моя жена приняла это решение, и я надеюсь, что оно окончательное.

— Это угроза? — усмехнулся Сандерсфорд.

— Нет, всего лишь просьба о благопристойном поведении. Вы действительно любили ее в прошлом, Сандерсфорд? И любите до сих пор? Тогда оставьте Грейс в покое. Вы внесли в ее жизнь достаточно разрушений и боли. Искупите причиненное зло.

Лорд Сандерсфорд вскочил и сжал кулаки так, что пальцы побелели.

— Клянусь Богом, если бы не было позором для мужчины отхлестать щенка, Лэмпмен, я отхлестал бы вас сейчас! Что вы знаете о Грейс и обо мне и о том, что было между нами? По какому праву вы судите меня и поучаете, лицемерный глупец? Она была моей. Я обладал ее телом и душой, понятно? И вы вообразили, что эта женщина ваша только потому, что она после смерти брата приняла от вас законное покровительство? Вообразили, что навсегда завладели ею? Думаете, она ваша? Грейс моя! Была моей и будет всегда!

Перигрин остался сидеть, хотя лицо его побелело.

— Я не могу вести спор с подобной позиции. Разве Грейс — предмет собственности? Вы когда-нибудь относились к ней как к личности, Сандерсфорд? Считались с ее чувствами? Думали о том, как она страдала, когда вы бросили ее беременной? О том, сколько мучений она вынесла, через что ей пришлось пройти? Так оставьте Грейс в покое теперь. Сделайте хоть что-то благородное в своей жизни.

Лорд Сандерсфорд взял себя в руки. Он налил в стакан бренди и, не предложив выпить гостю, тяжело сел в кресло.

— Это вы мучитель Грейс, а не я, — заявил он. — Неужели вам не ясно, что она относится к вам как к мальчику, что вы заменили ей ребенка, которого она потеряла? Грейс не хочет опорочить ваше доброе имя, бросив вас, не смеет причинить вам боль, поэтому и предпочла отказаться от самого большого чувства в ее жизни. Но это не навсегда, Лэмпмен. Достаточно скоро ваша жена убедится, что вы для нее все равно что дитя, взрослый сын, который должен принадлежать более молодой женщине. Вы полагаете, что я не заметил, кого вы предпочитаете? И Грейс тоже обратит внимание на это. И я приду за ней, когда наступит время.

— Я надеялся, — вздохнул Перигрин, — что вы не такой подлец, каким кажетесь. Я надеялся, что существует приемлемое объяснение вашего поступка по отношению к Грейс в прошлом, что вы по меньшей мере переросли свой всепоглощающий эгоцентризм. Я надеялся, что если она отказала вам сегодня вечером, то вы с уважением примете ее решение и поставите вашу любовь к ней выше ваших примитивных желаний. Но я вижу, что это не так. Очень жаль. Спокойной ночи, Сэр Лэмпмен встал и направился к двери.

— Что? И вы не угрожаете убить меня, если я приближусь к вашей жене?

— Нет, — спокойно ответил Перигрин. — Никаких угроз, Сандерсфорд. Я не вижу смысла в насилий! И не испытываю ни малейшего желания доказывать свою храбрость ни вам, ни кому-либо еще. Я буду вынужден выступить против вас только в том случае, если вы попытаетесь воздействовать на Грейс вопреки ее желанию. Только так и не иначе… Спокойной ночи.

— Вы трус, — бросил со злостью лорд Сандерсфорд. — Малодушный юнец, как я и заподозрил, увидев вас впервые.

— Странно, — невозмутимо ответил Перигрин уже на пороге библиотеки, — я просто не в состоянии почувствовать себя хотя бы в малой степени задетым вашими абсурдными суждениями обо мне, Сандерсфорд.

* * *

Оба они, Грейс и Перигрин, обнаружили что совсем не просто сохранить брак после такого кризиса, не легко соединить оборванные нити и продолжать жить дальше. События последних недель оставили глубокие и болезненные раны. И неуверенность. Ни один из них не представлял себе в полной мере, что чувствует другой. Каждый подозревал, что другой не хотел бы продолжать семейные отношения. Это вселяло в обоих страх, чувство неловкости и делало затруднительным, если не вовсе невозможным, прежнее искреннее и откровенное общение.

Однако семейная жизнь продолжалась. После почти безмолвного возвращения из Хаммерсмита они в буквальном смысле слова вытерпели обед дома, но потом, на вечере у миссис Борден, Перигрин увлекся беседой со своим другом графом Эмберли о взаимно интересных предметах, а Грейс почти позабыла о своих горестях в разговоре с художником-портретистом. В ту же ночь Грейс, оцепеневшая от напряжения в постели, с удивлением обнаружила, что они все-таки могут исполнять супружеский долг.

Перри неверно истолковал ее отчужденность в предыдущую ночь — это Грейс понимала. Понимала, что причинила ему глубокую боль. Но в течение всего дня не в силах была объяснить, что испытывала неприязнь к себе самой, а не к нему. И как могла она просто взять и сказать ему, что любит его? Возможно, Перри и не желает этого слышать.

Оба вступили в брак, как он выразился, по расчету. Эти слова жгли ее. Грейс не могла избавиться от них, выбросить из головы весь день. И это, разумеется, было правдой. Простой правдой. Слова были сказаны не ради того, чтобы причинить боль или унизить ее. Они лишь констатировали истинное положение вещей. Грейс все время это знала. Она любила Перри не больше, чем он любил ее, когда давала согласие выйти за него замуж. Только потом, и настолько незаметно, что Грейс не сумела бы определить, когда это произошло, Перри стал для нее всем.

Не было ни малейшего основания полагать, будто с мужем случилось то же самое. Перри относился к ней с нежностью и глубокой привязанностью, проявив понимание и уважение к ее чувствам и к ее личности во время последних событий. Нет, жаловаться не на что. Но как больно было услышать голую истину без единого намека на то, что этот брак стал для нее чем-то неизмеримо большим, нежели замужество по расчету.

Она не поверила Гарету. Не поверила тому, что Перри охотится за молодыми женщинами и рано или поздно обзаведется любовницей. Грейс этому не поверила. Она хорошо знала Перри, во много раз лучше, чем знал его виконт, и понимала, что муж верен ей и будет верен и впредь. Но быть может, испытывает почти неосознанное стремление взглянуть на более молодую женщину с вожделением? Не тяготится ли он браком, который не приносит ему истинного счастья?

Грейс не могла спросить Перри об этом, приходила в ужас при мысли о том, что ее поведение в прошлую ночь вобьет между ними клин и брак их в дальнейшем не принесет им ничего, кроме страданий и самообмана.

Грейс обрадовалась, увидев, как Перри входит в их общую спальню в первую же ночь после возвращения в Лондон. Он был необычайно серьезным — как никогда, сел на край постели и коснулся ее щеки.

— Ты сказала, что хочешь оставаться моей женой, Грейс. Я тоже этого хочу. Но меня не устраивает неполноценный брак. Если моя близость тебе неприятна, скажи мне об этом прямо сейчас, и я устрою все так, чтобы мы могли жить отдельно. Я не хочу прикасаться к тебе против твоей воли.

— Твои прикосновения вовсе не неприятны, Перри. — Грейс взяла мужа за руку и прижала его ладонь к своей щеке. — И я тоже не сторонница неполноценного брака.

Он посмотрел ей в глаза, прежде чем встать и погасить свечи.

Однако позже, лежа рядом с мужем, Грейс не была уверена, что их ласки принесли обоим ощущение подлинной близости. Она не могла избавиться от напряжения, долго не отвечала на прикосновения его рук и губ, когда Перри медленно и терпеливо старался вызвать ответное желание. Грейс мешали воспоминания о требовательных руках Гарета, и оттого она снова чувствовала себя нечистой. Перри начал прежде, чем она была готова его принять, но Грейс ничем не показала, что ей больно. Через несколько минут после наступившего для обоих единения Перри отодвинулся, положил руку ей под голову, как делал обычно. Грейс знала, что муж не спит. Слишком тихо и неподвижно он лежал для спящего.

— Перри, — еле слышно шепнула она и дотронулась до его руки.

Муж повернул к ней голову.

— Перри, тебе хочется и дальше оставаться в Лондоне? Тебя радует и развлекает сезон?

— Ты желаешь уехать домой? — спросил он.

— Да. — Она не разобралась в его тоне. — Но только если и ты этого желаешь. Ведь мы приняли несколько приглашений на ближайшие недели.

— В таком случае завтра же утром пошлем свои извинения. Отъезд послезавтра тебя устраивает?

— Да. О, Перри, как долго мы не были дома!

— Слишком долго, — произнес он, поцеловал Грейс в губы и повернулся на бок.

Итак, супружеская близость восстановлена, думала Грейс, лежа без сна. Спустя некоторое время по глубокому и ровному дыханию Перри поняла, что он уснул. Это было больше, чем ей хотелось, и все же оставалось ощущение пустоты и нечто вроде колющей боли в желудке. Да, они вместе, они только что занимались любовью и через два дня уедут домой, но мысли об этом не избавили Грейс от чувства одиночества.

Она была напугана.

* * *

— О, Перри, ты только посмотри! Все цветет! Грейс приникла к окну еще за две мили до Рирдон-Парка, хотя еще никак нельзя было увидеть дом. Но вот он наконец показался, квадратный, классических пропорций, дом, окруженный деревьями. Вот и яркие цветы поздней весны, которые Перри и Грейс вместе сажали год назад.

Перри посмотрел через плечо Грейс и сказал:

— Дом. Один взгляд, брошенный на него, стоит тысячи дней, проведенных в любом другом уголке мира, Боюсь, что я никогда не стану искателем приключений, Грейс.

— Я тоже. О, Перри, я готова заплакать!

— Это было бы крайне глупо, дорогая. Тогда из-за слез ты не увидишь фруктовый сад, который вот-вот покажется. А слуги только взглянут на твое лицо и сразу решат, что тебе не хотелось возвращаться. Цветы великолепны, Грейс.

Все выглядело так, словно они нынче утром, покинув гостиницу, в которой провели ночь, ушли из одного мира и через пять часов попали в другой. Перигрин пулей вылетел из кареты, едва она остановилась у парадных дверей, и повернулся, чтобы подхватить на руки жену, не обратив ни малейшего внимания на лесенку, откинутую лакеем.

Они были дома, они были вместе, и они улыбнулись друг другу в искреннем восторге.

Почти, подумалось Перигрину, когда он несколько секунд удерживал Грейс за талию после того, как ее ноги уже коснулись земли; он улыбнулся ей еще раз, словно вся неловкость и натянутость, все попытки делать вид, будто между ними все в порядке, бесследно улетучились во время этой последней минуты их путешествия. Почти — как если бы оба немедленно вернулись к спокойному согласию, которому так радовались еще несколько недель назад.

— Ты счастлива? — спросил Перри перед тем, как отпустить жену.

Грейс кивнула. Он мог бы прижать ее к себе, поцеловать и заверить, что любит ее и станет оберегать всю оставшуюся жизнь, если бы кучер, лакей, еще двое слуг, собственный камердинер Перри и горничная Грейс не суетились вокруг них, вытаскивая из кареты багаж, и если бы экономка, стоя в дверях, не делала реверанс за реверансом.

— Как же мы удивились, миледи, когда услышали нынче утречком, что вы уже на пути домой. — Экономка сияла от радости. — Подымайтесь-ка прямо наверх, умойтесь с дороги. Я велела принести туда горячую воду. А теплые булочки и крепкий чай подадут в гостиной, не успеете оглянуться.

— Спасибо, — поблагодарила Грейс. — Как приятно оказаться дома!

Перигрин немедля согласился с тем, что это и в самом деле приятно. Он никогда не был большим любителем Лондона и избранного общества. Сейчас одна только мысль о том и о другом вызывала дрожь. Перри и представить себе не мог, что когда-нибудь захочет еще раз поехать туда или вообще покинет свой дом хотя бы на самое короткое время.

Было так хорошо погрузиться в привычное течение их спокойной жизни! Хорошо бродить в парке и фруктовом саду, наслаждаясь красотой, которой окружили его искусство и воображение жены. Хорошо было вернуться к собственным книгам, развалиться в потертом кресле и читать в полное свое удовольствие, попутно наблюдая, как Грейс вышивает, сидя в кресле напротив. Хорошо было читать ей вслух и вновь находить в ней достойную единомышленницу.

И было так радостно вернуться в круг друзей. Весть об их возвращении распространилась быстро, и ни один вечер в последующие несколько дней не обходился по крайней мере без одного визитера. Пастор извинился за свою добрую супругу, которая не могла явиться вместе с ним, и с восторгом сообщил о прибавлении в их семействе, происшедшем три недели назад. Миссис Картрайт пожаловалась на то, что в отсутствие Лэмпменов и Эмберли жизнь была до крайности скучной, но выразила надежду на перемену к лучшему теперь, когда Перигрин и его жена уже дома. Мистер Уотсон пришел вернуть книгу стихов которую брал еще перед Рождеством.

Мистер и миссис Кэррингтон вели себя настолько в своем духе, что Перри с трудом удерживался от смеха в их присутствии и громко расхохотался, едва они ушли.

— Такой изысканный новый наряд! — восхитился мистер Кэррингтон, внимательнейшим образом разглядывая муслиновое платье Грейс. — Осмелюсь предположить, леди Лэмпмен, что вы теперь не захотите знаться с деревенщиной вроде нас.

— Уильям! — одернула его супруга. — Ну что за идея! Леди Лэмпмен подумает, что ты говоришь всерьез. Не обращайте на него внимания, дорогая. Он любит подразнить.

— Полюбуйтесь на мой новый сюртук, — сказал Перри, поглаживая обеими руками лацканы. — Сшит у Вестона, не где-нибудь. И я рассчитываю на то, что в этой части земного шара никто не избежит моего внимания. Если я повернусь спиной ко всем соседям, некому будет восхищаться моим шикарным видом.

— Совершенно верно! — подхватил мистер Кэррингтон. — Стало быть, вы очень и очень в нас нуждаюсь, сэр Лэмпмен. Думаю, тебе приятно узнать, Виола, что скучать нам не придется.

— Вы только послушайте, что они говорят! — возмутилась миссис Кэррингтон. — Ваш муж такой же негодник, как и мой, леди Лэмпмен. Примите мои coболезнования. Но он всегда был жутким озорником, с самого детства.

— Виола становится прямо-таки тигрицей, когда выйдет из себя, — покачал головой мистер Кэррингтон. — Нам, пожалуй, лучше уйти, дорогая.

— Поскольку мы просидели здесь целый час, я согласна, что нам пора и честь знать. Но он говорит неправду, леди Лэмпмен. Я тигрица? Ничего себе сравнение!

После их ухода Грейс смеялась вместе с Перигрином. Обе мисс Стэнхоп тоже остались верны себе. Старшая мисс Стэнхоп подробно описала, как они украсили алтарь в церкви на Пасху, накрыв его тем самым кружевным покрывалом, которое она связала специально для таких случаев, и сетовала, что им очень не хватало леди Лэмпмен, когда пришлось украшать все цветами. Младшая мисс Стэнхоп, Летиция, смеялась, слушая комплименты Перигрина, и заявила, что если бы каждая ее шляпка, которую дорогой сэр Перри считает новой, была таковой на самом деле, то у нее бы шкаф битком был набит шляпками.

Да, как славно снова оказаться дома. Словно бы они никогда и не уезжали. Словно бы… Но что-то стояло между ними.

Это было трудно объяснить, невозможно выразить словами и даже просто понять. Грейс и Перри часто и совершенно свободно беседовали на самые разные темы. Но в их разговорах было нечто вынужденное, нечто такое, о чем оба избегали говорить и даже думать не смели. Они могли сидеть подолгу бок о бок и молчать вполне непринужденно, однако порой само это молчание как бы кричало о невысказанном. И вместе ездили в гости, и радовались дружелюбию соседей. И тем не менее постоянно наблюдали друг за другом — не из ревности или подозрения, а именно из страха перед тем, невысказанным.

Они жили вместе как муж и жена, и все же их супружеские утехи стали менее частыми. И хотя они были удовлетворены, оба нередко задумывались, нередко против собственной воли и каждый о своем. Грейс — не мечтает ли муж о более молодой женщине; Перигрин — не тоскует ли она о мужчине, которого любила в юности.

И оба помнили, что вступили в брак по расчету. Каждый считал, что любовь озарила только одного.

Глава 12

Шел к концу второй год их супружества. Грейс и Перигрин чувствовали, что отношения восстановились и пришли к тому относительному благополучию, которым был отмечен конец первого года. Единственная разница заключалась все в том же: каждый считал, что нелегко любить глубоко, если не верить во взаимность чувства. Но каждый был благодарен другому за преданность и привязанность.

Они послали родным Грейс приглашение на Рождество. Приглашение отклонили — погода, а следовательно, и состояние дорог были скверными, к тому же Освальд должен был приехать домой из школы на несколько недель. Однако Ховарды обещали приехать, возможно, в феврале, если зима не затянется и не будет слишком холодной. Даже лорд Поли решил приехать и побывать на могиле младшего сына.

Грейс обрадовалась. Ей казалось, что примирение с отцом, наметившееся прошедшей весной, не было окончательным и полным. Она заранее обдумывала, как будет принимать отца у себя в доме, но сама не могла навестить его в Пангем-Мэнор так скоро после первого визита. Это вызвало бы определенное недоумение, к тому же Грейс испытывала страх по поводу своих чувств к Гарету. Не страх перед ним самим или перед тем, что он может сделать. А страх перед собой и возвращением той слабости, которая в свое время заставила ее закрыть глаза на недостатки виконта, отдаться страсти и забыть о разуме и морали.

К тому же настало время подумать о приближающемся Рождестве и связанных с ним многочисленных, но таких восхитительных заботах. Украсить церковь сценой Рождества; славить Рождество вместе с Мортонами и Кэррингтонами во всех домах деревни и в коттеджах за ее пределами; отнести корзины с едой больным и бедным; помочь графине Эмберли устроить рождественскую елку для детей; купить или сделать самим подарки для слуг, друзей и друг для друга; обсудить с экономкой и поваром праздничное меню; доставить в дом ветки падуба и украсить ими двери и полки над каминами и так далее и тому подобное, всего не перечесть.

В первый день Рождества состоялся традиционный прием. Он начинался поздно, с таким расчетом, чтобы приглашенные успели отметить праздник в семейном кругу, рассмотреть подарки и отведать рождественского гуся, прежде чем одеться потеплее и ехать в Эмберли.

Оказалось, однако, что им не долго придется сидеть у жаркого камина в гостиной, глядя, как огонь лижет огромное полено. Лорд Идеи и леди Мадлен, которым не довелось проехаться по морозцу, принялись уговаривать гостей помоложе совершить быструю прогулку к побережью, за две мили от дома, — это, по их мнению, был наилучший способ утрясти рождественский обед и освободить местечко для разных вкусностей, которые ожидали их за чаем и ужином.

До чего же молодежь жизнерадостна, думал Перигрин, удобно устроившись в, кресле у камина и с полным благодушием относясь к тому, что пламя, пожалуй, чересчур греет ему ноги. Уолтер Кэррингтон и его младшая сестра Анна тотчас вскочили, готовые немедленно пуститься в путь. Не меньшим энтузиазмом горели четыре мальчика из семейства Кортни. Мисс Мортон и ее младшая сестра согласились присоединиться к компании, когда увидели, сколько молодых джентльменов будет их сопровождать. Двое старших сыновей пастора вертелись возле матери, надеясь, что она даст согласие на их участие в поездке.

— Иногда, — с улыбкой произнес граф Эмберли, — положение хозяина имеет свои преимущества. Особенно в морозный день Рождества, когда шайка ошалелых юнцов намеревается предпринять прогулку по морозу. Я должен, разумеется, остаться дома, чтобы развлекать более благоразумных гостей. Но я не стану удерживать тебя, Перри, мальчик мой. Мне кажется, кто-то постарше должен осуществлять твердое руководство молодежью.

— Да уж, нечего сказать, твердое! — расхохотался лорд Иден. — Я всего на пять лет моложе тебя, Перри, и отлично помню, какие штучки откалывали вы с Эдмундом. Одно время ты был моим идолом.

— Только одно время? — воскликнул Перигрин, приведя в полный восторг обеих мисс Стэнхоп и миссис Картрайт выражением комического ужаса. — Ты хочешь сказать, что я утратил репутацию дерзкого и отчаянного храбреца? Этого не будет никогда! Подайте мне сию же минуту мои пальто и шляпу!

— Замечательно! — обрадовалась леди Мадлен. — Я так боялась, что мне и Доминику придется возглавить эту экспедицию.

— Можно я тоже поеду, Перри? — спросила Грейс. — Так славно будет пробежаться. Мне это просто необходимо.

— И ты идешь на это добровольно? Не то что я, которого заманили в ловушку? Ты прямо героиня, жена моя Грейс!

— Милая леди Лэмпмен, — тихонько сказала миссис Мортон мисс Летиции. — Она старается вести себя как молоденькая из-за сэра Перри, правда? Я бы не приняла участие в этой прогулке, даже если бы меня везли в карете и положили под ноги нагретый кирпич.

— Леди Лэмпмен поневоле приходится вести себя подобным образом, раз уж она вышла замуж за такого молодого и веселого джентльмена, как сэр Перри, — со вздохом почти не скрываемой зависти проговорила мисс Летиция. Перигрин и сегодня не преминул похвалить ее красивую шляпку, на этот раз и в самом деле новую — рождественский подарок сестры.

Молодые люди вместе с Грейс и Перигрином энергично, с веселыми возгласами и шутками шли по берегу реки, бегущей к морю. Анна Кэррингтон, которая пять лет назад, в возрасте десяти лет, решила, что выйдет замуж за своего кузена Доминика, как только станет взрослой и взяла его под руку и побежала рядом с ним вприпрыжку. Девушка не преминула напомнить ему, что недели две назад отпраздновала день своего рождения и что ровно через год распростится с опостылевшей классной комнатой и станет совсем взрослой.

— И очаруешь немало джентльменов, когда наконец начнешь выезжать в свет, Анна, — по доброте душевной сказал ей лорд Иден.

— Ты в самом деле так считаешь, Доминик? — обрадовалась Анна. — А тебя?

— Меня ты давно уже очаровала своими розовыми щечками. И пожалуйста, не хмурься и не притворяйся обиженной! Щечки просто прелесть.

Мадлен шла рядом с Кортни и беззаботно болтала обо всем, что приходило в голову. Кортни вот уже несколько лет питал к ней мучительную нежность, и хотя девушка четыре года назад заявила, что никогда не будет относиться к нему иначе, нежели как к другу, до сих пор краснел и утрачивал дар речи, видя ее.

Уолтер Кэррингтон вел под руку мисс Хетти Мортон, мрачно размышляя о том, что она не старше его сестры и выглядит попросту девчонкой рядом с ним — в его-то восемнадцать лет! Какая жалость, что мисс Сьюзен Кортни с самого лета живет у тетки далеко отсюда. Она быстро повзрослела и стала необыкновенно милым и скромным созданием.

Старшая мисс Мортон гордилась тем, что опирается на руки сразу двух джентльменов, пусть это были всего лишь младшие сыновья мистера и миссис Кортни по правде сказать, старшей мисс Мортон было осадно видеть, как эта девчонка Анна завладела вниманием лорда Идена. Надо непременно рассказать об этом маме.

Перигрин крепко прижимал руку Грейс к своему боку.

— Ты просто чудо, — сказал Перри. — Не многие замужние женщины предпочли бы в конце декабря быструю прогулку милой беседе в кресле у камина.

— Пляж и море прекрасны зимой. И ты отлично знаешь, Перри, как мне нравится гулять. Надеюсь, всех этих очень молодых людей не смущает присутствие такой старушки, как я.

— Готов держать пари, его ты обогнала бы и на прогулке, и в работе их всех, вместе взятых. Однако должен заметить, что нос у тебя похож на вишню.

— Нет-нет, — засмеялась Грейс. — Сейчас Рождество, Перри. Правильным было бы сравнение с ягодами падуба. Я своего носа не вижу и не могу судить. Зато вижу твой.

— Удар попал в цель, — расхохотался Перри. — О, смотри, вот и море. Прилив, должно быть, достиг высшего уровня. Какая жалость! Я предпочел бы увидеть пляж во всю его ширь.

— Но небо так дивно отражается в воде. Посмотри, Перри. По небу тянутся тяжелые серые облака, а сквозь них пробивается солнце. И море словно серебро. Расплавленное серебро.

— Большинство людей сказало бы, что день пасмурный и тоскливый, да к тому же и холодный. У тебя творческое мышление, Грейс. Поэтическое.

Долина, окаймленная с обеих сторон ступенчатыми скалами, выходила на ровный золотой пляж. Однако теперь, при полном приливе, песок был почти не виден. Они всей гурьбой подошли к самой кромке подступающей воды. Анна взвизгнула, когда лорд Иден пригрозил, что бросит ее в волну.

— Ну что, пройдемся немного по берегу? — спросил Перри. — Только бы не угодить в ловушку возле скал, но если такое случится, придется карабкаться вверх.

— Вот спасибо! Да разве такое возможно? — Грейс посмотрела на почти отвесный скалистый обрыв. — Наверное, ты лазил на скалы, невзирая на все запреты, когда был еще мальчишкой-сорванцом.

— Угадала. Кажется, мы оба были в детстве беспокойными и непослушными созданиями. Стоили друг друга, как ты считаешь? Давай-ка пройдемся тихо здесь по берегу, скроемся от наших не в меру беспокойных молодых спутников, как будто мы в их возрасте не вели себя так буйно.

— Ох, Перри, ты рассуждаешь прямо как старик, убеленный сединами. Разве тебе не хочется вместе с ними веселиться от души?

— Быть вместе с ними? — переспросил Перри. — Господи, разумеется, нет, Грейс. Я уже не мальчик, дорогая. Я серьезный женатый джентльмен вот уже два года. Или почти два года.

— И это сделала с тобой я?

— Ты имеешь в виду, что сделала меня женатым джентльменом? Разумеется.

— Я имею в виду серьезность.

— Тут ты не вполне преуспела. Только сегодня я хохотал от души по меньшей мере раза три. Хохотал, но не резвился, это было бы несолидно в моем возрасте.

— Я иногда опасаюсь, что тебе не хватает общества молодежи.

— Значит, себя ты к числу молодых не относишь, Грейс? Ты в самом деле так думаешь? Возможно, потому, что я люблю поддразнивать совсем юных девушек? Но мне нравится поддразнивать и немолодых леди, дорогая. Мисс Петиция Стэнхоп была бы по-настоящему разочарована, если бы я не восторгался каждый раз ее будто бы новой шляпкой. Я люблю женщин. Им так легко доставить удовольствие, сделать их счастливыми. Разумеется, в ни к чему не обязывающем смысле. Но мне нравится делать людей счастливыми. Уж не считаешь ли ты, что я флиртую?

— Нет! — горячо возразила Грейс. — Поверь мне, Перри, я никогда не относилась к этому критически.

Он взял ее руку в свою и крепко пожал:

— Я не жалею, что женился на тебе, Грейс, если ты это имела в виду. — И, помолчав, спросил: — А ты когда-нибудь жалела, что вышла за меня?

— Нет.

Перри ждал, что Грейс скажет больше. Ему казалось, что она этого хотела. Но жена не прибавила ни слова.

— Это хорошо, — прервал он наконец молчание. — Полагаю, что все люди, состоящие в браке, время от времени задаются этим вопросом, но высказать его вслух не так-то легко, верно?

— Да. Но я не жалею, Перри. Честное слово. Он снова сжал ее руку и сказал:

— Нам пора возвращаться. Хотя идти спиной к ветру куда как приятнее. Не знаю, наберусь ли я храбрости повернуть назад.

— В таком случае нам останется только подняться вверх по скалам. Прилив усиливается с каждой минутой.

— Что верно, то верно, — признал Перри. — Я уверен, что ты справилась бы с подъемом, но вряд ли тебе под силу тащить за собой меня. Ну что ж, давай возвращаться. Уф! Так я и знал!

— Ох, Перри… ветер просто не дает дышать.

— Я уже жалею о том, что мы не предпочли провести Рождество только вдвоем. Мне очень нравится гулять с тобой. Впрочем, надо быть признательна тебе за то, что у нас так много добрых соседей и друзей.

— Совершенно с тобой согласна. И не прикидывайся будто ты не радуешься предстоящему вечеру. Музыка в гостиной, игры, возможно, танцы. И столько приятных разговоров и вкусной еды.

— Кажется, моя супруга хорошо меня изучила, — улыбнулся Перигрин. — Душа моя, у тебя множество ягод падуба не только на носу, но и на щеках. И таких ярких, надо тебе сказать!

— Охотно верю. Судя по всему, ветер разукрасил мое лицо не хуже, чем твое.

* * *

По мере того как веселье в доме набирало силу, становилось ясно, что Грейс была права. Перигрин переворачивал страницы нот для Хетти Мортон и Анны Кэррингтон, поскольку другие молодые джентльмены не уделяли внимания таким юным особам. Он посидел за карточным столом с женой пастора, старшей мисс Стэнхоп и мистером Кортни и поиграл с младшими ребятишками пастора. Затем Перри танцевал со своей женой и со всеми леди, которые оставались без партнера. А во время игры в жмурки его обвинили в мошенничестве, так как он два раза подряд безошибочно ловил мисс Летицию.

Поздно вечером, когда после ужина наступил перерыв в развлечениях, Грейс остановилась возле пианино, перебирая клавиши. Перри и еще несколько гостей на другом конце комнаты весело подшучивали над мистером Кортни, который утверждал, будто да сможет проглотить ни кусочка съестного до самого Нового года.

— Утешайтесь по крайней мере тем, что не доведете себя до полного истощения, — заметил мистер Кэррингтон. — Вы можете себе позволить потерять по меньшей мере тридцать фунтов незаметно для окружающих.

— Уильям! — как всегда, вмешалась его жена. — Прошу вас, мистер Кортни, не обращайте на него внимания.

— Кажется, мне лучше бы наняться к арабам и таскать грузы через пустыню, — благодушно заявил мистер Кортни. — Там, говорят, не хватает верблюдов.

— Ой, посмотрите-ка, посмотрите, — смеясь, вмешалась в разговор миссис Картрайт. — Досмотрите, где стоит леди Лэмпмен!

— Наверное, пианино передвинули, — улыбнулся лорд Эмберли. — Омела должна была висеть прямо над табуретом.

— Готова держать пари, что леди Лэмпмен ее не заметила.

— Ну, Перри, — обратился лорд Эмберли к своему другу, — что ты намерен по этому поводу предпринять?

Перри встал, и почти все леди при этом заулыбались. Старшая мисс Стэнхоп покраснела, а мисс Летиция прижала руки к груди.

— Грейс, — произнес Перигрин минутой позже, — понимаешь ли ты, какая опасность нависла над тобой?

— Прошу прощения? — поднимая на него глаза, растерянно произнесла она, все еще сосредоточенная на музыке.

— Разве ты не видишь угрозу у себя над головой?

Грейс все с тем же растерянным выражением запрокинула голову, но увидела над собой только лицо Перри.

— Ты стоишь прямехонько под омелой, — продолжал он. — Неужели ты думаешь, что я откажусь от такого приглашения?

И он поцеловал ее в губы — достаточно страстно, чтобы удовлетворить зрителей. Подняв наконец голову и улыбнувшись жене, Перигрин услышал аплодисменты, смешки и чье-то восклицание: “Браво!”

— Перри, — покраснела Грейс. — Все смотрят.

— Боюсь, что так. И тебе лучше уйти отсюда, иначе я буду вынужден поцеловать тебя еще раз.

Грейс отошла с некоторой поспешностью, хотя у неё было тепло на сердце, когда муж взял ее под руку повел к смеющимся гостям. Впрочем, это тепло согревало Грейс с нынешнего утра, когда они с Перри обменивались подарками и принимали поздравления слуг, и сохранилось до вечера, проведенного с добрыми друзьями. “Если бы всегда было так!” — подумала Грейс.

Возвращаться домой в карете было холодно, хотя под ногами лежали нагретые кирпичи, а колени укутаны теплым пледом. Перигрин обнял Грейс за плечи, и она положила голову ему на грудь.

— Устала? — спросил он.

— Я хочу, чтобы каждый день было Рождество. В нем есть что-то особенное, правда, Перри?

— Да, — ответил он, приподнимая подбородок Грейс и целуя ее в губы.

Немного странно, думала время от времени Грейс в тумане удовольствия и пробуждающегося желания, сидеть вот так в холодной карете рядом с мужем, с которым прожила уже два года, и целоваться всю дорогу, нежно и неторопливо трогая губы губами и касаясь языка языком, поглаживая пальцами в перчатках лица друг друга, бормоча слова, которые ничего значили для слуха и так много — для сердца.

Было точно так же странно и очаровательно прямо с дороги попасть в спальню, где Перри немедленно отпустил на всю ночь горничную и слугу, сам раздел ее, как уже сделал однажды при других обстоятельствах, и целовал, и ласкал ее, и уложил в постель, и они занимались любовью снова и снова, пока не ли, обнявшись, в полном изнеможении.

И странно было думать, что он любит ее, любит всем существом своим и всегда, а не только потому, что это рождество, когда все должны любить друг друга.

— Перри, — пробормотала она в его теплую грудь. Он поцеловал ее в макушку, и оба уснули.

* * *

Рождественский настрой души, вероятно, сохранился бы у них надолго, если бы Грейс не получила письмо от Этель. Магия праздничного дня и ночи не угасла бы и в послерождественские дни и связала бы Грейс и Перигрина еще более крепкими узами, чем прежде. Но письмо пришло и снова вбило между ними клин.

Ничего особенно неприятного в самом письме не содержалось. Этель сообщала семейные новости, интересные и Грейс, и Перигрину, выражала надежду, что обещанный приезд состоится в феврале или самое позднее в марте, хотя в то время, как она писала письмо, все в Пангем-Мэнор страдали от холода.

Неприятное заключалось в двух добавлениях к письму, вложенных в конверт. Первым из них была списка Этель, адресованная только Грейс, вторым — запечатанное письмо для нее же. Оно было написано виконтом Сандерсфордом, как поясняла Этель в своей записке, добавляя, что не хотела брать у него это письмо и тайно пересылать Грейс. Она считала, что Мартин сильно рассердится, если узнает правду. Однако лорд Сандерсфорд был чрезвычайно настойчив и заверил ее, что Грейс ждет его письма. Виконт сказал, что если он сам открыто пошлет письмо, то это, несомненно, огорчит сэра Лэмпмена. Этель так и не поняла, правильно ли она поступила, согласившись принять послание виконта.

Грейс пала духом. Она сидела у себя в гостиной, держа нераспечатанное письмо Гарета. И не хотела его открывать. И хотела внушить себе, что Гарет мертв. Она его не любила. Удивлялась, как могла любить раньше. Хотела забыть о нем. Но Гарет не был мертв, и забыть она не могла. Нравилось ей это или нет, но лорд Сандерсфорд оставался частью ее жизни.

Она очень долго сидела с письмом в руке. Потом встала, почти бегом спустилась по лестнице, открыла дверь кабинета Перри в спешке, не постучавшись, и замерла на пороге, увидев его беседующим с управляющим.

— Прости, — сказала Грейс. — Прости, пожалуйста. — Мужчины тотчас встали.

Перигрин подошел к ней и взглянул в лицо.

— Что случилось? Я тебе нужен?

— Это может подождать, — заверила Грейс. — Извини, пожалуйста.

Он удержал ее и повернулся к управляющему:

— Извините меня, мы поговорим позже.

Тот молча поклонился и вышел.

— В чем дело, дорогая? Этель сообщила дурные новости? Что-нибудь с твоим отцом?

Грейс молча отдала ему письмо с таким видом, словно оно жгло ей руку.

Перри повернул его надписанной стороной к себе:

— Оно запечатано и адресовано тебе, Грейс.

— Оно от Гарета. От лорда Сандерсфорда.

— Понимаю. — Перри несколько секунд молча смотрел на письмо, прежде чем вернуть ей. — Оно для тебя, Грейс. Не для меня.

Грейс взяла у мужа письмо, ясно понимая, что распечатает она это послание или нет, Гарет, ее прошлое, вечно будет стоять между ней и Перри. И еще она понимала, что муж не облегчит ей жизнь, сказав, как, по его мнению, следует поступить. Именно это и делало такой драгоценной для Грейс его любовь к ней. Перри ни за что не станет принуждать ее к чему бы то ни было, даже ради того, чтобы сделать ее жизнь более легкой, а их брак — более терпимым.

Грейс ушла без единого слова. Поднялась к себе и распечатала письмо.

Он не может жить без нее, писал Гарет. Слишком тяжко и несправедливо всю жизнь нести наказание за безрассудный поступок в юности. Грейс должна приехать к нему. Или он приедет в Рирдон-Парк. Он достаточно сдружился с графом Эмберли прошлой весной, чтобы рассчитывать на его гостеприимство. Он любит ее и не верит, что Грейс его разлюбила, хотя понимает ее стремление сохранять верность мужу. После возвращения из Лондона он посещает могилу Джереми почти ежедневно и плачет о сыне, которого никогда не знал, и о любви Грейс, которой пренебрег так бездумно.

Строчки плыли перед ее глазами. Правда ли все это? Осознал ли Гарет наконец, что у них был сын что Джереми был особой личностью, совершенно и личной от каждого из них двоих? Грейс не могла понять, правду ли пишет Гарет. Не написал ли он эти слова лишь с целью смягчить ее? Гарет, плачущий на могиле Джереми? На могиле их сына? Грейс передернула плечами.

Как ей быть? Написать, чтобы не приезжал, что она не хочет его видеть? Грейс была уверена, что лорд Сандерсфорд попросту не обратит на это внимания. Не поверит, что ее любовь к нему умерла. Гарет всегда получал то, что хотел.

Страх охватил ее, нет, она ни за что не поддастся ему по доброй воле еще раз. Она его ненавидит. Но ненависть очень близка любви, и Гарет это знает, потому ничуть не напуган ее ненавистью. Грейс боялась, что именно ненависть толкнет ее к нему. И уведёт ее от мужа.

Она любила Перри. Его нежность, его смешливость, его спокойную привязанность, в которой для нее плотилось все то, чего у нее не было до сих пор. И Грейс начинала думать, что все это останется с ней до конца ее жизни. Но мысли о Гарете всегда пробуждали чувство вины и отнимали уверенность в себе.

Она не заслуживает добра и покоя. Она не заслуживает Перри.

Она вот-вот потеряет его. Худшим из всех возможных способов. Муж не намерен гнать ее прочь. Она знала, что Перри не сделает этого, даже если порой и сожалеет о том, что женился на женщине старше себя. И Гарет не заставит ее уйти. Даже он не решится на похищение. Нет, Грейс сведет счеты с жизнью сама и сделает это для того, чтобы наказать себя за прошлое, которое никогда не сможет себе простить до конца.

Неужели это неизбежно? Такая перспектива ужаснула ее.

Нет, она будет бороться. Не настолько она слабый человек, чтобы покончить с собой.

Но Грейс была очень и очень напугана.

Глава 13

Перигрин машинально водил по бумаге плохо отточенным гусиным пером. Оно цепляло и царапало бумагу, брызгало, оставляя крошечные кляксы.

Быть мужчиной и джентльменом всегда казалось ему естественным. Иметь смелость смотреть судьбе в лицо и жить согласно собственным моральным принципам: оставаться в рамках закона и требований религии; относиться к другим людям достойно и с уважением; защищать слабых и невинных. Все это элементарно. Перри никогда не считал, что ему не хватает смелости или принципиальности.

Однако смелость не имеет ничего общего с теперешними обстоятельствами. Вопрос заключался в том, что правильно и что неправильно. Что в точности входит в понятие уважения к другому человеку? В какой степени ты обязан защищать слабого? Так просто быть джентльменом в отвлеченном смысле слова и вести себя по-джентльменски по отношению ко множеству людей, с которыми встречаешься месяцы и годы. И так нелегко решить, как повести себя по отношению к своей жене, к личности, которая значит для тебя больше, чем кто бы то ни было.

Она снова началась, эта проклятая история с Сандерсфордом. Как раз в то время, когда Перри уже надеялся, что Грейс покончила со своим прошлым навсегда, когда в их семье все шло так чудесно. После Рождества и его дивного, волшебного завершения Перри обрел надежду, что жена любит его безраздельно. И стало вдруг так трудно примириться с чем-то меньшим, чем любовь. Только уважение, преданность и привязанность не удовлетворяли его больше.

Проклятое письмо! Перигрин бросил перо и откинулся на спинку кресла, прикрыв ладонью глаза.

Правильно ли он вел себя, обнаружив, что не способен распечатать письмо, адресованное жене? Его прислал мужчина, которого она любила и к которому до сих пор испытывала сильные чувства, хотя Перигрин и не представлял себе истинную природу этих чувств. Он был не в состоянии прочитать письмо, пусть даже Грейс сама хотела этого.

И вернул его жене. Сошел ли он с ума? Был ли он мужчиной? Бывший любовник прислал ей письмо тайком, без сомнения, письмо любовное, а муж не только позволил жене прочесть письмо, но и поощрил ее в этом. Как можно было не разорвать это послание на клочки и не потребовать от Сандерсфорда, чтобы тот впредь не смел посягать на святость их с Грейс брака?

Но Перри не хотел разыгрывать из себя сурового и властного супруга. Не хотел силой удерживать жену при себе. Он скорее готов был потерять Грейс, чем заставлять ее жить с ним против воли.

Но она принесла ему письмо нераспечатанным. Почему? Быть может, таким образом молила его о помощи? Хотела, чтобы он взял решение проблемы на себя? А он покинул ее в беде? Унизил? Толкнул на поступок, который Грейс вовсе не хотела совершать?

Почему они не могут поговорить об этом? Некий заговор молчания возник вокруг Сандерсфорда и его роли в жизни Грейс. Почему бы не обсудить все это, не открыть друг другу мысли и чувства? Перри пришел к заключению, что существуют глубины непроницаемые, существуют темы, на которые невыносимо больно говорить. Он готов был примириться с тем, что Грейс решит вернуться к прежнему возлюбленному, но не в силах был услышать от жены жестокую правду в ответ на собственный вопрос. Выходит, он попросту трус?

Перигрин встал, как вдруг дверь открылась и в кабинет вошла Грейс.

— Я прочитала письмо. — Голос ее был бесцветным. — И написала ответ.

Она посмотрела мужу в глаза. Перри взял письмо и сложил его так, как оно уже было сложено перед тем, как Грейс его развернула. Сделал он это не глядя.

— Так отправь его. Грейс, зачем ты принесла мне его письмо и свой ответ? Тебе нужна моя помощь? — Слезы выступили на его глазах, и Перри закусил губу.

— Я не хотела делать что-то у тебя за спиной, — ответила Грейс.

Перри поднял руку, хотел погладить Грейс по щеке, но передумал и опустил ладонь ей на плечо. — Могу я помочь тебе, Грейс?

Она покачала головой.

— Я хотела, чтобы ты прочитал его письмо или порвал не читая и запретил мне общаться с Гаретом. Это было глупо. Ведь ты никогда ничего подобного не сделаешь, Перри, правда? Это ничего не решило бы и только разрушило наше уважение друг к другу.

— Я хочу избавить тебя от боли, — сказал он. — Хочу взять все на себя. Но не могу. Это единственное, чего мы не можем сделать для другого человека.

— Гарет настаивает, чтобы я ушла к нему. Намерен явиться сюда за мной. Я написала, что не приеду и не хочу видеть его, когда он приедет сюда.

Рука Перигрина невольно сжала ее плечо.

— Ты любишь его, Грейс?

— Нет, не люблю. Я его ненавижу. — Она помолчала и добавила: — Мне хочется сказать еще вот о чем. Мне думается, что, возможно, мы с ним подходим друг другу, а с тобой, Перри, мы не… — Грейс горестно вздохнула. — Я так хотела этой гармонии, но, кажется, ее нет.

Она закрыла лицо ладонями, и Перри услышал рыдание, полное боли, так понятной ему, потому что искренне разделял эту боль. Он стиснул плечи Грейс изо всей силы, мучительно крепко, сам того не сознавая, но она больше не могла успокоиться в его объятиях.

Перри взорвался совершенно неожиданно для себя. Схватил первую попавшуюся под руку фарфоровую статуэтку и запустил ею в камин.

— К чертям все это! К чертям твоего Сандерсфорда! И тебя тоже, Грейс!

Он стоял, сжав кулаки, ошарашенный собственными словами. Грейс перестала всхлипывать. Наступило гробовое молчание.

Перигрин зачем-то подошел к камину и носком ботинка собрал в кучку осколки статуэтки и сам поразился тому, насколько спокойно звучал его голос, когда через несколько минут спросил:

— Итак, ты намерена уехать?

Грейс посмотрела на него покрасневшими, испуганными глазами.

— Уехать? Уехать отсюда? Ты просишь меня об этом, Перри? Господи, вот до чего дошло! Но я не хочу покидать тебя. Я не хочу снова быть вместе с Гаретом. Я хочу остаться с тобой, под твоей защитой. Но я сказала тебе, что у нас теперь нет гармонии. И ты меня сейчас ненавидишь. Боже мой, да что же это происходит?

— Скорее всего мы оба впали в истерику, — сказал Перри, возвращаясь к письменному столу и машинально переставляя предметы на нем. — Я не хочу, чтобы ты уезжала, Грейс. И ты тоже этого не хочешь. Во всяком случае, сейчас. Мне кажется, ты не уверена в своих чувствах. Останься по крайней мере до тех пор, пока не определишься.

— Это несправедливо по отношению к тебе.

Перри невесело рассмеялся, смял лист бумаги, на котором до прихода Грейс нацарапал что-то скверно отточенным гусиным пером, и бросил его в корзину.

— Ну и что? У меня нет ни малейшего желания, чтобы ты покинула меня, Грейс, в то время как ты не уверена, хочешь ли этого сама. Я благодарен тебе за то, что ты была со мной откровенна, — могла утаить письмо. Оставайся со мной! Оставайся, пока можешь. Я знаю, что ты скажешь мне честно, когда придет время.

— Когда придет время? — прошептала она. — Значит, ты так уверен в моем окончательном решении? Разве оно неизбежно, Перри? И ты в состоянии терпеть мое присутствие после всего этого?

Он улыбнулся — неожиданно и немного грустно.

— Не стоит воспринимать все это так болезненно. Знаешь, мне кажется, что голова у меня разлетится на тысячу кусков, если я немедленно не выйду на воздух. Пойдем прогуляемся, Грейс. Погляди, вот-вот пойдет снег.

— Я не могу, Перри.

— Отлично можешь. Пройдемся немного по дорожке. Я просто должен взять тебя с собой, чтобы по достоинству оценить красоту серых снеговых туч и голых ветвей. Нет-нет, пожалуйста, не плачь больше. Я запрещаю. Категорически. Послать кого-нибудь за твоей теплой одеждой или ты сходишь за ней сама?

— Сама пойду.

Итак, подумал Перигрин, завершив после ухода Грейс совершенно ненужное наведение порядка на письменном столе, жизнь продолжается. Слезы высохли, раны перевязаны — и жизнь продолжается. Только в театральной трагедии судьба все рушит одним ударом. В реальной действительности чаще всего происходит целая серия маленьких трагедий, но катастрофа может и не наступить. А может и наступить. Но, несмотря ни на что, жизнь продолжается, должна продолжаться.

Он сердито посмотрел на осколки фарфора в камине и дернул шнурок звонка, вызывая слугу.

* * *

Известие о том, что отец Грейс и ее брат с женой и дочерью приедут погостить в Рирдон-Парк, вызвало приятный переполох в Эбботсфорде и во всей округе. Само собой разумеется, уже год назад все узнали, что леди Лэмпмен совсем не так одинока, как все думали, и что она вместе с мужем ездила в гости к родным. Теперь ее родственники явятся сюда — это порождало не только вполне понятное любопытство, но и ожидание светских развлечений в зимнюю пору после Рождества.

Почти тотчас прилетела еще одна новость: граф Эмберли ожидает в то же самое время виконта Сандерсфорда. Последовал еще один приступ восторга и общего возбуждения. Миссис Мортон поинтересовалась у миссис Кэррингтон, стоит ли рассчитывать на виконта в матримониальных целях, а миссис Кортни, присутствовавшая при их разговоре, выразила сожаление, что ее Сьюзен пробудет у своей тетушки Хеншоу до начала апреля.

Граф Эмберли немало удивился грядущему появлению незваного гостя. Его знакомство с виконтом было непродолжительным и не носило дружеского характера. Однако сестра напомнила ему, что виконт — сосед брата леди Лэмпмен и всю жизнь знал леди Грейс Лэмпмен.

— Совершенно верно, — сказал на это Эдмунд. — Я просто забыл об этом. Помнится, он приглашал всех в Хаммерсмит на несколько дней перед самым возвращением супругов домой. Осмелюсь предположить, что ему хочется бывать в обществе, которое соберется в Рирдон-Парке.

— Он очень красив, — заметила Мадлен. — Не влюбиться ли мне в него, как ты считаешь, Эдмунд? Или он староват для меня?

— Сохрани нас Боже, — ответил брат. — Ты влюблялась достаточно часто, пока мы были в Лондоне, Мадлен. Сделай перерыв, подожди, пока мы туда вернемся.

— Так тому и быть, — рассмеялась она. — Кроме того, я не верю, что могла бы влюбиться в мужчину старше тридцати, а лорду Сандерсфорду скоро сорок.

Странный он человек! Зачем ему навязываться в качестве гостя к почти незнакомому человеку?

— Я убежден, что он знает о моей дружбе с Перри, — объяснил лорд Эдмунд. — А я всегда рад сделать одолжение Перри.

Графиня Эмберли готовилась к обеду в честь гостя ее сына и в честь сэра Перигрина; миссис Мортон должна была посоветоваться с миссис Картрайт и миссис Кэррингтон, устроить ли игру в карты или шарады, и сообщить графине их мнение. В конце концов решили устроить и то и другое.

Все единодушно считали, что конец февраля — наилучшее время для приезда гостей. Зима навевала на всех тоску, а до весны еще было далеко. Леди Лэмпмен и сэр Перигрин рассказывали после церковной службы, что в Рирдон-Парке уже появилось несколько особенно храбрых подснежников, но каждому было известно, что леди Грейс Лэмпмен стоит только бросить взгляд на проталинку, как на ней тотчас распустится цветок.

* * *

Как странно сложилась жизнь, думала Грейс. Каких только бед не случается с человеком, кажется, все разбито вдребезги, а он собирает осколки и продолжает жить. Она сама испытала это в прошлом. Отъезд Гарета. Скандал по поводу ее беременности. Письмо Гарета о том, что он женился на другой. Смерть сына.

Ужасная ссора отца с Полом. Ее отъезд вместе с братом. Жизнь продолжалась. Девять лет она чувствовала себя мертвой и радовалась тому, что ожила наполовину. А потом вернулась к полной жизни.

И вот теперь снова началась борьба за выживание. Она оставалась вместе с Перри. Как бы там ни было, но она все еще с мужем. И не просто живет с ним в одном доме. Супруги много разговаривали друг с другом, вместе читали, совершали прогулки, наблюдая за пробуждением природы. Обращались друг с другом чрезвычайно вежливо. Нет, пожалуй, даже слишком вежливо.

Правда, они больше не были близки как муж и жена. Грейс, вся дрожа, дожидалась мужа в их общей спальне вечером того дня, когда пришло письмо от Гарета и когда Перри так бурно вспылил. Она ждала, чтобы сказать ему: “Я не могу делить с тобой постель, по крайней мере до того дня, пока не предложу тебе безраздельную верность”.

Она прождала всю ночь. Перри не пришел.

Ей ужасно его не хватало. Грейс хотела его. Но не считала себя вправе сделать хоть шаг ему навстречу, пока не будет уверена в себе окончательно и бесповоротно. Она знала, что любит Перри и будет любить всегда, но сомневалась в том, что всецело, всей душой принадлежит ему, что заслуживает его, что может предложить ему ценности, достойные их отношений.

В состоянии ли она возродить их гармоническое согласие? Примет ли ее Перри, даже если она попросит его об этом? Она совершила ужасающее предательство по отношению к их браку, и Перри был так невероятно разгневан, что даже разбил статуэтку. Может ли она ожидать, что муж полностью простит ее и у них снова будет общая постель?

Грейс радовалась приезду родных, чувствуя, что если ее жизнь в конечном итоге наладится, то это зависит не только от Перри, но и от них. Грейс скучала по отцу. Повидавшись с ним год назад, она поняла, как много оба потеряли, расставшись на столько лет.

Ей стало дурно, когда однажды во второй половине дня лорд Эмберли приехал к ним с визитом и сообщил, что лорд Сандерсфорд намерен провести у него в гостях несколько дней. Грейс не смела взглянуть на Перри.

— Сандерсфорд — сосед вашего брата, леди Лэмпмен? — вежливо поинтересовался граф.

— Да, — ответила она, — мы вместе росли.

— Вам будет приятно повидать и ваших родных, и соседа.

— Да, — повторила Грейс с тем видом каменного спокойствия, который свойствен был ей во время жизни в доме Пола.

— Я думал, ты вскоре намереваешься вернуться в Лондон, Эдмунд, — невозмутимо сказал Перри.

— Да, — подтвердил граф. — Мама и Мадлен ждут отъезда с нетерпением. Доминик уехал две недели назад. Но мы можем подождать, пока не уедет наш неожиданный гость. Смею вас заверить, что буду искренне ему рад.

Грейс чувствовала себя скверно. Два месяца прошли в тревожном ожидании. Но теперь все должно решиться раз и навсегда. В ее душе росла уверенность, что она освободится от какого бы то ни было влияния Гарета на свою дальнейшую жизнь. На этот раз она возьмет инициативу в свои руки, и на этот раз она победит.

В общем, Грейс была даже довольна тем, что Гарет приезжает, несмотря на то что Перри выглядел бледным и встревоженным все эти дни. Да, она была довольна, потому что вскоре сможет предложить Перри свою безраздельную преданность — если он захочет ее принять. И свою любовь — если она ему нужна. Выражение его лица давало ей надежду, но сейчас Грейс даже не хотела думать об этом.

До тех пор, пока не обретет полную уверенность в себе.

* * *

Первыми приехали родные Грейс, в полном здравии и благополучии. Лорд Поли даже обходился без своей трости и предпочитал большую часть времени проводить с семьей, а не у себя в комнате. Присцилла, как всегда необычайно жизнерадостная, нетерпеливо дожидалась любой возможности восторженно сообщить дяде и тетке очередную порцию новостей.

Спустя несколько дней Лэмпмены получили известие, что лорд Сандерсфорд явился в Эмберли-Корт. Взволнованная Этель улучила первую же возможность поговорить с Грейс наедине.

— Я не должна была брать у него письмо и пересылать тебе. Это против моих правил, и я никогда не набралась бы храбрости рассказать Мартину о подобном поступке. И все же я его совершила, потому что надеялась таким образом избавить тебя от такой встречи. Но, может быть, ты сама приглашала его? Может быть, ты рада его приезду? Я не знаю. Я хочу одного — не вмешиваться в эту историю.

— Бога ради, не упрекай себя, — сказала Грейс. — И тебе незачем бояться за меня или за Перри.

Невестка выглядела неуверенной и встревоженной, но Грейс не прибавила ни слова. Она пошла следом за Перри в его гардеробную, как только ушел священник, сообщивший о госте лорда Эмберли, и стояла в дверях, пока муж, бросив на нее удивленный взгляд, не догадался отпустить своего камердинера.

— Перри, мне кажется, надо пригласить лорда Сандерсфорда к нам на чай, лучше бы завтра.

Он смотрел без улыбки, с отрешенным, холодным выражением.

— Да, разумеется, если ты так хочешь, Грейс. Я приглашу также Эдмунда и графиню.

— Спасибо, — сказала Грейс.

Еще несколько секунд супруги молча смотрели друг на друга после чего Грейс повернулась и ушла, потому что говорить больше было не о чем.

Они после этого короткого разговора не виделись наедине вплоть до второй половины следующего дня. С утра Грейс поехала вместе с Этель в Эбботсфорд, а Перигрин вместе с Мартином и Присциллой отправились с визитом к Мортонам.

Лорд Эмберли с матушкой и их гость приехали уже под вечер; присутствие мистера Кортни и его дочери Сьюзен, вернувшейся от тетки раньше предполагаемого времени, несколько разрядило обстановку. Грейс, во всяком случае, ощутила это и, сделав реверанс Гарету, указала ему на кресло поблизости от себя. Она старалась не замечать напряжения на лице мужа, которое, как понимала, было зеркальным отражением ее собственного, и старалась не обращать внимания на сдвинутые брови отца и Мартина, на испуганные, виноватые взгляды Этель.

Грейс подождала, пока Присцилла и Сьюзен пустятся в обсуждение модных фасонов, а все прочие будут увлечены оживленной светской беседой, и тогда только встала с места.

— Лорд Сандерсфорд, не хотите ли вы, чтобы я показала вам наш сад? — вежливо осведомилась она. — Правда, сейчас там почти нет цветов, но нарциссы уже набрали бутоны.

Он встал с улыбкой на лице и ответил, расправляя широкие плечи:

— Я был бы в восторге, мэм.

Грейс не взглянула на Перигрина. Захватила с собой шаль и, как только они с Гаретом вышли из дома, направилась мимо клумб к фруктовому саду.

— Я считал, что ты станешь чинить мне препятствия, вообще не пожелаешь меня видеть.

— Нет, — сказала Грейс. — Наоборот, я ждала твоего приезда. — Она подняла глаза на его красивое улыбающееся лицо. — Мне надо очень многое тебе сказать.

— Я хочу услышать только одно. Когда ты уедешь вместе со мной, Грейс? Немедленно? Ты понимаешь, что нет необходимости откладывать.

— Я не собираюсь уезжать с тобой. Никогда. И по одной самой простой причине, Гарет. Я этого не хочу. Нет, пожалуй, есть еще одна, очень важная причина. Мне нет никакой нужды уезжать с тобой. Видишь ли, я наконец простила себя за прошлое и больше не должна наказывать себя, оставаясь с тобой.

— Ты чувствовала себя виноватой, Грейс? — рассмеялся он. — Что значит наказывать себя, оставаясь со мной? Не понимаю.

— Я согрешила против всех моральных законов нашего общества и религии, когда отдалась тебе. Доверие отца ко мне было уничтожено, когда он узнал о моей беременности. Я опозорила его и Мартина. Я стала причиной ужасной ссоры между отцом и Полом, брат умер, не помирившись с отцом. Я произвела на свет незаконнорожденного ребенка, и ребенок этот погиб из-за моей беспечности. Я уснула тогда после полудня, оправдывая себя тем, что у меня разболелась голова после очередного ядовитого оскорбления Этель. А после смерти Пола я избрала легкий путь обеспечить свое будущее, выйдя замуж за человека на десять лет моложе меня, который сделал мне предложение по доброте сердечной. Для одного человеческого существа это достаточное количество поводов обвинять себя.

— Чепуха! — бросил Гарет. — Мы любили друг друга и не сделали ничего плохого. И любой другой в твоем списке сам принимал решение. Ты не ответственна за поступки других людей.

— Мы не любили друг друга, Гарет. Ты употребил не то местоимение. Это я любила. Ты не любил никогда. Ты не понимаешь смысла этого слова. Я мирилась с твоим себялюбием, когда мы были молоды, я обожала тебя и была целиком в твоей власти. Я удовлетворяла твой плотский аппетит последние несколько дней твоего пребывания дома, пока ты не уехал и не нашел для себя более желанных женщин. И более богатых леди. Ты не любил меня. И не имел ни малейшего намерения жениться на мне.

— Это неправда, Грейс. Ты знаешь, что это неправда. Наша любовь — на всю жизнь. Она до сих пор сильнее всех остальных наших чувств. Ты просто боишься признать правду.

— Нет, Гарет, я наконец-то не боюсь признать ее. Видишь ли, всегда было проще верить, что нас соединило большое чувство. Но я была глупенькой, а теперь испытываю огромное облегчение от того, что ты не старался казаться хоть немного честнее и порядочнее, чем был на самом деле. Ведь я могла бы выйти за тебя замуж и вести самую несчастную жизнь… или заставила бы себя смириться с твоим эгоизмом и моральной нечистоплотностью. Тогда бы я утратила всякую способность отличать плохое от хорошего.

— Я докажу тебе, что ты все еще любишь меня, — заявил он, сильно сжав ее руку.

Грейс как будто не слышала этих слов и не чувствовала его цепких пальцев.

— Я совершила в жизни много ошибок, но многое искупила и еще многое искуплю. Самое трудное простить кого-то за смерть, мне было дано и это. Вчера я отвела папу на могилу брата, и он сказал, что после их ссоры любил Пола сильнее, чем когда-либо раньше. В конце концов, вероятно, в их ссоре было и что-то хорошее. И я простила себя наконец за Джереми. Я совершила ошибку, сойдясь с тобой, Гарет, но мой сын не был ошибкой. Оглядываясь назад, я понимаю, Перри был прав, когда сказал однажды, что нет ошибки в том, чтобы дать человеку жизнь. Я была преданной матерью своему сыну. И не пренебрегала им никогда. Вполне допустимо было оставить его под присмотром гувернантки. Доверяла же ей Этель своих детей. Мне не в чем себя упрекать. Он жил счастливой жизнью, поскольку это зависело от меня. Я простила себя.

— Этот ребенок — часть моего существа, — перебил ее Гарет. — Вместо него ты можешь любить меня. Всю оставшуюся жизнь.

— Нет. — Грейс покачала головой. — Я не совсем понимаю, почему ты преследуешь меня сейчас, Гарет. Ты никогда не любил меня, и я уже не молода. Думаю, это просто упрямое желание добиться своего. Вернись я домой после смерти Пола одинокой и подавленной, ты не удостоил бы меня и взглядом. Но я замужем, и в счастливом браке. Я вышла за человека, чья молодость задела твое мужское самолюбие. Полагаю, дело обстоит именно так. Но меня это ничуть не волнует. Каков бы ни был мотив, он оказался несостоятельным. Я не испытываю к тебе никаких чувств, даже ненависти.

— Ты вовсе не состоишь в счастливом браке, Грейс, — яростно процедил Гарет сквозь зубы. — С этим мальчишкой? Чушь! Ты питаешь к нему материнские чувства. Ты боишься причинить ему боль своим отъездом. Не бойся, он это переживет.

— Дольше всего я не могла простить себе того, что вышла замуж за Перри, — сказала Грейс. — Чувство вины преследовало меня почти два года. И ещё я чуть не допустила, чтобы ты воспользовался этим. Только недавно я осознала, что на самом деле не сделала ничего дурного и мне не в чем себя винить. Я люблю Перри всем сердцем, и хотя причинила ему страдание тем, что из-за чувства вины ненадолго попала под твое влияние, остаток своих дней я посвящу тому, чтобы сделать мужа счастливым. Перри женился на мне по своему желанию, не изменил своей привязанности ко мне и оставался добрым ко мне весь этот трудный год. Тебе не разрушить мой брак, Гарет, и даже не испортить его в дальнейшем. У тебя уже нет власти надо мной.

— Лгунья, Грейс. Ох, какая лгунья!

— Ты, разумеется, попытаешься убедить себя, что я неправдива. Не уверена, что ты способен просто смириться с поражением, Гарет. Или я недостаточно хорошо узнала тебя за шестнадцать лет. Возможно, у тебя более сильный характер, чем я думала.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Это самое главное в моей жизни, Грейс.

— Тогда докажи это — не мешай моему счастью. — Гарет все еще держал ее за руку. Глаза его пылали.

— Я мог бы завоевать тебя, если бы захотел. Я мог бы заставить тебя признать, что ты меня любишь, Грейс. И я добьюсь этого в один прекрасный день, уверяю тебя.

Грейс покачала головой и сказала:

— Скоро подадут чай. Нам пора вернуться в дом. Я не собираюсь просить тебя сократить твое пребывание у лорда Эмберли или держаться подальше от меня, так как понимаю, что это бесполезно. Но я вот что скажу тебе напоследок: для меня уже не имеет значения, сколько раз еще ты встанешь на моем пути.

Прежде чем отпустить ее руку, Гарет пристально посмотрел ей в глаза.

— Знаешь что, Грейс? Если бы ты была такой в двадцать один год, я в конце концов плюнул бы на деньги Марти и женился бы на тебе. — Они молча пошли назад к дому.

Глава 14

Перигрин вышел проводить семейство Кортни. Они взяли с собой Присциллу по настоятельной просьбе Сьюзен, которая была в восторге от возможности подружиться с молодой леди. Мистер Кортни заверил Этель и Мартина, что мисс Ховард будет доставлена обратно в целости и сохранности.

Лорд Эмберли и его матушка тоже собрались уходить. Они поднялись с мест, едва их гость переступил порог гостиной вместе с Грейс.

— У вас чудесный сад, — сказал лорд Сандерсфорд.

— Сейчас я еще могла бы спокойно вынести прогулку по этому саду, — с улыбкой обратилась к Грейс леди Эмберли. — Но не ждите, чтобы я приблизилась к нему, когда расцветут все нарциссы. Или позже, летом. Зависть замучит. В саду у леди Лэмпмен по крайней мере вдвое больше цветов, чем в любом другом саду на расстоянии пяти миль, смею вас заверить, лорд Сандерсфорд.

Эдмунд обменялся рукопожатием с Перигрином и поклонился Грейс.

— Можем ли мы ждать всех вас послезавтра к обеду? — спросил он.

— Да, — улыбнулась Грейс. — Нам будет очень приятно, милорд.

Она вышла из дома вместе с мужем помахать вслед карете, которая увозила лорда Эмберли, его матушку и гостя. Но у нее и Перри не было возможности поговорить. На крыльцо вышел Мартин.

— Какие славные у тебя соседи, Перри, — сказал он.

* * *

Хорошо, что приезжали гости, думал Перри спустя несколько часов. Это побуждает включиться в течение жизни, вести разговоры, есть и вообще что-то делать.

Грейс попросила пригласить Сандерсфорда к ним домой, и Перри по мягкотелости согласился. Она предложила бывшему любовнику выйти вдвоем в сад и отсутствовала почти полчаса, в то время как ее муж сидел в гостиной и развлекал гостей приятными разговорами. Неужели он полный болван? Неужели Грейс сделала из него полного идиота?

Нет, он этому не верит. Не может поверить. Если бы настало время ее отъезда, Грейс бы сразу пришла к нему и сказала. Перри стоял у окна спальни, которой пользовался последние два месяца, и прижимался лбом к стеклу. Он переживал редкий в его жизни момент жалости к себе. И одиночества. Перри видел Грейс ежедневно, разговаривал с ней, но чувствовал себя при этом более одиноким, чем был бы, как ему казалось, даже после ее отъезда. Тогда он по крайней мере мог бы залечивать свои раны, а пока находился в ожидании получить самую тяжкую из них.

Перри обернулся на негромкий стук в дверь и потуже затянул пояс халата. Он молча наблюдал, как Грейс входит в комнату и закрывает за собой дверь.

А ведь она некрасива. Перри не помнил ее такой с того самого времени, когда Грейс жила в доме пастора. Лицо слишком узкое, глаза кажутся непропорционально большими. И немолода. Быть может, никто не назвал бы ее красивой. Но для Перри она оставалась прекраснее самой красивой розы в их саду.

На Грейс поверх ночной рубашки был наброшен белый шелковый пеньюар. Темные волосы свободно падали на спину.

— Перри, ты хочешь принять меня снова?

— Принять тебя снова? — Он был в недоумении. — Но я никогда не прогонял тебя, Грейс.

— С самого Рождества мы не были супругами. Примешь ли ты меня опять? Простишь ли меня?

— Приму ли я тебя? — Перри сдвинул брови. — Но я тебя и не отталкивал. Ты сама сказала, что между нами возникла дисгармония и ты не можешь принадлежать мне. Я не хотел навязываться тебе, Грейс.

— Я сбросила с себя власть лорда Сандерсфорда. Я не люблю его, Перри. Разлюбила еще до рождения Джереми. Но я его боялась.

— Боялась? Он угрожал тебе? Причинил боль? Почему ты ничего не сказала мне, Грейс? — Она покачала головой.

— Я боялась, что он и есть мое наказание. Мой злой рок. Я целый год была счастлива, пока не встретила его снова. И тогда я подумала, что не заслуживаю счастья, ведь в моей жизни было очень много ошибок.

— Нам всем свойственно ошибаться, — возразил Перри.

— Я понимаю. — Грейс стиснула руки. — Начинаю осознавать это. Но я не могу изменить прошлое. Я могу влиять только на настоящее и будущее. И не хочу, чтобы Гарет стал частью того и другого. Я сказала ему об этом. И еще сказала, что он может вставать на моем пути сколько угодно раз в будущем, но это уже не затронет меня. Я равнодушна к нему. У меня не осталось даже ненависти к этому человеку.

— Ты хочешь продолжить наши супружеские отношения? — задал вопрос Перигрин с удивлением заметив, что ему стало трудно дышать.

— Да. Если ты хочешь этого, Перри. Я понимаю, ты можешь этого и не пожелать. Тогда я вернусь домой с папой и Мартином. Если ты предпочтешь такой выход.

— Грейс, — он произнес ее имя с мягкой укоризной, — ты — моя жена. И останешься ею до тех пор, пока мы живы. Ты знаешь, что я не стал бы разводиться с тобой. Ты вольна была уйти от меня, но ты по-прежнему оставалась бы моей женой.

— Я так тосковала по тебе! — тихо вздохнула Грейс.

— Правда? А я по тебе.

Но едва муж сделал шаг к ней, Грейс выставила перед собой ладони:

— Перри, у меня будет ребенок. Он замер на месте.

— Это правда. Я посетила доктора Хансона сегодня утром, когда мы с Этель ездили в Эбботсфорд. Мне казалось, что по каким-то причинам не могу зачать ребенка, Перри, но это не так. Думаю, это произошло на Рождество. Я подарю тебе дитя.

— Грейс. — Перигрину казалось, что он смотрит на жену сквозь длинный туннель. — Это безопасно?

— В моем возрасте? Доктор считает, что я совершенно здорова и у меня не будет никаких осложнений. Ты рад, Перри?

Он наконец подошел к жене и взял ее за руки.

— Я никогда не прощу себя, если ты… если что-то случится с тобой.

— Рождение ребенка всегда связано с риском, — улыбнулась Грейс, — но женщины гораздо старше меня ежедневно производят на свет малышей. И у меня это не первые роды. — Она покраснела. — Нет никакой необходимости бояться за мою жизнь. Я не боюсь. Я хочу подарить тебе ребенка.

— О, Грейс! — Он прижал к своей щеке ее руку, потом поцеловал ладонь. — Мы, мужчины, эгоистичные животные. Признаться, в первые месяцы нашего брака я старался быть осторожным. Думал, что тебе, вероятно, не захочется снова вернуться к тревогам и хлопотам материнства. Потом я забыл об опасности для тебя и думал только о собственном наслаждении.

— Ты не чувствуешь себя счастливым? — спросила Грейс. — Я думала, ты будешь рад иметь сына. Или дочь.

— Сына. Или дочь. — Перри вдруг почувствовал какой-то шум в голове. — У нас будет ребенок, Грейс. Наше дитя. — Он засмеялся, но как-то неуверенно. — Конечно же, я хочу ребенка. Разумеется, я счастлив.

Перри обнял Грейс, охваченный противоречивыми чувствами: страхом за здоровье жены и радостью при мысли о том, что в ней растет его ребенок.

— Перри? — Она подняла голову, отдаваясь его поцелую.

Каким долгим показалось ему это время! Два месяца он старался приучить себя к мысли, что Грейс, возможно, уже никогда не займет место рядом с ним. Но как же ему не хватало ее. Господи, как ее не хватало! Перри хотел, чтобы вернулось Рождество. Хотел, чтобы все было так же, как в те дни, когда они зачали новую жизнь.

Перри отстранил ее от себя и полувопросительно произнес:

— Но ведь ты в положении?

— Это не имеет значения. — Грейс покраснела. — Доктор Хансон говорил об этом. Не имеет значения до последних недель.

— В таком случае в нашей спальне, — сказал Перри. — Я сильно невзлюбил эту комнату. Не здесь, Грейс.

Она рассмеялась и повернула его к двери.

* * *

Спустя час Перигрин уложил голову жены себе на руку. Она лежала рядом, теплая и нагая. Это было так же хорошо, как в Рождество. Грейс страстно отдавалась ему и вместе с ним дошла до экстаза. Он прижался щекой к ее макушке. Грейс принадлежит ему. Она не любит Сандерсфорда и не любила его уже давно. И хочет, чтобы их брак продолжался. И зачала от него, своего мужа, ребенка. В их доме появится детская. Комната для сына или дочери. Их общего чада, его и Грейс.

Если ребенок выживет. Если выживет Грейс. Нет, он должен отбросить такие ужасные мысли. Роды всегда таили в себе опасность, но это самый естественный процесс в мире. Зачем ожидать худшего? Зачем винить себя за то, что так беспечно сделал беременной почти сорокалетнюю женщину? Но ведь она верно сказала, что это не первый ее ребенок и что женщины старше ежедневно дают жизнь детям. Тридцать семь лет — не столь уж солидный возраст. Она — его жена. Он любит ее. Ребенок — плод их взаимной любви.

И не надо отравлять себя мыслью, что поймал Грейс в ловушку вопреки собственному желанию предоставить ей полную свободу выбора. Она должна была подозревать правду весь последний месяц, но все сомнения отпали только сегодня утром, за несколько часов до объяснения с Сандерсфордом. Грейс сказала, что не любит Гарета и не любила. Просто боялась его, боялась, что он — ее злой рок. И не ушла бы к лорду, даже если не была бы беременна.

Все это так. Грейс принадлежит ему. Она любит его, хотя никогда не говорила ему об этом, а он не спрашивал. Перри прижался щекой к ее щеке. Грейс положила руку ему на грудь и что-то пробормотала во сне.

* * *

Этель была потрясена.

— Ты уверена, Грейс? — спросила она в карете по дороге в Эбботсфорд.

— Нет. Я еду к доктору Хансону, чтобы окончательно убедиться. Но я верю, что не ошиблась. К тому же у меня по утрам возникают определенные ощущения. Не то чтобы сильная тошнота или головокружение, однако нечто очень похожее на то, что у меня было, когда я забеременела Джереми.

— Разумно ли это? — спросила Этель. — Я имею в виду…

— Ты имеешь в виду, что я старовата для родов? — Грейс слегка покраснела. — Но у Перри должны быть дети, как и у всякого мужчины. И я хочу подарить ему ребенка. Хотя бы одного. Скорее всего больше у меня не будет. Ведь прошло два года, пока я зачала. Понимаешь, я люблю мужа. И хочу от него ребенка и по чисто эгоистическим причинам, если можно так выразиться.

— Я вовсе не имела в виду… — Этель взяла Грейс за руку. — Я не хотела обидеть тебя, поверь мне. Совершенно естественно, что вы оба хотите иметь полную семью. Я рада за тебя.

И потом, всю дорогу домой, после того как они навестили обеих мисс Стэнхоп и побывали у доктора Хансона, невестка держала руку Грейс в своей и время от времени пожимала ее.

— Я так рада за тебя, Грейс, — говорила она. — Я думала об этом все утро и радовалась все больше, словно за самое себя. Значит, у тебя с Перри все хорошо, дорогая? Я так боялась… Еще этот Гарет явился сюда.

Грейс покачала головой.

— Гарет — это прошлое, — грустно улыбнулась она. — Мое глупое прошлое. Перри — вот мое настоящее, а Перри и наш ребенок — мое будущее.

— И однако Гарет был приглашен на чай?

— Да, — улыбнулась Грейс. — Я полагаю, нужно было положить конец тому, что сыграло такую большую роль в моей жизни. Мое чувство к Гарету было очень сильным, и оно дало мне Джереми. А Джереми до сих пор так же важен для меня, как Перри и наш будущий ребенок. Сегодня вечером с Гаретом все будет кончено. Я начну жить настоящим и думать о будущем.

— Будь осторожна, — с неподдельной тревогой предостерегла невестку Этель. — Ради Бога, будь осторожна! Этот человек пугает меня.

Грейс в ответ только молча улыбнулась. Этель, откинувшись на подушки сиденья, с нескрываемой тревогой понизила голос:

— Я хотела сказать тебе кое о чем еще с прошлого года. Про себя я говорила об этом много раз, но так трудно высказать все в лицо. Я чувствую себя очень виноватой. Ты знаешь, что я ненавидела тебя. Ты была такая красивая и уверенная в себе. И даже после того как родила Джереми, ты оставалась гордой, такой гордой, что я просто выходила из себя и готова была возненавидеть даже Джереми. Разумеется, на самом деле это было невозможно. Он был очень красивым и очень добрым мальчиком. Но я ревновала. И ненавидела тебя за то, что ты так много времени уделяешь Джереми и моим детям, в то время как я постоянно мучилась ужасными мигренями. Твой отец смотрел на Джереми таким любящим взглядом, когда считал, что никто его не видит.

— Все это уже забыто, — вставила Грейс, вертя кольцо у себя на пальце.

— Да, — согласилась Этель, — но это должно быть высказано, непременно должно. Потому что теперь я люблю тебя, Грейс, и считаю, что мы можем быть близкими друзьями, и не нужно недоговоренностей. Я обвиняла себя, я мучительно чувствовала свою вину после того, как ты уехала. Думала о том, что ты потеряла Джереми, потеряла Гарета, папа и Мартин отстранились от тебя. Но у меня не хватало смелости написать тебе. Я хотела — и не могла. Когда ты вдруг сообщила, что вышла замуж, а потом приняла мое приглашение посетить нас, у меня возникло только одно желание: написать тебе еще раз и попросить не приезжать. Я была донельзя смущена предстоящей встречей, боялась ее.

— Мы творим порой ужасное с нашими жизнями и жизнями окружающих, тебе не кажется? Столько лет потеряно, Этель. Но если что-то можно исправить, надо это сделать. Я могу в равной мере винить и себя за дурные отношения между нами. Я ненавидела тебя, состоящую в респектабельном браке, в то время как я была одинока, брошена с незаконным ребенком на руках. А ведь мы могли бы быть сестрами все эти годы.

— Ну что ж, — улыбнулась Этель, — попробуем наверстать упущенное время. Любопытно, как воспримет Перри ошеломительную новость? Хотела бы я видеть его лицо, Грейс, когда ты ему скажешь. Убеждена, что он будет замечательным отцом. А по опыту я знаю, что ты будешь чудесной матерью.

Они немного смущенно улыбнулись друг другу и стали смотреть в окно кареты на мелькающий мимо пейзаж. Дня на два останется неловкость после их необычного откровенного разговора, но а потом ее преодолеет тепло возникшей дружбы. И обеих согревало это доброе предчувствие.

Никто не мог объяснить, каким образом эта новость стала известна соседям, причем всем без исключения. В профессиональной этике доктора Хансона сомнений быть не могло. Он ни под каким предлогом не нарушил бы доверия пациента, а Грейс и Перигрин не поделились ни с кем, кроме ее родных и матери Перри.

Правда, миссис Хансон была дома и развлекала Этель в то время, как доктор консультировал Грейс. Видимо, она кое-что шепнула по секрету ближайшим подругам, обеим мисс Стэнхоп. Те, в свою очередь, поделились с условием полного соблюдения тайны со своей лучшей приятельницей миссис Мортон. Увы, миссис Мортон была известна всей округе как любительница посплетничать — так, самую малость, совершенно беззлобно, на нее за это даже невозможно было рассердиться. Да и что плохого в том, чтобы все порадовались интересному положению милой леди Лэмпмен?

Она немножко старовата для первого ребенка, как высказалась миссис Кортни в приватной беседе с миссис Картрайт, но ей самой уже было за тридцать, когда она рожала Сьюзен, и это оказались самые легкие роды из шести, которые ей пришлось пережить, считая и мертворожденного второго ребенка. И со Сьюзен, слава Богу, все в порядке. Она такая же хорошенькая, как и все девушки по соседству, включая мисс Мортон и леди Мадлен Рейн.

— Милый, милый сэр Перри! — со вздохом и сентиментальными слезами говорила старшей сестре мисс Летиция. — Какая это для него радость! Стоит только представить его отцом, как сразу вспоминаешь, что чуть ли не вчера он был самым озорным мальчишкой в округе. Будет чудесно, если у них с леди Лэмпмен родится мальчик: тогда у всех на глазах рос бы еще один озорник.

Старшая мисс Стэнхоп то и дело напоминала всеми и каждому, что Грейс выходила замуж из их с сестрой дома, и восклицала:

— Такая милая, достойная леди!

— Ну что ж, Виола, — сказал жене мистер Уильям Кэррингтон, когда та после визита миссис Мортон примчалась к нему в библиотеку сообщить новость, — таким образом, Перри и его славная жена решили выполнить свой долг перед обществом. Вынужден отметить, что они с этим основательно запоздали. Сколько времени Перри женат?

— Два года, — ответила Виола. — Дай Бог, чтобы в возрасте леди Грейс все благополучно обошлось, если д учесть, что это у нее первенький. Так хочется надеяться на лучшее!

— Она не намного моложе тебя. Виола. А мы пополнили нашу семью пятнадцать лет назад. Тебе не кажется, что Лэмпмены нас пристыдили? Я чувствую, глаза у меня заблестели. Приглядись получше. Замечаешь?

Миссис Кэррингтон всплеснула руками и вскрикнула:

— Уильям, что за бред! В нашем возрасте? Меня бросает в жар при одной мысли о таких делах, ты это прекрасно знаешь. Но обзавестись еще одним ребенком!

— В таком случае ты должна была хорошенько подумать, прежде чем ошарашивать меня подобной новостью о леди Лэмпмен. Боюсь, тебе придется покраснеть, дорогая, прямо сейчас, потому что мне хочется заняться именно такими, как ты выразилась, делами.

— Уильям, только не здесь! Сюда каждую минуту кто-то может войти. Ох, убери руки и веди себя пристойно.

— Пошли тогда в нашу спальню. Иди первая, Виола, иначе ты сгоришь со стыда, если я поведу тебя туда на глазах у всей прислуги.

— Уильям, мне иногда кажется, что ты никогда не состаришься, — заметила Виола и удалилась из библиотеки.

Ее муж закрыл книгу и последовал за женой.

* * *

Граф Эмберли, его матушка и сестра готовились к отъезду в Лондон, когда посетивший их вместе со своей дочерью мистер Кортни сообщил им новость.

— Я очень рада за Перри, — сказала леди Эмберли сыну, когда они остались одни. — Твой друг принадлежит к числу мужчин, которые должны быть окружены детьми. Я очень боялась, что Лэмпмены так ими и не обзаведутся.

— Я считаю их брак удачным, — возразил Эдмунд. — Кажется, они любят друг друга, ты согласна?

Графиня кивнула:

— Перри так предан ей, что мне иногда приходит в голову: а вдруг она эдакий домашний тиран? Но кажется, на это не похоже. И я очень рада, что у Грейс будет ребенок. Это должна пережить каждая женщина.

К счастью, миссис Хансон не была посвящена во все профессиональные секреты своего мужа. Доктор ни слова не сказал ни единой живой душе о том, что ребенок у леди Лэмпмен не первый. Если сам он и пережил некоторое потрясение, то скрыл его за внешней сдержанностью и холодностью, которые неизменно проявлял по отношению ко всем своим пациентам. Он лишь пояснил, что благодаря этому роды могут пройти легче, хотя пятнадцать лет, прошедшие между первой и второй беременностью, — слишком большой срок, чтобы о чем бы то ни было судить с полной определенностью и уверенностью. Всегда существует возможность осложнений, когда матери далеко за тридцать.

Доктор добавил, что леди Лэмпмен наделена отменным здоровьем, так что шансы у нее вполне благоприятные, но не хочет лгать ей и заверять в том, будто опасности нет вообще.

Грейс скрыла от Перигрина только эти последние слова доктора Хансона. И в первую ночь, и в последующие месяцы она твердила мужу, что нет никаких особых опасений, кроме обычных для всех женщин. Грейс твердо решила не поддаваться страху. Случалось, что посреди ночи она просыпалась в холодном поту, но старалась как можно скорее овладеть собой. Прижималась потеснее к спящему Перигрину и снова засыпала, думая о своем счастье.

Она была очень, очень счастлива. Как никогда еще в жизни. Счастливее, чем во всех своих мечтах. Только бы ребенок был жив и здоров. Вот бы у нее родился сын. Лучше не думать о разных “если”. Она мечтает подарить Перри наследника. И не хочет, чтобы ее муж хоть раз в жизни пожалел, что женился на женщине десятью годами старше. Она должна быть уверена в том, что радость больше не уйдет из ее жизни. Будущее принадлежит ей. Вернее, им обоим. Перри принял ее снова. Он хотел ее, сказал, что стосковался по ней, сказал, что она осталась бы его женой, даже если бы ушла к Гарету.

А ребенок жил в ней, рос себе да рос, вынуждая ее чувствовать усталость и по утрам тошноту. Ребенок рос, Грейс округлялась, набирала вес, приобретала осторожную неповоротливость женщины, которая все ближе подходит к черте, за которой начинаются муки деторождения… Она была невероятно, до сумасшествия счастлива.

Лорд Сандерсфорд объяснил, что неожиданное дело требует его немедленного отъезда в Лондон, и покинул Эмберли-Корт на следующий день после обеда, устроенного в его честь.

Все обитатели Рирдон-Парка отправились на этот прием. Лорд Сандерсфорд был как никогда красив и обаятелен. Грейс это совершенно не волновало. Она не искала общества виконта и не старалась его избегать. Когда Гарет после обеда предложил ей сесть за карточный стол с ним, леди Эмберли и мистером Кэррингтоном, Грейс согласилась, улыбнувшись всем троим и заметив мистеру Кэррингтону, что ему на этот раз не удастся так легко обыграть ее, как это было на Рождество. И она легонько коснулась кончиками пальцев руки Перри, которую он положил ей на плечо, остановившись за спиной жены.

Чуть позже лорд Сандерсфорд одарил ее загадочной улыбкой и, прощаясь, сказал:

— Я уезжаю завтра утром, Грейс.

— Вот как? В таком случае желаю тебе доброго пути.

— Ты не раскаиваешься? Если хочешь переменить решение, это еще можно сделать, и только сейчас, Грейс. Я сюда уже не вернусь.

— Я счастлива здесь, Гарет. Очень счастлива.

— Будь он проклят, — произнес виконт, поднося ее руку к губам. — Вот уж не думал, что мне доведется уступить избранную мной женщину паршивому молокососу. Это унизительный опыт, любовь моя.

— Прощай, — снисходительно улыбнулась Грейс.

* * *

— Какой странный человек! — удивлялась графиня Эмберли на следующий день после завтрака. — Как ты считаешь, Эдмунд, чего ради он приезжал?

— Я не знаю, мама, но я наблюдал за ним вчера вечером. И у меня сложилось странное впечатление, будто виконт увлечен леди Грейс.

— Леди Лэмпмен? — переспросила графиня. — О, разумеется, нет. Он такой красивый и очаровательный джентльмен.

— Леди Лэмпмен тоже не назовешь некрасивой, — возразил Эдмунд. — Я считаю, что она была, вероятно, очень хороша девушкой. Меня порой занимает ее прошлое. Пока ее брат был жив, ни он сам, ни Грейс не упоминали о своей семье. И вот вам, пожалуйста: прошлой весной они отправляются в гости к родным леди Лэмпмен. А нынешней весной появляется загадочный поклонник из далекого прошлого!

— Чепуха, Эдмунд! — рассмеялась графиня Эмберли. — Из леди Лэмпмен при всем желании не сделаешь романтическую фигуру, хотя я люблю и уважаю ее.

— Я думаю, что двадцать лет назад она отказала Сандерсфорду у алтаря, — продолжал фантазировать лорд Эмберли, — а потом убежала с братом, чтобы скрыться от его преследования. Теперь лорд Гарет снова встретился с ней и пытается убедить ее удрать от Перри. Триумф великой любви, с вашего позволения.

Графиня снова звонко рассмеялась:

— Эдмунд, теперь я знаю, чем ты занимаешься в те часы, которые проводишь в одиночестве. Ты пишешь романы! Тайна разгадана. Мой сын — писатель.

— Грейс тем временем горячо полюбила Перри, — настаивал на своем лорд Эмберли. — И безутешного поклонника прогнали прочь. Он, несомненно, умрет от разбитого сердца.

— Давно уже мне не было так весело, — завершая беседу, сказала графиня и встала. — Я с удовольствием бы слушала тебя и дальше, дорогой, но я обещала Мадлен вместе с ней поехать к Виоле. Настало время вернуться к обыденной, скучной жизни. Как грустно! — Леди Эмберли поцеловала сына в щеку и вышла из комнаты.

Глава 15

Весна всегда приносит много радостей тем, кто большую часть времени проводит в сельской местности или в маленькой деревушке вдали от больших городов. Куда ни глянь, всюду заявляет о себе новая жизнь: новые листья на деревьях, новые цветы распускаются в зеленой траве, радуя глаз яркими красками и наполняя воздух чудесным ароматом. Новорожденные телята и жеребята прыгают на тонких ножках, ягнята в чистых белых шубках резвятся среди более степенных и уже не сияющих белизной годовичков. И на все это изливает новое тепло подобревшее солнышко. Чувствуешь себя куда свободнее, и путешествовать намного удобнее. Можно просидеть в карете полчаса, не кутаясь в плед и не подкладывая под ноги нагретые кирпичи.

Однако весна увлекла в Лондон или другие большие города целые семьи, отсутствие которых так огорчает оставшихся. Каждый год уезжает лорд Эмберли с семьей. Прошлой весной уезжали сэр Перигрин и леди Грейс Лэмпмен. В этом году отбыли Кэррингтоны. Родственники леди Лэмпмен, которых все единодушно признали милыми и доброжелательными людьми, вернулись домой в конце марта.

Стало уже вполне очевидно, что слухи об интересном положении леди Лэмпмен верны, когда совершенно неожиданные и приятные новости дошли до жителей Эбботсфорда. Граф раньше обычного возвращается из Лондона со всей семьей и сэром Седриком Харви, близким другом покойного старого графа и постоянным гостем в имении летом. И если этого вам недостаточно для подъема настроения, то к вашим услугам сообщение экономки миссис Оутс о том, что ей велено приготовить комнаты для гостей, которые прибудут через неделю. Наконец еще одно радостное известие: Кэррингтоны тоже возвращаются.

И представьте себе, что именно возвращение Кэррингтонов и оказалось событием из событий. Ибо миссис Кэррингтон посетила миссис Мортон на следующий же день и привела бедную леди в сильнейшее возбуждение. Когда гостья уехала, миссис Мортон решила отправиться к сестрам Стэнхоп, так как имела возможность увидеть изумление по поводу сногсшибательных известий по крайней мере сразу на двух лицах.

В Эмберли-Корте ждали в качестве гостей невесту графа, ее мать и брата! Ни больше ни меньше! Говорят, помолвка была совершена с большой поспешностью и при скандальных обстоятельствах. Мисс Парнелл, как звали эту леди, была безнадежно скомпрометирована какой-то выходкой лорда Идена.

— Но почему в таком случае на девушке не женится сам лорд Идеи? — задала вполне разумный вопрос старшая мисс Стэнхоп.

— Этого, кажется, никто не знает, — ответила миссис Мортон многозначительно, как бы намекая на то, что она-то в курсе событий, но считает неделикатным обсуждать подобные вещи. — Однако граф устроил в Лондоне грандиозный прием в честь своей нареченной. Кэррингтоны на нем присутствовали.

— Осмелюсь предположить, что его лордство решил, будто Доминик Идеи слишком молод, чтобы жениться, — предположила мисс Петиция. — Скажите, она хорошенькая, миссис Мортон?

— Настоящая красавица, по словам миссис Кэррингтон, — ответила миссис Мортон. — Смуглая жгучая брюнетка.

— И вы полагаете, что свадьба состоится здесь? — спросила старшая мисс Стэнхоп. — Как это было бы хорошо! Событие произойдет еще до конца лета?

Дамы обсудили все подробности, связанные с приятной новостью, и миссис Мортон отбыла домой вполне удовлетворенная тем, что внесла оживление хотя бы в один дом; к тому же ее согревала мысль о том, что завтра утром она успеет побывать с визитами у леди Лэмпмен, у жены священника, а также у миссис Кортни и миссис Картрайт в то время, как обе мисс Стэнхоп будут украшать церковь цветами, — завтра их очередь заниматься этим.

* * *

Грейс радовалась развлечению, связанному с неожиданным возвращением соседей и приездом новых лиц. Беременность сделала ее беспокойной. Девять месяцев в ожидании события, исход которого неясен, были чересчур долгим сроком. Едва недомогания первых месяцев остались позади, как она почувствовала прилив невероятной энергии и принялась заниматься делами без передышки. Даже вышивание, за которым Грейс всегда с удовольствием проводила долгие часы, казалось ей теперь скучным и вялым занятием. Ей хотелось копаться в саду, гулять по тропинкам и дорогам, вытирать пыль с книг в библиотеке на всех полках — с пола до потолка.

Доктор Хансон сказал ей, что она должна отдыхать, что физическую активность следует свести до минимума и сидеть большей частью дома, за исключением тех случаев, когда появляется возможность выехать в карете. Но и тогда она должна быть уверена, что поедет по ровной, без всяких ухабов, дороге. Это последнее указание исключало визиты почти ко всем соседям. К сожалению, врач давал свои профессиональные советы в присутствии Перигрина, правда, не упомянув о тех опасностях, о которых говорил Грейс во время своей первой консультации. Перри, разумеется, начал рьяно оберегать жену, подкладывая подушки ей под спину и подставляя скамеечку под ноги, едва она опускалась в кресло; он запретил ей работать в саду и разрешал только очень короткие и медленные прогулки. Это было невероятно нудно.

И вместе с тем это было чудесно и восхитительно.

Грейс долгие годы страдала от одиночества. Теперь ее заботливо опекали, давали указания и требовали, чтобы она их выполняла неукоснительно. В эти месяцы она открыла в характере Перри новые черты. Он никогда не был человеком, склонным приказывать, и отдавал распоряжения в доме в соответствии со своим добрым и терпеливым характером. Однако сэр Перигрин не на шутку рассердился в то утро, когда застал Грейс пропалывающей на четвереньках клумбу. Он схватил жену за руку не слишком нежно, отвел в библиотеку и сказал — без малейшего намека на юмор, — что если еще раз поймает ее за подобным занятием, то строго-настрого запретит выходить из дома без него. Грейс не стала спрашивать, каким образом муж намерен добиться воплощения такого правила в действительность, так как не сомневалась, что он своего добьется. Перри был рассержен всего второй раз за все время их совместной жизни.

Об этом случае Грейс потом вспоминала несколько недель с затаенной усмешкой. Она часами сидела за вышиванием, беспокойная и нетерпеливая, поставив ноги на скамеечку и поглядывая то на Перри, уткнувшегося в книжку, то на свой округлившийся живот, в котором уже вовсю толкался ребенок. Вставая на ноги, Грейс каждый раз чувствовала его в себе и думала, что в этой жизни просто невозможно быть счастливее. Только когда же, когда они кончатся, эти девять месяцев!

Приезд лорда Эмберли, его нареченной и ее родственников, естественно, внес оживление в их жизнь. Эдмунд чем-то был похож на Перигрина, такой же внимательный и добрый, но куда более сдержанный. Узнать человека подобного склада непросто, даже если он тебе очень нравится. По единодушному мнению Перри и Грейс, граф был достоин самой хорошей жены, которая понимала бы его и сделала счастливым.

Грейс с большим удовлетворением думала о том, что Перри не может запретить ей посещать светские приемы и развлечения, связанные с грядущими событиями. Слава Богу, хоть на время забудутся все тревоги. И она оказалась права. Единственное, чего супруги не могли теперь себе позволить, это устраивать многолюдные приемы у себя дома. Самое большее — пригласить кого-то на чай.

На вечере с танцами и карточной игрой у Кортни они познакомились с мисс Парнелл. Грейс она понравилась. Красивая смуглянка, спокойная, но вовсе не застенчивая. Стройная и очаровательная. Возраст трудно определить точно — скорее всего ей столько лет, сколько было Грейс, когда она родила Джереми. Грейс решила, что между мисс Парнелл и ее нареченным существует глубокая привязанность, хотя за весь вечер они танцевали друг с другом всего один раз.

Грейс запретили танцевать, но она приняла это с улыбкой.

— Ладно, Перри, я буду себя вести хорошо, — сказала она. — Одно условие: тебе вовсе не надо сидеть возле меня все время. Ты должен веселиться.

— Но разве я не могу веселиться, сидя рядом с тобой? — спросил он.

— Нет. Ты знаешь, что я имею в виду, и должен дать обещание.

— Обещаю, — торжественно произнес Перри, поднимая правую руку.

Однако Грейс обнаружила, что возобновившиеся светские развлечения — благо относительное. Они, разумеется, отвлекали ее от тревожных мыслей, помогали коротать время. Но одновременно напоминали ей о том, насколько она немолода, чтобы выносить и родить, как все считали, первого ребенка. Дома ей нравилось смотреть в зеркало на свой растущий живот, но на людях Грейс порой чувствовала себя неуклюжей и непривлекательной. И смущенной. Глядя на то, как Перри непринужденно весел в обществе, слушая его смех, она снова и снова думала о том, что стара для него, слишком серьезна. Грейс не ревновала, вовсе нет, просто испытывала недовольство собой и беспричинную грусть.

Беспричинную — потому что с самых первых дней их брака Перри выказывал ей только самую горячую привязанность. И потому, что с того дня, как она дала полную отставку Гарету и сказала мужу, что у нее будет ребенок, каждый взгляд и каждый поступок Перри был сосредоточен только на ней. Грейс была самой счастливой из женщин. “Счастливейшей”, — повторяла она себе снова и снова.

Только одного ей не хватало в ее счастье. Перри ни разу не сказал, что любит ее, что в ней для него заключен весь мир. Это была самая малость. Ведь его глаза говорили ей о любви. Его поступки просто кричали о том же самом. И если даже он не горел от страсти, то всегда оставался самым добрым и преданным из мужей. Он подарил Грейс ребенка, заполнив тем самым зияющую пустоту в ее жизни.

Должно быть, всему причиной беременность, решила Грейс. Из-за нее так часто меняется настроение — от счастливого восторга до беспричинных страхов и сомнений.

Перигрин, со своей стороны, был обуреваем примерно той же сменой эмоций. Он был счастлив, как никогда в жизни. Брак его в конечном итоге сохранился, и сохранился не только потому, что разрыв был связан с большими осложнениями и тревогами, но главным образом потому, что он сам и жена этого хотели.

Грейс предоставила Сандерсфорду идти своим путем и сказала, что не испытывает к нему ничего, кроме полного безразличия. Ее поведение на обеде в Эмберли полностью подтвердило эти слова. Она не выказывала по отношению к своему бывшему возлюбленному ни предпочтения, ни неприязни и попрощалась с Гаретом без малейших признаков огорчения.

С того дня Перигрин видел ее опечаленной лишь однажды: накануне отъезда ее родных, когда они втроем — Грейс, ее отец и Перри — посетили кладбище при церкви. Отец и дочь плакали, обнявшись, у могилы Пола. И разумеется, она выглядела притихшей и огорченной дня два после того, как родные уехали. Но как это ни парадоксально, такое настроение жены радовало Перри — оно означало, что примирение родственников стало полным. Даже сдержанный Мартин до боли крепко обнял сестру перед тем, как сесть в карету следом за Этель и Присциллой.

Было так хорошо избавиться наконец от долгого напряжения, убедившись, что жена принадлежит ему душой и телом. Было так хорошо снова разговаривать с ней на любую интересующую его тему, читать ей, смотреть, как она чем-то занимается. Но лучше всего было видеть, как она полнеет день ото дня и становится, как считал Перри, все красивее.

И тем не менее он жил в страхе. Боялся, что ребенок погибнет в материнской утробе или, что еще ужаснее, во время родов. Как ему утешить Грейс, если она потеряет своего второго ребенка через столько лет после гибели первого? Сам-то он справится с горем. По-настоящему ему необходима только Грейс, хотя и бесконечно дорога мысль о том, что у них родится ребенок. Но Грейс? Сможет ли она пережить такую потерю?

И он страшился, что умрет сама Грейс. Ему не захочется жить без Грейс. Разумеется, Перри продолжал бы жить, уйди она к Сандерсфорду. И будет жить, если она умрет во время родов или по другой причине. Но жизнь утратит для него смысл. Втайне от жены он поговорил с доктором Хансоном и знал, что осложнения, угрожающие Грейс и ребенку, всего лишь усиливаются с возрастом женщины.

Перри видел ее беспокойство, но не понимал, чем оно вызвано. Он знал, что ее раздражает необходимость сидеть дома, смотреть из окна, как садовники выполняют всю работу в любимом саду, а ей только и дозволено, что медленно прохаживаться по дорожкам. Перри знал, что во время прогулки Грейс приноравливает шаг к его нарочито медленной походке и мечтает только о том, чтобы он сделал еще несколько и еще несколько шагов, прежде чем повернуть назад, к дому. Он знал, что ей хочется ездить в гости и развлекаться.

И возил Грейс на танцевальный вечер к Кортни, на пикник к Кэррингтонам, на прием в саду у Эмберли и так далее.

Страхи отпустили его. Грейс, конечно, не могла делать ничего, требующего напряжения, скажем, танцевать или совершать далекие прогулки. Перри следил за этим неусыпно, хотя она и просила его не считать себя обязанным все время находиться рядом. Он гордился ею, гордился тем, что друзья и соседи видят, что Грейс носит его ребенка. Изнемогал от любви к ней, когда видел, как она разговаривала с кем-нибудь.

И гадал, счастлива ли она. Казалось бы, нет причин для иного состояния. Грейс по своей воле сделала выбор и осталась с ним. Так ли это на самом деле? До того как пришло письмо Сандерсфорда, Грейс уже была беременна. И она твердила, что хочет одного — родить сына, очень редко упоминая о том, что может родиться дочь. И была рада обществу мужа днем и его ласкам ночью. Перри уже не мог бы сказать, что почти каждую ночь обладает ею, к своему удивлению, поняв, что они оба обладают друг другом.

Нет никаких причин считать ее несчастной. Но Перри ловил себя на том, что когда наблюдает за Грейс в обществе леди ее возраста, у которых уже взрослые дети, к нему приходят мысли о том, что брак с мужчиной моложе на десять лет кажется ей унизительным.

И постоянно вопреки всем резонам возвращалась мысль о том, что Грейс принимала решение об отказе Сандерсфорду, уже не будучи свободна в своем выборе, так как узнала о том, что зачала дитя, за неделю до того, как пришло письмо.

Это абсурд. У него есть все основания чувствовать себя счастливым. Перри и был счастлив. Но смотрел на свою жену с невольной тревогой. Любит, ли она его? Грейс этого никогда не говорила, что, в конце концов, не имеет особого значения. Слово “любовь” — всего лишь слово. Грейс проявляла к нему любовь или, если хотите, уважение, преданность и привязанность. Этого достаточно. Вполне достаточно.

И все же, любит ли его жена? И опять-таки абсурд, полнейший абсурд, но он боялся спросить. И боялся сам произнести сакраментальные слова из опасения, что они вызовут смущение или даже причинят боль.

Грейс присутствовала на венчании графа Эмберли и мисс Александры Парнелл в сентябре, а потом и на завтраке в Эмберли-Корте. Оставалось всего две недели до ее предполагаемого разрешения от бремени. Грейс казалась себе невероятно громоздкой, но заверила мужа, что чувствует себя отлично и что поездка в карете не причинит вреда, как это могло быть несколько месяцев назад.

Но ей не пришлось особенно упрашивать. Перигрину тоже не хотелось пропустить такое замечательное событие, как женитьба графа Эмберли. Когда Грейс посетовала на свои объемы, Перри ласково успокоил ее: они не в Лондоне, где появление в публичном месте женщины на сносях могло бы вызвать некоторую неловкость. В сельской местности люди принимают жизнь такой, как она есть.

— Убедительно прошу тебя только об одном, — улыбаясь, сказал он. — Обещай мне, что схватки у тебя не начнутся во время службы или за свадебным завтраком. Не только потому, что это отвлечет внимание от невесты, но главным образом из-за того, что со мной может случиться истерический припадок.

— Обещаю. — Грейс провела ладонью по большому округлому животу. — Ох, Перри, твой сын явно собирается стать боксером. Иногда мне хочется, чтобы он не так усердно практиковался на мне.

— Твоя доченька задумала пойти в танцовщицы? — смеясь, поддразнил он, подняв руку жены и положив свою на ее место.

Грейс очень нравилась невеста графа, и она искренне радовалась частым визитам мисс Парнелл в последние два месяца, когда сама она все больше времени проводила дома. Грейс приятно было думать, что они станут подругами, но порой ее смущала значительная разница в возрасте.

Неужели все браки так же сложны, как и ее собственный, и всем супругам нелегко привыкать друг к другу? Даже если муж и жена составляют идеальную пару? Всегда ли возникают неизбежные трудности после свадьбы?

Грейс смотрела на графа и его нареченную, когда оба преклонили колена перед входом в церковь. Они были красивой парой и, кажется, вполне подходили друг другу по характеру. Будут ли они всегда жить счастливо начиная с сегодняшнего дня? Если верить слухам, начало их союза было не слишком благоприятным. Правда, сейчас молодые искренне любят друг друга, это очевидно.

После торжественного завтрака Грейс смотрела, как Эдмунд и новоиспеченная графиня беседуют с гостями, и вдруг поняла, что они уже познали физическую близость. Она даже покраснела, пораженная собственной интуицией, и смущенно взглянула на Перри, почти опасаясь, что муж прочитал ее мысли.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Грейс? — спросил он.

— Да, спасибо, вполне хорошо. Твой сын, как видно, задремал… Будут ли они счастливы, Перри? Я так надеюсь на это!

— Я никогда не мог себе представить Эдмунда женатым, — сказал Перри. — Он чертовски красив, я ему, случалось, завидовал в этом отношении. Однако мой друг весьма сложная личность. Но ведь они, мне кажется, любят друг друга, ты согласна? Думается, брак будет счастливым, если они этого захотят. Все зависит от того, насколько сильным окажется это желание.

Их разговор прервало появление леди Мадлен и лорда Идена, причем последний выглядел просто сногсшибательно в новеньком зеленом мундире офицера стрелкового полка. Мадлен вцепилась в руку брата. Всего несколько месяцев назад, в возрасте двадцати двух лет, он преодолел наконец сопротивление семьи и, осуществив мечту своей жизни, купил себе патент на офицерский чин. На следующей неделе Доминик отбывал в Испанию, чтобы присоединиться там к британским войскам.

“Все зависит оттого, насколько сильным окажется это желание” — эти слова не выходили у Грейс из головы весь остаток дня и в последующие дни. Выходит, супружество далеко не простое дело. Они с Перри, безусловно, хотели с самого начала, чтобы их брак оказался удачным. И теперь они вроде бы пришли к гармонии, но далось им это нелегко и далеко не всегда зависело от их желания. Пришлось потрудиться и приложить максимум усилий. Наверное, можно сказать, что они с Перри настолько счастливы, насколько вообще может быть счастлива супружеская пара. Но им еще предстоит решать много проблем, чтобы сохранить взаимное согласие. Разница в возрасте всегда будет в той или иной мере создавать неудобства. Вот когда ей стукнет восемьдесят, а ему семьдесят, тогда, пожалуй, эта разница утратит значение. И Грейс улыбнулась.

— Это запрещено, — произнес Перри, беря жену под локоть. — Я категорически против того, чтобы ты радовалась шуткам, которые мне неизвестны. Выкладывай.

— Я подумала, что когда мне будет восемьдесят, а тебе семьдесят, никто не заметит разницы.

Перри улыбнулся, а потом посмотрел на жену очень серьезно.

— Ты считаешь, что сейчас она заметна? Разве я выгляжу намного моложе тебя, Грейс? Мне так не кажется, когда я смотрю на себя в зеркало, а потом на тебя. Полагаю, наши друзья думают точно так же. Мы для них просто сэр Перри и леди Грейс. Боюсь, что я в свои семьдесят уже не смогу копаться на клумбах среди цветов. Твои восьмидесятилетние коленки тебя не подведут, но оставят в одиночестве. Мне не удастся составить тебе компанию.

Грейс рассмеялась.

— А теперь подойдем к Эдмунду и его новобрачной, — предложил Перри.

Новая графиня Эмберли протянула навстречу руки.

— Я так польщена, что вы приехали, Грейс. Вы не очень устали? Наверное, тяжело было так долго стоять на ногах.

Грейс взяла ее руки в свои.

— Вы чудесно выглядите, Александра. Я, конечно, всплакнула в церкви, как и все женщины… кроме вас. Чувствую я себя прекрасно, спасибо за внимание. Графиня сияющим взглядом окинула своего мужа, который разговаривал с Перри.

— Сэр Перигрин обещал Эдмунду, что пришлет кого-нибудь с известием, когда настанет ваше время. И муж немедленно отправится к нему, чтобы вместе шагать из угла в угол. Я не приеду. Вам будет не до светских бесед. — Она рассмеялась и сжала руки Грейс. — Но я непременно появлюсь, как только можно будет навестить вас и порадоваться на ваше дитя. Вы не трусите?

— Мы оба трусим, — улыбнулась Грейс. — Я рада, что погода вам нынче благоприятствовала. И рада, что вы решили устроить свадьбу здесь. Обе мисс Стэнхоп положительно готовы были следовать за вами, если бы вы уехали в Лондон или Йоркшир.

— Папа предпочел бы церковь Святого Георгия в Лондоне, но Эдмунд и я так решили. Здесь мы особенно близко узнали друг друга, здесь нам хочется жить, всегда, пусть я и приехала сюда впервые всего несколько месяцев назад. Значит, и обвенчаться лучше всего было здесь. Меня окружают друзья, а раньше друзей у меня не было. Вы должны понять, что я имею в виду, Грейс.

— О да. Это совершенно особый уголок земли. Нам с вами повезло, что наши мужья живут именно здесь.

— Наши мужья, — произнесла Александра. — Как это странно звучит — и вместе с тем так приятно!

Она снова с любовью посмотрела на графа, и тот сразу подошел.

— Леди Лэмпмен, — сказал он, — я должен особенно поблагодарить вас за то, что вы приехали на нашу свадьбу. В ней чего-то очень не хватало бы без моего стариннейшего друга, хоть он и впутывал меня раньше в невероятные передряги. Но я уверен, что Перри не приехал бы, оставив вас одну дома. Извините, я вынужден намекнуть на ваши… э-э… особые обстоятельства, но считаю долгом заявить, что ваш приезд сюда по такой дороге — настоящий героизм.

— Ты просто не знаешь Грейс, — улыбнулся Перигрин. — Я вынужден был заказать новые замки на все сараи в саду, в которых хранится инструмент, чтобы она не прокрадывалась туда по ночам и не разбивала новые клумбы. Во время наших с ней прогулок я привязываю ее к себе за руку, чтобы она не убегала вперед. Перед тобой человек, который совершенно изнемог в попытках уследить за… мм… беременной женой.

— Перри, — только и сказала Грейс, и все четверо рассмеялись.

— Как бы там ни было, мы очень рады видеть вас у себя, леди Лэмпмен, — повторил Эдмунд. — Правда, Алекс?

Перигрин взял Грейс под руку и улыбнулся ей, едва граф и его жена отошли к другим гостям принимать поздравления. Глаза Грейс лихорадочно блестели, на щеках выступил яркий румянец. Она явно устала.

— Я попрошу, чтобы подали нашу карету, — сказал Перри. — И пожалуйста, не спорь со мной, Грейс. Ты утомлена, а я намерен играть роль тирана до конца. К тому же моя дочь скоро проснется и примется за свои танцевальные экзерсисы. Может, она уже принялась за дело?

— Мне кажется, она наготове, — ответила Грейс. — И я намерена сыграть покорную жену. Должна признаться, что очень устала. Но зачем тебе уезжать так рано? Боюсь, что отравляю тебе все удовольствие.

— Надеюсь, ты догадываешься, что я в ближайшие недели тоже жду ребенка. Тебе никто не сообщил об этом? Я чувствую сильное возбуждение, тревогу, беспокойство, усталость. Нет-нет, не смотри на меня так недоверчиво. Я вовсе не шучу. Никогда еще я не был столь серьезен.

Глава 16

В карете по пути домой Перигрин не мог прижать ее потеснее к себе, как сделал это в день памятной поездки на Рождество. Но сидя рядом с Грейс, уложил ее голову на свое плечо и чувствовал, что она очень, очень устала. Наверное, все-таки не стоило разрешать ей присутствовать на свадьбе.

— Я рада, что мы съездили к ним, Перри, — сказала вдруг Грейс, словно прочитав его мысли. — Это было восхитительно, правда?

— Да, — согласился он и спросил обеспокоенно: — Ты сносно себя чувствуешь?

— Я считаю, что они будут счастливы.

— Ты так считаешь?

Мало-помалу Грейс расслабилась, дыхание ее стало глубоким и ровным.

Перигрин подумал о собственной свадьбе, которая состоялась в той же самой церкви. Бог мой, он женат уже два с лишним года! Немыслимо! И свадьба, и предшествующие ей недели казались теперь событиями какой-то другой жизни. Трудно поверить, что беременная жена, дремлющая сейчас в его объятиях, и есть та самая уравновешенная и полная достоинства сестра священника, на которой он женился, чтобы избавить гордую женщину от унизительной необходимости подыскивать себе занятие ради хлеба насущного.

Тогда Перри просто заботился о ней. Во всяком случае, думал, что дело обстоит именно так. Казалось, это так просто: жениться и создать ей нормальные условия существования на всю оставшуюся жизнь. Даже после того как Грейс поведала ему свою историю, он продолжал считать, что все просто. Однако брак оказался самым трудным делом в его жизни. Жена стала ему дороже всего на свете. Но и любовь заключала в себе свои сложности, свои сомнения, страхи и неудовлетворенность.

Как бы то ни было, но за два с лишним года они достигли определенной гармонии и взаимного согласия. Возможно, и любви. Во всяком случае, с его стороны. Однако Перри не может быть уверен, что такое положение сохранится навсегда. Брак — это живые, динамичные отношения, и чтобы сохранить их, они должны развиваться. Нужно хотеть счастья — только тогда ты, возможно, его достигнешь. Примерно так он высказался в разговоре с женой об Эдмунде и Александре. Но это относится также к нему и Грейс и вообще к любой супружеской паре…

Карета дернулась, останавливаясь.

— Ох, — только и успела произнести Грейс, прежде чем Перри поцеловал ее. — Ох, — повторила она. — Перри, я так навалилась на тебя, а у тебя даже нет под спиной подушки. Ты, наверное, измучился.

— Не то слово, у меня все косточки болят. Я превратился в собственную тень, — со смехом ответил он. — Я говорил сегодня Эдмунду, что буду без памяти рад, когда твоя дочь наконец явится на свет Божий. Тогда я, может, сумею привести себя в прежнее состояние.

— Глупости! — возразила Грейс. — Я уверена, что твой сын сам выберет удобное для себя время появления. Чего ему спешить, если папочка так удобно устроил в своих объятиях и его, и маменьку?

— Ты хочешь, чтобы я вытолкал вас из кареты?

— Нет уж, благодарю! Слуги подумают, что мы поссорились. Будь любезен, выходи первым, Перри, и подай мне руку, как подобает джентльмену, которым ты себя воображаешь.

Перри весело спрыгнул на мощеную дорожку и подумал, как славно, что он может шутить, а Грейс отвечает шуткой.

* * *

Лежа на боку в перерыве между схватками и ожидая следующего приступа боли, Грейс подумала, что эту немыслимую боль вроде бы невозможно забыть. И тем не менее боль забывается. До тех самых пор, пока не возникнет при рождении следующего ребенка. Быть может, Господь Бог в своем милосердии устроил так, чтобы женщина забывала эти муки и узнавала их, когда они приходят вновь.

Грейс не могла понять, который теперь час. Она разбудила мужа перед самым рассветом, убедившись, что это не ложная тревога. Перри сидел рядом с ней, бледный как смерть, и держал ее за руку до тех пор, пока не приехал доктор Хансон. После этого доктор вместе с экономкой убеждали его уйти, но Перри подчинился, лишь когда Грейс с улыбкой сказала, что ей легче не видеть, как он волнуется. Перри даже не смог улыбнуться в ответ.

Неужели этому не будет конца? Боль терзала ее с двухминутными промежутками в течение нескольких часов, но доктор Хансон говорил, что все еще нет полного раскрытия и головка ребенка не продвинулась вниз. Он спокойно стоял у окна и смотрел на деревья. Экономка сидела в кресле возле постели, каждые несколько минут вытирая лицо роженице влажным платком и ласково укоряя ее за то, что она кусает губы, а не кричит.

Грейс не могла кричать. Если бы она не сохранила тот малый самоконтроль, на который еще была способна, то, наверное, сошла бы с ума. Скоро родится ее сын — надо думать только об этом. Скоро она будет держать его на руках. Скоро сможет вернуться Перри. Есть ли кто-нибудь с ним внизу? Приехал ли лорд Эмберли, как обещал?

Неужели роды никогда не кончатся?

* * *

— Это смешно! Это черт знает как смешно! — Перри швырнул бильярдный кий на стол. — Есть тревоги, которые невозможно развеять никаким занятием, Эдмунд. Это очень любезно с твоей стороны, что ты весь день пытаешься так или иначе отвлечь меня. Пойми, пожалуйста. Это бесполезно. Я с ума сойду!

Лорд Эмберли со вздохом тоже положил кий.

— Я просто не знаю, что еще придумать, Перри. У меня, как ты понимаешь, нет опыта в подобных делах. Что ты намерен делать?

— Я хочу подняться к ней. Проклятие, ведь это и мой ребенок! Несправедливо, что Грейс должна терпеть все эти муки одна, в то время как я тут играю на бильярде.

— И веселишься безмерно, — с нескрываемой иронией заметил его друг.

— Я пойду наверх, — повторил Перигрин. — Должен же я что-то сделать!

— Но это не дозволено. Роды продолжаются.

— Черт побери! Ну скажи, мог бы ты сам оставаться в стороне, если бы рожала графиня? Грейс мучается с пяти часов утра. То есть она меня разбудила в пять, а началось все, наверное, раньше. Мог бы ты оставаться в стороне?

— Если бы это была Алекс? — переспросил граф. — Нет. Нет, Перри, я бы не мог оставаться в стороне. Значит, ты любишь леди Лэмпмен? Я не раз думал об этом после того, как ты разбил мне нос. Разумеется, не мое дело спрашивать о таком…

— Ты заслужил мое доверие тем, что провел со мной здесь весь день, в то время как дома тебя ждет молодая жена, — ответил Перигрин с неким подобием улыбки на лице. — Да, конечно, Эдмунд, я люблю Грейс. Больше, чем собственную душу, как мне думается порой. Что, если она умрет? Господи, что, если она умрет?

Лорд Эмберли крепко сжал Перигрину плечо и уверенно успокоил друга:

— Грейс не умрет, она не собирается умирать, Перри. Что нам такое придумать, чтобы отвлечь тебя? Мальчишками, как ты помнишь, мы были очень изобретательны.

— Я не считаю, что запрет карабкаться на крутые скалы подействовал бы сейчас, — ответил Перри. — Я иду наверх.

И едва он произнес эти слова, как появился дворецкий и объявил, что обед подан. Перигрин вынужден был пойти в столовую и даже заставил себя глотать что-то — из уважения к гостю, но не замечая, что тот почти ничего не ест.

* * *

Она должна тужиться. Необходимость в этом, чисто физическая необходимость, была неотвратима. Чей-то голос твердил ей, чтобы она тужилась. Разум Грейс в этом уже не участвовал, ею руководили инстинкт выживания, потребность избавиться от бремени страдания. Грейс состояла сейчас из сплошной боли, мучительной боли, она больше не чувствовала прикосновения холодного влажного платка к лицу и шее, не чувствовала, как руки мужа сжимают ее руки.

И наконец свершилось: боль милосердно отпустила, и Грейс освободилась от мучений. Освободилась, чтобы провалиться в забвение, в пустоту, где уже не было никакой боли. И никакой воли к жизни.

— Грейс! — Голос не хотел отпускать ее. — Грейс! Не то чтобы громкий или требовательный голос. Тихий и нежный, не желающий ее отпускать. Этот голос значил что-то важное, но она не могла взять его с собой, если уйдет.

— Грейс, — продолжал голос, — у нас есть дочь. Родилась девочка. Ты слышишь меня? Нет, ты не должна умереть. Я не позволю тебе умереть. Прошу тебя!

Где-то заплакал ребенок. Это был звук, который она не могла слышать. Он не отпускал ее, этот детский плач. Кроме того, над ней склонилось чье-то лицо. Знакомое лицо. Любимое. Ей хотелось получше разглядеть его.

— Перри? — вдруг услышала она и поразилась тому, какой тонкий и жалкий голосок произнес это имя.

— У нас родилась дочь, — повторил Перри. Грейс почувствовала наконец свои руки. Их кто-то сжимал.

— У нас есть дочь, Грейс. Неужели ты ее не слышишь? Она кричит достаточно громко, чтобы разбудить всех слуг. — Он улыбнулся.

“Да, это Перри, — подумала Грейс. — Перри”.

— Дочь? — Она не понимала, каким образом складывает звуки в слова. — Жива?

— Еще как! — ответил Перри. — Полагаю, ей не нравится купание.

Тело мало-помалу возвращалось к Грейс. Последовало еще одно непроизвольное сокращение мышц, еще одна волна боли, и врач сказал, успокаивая, ей или еще кому-то, что теперь уже все кончено, все позади и она может отдохнуть.

— Посмотри, Грейс! Посмотри на дочь! Но она в эту минуту не могла отвести взгляда от Перри. Почему муж плачет? Ребенок умер? Или она сама умерла?

Потом на руки Грейс положили полотняный сверток, и она увидела свое дитя, затихшее, красное. Красавица. Неописуемая красавица. Нет, ей нельзя уходить. Она не может уйти из жизни и бросить это дитя. И другое любимое существо.

— Перри?

Муж по-прежнему был рядом — бледный, улыбающийся и плачущий.

— Дочь, — произнесла Грейс. — Она жива. Она жива, Перри.

— Да, да.

Это не муж смеется, вдруг сообразила Грейс, а она сама. Или она плачет? Черты лица Перри расплылись.

— Перри, — попросила Грейс, — возьми малышку. Я хочу видеть, как ты ее держишь.

Теперь Грейс четко видела его. Улыбка исчезла с лица Перри.

— Я не осмелюсь, — сказал он и очень осторожно дотронулся указательным пальцем до крохотного кулачка.

— Возьми свою дочь, папа, — повторила Грейс. Маленький сверток взяли у нее. Кто-то нежно бормотал ласковые, бесконечно ласковые слова. Таким дорогим и любимым голосом. Дитя уже не плакало. Теперь она может уйти. Грейс заскользила вниз по соблазнительно покатому склону к таинственной цели, которая в эту секунду казалась более желанной, чем что бы то ни было, чем люди, вернувшие ее к жизни минуту назад.

* * *

— Прости, Алекс. — Лорд Эмберли лежал рядом с женой, уютно прижавшейся к нему и укрытой его пальто. — Я бросил тебя одну, а мы женаты всего неделю.

— Ты не бросил меня, — возразила она и поцеловала его в подбородок. — Ты просто всю жизнь уходил в себя, как только возникала какая-то проблема. Ты не можешь так легко избавиться от многолетней привычки только потому, что у тебя есть жена. Ты сказал мне еще до свадьбы, что тебе будет трудно не исключать меня временами из своей жизни. А я тебе ответила, что, зная о твоей любви, я тебе этого не позволю. Вот я и последовала за тобой сюда.

Они лежали в маленькой каменной хижине отшельника в миле с небольшим от Эмберли-Корта; эта хижина давно уже служила убежищем графу.

— Это было ужасно, — сказал Эдмунд, играя прядью темных волос жены и не открывая глаза. — Весь вчерашний день, а потом и ночью Перри метался и мучился за нее. Я не мог уехать оттуда.

— Его жена и в самом деле может умереть? — робко спросила графиня.

— Она потеряла много крови. Я уверен, что экономка не высказалась бы таким образом, если бы Грейс не была чудовищно переутомлена и неспокойна. Ребенок шел очень долго и трудно. Грейс совершенно обессилена, а ведь она немолодая женщина.

— Но пока ничего нельзя утверждать с уверенностью? — спросила Алекс. — Ты не говорил с врачом или с Перри?

— Нет. Ни тот ни другой от нее не отходили. Алекс. Алекс, поистине жизнь жестока по отношению к женщинам.

Он крепче прижал к себе Алекс. Она помолчала, потом произнесла:

— Я почти уверена. Ты не против, Эдмунд? Не будешь ли ты обескуражен?

— Обескуражен? О, Алекс, любовь моя!

— Но ребенок появится на свет меньше чем через восемь месяцев, Эдмунд.

— Ну что ж, мир узнает, что мы с тобой любили друг друга до свадьбы. Подумаешь, какой стыд! Я только просил бы тебя не поднимать эту тему именно теперь. Я боюсь за тебя, Алекс!

В то же утро супруга священника встретила у церкви обеих мисс Стэнхоп и сообщила им, что ее мужа вызвали в Рирдон-Парк.

— А ребенок? — спросила старшая мисс Стэнхоп.

— Родилась девочка и чувствует себя хорошо.

— Леди Грейс?

Голос мисс Стэнхоп нарушил молчание, которое женщинам не хотелось прерывать. Ее слова прозвучали скорее как утверждение, чем вопрос.

— Бедняжке пришлось очень тяжело, — ответила жена пастора.

Мисс Летиция вспомнила о носовом платке лишь когда слезы с подбородка капнули на ленты ее шляпы.

— Бедный, милый сэр Перри! — всхлипнула мисс Летиция. — Он так ее любит.

— Она выходила замуж из нашего дома, — напомнила старшая мисс Стэнхоп.

Сестры навестили миссис Мортон, а та посетила миссис Кортни, миссис Картрайт и миссис Кэррингтон. Однако то были печальные визиты. Вечерние пересуды никому не доставили радости, и, как во всяких пересудах, грустное в них сильно преувеличивалось. Мистер Кэррингтон застал жену в слезах.

— В чем дело, Виола? — спросил он. — Что случилось? Ведь я не щипал тебя уже целую неделю, не так ли? Это потому, что я отметил свое пятидесятилетие и принял решение создать себе более достойный имидж, дорогая. В этом нет ничего обидного. Вытри глазки и подойди ко мне, я тебя поцелую.

— Перестань подшучивать надо мной, Уильям, — произнесла Виола без своего обычного возмущения. — Я плачу из-за леди Лэмпмен.

— Она потеряла ребенка?

— Не-е-т, — прорыдала Виола. — Ребенок жив и здоров. Но она умирает, Уильям, или уже умерла. Врач находился в Рирдон-Парке со вчерашнего утра, а сегодня с рассветом туда вызвали священника. Ох, милая, несчастная женщина! Она была такой хорошей женой для Перри. Да не стой же столбом, Уильям! Обними меня. Пожалуйста, обними меня. Бедная дорогая леди Лэмпмен!

* * *

Был пасмурный и ветреный ноябрьский день, который вряд ли мог хоть чем-то порадовать душу. Две тепло укутанные фигуры медленно двигались по дороге, ведущей из Рирдон-Парка; женщина тяжело опиралась на руку мужчины.

— Как славно выйти снова на воздух, Перри, — сказала Грейс, подставляя лицо резкому и холодному ветру.

— Мы скоро должны повернуть назад, — строго заметил Перри. — Тебе нельзя переутомляться и, не дай Бог, простужаться.

— Как чудесно просто быть живым, верно, Перри? Неужели ты этого не чувствуешь?

— Чертовски чудесно видеть свою жену живой. Я едва не потерял тебя, Грейс.

Он накрыл ладонью ее руку в перчатке.

— Ничего подобного, — возразила Грейс. — Ты заставил меня выжить, Перри. Мне было так легко умереть, но ты не дал мне уйти.

Он крепко сжал ее руку.

— Перри, — спросила Грейс задумчиво, — ты очень огорчен тем, что я не подарила тебе наследника?

Он остановился и посмотрел на жену в полном недоумении.

— Как ты можешь задавать подобные вопросы, Грейс? Жить без Розы? Я не променял бы дочь на два десятка сыновей.

— Если бы я была на пятнадцать лет моложе… или даже на десять, я родила бы тебе нескольких детей, и тогда было бы не важно, что первой родилась девочка. Но боюсь, что могу подарить тебе только ее. Я была почти два года замужем, прежде чем зачала ее.

— Какая ты странная иногда, — проворчал Перри. — Тебя это по-прежнему волнует, Грейс? То, что ты старше меня? Сколько раз тебе повторять, что для меня это ничего не значит? Я не сделал бы тебя ни единым днем моложе, если бы мог. Потому что в таком случае я изменил бы тебя, а этого мне не надо и за тысячу миров. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Просто вот такой. И подаренная тобой дочь наполнила мою жизнь огромным счастьем и, боюсь, не оставила у меня в сердце места для полудюжины сыновей. Или даже для одного. Я не хочу, чтобы у тебя были еще дети, Грейс. Я больше не могу рисковать тобой.

— Ты счастлив? В самом деле счастлив? И ты любишь меня, Перри?

Он коснулся ее раскрасневшейся щеки кончиками холодных пальцев.

— Я ни разу не признался тебе в своем настоящем чувстве, Грейс, верно? Почему это самые трудновыговариваемые слова? Да, я люблю тебя, Грейс. Конечно же, люблю. Очень люблю тебя. Ты мне веришь или завтра снова начнешь сомневаться?

На глазах у Грейс заблестели слезы.

— Я совершила столько ошибок в жизни, дорогой Перри. Я не заслуживаю такого счастья. Я не заслуживаю тебя.

— Ты не раскаиваешься? — спросил он. — Ведь ты уже ждала Розу, когда… — Он криво усмехнулся.

— О, Перри, мой давний побег из дома обернулся великой удачей. Ведь я могла выйти замуж за Гарета. И была бы настолько же несчастна, насколько я счастлива с тобой. В молодости я подчинилась обаянию Сандерсфорда. И была напугана им после того, как мы с тобой поженились. Некоторое время я боялась, что не заслуживаю ничего лучшего, а ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем я, — красивую и полную жизни девушку.

— Абсурд! — отрезал Перри.

— Я люблю тебя. О, как сильно я люблю тебя, Перри! И мы вместе в любви дали жизнь Розе. Жизнь поистине полна чудес.

— Она уже узнаёт меня.

— Разумеется. Все женщины тебя узнают. Стоит тебе улыбнуться, и все они капитулируют. Почему наша дочь должна быть исключением? Вынуждена признать, что она сразу перестает плакать, как только ты берешь ее на руки.

— Роза понимает, что я питаю слабость к женскому полу. Особенно к ее маменьке. — Перри наклонился и поцеловал жену в губы, прежде чем они повернули назад, к дому.

Грейс положила голову ему на плечо.

— Все так добры ко мне, — улыбнулась она. — Навещают и присылают чудесные пожелания. Ты знал, что Александра в положении, Перри?

— Нет. Стало быть, мне придется ответить любезностью на любезность и шагать из угла в угол вместе с Эдмундом? — Перри поежился. — Какой ужасный день! Обрати свой поэтический взор на эту картину, Грейс, и сотвори из нее красоту. Это задача как раз для тебя.

— Нет ничего легче! Ты только посмотри вокруг, Перри, и вообрази, как все попрятавшиеся в земле семена ждут своего часа. И взгляни на темные и низкие тучи. Почему же вокруг нас все-таки светло? Да потому, что за облаками голубое небо и солнечные лучи. Тучи не в силах окончательно лишить нас тепла и сияния солнца. А ветер? Такой холодный и порывистый, но он сама жизнь. В нем нет холода смерти, а есть возбуждающее дыхание жизни. Ветер сделал розовыми твои щеки и нос. И мои тоже, это само собой. День прекрасен, Перри! Новый день.

— Ты права, — согласился Перри, смеясь и расправляя плечи. — Что бы я делал без тебя, Грейс? Смотрел бы вокруг себя в глубокой тоске, кутался да считал дни до наступления весны. И так как день прекрасен — ведь ты только что доказала мне это! — остановись у входа в наш дом, и я поцелую тебя, любовь моя.

Грейс, радостная и счастливая, повернулась к мужу.

— Ты, конечно, ждешь, что я стану ворчать, жаловаться и умолять тебя подождать с поцелуем до тех пор, пока мы не войдем и не закроем за собой двери? — Грейс улыбнулась, поднимаясь на цыпочки и обнимая Перри за шею. — Я жажду крепкого и долгого поцелуя прямо сейчас, сэр! И мне все равно, что нас увидят слуги!

Грейс и Перри, крепко обнявшись, целовались на ступеньках под порывами студеного ноябрьского ветра. И тучи не расступились, и, хотя бы на мгновение, не показалось голубое небо, и не блеснул солнечный луч. Но Грейс и Перри это было безразлично. В объятиях друг друга они обрели тепло и радость, какие не мог принести им самый ясный солнечный день.

И потому в их сердцах звучало вечное обещание весны.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Реклама на сайте