«Пронзенное сердце»

Сьюзен Кинг Пронзенное сердце

Пролог

Англия, лето 1207 года.

По залитой лунным светом песчаной дороге стремительно скакали пять всадников. Как черные крылья, развевались на ветру их плащи, тускло мерцали доспехи и рукоятки мечей. Отряд приблизился к кромке таинственного темного леса, и зловещая тишина внезапно наполнилась звуками и ритмом напряженной торопливой скачки.

Среди всадников выделялся молодой человек в кожаной накидке. Его конь летел в середине отряда, и длинные черные волосы юноши развевались на ветру подобно знамени. Весь во власти жестокого ритма, он подался вперед, до предела натянув веревки, которые привязывали его к седлу. Он не мог держать поводья: руки его были связаны за спиной.

Всадники стремительно влетели в лесную глушь, не пытаясь сдерживать коней даже на крутых изгибах дороги. Густой навес листвы не пропускал лунный свет, и это помогло остаться незамеченными другим участникам драмы: они бежали впереди всадников, прячась между деревьями и оставаясь совершенно невидимыми. Сейчас мужчина и двое детей притаились за раскидистым дубом, росшим на обочине дороги, и внимательно наблюдали за погоней. Один из них молча протянул руку и жестом приказал что-то белой собаке, притаившейся рядом.

Покорный лишь ему понятной команде, пес тут же сорвался с места и бросился вниз по лесистому склону. В молочном свете луны он казался нереальным — жутким, сверхъестественным привидением.

Внезапно застыв перед приближающимися лошадьми, призрак угрожающе зарычал.

Конь первого из преследователей резко попятился, заставив остановиться весь отряд. Всадники, и сами, испугавшись до полусмерти, пытались удержать лошадей. Пленник же с надеждой осматривался, с трудом сохраняя равновесие в седле. А огромный, как волк, белый пес врос в землю посреди дороги и преградил отряду путь.

— Убейте ее! — рявкнул предводитель. Тут же три меча со свистом вылетели из ножен. Четвертый всадник прицелился из лука. Но в этот момент из кустов раздался чуть слышный свист, и собака, распластавшись по земле, с легкостью белки шмыгнула в заросли.

Среди всей этой суматохи никто и не заметил человека, который, пригнувшись, неслышно подобрался к узнику. В руке его сверкнул кинжал, и несколькими быстрыми и точными движениями он перерезал путы. Юноша в изумлении оглянулся, но успел заметить лишь легкий шелест кустов. Предводителю все-таки удалось сдвинуть отряд с места, но испуганные кони двигались неровно и робко — они так и не смогли вернуться к былой уверенной поступи. Узник все еще держал руки сжатыми за спиной. Но при этом резко пришпорил коня — тот нервно отступил в сторону и оказался позади остальных.

Дорога сузилась. Теперь впереди извивалась лишь тропинка, вся переплетенная выступающими корнями дубов. А низко свисающие ветки превратились в навес. Оказавшись под этой аркой, пленник с силой ухватился за сук, подтянулся на руках и резко оттолкнулся ногами от седла. В мгновение ока исчез он в густой листве. Всадники ничего не заметили и, как ни в чем не бывало, продолжали путь. Когда же они, наконец, обернулись, беглец остался уже далеко позади, надежно укрывшись в кроне высокого дерева. — Эта собака наверняка спустилась с гор. И она явно от нечистого! — предположил один из охранников, когда отряд снова замедлил ход, с трудом пробираясь под нависшими ветвями дубов.

— Скорее, это волк-оборотень! — возразил другой. — Клянусь, этот Черный Шип в сговоре с лесными духами!

— С духами или с кем другим, а лорд Уайтхоук отрубит нам головы, если мы его упустим!

— Именно так! Ведь он — добыча Уайтхоука! — вступил в разговор командир. — И мы должны, во что бы то ни стало найти его и поймать. Этьен, Ричард, осмотрите все вокруг! — Он показал в лес. — Стреляйте вверх! Он, скорее всего, где-то на дереве!

Ричард недовольно фыркнул.

— Это чистое безумие — преследовать ночью в лесу Черного Шипа! А, кроме того, мы уже ушли далеко на юг с нашей территории!

— В таком месте недолго напороться и на лешего! — не удержался Этьен.

— Трусы! Он наверняка не успел уйти далеко! Найти! — Командир пришпорил коня.

Серебряный свет луны пробивался сквозь густые лесные заросли. В этом волшебном, жутком и необыкновенном эфире всё окружающее представало странным, незнакомым и таинственным. С опаской вглядываясь в чащу, всадники осторожно двинулись в разных направлениях, держа наготове мечи и луки. Ни один не забыл осенить себя крестным знамением. Вскоре, однако, они встретились у кромки леса — победой не смог похвастаться никто.

Черный Шип осторожно спустился из своего укрытия — почти бесшумно спрыгнул он на мягкую лесную землю. Крадучись добрался до просеки, остановился и замер: почти напротив него в лунном свете стоял огромный белый пес и с едва слышным рычанием неотрывно наблюдал за ним.

На какое-то мгновение молодой человек согласился со своими врагами: это действительно не простая собака — она явно спустилась с гор. Не случайно ведь говорят, что именно такие огромные белые псы сопровождают фей. Это пришло ему в голову, потому что живая фея — крошечная, прекрасная, сотканная из золотых и серебряных паутинок — стояла рядом с собакой.

Она двинулась вперед, через залитую лунным светом опушку. Воздушные пряди волос сверкали и серебрились. Шаги казались неслышными — настолько они были легки.

Юноша зажмурился. Потом снова открыл глаза. Нет, это не чудесное явление, это живая девочка, ребенок. Очень маленькая для своего возраста — примерно лет двенадцати-тринадцати, — она была одета в длинную свободную тунику и мягкие башмаки. Собака доставала ей почти до пояса.

Черный Шип неподвижно стоял у дерева. Он выглядел скорее тенью, чем живым существом. Девочка задрала голову и разглядывала его с нескрываемым любопытством. Глаза ее, огромные и сияющие, казалось, излучали свет. Пес снова беспокойно зарычал, и хозяйка положила руку ему на голову:

— Тише, Кэдгил! Это же друг!

На мгновение зверь успокоился, но тут же взглянул в сторону и снова угрожающе оскалился. Из зарослей на противоположной стороне просеки раздался едва слышный успокаивающий звук. Черный Шип схватил девочку за худенькое плечо.

— На дерево! — шепотом приказал он и подсадил ее на нижнюю ветку. Быстро и легко, как эльф, она тут же залезла выше. Юноша тоже подтянулся и устроился на толстом суке.

Собака все еще стояла под деревом.

— Кэдгил! — нагнувшись, прошептала фея. — Беги и разыщи Уота!

В этот момент просека наполнилась пением летящих стрел. Прямо над головой Черного Шипа закачалась ветка: это стрела попала в листву. Девочка тихонько вскрикнула. Он крепко схватил ее за маленькую, беспомощно вытянутую руку и привлек поближе к себе, усадив на толстый, надежный сук.

Еще одно облако стрел прошуршало сквозь кроны деревьев. Черный Шип прикрыл волосы своей неожиданной спутницы ладонью: если он хотел спасти девочку, нужно было спрятать эту сияющую головку. Плечи малышки вздрагивали, но она не издала ни звука. Неожиданно стрела просвистела над самыми их головами и осыпала дождем из листьев. Оба тут же невольно сжались, как куры на насесте — почти спрятали головы под крыло.

Наконец все как будто успокоилось. Убедившись, что стрелы больше не угрожают. Шип поднял голову и внимательно всмотрелся в каждую тень на просеке.

На лесной дорожке, под деревом, он с трудом заметил фигуры двух всадников — листва почти полностью скрывала их. Юноша покрепче прижал к себе ребенка, и молитва, которую он не вспоминал, наверное, с самого детства, вдруг пришла ему на ум. Всадники тихо переговаривались между собой, а потом повернули коней и двинулись прочь.

Со вздохом облегчения юноша расслабился и прислонился головой к стволу, но тут же снова напрягся: на просеке вновь раздались голоса.

— Уот! — радостно выкрикнула девочка.

Она так стремительно соскочила с дерева, что Черный Шип, которому едва перевалило за двадцать, почувствовал себя глубоким стариком, пытаясь не отстать от нее. Оказавшись, наконец, на земле, юноша увидел уже знакомого белого пса: тот прыгал возле девочки. По просеке к ним приближались двое. Один — высокий светлый юноша, на вид ему можно было дать лет пятнадцать. Они с девочкой оказались так похожи, что наверняка должны были приходиться друг другу самыми близкими родственниками. Рядом шел грузный мужчина в кожаной кольчуге.

— Пресвятая дева! С тобой все в порядке? — приглушенно воскликнул мужчина, хватая девочку за плечи. А брат с молчаливой заботой и лаской гладил ее по Голове.

Повернувшись к молодому человеку, незнакомец произнес:

— Мы ваши должники!

— Вовсе нет, это я вам обязан! — ответил Черный Шип. — Если бы не ваша собака, я бы так и остался в плену. Это вы перерезали веревки у меня на руках?

— Да. Меня зовут Уолтер Лиддел. Если ты тот, кого называют Черным Шипом, то у меня есть для тебя новости.

Беглец с тревожным предчувствием наклонил голову. Его длинные — на саксонский манер — черные волосы, отливающие синевой в лунном свете, коснулись заросшей щетиной щеки.

— Да, это именно я!

Уолтер мрачно кивнул и пристально взглянул на молодого человека.

— Слушай внимательно, потому что твои охранники могут начать поиски. Барон де Эшборн поручил мне убедить тебя вернуться на север и продолжать свое дело. Никому не говори о нашей встрече, но помни, что ты не одинок в борьбе против жестокости и самодурства лорда Уайтхоука. — Незнакомец зло прищурился и пристально взглянул на юношу. — Скорее всего, парень, тебя везли в Виндзор, чтобы бросить в темницу. А это страшное место — не многие, посидев там, выходят на волю в своем уме.

— Я так и решил. Ведь мы ехали на юг. Спасибо, Уолтер. Передайте барону, что я очень ценю его доверие. — Юноша взглядом показал на девочку и ее брата: — Это ваши дети?

— Нет, сэр. Они просто увязались за мной, а я слишком поздно это заметил. Кроме меня, они никому не позволяют командовать своей собакой.

Черный Шип кивнул.

— Спасибо за то, что вы сделали нынче ночью, — тихо проговорил он. — Я этого не забуду, клянусь, пред лицом Всевышнего, что в трудную минуту любой из вас может рассчитывать на мою помощь.

Уолтер благодарно дотронулся до плеча юноши.

— Спасибо. Сейчас нам необходимо уйти. Там, в зарослях, — он кивнул на противоположную сторону просеки, — тебя ждет оседланная лошадь. Там же найдешь и лук со стрелами.

— Храни вас Бог, сэр, — произнесла молчавшая до этого девочка. Шип сверху вниз посмотрел на маленькое нежное личико. Лунный свет окрасил серебром ее глаза, а во взгляде детское любопытство соседствовало с задумчивостью взрослого и зрелого человека. В ночной тишине внезапно раздался звук: так щелкает только стрела, когда ее вставляют в лук. Уолтер схватил девочку за руку и бросился в глубь леса. Они скрылись в зарослях папоротника, а вслед за ними — и подросток с собакой. А Шип бегом направился в сторону, указанную новым другом, — к лошади. Так что пущенная кем-то стрела прилетела на уже пустую просеку.

Черный Шип бежал мощно и гибко. За своей спиной он слышал голоса — это всадники пробирались сквозь кусты. А вскоре воздух наполнился воем стрел — они вонзались в стволы деревьев, в толстые суки, просто в землю. Но юноша несся быстрее стрел — стремясь скорее добраться до лошади, он ломал по пути ветки и ловко перепрыгивал через заросли папоротника.

Отвязав поводья, он вскочил в седло и направил лошадь по узкой тропинке, спускающейся с холма. К седлу действительно оказались приторочены лук и колчан, полный стрел, но юноша не захотел тратить время, чтобы отвечать на нападение.

Вражеские стрелы угрожающе выли за его спиной. Одна чуть-чуть не задела щеку. Вторая же проткнула насквозь кожаную накидку и вонзилась в спину чуть пониже лопатки. Превозмогая боль, всадник с трудом выдернул ее.

Стук копыт за спиной громом отдавался в ушах, но боевой конь оказался силен и быстр, а всадник молод, ловок и не отягощен доспехами. Вскоре он уже окончательно оторвался от преследователей и свернул на север по древней, полной преданий и легенд, дороге, а к рассвету, уже абсолютно спокойный, в белом тумане начал подниматься в горы по тропке, проложенной пастухами.

Рана оказалась глубокой, но Черный Шип продержался еще двое суток: слабея с каждым часом, он все-таки добрался до хорошо знакомых северных вересковых пустошей. Там, среди нагромождения седых от древности монолитов, он упал с коня и потерял сознание — природа сама позаботилась о могильном камне для храброго воина.

Глава 1

Англия, апрель 1215 года.

Порыв ветра унес последнюю стрелу. Он подхватил ее, как перышко, и, заставив описать дугу, бросил далеко позади цели. Как только стрела исчезла из вида в густых зарослях, Эмилин де Эшборн со вздохом повесила лук на плечо. Поплотнее запахнув зеленый плащ , воздух казался прохладным , и надвинув капюшон, чтобы скрыть свои светлые — как будто льняные — косы, пошла по лесной тропинке.

Сегодня у нее что-то совсем не ладилось со стрельбой. Несколько стрел улетело неизвестно куда. И виноват в этом был вовсе не ветер, а ее собственная неопытность и неумелость. Из двенадцати стрел в кожаном колчане, притороченном к поясу, осталось лишь четыре. Так что эту последнюю придется найти, если она хочет продолжать свою тренировку.

Эмилин быстро шла под густым шатром из листьев. В напоенном ароматами травы и леса весеннем воздухе их шелест слышался особенно явно, а солнце пробивалось сквозь кроны деревьев отдельными лучами и пятнами ложилось на землю. Она была рада, что улизнула в это свежее зеленое великолепие после нескольких месяцев сидения в душном доме.

Поздней осенью в таком же лесу воины короля Джона арестовали ее брата Гая, барона де Эшборна. Предупрежденные сенешалем, который очень волновался за их безопасность, Эмилин и трое ее братьев и сестер всю зиму не высовывали носа за стены замка. Ведь даже сейчас еще никто не знал, жив ли Гай, и если жив, то где он.

Незадолго до ареста Гай начал учить сестру стрельбе из лука. Но искусство это оказалось заброшенным вплоть до сегодняшнего дня. Стреляла Эмилин никуда не годно: и встать, как следует, она не могла, и пальцы ее казались дубовыми на вощеной пеньковой тетиве. Сегодня она пришла в лес без всякой надежды на охоту — просто чтобы потренироваться.

Девушка не овладела еще коротким дамским луком настолько, чтобы успешно охотиться на мелкую дичь, — хотя, видит Бог, любая добыча нужна сейчас в Эшборне. Но с самого детства ее привлекала мощь и грациозность оружия, она всегда завидовала искусным стрелкам. Еще девочкой она восторженно наблюдала за тренировками и состязаниями во дворе замка: мужчины стреляли то в копну сена, то в соломенные чучела французских солдат, а позднее — в соломенное изображение короля Джона.

Оглядываясь в поисках улетевшей стрелы, Эмилин вышла на лесную прогалину. И вдруг услышала звон металла. Испугавшись, она быстро спряталась за толстый ствол дуба, пытаясь унять беспокойный стук сердца.

— Во имя всех святых! — сердитый мужской возглас раскатисто зазвучал в чистом прохладном воздухе. Девушка опустила лук и осторожно выглянула из-за дерева.

Всего в нескольких ярдах от себя, на дороге, она заметила всадника в доспехах на черном боевом скакуне. Длинный синий плащ воина спускался на круп коня. К высокой луке седла был прикреплен богато украшенный белый щит.

Герб, изображенный на щите, представлял собой ястреба на ветке. Он был незнаком девушке. Но Эмилин прекрасно поняла, что и этот щит, и богатая конская упряжь могли принадлежать только знатному рыцарю. Скорее всего, это придворный, решила она. Уот же предупреждал ее об опасности такой встречи в лесу. Девушка снова спряталась за ствол.

Конь медленно ступал по дороге. Эмилин подумала, что рыцарь выглядит усталым, да и меч его почему-то не в ножнах, а готов к бою. В лесной тишине далеко разносились четкие шаги лошади по мягкой земле, звон упряжи и доспехов, да порой тихие проклятья.

Испугавшись, что где-то совсем рядом могут оказаться и другие воины, девушка решила скрыться в зарослях и отступила на шаг. Под ногой громко хрустнула сухая ветка.

Рыцарь тут же обернулся и сразу увидел ее, прячущуюся среди деревьев. Он пришпорил коня и рванулся вперед.

— Эй, там! Стой! — закричал он.

Эмилин остановилась. Огромный конь замер в нескольких шагах от нее. Она взглянула вверх на темную голову, мощную грудь, перевела глаза на прикрытую накладкой ногу всадника. И увидела свою пропавшую стрелу. В бедре рыцаря.

Девушка, застыв от ужаса и изумления, смотрела на еще покачивающееся в ноге нечаянной жертвы оперение. Ткань вокруг острия потемнела от крови. Медленно-медленно Эмилин подняла глаза к лицу рыцаря. Из-под темных густых бровей на нее смотрели глаза такие же холодные, как военные доспехи.

— Выходи из леса! — коротко приказал мужчина. Его глубокий голос сразу наполнил лесное пространство.

Эмилин в полной растерянности продолжала смотреть на стрелу. Но в уме уже зародилась мысль об ужасе содеянного. Едва дыша, с тяжело бьющимся сердцем, она сделала шаг по направлению к лошади. Рыцарь возвышался над ней, как скала.

Всего одно мгновение он смотрел на Эмилин, затем медленно засунул меч обратно в ножны.

— Девушка, — наконец произнес он, — мне необходимо срочно вытащить стрелу. Без твоей помощи не обойтись.

Эмилин не могла скрыть удивления. Лицо под капюшоном оказалось красивым, черты правильные, хотя давно не бритая щетина и угрюмый взгляд явно не могли его украсить. Рыцарь выжидающе поднял бровь. Девушка переводила взгляд со стрелы на лицо своего нового знакомого.

— Сэр, — наконец еле слышно проговорила она, — я не смогу до нее дотянуться.

— Мои доспехи тяжелы, — с трудом ответил рыцарь. — Если я спешусь, то, вряд ли смогу потом опять сесть верхом с этой раненой ногой. Так что постарайся. И причем как можно быстрее, девочка! Он показал на довольно широкий пень. — Залезь туда!

Эмилин молча повиновалась. Выполняя приказание, она на мгновение задумалась, посмеет ли кто-нибудь ослушаться. Но ведь это именно она и подстрелила его. Девушка залезла на пень и терпеливо ждала, пока рыцарь поставит коня поудобнее.

— Возьмись за стрелу, — приказал он, и девушка крепко сжала оперение. Сняв кожаную перчатку, незнакомец просунул свою руку под ее, чтобы надавить на ногу. Его прикосновение оказалось прохладным. — Когда я скажу, дергай резко и сильно!

— Сэр! — опять пролепетала Эмилин, кусая губы.

— Если бы ты не появилась, мне пришлось бы делать это самому.

Кивнув, она ухватилась покрепче и набрала побольше воздуха в легкие. В этот же самый момент мужчина тоже глубоко вдохнул. Девушка подняла глаза и увидела, что он внимательно ее разглядывает, а в серых глазах горит какой-то странный огонь.

— Тяни! — скомандовал он. Она дернула изо всех сил. Мужчина выдохнул, но к звуку дыхания явно добавился и подавленный возглас боли — наконечник стрелы сдвинулся в ране. Теплая кровь полилась на руки.

Эмилин увидела, что наконечник слишком широк, чтобы пройти сквозь кольчугу и толстую ткань одежды. Она тщательно освободила зубцы от сети металлических колец. Рыцарь мрачно и напряженно молчал.

Наконец ей удалось полностью вытащить стрелу и зажать рукой кровоточащую рану. Девушка достала из рукава полотняный платок, рыцарь взял его и попытался сам остановить кровотечение. Брови его были нахмурены, тень от опущенных ресниц начертила на щеках черные печальные полумесяцы, губы болезненно сжались.

В левой руке Эмилин растерянно держала окровавленную стрелу. Конечно же, она не могла прямо сейчас, на глазах у своей жертвы, обтереть ее и сунуть на место — в колчан.

Спешившись, рыцарь взял у нее стрелу и внимательно осмотрел оперение.

— Никаких намеков на имя владельца. Это явно охотничья стрела, с наконечником для мелкой дичи! — Он пристально взглянул на девушку. — Скажи мне правду — ты знаешь, что-нибудь о том человеке, который в меня стрелял? И где он?

— Стрелял в вас? — Эмилин нервно закусила губу.

— Здесь не было видно ни воинов, ни разбойников, ни браконьеров. — Он наклонился — серые глаза холодны, как иней на каменной глыбе. Свободной рукой крепко сжал плечо девушки. — Что ты делаешь одна в этом лесу?

Хотя первым порывом Эмилин было вырваться из этих рук и бежать, разум, да и время, проведенное в святой обители на попечении у монахинь, призывали признаться. Но, открыв рот, она смогла издать лишь слабый, подобный мышиному писку, невнятный звук. Возможная реакция на правду приводила ее в истинный ужас. Ведь безжалостные рыцари, может быть точно такие, как этот, схватили Гая. А ее могут даже убить за это нечаянное преступление.

Легко держа стрелу двумя пальцами, рыцарь этой же рукой сжимал вожжи, а другой крепко схватил Эмилин за плечо.

— Отвечай! Ты пришла с отцом или братом, чтобы стрелять королевских оленей?

— Нет, сэр. Это строевой лес. Он принадлежит замку Эшборн. Ограда и канава не позволяют оленям проникнуть сюда.

Он взглянул туда, куда она указала. Сквозь деревья с трудом просматривалась живая изгородь, правда, необычно низкая. Она шла по внешней кромке леса. При должном уходе она могла вполне защитить от крупных животных, особенно оленей, которые часто обгрызали молодые деревца, а с больших деревьев, предназначенных для строительства, сдирали кору.

— Изгородь недавно подстригли: ведь король приказал сделать все ограды ниже. Кроме того, она сильно пострадала от зимних ветров и холодов. Так что спасибо королю Джону — скоро ничто не помешает оленям пастись здесь. А эта дорога ведет прямо к замку. Она очень старая, и сейчас по ней почти не ходят.

— Строевой лес, — задумчиво повторил про себя рыцарь. — И в нем никого нет, кроме тебя.

Эмилин набрала побольше воздуха. Она, наконец, решилась сказать правду. С резко бьющимся сердцем она выпалила:

— Вас ранил не разбойник и не браконьер, сэр. Это моя стрела. И пущена она моей собственной рукой. — Девушка напряглась, приготовившись убегать, но мужская рука крепко-накрепко держала ее за плечо. Молчание было долгим. А потом лес огласился мощным взрывом смеха.

— Что ты болтаешь? Черный Шип, бесстрашный разбойник, говорят, давно мертв, а кроме него никто не решится стрелять в меня! — Он наклонился и закричал еще громче: — Не пытайся выгородить свою семью, своего жениха или мужа! Говори правду, кто в меня стрелял! — Голос внезапно стих: — Не шути со мной, девочка! Мое терпение на исходе! Мне и так очень больно!

От страха Эмилин подняла руку, чтобы закрыть лицо — гнев рыцаря привел ее в полное смятение. От этого движения плащ распахнулся, и кожаный колчан, висевший на поясе, оказался на виду. А в нем — еще четыре точно таких же стрелы.

Рыцарь перевел взгляд с колчана на лицо девушки.

— Оказывается, ты сказала правду!

— Да, сэр! — едва пролепетала она в ответ.

— Но зачем же ты это сделала? — вопрос был задан голосом, скорее напоминающим рычание.

— Я вовсе не хотела ранить вас, господин рыцарь, — прошептала Эмилин. — Это получилось случайно. Я просто упражнялась в стрельбе. — Мужчина молча смотрел на нее. — Порыв ветра унес мою стрелу. Я целилась в дупло на березе, — добавила она, замирая от страха.

Рыцарь продолжал молчать, но рука на плече девушки стала гораздо мягче.

— Честное слово, господин, я еще очень плохо стреляю!

— Это точно, — усмехнулся он. — Никуда не годно! Девушка просительно наклонила голову.

— Я умоляю простить меня! Это так ужасно — ранить человека!

— Ужасно! — Он внезапно убрал руку с плеча Эмилин, и она сразу невольно потянулась, чтобы потереть его. Рыцарь, нахмурившись, наблюдал. Потом, глубоко вздохнув, наконец, заговорил.

— Ну, я обязан простить тебя. Не могу же я тебя зарезать, зажарить и съесть! А стоило бы! — Он протянул стрелу. — Беги отсюда, да побыстрее!

Медленно взяв злополучную стрелу, Эмилин слезла с пня, на котором все еще стояла, и, задрав голову, взглянула на рыцаря. Там, где щеки не были покрыты, щетиной, они выглядели румяными, а глаза блестели на солнце, как сталь. Даже резко выступившие морщины боли и гнева не могли сделать это лицо некрасивым — так искусно оно было вылеплено. Он же истекает кровью, ему больно! Неужели ему еще предстоит долгая дорога?

— И, последнее, девочка. Я хочу знать, как зовут ту, которая так безжалостно покушалась на мою жизнь!

Эмилин не успела ответить — громкий крик пронзил лесную тишь. Рыцарь повернулся в седле и закричал в ответ. Где-то на лесной дороге раздавался мягкий звук копыт. Эмилин заволновалась, приготовилась бежать: зачем же она ушла одна так далеко от замка!

— Ну, иди! — проговорил рыцарь, чувствуя ее нетерпение. — Но ради всего святого, не стреляй больше в порядочных людей! — И, повернув коня, он поехал навстречу приближающемуся всаднику.

Эмилин мучилась угрызениями совести. Ей было жалко красавца-рыцаря. Но его последние слова внезапно разозлили ее. Она пошла в чащу за своим спрятанным луком, бормоча проклятья, которые явно не предназначались для посторонних ушей. А потом повернула в сторону Эшборна. За стенами своего замка она, слава Богу, уже не сможет подстрелить молодого рыцаря. Но зато ей наверняка не избежать праведного гнева своей нянюшки — Тибби.

Запыхавшись, Эмилин прибежала в замок. Отдернула красную занавеску, прикрывавшую вход в зал, и заглянула туда.

«Боже мой! — испугалась она. — Во-первых, я пропустила ужин, во-вторых, все это заметили!»

У стены несколько слуг расставляли по местам скамейки, которые обычно выдвигали на середину, когда вся семья садилась за стол. Одна горничная убирала посуду, другая собирала подносы с остатками хлеба, чтобы завтра раздать его бедным в деревне. У огромного каменного камина стоял длинный дубовый стол. Он уже опустел.

— Леди Эмилин! Наконец-то! — Хрипловатый, но мягкий и приятный голос нарушил тишину. Эмилин даже зажмурилась. Второпях она совсем не заметила Тибби.

Невысокая, плотная и энергичная женщина, как шаровая молния пролетела через весь зал. Юбки вихрем закрутились вокруг ее ног. Застигнутой врасплох Эмилин пришлось пошире отодвинуть занавес.

— Да, Тибби?

— Дай-ка я сниму с тебя плащ! — Тибби подбежала к девушке, на ходу протягивая руку, чтобы помочь своей любимице. Отступив на шаг, Эмилин возилась с бронзовой булавкой, скрепляющей ворот. Взявшись за тяжелую шерсть, Тибби возмущенно воскликнула:

— Эмилин де Эшборн! Плащ-то совсем промок! Дай-ка мне его!

Эмилин сбросила накидку.

— Он просто влажный!

— Ну да, влажный, а к тому же еще и совсем грязный! Посмотри-ка, и листья, и земля! — Тибби пухлыми пальцами стряхнула прилипший к ткани лесной мусор. В темноватом, освещенном лишь несколькими светильниками холле она пристально разглядывала свою воспитанницу.

— Чувствую я, что ты болталась за стенами замка одна, без охраны, даже без собаки!

— Ты права, — вздохнула Эмилин. Уж она-то прекрасно знала, что от Тибби ничего не утаишь.

Перекинув плащ через плечо, Тибби сложила ручки на животе и выжидательно остановилась, глядя прямо в глаза девушке. Обе они были невысоки — примерно одинакового роста. Но Эмилин выглядела тоненькой и хрупкой, как будто вырезанной из слоновой кости с отделкой из золота. Тибби же казалась шире раза в два, и, похоже, ее выковали из меди и украсили мореным дубом.

— Здесь становится иногда невыносимо скучно — как в могиле. Поэтому я и сбежала. Ведь ни Уот, ни ты никогда не отпустили бы меня. Я и была-то совсем близко — в строевом лесу.

— Не считай сэра Уолтера старым дураком. Что было бы, если бы в лесу ты наткнулась на людей короля? Уот говорит, что сейчас они повсюду, и никто не знает, когда они придут за кем-то из нас. Упаси Господи от этого! — Тибби торопливо осенила себя крестом.

Эмилин вспомнила о рыцаре, с которым повстречалась в лесу, и не смогла сдержать внезапно охватившую ее дрожь. Перед ней неотступно стоял его взгляд в тот момент, когда она взялась за стрелу, чтобы вытащить ее из его ноги. Было очень страшно. И сейчас этот страх вернулся.

Тибби и Уот, сенешаль замка, неустанно опекали девушку, ее младших братьев и сестру с того самого момента, как Гая арестовали во время охоты. Долгая зима прошла в напряжении. Оно усилилось еще больше после того, как король потребовал огромный выкуп — штраф, как сказал его посланник.

Оказавшись взаперти, Эмилин изо всех сил занималась хозяйством, нянчилась с детьми. Она даже умудрилась послать королю какие-то деньги, хотя это сразу заметно опустошило казну. Но в деньгах была единственная надежда снова увидеть Гая живым и невредимым. Всю эту долгую и грустную зиму Эмилин честно старалась обратить свои помыслы к Богу и укротить гнев. Но эта задача оказалась необычайно трудной.

По воле Господа или, может быть, чьей-то злой воле и родители Эмилин, и ее старшие брат с сестрой уже покинули этот мир. Но трое младших, к счастью, были живы-здоровы и нуждались в заботе. После исчезновения Гая Эмилин поклялась Святой деве, что никогда не оставит детей, не даст им пережить те же лишения, что познала сама. Во всех испытаниях останется она их старшей сестрой и верной защитницей.

Тибби явно нервничала.

— А что же, скажи на милость, делала ты одна в лесу? — с подозрением спросила она. — Почему не взяла с собой Кэдгила?

— Я тренировалась. А Кэдгил уже стареет, ему тяжело бегать по лесу.

— О Боже! Надеюсь, ты не из лука стреляла? — Нянюшка всплеснула руками. — С самого детства тебя тянет на приключения. Чего стоит одна злополучная встреча с разбойником — Черным Шипом! Ведь ты же послушная и приличная девочка!

— Ах, Тиб! — вздохнув, тихонько проговорила Эмилин. — Гай же не видел никакого вреда в стрельбе из лука! Он сам начал учить меня этому. Да и многие леди охотятся с луком!

— Ну и насмешила! Эти леди, которые болтаются по лесам, охотятся вовсе не за кроликами! Большинство из них и не представляют, что такое стрельба из лука: джентльмены — вот что привлекает их! Если бы ты не провела последние годы в монастыре, то прекрасно бы это знала!

Тибби набрала побольше воздуха и продолжала нотацию:

— И у тебя хватает смелости тайком улизнуть от тех, кто пытается защитить тебя от длинных лап этого грязного короля! Прости меня. Господи, за эти неосторожные слова, но разве он не таков? Ты убегаешь, чтобы стрелять в крошечных беззащитных пташек! И все это вместо того, чтобы день и ночь молиться за несчастного барона Гая, спаси и сохрани его Господь! — При этих словах матрона осенила себя еще одним крестным знамением. Потом на мгновение задумалась и покачала головой в белой кружевной наколке: — Но видит Бог, я не могу винить тебя!

Эмилин не поняла:

— О чем ты, Тиб?

— Не могу винить тебя за то, что ты не усидела в этой могиле, как ты ее правильно назвала, в такой прекрасный весенний день. Так ты хоть принесла какую-нибудь дичь?

Прожив уже больше двадцати лет под постоянными насмешками и увещеваниями Тибби, Эмилин давно привыкла к частым сменам ее настроения. Мысли Тибби проносились, как порывы ветра, слова летали повсюду, как сухие листья. Никто не смог бы превзойти ее в заботах и нежности, но те, кого она одаривала своей любовью, время от времени страдали от избытка бойкой, настойчивой и неизбежно громкой болтовни.

— Эмилин, солнышко, так ты подстрелила нам к ужину кролика? — повторила нянюшка.

— Нет, Тибби! Не кролика, не совсем кролика! Я ведь еще не очень хорошо стреляю!

«Никуда не годно!» — подумала она про себя, съежившись при воспоминании о рыцаре в синем плаще. Темные бархатные ресницы, сумрачные глаза, теплые руки и резкие слова молнией промелькнули в ее сознании.

— Ну и ладно! Хотя как же трудно сейчас прокормить семью! Ведь в замке осталось совсем мало мужчин, способных охотиться и приносить к столу дичь! Королевские штрафы почти разорили нас. Скоро нам придется снаряжать серьезную охоту — запасы солонины уже на исходе.

Эмилин тяжко вздохнула. Конечно, она не могла не согласиться, что в словах Тибби все правда. Несмотря на привычную хозяйственную суету в замке, на то, что, как обычно, трудились, не покладая рук слуги в доме, мастеровые и работники на кухне, в пивоварне, конюшнях, кузнице, запасы быстро истощались. Кроме того, не ощущалось успокаивающего присутствия замкового гарнизона Эшборна.

На башнях теперь несли караул лишь несколько дозорных. Когда схватили Гая, большинство из наемных воинов разбрелись кто куда. Многие оказались отозванными самим королем. При такой нехватке стрелков дорога была любая добыча. Нехватка солдат означала также, что Эшборн не устоит и против малейшей атаки извне.

— Все-таки мы как-то умудрялись выкручиваться до сих пор, — задумчиво произнесла Эмилин. — Во всяком случае, я заплачу остаток налога Гая на наследство. В этом году стада тучны — думаю, что шерсть принесет неплохой доход.

— Разве этому ненасытному королю-кровопийце угодишь? — проворчала Тибби.

— Ничего, примет то, что ему дадут!

— Хм… — недоверчиво пробормотала Тибби. Эмилин улыбнулась про себя: она-то уж прекрасно знала, что в пророчествах и рассуждениях Тибби меда и уксуса обычно бывает поровну.

Эмилин очень надеялась на мудрость и опыт Уота Лиддела. Он когда-то служил сенешалем ее отца, да так им и остался и после того, как во владение вступил Гай. Под его руководством девушке удавалось сохранять в замке подобие порядка и довольства, чем она искренне гордилась. Ей очень хотелось защитить от житейских бурь и неурядиц своих малышей — для нее дети представляли высшую ценность. Отец поручил их им с Гаем, когда на смертном ложе прощался со всеми.

— Близнецы, должно быть, заняты каким-то интересным делом. В доме все так тихо и спокойно! — поделилась девушка с Тибби.

Та заморгала, брови ее полезли на лоб, на щеках неожиданно появились ямочки:

— Тихо, значит, заняты чем-то хорошим? Дети? Девочка моя! Неужели ты до сих пор не поняла, что тихие дети — это самые опасные на свете существа? Ты и твой брат Гай (благослови его Господь и накажи этого бастарда — короля, а меня прости за грубое слово!)… — выпалила женщина на одном дыхании, потом набрала побольше воздуха и продолжала, помогая себе рукой: — …такая пара, на которую можно положиться! И твоя сестра Агнесса, и брат Ричард, благослови Господь душу усопшего, а душу монахини призри в монастыре! — Она вздохнула еще раз. — Я тогда была моложе и справлялась со всеми вами, да и сейчас неплохо лажу с близнецами и этим чудным ребенком Гарри! Эмилин улыбнулась.

— А Кристиен и Изабель все-таки наверняка играют в шашки!

Рассмеявшись над этой абсолютно нереальной картиной, Тибби прошла через небольшой холл и встала на цыпочки, чтобы повесить плащ своей любимицы рядом с остальными.

— Я отправила их в кухню не так давно — они явно не наелись за ужином, и кухарка пообещала им по леденцу. А маленький Гарри уже спит, слава Богу.

Но не успела она произнести эти слова, как внезапный крик мальчика раздался сверху, из внутренних комнат замка.

— Свят-свят! Опять сарацины напали! — пробормотала Тибби, понимающе качая головой. — Я успокою его. — Повернувшись, Эмилин легко побежала вверх по винтовой лестнице в спальню. Мягкие кожаные подошвы выстукивали на каменных ступенях неровный ритм детского плача.

Глава 2

Барон Николас Хоуквуд поднялся на самую вершину холма и, остановив коня, стал пристально вглядываться в замок Эшборн. В холодном весеннем воздухе все предметы вырисовывались кристально-четко, как искусно граненые алмазы, и замок казался старинным золотым украшением в футляре из зеленого атласа. Это предзакатное солнце окрашивало в золотистые тона высокие крепостные стены, сложенные из известняка, а вокруг простирались мягкие сочные луга и кружевные, едва покрытые листвой, леса.

Равнодушный к этим сияющим красотам, барон сложил на груди руки в кожаных перчатках и громко выругался. Ему было больно: даже малейшее движение коня бередило свежую рану в ноге. Он ждал здесь уже больше часа, но лорд Уайтхоук явно решил испытать его терпение. Раздраженно вздохнув, рыцарь потер затекшую ногу. Дело оказалось гораздо сложнее и утомительнее, чем обещал король.

Снова внимательно взглянув на суровый, без малейших украшений и излишеств, замок, Николас решил, что построен он давно и с расчетом на долгие времена. Возводили его норманны — и стены, и башни должны были пережить века. Но он-то прекрасно знал, что уже сейчас эта твердыня вполне созрела и можно собирать щедрый урожай.

Внутри, за крепкими и высокими стенами, оставались лишь слуги, несколько вооруженных воинов да горстка детей; все эти люди не представляли собой ни малейшей помехи. Замок падет быстро и без звука, и даже не при виде меча, а при виде простого клочка бумаги. Королевское предписание хранилось за подкладкой синего рыцарского плаща.

Мелко исписанный листок, запечатанный королевской гербовой печатью, моментально превращал замок со всеми его окрестностями и угодьями в собственность его отца, лорда Хоуквуда.

Рыцарь презрительно скривил губы: ему самому этот замок не нужен вовсе.

Внезапно тишину прорезал звук копыт. Всадник в зеленом плаще на серой в яблоках лошади подъехал почти вплотную к его черному жеребцу.

— Где Уайтхоук? — нетерпеливо поинтересовался барон.

Молодой рыцарь в ответ пожал плечами.

— Я возвращался по южной дороге. Там его нет — вот что я могу сказать. Сюда скачут твои всадники; возможно, они что-нибудь знают.

Николас с проклятьем откинул капюшон и оглянулся вокруг, его темные волосы при этом движении тут же разлетелись на ветру.

— Не иначе, Уайтхоук и король в последний момент передумали, и что-то изменили в своем договоре.

Компаньон молча потеребил свои золотистые усы и угрюмо кивнул. Потом все-таки заговорил:

— Да, мой господин, похоже, что вы с лордом Уайтхоуком опять соперники!

— Замолчи, Перкин! — оборвал барон. — Сам я не имею ни малейшего желания делать это, однако должен подчиняться приказу короля. — Он пошевелился в седле и чуть не вскрикнул от острой боли в ноге.

— Успокойтесь, милорд. Вы сейчас раздражены еще больше, чем тогда, когда я вас покинул. Как ваша рана?

— Я же ответил тебе: пустяки.

— Надо обязательно найти этого охотника.

— Не стоит. Царапина, глупый случай. — Он отвел взгляд, но не мог изменить напряженного и болезненного выражения. Разве он найдет в себе силы признаться, что пострадал от руки какой-то девчонки, когда так неосторожно ехал по лесной дороге? Они с Питером Блэкпулом (Перкин — это его детская кличка) выросли вместе и близки, как братья. Но у Питера слишком острый и насмешливый ум, он вечно ищет повода для соленых шуток — такое событие окажется для него праздником.

Питер, задрав голову, внимательно разглядывал замок. Его короткая рыжеватая борода отливала медью в лучах заходящего солнца.

— Как ты думаешь, девчонка в этом замке уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж?

— Девчонка вполне взрослая, — коротко ответил Николас. — Четверо младших отпрысков Роже де Эшборна все еще живут в замке. Она — старшая. Думаю, что сейчас ей около двадцати.

Он, конечно, мог бы рассказать о ней и подробнее, но предпочел пока подержать свои знания при себе. Несколько лет назад он просил руки старшей из дочерей, в счет уплаты долга чести отцу. Но Роже де Эшборн умер внезапно — прежде чем состоялся договор. А сейчас Николас узнал, что король отдал его отцу, лорду Уайтхоуку, среднюю из дочерей.

— Ну, с сиротами Уайтхоук, конечно, справится с легкостью, — язвительно заметил Питер. — Он получает молодую невесту вместе с прекрасным замком. Вы, мой господин, тут вовсе ни при чем!

— Как знать!

Король назначил его опекуном трех младших детей Эшборна. Мысль об этом едва не заставила его разразиться проклятьями: нянька по велению короля!

— Куда же, черт возьми, он подевался? — проворчал Николас, снова оглядываясь на дорогу. — Уже ведь далеко за полдень!

— Может, в лесу он попался в руки врагов? — предположил Питер. В глазах его, голубых, словно безоблачное небо, сверкали насмешливые искры.

— Прекрати свои шутки, Перкин! Я вовсе не настроен веселиться! Ты же сам прекрасно знаешь, что отец и носа не сунет в лес, если есть хоть малейшая возможность обойти его стороной. Из-за своих глупых предрассудков он вечно опаздывает! Воин превращается в бабу! — Он повернулся в седле. — Клянусь, если Уайтхоук сию минуту не появится, я все брошу и уеду отсюда!

— С годами вы становитесь нетерпеливым, милорд! Да и характер ваш, надо признаться, не улучшается! — продолжал поддразнивать Питер. Обернувшись, он внезапно прищурился. — О! Вон там, по древней, еще римлянами построенной дороге приближается ваш бесценный родитель!

Древняя дорога, как лента, вилась между холмами. На ней действительно показалась группа всадников. Во главе ее верхом на мощном белом коне ехал высокий рыцарь в черных доспехах. Его длинные, абсолютно белые волосы развевались на ветру, как шелковое знамя.

— Ну, наконец-то! — выдохнул Николас.

— А кто это с ним? Ото! Отряд человек в тридцать — нет, сорок! У тебя, по крайней мере, хватило благоразумия привести с собой лишь восьмерых! И — черт побери…

— Впереди Хью де Шавен!

— Этот пучеглазый бастард! — фыркнул Питер. — А он-то здесь при чем?

— Это ты говоришь о моем кузене? Очевидно, тебе неизвестно, что он уже капитан отцовской охраны!

Питер удивленно взглянул на приятеля. Значит, тот втерся-таки в доверие к лорду!

— Он всегда пользовался доверием! Недавно Уайтхоук пожаловал ему небольшое поместье на границе с Уэльсом. Хотя жить там, по-моему, практически невозможно! Так что он все равно вынужден зарабатывать себе на жизнь воинской службой.

— Вот в этом я ему могу посочувствовать: служба в качестве вашего телохранителя совсем не приносит мне радости, милорд! — Питер изобразил на лице печаль. — Младший сын, земли в наследство мне не досталось, вот и приходится мотаться по свету… — Он с наигранным драматизмом закатил глаза.

— Ну, ты мог стать, например, монахом, — Николас с интересом взглянул на приятеля. Питер рассмеялся:

— Моему мечу очень уютно в ножнах у меня на поясе. Кроме того, я просто мечтаю о собственном клочке земли. И уже выиграл на турнирах пару небольших поместий. Но, если ставить себе целью, провести остаток жизни в роскоши, то придется еще немало потрудиться.

— Я бы с радостью уступил тебе звание наследника Уайтхоука, — проговорил Николае в ответ на эти откровения. — Накануне Святок он лишил меня наследства. Но с месяц назад, когда при дворе короля, мы вынуждены были улыбаться друг другу, говорить комплименты и вообще строить из себя любящих родственников, он снова заявил, что я его единственный наследник. Правда, я что-то слабо в это верю: очень скоро он опять обнаружит во мне какой-нибудь ужасный порок!

Питер серьезно взглянул на друга.

— Будем надеяться, что такого не случится, сэр.

— Да. — Николас вздохнул. И, натягивая поводья, мрачно добавил: — Возможно, до этого и не дойдет!

Пронзительные крики раздавались из маленькой спальни. Но теперь к ним присоединился чей-то сердитый голос. Эмилин на секунду остановилась на ступеньках, а потом резким движением открыла тяжелую дубовую дверь. Хотя крики Изабели доносились из оконного проема, Эмилин сразу отметила, что девочке не угрожает ни малейшая опасность. Из-за полога кроватки тоже неслись душераздирающие вопли. Эмилин быстро взяла Гарри на руки и, покачивая малыша, начала бормотать что-то ласковое и успокаивающее. Потом повернулась к старшим:

— Кристиен! Изабель! Прекратите немедленно! — голос девушки звучал строго. Малыш на ее руках неожиданно икнул и пухлыми ножками уперся ей в живот.

Кристиен, с деревянным мечом в руках, при виде старшей сестры отступил. Сейчас он послушно опустил оружие. Эмилин привычно обошла его стороной. Изабель, скорчившись, лежала в глубокой нише окна и орала, как умеют орать только шестилетние дети. Спиной она прижалась к крестообразной бойнице, из которой лучники стреляли, когда приходилось защищать замок от врагов. Отверстие было достаточным, чтобы пропустить вдоволь солнца и воздуха, но, к счастью, слишком маленьким для ребенка: в него проходило лишь плечо или рука. Уже несколько лет назад их отец приказал поставить на окна толстые чугунные решетки: ведь в этой комнате спали дети.

— Ну же, Изабель, выходи! — Эмилин помогла хнычущей девочке выбраться из своего укрытия.

Изабель повернулась и обиженно уставилась на брата. Тот стоял, упрямо расставив ноги, сложив руки на груди. Мальчик выглядел явно плотнее и крепче сестры, хотя они и были близнецами. Волосы его цветом напоминали мед — в отличие от ее черных блестящих локонов. Но глаза, голубые, как колокольчики, одинаково ярко сияли на личиках детей. Гарри, наконец, успокоившись, с любопытством разглядывал брата и сестру. Его светлые кудряшки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.

— Я взял ее в плен, — заявил Кристиен. — Потому что она — сарацинский воин!

Изабель уже успела прийти в себя и упрямо топнула ногой в остроносой войлочной туфельке:

— Я сарацинская принцесса! Рыцаря не смеют поднимать меч на леди, а тем более выбрасывать их из окон замка!

— Вовсе никто не собирался выбрасывать тебя! А ревела ты просто потому, что я тебя победил! И никакая ты не принцесса!

— Ты — король Ричард, а я должна быть твоей королевой!

— У меня не будет королевы! — упорно сопротивлялся Кристиен.

Эмилин встала между ними:

— Прекратите сию минуту! Разве в этой комнате можно играть в такие игры? Гарри спал. Кроме того, вы прекрасно знаете, как опасны окна. Кристиен, ты в ответе за сестру: во-первых, ты на целых несколько минут старше. Во-вторых, ты когда-нибудь станешь рыцарем. Разве рыцарь вправе так неуважительно обращаться с дамой? Даже если это сарацинская дама!

— Воин! — упрямо пробормотал Кристиен. Эмилин вздохнула, глядя на брата.

— Да, чего тебе действительно не хватает, так это мальчишек-приятелей. Ну, извинись перед сестрой и в вечерней молитве не забудь покаяться. — Она нежно пригладила вихры на разгоряченной голове. — Попроси святого Георгия даровать тебе учтивость и спокойствие.

— Ладно уж! — ворчливо согласился мальчик и пробормотал какое-то извинение.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату, тяжело дыша, ворвалась Тибби:

— Боже праведный! Что же вы опять здесь вытворяли? Неужели опять христиане сражались с сарацинами и испугали малыша? А куда подевалась девчонка-служанка, которую я отправила вслед за вами в пекарню?

Изабель и Кристиен виновато взглянули друг на друга и встали плечом к плечу:

— Она осталась там есть медовые прянички…

— Я возьму этих разбойников к себе в комнату, а ты постарайся опять уложить Гарри. — Эмилин передала младенца няне. Он тут же положил голову ей на плечо и засунул палец в рот.

Девушка вывела близнецов из комнаты и по короткому коридору повела к себе.

— Если будете хорошо себя вести, разрешу вам посмотреть, как я работаю.

Дети с восторгом ворвались в спальню старшей сестры — маленькую комнатку, устроенную в толще стены, — и моментально устроились на покрытом мягкой подстилкой подоконнике, ожидая, пока Эмилин переоденется в сухое платье из мягкой голубой шерсти. Девушка затянула талию вышитым шелковым поясом и, наклонившись, заглянула под кровать в поисках своих войлочных туфель.

Тибби терпеть не могла беспорядка в комнате Эмилин, но этот небольшой жизнерадостный хаос был так свойственен ей! Даже годы, проведенные в монастыре, не смогли уничтожить эту черту характера. Она так и не смогла полностью подчиниться строгой дисциплине монашек и часто выслушивала упреки в нетерпеливости и советы молиться о душевном спокойствии. Уединенность монастырской жизни вполне соответствовала стремлению девушки к душевной сосредоточенности, но она не воспитала в ней строгой организованности.

Переодевшись, Эмилин тоже уселась на подоконник и начала расплетать косы, чтобы расчесать их. Шелковистые волны отливали несколькими цветами: некоторые пряди казались совсем светлыми — как лен; другие — золотистыми, как спелая пшеница, а локоны у висков были каштановыми — такими же, как и густые смелые брови. Душистая копна волос спускалась до пояса, пышная, словно облако. Времени снова заплетать косы уже не было, поэтому девушка покрыла голову подобием белой вуали — тончайшей прозрачной тканью, закрепленной шелковым шнуром. Она опасалась, однако, что Тибби начнет ворчать, увидев, что волосы распущены.

Вечернее солнце проникало в комнату сквозь узкое стрельчатое окно и золотыми полосами ложилось на красную парчовую подушку на подоконнике. С ним вместе залетал и легкий ветерок. Он приносил забытый за зиму аромат цветущих садов.

Эмилин вдохнула прохладный воздух и прислонилась головой к косяку окна, глядя вдаль — поверх крепостных стен, на молодую зелень леса и мягкие округлые холмы. Где-то там, подумала она, ждет радостная, ничем не скованная и не омраченная дикая свобода, какую испытывали очень мало мужчин и еще меньше женщин. Совершенно уверенная, что никогда не познает ее, девушка иногда задумывалась, какой же была бы жизнь без этих толстых стен, без охранников, ограничений, обязанностей и чувства долга.

— Ты пропустила ужин, — заметила Изабель.

— Да. Я ходила в лес, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука.

— Одна?! Но леди же не может ходить без охраны!

— Тем более что сейчас весна и Лесной Рыцарь наверняка бродит где-то неподалеку, — вставил Кристиен. — Смотри, как бы он не отрубил тебе голову своим топором! — Страшно скосив глаза, мальчик склонил голову набок и высунул язык. Изабель тут же нервно вскрикнула.

Эмилин вздохнула.

— В следующий раз я расскажу вам что-нибудь не такое страшное, как история о Лесном Рыцаре. Может быть, прочитаю балладу о Бивисе Хэмптоне. Он победил дракона. — Глаза Кристиена широко раскрылись, он энергично закивал. — Никогда не бойтесь леса, милые: это прекрасное, мирное место, — добавила девушка.

А про себя подумала: за исключением отдельных случаев. Но твердо решила снова отправиться туда совершенствовать свое мастерство стрелка. Ну, если Бог не дал ей таланта? К черту раненных в ногу рыцарей!

— Так ты будешь сейчас работать? — вывел ее из задумчивости голос Кристиена. Эмилин кивнула и направилась к столику с наклонной поверхностью, на котором лежал лист пергамента. Уголки его были закреплены небольшими камешками. На стене над столом висела полка, на которой теснились небольшие горшочки с грунтовыми красителями, раковины моллюсков, в которых удобно смешивать краски, множество различных кистей и кисточек, пузырек с чернилами и отточенные гусиные перья для письма. Из всего этого богатства Эмилин выбрала один из горшочков и две кисточки. Она разместила их на столе, а сама уселась на трехногую табуретку.

Часть пергаментного листа уже оказалась покрытой тщательно выписанными красными и черными буквами. Слова принадлежали не ей, но она и сама могла прочитать их и написать — спасибо аббатисе монастыря, которая считала, что благородная дама должна иметь разум настолько же занятой, как и руки. Поэтому Эмилин и другие девушки постигали премудрости чтения и письма, азы математики, философии и теологии — все это вдобавок к обычному набору рукоделий.

В монастыре имелась небольшая комната для переписки книг, где монашки копировали и украшали причудливыми виньетками сочинения, достойные внимания. Как только они узнали, что у Эмилин ловкие и искусные руки, ей пришлось проводить за перепиской долгие-долгие часы — пока буквы не начинали сливаться и путаться перед утомленными глазами. Одно воспоминание об этой работе заставляло правую руку сжиматься, как-будто судороге. Но что ей всегда нравилось — так это рисовать заставки. Отец одобрял и грамотность дочери, и ее умение копировать книги. Его младший брат, Годвин стал монахом в Йоркском монастыре. А кроме этого, он прославился как искусный художник, чьи фрески украшали стены нескольких церквей и замков на севере страны. Годвин был еще и ученым; Эмилин знала, что сейчас дядя работает над хронологией и историей британских королей, украшая страницы книги собственными рисунками.

Приехав однажды на Святки, Годвин, чтобы развлечь девочку, показал ей, как пользоваться красками и кистью. Магия ярких цветов на пергаменте заворожила душу и воображение, и Эмилин с тех пор не переставала рисовать.

Девушка взялась за работу. Легкий ветерок ласкал вьющиеся локоны, рассыпавшиеся по плечам. Придерживая рукой лист, художница тоненьким концом кисти осторожно закрашивала доспехи рыцаря — они должны быть серыми, с металлическим блеском. Вырисовывать ряды крошечных кольчуг в сцене битвы оказалось утомительно, и хотелось поскорее закончить эту работу. Но девушка осталась довольна и четким рисунком, и энергичной композицией, точно передающей накал битвы.

Кристиен с Изабелью, непривычно тихие, едва дыша, из-за плеча наблюдали за работой. Аккуратно водя тоненькой кисточкой, сестра рассказала им, что эта картинка, так же как и другие, которых накопилось на полке уже довольно много, иллюстрировала героическую французскую балладу о сэре Ги Уорвике. Она даже прочитала по-французски немного из того, что было написано на листе. О некоторых приключениях дети уже слышали и раньше — ведь Эмилин часто читала им книги или рассказывала баллады, укладывая их спать. Да и в плохую погоду это занятие скрашивало длинные дни и вечера.

— Мне нравится, как сэр Ги дрался с драконом, — заявил Кристиен.

— Ты только и знаешь драконов да мечи, да боевых коней, — презрительно прервала его Изабель.

— Ну вот, наконец-то я покончила с доспехами, — прервала спор детей Эмилин. — Теперь буду раскрашивать попоны. У меня две голубых краски, помогите-ка выбрать нужную. — Она сняла с горшочков восковые крышки, и дети с любопытством заглянули внутрь.

Ультрамарин, насыщенный и яркий, делался из ляпис-лазури, привезенной из Святой земли и поэтому очень редкой и дорогой. У Эмилин было ее совсем мало, поэтому приходилось работать экономно.

Вторая краска — индиго — имела более темный оттенок. Ее делали из растения найда. Обе сухих краски уже были смешаны со взбитым яичным белком. А чтобы получить другие цвета, особенно красный и зеленый, необходимо было добавлять к основе самые различные вещества: желток, мед, вино, пиво. Художники, с которыми работал дядя Годвин, по его словам, добавляли к некоторым красным цветам даже ушную серу, чтобы придать краске светлый жизнерадостный тон.

Дети выбрали цвет потемнее — индиго, — и Эмилин начала закрашивать плащи всадников и попоны лошадей. Кристиен и Изабель позабыли о своих раздорах и с любопытством следили за работой.

— Гаю очень понравится эта книга, — после долгого молчания произнесла Изабель.

— А как же! — улыбнувшись, согласилась Эмилин. — Я корплю над ней уже почти полгода!

Она действительно упрямо продолжала работать, несмотря на то, что брат давно в плену. Ей казалось, что отказаться от книги значило отказаться от надежды его снова увидеть.

Несколько месяцев назад с помощью дяди Год-вина девушка купила незаконченный манускрипт и решила, поработав над ним, подарить его Гаю на Рождество. Годвин прислал пачку пергамента и легенду о Ги де Уорвике, переписанную монахом в монастырской келье. На некоторых страницах были оставлены чистые прямоугольники — в них-то Эмилин и рисовала иллюстрации. Законченную книгу она отправит дяде, и он отдаст ее переплести в кожу с деревянной отделкой и, может быть, если позволят средства, даже с позолотой.

Закончив работать голубой краской, Эмилин положила кисточку в воду и взяла чистую, кроличью. Выбрала горшочек с киноварью, приготовленной из солей железа, позволила Изабели снять крышку и попросила Кристиена принести ракушку, чтобы создать новый оттенок.

В этот момент в дверь постучали, и тут же показалась голова Тибби.

— Пресвятая дева! — расстроенно воскликнула она.

— Что случилось, Тибби?

— Сэр Уот хотел встретиться с тобой в главном зале. Сейчас он на крепостной стене, и если поспешишь, то ты еще застанешь его там. Сюда скачут какие-то всадники! — торопливо сообщила нянюшка.

Эмилин в панике вспомнила о рыцаре в синем плаще и почти слетела вниз по каменным ступеням. Выбежала из дома и стремительно пересекла подобие деревянного моста, связывающего двери замка с крепостной стеной. Быстрой походкой прошла девушка по широкой стене навстречу Уоту, остановившись лишь на секунду, чтобы взглянуть вниз, на дорогу.

Приближаясь к Эшборну, переливающаяся и искрящаяся в лучах заходящего солнца масса постепенно превращалась в вооруженный отряд.

— Святая дева Мария! — Эмилин чуть не задохнулась. Перегнувшись через парапет, до боли в руках упершись в грубые камни стены, она наблюдала за всадниками. Внезапно странное чувство охватило ее: реальность отступила — перед глазами стояла ожившая миниатюра из книги.

Больше сорока шлемов, блестя на солнце, качались в такт движению лошадей. Двое всадников скакали впереди, а за их спинами развевались яркие знамена. Один, на светлом коне, был одет во все черное. Прекрасные волосы его были абсолютно белы: их не прикрывал ни шлем, ни капюшон. А рядом с ним на черном жеребце скакал рыцарь в синем плаще.

Увидев его, Эмилин вздрогнула.

Отряд уже пересекал луг, мягким склоном спускавшийся к воротам замка. Из-под копыт коней летели комья земли, выбитая трава и цветы. Знамена стали вполне различимы: на одном из них, главном, был изображен королевский крест, а на втором — родовой герб: зеленый ястреб на белом фоне.

Эмилин отвернулась и облокотилась на каменный парапет стены. Она не смогла сдержать стон; рыцарь, раненный сегодня в лесу, оказался посланцем короля.

Глава 3

— Человек в черном? Его я знаю. А насчет второго, в синем, боюсь, не смогу сказать наверняка.

Уолтер Лиддел отвечал на вопросы Эмилин, стоя рядом с ней на крепостной стене и глядя на уже подъехавших всадников. Знаменосец именем короля потребовал опустить мост и теперь ожидал ответа часового. А тот, в свою очередь, ждал решения леди Эмилин и сенешаля.

— Бертран Хоуквуд, граф Грэймер, прозванный Уайтхоуком[1] за свои абсолютно белые волосы, — продолжал Уот. — Могущественный лорд и, насколько я слышал, жестокий человек. В его руках вассалов не счесть, и королевское благоволение в придачу. А вообще эти двое — пара вонючих поганок!

Эмилин дотронулась до рукава своего друга — под тканью ощущался холод кольчуги. Уолтер был высок и крепок, глаза, как угли, горели на обветренном и покрытом шрамами лице. Красный плащ указывал на принадлежность к свите барона Эшборна. Уот был лучшим другом ее отца и вот уже двадцать лет служил сенешалем замка. Сейчас он заботливо наблюдал, как девушка осторожно выглядывает между зубцами стены.

— Что может понадобиться здесь лорду Уайтхоуку? — наконец проговорила она.

— Похоже, что он привез королевское послание, миледи.

— Ты можешь предположить, по какому поводу? — Сама она сейчас испытывала одно-единствен-ное чувство: страстное желание, чтобы рыцарь в синем плаще куда-нибудь исчез. Уот резко вздохнул. Лицо его, до этого напряженное, стало задумчивым:

— Они не бросают нам вызов, а только просят впустить в замок. Думаю, стоит принять лишь графа и того, кто с ним рядом. Пусть оставят оружие у ворот, а воины могут подождать в поле, пока королевское послание будет передано.

Эмилин едва кивнула.

— Я не выйду во двор приветствовать их, хотя и понимаю, что это мой долг. У меня не хватит выдержки. Придется тебе выступить в качестве хозяина.

Уот кивнул и крикнул что-то часовому. Скрипнули блоки, и толстые железные решетки медленно поползли вверх. Увидев это, Эмилин подобрала юбки и быстро побежала к дому.

Тибби вместе с близнецами наблюдала за происходящим из главного зала. Дети залезли на скамейку у ряда тройных стрельчатых окон с цветными стеклами в верхней их части и деревянными ставнями в нижней. Кристиен громко жаловался, что Изабели досталось лучшее место у открытой створки.

— Цветные стекла, конечно, мешают смотреть, но зато в какой красивый цвет они окрашивают все в комнате! — заметила Тибби, показывая, на красные и янтарные отблески. — Изабель, ну подвинься же, а то мне придется самой переставить тебя на другое место! — Услышав шаги Эмилин, Тибби обернулась:

— Вы примете их, миледи?

— Да, — ответила девушка и направилась к дальнему концу огромной комнаты, к камину. Подол ее голубой юбки прошелестел по каменному полу. Любимый пес, Кэдгил, гревшийся у огня, поднял голову и приветствовал хозяйку преданным взглядом. Эмилин почесала его за ухом и уселась в резное кресло с высокой спинкой, готовясь любезно встретить послов.

Подошла Тибби — лицо озабоченное, глаза покраснели, как будто она с трудом сдерживала слезы.

— Будем надеяться, что они приехали не с дурными вестями, что король не собирается и тебя сделать своей пленницей!

— Я не представляю ни малейшего интереса для короля Джона, Тибби! У меня же совсем ничего нет — лишь маленькое наследство, оставленное матерью. А все мое приданое давным-давно уже перешло к королю. — Эмилин вздохнула. — Я закончу жизнь в монастыре, как и моя сестра Агнесса!

Тибби покачала головой.

— Король коварен, девочка! И ты это прекрасно знаешь — ведь лорда Гая нет с нами!

Эмилин молча прикусила губу. Она и сама отлично понимала, что нянюшка права. Королю нельзя ни доверять, ни противоречить. Девушка внутренне содрогнулась: если эти послы привезли известие о смерти брата, тогда Кристиен становится следующим бароном.

Девушка с трудом подавила желание схватить в охапку близнецов и спящего Гарри и бежать, куда глаза глядят. Столько уже потеряно, и столько потерь еще впереди! Самый старший из детей в семье — Ричард — в двадцать лет погиб в битве при Пуату, сражаясь за короля Джона. Это было уже давно. Два года назад умерла мать, дав жизнь малышу Гарри. Этим летом отца доконал смертельный приступ малярии. А осенью попал в плен Гай.

Потрясение и боль от всех этих потерь падали на нее, как тяжелые свинцовые гири на хрупкие золотые весы. Были периоды, когда девушка едва могла дышать, едва находила в себе силы рассуждать здраво — так давил ее этот разрушительный груз. К своему ужасу и отчаянью, она обнаружила, что женщины не в состоянии изменить или поколебать то, что решили мужчины. Скоро посланники передадут следующий приказ короля, и придется беспрекословно ему подчиниться. Эмилин крепко сжала деревянные подлокотники: голова кружилась, дыхание срывалось, сердце колотилось в груди, как молот.

— Эмилин! — закричала Изабель со своего наблюдательного пункта. Малыши возбужденно прыгали на скамейке. — Эмилин, они идут!

Уже стал слышен стук подкованных башмаков на каменных ступенях, ведущих в замок. Эмилин постаралась придать своему голосу спокойствие, которого вовсе не чувствовала.

— Тибби, отведи, пожалуйста, детей в их комнату и присмотри за ними! — Нянька согласно кивнула и сняла детей со скамейки. Как гусята, посеменили они впереди нее и исчезли на черной лестнице.

Резные ручки кресла были тверды и прохладны на ощупь. В зале висела тишина — густая и тяжелая, как дым в туманный полдень. Занавес у входа в зал резко распахнулся, и вместе с Уотом вошли двое рыцарей — шаги их гулко разносились в огромном полупустом помещении.

Встав с кресла, Эмилин смиренно сложила дрожащие руки. Рыцарь в голубом плаще был высок, строен и двигался легко — не было заметно никаких следов хромоты. Девушка с надеждой и облегчением подумала, что, возможно, рана все-таки оказалась пустячной. Даже несмотря на кровь, которую она видела своими глазами.

Подходя, рыцарь не отводил от ее лица холодных и суровых глаз. Она почувствовала тот момент, когда он узнал в ней девушку из леса. Пытаясь сохранить подобие холодного величия, которое ожидалось от благородной леди, Эмилин сделала несколько шагов по направлению к гостям.

— Храни вас Бог, господа! — проговорила она. — Я — леди Эмилин де Эшборн, сестра барона. Добро пожаловать в замок! — Уот стоял рядом. Его спокойная и надежная поддержка воспринималась как благословение.

Уайтхоук оказался лишь немного выше своего спутника, хотя значительно плотнее и шире в плечах. Он вышел вперед и поклонился, сверля девушку глубоко посаженными бледно-голубыми глазами с острыми, как иглы, зрачками. Брови цвета слоновой кости составляли как бы одно целое с блестящими белыми волосами, достающими до плеч. Рукопожатие его оказалось, однако, неожиданно вялым.

— Я граф Грэймер, Бертран Хоуквуд, миледи. Уайтхоук. — Голос напоминал раскаты грома. Рыцарь слегка кивнул в сторону своего спутника: — Мой сын, Николас Хоуквуд.

Эмилин почувствовала дурноту. Святые угодники! Она умудрилась подстрелить не просто королевского посла, а еще и графского сына! Если эти люди имеют какое-то влияние, то жизнь Гая явно в опасности!

Выражение на лице младшего из гостей немного смягчилось. Он осторожно перенес тяжесть тела на правую, здоровую, ногу. Глаза продолжали гореть стальным блеском.

— Приветствую вас, миледи! — наконец произнес он. — Я — барон Хоуксмур. Мы привезли послание от короля Джона. Но для начала я осмелился бы попросить чего-нибудь выпить, чтобы освежиться с дороги.

Эмилин осознала, что Уайтхоук не удосужился представить сына как следует — с титулом и званием. Святая дева! Барон собственной персоной! От волнения голова ее клонилась, как тяжелый цветок на тонком стебле.

— Конечно, милорд! — она с трудом выдавила из себя простые слова. Подойдя к маленькому буфету, достала оттуда глазированный кувшин и два серебряных кубка, оправленных в золото. Основания их имели форму, удобную для большой мужской руки. Девушка поставила кубки на длинный дубовый стоя у камина и налила в них благородного французского вина, красного и прозрачного, словно рубин. С тихим благословением подала кубки гостям.

Пока гости пили, Эмилин взволнованно рассматривала их, нервно сцепив пальцы. Николас Хоуквуд откинул капюшон и потер небритый подбородок, в свою очередь явно оценивающим взглядом наблюдая за девушкой. Она не выдержала этого испытания и, густо покраснев, отвернулась.

Граф стоял у открытого окна, тихо беседуя с Уотом. В лучах заходящего солнца его волосы приобрели розоватый оттенок, а доспехи тускло поблескивали из-под черного плаща. Уайтхоук выглядел несомненно красивым, хотя и несколько грубоватым: мощная, мускулистая фигура, в чертах лица что-то львиное. Он был похож на сказочного короля, соединив в себе черты и человеческие, и волшебные.

Эмилин робко подошла к рыцарю:

— Милорд, прежде чем вы передадите королевское послание, я прикажу подать ужин. Мы не ожидали гостей и уже закончили трапезу, — На самом деле она весь день так нервничала, что с самого утра ничего не могла есть. — Еда будет простой, но горячей и сытной. Ваших воинов также накормят. — Она была благодарна ритуалу, привычным формулам приветствий и законам гостеприимства: они отвлекали и направляли — пища, питье, любезности, а потом уже дела. Исключение веками заведенному порядку делалось лишь в самых экстренных случаях.

— Благодарим, — коротко и резко ответил рыцарь и снова повернулся к Уоту, интересуясь лошадьми в конюшне замка.

— Леди Эмилин! — Николас Хоуквуд с поклоном обратился к хозяйке. Слегка опершись одной рукой на стол, другой он гладил собаку. Девушка нахмурилась: ей очень не понравилось, что Кэдгил, который обычно с великой неохотой покидал тепло камина, вдруг очутился около гостя. Неохотно она подошла к молодому барону. Хотя он еще ни словом не обмолвился о своей ране, она прекрасно понимала, что он нуждается в помощи.

Барон наклонился к ней так близко, что его голова почти касалась ее. Голос звучал мягко, приглушенно — как темный бархат. Девушка невольно тоже подалась вперед, чтобы лучше слышать. Рыцаря окружало целое облако запахов: дым, металл, кожа и особый, волнующий запах усталости и пота. Эмилин почувствовала внезапную симпатию и тут же сама испугалась своих чувств: гость казался мужественным и в то же время любезным и обходительным. Она знала, что должна уйти от него, должна противостоять этому обаянию, и все же медлила — что-то удерживало ее.

— Если вы собираетесь заказать нам ужин, то лучше иметь в виду, что лорд Уайтхоук не ест мяса, — негромко произнес рыцарь.

— Но Пасха уже прошла, и пост позади!

— Это вовсе не пасхальное воздержание — он никогда не ест убитых животных.

— Никаких? Как же может мужчина жить без мясной пищи? — Не в силах скрыть удивления, девушка невольно оглянулась. Уайтхоук совсем не выглядел голодающим.

— Он позволяет себе лишь рыбу — это его единственная животная еда.

— Почему? — девушка приложила палец к губам, как бы извиняясь за столь нескромный вопрос.

Но барон, казалось, вовсе не счел подобное любопытство излишним.

— Это епитимья, — коротко ответил он, слегка пожав плечами.

«Какой же грех должен был совершить граф, чтобы так каяться?» — подумала про себя девушка.

— Это священник наложил такую епитимью? — спросила она вслух.

— Нет, он сам, и очень давно. — Рыцарь повернул голову, и луч солнца коснулся его лица, внезапно превратив глаза из стальных в прозрачно-зеленые. Длинные ресницы слегка прикрывали их сияние. На щеках сквозь темную щетину пробивался румянец. Губы были красивые. — Это заслуженное наказание, — как бы про себя пробормотал он.

Сгорая от любопытства, но, чувствуя, что пора прекратить расспросы, Эмилин крепко сжала губы. Барон оперся на стол, пытаясь как можно меньше нагружать раненую ногу, и продолжал рассеянно гладить голову собаки. Кэдгил выглядел вполне довольным и умиротворенным.

— Может быть, мне прислать кого-нибудь вам в помощь, сэр?

Он непонимающе взглянул:

— Простите?

— Нужен ли вам кто-нибудь, чтобы — э-э-э — помочь вам привести себя в порядок, милорд?

— Попозже я приму горячую ванну, миледи.

Она кивнула.

— Слуга все приготовит. Рыцарь наклонился еще ближе:

— Я бы предпочел, чтобы именно вы помогли мне. — Воркующий низкий голос, казалось, звучал в самом сердце девушки.

Эмилин взглянула гостю в глаза, и он многозначительно поднял бровь.

— Милорд, — как можно суше произнесла она. — Я буду рада, предложить вам традиционное омовение ног и могу помочь снять доспехи. Но если вам требуется более значительная помощь, то оруженосец Дженкин прекрасно с этим справится. А попозже я приведу опытного лекаря.

Тихие слова, произнесенные в ответ, как шпагой, полоснули душу девушки.

— В этом деле, миледи, самое лучшее — это чтобы вы помогли мне. Здесь лишь один человек, кроме нас с вами, знает о… моей слабости. Но так как мне никто не позволит вызвать этого рыцаря сюда, а обычай вполне разрешает вам присутствовать, то так оно и будет.

Эмилин кивнула, ощущая всю тяжесть своей вины. Подозвав Дженкина, который ожидал в углу, она приказала приготовить ванну, а также передать повару распоряжения насчет ужина, позаботившись заказать для графа рыбное блюдо. С гордостью девушка подумала, что ужин поспеет очень быстро и качество его обязательно будет отменным, даже если запасы продуктов в замке и не очень богаты.

Дженкин сорвался с места и во всю прыть побежал вниз по лестнице, на бегу громко призывая дворецкого.

— Ваш слуга выглядит дурно обученным, — заметил Уайтхоук.

Эмилин удивленно повернулась, услышав эти слова.

— Это не слуга, сэр, а оруженосец. Он служил сначала моему отцу, потом брату. Он молод и полон энергии и задора.

— За то, что он покинул зал таким неподобающим образом, его нужно высечь! — резко произнес граф.

— Я никогда не бью ни слуг, ни оруженосцев. И мои отец и мать тоже этого не делали, — коротко отрезала Эмилин.

— Лорд Уайтхоук! — вступил в разговор молчавший до этого Уот. — Я позволю себе заметить, что мальчику едва исполнилось двенадцать. Он хороший парень, сын кузена лорда Перси. Леди Эмилин действительно никогда не наказывает слуг, и они ей преданы всей душой.

— Должно быть, на них воздействуют при помощи обаяния, — медленно проговорил барон. — Клянусь, ваше превосходительство должно требовать не одной лишь беспрекословной дисциплины. Ведь существуют замки, в которых и дисциплина не очень строга, и наказывают слуг редко, а они все-таки работают неплохо.

— В своем замке я бы никогда не потерпел такого! — прорычал Уайтхоук. — Лучший способ правления — это твердо держать всех в кулаке!

— Ну конечно, это философия вашего дома, — ответил сын. — Ах, взгляните! Вот слуги уже спешат накрывать на стол, а вслед за ними несут и первые блюда. — Он показал на дверь, в которую входили Дженкин и слуги, держа в руках скатерти, столовые приборы и блюда. Кивнув Эмилин, рыцарь изобразил подобие поклона. — Красота и обаяние одерживают верх над кнутом!

Не зная, как реагировать на этот насмешливый тон, Эмилин решила, что безопаснее сейчас заняться своими непосредственными обязанностями. Она принялась давать указания по поводу ужина и принесенных блюд, которые пока стояли на небольшом сервировочном столике.

Горничная накрыла парадный дубовый стол белоснежной скатертью, поставила серебряную солонку с причудливой крышкой в форме голубя и положила две серебряные ложки с резными ручками. Около накрытых крышками блюд с кушаньями появились квадратные подносы с хлебом и деревянные тарелки с яблоками и сыром.

Дженкин подошел к столу, чтобы прислуживать за ужином, а все остальные слуги вышли из комнаты, неуклюже кланяясь Уайтхоуку. Они явно не привыкли демонстрировать подобострастие. Когда гости, наконец, сели за стол и омыли руки розовой водой, Уот, извинившись, собрался покинуть их, объяснив, что должен позаботиться об отряде графа. А Эмилин отказалась сесть с гостями и осталась в сторонке.

— Рыба свежая? — спросил Уайтхоук.

— Конечно, милорд, — с готовностью ответила девушка. — Поймана только сегодня в нашем пруду.

Рыцарь кивнул и согласился отведать порцию пирога с форелью. А сыну его подали тушеное мясо с овощами. Когда же Дженкин предложил жареный лук и печеные яблоки, Уайтхоук, увлеченно жуя, показал на лук.

— Я с сожалением узнал о смерти вашего отца, леди Эмилин, — проговорил старший из гостей, окуная пальцы в соль. Он брал лук, морковь, хлеб с подливкой не ложкой, а своим собственным ножом. — Его смерть и плен вашего брата привели Эшборн в плачевное состояние. Без королевского заступничества и щедрой поддержки нападки жадных баронов доконают вас.

— Король Джон вовсе не жалует нас своей поддержкой, милорд, — Эмилин чувствовала себя в растерянности.

— Но он очень интересуется Эшборном, — Уайтхоук многозначительно взглянул на сына.

Николас Хоуквуд сделал знак, показывая, что закончил трапезу, хотя съел он совсем немного. Дженкин тут же убрал прибор.

— Мой отец и я находились при дворе в течение нескольких недель, — объяснил барон. — Именно там мы и услышали о смерти вашего отца и аресте брата. Многие недоумевали, кто же ухватит лакомый кусочек — замок и земли вокруг него.

— Лакомый кусочек! — Эмилин с негодованием выпрямилась. — Мой брат по праву носит титул барона Эшборна! Он уплатил все налоги на вступление в наследство, но король арестовал его, потому что налог на землю внезапно оказался выше, чем обычно. Казна Эшборна истощена пошлинами и штрафами, а король требует даже доход от весеннего окота овец и стрижки шерсти. Но как только все будет уплачено, брата тут же выпустят. Конечно, это несправедливый налог, на самом деле это выкуп за свободу Гая, но мы отдадим его. Никто не получит эту землю, милорд!

— Но ваш брат молод! — перебил девушку Уайтхоук. — А молодой барон — это как будто и не барон! Кроме того, король подозревает сэра Гая в государственной измене.

— Измена! — возмущенно воскликнула Эмилин. — Я не слышала о подобном обвинении!

— Но ведь он сочувствовал тем мятежным баронам, которые, начиная с прошлой осени, требуют хартию свободы, — спокойно произнес граф. — Известно, что он встречался с единомышленниками относительно старой хартии короля Генри, на основе которой и собираются создавать новый документ. Ваш брат не уплатил отступные и в прошлом году отказался, как, впрочем, и многие другие, воевать за короля Джона во Франции. — Говоря это, барон неприязненно взглянул на собственного сына. — Конечно, только королю принадлежит право решать, что делать с этим поместьем, когда собственность преступника законным путем превратится в собственность короны. — Разрезав своим ножом яблоко, он отправил кусочек в рот.

— Я бы хотела узнать содержание королевского послания, — с трудом, сквозь зубы, проговорила Эмилин. — Жив ли мой брат и здоров ли он?

— Разрешите поблагодарить за прекрасный ужин, — вместо ответа проговорил Уайтхоук, доедая остаток яблока. Он сполоснул пыльцы в чаше с розовой водой и вытер их салфеткой. — Скоро вы все узнаете. А сейчас извините меня. Я должен посоветоваться со своими людьми. — Он встал и поклонился, потом, тяжело ступая по каменному полу подкованными сапогами, прошел к выходу.

Эмилин ожидала, что барон тоже уйдет, но он остался сидеть, задумчиво глядя, как удаляется; отец. Пламя камина озаряло неровным, дрожащим светом его тонко очерченное лицо. Девушка подумала, что рыцарь сейчас напоминает раскрашенную скульптуру Святого Михаила, изображенного в доспехах, но пребывающего в глубоком раздумье. Тона и оттенки были глубоки, строги и очень гармоничны. Единственное, что смягчало образ, — это волосы. Пышная копна цвета красного дерева мягко касалась щек и спускалась на мощную, мужественную шею.

Рыцарь повернулся и взглянул на девушку. Глаза под темными бровями сияли, как дым, отраженный в серебряном кубке.

— С вашего позволения, леди! — тихо произнес он, поднимаясь. С едва заметной неровностью в походке прошел через весь зал и исчез за дверью. Кэдгил, который лениво грелся у камина, поднял голову, преданно посмотрел вслед барону и снова задремал.

— Неблагодарный ты негодяй! — с шутливой и дружеской укоризной бросила псу Эмилин и направилась вслед за гостем.

Небольшой холл освещали смолистые факелы, вставленные в железные держатели высоко на стене. Когда девушка выходила, отодвинув занавес, барон неожиданно повернулся, и они едва не столкнулись.

— Это послание — не просто очередное требование денег, — твердо произнесла девушка. — Скажите мне правду. Я хочу услышать ее сейчас!

— Нет! — отрезал рыцарь. Он не отступил в сторону, но не отступила и Эмилин.

— Что с моим братом? Скажите мне, милорд!

— Не могу! — Он поднял взгляд и медленно оглядел холл. Фигура его резко вырисовывалась в свете факелов. — Эта лестница — прекрасный материал для работы декоратора, миледи!

И холл, и лестница, которую называли стенной из-за того, что она была высечена в толще огромной внешней стены главной башни, представляли собой просто обширную площадку с каменными ступенями, ведущими к широкой входной двери, которая имела форму арки. А следующий пролет винтовой лестницы вел уже к спальням. Стены лестницы были расписаны от пола до потолка. Геометрические фигуры, волнистые линии, декоративные орнаменты покрывали штукатурку. В янтарном свете краски казались теплыми и глубокими. По обе стороны двери, ведущей в большой зал, были изображены рыцари в боевых доспехах. Они сидели верхом на конях, покрытых красными попонами. Глядя вниз с высоты, белокрылые архангелы парили на усеянном бриллиантами красно-синем небосклоне.

— В этих фресках чувствуется рука мастера, — продолжал гость. — Они принадлежат кисти кого-то из местных художников? — Как бы невзначай он взглянул на девушку.

Эмилин растерянно думала, что бы на это ответить. Она была слишком поглощена мыслями о королевском послании. Барон снова задал вопрос, на сей раз прямо указав на фреску. Девушка сжала губы и нахмурилась. Во многом это была ее собственная работа, выполненная под руководством дяди Годвина примерно год назад, вскоре после ее возвращения из монастыря. Суровая зимняя погода однажды заставила художника остаться в семье брата дольше, чем он предполагал погостить. Тогда-то он и задумал эту роспись: рыцари предназначались в подарок отцу Эмилин, а ангелы воплотили память о матери. Гордясь талантом дядюшки, хозяйка замка совершенно не представляла ценности собственного вклада в их общее творение. Ее кисти принадлежали декоративные орнаменты, руки, ноги и развевающиеся одежды архангелов. До этого девушке приходилось рисовать лишь крошечные миниатюры для книг, а той зимой она узнала многое о технике фресковой живописи — масштабной и выразительной.

Наконец, после долгого молчания, Эмилин смогла ответить на вопрос:

— Это работа моего дяди Годвина из Вистонберийского аббатства, — пояснила она. Все-таки ей не терпелось выяснить содержание королевского документа. — Сейчас он монах Йоркского монастыря и искусный художник. Он расписывает фресками стены приходских церквей, иногда и замков. Его заработок поступает в обитель, поэтому ему время от времени разрешают уезжать из монастыря. Да, кстати, в аббатстве он руководит мастерской по переписке книг.

— У этого художника прекрасное чувство цвета и линии! Я знаю аббатство. Оно расположено совсем недалеко от моего дома, замка Хоуксмур, — заметил Николас. — Я постараюсь купить там какой-нибудь манускрипт. — В слабо мерцающем свете он снова повернулся к противостоящим друг другу рыцарям; от этого небольшого движения кольчуга его тихонько звякнула. — Если можно, я повнимательнее рассмотрю все это богатство утром, при естественном свете, прежде чем мы покинем замок. — Внезапная дрожь охватила Эмилин, холод дурного предчувствия — как будто он намекнул, что ей придется уехать вместе с ними. Она прогнала от себя эту мысль: конечно же, он имел в виду лишь то, что уедут они с отцом и их отряд.

Сверху вниз мужчина взглянул на нее — слишком близко, ведь места было так мало! Его дыхание согрело волосы, а с ним прилетел слабый запах вина и корицы. Девушка отодвинулась. Но мужчина вновь оказался рядом, крепко держа ее за плечо. Так они и стояли — совсем близко друг к другу — и смотрели на фрески.

— Может быть, я даже приглашу вашего дядюшку к себе в замок, — наконец прервал долгое молчание гость.

Она подняла на него взгляд. Четкие черты лица, темный блеск волос, свет ума и характера в глазах — он был необычайно красив. Настолько, что Эмилин с трудом удавалось сосредоточиться на смысле их беседы. Сила его характера проявлялась не только в элегантности внешности и манер, пристальном, насквозь проникающем взгляде, сдержанности речи. Каждое слово, движение, жест, казалось, имели глубинный смысл, тайную силу — как река: молчаливая, скрытная, могучая.

Девушка понятия не имела, чего ей ожидать и к чему готовиться. Гость выглядел серьезным и даже мрачным — и она боялась наказания за свое преступление в лесу. Но он явно не хотел разглашать, что это она прострелила ему ногу. Эта скрытность невероятно смущала ее.

Эмилин решала про себя, молчит ли он, не желая ее обижать, или, напротив, готовит какую-то страшную месть. Как острый звенящий меч в древней легенде, висела над ее головой опасность — с тех самых пор, как Хоуквуды явились в Эшборн. Только бы они уехали утром!

«… Божественного характера?» — Эмилин взглянула на гостя, медленно и широко открыв глаза. Что же он сказал? Она, нахмурившись, постаралась воссоздать звучание его слов. Он продолжал говорить о замке Хоуксмур, но она все пропустила.

Рыцарь наклонился еще ниже. Мелодичный голос теперь звучал совсем близко.

— Вы бледны и кажетесь рассеянной, миледи. Я позволю себе повторить еще раз. — Он выговаривал слова нарочито четко, как будто она была глухой. В Хоуксмуре есть новая капелла. Согласится ли ваш; дядюшка расписать ее образами божественного характера?

— Нужно спросить его настоятеля, аббата, — коротко отвечала Эмилин, смущенная своей рассеянностью. Ей очень хотелось, чтобы нога гостя разболелась посильнее и он не стоял вот так рядом с ней.

— Ну, так я сделаю это!

— Скажите же, наконец, что в королевском послании и что вы знаете о судьбе моего брата!

— Нет, — отрезал рыцарь.

— Зачем вам такой отряд? Неужели необходимо столько воинов против одной девушки и троих детей?

— Троих детей? — гость, казалось, очень удивился.

— У меня два маленьких брата и сестра, — пояснила Эмилин. — Один из них совсем еще кроха. Мы не составим ни малейшего препятствия, сэр, если вам вздумается силой взять замок.

— Никто не упоминал о младенце, — растерянно произнес рыцарь. — И приехали мы вовсе не за тем. — Он уперся руками в стену по обе стороны головы девушки — она оказалась как бы в ловушке. Кольчуга воина тускло мерцала в свете факелов, а дыхание несло запахи корицы и лука — так близко он стоял.

— Я уже получил от вас массу неприятностей, мадемуазель, — негромко напомнил он. — Сделайте милость, не создавайте их больше! Перестаньте задавать вопросы и примите события в их естественном порядке!

Девушка чувствовала себя пронзенной его взглядом, прекрасно сознавая его силу и мужественность. На какой-то безумный миг она даже поверила, что он сейчас наклонится и поцелует ее. Она уперлась затылком в стену и плотно сжала губы, глядя на его чувственно приоткрытый рот, на ряд сверкающих белых зубов.

— Королевский документ — не моих рук дело! — наконец произнес барон. — Видит Бог, если бы со мной посоветовались, то он выглядел бы иначе!

— Сэр, скажите мне хоть что-нибудь о моем брате! Он посмотрел на нее долгим взором:

— Ваш брат жив, и у него все в порядке, насколько мне известно. — Опустив руки, рыцарь, наконец, немного отошел назад. — А теперь проводите меня, миледи! Я отдохну до возвращения отца.

— Вон та небольшая дверь в дальнем конце ведет в галерею, там вы найдете все необходимое.

Хоуквуд коротко кивнул и повернулся на каблуках.

Эмилин, дрожа от вечерней прохлады, сняла свой зеленый плащ с вешалки и, закутавшись в него, вернулась в пустой зал. Подошла к камину и опустилась на пол рядом с Кэдгилом. Пес ткнулся мокрым носом в ее руку, а потом положил голову на колени хозяйке — он очень любил греться у огня, особенно когда его вот так чешут за ухом.

Глава 4

Голос Уайтхоука был глубок, в нем отчетливо слышались нотки высокомерия и гнева. Эмилин сидела у камина, слушая первые, вступительные, фразы королевского послания. Несмотря на близость к огню, руки и ноги ее похолодели, а в горле пересохло. Неподалеку, также в круге тепла и света от огромного камина, стоял, облокотившись на дубовый стол, Николае Хоуквуд. Уот не отходил от своей подопечной — верный защитник, готовый прийти на помощь в любую минуту.

— «Да будет известно и выполнено беспрекословно, — читал Уайтхоук, — что все состояние замка Эшборн конфискуется и переходит в собственность короны. Барон Гай Эшборн будет содержаться под стражей до полной уплаты долга, который составляет, пять тысяч марок».

— Пять тысяч марок! — с негодованием воскликнула Эмилин. — После Святок было только две тысячи!

Уайтхоук вскользь взглянул на девушку и продолжал читать: «Младшие дети Роже Эшборна отдаются на попечение Николаса Хоуквуда вплоть до полной уплаты долга королю».

Эмилин едва не задохнулась: король забирает детей! Этого уж она никак не ожидала. С силой девушка впилась ногтями себе в ладонь, чтобы сдержать чувства, и посмотрела на барона. Но лицо Николаса казалось абсолютно непроницаемым. Выглядел он холодным, равнодушным, поглощенным военными проблемами рыцарем, вряд ли способным заботиться о детях. Ее братья и сестра были ведь еще совсем маленькими: Кристиен пока совсем не готов к рыцарскому воспитанию, Изабель пуглива, словно кролик, а Гарри и вообще только начинает ходить. «Святая дева! — молилась Эмилин, — дай мне силы и терпение!»

Девушка знала, что король нередко забирает детей якобы под свою опеку, а на самом деле — заложниками. Некоторые исчезали навсегда. Несколько лет назад маленьких мальчиков, принцев Уэльских, захватили в качестве политических заложников. Через некоторое время их повесили. Эмилин глубоко вздохнула:

— Продолжайте, милорд!

Уайтхоук склонил голову и передал документ сыну. Николас Хоуквуд коротко сообщил, что замок Эшборн переходит к лорду Уайтхоуку ради пользы самого поместья. «В добавление к этому Эшборны должны уплатить королевскому двору дань в тридцать быков или двадцать воинов — по их собственному усмотрению».

Эмилин слушала со все возрастающим ужасом.

Сейчас в замке едва ли наберется и пятнадцать часовых, а все быки заняты на полях.

— Леди Эмилин! — произнес в заключение барон. — Король провозглашает вас невестой лорда Уайтхоука!

Взгляд девушки, еще мгновение назад потупленный, стремительно взметнулся вверх и столкнулся с твердым прямым взглядом Николаев Хоуквуда. В свете камина легкие, как паутина, и волнистые впряди волос блестели вокруг ее лица, сейчас уже смертельно бледного.

Она изо всех сил пыталась сдержать слезы. В горле застрял комок, дышать стало трудно.

«Успокойся, — говорила она себе. — Сейчас не время для слез. Нужна трезвая голова. Даже если можно было бы предположить такой поворот судьбы, разве были у меня силы и средства противостоять ему?»

Король Джон был способен нанести точный и жестокий удар, если хотел поставить барона на колени. С помощью бумаги он разорвал на куски и погубил ее семью точно так же, как хищник рвет на куски свою добычу. Гай останется в тюрьме и, возможно, там и умрет, а его дом и земли перейдут к другим. Дети будут лишены ее заботы, а сама она против воли станет женой коварного, жестокого старика, известного своим темным прошлым.

Могущество королевской власти и ненависти угрожало, подобно буре, разрушить всю жизнь. Девушка покачнулась и в эту самую минуту, словно сквозь туман, ощутила на своем плече прикосновение твердой руки Уота.

Закрыв глаза и медленно, с усилием дыша, Эмилин почувствовала, как все ее тело наполняется холодным мертвящим туманом. Глубокий вздох, потом еще один — и у нее уже хватило сил поднять голову и с достоинством взглянуть на Хоуквуда. Он не отвел своего стального взгляда.

— Неужели король способен на такое? — спросила девушка ровным голосом. Рыцарь медленно кивнул. Эмилин силой заставила себя отвести глаза от его лица. Повернулась к Уоту. — Но ведь вся эта ситуация не стоит и выеденного яйца! Я не понимаю действий короля. Что он творит с Гаем?

Уот презрительно хмыкнул.

— Король Джон делает то, что ему угодно, миледи. Он явно не считает ваше дело пустячным. Должно быть, его казна опять изрядно опустела, а дурное настроение еще больше подогревается непослушанием баронов, которые добиваются хартии независимости. Бьюсь об заклад, что не одних нас он сейчас так жалит.

— Если ваш брат обвиняется в измене, король имеет полное право наказать и его самого, и его близких. Нет ни малейшего смысла сопротивляться, миледи! — заявил Уайтхоук. Эмилин с ужасом взглянула в его ледяные глаза.

— Король Джон наверняка знает, что женщины, дети и домашняя утварь не окажут ему ни малейшего сопротивления, — горько произнес Уот.

Рядом со стулом Эмилин на низенькой скамеечке стояла шахматная доска с незаконченной партией. Девушка пальцем слегка дотронулась до алебастровой фигурки.

— Женщины — пешки в игре, которую по всей Англии ведут мужчины, — нахмурившись, проговорила она. — Не королевы, нет, а просто пешки. Игроки швыряют их по доске из стороны в сторону и с их помощью хватают себе куски пожирнее.

Она подняла голову. Необъяснимо и непреодолимо тянул к себе внимательный и спокойный взгляд молодого барона.

— Вы не сможете отказаться выйти замуж, если так приказывает король, — ровно и бесстрастно заметил тот. — Точно так же вы не сможете оставить при себе детей, если они официально лишены вашей опеки. — Слушая этот спокойный тихий голос, Эмилин внезапно спросила себя, нет ли в нем сочувствия к ее судьбе.

— Но ведь для свадьбы нужно и мое согласие! — попыталась возразить девушка.

— В нем вовсе нет необходимости, — бесстрастно ответил барон. Все, что она вообразила в его голосе, вдруг куда-то исчезло. Эмилин почувствовала себя страшно одинокой, несмотря на близость Уота, и, поддавшись внезапно навалившейся смертельной усталости, слегка откинулась на стуле.

— Вам лучше собрать вещи — и свои, и детей, — грубовато посоветовал Уайтхоук. — Мы выезжаем утром. — И, обратясь к Николасу, добавил: — До отъезда я отдам все необходимые распоряжения относительно отряда. А тебя хочу предупредить: если собираешься ночевать в замке, постарайся не наставить мне рога! — Круто повернувшись, граф быстрым шагом вышел из зала.

Даже сквозь туман, охвативший ее, Эмилин услышала в словах графа горькое недоверие к собственному сыну. Несмотря на оскорбление, Николас Хоуквуд молчал.

Эмилин взяла с доски фигуру и сжала ее в своей ладони. Алебастр был гладок и прохладен на ощупь — резкий контраст сжигавшему ее огню. Столь откровенная несправедливость короля сводила с ума. А оскорбительные указания Уайтхоука воспринимались как прямой удар в сердце.

Воспитание подсказывало принять все происходящее как голос судьбы, как женскую долю. Но годы строгой религиозной дисциплины, призванной подавить в девушке характер и достоинство, внезапно вступили в борьбу с более ранним временем — с годами свободы в родительском доме. Природная живость ума, сила духа и решительность, освещавшие ее детство, а впоследствии, так долго угнетаемые, неожиданно с новой силой разгорелись сейчас, когда Эмилин сидела в задумчивости и рассеянно теребила в руках шахматную фигуру.

С неожиданной яростью она вдруг осознала, что не сможет по доброй воле подчиниться требованиям короля. Еще не зная, что именно она будет делать, Эмилин уже абсолютно точно определила для себя главное: сопротивление — любым возможным способом. Каким бы бесполезным ни казалось противостояние королевскому приказу, оно росло в душе и требовало выхода.

Девушка поднялась, и накидка медленно сползла с ее плеч да так и осталась лежать незамеченной на полу. Тоненькая фигурка четко выделялась на фоне огня, а распущенные волосы светлым нимбом окружали голову и спускались к талии роскошными волнами. Выпрямившись и вытянувшись в струнку, Эмилин гордо подняла подбородок и взглянула прямо в глаза Николасу Хоуквуду.

— Покорность королю — долг всех его подданных, — произнесла она. — Но эта помолвка свершилась без моего согласия. Подобные браки неугодны Богу и церкви.

— Церковь еще не решила окончательно, как рассматривать подобные случаи. Но это совершенно не волнует моего отца, — ответил рыцарь, не отводя взгляда.

— А вы, сэр, станете опекуном детей против моей воли, — воли их единственного, Богом посланного воспитателя. — Эмилин глубоко вздохнула, стараясь подавить гнев, рвущийся из души. — Если существует хоть малейший способ остановить разрушение моей семьи, могу вас заверить — я найду его.

Алебастровая фигурка была крепко-накрепко зажата в кулаке. Внезапно Эмилин со злостью швырнула ее в стену, сама не зная, куда метит. Пролетев совсем близко от головы Николаса, та ударилась в полку над камином и упала на пол. Эмилин резко повернулась на каблуках и стремительно вышла из зала. Николас поднял пешку и взвесил ее в руке.

Потом небрежно бросил Уоту, и тот ловко поймал фигурку.

— Судя по всему, даже маленькой шахматной пешкой можно пробить человеку голову, — с перекошенным от ярости лицом произнес рыцарь. Уот молча кивнул, от изумления потеряв дар речи.

Хоуквуд повернулся к столу, чтобы налить себе вина.

— Если говорить искренне, сэр Уот, — произнес он, — то надо признать, что леди Эмилин — необыкновенная красавица. Моему отцу крупно повезло в этом отношении. — Он пригубил вина и на мгновение сжал губы. — Но у нее богатый темперамент. Поначалу, не скрою, я принял ее за весьма недалекую особу. И, пожалуй, это было бы лучше. Умная жена — очень опасная штука! — Рыцарь сделал еще глоток. — Во всяком случае, так считает мой отец, — тихо добавил он.

Дубовая дверь стукнулась о каменный косяк с грохотом, способным разбудить и мертвого. Эмилин стремительно мерила шагами свою небольшую спальню. Она шагала так быстро, что две толстых свечи, которые освещали комнату, чуть не гасли в потоках воздуха. Не в состоянии сдержать ярость, девушка громко проклинала ненавистных людей и жестокие обстоятельства; время от времени останавливаясь, она обращалась с горячей тирадой то к спинке кровати, то к двери, то — с особым жаром — к каменной стене.

Услышав тихий стук, девушка резко распахнула дверь, и в комнату ввалилась Тибби, едва удержавшись на ногах.

— Когда я укладывала малышей спать, пришел сам сэр Уолтер и все мне рассказал.

— Он сказал о королевском указе?

— Конечно! — Тибби подошла к комоду и, тяжело вздохнув, встала перед ним на колени, заняв юбкой почти полкомнаты. Выдвинула нижний ящик и начала копаться в его содержимом.

— Твои вещи, как всегда, в жутком беспорядке! А к свадьбе тебе ведь потребуется приличный наряд! — Она вытащила смятое платье из розовато-лилового шелка. — Ну, вот это, кажется, подойдет, если его хорошенько просушить у огня.

— Я вовсе не собираюсь наряжаться, чтобы угодить этому демону, посланному королем! — отрезала Эмилин, решительно подойдя к кровати и усевшись на нее.

— Ах, моя маленькая госпожа! Совсем не важно, в чем ты будешь одета. Но ведь эти люди хотят уже утром увезти тебя. Я постараюсь собрать тебе в дорогу как можно больше вещей! — С минуту нянька внимательно наблюдала за выражением лица Эмилин. — Видит Бог, мое сердце наполняется страданиями при мысли о том, что может сделать с тобой чужой человек, перед которым ты совсем беззащитна! Но такова жизнь! Мы должны по возможности смиряться с ней!

Эмилин промолчала. Тибби же продолжала болтать без умолку: единственное на свете место, где она согласна была немного помолчать, — так это в церкви.

— Клянусь, даже в монастыре тебя не смогли приучить держать свои вещи в порядке! — Она подняла глаза: — И все-таки ты станешь прекрасной графиней, такой же знатной дамой, как твоя мать и твоя сестра Агнесса — будущая настоятельница Росберийского аббатства.

Эмилин устало провела рукой по волосам, убирая их с лица.

— Я когда-то благодарила Пресвятую Деву за то, что сделанный Агнессой выбор освободил меня от монастырских стен. Но лучше бы я осталась там! — с тоской в голосе произнесла она.

— Слава Богу, твой отец понимал, что ты не создана для созерцательной жизни, и забрал тебя домой!

Эмилин мрачно кивнула.

— Я способна долгими часами сидеть за столом и рисовать, но не могу отдаваться молитвам, как делают это Агнесса и ее монашки.

— Лорд Роже призвал тебя домой, чтобы ты заботилась о малышах, да и вообще заняла место своей матери. — Тибби повернулась и внимательно взглянула на свою любимицу проницательным и добродушным взором. — Добрее тебя малышам никого не найти! Жестоко вырывать их из-под твоей опеки! Может быть, после свадьбы ты примешь их в свой новый дом, хотя этот Уайтхоук — прости меня Господи! — вонючий старый козел! Твой отец мечтал, чтобы ты вышла замуж по-хорошему, как полагается благородной девушке. А получилось совсем не так!

Болтая без умолку, Тибби доставала вещь за вещью, разглаживала и аккуратно сворачивала. Скоро она превратила содержимое комода в ровные стопки из шерсти и шелка: длинные платья с узкими рукавами, легкие свободные рубашки, опрятное белье. Засунув пухлую руку обратно в ящик, напоследок вытащила шелковую накидку.

— Я сегодня не лягу спать, буду собирать твои сундуки. Эти мужчины — дураки! Как можно упаковать все за одну ночь? Тебе понадобится постельное белье, мебель. А сколько вещей нужно для будущих детей! — Тибби едва смогла сдержать рыдание.

Эмилин устало коснулась рукой лба. Длинные волосы укутали ее.

— О, Тибби! Ради всех святых! Я не представляю, как пережить то, что случилось с нами: Гай, замок, дети — все пропало! — Она резко, с шумом вздохнула, пытаясь подавить слезы. — А я должна выйти замуж за старика!

Тибби медленно и печально покачала головой.

— Это все сделано из-за денег. Наш король ничем не лучше самого последнего грабителя! Да простит меня Бог за такие слова, — добавила она, подняв глаза. — Но подожди убиваться! Многие девушки выходят замуж за пожилых мужчин и не жалеют об этом! — Нянька проговорила это настолько искренне, что Эмилин с подозрением взглянула на нее. — Говорят, что Уильям Маршалл и его жена счастливы в браке!

— Уайтхоук так холоден! Белые волосы, бледное, как пергамент, лицо. У него глаза мертвеца! — пробормотала Эмилин.

— Никогда, никогда так не говори! — Тибби истово перекрестилась. — Ты не знаешь!.. — Она резко замолчала, широко раскрыв глаза.

— В чем дело? — Эмилин испугалась. Тибби в ответ лишь покачала головой. — Немедленно скажи мне все, что знаешь!

— Ax, госпожа! Говорят, что когда-то лорд Уайтхоук страшно согрешил и теперь должен нести епитимью! Иначе его душа будет вечно гореть в аду!

— Как согрешил? Кто говорит об этом?

— Мне рассказал дворецкий, да и Уот обмолвился, что граф не ест мясного, выполняя покаяние.

— Это-то я знаю. Но почему?

— И он построил монастырь, чтобы там молились за ее душу…

— Чью душу?! — Эмилин почти закричала, подавшись вперед.

— Рассказывают, что граф убил свою первую жену. Мать барона. — Тибби взглянула на девушку своими голубыми глазами.

— О Господи! — Эмилин склонила голову. — Я сердцем чувствую, что во всем этом есть доля правды. Граф и его сын ненавидят друг друга лютой ненавистью. Я не хочу вступать в такую ужасную, жестокую семью, Тибби! Как мне разорвать помолвку? И детям я нужна! Не могут же они жить с этим… бароном! — Эмилин внезапно поднялась и начала снова ходить по комнате, но уже не возбужденно, а задумчиво.

— Король повелевает, моя госпожа, и ты должна повиноваться! Для малышей лучше будет, если ты поступишь именно так. Может быть, после всех покаяний и молитв душа графа все-таки очистилась!

Эмилин задумалась. «Разве кто-нибудь сможет мне помочь, кроме меня самой? Должен же все-таки быть способ расторгнуть помолвку!»

— Послушай меня, девочка! Покорись королю и церкви! Это твоя женская доля, хотя нельзя не признать, что в последнее время судьба обходится с тобой очень и очень сурово. — Тибби помолчала. — Может быть, Уайтхоуку нужна именно твоя доброта и ласка? Все его дурные поступки в прошлом. И я надеюсь, что малыши проживут отдельно от тебя совсем недолго.

Эмилин нахмурилась и снова начала мерить шагами комнату. Внезапно она остановилась и искоса взглянула на Тибби.

— Надо найти способ вернуть детей. Даже если придется их украсть!

— Смотри, действуй осторожно, а то потом пожалеешь! — пробормотала Тибби.

— Мне совершенно безразлично, чего Уайтхоук ждет от своей будущей жены. Если я не придумаю способа избавиться от этого замужества, тогда я буду рисовать, заниматься живописью, стрелять из лука… делать все то, что я делаю сейчас. Он может терпеть это или не терпеть — мне все равно. Может быть, если я окажусь не в его вкусе, он разрешит мне уйти в монастырь.

— Это, конечно, не то настроение, с которым надо выходить замуж, но все равно это уже лучше! — Тибби со вздохом подняла глаза к небу.

Их разговор внезапно прервал громкий стук в дверь. Тибби распахнула ее — на пороге показалась молоденькая служанка.

— В чем дело, Джоан? — спросила Эмилин.

— Молодой барон, миледи… Он послал меня за вами, чтобы вы помогли ему с ванной…

— Что! — возмутилась Тибби. — Скажи его милости, что госпожа уже отдыхает! Да разве…

— Джоан, — прервала Эмилин. — Передай барону, что я иду. — Служанка стояла как вкопанная, широко раскрыв рот. — Иди, Джоан, да закрой рот, а то ворона влетит!

Когда дверь закрылась, Тибби, подбоченившись, гневно повернулась к Эмилин.

— Что ты творишь? Хозяйка вовсе не обязана присутствовать при туалете гостя! Это старый обычай, и никто его уже не соблюдает! Если ты собираешься омыть ему ноги — это еще иногда делают. Но все равно — оставайся здесь и пошли свои извинения!

— Я должна идти, Тибби! И попрошу тебя принести чистые бинты и какое-нибудь лекарство, чтобы обработать рану. Только ради Бога, спрячь все. Накрой полотенцем, чтобы никто не видел. Умоляю, Тибби, сделай это для меня!

Тибби изумленно вытаращила глаза:

— Сэр Уолтер говорил, что ты бросила в молодого лорда пешку, но я не знала, что ты оставила его у камина истекающим кровью!

— Не спрашивай меня ни о чем, Тибби! Просто приходи! — Эмилин быстро вышла из комнаты.

Комната, которую когда-то делили родители и где в младенчестве спали и Эмилин, и все ее братья и сестры, была просторной и уютной, даже ночью. Высокое тройное стрельчатое окно, сейчас закрытое ставнями, служило главным ее украшением. Ароматный зеленый тростник, смешанный с травами, заменял ковер на полу, в камине мирно потрескивал огонь. Середину комнаты сейчас занимала огромная деревянная лохань с горячей водой — из нее поднимался густой пар. Джоан стояла у кровати в дальнем конце комнаты и складывала полотенца.

Николас Хоуквуд стоял у камина. Услышав шаги Эмилин, он обернулся.

— Этого достаточно, — обратился он к служанке. — Оставь нас!

Эмилин вздохнула.

— Спасибо, Джоан! Можешь идти.

Когда девушка вышла, барон движением плеча скинул свою синюю накидку. Она медленно сползла на пол.

— Помогите мне снять доспехи, миледи!

Девушка подошла вплотную и начала развязывать кожаные тесемки, скрепляющие части костюма. Рыцарь молча и неподвижно стоял, его дыхание согревало волосы девушки. Ее рука нечаянно коснулась заросшей щетиной щеки — он отвернулся, время от времени отдавая короткие команды.

Она помогла барону снять кольчугу, настолько тяжелую, что еле удержала ее. С его помощью положила ее на скамейку. Потом рыцарь приказал снять кожаный жилет, надетый под кольчугой, и тяжелые сапоги. Эмилин все беспрекословно выполнила.

— Вы можете не подсказывать мне, что делать, милорд! — наконец не выдержала она. — Я прекрасно знаю, как снимают рыцарские доспехи. У меня ведь есть старший брат, а вплоть до нынешнего лета был и отец — и обоим приходилось помогать!

Сидя на кровати, Николае молча развязал тесемки и снял щиток с правой ноги. Девушка наклонилась, чтобы помочь ему с левой — раненой. Оставшись лишь в одной льняной рубашке, он начал снимать толстые стеганые гамаши.

— Помоги, они присохли к ране! — не выдержал он. В сомнении девушка невольно отступила на шаг. — Подойди же, чего, черт подери, ты боишься? Ведь это все из-за тебя, и эта проклятая ванна тоже!

Эмилин встала на колени и принялась стягивать гамаши — сначала правую — это оказалось совсем нетрудно. Голая нога бала мускулистой, покрытой темными волосами. И пахла она сталью, кожей и потом.

Девушка принялась за левую, раненую, ногу. Пропитанная кровью одежда присохла к ране. Пришлось отмачивать ее, а потом осторожно снять.

Увидев рану, Эмилин едва не задохнулась. Это было ужасное отверстие — дыра, величиной с ноготь большого пальца на мужской руке. Она оказалась открытой, и края уже начали воспаляться.

— О, это, наверное, так больно! — пролепетала девушка, невольно с силой сжав бедро мужчины.

— Да, — признался он, — потребуется несколько стежков, чтобы соединить ее края.

Прикусив губу, Эмилин начала промывать рану. Без тщательной обработки мышца не заживет, и инфекция начнет распространяться дальше. На ночь необходимо сделать компресс из крепкого настоя лука и чеснока. Выдержка и сила духа рыцаря поражала: он смог ходить, почти не хромая и не привлекая внимания к своей слабости.

Вынужденная вести огромное хозяйство, Эмилин имела представление об искусстве врачевания. Ей приходилось иметь дело с небольшими ранами, лечить от лихорадки и малярии и домочадцев, и слуг. Она присутствовала при родах и ночи напролет проводила у постели больных родителей — но еще ни разу не брала она на себя ответственность зашивать раны.

От прикосновения влажной ткани рыцарь невольно поморщился. Потом начал расстегивать белоснежную льняную рубаху.

— Я понимаю, что проще и приличнее было бы моему слуге помочь мне, а вам только обработать рану, — проговорил он сдавленным голосом. — Но дело в том, что я приехал сюда прямо от королевского двора, без оруженосцев и слуг. И никому не нужно знать об этой ране — раз вы меня подстрелили, придется вам и ухаживать за мной!

Говоря это, он развязывал тесемки на штанах, плотно облегавших бедра, затем быстро сбросил их. Эмилин задохнулась и в смятении отвернулась. Ясно, хотя и мельком, увидела она сильное мускулистое тело, темные волосы, покрывающие грудь и живот. Взгляд невольно скользнул и ниже.

Девушка покраснела до корней волос. Ей еще ни разу в жизни не приходилось видеть совершенно обнаженного мужчину, хотя она прекрасно знала, что многим женщинам, даже незамужним, нередко приходится помогать и родственникам, и гостям, когда те принимают ванну или беспомощны в болезни. Она слышала, что мужчины не очень утруждают себя скромностью. Сейчас доказательства этого были налицо.

Послышался плеск воды — рыцарь опустился в горячую воду со стоном, в котором слышались и боль, и облегчение.

Смущаясь и сомневаясь в пристойности всего происходящего, не желая надолго оставаться наедине с этим мужчиной, Эмилин страстно молила Бога, чтобы побыстрее пришла Тибби и принесла бинты и мази. Девушка считала, что не стоит скрывать рану от Тибби — ведь она опытный лекарь и умеет зашивать раны.

Эмилин взяла со стола полотенце и кусок мыла и, отведя взгляд, подала мыло гостю. Ощутила прикосновение его пальцев, когда он брал его из ее рук, а потом услышала всплеск — он опустил голову в воду, чтобы вымыть волосы.

Отклонясь назад, рыцарь подтянул колени и положил руки на края глубокой и просторной деревянной ванны. Она взглянула на него. Свет камина покрыл янтарной паутиной красивое лицо и четко очерченные мускулистые плечи. Глаза сверкали серебряным светом, а влажные волосы вились вокруг высокого лба. Молодой человек был очень похож на отца: такое же чистое, гладкое, светлое лицо. Внимательный взгляд коснулся рта с пухлой и мягкой нижней губой, чистой линии подбородка, искаженной лишь небольшим крестообразным шрамом с левой стороны — розовым, даже несмотря на скрывающую его щетину. Грудь была покрыта темными влажными волосами.

Для своего высокого роста и крупного телосложения Николас выглядел довольно худым, но плечи его были широки, прямы и сильны, мускулы хорошо оформлены. Эмилин знала, что даже доспехи и плащ не могли скрыть силы и грации его фигуры.

Внезапно девушка осознала всю нелепость своего положения — она, не отрываясь, смотрела на обнаженного мужчину, как будто это доставляло радость ее голодному взору. Господи, как же она глупа — поддалась даже этому искушению! Что толку разглядывать гостя? Его красота и мужественность почти соответствуют классическим канонам. Но это суровая красота, а резкий характер и бешеный нрав делают ее совсем отвлеченной. Если бы при такой внешности Николас обладал приятными светскими манерами, он бы оказался действительно неотразимым. Но такие мужчины — считающиеся с женской ранимостью и чувствительностью, обходительные и любезные в обращении — редки. Все они — за исключением отца Эмилин — жили только в легендах, которые девушка любила читать по вечерам у камина. Резкие манеры барона, само его присутствие в доме всерьез раздражали ее.

Эмилин вздохнула и взяла полотенце. В конце концов, напомнила она себе, она сама ранила его. Он не опозорил ее при всех. Его просьба приготовить ванну — ничто по сравнению с тем, что он мог сказать в присутствии своего отца.

Гость смотрел на Эмилин из-под опущенных век, и она снова покраснела.

— Может быть, мне прислать слугу, чтобы он побрил вас, милорд?

Николас покачал головой:

— Нет, не сегодня. И хотя это было бы приятно, я не прошу вас потереть мне спину. — Он намылил голову. — Но вы можете сполоснуть мои волосы. — С закрытыми глазами он указал на ведро с чистой водой. Эмилин принесла его и подняла над головой гостя: чем быстрее закончится это испытание, тем лучше!

Она опрокинула ведро, и горячий поток обрушился на его голову и плечи. Мужчина резко выпрямился в ванне и, не выдержав, вскрикнул.

— Черт возьми! — завопил он, отплевываясь. — Неужели нельзя было сказать, холодная это вода или горячая? Вы чуть не обварили меня! — Яростно тряся головой, он протер глаза и сердито уставился на Эмилин.

— Ах, милорд, ради Бога, простите! Я не хотела этого! — Девушка с искренним раскаянием укрыла полотенцем голову и плечи гостя. Выхватив полотенце из ее рук, Николае сначала вытер лицо, потом начал сушить волосы.

— Видит Бог, женщина, сегодня вам угодно любым способом меня погубить! Сначала меня подстрелили, потом чуть не пробили мне голову пешкой, а сейчас обварили кипятком, словно угря! А в вино вы, наверное, весь вечер подсыпаете яд? Что мне лучше сделать — не спать всю ночь и быть начеку или уехать из замка прямо сейчас, чтобы вы все-таки не успели меня убить?

Эмилин взяла еще одно сухое полотенце и, резко повернувшись, швырнула его в лицо сидящего в ванне мужчины. Полотенце упало в воду и тут же намокло.

— Не сомневайтесь, милорд! Уезжайте прямо сейчас! Я пошире открою ворота! — Она отступила на шаг в намерении оставить его наедине с этой проклятой ванной. Но он быстро схватил ее за руку.

— Подождите, леди. Я останусь до тех пор, пока полностью не выполню свой долг перед королем. А вы уже забыли о нем?

Тяжело дыша, Эмилин сверху вниз взглянула на рыцаря. Щеки ее порозовели от пара и возмущения. Волосы растрепались и влажными колечками прилипли ко лбу и шее. Она прекрасно понимала, что больше похожа сейчас на служанку, чем на благородную даму, но не беспокоилась об этом. Если ей не удастся справиться со своим гневом, то вскоре она и вообще будет напоминать адскую фурию.

— Вашу рану обработают, милорд, — процедила она сквозь зубы. — А кроме этого, у меня перед вами нет никаких обязательств!

Мужчина все еще держал ее за руку — своей теплой и влажной рукой. Сейчас он сжал ее еще крепче:

— Никаких, миледи? Как жаль! — Его тон был исполнен сарказма. — Ведь вы выполняете свои обязательства так мило и любезно!

Она постаралась вырваться, но лишь намочила пальцы в мыльной воде.

— Ну, так может быть, вы все-таки наставите рога своему папочке?

Его пальцы были сильны, как тиски:

— Ваш язык подобен жалу змеи!

— А у вас — змеиное сердце! Человек, который в состоянии забрать малышей… — она снова дернула руку и на сей раз окунула в воду рукав.

Он сидел, повернувшись к ней лицом, по грудь в воде, мокрой ладонью сжимая ее руку.

— Этот указ — не моих рук дело, леди! Мы оба его жертвы! — Говоря это, рыцарь медленно провел пальцем по ладони девушки — от запястья до кончиков пальцев. Ее вдруг пронзила дрожь, всю — начиная от ногтей, сквозь всю руку, грудь и живот.

Тихо вскрикнув, Эмилин резко выдернула руку — и молодой человек, наконец, отпустил ее.

— Если вы закончили купание, — постаралась произнести она как можно более высокомерно, — то вот здесь, на кровати, найдете чистую рубашку. — И показала на принесенную Джоан аккуратно сложенную мягкую шерстяную сорочку.

В эту минуту раздался громкий стук в дверь. А тотчас вслед за ним появилась запыхавшаяся Тибби.

— Госпожа, — с трудом переводя дыхание, проговорила она, — я принесла мази и бинты!

Барон изумленно разглядывал вновь появившуюся особу, так и не успев вылезти из ванны и одеться. А она поспешила прямиком к нему.

— А теперь, милорд, дайте-ка я посмотрю вашу голову!

— Мою… что? — переспросил он, недоумевая.

— Да котелок ваш, который пробила моя госпожа! — Тибби нагнулась.

Прикрывшись насквозь промокшим полотенцем, молодой человек пальцем показал на рану на ноге, которая была видна и в воде.

Тибби всплеснула руками, пораженная до глубины души.

— Господи! И это сделала моя девочка шахматной фигурой?

— Да нет же, Тибби! — не выдержала всей этой сцены Эмилин. — Стрелой.

Хоуквуд, нахмурившись, взглянул на нее, и она слегка ему подмигнула.

— Я оставлю вас. Моя часть работы выполнена, милорд. Вашу рану вылечат. Тибби — прекрасный и опытный лекарь. Уверена, что сегодня я больше уже не понадоблюсь.

— Это уж точно! — тихо проворчал рыцарь, когда девушка с шумом захлопнула за собой дверь.

Глава 5

— Мадемуазель! Вы приказали слугам взять слишком много вещей! — Николаc Хоуквуд быстро шел навстречу Эмилин через внутренний двор замка, и голос его отчетливо раздавался в холодном утреннем воздухе. Он показал на две повозки, до предела нагруженные обитыми железом сундуками, перинами и подушками, коврами и гобеленами, просто какими-то тюками. А вещи все прибывали и прибывали.

В походке барона уже не было и следа хромоты. Хотя темные круги под глазами и складки у рта говорили об усталости, это снова был тот уверенный в себе красавец-рыцарь, которого Эмилин встретила в лесу. Длинный ярко-синий камзол, низко подпоясанный и расшитый золотыми ястребами, скрывал доспехи, плащ свободными складками спадал с плеч. Длинные темные волосы мягко развевались на ветру.

Хоуквуд остановился около девушки.

— И в Хоуксмуре, и в замке моего отца в Граймере полно мебели, — проговорил он. — Я прикажу разгрузить вторую повозку.

Эмилин постаралась скрыть растущий гнев и говорить спокойно.

— Милорд, — ответила она, — дети вынуждены оставить родной дом. Я не позволю лишить их привычной обстановки. Здесь только самые необходимые вещи!

Хоуквуд молча наблюдал суету сборов. Один из его собственных оруженосцев, одетый в темно-зеленый камзол, какие носили все воины, вышел из конюшни с ярко раскрашенным детским седлом в руках и положил его на самый верх повозки.

Рыцарь покачал головой.

— Конечно, дети нуждаются в заботе. Но вы, я смотрю, охотно отправили бы с ними все, что есть в замке.

— У вас вполне достаточно солдат, чтобы сделать это!

— Воины ненавидят выполнять работу слуг, хотя, судя по всему, вам они готовы угодить. Но эту повозку никто не поведет. Лорд Уайтхоук и я согласны взять только фургон. Прощайте, леди. — Коротко кивнув, он повернулся, чтобы уйти.

— Подождите, сэр! — остановила его Эмилин. Подчинившись ее неожиданно властно прозвучавшему голосу, рыцарь остановился, высокомерно глядя через плечо.

С гневно горящими глазами Эмилин приблизилась к нему, но через секунду постаралась отвести взгляд и придать всей своей фигуре более покорный вид: ей не хотелось снова получить прозвище змеи.

— Я ведь тоже готовлюсь к отъезду, милорд! — проговорила она. — Так как необходимо упаковать мои сундуки и постель и вынуть стекла из окон, соизвольте передать своему отцу, что я не смогу отправиться раньше полудня, а может быть, даже раньше завтрашнего утра.

— Господи боже! Окна! — Николас даже повернулся на каблуках от возмущения.

Эмилин гордо подняла голову, она не могла больше изображать покорность.

— У нас в Эшборне хорошие застекленные окна. Я прикажу вынуть стекло, упаковать и отправить в свой новый дом. Если оно останется здесь, боюсь, солдаты вашего батюшки его разобьют.

— Миледи! — резко прервал ее барон. — Мы уезжаем не потому, что меняется время года или в лесу кончилась дичь. И перевозим все хозяйство не из-за того, что менестрели ушли на юг, и вам здесь стало скучно. Мы просто-напросто выполняем королевский приказ — немедленно освободить замок.

— Вы заставляете троих детей, как солдат, по команде покинуть дом с пустыми руками! — горячо возразила Эмилин, глядя на рыцаря снизу вверх.

Он насмешливо кивнул.

— Весь этот скарб, который прогибает ось повозки, — это называется «с пустыми руками»? Нет, ми — леди, будет нагружен только один фургон! Видит Бог, это и так нас задержит!

Трясущиеся пальцы, судорожно сжимающие ворот плаща, выдавали бурю в душе, которую Эмилин так старалась скрыть.

— Ваш отец приказал мне собраться и собрать детей сегодня. Еще только раннее утро, а вам уже не терпится!

Что-то дрогнуло в лице рыцаря.

— Не пытайтесь задержать нас, леди! Уайтхоук стремится как можно скорее отправиться в путь! — Обычное спокойствие, казалось, начало покидать его. — Ну, что еще? Я предпочел бы услышать все претензии прямо сейчас!

Эмилин, нахмурясь, взглянула на него:

— В мое отсутствие замком будет управлять Уолтер Лиддел. Он знает и землю, и людей.

— Я именно это и предложил Уайтхоуку. Сэр Уолтер очень умен, и Эшборн в его руках не придет в упадок.

— Миссис Изабелла — Тибби — поедет с детьми в Хоуксмур.

— В Хоуксмуре за ними будет присматривать моя тетушка!

— Тибби любит их, как своих родных. Она воспитала всех детей в нашей семье. — Неожиданно слезы навернулись на глаза девушки. Она подняла голову, и одна слезинка крошечным ручейком скатилась по щеке.

Хоуквуд быстро отвел взгляд, а потом кивнул, сдаваясь:

— Ну, хорошо, пусть Тибби едет с нами. Эмилин не ожидала этой уступки. Щеки ее противника неожиданно запылали, румянец проступил даже сквозь щетину и зажег в серых глазах зеленые и голубые искры — так неожиданно выглянувшее из-за туч солнце окрашивает холодное небо. Девушка пристально вглядывалась в это внезапно изменившееся лицо. Она не верила, что чувства могут согреть этого каменного человека; наверное, щеки его порозовели от холодного воздуха. Она заметила, что кожа его отца также имела свойство быстро краснеть. Но в чем Эмилин была абсолютно уверена, так это в том, что Хоуквудам не знакома жалость.

— Не задерживайте нас больше, миледи! — отрезал Николае и, резко повернувшись, решительно направился через двор к отцу. Девушка задумчиво смотрела ему вслед. Хоуквуд совершенно безошибочно уловил ее желание, как можно дольше оттягивать отъезд и свой, и детей. Ей отчаянно хотелось побыть со своими малышами, да и дом требовал хлопот, прежде чем ему предстояло перейти в ведение Уайтхоука. Она просто не могла сейчас уехать!

По крайней мере, день, если не больше, потребуется, чтобы оповестить жителей и самого замка, и деревень, что они переходят в другие руки. Эмилин вздохнула. Вряд ли Уайтхоук окажется таким же заботливым и щедрым хозяином, какими были Эшборны.

И сама Эмилин, и ее братья и сестры с детства были знакомы со многими семьями в близлежащих деревнях и хуторах. Земля эта была дарована семье еще Вильгельмом Завоевателем[2]и уже несколько поколений баронов Эшборнов проявляли благородство, честность и широту натуры, управляя своими поместьями. Крестьяне охотно помогали на полях, на рынке — даже сейчас, когда налоги и штрафы, введенные королем Джоном, изрядно истощили казну Эшборнов. Лорд и его семья всегда расплачивались с работниками — будь то деньгами, продуктами или даже землей. Когда в результате интердикта[3] в Англии начали закрываться монастыри. Роже де Эшборн принял на себя благотворительные функции, раньше исполняемые монахами. А этой зимой уже Эмилин заботилась о том, чтобы старики и беднейшие семьи не голодали и не мерзли.

Девушка прекрасно понимала, что королевский указ изменит саму суть отношений между крестьянами и их лордом. Если Уоту удастся сохранить должность сенешаля замка, то традиционные обязательства останутся в силе, по крайней мере до тех пор, пока Уайтхоук не вмешается. Она задумалась, насколько далеко зашла жестокость графа. Возможно, он распространит свою ненависть и на членов семьи.

Медленно пройдя через двор, Эмилин подошла к конюшне, возле которой Уайтхоук беседовал о чем-то с несколькими воинами. Среди них стоял и Николас. Высокий и крепко сложенный, граф был весьма импозантен в своих блестящих черных доспехах, черном плаще, с развевающимися на ветру белыми волосами. Сын показывал на повозки, а отец что-то недовольно отвечал.

Когда девушка приблизилась, Уайтхоук резко повернулся и пристально и мрачно посмотрел на нее:

— Мне только что сказали, что до отъезда здесь необходимо еще многое сделать, миледи!

— Совершенно верно, милорд! — Эмилин с трудом могла вымолвить слово под этим ледяным взглядом. — Остались дела, которые требуют моего присутствия.

— В Эшборне больше не существует проблем, которые должны решать вы. Занимайтесь упаковкой своих вещей! — Он взглянул на нее — щеки его почему-то дрожали. — И, видит Бог, мы не повезем с собой никаких окон и стекол!

Выпрямившись, Эмилин глубоко вздохнула. Эти люди явно не имели опыта в переездах, иначе они понимали бы, что совсем не лишнее вынуть стекла, чтобы вставить их на новом месте. Чем сильнее сопротивлялись Уайтхоук и его сын, тем тверже стояла Эмилин на своем. Для нее важным было также и то, что упаковка стекол займет несколько часов, а это время ей как раз крайне необходимо.

— Я не хочу начинать свою семейную жизнь лишь с несколькими платьями, впопыхах засунутыми в сундук. Мне нужно белье, мебель и окна, принадлежащие еще моей матери. А детям нужны их вещи!

— Не потерплю в своем доме цветных церковных стекол! — прорычал Уайтхоук. Двое или трое из его солдат в испуге отошли в сторону.

Напряжение предыдущего вечера и сегодняшнего утра дало себя знать. Эмилин уже оказалась не в состоянии сдерживаться.

— Если я должна стать вашей женой, сэр, то придется вам взять и стекла, и все остальное, что я сочту нужным! — громко заявила она.

Николас Хоуквуд отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Девушка мельком взглянула на него, а потом снова повернулась к Уайтхоуку, возвышавшемуся рядом. Прищуренные голубые глаза казались ледяными точками на широком красном лице. В холодном взгляде сквозил неприкрытый гнев, и Эмилин с трудом подавила желание отойти в сторону.

В голосе графа звучала явная угроза:

— До тех пор, пока мы не добрались до моего замка и моей постели, вы можете поступать, как вам угодно! Ну а там уж мы решим, кто действительный хозяин положения!

Эмилин даже побледнела, осознав истинный смысл этих слов. А Уайтхоук обратился к Николасу:

— Мы не будем больше ждать эту несговорчивую особу! Я поеду с тобой. Выезжаем через полчаса! Николас коротко кивнул. Граф повернулся к Эмилин:

— Можете остаться здесь и продолжать набивать фургоны своим барахлом, сколько вашей душе угодно, но в течение недели вы обязаны покинуть замок. Хью де Шавен, капитан моей личной охраны, останется здесь, а потом будет сопровождать вас в Грэймер.

Пораженная, Эмилин не нашла, что ответить на это. Все ее усилия отложить отъезд ни к чему хорошему не привели. Дети поедут с Уайтхоуком, со свитой Николаев, но без нее. Заявив, что не успела собраться в дорогу, она, оказывается, дала Уайтхоуку возможность перехитрить себя.

— Неделя, миледи! Этого времени будет вполне достаточно даже для того, чтобы разобрать отхожие места и упаковать их, если вам это угодно! — Уайтхоук резко повернулся и стремительно пошел прочь.

Паника охватила девушку. Она рванулась вперед, чтобы догнать его, но дорогу преградил Хоуквуд. Эмилин невольно остановилась, и он схватил ее за плечи.

Прерывисто дыша, она пыталась вырваться:

— Господи, вы ведь действительно заберете у меня детей. Отпустите! Я должна с ним поговорить!

— Подождите, леди! Вряд ли вам стоит сражаться с таким драконом, как Уайтхоук! Послушайте меня! Будьте с ним осторожны! И запомните, что придется подчиняться всем его приказам!

Невольный всхлип вырвался из груди девушки, и она покрепче сжала губы: она ни за что не заплачет здесь, перед слугами и всеми этими незнакомыми людьми. И не превратится в беспомощное жалкое создание в руках этого человека. Гнев поддерживал ее.

— Будь проклят ваш отец, — процедила сквозь зубы Эмилин. Она попыталась вырваться, из крепко сжимавших ее плечи рук. — А вам, милорд, следовало бы иметь более высокое понятие о чести и не брать в заложники детей! Это достойно лишь труса!

— Миледи, я только выполняю приказ короля, — сдержанно ответил Николае. — Дети еще чрезвычайно малы. Я предпочел бы не обременять себя.

— Передайте королю, что я отказываюсь и от помолвки, и от вашей опеки! — Ее глаза горели лазурным огнем. — Клянусь Богом, что все равно заберу детей!

— Храбрая девочка! — пророкотал Хоуквуд. — Если вас посещают столь дерзкие мысли, старайтесь держать их при себе! — Он внезапно понизил голос до шепота: — Некоторые попадали в тюрьму, провинившись значительно меньше!

— Тюрьма не может стать мукой более страшной, чем те, которые испытывает сейчас моя семья! — Эмилин опять попыталась вырваться, но от резкого движения лишь прядь золотистых волос выбилась из ее косы. Вконец рассерженная, девушка рванулась еще сильнее и оказалась на свободе. Ничто не могло удержать ее.

— Как же тупы эти рыцари, если подчиняются самым нелепым приказам короля! — пробормотала Тибби.

Эмилин, подбежав, выхватила из ее рук Гарри и прижала к груди его теплое родное тельце. Изабель стояла рядом, и девушка одной рукой с нежностью гладила ее густые темные кудри.

— Иди, Тибби! — вздохнула она, — и собери свои вещи.

Тибби кивнула, смахнув слезу, и решительно направилась через двор, по пути не упуская ни малейшей возможности задеть посильнее кого-нибудь из воинов Уайтхоука. Она поднялась по ступеням замка и остановилась на высоком крыльце, громко и не стесняясь в выражениях оценивая происходящее. Кристиен только что вернулся из конюшни. Его каштановые локоны развевались на ветру, а голубые, словно сапфиры, глаза излучали неистребимую энергию. Гарри протянул пухлую ручонку и попытался ухватить брата за волосы.

— Эмилин, — заговорил Кристиен, увертываясь от малыша, — можно мне поехать с сэром Питером на его коне? Я не хочу сидеть в повозке с женщинами! — Мальчик сморщил курносый нос.

— Большую часть пути ты, конечно, должен проехать в повозке. Но если сэр Питер согласен, то можешь немного времени провести и с ним, верхом. — Сестра улыбнулась, видя невинное, такое здоровое и естественное возбуждение ребенка, так не похожее на поведение Изабели, все утро робко прижимавшейся то к самой Эмилин, то к Тибби.

Гарри неожиданно дернул капюшон, и он закрыл Эмилин лицо. Изабель и Кристиен со смехом начали выдергивать ткань из руки малыша. Все эти детские проказы немного успокоили девушку и смягчили ее сердце, наполнив его любовью.

— А нам обязательно ехать с этим противным белоголовым стариком? — Изабель казалась не в духе из-за всех событий сегодняшнего дня. Да и встать сегодня пришлось намного раньше обычного. — Он был очень груб с Кэдгилом за завтраком!

— Мы теперь пленники? Нас отвезут в тюрьму? — недоумевал Кристиен.

Эмилин постаралась скрыть свои истинные чувства и придать голосу легкость.

— Тише, милые. Никакие мы не пленники. Лорд Уайтхоук поедет в свой собственный замок, он называется Грэймер. А вы ненадолго останетесь в Хоуксмуре с бароном Николасом. — Не зная, как рассказать им о своей помолвке, она еще и не упоминала о ней. И так вполне достаточно изменений и новостей.

— Барон мне нравится, — заявил Кристиен. — Он красивый и сильный, и похож на короля. А его черного коня зовут Сильванус. Силь-ва-нус. — Кристиен попробовал имя на слух.

— А почему ты не едешь с нами? — поинтересовалась Изабель.

— Есть дела, которые я должна закончить до отъезда, — мягко объяснила старшая сестра. — В Хоуксмуре вы будете в безопасности и уюте, мои милые, пока я не приеду за вами.

Гарри попытался слезть на пол. Крепко держа его, Эмилин схватила в объятья всех троих и страстно вдохнула их такой близкий и любимый аромат: смесь молока, шерстяной одежды, яблочной пастилы и теплого детского тельца.

— Постарайтесь быть храбрыми! — тихо попросила она. — А ты, Кристиен, не забывай, что истинный рыцарь всегда защищает тех, кто слабее и нуждается в его помощи. Вы с Изабелью должны нянчить Гарри и следить, чтобы около него постоянно кто-то был. — Дети торжественно кивнули в знак согласия. — Дружите! — Она поцеловала их в мягкие щечки. — А я приеду за вами, как только смогу.

«Ни один человек на свете, — подумала она про себя, — даже король, не сможет отнять вас у меня навсегда!»

— Бегите сюда, цыплята, мы будем с вами вить уютное гнездышко! — позвала Тибби, направляясь к повозке, и близнецы побежали к ней.

Все было уже готово: поклажа тщательно увязана, лошади запряжены, полог поднят для большей безопасности тех, кто поедет внутри. Когда Эмилин подошла вместе с Гарри к повозке, она заметила, что та слегка покачивается, и совсем не удивилась, когда обнаружила, что Кристиен и Изабель устроили внутри состязание по прыжкам.

Подошел Уот, и близнецы, как щенки из корзинки, бросились ему на руки. Он подержал их в своих объятиях, а потом посадил обратно, как бы между делом погладив по головке Гарри. Его карие глаза увлажнились, и, быстро кивнув Эмилин и Тибби, Уот резко отвернулся.

Когда нянюшка уселась, Эмилин передала ей малыша. Она уже не могла сдерживать своих чувств — слезы застилали глаза. Как во сне она поцеловала близнецов, взлохматив их шелковые головки, напомнила им, чтобы не забывали хорошо вести себя, молиться, слушаться, хорошо кушать, умываться. Напоследок обнялась с Тибби.

Повозка тронулась, зажатая между рядами всадников, ехавших парами по обеим ее сторонам. Во главе процессии восседал верхом Уайтхоук. Николас Хоуквуд вместе с Питером Блэкпулом проехали мимо Эмилин последними. Барон, пристально взглянув на нее, коротко кивнул и отвернулся.

Группа медленно пересекла двор — со всех сторон за ней наблюдали слуги, высыпавшие из дома. Скрипя и качаясь, деревянная повозка проехала сквозь огромные крепостные ворота, а за ней — последние воины.

Кристиен и Изабель махали руками, на их милых бледных личиках внезапно отразилось недоумение и растерянность. Все было кончено.

После четырех дней пути, к тому времени, как процессия достигла долины, раскинувшейся перед Хоуксмуром, Николае почувствовал себя совершенно истощенным. Неуклюжая повозка едва тащилась, а частые остановки, необходимые детям, еще больше замедляли движение. Путешествие оказалось куда более продолжительным, чем он рассчитывал.

На север, в графство Йорк, ехали по старым, еще римлянами построенным дорогам. Уайтхоук настоял именно на таком пути: по холмам, минуя деревни и фермы. Николасу едва удавалось скрыть негодование, когда приходилось кругом объезжать леса, избегая прямых и коротких дорог через населенные местности. Успокаивало лишь то, что погода оставалась мягкой, а дети оказались на редкость выносливыми путешественниками; единственным их недостатком была страсть к рапросам, они постоянно интересовались, сколько осталось ехать и когда же им удастся увидеть Хоуксмур.

Сейчас, наконец, Хоуксмур действительно показался на горизонте — в полуденном солнце хорошо были видны три из шести его резных башен. С южной стороны высоко поднималась крепостная стена, как будто высеченная из монолита, — она стояла на скале, нависающей над рекой. А с тыльной стороны скала постепенно переходила в обширные болота и леса.

Чтобы попасть в замок, нужно было пересечь: реку вброд и обогнуть по периметру неприступную стену, чтобы добраться до решетчатых ворот на западной стороне крепости. У реки Уайтхоук со своими людьми свернут на запад, в Грэймер. Подумав, что вскоре их пути разойдутся, Николае с облегчением вздохнул. Он взглянул на отца — тот ехал рядом, глубоко погруженный в свои мысли.

— Эта девчонка из Эшборна своевольна и упряма, как кошка, — наконец заговорил Уайтхоук. — Но клянусь, очень скоро я сделаю из нее покладистую женушку. Как только уложу в постель, она тут же научится оказывать должное почтение! — Он самодовольно ухмыльнулся. — Любой слишком норовистой особе не мешает узнать, что такое настоящий мужчина!

Николас лишь молча покрепче сжал губы. Щеки его порозовели от гнева, в то время как отец его лишь легкомысленно смеялся.

— Это хорошо, что она выйдет замуж за меня, а за такого, как ты. Сомневаюсь, что ты сумел бы укротить ее. Ну а я уж не потерплю своеволия ни от одной женщины!

— Не забывайте, что нам пришлось столкнуться с нравом леди Эмилин из-за того, что мы лишили ее дома и родных, милорд, — спокойно ответил Николае, крепче сжимая вожжи.

Некоторое время Уайтхоук ехал молча, потом снова заговорил:

— Свадьба состоится через месяц. Времени вполне достаточно, чтобы всем, включая невесту, собраться в Грэймере. — Граф взглянул на сына. — Не вздумай привозить с собой этих детей: не хочу омрачать свадьбу — ведь девчонка наверняка начнет;

просить оставить их.

— Они — ее семья. Естественно, она ожидает, что опека должна перейти к ее мужу.

— Король Джон возложил обязанности няньки на твои, а не на мои плечи. Держи их в Хоуксмуре до тех пор, пока король не решит их дальнейшую судьбу. Если, конечно, он вообще о них вспомнит.

Николас вздохнул при мысли об этом опекунстве, которое затянется неизвестно на сколько.

— Мне придется отклонить ваше приглашение, милорд.

— Ты не посмеешь. — Уайтхоук пристально взглянул на сына.

— Но я скоро уезжаю в Лондон!

— Ты едешь с баронами, которые организуют заговор против короля!

— Нет, милорд. Но я еду на переговоры с ними.

— Ты говоришь, нет? Но я прекрасно знаю, что ты поддерживаешь этих бунтовщиков — баронов! Они мечтают свергнуть того самого короля, который позволил мне сколотить это огромное состояние! А когда-нибудь оно станет твоим! — Румянец ярче проступил на лице графа.

— Видит Бог, я рожу еще одного сына, а тебя отвергну! Девчонка выглядит вполне пригодной к тому, чтобы произвести на свет нескольких стоящих сыновей!

Николас как будто и не слышал отцовских слов. Уже много раз ему то обещали Грэймер, то снова отказывали в наследстве. Не раз он думал, что лучше совсем не иметь состояния, чем иметь что-то, что висит над головой и регулярно выхватывается, как только настроение отца меняется; Николае превратил свой собственный замок Хоуксмур, который достался ему в наследство от матери, в процветающее имение. А Грэймер пусть провалится сквозь землю или перейдет в руки монахов — как будет угодно отцу.

Он изо всех сил пытался сохранить терпение.

— Бароны собираются вблизи Лондона вовсе не для того, чтобы свергнуть короля, а чтобы ускорить принятие хартии, которую они требуют. А те несколько человек, которые действительно угрожают жизни короля, — всего лишь отщепенцы, милорд. — Он уже не раз объяснял все это отцу. — А большинство предпочитают бунту разум и логику.

— Среди этих отщепенцев был и ты. Ведь наверняка ты так же страстен в своих убеждениях, как Юстас де Веси и его единомышленники. — Уайтхоук презрительно хмыкнул. — Свергнуть короля — вот их мечта. Мы подошли к печальному перекрестку. Мое поколение понимает, что такое верность королю, а твое уже нет!

— Многие мечтают о реформе английских законов, хотя вы, милорд, и не принадлежите к этим людям.

— Именно так. И учти — мои союзники сильны. Сам маршал Уильям против этих действий баронов и многие другие тоже.

— Я очень уважаю маршала. В Англии нет более доблестного рыцаря. Мне кажется, он выступает против хартии исключительно из верности королю Джону. Но как бы то ни было, нам повезло, что возле трона есть человек его ума и благородства. Уайтхоук нахмурился:

— И все же ты выступаешь против человека, чей опыт и здравый смысл значительно превышает твой собственный!

— Я предпочел бы более совершенную систему землевладения, сэр. Мы все должны смотреть в будущее. Королю Джону нельзя доверять. Кто из нас уверен в безопасности своих замков, случись у короля приступ жадности или дурного настроения? То, что случилось с Эшборнами, может в любой момент случиться и со мной, и с вами!

— Он наш король!

— Он недалек и желчен. А его страсть к мщению слишком сильна, чтобы мы могли безропотно терпеть ее.

— Юстас де Веси и Роберт Фитц Уолтер тоже достаточно мстительны, — заметил Уайтхоук.

— Это правда. Оба они обижены королем, и именно обида и руководит их действиями. И тот, и другой — сильные вожди, но бунтарский дух слишком значителен в их умах. В нашем движении есть и более рассудительные и спокойные люди. Многие из баронов пойдут за ними, милорд. Король может победить горстку недовольных и поставить их на колени, но он не сможет справиться с объединенными силами английского дворянства. — Николас натянул вожжи, чтобы придержать своего коня, и прямо взглянул в глаза отцу, который остановился рядом. — Пришло время новых законов. Джон — вовсе не такой король, каким был его отец. Он бессердечен. Под его тяжелой рукой страна сползет в хаос. И мы вынуждены защищать и наши земли, и наши семьи от посягательств и произвола. В Англии всегда существовали законы, защищающие англичан. И мы не будем терпеть короля, который игнорирует закон.

Уайтхоук был явно взволнован: грудь его вздымалась, как кузнечный мех, лицо покраснело — казалось, румянец добрался до корней волос.

— Что касается меня, я никогда ни испытывал неприятностей от короля Джона. Он щедр и справедлив с теми, кто радеет о благополучии страны.

Николас презрительно покачал головой.

— Ты хочешь сказать, о благополучии самого Джона…

С минуту отец ледяными глазами пристально смотрел на сына. Даже дыхание его от волнения и гнева стало тяжелым и прерывистым.

— Если бы молодые бароны оказывали королю истинное почтение и поддержку — так, как они обещали, давая клятву верности, — тогда наша страна, да и все мы не пребывали бы сейчас в столь плачевном положении. Вас разобьют — всех до одного! Что заставляет вас с такой настойчивостью поддерживать эту проклятую Хартию вольности? Бог посылает человеку свободу через короля и церковь. Люди не могут сами объявлять ее.

— Может быть, как раз и пришло время попробовать, — вставил Николас.

— Я ошибся в своем сыне. Надеялся, что ты сумеешь изгнать ярость из своего сердца. Но кровь матери говорит в тебе. И все-таки, возможно, с возрастом ты остепенишься и поумнеешь!

Николас промолчал, лишь лицо его немного напряглось. Давным-давно он уже оставил всякие попытки противостоять отцу — будь то логикой или прямым непослушанием. Временами казалось, что Уайтхоук торжествует в своих прямолинейных и однозначных решениях; мир был таким, каким он провозглашал его. В мире графа не существовало альтернативных мнений и точек зрения, больше того, он пытался диктовать формы существования, исходя исключительно из своих узких сфер. Даже трагическая смерть жены — матери Николаев — не обнаружила роковой трещины в его собственном мире. Постепенно Николае осознал бесполезность любых попыток объяснить отцу свою точку зрения. Напротив, он научился, как можно реже сталкиваться с ним и проявлять свои взгляды, сведя общение лишь к тем случаям, когда оно было навязано королем или территориальной необходимостью: ведь Хоуксмур и Грэймер отстояли друг от друга всего лишь на одиннадцать миль.

— Возможно, возраст — это именно то, чего мне и не хватает, — сухо заметил Николае.

— Возраст имеет обыкновение успокаивать, — миролюбиво согласился Уайтхоук. — А свою женитьбу я рассматриваю, как еще один способ остепениться. — Он неожиданно ухмыльнулся и сразу стал похож на огромного зубастого волка. — Но я уверен, что еще достаточно молод, чтобы насладиться своей красавицей-женой.

Неожиданно возникший образ отца в постели с Эмилин Эшборн, мысль о его мясистых руках, ласкающих ее нежное тело, привели Николаев в бешенство — лишь усилием воли он смог подавить его.

— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, милорд, — коротко произнес он.

— Да? Какой же?

— Не так давно мой сенешаль доложил, что вы приказали начать строительство в северной части Арнедейла. Но это поместье частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я вынужден просить вас прекратить работы.

Уайтхоук искоса взглянул на сына.

— Это вовсе не твоя земля! Николае вздохнул.

— Давайте постараемся не ступать на эту зыбкую почву. Ни один участок в долине не принадлежит вам, и все-таки вы заявляете свои права и начинаете строительство. Мой сенешаль утверждает, что последний проект всерьез претендует на земли Хоуксмура. Принадлежит ли остальная часть долины вам или монастырям Вистонбери и Болтон — этого не стоит сейчас обсуждать. Просто прикажите своим каменщикам выбрать другое место для строительства, а потом уже, если угодно, продолжайте выяснение отношений с аббатами.

— Я уже устал спорить на эту тему и с монахами, и с тобой. Эта долина принадлежит мне, она перешла по наследству от твоей матери, и со временем я сумею это доказать! — мрачно и настойчиво заявил Уайтхоук.

— Не стройте ничего на моей земле, милорд, — спокойно и как будто даже равнодушно проговорил Николае. — Мне придется остановить вас, если вы будете продолжать.

— На Хоуксмур я ведь тоже могу заявить права, не забывай! — предупредил Уайтхоук. — Однако, поскольку мне нужна сторожевая башня в том краю, Арнедейл, я считаю, подходит больше.

— Я уже предупредил, милорд! Лучше прекратите строительство!

— А разве Хоуксмур не выиграет от соседства с хорошо укрепленным поместьем? В ваших местах нередки столкновения. Подумай об этом! — Уайтхоук счел разговор завершенным и, пришпорив коня, отъехал в сторону.

Сжав зубы, Николас повернулся в седле, осматриваясь. Взгляд его в эту минуту казался холодным и невыразительным. Качаясь и скрипя, к нему подъезжала повозка. Дети махали ему, и Николас поднял в ответ руку, ощущая тяжесть в сердце. Он порывисто вздохнул, сбрасывая напряжение, оставшееся от разговора с отцом, и не отводя глаз от экипажа. Вырванные из привычной обстановки родного дома, дети сейчас полностью отдались веселью и новым ощущениям: они прыгали и кувыркались в повозке, наслаждаясь полной свободой.

«Ну что ж, — подумал Николас, — в конце концов, для них не все потеряно: они имеют друг друга, Тибби, старшую сестру, которая поклялась, что скоро приедет за ними».

Неожиданно перед его мысленным взором предстали тонкие руки, поправляющие капюшон девочке, дотрагивающиеся до мальчишеского лба. Нежность, любовь и верность, которые так естественно наполняли жесты и движения Эмилин, вызывали зависть. Внезапно Николас осознал, что отдал бы все на свете, чтобы такая любовь хоть ненадолго осветила и его жизнь.

Только мать любила его искренне. Но она умерла, когда ему было всего семь лет. Память о ней он нежно хранил в душе: теплое объятие, нежный голос, блестящие темные волосы с ароматом роз. Уже годы спустя он узнал, что сделал с ней его отец, и начал чувствовать, какое презрение тот испытывал и к нему самому. Николас не мог не ответить тем же. Сердце его ожесточилось.

Видя подъезжающую повозку, рыцарь опустил поводья и позволил Сильванусу идти неторопливо и свободно. Он сочувствовал этим малышам: его самого отослали из дома, когда ему было всего-навсего шесть лет, и отправили в замок графа Гант-роу, женатого на сестре его матери. Однако леди Джулиан любила его, а ее муж оказался добродушным человеком — его отличали громкий смех и развитое чувство долга. Питер и кузен Хью де Шавен воспитывались вместе с Николасом.

Влияние тетушки и дяди — сильное, исполненное любви — оказалось счастливой противоположностью тем чувствам, которые испытывал к нему родной отец. Особенно заметно это стало в период возмужания юноши. Уайтхоук не скрывал, что считает Николаев менее чем достойным сыном и рыцарем. Всеми силами он старался подчеркнуть любую слабость и недостаток юноши, а все хорошее оставалось незамеченным.

Николас научился терпимо относиться к враждебности отца и чувствовал, что сильные стороны его собственного характера — это наследство, доставшееся от матери. Леди Бланш терпеливо и безропотносвыносила и беспричинную ревность, и жестокость мужа — до тех самых пор, пока они не свели ее в могилу. Смерть матери Николае простить не смог.

Но иногда юноша чувствовал и по-человечески уязвимые стороны отцовского характера. Он не мог безоговорочно осуждать отца, считая его воплощением зла: ведь и в его собственной жизни и делах было так много дурного!

Дети что-то кричали, очевидно, просили подождать, и Николас придержал коня. Поглаживая густую шелковистую гриву, он задумчиво смотрел, как приближается повозка.

Вне всякого сомнения, было позором забрать этих детей из отчего дома. Порой рыцарь ощущал свое бесчестье физически — как привкус плохого вина. Истина постепенно оставляла его — с тех самых пор, как он вступил в соперничество с собственным отцом. Пока он будет продолжать тайное противостояние Уайтхоуку — неважно, что действует он от имени других, много страдавших от руки графа людей, — он не ощутит истинного вкуса рыцарства.

Эмилин Эшборн права: забрать детей — трусливая и лживая уловка, недостойная барона, выступающего против короля Джона. Ее слова жгли и жалили почти так же, как пущенная ею стрела. Но девушка не знала, что рыцарь согласился на это, стремясь оградить малышей от опеки Уайтхоука. Это уж он, по крайней мере, в состоянии сделать для Роже Эшборна, хотя долг его несравнимо значительнее.

Четыре года назад, желая расплатиться с ее отцом, Никола просил руки Эмилин. Родители дали согласие, но невеста была еще слишком молода и воспитывалась в монастыре, а потом их смерть разрушила помолвку.

Молодой человек был уверен, что никто не знает об этом предложении. Теперь, когда король отдал девушку Уайтхоуку, Николасу досталось только опекунство. Но рыцарь не отказывался от намерения отдать долг Эшборнам — способ сделать это наверняка существовал.

Когда он увидел Эмилин, то горько пожалел, что его помолвка так и не состоялась. Доброта сквозила во всем ее существе — даже несмотря на тот гнев, который она испытывала. У нее было достаточно мужества, ума и темперамента, чтобы воспламенить его душу. И вместе с тем девушка обладала простодушием и нежной, притягивающей красотой. Такая женщина была бы драгоценным подарком. Жизнь с Уайтхоуком лишь озлобит и ожесточит ее.

Когда повозка, наконец, поравнялась с конем, Кристиен с радостным криком вытянул руку и погладил густую гриву. Николас подъехал вплотную — так, что и Изабель могла достать рукой до шелковистой морды.

С улыбкой Николас отвечал на расспросы детей о Сильванусе. А когда поднял глаза, то увидел, что к повозке верхом приближается Питер.

Рыцарь повел своего серого в яблоках коня вровень с Сильванусом, чем вызвал неописуемый восторг Кристиена. В глубине повозки Тибби изо всех сил держала мальчика за край плаща, чтобы он в своем энтузиазме не вывалился на землю, и грозила, что никогда больше не разрешит ему гладить лошадь, если он сию же минуту не успокоится.

— Милорд! — неожиданно заговорила Изабель. Николас удивленно поднял бровь. — Скоро мы приедем в Хоуксмур? Дорога такая длинная!

Николас улыбнулся и показал вдаль:

— Видишь полоску леса, а за ней на фоне неба — башни?

Дети вытянули шеи, отталкивая друг друга, чтобы получше разглядеть, а Тибби вздохнула:

— Ну, наконец-то, милорд! Они уже всякое терпение потеряли! — Она повернулась, чтобы взять на руки Гарри, который только что открыл глаза и протянул к ней ручонки.

Питер скинул капюшон и встряхнул медно-рыжими кудрями:

— Вокруг этого леса нет безопасной дороги в объезд. Уайтхоук решил ехать напрямую.

— Обнажить мечи! Приготовить луки! — Николас повторил хорошо знакомую боевую молитву. — Когда все это было, Перкин?

— Нападение на Уайтхоука в лесу? Восемь лет назад.

— А он никак не может забыть.

— Разве он в состоянии забыть хоть какую-нибудь мелочь? Особенно если она угрожала его благоденствию?

— Но в тот раз дело обстояло серьезно — это была вовсе не мелочь.

— Я бы сказал, даже больше того. Ведь он потерял золото и серебро, зерно и другие продукты, которые вез через лес в свой замок. Да еще и несколько человек в придачу.

— Да, люди. Вот их всегда жалко.

— Целых два года Уайтхоук страдал от мести лесного разбойника. — Питер в упор взглянул на Николаев, голубые глаза его задорно блестели. — Думаешь, он когда-нибудь сможет расслабиться? Ни за что! Всю свою жизнь он будет въезжать в лес вооруженным до зубов!

— Особенно с тех пор, как Лесной Человек начал тревожить его обозы.

— Бог даст, мы не встретим его сегодня, а то детям потом долго будут сниться кошмары!

— О Господи! Только не в моем доме! — взмолился Николас.

— Сэр Питер, я хочу ехать с вами! Вы же обещали! — Кристиен никак не мог угомониться.

— Обязательно, парень! — ответил, улыбаясь, рыцарь. Николас удивлялся его веселому расположению духа. У него самого на душе было тяжело и темно. — Только позже, — продолжал Питер. — Сейчас мы должны продвигаться осторожно, потому что въезжаем в страшный лес. — Глаза Кристиена стали совсем круглыми, а Изабель испуганно запищала.

— Осторожней, Питер, — предупредил друга Николас. — А не то ты их испугаешь всерьез — на весь оставшийся путь! — Глаза Питера озорно сверкали.

— Тут есть разбойники, сэр? А у нас в Эшборне их нет. И нет опасных зарослей — только строевой лес, в котором моя сестра стреляет из лука, — заявил Кристиен.

— Кто-кто? — переспросил Питер. Николас напрягся и уже готов был перебить, но Питер продолжал: — Твоя сестра? Не эта ли очаровательная особа? — и он подмигнул Изабели. Девочка довольно хихикнула.

— Не-е-т. Изабель только и знает, что играть в глупых принцесс. — Сестра толкнула Кристиена локтем, но он и внимания не обратил. — Эмилин иногда стреляет. Но не очень хорошо. Гай пытался научить ее, и меня он тоже учил!

Питер поднял бровь и значительно взглянул на Николаса:

— Леди Эмилин — стрелок, друг мой! Знал ли ты об этом?

Николас почувствовал, что щеки его начинают гореть. А Питер невинно подмигнул и слегка наклонился к другу.

— Сдается мне, что недавно она подстрелила крупную дичь!

Кристиен удивленно вытаращил глаза:

— А откуда вы знаете, что она ходила на охоту именно тогда?

Питер громко, весело рассмеялся.

— Поезжай вперед, болтун, да прикажи всем вооружиться! — резко прервал опасную беседу Николас.

— Я поеду, но им нечего бояться врага, который шатается в лесу близ Эшборна! — Все еще ухмыляясь, Питер направился к охране.

Николас натянул поводья, коротким кивком попрощался с Тибби и детьми и поехал вперед. Несмотря на подшучивания Питера, рыцарь знал, что тот не выдаст его, хотя колкими намеками долго еще будет щекотать ему нервы.

Он потер ногу. Поврежденная мышца болела, ей нужен был покой, а какой покой в дороге, верхом на коне? Однако благодаря искусному врачеванию Тибби рана заживала быстро. Как только он приедет в Хоуксмур, то устроит себе отдых, но лишь на день — два. Постоянно размышляя о том, как отдать долг Эшборнам, Николас наконец кое-что придумал. А для того, чтобы осуществить задуманное, ему придется вскоре покинуть Хоуксмур.

Процессия уже ехала под сводами деревьев. Николас почувствовал, что лес начинает оказывать на него свое магическое действие. Как обычно, успокаивающие звуки птичьего гомона и шелеста листьев, душистый воздух и теплые солнечные лучи постепенно вытеснили из его ума и души мрачные мысли и дурные предчувствия. В лесу он чувствовал себя прекрасно, хотя было время, когда именно в лесной чаще ему доводилось вершить опасные дела.

Он вернется в лес сразу — как только устроит детей в Хоуксмуре, немного отдохнет и выяснит» когда нужно ехать в Лондон.

Улыбаясь своим мыслям, Николас решил, что, возможно, его отец и прав, стараясь объезжать лед стороной.

Глава 6

В конце концов, оконные стекла остались в Эшборне. Охранникам Уайтхоука не терпелось вернуться домой, в Грэймер. Поэтому они не стали ждать, пока из деревни придет плотник, и, не долго думая, сами справились с нехитрой задачей отогнуть гвозди, державшие деревянные рамы. В результате одно из резных стекол треснуло, и Эмилин заявила Хью де Шавену, что лучше оставить стекла в Эшборне, чем потерять их совсем.

Шавен, чье лицо с бельмом на глазу вызывало у Эмилин неловкость, отвечал за безопасную и своевременную доставку в Грэймер невесты лорда Уайтхоука. Но погода преподнесла сюрприз: проливной дождь превратил дороги в грязные реки, и поездка на север неожиданно превратилась в опасное и трудновыполнимое предприятие. Поэтому решено было задержаться в Эшборне — как оказалось, почти на неделю.

Эмилин была довольна обстоятельствами, поскольку начался сезон работы на полях. Долгие часы проводила она в разговорах с Уотом, обсуждая, что и как сеять, оценивая новорожденных ягнят и решая, сколько овец необходимо продать на рынке, а, сколько оставить в хозяйстве. Сейчас, когда семья Эшборнов погрязла в таких огромных долгах, доход от продажи шерсти был особенно ценен.

Девушка так и не смогла смириться с уготованной ей долей — стать женой Уайтхоука, — но, тем не менее, серьезно готовилась к нежеланной свадьбе. Из кладовых появились платья из яркого шелка и тяжелой расшитой парчи. Покрой их, конечно, уже устарел, да и сшиты они были для матери Эмилин, а она была выше и крупнее дочери. Искусные портнихи взялись за переделку: платья подогнали по фигуре Эмилин, а фасон изменили на более современный — заузили талию, сделали облегающими рукава. Сама Эмилин с помощью своей горничной Джоан занималась упаковкой сундуков — в них укладывали одежду и пересыпали ее сухими розовыми лепестками. Станок для вышивания был разобран и упакован в деревянный ящик вместе с тканью и пряжей. Срочно кроились новые простыни из кусков белой материи, как по волшебству, появившихся из кладовой. На этом настояла Джоан, заявив, что если граф уже несколько лет жил один, без жены, то страшно представить, в каком состоянии находится его спальня.

Напоминание о том, что ей придется делить постель с графом, заставило Эмилин содрогнуться. Тщательно завернув в шелк листы манускрипта, который она готовила в подарок Гаю, девушка убрала его в ящик комода в своей комнате: за ним она пришлет позже, когда устроится на новом месте. А несколько кисточек и горшочков с краской положила в свою дорожную сумку: они поедут вместе с ней. Подумав, сунула туда же кое-какую одежду: толстую синюю накидку, серое шерстяное платье, рубашку, шерстяные, плотно обтягивающие ногу рейтузы, тонкий полотняный чепец.

Через двенадцать дней после отъезда малышей, холодным солнечным днем Эмилин попрощалась с Уотом и выехала из ворот замка Эшборн. Зеленый плащ свободно развевался на ветру. Она покинула родной дом без слез, с каменным выражением лица, в сопровождении дюжины всадников и трех тяжело нагруженных повозок.

Шел уже третий день пути сквозь густой туман и непрекращающийся дождь. Эмилин поплотнее запахнула плащ и постаралась поуютнее устроиться в теплой глубине капюшона. Легкая накидка спускалась с волос и касалась подбородка и горла. Девушка ощущала себя как в коконе: накидка, капюшон, плащ… Но ничто не могло прогнать страшного чувства одиночества и заброшенности в этом холодном, промозглом мире. С каждым шагом коня ужас, лежавший на ее душе тяжелым камнем, все увеличивался. Она отправлялась в Грэймер пленницей, а не невестой.

Джоан ехала в повозке, громыхавшей рядом, сидя на козлах вместе с возницей — молодым слугой из Эшборна. Хью де Шавен скакал впереди, а охрана в красно-коричневых, напоминавших по цвету ржавчину, мундирах войска Уайтхоука торжественно выступала парами по обеим сторонам процессии.

Караван довольно медленно, но упорно продвигался сквозь плотную завесу ни на минуту не прекращающегося дождя. Взглянув в сторону, Эмилин увидела крутой травянистый склон, усыпанный камнями. Он уходил глубоко на дно долины, где скопился плотный мокрый туман.

Тишина, нарушаемая лишь ровными шагами лошадей да скрипом и звяканьем деревянных колес и железных доспехов, была как нельзя кстати. Эмилин размышляла. Неторопливо направляя коня по покрытой вереском земле, она углубилась в свои мысли, рассматривая реальную ситуацию с такой же тщательностью, с какой ювелир рассматривает алмаз: в каждой грани мог таиться изъян.

Будь в семье достаточно золота, чтобы купить Гаю свободу, ничего подобного никогда бы не случилось. Эмилин очень хотелось быть с детьми, и внутренний голос ее отчаянно протестовал против замужества. Она прекрасно понимала, что Уайтхоук никогда не позволит детям жить с ней, точно так же, как не даст денег для освобождения Гая.

Девушка безнадежно покачала головой. Она знала, что женщинам редко удавалось противостоять матримониальным планам мужчин — особенно тех, кто выше по положению в обществе. Изредка женщина, которая не могла смириться с помолвкой, уходила в монастырь, или же ей удавалось выйти замуж за другого раньше назначенного срока. Но в обоих случаях следовало ожидать беспощадной мести оскорбленной стороны.

Эмилин едва не рассмеялась вслух: на земле не было ни одного мужчины, кто мог бы жениться на ней, опередив Уайтхоука. Единственным спасением оставалось уйти в монастырь, хотя она прекрасно понимала, что абсолютно не подходит для монашеской жизни. Повзрослев, единственным жизненным путем для себя она считала замужество и мечтала о жизни в дружбе и взаимном уважении, подобной жизни ее родителей; о любви и созидании.

Абсолютно ясно, что в жизни с Уайтхоуком рая ждать не приходится. Конечно, могут быть дети, но все равно — ни мира, ни тепла, ни любви не будет. Это скорее можно найти в жизни на крестьянской ферме.

Все тело ломило от многочасового сидения в покрытом кожей деревянном седле, и девушка, вздохнув, попыталась пошевелиться. Дурная репутация Уайтхоука — это еще не самое плохое, подумала она. По крайней мере, он, кажется, раскаивается в своих грехах. Он богат и хорош собой, хотя и не молод. Эмилин подумала, что сын унаследовал его стать, высокий рост и способность быстро краснеть. Но тут же отогнала непрошеные мысли.

Что ее действительно пугало — так это грубость и прямолинейность будущего мужа. И Уот, и Тиб-би, не задумываясь, назвали его жестоким. Даже Николас — его родной сын — высказался сдержанно, но вполне определенно по поводу греховности отца. Как же все-таки умерла его первая жена, если вина за ее кончину пала на Уайтхоука? И за что его покаяние?

Эмилин чувствовала, что между отцом и сыном лежит пропасть горечи и ненависти. Лучше вообще никогда не выходить замуж, чем вступить в такой злобный клан. Однако сопротивление королевскому приказу равносильно попытке плыть против ледяного северного ветра.

«Уже слишком поздно», — мрачно подумала Эмилин. Ничто не сможет нарушить этих планов. Окруженная собственной свитой графа, она ехала прямиком в его замок.

В печальных раздумьях девушка невольно вслушивалась в скрип и стук колес ехавшей рядом повозки. И вдруг новая мысль искрой зажглась в мозгу. От ее неожиданной ясности и очевидности Эмилин даже выпрямилась — слова Николаса Хоуквуда, сказанные на лестнице ее дома, неожиданно прозвучали в ушах.

Она слегка улыбнулась. Возможно, способ освободиться от помолвки и остаться с детьми все-таки есть. Способ этот казался скорее глупым, чем опасным, но лучшего на ум не приходило. Ирония заключалась в том, что именно Николае предоставил ей способ помешать королевским планам.

— Миледи! — Голос Джоан нарушил сосредоточенность.

— Да? — Эмилин повернулась и улыбнулась служанке, которая сама вызвалась сопровождать ее, справедливо решив, что не пристало женщине одной путешествовать с мужчинами в течение нескольких дней. Девушка была признательна ей за компанию.

— Миледи, туман сгущается, он уже похож на суп, мы подъезжаем к лесу, — продолжала Джоан. — Может, нам лучше остановиться, а не лезть на рожон? — Глаза горничной казались полными страха, а встревоженный тон удивил Эмилин.

Занятая своими мыслями, девушка совсем не заметила, что плотная пелена тумана почти полностью покрыла окрестности. Лес едва виднелся, темно-зеленый, неуютный и печальный от непрекращающегося дождя.

— Не знаю, Джоан, — ответила госпожа и заметила, что та нахмурилась. — Что случилось? Ты не заболела?

— Ах, вовсе нет, миледи. Я просто боюсь ездить в таком тумане. Здесь, на севере, в лесах и болотах водится нечистая сила.

Эмилин нетерпеливо вздохнула:

— Джоан, это всего лишь сказки!

— Да-да, именно. Те, которые рассказывают у камина в холодный снежный или дождливый вечер. Но откуда-то они берутся, миледи? Томас слыхал, что привидения действительно существуют. — Джоан похлопала возницу по плечу. — Том, расскажи-ка леди, о чем мы сейчас беседовали, — потребовала она.

Молодой человек, слуга из Эшборна, ровесник Эмилин и Джоан, серьезно взглянул на госпожу и задумчиво потеребил чуб:

— Миледи, моя мать и дяди родом из этих мест, и мне приходилось слышать легенды о лесных духах и языческих демонах, издавна обитающих здесь. Говорят, их видели даже совсем недавно.

Эмилин нахмурилась:

— Ты говоришь, языческие демоны, Томас?

— Да, ведь языческая вера еще кое-где существует!

Чувствуя явное замешательство слуги, девушка ощутила странное волнение, хотя и была почти уверена, что все это сказки. Саму Эмилин, как и всех детей в семье, воспитывали в духе терпимости к старым традициям, а не страха перед ними. Бабушка по материнской линии была кельтского происхождения. Она прекрасно помнила старые обычаи, владела древним искусством врачевания, сочетая, впрочем, все это с истовой приверженностью христианству. Языческая ересь по сути дела представляла из себя религию, основанную на доверии к добру и щедрости земли, и ничуть не противоречила христианским догматам.

Томас вновь заговорил?

— Вы знаете о лесном демоне. Зеленом Джеке? Эмилин удивленно вскинула брови:

— О Лесном Рыцаре? Да о нем знает каждый ребенок. Он — легенда, герой глупых пантомим. В деревне близ Эшборна каждую весну, в мае, наряжают человека, надевают ему на голову венок, и он танцует к всеобщему веселью. Это вполне обычно.

Томас угрюмо кивнул:

— Миледи, этот Лесной Рыцарь вполне реален. Он ворует детей, овец и коз для своих колдовских надобностей.

Джоан испуганно взглянула, широко раскрыв карие глаза:

— Миледи, с нами здесь не случится ничего плохого?

Эмилин покачала головой и тихонько рассмеялась:

— Мы наверняка останемся целы и невредимы: ведь мы не дети, и свиней с овцами у нас нет. А кроме того, какое разумное существо, кем бы оно ни было, отважится высунуть нос в такую ужасную погоду! А вы оба полны страхов, как умирающий, которому чудится, что демон сидит на спинке его кровати!

— Так вы считаете, что Лесного Рыцаря на самом деле не существует? — спросила Джоан.

Эмилин улыбнулась, в глазах ее сверкали искры:

— Единственный Лесной Рыцарь, которого я знаю, — это старый Тай из деревни. Помнишь сладости, которыми он нас одаривал, и его фокусы?

— Шавен едет сюда, — неожиданно прервала разговор Джоан.

Эмилин подняла глаза и увидела, как Хью де Шавен направился к ним от головы колонны. Хотя его считали самым надежным и умным человеком в свите Уайтхоука, Эмилин он казался скучным, плоским и манерным.

Шавен поравнялся с девушкой и коротко кивнул.

— Леди Эмилин! — Его косящий желтоватый глаз невыразительно блуждал, в то время как другой, карий, остро вглядывался в нее. — Если вы устали, мы можем остановиться и отдохнуть: лес укроет нас от дождя.

Ощущая взгляд Шавена, Эмилин почему-то чувствовала себя не в своей тарелке — даже если ему удавалось сконцентрировать на ней оба глаза.

— Я могу продолжать путь, милорд. — Тайно плетя паутину своего нового плана, она предложила: Мы можем остановиться в монастыре, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Недалеко отсюда, в Вистонберийском аббатстве, живет мой дядюшка.

Шавен нахмурился, сдвинув густые черные брови.

— Вистонбери находится на юге. Такой крюк неудобен, поскольку мы движемся на северо-восток. Гарнизон лорда Уайтхоука вряд ли будет приветливо встречен в аббатстве. Погода ухудшается, боюсь, что скоро пойдет дождь. Я предлагаю вам отдохнуть сейчас, вот под этими деревьями, а потом как можно скорее двигаться дальше.

Эмилин вздохнула. С нее и так было вполне достаточно дождя, грязи и бесконечных пройденных миль. Если не удастся остановиться в монастыре, ей не исполнить свой план так легко, как она надеялась.

— Я хочу остановиться в аббатстве, — настойчиво повторила девушка.

— Мы не можем сделать это. Если поспешить, то к заходу солнца можно успеть в Грэймер. — Шавен явно рассердился, а Эмилин его хмурый вид лишь позабавил. — Если бы не повозки, миледи, мы смогли бы приехать туда и раньше. Больше остановок не будет.

— Как вам угодно, милорд. — Девушка вздохнула, решив пока больше не говорить об этом. Интуиция подсказывала, что не стоит спорить с Шавеном.

Он доверительно наклонился к ней:

— Мы въезжаем в лес, миледи, и я обязан предупредить вас, что здесь может оказаться немало разбойников и воров.

Эмилин быстро подняла голову. По правде говоря, банда лесных разбойников сейчас вовсе не помешает. Это помогло бы ей улизнуть совсем. Девушка озабоченно закусила губу.

Шавен улыбнулся.

— Мы постараемся защитить вас, миледи. Лорд Уайтхоук всегда требовал дополнительных мер предосторожности в лесу. Наши люди умеют справляться со злодеями. — Он выпрямился во весь свой невысокий рост. В грязном красном плаще, с всклоченными волосами, торчащими из-под капюшона, с желтоватой кожей и косыми глазами, он был похож на маленького толстого петуха.

— Вы говорите, злодеи, милорд?

Лесные разбойники всегда вызывали у Эмилин интерес. Хотя она считала рассказы о них волнующими, ей все-таки хотелось услышать о каком-то конкретном человеке.

— Пугающая перспектива. Неужели здесь еще не перевелись разбойники?

Один глаз Шавена быстро ускользнул в сторону.

— Вам нечего бояться в этой поездке, леди Эмилин. Мы же с вами. — Он многозначительно посмотрел на нее.

— Лишь один разбойник мог рискнуть сразиться с лордом Уайтхоуком. Но, к счастью, он давно побежден, — Неужели? А у нас в Эшборне о нем что-нибудь слышали?

— Его называли Черным Шипом, этого саксонского волчонка. Он нападал на каждый отряд и каждую продовольственную повозку, которые ехали в Грэймер или оттуда. Мы его безжалостно преследовали. Но неожиданно, лет восемь тому назад. Черный Шип внезапно и бесследно исчез, перед этим улизнув из-под самого носа воинов Уайтхоука. С той ночи его никто не встречал.

Сердце Эмилин быстро и возбужденно билось. Давным-давно и в Эшборне ходили слухи о смерти Черного Шипа.

— Исчез, милорд?

— Наверняка умер, миледи, хотя нам так и не удалось найти тело. Местные крестьяне сообщили о его смерти. Он бросался на графа, как дикий пес, и вряд ли прекратил бы добром свои преследования. Да, он наверняка мертв.

У Эмилин в душе еще жила та маленькая девочка, которая поклонялась памяти доброго, смелого и красивого саксонца. Но теперь она была уже взрослой и готовилась выйти замуж за злого, желчного старика, из-за которого погиб Черный Шип. Девушка почувствовала, как к горлу подкатывает комок.

— Почему же он так ненавидел лорда Уайтхоука, милорд?

Шавен искоса взглянул на нее. Вопрос ему явно не понравился.

— Мы никогда не узнаем всей правды, однако сам граф полагал, что это связано с земельными спорами. — Шавен почесал давно не бритый подбородок своими толстыми грубыми пальцами.

— С земельными спорами? — в вопросе Эмилин сквозило явное удивление.

— Да, между Уайтхоуком и двумя расположенными поблизости монастырями. Они никак не могли поделить пастбища и участки, пригодные для строительства, здесь, в долине. Она называется Ар-недейл и простирается на юг от Хоуксмура и на запад от Грэймера. Такие споры между баронами и священниками нередки, миледи. Черный Шип, скорее всего, был сыном пастуха или, что более вероятно, родственником аббата или кого-то из монахов, считавших, что Уайтхоук посягает на земли церкви.

— Так чья же все-таки это земля? Спор уладили?

— Официально она принадлежит Уайтхоуку — досталась ему в наследство от жены. Он ожидает окончательного решения королевского суда, рассматривающего его иск. Конечно, сейчас, когда прошло уже столько лет, все это чистая формальность.

— Раз Черный Шип исчез, то, конечно, уже нечего волноваться.

— Большинство нападений Черного Шипа происходили именно в лесу — вот почему лорд Уайтхо-ук так осторожен и предпочитает путешествовать только по главным дорогам. Он просто старается избежать встречи с разбойниками. — Шавен помолчал и вдруг взглянул на девушку очень странно: — Но, миледи, в округе все-таки остались… демоны…

— Я очень надеюсь на вашу защиту, — с притворной невинностью произнесла Эмилин. Шавен натянуто улыбнулся и, пришпорив коня, поехал вперед, к охранникам.

Джоан повернулась к Эмилин.

— Вам удается так любезно разговаривать с лордом Шавеном, миледи! Я бы так не смогла. — Она поежилась.

Эмилин наклонилась к Джоан и прошептала:

— Если я с ним вежлива, он мягче относится к нам, разве ты не заметила? Он, конечно, странный человек, можно сказать, неприятный, но почему-то не вызывает у меня такого гнева, как Уайтхоук или его сын. — При мысли о сыне она неожиданно для самой себя покраснела и упрямо задрала подбородок.

Услышав о Николасе Хоуквуде, Джоан непосредственно всплеснула руками:

— Ах, барон — очаровательный молодой человек. Он так красив — как темный ангел!

Эмилин покраснела еще сильнее — она внезапно вспомнила, как барон сидел в горячей ванне; как его мускулистое тело блестело от воды в свете камина, а мокрые волосы темными кудрями обрамляли лицо.

Потом ей внезапно представилось это же лицо, но украшенное рогами.

— Хоуквуды — и отец, и сын — вовсе не заслуживают нашего восхищения, Джоан, — сухо произнесла Эмилин. Служанка согласно кивнула. Но глаза все равно выдали ее — слишком уж они блестели.

Произнеся эти справедливые слова, Эмилин поглубже закуталась в широкие складки своего плаща, чувствуя себя слегка растревоженной слишком чувственным образом Николаев Хоуквуда, не дававшим покоя ее уму и сердцу.

— Мне это совсем не нравится, миледи! — тихо произнес Шавен.

Медленно двигаясь с ним рядом, Эмилин пробормотала что-то в знак согласия. За то время, что они ехали по лесу, погода испортилась еще больше. Теперь они пробирались сквозь туман настолько густой и белый, что едва могли видеть друг друга. Туман этот заполнял кроны деревьев и ложился на землю — словно огромный монстр, извиваясь, катаясь и вздымая лапы, проглатывал каждого коня и каждого человека, ехавшего впереди, — они пропадали, будто в волшебной пещере.

Шавен маячил прямо перед ней. Его красный плащ то пропадал в тумане, то появлялся вновь. Эмилин ехала за ним, доверяя инстинкту коня и собственному острому слуху и зрению.

Всадники, скакавшие в голове колонны, высоко держали зажженные факелы, но со своего места девушка не видела даже отблесков.

Процессия продолжала путь. Неожиданно едва слышные звуки — скрип кожаной упряжи, позвякивание кольчуги, неровный стук колес — приобрели отчетливое эхо, действуя на нервы.

Вытянув шею, Эмилин вглядывалась в пеструю стену тумана. Дождик зарядил снова — мелкий и скучный. Он намочил щеки и руки, окрасил брови девушки и несколько выбившихся из-под капюшона локонов в серебряный цвет.

Впереди раздавался тихий, но возбужденный разговор. Даже напрягшись, Эмилин не смогла расслышать слов. Через несколько минут раздалось еще одно восклицание.

— В чем дело? — крикнула она. — Шавен, в чем дело?

— Тише! — прервал ее Шавен, неожиданно появляясь из тумана. Он поднял руку в знак внимания и, наклонив голову, вслушивался в тишину.

— Что же все-таки происходит? — громким шепотом снова спросила Эмилин.

— Ничего особенного. Поезжайте вперед! — тихо скомандовал он.

— Может быть, нам все-таки лучше остановиться, милорд? Туман совсем непроглядный.

— Ни за что я здесь не остановлюсь! К сумеркам мы должны, во что бы то ни стало выехать из леса. Если будем строго придерживаться тропинки, то достаточно скоро окажемся на открытом пространстве. Конечно, туман останется и над болотами, но все равно дорога покажется легче.

Спереди неожиданно раздался еще один возбужденный возглас.

— Милорд Шавен, в чем дело? — настаивала Эмилин.

Шавен удрученно вздохнул:

— Мои люди говорят, что за нами следят; возможно, даже, что нас преследуют.

Тонкие брови Эмилин удивленно взметнулись вверх: кто осмелится потревожить конвой невесты лорда Уайтхоука? Если у нее и были личные враги, то, несомненно, они сейчас находились при ней. В такую ужасную погоду ни один разбойник носа не высунет. Каждый, у кого есть хоть немного здравого смысла, сейчас сидит у теплого очага.

— Но кто же может нас преследовать? — спросила она Шавена. Он ехал достаточно близко, чтобы девушка смогла заметить яростный взгляд, которым он ответил на вопрос.

— Никто из смертных. — Взгляд скользнул в сторону. — Мы продолжаем путь. Миледи, мне кажется, что вам было бы теплее и удобнее в повозке.

Эмилин прямо взглянула на него. Сегодня она уже дважды отказалась от такого предложения.

— Нет, милорд! — гордое упрямство заставило ее отвечать коротко.

— Как угодно. Не съезжайте с тропинки и старайтесь не терять из виду огней. Я пришлю Жерара, чтобы он освещал вам факелом путь. — Начальник караула быстро поклонился и исчез, как будто провалился в яму.

Эмилин пришпорила коня и поехала вперед, внимательно всматриваясь под копыта коня, чтобы не потерять едва заметную сейчас тропинку. Убедившись, что конь на верном пути, она немного успокоилась и, выпрямившись, продолжала двигаться, ориентируясь на скрип повозки впереди.

— Эй! — голос прозвучал сквозь толщу тумана совершенно неожиданно. Эмилин вздрогнула и повернула голову.

Сквозь туман она разглядела между призрачными силуэтами деревьев всадника. Он неподвижно сидел на своем огромном коне.

Туман, казалось, стал реже, и вокруг фигуры образовался нимб. Эмилин успела его разглядеть, прежде чем туман вновь сомкнулся. Это не был человек из охраны — ведь на нем не было ни красного плаща, ни кольчуги. Эмилин не могла понять, как одет всадник. Высокий и мощный, на бледном коне, он, казалось, был закутан в зеленую ткань. Волосы беспорядочно развевались вокруг неправдоподобно огромной головы, а глаза выглядели темными впадинами.

Девушка пораженно вглядывалась в туман. Перед ней был не человек, а какое-то страшное чудовище, гигант из переплетенных веток, сучьев и листьев — нечто, похожее на ожившее дерево. Эта огромная фигура восседала на таком же огромном коне, закутанная в светло-зеленый плащ.

Толстая рука, больше похожая на покрытую листьями ветку, поднялась. В ней что-то сверкнуло — то ли меч, то ли топор. Фигура повернулась и указала прямо на Эмилин.

Сзади снова закричали, заржала лошадь.

— Поезжайте вперед! — торопил ее кто-то из охранников. Три или четыре всадника, ехавших за ней, рванулись вперед, толкнув ее коня и испугав его. Один из них нагнулся, чтобы схватить ее поводья и увлечь девушку за собой, но промахнулся.

— Не отставайте, леди! — прокричал он и унесся прочь.

В панике Эмилин снова и снова пришпоривала коня, но испуганное животное лишь бешено крутилось на месте, не слушаясь поводьев. Белая плотная стена тумана стремительно окружала девушку. Холодный мокрый воздух касался рук и щек, с каждым дыханьем обжигая легкие. Эмилин чувствовала себя совершенно потерянной; голова кружилась от рывков коня и неестественно яркого света, ослепившего ее. Наконец конь прекратил дергаться и кружиться — натянутые поводья покорили его — и смирно стоял, ощущая смятение своей хозяйки и не понимая, что же делать дальше.

Слева послышались какие-то приглушенные звуки. Привстав на стременах, девушка медленно и осторожно направилась туда.

Сердце неровно и напряженно билось. Эмилин с удовольствием поскакала бы сломя голову, но боялась: вдруг конь споткнется или испугается чего-нибудь. Ведь каждый шаг приближал ее к лесному чудовищу.

Она же видела его. Образ не был игрой тумана. Проведя тыльной стороной ладони по глазам, как будто их застилала пелена, девушка остановилась. Теперь она совсем ничего не видела вокруг себя — лишь клубящийся глухой и плотный туман.

— Шавен! — закричала она. — Жерар! Я здесь! — Ей ответило лишь пронзительное жуткое эхо.

— Леди Эмилин! — вдруг раздался голос. — Леди. Стойте на месте! — Зовущий ее человек, казалось, был очень далеко.

— Я здесь! Здесь! — прокричала она в ответ. Впереди неожиданно зажегся крохотный огонек — как будто золотая звездочка на светлом небе. Должно быть, это охранник, который должен привезти ей факел. С облегчением вздохнув, Эмилин направила коня вперед, медленно двигаясь на свет.

Из тумана появилась большая темная фигура — почти перед самой мордой коня.

— Слава Богу! — прошептала девушка.

Конь натянул удила. Всадница ослабила поводья, желая предоставить ему свободу, и, расслабившись, откинулась в седле. Но тут же снова подалась вперед.

Огромная зеленая лапа схватила уздечку. Эмилин вскрикнула. Совсем рядом показался светло-зеленый круп и желтоватый хвост лошади.

Девушка снова вскрикнула, услышала голоса охранников и попыталась повернуть коня. Испуганный жеребец встал на дыбы. Эмилин не удержалась в седле, упала и больно ударилась бедром о твердую землю.

Она постаралась сесть. Но в этот момент конь взбрыкнул и копытом ударил ее, вскользь задев висок. Уже почти бессознательно Эмилин замотала головой и встала на колени, пытаясь отползти в сторону и избежать еще одного удара. Наткнулась на свою сумку и, схватив ее, укрылась в папоротнике.

Она слышала, как чудовище скакало к ней, двигаясь уверенно, будто туман вовсе не был помехой его нечеловеческому зрению. Оно преодолевало заросли быстро и без помех, неумолимо приближаясь. Эмилин побежала — задыхаясь и путаясь в ветках, почти ничего не видя в тумане, с раскалывающейся от боли головой. Единственное, что она сейчас понимала, — необходимо убежать от чудовища, во что бы то ни стало. Поэтому она и продиралась сквозь чащу — сама не понимая, куда бежит.

Через некоторое время она осознала, что единственными звуками остались ее собственное тяжелое дыханье и ее собственные торопливые шаги. Эмилин остановилась и прислушалась. Тяжелый воздух был исполнен молчания. Никаких признаков погони. Не видно ни чудовища, ни охранников.

Трясущимися пальцами девушка убрала с лица спутанные волосы. Огляделась. Вокруг никого. И в этот момент новая мысль — первая логичная мысль за долгое время — пронеслась в ее мозгу.

Она совершенно свободна. Ее никто не стережет.

Несмотря на туман. Эмилин некоторое время бежала по лесу. Внезапно ее остановил звук слабый и ровный, как барабанная дробь. Он казался объемнее и глубже, чем стук проливного дождя: это был стук копыт нескольких коней.

Девушка, не раздумывая, бросилась на землю и прижалась к какому-то кусту, стараясь слиться с ним. Едва успела она отдышаться, как мимо рысью проскакали всадники. Выглянув из своего укрытия, Эмилин сквозь туман разглядела четверых воинов из конвоя Шавена.

— Эй! — громко крикнул один из них. — Леди Эмилин!

Но беглянка лишь плотнее прижалась к мокрым прелым листьям, вдыхая их пьянящий, кажущийся таким живым, запах.

— Куда же, черт возьми, она могла деться?

Всадники остановились совсем рядом. Кони били копытами и нетерпеливо фыркали. Изо всех сил стараясь сдержать бешеный стук сердца, девушка сжалась в плотный комочек под спасительным кустом.

Ее могут искать и звать как угодно и сколько угодно. Она решила, что не отзовется и будет прятаться. А потом доберется до монастыря своего дядюшки. Годвин поможет ей. Может быть, он пошлет официальное письмо — прошение Папе Римскому, а ее отвезет в замок Хоуксмур, и они заберут оттуда детей.

А когда малышей устроят у родственников в Шотландии, Эмилин посвятит свою жизнь Богу и пострижется в монахини, чтобы благодарить Господа за избавление своей семьи.

Однако приходилось ждать, пока рассеется туман, — сейчас идти дальше было просто невозможно. Самым страшным казалось снова встретиться с чудовищем. Боязно было и заблудиться. Но, к счастью, из разговора с Шавеном она успела добыть кое-какую полезную информацию о здешних местах. Дорога через лес на восток, сказал он, приведет в долину. А по долине протекает река — там можно нанять лодку и плыть на юг — к Вистонберийскому аббатству.

— Надо еще поискать, — услышала девушка голоса конвойных. — Если демон утащил ее, то она уже в лесной чаще, а если ей все-таки удалось убежать, то она наверняка еще где-то здесь, и мы сможем ее найти.

Раздалось негромкое ругательство. Эмилин услышала поскрипывание кожаной упряжи и звон кольчуги, а потом увидела обитые железом сапоги — двое из всадников спешились. Они начали осматривать все вокруг, лезвиями мечей разгребая кучи сырых веток.

Дрожа от холода и страха, благодаря судьбу, что зеленый плащ сливается с листвой и травой, Эмилин лежала не двигаясь. Одежда ее промокла насквозь. Непреодолимо хотелось чихнуть — девушка изо всех сил зажимала нос и рот.

Через некоторое время шаги, бормотанье и, наконец, стук копыт начали удаляться. Выбравшись из-под мокрого куста, Эмилин подобрала свою сумку и бросилась бежать. Неожиданно сзади раздались крики. Не разбирая дороги, продираясь сквозь кусты и колючую траву, перепрыгивая через поваленные деревья, неслась девушка в спасительную, укрытую туманом чащу. Крики стали гораздо тише — теперь они доносились издалека. Но она не в силах была? остановиться.

Наконец, измучившись, она спряталась за толстым дубом, упав на колени среди мокрого папоротника. Дышать было трудно — в горле застрял ком. Промокший капюшон сполз с головы, открыв непогоде прекрасные золотистые волосы. Ничего не замечая, Эмилин прислушивалась к звукам погони.

Сначала тихо, потом все громче слышались шаги и голоса вооруженных людей, пробирающихся сквозь лесную чащу. Эмилин подавила приступ бессильных слез и заставила себя влезть на дуб — в его ветках можно было найти спасение. Неожиданно раздался высокий свистящий звук стрелы, а после него — стон и бормотанье жертвы. Девушка пристально вгляделась туда, откуда доносился шум.

На фоне белых стройных берез ярко выделялся красный плащ воина — он медленно оседал на землю. Стрела насквозь пронзила его шею. Второй конвоир нагнулся, чтобы помочь ему. Но вдруг медленно выпрямился и с выражением ужаса на лице отпрянул и бросился бежать, взывая о помощи.

Встревоженная, Эмилин оглянулась в поисках таинственного стрелка.

Если бы в эту секунду туман не отступил, то девушка и не заметила бы его среди кустарника и деревьев: зеленый плащ и почти такого же цвета зеленоватая кожа сливались с окружающей листвой. Он был выше всех людей, кого ей приходилось видеть в своей жизни. Лесной Рыцарь мгновение помедлил, а потом повернулся и направился в чащу, повесив на плечо огромный лук и покачав своей растрепанной головой.

Если Эмилин когда-то и не верила в существование демонов, то сейчас ей пришлось изменить свое мнение.

Она не представляла, сколько времени провела на ветвях дуба, дрожа от холода и пережитого недавно ужаса. Должно быть, она ненадолго заснула, хотя и чувствовала себя, скорее, вконец истощенной, чем отдохнувшей. Тусклый дневной свет уже уступил место густой рыхлой тьме.

Смутно вспоминала Эмилин ледяной дождь, серебряными искрами покрывший ее шерстяной плащ. Должно быть, она сидела на дереве уже несколько часов — сначала слезть было страшно, а потом уже просто невозможно: крайнее изнеможение и мертвящий холод сделали свое дело.

В гнетущей темноте дождь стучал по листьям, сводом, нависшим над ней. Немного выпрямившись и расправив затекшие руки и ноги, Эмилин внезапно осознала, что голова ее — там, куда попало лошадиное копыто, — страшно болит и кровоточит. А в желудке творится и вообще что-то невообразимое.

Сырость насквозь пронизала ее одежду, волосы, кожу. Срочно надо было спрятаться — туда, где тепло и сухо. Но девушка прекрасно представляла, что если она сейчас слезет с дерева, то лишь еще больше заблудится и совсем потеряет направление.

Вздохнув, Эмилин достала из сумки сухой плащ и с трудом завернулась в него. Стало немного теплее, но все равно думать о чем-нибудь, кроме яркого огня и тарелки горячего супа, было уже совсем невозможно. Постепенно спасительный сон начал окружать ее, подобно неистребимому туману.

Проснулась Эмилин резко и неожиданно, как от удара, и быстро села. Головой тут же зацепила ветку — сознание опять помутилось. Придя в себя, начала прислушиваться, стараясь догадаться, что же ее разбудило.

Какой-то зверь, слава Богу не волк, ходил у подножия дуба. Услышав эти осторожные шаги, девушка покрепче поджала ноги.

Шаги остановились — Эмилин затаила дыхание, изо всех сил пытаясь придумать способ забраться повыше на дерево.

В следующий раз она пришла в себя от порыва холодного ветра и яркого лунного света. Туман рассеялся. Девушка увидела перед собой высокое существо на двух длинных ногах, которое пыталось дотянуться до нее. Эмилин в ужасе тихо вскрикнула и прижалась к стволу — сердце ее выскакивало из груди.

— Боже мой. Так вот ты где! — Голос был глубок и мягок, как ночные тени. — Ну, иди же ко мне!

Эмилин издала какой-то звук, скорее похожий на писк — ни кричать, ни даже плакать у нее уже не было сил. Она бессильно, как котенок, барахталась в чьих-то сильных руках, крепко сжимающих ее.

— Ни за что! — выдохнула Эмилин и хрипло спросила: — Кто ты?

— Я — Шип, — тихо ответило существо. Она продолжала сопротивляться. — Я — Черный Шип.

Девушка в изумлении замерла. Он заговорил снова.

— Теперь ты в безопасности. Пойдем со мной. — Он притянул уже не сопротивляющуюся девушку к себе и взял ее на руки.

Черный Шип. Наверное, это все-таки сон. Но она ясно ощущала теплое тело, движения мышц — он нес ее, прижав к себе. Мягкое дыхание согревало щеку. Пахло мокрой кожаной одеждой и чем-то еще — пряным, идущим от самой земли.

«Нет, все-таки это не сон», — смутно проплыло в мозгу у Эмилин.

Не имея сил удивляться странности всего происходящего, она поплотнее прижалась к теплым рукам и впала в неодолимое забытье. Его борода мягко касалась ее щеки — Черный Шип уносил Эмилин в лесную глушь.

Глава 7

— Миледи! Миледи!

Голос звучал настойчиво — жужжал над ухом, как надоевшая муха. Она безуспешно пыталась отмахнуться от него.

— Леди Эмилин, вы проснулись?

Она повернулась к голосу спиной, и меховое одеяло сползло на пол. Прохладный сухой воздух коснулся плеча. С трудом приоткрыв глаза, девушка обнаружила всего в нескольких дюймах от своего лица темную каменную стену. Неровная поверхность освещена огнем. Повернув голову, она увидела своды и низкий потолок — комнатка была маленькой и темной: единственным освещением в ней служил небольшой очаг.

— Леди Эмилин, — на этот раз голос уже исходил от конкретного человека. — Миледи, наконец-то вы проснулись! — К ней подошла женщина.

Плотная, скорее даже полная, она выглядела достаточно высокой, даже если учесть, что Эмилин смотрела на нее с пола — с постели из шкур, на которой лежала. Незнакомка пересекла маленькую комнатку и встала около девушки на колени. Одета она была в толстое шерстяное домотканое платье, цвет которого подсказывал, что ткань красили луковой шелухой. Лицо над простым вырезом было приятным: круглое, с розовыми щеками и голубыми глазами. Из-под скромного полотняного чепца выбивались волнистые темные локоны. Женщина выглядела совсем молодой — лишь несколькими годами старше Эмилин.

— Меня зовут Мэйзри, леди Эмилин. А это мои сыновья, — она показала на двух маленьких мальчиков, неподвижно стоящих по другую сторону низкого очага. Волосы старшего казались гладкими и блестящими. На свету они выглядели оранжевыми, словно морковка. Младший с серьезным видом сосал палец, наклонив свою золотисто-рыжую кудрявую голову.

— Старшего зовут Дерк, а маленького — Элви, — представила их мать. Мальчики подошли поближе, и Мэйзри наклонилась, чтобы обнять их. Прижавшись к ней, малыши с любопытством разглядывали Эмилин. Она улыбнулась, и младший тотчас заморгал и покраснел. Оба мальчика были одеты в коричневые шерстяные рубахи, темные штаны и мягкие кожаные башмаки. Старшему на вид можно было дать года четыре-пять, а младший казался чуть старше Гарри — едва начал ходить.

Эмилин вновь перевела взгляд на мать. Вспомнив, кто принес ее сюда, она неожиданно для самой себя ощутила тень разочарования. Ведь это Черный Шип спас ее прошлой ночью — значит, он вовсе не погиб, как все считали. Но утомленный и вялый ум не отметил этого. Плохо то, что у него, очевидно, есть и жена, и дети.

Эмилин казалось невероятно странным, что он превратился в добропорядочного семейного крестьянина. Но ведь прошло уже несколько лет. Разве стал бы он дожидаться, пока вырастет маленькая девочка, с которой он когда-то встретился в лесу? Разве знал, как часто она о нем думает?

Девушка поднялась, и покрывало осталось лежать на постели. С удивлением она обнаружила, что совсем раздета, и невольно стала искать глазами, чем бы прикрыться.

— Где моя одежда? — в панике почти закричала она.

— Здесь. Теперь она, должно быть, уже совсем сухая.

Эмилин оглянулась и с облегчением увидела и свои два плаща — синий и зеленый, и голубое шелковое платье, и белую рубашку, и рейтузы, и ботинки — все это оказалось разложенным и развешанным на скамейке около очага.

— Вы, должно быть, страшно продрогли в этой мокрой одежде. Я слышала, промокли насквозь и замерзли почти насмерть.

— Я очень плохо помню ту ночь, когда ваш муж спас меня, — отвечала Эмилин.

Мэйзри с минуту пристально смотрела на девушку.

— Миледи, — наконец произнесла она, — вас спас вовсе не мой муж. Это был Черный Шип. Он и ухаживал за вами до нынешнего утра, а сегодня пришел к нам на ферму и попросил меня помочь. Мы здесь с полудня. А вы проспали почти сутки. Сейчас ведь уже вечер.

Эмилин задумалась, стараясь осознать услышанное. Едкий дым очага мешал смотреть, но, к счастью, откуда-то из дальнего угла комнаты неожиданно долетел поток свежего воздуха, и дым немного рассеялся. Девушка потерла глаза и ощутила, что голова ее раскалывается от тяжелой пульсирующей боли.

— Так значит, вы не жена Шипа? — озадаченно переспросила Эмилин, не в силах пока понять, что же произошло на самом деле. Она проспала сутки. Шип ухаживал за ней прошлой ночью — значит, он и раздел ее. Девушка покраснела, не в силах вспомнить ничего, кроме теплых сильных рук и низкого успокаивающего голоса у самого ее уха.

— Мой муж — Элрик Шеферсгейт. Мы живем совсем рядом с Кернхэмом — ближайшей отсюда деревней в долине. Элрик занимается разведением овец, — пояснила Мэйзри, погладив яркую головку Дерка. Руки ее оказались тонкими, изящными, с гладкой и ухоженной кожей.

Женщина с сочувствием посмотрела на Эмилин:

— Бедняжка, я вижу, что у вас страшно болит голова. Сейчас я принесу вам попить. — С этими словами Мэйзри направилась к полке, которая представляла собой естественную нишу в каменной стене. Выбрав среди стоящей там посуды кружку, она нагнулась, чтобы зачерпнуть воды из деревянного ведра.

Эмилин оглядела комнату. Посреди земляного пола, ограниченный со всех сторон камнями, пылал костер. Стены выглядели темными и блестящими, потолок низким и неровным, а окон не было совсем. Скамейка, шкаф и несколько деревянных табуреток — вот и вся мебель. Входная дверь скрывалась за углом, поэтому ее не было видно — догадаться о ней можно было лишь по краю развевающейся занавески. Эмилин поняла, что на самом деле это вовсе не комната, а пещера.

Вернувшись к девушке, которая лежала на покрытой шкурами соломенной постели, Мэйзри встала на колени и протянула ей воду — прохладную и с привкусом мокрого дерева. Эмилин глотнула и тут же сморщилась от острой боли в виске.

— У вас огромный синяк, миледи. Теперь, когда вы проснулись, я смогу обработать его мазью, но прежде, конечно, вам надо одеться. — Она повернулась к мальчикам: — Дерк, вы можете разделить яблоко пополам с Элви. Смотри только, чтобы он не ел семян и кожуры. И поиграйте-ка вон там, в углу.

Дети устроились на полу с кучкой деревянных солдатиков, и скоро из их угла раздались звуки яростной битвы. Мэйзри принесла Эмилин ее белье и платье, все помятое и в подтеках от воды, но сухое и теплое. Девушка оделась и снова бессильно опустилась на постель.

— Если бы у вас нашлось немного мяты или ромашки, я могла бы приготовить настой от головной боли, — почти шепотом попросила Эмилин.

— Я принесла кое-какие травы. Дайте-ка, я сверну эту шкуру… вот так, — Мэйзри сложила одеяло и получилась удобная толстая подушка. — Отдохните, миледи; сейчас я приготовлю ужин и сразу займусь вами.

Эмилин откинула голову. Мех оказался мягким и приятно согревал. Мэйзри уверенно и быстро двигалась по пещере. Она подбросила в очаг сухих поленьев, и огонь весело затрещал. Потом поставила воду в небольшом железном чайнике, одновременно не переставая помешивать содержимое котелка, который уже шипел на железной проволоке низко над огнем. Хозяйка на минуту вышла через маленькую дверцу в дальнем конце комнаты и вернулась с кувшином и винной флягой. Поставив их на низкую скамейку, положила рядом несколько буханок черного хлеба и головку молодого сыра. Все это она накрыла салфеткой.

Приготовив ужин, Мэйзри поставила на пол у ног Эмилин круглую корзинку и присела сама.

В корзинке оказался целый набор полотняных мешочков и пузатый глиняный кувшин.

— Как вы поранили голову, миледи?

— Упала со своего коня, и он ударил меня копытом, — призналась девушка.

Мэйзри понимающе кивнула и своими мягкими, нежными пальцами аккуратно дотронулась до распухшего виска подопечной, а потом обеими руками ощупала ее голову.

— Шип просил меня прийти сюда, потому что я немного знакома с врачеванием. Он страшно волновался за вас, миледи. Мне он даже показался безумным — так испугался, что не может вас разбудить. Но ничего странного в вашем сне не было — просто вы ужасно измучились и исстрадались, бедняжка.

Эмилин лениво слушала, почти мгновенно расслабившись от теплого прикосновения Мэйзри, нежного, как ласка ангела. Хотя синяк болел, целительная энергия ее рук, казалось, облегчала страдания.

Мэйзри порылась в корзинке и, достав оттуда несколько мешочков, отложила их в сторону.

— У вас на голове еще и огромная шишка, моя госпожа. Она, должно быть, страшно болит. Я приготовлю горячий успокаивающий настой. Он снимет боль и уменьшит опухоль. Но прежде — немного мази из трав. — Мэйзри открыла кувшин и опустила в него пальцы. — Я готовлю ее главным образом из листьев и добавляю немного каштанового и миндального масла. Это хлопотно, но очень помогает в подобных случаях. У меня есть и травяной настой для мытья волос, но вам пока не стоит мочить голову. — Она намазала висок Эмилин какой-то ярко-зеленой мазью. Дерк увидел это из своего угла и рассмеялся, Элви засмеялся потому, что засмеялся брат, и Эмилин улыбнулась в ответ.

— Ты замечательный лекарь, Мэйзри, — признала она.

— Бог послал мне этот дар. Ко мне приходят многие, причем приводят не только своих родных, но и скот. — Женщина светло улыбнулась. — Я всегда стараюсь сделать все, что могу, кого бы мне ни пришлось лечить. Бабушка много рассказывала мне о старых обычаях, травах, растениях и всем прочем, а кое-что я узнала и сама. — Она закончила накладывать мазь и тщательно вытерла руки тряпкой.

Заглянув в отобранные мешочки, Мэйзри взяла из каждого по щепотке сухой травы и завернула смесь в чистую тряпочку, а потом опустила сверток в кипящую воду — в меньший из двух стоящих на огне котелков.

— Ты хорошо знакома с Черным Шипом? — после долгого молчания спросила, наконец, Эмилин.

— Да, хотя он часто надолго пропадает, да и вообще не слишком общителен. Он у нас здесь за лесника — помогает монахам, которым принадлежит эта земля.

— И давно ты с ним знакома? Мэйзри кивнула:

— Да, достаточно давно. — Размешав настой, она налила горячую душистую жидкость в чашку и подала больной.

Осторожно отхлебнув, Эмилин ощутила приятный вкус мяты, легкий аромат ромашки и еще каких-то трав, которых не знала. Прислонившись спиной к стене, крепко сжала теплую деревянную кружку.

Мэйзри присела рядом с Эмилин.

— Восемь лет назад Элрик нашел Шипа на болотах почти мертвым, со стрелой в легких. Он был очень, очень плох. — Она покачала головой, вспомнив события тех времен. — Несколько недель мы не знали, выживет он или умрет, хотя я делала все, что могла, и молилась за него день и ночь. Он долго жил у нас — пока не выздоровел — и все время прятался.

— Значит, ты знаешь, кто он такой на самом деле? — осторожно спросила Эмилин. Мэйзри сощурила глаза:

— Знаю. А вы, миледи?

— Мой отец той роковой ночью помог ему. Сначала мы думали, что ему удалось благополучно скрыться, но потом прошел слух, что он погиб. — Эмилин подняла глаза на свою спасительницу.

Женщина кивнула.

— Так вот оно что, — тихо проговорила она. — Он упоминал сегодня, что в долгу перед вами. А слух о его смерти мы распускали специально — он сам просил нас об этом. Юноша оставался у нас до тех пор, пока не окреп, и мы говорили всем, что это мой кузен. Когда же он ушел, то редко давал о себе знать. Хотя в последние два года начал время от времени появляться. — Мэйзри рассмеялась. — Но все это время мы не нуждались ни в чем: он присылал нам деньги и продукты, оказывал всяческие любезности. Он заплатил нам во много раз больше того, что остался должен. Черный Шип — хороший человек, у него благородное сердце. И он понимает, что такое благодарность. Если он считает, что обязан вам, то сделает все, чтобы отдать долг.

— Он спас меня прошлой ночью. Этого вполне достаточно.

— Вполне возможно, что сам он считает иначе. Он ничего не забывает. Но знаете, что говорит древняя мудрость: лучше старые долги, чем старые распри.

Мэйзри отошла, чтобы помешать что-то в котелке, и через несколько минут Эмилин получила миску горячего ароматного супа, толстый ломоть хлеба с сыром и маленькую чашку чего-то крепкого из винной фляги. Она ела с жадностью, макая куски хлеба в суп, чтобы не оставить ни кусочка овощей и ни капли бульона. Сыр был мягким и сочным, а медовая настойка приятно обжигала рот.

Мэйзри накормила детей, а потом и сама немного поела. Когда же с ужином было покончено, она сполоснула посуду и уселась у огня, напевая детям колыбельную. Убаюканная песней, Эмилин совсем расслабилась и снова задремала.

— Элрик! — Громкое восклицание разбудило Эмилин, и она с трудом села на постели. В пещеру вошел мужчина очень высокого роста и плотного сложения. Одет он был в плащ, рубаху и широкие штаны — все коричневого цвета. Огненно-рыжая копна густых и спутанных волос окружала его голову, а такого же цвета борода закрывала почти все лицо.

Мэйзри поспешила к мужу, а Дерк до тех пор терся об его ноги, пока отец не поднял его, посадив к себе на плечо. Мэйзри представила мужа Эмилин, и великан застенчиво кивнул ей через огонь очага. Девушка улыбнулась, но в эту минуту внимание ее привлек другой человек, только что вошедший в пещеру.

Черный Шип тепло улыбнулся Мэйзри и Дерку, пробормотав приветствие небрежно, как старым добрым знакомым. Он посмотрел на Эмилин сразу, как только вошел, но наклонился к Мэйзри, тихо расспрашивая ее о чем-то и внимательно слушая ответы.

Эмилин наблюдала за ним, как зачарованная. Стоящий перед ней мужчина вполне соответствовал тому образу, который ее память сохранила с детства. Он был высок — хотя и не такого гигантского роста, как Элрик. Строен — длинные ноги в коричневых шерстяных штанах лишь подчеркивали силу легкой фигуры. Тело казалось худым, узким в бедрах, а плечи широкими и прямыми. Одет он был в короткую кожаную куртку, украшенную металлическими кольцами. Под курткой — коричневая рубаха, подол которой доставал почти до колен. На ногах — высокие кожаные ботинки со шнурками, тоже кожаными. Зеленый капюшон, откинутый назад, лицо с короткой густой бородой. Темные вьющиеся волосы до плеч.

Поговорив с Мэйзри, молодой человек легкой походкой подошел к Эмилин. Сердце девушки забилось быстрее — подняв голову, она настороженно разглядывала своего спасителя. Огонь окрасил его лицо в красный и золотой цвет, четко обрисовав все черты: орлиный нос, густые темные брови, смело разлетающиеся над зоркими глазами. Наклонившись, Черный Шип в свою очередь внимательно разглядывал ту, которая теперь казалась ему почти незнакомкой.

— Приветствую вас, миледи, — наконец проговорил он и присел на корточки рядом с девушкой.

Уголок его рта приподнялся в полуулыбке, а Эмилин, наконец, удалось заглянуть ему в глаза, обрамленные густыми ресницами. Глаза эти оказались светлыми, но какими — голубыми, зелеными или серыми — девушка не смогла определить, мешал свет очага. Он, несомненно, был хорош собою, почти красив, но особой — необузданной, темной, дикой красотой. Эмилин видела, как в каждом его движении, даже в малейшем изменении выражения лица сквозила мужественная сила, за которой таились нежность и мягкость.

После всех этих долгих лет Черный Шип стоял рядом с ней. Внезапно осознав, что смотрит на него с раскрытым ртом, девушка поплотнее сжала губы.

— Я вижу, Мэйзри уже успела обработать вашу рану, — заметил Шип. Эмилин подняла руку к голове и только сейчас поняла, что почти половина ее лица покрыта весьма непривлекательной зеленой мазью.

Шип взял ее руку в свою — прохладную и сухую.

— Не трогайте, миледи, пусть останется. — Касаясь длинными пальцами ее кожи, он медленно убрал спадающие на лицо густые волосы. Несколько золотистых прядок прилипли к щеке, и он осторожно отвел их назад. От этого легкого прикосновения мурашки побежали по телу девушки. Какой-то забытый образ или чувство, как смутное воспоминание, промелькнул в ее мозгу и сейчас же пропал.

— Вам лучше заплести волосы, а то они станут ярко-зелеными. Особенно такие светлые и густые. Мы все испытали на себе волшебное действие зеленой мази, которую готовит Мэйзри. — Он снова улыбнулся своей особой улыбкой — уголком рта, наполовину закрытого густыми усами и бородой. Голос его звучал глубоко и мягко.

Сидя, Черный Шип оперся спиной о стену и подогнул одну ногу, рукой накрыв колено. Мэйзри подала ему миску и кусок хлеба, а через минуту вернулась с чашкой, до краев наполненной элем. Молодой человек поблагодарил и принялся за еду. Эмилин наблюдала за ним, но, случайно встретив его взгляд, в смущении быстро отводила глаза. Элрик ел, сидя на полу у очага рядом с женой и Дерком, старшим из сыновей. А младший, Элви, сладко посапывал, свернувшись клубочком на постели из шкур.

Шип одним длинным глотком выпил эль и принялся вертеть кружку, зажав ее между большим и указательным пальцами.

— Что вы помните из событий вчерашней ночи? — поинтересовался он, пристально глядя на Эмилин из-под густых ресниц. Свет и тени причудливо играли на его лице.

Эмилин сощурилась. Голова ее снова начала болеть, а мысли казались такими же дымными и неяркими, как небольшой костер.

— Я могу вспомнить очень мало, — наконец ответила она. — Совсем не соображаю сейчас. Извините.

— Это совсем не удивительно, — мягко заверил собеседник. — Когда я вас нашел, вы уже почти замерзли и потеряли сознание от удара по голове.

Проглотив еще немного уже почти остывшего настоя, девушка осознала, что неясность мыслей в нервозность вызваны не только усталостью и раной. Присутствие этого красивого и сильного человека заставляло ее чувствовать себя так, как будто ее с бешеной скоростью крутят на чем-то. Вспомнив ощущение уюта в его руках, девушка покраснела.

— Я видела — или мне казалось, что видела — Лесного Рыцаря. Мой конь от страха стал на дыбы, я упала, а потом пыталась убежать от чудовища. Потом вы нашли меня. Помню, что слышала, как вы назвали себя. После этого… — она пожала плечами.

— После этого вы довольно скоро оказались на моем плече, — продолжил Черный Шип. — А Лесной Рыцарь — всего лишь легенда, миледи. Я услышал странные звуки и подошел поближе, чтобы посмотреть, ожидая увидеть какое-нибудь животное, попавшее в ловушку. А вместо этого обнаружил промокшую и промерзшую до костей девушку, вцепившуюся в дерево.

Эмилин открыла было рот, чтобы настоять на своем и доказать, что она действительно своими глазами видела какое-то лесное чудовище, но Черный Шип осторожно взял ее за подбородок и повернул лицом к огню.

— Так поведайте же мне, леди Эмилин, что вы делали в лесу вчера ночью? — В голосе его послышались настойчивые нотки.

— А вы, сэр, поведайте мне, откуда вам известно мое имя!

Мужчина нежно погладил ее щеку, и она вздрогнула, с нетерпением ожидая его ответа.

— Много лет назад мы с вами уже встречались, — наконец негромко произнес Черный Шип.

— Да, — прошептала Эмилин, пытаясь унять свое трепещущее сердце. — Я знаю…

— А сейчас нам нужно поговорить. Мы можем вполне откровенно обсудить ваше положение здесь. Элрик и Мэйзри — мои верные друзья.

Мэйзри наклонилась и тихо что-то сказала Дерку. Мальчик серьезно кивнул и молча начал укладываться на ночлег рядом с братом. Элрик дождался, пока глаза сына закрылись, и тихо заговорил. Голос его напоминал раскаты грома:

— В Кернхэме сегодня рыскали солдаты. Спрашивали, не видел ли кто леди Эмилин. — Он бросил быстрый взгляд на своего друга. — Когда они остановились на краю поля, где я пахал, я ответил, что ничего не знаю.

— Как они выглядели? — в тревоге спросила Эмилин.

— Их было четверо, все хорошо вооружены, одеты в красные — нет, скорее, цвета ржавчины — плащи; насколько я знаю, это форма свиты Уайтхоука.

— Вы знакомы с Уайтхоуком? — поинтересовалась Эмилин.

— Граф хорошо известен в этой долине, миледи, — отвечал Элрик, — мы же недалеко от Хоуксмура, владения его сына. А самое главное, граф изо всех сил пытается заполучить эту землю.

— Так ему нужна именно эта долина? — Девушка вспомнила свой разговор с Шавеном по поводу земельного спора, из-за которого и разгорелась война Черного Шипа с Уайтхоуком.

— Граф уже много лет ведет тяжбу с Вистонберийским и Болтонским аббатствами. Оспаривает собственность на земли в долине, — пояснил Шип. — Хотя оба монастыря расположены южнее — ниже по реке, — у монахов здесь большие участки, тысячи акров. Причем очень хорошей земли. На ней процветают фермы и пасутся тучные стада. А лорд Уайтхоук настаивает на том, что эти владения принадлежали его жене и теперь по наследству перешли к нему: и фермы, и стада, и прибыль от них — все, что здесь есть. А недавно он прислал рабочих, чтобы заложить фундамент замка в верхней части долины.

— Мы с Элриком обрабатываем кусок земли, принадлежащий Вистонберийскому аббатству, и выращиваем овец — тоже по соглашению с монахами, — добавила Мэйзри. — А живем за счет излишков продукции и части дохода от стрижки овец. Монастырь владеет здесь всем — он забирает почти все, что производится на фермах, и очень хорошо зарабатывает на овечьей шерсти. Можно сказать, что шерсть и дает большую часть богатства.

— А Уайтхоук обращал свои претензии к королю?

— Да, — вступил в разговор Шип. — Уайтхоук уже несколько лет пристает с этим к королю, но до сих пор суд не вынес никакого решения. Дело в том, что вердикт затрагивает Папу Римского — ведь часть земли принадлежит католической церкви. Вот вопрос и откладывается: король Джон и Папа не могут добром ни о чем договориться.

— А как относится ко всему этому сын Уайтхоука, барон Хоуксмур? Он поддерживает претензии отца?

— До сих пор барон ничего не предпринимал, — ответил Элрик.

— Но его земли по соседству с долиной, — заметила Эмилин.

Элрик уселся поудобнее и пригубил из своей кружки с элем.

— Да, Хоуксмур всего в нескольких милях к серверу отсюда, но его отделяет река. Да и вообще он отстоит довольно далеко от центра долины, где расположены самые тучные пастбища. Так вот. До сих пор барон не участвовал в споре, но тяжба сама собой перейдет к нему, случись что-нибудь с отцом до того, как спор уладится.

— Так что, миледи, мы здесь не можем не ощущать присутствия Уайтхоука, — заключил Шип. Мэйзри наклонилась вперед:

— Как вы оказались в одиночестве в лесу, миледи, и почему вы скрываетесь от людей Уайтхоука?

Эмилин молча оглядела всех своих собеседников, ее испуганные и встревоженные глаза казались огромными. Элрик и Мэйзри терпеливо ждали ответа, их лица, освещенные огнем очага, были красивы своим спокойствием и уверенностью. Кольцо теплого света как будто объединяло всех сидящих здесь. Девушка застенчиво взглянула на Шипа. Он пристально, не отводя взгляда, смотрел на нее. Глаза излучали такую спокойную силу, что в их лучах все опасности казались далекими и легко устранимыми. На мгновение опустив взор, девушка вознесла к небесам молитву. Она очень хотела верить этим людям. И очень нуждалась в их помощи.

— Я надеюсь, — наконец заговорила она, — что вы все-таки не очень верите Уайтхоуку и не выдадите меня ему.

Эмилин неторопливо и подробно начала рассказывать своим новым друзьям печальные обстоятельства своей странной помолвки, а потом поведала и о роковой встрече в лесу, из-за которой она осталась одна в окутанной туманом лесной глуши.

— Когда Лесной Рыцарь появился на нашей тропинке, я побежала и заблудилась. А тот человек, который разыскивает меня сейчас, — это барон Хью де Шавен.

— А почему вы убежали, миледи? — поинтересовалась Мэйзри.

— Церковь осуждает такие помолвки, считая их бесчестными и греховными, хотя мужчины и настаивают на принудительных браках. Говорят, что Уайтхоук страшно жесток, и я не могу по доброй воле выйти за него. Поэтому единственное, что мне остается, — это скрываться. — Эмилин обвела взглядом внимательные лица: — Я твердо решила посвятить себя Богу.

— Вы уйдете в монастырь? — изумленно переспросила Мэйзри.

— Да, но в моей жизни есть еще кое-какие обстоятельства. Мои маленькие братья и сестра сейчас в Хоуксмуре. В плену. — Эмилин непроизвольно изо всех сил сжала пальцы.

Подняв глаза, она встретилась взглядом с Шипом. Он медленно кивнул, чтобы она продолжала.

— Лорд Уайтхоук пугает меня, — тихо продолжала Эмилин, — а вступление в монастырь станет моим покаянием — ведь я нарушила помолвку. Я приму это. Но боюсь, что мои дети пострадают из-за меня. — Девушка тяжело вздохнула. Слезы наполнили ее глаза и готовы были скатиться с ресниц. — Я должна быть уверена в их полной безопасности и спокойствии, если король не позволяет мне самой воспитать их. Только после того, как я устрою их жизнь, совесть позволит мне удалиться от мира. — Что вы будете делать с малышами? Ведь невозможно будет вернуть опекунство, — удивился Элрик. — Это же приказ короля. — Эмилин в задумчивости потерла лоб: — Я должна каким-то образом вызволить их из Хоуксмура. У нас есть родственники в Шотландии, они позаботятся о детях.

Мэйзри не могла поверить своим ушам:

— Вызволить из Хоуксмура? Эмилин пожала плечами;

— Мой дядя — монах в Вистонберийском аббатстве, а старшая сестра — настоятельница женского монастыря. Может быть, они смогут как-то помочь мне…

— Но каким образом монах сможет помочь? — прервал Черный Шип с ноткой раздражения и нетерпения в голосе. — Абсолютно бесполезно просить короля о милости к детям. В его сердце не найдется ни жалости, ни понимания.

— Мой дядя сможет просить опекунства, как старший во всей нашей семье. А поскольку он — служитель церкви, то, возможно, что король и обратит на него внимание. Может быть, Николасу Хоуквуду прикажут отдать детей дяде Годвину. А он уж знает законы и умеет ими пользоваться. Возможно, он пошлет петицию в Ватикан с просьбой об отмене королевского приказа.

— Вот это — реальный шаг. — Черный Шип кинул в огонь маленький камешек с пола. — Но и он может оказаться бесполезным. Дети останутся там, где они есть. — Он взглянул на Эмилин. — Вы не допускаете, что им может быть хорошо в Хоуксмуре? Барон — не злодей и не великан-людоед, леди!

— Я знакома с бароном. На меня он произвел впечатление холодного, самовлюбленного и недоброго человека. И я не оставлю у него своих братишек и сестру. Дети должны расти в добре и любви.

Шип швырнул в огонь еще один камешек, потом еще один. Из костра поднялись крошечные искры. Профиль отшельника четко вырисовывался на фоне огня — лишь длинные, спутанные, непослушные волосы мешали разглядеть его.

— Это в вашей воле, — наконец произнес он так тихо, что Эмилин едва расслышала слова. Потом снова помолчал и продолжал:

— А что будет с вами? Даже если вы уйдете в монастырь, Уайтхоук сможет увезти вас оттуда. Ведь вы обручены — значит, полностью в его власти. Пожелай он — и любой способ окажется годным, чтобы силой заставить вас выйти за него.

Эмилин не думала об этом.

— Все равно я должна пытаться что-то делать, искать выход. Дядя сможет отослать меня к Агнессе в Розберийское аббатство. И, может быть, Уайтхоуку станет лень продолжать борьбу. Ведь он и так уже получил Эшборн — какая разница, в конце концов, со мной или без меня? Шип согласно кивнул:

— Розбери действительно далеко на севере.

— Да. Агнесса ушла в это аббатство после смерти своего мужа. А вскоре отец забрал меня домой из монастыря, где я училась. Сказал, что устраивает мне хороший брак. Но не дожил до него. — Девушка пожала плечами. — Отец никогда бы не выбрал мне в мужья Уайтхоука.

Мэйзри слушала весь этот разговор с огромным интересом и явным, все возрастающим нетерпением. Ей едва удавалось усидеть на месте — с каждой репликой волнение ее все возрастало. А сейчас она не выдержала, и, резко наклонившись вперед, заявила;

— Миледи, если вы уже были помолвлены, все эти королевские указы — полная ерунда. Вы говорите, что отец устраивал свадьбу?

— Переговоры не были завершены. Я даже не знаю имени своего жениха. — Эмилин дрожащей рукой провела по лбу, как будто стараясь снять паутину тупой непрекращающейся боли.

Но Мэйзри твердо стояла на своем.

— Если леди Эмилин уже была обручена или просто обещана другому прежде, чем ее встретил Уайтхоук, он не имеет на нее никаких прав.

Все внимательно взглянули на женщину. Задумчивую тишину нарушало лишь едва слышное потрескивание дров в очаге.

Наконец Эмилин грустно и потерянно улыбнулась:

— Кто теперь женится на мне? Кому я нужна? Ничто не сможет разорвать эту помолвку, и моя единственная дорога — в монастырь. Если Уайтхоук верит в Бога, он поймет и примет мой выбор.

— Чем мы можем помочь вам, леди? — тихо спросил молчавший до этого Элрик.

— Вы уже и так очень помогли мне, я так благодарна! Но завтра утром я должна уехать к дядюшке. Если бы вы смогли дать мне коня или пони, я потом обязательно расплатилась бы.

Мэйзри отрицательно покачала головой.

— Ну уж нет, миледи. Вам необходимы три или четыре дня полного отдыха, иначе головная боль и головокружение еще долго будут вас преследовать. Кто знает, может, за этим огромным синяком таятся серьезные повреждения…

Эмилин вздохнула, прекрасно понимая, что Мэйзри права. Голова очень болела, тело ломило, руки и ноги едва двигались от слабости.

— Наверное, действительно, надо еще немного побыть здесь, — согласилась она.

— А тем временем Шавен как раз и уедет отсюда, — поддержал Шип. — Если, конечно, вы вполне уверены, что не желаете к нему присоединиться.

Эмилин нахмурилась: в его тоне ей послышалась насмешка.

— Я останусь только на день или, в крайнем случае, на два, — настаивала она. — Я должна ехать в Вистонбери. — Но при этих словах на упрямицу вдруг напало какое-то странное — сладкое — изнеможение. Она прислонила голову к меховой подушке и сквозь забытье подумала, а не подмешала ли Мэйзри в свое снадобье какой-нибудь сонной травы.

— Конечно, леди. Вы обязательно поедете к нему, — тихо заверил Черный Шип и наклонился, чтобы укрыть ее одеялом. — А сейчас отдыхайте. У нас еще будет время, чтобы поговорить.

— Я еще когда-нибудь увижу вас? — шепотом спросила Эмилин.

Его лицо было совсем близко, а дыхание овевало лоб. Она даже чувствовала тепло его тела — ощущение казалось странным и умиротворяющим.

— Я здесь — на случай, если понадоблюсь. Спите, — пробормотал он.

Она кивнула, на секунду закрыв глаза. Но потом, когда захотела вновь взглянуть на своего спасителя, уже не смогла их открыть.

Когда Эмилин проснулась, в горле у нее было совсем сухо. Головная боль не прошла, но ум, казалось, прояснился. Закинув руки за голову, девушка потянулась и зевнула, а потом осмотрела пещеру. Никого не было. Слабый свет окрашивал занавеску у входа в розовый и золотой цвет. Значит, уже утро.

Откинув меховое одеяло, так уютно согревавшее ее, Эмилин встала и прошлась по комнате. Ноги плохо подчинялись ей. Девушка зачерпнула воды из ведра и с жадностью начала пить, а потом присела у очага и принялась грызть яблоко. Несмотря на пробивающийся с улицы солнечный свет, пещера оставалась сумрачной. Подобрав колени к подбородку, Эмилин задумчиво смотрела в теплый круг тускло мерцающего огня.

Сердце билось гулко и быстро. Черный Шип вернулся в ее жизнь именно в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась. Ни малейшего сомнения не было в том, что бородатый заросший лесник и есть старый враг Уайтхоука. Едва он вошел вчера, она тут же узнала его — знала всегда — так, как будто долгих восемь лет не прошли с той летней ночи, когда они повстречались в лесу. И он смотрел на нее как на старую знакомую — в этом не было сомнения. Этому человеку можно доверять, решила Эмилин. Тем более что он считает себя в долгу перед Эшборнами.

Девушка шепотом прочла благодарственную молитву. Господь послал ей отважного рыцаря. Воина, который сможет вызволить ее малышей; героя, подобного Бивису Хэмтону, Роланду, Ги Уорвику. Он защитит и ее. Эмилин с улыбкой обвила колени руками, устраиваясь поудобнее.

Когда Черный Шип бесшумно проскользнул сквозь занавешенную шторой дверь, Эмилин сидела в глубокой задумчивости. Она не заметила его даже тогда, когда он подошел к ней почти вплотную. Обхватив колени, будто в трансе, смотрела она в огонь. Прекрасные волосы сияли собственным светом — они закрывали спину девушки, спускаясь до самого пола.

Ее тихая красота, окруженная золотым нимбом волос, поразила его. Изящные, отточенные черты лица, тонкие, благородной формы руки. Сутки тому назад, когда он снимал с бесчувственной девушки насквозь промокшую ледяную одежду и заворачивал ее в меховое одеяло, он не мог не восхититься стройностью ее фигуры. Она не была и никогда не станет крупной, хотя и держала себя с гордой грацией, помогающей ей казаться выше. А сейчас, в этой пещере, сидя у его ног, она казалась прозрачной и хрупкой, как самое тонкое стекло.

— Леди Эмилин, — тихо окликнул Черный Шип. Девушка подняла голову и посмотрела на него так, как будто видит впервые.

«Видит Бог, — подумал он, — рана на голове действительно серьезна».

Она смотрела на него взглядом одновременно и сердитым, и чарующим. Нежная линия ее носа резко контрастировала с упрямо очерченным, почти квадратным подбородком. Прямые темные брови придавали выражению еще большую серьезность, а глаза казались голубыми озерами — лишь вокруг зрачков солнечным светом сияли золотые ободки.

Это маленькое личико поражало странным сочетанием своеволия и нежной уязвимости. Сразу возникало желание защитить Эмилин — может быть, из-за того, что она напоминала одновременно и ребенка, и взрослую женщину. В то же время ее образ вызывал непреодолимое физическое желание — огонь страсти разгорался все сильнее. Хотелось хотя бы погладить шелковистую кожу, ощутить ее мягкое прикосновение. Мужчина покрепче сжал кулаки.

— Черный Шип. А мы думали, что ты погиб, — пробормотала девушка.

Вздохнув, он опустился перед ней на колени.

— В каком-то смысле это правда. — Подбросив несколько поленьев в огонь, он палкой пошевелил их, чтобы пламя разгорелось.

— Хотя я тогда была совсем еще ребенком, я запомнила тебя на всю жизнь.

— Я тоже все время помнил тебя, — нежно ответил Шип. — И твоего брата, и Уота. Позже я узнал, что отец твой умер, и семья оказалась в тяжелом положении. Это очень опечалило меня.

— Значит, ты знал, кто я такая, когда нашел меня?

— Конечно, моя госпожа. А ты решила, что я узнал худенького ребенка в этой красивой женщине? — Не в силах дольше сдерживаться, Черный Шип нежно коснулся подбородка девушки. Она опустила глаза и густо покраснела. Он снова занялся углями в очаге.

— Твой отец был прекрасным и щедрым человеком. Его смерть — огромная потеря. А когда прошел слух, что Гай Эшборн в плену, я понял, что скоро тебе может понадобиться поддержка, и старался по возможности быть в курсе дел всей вашей семьи — чтобы появиться в нужный момент.

Эмилин поразилась:

— Так значит, ты знал все, что происходит с нами?

Черный Шип пожал плечами.

— Главный магистрат имеет глаза и уши по всему княжеству, миледи. Когда прошел слух о твоей помолвке с Уайтхоуком, я решил, что не имею никакого права отдавать дочь друга в жены этому порочному человеку. Я хорошо помню свой долг.

— А как ты узнал, что я заблудилась?

— Я знал, что конвой повезет тебя через долину, поэтому мы с Элриком все время наблюдали за вами, хотя в тумане это было очень трудно сделать. И скоро оказалось, что конвой встретил на пути кое-какие трудности. Сначала мы не могли найти тебя в тумане, хотя слышали очень хорошо — ты все время пищала, как раненый поросенок.

Он снисходительно-ласково улыбнулся девушке, и она тут же ответила улыбкой. На сердце сразу посветлело. Господи милостивый, как же умопомрачительно красивы ее волосы и глаза сейчас, когда их освещает пламя костра! В эту минуту, когда они так улыбались друг другу, мужчина снова ощутил волну желания — он отчетливо понимал, как реагирует на эту красоту его собственное тело. Черный Шип еще не решил наверняка, как ему вести себя с этой женщиной, и подобный поворот в собственных чувствах тревожил его и лишал уверенности.

Брови Эмилин нахмурились — темные и густые, как повязка из собольего меха над чистыми глазами, обращенными прямо в душу, и сердце Черного Шипа ответило на этот взгляд гулкими неровными ударами. Снова помог костер — вечный друг и спаситель; присев на корточки, молодой человек опять принялся тщательно помешивать угли. А в голове в это время бушевал водоворот мыслей и сомнений. Что сказать ей? И как? Открыть всю правду сейчас опасно. Но он чувствовал, что доверяет этой девочке, хотя обычно доверие с трудом находило себе место в его сердце.

— Твое лицо кажется мне очень знакомым. Это странно — ведь я с детства не встречала тебя. — Эмилин вглядывалась, наклонив голову и прищурив глаза; — Это так?

Его улыбка моментально растаяла, сменившись каменной непроницаемой маской.

— Ты видишь во мне моего отца, — спокойно произнес он и присел рядом с девушкой.

— Отца?

— Лорда Уайтхоука.

Она выпрямилась, опустив руки, которыми до сих пор обвивала колени, и недоверчиво взглянула:

— Ты — брат барона Хоуксмура? Он пожал плечами и молча развел руками — это был жест сомнения и раздвоенности.

— Боже милостивый! Так значит, долгие годы ты воевал с собственным отцом? Черный Шип кивнул.

— Это долгая история, миледи. Девушка недоверчиво покачала головой и снова попыталась рассмотреть лицо своего нового друга.

— Да, ты, конечно, очень похож на барона, хотя борода и изменяет черты лица. И глаза у тебя совсем зеленые. — Она нахмурилась и прикусила губу, потом, наконец, решившись, продолжала: — Я надеюсь, что ты мой друг. Черный Шип.

Он отвел взгляд.

— Да, разумеется.

— И ты уверяешь, что в долгу перед моей семьей.

— Да, — ответил он, не понимая, к чему она клонит. — И думаю, что когда доставлю тебя целой и невредимой твоему дядюшке, то отдам этот долг сполна.

— Ты мог бы помочь нам не только в этом. — Глаза Эмилин светились решимостью, а Черный Шип боялся услышать ее слова.

— Освободи моих братьев и сестру из замка барона!

Он в задумчивости провел рукой по густой короткой бороде:

— Ты хочешь, чтобы я их похитил или отбил в схватке? — И в голосе, и во взгляде его сквозило удивление.

Девушка вся сияла в теплом свете огня. Глаза блестели, мягкие локоны рассыпались по плечам, жемчужные зубы белели, розовые губы возбужденно приоткрылись. Она кивнула:

— Можно и так. Для тебя это не будет проблемой.

Черный Шип вздохнул. Он прекрасно понимал, что лучший выход сейчас — это холодный отказ.

— Леди, детям не угрожает ни малейшая опасность. Сдержите свое воображение и постарайтесь рассуждать здраво. У меня нет людей, чтобы взять замок приступом. И где же, кроме того, вы собираетесь их прятать?

— Я же уже объясняла — у родственников в Шотландии.

— А как ты их переправишь туда? — Черный Шип снова перешел на «ты». — И что с ними будет, когда ты уйдешь в монастырь? Подумай, девочка! Им хорошо сейчас. Что, если в Шотландии их не примут? Тогда им придется жить в монастыре — с тобой или с твоим дядюшкой!

— Малышам нужна семья. Кроме того, я же обещала отцу… — Эмилин неожиданно замолчала и вскочила на ноги, взметнув вокруг себя голубую шелковую волну. Некоторое время она возбужденно мерила шагами комнату, потом снова заговорила. Сила чувства и гнева в ее голосе поразила Черного Шипа.

— Я обещала отцу, что никогда их не брошу! — Девушка прижала ко рту крепко сжатый кулачок. Но не смогла сдержать рыданье и бессильно закрыла ладонями лицо.

Не в силах помочь. Черный Шип наблюдал почти с отчаяньем за той, что была ему так дорога. Он взял ее руки в свои, чтобы хоть немного поддержать, и Эмилин доверчиво прижалась к нему. Молодой человек осторожно привлек ее ближе, нежно гладя душистые волосы, ласково похлопывая по плечу — до тех пор, пока приступ отчаянья не начал ослабевать.

— Успокойся, — прошептал он. — Успокойся. Ты же не сделала ничего дурного.

Девушка всхлипнула уже тише и прижала ладони к груди друга.

— Мы с Гаем дали обещание отцу. Но Гая уже тоже нет. Поэтому обещание ложится на меня одну, и я обязана сдержать его.

— Обещание — это святая вещь, — пробормотал Черный Шип в мягкую пелену ее волос. — Я прекрасно понимаю это. Понимаю и то, что потерю отца невозможно восполнить. Но позволь мне повторить: ты не виновата в том, что потеряла детей.

— Я должна чтить память отца и его заветы. — Голос девушки дрожал от волнения. — Это было последнее, что он сумел сказать мне. О Господи! — Она снова заплакала. — Я не вынесу разлуки с ними. А если что-то случится… — она не смогла закончить.

Черный Шип держал Эмилин в своих объятьях и, не переставая, поглаживал ладонью по спине. Приглушенные рыданья сотрясали худенькое тело, и он нежно провел рукой по ее шее, тонкой и беззащитной, как у младенца. Волосы ее пахли дымом и травами, и вся она казалась теплым комочком в его руках. Черный Шип остро ощущал всю силу ее горя и боли.

— Нельзя было забирать их от меня — сквозь слезы прошептала Эмилин.

— Я понимаю, — тихо ответил Черный Шип, — Теперь я понимаю это.

Глава 8

— Ой, Мэйзри! Осторожней, пожалуйста! — сморщившись, умоляла Эмилин. — Я же не овца, не надо меня так скрести!

Мэйзри убрала руки от намыленной головы девушки.

— Поднимитесь-ка лучше, я сполосну волосы, — приказала она.

Встав на колени, Эмилин крепко зажмурила глаза — поток теплой воды хлынул на ее голову, а потом в деревянное ведро. Мэйзри сполоснула волосы своей подопечной отваром розмарина и снова промыла горячей водой, а потом обернула их чистым полотенцем.

— Все-таки голова у меня еще побаливает, — пожаловалась Эмилин.

— В этом нет совсем ничего странного, ведь еще и двух суток не прошло с тех пор, как вы поранились. Но теперь, с чистыми волосами, вы почувствуете себя гораздо лучше.

— А ванну принять мне никак нельзя? — Эмилин взглянула на два ведра — одно для чистой теплой воды, а второе — для мыльной пены.

— У Черного Шипа здесь нет ванны, миледи. Он купается в пруду, где вода холодна как лед. Когда окрепнете настолько, чтобы дойти до нашей фермы, вымоетесь в нашей ванне, она огромная — рассчитана на Элрика. А сейчас, если хотите, давайте нагреем еще воды, чтобы вы могли немного освежиться.

Эмилин кивнула и осторожно начала вытирать волосы.

— Я должна уехать отсюда как можно скорее, Мэйзри. Завтра или послезавтра.

— Нет, еще очень рано, миледи. Шип сказал, что отвезет вас в Вистонбери, как только я решу, что вы уже достаточно поправились для этой поездки.

— Ax! — удивилась Эмилин, убирая полотенце и беря в руки гребешок с редкими толстыми зубьями. — Так значит, вы с Шипом решите, можно ли мне уехать, а вовсе не я сама?

— Ну, милая, если бы все решала я, то вы бы еще очень не скоро отсюда выбрались.

Мэйзри взяла ведро и вышла за порог, чтобы вылить мыльную воду. Прищурившись от яркого света, нашла взглядом Элви и Дерка — малыши играли неподалеку. Успокоившись, что дети в полном порядке, снова вернулась в пещеру.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Эмилин. Мэйзри присела рядом с Эмилин и взяла гребень у нее из рук, чтобы помочь расчесать густые и длинные волосы.

— Я имею в виду, миледи, что ни одна женщина не должна заточать себя в монастырь для того, чтобы избежать нежелательного замужества. Я бы только для того и держала вас здесь, будь это в моей власти, чтобы уберечь от этого шага. Эмилин вздохнула.

— Я решила — не знаю уж, хорошо это или плохо — сопротивляться. А больше мне идти некуда. Одинокая женщина может жить или у родственников, или в монастыре. Ты же знаешь, что Уайтхоук рано или поздно найдет меня. Поэтому мне и придется посвятить жизнь Богу, чтобы сохранить ее для себя самой.

— Мне больно думать о вас как о старухе, заточенной в этой темнице. Вам нужна семья, ваша собственная — муж и куча детей; я же видела, как вы обращаетесь с моими мальчишками. Ради Бога, милая, не принимайте поспешных решений! — Мэйзри в сердцах резко дернула непослушные волосы.

— Ты думаешь, я хочу этого? — нетерпеливо возразила Эмилин. — У меня просто нет выбора! Ни дома, ни земли, ни семьи! Разве кто-то женится на мне? Остается лишь монастырь!

— Ну, уж нет, миледи, я отлично знаю человека, готового жениться на вас в любую минуту. Эмилин рассмеялась.

— Ни одна живая душа не отважится связаться с Уайтхоуком из-за женщины, у которой за душой ни гроша и ни акра земли!

— Извините, миледи, но Черный Шип на все готов ради вас.

Девушка резко повернулась и с огромным удивлением взглянула на Мэйзри:

— Черный Шип?

Та кивнула и снова принялась расчесывать волосы своей подопечной.

— Они с Элриком в порошок бы меня стерли, если бы услышали наш разговор, но это истинная правда: Шип женился бы на вас хоть сейчас! И, по правде говоря, мне кажется, что вы очень подходите друг другу.

— Черный Шип на мне? — Эмилин с трудом понимала, о чем речь. Но, несмотря на недоверие, что-то в ее душе изменилось — как будто сердце пустилось вскачь.

— А вы разве не пошли бы за него — такого красавца? Миледи, вы только что признались, что не имеете ни состоятельной семьи, ни денег, ни титула. Одному Богу известно, что готовит судьба. Но выйди вы замуж за другого, нежелательная помолвка окажется расторгнутой, и уже не будет никакой необходимости скрываться в монастыре.

— Возможно, ты и права, Мэйзри. Но вряд ли Черный Шип…

— Ничего не вряд ли! Женится, причем с радостью. Эта пещера не должна вас смущать. У него есть земля — правда, я не знаю где. Это знает Элрик. Он часто уезжает отсюда — в свое имение.

Мэйзри положила гребень и разгладила рукой волосы Эмилин.

— Сядьте поближе к огню, красавица моя! Ваши волосы высохнут и станут пушистыми, как золотое облако.

Эмилин повернулась к огню спиной и оказалась лицом к лицу с Мэйзри, которая спокойно сидела, поджав под себя ноги.

— Он говорил с тобой об этом? Женщина покачала головой.

— Он ни слова не говорит. Но я вижу, как он на вас смотрит: как будто вы — горящая свеча, а он — истосковавшийся во мраке странник. — В ответ на изумленный взгляд девушки Мэйзри подняла руку. — Да-да! Это томление, тоска — вы явно не даете ему покоя. Возможно, его тяготит долг. Он скрытен — сколько я его знаю, всегда держится особняком. Но ему нужна жена — это я заявляю с полной уверенностью и ответственностью. — Мэйзри кивнула, как будто, лишний раз, подтверждая свои слова.

— Если он настолько скрытен, так может быть, он уже женат?

— Нет! Элрик знает Черного Шипа достаточно близко, но он ни разу не говорил, ни о чем подобном. — Мэйзри наклонилась. — Это всего лишь мои собственные мысли, госпожа, и возможно, я болтаю много лишнего — ни Шип, ни мой муж не похвалили бы меня за это. — Она улыбнулась. — Подождите здесь немножко: я принесу воды и нагрею ее, чтобы вы могли помыться. — С этими словами женщина поднялась и вышла из комнаты.

Эмилин в глубокой задумчивости провела рукой по волосам. Слова Мэйзри вовсе не казались неприятными, она не отклонила бы подобное предложение.

— Святые угодники! — истово взмолилась она. — Я бы куда с большей радостью провела жизнь с добрым мужем, пусть у него и нет ничего, кроме этой пещеры да постели из шкур, чем в замке с Уайтхоуком или в заточении в монастыре.

Девушка ясно вспомнила, с какой нежностью обнимал ее Черный Шип, когда она в отчаянии заливалась слезами. Он обращался с ней, скорее, как с маленькой испуганной девочкой, а вовсе не как с женщиной. Тогда ей этого и не было нужно, но позже, конечно, хотелось узнать, что же у него на сердце. Не похоже было, что он хоть в малой степени испытывал нечто подобное ее собственным чувствам.

Кроме того, человек, пользующийся такой неограниченной свободой, вряд ли захочет связывать себя женитьбой. Эмилин встряхнула головой, чтобы откинуть с глаз закрывшие их прядки волос. Мэйзри, с ее богатым воображением, сочинит какую угодно любовную историю!

Девушка не могла не признать, что Черный Шип обладает всеми качествами романтического героя, подобно Ги Уорвику, Бивису Хэмптону, Хэвлоку Датскому. Как и они, он красив, силен, мужествен. А с ней он был и нежен, и целомудрен. Кроме того, он обладает твердым чувством чести.

Но разве такие мужчины живут на этой грешной многострадальной земле? Они встречаются лишь в книгах и легендах. Ей же так и не удалось уговорить его предстать благородным рыцарем и освободить ее малышей из замка Хоуксмур. Его логика действовала подобно воде, заливающей пламя. А после этого он обращался с ней как с младенцем.

Эмилин чувствовала в этом мужчине неисчерпаемые глубины, но и с трудом преодолимую замкнутость, как будто его истинное «я» пряталось за семью замками. Даже если бы ей удалось отпереть эти замки, вряд ли она смогла бы что-то понять в его душе. Ведь, в конце концов, он был бастардом Уайтхоука. А кровь есть кровь.

Повернувшись к огню другим боком, Эмилин провела рукой по волнистым прядям — высыхая, они блестели, как золото на солнце. Нет, все-таки она твердо уверена: Черный Шип не женится на ней, что бы там ни сочиняла Мэйзри. Он проводит ее до дядюшкиного монастыря и навсегда исчезнет из ее жизни. В конце концов, его долг перед семьей Эшборнов не так уж и велик.

И все-таки Эмилин чувствовала, что этот человек привязал к себе ее сердце прочными нитями;

каждый раз, когда она видела его, слышала его голос, нити натягивались. Стоило ему приблизиться — и ее сердце начинало гулко биться в груди. Наверное, все-таки она немного влюблена в него с их первой давней встречи — той, когда ей было всего тринадцать лет. И увидев его снова сейчас, после долгих лет разлуки, она вовсе не разочаровалась.

С глубоким вздохом девушка обхватила руками колени. Все это было лишь глупой взбалмошной мечтой.

Самое умное — поскорее уехать отсюда, добраться до монастыря и ввериться той судьбе, которую приготовил ей Господь. Нельзя же вечно прятаться в этой пещере. Если остаться здесь надолго и часто видеть своего героя, сердце может разбиться на мелкие кусочки.

— Ради всего святого, он же больше вас, — Мэйзри смеялась, глядя, как Эмилин пытается сладить с огромным луком. — Ну, поднимайте же его! Может быть, вам даже удастся оторвать его от земли!

Сосредоточенно сжав губы, Эмилин подняла лук и натянула тетиву так, что рука ее задрожала. Поправив стрелу, девушка прицелилась в тонкий ствол березы и выстрелила. Стрела пролетела мимо цели и исчезла в зарослях. Эмилин выбрала другое дерево — толстый раскидистый дуб. Ну, уж в него-то она наверняка попадет! Вложила стрелу и с трудом подняла лук.

— Этой белке будет, что вспомнить на старости лет! Смотри, как бежит!

— Она случайно попалась: пряталась на дереве и чуть не поплатилась жизнью, — оправдывалась Эмилин. Опершись на лук, она решила немного передохнуть в потоке солнечного света, пробивающегося сквозь листву. Земля радовалась нежным весенним цветам, радостно глядящим на мир из травы. Девушка глубоко вдохнула напоенный ароматами свежий воздух: после целой недели сидения в темной дымной пещере он вызывал восторженное головокружение.

Эмилин с трудом выпросила у Мэйзри позволения выйти на волю. Пещера Черного Шипа находилась выше — в расщелине горы. Прихватив мальчиков, они с Мэйзри не без труда спустились с крутого холма и остановились в густом лесу на самом краю долины.

Поправив огромную кожаную рукавицу, защищавшую руку, Эмилин снова подняла тяжелый лук, вставила стрелу и натянула тетиву.

— Видишь ту развилку на дубе, где расходятся две ветки? Я сейчас попаду в ствол прямо под ней.

— Спрячьтесь за спину леди Эмилин, малыши! — предостерегла детей Мэйзри. Мальчики послушно отошли в безопасное место.

— Мэйзри, не отвлекай! — попросила Эмилин и выстрелила.

— Ах, боже мой! Вы же почти попали!

— Да, промазала совсем чуть-чуть, — согласилась девушка. — Мне кажется, я начинаю чувствовать это оружие.

— Вы говорите, что стреляли и раньше? — с сомнением поинтересовалась Мэйзри.

— Да, дома. Но только из дамского лука. Несомненно, мне не хватает практики, да и настоящее оружие я держу в руках впервые. У Черного Шипа в кладовой я видела довольно много луков, но некоторые оказались тщательно упакованными. А этот висел ближе всего к входу, поэтому я его и взяла. И несколько стрел в придачу. Эмилин достала еще одну стрелу и выстрелила снова. С дерева сорвалась тонкая ветка и упала на землю.

— Ну, — с легкой насмешкой признала Мэйзри, — вы все-таки попали в дерево!

— Ау! — раздался внезапно голос. Повернувшись, подруги увидели, что со склона, окутанные золотисто-зеленым светом, спускаются Черный Шип и Элрик.

— Что здесь творится? — с удивлением подняв бровь, поинтересовался Черный Шип.

Как ни старалась, Эмилин не смогла сдержать улыбку при виде своего героя и избавителя. Его глаза, зеленые, как молодая дубовая листва, смотрели на нее. Черный Шип сурово нахмурился:

— Так что же вы делаете здесь, в лесу, да еще и с моим луком? — Девушке показалось, однако, что на его губах тоже играет улыбка.

— Я взяла на время этот лук, несколько стрел и рукавицу, — попыталась оправдаться Эмилин. — Надеюсь, вы не возражаете. Я сегодня хорошо себя чувствую и не смогла усидеть в пещере. И Мэйзри, и Дерк, и маленький Элви — все меня поддержали. — Она взглянула на подругу, ища поддержки.

— Да-да, леди Эмилин действительно нужен свежий воздух. А если вы еще немного потерпите, то, может быть, дождетесь чего-нибудь к обеду, — не подвела девушку Мэйзри.

— Ах, конечно, конечно. Супа из желудей, — согласился Черный Шип. Элрик и Дерк рассмеялись — шутка им очень понравилась, — а Эмилин покраснела до ушей и опустила глаза.

Черный Шип с задумчивым видом почесал бороду и вздохнул:

— Ну, раз уж вы все равно этим занимаетесь, то надо делать все по-настоящему. — Он повернулся к Элрику и что-то тихонько сказал ему. Кивнув, тот стремительно побежал вверх по склону.

Черный Шип позвал с собой Дерка и отправился поднимать с земли уже использованные стрелы. Женщины в это время со смехом наблюдали, как малыш Элви изо всех сил старается приподнять огромный и тяжелый лук, но уже через мгновение, когда он умудрился своей крохотной ручонкой выхватить из колчана целый пучок стрел с острыми стальными наконечниками, они дружно бросились к нему, чтобы остановить шалуна.

Через несколько минут вся компания снова оказалась в сборе: Черный Шип и Дерк вернулись со стрелами, а Элрик принес еще один лук. Он протянул его Эмилин.

— Ну, миледи, — серьезно заговорил Шип, — если уж вам угодно стрелять, возьмите оружие, более подходящее вашему росту. Это — самый маленький охотничий лук. Я не брал его в руки с детства. Хотел отдать Дерку, когда он подрастет.

Эмилин взяла лук — он оказался почти таким же большим, но гораздо легче, чем первый — и вложила стрелу с гусиным опереньем. Прицелилась, послушно выполняя то, что подсказывал стоящий рядом опытный стрелок.

— Поднимите немного — вот так. Теперь подведите вплотную к подбородку. Жаль, — добавил он, — стрела слишком длинна для ваших рук. Подтяните ее.

Он прижал кончик пальца к ее щеке, чуть пониже уха, и это прикосновение показалось Эмилин самым значительным на свете. Когда Шип убрал руку, она снова покраснела и решительно взялась за дело.

— Ну, теперь натягивайте — крепче! — не позволяйте ему качаться! Выпрямите левую руку! А локоть правой поднимите выше!

— Она же всем телом опирается на лук, — заметил Элрик.

— Да, действительно, — согласился Черный Шип. — Разверните плечи — так, как будто стоите у стены. И постарайтесь не опираться на изгиб лука. Эмилин снова почувствовала прикосновение его пальцев — он взял ее за плечи. Потом легко провел рукой по спине, на мгновение задержавшись на талии:

— Когда стреляете, старайтесь держаться прямо, но свободно. И не забывайте дышать! Вдохните, когда натягиваете тетиву, и выдохните, когда отпускаете ее.

Прикосновение Черного Шипа оказалось приятным и волнующим, но оно мешало сосредоточиться на его советах. Эмилин выпустила одну за другой четыре стрелы, целясь туда же, куда и раньше — в толстый ствол дуба. Четвертая стрела почти попала в цель — она легла совсем близко к дереву.

Раздались аплодисменты. Эмилин, крайне сосредоточенная, снова зарядила и подняла лук, стараясь в точности следовать инструкциям своего учителя. '

— Миледи! — Черный Шип встал за спиной девушки, когда она начала целиться. — Этот небольшой лук стреляет очень легко и мягко. Просто-напросто уберите пальцы с тетивы. Легко, как дыханье. А если дернете слишком резко, стрела улетит в сторону. Ну же, девочка! — почти пропел он, —

тихонько!

Сквозь тонкое шелковое платье Эмилин ощущала теплое прикосновение его пальцев. Дыхание его легко играло ее волосами. Девушка нервно взглянула на своего повелителя.

— Выдохните как можно резче, — прошептал он и отступил в сторону.

Она выдохнула и выпустила стрелу — тетива поддалась легко, как шелковая нить. Стрела воткнулась совсем рядом с целью.

Довольная, Эмилин обернулась, ожидая похвалы учителя. Он кивнул и улыбнулся своей характерной улыбкой — одним уголком губ.

— Она будет стрелком, эта малышка! — обратился он к Элрику. — Скоро у нас действительно появится к обеду дичь!

— Но еще не сегодня, сэр, — парировала Эмилин. — Пока я умею стрелять только по большим мишеням. Большим и неподвижным.

Черный Шип усмехнулся.

— Тихонько, девочка, осторожно и мягко! Подошла Мэйзри вместе с прилепившимся к ее юбке Элви.

— Мед сладок, а пчела кусается очень больно! — прошептала она. Эмилин удивленно раскрыла глаза, а Мэйзри ласково и хитро рассмеялась. — Нам пора, миледи! — проговорила она. — Еще ведь предстоят большие приготовления к завтрашнему дню!

— К завтрашнему дню? — не поняла Эмилин.

— Завтра первое мая! — радостно провозгласил Дерк. Отец подхватил его и посадил на плечо. — В деревне будут игры, праздничный пир, девчонки будут танцевать вокруг майского дерева. Не я, — серьезно уточнил он, — только девчонки!

Мальчик обеими руками схватил отца за волосы и сразу стал похож на отважного всадника верхом на лихом скакуне с огненно-рыжей гривой. Эмилин улыбнулась и помахала на прощание этой симпатичной паре. Обернувшись, она встретилась взглядом с Черным Шипом — тот стоял в расслабленно-изящной позе, опершись на лук, будто на прогулочную тросточку, и спокойно смотрел на девушку. Невозможно было понять, о чем он думает.

— Сэр! — почтительно обратилась Эмилин к своему учителю. — Вы говорите, что надо стрелять мягко и нежно. Покажите!

— Обязательно, миледи! Но прежде накиньте плащ с капюшоном.

— Зачем? Ведь сегодня такой приятный теплый денек!

— Так-то оно так, но ваши волосы слишком ярко сияют — будто огонь на маяке. Лучше бы вы не выходили из пещеры. Конечно, в лесу замечательно, но может оказаться слишком опасно.

С этими словами молодой человек нагнулся и достал из колчана стрелу.

— То есть, конечно, если вы все еще хотите прятаться, чтобы потом уехать в монастырь, — тихо добавил он.

Эмилин накинула поверх своего голубого шелкового платья зеленый плащ, застегнула пряжку и надвинула капюшон. Издалека она теперь была похожа на зеленое деревце. И хотя душа ее рвалась остаться с Черным Шипом здесь, в этом прекрасном весеннем лесу, она гордо подняла голову и с решительностью, которой на самом деле вовсе не ощущала, ответила:

— Разумеется, я собираюсь ехать в монастырь!

— Тогда я завтра же отвезу вас туда, — предложил благородный охотник. — Вы любите первоцвет?

Он неожиданно и стремительно развернулся, зарядил лук и выстрелил — все это одним быстрым и грациозным движением, напоминающим взмах ястребиного крыла. Эмилин не успела заметить, когда же он прицелился и натянул тетиву — стрела взлетела высоко в небо и, описав плавную дугу, исчезла.

— Куда она попала? — нетерпеливо поинтересовалась девушка.

— Туда, куда я ее направил. — Он указал рукой. Примерно в двух сотнях футов от того места, где они стояли, между двумя березами, среди желтого первоцвета трепетали серые гусиные перья на конце стрелы.

Эмилин засмеялась и, подобрав юбки, побежала вниз по склону — туда, где приземлилась стрела. Она слышала, что Черный Шип догоняет ее, и, смеясь и задыхаясь, старалась прибежать первой.

Их руки одновременно коснулись стрелы, качающейся среди цветов. Черный Шип выдернул ее из земли, и желтые лепестки дождем посыпались к ногам девушки. Она подняла взгляд и медленно убрала пальцы со стрелы, уступая ему.

Его глаза горели зеленым светом, подобным цвету молодой листвы, а волосы и борода были темны, как вороново крыло. В эту минуту Эмилин вспомнила, как вместе с Николасом Хоуквудом вынимала стрелу из его ноги. Тогда их пальцы так же соприкасались.

Несмотря на сходство этих мужчин, Эмилин постаралась отогнать все воспоминания. Этот чуткий и нежный человек не имел ничего общего со своим кровным братом. Взгляд его, внимательный и пронзающий насквозь, как будто остановил ее сердце, и где-то глубоко в душе оборвалась какая-то ниточка. Теперь дыхание сбивалось уже не от бега. Эмилин доверчиво приблизилась к своему другу.

Черный Шип сорвал цветок, желтый, словно само солнце, и душистый, и провел им по ее щеке. Она подняла руку, чтобы пальцами ощутить эту свежую и мягкую влажность, не в силах отвести взгляд от лица своего покровителя.

Внезапно Черный Шип поднял голову и пристально взглянул куда-то в сторону. Потом схватил Эмилин за плечи и резко потянул ее вниз, пригнувшись и сам. Девушка не успела и пискнуть, как оказалась на земле, за стволом упавшего дерева, а мужчина тяжело навалился на нее своим телом. Она еле дышала.

— Сэр, — прошептала она в испуге, стараясь отпихнуть его, — я скромная женщина…

Он прикрыл ей рот рукой и всем своим крепким телом прижал ее к земле.

— Твоя добродетель в полной безопасности! Тихо! — прошептал он прямо ей в ухо. Короткая борода щекотала шею, а грубый кожаный воротник плаща больно врезался в плечо. Так они и лежали — дыша, словно один человек, слив воедино свои тела.

Наконец и Эмилин начала различать в лесной тиши звуки. Ей послышался стук копыт. Черный Шип поднял голову, вглядываясь в заросли. Девушка тоже попыталась приподняться. Но ей тут же жестом приказали снова лечь.

Стук копыт и голоса нескольких всадников приближались и становились все яснее. Рука Черного Шипа прикрывала рот девушки, а дыхание его было едва слышно, хотя и дышал он почти в самое ухо Эмилин. Она чувствовала запахи дыма, кожи, весенних цветов — так пахла его рука. Видя, как пульсирует вена на его шее, она ощущала биение его сердца.

А ее собственное сердце стучало в яростном ритме — как будто в ответ. Странно, но это тяжелое тело казалось родным. Девушка положила руку на спину мужчины, а он лишь плотнее прижал пальцы к ее губам.

Черный Шип снова повернул голову, чтобы прислушаться, и Эмилин поразилась: его ресницы, как черный бархат, обрамляли драгоценные камни зеленых глаз. Эмилин была так близко, что видела каждую черточку этого уже знакомого и в то же время всегда нового лица.

Через некоторое время Шип медленно убрал руку от ее рта, нахмурившись и жестом показав, что необходимо молчать. Он пошевелился, освободил ее тело и растянулся рядом на зеленом травяном ковре. Эмилин потянулась; папоротник ласкал ее щеку и гладил плечи, а желтые лепестки первоцвета падали, покрывая все вокруг. Мужчина нежным движением убрал лепестки с ее лица и, опершись головой на руку, внимательно взглянул ей в глаза.

— Черт подери! — тихонько прошептал он. Эмилин все поняла:

— Это Шавен?

— Да, — резко выдохнул он. Эмилин терпеливо ждала, когда же он снова заговорит, но он лежал тихо, едва заметным движением поглаживая ее по плечу. Сердце ее отвечало на каждое прикосновение.

Взгляд мужчины блуждал по верхушкам деревьев. Казалось, он думал о чем-то.

— Черный Шип!

— Да?

Странное чувство охватило ее: ей казалось, будто она тает. Хотелось придвинуться ближе, чтобы глубже почувствовать тепло и силу, излучаемую его телом, чтобы вобрать это тепло в себя. И все-таки двигаться было страшно: он мог перестать поглаживать ее, мог даже подняться с земли.

— Они не вернутся?

— Скорее всего, нет. Никого здесь не найдут и поедут дальше. — Мужчина сжал ее плечо, потом глубоко вздохнул и сел. Бедняжка Эмилин не смогла скрыть своего разочарования. — Пойдем, девочка, — Черный Шип протянул ей руку. — Тебе нечего делать в этом лесу.

Как будто и, не видя протянутой руки, Эмилин встала и отряхнула плащ. А когда подняла глаза, увидела, что повелитель протягивает ей букет цветов.

— Вот, возьми! Ведь мы спустились с холма из-за них.

Мужчина смотрел на нее прямо, и Эмилин не смогла сдержать улыбку, принимая букет из его рук. Аккуратно, одним пальцем, он взял ее за подбородок и заглянул в лицо:

— Ты все еще боишься? Не бойся, они уехали. Эмилин молча отрицательно покачала головой и застенчиво отвернулась, сделав вид, что нюхает цветы. Разве могла она признаться, что испугалась собственных чувств — настоятельной, все разрушающей потребности быть в его объятиях, все равно, в лесу или еще где-нибудь, но как можно дольше!

— Миледи! — наконец прошептал Черный Шип. Девушка с надеждой взглянула на него. Он подошел поближе и, подняв руку, дотронулся до ее лица, проведя пальцами по щеке. Нагнулся — тело ее внезапно стало тяжелым и горячим, колени дрожали.

Его губы оказались мягкими, теплыми и сухими — просто поцелуй, короткий и нежный. Когда он закончился, Эмилин молча взглянула в глаза своего повелителя и прильнула к нему, чувствуя, что нуждается в большем, но, не зная, как и чего попросить. Она положила руку ему на грудь, ощущая прохладу кожаной одежды и мягкое биение его сердца.

Черный Шип обнял ее за талию и привлек к себе. Его губы снова ласкали ее. Эмилин почувствовала, что голова ее кружится — пришлось вздохнуть поглубже.

Обхватив обеими руками его голову, она сама смело поцеловала своего спасителя; его губы были все еще изысканно-нежны, слегка сдержанны, и странно — девушка ощущала в его поцелуе едва заметную неуверенность.

Черный Шип отстранился, и Эмилин неуверенно заглянула ему в глаза. Нежно прикоснувшись пальцем к щеке девушки, он мягко и чуть расстроенно улыбнулся:

— Простите, миледи, но вы же дали слово другому — кто бы он ни был!

— Нет — выдохнула Эмилин, и в голосе ее прозвучал испуг. — Я никому не давала слова!

Едва заметное облако омрачило лицо мужчины, и он медленно опустил руку. Потом поднял свой лук и отвернулся, глядя в сторону.

— Вам пора возвращаться в пещеру, — тихо произнес он. — А мне нужно зайти в деревню — узнать, что слышно о конвое.

Эмилин в замешательстве молча стояла, глядя на человека, который неожиданно стал ей так дорог. Он снова повернулся к ней:

— Ну, идите же! — в голосе его прозвучало нетерпение.

Эмилин все так же молча пошла вверх по склону. Всем своим существом она ощущала его взгляд. А через несколько мгновений услышала тихие шаги — Черный Шип уходил в противоположную сторону.

Веселая незатейливая песенка то приближалась, то вновь уносилась вдаль. В сумерках голоса становились слышнее — значит, певцы поднимались вверх по склону, потом вновь затихали: праздничное шествие уходило в сторону. Эмилин пристально вглядывалась вдаль, пытаясь рассмотреть что-нибудь в вечернем свете сквозь ветки деревьев, закрывавшие вход в пещеру.

Неожиданно она увидела его — в голубоватой сумеречной дымке Черный Шип стоял, прислонившись к стволу сухого, вывороченного бурей дуба. Корни дерева казались растопыренной когтистой лапой на фоне бледно-лилового неба. Эмилин быстро накинула плащ и вышла из пещеры.

Он сразу заметил ее меж густых деревьев и кивком головы попросил подойти ближе. Со стремительно бьющимся сердцем девушка приблизилась.

— Послушайте, миледи… — Черный Шип поднял руку, показывая в сторону, откуда доносились голоса, а потом медленно взял пальцы Эмилин в свои. — Послушайте…

Девушка услышала песню, далекую и тихую, как журчанье ручейка или серебряный колокольчик волшебного смеха. Она подняла глаза:

— Это поют в деревне — там празднуют приход весны.

— Да. — Молодой человек отошел от дерева и подал девушке руку: — Пойдемте со мной.

Эмилин доверчиво вложила свою руку в его, ощутив тепло и нежность прикосновения. Крепко сжимая ее ладонь. Черный Шип повел ее мимо входа в пещеру к нагромождению огромных камней — к тому самому месту, где тропинка круто поднималась в гору, и начал взбираться по ней.

Подобрав юбку, Эмилин последовала за ним. Это оказалось нелегко. Ближе к вершине склон стал необычайно крут, и невольно из уст девушки вырвался слабый возглас отчаянья.

Черный Шип ловким движением подхватил ее и поднял на широкий, с плоской вершиной, утес. Эмилин медленно выпрямилась. От высоты голова слегка кружилась, дыхание сбилось. Ветер вовсю трепал плащ и прохладной свежестью обдавал лицо.

С вершины холма открывалась долина. Сумерки набросили синее покрывало на небо, холмы и далекий лес. Внизу каменные стены ферм, дома, небольшие ручейки и речушки казались складками на темном бархате. Границы этой огромной чаши терялись в тумане.

— Какая красота! — медленно повернувшись, едва смогла промолвить Эмилин. Широкий плоский утес напоминал шахматную доску — только сделана она оказалась из камня и травы. И размерами скорее была похожа на небольшой дворик. Уже вставала серебряная луна, по темному небу плыли облака.

Черный Шип стоял за спиной девушки. Он мягко положил руку ей на плечо.

— Когда в туманное утро смотришь отсюда вниз, — негромко заговорил он, — кажется, что облака спустились на землю и укрыли всю долину. Здесь покой и сила. Посмотри!

Извилистая линия огоньков прорезала лес. Это молодежь при свете факелов собирала цветы: праздник!

Эмилин рассмеялась:

— Если здесь у вас обычаи не очень отличаются от наших, в Эшборне, то юноши и девушки будут гулять всю ночь, и за это время будет выпито немало эля!

Черный Шип улыбнулся — голос его потеплел:

— Конечно! А потом группы распадутся на парочки, и некоторым станет уже не до плетения венков! После Майского дня обычно приходится праздновать немало поспешных свадеб!

Эмилин густо покраснела — внезапно она вспомнила многозначительные слова Мэйзри — и отступила подальше.

— Послушайте! Они опять запели! И волынка заиграла! — Девушка слегка покачивалась в такт незамысловатой, но такой ласковой мелодии.

Однако вся эта радость бытия — красота и богатство природы вокруг, простая и милая песня — не могли отвлечь мысли девушки от главного: он здесь, он спокойно стоит за ее спиной. И даже напевая и танцуя, покачивая своей светловолосой головкой, Эмилин сразу почувствовала, когда он подступил ближе.

Мягко взяв девушку за плечо, он слегка повернул ее к себе. Луна поднялась уже довольно высоко — она висела в небе, словно шар, и освещала высокую фигуру — Черный Шип привлек к себе девушку настолько близко, что кончики ее ботинок коснулись его сапог.

— Леди, — тихо и вкрадчиво произнес он, — вам не страшно разгуливать ночью в праздник Весны?

Дыхание Эмилин стало частым от прикосновения теплых рук — Черный Шип хотел укрыть ее от холодного ветра.

— Нет, я не боюсь, — ответила она. Он опустил голову, и губы их почти соприкоснулись:

— Какие-нибудь чары могут подействовать на вас!

Она не могла отвести взгляд от его губ. В душе начала зарождаться могучая, восхитительная сила — как-будто ей стала подвластна волшебная магия.

— Я и сама мрлга бы поколдовать, будь у меня Майское дерево[4].

— Ты сейчас и так колдуешь, — возразил Черный Шип, но Эмилин чувствовала себя совсем по-другому — как будто ее застали врасплох. Мужчина нежно гладил ее по волосам, а потом привлек к себе.

Едва почувствовав его губы на своей щеке, Эмилин потянулась к нему, чтобы вновь испытать сладость поцелуя. Первое прикосновение было осторожным, следующие — более смелыми. Кровь ее горячо пульсировала. Девушка закрыла глаза и подставила губы — ей казалось, что она сейчас растает, как масло над свечой.

Эмилин оказалась весьма способной ученицей:

Отвечая на жар его прикосновений и страстное объятие, она положила руки ему на грудь и отдалась страстному поцелую.

Черный Шип прижал возлюбленную к себе, не выпуская из плотного кольца своих рук. Дрожь охватила девушку, и она постаралась прижаться к нему как можно крепче, желая, чтобы тела их слились воедино, мечтая ощутить каждую черточку его естества — даже сквозь шелк, шерсть и кожу.

Едва не задохнувшись, Эмилин отклонилась на миг, чтобы набрать воздуха, и вновь вернулась в объятия. Он тихо засмеялся и легонько лизнул ее нижнюю губу. Она с готовностью приняла ласку.

Девушка успела мельком подумать, как благословенно это слияние и как легко. Она чувствовала себя странно: гораздо собраннее и сосредоточеннее, чем когда-либо в своей жизни, — как будто эти страстные поцелуи были именно тем, что ей нужно, что наполняло ее существование смыслом.

Мужская рука нежно гладила шею девушки, потом опустилась к вороту плаща. Скользнула внутрь, невзирая на одежду, и, наконец, начала ласкать грудь. Гладя и сжимая ее. Черный Шип продолжал целовать лицо Эмилин. Ощущение, которое испытывала девушка в эту минуту, оказалось ни с чем не сравнимо: оно было новым и будоражащим душу.

Она постаралась прижаться как можно крепче к его телу — даже запрокинула голову и выгнула спину. Быстрые легкие пальцы ласкали так страстно, что грудь ее заныла. Но ей хотелось еще прикосновений, ласки, поцелуев, она не боялась усталости и боли. Единственными чувствами были любовь, доверие, спокойствие и глубокое осознание легкости и необходимости всего происходящего.

Неожиданным движением Черный Шип схватил Эмилин за плечи. В молчании они долго смотрели друг на друга. Потом мужчина прижал голову девушки к своей груди. Она ясно услышала тяжелый четкий ритм его сердца.

— Господи! — еле слышно прошептал Черный Шип. Он нежно гладил возлюбленную по голове, и под его рукой волны ее волос были нежны и шелковисты. — Лучше бы тебе поскорее уехать отсюда, пока не произошло ничего серьезного.

— Серьезное уже и так произошло, — она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— Да, конечно, — согласился он, — и оно должно на этом закончиться. Я не из тех, кто соблазняет девушек в Весенний праздник. Особенно таких молоденьких и невинных, к тому же уже обрученных и мечтающих уйти в монастырь.

Эмилин хотела что-то возразить, напомнить, что она еще никому не давала обещаний и не имеет обязанностей перед монастырем, но мысли ее путались, и она так ничего и не смогла сказать.

— Мы стоим на совершенно открытой горе в ярком свете луны, — продолжал Черный Шип. — Если вся деревня гуляет, то и Шавен, возможно, где-то совсем близко. Я и сам не понимаю, что заставило меня все это сделать! И позволить случиться тому, что только что случилось. — Он глубоко вздохнул и, нахмурясь, неотрывно смотрел на свою возлюбленную.

— Черный Шип… — начала было Эмилин, но не нашла в себе сил договорить. Он жалел о том, что для нее казалось счастьем и исполнением самых сокровенных, в глубине души затаенных желаний.

В лунном свете его глаза сияли, возрождая в душе девушки тот самый огонь, который сжигал ее в его объятиях. Но весь восторг моментально исчез от сознания конца: радость обратилась в боль.

Черный Шип опустил руки и повернулся. Эмилин сделала то же самое. Молча спустились они с крутого холма и без единого слова подошли к пещере.

— Леди Эмилин! — Девушка остановилась у самого входа. — Мой долг вашей семье — это истинная правда, и я считаю делом чести отдать его.

Она повернулась, чтобы взглянуть на него — в этом взгляде сквозили боль и печаль. С тихим невнятным восклицанием Черный Шип нежно дотронулся до ее лица.

— Я провожу вас к вашему дяде, — проговорил он. — Выедем завтра утром. Думаю, это лучшее, что мы можем сделать.

Эмилин на мгновение прижалась щекой к его руке и резко отвернулась.

Слезы переполняли ее — не было сил вымолвить и слова. Она вовсе не нужна ему. В его жизни ей нет места. Просто на какое-то мгновение он поддался страсти, которой не смогла противостоять и она сама. Но теперь она понимала, что его чувства к ней основывались всего лишь на прошлых обязательствах. Ничего, кроме долга чести, который необходимо исполнить.

Эмилин повернулась и стремительно скрылась в пещере.

Глава 9

Эмилин стояла в густой тени старого раскидистого дуба, наблюдая, как веселый хоровод кружится вокруг убранного лентами и цветами Майского дерева.

Взявшись за руки, деревенские девушки отплясывали все быстрее и быстрее, подчиняясь звонким трелям деревянных флейт и стаккато барабанов.

А, совсем рядом, за деревней, спокойно несла свои воды широкая и величественная река; тихий плеск, вечный, как сама природа, вплетался в музыку, смех и счастливые возгласы, раздававшиеся на залитой солнцем поляне.

С улыбкой наблюдала Эмилин, как девушки неловко пытались ухватиться за длинные ленты, привязанные к верхушке шеста. Танцоры кружились и менялись местами, заплетая яркие косы из красных, голубых, фиолетовых, желтых лент. Маленькая собачка, встревоженная музыкой и постоянным кружением, бегала за танцующими, подпрыгивая и заливаясь громким лаем.

Рано утром в пещеру явилась Мэйзри и настояла на том, чтобы Эмилин тоже участвовала в празднике. Зная, что Черный Шип собирается сегодня же увезти её, девушка согласилась. Мэйзри одолжила ей полотняный чепец, старое коричневое домотканое платье и фартук. Она хотела представить Эмилин как свою кузину, приехавшую погостить, причем уверяла, что в чепце ее невозможно будет отличить от деревенской замужней женщины — так что ни Шавен, ни кто другой ее не узнает.

Простой и опрятный головной убор, сверху покрытый вуалью, скрыл даже лоб и подбородок девушки.

— Вас едва можно узнать, — удовлетворенно подытожила Мэйзри свой труд. — Ну, я-то, конечно, узнала бы, но я поумней и повнимательней остальных. А конвой, который так старательно вас разыскивает, уж точно не узнает. Мужчины ведь не запоминают деталей, — со смехом добавила она.

И вот в результате всех этих приготовлений Эмилин стояла в тени дуба и с интересом наблюдала за празднеством. Сейчас ее внимание привлекло оживление в дальнем конце деревенской площади. Там собралась толпа детей. Они что-то возбужденно кричали.

— Лесной Рыцарь пришел! Лесной Рыцарь! Высокая, закутанная во все зеленое, фигура мужчины медленно двигалась по деревне, окруженная прыгающими детьми. Маленькие руки тянулись к нему, стараясь найти сладости, спрятанные в карманах.

Эмилин, прищурившись, вгляделась и едва не рассмеялась. Несмотря на все попытки замаскироваться, Элрика было легко узнать: он представлял собой весьма заметную фигуру — огромного роста, рыжеволосый и неуклюжий, — вряд ли он походил на лесное существо.

Слоняясь в толпе с веселой беззаботной улыбкой, он никого не мог обмануть своим видом; лицо его явно было намазано зеленой мазью, которую так искусно готовила Мэйзри. На голове красовалась старая шляпа, увешанная листьями, желудями и лютиками, а плащом служила накидка, сплетенная из тонких веток.

Листья и цветы, которыми она была увешана, опадали от малейшего движения, обнажая каркас. Огромными, намазанными той же мазью руками Элрик раздавал медовые пряники, печенья и другие сладости. Дети с веселым криком гурьбой бежали за ним.

Улыбнувшись каким-то своим мыслям, Эмилин попыталась найти в толпе Мэйзри.

На самом берегу реки в тени густых деревьев стояли накрытые праздничные столы, и девушка направилась туда. Невозможно было бесстрастно смотреть на это изобилие: мясо и овощи, еще горячие караваи душистого хрустящего хлеба, головки золотистого сыра, кувшины с элем и медом. На деревянных блюдах высились горы жареных цыплят и гусей, а рядом со столами на кострах жарились свиные окорока.

Эмилин решила помочь женщинам, готовившим пир. Но неожиданно ее внимание привлек какой-то странный звук. Сначала девушка решила, что это шумит река. Но нет — шум реки не таков. Она медленно, ожидая недоброго, повернулась к площади: четыре неизвестно откуда взявшихся вооруженных всадника скакали по главной улице. Их грязновато-красные плащи развевались на ветру. Под звуки волынок и флейт они шагом направили коней через всю площадь. Девушки забыли про свои ленты и бросились врассыпную, а мужчины старались поскорее уйти с дороги; воины подошли к группе детей, окружавших Элрика.

Раздались женские голоса; матери старались поскорее забрать своих детей. Элрик спокойно отправил малышей на берег реки, а сам повернулся к всадникам.

Главный из них откинул капюшон. Эмилин сразу узнала Хью де Шавена; он внимательно осматривал все вокруг. Девушка быстро отошла в тень, благодарная Мэйзри за ее чепец и платье.

Шавен подошел к Элрику, который остался один посреди площади. Элрик держался с большим достоинством, несмотря на свой шутовской костюм.

— Почему нас не пригласили на праздник? Вы же наверняка знали, что мы здесь, в долине, — тихо заговорил Шавен. Он вытащил меч и коснулся острием груди великана. — Мы уже несколько месяцев — даже больше — ищем Лесного Рыцаря, который постоянно нарушает покой владений лорда Уайтхоука. Острие меча начало подниматься вверх по груди Элрика и остановилось у его горла.

— Будь он демон или человек, мы должны поймать его!

Острие меча разорвало воротник из цветов. Показалась струйка крови. Мэйзри охнула и прикрыла рот рукой, а стоящая рядом Эмилин обняла подругу за плечи.

Голос Шавена зазвучал громче и настойчивее, а взгляд Элрика оставался все таким же спокойным и непроницаемым.

— Мы также разыскиваем леди Эмилин Эшборн. Но никто в округе ничего не знает о ней.

Шавен слегка пришпорил коня, не убирая меча от горла Элрика, и тому невольно пришлось отступать назад — до тех пор, пока он не наткнулся спиной на одиноко стоявшее посреди площади Майское дерево. Разноцветные ленты рассыпались по его плечам, цепляясь за веточки на костюме.

— Скажи мне, как тебя зовут! — потребовал Шавен.

— Элрик Шеферсгейт, милорд!

— Ты фермер?

— Да, фермер, и притом свободный человек. Арендую землю и ферму у аббатства. Развожу овец — своих и принадлежащих монахам.

— Сколько среди них твоих?

— В этом году примерно треть стада, милорд.

— Так значит, ты имеешь неплохой доход?

— Часть того, что приносит продажа шерсти, принадлежит мне.

— Ты платишь ренту Вистонбери или Болтону?

— Вистонбери, милорд! — Элрик оперся о Майское дерево — выглядел он удивительно спокойным.

— Милорд! — подошел пожилой человек — сгорбленный, с седой бородой. Он несколько раз почтительно поклонился Шавену.

— Ты кто? — голос начальника конвоя не предвещал ничего доброго.

— Джон Тэннер, милорд! — ответил старик. — Элрик… понимаете ли… эти листья, и ветки, и цветы… это все ради праздника… чтобы порадовать детишек… Он вовсе не тот, кого ваша милость изволит разыскивать…

— Да ну?

— Лесной Рыцарь, милорд — его еще зовут Охотник Торн или Черный Шип, — он-то уж и вправду исчадье ада. Разве его можно найти? Он же не принадлежит нашему миру. Старики рассказывали, что он срубит своим топором голову каждому, кто…

— Я знаю все эти сказки! — закричал, не выдержав, Шавен, и острие его меча в мгновение ока перелетело от горла Элрика к шее старика, пригвоздив того к месту. — Я знаю эти сказки, — еще раз, уже тише, произнес воин.

Он опять повернулся к Элрику, на сей раз концом меча сняв с него шляпу:

— Ну, Элрик-пастух, признавайся: ты и есть Лесной Рыцарь?

— Милорд, вам же только что сказали, что я надел все это ради детишек.

— Лжешь! — Шавен подбросил шляпу в воздух и снова приставил меч к горлу Элрика. — Роберт! — бросил он через плечо.

— Слушаю, милорд! — отозвался один из всадников.

— Роберт, вот мы и нашли нашего Лесного Рыцаря. Я же видел его своими глазами в чаще — в тот самый день, когда пропала леди Эмилин. Свяжи-ка его покрепче. Я слышал, что он расправился с девушкой. — Роберт спешился, а остальные всадники, обнажив мечи, двинулись по площади, вдоль ряда притихших людей.

Элрик не сопротивлялся, когда конвойный связал ему руки за спиной и крепко-накрепко приковал его к Майскому дереву.

Шавен, наклонившись, снова мечом дотронулся до шеи Элрика. И снова показалась кровь.

— Говори же, где леди? Признавайся, или я сожгу тебя вместе с этим столбом!

Мэйзри, стоя рядом с Эмилин, изо всех сил прижала к себе малыша и крепко сжала руку старшего сына. Она покраснела, едва не задыхаясь от волнения и страха.

— Наверное, уже вполне достаточно страданий из-за меня! — прошептала подруге Эмилин. — Я выйду. — Она сделала было шаг вперед.

— Нет! — отчаянно остановила ее Мэйзри, хватая за руку. — Элрик выкрутится. Подожди. Все как-нибудь обойдется.

Эмилин остановилась в нерешительности.

— Где девушка? — Шавен уже кричал. Элрик же молчал, и взгляд его казался равнодушным и непроницаемым. — Может быть, пастух, — продолжал графский слуга, — милорд Уайтхоук и помилует тебя, если убедится, что его невеста невредима и с ней обращаются с должным почтением.

Элрик наклонил голову и прислонился спиной к дереву, спокойно глядя куда-то вдаль.

Не в силах больше выносить все это, Эмилин твердо решила открыться. Видя спокойную твердость пастуха, она поняла, что не может рисковать его жизнью, предавая дружбу и верность. Она шагнула вперед, глядя на Элрика.

Но какая-то странная, удивительная искра в его взгляде вдруг остановила ее, да и поза его немного изменилась — он неожиданно выпрямился. Не понимая, что происходит, девушка остановилась.

— Если ты сейчас же не признаешься, я раскрою твою голову, как яблоко! — взревел Шавен.

В эту минуту что-то пролетело мимо его уха, тихонько жужжа, словно пчела, и воткнулось в шест совсем рядом с его поднятой рукой. Всадник резко опустил меч. Над головой Элрика покачивалась стрела с серым гусиным опереньем.

Шавен повернул голову, и все на площади, как по команде, повторили его движение. Эмилин тоже повернулась и едва не задохнулась от увиденного.

На вершине холма на прекрасном коне, покрытом расшитой зеленой попоной, сидел всадник. Кольчуга его блистала на солнце, словно изумрудная, а увитый венками и украшенный по подолу мхом плащ был необычайно красив. Конечно, простенький костюм Элрика не мог даже сравниться с этим великолепием. Волосы, борода и кожа всадника также отсвечивали зеленью.

На фоне неба четко вырисовывался огромный лук — из него и была пущена стрела. Но держали его не человеческие руки, а сучковатые, покрытые листьями ветки. Лесной Рыцарь — а это, несомненно, был именно он — снова прицелился и уже готов был выстрелить.

С воплем, напоминающим скорее звериное рычанье, чем человеческий голос, Шавен бросился к своим. И четверо всадников вихрем понеслись прочь из деревни, надеясь схватить стрелка. Через несколько секунд стук копыт раздавался уже на холме.

Зеленый всадник опустил лук. Потом пришпорил коня и поскакал по гребню холма — прочь от леса и высоких черных утесов — вверх по течению реки. Не задумываясь, он направил коня в воду и уверенно поплыл к противоположному берегу. Преследователи в нерешительности остановились. Потом медленно вошли в холодную весеннюю реку. А когда вышли из нее на противоположном берегу, Лесной Рыцарь уже едва заметной зеленой точкой выделялся на фоне темных болот.

Всадник, казалось, летел над вязкой землей — мимо редких валунов и деревьев, вверх и вниз по холмам. Как ни старалась погоня, догнать его было абсолютно невозможно.

На вершине самого высокого из холмов едва виднелось нагромождение темных камней; на фоне неба они напоминали скелет какого-то гигантского чудовища. Ни на секунду не сбавляя скорости, всадник исчез за этой причудливой изгородью.

И испарился. Въехал в каменный круг, но оттуда уже не появился. Покрытые вереском одинокие и печальные холмы были пусты.

Шавен громко проклял и рыцаря, и все на свете. Он направил коня в центр мертвого каменного царства.

— Смотрите-ка! — прорычал он, указывая на землю. Копыта четко отпечатались внутри круга, но ни один след не вел из него.

— Он как будто растаял здесь, среди этих валунов, — согласился Роберт.

Шавен снова выругался и направил коня в самый центр заколдованного древнего хаоса. Нагромождение камней и плит заросло плющом и покрылось мхом — веками здесь шла таинственная, неподвластная человеческой воле жизнь.

— Черт подери! Такое впечатление, что разбойник просто-напросто провалился сквозь землю!

— Может быть, все, что говорят в округе, правда, — с сомнением в голосе произнес Роберт.

— Что ты имеешь в виду?

— Может быть. Лесной Рыцарь, который наводит на всех такой ужас, на самом деле демон, а не человек?

Шавен презрительно хмыкнул и внимательно оглядел каменную пустыню.

— Уайтхоук — глупец. Всю свою охрану он превратил в трусов. Воины падают в обморок при одном упоминании о демоне, как женщина при виде мыши. Но я твердо уверен, что Лесной Рыцарь — человек, и не более того. Хотя и чрезвычайно хитрый. — Резко натянув поводья, начальник конвоя остановился. — Старик в деревне назвал его как-то по-другому. Этьен, что это было за имя?

— Он назвал рыцаря «Охотник Торн» — «Охотник Черный Шип»; это имя пришло из глубокой древности.

— «Охотник Шип», — Шавен улыбнулся. Да, действительно, этот дьявол будто восстал из мертвых. За ним уже охотились, потом он пропал и вот появился вновь. Но теперь уж он никуда не уйдет! А Уайтхоука заинтересует эта новость. Он сможет славно отомстить за пропажу своей невесты. — Вперед! — С этими словами Шавен пришпорил коня и вихрем помчался прочь от таинственного места. Вскоре небольшой отряд уже летел через болота по направлению к деревне.

А тем временем за огромным камнем, вросшим в склон. Черный Шип стоял, тесно прижавшись к своему коню. Оба они поместились в крохотной пещере между валуном и склоном. Всадник едва дышал, прислушиваясь к звукам, доносившимся извне, и тихонько поглаживая гриву коня. Наконец раздался удаляющийся топот копыт, потом все затихло, и земля перестала дрожать, а он все еще не двигался. Наконец, нагнувшись и протянув руку, Черный Шип нащупал что-то на камне и с силой надавил на него. Огромный валун неторопливо качнулся вверх и уперся в два вертикально стоящих камня — точно так, как он веками стоял здесь до прихода этого человека. Наклонив голову, чтобы не зацепить тяжелый свод, и натянув поводья коня, рыцарь вышел из своего укрытия. Дотронувшись до угла камня, он отпрянул — огромный валун снова осел, закрыв вход в пещеру.

В небе могучий орел описал дугу над мертвым каменным царством и бесшумно приземлился на самый высокий из валунов, не отрывая своего немигающего взора от человека. Черный Шип снял кожаные рукавицы, замаскированные кусочками коры и веточками, и закрепил их перед седлом. Снял громоздкий плащ, каждый дюйм которого был тщательно обшит листьями, мхом и сухими цветами, откинул шлем, окрашенный чем-то ярко-зеленым. Пригладив свои темные, влажные от пота волосы, протер лицо, обильно намазанное зеленой мазью. Изменив до неузнаваемости свою внешность, вставил ногу в стремя и одним движением оказался в седле.

Конь с всадником неторопливо двигались по холмам и ложбинам болотистого края, а орел плавно парил в небе, как будто провожая их. Через несколько минут всадник пересек реку и повернул коня к лесу.

Образ Лесного Рыцаря весь день не давал Эмилин покоя, но она так и не улучила минутки спросить о нем Мэйзри. Весенний праздник, который начинался так светло и радостно, закончился торопливой печальной и молчаливой трапезой, а после нее все поспешно разошлись. Эмилин проводила Мэйзри с детьми до их дома — он стоял примерно в миле от деревни. Простой, без причуд, сложенный из местного камня, он был покрыт толстым слоем соломы. Стены, оплетенные камышом и сверху обмазанные глиной, казались ровными и опрятными. Внутри все содержалось в чистоте и порядке: побежденные стены, большой очаг в главной комнате. Для мальчиков была устроена крошечная спаленка на втором этаже — над спальней родителей.

Женщины в молчаливом изнеможении присели на скамейку у камина и стали ожидать известий от Элрика. Шавен вернулся в деревню с пустыми руками — так и не найдя Лесного Рыцаря — и схватил Элрика и еще нескольких мужчин, чтобы вплотную заняться их допросом. Минуло уже несколько часов, и Эмилин устало провела рукой по волосам, уже свободным от стягивающего чепца. Земляной пол в комнате был покрыт настилом из соломы и сена, и девушка в задумчивости ворошила травинки носком своего башмака.

— Мэйзри, — наконец проговорила она, — там, на холме, ведь стоял Черный Шип, правда?

Мэйзри прислонилась головой к стене. Темные круги под глазами придавали ее лицу усталое и печальное выражение. Вздохнув, она потерла рукой лоб.

— Да, миледи, это был именно он.

— Что же происходит в вашей долине? Мэйзри снова вздохнула.

— Три года назад лорд Уайтхоук стал требовать с жителей деревни уплаты каких-то штрафов, которых ему никто не должен. Мы здесь все — арендаторы у монастырей. Монахи возбудили иск против графа, но суд вовсе не спешит рассматривать дело.

— Так вы платили штраф Уайтхоуку?

— Конечно же нет. Но тех, кто сопротивлялся, граф постоянно донимал. Горели амбары и дома. Нам еще повезло гораздо больше, чем другим. За год мы лишились всего лишь хлева и нескольких цыплят. А некоторые решили уйти отсюда совсем, бросив хозяйство и скот. Это лишь доставило лишние заботы и хлопоты тем, кто остался.

— А как же шериф и король? Они ничего не предпринимают? Неужели графу все это сходит с рук?

Мэйзри устало и даже как-то равнодушно пожала плечами.

— У монархии плохие отношения с монастырями. Несколько лет назад король Джон и его шерифы пытались выдворить монахов-бернардинцев из Йорка, но Папа Римский приказал прекратить преследования. Король не из тех, кто способен простить обиду, и теперь и он, и шерифы предпочитают смотреть сквозь пальцы на войну Уайтхоука с монастырями.

Мэйзри встала, чтобы подкинуть в огонь хворосту.

— Но вот уже больше года жителям долины живется легче. И это благодаря защите Зеленого Рыцаря.

— Защите? Но все же страшно боятся его!

— Да, конечно, это так. Черный Шип и Элрик, а теперь и еще несколько мужчин по очереди изображают это чудовище. Благодаря этому они могут появляться часто и в разных местах, пугая людей Уайтхоука. И , похоже, что сам граф верит в эту детскую сказку. Появления Лесного Рыцаря убедили и его, и его охрану, что долина заколдована, населена призраками и чудовищами.

— Трудно поверить, что таким образом удается держать их на расстоянии.

— Тот, кто сам творит зло, постоянно ожидает зла и от других, милая. Уайтхоук так запугал своих воинов, что они уже готовы поверить во что угодно.

Железной кочергой Мэйзри помешала пылающие угли.

— Сердце графа исполнено зла. Мне кажется, что теперь он уже боится за свою душу.

Подруга внимательно взглянула на Эмилин.

— Рассказывают, что много лет назад он убил даже собственную жену. Вы об этом знали, когда убежали от него?

— Слышала разговоры, — коротко ответила девушка.

— Да, кроме него самого, никто не скажет этого наверняка. Он наделал немало бед в своих землях, а теперь и у нас здесь. И многих убил — и во время битв с французами, и позже. Может быть, злодеяния тяготят его, и он боится расплаты. Наверное, считает, что этот демон хочет унести его душу в ад.

— Он совсем не ест мяса. Говорят, что это покаяние.

Мэйзри с любопытством взглянула на подругу:

— Сказать правду? Меня вовсе не удивляет, что граф ищет очищения и отпущения грехов.

— Но почему же тогда он не хочет добром отдать эти земли монастырям и этим обеспечить покой своей душе?

— Да просто потому, что он невероятно жаден.

Жадность побеждает в его сердце даже чувство вины. Слишком хорош и жирен кусочек, и слишком сильно искушение захватить его.

— Боже милостивый! Я просто обязана вырваться из рук этих Хоуквудов! — покачав головой, проговорила Эмилин. — Но невозможно окончательно от них избавиться, пока мои дети в Хоуксмуре!

Мэйзри нежно сжала руку подруги.

— Бог поможет вам в ваших праведных делах, миледи. Он позаботится о вас.

Эмилин грустно и потерянно рассмеялась.

— Не знаю, я сама или Бог, но это сделать необходимо.

Отпустив руку девушки, Мэйзри повернула голову.

— Смотри-ка! Элрик возвращается! — Быстро вскочив, она подбежала к двери и отперла ее.

Своей огромной фигурой Элрик занял весь дверной проем. Мэйзри с такой пылкой нежностью прильнула к нему, что Эмилин невольно отвела взгляд, чтобы оставить их вдвоем. Элрик долго держал жену в объятиях, прежде чем войти в комнату.

— Ты не пострадал? — с удивлением и радостью в голосе спросила Мэйзри.

— Я в порядке, женушка! Хотя я не сказал бы того же о Шавене и его отряде. — Он рассмеялся, но в смехе этом слышались странные нотки — нотки боли. Подошел к очагу и хотел присесть, но едва не упал при этом. Брови Мэйзри тревожно насупились.

«Бедняга, — подумала Эмилин, — он, должно быть, серьезно ранен». Один глаз заплыл, на щеке и губе засохла кровь, горло все расцарапано. Кожа его осталась зеленоватой от плохо вытертой мази.

— Ну-ка, признавайся, что с тобой! — потребовала Мэйзри. Элрик только ухмыльнулся в ответ на ее настойчивость. Лицо его, несомненно, выглядело очень усталым, но темные глаза были веселы и приветливы.

— Скоро все узнаешь. Приветствую вас, моя госпожа! — обратился он к Эмилин, вытягивая руки перед камином.

— Я рада видеть тебя свободным и веселым, Элрик, — ответила гостья. А Мэйзри отправилась в соседнюю комнату, чтобы принести лекарства для мужа. Заметив, что входная дверь осталась открытой, Эмилин встала, чтобы закрыть ее.

Дверь не поддавалась. Выглянув на улицу, девушка испугалась, увидев высокую мужскую фигуру в плаще и капюшоне.

Капюшон откинулся, и показалось лицо Черного Шипа.

— Можно мне войти, миледи? — тихо спросил он. Взгляд его остановился на лице девушки — он как будто касался ее глаз, губ, волос. Эмилин вспомнила вечер накануне, их страстные объятия и поцелуи, неожиданную холодность, с которой они расстались, и жарко покраснела. Она неподвижно стояла, не отрывая глаз от этого любимого лица — просто была не в состоянии двигаться.

Их руки соприкоснулись на ручке двери, и он накрыл своей ладонью ее пальцы. Это пожатие всколыхнуло все ее чувства.

— Эмилин, — тихонько потребовал он, — открой дверь.

— Эмилин, — повторил Черный Шип. Ему так нужно было поцеловать ее! Но девушка в волнении отвела взгляд и убрала руку, отступив на шаг, чтобы впустить гостя. Она плотно закрыла за ним дверь и заперла ее на засов.

Черный Шип вошел, снял плащ и повесил его на крючок у двери. Потом присел у огня рядом с Элриком. Эмилин уселась на низенькую скамью — почему-то это, такое простое ее движение заставило сердце мужчины забиться сильнее. Ощущая ее близость, он хотел повернуться, чтобы видеть ее, но заставил себя сидеть неподвижно.

И выражение лица Эмилин, и то, как она держала себя с ним, выдавали еще не прошедшую боль вчерашней разлуки. Черный Шип тяжело вздохнул и провел уже согревшейся рукой по лицу — как будто стирая усталость и волнение такого трудного дня. Да и вообще эти несколько недель, которые он провел рядом с девушкой, изрядно утомили его постоянной необходимостью самоконтроля. Одному Богу известно, как трудно было ему уйти сегодня ночью! Удержаться от соблазна обнимать и обнимать ее! Его страсть и желание начинали превращаться в настоящее безумие. Хотя он и пытался убедить себя, что обязан всего-навсего вернуть ей долг и отпустить с миром, но сейчас уже казалось невозможным отрицать, что она нужна — необходима — ему. Причем мечтает он не только овладеть ее нежным и в то же время таким энергичным телом. Ему нужен и ее острый и быстрый ум, и ее щедрое сердце.

Нынешней ночью он так и не смог заснуть, проворочался на сене в амбаре у Элрика — здесь он ночевал сейчас, пока Эмилин жила в его пещере. Вспоминая ее милое лицо и прекрасные доверчивые глаза, думая о сладком огне, которым пылало ее тело, он чувствовал, что не в состоянии расстаться с девушкой. Поэтому он придумал план — простой и дерзкий, но, в конце концов, такой же опасный, как и все его затеи. Если этот план сработает, то ему удастся и помочь той, которая стала ему так дорога, и остаться рядом с ней. Единственное, в чем он нуждался, — так это в согласии Эмилин.

— Добрый вечер. Черный Шип! — приветствовала его Мэйзри, входя в комнату. Она поставила на стол маленький глиняный кувшинчик, большой кувшин, деревянные кружки.

— Ты разделяешь триумф моего мужа? Он прямо-таки сияет, хотя не могу понять, почему.

— Поздравляю, Мэйзри! Я-то сам там не был, хотя и слышал рассказы, — весело взглянув на нее, ответил гость. — Мы встретились на краю деревни и вместе пошли сюда. Наверное, Элрику хочется похвастаться, поэтому пусть он сам и расскажет, как победил Шавена. — Черный Шип взглянул на друга, а тот что-то торжествующе промычал и поднялся. Мэйзри кивнула мужу:

— Иди сюда, я полечу тебя, пока ты будешь рассказывать. — Великан уселся за стол и покорно терпел, пока жена очищала и смазывала мазью его лицо.

— Боже, как мне надоела эта дрянь! — тихонько бормотал он. — Тихонько, голубка моя, она же жжет! Жена смазала губу и шею.

— Так тебе и надо! Сначала победил Шавена, а потом, похоже, на радостях выпил целую бочку! От тебя пахнет, как из пивоварни!

Элрик лишь рассмеялся. Мэйзри втерла остатки мази, влажной тряпкой очистила руки и яростно взглянула на мужа.

— Ну же, Элрик, говори, иначе я по-другому разберусь с тобой!

— Я вполне верю в это, — весело поддержал Черный Шип. Он подвинулся так, чтобы спиной опереться о диванчик, на котором сидела Эмилин. Его плечо почти касалось ее колена.

— Ну ладно, слушайте. — Элрик положил руки на стол. — Когда Шавен со своим отрядом вернулся в деревню, он бесился, словно дикий кабан, — никак не мог успокоиться, что упустил Лесного Рыцаря. Они схватили меня, Ричарда Миллера, Джона Уэлла и Джона Тэннера — это все Мэйзри и леди Эмилин еще видели. Нас отвели на мельницу и связали по рукам и ногам. Шавен пытался нас допрашивать, но отвечали мы, сами знаете, как. Где леди Эмилин, что мы знаем о Лесном Рыцаре, почему он нападает на обозы и конвои Уайтхоука. — Рассказчик на минуту замолчал, принимая из рук Мэйзри деревянную кружку. Отпив глоток, он остановился: — Вода?

— Прекрасная весенняя вода, — кивнула жена, — выпей!

— Ну, так вот. Разумеется, мы ничем не могли помочь ему. Джон Тэннер снова рассказал сказку о лесном демоне, а Ричард Миллер начал сокрушаться, что Уайтхоук, должно быть, с ума сходит по своей невесте, и спрашивать, хорошенькая ли она, потому что хорошенькую женщину всегда заметишь в толпе, не то, что какую-нибудь дурнушку.

А вскоре на мельницу зашел старший сын Ричарда Миллера Генри. Он оказался очень даже смышленым парнем — сделал вид, что страшно удивился, увидев всех нас, и предложил нам чего-нибудь выпить — эля, например.

— Как ты сказал? Выпить эля? Как будто они пришли в гости, а вовсе не затем, чтобы убить вас?

— Представь себе, именно так. Шавен, должно быть, умирал от жажды, потому что сразу согласился. Генри вернулся, катя бочку молодого эля, который варит Кристина Миллер.

— Ради всех святых! — вновь не выдержала Мэйзри. — Генри умный парнишка! — Она обернулась к Эмилин, чтобы объяснить: — Каждый у нас в деревне знает, что молодой эль Кристины Миллер можно пить, только если основательно разбавить его водой. Иначе он действует примерно так же, как удар конского копыта по голове.

— Да, много крепких мужчин полегло, ничего не подозревая, от Кристининого эля, — согласился Элрик. — Мы, те, кто знали все это, выпили по капельке — кружки наполнял Генри. А Шавен, Роберт, еще один — Этьен, кажется, и четвертый… забыл…

— Жерар, — тихонько подсказала Эмилин за спиной Черного Шипа. Он взглянул на нее. Она сидела неподвижно, но ясно было, что их близость действует на нее так же, как и на него самого. Он ощущал нежное тепло ее тела, чувствовал каждый жест, с той самой минуты, как он пришел сюда.

— Да, именно так — Жерар, — продолжал Элрик. — Ну так вот, этих парней явно мучила жажда, и Генри снова и снова приходилось наполнять их кружки. Скоро Роберт развязал наши путы, Джон Уэлл достал из кармана кости, и мы начали играть, и Шавен с нами.

— Играть с такими людьми — не просто греховно, а еще и глупо, — заявила Мэйзри. — Шавен, скорее всего, передергивает.

— Да, конечно, он знатный шулер, но он же даже не может нормально кинуть кость из-за своего косого глаза. В конце концов, он надулся, а Джон Уэлл начал разговоры о Лесном Рыцаре.

— Ну, уж если Джон выпьет и начнет говорить, то не закончит никогда! — Мэйзри закатила глаза.

— Да-да, моя голубка, но заметь, никто из нас не был так пьян, как Шавен со своими парнями — мы же прекрасно знаем, что такое эль Кристины Миллер! — возразил Элрик. — Так что Джон говорил и говорил, и мы все кое-что добавляли, и все вместе сплели самую занятную историю, которую когда-либо рассказывали в этой долине. Страшную жутко — сам дьявол подожмет хвост, услыхав ее. Как Лесной Рыцарь не дает нам покоя, крадет наших детей, портит урожай, убивает овец и ягнят. Ричард Миллер придумал, что этот демон по ночам висит вниз головой на кустах боярышника, а Джон Тэннер добавил и еще кое-что пострашнее.

Элрик, очень довольный своим рассказом, взглянул на завороженных слушателей.

— Еще одно. Шип, — добавил он.

— Что такое? — переспросил гость, сразу посерьезнев.

— Шавен спросил меня, после того, как уже хорошенько надрался, не знаю ли я человека по имени Черный Шип, который мог действовать под именем Охотник Торн или Охотник Шип.

— Неужели? — гость помолчал. Такого он не ожидал.

— Я ответил, что слышал о нем, но что он давно умер и не мог появиться снова, если, конечно, это не призрак.

Черный Шип кивнул, тяжело вздохнув:

— Что-нибудь еще?

— Джон Тэннер добавил, что этот Шип, наверное, был славной занозой в заднице у графа, — равнодушно протянул Элрик.

Черный Шип лишь молча покачал головой в ответ на эту незамысловатую шутку.

Эмилин повернулась, чтобы взглянуть на него, и он не смог оторвать своих глаз от нее, пытаясь побороть неизвестно откуда взявшееся волнение. Слегка придвинулся, коснувшись спиной колена девушки. Она отвела взгляд, плотно сжав губы.

— Так где же сейчас конвойные?

— Трое, пьяные в стельку, храпят на полу на мельнице. Этьен отправился на мельничный пруд, чтобы освежиться, и свалился в него — мы его вытащили и оставили сохнуть на берегу.

— Боже милостивый, а что же будет, когда они протрезвеют? — в ужасе воскликнула Мэйзри.

— Да ничего особенного, — ответил Черный Шип, — просто у всех будет раскалываться башка, да очень стыдно будет перед всей деревней — вот и все.

Он посмотрел на Эмилин.

— Миледи, я должен увезти вас отсюда. — Ее широко раскрытые глаза снова встретили его взгляд.

— Когда? — тихо поинтересовалась она.

— Если выедем до рассвета, то прежде, чем Шавен со своей компанией очухается, будем уже очень далеко отсюда. А к вечерне вы уже сможете попасть в Вистонбери.

Она слегка закусила губу и, все еще глядя на него, покорно кивнула.

Этот взгляд заставил снова ярко запылать угли, которые постоянно тлели в душе Черного Шипа и согревали его. Как же ему хотелось протянуть руки и заключить эту маленькую женщину в объятия, снова почувствовать сладкую муку ее близости. Кроме того, необходимо было исправить ошибки прошлой ночи. Сейчас, когда он в какой-то мере определился в своих планах и поступках, так хотелось загладить обиды, нанесенные этому дорогому существу!

Золотые волосы Эмилин светились янтарным огнем, отражая пламя камина. Глаза, широко открытые и казавшиеся огромными на маленьком лице, серьезно смотрели из-под густых бровей. Девушка расправила плечи, и Черный Шип невольно подумал, что, несмотря на кажущуюся хрупкость, во всех ее движениях и в самой фигуре чувствуется какая-то невысказанная, но готовая в нужный момент проявиться, сила. Кроме того, эта девочка явно наделена гибкостью ума и легкостью сердца — к счастью, ибо, если она согласится на его план, они ей очень и очень пригодятся.

— На рассвете я буду готова, — коротко произнесла Эмилин. — Благодарю.

— Долг есть долг, миледи, — почти прошептал ее спаситель, — и я с радостью исполню его.

Одному Богу было известно, с какой истовостью Черный Шип готов был исполнить обещанное. Но он прекрасно понимал и опасности, таящиеся в его плане. Та свадьба, которую он задумал, могла поставить в опасность и их жизни, и их сердца.

Глава 10

— Господи, за что же все это? — бормотала про себя Эмилин, прыгая на одной ноге и с отчаяньем глядя в спину своему спутнику: Черный Шип уверенно шел шагах в пятидесяти впереди. Кожаная сумка оттягивала девушке плечо, на пятке образовался волдырь, а последний привал был еще утром.

Черный Шип без устали ровной походкой, быстро и уверенно шагал вперед. Уже через час спутница его начала неумолимо отставать, но он лишь иногда оглядывался, чтобы удостовериться, что она еще идет за ним. Изнуренная, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать, Эмилин наконец-то решила остановиться — ей уже было безразлично, согласится ли на это ее спутник.

Оглянувшись вокруг, она в одно мгновение забыла и о неудобной, натирающей ноги обуви, и о раздражающей неутомимости Черного Шипа. Откинув капюшон, девушка медленно шла по залитой солнцем поляне, по щиколотку утопая в зарослях розового весеннего вереска и лютиков. Высокие темные утесы, нависающие над долиной, уже остались позади, а сейчас природа стала еще более дикой и прекрасной.

Слева впереди расстилались широкие, словно уснувшие, болота, усеянные розовыми цветами и окаймленные темной полосой леса. Чуть ниже блестела серебряная река. Справа же узкое ущелье рассекало землю. Услышав приглушенный шум, Эмилин подошла ближе и осторожно посмотрела вниз. Водопад яростно скатывался по скалистой стене и на самом дне узкого оврага превращался в озеро — примерно в восьмидесяти футах под ее ногами.

Черный Шип ждал, остановившись, закутанный в длинный коричневый плащ с поднятым капюшоном. Плащ этот скрывал его почти полностью — открытыми оставались башмаки, борода и часть левой руки. А за спиной висели лук и колчан со стрелами. Постояв с минуту, он не выдержал и направился назад, к девушке.

— Это место называется «Водопад Мерси», — пояснил он. — Легенда утверждает, что оно святое и оберегает его фея, которую зовут именно так — Мерси. Считается, что вода из пруда приносит счастье, но пить ее надо только здесь — нельзя уносить с собой.

— Давай остановимся и попьем, — попросила Эмилин, взволнованная магической силой воды.

— Конечно, — с готовностью согласился ее спутник. — Нам как раз пора отдохнуть.

Черный Шип начал уверенно спускаться по крутой тропинке с покрытого мхом склона, а Эмилин старалась не отстать от него. Они пробирались между нагромождений камней, влажных от брызг водопада. В каждой расщелине рос папоротник. Вместе с кустами горных роз и золотой камнеломкой он причудливым узором покрывал склон. Сам водопад был не очень велик — он скатывался с края утеса, перепрыгивая через вековые камни и разбиваясь на мельчайшие брызги, а потом, уже лишенный своей бешеной силы, стекал в спокойный пруд.

— Да уж! — воскликнула Эмилин, усаживаясь на камни, нависающие над озером как раз напротив водопада. — Самое подходящее для феи место! Как будто сидишь на дне колодца! — Она подняла голову и взглянула на край утеса, который, казалось, парил в небе.

— Довольно шумный колодец, — ответил Черный Шип. Им обоим приходилось почти кричать, чтобы расслышать друг друга. Он скинул с плеча лук и присел рядом с ней, спустив ноги с утеса. Эмилин посмотрела вниз:

— Там глубоко?

— Очень, — ответил ее спутник. — Хочешь пить? Улыбнувшись, девушка кивнула. Черный Шип ловко повернулся и лег на живот, опустив сложенные руки в воду. Зачерпнув полную пригоршню, он снова сел и протянул ей руки. Эмилин с сомнением смотрела на него. Он понял:

— К сожалению, миледи, у меня нет с собой серебряного кубка.

Эмилин ничего не оставалось, как взять его руки в свои и, наклонившись, сделать несколько глотков. Вода оказалась холодной и хранила вкус и запах его рук, а еще — дыма, кожаной одежды и лавандового мыла, которым снабдила их Мэйзри. Девушка опустила глаза.

— Спасибо, — еле слышно произнесла она. Он медленно опустил руки. Потом снова зачерпнул воды и напился сам. Провел мокрой рукой по лицу и непослушным волнистым волосам. В эту минуту сходство с бароном бросалось в глаза, хотя девушка считала, что лесной рыцарь гораздо красивей своего кровного брата. Глаза ее повелителя казались совсем зелеными — лишь немного светлее, чем растущий вокруг мох. Выражение лица, да и сама фигура принадлежали человеку свободному и раскованному, живущему в согласии с самим собой и окружающей природой. А этого совсем нельзя было сказать о Николасе Хоуквуде.

— Давайте здесь поедим и отдохнем, миледи, — предложил он.

Эмилин согласно кивнула и развязала сумку.

— Мэйзри славно снабдила нас, — проговорила она, расстилая на камне небольшую скатерть. Достала головку сыра, буханку черного хлеба, лук, сушеные яблоки. — В последнее время я отнимаю у вас слишком много времени, — как бы извиняясь, заметила она, нарезая хлеб и сыр ножом, который Черный Шип снял со своего пояса.

— Это время посвящается вам без малейшего сожаления!

— Черный Шип, — продолжала девушка. — Что же все-таки вы делаете в долине?

— Я лесник, миледи, а это значит, что приходится следить за всем вокруг: например, чтобы во время охоты не убивали слишком много королевских оленей и диких кабанов.

Эмилин удивленно взглянула: она прекрасно знала, что охота на королевских оленей вообще за-прещена. Очевидно, кое на что он смотрел сквозь пальцы.

— Тем, кто охотится на мелкую дичь, выдаю лицензии. Время от времени удается остановить вырубку или поджог, исключения здесь — только то, что разрешено монахами. Докладываю хозяину о состоянии земель и делах арендаторов. А поскольку я не единственный лесник в долине, работа совсем не переутомляет меня.

Он слегка пожал плечами.

— Ваш хозяин — аббат?

— Да. — А вы никогда не встречаетесь с Николасом Хоуквудом? — Его ресницы опустились.

— Нет.

Девушка нахмурилась, явно пытаясь выстроить в уме какую-то логическую цепочку.

— А как могло получиться, что Уайтхоук до сих пор не знает лесника по имени Черный Шип здесь, в Арнедейле?

Быстрая и лукавая улыбка неожиданно осветила лицо ее провожатого.

— Лесник очень осторожен, миледи! Он старательно избегает графа. Повторяю — он в долине не один.

Покончив с едой, Эмилин собрала остатки пищи и снова упаковала их, а нож отдала хозяину. Засучив рукава, тоже легла и опустила руки в воду, собираясь попить. Вода оказалась такой приятно-прохладной, мягкой и бодрящей, что девушка решила ополоснуть лицо. Выбившиеся из кос золотые прядки прилипли к щекам.

Черный Шип лежал, опершись головой на локоть, и внимательно наблюдал за милой фигуркой. Глаза его, однако, казались непроницаемыми. Наконец он заговорил:

— Как вы думаете, миледи, ваш дядя сможет вам помочь?

Она села и долго задумчиво смотрела да молочный туман водопада.

— Надеюсь. Во всяком случае, если кто и поможет, то именно он.

— Если он пошлет апелляцию Папе о расторжении помолвки, пройдут месяцы, прежде чем придет ответ. Разве вы сможете столько ждать?

Она пожала плечами.

— Все, что бы я ни делала, навлечет на меня и мою семью гнев Уайтхоука. Думаю, что и короля Джона тоже. — Девушка покачала головой. — Может быть, мне лучше было вернуться к Шавену — тогда, когда он еще в первый раз искал меня.

— Когда я увидел вас, миледи, вы были тяжело ранены и не могли никуда и ни к кому возвращаться.

— Да что толку сейчас рассуждать? Я же следовала велению своего сердца, решив отправиться к дядюшке. Уже ничего изменить нельзя. — Она расправила складки своего плаща. — Моя нянюшка Тибби всегда говорила, что обдумывать поступки — не в моем характере. Я бросаюсь головой в омут сразу — не рассуждая. И на сей раз я поступила точно так же.

Черный Шип сел рядом и, размахнувшись, закинул остаток ломтя хлеба далеко на скалу — сию же минуту прилетели какие-то маленькие птички и принялись за еду.

— А какое решение в этой ситуации было бы мудрым, миледи? Мудро ли выходить замуж за человека, известного своей жестокостью? Такое замужество значительно хуже тюрьмы.

Он повернулся и взглянул на свою спутницу.

— Самое мудрое — это, конечно же, скрываться, что вы и делаете. Вам удастся вернее помочь своей семье, будучи на свободе, — это понятно. Вы сопротивляетесь несправедливому и жестокому приказу — пусть даже он исходит от короля. Я вижу в этом лишь смелость — вовсе не глупость.

Эмилин слушала, наклонив голову.

— Смелый, истинно смелый, — это вы. У вас хватило мужества восстать против несправедливого лорда. И сейчас находятся силы продолжать борьбу… в качестве Лесного Рыцаря. — Она подняла глаза. — Мне Мэйзри рассказала.

Черный Шип кивнул — казалось, он вовсе не возражал против того, что она в курсе этих подробностей.

— Восемь лет назад тот юноша, которого вы запомнили, сражался с Уайтхоуком, словно демон — со всем пылом молодости. — Он покачал головой. — Это веление сердца, а не разум. И не смелость.

— А сейчас — Лесной Рыцарь?

— Сейчас это уже, скорее, необходимость, чем убеждение.

Черный Шип улыбнулся и нежно сжал руку девушки — пожатие не оставило ее равнодушной.

— Вы можете гордиться тем, что нашли в себе силы противостоять королевским приказам, — тихо проговорил он. — Сейчас то же самое делают немало мужчин-баронов. Король Джон оскорбил, унизил и ограбил своих подданных и должен получить по заслугам. Вы восстали, насколько позволяют ваши возможности, — так же, как восстали бароны.

— Я, конечно же, слышала о противостоянии короля и его подданных. Но мне вовсе не приходило в голову, что короля можно свергнуть.

Рыцарь убрал руку, и Эмилин тут же почувствовала, что ей не хватает его тепла. Голос ее друга неожиданно стал тверже и холоднее — у Эмилин даже похолодело в груди:

— Вовсе не свергнут, миледи! Просто власть его может быть взята под контроль. Все жестокие и неправые действия короля Джона можно — ну как бы это сказать — ограничить. Он должен подчиняться законам страны, как и любой ее гражданин.

— Но разве смогут несколько баронов сделать это?

— Не несколько. Это почти все бароны севера и многие молодые землевладельцы Англии. В последнее время против выступают даже те, кто раньше поддерживал короля.

— Значит, все уже решено? Черный Шип кивнул.

— Они собираются в Лондоне, чтобы осадить столицу и объявить гражданскую войну. Я думаю, что самое лучшее — это убедить короля Джона уважать старые законы Генриха Первого. Тогда ему придется лишь поставить свою подпись под хартией, подобной той, прежней, но приспособленной к нуждам настоящего и будущего.

— Я слышала об этой хартии, — ответила Эмилин. — Мне о ней рассказывал брат. А отец однажды сказал, что если старые законы возродятся, то королю Джону уже не удастся действовать такими же дикими методами, как он делает это сейчас.

Девушка внезапно выпрямилась — какая-то мысль пронзила ее:

— Черный Шип, а если король согласится с предъявленными требованиями, его прежние прегрешения будут как-то компенсированы? Воздается ли тем, кто пострадал?

— Бароны потребуют многих изменений, миледи. Например, они собираются пресечь этот дикий способ наживы: выкупы, похищения, заключение в тюрьму. Конечно, будет восстановлено в какой-то мере имущество пострадавших семей — таких, как ваша, которые в результате беззакония остались без крова и без средств.

— Так, значит, король все-таки расплатится за свои прегрешения?

— Потерянные жизни уже не вернешь, но имения и деньги можно возвратить — по крайней мере наследникам. Бароны хотят точно определить все права — чтобы король Джон больше не имел возможности злоупотреблять своей властью. В хартии будет определена и судьба женщин-вдов, а также тех, кого выдают замуж против воли. — Черный Шип со значением взглянул на Эмилин.

Девушка нахмурилась, раздумывая.

— Если Хартия Свободы будет действительно принята, у моей семьи появится шанс выжить. — Она взглянула на своего спутника с надеждой. — Может быть, надо просто подождать, пока бароны завершат начатое дело? Реально ли это, Черный Шип?

— Хартия вполне вероятна, — осторожно ответил он. — Уже совсем скоро наступит момент решающей схватки. К концу лета, в крайнем случае к осени, новые законы вступят в силу.

Эмилин вздохнула с облегчением и, подтянув колени к груди, устроилась поудобнее.

— Значит, мы сможем вернуться к себе в Эшборн к осени или к зиме.

Но Черный Шип движением руки остановил ее:

— Потише, миледи. Король Джон непредсказуем. Даже если он подпишет хартию, то может потом и не сдержать своего слова!

— Но ему же придется подчиниться своему собственному решению! И приказ, касающийся моей семьи, окажется аннулированным: Гай станет свободным, дети вернутся ко мне, а моя помолвка с Уайтхоуком будет расторгнута. — Полная надежд, девушка светло улыбнулась.

Черный Шип вздохнул.

— Возможно, что компенсации и будут произведены, — медленно, задумчиво произнес он. — Но почему-то я в это не верю. Не забывайте, что в этом деле замешан и Уайтхоук. Он фаворит короля и, разумеется, не поддерживает, да и не может поддерживать баронов. А, кроме того, Уайтхоук всегда добивается своего — ему наплевать на законы. — Рыцарь наклонился к девушке: — Даже если вы заточите себя в монастырь, он найдет вас и заставит выйти замуж.

Эмилин невольно нахмурилась.

— Неужели даже если я уйду под защиту своего дядюшки и церкви, Уайтхоук сможет на мне жениться?

— Он сможет провозгласить свое право на это. Черный Шип наклонился еще ниже; Эмилин никогда еще не доводилось видеть такие густые и черные ресницы, такие зеленые глаза.

— Но должен же быть какой-то путь исправить все это.

Он долго молча смотрел на нее, потом наконец произнес:

— Есть только один путь.

Эмилин сидела, уютно свернувшись на солнышке, как сквозь сон, слушая шум водопада, плеск воды в пруду, щебетанье птиц.

— Скажите же, какой, — попросила она.

— Если вы выйдете замуж за другого прежде, чем Уайтхоук сможет вас найти, он тогда уже не будет иметь никакой власти. — Голос мужчины казался глубоким и гулким, четко слышный на фоне водопада.

— Неужели подобный брак будет иметь силу? — сердце Эмилин тяжело билось.

Черный Шип отвернулся, но не смог скрыть глубокого румянца:

— Для церкви брачный обет значительно серьезнее, чем помолвка. — Он снова взглянул на Эмилин, и глаза его напоминали грозовое облако — их переполняли чувства.

Девушка выдержала этот взгляд, но каждый удар сердца был для нее подобен удару молота. Так значит, этот красавец-рыцарь готов жениться на ней и этим расторгнуть помолвку с ненавистным Уайтхоуком! Слова эти, так и не сказанные, повисли в воздухе.

Эмилин опустила глаза и посмотрела на воду — ей самой казалось неудобным, что она ждет от него предложения. Его отказ в тот памятный вечер до сих пор обжигал ее самолюбие, и вся ситуация казалась унизительной и безнадежной. Неожиданно для себя самой девушка вспылила.

— Не говорите больше об этих нереальных условиях! — со слезами в голосе почти закричала она. — Неужели вы считаете, что у меня есть подходящий для этого человек? Где тот, кто несколько лет назад просил у отца моей руки? Этого не знаю ни я, ни вы. — Девушка вскочила на ноги — все напряжение последних недель наконец-то нашло выход. — У меня нет другого пути, как отправиться вслед за сестрой в монастырь! Так пусть случится то, что должно случиться! — Она подхватила сумку и побежала по тропинке.

Черный Шип тоже поднялся — схватил Эмилин за руки и крепко-накрепко прижал ее к своей груди. Она пыталась оттолкнуться, почти рыдая от обиды, гнева и бессилия.

— Я не могу допустить этого! — прошептал он. — Я женюсь на тебе!

Девушка смотрела ему в глаза, не мигая.

— Ты?! — Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди. — Ты?!

— Да, именно я и никто другой! — повторил Черный Шип. Сейчас его глаза уже не напоминали небо перед грозой: в них сверкали молнии. — Если, конечно, ты не возражаешь против лесника.

Целый поток доводов в пользу этой свадьбы пронесся в голове Эмилин. Но тут же заговорил и другой — трезвый голос, призывающий к осторожности. Она тяжело вздохнула и посмотрела на свое го друга.

Ей ни разу не приходилось видеть Черного Шипа в гневе. Его вид встревожил ее: сейчас он так напоминал своего кровного брата — барона Николаса — и их общего отца, славящегося своей жестокостью. Это сходство с холодным и неласковым бароном, да и гнев друга окончательно вывели Эмилин из себя.

— Неужели ты надеешься таким способом отдать долг моему отцу? Или лишний раз уязвить Уайтхоука? — Не успев произнести эти горькие слова, она тут же пожалела о них.

Черный Шип еще сильнее прижал ее к себе и, запрокинув ее лицо, накрыл ее губы поцелуем. Но в поцелуе этом не оказалось и тени нежности — ничто в нем не напоминало той ночи на скале высоко над долиной. Все существо девушки с готовностью приняло страсть — она чувствовала горячее, полное жизни тело мужчины. И только позднее, когда схлынул первый порыв, вернулась способность думать и рассуждать.

Неожиданно Черный Шип отпустил ее.

— Предложение сделано, миледи, — коротко произнес он. — Вы можете его обдумывать до тех пор пока мы не окажемся перед воротами Вистонберийского аббатства. — Он наклонился, чтобы поднять лук и колчан со стрелами, и молча начал подниматься по тропинке в гору.

Путники направлялись к реке, сверкающей вдалеке серебряными искрами. А справа широкий поток стремился туда, откуда они шли, — в ущелье, там он разбивался о скалу и превращался в водопад. Черный Шип свернул к этому потоку — за ним простиралась низкая равнина, по которой и можно было добраться до реки. А река укажет путь к монастырю

Не останавливая свой бурный бег, поток стремился к краю ущелья. Папоротник, травы, тонкие деревца покрывали его берега нежным зеленым занавесом, несущим свежесть и прохладу.

Черный Шип осторожно ступил на влажный камень. Жестом позвав за собой и Эмилин, он начал переходить реку.

Эмилин смотрела ему в спину — буря в ее душе еще не улеглась: резкое, так не похожее на традиционные, предложение ее спутника, жаркие поцелуи — от всего этого вполне могла закружиться голова. Девушка уже поставила было ногу на скользкий камень, чтобы пойти за Черным Шипом, но в этот момент внимание ее привлек какой-то звук. Прислушавшись, она не обнаружила ничего странного и пошла дальше, морщась от холодной воды — и ноги, и подол юбки намокли моментально.

Черный Шип уже стоял на противоположном берегу, а она была еще в начале своего пути через поток, когда пронзительный крик явственно разнесся над водой.

— Эй, вы! Стойте! Остановитесь!

Эмилин обернулась. На той стороне, с которой они едва успели уйти, стояли три всадника в гряз-но-красных, цвета ржавчины, плащах.

— Леди Эмилин Эшборн! Остановитесь! — По низкому голосу она узнала Жерара, одного из конвойных Шавена.

Черный Шип повернулся и мгновенно вставил в лук стрелу. А когда всадник направился к воде, он прицелился и натянул тетиву.

— Идите сюда, леди Эмилин! — еще раз позвал Жерар.

Эмилин в нерешительности и тревоге остановилась. Она видела, что Черный Шип готов выстрелить — благо цель была неподвижна.

— Оставь девушку в покое! — внятно произнес он.

— Иди к черту! — прорычал Жерар. В руке его, прямо над головой лошади, блеснул лук. Стрела просвистела, едва минуя Черного Шипа, но рыцарь и бровью не повел.

— Если выстрелю я, сержант, то уж не промахнусь, — негромко предупредил он.

Через мгновение и другие всадники — а Эмилин узнала Роберта и Этьена — направили коней к реке. Эмилин повернулась было, чтобы все-таки перейти поток, но поняла, что приведет преследователей прямо к Черному Шипу. Поэтому она побежала вниз по течению. Конвойные тут же бросились за ней.

Вода оказалась неглубокой — она едва доходила до колен, поэтому Эмилин подобрала подол и бежала свободно и быстро. Кожаная сумка подпрыгивала за спиной в такт шагам. Дно реки было неровным — камни покрупнее и помельче сбивали ноги сквозь тонкую подошву, но девушка ничего не замечала.

Краем глаза она видела Черного Шипа: он бежал по берегу с луком в руке и что-то кричал ей. Но она слышала только свое собственное громкое дыхание, плеск воды и сопение коней за спиной.

Внезапно на плечо легла тяжелая рука, потом соскользнула и схватила девушку за косу. От неожиданного толчка Эмилин едва не упала.

Спотыкаясь, она изо всех сил старалась удержаться на ногах. Коленкой наткнулась на камень, но коса в руке всадника не дала ей упасть. Боль пронзила голову и шею — Роберт резко потянул ее к себе. Полотняная накидка упала с головы прямо в воду.

Неожиданно эту борьбу прервала стрела: просвистев мимо головы Эмилин, она вонзилась в грудь воина. Он вскрикнул, выпустил косу и упал с коня. А Эмилин, скользя и спотыкаясь, побежала дальше вниз по течению. Жерар снова крикнул, потребовав остановиться. Девушка оглянулась и увидела, что Роберт лежит в воде вниз лицом, а Жерар и Этьен продолжают погоню.

Один из них оказался уже совсем близко и требовал, чтобы беглянка немедленно остановилась: он тоже протянул руку к ее косе. Стрела попала как раз в эту руку — всадник вскрикнул и подался назад. Тут же воздух прорезала еще одна стрела, которая вонзилась в крутой откос. Она предназначалась Черному Шипу. Эмилин поискала его глазами.

В тени берез, росших вдоль берега, ее друг и спаситель бежал, стараясь держаться с ней на одном уровне.

— К берегу! — долетели до нее слова. — Беги к берегу!

Свернув влево, девушка бросилась к нему, не обращая внимания ни на бурлящую холодную воду, ни на скользкие и острые камни. Она слышала, что ее продолжают преследовать. Еще одна стрела вонзилась в землю между корнями дерева — совсем близко от ее ноги. Но Эмилин продолжала карабкаться по склону к Черному Шипу.

Он протянул ей руку и, дернув, поставил рядом с собой на краю обрыва. А уже через мгновение оба бежали. Неожиданно взорам их открылось непреодолимое препятствие: берег обрывался, а поток срывался с отвесной скалы. Беглецы резко остановились на самом краю, не представляя, что же будет дальше, и со страхом обернулись назад.

Конвойные приближались неторопливо, как будто даже лениво — в этой медлительности была угроза: не оставалось ни малейшего сомнения в том, что это западня. Черный Шип обнял спутницу за плечи и с ней вместе отступил на самый край обрыва. Нервно оглянувшись, девушка увидела за своей спиной лишь воздух, наполненный брызгами, и услышала оглушительный шум водопада.

Еще ниже поток исчезал в гремящем тумане. На краю обрыва зеленела трава, безмятежно цвел вереск. Эмилин взглянула на Шипа — тот стоял так близко к обрыву, что казалось — каблуки его сапог висят в воздухе. Он тоже взглянул на нее, и девушке показалось, что головой он слегка кивнул в сторону водопада. Но нет, такого просто не могло быть! Конвойные остановили коней. Кровь струилась из руки Этьена — весь его рукав потемнел.

— Так, значит, это ты — тот негодяй, который украл у лорда Уайтхоука невесту! — проговорил, наконец, Жерар.

— Сержант, — обратился к нему Черный Шип. — Леди искала избавления по своей воле.

Едва переводя дух, Эмилин стояла в кольце его рук, устало, почти равнодушно глядя на всадников.

— Я думаю, она с удовольствием вернется к своему суженому. — Жерар протянул девушке руку в кожаной перчатке. — Миледи, Уайтхоук будет счастлив снова увидеть вас в безопасности.

Черный Шип сжал ее плечо. Она взглянула на него, и он опять едва заметно указал головой в сторону обрыва. Эмилин не могла поверить: он явно предлагал ей прыгать.

— Леди Эмилин! — прорычал Жерар. Девушка нервно взглянула на конвойного, потом снова обратила взор к Черному Шипу.

А Черный Шип в это мгновение пробормотал что-то похожее на «Давай». Рука его оказалась на талии Эмилин, и он решительно шагнул в сторону обрыва, увлекая ее за собой.

Глава 11

Уже через мгновение Эмилин снова почувствовала под собой твердую землю и, не удержавшись, упала на колени. Удар оказался сильным — ощущение было такое, будто все внутренности готовы выпрыгнуть через горло. Кожаная сумка сильно стукнула по спине, грозя совсем лишить равновесия. И если бы не крепкое объятие Черного Шипа, который продолжал держать ее за талию, Эмилин могла бы сорваться с камня в пропасть.

— Ради всего святого, что же ты делаешь? — почти прошипела испуганная девушка.

— Спасаю нам обоим жизнь. Ты сможешь спуститься отсюда вниз?

Они сидели, скрючившись, на широком камне примерно в четырех футах ниже скалы, с которой спрыгнули, на самом краю пропасти — совсем близко от бурлящей и бушующей воды. Брызги покрывали лицо Эмилин мириадами острых игл и с силой трепали выбившиеся волосы. Девушка посмотрела вниз и испуганно охнула.

Покрытые лишайником камни причудливо теснились на берегу, создавая зеленоватую неровную стену ущелья. Водопад с упорным, равномерным шумом перекатывался через камни, стекая в глубокий пруд. А наверху раздавались крики — это всадники спешились и бежали к краю ущелья.

Эмилин глубоко вздохнула. Теперь, когда она осмотрелась и начала ясно представлять окрестности, высота потеряла свою мистическую силу. Стена пропасти, как оказалось, была не выше, чем крепостные стены в Эшборне. Покрытые мхом камни создали множество ниш, на которые можно было встать, а сам склон казался не очень крутым — во всяком случае, по нему можно было слезть вниз, особенно если другого выхода не представлялось.

— Да, пожалуй, я попробую спуститься, — замирающим голосом, наконец, ответила Эмилин.

— Храбрая девочка. Ну, пойдем! — Черный Шип быстрым движением перекинул ноги и тело через край утеса. Через секунду он уже был ниже Эмилин и взглянул на нее: — Ну, теперь ты!

Один из преследователей что-то невнятно крикнул.

— Не слушай их, только меня! — предупредил Черный Шип.

Зажмурив глаза, Эмилин соскользнула и оказалась с ним рядом. Мужчина ловко спустился еще ниже, девушка опять повторила его движение.

Так, медленно, но неумолимо они двигались все ниже и ниже по скользкому и неровному склону. Эмилин внимательно смотрела, куда Черный Шип ставит руки и ноги, а потом пыталась сделать то же самое. Слыша слова поддержки, на которые рыцарь не скупился, она тщательно проверяла каждый камень, прежде чем опереться на него: ведь ее маршрут все-таки чуть-чуть отличался от его из-за разницы в росте.

Жерар и Этьен смотрели вниз, выкрикивая проклятья, которые бесследно исчезали в шуме воды. Просвистела стрела — и бесцельно упала на камни. Но вторая, пущенная следом, едва не угодила Черному Шипу в руку.

Влажный мох толстым слоем покрывал камни. И лицо, и волосы, и руки Эмилин оказались покрытыми мелкой водяной пылью. Несколько раз она едва не поскользнулась на скользком ковре. Ветер трепал ее сырой громоздкий плащ, намокший подол юбки, выбившиеся волосы.

Пролетела птица и испугала девушку — она судорожно ухватилась за камни и прильнула к ним, тяжело дыша, с твердым намерением подавить страх, пронизывающий ее. Осторожно сделала еще один шаг.

Черный Шип спускался легко — как будто это ничего ему не стоило. Плащ его развевался на ветру, лук и колчан болтались за спиной, слегка позвякивая в такт движениям. Стрелы, казалось, тревожили его не больше, чем пролетающие мимо пчелы. А Эмилин, пытаясь не отстать, тихонько ругала и свои короткие ноги и руки, и свой маленький рост. Голова у нее кружилась — поэтому приходилось смотреть не по сторонам, а лишь на тот камень, который окажется следующим в ее спуске.

Девушка сделала шаг, выставив ногу, и тут же стрела пригвоздила подол ее юбки к расщелине в камне. Пытаясь освободиться, она моментально потеряла равновесие. Стрела не хотела поддаваться — Эмилин тут же испугалась и потеряла способность рассуждать здраво.

Черный Шип оказался рядом в ту же минуту. Его сильная рука обняла ее. Он вытащил стрелу и небрежно отбросил ее в сторону. Эмилин на секунду прислонилась лбом к камню, вдыхая затхлый запах земли и мхов, тяжело дыша, пытаясь унять дрожь в руках и ногах.

Он сжал ее плечо. Еще одна стрела рассекла воздух, едва миновав его спину. За ней последовали угрожающие крики. Эмилин испуганно всхлипнула, совсем не уверенная, что способна двигаться.

— Спокойно, леди. Не волнуйтесь так. Снимите плащ, — негромко произнес Черный Шип.

Не интересуясь, зачем, девушка расстегнула пряжку. Мужчина одним рывком сдернул с нее накидку. Одной рукой держась за камень, он замотал в накидку сумку девушки и бросил их в пропасть.

Посмотрев вниз, Эмилин увидела, что ее вещи упали на каменистую площадку около водопада. Свой плащ и лук Черный Шип, однако, оставил при себе, и Эмилин уже хотела было что-то сказать по этому поводу, но он уже спрыгнул вниз, продолжая спускаться.

Освободившись от лишнего груза, девушка начала двигаться заметно быстрее. Скоро они оказались на плоской площадке примерно в двух третях от края оврага и присели, глядя вверх. Преследователей видно не было.

— Они спустятся вон по той тропинке, — проговорил Черный Шип, — и мы окажемся прекрасной мишенью. Ты умеешь плавать?

Эмилин кивнула.

— Немного.

В жаркие летние дни, проведенные в Эшборне на пруду вместе с Гаем, Ричардом и Агнессой, она действительно кое-чему научилась.

— Немного — но этого вполне достаточно, — проговорил Черный Шип, снимая плащ, лук и колчан и бросая их точно рядом с вещами Эмилин. — Пойдем. Через камни и в озеро.

Она в нерешительности смотрела вниз и вдруг внезапно подняла глаза к своему другу — в них стоял страх. Она помнила: еще раньше он говорил, что вода достаточно глубока.

— Я не смогу прыгнуть отсюда! — прошептала девушка.

— Эмилин! Ты должна довериться мне, — настойчиво произнес Черный Шип. — Не волнуйся, не думай, просто делай то, что нужно делать.

Он схватил ее за руку и потащил к воде.

— Ну, давай! Набери побольше воздуха и прыгай! Он снова не оставлял ей ни выбора, ни возможности подумать. Приходилось доверять его решениям, послушно выполнять приказы. Отчаянно шагнув в пустоту, она прыгнула и через мгновение ощутила обжигающий холод воды. Промокнув насквозь, изо всех сил пыталась работать ногами, но тяжелые юбки мешали, опутывали ее и тянули на дно, несмотря на все усилия удержаться на поверхности.

Медленно, будто во сне, Эмилин подняла голову и взглянула сквозь зелено-голубой слой воды. Над ней, искаженные почти до неузнаваемости, качались скалистые берега. Несмотря на все усилия, девушке так и не удавалось пробиться на поверхность. Она начала задыхаться.

Неожиданно показался Черный Шип — его длинные волосы, словно темное облако, обрамляли лицо.

Он схватил Эмилин за руки и потащил за собой к поверхности.

Наконец, едва не задохнувшись окончательно, девушка смогла набрать в легкие воздух. Крепко держась за шею своего спасителя, она постепенно пришла в себя и наконец поплыла самостоятельно. Путь лежал через пруд к водопаду.

— Вдохни поглубже! — скомандовал Черный Шип под водой потащил ее к пенящимся струям. Нырнув, они проплыли под водопадом — только теперь можно было снова вздохнуть.

Уставшая, с мокрыми спутанными волосами, прилипшими к лицу, Эмилин наконец-то осмелилась оглянуться вокруг. Они оказались в полной безопасности — за водопадом, за его сверкающей и гремящей стеной.

Черный Шип плыл рядом. Волосы тоже мешали ему смотреть, в бороде сверкали брызги. Не в силах ждать, он прямо в воде притянул к себе девушку и прижался щекой к ее щеке. Эмилин крепко-накрепко обвила руками его шею, все еще кашляя и тяжело дыша.

— Боже мой, Эмилин! — прошептал он ей в самое ухо. — Я уже решил, что окончательно потерял тебя! — Холодные мокрые губы коснулись ее лба, щеки и, наконец, нашли ее рот.

Мощными гребками Черный Шип подтащил девушку к крутому скалистому берегу. Найдя опору в узком камне, он вытолкнул девушку из воды, а следом вылез и сам. Осторожно пошел по камню к берегу и уже через мгновение вернулся с плащом и сумкой Эмилин. Кивком позвав ее за собой, снова прошел по скользкому камню и, согнувшись, исчез в темной расщелине крутого скалистого берега.

Эмилин послушно следовала за ним. Туннель оказался настолько узким, что любое движение давалось с огромным трудом. Он вел в крошечную пещеру, темную, но сухую. В ней шум водопада казался значительно тише. Девушка встала и уперлась головой в потолок. А Черный Шип и вообще не смог выпрямиться, поэтому он сразу сел, прислоняясь спиной к стене.

Вода ручьями стекала с платья Эмилин на песчаный пол пещеры. Девушка примостилась рядом со своим героем, тесно прижавшись к нему плечом.

— Да уж… — только и смогла произнести она.

— Вот именно… — согласился мужчина.

— Какое счастье, что ты знал об этой пещере, — стуча зубами, выдавила из себя Эмилин. Он обнял ее.

— Да я наверняка ничего и не знал. Просто, когда увидел расщелину, подумал, что за ней, скорее всего, должно быть какое-то пространство. Пещера — не пещера, но достаточно места, чтобы нам обоим укрыться.

— А что мы делаем сейчас? — еле слышно прошептала Эмилин.

— Ждем. Скоро я выйду, чтобы посмотреть, что случилось с конвойными.

Голос Черного Шипа казался Эмилин музыкой.

— А ты их видел, когда ходил за одеждой? Они не найдут нас здесь?

— Они спускались по тропинке в ущелье, но меня не заметили. Не волнуйся — здесь они нас не найдут. Это место слишком тщательно скрыто. До тех пор, пока мы будем сидеть тихо и не разведем огромного костра, который будет виден и сквозь водопад, нам бояться абсолютно нечего — здесь безопасно, как в могиле.

От этого сравнения Эмилин невольно вздрогнула. — Но ведь скоро ночь.

— Да, — едва слышным шепотом согласился рыцарь. — Конвойные вполне могут стать лагерем прямо в ущелье: ведь один из них ранен.

— А нам обязательно сидеть здесь до зари? Так холодно…

— Как получится, может быть, и обязательно.

Он обнял ее еще крепче, а она прислонилась щекой к его промокшей куртке, доверчиво прильнув к нему всем телом. Черный Шип растирал ей руки, и постепенно дрожь начала отступать, хотя холод и оставался пронзительным.

Из кучи вещей Черный Шип вытащил свой плащ и укрыл Эмилин и себя, словно одеялом. Но даже под толстой сухой шерстяной тканью все еще было холодно.

Через несколько минут он снова зашевелился.

— Господи, нужно срочно обсохнуть и согреться, иначе мы просто сгинем в этом лютом холоде! — Чуть отодвинувшись, он скинул мокрую куртку. Серебряный свет, проникающий сквозь узкий тоннель, четко обрисовал широкие мускулистые плечи, мощную грудь. Мужчина тщательно выжал куртку и повесил ее на выступающий из стены камень. Потом наклонился, чтобы снять сапоги и брюки. Эмилин постаралась отвернуться — но все равно краем глаза не могла не заметить крепких худощавых ягодиц.

— Подай, пожалуйста, плащ, — тихо попросил Черный Шип.

Взгляд ее снова скользнул к нему, к мощным ногам и широким плечам, так четко обрисованным дневным светом. Жарко покраснев, Эмилин бросила ему плащ. Он завернулся в него и снова сел рядом с девушкой.

— Тебе придется сделать то же самое, — тихонько приказал он.

Из всех поступков Эмилин, выходящих за рамки приличия, которые давно привели бы Тибби в состояние нервного потрясения, этот был, несомненно, самым рискованным. Мало того, что она сидела рядом с обнаженным мужчиной; сейчас она будет снимать при нем свою промокшую насквозь одежду и облачаться во все сухое — к счастью, в ее сумке нашлось что надеть. В нерешительности, обхватив руками плечи, она дрожала и чихала. Черный Шип сел прямо.

— Леди, вы промерзли до костей. Если мы хотим остаться в живых после стольких приключений и предстоящей ночи, то первым делом должны согреться. Быстренько снимайте все мокрое, пока не заболели!

Конечно, он был прав — она прекрасно это понимала. Повернувшись спиной, неохотно подняла подол, чтобы снять ботинки и шерстяные рейтузы. Потянув под плащом завязки на боку платья, чуть не заплакала от расстройства — мокрые узлы отказывались подчиняться.

Черный Шип начал помогать распутывать шелковые шнуры. Девушка отвернулась от него, но он положил руку ей на плечо.

— Позволь помочь, — мягко попросил он. Этот спокойный голос немного унял нервозность. Эмилин приподняла руку, чтобы легче было добраться до шнуровки.

Его длинные ловкие пальцы терпеливо трудились. Блестящие темные волосы были всего в нескольких дюймах от ее лица. Когда же пальцы легко коснулись мягкой возвышенности груди, дышать стало совсем трудно.

Мысли Эмилин сосредоточились вовсе не на опасности этого приключения, не на конвойных, рыскавших снаружи, и не на безумном предложении выйти замуж за Черного Шипа, — нет; все, что она сейчас чувствовала и осознавала, — так это его запах, его прикосновение, его голос. Его пальцы на своем боку, на груди. И она прекрасно понимала, что его дыхание сейчас тоже громче и тяжелее, чем обычно.

Мужчина дотронулся до другого плеча, и девушка послушно повернулась, чтобы позволить ему расшнуровать и другой бок. Ей показалось, что пальцы его дрожат.

Наконец мокрое платье соскользнуло с плеч, и дыхание Черного Шипа согрело кожу. Внезапно Эмилин почувствовала на своей шее его теплые губы и щекочущее прикосновение бороды. Сердце рухнуло вниз, а потом тихонько начало подниматься на место. Бессознательно девушка прогнулась, и рука мужчины оказалась на ее груди. Наверное, она могла бы изменить положение, отодвинуться, но почему-то способность двигаться и рассуждать покинула ее.

Внезапно он перевернул ее к себе лицом. Посадив к себе на колени, покрыл ее губы поцелуем настолько жарким, что девушка моментально и согрелась, и задохнулась. Крепко обняв своего возлюбленного, она старалась прижаться к нему как можно сильнее, почувствовать как можно ближе это прекрасное тело. Под ее руками кожа на его спине казалась прохладной и влажной. Она была бы и гладкой, если бы не шрам от старой, уже затянувшейся раны.

— Эмилин, — прошептал он ей в самые губы, — выходи за меня замуж!

Она хотела что-то ответить, но его язык коснулся ее губ — прикосновение это обжигало в холодной темноте. Поэтому девушка просто отдалась этой непреодолимой ласке, лишь изредка издавая тихий стон.

Черный Шип запустил пальцы в волосы девушки, расплетая остатки вконец спутавшихся кос и разглаживая влажные шелковые пряди. Крепко сжав эти волосы, он отклонил голову Эмилин назад. — Выходи за меня замуж, — хрипло повторил он.

Его губы погладили нежный изгиб ее горла, спустились ниже, согревая грудь. Шелковая ткань соскользнула, и мягкие контуры ясно проступили сквозь мокрую рубашку.

— Черный Шип… — прошептала девушка, вздрогнув. То, чего он просил, чего искали его руки и губы, пугало ее. Но она осознавала, что доверяет ему настолько, что совсем не хочет, чтобы и губы, я руки эти останавливались. Прикосновения придавали силу и чувство правильности совершенного.

— Выходи за меня замуж, — снова выдохнул мужчина и снова поцеловал ее нежно и требовательно. Ее губы дрожали, когда она попыталась ответить на этот поцелуй, но внезапно Черный Шип отклонился и строго, нахмурившись, взглянул на Эмилин. — Господи, — пробормотал он, — да твоя кожа холодна словно лед. Давай-ка вытремся!

Сидя и держа девушку на коленях, он снял с нее плащ, до конца расшнуровал платье и раздел ее.

Странная слабость помешала Эмилин хоть как-то протестовать. Она позволила снять с себя платье. Позволила поднять мокрую рубашку и стащить ее через голову. Совершенно нагую, он прижал ее к себе и укрыл плащом их обоих — как одно целое. Его тепло моментально согрело ее.

Сидя на коленях у возлюбленного, Эмилин тихонько гладила его. Она чувствовала его всего — и ощущение это оказалось волнующим и странно притягательным. Она свернулась в его объятиях, ожидая значительно большего, чем просто тепло, чем просто поцелуи. Сердце стучало в ее груди, и девушка не сомневалась, что Черный Шип ощущает его — точно так же, как она ощущала биение его сердца.

— Тебе все еще холодно, милая? — спросил мужчина, поплотнее запахивая толстый мягкий плащ

— Да, — пробормотала, дрожа, девушка. Он заключил ее в кольцо своих рук, пытаясь обогреть жаром страсти. Нежно гладил спину, ласкал шелковую кожу бедер, а через мгновение, сам не выдержав накале чувств, тихо застонал и прошептал в ухо любимой — так, что внутри у нее все перевернулось:

— Эмилин! Выходи за меня замуж! — Его губы нашли рот девушки и лишили ее всякой способности к рассуждению.

— Подожди, — пробормотала она, — я не могу думать…

— И я не могу, — ответил он. — Боже мой! Совсем не могу… — Эти шутливые сетования перемежались страстными поцелуями. А сейчас он наклонил голову и нежно провел губами по бархатной коже на ее груди.

Когда Черный Шип поднял голову, чтобы снова поцеловать Эмилин в губы долгим и страстным поцелуем, от которого пещера начинала казаться светлым дворцом, она подалась навстречу ему в порыве, который поглотил последнюю способность думать.

Под нежными прикосновениями Эмилин раскрывалась, словно цветок, возгоралась, как нежное пламя. Ласка будила в ней доселе неизведанные чувства. Девушка не знала, как справиться со всем этим. Да и не хотела знать.

Мужчина не мог не ответить на чувственный изгиб ее тела. Его рука скользнула вниз. Услышав, как она вздохнула при этом, он прижал ее голову к своему плечу и снова зашептал в самое ухо:

— Эмилин, выходи за меня замуж, милая! Прямо сейчас! Здесь!

— О Господи! — выдохнула девушка. — Милый мой…

— Сейчас! — настойчиво повторил Черный Шип. Его губы поглотили тот звук — не то вздох, не то рыдание, — который она издала, почувствовав нежную руку в святая святых. Его пальцы до тех пор разжигали пожар, пока Эмилин не откинулась в изнеможении.

Легко, без малейшего усилия, мужчина перевернул девушку так, что она оказалась лицом к нему — ее грудь касалась его груди, ее сердце билось в унисон с его — под аккомпанемент водопада снаружи.

Эмилин подалась вперед, дыша тяжело и неровно от переполнявшего ее желания. Но Черный Шип остановился — хотя сам едва владел собой.

— Милый… — выдохнула девушка, прижимаясь губами к его лбу.

— Твой ответ? — отчаянно прошептал он, уткнувшись куда-то в шею любимой. — Я хочу услышать его сейчас. Выходи за меня замуж — сейчас и здесь!

Наступила пауза — натянутая, как тетива тугого лука. Его руки обнимали ее спину, его лоб прижался к ее лбу, его дыхание смешивалось с ее. Он задавал два вопроса: один — сердцем, другой — телом. И оба — Эмилин ясно понимала это — должны были получить один и тот же ответ.

Его руки скользнули по ее бедрам — пальцы дрожали.

— Прикажи мне остановиться, и я сейчас же остановлюсь. Но только намекни, что можно продолжать, и дело будет сделано.

Снова наступила пауза — только их дыхания, слившиеся в одно, наполняли пещеру.

Напряжение достигло предела. Она должна была решить все — одна, здесь и сейчас. Еще никогда в жизни не стремилась она ни к чему сильнее, чем к этому единению тел и душ, которое предлагал ее любимый.

— Хорошо! — наконец прошептала она, уткнувшись в шелк его волос. — Я согласна! — Эмилин осознавала, что сейчас все решает ее сердце, а не огонь, сжигающий тело.

Черный Шип поднял голову и внимательно взглянул на девушку горящими глазами.

— Ты не пожалеешь, клянусь! — тихо проговорил он. — Веришь мне?

Эмилин закрыла глаза и кивнула, опустив голову на плечо любимого. Держа ее в объятиях, он ласково гладил влажные волосы. Грудь его бурно вздымалась. Нежно и в то же время сильно он надавил на ее бедра. Подняв голову, она целовала его до тех пор, пока легкий вскрик боли, восторга и умиротворения не слетел с ее уст.

Ее имя на его губах сменилось стоном в тот момент, когда он наконец проник в нее. Девушка закусила губу — но первое сопротивление быстро прошло, боль растаяла и превратилась в сладкое жжение, смягчающееся с каждым движением. Объятия их переплелись, тела слились в одно. Эмилин растворилась в горячей страсти, наполнившей ее тело. Мужчина глубоко вздохнул, и она почувствовала, как его дыхание проникло внутрь ее, словно она вдохнула его самого. Наконец он покинул ее — и дыханием, и телом, — и сказка растаяла в воздухе. Тихим стоном девушка выразила свою печаль. А он лишь молча целовал ее, даря нежность и благодарную ласку.

Через некоторое время Черный Шип поцеловал Эмилин во влажный висок и натянул на обоих валявшийся рядом забытый плащ.

— Боже правый! — прошептал он. — У меня сейчас голова словно тиной болотной набита. Я и забыл совсем, что нас ищут и на нас охотятся.

Девушка вздохнула — и от удовольствия, которое еще не ушло, и от несогласия с его замечанием — и покрепче обвила руками шею любимого.

— Не уходи! — только и произнесла она, снова кладя голову ему на плечо. Он осторожно убрал с ее лба волосы.

— Нет, любовь моя, не бойся, я не оставлю тебя! Хотя скоро мне придется одеться и пойти посмотреть, что же делают наши друзья.

— Черный Шип, — прошептала она, на секунду вырвавшись из сладкой истомы и отгоняя от себя все мысли о возможной опасности, не желая нарушать спокойный мир, который они вдвоем только что создали. Эмилин подняла голову и взглянула на своего возлюбленного, хотя в темноте он казался всего лишь тенью.

— Да?

— Я верю тебе — вот почему я согласилась на все это.

— Я прекрасно понимаю все это, милая, — ответил он так тихо, словно ветер пролетел. — И обещаю, что не предам твоего доверия.

Его слова слились с шумом водопада.

Он замерзал. Хотя день выдался мягким, сейчас уже настали сумерки и в воздухе ощущался явный холодок. Одежда намокла и казалась страшно неудобной. Пытаясь пошевелить ледяными ногами во влажных сапогах. Черный Шип дул на пальцы и с тоской и даже легкой завистью думал об Эмилин, которая сладко спала в теплой пещере, одетая во все сухое; совсем недавно он ходил проведать ее и снова вернулся на свой наблюдательный пункт.

Пристально вглядываясь сквозь завесу папоротника и кустарника, рыцарь внимательно осматривал берега озера. Раненый конвойный с перевязанной рукой виднелся в бледнеющем вечернем свете, жаря что-то на костре. Аромат съестного долетал до Черного Шипа и дразнил его — голодный желудок давал себя знать.

Второй преследователь стоял на берегу озера. Вдруг он с криком резко наклонился к воде. А когда снова выпрямился, то что-то держал в руке.

Черный Шип с интересом наблюдал. Воины что-то возбужденно обсуждали, передавая из рук в руки белую тряпку, с которой стекала вода. Пытаясь догадаться, что это могло быть, рыцарь вспомнил, что, когда Эмилин схватили за косу, с головы ее слетела белая накидка и упала в воду. Должно быть, водопад и принес ее сюда, в озеро.

Показывая на скалы, а потом в сторону озера, раненый был явно рассержен и расстроен. А второй воин снова подошел к берегу и начал вглядываться в воду.

Было ясно: преследователи решили, что Эмилин утонула в водопаде. Черный Шип не знал, что они думают о нем самом, но не сомневался, что они останутся на ночь здесь, в ущелье. Стараясь двигаться как можно тише и незаметнее, рыцарь начал карабкаться к пещере.

Он проснулся среди ночи оттого, что спал в неудобной позе, прислонившись к неровной каменной стене. Рядом Эмилин свернулась в клубочек, ровно и уютно посапывая во сне. Расправив плечи и потянувшись, чтобы хоть немного размять затекшие мышцы, Черный Шип выглянул наружу. В пещере было отчаянно темно и холодно, но робкий свет, пробивающийся сквозь тоннель, возвещал близкий восход солнца. Рыцарь снова прислонился к стене — мысли его неслись стремительно, словно водопад.

Два дня назад он получил известие, что бароны собираются в Лондоне и ждут его там же: король наконец согласился рассмотреть и обсудить новую хартию. Так что вскоре ему придется уехать. Но прежде необходимо убедиться, что Эмилин в полной безопасности.

Свита Уайтхоука настойчива в поисках. И хотя конвойные могут решить, что девушка погибла, рисковать нельзя. Ее могут найти даже в монастыре. Черный Шип с самого начала был невысокого мнения об этом ее плане — уйти в монастырь: ведь Уайтхоук не остановится ни перед чем, даже перед святостью церкви, если помолвка останется в силе.

Вздохнув, рыцарь посмотрел на спокойно спящую девушку, и сердце его забилось сильнее. Он не перенесет, если ей придется выйти замуж за другого или заточить себя в монастырскую келью. Она принадлежит только ему, и принадлежала всегда — с их первой встречи много лет назад. Та тяга, которую он к ней испытывал, превратилась в неодолимую силу, в судьбу; нехотя ему пришлось признать ее власть над собой.

Восемь лет назад, когда он держал в своих объятиях дрожащего, но такого смелого ребенка, он впервые в жизни испытал бескорыстную заботу о другом живом существе. На один краткий миг он познал истинную честь — не тот высокомерный идеализм, который проповедовал его отец. Честь в ее высшей форме, как он понял потом, оказалась близка любви.

Давно, еще в их первую встречу, эта девушка сумела приоткрыть тайники его души. А эта ночь любви неизбежно приоткроет его прошлую жизнь, до сих пор остававшуюся для всех тайной: Эмилин нашла доступ туда, куда прежде никто не заглядывал. Она стала частью его жизни — так же уютно свернулась в его сердце, как сейчас рядом с ним. Но было опасно впускать ее и в свою жизнь, и в свое сердце.

Сегодня, размышлял Черный Шип, глядя на занимающуюся зарю, не будет времени для настоящей свадьбы со священником. Но жениться нужно как можно быстрее. Это принесет Эмилин реальную защиту от Уайтхоука, безопасность на то время, пока его самого не будет здесь, в графстве Йорк. Восемь лет назад он связал себя с Эмилин и ее семьей и не оставит их сейчас. Дети в Хоуксмуре в полной безопасности, и он должен позаботиться и о безопасности самой Эмилин.

Конечно, эта свадьба вызовет страшное негодование. Но почему-то Черный Шип был абсолютно уверен, что вместе они смогут выдержать бурю. Игра стоила свеч. Все равно его конфликт с Уайтхоуком обречен на бесконечность — так почему бы ему и не иметь реального основания и веской причины?

Он провел рукой по лицу и нервно откинул назад волосы. Тайком жениться на невесте собственного отца, конечно, не очень красиво. Совесть его не была спокойна. Но он напомнил себе, что имеет полное право на Эмилин — и как Черный Шип, и как Николас Хоуквуд он пришел за ней первым,

Несколько лет назад Николас вел переговоры с Роже Эшборном о женитьбе на его дочери, ни слова не сказав о том, что предложение это сделано в знак признательности за спасение Черного Шипа. Роже умер, и свадьба так и не состоялась. Позже, когда король пообещал Эмилин Уайтхоуку, Николас подал официальный протест, но не смог документально подтвердить свое право. А простого слова барона оказалось недостаточно для короля Джона.

Поначалу он смирился с этим, приняв опекунство над детьми и собираясь тайно заботиться о безопасности и благополучии молодой жены своего отца. Но когда он ближе узнал Эмилин, почувствовал все обаяние и притягательность ее натуры, что-то сразу изменилось в его представлении о долге по отношению к ней.

А совсем недавно, копаясь в своих чувствах, среди которых оказались и страх, и вожделение, и ужас, смешанный с радостью, рыцарь понял, что влюблен, словно мальчик, и готов пасть перед своей дамой на колени и слагать в ее честь поэмы, словно трубадур.

Его рука нежно легла на плечо спящей девушки, и пальцы начали задумчиво поглаживать ее кожу. Осознав свою способность любить. Черный Шип понял и свою слабость, почти трусость: он не вынесет презрения Эмилин и поэтому вынужден таить от нее правду. Обладай он достаточным мужеством, он уже нашел бы силы рассказать, кто он на самом деле, и терпеливо сносил бы гнев, ожидая понимания. Но он боялся. Необходимо завоевать сердце девушки прежде, чем открывать правду, — да простит Господь его ложь. Если бы Эмилин знала, как он ее обманул, разве она доверилась бы ему в любви? Вполне определенно — она должна презирать его. И эта свадьба, если уж ей суждено состояться, должна состояться как можно быстрее.

«Черт подери! — подумал Черный Шип, внезапно ощутив все неудобство и своей позы, и пещеры, — как же здесь сыро! Лучше уж уйти отсюда, чем совсем замерзнуть! Но скоро проснутся конвойные и снова начнут поиски».

Мужчина крепче прижался к теплой спине любимой, в задумчивости продолжая поглаживать ее.

— Если бы можно было развести огонек, хоть самый маленький! — пробормотала Эмилин. Голос ее звучал совсем тихо и хрипло.

— Тебе очень холодно?

— Очень, — призналась она. — И руки, и ноги — словно ледышки. А ты как? — Она внезапно села и повернулась к нему лицом.

— Промерз насквозь. — Черный Шип наклонился к любимой, почти касаясь волосами ее лба. В ее голосе послышался смех:

— Свет совсем не помешал бы в этой норе!

— Да уж, места здесь не больше, чем в камине. Должен признать это, хотя очень дорожу близостью с тобой. И вообще, для нас было бы лучше уйти отсюда как можно скорее.

— Но как? Ведь снаружи конвойные! — в ужасе прошептала Эмилин почти в самое ухо своему спасителю.

Боже, это прекрасное нежное лицо так близко! Черный Шип прикрыл глаза, не желая уходить из этой сказки.

— Как можно незаметнее, — пробормотал рыцарь. Он ласково положил руку на волосы девушки и начал гладить ее. Она почувствовала себя защищенной и любимой. А ему неожиданно захотелось, чтобы это ощущение близости и ничем не нарушаемого согласия продолжалось как можно дольше.

Он тронул губами губы девушки. Поцелуй то прерывался, то снова захватывал их обоих — до тех пор, пока не возникло уже знакомое сладкое напряжение. Черный Шип взял в свои ладони голову любимой и прильнул к ее рту с поцелуем, уже исполненным истинной страсти.

Плащ Эмилин походил на шерстяной кокон, пропитанный сладким ощущением ее сна. Обвив руками шею любимого, девушка глубоко вздохнула и потерлась щекой о все еще влажную куртку. При каждом прикосновении между ними моментально проскакивала горячая искра.

Черный Шип прислонился спиной к стене, не выпуская Эмилин из своих объятий и продолжая гладить ее по шелковой паутине волос. Доверие, уверенность и нежность согревали и поддерживали его.

Через несколько мгновений Эмилин поднялась, отодвинулась и стала перед мужчиной на колени — и моментально он ощутил холод, сырость и одиночество. Она дотронулась пальцами до его заросшей бородой щеки; уже светало, и волосы ее светлым венцом окружали голову, словно нимб.

— Черный Шип, — наконец проговорила она, внимательно глядя на любимого. — Ты женишься на мне для того, чтобы защитить от Уайтхоука?

— Да, и для этого тоже.

Голос девушки звучал глубоко, чуть хрипловато:

— Почему?

Он с нежностью тронул ее пальцы.

— Если мы поженимся, ты будешь моей, и я с полным правом смогу защищать тебя. Тогда уже никто не причинит тебе вреда.

— Ты всего-навсего лесник, а говоришь так, как будто владеешь крепостью, где сможешь спрятать меня от всего мира. Я не стану причиной дальнейших раздоров между тобой и Уайтхоуком. — Она сжала его руку. — Прости меня за мои вчерашние слова: что ты женишься на мне для того, чтобы нанести ему лишний удар.

Черный Шип потерянно улыбнулся:

— Прощаю. Послушай меня, Эмилин, — серьезно проговорил рыцарь. — Ты считаешь, что леснику совсем нечего предложить тебе? У меня есть земля и дом — далеко отсюда. Ты будешь там в безопасности и в полном довольстве.

— Я надеялась обрести безопасность, посвятив себя Богу.

— Ну, уж нет! Ты создана для большего, чем сухие молитвы. Разве монастырь — это твое? Или — хуже того — холодные башни Уайтхоука? — Черный Шип крепко схватил Эмилин за руку. — Клянусь — моим словам можно доверять!

Девушка молчала, нахмурившись и опустив глаза. Раньше Черный Шип ощущал и ее пылкость, и ее способность любить. А сейчас понял, что она способна к глубоким размышлениям. Он еще не встречал женщины, которая вот так — внимательно, со всех сторон — рассматривала бы создавшуюся ситуацию. Он ждал. А в это время на улице рассвет вступал в свои права — вход в пещеру становился все светлее и светлее.

— Сердцем я чувствую, что все это правда, хотя и не могу сказать почему, — наконец проговорила Эмилин.

Черный Шип едва заметно улыбнулся — несмотря на то, что внутренний голос продолжал привычно корить его за обман. Мужество и ум девушки радовали. Найдется ли еще женщина, способная спрыгнуть со скалы, спуститься по почти отвесной стене, бежать от ненавистного жениха, выйти замуж за простого лесника? Но он знал, что сама она ощущает себя робкой и беспомощной.

— Наверное, нет необходимости ясно понимать все движения сердца, — успокоил рыцарь. — Вспомни, мудрецы говорят, что оно — кладезь мудрости.

Он приподнял лицо девушки и взглянул ей в глаза.

Она снова кивнула, а он нежно поцеловал её сначала в лоб, потом в губы. И снова они обрели друг друга в страстном объятии. Желание сжигало его, а — кроме того — необходимость быть с ней, знать, что она в полной безопасности и принадлежит лишь ему одному.

— Мой дядюшка, наверное, смог бы нас обвенчать, — мысли Эмилин были вполне практичны.

— Твой дядюшка наверняка захочет сначала аннулировать прежнюю помолвку или, по крайней мере, потребует, чтобы наша женитьба трижды оглашалась во время воскресных молебствий. Нет уж, существует более быстрый путь.

Господи, как же он спешил!

— Какой? — тихо спросила девушка.

— Мы свяжем себя тайным обетом.

— Без священника?

— Браки заключает Бог, а не человек. Если двое отдали друг другу и души, и тела, эта связь не слабее той, которую провозглашает священник. Церковь признает тайные браки.

— То есть, мы провозгласим себя мужем и женой и станем ими, — задумчиво нахмурившись, проговорила Эмилин как бы про себя.

— Если мы несем это в наших сердцах, то так оно и есть.

Эмилин быстро подняла глаза:

— Так что же, значит, свадьба уже свершилась? Черный Шип покачал головой и крепко сжал маленькие холодные руки своей невесты.

— Нет, еще не совсем. Мы должны произнести клятву.

— Я не хочу выходить за тебя замуж в этой темной сырой пещере, — неожиданно запротестовала Эмилин.

— Справедливо. — Черный Шип на минуту задумался. — Есть одно место — на восток, ближе к реке.

— А нам не опасно сейчас выходить отсюда?

— Совсем не опасно, если, конечно, мы не начнем кричать, словно двое пьяных идиотов, или не свалимся прямо в костер конвойных. Они крепко спят, и я уверен, что нам удастся пробраться вверх по тропинке незамеченными. Собирайте вещи, миледи.

Рыцарь натянул сапоги и встал, чтобы застегнуть ремень на своей так и не высохшей куртке.

Эмилин сложила вещи, развешанные для просушки, и засунула их в сумку. В отличие от него, она стояла в пещере, выпрямившись в полный рост, и надевала плащ.

— Я готова, — наконец сказала Эмилин.

— Ну, так пойдем со мной. — Он знал, что эти слова он будет теперь произносить всю жизнь. Волнение, страх, надежда — все смешалось в его груди, и рыцарь глубоко вздохнул.

«Боже милостивый! — снова подумал он. — Чего же я хочу! Она доверила мне свою жизнь, а даже не знает правду — кто я на самом деле!»

Черный Шип вышел из пещеры, ведя Эмилин за руку.

Глава 12

Легкий ветерок любовно поглаживал тысячи белых лилий — они слегка качались на своих длинных стеблях, подставляя утреннему солнцу нежные лепестки. Лилии эти росли повсюду — они украшали луг и поле, небольшими островками светлели около берез и дубов.

Эмилин шла среди цветов. Листья задевали подол ее платья, аромат пьянил и вдохновлял. Девушка невольно подумала, что рай, должно быть, выглядит именно так.

Черный Шип шагал впереди. Вот он вошел в рощу — Эмилин последовала за ним. Потоки света прорывались сквозь зеленый шатер, словно сквозь купол собора, наполненный чириканьем птиц и мягким журчаньем воды.

Из заросшей плющом скалы вытекал небольшой ручей и впадал в речушку. У самой воды лежал огромный камень, седой от древности. Лилии и здесь покрывали всю землю, распространяя свой аромат.

Эмилин наклонилась, чтобы положить на землю свою кожаную сумку. Солнце тут же пробилось к ней сквозь листву и позолотило волосы, руки, плечи. Девушка посмотрела на своего героя и увидела, что тот тоже остановился, сняв лук и колчан и прислонив их к стволу дерева.

Эмилин сейчас чувствовала себя неловко — в этом изумительном месте наедине со своим возлюбленным. Она ведь знала, что они сейчас будут делать. В течение последнего часа, когда они молча шли, каждый, целиком погруженный в свои мысли, Девушка тщательно обдумала ситуацию. Тайный брак, скорее всего, не был настолько же безопасным решением, как уход в монастырь, размышляла она, но шаг этот казался практичным и даже мудрым. А самое главное, она хотела поступить именно так.

Монастырская жизнь холодна, одинока, лишена огня, жизни, любви. Эмилин знала, что жизнь с Уайтхоуком грозит бедностью и пустотой души и сердца. А остаться в лесу рядом с Черным Шипом казалось высшим счастьем и богатством. В последние несколько дней, а особенно после минут страсти в пещере она поняла, что любит Черного Шипа.

Возможно, девушка не обдумала свой поступок с той тщательностью, как это следовало сделать и как сделали бы это другие — взвесив богатство жениха, его родню и связи. Нет, она руководствовалась лишь голосом сердца. Она сейчас одинокий путник — так возможно ли отказаться от тепла и света уютного очага, выбрав вместо него холодную ледяную пустыню? Провидение наградило ее — так должна ли она отказываться от подарка, посланного свыше?

Высокий и худой, с длинными темными волосами, блестящими на солнце, ее избранник выглядел словно архангел, спустившийся на землю. Он казался в равной мере способным на любовь и кару. В этих широких плечах, крепком сложении и легкой поступи, в пристальном взгляде зеленых глаз сквозила непреходящая сила и непоколебимое мужество: герой из легенды, даже без серебряных доспехов и благородной родословной.

Порабощенная его мужественностью, Эмилин могла лишь покорно следовать за своим кумиром. Раньше, когда они шли рядом, она размышляла, что, возможно, касаясь этого живительного источника, сможет найти в себе какие-то новые силы. Без сомнения, от общения с Черным Шипом она уже стала и смелее, и умнее, и тоньше.

Вернувшись в реальность, девушка заметила, что господин ее внимательно и вопросительно на нее смотрит.

— Это прекрасное место, — призналась она. Я еще никогда не видела, чтобы лилии росли вот так-повсюду.

Он подошел ближе.

— Дикие лилии растут здесь с незапамятных времен. Говорят, что кровь какого-то христианского мученика пролилась в этом месте, и на нем выросли цветы, а потом рассеялись повсюду.

Хотя было еще совсем рано, день быстро набирал силу, обещая тепло и яркое солнце. Эмилин встала, чтобы снять тяжелый плащ.

— Здесь ведь где-то совсем близко река, правда? — спросила она.

— Еще две или три мили. Но там мы сможем нанять лодку и плыть прямо до монастыря. Девушка удивленно подняла глаза:

— Мы всё еще движемся к Вистонбери?

— Да, миледи.

Он положил руки на ее худенькие плечи и заглянул в огромные голубые глаза. Странное тепло родилось там, где его пальцы прикоснулись к ней, и начало распространяться по всему телу.

— Наш брак обеспечит тебе неприкосновенность, пожелай Уайтхоук снова завладеть тобой. Но ты должна оставаться со своим дядюшкой, по крайней мере, до тех пор, пока король не подпишет новые законы. Тем более что мне придется на некоторое время уехать.

— Мы расстанемся? — Эмилин нахмурилась. Она считала, что теперь, связанные клятвой, они всегда будут вместе.

— Ничто не сможет разлучить нас — мы станем мужем и женой. Но ненадолго мне все-таки придется уехать. — Он убрал с ее лба шелковистый завиток. — Поверь, я вернусь за тобой.

— Верю, — тихо ответила Эмилин. Глаза ее любимого сейчас казались серо-зелеными, словно камни на дне реки, а ресницы напоминали черные кружева. — Я всем сердцем верю тебе.

— Ну и славно. — Черный Шип наклонился и осторожно поцеловал девушку в губы, бородой пощекотав при этом щеки. Эмилин потянулась к нему, но он отстранил ее: — Пойдем. У нас же есть дело.

— Подожди немного, — попросила она. — Я должна приготовиться к своей свадьбе.

— Пожалуйста. Но недолго. У нас мало времени. — Черный Шип повернулся и пошел к краю рощи.

Порывшись в сумке, девушка достала гребешок из слоновой кости и уселась на берегу ручья, чтобы расчесать волосы. Через несколько минут сияющая масса волнами спустилась к талии. Потом она вынула голубое платье, сняла с себя серое шерстяное, в котором ходила последнее время, и переоделась в чуть помятый, но нежный шелк.

Сорвала несколько лилий и ловко сплела из них венок.

— Я готова! — позвала она, надевая венок на голову и выходя на берег ручья.

Глядя, как Черный Шип приближается к ней по усеянному цветами лугу, Эмилин не могла сдержать восхищения; походка легка и грациозна, во всем облике чувствуется сила, энергия и мощь. Он остановился, восторженно глядя на нее.

— Твоя красота — в полной гармонии с этим божественным местом, — наконец проговорил он.

Эмилин застенчиво улыбнулась, в этот момент сама похожая на лилию, только что раскрывшуюся навстречу утреннему свету.

— У меня кое-что есть для тебя, — Черный Шип вытянул руку.

На его ладони лежало маленькое кольцо из темного тусклого металла.

— Оно подойдет тебе и скрепит нашу свадьбу. Я оторвал его от своей куртки. Не откажись принять этот подарок — другого у меня все равно нет.

— Конечно, — выдохнула Эмилин, — я с радостью надену его.

Они направились к ручью, с журчаньем стекающему с камня — почти квадратного белого менгира[5], лежащего под скалой.

— Когда-то, давным-давно, это место служило святилищем. Видишь, это культовый камень. Говорят, что эти воды обладают лечебной силой.

Неподалеку сквозь плющ виднелось еще несколько отполированных камней, а рядом с ними — несколько грубо вырезанных, потрескавшихся от времени деревянных статуэток.

— Это все было устроено в глубокой древности — святилище какого-то лесного бога.

Эмилин опустилась около камня на колени и провела пальцем по едва заметным руническим надписям. Потом показала куда-то в сторону.

— Посмотри. Боярышник. А с ним рядом — дуб. Дуб, боярышник, вода — все сошлось в этом месте. Наверняка когда-то здесь была сильна магия друидов.

— А может быть, и сейчас сильна, — пробормотал Черный Шип. — Древняя друидская вера — всего лишь способ поклонения Богу, хотя церковь и не признает его.

Эмилин удивленно взглянула:

— Ты знаком с этими секретами?

— Немного. Люди в долине часто совмещают и христианскую, и языческую веру. Например, Мэйзри. Древние обряды абсолютно никому не вредят, они лишь подчеркивают красоту земного существования.

Девушка кивнула.

— Это же благословение — если люди могут одновременно и поклоняться Богу, и восхищаться и наслаждаться изобилием земли, видя в этом одно из проявлений воли Всевышнего.

Черный Шип присел рядом.

— Как видишь, мы связываем наши жизни и судьбы в святом месте.

Он крепко сжал ее руки своими сильными и теплыми пальцами.

— Эмилин, я навсегда беру тебя в жены перед лицом Господа. Я буду с тобой рядом и в радости, и в горе.

Голубые глаза Эмилин погрузились в мох его зеленых глаз. Губы сами произнесли единственно-нужные слова:

— Я согласна стать твоей женой. Черный Шип, и даю клятву перед Богом, его святыми и ангелами. Обещаю всегда любить тебя и заботиться о тебе.

— Нашу клятву скрепит вот это кольцо. — Он надел колечко ей на палец. — Пусть наш союз будет так же крепок, как эта сталь.

— И вечен, как кольцо, как движение по кругу, — добавила девушка. Их губы встретились, а объятие было долгим и крепким.

— Что мы оставим здесь в качестве приношения богам? — спросил Черный Шип. — Нам потребуется благословение и лесных богов, и христианских святых.

Она взглянула на него, а он осторожно снял с ее головы венок из лилий.

— Вот что прекрасно подойдет! Он положил венок на камень у ручья и сел рядом со своей женой.

— Сними башмаки, — попросил он и начал развязывать кожаные тесемки на своих сапогах.

— Что? — не поняла Эмилин.

— Сними ботинки и чулки, — повторил Черный Шип, откидывая сапоги в сторону. Встав босыми ногами в ручей, он слегка пошлепал по воде, как бы приглашая ее.

Эмилин озадаченно выполнила то, о чем просил муж.

Черный Шип брызнул на нее водой. Шутливо сморщившись, Эмилин тоже опустила ноги в неглубокий ручей.

— Приятно! — призналась она.

— А теперь иди сюда, и мы завершим наш брак.

— Что ты говоришь! — Эмилин поразилась такой бесцеремонности.

Он улыбнулся уголком рта и поднял из воды ногу.

— Вот так, — пояснил он. — Дотронься своей ступней до моей. Какая маленькая ножка, женушка. И какая мягкая!

Он прижал свою ногу к ее.

— Ну вот, — проговорил Черный Шип, надавливая все сильнее — до тех пор, пока Эмилин не убрала свою ногу. Напоследок провел пальцами по ее ступне — девушка вздрогнула от непривычного ощущения. — Думаю, теперь все в порядке, — наконец проговорил он.

— Что в порядке? — Она опустила ногу в воду.

— Это способ скрепить брак. Прикосновение босых ног служит завершением. Обычно этот способ использует в браках по доверенности — когда жених и невеста находятся в разных местах и пока не могут встретиться. Но нам он тоже подойдет. А сейчас, как это ни досадно, нужно срочно уходить отсюда.

Выйдя из воды. Черный Шип обтер ноги.

— Иди сюда, — позвала Эмилин.

— Что?

Она приподняла вторую ступню.

— Вот, скрепи, пожалуйста, печатью и эту ногу. Он рассмеялся и, обняв, притянул ее к себе.

— Может быть, нам удастся на несколько минут задержаться в той часовне, где только что был заключен наш брак, — пробормотал он и наклонил к ней свое лицо, бородой щекоча ей подбородок и губами стараясь найти ее губы.

Эмилин вернула поцелуй. Сердце ее билось стремительно, а в душе разворачивалась какая-то пружина — странная, обжигающая смесь предчувствия и радости. Это ощущение охватывало ее всякий раз, когда любимый обнимал ее. С каждым разом притяжение между ними становилось сильнее, острее и определеннее.

Эмилин вспомнила, что когда-то Тибби пыталась сбивчиво объяснить ей, что такое супружеский долг и как он воплощается. Тогда девушка, конечно, не могла и представить, сколько радости может принести это действо, и каким образом оно может вдохновить поэтов и трубадуров. Тибби просто сказала, краснея, что плотская любовь нежна, приятна и радостна и что потребности женщины в ней настолько же сильны и естественны, как и потребности мужчины.

Прошлой ночью, лежа в объятиях любимого в крошечной пещере, Эмилин в полной мере ощутила непреодолимую силу желания. И сейчас она откинула голову, мечтая вернуть все эти ощущения, разжечь огонь его прикосновений. Стремление оказалось настолько сильным, что тело ее наполнилось прозрачным теплом лишь от предчувствия любви.

Черный Шип покрыл нежными поцелуями шею любимой, добравшись до круглого выреза на платье, и осторожно лег вместе с ней на мягкую траву — прохладную и душистую. Девушка закрыла глаза, вздыхая от каждого прикосновения его губ — к щеке, к уху, к подбородку, потом подняла голову, чтобы позволить его губам спуститься ниже.

Развязав ленты на платье и рубашке, мужчина начал ласкать ее, приводя в трепет. Одежда упала — руки, губы и язык его стали еще более страстными. Тихо застонав, выгнувшись, она провела руками по его длинным вьющимся волосам, по плечам и груди. Она чувствовала себя так, словно внутри ее была сжатая и готовая в любой момент распрямиться пружина.

Внезапно Эмилин осознала, что любит этого человека уже много лет. Но почему-то не нашла мужества произнести это вслух: мысль сама по себе была нова и удивительна. С каждым его прикосновением тот жар, который согревал ее, начинал пылать сильнее, волнами захватывая все вокруг. Душа ее как будто росла, тянулась вверх от его прикосновений.

Он целовал ее со все возрастающей страстью и нежностью, руки его осторожно снимали шелковые одежды. Пальцы ласкали обнаженные ноги, подбираясь к заветному порогу. Вот они достигли цели — Эмилин тихо застонала в объятиях любимого.

Неожиданно она почувствовала непреодолимую, яростную потребность снять одежду и с него, впитать в себя его обнаженное тело. Девушка до тех пор не оставляла этой мысли, пока наконец не ощутила пылающий жар его мускулистого и крепкого торса. Пришло чувство комфорта — от полного слияния тел, .от сопряжения линий и изгибов.

Черный Шип вздохнул, когда пальцы Эмилин скользнули вниз по его левому бедру. Взяв ее пальцы, он поднес их к губам, а потом поспешил накрыть ее готовые к вопросу губы своими.

Его руки скользнули по ее спине, бедрам; он резко прижал ее к себе, руководя ее действиями до тех пор, пока она не открылась навстречу желанию. Со вздохом он спрятал лицо в шелке ее волос. Когда его губы коснулись ее рта, она приняла поцелуй с такой же готовностью, с какой приняла его естество в своем теле.

Мужчина заставил ее двигаться вместе с ним — сначала в легком гибком ритме. Вскоре темп начал возрастать — по мере того, как огонь страсти разгорался от взаимных ласк. С приближением кульминации та пружина, которая едва сдерживалась в ее теле, наконец, распрямилась.

Вместе они неслись в захватывающем вихре, о силе которого даже не догадывались раньше. Она схватилась за его плечи, словно это был якорь, единственно способный удержать ее в земной реальности. В сладком тумане мужчина наконец положил голову на грудь своей любимой и задышал ровно, нежно целуя ее. Эмилин заглянула в прекрасные зеленые глаза, такие яркие в солнечном свете. Улыбнувшись, поправила его непослушные волосы.

Любовь, могучая и свежая, словно спокойный ветер после шторма, захватила все существо девушки. Она почти забыла, где она и кто она такая. До тех пор, пока Черный Шип внезапно не нахмурился.

Он прислушался, глядя вдаль.

С тихим проклятьем оторвался от любимой, прикрыв ее платьем.

— Господи, да это рай для дураков, — пробормотал он.

— Что? — Эмилин все еще была не в ладу с действительностью.

Тяжело вздохнув. Черный Шип сел. Поправил одежду, протянул руки к сапогам.

— Посмотри туда, за болота. Видишь птиц? Целая стая летит из леса на запад. Это скачут всадники, любовь моя. — Он подал Эмилин ее одежду. — Мы должны пройти мили, а времени у нас очень мало.

Эмилин тоже тяжело вздохнула — опять лучшие минуты жизни испорчены. Пока Шип собирал плащи, лук и колчан, она спустилась к ручью и вымылась кристально свежей водой. Оделась и обулась — от всего только что пережитого едва сохраняя равновесие.

Черный Шип подошел и встал позади нее, накидывая на плечи возлюбленной плащ. Руки его? помедлили на ее шее, палец нежно погладил ухо и щеку. Он прижал ее спиной к себе, прислонившись лицом к волосам.

— У нас еще будет время и место любить друг друга, моя милая жена, — проворковал он. Поцеловал Эмилин в висок — поцелуй был полон обещаний. — А сейчас наш брак заключен, и не найдется силы, способной расторгнуть его.

Глава 13

Под высокими сводами из серого камня раздался едва слышный звон, похожий на голос крошечного колокольчика. Сидя на скамейке рядом с дядюшкой Годвином, Эмилин осторожно, стараясь не поднимать головы, взглянула из-под широкой полотняной накидки. Приглушенно звучали голоса слуг, работающих в главном зале. Звон раздался снова. На сей раз Эмилин поняла, что это звенят ключи, и посмотрела внимательнее.

Несмотря на высокие сводчатые потолки и грандиозные размеры, главный зал Хоуксмура выглядел уютным и обжитым — залитый солнцем, украшенный расшитыми гобеленами, обставленный изящными дубовыми столами и стульями с резными спинками.

Свет проникал сквозь стрельчатые окна, ложась на деревянный пол янтарными квадратами. Дальний конец зала занимал огромный камин с высоким отражателем. В нем ярко горел огонь.

Звон становился слышнее. Эмилин взглянула в сторону камина. Сквозь боковую дверь в комнату вошла худенькая женщина. На поясе у нее висела связка ключей. Проскользнув к креслу у огня, она уселась, расправила черную юбку и кивнула слуге, вошедшему вслед за ней.

— Леди Джулиан де Гантроу, тетушка барона, — тихонько пояснил Годвин. Эмилин взглянула, будто не понимая.

— Джулиан де Гантроу?

— Графиня, вдова графа Джона де Гантроу. Ее сестра — мать барона. Я иногда встречаю леди Джулиан в монастыре, когда она посещает аббата Джона. — Годвин задумчиво потер подбородок, заросший седоватой щетиной. — Привратник сказал, что барон де Хоуквуд сейчас в отъезде. А всеми делами заправляет его тетушка. И мы должны адресовать свою просьбу именно ей.

Эмилин кивнула. Она явно нервничала — пальцы не переставали теребить черный шерстяной шнурок, служивший ей поясом. Крошечное распятие из слоновой кости висело на одном конце этого шнурка.

— Успокойся, — ласково попросил Годвин, — и перестань теребить пояс. Ты словно белка — постоянно возишься.

— Брат Годвин из монастыря Вистонбери! — хорошо поставленным голосом объявил слуга.

Годвин поднялся, держа в руке сложенное письмо, и пошел через весь зал. Походка его была неслышной, но несколько неуклюжей из-за сковывающей длинной рясы. Солнечные лучи падали на тонзуру, освещали легкий венчик седеющих волос, заставляли сиять острые голубые глаза.

— Господь да пошлет вам удачу, брат Годвин, — приветствовала его леди Джулиан. Склонив голову, она внимательно разглядывала монаха. — Мы не могли встречаться раньше?

— Да, миледи, мы виделись в книжной мастерской в Вистонбери.

— Ах, так вы художник! Я купила один из манускриптов, сделанных в вашей переплетной, для моей дочери. Прекрасная работа! Добро пожаловать в Хоуксмур, брат. Что же привело вас сюда?

— Моя племянница и я привезли письмо от аббата Джона.

Леди Джулиан посмотрела туда, где Эмилин сидела на скамейке, будто воплощение скромности.

— Ваша племянница — монахиня? Годвин слегка откашлялся.

— Э-э… да, миледи.

— Подойдите ближе, сестра — пригласила графиня, жестом показывая на стол, а потом сделала знак дворецкому. Тут же появились кувшин и серебряные кубки.

Для поздней весны в зале было достаточно прохладно, но камин хорошо обогревал этот конец огромной комнаты. Эмилин совсем не хотелось стоять близко к огню: из-за покрывала на голове и тяжелого шерстяного одеяния ей и так было жарко. Она остановилась рядом с Годвином, с любопытством разглядывая графиню.

На леди Джулиан было черное шерстяное платье, которое оживляли лишь четки, искусно сделанные из слоновой кости и красной яшмы. Белое покрывало укутывало ее волосы и подбородок, а нежная прозрачность кожи заставляла забыть о возрасте этой изящной и утонченной дамы. Скорее всего, она была средних лет, и красота еще не успела покинуть ее. Но выглядела она строже и суровее, чем любая монашка.

— Угощайтесь, прошу вас, — пригласила графиня, наполняя серебряные кубки красным вином и подавая их гостям. Она вопросительно взглянула на Эмилин.

— Мадам?..

— Агнесса, настоятельница Росберийского женского монастыря, — представилась девушка.

Годвин, в это время как раз пригубивший вина, от неожиданности поперхнулся. Конечно, в общих чертах он представлял план своей племянницы, но она ни словом не обмолвилась о том, что собирается действовать от имени своей сестры.

Леди Джулиан с едва заметной улыбкой ждала, когда гость придет в себя.

— Добро пожаловать, леди Агнесса, — произнесла она. — Как приятно видеть у себя духовную особу! И такого талантливого художника, как брат Годвин.

Снизу вверх дама взглянула на высокого монаха своими глубоко посаженными карими глазами — проницательными и серьезными.

— К сожалению, — продолжала она, — мой племянник сейчас в отъезде и не сможет сам приветствовать вас. Он в Лондоне вместе с баронами Севера. Они ведут переговоры с королем Джоном. Скорее всего, ему придется отсутствовать еще несколько недель.

Годвин поставил кубок на стол.

— Мы слышали, что Архиепископ Кентерберийский приехал в Лондон, чтобы участвовать во встрече короля с баронами.

— Да, он поступил так после тех ужасных событий, когда восставшие бароны осадили Лондон и пытались заставить короля исполнить свои требования. Может быть, эта встреча наконец приведет к миру между королем и баронами.

— Будь на то Господня воля, мы, может быть, и дождемся большей мудрости от нашего короля — возможно, он согласится с требованиями баронов.

Леди Джулиан сдержанно кивнула в знак согласия.

— Расскажите мне о своем письме, — попросила она.

— Оно от аббата Джона и адресовано барону или вашей милости, миледи, — объяснил Годвин, протягивая свиток.

Дама приняла его, но не открыла.

— Я плохо разбираю написанное. Не может ли ваше дело подождать до возвращения барона? Годвин серьезно покачал головой.

— Миледи, недавно барон принял опекунство над тремя детьми.

Графиня подняла брови:

— Да, именно так.

— Это дети моего старшего брата. Роже Эшборна. Моя племянница — э… э… Агнесса — их старшая сестра.

Графиня нахмурилась. Так в чем же суть вашей просьбы?

— Мы хотели бы увидеться с детьми, — коротко ответил Годвин.

— Леди Агнесса, вы путешествуете без сопровождения кого-либо из монахинь? — внезапно поинтересовалась графиня, внимательно глядя на гостью.

Эмилин покраснела под этим откровенно недоверчивым и изучающим взглядом.

— Миледи, мне разрешено отправиться в дорогу с дядюшкой.

Годвин слегка нахмурился и отвел взгляд.

Эмилин знала, что он вовсе не одобряет ее хитрость, хотя и понимает, что она необходима. Он не мог позволить себе лгать и до сих пор не сказал ни слова откровенной неправды: Агнесса действительно была монахиней, старшей сестрой детей и его собственной племянницей.

Две недели назад Черный Шип проводил Эмилин до ворот монастыря и нежно поцеловал на прощание. Годвин чрезвычайно удивился, увидев ее. Он согласился помочь вернуть детей, но выговорил себе право обратиться с петицией к Папе Римскому. Чувствуя, что трудно будет уговорить его на более быстрые действия, девушка рассказала о своей свадьбе.

Озабоченный и испуганный тем, что она попытается одна вызволить детей, Годвин решил сопровождать ее в Хоуксмур. Только краткий визит, настаивал он. Он прекрасно понимал, насколько это опасно, и поэтому достал для нее монашескую одежду.

В его план входило разыскать Черного Шипа. Тайные браки разрешены, но очень спорны, убеждал он племянницу. Теперь, когда все уже решено и осуществлено, необходима традиционная церемония.

— А где же ваша сестра Эмилин? — неожиданно спросила графиня.

Девушка вздрогнула, слегка покраснев под открыто любопытным взглядом графини. На щеках Годвина тоже показался румянец, но он обратил к собеседнице исполненный невинности взгляд.

— Она отдана в жены лорду Уайтхоуку, миледи, — сдержанно ответила Эмилин. Графиня вздохнула:

— Конечно, вы же в монастыре далеки от мирской жизни. Мне очень жаль, но я вынуждена сообщить, что ваша сестра исчезла уже несколько недель назад по пути в замок Грэймер. С тех самых пор Уайтхоук не перестает разыскивать ее, постоянно посылая отряд за отрядом. Эмилин взглянула на Годвина, но тот лишь отвел глаза.

— Исчезла?

— О пресвятая дева! — воскликнул монах и начал бормотать латинскую молитву. Графиня склонила голову и торжественно сложила руки. Эмилин покраснела, но, взглянув на Годвина, тоже предалась запоздалой молитве.

— Хочется верить, что девушка найдется целой и невредимой, — тихо молвила графиня. Годвин истово закивал.

— Миледи, так будет ли нам позволено увидеть детей? — спросила Эмилин.

— Их опекун — барон, но я, конечно, узнаю, существует ли такая возможность.

Взяв письмо со стола, леди Джулиан поднялась и взглянула на Годвина:

— Брат, я хотела бы поговорить с вами. Годвин последовал за хозяйкой к окну — там она усадила его на скамейку. Графиня говорила, а монах внимательно слушал, кивая и время от времени взглядывая на Эмилин. Нервно перебирая четки, девушка ждала.

— Леди Джулиан обратилась ко мне с просьбой, — наконец объяснил Годвин, вернувшись к племяннице. Эмилин испуганно подняла на него глаза. — Барон недавно построил новую часовню. Графиня мечтает расписать в ней стены и обещает щедро заплатить монастырю. Поскольку мне понадобится помощник, я рассказал о твоих способностях. Ты также приглашена остаться здесь и работать со мной.

Леди Джулиан стремительно приблизилась — руки ее были молитвенно сложены над крестом из слоновой кости.

— Барон Николас будет доволен, что я воспользовалась услугами такого именитого живописца. Он высказывал заинтересованность в росписи часовни и упоминал о прекрасных фресках в Эшборне. — Она улыбнулась Годвину. — Николас будет также рад познакомиться с родственником своих маленьких подопечных. Наверное, я должна отправить посыльного в монастырь?

— Мы с готовностью принимаем ваше приглашение, миледи, — ответил Годвин. — И будем признательны, если вы сможете послать человека в Вистонбери, поскольку необходимы материалы и инструменты для работы. А писать в Росбери нет необходимости.

Эмилин в эту минуту подумала, что письмо в монастырь ее сестры стало бы катастрофой. Агнесса служила там настоятельницей и не отличалась богатым чувством юмора.

— Ваши вещи будут доставлены сюда немедленно, брат Годвин, — продолжала леди Джулиан. — Комнаты для вас приготовят в ближайшее время, и детей приведут к вам. А позже я покажу вам часовню, и мы обсудим проект.

— Благодарим за щедрость, миледи, — раскланялся Годвин.

— Надеюсь, что взамен могу рассчитывать на хорошую работу.

— Самую лучшую, на какую мы только способны.

— Не сомневаюсь! — Хозяйка кивнула слуге и вместе с ним вышла из зала, на ходу отдавая распоряжения.

— Милая моя, — тихо обратился Годвин к племяннице, — нам придется изменить план действий. Эта работа займет месяцы, и твоя помощь будет необходима.

Эмилин огорченно смотрела на него. Узнав, что барона нет в Хоуксмуре, она было обрадовалась, но сейчас испытывала страшное волнение. Хоуквуд, несомненно, вернется прежде, чем они закончат роспись. Намереваясь украсть детей из волчьего логова, она неожиданно сама оказалась в западне.

В эту минуту в дальнем конце зала открылась дверь, и вошли дети в сопровождении Тибби. Все волнения Эмилин отступили на задний план — она широко раскрыла объятия навстречу своим любимцам.

— Слава Богу! День и ночь я беспокоилась о тебе! Но, к счастью, ты жива-здорова, все равно, как ты себя называешь — Эмилин или Агнесса. А теперь все-таки расскажи мне, милая, почему ты здесь с Годвином и почему решила сменить имя. — Тибби осуждающе подняла брови.

Сидя рядом с Тибби на каменной скамейке, Эмилин держала на коленях Гарри, а ногой тихонько шевелила одуванчик, отважно поднявший меж камней свою желтую головку. Скамейка стояла на солнцепеке, рядом с цветочной клумбой, по-летнему пышной. Пчелы жужжали, собирая дань с белых маргариток, красных роз, высокой, приторно пахнущей лаванды. Яркая примула соседствовала со скромными цветками водосбора.

Эмилин поставила Гарри на землю. Малыш прошлепал на своих толстеньких кривых ножках, смешной и неуклюжий в толстой шерстяной рубашонке и таких же ползунках, и схватился за юбку Изабели, тут же неподалеку игравшей с Кристиеном в мяч. Тибби подалась вперед.

— Расскажи мне все подробно!

Эмилин с сомнением медлила, сжав губы и глядя на детей. Кристиен бросил кожаный мячик к ногам Гарри. Малыш поднял его и, засунув в рот, вполне довольный, начал жевать.

— Ну хорошо, — наконец решилась Эмилин. — Слушай. Но не забывай, что это страшный секрет. Тибби изобразила на своей мощной груди крест.

— Видит Бог, никому не скажу!

— Я прячусь от лорда Уайтхоука, потому что не могу выйти за него замуж. И не могу доверять его сыну. Если барон узнает меня, то наверняка отправит к отцу. Я собиралась тайно увезти отсюда детей. Но теперь Годвин дал слово графине остаться и расписывать часовню.

Тибби недоверчиво взглянула на свою любимицу.

— Ты и вправду сможешь отказаться выйти замуж за этого белобрысого старого козла?

— Абсолютно точно. Тибби, мы должны быть уверены, что дети не проговорятся: меня зовут Агнесса.

Тибби кивнула.

— Это легко осуществить, если превратить в игру. Но почему же ты не можешь выйти замуж за графа? — Вдруг ее как будто посетила ужасная догадка. — Госпожа моя! Что же произошло после твоего исчезновения? Тебя… тебе… навредили? Эмилин вздохнула, наблюдая, как Изабель вынула мячик из рук Гарри, а потом обняла малыша си начала целовать его — до тех пор, пока тот не начал вырываться.

— Тибби! — наконец тихо заговорила Эмилин. — Когда я убежала от конвоя, меня подобрал лесник. Он очень помог мне. — Выпрямившись, девушка расправила концы своего монашеского покрывала. — А потом я стала его женой.

— Господи! — не выдержала Тибби. — Что за бред ты несешь!

— Тише! — остановила ее Эмилин. — Он добрый и благородный человек. И наша свадьба полностью отменяет мою помолвку с Уайтхоуком.

Услышав это, Тибби даже рот открыла от изумления.

— Святая дева! — наконец нашла она в себе силы проговорить. — Вместо того чтобы ехать с малышами, мне нужно было опекать тебя! Как ты могла выйти замуж за незнакомого, совсем чужого человека?

— Он не незнакомый и не чужой. Это Черный Шип.

— И того хуже! Мертвец! Разбойник! Отшельник! Эмилин весело и насмешливо улыбнулась.

— Вовсе нет, милая. Он жив, здоров и полон сил. Мы связали себя священными узами при помощи взаимной клятвы.

— Ради всего святого! Тайный брак! Хороши узы! А Годвин знает об этом?

— Знает, хотя и не встречался с Черным Шипом. Он хочет еще раз обвенчать нас. Но признает, что такие тайные клятвы, как наша, имеют силу перед лицом церкви. Так что помолвка аннулирована.

— А у кого хватит мужества сообщить об этом графу? Господи! Вышла замуж! Вернее, выскочила! — С минуту Тибби внимательно смотрела на Эмилин, потом тяжело вздохнула. — Ваша клятва шла oт сердца?

— Да, Тибби, — спокойно и негромко ответила девушка. — Из глубины сердца.

— Ну, тогда, хоть и поспешно все это, но может оказаться Господним благословением. — Тибби едва заметно улыбнулась. — Нет необходимости рассказывать мне о тайных браках, миледи. Мой отец, дядя твоей покойной матушки, подыскал мне жениха — рыцаря толстого и отвратительного, словно боров. А я любила совсем другого — молодого сквайра. В день, когда развесили флаги, мы с Томасом убежали и тайно обручились. И довели дело до конца. Моей семье потребовался целый год, чтобы оправиться от шока. А уж про рыцаря и говорить нечего: он был вне себя от ярости. Эмилин обняла подругу:

— Я ничего этого не знала. Тогда ты понимаешь меня.

— Конечно. — Тибби грустно улыбнулась. — Мы были молоды — как и вы. И я ни разу не пожалела о своей смелости, храни Господь вечную душу моего мужа. Он умер от лихорадки, когда мне едва стукнуло двадцать пять, а с ним и наша маленькая дочь. Потом твоя мать позвала меня в Эшборн — ты была еще младенцем.

Эмилин с чувством сжала пухлую, слегка огрубевшую от работы руку Тибби.

— Я так сочувствую твоим потерям. Но рада, что ты с нами, Тиб. Молись за меня. Я тоже не пожалею о своей решительности.

— Если этот человек добр и благороден, у тебя не будет оснований для раскаянья.

Николас вошел в часовню и плотно прикрыл за собой дверь — на улице сплошной стеной лил дождь. А внутри было прохладно, тихо и спокойно — тишину нарушали лишь звуки летней грозы.

Откинув капюшон плаща, рыцарь прошел через всю часовню. Шаги его гулко разносились под сводами, черная шерстяная накидка, украшенная серебряной вышивкой, мягко облегала фигуру. Как же приятно было пройтись в этой одежде после тяжелых доспехов! У алтаря он опустился на колени, шепча молитву с зажженной свечой в руке, а потом поднялся и оглянулся вокруг. Все изменения он заметил в тот же миг.

В солнечный день окна часовни сияли разноцветьем, но сейчас, в этот сумрачный и сырой вечер, из углов ползли мрачные тени. Но света оказалось вполне достаточно, чтобы его зоркие глаза отметили незаконченную роспись на стене: ряд фигур, набросанных на свежей штукатурке.

А у северной стены громоздились прочные леса, площадка их помещалась примерно в восьми футах над землей — между двумя стрельчатыми окнами, застекленными молочно-белым и цветным стеклом. Все пространство стены между окнами, до его отъезда абсолютно белое вплоть до сводчатого, с каменными распорками потолка, теперь оказалось покрытым яркой росписью.

Заинтересованный, Николас подошел к лесам. Прямо над его головой стоял святой Георгий — в доспехах, одной ногой попирая поверженного зеленого дракона. Поза воина казалась искусно рассчитанной таким образом, чтобы уравновесить арку окна. Нежные, трепещущие краски как будто освещали часовню: насыщенный, почти рубиново-красный цвет плаща, крест на его белом щите, бриллиантовая зелень травы, оттеняющая мрачность дракона. Рядом стояла тоненькая, словно ива, принцесса в желто-голубом наряде; с молитвенно сложенными руками она благодарила своего избавителя.

Николас только что вернулся из Лондона. Там, в Вестминстерском Аббатстве, он восхищался фресками работы самых известных мастеров. Но сейчас, стоя в своей собственной, едва построенной часовне, он прекрасно понимал, что роспись ее стен вполне может соперничать с Вестминстерской.

Сверху внезапно донесся какой-то звук — словно кто-то пошевелился. Хотя, войдя, он никого не заметил, Николас на всякий случай отступил на шаг, чтобы заглянуть на верхнюю площадку лесов.

Там, поджав под себя ноги, спиной к нему сидела женщина в свободном сером одеянии, с головой, покрытой белой накидкой, спускающейся ей на плечи. Склонившись к стене, в руке она держала длинную деревянную кисть, а вторую такую же зажала зубами.

Не замечая присутствия рыцаря, художница тщательно вырисовывала крошечные цветы под ногами принцессы. А рядом на лесах на маленьком колченогом табурете стояли горшочки с красками, лежали раковины, кисти, куски испачканной краской ткани. Три сальные свечи освещали рабочее пространство.

Николас нахмурился, недоумевая, в чем причина скрытности его тетушки — та ни словом не обмолвилась о том, что в часовне идет роспись, а ведь он приехал не сию минуту, а еще вчера вечером. С этой мыслью он ступил на леса.

— Приветствую вас, госпожа! — произнес он. Женщина вскочила и испуганно вскрикнула — кисть выпала из ее губ. В этот же момент она выронила и другую кисть — ту, которую держала в руке. Кисть покатилась и упала прямо к ногам рыцаря.

Быстро наклонившись, Николас поднял ее и снова выпрямился. С лесов из-под низко надвинутого покрывала на него смотрели широко раскрытые глаза. Лицо было скрыто глубокими тенями, но оказалось нетрудно догадаться, что и рот широко раскрылся от изумления.

Подняв руку вверх, он протянул кисть. Женщина быстро схватила ее. Рыцарь снова нахмурился.

— Каким образом вы оказались здесь и расписываете мою часовню, мистрис? — резко спросил он. Ему хотелось, чтобы она вышла на свет — так, чтобы ее можно было разглядеть хорошенько. Но в эту минуту на крышу с шумом и громом обрушился и новый, еще более сильный, поток дождя, и мрак в часовне сгустился еще больше.

Женщина откашлялась и ответила странно приглушенным и неестественным голосом:

— Я помогаю художнику, милорд.

— А кто художник? И где он сейчас?

— Его пригласили в покои графини, чтобы он отслужил малую мессу, сэр.

— Мессу?

— Он монах, брат Годвин из Вистонберийского монастыря, милорд.

Сердце Николаса упало. Конечно, дядюшка Годвин, монах-художник, явился сюда, чтобы любым способом забрать у него детей. Но ответил рыцарь голосом спокойным и невозмутимым.

— Мне знакомо это имя. Кто же прислал его сюда?

— Леди Джулиан обратилась с просьбой о росписи часовни, милорд. — Женщина отошла в тень, а голос ее звучал едва слышно и заметно дрожал. На лице выделялись лишь глаза — в тусклом свете они казались прозрачными, словно дождь, хотя и смотрели из-под глубоко надвинутого покрывала.

Раздался резкий удар грома, и часовню осветила молния, на мгновение ясно обрисовав лицо женщины. Николас прищурился. Как она похожа на… у него перехватило дыхание. Но, конечно, это монахиня — женщина без определенного возраста. Он поднял голову, стараясь вглядеться, но художница уже наклонилась и, отвернувшись, вытирала тряпкой руки, испачканные в краске.

— Кто же вы, мадам? — прямо спросил рыцарь.

— Я помощница брата Годвина, а зовут меня Агнесса, — ответила женщина.

— Вы монахиня? — Он еще не успел вглядеться как следует. Она слишком сильно кого-то напоминала. Тайна не давала ему покоя.

Она кивнула настолько решительно, что головной убор всколыхнулся, словно простыня на ветру. Потом резко отвернулась и посмотрела на дверь.

— Николас!

Рыцарь увидел двух женщин. Войдя в часовню, они откинули капюшоны, абсолютно мокрые от дождя. Леди Джулиан кивнула племяннику, а он в ответ поклонился. — Доброе утро, Николас! Я не ожидала найти тебя здесь! Погода ужасна, не правда ли?

— Миледи, — коротко ответил рыцарь, — доброе утро. — Лицо его напряглось, а кулак за спиной сжался сам собой. Он совсем не хотел казаться грубым, но необходимость объясниться явно назрела. Громкий вскрик и топот ног по полу отвлекли внимание барона и помешали ему начать разговор. Девушка, вошедшая вместе с графиней, стояла у открытой двери, глядя сквозь серебристую пелену дождя в грязный двор.

— Леди Джулиан! Мои драгоценности вон в том сундуке! Это же не пук соломы! — кричала девушка.

Николас увидел, как насквозь промокшие слуги разгружают две повозки.

— Эй, вы! — кричала девушка. — Если не будете осторожно обращаться с грузом, то получите хорошую порку!

— Моя милая кузина Элрис! Ваши вещи проделали настолько далекий и сложный путь из Кента в Хоуксмур, что вряд ли им повредит дорога от ворот до дома… ну, если, конечно, не считать дождя.

Элрис с шумом захлопнула дверь и потрясла головой. Волосы ее оказались яркими, словно осенние листья. Они вольно спадали из-под маленькой шляпки из розовой парчи с белой шелковой вуалью.

— Николас, — ласково протянула она, подходя к рыцарю и протягивая руки. Округлые бедра девушки кокетливо покачивались — это было заметно даже под плащом, — а пышный бюст заманчиво выступал из-под розовато-лилового шелка.

Он снова поклонился.

— Леди Элрис, надеюсь, вы хорошо себя чувствуете.

— С самого утра у меня немного болит спина. Наверное, виновата кровать. — Барышня надула губки и выгнула спину, положив ладони на бедра. Расшитый корсаж едва выдержал напряжение.

Николас прищурился.

— Думаю, сказывается долгое путешествие в повозке. Но теперь, когда вы наконец прибыли, тетушка позаботится о вашем комфорте.

— Должна принести вам свои извинения, кузина Элрис, — вступила в разговор леди Джулиан. — Прошлой ночью мы отвели вам не самую удобную постель. Сегодня все будет иначе. Каким приятным сюрпризом оказалось известие о том, что вы приехали вместе с Николасом к нам на север! Проведете ли вы у нас лето? Николас еще должен прочитать мне письмо от вашей матушки.

— Мои родители хотели бы, чтобы я оставалась у вас как можно дольше, миледи, — отвечала Элрис. — В Кенте сейчас так неспокойно! Батюшка очень хлопотал, чтобы я уехала в безопасное место. С июня, когда была подписана хартия, король пребывает в очень дурном расположении духа, и батюшка беспокоится за мою безопасность.

— Лорд Брэй настоял, чтобы Элрис отправилась вместе со мной на север, как только он узнал, что вы и Мод здесь, — обратился Николас к тетушке, — хотя я и предупреждал его, что скоро север также может оказаться небезопасным. Король в бешенстве: он не может смириться с хартией, и баронам есть чего остерегаться.

— И все-таки то, что хартия подписана, — очень хорошая новость, — ответила графиня. — А что касается Элрис, то ей здесь всегда рады. Мод будет счастлива обрести подругу. А если ситуация изменится к худшему, мы все сможем покинуть Хоуксмур. Мой собственный замок соседствует с Уэльсом и расположен в очень уединенном месте. Если вдруг король разгневается, нам будет где укрыться.

Николас не мог не восхититься способностью тетушки все взвесить, разложить по полочкам и просчитать все варианты. Он вздохнул и покачал головой. Элрис указала на леса.

— Николае, там, наверху, кажется, монашка, — недоверчива проговорила она.

Леди Джулиан повернула голову.

— Доброе утро, сестра Агнесса! Пожалуйста, познакомьтесь с моим племянником, Николасом Хо-уквудом, и нашей кузиной, леди Элрис Брэй.

Монахиня, которая все это время прилежно вытирала кисти, не обращая никакого внимания на беседу, пробормотала что-то вежливое и коротко кивнула.

— Леди Агнесса прибыла к нам из Росберийского аббатства, — объяснила графиня. — Она ассистирует своему дядюшке, художнику.

— Я уже знаком с мадам… Агнессой, — сухо признал Николас. — Хотя я и не знал, что это племянница художника.

Агнесса из Росбери. Значит, это старшая сестра Эмилин! Теперь сходство становится понятным

— Монахиня-художница… как необычно! — сухо процедила Элрис, со скукой оглядываясь по сторонам. Ни монахини, ни художницы ее явно не интересовали.

— Тетушка Джулиан, — сдержанно проговорил Николас. — Должен признать, что я немало удивился, когда сегодня утром вошел в часовню.

На самом деле он чувствовал себя так, как будто его внезапно ударили. Если и Агнесса, и Годвин в Хоуксмуре, то где же тогда Эмилин и что с ней? И что же, черт возьми, все это может означать?

Очевидно, Эмилин по какой-то причине предпочла остаться в стороне и послала за детьми своих родственников. Ну, хорошо, пусть будет так; он готов противостоять их возражениям по поводу опеки. Но он должен быть уверен, что Эмилин в полной безопасности.

Рыцарь поплотнее сжал губы, чтобы сдержать свое раздражение. Возвращаясь домой после двухмесячного отсутствия, с трудом перенося общество болтливой и глупо-кокетливой Элрис, он надеялся застать в Хоуксмуре лишь одно изменение — детей, которые поселились там и уже должны чувствовать себя под бдительным присмотром, словно драгоценные кубки, упрятанные под стекло.

А вместо этого он нашел свое аккуратное, тщательно организованное хозяйство в жизнерадостном беспорядке. Часовые, вместо того чтобы сурово и сдержанно охранять все вокруг, смеялись и болтали, в зале царил беспорядок, явно учиненный детьми. Во время завтрака он ногой чуть не раздавил крошечную деревянную корову, которая почему-то паслась под столом. А потом на лестнице едва успел увернуться от Кристиена, размахивавшего игрушечным мечом. В доме уже появился и щенок, и целый выводок котят.

И, наконец, его часовня. Ее начали расписывать, даже не спросив на то мнения и согласия хозяина. Какие-то странные совпадения… Наверняка здесь не обошлось без участия тетушки.

— Я хотела рассказать тебе о часовне, Николас, но вчера вечером, когда ты приехал, нужно было столько всего обсудить! — пыталась оправдаться леди Джулиан. — Надеюсь, ты не будешь возражать. — Она с улыбкой взглянула на рыцаря. Тот растерянно пожал плечами.

— Хоуксмур совсем не похож на ту крепость, какую я оставил два месяца назад. Теперь здесь полно женщин, детей, нянек, щенков, котят. Игрушки валяются под ногами. Что же говорить о священнике и монахине?

— Дети? Игрушки? — как будто эхом отозвалась Элрис.

Ни Николас, ни леди Джулиан не обратили на ее реплику никакого внимания, поглощенные своей беседой.

— Ах, Николас, дорогой, пожалуйста, не расстраивайся! Когда-то ты сам говорил, что часовню надо расписать. Поэтому, когда брат Годвин появился здесь у нас, я немедленно наняла его — ведь его репутация прекрасно известна. Надеялась приятно удивить тебя. Мы посовещались насчет сюжета и решили, что Святой Георгий окажется как раз кстати. А на западной стене он планировал изобразить вознесение душ. Конечно, если ты против, все можно изменить.

— Нет, замысел прекрасен, и я вовсе не намерен менять что-либо. Однако что привело брата Годвина в Хоуксмур? — Рыцарь украдкой взглянул на леса, но хрупкая фигурка в сером как раз в эту минуту отвернулась, чтобы разобрать краски и кисти.

— Он приехал навестить детей, ведь это так собственно! — отвечала графиня.

— Детей? — опять не выдержала Элрис. — Так что, здесь есть дети? — Ее густые брови нахмурились, а красивые светло-зеленые глаза гневно прищурились.

— Король доверил Николасу опекунство над тремя очаровательными малютками, — объяснила графиня. — Брат Годвин и мадам Агнесса — их родственники, еще и поэтому я пригласила их обоих погостить у нас.

— Так что же, дети должны жить у вас, Николас? — не могла поверить Элрис.

— До тех пор, пока король не издаст иного распоряжения, должны, — отвечал рыцарь.

Монахиня на лесах в это время с шумом переставляла горшки.

Николас изо всех сил сжал зубы. Он должен остаться один и подумать.

— Пожалуйста, извините меня, — обратился он к тетушке. — У меня столько дел.

Резко повернувшись, он вышел из часовни и хлопнул дверью.

Элрис надула губки и принялась поправлять вуаль.

— Он выглядит недовольным. Возможно, этот аромат слишком силен: ведь это особые духи прямо с востока — жасминовое масло, — проговорила она, доверительно склоняясь к хозяйке дома. Леди Джулиан вдохнула,

— Очень милый запах, Элрис. Очень экзотичный. Дамы не спеша, направились к выходу.

— Мод будет очень рада видеть тебя, если, конечно, она сейчас дома. Обычно ее надо искать на хозяйственном дворе — возится с лошадьми. Но в такую ужасную погоду, возможно, она останется дома. Временами с ней очень трудно сладить, — как бы про себя тихо проговорила графиня. Подойдя к дверям, она оглянулась. — Мадам Агнесса, — окликнула она художницу, — дамы, как обычно, соберутся в моей комнате сразу после вечерней молитвы. Я буду рада видеть и вас.

— Спасибо, миледи, — отвечала монахиня коротко, не прерывая работы.

— Леди Джулиан, — заговорила Элрис. — Роспись часовни будет закончена к свадьбе?

Графиня остановилась около двери.

— Несколько месяцев назад ваша матушка написала, что семья надеется, что вы выйдете замуж за Николаса. Дело улажено? Николас согласен?

Элрис рассмеялась счастливым и кокетливым смехом, который заставил монахиню на секунду прервать работу и посмотреть вниз.

— Не волнуйтесь насчет Николаса, миледи, — ответила она, — он согласится.

Все еще улыбаясь, леди Элрис широко открыла дверь, и дамы вышли под дождь, торопливо надвигая капюшоны.

Эмилин привела в порядок кисточки и краски, однако сосредоточиться ей так и не удалось. Ей самой казалось странным, что болтовня и кокетство избалованной и самовлюбленной барышни раздражали ее. Она вздохнула. Если Хоуквуд женится на Элрис, то эта пустышка станет опекуншей ее малышей.

Девушка резко бросила тряпку на табурет. Если они поженятся, то составят славную пару — двое эгоистов: он холодный, она тщеславная и легкомысленная. Нельзя доверять им детей!

Глубоко вздохнув, Эмилин твердо решила довести до конца начатое дело. Все это время в Хоуксмуре она уговаривала Годвина помочь ей увезти детей раньше, чем возвратится барон. А сейчас, конечно, уже было поздно. Но она все равно найдет выход:

Бог не допустит, чтобы она потеряла тех, кто ей ближе всего на этом свете.

Со вздохом Эмилин взглянула в окно: дождь лил и лил. Двор давно превратился в огромную грязную лужу. Она все еще не могла оправиться от потрясения — слишком уж неожиданно Хоуквуд появился и часовне. Руки ее дрожали, а сердце билось гулко и стремительно. Она не видела барона с того самого короткого и крайне неприятного знакомства в Эшборне. И увидев его здесь, в этой еще не отделанной часовне, едва не лишилась чувств.

Первой мыслью, мелькнувшей в ее голове, было:как же он похож на Черного Шипа! Родство их не вызывало сомнений. Барон, однако, казался напряженным и мрачным, лицо его было чисто выбрито, серые глаза холодны, словно сталь. Длинный черный плащ еще больше подчеркивал суровость его натуры. Он казался темным и резким — ничего общего с легким и общительным характером Черного Шипа. Даже голос его звучал глубже, ниже, с явными нотками гнева и нетерпения.

Снова тяжко вздохнув, Эмилин рассеянно протерла запотевшее стекло в окне. Ангел-хранитель не покинул ее сегодня, и Хоуквуд не узнал ее. Иначе он наверняка немедленно стащил бы ее с лесов и отдал прямиком в руки Уайтхоуку. Раздумывая, идет ли сейчас дождь и в долине, она живо представила, как ее любимый сидит сейчас около уютного камина в гостиной Мэйзри, потягивает эль и шутит с Элриком. Она вспомнила его крепкое и надежное объятие, его улыбку, как будто спрятанную в бороде, вкус его губ на своих губах.

«Боже милостивый! — подумала она, прислоняясь лбом к холодному стеклу. — Я отдала бы почти все за возможность побыть с ним. Чем дольше разлука, тем сильнее потребность в его спокойном присутствии, надежных руках, мужестве и силе».

Она повернула на пальце простое стальное колечко — его свадебный подарок — и зажмурила глаза, пытаясь остановить подступающие слезы. Она ясно видела перед собой его лицо, зеленые, словно мох, глаза, которые, однако, иногда, в минуты гнева, неожиданно приобретали холодный серый оттенок.

Через некоторое время произошло что-то странное, испугавшее саму Эмилин: образ ее любимого неожиданно слился с образом Николаса Хоуквуда. Девушка вздрогнула и попыталась отогнать видение. Да, они похожи, словно две половинки яблока, и в то же время различны, как сталь и дуб.

Придерживая длинную, сковывающую движения юбку, Эмилин спустилась с лесов. Необходимо срочно поговорить с Годвином. Девушка схватила плащ и, торопливо накинув его, выбежала под дождь.

Глава 14

— Мы обязаны! — Эмилин торопливо шагала рядом с Годвином по сводчатому коридору главной башни замка. — Дядюшка, мы должны действовать как можно быстрее! Нельзя доверять барону. Если он меня узнает, то расскажет Уайтхоуку.

— Успокойся, милая, — вздохнул Годвин. — Ты так хотела быть рядом с детьми, а теперь спешишь уехать. Вера и терпение укажут правильный путь. Ты собираешься навестить леди Джулиан в ее комнате? — Эмилин кивнула, и вместе они завернули за угол.

— Дядюшка, ради своих фресок ты готов оставаться здесь сколько угодно. Но барон вернулся, и я не могу находиться с ним рядом. Ты послал письмо Папе?

— Я обдумал то, что должен написать, но еще не изложил это.

— Ну, так изложи! Обязательно! А я разыщу Черного Шипа и найду способ переправить Тибби с детьми в Шотландию. А когда получишь ответ из Рима, обязательно поставь нас в известность!

Вздохнув, Годвин остановился и внимательно посмотрел на Эмилин.

— Прислушайся к голосу разума, милая, — тихо проговорил он. — Ты стремишься разгневать и барона, и короля? Уайтхоук уже ищет тебя. А барон присоединится к этим поискам, если ты заберешь детей. Умоляю, заставь себя слушать не только голос сердца, но и голос разума!

Эмилин нетерпеливо сжала губы.

— Я не боюсь мужчин, которые используют женщин и детей для достижения своих целей. У меня вполне достаточно и ума, и силы духа, и хитрости.

А, кроме того, у меня есть Черный Шип. Королевские приказы порождены низостью и жадностью. Сейчас, когда хартия стала законом, отмена их лишь вопрос времени. Гая восстановят во всех его правах. И все мы вернемся в Эшборн.

Снова вздохнув, Годвин потер подбородок.

— Трудно даже предположить, что предпримет король. А твоя импульсивность просто пугает меня. Что можно сказать об этом поспешном браке? И где сейчас горячо любимый муж и защитник?

Едва девушка собралась что-то возразить, монах предостерегающе поднял руку.

— Успокойся и жди. Даст Бог, хартия разрешит проблемы многих обездоленных. — Он взял племянницу за руки — словно отец, пытающийся успокоить расстроенного ребенка. — Верь в Господа, дорогая. Неужели так уж необходимо срочно увозить отсюда детей? Они же здесь в полной безопасности и окружены заботой. Успокойся и подумай о себе.

Годвин подвел племянницу к маленькому окошку, куда из сада долетал свежий воздух. Гроза закончилась, и солнечные лучи робко смотрели на зеленое великолепие. Среди фруктовых деревьев, взявшись за руки, радовались хорошей погоде дети; среди них Эмилин сразу заметила Кристиена с Изабелью и маленького Гарри. Он старательно топал ножками, пытаясь не отстать в танце от остальных. Звонкий и беззаботный смех разносился по саду.

Гарри все-таки не удержался и упал, потянув за собой Изабель и еще двоих детей. Кто-то из мальчиков поднял с земли яблоко и бросил в другого. А скоро уже все подбирали полугнилые дикие яблоки и персики, используя их в качестве снарядов. Смех перерос в воинственные крики. Остановила эту возню Тибби, стремительно ворвавшаяся в сад, чтобы разнять детей и отряхнуть испачканные штанишки и платьица.

Эмилин наблюдала эту картину, с улыбкой подперев подбородок рукой. Она очень хорошо представляла слова, которые разносятся из уст Тибби в такие минуты. Свежий ветер привольно играл монашеским убором на голове девушки. Годвин положил руку на плечо племянницы.

— В Эшборне у детей был родной дом, видит Бог, — заговорил он. — Но здесь они снова обрели свободу. Без страха они могут выйти за стены замка, без страха могут играть с детьми слуг и рыцарей. Неужели ты лишишь их всего этого?

Эмилин вздохнула:

— Признаться, я не ожидала, что им здесь будет так хорошо. Но они мои, а не Николаса Хоуквуда! Даже Кристиен еще недостаточно взрослый, чтобы его воспитывали как рыцаря. Я поклялась отцу, что позабочусь о них. А здесь они просто заложники!

— Но с ними обращаются очень хорошо.

— Я хочу самого лучшего.

— Лучшего для них или для тебя?

Эмилин резко обернулась, пораженная таким внезапным поворотом беседы. Стараясь выполнить волю отца, она решила вернуть детей, во что бы то ни стало. Гнев и решимость подгоняли ее. Но здесь ее малыши действительно вне опасности. И возможно, они на самом деле вовсе не так нуждаются в ней, как она в них.

— Посмотри и подумай, милая, — настаивал Годвин. — Пусть Господь подскажет, оставаться тебе или уезжать.

После долгой паузы Эмилин наконец молча кивнула, и в отступлении этом боль смешивалась с облегчением.

— Я постараюсь запомнить, что ты сказал, — Годвин с улыбкой похлопал девушку по плечу!

— Верь, милая!

Дождливая погода стала причиной того, что в комнате леди Джулиан собралось общество значительно более многочисленное, чем обычно. Когда Эмилин пришла, у графини уже сидели несколько жен рыцарей, ее дочь Мод и леди Элрис.

Уютная комната, украшением которой служили кровать с балдахином, комод, два великолепных кресла и несколько низких пуфиков, наполнилась щебетом и смехом. Эмилин села в глубокой нише окна на каменную скамью, укрытую подушками. Взявшись за работу — она вышивала рубашонку для Гарри, — девушка взглянула на леди Элрис и леди Мод, которые сидели напротив, нагнувшись над пяльцами, и тихонько разговаривали.

Почти вся швейная работа в замке — и практичная, и чисто художественная — выполнялась во время подобных встреч. Шились и украшались узорами платья, подшивалось постельное белье, расшивались занавеси, скатерти, наволочки.

Эмилин взглянула на графиню, которая, сощурившись, втыкала иглу в кусочек материи. Стежки явно получались неровными. Зрение леди Джулиан было настолько плохим, что обычно она даже не знала, какую работу выполняют другие дамы. Рассмотреть что-то она могла только вблизи. И все же она питала искренний интерес ко всем произведениям подобного рода: ценила цвет, рисунок, любила вышивку, кружева, книги с их живописными миниатюрами.

Совсем недавно леди Джулиан даже не побоялась залезть на леса, чтобы как следует рассмотреть вблизи работу Годвина, поскольку снизу она видела лишь цветовые пятна и смутные очертания фигур. Эмилин знала, что опытные стекольщики вполне могут изготовить очки, и решила рассказать об этом или самой графине, или ее дочери.

Мод приветливо улыбнулась гостье, карие глаза ее излучали свет.

— Малыш Гарри очень вырос за то время, пока он живет здесь, — заметила она, глядя, как Эмилия подшивает подол детской рубашки.

— Да-да, — улыбаясь, подтвердила девушка.

Мод казалась всего на год или два моложе Эмилин — высокая крепкая девушка, дружелюбная и открытая. Волосы ее по цвету напоминали красное дерево, а глаза были в точности, как у матери. Она очень нравилась Эмилин своей честностью, живым чувством юмора, добродушием. И даже увлечения их оказались близкими: Мод гораздо больше интересовалась охотой и верховой ездой, чем шелковыми платьями, вышивкой или белизной своей кожи.

— Мадам Агнесса, — проговорила молчавшая до этого леди Джулиан, — наступает время молитвы. Мод тихо застонала:

— Мама, мы же молились на мессе! С того времени едва прошел час.

Мать сурово взглянула на нее и сложила руки ладонь к ладони.

— Леди Агнесса! — требовательно повторила она.

Эмилин вздохнула про себя и опустилась на колени, бормоча молитву, выученную годы назад, еще в монастыре. Произнеся, знакомые, такие успокаивающие слова, каждая из женщин предалась размышлению.

Эмилин думала, с каким спокойствием и достоинством леди Джулиан руководит всем в этом доме — словно любящая мать или настоятельница: внимательно, мягко, но в то же время властно. Возможно, близорукость естественным образом обращает мысли человека внутрь, поскольку леди Джулиан действительно вела себя скорее как аббатиса, чем как графиня: простая одежда, частые молитвы и заботливое сердце.

В своей мягкой, но настойчивой манере леди Джулиан требовала от всех женщин в доме, чтобы несколько раз в день они останавливали свою деятельность и предавались молитве и размышлению. Вечерней порой, когда в других семьях все собирались слушать чтение хозяйки дома или игру музыкантов, в доме леди Джулиан все женщины, замужние и незамужние, отправлялись в свои комнаты, чтобы предаться молитве. Мод совсем не устраивал этот обычай. А, только что приехавшую, Элрис он и подавно должен был угнетать.

Когда молитва закончилась, графиня блаженно улыбнулась и взяла со стола небольшой переплетенный в кожу томик.

— Мадам Агнесса, не прочитаете ли вы нам несколько абзацев из Марии, пока мы работаем?

Раздался одобрительный шепот — все в комнате предвкушали удовольствие.

— Непременно! — ответила Эмилин. Новеллы Марии Французской были одной из ее любимых книг. Она взяла в руки прекрасно иллюстрированный том и открыла золоченую кожаную обложку.

Выбрав рассказ о Гигмаре — рыцаре, поехавшем на охоту и попавшем в беду, — она начала читать. Чуть хрипловатый голос спокойно и уверенно вел повествование, а паузы наполнялись потрескиванием поленьев в камине да едва различимым шорохом рук занимавшихся рукодельем женщин.

— Однажды Гигмар хотел убить лань, — читала Эмилин. — Но животное оказалось заколдованным. Стрела отскочила и вонзилась рыцарю в бедро. А лань прокляла его, обещая, что рана не заживет до тех пор, пока из любви к нему женщина по доброй воле не перенесет мук и испытаний.

Читая, Эмилин невольно покраснела. Перед ней предстал. Николас Хоуквуд в Эшборнском лесу — со стрелой в бедре. Она постаралась прогнать неприятное воспоминание. Только истинная любовь сможет исцелить рану, читала девушка. Возразить на это было нечего. Но Гигмар, по крайней мере, допускал любовь, а не кипел неизбывной злобой.

Когда Эмилин закончила чтение, графиня позволила женщинам уйти и заняться другими делами, предложив попозже встретиться в саду, если, конечно, позволит погода.

Спеша скорее заняться исполнением собственной идеи, Эмилин поспешила в солярий, который леди Джулиан разрешила использовать в качестве мастерской. Приоткрыв узкую дверь, девушка проскользнула внутрь.

Несколькими неделями раньше леди Джулиан попросила Эмилин закончить иллюстрацию книги псалмов. Девушка получила свободный доступ в маленькую комнатку, соседствующую со спальней барона и отделенную от нее лишь плотной занавесью. Сейчас, когда барон вернулся домой, Эмилин опасалась, что не сможет больше работать, в так полюбившейся ей мастерской.

Постоянно наполненный ярким светом и свежим ароматным воздухом сада, все время тихий и уединенный, солярий казался Эмилин раем: он давал редкую в любом замке возможность побыть одной.

Девушка подошла к занавеси и тайком заглянула за нее, чтобы удостовериться, что барона нет в комнате. Ей совсем не хотелось снова с ним встречаться.

Комната пустовала, хотя в камине горел огонь, а подстилка на полу казалась совсем свежей. Огромная кровать с резными столбами и темно-красным балдахином была главным предметом в этой комнате. Девушка подумала, что ложе выглядит мягким и удобным. Возле кровати на комоде стоял высокий железный подсвечник с тремя сальными свечами. На столике у камина красовалась шахматная доска, а рядом с ней — два стула с простыми прямыми спинками. На каминной полке сушились сапоги.

Отойдя от занавеси, Эмилин уселась на свое рабочее место — за дубовый стол напротив ряда окон. Комнатка вмещала еще узкую кровать и пуфик, но все равно казалась просторной благодаря высоким стрельчатым застекленным окнам.

На столе, отполированном и блестящем на солнце, лежала огромная книга. Чтобы тяжелый фолиант не закрывался, по углам его придерживали солидной величины камни. Рядом с книгой теснились горшочки с краской, появившиеся из бездонной дорожной сумки, рожок с чернилами, кисти, гусиное перо и несколько чистых мягких тряпочек. Засучив рукава, Эмилин принялась за работу.

Леди Джулиан объяснила, что в Лондоне купила у переплетчика книгу, в которой некоторые иллюстрации были лишь набросаны, но не закончены художником. Эмилин согласилась заполнить пробелы иллюстрациями и виньетками. Но работа оказалась тяжелой, неудобной и продвигалась медленно из-за того, что приходилось иллюстрировать уже переплетенную книгу, а не отдельные листы пергамента.

Склонившись, художница тщательно рассматривала окантовку, нарисованную накануне. Изящная лоза украшала поля, чередуясь с нежными розами. Лоза и розы служили авторским знаком Эмилин: подобный обязательно присутствовал в каждом манускрипте любого художника. А на этот раз она нарисовала на лозе крошечные, едва заметные черные шипы. Сейчас она рассматривала именно эти шипы и почувствовала, как что-то дрогнуло в ее сердце.

Опустив кисточку в белила, смешанные с кармином и охрой, Эмилин придала живой цвет крошечной руке Господа, протянутой с небес к царю Давиду, стоящему на коленях со своей арфой. Сосредоточившись на работе, девушка не услышала, как в соседней комнате открылась дверь. Раздался шум, явно имитирующий топот лошадиных копыт.

— Кристиен, ради Бога, прекрати, — не поднимая головы, проговорила девушка. — Ты так напугал меня, что я чуть не посадила кляксу. Брат галопом подскакал к ней и заглянул через плечо.

— Тибби сказала, что ты здесь. Что это такое?

— Это рука Господа, дарящая милость царю Давиду.

— А где же рыцари?

— Ну, видишь ли, в этой книге их нет.

— Жаль, я люблю рыцарей. В той книге, которую ты рисовала для Гая, их было так много! А дядя Годвин нарисовал в часовне такого красивого Святого Георгия! — Мальчик поднял руки, показывая, насколько велик святой. — Когда я вырасту, то сделаю так, что в моем замке все стены будут расписаны святыми — до самого потолка! Если ты захочешь, то сможешь нарисовать их, — милостиво разрешил он сестре.

— Ну, спасибо! Так, значит, тебе понравился Святой Георгий?

Глядя, как мальчик истово закивал, Эмилин взяла тряпочку и привычным движением подложила ее под руку — так, чтобы чувствительные к любым следам страницы не испачкались. Окунув кисточку в чернила, она быстро набросала точную копию воинственного святого, изображенного дядюшкой, изобразив, однако, все детали его доспехов и украсив щит красным крестом. Кристиен восхищенно наблюдал за работой, время от времени делая профессиональные замечания по поводу деталей оружия — темы, такой дорогой его сердцу. Эмилин, удивленная его познаниями, послушно следовала советам, и скоро работа была закончена.

— Ну вот, — проговорила она, — когда картинка высохнет, ты сможешь взять ее себе.

— Спасибо! А теперь нарисуй мне, пожалуйста, дракона.

Эмилин засмеялась и покачала головой.

— Я должна закончить свою работу. Но если хочешь, ты можешь нарисовать его сам.

Она дала брату чистый лист, кисточку и несколько добрых советов для начала. И оба целиком сосредоточились на работе, склонившись над столом голова к голове, спинами к двери.

Короткое покашливание, чуть хрипловатое, заставило художников вздрогнуть. В проеме двери, ведущей в комнату барона, отдернув занавесь, стоял Николас Хоуквуд собственной персоной. На темно-красном фоне эффектно смотрелась черная туника с расшитым серебром подолом.

— Милорд! — радостно закричал мальчик и стремительно подскочил. — Посмотрите, что нарисовала мне сестра!

Подойдя ближе, Николас наклонился над столом. Эмилин так и не повернулась, старательно наклоняя голову и благодаря судьбу и обычаи за пышные и глубокие складки монашеского головного убора.

— Славная работа, — заметил барон, обращаясь к Кристиену. — Мои поздравления, мадам Агнесса! А я и не знал, что мой личный солярий уже превращен в переплетную мастерскую!

Эмилин густо покраснела, чувствуя, как жар заливает ей лицо.

«Святая дева, — подумала она, — его голос такой же бархатный, как у Черного Шипа, но манера говорить настолько отличается! Высокомерие сквозит в ней, фразы коротки, интонации резки». Пришлось чуть-чуть повернуть голову. Головной убор, закрывающий подбородок и шею, делал движения плавными и медленными, но она не решалась повернуться больше, опасаясь яркого света в солярии, хотя и понимала, что барон может воспринять это как грубость.

— Простите, милорд, — заговорила она, — я куда-нибудь перенесу свои вещи, если мое присутствие здесь нарушает ваш покой. В ваше отсутствие графиня просила меня закончить роспись книги и предложила эту комнату в качестве спокойного места для работы. Его рука медленно протянулась через ее плечо, чтобы аккуратно перелистать страницы.

— Понятно, — помолчав, произнес он. Эмилин ощущала горячее тепло за своей спиной, живую тяжесть руки на плече.

— Это прекрасная работа. Я и не предполагал, что в семье Эшборнов все художники.

— Лишь мой дядюшка и я, сэр, — прошептала девушка. — Я училась в монастыре.

Барон помолчал, аккуратно водя пальцем по разрисованным полям книги. Эмилин наблюдала, как чистый, коротко подстриженный ноготь повторил линию роз и шипов, остановился на них, а потом медленно был убран в сторону.

— Ваша работа безупречна, — наконец проговорил он. — Хорошо. Вы вполне можете использовать эту комнату в качестве мастерской.

— Благодарю вас, милорд, — вежливо ответила Эмилин, а про себя молила: «Уходите скорее, ради Бога!»

Его рука уперлась в стол как раз напротив ее глаз. Девушка прекрасно видела длинные пальцы, слегка припорошенные, словно пылью, темными волосами. Они лениво перелистывали страницы манускрипта. Его тело согревало ей спину. Ее рука со стальным колечком на пальце лежала на столе рядом с его рукой. Девушки нервно пошевелила пальцами.

— Пожалуйста, милорд, — попросила она, — краска ведь еще совсем свежая — даже не высохла.

Он убрал руку, медленно, как будто специально проведя ею по плечу художницы. От этого прикосновения уже знакомый огонь загорелся в душе и теле Эмилин. Пораженная своими ощущениями, покраснев, она быстро опустила голову. Сердце билось с невероятной силой.

Кристиен протянул руку за листком со Святым Георгием.

— Он высох?

Эмилин быстро кивнула.

— Да. Ты можешь его взять, Кристиен. — Стараясь говорить спокойно и сдержанно, девушка с трудом подавляла бурю, бушевавшую в душе. Брат осторожно взял рисунок за уголок, позволяя емупросохнуть на легком ветерке, залетавшем в открытое окно.

— Вот уж Изабель позавидует! — воскликнул он и понесся прочь, покинув комнату с таким же шумом, с каким он и ворвался в нее.

Эмилин спиной ощущала присутствие Николаса Хоуквуда, несмотря на его молчание. Его взгляд жег ее. Она положила обе ладони на стол, боясь пошевелиться и оглянуться. Барон очень нервировал ее: из-за него она не могла ни думать, ни даже спокойно дышать.

— Мадам Агнесса, — наконец прервал молчание Николае. Этот голос опять задел какие-то струны в ее душе, и против воли они зазвучали. А легкая насмешка, с которой было произнесено ее имя, живо напомнила язвительную манеру Уайтхоука. — Вы с дядюшкой планируете надолго задержаться в Хоуксмуре?

— До тех пор, пока не закончим роспись часовни, сэр, — заикаясь, едва пробормотала художница. — Если, конечно, мы здесь не лишние.

— Вам здесь рады! — Он помолчал. — Ваше кольцо достаточно необычно.

— Я ношу его в знак данной клятвы, сэр.

— Клятвы… — Последовало молчание тягучее и густое, словно мед. — Ну, — прервал его наконец барон тихим, с хрипотцой, голосом, — не буду больше вам мешать. До свидания, мадам.

Его шаги прозвучали твердо, даже, пожалуй, излишне громко. Открылась тяжелая дверь, потом с шумом захлопнулась.

Эмилин с трудом усидела на месте. Барон сердится. Получается, что каждый раз, когда она видит его, он на что-то сердится. Девушка пожала плечами, стараясь освободиться от тяжелого ощущения его присутствия.

«По крайней мере, — с некоторым облегчением подумала она, — он не узнал меня».

Глава 15

Грозовые облака плыли по широкому небу, окрашивая все вокруг странным таинственным зеленоватым светом. Стоя на крепостной стене своего замка, Николас Хоуквуд ясно видел реку, текущую под стенами Хоуксмура, леса, темнеющие здесь и там, просторную долину, развернувшуюся вдалеке, Безмятежность пейзажа нарушалась лишь темными столбами дыма примерно на расстоянии мили от замка.

— Что это, черт возьми, такое? — спросил Николас подошедшего Питера. Тот присмотрелся.

— За рекой? Огонь в поле.

— А что там еще, за дымом?

— Похоже на широкую каменную стену. — Питер прищурился. — Боже, да это же крепостная стена, ее только начали строить.

— Все ясно. Батюшка возводит новый замок на моей земле.

— Но твои границы ясно отмечены валунами, выкрашенными белой краской. Что бы он ни предпринимал в долине, граф не рискнет строиться на чужой территории.

— Ты так считаешь? — Николас искоса взглянул на друга. — Несколько недель тому назад я прямо попросил отца прекратить строительство этой башни. Но, как видишь, он не отдал подобного приказа своим каменщикам.

— Считаешь, что у него есть королевское разрешение на это строительство?

— Нет, но когда все королевство находится на грани раздора, он, возможно, полагает, что это легко сойдет ему с рук: ведь он — один из немногих верных королю подданных. Черт возьми. Борьба за эту хартию мало что изменила. Она не может помочь даже в такой мелочи.

— Не сомневаюсь, что шериф разберется с этим недоразумением. Ведь стены явно строят на земле Хоуксмура.

Николас нетерпеливо поморщился.

— Шериф нашего графства уже множество раз отказывался действовать против Уайтхоука. Каждый раз, как мой отец показывается в долине, у представителя власти как будто портятся зрение и слух.

— Король и его приближенные все еще держат зло на монахов-бернардинцев, — заметил Питер. — Этим и объясняется их равнодушие.

— Да, этим, да еще щедрым потоком золота, текущим из казны Уайтхоука в карман шерифа.

— Дерзость твоего отца — назовем это так — не знает границ. Николас угрюмо кивнул:

— Я знаю.

— Я думал, что лес простирается дальше на восток.

Николас неподвижно стоял, глядя вдаль, позволяя ветру свободно трепать свои волосы.

— Это так и было. Поэтому мы и не видели до сих пор этой стены. Уайтхоук спалил часть моего леса. Этот дым… — он стукнул кулаком по каменному парапету. — Придется срочно прекратить все это. Я не могу стерпеть, чтобы у меня под носом вторгались на мою землю, рубили, жгли мой лес, что-то строили.

— Но ты же не собираешься начинать с ним войну! Николас резко повернулся.

— Неужели? Ах да, кодекс чести не позволяет! Не хочу слышать ни о каких кодексах!

— Если ты выступишь со своим войском, Уайтхоук немедленно ответит тем же, и уже через несколько дней Хоуксмур окажется в осаде. Ты же сам прекрасно знаешь, что ему нужен лишь маленький повод, чтобы начать то, что он готов сделать в любую минуту — напасть на тебя, даже из-за пустяка.

Нахмурившись, Николас пристально взглянул на облака, так изменившие все вокруг. Действительно, нельзя допустить нападения на замок. В нем сейчас находится драгоценное сокровище. Ни Уайтхоук, ни Питер не подозревают об этом.

Если бы он не был сейчас в таком мрачном настроении, то само воспоминание о попытке Эмилин выдать себя за другую рассмешило бы его. Конечно, он сразу узнал ее — в тот самый момент, как увидел в солярии. Но он не откроется до тех пор, пока не решит, что с ней делать. Или для нее, раздраженно подумал он, пытаясь подавить желание встряхнуть хоть немного здравого смысла в ее хорошенькую, хотя и спрятанную под монашеским чепцом, головку. Сейчас, когда в его доме и Эмилин, и дети, и тетушка, и все остальные, он не может рисковать их спокойствием и начинать войну с Уайтхоуком. Придется придумать какой-то другой способ.

— Что ты предпримешь? — спросил Питер.

— Для начала посмотрю и подумаю. — В сверкающих глазах рыцаря внезапно отразились зеленые грозовые облака. — Хочу выяснить, насколько близко все это к моим пограничным камням. Клянусь распятием, — пробормотал он про себя, — в мое отсутствие здесь произошло множество событий.

Николас резко повернулся и быстрым шагом пошел по стене. Питер едва поспевал за ним.

Всадник остановился на вершине холма и, тихонько натянув зеленоватые поводья, внимательно рассматривал тени облаков, лежащие в цветущей чаше долины. Едкий запах дыма раздражал. Всадник повернулся в сторону просеки, туда, где лента из тщательно обтесанного белого известняка превратилась в высокие крепостные стены.

Каменщики и рабочие двигались вверх и вниз по кучам мусора и по деревянным лесам, издали напоминая муравьев, таскающих в свой муравейник крошки и хвоинки. Некоторые из них поднимали в сетях камни, пользуясь при этом подъемником высотой с саму стену и выкрикивая разнообразные команды и советы.

На светлой лошади восседал высокий беловолосый рыцарь. Окруженный приближенными, он внимательно наблюдал, как дым, темный, словно дыхание ночи, поднимается в грозовое небо. Лес жгли, чтобы расчистить место для строительства нового замка.

Всадник тронул коня и медленно двинулся вниз с холма. Длинная зеленая попона едва не задевала землю. Оказавшись среди деревьев, он прибавил ход и уже рысью начал приближаться к стройке. Подъехав поближе, он остановился в зарослях и, сняв покрытые мхом и листьями перчатки, начал внимательно вглядываться и вслушиваться в происходящее.

Через некоторое время по темному небу прокатились низкие рокочущие раскаты грома. Рабочие, словно по команде, посмотрели вверх, а затем повернулись к графу. Шавен перегнулся со своего коня и тихо что-то сказал Уайтхоуку. Рядом породистая собака в железном ошейнике с шипами прижала уши и тихо завыла.

Небо стало пепельно-серым. Этот мрачный цвет поглотил зелень листвы и белизну стен, сделав все мрачным и темным. Снова тяжело и гулко прокатился гром. Не дожидаясь разрешения господина, люди быстро слезли со стен и побежали в укрытие — маленькую покрытую соломой хижину неподалеку. Уайтхоук тронулся с места вместе с Шавеном, свитой и собакой. Но они не успели уехать — раздался новый резкий удар грома, сверкнула молния , и разразился настоящий ливень.

Шавен нервно взглянул вверх и что-то сказал графу.

Дождь хлестал с не растраченной еще силой. Все оказалось в воде: лес, поле, люди. Выведя коня из зарослей. Зеленый Рыцарь направился прямиком к замку, не обращая ни малейшего внимания на дождь. Вода ручьями стекала с листьев, которыми была плотно покрыта его одежда. Боярышник и остролист обрамляли капюшон, защищая лицо от потоков дождя, и намазанное зеленой мазью лицо блестело от редких капель. Он ехал легко и неслышно — легенда, покинувшая седую древность и пришедшая в настоящее.

Уайтхоук резко натянул поводья — его конь взбрыкнул и заржал. Шавен и двое конвойных тоже внезапно остановили коней.

Зеленый всадник приветственно поднял руку с пальцами-веточками. Дождь не позволял рассмотреть детали его внешности, но не мог уменьшить ужаса тех, кто видел его. Сейчас он уже был на расстоянии полета стрелы, но продолжал приближаться галопом.

Снова загремело, но ливень немного смягчил удар грома. Всадник не остановился. Уайтхоук и его свита едва сдерживали испуганных коней. Собака угрожающе зарычала, но среди хаоса ее даже никто не заметил.

— Дьявол! — закричал Уайтхоук. — Уезжаем отсюда!

Опустив руку. Лесной Рыцарь наклонился в седле и еще больше ускорил шаг, направляясь прямиком к кучке всадников. Те испуганно закричали и бросились врассыпную.

Уайтхоук что-то приказал собаке, и она устремилась к всаднику. Шавен и двое конвойных тоже бросились вдогонку.

Перепрыгивая через разбросанные камни, Зеленый Рыцарь приблизился к стене. Незаконченный конец ее спускался к земле, словно уклон, и всадник направил коня прямо к нему. Подъем оказался скользким, но широким, и конь с легкостью преодолел его. Всадник держался ближе к краю, сознавая, что щебенка и мусор, заполняющие пустоты в стене, еще не утрамбовались и могут осесть.

Оглянувшись назад, он заметил приближающуюся собаку и, вслед за ней, одного из конвойных. Рискуя, прибавил ход. Расчет был на то, что суеверный Уайтхоук решит, что замок проклят, и бросит его. Это сэкономит месяцы тяжбы, пока будут изданы приказы, которые, скорее всего, граф все равно проигнорирует.

Пес приближался, взбешенный настолько, что ему ничего не стоило взобраться по мокрой стене. Схватив зубами низко свисающую попону, он крепко-накрепко уцепился за нее. Достав меч, всадник, сквозь потоки дождя вонзил его в пса. Тот сразу отцепился, но продолжал погоню. Снова прозвучал раскат грома, сверкнула молния, близкая и пугающая. Она ярко осветила и зеленого таинственного всадника, и собаку на вершине стены.

Стена поворачивала вправо. За изгибом виднелся провал — там стройка еще находилась в самом начале. Куча строительного мусора смягчала обрыв, служа подобием склона. Всадник послал коня вперед в надежде преодолеть этот каменистый и неровный спуск. Удар грома, блеск молнии! Он слышал за собой крики погони, а, обернувшись, увидел конвойного с обнаженным мечом и не отстающего от него пса.

На внешней стороне стены возвышался подъемник. Деревянный остов его покачивался под напором дождя. Зеленый Рыцарь оказался рядом как раз в тот момент, когда острой иглой молния с треском ударила в металлическую часть конструкции. Подъемник накренился в пролом крепости.

Стена, заполненная щебенкой и не скрепленными раствором камнями, не выдержала и начала оседать и рушиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не превратилась в зловещую груду катящихся и разваливающихся камней. Обломки отлетали от этой лавины: всадник едва успевал уворачиваться от них, гоня коня по каменистому спуску и прочь от страшного места.

Скользя и спотыкаясь, конь наконец достиг земли и помчался по твердой поверхности. Преодолев поля, в которых огонь уже погас благодаря дождю, всадник исчез в мокром, темном от грозы лесу.

Николас принял из рук дворецкого еще один бокал терпкого золотистого французского вина и взглянул на Уайтхоука, сидевшего рядом с ним за самым большим в саду столом. Откинув назад шелковистые белые волосы, тот с аппетитом ел дымящийся рыбный суп, одновременно слушая леди Джулиан и время от времени кивая.

Невесело улыбаясь и прихлебывая вино, Николас надеялся, что оно хоть немного облегчит боль в покрытой синяками и ссадинами голове. Он прекрасно понимал, каких усилий стоит его тетушке эта светская беседа. Она терпеть не могла Уайтхоука, но организовала этот импровизированный ужин в саду — ведь он был гостем в Хоуксмуре.

Элрис, Мод, Питер и Хью де Шавен сидели за главным столом лицом к еще нескольким длинным столам, за которыми ужинали рыцари, воины и слуги. Николас откинулся, приготовившись внимательно слушать трех музыкантов, поспешно вызванных из ближайшей деревни. Но за разговорами и стуком приборов исполняемая музыка была едва различима.

Уайтхоук и Шавен с отрядом примерно в дюжину всадников неожиданно появились в Хоуксмуре сегодня днем. Пылая гневом, клянясь покончить, наконец, с зеленым дьяволом, продолжавшим рыскать по окрестностям, Уайтхоук рассказал Николасу о том, что произошло, без малейшего осознания неправомерности своих действий. Земля, заявил он, принадлежит ему, и он волен строить на ней все, что захочет. Отказываясь далее обсуждать эту тему, граф заявил, что он крайне устал и зверски голоден, и потребовал полноценного ужина, несмотря на то, что не соизволил сообщить о своем приезде.

Леди Джулиан срочно собрала команду поваров и слуг, организовав приготовление роскошного ужина в кратчайшие сроки. На него она пригласила и всех обитателей Хоуксмура, а также воинов, прибывших вместе с графом. Николас в негодований сжал зубы, но вынужден был любезно улыбаться и терпеть все это сборище ради тетушки.

Несколько столов было накрыто на краю фруктового сада. Яблони, персиковые и вишневые деревья стояли вокруг, при малейшем дуновении ветерка роняя на белые скатерти листья. Мягкий и теплый свет смолистых факелов, расставленных по саду, разливался между деревьев и клумб, над головами и плечами пирующих людей.

Непрерывная череда слуг постоянно и торопливо двигалась в кухню и из кухни, доставляя к столу жареное мясо, пироги с рыбой, тушеные овощи, сладкие затейливые десерты, не говоря уже о флягах с вином и бочонках с пивом. Дневная жара спала, воздух был влажен и свеж от недавних дождей, напоен запахами цветов и ароматами пищи.

— Не отведаете ли угря, милорд? — спросила Элрис, кокетливо поглядывая на графа. — Он слегка обжарен с чесноком.

Уайтхоук кивнул. Элрис сняла с блюда рыбу и положила ее графу. Будучи ниже титулом, по этикету она должна была прислуживать ему за столом.

Как заметил Николас, аппетит Уайтхоука не оставлял ей времени для скуки. Граф начал с большой порции острого блюда из сыра, потом последовали вареные яйца в горчичном соусе, суп, рыбный пирог, вареные бобы и репа, камбала в имбирной подливке. Хотя он и отказался от оленины и от фруктового пирога, копченой свинины и жареного цыпленка, но согласился отведать желе и прекрасно смолотый пышный белый хлеб. А сейчас с завидным аппетитом уплетал угря, хватая пальцами сочные и жирные куски.

— Вина, милорд? — спросила Элрис.

— Какое оно? — Уайтхоук уже пригубил от каждого из вин и многочисленных сортов пива, стоящих на столе.

— Это виноградное вино, милорд, — подсказал Николас, в то время как Элрис двумя руками подняла тяжелый кувшин, чтобы налить темную жидкость в кубок гостя.

— Ах, виноградное! Хорошее виноградное вино прозрачно, словно слеза монахини, крепко, словно монастырь, и обжигает горло, будто молния, — проговорил он. Отпив немного, он поставил кубок и взглянул на Николаса. — Мне показалось, что не так давно я видел монашку в твоем дворе. Странное зрелище!

— Есть еще и монах. Они прибыли совсем недавно, — вступила в разговор Элрис. Уайтхоук поднял белую бровь.

— Неужели Хоуксмур превратился в религиозный дом?

Николас во время этого разговора занимался персиками в винном соусе.

— Моя тетушка решила расписать фресками новую часовню, милорд. Монах прибыл из Вистонбе-ри, чтобы выполнить эту тонкую работу. А монахиня — его племянница и помощница.

— Вистонбери? — Уайтхоук нахмурился и снова потянулся к бокалу. — Ты дашь этому монастырю деньги лишь за роспись часовни? А девчонка показалась мне молоденькой.

— Мадам Агнесса — самая старшая из сестер подопечных барона, — снова не выдержала Элрис. — Она приехала вместе с дядюшкой навестить детей.

Николас свирепо взглянул на болтливую женщину, но промолчал.

— Что? Неужели еще кто-то из Эшборнов? Роже оказался плодовитым петухом. Старшая девчонка сидела в монастыре, так ведь? — Граф достал свой нож, приступая к следующему куску тушеного угря. — Я бы не прочь расспросить ее о леди Эмилин.

— Я уже сделала это, — с неожиданной твердостью вступила в разговор леди Джулиан. — Она живет в затворничестве и даже ничего не слышала о том, что сестра исчезла. Кстати, она еще не нашлась, милорд? — с улыбкой обратилась она к графу.

Уайтхоук раздраженно что-то проворчал.

— Зайдите в часовню и посмотрите фрески до вашего отъезда, милорд. Когда это может быть?

— Мы уедем завтра, — коротко ответил Уайтхоук.

— Погода стоит прекрасная. Надеюсь, что гроза не повторится, не так ли, милорд?

Уайтхоук сжал зубы, едва сохраняя видимость любезности.

— Грозы последнее время очень сильны.

— Они могут быть очень разрушительны, — добавил Николас.

— Ах, — прервала Мод, — мы слыхали ужасную историю о чудовище, которое бродило в Бакдене после грозы. У него голова осла, тело человека и страшные черные руки, похожие на огромную жареную репу.

— Чудовище? Больше похоже на какого-нибудь незадачливого крестьянина, который решил покататься верхом во время грозы, — заметил Питер.

Леди Джулиан передала Уайтхоуку деревянную чашу.

— Отведайте тушеной баранины, милорд, — обратилась она к Уайтхоуку. Николас поднял брови. Он редко замечал в своей тетушке язвительность, но очевидно, она все-таки хранила в душе небольшой запас ее как раз для подобных случаев.

Граф неприязненно взглянул на нее.

— Я не ем мяса. Как вы, впрочем, прекрасно знаете, миледи. — Он повернулся к Элрис. — Но я обязательно попробую салат, — и принял порцию салата с изюмом и миндалем.

— А баранина-то из собственного стада Николаса, — продолжала графиня.

— Да-да, конечно, — пробормотал Николас. — Имея тысячи овец, вряд ли отправишься на базар за мясом.

Уайтхоук ножом ел салат.

— Как идут дела в овцеводстве, Николас?

— В этом году совсем неплохо. Сенешаль доложил, что сейчас у меня более пятнадцати тысяч овец. Почти весь сыр и масло оттуда; и в замке, и в окрестных деревнях используют также и жир, и сало. У нас есть заказы на шкуры из Йорка и Ланкастера от производителей пергамента. Больше того, я отдавал несколько стад в аренду фермерам, и теперь они готовы вернуть их.

— Что они оставят себе?

— Я разрешил оставить половину ягнят, родившихся за два года.

— Щедро. Но этим ты позволил им утвердиться как овцеводам.

— Да.

— Через несколько лет у тебя появится слишком много конкурентов на рынке, — предрек Уайтхоук и снова отхлебнул вина.

— Думаю, этого не произойдет. На северную шерсть спрос велик. И найдется немало фермеров, готовых помочь моим гуртовщикам перегнать стада на юг, когда придет время продажи. От процветания ферм вся округа только выиграет.

— Хм… А у меня, по последним подсчетам, двадцать пять тысяч овец.

— Впечатляет. По всему Грэймеру, сэр? Уайтхоук с трудом подавил икоту.

— Нет, не по всему. Я считал овец только на землях, принадлежащих мне по титулу. Король все еще не подтверждает мои права на Арнедейл, но мои люди считали и там. Ведь это лишь вопрос времени — все эти фермы снова станут моими.

— Милорд, — проговорила леди Джулиан, наклоняясь. — Эта земля принадлежала моей сестре Бланш и не могла перейти к вам по свадебному договору. Наш отец передал часть этих земель монастырям, а остальная часть осталась за сестрой, но не вошла в ее приданое. Она должна была перейти по наследству к Николасу. Поэтому ничего удивительного нет в том, что вы годы потратили на то, чтобы присвоить ее себе.

Уайтхоук уставился на хозяйку дома.

— Нет никаких доказательств тому, что вы сказали, миледи. Вся земля — западная часть долины от Вистонберийского аббатства до реки, которая обрывается перед Хоуксмуром, — стала моей после того, как я женился на Бланш. Церковь украла ее у меня. Но я твердо намерен вернуть все, что принадлежит мне по праву. Королевские секретари уже много лет разыскивают документы. Я горю нетерпением добраться, наконец, до Лондона и самому порыться в архивах. Ваш отец ведь уладил все дела с королевскими законниками, Джулиан.

Графиня собралась было что-то возразить, но Николае мягко положил руку на плечо тетушки.

— Сэр, — проговорил он, — эта земля и эти стада — главная опора двух монастырей и средство к существованию сотен крестьян.

— Люди будут продолжать жить, как и жили, — ответил на это граф. — Но я получу землю и прибыль, по праву мне причитающиеся. А святые отцы спокойно могут вернуться в свои огороды и к своим книгам. Продажа шерсти и работа на земле — не их дело! — С каждым словом лицо рыцаря становилось все мрачнее.

Питер бросил косой взгляд на леди Элрис.

— Насколько мне известно, милорд. Зеленый Рыцарь препятствует вашим людям в подсчете овец, да и вообще в передвижении по этим землям!

Уайтхоук оцепенел.

— Побойся Бога, Блэкпул! Я не имею ни малейшего желания обсуждать это здесь и сейчас! — прорычал он. — Достаточно сказать, что скоро с демоном будет покончено.

Элрис в ужасе прикрыла рот рукой.

— Демон? Вы сказали «демон», милорд?

— Дьявол бродит по этим землям в образе Зеленого Рыцаря, миледи, — ухмыляясь, пояснил граф. — А я, исполнен решимости отправить его обратно в ад.

Питер наклонился к Шавену.

— Возможно, Зеленый Рыцарь появился потому, что питает слабость к овцам? Угощайся бараниной, Хью! — он передал блюдо. Шавен облизал жирные губы.

— Думаю, что этому бастарду больше по душе сочные молоденькие ягнята.

— Заткнись, Хью! — не выдержал Уайтхоук.

Уайтхоук тяжело опустился на кровать и неуклюже нагнулся, чтобы снять сапоги. Никола стоял, прислонясь плечом к стене и потягивая из деревянного кубка грог. Когда они покинули празднество, он, как и подобает почтительному сыну, уступил отцу свою кровать и теперь вынужден где-то искать себе место для ночлега.

Утонув в мягком матрасе, Уайтхоук жирными пальцами пригладил свои белоснежные волосы и уставился в камин. Даже в этом красноватом свете его глаза казались холодными голубыми льдинками.

Николас слышал, как тяжело, с присвистом, дышит отец. Он и раньше обращал внимание на этот звук: когда отец уставал или только что пришел с улицы в холодную и дождливую погоду.

Уайтхоук потер грудь.

— Твой слуга приготовит настойку, которую я просил?

— Леди Джулиан сделала все именно так, как вы приказывали. Она на столе.

Уайтхоук взял кружку и отпил горячую дымящуюся жидкость, не переставая яростно растирать грудь.

— Поверь, единственное доброе дело, которое сделала Бланш, так это лекарство для моей груди. Я без него никуда не гожусь. — Тяжелый вздох закончился икотой. — Мой отец тоже страдал слабыми легкими. Это наследственная черта Хоуквудов. — Он со значением взглянул на Николаев: — Вряд ли она перейдет к тебе.

Николас сжал за спиной кулак.

— Вы оскорбляете честь моей матери, сэр, — тихо произнес он.

— По крайней мере, мы знаем, кто твоя мать, ибо ты выполз из этого проклятого места!

При этих словах Николае невольно шагнул вперед.

Уайтхоук ядовито рассмеялся.

— Ну, не впадай в мрачное настроение! Я для этого слишком устал. Мы еще наспоримся и наругаемся вдоволь утром, я в этом уверен. — Он снова закашлялся и откинулся на подушки. — Пришли служанку, чтобы помогла мне раздеться. Какую-нибудь мордашку посимпатичнее, — добавил он, закрывая глаза.

Николас отвернулся, стараясь дышать глубже, чтобы справиться с гневом. Через мгновение с кровати уже раздавался могучий храп. Вздохнув, барон задернул занавески вокруг кровати.

Николас почувствовал, насколько он устал. Два дня его мучила головная боль — последствие ударов камней. Хотя он знал, что нуждается в отдыхе, мысль провести ночь в башне вместе с солдатами не нравилась ему. Не хотелось также спать и в большом зале на полу — вместе со слугами и воинами Уайтхоука.

Он зевнул. Узкая кровать в солярии по соседству с его спальней — вот это подходящий выход из положения.

Отдернув занавесь, он увидел маленькую звездочку: это горела свеча, стоящая на деревянном блюде. Барон нетерпеливо вздохнул. «Эмилин — нет, мадам Агнесса, — недовольно подумал он, — должно быть, явилась сюда во время ужина в саду, хотя присутствие Уайтхоука должно было подсказать ей, что не стоит так смело расхаживать по замку».

В другие вечера он ощущал ее присутствие в солярии: огонек, вдруг случайно мелькнувший сквозь толстую красную занавесь, звук пера или кисти по пергаменту, легкий вздох, тихий скрип закрывающейся наружной двери. Иногда ему требовалось все самообладание, чтобы удержаться и не пойти к ней, не сказать то, что должно быть сказано.

Сейчас, задув свечу и погрузив комнату в полную темноту, если не считать света луны, он недоумевал, как могла она оставить горящую свечу и уйти из комнаты.

Призрачный лунный свет пробивался между ставнями и ложился на пол. Сладко зевнув, Николас повернулся к кровати. И застыл. Эмилин лежала, свернувшись калачиком, под одеялом, положив одну руку на подушку. Дыхание барона сбилось, сердце застучало тяжело и быстро. Первой промелькнула мысль о том, что надо срочно убираться от столь близкого соседства с Уайтхоуком Но вспомнив, что и трубы архангелов вряд ли смогут разбудить отца сегодня, после всего выпитого и съеденного, барон осторожно опустился на колени около кровати.

Она спала глубоким и невинным сном — словно ребенок. Брови и ресницы казались черными на матово-бледном лице, рот слегка приоткрыт, дыхание едва заметно. Постылый монашеский чепец лежал рядом, и Николас тихонько тронул пальцем завиток у виска. В лунном свете эти прекрасные волосы казались жемчужно-серебряными. От его прикосновения Эмилин вздохнула и слегка повернула голову; волосы рассыпались по его руке — прохладные и мягкие, словно шелк.

Страстное желание охватило барона. Он медленно вздохнул, проведя пальцами по покрывалу волос, возбужденный самим их запахом, теплом ее кожи, легким и грациозным очертанием ее тела, скрытого одеялом. Его тень упала на ее лицо. Она снова пошевелилась и едва слышно вздохнула, почувствовав прикосновение его пальцев к своей щеке.

Он прекрасно понимал, что Николас Хоуквуд не должен прикасаться к этой девушке. Но ее муж не мог ничего с собой поделать и наклонился еще ниже.

Голова кружилась от выпитого за ужином вина, от ран, от ее близости. Хотя ум его затуманился, чувства казались ясными. Он страстно хотел отбросить, наконец, всю фальшь и поступить честно. Он хотел держать ее в объятиях, разговаривать с ней, любить ее до тех пор, пока она не назовет его по имени. Не обращая внимания на голос разума, призывавший остановиться, он наклонился и прижался губами, терпко пахнущими вином, к ее губам. Ее теплые мягкие губы ответили на поцелуй даже во сне — так сладко, что он едва не застонал от нахлынувших чувств.

Он ощущал себя, словно пьяница, неуверенно бредущий по мосту и не знающий, когда же, наконец, свалится в воду. Решившись рискнуть, снова поцеловал ее глубоко и нежно, проведя пальцами по шее и ощутив, как бьется нежная жилка.

Тихий стук в дверь сначала не произвел на Николаев ни малейшего впечатления. Он мечтал погладить ее по щеке. Когда стук повторился, барон неохотно поднял голову и попытался вернуться к действительности.

Эмилин тихо застонала, открыв глаза и моргая, словно котенок на свету. Она проснулась, но еще не могла понять, что с ней происходит. Потом с легким вздохом подняла руку и дотронулась до его щеки.

Он прижался лицом к ее ладони и взглянул в глаза, очарованный этим сонным и растерянным взглядом. Хотя сердце едва не выпрыгивало из груди, он хотел, чтобы она увидела его и осознала, что он — это он.

— Черный Шип… — прошептала Эмилин. Стук в дверь снова повторился.

— Тише, милая, — раздался голос Тибби. — Ты что, уснула там? — Задвижка заскрипела, и дверь приоткрылась.

В мгновение ока Николас встал и исчез, словно привидение, мелькнув между лунным светом и глубокой тенью. Эмилин протянула руку и тихонько вскрикнула. Но на ее руке оказался лишь прохладный луч луны.

Под звуки мощного храпа Уайтхоука барон прошел сквозь дверной проем, прикрытый занавесью, и прижался лбом к стене, прерывисто и тяжело дыша.

В маленькой комнатке прошлепали шаги.

— Госпожа! Уходи скорее отсюда! Уайтхоук в Хоуксмуре, ты же знаешь! Пореже покидай свою комнату!

— Ах, Тибби, — как будто ничего не слыша, проговорила Эмилин. — Я уснула. И видела такой сон…

— Да, сегодня за ужином вино оказалось, пожалуй, излишне крепким. Я и сама немного захмелела, но когда проснулась и увидела, что тебя нет на месте, тут же отправилась на поиски. Иди в свою постель, милая. — Николас услышал, как Эмилин пробормотала что-то в ответ, потом скрипнула входная дверь, закрываясь за ними и прерывая лепетТибби.

Легкий аромат розового мыла еще витал над подушкой, еще теплой и слегка примятой, когда барон прилег на узкую кровать. Сон стремительно вступал в свои права, и лишь одна мысль не покидала мозг: он не может больше выносить эту трусость и обман. Утром он будет вести себя иначе и готов заплатить за все свои ошибки.

Глава 16

— Тебя еще не хватало! Убирайся отсюда! — Уайтхоук тяжело подошел к камину, со злостью пнув ногой кота, пригревшегося у огня. Слуга поспешил на помощь гостю, но кот выгнул спину и зашипел, а потом, словно молния, бросился наутек. Слуга за ним. Уайтхоук, ворча, занялся своим утренним бокалом эля, с шумом глотая и вытирая рот рукой. Сквозь узкие окна в зал проникал свет, и доспехи графа ярко блестели в его лучах.

Николас развалился в просторном кресле с высокой спинкой, вытянув вперед ноги. Он страдал и от головной боли, и от вчерашнего смешения вин, и от ссадин на голове — хорошо хоть, они не видны под волосами. Судя по количеству выпитого за ужином, у его отца голова должна была болеть еще сильнее, но тот не выказывал никаких признаков недомогания, кроме раздражения.

Лениво потягивая из серебряного кубка разбавленный эль, Николас с некоторым интересом наблюдал за происходящим в зале. Вздумай кот забрести в главный зал, никому и в голову не пришло бы гнать его оттуда. И леди Джулиан, и остальные дамы любили кошек, а дети обожали возиться с котятами, которые жили в солярии. Однако Уайтхоук признавал лишь собак и ястребов.

Хью де Шавен вошел в зал как раз в ту минуту, когда кот выскочил за дверь. За ним шествовала породистая гончая. Разумеется, между собакой и кошкой тотчас же завязалась битва. Николас прикрыл глаза и принялся растирать виски, стараясь не обращать внимания на поднявшийся шум: лай, мяуканье и шипение.

Шавену явно было страшно неудобно двигаться в тяжелых доспехах, но при помощи плаща ему удалось прогнать кота за порог. С довольным видом он захлопнул за ним дверь.

— Чертов прилипала! — пробормотал Уайтхоук, подливая себе зля. — Взгляни, как блуждают его глаза. Не удивлюсь, если окажется, что он способен видеть сразу две двери. Не могу понять только, как ему удается владеть оружием?

Николас открыл мутные глаза.

— Взгляд Шавена особенно нетверд, когда он устает, — заметил он. — Но ведь именно вы сделали его начальником своего гарнизона, милорд.

Граф недовольно хмыкнул.

— Иногда этот подлец очень хитер, хотя в последнее время разум явно покинул его. Николас взглянул на отца.

— Что вы имеете в виду?

— Да то, что леди не найдена, а лесной дьявол не пойман.

— Кот изгнан, сэр, — торжественно доложил Шавен, подходя.

— Вижу, идиот, — отрезал Уайтхоук. — Бесовское отродье эти кошки. Должно быть, пролез сюда из конюшни. — Он допил эль и вытер рот тыльной стороной ладони. Гончая подошла и села рядом с графом. Черный железный ошейник очень гармонировал с его темными доспехами.

Шавен снял кожаные рукавицы, засунул их за пояс и откинул шлем. Коротко подстриженные темные волосы прилипли к мокрому лбу, а пот и грязь от быстрой скачки ручейками стекали по небритому лицу. Барон знал, что Уайтхоук посылал Шавена и еще нескольких воинов, чтобы те с раннего утра прочесали все леса и болота. Знал он также, кого они искали.

— Приветствую, Хью! С приездом! — сквозь зубы протянул Николас. — Угощайся, в кувшине холодный эль. Шавен налил полный бокал и залпом выпил.

Глаза его при этом заметно косили. Собака настороженно стояла рядом, расставив передние лапы, и, глядя на барона, начала негромко рычать.

— Ну, в чем же, черт возьми, теперь дело? — раздраженно прокричал Уайтхоук. — Кота же нет!

— Понятия не имею, сэр, — отмечал Шавен. — Спокойно, Айво!

Никола сидел очень тихо. Каждый мускул его сейчас был напряжен.

— Эй, сидеть! — скомандовал Уайтхоук, стараясь перекричать все усиливающееся рычанье пса. — Айво, сидеть!

Собака бросилась на Николаев. Шавен схватил ее за ошейник, пытаясь оттащить, и едва не поранив руки острыми железными шипами.

— Убери его! — приказал Уайтхоук. Шавен с трудом оттащил пса в противоположный конец комнаты, поручил его дрожащему от страха слуге и вернулся к рыцарям.

— Ко всем чертям, я совсем ничего не понимаю! — проворчал граф, поворачиваясь к Николасу. — Ну вот. Мы приехали в Хоуксмур потому, что где-то недалеко отсюда исчезла леди Эмилин, и мы только что еще раз разыскивали ее по всей долине. Но ты ведь все последнее время провел на юге в обществе нашего доброго короля, — граф подчеркнуто произнес каждое слово, сверля сына взглядом, — и не знаешь ничего с тех самых пор, как Шавен умудрился потерять мою невесту.

— Граф, ее похитил Зеленый Рыцарь, а вовсе не я потерял, — запротестовал Шавен.

— Твое нытье ничего не изменит, — отрезал Уайтхоук. — Она исчезла. И моя помолвка превратилась в издевательство. Расскажи моему сыну, как это было.

Шавен устремил нетвердый взгляд на Николаев.

— Вы, конечно же, слышали рассказы о Зеленом Рыцаре здесь, в долине, милорд.

— Да, — медленно произнес Николас. Он допил эль и снова потянулся к кувшину, — Я слышал эти сказки.

— Скорее всего, именно он виноват в исчезновении леди Эмилин. Мы уже встречали его после того, как он отбил ее у нашего конвоя. А однажды даже чуть не поймали, — продолжал Шавен.

— Избавь нас. Господь, от дураков, — презрительно заметил граф. — Они схватили крестьянина, разряженного, как Зеленый Джек, для Майского праздника. Карманы его были полны сладостей.

— Но вы тоже признались, что верите в демонов» милорд, — отвечал Николас.

— Несомненно, исчадья ада существуют. Лишь на прошлой неделе нам довелось иметь дело с таким существом — оно разрушило мою новую крепостную стену, — признался граф. — Но Хью, однако, настаивает, что это был всего лишь человек.

— Зеленый негодяй, разрушивший крепость, — тот же самый, которого мы преследовали по болотам около Кернхэма. Он вовсе не дьявол, хотя и исчезает, подобно дьяволу, каждый раз, как мы видим его, — объяснил Шавен. — Он потрясающе владеет луком. И я все-таки думаю, что это человек.

— Ну, в таком случае, им все равно движет дьявол. Ему подчиняется молния. Стена моего замка разрушилась по его приказу. Никто из смертных не способен на такое.

Николас прервал разглагольствования:

— Вы имеете королевское разрешение на строительство? Эта земля принадлежит Хоуксмуру, как вам прекрасно известно.

Уайтхоук густо покраснел.

— Сейчас не время для королевских предписаний. Джон помешался на заговоре баронов. А этот клочок земли вовсе не твой, а твоей матери — следовательно, мой. И давай на этом закончим препирательства.

— По этому вопросу наши взгляды не совпадают. Но, кажется, вы изволили упомянуть, что стена разрушена?

— Большая ее часть превратилась в кучу мусора, — отвечал граф. — Но я найду другое место для строительства. Эта просека, похоже, заколдована.

— Господин граф, — настойчиво вмешался Шавен, — я еще раз повторяю вам, что это человек.

— Я уже слышал все, что ты можешь сказать. Но можешь повторить еще раз. — Уайтхоук повернулся к Николасу. — Если бы я не был полностью убежден, что все это во власти дьявола, то с интересом послушал бы.

Шавен откашлялся.

— Милорд, — начал он, обращаясь к Николасу, — в последнее время я очень много думал обо всех происшедших событиях. Лорд Уайтхоук имеет злейшего врага в лице Лесного Рыцаря.

— Шавен, ближе к делу! — не выдержал граф. — Иначе тебе потребуется целых две недели, чтобы изложить свою байку. Его белая грива метнулась к Николасу. — Хью полагает, что вернулся Черный Шип.

— Неужели? — удивился барон. Карие глаза Шавена с трудом сфокусировались на лице Николаса.

— В долине Арнедейл Лесного Рыцаря зовут и другим именем, милорд! Охотник Торн, или Черный Шип.

Николас уставился в золотистую жидкость в своем бокале, приказывая себе сохранять спокойствие.

— Так вы считаете, что Черный Шип и есть Лесной Рыцарь?

— Мои люди видели леди Эмилин с человеком — лесником или крестьянином, вооруженным большим луком. Она явно была его пленницей. Воины хотели освободить ее, но он убил одного из них. По описаниям он напоминает Черного Шипа. И в то же время Лесной Рыцарь препятствует свободному передвижению наших отрядов по долине — точно так, как это делал Черный Шип. И исчезать они умеют одинаково — растворяются, словно дым. Именно так исчезли неделю назад леди Эмилин и этот человек.

Уайтхоук потер короткую белую щетину на подбородке.

— Крестьяне упорно настаивают на смерти Черного Шипа, но трупа его никто никогда не видел.

— Но ведь о нем не было ни слуху, ни духу в течение целых восьми лет, — заметил Николае, сжимая кубок.

— Скорее всего, он почел за благо на какое-то время прекратить свои налеты на графа, — пояснил Шавен. — Возможно, он путешествовал или воевал во Франции или Святой земле, или обзавелся семьей и где-то тихо жил. — Он пожал плечами. — Но сейчас он снова вернулся, чтобы лишить нас покоя. Если Черный Шип и есть тот самый Лесной Рыцарь, тогда мы имеем дело не с дьяволом, а с человеком, — А если это существо — дух, привидение? — снова тихо спросил Николас.

Уайтхоук сжал губы и нахмурился.

— Ну, тогда, видит Бог, я постараюсь держаться подальше. Он охотится за душами? Придется прислать священника, чтобы тот определил суть Лесного Рыцаря. — Граф в упор посмотрел на Николаса. — Но если Черный Шип жив, тогда мне придется сражаться сразу с двумя врагами: с человеком, с которым бороться мне вполне по силам, и с демоном, с которым вступать в спор бессмысленно. Нет никакого сомнения в том, что леди Эмилин сейчас в плену у одного из них. Был момент, когда мои люди решили, что она умерла, но этому не нашлось достаточного подтверждения. Мы скоро найдем ее.

— Вы полагаете, что Черный Шип снова бросил вам вызов? — Николас перевернул кубок и начал самым тщательным образом изучать клеймо.

— Возможно. — Уайтхоук грузно повернулся в кресле. — Святые небеса! Когда я был моложе, у меня хватало сил и злобы, чтобы сражаться с этим щенком. Но теперь, — он тяжело пошевелил кованым сапогом, — у меня нет ни малейшего желания возиться с этим мошенником. Если он где-то поблизости, то хочу, чтобы он как можно скорее сдох, и дело с концом. — Граф внезапно выпрямился. — Шавен! Найди их! Злодея и девчонку.

— Конечно, милорд! Мы не прекращаем поисков. Уайтхоук презрительно фыркнул.

— Наверное, было бы больше пользы, если поручить это дело собакам. Возможно, я еще и сделаю это.

Николас поставил кубок на стол. Какое-то странное покалывание не позволило ему больше сидеть молча. Он встал.

— Милорд! — решительно произнес он. — Нет никакой необходимости продолжать поиски леди Эмилин.

— Почему? — пораженно рявкнул Уайтхоук. — Что ты знаешь обо всем этом?

Николас выпрямился, расправил плечи и заставил себя смотреть прямо в пустые и холодные голубые глаза отца.

— Она вышла замуж за другого. Уайтхоук с минуту стоял неподвижно.

— Что? — наконец прорычал он.

— К тому времени, как король Джон дал своё согласие на ваш брак, она уже была помолвлена с другим. Право первенства!

Граф сощурился. На щеках его появились красные пятна.

— Поясни! — потребовал он.

— Леди Эмилин несколько недель назад стала моей женой.

Шавен едва не задохнулся.

— Этого не может быть!

Уайтхоук шагнул вперед, в упор глядя на сына.

— Поясни! — опять механически повторил он.

— Я уже давно в долгу перед Роже Эшборном. В качестве ответного шага четыре года тому назад я просил руки его дочери, — произнес Николае. — Тогда свадьба не могла состояться из-за молодости невесты — она еще находилась на обучении в монастыре. А, кроме того, отлучение Папой Римским Англии от католической церкви не позволило тогда совершить обряд. Позже барон Роже скончался, а наследник не имел возможности выполнить договор.

Он замолчал, ожидая, пока отец сумеет воспринять сказанное. Взгляд его перешел на Хью, который невольно скользнул рукой по пустым ножнам.

— Останови свою руку, кузен, — предупредил он, — твой меч отдыхает под присмотром начальника караула!

В тишине раздался резкий звук: бокал графа упал на пол, пиво вылилось пенистой струёй.

— Что ты натворил? — наконец обрел голос Уайтхоук. — Ты предал меня! Стать рогоносцем по вине собственного сына!

В какое-то мгновение казалось, что Уайтхоук сейчас нападет на Николаса и придушит его. Но что-то удерживало графа, хотя и лицо, и шея его напряглись и покраснели, а глаза превратились в почти белые льдинки.

Николас спокойно стоял лицом к лицу с отцом. Его волнение, напряжение и страх проявлялись лишь в резком дыхании да нервном подрагивании тонких ноздрей. Он сжал кулаки.

— Я женился на ней как первый, с кем она была обручена. Она убежала от конвоя только для того, чтобы избежать свадьбы с вами. Поклялась, что не вернется, и приняла решение похитить из этого дома своих братьев и сестру. А я ни секунды не сомневался в том, что когда вы найдете ее, то будете обращаться с ней не как со своей нареченной, а как с испорченным товаром.

— Именно так! Я бы швырнул ее в монастырь и запер до конца жизни за то, что она посмела так опозорить меня! И видит Бог, я еще могу это сделать!

— Сейчас леди Эмилин под моей защитой, — спокойно возразил Николае.

— Так это ты и отбил ее у конвоя! — продолжал обвинения Уайтхоук. — Вовсе не лесное чудовище и не Черный Шип. — Хью попытался было что-то возразить, но Уайтхоук ледяным взглядом заставил его замолчать. — Это ты был с ней возле водопада и убил там одного из моих воинов?

— Но, сэр, конвойные сразу узнали бы барона, — вмешался Шавен. Он взглянул на Николаев. — А она ничего не говорила вам о леснике? Где вы нашли ее?

— Она заблудилась в лесу после того, как убежала от конвоя. Ее нашли крестьяне и помогли ей.

— Выходит, вы прекрасно знаете тех, кто помогал девчонке. И сможете навести нас на след Черного Шипа.

Николас лишь пожал плечами.

Граф не выдержал:

— Ради всего святого, где же она сейчас?

— В полной безопасности, и судьба ее никоим образом не должна вас больше волновать.

— Будь уверен, я еще разберусь в правомерности твоих действий. А девка эта, без сомнения, сможет поведать нам много полезного о Черном Шипе. Лучше отдай ее добром, иначе я сам доберусь до нее. Но почему же она убежала тогда?

— У вас слишком крепкая репутация замечательного мужа, — сквозь зубы процедил Николас.

— Чертов парень! — Лицо графа потемнело, даже стало заметно, как покраснела кожа у корней белоснежных волос. — Ты достойный сын своей матери; раз смеешь со мной так разговаривать! Я обманут! — В ярости он стукнул кулаком по столу. Шавен же в испуге отскочил.

— Я еще раз повторяю: не извольте больше беспокоиться о судьбе леди Эмилин, — проговорил Николас. — Уверен, что она сама никогда вас не интересовала, а вздумали жениться на ней вы лишь из-за Эшборна.

Уайтхоук повернулся и долго молча смотрел на Николаса. Но и Николас не спешил отвести взгляд.

— Эшборн останется моим, — наконец прервал молчание граф, — никакое предательство не сможет этого изменить.

Он скрестил руки на груди и уселся на край стола. Дыхание его становилось все более затрудненным и шумным. Он медленно покачал головой. Потом провел ладонью по липу и волосам.

— Что ты скажешь на это, Хью? Никто теперь не убедит меня в том, что король разрешил эту помолвку в награду за мою преданность, а не для того, чтобы поиздеваться над Хоуквудами!

Шавен нервно кивнул.

— Нечего возразить, милорд!

— Поскольку король, без сомнения, знал о моей помолвке, подобный поступок, конечно, не случаен, — заметил Николае. — Но так как первая помолвка обладает преимуществом, то, сэр, кто же кому пытался наставить рога?

Глаза Уайтхоука превратились в щелки.

— Своим поступком ты уже отплатил за любую возможную несправедливость. Как же ты, должно быть, ненавидел меня в тот самый день, когда сопровождал в Эшборн! — неожиданно добавил он.

Николас не сказал ни слова, пытаясь сохранить самообладание.

Уайтхоук взглянул на Шавена.

— Эта леди действительно хороша, Хью. Ладное тело, огонь в голосе и в движениях. Я думаю, что лишь похоть заставила меня принять эту помолвку. Хотя достаточно скоро она показала свой нрав. — Он засмеялся коротким лающим смехом. — Ты сделал плохую партию, Николас. У нее ни приданого, ни земли; лишь предатель-брат да целый выводок никому не нужных детей. А что до ее красоты — все равно со временем она превратится в сварливую бабу, которая будет, не переставая, пилить мужа. Я рад, что избежал этого.

Николас молчал, кусая губу. Уайтхоук продолжал:

— Ну, предположим, что это все к лучшему. Я получил земли, избавившись от девчонки. Но все равно — то, что ты сделал, достойно порицания.

— Человек, который строит на чужой земле или присваивает чужие доходы, не имеет ни малейшего права судить о том, что предосудительно, а что нет, — не выдержал Николас. — Человек, чья жена умирает позорной смертью, не должен судить других.

Уайтхоук резко вздохнул.

— Во всем, что я делал, не было моей воли и желания. Измену нельзя простить.

— Прощение — вообще трудный урок. Я уже знаю это.

— Теперь я, по крайней мере, не сомневаюсь в том, что представляет из себя мой сын и наследник. Но ведь прежде это не было так определенно? — Уайтхоук искоса взглянул на Николаса.

Тишина в комнате казалась ледяной, как зимний рассвет.

— Нет, милорд, — наконец проговорил барон. — Но чем определяется отцовство? Доверием. Верой. Любовью. А с этими добродетелями вы совсем не знакомы. — Он насмешливо поклонился.

— Я уже говорил, что ты в точности напоминаешь свою мать. Фальшь у тебя в крови.

Граф поднялся и взял со стола свои кожаные перчатки. Потом нарочито медленно начал их натягивать.

— Мы уезжаем сию же минуту, — приказал он холодно. — Когда я все обдумаю, то непременно переговорю с королем. Возможно, потребую возмещения убытков. Или вызову тебя на рыцарский поединок до смертельного исхода. Ты услышишь о моем решении. Имей также в виду, что от меня ты не получишь в наследство и горелой соломины. А пока, я уверен, вне зависимости от всего прочего, нападения на моих людей этого зеленого дьявола, или Черного Шипа, или черт знает, как его зовут, прекратятся. — Он сжал кулак. — Похоже, что будь он смертный или демон, этот Лесной Рыцарь обладает и большей смелостью, и большим великодушием, чем мой собственный сын. Пойдем, Хью.

Резко повернувшись, Уайтхоук вышел из зала. Черный плащ развевался, открывая мощные ноги, оружие воинственно звенело. Когда он открыл дверь, то столкнулся лицом к лицу с леди Джулиан, которая как раз собиралась войти.

— Бертран, — вежливо приветствовала она.

— Добрый день, Джулиан, — резко ответил он и с шумом захлопнул за собой дверь.

Графиня явно смутилась от подобной нелюбезности.

Шавен кивнул Николасу.

— Мои поздравления, кузен, — тихо и быстро произнес он. — Твоя жена хоть и бедна, словно церковная мышь, но все равно очень лакомый кусочек.

— Еще слово о ней, и я заставлю тебя проглотить твой язык, — прорычал Николае. Хью улыбнулся.

— Позволь еще лишь поблагодарить за то, что ты расчистил для меня путь.

— Ах да! Как кузен по отцовской линии, ты надеешься, что все наследство теперь перейдет к тебе. Добро пожаловать, Хьго! Ты достойный наследник состояния Уайтхоука!

Шавен сначала растерялся, но вскоре угрожающе сдвинул брови, поняв насмешку и оскорбление. Он метнулся прочь, на ходу лишь коротко кивнув графине.

Леди Джулиан остановилась рядом с Николасом в тот момент, когда Шавен хлопнул дверью, и сложила руки над крестом, висевшим на груди. С участием взглянула она на племянника.

— Еще одна размолвка с Уайтхоуком? На сей раз, кажется, серьезная. Могу ли я чем-то помочь, Николас?

— Нет, — пробормотал тот, сжав губы.

— Сегодня вечером надо будет накрывать парадный стол?

— Вряд ли. Уайтхоук уезжает немедленно.

— Вижу. Больше того, в ярости и спешке.

— Да. На это есть причины. — Николас взял свой кубок и отпил из него.

— Зачем он примчался сюда вчера? — с тревогой спросила леди Джулиан.

Николас сделал еще глоток. На сегодня с него уже достаточно признаний в грехах, да и голова раскалывается. Ему необходимо рассказать тетушке о своей женитьбе, но с этим можно и подождать.

— Зачем он приезжал?

— Чтобы поставить меня в известность, что они продолжают разыскивать в долине Лесного Рыцаря.

— Я подозреваю, что, кроме этого, он еще продолжает разыскивать свою невесту. Вчера вечером он обмолвился, что как только сможет отыскать ее, сразу заточит в монастырь. Я не могу согласиться с его методами, но другие в этой ситуации высекли бы девушку или сделали еще что-то худшее, имея на то полное право. Монастырь — это милостивое наказание.

— Ее не найдут. А он не захочет принимать на свою душу еще одну женскую смерть, — мрачно ответил барон. — Он основал монастырь, возложил на себя епитимью и считает, что этого вполне достаточно.

— Достаточно ли, Николас? — тихо спросила леди Джулиан.

Он повернулся лицом к огню. Профиль его казался чистым и решительным.

— Я вовсе не карающий архангел. И не мне судить об этом.

Леди Джулиан положила ладонь на руку племянника.

— Если то, что нам дорого, отнимется у нас в одном, оно непременно вернется в другом. Это один из самых милосердных законов Господа.

Николас улыбнулся, но улыбка получилась печальной.

— Да. Вот и вы стали мне матерью вместо вашей сестры. Я благодарен вам за это.

— Ты так похож на Бланш — ее глаза, ее губы. Это благословение — видеть в тебе ее красоту. Но и Уайтхоук очень заметен. Я всегда вижу его в тебе.

Николас рассмеялся коротким и злым смехом.

— Но отец-то этого сходства не видит. — Как будто какая-то тяжесть навалилась на плечи и грудь:

барон закрыл глаза и потер лоб рукой. Теперь-то уж отцовское презрение имеет, реальную почву.

— Ты поможешь разыскать девушку? — спросила леди Джулиан.

— Нет, — отказался барон. Какой-то мускул дернулся на его лице, и он почувствовал, как против собственной воли заливается румянцем — особенность, явно доставшаяся по наследству от отца. Николас отвернулся. Как ни доверял он тетушке, ему не хотелось пока открываться перед ней. Молча смотрел Николас в огонь. Через минуту леди Джулиан тихонько извинилась и вышла из зала.

Николас уперся рукой в каменную стену, а другой рукой сжал серебряный кубок с силой, способной смять мягкий металл. Голова его была тяжелой и болела, огонь слепил глаза.

Он никак не мог заставить себя не думать об Эмилин, а после тяжелого разговора с Уайтхоуком — тем более. И все-таки принес облегчение сам факт, что не нужно больше скрывать свою женитьбу. Он так устал от необходимости постоянно хитрить, что-то выдумывать, кого-то обманывать.

«Глупец, — думал он, — как же у меня хватило ума оставить ее в монастыре?» Уезжая в Лондон с Питером и половиной своего отряда, он чувствовал себя увереннее, зная, что Эмилин будет в полной безопасности до самого его возвращения. Неужели нельзя было догадаться, что она не сможет дождаться его?

Покачав в отчаянье головой, Николае допил остатки эля. Неожиданное появление Эмилин в его собственном доме совсем смутило барона. Он старался спрятаться, словно робкий олень от охотника, прекрасно зная, какое презрение испытывает Эмилин к Николасу Хоуквуду.

Без сомнения, Эмилин еще не узнала в нем Черного Шипа. Но он узнал ее даже в этом глупом чепце. Улыбка невольно промелькнула на лице барона. Наивна, словно ребенок, — неужели она надеялась, что в монашеском одеянии ее никто не узнает? Догадка мелькнула в его голове в тот самый момент, когда она взглянула на него с лесов в часовне. Позже, в солярии, он услышал характерную хрипотцу в ее голосе и увидел на пальце такое знакомое стальное колечко. А черные шипы на лозе рядом с бутонами розы, которые она нарисовала в книге? Он так благодарен ей за это!

Ее призвание к живописи оказалось неожиданным. За все время, которое они провели вместе, Эмилин ни разу не упомянула, что училась рисовать и занимается таким тонким и редким ремеслом, как роспись книг. Этот необычный дар заставил его еще больше гордиться тем, что именно его она выбрала в спутники.

Он должен и хочет любить Эмилин и оберегать ее от ударов судьбы, но в последнее время ему даже не удается быть рядом с ней. Он старательно зачесывает назад и приглаживает волосы, каждый день тщательно бреется, изо всех сил следит за голосом и манерой говорить и двигаться. Стремясь проводить побольше времени за пределами замка, он ездит на охоту, занимается делами поместья. Часто уезжает в долину, отсутствуя иногда несколько дней кряду.

Раз или два Эмилин взглянула на него прямо, с явным любопытством в голубых, с золотыми искрами, глазах. — В эти моменты у Николаев срывалось дыхание. Но маскировка оказалась более надежной, чем он сам предполагал: голос, одежда, тщательно приглаженные назад волосы, чисто выбритое лицо, ледяные серые глаза — ничто во внешности не напоминало Черного Шипа. Лишь прошлой ночью на мгновение Эмилин увидела его, но, конечно, подумала, что это сон.

Николас прекрасно знал, что его глаза имеют странное свойство изменять цвет: когда он в замке, окружен каменными стенами, одет в серое или черное, а тем более, закован в доспехи, глаза приобретают холодный серо-каменный оттенок. Даже голубой камзол и плащ сохраняют этот цвет. Но среди зелени леса, когда солнце пробивается сквозь яркую листву, глаза становятся зелеными, словно мох.

Придирчиво глядя на себя и в зеркало, и в отполированный металл меча, и в воду тихого пруда, он понял, что цвет этот достаточно стоек. Глаза отражали окружающий мир и тщательно защищали его. У Черного Шипа глаза ярко-голубые; у Николаев Хоуквуда — серые. Ни один смертный не в состоянии изменить цвет глаз — лишь небо может даровать эту способность.

В качестве Черного Шипа он не раз нападал на обозы и конвой Уайтхоука. Даже сейчас руки его сами сжимаются в кулаки при одном воспоминании о том, как его отец оскорблял Бланш, насколько жестоко он с ней обращался. Он был юн, пылок, нетерпелив, и месть казалась единственным лекарством там, где, скорее всего, помогли бы какие-то иные средства.

Поначалу нападений на Уайтхоука казалось вполне достаточно. Но позже, когда борьба приобрела политическую окраску. Черный Шип против своей воли превратился в героя. Уайтхоук начал всерьез притеснять жителей Арнедейла, и Николас со своим обостренным чувством справедливости приобрел вполне определенный повод для борьбы с отцом. Черный Шип очень быстро завоевал горячие симпатии и восхищение жителей долины.

Еще ни разу никто не узнал в бароне Черного Шипа. Борода росла чрезвычайно быстро, а способный к изменению цвет глаз служил надежной защитой. Правду знали лишь Питер Блэкпул и Элрик.

Для жителей долины он был просто лесник Торн — человек с обычным именем, работающий на Вистонберийское аббатство. Действительно, в качестве барона он часто встречался с аббатом, чтобы обсудить состояние дел в долине. Даже аббат не подозревал правды.

Поначалу он совершал свои налеты в одиночестве, но скоро нашлись добровольные помощники среди крестьян, не согласных терпеть притеснения графа. Они нападали на обозы Уайтхоука и отбирали зерно, пиво, вино и — время от времени — ящик-другой золота. Ничего не оставляя себе, они просто возвращали жителям долины отнятое у них же.

Граф становился все смелее в своих рейдах по долине, и пришло время, когда соседние бароны дали открыто понять, что они не могут смириться со столь наглым нарушением законов. Роже Эшборн оказался среди тех, кто вызвал Уайтхоука в суд и открыто высказал свое осуждение его алчности и бесстыдству. Втайне эти борцы за справедливость поддерживали одинокую смелость лесного отшельника.

Но явное недоверие и вражда, окружавшие графа, не подсказали королю наставить его на путь истинный и не облегчили процесс тяжбы о владении землей в Арнедейле. В королевской канцелярии документы по решению спора уже покрылись толстым слоем пыли, а жизнь тем временем сама подсказывала пути и способы этого решения.

Тайную жизнь Черного Шипа прервала тяжкая рана: вражеская стрела пронзила ему легкое. Тогда, восемь лет назад, прячась вместе с маленькой Эмилин, он наконец понял, к чему привел его гнев — из-за него страдали невинные. Стрела, едва не лишившая его жизни, казалась карающей десницей свыше.

Долгие недели болезни и выздоровления под неусыпной заботой Мэйзри дали время для размышлений. Он был эгоистичен и импульсивен, виновен в открытом воровстве и глубоком позоре. В ярости к отцу он потерял способность здраво рассуждать, трезво оценивать реальную действительность и последствия своих действий. И, увидев опасный поворот на своем пути, Николае решил изменить маршрут.

Едва окрепнув после болезни, он отправился в деревенскую церковь и, исповедовавшись, признался в воровстве и поругании чести отца. Покаявшись, он отправил Черного Шипа на отдых. Тогда Элрик и распустил слух о его смерти, так быстро распространившийся по долине.

В конце концов, подчинившись настоянию баронов, король издал приказ, ограничивающий бесчинства Уайтхоука. Но когда его срок истек, граф потребовал судебного разбирательства, которое так и увязло где-то в бюрократических коридорах Вестминстера.

Рейды по долине возобновились и со временем становились все серьезнее. Горели амбары и дома, вырубались леса. Хоуксмур, доставшийся Никола-су от матери, находился под постоянной угрозой.

Однажды поздним вечером, сидя у огня, Николас и Элрик выдумали Лесного Рыцаря. С помощью Мэйзри изобрели костюм, первый, за которым последовало множество других, и наводящее ужас чудовище было готово. Видное сквозь густую листву, в густом тумане или далеко на вершине холма, оно действительно выглядело впечатляюще. Вооруженный боевым луком или топором, этот могучий защитник долины ни разу не был вынужден нападать.

Так просто: сам страх перед порождением дьявола парализовал. А Уайтхоук, к тому же, оказался страшно суеверным. Возможно, чувство вины за уже содеянное зло сделало графа таким чувствительным даже к самому отдаленному намеку на то, что он может попасть в ад. Страх перед Лесным Рыцарем оказался настолько сильным, что Уайтхоук сократил налеты и даже вывел часть своего отряда из долины.

Николас тяжело вздохнул и медленно отошел от камина. То, что происходит в долине, необходимо тщательно обдумать. Ведь даже сейчас Уайтхоук иногда появляется там. Возможно, не помешает, если Лесной Рыцарь еще несколько раз напомнит о своем существовании — хотя бы с почтительного расстояния.

Он прекрасно понимал, что скоро должен будет объясниться с Эмилин. И так обман зашел слишком далеко — она не заслужила его. Но в долину ехать необходимо. Так что пройдет еще примерно неделя, прежде чем он сможет поговорить с ней.

Несмотря на весь свой гнев, Уайтхоук удивительно спокойно воспринял известие об их свадьбе. Возможно, дело и на самом деле обстояло именно так, как он заявил: он был рад получить Эшборн без его хозяйки, у которой за душой ни гроша.

Николас был бы рад такому повороту событий, но он прекрасно знал, что отцу доверять опасно.

Глава 17

— Не это, другое! — Звонкий, словно серебряный колокольчик, полный нетерпения голос доносился из-за стены сада. — Ну, достань же! Еще выше!

Выйдя из часовни, Эмилин через двор направлялась к дому. Услышав голос сестренки, она со вздохом пошла в другую сторону.

В дальнем конце сада под высоким деревом стояла Изабель. Голова ее была запрокинута, темные косы за спиной слегка покачивались.

— Вон там, Кристиен, — повторила она, взглянув вверх в ту самую минуту, когда яблоко упало на носок ее войлочной туфли. — Ах!

Эмилин решительно подошла.

— Где Кристиен?

— Вот он, — Изабель показала вверх. Коричневые штаны и маленькие кожаные башмаки болтались как раз над головой Эмилин. Поискав положение, в котором она могла сквозь ветки видеть лицо брата, девушка уперлась кулаками в бока и тоже запрокинула голову.

— Кристиен, слезай немедленно! — приказала она.

Мальчик поерзал на ветке, на которой сидел, вытянул ноги и взглянул на нее сверху вниз.

— Не могу, — ответил он дрожащим голосом. — Кажется, я здесь застрял.

— Спускайся тем же путем, каким лез вверх.

— Не могу достать ногами до нижней ветки. Я упаду, — жалобно захныкал Кристиен. Нахмурившись, Эмилин тщательно оценила его положение. Ближайшая ветка оказалась далеко внизу, а та, на которой Кристиен держался, выглядела слишком тонкой и зеленой. Мальчик снова вытянул ноги, и Эмилин услышала треск дерева.

— Кристиен! — закричала она. — Постарайся подвинуться как можно ближе к стволу! Держись за него и не двигайся! Я помогу тебе! — и она начала подбирать длинные и широкие юбки.

— Здесь какие-то трудности? — Звучный низкий голос заставил девушку обернуться в изумлении.

Николас Хоуквуд стоял всего в нескольких футах от нее, и выражение его лица не сулило ничего приятного. На какое-то мгновение Эмилин онемела от его присутствия; он же больше двух недель был в отъезде, и хотя вернулся уже пару дней назад, она очень мало видела его за это время. Кроме того, оживление во дворе сегодня утром ясно показывало, что он опять собирается куда-то уезжать — на сей раз с большей частью своего отряда.

— Мальчик не поранился? — Барон торопливо подошел к дереву и взглянул вверх.

— Он там надежно застрял, милорд, — пояснила Эмилин, глядя, как играют мышцы под тонкой туникой из светлой шерсти и как красиво ложатся на плечи волны густых темных волос. Бегло взглянув на девушку, рыцарь опять поднял взор.

— Как же его угораздило туда забраться? — в голосе барона послышались нотки недоумения и заинтересованности.

— За яблоками, — коротко и емко пояснила Изабель.

— Яблок полно в кладовых, девочка, — проговорил Николае, обходя дерево, чтобы рассмотреть, как располагаются ветки.

— Я не могу слезть, милорд, — пожаловался Кристиен.

— Те яблоки старые, еще прошлогодние, — объяснила Изабель.

— Ну, а эти еще совсем зеленые, от них разболятся животы, — пыталась урезонить ее Эмилин.

— Нет, некоторые уже почти красные, а нам так хочется свежих яблок! Кристиен сказал, что сможет достать. Он здорово лазает!

— Неужели? — глаза барона озорно блеснули, — Говорят, ты хорошо лазаешь по деревьям, парень!

— Я… Я так думал, милорд, — с сомнением произнес Кристиен.

— Ну, скоро ты как раз и сможешь продемонстрировать нам свое искусство, поскольку тебе все равно придется слезать вниз.

Эмилин повернулась к Изабели.

— Беги найди Тибби, — попросила она. Когда Изабель ушла, девушка повернулась к Николасу.

— Я залезу и покажу ему, как спуститься, милорд. Думаю, что без труда смогу добраться до него.

Нахмурясь, барон взглянул на нее, потом вверх на дерево, продемонстрировав красивую и сильную линию горла и подбородка, заросшего черной щетиной.

— Он, без сомнения, прекрасно слезет сам. Я совсем не хочу, чтобы вы оба поранились.

— Но он же может упасть, — возразила Эмилин.

— Ну, тогда научится не рисковать из-за ерунды.

Девушка нервно вздохнула.

— Но он всего лишь ребенок.

— А вы заботливы, словно мамаша-волчица, — промурлыкал барон. — Пусть мальчик слезет сам. Он уже приближается к тому возрасту, когда его необходимо воспитывать по-мужски.

Эмилин опустила глаза. С правотой барона нельзя было не согласиться. Кристиену скоро исполнится семь, и нельзя подавлять его гордость. Со вздохом она кивнула.

Николас оперся на развилину ствола, случайно проведя рукой по плечу Эмилин, и поднял голову.

— Послушай, Кристиен! Сползи чуть дальше… вот так. Теперь вытяни левую ногу вон к той ветке под тобой… Нет, другую ногу. Так. Тянись, парень.

Кристиен полз по ветке, словно испуганная гусеница. На мгновение Эмилин зажмурилась, потом быстро открыла глаза и увидела, как брат, промахнувшись, встал ногой мимо ветки, потом схватился за ствол, чтобы не упасть. Болтающиеся ноги сбили два яблока.

Эмилин отступила назад и наткнулась на Николаев. Продолжая разговаривать с Кристиеном, он успокаивающим жестом взял ее за руку.

— Спускай ноги вниз, парень. Хорошо. Ты должен повиснуть, вытянувшись, а потом прыгнуть. Здесь невысоко. Ты запросто с этим справишься. — Он взглянул на Эмилин. — Если он начнет падать, думаю, я смогу поймать его.

Мягкий голос звучал совсем близко к ее уху и — странно — как будто эхом отдавался в позвоночнике. А мягкое прикосновение пальцев к руке пронзило все тело.

Крепкое мускулистое тело за ее спиной казалось надежным и располагающим. То едва заметное сначала физическое притяжение, которое началось с его прикосновения к ее руке, моментально распространилось по всему телу. Даже это мимолетное проявление симпатии оказалось удивительным, поглощающим и греховно приятным. И хотя она прекрасно знала, что нельзя стоять так близко, никак не могла заставить себя отодвинуться.

В мозгу моментально возникло подобие того сна, который она видела несколько ночей назад: она видит и обнимает Черного Шипа, отвечает на его поцелуи. Но сейчас он тут же превратился в барона. Вдыхая сладкий аромат сада и отгоняя непрошеные мечты, Эмилин положила свою руку на изогнутый ствол рядом с его рукой. Вместе они смотрели на мальчика.

— Ты уже почти спустился, — подбодрил его Николас. — Просто дотянись ногой. Не упадешь — ты же сумел забраться вверх, сможешь и спуститься.

Кристиен нервно кивнул и сполз с ветки, к которой он так крепко прицепился, вытянув ноги, чтобы опереться на что-нибудь. Резко перенеся вес тела, он внезапно оказался на нижней ветке, испуганно скрючившись и схватившись за нее.

— Великолепно! — похвалил Николас, отпустив руку Эмилин, чтобы поаплодировать героизму мальчика. — Храбрый парень. Ну, теперь спускайся еще ниже. Да, сюда. Здесь уже легче.

Эмилин слушала, как барон руководит действиями ее брата, благодарная за его терпение и выдержку. Невольно вспомнилось, как она сама с ужасом цеплялась за каменистый край ущелья, целиком полагаясь на советы Черного Шипа.

Внезапно и страх за брата, и все внимание к нему куда-то улетучились, изгнанные неожиданным и поразившим ее открытием. Эмилин повернулась и впилась взглядом в барона.

Прохладный зеленый свет заливал его голову и плечи, как будто он стоял под вращающимся куполом, составленным из отдельных кусочков тонкого зеленого стекла. Глядя на его подбородок и на густые и длинные, словно крылья черной бабочки, ресницы, Эмилин прищурилась и постаралась представить на этом лице бороду.

Кристиен уже с большей уверенностью сполз на нижнюю ветку и приближался к ним, вереща, словно белка. Но Эмилин едва слышала его: все ее внимание было сейчас сосредоточено на лице барона.

Николас со смехом взглянул на нее сверху вниз.

— Клянусь Святым Георгием, мальчишка уже вовсе не желторотый птенец. Как он лихо все это проделал! — голос барона звучал тепло, в нем слышались и юмор, и гордость. В окружающем живом свете глаза его сверкали в обрамлении черных ресниц и казались зелеными, словно та краска из крушины, которой она только сегодня утром расписывала книгу. Вернее, серо-зелеными. Цвета мха, покрывшего камень.

— Святая дева! — не удержавшись, промолвила Эмилин.

— Ах, господи боже! — Услышав этот возглас, девушка оторвала взгляд от Николаса и увидела Тибби, спешащую к ним через сад с малышом Гарри на руках. Годвин и Изабель не отставали от нее.

— Мальчик в полном порядке! — объявил Николас, отступая в сторону от Эмилин. Кристиен спрыгнул на землю, гордо улыбаясь. Тибби метнулась вперед, пряча его под свое крылышко.

Словно в тумане, Эмилин слышала, как Тибби бранит Кристиена и Изабель. Слышала она и то, как Годвин читает мальчику лекцию об искусстве лазанья по деревьям и благодарит барона за помощь. Пока слова витали вокруг нее, словно сорванные ветром листья яблони, она стояла молча и неподвижно, глядя, как Тибби и Годвин направляются вместе с детьми к воротам сада.

Николас молча стоял рядом под зеленым шатром. Эмилин повернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Листья отражались в его глазах, как будто свет проникал сквозь изумруды. Он взглянул на нее сверху вниз слегка озадаченно.

— Вы идете в дом, мадам?

— Ваши глаза, — наконец смогла произнести она. Его улыбка внезапно померкла.

— Мои глаза? — Он резко поднял голову, глядя на крону дерева. Потом снова перевел взгляд на Эмилин — абсолютно зеленый, глубокий, полный чувства и понимания.

— Зеленые… — Она глубоко вздохнула. И голова ее закружилась от аромата яблок. Вовсе не серые. Зеленые. Глаза Черного Шипа. И голос, и руки, и дыхание около ее уха — все принадлежало Черному Шипу, и все волновало ее до дрожи.

Он снова взглянул на нее и поднял бровь. Все сомнения рухнули моментально — от одного этого движения, одного взгляда. Эмилин смутно осознавала, что невольно выдала себя. Но какое это имеет значение? Он даже не удивился. Казалось, он узнал ее без единого вопроса, так же, как и она его.

Внезапно ее охватил гнев, будто неожиданно налетели грозовые облака. Сердце громко стучало.

— Той ночью в солярии был ты, — выдохнула она. — Ты — Черный Шип. Он вздохнул:

— Леди, здесь не место…

— Какая же я дурочка! — почти закричала она. — Тупоголовая! Не видеть этого! — Подобрав юбки, она стремительно зашагала к дому, миновав, не замечая, прекрасные летние цветы, ароматные клумбы с лавандой и резедой. Она слышала за спиной его шаги.

Его рука сжала ее руку.

— Эмилин, — проговорил он.

Она резко повернулась к нему, не в состоянии мыслить размеренно. Открытие поразило ее. В гневе она попыталась вырвать руку.

— Эмилин, — снова начал он. — Я узнал тебя сразу.

— Но не сказал ни слова!

Смущение молнией промелькнуло среди туч гнева. С горящими щеками, сбивающимся дыханием она внезапно осознала, что была обманом вовлечена в этот брак, словно в ловушку. Выйдя замуж за Черного Шипа, она оказалась замужем за бароном.

— Зачем ты сделал это? — прошипела она.

— По необходимости, — спокойно ответил он. — Я так же могу задать вопрос «зачем». Эта монашеская одежда — слабая маскировка. Тибби и дети не могли не узнать тебя.

— Конечно, они знают правду, — возразила Эмилин. — Я просто надеялась, что ты… нет, барон не узнает меня. — Слова быстро и резко слетали с ее уст. Губы ее дрожали, а в глазах стояли слезы.

Избавление оказалось настолько внезапным, неожиданным и ошеломляющим — чувства словно перелились через край. Она подошла к нему со смущением почти болезненным.

Его глаза смягчились.

— Эмилин, я…

Неожиданно для себя самой она влепила ему пощечину. Испугавшись, зажала рот рукой. Он смотрел на нее, сжав губы, и румянец медленно заливал его щеку в том месте, где остался след ее руки.

Повернувшись, она заспешила по дорожке. Взбежав на ступени дома, с такой силой рванула тяжелую дубовую дверь, как будто та была сделана из сухих листьев, и исчезла за ней.

Николас бросился следом.

Его подкованные железом сапоги громко застучали по ступеням. Впереди слышалось шуршание ее платья и звук шагов — уже наверху. На последнем повороте лестницы он успел заметить, как она проскользнула в ближайшую незапертую комнату. Это была его комната. Дверь с такой силой захлопнулась перед самым его носом, что волосы, словно от порыва ветра, отлетели назад. Раздался звук задвигающегося засова.

— Открой! — закричал Николас, стуча кулаком в дубовую дверь. Если Эмилин не отодвинет засов, не поможет ничего, кроме тарана. Повернувшись, он метнулся к двери в солярий. Заперто. В бешенстве стукнув кулаком, Николае вернулся обратно. — Ради всего святого! — взывал он, молотя в дверь. — Открой! — Внутри что-то загрохотало, и дерево завибрировало под его рукой. С проклятьем Николас уперся обеими руками в дверь и уткнулся в нее лбом.

Худшего момента для разоблачения нельзя было придумать. Тогда, после ссоры с Уайтхоуком, барон твердо решил открыться Эмилин, но был вынужден уехать и отсутствовал дольше, чем предполагал. А едва он вернулся, пришло письмо от аббата Вистонберийского с просьбой срочно прислать отряд в Арнедейл.

Сейчас, в такой спешке, он не имел ни времени, ни сил для объяснений, обид и сцен. Люди Уайт-хоука, писал аббат, начали с новой силой свои нападения на жителей долины. Аббат выражал надежду, что барон сможет переговорить с графом и как-то смягчит его до тех пор, пока епископ не пришлет того, кто сможет установить мир.

Сейчас воины барона как раз готовились к отъезду. Он и сам этим занимался, пока не услышал взволнованные голоса, доносившиеся из сада. Сквозь небольшое окошко в коридоре до Николаса доносился топот и ржание лошадей, крики воинов и тихое позвякивание доспехов, конской упряжи и оружия. А он еще даже не надел кольчугу и не отдал сенешалю распоряжений на время своего отсутствия.

Барона отвлекло от мрачных мыслей едва заметное движение за спиной. Повернувшись, он увидел леди Джулиан и леди Мод, в изумлении глядящих на него с порога своей комнаты. Он метнул на них бешеный взгляд, и женщины застыли от неожиданности.

Гром небесный, ну и дал же он повод почесать языки! Но что сделано, то сделано, и поправить уже ничего нельзя. Хуже, чем разрушенная стена Уайтхоука. Николас снова яростно забарабанил в дверь.

— Открой!

— Ни за что! — раздалось изнутри. — Свинья! Подлец!

Леди Джулиан едва не лишилась чувств, услышав подобные выражения из уст монахини. Мод втащила мать обратно в комнату. В сумрачном сводчатом коридоре воцарилась напряженная тишина.

Николас снова постучал в дверь, уже тихонько.

— Леди, — вполголоса произнес он, пытаясь сохранить остатки самообладания, — впустите! Если не впустите, мне придется объясняться с вами отсюда, из коридора. Тогда все в замке узнают, что происходит между нами. — Он подождал, ощущая, как тяжело бьется сердце.

Через несколько мгновений задвижка скрипнула. Николас открыл дверь, и в этот самый момент о косяк двери стукнулся кувшин и разлетелся на мелкие бело-голубые кусочки.

Плотно закрыв за собой дверь, барон носком сапога дотронулся до осколков.

— Миледи, ваш нрав неуемен, а цель весьма плачевна. Вы едва не пробили мне голову шахматной фигурой в Эшборне и едва не лишили мужества, попав стрелой в лесу.

Эмилин стояла у камина, сжав кулачки.

— Как бы я была благодарна Богу, если бы не промахнулась там, в лесу! Если бы стрела попала прямо в твое черное сердце!

— Это правда? — Николас шагнул ближе.

— Конечно! — Эмилин уклонилась и повернулась к нему спиной. — Как ты мог поступить так? Я думала, Черный Шип — мой муж — в долине, защищает ее от Уайтхоука!

— Я вовсе не забыл об этих обязанностях, — просто ответил Николае.

Эмилин взглянула на него, прищурившись.

— Змея! Ты во всем лгал мне? — Схватив со стола серебряный кубок, она швырнула его на пол. С жалобным звоном он покатился, пока не застрял у камина. Она повела рукой вокруг себя.

— А это и есть тот самый «небольшой кусочек земли и домик», о которых ты мне говорил? Подходящая нора для змеи!

Николас поднял руку и медленно подошел к Эмилин.

— Не тебе говорить об обмане! Ты не монахиня, а я здесь барон, причем уже много лет. Я и сам признался бы тебе, кто я на самом деле, — в подходящий момент. — Она отступила от него, а он вытянул руку и выхватил у нее второй кубок, который также готов был оказаться на полу. Поставил его на стол и пристально взглянул Эмилин в глаза.

— Подходящий момент был, например, перед тем, как ты женился на мне!

— А ты вышла бы за меня, зная все это?

— Никогда! — выпалила Эмилин. Неожиданно в глазах ее сверкнула искра, как будто в темноте чиркнули кремнем. — Ax, конечно, милорд! Тайный брак вполне устраивал вас именно потому, что я и понятия не имела, кто вы на самом деле!

— Я не хотел обманывать, — спокойно и веско произнес Николсе. — Я собирался лишь защитить тебя от Уайтхоука и выполнить… — он замолчал, не готовый еще объяснить, почему он имел полное право жениться на ней. Пусть сначала привыкнет к тому, что только что узнала.

Эмилин с минуту холодно разглядывала его.

— Понимаю, почему я так поздно узнала в тебе Черного Шипа. Ты просто избегал меня!

— Я вообще мало времени проводил в Хоуксмуре этим летом, — осторожно попытался оправдаться Николас.

— Именно так. А когда и был здесь, старался держаться от меня подальше. Стоило мне войти в комнату, как ты удалялся или разговаривал со мной из-за моей спины, в крайнем случае — при свечах.

— Чтобы обезопасить нас обоих, леди. А, кроме того, не забывай, что едва я подходил ближе, ты сию же минуту отворачивалась, чтобы я не понял, кто ты на самом деле. У меня не было выбора — только общаться с этим чепцом. — Николас подошел и снял монашеское покрывало.

— Мы оба вели себя глупо, — признала Эмилин. Она отступила в сторону. Но в эту самую минуту он схватил ее за руку, притянул к себе, будто она ничего не весила, и прижал к груди. Сквозь шерстяное платье ее тело казалось теплым и послушным, а сердце билось совсем рядом.

— Глупо то, что я люблю тебя? — Николас понимал, что то, что он сейчас шепчет, — самая глубокая на свете правда. Эмилин молча смотрела на него, потом, вздохнув, отвела взор. Николасу показалось, что в этом вздохе он чувствует тающий и улетучивающийся гнев.

Хотя Эмилин и сопротивлялась объятию, она невольно ответила на близость и движением рук, и движением тела. Выгнув шею, она заглянула в глаза любимому своими сияющими, словно голубые озера на солнце, глазами.

— Так кто же ты — Черный Шип или барон Николас?

— Оба, леди, и в обоих случаях твой муж, — тихонько ответил он.

— Оба, сэр, и неизвестно, где правда, — не могла успокоиться Эмилин.

— У меня много причин для обмана, милая, а у тебя лишь одна — украсть отсюда детей.

Она попыталась освободиться из объятий.

— Украсть? Да это моя семья! Скажите-ка лучше, сэр, что вы сделали в Эшборне, как не похитили моих детей!

— Я выполнял приказ короля! — резко ответил Николас.

— Ну конечно! Выполнял приказ короля, и тут же наставил собственному папочке рога — при первой же возможности! — Оскорбление повисло в воздухе — яростное и тяжелое.

Николас едва сдержался.

«Да, — подумал он, — я люблю ее, но иногда она способна высечь гнев и из камня!»

Эмилин обиженно смотрела на него и порывисто, неровно дышала. На щеках ее расцвели яркие пятна — словно розы, глаза горели под густыми нахмуренными бровями. Николасу невольно вспомнилась раскрашенная скульптура гневного ангела, созерцающего жалкого грешника.

— Ты не человек чести! — обвиняющим тоном заявила Эмилин.

— И тем не менее ты моя жена! — парировал Николае. — Тебе бы больше понравилось быть моей мачехой?

— Ни той, ни другой! Я доверилась тебе, а ты меня обманул!

Какой-то мускул едва заметно дрогнул на лице рыцаря.

— Я женился на тебе ради твоей же безопасности. Просто тогда я не мог открыто говорить об этом.

— Лучше бы я не встретила тебя в том лесу и сама бы заботилась о своей безопасности! — сквозь зубы процедила Эмилин.

Крепко сжав ее руку, он прижал ее еще ближе к себе — прижимал до тех пор, пока носками туфель она не наступила ему на сапоги.

— Видит Бог, — прошептал он, — ты сама сказала, что хочешь освободиться от помолвки, а я просто помог тебе сделать это. Ты моя жена, и вся эта комедия с переодеваниями закончена!

Голубой огонь в глазах девушки зажег ответную искру в его глазах — то пламя, которое он так упор подавлял в себе все это время. Прижимая к себе любимую, Николас не мог больше бороться с желанием и болью: так долго без нее, так часто рядом с ней. Он склонил голову и нашел губами ее губы.

Эмилин мгновение сопротивлялась, а потом со страстью отдалась поцелую. Губы ее дрожали. Николас слегка ослабил железную хватку, которой держал ее за руку.

Внезапно девушка прервала поцелуй и снова попыталась вырваться из объятий.

— Пожалуйста, не путай больше мои мысли. Я совсем не могу думать, когда ты обнимаешь меня.-Голос ее утратил свойственные ему теплые нотки и звучал холодно и резко. — Как мы могли пожениться честно, если с твоей стороны все было обманом? Ты женился на мне вопреки своему отцу, используя против него нашу клятву.

— Нет, — горячо возразил он. — Нет! — Он взял ее за подбородок, мягкий и теплый, словно лепесток розы на солнце. Его ум тоже затуманился — от прикосновения ее тела, от гнева и обиды. — Мое предложение — не обман, Эмилин. Тайные клятвы — священный акт. Я не в силах нарушить его.

Закрыв глаза от его прикосновения, она отвернулась.

— Было бы честно освободить меня от клятвы, которую я дала по незнанию.

Николас едва сохранял спокойствие.

— Я не освобожу тебя, — мрачно произнес он.

— Ты не имеешь права, — прошептала Эмилин. — Я выходила замуж не за тебя, а за Черного Шипа.

— Всем моим поступкам существуют объяснения, милая. — «Боже, — подумал он про себя, — объяснение займет много времени». А его сейчас не было. Скоро Питер пришлет за ним. Николас удрученно помолчал. — Я все объясню тебе. Только позже.

Со двора раздался звук рога.

— Мои воины уже готовы к походу. — Барон выпустил Эмилин из объятий. Девушка пошла к двери, но на пороге обернулась.

— Тогда уходи, — печально проговорила она. — Можешь ничего не объяснять. Я не могу смириться с обманом. Не считай меня больше своей женой.

Николас вздохнул и провел руками по волосам. Он чувствовал себя так, как будто его высекли каким-то невидимым хлыстом. Вместо того чтобы объясниться и просить прощения, он опять утаил правду, оставаясь верным своей скрытной натуре. Оба они позволили обиде и горечи руководить собой. Разбилось нечто драгоценное — вера Эмилин в Черного Шипа, в него самого. Теперь она будет считать его таким же лживым, как его отец.

Сжав зубы, он стукнул кулаком по ладони. Рог зазвучал снова. Он должен был признаться во всем, как только она появилась в Хоуксмуре. Больше того, нужно было собраться с силами и все рассказать перед их свадьбой. Тогда бы она внимательно выслушала его.

А теперь, когда обман повис между ними, словно огромная глыба льда, наверное, было уже слишком поздно. С усталым вздохом Николас потер лоб. Нужно хорошенько все обдумать — сейчас он не представлял, как вновь завоевать доверие Эмилин. Но он уже не сможет этого сделать: судя по письму аббата, он уезжает на несколько недель.

Когтистые лапы и жадные пасти тянулись к поверженным телам грешников. Над исчадиями ада стоял архангел и на весах взвешивал души умерших. Праведники восходили на небеса, осененные радужными крылами. А грешников тянула вниз тяжесть содеянного, лица их искажал крик — летели они прямо в лапы демонов.

Эмилин слегка отодвинулась, рассматривая роспись. Она едва заметила, что уже наступили сумерки и Годвин, закончив работу, ушел из часовни. Сегодня она не рисовала ангелов. Демоны значительно больше соответствовали ее настроению.

Солнце село, подали ужин, а Эмилин все работала и работала. Ей никого не хотелось видеть, и она так и просидела весь день в часовне, яростно водя кисточкой по стене.

У некоторых из демонов вдруг оказались темные, почти черные волосы и серые, словно сталь, глаза. Довольная свирепым выражением бородатого лица очередного жителя преисподней, художница взялась за следующего — с зелеными, словно мох, глазами и злорадной усмешкой. Она поставила его рядом с покрытым острыми шипами кустом боярышника.

Расправив затекшие плечи, Эмилин критически склонила голову. Но не смогла сосредоточиться на том, что вышло из-под ее кисти. Голова была занята ссорой с Черным Шипом, нет — с Николасом.

Сознание того, что ее предали целиком и полностью, не давало жить. Гнев и слезы, мучившие с утра, к полудню превратились в глубокую и, в то же время, пустую печаль. Глаза распухли от слез. Чуть раньше она всхлипывала вслух, швыряя вокруг себя кисти, — так подействовал на нее стук копыт отряда, покидавшего замок. Годвин, смущенный и измученный ее поведением — она отказывалась объяснить его причину, — в конце концов — не выдержал и ушел.

Было уже почти темно, когда Эмилин спустилась с лесов и пошла к алтарю помолиться Святой Деве, умоляя о наставлении на путь истинный. Около алтаря на деревянной подставке стояли свечи, и знакомый обряд немного успокоил девушку. Она стояла, глядя на чистый огонек, и вдыхала запах воска и дыма.

Неожиданно скрипнула входная дверь и показалась невысокая плотная фигура Тибби.

— Ты здесь, девочка?

— Да, Тибби.

Нянюшка прошла по часовне.

— Годвин сказал, что ты работаешь так, как будто руки твои горят, и одновременно рыдаешь. — Встав на колени рядом с Эмилин, Тибби пробормотала короткую молитву, потом со значением подняла брови. — Скажи же мне, что случилось!

— Что ты имеешь в виду? — устало спросила девушка.

— Что я имею в виду! Все дамы в замке жужжат, словно пчелы над клумбой с маргаритками. Говорят, что вы с бароном кричали друг на друга в его спальне. Леди Джулиан, я слыхала, трепетала, словно рыба, выскочившая из воды, в дверях своей комнаты.

Эмилин вздохнула.

— Так, значит, уже все знают.

— Некоторые. Леди Мод и леди Элрис и Маргарет де Велль обсуждали за ужином. А когда ты не явилась за стол, поводов для разговора прибавилось. Леди Элрис полагает, что он хочет, чтобы ты стала его любовницей.

— Да? Это было бы слишком просто!

— Ну, значит, он понял, кто ты такая на самом деле.

— Еще хуже, — пробормотала Эмилин. — Барон — мой муж.

Тибби открыла рот.

— Святая Дева! Так сколько же их у тебя?

— Ах, Тиб! — Эмилин едва не рассмеялась. — Барон и тот лесник, за которого я вышла замуж, — один и тот же мужчина. — Она опустила глаза. — Мне стыдно признаться, что до сегодняшнего утра я не узнала его. Он раньше был каким-то другим.

«С бородой и… добрее», — подумала она. Неясным и заботливым, с зелеными, словно листья крушины, глазами.

— А он узнал тебя в этом монашеском наряде? — Эмилин слабо кивнула.

— Ну, я так и думала. Всегда знала, что он не дурак, — Эмилин хмуро взглянула.

— Я думаю, что теперь наш брак недействителен. Он же предал меня.

— Брак есть брак, милая моя, если вы довели его до конца.

Покраснев, Эмилин вспомнила босые ноги в ручье и многое-многое другое. Опустила голову, чувствуя себя беспомощной и опозоренной. Она бы и хотела, чтобы Тибби утешила ее — так, как она умела разрешать ее детские проблемы. Но Эмилин прекрасно понимала, что никто, кроме самого Николаса, ей помочь не в силах.

Тибби поднялась и отошла на несколько шагов, потом вернулась, задумчиво нахмурившись.

— Честно говоря, твой барон удивляет меня. Он старше и не должен бы действовать опрометчиво. Но я не могу плохо думать о нем — он слишком хорош с детьми. Мне кажется, у него верное сердце. Помолчав и подумав, Тибби продолжала: — Насколько я понимаю. Господь послал тебе замечательного мужа. Ты бы предпочла графа?

— Ты хочешь сказать, что пути Господни неисповедимы, — со вздохом признала Эмилин.

Тибби энергично закивала.

— Он найдет способ освободить тебя от Уайтхоука. А барон, не барон — это твои личные проблемы.

— Всего лишь проблемы? — воскликнула Эмилин. — Меня обманом заставили выйти замуж! Я не хочу быть женой барона!

— Иногда ты говоришь странные вещи. Не забывай, что он в то же время и твой лесник. Ты не поинтересовалась, зачем он тебя разыгрывал?

Эмилин опустила глаза.

— Нет, я была слишком зла, чтобы слушать объяснения.

— Ну ладно. Некоторые узлы трудно распутать. Человек он серьезный. Значит, и причина должна оказаться серьезной. Все это, должно быть, вопрос чести.

Эмилин искоса взглянула на Тибби.

— Но я даже не знаю, куда он сейчас поехал и когда вернется.

— Поговаривают, что в Арнедейл по просьбе аббата, добиваться мира с Уайтхоуком. Граф снова начал нападать на фермеров в долине. Грозится спалить их всех до основания. — Тибби покачала головой. — Лучше бы он позаботился о спасении своей души и забыл о помолвке.

— Уайтхоук упрям, злопамятен и мстителен, — ответила Эмилин. — О, милостивый Боже! Что, если начнется побоище между войсками Николаев и его отца?

Тибби с любопытством взглянула на девушку.

— Ты боишься, что с твоим бароном что-нибудь случится? Мужчины дрались и будут драться за землю и богатство, словно дети малые из-за сладостей, и женщины ничего не смогут с этим поделать. Доверься Богу — он защитит твою любовь, милая. А если уж бояться — так того, что сделает его отец, когда узнает о вашей свадьбе.

— Я в полной растерянности, Тиб, — призналась Эмилин.

Нянюшка похлопала ее по руке.

— Понимаю. Но тебе остается только ждать. Не позволяй гневу разорвать священную нить между мужем и женой.

— Я не чувствую никакой связи с бароном, — пробормотала Эмилин. — С лесником, кажется, чувствовала, но сейчас уже и в этом не уверена.

Глава 18

Раскачиваясь на высоком дереве, фигура горела ярким пламенем — словно факел. Крестьяне, взявшись за руки, водили хоровод вокруг соломенного чучела и негромко пели. Черный дым поднимался к яркому голубому небу и исчезал где-то в вышине над зелеными и золотыми полями, раскинувшимися за деревней.

Николас пошевелился в седле и искоса взглянул на Уайтхоука — в бледных глазах отца зажегся опасный огонь: он наблюдал церемонию сожжения чучела. Они остановили коней на пологом склоне как раз напротив деревенской площади. Каждого сопровождали несколько воинов.

В течение тех двух недель, когда Николае с отрядом стоял лагерем в долине, Уайтхоук ни разу не упомянул о свадьбе сына, да и вообще едва разговаривал с ним. Поэтому барон удивился, получив приглашение встретиться с графом в деревне.

Он повернулся, чтобы еще раз посмотреть на медленное качание пылающего чучела. В день Святого Варфоломея[6] по древнему обычаю сооружали безобразное горбатое соломенное чучело, наряжали его в лохмотья, трижды проносили по деревне и вешали на высоком дереве. Когда солома вспыхивала, словно факел, крестьяне начинали петь и танцевать вокруг него, устраивали пир в честь какого-то давно забытого языческого духа соломы.

Элрик возвышался в толпе. Рядом стояла его семья — Мэйзри и двое сынишек. Николас видел, как Элрик рассмеялся какой-то шутке, потом кивнул жене, услышав, как люди вокруг запели:

Слышен рога рев меж крутых холмов, Он вперед влечет свору гончих псов. Повелитель их нравом крут и богат, Он добыче любой безудержно рад. Счастья бедняка трепетный росток, В чаще ль лесной дикой розы цветок — Раскидав, как сеть, своры псов и рать, Все вокруг готов он к рукам прибрать…

Гудели волынки, смешиваясь с потрескиванием горящей соломы и не умолкающим пением.

— Старый Барт горит, и в этот самый день я посылаю предостережение Черному Шипу, — неожиданно резко вдруг прервал молчание Уайтхоук. — Взгляни-ка вон туда! — Он показал на крутой склон долины.

Отряд из десяти-двенадцати всадников спускался по травянистому склону. Красные плащи, словно пятна крови, алели на фоне зелени и голубого неба.

Один из всадников вез на седле длинный тюк. Въехав на деревенскую площадь, не останавливаясь, он бросил его возле горящего Барта. Прищурившись, Николас разглядел еще одно соломенное чучело — на сей раз завернутое в зеленые лохмотья, с руками, ногами и головой, украшенными колючими ветками.

Со склона выпустили из лука горящую стрелу. Послышались женские крики: стрела попала в зеленое чучело и подожгла его.

Уайтхоук проехал мимо деревенской церкви и медленно обогнул толпу. Его белые блестящие волосы и черный плащ развевались на ветру. Остановившись, он внимательно осмотрел крестьян. Наступила тишина. Захныкал ребенок, но сейчас же замолчал на руках у матери.

— Барт горит, чтобы исчезло зло, — провозгласил граф. — Я тоже сжигаю Черного Шипа и Лесного Рыцаря. Он давно не дает покоя этим краям. И если он найдет здесь свою смерть, я вознагражу вас. Ведь эта земля моя. И я — ваш господин. Прислушайтесь к моим словам, если хотите жить со мной в мире! — С этими словами он догнал Николаев и воинов и уехал. — Черному Шипу конец, — доверительно обратился граф к Николасу. — Они больше не станут поддерживать его.

Но странно — пение, казалось, не утихало, а становилось все громче. Николас оглянулся. Дым поднимался к солнцу, а крестьяне водили хоровод и пели:

Но внимательным будь меж дубов и лип — Есть у нас дружок, и зовут его — Шип. Розу Шип спасет от руки лихой, Слабых защитит он стеной живой. Кто ж невзрачного вздумает Торна, Что растет на ветвях непокорно. Смять ли руками, железом отсечь, Должен себя и свой пыл поберечь. Пусть очень богат он и знатен пусть, Может в лохмотьях закончить свой путь…

Элрик прибежал откуда-то с полным ведром воды и обрушил целый водопад на то, что должно было символизировать Черного Шипа. Люди смеялись, смеялся и Элрик — гулким, напоминающим звук колокола, смехом. Кто-то заиграл на дудочке, и хоровод закружился с новой силой.

Улыбнувшись, Николас отвернулся.

Лето стремительно катилось к своему концу, увядая, будто садовый цветок. Благодаря усилиям сенешаля Юстаса в Хоуксмуре уже почти покончили со сбором урожая, с заготовками и подготовкой к зиме. Отсутствие хозяина затянулось. Николас приезжал лишь три раза с перерывом в несколько недель, чтобы посовещаться с Юстасом и леди Джулиан. И каждый раз уезжал уже на рассвете, увозя с собой еще кого-то из мужчин.

В первый его приезд Эмилин так и не встретилась с ним. Она упорно пряталась в часовне или в своей комнате. А на заре он исчез. Через несколько недель опять появился — поздно вечером. На следующее утро, проходя по саду, Эмилин услышала его густой смех и легкий голос Элрис. И опять спряталась на весь день.

Тибби уговаривала ее подойти, но Эмилин упорно отказывалась. Смущение и гнев тяжелым грузом лежали на сердце. Она ни за что не подойдет первой. Это его предательство, и он обязан налаживать отношения. Если, конечно, считает это нужным.

В конце сентября Николае появился во второй половине дня и остался на весь следующий день. После завтрака, разыскивая Кристиена, который, как всегда, куда-то запропастился, Эмилин зашла в главный зал. Николас и леди Джулиан стояли около камина, спокойно и серьезно беседуя о чем-то.

Николас обернулся, и Эмилин невольно замедлила шаг. Он замолчал на полуслове, вызвав этим любопытный и удивленный взгляд тетушки.

Несмотря на величину комнаты, его глаза мгновенно пронзили ее, и он покраснел. Эмилин показалось, что в этом взгляде просвечивает истинная тоска. Сердце девушки забилось стремительно, и она остановилась, желая, чтобы он заговорил. Но лицо барона вновь приобрело непроницаемое выражение, и он отвернулся. Густо покраснев, Эмилин вышла.

Оскорбленная и обиженная, через несколько недель после отъезда Николаса Эмилин уже мечтала, чтобы он подошел к ней и объяснился.

Теперь ей хотелось понять, почему он все это сделал. Когда спокойный, любящий лесник, которого она знала, стал единым целым с холодным и высокомерным бароном? В тот момент, когда Николас отвернулся от нее в зале, несмотря на весь свой гнев и презрение, Эмилин почувствовала, что ее оттолкнули, отвергли. Тогда, во время бурной ссоры, она ведь приказала ему не считать ее больше своей женой.

А сейчас всерьез испугалась, что он поймал ее на слове.

Под звуки холодного осеннего дождя, стучащего по крыше часовни, Годвин и Эмилин закончили сцену взвешивания душ. Осталось всего несколько нерасписанных участков стены, и Годвин решил, что его работа завершена. Он сообщил Эмилин, что собирается вскоре вернуться в Вистонбери.

— Аббат Джон уже ждет меня, — пояснил он. — Ведь в нашей переплетной столько незавершенных манускриптов! Я и так задержался здесь слишком долго.

Прохладным утром Эмилин, Тибби и дети простились с Годвином и долго смотрели, как он удаляется на прекрасном ослике, подаренном леди Джулиан. В мешочке, привязанном к поясу, монах увозил плату за роспись часовни. Деньги предназначались аббатству — Годвин не мог принять их для себя лично.

Поплотнее заворачиваясь в плащ, Эмилин с нежностью смотрела, как дети изо всех сил машут вслед своему дядюшке. Они выросли настолько, что леди Джулиан приказала портнихам сшить для них новую одежду, а сапожнику была заказана новая кожаная обувь.

Кристиен стал выше и тоньше. Он тянулся вверх, словно молодое деревце. Духом был смел, решителен и весел. Эмилин вспоминала, что Гай рос таким же. Изабель тоже подросла, но ей суждено остаться невысокой — как сама Эмилин. Свойственная ей нерешительность начала сглаживаться, хотя она все еще предпочитала полагаться на твердую волю брата. Гарри уже ходил и бегал, хотя, конечно, еще был далек от того, чтобы надеть длинные штаны.

Дети жили в Хоуксмуре, окруженные любовью и заботой, как будто они были здесь родными. К некоторой досаде, ее малыши нашли в Хоуксмуре именно ту жизнь, о которой мечтала для них сама Эмилин. Вопрос об их спасении больше не стоял: в качестве подопечных Николаев они были счастливы и довольны. Эмилин прекрасно видела, что за их благополучие волноваться не приходится.

Ее личное положение в доме барона не было столь же прочным. Роспись часовни подходила к концу, Годвин уехал, и оставалось все меньше и меньше поводов задерживаться в замке в качестве мадам Агнессы. Однако она продолжала носить монашескую одежду — просто потому, что никто, кроме Николаса и ее семьи, не знал, кто она на самом деле. Нуждаясь в обществе детей для поддержания собственных жизненных сил, Эмилин молчала.

Потеряв после ссоры всякую уверенность в Николасе, в том, осталась ли она еще его женой, Эмилин не хотела пока признаваться, что она не монахиня. Если Уайтхоук узнает, что Эмилин в замке, трудно предположить, что он может сделать в отсутствие барона. Сначала она стремилась в Хоуксмур, чтобы защитить детей, теперь же боялась покинуть его, сама ища защиты от Уайтхоука.

Частенько она не могла заснуть до зари, мучительно решая, остаться ли ей в замке или уехать, довериться Николасу или нет, заговорить с ним или ждать, когда он подойдет первым.

Однажды ей приснился ястреб, запутавшийся в колючих плетях цветущего плюща. Пытаясь освободиться, птица погубила красные розы и золотые цветы примулы, которые каким-то чудом уживались на одной ветке. Эмилин проснулась в слезах, мечтая об объятиях Черного Шипа.

Прохладная осенняя погода заставила изменить летний распорядок. Темнело рано, и леди Джулиан ослабила свое строгое предписание, гласившее, что дамам надлежит удаляться на покой с заходом солнца. Эмилин читала или просто рассказывала что-то все увеличивающемуся кругу слушателей; в него входили дамы, слуги и рыцари, которые не спешили после ужина расходиться по своим комнатам, а собирались у камина, чтобы послушать ее.

Небольшая группа детей, состоящая из Кристиена, Изабели и нескольких сыновей рыцарей, ежедневно приходила к Эмилин на уроки чтения, письма и начал математики. Маленький Гарри удивил своим интересом к буквам, и сестра давала и ему кусочек мела и грифельную доску. Но чаще малыш бегал на своих толстых ножках и что-то лепетал.

Изабель каждое утро усаживалась в дамской гостиной и прилежно принималась за вышивание под руководством Тибби, Эмилин или леди Мод. Ее работы отличались аккуратностью и хорошим вкусом. Кристиен же с заметно возрастающим мастерством скакал верхом на пони, проводил массу времени в конюшнях или на площадке для турниров, наблюдая за занятиями рыцарей, или же вместе с другими мальчишками ловил в саду лягушек.

К середине октября Эмилин почти завершила роспись часовни. Закончила и книгу псалмов и принялась за исправление и восстановление других книг. Леди Джулиан попросила ее расписать побеленные стены своей спальни, которые уже были разделены красными линиями на прямоугольники. Эмилин, благодарная за предоставленную возможность задержаться в замке, добавила узор из нежных, но ярких цветов.

Жизнь текла вполне мирно, если не считать колкостей, которые нередко позволяла себе Элрис:

присутствие Эмилин явно действовало ей на нервы. Даже леди Джулиан однажды не выдержала этой надоевшей всем язвительности — она попросила Элрис помолчать и помолиться о том, чтобы Господь смягчил ее душу. Эмилин изо всех сил старалась не замечать высказываний Элрис, не обращать внимания на хвастовство девицы по поводу того, что казалось ей брачным предложением со стороны отсутствующего барона.

Поглощенная своими делами, Эмилин старалась, как можно реже встречаться с другими обитателями замка. Ежедневно часть дня уходила на обучение детей, чтение и рукоделие. Она не могла заставить себя не думать о Николаев, и молилась о каком угодно — но решении этой проблемы. Неизвестность становилась невыносимой.

Эмилин понятия не имела, почему Николас так долго отсутствует, а леди Джулиан крайне редко упоминала о делах и заботах племянника. Из разговоров девушка поняла, что его отряд стоит лагерем в долине, действуя от имени аббата и удерживая Уайтхоука от агрессии.

Леди Джулиан ни разу не сделала ни единого намека на тот полдень, когда Эмилин и барон кричали друг на друга, словно двое рыночных торговцев. Леди Мод также молчала, и Эмилин поняла, что всякое обсуждение этого случая возбраняется. Лишь леди Элрис не могла скрыть злорадного любопытства.

Аккуратно водя кисточкой по нижнему краю бордюра из розовых и голубых бриллиантов, Эмилин провела красную линию, от старания даже высунув кончик языка, И когда дверь в часовню открылась, прошло несколько мгновений, прежде чем она заметила присутствие леди Элрис.

— Мадам Агнесса, — заговорила та, откидывая украшенный куньим мехом капюшон и прищуривая зеленые глаза. — Ваш дядюшка уехал уже несколько недель назад. Полагаю, что и вы скоро отбудете к себе в монастырь.

— Мне разрешено оставаться с братьями и сестрой до тех пор, пока они нуждаются во мне, — осторожно объяснила Эмилин.

— Как необычно: монахиня — одна, так долго вне стен своего монастыря…

— Свобода предоставляется монахиням при определенных обстоятельствах в семье, миледи. — Эмилин отвернулась, чтобы закончить изящную линию.

— Вы явно пользуетесь в миру преимуществами по сравнению с другими обитателями монастырей, — не останавливалась Элрис. — В том числе и преимуществами в спальне.

Эмилин остановилась.

— Простите, миледи? — растерянно произнесла она.

— Вам не стоит под разными предлогами медлить с отъездом из Хоуксмура, дожидаясь возвращения барона. Он вряд ли снова проявит к вам внимание.

Эмилин вздохнула.

— Извините, но мне необходимо работать. — Не в силах унять дрожь, она направилась к лесам.

— Я собираюсь поговорить с графиней, — заявила Элрис холодно. — Вам давно уже пора вернуться в монастырь. Ваши младшие на попечении у барона и вовсе не нуждаются в вас. Учить их сможет любой священник. Часовня закончена и вполне готова к нашей свадьбе. Как только барон вернется, о ней сразу объявят. — Элрис направилась к высокой стрельчатой двери. — Думаю, что мы поженимся сразу после Нового года.

— Так скоро? Ну, желаю вам счастья, — вежливо произнесла Эмилин. В душе ее кипел гнев, но выражение лица оставалось безмятежным — она старательно искала что-то среди красок и кисточек.

Хлопнув дверью, Элрис ушла. Эмилин тут же выронила из рук кисточку и зарыдала, закрыв лицо ладонями. Скоро, скоро, повторяла она, ей уже не потребуется этот маскарад. Поскорее бы вернулся Николас! Всему этому должен быть положен конец.

При одном воспоминании о голосе Черного Шипа, о его негромком густом смехе, о его объятиях глаза Эмилин наполнялись слезами. Как бы ни перепуталось все в ее душе и сердце, она все равно продолжает любить его. И так хочет быть рядом с ним — жить в лачуге и быть счастливой.

Внезапно девушка выпрямилась и широко раскрыла глаза. Даже если бы луч света проник в часовню прямо из рая, он не смог бы осветить реальность яснее.

Черный Шип не исчез. Николас не мог настолько изменить свою внешность с помощью одежды и прически, что не осталось бы и следа от того человека, которому она поверила и которого полюбила. Какой-то внутренний голос предупреждал ее, что в душе он не может нести злобу. Если и Николас, и Черный Шип — один и тот же человек, значит, так оно и есть. Тот, которого она любит, заключен в том, которого она не знает.

Очевидность и простота открытия поразили ее. До этого момента она не могла принять его целиком. Любить только часть человека и отвергать другую его часть невозможно — это разрывает сердце. Эмилин ощутила, как свет прощения пронзил ее и придал силу. Мир в душе наступит тогда — теперь она понимала это, — когда она откроет свое сердце реальному человеку, такому, каков он есть на самом деле.

Вытерев слезы, Эмилин почувствовала себя увереннее. Она замужем за тем, кого любит, даже если он оказался бароном, внушающим страх. Элрис не сможет занять ее место в качестве баронессы, а леди Джулиан вряд ли прогонит из замка мадам Агнессу в отсутствие Николаев.

Едва лишь Николас вернется, она не будет больше избегать встреч с ним, а выяснит все до конца.

Питер ворвался в палатку и поскорее запахнул за собой полог — ветер и ливень вовсю трепали его.

Вода ручьями стекала с доспехов рыцаря. Он снял зеленый плащ, и брызги едва не загасили костер в центре — он зашипел и задымил. Питер налил пива и тяжело опустился на узкую койку.

— Всевышний! — взмолился он, вытирая мокрое лицо, — мне бы сейчас к камину, да обед блюд этак из восьми, да ванну погорячее. Этот проклятый дождь льет уже девять дней кряду. Такое чувство, что доспехи прилипли к коже.

Николас поднял глаза. Он сидел за небольшим столом, за которым провел уже больше часа, разбирая коряво нацарапанные документы и вслушиваясь в шум дождя.

— На сегодня объезд закончен? Питер чихнул и откашлялся.

— Насколько у нас хватило терпения. Никто не в состоянии находиться в седле в такую погоду, хотя один фермер примерно в лиге[7] отсюда уверяет, что у него пропал десяток овец.

Николас вздохнул.

— Скорее всего, их надо искать в суповых котлах Уайтхоука вместе с чьей-нибудь пропавшей репой. — Он отодвинул в сторону листы пергамента, взял деревянную кружку с элем и облокотился на стол. Ощущение было такое, будто голову его набили мокрой шерстью. Как и Питер, он страшно устал от холода, сырости и неудобств.

Холодные туманы и дожди не прекращались уже много-много дней. В палатках все покрылось плесенью. Они покосились, гордые яркие шелка выцвели на солнце, истрепались на ветру, промокли и представляли жалкое зрелище.

Большинство воинов простыли, все кашляли, чихали, мучились от ревматических болей и казались больше озабоченными добычей чеснока к обеду, нежели тем, кого из фермеров сегодня обидел Уайтхоук. Николас от всего сердца желал, чтобы это мучение поскорее закончилось.

Питер махнул рукой в сторону расшитого, но промокшего насквозь полога палатки.

— Я уже не представляю, как выглядят нормальные прочные стены. Представь только, какие хорошенькие ручки, должно быть, вышивали этот павильон. Как жаль, что мы не на каком-нибудь турнире и не сможем увидеть красавиц, сделавших все это. — Он проворчал еще что-то, прихлебывая свой эль. — Гром небесный! Сколько же мы здесь уже торчим!

— Гораздо дольше, чем собирались. Но, во всяком случае, долина еще не сожжена дотла, — ответил Николае, перебирая листки пергамента и выбирая среди них по-особому сложенный документ.

Питер закатил глаза.

— Долину от пожара спасло вовсе не наше драгоценное присутствие, а мокрая рука Господа! Николас усмехнулся.

— Ты прав; не считая патрулирования да бесконечных споров с Уайтхоуком, мы мало что сделали. Он отказывается уходить отсюда, поэтому остаемся и мы.

— Как прошла ваша сегодняшняя встреча? Мы проезжали мимо павильона, но не слышали ничего, кроме криков.

Утром прибыл королевский гонец. И Николаев вызвали в палатку Уайтхоука, чтобы обсудить новейшие планы короля Джона относительно отца и сына.

С момента ссоры в Хоуксмуре Уайтхоук ни разу не упомянул в разговоре о женитьбе Николаев, но обращался с ним с вежливостью, граничащей с ненавистью. Такая реакция не удивила барона: он понимал, что граф времени даром не теряет, готовя кардинальную месть — что-нибудь вроде полного лишения наследства. Сегодня, по просьбе аббата, Николас попытался еще раз поднять вопрос о владении землей в Арнедейле. И сейчас, вспомнив подробности разговора с отцом, лишь мрачно нахмурился.

— Он без конца повторял о своем почетном праве на эту землю — до тех пор, пока мне не захотелось придушить его, — признался барон, подливая себе темного эля, присланного несколькими днями раньше аббатом.

— Почетном? Где же в этом деле честь графа, хотелось бы мне знать! — удивился Питер.

— В том-то и вопрос. А сейчас он требует, чтобы монахи покинули эти земли раз и навсегда. Заявляет, что имеет полное право сжечь их, если они не послушаются. — Николас рассмеялся. — Право!

— Твой гарнизон и дожди не позволяют ему выполнить угрозу. Но, думаю, едва мы уедем отсюда, он свое возьмет!

Николас перевязал лентой письмо, которое держал в руке.

— Его люди продолжают рыскать по лесу, словно шакалы, в поисках Черного Шипа или Лесного Рыцаря.

Питер усмехнулся:

— Бесполезные поиски, милорд! — Николас пожал плечами.

— Он еще надеется. Кроме того, сейчас он нашел новое место для своей проклятой крепости. Уайтхоук вгрызся в эту долину, словно голодный пес в найденную кость.

— Он, однако, больше не продолжает одно из направлений своих поисков, — недоуменно заметил Питер. — Почему он прекратил разыскивать леди Эмилин? Наверное, ты что-нибудь знаешь об этом, хоть и молчишь. — Он слегка обиженно взглянул на барона. — Ну ладно! Вот мы здесь сидим — в двух лагерях, вежливо объезжаем фермы, леса и болота, ожидая, пока посланники епископа не приедут в Долину из Йорка. Даже прибытие самого архиепископа Уолтера не спасет положения. Необходимо что-то предпринять. Николас взглянул на Питера серыми, словно дождь, глазами.

— Что ты предлагаешь?

Питер небрежно пожал плечами.

— Если бы граф еще разок повстречал Лесного Рыцаря, то, возможно, страх прогнал бы его домой. Почесав небритую щеку, Николас нахмурился.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь рисковал, а сам не имею ни минуты свободной с тех самых пор, как приехал сюда. — Он легонько постучал пергаментным свитком по столу. — Кроме того, мне кажется, что в этом нет необходимости. Сегодня прибыл королевский посыльный. Уайтхоука вызывают на юг, ко двору.

— Принято какое-то официальное решение по поводу претензий на землю?

— Вовсе нет. Король Джон слишком занят своими проблемами, чтобы заботиться о мышиной возне Уайтхоука. Он вызывает графа в Рочестерский замок затем, чтобы тот присоединился к его сторонникам. Если графу дороги жизнь и благоденствие, он выедет немедленно.

— Рочестер? Но там же от имени короля управляет Реджинальд Корнхилл!

— Уже нет. Группа мятежников с легкостью захватила замок. Джон в ярости и, похоже, заставил своих кузнецов изготовить осадное орудие. Сам он выступил вместе со своими приближенными.

— Не очень хороший знак для остальных баронов.

— Именно. Я догадываюсь, что он строит кое-какие планы помимо этой осады. Прошлым летом он же поклялся отомстить тем, кто принял участие в попытке его свержения.

— Поначалу казалось, что король настроен миролюбиво. Он даже вернул несколько замков, которые до этого отобрал у законных владельцев, — размышлял вслух Питер. — А что слышно о Гае Эшборне? Его наследство вернулось к нему?

Николас покачал головой.

— Нет. Я недавно выяснял. Король совершил этот миролюбивый жест, пока ждал ответа от Папы римского на свое послание по поводу хартии.

— Разумеется. Король Джон не замечен в справедливости.

— Для северян положение будет лишь ухудшаться. Что бы ни случилось на юге, северные бароны могут скоро выступить против короля.

Питер встал и начал ходить из угла в угол.

— Джон выбрал неплохое местечко, чтобы начать свою маленькую войну против непокорных баронов. Но северяне неорганизованны, у них нет единой армии, и если король не поленится идти на север, он перебьет их по одному.

Николас помахал свитком, с которого свисала королевская печать.

— Он уже начал атаку. Его предписание пришло сегодня утром. Папа стал на сторону короля и аннулировал Великую Хартию. Он также отлучил тех из нас, кто принимал участие в восстании. Джон может радоваться.

— Какая интересная стратегия! Устрашить душу врага?

— Страх вечного проклятья творит чудеса. Джон сможет разделаться с каждым из баронов, как ему заблагорассудится. — Николас швырнул пергамент на стол. — Война не за горами, Перкин! А сегодня дела обстоят так, что делегация епископа откажется встретиться с Уайтхоуком в присутствии отлученного от церкви барона. — Он пожал плечами. — Я проклят.

— Ну, по крайней мере, мы сможем уехать отсюда, — обрадовался Питер. — Хотя твоя тетушка и расстроится, узнав, что душа твоя изгнана из лона церкви.

Это замечание Николас отмел одним движением руки.

— Получить прощение не так уж трудно. Нужно или заплатить за него звонкой монетой, или спокойно ждать, пока Папа простит мятежных баронов. Рано или поздно это случится. Питер улыбнулся.

— Леди Элрис тоже расстроится. Она надеется выйти за тебя замуж, едва ты вернешься.

Николас тяжело вздохнул и пальцами начал выбивать на столе барабанную дробь.

— Святые угодники! — пробормотал он, взяв кружку и покрутив ее в руках. — Я должен, в конце концов, поговорить с тобой о своей женитьбе.

Питер, казалось, удивился.

— Ты собираешься сделать предложение леди Элрис?

— Нет. Я вовсе не собираюсь никому делать предложение. Я уже женат.

— Что?! — В два шага Питер оказался у стола. — На ком?

— На леди Эмилин.

Недоверчиво покачав головой, Питер потянулся к кружке.

— Гром небесный! Николас, срочно давай сюда самый крепкий эль! Я должен укрепить свою кровь, прежде чем услышу это!

Глава 19

У Гарри резались зубки. Эмилин держала его на руках и ходила взад-вперед по комнате. На кровати под балдахином Изабель спала рядом с громко храпящей Тибби. Кристиен свернулся калачиком на узкой постели прямо на полу.

Дети уснули, несмотря на беспокойство Гарри, и Эмилин уговорила Тибби тоже немного отдохнуть. Гарри поспал совсем чуть-чуть и, проснувшись, снова начал плакать, пытаясь запихнуть в рот кулачки.

Несколькими днями раньше Эмилин и Тибби заметили его распухшие десны и решили, что помочь сможет только время. Но время не принесло облегчения. Решив, что малыша может беспокоить боль в ушах, они пытались вылечить его теплыми компрессами и луковыми каплями. Но сейчас Эмилин видела, что виноват очередной зуб.

— Пойдем погуляем, горюшко мое, — вздохнула Эмилин.

— Гулять, гулять, — повторял со слезами мальчик, пока Эмилин заворачивала его в шерстяное одеяло и сама надевала плащ.

С укутанным малышом на руках Эмилин тихо прошла по темному коридору и поднялась по каменным ступеням на крепостную стену, где воздух был свеж и прохладен.

Фокус удался. Внимание Гарри переключилось с собственных страданий на окружающий мир. Он обнял сестру за шею, озираясь по сторонам. Вот мимо прошел часовой и коротко им кивнул. Стража уже не удивлялась — Эмилин не впервые разгуливала вот так по ночам. Она показала Гарри звезды на черном небе, круглую желтую луну, словно яблоко, висевшую над самой высокой башней. Малыш весело защебетал, но через несколько минут снова захныкал и принялся кусать пальцы. Эмилин достала из кармана кусочек чистой кожи, которую Тибби вымочила в сладком вине.

Пока Гарри жевал и сосал кожу, девушка шагала с ним по стене. Когда же он успокоился, она крепче обняла его и вздохнула, глядя на мерцающие звезды. Николас отсутствовал так долго, что ей начало казаться, будто он специально затягивает свое возвращение из-за того, что она в Хоуксмуре. Она очень скучала, хотя и боялась встречи.

Эмилин понимала, что ситуация в долине сложна, что страсть короля Джона к мести может лишь ухудшить положение и оттянуть еще на несколько недель возвращение Николаев. Несколько недель одиночества и, возможно, реальная угроза Хоуксмуру. Хартия, подписанная в июне, не разрядила напряженной политической ситуации в Англии, и бароны, верившие, что она будет соблюдена, могли скоро оказаться в ловушке.

Недавно, когда дамы сидели в комнате леди Джулиан, она сказала, что Николаев отлучили от церкви. Эмилин восприняла это с неподдельным ужасом, поскольку отлучение считалось несмываемым позором. Если душа лишалась покровительства церкви, то она не могла уже надеяться на спасение и оказывалась незащищенной перед силами дьявола. А для рыцаря смерть всегда не за горами особенно сейчас, когда в стране такая неразбериха.

На руках у сестры Гарри внезапно запел своим тоненьким некрепким голоском, и Эмилин невольно рассмеялась, услышав простые слова песенки. Ветер трепал кудри малыша, а заодно и прядку ее волос, выбившихся из-под капюшона.

Неожиданно за спиной раздался звук шагов.

— Это что такое? Два новых часовых? Ну, теперь уж наши враги должны быть начеку!

Услышав низкий голос, Эмилин резко повернулась и едва не лишилась чувств от неожиданности.

Николас приблизился. Эмилин стояла на месте, пытаясь унять биение сердца.

— Миледи, — пробормотал он, откидывая капюшон своего темного плаща. Прохладный ветер донес до Эмилин запах дыма и лошадей и взъерошил его волосы. Он стоял на расстоянии всего лишь вытянутой руки от нее.

Эмилин отодвинула голову Гарри от своего лица.

— Приветствую вас, милорд! — сдержанно произнесла она. — Я не знала, что вы уже вернулись.

— Мы приехали уже после того, как стемнело.

— Значит, вы сюда ненадолго, как обычно?

— Я вернулся, миледи, — спокойно и негромко произнес Николас. — Навсегда.

Ее сердце застучало еще сильнее. Хотя она горько жалела о тех злых и неосторожных словах, которые успела ему наговорить, обида за его предательство моментально вернулась, острая, словно нож, приставленный к груди. Густой, как мед, низкий голос, такой знакомый, казалось, ее душе.

Сердце билось, словно глупая курица, дышать стало трудно. Его голос, черты осунувшегося липа, спокойное внимательное выражение глаз, казалось, приобрели какую-то власть над ней, вызывая в душе одновременно чувства боли и удовольствия. Она ощущала себя одновременно и счастливой, и несчастной, и смущенной.

Глядя на Николаса при свете луны, Эмилин решала, откажется ли он от их клятвы. Ведь при желании тайный брак так легко расторгнуть.

— Ну, миледи, — наконец произнес барон, — позвольте пожелать вам спокойной ночи.

— Милорд… — она сделала шаг вперед, желая задержать его, сказать ему что-то, и в то же время боясь, что снова возникнут сложности. — Вы видели Мэйзри и Элрика? Как они?

Барон кивнул.

— У них все в порядке, хотя Уайтхоук угрожал им, как и многим другим.

— Вы поэтому так долго не возвращались? Николас, не отрываясь, смотрел на нее. Полная луна освещала его голову так, словно над ним сиял нимб. Гарри хныкал на руках, и Эмилин старалась укачать его, одновременно разговаривая с бароном.

— Да, именно поэтому я уехал и отсутствовал так долго. Аббат попросил меня стать лагерем в долине ради безопасности крестьян — до тех пор, пока архиепископ не пришлет своего эмиссара.

Николас казался спокойным и уравновешенным — без того напряжения и злобы, которых Эмилин ожидала от барона. Ветер капризно играл его волосами, но он продолжал неотрывно смотреть на нее. Стоя здесь в ярком свете луны, без доспехов, небритый, с развевающимися волосами, он сейчас был Черным Шипом, а не бароном.

— Так епископские посланники прибыли?

— Да, но добирались они очень долго. Уайтхоук уехал прежде, чем они появились.

— Значит, ничего не улажено?

— Сейчас настал хоть какой-то мир, пусть лишь потому, что Уайтхоук отсутствует. Приближается зима, архиепископ больше никого не пошлет на север, а Уайтхоук отказывается ехать в Йорк.

— Когда спор уладится и, разумеется, в пользу монастыря, согласится ли ваш отец с решением?

— Когда он узнает, что беззаконие и тирания не добыли ему того, к чему он так стремился? Не знаю, — барон пожал плечами. — Скорее всего, он просто направит свою ярость на что-нибудь другое. — Николас колебался, будто хотел сказать что-то еще.

Гарри расплакался всерьез, и Эмилин принялась качать и успокаивать его.

— Что его так беспокоит? — раздраженно спросил Николас.

— Зубы иногда режутся очень болезненно. А что говорит король о действиях Уайтхоука?

— Король передал дело в суд и с тех пор больше ничего не предпринял. Сейчас, когда вмешался архиепископ, только он сможет уладить дело. Если мирное разрешение вообще возможно?; — добавил он, слегка повышая голос, чтобы быть услышанным за детским плачем.

Гарри издал истошный вопль, и Эмилин принялась укачивать его, вконец измученная. Локон совсем выбился из-под капюшона и упал на глаза. Она раздраженно попыталась сдуть его.

Николас дотронулся до головы мальчика. Светлые мягкие кудри ласкали пальцы. На минуту ребенок замолчал, уставившись на нового человека.

— Уже холодно. Что, черт возьми, вы оба тут делаете в темноте?

— Гарри не спит, милорд, — ответила Эмилин. — Ночные прогулки иногда действуют успокоительно.

— Вы бледны, это заметно даже в лунном свете, — нахмурившись, произнес Николае. — А вы-то сами спали этой ночью?

Девушка покачала головой.

— Нет, но, наверное, он скоро устанет.

— Пойдемте. — Он взял ее за локоть и быстро повел к двери в башню. При неверном свете факелов они начали спускаться по винтовой лестнице.

Николас довольно бесцеремонно тащил ее по темному коридору, пока они не дошли до его спальни. Гарри все это время почему-то молчал — возможно, удивленный стремительным движением.

Николас ввел ее в комнату и закрыл дверь. Свет камина отбрасывал повсюду таинственные танцующие тени; немного пахло дымом.

— Дайте его мне, — произнес Николае. Эмилин повернулась.

— Милорд?

— Он не пойдет?

Барон взял ребенка из рук Эмилин. Гарри не сопротивлялся.

— Ну, парень, давай проверим, сможешь ли ты одолеть закаленного в боях рыцаря. — Он подбросил малыша, и тот неуверенно, но довольно хихикнул.

— Я посижу с ним. А вы отдохните в солярии. — Николас поднял бровь: — Или поспите в своей комнате, если подобная близость смущает вас, — холодно добавил он.

Его колкость не прошла мимо Эмилин, и она отвела глаза.

— Милорд, это женское дело — сидеть с капризничающим ребенком.

— Неужели? Я знаю, что Элрик сидит со своими мальчишками, когда они болеют. А ребенок… э…э… сухой?

Эмилин потрогала штанишки.

— Да.

— Тогда идите. Сейчас немного за полночь. Я не устал и многое должен обдумать. Убаюкать ребенка не будет для меня большой обузой.

Сомневаясь, представляет ли барон, за какое дело взялся, Эмилин сжала губы. Но ее мысли тонули в тумане, а глаза слипались.

— Я действительно устала, — призналась она. — Если можно, посплю часок. Когда он уснет, положите его, пожалуйста, куда-нибудь, откуда он не упадет.

— Я знаю, что дети проворны, как хорьки — упадет, так заберется обратно. Идите. — Барон уселся перед камином в кресло с высокой резной спинкой и устроил малыша у себя на коленях.

Эмилин положила руку на щеколду, но не спешила уходить. Потом повернулась и, пройдя через спальню, откинула занавес, прикрывающий вход в солярий.

Она проснулась, моргая, в густой темноте и села. Сквозь закрытые ставни пробивался лунный свет. Еще не рассвело. Она спала всего час или два.

Отодвинув занавеску, Эмилин заглянула в освещенную огнем камина спальню. Кресло было повернуто к ней спинкой — так, что сидящего в нем не было видно. Но зато хорошо были слышны звуки — храп и негромкое посапывание. Эмилин вошла в комнату.

Николас спал, положив голову на спинку кресла. Густые черные ресницы, словно полумесяцы, выделялись на разрумянившихся от огня щеках. В минуты отдыха лицо его казалось необыкновенно красивым — сильным, высеченным резцом мастера, словно изображение святого, раскрашенное в мягкие тона. Девушка с удивлением поняла, что впервые видит его спящим.

Рука Николаса покоилась на голове Гарри: пальцы запутались в мягких кудрях. Ребенок спал в такой позе, словно грудь Николаса служила ему удобной подушкой. Щекой он прижался к мягкой шерстяной куртке барона, рот был сладко приоткрыт.

Эмилин с улыбкой дотронулась до теплой, чуть потной головки ребенка. Потом ее рука скользнула по волосам Николаса, с нежной лаской пригладив темные кудри. Ни один, ни другой не проснулись, когда девушка подняла Гарри и прижала малыша к груди. Она тихонько отнесла его в солярий и положила на кровать, прикрыв своим плащом.

Потом подошла к окну и приоткрыла ставни. Голубой лунный свет хлынул в комнату. В душе царило смятение. Черный Шип — Николас — так близко, всего в нескольких шагах от нее!

Какая-то боль в душе упорно твердила, что он потерян после ее горячего и неосторожного заявления, что она больше не считает себя его женой. Горько сожалея о своей несдержанности, Эмилин прекрасно помнила, чем она вызвана: вероломством Николаса.

Вздохнув, девушка положила руки на каменный подоконник. Сейчас Николас проявил неожиданную доброту. Но он любит Гарри, и эта забота направлена на него. Он не попросил прощения, даже не упомянул о том, что произошло между ними. Он вел себя холодно по отношению к ней, но все ее существо с жаром отвечало на его близость.

Неожиданно за спиной послышалось какое-то движение. Портьера откинулась, в тишине раздались шаги.

Эмилин в испуге сжала край подоконника, но не повернулась. Сапоги Николаса негромко стучали по деревянному полу. Вот она почувствовала и тепло, и ритм его тела. Плечи ее напряглись.

Николас стоял так близко, что дыхание его шевелило ее волосы.

— Эмилин, — начал он, — хочешь ты того или нет, мы должны поговорить. — Голос его проникал в самое сердце, сочетая мягкость лесника с решительностью барона.

Желание повернуться и крепко обнять его настолько сильно охватило Эмилин, что ей пришлось силой воли заставить себя не двигаться. Она не знала, что делать: говорить ли, бежать прочь или броситься в объятия любимого. С глубоким вздохом девушка вновь повернулась к окну.

— Когда-то я поверила, что ты Черный Шип, лесник, и вышла за тебя замуж, — негромко проговорила она. — Но потом ты стал мне чужим. — Девушка прикрыла глаза, пытаясь подавить волнение и растущий гнев. — Я не знаю, как преодолеть пропасть, возникшую между нами. — Спиной она чувствовала его присутствие и едва могла сдержать слезы.

— А ты хочешь преодолеть ее? — тихо спросил Николас.

Не поворачиваясь, Эмилин закусила губу.

«Да, — подумала она, — да, хочу». Но не произнесла ни слова.

Внезапно он крепко взял ее за плечо.

— Эмилин, — попросил он, — посмотри на меня. Силой он повернул ее к себе лицом. В лунном свете его глаза сияли серебром. Высокий, широкоплечий, одетый в подпоясанную ремнем куртку из темной шерсти, с длинными волосами, спадающими на плечи, он без улыбки, серьезно смотрел на нее.

— Выслушай меня, — попросил он, — прежде чем снова осудишь.

— Говори, — ответила Эмилин. — Я хочу знать, почему ты меня предал.

— Четыре года назад я просил у барона Эшборна твоей руки.

Эмилин растерянно и удивленно смотрела на него.

— Ты? И отец согласился, чтобы я вышла за тебя замуж?

— Да, но это было во время Интердикта, и твоя мать хотела, чтобы ты закончила обучение в монастыре; может быть, из-за твоих художественных способностей, о которых я тогда и не подозревал. Уверенный в помолвке, я ждал. Но отец твой умер. Что он сделал с договором, который мы подписали, я и понятия не имею. Умерла и мать, а Гая арестовали прежде, чем я успел обратиться к нему.

Эмилин слушала этот рассказ со все возрастающим чувством облегчения и радости. Но он ведь уже обманывал ее. Нужно быть осторожной:

— Я ни разу об этом не слышала, — наконец произнесла она. — Откуда мне знать, что это правда?

— Вот доказательство. — Он снял руку с ее плеча и достал маленькое колечко.

Эмилин взяла его в руку. Небольшой гранат зажатый в клыках дракона, тускло мерцал в лунном свете.

— Это кольцо моей матери, — выдохнула Эмилин, — откуда оно у тебя?

— Твои родители дали мне его как подтверждение нашего договора. — Николае нежно взял ее за руку и надел кольцо на палец рядом со стальным. — Я же должен вам кольцо, миледи.

Эмилин подняла голову, изучающе глядя на барона.

— Почему ты тогда, четыре года назад, просил моей руки?

Он внимательно смотрел на нее в лунном свете, улыбаясь уголком губ. Как она соскучилась по этой улыбке!

— Я же жизнью обязан тебе и твоей семье.

— Да, — выдохнула она.

— Муж защищает жену. Он обязан также помогать и ее семье.

— Да. — Ее голос превратился в шепот. Он подошел ближе, не отрывая взгляда от ее глаз. Эмилин подняла голову, как будто привороженная этим взглядом. — Но лорд Уайтхоук… — Ему придется смириться с этим. Мне жаль, что ты решила, будто я женился на тебе лишь в пику ему. Просто не было другого выхода. Я мог защитить тебя от Уайтхоука только таким способом. Но тогда я не мог рассказать тебе, кто я на самом деле. Вздохнув, он пригладил волосы.

— Ты не должна была выходить за меня. Скорее, должна была убить меня.

Эмилин больше не хотелось убежать. Она чувствовала себя кроликом, пойманным в силки, но почему-то с радостью ожидающим конца. Она утонула в глубине его глаз.

— Представь, насколько я запутался, — с хрипотцой в голосе произнес Николае. — Годами я хранил свой секрет. А сейчас ты вошла в обе мои жизни и обе разрушила. Но я стою и умоляю, чтобы это разрушение продолжалось и дальше.

Подняв руку, он положил ладонь на голову девушки, с нежностью поглаживая ее. Сломленная этой лаской, она склонилась к его груди. Его теплый и колючий подбородок прижался к ее виску.

. И злость, и разлад куда-то улетучились, будто их никогда и не было. Закрыв глаза, Эмилин ощущала лишь радость оттого, что они снова вместе. Вслушиваясь в его дыхание, она чувствовала в нем Черного Шипа. Он начинал говорить — и с каждым произнесенным словом Черный Шип и Николас сливались в одно целое.

— Поначалу я просто восхищался тобой, таким красивым и смелым ребенком. И знал, что свадьба поможет заплатить важный долг.

Он провел руками по ее волосам, и знакомая дрожь пронзила тело Эмилин. Так прикасался к ней лишь Черный Шип.

— Я и не предполагал тогда, что ты будешь так много значить для меня, — продолжал он. — Но встретив тебя снова, понял, что люблю. Твою красоту. — Он с улыбкой помолчал. — Твой горячий нрав. Я не мог отдать тебя отцу. Я должен был придумать что-то, чтобы сохранить тебя в своей жизни. Все, что угодно, Эмилин. — Он тихо вздохнул. — Даже ложь годилась здесь и риск заслужить твою ненависть потом, когда откроется правда.

— Я не чувствую ненависти к тебе. Не могу.

— Мне нужно твое прощение, — проговорил Николас.

Эмилин внимательно взглянула на него:

— Ты и не похож на Черного Шипа, и в то же время похож. Когда я узнала, что ты барон, то решила, что потеряла тебя.

— Нет, не потеряла, любовь моя, — тихо произнес он. — Я с тобой.

— Николас, — прошептала она где-то возле его губ. — Я любила тебя с самого детства. — Она поцеловала его. — Обоих тебя. Обещай мне только, что когда-нибудь я пойму все это.

— Мы еще поговорим об этом, — прошептал Николае, нежно коснувшись пальцами горла любимой. — Но не сейчас.

Эмилин затаила дыхание — его рука гладила ее шею и плечи. Длинные пальцы скользнули по мягкой шерсти платья, лаская округлость груди. Все тело девушки пылко ответило на прикосновения, шепот, дыхание любимого.

С тихим стоном Николас поднял Эмилин на руки. Она прижалась щекой к его щеке.

— Николс, — едва слышно прошептала она в самое ухо, — Гарри…

— Я дал ему каплю французского вина, — тоже шепотом ответил рыцарь, — он теперь не проснется самого утра.

Он понес ее сквозь занавешенную дверь в уютный полумрак спальни. Золотой огонь камина освещал широкую кровать. Они утонули в мягких перинах, накрытых красной парчой. Николас поднялся и задернул полог. Огонь просвечивал сквозь шелк. Двое оказались в теплом красно-золотом коконе. Полное нежности слияние душ и тел, выражение любви создало прощение и мир, заставило забыть о ссорах, обидах, обмане и предательстве.

Эмилин немного поспала, проснувшись в сумрачный предрассветный час от страстного поцелуя. Они снова любили друг друга с изысканной нежностью, неторопливо — даже лениво, так что к тому моменту, когда, наконец, почувствовали усталость, солнце уже вовсю светило сквозь ставни.

Позже, покоясь головой на его голом плече, Эмилин спросила:

— Теперь мы объявим о нашем браке?

— Конечно, — ответил Николас. — Сегодня же.

— Это будет трудно.

— Я люблю тебя, — произнес он, отодвигаясь, чтобы взглянуть на нее, — и наш брак будет признан всеми — сейчас или немного позже, это не имеет значения.

— Но твой отец…

Он приложил палец к ее губам.

— Не думай и не волнуйся об этом. Нам есть о чем поговорить и без него.

Она кивнула, глядя на него в причудливом свете полога.

Он провел пальцем по ее лицу.

— У тебя глаза голубые, словно лазурь. И с золотыми крапинками.

Эмилин рассмеялась.

— А у тебя — серые, как камень, и зеленые, как лягушка. Изменчивый муж, я и не знаю точно, какого они цвета. Но зато теперь я знаю тебя — все равно, как тебя зовут.

— Так и должно быть, — подтвердил он. — А теперь, мадам Агнесса, вставай и быстренько одевайся. У нас полно дел. Я не хочу прослыть проклятым грешником за то, что занимался любовью с монашкой.

Глава 20

Николас сложил пергамент и со вздохом потер затылок. Послание Уота, как и все весточки, приходившие в последнее время в Хоуксмур, сообщало о действиях короля Джона: тот со своим наемным войском двинулся на север, угрожая каждому стоящему на пути замку.

Уот рассказывал и о Уайтхоуке. Бросив письмо на стол, Николас встал, чтобы размять шею и плечи. Питер терпеливо ждал, лениво растянувшись в кресле у камина.

За высокими, закрытыми ставнями окнами бушевала непогода. Ветер завывал, словно стая голодных волков, ледяной дождь барабанил по стеклам. Не самое подходящее для военных кампаний время, подумал барон; и все же вызывало сомнение, что обычай зимнего перемирия убедит короля отложить месть.

Николс мрачно взглянул на Питера.

— Уот пишет, что мой отец получил еще одно королевское предписание, подтверждающее его право на Эшборн. Он пытается лишить меня наследства, а свою помолвку с Эмилин объявляет разорванной из-за ее недостойного поведения.

Питер кивнул.

— И все же и тебе, и твоей жене везет, словно ангелам. Уайтхоук необычайно тих. И вообще, если не считать леди Элрис, твоя свадьба вызвала удивительно мало недовольства, несмотря на крайне странные обстоятельства.

— Ты прав. Леди Джулиан от всего сердца благословила нас. А слуги и крестьяне воспринимают жизнь просто и прагматично. Раньше она была монахиней, теперь стала баронессой. Они могут посмеяться за кружкой пива вечерком, но примут все, как есть и не станут задавать лишних вопросов. Лишь Элрис, как ты верно заметил, исполнена негодования. Но я надеюсь, что она покинет нас, едва позволит погода. Я слышал, что ее отец ведет переговоры с Шавеном.

Питер выразительно закатил глаза:

— Святые угодники! Шавен и леди Элрис? — Николас пожал плечами.

— Она принесет с собой богатое приданое, а когда-нибудь и немалое наследство. Что до меня, я не хотел бы сообщать леди новости о ее ухажере, — с недовольной гримасой добавил он.

— И я тоже, — согласился Питер. — Но как получилось, милорд, что отец смирился с вашей женитьбой на леди Эмилин?

Николас лишь повел плечом.

— Я вовсе не уверен, что он смирился. Весной меня запросто могут вызвать на турнир, чтобы расквитаться. А сейчас он просто занят другими проблемами — с тех пор, как отправился вместе с королем в Рочестерский замок.

Питер подался вперед.

— Что пишет Уот о Рочестере? Николас, не отрываясь, смотрел в огонь.

— Осада снята. Воины короля убили сорок свиней, а сало использовали, чтобы поджечь стены и взорвать угловую башню. Это было в конце ноября. Джон не знал жалости. Пленников заковали, многие получили увечья. Он даже повесил друга детства. — Николас тяжело вздохнул. — Король сходит с ума от гнева и вместе с иностранной армией продвигается на север. К Рождеству будет уже в Ноттингеме.

— Боже милостивый! — воскликнул Питер, нахмурившись. — Быстро же он шагает! А как же тогда мятежные бароны в Лондоне? Говорят, что они проводят почти все время в пьянстве и игре в кости.

— Это все так, но они страстно мечтают свергнуть короля и испробовали уже почти все законные средства. Из этого ничего не получится. Он тщательно рассчитывает каждый шаг.

— Оппозиционеры уже несколько недель назад собирали землевладельцев Йорка, чтобы обсудить ситуацию, а ты не поехал.

— Я не могу поддерживать тех, кто собирается предложить английскую корону французскому принцу. Хорошо известно, что я на стороне хартии. А помимо этого я не желаю связывать себя с теми, кто выступает против непредсказуемого короля.

— Джон — хитрый трус, — согласился Питер. — Удивительно видеть его во главе армии в такой нелегкой кампании.

— Скорее всего, ему приятно будет обойтись со своими баронами, как с теми самыми свиньями в Рочестере, и забыть об этом. Беда в том, что у северян нет единой армии — каждый стоит сам за себя.

— У северных баронов три пути: сдаться сразу, купить милость короля или готовиться к войне. Николас мрачно кивнул.

— Да. Я долго думал обо всем этом, Перкин, — негромко проговорил он. — Я не сдам Хоуксмур. Мы немедленно начнем укреплять стены.

Пока он смотрел в огонь, ощущая, как янтарное тепло касается его лица, твердое решение созрело в его душе. Он будет защищать свой дом и семью и положит на это все отпущенные ему Богом силы.

— Я не стану и выкупать ворота своего замка, — добавил он. — Проверь свой меч, друг.

Рука Эмилин устала махать, а щеки покраснели от холода. Она покрепче сжала поводья своего гнедого коня и взглянула на Николаса, который не спеша ехал на своем Сильванусе. Он снова повернулся в седле, чтобы помахать крестьянам, толпившимся по краям дороги. Во время этого длинного путешествия по своей земле ему не раз приходилось доставать из кошелька монеты, выкликать приветствия, называя многих по имени. Крестьяне же, в свою очередь, выказывали ему уважение и дружбу, как это водится между верными подданными и разумным и заботливым господином.

Прищурившись, Эмилин рассматривала широкие просторы заснеженных болот, сияющих на солнце, словно перевернутые чаши из белого стекла. Впереди виднелись строгие и суровые стены замка Хоуксмур. Даже в большом зале покажется тепло, словно в пекарне, по сравнению с этим ледяным холодом. Стремясь как можно быстрее попасть домой, Эмилин пришпорила коня.

Рано утром, после того как все, кроме Николаев, все еще отлученного от церкви, выслушали Рождественскую мессу в новой часовне Хоуксмура, барон и баронесса с небольшой свитой выехали в путешествие по замерзшим дорогам к северу от замка.

Несмотря на холод, повсюду, где они проезжали, крестьяне выходили им навстречу с приветственными криками и смехом, ловили серебряные монеты, выносили свежий хлеб, омелу и остролист — на счастье. Через несколько миль Эмилин и Николас угостились горячим грогом в придорожной таверне и повернули коней к дому.

— Если у вас, миледи, оставались какие-то сомнения относительно доброго отношения к вам, можете отбросить их, — улыбаясь, произнес Николае. — Нашу рождественскую процессию приветствовали достаточно тепло, чтобы мы смогли удостовериться во всеобщем расположении.

Эмилин взглянула на него глазами, в которых мерцали холод, солнце и счастье.

— Должна признаться, я чувствовала себя невестой, проезжая по деревням, но боюсь, что причиной радости было количество серебряных монет, которыми ты осыпал людей.

— Вовсе нет, милая. Монеты, конечно, радовали, но приветствовали они тебя, — возразил Николас и повернулся, чтобы помахать женщинам, выкрикивавшим пожелания счастья.

Эмилин поудобнее устроилась в седле, вспоминая шумную и яркую прошедшую неделю и все возрастающий спрос на нее как на госпожу и хозяйку замка. Но обязанности были приятными. Они включали, в частности, наблюдение за украшением зала гирляндами из остролиста и плюща и отрезами яркого шелка.

Семеро мужчин притащили огромное святочное полено и положили его в камин. Оно должно гореть до Двенадцатой ночи. Столы были накрыты с тем, чтобы досыта накормить сотни слуг, рыцарей и непрекращающийся поток крестьян.

В семье дарили друг другу подарки. Эмилин подарила Николасу небольшую икону Святой Девы которую написала сама. А на обратной стороне ее был изображен Святой Николай. Подарок барону понравился, а ей, в свою очередь, понравился его пояс из золотых колец, украшенных овальными сапфирами.

Но, к ее большому удивлению, он прошептал, что главный его подарок впереди. Покраснев, она рассмеялась и поцеловала его, думая, что он имеет в виду еще одну волшебную ночь в его огромной постели с красным балдахином.

Несколькими неделями раньше Николас помог ей приготовить подарки детям. Кристиен получил тисовый лук и колчан со стрелами, а Изабель — янтарный браслет, который когда-то принадлежал леди Бланш. Гарри радовался оловянным солдатикам на деревянных колесах. Но самой счастливой казалась леди Джулиан: она получила в подарок маленькие очки в золотой оправе. Николас заказал их стекольщику в Йорке.

Дети не ложились спать до тех пор, пока их глаза не начали слипаться от усталости. Гарри нашел в своем куске пирога боб и под всеобщий восторженный смех был торжественно провозглашен Королем пира. Он правил мудро до тех самых пор, пока не разразился истинно тиранскими слезами и был унесен в кровать.

Все еще улыбаясь хороводу воспоминаний, Эмилин пришпорила коня, чтобы пересечь подъемный мост и проехать под решеткой.

Выбежали слуги, чтобы принять коней. Пока Эмилин спешивалась, старший дворецкий несколько скованно спустился с лестницы и, подойдя к Николасу, стал что-то негромко ему говорить.

Выслушав его, Николас нахмурился, быстро кивнул и кинул слуге поводья.

Эмилин озадаченно взглянула на мужа, но он в это время коротко и резко сообщал что-то Питеру. Потом повернулся на каблуках и быстро побежал вверх по лестнице.

Перед камином стоял человек в заляпанных грязью доспехах и красном плаще и, не отрываясь, смотрел на горящее святочное полено. Борода его была седа, а лицо, изборожденное морщинами, выглядело крайне усталым. Он принял из рук горничной кубок горячего грога. Николас стремительно подошел к нему, и человек обернулся.

— Уот! — улыбнулся Николас, хлопая его по плечу. — С Рождеством, дружище! Эмилин будет рада увидеть тебя. Когда ты приехал?

— Не больше часа тому назад, милорд, — отвечал Уот. — Я выполнил все, что вы просили.

— Значит, все сделано? — коротко и резко переспросил Николас.

— Да, милорд, — подтвердил, кивнув, Уот. Также приняв бокал грога, Николас кивком отпустил служанку. Он жадно отхлебнул дымящуюся жидкость и посмотрел на Уота.

— А сверток?

— Передал вашему сенешалю, сэру Юстасу.

— Хорошо, — Николас вздохнул, как будто тяжкий груз свалился у него с плеч.

— Были у тебя в Эшборне трудности?

— Нет, милорд. Путь короля лежит на север, а не на запад. Мы защищены от его гнева нашим местоположением и собственностью Уайтхоука на землю.

Николас поднял бровь.

— Вижу, что ты носишь красный цвет барона Эшборна, а не цвет ржавчины Уайтхоука. Уот пожал плечами.

— Надел тот плащ, который захотел надеть. Я же больше не сенешаль в Эшборне.

— Что ты говоришь?

— Уайтхоук сообщил, что по приезде в Грэймер он назначил нового сенешаля.

— Он снова вернулся на север? Я не слышал об этом.

— Да, он прислал мне письмо на прошлой неделе. А ваше я получил раньше. Видит Бог, сэр, я очень обрадовался известию о вашей с леди Эмилин свадьбе. Граф, должно быть, места себе не находит от ярости и зависти.

— Это длинная история, которую ты скоро услышишь. Устройся поудобнее и расскажи мне о короле. — Николае присел на стол, а Уот тяжело опустился на скамью. — Мы слышали, что он со своими наемниками был на Рождество в Ноттингеме.

— Да, милорд, и, по слухам, он покинул его в гневе. — Уот отхлебнул из своего бокала и покачал головой. — Он рассылает иностранцев стаями, словно волков, чтобы захватить замки северян, попадающиеся на пути. Приказывает жечь их. Он почти не встречает сопротивления, милорд. Зато везде — гостеприимство. Деньги сыплются на него, словно из рога изобилия. Он хочет — принимает, хочет — не принимает, в зависимости от настроения.

— Каков его маршрут?

— Твердо на север. Рокингэм, Бельвуар и Донкастер сдались так же, как и многие другие. Замки и города настежь открывают ворота в надежде избежать неизбежного. А те, кто отказываются впустить по-хорошему, тут же имеют дело с армией и с осадными орудиями. Король собирает выкупы, словно сборщик налогов в сезон.

— Так где же он сейчас?

— Последнее, что я слышал, был Понтефракт, сейчас, возможно, уже Йорк, милорд.

— Выходит, он не так уж далеко от Хоуксмура.

В дальнем конце зала открылась дверь, и вошел Питер. Он приблизился, чтобы поприветствовать Уота. Откинув капюшон и поставив ногу на скамью, Питер выслушал новости в кратком пересказе Николаев.

Глубоко заинтересованный, Питер осыпал Уота вопросами о северной кампании короля. Сидя на краешке стола, Николае потягивал вино и неторопливо оглядывал зал, щедро и со вкусом украшенный зеленью.

Веселый смех и радость как будто еще не покинули его. Вспоминать праздник было и приятно, и мучительно — воспоминания походили на сон или туманную мечту. Огромное душистое рождественское дерево, увешанное яблоками, грушами, орехами, украшенное шелковыми лентами, было подвязано к стропилам посреди зала. Святочное полено в камине горело золотым огнем, потрескивая и согревая все вокруг своим теплом.

Николасу смертельно не хотелось оставлять этот недавно обретенный домашний уют и возвращаться к угрюмым военным обязанностям, спорам и неурядицам, которые в последнее время целиком захватили север Англии. Но выбора не было. Со вздохом барон вернулся в реальность к Уоту и Питеру.

— Король следует по заранее спланированному маршруту? — расспрашивал Питер.

— Он направляется к Бервику на шотландской границе, сметая с лица земли каждую крепость, которая попадается ему на пути. Александр Шотландский наступает на Англию, и Джон полон решимости остановить его движение и в то же время стереть с лица королевства все следы непокорности.

— Очевидно, Александр чувствует под самым своим носом запах гниющего скелета Англии, — заметил Питер.

— Как и Филипп Французский, — добавил Николас. — Джон пригласил его помочь подавить восстание, и рыцари повалили стадами. Так много, как мне рассказывали, что при должном командовании они вполне могли бы захватить всю Англию.

— Что за компот сделал Джон из Англии! — воскликнул Питер. — Нечего удивляться, что иностранцы так и ждут возможности напасть. Они понимают, что мы разобщены, даже с собственным королем те в ладах.

— Именно так. У короля много достоинств, но он пылок и нерассудителен — хуже любого бунтовщика. Мудрый совет и ограничения — такие, как в хартии, — вот и все, что ему надо. Но, похоже, все это зашло уже слишком далеко. Разгневавшись, он не скоро остынет. Ему необходимо, чтобы мы платили — неважно, чем: монетой ли, замком или жизнью, — заключил Николае. — Ты говоришь, Уот, королевская армия по большей части состоит из французов?

— Да, милорд, так же, как из гасконцев, брабантцев и фламандцев.

— Ха, — усмехнулся Питер, — не дай Бог, у Джона не хватит денег, чтобы с ними вовремя и щедро расплатиться! Тогда у него на загривке повиснет целая стая гончих!

Уот поднял бровь и удивленно взглянул на Николаев.

— Говорят, король путешествует с целой казной в обозе.

Николас тихонько свистнул.

— Великоват дорожный кошелек! Выходит, что он никому не доверяет!

Питер отошел от скамьи и подошел к столу, чтобы налить себе бокал вина.

— Некоторые из некогда ярых его сторонников перешли на сторону бунтовщиков, — заметил он. — Эрандэл, Йорк, граф Суррейский. Есть и еще.

— Йорк уже продался, — возразил Уот. — Он предложил королю тысячу марок за то, чтобы тот обошел стороной Олнвикский замок.

— Уайтхоук остается среди тех, кто все еще поддерживает короля, — продолжал Питер. Николас кивнул.

— Таким образом обеспечена безопасность замку Грэймер. Я сомневаюсь, что король сунется и сюда, но все равно — мы вооружены все поголовно, а укрепления готовы выдержать атаку. Но, Питер, я хочу, чтобы ты взял с собой еще несколько человек и отвез женщин и детей в Эвинкорт.

— В замок графини близ Ланкастера? — уточнил Питер.

— Да. Там, далеко на западе, им будет спокойнее. Джон не сможет прочесать всю Англию за одни поход — тем более зимний. Ты успеешь вернуться прежде, чем здесь что-нибудь случится. Если случится, — добавил Николас. — Будь на то Господня воля, мы не увидим боев здесь, в Хоуксмуре.

Питер поднял бровь.

— Твоя жена будет очень недовольна, если ты отошлешь ее.

— Она уже и раньше бывала недовольна мной, — парировал Николае.

Услышав неожиданный скрип двери, Николас обернулся. Эмилин, все еще в плаще, раскрасневшаяся, вошла в зал, снимая на ходу перчатки из кроличьего меха. В свете зимнего солнца косы ее казались льняными. Увидев ее, Николас ощутил прилив нежности, а затем чувство, значительно более сильное, чем физическое волнение и влечение, — любовь.

Идя по залитому солнцем залу, Эмилин видела лишь руку и спину человека, которого закрывали от ее взгляда Николаc и Питер. Еще один посыльный, решила она, их так много ездит в последние недели в замок и из замка.

Она заметила, что человек этот плотного сложения и одет в красное. Новости из Эшборна, оживилась она. Приближаясь, девушка обратила внимание, что Николаc наклонился к Питеру и что-то тихо сказал ему на ухо.

Питер странно взглянул на Николаев и быстро вышел через боковую дверь, даже не поприветствовав Эмилин, что было совсем не свойственно ему.

Пройдя примерно половину большого зала, Эмилин заговорила:

— Милорд, мне сказали, что у нас гость… — Не договорив, она застыла на месте, узнав тронутые сединой волосы, темные глаза, широкое лицо повернувшегося к ней человека. Улыбка растворилась в удивлении. — Уот, — закричала она. Перчатки полетели на пол. Подобрав юбки, Эмилин заспешила. — Уот! — Вбежав прямиком в его раскрытые руки, она изо всех сил обняла его. — Господи, да как же это так вышло, что ты сам появился здесь? В Эшборне что-то не так? Что слышно о Гае?

— Эшборн цел и невредим, — прервал ее Николас. — Мой отец освободил Уота от обязанностей сенешаля. Думаю, что нам здесь очень понадобится такой опытный воин, если, конечно, Уот согласится остаться. — Эмилин улыбнулась Николасу, ни на секунду не выпуская руки Уота.

Уот поклонился.

— Благодарю, милорд. С радостью принимаю предложение. — Голос его казался таким родным, глубоким и теплым, манеры — скромными и свободными. Эмилин поняла, как ей не хватало его все это время.

— Сэр Уолтер привез известие, что король со своей армией подступает к Йорку, — пояснил Николас.

Девушка взглянула в тревоге.

— Идет на север? Он может явиться сюда?

— Этого мы не знаем, миледи, — серьезно ответил Николас. — Сейчас для вас имеется другая забота.

— В чем дело? — забеспокоилась она, но в эту минуту боковая дверь открылась и вернулся Питер, причем его лицо, обычно бледное, покрывал заметный румянец. За ним шел еще один мужчина. Руки Эмилин невольно поднялись к щекам.

Мужчина был высок, очень худ, длинные светлые волосы свисали до плеч. Он остановился в нескольких шагах и молча смотрел на нее, а потом поднял руки ладонями вверх.

— О Господи! — вырвалось у Эмилин. Слезы против ее воли затуманили глаза. — О Господи! — С сомнением шагнула она вперед. Сердце билось яростно, дышать стало трудно. Словно стрела, пролетела девушка оставшиеся несколько шагов.

— Эмилин, — проговорил Гай.

Обняв брата, Эмилин моментально ощутила и его истощенность, и его страшную усталость. Гай напоминал светлого медведя. Более мускулистый от природы, чем Николае, и раза в два более массивный, он был знаменит своей силой. Но сейчас Эмилин казалось, что она сможет поднять его.

— Гай, — выдохнула она, слезами намочив его подбородок, — когда?..

— Меня освободили в ноябре, — ответил он.

— Миледи, — вмешался Уот. — Лорд Гай вернулся домой слабым, будто новорожденный младенец, и необходимо было время, чтобы он набрался сил? Для поездки в Хоуксмур.

— Но почему же никто не сказал мне, что Гай на свободе? Уот, ты же писал Николасу!

— Я знал, Эмилин, — ответил Николас. — Но молчал. — Эмилин недоуменно взглянула на мужа. — Гай был серьезно болен и настоял на нашем молчании — до тех пор, пока он сам не будет в состоянии приехать к своей семье.

— Ты болел? — Она посмотрела на Гая.

— Он нуждался в еде, питье и отдыхе, — пояснил Уот. — Он едва не умер с голоду в тюремной камере.

Эмилин в ужасе закрыла лицо руками. Питер мрачно кивнул.

— Это вполне обычный метод короля Джона, миледи. Голодающий заключенный обходится значительно дешевле, чем сытый. Многие так и умирают в королевской тюрьме. Джон в таких случаях объясняет, что это случайность, и просит простить ему его забывчивость.

— Какая немыслимая жестокость! Но как же тебе удалось вырваться на свободу? Король отказывался выпустить тебя, прикрываясь тем, что вина твоя слишком тяжела.

— Любая вина имеет свою цену, сестричка, по крайней мере, для Джона. Твой господин заплатил за мою вину.

Эмилин обернулась. Николас спокойно наблюдал за ними. Глаза его сейчас казались серо-зелеными на фоне покрытых румянцем щек. Этот румянец, свидетельство его смущения и уязвимости, поразил и рассмешил Эмилин.

— Николас! Неужели ты заплатил выкуп?

Он коротко кивнул, не отводя глаз от ее лица.

— Я не стану платить выкуп за собственный замок, как я уже говорил. Но не было другого способа увидеть Гая свободным. Король настаивал на приговоре — измена. В конце концов, его кошелек оказался разумнее, чем он сам.

Гай рассмеялся.

— Я поздравляю тебя с прекрасным браком, сестричка! Я бы не смог найти тебе жениха лучше этого славного рыцаря.

Протянув Николасу руку, она на секунду задумалась:

— А я бы и не согласилась выйти ни за кого другого.

Пальцы мужа крепко сжали ее ладонь.

— И снова я говорю тебе «нет», Эмилин. Король мечом прорубает себе дорогу через всю Англию. Я хочу, чтобы ты была в безопасности.

Николас быстро шагал по двору, а Эмилин пыталась поспеть за ним, сжимая на груди плащ: утро выдалось холодным.

— Но Хоуксмур слишком далеко на западе, король не станет суетиться из-за нас, — настаивала она. — Ты сам говорил это Питеру вчера вечером.

Барон раздраженно взглянул на нее и вошел в конюшню, но Эмилин и не собиралась отставать.

— Мы и так провели врозь большую часть времени с тех пор, как поженились, — настаивала она, входя в теплый сумрак. Зевающий конюх, задававший в этот момент сено лошадям, недоуменно взглянул на барона и его супругу, а потом натянул капюшон и вышел.

— Не проси меня уехать сейчас, Николае, — продолжала Эмилин.

— Как ты не поймешь: король наутро поджигает каждый дом, в котором провел ночь. Да, действительно, Хоуксмур в стороне, он может сюда и не добраться. Но Джон непредсказуем. Если он затаил на меня зло за участие в подготовке хартии, то вполне может послать карательный отряд с заданием спалить замок. Он знает, что я не буду откупаться.

— Зачем ему выбирать тебя, когда есть другие — ближе? Ты говорил, что он сейчас в Понтефракте.

Николас резко остановился, и Эмилин наткнулась на его спину. Повернувшись, он схватил ее за плечи.

— Да, но по пути в Йорк, который совсем недалеко отсюда, даже в разгар зимы. Подумай, Эмилин! Зачем ему было приходить сюда? — Он слегка встряхнул ее. — Подумай. Кто может за этим стоять?

— Уайтхоук, — коротко произнесла Эмилин. — Но твой отец не сделает этого. Даже он не сможет предать собственного сына.

Николас, не отрываясь, с минуту смотрел на нее. В полумраке конюшни глаза его отливали сталью.

— Так ли? — спросил он холодно.

— Николас, — не унималась Эмилин. — Уайтхоук смирится с нашей свадьбой, нужно только время. Несмотря на всю свою злобу, он кажется религиозным человеком. Он основал монастырь, наложил на себя епитимью…

Николас рассмеялся зло, словно каркая.

— А знаешь, почему он все время пытается умилостивить Бога? — Барон еще крепче сжал плечи жены и наклонился к ее лицу.

— Нет, — испуганно прошептала она.

— Да потому, что боится вечного проклятья за убийство моей матери!

— Николсе, — прошептала Эмилин, — нет… Он резко отвернулся и потер виски. В одном из стойл тихо заржала лошадь.

— Он обвинил ее в измене, заточил в темницу. И она там умерла.

Эмилин дрожащей рукой прикрыла ему рот. Хотя она и слышала разговоры, но никогда не думала об этом с такой конкретной жестокостью. Ей казалось, что смерть Бланш связана с каким-то несчастным случаем, в котором винят графа.

— Ты никогда не говорил об этом, — едва слышно произнесла она.

— Вот сейчас сказал, — холодно ответил Николас. — Человек, убивший жену якобы за прелюбодеяния, без всяких доказательств ее греха, не несет в сердце и искры чести. Ничто не остановит его от предательства собственного сына.

— Но она умерла в тюрьме. Он не убивал ее своими руками. Может быть, она заболела. Он смотрел поверх ее головы.

— Мне было семь лет, — заговорил он мертвым деревянным голосом. — Меня отослали в Эвинкорт к леди Джулиан и ее мужу. Уайтхоук поместил мою мать в так называемое «мягкое ограничение» — он сам так говорил. Тогда многие так поступали. И не видели вреда в том, чтобы запереть жену на какое-то время. Но Уайтхоук однажды обнаружил, что она мертва. — Николас склонился к Эмилин. Глаза его блистали, словно остро отточенный стальной клинок. — Знаешь, почему он не ест мяса?

— Епитимья, — прошептала Эмилин.

— Моя мать умерла с голоду.

— Господи! — только и смогла произнести Эмилин. Ей стало плохо. — Наверное, он чувствует вину, раз наложил на себя подобное наказание.

Николас дернул головой:

— Как будто это чем-то поможет!

— Николас, — начала Эмилин, но барон заставил ее замолчать, изо всех сил прижав к себе.

— Эмилин, — тихо заговорил он, — ненависть между мной и моим отцом взаимна и вряд ли может быть прекращена. Церковь учит нас почитать отца своего. Всю мою жизнь эта заповедь кажется мне абсолютно невыполнимой. Я никогда не смогу простить своего отца.

— Сможешь, — тихо произнесла Эмилин.

— Ты — воплощение верности и чести, ты знаешь это? Я все время вижу это в тебе. Верность своей семье ведет тебя и управляет твоими действиями. Несправедливость так же возмущает тебя, как и меня, но она не перерастает в ненависть. Если бы я смог этому научиться! — Погладив жену по голове, Николас с нежностью взглянул на нее. — Но сейчас постарайся все-таки понять то, что существует между Уайтхоуком и мной. Даже ты не сможешь перейти через эту пропасть.

Он нашел ее губы, и нежный поцелуй затронул в душе Эмилин те струны, которые всегда с готовностью отвечали на ласки Николаса.

— Послушай меня, — произнес он где-то возле ее лба. — Сейчас ты должна покинуть Хоуксмур. Мне надо знать, что ты в безопасности, Эмилин.

Откинув назад голову, она заглянула мужу в глаза — серо-зеленые, словно мох, растущий на камнях.

— Но я не могу уехать, по крайней мере, еще несколько дней. Деревенский священник просил меня быть на мессе в честь Двенадцатой ночи. Как баронесса и поскольку тебе еще не разрешено появляться на мессе, я обязана принять приглашение. А потом, милорд, — если вы пообещаете, что с вами ничего не случится, — я уеду, послушная вашей воле, как и подобает покорной жене.

— Хорошо, несколько дней. Я многое готов отдать за это обещание. — Он усмехнулся уголком губ. Эмилин сморщила носик.

— Увы. Милорд, нечасто вам удастся слышать подобные слова, так что оцените их по достоинству.

— Вспоминаю, что когда-то мы уже так торговались, — с улыбкой произнес Николас. — Займитесь сборами, миледи, но не трогайте стекла из моих окон.

Эмилин рассмеялась, вспоминая.

— Милорд, я не трону ваших окон — я ведь скоро вернусь.

Николас улыбнулся, потом прижался к ее губам в таком страстном поцелуе, что Эмилин едва не задохнулась и не растаяла от удовольствия. Рука его своевольно скользнула под плащ жены, следуя изгибу ее талии и бедер и поднимаясь выше — к груди. Эмилин сама удивилась силе желания, охватившего ее и наполнившего тело готовностью ко всему, что сделает Николае.

— Сэр, — прошептала она со смехом, — мы же в конюшне…

— А… — прорычал он и жадно провел губами по ее щеке. — Думаешь, этот парень скоро вернется?

Она отрицательно покачала головой и обвила руками его шею, как можно крепче прижимаясь к нему всем телом.

Глава 21

Деревня утонула в густом тумане. И без того неясная граница между покрытой снегом землей и серым небом исчезла совсем. Эмилин и Элрис, дрожа от холода, вместе вышли из старинной, саксонской постройки, церкви.

Попрощавшись со священником, служившим мессу в честь Двенадцатой ночи и Крещения[8], дамы заспешили к своим коням. Слуга ожидал, чтобы помочь им сесть верхом.

Рядом шесть вооруженных всадников охраняли закрытый фургон. В нем сидели дети и няня. Процессия выехала на занесенную снегом дорогу и направилась в Хоуксмур. Предстояло проехать несколько миль.

Эмилин натянула поводья своего гнедого жеребца.

— Надо спешить, Вильям, — обратилась она к молодому рыцарю, возглавлявшему конвой. — Похоже, что скоро начнется сильный снегопад. Тот согласно кивнул и пришпорил коня.

— Стало жутко холодно и сыро, — с кислой улыбкой процедила Элрис.

Улыбнувшись в ответ, Эмилин напомнила себе, что в последнее время Элрис явно старается проявлять дружелюбие. После долгого враждебного молчания она снова начала разговаривать с Эмилин и даже улыбнулась однажды Николасу. Казалось, все обиды по поводу их женитьбы забыты и взамен предлагается сдержанная вежливая дружба.

Когда Элрис сказала, что тоже хочет послушать мессу в день Крещения, Эмилин предложила, чтобы они вдвоем ехали верхом, отдав повозку детям. Ей была нужна встряска, физическая усталость. Но сейчас, в эту ужасную погоду, она с тоской думала о толстых стенах замка и об уютном огне камина. Кроме того, хотелось поскорее вернуться к Николасу — ведь уже завтра ей предстоит расстаться с ним и уехать в Эвинкорт.

Отлучение от церкви не позволило Николасу присутствовать на мессе, но священник был признателен приезду Эмилин и благодарен за подарки: соленое мясо, сыр, восковые свечи.

Эмилин оглянулась на повозку. Дети высунулись из-под полотняного навеса и весело махали ей. Бетрис, плотная черноглазая девушка, не терпевшая озорства, по какой-то странной прихоти рано увела их со службы. И сейчас, слыша их хихиканье, Эмилин поняла, что шалуны переполнены нерастраченной энергией.

Впереди дорога петляла по болотистой равнине. При виде унылого, размытого туманом зимнего пейзажа девушке стало не по себе.

Она пыталась успокоиться, повторяя, что наемники короля Джона не придут в их края, но мрачное предчувствие не исчезало. Должно быть, непрерывные разговоры о войне и способах защиты ;

Хоуксмура подействовали на нее отрицательно.

Тяжелое бледное небо, холодное напряжение в воздухе — все предвещало снежную бурю. Но расстояние ведь всего в несколько миль — поездка абсолютно безопасна, пыталась успокоиться Эмилин. Снег пойдет еще не скоро. Дрожа, она пришпорила коня. Один из конвойных держал бело-зеленое знамя Хоуквуда — символ неприкосновенности баронессы Хоуксмур. Ничего плохого не может сегодня произойти.

В низинах туман становился гуще и воздух казался совсем белым. Если бы можно было представить, насколько будет холодно, сыро и неуютно, то детей непременно оставили бы дома. А сейчас — лишь бы скорее добраться!

Впереди на холме показались какие-то фигуры. Совсем скоро они превратились в отряд, состоящий примерно из тридцати всадников. Они приближались. Эмилин заметила плащи цвета ржавчины:

Уайтхоук! Она изо всех сил сжала поводья. Тишина наполнилась стуком копыт по обледеневшей дороге и храпением лошадей. Подъехав ближе, главный из всадников поднял руку. Остановившись, Вильям тихо приказал что-то своим людям. Они поставили коней полукругом, защитив повозку и двух женщин, путешествующих верхом.

Эмилин расправила плечи под тяжелой накидкой и остановила коня. Рядом с ней Элрис сидела в молчаливом напряжении.

Хью де Шавен выехал вперед и остановился перед сержантом, остро взглянув на Эмилин и покачав головой.

— Миледи баронесса, — начал он. Взгляд его остановился на Элрис. — Миледи. С Новым годом вас обеих!

— Барон де Шавен, — заговорила Эмилин, — зачем вы остановили нас? Сегодня очень холодно, а мы везем детей. Любое дело может быть улажено под крышей, в тепле. Вам лучше проводить нас в Хоуксмур или же ехать своей дорогой.

Шавен улыбнулся, обнажив длинные желтые зубы. Один глаз, казалось, повернулся к Вильяму.

— Миледи, позвольте мне сопровождать вас в замок Грэймер для встречи с лордом Уайтхоуком по его просьбе.

— Передайте ему, что все вопросы он должен решать с моим мужем или же в суде. Пропустите нас!

— Миледи, я вынужден настаивать на том, чтобы вы ехали со мной.

— Барон де Шавен! — вмешался сержант, — Лорд Уайтхоук не имеет права командовать здесь, на земле Хоуксмура. Предложение моей госпоже, подобное вашему, милорд, может быть расценено только как призыв к оружию.

Шавен тихо вздохнул и отвел взгляд, как будто размышляя о чем-то.

— Ну что ж, пусть будет так, — ровным голосом согласился он и подал сигнал своему отряду. Числом тот намного превосходил сопровождение Эмилин. Закованные в железо воины быстро окружили небольшую процессию. Словно почувствовав удар, Эмилин осознала, что это и было целью Шавена спровоцировать столкновение. Сердце ее забилось быстрее. Она еще раз пожалела, что взяла с собой детей.

— За Уайтхоука! — провозгласил Шавен, обнажая меч.

— К оружию! — призвал Вильям. — За Хоуксмур и Святого Георгия!

Эмилин услышала страшный звон металла, первые удары, жутким эхом разносившиеся в тумане.

Она постаралась подъехать как можно ближе к повозке, маневрируя между боевыми конями, каждый из которых казался больше и сильнее ее возбужденного жеребца. Дамская верховая лошадь Элрис полностью перестала подчиняться хозяйке, и та сидела, едва живая от испуга. Эмилин заметила, как всадник в плаще цвета ржавчины ударом сбил возницу. Нагнувшись, он вытащил Кристиена из фургона, перекинул мальчика через седло и, словно молния, исчез в тумане.

Крича, но не имея возможности подвести коня ближе, Эмилин с ужасом смотрела, как двое других воинов схватили Изабель и Гарри, а третий пытается вытащить из повозки Бетрис. Также взвалив пленников на седла, они ускакали, защищенные гремящей шеренгой солдат Шавена.

Крики Эмилин смешались с детским плачем и резким звоном стали. Внезапно она почувствовала, как железная рука сжала ее талию и безжалостно тащит с коня.

Лежа на седле лицом вниз, она с трудом дышала: седельная лука впилась ей в ребра. Сопротивляясь изо всех сил, Эмилин ничего не могла разглядеть вокруг себя — только слышала стук мечей о деревянные щиты и скрежет стали о сталь. Тяжелая рука надавила на ее спину, лишив возможности двигаться.

Она резко ударила своего врага куда-то между ног, тот зарычал в ярости, и тяжелый кулак обрушился на лицо Эмилин. Она провалилась в глубокую темноту.

— Всевышний! — проговорила леди Джулиан, невольно поднося руку к горлу, — что значит «исчезли»? Как это может быть?

— Они в плену, тетушка, — коротко пояснил Николас. Он вел плачущую Элрис по большому залу.

Элрис кивнула, опершись на руку кузена. Волосы ее растрепались, накидка на голове сбилась, глаза распухли от слез. Николас усадил ее в кресло и подал бокал вина. Пока девушка пила, он прикрыл глаза, пытаясь унять раздирающий его гнев.

Элрис в сопровождении Вильяма, двух конвойных и едва пришедшего в себя возницы вернулась всего двадцать минут назад. Все вместе они сбивчиво передали, что произошло среди болот. Возницу и двух раненых воинов увели, чтобы оказать им помощь, а Вильяма Николае попросил прийти в большой зал вместе с членами семьи.

Стоя у камина, Николас слушал сбивчивый рассказ Элрис, прерываемый рыданиями. Пальцы его сами собой сжимались — как будто рвались к мечу. Это трусливое нападение наверняка совершено по распоряжению Уайтхоука. Судя по всему, граф должен требовать выкупа — но какого? Деньги ему, похоже, не нужны. Так что же?

Николас взглянул на Питера, который стоял рядом с Вильямом, и на леди Джулиан, перебиравшую четки. Потом взгляд его снова обратился к Элрис, чей слезливый рассказ уже подходил к концу.

— Видит Бог, — прорычал он, стукнув кулаком по столу. — Шавен жестоко поплатится у меня за это!

Элрис от неожиданности замолчала, глядя на кузена широко раскрытыми глазами.

— Не могу понять одного, — заговорил молчавший до этого Питер. — Откуда Шавен мог узнать, что леди Эмилин будет в этот день в церкви?

— Это не случайность, будь уверен, — коротко ответил Николас. Он подошел к Элрис. — Шавен ничего не говорил по поводу того, как он оказался там?

— Н… нет, милорд, — едва смогла выдавить из себя девушка.

— Вильям? — Николас перевел взгляд.

— Я ничего не слышал, милорд, но мне все это показалось очень странным: Шавен как будто дожидался нас там, на холме.

— Элрис! — Николас как будто взорвался Элрис вскочила.

— Милорд, — пролепетала она, — это не должно было произойти так!

— Элрис! — воскликнула и леди Джулиан, — что…

— Я хотел спросить, посылала ли Эмилин в деревню уведомление о том, что приедет на службу, — пророкотал Никола.

— Я ничего не слышала об этом, — Элрис отвела взгляд.

Странный блеск ее зеленых глаз внезапно напомнил ему Шавена. Он приблизился к кузине:

— Говорите все, что знаете! Она отступила на шаг.

— Ничего, милорд.

Питер подошел с другой стороны. Оба мужчины низко склонились к Элрис. Леди Джулиан тоже молча подошла.

— Леди Элрис, — начал Питер, — ваш отец уже заключил договор о вашем браке с Шавеном?

— Всевышний! — воскликнул Николас, — я и забыл, что Шавен теперь ваш нареченный. Элрис походила на пойманную птицу.

— Хью , —Хью велел мне сделать это. Он заставил меня… — выдохнула она и внезапно повернулась, как будто собираясь бежать.

Николас схватил ее за руку и с силой притянул к себе.

— Что вы наделали! — закричал он. — Что, ради всего святого, вы наделали!

— Дала Шавену знать, когда леди Эмилин покинет стены замка, — тихо произнес Питер.

— Элрис, — обратилась к девушке леди Джулиан, — вы встречались с Шавеном, когда выезжали на верховые прогулки? — Элрис молча кивнула, кусая губы от той железной хватки, которой Николас держал ее за плечо.

— Я не предполагала, что он захватит и детей, — внезапно зарыдала Элрис, так неожиданно подавшись вперед, что Николас вынужден был поддержать ее. Она положила голову ему на грудь, заливая слезами куртку. — Ах, Николас, — рыдала она, — я так хотела стать вашей женой! Вы знали это. Эмилин недостойна вас. Она лгала, грешила, унижала Шавена. Он сказал, что они с вашим отцом имеют полное право наказать ее. — Элрис обвила руками шею Николаев. — Но дети… — Она снова разрыдалась.

Мысль о предательстве казалась нестерпимой. Барон схватил Элрис за руки с такой силой, что она снова едва не лишилась чувств.

— Вы совсем сошли с ума, отдавая Эмилин в руки Уайтхоука? Он же убьет ее, как убил мою мать!

Пальцы его побелели — так крепко он сжимал руку кузины, и она, не удержавшись, вскрикнула от боли. Холодный немой гнев наполнял его при одной мысли, что граф будет обращаться с Эмилин так же, как обращался с его матерью. Он не замечал, что делает Элрис больно.

— Николас, — тихо произнес Питер. Леди Джулиан взяла его за руку.

— Она всего лишь девушка.

Николас с отвращением оттолкнул Элрис и нетерпеливо вырвал свою руку из руки тетки.

Элрис сделала шаг в сторону, опустив глаза и тяжело дыша.

— Я очень сожалею. Правда, Николас.

Леди Джулиан неслышно направилась к выходу.

— Я позову священника. Вы должны покаяться и принять епитимью. А мы все вместе помолимся за избавление Эмилин и детей.

Элрис кивнула и послушно направилась к выходу вместе с леди Джулиан.

Все еще пытаясь подавить нечеловеческий гнев, Николас глубоко вздохнул.

— Собери отряд, — коротко приказал он Питеру и стремительно покинул зал.

— Смотри-ка, — показал Николас, — король Джон собственной персоной!

Питер вгляделся. Снег припорошил его золотые кудри, выбившиеся из-под капюшона.

— Да, королевское знамя реет над знаменем"? Уайтхоука. И целая куча всадников.

Сквозь снегопад они вглядывались в замок Грэймер, который неприступной крепостью возвышался на скале.

Николас тихо выругался.

— Имей мы даже тысячу воинов — все равно не смогли бы атаковать замок, пока в нем находится король. А уж о том, сколько с ним наемников, и говорить не приходится.

— Да, и нельзя забывать, что нападение сейчас — это акт измены, — прибавил Питер.

Николас прищурил глаза. Сейчас они казались стальными клинками.

— Мою жену сегодня утром похитили, и я ее верну любой ценой. Мне все равно, есть в замке король или нет. Но его присутствие, надо признаться, путает мои планы. Предполагается, очевидно, что я войду в замок как бывший наследник и буду вежливо просить? — Покачав головой, он опять проклял все в полном расстройстве.

Яростная скачка в Грэймер во главе целой сотни всадников настроила Николаев на воинственный лад — огонь в душе разгорелся вовсю. А сейчас, стоя на краю леса перед замком, он видел королевские знамена и чувствовал себя абсолютно беспомощным. В ярости барон изо всех сил сжал кулаки. Будь его отец сейчас в пределах досягаемости, последствия трудно было бы предугадать.

С помощью Питера и Юстаса Николас быстро собрал большой отряд. Вильям тоже настоял на своем участии в операции. Готовые к бою, воины сначала поехали на то место, где случилось несчастье.

Трое конвойных и мальчик-слуга лежали в холодной молчаливой пустыне. Барон оставил на поле битвы дюжину всадников, чтобы отвезти убитых в Хоуксмур.

— Будь проклят Шавен, — отрезал он. — Будь проклят мой отец!

— Чего Уайтхоук хочет от леди Эмилин? — не сдержался Питер. — И зачем было брать в плен детей?

Николас внимательно наблюдал за замком сквозь по-зимнему черные ветки деревьев, отмечая в уме количество стражи на стенах, оценивая укрепления. Люди короля сменяли воинов Уайтхоука — это было заметно по цвету плащей.

Казалось, невозможно даже представить, каким образом можно атаковать замок, не потеряв при этом сразу значительную часть отряда. У барона не было ни осадных орудий, ни средств, позволяющих заложить под стены порох. Николас считал про себя количество часовых на стене: уже сейчас их число сравнялось с числом его воинов. А сколько еще внутри укреплений?

Через некоторое время барон повернулся к Питеру, чтобы ответить на его вопрос.

— Почему Уайтхоук захватил их? Да потому, что только Эмилин способна выдать ему того человека, за которым он охотится изо всех сил.

Питер кивнул, сразу все поняв.

— Черного Шипа.

— Именно так. — Николас выпрямился. — Возможно, Уайтхоук и получит его. Разумеется, в обмен на то, что нужно мне.

— Но ты же не выдашь его! — пораженно произнес Питер.

— Разве у меня есть выбор? — спокойно возразил Николас. Он помолчал. — Чтобы освободить мою семью…

Слова, так естественно произнесенные, едва не задушили его, не разорвали ему сердце. Семья. Он хотел видеть ее в безопасности, и ради этой привилегии был готов рисковать жизнью. Эмилин и ее младшие вошли в его жизнь, словно дар, словно Господнее благословение. Он не позволит отнять их у себя.

— Твоей леди приятнее будет видеть тебя живым, друг. Поэтому советую тебе думать головой, а не идти на поводу у чувств, — посоветовал Питер.

Николас быстро взглянул на него и открыл было рот, чтобы ответить что-то, но тут же передумал, внимательно вглядываясь вдаль.

— Подожди-ка. Что это там такое?

Питер посмотрел туда, куда показывал баров.

— Фургон с припасами.

Четырехколесный фургон неуклюже катился по дороге — нелепое сооружение из дерева и кожи. Когда он подъехал поближе, стало заметно, что он достаточно велик.

— Всего один человек, — удивленно заметил Николас. — Неужели там бочки с элем?

Фургон со скрипом подъехал к воротам замка и остановился. Возница и страж у ворот обменялись криками, которые невозможно было разобрать издалека, и неуклюжее сооружение проехало по мосту через ров. Словно разверзлись врата ада, поднялась массивная чугунная решетка и пропустила фургон, тут же снова опустившись, как будто поглотив его.

— Торговец элем? — нахмурился Питер. — Уайтхоук, должно быть, решил славно угостить короля в честь Двенадцатой ночи!

Николас повернулся к другу и медленно усмехнулся.

— Нет, — сразу понял Питер. — Подумай о риске. Туда-то мы всех провезем, а обратно? Мы не можем обманом затащить в замок сотню людей, чтобы они помогли нам пробить себе путь на свободу!

Николас внимательно разглядывал покрытую снегом местность и неприступную твердыню замка. Глаза его сверкнули — в голове явно формировался какой-то план. Привлекательный, смешной и вполне реальный.

— Поедем, — позвал он Питера. — Вернемся в лагеръ. Мне надо послать людей по деревням.

— Милорд, — недоверчиво поинтересовался Питер, — какой план ты придумал?

— Я еще и сам точно не знаю. Но нам понадобятся скатерти и корзины с хлебом. А может быть, еще вино и эль.

— Пикник? — Питер выглядел крайне удивленным.

— Вот именно, пикник. Я голоден. — Николас громко рассмеялся, повернул своего Сильвануса и направился в кружевную чащу зимнего леса, подальше от края поля. Натянул поводья и снова усмехнулся — уже совсем невесело. — Голоден. Мечтаю о крови Шавена на своем мече.

Глава 22

«Хотя и не выгребная яма, но, тем не менее, тюрьма», — подумала Эмилин. Полутемная спальня казалась смертельно холодной, несмотря на слабый огонь в камине, а за запертой дверью стоял часовой. Из главного зала замка постоянно доносились шум и крики — там, не переставая, продолжался пир.

Бросив взгляд на занавешенную кровать, в которой Бетрис спала вместе с детьми, Эмилин поплотнее запахнула плащ и подошла к окну. Ребра ее болели, лицо было все в синяках, но она ни за что не хотела лечь отдохнуть.

После долгого, мучительного и холодного пути в Грэймер пленников провели в эту спальню, которая находилась рядом с галереей напротив главного зала. Стражник принес хлеб, разбавленный водой эль и запер дверь.

Это произошло уже несколько часов назад. Позже, ближе к вечеру, они услышали музыку — в Главном зале начался пир в честь Двенадцатой ночи.

Звуки праздника отвлекли детей от страха, голода и скуки. Эмилин рассказала им сказку и поделила хлеб между ними и Бетрис, оставив себе лишь маленький кусочек. Наконец дети уснули на пыльной перине.

Эмилин приоткрыла ставню, впустив холодный воздух и бледный лавандовый свет. Снег падал тонкими спиралями, и небо казалось выкрашенным аметистовой краской. Девушка выглянула в холодную молчаливую ночь.

Башня, в которой находилась спальня, примыкала непосредственно к крепостной стене. Грубо отесанный известняк под углом спускался к самому рву, сейчас покрытому льдом. А за рвом глубокая лощина тянулась до самой реки. Из окна замок Грэймер показался Эмилин заключенным в ледяное кольцо и поднятым на подставку из острых скал:

крепость, в которую невозможно проникнуть, но из которой невозможно и выбраться.

Девушка вспомнила, что Николас однажды упоминал новый замок Уайтхоука, построенный на такой крутой скале, которую не могла бы преодолеть никакая армия. Старая, построенная норманнами башня теперь оказалась в центре двора: она была едва заметна рядом с новыми мощными сооружениями.

Казалось абсолютно нереальным выбраться отсюда. Со вздохом Эмилин закрыла ставни и подошла к камину, чтобы присесть на низкую табуретку.

Задумавшись, она смотрела на неяркий огонь. Нет никаких сомнений, что Николас уже знает о том, что с ней произошло, и скачет сюда, терзаемый гневом и готовый к битве.

Очевидно, Уайтхоук собирается держать их в качестве заложников, но зачем? Очевидно, ненависть к Николасу заставила его сделать это. Страшно даже представить, что еще может предпринять граф.

Прикрыв глаза, она начала молиться, и латинские слова принесли некоторое успокоение. Но ненадолго: вскоре снаружи скрипнул засов и дверь открылась. Эмилин вскочила и встала неподвижно в бронзовом свете камина.

Мельком взглянув на закрытый балдахин кровати, Уайтхоук подошел к своей пленнице. Черная туника сливалась с тенями в комнате, а длинные белые волосы отражали теплый свет огня. Запахи крепкого вина и дыма факелов витали вокруг графа. Они не встречались после его приезда в Эшборн, и сила его присутствия оказалась пугающей. Подняв голову и глядя ему прямо в глаза, Эмилин пыталась прогнать страх.

— Леди Эмилин, удобна ли ваша комната? — Голос его казался мягким.

— Здесь ледяной холод. Кроме того, дети голодны. К счастью, они уснули. Вы всегда так встречаете гостей?

— Нет, не всегда, — ответил граф, возвышаясь над ней. — Черт возьми, должен вам сказать, что это глупец Шавен отдал приказ арестовать детей, а вовсе не я. Хватать младенцев — привилегия трусов.

— И королей. Граф поднял бровь.

— Подобные оскорбления звучат как измена, когда их может услышать сам король.

— Что вы имеете в виду?

— Король Джон прибыл сегодня утром. Он на праздничной трапезе как раз под этой комнатой.

Страх и гнев, словно горячий яд, разлились по телу Эмилин. Она сжала кулаки.

— А он знает, что вы взяли в плен семью своего сына?

— В плен? Что вы, миледи! Вы просто моя невестка и приехали погостить.

— Куда отправится король после того, как покинет Грэймер? — Эмилин внезапно вспомнила подозрения Николаса относительно своего отца.

Уайтхоук смотрел на нее из-под нависших век.

— Понятия не имею. Король возвращается после подавления мятежников в Понтефракте. Поскольку я — один из самых верных ему людей, он решил отдохнуть здесь день или два. Вы хотите попасть на аудиенцию? Считаете, что король проявит добросердечие к жене мятежного барона?

Он улыбнулся, но в свете камина эта улыбка больше напоминала волчий оскал.

— Я забыл поздравить вас с вашим браком, миледи, — продолжал граф.

Внезапно, словно змея, он набросился на Эмилин и схватил ее за плечи, заставив смотреть себе прямо в глаза.

— Вы должны были стать моей женой! Моей! — в ярости прошипел он, обдав Эмилин несвежим дыханием.

— Николас имел право первенства и воспользовался им.

— Где вы прятались все то время, пока я разыскивал вас? — гневно и требовательно допрашивал граф. — Вы предали меня! Ваше отсутствие оскорбило и унизило меня!

— Я… Я жила у крестьян, милорд.

— Лесной Рыцарь? Или Черный Шип? Кто из них прятал вас? — Эмилин поморщилась от боли — так сильно Уайтхоук сжал ее плечи. Он был настолько крупнее ее, что без малейшего усилия смог бы приподнять хрупкую девушку. — Вы жили у того, кто нашел вас. Вы продались ему?

— Милорд, — произнесла Эмилин, пытаясь вырваться из его цепких рук. — Не смейте разговаривать со мной в таком тоне. Я не хотела выходить за вас замуж. И когда Николас сделал мне предложение, я вышла за него, выполнив волю отца.

— Я вовсе не юнец, чтобы вы могли отвергать меня! Эмилин устала, она чувствовала себя больной и голодной, плечи саднило от его железной хватки.

— Отпустите меня, — уже раздраженно потребовала она, — немедленно отпустите!

Внезапно он разжал руки, и девушка от неожиданности покачнулась, едва удержавшись на ногах. Потирая руки и плечи, она недоверчиво смотрела на своего мучителя. Он склонился к ней.

— Как вы осмелились разорвать помолвку, назначенную королем?!

Ее гнев и обида разгорелись, словно стена огня.

— Я не лезвие меча, которое можно как угодно использовать в вашей семейной войне! — уже кричала она. — Вы с сыном использовали меня один против другого! Король считает меня еще одной овцой в придачу к замку Эшборн! Меня похищали, обманывали… — Внезапно она осознала, что едва не проговорилась, и постаралась взять себя в руки. — Я честно вышла замуж за Николаса. Мои родители приняли его предложение.

— Николас женился на вас в пику мне, не сомневайтесь в этом. Зачем еще такая срочность? Вы вовсе не несете в себе его ребенка, насколько я могу видеть. — Уайтхоук прищурился. — Где вы прятались? И как он вас нашел, когда мои люди с ног сбились, и все напрасно? — Он помолчал и вдруг неожиданно поднял брови, словно в озарении: — Ах, да! У него же были ваши дети! И поэтому вы явились к нему собственной персоной!

Эмилин хранила молчание, позволив ему строить собственные предположения.

Уайтхоук кивнул, продолжая:

— Но я здесь вовсе не для того, чтобы пререкаться с вами из-за вашего замужества. Эмилин удивленно взглянула.

— Зачем же тогда?

Голубые глаза графа казались холодными, словно лед.

— Черный Шип.

— Черный Шип? — словно не понимая, деревянным голосом повторила Эмилин.

— Мои люди видели вас с ним возле водопада. Скажите мне, где его найти.

Она смотрела на него, словно ничего не понимая.

— Я ничего не знаю о человеке с таким именем.

— Не стройте из себя дурочку! — предупредил Уайтхоук. — Черт возьми, я прочесал половину графства Йорк, разыскивая вас — я мог бы его найти! Вы не можете не знать, где он прячется! — Вытянув руку, он схватил девушку за сбившуюся косу, притянув ее к себе, словно на поводке. — Говорите, где найти его логово, если хотите дожить до утра!

— Николас спасет меня, — ответила на это Эмилин, морщась от боли. — Уже скоро он постучится ж ваши ворота — вместе со своими рыцарями.

— Он не осмелится атаковать замок, пока в нем король. А вы умрете раньше, чем Николае снова вас увидит — если, конечно, не заговорите. Выдайте мне Черного Шипа!

— Меня спасли крестьяне. И я не знаю никакого Черного Шипа!

— Говорите, — повторил Уайтхоук резким, словно крик ворона, голосом и еще крепче сжал косу.

— Я встречала только крестьян. На щеках графа появились пятна.

— Вы лжете.

— Я ничем не могу вам помочь.

Отпустив косу, Уайтхоук ударил Эмилин по лицу. Пошатнувшись, но удержавшись на ногах, она непокорно подняла глаза.

— Не могу помочь, — упрямо повторила Эмилин, невольно подняв руку к пылающей щеке.

— Можете, и непременно сделаете это. Дети останутся здесь, под стражей. Ваше молчание только навредит им, миледи. Помните об этом.

Девушка молча смотрела на него, тяжело дыша и пытаясь справиться с головокружением. И Николас, и дети — все оказались под угрозой, независимо от того, будет ли она молчать или заговорит. Приходилось надеяться на то, что у Уайтхоука не поднимется на малышей рука. Эмилин продолжала молчать.

Схватив девушку за руку, Уайтхоук подтащил ее к двери и вытолкнул из комнаты.

— Может быть, вы станете менее упрямой, узнав, каково живется дамам в моем донжоне[9], — проговорил он и швырнул пленницу прямо в руки ожидающему Шавену.

Ледяные порывы ветра безжалостно трепали Эмилин, пока Шавен тащил ее по двору, словно непокорного мула. Мягко падающий снег придавал сцене жуткий колорит. Уайтхоук стремительно шел впереди, без единого слова минуя стражу и слуг.

Возвышаясь в самом центре двора, старинная башня, словно огромный каменный мешок, не пропускала ни снег, ни ветер, ни свет. Эмилин с трудом взобралась по крутым, выщербленным каменным ступеням и вошла в темный проем двери. Уайтхоук снял со стены горящий факел и начал подниматься по крутой винтовой лестнице. Через плечо он пояснил;

— Эту башню построили более ста лет назад. Сейчас мы используем ее лишь в качестве склада. — Тон его был спокоен. — Если кому-то вздумается осаждать нас, то у противника припасы закончатся значительно раньше, чем у нас. Все комнаты башни забиты продуктами: мешками с мукой, овсом, ячменем, бобами. Бочками с копченым мясом и соленой рыбой. Бочками с вином и элем. А воды запасено столько, что можно наполнить пруд. Смоляные факелы, свечи, одеяла. Запасы, которых хватит на шесть месяцев, если не больше.

Слушая эту лекцию, Эмилин осторожно ступала по выщербленным ступеням, спотыкаясь на каждом шагу.

На третьем, верхнем, этаже Уайтхоук остановился у одной из дверей.

— Лишь одна комната здесь не используется под склад. — Эмилин услышала скрип ключа, и дверь открылась.

Девушку втолкнули в комнату. Она откинула капюшон и оглянулась. Все вокруг светлого пятна от факела Уайтхоука было скрыто темнотой.

— Шавен, — произнес граф, — спустись вниз и спроси нашего доброго короля, не нужна ли ему моя помощь. Если нужна, дай знать.

Шавен кивнул и вышел, закрыв дверь. Уайтхоук встал в центре и высоко поднял факел.

— Не считая пыли, эта комната выглядит точно так, как она выглядела и тогда.

Привыкнув к темноте, Эмилин разглядела занавешенную кровать, кресло с высокой спинкой, стол. Из темноты выплыл деревянный шкаф. Стену украшал гобелен, а противоположную стену прорезало узкое стрельчатое окно-бойница.

Толстый слой пыли покрывал все вокруг. Паутина образовала кружевные мосты между столом и кроватью, креслом и деревянными стропилами на потолке. Эмилин закашлялась.

Уайтхоук воткнул факел в железный конус высоко на стене, потом подошел к столу и провел пальцем по пыльной поверхности.

— Она провела здесь последние дни. Мурашки поползли у Эмилин по коже.

— Кто? Бланш?

— Да, — подтвердил граф. — Это была ее комната в то время, когда мы жили в этой башне. По ночам она любила смотреть отсюда на звезды.

Эмилин подошла ближе.

— Вы говорите о ней с нежностью. Уайтхоук безжалостно усмехнулся.

— Я восхищался ее красотой. Ее глаза напоминали серебро, волосы были, словно черное дерево. Она обладала острым умом, обычно не свойственным женщинам. Искусно лечила травами. — Граф пожал плечами. — Но женщины — слабые и ненадежные существа. Им нельзя доверять. Она предала меня. Унизила.

— Она родила вам сына, вела хозяйство в вашем огромном замке, — возразила Эмилин.

— Бланш нарушила брачную клятву. У нее был любовник, хотя она так и не призналась в этом. Я знал этого человека, этого рыцаря. Я вызвал его на поединок. Джулиан может рассказать обо всем этом.

— Я никогда не слышала об этом, — прошептала Эмилин.

— Я выбил его из седла и убил. А потом пошел домой и запер жену в этой самой комнате.

— Вы заточили ее.

— Это не было неслыханным делом. Даже король Генрих заточил свою Элеонору, чтобы отстранить от власти и сдержать ее язык. А я заточил Бланш, чтобы научить ее покорности. А сына отослал к сестре.

— Что случилось с леди Бланш?

— Она голодала до тех пор, пока не умерла, — ровным голосом ответил граф. — Здесь, в этой комнате. — Он с силой провел рукой по лицу и волосам, как будто хотел стереть что-то. — Меньше, чем за неделю.

— Господи! — выдохнула Эмилин. Она знала людей, которые постились по десять дней и больше и не испытывали от этого заметного вреда. Другие, более хрупкие, заболевали уже после одного-двух дней голодания.

— Я не ем мяса. Часто соблюдаю пост. Я построил монастырь.

— Вы сожалеете о своей жестокости, милорд, — проговорила Эмилин. — Священники говорят, что Бог спасает тех, кто раскаивается.

Уайтхоук повернулся и посмотрел на нее.

— Я ни о чем не жалею, — выпалил он. — Смерть стала ее последней попыткой оскорбить меня. Она умерла, лишь бы не признать своей измены, мне назло. Я не ищу прощения у Бога. Я был прав.

Эмилин растерянно замигала.

— Но тогда зачем же вы отвергаете мясную пищу, зачем строили монастырь?

— Следую совету священников — ради своей бессмертной души. Я не сожалею о том, что наказал Бланш, но она смертельно оскорбила и унизила меня напоследок. Ее смерть не пустит меня на небеса.

— Лорд Уайтхоук! — Эмилин говорила твердым голосом, хотя сердце ее билось стремительно и неровно. — Милорд, не совершайте больше такого поступка. Отпустите нас. По крайней мере, отошлите детей в Хоуксмур.

Граф мерил комнату шагами, и девушка поняла, что он пьян.

— Нет, — покачал он головой, — я не могу отпустить вас. Вы тоже обманули меня и послужили причиной моего унижения.

Он пересек комнату и, подойдя к Эмилин, схватил ее за лицо. Его грязные пальцы были холодны.

— Выдайте мне моего врага и будете свободны.

— Я уже сказала, что ничем не могу помочь вам. Пальцы его впились в ее кожу, оставляя на лице синяки.

— Ни одной женщине не удастся больше меня обмануть! — Он тяжело дышал и растирал рукой грудь, хотя другой все еще изо всей силы сжимал лицо пленницы. — Выдайте мне Черного Шипа!

Она молча встретила его яростный взгляд.

— Откуда такая преданность, леди? — с угрозой в голосе протянул Уайтхоук. — Она неуместна. Вы должны сохранить себя для мужа и детей.

Он оттолкнул ее, и Эмилин, не удержавшись, упала на кровать. Соломенный матрас зашуршал, и из него поднялось целое облако пыли.

— Оставайтесь здесь и думайте о судьбе Бланш! Его огромное тело нависло над ней, он поднял руку. Эмилин зажмурилась и закрыла лицо руками, вслушиваясь в его хриплое дыхание. Через минуту Уайтхоук повернулся и пошел к двери.

— Скоро вы обнаружите, что в моих словах заключена мудрость. Вы покрепче Бланш. Воздержание прочистит ваши мозги, как и всякий святой пост!

Он открыл дверь и, выйдя из комнаты, с силой захлопнул ее. Эмилин слышала, как повернулся ключ. Вскочив с кровати, она подбежала к двери, пытаясь повернуть железное кольцо.

— Нет! — закричала она. — Вы не сможете так поступить! — Она колотила в дверь, пока оставались силы, но ответом ей была лишь тишина. Толстые стены и три этажа комнат, набитых мешками с продуктами, поглощали звук, словно башня из пуховых перин. Через некоторое время Эмилин подошла к окну. Зимний воздух освежил ее пылающее лицо. Небо было заполнено летящими снежинками.

Девушка просунула руку сквозь глубокую и узкую бойницу. Крошечные звездочки таяли на ее ладони, холодные, свежие и чистые. Издалека, с противоположной стороны двора, приглушенные густым снегопадом, доносились едва слышные звуки пира.

Глава 23

— Черт побери, нашей дружбе явно приходит конец, — пробормотал Питер. Он скорчился на сиденье повозки и поправил газовую вуаль. — Клянусь, милорд, на следующем же турнире, который будет объявлен в наших краях, я поднатужусь и выиграю столько земли, что наконец-то смогу бросить службу.

Натянув вожжи, Николас обернулся.

— Если мы выйдем из этой переделки живыми, то я и сам дам тебе землю и буду счастлив, если ты скроешься с моих глаз. И старая бабка не могла бы надоесть больше.

— Старой бабке не пришлось бы сбривать усы ради друга. — Питер расправил складки на юбке.

Николас искоса взглянул на него, стараясь скрыть улыбку.

— Может быть, и нет. Но я слишком высок для роли девушки. Пригладь-ка свои очаровательные рыжие кудри, и нас пропустят немедленно.

— Это безумный план, — недовольно проворчал Питер. Он вытянул ноги и закинул башмаки на край повозки.

— Но ведь карнавальные костюмы — обычное дело в Двенадцатую ночь.

Питер опять недовольно заворчал.

— Под этим хорошеньким платьицем и плащом у тебя доспехи и оружие, — пытался успокоить его Николас. — Можешь снять женскую одежду, как только мы проникнем в замок, если она тебя так нервирует.

— Чувствуешь себя полнейшим идиотом, — пробормотал Питер.

— Даже с твоим нежным детским личиком играть роль женщины лучше в темноте, — заметил Николае. Они уже подъезжали к замку, и барон снова подстегнул ленивых быков. — Как ты думаешь, часовой пропустит двух вооруженных рыцарей?

— Разумеется, не пропустит. Но мельника и его жену, тем более с грузом эля и свежего хлеба к столу графа, пропустит непременно.

— Я тоже так считаю. Желательно, чтобы все прошло гладко. Я заплатил почти годовой доход мельника за эту повозку, да столько же раздал в деревне за хлеб, эль и одежду. Будь добр, сядь, как подобает порядочной женщине. Мы уже подъезжаем к мосту.

Николас натянул капюшон плаща, чтобы закрыть лицо. Но в густом снегопаде и так трудно было что-либо разобрать. Сугробы высились на земле, на крепостных стенах и у их подножия, мерцая в сумеречном свете.

— Эгей! Стража! — громко выкрикнул Николас. Стражник проявил досадную подозрительность, и Николас широким жестом указал на повозку.

— Я Томас — мельник. Везу свежий хлеб, который лорд Уайтхоук заказывал к празднику.

— Что-то ты поздно! — пожурил часовой. — А кто это там с тобой?

— Моя жена. Они с деревенскими женщинами старались изо всех сил. Может быть, и поздно, но мы все-таки приехали и надеемся, что дворецкий сейчас же с нами расплатится. У меня есть еще три бочки двойного эля!

— Двойной эль, неужели?

— Да, кентский трактирщик прислал. Все сомнения тут же улетучились, и повозку пропустили. Застонал и опустился подъемный мост. Николас повел быков, но его остановили. Часовой потребовал, чтобы все оружие, которое есть у мельника, сейчас же сдали ему. Николас пожал плечами и распахнул плащ, чтобы показать, что на поясе у него нет ни меча, ни ножа. Под длинным плащом оказалась лишь длинная шерстяная рубаха, шерстяные штаны и грубые высокие башмаки, зашнурованные почти до колен. Взлохмаченные волосы спускались до самых глаз, лицо заросло неаккуратной щетиной. Крестьянин, да и только. Рядом с ним Питер придерживал полы голубого плаща, из-под которого виднелось платье, скрывающее доспехи, и улыбался как можно жеманнее. Стражник, успокоенный, кивнул и пропустил их во двор.

Там Николас спрыгнул с козел и начал помогать Питеру, чьи рыжие кудри выбивались из-под накидки. Солдат, наблюдающий за ними при свете факела, подмигнул и улыбнулся. Питер ответил улыбкой на улыбку и тут же отвернулся.

Вышли слуги и начали выгружать большие и глубокие корзины, доверху наполненные круглыми буханками, и носить их в зал. Другие пытались снять тяжелые и неудобные бочонки с элем. Последнюю корзину Николас взял сам.

Они с Питером направились через двор к башне, увязая в свежем снегу. Факелы, мерцающие на высоких шестах, освещали двор странным светом и превращали снегопад в волшебные искры.

— Безумный, — прошептал Питер.

— Заткнись, кретин, — не остался в долгу Николае. — Как только окажемся внутри, разыщем Эмилин и детей, выведем их во двор, а там уж будем решать — вызывать отряд или покидать замок тем же путем, что и вошли в него.

— Смешной план. Нападение и бой — вот это я понимаю.

— Жаль, что ты никогда не жил в лесу, — рассудил Николае. — В некоторых обстоятельствах гораздо предпочтительнее перехитрить врага, чем победить его в бою. — Он со значением кивнул, и Питер посмотрел на противоположную сторону двора.

Дальний его конец напоминал ярмарку лошадей. В загоне их стояло больше двух сотен. Множество рыцарей слонялось вокруг, и толпы слуг бегали туда-сюда с попонами, мешками с овсом и щетками. И кузня, и оружейная мастерская были ярко освещены — там кипела жизнь: с шумом и стуком подковывали коней, чинили копья, точили мечи и ножи, обновляли износившуюся упряжь.

Недалеко от оружейной мастерской стояли два военных орудия: деревянная метательная машина и таран на колесах, который массивными цепями был прикреплен к каркасу. Оба этих чудовища сейчас оказались припорошены свежим снегом.

Питер тихонько присвистнул:

— Да уж, неплохое снаряжение, ничего не скажешь!

Оба поглубже надвинули капюшоны и заспешили к черному ходу в башню.

— Поскольку мы доставляем хлеб, сначала исследуем жилую половину. Если они там, то нам повезло.

Он поудобнее взял тяжелую корзину и осторожно оглядел двор. К счастью, мельник с женой ни у кого подозрения не вызывали. Их без труда пропустили в башню. Внутри со всех сторон их окружили тепло, шум, свет. Свечи и факелы ярко горели, и их тонкий, едва уловимый дым наполнял воздух, пощипывая Николасу глаза. Он вдохнул дразнящий аромат жареного мяса, пряных приправ, но голода не почувствовал — все заглушала холодная жажда мести.

Длинный, с высоким потолком зал был полон мужчин — главным образом, пьяных. Все ели, пили и громко разговаривали. В гуле голосов тонула веселая музыка, которую в противоположном конце зала исполняла группа музыкантов. Николас отметил, что все, кроме личной охраны короля, были без оружия. Такое не позволялось во время пира, особенно когда пируют рыцари в перерыве между боями.

Стол короля находился на возвышении. Николас сразу заметил Джона — его темноволосую голову, унизанные кольцами руки, которыми он жестикулировал во время разговора. Рядом сидел Уайтхоук — и Николас быстро отвернулся.

Николас рассудил, что первым делом нужно искать наверху. Он отыщет Эмилин, даже если придется все в этом замке перевернуть вверх дном.

Группа солдат обратила на мельника внимание и потянулась к хлебу. Николас не сказал ни слова против, стараясь наклонить голову пониже, хотя в этом крестьянине со спутанными, закрывающими глаза волосами вряд ли кто-нибудь смог бы узнать Николаев Хоуквуда.

За его спиной Питер уже успел отвесить оплеуху какому-то шустрому мужичку. Николас повернулся.

— Это моя жена, сэр, смею сказать, — пояснил он и занял руку солдата буханкой хлеба. Кивком позвал Питера за собой наверх.

Поднявшись на галерею, они обогнули колонну и исчезли из виду.

— Ради всего святого, — прошипел Питер, — быть пойманным в таком виде перед королем и сотней солдат — страшней позора и не придумаешь! — Он сорвал плащ, платье, накидку с головы и с яростью запихнул их в корзину. — Попытаю счастья в доспехах, — пробормотал он, поправляя кольчугу и натягивая на голову тяжелый капюшон.

— Здесь полно наемников с самым разным оружием, с любым из них ты можешь хоть сейчас сразиться в поединке. Но ради Бога, убери свой меч!

Вытащив меч из ножен, Питер спрятал его в большую корзину, закрыв полой плаща.

— Ну, милорд, так где же их держат?

— Прекрасный вопрос, надо признаться! — ответил Николас. — Может быть, нам стоит обследовать верхние этажи, а потом уже спуститься? — С минуту он подумал и начал пониматься вверх по лестнице.

— Стой! — прошептал Питер. — Посмотри! Вон у той двери стоит стражник! Николас обогнул колонну.

— Да, — шепотом согласился он, — ты считаешь, стоит поинтересоваться, как он поживает?

— Эй, сержант! — позвал Питер, подходя к конвойному, — меня послали, чтобы я тебя сменил. Ты уже посидел за праздничным столом? Отведал двойного эля, который только что прибыл?

Воин удивленно заморгал.

— Нет, я лишь выпил каплю вина. — Он нахмурился. — Вас прислал лорд Уайтхоук?

— Да, но я из войска короля. Нам приказано, пока мы здесь, объединиться с людьми Уайтхоука. А он сам пьян в стельку. Удивительно, но он еще помнит, что здесь творится. — Питер кивнул в сторону двери.

— Они спят — тихо, как в могиле, — признался сержант.

— Ну и славно. Нам меньше работы, так ведь? А вот и мельник — только что привез свежий хлеб, — радушно продолжал Питер. Стражник посмотрел в сторону Николаса, не спеша проходившего мимо. Питер внезапно обхватил часового за шею, сжав так, что тот не смог и пикнуть. Николас же моментально вытащил меч из корзины и рукояткой ударил его по голове. С тихим стоном простак мешком повалился на пол. Питер посадил его, прислонив спиной к стене, потом поднял стоявшую неподалеку кружку с остатками вина и выплеснул их в лицо часовому.

— Пьян, — коротко приговорил он. Николас прижался лицом к щели между косяком и дверью.

— Эмилин! — позвал он громким шепотом. Склонил голову, ожидая ответа. Ему не хотелось ошибиться. — Кристиен!

За дверью раздались легкие шаги.

— Кристиен спит, сэр, — ответил тонкий голосок,

— Изабель! Ты в порядке? Остальные с тобой?

— Все нормально, милорд. Вы принесли нам поесть? Я очень голодна, — пожаловалась девочка.

— Отойди-ка. — Николас вытащил тяжелый лом, укрепленный в стене, и с силой вогнал его в щель между дверью и каменным косяком. Дверь открылась, и они с Питером проскользнули внутрь.

Изабель стояла у кровати, пытаясь разбудить Бетрис. Кристиен сел на своей подстилке, сонно мигая, а девушка наконец проснулась и в страхе прижала к себе Изабель.

— Тише, — успокоил няньку Питер. — Мы здесь для того, чтобы освободить вас. Собери детей, только без шума. — Бетрис кивнула и начала одевать малышей.

Николас стоял у двери, тяжелым взглядом осматривая комнату.

— Где же леди Эмилин? — наконец спросил он тихо и сдержанно.

Кристиен поднял на него глаза.

— Она тоже сначала была здесь, но потом лорд Уайтхоук забрал ее.

— Куда? — требовательно произнес барон. Бетрис встала около Кристиена на колени, помогая ему надеть плащ.

— Мы не знаем, милорд. Это случилось уже давно.

— Милорд, — неожиданно заговорил Кристиен, подпрыгивая от нетерпения, пока Бетрис застегивала плащ у его горла. — Я знаю, где она. В темнице.

— В темнице? — резко переспросил барон. Он опустился на колени, чтобы смотреть мальчику прямо в глаза. — Расскажи мне все, что знаешь!

— Я не спал. А они думали, что сплю. Он приказывал отдать что-то ему, по-моему, он говорил о каком-то шипе, но она отказалась. Он ударил ее, но она снова отказалась. И тогда он сказал, что ей не понравится его темница. И забрал ее.

Николас на мгновение закрыл глаза, стараясь дышать ровно.

— Спасибо, Кристиен. — Он поднялся и повернулся к Питеру. — Если он причинит ей зло, то, не проживет и дня.

— Согласен. Но прежде мы должны сделать то, зачем пришли сюда.

Коротко кивнув, Николас подошел к окну и приоткрыл его. Высунув голову, тщательно осмотрел стену под окном, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь снегопад. Ветер безжалостно трепал его волосы.

— Мы можем лишь попытаться. Подай сигнал. Питер поднял с пола пучок соломы из подстилки, подошел к камину и поджег его. Получился ярко пылающий факел. Высунув руку из окна, он помахал им, а потом отпустил на волю ветра и снега. Факел упал и сейчас же потух.

Николас повернулся к Бетрис, которая уже собрала Кристиена и Изабель и повернулась, чтобы поднять с кровати малыша Гарри.

— Осторожно, — попросил он. Девушка взглянула на него. — Постарайся, чтобы он не проснулся:

очень уж он шумный парень.

— Помнишь яблоню? — спросил Николас Кристиена. — Сейчас будет гораздо легче, только не шевелись. Ты храбрый парень, и мы тебе поможем.

Кристиен сидел, свернувшись калачиком, в корзине, смотрел по сторонам блестящими глазами и согласно кивал. Николас затянул узлом пеньковые веревки, обвязанные вокруг корзины, и крепко привязал их к еще одной — длинной, на которой собирался спускать мальчика.

— Готово, Питер. Они там? Питер выглянул:

— Да, наверное. Снег очень сильный — ничего не видно.

Подтащив корзину к окну, Николас посмотрел вдаль.

— Боже! — воскликнул он. — Приближается настоящий буран! Взгляни-ка на ров.

Почти под ними по льду двигалось несколько сугробов, почему-то старавшихся держаться как можно ближе к скале. Николас прекрасно знал, что должен увидеть, и поэтому различил фигуры своих воинов, пригнувшихся и накрытых белыми скатертями. Они прошли еще немного и остановились прямо под окном, в котором Питер помахал зажженной свечой.

— Пикник, ничего не скажешь, — проговорил Питер и задул свечу. — Интересное использование столового белья, милорд!

— Королева Матильда когда-то так спаслась от смерти, — пояснил Николас. — Вот я и подумал, что в такой снегопад мы можем тоже попробовать. — Он снова посмотрел вниз. — Юстас не пошел бы на лед, если бы не был уверен в его надежности. Они смогут уйти так же — по рву, и лощина не станет препятствием. Если, конечно, будет видно, куда идти.

— Веревки достаточно длинные — здесь расстояние всего в тридцать или сорок футов. Но ветер силен, а мальчишка легок, словно перышко.

Николас кивнул и начал оглядывать комнату. Потом взглянул на Питера.

— Дай-ка мне твою кольчугу! Питер нахмурился.

— Возьми лучше камень или несколько книг.

— Здесь ничего нет. А кольчуга потяжелее ребенка, и места занимает совсем мало.

Питер со вздохом начал развязывать тесемки, прикрепляющие капюшон к кольчуге с короткими рукавами. Потом с помощью Николаса снял ее. Присев, укутал стальной чешуей ноги Кристиена.

— Пожалуйста, не забудь сказать Юстасу, чтобы прислал ее обратно. Она очень понадобится твоей сестре.

Кристиен кивнул. Николас взял белую скатерть, тоже принесенную в корзинке, и закрыл ею мальчика, на мгновение приподняв уголок.

— Да поможет тебе Святой Михаил, — с улыбкой напутствовал он его. — Наверное, тебе покажется, будто за спиной у тебя выросли ангельские крылья.

Кристиен улыбнулся, так доверчиво посмотрев на Николаса, что у того дрогнуло сердце. Мужчины вдвоем подняли корзину и, сжав ее, просунули сквозь бойницу. Медленно начали спускать, изо всех сил держа веревки.

— Господи, — прошептал Питер, — как страшно рисковать жизнью ребенка!

— Замолчи, ради Бога, Перкин, и без тебя плохо, — оборвал его Николас. Имей он выбор, он ни за что не стал бы делать это. Опасность, которой он подвергал сейчас детей, пугала. И все-таки он понимал, что страх этот основан на любви.

Еще полгода назад эти дети были для него не больше, чем щенки: их можно было, не замечая, отпихнуть в сторону. Они не привлекали внимания барона, да и не требовали его. Но постепенно каждый из троих приобрел свои характерные черты, стал для него интересным. Он желал им счастья и покоя так же, как желал этого их золотоволосой сестре.

Николас встряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и сосредоточился на своем деле. Питер крепко держал конец веревки, а он осторожно перебирал ее, постепенно удлиняя. Наконец Николас выглянул в окно.

— Почти внизу, — проговорил он, пытаясь движением головы вернуть на место волосы, моментально взлохмаченные ветром. — Без твоей кольчуги корзинку мотало бы, как осиновый лист.

Они почувствовали, как веревку с силой дернули. Николас снова выглянул.

— Готово — провозгласил он, — они вытащили его. Через несколько минут в гнезде из кольчуги сидела уже Изабель. Гарри, проснувшийся, но странно спокойный, с интересом смотрел, как его устраивают в корзине на коленях у сестренки.

Шепча ободряющие слова, Николае нагнулся к девочке, которая обняла его за шею. Поцеловав ее темные блестящие волосы, он дотронулся до спины Гарри и накрыл детей белой скатертью. Бетрис со слезами наблюдала, как мужчины опускают корзинку.

Когда она снова вернулась, Николас недовольно заворчал, поскольку кольчугу прислать обратно забыли. Следующей на земле оказалась Бетрис.

Втянув обратно веревку, Николас произнес, не глядя на Питера:

— Ну, теперь ты.

— Нет, я не оставлю тебя.

— Ты мне нужен за стенами замка вместе с Юстасом и нашим отрядом. Когда я найду Эмилин, мы выедем в повозке мельника. Ведь явились мы сюда вдвоем, а не втроем.

— Ты знаешь, где темница?

— Не беспокойся, найду. Давай, лезь, пока погода не стала еще хуже.

Питер пристально взглянул на Николаев, вздохнул и почесал затылок. Он стоял без кольчуги, лишь в длинной рубахе и грубых башмаках.

— Без кольчуги я чувствую себя, словно голый. Ах да! Я явился сюда разряженный, словно чучело, и в подобном виде, очевидно, и исчезну отсюда.

Николас рассмеялся.

— Возьми мой плащ, — предложил он и свое оружие. — Он достал из корзины меч.

— Ну, нет, милорд, — наотрез отказался Питер. — Тебе самому может понадобиться добрый клинок.

Николас согласно кивнул и засунул меч за ремень.

— Привяжи веревку к колонне и выброси ее за окно. Думаю, что смогу спуститься по ней, — предложил Питер.

Завернувшись в простыню, снятую с кровати, чтобы поменьше выделяться на фоне снегопада, Питер похлопал друга по плечу.

— Мы будем ждать твоего сигнала, — сказал он и полез в узкое окно. Через несколько минут он уже был на земле вместе с остальными. Николас посмотрел в окно и увидел, как укутанная в белое кучка людей под прикрытием густого снегопада спешила к безопасному лесу.

Швырнув пустую корзину и веревку в угол, он открыл дверь и выглянул в темный коридор.

Нестройный храп наполнял главный зал и эхом отдавался в открытой галерее. Свет факелов превратился в слабое мерцание, пир закончился; замок уже спал. Осторожно закрыв за собой дверь, Николас положил руку на рукоятку меча, переступил через бесчувственного часового и отправился на поиски темницы.

Глава 24

Легкие снежинки кружились в темном воздухе, когда Николае вышел из жилой башни. Устало оглядевшись, он неслышно, словно призрак, направился вдоль здания.

Внимательно обследовав всю башню, он установил, что в ней множество комнат, заполненных пьяными и измученными спящими воинами, несколько кладовых, но ни одной тюремной камеры. Большинство рыцарей и слуг Уайтхоука, а также королевских наемников спали прямо на полу на подстилках — везде, даже в коридорах. Те, кто еще не успел заснуть, громогласно что-то кричали пьяными голосами, пока Николас пробирался по башне, чтобы выйти на улицу. Решив, что, скорее всего, пленников могут держать в угловых башнях, он сначала направился к ближайшей из них. Внутри оказалась лишь лестница, ведущая наверх, — подземных комнат не было. Тщательно осмотрев все три этажа, он нашел пустые комнаты для стражи да храпящих пьяных рыцарей. Пока, благодаря крепкому вину Уайтхоука, его поиски ничем не осложнялись. Николас осмотрел и три других угловых башни, но и там не нашел того, что искал.

Замешкавшись у входа в четвертую башню, он растерянно и устало задумался. Неожиданно наверху раздались голоса и стук подкованных железом сапог. Николас прижался в темный угол. Дверь открылась почти рядом с ним.

Вышли трое рыцарей и, что-то едва слышно обсуждая, направились через двор. Вдруг один весело завопил и, схватив пригоршню снега, швырнул в других. Завязалась игра в снежки.

Проскользнув в башню, Николае осторожно начал подниматься.

На первом этаже дверь открылась от легчайшего прикосновения руки. Тусклый свет факела отбрасывал длинные тени, освещая голову и плечи человека, сидящего за столом над документами.

На улице опять раздались крики веселящихся рыцарей. Человек за столом поднял голову, потом медленно обернулся.

Крепко сжав тонкую рукоятку кинжала, Николас, не отрываясь, смотрел в удивленные косящие глаза Хью де Шавена. Мгновенно приняв решение, он вошел в полутемную комнату.

— Что тебе нужно? — раздраженно спросил Шавен. — Здесь нет спальных комнат для крестьян. Уходи отсюда!

Николас так стремительно пересек комнату, что Шавен едва успел встать из-за стола. Сверкнул клинок, и блестящее острие оказалось у самого его горла. Он откинулся назад, едва не падая на скамейку. Николас склонился над ним — яростный, черный, абсолютно неуправляемый дикарь с нависшими на глаза волосами.

— Кто ты? — прохрипел Шавен, — и что тебе нужно?

— Где она?

Шавен, моргая, всматривался, потом внезапно прищурился.

— Боже мой, — медленно проговорил он, — я знаю тебя. Ты Черный Шип.

Николас поднес острие ближе к горлу.

— Говори, где леди. Твое горло мягкое, как брюхо свиньи, — прошипел он. — Позови только своих воинов, и они увидят лужу твоей крови. Где леди Эмилин?

— Господи! — неожиданно произнес Шавен, — Николас! А я думал, это…

— Отвечай, — проревел барон.

— Ваша леди невредима, милорд. Но я не могу вам сказать, где она. Уайтхоук не захочет, чтобы она сейчас покинула замок.

Никола медленно провел клинком по горлу Шавена. Показалось несколько капель крови.

— Я не жду любезностей от тебя, и не буду любезен сам. Ты похитил мою жену и детей, как вор и трус. Немедленно верни ее, или мои войска разрушат эти стены.

Морщась от боли, Шавен раздул ноздри.

— Уайтхоук запер ее до тех пор, пока она не скажет, где… — Он внезапно все понял. — Ага, — произнес он, — похоже. Черный Шип сам пришел за ней. Вы…

Николас схватил Шавена за кольчугу, посадил его на скамейку, прижимая лезвие к горлу.

— Видит Бог, я не могу устоять от искушения перерезать твое паршивое горло прямо сейчас. Где она?

На лбу Шавена заблестел пот.

— Пожалуйста…

Николас стремительно поднял его и развернул спиной к себе.

— Веди меня к ней. Немедленно! Шавен, спотыкаясь, пошел к двери.

— Так, значит, ты и был Черным Шипом все это время, — язвительно прошипел он. — Твой отец будет крайне разочарован сыном.

— Его мнение меня не волнует, — ответил Николас, когда они спускались по винтовой лестнице.

Неуверенно выйдя из башни, Шавен пошел по двору. Ноги вязли в свежем снегу. Впереди несколько стоящих рядом повозок казались снежной горой.

Холод тронул уши и нос Николаса и проник ему в легкие. Кинжал казался ледяным слитком — пальцы онемели.

— Черт возьми, — выругался Шавен. — Здесь бело, словно в каком-то бесовском молоке. Твой отряд ни за что не пойдет на приступ в такую погоду. Лошади не пройдут через болота.

— Мои воины совсем близко и наготове. Снег им не помеха. Если они не получат от меня знака в ближайшее время, то начнут наступление на Грэймер.

— Глупец! Здесь же король Джон!

— Я знаю. Но присутствие короля в данном случае не станет помехой, поскольку он вполне может отправиться отсюда в Хоуксмур. Какое значение имеет, где произойдет битва?

Что-то внезапно ударило Шавена по голове. Он поднял свободную руку и опустился на колени, подавшись вперед. Следующий снежок пролетел между ними. Николас с трудом удержал Шавена — оба упали в снег. Веселые крики подгулявших рыцарей уже превратились в тревожные, и торопливые шаги приближались. Николас поставил Шавена на колени.

— Вставай! — приказал он.

— Стража! — завопил Шавен.

Николас бросил кинжал и выхватил меч Питера: к нему с двух сторон приближались враги. Колено его утонуло в сугробе, но ему удалось выбраться и взмахнуть мечом. С криком один из нападавших упал, схватившись за бедро.

Николас в яростном азарте вскочил на ноги. Второй стражник выхватил свой меч и оказался лицом к лицу с Николасом. Он неплохо владел оружием, однако с бароном сравниться не мог; даже в полной темноте Николас распознал его слабость и метнулся вперед; раздался хруст ребер.

Прежде чем он снова смог выпрямиться, барон ощутил толчок в спину и осел, словно мешок с зерном. Сразу несколько воинов напали на него. Он оказался вмятым в снег их Тяжестью. Пытаясь вздохнуть, повернул голову. Рука его оказалась прижата, меч выпал из онемевших пальцев. Крики и топот раздавались со всех сторон. А он лежал в холодной снежной глубине, тщетно пытаясь скинуть с себя непосильное бремя разъяренных вражеских тел.

— Поставьте его на ноги, — приказал Шавен.

Николаса вздернули в вертикальное положение. Вражеские воины, казалось, были повсюду. Двое держали его руки, заломив их за спину. Кто-то схватил его за длинные волосы и тянул голову назад. Кто-то приставил к горлу нож, чтобы он не двигался.

Шавен вышел вперед.

— Ну, — заявил он, — я приготовил славный подарок лорду Уайтхоуку. — Он склонил голову. — Отведите его в зал и хорошенько охраняйте. И пошлите кого-нибудь, чтобы разбудили графа.

Когда Николаса вели по двору, внезапно ему показалось, будто знакомый мелодичный голос произнес его имя. Слабый звук утонул в холодном шепоте ветра.

— Эмилин! — ответил он, крича в ночь, пока его безжалостно тащили вперед. — Эмилин!

Он повернул голову, но сильный удар обухом топора заставил померкнуть свет перед его взором.

Каменная стена под ее пальцами оказалась покрыта тонкой ледяной коркой. Эмилин поднялась на цыпочки и как можно дальше высунулась из глубокой ниши, стараясь рассмотреть, что происходит во дворе.

Крики и лязг стали привлекли ее к окну. Вытянув шею и заглядывая вниз и влево, она смогла рассмотреть какое-то движение. Бесформенная тень двигалась недалеко от башни; в ней смутно виднелись два человека, сражающиеся на мечах. Несколько рыцарей бежали через двор к дерущимся.

Вскоре они напали на одного из противников и повалили его в снег. Потом снова подняли на ноги. Когда кто-то рывком запрокинул ему голову, в свете снега лицо стало едва различимым.

— Николас! — закричала Эмилин, но голос ее, казалось, безнадежно утонул в снегу. — Ах, Боже! Николас!

— Эмилин! — мучительный, волнующий крик перевернул ей душу. Опустившись на пол, девушка зарыдала, закрыв лицо руками.

«Уайтхоук скоро обнаружит, что его сын и есть Черный Шип», — в отчаянье подумала она. Ужасная судьба, которую Николас так долго дразнил, наконец, настигла его и готова расквитаться за все.

Но и теперь Эмилин ни секунды не сомневалась, что Николас сумеет сохранить свое холодное непреклонное мужество, какую бы месть ни выбрал Уайтхоук. Наверное, ей следует вести себя так же.

Но она совсем не ощущала в себе ни смелости, ни сил. Те проблески мужества, которые она иногда испытывала, были всего-навсего порождением порывистого и несдержанного нрава. А вообще-то ей всегда приходилось бороться со слезами и страхом.

Думая о Николасе, Эмилин как будто впитывала в себя его живую силу. Выпрямившись, она вздохнула, ощущая, что больше, чем когда-либо еще, нуждается в его близости.

Она непременно выберется из этой башни и найдет Николаев и детей. Отряд из Хоуксмура придет им на помощь.

Вскочив на ноги, Эмилин принялась мерить комнату шагами. Николас посоветовал бы ей хорошенько все обдумать и действовать, а не хныкать. Она не имеет права сидеть здесь и лить слезы, пока ее семья и муж страдают.

Стараясь вырваться на свободу, она должна твердо верить в Господнюю справедливость. Вера, 'честь, мужество, надежда — все, чему ее учили, — это основа внутренней силы. Именно это всегда восхищало ее в Николасе. В ее душе это тоже есть, и вот сейчас пришло время проверить себя.

Подойдя к двери, Эмилин провела рукой по плоскому замку. Сначала в комнате, очевидно, была лишь задвижка, которую ничего не стоило открыть. Второй замок наверняка добавили позже, когда комната превратилась в тюремную камеру.

Эмилин уже пыталась тянуть за железное кольцо в центре двери, но, разумеется, ничего не добилась — лишь сбила пальцы. Сейчас она решила, что замок надо открывать при помощи подходящего инструмента.

Она поняла, что теперь уже ничто не сможет остановить ее. Она готова перевернуть вверх дном всю комнату, чтобы найти что-то, чем можно открыть ненавистную дверь. Надеясь найти в комоде у кровати ножницы, нож или какой-нибудь другой металлический предмет, она опустилась на колени и начала тянуть на себя крышку ящика — до тех пор, пока петли не заскрипели и не сдались.

Глава 25

Отчаянный, до костей пронизывающий холод напоминал о смерти и ледяной вечности. Вокруг — тьма и жуткая тишина. Теперь так будет всегда: холод, темнота, бесконечное молчание и абсолютная беспомощность.

Вздрогнув, Николас очнулся и потряс головой, чтобы отогнать страшные видения, отражающие реальность: темноту и леденящий холод. Его привели в ту же самую комнату, где раньше находились дети, но огонь в камине погас, позволив воцариться сырости и зимнему ветру.

Николас лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Открыв глаза, он огляделся, не понимая, сколько прошло времени. Ясно было одно: Уайтхоук, узнав, что Николас пойман, не оставит его в покое. Свет, пробивающийся сквозь ставни, говорил о наступлении утра.

Он без особой охоты явился в эту комнату. Процесс его усмирения закончился разбитым лицом и парой сломанных ребер. Николас лежал на боку, теперь уже полностью придя, в себя, и глубоко дышал, чтобы победить боль, голод и жажду. Жаль, что он не успел поесть, направляясь сюда, и жаль также, что у него нет плаща.

Шавен приказал, чтобы барона отвели в единственную в замке комнату, в которой не было гостей: туда, где находились дети.

Придя в ярость от того, что комната пуста, а единственный часовой в стельку пьян, Шавен хлестнул Николаса по лицу тяжелой рукавицей. Затем он отправился на поиски Уайтхоука, шепнув одному из воинов, что графа задержал король.

Сейчас, лежа на полу, Николае подогнул ноги и изо всех сил пытался достать из сапога небольшой кинжал. Но с руками, связанными за спиной, сделать это никак не удавалось. В конце концов, он лег на спину, поднял ноги и тряс ими до тех пор, пока кинжал сам не упал ему на грудь. Он скинул его на пол и постарался дотянуться до рукоятки.

Старательно перепиливая пеньковые веревки, он, наконец, почувствовал, что они ослабли. Но работа не была закончена: веревки оказались обмотанными вокруг кожаных манжет в несколько слоев.

Как только он освободит руки и ноги, то сразу выберется из комнаты, даже если для этого придется убить часового. Эмилин где-то здесь, в замке, и он найдет ее. Лучше, если удастся выйти отсюда до того, как явится Уайтхоук и попытается задержать его.

Главная проблема оставалась той же: где Эмилин? Ребенком он жил в Грэймере, но не мог вспомнить, где расположена тюрьма. Да и насколько он знал старые и новые башни, там негде было устроить темницу.

С трудом. Николасу удалось сесть, прислонившись спиной к кровати, хотя ребра отплатили ему за это острой болью. Куда вел его Шавен, когда они так неудачно наткнулись на рыцарей? Он пересекал двор по направлению к старой башне или дальше за нее — к двум оставшимся угловым башням.

Но Николас точно знал, что в старой башне тюрьмы нет — когда он был ребенком, там располагались жилые комнаты. Построенная по норманнскому образцу, высокая и прочная, она покоилась на каменном фундаменте и почти не имела подвалов — огромный известняковый гроб, поставленный вертикально.

И все-таки Кристиен сказал «тюрьма».

Внезапно Николас прекратил пилить и едва не уронил нож. Мальчик же произнес «тюрьма» по-английски[10].Уайтхоук же вполне мог говорить с Эмилин по-французски. И тогда это вовсе не тюрьма, а главная башня.

Значит, Эмилин заперли в главной башне.

В коридоре раздались шаги и голоса. Николас успел сунуть кинжал под кровать как раз в ту минуту, когда тяжелый засов отодвинулся, и дверь открылась.

— Ты не мой сын! — в ярости кричал Уайтхоук. Лицо его сейчас напоминало маску, волосы растрепались. Он подошел почти вплотную к Николасу, сжав кулаки и едва владея собой. — Сын не смог бы так жестоко предать меня.

Николае поднял голову и спокойно взглянул на Уайтхоука.

— Милорд, — как можно спокойнее произнес он, — полагаю, к нашему обоюдному неудовольствию, что я — ваш родной сын.

Уайтхоук ударил его по лицу, и из разбитой губы потекла кровь. Уайтхоук смотрел на него сверху вниз, тяжело дыша.

— Поднимите его, — приказал он. Вздернутый на ноги, Николае сжал руки, возблагодарив судьбу за то, что перерезанные веревки еще не упали с запястий.

Отвернувшись, Уайтхоук провел рукой по лицу и волосам. В комнату вошел Шавен и что-то тихо сказал графу.

Тот повернулся к Николасу.

— Где дети?

— Думаю, пошли поиграть на свежем снегу, — коротко ответил барон.

— Без сомнения, это он освободил их, — вмешался Шавен. — Как вам это удалось? — обратился он к Николасу. — Где дети и где те люди, которые вам помогали?

Николас презрительно взглянул на него

— Дети в безопасности. Но лучше бы я нашел Эмилин до того, как нашел вас.

Уайтхоук подошел к сыну вплотную.

— Клянусь тебе, парень, ты больше не увидишь своей леди в этой жизни. Сколько у тебя людей за стенами замка?

Услышав подобную угрозу, Николас сжался от ярости.

— Сотни на данный момент. А остальные подойдут, как только болота станут проходимыми.

— Думаю, что без твоего сигнала ничего не произойдет. А ты его уже не подашь. Впрочем, вполне возможно, что ты врешь мне так же, как лгал все это время. На собственной груди я пригрел гадюку.

— Я провел очень малую часть жизни с вами, милорд.

— Зачем ты делал это? — взревел Уайтхоук. — Представить невозможно! Ты — Черный Шип. Я надеялся, что поймаю крестьянина, которого тут же и повешу, а вместо этого поймал тебя! Ты навеки опозорил имя Хоуквудов!

— Все вероломство, которое есть в моей души, я унаследовал от отца, убившего мою мать, когда я был еще ребенком.

— Я уже понес покаяние за ее смерть. Она предала меня. И я этого не забыл.

— И все же ваше обращение с ней — не единственная причина того, что я ушел в лес еще юношей. — Николас прямо смотрел в глаза отцу.

— Так в чем же дело?

— Из-за вашей жадности, милорд, вся долина страдала в течение долгих лет. Горели дома и амбары, крестьяне лишались нажитого честным и тяжелым трудом. Мало-помалу вы покорили Арнедейл. Вы начали безжалостные налеты на монастырские земли, воспользовавшись тем, что король Джон преследует монахов Йорка. Даже король задумался, когда Папа Римский пригрозил ему отлучением, а вы все продолжали свое дело. — Он взглянул на отца, чувствуя, как румянец заливает его щеки. — Вы не желали слушать никаких доводов разума. Я тоже старался, насколько мог, убедить вас, но меня вы слушали еще меньше, чем других.

— Монахи Йорка годами не платили налогов, — резко ответил Уайтхоук. — Король приказал им убрать стада из лесов. Я просто помогал исполнить этот приказ!

— Для вас этот приказ все равно что кусок мяса для голодного пса.

— У меня была причина преследовать монахов. Эта земля — часть приданого Бланш. Она теперь моя!

— Но почему же тогда суд так и не вынес решения в поддержку вашего заявления? — возразил Николас. — Если бы земля принадлежала другому барону, вам пришлось бы с боем отбирать ее. Но монахи ничем не могут противостоять огню, топору и ограблениям. Вот поэтому-то я и решил прийти им на помощь.

— Ты не имел права! Монахи давным-давно должны были отдать эту землю, — прорычал Уайтхоук. — Но ты очень упорствовал. А потом разнесся слух о твоей смерти!

— В тот самый год, когда ваши люди арестовали стада и обозы с овчиной, чтобы продать их на рынке как собственные, я и начал свою лесную жизнь. Скоро у меня появилось несколько верных помощников из крестьян. Когда только было возможно, мы нападали на ваши обозы. Всю добычу возвращали крестьянам и монахам.

— Однажды мои воины едва не схватили тебя, но ты исчез.

— Благодаря волку-демону, — добавил Шавен. Николас едва заметно усмехнулся:

— Барон Эшборн услышал, что Черный Шип пойман и его везут в Виндзор на расправу. Он послал своего начальника караула — сэра Уолтера Лиддела, милорд, — с этими словами Николас слегка кивнул графу, понимая, что имя ему знакомо, — чтобы тот освободил меня. Помогали ему сын и дочь барона, а также их белая собака. Тогда я и увидел впервые Эмилин. А несколько позже просил у барона Эшборна ее руки.

— Боже мой! Я окружен предателями! — с отвращением проговорил Уайтхоук.

— И причем, под самым носом, — согласился Николас.

— Похоже, ты очень сблизился с простолюдинами, — недовольно изрек граф. — Так расскажи мне, что ты знаешь о Лесном Рыцаре.

— Все, что я знаю, милорд, — так это то, что Лесной Рыцарь утащит вашу душу в ад в тот самый момент, как вы схватите его.

Уайтхоук отпрянул.

— Твои действия — искажение понятий о чести!

— А! — воскликнул Николас. — Так в этом и есть доказательство общности нашей крови. Чести нет ни у отца, ни у сына.

— Хватит! — закричал Уайтхоук, покраснев. — У меня свой кодекс чести — тебе его не понять! И клянусь тебе, Хоуксмур скоро станет моим! Эта земля была частью приданого Бланш, а теперь принадлежит мне!

— Только попробуйте посягнуть на мою землю, милорд, — сдержанно произнес Николас, — и увидите, какую верность питает сын к отцу.

— Я уже знаю твою верность. Моя ты плоть и кровь или нет, но я дал тебе имя и воспитал как рыцаря. Я позволил тебе получить наследство матери. Но теперь ты не получишь ничего!

За спиной руки Николаса невольно сжались в кулаки. Порыв разорвать наконец путы и сейчас же, сию минуту, ударить Уайтхоука был настолько силен, что Николаса бросило в пот.

— Хоуксмур принадлежит мне по праву — так же, как он принадлежал моей матери. Троньте его, и у меня появится повод убить вас.

— Пусть король решит, что делать с тобой. Он может рассудить все наши споры. — Тяжело дыша, Уайтхоук покачал головой. — Я должен был убить тебя еще младенцем, ее отродье. Тогда ты не вырос бы предателем.

Николас с трудом сохранял самообладание. Щеки его пылали.

— Джулиан клянется, что у моей матери не было любовника. И мне было уже почти семь лет, когда вы убили Бланш якобы за измену. На каком же основании вы настаиваете, что не вы — мой отец?

Уайтхоук мрачно посмотрел на него и принялся ходить взад-вперед по комнате.

— Женщины по натуре лживы. Это известно издавна. Даже замужней женщине нельзя полностью доверять в том, что она познала лишь своего мужа. До того, как ты родился, я целых два месяца отсутствовал — был в походе с королем Генрихом. И в мое отсутствие твоя мать подружилась — она называла это так — с молодым бароном. Я обвинил ее в измене, но она отпиралась. И я поверил.

Николас ждал с тяжело бьющимся сердцем. Он сам задал вопрос, но не мог слышать о ненависти и злобе между своими родителями. Ему едва не стало плохо.

— Бланш оказалась в положении, — продолжал граф. — Она сказала, что обнаружила это во время моего отсутствия. Когда ты родился, я сосчитал месяцы. И решил, что это не мой ребенок, хотя повитуха и клялась, что ты родился намного раньше срока. — Уайтхоук пожал плечами. — Во всяком случае, у меня был повод усомниться в верности твоей матери.

Николас вспомнил рассказы о том, как мал и слаб он был в младенчестве и как все пророчили ему короткую жизнь на этом свете. Отвернувшись, он вслушивался в шумное дыхание графа.

— Несколько раз я видел ее с этим человеком, — продолжал граф. — Они беседовали, иногда пели. Но я все равно подозревал обман. Эта дружба тянулась годы. Она не прекратилась даже тогда, когда он женился на другой. Я не мог больше выносить оскорбления. — Он встал так, чтобы смотреть Николасу в лицо. — Я вызвал его на поединок, сразил его, а ее запер.

Барон слушал отца в каком-то странном забытьи, желая, чтобы он остановился, и в то же время стремясь услышать всю правду — такую, какой она виделась Уайтхоуку.

— Я заточил ее в ее любимую комнату. Я лишь хотел, чтобы она призналась. Я мог отослать ее в монастырь. Если бы она попросила, я бы простил ее. Но она молчала и возвращала почти всю пищу, которую ей приносили. Ела все меньше и меньше. Через несколько недель она попросила, чтобы пришел священник. Ее упрямство взбесило меня. Я приказал не посылать ей больше пищи, никого к ней не пускать — до тех пор, пока она не попросит о прощении.

— Она попросила? — едва слышно произнес Николас, опустив голову, чтобы отец не видел его лица.

— Я зашел в комнату через неделю. — Уайтхоук помолчал. — Она была мертва.

Николас почувствовал себя совсем измученным. Ему захотелось закрыть глаза и забыться долгим сном. Его отец заморил голодом его мать, а он — дитя этого проклятого Богом союза.

Он был уверен в том, что он — сын Уайтхоука. Чувствовал это каждой своей клеточкой. Честь всегда была для него главной ценностью. А пролитая кровь со временем дает себя знать.

Эмилин маленькими глотками цедила горячий напиток, чувствуя, как согревается пустой желудок. Двумя руками сжимая деревянный кубок, она оглядела комнату. Через минуту она вернется к работе, а сейчас ей хотелось насладиться своей изобретательностью. Она разожгла огонь в маленьком камине с помощью факела, оставленного Уайтхоуком. Нашла, чем наполнить до боли пустой желудок. И пусть еще не открыла дверь, но упорно этого добивалась.

Результаты трудового дня были налицо: в комнате царил хаос. Эмилин вывернула на пол содержимое двух комодов и нескольких небольших сундуков, надеясь найти какой-нибудь инструмент, которым можно открыть дверь.

Вещи Бланш хранились в этой комнате, которая считалась ее личной. Одежда всех видов, шерстяные и шелковые платья, рубашки, чулки, накидки заняли весь пол. Рядом лежали шкатулки из слоновой кости; туфли, серебряные пояса и пряжки, золотые брошки и янтарные четки; три книги — псалтырь, указатель трав и указатель животных, все прекрасно оформленные; несколько свечей и кожаный портфель, в котором лежали перья и рожок с давно пересохшими чернилами.

В одном из сундуков Эмилин нашла несколько раскрашенных глиняных горшочков, запечатанных воском. Каждый оказался тщательно подписан. Внутри оказались травы, все еще сохранившие свой живой аромат: ромашка, мята и розмарин; укроп, лепестки розы и листья куманики; корень бузины от легочных болезней, ивовая кора и таволга от боли, боярышник и бузина — сильные яды. Еще раньше Эмилин удалось собрать снег в медную миску. Вполне достаточно, чтобы хватило для питья. Вскипятив, добавила мяты и розовых лепестков, зная, что ромашка лишь усилит жажду. И осталась очень довольна своей находчивостью.

Горячий настой оказался необыкновенно приятен. Отхлебывая, девушка смотрела в огонь. Вышивальный станок леди Бланш уже сгорел. За ним последовали ножки деревянной табуретки, которую удалось сломать.

В тепле, с горячим чаем в руках Эмилин почувствовала себя спокойнее, и мысли ее заметно прояснились. До сих пор ее плен проходил явно в лучших условиях, чем того хотелось бы Уайтхоуку. Не хотелось думать о том, что случится, когда вся эта небогатая роскошь подойдет к концу. К этому времени она выберется, твердо решила Эмилин.

Но замок все еще не поддавался. Ножницы, подсвечник, свинцовая пряжка не помогли.

Копание в вещах, раскиданных по комнате, служило замечательным лекарством от избытка времени. Перебирая их и постоянно извиняясь перед леди Бланш за неуемное любопытство, Эмилин просмотрела книги и подивилась украшениям и другим изящным вещицам. Она знала, что огонь в ее ками не виден снаружи: из трубы идет дым, — и ожидала какой-нибудь реакции. Но шагов на лестнице слышно не было.

Сквозь узкую бойницу было видно, как слуги расчищают во дворе снег, как снуют солдаты. Высоко над наполненным жизнью замком девушка ощущала себя в странной изоляции.

Поставив кубок, Эмилин подошла к деревянному сундуку, стоявшему около кровати, чтобы сложить туда вещи и попутно еще раз просмотреть их, чтобы не пропустить чего-нибудь полезного.

Едва девушка подняла большую и тяжелую крышку, та выскользнула у нее из рук и упала, стукнувшись о стену, прикрытую гобеленом. Странно — ткань, оказалось, висела свободно.

Пораженная, Эмилин заглянула за край гобелена. То, что казалось стеной, на самом деле было тоннелем, холодным и сырым. Она схватила со стола свечу и вошла в темноту.

Сырой холод, неприятный запах и темнота за подняли все вокруг. Неровные каменные стены покрыты замерзшей влагой. Дрожа, Эмилин медленно шла вперед и вскоре поняла, что поворачивает влево.

Поскольку комната когда-то была личными покоями леди Бланш, Эмилин не удивилась, обнаружив рядом уборную. В тупике она увидела деревянное сиденье над узким отверстием. Сквозь узкое окно проникал холодный свежий воздух.

Эмилин поставила свечу в нишу, в которой расплавленный воск от множества свечей образовал достаточно высокий и твердый рельеф. Взобравшись на сиденье и выглянув в окно, пленница увидела двор замка в совсем ином ракурсе.

Ярко освещенная кузница стучала и звенела. Рядом стояли два осадных орудия, только что очищенных от снега. Дальше, возле старой конюшни, толпились солдаты. Жизнь так близка — и в то же время так недоступна! Эмилин едва не заплакала от отчаянья.

На минуту закрыв глаза, девушка начала страстно молиться.

— Помоги мне, Господи, — просила она, — я чувствую, что Николас жив, я чувствую это. Я должна снова оказаться рядом с ним и детьми!

Снова открыв глаза, она внимательно исследовала окно. Дыра размером всего в два камня — в нее едва пролезет голова. Будь оно побольше, можно было бы постараться вылезти. Она много слышала о таком способе спасения. Уборная, к сожалению, оказалась бесполезной. Вздохнув, Эмилин слезла с сиденья.

Вспомнив о свече, потянулась за ней. Но воск выскользнул из рук, и свеча упала прямо в отверстие. Эмилин наклонилась. Свеча падала куда-то очень далеко, и падение ее откликалось гулким эхом.

Она долго-долго смотрела вниз.

Значит, выход из этой башни все-таки есть.

«Будь осторожна во время молитвы, — всегда повторяла Тибби, — ты можешь получить то, о чем просишь».

Эмилин взволнованно шагала перед камином. Ее молитва услышана, но она вовсе не уверена в том, что такое решение проблемы устраивает ее.

Насколько она знала, уборные представляли из себя глубокие шахты, которые обычно заканчивались выгребной ямой под зданием. Иногда эти шахты строились наклонно — так было, например, в Эшборне — и имели стоки с нескольких этажей. Другие же вели вертикально вниз. И в Эшборне, и в Хоуксмуре в шахту регулярно сливалась вода, чтобы содержать ее по возможности чистой. Нанимали людей, чтобы чистить выгребные ямы. Стоила такая работа очень дорого.

После долгих раздумий Эмилин решила, что в этой башне все шахты окажутся чистыми — ведь она давно используется только в качестве склада. Кроме того, все неприятное сейчас покрыто толстым слоем снега.

Ее шахта оказалась узкой — едва могли пролезть плечи — и вертикальной. Но Эмилин была худенькой — а сейчас, после всего пережитого, даже худее, чем обычно, — и ловкой.

— Гайар, — пробормотала девушка, нервно сжимая и разжимая пальцы. — Такое было в замке Гайар. Причем там были вооруженные мужчины — гораздо больше меня.

Она вспомнила историю взятия неприступной крепости короля Ричарда во Франции — замка Гай-ар. Та пала, когда отряд французских рыцарей проник в нее таким же путем, каким она сейчас собиралась выбраться из башни. Это хитрое внедрение послужило причиной падения одной из самых красивых и мощных крепостей.

Эмилин металась по комнате. Лучше шахта сортира, чем голодная смерть в этой комнате, решила она. Лучше выгребная яма, чем вечная разлука с Николасом и детьми.

Девушка подошла к куче одежды посреди комнаты и начала перебирать ее. Не желая больше думать о неприятных и страшных сторонах своего плана, она сосредоточилась на том, что необходимо сделать, чтобы выбраться отсюда.

Глава 26

— Приветствую вас, барон Хоуквуд, — произнес король, входя в комнату. За ним следовали Уайтхо-ук и Шавен с отрядом человек в десять-двенадцать. Кто-то закрыл дверь.

— Ваше Величество! — отвечал Николас. Ноги его все еще были связаны, и стоять ровно ему было трудно. Он смотрел на короля сверху вниз.

Проницательные темные глаза внимательно изучали его. Король оказался на целую голову ниже барона, каштановые волосы его были коротко подстрижены, широкое, почти квадратное лицо обрамляла аккуратная борода. Короткие сильные руки и ноги подчеркивали мощное телосложение. Николас неожиданно вспомнил обезьяну, виденную однажды: хитрую, наблюдательную и нервную.

— Мы слышали от лорда Уайтхоука о вашем обмане, — прервал молчание король. — Надо признаться, он показался нам достаточно странным. — Король повернулся к Уайтхоуку и усмехнулся. — Ваш щенок доставляет вам массу неприятностей. Плохо воспитывали, очевидно?

Уайтхоук кинул на него ледяной взгляд, но Джон его как будто и не заметил. Он смотрел на Николаса.

— Вы признаете, что вы и есть тот разбойник, которого называют Черным Шипом?

— Да, Ваше Величество.

— И вы также заодно с теми баронами севера, которые восстали против нас?

— Да, Ваше Величество.

— В таком случае, у вас на совести два преступления. Но наш гнев может быть смягчен, хотя бы отчасти.

— Ваше Величество?

— Знак ваших добрых намерений будет воспринят благосклонно. — Склонив голову, король многозначительно потер пальцем о палец.

— Как Вашему Величеству, без сомнения, известно, я сейчас переживаю трудную полосу своей жизни. Я в плену.

— Неужели? — Король казался озадаченным.

— Сир, мои карманы абсолютно пусты, — продолжал Николас, пожав плечами. Джон рассмеялся.

— Человек, нападающий на собственного отца, либо безумен, либо храбр без меры. А так как ваш отец — Уайтхоук, вы, несомненно, отважны. В качестве признания вашей смелости мы предоставляем вам выбрать самому — быть ли наказанным за разбой или за государственную измену.

— За разбой, сир. — В душе Николаса промелькнула надежда.

— Очень хорошо. Пусть будет так.

— Ваше Величество, — заговорил барон. Король поднял брови. — Существует закон, касающийся разбойника, который сумел убежать из плена хотя бы на год и один день.

Джон нахмурился.

— Да, есть такой. Какой-то расплывчатый, принятый еще Вильгельмом Завоевателем, указ о том, что такой человек должен быть прощен. — Он взглянул на Уайтхоука. — Сколько времени прошло с тех пор, как вы впервые взяли в плен этого человека?

Уайтхоук стиснул зубы.

— Восемь лет, милорд.

Довольная ухмылка появилась на лице Джона.

— Видит Бог, Уайтхоук, это лучшее развлечение, которое вы могли придумать для нашего снежного плена. Продолжим же интересную игру! — Хмыкнув, он снова повернулся к Николасу. — Очень хорошо, Хоуквуд. Мы прощаем вас за ваши преступления в качестве лесного разбойника.

— Благодарю, Ваше Величество! — Барон вздохнул. «Бери, что дают, а об остальном заботься потом», — добавил он про себя.

— Поскольку мы предложили вам выбор, кажется, вам удалось спасти себе жизнь. — Король повернулся к Уайтхоуку. — Видит Бог, это хорошо! Вы доставляете нам развлечение своей маленькой семейной войной. Молва о нашей снисходительности разнесется по всей стране. — Джон проницательно взглянул на Николаса. — Но мы помним, что вы виновны также и в государственной измене.

Это, к сожалению, и было то остальное, о котором еще придется заботиться.

— Да, Ваше Величество.

Взгляд Джона напоминал холодную темную яму. Николас больше не видел в нем милосердия и, к сожалению, не замечал и интереса. Король отвернулся.

— Уайтхоук, едва только погода улучшится, мы покинем Грэймер. Этот человек должен быть арестован за измену. А то, как вы обойдетесь со своим непослушным отпрыском, нас больше не интересует.

— Конечно, милорд король, — поклонился Уайтхоук. Король резко повернулся и вышел из комнаты. Зло взглянув на Николаса, Шавен последовал за ним и его стражей.

Уайтхоук помолчал, ожидая, пока комната опустеет. Потом повернулся к Николасу.

— Ты умно обошелся с королем. Из-за плохой погоды он сейчас не в самом лучшем расположении духа. То, как ты выкрутился, честно говоря, удивило меня: я сам когда-то заплатил немалую сумму за подобное проявление снисходительности. А ты получил ее даром.

Николас удивленно поднял брови — он не ожидал от отца подобной тирады.

— Джон же признался, что наша маленькая комедия развеселила его.

Уайтхоук внимательно смотрел на сына глазами, которые на смуглом лице казались совсем светлыми.

— Хотя ты и умудрился избежать смертного приговора, нам с тобой есть еще что обсудить.

— Конечно, — спокойно согласился Николас.

— Я просил короля считать Хоуксмур штрафом за твое недостойное поведение. И он отходит ко мне. — Уайтхоук поднял голову и взглянул на Николаса, слегка прикрыв глаза. — Я думаю, что завещаю его моему новому наследнику.

— Милорд?..

— В конце концов, Шавен — мой племянник. А ты лишишься всех прав и будешь надолго заключен в тюрьму. Если еще хотя бы немного золота отяжелит королевский карман, то думаю, что смогу добиться твоего перевода в Виндзорский замок. Еще никто не вышел оттуда живым и с неповрежденным рассудком.

— Хью в Хоуксмуре? — Николас резко рассмеялся. — Мои рыцари ни за что не примут ни его, ни вашего решения. Хоуксмур останется моим. Так же, как и Арнедейл ни за что не упадет к вашим ногам, как бы вам этого ни хотелось.

Уайтхоук долго молча смотрел на Николаса, а потом глубоко вздохнул.

— Клянусь, — тихо произнес он, — иногда мне хочется, чтобы ты все-таки был моим сыном. Хотя ты и принес мне много зла, но не могу не признать, что сердце у тебя железное. Ты несгибаем. А это требует большого мужества и ума.

— Вы правы, милорд, — согласился Николас, — я не склоню перед вами головы.

Эмилин с силой затянула последний узел. Самодельная веревка выглядела прочной: уж ее-то она точно выдержит. Скоро выяснится, достаточно ли она длинна. Сняв с колен пестрый ком, девушка встала и встряхнула руками, уставшими от затягивания множества узлов.

Она снова почувствовала необходимость извиниться перед леди Бланш. Шелковые платья, рубашки, шерстяные кофты, чулки и вышитые пояса превратились сейчас в одну длинную пеструю веревку. Пригодились и пыльные полотняные простыни с кровати.

Оттащив тюк в уборную, девушка подняла тяжелое сиденье и привязала конец импровизированной веревки к его переднему краю. Сбросив веревку в отверстие, проследила, как яркая масса с шорохом падает в темную шахту. Еще раз потянула за узел, удостоверившись, что он выдержит ее вес.

Закончив с приготовлениями, Эмилин вернулась обратно в комнату, чтобы дождаться темноты. Ей почему-то не очень хотелось среди бела дня вылезать из выгребной ямы во двор, полный слуг и воинов. Довольная собой, девушка поставила на огонь последнюю порцию снега, добавив в свой чай щепотку трав.

Даже Николас не смог бы придумать ничего лучше, окажись он на ее месте.

Сознание собственной находчивости и смелости оказалось весьма приятным и вдохновляющим чувством. Можно сравнить себя, например, с амазонкой. Эмилин выпрямилась и расправила плечи, чтобы войти в образ. Ощущение силы наполнило ее уверенностью.

Неловкая девочка, нечаянно подстрелившая барона, не смогла бы осуществить этот план, какой бы смелой ни была ее душа. Прячась или выдавая себя за другую, раньше она ждала помощи от Черного Шипа или Годвина. Но теперь она полагалась исключительно на свои силы.

Налив в кубок горячий напиток, Эмилин уселась поближе к камину и достала небольшую книжечку, найденную среди вещей Бланш. Хорошо, что есть способ скоротать время до наступления темноты.

Медленно перелистывая страницы, она любовалась искусно выписанными виньетками и большими, в полстраницы, иллюстрациями. Книга оказалась сборником коротких молитв и псалмов. Кроме того, она включала в себя календарь церковных праздников. На последней странице оказалась надпись: 1180 год — то есть за несколько лет до рождения Николаса — и имя Бланш.

Взгляд Эмилин остановился на рисунке внутри заглавной буквы ДЗ, открывающей латинский текст. Крошечная грациозная женская фигурка склонилась, молитвенно сложив руки. Конечно, это не было портретом леди Бланш, но нежное лицо женщины, ее розовые щеки казались прелестными. Длинные черные косы контрастировали с голубым платьем. Рядом на ветке сидел белый ястреб — аллегорическое изображение Бертрана Хоуквуда.

Эмилин внимательно рассматривала образ Бланш Хоуквуд. Потом наклонилась за кубком, чтобы отхлебнуть из него, и в этот момент книга соскользнула с колен. Подняв ее, девушка обнаружила, что переплет не цельный — в деревянной обложке, покрытой кожей с золотым тиснением, без сомнения, была полость.

Едва сдерживая волнение, девушка засунула палец под обложку и обнаружила там сложенный лист пергамента. Торопливо вытащила его.

Аккуратно написанный французский текст, скрепленный внизу красной печатью, покрывал лист. А на его обратной стороне выцветшими коричневыми чернилами были написаны какие-то слова. Первое, на что обратила внимание Эмилин, — это подпись. Датированная 1178 годом, она явно принадлежала королю Генриху. Нахмурившись, Эмилин с трудом начала читать трудный французский текст. Внимание ее привлекли имена: барон Роберт Торнтон из замка Уилкотт в Камберленде и его дочери Джулиан и Бланш.

Документ касался разделения земель, принадлежавших барону Роберту. Определенные участки были дарованы бароном двум монастырям в Йорке в память о его покойной жене. Другие земли, расположение которых детально описывалось, переходили к Джулиан и Бланш, причем должны были сохраняться за ними, не входя в состав приданого, — опять-таки, в память их матери.

Трясущимися от волнения пальцами Эмилин расправила старый пергамент. Это был документ на владение землей в долине — той самой, которой так настойчиво добивался Уайтхоук. Должно быть, Бланш специально спрятала его.

Несколько слов было нацарапано в нижнем углу рядом с королевской печатью. Чернила оказались теми же, что и на обратной стороне листа. Эмилин начала тихо читать вслух слегка охрипшим от волнения голосом.

«Землю, принадлежащую мне по праву, я завещаю своему сыну Николасу. Графиня Бланш». Крошечная подпись внизу гласила: «Уильям Кларк, священник».

Пораженная, Эмилин откинулась на спинку кресла. Леди Бланш умудрилась даже найти свидетеля.

Документ оказался подлинным и должен иметь юридическую силу.

Наряду с двумя монастырями землевладельцами в долине Арнедейл являлись леди Джулиан и леди Бланш, а вовсе не Уайтхоук.

Эмилин медленно перевернула листки

«Мой дорогой сын Николае».

Эмилин пришлось напрячься, чтобы разглядеть бледные буквы и понять странную смесь английского и французского языков. Большинство текстов писалось на французском или латыни, и их читать было привычно и легко. Лишь изредка писали на разговорном языке, обычном для дворян той поры, — смеси нормандского диалекта и английского.

Девушка начала переводить.

Мой дорогой сын Николас, — читала она, — мне сказали, что ты сейчас с Джулиан и Джоном. Это очень порадовало меня.

Я попросила, чтобы пришел священник, поскольку чувствую, что дни мои сочтены. Боль в груди мучает меня и отбирает последние силы. Бертран считает, что моя воля так же сильна, как и его. Он ошибается. Завтра я буду умолять его о прощении за тот грех, которого не совершала. Делаю это только ради того, чтобы когда-нибудь снова увидеть тебя, мой милый.

Но я знаю, что не доживу до тех пор, когда ты вырастешь и станешь мужчиной. Молюсь за то, чтобы Бертран в своей беспочвенной и дикой ревности не лишил тебя наследства. Да будет с тобой Бог.

Сохрани эту маленькую книжку в память обо мне.

Графиня Бланш.

Эмилин не смогла удержать слез. Леди Бланш не изменяла мужу. Письмо явно доказывало ее желание жить; больше того, она готова была признаться в том, чего не совершала, чтобы не расставаться с сыном. И — что казалось Эмилин самым главным — леди Бланш умерла не от голода.

Среди содержимого тех горшочков, из которых Эмилин заваривала себе чай, были ивовая кора и таволга, снимающие боль, а также ягоды боярышника и цветы наперстянки — лекарства от сердечных недомоганий.

Ослабленная голодом, с больным сердцем, леди Бланш могла умереть даже от небольшой дозы боярышника или наперстянки, которые опасны тем, что очень сильны и в больших дозах действуют как яд. Эмилин не поленилась проверить и обнаружила, что горшочек с сухой фиолетовой наперстянкой почти пуст.

Аккуратно сложив пергамент, Эмилин снова засунула его под обложку. Принесла небольшую сумочку из мягкой замши и, положив туда книгу, привязала ее к поясу.

Сквозь бойницу проникал холод и свет — еще не стемнело. Дрожа, Эмилин застегнула плащ и начала нетерпеливо ходить по комнате. Снизу долетали крики и хохот. Едва наступит темнота и замок затихнет, она убежит.

Плохо, что голова постоянно кружилась — сказывались голод и переутомление. Эмилин прилегла на широкую кровать, завернувшись, словно в одеяло, в свой плащ, и решила немного отдохнуть.

Из глубокого забытья Эмилин вывел стук копыт. Открыв глаза, она с ужасом обнаружила, что проспала до утра.

Золотой свет солнца на искрящемся снегу и на его фоне красно-золотые плащи сотен вооруженных всадников создавали картину, о которой мог лишь мечтать глаз художника. Королевские войска стремительным потоком проносились сквозь главные ворота замка. Развевались вышитые королевские знамена, пурпурная мантия Его Величества трепетала на ветру. Оглянувшись, король высоко поднял руку, а потом резко ее опустил. Это было не прощание, как поняла Эмилин, а сигнал.

Едва плотная масса всадников вылилась из чаши двора и потекла по узкому желобу подъемного моста, от нее отделились двадцать или тридцать всадников. Каждый держал в руке горящий факел.

Эмилин в ужасе смотрела, как они поскакали по двору, поджигая соломенные крыши строений, лепившихся к крепостным стенам. Огненные звезды взлетали в утренний воздух, оставляя за собой горящие Дома.

Эмилин не верила глазам. Король Джон приказал поджечь замок. И как раз в ту самую минуту, когда она пыталась понять, что происходит, один из всадников направился прямиком к главной башне, размахивая своим смертельным цветком. Как ни пыталась, Эмилин не смогла увидеть, что же он поджег.

Каратели кружили по двору, пока не выполнили свою страшную миссию, а потом галопом поскакали прочь. Прошло всего несколько минут. Король и его войско исчезли из глаз.

Сразу в нескольких местах взметнулись в небо огненные языки пламени. Хотя соломенные крыши были сырыми от снега, огонь разгорелся и уже начал охватывать стены. Воздух наполнился едким дымом.

Замки часто страдали от пожаров, причиной которых чаще всего служили кухни. Поэтому колодцы обычно располагались с учетом этой опасности. Эмилин услышала доносящиеся со двора крики — слуги и воины бегали с ведрами воды. Другие лопатами кидали снег, пытаясь сбить огонь.

Дым пробрался в комнату к Эмилин. Подбежав к двери, девушка поняла, что горит лестница. Башню охватил огонь. «Конечно, — подумала она, — королевские приближенные позаботились о том, чтобы сжечь склад Уайтхоука». Она сидела на готовом вспыхнуть факеле, состоящем из бочек с вином и элем, из сотен мешков и корзин с сухими продуктами.

Эмилин оставался лишь один выход: она побежала в уборную, схватилась за приготовленную веревку и, произнеся быструю и тихую молитву, начала спускаться.

Она оказалась в густой непроглядной тьме. Зажала самодельную веревку между ног, как учил ее еще в детстве Гай, с которым они частенько лазали таким образом на чердак в конюшне и обратно. Темнота давила. Запахи были стары и неприятны — они впитались в камни и раствор, скрепляющий их. Но к счастью, холодный воздух, доносившийся сверху, был еще свежим — дым пока не добрался сюда. Веревка качалась, и Эмилин то и дело ударялась о стену то спиной, то ногами. Косы ее застревали в щелях между камнями. Юбка мешала, еще больше затрудняя и без того нелегкую задачу.

Что она не смогла предусмотреть, так это налет на стенах. Толстый слой липкой плесени, зловонной и отвратительной, покрывал камни. Дышать становилось все труднее. Нос заложило, в горле щипало.

Скоро руки и плечи Эмилин стали слабеть. Она начала ощущать вес плаща, сумки, привязанной к поясу. Даже собственные косы оттягивали голову и шею.

Опершись о стену, девушка решила отдохнуть и внезапно вспомнила их с Черным Шипом безумный спуск по ущелью. Тогда ужас почти парализовал ее. Но сейчас, даже в этой темной скользкой Шахте, она чувствовала себя удивительно спокойной. Цель и усилия, необходимые для ее достижения, не оставляли места страхам. Она думала о детях и Бетрис, запертых в жилой башне. Что, если огонь доберется до них? Нужно как можно быстрее выбраться отсюда и найти всех своих — и малышей, и Николаев. Сознание этого подгоняло ее и придавало ей силы. Гарнизон из Хоуксмура, несомненно, придет на помощь, но ночной снегопад может надолго задержать его. К приходу спасателей весь замок уже может превратиться в кучу пепла.

От зловонного запаха Эмилин становилось не по себе. Она подумала, что, должно быть, уже преодолела больше, чем половину всей шахты. Опустив ногу вдоль веревки, внезапно похолодела: опоры не было, веревка оказалась слишком коротка и не доставала до земли. В дикой панике девушка импульсивно, словно кошка, полезла обратно вверх. Но скоро пришла в себя и остановилась.

Свесившись с веревки, словно гусеница с ветки, она осторожно взглянула вниз и с огромным облегчением увидела дно шахты — выгребную яму, хотя и не могла точно определить расстояние до нее. Луч света, в котором плавали пылинки, пробивался откуда-то сбоку и прорезал густую тьму.

Руки уже жгло огнем. Ненадолго ее еще хватит. В мозгу родилась бесформенная, жалкая молитва — не слова даже, а лишь образы. Эмилин разжала руки.

Мгновение в воздухе — и она стукнулась ладонями и коленями о твердое дно. От толчка покатилась по наклонной поверхности, потом, остановившись, долго лежала — до тех пор, пока легкие не наполнились воздухом, а голова перестала кружиться. Вдохнув, она почувствовала запах дыма и тяжелый дух, напоминающий смесь компоста и сухого навоза. То, на чем она лежала, было неровным и замерзшим. Девушка стремительно села.

В нескольких футах от нее плохо пригнанная покосившаяся дверь пропускала свет и воздух. И мышцы, и кости, и голова еще находились в состоянии шока, и Эмилин как можно осторожнее поднялась, подошла к двери и открыла ее, натянув на голову капюшон.

Морозный воздух, солнце и дым одновременно окружили ее. Пытаясь отогнать слезы, внезапно набежавшие на глаза, девушка стояла, пораженная криками и шумом. Слуги, воины, женщины, дети бегали по двору, крича, отдавая приказания, таская ведра с водой, лопаты, топоры. Но большинство спешило к воротам, пытаясь спастись от огня.

Эмилин увидела Уайтхоука; граф возвышался у ворот на своем белом скакуне. Даже несмотря на весь свой страх, она понимала, что он не в состоянии узнать ее в этой суматохе. В доспехах, но без шлема, он отдавал короткие приказания окружающим его вассалам. Шавен, сидя верхом рядом с ним, направил нескольких человек к конюшне.

Пламя пожирало крыши конюшни и кухни и подступало к кузнице. В небо вздымались столбы безобразного черного дыма, по воздуху летали искры, сами по себе способные зажечь что угодно.

Взглянув вверх, Эмилин увидела, как дым валит из бойниц старой башни. Торопливо отступив в сторону, она едва не наткнулась на, двух мужчин, спешивших с ведрами, полными воды.

Эмилин побежала. Дети заперты в башне. Она должна вытащить их оттуда и разыскать Николаев.

Она неслась мимо высоких снежных сугробов, отливающих золотом в свете солнца и огня. Слуги стояли с лопатами и пытались заглушить снегом хоть какие-то участки пожара. Чуть дальше огонь уже перекинулся на огороженный сад около жилой башни: голые фруктовые деревья терпеливо и безмолвно стояли, словно огромные черные факелы.

Дым, с каждой минутой все более едкий, раздражал его, но невозможно было понять, откуда он. Крики и торопливые шаги в коридоре тоже казались странными. По утреннему оживлению в главном зале он понял, что король со своим войском уже покинул замок.

Что-то происходило. Мелькнула мысль, не пошли ли вдруг в наступление Питер и Юстас. Потом с леденящим душу ужасом он спросил себя, не поджег ли король, по своему обычаю, замок, в котором только что гостил.

Вчера, как только ушли высокие гости, он закончил работу над веревками на руках и ногах. Больше в комнату никто не заходил. Но даже теперь Николас так и не смог найти способ выбраться отсюда. В конце концов, измученный и голодный, он уснул и проспал часть ночи. Сейчас он давно уже снова мерил шагами комнату, исследуя каждую нишу, каждый шкаф, сундук и комод и вслушиваясь в шум за дверью.

Взглянув на клочок яркого неба за окном, барон увидел дым.

Предпочитая покончить с первым же стражником, который войдет в комнату, а не спускаться через окно на простынях и молитвах, он заранее вооружился высоким железным подсвечником. Его треугольное основание и игла, на которой укреплялась свеча, представляли грозное оружие в сильных мужских руках.

Крутя подсвечник, он прилаживался к его длине и даже к распределению веса. Кто-нибудь обязательно откроет дверь — это лишь вопрос времени. Николас уверенно сжал подсвечник и приготовился ждать.

Эмилин быстро шла по коридору жилой башни — так свободно и естественно, будто прожила здесь всю свою жизнь. Никто из спешивших в противоположном направлении не обратил на нее ни малейшего внимания. Запах дыма в башне был очень заметен, но огня пока видно не было. Закутанная в плащ, с глубоко надвинутым капюшоном, Эмилин поднялась по лестнице.

С некоторым страхом она прошла по коридору, боясь встретить стражу. Но, к счастью, коридор оказался пуст. Тяжелый засов на двери едва поддался, и, открыв ее, девушка вошла в дымную комнату.

Она сразу оказалась вовлеченной в водоворот движения. Сработал инстинкт, и девушка нагнулась, закрыв голову руками, стараясь защититься от какой-то опасности. Против своей воли громко вскрикнула.

Что-то тяжелое с грохотом упало на пол, больно задев ее ногу. И внезапно она оказалась в яростном объятии Николаса.

— О Господи, Эмилин! — пораженно прошептал он. — Эмилин! Как…

— Николас! — закричала она, прижимаясь к нему. — Ты здесь, цел и невредим!

Его теплые руки сомкнулись вокруг нее, и она прижалась к его груди, на какое-то мгновение забыв обо всем и только вслушиваясь в биение его сердца.

Она подняла голову, и их губы встретились. Они огрубели от жажды и страданий, но были и нежны, и голодны. Эмилин обняла его, страстно нуждаясь в прикосновении, чтобы ощутить, что он жив, реален и стоит с ней рядом.

— Где стража? — тихо спросил Николас у ее щеки.

— Никого нет, — отвечала она. — О, Николас, замок горит. Все перевернулось вверх дном. Еще утром, выезжая, рыцари короля подожгли его. — Она коротко рассказала о том, что успела увидеть сквозь бойницу.

— Да, Уайтхоук оказался жестоко обманутым — ведь он считал себя одним из фаворитов короля.

Эмилин посмотрела через плечо любимого и поняла, что комната пуста.

— Николас, — медленно проговорила она, — где же дети?

— В полной безопасности, милая, — Николас коротко рассказал свою историю.

Капюшон сполз с головы Эмилин — с таким жаром обняла она мужа.

— Сейчас, они, наверное, уже в Хоуксмуре, — предположил он и наклонился, чтобы зарыться в ее волосы, как он любил это делать. — Фу, — выдохнул он внезапно. — Из какой же это вонючей норы ты вылезла?

Он приложил руку ко рту, но, увидев, какой несчастной выглядит Эмилин, тут же убрал ее.

— Куда же эти негодяи заперли тебя? Я-то решил, что ты в старой башне! — Она обиженно взглянула на него.

— Да, — признала она, — я была в верхней комнате, но дверь — странное дело — почему-то заперли и ключа мне не оставили. Поэтому, чтобы выйти погулять, мне пришлось выбираться через сливную шахту. Грубо говоря, через уборную.

— И ты смогла это сделать?

Она кивнула, уже не скрывая гордости.

Николас изумленно помолчал.

— Видит Бог, — наконец снова заговорил он, — ты чудо. — Он прижал ее к себе: вонючее, прекрасное чудо. — Иди сюда, любовь моя.

Хотя во рту у него стоял привкус изнеможения, болезни и голода, а она пахла далеко не лучшим образом, нежность их поцелуя скрасила все.

Наконец он отклонился, чтобы взглянуть на нее глазами, сверкающими, словно сталь. В тусклом свете, с багровыми синяками, спутанными волосами и давно не бритой щетиной он выглядел диким, сильным и в то же время странно уязвимым. Эмилин нежно провела пальцем по его щеке.

— Ты ранен, — проговорила она.

— Я в порядке, — отрезал Николае, слегка поморщившись от ее прикосновения. Кривая полуулыбка на его лице подтвердила, что даже если он и ранен, то предпочитает не обращать на это внимания.

Он погладил ее.

— В эти последние дни я иногда уже и не надеялся, что когда-нибудь вновь увижу тебя.

Он прижал ее к своему телу, и от прикосновения Эмилин ощутила знакомое сладкое тепло.

— И я тоже, любовь моя, — прошептала она, положив руку ему на грудь.

Внезапно нахмурившись, он потянул носом воздух и поднял голову.

— Надо немедленно уходить отсюда. Запах дыма становится все сильнее.

— Пока я входила в башню и пробиралась в эту комнату, меня ни разу никто не остановил. Если будем осторожны, то, может быть, нам удастся пробраться к воротам и присоединиться к тем, кто покидает замок. — Говоря это, Эмилин рассеянно водила пальцами по его груди.

Николас взглянул на нее с улыбкой:

— Давай-ка побыстрее убираться, а то боюсь, что несмотря ни на что, поддамся искушению использовать эту кровать по ее прямому назначению.

Еще крепче обняв ее, он прижался к ней уже откровенно, и она целиком растворилась в желании.

Николас тихо застонал и, взяв Эмилин за локти, решительно отстранил ее.

— Любовь моя, мне страшно не хочется это говорить, но сейчас у нас слишком мало времени. — Он шутливо сморщил нос. — А, кроме того, ну и воняете же вы, моя дорогая супруга!

— Николас! — остановила его Эмилин, — я должна что-то сказать тебе!

— Потом, потом, любовь моя! Нужно спешить. Бежим!

Николас открыл дверь и увлек ее за собой в полный дыма коридор.

Глава 27

Замок, окруженный высокой стеной, с плывущими над ним едкими черными облаками, походил на огнедышащего дракона. Эмилин и Николас выбежали в полный дыма и огня двор. Всем своим существом они ощущали мучительный, удушающий жар — казалось, зимний холод сдался, уступив страшной силе огня.

Конюшни превратились в пылающую груду обломков. Позади них стропила кухни уже рухнули на землю, а каменные стены опасно покосились.

— Дьявол! — прокричал Николас. — Церковь! Эмилин посмотрела туда, куда он показывал. Вместо крыши церковь венчала какая-то переливающаяся живая масса всех цветов радуги, похожая на стекающее масло.

— Что это?

— Церковь была покрыта листами олова. А сейчас они плавятся. — И Николас потянул Эмилин дальше.

Они попали в толпу, стремящуюся к воротам. Грэймер служил домом сотням воинов, слуг, ремесленников; и сейчас, казалось, все они сжались в одну плотную, кричащую и наседающую толпу.

Сдавленная со всех сторон и потерявшая всякий контроль над своим телом, Эмилин чувствовала себя щепкой в мощном водовороте. Изо всех сил она старалась удержать руку Николаев, чтобы не потерять его. Поднимаясь на цыпочки, девушка заглядывала вперед сквозь толпу.

Уайтхоук, чьи белые волосы развевались, словно знамя, восседал на своем коне во главе отряда вооруженных всадников. Они не спеша выезжали из ворот, задерживая всех остальных — тех, кто шел пешком. Поискав глазами Шавена, Эмилин увидела его среди всадников. Она молча показала его Николасу, и тот понимающе кивнул.

— Они уезжают вместе с поместными рыцарями, — объяснил он, стараясь перекричать невообразимый шум. — А все остальные должны сами о себе заботиться.

Кто-то споткнулся рядом с ним, и барон наклонился, чтобы поднять маленького чумазого мальчика. Тот, очевидно, отстал от родителей и в испуге плакал.

Успокоив малыша, Николас взял его на руки и понес к воротам. Едва оказавшись на открытом пространстве за стенами замка, толпа сразу разделилась на небольшие группы.

Из окрестных деревень навстречу спасшимся от огня ехали в повозках и шли пешком крестьяне, разыскивая родственников и предлагая помощь нуждающимся. Женщины собрались у костра, над которым кипел огромный котел с супом. Кто-то привез несколько бочек сидра и разливал его в глубокие деревянные ковши.

Эмилин очень хотела пить и направилась было за сидром, но, взглянув в другую сторону, забыла обо всем, пораженная ужасом; там лежали раненые и погибшие в огне. Некоторые на голом снегу, другие на одеялах. Женщины толпились вокруг, оказывая помощь тем, кому она еще была нужна.

Снова осмотревшись, Эмилин увидела, что Николас понес ребенка к переполненному фургону. Какая-то женщина протянула ему навстречу руки, и он отдал мальчика матери.

Глядя на Николаса, Эмилин снова остро почувствовала, как она его любит, как благодарна судьбе за то, что он жив и рядом с ней. Невозможно было не восхищаться спокойной силой его движений — даже самых простых, — нельзя было не любить его глубокий и мягкий голос.

Эмилин стояла и смотрела на мужа, как будто кроме него рядом с ней никого не было. Словно почувствовав ее взгляд, он повернулся и посмотрел прямо на нее. Сквозь головы людей их взгляды встретились. Николас поднял руки, и Эмилин, словно птица, полетела к нему.

Прижав к себе, он гладил и целовал ее, не замечая суеты и толкотни, царящих вокруг. Они повернулись, чтобы взглянуть на горящий замок. Кое-где огонь уже прогорел, но черный дым столбом валил из-за стен. К ночи Грэймер превратится в пустую, насквозь выгоревшую и почерневшую скорлупу.

— Милорд, — неожиданно раздался голос позади них. Эмилин обернулась.

— Питер! — радостно воскликнула она.

— Миледи, — вежливо приветствовал он, склонив голову. — Я счастлив видеть вас обоих живыми и невредимыми. — Голос его звучал спокойно, но следы усталости явно отпечатались на лице. — Вам удалось выйти невредимыми из ада.

— Да, похоже, что так, — тихо согласился Николас.

— Что с детьми? — нетерпеливо вступила в разговор Эмилин.

— Они в Хоуксмуре, в тепле и уюте, их там лелеют, словно святых, спустившихся с небес.

Питер показал рукой в сторону леса, где в длинную линию вытянулся вооруженный гарнизон Хоуксмура, готовый к бою и ожидающий лишь команды.

— Мы страшно волновались за вас обоих и никак не могли решить, когда же лучше начать наступление. Многие наши люди сейчас здесь.

Вглядевшись, Эмилин действительно заметила несколько Зеленых плащей. Рыцари помогали беженцам найти место в повозках, погрузить унесенные с собой пожитки.

— Уайтхоук вместе со своими людьми улепетывал так, словно за ними по пятам гнались адские псы, — повернулся к Николасу Питер.

— Да, сейчас самый подходящий момент требовать Хоуксмур в качестве наследства Шавену — ведь у них больше нет крыши над головой.

— Гром небесный! — пробормотал Питер. Эмилин заметила быстрый взгляд, которым обменялись мужчины.

— Я поеду с вами! — воскликнула она. — Я умею стрелять из лука! — Пыл приключений и подвигов еще горел в ней, и она вряд ли услышала тихий стон Питера.

Николас взглянул на нее глазами, которые сейчас казались серебристыми.

— Вы, миледи, отправитесь в Эвинкорт, как и было запланировано ранее: действия короля, как вы сами изволите видеть, непредсказуемы. — Он помолчал, серьезно глядя на нее. — Твои приключения закончились, Эмилин. Отныне ты будешь в безопасности в известном мне месте. Игла для вышивания, мне кажется, больше соответствует твоим пальчикам, чем оружие.

Эмилин раскрыла от неожиданности рот. Николас воспользовался ее молчанием.

— Миледи, — серьезно продолжал он, — я навещу вас через несколько недель. Вас будет сопровождать эскорт. — Резко повернувшись, барон Хоуквуд стремительно направился к небольшой роще, в которой его ждали воины.

Эмилин была настолько поражена, что слишком поздно двинулась с места. Когда она подбежала к роще, он уже вскочил на своего Сильвануса и тронулся с места.

— Николас! — закричала она, вспомнив о маленьком молитвеннике, лежащем в сумке у нее на поясе. — Николас, я должна что-то сказать тебе!

Кто-то подал ему зеленый плащ, и он накинул его. Сдерживая норовистого коня, взглянул на Эмилин. Глаза его, отражающие цвет плаща, казались сейчас прозрачно-зелеными. Она хотела положить руку на его сапог, но Николае взглядом остановил ее.

— Проследи, чтобы мою супругу сопровождал должный эскорт, — приказал он Вильяму. — А остальные поедут со мной.

— Что ты собираешься делать? — в тревоге воскликнула Эмилин.

— Необходимо закончить кое-какие дела, леди. — Натянув поводья, он тронул коня и кивком приказал остальным следовать за ним.

Снежная пыль поднялась из-под конских копыт. С развевающимися черными волосами, в реющем подобно знамени зеленом плаще Николае растаял среди белой равнины, уносясь на запад, к Хоуксмуру.

Пылая от обиды и гнева, Эмилин смотрела ему вслед до тех пор, пока снежное облако не скрылось за холмом.

— Миледи. — Вильям, который всего лишь несколько дней назад преданно защищал Эмилин на краю деревни, подъехал к ней. — Сейчас нам придется расстаться.

Сидя на сильном сером коне, укутанная в толстый зеленый плащ Хоуксмуров, Эмилин допивала сидр и доедала большой кусок хлеба с подливкой. Подкрепившись, она почувствовала прилив сил и решительности и обернулась к отряду, ожидавшему ее. Он насчитывал примерно двадцать всадников.

Со вздохом она подумала, что вот сейчас еще один эскорт увозит ее от Николаев. Слишком много времени приходится им проводить врозь, и слишком редки и коротки их встречи. Его последний приказ обрекал ее на долгие недели затворнической жизни — в полной безопасности, но в изоляции от Николаса и даже, возможно, от вестей о его судьбе.

Жена должна послушно исполнять волю мужа, учит церковь. Да Эмилин и сама понимала, что ей необходимо сейчас поддержать женщин и детей, которые тоже должны скоро прибыть в Эвинкорт. Николас не хочет, чтобы она была рядом. Некоторые дамы сопровождают своих мужчин на войне, но это обычно или королевские особы, или женщины легкого поведения. Кроме того, в последнее время она настолько часто испытывала на себе все прелести боевой жизни, что всей душой стремилась к комфорту мирного дома.

Вильям ждал, озадаченный ее молчанием. Она повернулась в седле и задела рукой маленькую сумку на поясе. Этот момент оказался решающим. Николас должен все знать и иметь доказательства.

Резко натянув поводья, Эмилин пришпорила коня. Серый ответил бешеной скачкой, устремленной через холмы на запад.

— Миледи! — успел лишь крикнуть Вильям.

Снег мягко ложился на ее ресницы. Эмилин провела рукой по глазам и поравнялась с Вильямом, тщетно пытаясь побороть смертельную усталость. Она мечтала о камине, о теплой постели, о миске горячего супа. Пальцы ее совсем замерзли; к счастью, ей дали рукавицы одного из конвойных — очень большие, но теплые. Выдохнув облачко тумана, сжав пальцы в рукавицах, она посмотрела вперед. Эскорт объезжал очередной белый холм.

Неожиданно для самой себя отправившись в Хоуксмур, Эмилин совсем не была готова к многочасовой поездке верхом. Когда пошел снег, она уже почти жалела, что не послала Николасу молитвенник с одним из рыцарей. Но она должна сама сообщить ему всю правду. Сейчас, точно установив и направление, и удобный для себя шаг коня, она уже не будет жаловаться ни на пробирающий до костей холод, ни на усталость, сейчас уже переходящую в боль, ни на яростный, головокружительный голод.

Она продолжала ехать по дикой белой пустой равнине, а за ней преданно отмеряли милю за милей двадцать всадников. Вот они перешли вброд быстрый, незамерзающий ручей и повернули к Хоуксмуру.

Путь лежал вниз с длинного пологого холма. Ветер безжалостно пронизывал одежду. Эмилин опустила голову и крепче запахнула плащ. Вдобавок ко всем неприятностям быстро темнело — скоро с трудом можно будет разобрать дорогу.

Наконец далекий, но различимый даже сквозь снежную пелену, на вершине холма показался замок Хоуксмур. Густой лес покрывал склоны и спускался в долину. Сейчас деревья были покрыты снегом. Почти у самого подножия холма Эмилин увидела отряд Николаев: зеленые плащи невозможно было спутать ни с чем.

А с другой стороны на болотистой равнине Эмилин заметила грязно-красные плащи Уайтхоука — напоминая осенние листья, разбросанные по белому склону, они торопились в Хоуксмур. Пришпорив своего коня, девушка стремительно понеслась к замку.

Как раз в этот момент небольшой отряд появился из леса, направляясь к эскорту. Эмилин остановилась, и Вильям догнал ее.

— Кто это? — спросила она, глядя на приближающихся рыцарей.

— Люди из Хоуксмура, миледи, хотя я не могу узнать двоих в красных плащах.

Эмилин вгляделась и радостно направила коня прямо через снег.

— Гай! — кричала она на ходу, — Гай! — Спеша обнять брата, она едва не упала с коня. Гай поймал ее в свои объятия и снова устроил в седле.

. — Эмилин! Что ты здесь делаешь? — удивленно спросил он.

Девушка устало улыбнулась Гаю и Уоту, который молча ехал рядом. Сейчас заговорил и он:

— Вам нечего здесь делать, леди Эмилин. Это не место для женщины. Барон собирается поймать Уайтхоука раньше, чем тот достигнет Хоуксмура.

— Как вы догадались приехать сюда? — в свою очередь удивилась Эмилин.

— Когда дети вернулись из плена — не беспокойтесь, миледи, они в полном порядке и страшно горды своими подвигами, — мы выставили на стены усиленную охрану. И не так давно заметили отряд Уайтхоука и Николаев, стремящегося перехватить его. Мы выехали по этой короткой дороге, чтобы выяснить, не понадобится ли наша помощь. Что касается меня, то я бы с готовностью испытал свой меч на том, кто похищает детей.

— Эмилин, — укоризненно проговорил Гай, — ты должна быть на пути в Эвинкорт. Леди Джулиан и все остальные тоже собираются отправиться туда, хотя приближение Уайтхоука несколько нарушило их планы.

— Первым делом я должна поговорить с Николасом, — заявила Эмилин. — Это очень важно.

— А вот как раз и удобный случай подвернулся, — взглянув куда-то за ее спину, воскликнул Гай.

Эмилин повернулась и увидела Николаса, который в ярости приближался к ним.

— Эмилин! — закричал он, поравнявшись с ней. — Неужели ты совсем не понимаешь, что такое опасность?

— Николас, я…

— Вильям! — он нетерпеливо отвернулся от нее.

— Милорд, она понеслась вслед за вами. — Он пожал плечами. — Вы что, хотите, чтобы я связал ее?

Николас издал звук, напоминающий рычание медведя. На щеках его появились красные пятна. Но Эмилин не отвела взгляд.

— Моя сестра очень изменилась, милорд, — заговорил Гай. — Я покинул тихую девочку, увлеченную рисованием и вышивкой. Конечно, она всегда отличалась горячим нравом, но такой непокорности я в ней не замечал.

— Непокорность — это ремесло. Я научилась ему от хозяина, — сквозь зубы проговорила Эмилин, глядя на Николаса.

Его глаза сейчас казались серо-зелеными. Отвечая Гаю, он, не отрываясь, смотрел на Эмилин.

— Замужество превратило вашу сестру в львицу, — отрезал он.

— Да помоги вам Господь, — проговорил Гай. — Особенно если он пошлет вам львят. — Взгляд, которым Эмилин смерила брата, мог бы расплавить его железные доспехи. Гай поднял руки.

— Единственный способ справиться с львицей — это сохранять твердость перед ее диким нравом, — сухо заметил Николас. — Эмилин, мои люди увезут тебя отсюда немедленно. Причем свяжут и посадят на цепь, если это будет необходимо. — Взглянув на Гая и Уота, он кивнул им. — Поедемте со мной. — Натянув поводья, Николас тронулся с места.

— Николас! — горячо воскликнула Эмилин. — Я должна поговорить с тобой!

— Позже, — бросил Николас через плечо. — Уезжай отсюда сейчас же!

Пришпорив коня, он ускакал.

Эмилин тяжко вздохнула. Несмотря на весь ее гнев и возбуждение, слезы обиды жгли ей глаза. Губы ее дрожали. Усталость, голод и разочарование угрожали ее решимости. Она еще раз вздохнула, стараясь собраться с духом.

Тяжелая рука легла на ее плечо.

— Он просто очень волнуется за тебя, — произнес Гай. — А бесится так из-за того, что любит. Какова бы ни была твоя новость, сохрани ее пока при себе. Твой муж должен быть уверен, что тебе ничто не угрожает, иначе он не сможет справиться с теми задачами, которые перед ним стоят. Поезжай со своим конвоем, Эмилин.

Девушка молча кивнула. Гай сочувственно улыбнулся и повернул коня, чтобы ехать вместе с Уотом вслед Николасу. Всхлипнув, Эмилин направила коня вверх по склону к ожидающим ее воинам.

— Миледи, — проговорил Вильям, — мы проводим вас в Эвинкорт.

— Тогда я должна попросить, чтобы один из вас передал моему мужу вот это… — она дотронулась до сумочки, висящей на ее поясе. — Это очень… — она замолчала. — Вильям, что случилось?

Сержант вглядывался вдаль. Остальные воины возбужденно переговаривались между собой.

— Взгляните туда, — показал Вильям.

Отряд Уайтхоука остановился на белой равнине. Вглядевшись сквозь снежную завесу, Эмилин увидела, что Уайтхоук поехал куда-то в сторону. Люди Николаса в нерешительности остановились и выстроились полукругом, наблюдая и выжидая.

Затем Николас поехал вперед — один. Эмилин против своей воли тронула коня, и тот медленно пошел вниз по склону. Барон и граф встретились и обменялись словами. Уайтхоук поднял руку и показал на деревья.

Из леса показался всадник. Поначалу он выглядел так же, как и воины Хоуксмура. Но зелень его плаща оказалась ярче, больше того — зеленым был и конь. Эмилин замерла, пораженная.

Вильям нервно тронул коня.

— Миледи…

— Иди, Вильям, ты можешь им понадобиться, — поняла его Эмилин. — Оставь со мной лишь двоих. И умоляю — дай мне оружие. Я справлюсь и с луком, и с кинжалом.

Сержант с минуту подумал, а потом дал одному из воинов знак, и тот снял с плеча лук и колчан со стрелами.

— Лучше бы вы укрылись в безопасном месте, миледи. Барон снимет с меня голову за это.

— Это мое решение, а не твое. Я должна узнать участь моего мужа и брата, прежде чем уеду отсюда. Позволь мне хотя бы эту малость.

— Хорошо, миледи, — неохотно согласился Вильям и поехал вниз по склону во главе большей части эскорта.

Эмилин наклонилась, вглядываясь вдаль, и серый конь тронулся с места. Девушка и не заметила, что спускается с холма. Ее внимание было полностью поглощено тем, что она увидела впереди.

Отряды Хоуксмура и Грэймера отступили, как будто стараясь держаться подальше от зеленого всадника. Эмилин медленно ехала среди полной тишины, слыша лишь стук конских копыт и шелест ветра в кронах деревьев.

Она остановила коня на расстоянии полета стрелы от Николаса, так и не замеченная им. Как и он, она не отрываясь смотрела на Лесного Рыцаря; который не спеша выезжал из леса на своем огромном зеленом коне.

Глава 28

— Черт возьми! — прохрипел Уайтхоук. Николас остановил Сильвануса возле коня, на котором восседал отец, в полном молчании наблюдая за приближением Лесного Рыцаря. Он появился из сверкающей снежной круговерти, словно волшебное видение. Огромный конь, мощный, словно бык, и выше любого скакуна, отливал зеленым сиянием.

— Это не ты, — медленно произнес Уайтхоук. — Клянусь, что этот уже настоящий.

Николас взглянул на отца, а потом вновь перевел взгляд на всадника. Царила абсолютная тишина.

Ветер дул прямо в лицо, и Николас прищурился.

«Должно быть, это Элрик, — подумал он. — Очевидно, верный друг каким-то образом узнал, что гарнизоны встречаются в этой части долины».

Волшебный всадник подъехал ближе и поднял руку, больше похожую на дубовую ветку. Огромный топор блеснул в его длинных узловатых пальцах.

Николас на мгновение совсем закрыл глаза, чтобы проверить, что ему это не чудится. Существо выглядело страшным, настолько сильным — дикой и первобытной мощью, — что он усомнился в собственном здравом смысле. Неудивительно, что все, кто его видел, были поражены обличьем — невозможно придумать образ более зловещий и более убедительный.

Чуть позже Николас узнал несколько деталей костюма, которые могли появиться исключительно из запертого сундука в пещере Черного Шипа: зеленые доспехи, зеленую сеть, всю увитую листьями, которая надевалась поверх плаща.

Но мох, которым заросла голова чудовища, казался настоящим, таким же зеленым, как его лицо и борода. Повсюду, от головы до ног, росли свежие зеленые листья — странные среди суровой зимы.

Ягоды и крошечные цветы падали с плаща при каждом шаге коня, оставляя на снегу живой след. Растительность на руках рыцаря также казалась свежей, будто в конце мая. Присутствие Лесного Рыцаря напоминало об ином мире, говорило о новой жизни посреди зимнего затишья, о мощной магии, более сильной, чем установленная природой смена времен года.

Существо остановилось довольно далеко, но и сквозь снегопад можно было разглядеть детали его облика. Ветер донес свежие лесные запахи. Лесной Рыцарь начал причудливо кружить, двигаясь так, словно течение времени замедлилось, и мгновения стали дольше.

Николас ни разу в жизни не видел Лесного Рыцаря так, как его видел Уайтхоук. Впечатление было равно по силе тому, которое произвело бы появление молнии среди зимнего бурана. Он повернулся и взглянул на отца. Уайтхоук сидел с широко открытыми глазами, словно привидение. Лицо его стало белым, словно мел, глаза застыли и превратились в осколки старого грязного льда.

«Что бы ни задумал сегодня Элрик, — решил про себя Николас, — выполнено это смело и может стоить ему жизни». Он обвел взглядом просеку. Воины сидели верхом абсолютно неподвижно и были больше похожи не на живых людей, а на солдатиков, выточенных из мрамора. Каждый из них словно видел перед собой исчадье ада. Даже Шавен не двигался.

Повернув голову, Николас увидел за своей спиной Эмилин.

Он тихо выругался и быстро отвернулся, пытаясь справиться с самим собой. Потом пошевелился в седле и знаком подозвал ее к себе. Если уж ей суждено быть здесь, то пусть она окажется поближе, чтобы в случае необходимости он мог ее защитить.

Он решил так, потому что она несла в себе нечто чрезвычайно ценное: она любила его. Эта любовь и заставляла ее действовать удивительно смело и непредсказуемо, сначала чудом выбравшись из башни, а потом следуя за ним сюда. Неуверенный, что заслуживает подобной верности и преданности, Николае, однако, не сомневался, что сможет вернуть их сторицей.

Если сегодня он не покинет эту долину живым, все лучшее, что в нем есть, что рождено любовью, сохранится в ее памяти или, возможно — кто знает? — в его потомстве, которое, если Богу будет угодно, она может уже сейчас нести в себе. Николас Хоуквуд продолжит себя лучше, чем он жил. Все лишнее, что мешало ему, исчезнет. Он отчаянно хотел, чтобы Эмилин оказалась в безопасности, чтобы она сохранила и свою, и часть его жизни.

Эмилин поставила своего серого коня между Николасом и Уайтхоуком. Барон видел, что ей не страшно: она узнала Лесного Рыцаря. Ее красота почти поразила его в этот момент своей чистотой и силой. В ней отражалось спокойствие, полное отсутствие страха, уверенность, идущая из глубины души. Она сидела верхом на своем сером жеребце среди белых снегов — розовощекая, с золотыми волосами, рассыпанными по зеленой накидке. Поймав его взгляд, слегка улыбнулась и что-то протянула ему.

Она предлагала ему книгу. Нахмурившись, он взял ее.

Зеленый всадник продолжал описывать круги, достаточно большие, чтобы включить всех троих:

Эмилин, Николаса и Уайтхоука. Копыта его коня оставляли на снегу причудливый узор, украшенный ягодами и цветами.

Уайтхоук захрипел. Николас повернулся к нему. Лицо старика потемнело — это был цвет смерти. Брови сына невольно сдвинулись.

Вокруг них было очерчено уже три круга. Чары уже стали достаточно крепкими для того, чтобы Лесной Рыцарь мог исчезнуть в лесу так же, как и появился — мощно и величественно.

Неожиданно заколдованное молчание нарушил крик:

— Убейте его! Он смертен! — Шавен стремительно скакал по просеке, — Убейте его!

Несколько воинов бросились за ним, хотя большинство все еще находились в странном оцепенении последних мгновений или же ждали реакции Уайтхоука.

— Эмилин! Двигайся к моему отряду! — крикнул Николас через плечо. Взглянув на Уайтхоука, он увидел, что граф сидит неподвижно, словно заколдованный, глядя туда, где только что исчез зеленый всадник. Пришпорив коня, барон полетел вслед за Шавеном.

За ним бросились еще несколько всадников, среди которых были Гай и Питер. Шавен устремился в заросли, что-то яростно крича и пытаясь настичь исчезнувшее чудовище.

Едва Николас приблизился, Шавен с диким криком повернулся к нему, подняв меч. Гай, Питер и еще несколько всадников встали рядом со своим лордом, готовые защищать его. Из леса вынырнули несколько приближенных Шавена, и люди Хоуксмура бросились к ним. Завязалась схватка.

Шавен взвесил меч в руке, пытаясь сдержать беспокойно мечущегося коня.

— Защищайтесь, милорд, — отрезал он. — Верхом и с мечами в руках — благородная битва. Лицо к лицу, рука к руке! — Рыцари кружили по глубокому снегу среди деревьев.

Николас вспомнил, как давным-давно, когда оба еще служили оруженосцами, они вместе тренировались. Косоглазие мешало Шавену, и он не был особенно силен ни в стрельбе из лука, ни в схватках на мечах. Но он был хитер, и умудрялся интуицией и умом восполнить свои недостатки. Николас вспомнил также, что Шавен никогда не дрался честно.

Ни время, ни жизненный опыт не изменили его. Первый его выпад оказался слишком далеким. Николас легко парировал его и зашел противнику за спину.

Они снова послали коней навстречу друг другу. Приблизившись, Николас нанес удар, но Шавен успел отбить его. Внезапно тяжелым сапогом он ударил Николаса по ноге. Барон легко отвел коня в сторону, смягчив силу удара. Тут же, развернувшись, он напал снова, и на этот раз удар пришелся по плечу Шавена, точно попав в самый тонкий участок доспехов. Плащ цвета ржавчины потемнел от крови.

Отражая следующий удар меча, Шавен слегка улыбнулся.

— Теперь я наследник Уайтхоука, — заявил он.

— Ты никогда не вступишь во владение Хоуксмуром! — отрезал Никола.

— Еще посмотрим! Ты достаточно водил нас за нос. Черный Шип! — презрительно произнес Шавен. Назвав это имя, он резко взмахнул мечом, но Николас точно блокировал задуманную атаку.

Всадники дрались, а кони кружились бок о бок.

Шавен сморщился, помимо своей воли предупреждая о следующем ударе, и тут же нанес его, Николас с легкостью отвел острие меча противника, но от стремительности движения его собственный меч воткнулся в ствол дерева.

Освободив оружие, Николас повернулся. Шавен, обхватив обеими руками рукоятку меча, размахнулся изо всей силы.

Николас пригнулся и резко послал коня вперед. Шавен промахнулся. Сопротивляясь инерции собственного движения, Николас послал меч в руку Шавену и рассек закрытое кольчугой предплечье. С воем, словно разъяренный кабан, Шавен кинулся на барона, и вместе они покатились на землю.

Голова Шавена ударила Николаса прямо в солнечное сплетение, и он на мгновение замер на снегу. Шавен придавил его своим телом. Пытаясь встать на ноги, дотянуться до своего меча, Николас увидел, что Шавен уже схватил его и стоит над противником, готовый нанести решающий удар.

Эмилин негромко вскрикнула и подъехала ближе, стараясь держаться недалеко от деревьев. Услышав страшный звон металла о металл, она увидела, что Николас и Шавен схватились в смертельной битве, нанося друг другу удары, словно рыцари на турнире. Разница была лишь в том, что Шавен был в полном рыцарском снаряжении, а Николас даже без шлема.

Неожиданно Шавен прыгнул, повалил противника на землю и завладел его мечом. Эмилин рванулась вперед. Никого не было рядом с Николасом, и никто не мог ему помочь. Шавен занес меч в тот самый момент, когда Николас перевернулся, пытаясь подняться.

Не раздумывая, Эмилин вложила в лук стрелу. Повернулась, подняла лук и туго натянула тетиву единым движением. Она вспомнила слова Николаса: «Мягко, на едином дыхании». Шавен готовился нанести удар.

Девушка выпустила тетиву. Стрела взметнулась вверх, потом начала снижаться. Пораженная, Эмилин стояла молча. Она попала в цель.

Меч скользнул куда-то в сторону: Шавен упал. Николас стремительно вскочил на ноги и посмотрел вниз, потом вверх, потом растерянно оглянулся. К нему подошел Гай, держа под уздцы Сильвануса.

— Святые угодники, — произнес кто-то позади Эмилин. — Мне кажется, вы убили его, миледи.

Девушка обернулась и увидела Вильяма и конвой, защитным полукругом стоящий у нее за спиной.

— Он упал, — тихо произнесла она.

— Ваша стрела попала ему прямо в шею. Более искусного выстрела нельзя и представить. — Вильям восхищенно смотрел на госпожу.

А госпожа с трудом перевела дыхание и отвернула коня в сторону. Ей стало плохо.

Неподалеку Уайтхоук сидел на своем белом скакуне, странно согнувшись и подняв плечи. Подъехав ближе, Эмилин не на шутку испугалась. Почему он ничего не предпринимает, не приказывает своим людям атаковать или преследовать?

— Милорд! — позвала она графа.

Он повернулся и взглянул на девушку мутными, ничего не выражающими глазами. А потом упал на шею своего коня.

Мимо Эмилин пронесся Николас на своем Сильванусе. Его внезапное появление испугало ее; отъехав в сторону, она еще не поняла, что короткая битва закончилась смертью Шавена.

Барон соскочил с коня.

— Помогите мне снять его! — крикнул он. Вильям и еще один воин спешились, и строем они опустили Уайтхоука на землю. Эмилин тоже сползла с коня и, увязая в снегу, направилась к ним.

— Надо снять доспехи! — на бегу кричала она. Скинув рукавицы, начала поспешно развязывать кожаные тесемки, скреплявшие капюшон и кольчугу. Николас пытался оттянуть ворот кольчуги у горла.

Страшный звук, похожий на свист стрелы, сменился не менее страшным хлюпаньем в груди. И так несколько раз. Казалось, граф пытается дышать, но не может.

— Что это такое? — в ужасе почти закричала Эмилин. Она подняла его голову, и белые волосы рассыпались по ее рукам, словно шелк. Она положила голову к себе на колени, понимая, что в таком положении Уайтхоуку будет легче дышать.

— У него больные легкие, — объяснил Николас.

— Пошли кого-нибудь за Мэйзри.

— Некогда. — Николас сорвал с себя зеленый плащ и накрыл им отца. — Надо постараться, чтобы он не замерз, — объяснил он. — От холода станет еще хуже. Питер! — позвал он, разыскивая что-то в карманах графа.

— Что ты делаешь? — удивилась Эмилин. Уайтхоук на ее коленях с трудом дышал. Николас взглянул на Питера.

— Он все время возил с собой лекарство. Посмотри в седле. — Кивнув, Питер побежал обследовать седельные сумки. — Моя мать знала, чем это лечить, — объяснил Николае. — И сейчас ему постоянно готовят настой по ее рецепту.

Кожа Уайтхоука приобрела каменный оттенок. Он сложил губы, беззвучно произнося какое-то слово.

Эмилин нагнулась.

— Священника, — произнесла она.

Николас сунул руку в карман куртки и достал маленький молитвенник, спасенный Эмилин. Он протянул книгу Уайтхоуку.

Схватив ее, граф закашлялся, и в груди его поднялось немыслимое клокотанье.

— О господи! — не выдержала Эмилин. — Неужели ничем нельзя ему помочь?

— Сейчас, — коротко ответил Николас, схватив маленький кувшинчик, переданный Питером. Сорвав восковую пробку, он поднес кувшин к губам Уайтхоука. Старик глотнул, кашлянул, глотнул снова.

Слезы наполнили глаза Эмилин: настолько больно было видеть человека, еще полного сил и огня, в таком жалком состоянии. Он мог умереть в любую секунду.

— Милорд, — проговорила она, — милорд, вы должны узнать кое-что.

— Что? — нетерпеливо вмешался Николас

— Леди Бланш умерла вовсе не от голода. Я нашла письмо, милорд, в башне. Она принимала лекарство от сердца. Леди Бланш собиралась просить у вас мира на следующее утро, милорд. Но нечаянно приняла слишком большую дозу настоя. Или же наоборот, не успела его принять, и сердце ее остановилось.

Эмилин схватила руку Уайтхоука в свою.

— Она не собиралась умирать, милорд. И вовсе не вы убили ее. У нее было очень слабое сердце, и она это знала. Но она хотела жить как можно дольше.

— Если это правда, сэр, то на вас не лежит грех ее убийства, — тихо проговорил Николас.

Уайтхоук с трудом вдохнул и мрачно взглянул на Николаса.

Эмилин наклонилась к нему.

— Милорд, — прошептала она, — леди пишет также, что у вас есть сын. Он мужественный и целеустремленный человек. Хороший человек, милорд.

Она подняла глаза на Николаса. Его взор был исполнен сочувствия и понимания. Он смотрел на отца, и на щеках его, как всегда в минуты глубокого волнения, появились красные пятна.

Уайтхоук снова закашлялся, однако клокотанье в его груди стало заметно тише. Прижав молитвенник к груди, он открыл было рот, глядя в глаза сыну, но потом снова упрямо закрыл его.

— Я часто поступал, поддаваясь гневу, милорд. Да и нередко забывал о чести. Я прошу у вас прощения.

— Мой характер, — прошептал Уайтхоук. — У тебя мой характер.

Дрожащими пальцами Эмилин убрала волосы со лба графа. Завывание в его груди стихало. Граф дышал.

— Травы помогают, — произнесла Эмилин.

— Если у него появятся силы, мы перенесем его в теплое место, — решил Николас. — Питер! — обратился он к другу, — организуй носилки!

Уайтхоук пошевелился.

— Нет, — решительно отказался он, — я не хочу, чтобы меня несли! Посадите меня на коня!

— Но, милорд… — запротестовала Эмилин.

— Хорошо, милорд, — Николас понял отца. Он поднял его на ноги. Качаясь, граф оттолкнул сына и медленно пошел к своему коню.

Молча он отдал молитвенник Эмилин. Она взяла книгу, глядя на графа широко открытыми глазами. Она не сомневалась, что, то мгновение искренности и нежности, которое она видела в лице и глазах графа, было истинным. Что бы ни произошло после того, как Уайтхоук узнает о существовании документа о принадлежности земель в долине Арнедейл, она верила, что мир может быть достигнут.

— Миледи, — произнес Уайтхоук, — я не выказывал вам того почтения, которого вы заслуживаете. Прошу прощения.

— Прощаю охотно, — ответила Эмилин. — Милорд, — продолжила она, — вы еще чрезвычайно слабы и нуждаетесь в помощи. А путь до Грэймера, далек и труден.

— Поезжайте в Хоуксмур, — спокойно предложил Николас.

Уайтхоук взглянул на него.

— Ты примешь меня там?

Николас провел рукой по шее светлого коня.

— Я когда-то уже говорил вам, что прощение — эта та добродетель, которой я так и не смог научиться. Но моя супруга сумела доказать мне, что семья — это один из самых ценных на свете даров. И если уж мы удостоились этого дара, то нельзя отбрасывать его и рвать связь, созданную Богом.

Эмилин с удивлением взглянула на мужа и взяла его за руку. Он крепко сжал ее ладонь и снова взглянул на отца.

— Твоя леди верна и сильна духом, — мрачно признал Уайтхоук. — Такой же была твоя мать, теперь я это понимаю. Если бы только мы с Бланш не были так упрямы! Мы погубили друг друга.

— Добро пожаловать в Хоуксмур, сэр, — повторил Николае. — Нам есть что обсудить, когда вы поправитесь.

Уайтхоук кивнул.

— Я хотел бы увидеть письмо, миледи.

— Милорд, вы обязательно его прочтете, — мягко заверила Эмилин.

Уайтхоук согласно кивнул, повернул коня и медленно поехал к Хоуксмуру. Его отряд в молчании следовал за господином.

Николас взял книгу из рук Эмилин и быстро перелистал ее.

— Мне кажется, я ее помню.

— Она и предназначала ее тебе. Николас взглянул вопросительно.

— Леди Бланш положила акт о земле в эту книгу. Он быстро открыл ее и вытащил из-под обложки сложенный пергамент, скрепленный королевской печатью.

— Земля принадлежит монахам, тебе и леди Джулиан.

— Я вижу. — Он снова сложил документ и засунул его обратно. — Лучше бы монахи получили в свое распоряжение весь этот участок. Мне кажется, Джулиан не будет возражать.

Эмилин кивнула.

— Она будет довольна. Николас, неужели сегодня это действительно был Элрик? Что теперь станет с Лесным Рыцарем?

— Конечно, именно Элрик. Своим чудесным явлением он спас нам жизнь. А если документ моей матери подлинный, в чем трудно усомниться, то теперь Лесной Рыцарь понадобится лишь в Майский день.

Улыбнувшись, Эмилин оглянулась и увидела, как Уайтхоук медленно едет по равнине.

Его понятие о чести рассылалось в один миг — с жалостью подумала девушка.

— Я боялась, что твой отец умрет и не узнает правды ни о Бланш, ни о тебе, — призналась она. — Он сейчас очень дорожит открытием.

— Он слишком упрям, чтобы умереть. Хотя в последнее время на его долю пришлось чересчур много бед. Утром его предал король, которого он поддерживал изо всех сил. Если бы смерть была предпочтительней, он бы сейчас умер. — Николас провел рукой по припорошенным снегом волосам. Он выглядел страшно усталым. Эмилин припала к его груди, и он погладил ее по голове. — Эмилин, — произнес Николас после недолгого молчания. — Это ты стреляла в Шавена?

Девушка с несчастным видом кивнула.

— Теперь на моей душе тяжелый грех. Никогда больше не возьму в руки лук. Я старалась спасти тебя.

— Правильно, милая, — согласился барон. — Но взгляни-ка!

Она посмотрела туда, куда он показывал, — на двух воинов из Хоуксмура, опустившихся на колени у тела Шавена.

— Ах, Боже! — Эмилин в ужасе закрыла глаза рукой.

— Посмотри же! — настойчиво повторил Николас. Она открыла глаза. Шавен сел, растирая шею. Николас засмеялся.

— Твоя стрела лишь ранила его. Теперь у него на шее славная царапина.

Эмилин долго смотрела, потом, наконец, облегченно вздохнула.

— Мой выстрел, слава Богу, оказался не таким уж точным.

Николас обнял ее.

— Я бы сформулировал это именно так. Потому что сам имею честь носить на своем теле шрам от одной из твоих не совсем точных стрел.

Эмилин издала странный звук — полусмех, полурыданье — и подняла голову, глядя, как воины помогают Шавену встать на ноги.

— Что же теперь будет с Шавеном? Хоуксмур, без всякого сомнения, останется за тобой. Но назовет ли твой отец тебя вновь своим наследником?

— Шавен может остаться с моим отцом или отправиться в собственное поместье — как ему будет угодно. Или может пойти на службу к королю. Я слышал, что таким способом сейчас можно быстро разбогатеть. — Николас пожал плечами. — Мне безразлично, кого мой отец назовет наследником. Пусть это будет Хью. А у меня есть ты, любовь моя, и Хоуксмур. Больше мне ничего не надо.

— Ах, Николас! — выдохнула Эмилин. Внезапная радость наполнила ее и заставила сердце стремительно биться. — Я так люблю тебя! Люблю уже много лет — с тех самых пор, когда мы вместе впервые сидели на дереве. Ни в одной легенде о смелых рыцарях нет рыцаря прекраснее тебя.

Николас тихо засмеялся, продолжая обнимать Эмилин, и немного помолчал.

— Моим драконом был мой собственный отец. «Почитай отца своего», — задумчиво повторил он библейскую заповедь. — Я не исполнил этого, Эмилин. Даст Бог, мы с отцом еще научимся понимать друг друга. Но боюсь, что возможности почитать его уже не представится.

— Нет, — возразила Эмилин, — такая возможность вовсе не потеряна. Честь живет в сердце. А твое сердце исполнено мужества и любви, даже к отцу. Ты просто сам не знаешь этого.

— Ты дала мне понять, что такое истинная честь, — признался Николае. — Ты и твоя семья, которая теперь уже стала моей. Знаешь ли, что твои младшенькие теперь для меня дороже золота?

— А ведь это было случайное поручение, данное тебе королем, — взять детей в качестве заложников.

— Да, я помню. — Он взял ее за подбородок и поднял ее лицо к своему. — А ты, моя госпожа, дороже, чем моя собственная душа.

Заглянув рыцарю в глаза, Эмилин заметила, что сейчас они прекрасного серо-зеленого цвета: зима в них встретилась с летом. Но глаза закрылись. И последовал поцелуй — нежный, словно снежинки, падающие с неба. А губы были горячими, словно лучи летнего солнца.

— Ну а теперь, моя дорогая супруга, поскольку король все еще рыщет по северу Англии, не соизволите ли вы отправиться в безопасное место — в Эвинкорт?

Эмилин взглянула на Николаев. Нет, никогда, никогда больше она не расстанется с ним.

— Да, конечно, милорд, — ответила она. — Непременно. Но только вместе с вами.

Эпилог

Октябрь 1216 года.

— Быстрей, быстрей. Годвин, вы никогда не придете, если будете идти так медленно, — причитала Тибби, семеня по коридору. — Госпожа не сможет долго ждать. Ах, Боже, вот до чего дожили! — она истово перекрестилась.

Они спешили, чтобы присоединиться к Николасу, который стоял под дверью своей спальни, нетерпеливо топая ногой.

— Милорд, милорд, — задыхаясь, произнесла Тибби. — Вот, святой отец, наконец, прибыл.

— Ну, вперед, — приказал Николас, решительно открывая дверь и входя в комнату.

Тибби подтолкнула Годвина к кровати. Монах сжал в руке небольшой крест, свисающий с пояса.

Эмилин полулежала на нескольких подушках. Лицо ее покрылось румянцем, на спутанных волосах блестели капли пота. Тяжело дыша, она медленно провела рукой по животу, заметно выделявшемуся под красным покрывалом.

Подняв глаза, Эмилин нахмурилась.

— Господи, хватит уже зрителей! Я что вам, комедиантка, что вы с таким интересом уставились на меня?

— Ах, Боже мой, — засуетилась Тибби, — она так раздражительна! У нас совсем мало времени!

— Очень мало, — подтвердила Мэйзри, появившись из угла комнаты со стопкой чистых полотенец. Положив их, она опустилась на колени у кровати и принялась успокаивать Эмилин: — Легонечко, госпожа моя, легонечко!

— Ничего легкого в этом нет! — отрезала Эмилин. Щеки ее стали пунцовыми, почти одного цвета с покрывалом, она несколько раз резко вдохнула.

Николас присел рядом с Мэйзри и взял пальцы жены в свои. Она схватила его руку и сжала с такой силой, что стало слышно, как хрустнули косточки.

— Уже недолго, любовь моя, — попытался он успокоить жену.

— Иди к черту, — Эмилин открыла один глаз.

Он нервно взглянул на Мэйзри, но та спокойно улыбнулась. Он знал цену ее улыбки. Мэйзри была несказанно довольна, узнав несколько месяцев назад, кто такой на самом деле Черный Шип. А услышав о свадьбе барона и Эмилин, она просияла. Кроме того, решил Николас, роды доставляют ей удовольствие. Его собственные нервы, однако, были на пределе.

Мэйзри вызвали еще на заре, с первыми признаками схваток. Она приехала очень быстро. Пристроив двух своих сыновей к Кристиену и Изабели, направилась в комнату Эмилин. Тибби и Мэйзри подружились, словно две сестры.

Николас заметил, как повитухи обменялись многозначительными взглядами, и ему захотелось сию же минуту покинуть это женское царство. Он с завистью подумал о Питере, Гае и Уоте, которые ожидали, слегка взволнованные, но уверенные в успехе, нянча кубки с элем в главном зале Хоуксмура. Эмилин вздохнула.

— Извини меня за грубость, дядюшка, — попросила она, а потом испуганно взглянула на Николаса. — Зачем привели Годвина? Что-нибудь не так? Ребенок…

— Ребенок силен и здоров, — успокоила ее Мэйзри. — Как и ты сама.

— Просто, прежде чем он родится, твой муж хочет еще разок на тебе жениться, — объяснила Тибби. — Вы оба обещали это леди Джулиан. А так как отлучение уже снято, она и послала за Годвином, надеясь увидеть вас обвенчанными до того, как дитя появится на свет. Слава Богу, еще не поздно.

— Ну так поспешим, — простонала Эмилин. Годвин нервно выступил вперед и осенил широким крестом Эмилин и Николаев. В этот момент Эмилин прогнулась и издала такой звук, от которого у Николаса по спине пробежали мурашки. Она снова сжала его пальцы, и он поразился стальной силе ее маленькой руки.

— Поспешите, святой отец, — прошипела Тибби. Она засунула руку под покрывало, что-то проверяя.

— Тибби! — негодующе произнесла Эмилин. — Я, между прочим, замужем!

Взглянув на нее, Николас поразился вдруг расцветшей ее красоте — глаза ее сияли, словно голубые озера, наполненные солнечным светом. Она сильнее сжала его пальцы и снова застонала.

Тибби вынула руку из-под покрывала, вытерла ее полотенцем и серьезно сжала губы.

— Макушка, — прошептала она Мэйзри, и та, кивнув, подложила руку под спину Эмилин.

— Тужься, — приказала Мэйзри Эмилин.

— Возлюбленные дети мои! — начал Годвин.

— Да-да. И благослови Господь нас всех, — закончила за него Тибби, отталкивая Годвина от кровати. — Еще некоторое время ей будет не до свадеб, святой отец, — объяснила она, провожая его к двери. — Можете доложить леди Джулиан, что вы совершили попытку. А пока будем надеяться, что Господь милостиво отнесется и к их лесной клятве.

Решительно захлопнув дверь за Годвином, Тибби повернулась к Николасу.

— Ну, милорд, и вам лучше уйти. Вы и так уже смотритесь достаточно неприглядно. Бледны вы что-то, а рыцарю не пристало терять присутствие духа.

Уже через час Николас сидел у постели жены и нежно и неуверенно держал в руках крошечный сверток. Он еще раз взглянул в личико своей дочери и снова посмотрел на Эмилин.

Она улыбнулась, лицо ее, влажное от пота, выглядело безмятежным.

— Да, — тихо подтвердила она, — вот ты и стал отцом.

— Она прекрасна, — прошептал Николас, не в силах передать свой восторг и преклонение перед этим маленьким чудом. Осторожно отвернув краешек одеяла, он еще раз взглянул на мягкие завитки волос на крошечной головке.

— У нее волосы почти белые, — прошептала Эмилин.

— Да, — согласился Николас, снова прикрывая голову ребенка. Младенец пошевелился у него на руках, и теплая, родная тяжесть этого тельца наполнила сердце отца ни с чем не сравнимой радостью.

— Я думаю, это и будет ее имя[11].

— Несомненно, — промурлыкала Эмилин, положив свою руку на ладонь мужа. — Бланш — это лучшее имя для нее. — Она в задумчивости погладила его руку. — Уайтхоук…

— Думаю, будет доволен, — продолжил Николас. — В последние месяцы от твоего внимания он растаял, будто масло. Иногда даже кажется человеком. — Николас помолчал. — Эмилин, Годвин привез важные новости.

— Расскажи мне, — попросила она.

— Король Джон скончался. Он умер, мучаясь от болей в желудке, всего день или два тому назад, недалеко от Линкольна. После того, как потерял почти всю свою казну, утонувшую в устье Уэлстри-ма, около Свайншедского аббатства.

— Упокой, Господи, его душу, — прошептала Эмилин. — Так Генрих теперь стал королем? Он же едва старше Кристиена!

— Девять лет, насколько я знаю. Он будет коронован через несколько дней. Уайтхоук уже провозгласил свою верность мальчику, как и большинство баронов. Вильям Маршалл станет регентом — до тех пор, пока король не достигнет совершеннолетия.

Эмилин взглянула в лицо Николасу. Ее глаза, влажные от слез, светились счастьем от того Господнего благословения, которое лежало сейчас, тихонько мурлыкая, на руках у отца. Но была в них и радость новой надежды.

— Наконец-то Англия получит шанс начать все заново, — задумчиво произнесла она.

— Да, любовь моя, — согласился Николас, накрывая руку Эмилин своей. Сквозь одеяльце ребенок толкнул его, и он улыбнулся. Наклонясь, он поцеловал Эмилин в лоб, а потом нашел губами ее губы. — И все мы начнем жизнь заново, — прошептал он.

Примечания

1

Whitehawke — англ. — белый ястреб

(обратно)

2

Вильгельм Завоеватель — правил в 1066-1087 гг. Герцог Нормандский. Совершил последнее в истории успешное нападение на Англию. В 1066 году разбил английские войска в битве при Гастингсе. Норманны обосновались в Англии. Французский язык на три века стал языком английской знати. Юридическая и социальная структура государства также во многом копировала французские образцы.

(обратно)

3

Интердикт — отлучение от католической церкви.

(обратно)

4

Майское дерево — Maypole — украшенный цветами и лентами столб, вокруг которого танцуют в Весенний праздник, отмечаемый 1 мая — May-Day.

(обратно)

5

Menhir — менгир (кельтское) — камень, в древние времена служивший святилищем или могильным памятником.

(обратно)

6

День Святого Варфоломея — 24 августа.

(обратно)

7

Лига — league — старинная мера длины "° 4, 83 км .

(обратно)

8

Двенадцатая ночь — Twelfth Night — канун Крещения; Двенадцатый день — Twelfth Day — Крещение.

(обратно)

9

Донжон — главная башня средневекового замка

(обратно)

10

Игра слов: Dungeon — англ. — тюрьма; Donjon — франц. — главная башня замка.

(обратно)

11

Игра слов: White — англ. — белый. Blance — франц. — белый.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте