«Память любви»

Коре Александре Смолл, когда она станет взрослой

ПРОЛОГ. Уэльс, 1257 год

Принц, потный, раскрасневшийся, со стонами наслаждения неутомимо вонзался в любовницу под равнодушным взглядом стоявшего у изголовья ребенка. Неожиданно принц поднял голову и встретился глазами с девочкой.

— Иди на улицу, Ронуин, — приказал он.

— Там дождь, — проныла малышка.

— Тогда возьми овечью шкуру и ложись у огня, — буркнул принц.

Женщина, лежавшая под ним, тихо замурлыкала, зазывно приподняв бедра навстречу мощным толчкам.

— Хочу спать с мамой, — упрямилась Ронуин.

— Нет, девочка, — усмехнулся принц, — сегодня с твоей мамой сплю я. А теперь иди к очагу. Если вынудишь меня встать, получишь трепку. Быстро!

Девочка покорно склонила голову, легла у огня и прикрылась мягкими шкурами. Как она ненавидела те ночи, когда конь принца останавливался у их домика! Мать сразу забывала о ней и маленьком сыне. Правда, она часто твердила, что принц — их родной отец и они обязаны любить его и повиноваться ему. Не будь его, вся их семья умерла бы с голоду.

Брат уже мирно спал у огня, сунув в ротик большой палец. Темные ресницы — такие длинные, что касались розовых щечек, — казались густыми опахалами. Ронуин любила Глинна больше всех на свете. В отличие от матери он не предпочитал ей принца. Но нужно отдать должное Ллуэлину ап-Граффиду: он никогда не являлся в их дом без подарков и постоянно ласкал детей. Только Ронуин все равно считала, что не обязана его любить.

Послышался пронзительный крик матери.

— Мощи Христовы, — пробасил принц, — никто не может унять мою чесотку так умело, как ты, Вала!

Мать ответила нежным грудным смехом.

Глаза Ронуин сами закрылись. Как хорошо… Все равно нет смысла бодрствовать. Принц наверняка проведет здесь всю ночь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОНУИН. 1258 — 1270 годы

Глава 1

На дворе стояла поздняя весна, но ливший как из ведра дождь казался ледяным. Тяжелые капли просачивались сквозь битую черепицу и крошечными озерцами собирались на полу.

Огонь погас еще накануне, и дети не знали, как его развести.

Пришлось крепко обняться и скорчиться в уголке, чтобы не замерзнуть окончательно. Тело матери лежало на кровати в луже черной крови, уже успевшей свернуться. Несмотря на холод, смрад стоял невыносимый. Ветер голодным волком завывал в окнах, и мальчик жалобно хныкал, прижимаясь к старшей сестре.

Ронуин, дочь Ллуэлина, второй день ломала голову, пытаясь придумать, как спастись от смерти. Мама умерла, рожая принцу очередного ублюдка. Поблизости не было никакого жилья — какая порядочная женщина потерпит соседство шлюхи принца и ее незаконного отродья? Старая ведьма, помогавшая Вале произвести на свет Ронуин и Глинна, на этот раз не успела явиться, потому что схватки начались преждевременно. Слишком рано.

«Сначала нужно согреться, — сонно подумала Ронуин. — Как разжигают огонь? Ах, если бы дождь перестал!» Может, они сумели бы добрести до какой-нибудь фермы или деревни! Беда в том, что она ни разу за последние пять лет не спустилась с холма, на котором стоял их дом.

Трехлетний Глинн снова заплакал, и девочка прижала его к себе.

— Есть хочу, — пожаловался он.

— Глинн, у нас не осталось ни крошки, — в десятый раз повторила она. — Как только дождь перестанет, мы выйдем и поищем еду. Раньше ничего не получится.

Ронуин раздраженно поморщилась. Они вряд ли выживут. Если бы было чуть теплее, тогда и голодные судороги не казались бы такими жестокими. Мать приказала Ронуин поддерживать огонь, и она выполнила бы поручение. Но когда мать начала истошно вопить от боли, Ронуин поспешно увела брата во двор, чтобы тот не пугался. Они долго бродили по склону холма, собирая цветы для новорожденного, а когда вернулись, мать уже не дышала, а огонь погас. Не осталось ни одного тлеющего уголька, который можно было раздуть, как это часто делала мама. И тут начался дождь. Он лил всю ночь и не прекращался ни на минуту. День клонился к сумеркам, а барабанная дробь капель по крыше только усиливалась.

Ронуин насторожилась: где-то за холмами слышался собачий лай, с каждой минутой становившийся все громче. Девочка едва не заплакала от радости. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге в тусклом свете угасающего дня возник Ллуэлин ап-Граффид. Поспешно ступив внутрь, он обвел взглядом комнату, увидел съежившихся, дрожавших детей и едва не охнул.

— Что здесь произошло?

— Мама умерла. Малыш запросился на свет слишком рано.

— Почему не было повитухи?! — взорвался Ллуэлин.

— Кому было за ней послать? И откуда я знаю, где она?

Мама все кричала и кричала, тогда я взяла Глинна и убежала. Когда мы вернулись, она уже не дышала. И огня не было.

Еды тоже. Что мне было делать? Куда идти? Это ты и твоя похоть убили маму! Она не умерла бы, если бы ты ее не обрюхатил!

Пораженный злобой, звеневшей в детском голосе, принц уставился на Ронуин так, словно видел впервые. Как странно… все равно что смотреться в зеркало. Точная его копия, если не считать волос, волос Валы. Он всегда знал, что девчонка его не выносит: недаром так свирепо уставилась своими зелеными глазищами. Не будь ситуация столь трагической, Ллуэлин рассмеялся бы. Да, воистину Ронуин — его семя и столь же неукротима в гневе, как он сам.

— Я разожгу огонь, — ответил он. — Иди на улицу и принеси мою седельную сумку. Там еда. Собак не бойся: они тебя не тронут. — С этими словами принц подошел к очагу и начал было высекать огонь, но, поймав взгляд крошки сына, поманил малыша:

— Иди сюда, парень, и я покажу тебе, как разводить огонь в очаге, чтобы ты больше никогда не мерз.

Мальчик подобрался ближе и, раскрыв рот, зачарованно уставился на ап-Граффида. Собрав хворост в кучку, тот вытащил из кошеля кремень и стал царапать его острием кинжала, пока рассыпавшиеся искры не подожгли сухие веточки.

Глинн изумленно вытаращил глаза, и принц с улыбкой взъерошил темные волосы мальчика, после чего продолжал подбрасывать дрова, пока огонь не заплясал в жерле очага, изгоняя сырость.

— Возьми, Глинн ап-Ллуэлин! — воскликнул принц, протягивая сыну кремень. — Теперь ты знаешь, как разводить огонь, но запомни: пока это можно делать только в очаге.

Договорились?

— Да, па, — кивнул малыш, и принц снова улыбнулся.

Ребенок впервые назвал его отцом.

— Значит, тебе известно, что я твой отец, — кивнул он.

— Ма так сказала, — просто ответил Глинн.

— Она не лгала, да упокоит Господь ее нежную душу, — вздохнул принц.

Что теперь делать? Необходимо похоронить любовницу, хотя ни один священник не согласится прочесть над ее телом заупокойную молитву. Но разве это важно? Спаситель примет Валу, дочь Хью, потому что она была хорошей женщиной. Господь не пошлет ее в преисподнюю только потому, что она была наложницей Ллуэлина ап-Граффида. У нее не было ни богатого приданого, ни могущественных родственников. Жаль, что он так и не женился на ней.

Тогда бы их дети считались законными. Что ж, он может официально признать их. Это порадовало бы Валу. Ему уже далеко за тридцать, а других наследников, кроме этих двух маленьких бастардов, пока не предвидится.

В комнату вошла Ронуин. Открыв седельную суму, она вынула хлеб с сыром, наломала маленькими кусочками и дала брату.

— Что это? — удивилась она, взвесив на ладошке кремень.

— Отдай! — завопил Глинн. — Мне па дал. Чтобы делать огонь!

Ронуин, пожав плечами, протянула брату его сокровище.

— Ребенок родился? — шепотом спросил ап-Граффид.

— Не знаю, — пробурчала девочка, сунув в рот хлеб с сыром. — Я не подходила к кровати.

Принц понимающе кивнул. Ему, разумеется, придется посмотреть.

— Дождь перестал, Ронуин?

— Да.

— Пойду вырою могилу для вашей матери.

— Только в том месте, откуда виден закат, — попросила девочка. — Мама всегда любила закаты.

Ап-Граффид порылся в крошечной кладовке и, найдя лопату, направился к западному склону холма. Небо успело проясниться, и последние лучи заходящего солнца бросали багровые отблески на мокрую землю. Выбрав подходящее место, он начал копать. Тревожные мысли не оставляли его: что теперь делать с детьми? Правда, между ним и англичанами пока сохраняется перемирие, но у него до сих пор нет места, которое он мог бы назвать домом. Кроме того, будет лучше, если как можно меньше людей узнают о существовании малышей. Их могли взять в заложники, похитить, чтобы заставить отца заключить выгодный врагу договор, тем более что других детей у него нет. Ллуэлин был верен Вале еще и потому, что для других развлечений у него не хватало времени. Да и никто не мог ублажить его так, как эта светловолосая красавица.

Рыхлая почва легко поддавалась лопате, и скоро яма стала достаточно глубокой. Теперь нужно принести труп. Отставив лопату, принц направился к дому. Несмотря на ужасную кончину, лицо Валы оставалось на удивление мирным и спокойным. Между раскинутыми окровавленными ногами лежало крошечное, но идеально сформировавшееся дитя.

— У вас могла быть сестра, — сообщил Ллуэлин детям. — Принеси тазик, парень, а ты, детка, поставь на огонь котелок с водой. Ваши мама и сестричка сойдут в могилу чистыми.

«Сестра», — грустно подумала Ронуин. Как она хотела сестру! Мама все перебирала имена и решила, что если родится мальчик, она назовет его Хью, в честь своего отца, и Гуинллиан, если будет девочка.

Ронуин опустила ведро в стоявший в углу бочонок с водой, наполнила железный котелок и подвесила над огнем.

Немного подумав, она порылась в сундуке, достала отрез белой ткани и безмолвно протянула отцу.

Ап-Граффид едва заметно улыбнулся, хотя глаза его оставались печальными. Он вспомнил, как Вала просила у него белую ткань — она объяснила, что если умрет она или кто-то из детей, у них будет пристойный саван. Сколько лет прошло с тех пор? Тогда он лишь посмеялся, но все же привез материю. Вала жила на этом зеленом холме только потому, что захотела принадлежать ему, презрев законы приличия и отказавшись от общества соседей, от возможности попросить у них помощи, если окажется в беде. Она понимала это и смирилась с судьбой, ибо преданно любила его. Ах, ему следовало жениться на ней. Ее отец владел крохотным земельным наделом и был свободным крестьянином. Когда-нибудь ап-Граффид заключит выгодный брак, но любил и всегда будет любить только Валу.

Вода согрелась, и Ллуэлин принялся обмывать тело женщины, которую обожал. Потом настала очередь недоношенного младенца. Окровавленные простыни пришлось сжечь.

Принц бережно завернул застывшее тело в белоснежный саван и положил ребенка на руки матери, с трудом разогнув их. Именно так она хотела быть похороненной. Он это знал.

— Подойдите, попрощайтесь со своей ма, — шепнул он, подзывая детей.

Ронуин, чуть поколебавшись, взяла брата за руку и подошла к отцу. Принц в последний раз поцеловал ледяные губы возлюбленной, и дети последовали его примеру. Ронуин осторожно коснулась крохотной головки сестры, Ап-Граффид мог бы поклясться, что в зеленых глазах блеснули слезы, но девочка тут же обернулась и устремила на него жесткий взгляд.

— Во всем виноват ты, Ллуэлин ап-Граффид, — повторила она. — И что теперь будет со мной и Глинном? Кто пригреет нас?

— Вы — мои дети, — пояснил он. — Я вас не брошу.

Ваша мать верила мне. Почему же ты меня отталкиваешь?

Ведь я твой отец.

— Ты зачал нас, пролив свое семя в утробу нашей матери, — холодно бросила девочка. — Но разве был нам настоящим отцом? Ты приезжал только для того, чтобы повидаться с ней и утолить свою похоть. Из-за тебя я не видела в жизни ни одной живой души, кроме матери, брата, тебя да той старой карги, которая помогала при родах Глинна.

— Но я делал все, чтобы вы не мерзли и не голодали, — защищался Ллуэлин. — Для чего еще нужен отец? Мужчина должен сражаться и делать все, чтобы добиться в жизни большего. Покорять врагов. Приобретать новые земли. Таков мир мужчин. Удел женщины — дом и дети. Ваша мать тоже так считала. А теперь давайте похороним ее и вашу сестричку, а потом я отвезу вас в безопасное место.

Валу и малышку осторожно опустили в сырую могилу, прикрыли их саваном. Ап-Граффид стал засыпать яму землей под душераздирающие рыдания Глинна, жавшегося к сестре. Заходящее солнце в ослепительном великолепии красно-золотых полотнищ, расцветивших небо, освещало небеса. Ап-Граффид насыпал небольшой холмик и посадил выкопанные неподалеку кусты, чтобы на тела не позарились дикие звери или осквернители могил.

— Нам придется провести здесь ночь, — сказал он детям. — Ронуин, собери все, что захочешь взять с собой, и вещи брата. На рассвете мы уедем. Идите в дом, а я пока постараюсь подстрелить кого-нибудь на ужин.

Вернувшись с двумя освежеванными кроликами, он увидел, что в домике прибрано и чисто. Однако с кровати, которую он так часто делил с Валой, был снят соломенный тюфяк.

Ллуэлин сразу заметил это, но, ничего не сказав, стал жарить кроликов над огнем. Часть мяса он бросил собакам. Ронуин накрыла маленький стол, добавив к угощению немного хлеба с сыром. Очевидно, кое-что из еды она решила оставить на утро. Ллуэлин молча наблюдал, как она тщательно отделяет мясо от костей и кормит маленького братца. Только когда Глинн насытился, девочка принялась за еду. Ронуин хорошо усвоила уроки матери. Когда-нибудь она сама станет любящей матерью, подумал принц.

Ллуэлин грустно покачал головой. Он должен найти ей хорошего жениха. У такой миленькой девочки не будет недостатка в обожателях.

Дети уснули перед огнем, завернувшись в шкуры.

С первыми лучами солнца Ллуэлин поднялся и встал в дверях. Он приезжал сюда в последний раз. Кто мог подумать, что Вала уйдет так рано? Милая, красивая, здоровая женщина… Ей было четырнадцать, когда он впервые увидел ее в доме своего дяди и увез с собой. Его семя породило новую жизнь в ее чреве после первой же их ночи. Вала оказалась девственной, а девять месяцев спустя родила Ронуин так же легко, как кошка — слепых котят. Через два года появился Глинн. Почему роды в этот раз начались на два месяца раньше срока и привели к гибели Валы? Что за страшный удар судьбы? Но теперь Ллуэлин исправит свою ошибку — он поедет к священнику и признает детей своими.

Солнце показалось над линией горизонта. Ап-Граффид вернулся в домик и разбудил детей. Они вместе прикончили все, что осталось из еды, и Ллуэлин дал малышам по глотку вина из бурдюка. Глинн закашлялся, а Ронуин с удовольствием проглотила напиток.

— Значит, тебе вино нравится, — усмехнулся отец.

— Очень, — кивнула девочка.

— Ты собрала все, что хочешь взять с собой?

— Не так уж много у нас вещей, — пожала плечами она. — Я все сложила в мамину шаль. — Она протянула отцу небольшой, не слишком аккуратный, но туго затянутый узелок.

— Возьми брата и уходи, — приказал он. — Я сейчас буду.

— Что ты задумал? — встрепенулась девочка. Взгляды их скрестились.

— Сожгу лачугу, — пояснил он, но, к его удивлению, Ронуин не стала возражать. Наоборот, она молча кивнула и выполнила приказ. Ап-Граффид коротко рассмеялся. Вала была сама нежность и покорность. Сладость и пряные ароматы. Зато их дочь — крепкий орешек. Такую не согнешь!

Вся в отца.

Тяжело вздохнув, он взял заранее приготовленный камышовый факел и сунул в очаг. Когда коричневые бархатистые головки разгорелись, он обошел маленький домик, поджигая все, что могло гореть, а ступив за порог, бросил сноп камыша на пол. Все трое подождали, пока от домика остались лишь пылающие угли.

— Теперь в путь, — приказал ап-Граффид. Подойдя к стреноженному коню, он взялся за поводья. — Ронуин, ты сядешь позади меня, а Глинн устроится спереди. — Заметив в глазах мальчика ужас, Ллуэлин поспешил успокоить его:

— Я понимаю, Глинн, ты впервые сидишь на таком чудовище.

Но Адден — хорошо объезженная скотинка, он не причинит тебе вреда. Когда-нибудь я позабочусь о том, чтобы у тебя был такой же жеребец. Возможно, от Аддена. Как тебе это понравится? — Он вскочил в седло и крепко обнял сына.

— Очень понравится, па, — прошептал тот, и голосок, хотя и тихий, больше не дрожал. Значит, парнишка не боится.

Ап-Граффид перегнулся и, подхватив дочь, посадил себе за спину.

— Обними меня, девочка, — приказал он и, почувствовав, как обвились вокруг пояса тонкие ручонки, тронул Аддена.

— Куда мы едем? — поинтересовалась Ронуин.

Ап-Граффид задумался.

— В Ситрол. Эта крепость принадлежит мне. Отсюда до нее с полдня езды.

Они скакали все утро. Собаки мчались рядом, не отставая ни на шаг. Время от времени Ллуэлин спрашивал, не хотят ли дети отдохнуть, но те неизменно отказывались.

Приятно, что они не нытики. Пока их можно оставить в Ситроле, но что потом? Нужно время, чтобы хорошенько обдумать их судьбу, ведь ему и в голову не приходило, что отныне он станет их единственным защитником. Воспитывать детей — обязанность матери, но теперь Ронуин и Глинн сироты.

Сам того не сознавая, ап-Граффид снова вздохнул и понурился.

«Он любил ее, — подумала Ронуин. — По крайней мере хоть это правда». От этой любви появились на свет она и Глинн, только вот к ним он особых чувств не питает. Что с ними будет? Какая еще крепость? Почему он должен оставить их именно там? Но ничего, она не станет бояться, иначе Глинн тоже испугается. Он и без того никак не может опомниться от смерти ма. Мать хотела бы, чтобы сестра оберегала младшего брата… заботилась о нем… Но, Господи, как же ей страшно…

Внезапно прямо перед ними возникло огромное сооружение из темного камня. Казалось, оно росло из самой горы.

— Ситрол, — пояснил ап-Граффид, направив коня прямо на груду черных булыжников.

Откуда-то сверху донеслось его имя. Адден промчался через массивные ворота. Двор неожиданно ожил: отовсюду сбегались люди. Один взял под уздцы коня, другой снял с седла Ронуин и Глинна. Ллуэлин спешился, приказал накормить и почистить Аддена и, осмотревшись, спросил:

— Где Морган ап-Оуэн?

— Я здесь, милорд, — прогремел низкий голос, и вперед выступил широкоплечий высокий мужчина с черной бородой, связанными на затылке волосами и блестящей лысиной на макушке.

— Нам нужно поговорить, — обронил ап-Граффид, направляясь к донжону — главной башне крепости. Открыв дверь, он обернулся к детям:

— Идите, согрейтесь у очага.

Потом взял протянутый ему деревянный кубок с горьким пивом, осушил тремя глотками и уселся на единственный стул, предназначенный для господина и хозяина.

— Вала умерла. Это наши дети. Ронуин только исполнилось пять, Глинну — три года. Я хочу оставить их с тобой, пока не решу, что с ними делать, — сообщил он Моргану, начальнику здешнего гарнизона.

— Ваше слово — закон для меня, господин, — поклонился тот, — но почему здесь и почему именно я? Вы оказываете мне огромную честь, доверяя безопасность ваших отпрысков.

— Ты был кровным родственником Валы, Морган, и кроме того, я не хотел утомлять их долгой дорогой. До сих пор они никогда не покидали холма, на котором стоял дом Валы.

— А если отправить их к вашим братьям?

— Почти никто не знал о Вале, а ух о детях тем более.

Теперь о них будет известно только тебе, мне и священнику, которого я выберу. Ты знаешь, как велика опасность. Мои враги убьют парнишку и постараются выдать Ронуин замуж к своей выгоде. Я уже немолод, и, если не женюсь, Глинн когда-нибудь станет моим наследником. И только отец имеет право найти дочери мужа. Они такие маленькие, Морган, — улыбнулся Ллуэлин старому другу. — Неужели не приютишь их?

— Рядом с очагом всегда есть место для ночлега, куда мы укладываем самых важных гостей. Дети могут пока спать там.

Но что мне с ними делать?

— Они сами найдут, чем заняться. Главное, следи, чтобы они не мерзли, не голодали и не попали в беду.

— А что сказать моим людям? — допытывался ап-Оуэн.

— Объясни, что эти дети мне дороги, — отмахнулся Ллуэлин. — Пусть гадают, но до правды им все равно не доискаться.

— А если дети проболтаются? — встревожился Морган.

— Ронуин, Глинн, ко мне! — скомандовал отец, и когда они подбежали, объявил:

— Вы мои дети, моя кровь и плоть, и я горжусь этим, но вы не должны никому говорить о нашем родстве. Ронуин, я знаю, ты достаточно большая, чтобы все понять и объяснить брату. Сумеешь, девочка?

— Сумею, — кивнула Ронуин.

— Молодец, — похвалил Ллуэлин, чмокнув дочку в лоб и усмехнувшись при виде удивленной гримаски, промелькнувшей на ее лице. — А теперь я должен ехать. Меня ждут в другом месте, и, хотя и с опозданием, все же необходимо добраться туда.

— Ты вернешься? — прошептала Ронуин.

— Обязательно.

— Когда?

— Когда время придет, девочка. Тут вы в безопасности.

Морган ап-Оуэн — родственник вашей мамы. Он будет защищать вас. Пообещайте, что станете его слушаться.

— Обещаю, — глухо пробормотала Ронуин.

— И я тоже, — пропищал малыш, радуясь, что может угодить отцу.

Ап-Граффид подкинул мальчика и, расцеловав в обе щеки, поставил на пол. Ронуин спокойно взирала на происходящее, не подавая виду, что ревнует.

— Ты еще не составила мнения обо мне, так ведь? — пошутил он.

Ронуин пожала узкими плечиками.

— Я не слишком хорошо знаю тебя, но благодарна за то, что приехал и увез нас. Больше я ничего не могу сказать, Ллуэлин ап-Граффид.

— Ты моя дочь и честна до безобразия, — засмеялся он. — Позаботься о братце, Ронуин. Я вернусь, обещаю. — Он погладил ее по голове, повернулся и вместе с капитаном вышел во двор.

— Па! — жалобно взвыл Глинн.

— Ты же слышал — он скоро приедет, — утешила его сестра. — Давай лучше обследуем все закоулки нашего нового дома. Смотри, какая высота!

Мальчик мгновенно отвлекся.

Когда сгустились сумерки и зал наполнился воинами, дети было растерялись, но Морган усадил их за высокий стол и объявил:

— Эти малыши очень дороги нашему господину Ллуэлину. С ними должно обращаться хорошо и ни в чем не отказывать. Я назначаю восемь человек их личными телохранителями. Лаг, Эдда, Мейбон, Надд, Баррис, Дьюи, Кэдем и От! Я выбрал вас. И присмотрите, чтобы с этими пташками ничего не случилось.

Воины долго добродушно ворчали, хотя втайне были довольны оказанной честью. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы угадать в малышах детей предводителя, пусть Морган и ничего не сказал. И парнишка, и девочка походили на него как две капли воды, если не считать светлых волос последней.

— Они — его кровь, верно? — шепнул лейтенант капитану.

— Я ничего подобного не утверждал, — покачал тот головой, — и тебе не советую.

Ронуин, кормя брата, рассеянно прислушивалась к разговору. Очевидно, их родитель — человек знатный!

После ужина мужчины собрались вокруг детей, как стая больших лохматых сторожевых псов. Ронуин в основном молчала, предоставив брату завоевывать сердца взрослых: по ее мнению, красивее Глинна не было на свете ребенка. Когда малыш стал клевать носом, От подхватил мальчика и уложил на тюфяк.

— Тебе тоже лучше бы лечь, — посоветовал он Ронуин.

— Я старше, — покачала она головой и, увидев, как в дальнем конце зала стоят на коленях несколько воинов, удивленно спросила:

— Что это они делают?

— Кости бросают, — усмехнулся От. — Игра такая.

— Я хочу научиться, — потребовала Ронуин.

— Да ну? Уж и не знаю, что скажет капитан.

— Но почему бы нет? — настаивала девочка.

— Это азартная игра, — объяснил От.

— Не понимаю, — призналась Ронуин. — Видишь ли, я совсем невежественна, потому что всю жизнь прожила с мамой на холме.

— Понятно, — кивнул воин. — Что же, пожалуй, поучу тебя сам. Только не сегодня. Последние дни были трудными, и ты нуждаешься в отдыхе. Готов побиться об заклад, ты никогда прежде не сидела на коне. Кстати, в конюшне есть маленькая кобылка, на которой некому ездить. Я мог бы показать, как держаться в седле. Что скажешь?

— Конечно! — обрадовалась Ронуин.

— Тогда укладывайся рядом с братом, он уже успел уснуть. Завтра у тебя много дел.

От повел девочку к нише в каменной стене, где уже спал Глинн, дождался, пока она ляжет, и подоткнул овечьи шкуры.

— Доброй ночи, крошка, — пожелал он, прежде чем отойти.

— Молодец, — тихо похвалил его Морган.

— Но что, во имя Иисуса, побудило ап-Граффида оставить здесь этих крошек? — поинтересовался От. — Разве такое место, как Ситрол, подходит для детей?

Он налил пива в деревянную чашу и жадно выпил.

— Ничего, он скоро приедет за ними, — вмешался Гэмон ап-Ллуид. — Они — его единственные отпрыски, если, разумеется, где-то нет еще двоих-троих.

— Он был верен моей кузине Вале, — спокойно возразил Морган. — Готов поклясться, других у него нет. Кстати, разве я не запретил вам распускать языки?

— Мы все знаем, что это его дети, — упрямился Гэмон.

— Бедные крошки, — посочувствовал От. — Остались сиротками — ни родителей, ни настоящего дома. Однако если они пробудут здесь недолго, нужно как-то их развлечь, тем более что пока войны не предвидится.

«Да, — подумал Морган, — но надолго ли? А если разразится очередная бойня, Ситрол окажется в гуще событий — недаром расположен чересчур близко к границе, охраняя горный перевал между уэльскими и английскими участками Мачиз».

Должно быть, само провидение послало принца на помощь отчаявшимся детям, иначе их ждала бы неминуемая гибель. Конечно, Ронуин сделала бы все, чтобы спасти брата, но ведь она сама была еще слишком мала и слаба. Ап-Граффид появился как раз вовремя, и все же Морган чувствовал, что ждать его скорого возвращения не стоит. У него и без того немало неотложных дел. Одному Богу известно, сколько лет предстоит провести в Ситроле этим детям.

Значит, следует позаботиться об их одежде. Дьюи, один из тех, кого он назначил охранять детей, считался неплохим портным. Ему придется одеть в мальчишеское платье не только Глинна, но и Ронуин. Тогда любой лазутчик посчитает, что это дети кого-то из воинов, и ничего не заподозрит. Увидев же маленькую девочку, всякий вообразит, будто в крепости появились женщины, а это может оказаться весьма опасным для благополучия обитателей Ситрола.

Но что делать с детьми днем? Морган, как и его подчиненные, не умел ни читать, ни писать. Чтобы Ронуин когда-нибудь удачно вышла замуж, она должна что-то знать и уметь, Вообще-то это забота ап-Граффида. Вряд ли он ожидает, что грубые мужланы способны дать детям принца подобающее воспитание. Почему ап-Граффид не отвез малышей к своей сестре, аббатисе Гуинллиан? В Аббатстве милосердия им было бы куда лучше. Но ап-Граффид предпочел пойти по пути наименьшего сопротивления. Правда, его можно извинить: любовь к стране перевешивала все остальные пристрастия.

Поэтому он и откладывал женитьбу. Даже сейчас, приближаясь к сорокалетию, Ллуэлин не думал завести жену и законного наследника.

Морган ап-Оуэн в отчаянии покачал головой. Двое детей! О чем думал господин?!

Он окинул взглядом зал. Многие воины уже успели завернуться в шкуры и лечь поближе к огню.

Морган поднялся и вышел во двор, чтобы проверить, все ли в порядке. Ворота закрыты и заперты. Стражники стоят на стенах. Все тихо и спокойно. Небо совсем очистилось, и звезды сверкают ярче драгоценных камней, среди которых медленно плывет полумесяц. Холодный мокрый нос вжался в ладонь Моргана. Он рассеянно погладил любимую собаку, большую ирландскую овчарку.

— Да, Бренин, ничего не скажешь, свалилось на нас дельце нежданно-негаданно! Надеюсь, ты тоже присмотришь за нашими молодыми гостями. Парнишка, должно быть, слишком мал, чтобы проказничать, но я опасаюсь за его сестру.

Упрямица, как ее отец, и, думаю, такая же умная.

Собака заскулила, словно соглашаясь, и подтолкнула хозяина массивной головой.

— Стареешь, Бренин, — хмыкнул Морган. — Я-то думал, что в такую прекрасную ночь тебе захочется погоняться за сучками. Пожалуй, я тоже отправлюсь на покой.

Хозяин и животное вместе вернулись в зал. Морган отыскал свое место, но, к его удивлению, овчарка устроилась между детьми. Капитан улыбнулся. Он всегда знал, что Бренин понимает человеческую речь, даже если остальные утверждали обратное.

Глава 2

— Да, детишки ап-Граффида мало чем отличаются от крестьянских, — вздохнул Морган, покачивая головой. — Ничего не видели, кроме своего домика и окрестных холмов. Вала даже собаку не заводила! Им и поиграть-то не с кем было!

Сначала они побаивались Бренина, но огромный пес быстро завоевал расположение как настырной Ронуин, так и ее глупенького братца. Вскоре Глинн уже ездил на нем верхом, стараясь подражать сестре, которую От обучал скакать на лошади.

— Нужно бы добыть пареньку пони, — заметил как-то вечером От. — Совсем замучил старину Бренина, а если пес сдохнет, капитан с нас шкуру сдерет.

Собеседники согласно закивали.

— Стой смирно, непоседа ты этакая! — велел Дьюи, снимая с Ронуин мерку для туники. — Ты проворнее горной речки — так и норовишь ускользнуть!

— Лаг говорит, у меня ноги очень маленькие, — хихикнула Ронуин. — Вчера он снимал мерку для сапожек. Я смогу в них ходить, Дьюи? Раньше я всегда бегала босиком.

— Пора учиться носить обувь, — наставительно заметил Дьюи. — А я смастерю тебе мягкие шоссы.

— Что это такое? — с любопытством осведомилась девочка.

— Такая одежда — штаны и чулки одновременно. Не будешь мерзнуть зимой и изнывать от укусов комаров летом.

Господи, до чего же невежественны эти дети!

— Ты шьешь ей шоссы? — вмешался Лаг. — В таком случае я подожду с сапожками и снова сниму мерку, когда она наденет чулки. Нужно было сказать мне, прежде чем я сделал выкройку.

— Но ты еще не разрезал кожу, верно?

— Нет, ты предупредил как раз вовремя.

Морган ап-Оуэн едва сдержал смешок. Все воины просто без ума от детей. Не нужно было и назначать телохранителей: каждый готов сделать все для отпрысков ап-Граффида.

Они носили мальчика на руках, стоило тому пожаловаться на усталость, что случалось весьма часто. Ронуин и Глинну доставались за обедом лучшие кусочки.

Первое время дети немного стеснялись, но вскоре освоились в новом доме. Морган боялся спрашивать, как в конюшне появился серый пони в яблоках и под маленьким седлом. Глинн, обычно нерешительный и застенчивый, преображался во время уроков верховой езды и быстро стал отличным, даже отчаянным наездником. Частенько он превосходил в смелости даже сестру, которая абсолютно ничего не боялась.

Днем малыши проникали во все уголки крепости. Заметив, что они фехтуют палочками, воины сделали для них деревянное оружие, и начались уроки воинского искусства.

Глинна, правда, утомляли грубые игры, хотя его сестра их любила. Он предпочитал компанию повара Гвилима, знавшего бесчисленное множество сказок и историй о волшебном народце, воинах и прекрасных девах; некоторые были трогательно-чисты, даже романтичны, другие — непристойно-греховны. Гвилим часто рассказывал их обитателям крепости долгими зимними вечерами. К тому же Господь наградил его прекрасным, глубоким, бархатистым голосом, способным заворожить любого слушателя. Иногда он даже пел, аккомпанируя себе на маленькой лютне. Глинн часами не отходил от повара. Тот не возражал против присутствия милого, тихого малыша.

С Ронуин, однако, было куда меньше хлопот. Морган сам учил ее драться на мечах, чем доставлял малышке несказанное удовольствие. К тому же он показал ей, как действовать одновременно мечом и кинжалом. Кузнец Баррис выковал Ронуин маленький круглый щит, От сшил камзол с толстой подкладкой специально для тренировок.

Прошло совсем немного времени, и девочка научилась орудовать булавой и копьем. Однако самым любимым ее оружием, если не считать меча, стал олбориум, лук из прута лесного ореха. Она научилась попадать в цель даже на скаку. Управляя лошадью коленями и обмотав узду вокруг луки седла, Ронуин выпускала стрелу за стрелой и крайне редко промахивалась.

Последующие годы ознаменовались серией договоров, укрепивших мир между Англией и Уэльсом. Английский король Генрих III отчаянно боролся за власть с одним из своих знатнейших дворян — Симоном де Монфором, графом Лестером, бывшим к тому же его шурином. У де Монфора нашлось немало сторонников, потому что Генрих считался слабым монархом. Встретив бешеное сопротивление в битве при Оксфорде, король неохотно подписал хартию, ограничивающую его власть. Три года спустя он объявил хартию незаконной, поскольку подпись будто бы была вырвана у него силой. В этот момент разразилась Война баронов, и де Монфор окончательно взял верх над королем. Именно тогда и собрался первый парламент, состоявший из лордов, епископов, рыцарей и представителей от городов и университетов.

Следующим шагом де Монфора по обеспечению мира на западе было официальное признание Ллуэлина ап-Граффида принцем Уэльса и повелителем всей валлийской знати.

Теперь он стал вассалом Англии и получил у себя в стране неограниченную власть. Однако вскоре после этого принц Эдуард, старший сын короля, разгромил де Монфора. Это никак не отразилось на положении Уэльса. Англии было на руку какое-то время поддерживать автономию этой области.

Не стоило забывать о воинственных шотландцах и притязаниях Франции, завладевшей почти всеми французскими территориями, ранее принадлежавшими Англии. Генрих предложил Ллуэлину подписать очередной мирный договор.

В Ситрол, изолированный от остального мира, новости просачивались далеко не сразу, да и то если сюда забредал очередной путник в поисках убежища. Ронуин, втайне сгоравшая от любопытства, делала вид, что ей все безразлично. Она по-прежнему не питала особой любви к отцу, помня, что тот спас их случайно, по воле судьбы. Привезя их в крепость, он просто исполнил свой долг, ибо воины Ситрола сумели вбить в голову Ронуин, дочери Ллуэлина, один жестокий урок: первейшая обязанность человека — перед семьей и родиной. Если отец обратится к ней с просьбой, Ронуин выполнит все, что от нее зависит, несмотря на неприязнь к нему. Ап-Граффиду она обязана появлением на свет. Он — ее повелитель, она — его подданная. Правда, весьма сомнительно, чтобы он потребовал от дочери исполнения долга.

Ллуэлин так и не женился, хотя годы неумолимо бежали.

Ходили слухи о его обручении с дочерью Симона де Монфора. Но разве такая благородная леди, состоявшая в родстве с королями Англии, Франции и императором Священной Римской империи, обратит внимание на простого валлийского принца? К тому же дама сейчас жила во Франции, так что оставалось лишь гадать, что выйдет из планов ап-Граффида.

Ронуин уже исполнилось пятнадцать, и Морган ап-Оуэн забеспокоился. Пусть она одевается мальчиком, но маленькие грудки явственно выделяются под туникой. Если не считать этого отличия, в ней нет ничего женственного. Так же задириста и груба, как любой молодой петушок в Ситроле, волосы коротко острижены. Зато скачет и дерется она лучше многих в Ситроле, включая собственного брата.

С девчонкой справляться было куда легче, но теперь парни начали похотливо поглядывать на нее. Дважды за последний месяц они пытались зажать ее в укромном уголке. Пока один из ухажеров отделался треснувшими ребрами, а другой — сломанным носом, но пройдет совсем немного времени, и Ронуин осознает, что она очень хорошенькая девушка.

И тут в Ситроле неожиданно появился ап-Граффид.

На этот раз его сопровождал отряд из двадцати воинов.

Стражники на стенах, заметив вновь прибывших, сообщили Моргану, что сам принц решил посетить крепость. Привратники спешно подняли решетку и распахнули ворота.

— Господин мой, как мы рады вас видеть! — поклонился Морган, выступив вперед. — Что нового в стране?

— Я подписал договор с королем Генрихом, так что войны пока не будет, — сообщил Ллуэлин. — А где мои дети?

Прежде чем Морган успел открыть рот, из толпы встречающих вышел От с Глинном.

— Это ваш сын, мой принц.

Ап-Граффид оглядел паренька и остался доволен. Глинн выглядел сильным и здоровым. Такой же высокий и темноволосый, как отец, он, однако, был довольно худым, и ап-Граффид сделал Моргану замечание по этому поводу.

— Мальчишки в его возрасте всегда немного нескладны, мой принц, — пояснил тот. — Он растет и ест за троих.

Морган улыбнулся Глинну, и тот лукаво подмигнул ему.

— Сколько тебе лет, парень? — осведомился отец.

— Тринадцать, па.

— Тебе хорошо живется в Ситроле?

— Да, па! — восторженно выпалил юнец.

— Прекрасно, — кивнул Ллуэлин. — А моя дочь?

— Она охотится, мой принц.

— Значит, ее научили скакать верхом? — обрадовался принц. — Превосходно!

— Ронуин — лучшая наездница и лучший воин в Ситроле! — воскликнул Глинн. — Все это подтвердят, па!

— Воин? Даже так? — усмехнулся ап-Граффид, удивленный наивностью мальчика. Что может знать тринадцатилетний парнишка об окружающем мире? Стоило бы подумать о его будущем, но сейчас главное — устроить судьбу дочери.

— Да, па, — продолжал Глинн, видя, что Морган растерянно молчит. — Ронуин прекрасно управляется с мечом, кинжалом, копьем и булавой. А какая она лучница! Всегда попадает в цель! Никто не приносит столько охотничьих трофеев!

Мальчик, очевидно, гордился сестрой и хотел представить ее отцу в лучшем свете. Ап-Граффид приподнял брови:

— Это ты обучил мою дочь владеть оружием, Морган?

— Лучше было показать ей приемы, чем ожидать» что она покалечит кого-то. Кроме того, у нее свои доспехи и щит. Мы посчитали, что так будет правильно.

— А больше ее ничему не учили?

— Это все, что было в наших силах, — признался Морган.

— А как насчет моего сына? Ты и его обучал? Почему он не считается столь же искусным воином?

— Я не люблю оружие, па, — вмешался Глинн. — Конечно, если придется, смогу действовать мечом, и наездник я неплохой, но я не выношу вида крови.

—  — Иисусе! — взорвался ап-Граффид, испепеляя взглядом несчастного мальчика. — Что же тебе по нраву, Глинн ап-Ллуэлин?

— Я… я люблю стихи, волшебные сказки и истории про героев, — прошептал Глинн.

Отец сурово нахмурился. Неужели он не любит слушать интересные истории?

— У парня задатки прекрасного барда, — вступился Морган. — Наш повар Гвилим обучил его игре на лютне и всему, что знает сам. Сегодня увидите, какого чудесного сказителя вы дали миру, господин мой!

— Девушка-воин и парень, распевающий стишки! Иисусе! — Ап-Граффид с беспомощным видом осмотрелся по сторонам. — Ну и катавасия!

За спиной послышался стук копыт, и в ворота въехала группа охотников.

— Хей! Кузен Морган! — выкрикнул предводитель. — Мы привезли на ужин молоденького оленя!

Подъехав к Моргану, он бросил добычу к его ногам.

— Ронуин?! — ахнул принц, не зная, плакать или радоваться при виде юного сорванца, застывшего при звуке своего имени. В зеленых глазах что-то блеснуло.

— Кровь Христова, парни! Да это мой высокочтимый родитель! Сам принц решил навестить нас! — Соскользнув с седла, Ронуин с издевательским поклоном добавила:

— Господин мой, я к вашим услугам.

Ап-Граффид пристально всмотрелся в дочь. Ничего не скажешь, история! Только груди выдавали ее пол, в остальном она ничем не отличалась от любого воина. Волосы грязные и коротко острижены. И вся она чумазая, как поросенок.

Почему он надеялся, что она станет похожа на мать, хрупкую, изящную, нежную Валу?!

— Дьявол! — выругался он, в бешенстве оборачиваясь к Моргану ап-Оуэну. — Значит, так ты воспитал мою дочь?

Сделал из нее самого закаленного солдата в Ситроле? Что это тебе взбрело в голову, Морган?

Но вспышка не произвела ни малейшего впечатления на ап-Оуэна.

— А чего ты ожидал, Ллуэлин? Десять лет назад ты бросил на мое попечение пятилетнюю девочку и трехлетнего малыша и с тех пор ни разу не приезжал, чтобы узнать, живы ли они. Я сделал все, что мог. Их кормили, одевали и любили! Именно любили: не родной отец, а грубые солдаты заботились о них как могли! И объясняли, что такое честь и долг по отношению к родителям и отчизне. Чего тебе еще?

— Мог бы объяснить, что она девушка! — проревел принц.

— Интересно, каким образом? Здесь нет ни одной женщины! Мы охраняем по твоему приказу границы. Да, иногда мои ребята навещают шлюх, но баб такого сорта мы сюда не приводим, да и ты бы не захотел, чтобы твоя дочь якшалась с ними, господин мой. И нечего жаловаться! Ронуин прекрасная девочка, пусть и не обучена кокетничать и жеманиться, как знатные леди, с которыми тебе пришлось иметь дело, господин мой. Не стоит винить меня за то, что ты представлял ее себе совсем иной. Если бы хотел, чтобы она приобрела навыки, присущие женщинам, отвез бы ее в аббатство, к своей сестре. А сейчас идем в зал. Продолжим наш спор за чашей пива.

Ап-Граффид, разразившись смехом, последовал за капитаном в зал, где стояли бочонки с яблочным пивом, хранившиеся с прошлой осени. Пиво оказалось крепким, чуть сладковатым.

Утолив жажду, мужчины уселись у очага, и принц объяснил причину своего приезда.

— Я выдаю Ронуин замуж, — объявил он. — Но жених ожидает увидеть воспитанную особу в красивом платье, а не эту сквернословицу и сорвиголову. А я-то воображал, что она пойдет в мать!

— Это еще почему? — отозвался Морган. — Перед глазами у нее был совсем другой пример.

С уст принца слетело очередное проклятие.

— Не мог бы ты найти для этого человека другую родственницу? — рассудительно осведомился капитан. — И вообще — ты дал себе труд признать Ронуин и Глинна своими детьми перед Господом нашим?

— Да, много лет назад. Аббат цистерцианского монастыря в Гуим-Эр стал свидетелем и хранит документы с моей подписью, — сообщил Ллуэлин. — Видишь ли, этот брак — часть договора, который я заключил с королем Генрихом в Монтгомери и в знак доброй воли предложил Ронуин одному из баронов, владеющих землей с английской стороны границы. Его зовут Эдвард де Боло, лорд Торли из Хейвн-Касла. Привезя вместо Ронуин другую, я выставлю себя обманщиком перед королем Генрихом. Я не могу подвергать опасности все, ради чего столько лет трудился. Надеюсь, ты поймешь меня, Морган.

— Ты прав, Ллуэлин, и многое сделал для нашего народа, но что теперь будет? Вряд ли Ронуин хоть чем-то напоминает краснеющую, застенчивую невесту. — Капитан с усмешкой показал туда, где Ронуин бросала кости и бражничала в компании молодых воинов. — Правда, она сохранила невинность, — добавил старый вояка в утешение господину. — В этом я уверен. Ничуть не интересуется молодыми людьми, хотя последнее время ей приходится отбиваться от их ухаживаний. Даже покалечила двоих.

— Слава Богу, хоть об этом не надо беспокоиться, — проворчал принц. — Придется и впрямь везти ее в Аббатство милосердия. Гуинллиан сумеет наставить ее в женских добродетелях. Нужно было с самого начала так и поступить.

Возможно, и Глинну было бы там лучше. Рос бы спокойно, пока не пришло бы время отдать его на воспитание. Но я не хотел, чтобы о детях знали посторонние. Любой бесчестный человек не задумываясь воспользуется их беспомощностью.

Кроме того, я боялся разлучать малышей, потерявших мать, но не прощу себе того, что не приехал раньше. Годы пролетели слишком быстро, а на собственных детей мне всегда не хватало времени. Хорошо еще, что они сумели выжить. Представляешь, как удивились англичане, узнав, что у меня есть взрослая дочь! Как они, должно быть, сокрушались, что не смогли держать Ронуин в заложницах все это время!

— Может, зря ты скрывал ее существование, — возразил капитан. — При дворе ее по крайней мере воспитали бы как принцессу. А Глинн? Его ты тоже заберешь?

— Нет, — покачал головой принц. — Они уже взрослые и могут жить друг без друга. Пусть остается здесь.

Морган прекрасно понимал, что это означает. Глинн пока не может принести пользы отцу, поэтому тот снова его бросает. Да, хорошего отца из Ллуэлина не получилось. Наверное, к лучшему, что он так и не женился. Глинн, конечно, расстроится, узнав о предстоящей разлуке с любимой сестрой. Но Ллуэлин по крайней мере не приказал сделать из мальчика настоящего воина. Здешние люди понимают его куда лучше, чем собственный родитель.

— Когда ты скажешь ей? — спросил капитан.

— Я должен увезти ее немедленно, потому что день свадьбы уже назначен. Она состоится через месяц. Нужно как можно быстрее добраться до аббатства. Ронуин, дочь Ллуэлина, ко мне! — позвал он.

Девушка неохотно поднялась, бросила кости одному из партнеров, сплюнула на пол, вразвалочку направилась к очагу и с оскорбительной вежливостью поклонилась.

— Что вам угодно, господин мой? — осведомилась она, и отец с облегчением понял, что, несмотря на ее внешность юноши и вызывающее поведение, голос у его дочери мелодичный.

— Садись, Ронуин, — предложил Морган, вставая.

Девушка растерянно взглянула на него, но послушалась.

Капитан отошел, и она осталась наедине с отцом. Интересно, что ему надо?

— Много ли ты знаешь о том, чего мне удалось добиться? — начал он.

— Достаточно, чтобы понять — ты великий воин.

— Несколько дней назад в Монтгомери я заключил договор с английским королем. Частью этого соглашения стало обещание заключить брак между моей кровной родственницей и английским лордом. Через месяц ты должна обвенчаться с лордом Эдвардом де Боло, владельцем замка Хейвн. Он не слишком знатного рода, но его предки были в родстве с одним из сыновей Генриха Первого, рожденного от наследницы Торли. Хейвн-Касл невелик, но земли его плодородны и обширны. Эта партия очень выгодна для тебя. Можно сказать, тебе повезло, — распинался отец, внимательно наблюдая за реакцией дочери. Непонятно, о чем она думает! Не дождавшись ответа, он не выдержал:

— Ну? Что скажешь?

— Что такое «брак»?

Ллуэлин ошеломленно разинул рот, но тут же поспешил сжать губы. Невероятно! Неужели она слабоумная? Нет… не может быть… скорее, ей просто не от кого было узнать о подобных вещах.

— Брак, — медленно выговорил он, — это законный и крепкий союз между мужчиной и женщиной. Тут нет ничего постыдного, Ронуин. Договор, подписанный мной и королем, требовал какого-то подтверждения прочности связей между Англией и Уэльсом. В подобных случаях обычай требует заключения брака между представителями обеих сторон. Ты понимаешь, что я имею в виду, дочь моя?

— Но в чем суть брака? — настаивала девушка. — Что требуется от меня? Мне с детства твердили о долге перед тобой, господин, и я не хотела бы наделать ошибок и навлечь позор на твое доброе имя.

— Ты станешь женой… супругой Эдварда де Боло. От тебя требуется вести его дом и рожать ему детей.

Зеленые глаза слегка расширились, однако Ронуин больше никак не выказала беспокойства.

— Но я понятия не имею, как выполнить то, о чем ты сказал мне, господин мой! Нет ли у тебя еще какой-нибудь родственницы, более подходящей для выполнения столь важного поручения?

— К сожалению, нет, Ронуин. К тому же я дал слово, что моя дочь обвенчается с Эдвардом де Боло, и не могу нарушить клятву.

— Понимаю, — кивнула она, сообразив, что обет был делом чести. — Значит, это что-то вроде обязательства, верно?

— Да, — подтвердил Ллуэлин. Поразительно, что при таком невежестве его дочь так высоко ставит честь и долг. За это стоит поблагодарить Моргана. Он ожидал всего — слез, протестов, только не смирения.

— Мои наивность и незнание мира, лежащего за пределами Ситрола, могут принести немало неприятностей и оконфузить тебя, господин мой. Я не хочу, чтобы люди болтали, будто Ллуэлин ап-Граффид одурачил англичан, подсунув им невоспитанную, грубую и ни на что не пригодную невесту.

Чем ты можешь помочь мне?

Ллуэлин посчитал вопрос достаточно разумным. Кроме того, ему понравилось, что она сознает свои недостатки и стыдится их.

— Завтра утром мы едем в Аббатство милосердия, где аббатиса — моя сестра, твоя тетка. Она поможет тебе стать такой, какой тебя ожидает видеть жених.

— А мой брат? Что с ним будет?

— Глинн останется здесь, — объяснил отец. — Пока он не может быть мне полезен. К тому же мальчик слишком юн.

Ронуин гневно встрепенулась, но промолчала.

— Ты ведь не любишь меня, верно? — осторожно осведомился Ллуэлин.

— Не люблю, господин мой. Ты дал мне жизнь и спас от смерти, но почему я должна питать к тебе теплые чувства?

Ты никогда не выполнял своего родительского долга, разве что сделал для нас самую малость. Но и за эту малость мы с Глинном отплатим тебе преданностью и повиновением.

— У тебя есть чистая одежда? — перебил ее принц, внезапно устав от разговора.

— Только та, что на мне. Ты не присылал ни денег, ни тканей, а Ситрол — крепость небогатая. Мой кузен и его люди делали для нас все, что могли. Но если это тебя успокоит, я постираю камзол и шоссы. Теплый ветер за ночь высушит их, и к утру они уже будут чуть влажными.

— И сама искупайся, — приказал он. — Что ты сделала со своими чудесными волосами, девочка?

— Длинные косы не помещаются под шлемом, мой господин! — резко бросила она.

— Оставь шлем здесь. Больше тебе не понадобится ни он, ни оружие, которым, по словам Моргана, ты так хорошо владеешь. Я должен привезти англичанам нежную девственницу, а не воина в обличье женщины, который внушит им ужас и заставит поверить, что ты намерена расправиться с женихом.

К его удивлению, Ронуин громко рассмеялась:

— Я не похожа на других своих сверстниц, не так ли, господин мой?

— Совершенно не похожа, — признался он. — Иди с миром, дочь моя.

Ронуин поспешила на кухню, где брат, как обычно, беседовал с Гвилимом, и выложила им все. Закончив, она обратилась к повару:

— Мне нужна твоя помощь, Гвилим.

— Ради тебя я на все готов, Ронуин, — улыбнулся тот.

— Не вскипятишь ли мне воды, чтобы я смогла хоть немного оттереть грязь с одежды? Отец приказал мне выстирать ее и вымыться самой. Глинн, сбегай попроси у Моргана его лишнюю рубашку. Нужно же мне что-то надеть, пока я стираю и сушу вещи!

Глинн помчался выполнять поручение сестры.

— После того как накормлю мужчин, — пообещал Гвилим, — мы повесим твою одежду у огня, чтобы скорее просохла. Боюсь, ветер слишком холодный. После ужина, пока я буду развлекать воинов, ты займешься стиркой. Я предупрежу, чтобы тебя не беспокоили.

Гвилим сдержал слово. Ронуин долго стирала рубашку и шоссы, тщательно выбила пыль из туники и, развесив все перед очагом, начистила, как могла, поношенные сапоги.

Потом заперла двери, разделась и ступила в маленькую дубовую лохань. Вода еще не остыла, и Ронуин с удовольствием потянулась. В тех редких случаях, когда выпадала возможность искупаться, она, подобно своим товарищам, ныряла в ближайший ручей. Но в холодной воде долго не просидишь!

Последним оставшимся у нее обмылком она тщательно намылила волосы и тело. Ополоснувшись, Ронуин вылезла и растерлась куском грубой ткани. Впервые в жизни она оставалась совершенно обнаженной. Морган неизменно настаивал, чтобы она мылась в сорочке.

Девушка с любопытством принялась исследовать свое тело. Груди, похоже, с каждым годом все увеличивались. Между бедрами курчавилась густая поросль — чуть темнее, чем волосы на голове. Но поскольку она как-то случайно увидела нечто подобное у Глинна, это не волновало ее так, как задорные упругие холмики.

Натянув сорочку, она уселась на лавку и принялась расчесывать свои короткие светлые завитки.

Из зала доносилось слаженное пение Гвилима и Глинна.

Ронуин поднялась по лестнице в зал и пробралась к своему тюфяку. Теперь они с Глинном спали по отдельности. Так несколько лет назад решил Морган, посчитавший, что они слишком взрослые, чтобы прижиматься друг к другу по ночам. Брат пел балладу о потерянной и вновь обретенной любви. Ронуин ощутила, как потяжелели веки…

Глинн разбудил ее перед рассветом, тряхнув за плечо.

— Что теперь будет со мной, Ронуин? Почему па бросает меня одного? — спрашивал он, обнимая сестру за плечи в поисках утешения.

— Говорит, ты еще не совсем вырос и не можешь быть ему полезным, — ответила она.

— Я боюсь, — шепнул он.

— Не стоит, — убеждала Ронуин. — Тебе ведь хорошо с Морганом, нашим родственником, и Гвилимом. Оба любят тебя, как сына.

— Многие меня не терпят. Говорят, из нас двоих настоящий сын — это ты.

— Нечего слушать чушь! — фыркнула Ронуин, мечтая добраться до тех негодяев, что обижают брата.

— Но мы никогда не расставались, Ронуин, — сокрушенно бормотал Глинн. — Куда па тебя увозит? Почему я не могу поехать с тобой?

— Я должна многому научиться. Ты не можешь жить в Аббатстве милосердия. Это место только для женщин. Но когда я выйду замуж, то попрошу супруга позволить тебе приехать и жить с нами, Глинн. За пределами Ситрола лежит огромный мир. Судьба не предназначила тебе стать солдатом, подобно отцу. Но чему ты можешь выучиться здесь, в Ситроле? Никому не говори о том, что я тебе сказала, кроме Моргана и Гвилима. Я никогда не лгала тебе, братец, и обещаю, что пошлю за тобой, как только смогу. — Она поцеловала его в щеку и ласково столкнула с тюфяка. — Пойди на кухню и принеси мне одежду.

Глинн убежал, и Ронуин осталась в темноте. Ей отчего-то было не по себе. Сегодня она навсегда покинет свой дом, а значит, и владения отца. Что ждет ее в Англии? Увидит ли она и там зеленые холмы и залитые солнцем долины? Какой он, этот лорд, предназначенный ей в мужья? Понравится ли она ему? Но какое это имеет значение? На нее возложат важные обязанности, и она выполнит их, чтобы не опозорить отца.

Вернулся Глинн с вещами, и Ронуин залезла поглубже под шкуры, чтобы одеться. Потом вскочила, небрежно расчесала пальцами волосы, и натянула сапожки, поставленные Глинном возле тюфяка. Они немного жали — очевидно, ее ноги все еще растут.

Одернув тунику, Ронуин туго подпоясалась и сунула в ножны кинжал с костяной рукояткой.

Проснувшиеся мужчины спешили во двор. Гвилим принес котелок с овсянкой и принялся наливать ее в круглые корки караваев, мякиш из которых предварительно вынули.

Ронуин сидела на своем обычном месте рядом с Глинном и молча жевала. Морган и Ллуэлин устроились выше, тихо беседуя. Время от времени они посматривали на нее, и Ронуин гадала, о чем они переговариваются. Должно быть, о ней.

Остальные еще не совсем проснулись.

Наконец принц поднялся.

— Нам пора. Ронуин, ты готова? Где твои вещи?

— Мне нечего взять с собой, господин. Ты велел оставить оружие здесь.

Ллуэлин ап-Граффид взглянул на дочь, казавшуюся удивительно беззащитной и молодой. Она чисто вымыта, но теперь еще заметнее, что одежда выношена едва ли не до дыр и так же проста, как у любого солдата. Скромная коричневая туника делала лицо Ронуин совсем бледным, и на минуту ему стало стыдно, что он так мало думал о единственной дочери и приехал, лишь когда в этом возникла необходимость.

— Прощайся, девочка, — проворчал он, выходя из зала.

Воины столпились вокруг — это были мужчины, что вырастили и воспитали ее. Прерывающимися голосами они наставляли Ронуин быть хорошей девочкой и не забывать их.

Желали доброй удачи и отходили по одному. А Морган ап-Оуэн, которого она любила больше всех, прошептал:

— Это твой дом. Я твой родственник. Если понадобится, я приеду.

Потом поцеловал ее в щеку и вывел во двор, где уже ожидали отец с братом.

Судя по красным глазам Глинна, тот плакал. Ронуин поспешно обняла его.

— Не нужно, — взмолилась она, — иначе я тоже разрыдаюсь. Потерпи, и я пришлю за тобой, братец. Здесь ты в безопасности.

— Ты даже слезинки не проронила, — тихо ответил он. — Ты сильнее меня.

— А ты — умнее, — возразила она, целуя его мокрую щеку. — Я люблю тебя, Глинн. Мы скоро увидимся.

Глинн усмехнулся.

— Па видит, каким я вырос, но слишком мудр, чтобы попытаться заставить меня измениться. Я сочиню балладу о тебе, Ронуин. Увидишь, все станут громко всхлипывать, когда я спою ее, сестричка.

Они снова обнялись и долго стояли так, пока не раздался хриплый голос ап-Граффида, окликавшего дочь.

— Когда приедешь ко мне, — наставляла Ронуин, — привези мое оружие, только тайком. Никому не говори. Понял?

Она посмотрела ему в глаза и снова улыбнулась.

Пришла пора расставаться. Ронуин вскочила на серого жеребца с черной гривой, которого Морган добыл для нее два года назад, когда девушка переросла свою смирную старую кобылку. Этот жеребец был настоящим свирепым зверем с огромными копытами. Ап-Граффид удивился ловкости дочери.

— У нее выносливый конь, — пояснил Морган. — Я хотел, чтобы Ронуин владела надежным скакуном.

Принц выехал из ворот и помчался вниз по холму, Ронуин держалась рядом. Они не разговаривали. Отряд сопровождения держался позади. Ронуин неожиданно сообразила, что даже конский топот не отдается громом, как обычно. Вряд ли враг услышит их. Когда солнце стояло уже высоко на небе, они остановились.

— Если хочешь облегчиться, — сказал ап-Граффид дочери, — беги в кусты.

Она последовала его совету и забралась глубоко в заросли. Когда Ронуин вернулась, отец протянул ей ломоть хлеба с сыром. Девушка ела быстро, набивая рот. Принц передал ей мех, и она не задумываясь глотнула. Судя по вкусу, это был сидр.

Немного отдохнув, они вскочили на коней. Пересекая цветущий луг, Ронуин тихо спросила:

— Сколько времени мы пробудем в пути, господин мой?

— Завтра к полудню доберемся до места.

Она хотела предложить добыть дичи к ужину, когда вспомнила, что с ней нет лука. Ронуин тихо выругалась, и принц усмехнулся.

— Тебе не пристало произносить такие слова, дочь моя.

Леди не сквернословят, и, боюсь, тетка наставит тебе синяков, если услышит что-то подобное.

— Ей лучше не поднимать на меня руку, — мрачно предупредила Ронуин. — Я не животное и никому не позволю меня бить.

— Неужели Морган не наказывал тебя за непослушание? — удивился отец.

— Он считал, что не имеет права плохо обращаться с твоими детьми. Кроме того, у него были другие способы настоять на своем. Он просто запрещал мне садиться на лошадь или отнимал лук. А Глинн редко проказничал. Достаточно строгого взгляда, чтобы он заплакал. Мой брат — тихий мальчик. Участь солдата не для него, но он обладает другими способностями и найдет свое место в этом мире.

Принц ничего не ответил. Человек он был неглупый и понимал, что имела в виду дочь. Кроме того, она права — он породил то ли священника, то ли барда. Как только определится, любит ли парень женщин, все будет решено. Но ему не слишком хочется иметь еще одного священника в семье. Довольно с него и сестры-аббатисы.

Ап-Граффид хмуро усмехнулся. Вот удивится Гуинллиан, узнав о его детях! Она всегда требовала, чтобы он женился и завел наследников, а он неизменно отвечал, что не сделает этого, пока Уэльс не получит независимость. Что ж, это чистая правда. Вала была готова ждать, никогда не ныла, не жаловалась. В отличие от многих жен. Но вскоре ему понадобится знатная невеста из могущественного рода, чтобы помочь сохранить отвоеванное.

Ллуэлин искоса взглянул на дочь. Свою истинную дочь, унаследовавшую его характер. К счастью, он всегда являлся вовремя. Сначала спас детей от смерти, сейчас как раз подоспел, чтобы помешать Ронуин окончательно превратиться в солдата. Гуинллиан предстоит немало потрудиться. Девушка крайне невежественна и груба. Придется сделать дорогой подарок аббатству за превращение дерзкой негодницы в нежный цветок и краснеющую невесту Эдварда де Боло, но кто, кроме Гуинллиан, способен этого добиться?

Они остановились, только когда солнце скрылось на западе. Развели костер, разбили лагерь и поджарили кроликов, пойманных днем. Лошадей напоили из ручья и, стреножив, пустили пастись. Потом путники поужинали сами и улеглись у огня. Ронуин впервые спала под открытым небом и поэтому была немного взволнована и испугана. Ночные шорохи казались ей куда более громкими и таинственными. Все же ей удалось немного вздремнуть, прежде чем принц разбудил своих людей. Было еще совсем темно, когда они оседлали коней. Ронуин поежилась от промозглой сырости.

Позавтракать они не успели, но ап-Граффид на скаку вручил дочери овсяную лепешку, жесткую и безвкусную. Девушка сжевала ее, и урчание пустого желудка унялось. Ей так не хватало горячей овсянки Гвилима!

Они ехали до полудня, снова передохнули, напоили лошадей и отправились в дорогу. Вокруг расстилались прекрасные пустынные места. Ни ферм, ни замков.

Уже на закате они перевалили через гору и оказались в зеленой лощине, на краю которой раскинулись каменные строения, казавшиеся мрачноватыми и суровыми в неярком сумеречном свете. Услышав странные звуки, Ронуин обернулась к отцу:

— Что это такое, господин мой?

— Звон церковного колокола. Неужели не знаешь? — удивился ее невежеству отец.

— Я даже не понимаю, что такое церковь, господин мой.

Ап-Граффид невольно усмехнулся. Да, Гуинллиан придется нелегко. В детстве старшая сестра всегда стремилась командовать братом. Ничего, теперь дочь достойно отомстит за отца. Он готов поспорить, что такой подопечной сестрица сроду не видывала. Жаль, он не сможет стать свидетелем бесчисленных стычек в этом поединке характеров. Только сейчас ему пришло в голову, насколько похожи Ронуин и Гуинллиан. Смех да и только!

— Что вас так развеселило, господин мой? — осведомилась Ронуин.

— Да так, ничего особенного, — отмахнулся он. — Смотри, это и есть Аббатство милосердия.

— Интересно, что меня там ждет? — вздохнула Ронуин.

— Возможно, ничего хорошего, — честно ответил ей отец. — Тебе многому нужно научиться, причем за очень короткое время. Крайне важно, чтобы ты усвоила как можно больше, иначе в глазах посторонних я покажусь лжецом.

Знаешь, у меня и так немало врагов.

— Меня почему-то это не удивляет, — сухо заметила она.

Ллуэлин снова рассмеялся. Ему, как ни странно, была по душе прямота дочери.

— Придется исполнить свой дочерний долг, Ронуин. Тебя ждет немало трудностей, но я знаю: тебе все по плечу. Мне сказали, ты не из тех, кто презирает долг и верность.

— Мой родич Морган ап-Оуэн чересчур добр, — улыбнулась Ронуин, — но он не лжет. Я сделаю все возможное, чтобы не подвести тебя, господин мой, и сдержу клятву.

Глава 3

Гуинллиан, госпожа аббатиса Аббатства милосердия, высокомерно задрав тонкий длинный нос, уставилась на брата, настолько похожего на нее, что всякий принимал их за близнецов.

— Что, о принц Уэльский, привело тебя в мою скромную обитель? — вопросила высокая тощая особа, казавшаяся еще выше и стройнее в своем черном одеянии и белоснежном апостольнике. На плоской груди покоился крест черного дерева, оправленный в серебро, с серебряной лилией в центре.

— Неужели я не могу навестить свою единственную сестру без особого повода? — жизнерадостно воскликнул Ллуэлин. Иисусе! Как же ему ненавистна роль просителя!

— В последний раз я видела тебя шесть или семь лет назад, Ллуэлин, когда ты искал деньги на бесконечные войны с англичанами или своими соотечественниками. Так что переходи прямо к делу, братец, и объясни, что тебе понадобилось на этот раз, — строго объявила она. — Хватит с меня любезностей и недомолвок!

Ап-Граффид обернулся и вытащил вперед прятавшуюся за его спиной Ронуин:

— Это моя дочь.

Аббатиса моргнула. Из горла вырвался странный звук — нечто вроде хрипа. Но мужественная женщина сумела взять себя в руки и покачала головой:

— Ничего не скажешь, Ллуэлин, впервые в жизни ты меня поразил. Надеюсь, ты уверен в своем отцовстве?

Аббатиса немедленно пожалела о неосторожных словах.

Достаточно было присмотреться к девушке, чтобы понять правду.

— Ее мать была моей любовницей, — начал принц, — и подарила мне двоих детей, дочь и сына. Она умерла, рожая моего третьего ребенка. Я случайно оказался у ее дома на следующий день после трагедии и успел спасти детей. Пришлось привезти их в Ситрол. Мальчик, Глинн, все еще там.

Гуинллиан снова посмотрела на стоявшую рядом с братом девушку. Что-то не похожа она на беззащитную сиротку.

Скорее напоминает человека, закаленного невзгодами и вполне способного позаботиться о себе.

— И как давно ты оставил своих отпрысков в Ситроле? — осведомилась она, боясь услышать правду.

Ллуэлин виновато покраснел.

— Десять лет назад, — признался он.

— Десять лет и семь лунных циклов, — неожиданно поправила девушка, наградив отца уничтожающим взглядом.

— Почему вдруг решил привезти ее сюда? — допытывалась аббатиса.

— Я провел лето в Шрусбери, добиваясь заключения договора с английским королем Генрихом. Мой союзник де Монфор мертв, а Эдуард, старший сын Генриха, — человек жестокий и неуступчивый. Соглашение было подписано в Монтгомери в конце октября. Ты знаешь обычаи, Гуин. Я предложил англичанину обвенчать свою дочь с одним из его лордов.

— Но, приехав за ней, ты обнаружил то, чего совсем не ожидал, верно, Ллуэлин? — усмехнулась аббатиса и шагнула к племяннице. — Как тебя зовут, дитя, и что ты сделала со своими волосами? Кстати, сколько тебе лет?

— Я Ронуин, дочь Ллуэлина, и мне нравится, когда волосы коротко острижены.

— Первого апреля ей исполнилось пятнадцать, — добавил ап-Граффид.

— Кто ее воспитывал?

— Морган ап-Оуэн, начальник гарнизона в Ситроле, — пробормотал принц.

— Неужели в крепости не было ни одной женщины?! — ахнула потрясенная аббатиса.

— Женщинам там не место, — покачал головой Ллуэлин.

— Верно, но ты бросил там дочь! Клянусь, никогда не видела человека, более безмозглого и беспечного, чем ты! Не пойму, как тебе удалось стать принцем при таких способностях! — гневно воскликнула Гуинллиан. — Неужели не мог сразу привезти девочку ко мне? И чего теперь ожидаешь?

Каких чудес?

— Ситрол ближе всего находился от дома их матери, а оттуда до аббатства почти три дня пути. У меня не было времени.

— А приказать Моргану, чтобы доставил детей сюда, ума не хватило?

— Она не годится в жены ни одному мужчине, — с отчаянием признался Ллуэлин.

— Значит, успела стать шлюхой? — взорвалась аббатиса.

— Никогда не была ею и не буду, — отрезала Ронуин.

— Нет, сестра, вовсе нет! Беда в том, что она совершенно невоспитанна. И донельзя невежественна. Морган и его люди по-своему любили и оберегали детей, но смогли научить только тому, что сами знали. Моя дочь стала настоящим воином и готова в любую минуту отправиться в битву. Целыми днями она возится с лошадьми и оружием. Словом, мой достойный преемник. В отличие от нее мой сын предпочитает сочинять песни и баллады и годится либо в священники, либо в барды.

Воин из него никудышный. Но ты должна наставить Ронуин в женских добродетелях, превратить из парнишки в девушку. Как я могу отдать ее мужчине, если она даже не знает, что такое брак, и говорит только на нашем языке, не зная ни слова по-норманнски? Ронуин не умеет носить женские наряды, много лет не надевала юбку. Она считается христианкой, сестра, но понятия не имеет о религии и вере. Говорит «лунные циклы», а не «месяцы», и я даже не знаю, начались ли у нее женские недомогания. Помоги, Гуинллиан, хоть немного приручить ее… облагородить, чтобы через месяц я со спокойной душой увез ее к Эдварду де Боло в Хейвн-Касл.

Аббатиса громко расхохоталась:

— Всего месяц? Ты спятил, Ллуэлин! Что можно сделать за месяц с этой оборванной, лохматой, злобной кошкой? Постараюсь, разумеется, но если она откажется повиноваться, значит, тебе не повезло, братец. Как мог ты обещать кому-то дочь, которую не видел десять лет? О чем ты только думал?

— Но как же теперь быть, Гуин? — промямлил Ллуэлин, растерянно ероша темные волосы.

— Ты поняла, о чем идет речь, дитя мое? — обратилась аббатиса к Ронуин.

— Да, господин объяснил, что брак — это нерушимый и крепкий союз между мужчиной и женщиной. Это дело чести, и мой долг по отношению к принцу — выполнить все принятые им обязательства. Я сделаю все, чтобы не опозорить наш род, — сказала девушка.

— Что ж, — заметила аббатиса, — пусть она не слишком образованна, зато умна. Ронуин, ты хочешь выйти замуж за Эдварда де Боло?

— Разве у меня есть выбор?

— Боюсь, нет, — покачала головой почтенная дама.

— Тогда я согласна, — холодно заверила Ронуин.

— Тебе многому придется учиться.

— В таком случае возьмите на себя труд научить меня, — бросила девушка.

Аббатиса обернулась к брату:

— Передай Эдварду де Боло, что твоя дочь воспитывается в Аббатстве милосердия и покинет эти стены в начале апреля. В Хейвн-Касл будет отправлен гонец с извещением о ее приезде, но она прибудет туда в середине месяца. И не забудь упомянуть, что сам привезешь дочь. Вряд ли твой будущий зять станет противиться такому порядку дел. Ему и самому наверняка нужно многое уладить до появления невесты, — предположила аббатиса и с мрачной улыбкой добавила:

— Но помни, братец, тебе это дорого обойдется.

— Знаю, — буркнул тот.

— Я составлю список всех требований, и ты беспрекословно выполнишь каждое.

— Все что пожелаешь, Гуин, — пообещал он.

Аббатиса вновь повернулась к племяннице:

— Вот твой первый урок, дитя. Ты должна обращаться ко мне «госпожа аббатиса»и никак иначе. Тебе ясно, Ронуин?

— Да, госпожа аббатиса.

— Превосходно, — улыбнулась монахиня.

Ронуин решила, что тетка ей нравится хотя бы потому, что понимает племянницу, как никто до этого.

Аббатиса взяла со столика колокольчик и позвонила. Почти немедленно в комнате возникла еще одна женщина в темном одеянии.

— Что угодно, госпожа аббатиса?

— Сестра Кэтрин, это моя племянница. Поживет с нами несколько месяцев, готовясь к браку с лордом Торли. Невинная душа, она росла в уединении и воспитывалась шайкой язычников. Отведите ей келью в странноприимном доме.

Ронуин, ты останешься там, пока я не пошлю за тобой. Попрощайся с отцом, дитя мое.

— Господин мой, — учтиво поклонилась Ронуин.

— Я вернусь за тобой весной, — пообещал Ллуэлин.

— Неужели? — лукаво засмеялась девушка. — Мне только остается на это надеяться.

Увидев, как побагровело лицо брата, аббатиса едва сдержала улыбку.

— Это совсем другое дело, — процедил он. — Вопрос чести!

Ронуин слегка наклонила голову, прежде чем последовать за сестрой Кэтрин.

— У нее твой нрав, — весело констатировала Гуинллиан.

— Посмотрим, будешь ли ты так же веселиться, когда познакомишься с ней поближе, — парировал он. — А теперь пиши свой проклятый список, сестрица.

— По здравом размышлении я поняла, что в этом нет необходимости. Сейчас перечислю, что именно мне требуется, — и никаких возражений. Оплатишь расходы на обучение дочери. Наш монастырь небогат, поэтому немедленно отправишься в Херефорд и накупишь дорогих тканей, чтобы сшить твоей дочери подобающую одежду. Отвезешь туда же мерку с ее ноги и закажешь красивые башмачки. Выберешь накидки, вуали, перчатки, драгоценный пояс и украшения. Она твое дитя, Ллуэлин, а если ты принц, значит, Ронуин — знатнейшая леди Уэльса. Когда будешь в Херефорде, зайди в монастырь Святой Марии, на восточной окраине города. Мне сказали, он совсем маленький и нищий, но владеет мощами, которые я хотела бы видеть у себя в аббатстве. Обрезок ногтя самого Святого Катберта, в золотом, усыпанном драгоценными камнями реликварии, стоит на алтаре в их часовне. Заплати, сколько попросят, но привези мне это, Ллуэлин!

— Хочешь, чтобы я отправился в Англию и торговался с монахинями за мощи?! До или после того, как я приобрету ткани, безделушки и другие тряпки для дочери?! — рявкнул Ллуэлин. — Назови цену, Гуинллиан, и я не стану возражать, но сам никуда не поеду. У меня полно других дел! Кто будет сохранять мир в этой стране?

— Никакого мира тебе не видать, братец, если не выдашь дочь за англичанина, а в таком виде ее нельзя показывать людям. От нее попросту откажутся и заявят, что ты оскорбил и обманул короля. Не настолько мы здесь удалены от мира, чтобы не знать, каким опасным врагом может стать принц Эдуард. Я предупреждала, что не потерплю пререканий. Ронуин может остаться здесь, пока ты не привезешь требуемое, о принц Уэльса! Когда вернешься, мы начнем ее обучение, но ни минутой раньше. — Гордо выпрямившись во весь свой рост, она строго воззрилась на брата. — Чем дольше ты будешь тянуть, тем меньше времени останется мне для превращения упрямого барана в нежную овечку.

— Ну и кремень же ты, — посетовал он. — Всегда была невыносимой и своевольной! Похоже, Ронуин пошла не столько в меня, сколько в тебя. Так и быть, добуду я твой ноготь, а если понадобится, украду. Ты получишь его, сестра, и тогда тебе придется выполнить свое обещание.

— Никаких краж, — мрачно предупредила аббатиса, — иначе я не смогу выставить мощи на всеобщее обозрение.

Имя Святого Катберта привлечет сюда многочисленных паломников, так что подобная реликвия принесет нам много благ.

— Монастырю Святой Марии она не слишком помогла, — : напомнил Ллуэлин.

— Потому что за все это время они ни разу не объявили о чуде, — усмехнулась аббатиса. — Но я уверена, что у нас все обернется по-другому и, к вящей славе Господней и его святых. Аббатство милосердия станет средоточием паломничества в Уэльсе. Я сердцем это чувствую.

— Ну и хитра ты, Гуинллиан! — хрипло засмеялся Ллуэлин. — Я благодарю Бога, что ты не родилась мужчиной. С нашими братьями, Оуэном, Даффидом и Родри, справиться было легче легкого, но ты, сестрица, сильнее их троих, вместе взятых. Неудивительно, что ты стала аббатисой.

— Всегда помни, Ллуэлин, что я в отличие от наших братьев ровня тебе, — заявила монахиня.

— И это все твои требования? — сменил тему Ллуэлин.

— Нет, разумеется. Мне нужен молодой баран, двадцать овец и кошель с десятью полновесными золотыми монетами. Смотри, чтобы ни одна не была обрезанной. Вот и все, — закончила она, весело блеснув глазами.

— Ты разоришь меня, сестра! Овцы — еще куда ни шло, но где я раздобуду столько золота?

— Никаких пререканий, Ллуэлин! — категорично отрезала Гуинллиан.

Ллуэлин выругался, чрезвычайно грязно и затейливо, но аббатиса лишь рассмеялась;

— Давно я не слышала таких слов, братец!

— Тебе лучше позаботиться о том, чтобы моя дочь сумела потягаться с любой принцессой, после того как выйдет отсюда, — напомнил он.

— Сумеет, — заверила аббатиса и, чуть смягчившись, добавила:

— Уже стемнело, братец. Могу я предложить тебе и твоим людям убежище на ночь?

— Нет! — прорычал он. — Если останусь тут еще хоть на минуту, боюсь, руки потянутся к твоей шее. Луна светит ярко.

Мы отправляемся в путь. Я попрощался с Ронуин и теперь желаю всего хорошего тебе.

Небрежно кивнув, он с громким топотом удалился.

Аббатиса мягко улыбнулась, чуть поморщившись при стуке захлопнувшейся двери. Короткий визит брата обернулся для аббатства большой выгодой. Ллуэлин выполнит любую просьбу сестры, потому что для него очень важен договор с англичанами.

Но тут Гуинллиан задумалась. Ей предстоит выполнить тяжелейшую миссию, и она обязана добиться успеха.

Аббатиса вспомнила, что брат не захватил мерку с ноги Ронуин, и, позвав монахиню, велела бежать за принцем и просить его немного обождать. Та мигом исполнила приказание.

Гуинллиан вышла во двор и направилась в странноприимный дом. Там уже сидели сестра Кэтрин и Ронуин. Аббатиса отпустила монахиню и присела рядом с девушкой у жаровни.

— Что ж, он уехал. Я запросила с него высокую цену за свою помощь, дитя мое, но ты должна трудиться день и ночь.

Я всегда могу взять верх над твоим отцом и его братьями, — усмехнулась она. — Ты ведь никого из них не знаешь, верно?

— Нет, госпожа аббатиса. Морган, правда, говорил, что принц сверг и заточил в темницу старшего и среднего братьев. Самый младший, Родри, — человек мягкий и нечестолюбивый. Наверное, похож на моего брата Глинна.

— Для объединения Уэльса нужен один правитель, — ответила аббатиса. — Твой отец не любит преклонять колени ни перед кем. Даже перед Создателем. Покорился только англичанам, и то лишь потому, что надеется с их помощью получить желаемое.

— Тут нет ничего постыдного, — решила Ронуин.

— Вижу, ты практичная девушка, — одобрительно кивнула аббатиса. — Это неплохо. Я сказала твоему отцу, что не примусь за твое обучение, пока он не выполнит данного мне обещания, но это не правда, хотя, поверь, он ни разу еще не поймал меня на лжи. Тебе столько всего нужно узнать, что придется начать завтра же, иначе даже через полгода ни за что не сойдешь за знатную даму. Ллуэлин из кожи вон вылезет, чтобы угодить мне. А теперь ответь, дитя, рядом с тобой никогда не было женщин?

— Нет, с тех пор, как умерла мама, — отозвалась Ронуин и, осмотрев маленькую комнату, спросила:

— Я буду здесь жить одна, госпожа аббатиса? Никогда не жила в одиночестве.

Гуинллиан покачала головой:

— Здесь обитают две молодые послушницы, как раз твоего возраста. Они будут ночевать с тобой, так что не беспокойся. Днем, конечно, им придется выполнять свои обязанности, но и у тебя дел будет немало. Девушки разделят с тобой комнату, вы станете вместе есть в трапезной, ты сможешь гулять в саду. К сожалению, здесь нет монастырской школы, и ты будешь единственной ученицей, дитя мое.

— А что с моей лошадью? — вдруг встревожилась Ронуин.

— Она в конюшне. Будешь делать успехи в обучении — и я разрешу тебе ездить верхом.

— Но Харду необходимо разминаться каждый день, — возразила Ронуин.

— Можешь водить его в поводу перед занятиями, дитя мое, но пока никаких прогулок верхом. И одно из твоих первых заданий — полное послушание, а это означает, что ты во всем должна повиноваться старшим, как в свое время Моргану ап-Оуэну, Покорность и хорошие манеры способны затушевать множество грехов и недостатков, дитя мое. Ты росла среди грубых мужчин. Знаю, сердца у них добрые, ибо вижу, что ты тоскуешь по ним, но воины — не лучший пример для молодой девушки. Пойдем со мной, я отведу тебя в трапезную. Сегодня я разрешаю тебе и выбранным мной компаньонкам пропустить вечернее богослужение, но с завтрашнего дня ты должна ежедневно посещать мессу. Ты ведь ничего не знаешь о Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе, не так ли? Какой позор!

Но не стыдись своего невежества, Ронуин. Уверена, ты быстро всему обучишься. Я вижу, ты умна и сообразительна не по годам.

Ронуин едва ли не впервые в жизни растерялась и нерешительно последовала за теткой в трапезную. Оказывается, женщины, живущие в аббатстве, назывались монахинями или сестрами. Все, кроме Гуинллиан, к которой было положено обращаться «преподобная матушка» или «госпожа аббатиса».

Здесь, как и в крепости, существовало несколько рангов, согласно положению монахинь в аббатстве. Ее компаньонки Элен и Арлейс считались послушницами, то есть стояли на самой низкой ступеньке в этой крохотной общине. Всего послушниц было пять. Они провели здесь много лет и готовились принять обеты бедности, целомудрия и покорности.

Ронуин многое знала о бедности и покорности, а теперь ей объяснили, что целомудрие — это готовность всегда оставаться чистой, не бегать в кусты с мужчиной или делать то, что вытворяли отец с ее матерью.

Монахини посвящали жизнь Богу, верховному существу, о котором в Ситроле почти не говорили. Элен и Арлейс каждый вечер занимались с Ронуин. Они находили ее весьма необычной, поскольку никогда не встречали подобной девушки, но относились с почтением — ведь она была племянницей аббатисы и дочерью принца. Обе послушницы родились в семьях свободных крестьян, имевших собственную землю.

Несмотря на разницу в происхождении и воспитании, все трое прекрасно ладили и вместе ходили к заутрене в шесть и высокой мессе в девять часов. Ронуин, кроме того, посещала вечерню, незадолго до полуночи, но аббатиса освободила ее от остальных пяти служб. После заутрени Ронуин завтракала овсянкой, обычно налитой в небольшую хлебную корку, и яблочным сидром, а потом до самой высокой мессы сидела вместе с сестрой Мейр, обучаясь выводить буквы и цифры. Сестра Мейр переписывала и украшала цветными рисунками рукописи, которые аббатство продавало в богатые дома. После высокой мессы тетка наставляла Ронуин в латыни и языке норманнов. К восторгу аббатисы, оказалось, что у ее племянницы большие способности к языкам. Она все схватывала на лету и куда быстрее, чем ожидалось. Уже через месяц Ронуин читала по-латыни молитвы на всех службах, да так уверенно, словно ей с рождения вдалбливали слово Божье. То же относилось и к норманнскому языку — Ронуин вскоре свободно болтала с теткой на самые различные темы. Гуинллиан ежечасно благодарила Создателя за успехи племянницы. Господь поистине свершил чудо!

После обеда Ронуин присоединялась к поварихе, сестре Уне, чтобы наблюдать, как готовится еда. Тут ее способности были куда скромнее, и сестра Уна часто жаловалась, что Ронуин способна сжечь даже воду. Лекарка, сестра Дикра, оказалась куда добрее, тем более что Ронуин с величайшей ловкостью составляла целебные мази, настои, сиропы и отвары, способные излечить кашель, простуду и раны.

— У девочки просто дар, преподобная матушка, — хвалила сестра Дикра.

— По крайней мере будет сама лечить людей, если у них случится недомогание от ее стряпни, — язвительно заметила сестра Уна.

— Ей ни к чему готовить самой, — заметила аббатиса. — Достаточно присматривать за кухарками. В замке наверняка есть стряпуха. Ты обучила ее варить мыло для стирки и мытья?

— Завтра начнем, — пообещала сестра Уна. — Надеюсь, что у нее получится, иначе ходить им в грязи до скончания века.

— Сестра Брейт, — продолжала допрашивать матушка, — как идут дела с вышиванием, шитьем и ткачеством?

— Еле-еле, — вздохнула монахиня. — У Ронуин терпения не хватает. Считает шитье и вышивание глупыми занятиями. Правда, она любит ткать. Говорит, будто это ее успокаивает. Я показала ей, как прясть, и похоже, она это усвоит.

И все же они продвигались вперед — временами медленно, в чем-то быстро, но продвигались.

— Из Херефорда прибыли ткани, — как-то объявила аббатиса. — Придется самим заполнить сундук с приданым.

— А мощи? — поинтересовалась сестра Уинифрид.

— Брат прислал весточку, что заплатил за них огромные деньги и привезет сам.

Через несколько дней появился принц в сопровождении двух воинов и вручил сестре драгоценный реликварий.

— Мне он обошелся в двадцать золотых флоринов! — бушевал Ллуэлин. — Матери-настоятельнице монастыря Святой Марии во Вратах следовало бы родиться менялой! Она торговалась со мной до седьмого пота! Надеюсь, мои усилия того стоили!

— Хочешь взглянуть на дочь? — спросила аббатиса, гладя золотой ящичек.

— Значит, вы все-таки начали! — обрадовался он.

— Разумеется. Ничего не поделаешь — иначе мы не успеем к весне.

Позвонив в колокольчик, она велела монахине позвать Ронуин. Увидев дочь, принц изумился. Одетая в изящное голубое платье с длинными узкими рукавами, подпоясанное крученой золотой тесьмой, она казалась неземным видением. Золотистые волосы немного отросли, и доходили почти до плеч. На голове красовался венок из живых цветов. Девушка поклонилась сначала тетке, потом отцу.

— Посылали за мной, госпожа аббатиса?

— Твой отец хотел увидеть тебя перед отъездом, — объяснила Гуинллиан.

— Она говорит по-норманнски! — возбужденно воскликнул ап-Граффид.

— Я учусь, господин мой. Мне сказали, что англичане часто говорят на нем, хотя у них есть и другой язык.

— Но ты учишь тот, на котором объясняется знать. Поразительное превращение! Сестра, ты уверена, что она не готова к отъезду?

— Нет, Ллуэлин, конечно, пока рано. Не стоит так спешить. Нам еще многое предстоит сделать, не говоря уж о недошитых платьях. До весны и речи быть не может о ее отъезде.

Приезжай ко дню рождения дочери, если, разумеется, она вдруг не решит стать одной из нас, — пошутила аббатиса.

— Не дай Бог! — воскликнул принц.

Ронуин рассмеялась:

— Не бойтесь, господин мой, та жизнь, которую ведет моя тетя, — не для меня. Когда вернетесь в апреле, исполню вашу волю.

— Попрощайся, Ронуин, и можешь идти, — велела аббатиса.

— Прощайте, господин, — промолвила девушка и с поклоном удалилась.

— Она ни разу не назвала тебя отцом, — заметила Гуинллиан.

— В отличие от парнишки Ронуин считает меня виновным в смерти матери. Она никогда не любила меня, сестра, и, как все дети, хотела, чтобы мать уделяла внимание только ей. Каждый раз, когда я навещал мою прекрасную Валу, девочка смотрела на меня волчонком. С годами ничего не изменилось, но это не важно. Главное, чтобы она почитала и слушалась меня.

— Не знаю как насчет почтения, но она верна слову.

Ронуин не подведет тебя, и если нарожает своему лорду много детей, тот со временем полюбит ее. Поддержка мужа будет необходима ей, когда Англия и Уэльс вновь станут врагами, что, несомненно, произойдет рано или поздно.

— Такова ее судьба. Мне же предназначено иное, более важное, — задумчиво сказал Ллуэлин. — А теперь, сестра, мне пора. Вот, возьми это. — Он положил ей на колени два кожаных мешочка. — Здесь плата за обучение моей дочери.

Я доволен успехами Ронуин, но, когда вернусь, ожидаю увидеть настоящее чудо.

— И ты его увидишь, — пообещала Гуинллиан.

— Знаю. Ты всегда выполняла обещания, сестрица, и я благодарю тебя за это, невзирая на то что полностью разорен.

— Не жалуйся, Ллуэлин, — рассмеялась она. — Дешево, да гнило — слышал такую поговорку? Доброго тебе пути.

Наступила зима, устлавшая снегом холмы. С дальних пастбищ приведи овец и по ночам держали в загонах, чтобы уберечь от волков. Ронуин с удивлением узнала, что зима — время празднеств. В конце ноября отметили день Святой Екатерины, потом других святых, и так шло до самого Рождества — дня, когда, как объяснили Ронуин, родился Иисус, сын Божий, сошедший на землю во искупление грехов людских. Ронуин находила утешение в христианстве, считая подвиг сына Божьего, принявшего смерть за людей, благородным и великодушным. Аббатиса улыбнулась, когда Ронуин сказала ей об этом.

Аббатиса отдала распоряжение окрестить племянницу в день Рождества.

Двенадцатая ночь возвестила об окончании праздников.

Ронуин снова с усердием принялась за работу и постепенно начала понимать, что острый ум может быть таким же беспощадным и грозным оружием, как меч. Теперь она перешла под крылышко сестры Рэн, под внешностью пухленького херувимчика которой скрывались незаурядные способности широко образованной для своего времени женщины. Если верить сплетням Элен и Арлейс, когда-то она была любовницей могущественного лорда, одевалась мужчиной и посещала университет.

— Ты сообразительна, Ронуин, — похвалила дочку принца после первого же занятия сестра Рэн. — Твои разум и рассудительность прослужат тебе куда дольше, чем красивое тело. Именно так я и удерживала своего повелителя до самой его смерти.

— Значит, слухи правдивы? — удивилась Ронуин, пораженная тем, что монахиня признается в греховной жизни.

— Разумеется, — рассмеялась сестра Рэн. — Да я никогда и не делала из этого тайны, дитя мое. Когда-то я любила и была любима. И всегда оставалась верна ему, как и он мне.

— Но он имел жену, — напомнила Ронуин.

— Да. Леди Арлетт была женщиной доброй и хорошей, принесла в приданое плодородные земли, родила здоровых детей, воспитала их в послушании и уважении к отцу. Лорд относился к ней с огромным уважением, был предан супруге, хотя содержал при этом меня. Когда он умер, мы вместе обмыли его тело и зашили саван. Теперь она — одна из благодетельниц Аббатства милосердия.

— Значит, мужчина способен любить не одну женщину, — задумчиво вздохнула Ронуин. — Этого я не знала.

Думала, что после произнесения обетов мужчина и женщина навеки связаны и не имеют права смотреть ни на кого другого.

— Так бывает, но не всегда, — пояснила сестра Рэн. — Но мы здесь, дитя мое, не для того, чтобы обсуждать мои прошлые грехи. Ты усвоила норманнский и латынь. Научилась писать и читать, хотя иногда теряешь терпение, выводя буквы. Представляешь, как вести хозяйство, хотя отнюдь не блистаешь в этой области. Но аббатиса считает, что ты способна на большее, поэтому и прислала тебя ко мне. Мы станем изучать риторику, логику, музыку, арифметику и астрономию. Я помогу тебе стать опорой мужу.

Даже когда ему надоест твое юное тело, он будет помнить, что твой ум для него неоценим. Ты обретешь удовлетворение, помогая мужу улучшить жизнь — как вашу, так и ваших детей, Ронуин.

— Значит, супружеская любовь не длится долго, — заметила девушка.

— Если она есть вообще. И не ошибись, не прими за любовь обычную похоть, — предостерегла монахиня.

— А в чем разница? Как отличить одно от другого? — удивилась девушка.

— Превосходно! — одобрила сестра Рэн. — Ты мыслишь!

Аббатиса правильно сделала, послав тебя ко мне. Похоть — это когда люди жаждут телесного слияния, и только. Любовь же — страстное желание не только завладеть телом предмета твоих чувств, но и душой, мыслями — словом, всем. Стать единым целым с возлюбленным. Без него ты грустишь, страдаешь, а при одном звуке его голоса сердце колотится как сумасшедшее. Ты ставишь его интересы выше своих, потому что желаешь ему счастья. Ах, дитя мое, очень сложно объяснить, что такое любовь. Но ты узнаешь, когда она поразит тебя, и поймешь, оказавшись рядом с возлюбленным, чем отличается любовь от вожделения.

— Я ничего не знаю ни о том, ни о другом, — вздохнула Ронуин. — Нас с братом воспитывали воины Ситрола. Но когда я стала старше, молодые люди часто пытались прикоснуться к моей груди и поцеловать. Я отбивалась как могла, а потом их пороли за дерзость. Это и была похоть?

— Верно, — кивнула монахиня. — Но ты ничего к ним не чувствовала?

— Нет, — прошипела Ронуин. — Подумаешь, рябые от оспы, вонючие недоростки, не умеющие даже с мечом как следует управиться! По-моему, я должна уважать человека, которому отдаст меня отец.

— Мудрое решение, детка. А теперь займемся арифметикой. Ты должна знать сложение и вычитание. Если твой муж отправится на войну, ты не позволишь управляющему плутовать. Мне сказали, что цифры ты знаешь, — так перейдем к делу. — Она показала два пальца:

— Сколько?

— Два.

Монахиня подняла два пальца на другой руке:

— А здесь?

— Тоже два.

— Сколько всего?

Ронуин быстро сосчитала про себя.

— Четыре.

— Верно, дитя мое. Это называется сложением, — кивнула сестра Рэн, вынимая из принесенной с собой корзины странное сооружение с несколькими рядами деревянных бус на проволоке, которое и поставила на стол. — Это абака, счеты, Ронуин. Теперь смотри.

Она перекинула четыре бусины с одного конца проволоки на другой.

— Итак, два и два равно…

— Четырем.

— Убери одну бусину. Сколько осталось?

— Три.

— Превосходно. Если мы что-то отнимаем от целого, это будет вычитание, — объяснила сестра Рэн.

Она быстро обнаружила у Ронуин настоящий талант к математике. Девушка так быстро усваивала уроки, что через два месяца сестра Рэн заверила аббатису в твердости знаний своей ученицы. Теперь ни одному управляющему не удастся провести ее! Кроме того, дочь Ллуэлина делала успехи в грамматике и логике, почерк значительно улучшился, но она честно признавалась, что риторика ей не по зубам.

— С этим бы справился мой брат, — уверяла она наставницу. — Он сочиняет истории и баллады, кладет их на музыку и потом поет в зале Ситрола. Думаю, когда-нибудь он прославится как бард.

До отъезда оставалось все меньше времени, и Ронуин продолжала трудиться от рассвета до заката. Элен и Арлейс готовились к постригу, и Ронуин радовалась, что вскоре их желание стать христовыми невестами исполнится. Сама же она частенько думала о предстоящей свадьбе. Жаль, что придется познакомиться с будущим мужем только после венчания, но тетка утверждала, будто это вполне обычная вещь.

Помимо занятий, Ронуин мучили бесчисленными примерками. Принц привез немало дорогих тканей, и даже Гуинллиан не могла упрекнуть брата в скупости. Шелк, бархат, парча, тонкое полотно — всего было в избытке. Однако Ронуин была шокирована, узнав, что женщины не носят набедренных повязок.

— Но я не снимала свою с тех пор, как ты переодела меня в платье, — упрямилась девушка. — Чем же мне прикрыть голую задницу?!

— Леди ничего не носят под камизами, — уверяла монахиня.

— Ничего? — поразилась Ронуин.

— Юбки все спрячут, Ронуин. Так принято у знатных леди.

— Но это неприлично! — возмутилась племянница.

Губы Гуинллиан дрогнули, но она все же сдержала улыбку. Весьма строгие взгляды для девушки, прожившей десять лет среди грубых воинов. Не будь племянница столь воинственной, аббатиса посчитала бы, что когда-нибудь она сможет управлять аббатством. Но Ронуин по-прежнему проводила по несколько часов в седле, пуская коня в головокружительный галоп, так что привратница едва не падала в обморок при виде столь рискованных маневров.

Двадцатого марта Гуинллиан пышно отметила праздник Святого Катберта, бывшего когда-то епископом в Линдифарне, чей ноготь в золотом реликварии теперь занял почетное место на алтаре. Говорили, будто он излечивает множество не слишком серьезных болезней, так что никаких особенных чудес не ожидали. Однако богомольцы все же наводнили аббатство, спеша прикоснуться к священной реликвии. Сундуки аббатства медленно, но неуклонно пополнялись.

Настало первое апреля, а вместе с ним и шестнадцатилетие Ронуин. Верный своему слову, Ллуэлин ап-Граффид прибыл за дочерью и увидел, что, хотя держится Ронуин с холодным высокомерием, манеры ее безупречны. Пораженный невероятной метаморфозой, он тем не менее возмутился, узнав, какое количество багажа ему придется везти с собой, но смирился с этим, выслушав строгую тираду сестры. Что он мог возразить — ведь из мальчишки-сорванца Ронуин превратилась в прелестную юную даму. Волосы его дочери успели отрасти и теперь, расчесанные на прямой пробор и перехваченные серебряной лентой, ниспадали на плечи. Грудь тоже казалась пышнее, что, по мнению отца, вовсе не мешало. Мужчинам это нравится. Она избавилась от стремительного шага и грациозно скользила по полу. Руки, привыкшие к луку и мечу, стали нежными, а длинные пальцы медленно перебирали струны мандолы. Мелодичным голоском Ронуин напевала любовную песню. Ничего не скажешь — англичанам будет трудно найти недостатки в его дочери!

— Ты сотворила чудо, Гуинллиан, — шепнул принц сестре.

— Да, — надменно усмехнулась она. — Согласись, ты не зря потратил деньги. Однако по чести сказать, братец, не будь Ронуин так умна и сообразительна, я ничего бы не добилась. И ты должен благодарить воинов Ситрола, внушивших ей понятие чести и долга.

— И превративших ее в грубого вояку, — проворчал принц, — что стоило мне целого состояния. Меня так и подмывало предать огню Ситрол.

— Не нужно винить других в собственных ошибках, Ллуэлин, — наставительно заметила аббатиса. — Забудь о неприятностях и вези дочь к жениху. Однако помни, что ты путешествуешь не с парнишкой, а с дамой.

Утром второго апреля вещи Ронуин погрузили на крепкую телегу. Она едва ли не со слезами попрощалась с сестрами, особо поблагодарив тех, кто щедро делился с ней своими знаниями.

— Помни, дитя мое, ты всегда найдешь дом и убежище в Аббатстве милосердия, — наставляла ее аббатиса. — Пусть Господь даст тебе счастья и много детей.

— Только не слишком много, — пошутила Ронуин. — Но я обещаю воспитать хотя бы одну девочку специально для вас, госпожа аббатиса.

Гуинллиан со смешком обняла племянницу и расцеловала в обе щеки.

— Доброго пути, Ронуин, дочь Ллуэлина!

Ронуин вскочила на Харда и догнала отца. За спиной послышался скрип закрываемых ворот, но грустно ей не было Она была готова пуститься в новое приключение. Ее превратили в воспитанную леди, но так и не укротили дух и не погасили жажду жизни. Она провела последние несколько месяцев в трудах и учении, чтобы стать достойной имени отца и своего нового положения. Теперь нужно думать о Эдварде де Боло, человеке, предназначенном ей в мужья.

Трудно представить, какой будет ее новая жизнь…

Глава 4

— Прибыл гонец от принца Ллуэлина, господин, — объявил слуга, кланяясь хозяину.

— Приведи его в зал, — распорядился тот.

— Как прикажете, господин.

Слуга снова поклонился и попятился к двери. Несколько минут спустя он снова возник на пороге.

— Посланец от принца Ллуэлина, господин, — объявил он.

Эдвард де Боло мельком оглядел уставшего, обветренного валлийца.

— Мой повелитель и госпожа Ронуин прибудут сюда к вечеру, — коротко сообщил тот.

— Я их жду, — кивнул де Боло.

«Хладнокровный ублюдок», — подумал валлиец, но, ничем не выдав своих чувств, поклонился, вышел во двор и поскакал обратно.

Эдвард де Боло проводил его взглядом и, рассеянно вертя в руках серебряный кубок с вином, уставился на огонь очага. Он абсолютно не рвался жениться, но против приказа короля не пойдешь. Валлийская дикарка, вдвое младше его… что тут хорошего! Но он не был связан другим брачным договором, и владения его к тому же располагались у самой границы, поэтому король предназначил его на роль жертвенного агнца при подписании мирного соглашения. Он открыл было рот, чтобы отказаться, но, поймав жесткий взгляд принца Эдуарда, не осмелился возразить. Далеко не всякий отважится нажить в принце врага.

Когда валлийский принц попросил разрешения отложить свадьбу до весны под тем предлогом, что его дочь должна закончить образование, Эдвард втайне обрадовался. Имея красивую любовницу, совсем ни к чему вешать себе на шею ярмо. Правда, жена, воспитанная в монастыре, имеет некоторые преимущества. Она наверняка послушна и покорна, готова вести его дом и рожать детей. В Хейвне не было госпожи с тех пор, как семь лет назад скончалась мать Эдварда.

И хотя он безмерно наслаждался телом своей любовницы Рене де Фобур, несколько недель назад ее пришлось отправить в Шрусбери, поместив при этом у менялы кругленькую сумму для нее. Жена требует уважения, и, по правде говоря, Рене немного надоела Эдварду. Интересно, какова она, эта валлийка? Должно быть, мала ростом и смугла, как большинство ее соотечественников. А что, если она не знает норманнского? Но какое это имеет значение — ведь в постели слов не нужно. Все равно ей рано или поздно придется выучиться его языку, чтобы отдавать распоряжения слугам.

Эдвард старался спокойно относиться к предстоящей женитьбе, но все же раздражался при одной мысли о скором прибытии невесты. Девушка, конечно, тоже ни в чем не виновата, у нее не было выбора. Остается надеяться, они придутся друг другу по душе и в доме будет царить супружеское согласие. Неприятно только иметь такого тестя, как ап-Граффид. Хейвн вечно будет между Уэльсом и Англией как между молотом и наковальней. Принц Ллуэлин — человек опасный и амбициозный, а сын английского короля ненавидит валлийцев, тем более что его дядя, Симон де Монфор, открыто выступал против законного монарха при поддержке ап-Граффида. Пусть принц Эдуард не всегда согласен с нынешним королем, но отцу он предан.

Де Боло шагнул к лестнице, ведущей в южную башню, где предполагалось поместить невесту. Молодая служанка, выбранная экономом, растерянно встрепенулась, увидев господина, и низко присела, опустив испуганные глаза. Эдвард окинул взглядом комнату. Дубовые лавки и сундуки вытерты, пол хорошо подметен. Светильники горят ровно, без копоти. На столе глиняный кувшин с нарциссами. Эдвард улыбнулся:

— Ты постаралась на славу, Энит. Новая хозяйка прибудет к закату и, наверное, захочет искупаться с дороги. Приготовь чан с горячей водой.

— Хорошо, господин, — кивнула Энит, снова приседая.

Ее дядя был здесь экономом и добыл племяннице это место, которое могло считаться почетным потому, что мать ее была валлийкой. Девушке было всего шестнадцать, но она служила в замке уже пять лет. Не слишком красивая, но довольно милая, с каштановыми волосами и карими глазами, она не пользовалась особым успехом у здешних парней.

Эдвард вышел из башни и отправился на поиски священника, отца Джона. Брачный договор был составлен и скреплен печатями еще в Монтгомери. Осталось только провести брачную церемонию. Он решил, что она состоится завтра. Пусть невеста хорошенько отдохнет. Де Боло вспомнил: король особенно настаивал на том, чтобы супружество осуществилось в брачную ночь.

— Я не доверяю ап-Граффиду, — объяснил Генрих. — Возьми девчонку и прикажи, чтобы следующим утром на башне замка развевалась окровавленная простыня. Пусть видят все!

— Объезди ее на совесть, — добавил принц Эдуард. — Сделай ей ребенка как можно скорее, иначе ее пронырливый родитель попытается расторгнуть брак и повыгоднее выдать дочь замуж за другого. Валлийцы — народ бесчестный, но пока дочь ап-Граффида в нашей власти, он будет вести себя смирно. Должно быть, любит девчонку, если все эти годы прятал ее от людей.

— Отец, — обратился де Боло к священнику, — моя невеста приезжает сегодня. Завтра состоится венчание.

— Господин мой, девушка молода и нежного воспитания, — возразил священник. — Неужели вы не дадите ей времени получше вас узнать?

— Мы все равно должны будем пожениться, — пожал плечами де Боло, — так лучше сделать это раньше, чем позже. Ап-Граффид захочет остаться до свадьбы, а мне нужно, чтобы он убрался как можно скорее. Хотя этот союз — дело рук короля и принца, я не желаю, чтобы валлийцы поганили мою землю, иначе меня могут обвинить в предательстве.

Настали опасные времена, отец мой.

— Не могу не согласиться с вами, господин, — грустно вздохнул святой отец. — Я обвенчаю вас завтра утром. Пусть сегодня леди Ронуин немного отдохнет после трудного путешествия.

— Так и сделаем, — кивнул де Боло и, подойдя к стенам замка, окликнул стражу:

— Вы что-нибудь видите?

— Пока ничего, господин, — донесся ответ.

Эдвард направился к конюшне.

— Оседлай коня, — велел он выбежавшему навстречу конюху.

— Сколько человек вы берете с собой, господин? — осведомился тот.

— Никого. Я еду встречать невесту, и никто не посмеет напасть на меня в моих владениях.

Конюх вывел из денника вороного жеребца, и хозяин Хейвн-Касла вскочил в седло. Он с удовольствием отметил, что поля приготовлены к севу. Скоро они зазолотятся пшеницей и ячменем. На лугах паслись белые овцы с черными мордочками, рядом с которыми резвились ягнята; в этом году окот был хорош. Кроме того, Эдвард владел большим стадом коров, из жирного молока которых делали масло и сыр, а потом продавали в Шрусбери в базарные дни… За полями расстилались леса, где он часто охотился, а у подножия холма, на котором стоял замок, текла река Северн.

Эдвард остановил коня, чтобы взглянуть на свой дом.

Прекрасный замок, небольшой, красивый, хотя не столь величественный, как многие из тех, что он видел. Серовато-коричневый камень, из которого он был выстроен, с годами выветрился, выцвел и кое-где зарос плющом. Четыре башни знаменовали стороны света. Несмотря на толстые стены, внутри замок скорее походил на уютный зажиточный дом. Эдвард де Боло обожал свой очаг и считал, что единственное преимущество его женитьбы — дети, с которыми он разделит свою любовь к Хейвн-Каслу. Оставалось надеяться, что , невесте замок тоже понравится.

Де Боло снова повернул коня на дорогу, по которой должен был ехать свадебный кортеж. Пришлось проскакать несколько миль, прежде чем он увидел Ллуэлина и его спутников. Эдвард остановился, дожидаясь, когда они подъедут ближе. Принц вырвался вперед и приветствовал будущего зятя:

— Готов ли ты, Эдвард де Боло, встретить свою суженую?

Англичанин сардонически усмехнулся, но прежде чем успел ответить, рядом с принцем возникла девушка.

— Я думаю, он сгорает от любопытства, — мелодично пропела она на его родном языке. — Не так ли, господин?

О дьявол, она, кажется, бросает ему вызов!

— А вы, миледи? — нашелся он. — Разве вам не любопытно?

Ронуин громко рассмеялась. Не ответив, она поспешно опустила глаза и сразу стала похожа на монастырскую скромницу, какой он ее считал. Эдвард немного растерялся.

— Приветствую вас на своих землях, господин мой принц, — пробормотал он, — и вас, госпожа Ронуин. Понимаю, что путешествие ваше было долгим и утомительным. Мой дом всего в нескольких милях отсюда. Там вас ждут жаркий огонь и вино. Вы, конечно, хотите отдохнуть.

Завтра днем мы отпразднуем свадьбу.

Что ж, он дал ей не слишком много времени, но она справится!

Неожиданная встреча с Эдвардом оказалась приятным сюрпризом для Ронуин. Он совсем не стар, высок и худощав; сразу видно, много времени проводит в воинских забавах, подумала она. Овальное лицо с серебристо-серыми глазами. Немного длинноватый нос с горбинкой на переносице, очевидно, когда-то сломанный, высокие скулы, красиво очерченный рот. Волосы цвета осенних дубовых листьев коротко подстрижены. Широкие ладони. Сильные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями небрежно сжимают поводья вороного. Довольно благообразная внешность. На такого и посмотреть приятно.

Эдвард тоже изучал невесту. Такую красавицу он не ожидал увидеть! Совсем не ожидал. Думал увидеть темноволосую коротышку, а не это стройное, изящное создание, с тонкими чертами лица и розово-сливочной кожей. Шелковая вуаль не скрывала ее роскошных бледно-золотых волос.

А глаза! Такие же зеленые, как изумруды на рукояти его меча!

Щеки — как лепестки роз, носик — чудо природы, узкий, с чуть раздувающимися ноздрями. Брови же и ресницы на диво темные. Ротик хоть и маленький, но губки полные.

Ллуэлин ап-Граффид наслаждался произведенным его дочерью впечатлением и читал при этом мысли будущего зятя.

— Ее мать происходила из светлого народа, прекрасной исчезнувшей расы в древнем Уэльсе. Не правда ли, Ронуин — настоящая красавица, несмотря на то что пошла в меня?

— Я этого не заметил, — пробормотал еще не пришедший в себя де Боло.

— Она даст тебе чудесных детишек, как и ее матушка — мне. И воспитание Ронуин получила прекрасное. Знает не только валлийский, но норманнский и латынь.

Эдвард, краснея, сообразил, что и не обратил внимания, на каком языке говорит невеста, и потому постарался поскорее взять себя в руки.

— Я доволен, что мы сможем друг друга понять, — кивнул он. — Расскажи, что она еще умеет, господин.

— Монахини уверяют, что она искусная пряха и ткачиха, составляет лекарства, мази и отвары, — ответил ап-Граффид.

— Я изучала арифметику и логику, — добавила Ронуин, поравнявшись с Эдвардом.

— Подобные знания женщинам ни к чему, — вмешался отец, да так торопливо, словно дочь сказала что-то неприличное.

— Посмею не согласиться с вами, господин. Что, если моему мужу придется отлучиться из дома? Отправиться на войну? В его отсутствие мне придется управлять хозяйством, а всем известно, что слуги так и норовят обмануть невежественную женщину. Так что умение считать очень важно.

Кроме того, моему жениху следует знать худшее: я также умею читать и писать.

Эдвард молча кивнул. Такого он не ожидал, совсем не ожидал.

— Она еще и поет, — прибавил ап-Граффид.

— Все валлийцы музыкальны в той или иной степени, сухо заметила Ронуин, и Эдвард невольно расхохотался.

Перед ними внезапно возник Хейвн-Касл. Эдвард сжал затянутую в перчатку руку невесты:

— Добро пожаловать домой, моя госпожа.

У Ронуин на мгновение перехватило дыхание.

— Как чудесно! — тихо воскликнула она.

Они поднялись на холм и по подъемному мосту въехали в замок. Заметив, как тщательно изучает будущий тесть средства обороны Хейвн-Касла, Эдвард спрятал улыбку. Хитрый лис никогда не возьмет крепость и вряд ли появится тут еще раз после свадьбы дочери. Как только они поженятся, Эдвард позаботится о том, чтобы жена не встречалась с родными. Он не допустит измены в собственном доме!

Он спешился и снял Ронуин с седла. Его невеста продолжала смотреть в землю. Странные манеры! То сама скромность, то откровенна и дерзка без меры! Перед самым входом Эдвард, к удивлению Ронуин, подхватил ее на руки и перенес через порог.

— Это старый английский обычай, — пояснил он, ставя ее на землю, — переносить новобрачную через порог ее нового дома.

— Но мы еще не женаты, господин.

— Все соглашения подписаны и скреплены печатью. Осталось только провести церковную церемонию. В глазах закона ты была моей женой со времени заключения договора в Монтгомери.

— Я этого не знала, — заверила Ронуин. — Законы мне не известны.

— Этого я от тебя и не ожидал, — пожал плечами Эдвард, провожая ее в большой зал. — Хочешь пить? Или предпочтешь отдохнуть в своих покоях? Я велел управляющему выбрать для тебя служанку. Ее зовут Энит, и она присмотрит за тобой.

— Вы очень добры, господин. У меня никогда не было служанки, — прошептала Ронуин. — Я вполне способна сама о себе позаботиться.

— Моя дочь не избалована, — тут же вставил принц, опасаясь, что Ронуин ляпнет что-нибудь лишнее и снова оконфузит отца. — Аббатство милосердия — обитель скромная.

Он предостерегающе посмотрел на дочь, но та, очевидно, ничуть не испугавшись, пожала плечами с ответным издевательским взглядом. Де Боло, заметившему это, оставалось лишь гадать, в чем тут дело.

— Я бы выпила немного вина, — попросила Ронуин.

Хозяин подал знак слугам, и перед гостями мгновенно появился кувшин с вином.

— Садитесь у огня, — пригласил Эдвард невесту. — Апрель — месяц холодный, хоть и весенний.

Он подвел ее к скамье перед очагом. Ронуин сняла перчатки и протянула руки к огню. Даже в профиль она была неотразима!

Эдвард взял кубок у слуги и вручил Ронуин. Она благодарно улыбнулась и подняла кубок, восхищаясь тонкой работой по серебру и зелеными камнями, вделанными в ножку. Рубиново-красное вино тонкой струйкой полилось в горло, согревая и успокаивая.

— Гости успеют прибыть вовремя, до начала церемонии? — поинтересовался ап-Граффид.

— Гостей не будет, — бросил де Боло. — Мои ближайшие родичи — кузен Рейф де Боло и его сестра Кэтрин. Я не говорил им о своей женитьбе, поскольку Рейф всегда думал, что я возьму в жены Кэтрин. Наверное, так и случилось бы в конце концов, но между нами не было никакого соглашения — ни письменного, ни устного. Да и не знал я, когда вы прибудете. Свидетелями на церемонии будете вы, ваши люди и мои слуги. Кроме того, все формальности были улажены полгода назад, и я вправе разделить ложе с вашей дочерью сегодня же, но предпочитаю получить благословение церкви.

Ронуин побелела как полотно. Разделить ложе? Почему никто в аббатстве не упомянул об этом? Будь она проклята, если обратится за разъяснениями к ап-Граффиду! Наверное, это то, чем они занимались с матерью, хотя она так и не поняла всех деталей, поскольку их тела всегда были крепко прижаты друг к другу. Она совсем не была уверена, что хочет подвергнуться подобному обращению. В конце концов, достаточно и того, что, согласно условиям договора, она теперь жена де Боло.

Ронуин стремительно поднялась:

— Я устала, господин, и хотела бы удалиться к себе.

— Сейчас провожу вас в покои, госпожа моя, — пообещал Эдвард. — Принц Ллуэлин, я скоро вернусь, и мы поужинаем. — Он взял Ронуин за руку и вывел из зала. — Я поселил вас в самой теплой башне.

— Мои вещи… — нерешительно начала она.

— Будут сейчас же перенесены в ваши покои. Ваша служанка их разложит.

— Я еще никогда не бывала в таком прекрасном месте, господин. Неужели я и вправду стану здесь хозяйкой? — неожиданно спросила Ронуин.

Эдвард улыбнулся ее простодушию:

— Разумеется, госпожа. Отныне это ваш дом, Ронуин, дочь Ллуэлина.

Как очаровательна эта монастырская воспитанница! Так или иначе, он должен был жениться, но теперь начинал думать, что король оказал ему огромную милость, сам, разумеется, того не подозревая. Для монарха Ронуин была лишь заложницей, гарантом смирения валлийского принца, а он, Эдвард де Боло, — кем-то вроде ее тюремщика. Брак по расчету. Политический брак… Но если они друг другу понравятся, тем лучше…

Эдвард повел невесту по каменной лестнице и, пройдя коротким коридором, распахнул дверь:

— Это ваши покои, госпожа. Дневная комната для развлечений, спальня, гардеробная, в которой спит Энит. Эта смежная дверь из спальни ведет в мои покои, госпожа.

У Ронуин глаза разбегались. Столько комнат для нее одной! В Ситроле у нее было крохотное местечко в общем зале.

В аббатстве ей отвели тесную келью. А это все ее? Вышитые шпалеры на стенах. Овечьи шкуры на каменном полу. Дубовые стол и скамьи! А постель… такая огромная, с балдахином из зеленого с золотом бархата и парчи! И полость из рыжей лисы!

— Тут два очага? — поражение прошептала она.

— Значит, ты довольна?

— Да, господин! — с сияющими глазами выдохнула Ронуин.

— Если хотите, прикажите Энит принести ужин, — посоветовал Эдвард. До чего же зеленые у нее глаза! Каким образом закаленный в боях толстокожий солдат, подобный Ллуэлину, мог произвести на свет столь изящное существо?

— Спасибо, милорд. Я действительно проголодалась, но не могла и лишней минуты выдержать в обществе отца. Кроме того, я измучена. Мы скакали несколько дней от рассвета до заката.

— Я рад вашему приезду, — вырвалось у него, — но отец не должен был подвергать вас такому испытанию. Я поговорю с ним.

— Не стоит труда, господин. Все равно он скоро нас покинет, не так ли? — усмехнулась она и, подойдя к окну, посмотрела на заходящее солнце. — Как здесь прекрасно! Мне никогда не надоест этот вид! Как вы добры, господин мой! Я благодарю вас.

Эдвард невольно покраснел.

— Кажется, с вами легко быть добрым, Ронуин. Спокойной вам ночи. Энит выполнит любой ваш приказ. Встретимся завтра у алтаря, — попрощался Эдвард и, поклонившись, ушел.

— С вашего разрешения, госпожа, я принесу вам поесть, — робко пропищала Энит, с беспокойством разглядывая новую хозяйку.

— Да, спасибо, — рассеянно обронила Ронуин и, как только дверь за служанкой закрылась, принялась обходить новые владения. В комнате… кажется, она называлась гардеробной… уже была сложена ее одежда. В конце гардеробной виднелась маленькая дверца. Открыв ее, она с удивлением увидела каменное сиденье, встроенное в стену. В сиденье была прорублена дыра. Рядом стояло большое ведро с водой.

Что бы это могло быть? Наверное, Энит знает.

Ронуин закрыла дверцу и вернулась в дневную комнату.

Маленький камин с двух сторон поддерживали странные крылатые твари. В центре помещения стояли квадратный дубовый стол и два стула с высокими спинками. Длинную скамью у камина украшали вышитые подушки. Высокие узкие окна, затянутые бычьим пузырем, выходили на запад, и лучи заходящего солнца окрасили белоснежные овечьи шкуры розовым цветом. Ронуин долго стояла, глядя на темные холмы.

Всего несколько дней назад она была по другую сторону этих холмов, в Уэльсе.

Она с тихим вздохом уселась на скамью. Сумеет ли она стать настоящей госпожой Хейвн-Касла? Аббатиса уверяла, что сможет, но она все же немного боялась и не знала, действительно ли хочет этого. Ронуин просто заставили выполнить дочерний долг, угодить отцу, который совсем не заботился о ней, отдал замуж за первого попавшегося мужчину и ожидал, что она станет вести себя как истинная леди.

Но какая из нее леди?! Всего шесть месяцев назад она была воином и скорее убила бы англичанина, чем вышла за него замуж.

Девушка встала и принялась мерить шагами комнату. Она совсем не уверена, что хочет командовать слугами и посылать за припасами, которых нет в поместье. Она предпочла бы скакать на коне, охотиться с луком, а не сидеть у огня за прялкой! Черт бы побрал ап-Граффида! Это он обрек ее на такую жизнь. Не может она больше оставаться взаперти, как дикий зверь в клетке, которого требуется укротить! А постель… Противно даже думать об этом!

Дверь открылась, и на пороге возникла Энит с подносом.

— Вы, наверное, голодны и устали, поэтому я выбрала самые изысканные блюда, госпожа, — сообщила она. — Ешьте, пока не остыло.

Ронуин уселась за стол, и служанка поставила перед ней серебряное блюдо с жареной куриной грудкой, зеленым горошком и большим куском хрустящего каравая, на котором лежал ломоть сыра. Служанка захватила также серебряный кубок с золотистым вином.

Ронуин набросилась на еду и, очистив половину блюда, улыбнулась Энит:

— У меня всегда был волчий аппетит. Мой родич, Морган ап-Оуэн, часто говаривал, что я ем, как дикарь.

— Может, я слишком мало принесла? — встревожилась Энит.

— С меня достаточно. Просто в монастыре еда была не такая вкусная. А ты, Энит? Успела поесть?

— Поужинаю на кухне, госпожа. Кухня у нас устроена под залом, это очень удобно. В большинстве замков готовят во дворе, и еда остывает задолго до того, как ее подадут на стол. Хозяину это не нравится. Он даже придумал устройство, чтобы быстро поднимать блюда наверх. Через всю стену до самого низа проходит узкая дыра. На специальную доску ставится блюдо, и все это втягивается наверх веревкой.

— Кстати, — вспомнила Ронуин, вскакивая и хватая Энит за руку, — посмотри, что это в гардеробной?

— Там, за дверцей? Сюда садятся, чтобы облегчиться, а потом я смываю все водой, которая и уходит наружу.

Ну разве не чудесно?!

— Клянусь телом Христовым! — выпалила Ронуин и тут же вспыхнула от стыда.

Энит только хихикнула.

— Вы правы, госпожа, — кивнула она. — Мой дядя-эконом клянется, что такое можно увидеть лишь в самых богатых замках. Не правда ли, как удобно! Не надо ходить на улицу в холод и дождь!

— Ах, Энит, мне еще многому нужно научиться, — в свою очередь, улыбнулась Ронуин. — Я росла в уединении и в Уэльсе никогда не видела ничего подобного. Завтра я поговорю с твоим дядюшкой и попрошу показать мне все эти чудеса.

— Но завтра день вашей свадьбы, госпожа, — напомнила Энит.

— Значит, послезавтра, — решила Ронуин. — Здесь живет священник? Есть кому отправлять службы?

— Да, госпожа, отец Джон, и он каждое утро читает мессу.

— Станешь будить меня к заутрене, — велела Ронуин.

Аббатиса достойно потрудилась, вдолбив племяннице мысль о необходимости каждый день посещать службу, подавая тем самым пример слугам и обитателям замка. — А теперь дай мне поужинать как следует. В моем животе все еще пусто.

Она снова уселась за стол и продолжила трапезу. Потом Энит предложила Ронуин искупаться, но ей так хотелось спать, что она отказалась. Тогда служанка принесла ей серебряный кувшин с теплой водой и помогла смыть жир с лица и рук.

— Найди мне маленькую палочку, Энит, — попросила Ронуин и, когда девушка выполнила приказание, старательно разжевала стебелек и прополоскала рот. — Впредь приноси мне листья мяты, чтобы освежить дыхание, как учила сестра Дикра, — приказала она служанке.

Энит помогла госпоже раздеться и, вытряхнув платье, старательно сложила его, потом сняла башмаки с Ронуин, пообещав вычистить их завтра.

— Наденете в постель камизу, госпожа? — спросила она.

— Только не эту, у нее рукава узкие. Найди белую камизу с широкими рукавами. Я предпочитаю спать в таких, Энит.

Служанка порылась в сундуке, нашла что требовалось и переодела Ронуин.

— Если соизволите присесть, госпожа, я расчешу вам волосы. Ах, какая красота, леди Ронуин! Никогда не видела ничего подобного. Как будто их сплели из паутины и позолотили солнечными лучами.

— Говорят, мои предки были из светлого народа древнего Уэльса. Они славились своими волосами. У моей мамы были такие же. Не то что у ап-Граффида и его родичей, — сообщила Ронуин.

— Ложитесь, госпожа, — предложила Энит, заплетя ей косы на ночь. — Огонь должен гореть всю ночь, так что не замерзнете, а если что-то понадобится, позовите меня. Я сплю чутко.

Она задула небольшой светильник и вышла в гардеробную, где лежал ее тюфяк.

Ронуин долго не могла заснуть. Она наконец в своем новом доме. Завтра станет замужней женщиной. Ап-Граффид уедет. И скатертью дорога! Она останется одна с Эдвардом де Боло. Он, кажется, человек неплохой. Позволит ли он привезти сюда Глинна? Она не виделась с братом целых полгода, но помнит свое обещание прислать за ним, как только все устроится. В аббатстве для него не было места, но теперь… Разве может помешать могущественному лорду какой-то мальчишка? Кроме того, принц совершенно равнодушен к сыну. Если Глинна не спасти, он останется в Ситроле до конца дней своих. А если крепость осадят англичане или соотечественники — враги ап-Граффида? Глинна убьют или возьмут в заложники, если узнают, кто его отец. Необходимо как можно скорее взять его под свое крыло! Она просто обязана это сделать.

Энит разбудила ее, когда небо едва заметно посветлело Ронуин поспешно натянула простое темно-коричневое платье с поясом из тонких медных колечек. Энит набросила ей на плечи подбитую мехом накидку такого же цвета, и они поспешили в маленькую церковь, выстроенную прямо у крепостной стены. Там они прослушали заутреню, а потом священник вышел к ним, чтобы поздороваться с будущей хозяйкой замка.

— Надеюсь, ты отдохнула, дитя мое? — спросил он. — Жаль, мы не встретились вчера за ужином.

— Меня утомила дорога, — пояснила Ронуин. — Принцу хотелось поскорее доставить меня к жениху, чтобы англичане не посчитали, будто он отказывается от обещания, данного королю Генриху.

— Ты довольна таким положением дел, дитя? — осторожно осведомился священник, заметив ее ироничную усмешку.

— Мне было приказано выйти замуж, святой отец, иначе пришлось бы посвятить жизнь Господу нашему, к чему у меня, очевидно, нет призвания, — призналась она. — Я, как послушная дочь, покорилась воле отца. Владелец замка показался мне человеком добрым и внимательным.

У меня никогда не было поклонников, и ни один мужчина не владел моим сердцем, поэтому союз с де Боло вполне для меня приемлем.

— Прекрасно! — обрадовался отец Джон. — Рад узнать, что ты так высоко ставишь долг, Ронуин, дочь Ллуэлина. Из тебя, несомненно, получится внимательная и покорная жена.

Меня просили провести церемонию после вечерни. Это подходящий час для тебя, дитя мое?

— Мне остается только явиться вовремя, не так ли, добрый отче? — весело осведомилась Ронуин. — Да пребудут с вами мир и благоденствие. Энит, нам пора.

После ухода девушек священник не сумел сдержать улыбки. Похоже, новая госпожа Хейвн-Касла несколько упряма и своевольна. Что ж, ей понадобится немало сил, но она, кажется, пошла в тетку, аббатису Гуинллиан. Лет десять назад он служил мессу в церкви аббатства.

Жениху не полагалось в этот день видеться с невестой, поскольку это считалось дурной приметой, и Ронуин пришлось все время до свадьбы провести в своей комнате. Энит .обрядила ее в выбранный теткой для этого случая наряд из кремового шелка с круглым небольшим вырезом и длинными рукавами, поверх которого полагалось надевать длинный котт без рукавов из серебристо-золотой парчи и таким же поясом, расшитым крошечными жемчужинами. Простые чулки были прихвачены подвязками у колен, туфельки украшала роспись. Энит расчесала ей волосы и распустила по плечам, что символизировало невинность, и прикрыла их сеточкой из крученых золотых и серебряных нитей.

В дверь постучали, и на пороге возник Ллуэлин. Служанка почтительно присела.

— Беги, девочка, — велел он. — Я хочу поговорить с дочерью наедине. — Он мягко подтолкнул Энит к выходу и прикрыл дверь.

— Что тебе нужно? — раздраженно бросила Ронуин.

— Хотел напомнить, что, каковы бы ни были твои чувства ко мне, ты по-прежнему остаешься дочерью принца Уэльского и истинной валлийкой. Помни это, Ронуин, дочь Ллуэлина. Я требую, чтобы ты регулярно отправляла мне послания.

— А разве ты умеешь читать? Вот уж не знала! — издевательски фыркнула Ронуин, но тут же сурово добавила:

— Я много трудилась, чтобы никто не догадался, как долго ты пренебрегал мной, господин, и смирилась со своей участью. Считай, что этим заплачены все мои долги. Как только священник объявит меня женой Эдварда де Боло, все старые связи разорвутся. Моя верность и преданность всецело принадлежат мужу. Ты понял меня, господин? Я не собираюсь ради тебя шпионить ни за ним, ни за англичанами!

— Но твоя обязанность… — распетушился было принц.

— Повторяю, я сделала все, что от меня ожидалось. Вскоре ты потеряешь права на меня. Они перейдут к моему мужу, и я не предам его. Чего еще ты хочешь, кроме того, что уже получил, Ллуэлин ап-Граффид? У тебя есть Уэльс, твоим сюзереном стал могущественный английский король. Если не станешь обманывать его и будешь верен данному слову, твои беды позади. И как ты смеешь требовать, чтобы я обманывала своего супруга? Моя мать никогда не смотрела ни на одного мужчину, кроме тебя. Как можно ожидать, чтобы я опозорила ее имя? Ах, как же я презираю тебя, Ллуэлин ап-Граффид! А теперь веди меня в церковь, чтобы я наконец навсегда от тебя избавилась!

— Твоя мать любила меня и сделала бы все для моей безопасности и благополучия! — возразил принц.

— Но я-то не люблю тебя, повелитель, — напомнила Ронуин.

— Я дал тебе жизнь, девчонка! — прорычал он.

— И весьма мало сверх того, — отрезала она. — Правда, я благодарна тебе за сегодняшний день, потому что после него вряд ли увижу тебя когда-нибудь.

— Видно, спорить с тобой бесполезно, — неожиданно улыбнулся отец. «Ну истинная Гуинллиан! Как такое могло случиться?»

— Верно, — спокойно кивнула Ронуин. — Поэтому и не стоит больше тратить время. Пора отправляться в церковь, мой повелитель.

Глава 5

Эдвард де Боло, в оливково-зеленой с золотом тунике, ожидал невесту у алтаря и, когда Ллуэлин подвел дочь к нему и вложил ее маленькую ручку в его широкую ладонь, ободряюще улыбнулся невесте. Жених с невольным удовольствием отметил, что нареченная прекрасно говорит по-латыни и не только вразумительно отвечает на вопросы, но и читает молитвы. После того как их провозгласили мужем и женой, он повернул Ронуин лицом к себе и нежно поцеловал в губы.

Испуганное выражение огромных глаз удивило его.

— Это поцелуй мира, — пояснил он тихо.

— Меня никто никогда не целовал, — пробормотала она.

Только сейчас Эдвард осознал: его воспитанная в монастыре жена настолько чиста и невинна, что понятия не имеет о грубой реальности отношений между мужчиной и женщиной, а ведь Генрих приказал немедленно осуществить брак, чтобы не дать Ллуэлину возможности для маневра. Что же теперь делать? Ее даже наставить некому! Но если он хочет сохранить верность королю, значит, следует исполнить повеление, хотя он постарается быть с ней помягче.

День выдался довольно ясным и теплым, но к вечеру начали собираться тучи, и казалось, вот-вот брызнет дождь. Новобрачные вернулись в зал, где уже были накрыты столы. Слуги расставляли блюда с олениной и ягнятиной, кухарка успела поджарить жирную утку и подала ее со сладким соусом из винных ягод и изюма. Здесь были даже кусочки цыпленка, смешанные с рисом, сваренным в миндальном молоке с сахаром, и посыпанные миндалем и анисом. Ронуин не доводилось пробовать такое блюдо раньше, и она сразу поняла, что отныне оно станет ее любимым. Стоило ли упоминать о мягком хлебе со свежим маслом и острым сыром! Принесли миску с молодым горошком, и в довершение ко всему кухарка поставила на стол небольшой пирог из цветной миндальной пасты и сахара, с изображением влюбленной пары в морской раковине, запряженной двумя лебедями. Он покоился на серебряном блюде в окружении зеленых листьев, и новобрачные громко им восхищались, прежде чем выпить густого красного вина за здравие друг друга.

За окном сгустились сумерки, и первые капли дождя упали на землю. Ронуин попросила принести мандолу и долго играла и пела для мужа и принца, исполняя на валлийском протяжные грустные баллады, которые отец переводил для зятя, и задорные и живые норманнские песни, развеселившие Эдварда. Он окончательно уверился, что его жена — самое совершенное создание Божье на этой земле, и не мог дождаться, когда окажется с ней в спальне.

Поэтому, когда Ронуин смолкла, он вежливо осведомился:

— Госпожа моя, вы, наверное, устали? Нам пора ко сну.

Ронуин залилась краской, но ап-Граффид весело фыркнул:

— В твою постель не легла бы девушка чище, сын мой, даже если бы сам Спаситель выбрал тебе жену. Помни: она девственница, которая утолит твое вожделение.

— Господин, — резко упрекнула отца Ронуин, — твои слова непристойны и крайне грубы.

— К тому же я сам вижу, какова моя жена, — поддакнул Эдвард, целуя руку Ронуин. — Я приду чуть позже, — тихо заверил он.

Стараясь ничем не выдать страха, она выплыла из зала. Как выигрывает ее муж в сравнении с отцом!

В покоях ее уже ждала Энит, заранее попросившая мужчин принести горячей воды. Высокая дубовая лохань уже стояла у огня. Ронуин заколола волосы черепаховой шпилькой и опустилась в теплую воду.

— Я сама вымоюсь, — сказала она служанке, — а ты пока убери мой наряд. Что это за восхитительный запах? Такой тонкий!

— Вереск, — пояснила Энит. — Моя мать делает эссенцию из масла цветов, которые собирает на холмах каждую весну. Надеюсь, вам понравилось, госпожа.

Служанка захлопотала, перетряхивая платья и пряча в сундук.

— Чудесно, — похвалила Ронуин. — Я впервые купаюсь в такой ароматной воде.

Она взяла тряпочку и мягкое мыло и принялась намыливаться, совсем забыв о времени. Дверь неожиданно распахнулась, и она услышала голос мужа:

— Энит, сегодня ты переночуешь в доме матери.

— Да, милорд, — прошептала девушка.

Дверь снова захлопнулась.

— Наслаждаешься ванной, госпожа? — осведомился Эдвард, подходя ближе. Сейчас на нем была только доходившая до колен рубаха.

Ронуин медленно повернулась, чтобы не расплескать воду.

— Господин! — резко воскликнула она. — Неужели мне не дозволено даже искупаться в уединении?

— Мне всегда нравилось любоваться своими женщинами в ванне, — преспокойно бросил он.

— Твоими женщинами? — ахнула она.

— Не считаешь ли ты и меня девственником? — засмеялся де Боло. — Я здоровый мужчина с ненасытным аппетитом, и у меня было немало любовниц. Теперь, правда, пришлось расстаться с последней. Больше я не посмотрю ни на кого, кроме жены.

Ронуин кивнула. Слова его были разумными, а обещание оставаться верным утешало.

— Ты раскраснелась от жары и стала еще красивее, — заметил он.

Ронуин смущенно промолчала, не зная, что ответить.

Как она ненавидела свой непослушный язык! Теперь она чувствовала себя настоящей дурочкой! Но разве можно было предполагать, что она окажется в такой странной ситуации!

— Ты скоро выйдешь из воды, Ронуин? — допытывался муж.

— Но как я могу, когда вы тут стоите, господин! — воскликнула девушка.

— Право супруга — видеть тебя такой, какой создал Господь, — возразил Эдвард. Его серебристо-серые глаза искрились.

— Но я никогда не показывалась в подобном виде перед мужчинами. И сейчас не смогу!

Вместо ответа Эдвард шагнул к лохани, подхватил Ронуин под мышки и, подняв, поставил на пол. Он замер в восхищении. Какие маленькие круглые грудки! Так и молят о ласках!

Ронуин, возмущенно вскрикнув, прикрылась куском полотна.

— Так нечестно, господин! — упрекнула она.

— Неужели никто не объяснил тебе, что в любви и на войне все средства хороши? — обжег ее взглядом муж.

— Но между нами нет любви, господин. Значит, мы в состоянии войны? — усмехнулась она. — Вы скоро поймете, что я опасный враг.

Он молча протянул руку, вынул из ее волос шпильку и, намотав на кулак золотистую массу, привлек жену к себе, глядя в ее очаровательное упрямое личико.

— Ты принадлежишь мне, Ронуин, как мой боевой конь, оружие и замок. Я твой муж и намереваюсь в полной мере осуществить супружеские права. Тебе, разумеется, это известно, — прошептал он, прикоснувшись губами к ее лбу. — Ты еще молода, невинна и застенчива, я понимаю это, но наш брак должен быть осуществлен.

— Я никак не могу взять в толк, чего ты требуешь от меня, господин. Неужели это необходимо сделать сегодня?

Нельзя ли нам узнать друг друга получше? Мы ведь только встретились!

— Какая разница — эта ночь или любая другая? Не будь твоим отцом ап-Граффид, я с радостью исполнил бы твою просьбу, но мой король опасается, что принц заберет тебя обратно, если ты не станешь моей женой на деле. В этом случае он расторгнет договор и сделает твоим супругом очередного врага нашего повелителя.

— Верно, господин, — согласилась Ронуин, — такое вполне возможно.

— Я постараюсь быть с тобой помягче, — пообещал де Боло, гладя ее по щеке. Она поспешно отстранилась.

— Моя мать умерла, когда мне было пять, — начала Ронуин. — Я не знаю, чего вы от меня ожидаете. Монахини ничего не говорили об этом. Я видела, как принц лежит на матери, но так и не поняла, что происходило между ними. И теперь сожалею о том, что не догадалась спросить. Но я хочу быть честной с тобой, пусть ты и посчитаешь меня глупой.

— Но это вполне естественно для девушки, воспитанной в аббатстве, Ронуин. Откуда тебе знать, что происходит в постели между мужем и женой, если только супруг не научит? — пошутил Эдвард.

— Господин, я провела в монастыре всего полгода. До этого я жила в Ситроле.

— Давай ляжем в постель, и ты обо всем расскажешь, — предложил он и, отпустив ее руку, принялся вытирать капельки воды, блестевшие на нежной коже. И только потом он повел Ронуин в спальню. Она быстро нырнула под простыню, а ее муж, сбросив рубашку, присоединился к ней. Он так спешил, что у нее не было времени рассмотреть его обнаженное тело.

— А теперь, Ронуин, объясни, что такое Ситрол?

— Крепость на валлийской границе, господин. Ап-Граффид по чистой случайности приехал на следующий день после того, как ма умерла, рожая нам сестренку. Похоронив ее, он увез нас в крепость и оставил на попечении нашего родича, Моргана ап-Оуэна. Там мы и оставались, пока он не приехал за мной.

— Тебя вырастила жена Моргана?

— Нет, — покачала головой Ронуин, — в Ситроле нет ни одной женщины. Если нападут англичане, им придется несладко. Воинам ни к чему лишнее бремя.

— Не было женщин? — поразился де Боло, пытаясь понять, не дурачит ли она его.

— Совсем, — подтвердила она.

— Но что сталось бы с тобой и братом в случае осады?

— Я сражалась бы наравне с остальными. За эти годы я успела стать настоящим воином.

— Воином? — выдохнул Эдвард. Нет, она все-таки смеется над ним… хотя лицо остается серьезным.

— Говорят, я на скаку словно срастаюсь с лошадью, умею орудовать мечом и кинжалом, довольно неплохо обращаюсь с булавой и копьем. Но лучше всего я стреляю из лука. Мне доверяли охотиться на дичь, и даю слово, еда в Ситроле была просто роскошной.

— А твой брат? Он такой же воинственный? — Должно быть, она играет с ним. Из женщины никогда не получится воина!

— Глинн не любит ни войн, ни оружия. Он бард, поет и сочиняет песни, поэтому он ни к чему ап-Граффиду.

— Ронуин, признайся, что ты шутишь, — взмолился Эдвард.

— Но к чему мне это, господин? — удивилась она.

— Ты так… так прекрасна! И хорошо образованна!

— Шесть месяцев назад, приехав в Ситрол, принц обнаружил, что у него два сына, и поэтому отвез меня к тетке. Та поистине совершила чудо, ибо клянусь, что не умела говорить ни на одном языке, кроме родного, не знала ни одной молитвы, ни букв, ни цифр. Принцу Уэльскому понадобилась дочь для выполнения условий договора. Моя тетка, аббатиса, помогла братцу, но за это он выложил немало денег.

— Так вот почему он откладывал свадьбу! — воскликнул де Боло.

— Именно. Ты считаешь меня красивой, господин. Но вряд ли сказал бы это, увидев меня тогда. Конечно, отцу следовало с самого начала отвезти меня в аббатство, но Ситрол был ближе, и ему казалось разумным оставить нас в крепости. К счастью, Морган ап-Оуэн — человек с большим и добрым сердцем. Но кому было наставить меня в обязанностях женщины? Уверена, что, воспитывайся я в обычном хозяйстве, к этому времени уже знала бы достаточно о сущности брака. Однако моя тетка — настоящая святая. Даже если она знает о подобных вещах, то предпочитает не говорить о них.

Де Боло неожиданно рассмеялся. Совершенно абсурдная ситуация! И что же ему теперь делать?

— Значит, ты находишь это смешным, господин? — смутилась девушка.

— Еще бы! Представляю досаду ап-Граффида, когда он тебя увидел! Должно быть, пришел в ужас! — усмехнулся Эдвард.

— Ты его не любишь, — констатировала Ронуин.

— Вовсе нет, — поспешно заверил ее муж.

— Не любишь, — настаивала она. — Как и я. Мы почти не встречались. Я видела его не больше десяти раз.

Правда, он не обращался с нами плохо, но словно не замечал. Пылал страстью к нашей матери, а мы всегда оставались для него в тени.

— Но теперь, Ронуин, мы не можем ничего изменить.

Брак должен быть осуществлен сегодня, — твердо объявил Эдвард, лаская ее груди.

Ронуин нервно вздрогнула.

— Пожалуйста, не надо!

— Но почему? — рассердился он.

— Я не привыкла к столь… интимным прикосновениям.

Это расстраивает меня, господин.

— Привыкнешь, — отмахнулся Эдвард, потирая ее сосок.

— Никогда! Это… так по-хозяйски, господин! Словно ты владеешь мной, моей душой и моим телом! — тихо вскрикнула Ронуин.

— Я уже объяснял, что действительно стал твоим господином и повелителем. Ты в полной моей власти, и я могу сделать с тобой все что заблагорассудится. Я возьму тебя сегодня и, если позволишь, постараюсь сделать это как можно бережнее и даже доставить тебе удовольствие. Я не из тех, кто заботится лишь о собственном наслаждении, забывая про женщину. Хочешь ты того или нет, а будешь моей, прелестная жена.

И он в мгновение ока подмял ее под себя, но тут же поражение ахнул, почувствовав у горла холодную сталь.

— Неужели ты убьешь меня, чтобы сохранить свою добродетель? Или опасаешься, что я обнаружу ее отсутствие? — процедил он.

— Ты единственный, кому я ее подарю, господин, — заверила Ронуин, — но потребую кое-что взамен.

— Что? — ахнул Эдвард, раздумывая, не лучше ли отобрать у нее клинок.

— Ап-Граффид уедет, как только получит доказательства того, что наш брак свершился, не так ли?

— Совершенно верно. Поэтому он и ждет этой ночи, чтобы получить возможность увезти тебя. Но если завтра я покажу ему окровавленную простыню как свидетельство твоей утраченной девственности, он оставит нас в покое. А чего ты хочешь от меня?

— Завтра перед отъездом попроси его прислать сюда моего брата. Он еще совсем мальчик, и мы до этого никогда не расставались. Теперь я увидела, какой огромный мир расстилается за стенами Ситрола. Глинн — добрая и нежная душа, ему не место среди грубых вояк. Я хотела бы, чтобы он получил возможность увидеть то же, что и я. Там я могла защищать его, потому что ни в чем не уступала другим. Пожалуйста, господин, сделай это для меня, и я без сопротивления уступлю любому твоему желанию, — тихо взмолилась Ронуин. — Пожалуйста!

Эдвард неожиданно сжал ее запястье, обезоружил и швырнул кинжал в другой конец комнаты. Потом он легонько ударил ее по щеке.

— На будущее запомни, Ронуин: если хочешь получить что-то, никогда не угрожай мне оружием. — И, придавив ее всем телом к перине, он рассмеялся при виде гневно сверкающих глаз. — До чего свирепая маленькая девственница!

Посмотрим, что у тебя есть для меня!

Он впился в ее рот жестким поцелуем, вынуждая губы раскрыться. Неумолимый язык скользнул внутрь, опалив ее, словно огнем.

Ронуин притихла, не зная, что делать. Его язык мешал ей дышать. Ей было не по себе, но она боялась шевельнуться. Эдвард стал покрывать поцелуями ее шею и лицо, и Ронуин вздрогнула, ощутив влажные губы на грудях и животе. Она едва не вскрикнула, когда его пальцы скользнули в гнездышко светлых завитков и раскрыли сомкнутые створки. Она прикусила губу так, что по подбородку поползла струйка крови, но Эдвард неумолимо пробирался все глубже.

— Здесь наши тела соединятся, — хрипло выдавил он. — Это называется твоими любовными ножнами, в которые, как меч, войдет мое мужское достоинство. Сейчас, Ронуин!

Он ворвался в Ронуин, как в завоеванный город, и она пронзительно вскрикнула, когда его орудие пробило тонкую перегородку.

О Господи, как ей ненавистно это! Она, стала отбиваться изо всех сил, кусаясь и царапаясь.

— Не нужно! Не нужно! — всхлипывала Ронуин, но муж только стонал от удовольствия, снова и снова вонзаясь в ее тело. Наконец он на секунду застыл и тут же обмяк.

Создатель, как легко удалось этой девчонке возбудить в нем столь жгучее сладострастие! А когда она, вместо того чтобы покориться, принялась драться с ним, похоть усилилась во сто крат. Удивительно, что он не излился раньше!

Жаль только, ей пришлось нелегко.

Эдвард осторожно поцеловал ее бледные щеки.

— Ну вот, Ронуин, с этим покончено. Мы оба исполнили долг, и теперь я дам тебе время оправиться и отдохнуть, — сказал он и, отдышавшись, слез с постели.

Ронуин судорожно сглотнула.

— Глинн? — прошептала она.

— Твой отец не покинет Хейвна, не дав мне обещания отправить мальчика к нам, — заверил он. — Что бы ты ни думала обо мне, я хочу только твоего счастья.

— А нам придется…

Она тут же осеклась, но Эдвард все понял.

— Только когда ты сама будешь готова, Ронуин. Мы исполнили повеление короля и принца. Теперь подождем, пока ты привыкнешь ко мне. Спокойной ночи.

Он вышел через смежную дверь и закрыл за собой засов.

Впервые в жизни Ронуин разразилась рыданиями.

Эдвард услышал жалобный плач и грустно покачал головой. Плохо, что она так несчастна. Остается надеяться, что это скоро пройдет, особенно после приезда брата. До сих пор ему не приходилось брать женщин силой: в этом не было необходимости. И теперь совесть не давала ему покоя, и что всего хуже, он насладился женой в полной мере, несмотря на ее явное нежелание принадлежать ему. Почему?

Эдвард постарался выбросить из головы эти мысли. В конце концов, она достаточно умна, а он все ей объяснил. И хотя понимал ее страхи, но упорная решимость и неожиданная угроза, сопровождаемая требованием привезти брата, взбесили его. Она — его жена и принадлежит ему! Ронуин должна беспрекословно повиноваться, и все тут! Однако он обещал ей передышку и сдержит слово. Здравый смысл подсказывал Эдварду: неплохо им поближе узнать друг друга.

Он снова приложил ухо к двери. Все тихо… она успокоилась. Ему стало немного легче.

Наутро Энит осторожно потрясла хозяйку за плечо:

— Просыпайтесь, госпожа. Пора идти к заутрене.

Служанка не знала куда девать глаза, помня о том, что вчера Ронуин потеряла невинность. Она боялась, что застанет господина в постели хозяйки, и обрадовалась, увидев Ронуин одну. Энит заметалась по комнате, собирая вещи.

Молодая хозяйка замка с трудом поднялась, ощутив, что у нее все ноет, заметила лежавший на полу клинок и поспешила поднять его. Она всегда клала его на ночь под подушку, ибо ее учили, что в любую минуту можно ждать нападения врага. И это произошло, но она не сумела никого убить. Неужели ему было так уж необходимо обращаться с ней столь жестоко? Он наслаждался каждой минутой, негодяй! Что ж, по крайней мере некоторое время он ее не побеспокоит. Твердо обещал, а она чувствовала: Эдвард де Боло — человек слова, несмотря на то что случилось прошлой ночью.

Энит помогла госпоже одеться. По дороге в церковь они молчали. Ронуин в каком-то трансе повторяла слова Господни, когда неожиданно увидела рядом мужа. Ап-Граффид не появился. Он вообще ходил в церковь только в случае крайней необходимости. По окончании службы Эдвард взял жену за руку и они вместе вернулись в зал, где уже накрывали к завтраку. Принц стоял у огня с большим кубком в руке.

— Ты не забыл? — встревожилась она.

— Нет, — заверил де Боло. — Но взамен я хочу получить обещание, что ты будешь называть меня по имени. Сумеешь?

— Да, Эдвард, — отозвалась она.

Ллуэлин, заметив, как де Боло улыбнулся жене, подумал, что этот союз, вполне возможно, окажется счастливым.

Хорошо бы… Видит ли Вала, что он сделал для Ронуин все, что мог?

— Доброе утро! — прогремел он.

— И вам, господин мой. Ты покидаешь нас сегодня, — не столько спросил, сколько констатировал Эдвард.

— Возможно, если удостоверюсь, что ты действительно стал мужем моей дочери, Эдвард де Боло. Покажи мне доказательства свершения брака. Хочу видеть невинность моей дочери, запятнавшую простыню вашей брачной постели.

У Ронуин при этих словах загорелись щеки, но ее муж преспокойно повернулся к Энит:

— Принеси простыню, девушка.

— Нет! — воскликнул принц. — Я пойду в спальню и лично удостоверюсь! Надеюсь, никто не станет возражать?

— Иди, — равнодушно бросил Эдвард, взбешенный его бесцеремонностью. Как может отец так унижать собственную дочь!

Вернувшись в зал, ап-Граффид громогласно объявил:

— Вижу, ты не дал ей спуску! Прекрасно! Теперь она твоя жена, и у меня нет на нее никаких прав, кроме тех, которые предполагает родительская привязанность.

— Родительская привязанность?! — взорвалась Ронуин. — Тебе такие чувства не знакомы, ап-Граффид! И ты еще с ханжеской улыбочкой говоришь о любви к детям?! Стыдись!

— Ронуин, — тихо остерег муж.

Она хотела обрушить и на него свое негодование, но, вспомнив кое о чем, поспешно закрыла рот.

— Пойдем, господин мой, пора к столу, — позвал Эдвард. — Кроме того, я хотел просить тебя об одном одолжении.

Они сели за высокий стол. Ронуин устроилась между мужем и отцом. Слуги бегали взад-вперед, принося корки караваев, в которые наливали овсянку, хлеб, подали круг сыра и холодную жареную крольчатину. Кубки наполнялись разбавленным водой вином. Сначала все ели в молчании. Де Боло втайне поражался невероятному аппетиту жены. Интересно, она всегда так ест? Сомнительно, ведь она так стройна.

Когда челядь убирала остатки завтрака, принц спросил:

— Чего ты хотел от меня, зять?

— Ронуин желает видеть своего брата здесь, в Хейвн-Касле. Она тоскует по нему. Если это доставит ей радость, я согласен.

— Значит, англичанин, тебе мало моей дочери? Хочешь и сына заполучить?

— Не я, а его сестра. Тут нет никаких уловок, господин.

Неужели не понимаешь, что она тоскует в разлуке с братом?

— Кроме Ронуин и Глинна, у меня нет детей, — пояснил ап-Граффид. — Возможно, Глинн тоже пригодится мне когда-нибудь. Но если он будет в руках англичан, значит, потеряет для меня всю свою ценность.

— Ты все равно рано или поздно женишься, принц, — уговаривал Эдвард, — хотя бы ради того, чтобы иметь наследников. И дети от законного брака будут для тебя куда дороже, чем побочные. Пусть Ронуин будет счастлива рядом с братом, господин. Клянусь, я стану защищать мальчика от любых врагов и немедля отошлю в Ситрол, если кто-нибудь будет ему угрожать тут.

— Я должен подумать, — медленно выговорил ап-Граффид.

— Глинн для тебя ничего не значит! — не сдержавшись, выпалила Ронуин. — Я буду здесь, а ты пойдешь своим путем, не заботясь о собственном сыне! Я хорошо знаю тебя, о принц Уэльский! Гленн — твой сын, но не похож ни на тебя, ни на твоих братьев. Он лишен честолюбия и всей душой предан поэзии и красоте. В глубине души ты сознаешь, что он тебе ни к чему.

— Если я позволю тебе привезти его в Англию, когда-нибудь его смогут использовать против меня, — возразил ап-Граффид.

— А если ты не разрешишь ему приехать, что с ним станется? Собираешься уничтожить его из-за собственных страхов?

В зеленых глазах стояли слезы, и Эдвард де Боло мысленно поклялся, что, если принц не отпустит сына добровольно, он сам отправится в Уэльс и привезет мальчишку.

— Прошу тебя, господин, — молила Ронуин. — Не разлучай меня с братом! Ты сам сказал, что он годится либо в барды, либо в священники. Он не представляет угрозы для тебя.

— Не Глинн беспокоит меня, но англичане, — покачал головой принц.

— Я дал слово защищать его, — вмешался де Боло.

— Ты — подданный короля, зять, его человек, поэтому сюзерен и выбрал тебя в мужья моей дочери. Ты надежен, он тебе доверяет. Но ты не любишь Ронуин и едва ее знаешь.

Поэтому я считаю, что твоя преданность королю выше чувств к жене и ее брату.

— Пожалуйста, отец, — продолжала просить Ронуин, перейдя на валлийский.

— Раньше ты никогда не называла меня отцом, — ответил он ей на том же языке.

— И вряд ли еще раз назову, — сухо улыбнулась Ронуин. — Позволь мне воспитывать Глинна. Клянусь честью матери: если мне покажется, будто англичане задумали использовать его против тебя, я либо помогу ему бежать, либо убью собственными руками. Ты понимаешь, я достойна твоего доверия, Ллуэлин ап-Граффид. Тебе известно, как я люблю Глинна, но ты также знаешь, что я исполню свой долг. Прошу тебя.

— Повтори, — велел он.

Немного поколебавшись, Ронуин прошептала:

— Прошу тебя, отец.

— Ты унаследовала от меня гордость, дочка, но чувствуешь, когда надо уступить, совсем как твоя матушка. Родись ты мальчиком, Англии было бы кого бояться, Ронуин, дочь Ллуэлина. — Он кивнул и обратился к Эдварду, уже на норманнском:

— Дочь убедила меня, что Глинну будет лучше здесь. И поскольку ты поклялся оберегать его, я пришлю мальчика к тебе.

— Я знал, что ты захочешь порадовать Ронуин, — кивнул Эдвард. — Благодарю, господин мой. Я сдержу слово, даже если придется защищать Глинна от короны. И поскольку не намереваюсь извещать монарха о пребывании здесь твоего сына, вряд ли можно ждать неприятностей.

— Генрих — человек нерешительный, но его сын свиреп и мстителен, — предупредил ап-Граффид. — Скоро он взойдет на трон, и тебе лучше не терять его расположение. Он лучший и в то же время худший из всего своего рода, зять.

Не знаю, сколько продлится мир, когда он станет королем.

Если нам суждено встретиться на поле брани, Эдвард де Боло, лучше постарайся повернуть коня в другую сторону. Я не хочу убивать мужа дочери и отца моих внуков. — И, поднявшись из-за стола, он объявил:

— Что ж, я прогостил тут слишком долго. Пора в дорогу, не то тебя в один прекрасный день объявят заговорщиком.

Де Боло и Ронуин тоже встали и проводили принца во двор, где его ожидали.

Ллуэлин обнял дочь и расцеловал в лоб и щеки:

— Прощай, девочка, да пребудет с тобой Господь.

— Прощай, господин мой. И спасибо тебе.

— За что? — усмехнулся он.

— За мужа и брата, — ответила она, одарив его одной из редких улыбок.

— Сын… — вздохнул принц. — Тебе следовало родиться сыном. Прощай и ты, де Боло. Да подарит Бог твоей жене много здоровых сыновей и дочерей.

— Благодарю, господин мой. Доброго пути.

Ап-Граффид вскочил на своего жеребца и повел за собой отряд. Дочь с зятем следили за ними, пока облако пыли, поднятое копытами лошадей, не рассеялось вдалеке. Только потом они вернулись в зал.

— Как тебе удалось убедить его прислать Глинна сюда? — полюбопытствовал Эдвард.

— Я назвала его отцом. Впервые в жизни. Принц, хоть и сильный человек, все же не лишен сентиментальности. Он был тронут и счел это своей победой. Понял, что мне пришлось сделать то, чего он давно добивался. Но при этом он был вынужден признать: мы оба не проиграли, поскольку получили то, что хотели.

— Что же ты пообещала ему? — удивился он.

— Ничего. А что мне было обещать, господин?

— Скажем, посылать ему определенные сведения, — мягко предположил Эдвард.

— Если сомневаешься во мне или моей преданности, — вспыхнула Ронуин, — лучше не упоминать в моем присутствии о вещах, не требующих огласки! Говорю же, я ничего не обещала ап-Граффиду! Просто назвала его отцом. Он давно жаждал услышать это слово из моих уст. До сегодняшнего дня ему это не удавалось. Вот и все, что произошло, Эдвард.

— Тебе придется заслужить мое доверие, Ронуин, — честно признался он.

— Какая разница, Эдвард, доверяешь ты мне или нет? Я ничего не собираюсь добиваться, поскольку мне абсолютно все равно, — холодно заверила она — Я живу по законам собственной совести.

— Клянусь Богом, ты самая несносная из всех женщин, которых я знавал! — воскликнул де Боло.

— А много их было? — вкрадчиво осведомилась она.

— Жена обязана во всем покоряться мужу, — прошипел он.

— Да, как моя мать. Она была послушной и почтительной, но что это ей дало? Бедняжка так и не получила обручального кольца, а в результате потеряла жизнь. Вряд ли мне захочется следовать ее примеру.

— Но обручальное кольцо — у тебя на пальце, — мягко напомнил Эдвард.

— Мы выполнили условия договора, муж мой, — так же мягко ответила она.

Эдвард спросил, пытаясь скрыть гнев;

— Не хочешь ли проехаться верхом, госпожа супруга? Я покажу тебе свои владения.

— С удовольствием, господин мой, — согласилась она.

Итак, между ними снова воцарилось перемирие. Они спали в разных комнатах, но встречались за обедом и подолгу ездили верхом. Эдвард целыми днями занимался хозяйственными делами, надзирал за полевыми работами, советовался с управляющим и принимал свободных крестьян, обрабатывавших его земли и отдававших ему за это часть своего урожая. Поля его были обширны, стада и отары — огромны. Временами и вздохнуть бывало некогда.

Только когда зерно было собрано и свезено в амбары, он мог немного оторваться от дел.

Ронуин с помощью Альфреда, дяди Энит и эконома, училась вести дом и применять на деле полученные в аббатстве знания. Поразительно, сколько у нее появилось обязанностей! По словам Альфреда, год — это непрерывная цепь забот и хлопот. Осенью наступало время забоя скота и засолки мяса на зиму. Весной нужно было засадить огороды, а к концу лета собрать морковь, репу, фрукты и сварить джем и желе, засушить яблоки, груши и сливы, а остальное снести в подвалы. Здешние зимы, объяснил Альфред, едва ли не самые суровые в Англии, поэтому хозяйки долгими вечерами коротали время за изготовлением мыла, свечей и пива. Если она хочет, чтобы в доме был мед, необходимо присмотреть и за ульями. Сахарные головы, которые продавались на ярмарке в Шрусбери, были непомерно дороги.

Недели летели как на крыльях. Пробежал апрель, за ним — май, и в один солнечный июньский день стражник, дежуривший на стене замка, крикнул, что по западной дороге едут три всадника и одна вьючная лошадь. У Ронуин замерло сердце. Немного придя в себя, она поспешила найти Эдварда.

— Стражник заметил маленький отряд, спустившийся с холмов, — объявила она. — Это мой брат! Это точно Глинн.

Прошу тебя, разреши мне выехать ему навстречу!

— Мы отправимся вместе, — заявил Эдвард и приказал седлать лошадей.

Они взяли с собой несколько воинов и чем ближе подъезжали, тем больше волновалась Ронуин. Наконец, не в силах больше сдерживаться, она пришпорила жеребца и, к удивлению Эдварда, вырвалась вперед. От второй группы тоже отделился всадник и помчался навстречу. Эдвард сделал знак своим людям остановить коней и с улыбкой наблюдал, как Ронуин натянула поводья и спрыгнула на землю. Брат последовал ее примеру, и оба с радостными криками обнялись.

— Сестричка! О сестричка, какая ты стала красивая! — восхищался Глинн ап-Ллуэлин.

— А ты! Так вырос! Куда выше меня! Ах, Глинн, мне столько нужно тебе рассказать, а тебе нужно многому научиться! Представляешь, я даже назвала его отцом, чтобы он разрешил тебе приехать! Вот видишь, я сдержала обещание!

— Я привез твое оружие, — тихо сообщил брат. — Но ты превратилась в настоящую леди, Ронуин, так что оно вряд ли тебе понадобится.

— Понадобится, — заверила его сестра. — Пойдем, Глинн, познакомишься с моим мужем.

— А с нами даже не поздороваются, леди? — донесся знакомый голос. Ронуин обернулась.

— От! Дьюи! Как же я вам рада! — рассмеялась она, низко приседая.

— Мы едва узнали тебя, Ронуин, дочь Ллуэлина! Настоящая важная дама! — ухмыльнулся более разговорчивый От.

— И вовсе нет. Ты просто не привык видеть меня в таких чудесных нарядах. От.

— Хорошо, что в Ситроле ты была совсем другой, иначе мы не смогли бы за тобой углядеть, — ухмыльнулся От. — А теперь веди парнишку к своему господину. Мы поедем следом.

Брат и сестра направились к Эдварду. Ронуин представила брата, и де Боло приветливо поздоровался с мальчиком.

Глинн не уступал ему в учтивости. Ронуин служила переводчиком.

— Вот твое первое задание, — сказала она Глинну. — Ты должен выучить норманнский. Это несложно. Я усвоила его очень быстро.

— Он проще, чем валлийский, — подтвердил Эдвард.

Ронуин удивилась:

— Ты знаешь наш язык?

— Моя кормилица была валлийкой, — объяснил де Боло.

— Почему ты не сказал мне об этом? — Она расстроилась. Если он знает валлийский, значит, понял, что она пообещала отцу освободить или убить Глинна, если англичане попытаются его захватить.

— Хотел сделать тебе сюрприз, — лукаво улыбнулся муж и обратился к Глинну:

— Я нечасто буду говорить с тобой по-валлийски, парень. Ты должен изучить норманнский, если хочешь преуспеть в этом мире. Понятно, Глинн ап-Ллуэлин?

— Да, господин, — согласился Глинн, не в силах разгадать, почему так хитро блестят глаза зятя.

— Зачем ты так поступил со мной? — упрекнула Ронуин, когда они повернули коней к замку. — Скрыть от меня, что сведущ в моем родном языке!

— А как по-твоему, почему именно меня выбрали тебе в супруги? — усмехнулся Эдвард, вопросительно вскинув брови. — Король Генрих спросил, кто из холостяков знает валлийский достаточно хорошо, чтобы объясняться с женой-валлийкой. Я оказался единственным. Все считали, что ты не сможешь освоить норманнский. Когда же я увидел, как ты умна и образованна, решил пока не выдавать своих знаний, ибо был доволен, что тебе небезразличен наш брак.

— Значит, ты слышал, что я обещала принцу, — вздохнула Ронуин.

— А тебе следовало бы знать, что я никогда не допущу подобного, — свирепо прошипел он. — Неужели считаешь, будто я не сознаю, что, убив брата, ты покончишь и с собой, Ронуин? Не такой я глупец, чтобы не сообразить, к чему это приведет! Но я могу защитить Глинна, не жертвуя своей верностью королю и не разрывая супружеские узы. В этом я клянусь тебе, госпожа моя. Ты мне веришь?

Серые глаза горячо сверкнули, и Ронуин, не сводившая взгляда с мужа, кивнула:

— Да, Эдвард, верю.

— Прекрасно, — отозвался он. — И довольно об этом.

Глава 6

Глинн ап-Ллуэлин оказался в совершенно новом мире.

Ему отвели комнату и обращались с большим почтением, поскольку он был сыном принца. В Ситроле он ничем не отличался от остальных и был более известен как младший брат Ронуин, и только. Здесь же его прежде всего окрестили, и крестным отцом стал зять. Его примеру последовали и оба валлийца, отнюдь не уверенные в том, что когда-то получили крещение.

— В моем доме язычникам не место, — твердо заявил хозяин. — Вы наверняка не были христианами, иначе научили бы детей ап-Граффида основам веры.

— А тебя крестили, сестра? — спросил Глинн.

— В аббатстве. Тетя Гуинллиан стала моей крестной матерью.

Ап-Граффид пожелал, чтобы От и Дьюи остались в замке вместе с Глинном. Эдвард де Боло не стал возражать.

— Сын принца должен иметь собственную свиту, пусть и небольшую, — заметил он, хотя разгадал истинные намерения старого лиса. В случае начала войны сторожевым псам вменялось переправить через границу сына валлийского принца без ведома Ронуин и Эдварда.

— Вы тоже должны выучить норманнский, — приказал Эдвард воинам. — Так вы будете мне более полезны. Но необязательно, чтобы чужие знали об этом. — Он многозначительно подмигнул им.

— Но мы связаны клятвой верности нашему принцу, господин, — чистосердечно заявил От. — Мы валлийцы, а не англичане.

— Если когда-нибудь война между нашими народами разразится снова, — пояснил Эдвард, — вы должны исчезнуть.

Я знаю, кому вы служите, но уважайте и мою преданность королю. Но пока вы должны честно служить мне и Глинну ап-Ллуэлину, согласны?

— Госпожа… — начал От.

— Она моя жена и, если спросите, ответит, что мои интересы для нее превыше всего. Парнишка же волен сделать свой собственный выбор. Постарайтесь, чтобы он не забыл родной язык.

— Вы более чем справедливы, господин, — с поклоном ответил От.

Теперь жизнь Глинна обрела новый смысл, и он наслаждался каждой минутой. От него требовали посещения заутрени вместе с Ронуин. После завтрака парнишка несколько часов изучал различные науки с отцом Джоном. Только к середине дня он освобождался, чтобы проехаться верхом или немного отдохнуть. Какой радостью стало для него умение читать и писать! Теперь он мог записывать слова песен на пергаменте. Зять позаботился о том, чтобы манеры мальчика стали утонченными и элегантными, а хорошая еда сразу сказалась на его внешности. Он даже вырос немного.

Как-то, когда Глинн с Ронуин въехали на вершину холма, она заметила:

— По-моему, ты наконец счастлив, Глинн, впервые в своей жизни.

— Да, сестрица, — немного подумав, ответил мальчик. — Больше я ничего не боюсь, а в Ситроле всего страшился, особенно после твоего отъезда. А ты, Ронуин? Ты счастлива?

Эдвард, похоже, человек добрый, но вы словно чужие.

— Постепенно мы узнаем друг друга, — уклончиво пробормотала Ронуин. — Мне объяснили, что брак — это нечто вроде соглашения. Наш же скрепляет договор между двумя воюющими сторонами. Англия обвенчалась с Уэльсом. Эдвард и я едва знакомы друг с другом. Но довольно об этом, у меня почти не осталось времени до ужина попрактиковаться на мечах с Отом. Вперед, младший братец! Посмотрим, кто кого обгонит!

Пришпорив коня, она помчалась галопом к замку. Эдвард, стоя на стене, наблюдал за тем, как жена распугивает овец на лугах, и усмехался. Ронуин сильно изменилась после приезда младшего брата. Он даже ревновал немного, пока не понял, что Ронуин испытывает к Глинну почти материнскую любовь. Всю свою жизнь она заботилась о нем, но, нужно сказать, и мальчик не доставлял особых неприятностей. Он так и впитывал знания и оказался способным учеником. Ронуин была права, утверждая, что эта нежная душа не подходит для ратных подвигов. Он теперь писал стихи на норманнском, которые потом перекладывал на музыку.

Ронуин и Глинн въехали в ворота и спешились. Вперед выступил От со стеганой курткой, которую он помог надеть Ронуин. Эдвард был не в состоянии отвести зачарованного взгляда от жены, ловко орудовавшей мечом под присмотром валлийца. До де Бола донеслись строгие наставления:

— Совсем потеряла сноровку, леди! Думай! Думай! И следуй своим инстинктам, если не хочешь принять смерть из-за собственной беспечности! — приговаривал От, отражая ее удары. — Вот так, госпожа, вот так. А вот этого ты не ожидала! — Он отбил нападение, но тут же, едва увернувшись, громко выругался.

— А этого не ожидал ты! — рассмеялась Ронуин, опуская оружие. — Я тебя не задела? Прости, От, я не хотела…

— Вот теперь ты начинаешь вспоминать! — буркнул он с улыбкой. — Ладно, начнем снова.

И на глазах господина Хейвн-Касла его прелестная жена опять превратилась в воина. Такого он не предполагал увидеть, и ее новый облик безумно его волновал, хотя… он не был уверен, что одобряет подобные занятия. А что, если эти упражнения, больше подобающие мужчине, скажутся на ее способности вынашивать и рожать детей?! Но пока он предпочитал оставаться наблюдателем. Слишком уж многоликое создание его Ронуин, и он действительно хотел узнать ее лучше, хотя обнаружил, что это не так легко. Они сосуществовали мирно, но не более того. С помощью Альфреда она училась вести хозяйство; следуя наставлениям отца Джона, помогала бедным. Челядь и все окружающие любили ее, и только он оставался для этой женщины чужим и посторонним. Прошло уже пять месяцев, а он так и не переступил порога ее спальни.

Он хотел иметь детей. Ронуин, зная, что обязанность жены — дать мужу наследников, все же при каждом его прикосновении с ужасом сжималась. Так больше не могло продолжаться. Если она не желает сделать первый шаг, значит, предоставила это ему. Только нужно тщательно выбрать момент, чтобы не испугать ее еще больше. А для этого следует хотя бы ненадолго избавиться от ее брата и его телохранителей.

Но тут вмешалась судьба в образе отца Джона.

— Я хотел бы взять Глинна в Шрусбери, — объявил он как-то за ужином. — Он никогда не был в городе, а этот — один из самых больших и красивых. Видите ли, госпожа, там есть мужской монастырь и много церквей и лавок. Северн — река судоходная, и из Бристоля туда заходят торговые суда. От и Дьюи, разумеется, отправятся с нами.

Туда приезжает много валлийцев, поэтому сын принца и его свита не будут выделяться в толпе.

— Что ты об этом думаешь, Ронуин? — осведомился Эдвард. — А ты, Глинн? Хочешь отправиться в путешествие?

— Очень, Эдвард! — воскликнул юноша. — Ронуин, пожалуйста, позволь мне поехать!

— Может, стоило бы и мне отправиться с вами, — задумчиво ответила Ронуин. — Я тоже никогда не видела города, братец.

Лицо Глинна омрачилось.

— И ты тоже? — разочарованно пробормотал он. Очевидно, он хотел побыть в компании мужчин.

— Он взрослеет, Ронуин, — прошептал ей на ухо Эдвард. — И впервые в жизни с ним обращаются как со знатным человеком. Наставник хочет показать Глинну другие места, и вряд ли ему нужна там старшая сестра, как бы он ее ни любил.

Почему она сама не заметила, что Глинн становится взрослым? Для нее он по-прежнему оставался малышом, требующим ласки и присмотра. Она привезла его сюда и расширила границы мира, а теперь брат, подобно птенцу, расправлял крылья, готовясь вылететь из гнезда. Для нее это стало чем-то вроде потрясения. А вдруг парнишка еще не готов к самостоятельному полету?

И тут она вдруг почувствовала, что теплая рука Эдварда накрыла ее ладонь. Она повернулась к мужу, и тот ободряюще улыбнулся.

— Когда-нибудь я сам отвезу тебя в Шрусбери, — пообещал он тихо, чтобы слышала только она.

Ронуин глубоко вздохнула и обратилась к брату:

— Сколько времени ты там пробудешь?

— Неделю, не больше, — заверил Глинн.

— Смотри, чтобы никто не узнал, чей ты сын, — предупредила она.

— Пусть назовется Глинном Торли, моим родичем, — предложил Эдвард. — Все посчитают, будто он мой побочный отпрыск, а поскольку за ним присматривает священник, подумают, что его мать умерла.

— Превосходно! — обрадовался юноша. — Когда мы выезжаем, отец Джон?

— Можно мне хотя бы переночевать в замке, сын мой? — пошутил священник, и Глинн расцвел улыбкой.

Сестра, улыбнувшись, покачала головой.

— Пусть От и Дьюи ни на шаг от тебя не отходят, — наказывала она. — И беспрекословно слушайся отца Джона.

Если я узнаю о каких-то проделках, больше ни одного путешествия!

Глинн с готовностью закивал.

На следующее утро он отбыл вместе с маленьким отрядом, едва махнув сестре рукой на прощание. Ронуин, к своему изумлению, всхлипнула, и Эдвард поспешно обнял ее за плечи. На этот раз она не отстранилась.

— Ничего, жена, скоро он вернется, — утешал ее муж.

— Ты прав, он растет, — признала она. — О Эдвард, что я стану делать, когда в один прекрасный день он покинет меня навсегда? Я так привыкла приглядывать за ним!

— Станешь воспитывать наших детей, чтобы и они со временем превратились в столь же умных и добрых молодых людей, как твой брат, — уверенно предсказал он.

— Наших детей? — поразилась Ронуин. — Но у нас нет детей, господин.

— И не будет, пока ты не сумеешь превозмочь свои страхи, — спокойно ответил Эдвард. — Знаю, наша брачная ночь стала для тебя тяжким испытанием, но пойми, так было необходимо. Неужели ты хотела бы, чтобы твой отец все это время жил с нами? — Смеясь своей шутке, он повел ее в зал.

— Кровь Христова, ни за что! — воскликнула она.

— Как по-твоему, моя валлийская дикарка, ты уже доверяешь мне настолько, чтобы снова пустить в свою постель?

Теперь, в отсутствие твоего брата, мы можем возобновить супружеские отношения.

— Позволь мне подумать, — прошептала она.

— У тебя было почти шесть месяцев на раздумья, — чуть раздраженно напомнил он. «Да что это с ней творится?»

— Значит, ты снова принудишь меня, господин? — рассердилась она. — У меня, конечно, не хватит сил противостоять тебе, но я возненавижу тебя за это! Я не вынесу, если мной овладеют грубо и безжалостно!

— Поверь, Ронуин, когда оба любовника чувствуют страсть, они владеют друг другом и их наслаждение полно и взаимно, — терпеливо объяснял Эдвард, уже начавший выходить из себя. Каждый раз, когда речь заходила о постели, она вела себя так, словно он чудовище!

— В нашу брачную ночь я испытала боль, страх и отвращение, — честно призналась Ронуин. — Когда ты накрыл мое тело своим, я начала задыхаться и чувствовала себя беспомощной перед твоей похотью, от которой не было спасения. Не знаю, сумею ли справиться со своими ощущениями.

— Нам незачем спешить, Ронуин. Прежде чем соединиться с твоим телом, я буду ласкать тебя. Ты тоже можешь дотрагиваться до меня, жена. Пусть это сначала произойдет не в нашей кровати, и мы не станем раздеваться. Тогда ты будешь меньше бояться.

— Это всегда так больно? — не выдержала Ронуин.

— Нет, только в первый раз, когда девушка лишается невинности, но не потом, когда муж постоянно вонзает свое любовное копье в ее ножны, — пояснил Эдвард.

Ронуин немного помолчала. Вряд ли она когда-нибудь преодолеет брезгливость и ужас перед этой его страстью, но все-таки должна попытаться. Эдвард — человек добрый и невероятно терпеливый. Другой на его месте не стал бы слушать протестов жены.

— А ты сумеешь не торопить меня, господин мой? — спросила она.

— Постараюсь, — кивнул он.

— Тогда я согласна.

— Почему ты так страшишься этого? — допытывался Эдвард.

Ронуин пожала плечами.

— Сама не знаю, хотя понимаю, что твои желания вполне естественны, как и все происходящее между мужчиной и женщиной. Я казалась себе такой бессильной и никчемной в нашу брачную ночь. Моя мать с готовностью принимала ап-Граффида и, похоже, разделяла его пыл. Она жила им одним, и поэтому мне приходилось присматривать за Глинном. И хотя позже наш родич и его люди взяли нас на свое попечение, я всегда была сама себе хозяйкой. Хотела ездить верхом — и они меня научили. Решила стать воином — и они согласились показать мне, как владеть оружием. Мы даже играли в кости, хотя воины нечасто соглашались садиться со мной, потому что я вечно их обыгрывала. Я в любую минуту могла позаботиться о себе. Но в ту ночь ты овладел мной, и это было невыносимо, — призналась Ронуин, кусая губы. — Прости, Эдвард, мне очень жаль.

— Но мужчина и должен быть господином в брачной постели, — медленно выговорил Эдвард, безуспешно пытаясь понять жену. Какая непокорная упрямица досталась ему!

Он был почти влюблен в Ронуин и все же не знал, сможет ли быть счастлив с женщиной, постоянно требовавшей от него чего-то неведомого и отказывавшейся исполнять супружеские обязанности.

— Но почему?! — воскликнула Ронуин.

— Почему? Да потому, что так было всегда. Разве не этому учит нас церковь? И разве Господь не создал сначала Адама?

— И, поняв свою ошибку, — тут же возразила Ронуин, — вылепил из его ребра Еву, как говорила моя тетка аббатиса.

— Ты слишком независима для женщины, — с притворным отчаянием вздохнул он, не в силах сердиться на нее.

— Так меня воспитали, господин, — тихо заметила она.

— Будь и впредь такой, только не в нашей постели.

Там я прошу тебя следовать за мной, Ронуин. Я понял, что мои чувства к тебе не имеют ничего общего с похотью, пусть и продолжаю желать тебя. Наверное, это и называется любовью.

С этими словами он взял ее руку и, подняв к губам, поцеловал — сначала тыльную сторону, а потом и ладонь. Влажное тепло его губ вызвало у Ронуин озноб, но она решила, что это не так уж неприятно, и не отстранилась. Эдвард притянул ее к себе и тихо попросил:

— Положи голову мне на грудь, Ронуин, и постой так немного.

Он обвил ее руками, но сжал совсем некрепко, так что она в любую минуту могла вырваться.

— Как ты прекрасна, Ронуин, дочь Ллуэлина! Твои волосы — как лунный свет, сплетенный с солнечными лучами, и мягче пуха.

Ее щека покоилась как раз в том месте, где билось его сердце, и Ронуин с удовольствием вдыхала мужской запах.

Эдвард осторожно приподнял ее подбородок.

— А твои глаза зеленее изумрудов, жена моя.

— Что такое изумруды? — полюбопытствовала она.

— Зеленые камни в рукояти моего меча.

— Ты сравниваешь мои глаза с камнями? — удивилась Ронуин, не уверенная, что ей понравился комплимент.

— Конечно, — рассмеялся Эдвард, слегка коснувшись ее губ своими. — Изумруды бесценны, а твои глаза ослепляют.

Губы Ронуин горели — совсем как в тот день, когда он поцеловал ее у алтаря. Странно, но приятно…

— А твои глаза — как хмурое небо, зато волосы подобны дубовым листьям в ноябре, — улыбнулась она.

— Таких похвал я не слышал никогда, женушка, — признался Эдвард.

— По-моему, ты просто безумец, — рассмеялась Ронуин. — А теперь мне пора бежать. Чересчур много дел, и мне не пристало отлынивать от работы только потому, что Глинн уехал, а тебе пришло в голову разыгрывать галантного рыцаря.

Она присела и, повернувшись, поспешила прочь. Эдвард долго смотрел ей вслед. Похоже, начало неплохое. За это время он искренне привязался к Ронуин и сказал правду, когда утверждал, что в его душе цветут чувства, куда более глубокие. И если это произошло без поцелуев, ласк и слияний, значит, она действительно завладела его сердцем. Правда, Эдвард слышал о женщинах, для которых не существовало страсти, но надеялся, что его жена не такая. Хоть бы он оказался прав, и она всего лишь нуждается в пробуждении! Для него не было удовольствия в удовлетворении исключительно собственного вожделения. Для этого годилась любая шлюха.

Он хотел любить жену и заслужить ее любовь. До сих пор сохранять терпение было легко. Но не теперь.

Вечером он пригласил жену поиграть в кости и обрадовался, когда та выиграла серебряное пенни.

— Тебя хорошо вышколили, — похвалил он, — но в следующий раз придется вызвать тебя на шахматный поединок. — Поднявшись, он подвинул свой стул к огню.

— Я искусна и в этом, господин, — сообщила она.

В зале, кроме них, никого не было; в камине, по обе стороны которого красовались каменные львы, плясало пламя. Эдвард поудобнее устроился на высоком стуле, обтянутом кожей.

— Посидишь у меня на коленях, Ронуин? — спросил он.

«Какой может быть от этого вред?»— подумала она и, поднявшись, шагнула в кольцо его рук.

Некоторое время оба молчали, потом Ронуин заговорила:

— Урожай в этом году превосходный, господин. Амбары полны. Вот-вот начнем собирать фрукты, если не пойдет дождь.

— Почему твои волосы пахнут вереском? — неожиданно поинтересовался он.

— Мать Энит кладет в мыло вересковую эссенцию. Кстати, яблоки уродились на диво. Через неделю-другую станем давить их на сидр.

— Восхитительно, женушка! Такой нежный запах тебе подходит, — продолжил Эдвард и чмокнул золотистую макушку.

— Господин, неужели вы не хотите знать, как идут дела?

— Расскажешь завтра за столом, после заутрени, — пробормотал он. — Вечера нужно посвящать более интересным занятиям. — И он припал к ее губам долгим нежным поцелуем, от которого у Ронуин, к ее удивлению, тревожно забилось сердце. Но Эдвард тут же поспешно отстранил ее и поставил на ноги. — Иди спать, жена. Желаю приятных снов.

Уверен, у меня они будут.

Растерянная, Ронуин вышла из зала и поднялась в свои покои. Энит помогла ей приготовиться ко сну. Ронуин долго лежала без сна, мысленно перебирая события минувшего дня.

Сумеет ли она преодолеть отвращение к близости с мужем? Она начинала надеяться, что так и будет.

На следующий день их неожиданно посетили гости. Эдвард был в саду, следил за сбором яблок, поэтому Альфред влетел в зал, где хозяйка ткала шпалеру, которую намеревалась повесить над камином. Эконом то краснел, то бледнел и явно был растерян.

— Госпожа! Госпожа! Лорд Эдуард с супругой всего в миле от Хейвна! Гонец только что прибыл! Что нам делать?!

— Лорд Эдуард?! — с недоумением переспросила Ронуин.

— Принц, госпожа! Сын короля Генриха вместе со своей великородной женой. Какие будут приказания?

Ронуин поднялась.

— Мы не знаем, останутся ли они на ночь, но на всякий случай вели приготовить лучшие покои. Посланец сказал, сколько человек в кортеже? Кухарка должна накормить всех досыта и вкусно, пусть их окажется хоть сотня! Пошли Джона в сад за господином, и немедленно. Я должна переодеться. Нельзя же приветствовать будущего короля в таком виде!

Скорее, Альфред, скорее! — Она выбежала из зала, зовя на ходу служанку:

— Энит! Ко мне!

Но Энит, чудесным образом догадавшаяся, что случилось нечто чрезвычайно важное, уже перебирала вещи в сундуках госпожи, доставая лучший наряд — из яблочно-зеленого шелка, с парчовым коттом более темного оттенка, прошитым серебряными нитями. Она даже успела выложить на кровать пояс из серебряной парчи как раз в ту минуту, когда Ронуин ворвалась в комнату, на ходу срывая повседневное платье. Одев госпожу, Энит быстро причесала и заплела ей косы, уложив их на голове короной. Туалет довершила прозрачная вуаль, закрепленная на тонком серебряном обручевенце.

Поблагодарив служанку, Ронуин помчалась вниз. Не хватало еще, чтобы именитых гостей никто не встретил!

Слуги в зале уже суетились, внося блюда с сыром и фруктами и кувшины с вином. В огонь подбросили дров. В дверь вбежал Эдвард, наспех вытирая пот с грязного лица. Увидев жену, он махнул ей рукой и ринулся к себе сменить костюм.

— Они у подножия холма, госпожа, — объявил Альфред, выслушав подбежавшего мальчишку.

Ронуин поежилась. Ничего не поделаешь, придется встречать принца одной.

Она вышла из зала и остановилась у входа как раз в тот момент, когда во двор въехала кавалькада. Ронуин с отчаянием осмотрелась и приблизилась к принцу, снимавшему свою жену с седла. Хозяйка Хейвн-Касла почтительно присела:

— Господин мой Эдуард, госпожа Элинор! Добро пожаловать в Хейвн-Касл.

Принц поднял Ронуин, вгляделся в прелестное личико.

— Значит, ты и есть дочь ап-Граффида, — кивнул он.

— Да, господин, — подтвердила Ронуин.

— Совсем не то, чего я ожидал. Валлийцы темноволосы, разве не так, леди?

— По большей части, но моя мать происходила от расы, которая звалась светлым народом. Я похожа на отца, но унаследовала от матери цвет волос.

— Ты куда красивее ап-Граффида, — усмехнулся принц. — Сердце мое, — обратился он к жене, — это Ронуин, дочь принца Уэльского и жена Эдварда де Боло. А это, госпожа Ронуин, моя супруга, леди Элинор.

Ронуин снова присела.

— Прошу вас почтить своим присутствием наш скромный дом, — попросила она, — и освежиться с дороги. Вас ждут еда и вино, а также горячая вода, чтобы смыть дорожную пыль.

В зале гостей уже ожидал Эдвард де Боло.

— Простите, господин мой, за то, что не встретил вас, но меня поздно известили о вашем прибытии. Я был в саду и не хотел приветствовать моих сюзеренов в грязной одежде. Надеюсь, моя жена была достаточно почтительна за нас двоих. — Он низко поклонился принцу и поцеловал тонкую руку Элинор.

— Твоя жена делает тебе честь, де Боло. Я счастлив познакомиться со столь прекрасной дамой.

Ронуин кивнула Альфреду, и тот поспешил разнести серебряные кубки, инкрустированные зелеными камнями. Первый он предложил принцу, второй — его супруге, а потом поднес напиток своим хозяевам.

— За короля! — провозгласил де Боло.

— За короля! — повторили собравшиеся, поднимая кубки.

Зал заполнила свита принца.

— Надеюсь, вы останетесь на ночь, — начал де Боло.

— Останемся, — согласился принц. — Но сможете ли вы прокормить двадцать человек? Если нет, у них с собой овсяные лепешки.

— В Хейвне хватит еды на всех, господин мой, — поспешно заверила Ронуин. — Здесь кормят даже каждого нищего, кто постучит в двери. Кроме того, нас заранее предупредили о вашем прибытии.

Принц взорвался смехом.

— Да уж, ты ничуть не напоминаешь своего отца, госпожа, — жизнерадостно объявил он.

— Вы не могли сделать мне комплимента лучше, господин мой Эдуард. Не хотела бы я ни в чем походить на ап-Граффида!

— Вы невысокого мнения о нем, — заметил принц.

— Я не хотела оскорбить его, — покачала головой Ронуин. — Он оказал мне немалую услугу, выдав замуж за моего Эдварда.

Принц кивнул.

— У вас уже есть дети, госпожа Ронуин? — осведомилась леди Элинор. — У нас четверо, хотя мы потеряли нашу дочь Джоан вскоре после рождения. Все же остальные: Элинор, Джон и Генри — чудесные детишки, и я благодарна за них Господу.

— Но мы поженились только в апреле, — напомнила Ронуин.

— И вы еще никого не ждете? Молитесь Святой Анне, чтобы помогла вам, — посоветовала принцесса, милостиво улыбаясь. — Вижу, вы привязаны к мужу, так что детей не придется долго ждать. Они всегда рождаются от взаимной любви.

Кухарка действительно была настоящей волшебницей, и когда настал час обеда, на верхнем и нижнем концах стола начало появляться блюдо за блюдом. Там уже стояли фрукты, хлеб и сыр, за ними последовала жареная оленина, куры в лимонном соусе, форель, сваренная в вине и украшенная листьями латука, миноги в желе, мортрюс — мясное блюдо с яйцами и хлебными крошками.

Кроме того, подавались тушенный в вине латук, вареный горошек и свежее масло. Хозяева и почетные гости пили вино, остальные — сидр.

— У вас нет священника? — осведомился принц.

— Он уехал в Шрусбери, навестить друзей в аббатстве, — учтиво объяснил де Боло.

— Жаль, что его не будет при нашем разговоре, — вздохнул принц. — Король Людовик Французский собирает в следующем году крестовый поход. Мы с женой намереваемся присоединиться к нему. Я провел все лето, путешествуя по стране и вербуя добровольцев. Как насчет тебя, Эдвард де Боло?

— А не безопасно ли вам покидать Англию, господин Эдуард? — встревожился хозяин.

— Теперь, когда мой дядя де Монфор мертв и похоронен, никто не восстанет ни против моего отца, ни против меня. Но как только я стану королем — пусть это произойдет как можно позже, — с походами будет покончено. В отличие от моего двоюродного деда, Ричарда Львиное Сердце, для того чтобы править Англией, я должен оставаться здесь. Это мой единственный шанс завоевать Святую Землю и отправить неверных в ад. Ты присоединишься ко мне, Эдвард де Боло?

— Да, господин мой Эдуард, — кивнул тот.

— И я тоже! — вставила Ронуин.

Хозяин Хейвна негромко рассмеялся:

— У моей супруги сердце воина.

— Можно я поеду с вами? — взмолилась Ронуин, и прежде чем ее супруг успел ответить, вмешалась принцесса:

— Я тоже не собираюсь покидать мужа, господин Эдвард. Если твоя жена хочет поехать, не вижу причин, почему бы ей этого не сделать.

— О Эдвард, пожалуйста, — упрашивала Ронуин. — Я не хочу расставаться с тобой.

Ее глаза полыхнули изумрудным пламенем, и Эдвард вдруг понял, что разлука с ней будет невыносима.

— Но походная жизнь нелегка, женушка, — предупредил он.

— Я привыкла к трудностям, господин мой, — возразила она.

— Если я позволю тебе ехать со мной, ты должна поклясться, что станешь беспрекословно подчиняться каждому моему слову.

— Клянусь, — прошептала она.

— Буду счастлива иметь в своей свите леди Ронуин и ее служанку, — любезно сказала принцесса, — если, разумеется, ты позволишь ей ехать с нами, лорд Эдвард.

— Разумеется, госпожа Элинор, и я благодарен за ваше великодушное предложение.

— Спасибо вам обоим! — взволнованно воскликнула Ронуин.

Принц молча кивнул, гадая, как удалось чертову ап-Граффиду воспитать такую дочь. Не только красива лицом, но и светла душой. Похоже, в ней нет ни хитрости, ни коварства.

И кажется, она успела привыкнуть к де Боло. Какое удовольствие — встретить столь редкостное создание!

Принц был доволен, что де Боло согласился присоединиться к ним. Это доказывало его преданность дому Плантагенетов. И хотя Эдуард всем заявлял, что желает стать королем как можно позже, в глубине души знал, что лицемерит. Отцу уже за шестьдесят, и мать втайне признавалась старшему сыну, что тревожится за здоровье мужа. Но если случится худшее и отец умрет в отсутствие Эдуарда, его мать, королева Элинор, достаточно сильна, чтобы не допустить развала страны и мятежа. Если же сам Эдуард погибнет в крестовом походе, останутся сыновья, которых бабка станет защищать, как тигрица.

Династия не прервется. Сознание этого придавало Эдуарду сил и спокойствия.

Принц с женой отбыли на следующее утро, посчитав свою миссию выполненной. Перед отъездом мужчины условились, где и когда встретятся. Лорд Хейвн-Касла пообещал привести с собой сотню воинов, которую обязывался одевать, кормить и вооружать. Кроме того, он решил попытаться собрать отряд из десяти вооруженных рыцарей, хотя честно признался принцу, что не может обещать этого наверняка.

— Сделай все, что сумеешь, — велел принц. — Каждому, кто пойдет с нами, будет обещано отпущение любых грехов по возвращении в Англию. Меня заверил в этом сам архиепископ Кентерберийский. Те же, кто погибнет во время похода, отправятся прямо в рай, минуя чистилище. Так пообещал папа. — С этими словами принц пришпорил коня, и кортеж устремился по дороге в Шрусбери.

Проводив их, Ронуин взволнованно воскликнула:

— Я должна тренироваться по несколько часов в день, если хочу как следует подготовиться к походу!

Не успели откланяться одни гости, как явились другие.

Рейф де Боло совсем не обрадовался женитьбе кузена и решил своими глазами удостовериться, что творится в Хейвн-Касле. Войдя в зал, он остановился как вкопанный, увидев, что Эдвард целует руку прелестной юной девушки, никак не похожей на новобрачную в представлении Рейфа.

— Кузен! — громко воскликнул он, усмехнувшись, когда парочка испуганно встрепенулась. — Кто эта хорошенькая девчонка? Или тебе настолько надоела маленькая валлийка, что ты поспешил отыскать эту ослепительную красавицу?

— Здравствуй, кузен. Ты, как всегда, делаешь поспешные и, следовательно, неверные заключения, — спокойно ответил Эдвард. — Это и есть моя жена Ронуин, дочь Ллуэлина Милая, позволь представить моего ближайшего родственника Рейфа де Боло.

Потрясенный, Рейф не находил слов. Немного придя в себя, он поклонился и почтительно поцеловал маленькую ручку Ронуин.

— Госпожа, я безмерно завидую удачливости кузена. Все знакомые мне валлийцы темноволосы.

«Иисусе! Она поистине великолепна! Бедная милая Кэтрин кажется тусклой звездочкой по сравнению с этим ярким солнцем», — подумал он.

Рейф на мгновение рассердился при мысли о сестре, так жестоко обманутой в своих ожиданиях, но ведь Ронуин ни в чем не виновата. Она лишь покорилась родительской воле.

— Добро пожаловать в Хейвн, господин мой Рейф! — пригласила Ронуин, которой нежданный гость показался чересчур высокомерным и надменным. Как он смеет являться в ее дом, считая хозяйку уродиной и предполагая, что Эдвард способен развлекаться с потаскухой-наложницей?!

Рейф увидел, как гневно сжались ее губы, и рассудил, что нельзя осуждать оскорбленную женщину. Сам виноват — незачем было высказываться столь откровенно.

— Я приехал засвидетельствовать свое почтение и передать привет от Кэтрин, — сообщил он.

— Твоя сестра здорова? — осведомился покрасневший Эдвард. Ему пришло в голову, что Кэтрин наверняка оскорблена таким очевидным пренебрежением. Ему было искренне жаль эту милую, тихую девочку.

— Вполне. Она бы и сама приехала, но сейчас время делать сидр, а как тебе известно, ее сидр славится по всей округе. Она никому не доверит это важное дело, — рассмеялся Рейф. — Лучшей хозяйки в Англии не сыскать. Мне будет трудно найти жену, которая смогла бы вести хозяйство в Ардли так же хорошо.

Рейф де Боло, высокий, стройный мужчина, с такими же светло-каштановыми волосами, как у Эдварда, и голубыми глазами, был его единственным родственником, если не считать Кэтрин. Они были детьми младшего брата его отца, жили в небольшом поместье рядом со Шрусбери, в двух днях езды от Хейвна.

— Надеюсь, ты останешься на ночь, — предложил Эдвард, заранее зная ответ.

— Да, но только на одну. Завтра мне нужно ехать.

— Значит, явился из любопытства, — резко бросила Ронуин.

— Совершенно верно, — ухмыльнулся Рейф, отчего-то еще больше завидуя невероятной удаче кузена.

— Сейчас велю приготовить спальню, — пообещала Ронуин и, адресовав мужу улыбку, а гостю — короткий кивок, поспешила наверх. Какой неприятный человек! Хорошо еще, что живет от них в двух днях пути. Она с превеликим удовольствием проводит его восвояси!

Эдвард ничего не сказал Рейфу о походе, хотя и намеревался попросить его переехать на это время в Хейвн и присмотреть за хозяйством. Кроме того, он совсем не был уверен, что поход состоится. Вряд ли король Генрих согласится отпустить наследника так далеко, а поскольку ключ от казны пока в его руках, принцу ничего не останется, как повиноваться родителю. Однако Ронуин жила ожиданиями и, не успев проводить Рейфа, забеспокоилась о брате.

— О Эдвард! Что нам делать с Глинном? Ап-Граффид никогда не позволит взять его с собой, а оставить его одного в Хейвне невозможно. Глинн по какой-то непонятной причине обожает отца. Вряд ли он сможет предать нас намеренно, но наверняка попадется в капкан, расставленный этим коварным лисом. Отослать Глинна в Ситрол невозможно — это слишком жестоко, хотя Морган ап-Оуэн, конечно, позаботится о нем.

«Нам… Нас…»

Душа Эдварда наполнилась радостью. Она уже думает о них как о едином целом, пусть и не дает волю страсти.

— Может, мы отправим Глинна в монастырскую школу Шрусбери? — предложил он. — Наставники там знают куда больше, чем отец Джон. Я внесу плату, и Глинн будет в безопасности.

— А если узнают, кто он?

— Пусть именуется Глинн из Торли. Все посчитают его моим незаконным отпрыском. Я скажу настоятелю, что его мать умерла, а отец неизвестен. Этого достаточно, чтобы уверить окружающих, что родитель — я. Но сам Глинн должен скрывать свое истинное происхождение. Сумеет ли он хранить тайну?

— Еще бы, — кивнула Ронуин. — Ему, конечно, тоже захочется идти в поход, но, пожалуй, школа его заинтересует больше. Похоже, у него открылись способности к учению.

Из него наверняка получится священник либо ученый.

Вечером она снова устроилась у него на коленях, и он нежно гладил шелковистые пряди. На этот раз Ронуин пришла к нему сама.

— В походе у нас будет мало возможностей жить как муж с женой, — многозначительно заметил он.

— У нас впереди еще много месяцев, — тихо возразила она, решив спросить у матери Энит, что нужно сделать, чтобы предотвратить зачатие. Если она покорится мужу, вполне возможно, скоро забеременеет. Тогда о походе не может быть и речи.

Его рука осторожно ласкала ее груди.

— Они словно твердые круглые яблочки, — шептал он.

У Ронуин прервалось дыхание. Она не знала, нравится ли ей это, но не отталкивала мужа.

— Я понимаю, что слишком спешу, — произнес он, — но не могу дождаться ночи, когда мы будем лежать в постели обнаженные и я покрою эти восхитительные полушария поцелуями, женушка моя.

— Теперь я меньше боюсь. Мне уже не так противно, как прежде, — застенчиво пробормотала Ронуин.

— Видишь, мы стали ближе, — заметил Эдвард и, отняв руку от ее груди, прижался к губам, сначала бережно, потом со все нарастающим пылом. Она не сопротивлялась и отвечала на поцелуй с девичьей невинностью, окончательно очаровавшей Эдварда. Но прежде чем она вновь успела ускользнуть, он поспешно отстранился в страхе, что желание лишит его рассудка.

— Ты так прекрасна, Ронуин! Я влюблен в тебя и был бы счастлив, если бы ты ответила мне взаимностью.

— Дай мне время, Эдвард, — попросила Ронуин. — Я только вкусила первые плоды того, что ты называешь страстью, и благодарю тебя за неизменное терпение.

— Ты — сокровище, ради обладания которым можно пойти на все, Ронуин. Ожидание только усиливает мое желание.

Ронуин коснулась его щеки и тихо пообещала:

— Постараюсь не заставлять тебя ждать слишком долго.

Эдвард поймал ее руку и перецеловал все пальчики.

— Все будет, как ты скажешь, любимая, ибо я больше всего желаю, чтобы ты была счастлива.

— Я уже счастлива в твоих сильных объятиях, — улыбнулась она.

— В ту ночь, когда ты скажешь, что мое испытание закончено, я сделаю тебя куда счастливее, чем ты можешь вообразить! — горячо воскликнул он.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. РОНУИН. 1270 — 1273 годы

Глава 7

Глинн, вернувшийся из Шрусбери, не закрывая рта пересказывал подробности поездки. Ронуин и не подозревала, что у нее столь болтливый брат.

— Представляешь, я видел корабли, поднимавшиеся вверх по реке, из самого Кардиффа, — возбужденно тараторил он. А церкви и аббатство, сестрица! Рынки и лавки с невиданными товарами! Я даже ел гранат, Ронуин, это такой южный фрукт.

Не думал, что в мире столько неизведанного! Когда стану старше, обязательно отправлюсь путешествовать! Заработаю деньги пением баллад на постоялых дворах, празднествах и при дворах знати.

— Но сначала следует закончить образование, — строго напомнила Ронуин. — Хотя мне неприятно упоминать об этом, я должна спросить, согласен ли наш родитель с твоим решением. Что, если он захочет женить тебя?

— Не соглашусь, пока не попутешествую вволю, — возразил Глинн, и она впервые заметила его сходство с отцом.

Когда они расселись за столом, Эдвард спросил шурина, не хочет ли тот поехать в монастырскую школу. Тот сразу загорелся.

— А можно? — с надеждой выдохнул он.

— Наверное, я сумею обо всем договориться к будущей весне. Пока тебя не было, приезжали принц Эдуард с женой.

Король Французский собирает крестовый поход в Святую Землю, и мы с твоей сестрой намерены присоединиться к нему. А ты тем временем продолжишь учебу. Лучшего места, чем Шрусбери, не найти.

— Господин мой, — вмешался отец Джон, — почему принц приехал именно к нам? Имение наше хоть и приграничное, но небольшое, и не так уж важно для его высочества.

— Вскоре Эдуард Плантагенет станет нашим монархом.

И приехал он сюда именно потому, что я — приграничный лорд. Кроме того, я женат на дочери ап-Граффида. Он проверяет, насколько велика моя преданность. Стоило мне отказаться, и он немедленно заподозрил бы меня в измене. И то, что моя жена так охотно вызвалась меня сопровождать, еще больше укрепило мнение принца Эдуарда обо мне, — пояснил де Боло со смешком.

— Но почему мне нельзя поехать? — возмутился Глинн.

— Потому что, шурин, твой отец наверняка не позволит.

У тебя еще будет на это время, когда станешь старше. А теперь для тебя важнее всего — продолжить обучение, — объяснил Эдвард.

— Но если вы завоюете Святую Землю, никаких походов больше не будет, — мрачно буркнул Глинн.

— Сарацины и христиане уже несколько веков сражаются из-за святыни, так что, боюсь, это не закончится так скоро. Не отчаивайся, когда-нибудь и ты получишь свой шанс.

Праздник Святого Мартина отмечался одиннадцатого ноября. В этот день жарили гусей, которых подавали на стол в богатых домах. Двадцать пятого ноября, в день Святой Екатерины, пекли особые хлебцы, делали напиток, названный «овечья шерсть» из-за печеного яблока, плававшего в нем, и подносили его в специальной чаше. Эдвард подарил жене брошь в виде кольца из серебра и оникса.

Прошло Рождество, и настал январь. Де Боло начал собирать людей, вызвавшихся пойти с ним в крестовый поход. Королевский посланник, прибывший в замок, сообщил, что во время его отсутствия все подати будут прощены. Эдвард, в свою очередь, уведомил арендаторов и сервов , что тот, кто станет сопровождать его, освобождается от дани, так что недостатка в добровольцах не было и хозяин Хейвна смог выбрать лучших. К середине месяца отряд приступил к подготовке к походу. Будущие воины учились обращаться с луками, копьями и дубинами, пользоваться тараном и метательной машиной, называемой франдиболой, подкапываться под стены.

Трое молодых людей из мелкопоместных семей, успевшие завоевать рыцарские шпоры и жаждущие приключений, прибыли в замок. Такую возможность упустить было нельзя, ибо если они станут храбро сражаться и приобретут известность, то смогут не только разбогатеть, но и получить титул из рук короля. Сэр Фулк, сэр Роберт и сэр Хьюго приехали с оруженосцами, на собственных конях и были встречены с распростертыми объятиями. Всем отвели место в зале и за столом. Сначала их смешило желание дамы сражаться за Гроб Господень, но когда они увидели своими глазами, как ловко Ронуин владеет оружием, то прикусили языки и насмешки быстро сменились уважительными взглядами. Один лишь Эдвард выходил из себя, раздраженный столь необычным для женщины увлечением. Жена только и думала о походе и совершенно забыла о его неразделенной страсти. Однако его желание росло с каждым днем, и несколько раз он едва сдержал взрыв ревности, замечая неподдельное восхищение молодых рыцарей. Эдвард понимал, что это лишь дань почтения и что другие мужчины ничего не значат для Ронуин. Просто она наконец оказалась в своей стихии. Де Боло втайне проклинал принца за приезд и разговоры о крестовых походах с женщиной, которой не терпелось вырваться на свободу. Хорошо принцу рассуждать: у него по крайней мере есть законные наследники!

Ронуин, женщина отнюдь не глупая, почувствовала настроение мужа и сообразила, что есть лишь один способ умиротворить его: лечь с ним в постель. Но сможет ли она сделать это, не выказав отвращения? Насчет беременности беспокоиться не приходилось: мать Энит, как оказалось, действительно знала способ предотвратить ее. Каждое утро служанка приносила ей отвар, но разве узнаешь, действует ли он, пока не проверишь на опыте?

Нужно признать, что ласки и поцелуи казались ей теперь менее неприятными. Кроме того, Эдвард — человек не жестокий и не грубый, и если первая ночь оказалась неудачной, может, последующие пройдут легче.

Ронуин считала себя храброй. Она не задумалась бы броситься в битву и не боялась смерти. Почему же так страшится супружеской постели? Пусть при этом она чувствует себя чем-то вроде вещи, отданной в полную власть мужа, но и это можно перетерпеть, как боль и недомогание. Она обязана быть не только верной ему, но и выполнять супружеский долг. Узнав правду, отец посчитал бы себя опозоренным, а этого Ронуин допустить не могла.

Собравшись с духом, она, перед тем как удалиться на покой, подошла к мужу и прошептала:

— Наверное, сегодня я отважусь разделить с тобой постель.

Отойдя, она поспешила к себе, вымылась, переоделась в чистую камизу и отпустила Энит, а сама села на кровать и стала расчесывать длинные волосы. Из смежной комнаты появился Эдвард и, взяв у жены щетку из грушевого дерева, принялся за работу. Он не совсем понимал причину ее столь внезапного решения, но старался быть как можно более нежным. Он привлек жену к себе и, покусывая маленькое ушко, старательно водил щеткой по ее волосам. К изумлению Ронуин, Эдвард орудовал щеткой не хуже служанки и ловко заплел толстую косу и связал ее лентой. Потом он спустил камизу с ее плеч, и белое полотняное облако улеглось у ног Ронуин. Встав перед ней на колени, Эдвард принялся ласкать маленькие груди. Ронуин затрепетала, но не попыталась его остановить. Его пальцы играли с ее сосками, медленно их возбуждая. Быстро поднявшись, он увлек жену за собой и попробовал, каковы на вкус ее пухлые губки. Ронуин больше не боялась поцелуев и, похоже, даже наслаждалась ими.

Она обвила его шею и, прижавшись к торсу супруга, поняла, что на нем тоже нет одежды. Она была так поглощена собственными переживаниями, что даже не взглянула на Эдварда, и теперь сильные бедра терлись о ее ноги, а густая поросль на его груди щекотала ее нежные холмики. И… огромное мужское достоинство уперлось в ее живот. Ронуин оцепенела, понимая, что ее ждет. Он придавит ее к кровати, снова вторгнется в самое чрево… и на этот раз она не сможет ни отбиваться, ни плакать.

— Поверь мне, — молил Эдвард, ощутив ее напряжение и целуя сомкнутые веки, кончик носа, уголки губ. — Это наслаждение, которое могут разделить мужчина и женщина, ягненочек мой. Пожалуйста, Ронуин, не отвергай меня. — Он уложил ее на постель и наклонился.

— Я ничего не могу с собой поделать, — всхлипнула она. — Не обращай на меня внимания, Эдвард, делай со мной все, что пожелаешь.

Но Эдвард откатился от нее и, приподнявшись на локте, рассерженно прорычал:

— Ведешь себя как потаскуха, черт возьми! Расставляешь ноги, хотя ничего не испытываешь ко мне! Почему?!

По щекам Ронуин покатились слезы.

— Не знаю…

— Но ап-Граффид любил твою мать и наверняка хорошо с ней обращался, — бросил Эдвард, стараясь держать себя в руках.

— Это правда! — воскликнула Ронуин. — О такой любви слагают баллады! Им никто был не нужен, ни Глинн, ни я.

Они думали только друг о друге.

— А ты, Ронуин? Боишься полюбить меня?

— Да! — яростно выпалила она. — Не хочу потерять себя, Эдвард, неужели не ясно?

— А вот я люблю тебя и неужели кажусь тебе ничтожным и жалким? Разве я сильно изменился после нашей первой встречи?

— Стал добрее, — прошептала она, стараясь не обращать внимания на руку, ползущую по ее животу.

— И тому причиной только ты одна, Ронуин, но это не означает, что из меня можно веревки вить. И ты останешься собой, если полюбишь меня. Взаимная страсть ап-Граффида и Валы необычна, такое бывает, может, раз в столетие. Они и вправду были одержимы друг другом, но большинство браков совсем не таковы, ягненочек мой.

— Каковы же они? — тихо спросила она.

Пальцы Эдварда запутались в густой серебристой поросли, и это ее волновало все больше, несмотря на страх.

— Моих родителей разделила взаимная ненависть. О браке было договорено лишь потому, что у них были смежные земли, а мать оказалась единственным ребенком в семье. Зато брат моего отца влюбился в свою жену. Они были счастливы и жили в мире и покое, верные друг другу, в отличие от моих родителей. Отец менял наложниц, мать все больше озлоблялась с каждым днем и не пускала его в свою постель, после того как дала наследника. Он так и умер на какой-то шлюхе, а мать отказалась обмыть его тело.

Это сделала тетка, добрая женщина с мягким сердцем.

Несколько лет назад мать наконец скончалась, вероятно, захлебнувшись собственной желчью. Только бедные могут позволить себе роскошь жениться по любви, у знати же чувства часто приходят позднее. Я полюбил тебя и безумно ревную, когда кто-то из мужчин восхищается тобой.

Меня угнетает то, что так же, как и они, я не могу тобой овладеть. Больше так не может продолжаться.

— Знаю, — кивнула она.

— Но не станешь же ты бояться того, что уже знакомо, жена моя? Начиная с этой ночи мы будем делить постель.

Ты сама видишь, что я не желаю тебе зла. Но страсть сжигает меня, и, клянусь святым распятием, я тебя получу! — воскликнул Эдвард, лаская створки раковины, скрывавшей ее сокровища.

Раскрыв нежные створки, он чуть сжал крохотную горошинку плоти и, дождавшись, когда она повлажнеет, проник пальцем глубже. Ронуин, не ожидавшая ничего подобного, затаила дыхание, но все же не вскрикнула. Оказалось, это вовсе не так ужасно. Эдвард снова осыпал Ронуин поцелуями, и не успела она опомниться, как он подмял ее под себя.

Она плотно сжала губы, боясь, что снова начнет биться и вырываться, но его твердое как камень копье легко проскользнуло в нее.

— Ну вот, ягненочек, на этот раз все по-другому, верно? — пробормотал он, обдавая ее горячим дыханием.

Однако язык не слушался Ронуин. Она едва могла дышать, но заставила себя обнять мужа, чтобы тот не догадался о ее ужасе и отвращении, получил свое и оставил ее в покое.

Эдвард двигался все быстрее, вонзая истомившееся орудие в ее глубины, пока не рухнул без сил. Когда он отодвинулся, Ронуин не сумела сдержать облегченного вздоха.

— Ты так и не нашла радости в нашем слиянии, — грустно шепнул он, целуя ее руки. — Но клянусь, Ронуин, придет день, когда и ты полюбишь меня.

— Наверное, — задумчиво сказала она. — И я никогда больше не стану уклоняться от исполнения обязанностей жены, господин мой, Эдвард. Со временем я, вероятно, даже научусь получать удовольствие от нашего слияния. Знаешь, я больше не страшусь твоих прикосновений и поцелуев. Остальное обязательно придет, я уверена.

«И молю Бога об этом», — мысленно добавила она, когда он уснул, сжимая ее в объятиях. Что заставляло ее так упорно сопротивляться? Будь Эдвард жестоким человеком, тогда всякий ее понял бы. Но что-то мучило Ронуин, не давая сполна насладиться близостью с мужчиной.

Эдвард и вправду приходил к ней каждую ночь, и Ронуин постепенно привыкла лежать с мужем в одной постели.

Мало того, теперь она сама искала утешения в его ласках. За исключением тех дней, когда ее посещали женские недомогания, Эдвард брал жену по несколько раз за ночь. Но она так и не испытала обещанного блаженства. Это печалило обоих, но Ронуин быстро усвоила, что поцелуи доставляют Эдварду радость, и не стеснялась отвечать на его ласки. Оставалось лишь надеяться на счастливый случай, который позволит ей насладиться их близостью.

Зимние холода сменились весенними ливнями. Они уже год как были женаты и за это время ничего не слышали об ап-Граффиде. Получив письмо от принца Эдуарда, де Боло послал за своим кузеном. Крестовый поход все же должен был начаться, и де Боло нуждался в помощи Рейфа и Кэтрин.

Кэтрин де Боло только исполнилось восемнадцать. Очень похожая на брата, она тем не менее была тиха и послушна.

До сих пор не нашлось мужчины, который попросил бы ее руки. Рейф объяснял это скудным приданым.

— Наши родители были небогаты. Мы всегда считали, что она выйдет за Эдварда, — откровенно признался он.

— Я уже сказал, что дам Кейт щедрое приданое, — процедил Эдвард. — Она того стоит и, кроме того, приходится мне родственницей.

— Я готова хоть всю жизнь прожить в Ардли и вести твое хозяйство, брат мой, — пробормотала Кэтрин, смущенная грубостью Рейфа. На белоснежной коже выступили красные пятна.

— Надеюсь, ты останешься здесь вместе с братом? — осведомилась Ронуин, игнорируя Рейфа. — Или вернешься к себе?

— Мой брат считает, что я не должна оставаться в Ардли одна, кузина Ронуин, — пояснила девушка. — У него есть надежный управляющий, который позаботится об имении в наше отсутствие. С вашего разрешения, я присмотрю за вашим хозяйством.

— Разумеется, кузина, — кивнула Ронуин. — Буду весьма благодарна, если примете молодого Глинна, когда тот станет наезжать из Шрусбери.

— Значит, жена приняла твоего бастарда, Эдвард? — рассмеялся Рейф, от души хлопнув брата по плечу. — От какой из твоих девок ты его заимел, хитрая собака?

— Почему ты миришься с его наглостью? — проворчала Ронуин, когда они остались одни.

— Рейф — неплохой человек, — улыбнулся Эдвард, — и очень любит сестру. Он страдает, видя, что ты заняла ее законное место. Знаю, временами он чересчур остер на язык, но сервы и арендаторы готовы жизнь за него отдать. Он не позволяет детям моложе десяти лет работать на полях больше трех часов в день.

— Все равно он мне не нравится, — отрезала Ронуин, — хотя его сестра — милая девушка, без злобы и горечи в сердце. Рейф высокомерен, спесив и, по-моему, жаждет занять твое место.

— Вовсе нет, хотя и ведет себя довольно дерзко. Но если ты боишься этого, дай мне сына, и Рейфу придется уйти в тень, моя валлийская дикарка.

Ронуин покраснела и потупила взор.

Супруги решили не рассказывать Рейфу и Кэтрин о том, кто Глинн на самом деле. Так было безопаснее для сына ап-Граффида. Эдвард не был уверен в своем кузене. В случае если он умрет бездетным, все унаследует Рейф. Теперь же, когда Эдвард женат и все окружающие думают, будто у него есть сын от бывшей наложницы, кузен наверняка поумерит свои аппетиты.

Узнав о том, что кузен с женой отправляются в поход, где шансы погибнуть были достаточно велики, Рейф не потрудился найти жениха для сестры. Такое путешествие считалось крайне опасным, и многим предстояло навсегда остаться в Святой Земле. Если Рейф станет лордом Торли, наверняка подыщет Кэтрин партию получше! Лучше выждать, как повернутся события. А если валлийка отправится на тот свет, тем лучше — он сосватает сестру Неду, как надеялись родители. В случае же гибели Эдварда Рейф сам женится на Ронуин и приберет к рукам и богатое наследство, и знатную жену, чье присутствие удержит валлийских разбойников от нападения. В любом случае он только выиграет.

Подготовка к путешествию шла полным ходом. Поля зазеленели всходами, весна кончалась, и время отъезда близилось. Люди Эдварда запасались провизией и оружием, подковывали коней, чинили телеги и грузили на них вещи.

Женщины Торли всю зиму шили шатры: побольше — для хозяев, поменьше — для рыцарей и простых воинов. Положили ли мельницу для ручного помола? А белье и стульчики для шатра хозяина?

Кухонную утварь грузили на отдельную подводу.

Глинна отвезли в монастырскую школу. Сам аббат принял лорда Торли и его жену в своих покоях и, пронзив Эдварда строгим взглядом, провозгласил:

— Я хочу знать правду о родителях юноши, иначе не приму его в школу. Предполагалось, что он твой бастард, но в нем нет ничего от тебя. Можешь говорить прямо, как на исповеди, но ради безопасности аббатства я должен знать правду.

— Он — Глинн ап-Ллуэлин, младший брат моей жены, отец-настоятель, — последовал немедленный ответ. — Принц оставил мальчика на моем попечении, поскольку моя жена заботилась о нем с самого детства, особенно когда стало ясно, что парень не годится для воинских подвигов. Любит учиться, сочиняет стихи и песни. Мы держим его происхождение в секрете, ибо я не хочу, чтобы мальчика использовали как оружие против отца. Даже мой кузен Рейф не знает, кто он на самом деле. Мы полагали, что будет лучше, если его посчитают моим незаконным сыном.

Аббат понимающе кивнул.

— Отец знает, где он сейчас?

— Да. Мальчика сопровождали двое его людей. Я отослал их в Уэльс и велел рассказать ап-Граффиду, где его сын.

Он не станет возражать. Ты поклялся никому не выдавать тайну, отец мой, и я молю тебя заботиться о мальчике. Если, пока мы будем в походе, между Уэльсом и Англией разразится война, он просто исчезнет и, клянусь, ни тебе, ни твоим людям не причинят зла. Хотя отец Глинна презирает поэтические наклонности сына, он все же любит его. Мало кто знает о существовании Глинна, хотя ходят слухи, что у принца Уэльского есть сын.

Немного помолчав, аббат обратился к Глинну:

— Скажи, сын мой, готов ли ты носить на себе клеймо бастарда? Зная, что ты отпрыск дворянина, с тобой станут обращаться хорошо, но найдутся и такие, кто будет насмехаться над тобой.

— Я действительно незаконнорожденный, — спокойно ответил Глинн, — ибо наш отец не был женат на нашей матери, хотя горячо ее любил, отец-настоятель. Однако меня всегда любили окружающие. Если кто-то захочет утвердиться за счет моего унижения, я буду молиться за них. Боюсь, я не воин в душе.

— Мы рады видеть тебя в нашей школе, Глинн из Торли, — улыбнулся отец Бонифас. Парнишка действительно умен, и его достойный ответ наводил на мысль, что он может стать прекрасным священником. Время покажет, так ли это. — Попрощайся с сестрой и зятем, сын мой, — велел он.

— Спасибо, Эдвард, — просто сказал мальчик. — Буду молиться за твой успех и скорое возвращение.

— Когда наступят каникулы, возвращайся в Хейвн, — посоветовал Эдвард. — Рейф и Кэтрин присмотрят за тобой до нашего приезда.

Он обнял Глинна и взъерошил его темные волосы. Юноша шагнул к сестре. В ее глазах стояли слезы, губы слегка подрагивали.

— Не смей плакать, сестренка, — пожурил ее Глинн, впервые почувствовав себя старше и сильнее сестры. — Я сам пожелал такой участи, а ты захотела вместе с супругом послужить Господу нашему.

Он обнял сестру и прижал к себе, но она отстранилась и стиснула его лицо ладонями. Когда он успел так вырасти и окрепнуть? И неужели на подбородке пробивается щетина?

— Когда я вернусь, ты превратишься в настоящего мужчину, — посетовала она.

— Я в любом случае стал бы им, — усмехнулся Глинн, коснувшись ее щеки.

— Учись прилежно и слушайся братьев, — наставляла она и, понизив голос, добавила:

— Если стрясется какая-нибудь беда, От и Дьюи приедут за тобой. Поезжай с ними.

Обещай мне, младший братец.

— Клянусь, — прошептал он и наспех поцеловал сестру. — Поезжай с Богом, Ронуин, дочь Ллуэлина, и возвращайся живой и здоровой.

С этими словами он повернулся и последовал за монахом, пришедшим проводить его в школу.

Ронуин разразилась слезами, и Эдвард поспешил обнять жену. Положив голову на его плечо, она жалобно всхлипывала.

— До сих пор они почти не разлучались, — пояснил Эдвард настоятелю.

— Прекрасно видеть такую любовь между братом и сестрой, — заметил тот. — Не волнуйся, госпожа, мы присмотрим за твоим братом.

— С-спасибо, господин н-настоятель… — выдавила Ронуин.

Они покинули аббатство и поскакали в Хейвн, откуда отряд уже готовился отбыть на побережье. Кэтрин и Рейф попрощались с ними, и девушка пообещала молиться за отсутствующих. Ее голубые глаза повлажнели, и Ронуин проглотила ревность, хотя и заметила, что взгляд Кейт задержался на Эдварде чуточку дольше, чем следовало бы.

— Мы с мужем благодарим тебя, дорогая Кейт, и будем счастливы твоими молитвами, — ответила она.

Кавалькада выехала из замка и вскоре свернула на большую проселочную дорогу.

— Что за женщина! — покачал головой Рейф. — Судьба сыграла с нами обоими злую шутку, сестрица. Ты со своей мягкостью и добротой была бы куда лучшей подругой Эдварду, а неукротимая Ронуин — мне.

— Рейф! — возмутилась Кэтрин. — Они заключили союз по воле короля!

— Не ругай меня, Кейт, за желание иметь то, чего я никогда не получу, — вздохнул Рейф. — Я твердо верю, что они оба благополучно вернутся.

Английская армия должна была собраться в Дувре, а оттуда отплыть в Бордо. Отряд Эдварда путешествовал как по суше, так и по воде. Суда перевезли их по Северну из Хейвна в Глостер. Оттуда они двинулись в лондонском направлении, обогнули столицу и направились к Дувру. Прибыв туда в середине мая, они узнали, что принц Эдуард еще не готов тронуться с места. Те, кто уже оказался в Дувре, должны были отправиться во Францию, а дальше добраться до порта Эг-Морт на Средиземном море и встретиться там с французами. Принц Эдуард со своим отрядом пообещал последовать за ними как можно скорее.

— Моя жена зачислена в свиту принцессы Элинор, — сообщил Эдвард портовому надзирателю.

— Она присоединится к принцессе, как только принц Эдуард достигнет Эг-Морта, — объяснил тот, — а пока пусть путешествует с вами, господин. Кроме того, на вашем корабле будет еще одна дама. Вы, госпожа, сможете разделить с ней каюту. Ее муж тоже из рыцарей короля.

— Значит, мы с мужем не сможем быть вместе? — расстроилась Ронуин.

— Мужчинам придется спать на палубе, госпожа. Позвольте напомнить, что вы отправляетесь на войну против неверных, а не на увеселительную прогулку, — резко ответил надзиратель.

— Прошу обращаться со мной повежливее, сэр, — так же высокомерно бросила Ронуин. — Я дочь принца Уэльского, а не какого-то сельского олуха!

— Прошу прощения, госпожа, — низко поклонился надзиратель. — Поверьте, я из кожи вон лезу, чтобы все шло гладко, но, пока не отплывут последние люди принца, не видать мне покоя.

Ронуин величественно кивнула, а ее муж постарался скрыть улыбку.

Судно, на котором они отплыли из Дувра, оказалось довольно большим. На палубе поместились все воины Эдварда де Боло вместе с лошадьми и небольшой отряд из Оксфорда.

Погода выдалась солнечной, и море было спокойным, но плавание продолжалось десять дней, прежде чем корабль достиг Бордо. Скука, обуявшая их, быстро рассеялась, едва путники сели на коней и направились в единственный средиземноморский порт Франции, Эг-Морт. Дороги были буквально запружены телегами, всадниками — как благородными рыцарями, так и простыми воинами. Идея крестового похода овладела всеми верующими.

Лишь в конце июня они добрались до Эг-Морта, где и узнали, что принц Эдуард еще не покидал Англии. Англичане не знали, что им делать. Тогда король Франции, истощенный, с глазами, горевшими фанатичным огнем, решил поговорить с ними.

— Мы уверены, — объявил он, — что ваш принц рано или поздно присоединится к нам, если не здесь, то в Святой Земле. Он прислал гонца, который велел передать, что те, кто уже добрался сюда, должны последовать за мной, а он последует за вами. Судов хватит на всех. Мы гордимся, что выполняем великую миссию во славу Господа нашего Иисуса Христа.

После ухода Людовика англичане начали совещаться. Кое-кто сомневался. Люди не спешили присоединяться к чужому королю.

— Как это похоже на Эдуарда Длинноногого! Бросить нас на милость французишек! — ворчал какой-то рыцарь. — Едва ли за горло нас не брал, настаивая на том, чтобы все было готово вовремя, а сам до сих пор сидит в Англии!

— Он прибудет, — заверял другой. — Я слышал, король не слишком жаждет раскошеливаться на столь рискованное предприятие и не желает, чтобы его сын в нем участвовал. Правда, королева пытается его уговорить и твердит, что многие прекрасные люди готовы сопровождать принца и что тот запятнает честь рыцаря, если пойдет на попятный теперь.

— А откуда ты все это знаешь? — недоверчиво допытывался первый рыцарь.

— Не забудьте, от принца прибыл посланник к королю Людовику, — пояснил второй. — Кружка-другая пива способна творить чудеса, она развяжет язык самому молчаливому слуге. А этот парень проехал немало миль, чтобы передать письмо от нашего Генриха.

— Как быть с нашими женщинами? — не унимался первый.

— Они должны ехать с нами, — вмешался Эдвард де Боло. — Мы не можем оставить их здесь, среди чужестранцев.

Кроме того, если принц все же прибудет, в чем я уверен, то вряд ли остановится в Эг-Морте, и тогда дамы застрянут здесь надолго. Нам нужно потребовать от французов, чтобы женщин устроили как следует.

Все согласно закивали.

Верный своему слову, де Боло обратился к французам. В английском лагере было шесть благородных дам и столько же служанок. Французская королева любезно пригласила их отправиться в Карфаген на ее корабле.

— Что ни говори, — заметила она мужу, — а леди должны были путешествовать в свите жены моего племянника. Мы не можем отмахнуться от них, тем более что бедняжки выказали настоящее мужество, последовав за супругами в Святую Землю.

Восьмой крестовый поход начался первого июля в году тысяча двести семидесятом, когда флотилия отплыла из Эг-Морта, единственного владения Франции на Средиземном море, отделенного от моря огромными песчаными дюнами и глубокими лагунами. Суда целый день скользили по лабиринту каналов, прежде чем оказались в открытом море.

С каждым днем погода становилась теплее. Ни англичане, ни французы не привыкли к подобной жаре. Лагерь крестоносцев в Карфагене был усеян шатрами. Самый большой, в центре, принадлежал французскому королю. Были тут и больничный шатер, и несколько шатров, предназначенных для готовки. Воды хватало, но не в изобилии, поскольку несколько колодцев за стенами Карфагена оказались отравленными. Вскоре, несмотря на все усилия врачей, началась эпидемия. Пришлось вырыть выгребные ямы для страдавших расслаблением желудка. Они быстро наполнялись, после чего их закидывали землей и выкапывали новые.

Заболел и король Людовик. Человек немолодой, он сильно страдал от жары. Многим тоже нездоровилось. Когда слег и Эдвард де Боло, Ронуин поначалу была в ужасе, но, поразмыслив, решила, что причиной его недуга стала ужасающая грязь в лагере. Прежде всего она потребовала, чтобы их шатер перенесли как можно дальше от скопления людей. Эдвард ужасно ослабел, его несло чернотой, слизью и зеленью.

Бедняга никак не мог поправиться, и Ронуин настояла, чтобы питьевая вода кипятилась вместе с плодами айвы и процеживалась через чистую ткань. Она знала — лучшего средства, чем айва, не существует, и кормила мужа мякотью вареных фруктов, смешанной со сладкими финиками. В шатре царила безукоризненная чистота. Ночной горшок промывался уксусом и кипящей водой после каждого употребления.

Ронуин порекомендовала этот способ французской королеве, но придворный врач поднял ее на смех, назвал старомодной, и уверил, что, как только вредные гуморы будут удалены из тела монарха, он поправится и крестовый поход продолжится по воле Божьей.

Эдвард де Боло был уверен, что долго не протянет, но лечение постепенно возымело действие. Его взбунтовавшийся живот утихомирился.

— Ты, похоже, колдунья? — подшучивал он над женой.

— Я лишь вспомнила то, чему меня учили в Аббатстве милосердия, — улыбнулась Ронуин, присаживаясь на край походной кровати. Потом она засучила рукава, намочила в тазике морскую губку и принялась обтирать мужа. Сестра-лекарка всегда утверждала, что грязь — источник многих болезней, что бы ни говорили святые отцы о вреде мытья.

— Вода пахнет совсем как ты, — заметил он.

— Я капнула туда немного своего масла, — объяснила Ронуин, проводя губкой по широкой груди мужа. Закончив работу, она накрыла его легкой простыней, вылила воду и снова села рядом.

— Полежи со мной, — попросил он, обнимая жену и гладя по волосам. Он и впрямь чувствовал себя лучше и благодарил Бога за присутствие жены.

Правда, во время болезни он часто думал о Кэтрин и мечтал, чтобы Ронуин больше походила на нее, но сейчас не чувствовал угрызений совести из-за этого. Женщины и должны быть подобны доброй и мягкой Кэтрин. Хорошо еще, что монахини внушили Ронуин, как должна вести себя жена по отношению к мужу. Заботливость и внимание Ронуин позволили Эдварду надеяться, что она постепенно станет похожей на женщину, в которой он нуждался.

Он нежно улыбнулся супруге.

Ронуин услышала, как колотится его сердце, и внезапно ее осенило.

«Я люблю его!»— подумала она. Мысль о том, что она может потерять его, была ей невыносима. Значит, нужно сказать ему правду!

— Эдвард, я люблю тебя, — прошептала Ронуин. — И пусть до сих пор не была самой ласковой из женщин, все равно я люблю тебя. И умру, если нам придется расстаться навсегда.

Слезы градом покатились по щекам, и Ронуин никак не могла их унять.

— О Ронуин, моя милая дикарка, — ответил он, сжимая ее в объятиях, — как долго ждал я этих слов! Ты и представить этого не можешь, ягненочек! Когда я обрету здоровье, мы позаботимся об остальном, но сознание того, что я любим, придает мне сил. Я уверен, при такой заботе скоро встану на ноги. Не плачь, дорогая.

Какое счастье видеть, что Ронуин изменилась! Нужно как можно скорее сделать ей ребенка и отослать домой с наследником во чреве. Она, разумеется, беспрекословно подчинится, поскольку к тому времени поймет, в чем состоит ее супружеский долг.

Довольно улыбнувшись, Эдвард поцеловал ее в губы.

Королю Людовику становилось все хуже. В лагере свирепствовали чума и дизентерия; в довершение ко всему отряды иноверцев то и дело нападали на изнемогавших христиан. Брат короля Карл Анжуйский, король Неаполя и Сицилии, убедивший Людовика, что приезд в Карфаген и обращение эмира в истинную веру помогут снискать расположение папы, теперь поговаривал о перемирии. Но двадцать пятого августа король Людовик IX скончался. Принц Эдуард, прибывший из Англии на несколько дней позже, уже не застал своего дядю в живых. Его тело готовили к длинному путешествию на родину. Карл Анжуйский, к величайшей ярости Эдуарда, уже вел мирные переговоры.

— Ты предал весь христианский мир! — прогремел принц. — Я отказываюсь участвовать в этом подлом деянии! Иерусалим должен быть освобожден от язычников, а ты, трусливый пес, заискиваешь перед нашим врагом! Я больше не желаю тебя видеть! Меня тошнит от тебя, негодяй!

— Но ты свободен в своих действиях, господин мой, — вкрадчиво заметил Карл Анжуйский. — Я же в связи с кончиной моего брата обязан думать о своем королевстве. Оно не так далеко от неверных, как твоя Англия.

Принц Эдуард вышел из королевского шатра и, созвав своих рыцарей, рассказал о случившемся.

— Я еду в Акру и там соберу людей, чтобы отбить Иерусалим у язычников. Вы со мной, господа? Во имя Бога и Англии! — воскликнул он, подняв меч.

— За Бога и Англию! — вторил ему хор голосов.

Принц кивнул и, распустив рыцарей, направился к шатру Эдварда де Боло. Он улыбнулся встретившей его Ронуин:

— Мне сказали, госпожа, что Эдварду с каждым днем становится все лучше благодаря твоей нежной заботе. Если бы моя тетка последовала твоему совету, король Франции и по сей день был бы жив. — Он уселся на единственный стул, пододвинутый Ронуин, и, объяснив ситуацию, добавил, обратившись к де Боло:

— Если чувствуешь себя не в силах продолжать поход, ты волен вернуться домой, с нашей благодарностью и благословением.

— Я останусь, повелитель, — решил Эдвард. — Мы с таким трудом добрались сюда — поворачивать обратно нам не к лицу. Когда вы отправляетесь?

— Через десять дней, — сообщил принц. — Ты будешь готов к этому сроку?

— Думаю, да, — кивнул Эдвард.

Ронуин раздраженно кусала губы, но молчала.

— Благодарю тебя за верность, — улыбнулся принц, поднимаясь. — Как тебе известно, у меня хорошая память. Я не забываю друзей, но и врагов хорошо помню. Госпожа, моя жена будет рада принять тебя в любое время, когда сможешь ненадолго оставить мужа.

Ронуин почтительно присела. Принц кивнул и вышел из шатра.

— Ты еще недостаточно здоров, чтобы продолжить поход, — заявила Ронуин.

— Но я успею окрепнуть, — уверил муж.

— За десять дней? — усомнилась она.

— Придется. Думаю, пройдет не менее двух недель, прежде чем все устроится, да и ехать будем медленно, потому что теперь с нами принцесса и ее фрейлины. Тебе нужно навестить леди Элинор. Энит присмотрит за мной в твое отсутствие.

— Если я к тому времени не буду уверена, что ты достаточно здоров, то объявлю об этом всем, и никто меня не остановит, — пригрозила Ронуин.

— Ну и свирепая же ведьмочка моя валлийская жена! — поддразнил Эдвард. — Обещаю вести себя хорошо, госпожа, если поднимешь меня на ноги к отъезду.

Пойми, мы обязаны присоединиться к принцу. А теперь иди и засвидетельствуй свое почтение его жене, Ронуин.

— Я позабочусь о господине, хозяйка, — пообещала Энит.

Ронуин наскоро умылась, пригладила волосы, расправила платье и поспешила в королевский шатер. Стоило ей назвать свое имя, как стражник отступил и пропустил ее внутрь.

Ронуин присела в поклоне перед принцессой.

— Как приятно видеть тебя, Ронуин де Боло! — воскликнула леди Элинор. — Садись и расскажи нам о своем добром супруге, который, как я слышала, болен. Надеюсь, он поправляется?

— Да, госпожа, — кивнула Ронуин и, поведав о своих приключениях, пожаловалась на упрямство мужа:

— Боюсь, господин мой слаб для дальнейшего путешествия, но он и слышать ничего не желает.

— Ох уж эти мужчины! — посочувствовала принцесса Элинор. — Думают, что они несокрушимы! Что ж, возвращайся к своему господину и постарайся поскорее поднять его на ноги. А потом явишься ко мне и станешь одной из придворных дам на время путешествия в Акру. Подумай только, — с теплой улыбкой добавила она, — какие истории мы когда-нибудь будем рассказывать нашим внукам!

— Сначала я должна родить ребенка, — пробормотала Ронуин.

— Ты так и не стала матерью? — расстроилась леди Элинор, участливо качая головой. — Мы должны сделать пожертвование Святой Анне, матери Девы Марии. Я говорила, что она тебе поможет. Когда займешь место в моей свите, мы станем молиться вместе.

Ронуин вернулась в палатку повеселевшая и полная новых сил.

— Найди сэра Фулка, — велела она Энит. — Я потренируюсь с ним на мечах. Эдвард, муж мой, забота о тебе занимала все мое время, но теперь я хотела бы немного размяться.

Ты побудешь без меня еще немного?

Эдвард великодушно кивнул, хотя требование жены не слишком пришлось ему по душе.

— А что сказала леди Элинор? — поинтересовался он.

— Сказала, что мужчины воображают себя несокрушимыми, — засмеялась Ронуин, — и попросила, чтобы я поскорее поставила тебя на ноги, так что у меня нет иного выхода!

Но сначала я должна поработать до изнеможения, чтобы немного успокоиться. Завяжи-ка! — Она повернулась к нему спиной, прося закрепить стеганый жилет.

— Надень кольчугу, — велел он.

— Чересчур жарко! — запротестовала она.

— И все-таки нужно. Ты так яростно сражаешься, что кровь противника невольно закипает. Не хочу, чтобы тебя случайно ранили, ягненочек.

Не хватало еще, чтобы в результате несчастного случая она осталась бесплодной! Правда, эту мысль Эдвард вслух не высказал.

Натянув шоссы, Ронуин надела панцирь с металлическими наплечниками и шлем с кольчужной бармицей.

— Я сварюсь заживо! — проворчала она.

— Такова цена, которую приходится платить воинам, — засмеялся Эдвард. — Постарайся не слишком долго находиться на солнце. Если заболеешь, кто будет за мной ухаживать, моя нежная лань?

— Дурачок, — парировала она, — ты просто ревнуешь, когда я забавляюсь со своим мечом, хотя у тебя нет на то никаких оснований.

— Предпочел бы, чтобы ты забавлялась моим, — лукаво усмехнулся Эдвард.

Ронуин покраснела до корней волос.

— Негодник!

Но Эдвард продолжал озорно улыбаться:

— Лучше подари мне поцелуй, женушка.

— Такой бесстыдник, как ты, его не заслуживает! Лучше поразмысли о своих прегрешениях, и, может, по возвращении я поцелую тебя, если станешь искренне раскаиваться, — пообещала Ронуин и, подхватив меч, выбежала из шатра.

Эдвард проводил ее нежным взглядом. Трудно поверить, но тяготы путешествия только сблизили их.

Может, это Господь благословил их за благочестие и веру?

Впервые за время их супружеской жизни в нем загорелась надежда.

Глава 8

Ронуин практиковалась с сэром Фулком под большим тентом, скрываясь от палящих лучей. Проходившие мимо принимали ее за рыцаря, поскольку длинные волосы валлийки прятались под шлемом. Из-за жары приходилось делать частые перерывы на отдых и умываться прохладной водой. Именно в один из таких перерывов в лагере поднялась тревога.

— Скорее, леди, я отведу вас в шатер, — пробормотал сэр Фулк.

— Нет, — отказалась Ронуин. — Это единственная возможность встретиться с язычниками лицом к лицу, особенно теперь, когда французы попросили мира.

— Но мы начнем битву за Иерусалим, когда доберемся до Акры, госпожа. Вы еще покажете себя, — возразил сэр Фулк.

— Фи, какие глупости! Ни в чем нельзя быть уверенным!

Никто из нас пока не напоил меч вражеской кровью. Вперед!

На коня, Фулк! На коня!

И она помчалась к загону, где были стреножены лошади.

Фулк заколебался, зная, что ему следовало бы вернуться в шатер и все рассказать де Боло, но схватка закончится раньше, чем он успеет вскочить на своего жеребца. Мусульмане нападали на крестоносцев по несколько раз в день, но никогда не ввязывались в серьезное сражение. Решив, что Ронуин права, Фулк кинулся следом. Несправедливо, что ей достанутся все лавры!

Тем временем оруженосец уже успел оседлать обоих коней. Всадники, лавируя между шатрами, помчались туда, откуда доносились крики и звон стали. Сэр Фулк вынужден был признать, что Ронуин совершенно не испытывает страха. Она ворвалась в самую гущу битвы с яростным боевым кличем, рубя мечом налево и направо. Душу ее охватил неописуемый восторг. Никогда прежде не испытывала она такой безмерной радости. Глаза застилала красная дымка, и, хотя Ронуин понимала, что нужно вести себя осторожнее, она все же ничуть не страшилась. Ее воинское умение поможет одолеть противника. Она почти слышала голос Ота, направляющего каждое ее движение, словно он был рядом. Враги расступались перед Ронуин, ей хотелось смеяться от невероятного душевного подъема. Англичане и французы, словно заразившись ее свирепостью, разили нападавших, и враги неожиданно ощутили в противниках непобедимый дух. Впервые обычная стычка переросла в серьезный бой. До Ронуин доносилось пение Фулка, имевшего обыкновение во время драки что-то мурлыкать себе под нос.

Ее меч вонзился во что-то мягкое, и она увидела ошеломленное лицо мавра, медленно валившегося под копыта Харда. Язычники издали дикий вой. Очевидно, они вновь шли в атаку.

Ронуин не могла опомниться. Это не шутка! Она убила человека! Кровавая реальность потрясла ее, а крики раненых и умирающих зазвенели в ушах. Она на миг опустила руку, и тут же обнаружила, что окружена смуглыми чернобородыми людьми. Инстинкт выживания взял верх, и она попыталась прорубить себе дорогу. Сэр Фулк с боевым кличем рвался ей на помощь.

Ронуин не поняла, как случилось, что их отрезали от основной группы крестоносцев. Враги явно старались оттеснить их подальше. Кто-то вырвал поводья из ее руки.

Всадники пустились прочь, уводя коня Ронуин. Сэр Фулк кинулся в погоню. Меч у нее не отобрали, но и пустить его в ход она не могла. Ронуин думала вырвать поводья, но ее взяли в такое тесное кольцо, что о побеге не могло быть и речи.

Ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Сгустилась тьма, но Ронуин заметила, что они скачут по песку к видневшимся вдали горам. Наконец враги остановились и вырвали у нее меч. Сэра Фулка тоже стащили с коня и обезоружили.

— Садитесь, — грубо приказал предводитель, указывая на большие булыжники.

— Ничего не отвечай, — прошептал сэр Фулк.

Ронуин кивнула, понимая, что похитители понятия не имеют о том, что она женщина. Им протянули круглую плоскую лепешку и небольшую чашу с затхлой водой на двоих.

Поев и кое-что припрятав на потом, Фулк приказал:

— Ложись спать. Я посторожу.

Ронуин послушно закрыла глаза, хотя сон, разумеется, не шел. Нужно как можно скорее сбежать. Но как пробраться через вражеский лагерь? Что скажет Эдвард? Должно быть, он пришел в бешенство, и считает ее виновной во всем. Повезет, если ее немедленно не отправят в Англию! Ах, нужно было слушаться Фулка и уйти в шатер при первых звуках тревоги.

Что сделают язычники, когда узнают, что она женщина?!

При одной мысли об этом Ронуин задрожала, ощутив, как слезы обожгли веки. Но плакать нельзя! Если она поддастся страхам, то не сумеет рассуждать здраво, а ей необходимо составить план побега. Сэр Фулк — доблестный боец, но неважный тактик.

Тут она незаметно для себя задремала. Неизвестно, сколько она спала, — ее разбудил Фулк.

— Мы отправляемся в путь, — бросил он.

— Но еще совсем темно, — прошептала Ронуин.

— Взошла луна, и, кроме того, прохладнее путешествовать ночами. Один из мусульман говорит по-норманнски.

Садись в седло, пока кто-нибудь из них не подошел ближе.

— Мы должны сбежать! — с отчаянием воскликнула Ронуин.

— Как? — уныло возразил рыцарь.

Ронуин уселась на лошадь. Ее запястья, все еще скрытые перчатками, примотали к луке седла. Посмотрев в сторону сэра Фулка, она заметила, что и его тоже связали.

Они ехали всю ночь, остановившись, только когда солнце поднялось достаточно высоко. Пленникам снова выделили лепешку и немного воды и велели спрятаться в тени скалы, защищавшей от палящего жара. Под горой расстилалась равнина и виднелся берег моря, но Карфаген остался далеко позади.

— Что с нами будет? — прошептала Ронуин.

— Тот, кто понимает наш язык, утверждает, что за рыцарей часто запрашивают выкуп. Они поражены нашим воинским искусством и везут к своему повелителю в надежде обратить нас в мусульманство и уговорить сражаться на их стороне. Они считают тебя великим воином и собираются запросить целое состояние. Вряд ли кто-то способен собрать столько денег.

— Иисусе! — тихо пробормотала Ронуин, не смея спросить, как все повернется, если враги проведают, что она женщина.

Сэр Фулк понял, о чем она думает, но чем он мог утешить несчастную? Знай он сам, что с ними будет, предпочел бы убить Ронуин собственными руками, только бы не позволить ей закончить свои дни в гареме какого-нибудь эмира, куда ее, разумеется, и упрячут. Он слышал, что светловолосые женщины высоко ценятся у язычников.

— Нам лучше отдохнуть, пока есть возможность, — тихо заметил он. — С наступлением ночи придется пуститься в дорогу.

Ронуин кивнула. У нее еще осталась надежда, что их с сэром Фулком вернут в лагерь крестоносцев.

Она мельком оглядела спутника. Этому коренастому мужчине среднего роста с рыжеватыми волосами и теплыми карими глазами едва исполнилось двадцать. Его семья жила на другом берегу Северна. Эдвард знал сэра Фулка с детства.

Только настоящий храбрец был способен последовать за ней, но, наверное, было бы куда лучше, если бы он вернулся в лагерь и поднял тревогу. Сэр Фулк, как всегда, слушал голос сердца, а не разума. Впрочем, и она, Ронуин де Боло, поступала так же.

Они скакали по ночам и отдыхали днем. Похитители давали им воду всего раз в день, утром. Вечером Ронуин получала еще немного, но утолить жажду не могла. Она думала только об Эдварде. Простит ли он когда-нибудь ее?

На четвертое утро они проехали узкий горный перевал, стесненный с обеих сторон высокими отрогами, и оказались в живописной зеленой долине. Их взорам явилось голубое озеро, на противоположном берегу которого сверкал в лучах солнца небольшой белоснежный город. К пленникам подъехал араб, знавший их язык.

— Синнебар, — пояснил он, указывая на город.

Ронуин немного удивилась, заметив, как много троп сливаются тут в одну вымощенную дорогу. По пути они обогнали медленно шедший караван верблюдов. Впереди крестьянин с сыном гнали большое стадо коз. Еще один караван, очевидно, вез пряности, аромат которых наполнял воздух. Ронуин, забыв о своих страхах, зачарованно впитывала все эти чудеса. Будет о чем рассказать Эдварду и детям, которые у них когда-нибудь появятся!

Множество путников сгрудились у стен Синнебара, терпеливо ожидая, пока стражники откроют ворота. Как только солнце встало над восточными холмами, послышались скрип и скрежет. Окованные железом створки медленно разошлись и впустили купцов, воинов и паломников. Стража внимательно проверяла каждого, но их отряд пропустили без расспросов.

Улицы города были узкими и кривыми. Они продолжали ехать вперед, пока не оказались на широкой площади, перед огромным мраморным дворцом. Земля была вымощена идеально ровными черно-белыми мраморными плитками. Пленникам помогли спешиться и разрезали путы.

— Это дворец Рашида аль-Ахмета, могущественного халифа Синнебара, да благословит Аллах имена его предков И потомков. Ваша судьба в его руках, но он хочет побольше узнать о великом христианском воине, от руки которого погиб его брат, считавшийся искуснейшим и храбрейшим воителем Синнебара. Идем за мной.

Ронуин побледнела как смерть, а сэр Фулк в изумлении открыл рот. Оба в отчаянии переглянулись и последовали за арабом. Их привели в небольшое уютное помещение, принесли воды для умывания, на низком столике перед ними положили свежие лепешки, фрукты и горячий прозрачный напиток с запахом мяты. Потом их оставили одних.

— Не ешь, — посоветовал сэр Фулк. — А вдруг все это отравлено?

Но Ронуин схватила ломтик дыни и принялась жадно жевать.

— Если я умру, мне не придется выносить пытки за убийство брата халифа. Представляю, какая казнь мне уготована!

Так что уж лучше поесть, сэр Фулк! Кроме того, я не верю, будто в еду что-то подсыпали. Зачем тогда нужно было тащить нас сюда?

За дыней последовали вкусная теплая лепешка и сладкий ароматный напиток. Ронуин раньше не пробовала ничего подобного.

Товарищ по несчастью решил внять словам своей госпожи и последовал ее примеру. Покончив с едой, они умылись и стали ждать. В комнате было неестественно тихо. Фулк пытался сообразить, как уберечь Ронуин. Мусульмане наверняка обнаружат, что она женщина, и тогда подумать страшно, что сделают с ней. Оружие отобрали, так что он совершенно беспомощен. Будь у него хотя бы кинжал, перерезал бы ей горло, чтобы избавить от позора. Впрочем, может, враги так разгневаются, узнав, кто прикончил брата халифа, что сами обезглавят ее. Оставалось только молить Бога о столь благополучном исходе.

Дверь открылась, и на пороге появился толмач.

— Пойдемте, — велел он. — Халиф, как всегда по утрам, принимает просителей.

Они прошли прохладными коридорами к высоким бронзовым дверям, охраняемым двумя чернокожими гигантами в панталонах из золотой парчи. С золотых цепей на их шеях свисали медальоны в виде пантер. В огромных ладонях были зажаты копья из оникса с серебряными наконечниками. Негры молча распахнули двери, и троица оказалась в тронном зале — квадратной комнате с колоннами из зеленого и белого мрамора. В высоких курильницах-лилиях горело масло алоэ.

Тем же маслом были смочены факелы. В противоположном конце комнаты они увидели покрытое ковром возвышение, на котором, скрестив ноги, сидел мужчина с овальным лицом, тонким носом и короткой черной бородкой. Пальцы, унизанные кольцами, казались тонкими и изящными. Облачен он был в широкое белое одеяние. На голове халифа красовался небольшой тюрбан.

В комнате было полно народу. Очевидно, аль-Ахмет выслушивал жалобщиков и судил спорщиков.

Пленники держались в глубине комнаты, дожидаясь, пока их позовут. Наконец их подвели к трону.

— На колени, псы! — прошипел сопровождающий, толкая Фулка в спину.

— Мы кланяемся только Богу и нашему королю! — вызывающе бросила Ронуин.

Мусульманин подал знак, и стражники силой вынудили пленников встать на колени.

Толмач начал было речь, но халиф поднял руку:

— Говори на их языке, чтобы они поняли, о чем ты толкуешь, Фарук, и смогли защитить себя — если сумеют, конечно.

— Да, повелитель, — пробормотал тот почтительно.

— Кто из вас убил принца Абдаллу? — грозно вопросил халиф.

— Этот, — указал Фарук на Ронуин, стоявшую с низко опущенной головой.

Халиф быстро поднялся и, спустившись с возвышения, встал перед ней. Ноздри его неожиданно дернулись. Он потянул носом раз, другой, третий и вдруг молниеносным движением сорвал с Ронуин шлем. Золотистые, потемневшие от пота волосы рассыпались по плечам. Последовало изумленное молчание. Восточный правитель разразился оглушительным смехом:

— Женщина! Женщина убила наглого ублюдка, считавшегося моим единокровным братом! Так это и есть свирепейший воин во всем христианском мире, Фарук?! Да ты, должно быть, просто шутишь! — Он явно упивался несравненной красотой Ронуин. Темные глаза восхищенно блеснули.

— Повелитель! Это колдовство, повелитель! Клянусь, она ведьма! — в страхе завопил Фарук.

— Убери свои грязные лапы! — выкрикнула Ронуин, отпрянув от халифа. — Твой поганый пес не лжет. Я убила твоего брата. Он был плохим, слишком беспечным воином и получил по заслугам.

— Ах, — выдохнул халиф, — ты права, женщина. Абдалла был слабым и тщеславным человеком и плохо кончил. А ты так же свирепа в объятиях господина, как на поле брани?

Впрочем, это мы еще увидим. — Он обошел вокруг, схватил в горсть ее волосы и поднес к ноздрям. — Это я и почувствовал. Твои волосы надушены, женщина, и благоухание только оттеняет твою красоту. Что это? Я таких благовоний не знаю. — Он отпустил волосы, но тут же сжал ее подбородок железной хваткой. — У тебя кожа бела, как роза, а волосы — чистое золото. Ты прекрасна, хотя изумруды твоих глаз сверкают гневом. Я буду звать тебя Hyp, что означает «свет». Я — Рашид аль-Ахмет, халиф Синнебара, а ты станешь жемчужиной моего гарема.

Отвернувшись от нее, он приказал высокому, представительному негру:

— Отведи ее на женскую половину. Баба Гарун, позаботься о том, чтобы она хорошенько вымылась и отдохнула.

Ночью приведешь ее ко мне. Найди в гареме женщину, которая хорошо говорит на языке франков, а ты тем временем станешь учить Hyp нашему.

— Подождите, господин! — воскликнула Ронуин. — Что станется с моим спутником?

— Он твой возлюбленный? — осведомился халиф.

— Разумеется, нет! — вознегодовала Ронуин. — Он один из рыцарей моего мужа. Сэр Фулк Энтони.

— Поскольку он не твой возлюбленный, я буду милостив и не убью его, а только возьму выкуп. Если же за него не заплатят, продам в рабство, — пояснил халиф, несколько разочарованный тем, что она уже не девственна. Но разве могла такая красавица долго сохранять невинность? Женщины франков совсем несведущи в искусстве любви. Он будет наслаждаться, наставляя ее, особенно теперь, когда она больше не испытывает девических страхов. Осталось избавить ее от христианской морали.

Повинуясь приказу повелителя. Баба Гарун подошел к Ронуин.

— Да пребудет с тобой Господь, Фулк! — крикнула она рыцарю на прощание.

— И с тобой тоже, госпожа моя! — отозвался он, увлекаемый к выходу двумя стражами.

Ронуин стряхнула руку евнуха и опалила несчастного негодующим взглядом:

— Я пойду сама! Нечего тащить меня, словно непослушную скотину!

Баба Гарун рассерженно нахмурился, но несколько слов, брошенных халифом, мгновенно его утихомирили.

— Он не говорит на твоем языке, Hyp. Я велел ему обращаться с тобой почтительно, — объяснил Рашид аль-Ахмет. — Он не привык к непокорству женщин.

Халиф улыбнулся и, отвернувшись, знаком приказал подойти следующему просителю.

Ничего не оставалось делать, кроме как последовать за великаном негром. Баба Гарун повел ее через двор в другую часть дворца. Стражники у входа вытянулись и застыли. Пройдя тускло освещенным коридором, они оказались перед позолоченным арочным входом, ведущим в большое помещение, где тихо журчал фонтан. Здесь сидели, стояли, прохаживались и щебетали женщины. При виде Баба Гаруна все как по команде притихли. Евнух снисходительно улыбнулся Ронуин, словно приглашая полюбоваться, как велика его власть.

— Где Найлек? — громко осведомился он по-арабски.

Из укромного уголка выступила крохотная, исполненная достоинства женщина:

— Я здесь, господин Гарун. Чем могу служить?

— Ты еще помнишь свой родной язык? — спросил тот.

— Да, господин, — вежливо ответила она.

— Отдаю под твою опеку эту женщину по приказу нашего пресветлого повелителя халифа Рашида аль-Ахмета, да будет благословенно его имя. Наложницу нужно вымыть как следует, дать отдохнуть, ибо он желает видеть ее на восходе луны. Объясни, что всякое неповиновение и ослушание будет наказано ударами палок по пяткам.

Он бесцеремонно подтолкнул Ронуин к Найлек и удалился. Пожилая женщина поспешно подхватила едва не упавшую Ронуин и прошептала на норманнском:

— Не спорь, дитя мое. Главный евнух — человек злопамятный и не прощает обид. Если унизишь его перед другими женщинами, затаит жажду мести и никто, даже халиф, не сумеет уберечь тебя от его козней.

Ронуин, благоразумно сдержав гнев, кивнула Найлек.

— Вот и хорошо, — улыбнулась та. — Пойдем, потолкуем немного. Ты расскажешь о себе, а я отвечу на твои вопросы.

Взяв молодую женщину за руку, она повела ее в свой угол.

— Я велела принести мятный чай и сладостей, — сказала она Ронуин. — Садись, дитя мое.

— Кто ты, — спросила Ронуин, — и откуда знаешь язык норманнов?

— Я Найлек, что означает по-арабски «цветок сирени».

Моя история проста. Отец был торговцем в Провансе. Мавры напали на город, в котором я жила, поймали меня и продали в рабство. Тогда мне было двенадцать. Сейчас сорок два. В Синнебар меня привезли вместе с принцессой, отданной в дар отцу этого халифа. Она умерла, родив нынешнему халифу единокровную сестру. Я воспитывала девочку, пока она не выросла и ее не выдали замуж. Теперь я слишком стара, чтобы найти нового хозяина, поэтому мне и позволили остаться здесь, доживать свой век. Баба Гарун заставляет меня толмачить всякий раз, когда в гарем привозят франкскую девушку. А теперь поведай, дитя, как ты сюда попала?

Ронуин пересказала свои приключения ошеломленной служанке.

— Так это ты убила принца Абдаллу? — благоговейно прошептала Найлек.

— Я не знала, кто он, — честно ответила Ронуин. — Мы просто сошлись в битве один на один. А кто такой Баба Гарун? И почему его все боятся?

— Я уже говорила, он главный евнух гарема.

— Не понимаю, что это такое, — пожала плечами Ронуин.

— Гарем — место, где живут женщины халифа: жены, наложницы, сестры, родственницы и их служанки. Ни один мужчина, кроме халифа, сюда не допускается. А правят здесь евнухи, те, кого в детстве лишили мужского достоинства. Им недоступны радости слияния с женщиной. Все мужчины в гареме: слуги, рабы, стражники — евнухи.

— И Баба Гарун здесь распоряжается?

— Да, дитя мое. Покорись ему, выказывай на людях почтение и уважение, тогда сможешь завоевать его расположение. Если хочешь преуспеть здесь, нужно иметь его в союзниках. Без него ты обречена на забвение, а хуже этого ничего быть не может.

— г — — Я не собираюсь здесь оставаться, — сообщила Ронуин. — Убегу и вернусь на побережье, где крестоносцы готовятся к походу на Акру. Мой муж, должно быть, сильно тревожится и очень на меня сердит.

Найлек сочувственно покачала головой. Ах эти пленницы! Они всегда мечтают сбежать, что, разумеется, просто пустые фантазии.

— Ничего не выйдет, дитя мое, — терпеливо начала она. — Теперь ты выберешься из дворца лишь на похоронных носилках. Ты обречена на вечное заточение. Кроме того, подумай, разве муж примет тебя в свое сердце и откроет врата дома женщине, побывавшей в плену? Тебе еще несказанно повезло, дитя мое, что тебя не изнасиловали или убили. Ты попала в рай на земле. Наш халиф — сильный правитель и хороший человек. Если сможешь завоевать его благосклонность и родить сына, твое положение изменится, ты будешь почти как госпожа здесь. Разве есть лучшая судьба для женщины в этом мире?

— Но у меня есть муж, — возразила Ронуин. Ее снова охватил страх. Почему Фулк не позволил ей сбежать, пока оставался хоть какой-то шанс? А теперь?! Она видела стены, окружавшие дворец. Высокие, толстые, да и стражи полно.

И отныне, если верить Найлек, она навсегда останется в тюрьме. Сама мысль об этом непереносима!

Ронуин затрясло от ужаса. Найлек обняла ее.

— Ничего, дитя мое, все будет хорошо. Никто тебя здесь не обидит, даю слово. Вот, выпей, — попросила она, предлагая Ронуин чашечку дымящегося душистого напитка, который она уже пробовала раньше. — Мятный чай хорошо успокаивает. — Она поспешно повернулась к рабыне, принесшей чай, и тихо приказала:

— Иди к Баба Гаруну и скажи, что новая женщина не в себе. Если ей не дать сонного зелья, она может натворить всяких дел. И спроси, как ее назвали. — Затем Найлек обратилась к побледневшей Ронуин:

— Попробуй эти пирожные. Они называются «рог газели»и готовятся из меда, изюма и рубленого миндаля. Мои любимые! М-м-м, настоящий восторг!

Ронуин взяла пирожное и принялась жевать, но обнаружила, что оно не имеет никакого вкуса. Она положила остаток на блюдо. Найлек потерла ледяные ладони Ронуин и повторила:

— Поверь, дитя мое, все будет хорошо. Тебя ждет чудесная жизнь.

— Я Ронуин, дочь Ллуэлина, жена Эдварда де Боло, хозяина Хейвн-Касла. Мне здесь не место! Пусть меня отпустят!

Вместо ответа Найлек прижала Ронуин к себе. В этот момент к ним почти подбежал Баба Гарун.

— Что с ней? — всполошился он. — Сегодня ночью она должна быть у халифа!

— Она сама не своя, господин мой. Слишком велик удар.

Этого следовало ожидать. Пусть она явилась сюда в облике воина, но остается всего лишь молодой женщиной, — шепнула Найлек. — Если халиф действительно пленен ее красотой, с ней нужно обращаться осторожно, чтобы не рассердить нашего господина и повелителя.

— С годами ты исполнилась мудрости, Найлек, — бросил евнух и сунул руку в глубины своей широкой галабии в красно-черно-желтую полоску. — Вот, возьми. Это некрепкое сонное зелье, которое успокоит ее. — Он открыл небольшой серебряный флакончик и налил несколько капель в чашку Ронуин.

Найлек поднесла чашку к губам пленницы:

— Выпей, дитя. Это поможет тебе успокоиться. Нужно хорошенько выспаться, чтобы храбро встречать удары судьбы. Пей.

Ронуин одним глотком осушила чашку. Боже, что теперь делать? Опять она больше не хозяйка себе!

Через несколько минут ее веки отяжелели. Она, не сопротивляясь, позволила подвести себя к широкой тахте и через несколько секунд уже спала.

— Как ее называть? — справилась Найлек у евнуха.

— Hyp.

— Как ей подходит это имя! — заметила Найлек. — Не поможешь мне снять с нее одежду. Баба Гарун? Я пока не хочу доверяться другим служанкам. А госпожу Алию уже уведомили о прибытии новой наложницы и приказе халифа?

Евнух кивнул, подумав, что, видимо, ценность Найлек куда более велика, чем он считал. Госпожа Алия была первой и любимой женой халифа. Ее отдали за него в тринадцать лет, и, хотя с тех пор у него появились еще две супруги и несколько наложниц, именно Алия оставалась его другом и доверенным лицом, хотя пыл страсти уже угас. Ее сына считали наследником трона. Ее любили, боялись и уважали все обитатели гарема.

— Я сообщил госпоже, — кивнул Баба Гарун. — Она придет посмотреть на девушку, как только мы снимем доспехи.

Они принялись стаскивать с Ронуин кожаные сапожки, кольчужные наколенники, панцирь, под которым оказался плотный стеганый камзол. За доспехами последовали шоссы, набедренная повязка и камиза. Наконец Ронуин осталась совершенно голой. Грязное, покрытое дорожками засохшего пота тело оставалось тем не менее прекрасным.

— Аллах! Столь совершенная красота! — воскликнула Найлек. — Здесь еще не было женщины лучше.

Евнух молча изучал Ронуин. Да, ее тело безупречно, если не считать поросшего уродливыми завитками треугольника внизу живота. Их следует немедленно удалить. Зато ноги стройные и упругие. Груди, правда, маленькие, но округлые, с задорно торчащими сосками. Если ее вымыть и как следует одеть, она действительно будет достойна постели повелителя.

— Ты права, Найлек, — раздался за спиной женский голос. Обернувшись, они увидели госпожу Алию. — Какова она, по-вашему?

— Воинственна и непокорна, — заявил Баба Гарун.

Алия, засмеявшись, похлопала его по руке.

— Ты, как всегда, стараешься защитить меня и ищешь недостатки во всех остальных женщинах. А что думаешь ты, Найлек?

— Пока не знаю, госпожа, но кажется, она умна. Я не почувствовала в ней ни злобы, ни коварства, но ведь мы провели вместе не больше часа. Однако женщина, способная убедить мужа разрешить ей биться с врагом наравне с мужчинами, не только упряма, но и отнюдь не глупа. Последние несколько дней она вела себя отважно и храбро.

Она лишь сейчас осознала свою дальнейшую судьбу, и это ее потрясло. Но мы еще успеем познакомиться с ней получше.

— Баба Гарун, — приказала Алия, — позаботься о том, чтобы Hyp охраняли до возвращения Найлек. Пойдем, Найлек, поведаешь мне историю этой девушки.

Она направилась в свои покои. Найлек покорно последовала за первой женой халифа, где и повторила все, что рассказала ей Ронуин.

Немного подумав, Алия объявила:

— Hyp, сама того не ведая, сослужила мне хорошую службу, убив принца Абдаллу. И за одно это, если в будущем она не станет моей противницей, я подарю ей свою дружбу и приязнь. Случись что с моим повелителем Рашидом, Абдалла не задумался бы расправиться со своим племянником, чтобы заполучить халифат. Слава Аллаху, он теперь с гуриями! — Обычно безмятежное лицо Алии исказили тревога и тоска. — Ему не терпится завладеть ею, верно? Но ничего не поделаешь! Сумеем ли мы подготовить ее к вечеру, Найлек?

Повелитель не любит ждать.

— Трудно сказать, госпожа, — вздохнула Найлек, — как поведет себя пленница, когда очнется.

— После бани приведи ее ко мне, — приказала жена халифа.

Найлек поднялась и с поклоном удалилась, спеша к своей подопечной, крепко спавшей под присмотром двух вооруженных евнухов.

— Можете идти, — бросила она им и, усевшись рядом с Ронуин, принялась за вышивание, принесенное по ее просьбе рабыней.

Ронуин проснулась и растерянно осмотрелась. Голова болела, в горле пересохло. Перед глазами появилось лицо Найлек, и она бессильно опустилась на подушки.

— Пить… — едва слышно попросила она.

Найлек поднесла ей кубок с какой-то жидкостью.

— Это фруктовый сок, — пояснила она, и Ронуин жадно проглотила напиток.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я ужасно устала, — буркнула Ронуин и, заметив, что совершенно обнажена, тихо вскрикнула:

— Что вы сделали с моей одеждой, госпожа? — Она залилась краской и стала шарить рукой в поисках покрывала.

— Нельзя же спать в стальных доспехах, дитя мое. Посмотри, твои прелестные ноги в синяках от кольчуги. Хорошо еще, что грудь не пострадала! Ты можешь встать? Нужно идти в баню. Ты проспала почти весь день.

— Неужели не можешь дать мне камизу? — вырвалось у Ронуин.

— Чистое белье на грязное тело?

— Я шагу не сделаю, пока не оденусь, — стояла на своем Ронуин.

— Понимаю, ты не привыкла ходить обнаженной, дитя мое, но здесь одни женщины, — спокойно ответила Найлек. — Не глупи же, пойдем. Вода восстановит твои силы. — Она поднялась и протянула руку.

— Нет! — отказалась Ронуин.

Найлек, не видя смысла в спорах, подала знак евнухам.

— Госпожа Hyp не желает идти в баню. Позаботьтесь, чтобы она забыла о своем упорстве.

Она повернулась и зашагала прочь, улыбнувшись, когда услышала негодующий визг за спиной. Найлек не стала оборачиваться. Евнухам дан приказ, и они его выполнят.

Войдя в баню, она окликнула главную банщицу:

— Добрый день тебе, Серай!

— И тебе, Найлек. Собираешься привести сюда женщину-воина? Где же она? Я слышала, халиф потребовал ее в свои покои сегодня же ночью, а с ней придется повозиться.

— Сейчас будет, Серай. Не желала явиться сюда в чем мать родила, и пришлось евнухам ее провожать.

— Глупое создание, — пробормотала Серай. — Все франкские женщины боятся наготы.

В баню втолкнули красную от злости Ронуин. Евнухи протащили ее по всему гарему и теперь поставили перед банщицей. Но стоило евнухам разжать руки, как Ронуин набросилась на них с кулаками.

— Негодяи! Варвары!

Евнухи, удивленные такой яростью, только засмеялись.

— Как вы могли позволить им такое, госпожа? — обратилась Ронуин к Найлек.

— Я не спорю с дурочками, — бросила та. — Первое и самое главное правило в этом мире — покорность и послушание. Если не будешь повиноваться, тебя заставят, дитя мое. Если же усвоишь уроки, будешь жить как в раю.

— Я убегу отсюда и вернусь к своим! — прошипела Ронуин.

— Не выйдет, — покачала головой Найлек. — Даже если каким-то чудом ты выберешься из дворца, все равно не найдешь дорогу. Тебя поймают, приведут назад и изобьют палками по пяткам — да так, что на ноги не встанешь три дня.

Таково наказание для провинившихся рабынь. Чтобы красоту не портить. Так что прекрати капризничать, Hyp. До заката нам многое нужно успеть. Это Серай, главная банщица.

Не противься ей, а я присмотрю за тобой.

— Ты напоминаешь мне тетку, — пробормотала Ронуин. — Она аббатиса.

— И она тоже журила тебя, дитя мое? — рассмеялась Найлек.

Ронуин, кивнув, пошла за женщинами. И хотя не считала себя грязнулей, оказалось, что до сей поры не ведала, что есть настоящая чистота. Ее намыливали, скребли серебряным скребком, чтобы снять грязь с тела, и окатывали водой снова и снова. На руки, ноги, под мышки и кустик волос наложили густую пасту персикового цвета. Не успела Ронуин выпить чашку горячего сладкого чая, как пасту смыли, а вместе с ней и все волосы с тела.

Взглянув на свой венерин холмик, она покраснела. Никогда раньше она не замечала, какой он пухлый и какая глубокая розовая расщелина разделяет его на две половины.

Теперь тело словно излучало невыразимую чувственность, смущавшую ее. Как ни странно, ни ее нагота, ни собственная не смущала женщин. Мало того, ее ногти подрезали едва ли не под корень и выкрасили хной. Длинные волосы терли, пока, казалось, не содрали с черепа кожу, а потом вытерли досуха и расчесывали, пока они не превратились в золотистый пух. Потом ее положили на высокую, покрытую тканью скамью. Откуда-то выступила старуха, похожая на ворону, с корзинкой в руках.

— Сейчас предстоит самое трудное, — предупредила Найлек. — Рафи прочистит твои любовные ножны. В этом нет ничего дурного или грешного, дитя мое. Потерпи, и тебе не будет больно.

Ронуин испугалась, но, поняв, что сопротивление ни к чему не приведет, постаралась не напрягаться, когда Рафи раскрыла ее нижние губки и осторожно промыла. Костлявые пальцы протолкнули в ее тело намыленную тряпочку, прокладывая дорожку для халифа. Ронуин и не знала, что ее можно так растянуть изнутри.

— Он насладится этой рабыней, потому что хоть она и не девственна, но лежала с мужчиной всего несколько раз, — заметила Рафи. — Драгоценный камень ее наслаждения еще не успел набухнуть и стать чересчур большим. — Громко закудахтав, она погладила щеку Ронуин. — Я закончила, цыпленочек. Желаю познать одну лишь радость в постели повелителя.

— Что она сказала? — спросила Ронуин.

— Говорит, ты прекрасна, и желает тебе счастья, — объяснила Найлек. — А теперь — самое приятное. Массаж. Тебя умастят притираниями и благовонными маслами.

Молодой евнух в набедренной повязке внес множество баночек и горшочков, налил что-то себе на ладонь и принялся растирать тело Ронуин. Она съежилась от смущения, но евнух оставался совершенно бесстрастным: очевидно, для него все это было только привычной работой. Его пальцы впивались в шею и плечи, руки и ноги, бедра и живот Ронуин.

Потом он перевернул ее так же легко, как лепешку над огнем, и стал массировать шею, ягодицы и бедра. Ронуин против воли расслабилась и почувствовала себя свежей и отдохнувшей. Должно быть, это большой грех, но все же до чего чудесно, когда за тобой так ухаживают! Наверное, Эдварду тоже понравилось бы!

Внезапное воспоминание о муже мгновенно отрезвило ее. Ее готовят к ночи, как ягненка на заклание! Поведут в постель к чужому мужчине. Но она еще ни разу не испытала того, что называют страстью. Что, если не угодит халифу?

Вдруг он велит ее убить? А может, она надоест ему и он велит вернуть ее в лагерь крестоносцев вместе с бедным Фулком? Слабая надежда, но утопающий цепляется за соломинку. Она честно признается халифу, что не способна ни давать, ни получать наслаждение, и он отошлет ее Эдварду.

Избавившись от своих страхов, Ронуин безмятежно отдалась удовольствию. Нужно будет непременно рассказать о бане Эдварду. Совсем не помешает устроить такую же в Хейвне!

Глава 9

Жена халифа, прекрасная женщина, чьи ум, доброта и здравый смысл заслужили доверие и искреннюю дружбу мужа, была египтянкой по крови. Стройная, с золотистой кожей, огромными миндалевидными карими глазами и длинными темными волосами, переплетенными жемчужными нитями, она держалась дружелюбно, но не терпела ни малейшей непочтительности со стороны гаремных узниц.

Ронуин открыла глаза и неожиданно увидела красавицу в абе из персикового шелка с широкими рукавами, отороченной золотой тесьмой.

— На колени перед женой халифа, Hyp! — наставляла Найлек.

Ронуин повиновалась, но не склонила головы.

Едва заметная улыбка тронула губы Алии. Новая наложница горда, а это большое достоинство, если, разумеется, направить его в нужное русло. Вполне возможно, повелитель сделает это прелестное создание своей четвертой и последней женой. И ее союзницей в борьбе с легкомысленными дурочками, носившими звание второй и третьей жен и постоянно строившими козни против Алии и ее сына Мохаммеда. Не роди она ребенка мужского пола, они убили бы друг друга в распрях за то, чей сын станет наследником, и тогда Синнебар постигло бы страшное бедствие — война.

— Она готова? — спросила Алия.

— Похоже, смирилась со своей участью, госпожа, — заверила Найлек. — Мы сделали все, что возможно, и надеемся, халиф останется более чем доволен, а она оправдает его ожидания. Не правда ли, она редкий цветок?

Госпожа Алия согласно кивнула.

— Скажи, я довольна ее красотой и покорностью.

Найлек повторила фразу по-норманнски. Ронуин взглянула на нее:

— Мне позволено обращаться к госпоже прямо или только через тебя?

— Говори с ней, а я буду переводить, — ответила Найлек.

— Благодарю вас за доброту, госпожа. Надеюсь, халиф согласится отпустить меня к мужу, и я не потревожу вас своим присутствием, — вежливо сказала Ронуин. Вряд ли жене халифа нравится жить рядом с соперницами, добивающимися внимания ее мужа. Она, вне всякого сомнения, с радостью избавится хотя бы от одной из них, а Ронуин будет счастлива оказаться подальше отсюда.

Найлек повторила слова Ронуин, добавив:

— Девушка еще не понимает наших обычаев, госпожа, и, как все пленники, мечтает о свободе.

— Халиф, вне всякого сомнения, сумеет ее переубедить К утру она будет такой же преданной его рабыней, как и остальные, — усмехнулась Алия. — Рашид способен увлечь любую женщину, и страсть его поистине ненасытна. Скажи Hyp, что я тоже благодарна ей за добрые пожелания и что она мне понравилась. Если и впредь будет так себя вести, приобретет мою милость.

— Счастливица! — воскликнула Найлек. — Ей понравились твои манеры! А если еще и завоюешь ее расположение!.. Вторая и третья жены халифа никогда не пользовались особой любовью госпожи Алии.

— У халифа три жены?! — поразилась Ронуин.

— По закону ислама ему позволено иметь четырех, — пояснила Найлек, — и сколько угодно наложниц. Правда, со всеми женами он должен обращаться одинаково. Если понравишься халифу, он может сделать тебя четвертой женой.

А если еще и госпожа Алия поможет, кто знает, до каких высот ты можешь подняться! У тебя золотое будущее, дитя мое! Не забудь про меня в своем величии!

— Пока у меня вообще нет положения, — разумно заметила Ронуин, — да я и не желаю его получать. Попав к халифу, я стану умолять его дать мне свободу, Найлек.

— Не глупи, дитя мое. Я уже сказала, отсюда нет выхода, кроме как в могилу. Воспользуйся лучше представившейся возможностью, — посоветовала Найлек.

— Что говорит Hyp? — поинтересовалась жена халифа.

— Боится, что не сумеет угодить повелителю, — поспешно солгала Найлек. Но что еще она могла ответить? — Я пытаюсь убедить ее, что она — восторг очей повелителя и обязательно ублажит нашего господина.

Госпожа Алия тепло улыбнулась.

— Ты права. Как такая может не понравиться? — великодушно заметила она. — А теперь пусть она немного отдохнет, Найлек.

— Мы можем идти, — сообщила служанка Ронуин. — Встань, Hyp, и поклонись госпоже.

Ронуин и не подумала ослушаться. Какая красавица эта Алия! Неужели спокойно делит своего мужа с другими женщинами? Она бы не хотела делить Эдварда ни с кем!

Эдвард… Он желал поцеловать ее на прощание, а она отказала. Как же теперь жалеет об этом!

Ронуин принесли поднос с теплыми лепешками, кусочками цыплячьей грудки и белым напитком, который, как пояснила Найлек, сделан из молока. Проголодавшаяся Ронуин съела все. Снова пришла старуха, и Ронуин по просьбе Найлек открыла рот. Служанка старательно вычистила ей зубы и рот грубой тряпочкой, а потом маленькой щеткой с мятным порошком и велела промыть мятной водой.

— Твое дыхание должно быть душистым, — наставляла Найлек.

Ронуин незаметно задремала, а когда проснулась, ее заставили облегчиться и облили розовой водой. Снова вычистили зубы, одели в свободную абу кремового шелка, перехваченную на бедрах тонкой золотой цепочкой с единственным драгоценным камнем. Ноги оставили босыми, волосы — распущенными.

— Баба Гарун отведет тебя к халифу, — сообщила Найлек.

— Мы еще увидимся? — встревожилась Ронуин.

— Если не наделаешь глупостей, — предупредила Найлек, — завтра я к твоим услугам. Я читаю твои мысли, Hyp, и заклинаю: выбрось их из головы. Теперь тебе предстоит жить здесь. Всегда лучше быть наверху, чем внизу, особенно в гареме. У меня никогда не было такой возможности, но если бы появилась, дитя… если бы появилась… — Она обняла Ронуин и прошептала:

— Думаю, и твоя тетя сказала бы то же самое. А вот и Баба Гарун! Иди с ним и не забудь поклониться халифу, как я тебя учила. Желаю тебе радости, дитя. Говорят, он великолепный любовник.

Ронуин только плечами пожала. Какая разница!

Евнух повел ее темными переходами через женскую половину, и Ронуин, следуя за ним, с отчаянием думала, что, если ничего не испытывала к своему любимому мужу, вряд ли почувствует что-то к незнакомцу, считавшему ее своей рабыней и полагавшему, будто она обязана выполнять любой его каприз. Если она не сможет убедить халифа отослать ее к крестоносцам, все пропало, она обречена.

Евнух остановился перед массивными дверями, инкрустированными золотыми полосками, кивнул стражникам, и они распахнули створки. Ронуин с Баба Гаруном ступили внутрь, и двери закрылись за ними.

Халиф уже ожидал их. Следуя наставлениям Найлек, Ронуин упала на колени и распростерлась перед халифом, коснувшись лбом его босых ног. Она считала это унизительным, но опасалась злить человека, от которого зависела ее судьба.

— Вижу, ты всему обучилась Hyp, — издевательски бросил он, — и очевидно, ценой своей раненой гордости. Встань.

Баба Гарун помог Ронуин подняться и, к ее удивлению, быстро стащил с нее одеяние и вышел из комнаты, оставив наедине с халифом. Прикрыться было нечем, и поэтому она стояла совершенно неподвижно, глядя прямо перед собой и пытаясь скрыть, как ей стыдно.

— Заведи руки за голову, — приказал он и поразился, когда она послушалась. Неужели ее чем-то одурманили? Нет.

Молочно-белая кожа порозовела, и она избегает его взгляда.

Улыбнувшись, он продолжал осматривать новую наложницу. Самая совершенная женщина из всех, кого он знал. Стройные ножки с узкими ступнями и высоким подъемом. Узкая талия, округлые бедра.

Рашид медленно обошел вокруг, восхищаясь изящной спиной и чуть более пухлой, чем он предполагал, попкой.

Встав за ее спиной, он не смог противиться искушению сжать сладкие маленькие грудки. Зарывшись лицом в ее волосы, он пробормотал:

— А где те восхитительные духи, которыми я так наслаждался раньше, несравненная Hyp?

— Масло делается из лепестков цветка, который не растет в Синнебаре, повелитель, — ответила Ронуин, стараясь забыть о руках, тревоживших ее плоть. Но придется вынести и худшее, лишь бы добиться цели.

Его пальцы лениво потирали ее соски.

— Назови, что за цветок, и ты получишь его, красавица.

— Он называется вереск, господин. И не выживет в такой жаре.

Ей хотелось отстраниться, но она боялась вызвать гнев халифа.

— Мы привезем тебе это масло, красавица моя. Я завтра же прикажу, — пообещал он, вновь становясь лицом к ней.

Его взгляд упал на цепочку, покоившуюся на бедрах. С нее свисала жемчужина идеальной грушевидной формы, касавшаяся розовой расщелины, таившей несказанный рай для любого мужчины. Совсем как ключ к сокровищнице наслаждений. Интересно, кто подумал о столь утонченном украшении?!

— Можешь опустить руки. Hyp, — разрешил он.

— Спасибо, повелитель, — прошептала она.

— Ах, как ты учтива, красавица! Судя по нашей первой встрече, я ожидал большего сопротивления, а вижу перед собой покорную овечку! Интересно, какая этому причина? Неужели ты так быстро смирилась со свой участью, Hyp? — насмешливо допытывался он.

Она все-таки вынудила себя взглянуть на него, ибо вряд ли можно просить о чем-то человека, отворачиваясь от него.

Ронуин едва не ахнула, поняв, что он тоже голый, если не считать клочка белого шелка, обернутого вокруг чресел. Рашид оказался почти таким же светлокожим, как она, если не считать лица и рук, покрытых бронзовым загаром. Безволосое мускулистое тело было стройным, почти худощавым. Редкостной красоты лицо. Ее бедному, пусть и привлекательному Эдварду до него далеко.

— Итак? — настаивал он.

— Я не могу подарить тебе наслаждение, мой повелитель, — призналась Ронуин.

— То есть станешь сопротивляться моей страсти, — добавил он.

Она покачала головой.

— Нет… конечно, буду, но это не важно. Я просто не знаю, что такое страсть. Мы с мужем любили друг друга, но я отдавала ему лишь свое тело. Для меня это было ужасным бременем. Прости меня, повелитель. Но теперь, когда ты все знаешь, может, отпустишь меня и несчастного сэра Фулка?

— Нет. Ни за что. На свете нет женщины, не способной давать и испытывать наслаждение. Просто у некоторых это происходит не сразу. Мне жаль, что вы с супругом не познали взаимного счастья, но обещаю, ты найдешь его со мной. Может, сегодня, может, завтра, но найдешь, моя прелестная Hyp.

— Нет! — вскрикнула она. Что он говорит? Этот человек, должно быть, безумен! Он просто не может ее хотеть, особенно после того, как она призналась ему во всем!

Увидев, что глаза пленницы расширились от ужаса, Рашид аль-Ахмет протянул руку и привлек ее к себе.

— Не бойся, красавица моя, — проворковал он, гладя ее по волосам.

— Ты не понимаешь! — всхлипнула она.

— Понимаю, мое сокровище, — тихо сказал он. — Ты никогда не тонула в волнах плотского наслаждения и не испытывала восторгов жгучего сладострастия. Я открою тебе это волшебство. Hyp. Никогда не позволю столь прекрасному существу жить в неведении, так и не познав жаркой страсти и ее экстаза. Теперь ты моя, Hyp, и я никогда тебя не отпущу.

Он прижался губами к губам перепуганной Ронуин. Почему он ей не верит? Он требовал того, чего она не может подарить, и она, к своему ужасу, всхлипнула.

Рашид поднял рыдающую женщину, осторожно уложил на постель и прижал к груди, дожидаясь, пока она выплачет все свои горечи. Он не утешал ее, зная, что не подберет нужных слов. Она сама неизбежно придет к пониманию, что ее судьба — именно он, а не какой-то христианский рыцарь. С этим трудно смириться, особенно если она действительно любила этого человека, несмотря на неспособность ублажить его. Но халиф верил, что Hyp сильна духом и рано или поздно поймет необходимость покориться своей участи.

«Эдвард! — мысленно воззвала Ронуин. — Эдвард!»

Невозможно поверить, что его больше не будет рядом, что их совместная жизнь кончена. Придется либо принять то, что предлагает халиф, либо умереть. Но и смерть не вернет ее к Эдварду. А он? Легко ли смирится с потерей? В конце концов, их брак заключен лишь по политическим мотивам. Да, со временем они привыкли друг к другу, даже полюбили, но теперь они разлучены, и, быть может, навсегда. Вернувшись в Англию, он станет подумывать о женитьбе: она помнила, как Эдвард мечтал о наследниках. Вероятно, теперь его выбор падет на Кэтрин де Боло. О ней идет слава как о рачительной хозяйке, и уж она-то не станет уклоняться от выполнения супружеского долга и подарит Эдварду столько детей, сколько тот пожелает. Да, возможно, так будет лучше для всех.

Слезы Ронуин высохли как по волшебству. Только прерывистые вздохи еще указывали на прошедшую бурю.

— Уж и не помню, когда женщина чувствовала себя настолько свободно в моем присутствии, что не побоялась выплакаться у меня на груди, — пробормотал Рашид аль-Ахмет.

— Наверное, я не испытываю такого страха и благоговения, как остальные, потому что чужая здесь, мой повелитель, — тихо ответила Ронуин, пряча от него глаза. — Я всегда выгляжу ужасно в тех редких случаях, когда плачу. Но поверьте, со мной это действительно бывает нечасто. За всю жизнь раза три, не больше.

— Не правда, ты прекрасна, — шептал он, целуя ее мокрые щеки.

Ронуин невольно улыбнулась.

— А! — одобрительно заметил халиф. — Вижу, ты немного повеселела!

— Нет, повелитель, мое сердце ноет, — призналась она, Почему она открывает этому незнакомому человеку свою душу — она, такая скрытная и сдержанная?!

— Так и должно быть. Ты многого лишилась, моя прелестная Hyp, а это почти смерть, верно?

Она молча кивнула.

— Почему ты боишься страсти? — допытывался он.

— Я ничего не боюсь!

— Боишься, — настаивал халиф. — Почему? Расскажи, кто ты, откуда родом и в какой земле рождаются такие чудесные цветы. — Усевшись, он вновь притянул ее к себе.

— Я Ронуин, дочь Ллуэлина. Мой отец — принц Уэльса.

Мать была его возлюбленной. Она умерла, рожая третьего ребенка. Вторым был мой брат Глинн. После смерти матери отец отвез нас в один из своих замков. К несчастью, он не подумал отдать меня с братом под опеку женщин. Меня вырастили мужчины, и от них я научилась воинскому искусству.

— Они согласились наставлять тебя? — удивился халиф.

— Да, потому что я на этом настояла. Я любила их и хотела стать такой же, как они. Но через десять лет неожиданно появился мой отец и сказал, что заключил договор с Англией, а в подтверждение своих добрых намерений согласился выдать меня замуж за английского дворянина. Увидев меня, он ужаснулся и заявил, что я больше похожу на юношу, чем на девицу. Тогда он отвез меня к тетке, настоятельнице монастыря, где я полгода обучалась языкам, чтению, письму и ведению хозяйства. Потом меня отправили в Англию и обвенчали с Эдвардом де Боло. Когда мой супруг отправился в крестовый поход, я последовала за ним.

— И не смогла устоять перед соблазном ввязаться в битву, что и привело к печальному исходу, — закончил халиф. — Но где был твой муж. Hyp, и почему позволил тебе столь недопустимую вольность?

— Он страдал от лихорадки и расстройства желудка, — ответила она. — В последние дни ему стало лучше, и я поняла, что совсем засиделась и ослабела. Он разрешил мне потренироваться на мечах с сэром Фулком. Во время боя меня захватили, и бедный сэр Фулк последовал за мной. Не сделай он этого, был бы сейчас свободен.

— Я не продам твоего рыцаря, это было бы неблагодарностью по отношению к такому благородному человеку, не побоявшемуся плена. Пусть научит моего сына Мохаммеда рыцарским приемам франков. Ты довольна моим решением, Hyp?

— Да, господин, спасибо, — прошептала Ронуин, осмелившись взглянуть в его красивое лицо.

— Все знают, как я добр к тем, кто угождает мне, — выдохнул он, покусывая ее маленькое ушко. Кончик языка лизнул нежную раковину.

«Что он делает? Эдварду такое и в голову бы не пришло!»

Ронуин затрепетала, но его зубы продолжали осторожно теребить мочку. Он откинул копну волос и принялся целовать ее затылок, любуясь крошечными золотистыми локончиками. Ее умастили розовым маслом с эссенцией лилии, и от этого пьянящего аромата у него кружилась голова. На этот раз он чуть прикусил ее шею. Она снова вздрогнула.

— Разве твой муж никогда не пробовал, какова ты на вкус, Hyp? — спросил халиф, лизнув ее ладонь, и принялся сосать ее пальцы, каждый по очереди. Наконец сунул в рот сразу три и зажмурился от удовольствия.

Ронуин не знала что и думать. Такое поведение не только непристойно, но и грешно! Почему он тянет? Поскорее бы взял ее и велел убираться!

Но он удивил ее еще больше тем, что уложил на постель и стал лизать все ее тело, неспешно и бесстыдно.

— Пожалуйста! — выдавила она.

Халиф на мгновение поднял темноволосую голову:

— Что, душа моя?

— Не нужно, господин! Мне этого не вынести!

Его язык увлажнил ее груди, и она вдруг почувствовала, как они набухают. Соски затвердели, словно от холода. Ронуин старалась не поддаваться панике. Как ни странно, он это почувствовал.

— Чего ты боишься. Hyp? Я не причиню тебе боли. Просто хочу насладиться вкусом твоей кожи.

Восхитительно! Хочу вымыть языком все твое тело. Тут нет ничего дурного.

— Но мне это непонятно.

— Ты не находишь в этом удовольствия?

— Нет!

— Значит, когда-нибудь обязательно найдешь, красавица, как только перестанешь страшиться неведомого и начнешь наслаждаться теми радостями, которые я способен тебе подарить, — пообещал он.

Ронуин закрыла глаза и попыталась успокоиться. Халиф прав, она ведет себя глупо. Он вовсе не собирается ее мучить.

При каждом прикосновении языка ее словно кололо иголками, а по коже бежали мурашки. Рашид поцеловал ее живот, прижался губами к венерину холмику, и Ронуин, вскрикнув, попыталась закрыться руками, но он тихо рассмеялся:

— Ты еще не готова, моя прелестная Hyp.

— Г-готова? К чему? — пролепетала она.

— Всему свое время, — таинственно объявил он, начиная лизать ее бедро, спускаясь по ноге до самой стопы, которую страстно поцеловал и облизал все пальцы, перед тем как взяться за другую ногу.

— Ты безумен! — едва выговорила она.

— Твоя плоть — дурман, которым я никак не могу насытиться, — ответил он и, перевернув ее на живот, стал лизать пятки и свод стопы, пока ей не стало щекотно.

Ронуин невольно рассмеялась, но он продолжал сладостную пытку, пока язык не скользнул в овражек между двумя лунами ее ягодиц, чем вызвал очередной изумленный крик. Но халиф опять засмеялся и продолжал лизать ее, пока спина и лопатки не повлажнели. Потом он снова перевернул Ронуин.

— Ты дрожишь, — тихо заметил он, целуя ее в губы. — Неужели мне удалось немного растопить лед, в который заковано твое холодное сердце. Hyp? А теперь пришло время учиться, как ублажать своего господина и повелителя. — Он спрыгнул с ложа, увлекая ее за собой. — Сними с меня набедренную повязку.

— Но ты останешься голым, — ошеломленно сообщила Ронуин и тут же мысленно отругала себя за глупость.

— Вот именно, — хмыкнул он, расстегивая тонкую цепочку, обвивавшую ее бедра. — Ну же, красавица, к чему такая застенчивость? Или ты не знаешь, как выглядит мужское тело? Вряд ли тебя ждет сюрприз.

— Почему же? Ты постоянно поражаешь меня, повелитель, — призналась она, краснея.

— Повязка, — напомнил он.

Ронуин дрожащими пальцами ослабила узел и отложила в сторону кусок тонкой ткани, не забывая при этом держать глаза долу.

— Мне нравится такая скромность, Hyp, но ты должна без страха смотреть на копье, которое поразит тебя. Коснись его, красавица моя. Я хочу ощутить прикосновение твоих ручек.

Ронуин сжалась и поспешно спрятала руки за спину.

— Как! Ты ни разу этого не делала? Аллах! Аллах! Да ты в самом деле почти девственна. Hyp. Дай мне руку!

Подавшись вперед, халиф сжал ее запястье и положил горячую ладонь на свои чресла. Ронуин попыталась вырваться, но не тут-то было — он крепко держал ее, не позволяя убрать пальцы.

— Успокойся, моя красавица, и ласкай меня.

Она знала, что не должна этого делать, но искушение оказалось слишком велико. Ее всегда интересовала та часть тела Эдварда, которая входила в ее лоно, но она не могла набраться храбрости потрогать его плоть. И вот теперь чужой мужчина просит ее об этом, а она не в силах устоять, хотя он и убрал руку. Ронуин осторожно погладила его плоть, сомкнула пальцы чуть сильнее и ощутила, как она растет, становится все больше. Она уже не думала останавливаться: тяжело дыша, закрыв глаза, все гладила и гладила могучее копье.

Какое твердое и теплое!

— Вот так, красавица, — ободрял он. — Теперь подержи мешочек, в котором заключены драгоценности каждого настоящего мужчины. Видишь, какие они прохладные?

Ронуин медленно кивнула.

— Они наполнены семенем жизни, Hyp. Когда настанет время, я пролью его в тебя. А теперь перестань терзать меня, иначе я не смогу сдержать желания, а ты еще не готова принять мою страсть.

Отняв руку, она положила голову ему на плечо и удивилась, как сильно бьется ее сердце. Ронуин и сама не ожидала, что так разволнуется.

— Мужчины-христиане обычно считают, что все женщины — либо матери и жены, либо шлюхи, либо святые. Они не делятся секретами наслаждения со своими супругами в отличие от тех, кто поклоняется исламу. Правда, мы не ограничиваемся одной женщиной. Это неестественно для мужчины. Ни одна женщина не способна удовлетворить все желания мужчины.

— Мне сказали, у тебя три жены, повелитель.

— Да, хотя я подумываю расстаться с двумя младшими: уж очень они сварливы, вечно ссорятся с госпожой Алией и другими обитательницами гарема. Мало того — их обвиняют в гибели прелестной девушки, заслужившей мое благоволение. Баба Гарун все еще не нашел доказательств их вины, но, думаю, он доберется до сути дела. Как ты поняла, он очень предан госпоже Алие.

— Она великодушная женщина и была добра ко мне, — заверила Ронуин.

— Алия похвалила тебя, поэтому я и решил быть с тобой терпеливым.

Он приподнял ее подбородок и стал жадно целовать. Первым порывом Ронуин было вырваться. Она не поняла, что удержало ее. Она растаяла в его объятиях, губы приоткрылись.

И не стоило было бы спрашивать, почему она делает все это. Ронуин знала только, что этот человек одновременно силен и нежен, а ее воля к борьбе все слабеет. Что, если ей сказали правду и она не сможет сбежать из Синнебара? А если и сможет, вряд ли Эдвард примет ее. Она ослушалась его, вступив в битву с неверными. И как же теперь действовать? Да что это с ней творится?!

— Я не могу дать тебе наслаждение, — повторила она, поднимая голову.

— Уже дала, — тихо возразил он.

— Но я не знаю, что это такое! — в отчаянии выкрикнула Ронуин.

— Я научу тебя, — пообещал он, припадая к ее губам.

Его язык коснулся ее языка и стал лениво играть с ним, Ронуин тихо всхлипывала, сгорая от стыда и любопытства. А вдруг в ее неспособности познать наслаждение виноват Эдвард? Их первое соитие никак нельзя было назвать приятным. Этот же человек ведет себя совсем иначе. Может, в его объятиях она впервые в жизни поймет, что такое экстаз? Она не узнает этого, если не отдастся ему. Если ей не суждено вернуться к Эдварду, что останется в этой жизни?

Найлек права — в гареме лучшее быть наверху, чем внизу.

— Так научи же меня, господин мой халиф! — потребовала Ронуин. — Научи меня страсти!

Он сжал ее лицо ладонями, посмотрел в сияющие изумрудные очи. Ронуин впервые заметила, что его глаза были темно-синими, почти черными.

— Моя страсть свирепа и неукротима, — предупредил он, — а ты пуглива и застенчива. Я желаю тебя всем своим существом, но стремлюсь, чтобы и ты испытала блаженство.

Вижу, ты ничтожно мало знаешь о восторгах слияния мужчины и женщины. Я покажу тебе, какими сладкими они бывают, но ты не должна ничего страшиться. Я не сделаю тебе больно, не обижу и не запугаю. Взаимное удовольствие можно получить тысячью способов, и все они одинаково восхитительны. Ты веришь мне, красавица моя?

Ронуин кивнула, задыхаясь от волнения. Почему муж никогда не говорил ей ничего подобного? Она даже рассердилась на Эдварда, но тут же поняла, что он знал о страсти не намного больше, чем она, хотя и предполагал, будто ведает все.

Халиф осыпал поцелуями ее губы, щеки, сомкнутые веки, лоб и даже кончик носа, погладил плечи, спину и, наконец, сжал ягодицы так нежно, что какой-то инстинкт побудил Ронуин выгнуть спину. Рашид с тихим возгласом стал целовать ее шею и напрягшуюся грудь.

— Как ты пьянишь меня, моя прекрасная женщина-воин! — прорычал он и, подхватив на руки, снова бросил на ложе.

Ронуин, чувствуя, как неистово колотится сердце под его взглядом, снова и снова поражалась себе. Она не любила этого человека, скорее, он пугал ее своим пылом, но что-то побуждало ее не останавливаться на полпути. Да, все это кончится тем, что он возьмет ее, но она жаждала его уроков, ласк и поцелуев, будивших смущение и любопытство одновременно.

Рашид долго смотрел на нее, прежде чем лечь рядом.

Она и понятия не имеет, как хороша с распущенными волосами, как восхитительны ее розовые пухлые губки и вздымающиеся холмики грудей. Он положил голову ей на грудь.

— Как быстро бьется твое сердце!

— Странно, но я и боюсь и не боюсь, — недоумевающе призналась она.

— Помни, я не причиню тебе вреда, прелестница моя.

Стану только любить тебя и дам радость.

— Я верю тебе, повелитель, — кивнула она.

Он приподнялся, и губы сомкнулись на соблазнительном соске. Рашид втянул его в рот и стал сосать. Ронуин встрепенулась было, но тут же отдалась неведомым ощущениям. Ее руки запутались в темных волосах халифа, удивительно мягких на ощупь. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, особенно когда такого же внимания удостоился второй сосок. Эдвард тоже целовал ее груди, но не сумел пробудить в ней такого волнения. Похоже, он делал это по обязанности. Или такие ласки тоже запретны?!

Руки и губы Рашида обожествляли ее вздрагивающее тело.

Голод его все возрастал, хотя он старался не торопить события. Плоский тугой живот, нежная, как лучший китайский шелк, внутренняя поверхность бедер, душистое дыхание, аромат роз и лилий…

Не в силах сдержаться, он поцеловал лепестки, скрывавшие врата рая и все его сокровища.

Ронуин затрепетала, когда язык коснулся ее влажных тайн.

Он нежно раздвинул душистые лепестки, продолжая ласкать сладостную плоть. Язык все обводил и обводил одно особенно чувствительное местечко, и странные ощущения нарастали. Эдвард тоже касался ее там, но всегда пальцем. А халиф… что он с ней делает?

Ронуин громко ахнула, когда первая волна экстаза нахлынула на нее. Но Рашид не отстранился, и вскоре ее подхватила вторая волна, третья, четвертая…

Из горла Ронуин рвались крики.

— Вот видишь, — донесся до нее словно сквозь туман голос халифа, — ты можешь испытывать наслаждение, моя прекрасная Hyp.

Он проник двумя пальцами в ее любовный грот, медленно возбуждая ее, готовя к неизбежному. Он уже приподнялся над ней, и тут Ронуин встрепенулась.

— Нет! — в ужасе вскричала она. — Нет!

Халиф поспешно отстранился и обнял ее, хотя его плоть разрывалась от неутоленного желания.

— Что с тобой, Hyp? Что тебя напугало? Скажи мне, красавица.

— Он убьет ее! О, пожалуйста, остановись! Не трогай маму!

Ее жалобные вопли поразили его, но Рашид аль-Ахмет знал, что разум — разящее оружие, которое можно использовать как на добро, так и во зло, и что он может скрывать страшные тайны и воздействовать на поведение самых обычных людей.

— Кто мучит твою мать. Hyp? — осторожно спросил он.

— Я не знаю его. Мужчина в богатом наряде. Он явился в наш дом. Мама очень испугалась, но он не оставляет ее!

Называет шлюхой и принуждает лечь с ним! Он делает ей больно! Делает больно! Уходи! Убирайся! Ма говорит, что наш отец не должен ни о чем знать. Она вся в крови. Не плачь, ма, не нужно!

По лицу Ронуин катились слезы.

— Ма говорит, я не должна позволять ни одному мужчине делать со мной такое! Нужно отбиваться! Я буду хорошей девочкой, мама, сильной. Принц ничего не узнает. Это наш секрет, ма. Только наш.

Халиф стал молча укачивать ее, как ребенка. Неудивительно, что она отвергает мужчин. Его бедная прекрасная Hyp. Но теперь для нее все изменится.

— Кто взял силой твою мать, Hyp? — осторожно спросил он. — Ты тогда была очень мала, верно?

— Я так и не узнала, кто он, — призналась она, дрожа. — Наверное, он был знаком с отцом и проведал дорогу к нашему дому. Мать так и не поняла, кто был отцом ребенка, которого она носила. Отец любил ее и убил бы всякого, кто до нее дотронется. Думаю, именно это и пугало мать. Она всегда говорила, что ап-Граффид исполнен величия и никому не позволит встать на его пути. Должно быть, она не хотела стать причиной его позора. Тогда мне было всего четыре года, а брату — только два.

— Неужели ты не поняла, о чем она предупреждала тебя?

Думаешь, она требовала, чтобы ты навсегда лишила себя наслаждений плоти? Нет, Hyp, она всего лишь желала, чтобы ты никогда не допустила насилия над собой. Бедняжка! Как она, должно быть, страдала! Какую ужасную тайну унесла с собой в могилу! И обременила плечи ребенка непомерной тяжестью! Спи, моя прелесть. Позже, когда проснешься, я стану любить тебя, как ты того достойна.

Ронуин поразилась — неужели он не возьмет ее? Но его копье все еще вздыблено пылким желанием!

— Нет, — шепнула она, лаская его. — Больше я не стану бояться, повелитель.

— Тебе станет легче, когда поспишь, красавица моя, сказал он, целуя ее в лоб. — Только сейчас тебе пришлось встретиться с мерзкими демонами и храбро вступить с ними в бой. Поспи, а потом я унесу тебя в рай — в награду за храбрость и мужество, сладкая моя Hyp.

— Я больше не дитя, о повелитель, — покачала головой Ронуин. — Я женщина-воин и сумела побороть то, что терзало меня все эти годы. Отдых мне ни к чему. Я нуждаюсь в твоей страсти, чтобы проверить, действительно ли мне удалось побороть ужас.

Она протянула ему руки, и Рашид одним движением придавил ее к ложу. Его нетерпеливая плоть легко скользнула в ее недра, но, как ни вглядывался в лицо наложницы, он не смог заметить следа страха. Только почти детское изумление и радостное предвкушение того, чему суждено свершиться.

Какая она горячая и тесная!

— Ты в самом деле отважна, моя прекрасная женщина-воин, — шепнул он, прежде чем сделать первый выпад.

Ронуин смежила веки, наслаждаясь каждым его движением, чувствуя пульсацию мощного копья, проникавшего в ее глубины. Она остро ощущала все, что происходит с ней. Только сейчас она поняла, что мать, горячо любившая ап-Граффида, никогда не запрещала дочери испытать столь же поразительные восторги плоти. Ронуин выгнулась, пытаясь подхватить его ритм, и вскрикнула, когда крошечный огонек удовольствия превратился в бушующее пламя экстаза, в котором сгорела прежняя дочь Ллуэлина и, подобно фениксу, родилась новая. Ослабевшая, удовлетворенная, она все же почувствовала, как его любовные соки оросили ее.

Наконец она, отдышавшись, застенчиво призналась:

— Это было прекрасно, повелитель.

— Рашид, — поправил он. — Меня зовут Рашид, и я никогда не расстанусь с тобой, прекрасная Hyp. Ты моя навеки!

Она положила голову ему на грудь, странно счастливая… И все же в сердце эхом отозвалось совсем другое имя — Эдвард.

Она любит своего мужа, а не этого пылкого мужчину. Но именно Рашид аль-Ахмет проник в тайну, столько лет дремавшую в ее душе. Муж, с которым она прожила год, не сумел сделать этого, а халиф Синнебара, которому ее доставили только сегодня утром… Почему ему удалось то, чего не добился ни один мужчина? Почему?! Что за волшебство он сотворил с ней? Но и она, очевидно, сумела угодить ему. Если так будет и дальше продолжаться, кто знает, каких высот она достигнет в Синнебаре! Но не этого хотела Ронуин. Она стремилась вернуться к мужу и отдаться ему — беззаветно, безоглядно, самозабвенно.

И за это тоже следует благодарить халифа. Увы, ее желанию не суждено исполниться.

Впрочем, так ли это? Время покажет, а пока она станет делить ложе с халифом. Ей еще многому нужно научиться, а она ученица способная и готова упражняться в сладчайшем искусстве день и ночь.

— О чем ты думаешь? — спросил халиф.

— Ты прекрасный наставник, господин мой Рашид, — откровенно призналась она.

Халиф громко рассмеялся:

— О нет, мы только начали, моя красавица. Только начали!

Глава 10

— Проснись, дитя мое, — донесся сквозь сонную дымку голос Найлек.

Глаза Ронуин медленно открылись.

— 0, Hyp, халиф потерял от тебя голову! Оставил на своем ложе и приказал, чтобы тебя не тревожили, пока солнце не пройдет половину предназначенного пути по дневному небу! Весь гарем только о тебе и говорит! Впервые он не отослал женщину посреди ночи, после того как достиг наслаждения. Ну же, дитя, вставай! Сходим в баню, а потом посмотрим твои новые покои, те, что рядом с комнатами госпожи Алии! Ты стала любимой наложницей халифа, и судачат, будто вторая и третья жены вне себя от гнева. Ходят слухи, что он собирается сделать тебя своей четвертой женой, ибо ты свела его с ума, счастливица этакая!

Ронуин пыталась осознать слова Найлек, но не могла.

Осторожно усевшись, она ощутила, как между ногами слегка саднит. Он взял ее дважды прошлой ночью, и второй раз был куда лучше первого. Она до сих пор была потрясена произошедшим, хотя халиф объяснил ей, что воспоминания о насилии над матерью, похороненные в дальнем уголке ее разума, и были причиной ее неспособности испытать наслаждение. Теперь, освободившись от невыносимой душевной боли, Ронуин обрела возможность чувствовать и познать радости страсти. Оставалось гадать, почему Эдвард не сумел расшевелить ее.

Найлек тихо тронула ее за руку.

— Госпожа Hyp, нужно идти, — настаивала она.

— Да-да, — рассеянно откликнулась Ронуин, почти не замечая пожилую женщину, надевавшую на нее шелковую рубаху.

— Утверждают даже, будто после завтрака халиф вернулся сюда, чтобы посмотреть на тебя спящую, — шептала Найлек. — Чем ты так очаровала халифа?

Ронуин промолчала, а Найлек поспешно повела подопечную на женскую половину. Ронуин растерялась, увидев, что рабы и обитательницы гарема низко кланяются ей. Похоже, Найлек права!

Ронуин задумчиво прищурилась. Из слов Найлек она усвоила одно: чтобы выжить тут, ей необходима власть. А чтобы обладать властью, нужна помощь трех человек: халифа, госпожи Алии и Баба Гаруна. Она уже добилась расположения халифа и, если действовать умно и осторожно, сохранит его благоволение. Остается завоевать дружбу первой жены и евнуха.

До сих пор госпожа Алия была неизменно добра к Ронуин. Но не изменится ли ее отношение теперь, когда гарем бурлит слухами?! Придется быть как можно вежливее и учтивее с Алией. А евнух? Он по-собачьи предан первой жене и не станет доверять ни одной женщине, угрожающей ее высокому положению. Но все же следует выказывать ему неизменное почтение и советоваться по каждому поводу. Если Ронуин не приобретет в нем друга, по крайней мере и врагом не обзаведется.

Они вошли в баню, Серай угодливо приветствовала новую наложницу, и в огромном помещении воцарилась тишина. Серай поклонилась и, раздев Ронуин, принялась собственноручно мыть. Остальные женщины стали тихо переговариваться. Только двое, которым как раз стригли ногти, пронзали новенькую злобными взглядами.

— Та, русоволосая, — Фатина, вторая жена, — подсказала Найлек, — а каштановые волосы у третьей жены, Хасны.

Как они вытаращились на тебя! Сразу видно, ревнуют!

— Они могут как-то мне навредить? — поинтересовалась Ронуин.

— Во всяком случае, попытаются, — кивнула Найлек.

— Но Баба Гарун меня защитит?

— Конечно, но все равно осторожность не помешает, госпожа Hyp. Нужно тщательно отобрать слуг.

— Мне никто не нужен, кроме тебя, — отказалась Ронуин. — Наши судьбы отныне связаны, и, думаю, тебе можно доверять. Но помни: если предашь меня, задушу собственными руками!

Найлек на миг растерялась, но тут же улыбнулась:

— У тебя не будет на это причин, Hyp. Клянусь, я никогда тебя не предам!

Они искупались и вместе направились в зал, где женщины собирались после бани, пили чай и сплетничали. Увидев Алию, Hyp сразу подошла к ней, опустилась на колени и почтительно склонила голову.

— Приветствую тебя, о повелительница, — прошептала она.

Алия сухо улыбнулась, но все же заметила:

— Передай госпоже Hyp, Найлек, что такая учтивость показывает ее хорошее воспитание. Надеюсь, она скоро выучит наш язык и мы сможем беседовать друг с другом. Она по-прежнему пользуется моим благоволением, ибо сумела тронуть сердце нашего господина, а зная это, не хвастается и не задирает нос, как некоторые другие. — Она мельком глянула в сторону жен халифа и громко добавила:

— Госпожа Hyp может сесть и выпить со мной чаю.

Найлек постаралась в точности передать слова первой жены дрожащим от волнения голосом.

Усадив Ронуин, она устроилась у ее ног и стала переводить. Рабыня принесла Ронуин крошечную белую с синим чашку чая.

— Ты смогла угодить моему мужу, — начала Алия. Рашид — хороший человек, хотя не выносит глупцов.

— Я не знала, что в горах за Карфагеном есть халифат, — заметила Ронуин.

— Синнебар существует с незапамятных времен, — пояснила Алия. — Он так удален от больших городов, что никогда не подвергался набегам. И хотя богатство его проистекает от золотых рудников, все же оно не столь велико, чтобы привлечь алчные взгляды.

— Но меча ислама вы все же не избежали, — возразила Ронуин.

— О, сначала народ Синнебара поклонялся множеству богов. Потом пришел некий врач по имени Лука, который обратил людей в христианство. Ты поражена, Hyp? Вижу, так и есть, но раньше здесь было много христиан, принявших ислам несколько веков назад, когда багдадская принцесса вышла замуж за синнебарского правителя. Среди нас по-прежнему немало христиан и иудеев, и все они могут спокойно здесь жить при условии, что подчиняются нашим законам. Мы глубоко уважаем чужие религии. В конце концов, Hyp, все мы молимся одному Богу и почитаем древних пророков: Авраама, Исаака, Моисея. Вы, христиане, называете мессией Иисуса из Назарета. Мы почитаем его как великого пророка, но считаем, что Мохаммед выше его. Разве эти небольшие разногласия — причина для войны?

— Однако наши мужчины сражаются за веру, — заметила Ронуин.

— Глупцы все они, не правда ли? — усмехнулась Алия.

И, понизив голос, добавила:

— Мужчины не обладают такой внутренней силой, как женщины, поэтому Господь и сделал женщин сосудами для новой жизни.

Глаза ее весело искрились. Ронуин, не выдержав, прыснула.

— Как ты мудра, госпожа, — пробормотала она. — Думаю, я могу многому научиться от тебя.

— Мы обязательно подружимся, — уверила Алия. — Я поняла это, как только тебя увидела. А вот и Баба Гарун.

— Госпожа Алия, — с поклоном объявил евнух, — я пришел проводить госпожу Hyp в ее покои.

— Я пойду с вами, — решила Алия, поднимаясь. — Кроме того, ей понадобятся собственные служанки.

— Мне достаточно одной Найлек, — поспешно заверила Ронуин.

— Госпожа, — запротестовал евнух, — ты стала любимой наложницей халифа. Тебе не подобает иметь всего одну служанку.

— Почему нет? — удивилась она.

— Это неприлично, — объяснил Баба Гарун.

— Но я пробыла здесь всего день, — удивилась Ронуин. — А если халиф решит, что я ему не нужна?

Найлек, едва держась на ногах от страха, перевела ее слова.

— Она боится довериться незнакомым людям, — понимающе кивнула Алия. — Это весьма мудро. Фатина и Хасна пронзали ее ненавидящими взглядами с той минуты, как она появилась в бане. Нам необходимо уберечь ее. Баба Гарун.

Ты меня понял? Мне нравится эта женщина. Она не будет представлять угрозы для меня, даже если влюбится в халифа.

Вот она, союзница, которую я искала. Я отдам Hyp двух своих рабынь. Они хорошо вышколены и надежны. Скажи ей это, Найлек.

Найлек все повторила Ронуин, добавив от себя:

— Ты не можешь отказать ей, иначе все подумают, что ты не доверяешь даже первой жене халифа.

— Я принимаю великодушное предложение госпожи Алии и от души благодарю за доброту, — медоточиво пропела Ронуин.

Алия сухо усмехнулась.

— Поскорее научи ее нашему языку, Найлек, — приказала она. — Мне действительно не терпится с ней потолковать. Как мы можем противостоять чужим коварным планам и заговорам, если не способны понять друг друга?

Найлек ухмыльнулась и пояснила Ронуин, о чем идет речь. Та рассмеялась.

— Передай госпоже Алие, что я приложу все усилия, чтобы как можно скорее выучить язык.

Легкая улыбка коснулась губ главного евнуха. Он не слишком радовался появлению странной женщины-воина, но теперь убедился, что она обладает благородным духом и добрым сердцем. А его хозяйке, женщине проницательной и мудрой, она нравилась.

— Пойдемте, — пригласил он и повел женщин в новые покои госпожи Hyp, оказавшиеся поистине великолепными.

Они состояли из двух не слишком больших комнат, со стенами из розового мрамора и расписными потолками. Третья комнатушка была отведена служанкам. Двери выходили в маленький сад с великолепным видом на горы и небо. В саду даже был устроен крошечный журчащий бассейн, а в одном из помещений тихо переливались струи фонтана. Обстановка тоже оказалась роскошной: черное дерево, золотая и серебряная посуда, шелковые занавеси и покрывала, пушистые ковры и светильники из цветного стекла, в которых горело душистое масло.

Ронуин потеряла дар речи. Она в самом деле попала в рай! Даже в Хейвне не было ничего подобного! Она переходила от предмета к предмету, не скрывая своего восхищения.

— Как чудесно! — выдохнула она наконец. — Спасибо, госпожа Алия.

— Я рада, что тебе понравилось, — кивнула первая жена и, заметив блюдо с аппетитными половинками абрикосов в меду, воскликнула:

— Баба Гарун, какой приятный сюрприз! Так и хочется попробовать!

Она потянулась было к фруктам, но евнух ударил ее по руке.

— Нет, госпожа! — крикнул он. — Я не приказывал приносить их сюда! — Его черные глаза словно заволокло пленкой. — Прошу, госпожа, немедленно уведите Hyp в свои покои.

Золотистая кожа Алии стала серой.

— Что случилось? — с недоумением нахмурилась Ронуин.

— Мы идем к госпоже Алие, — ответила Найлек.

— Но почему?

— Баба Гарун ничего не знает об этих абрикосах. По-моему, он считает, что они отравлены. — пояснила Найлек.

— Отравлены? — выдохнула Ронуин, бледнея. — Но кому понадобилось убивать меня? Я еще не нажила здесь врагов.

— Зато успела приобрести милость халифа, — возразила Найлек. — Этого вполне достаточно, чтобы возбудить ревность и зависть, дитя мое. Пойдем скорее.

Они проследовали в соседние покои, принадлежавшие госпоже Алие. Найлек объяснила первой жене, что леди Hyp сильно испугана.

— Не бойся, — успокоила ее Алия, обнимая за плечи. — Никто не причинит тебе зла. Я об этом позабочусь.

Ронуин выслушала перевод и, улыбнувшись, кивнула.

— Я поищу среди молодых рабынь тех, кто будет преданно тебе служить, — пообещала Алия. — Найлек, разумеется, тоже останется с тобой.

Усадив женщин в уголке, она вышла из комнаты.

— Почему она так добра ко мне? — удивилась Ронуин.

— Ей нужны союзники в борьбе против Фатины и Хасны, — призналась Найлек. — С самого начала Фатина пыталась взять верх над госпожой Алией и всячески ее принизить.

Разумеется, никто не потерпел бы такой наглости, потому что первая жена всегда главенствует в гареме, а все женщины, если, разумеется, не считать валиде, матери халифа, обязаны ей повиноваться. Но мать халифа умерла, когда тот был совсем маленьким. Фатина тоже родила повелителю сына, но к тому времени ему уже надоели ее капризы и дерзость.

Хотя не в обычаях госпожи Алии жаловаться. Баба Гарун докладывал повелителю о каждой новой выходке Фатины. Халиф любит второго сына, Омара, но к его матери потерял интерес.

— А потом он влюбился в Хасну? — полюбопытствовала Ронуин.

— Хасна — дочь одного из бывших и самых верных визирей халифа, его поздний ребенок, утешение старости. На смертном одре он заклинал халифа не оставлять ее и взять в жены. Других детей у него не было, и рождение Хасны стоило ее матери жизни. Рашид аль-Ахмет согласился. Вначале Хасна была смирной и почтительной, но потом стала злобной, как Фатина. Она родила мужу двух дочерей, прежде чем тот окончательно отвернулся от нее. Эти создания целыми днями строят козни, пытаясь навредить госпоже Алие, ибо они слишком глупы, чтобы понять тщету своих усилий. Даже если наша добрая госпожа умрет, халиф все равно не посмотрит на них. Несколько месяцев назад взгляд халифа упал на рабыню редкой красоты, привезенную с острова Сицилия. Повелитель воспылал к ней страстью, но она внезапно скончалась, попробовав фисташек, неизвестно как появившихся в ее комнате. Правда, в тот роковой день одну из служанок Фатины видели вблизи покоев бедняжки.

— Я здесь против воли, — с горечью усмехнулась Ронуин, — и не желала обольщать халифа. И за все это две взбесившиеся твари пытаются меня убить! Зачем, зачем я покинула Англию?!

— Все будет хорошо, дитя мое, — утешила Найлек. — На этот раз Фатина и Хасна, похоже, зашли слишком далеко, — мрачно предсказала она, и, словно в подтверждение ее слов, откуда-то донесся отчаянный визг. В комнату вошла мрачная госпожа Алия. Послышались топот, крики, и двери распахнулись. Баба Гарун толкал перед собой молоденькую, насмерть перепуганную невольницу. Девушка, всхлипывая и что-то бормоча, кинулась в ноги Алие.

— Она молит госпожу о милосердии, — тихо сказала Найлек. — Говорит, что лишь выполняла приказ хозяйки и никому не причинила бы зла по собственной воле. Просит госпожу Алию пощадить ее.

Невольница цеплялась за подол Алии, продолжая вопить:

— Госпожа, милостивая госпожа, пощадите меня! Я нижайшая из низких и не могла ослушаться приказа хозяйки!

— Ты знала, что фрукты отравлены? — допытывалась Алия.

Рабыня отрицательно покачала головой.

— Врет! — отрезал Баба Гарун и, подхватив девушку, принялся грубо трясти.

— Говори правду, отродье верблюдицы!

— Я не знала! Не знала! — настаивала девушка.

Евнух ударил ее по лицу, — Я выбью из тебя правду! — ревел он.

— Но ведь ты подозревала, что твоя хозяйка и ее подруга собираются разделаться с госпожой Hyp? — мягко осведомилась Алия.

Рабыня кивнула:

— Я всего лишь невольница, госпожа моя, и не мне указывать им, что делать.

— Тебе следовало прийти ко мне, — тихо пояснила Алия.

— Тогда они убили бы меня, — прошептала рабыня.

— А теперь ты сдохнешь от моей руки! — свирепо прошипел Баба Гарун, и девушка в страхе прижалась к ногам Алии.

— Нет, Баба Гарун! — воскликнула та. — Девушка права — она пыталась выжить. Это Фатина и Хасна заслуживают сурового наказания за попытку лишить Hyp жизни и, разумеется, за гибель несчастной Гюзель. Скажи, девушка, что ты знаешь о ее смерти? Это ты принесла ей фисташки?

— Нет, госпожа, другая. Служанка госпожи Хасны.

— И фисташки были отравлены?

— Так говорили, но откуда мне знать? — пробормотала невольница.

— Отнеси абрикосы Фатине и Хасне, Баба Гарун, и позаботься, чтобы они съели все без остатка, — велела госпожа Алия. — Мне надоели их выходки.

— А как быть с их детьми? — спросил евнух.

— Омару всего четыре года, а девочкам — три и два. Мы воспитаем их как подобает. Под нашим присмотром Омар вырастет другом и помощником, а не завистливым соперником будущего халифа!

— Ты чересчур добра, госпожа моя, — проворчал главный евнух.

— Немедленно уведите детей куда-нибудь подальше, — посоветовала Алия.

— Да, госпожа, — кивнул Баба Гарун.

— Она их казнит? — удивилась Ронуин.

— Фатима и Хасна перешли все границы, — пояснила Найлек. — Ты здесь новенькая и не знаешь, чего они только не придумывали в своих бесконечных попытках навредить госпоже Алие и ее сыну Мохаммеду. Здесь по ним никто не заплачет.

— Но что скажет халиф?

— Тут, в гареме, вся власть принадлежит госпоже Алие и Баба Гаруну. Вряд ли повелитель разгневается.

Ронуин неожиданно увидела первую жену халифа в совершенно новом свете. Красивая, умная, образованная и, несомненно, добрая Алия вполне способна на жестокость, когда речь идет о выживании и сохранении собственного влияния на халифа. Ронуин невольно вздрогнула.

— Ты замерзла, дитя мое? — встревожилась Найлек.

— Нет, — прошептала Ронуин.

— Удивлена, что госпожа Алия может быть так безжалостна? Она королевского рода. Ее отец был сыном египетского фараона. Она с детства привыкла повелевать и знает, что нужно делать в подобных случаях. Госпожа никогда не колеблется, не отступает и пойдет на все, чтобы защитить халифа и своего сына.

— А как поступить с девчонкой? — спросил Баба Гарун.

— Я возьму ее к себе, — решила Алия. — Она совсем неплохая, просто попала к дурной хозяйке. А теперь иди и выполняй приказ, Баба Гарун.

— Как прикажет госпожа, — с поклоном ответил евнух и вышел из покоев.

— Вставай, девочка, тебе ничто не грозит, — велела Алия, поднимая девушку.

Невольница стала целовать ей руки.

— Сколько волнений! — добавила Алия, — Давайте выпьем мятного чая и позовем музыкантов, чтобы немножко успокоиться. Hyp, садись рядом.

Тут же появились рабыни с маленькими чашечками подслащенного чая и серебряным блюдом, на котором рядами были уложены начиненные орехами финики и крохотные пирожки с изюмом и медом. Невольница коснулась струн лютни, и в душистом воздухе поплыла томная мелодия.

Небольшой фонтан распространял приятную прохладу. Ронуин с удовольствием ела сладости — у нее с утра крошки во рту не было.

— Когда все стихнет, мы вернемся в твои покои, Hyp, — объявила Алия. — Тебе нужно отдохнуть, прежде чем Рашид позовет тебя в свою спальню. Он страстный любовник, не находишь?

Ронуин, не отвечая, залилась краской. Жена халифа рассмеялась и ободряюще погладила щеку молодой женщины.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Замужняя женщина, и так невинна… до сегодняшней ночи с Рашидом, — поддразнила Алия. — В твоем возрасте я уже имела трехлетнего сына. Ты хочешь детей, Hyp?

— Не знаю, — честно ответила Ронуин.

— Наш повелитель подарит их тебе. Hyp, ибо его семя плодородно, — пояснила Алия. — Надеюсь, со временем ты его полюбишь. Несмотря на силу, он нуждается в любви и заботе, как все мужчины, хотя никто из них в этом не признается.

Неожиданно из противоположной части гарема донеслись приглушенные крики. Ронуин побледнела и взглянула на Найлек, но та молчала, плотно сжав губы. Она обернулась к госпоже Алие, но лицо первой жены оставалось безмятежным. Ронуин съежилась. Хотя она и понимала, что происходит, все же не представляла, что казнь будет публичной.

Несчастные совершили ужасную ошибку, вообразив, будто справятся с этой волевой, проницательной женщиной. Какой урок для Ронуин! Если она намеревается остаться в Синнебаре, нужно сохранить дружбу с первой женой.

— Все кончено, дитя мое, — объявила Алия. — Не нужно так пугаться. Они заслужили наказание.

— Госпожа Алия невероятно терпелива, — добавила Найлек, после того как перевела слова первой жены, — и несколько лет мирилась с непростительным поведением этих женщин. Сегодняшняя выходка стала последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. Теперь в гареме станет спокойнее.

— Придется мне поверить в это, — вздохнула Ронуин, допивая остывший чай.

— Ты даешь ей эликсир? — осведомилась Алия у Найлек. — Пока я не узнаю ее лучше, не хочу, чтобы ее живот набух отпрыском Рашида. Ее поразительная красота пленила моего мужа. Что, если она использует свою власть над ним в собственных целях, станет такой, как эти две? Не хотелось бы, чтобы это повторялось.

— Да, даю каждое утро, и поскольку она не говорит на нашем языке, не узнает о зелье. Я исполняю каждое твое повеление относительно этой женщины.

— Мне она нравится, — улыбнулась Алия. — Думаю, что вижу ее насквозь. В ней совсем нет зла. Хотя она жаждет вернуться на родину, к мужу, Рашид скоро заставит ее забыть обо всем. Скорее всего после смерти Фатины и Хасны он возьмет ее в жены. Двух жен для халифа Синнебара вполне достаточно, не находишь? Одной — слишком мало. Четырех — чересчур много. Две — вполне разумное число. Hyp молода и здорова. Когда настанет время, она даст нашему повелителю крепких детишек. С завтрашнего же дня начинай учить ее нашему языку. Мне не терпится поговорить с ней, Найлек.

В покои вошел Баба Гарун и направился к Алие.

— Все сделано, госпожа. Бросить тела диким собакам?

— Нет! Они были женами повелителя и матерями его детей. Пусть их похоронят в каком-нибудь пустынном месте.

Но прежде проводи госпожу Hyp в ее покои. Она чувствительна и еще не освоила наших обычаев. Ей требуется время, чтобы привыкнуть и прийти в себя, если она хочет угодить нашему господину. Нужно посмотреть, достойна ли она моей дружбы. Если да, я буду оберегать ее. Она мне не враг и равна по рождению. Хасна и Фатина были простолюдинками, Hyp же, подобно мне, — дочь принца.

— Понимаю, госпожа моя, — кивнул евнух, снова кланяясь — на этот раз сначала Алие, а потом Ронуин. — Я сам провожу госпожу Hyp, — сказал он Найлек.

Та ахнула от изумления. Никогда Баба Гарун не кланялся ни одной женщине, кроме Алии. Она сразу перевела его слова своей госпоже. Ронуин поднялась и, почтительно поцеловав руки Алии, последовала за евнухом. Найлек семенила рядом.

Когда они вновь оказались в покоях Ронуин, Баба Гарун обратился к Найлек:

— Скажи хозяйке, что я остаюсь ее другом и наставником до тех пор, пока она верна госпоже Алие. Если же она когда-нибудь предаст мою повелительницу, я удушу ее собственными руками.

— Передай главному евнуху, — в свою очередь, попросила служанку Ронуин, — что я дочь принца и склонность к измене — не в моем характере. Я благодарна госпоже Алие за помощь и мудрые советы и с радостью принимаю дружбу Баба Гаруна.

Евнух едва заметно улыбнулся:

— Ты действительно смирилась с той жизнью, которую судьба предназначила тебе, Hyp?

— Еще не совсем, — покачала головой Ронуин.

— Похвальное чистосердечие, — кивнул евнух и с очередным поклоном вышел из комнаты.

— Счастливица! — воскликнула Найлек. — Отныне удача тебя не оставит! А теперь отдохни, ибо халиф непременно потребует тебя в свои покои ночью!

— Я голодна, — пожаловалась Ронуин. — С самого утра в рот ничего не брала, кроме сладостей. Мне нужно поесть, иначе я сомлею в объятиях халифа, Найлек, а отвечать будешь ты.

— Ничего страшного. Он посчитает, будто ты лишилась чувств от страсти к нему, и будет польщен.

— И все-таки где мой обед? — потребовала Ронуин.

— Я сама пойду на кухню, — сказала Найлек и удалилась.

Не прошло и нескольких минут, как в комнате появились две молодые невольницы и упали ниц перед Ронуин.

— Хала, — сказала одна, ударив себя в грудь.

— Садира, — вторила ей другая.

Весело щебеча, они поставили перед Ронуин небольшой столик. Та поняла, что это и есть присланные Алией девушки. Они, несомненно, станут обо всем докладывать первой жене халифа, как, впрочем, и Найлек. Что ж, следует быть поосторожнее.

Улыбнувшись, Ронуин присела у фонтана. Оказалось, что в нем плавают золотые рыбки и цветут лилии. Крошечные создания деловито шныряли среди широких листьев. Все вокруг казалось мирным и прекрасным. Самое идиллическое место на свете.

Ронуин задумчиво поднялась и вышла в сад. Далекие горы были затянуты голубоватой дымкой. Наверное, в ясные дни отсюда видно даже море. Если добраться туда, можно отплыть в Карфаген, где раскинулся лагерь крестоносцев.

Сколько дней она в разлуке с Эдвардом? Шесть? Семь? Нужно отыскать его. Вернуться… Что он успел передумать за это время? Ищет ли ее? А если все-таки появится в Синнебаре и потребует ее освободить?

«О, Эдвард, — печально думала она, — что я наделала? Я так люблю тебя! Так люблю! Но увижу ли когда-нибудь вновь?»

По бледным щекам катились слезы, и Ронуин, стыдясь своего бессилия, пыталась успокоиться, взять себя в руки.

Тут кто-то коснулся ее плеча. Рядом стояла Хала, знаками показывая, что пора есть. Ронуин кивнула, вымученно улыбнулась и, смахнув соленые капли, встала. В комнате уже хлопотала Найлек. Ронуин уловила аппетитные запахи — на столе красовался цыпленок, начиненный рисом и изюмом, а рядом стояла небольшая миска с вареным зерном и кусочками лука. Найлек не забыла принести лепешку, медовые соты и блюдо со свежими фруктами.

— Восхитительно! — объявила Ронуин, принимаясь уплетать за обе щеки.

— Ешь как уличный оборванец, — упрекнула ее Найлек. — Где твои манеры, дитя мое?

— Я есть хочу! — запротестовала Ронуин. — В последний раз меня кормили вчера! Хотите уморить меня голодом?

— Будешь слишком быстро есть, живот заболит, — предупредила Найлек.

— Хочу пить, — потребовала Ронуин.

Найлек, в отчаянии покачав головой, налила в серебряный кубок фруктового сока.

— Не торопись, — увещевала она. — Кстати, тебе понравились невольницы, присланные госпожой Алией?

— Похоже, девушки неплохие.

— Так и есть. Завтра начнем обучаться арабскому, дитя мое. Госпоже Алие не терпится поговорить с тобой.

— Надеюсь, я окажусь способной ученицей. Правда, норманнский я выучила довольно быстро. Мой собственный язык, валлийский, куда труднее, — сообщила Ронуин, снова запихивая в рот кусок мяса. Завершив трапезу персиком и гроздью винограда, она вымыла лицо и руки ароматной водой, а Хала вычистила ей рот и зубы.

— Теперь поспи, — велела Найлек.

Ронуин не стала спорить. Живот полон, жара стоит невыносимая, ни малейшего ветерка. Садира сняла с нее одежду, Найлек расчесала волосы, и обнаженная Ронуин с удовольствием легла на ложе под тончайший зеленый полог и быстро заснула. Темные ресницы крыльями бабочек легли на нежные щеки.

— Как она прекрасна! — вздохнула Хала.

— Говорят, халиф влюбился в нее с первого взгляда, — вторила Садира.

— Глупости! — фыркнула Найлек. — Когда халиф впервые увидел ее, она была в мужской одежде и от нее несло конским потом. А уж грязна была! Чернее земли!

— Ходят слухи, что теперь, после смерти Фатины и Хасны, халиф сделает госпожу Hyp второй женой, — сообщила Садира.

— Если это случится, вам следует поблагодарить госпожу Алию за то, что возвысила вас, — отозвалась Найлек. — Раньше вы были лишь жалкими рабынями, теперь же стали служанками любимой наложницы халифа.

— Она обязательно станет его женой, уж это точно, — вторила Хала. — Нам и в самом деле повезло. Она кажется такой же доброй, как госпожа Алия.

— Похоже, что так, — согласилась Найлек. — В ней нет ни злобы, ни подлости.

Женщины стали убирать остатки еды и наводить порядок.

Постепенно сгустились сумерки. Найлек отослала рабынь спать, а сама села рядом с ложем Ронуин.

Она ничуть не удивилась, когда в комнату вошел халиф в свободном белом одеянии. Найлек безмолвно склонилась перед повелителем и в следующее мгновение исчезла.

Рашид аль-Ахмет смотрел на новую наложницу, и сердце его отчего-то сжималось. Она всего два дня в его дворце, он страстно желал ее, но его чувства были глубже обычной похоти. Ему нравились противоречия в этой женщине, ее отвага и уязвимость. Он бы хотел завладеть ею. Целиком. Сразу видно, она неизменно будет утаивать от него какую-то часть себя самой, и в этом скрыт явный вызов.

Халиф разделся и лег рядом. Ронуин крепко спала. Она лежала на боку, но он осторожно перевернул ее на спину, чтобы получше рассмотреть. Провел кончиками пальцев по груди, и она что-то пробормотала. Халиф улыбнулся. Прошлой ночью он только начал исследовать глубины ее страсти.

Он накрыл ладонью ее живот, наклонился и принялся целовать долгими жадными поцелуями. Ронуин вздохнула и лениво потянулась. С каждым мгновением поцелуи становились все требовательнее. Ронуин протестующе застонала, не желая просыпаться, но настойчивые пальцы проникли в лоно, а подушечка большого принялась потирать сокровище ее женственности. Он играл с ней, пока напряжение не стало почта болезненным. Ронуин затрепетала, когда оно наконец взорвалось, а халиф все продолжал возбуждать ее, доводя до экстаза. Ресницы Ронуин дрогнули.

— Посмотри на меня, моя обожаемая сучка! — прорычал халиф прямо в ее вспухшие от поцелуев губы.

Изумрудные глаза широко распахнулись.

— Как угодно повелителю, — прошептала она.

Пальцы пробрались еще глубже, и Ронуин восторженно вскрикнула. Халиф сверкнул белозубой улыбкой.

— Начинаешь познавать страсть? — поддразнил он, продолжая терзать пульсирующий бутон плоти.

— Да, — выдохнула она. — О, пожалуйста…

— Что же ты хочешь?

Его язык неустанно обводил ее соски.

— Пожалуйста, — повторила она.

— Скажи, что тебе нужно, моя прелестная Hyp, — настаивал халиф.

— Тебя! — всхлипнула она.

Халиф тихо рассмеялся и, перекатившись на спину, поднял Ронуин и стал медленно опускать на свою вздыбленную плоть. Она самозабвенно откинула голову, и Рашид сжал ее груди. Ронуин не знала, что делать, и хотя ощущала внутри горячий, подрагивающий стержень, боялась шевельнуться.

— Скачи на мне, моя прелесть. Обопрись на ложе. Вот так, бесценная. Ах, что за наслаждение ты даришь мне!

Ронуин сумела найти нужный ритм, но уже через несколько минут халиф осторожно перевернул ее на спину и вонзился в ее сладостные глубины, наблюдая, как меняется ее прелестное лицо. К его удивлению, они достигли пика вместе, и крики наслаждения смешались.

Наконец Рашид аль-Ахмет громко засмеялся:

— Какой изумительной женщиной ты становишься, моя красавица!

Щеки Ронуин пылали. Она вела себя разнузданно, почти распутно… и это ей нравилось.

— Никогда не думала, что ты…

— Ты будешь поражена, узнав, на что мы способны вместе в постели, — перебил он. — И я рад заметить — ты способная ученица. — Наклонившись, он снова поцеловал ее, проведя пальцем по вспухшим губам. — Тебе нравятся твои покои?

— Еще бы! Особенно сад с поразительным видом на горы, повелитель.

— Прекрасно! — кивнул он. — Ты голодна? Я — очень.

Не ел с утра.

— Сейчас прикажу служанкам принести ужин, господин.

А пока мы едим, ты расскажешь, как прошел день?

Темно-синие глаза одобрительно блеснули. Весь дворец сплетничал о том, что он собирается сделать Hyp своей женой, но до этого момента ничего не было решено. Только глупцом управляют порывы плоти. Он радовался, что сумел пробудить ее к страсти, но именно забота о его благополучии и интерес к делам стали той каплей, что перевесила чашу весов в ее пользу. Она станет его женой, поскольку, подобно Алие, оказалась не только умной, но и самоотверженной. Hyp совсем не похожа на те создания, что сейчас гниют в земле. Двух жен более чем достаточно для халифа Синнебара. Завтра он поговорит с имамом.

— Да, Hyp, — кивнул он, — я поделюсь с тобой событиями этого дня.

Глава 11

— Ну, де Боло, — осведомился принц Эдуард, — как по-твоему, ты достаточно окреп, чтобы ехать с нами, или вернешься в Англию? Я не осудил бы тебя за это, особенно при нынешних обстоятельствах.

— Отправлюсь с вами, мой сюзерен, — ответил Эдвард, — но сначала я должен разыскать жену и сэра Фулка. Их, несомненно, держат где-то поблизости и отдадут за выкуп.

— Возможно, — кивнул принц, — но я в этом сомневаюсь, ведь пока никто не потребовал денег, а после того, как твоя жена храбро повела в бой рыцарей, на нас ни разу не напали. Какая отважная женщина! Мне хотелось бы, чтобы она и сэр Фулк вернулись к нам.

— Я последую за вами через неделю, повелитель, если не сумею найти Ронуин. Но скорее всего я ее привезу, — сдержанно ответствовал де Боло, раздраженный словами принца.

— Буду молить Бога за всех вас, друг мой, но если через неделю не отыщешь следов, прекращай поиски. Ее, вероятно, уже успели продать в рабство или изнасиловали и убили на месте. Печально, что мы не получили никаких известий, но если ты не пустишься в погоню, честь твоя будет задета, и я это понимаю. Я и сам бы поступил так на твоем месте. Что ж, ты знаешь дорогу в Акру, — вздохнул принц, похлопав Эдварда по плечу.

— Прошу вас об одолжении, повелитель. Не возьмет ли ваша добрая жена служанку Ронуин в свой обоз — хотя бы на время, пока не найдется ее хозяйка? Сам я не смогу уберечь Энит от грубых вояк, а она хорошая девушка и обручена с одним из моих людей.

— Разумеется, — согласился принц Эдуард. — Пусть соберет вещи, и я сам провожу ее к Элинор.

Узнав о своей участи, Энит начала плакать.

— Пожалуйста, господин, позвольте мне остаться и ждать возвращения хозяйки.

— Нет, Энит, это невозможно, — покачал головой де Боло. — Ты встретишься с ней в Акре, а пока послужи принцессе. Моя миссия трудна и опасна, и мне не нужны лишние тревоги. А теперь собери вещи и отправляйся с принцем Эдуардом.

— Как прикажете, господин, — шмыгнула носом девушка и, захватив узелок, понуро последовала за принцем.

— Одной заботой меньше, — пробормотал Эдвард. Он все еще был слаб, но уже мог передвигаться. Утром он с двумя рыцарями отправится за пленниками. Ронуин… Его валлийская дикарка. Он не знал, убьет ее при встрече или зацелует. А Фулк! Где были его мозги, когда он позволил жене господина ввязаться в бой?! Нужно отдать должное Фулку — он хотя бы помчался в погоню!

Де Боло понимал, насколько отличается Ронуин от других женщин своим воспитанием и характером, и это ему не нравилось. Ее воинственность превозмогла осторожность и здравый смысл, и поэтому ее так легко захватили. Но почему же не убили на месте? Нужно узнать подробности того боя.

Эдвард позвал сэра Хьюго и велел поискать кого-нибудь из участников схватки. Тот вернулся с угрюмым и каким-то взъерошенным рыцарем, сэром Артуром Сэквиллом.

— Я слышал, в бою участвовала женщина, — сказал он, недоверчиво покачав головой, — но представить не могу ничего подобного. Говоришь, твоя жена?

— Именно, — кивнул Эдвард. — Дочь ап-Граффида, принца Уэльского.

— Великолепное создание! — восхищенно воскликнул сэр Артур. — Ворвалась в самую гущу и яростно призвала нас к бою. Впервые я ощутил, что крестовый поход — дело благочестивое и священное. Словно сами ангелы были на ее стороне.

— Ты видел, как ее захватили? Почему они увезли ее, а не убили на месте? — допытывался Эдвард.

— Она убила предводителя мусульман. Думаю, они, пытаясь защитить его, окружили твою жену. Разумеется, никто не понял, что перед ними женщина. Но они заманили ее в кольцо и стали уводить все дальше. Один только рыцарь последовал за ними, но его имени я не знаю.

— Сэр Фулк, — пояснил Эдвард. — Он мой человек и не должен был позволять Ронуин подобной глупости. Знаю, что переубедить ее было крайне трудно, почти невозможно. Кем был тот, кого она убила?

— Понятия не имею, лорд де Боло. Судя по одежде, человек знатный. Вряд ли я чем-то еще могу вам помочь, — пожал плечами сэр Артур.

— А куда они поскакали?

— К горам, — уверенно ответил рыцарь. — Это совершенно точно. Только не понимаю, почему именно туда. За горами ведь ничего нет.

— Должно быть, все-таки есть, иначе они поехали бы другим путем, — заметил Эдвард.

— Возможно, кочевники и их стада, но ничего больше, — возразил сэр Артур и, подумав, добавил:

— Лорд де Боло, они рано или поздно узнали, что рыцарь, так яростно сражавшийся с ними, на самом деле женщина. Вы сами понимаете, что ее ожидало. Трагическая потеря, но боюсь, вам придется с ней смириться. А если ваша супруга каким-то чудом выжила, захотите ли вы принять ее, после того как другие мужчины забавлялись с ней? Простите за откровенность, де Боло, но для вас она умерла. Помоги, Господи, бедняжке. Простите, что ничем не могу помочь вам.

Он поклонился Эдварду и вышел из шатра.

— Будьте готовы, мы выезжаем на рассвете, — приказал Эдвард рыцарям. — Накормите коней и запаситесь водой.

— Он сошел с ума, — убежденно заявил сэр Хьюго своему товарищу. — Сэр Артур прав: госпожа де Боло давно мертва или опозорена.

— Ты ведь знал ее, — отозвался сэр Роберт. — Будь она твоей женой, неужели не попытался бы спасти ее? Я бы пошел за ней на край света.

После полуночи, когда на небо поднялась ущербная луна, они покинули лагерь и направились в горы, темнеющие на горизонте. Вверху в гордом великолепии сверкали звезды. Всадники остановились отдохнуть — солнце пекло невыносимо. Тогда они напоили коней и спрятались в тени скал. Четыре дня они скакали, но так и не увидели ни шатров, ни стад, ни людей. Только скалы и редкие деревья.

Даже у подножия гор не оказалось ни единой живой души, словно сама земля разверзлась и поглотила Ронуин.

С каждым днем на сердце у Эдварда становилось все тяжелее. Приходилось согласиться с мнением окружающих. Ронуин для него потеряна. Он никогда больше не увидит ее.

Отдав приказ своим рыцарям, он повернул коня к морю.

Нужно выбраться на дорогу, ведущую в Акру, и догнать принца и остальных крестоносцев.

В первую ночь их обратного путешествия, дождавшись, пока рыцари заснут, Эдвард долго оплакивал женщину, которую, как считал, он горячо любил. Но вскоре это чувство вытеснила из сердца ожесточенность. Ронуин сама виновата в том, что произошло. Сначала всячески избегала супружеской постели, настояла на участии в походе, хотя любая другая на ее месте осталась бы в Англии, молилась за благополучное возвращение мужа и правила хозяйством. Одно дело, когда в поход отправляется королева или принцесса, но жене простого лорда здесь нечего делать!

Он все чаще возвращался мыслями к кузине Кэтрин. Вернувшись в Англию, он должен будет жениться. Его семья всегда надеялась, что он возьмет в супруги Кэтрин, — теперь всеобщее желание исполнится. Она довольно мила внешне и будет беспрекословно подчиняться каждому слову супруга.

Разумеется, она не посмеет оттолкнуть мужа, когда ему вздумается овладеть ею, и их семья станет увеличиваться. Да, Кэтрин ему подходит.

Прибыв в Акру, Эдвард поспешил к писцу и продиктовал ему послание Рейфу.

Рейф де Боло был поражен, получив весной письмо от двоюродного брата.

— Ты выходишь замуж, — сообщил он сестре. — Валлийка умерла, хотя не могу взять в толк, как такая здоровая женщина могла поддаться заразе. Словом, Кэтрин, Эдвард хочет в жены тебя. Как только он вернется домой, вы обвенчаетесь, сестрица. Разве не об этом мы мечтали?

Но хотя Рейф и радовался за сестру, втайне он скорбел о прекрасной Ронуин. Будь она его женой, он сделал бы все, чтобы ее уберечь.

— Нам нужно молиться за душу леди Ронуин, — тихо заметила Кэтрин. — Она была не только красива, но и добра.

Все слуги это подтверждают.

— Значит, молись, — нетерпеливо бросил Рейф, но, увидев ошеломленное лицо сестры, опомнился:

— Прости, я иногда бываю груб и в своей радости за тебя забыл о несчастной леди Ронуин. Мы с ней не были врагами. Я тоже помолюсь за нее.

О кончине сестры Глинну сообщил отец Джон. Юноша, как и ожидалось, был вне себя от горя.

— Хочешь вернуться в Уэльс? — спросил священник. — К своему отцу?

Глинн задумался.

— Нет, — вымолвил он наконец. — Ронуин желала, чтобы я получил образование, и я не подведу ее, добрый отче.

Останусь в школе. Спасибо за то, что взяли на себя труд приехать, ибо, узнай я обо всем в Хейвне, наверняка не сдержался бы и выдал себя. Как умерла моя сестра?

— Эдвард не сообщил подробностей. Думаю, ему было слишком больно писать об этом. Мы узнаем обо всем, когда он вернется из крестового похода.

— Но я не чувствую всепоглощающей скорби, а это означает, что Ронуин жива! — неожиданно воскликнул Глинн. — Мы были так близки, что, если бы она погибла, я непременно это ощутил бы.

— Не позволяй кельтским суевериям взять над тобой власть и затмить рассудок честного христианина, парень, — предостерег его священник, прежде чем распрощаться.

Глинн пробормотал в ответ что-то утвердительное, но на деле не согласился с отцом Джоном. Пока он не узнает от зятя подробности кончины Ронуин, все равно не поверит, что она навсегда покинула эту землю. Только не его сестра.

Она слишком сильна, чтобы так просто сдаться.

Оставшись в келье один, Глинн взял лютню и сочинил балладу о женщине-воине по имени Ронуин. Душу его охватило столь глубокое умиротворение, что он еще тверже уверился в собственной правоте. Ронуин жива!

Но в таком случае что же произошло?

И тут его осенило — он сам отправится в Акру, найдет Эдварда и узнает все подробности. А потом пойдет искать сестру.

Несколько дней спустя он вышел в город, чтобы встретиться с Отом и Дьюи. Отец прислал его верных спутников в Шрусбери, когда узнал, что Глинн находится в монастырской школе. Те пока зарабатывали на жизнь, нанимаясь охранять торговцев, разъезжавших по сельской местности, но при этом неизменно возвращались в Шрусбери, поближе к воспитаннику. Оба жили у немолодой вдовы, которая говорила, что лучше спит, когда в доме ночуют такие крепкие молодцы.

Глинн прошел паутиной узких улочек к самой реке, где стоял дом вдовы.

— Доброе утро, миссис Эллен, — весело приветствовал он. — Не скажете, в городе ли сегодня От и Дьюи?

— Только вчера вернулись, молодой хозяин. Сейчас вскапывают мне огород, — ответила старая дама. — Иди прямо туда.

— Иисусе, парень! — воскликнул От, увидев Глинна. — Похоже, ты с каждым днем становишься выше. Чем это кормят тебя добрые братья?

Валлийцы тепло обняли Глинна.

— Ко мне приходил отец Джон, — без обиняков начал Глинн. — Они получили послание от Эдварда, в котором говорится, что Ронуин умерла.

— Не верю! — взорвался От.

— Я тоже, — отозвался Дьюи.

Глинн с облегчением улыбнулся.

— Прекрасно, потому что я тоже не ощущаю боли от потери сестры, — признался он. — Эдвард, должно быть, убежден в этом, иначе не написал бы такого, но пока я не узнаю сам, как это случилось, не поверю, что Ронуин ушла от нас навеки. И поэтому собираюсь отправиться в Акру, где стоят лагерем крестоносцы. Поедете со мной?

— Еще бы! — хором воскликнули они.

— Вот и хорошо. Я все обдумал. Ни Рейф де Боло, ни его сестра не знают моего настоящего имени. Они удивятся и встревожатся, если я не заеду в Хейвн, потому что считают меня бастардом Эдварда. Я навещу их и скажу, что собираюсь принять сан и поэтому меня на год отсылают во Францию учиться. Вы же через три дня приедете к аббату, которому известно, кто я, и объявите, что отец потребовал моего присутствия и велел вам меня сопровождать. Заглянем в Хейвн, а оттуда сразу отправимся в Святую Землю.

— А отец Джон? — встревожился От. — Он отнюдь не глуп и не поверит твоим сказкам про Францию.

— Ему я скажу правду, — решил Глинн. — Он не выдаст меня из страха обнаружить перед всеми, кого скрывал у себя дома Эдвард.

От с некоторым удивлением посмотрел на шестнадцатилетнего юношу. Он никак не ожидал от робкого, нерешительного Глинна такой отваги, но очевидно было, что парень отправится за сестрой хоть на край света и никакой силе в мире его не остановить.

— А деньги на дорогу? — отрезвил он воспитанника. — Правда, у нас с Дьюи отложено кое-что на черный день, но этого нам не хватит.

— Эдвард оставил мне некоторую сумму на мои нужды. Из нее я не потратил почти ничего, разве что на струны и на музыкальные инструменты. Кроме того, я попрошу Рейфа ссудить еще немного. Сошлюсь на то, что во Франции не на что будет жить. Ну а в крайнем случае, — засмеялся Глинн, — буду петь и рассказывать истории за еду и ночлег.

— Что ж, тогда все улажено, — кивнул От. — Через три дня жди нас, Глинн ап-Ллуэлин.

Выслушав валлийцев, настоятель сочувственно заметил:

— Разумеется, принц Ллуэлин хочет, чтобы в столь трагических обстоятельствах сын был рядом. Отец Джон рассказал мне о вашем несчастье, и с того дня мы молились за упокой души доброй госпожи. Глинн, мы будем с нетерпением ожидать твоего возвращения. Поезжай и утешь своего родителя.

— Ты истинный валлиец, — одобрительно заметил От, когда они проезжали через городские ворота. — Прекрасно держался и ничем не выдал себя.

Глинн весело ухмыльнулся.

В Хейвн-Касл юноша заявился один и поведал Рейфу и Кэтрин придуманную им историю. Отец Джон вопросительно приподнял бровь, но ничего не сказал.

— Итак, ты собираешься стать священником, — одобрительно заметил Рейф.

— Почему ты так этому радуешься? — удивился Глинн.

— Потому что ты отпрыск моего кузена, а он собирается жениться на Кэтрин, как только вернется из похода. Пусть ты и бастард, но в случае смерти Эдварда можешь попытаться отобрать у детей моей сестры их законное наследство. Ну а священникам не позволяется иметь собственность, так что отныне я спокоен, Глинн из Торли.

Безумная ярость охватила Глинна. Если де Боло прав и Ронуин погибла, то ее тело еще не успело остыть, а Эдвард уже подумывает о втором браке! Глинн молча поклялся убить зятя, но, поймав взгляд отца Джона, постарался взять себя в руки.

— Твоя преданность сестре похвальна, Рейф, — выдавил он.

— Что все это значит? — взорвался священник, оставшись наедине с Глинном.

— Я не верю в смерть сестры, — объяснил Глинн. — Ты смеешься над моими кельтскими предрассудками, но между мной и Ронуин всегда существовала некая мистическая связь.

Будь Ронуин мертва, я бы почувствовал это. Но сейчас я ничего не ощущаю — значит, она жива. Я отправляюсь в Святую Землю, чтобы отыскать ее и узнать от моего подлого зятя, что с ней стряслось. Как быстро он забыл Ронуин!

— Вижу, что не сумею отговорить тебя, Глинн, — вздохнул священник. — Очевидно, От и Дьюи где-то поблизости?

— Они согласились быть моими спутниками в этом нелегком предприятии, — улыбнулся юноша. — Позаботься о том, чтобы Рейф де Боло наградил меня толстым кошельком в возмещение за отказ от наследства.

— Что ты наговорил аббату? — рассердился священник.

— Сказал, что отец призывает меня в Уэльс. Вполне подходящее объяснение.

— Ты прав, ложь не должна быть слишком затейливой. Поезжай в Дувр, Глинн. Оттуда все еще отплывают суда, на которых переправляются во Францию те, кто хочет присоединиться к принцу Эдуарду. Молодой менестрель и двое воинов легко найдут место на палубе. Сейчас самое подходящее время года для путешествия, поскольку море спокойнее, чем зимой.

— Ты помолишься за нас, отче?

— Горячо и от души. Боюсь, ты собираешься искать ветра в поле, но не мне тебя удерживать. Если Эдвард де Боло утверждает, что твоя сестра, да упокоит Господь ее чистую душеньку, ушла на небеса, значит, так и есть, иначе с чего ему брать на себя грех лжи? Он любил леди Ронуин.

— Я тоже в недоумении, — покачал головой Глинн, — но твердо знаю: сестра жива. Почему Эдвард считает ее мертвой, для меня загадка, однако я докопаюсь до правды.

— Я позабочусь о том, чтобы Рейф раскошелился, — пообещал священник.

Получив деньги вместе с благословением отца Джона и спрятав мешочек с золотом, Глинн на следующий же день покинул замок и выбрался на дорогу, где его ожидали От и Дьюи. Юноша в последний раз оглянулся на Хейвн, гадая, увидит ли его еще когда-нибудь. Но особой скорби не чувствовал. Теперь у него есть цель, и он дойдет до конца. За время пребывания в школе он стал сильнее не только физически, но и духовно.

Пусть он предпочитает пение и стихи звону мечей, но если потребуется, проявит и мужество, и отвагу.

Через несколько дней они достигли Дувра, в гавани которого, как и говорил священник, нашли несколько кораблей, снаряженных в Святую Землю. Они без труда договорились о Проезде на крепком судне, капитан которого, валлиец, признал в Оте родича и приветствовал путников с распростертыми объятиями. После трех дней путешествия было установлено, что сестра дедушки Ота приходилась родной бабкой капитану. От объяснил также, что Глинн — еще один их родич, и к тому же менестрель, решивший отправиться в Святую Землю, чтобы развлекать воинов. Все семь недель плавания Глинн пел команде свои баллады, перекрывая мелодичным голосом шум волн.

Как только они оказались в Средиземном море, стало теплее, а потом и жарко. Судно заходило в разные порты, чтобы запастись едой и водой и избавиться от груза.

Наконец они добрались до Акры, древнего города, считавшегося богатейшим портом на Средиземном море. Когда-то он принадлежал сирийцам, но в седьмом веке его захватили арабы. Позже город переходил из рук в руки, особенно во времена первых крестовых походов, но теперь власть принадлежала рыцарскому ордену госпитальеров, удерживавших его почти сто лет как часть иерусалимского государства.

Глинн, От и Дьюи сошли на берег и оказались на тесных, шумных и пыльных улицах. Капитан посоветовал им остановиться на маленьком постоялом дворе, где их не обманут и не ограбят, если, разумеется, не разевать рот. К своему облегчению, они обнаружили, что владелица, крупная грудастая особа неопределенного возраста, говорила по-норманнски.

— Я Глинн из Торли, госпожа, с приветом от капитана Риса. Сам я менестрель, а это мои спутники, вполне способные охранять мир и покой на вашем постоялом дворе как днем, так и ночью, — сообщил юноша с почтительным поклоном.

— Ищешь работу? — спросила она, упершись кулаками в пышные бедра.

— Только временного убежища, госпожа, но мы готовы служить вам за ужин и крышу над головой.

— Почему временного? — бесцеремонно допытывалась хозяйка, бросая многозначительные взгляды на Ота.

Тот дерзко подмигнул женщине.

— Я приехал, чтобы найти моего доброго господина Эдварда де Боло, — пояснил Глинн. — Если он в Акре, я поговорю с ним. Если же нет, по крайней мере узнаю, куда он уехал.

— Ладно, приму вас, — решила хозяйка. — Днем делай все, что угодно, но по вечерам развлекай пением и музыкой моих постояльцев. Твои же люди по ночам… тоже будут у меня на посылках. Договорились?

Она впервые как следует присмотрелась к Глинну, удивленная его юностью.

— Мы согласны, госпожа, — кивнул он. А она, оказывается, совсем неплоха собой. Кожа белее молока, а волосы черны как ночь.

— Меня зовут Нада, что на языке арабов означает «дающая», Все знают, что я самая щедрая женщина на свете, — похвасталась она, не сводя глаз с Ота. — А у твоих спутников есть имена, юный менестрель?

— Это От и Дьюи, — представил воинов Глинн.

— За кухней есть просторная комната, — сказала Нада. — Пойдемте, я покажу вам. Ну а потом можете поужинать. Судя по вашей худобе, вы уже несколько недель не ели ничего лучше солонины. Мне нравится, когда у мужчин побольше мяса на костях.

— Чтобы им было легче слопать тебя, — пробормотал Дьюи другу. — Ну и повезло же некоторым! Похоже, у нее кое-где настоящий рай!

— Спрошу, есть ли у нее сестра, — тихо ответил От.

Постоялый двор представлял собой чисто побеленное глинобитное здание, с твердым утоптанным земляным полом.

Деревянные столы были чисто выскоблены, скамьи аккуратно задвинуты под столешницы. Кухня в глубине помещения была уютной и теплой. С потолочных балок свисали связки сушеных трав и фруктов. Над огнем весело кипели горшки.

Узкие окна выходили на широкий двор. Трое служанок, быстро осмотрев пришедших, вернулись к делам.

— Ваша комната здесь, — показала Нада. — Из нее можно выйти во двор. Там чисто и сухо.

Глинн направился в свое новое жилище. Дьюи последовал за ним, а От остался на кухне с хозяйкой и, прижав ее к стенке, стал тискать мощные груди. Нада широко улыбалась, показывая крепкие белые зубы, и терлась о нового любовника, как кошка.

— Сейчас не время, — прошептала она, — и, кроме того, сначала нужно хорошенько тебя накормить. Что означает твое имя — От?

Ее рука скользнула в его шоссы и стала ласкать мужское достоинство, огромное и твердое, подрагивавшее в ее ладони.

— Оставьте нас, — велела она служанкам, и те исчезли.

— Гигант, — многозначительно сообщил он. — Дьюи пока займет мальчика, так что не волнуйся.

От поднял ее как пушинку, уложил на стол спиной к себе и, подняв юбки, легко нашел путь в гостеприимное лоно. Он со стонами вновь и вновь вонзался в женщину, а та усердно работала толстым задом, подхватив его ритм.

— Ах, как хорошо, дьявол ты этакий! — восклицала она. — Только не останавливайся!

Он ублажал ее несколько минут, а потом вдруг заявил:

— Прости, девочка, но это лишь немногое из того, что я могу дать. Ты права, мне нужен хороший обед.

Он врезался в нее последний раз и с громким вздохом излил семя.

Нада охнула и обмякла на столе. Как только От выпрямился, она, немного придя в себя, встала и оправила юбки.

— Моя спальня по другую сторону двора. Мне не помешает горячий любовник… временно, — объявила она, прежде чем выплыть из кухни.

— А я думал, мужчина всегда лежит на женщине, — удивился Глинн, выходя из комнаты.

— Не всегда, — покачал головой От. — А у тебя уже были женщины, парень?

Глинн кивнул:

— В Шрусбери есть девушка, которая расставляет ноги перед каждым, и всего за полпенни. Ученики монастырской школы дважды брали меня с собой.

— И тебе понравилось? — допрашивал От.

— Еще бы! Иначе почему бы я туда возвратился?

Мужчины дружно рассмеялись.

— Сразу видно — сын своего отца! — воскликнул Дьюи.

— Что ж, придется нам поучить тебя, как обращаться с женщинами, — сказал От. — Акра — вполне подходящее место для того, чтобы как следует позабавиться.

— Но прежде я должен найти Эдварда, — напомнил им Глинн.

— Обязательно, — кивнул От.

Поиски заняли добрых две недели. Слухи о появлении нового менестреля разнеслись по всему городу, и зал постоялого двора ломился от посетителей. Глинн пел как старые, знакомые баллады, так и те, что сочинил сам. Слушателям особенно полюбилась «Женщина-воин», восхвалившая Ронуин. Пока Глинн пел, служанки ходили на цыпочках, затаив дыхание. По вечерам они частенько наведывались в его комнату и развлекали обоих мужчин, пока От наслаждался прелестями Нады.

— Эта женщина просто ненасытна, — жаловался он спутникам, но те лишь лукаво ухмылялись.

Наконец им удалось встретиться с Эдвардом. Тот сразу узнал валлийцев, но долго приглядывался к Глинну, прежде чем понял, кто перед ним. Мальчик превратился в мужчину.

— Это ты? — изумленно выпалил он. — Что ты тут делаешь?

— Где моя сестра? — потребовал ответа Глинн.

— Мертва из-за собственной глупости и неосторожности, — с горечью бросил Эдвард. — Пойдем, сядем в тени, Глинн. Как там, в Хейвне?

— Все точно так же, как в тот день, когда ты и моя сестра покинули его. Рейф и Кэтрин с нетерпением ожидают твоего возвращения, — язвительно бросил Глинн. — Но расскажи мне о сестре. Как она погибла? Разве тебя не было рядом?

— Мы стояли лагерем у Карфагена, — начал Эдвард, знаком велев слуге принести охлажденного вина. — Я слег с лихорадкой и ужасным расстройством желудка. Ронуин преданно ухаживала за мной, позволяя Энит сменять ее только ночью, чтобы немного выспаться. Люди вокруг мерли как мухи, но Ронуин перенесла наш шатер подальше от лагеря и соблюдала безупречную чистоту. Я ей обязан жизнью. Король Людовик умер, а Карл Анжуйский заключил мир с мусульманами. Принц Эдуард, не стерпев такого, решил перебраться в Акру. Мне стало полегче, а Ронуин настолько измучилась от постоянной неподвижности, что попросила разрешения потренироваться с сэром Фулком на мечах. Я велел ей надеть доспехи, хотя она и спорила, утверждая, что ей будет слишком жарко. Когда они были на ристалище, на лагерь налетели враги. Обычный набег, ничего особенного.

Такое бывало каждый день. Скорее переполох, чем сражение, в котором обычно не бывало пострадавших. Но в тот день Ронуин решила обагрить меч кровью врага, и Фулк, похоже, ей подчинился. Она надела шлем, так что никто не догадался, что она женщина. Говорят, Ронуин повела воинов в бой, и разразилась схватка не на жизнь, а на смерть. К несчастью, Ронуин отсекли от основной массы сражавшихся и взяли в плен. Фулка, бросившегося на помощь, тоже захватили. Четыре дня мы с сэром Хьюго и сэром Робертом искали их следы, но так и не нашли. Все считают, что мусульмане, узнав в ней женщину, изнасиловали ее и убили. В крайнем случае продали в рабство, да и то вряд ли, поскольку она была не девственна.

— Моя сестра жива, — уверил Эдварда Глинн, — в противном случае мое сердце подсказало бы правду.

— Глинн, мне очень жаль, — пробормотал де Боло и протянул руку юноше, которому искренне симпатизировал.

— Моя сестра жива! — выкрикнул Глинн. — И я найду ее, Эдвард!

— Скорее, ты найдешь ее останки. Я молился за упокой ее души каждый день, с тех пор как вернулся, — рассерженно бросил Эдвард.

— И одновременно искал новую жену! — взорвался Глинн. — Теперь Рейф де Боло торжествует, а его сестрица покорно ждет твоего возвращения.

— Это Ронуин следовало покорно ждать моего возвращения! — не сдавался Эдвард.

— Если ты хотел именно этого, значит, должен был запретить Ронуин сопровождать себя! Но твоему тщеславию льстило, что жена рвется с тобой в поход, совсем как принцесса Элинор. Кстати, насколько я знаю, не ты, а моя сестра обрадовалась предстоящему походу. Ронуин, дочь ап-Граффида, заслужила тебе благоволение королевского сына, а ведь Эдуард Плантагенет, как мы все знаем, скоро взойдет на трон, — с прямотой, поразительной для столь молодого человека, бросил Глинн.

— Не тебе меня осуждать, жалкий бродячий шут, ублюдок валлийского разбойника! Я забочусь о продолжении рода! — прошипел Эдвард. Никто не пробудит в нем укоры совести!

— Ничего, можешь быть уверен, — с презрительной улыбкой процедил Глинн, — когда я найду сестру, обязательно расскажу, какого негодяя она взяла в мужья. Правда, я с самого начала видел, что вы не подходите друг другу. Будь ты достойным человеком, оплакивал бы гибель жены, вместо того чтобы подыскивать новую!

— Твоя сестрица была бездушной сукой! — возразил Эдвард. — Столько времени отвергала меня! Не исполняла супружеского долга! Как считаешь, почему у нас не было детей? У меня сильное семя, и поверь, немало женщин в свое время затяжелели от де Боло! Но Ронуин и близко меня не подпускала. А Кэтрин горит желанием дать мне наследников!

— Надо же, и моя сестра очень кстати куда-то пропала.

Весьма удобно! Уж не ты ли приложил руку к ее таинственному исчезновению?

— Ты назвал меня бесчестным человеком? — взвился Эдвард.

— Именно, — подтвердил Глинн уничтожающим тоном и вызывающе улыбнулся бывшему зятю.

Рука де Боло легла на рукоять меча, глаза яростно сверкнули.

— Господин мой, — вмешался От, — у Глинна не хватит умения сразиться с тобой. Гнев затмил его разум. Ты мужчина. Не к лицу мужчине убивать детей.

— Вон с глаз моих! — закричал Эдвард. — Я больше не желаю тебя видеть!

— Я не боюсь схватиться с тобой один на один! — храбро объявил Глинн.

— Пойдем, парень, — тихо сказал От. — Он обязательно прикончит тебя, тогда кому же искать Ронуин?

— Накладываю на тебя валлийское проклятие, Эдвард де Боло! — с ненавистью выдохнул юноша. — Пусть у тебя родятся одни девочки! — И, повернувшись, вышел на улицу.

Эдвард издевательски рассмеялся.

— Хотел бы я, чтобы его сестра выказала мне хотя бы частичку такой страсти, — сказал он Оту. — Увези его домой, пока он еще жив. Может, ап-Граффид сумеет приструнить сыночка. А я больше не желаю иметь с ним дела.

От молча кивнул и последовал за молодым хозяином. В душе он полностью соглашался с Глинном. Валлийцы всегда считали де Боло человеком равнодушным, с холодным сердцем, но теперь он выказал себя настоящим чудовищем. Но что они могли поделать? Если англичанин говорит правду, то во что же на этот раз впуталась Ронуин?

У Ота даже голова разболелась от тревожных мыслей, и, когда они добрались до постоялого двора, он скрылся в прохладной спальне хозяйки. Она растерла ему виски, прогоняя боль, а тот за это ублажал ее, сколько хватало сил.

— Я хочу купить тебе подарок, Нада, — прошептал От, когда они, утомленные, лежали в объятиях друг друга. — Чего бы ты хотела, учитывая, что человек я небогатый?

Женщина хрипловато рассмеялась:

— Золотое запястье тебя не разорит, но помни: я ношу только украшения из синнебарского халифата. Их ювелирам нет равных. Позже, когда станет прохладнее, мы пойдем в лавку единственного в городе купца, который торгует синнебарским золотом. Ради меня он возьмет с тебя недорого.

— Синнебар? Никогда не слышал о таком месте. Где это? — спросил От, целуя ее соски.

— Это крохотное государство, далеко в горах к западу от Карфагена, — объяснила Нада, — очень богатое. Владеет неистощимыми золотыми рудниками, но туда так трудно добраться, что никто не пытался его завоевать. — Она снова протянула руку к его успевшей отдохнуть плоти. — Когда-то там исповедовали христианскую веру, но потом приняли ислам. Их правитель имеет титул халифа, что означает «защитник веры». О, как приятно, — промурлыкала Нада, когда любовник вновь погрузился в ее недра. — Мне будет не хватать тебя, От.

Он взял ее решительно и грубо, как ей нравилось, быстро доведя до изнеможения. Когда Нада заснула, От еще долго лежал рядом, погрузившись в размышления. А вдруг Ронуин каким-то образом оказалась в Синнебаре? Эдвард де Боло утверждает, что искал ее четыре дня, но при этом он едва добрался до подножия гор. Из разговоров, услышанных в Акре, От уразумел, что светловолосые женщины, девственницы или нет, высоко ценятся на невольничьих рынках. Арабы, устав от своих темнокожих, темноглазых, темноволосых женщин, платят огромные деньги за невольниц из далеких стран. Что, если воины, захватившие Ронуин, продали ее в Синнебар?

Когда Нада проснулась, От спросил ее, возможно ли такое.

— Разумеется, — последовал уверенный ответ. — Даже если она не столь прекрасна лицом, ее посчитают ценным приобретением для любого гарема. Говоришь, она красива?

Значит, похитители будут обращаться с ней хорошо в надежде получить большую прибыль. Скорее всего они отвезли ее именно в Синнебар. Твоя хозяйка вряд ли сумела бы вынести более долгое путешествие в такую жару, а тем, кто ее продавал, требовалось как можно скорее получить прибыль, пока она была еще здорова.

— Но как добраться до Синнебара? — осведомился От.

Нада улыбнулась:

— Тебе и вправду повезло, любовничек. Видишь ли, украшения из Синнебара обычно носят богатые женщины. Эти вещицы не по карману простой владелице постоялого двора.

Но хозяин лавки — мой двоюродный брат, а его сестра вышла замуж за синнебарского торговца. Мелек — женщина рассудительная, она и поможет тебе. Прежде всего мы должны найти караван, отправляющийся в Синнебар, все равно откуда: из Карфагена, Александрии или Дамаска. Это нелегко, потому что караваны туда идут нечасто.

— Однако мы можем доплыть морем до Карфагена, верно? — спросил От.

— Да, — задумчиво кивнула Нада, — но об этом мы поговорим с моим братом. Он лучше знает и, возможно, даже оплатит твой проезд, чтобы у твоего хорошенького мальчика было меньше расходов. О, как я буду тосковать по тебе, От!

Вряд ли у меня когда-нибудь будет такой же любовник! — Она похлопала его по заду и вдруг встрепенулась:

— Пора идти. Хочу золотое запястье, чтобы оно напоминало мне о тебе, малыш.

Влюбленная парочка направилась к выходу. От рассудил, что еще успеет передать Глинну столь волнующие новости. Не все ли равно, с чего начинать поиски!

Валлийцу неожиданно пришло в голову, что расстаться с Надой ему будет нелегко. Конечно, она похотливая бабенка, но с добрым сердцем и веселым нравом. Несомненно, она скоро утешится с другими, а пока, если позволит Господь, они проведут еще несколько жарких часов в постели!

Глава 12

— Ты пришла ко мне почти невинной, а теперь превратилась в самое распутное создание, какое я когда-либо знал, — поддразнивал Рашид аль-Ахмет свою прелестную вторую жену. — Настоящая колдунья!

Ронуин стояла перед ним на коленях, лаская губами напряженное любовное копье. Одной рукой она сжимала возбужденную плоть, языком обводила рубиновую головку, а другой рукой поглаживала его двойную драгоценность, слегка щекоча. Тем временем затвердевшая плоть набухала все больше в теплой пещерке ее рта.

Халифу вскоре стало не до шуток. Судорожно вцепившись в ее золотистые волосы, он хрипло выговорил:

— Довольно, колдунья моя!

Ронуин подняла на него улыбающиеся глаза и, ловко перевернувшись, встала на четвереньки, подставляя ему белоснежную попку.

— Моему повелителю угодно стать жеребцом для своей послушной кобылки? — вызывающе прошептала она, зазывно оглядываясь на мужа. Его страсть разжигала ее.

— Да! — прорычал он, устраиваясь сзади и с силой вонзаясь в ее обжигающее лоно. — Не могу насытиться тобой, моя прекрасная Hyp! И мне по нраву, что ты отвечаешь с таким же пылом.

Ронуин громко закричала, едва его пальцы впились в ее бедра, готовясь к новой атаке. Его копье проникало все глубже, посылая дрожь сладостного озноба по ее спине. Халиф подарил ей несказанное наслаждение, но ее, как всегда, мучила мысль о невозможности разделить его с Эдвардом. Перед глазами Ронуин все поплыло.

— О Аллах, это чудесно! — всхлипывала она. — Только не останавливайся, повелитель!

Она первой достигла пика восторга, трепеща в экстазе, и мгновенно ослабела, едва буря улеглась. Ронуин бессильно опустилась на ковер, но Рашид, на миг отстранившись, перевернул ее на спину и снова овладел.

— Нет, моя сладость, я еще не готов, а ты… ты слишком быстро получила свое, точно жадный ребенок, укравший пирожок!

С насмешливым блеском в темных глазах он снова стал двигаться — медленно, почти лениво, снова поднимая ее до высот, каких она не ожидала достигнуть так скоро. И когда он наконец взорвался любовными соками, заполняя ее до отказа, оба почти теряли сознание от утонченно-мучительного экстаза. Последним усилием халиф привлек жену к себе.

— Ax, Hyp, любимая, ты поистине великолепна!

Его слова звучали у Ронуин в ушах, когда она заснула — так крепко, что не ведала, когда Рашид поднялся, отнес ее в отведенные ей покои и прикрыл легким покрывалом. Глядя на свою ослепительную жену, халиф тихо улыбался. Его жизнь стала совершенной, с тех пор как она появилась в Синнебаре. Сначала жена была для него лишь дорогой вещью, но постепенно он понял, что полюбил ее.

Нет, все-таки он счастливец! Две прекрасные, любящие жены, которые к тому же дружат. Настоящий рай на земле!

И хотя время от времени по-прежнему забавлялся с какой-нибудь наложницей, он почти не придавал этому значения.

Так, минутное развлечение. Hyp он любил с юношеской страстью и хотел иметь от нее детей.

Ему были прекрасно известны способы, которые применялись в гареме для предотвращения зачатия. Он даже одобрял такие меры предосторожности. Правда, у него уже было четверо детей. Четырнадцатилетнему Мохаммеду позволялось развлекаться с бесплодными девицами из гарема. Рашид аль-Ахмет знал, как опасно иметь много сыновей, когда не можешь дать им большого богатства, а унаследовать трон имеет право только один. Недаром ему самому было так трудно сладить с младшими братьями, когда умер отец. Но удача была на его стороне. Касим умер от лихорадки в пятнадцать лет, а его милая Hyp прикончила Абдаллу. Теперь он хотел ребенка от жены, которую называл своей женщиной-воином.

Он поговорит с Алией и Баба Гаруном. Вполне возможно, они знают, как зачать дочь.

Улыбнувшись напоследок Ронуин, он тихо вышел.

Первая жена была готова склониться перед его желанием. В отличие от евнуха, который яростно возражал.

— Твоя жизнь стала мирной и спокойной, повелитель. У тебя почти взрослый сын и есть второй, который сможет заменить первого, если, не допусти этого Аллах, случится страшное. Никто не может сделать так, чтобы госпожа Hyp приносила только дочерей. Подумай, повелитель, подумай хорошенько! Госпожа Hyp — женщина свирепая, несмотря на страсть, которую питает к тебе. Она без сожаления убивала — и убьет снова, если речь пойдет о ее сыне. Не рискуй всем, повелитель, помни о госпоже Алие!

— Я последую твоему совету и поразмыслю, — кивнул Рашид, — хотя мечтаю о дочери, столь же прекрасной, как она.

— А сама Hyp хочет ребенка? — осведомился главный евнух.

— Она ничего об этом не говорила, — покачал головой халиф.

— Тогда и не спрашивай, повелитель, — взмолился Баба Гарун.

Халиф повернулся к Алие:

— А ты что скажешь, моя почтенная первая жена? Ты молчала все это время.

— Рашид, я, как всегда, хочу одного: чтобы ты был счастлив, — ответила Алия. — Мохаммеду уже четырнадцать, а маленькому Омару почти шесть. Если Hyp родит сына, вряд ли он будет представлять опасность для старших детей. К тому времени когда дитя вырастет, у Мохаммеда будут уже свои сыновья, да и у Омара тоже. Кроме того, Hyp не настолько амбициозна. И коварства в ней нет. И потом, у нее может родиться дочь. Но если она не желает ребенка, не стоит, пожалуй, заводить об этом речь.

— Я должен хорошенько поразмыслить, — повторил халиф, но и Алия, и Баба Гарун понимали: он уже все решил.

Он хочет ребенка от Hyp и не успокоится, пока не добьется своего.

— Господин, в городе появился юный поэт, из тех, кого франки называют менестрелями, — сообщил евнух. — Его песни привлекают множество посетителей в чайхану Акрама Назира. Я сам слышал его. Он поет на нашем языке и на многих языках мира. Может, стоит пригласить его во дворец, пока он не отправился дальше? Лицо у него приятное, голос мелодичный. Пусть женщины твоего гарема и дети немного развлекутся.

— Так и быть, — согласился халиф, — пригласи его.

Баба Гарун поклонился и поспешил выполнить приказ.

Халиф тоже ушел, а Алия послала служанку за Ронуин. Та сразу пришла, поскольку любила первую жену повелителя и с удовольствием проводила время в ее обществе. Алия отпустила своих рабынь и осталась наедине с Ронуин. Та сразу поняла, что предстоит важный разговор.

— Что случилось? — спросила она Алию.

— Ты любишь Рашида? — тихо спросила та.

— Искренне почитаю и люблю дарить и получать его ласки, — осторожно ответила Ронуин.

— Но любишь ли ты его? — допытывалась Алия.

Ронуин покачала головой.

— Нет, — тихо призналась она. — Я по-прежнему помню Эдварда де Бело. Возможно, когда-нибудь это пройдет и я полюблю Рашида. Одному Аллаху известно, как он был терпелив и добр со мной. Своим вопросом ты вогнала меня в краску.

Угрызения совести не дают мне покоя. Но зачем тебе это знать?

Неужели подозреваешь, что я замышляю зло против Рашида?

— Нет, конечно, нет! — воскликнула Алия. — Я спросила потому, что он хочет от тебя ребенка. А ты, Hyp? Что скажешь ты?

— Ребенка? — Ронуин была потрясена. — Я о таком и не думала! Дитя навеки свяжет меня с Рашидом. А Эдвард… Ты сама знаешь, подруга моя, как было у нас с Эдвардом, — немного помолчав, грустно сказала она. — Мы только начали наслаждаться нашей любовью, когда меня оторвали от него. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что хотела бы вынашивать детей Эдварда. Но зачем Рашиду понадобилось дитя от меня? У него и без моих четверо. Я лишь его постельная игрушка, временная забава, и ничего больше, Алия.

— Он любит тебя, Hyp. Неужели еще не поняла? Рашид влюбился, как мальчик. Разве это так уж странно — хотеть ребенка от любимой женщины? — Первая жена взглянула в глаза своей прелестной подруги. — О моя бедняжка Hyp, — вдруг прошептала она, — твое тело пробудили к страсти, но душа ничего не ведает о любви, не так ли?

— Но я люблю Эдварда! — запротестовала Ронуин.

— Так ли это на самом деле, дорогая? И действительно ли он любил тебя? Что ты именуешь любовью? Вы совсем недолго знали друг друга, и, судя по тому, что ты мне рассказывала, ваши супружеские отношения с самого начала были довольно странными. Ты слишком долго еще оставалась ребенком, забавлявшимся оружием и игрой в войну, беспечным и легкомысленным, не понимавшим всех последствий того, что может случиться, если ввяжешься в бой. Иначе ни за что не встряла бы в стычку, а при первых же признаках тревоги вернулась бы к больному мужу. Но в ту минуту ты думала не об Эдварде, а о себе и своих желаниях. Я говорю все это не для того, чтобы расстроить тебя, — просто хочу привести тебя в чувство. Ты любима могущественным и прекрасным мужчиной. Откройся этой любви и пойми, что страсть, разделенная любящими людьми, — совсем не то, что обычная похоть. Я знаю это по собственному опыту. Дитя, рожденное в любви, унаследует счастливую судьбу, — заключила Алия.

Потрясенная Ронуин схватилась за голову, едва смысл этих жестоких, но справедливых слов полностью дошел до нее. Как права Алия! Она и в самом деле не успела стать взрослой. До недавних пор оставалась эгоистичной, самовлюбленной девчонкой, стремившейся во что бы то ни стало настоять на своем. Как же она, должно быть, оскорбляла и унижала Эдварда своим поведением! Как огорчала ап-Граффида!

Но несмотря ни на что, Ронуин все же понимала: никогда она не сможет испытывать к Рашиду аль-Ахмету тех чувств, что Алия. Больше всего на свете ей хотелось вернуться к Эдварду и рассказать обо всем, что она успела узнать и усвоить.

Тогда они могли бы все начать сначала… Но это невозможно. Всю жизнь ее будет терзать сознание вины за то, что она так жестоко покинула его ради удовлетворения собственного тщеславия. И как оправдаться перед любящим ее халифом?

Ведь она не способна ответить ему тем же…

— Ты такая притихшая и растерянная, — заметила Алия. — Я не хотела обижать тебя, Hyp.

— Знаю. Но ты заставила меня впервые в жизни заглянуть в свою душу, и мне не слишком нравится то, что я увидела. Ты права: я вряд ли понимаю, что такое истинная любовь.

— Позволь Рашиду научить тебя, — молила Алия.

— Как ты можешь предлагать такое, если любишь его всем сердцем? Неужели тебе не больно делить его с другими, Алия?

— Нет, таковы наши обычаи! Мужчине мало одной женщины. Он, подобно пчеле, перелетает с цветка на цветок и счастлив этим.

Ронуин в отчаянии покачала головой.

— Четыре года назад, — со вздохом заметила она, — мы с братом жили в приграничной крепости в окружении грубых мужчин, которые и воспитали меня. Я понятия не имела, что это такое — быть женщиной, и не умела даже молиться!

А теперь у меня голова раскалывается от обилия знаний. Хорошо, я попытаюсь полюбить Рашида, обещаю. Но почему ты заговорила о ребенке? А если родится мальчик? Он может стать соперником твоего сына! Разве этого ты желаешь?

— Мохаммед — наследник отца и будет на много лет старше твоего ребенка, — отмахнулась Алия.

— Значит, по обычаю трон наследует именно старший сын?

— Нет, но все знают, что именно Мохаммед станет преемником отца.

— Но представь: а если я тоже рожу сына? Что, если халиф, да живет он сто лет, не отправится в рай, пока моему мальчику не исполнится двадцать? Что, если он полюбит его сильнее, чем Мохаммеда, хотя бы из-за тех чувств, что испытывает ко мне, и назовет своим преемником? Вряд ли тебе это понравится, Алия! — заметила Ронуин.

Противоречивые эмоции сменялись на лице Алии.

— Ты права, — честно призналась она наконец.

— В этом кроется немалая опасность, — подтвердила Ронуин. — Предпочитаю сохранить твою дружбу, Алия, а не вынашивать соперника Мохаммеду.

— Но у тебя может родиться дочь, — возразила та, — а Рашид жаждет иметь девочку, столь же прекрасную, как ты.

У него рождаются не только сыновья!

— Он берет меня едва ли не каждую ночь, обильно орошая семенем мой потаенный сад, так что скорее всего это будет сын. Я знаю, что делают в гареме для предотвращения зачатия. Найлек все объяснила. Пожалуйста, дай мне немного времени, прежде чем я перестану принимать по утрам отвар. Мне нужно подумать. Даже если он посчитает меня бесплодной, все равно не перестанет любить и наслаждаться моим телом. Может, я и в самом деле сумею хоть немного полюбить его, — попросила Ронуин.

— Она мыслит куда разумнее, чем я предполагал, — вмешался Баба Гарун, выступая из-за висевшего на стене ковра. — Не осудите меня за то, что подслушивал. Вы знаете — я лишь исполнял свой долг. Разве не я был с тобой рядом с самого твоего детства, госпожа Алия? Госпожа Hyp мудро оценила последствия столь серьезного шага. А вдруг халиф и в самом деле полюбит ее сына больше, чем принца Мохаммеда? Вряд ли она будет поощрять подобные вещи, ибо по природе не зла и не тщеславна, но не в нашей воле управлять чувствами халифа. Тогда разразится настоящая катастрофа — как для Синнебара, так и для всех нас. Прислушайся к Hyp, госпожа!

— Судьбу, дорогой Баба Гарун, не перехитришь. Недаром у евреев есть поговорка: «Человек предполагает, а Бог располагает», — спокойно ответила Алия. — Если Рашид желает дитя от Hyp, ее долг — подарить ему сына или дочь.

Но я готова исполнить ее просьбу и немного подождать, прежде чем она выполнит этот долг.

— Слушаю и повинуюсь, госпожа, — пробормотал евнух.

Ронуин послушно склонила голову перед первой женой халифа, но после передала Найлек их разговор.

— Дитя! — обрадовалась Найлек. — Чудесно, просто чудесно! Я сразу поняла, что боги улыбаются тебе! Госпожа Алия правду говорит: халиф любит тебя. Многие в гареме сгорают от ревности, хотя ты их даже не замечаешь.

— Меня мутит от них, — отозвалась Ронуин. — Целыми днями ничего не делают, только лежат, едят сладости и прихорашиваются в надежде, что халиф их заметит. Мне куда интереснее общество госпожи Алии.

— В городе появился прекрасный юный музыкант. Голос у него как у соловья. Он поет в чайхане, и весь город сбегается слушать его по вечерам, — сообщила Найлек. — Халиф повелел ему послезавтра прийти во дворец и развлечь нас песнями и игрой на лютне.

— Но как это возможно? — удивилась Ронуин. — Мужчинам не позволено видеть наши лица.

— Весь гарем, кроме тебя и госпожи Алии, рассядется в нишах, за занавесками. А вам разрешат сидеть у ног халифа, в чадрах, разумеется, — пояснила Найлек. — Кроме вас, будет всего несколько гостей; визирь, казначей и имам. Праздник в узком кругу.

— Я всегда любила музыку, — задумчиво вздохнула Ронуин, — хотя наша музыка совсем не такая, как у вас.

— Этот музыкант — чужеземец. Он и его друзья поют на разных языках. Может, и на твоем тоже.

—  — Сомневаюсь, — покачала головой Ронуин. — Валлийский — трудный язык. Почти такой же сложный, как арабский.

— На котором ты теперь говоришь безупречно, — добавила Найлек.

— Значит, мы услышим их послезавтра? — уточнила Ронуин.

— Баба Гарун еще не сказал точно. Во всяком случае, скоро.

Упоминание о редкостном развлечении всполошило весь гарем. Срочно шились новые платья, ходили самые невероятные слухи о нарядах жен халифа. Известие о том, что им предстоит сидеть у ног халифа, вызвало бурю зависти.

— Почему им все можно? Только потому, что они жены? визжала одна из наложниц, вплетая в волосы жемчужные нити.

— Именно потому, что они жены и родили халифу детей, — одернула ее более разумная.

— Нет у Hyp никаких детей!

— Но она самая прекрасная в мире женщина, и халиф ее любит, — напомнила вторая.

Первая неохотно кивнула. Ни для кого не было тайной, что Рашид аль-Ахмет потерял голову из-за белокурой красавицы. Нужно отдать должное госпоже Hyp: она ведет себя скромно, несмотря на благоволение повелителя, и старается сохранять дружбу с госпожой Алией.

День празднества все приближался, и волнение достигло высшей точки. Наконец как-то вечером Баба Гарун повел обитательниц гарема в тронный зал и велел устроиться в нишах, за тонкими занавесками, через которые были лишь смутно видны их силуэты. Рашид аль-Ахмет восседал на золотом, украшенном драгоценными камнями низком троне, установленном на черном мраморном возвышении.

По правую руку сидел Мохаммед, его макушка едва достигала коленей отца. Слева сидел второй сын. Омар. Правитель Синнебара был облачен в галабию из золотой парчи. Темноволосую голову венчал небольшой золотой тюрбан с огромным рубином в центре. Сыновья были в простых белых галабиях, с непокрытыми головами.

Для Алии была специально приготовлена алая шелковая подушка, положенная на одну ступеньку ниже возвышения.

На ней была алая аба в тон подушке, отделанная золотом и красиво оттенявшая волосы. Подушка Ронуин была из серебряной парчи и лежала на две ступеньки ниже возвышения. Простая аба из бирюзового шелка, отделанного серебром, удивительно ей шла. Обе женщины были закутаны в прозрачные чадры, хотя всякий, кто дал бы себе труд присмотреться, разглядел бы их лица. Но ни один мужчина в зале не осмелился бы на подобную дерзость.

При появлении музыкантов настала тишина. Все трое были в широких белых одеяниях, с накинутыми поверх бурнусами. Самый высокий выступил вперед, двое сели на пол и стали настраивать инструменты.

— Повелитель, я начну с песни своей родины, — объявил он.

Ронуин вздрогнула. Этот голос!

Музыканты заиграли знакомую мелодию.

— Сестра, если ты здесь, ответь, чтобы я точно знал, что нашел тебя, — пел Глинн. — Я так долго был в пути. Спой мне, моя родная!

— Не подавай вида, брат, что узнал меня! — прозвенел голос Ронуин. Поспешно оборвав песню, она обратилась к халифу:

— Они поют песню моей земли, на моем родном языке, повелитель. Певец приглашает всех, кто понял его, подхватить мелодию. Пожалуйста, позволь мне сделать это или по крайней мере объясни, почему не стоит этого делать.

— Пой, моя прелестная золотая птичка, — великодушно разрешил халиф. — Я и не подозревал, что у тебя такой чудесный голос! Впредь ты будешь петь для меня одного, моя Hyp.

— Спасибо, повелитель, — поблагодарила Ронуин и снова запела:

— Он разрешил мне петь с тобой, ибо не знает, кто ты, брат мой. Но чтобы не возбуждать подозрений, не затягивай песню.

— Я пришел забрать тебя домой. Со мной От и Дьюи.

Скажи, как можно свершить невозможное?

— Оставайся в Синнебаре, брат, под любым предлогом и не вздумай рисковать. Я найду способ связаться с тобой. Пусть это нелегко, но рано или поздно все удастся. Будь терпелив и не покидай меня. А теперь лучше закончить песню, милый брат. Как я мечтаю снова обнять тебя! — взвился под сводами зала звонкий голосок Ронуин.

— Сделаю все, как ты велишь, дорогая. Я не оставлю тебя. Не оставлю.

Глинн закончил песню громким аккордом и поклонился халифу.

— Скажи, о чем вы пели, друг мой? — полюбопытствовал Рашид.

— Это история вдовы, чей единственный сын отправляется на войну. Она боится за него, потому что с тех пор не получила ни единой весточки. Но когда надежда почти потеряна, сын возвращается и обещает никогда больше не покидать ее. Это простая и грустная баллада, но сейчас я спою вам ту, что любят жители Дамаска. Только… не соблаговолите ли объяснить мне, кто та девушка, что пела со мной?

— Моя вторая жена, — ответил Халиф. — Она знает множество языков.

Ронуин едва сдерживала волнение. Глинн! Ее братец! Как он попал сюда? Свершилось чудо… А теперь ей требуется еще одно.

Целую неделю она раздумывала, что предпринять, и наконец поняла, что ей способен помочь лишь главный евнух. Но согласится ли он? Чернокожий гигант обладал неоспоримой властью в гареме. Даже Рашид аль-Ахмет зачастую не ведал, что творится на женской половине дворца.

Ронуин послала Садиру к главному евнуху с просьбой о встрече. Вернувшись, та сообщила, что Баба Гарун будет ждать госпожу Hyp у себя в покоях через час.

— Что тебе нужно от него? — с безразличным видом поинтересовалась Найлек, вне всякого сомнения, умиравшая от любопытства.

— Как я говорила, халиф хочет, чтобы я родила ему ребенка, но я опасаюсь, что мой сын станет соперником принца Мохаммеда. Слишком я люблю его мать, чтобы становиться у нее на пути. Однако она желает, чтобы я стала матерью.

Мы втроем беседовали об этом несколько дней назад. Я обещала, что скажу Баба Гаруну о своем решении. Разве не он стоит на страже интересов халифа?

— Если ты родишь сына, никто не поручится, что Мохаммед останется наследником, — сообразила Найлек.

— Именно этого я и боюсь, — подтвердила Ронуин. — Мохаммед должен остаться наследником ради безопасности и мира в Синнебаре! А теперь я должна повидаться с Баба Гаруном.

Главный евнух уже ожидал Ронуин, мирно покуривая кальян.

— Садись, Hyp, — пригласил он, указывая на груду цветных подушек. — Что случилось? Должно быть, что-то важное, ибо раньше ты никогда не пыталась потолковать со мной с глазу на глаз. — Красивые темные глаза вопросительно смотрели на нее.

— Вот что, Баба Гарун, хотя я никому этого не говорила, но считаю, что ты превыше всего ставишь благополучие госпожи Алии, — начала она и, помедлив, добавила:

— Даже выше интересов халифа.

Евнух молча кивнул.

— Продолжай, — велел он так тихо, что она едва расслышала.

— Я не хочу рожать детей повелителю. И думаю, в этом ты со мной согласен. Но сколько еще мы сможем обманывать халифа и госпожу Алию? А если меня заставят родить сына… Поверь, даже Найлек считает, будто он сможет занять место принца Мохаммеда в сердце отца и получить трон, что приведет к распрям и раздорам. А если я решу эту головоломку до того, как она превратится в угрозу для Синнебара?

— Как именно? — вырвалось у Баба Гаруна, пораженного ее проницательностью.

— Если меня здесь не будет, значит, никакого сына не появится, не так ли? — мягко осведомилась Ронуин.

— Предлагаешь, чтобы я помог тебе бежать, — заметил евнух, сразу все поняв, — Да, — призналась Ронуин.

— И как можно выполнить твой план, чтобы халиф не проведал и не велел меня казнить? — усмехнулся Баба Гарун. — Мое падение неизбежно, а если халиф найдет тебя, сама знаешь, что будет.

— Прежде всего ты должен поклясться, что не убьешь его. Если я окажусь причиной его смерти, мне не стоит жить.

— Кого? — встрепенулся главный евнух.

— Моего младшего брата, — призналась Ронуин.

— Но как… — начал Баба Гарун.

— Сначала клятва. Я знаю тебя как человека чести. Дай слово, и я все объясню.

Евнух долго раздумывал, прежде чем кивнуть:

— Хорошо, я не убью твоего брата. Но поведай мне правду.

— Молодой менестрель, певший в зале несколько дней назад, и есть мой брат, Глинн ап-Ллуэлин. Он разыскивал меня и начал с того, что под видом песни спросил, есть ли в зале его сестра. Я ответила, и мы немного поговорили под музыку на нашем родном языке. Он остался в Синнебаре в ожидании моих приказаний.

— Поразительно! — выдохнул Баба Гарун. — Совсем как в сказке!

— Я не хочу, чтобы халиф долго грустил. Он хороший человек, но я не люблю его так сильно, как Алия, и жажду вернуться домой. Когда мы отправились в крестовый поход, мой брат учился в монастырской школе. Очевидно, узнав о моем исчезновении, он бросился на поиски. Мальчик внезапно стал мужчиной. Он нашел меня, разве это не перст судьбы?!

Баба Гарун, как все уроженцы Востока, был крайне суеверен и придавал огромное значение знамениям и чудесам.

— Но если я соглашусь помочь тебе, как осуществить побег? — допытывался он.

— Халиф не отпустит меня так просто, — начала Ронуин, и евнух согласно кивнул. — Значит, нужно, чтобы для него я умерла. Он будет скорбеть, но рано или поздно смирится с потерей.

— Вряд ли, — вздохнул Баба Гарун. — Он не из тех, кто легко мирится с утратой любви, но у меня есть средство его утешить. Если одна из женщин Мохаммеда вдруг забеременеет и родит халифу внука, тот может отвлечься от своей скорби и перенести все внимание на дитя. Будут говорить, что Аллах вознаградил его новой любовью за безвременно погибшую. И как ты намереваешься умереть? Видно, все уже обдумала?

— Случайно упаду с той скалы, что высится на краю моего сада. Если у подножия найдут кости и пряди волос, посчитают, что мое тело объели дикие собаки. Сам знаешь, волос такого цвета нет ни у кого в городе, и халиф поверит, что я разбилась.

— А я тем временем выведу тебя из дворца, — подхватил Баба Гарун. — Все это можно легко проделать за одну ночь.

Тебя, моя разумная красавица, нужно переодеть мальчиком.

Вы с братом присоединитесь к каравану, идущему на побережье, и через несколько дней сможете сесть на судно, отплывающее на родину.

— Значит, ты согласен? — обрадовалась Ронуин.

— Я помогу тебе, — решил Баба Гарун, — но только ради безопасности и счастья моей дорогой госпожи. Она благородно утверждает, что желание халифа должно быть исполнено. Ее воспитали так, что прежде всего она думает о повелителе. Ты же, Hyp, сначала заботишься о себе. Я уже подумывал устроить так, чтобы ты подхватила какую-то непонятную болезнь и умерла, прежде чем подаришь халифу дитя. Если моя госпожа не способна или не желает защитить себя и своего сына, значит, это должен сделать я.

Таков мой долг. Однако я не питаю к тебе злобы. Ты всегда почитала и любила Алию, поэтому я согласен на твой план.

— Спасибо, Баба Гарун, — выдохнула Ронуин. Ее сердце неистово билось. Известие о том, что евнух замышлял ее убийство, по-настоящему испугало ее.

— Возвращайся к себе, Hyp, — велел он. — Я свяжусь с твоим братом, и вместе мы все устроим. Тебя известят, когда придет время. Не стоит меня опасаться. Hyp. Ты сама придумала, что делать, и я не выдам тебя ради любви, которую мы оба питаем к госпоже Алие. Иди.

«Какая добрая улыбка! И все же он крайне опасен».

Ронуин поднялась, не забыв поклониться могущественному человеку, и поспешила в свои покои. Не понятно, радоваться ей или печалиться. Трудно сказать, действительно ли он ей поможет или все-таки пойдет к халифу? Жизнь в гареме научила ее одному: никому нельзя доверять. Однако она не нажила врага в лице Баба Гаруна. Может, он и сдержит слово…

— Что он сказал? — набросилась на Ронуин Найлек, стоило той показаться в дверях. — Бьюсь об заклад, ему не слишком хочется, чтобы ты подарила повелителю ребенка. Он верный слуга госпожи Алии. — Она неодобрительно поджала губы.

— Конечно, — кивнула Ронуин, — так и должно быть.

Он растил ее с самого детства. Но я и сама не уверена, что готова стать матерью.

— Если будешь тянуть, не успеешь оглянуться, как постареешь и сморщишься, — пожурила госпожу Найлек, и служанки весело захихикали. — Тебе уже больше восемнадцати, госпожа Hyp, и моложе ты не станешь. Если наш повелитель хочет от тебя ребенка, ты должна подарить ему дитя. Это твоя обязанность.

— Замолчи! — взорвалась Ронуин. — Ты забываешься, Найлек. Всю свою жизнь я только тем и занималась, что исполняла очередной долг! Если Аллах пожелает, чтобы я родила, значит, так тому и быть.

Служанок как ветром сдуло, и Ронуин вышла в сад. Журчание воды успокаивало ее, а в этом она нуждалась больше всего после встречи с Баба Гаруном. Пьянящий запах дамасских роз коснулся ноздрей, убаюкивая, утешая, кружа голову. Она медленно направилась по дорожке, усыпанной мраморной крошкой, к резной каменной скамье, откуда были видны горы. Ее покои выходили на запад, она знала это, потому что каждый вечер наблюдала, как солнце садится за мрачные черные вершины. Однажды, велев Найлек и Хале крепко держать ее, Ронуин подошла к самому краю стены и взглянула вниз. Ничего, кроме острых камней и серо-зеленых колючек. У нее закружилась голова, и служанки поспешно оттащили госпожу назад. Всякий, кто упадет с такой высоты, непременно погибнет!

— Найлек сказала, ты говорила с Баба Гаруном о ребенке, — заметил Рашид аль-Ахмет, садясь рядом со второй же — . ной.

— Найлек слишком много болтает, — раздраженно бросила Ронуин.

— Она желает тебе счастья, — возразил халиф, беря ее за руку и целуя пальцы.

— Я счастлива, — покачала головой Ронуин. — Она не понимает, что быть рядом тобой — это и есть счастье. Почему ты хочешь ребенка от меня? У тебя есть дети, значит, не тщеславие побуждает тебя, ибо ты можешь получить дитя от любой женщины, на которой остановишь взор.

— Но я люблю тебя, — тихо признался халиф и, схватив ее в объятия, стал пылко целовать. — Люблю тебя, Hyp! Тебя одну! И желаю, чтобы наша любовь стала полной, а для этого мы должны иметь ребенка. Понимаешь? Да, вижу, тебе все ясно. — Он губами снял слезы, покатившиеся из глаз Ронуин.

— О, как жалят твои слова! Как я ненавижу себя за эгоизм и себялюбие! — воскликнула Ронуин.

Ей и в самом деле стало нестерпимо стыдно, потому что в памяти по-прежнему жил Эдвард де Боло.

Халиф нежно гладил жену по волосам. Его рука проникла в вырез ее одеяния, большой палец настойчиво теребил сосок, возбуждая розовую горошинку. Ронуин, что-то шепча, прижалась к нему. Он рывком стащил с нее одежду, оставив обнаженной, положил себе на колени, накрыл губами чувствительный холмик и стал жадно сосать. Ронуин тихо стонала, зная, что он не остановится, пока она не достигнет пика наслаждения. Руки сами собой поднялись, чтобы ласкать его.

Он кусал и посасывал ее груди, пока они не заныли. Горячие губы обожгли живот, и, когда он стал целовать ее венерин холмик, Ронуин словно пронзила молния. Она дернулась и вскрикнула, едва его язык коснулся затененной расселины у входа в ее тайный сад. Халиф ласкал ее снова и снова, прежде чем толкнул на скамью и приоткрыл нежные створки.

— Ты словно розовая морская раковина, в которой лежит совершенная жемчужина твоей девственности, — прошептал он. — Она только и ждет моего прикосновения, о лучшая из всех жен!

Он снова коснулся кончиком языка крохотного бугорка, и Ронуин пронзительно закричала под натиском острейших ощущений, когда-либо ею испытанных.

— Рашид! — выдохнула она — и больше ничего. Язык не повиновался ей. С каждым днем его страсть все росла, а наслаждение, которое он дарил ей, казалось несравненным.

Он рассмеялся, увидев, как хмельное вино ее экстаза окрасило перламутром розовую раковину.

— Неужели я так и не сумел научить тебя терпению, жена моя? — пожурил он и, открыв свою галабию, обнажил восставшую плоть и мощным ударом вошел в жаждущее лоно.

Ронуин задохнулась от неожиданности, но он только улыбнулся и ловко усадил ее на себя.

— Обхвати меня ногами. Hyp, — приказал он, направляясь в спальню, где прижал ее к стене и начал двигаться.

Глаза Ронуин изумленно расширились.

— Кое-что новенькое для тебя, не так ли? — поддразнил он, когда она прильнула к нему и крепко обняла.

— Неплохо, — едва выговорила она, — но я хочу почувствовать тяжесть твоего тела, господин. Прошу тебя.

Рашид снова засмеялся.

— Как ты изменилась, бесценная моя, — заметил он, но подчинился и упал вместе с ней на ложе.

— О да! — воскликнула она. — Да! Как хорошо, господин мой! Только не прекращай! Не останавливайся! — Крепко обвив его ногами, она стиснула мышцы своих ножен вокруг разящего копья и лукаво улыбнулась, когда он застонал. — Тебе приятно, мой Рашид? — прошептала она, впиваясь ногтями в его плечи. — Алия клянется, что тебе это нравится.

Она снова напряглась.

— О да! — прохрипел он. — О да, любовь моя!

Белое кипящее зелье наполнило Ронуин до краев, и она блаженно вздохнула. Как прав был Эдвард, когда утверждал, что разделенная страсть полнее! И насколько сильнее было бы наслаждение, если бы она любила человека, что лежит сейчас на ее груди, тяжело дыша!

Ронуин рассеянно гладила темную голову, гадая, скоро ли она навеки покинет Синнебар и вернется к Эдварду. Она покажет мужу, что все ее страхи развеялись и она способна отдаваться ему самозабвенно и по собственной воле. Объяснит, что они оба в вечном долгу у халифа Рашида… Но нет, пожалуй, не стоит об этом слишком распространяться.

Ей не терпелось узнать, как продвигается подготовка к побегу, но Баба Гарун молчал. Прошло несколько недель, прежде чем евнух снова позвал ее в свои покои. Ронуин поспешила к нему, не зная, хочет он убить ее или подарить свободу. Но на ее прекрасном лице не было и следа страха.

— Ты посылал за мной? — спросила она с учтивым поклоном.

— Пора настала, — объявил он без предисловий.

Ронуин вопросительно приподняла бровь.

— Сегодня, — тихо добавил евнух. — Твоим служанкам подольют в чай сонного зелья, чтобы лучше спали. Я сам приду за тобой. Кости положат в рваную и грязную абу, которая была на тебе в этот вечер, а вокруг разбросаем волосы.

Этого достаточно, чтобы убедить всех в твоей гибели.

— Но как ты спустишься? — не удержалась Ронуин.

Евнух загадочно улыбнулся:

— Тебе отсюда не видно, но чуть ниже твоего сада есть маленькая дверь. Таких во дворце немало. Они ведут в потайные ходы, через которые можно уйти в случае нападения врага. Не многие знают об их существовании, даже халиф обо всем забыл, но я помню. Я разложу внизу кости и лохмотья, прежде чем вывести тебя на волю. Все, больше никаких вопросов. Если Найлек начнет приставать к тебе, скажи, будто мы решили, что тебе настало время родить. Халиф желает этого, как и госпожа Алия. Передай позже я сам поговорю с ней.

— А если халиф пожелает навестить меня сегодня? — спросила Ронуин.

— Не захочет, — уверенно заявил Баба Гарун.

— Откуда тебе знать? — удивилась она.

Главный евнух усмехнулся:

— Он жаждет отведать прелестей рыжеволосой девственницы из Баскии, которую я купил на невольничьем рынке как раз ради такого случая. Халиф питает особенную слабость к невинным девушкам. Посвящение в искусство любви займет у него всю ночь. Но ты, разумеется, знаешь о глубине его сладострастия, Hyp.

— Верно, — вздохнула Ронуин. И этот человек признавался ей в любви! Первая попавшаяся девственница способна увлечь его!

— Теперь иди, — приказал Баба Гарун. — Я явлюсь за тобой, когда настанет час.

— А мой брат?

— Вместе со своими непотребными спутниками он будет ждать тебя. Кажется, их именуют От и Дьюи, если я правильно запомнил.

— Никакие они не непотребные, — возразила Ронуин. — Это добрейшие люди на земле, Баба Гарун. Они меня воспитывали.

— Примерно это они и объяснили мне на своем омерзительном арабском, — сухо заметил Баба Гарун. — Они любят тебя едва ли не больше, чем я люблю свою госпожу. Это более всего убедило меня, что я правильно сделал, решив помочь тебе сбежать из Синнебара.

Ронуин поймала его большие коричневые руки и поцеловала.

— Спасибо! Спасибо, Баба Гарун!

Пораженный ее искренней благодарностью, он поспешно отстранился.

— Ты знаешь, почему я это сделал, и все же я предал своего господина. Стыд и угрызения совести будут преследовать меня до конца дней. Рашид аль-Ахмет страстно любит тебя, и твоя смерть опечалит его. Не знаю, сумею ли возместить халифу столь огромную потерю, но постараюсь.

— Значит, ты винишь меня за желание покинуть Синнебар? — вскинулась Ронуии.

— Ты все равно ничего с собой не поделаешь, Hyp, ибо в сердце хранишь любовь к первому мужу. Никаким чувствам моего хозяина не преодолеть ее, поэтому тебя ждет свобода.

Итак, все было сказано. Все ясно. Снова поклонившись евнуху, Ронуин вышла из комнаты. Сердце ее сжималось от необъяснимой тоски, но к тоске примешивалось волнение.

Скоро. Скоро! Ничто ее не остановит теперь, когда свобода так близка!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РОНУИН. 1273 — 1274 годы

Глава 13

Ронуин присмотрелась к Найлек. Пожилая женщина тихо похрапывала во сне. Ронуин осторожно коснулась щеки Найлек в знак нежного прощания. Найлек была добра и много для нее сделала.

— Только не заставляй ее нянчить детей, — попросила она Баба Гаруна. — Найлек ненавидит это занятие.

— Я отдам ее любимице принца Мохаммеда, — пообещал он. — Это милая девушка, но нуждается в надлежащем воспитании и наставлениях. Думаю, Найлек способна творить чудеса. А теперь пойдем. Времени у нас немного, госпожа Hyp.

Свидетельства твоей гибели уже на месте. Жаль, конечно, что пришлось остричь твои волосы, но они отрастут.

С этими словами он быстро повел ее по темным коридорам дворца. К удивлению Ронуин, они не встретили ни одной живой души, даже стражников.

— А сэр Фулк? — вспомнила Ронуин.

— Он расскажет всем, что за жизнь ты тут вела, — заметил главный евнух.

— Но мне совесть не позволяет оставить его здесь. Кроме того, я сама все расскажу мужу, — возразила Ронуин.

— Он либо не поверит тебе, либо бросит. Но, зная твое доброе сердце, я велел привести рыцаря. Он ждет тебя вместе с братом и его людьми.

— Каким образом мы покинем Синнебар?

— Я уже говорил — присоединитесь к каравану, который направляется на побережье. Через неделю будете в Карфагене. Оттуда добирайтесь как хотите, но думаю, вы прекрасно справитесь, — проворчал Баба Гарун и, неожиданно остановившись, стал считать изразцы на стене.

— Нашел. Ход прямой, без ответвлений, так что не заблудимся. И длиной всего в несколько локтей. Пойдем, я освещу твой путь.

Он нырнул в темный лаз, и Ронуин последовала за ним, испуганно оглянувшись, когда дверь со скрипом захлопнулась за ними. Но уже через минуту-другую впереди мягко засиял голубоватый свет. Ронуин увидела несколько фигур впереди, нерешительно остановилась, и тут услышала голос Глинна:

— Скорее, Ронуин!

— Еще раз спасибо, — шепнула она главному евнуху и поспешила на волю.

— Да пребудет с тобой Аллах, — раздалось у нее, за спиной, и вторая дверь закрылась.

— Ну же, быстрее! — торопил Глинн, беря ее за руку.

— Где мы? — спросила она.

— В переулке, за стенами дворца. Помолчи пока, сестра, чтобы стража не всполошилась.

— Куда мы идем? — не отставала она.

— В наше жилище. Тебе нужно как следует замаскироваться.

Наконец они вбежали в небольшой домик на окраине города. Ронуин сбросила бурнус и обняла сначала брата, потом Ота и Дьюи, затем шагнула к сэру Фулку, выглядевшему на редкость сильным и здоровым.

— С тобой хорошо обращались? — спросила она.

— Да, госпожа. Мне было ведено обучать молодых принцев воинскому искусству. Я даже сумел выучить их головоломный язык, так что стал во дворце почти своим. Знаешь, хотя я благодарен за помощь, все же не пойду с вами.

— Как? — поразилась Ронуин. — Ты не хочешь вернуться на родину, Фулк?

— В Синнебаре я занимаю высокую должность, и мне неплохо платят. Как ты помнишь, я младший сын — значит, никогда не добьюсь высокого положения в Англии. Сын халифа любит меня, и я плачу ему тем же. Здесь у меня больше возможностей добиться славы и богатства, чем дома. Родители мои умерли, из всех родственников остались два старших брата. Даже невеста меня не ждет. Я пришел сюда по совету Баба Гаруна. Он сказал, ты ни за что не поверишь, пока не услышишь правду из моих собственных уст. Он ведь пытался отговорить тебя брать меня с собой, верно? Евнух сказал, что ты стоишь на своем. Честно говоря, ему нравится такая преданность друзьям и чувство долга.

— Но как ты проберешься обратно во дворец, Фулк? Ты такой же раб, как была я! — встревожилась Ронуин.

— Молодой принц давно освободил меня, — пояснил Фулк. — Он считает, что недостойно иметь в наставниках невольника. Я могу выходить из дворца в любое время.

— Что мне сказать твоим братьям? — спросила напоследок Ронуин.

— Скажи, я храбро сражался и погиб в бою, защищая тебя, госпожа, — улыбнулся Фулк. — Истина, как мы оба знаем, только покроет их позором. Чтобы их брат, так смело отправившийся в крестовый поход за освобождение Святой Земли от мусульман, перешел на сторону врага… Они не поймут и не простят такого. Но лучше места, чем здесь, мне не найти. В Синнебаре мне разрешено исповедовать свою веру, на что ни один мусульманин или еврей не мог бы надеяться в Англии. Доброго пути, госпожа. Храни тебя Бог. — Повернувшись, он медленно вышел.

— По крайней мере совесть моя чиста, — выдохнула Ронуин. — Глинн, где сейчас Эдвард?

— В последний раз я видел его в Акре… но… Ронуин… я должен кое-что рассказать… Видишь ли, Эдвард считает тебя мертвой и… словом, он готовится к свадьбе с Кэтрин де Боло…

— Значит, нужно поскорее добраться до Акры, — решила она.

— Нет, — возразил Глинн, — мы должны плыть в Англию, чтобы ты оказалась в Хейвне ко времени возвращения мужа и встретила его на пороге. Ничего не :. скажешь, Кэтрин — милая девушка, но , ее братец Рейф — крепкий орешек. Он жаждет заполучить для сестры богатого мужа. Тебе следует поскорее принять на себя управление хозяйством и отправить брата с сестрой в их поместье.

— И каким образом мне заставить Рейфа покинуть Хейвн? — запальчиво спросила сестра.

— Наш отец поможет, если попросишь его, сестрица. Сейчас не время ершиться. Спрячь свою гордость подальше, — резко парировал Глинн.

— Может, лучше поехать в Акру, чтобы Эдвард увидел меня и не посчитал, что его хотят обмануть?

— Нет! Хотя бы раз в жизни, сестрица, сделай как тебя просят и не упрямься! Именно твердолобое своеволие — причина всех твоих бед. Ты всегда поступала, как в голову взбредет, а не как следует, как подобает примерной жене и дочери!

Эдвард вне себя от гнева! Ты бросилась в бой, позволила захватить себя в плен, а в результате он потерял не только жену, но и верного рыцаря! Он потребует абсолютной откровенности и вправе сделать с тобой все, даже убить, если узнает, что ты принадлежала другому. Тебе понадобится немало сил и хитрости, чтобы остаться его супругой. Эдвард может выгнать тебя, и никто его не осудит.

— Я люблю его, — заявила Ронуин так убежденно, словно это могло решить все проблемы. — И знаю, что он тоже меня любит.

Любит ли? Как мог Эдвард столь легко смириться с ее исчезновением и начать строить планы новой женитьбы? Она окончательно растерялась.

— Лучше быть дома, как приличествует верной жене, какой он всегда хотел тебя видеть, чем мчаться в Акру, — внезапно поддержал Глинна От.

— Вы все в этом уверены? — беспомощно пробормотала Ронуин.

Глинн спокойно кивнул.

— Нужно спешить, сестра, — твердо сказал он. — Но сначала тебе необходимо как следует подготовиться к путешествию. Караван выходит на рассвете. На полке найдешь миску, тряпки и два кувшина. В большом — краска для кожи. Ты должна покрыть ею все тело. Дочь нашего хозяина вымажет тебе спину. Содержимым маленького кувшина выкрасишь волосы в черный цвет. На стуле твоя одежда: шаровары, рубашка, халат и сапоги. Бурнус у тебя есть. Береги его. Баба Гарун вшил в потайной карман золотые монеты.

— Зачем мне краситься? Это зелье смердит! — фыркнула Ронуин.

— Как только нанесешь его на кожу, вонь выветрится.

Ты слишком светлокожая, Ронуин, а нужно выглядеть мальчишкой, который всю жизнь провел на свежем воздухе. Если штанина задерется, все увидят белую ногу и нас в два счета разоблачат. Я знаю, трудно подчиняться приказам младшего брата, но прошу: сделай это ради всех нас! Сначала волосы, чтобы девушка, которая потом поможет тебе, не знала их истинного цвета и не проболталась, — велел Глинн.

Мужчины вышли, а Ронуин с тяжелым вздохом принялась за дело. Она еще раньше остригла волосы так, что они теперь едва доходили до подбородка. Оставалось надеяться, что они отрастут до возвращения Эдварда домой. Раздевшись догола, она налила краску в тазик, разбавила водой, окунула туда голову и принялась энергично втирать черную пасту в золотистые пряди. Потом подождала немного и промыла волосы водой. Проверить, что получилось, не было возможности. Такая роскошь, как зеркало, очевидно, оказалась не по карману менестрелю.

Настала очередь большого кувшина. Когда белыми остались лишь плечи и спина, она позвала на помощь, и в комнате появилась молоденькая девушка.

— Давайте, госпожа, я закончу работу, которую вы так хорошо начали, — пролепетала она и стала размазывать коричневатую жидкость по спине Ронуин.

Та не сразу поняла, что девушка говорит по-норманнски! Прошло немало времени, прежде чем она последний раз слышала норманнскую речь. С Фулком они беседовали по-арабски, с братом и Отом — по-валлийски. Но стоило ей раскрыть рот, и слова полились сами собой.

— Ты говоришь на языке франков. Значит, приехала оттуда? — поинтересовалась Ронуин.

.. — Нет. Мой отец, которому принадлежит этот дом, занимается торговлей. Я его единственное дитя и помогаю чем могу. Иногда даже езжу по делам в Карфаген, поэтому и знаю несколько языков.

— По всему видно, ты способная ученица, — коротко заметила Ронуин.

Как только краска высохла, Ронуин поспешно оделась.

Девушка к тому времени ушла. Ронуин как раз натягивала сапоги, когда в комнату вошел брат и критически осмотрел ее с головы до пят.

— Ты перевязала груди? — спросил он.

Ронуин кивнула и, встав, медленно повернулась под его взглядом.

— Успела найти потайной карман? — допрашивал он.

— Даже два, и оба битком набиты, — заверила она. — Придется не расставаться с плащом.

— Прекрасно. Для посторонних я менестрель, а ты мой брат и один из музыкантов.

— На каком же инструменте я играю? — засмеялась она.

— На тамбурине, — серьезно ответил Глинн. — По крайней мере хоть мои песни не испортишь! Всякий дурак может трясти тамбурином.

— Благодарю за «дурака», — обиделась Ронуин.

— Нам пора.

— Ты стал таким взрослым и сдержанным.

— Пойми, сестра, мы еще не выбрались из Синнебара. Не обрести мне покоя, пока не ступлю на христианскую землю, и ты тоже должна быть начеку, — объяснил Глинн. — Мне больно, что Эдвард так легко отказался от тебя. Он провел в поисках всего четыре дня, прежде чем снова последовать за принцем Эдуардом. Я говорил ему, что ты жива, всем сердцем ощущал это, но он и слушать меня не захотел. Теперь мой долг — вернуть тебя в Хейвн-Касл. Я сделаю то, на что оказался неспособен твой прекрасный рыцарь, — привезу тебя домой.

Глаза Ронуин наполнились слезами.

— Ты настоящий мужчина, — шепнула она.

— Да, — кивнул ей брат. — А теперь — в путь. Знаешь, какой сегодня день? Сочельник! Если повезет, будем дома к Иванову дню.

Они довольно быстро добрались до побережья Туниса, а оттуда корабль доставил их в порт Кальяри на острове Сардиния. Проведя там несколько недель, они нашли судно, отплывавшее в Эг-Морт. Поскольку стояла зима и путешествие по морю было небезопасным, они решили верхом отправиться в Кале, а потом пересечь пролив. Лошадей купили смирных и выносливых, не отличавшихся ни породой, ни красотой.

На таких вряд ли кто польстится, если не брать в расчет самых отчаявшихся бедняг.

Арабскую одежду удалось сменять на более подходящие облачения. Ронуин достались шоссы и туника, доходившая до щиколоток. На дорогах свирепствовали разбойники, поэтому путники старались не искушать судьбу и присоединялись то к торговому обозу, то к свите знатного дворянина, оплачивая проезд пением и игрой. Прошло немало времени, прежде чем они оказались на побережье Франции. Однако в мае они уже были в Кале и без труда нашли места на судне, готовящемся переплыть пролив. Продав лошадей, они заплатили капитану и на следующий день прибыли в Дувр. Там. снова приобрели коней для предстоящей поездки и повернули их сначала на север, а потом на запад. Путешествовали они по-прежнему в обличье музыкантов, хотя в Вустере Ронуин послала брата на ярмарку за красивым нарядом. Даже он понимал, что она не может появиться в Хейвн-Касле в шоссах и с коричневой физиономией. С волос краска давно сошла, и они снова отросли до плеч. А вот сок ореховой кожуры, которым она была вымазана с ног до головы, хотя и поблек, но кожа все равно казалась желтоватой. Накануне приезда в Хейвн они остановились у ручья, и Ронуин вымылась — впервые за все это время, — старательно оттирая лицо и руки намыленной тряпкой. Конечно, горячая вода наверняка сотворила бы чудо, но Ронуин была лишена любых удобств. Завтра она первым делом прикажет нагреть воды и целый час просидит в лохани.

Утром она переоделась в платье из темно-синего бархата, с коттом из голубого шелка, со шнуровкой по бокам и единственной завязкой у выреза. Талию перехватывал скрученный шелковый жгут. С простого тонкого венчика из такого же шелка свисала призрачная вуаль.

Не доезжая до Хейвна, Глинн остановил лошадь:

— Здесь я покидаю вас, сестра. От и Дьюи проводят тебя домой.

— А почему ты не поедешь с нами? — удивилась она.

— Рейф де Боло не знает, кто я на самом деле. Я наговорил ему всяких небылиц относительно того, что уезжаю во Францию, чтобы закончить образование и принять сан. Вряд ли я смогу появиться в твоем обществе и легко все объяснить. От и Дьюи скажут, будто твой отец отправил их искать тебя и им повезло. Никому, кроме Эдварда, нет дела до того, где ты была все это время. Не отвечай ни на чьи вопросы.

— А куда ты поедешь?

— Я останусь здесь, а От и Дьюи будут сообщать мне, что творится в Хейвне. Вон в том окруженном лесом холме есть пещера, которая временно приютит меня. От знает дорогу. Поезжай и отбери у Рейфа де Боло Хейвн. Пусть убирается вместе с сестрицей. Если понадобится призвать на помощь отца, я сам к нему отправлюсь.

Стражники раскрыли рты от изумления, когда Ронуин въехала в ворота и остановила во дворе коня. Первым, кого она увидела, оказался отец Джон. Бедняга побледнел и перекрестился.

— Покойся с миром, призрак, — дрожащим голосом прошептал он.

— Это я, Ронуин! Я наконец вернулась домой! — воскликнула она.

— Господи, помилуй нас грешных! — Священник никак не мог опомниться. — Пойдемте со мной, госпожа, мне нужно многое вам рассказать.

— Все в свое время, добрый отче, все в свое время. А пока я пойду в зал.

Она поспешила к замку, и священнику пришлось попотеть, чтобы угнаться за ней. Несчастный в отчаянии вздымал руки к небу, но спорить не осмеливался. Ступив в зал, Ронуин заметила Энит и окликнула ее. Та подняла глаза и, увидев прежнюю хозяйку, пронзительно закричала и упала без чувств.

Остальные слуги в страхе столпились в углу.

— Да что это с ними? — удивилась Ронуин.

— Разве вы не знаете, что все они уверены в вашей кончине? Господин послал письмо мне и своему кузену, когда вы исчезли. Когда он вернулся из Святой Земли один, мы уверились в том, что это правда, госпожа.

— Эдвард здесь? В Хейвне? Где? В наших покоях? ахнула Ронуин и, выбежав из зала, взлетела по лестнице.

Священник помчался за ней.

— Госпожа! Госпожа! Подождите! Вы не все знаете! так громко завопил он, что Ронуин остановилась.

— Что я должна знать?

— Лорд Эдвард женат, — объявил отец Джон.

— Знаю. Он мой муж, — усмехнулась Ронуин.

— Нет, госпожа. Он муж госпожи Кэтрин, — печально вздохнул священник.

— Разве многоженство не запрещено церковью? — рассердилась она. Сердце ее тоскливо сжалось.

— Вас объявили мертвой, госпожа Ронуин, — объяснил отец Джон, уводя ее в зал.

— Эдвард не слишком долго скорбел по мне, не так ли? — с горечью заметила она.

— Но вас нигде не могли найти. Все уверяли, что вы мертвы. Наш господин, хоть и присоединился к принцу Эдуарду в Акре, все же никак не смог оправиться от своей болезни. Принц отослал его домой прошлым летом. По требованию господина церковь и суд объявили вас мертвой, предоставив ему свободу жениться во второй раз. Он уже не мальчик, госпожа, и нуждается в наследниках.

— Отец, мне сказали, что у нас гостья? — спросила Кэтрин де Боло, входя в зал.

— Совершенно верно, госпожа, — откликнулась Ронуин, оборачиваясь. И замерла от неожиданности. Огромное чрево соперницы свидетельствовало о том, что до родов осталось совсем немного. Более чем очевидно, что новобрачные времени не теряли!

— О Боже! — прошептала Кэтрин, инстинктивно схватившись за живот. — Нам сказали, что ты погибла!

— Может, мне и вправду лучше было умереть, бросила Ронуин.

Тут в зал вбежали Эдвард и Рейф де Боло. Эдвард метнулся к Кэтрин и прижал ее к себе, словно стремясь защитить от неведомого врага. Глаза его гневно сверкнули.

— Ублюдок! — воскликнула Ронуин.

— Значит, ведьма, ты все же вернулась? Так вот, тебе здесь нет места! Убирайся! — холодно бросил он.

— В мое время гостей здесь принимали радушнее, — сухо процедила Ронуин. — Меня до глубины души тронуло, Эдвард, как глубоко и искренне ты оплакивал мою предполагаемую смерть. Любил ли ты меня когда-нибудь или просто выполнял договор между моим отцом и королем? Я отправлюсь к королю, Эдвард, ибо ты жестоко оскорбил меня и обесчестил своими поступками. Я исчезла, но доказательств моей гибели ты не получил.

— Неужели я должен был ждать всю жизнь? Ты пропала, и мы так и не сумели найти следов! И выкупа за вас с Фулком не просили. Что я мог думать? — взвился Эдвард.

— Ты и дня не страдал! — презрительно отмахнулась Ронуин. — Сразу же написал кузену и попросил руки Кэтрин!

А потом поспешил домой и обратился с просьбой к церкви и суду объявить меня мертвой. О Эдвард, я любила тебя, а ты меня предал!

— Ты не ведаешь, что такое любовь, бессердечная сука! — рассердился Эдвард. — И где же ты провела все эти месяцы?

— В гареме халифа Синнебара, — с поразительной откровенностью объяснила Ронуин. — Рашид аль-Ахмет сделал меня второй женой, потому что любил, но я хранила в сердце воспоминания о нашей с тобой любви. А твои признания оказались ложью! Я так стремилась в Хейвн! К тебе, Эдвард. Хорошо же ты меня встретил!

— Потаскуха! — в бешенстве прошипел тот. — Валялась в постели с чужим мужчиной и смеешь признаваться в этом?

Ронуин печально покачала головой, но жалела она не себя, а его. Ее такой поворот судьбы не сломил.

— Бедный Эдвард, — участливо прошептала она.

— Неужели халиф находил наслаждение в твоем ледяном сердце и неподатливом теле? — глумливо фыркнул Эдвард.

— С ним я познала истинный смысл страсти, — спокойно сказала она. — Да, он заставил меня кричать от экстаза. И все потому, что дал себе труд узнать истинную причину, по которой я боялась мужских объятий. Он избавил меня от моих страхов. Я вернулась, чтобы разделить с тобой все, чему он меня научил. Но выяснилось, что я осталась бездомной соломенной вдовой. Теперь нужно решать, что делать дальше. Как отважился ты, имевший столько любовниц, осуждать меня? Ты не только опозорил мое и свое имя, но совершил страшную ошибку. Берегись, Эдвард, до моего отца дойдет, какое оскорбление ты ему нанес. Королю придется умасливать ап-Граффида, расплачиваясь за твою вину. Во время путешествия я узнала, что король нездоров. Говорят, он не дотянет до Рождества. Но еще до этого срока я добьюсь суда над тобой, обещаю. — Холодно усмехнувшись, Ронуин обратилась к Кэтрин:

— Можешь взять его себе, госпожа. Видно, ты и в самом деле лучше подходишь ему. Я не причиню зла ни тебе, ни ребенку, которого ты носишь. Мой брат и я знаем на собственной шкуре, что такое клеймо незаконного рождения. Оно жжет кожу даже королевских детей.

— Но куда ты пойдешь? — встревожилась Кэтрин.

— Не ведаю, — ответила Ронуин, немного подумав.

— Тогда останься в Хейвне, — великодушно предложила Кэтрин и, повернувшись к покрасневшему от ярости мужу, твердо заявила:

— Это мой дом, и я в нем хозяйка. Как бы ты ни гневался на госпожу Ронуин, нельзя выбрасывать ее на улицу после трудного путешествия. Такова моя воля.

— Как пожелаешь, дорогая, — ответил он и поднял глаза на Ронуин.

— Где Глинн?

— Там, куда до него не дотянутся твои руки!

— Неужели считаешь, будто я способен причинить ему зло? — взорвался Эдвард.

— Когда-то ты был моим мужем и я безгранично тебе верила. Но, предав меня, ты предал и Глинна, — отрезала она. — Госпожа Кэтрин, я благодарю тебя за доброту, но мне лучше покинуть этот замок. — Поклонившись всем, Ронуин вместе с Отом и Дьюи вышла из зала.

Рейф долго смотрел ей вслед. Хорошенькая девушка стала неотразимой женщиной, К тому же она умна.

Недаром поняла, что Кэтрин — самая подходящая жена для Эдварда. Ее слова о безграничной страсти пробудили в Рейфе непреодолимое влечение к ней. Интересно, каким образом она собирается добиваться справедливости? Как ни странно, он сразу поверил, что она не желает зла ни Кэтрин, ни ребенку. Но что теперь станется с Ронуин, дочерью Ллуэлина?

Она выехала из замка с высоко поднятой головой, но глаза застилали непрошеные слезы. Алия была права: Эдвард никогда не любил ее по-настоящему, и осознание этого жгло сердце и душу. Как она могла быть настолько наивной! Лучше было остаться с халифом… но что теперь об этом жалеть! Ворота Синнебара закрыты для нее так же плотно, как и Хейвн-Касл.

— Куда мы теперь? — спросила она у спутников.

— К твоему брату. А потом решим, как лучше прикончить де Боло, — мрачно буркнул Дьюи.

— Вы не можете его убить, — покачала головой Ронуин.

— Это почему? Все еще любишь его? — вмешался От.

— Нет, но этого делать нельзя. Во всем обвинят меня.

Сегодня я перенесла достаточно потрясений. Нет, я отправлюсь к королю Генриху с жалобой на Эдварда. Король непременно возместит мне ущерб. Кроме того, суд и церковь должны объявить, что я жива.

Глинн, как и ожидалось, вышел из себя, узнав о поведении де Боло. Не останови его Ронуин, он немедля помчался бы в замок и вызвал Эдварда на поединок. Но сестра объяснила, что собирается делать.

— Он должен заплатить за все! — бушевал Глинн.

— Да, но как?

— Я, отвезу тебя в Аббатство милосердия, — внезапно решил Глинн.

— Но я не собираюсь становиться монахиней, — запротестовала Ронуин. — Думаешь, моя жизнь кончена лишь потому, что муж от меня отказался? Вовсе нет, братец, — Пойми же, наша тетка наверняка знает, что следует предпринять в подобном случае. Годы, проведенные в Ситроле, не подготовили нас к борьбе с интриганами. Я поэт и мечтатель, я ничем не могу тебе помочь. Но твои обиды должны быть как-то отомщены. И тетка нам поможет.

— Откуда тебе знать? Ты никогда ее не видел! — воскликнула сестра.

— Аббатиса Гуинллиан известна среди служителей церкви своим умом и хитростью. Поездка займет несколько дней, так что лучше отправиться в путь сейчас. Где еще ты сможешь спокойно зализать свои раны и поразмыслить, что делать дальше? Не к отцу же поедешь?

— Ты прав, — выдавила она.

Они пришпорили коней и помчались по дороге. Последующие дни путники останавливались на отдых только ночью, а с первыми лучами солнца трогались в путь. Коней кормили травой, сами питались овсяными лепешками и ягодами и пили воду из ручьев, рассекавших зеленые долины.

В аббатство прибыли к вечеру. На этот раз каменные здания не казались Ронуин такими мрачными, как в юности.

Церковный колокол созывал монахинь к вечерне. Въехав в ворота, всадники спешились и стали дожидаться, пока тетка выйдет из церкви.

Как ни странно, Гуинллиан, в жизни не встречавшая племянника, сразу его узнала, а увидев Ронуин, тихо вскрикнула:

— Слава Богу, ты жива! Что случилось? Почему не предупредила о приезде? — Она внезапно смолкла и с неподдельным участием посмотрела на племянницу. — Пойдемте в здание капитула, там и потолкуем, — решила она и, обернувшись к Оту и Дьюи, приказала:

— Вы знаете, куда отвести лошадей. Потом можете идти на кухню, там вас покормят.

Аббатиса провела родственников в маленькую комнату, налила им вина и усадила.

— А теперь рассказывайте, зачем пожаловали ко мне. Знает ли отец, что ты здесь и жива? И не будет ли неприятностей с англичанами?

— Это длинная история, — начала Ронуин и подробно пересказала тетке, что произошло за все годы после их расставания. — Не знаю, куда мне податься, — закончила она. — Теперь я слишком знатная дама, чтобы жить в Ситроле.

— Это верно, — согласилась Гуинллиан.

— Но что теперь делать? Эдвард де Боло пренебрег честью и именем нашей семьи. Он должен заплатить за это, но я не знаю, с чего начать.

— Хочешь его смерти? — осведомилась аббатиса.

— Нет, это было бы слишком легким наказанием, — запротестовала Ронуин. — Кроме того, Кэтрин ни в чем не виновна. Она просто подчинилась воле брата.

— Значит, следует придушить его брата? — усмехнулась тетка.

Ронуин, невзирая на боль, рассмеялась:

— Не стоит. Я не слишком люблю Рейфа де Боло за спесь и надменность. Уж очень он высокого о себе мнения! Однако он делает все для счастья сестры, совсем как Глинн — для меня.

— Объявить тебя живой нетрудно, — задумчиво сказала аббатиса. — Нельзя же отрицать твое существование! — Длинные тонкие пальцы тихо барабанили по дубовой столешнице. — Что до остального, я должна посоветоваться с херефордским епископом. Эдвард де Боло отказался от тебя, не имея убедительных доказательств твоей кончины, и с неприличной поспешностью женился на другой, не выдержав положенного траура. Но твое положение второй жены язычника станет неоспоримым доказательством распущенности. Подумай сама — благочестивая супруга христианского рыцаря уступила похотливым домогательствам другого мужчины. Многие посчитают, что тебе и в самом деле лучше было бы покончить с собой, чем вести подобную жизнь.

— Они ничего не знают о гареме! — возмутилась Ронуин. — Там нечем даже еду разрезать! За мной постоянно наблюдали. Я не смогла бы убить себя, даже если бы очень хотела! Но я все же сумела убежать и вернуться к мужу, не зная о его измене.

— Такое желание, несомненно, вызовет сочувствие, — заметила аббатиса, — хотя полностью тебя не оправдает.

— Сердцем я оставалась верна Эдварду. Хотела бы я, чтобы он был мне так же предан, — упрямо твердила Ронуин.

— Погаси пламя своего гнева, — улыбнулась аббатиса, — и мы найдем праведный суд! Уверена, что хочешь этого?

— Я должна, иначе моя честь и честь семьи останутся запятнанными. Ап-Граффид — человек гордый и не снесет позора, если мы не получим возмещения за нанесенное оскорбление.

— Вынуждена согласиться с тобой, дитя мое, — кивнула аббатиса. — А ты, Глинн? Тебе нечего сказать? Клянусь Богом, ты копия своего отца в молодости!

— Сначала, — признался Глинн, — я думал прикончить де Боло, но сестра отговорила. Она не хочет, чтобы я всю жизнь прожил с таким тяжким грузом на совести, особенно если намереваюсь вернуться в свое аббатство и когда-нибудь принять постриг.

— Значит, желаешь стать монахом, Глинн ап-Ллуэлин? — тихо осведомилась аббатиса. Как странно, что сын брата добровольно отрекается от титула наследного принца и стремится стать скромным служителем церкви!

— Я повидал мир, тетя, и хотя искренне наслаждался его разнообразием, все же понял, что не предназначен для такого существования. Скоро моя музыка и поэзия будут восхвалять одного лишь Господа. Мир и покой — вот все, чего я ищу. Я предпочитаю порядок и тишину суетности света.

— А отец знает о твоем решении, племянничек? — поинтересовалась Гуинллиан.

— Узнает, хотя, думаю, он давно предполагал, каким будет мой путь. Завтра я пошлю Ота и Дьюи за ним. Пусть расскажут ему, что произошло с моей бедной сестрой.

Ронуин с такой силой ударила его в живот, что Глинн покачнулся.

— Не смей меня жалеть, гнусное отродье! — крикнула она. — Мою честь очернили! Но не думай, Глинн, мне не нужен мужчина, чтобы сделать жизнь полной! Я никогда не нуждалась и впредь не буду нуждаться в твоей жалости!

— Для порядочной женщины есть два пути, — заметил Глинн, — монастырь или замужество.

— Похоже, я больше не считаюсь порядочной женщиной! — невесело рассмеялась Ронуин. — Поэтому я могу поступить как хочу, дорогой братец! На золото, которым великодушно снабдил меня Баба Гарун, я открою лавку в Шрусбери. Стану торговать восточными шелками и пряностями и богатеть с каждым годом. Буду брать в любовники молодых людей и прогонять, когда надоедят! Пусть страдают и вспоминают о проведенных со мной ночах!

Аббатиса так и покатилась со смеху, глядя на потрясенного племянника.

— Благодарение Богу и Его Пресвятой Матери за то, что тебя не сломили невзгоды, Ронуин, дочь Ллуэлина.

— Сердце мое ранено, но скоро заживет. Я вернулась, искренне веря, что Эдвард любит меня и простит. Хотела разделить с ним то, чему научил меня халиф, и возместить ему все обиды первых месяцев нашего брака, когда страсть пугала меня так сильно, что я не могла выносить его прикосновений. Боюсь, он много потерял, потому что никогда не узнает, от какой женщины отказался, — тихо сказала Ронуин. — Если кто и достоин жалости, так это он.

Аббатиса кивнула:

— Похоже, дитя мое, в тебе куда больше благородства, чем в де Боло. Можешь этим гордиться.

Через пять дней в аббатстве появился ап-Граффид, готовый накинуться на дочь, бросившую мужа. Но, узнав правду, он стал рвать и метать. Ронуин пришлось долго успокаивать отца.

— Обида прошла, но честь нашей семьи должна быть восстановлена, господин мой, — объяснила она.

— Значит, я опять для тебя только господин? — расстроился он.

— Отец, — поспешила она умаслить ап-Граффида. — Конечно, отец.

— Я потребую от короля другого мужа для тебя, иначе разорву договор! — бушевал ап-Граффид.

— А ты, разумеется, тщательно соблюдал ваш договор, отец? — поддела его Ронуин.

Он громко рассмеялся:

— Я принимал так мало участия в тебе, Ронуин, и все же ты знаешь меня лучше многих моих друзей и сторонников.

Интересно, почему?

— Потому что я пошла в тебя, отец. Так же горда и всегда шла своей дорогой, и пусть все остальное катится к дьяволу! Похоже, именно это и навлекло на меня столько же бед. Но в отличие от некоторых я кое-чему выучилась, — с милой улыбкой призналась Ронуин.

Ллуэлин и аббатиса засмеялись, очевидно, признавая правоту дочери и племянницы. Наконец принц выговорил:

— Да, ничего не скажешь, ты много взяла от тетки.

— Хвала Богу и Пресвятой Деве, — отозвалась Гуинллиан, перекрестившись.

Принц, снова став серьезным, заметил:

— Король Генрих последние годы почти не встает с постели. Сейчас он в Лондоне, в Вестминстерском дворце. Я отправлю ему послание, в котором объясню, как ты, вернувшись домой после тяжких испытаний, узнала, что тебя объявили мертвой, а муж взял другую жену. Заверю, что ты не желаешь возвращаться к де Боло, поскольку его вторая жена ждет ребенка. Кроме того, нанесенное тебе оскорбление и измена делают такой союз невозможным. Попрошу правосудия для своей дочери, напишу, что ты приедешь в Вестминстер к первому августа, чтобы искать защиты от произвола де Боло. Генрих Плантагенет человек незлой и справедливый, но опасайся его королевы, Элинор Прованской, которую за спиной зовут знатной фурией. Она всегда была алчной, честолюбивой и без колебаний уничтожит каждого, кто представляет угрозу ее семье. Ты должна потребовать обратно вдовью долю. У меня нет денег на приданое для каждого нового мужа.

— Не нужен мне муж, — проворчала Ронуин.

— Тем не менее ты должна его получить, — сказал отец. — Я не желаю слышать никаких возражений. Кстати, как случилось, что после всех твоих приключений ты стала еще красивее?

— Ты не собьешь меня с толку так легко, — покачала головой Ронуин. — Не собираюсь я замуж!

— Тогда — в монастырь. Сколько тебе лет, девочка?

— Первого апреля исполнилось девятнадцать.

— Повезет, если кто-то захочет взять в жены уже немолодую женщину, да к тому же много повидавшую в жизни. К тому же и детей у тебя нет. Неизвестно, можешь ли ты рожать. Ну что, хочешь остаться в аббатстве?

— Нет, — покачала головой Ронуин.

— О чем тогда может идти речь? Только замужество.

Ронуин не стала спорить с отцом. Какой смысл? Церковь все равно не примет ее, посчитав развратницей, непокорной женой, вмешавшейся в дела мужчин и наказанной за это. А какой мужчина из хорошей семьи осмелится жениться на шлюхе, отдавшейся иноверцу?

Нет, пусть вернут ее приданое и заодно отделят часть земель Хейвна. Только тогда она почувствует себя отмщенной. Зачем ссориться с отцом из-за того, чего никогда не может быть? Больше никаких супругов для Ронуин, дочери Ллуэлина!

Глава 14

Элинор Прованская, королева Англии, прожила на этом свете ровно пять с половиной десятилетий, но все еще оставалась красивой женщиной, с прошитыми серебром рыжевато-каштановыми волосами и янтарными, все и всегда подмечавшими глазами. В юности она и ее сестры считались прекраснейшими жемчужинами Европы. Старшая сестра, Маргарет, стала женой короля Франции Людовика IX. Младшая, Санта, вышла замуж за Ричарда Корнуоллского, короля римлян. Последняя сестра, Беатрис, жена Карла Анжуйского, носила корону Неаполя и Сицилии. Мать прелестных дев, Беатрис Савойская, и отец, Реймонд Беранжер V, граф Прованский, правили блестящим двором, известным своим покровительством бардам и трубадурам. Сам граф считался одним из последних величайших прованских поэтов.

В девятнадцать лет Элинор отправилась к французскому двору, а потом, в самый разгар зимы, пересекла Ла-Манш, чтобы выйти замуж за короля английского. Стоило жениху и невесте увидеть друг друга, как обоих поразил удар молнии, называемый любовью с первого взгляда. Королева родила мужу шестерых сыновей и трех дочерей, из них выжили два мальчика и две девочки. Многие придворные терпеть не могли савойских родственников королевы, которые вместе со сводными братьями короля в большом количестве прибывали в столицу искать счастья и удачи, но королева неизменно заботилась о семье. К несчастью, муж медленно умирал, хотя она преданно заботилась о нем, как подобает верной супруге. Королевство, в котором царил мир, процветало, жизнь была спокойной. И тут в один прекрасный день пришло письмо от мятежного принца Уэльского, которое и взбаламутило стоячее болото. Королева сразу поняла: неприятностей не избежать.

Они с королем находились в дневной комнате, в окружении дам, занятых вышиванием, шитьем и починкой одежды.

Пробежав глазами послание, королева тихо выругалась, что привлекло внимание короля, лежавшего на походной кровати и отдыхавшего после утреннего туалета.

— Что стряслось? — еле слышно спросил он жену.

— Помнишь Эдварда де Боло? Он вернулся из Акры в прошлом году и попросил объявить его жену умершей, с тем чтобы он мог вступить во второй брак?

Король кивнул.

— Ну так вот, она жива. Дочь принца Уэльского появилась дома этой весной и узнала, что ни муж, ни дом больше ей не принадлежат, а новая жена вот-вот родит. Ап-Граффид разъярен и требует правосудия, тем более что его дочь отказывается вернуться к де Боло под тем предлогом, будто не желает клеймить позором незаконного рождения невинное дитя. Хорошенькое дельце, ничего не скажешь! Ронуин, дочь Ллуэлина, прибудет в Вестминстер к первому августа, чтобы найти у короля справедливость. Что нам теперь делать?

— А чего требует ап-Граффид? — осведомился король.

— Возврата приданого. Нового мужа для дочери. И компенсацию от де Боло за нанесенный ущерб. Принц предлагает передать во владение его дочери часть земель Хейвн-Касла, перечислила королева.

— Что ж, не так и много, — медленно выговорил король.

— Это на первый взгляд. Генри, — возразила жена. — Во всем этом нужно разобраться. Прежде всего каким образом леди Ронуин попала в плен? Думаю, следует послать за Эдвардом де Боло. Дадим ему возможность оправдаться, хотя, честно говоря, он слишком поторопился жениться во второй раз. Не выдержал даже положенного срока траура.

— Верно, — согласился король.

— По словам принца, его дочь объявили мертвой. Это необходимо немедленно исправить, а остальное подождет, пока мы не выслушаем обе стороны.

— И тут ты права, — согласился Генрих.

Жена поспешно вытерла влажной салфеткой его вспотевший лоб. Генрих слабел с каждым днем, и любое усилие его утомляло.

Недавно Элинор получила известие от своего сына Эдуарда. Он чудом избежал кинжала наемного убийцы и был крайне подавлен. Крестовый поход потерпел неудачу, а собрать войска для похода на Иерусалим оказалось невозможно. Эдуард писал, что собирается как можно скорее вернуться домой, после того как его супруга Элинор оправится от родов. Дочь, получившая при крещении имя Джоан, была сильным и здоровым ребенком в отличие от младенца, родившегося год назад и не прожившего и нескольких дней. Они собирались ехать через Сицилию и Прованс и навестить по пути родственников. Королева была несказанно рада письму, поскольку знала, что, хотя и сможет удержать в руках бразды правления в случае смерти мужа, жизнь ее потеряет смысл. Как только Эдуард взойдет на трон, она удалится в монастырь бенедиктинок.

— Я пошлю гонцов к Эдварду де Боло и леди Ронуин, которая пока живет у тетки, настоятельницы Аббатства милосердия, — решила королева, и король не стал спорить.

Прочитав приказ короля, де Боло пришел в ярость.

— Как смеет эта тварь жаловаться повелителю? — прорычал он.

— А чего ты ожидал? — удивился Рейф. — Пусть я и счастлив, что Кэтрин — твоя жена и мать наследника, согласись, ваш брак был заключен в спешке.

— Что-то я раньше не слышал твоих жалоб по этому поводу, — бросил Эдвард. — Скорее наоборот, ты дождаться не мог, когда Кэтрин станет хозяйкой Хейвн-Касла.

— Наши семьи всегда надеялись на этот союз, — спокойно заметил Рейф. — Я доволен, что он наконец осуществился. Но ты никогда не рассказывал, как именно умерла леди Ронуин. Я не расспрашивал, предполагая, что рана еще свежа, и боясь, что в гневе ты сам ее прикончил за какой-то проступок. Но пойми, только благородство этой дамы спасло мою сестру от вечного позора. Что, если бы леди Ронуин потребовала от епископов расторгнуть твой второй брак? Твоего сына объявили бы бастардом. Любая мстительная женщина была бы рада насладиться твоим унижением.

— Она не посмеет обратиться к церкви, — уверенно сказал Эдвард. — Кто возьмется вернуть в лоно семьи шлюху, отдавшуюся чужому мужчине, и к тому же иноверцу? Когда я обличу ее неверность перед Богом и людьми, она сможет считать себя счастливой, если не сгорит на костре за супружескую измену.

Рейф де Боло нахмурился:

— Неужели ты настолько сильно любишь ее, что готов уничтожить?

— Я не люблю ее, — признался Эдвард.

— Значит, любишь мою сестру? — не унимался Рейф.

— Люблю. Кейт — идеальная жена для меня, и другой мне не нужно, — заявил Эдвард. — Добрая, милая и во всем покорна моей воле. И плодовитая к тому же. Взгляни на нашего маленького Недди! Что за чудесный парнишка!

— Но если ты счастлив с Кейт, почему пылаешь злобой к леди Ронуин?

— Она предала меня, — холодно процедил Эдвард, — и сейчас намеревается разбить мое счастье.

— А она уверена, что именно ты ее предал, — возразил Рейф. — Пожалуй, поеду я с тобой в Вестминстер, присмотрю, чтобы моей сестре и племяннику не пришлось слишком дорого заплатить за твой неразумный гнев.

— Я скажу королю правду, — упрямо настаивал де Боло.

— Ты должна сказать королю правду, — наставляла племянницу аббатиса. — Понимаю, это нелегко, зато Эдварду не удастся тебя очернить. В конце концов, все сведется к тому, что ты преодолела величайшие трудности и помехи, чтобы вернуться к мужу, а он не стал тебя ждать, быстро нашел новую жену.

— Не думаешь же ты, будто судьи не обратят внимания на то, что я больше года провела в гареме халифа, — напомнила Ронуин.

— Разумеется обратят. И будут вне себя от негодования за твою распущенность. Подумать только, чтобы добрая христианка предпочла позор смерти от собственных рук во имя нашего Спасителя! — сухо подтвердила аббатиса. — Ты могла остаться там, но все же убежала. Это собьет их с толку, дитя мое, и обеспечит тебе победу. Я буду рядом с тобой и, если понадобится, выступлю в твою защиту.

Только бы сам архиепископ Кентерберийский не вступился за де Боло, но этого не произойдет, поскольку для него нет в этом никакой выгоды.

— Для аббатисы ты чересчур хорошо разбираешься в светских делах, — засмеялась Ронуин. — О, тетя, в подобных случаях я предпочту иметь на свой стороне тебя, а не всех ангелов Господних!

— Ангелы в небе, — заметила аббатиса, — а я — здесь!

Теплым летним днем они отправились в Вестминстер.

Принц послал целый полк тяжело вооруженных воинов сопровождать сестру и дочь. Рядом с Ронуин скакали От, Дьюи и Глинн, который должен был выступить свидетелем на суде.

Двигались они хоть и неспешно, но все же тридцать первого июля прибыли в Лондон, где женщин с радостью приняли в монастыре Святой Марии в Полях, рядом с Вестминстерским дворцом. Мужчинам было ведено раскинуть лагерь на лугу, за стенами монастыря.

За время пребывания в Аббатстве милосердия Ронуин с помощью тетки сшила наряд, достойный дочери принца. Платье зеленого шелка, называемое блио, с узкими длинными рукавами, ниспадало до пола. Верхнее одеяние, котт без рукавов, было сшито из шелковой парчи, потемнее оттенком. Позолоченный пояс, обвивавший бедра Ронуин, состоял из плоских кружочков с кельтским рисунком. Волосы, расчесанные на прямой пробор, Ронуин заплела спереди в косы, перевив золотыми лентами и жемчужными нитями. Основная масса пышных прядей закрывала спину и плечи. На венце тонкой работы развевалась прозрачная вуаль. Единственным украшением была брошь с изумрудами в красном ирландском золоте. Туфли из позолоченной кожи, хоть и не были видны, туго обтягивали ножку.

— Ты великолепна, — одобрила аббатиса. — Настоящая принцесса.

— У меня еще не было столь роскошного наряда, — призналась Ронуин.

— Ты выглядишь одновременно и недосягаемой, и земной, — продолжала Гуинллиан. — Именно этого мы и добивались. Некоторые придворные дамы красят волосы и размалевывают лица. Ты же свежа как роза. Даже если исповедуешься в своих грехах, все равно покажешься невинной. Пусть церковь осудит тебя, но никто не поверит, что ты изменила мужу по доброй воле. Только помни — не срывай злость на де Боло. Пусть он рвет и мечет. Ты же тихо всхлипывай, и самые жестокие сердца смягчатся.

— Но это нечестно, тетя, — лукаво улыбнулась Ронуин.

— На войне как на войне, дитя мое, — покачала головой тетка. — Наша цель — выиграть сражение, — напомнила Гуинллиан. — Твой отец поступил бы точно так же. Неужели потерпишь поражение от англичан?! Пусть никто не говорит, что дочь ап-Граффида оказалась трусливее отца!

— Я предпочла бы вызвать Эдварда на поединок, — отозвалась Ронуин. — Уж тогда исход был бы ясен.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — кивнула аббатиса, — но король был бы шокирован такой дерзостью, и позиции де Боло сразу укрепились бы. Пойдем, нам пора.

Мать-настоятельница и сестры проводят нас во дворец. Это совсем недалеко.

— Монахини должны придать всему делу благочестивый вид? — усмехнулась Ронуин. — О тетя, ты неисправима!

Аббатиса молча усмехнулась.

Тронный зал дворца сиял роскошью. Пол был вымощен квадратными изразцами, стены выкрашены красной, синей и золотой красками. В высокие расписные окна проникал яркий свет. Генрих III дал себе труд лично появиться на суде.

Он выглядел больным, но седые волосы и борода были аккуратно подстрижены. В голубых глазах сияло неподдельное любопытство, хотя лицо было бледным как полотно. Генрих бессильно обмяк на троне. Рядом сидела королева. Справа, на низких скамьях, устроились служители церкви. Де Боло и Ронуин со своими спутницами находились слева, предусмотрительно разделенные стражей. Суд, назначенный после дневной мессы, начался.

— Расскажи нам, как все было, Эдвард де Боло, лорд Хейвн-Касла, — велел король неожиданно сильным голосом.

— Женщина, данная мне в жены, Ронуин, дочь Ллуэлина, никогда не была мне истинной супругой, — начал Эдвард.

Аббатиса стиснула руку Ронуин.

— Она отказывала мне в праве мужа, за исключением редких случаев. Предпочитала общество воинов и целыми днями упражнялась в воинском искусстве, вместо того чтобы вести хозяйство. По ее настоянию я позволил ей поехать со мной в поход. В Карфагене, где мы стояли лагерем, свирепствовала болезнь. Пока я лежал в беспамятстве, она ринулась в битву, оставив меня одного. Дело кончилось тем, что ее взяли в плен. Я искал несколько дней ее и рыцаря, бросившегося следом в храброй попытке спасти мою жену, но не нашел никаких следов. Наконец мы перебрались в Акру, но не до конца излеченная болезнь, напавшая на меня в Карфагене, вернулась, и принц Эдуард отослал меня домой.

Я уже немолод, сир, и, не имея законных наследников, должен был думать о семье. Мои родные всегда надеялись, что я женюсь на своей кузине Кэтрин. Уверившись, что овдовел, я предложил ей руку, и через десять месяцев жена подарила мне сына. Незадолго до его рождения в Хейвне появилась Ронуин, дочь Ллуэлина, с таким видом, словно ничего не произошло. Объявила, что все это время провела в гареме, и хвасталась, что другой мужчина обучил ее науке любви, чего я так и не сумел сделать. Увидев, как обстоят дела, она с угрозами покинула Хейвн. Я взбешен тем, что она имеет наглость чего-то требовать от меня! Это она должна на коленях молить прощения за побег и супружескую измену. — Поклонившись монарху и священникам, де Боло сел.

Воцарилась тишина.

— Ронуин, дочь Ллуэлина, выйди вперед и поведай нам свою печальную историю.

Ронуин медленно поднялась и, встав перед королем, низко поклонилась. Потом повернулась к служителям церкви и отвесила второй поклон. Она заговорила так тихо, что присутствующим пришлось напрячь слух.

— Сир, и вы, господа! Я пришла сюда молить о правосудии. Эдвард де Боло заявил, что я была ему плохой женой, и это отчасти правда. После смерти матери отец отвез меня и моего брата Глинна в крепость на валлийской границе, где нас вырастили мужчины. Там не было ни одной женщины, которая наставляла бы меня. Через десять лет отец вернулся и объявил о моем предстоящем браке с де Боло.

Он пришел в ужас, увидев, во что превратилась его дочь, ибо я Тогда напоминала задиристого мальчишку.

Король и священники дружно засмеялись.

— Меня отвезли в аббатство, где настоятельницей моя тетка, и следующие полгода я училась быть женщиной. Тетя меня окрестила и просветила в христианской вере. Прибыв в Хейвн-Касл, я уже выглядела достаточно достойно, но все же мне предстояло еще многому учиться, чем я и занялась. Вижу среди собравшихся священника замка, отца Джона. Добрый отче, скажите по совести, разве я была плохой хозяйкой?

— Хорошей, госпожа моя, — кивнул священник.

Ронуин глубоко вздохнула.

— Благородные господа, я и в самом деле долго не допускала мужа в спальню. В нашу брачную ночь он грубо и жестоко подчинил меня своей воле, утверждая, что таков ваш приказ, сир. Ни тогда, ни тем более сейчас я не верила этому. Собственная похоть довела его до насилия. После этого я всегда боялась наступления ночи. По соседству не было ни одной дамы моего положения, которая могла бы дать мне совет и унять мои страхи. Потом в Хейвн прибыл принц Эдуард с извещением о крестовом походе. Я так обрадовалась! Принцесса Элинор собиралась ехать с мужем, и я поняла, что если стану сражаться за Господа нашего, он поможет мне преодолеть ужас перед супружеской постелью.

В Карфагене я преданно ухаживала за мужем. Он говорит не правду, заявляя, что я бросила его. Только мои заботы спасли его от смерти. Я настолько, устала сидеть на одном месте, что он сам предложил мне в тот роковой день потренироваться на мечах с одним из его рыцарей, сэром Фулком.

Де Боло даже настаивал, чтобы я надела доспехи, и сам помог мне облачиться. И тут началась стычка с иноверцами. Я совершила глупость… О, как я сейчас сожалею об этом! Я повела в бой воинов. Сэр Фулк присоединился ко мне. Мы победили в бою во имя Господа нашего Иисуса Христа! Но меня отсекли от основной массы сражавшихся и увели в горы.

В конце концов, я не закаленный воин, а всего лишь женщина и, хотя прекрасно владею мечом, ничего не понимаю в тактике.

Рейф, сидевший рядом с кузеном, едва сдержал смех. Да она намного умнее всех, кто здесь сидит! Надо же, как зачарованно они слушают ее рассказ! Кельтская ведьма околдовала их, и кузену это дорого обойдется!

— Сэр Фулк, — продолжала Ронуин, крестясь, — да упокоит Господь его светлую душу, помчался за мной и сумел сохранить мою тайну в глазах похитителей, пока мы не достигли Синнебара. Там нам стало известно, что я убила брата самого халифа. Враги привели меня на его суд. Узнав, что я женщина, он отправил меня в гарем. Светловолосые невольницы всегда высоко ценились арабами. Вместо меня казнили несчастного сэра Фулка.

Она снова перекрестилась и продолжала:

«— Халиф Рашид аль-Ахмет сделал меня своей второй женой, научил не бояться страсти и горячо полюбил, но все это время я желала лишь одного: вернуться к своему мужу, Эдварду де Боло. Я надеялась и молилась, и Бог смилостивился. Мой младший брат Глинн отправился искать меня и нашел в Синнебаре. Его слава поэта и менестреля достигла ушей главного евнуха халифа по имени Баба Гарун. По его совету брата пригласили во дворец развлечь обитателей песнями и музыкой. Он начал петь на валлийском, спрашивая, не здесь ли его сестра. Эту фразу он повторял всюду, куда заносила его судьба. В ту ночь ему наконец ответили.

Слезы покатились из глаз Ронуин, но она смахнула их, не прерывая рассказа:

— Как раз в это время халиф решил, что хочет от меня ребенка. В гареме всем женщинам, за исключением тех, кому позволено иметь дитя, каждое утро дают специальное зелье, чтобы предотвратить зачатие. Но Баба Гарун считал, что сын, родившийся у меня, может стать соперником старшего сына халифа Мохаммеда в борьбе за трон, и не скрывал своих сомнений. Тогда я поняла, что только он поможет мне сбежать. Так и вышло. Мне удалось тайно покинуть Синнебар, а Баба Гарун объявил, что я погибла, упав со скалы. Для пущей достоверности он разбросал под обрывом кости, волосы и мою разорванную одежду.

Несколько месяцев подряд мы с братом и его верные воины пробирались назад, на родину. Сколько трудностей нам пришлось пережить! Но когда я оказалась в Хейвне, отец Джон сообщил, что мой муж объявил меня мертвой и женился снова. Тут появилась леди Кэтрин, и я увидела, что она вот-вот родит. Только в тот миг я поняла, что навсегда потеряла Эдварда де Боло.

Слезы опять потекли по бледным щекам, и у многих мужчин сердце сжалось от жалости к этой несчастной храброй женщине.

— Добравшись до Акры, мой брат пытался уверить зятя, что я жива. Но тот и слушать ничего не пожелал. Он бросил меня без всякого милосердия, и теперь я умоляю вас, сир, о правосудии. Я прошу лишь о возвращении приданого и платы за позор, которым этот человек запятнал меня и мою семью. — Она покорно склонила голову и замолчала.

— Госпожа, — спросил архиепископ Кентерберийский, — почему же вы не нашли убежища от постыдного плена в смерти?

— Ваше преподобие, меня учили, что самоубийство — смертный грех, а кроме того, у меня не было оружия. За женщинами гарема следят днем и ночью. Они никогда не остаются одни.

Даже еду им приносят разрезанной. Ножей не дают. Они принуждены есть руками. Да и одежды на женщинах там почти не бывает, не говоря уж о кушаках или поясах.

— Вы действительно сказали, госпожа, что этот халиф обучил вас науке любви? — вмешался епископ Винчестерский.

— Так и было, преподобный отец, — отозвалась Ронуин. — Эдварда раздражала моя холодность, и я хотела объяснить ему, что избавилась от своих неразумных страхов, что могу наконец любить его и готова подарить детей. Но как оказалось, я опоздала. Другая заняла мое место. Я всегда любила леди Кэтрин и не желала ей зла. Я рада, что у Эдварда появился сын и наследник. Но, господа, что теперь будет со мной? Я всеми силами боролась за то, чтобы вернуться домой, а ведь могла оставаться в Синнебаре, где меня любили и почитали. Там я была женой могущественного человека и великого правителя. Но в сердце я всегда хранила память об Эдварде де Боло. Мне было необходимо вернуться в Англию! Я ожидала его гнева и презрения, но не предполагала, что он настолько мало ценит меня! Он и не думал скорбеть… нет, не скорбеть, а хотя бы потерпеть немного для приличия. Сразу женился!

Закончив речь, Ронуин снова поклонилась и отступила.

Суд вызвал свидетеля, Глинна ап-Ллуэлина. Тот объяснил, как, узнав об исчезновении сестры, был потрясен известием о том, что довольно скоро Рейф де Боло получил письмо от кузена, пожелавшего жениться на Кэтрин. Как сам он оставил свои занятия и поспешил в Акру, чтобы умолять зятя подождать, пока об истинной судьбе Ронуин не станет известно. Как Эдвард прогнал его, ничего не желая слушать.

— По примеру Блонделля, менестреля короля Ричарда Львиное Сердце, я путешествовал, развлекая людей, пока не нашел сестру. — С этими словами и низким поклоном он вернулся на свое место.

— Леди Ронуин, Эдвард де Боло и их сопровождающие должны покинуть зал, — объявил король. — Мы обсудим это дело между собой.

Ронуин вместе с братом и монахинями вышла из зала.

Позади слышались шаги братьев де Боло. Их провели в небольшую комнату, где просители обычно ждали аудиенции.

Слуга принес вино и сладости. Мужчины жадно пили. Ронуин сидела, безмолвно перебирая четки.

— Какой смирной и одинокой ты кажешься, — тихо заметил подошедший Рейф.

Она не обратила на него внимания.

— Говоришь, что плохо владеешь тактикой, — хмыкнул он, — но думаю, ты скромничаешь! Не сомневаюсь, твоя проникновенная речь дорого обойдется бедняге Эдварду. Даже твое распутство никого уже не трогает.

Ронуин, не сдержавшись, подняла глаза:

— Ты омерзителен.

— Но, леди Ронуин, это ни в коей мере не упрек. Наоборот, я восхищаюсь тобой, как всяким умным человеком, а ты невероятно умна, хотя, по-моему, чересчур наивна. Тебе следовало остаться в Синнебаре. Неужели не понимала, что Эдвард никогда не принял бы тебя?

— Принял, если бы любил по-настоящему! — взорвалась Ронуин. Ее по-прежнему ранила мысль о том, как быстро забыл ее муж.

— Любовь — это детские сказки, леди. Браки заключаются по причинам, куда более земным. Твое замужество было частью договора между Англией и Уэльсом, не так ли? Неужели ты могла поверить в какую-то любовь?

— Да, верно, я действительно слишком наивна, — издевательски бросила Ронуин. — Но ты ошибаешься, Рейф де Боло. И между супругами может возникнуть любовь. Я воображала, что Эдвард испытывает ко мне именно это чувство… Впрочем, он сам признавался мне в любви, так что я не слишком ошибалась. Откуда мне было знать, что он лжет?

— Мужчина может много чего наговорить, когда лежит в постели с женщиной, — резко бросил Рейф.

Ронуин гордо вскинула голову:

— Ты мне отвратителен! Убирайся! Почему тебе так нравится мучить меня?

Рейф улыбнулся, и Ронуин растерялась, вдруг осознав, как он красив. Серебристо-голубые глаза насмешливо щурились.

— Я вовсе не собирался тебя мучить, Ронуин, — шепнул он так тихо, что расслышала лишь она. — Наоборот, все отдал бы, чтобы лечь с тобой.

Ронуин побледнела, готовая поклясться, что сердце в груди замерло. Язык перестал повиноваться.

— Если ты еще раз приблизишься ко мне, — выдавила она наконец, — я найду способ убить тебя. Даю слово. — Она снова опустила голову и принялась перебирать бусины четок.

— Ты слишком дерзок, — заметила аббатиса и рассмеялась, увидев, как покраснел Рейф. — Да, я слышала тебя, господин мой. Слух пока меня не подводит, иначе как бы я хранила столь строгий порядок в стенах аббатства?

— Ронуин в старости станет точной вашей копией, преподобная матушка, — заметил Рейф.

— Возможно, — сухо обронила та. — А теперь вернись к своему кузену, Рейф де Боло.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверь комнаты отворилась и в дверях появился камергер. Все вернулись в зал и увидели, что короля там уже нет. Остались лишь королева и священники.

— Король, — объявила королева Элинор, — утомлен сегодняшними событиями, поэтому предоставил мне объявить решение суда. Ты действовал поспешно и необдуманно, Эдвард де Боло, когда женился, не имея убедительных доказательств смерти своей первой супруги. Однако поскольку леди Ронуин была официально объявлена мертвой, твоя женитьба на леди Кэтрин и, следовательно, твой сын признаются законными. Мы не считаем, что ты строил козни против леди Ронуин — скорее, был искренне убежден в ее гибели. Однако, узнав, что она жива, ты повел себя крайне неуважительно по отношению к ней и ее семье, бесстыдно оскорбив их честь. За это ты выплатишь компенсацию и вернешь ее приданое. Тебе все понятно?

— Да, госпожа, — поклонился де Боло.

— Что же до тебя, Ронуин, дочь Ллуэлина, ты сама себя обличила, хотя, кажется, искренне раскаиваешься в своих грехах. Церковь приняла в расчет то обстоятельство, что все это время ты не могла молиться истинному Богу нашему Иисусу Христу и некому было наставить тебя на путь истинный. Но твое будущее нам не ясно. Из-за твоего бесстыдного поведения ни один монастырь тебя не примет. Кроме того, вряд ли какой-то мужчина захочет иметь подобную жену, а ведь у женщины из благородной семьи должен быть муж, который вел бы ее по жизни. В свете нынешних обстоятельств… кто согласится взять тебя в жены?!

— Я. Я возьму ее.

Потрясенная, Ронуин уставилась на Рейфа де Боло. Он?

Он?!

И тут она впервые за весь долгий день забылась и, потеряв голову, набросилась на обидчика.

— Никогда! — завопила она. — Никогда!!! — И умоляюще протянула руки к королеве. — Мадам, надеюсь, вы не приняли всерьез слова этого человека? Кроме всего прочего, между нами есть определенное родство… Ведь его двоюродный брат был моим мужем!

Королева Элинор взглянула в сторону священников:

— Преподобные отцы! Что скажете на это вы?

Архиепископ и епископы стали тихо совещаться. В зале поднялся гул. Наконец архиепископ Кентерберийский поднялся с места.

— Между Ронуин, дочерью Ллуэлина, и Рейфом де Боло нет кровных уз. Вот если бы дама подарила Эдварду де Боло ребенка, тогда дело другое. Он имеет полное право взять ее в жены. По нашему мнению, это наилучшее решение столь сложной проблемы, госпожа Элинор.

— Я не хочу его видеть, — заявила Ронуин.

— Но решать не тебе, дорогая моя, — возразила королева. — Ты должна выйти замуж, а он готов закрыть глаза на твое прошлое.

— Нет! — взвизгнула Ронуин и, не в силах совладать с собой, топнула ногой.

Элинор Прованская, презрев столь ужасающее нарушение этикета, обратилась к ее тетке:

— Госпожа аббатиса, принц Уэльский именно вам доверил действовать от его имени на этом суде?

— Мне, — кивнула та.

— И что вы скажете?

— Прежде всего я должна знать, что предлагает этот человек моей племяннице. Есть ли у него дом и состояние?

Думаю, замком он не владеет, а ведь моя племянница родом из знатной семьи! Даже ее мать, упокой Господь ее душу, принадлежала к благородному роду. Мы готовы выдать Ронуин замуж, но не собираемся делать это в спешке и тем самым» обречь ее на нищету и страдания.

— Разумеется, — согласилась королева, расправляя наряд из пурпурного шелка. — Сэр де Боло, что вы ответите аббатисе?

— Мой дед со стороны матери, не имея других наследников, оставил мне титул барона Ардли, — ответил Рейф. — Земель у меня не так много, но есть прекрасный дом, слуги и десять сервов, обрабатывающих поля. Мой кузен Эдвард владеет большим участком земли, примыкающим к моим владениям. Если вы дадите мне в жены леди Ронуин, эта земля может стать той самой компенсацией, которая ей полагается, и границы моего поместья значительно расширятся. Кроме того, у меня есть скот. Человек я довольно зажиточный, и моя жена не будет ни в чем нуждаться. Пусть я не слишком знатен, но кровь моя так же чиста, как у нее. Я обещаю забыть ее прошлое и возьму в жены, невзирая на ее дурной характер.

Ронуин швырнула четки ему в голову.

— Так тебе понадобились земли Эдварда! Поэтому ты сообразил, как их заполучить? Никогда, ублюдок! Никогда! Я скорее проведу остаток дней в подземелье, чем возьму тебя в мужья!

— Решать не тебе, дитя мое, — шепотом напомнила аббатиса.

— Тетя…

— Послушай меня, Ронуин, — перешла аббатиса на валлийский, — тебя все равно выдадут замуж, хочешь ты этого или нет. По крайней мере этот человек тебе знаком, пусть ты и терпеть его не можешь. А что, если вместо него предложат какого-нибудь старого противного толстяка, который будет бить тебя, тратить твое приданое, а по ночам слюнявить своим грязным ртом? Рейф молод. Он даст тебе детей. Я уверена, рано или поздно вы придете к взаимному согласию. Я обладаю властью заключить этот брак и намереваюсь так и поступить. Умоляю тебя согласиться, пока не поздно, Ронуин.

— Я чувствую себя диким зверем, загнанным в клетку, — пробормотала Ронуин. — Как мне все это ненавистно!

— Знаю, — посочувствовала аббатиса, — знаю, дитя мое.

— Но почему обязательно выходить замуж? — рассердилась Ронуин, уже понимая, что побеждена. Разве можно тягаться с королевой и церковью? Никто не придет ей на помощь. Брат отводит глаза. От и Дьюи? Как ни любят ее они, все же не пойдут против отца. А отец желал поскорее сбыть дочь с рук.

— Ронуин? — негромко, но настойчиво повторила тетка.

— Я выйду за него, но против воли, — сказала она на норманнском.

— Превосходно! — воскликнула довольная королева.

— Я сам обвенчаю их, здесь, — благосклонно объявил архиепископ, широко улыбаясь.

— Вы очень добры, ваше преподобие, — кивнула королева, — Свадьба состоится вечером, и, если королю станет лучше, он сам придет и будет посаженым отцом прекрасной невесты. Дорогая, я не упоминала, что зеленое удивительно идет тебе?

— Я отведу племянницу обратно в монастырь, пусть остается там, пока будут готовить документы, — предложила аббатиса.

Королева кивнула:

— Я пришлю за вами своего пажа.

Монахини вывели свою подопечную из зала. Ронуин кипела гневом. Эдвард не смотрел на нее, но Рейф, выступив вперед, взял ее руку и поцеловал. Глаза его смеялись.

— Ты пожалеешь о своей наглости, господин, — прошипела она.

— Не думаю, моя Ронуин, — усмехнулся он.

— Я никогда не буду твоей! — запальчиво вскричала она, но аббатиса поспешно вывела ее, не позволив обрученным сцепиться не на жизнь, а на смерть.

— Не устраивай сцен!

— Ненавижу! Ненавижу его! — вопила Ронуин, раскрасневшись от злости и став еще прелестнее.

— Тебе очень повезло, — заметил брат, качая головой.

— Что? И ты на его стороне? — поразилась она.

— Тебе нужен муж.

— Заладили одно и то же! — отмахнулась Ронуин.

— Подумай, сколько преимуществ в этом браке! Ардли куда ближе к Шрусбери, чем Хейвн. Мы будем видеться гораздо чаще.

— Не знаю, к чему ему жениться на мне, — пожаловалась Ронуин, игнорируя утешения брата.

— Он вожделеет тебя, — ухмыльнулся Глинн.

— Человек, посвятивший свою жизнь Богу, не должен говорить подобных вещей, — упрекнула сестра.

— Не веди я столь полной жизни и не познай многих женщин, не смог бы посвятить жизнь Господу, — улыбнулся брат. — Гоняясь за тобой, я изведал все в полной мере.

— Ты настоящий сын своего отца, Глинн, — заверила аббатиса. — Удивительно, что отказываешься от мирских радостей. Жизнь служителя Господня тяжела, племянник.

— Знаю, — кивнул он. — Недаром учился в монастырской школе. Но есть в ней и свои прелести, и свой великий смысл. Я буду счастлив в Шрусбери.

— Тогда благослови тебя Бог, Глинн ап-Ллуэлин, — прошептала она и обернулась к племяннице:

— Ты должна отдохнуть, Ронуин, ибо утомлена телом и духом после тяжких испытаний.

Ронуин, не споря, вернулась в монастырь и, позволив тетке раздеть себя, прилегла.

— А теперь послушай меня, детка, — начала аббатиса. — После брачной церемонии я скажу, что мы уезжаем и что воины твоего отца проводят тебя в новый дом, а поскольку до темноты останется несколько часов, лучше отправиться немедля. Обещаю: никто, даже твой муж, не помешает мне.

Мы успеем проехать не менее пяти миль и остановимся в маленьком аббатстве. Там найдем убежище. Но как тебе известно, странноприимный дом у них очень тесный и новобрачным будет негде уединиться. Вам с мужем придется спать раздельно, а на следующий день мы возобновим путешествие.

Ночевать будем в различных монастырях, как по пути сюда.

Пока мы не доберемся до твоего нового дома, я сумею защитить тебя от притязаний Рейфа де Боло. Постарайся за это время узнать его получше. Ты уже не та невинная, перепуганная девчонка, что вышла когда-то за его кузена. С тех пор ты стала зрелой женщиной. Я так и не познала плотской любви, но слышала, что ощущения куда приятнее, если парочка питает друг к другу нежные чувства. Наверняка ты сможешь найти в муже какие-то привлекательные черты.

Ронуин, хоть и качала головой, все же улыбнулась:

— Тетя, как жаль, что у меня нет призвания к монашеской жизни! Я с огромным удовольствием провела бы рядом с вами остаток дней моих. Вряд ли мне понравится общество Рейфа де Боло. Что ж, за всякую глупость следует нести наказание. Мне остается покорно терпеть.

— Скажи мне лучше, — сменила тему Гуинллиан, — как умер сэр Фулк? Ты становишься крайне сдержанной, когда речь заходит о нем. Тут что-то не так или ты винишь себя в его гибели?

— Он жив, — призналась Ронуин. — Я просила его вернуться домой, но он не согласился. Халиф назначил его наставником принца Мохаммеда в воинском искусстве. Принц всего на два года моложе Глинна, и на шесть — сэра Фулка.

Они подружились, и Фулк считает, что в Синнебаре у него больше возможностей разбогатеть и добиться высокого положения. Он уверен, что семья не поймет его мотивов и осудит за переход на сторону неверных.

— Как он мог столь легко отказаться от веры? — ахнула аббатиса.

— Никто его не принуждал отказываться. В Синнебаре спокойно сосуществуют самые разные религии, — заверила Ронуин., — И в самом деле довольно странное место, — задумчиво заметила Гуинллиан.

Они обо всем договорились, и тетка вышла. Ронуин мирно заснула, а когда проснулась, на полу уже стояла миска с лавандовой водой. Ронуин обтерлась мокрой тряпочкой и снова надела свой чудесный наряд. Монахиня помогла ей переплести косы и расчесывала основную массу волос, пока они не засверкали чистым золотом. Ронуин предложили вина с печеньем, и она с аппетитом съела почти все, что лежало на блюде.

— Бумаги готовы? — спросила она у аббатисы.

— Давно. Сейчас мы вернемся во дворец. Глинн и остальные ждут нас за стенами монастыря. Я попрощалась с доброй матерью-настоятельницей и дала ей одну из твоих золотых монет в благодарность за гостеприимство.

— Напрасная трата, хотя, честно сказать, мне не жаль денег, тем более что церковная крыша протекает.

В сопровождении королевского пажа они отправились недлинной тропинкой, ведущей от монастыря Святой Марии к Вестминстерскому дворцу. Камергер отвел их в маленькую комнату, где уже сидели братья де Боло.

Пергаментные свитки лежали на большом дубовом столе.

— Де Боло уже поставили подписи, благородные дамы, — сообщил камергер. — Теперь, госпожа аббатиса, подпишите здесь, здесь и здесь, Аббатиса внимательно прочла написанное и объявила:

— Моя племянница вполне способна отвечать за себя сама. Ронуин!

— Предательница! — прошипела та.

— Настанет день, когда ты станешь благодарить меня, дитя мое, — спокойно заметила аббатиса.

— Вряд ли, — фыркнула Ронуин, но все же взяла перо и поставила свою подпись.

— Ты и писать умеешь! — удивился Рейф.

Ронуин обожгла его таким негодующим взглядом, что он невольно рассмеялся. Невеста будила в нем самые противоречивые чувства. Ее взоры были столь восхитительно-гневными! А красота… Она затмила его разум, когда он неожиданно даже для себя провозгласил, что хочет взять ее в жены. Но ярость Ронуин не шла ни в какое сравнение с бешенством Эдварда. Пришлось успокоить его уверениями, что лучше не спускать глаз с валлийки, ибо, выйдя замуж за постороннего, она может обольстить мужа своими чарами и заставить отомстить де Боло. Эдвард, хоть и неохотно, согласился стать свидетелем кузена.

Камергер сделал оттиск королевской печати на расплавленном воске, которым писец капнул на документы, и, свернув пергамента, подал Рейфу.

— Архиепископ ждет, — предупредил он.

Ронуин дернулась, словно собираясь сбежать, но Рейф успел схватить ее за руку и тихо сказал:

— Не думал, что дочь ап-Граффида окажется такой трусихой.

Изумрудные глаза полыхнули зеленым пламенем.

— Скоро ты на собственной шкуре изведаешь, на что способна дочь ап-Граффида!

— Помилосердствуй, госпожа, я и без того смертельно изголодался по тебе!

— Хотела бы я испытать силу своего меча на твоей шее! — прошипела Ронуин.

— А я предпочел бы испытать на прочность твои ножны, — поддел Рейф.

Ронуин покраснела до корней волос при столь откровенном заявлении.

— Как? Ты молчишь? Ни колкого ответа, ни язвительного укора?!

Ронуин порывисто размахнулась, но он ловко поймал ее запястье и нежно поцеловал ладонь. Их взгляды встретились, и Ронуин едва не пошатнулась, словно от удара молнии, неожиданно проскочившей между ними. Отдернув руку, она отвернулась, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Как долго ты была одна? — негромко спросил он, касаясь пальцем ее губ.

— Убирайся к дьяволу! — промурлыкала Ронуин, не осмелясь повысить голос, поскольку они уже входили в церковь, где их ожидала королевская чета.

Король, смертельно бледный, еле держался на ногах, но взгляд из-под полуопущенных век был отечески добрым.

Улыбнувшись Ронуин, он медленно подвел ее к алтарю, где ожидал архиепископ Кентерберийский. Ронуин заметила встревоженные взгляды, которые бросала королева на своего слабого супруга.

«Бедняга», — подумала она, одарив монарха улыбкой.

— Вы оказали мне огромную честь, сир, и я благодарна за это, — сказала она королю, взяв его под руку, чтобы не дать упасть.

— Клянусь, ты будешь счастлива, — кивнул Генрих, погладив ее по плечу. — Место женщины — у домашнего очага, рядом с хорошим мужем.

— Я запомню ваши слова, сир.

Архиепископ начал произносить слова древнего обряда, связывающего мужчину и женщину. К сводам церкви вознеслась звучная латынь.

Глава 15

Узнав, что браку не суждено осуществиться, пока они не прибудут в поместье, Рейф де Боло скорее развеселился, чем расстроился. Большой поклонник женщин, он никогда не принудил к близости ни одну. Все они приходили к нему по доброй воле. Придет и эта. А пока аббатиса делала все, чтобы днем новобрачные ехали бок о бок. Рейф понимал: умная женщина пытается свести племянницу с мужем и надеется на то, что между ними воцарятся мир и согласие. Ронуин тем не менее оставалась не слишком общительной. Он постоянно пытался вовлечь ее в беседу. Жена отвечала односложно или вообще молчала. Совсем другое дело, когда он поддразнивал ее. Тогда Ронуин мгновенно взрывалась и разражалась гневными тирадами, попадаясь на удочку, как ребенок, пока не соображала, что именно этого он и добивался. Тогда она вновь поджимала губы и старалась держать язык за зубами.

Наконец в одно прекрасное утро он спросил ее:

— Почему ты злишься на меня, Ронуин? Ведь не я предал тебя!

— Ты — де Боло, и этого достаточно, — бросила она.

— И ты тоже, — напомнил он.

Лицо Ронуин исказила странная гримаса.

— И я тоже, — горько усмехнулась она. — Дважды. Кстати, почему ты женился на мне?

— Разумеется, из-за земель, госпожа, — признался он.

— И?..

— Потому что любой другой мужчина наверняка стал бы издеваться над шлюхой иноверца, — к величайшему изумлению Ронуин, ответил он.

— Так ты меня пожалел?! — вспылила она.

— Да, — с готовностью кивнул он, — но и возжелал тоже.

Знаешь ли ты, как красива? Думаю, Эдвард злится на меня за этот брак еще и потому, что сам видит, как ты расцвела и налилась жизненными соками. Ты уже не та проворная худенькая девочка, которая рвалась в крестовый поход. Ты превратилась в ослепительную, манящую женщину и теперь принадлежишь мне.

— Эдвард считает меня ослепительной? — задумчиво переспросила она с легкой улыбкой на губах.

— Неужели не видишь его голодные глаза? — засмеялся Рейф. — Нет, не думай, он любит мою сестру, но хочет тебя.

Хочет всем своим существом. И, в глубине души сознавая это, кипит неутоленной яростью, смешанной с угрызениями совести. Вспомни, недаром он попытался выместить свою вину и боль на тебе.

— Я ничего не заметила, — вздохнула Ронуин. — Слишком была ожесточена, пытаясь защититься от несправедливых обвинений и жестоких нападок.

— А что ты испытываешь к нему? — спросил Рейф, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выказать ревности.

— А что, по-твоему, я должна к нему испытывать? — презрительно бросила она.

Рейф на мгновение прикрыл глаза.

— Когда-нибудь ты доведешь меня до убийства, — выдохнул он.

— Но не прежде, чем ты познаешь мое тело и те наслаждения, которые я могу дать тебе, — парировала Ронуин.

— А как насчет тех наслаждений, которые я способен подарить тебе? — не растерялся Рейф.

— В самом деле способен? — холодно осведомилась она. — Это мы еще увидим, господин мой. Остается надеяться, что ты более искусен в любви, чем несчастный Эдвард. Он вызывал во мне единственное желание: поскорее дождаться окончания его неуклюжих попыток возбудить во мне страсть и спокойно заснуть.

Конечно, она сильно преувеличивала, но сердце все еще ныло от измены первого мужа. Как безжалостно он отверг ее!

— Ты увидишь, я сильно отличаюсь от кузена, — заверил Рейф, — и будешь жаждать наступления каждой ночи.

— Буду рада, если в твоих хвастливых словах окажется хоть доля правды, — усмехнулась Ронуин.

— Поскольку твоя тетка так умело позаботилась о нашем ночлеге, пройдет немало времени, прежде чем я смогу доказать тебе правдивость своих клятв.

Ронуин невольно рассмеялась.

— Ожидание лишь обостряет страсть, — назидательно заметила она. Может, супружеская жизнь окажется не столь страшной. Хорошо уже то, что Рейф любит пошутить и предан сестре.

— Рассказать, что я сделаю с тобой в нашу брачную ночь? — заговорщически прошептал он.

Ронуин почувствовала, как жар опалил лицо.

— В тебе нет никакой деликатности, господин, — упрекнула она. Неужели ее голос дрожит? Ноги, во всяком случае, ослабели настолько, что она не в силах пришпорить лошадь.

Пришлось крепче схватиться за поводья. Хоть бы он ничего не заметил!

Рейф тихо, обещающе рассмеялся.

— Я раздену тебя, — едва слышно начал он. — Хочу видеть тебя при свете очага, так, чтобы отблески пламени плясали на твоей шелковистой коже. Тогда покрою тебя поцелуями с головы до ног, не пропущу ни единого местечка.

И ты будешь лежать в моих объятиях, теплая и податливая.

— До чего же ты в этом уверен! — рассмеялась она. — А что будет, когда надоест целовать меня? — полюбопытствовала Ронуин.

Теперь настала его очередь смеяться. Как приятна ее дерзость… пока предназначается для него одного.

— Стану мять твои сладкие грудки и посасывать, пока соски не набухнут и не заноют от желания, пока не сведу тебя с ума грубыми и нежными, сладостными и исступленными ласками.

Ронуин ощутила знакомую пульсацию внизу живота и заерзала в седле. Заметив это, Рейф хитро усмехнулся.

— Найду твою крохотную драгоценность и начну терзать в ожидании, когда ее оросит медовое вино любви. А затем покрою тебя и буду входить в ждущее лоно, медленно, медленно, медленно… Твой тесный грот ощутит мое естество, твердое как камень и подрагивающее от вожделения. Ты растаешь в моих руках, моя прекрасная невеста, потому что ты, Ронуин, — женщина, созданная для любви. Никто на свете не сможет любить тебя так, как я. Не успокоюсь, пока ты не полюбишь меня. Не просто ублажишь в постели, а полюбишь. Ты понимаешь, о Чем я?

Ронуин закрыла глаза, боясь вздохнуть. Его слова взволновали ее, как ни одна похвала, ни одно нежное признание, какие она слышала прежде. Она трепетала, боясь, что лишится чувств, и растерянно смотрела на Рейфа.

— Кровь Христова! — тихо выругался он, поняв, что происходит с ней. — Единственное, на что у меня хватает воли, — не потащить тебя в кусты прямо сейчас. Хорошо, что госпожа аббатиса с нами! Господи, как же ты сумела возбудить мое желание! Пусть другие называют тебя бесстыдной, только не я — при условии, что ты прибережешь свою страсть для меня. Слава Богу, завтра мы будем в Ардли!

— Так скоро? — прошептала она, потрясенная действием, которое произвели на нее его откровенные слова.

— Для меня это целая вечность, — признался он.

Ронуин послала лошадь в галоп и обогнала кавалькаду. Прохладный ветер согнал жар со щек. Разговор с мужем выбил ее из колеи, а такое весьма редко случалось с ней прежде. Не понятно, почему этот человек так влияет на нее? И как может ее тело желать его, когда ее разум этому противится?

Ронуин раздраженно покачала головой. Как она устала покоряться мужчинам! Сначала отцу, потом Эдварду, халифу и вот теперь Рейфу де Боло! Почему женщина не может вести самостоятельную жизнь — без вмешательства мужей, отцов, любовников, опекунов?!

Она не раз задавала этот вопрос, но никогда не получала ответа. Глинн твердил, что порядочные женщины обязательно должны иметь защитника и покровителя, но не объяснял почему.

Только таким женщинам, как ее тетка, была позволена определенная независимость, но даже Гуинллиан отчитывалась перед епископом — разумеется, мужчиной. Королева могла править в отсутствие мужа или в особых, строго определенных случаях, но советниками неизменно были мужчины. Почему не женщины? Почему всегда мужчины?

Ронуин неожиданно громко рассмеялась. Зачем мучить себя неразрешимыми вопросами? Миром правят мужчины, вот и все. Она замужем за Рейфом де Боло, на радость или на беду себе. Она попытается быть ему хорошей женой, но никогда не станет покорной размазней вроде Кэтрин.

На следующий день они добрались до Ардли. Ронуин вынуждена была признать, что дом ей понравился. Рейф всегда говорил о своей ветви семьи как о бедных родственниках, но каменное здание со сланцевой черепицей ничем не напоминало хижину. Кроме того, и сам дом, и хозяйственные постройки окружал небольшой ров.

— Для этого понадобилось разрешение короля, — заметила аббатиса, — и предки Рейфа де Боло его получили, несомненно, из-за близости валлийской границы. Поместье выглядит процветающим, племянница. Ты будешь счастлива здесь. Кроме того, им легче управлять, чем Хейвном.

— Вы останетесь на ночь? — вежливо поинтересовался Рейф де Боло.

— Увы, сэр, нет, — усмехнулась аббатиса. — Но я, разумеется, захочу удовлетворить свое любопытство и осмотреть комнаты. Ну а потом нужно отправляться в дорогу. Нас ждут в аббатстве Святой Хильды.

Узкий деревянный мост, перекинутый через ров, вывел их на усыпанную гравием дорожку. Они поднялись на высокое крыльцо и оказались в передней. Слева, у входа в зал, были установлены резные деревянные ширмы.

— Кухня, кладовая и буфетная справа, — пояснил Рейф. — За залом находится комната, где я веду дела поместья.

В противоположном конце зала аббатиса заметила два эркера, пропускавших снопы солнечных лучей. Справа виднелся выложенный камнем очаг. Хозяйский стол из массивного дуба располагался на небольшом возвышении. По полу были разбросаны травы. По всему было видно, что дом содержали в чистоте и аккуратности.

— Лестница у левого окна ведет в спальни и дневную комнату, — добавил Рейф. — Хотите подняться наверх, госпожа аббатиса?

— Еще бы! — улыбнулась та.

Но тут в зале появилась Кэтрин де Боло.

— Рейф! — окликнула она нежно и радостно. — Эдвард вернулся несколько дней назад и сказал, что ты взял в жены леди Ронуин. Надеюсь, вы будете счастливы.

Она обняла брата, и аббатиса не заметила в ее взгляде ни обиды, ни ревности.

— Добро пожаловать в Ардли, Ронуин. Пусть эти стены примут тебя с лаской и добром. Моей матери и всем женщинам до нее было здесь хорошо.

Она обняла растерянную невестку с таким видом, словно брак между братом и Ронуин знаменовал исполнение всех ее желаний.

— Наверху, Ронуин, тебя ждет сюрприз.

Ронуин с недоумением нахмурилась, но тут же охнула:

— Энит?!

Кэтрин с улыбкой кивнула, и Ронуин, не сдержавшись, обняла жену Эдварда.

— О, спасибо, Кэтрин!

— Она предана тебе одной. Узнав, что ты жива, Энит так и рвалась поскорее снова тебя увидеть. А теперь, хочешь, я проведу тебя по дому? Я знаю его лучше, чем мой братец, который только и может найти спальню, кухню да отхожее место, — рассмеялась Кэтрин.

— Пожалуйста, — попросила Ронуин и вместе с аббатисой последовала за Кэтрин.

Рейф проводил их взглядом и улыбнулся. Увидев сестру, он испугался, что Ронуин прогонит ее, но, прежде чем она успела опомниться, чистосердечие и искренность Кэтрин победили. Он успел заметить облегчение, отразившееся на лице аббатисы. Кажется, все в порядке.

Рейф взял кубок с вином, принесенный предупредительным слугой, и уселся у очага.

Наверху Кэтрин показала невестке хозяйские покои со светлой дневной комнатой и гардеробной. Кроме них, были и еще две спальни, поменьше. И в каждой имелся очаг.

— Дом очень уютный, — добавила она, — а окна выходят на разные стороны. Даже в наши ужасные холодные зимы тепло не выветривается. Мать предпочитала дневную комнату залу.

Услышав ее голос, из покоев выбежала Энит.

— О госпожа, госпожа моя! — всхлипнула она и разразилась слезами.

Тронутая Ронуин обняла служанку:

— Все хорошо, Энит. Я здесь, и у нас теперь прекрасный новый дом.

— Да, госпожа, — шмыгнула носом Энит.

— Госпожа аббатиса, — попросила Кэтрин, — вы позволите доехать с вами до Хейвна? Боюсь, не смогу добраться домой до заката, а в такое время лучше путешествовать в большой компании.

— А твой муж не будет беспокоиться, дитя мое? — удивилась аббатиса.

— Нет. Я сказала, что попрошу вашей защиты. Со мной несколько воинов, а ваша дорога проходит всего в миле от Хейвна.

— Конечно, дитя мое, мы будем рады видеть тебя с нами, — кивнула аббатиса.

Откуда-то донесся детский крик, и Ронуин заметила стоявшую у очага колыбель. Подойдя ближе, она увидела спеленутого младенца. Малыш поднял на нее глаза, и Ронуин поспешно отскочила. У ребенка были глаза де Боло.

— О, — усмехнулась Кэтрин, — Недди испугал тебя! Прости! Но ему всего два месяца, и я не могла оставить его без присмотра в Хейвне.

— Почему? — вырвалось у Ронуин. Неужели Кэтрин привезла сына, чтобы поиздеваться над ней?

— Он проголодался бы. Я не хотела брать кормилицу, а поездка от Хейвна до Ардли неопасна. Познакомься со своим племянником. Он будет расти вместе с детьми, которые появятся у тебя и Рейфа. Ну не чудесно ли?

Она подняла новорожденного и протянула Ронуин.

Аббатиса рассмеялась, увидев ужас на лице племянницы.

— Прижми его к себе, дитя мое, — посоветовала она на валлийском. — Он тебя не укусит. Ты не пахнешь молоком, как его мать.

Ронуин, забыв обо всем, приняла малыша. Какое крошечное чудо!

— Он в самом деле похож на Эдварда, — решила она наконец.

— Правда? — с гордостью спросила Кэтрин. — Надеюсь, твой первенец тоже будет копией отца. Мужчины ужасно тщеславны в подобных вещах, особенно Рейф.

— А вдруг у меня родится дочь? — возразила Ронуин.

— Тогда пусть будет похожа на тебя, сестрица, — нашлась Кэтрин. — Красивее тебя нет женщины на свете. Моему брату несказанно повезло. Надеюсь, со временем ты полюбишь его так же сильно, как я люблю Эдварда. Не посчитай меня жестокой, Ронуин. Я помню, какие чувства ты испытывала к Эдварду. С ним нелегко приходится, но я знала его всю жизнь и понимаю, что подхожу ему лучше, чем ты. Ты порывиста и немного бесшабашна, совсем как Рейф. И ты еще не осознала этого, но вы прекрасная пара, хотя, подозреваю, ты даже сильнее. Будь добра к моему брату. — Она взяла сына у Ронуин и обратилась к Гуинллиан:

— Вы, конечно, захотите освежиться, госпожа аббатиса, прежде чем мы тронемся в путь. Я оставляю вас, чтобы немного побыть с братом. Я буду готова, как только прикажете.

И Кэтрин де Боло поспешила вниз.

Ронуин устало опустилась на скамью. Аббатиса, устроившись рядом, заметила:

— Никогда не видела тебя столь молчаливой, дитя мое.

Что случилось?

Ронуин долго молчала, прежде чем ответить.

— Я в самом деле вышла замуж во второй раз, тетя. У меня новый муж. Новый дом. Золовка, которую я должна бы ненавидеть, но не могу. И все ожидают, что у меня появятся дети!

— Ты уже взрослая, Ронуин, — мягко напомнила аббатиса. — Красивая опытная женщина благородного рода. Тебе давно пора стать матерью. Смирись, дитя мое. Нам очень повезло, что Рейф де Боло спас тебя от позора. Похоже, он лучше своего кузена.

— Знаю, — согласилась Ронуин, — но он постоянно выводит меня из себя! Мне хочется принять свою участь, но при этом так и подмывает наговорить Рейфу дерзостей за то, что осмелился жениться на мне. Как теперь быть?

— Дорогая племянница, я не искушена в хитростях вечной битвы между мужчиной и женщиной, но отчего-то уверена, что ты и твой красавец муж рано или поздно придете к взаимному согласию, — заключила аббатиса и поднялась. — А теперь позови Энит, пусть проводит меня в гардеробную , прежде чем я распрощаюсь с вами.

Ронуин спустилась вниз и увидела рядом с Рейфом и Кэтрин своего брата. Они весело смеялись, попивая вино.

— В чем причина веселья? — осведомилась она, подходя к Глинну.

— Мы с Рейфом рассказывали истории о своих сестрах.

Какими они были в детстве и как нам тяжело приходилось.

— И на чем порешили?

— Решили, что все девчонки одинаковы, — усмехнулся Глинн.

— Ты еще вспомнишь меня, когда будешь мерзнуть в своей холодной келье, питаясь соленой рыбой, хлебом и кислым вином, — пригрозила Ронуин.

— Верно, — согласился Глинн. — Я стану скучать по тебе, сестра.

Глаза Ронуин наполнились слезами.

— Будь ты проклят, братец, — пробормотала она. — Ты единственный, кто способен заставить меня плакать.

Глинн нежно обнял ее:

— Постарайся радоваться каждому дню, сестра, и воспользуйся предоставленным тебе шансом. Я же счастлив вернуться в Шрусбери, где меня ждет новая жизнь.

— А что будут делать без тебя бедные От и Дьюи? — встревожилась она.

— Они хотят остаться с тобой, Ронуин. Я уже получил разрешение Рейфа. Он понимает, что этим угодит тебе, — сообщил Глинн и тихо добавил:

— Он хороший человек, сестра. Не отвергай его.

— Хорошо, — кивнула она.

Аббатиса в сопровождении Энит появилась в зале и подошла к собравшимся.

— Дай мне глоток вина, племянник Рейф, и я уеду, — попросила она.

Когда вино было выпито, Кэтрин с ребенком, Глинн и аббатиса пожелали новобрачным счастья. Те проводили их до крыльца. Хотя брат пообещал как можно чаще навещать ее, как только позволит аббат, Ронуин уже печалилась. Лишь Господь знает, когда она снова увидит Глинна и тетку.

Рука Рейфа легла ей на плечо, и она не отстранилась.

— Пойдем, — прошептал он, когда гости исчезли из виду. — Ты еще не видела своих слуг, жена. Тебе нравится дом?

— Он прекрасен, — сказала Ронуин.

— Но это не замок.

— Я росла не в замке, господин.

— И не такой роскошный, как дворец халифа, — продолжал Рейф.

— И дворец я впервые увидела в семнадцать лет, — покачала головой она. — Почему тебе не терпится поссориться со мной?

— Как, Ронуин, ты сложила оружие? — поддел ее Рейф. — Не дай Бог, превратишься в такое тихое, покорное создание, как Кэтрин. Подобные качества неплохи в сестре, но, боюсь, смертельно скучны в жене.

— Откуда тебе знать? Разве ты уже был женат?

— Вот это уже лучше, — усмехнулся он. — Нет, Ронуин, у меня никогда не было жены, но, думаю, мне понравится супружеская жизнь. — В серебристых глазах заплясали лукавые искорки.

— Ты невыносим! — вспыхнула Ронуин.

— Верно, госпожа моя, но скажи, ты так печальна, потому что рассталась с братом и теткой?

Ронуин неожиданно засмеялась:

— А ты умен, господин, даже слишком умен для простой девушки, воспитанной в валлийской приграничной крепости.

— Простой девушки? — насмешливо повторил он. — Твоя простота принесла мне свыше трехсот акров земли, Ронуин!

Мой отец всю жизнь пытался выпросить эту землю у брата, отца Эдварда, но так и не смог. Теперь наконец благодаря тебе я ее получил!

Он крепко обнял жену, и они вошли в дом.

— А раньше этот участок принадлежал Ардли? — поинтересовалась Ронуин.

— Наш с Эдвардом дед купил Ардли для моего отца, с тем чтобы у него было собственное поместье, но при этом присоединил спорные земли к Хейвну, чтобы добавить замку больше блеска. Мой отец пытался купить их у брата, но тот неизменно отказывался. Отца всегда больно задевало, что брат не отдает того, что по праву принадлежит Ардли. Когда советники королевы спросили, какую компенсацию я потребую от кузена, я выбрал эту землю. Эдвард не посмел мне отказать, хотя и страшно разозлился. Очень уж ему не хотелось отдавать эти акры. К счастью, у него не было выбора.

— Значит, ты и вправду женился на мне из-за земли, — раздраженно бросила она.

— Конечно! — кивнул Рейф. — Еще бы! Представилась возможность жениться на женщине с таким богатым приданым! Где найдешь вторую такую?!

— Животное! — прошипела она, ударив его по руке.

Рейф рассмеялся.

— Неужели ты еще и романтична? Ты знаешь не хуже меня, что брак — всего лишь соглашение между двумя семьями. Ты вышла за Эдварда, чтобы скрепить договор между Англией и Уэльсом, и стала моей женой, потому что я хотел вернуть свое.

Но и ты получила свою выгоду, жена. Подумай, такая бесстыжая потаскушка, как ты, удачно вышла замуж и спасла свою честь и доброе имя отца! — заключил Рейф, желая посмотреть, как отнесется она к таким речам.

Но лицо Ронуин оставалось бесстрастным. Слишком хорошо она запомнила слова, сказанные накануне:

И я не успокоюсь, пока ты не полюбишь меня…

Наконец она лукаво улыбнулась:

— Ты приобрел куда больше, Рейф. Получил не только земли, но и высокое положение зятя самого принца Уэльского.

— Вижу, жизнь наша будет не столь легкой! Пойдем, жена, слуги ждут. Кэтрин так хвалилась домом, но не представила тебя им как подобает.

Он взял ее за руку и повел в дом, где выстроились эконом Браун, Альберт, его жена Альбертина, которые пекли и готовили, и трое служанок — Дайлис, Мэйвис и Энни. К ним робко жался поваренок Тэм. Ему поручалось мыть горшки, крутить вертел и точить ножи. Лиззи и ее сестра Рози стирали. Питермен служил у Рейфа управляющим, за конюшнями присматривали несколько конюхов, а садовник подстригал изгороди. Рейф, как поняла Ронуин, сам вел счета и заказывал припасы, которые не производились в поместье.

Челядь оказалась дружелюбна и вежлива. Похоже, все были довольны появлением новой хозяйки. Ронуин поблагодарила собравшихся и сказала:

— Вы уже видели мою Энит? Надеюсь, примете ее так же тепло, как меня.

— Разумеется, госпожа, — кивнул Браун. — Ваша Энит — усердная работница. Она уже успела убрать в ваших покоях и разложить вещи, привезенные леди Кэтрин из Хейвна.

Ронуин едва не сказала, что ей ничего не нужно от Эдварда, но прикусила язык. Теперь она не так богата, как раньше. Ей придется смирить свою гордость.

— Пойдем, — тихо позвал Рейф. — Я отведу тебя в наши покои, жена.

Пальцы железной хваткой сжали ее запястье.

— Наши покои?!

— Дом у нас маленький, — пояснил он, — и по древнему обычаю муж и жена должны делить постель. Не то что в просторном замке моего кузена, где у супругов раздельные спальни.

С этими словами он почти потащил ее по лестнице.

— Иди в зал, Энит, — приказал он служанке. — А мы пока поговорим, жена моя.

Ронуин опустилась на стул с высокой спинкой у очага.

— И о чем же мы станем говорить, господин? — мило улыбнулась она.

— Ты понимаешь, конечно, что я вожделею тебя, Ронуин? Я уже упоминал об этом раньше, — начал он.

— Д-да… — выдавила она, в упор глядя на него. Ну почему он так чертовски красив? Приходилось признать, что и она воспылала желанием. Прошел почти год, с тех пор как она в последний раз лежала в объятиях мужчины, чувствовала его тяжесть, вздыхала от наслаждения, стонала под ласками.

Рейф улыбнулся, и Ронуин покраснела, поняв, что он прочел ее непристойные мысли.

— Ты хочешь меня так же сильно, как я тебя? — без обиняков спросил он.

— Я совсем тебя не хочу, — отрезала она, зная, что лжет и что ему это тоже известно.

— Я никогда не прибегал к насилию, Ронуин, — спокойно заявил он. — И тебя не стану принуждать. До той минуты, когда ты решишь, что готова выполнять обязанности супруги, между нами будут лишь дружба и взаимное уважение.

Мы будем делить постель в общей спальне, чтобы слуги не проведали о нашем соглашении. Они расстроятся, узнав, что мы не выполняем свой долг и не желаем подарить Ардли наследника.

— Так ты не хочешь меня? — едва выговорила она.

— Нет, жена, я уже сказал, что страстно желаю тебя, но не лягу с женщиной, которая не отдастся мне по доброй воле!

— Какая чушь!

— Значит, тебе нравится, когда тебя берут силой? — усмехнулся он, и глаза его плотоядно блеснули. Он приподнял ее подбородок, но Ронуин поспешно отстранилась.

— Нет! — воскликнула она. — Но ты мой муж и имеешь все права на меня. Эдвард ни на минуту не задумался взять то, что принадлежало ему!

— Эдвард — жалкий глупец, который должен был бы обнаружить истинную причину твоих страхов, не будь он так занят собой, — бросил Рейф. — Зато твой халиф постарался на славу. Ты расскажешь, что так напугало тебя, Ронуин?

— Рашид аль-Ахмет сказал, что разум — разящее оружие, которое можно употребить как во благих, так и в злых намерениях. Он был умным и терпеливым. Вместе мы уяснили, что в самых укромных уголках моей души хранится страшная тайна. Когда я была совсем маленькой, в нашу хижину явился богато одетый незнакомец и изнасиловал мою мать. Она ничего не сказала ап-Граффиду и заклинала меня молчать. Глинн был слишком мал, чтобы запомнить тот случай. Мать предостерегла меня, сказав, что я не должна позволять мужчине сделать со мной то, что сделали с ней.

Почему-то своим детским разумом я поняла, что спать с мужчинами опасно. Как только я все вспомнила, мои страхи развеялись.

— Вот как? — широко улыбнулся Рейф. — И тогда моя бесстрашная Ронуин отважилась испытать радости плоти?

Надеюсь, халиф хорошо обучил тебя, ибо я ненасытен во всем, что касается постельных игр.

— Но ты все же не принудишь меня, — вызывающе хмыкнула Ронуин. — Ты сам сказал, господин мой, что, пока я не возжелаю тебя, ты не ляжешь со мной.

Она легко скользнула пальцами по его щеке, обвела губы.

Рейф поймал ее руку и стал сосать пальчик за пальчиком.

— Ты сказал, что не заставишь меня, — поспешно напомнила она.

Он нежно лизнул ее ладонь и перецеловал кончики пальцев, прежде чем разжать руку.

— Да, и поклялся в этом. Только не обещал, что не буду ласкать тебя, целовать или дразнить.

— Но разве все, что ты тут наговорил, не принуждение? — рассердилась она.

— Ты горда, Ронуин, но лгать не умеешь. И жаждешь меня так же сильно, как я тебя, только отказываешься это признать. — Он поднял ее с места внезапным рывком и стиснул в объятиях. Губы их оказались в опасной близости. — А теперь повтори, что не хочешь меня.

— Я не хочу тебя! — воскликнула она.

— Обманщица, — усмехнулся он, целуя ее. Ее нежные губы дрожали, но покорно раскрылись под его натиском. — Ну же, скажи еще раз, что не хочешь меня!

— Ублюдок! — свирепо прошипела она.

— Скажи, Ронуин, — настаивал он.

— Но ты не веришь мне, — почти всхлипнула она. Сердце неистово билось. Ноги отказывались ее держать.

— Нет, жена, не верю. Эдвард был насильно навязан тебе, как, впрочем, и халиф. Я первый и единственный, которого ты безумно желаешь каждой частичкой своего существа. Почему ты так отчаянно отрицаешь очевидное? — Он вновь коснулся губами ее сладостных уст. — Так горда. Так неукротима. Так чертовски сладка… Не противься неизбежному, радость моя, умоляю!

Но Ронуин принялась вырываться.

— Ты все время твердишь, что я горда! Но твоя гордость сильнее моей, Рейф де Боло. Оставь меня в покое! Ты обещал! И не получишь меня, неужели не понимаешь?

Рейф спокойно поцеловал ее в лоб.

— Рано или поздно ты сама это поймешь, жена, — шепнул ОН и так неожиданно разжал руки, что Ронуин едва не упала.

Немного придя в себя, она упрямо тряхнула головой, и Рейф невольно залюбовался ее раскрасневшимися щеками и изумрудным сиянием глаз.

— С чего это ты вообразил, что я хочу тебя? — усмехнулась она.

— По глазам вижу. Ты трепетала в моих объятиях, и я чувствовал, как твои острые маленькие сосочки упираются мне в грудь. А твой рот истекает медовой сладостью.

— Я не могу оставаться здесь. Ты дьявол, Рейф де Боло, и искушаешь меня своим грешным языком.

— О, дорогая, — рассмеялся Рейф, — ты и представления не имеешь, что может вытворять мой грешный язык, но, клянусь, скоро узнаешь.

Вместо ответа Ронуин поспешно отвернулась. Он прав, черт его возьми! Впервые в жизни она безумно желала мужчину. Она была холодна с Эдвардом, но халиф научил ее искусству страсти и показал, какие наслаждения способны получить в постели мужчина и женщина, хотя она пришла к нему не по доброй воле.

Это не правильно, нечестно! Поддаваться на льстивые речи, прежде чем они хоть немного узнают друг друга, нехорошо! Рейф — тот мужчина, с которым она связана на всю жизнь. Ей необходимо заслужить его уважение, и хотя бы поэтому она не должна уступать его ласкам, подобно последней уличной шлюхе.

Ронуин с глубоким вздохом обернулась и взглянула в глаза мужа.

— Ты прав. Я жажду тебя, — кивнула она. — Но без всякого кокетства и жеманства прошу немного времени, чтобы познакомиться с тобой поближе. То, что я жила в гареме, еще не означает, что я потаскуха, Рейф. Неужели не понимаешь, какие чувства я испытываю?

— Понимаю, — согласился он, — но ожидание не уменьшит моего желания к тебе, любимая.

— И это прекрасно, муж мой, — засмеялась Ронуин. — Просто я не хочу ложиться в постель с незнакомцем. Может, со временем между нами и возникнет романтическая любовь, но мне нужно и твое уважение. Мы больше не дети, Рейф, и оба познали страсть. Нас мало что может удивить, господин мой, так что давай наберемся терпения.

— Ты поражаешь меня, Ронуин, — покачал головой Рейф.

— Иногда я поражаю саму себя, — согласилась она.

— Будь ты Евой, а я Адамом, боюсь, мы по-прежнему жили бы в раю.

— Возможно, — усмехнулась Ронуин.

В воцарившейся неловкой тишине они долго смотрели друг на друга.

— Пора обедать, жена, — выговорил он наконец. — Спустимся в зал вместе, а с завтрашнего дня ты вступишь в обязанности хозяйки. Браун поможет тебе освоиться. Он человек хороший и многому научил Кэтрин после смерти наших родителей.

Обед был простой: вареная форель и тушеная оленина с хлебом и сыром. Оба поели с аппетитом, а потом сели у огня.

Огромный серый волкодав с жестким мехом бесшумно подступил к стулу и положил голову на колени Ронуин. Та в полном восторге гладила животное, пока глаза у него не закрылись от удовольствия.

— Его зовут Флинт, — пояснил Рейф. — И до сих пор он не слишком ластился к посторонним. Всегда был себе на уме.

— Значит, ждал меня, — решила Ронуин, и Флинт, словно соглашаясь, открыл глаза и залаял.

Они дружно рассмеялись.

— Значит, ты любишь собак? — спросил Рейф.

— В Ситроле было несколько, да и в Хейвне тоже, но никто не любил меня так, как этот очаровательный малыш.

Флинт сполз на пол и мирно улегся у ее ног.

— Видно, собирается защищать тебя до последней капли крови, — серьезно заметил Рейф. — Волкодавы всегда сами выбирают себе хозяев.

Флинт последовал за ними наверх, и Рейф разрешил ему спать у огня в дневной комнате.

— Как? Не в нашей спальне? — пошутила Ронуин.

— Знаю я его — сначала примостится на полу, а к утру вытолкает меня из собственной кровати. Не думай, что я не понимаю, куда он метит!

Энит помогла хозяйке умыться и раздеться и расстелила свой тюфяк в дневной комнате. Ронуин легла в большую кровать с темно-зеленым пологом и, повернувшись на бок, с замиранием сердца стала ждать, когда Рейф присоединится к ней. Сдержит ли он обещание?

К ее разочарованию, он и не думал прикасаться к ней, а проснувшись утром, она увидела, что его уже нет рядом.

После завтрака Браун ознакомил ее с поместьем. Здесь дел было куда меньше, чем в замке, но кое-какие сезонные работы велись под присмотром хозяйки.

— Почти все годовые запасы сделаны, — сообщил Браун. — Хотя леди Кэтрин теперь живет в Хейвне, она все же не позволила, чтобы дом брата пришел в упадок. Скоро начнем варить эль. Яблоки и груши уже собрали: остается сварить их с медом или высушить. Но самое главное — забой свиней.

— Я никогда ничего подобного не делала, — призналась Ронуин. — В Хейвне все это поручалось слугам.

— И тут их немало, госпожа, — согласился Браун, — но именно хозяйка дома должна надзирать за челядью. Вы умеете делать мази, отвары и лекарственные снадобья?

— Да, этому меня учили в аббатстве.

— Сейчас самое время искать ягоды, корни и травы, которые вам понадобятся. Позвать Энит с корзинкой?

— Да, конечно, — кивнула она. Проклятие! Она совсем забыла, что это такое — управлять домом. В Хейвне пришлось провести совсем мало времени, а в гареме женщинам не дозволялось поднимать ничего тяжелее чашки. Целыми днями они лежали на подушках, сплетничали и прихорашивались, готовясь к посещениям халифа. А ведь в Англии ее обязанности так часто зависели от времени года! Если они хотят пережить зиму, нужно горы свернуть, тем более что зимы здесь очень холодные.

Сентябрь и октябрь пролетели как на крыльях. Эль был сварен и залит в бочонки. Фрукты либо высушили, либо сохраняли в кувшинах с медом и вином. Ронуин очень обрадовалась, когда муж пригласил ее поохотиться. За три недели они успели добыть несколько оленей и множество дичи; туши теперь висели в кладовой. Ронуин купила бочонок трески и велела слугам засолить рыбу.

11 ноября, в день Святого Мартина, они зажарили гуся.

На праздник приехали Эдвард с женой. Эдварду не терпелось сообщить кузену и бывшей супруге, что Кэтрин снова затяжелела и ждет ребенка следующим летом.

— Ты не должна так часто рожать, — пожурила золовку Ронуин. — Ребенок появится лишь через тринадцать месяцев после первого! После родов обратись к матери Энит. Она даст тебе средство от зачатия.

— Но это запрещено церковью, — благочестиво возразила Кэтрин. — Эдвард очень рассердится, если узнает о чем-то подобном.

— А если ты слишком рано сойдешь в могилу? На кого покинешь детей? На злую мачеху? Пойми, Кэтрин, я тебе добра желаю, да и Рейф наверняка согласился бы со мной.

— Рейф не имеет права указывать мне, что делать! — вспылила Кэтрин.

— А Эдвард имеет?

— Он мой муж, — стояла на своем Кэтрин.

— О чем вы так горячо спорили? — поинтересовался Рейф после отъезда гостей.

— Кэтрин, конечно, милая женщина, но не слишком умна, — отрезала Ронуин и передала свой разговор с золовкой Рейф озабоченно нахмурился.

— Я поговорю с ней, — пообещал он.

— Не стоит — все равно не послушает. Пусть лучше мать Энит поговорит со своей младшей дочерью, служанкой Кэтрин. Они сумеют защитить ее от собственной глупости.

— Ты хорошая жена, — похвалил Рейф.

— Еще нет, но намереваюсь ею стать, обещаю. Скоро я буду лучшей женой, которую ты когда-либо надеялся иметь, Рейф де Боло.

Глава 16

В зале царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих поленьев и негромким похрапыванием Флинта. Слуги исчезли час назад, убрав со стола остатки ужина. За окнами бушевала зимняя вьюга: ветер зловеще завывал в трубах, ставни при каждом новом порыве жалобно дребезжали. Ронуин и Рейф, сидя у очага, играли в шахматы. Оба в мастерстве не уступали друг другу, и этот поединок был лишь отголоском другой — молчаливой нескончаемой — битвы характеров.

Рассеянно играя деревянной пешкой, Ронуин обдумывала следующий ход.

— Как по-твоему, буран стихнет до утра? — спросила она, двигая королеву.

Рейф сосредоточенно изучал расположение фигур на доске.

— Нет, жена, уж больно свирепая буря, даже для Шропшира. Возможно, к завтрашнему вечеру и уляжется, но не раньше. Шах!

Такого она не ожидала и с легким раздражением сняла, ; своего ферзя с доски.

— Сдаешься, жена? — засмеялся Рейф.

Ронуин попыталась найти выход, но, поняв, что ее положение безнадежно, вздохнула.

— Похоже на то. Что потребуешь в награду?

— Поцелуй, — решил Рейф. — Только в губы.

Настала очередь Ронуин смеяться:

— Я и не ожидала, что ты будешь почтительно прикладываться к ручке, господин мой. Подойди и получи свой приз.

Она нерешительно поднялась, а Рейф, отодвинув свой стул, шагнул к ней и заключил в объятия. Серебристо-голубые глаза вопросительно смотрели ей в лицо, и Ронуин, к собственной досаде, покраснела. И все потому, что до этой минуты ей нечем было ответить ему. Но сейчас…

Она притянула к себе его голову, чтобы дать ответ, которого он ждал едва ли не пять месяцев. Губы их встретились в нежном, но коротком лобзании.

— Ты уверена, жена? — выдохнул он.

Ронуин кивнула.

— Только так мы узнаем друг друга по-настоящему, — ответила она. — Мы и без того слишком медлили.

— Да, — кивнул он и, подхватив ее, понес наверх, в спальню, мимо растерявшейся Энит. Захлопнув дверь, он поставил жену на пол, разжал руки и прильнул к ее ладони. Оба молчали.

Ронуин отстранилась, сняла пояс, отложила в сторону и, не отводя глаз от мужа, взялась за подол платья. Оставшись в одной камизе, она села на стул и протянула мужу ногу. Рейф встал на колени, медленно снял мягкую туфельку, распутал подвязку, скатал чулок и прильнул губами к изящной стопе.

Губы скользили все выше, пока не остановились на внутренней стороне бедра.

— М-м-м… — пробормотала Ронуин, зажмурившись, — как приятно…

Вторая нога удостоилась таких же ласк, но на этот раз он поднял ее камизу и раздвинул стройные бедра. И долго-долго смотрел на пухлый розовый венерин холмик. Темно-розовые складки манили его, и, не выдержав, он раздвинул их.

Ронуин задрожала от нетерпения, но Рейф улыбнулся и дотронулся до крохотной пуговки, где таилось средоточие ее страсти.

— Иисусе, как ты прекрасна… там… — прошептал он и, наклонившись, прижался губами к нежному бугорку.

— О Господи! — срывающимся голосом вскрикнула Ронуин, умирая от желания.

Но Рейф снова сдвинул ее ноги и стал целовать губы, дерзко исследуя языком влажную пещерку ее рта. Она ощущала собственный солоновато-мускусный вкус и едва не теряла сознание от его невыразимо чувственной атаки. И принялась жадно целовать его, только сейчас осознав, как жаждет любви человека, почти случайно ставшего ее мужем.

Не просто блаженства в постели, но любви!

Пораженный пылом поцелуя, Рейф отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза.

— Клянусь Богом, жена! — воскликнул он, поняв правду.

— Если станешь злорадствовать, Рейф, клянусь, отрежу тебе уши! — пригрозила она.

— Ну и странный будет у меня вид, — ухмыльнулся он, снова целуя ее руки. — Ты так чертовски горда, Ронуин, дочь Ллуэлина, что я готов сказать это первый. Я люблю тебя.

— И давно? — спросила она. Ее сердце наполнилось искрящейся радостью. Он любит ее!

— С той минуты, как увидел впервые, хотя тогда ты была женой кузена, так и не понявшего, что за сокровище ему досталось! Эдвард не достоин тебя. Я сразу увидел, что такая, как ты, — не для него. Ты была, есть и будешь моей.

Моей женщиной!

— О Рейф… — выдохнула она, просияв.

— Когда Эдвард написал, что ты мертва, я выполнил свой долг по отношению к сестре, но во мраке ночи проклинал судьбу, отнявшую тебя у меня! И тут ты каким-то чудом снова появилась в Англии, дорогая моя! Я своими руками убил бы напыщенных попов, с их поджатыми губами и неодобрительными взглядами, вопрошавшими, кто возьмет в жены падшую женщину, нежившуюся в объятиях иноверца, а потом имевшую наглость вернуться в Англию и во всеуслышание признаться в собственных грехах! До сих пор слышу злобное шипение кузена, когда я сказал, что беру тебя! Он едва не проклял меня, потому что, даже зная, что Кэтрин — самая подходящая для него жена, по-прежнему вожделеет тебя.

— А тебе это нравится, — упрекнула она.

— Верно, — не стесняясь, признался он. — Мой кузен — дурак, но его глупость позволила мне воплотить в жизнь самую заветную мечту.

Он принялся расшнуровывать ее камизу, и белое полотно, скользнув вниз, задержалось на бедрах.

— Как ты прекрасна, — зачарованно прошептал он, глядя на ее груди.

Ронуин сжала его лицо ладонями.

— Я тоже люблю тебя, Рейф. Люблю! Лишь однажды я говорила это Эдварду, в тот день, когда меня похитили, но Рашид аль-Ахмет так и не дождался от меня этих слов. А сейчас я сказала святую правду. Я люблю тебя!

— Но учти, я не настолько безрассуден, как Эдвард, — предупредил он.

— Знаю. А теперь сними одежду, потому что я горю желанием соединиться с тобой, муж мой.

Отстранившись, она встала, и камиза упала к ее ногам.

Выступив из круга полотна, она принялась ловко развязывать его рубашку, покрывая торс поцелуями.

Рейф со стоном подхватил ее и, прижав к себе, стал снимать шоссы. Оба тяжело дышали. Рейф проклинал свою неловкость, и Ронуин, тихо смеясь, помогала ему, пока он не остался нагим. Отступив, она увидела его таким, как создал Господь, и одобрительно улыбнулась.

— Ну и бесстыдница! — восхитился он, лаская ее взглядом.

Ронуин взяла мужа за руку, повела к постели, легла сама и притянула его к себе.

— Люби меня, муж, — тихо попросила она. — Разве мы не ждали этой ночи столько долгих дней?

Она припала к его губам, и у Рейфа голова пошла кругом. Его плоть была уже крепче камня, но он желал большего, чем поспешное соитие. Они отчаянно стремились познать друг друга. Для нежной страсти, которая должна предшествовать слиянию, еще будет время… недели… месяцы… годы.

Медленно, осторожно вошел он в нее, зная, как давно она не отдавалась мужчине. Ронуин оказалась горячей и влажной и блаженно вздохнула при его вторжении.

Восторг, испытанный Рейфом, не поддавался описанию. Слегка откинувшись, он стал ласкать ее груди. Ронуин вновь припала к нему.

— Мне стыдно за свой пыл, — прошептала она, — но пожалуйста!..

Рейф, улыбнувшись, поцеловал ее и стал двигаться. Закрыв глаза, она обвила его ногами. Ее гибкое тело подхватило его ритм. Она самозабвенно отвечала ему, обдавая горячим дыханием.

Ронуин громко всхлипывала, ощущая, как длинное копье заполняет ее. Зверь, пульсирующий в ее любовных ножнах, вонзался в нее и отступал, вонзался и отступал, пока она почти не обезумела от страсти. Она жадно льнула к нему, бороздя ногтями широкую спину, царапая гладкую кожу, по мере того как нарастало вожделение. Наконец мир взорвался миллионами ярких искр, и они устало обмякли, довольные разделенным наслаждением.

— О супруг мой… — прошептала Ронуин.

— Жена, ты даже сатира способна сделать евнухом, — простонал он.

— Что такое «сатир»? — удивилась она.

— Сказочное создание, наполовину человек, но с козлиными ногами, невероятно похотливый.

Ронуин, довольно улыбнувшись, потерлась щекой о мускулистую грудь.

— В следующий раз ты почувствуешь себя сладострастнейшим из сатиров, — пообещала она.

— Клянешься? — шутя спросил он.

— Клянусь! — ответила Ронуин, начиная лизать его соски.

Рейф зажмурился, наслаждаясь ласками, но все же нежно попросил ее отдохнуть.

— Как ни хотел бы я похвастаться, что могу восстать почти сразу же, мы оба знаем, что такого не бывает.

— Склоняюсь пред твоей мудростью, — покорно шепнула она и, поднявшись, подошла к очагу, где на углях стоял кувшин с водой. Налив немного в маленькую глиняную миску, она захватила мягкую тряпочку, вернулась к мужу и обмыла его мужскую плоть. Рейф удивился было, но она объяснила:

— Так делают в Синнебаре, чтобы не помешать наслаждению ни во второй, ни в третий, ни в четвертый раз.

— Третий или четвертый? — поразился он.

— Да, — кивнула она, вытираясь сама, прямо перед его жадным взором. — Когда эта ночь окончится, у тебя, господин мой муж, будет еще больше причин жалеть своего кузена.

С этими словами она открыла окно и выплеснула воду, смеясь, когда ветер и снег ударили ей в лицо. Пламя на мгновение взметнулось к потолку, но Ронуин уже успела захлопнуть ставни, поставила на место миску и вернулась в тепло рук мужа.

— Я знаю о тебе то, чего Эдвард так и не понял, — сказал он. — Ты волшебница, моя валлийская жена, и околдовала меня.

Он снова стал лобзать ее, сначала едва касаясь губами век, носа и щек, а немного погодя их губы слились в неистовом поцелуе, языки затеяли шутливый поединок. Рейф и опомниться не успел, как она толкнула его на спину, села верхом и крепко сжала бедрами. Потом, заведя руки за спину, распустила волосы, уже почти выбившиеся из узла после исступленных любовных игр, беспечно отбросила шпильки, и золотой водопад обрушился на грудь его и плечи. Но этого ей показалось мало. Узкие ладошки стали описывать круги на его груди.

— Нужно ставить рядом с постелью душистые масла, — объявила она. — Я буду втирать их в твою кожу. Ничто не дает столь изысканного наслаждения!

Указательные пальцы легко потирали чувствительные соски. Наклонившись, она поцеловала его и неожиданно сильно ущипнула соски, успев поймать крик губами. Потом выпрямилась, задумчиво покусывая ноготь, и вдруг хитрая улыбка промелькнула на ее лице. Одним ловким движением она повернулась к нему спиной и накрыла ладонью пробудившуюся плоть.

— Я научилась этому в гареме, — сказала она, нажав на местечко, о существовании которого он даже не подозревал.

— О Боже, — выдавил он, когда по жилам разлился жидкий огонь. А ее пальцы продолжали ласкать тяжелый мешочек с символом его мужественности. Ронуин подалась вперед, гладя восставшее копье. И тут… тут она вдруг накрыла губами его оружие, возбуждая Рейфа до полубезумия. Убедившись, что еще миг — и он прольет семя, она прекратила пытку и снова повернулась к нему лицом. Рейф сжал ее округлые груди и стал ласкать. Их глаза встретились, и Ронуин, опершись руками о кровать, понеслась верхом на своем неистовом скакуне, сначала медленно, потом со все возрастающей скоростью.

Видя, как ослепила Рейфа страсть, Ронуин тоже прикрыла глаза, отдаваясь полету. Он был силен и молод и заполнил ее так, словно доставал до самого сердца. Она сжала мышцы своих ножен, и Рейф блаженно застонал. Но, не желая, чтобы она взяла над ним верх, он вдруг выпустил ее груди, взял за плечи, подмял под себя и стиснул мускулистыми бедрами.

Она ощутила, как он проникает все глубже и глубже, и, обвив его ногами, тихо плакала от удовольствия. Казалось, их бурному слиянию не будет конца. Ронуин словно взмыла в небо, поднимаясь выше облаков, но он все время оставался в ней, и она прижималась к нему, словно в поисках защиты.

— Я не могу остановиться, — в отчаянии прошептал он.

— Я и не хочу этого! О Рейф! Никогда еще я не знала такого чудесного любовника, как ты, дорогой мой!

— Такой другой любовницы нет на свете! — заверил он.

Он мечтал, чтобы это длилось вечно, но тело предало его, и любовная лава хлынула раскаленным потоком. Рейф вскрикнул, и тут его ушей коснулся вопль ее наслаждения. С облегчением вздохнув, он крепко обнял жену.

Они заснули, по-прежнему соединенные, даже в забытьи сплетаясь телами, а когда проснулись, оказалось, что его копье опять затвердело в гостеприимном лоне.

— Ты поразителен, — тихо сказала она, двигаясь с ним в порыве головокружительного сладострастия.

— Только ради тебя, только ради тебя, жена моя, — выдохнул Рейф. — А твой халиф был таким же страстным? — спросил он вдруг.

— Да, но он не любил меня, всего лишь желал. Как-то мне сказали, что ощущения куда острее, когда люди любят друг друга. До сих пор я не понимала чудесного значения этих слов. Только с тобой, муж. Только с тобой!

С той ночи они стали едины. В продолжение самой снежной зимы на памяти Рейфа они долгими часами любили друг друга. Да и чем еще было заниматься до прихода весны? Ронуин впервые за всю жизнь ощущала себя по-настоящему счастливой. В душе Рейфа царил необыкновенный покой, которого он не знал прежде.

Ронуин снова взялась за оружие и часами упражнялась с Отом и Дьюи на конюшне. Рейф помнил жалобы Эдварда, но сам поощрял жену и часами наблюдал за ее воинскими играми. И при этом он даже не спрашивал, откуда взялся лук, которым она столь мастерски владела, ибо знал, что правдивого ответа не получит. Рейф ничуть не боялся за нее, когда она размахивала мечом, держа в другой руке кинжал.

Эдвард, разумеется, был далеко не так уверен в себе, как Рейф, и весьма нетрадиционные увлечения жены раздражали его. Но Рейф считал, что больше подходит Ронуин.

Зима неохотно уступала дорогу весне, и в Ардли пробудилась жизнь. Окот овец прошел удачно, и многие коровы отелились. Пришла пора вспахать поля и засеять заранее приготовленными семенами. Ронуин была занята с утра до вечера, проветривая перины и собирая фиалки для сладостей. В свободное время они с мужем скакали по лугам и охотились на кроликов.

Как-то на пороге появился Глинн в коричневом одеянии монаха-бенедиктинца. Он и сообщил, что стал послушником в Шрусберийском аббатстве, и, хотя до пострига оставалось чуть больше года, был спокоен и доволен.

— А твоя музыка, братец? Твоя чудесная музыка?! — всполошилась Ронуин. — Тебе позволят петь и играть?

— Еще бы! — улыбнулся он. — Только во славу Господа нашего. Ничего лучше я до сих пор не сочинял! — И, осторожно взяв руку Ронуин, заметил:

— А ведь ты счастлива, сестра, действительно счастлива, и я этому несказанно рад.

— Я люблю его, — просто ответила она.

— И он тебя тоже. Еще одна причина для радости! Осталось дождаться племянников и племянниц!

— Если ты их не получишь, то не потому, что мы не старались, — засмеялась сестра, но, тут же нахмурившись, спросила:

— Ведь ты не только поэтому приехал, Глинн? Есть что-то еще? Выкладывай правду.

— Наши родичи в Уэльсе снова подняли смуту.

Нам в аббатстве многое стало известно. Говорят, отец намерен нарушить данные им клятвы. Враги пытаются низвергнуть его, и на этот раз им вполне могут помочь англичане.

Найдется немало таких, которые ищут милости у короля и сделают все, чтобы их добиться. Ты — дочь ап-Граффида, следовательно, крайне уязвима. Как только новый король Англии укрепит положение, он обратит взор на Уэльс и двинет силы на отца. Если обо мне и вспомнят, то посчитают ничтожной угрозой, но ты… ты можешь стать пешкой в чужой игре.

— Каким это образом, Глинн? — удивился Рейф.

— Тебе нужно бояться не англичан, — пояснил Глинн. Ронуин — твоя жена, и они считают, что ты способен держать ее в руках. Это лишь доказывает, как плохо они знают мою сестру. Опасности следует ждать от валлийцев. Слава Богу, что у вас пока нет детей. Недруги отца готовы на что угодно, лишь бы уязвить его. Будьте начеку.

— А От и Дьюи? — неожиданно вспомнил Рейф.

— Они верны моей сестре — значит, и тебе.

— До такой степени, что готовы выступить против соотечественников?

— Мы их семья. Другой у них нет. Они не выдадут нас противникам отца.

— Спасибо, что предупредил, — кивнул Рейф. — Мы будем настороже.

— Когда я снова увижу тебя? — спросила Ронуин, обнимая брата.

— Когда приедешь в Шрусбери. Аббат позволил мне отлучиться лишь потому, что знает, кто я на самом деле, и хочет тебе помочь.

— Вот видишь, что дала тебе женитьба на дочери ап-Граффида, — пошутила Ронуин, когда они уже лежали в постели.

Рейф поцеловал золотистый локон.

— Верно, — улыбнулся он. — Ты опасная женщина.

— К сожалению, так и есть, — вздохнула она. — Валлийцы — свирепые воины, и ты знаешь, что о них говорят, — они пойдут по трупам ради своей цели. Не хочу, чтобы Ардли из-за меня сожгли.

— Ты слишком беспокоишься, — решил он, гладя ее шею. — Не мучь себя, дорогая, я сумею тебя защитить.

— Ха! Неизвестно еще, кто кого защитит! — рассмеялась она, и Рейф, ничуть не оскорбленный, вторил жене.

— Если дойдет до этого, я буду рад твоему мастерству, но пока предпочитаю нечто иное, — прошептал он и стал жадно ее целовать, опаляя кожу горячими губами.

— Дьявол! — пробормотала она.

— Ведьма! — парировал он.

Она ловко вывернулась и уселась на него верхом, спиной к нему, выставляя на обозрение соблазнительную попку. Рейф застонал от удовольствия, когда она взяла в рот его плоть. Приподнявшись, он оказал ей ту же услугу. Неумолимый язык безошибочно отыскал самое чувствительное место и продолжал лизать, пока она, вскрикнув, не выпустила его ноющее от напряжения копье, уже готовое пронзить ее насквозь.

— О Рейф, — выдохнула она и, перекатившись на спину, протянула к нему руки.

Скользнув между ее бедрами, он вошел в тесный грот.

Нежные, как шелк, груди, терлись о его торс. Ее пальцы зарылись в его темные волосы. Приподнявшись, он положил ей палец в рот, и она принялась сосать его. Рейф слегка отстранился, с силой врезался в нее, и она что-то пролепетала.

Как часто за последние месяцы именно она вела их любовные игры и умело управляла страстью! На этот раз он возьмет верх. Оттолкнувшись и не выходя из ее лона, он оседлал горячие бедра и замер.

— Пожалуйста… — прошептала она.

— Я еще не готов, — мягко возразил он, продолжая ласкать ее сладкие грудки.

— Но ты тверд как скала, — всхлипнула она.

— Да, и собираюсь пока остаться таким. Разве твой повелитель, халиф, всегда был нетерпелив?

Он слегка пошевелился.

— Старики часто спешат, боясь, что их пыл угаснет.

Он нежно стиснул мягкие округлости ягодиц.

— Он ж-жаловался… с-совсем как ты. О Господи, я хочу тебя! Скорее! — в отчаянии выкрикнула она.

Вместо ответа Рейф стал ласкать крохотный шарик, терзая чувствительную плоть, пока она едва не потеряла сознание от острого, мучительного наслаждения.

— Вот видишь, жена, каких восторгов ты лишаешься из-за своей торопливости?

Он снова лег на нее и погрузился в изнывающее, раскаленное лоно. Оба кричали, обезумев от страсти, и вместе достигли пика. Когда его семя наконец пролилось, он все равно не вышел из нее. Губы встретились в нежном поцелуе и не разъединялись, пока его плоть снова не набухла.

Ронуин всегда утаивала какую-то часть себя, но в эту ночь безоглядно раскрылась, отдавая всю свою любовь. Она ощущала себя одновременно слабой и непобедимой. Он ошеломил ее своим чувственным голодом, но все же она ощущала неведомую ранее свободу и ничего не боялась.

Позже она рыдала от счастья в его объятиях, и Рейф де Боло понял, что именно жена подарила ему в эту ночь.

Рейф крепче прижал ее к себе. Большая ладонь пригладила непокорные пряди. Шепча что-то неразборчиво-утешительное, он долго укачивал ее, прежде чем сказать:

— О Ронуин, разве ты не знаешь, как сильно я люблю тебя? Я так часто говорю тебе об этом!

— На свете не было столь сладостной любви, как наша, — всхлипнула она. — О, как жаль, что я не была девственной в нашу первую ночь, дорогой, как жаль!

— Да я Бога за это благодарю! — засмеялся Рейф. — Предпочитаю искусную в любви женщину святой невинности!

— Правда? — с беспокойством спросила она, поднимая к нему мокрое лицо.

— Правда, — кивнул он. — Эдвард, как я подозреваю, вряд ли умеет ублажить женщину, но твой халиф оказался человеком опытным и мудрым. Он победил твои страхи и научил дарить мужу блаженство. Я благодарен ему, любимая, но очень ревную. Если когда-нибудь посмотришь с вожделением на другого мужчину, убью тебя своими руками!

— Правда? — поддразнила, она с притворной наивностью.

Рейф быстро перевернул ее и шутливо шлепнул несколько раз.

— Правда, ехидная ты ведьма, — фыркнул он, когда она взвизгнула скорее от удивления, чем от боли, и отвесил еще один шлепок.

— О, мне это нравится, — томно протянула она. — Не хочешь ли повторить, муженек? Иногда я бываю такой нехорошей!

Рейф снова засмеялся и обжег ее губы быстрым поцелуем.

— Женщина, ты просто настоящая нечестивая грешница! А теперь спи! Дай мне немного отдохнуть, иначе я провороню нападение твоих валлийских соплеменников.

Он едва успел натянуть на них одеяло, обнял жену и провалился в сон, едва голова коснулась подушки. Ронуин прижалась к сильному телу, с наслаждением вдыхая мужской запах. Легкая улыбка коснулась губ. Невероятно, что можно быть такой счастливой! Просто невероятно!

Это была последняя ее мысль, прежде чем она закрыла глаза и провалилась в сладкое забытье.

Пришло лето, и в Ардли явился гонец от Эдварда де Боло с сообщением, что леди Кэтрин благополучно разрешилась от бремени вторым сыном. Рейфа и Ронуин просили приехать в Хейвн и стать крестными родителями малыша.

— Благослови Господь твою сестру, — хмыкнула Ронуин. — Она свято хранит мир в семье. Как Эдвард ни хорохорится, а она правит им твердой рукой. Это она придумала позвать нас на крестины. Эдвард ни за что не допустил бы такого.

— Но мы поедем, чтобы угодить Кэтрин, — решил Рейф, — и вы с Эдвардом не станете цепляться друг к другу.

— Не ревнуй, муженек, — попросила она, гладя его по щеке. — Как я могу испытывать что-то к Эдварду, если безумно влюблена в тебя? — И, встав на носочки, поспешно поцеловала мужа.

— Меня так легко не улестишь, жена, — проворчал он, грозя ей пальцем. — Я знаю все твои уловки.

— И обожаешь каждую, совсем как меня. Верно?

Она снова чмокнула его. Рейф невольно усмехнулся.

— Ты просто невозможна!

— А тебе хотелось бы, чтобы я изменилась?

— Нет, — признался он.

До Хейвн-Касла было два дня пути. Странно возвращаться туда после всего, что было! Она вспомнила, как впервые приехала в Хейвн невестой Эдварда, как была поражена красотой замка, как боялась и все же таила в сердце надежду на счастье. Да, ее воспитывали совсем иначе, чем других женщин. Наверное, Эдвард никогда не простил ее за ту ночь, когда он добивался покорности, а она взамен потребовала привезти в Хейвн Глинна! А его потрясенное лицо при виде жены, ловко управлявшейся с мечом! Может, поэтому он с такой готовностью объявил ее мертвой? Бедный Эдвард! Ему в самом деле спокойнее с Кэтрин, а лучшей жены для Рейфа, чем Ронуин, все равно не найти. В прошлый раз, в день Святого Мартина, они впервые встретились семьями. Что будет сегодня?

Кэтрин, уже поднявшаяся с постели, радостно приветствовала их:

— Так вы все же приехали! Меб, принеси малютку, пусть крестные им полюбуются. Садитесь поскорее! Где вино для наших гостей?

— Ты так бледна, — встревожился брат, целуя ее руку.

Малыш, как и его старший брат, оказался точной копией отца.

— Как две капли воды, — жизнерадостно заметила Ронуин гордому отцу.

— Верно! — напыжился Эдвард. — Два прекрасных сына за два года, и на этом мы не остановимся.

— Может, стоит немного подождать? — тихо посоветовала Ронуин. — Кэтрин выглядит утомленной. Ей следовало бы отдохнуть.

— Завидуешь, что Кэтрин смогла дать мне детей, которых я так и не сумел получить от тебя? — ощетинился он.

Ронуин сжала кулаки.

— Я думаю о Кэтрин, Эдвард. Мне говорили, что зачать, выносить и родить нового человека не так легко. Если любишь жену, дай ей время оправиться от родов. Двое детей за два года — нелегкое испытание для женщины. Ежели ты так тщеславишься своей похотью и плодовитостью супруги и это для тебя всего важнее, продолжай — и убьешь ее бессердечием и жестокостью. Впрочем, ты быстро утешишься, вступив в третий брак, верно? Похоже, это входит у тебя в привычку, — с милой улыбкой заметила она.

— Ронуин, — предостерегающе бросил Рейф, скрыв улыбку.

— Как всегда, языкаста без меры, — прошипел Эдвард. — Рейфу следует почаще бить тебя.

— Ему не до того. Слишком много времени уходит на любовь, — фыркнула Ронуин.

— Что? Ты в самом деле раздвигаешь для него ноги?

— О, это бывает так часто, что тебе и не снилось.

— Довольно! — резко бросил Рейф.

— Пожалуйста, — взмолилась Кэтрин, — ради Бога, перестаньте ссориться! Мы одна семья и должны держаться вместе.

— Прости, Кэтрин, — негромко попросила Ронуин. — Попытаюсь вести себя прилично, но только ради тебя. Когда крестины?

— Завтра, — ответила золовка.

— Тогда мы сразу же сможем вернуться в Ардли.

— Неужели не побудете подольше? — расстроилась Кэтрин.

— Нельзя, — вмешался Рейф. — Ронуин как раз варит мыло и делает запасы на зиму, а я должен присмотреть за строительством нового амбара, который нужно подготовить к жатве.

— Почему бы этим не заняться управляющему? — удивился Эдвард.

— К чему мне платить кому-то, если я сам способен справиться с любым делом? Я не так богат, как ты, Эдвард. Поместье у меня маленькое.

— Но ты сумел значительно его увеличить за мой счет, — буркнул Эдвард.

— Спасибо, что напомнил. Кстати, ты еще не выплатил приданое Ронуин, а после свадьбы прошел почти год.

— Придется подождать, пока я не продам скот, — отозвался Эдвард.

— Зачем продавать? Я возьму его вместо денег. Таким образом мы сегодня же все уладим.

— Что за чудесная мысль! — поспешно вставила Кэтрин. — Не правда ли, господин мой? Скольких хлопот ты избежишь, подумать только! Гнать скот на ярмарку, торговаться, да и неизвестно, сколько выручишь!

— Ты совершенно права, любовь моя, — улыбнулся Эдвард.

Кэтрин ответила улыбкой, втайне радуясь, что сумела предупредить очередную ссору. Она ужасно устала, и просто сил недоставало постоянно улаживать споры между мужем, братом и невесткой, так и норовившими уколоть друг друга. Ей пришлось отдать старшего сына кормилице, но второй ребенок словно высасывал из нее бодрость и здоровье и требовал от нее еды каждые два часа.

Генри Джон де Боло был окрещен на следующий день, после утренней мессы, а потом родственники выпили за его здоровье. Малыш громко вопил, когда отец Джон окропил святой водой его покрытую пушком головку, и все в церкви улыбнулись. Крики ребенка были свидетельством того, что дьявол вышел из него. Ронуин держала своего крестного сына, а когда он попытался схватить губками ее грудь, ощутила странный трепет. Она прижимала его к себе до тех пор, пока не подошла няня. На прощание она поцеловала нежный лобик и в этот миг поняла, что хочет иметь ребенка.

— Итак, — шепнул Рейф, подходя, — по глазам вижу, что ты решила не пить больше свое зелье по утрам.

— Ты знал? — изумилась она, смахивая слезы. Рейфу известно, что она боялась зачать, но он и слова не сказал, хотя церковь строго запрещала подобные вещи.

—  — Всю жизнь тебя заставляли делать что-то. Зачем мне требовать ребенка от женщины, которая не готова к этому? Я способен к деторождению, ибо имею двух бастардов. Кроме того, я человек эгоистичный и наслаждаюсь нашей страстью.

Но если ты захотела младенца, я с радостью сделаю все, чтобы тебе угодить. — Он поцеловал ее в лоб и вытер слезы.

— Я люблю тебя, — выдохнула она.

— Знаю, — кивнул он.

Красивое лицо Эдварда де Боло на миг исказилось гримасой. Почему Ронуин не смогла полюбить его так, как кузена? Ему никогда этого не понять! Хорошо еще, что ему повезло с Кэтрин. В ней он никогда не усомнится! И все же невольная зависть закрадывалась в сердце, когда он видел счастье Ронуин и Рейфа. Ах, если бы такой же огонь горел между ним и Ронуин!

Несмотря на протесты Кэтрин, гости собрались в путь, но прежде Рейф отвел кузена в сторону.

— Ронуин права, — без обиняков заявил он. — Кэтрин хрупка и нежна, а сейчас просто с ног валится. Двое детей за два года! Если не можешь держать в узде свою похоть, найди здоровую крестьянку, чтобы утоляла твой зуд. Не хочешь же ты убить мою сестру!

— Верно, хотя мне и неприятно это слышать, — вздохнул Эдвард. — Я люблю Кэтрин и не желаю ей зла. Сделаю, как ты советуешь… если не сдержу вожделения.

— Прекрасно, — ухмыльнулся Рейф. — В этом случае мне не придется убивать тебя, кузен.

Оба рассмеялись, и лед был сломан.

— Скажи, — спросил Эдвард, — ты действительно любишь Ронуин?

— Да, — ничуть не обидевшись, кивнул Рейф.

— А она тебя?

— Тоже. Но не ломай голову над тем, что произошло между нами, Эдвард. Кэтрин — идеальная жена для тебя, а для меня — Ронуин. Прошлое не имеет значения. Будем довольны тем, что имеем, и слава Богу за это.

Глава 17

Первого августа, как раз перед началом жатвы, Ронуин и Рейф отпраздновали годовщину свадьбы. Год выдался на редкость удачным, и их хозяйство процветало.

— Ты принесла удачу Ардли, — твердил Рейф жене.

— Просто летом было много солнечных дней, — улыбнулась более практичная Ронуин.

Пшеницу сжали и свезли в новый каменный амбар. Яблоки и груши собрали; из части их сделали сидр, остальное спрятали в прохладном подвале. Как хорошая хозяйка, Ронуин часами просиживала вместе с женщинами, вынимавшими грязь и соломинки из настриженной шерсти. Потом шерсть промоют и расчешут, прежде чем спрясть и соткать сукно. Работа была нетрудной, но отнимала много времени, зато позволяла познакомиться с обитательницами поместья. Те единодушно решили, что жена хозяина может гордиться не только хорошеньким личиком, но и трудолюбием и простотой в обращении. Вскоре они приняли ее как свою и, несмотря на странную привычку драться на мечах, считали доброй и хорошей госпожой.

Вокруг царили мир и покой. После Глинна, предупредившего об опасности, они не видели ни одного гостя. Король Генрих умер в прошлом ноябре, а король Эдуард, доверив матери управление страной, держал путь на родину. Но никто не ожидал его возвращения до будущего года. Поднявшись на трон, он, разумеется, бросит все силы на усмирение мятежного принца Уэльского. Но может быть, ап-Граффид еще раньше поймет, как неразумна его тактика, и поклянется в верности новому королю? Этого требуют долг и честь, а именно долг и честь отец Ронуин ценил превыше всего.

Прошел сентябрь, за ним октябрь. Ронуин любила осень больше других времен года. Теперь они с Рейфом и остальными мужчинами целыми днями охотились, готовясь к долгой зиме. Олени нагуляли много жира, и вскоре мяса было заготовлено более чем достаточно. Рейф следил, чтобы его людей хорошо кормили, и позволял им дважды в месяц ставить силки на кроликов, подбирать колоски в полях и раз в неделю удить рыбу. Он был щедрым и великодушным хозяином, и люди были преданы ему.

Энит первой заметила, что связь хозяйки с луной прервалась, а аппетит не слишком хорош. Ронуин капризничала и требовала то соленого, то кислого.

— Госпожа, — сказала она однажды утром, когда они вместе отбирали одежду, требующую починки, — по-моему, вы ждете ребенка. И крови у вас давно не идут, а по утрам тошнит, Это признаки беременности, я точно знаю от матери.

— Неужели такое возможно? — поразилась Ронуин.

— В поместье есть повитуха, госпожа. Мейбл, жена мельника. Может, вам сходить к ней?

— Конечно, и сегодня же! Я и тебя возьму. Если пойду одна, начнутся сплетни.

— Сплетни все равно пойдут, — заверила Энит, — но какая разница? Если вы в самом деле ждете ребенка, пусть порадуются за вас и хозяина.

Жене мельника оказалось достаточно одного взгляда.

— Да, вы в тягости, госпожа, — кивнула она с добродушной улыбкой. — Хвала Господу!

— Откуда ты знаешь? — спросила Ронуин. — Неужели это всем заметно?

— У вас глаза светятся по-особенному, — пояснила Мейбл, — и лицо. Этакое внутреннее сияние, которое дано лишь будущей матери. Но все же перечислите мне признаки.

— У нее не было женских недомоганий уже семь с половиной недель, сильно тошнит, даже любимые блюда есть не может, — выпалила Энит, не успела хозяйка и рта открыть.

— К грудям не притронуться? — допрашивала Мейбл.

Ронуин кивнула.

— Чувствуете, что живот постоянно вздут, хотя ничего такого не видно?

— О да! — воскликнула Ронуин.

— Крови шли…

— На последней неделе августа, — снова вставила Энит.

— Малыш родится в начале июня, — объявила Мейбл, — и я сама его приму, добрая госпожа. Ничего не бойтесь: вы молоды и здоровы. Но никаких скачек по полям. Только пешком или на телеге. И забудьте про меч и лук. Что, если эти валлийцы случайно поранят вас или вы упадете с лошади?

— Для этого я слишком искусна, — возразила Ронуин.

Женщины постарались не улыбаться.

— Ни слова об этом, пока я сама не скажу Рейфу, — предупредила Ронуин. — Не хочу, чтобы в поместье только об этом и судачили! Ему нужно время освоиться с этой мыслью. Представляю, как он раздуется от гордости и тщеславия!

Женщины рассмеялись, понимая, что хозяин и в самом деле поведет себя так, словно, кроме него, ни одному мужчине на земле не удалось стать отцом.

Завернувшись в плащ, Ронуин оставила Энит и Мейбл и пересекла луг. Солнышко хоть и сияло на небе, но дул прохладный ветерок, сбивая с деревьев последние листья. Ребенок. В ней растет новая жизнь! Кого она носит? Сына или дочь? Ребенок… как быстро все случилось! Но что она знает о материнских обязанностях? И не произойдет ли с ней то же, что и с матерью? Нет!

Она выбросила из головы страшную мысль. Вала легко родила сына и дочь. Только последнее дитя убило ее. Дитя ужаса и насилия. И кто знает, может, мать в приступе безумия попыталась исторгнуть страшный дар судьбы из чрева и это послужило причиной ее гибели?

Ронуин подумала, что будет молиться сама и попросит тетку вместе с монахинями упоминать ее в своих молитвах.

Это наверняка должно помочь. Ребенок. У них с Рейфом будет ребенок. Рейф!

Она должна найти мужа и сообщить чудесные новости, прежде чем об этом узнает каждый обитатель поместья.

Ронуин повернулась и побежала, распугивая овец. Плащ развевался на ветру.

— Рейф! Рейф!!!

Он услышал отчаянные крики. Кто-то зовет его! Голос Ронуин. Боже! Неужели валлийцы все-таки напали?!

Рейф выскочил из конюшни, где давал наставления шорнику, и увидел мчавшуюся навстречу ему жену.

— Что с тобой, Ронуин? — всполошился он, обнимая ее.

— У меня будет ребенок! — воскликнула она и залилась слезами.

Рейф обнял ее крепче. Красивое лицо расплылось в широкой восторженной улыбке.

— Правда? Это правда, жена?

Ронуин, шмыгая носом, счастливо кивнула:

— Да, муженек!

— Я и не думал, что можно стать еще счастливее, но, оказалось, ошибся. Мое сердце вот-вот разорвется от радости! Как я люблю тебя, Ронуин, жена моя! Как я люблю тебя!

Он впился губами в ее губы, стер поцелуями слезы со щек.

— А если я рожу не сына, а дочь? — заволновалась она.

— Назовем ее Анхард и будем надеяться, что она пойдет в мать. Мне все равно, жена, кто будет. У меня уже есть две незаконные дочери. Когда они вырастут, станут служить своей единокровной сестре.

— Ты хочешь дать девочке валлийское имя? — удивилась она.

— Ее мать — валлийская принцесса.

— Ее мать воспитывалась в крепости, среди мужчин, обращавшихся с ней как с парнишкой-сорванцом. Принцесса! — засмеялась Ронуин, кладя ему руки на грудь. — Я лишь простая девушка.

Муж молча смотрел на нее с любовью.

— Нет, дорогая, — вымолвил он наконец, — ты не простая девушка и хорошо это знаешь, но я все равно люблю тебя. Так когда наше дитя появится на свет?

— По словам Мейбл, в начале июня.

— Никаких игр с мечами! — немедленно приказал Рейф.

— Да, повелитель, — покорно прошептала она.

— И никакой охоты, пока не родится ребенок! — продолжал он.

— Да, повелитель.

— Рад, что беременность превратила тебя в разумную женщину, — поддел он и ловко увернулся от удара кулаком в плечо.

— Я всегда была разумной! — негодующе объявила она.

Рейф де Боло счастливо расхохотался и поцеловал маленькую ладонь. Наконец-то у него будет законный наследник!

— Да, Ронуин, жена моя, ты поистине великолепна! — покачал он головой и, подняв ее, понес в дом.

Раньше он не подозревал о капризах беременных женщин и теперь не знал, как угодить жене, что оказалось не так-то легко. Настроение Ронуин поминутно изменялось от восторженной эйфории до глубочайшего уныния, и тогда она без всякой видимой причины часами рыдала.

Любой пустяк выводил ее из себя, особенно когда они любили друг друга, ибо Мейбл объяснила, как это делать, не повредив ребенку. Стоило Рейфу войти в ее ждущее лоно, как она начинала всхлипывать, и, хотя заверяла, что это от счастья, Рейфа это ужасно пугало.

Только к январю она стала спокойной и безмятежной. Груди и чрево увеличились — малыш быстро рос в ее утробе. Она обожала, когда Рейф гладил ее живот: по ее словам, это очень ей помогало. Муж также растирал ее спину под тихое, довольное мурлыканье. Груди, однако, стали такими чувствительными, что она не выносила его прикосновений. Это расстраивало Рейфа, любившего ее сладкие холмики, но он покорно выполнял все прихоти жены.

На Сретение выпало немного снега, поэтому Эдвард и Кэтрин смогли приехать в гости. Женщины сразу уселись у огня, весело о чем-то болтая. Эдвард снисходительно улыбнулся:

— Они всегда становятся такими, когда носят малыша.

Поздравляю, Рейф. Я уж думал, ты умрешь бездетным.

— Она давно не та женщина, на которой ты женился, кузен, — ответил Рейф. — Халиф научил ее наслаждаться страстью.

— Как ты можешь терпеть, что ее касались другие мужчины? — прошипел Эдвард.

— А если бы она была вдовой? — пожал плечами Рейф. — Почему ты так злишься на нее? Она была верна тебе, как верна мне. Чего еще желать мужу?

— Она мне изменила! — взорвался Эдвард. — Летла с иноверцем и бесстыдно призналась в этом.

— Она была пленницей, Эдвард. Неужели ты предпочел бы, чтобы она умерла? Ты отказался от нее, даже не позаботившись узнать, действительно ли ее нет в живых. Довольно скоро после ее исчезновения я получил от тебя письмо, в котором ты просил в жены Кэтрин. Ронуин по крайней мере была предана тебе до конца. Ты же поспешил обратиться к другой. Вернулся домой, женился на моей сестре и тут же ее обрюхатил. Ронуин же сделала все, чтобы не дать халифу ребенка и сбежать из дворца, где жила в роскоши и ни в чем не нуждалась. Не стоит гневаться лишь потому, что ты потерял возможность узнать, каким сокровищем обладал. А вот я понял, что она честна, добра и страстно любит меня. Совсем как моя сестра — тебя.

Весна наконец растопила снег, и Ронуин снова стала капризной и раздражительной. По мере того как рос живот, а ходить и сидеть делалось труднее, она все чаще срывала зло на муже и окружающих.

— Я похожа на старую свинью, — ворчала она.

— Ты прекрасна, — уверял Рейф.

— Прекрасная старая свинья, вот-вот готовая опороситься.

— Все будет хорошо, жена, — пытался утешить ее муж.

Но она окинула его пренебрежительным взглядом:

— Что может знать мужчина о растущем внутри ребенке, который непрерывно дерется и брыкается?

Мой пупок вывернулся наизнанку. Постоянно хочется облегчиться. Я едва стою. И ты по-прежнему считаешь, что все будет хорошо? В жизни не слышала большей глупости!

Он не знал, то ли смеяться, то ли журить жену. В любом случае придется терпеть уколы ее острого язычка. Поэтому Рейф мудро промолчал.

Роды начались первого июня. Мейбл и Энит не отходили от госпожи.

— Если еще раз проделаешь со мной такое, — визжала она, — я тебя убью. Ой! 0 — о-о-й!!! Как я тебя ненавижу!

Рейф выбежал из спальни и удрал во двор, подальше от женщин, но сквозь открытые окна до него долетали вопли и проклятия Ронуин. Наконец, когда солнце почти скрылось за горизонтом и яркий свет сменился сумеречным, Рейф услышал пронзительный детский крик. Встрепенувшись, он кинулся в дом, взметнулся по лестнице и ворвался в комнату, где улыбающаяся Ронуин держала у груди младенца.

— У тебя сын, господин мой, — радостно объявила она, протягивая ему дитя.

Рейф не колеблясь взял его на руки.

— Добро пожаловать, Джастин де Боло, — тихо выговорил он. — Спасибо, жена.

— Отдай его Энит, — велела она. — Почему Джастин?

— Сегодня день Святого Джастина, Ронуин.

— Мне нравится это имя. Совсем не то, что все эти Генри, Джоны и Эдварды, Нужно придумать такие же чудесные имена и для других.

— Ты же клялась, что других не будет! — удивился он.

— Что?! Когда это я такое говорила? — вознегодовала Ронуин. — Конечно, у нас будут еще дети, Рейф де Боло!

По меньшей мере два сына для тебя и дочь или две для меня. Я обещала одну дочь моей тетке. Другая удачно выйдет замуж. Какая чушь! Что такое единственный ребенок!

— Поймайте ее на слове, господин, — посоветовала Мейбл. — Женщины на последних месяцах беременности часто ведут себя странно, но сразу после родов могут на радостях пообещать все, что угодно.

Счастливые родители попросили Кэтрин и Эдварда стать крестными родителями малыша. С ними приехал и отец Джон. Кэтрин ворковала над малышом, называя его самым красивым ребенком на свете, если не считать ее собственных сыновей.

— Ты известила отца? — спросила она Ронуин.

— Да, — коротко ответила та.

— А брата?

Ронуин широко улыбнулась:

— Он искренне рад за нас, Кэтрин. Жаль, его тут нет, но ему не позволено путешествовать до будущего года, даже чтобы навестить сестру. Я хочу, чтобы он стал крестным отцом следующего ребенка. Может, нам удастся выбраться в Шрусбери осенью и посетить аббатство.

— Говорят, король Эдуард вернулся домой. Скоро состоится коронация, хотя нас с Эдвардом вряд ли пригласят. Только знатные лорды могут надеяться на такую милость.

— Пусть их, — отмахнулась Ронуин. — Я предпочитаю простую жизнь в Ардли, как ты — Хейвн-Касл, мужа и детей. Не нужны нам могущество и богатство, по крайней мере пока не придет пора женить детей.

— А я надеялась, что у тебя родится невеста для нашего Недди, — вздохнула Кэтрин. — Но ему только два года, еще будет время произвести на свет малышку.

— Я бы хотела иметь дочь, — призналась Ронуин.

— Я так счастлива, что у тебя тоже ребенок! Ужасно боялась, что ты бесплодна, — сказала Кэтрин. — Эдвард по крайней мере утверждал, что это так. И все из-за твоих мальчишеских выходок. Кроме того, первого августа будет два года, как вы женаты.

— Я молилась Святой Анне, — благочестиво пояснила Ронуин, втайне обиженная на бывшего мужа, этого предателя. Не будь он женат на сестре Рейфа, стоило бы отрезать ему уши за оскорбление! Бесплодна! Еще что выдумал!

В начале сентября они повезли Джастина к дяде. Глинн был вне себя от радости, и аббат освободил его от всех обязанностей, позволив провести немного времени с зятем и сестрой. Джастин был толстеньким добродушным младенцем с отцовскими голубыми глазами и золотистым пушком на лысой головке. Он гулил, улыбался и беззастенчиво слюнявил дядюшку, который был без ума от племянника, особенно когда Джастин тянул в рот его пальцы.

Они вернулись в Ардли и стали готовиться к зиме. В Шрусбери они узнали, что монарх короновался в Вестминстере девятнадцатого августа. Супруги хотели послать к Эдварду гонца с этим известием, но, к их удивлению, тот встретил их на пороге.

— Где, черт возьми, вас носило? — заорал он на кузена, игнорируя Ронуин. — Я торчу здесь уже несколько часов!

Слуги сказали, вы должны были вернуться сегодня, но точно не знали когда.

— Ездили в Шрусбери навестить Глинна и показать племянника, — пояснил Рейф. — Да что это с тобой, Эдвард?

— Кэтрин похитили.

— Что?! — хором выкрикнули Рейф и Ронуин.

— Мою жену похитили. И во всем виновата эта ведьма! — прошипел Эдвард, ткнув пальцем в Ронуин.

— Я? Но при чем тут я, Эдвард? Я никогда не желала зла вам с Кэтрин, — сказала она.

— Ее украли валлийцы! — завопил он. — Потому что приняли за тебя!

— За меня? Но зачем валлийцам похищать меня?

— Не тебя! Дочь ап-Граффида! — заревел Эдвард.

— Иисусе! — выдохнул Рейф.

— Ну конечно, — кивнула Ронуин.

— Почему? — в один голос спросили мужчины.

— По нескольким причинам, — объяснила Ронуин. — Вполне возможно, кто-то хочет добиться благосклонности короля Эдуарда и решил взять меня в заложницы. А может, кто-то надеется низложить принца Ллуэлина, пригрозив смертью дочери. Не думаю, что отец станет с ними торговаться. Кроме того, он знает: я это тоже понимаю. Если бы похитили меня, я попыталась бы сбежать, а потерпев неудачу, выбросилась бы из окна тюрьмы. Но оказалось, что они украли не ту женщину, и теперь прежде всего необходимо выяснить, куда увезли бедную Кэтрин, прежде чем отправляться на выручку.

— Какая жалость, что ты не придерживалась таких же взглядов, когда попала в плен к язычникам, — с горечью сказал Эдвард, но тут же пошатнулся от тяжелой пощечины.

— Как ты смеешь поучать меня, напыщенный ублюдок! — взорвалась она. — Я осталась жива, чтобы вернуться к тебе, только ты уже успел забыть обо мне, Эдвард! Кэтрин же одна и совершенно беспомощна! Именно о ней следует сейчас думать!

— Согласен, — спокойно кивнул Рейф, обнимая жену. Сейчас не время нянчить свою оскорбленную гордость, Эдвард. Признай, что из-за собственной поспешности ты потерял Ронуин, но милостивый Господь позволил тебе найти хорошую жену в моей сестре. Прежде всего следует позаботиться о ней. Давай решим вместе, что делать.

— Вина! — велела Ронуин слугам и, подведя мужчин к очагу, усадила на стулья. — Нужно узнать, кто именно увез Кэтрин и где она сейчас. Поэтому для начала я пошлю гонца к ап-Граффиду сообщить обо всем, что произошло. Пусть будет начеку, ожидая очередного предательства. Где была Кэтрин, когда все это случилось?

— Из моей деревушки Эйнсли пришла весть о том, что среди детей разразилась лихорадка. Кэтрин, как хорошая хозяйка, собрала лекарства и травы и уехала вместе со служанкой ухаживать за больными. Когда она не вернулась к вечеру следующего дня и никого не прислала, я сам отправился туда вместе с несколькими воинами и увидел деревню сгоревшей и ограбленной. Женщин и детей увели в рабство, мужчин прикончили — всех, кроме одного старика, который и объяснил, что произошло. Он сказал, будто ему велели передать хозяину Хейвн-Касла, что валлийцы украли его жену и не желают выкупа. Просто они хотели завладеть дочерью ап-Граффида и обязательно вернут ее живой, если я не стану их преследовать.

Эдвард залпом осушил кубок и, отбросив в сторону, сжал ладонями виски.

— Иисусе! Что теперь делать? Моя милая Кэтрин в отличие от тебя, Ронуин, не привыкла к простой жизни. Она наверняка умрет! А я не смог ее защитить!

— Кэтрин сильная, — возразил Рейф. — Похитители верят, что она — дочь принца, поэтому пальцем ее не тронут.

— А вдруг они проведают, кто такая Кэтрин на самом деле?

— Вряд ли, — покачала головой Ронуин. — Никто не знает меня, кроме воинов Ситрола и монахинь в аббатстве.

Да и мало кто из англичан меня встречал. Дочери знатных людей, особенно побочные, годятся лишь для выгодных браков. Те, кто похитил Кэтрин, не знали, что мое первое супружество расторгнуто и Эдвард женился на другой. Они приняли ее за меня, а она достаточно умна, чтобы не опровергать этого. В этой части страны англичане, если и не знают валлийского, по крайней мере его понимают. А Кэтрин?

— Она довольно хорошо говорит на твоем головоломном языке, жена, — с улыбкой заверил Рейф. — У нас была няня-валлийка.

— В таком случае Кэтрин ничего не грозит. Она сумеет притвориться дочерью ап-Граффида, — заверила Ронуин. — Главное — разузнать, кто ее украл. Придется самой поехать в Уэльс и встретиться с отцом. Мой гонец попросит его явиться в Ситрол.

— Почему ты? Это я должен ехать! — рассердился Эдвард.

— Ха! — издевательски усмехнулась Ронуин. — Думаешь, отец станет с тобой говорить, Эдвард де Боло? Да он скорее придушит тебя! Ты для него ничего не значишь. Лучше возвращайся домой и найди кормилицу для моего крестника, который умрет без матери. Мы с Рейфом отправимся в Уэльс и вернем Кэтрин. Нет ничего позорного в том, что ты пока станешь охранять своих детей.

— А как же твой сын?

— У меня не хватает молока, и я уже взяла кормилицу, — печально вздохнула Ронуин. — Возвращайся домой, Эдвард, и жди известий. — Она дружелюбно похлопала его по руке, внезапно осознав, что больше не испытывает к нему ни горечи, ни гнева. — Кстати, — добавила она, — Эдвард, умоляю, не вздумай следовать за нами или мчаться в Ситрол.

Вполне возможно, похитители тебя знают. А вот ни я, ни Рейф им не знакомы. Доверься нам.

— Я всегда доверял тебе, Ронуин, — тихо промолвил он.

Ронуин покачала головой:

— Нет, далеко не всегда, но с тех пор много воды утекло.

Гнев мой остыл, и теперь я хочу благополучно вернуть твою жену. Поезжай домой. Кэтрин, наверное, волнуется за детей.

Эдвард кивнул и поцеловал ее руку:

— Спасибо…

— Пока не за что, — ответила Ронуин.

После отъезда Эдварда супруги сели за высокий стол.

Слуги подали оленину.

— Нам нужно хорошо отдохнуть, если хотим отправиться в путь завтра с утра пораньше, — заметил Рейф, обмакивая хлеб в винный соус.

— Не завтра, а послезавтра, — возразила Ронуин. — Прежде всего следует послать к принцу Ота. А потом мы с тобой и Дьюи отправимся в Ситрол.

— Втроем? — удивился Рейф.

— В крепости достаточно воинов, верных моему отцу. Мы привлечем ненужное внимание, если захватим с собой большой отряд. Такие битвы выигрываются не силой, а хитростью.

— Не думаю, чтобы твой отец был способен действовать хитро и осмотрительно, — покачал головой Рейф.

— Вполне способен… при необходимости. Ты никогда Не встречался с ап-Граффидом и не суди о нем по сплетням и слухам. Несмотря на наши раздоры, он великий человек.

Собрал воедино страну, разделенную на множество мелких владений, и держит в кулаке. Да, у него много врагов, но у какого могущественного владыки их нет? Скажешь, у твоего короля Эдуарда совсем нет недругов, готовых в любую минуту нанести удар в спину?

— Откуда простая девушка, выросшая в крепости, столько знает о сильных мира сего? — поддел Рейф.

— Хоть мужчины и считают, что женщины сплетничают дни напролет, на самом деле сами болтают больше нас. Их хлебом не корми — дай посудачить. Ну а мне оставалось только слушать, — с улыбкой пояснила она. — Кто обращает внимание на девчонку у очага? Они трещали как сороки, хвастались, распускали языки, а я искала в их словах крупицы правды. В Ситроле я не научилась ни шить, ни вязать, ни готовить. Не знала, что такое хорошие манеры, не умела молиться, играть на музыкальных инструментах, вести учтивую беседу. Зато овладела мечом и луком не хуже любого рыцаря. И поняла, как правят мужчины и что побуждает их добиваться власти. Для женщины такие знания, как правило, бесполезны, но они помогут мне добыть свободу твоей сестре.

— Пожалуй, — медленно выговорил Рейф, — мне стоит опасаться тебя, Ронуин, дочь Ллуэлина. Я ни чего не ведал о твоей матери, зато достаточно наслушался об отце, и, должен сказать, ты его истинное дитя.

— Верно, — вздохнула она, — так и есть, хотя я всю жизнь этому противилась. — Она взяла его за руку и принялась слизывать соус с пальцев. — Нам придется пробыть в пути несколько ночей, и, предупреждаю, в Ситроле негде уединиться.

Их глаза встретились. Рейф отнял руку, взял кубок и, набрав в рот крепкого вина, притянул ее голову к своей, а потом осторожно влил напиток в губы Ронуин. Их языки сплелись в озерце хмельного напитка, и у Ронуин закружилась голова. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Рейф поднял голову и прошептал:

— Ты стала слишком смирной, жена. Есть много мест помимо постели, где мужчина и женщина способны утолить свою жажду.

Он взял ее за руку и подвел к очагу. Ронуин ужаснулась.

— Слуги! — едва выдавила она, когда он толкнул ее на овечью шкуру, разостланную у огня.

— Я никого не вижу, — возразил Рейф, сунув руку ей под юбку и лаская бедро.

— Флинт! — возразила она, указывая на спящего пса.

— Он нас поймет, — тихо заверил Рейф, прижимая ее к полу.

Его пальцы наконец нашли то, что искали, и принялись терзать чувствительную плоть.

— Рейф! Нельзя! Только не здесь!

Святая Мария, это было так чертовски возбуждающе и опасно! Что, если их застанут?

— Это наш дом, и мы здесь хозяева, — заметил Рейф, прочитав ее мысли. Он знал, что, несмотря на протесты, она наслаждалась каждой минутой их близости, поскольку ее лоно уже увлажнилось любовным эликсиром. Бесцеремонно задрав юбки ей до талии, он одним гибким движением скользнул в гостеприимную пещерку.

— Это грех! — пролепетала она. «О Боже, как приятно чувствовать его в себе!»

И Ронуин унеслась к небесам. Зеленые глаза блаженно жмурились в предвкушении того, что ждало ее впереди.

— О Рейф… — прошептала она.

Рейф улыбнулся. Бесстыжая валлийская потаскушка, которую он обожает всем своим существом!

— Колдунья… — тихо сказал он, вонзаясь еще глубже.

— Дьявол, — парировала она, поднимая выше ноги, чтобы принять его в себя.

Он почувствовал, как содрогается ее тело от удовлетворения, и с громким стоном извергся в темные глубины. Еще несколько секунд — и он откатился от нее.

— Это было восхитительно грешно и развратно! — радостно воскликнула она, все еще не открывая глаз и наслаждаясь последними крошечными волнами страсти, прежде чем они окончательно улягутся. — Но в Ситроле ничего не выйдет, муж мой.

— Прежде чем мы отправимся в путь, — пообещал он, я покажу тебе, что мы сможем делать в Ситроле, да и в любом другом месте, жена. — Поднявшись, он поставил ее на ноги. — Пойдем, любимая, отыщем наше уютное ложе. Мое пламя еще не угасло, и тебе не придется беспокоиться о слугах. Я видел, как тревога мешала тебе наслаждаться нашим маленьким приключением.

Ронуин против воли рассмеялась:

— Ты настоящий дьявол, Рейф де Боло!

Утром она отправила Ота на поиски принца Ллуэлина.

— Расскажи моему отцу, как все было, и передай, что я встречусь с ним в Ситроле. Нужно немедленно расправиться с врагами и спасти леди Кэтрин. Принц, разумеется, станет возражать и твердить, что ему безразлична судьба супруги Эдварда. Но ты скажешь, что я прошу его о милости, ведь леди Кэтрин — сестра моего мужа и я ее люблю. Не отступай, пока Ллуэлин не сдастся.

— Он приедет, — заверил От и добавил:

— Когда доберетесь туда, вышлите вперед Дьюи, чтобы убедиться, что крепость еще принадлежит твоему отцу и не взята недругами.

— Хороший совет. Я так и сделаю, — кивнула Ронуин. — Правда, я не верю, что отец так легко расстанется с Ситролом. Однако если случилось худшее, мы будем ждать его на реке вблизи крепости, у развалин, которые были постройками светлого народа. Там я буду в безопасности. Дух мамы охранит меня. А теперь поезжай с Богом.

От поцеловал ее руку и вышел из зала.

Ронуин и Рейф провели день в хлопотах, словно ничего особенного не случилось. Рейф позвал в зал эконома и управляющего и объяснил им, куда отправляется.

— Я сообщу, когда настанет время вернуться, — пообещал он слугам.

Ронуин пришлось поговорить с Энит.

— Я не могу взять тебя с собой. Но ты должна все это время заботиться о Джастине. Бесс — хорошая нянька, но иногда бывает рассеянной. Следи за ней хорошенько и позаботься о безопасности Джастина. Не выпускай из дома ни его, ни кормилицу, разве что только в сад, и то под охраной воинов. Если те, кто держит в плену леди Кэтрин, поймут свою ошибку, то могут явиться за Джастином. Не открывай двери ни одному незнакомцу, пусть и священнику.

— Если повезет, с помощью принца Ллуэлина мы вызволим Кэтрин, — сказал Рейф.

— Аминь, господин мой, — истово выдохнул эконом Браун.

Супруги решили ехать налегке и не брать почти ничего, кроме оружия. Поужинав необычно рано, они сразу поднялись наверх. Едва добрались до площадки второго этажа, Рейф притиснул жену к стене.

— Ласкай меня, жена, — прорычал он. — Я обещал тебе показать, каким образом мужчина может дарить и получать наслаждение почти в любом месте.

Он застонал, когда нежные пальчики, пробравшись в шоссы, стали играть с его мужским достоинством.

— О, что ты со мной делаешь! — вскрикнул он, поднимая ей юбки и сжимая упругие полушария ягодиц.

Не успела Ронуин оглянуться, как оказалась на вздыбленном копье.

— Ах, — выдавил он, входя в ее жаркие узкие ножны, — ты всегда готова к моему вторжению, жена, и я еще больше люблю тебя за это!

Она отдалась потоку страсти, и к тому времени, когда они, довольные и утомленные, почти ввалились в спальню, оказалось, что Энит ждет их у лохани с горячей водой, — Чудесно! — обрадовалась Ронуин. — Мы не увидим подобной роскоши много дней, так что следует воспользоваться подвернувшейся возможностью.

Она принялась поспешно раздеваться, и муж последовал ее примеру.

— Мы вымоем друг друга, Энит, — сказала она, беря в руки щетку из кабаньей щетины и принимаясь тереть мужу спину.

— Тогда я отнесу эту одежду к прачке, — решила служанка.

— Не торопись возвращаться, — окликнул ее Рейф.

Дверь закрылась, и Энит со смехом побежала вниз.

Рейф сжимал груди Ронуин.

— Ах, как я люблю эти медовые ягодки. И знай, жена, сегодня я так и пылаю похотью, как молодой козлик!

Вместо ответа она потерлась попкой о его бедро.

— Я ни в чем не уступлю тебе, муженек. То, что произошло в коридоре, — пустяк по сравнению с тем, что мне нужно от тебя!

— Значит, тебе понравилось, — прошептал он, проникая твердеющим копьем между двумя пышными полушариями.

— М-м… — усмехнулась Ронуин. — Тебя так легко вызвать на бой, муженек.

— Потому что ты чертовски соблазнительна, женушка.

Ронуин обернулась и припала к его губам.

— Какой чудесный комплимент, муженек! — промурлыкала она, принимаясь лизать его лицо и шею. — Ты соленый..

— А ты сладкая. — Он осыпал поцелуями ее лицо и полные груди.

Они снова слились, не обращая внимания на то, что вода выплескивается через края лохани. Когда пыл немного утих, они вымыли друг друга и выбрались из лохани. Ронуин только головой покачала, увидев лужи.

— Слава Богу, хоть пол каменный, — заметила она, вытирая мужа. — Что подумает Энит?

— Что ее хозяин и хозяйка обезумели от вожделения, — ухмыльнулся он, беря ее за руку. — Пойдем в постель, жена.

Завтра будет не до шуток. Даст Бог, моя сестра вернется к нам.

— Обязательно, Рейф, — утешила его Ронуин. — Если враги узнают, что она не дочь ап-Граффида, то попросят выкуп у Эдварда. С Кэтрин ничего не случится.

Нагие, они легли в кровать, и Рейф обнял жену.

— Я верю тебе, — шепнул он.

— Знаю, — усмехнулась Ронуин, — и это одна из причин, по которой я тебя люблю, Рейф де Боло. Ты искренне мне веришь.

— Я люблю тебя, — снова сказал он. — А теперь спи.

Ронуин улыбнулась в темноте и закрыла глаза.

Глава 18

Прошло много лет с тех пор, как леди Кэтрин де Боло в последний раз слышала валлийскую речь. И теперь она безмолвно благодарила Бога за то, что когда-то послал ей старую няню-валлийку и дал способности к языкам. Сначала разговор похитителей казался ей тарабарщиной. Но потом, немного успокоившись, она стала понимать слова и целые фразы. Мужчина, захвативший ее в плен, считал, что она Ронуин. Первым порывом было убедить его в ошибке, но Кэтрин тут же подумала, что ее вполне могут убить, как тех несчастных в деревне Эйнсли. Протянув руку, она осторожно дернула свою служанку Меб за юбку. Та повернула испуганное лицо, и Кэтрин предостерегающе поднесла палец к губам.

— Они приняли меня за Ронуин, — еле слышно прошептала она. — Зови меня леди Ронуин, если не хочешь, чтобы нас обеих прирезали.

— Что ты мелешь на этом варварском языке, Ронуин, дочь Ллуэлина? — грубо рявкнул один из похитителей.

— Успокаиваю служанку. Она боится вас. Англичане — народ слабый.

— Но бывают сильными, когда хотят, — рассмеялся незнакомец.

— Кто вы и зачем увезли меня? — допытывалась Кэтрин.

— Узнаешь в свое время, — коротко ответил тот.

Почти все мужчины Эйнсли были убиты, но некоторым удалось сбежать. Женщин и детей сбили в кучку, точно стадо, намереваясь отправить в Уэльс и продать в рабство. Оставили лишь одного старика, чтобы было кому поведать о случившемся. Дома сожгли, и валлийцы отправились в путь с пленниками и добычей, ибо успели прибрать к рукам все мало-мальски ценное, включая коров, птицу, упряжку волов и небольшую отару овец.

В середине дня они разделились, четверо валлийцев увезли Кэтрин со служанкой. Меб выла от ужаса в полной уверенности, что их изнасилуют и убьют.

— Замолчи! — приказала Кэтрин. — Если бы они задумали такое злодейство, не стали бы тащить нас сюда. Тут что-то другое, и я намерена выяснить, что именно.

— Они зарежут нас, когда узнают правду, — всхлипывала Меб. — Нужно было все рассказать им в Эйнсли, и они освободили бы нас, госпожа.

— Нет, — покачала головой Кэтрин. — Скорее, убили бы, чтобы я не предупредила невестку об их вероломных планах. Я буду притворяться Ронуин, пока не узнаю, в чем тут дело. Ну а потом открою им истину. А может, и нет.

Держи себя в руках, девушка. Мы не должны показывать этим разбойникам, как запуганы.

— Вам тоже страшно, госпожа?

— Еще бы! Только глупцы не боятся опасности. — И она с легкой улыбкой похлопала служанку по руке, пытаясь успокоить.

— Меня зовут Айфен ап-Даффид, — объявил предводитель валлийцев. — Мы остановимся на ночь в маленьком монастыре. Если попытаешься сбежать или пожаловаться монахиням, всех прикончим. Тебе ясно?

— Ясно, — кивнула Кэтрин.

— Передай служанке мои слова и скажи, чтобы перестала ныть, иначе я собственными руками перережу ей глотку, В замке моего брата немало добрых валлиек, готовых услужить тебе. Нам не нужна еще одна английская корова.

— Тем не менее, Айфен ап-Даффид, я оставлю ее, — твердо заявила Кэтрин. — Она преданно ухаживала за мной с того времени, как я оказалась в Хейвне.

Может, вы не цените такие свойства в служанке в отличие от меня. Она не привыкла к кровопролитию. Оставьте ее в покое, она — моя забота.

— У тебя какой-то странный выговор, — насторожился он.

— Я несколько лет жила среди англичан и почти забыла родной язык, — поспешно солгала Кэтрин. — Кроме того, едва ли не в каждой валлийской деревне свое наречие, и все же нам удается понимать друг друга.

— Да, особенно если речь идет о твоем папаше, Ронуин, дочь Ллуэлина, — рассмеялся Айфен. Когда он вновь поскакал вперед, Кэтрин объяснила Меб, о чем шла речь, стараясь, однако, смягчить угрозы похитителя.

— Перестань плакать и причитать, Меб, ибо ты раздражаешь этих людей. Они могут наказать нас обеих за твое поведение.

— Попытаюсь, — всхлипнула Меб.

— Ты должна.

— Куда нас везут?

— В замок брата ап-Даффида, — пожала плечами Кэтрин. — Судя по словам Айфена, вся эта история имеет отношение к принцу Уэльса, но подробностей я не знаю.

Когда они добрались до монастыря, о котором упоминали валлийцы, Айфен объяснил привратнице, что сопровождает сестру в замок своего брата, Риса ап-Даффида, лорда Эберфорта. Их приняли и накормили, а потом предложили тюфяки в странноприимном доме. Монахиня извинилась за то, что у них одна комната и невозможно положить женщин отдельно.

— Я со своими воинами лягу за дверью, чтобы никого не смущать, — галантно заявил ап-Даффид. — Мы привыкли спать под открытым небом, добрая сестра.

Он уже успел разглядеть помещение и знал, что выход всего один, а окна чересчур высоки для побега.

На рассвете они посетили заутреню, после которой гостям принесли ржаной хлеб, сыр и сидр. Кэтрин вынула из кошелька монетку и сунула в руку привратницы.

— Спасибо, добрая сестра, — поблагодарила она. — Ты помолишься за мою невестку Кэтрин?

— Обязательно, дитя мое, — пообещала монахиня.

— Что ты ей наболтала? — с подозрением допрашивал Айфен, когда они отъехали.

— Дала ей монетку. Вряд ли ты догадался подумать об этом, Айфен ап-Даффид. А потом попросила ее молиться за мою невестку. Тут нет ничего плохого. Я говорила на нашем языке, и ты при желании мог бы подслушать беседу. По-моему, вполне естественно заплатить за ночлег, если есть деньги, а поскольку ты хвастался, что везешь сестру в замок брата, монахиня наверняка ожидала небольшого вознаграждения за еду и ночлег. Ты и твои мужчины не имеют никакого понятия о приличиях.

— Я слышал, ты настоящая ведьма, и теперь вижу, это правда, — рассмеялся он.

— Неужели? — сухо обронила она.

Они скакали весь день и провели ночь в пещере: поблизости не было ни монастырей, ни деревень. На ужин, а потом и на завтрак была жареная крольчатина, горячая вечером и холодная утром. Похитители и пленницы спали, завернувшись в плащи, прямо на земле. У входа в пещеру развели костер, чтобы отпугивать хищников.

На третий день, уже на закате, они наконец увидели замок Эберфорт, небольшой, но темный и угрюмый. Кэтрин вздрогнула от страха, но тут же взяла себя в руки и спокойно проехала под железной решеткой, поднятой ради такого случая.

Всадники спешились и прошли в большой зал. Ни одного очага, только огромная яма для костра, обложенная камнем, в самом центре зала. Пламя поднималось едва не до потолка, нагревая все помещение. К удивлению Кэтрин, оказалось, что каменные стены увешаны прекрасными гобеленами, а на полу разбросаны душистые травы. На возвышении стоял хозяйский стол, за которым сидел богато одетый чернобородый мужчина с проницательными карими глазами и черными волосами.

Айфен ап-Даффид поспешил выйти вперед, увлекая за собой пленниц, и с низким поклоном произнес:

— Я привез Ронуин, дочь Ллуэлина, как ты приназывал, господин мой брат.

Хозяин Эберфорта поднял глаза и присмотрелся к Ронуин.

— Ты не похожа на мать, — хрипло бросил он. — Да и на отца не особенно, госпожа. Однако я вижу черты матери ап-Граффида в твоем лице. Волосы такого же цвета. У твоей матери волосы были как золотистый пух.

Кэтрин с любопытством уставилась на него, но сообразила, что он ждет ответа.

— Ты знал мою мать?

— Мало, хотя достаточно близко, — ухмыльнулся он.

— Но зачем ты велел меня похитить? — возмутилась Кэтрин. — Мой муж будет вне себя от горя. Он человек небогатый и не сможет заплатить большого выкупа.

— Ты так же чрезмерно горда, как отец, и сильна, как мать, — засмеялся Рис ап-Даффид. — Не нужно мне никакого выкупа. Я хочу наконец встретиться с твоим отцом, который не желает слушать доводов разума. Вот и подумал, что, если пригласить его дочь в гости, он будет более… склонен к переговорам… А может, и поймет всю опасность своих поступков.

— Ты поссорился с принцем Ллуэлином и поэтому украл его дочь?! — взорвалась Кэтрин. — Так ты еще и трус, господин мой! Не можешь сам справиться с ап-Граффидом и угрожаешь беспомощной женщине? Позор! Я отказываюсь помогать тебе!

— Ты не поняла, Ронуин, дочь Ллуэлина, — покачал головой Рис. — Твой отец получил титул от англичан, и мы почитали его, поскольку это означало, что Уэльс оставят в покое. Однако твой родитель отказывается принести клятву верности королю Эдуарду, тем самым разрывая все связи с англичанами. Эдуард Длинноногий — опасный враг и не снесет такого оскорбления. Когда он явится сюда, чтобы наказать твоего отца, пострадают все валлийцы. Мои английские друзья требуют, чтобы я потолковал с ним ради всех нас. А поскольку он отказался дать мне аудиенцию, я решил привлечь его внимание единственным верным способом: приказал доставить тебя в Эберфорт. Ллуэлин не допустит, чтобы его единственной дочери причинили зло.

Кэтрин вспомнила редкие рассказы Ронуин об отце. Вряд ли ап-Граффид станет спасать дочь без всякой выгоды для себя. Кроме того, Рис думает не о родине, а преследует собственные цели. Вероятнее всего, он попытается убить ап-Граффида, когда тот явится в замок. И в этом заговоре наверняка участвуют ее, Кэтрин, соотечественники. Какой позор! Какое бесчестье!

— Что ж, господин, попробуй урезонить моего отца, — бросила она, — но он всегда был безразличен ко мне, поскольку я не родилась мальчиком.

— А что сталось с парнишкой? — вспомнил Рис.

— Каким еще парнишкой?

— Твоим младшим братом?

— Глинном? Он умер от оспы в двенадцать лет, — отмахнулась Кэтрин, зная, что, если скажет правду, Глинн тоже окажется в опасности.

— Значит, — торжествующе пропел Рис, — ты единственная наследница Ллуэлина! Он обязательно придет за тобой.

— Возможно, господин, — кивнула Кэтрин. — Но я голодна и замерзла, как, впрочем, и моя служанка. Вели проводить меня в мои покои и принести ужин. Не хочешь же, чтобы я рассказала отцу, какой ты плохой хозяин, Рис ап-Даффид?

Хозяин Эберфорта громко рассмеялся:

— Мне говорили, ты всю жизнь жила в какой-то приграничной крепости, но вижу, приказываешь, как истинная принцесса.

— Я и есть принцесса, — презрительно процедила Кэтрин и вместе с Меб последовала за слугой, который повел ее в комнату. Едва дверь за ними закрылась, она с облегчением вздохнула и сказала по-норманнски:

— Очевидно, никто из этих людей не знает Ронуин. И я их одурачила! Ничем себя не выдала!

— Я ни слова не поняла из того, о чем вы говорили, госпожа, но держались вы смело. Что с нами будет?

— Наш тюремщик, Рис ап-Даффид, сговорился с англичанами использовать дочь принца, чтобы заманить его сюда.

Думаю, Рис, если сумеет, убьет Ллуэлина. И все для того, чтобы втереться в доверие к королю Эдуарду.

— А потом? — полюбопытствовала Меб.

— Не знаю, — честно ответила Кэтрин. — Вряд ли нас убьют. Мы — наживка на крючке. Кроме того, дочь принца вышла замуж за английского лорда, чтобы скрепить договор между двумя странами. Нас скорее всего вернут в Англию, после того как свершат свое черное дело.

— Откуда вы знаете, что ап-Даффид намеревается убить принца?

— Я лишь предполагаю это. Что-то подсказывает мне: он лжет.

— А если принц явится и увидит, что вы не его дитя? — всполошилась Меб.

— К тому времени будет слишком поздно.

— О, хозяйка, я так боюсь! — взвыла Меб.

Кэтрин ободряюще обняла служанку за плечи:

— Знаю, и мне тоже страшно, но нельзя и виду подавать этим людям, что мы трусим! Эдвард и Рейф уже в пути, я уверена! Они найдут нас и спасут!

— Как? — всхлипнула Меб. — Как они проберутся в эту крепость и как выведут нас отсюда?! Все пропало, госпожа, все пропало! — Она снова залилась слезами.

— Ничего не пропало, — ободрила ее Кэтрин, хотя не была уверена в своей правоте. — Подумай, Меб! Самое худшее, что нас ожидает, — это смерть от рук похитителей. Тела наши умрут, но души будут жить вечно. Не такая уж страшная судьба — вечно пребывать рядом с нашей Святой Девой.

— Но я еще не успела пожить, госпожа! — рыдала Меб. — Я все еще девственна. Вы по крайней мере познали радости супружества и материнства.

— И ты узнаешь, — заверила девушку Кэтрин. Дверь их комнаты открылась, и она воскликнула:

— Смотри! Вот и горячий ужин! После еды все предстанет перед тобой в ином свете.

— Если нас не отравят, — мрачно буркнула Меб.

— Не думаю, что нас притащили сюда из Хейвна лишь для того, чтобы закопать, — усмехнулась Кэтрин и обратилась к служанке, принесшей ужин:

— Передай хозяину, что я требую горячей воды для купания. Я кормила грудью ребенка, когда меня похитили, и лиф платья промок от молока.

Пусть принесут также чистые камизу и платье. Здесь есть благородные дамы?

— Да, госпожа. Наложница лорда Риса.

— В таком в случае я получу новую одежду.

— Да, госпожа, — кивнула девушка и поспешила прочь.

— И вы наденете обноски шлюхи этого разбойника? — вознегодовала Меб.

— Конечно. Они, несомненно, чище, чем то, что сейчас на мне. Камиза и платье липнут к груди, и пахнет от меня не слишком приятно. О, надеюсь, у Эдварда хватит сообразительности взять Генри кормилицу!

— Если и не хватит, другие женщины об этом позаботятся, — заверила осмелевшая Меб и, взглянув на поднос, поняла, как проголодалась. — Давайте поедим, госпожа. Садитесь, я услужу вам. — С этими словами она начала накладывать кроличье рагу в корку от каравая. — Как по-вашему, много времени понадобится лорду Эдварду, чтобы найти нас?

— Он, возможно, уже в пути. — Кэтрин приступила к еде. — О, как вкусно! По крайней мере хоть кухарка здесь неплохая — не уморит нас голодом. Да, Эдвард скорее всего где-то рядом, и с ним мой брат! Слушай! Кажется, дождь идет! Слава Богу, хоть в пути нас не застал!

Разразился настоящий ливень. Тяжелые капли барабанили по крыше. А в это время в стенах маленького монастыря, где недавно ночевали валлийцы с пленницами, шла тихая беседа. Ронуин, представившаяся племянницей аббатисы Гуинллиан, о чем-то серьезно толковала с матерью-настоятельницей. С ними сидела привратница, ожидавшая, пока ей дадут позволение говорить.

— У нас бывает не слишком много гостей, потому что наш монастырь расположен в стороне от больших дорог, — объясняла преподобная матушка, — но не так давно появились четверо мужчин и две женщины. Сестра Маргарет может рассказать более подробно.

Она кивнула привратнице, и та робко подняла глаза.

— Они назвали свои имена? — поинтересовалась Ронуин.

— Тот, кто был вождем, поведал, что с ним его сестра и ее служанка. Он вез их в замок брата, но я забыла, как его зовут. Женщины почти все время молчали, только утром госпожа попросила молиться за свою невестку Кэтрин и дала мне монетку, чего я так и не дождалась от мужчин.

— Помнишь, как она выглядела? — спросила Ронуин старушку.

— Молодая и красивая, с прекрасными голубыми глазами, и хотя голова была покрыта, одна прядь чудесного каштанового цвета все же падала на лоб. Обращалась женщина ко мне по-валлийски, но со странным выговором, словно это не ее родной язык. Лица служанки я почти не запомнила — она все время жалась к госпоже.

— Эта дама была похожа на моего спутника? — допытывалась Ронуин, подталкивая Рейфа вперед.

— Еще как! — воскликнула монахиня. — Да вы, господин, могли быть братом и сестрой!

— Так и есть. Мою сестру Кэтрин похитили. Уверены, что не слышали ни названия замка, ни имени его хозяина?

— Мне очень жаль, господин, но…

Лицо сестры Маргарет вдруг просветлело:

— Знаю только, что отсюда они поехали на север. Прямо на север.

— А что есть в том направлении? — оживился Рейф.

Маргарет пожала плечами.

— Только одна крепость, — сообщила настоятельница. — В двух днях пути отсюда, и ничего больше. Замок Эберфорт. И больше ничего, ни справа, ни слева, ни на много миль вперед.

— Кто хозяин замка? — вмешалась Ронуин.

— Рис ап-Даффид, госпожа.

Они провели ночь в странноприимном доме и пустились в путь на следующее утро.

— Нужно ехать в Ситрол, — решила Ронуин. — Я хочу потолковать с отцом, прежде чем прижать к стенке этого Риса ап-Даффида.

— Далеко мы от Ситрола? — поинтересовался Рейф.

— К вечеру будем там, — заверил Дьюи.

— Ты знаешь этого Риса, Дьюи? — спросила Ронуин.

— Слышал о нем, госпожа. Говорят, он человек честолюбивый и никогда не числился в друзьях вашего отца.

За весь день путешествия по зеленым холмам Уэльса они не встретили ни одной живой души. Наконец, когда солнце склонилось к западу, перед ними выросли угрюмые стены Ситрола.

— Я поеду вперед, посмотрю, все ли в порядке, — сказал Дьюи и послал коня рысью.

Ронуин и Рейф отвели коней в чащу и стали ждать сигнала. Услышав свист, они помчались в крепость. Ронуин в изумлении осмотрелась, поражаясь, как могла вынести суровую жизнь в неприютном месте.

— Добро пожаловать домой, Ронуин! — воскликнул Морган ап-Оуэн, снимая ее с седла. — Что привело тебя сюда?

— Мой отец уже здесь? — осведомилась она вместо ответа. — От поехал за ним несколько дней назад.

— Еще нет, но и От не показывался. Входите в зал. Кто этот парень, что сопровождает тебя?

— Мой муж, Рейф де Боло!

— А мне казалось, его зовут Эдвардом, — удивился Морган.

— Эдвард был моим первым мужем, но брак был расторгнут, и я вышла за его кузена Рейфа. Сестра же Рейфа стала женой Эдварда. Поэтому мы здесь. Несколько дней назад какие-то валлийцы перешли границу и похитили леди Кэтрин, приняв ее за меня. Очевидно, все дело в моем отце.

Нужно найти Кэтрин до того, как ее разоблачат и убьют. А для этого необходимо встретиться с ап-Граффидом в таком месте, где нас никто не увидит и не подслушает. Только он может объяснить, что происходит, друг мой.

— Понятно, — кивнул ее старый наставник. — Что ж, ничего не остается — только ждать.

Подали ужин, и все расселись за столом. Подростки быстро разносили хлеб, оленину и форель. Сначала мужчины стеснялись Ронуин, но вскоре поняли, что, хотя она и сильно переменилась, в душе осталась все той же девчонкой-сорванцом. В зале стало шумно: воины наперебой рассказывали Рейфу о ее детских проделках, и он от души хохотал.

— Думаю, — заметил Лаг ап-Баррис, — ты уже забыла воинские навыки. В конце концов, чего ждать от почтенной мамаши!

— Хочешь схватиться со мной, Лаг? — пропела она обманчиво-невинным голоском.

Тот вовремя заметил опасный блеск ее глаз.

— Нет. Ронуин, похоже, я ошибся.

— Ты хорошо меня обучил, — призналась она, и старый воин вспыхнул от удовольствия.

Подумать только: важная дама, а помнит простого солдата!

Старый волкодав приплелся и лег у ее ног.

— Это моя первая собака, — шепнула она Рейфу, гладя пса по голове.

— Расскажи о моем парне, — попросил повар Гвилим.

— Он вступил в орден бенедиктинцев в Шрусбери. Сейчас живет в аббатстве. Ты гордился бы им, Гвилим. Узнав, что меня похитили неверные в Святой Земле, Глинн отправился в Палестину и, последовав примеру менестреля короля Ричарда, принялся за поиски. Развлекал людей пением и музыкой, только первая песня всегда была на валлийском.

Спрашивал, не тут ли его сестра, и ждал ответа. Когда же наконец получил его, помог мне спастись.

Ронуин стала рассказывать о своих приключениях и причинах неудачи первого брака, а когда закончила, Морган ап-Оуэн негромко выразил общее мнение:

— Англичанин был не прав, женившись второй раз в такой неприличной спешке.

— Боялся умереть без наследников, — пожала плечами Ронуин, — и, кроме того, не ожидал, что я вернусь к нему.

Чудо, что мне удалось сбежать из Синнебара и найти свою истинную любовь, друзья мои. Больше я не питаю злобы к Эдварду и люблю его жену Кэтрин. Я должна найти ее, Морган! Она добрая, хорошая женщина и оставила в Хейвне двух сыновей. Младшего, совсем крошку, еще не отняли от материнской груди.

— Мы поможем вам, — заверил Морган. — Ты всегда можешь рассчитывать на воинов Ситрола.

Эту ночь они провели в зале, на старом тюфяке Ронуин, прижавшись друг к другу. Рейф ласкал груди жены, но она, замурлыкав от удовольствия, быстро опомнилась.

— Нельзя, — прошептала она.

— Почему? — пробормотал он, лизнув мочку ее уха.

— Неужели хочешь смутить вырастивших меня людей, позволив им слушать наши страстные стоны, Рейф?

Он положил ее руку на свою непокорную, затвердевшую, как камень, плоть.

— Ты у меня в большом долгу за это вынужденное целомудрие, леди, — объявил он, целуя ее в губы.

— Я всегда плачу долги, господин мой, — улыбнулась она.

На следующий день, ближе к вечеру, появился Ллуэлин ап-Граффид в сопровождении Ота.

— Как мой внук? — громогласно осведомился он.

— Растет и крепнет. У него твой подбородок, господин, — сообщила Ронуин.

Принц с подозрением уставился на Рейфа:

— Это за него тебя выдали после измены Эдварда де Боло?

— Да, и я люблю его, так что ничего страшного не случилось, — поспешно заверила Ронуин. — Рейф, подойди и пожми моему родителю руку в знак дружбы.

— Господин мой, — вежливо поклонился Рейф, протягивая руку.

Принц крепко сжал его ладонь.

— Если она счастлива, значит, и по мне ты хорош, Рейф де Боло. Похоже, ты гораздо приличнее Эдварда.

— Так и есть, — без малейшего колебания ответил Рейф.

Ап-Граффид на мгновение замер, но тут же разразился смехом:

— Кровь Христова, Ронуин, наконец-то ты нашла себе пару, и я благодарю за это Бога, ибо сам не слишком много для тебя сделал, дочь моя.

— Ты великий человек, отец, и тебе не до простых смертных, — усмехнулась она.

— Твоя мама всегда твердила то же, — вздохнул он. Лицо, точно высеченное из гранита, затуманилось.

— Знаю, — кивнула Ронуин.

— Вина, господин? — спросил возникший словно из ниоткуда Гвилим, поднося кубок.

Принц кивнул и жадно приник к живительной влаге.

— Пойдем, дочь, сядем у огня, и ты поведаешь о причине столь внезапного приезда. Думаю, сумею тебе помочь.

Они уселись, и Ронуин рассказала о несчастье. Принц молча слушал.

— Несомненно, это Рис ап-Даффид держит леди Кэтрин в заточении, — решил он. — Подлый слизняк и жалкий трус.

Давным-давно я уличил его в преступном сговоре с англичанами. Не многие после этого соглашались иметь с ним дело. В то время ты была совсем маленькой. Рис всегда говорил, что не успокоится, пока не отомстит. Теперь же надеется извлечь выгоду из моего спора с королем Эдуардом.

— Думаю, он задумал убить тебя, — тихо заметила Ронуин.

— Да, это на него похоже. Таким образом он добьется благоволения своих английских хозяев и сдаст им Уэльс. Но я этого не допущу! Мы, разумеется, не можем напасть на Эберфорт открыто, ибо тогда он убьет леди Кэтрин. Прежде всего нужно убедить его, что я спешу на помощь дочери.

— Прежде всего нужно удостовериться самим, что Кэтрин именно там, — уточнила Ронуин. — Давай пошлем Ота гонцом в Эберфорт, чтобы назначить дату твоей встречи с Рисом. От потребует отвести его к заложнице, с тем чтобы, вернувшись, мог заверить тебя: твоя дочь жива и здорова.

Ну, а потом мы с Рейфом и Дьюи, переодевшись бродячими менестрелями, явимся в замок. Такие люди — всегда желанные гости, а я научилась этому искусству, когда возвращалась с Глинном из Палестины. Оказавшись в стенах Эберфорта, мы сможем спасти Кэтрин.

— Но как? — нахмурился принц.

— Я убью Риса, — спокойно заявила Ронуин.

— Но как? — негромко повторил принц.

— Стрелой из лука. Не бойся, отец, я сумею пронзить его сердце. Этот человек украл Кэтрин, оторвал от семьи и задумал поймать в капкан тебя. Моя рука не дрогнет.

— Значит, дочь, ты готова на такое ради меня? — удивился Ллуэлин.

— Меня воспитали здесь, господин, и научили исполнять свой долг по отношению к родителям и родине. Мой любимый муж — англичанин, я готова признать Эдуарда своим сюзереном, но эта история не имеет отношения к Англии. Тут замешаны только валлийцы, и валлийцам все решать.

Рис ап-Даффид — человек без совести и чести. Он и его подлые поступки позорят наш народ.

— А ты, англичанин? Согласен позволить своей жене пойти на столь опасное дело? — спросил ап-Граффид.

— Да, — кивнул Рейф. — Моя жена не хрупкий цветок и не нуждается в моей защите. Она сильная женщина, и, откровенно говоря, временами я рад ее покровительству. Если она уверена, что способна на такой подвиг, я готов идти с ней. Но если она потерпит неудачу, я сам накажу негодяя, посмевшего похитить мою сестру.

Принц улыбнулся:

— На этот раз, дочь моя, ты взяла в мужья настоящего мужчину. Ты мне по душе, Рейф де Боло.

В подтверждение своих слов он дружески хлопнул зятя по плечу.

Было решено, что принц вместе с отрядом воинов Ситрола отправится в путь на несколько часов позже Ронуин и Рейфа. Они не ворвутся в Эберфорт, пока не получат сигнала. Ронуин, Рейф и Дьюи станут изображать бродячих музыкантов. Ронуин собиралась, как всегда, переодеться мальчиком, а потом открыть, что она женщина, и завлечь Риса. От покинет Ситрол утром, за два часа до отъезда Ронуин. Принц и его люди поскачут следом через четыре часа.

Подали ужин, а потом Гвилим развлекал собравшихся старинными балладами.

— Но, — заверил он, опуская лютню, — мой малыш Глинн играл и пел лучше меня.

— Подумать только: мой единственный сын — священник, — пробормотал принц.

— Он счастлив, — возразила Ронуин. — Кроме того, женившись на дочери де Монфора, ты можешь надеяться на законных наследников.

— Я обручен с девицей едва ли не десяток лет, но она по-прежнему заперта во французском монастыре, и англичане не дают ей разрешения на проезд через их земли, так что о женитьбе пока речи нет. Этот глупец, Эдуард Длинноногий, боится дочери де Монфора.

— Вряд ли можно назвать его глупцом, — покачала головой Ронуин. — По-моему, это ты не слишком умен. Почему не хочешь принести ему вассальную клятву? В этом случае твоя невеста давно была бы в Уэльсе и родила тебе сына, а то и двух. Но нет, ты изворачиваешься, хитришь и тянешь время, чтобы выпросить неведомо какие поблажки. Но их ты никогда не дождешься от английского короля. Он человек жесткий и властный, как его дед, король Иоанн. Отец, он всегда возьмет верх, а из-за тебя и твоих сторонников Уэльс рано или поздно потеряет свободу.

Принцу, очевидно, пришлись не по душе смелые слова дочери.

— Вижу, у тебя по-прежнему что на уме, то и на языке, Ронуин. Пока я жив, англичане не получат Уэльса, клянусь крестом Господним!

— Судят не по словам, а по делам, господин, — бросила Ронуин.

Пораженный, Рейф прислушивался к перепалке между дочерью и отцом. Теперь он понял, что ап-Граффид не имел никакого отношения к ее воспитанию. Раньше он не подозревал, сколько горечи накопилось у Ронуин в душе. Кажется, пора вмешаться.

Он поднес к губам руку жены, перецеловал все пальчики и тихо сказал:

— Пора на покой, женушка. Завтра трудный день.

Ап-Граффид задумчиво пил вино, но когда дочь с зятем ушли, шепнул Моргану:

— Он ловко управляется с ней, а она этого даже не замечает. Должно быть, в самом деле любит его, Морган.

Ап-Оуэн согласно улыбнулся.

От исчез до рассвета, а вскоре за ним последовала троица мнимых музыкантов. Они позаимствовали старые инструменты Гвидима, уверенные, что их попросят показать свое искусство. Дьюи и Ронуин овладели игрой на них и пением, а вот Рейф ничего не умел. Пришлось показать ему, как трясти тамбурином и позвякивать колокольчиками в такт мелодии. Дьюи прекрасно играл на волынке и свирели. Ронуин перебирала струны телина — кельтской арфы, играла на лютне и пела.

Два дня они скакали от восхода до заката, и на утро третьего дня добрались до замка Эберфорт, где должны были встретить Ота. Заведя коней в чащу, они стали ждать. Вскоре От показался на дороге.

— Леди Кэтрин тут, — сообщил он. — Она в том же платье, которое было на ней в день похищения, ибо наложница хозяина отказалась дать ей чистое. Злые, подлые люди, госпожа! Будьте осторожны. Я поеду дальше, увижу принца и расскажу, как все было.

— А мы — прямо в логово льва, — вздохнула Ронуин и пришпорила коня.

Они пересекли тяжелый деревянный мостик, въехали во двор и спросили эконома.

— Идите в зал, — посоветовал конюх-мальчишка. — Он не выйдет к вам. Всякие наглые оборванцы ниже его достоинства.

— Присмотришь за нашими лошадьми, красавчик? — Ронуин наградила парня широкой улыбкой и нагнулась пониже, чтобы тот вволю полюбовался соблазнительной грудью. — Я в долгу не останусь.

Тот судорожно сглотнул, не в силах оторвать взгляда от восхитительного зрелища. Наконец, немного опомнившись, он взял поводья.

— Черт возьми, неужели обязательно так кокетничать? — прошипел Рейф, поднимаясь с женой на крыльцо.

— Мужчины любят дерзких женщин, поскольку полагают, что они доступнее, — пояснила Ронуин. — Мне придется Вытворять много такого, что тебе не понравится, Рейф, но не нужно ревновать. Верь мне, дорогой.

— Да, господин, слушайтесь ее, — вмешался Дьюи. — Она умная девочка и не раз выручала нас из беды, когда мы путешествовали по Франции.

Войдя в зал, они спросили эконома, и слуга указал им его покои. Ронуин постучалась и, получив разрешение войти, поклонилась эконому.

— Приветствую вас, господин. Я Анхард, а это мои спутники, Рейф и Дьюи. Мы музыканты. Вам, наверное, не помешают вечерние развлечения.

— В наши края не часто забредают путники, — с подозрением пробормотал эконом. — Откуда вы и куда направляетесь?

— У нас нет дома, господин эконом. Но мы побывали в Шрусбери и сейчас собираемся к принцу Ллуэлину, ибо слышали, что он любит музыку и очень щедр. Провели последние две ночи под открытым небом и решили, что неплохо бы пожить под крышей, согреться у огня и съесть горячий ужин.

— Могу избавить вас от долгого, утомительного путешествия, — объявил эконом, — ибо принц через несколько дней приедет сюда. Он собирается навестить моего хозяина Риса ап-Даффида, господина этого замка. Мы дадим вам убежище на неделю-другую, а взамен будем ждать песен и занимательных историй.

— С удовольствием, господин эконом, благодарю за великодушие, — снова поклонилась Ронуин.

— Идите в зал, — велел тот. — Можете спать там и есть на дальнем краю стола. Если постараетесь, получите небольшое вознаграждение.

— Ну и хитрюга, — прошептал Рейф, когда они вернулись в зал.

— Нам нужно отыскать подходящее место, — наказывала Ронуин Дьюи, — где ты сможешь подготовить мой лук.

Смотри, чтобы поблизости не было слуг, ибо если кто-то узнает, что мы вооружены, нас убьют.

Они нашли нишу в темном углу и, поставив перед ней скамейку, заслонили Дьюи, пока тот натягивал тетиву. Когда все было сделано, они сели отдохнуть в ожидании обеда. В середине дня слуги стали вносить в зал блюда и миски. Рис ап-Даффид, его наложница, Айфен и Кэтрин вошли в зал и заняли места за высоким столом. Столы начали заполняться, Ронуин со своими спутниками уселась за самым последним.

За высоким господским столом еда была разнообразная, но остальным подавали хлеб, густую похлебку и твердый сыр.

Все это запивалось пивом. Ронуин посмотрела в сторону Кэтрин. Та показалась ей бледной, но ни в коем случае не смирившейся. Ронуин подумала, что никогда не считала невестку храброй и решительной, но, очевидно, ошибалась. Какой подлец этот Рис! Даже не дал пленнице чистой одежды. Жадный негодяй!

Как и говорил От, на Кэтрин по-прежнему было платье, в котором ее захватили. Ничего, скоро похитители за все заплатят сполна!

Едва Рис отложил нож, которым кромсал мясо, эконом выступил вперед.

— Господин, трое бродячих музыкантов попросили разрешения позабавить вас в обмен на еду и приют. Анхард, выходи! — крикнул он, делая им знак.

Ронуин и ее спутники поднялись, встали перед хозяйским столом и стали петь и играть. Мужчины оделись в ярко-зеленые туники, доходившие до колен, и шоссы в голубую и зеленую полоску. На Ронуин была темно-зеленая очень короткая туника до бедер и шоссы, тоже в полоску, только зеленую с золотом. Она распустила волосы, и они золотистым дождем раскинулись по спине, скрывая надежно прикрепленный лук. Тетива на груди на темном фоне не была видна. В волосах красовался многоцветный венок. Глубокий вырез туники приоткрывал грудь, а шоссы обтягивали упругую попку Каждый с первого взгляда признавал в ней женщину нестрогих нравов.

Рис ап-Даффид, к величайшему раздражению любовницы, подался вперед, жадно рассматривая прекрасную певицу. Та без стеснения выставляла напоказ свои прелести.

— Господин, позволите начать? — кокетливо спросила она. — Уверена, мы сумеем вас ублажить.

Она многозначительно улыбнулась, втайне пораженная жестокостью и похотью, светившимися в его взгляде. Он и в самом деле воплощение зла!

— Начинайте! — величественно бросил он, уже решив провести ночь с девчонкой.

— Но не соизволили бы вы сказать нам, для кого мы станем петь? Мне нравится сочинять баллады в честь хозяев, только для этого необходимо знать имена.

— Это мой брат, Айфен, капитан Ллайуд ап-Надд, моя любовница Йола и моя гостья, Ронуин, дочь Ллуэлина, который носит титул принца Уэльского. Так по крайней мере считают англичане.

— И многие валлийцы, — заметила Ронуин, — тоже не раз мне об этом говорили, Рис ап-Даффид.

Рис, не зная, обижаться или нет, рассмеялся:

— А ты дерзка, красавица.

— Зато ты, господин мой, глупец, — беспечно ответила она.

Все в зале затаили дыхание.

— Дерзость забавна, но быстро надоедает, — угрожающе прошипел Рис. — Посмей оскорбить меня снова — и я велю вырвать твой язык! Как после этого будешь зарабатывать хлеб?

Лежа на спине?

Ронуин громко рассмеялась.

— Утверждаешь, что твоя гостья — дочь самого принца? Ну так вот, ты сам себя загнал в ловушку!

Если желаешь заманить сюда ап-Граффида, найди настоящую Ронуин! Это леди Кэтрин де Боло, из Хейвн-Касла, жена лорда Эдварда. Его брак с дочерью принца был расторгнут несколько лет назад! Разве вы не знали?

— А откуда, наглая бесстыжая девчонка, тебе это известно? — рассердился Рис.

— Потому что, господин, я и есть Ронуин, дочь Ллуэлина, — усмехнулась она.

Рис ап-Даффид присмотрелся к ней, и злобная улыбка искривила его губы.

— Да, — кивнул он. — Разумеется. Почему я сразу этого не заметил? У тебя волосы матери, Ронуин, дочь Ллуэлина, хотя лицом ты походишь на отца. Помнишь ту ночь, когда я навестил ваш домик и сделал с твоей матерью то, чего давно хотел? Ах, как она рыдала и молила меня, а ты стояла, широко открыв глаза и прижимая к себе маленького брата! Тогда я насладился сполна. А теперь меня ждут восторги не хуже.

Дашь ли ты мне то же блаженство, что подарила твоя мать, Ронуин, дочь Ллуэлина?

В тишине раздался пронзительный свистящий звук, но, только когда в грудь Риса ап-Даффида вонзилась стрела, слуги сообразили, что произошло Не успел господин Эберфорта рухнуть лицом в остатки оленины, как Ронуин выпустила еще две стрелы, быстро поданные Рейфом. Одна прикончила Айфена, другая навеки успокоила Ллайуда ап-Надда Зал огласили вопли наложницы Риса, в ужасе наблюдавшей за приближением мнимых музыкантов. Ронуин поняла, что прежде всего следует прибрать к рукам обитателей замка, пока те не успели осознать, что происходит.

— Не бойтесь! — крикнул Дьюи. — Принц Ллуэлин с отрядом идет на Эберфорт. Наш гнев поразил только вашего хозяина и его родича. Приветствуйте принца как верные подданные — и вас оставят с миром. А теперь идите и откройте ему ворота.

Зал мгновенно опустел.

— Пойду присмотрю, чтобы они точно выполнили приказ, — пробормотал Дьюи.

— Поосторожнее, — предупредила Ронуин и, повернувшись к любовнице Риса, нетерпеливо рявкнула:

— Прекрати вой, глупая женщина! Никто тебя не тронет, если не перестанешь ныть и жаловаться!

— О Ронуин, ты такая храбрая, — выдохнула Кэтрин, обнимая невестку. — Увидев тебя, я глазам не поверила! Братец, никогда не думала, что ты такой искусный плясун, — поддела она, отстранившись от Ронуин.

— Слава Богу, ты в безопасности, Кэтрин! — воскликнул он, целуя сестру.

— Я не знала, что со мной будет, — покачала она головой. — Благодарение Господу, я все-таки вспомнила валлийский и быстро поняла, что враги приняли меня за тебя, Ронуин, но побоялась объяснить их ошибку из страха, что меня сразу убьют. Потом подумала, что тебя не многие знают в лицо, особенно в столь отдаленном месте.

— Ты умница, Кэтрин. Эдвард будет гордиться тобой, когда узнает, как отважно ты себя вела! — похвалила Ронуин и обернулась к Йоле:

— Жадная корова, ты еще пожалеешь о своей алчности! Служанка леди Кэтрин выберет лучшее платье из твоих вещей, а утром ты уберешься отсюда, в чем стоишь. Ничего, ты быстро найдешь, для кого расставить ноги!

В Уэльсе полно глупых лордов, которым похоть заменяет ум.

А теперь убирайся!

Йола поспешила выполнить приказ.

После ее ухода Ронуин негромко попросила мужа и золовку:

— Вы слышали слова Риса ап-Даффида. До этой минуты я не знала, что это был он. Много лет назад Рис явился в наш дом и изнасиловал маму. Она побоялась рассказать об этом моему отцу, и я не хочу, чтобы ее память чернила эта гнусная история. Дьюи, конечно, промолчит.

— Понимаю, — кивнула Кэтрин, — и даю слово, что никому не скажу о том, что знаю.

Рейф молча посмотрел в глаза жены, давая ей безмолвную клятву.

В зал начали возвращаться люди. Раздались приветственные крики, топот, и в дверь на коне въехал Ллуэлин ап-Граффид. Приблизившись к возвышению, он бесстрастно оглядел тела своих врагов.

— Ты молодец, дочь моя, — кивнул он. — Молодец!

— А теперь, господин мой, ты поблагодаришь Моргана ап-Оуэна за то воспитание, которое он дал мне.

— Тут ты права, — улыбнулся принц. — Но меткость ты унаследовала от меня, дочка. — Его взор обратился к Кэтрин де Боло. — Леди Кэтрин, я прошу извинения за то, что один из моих подданных так дурно с вами обошелся. Можете возвращаться в Хейвн вместе с братом и Ронуин.

— Благодарю, господин мой принц, за спасение, — учтиво ответила Кэтрин и низко присела.

— Уберите трупы и бросьте собакам, — велел принц, спешившись. Он поднялся на возвышение.

Воины снова разразились радостными криками.

— Как непостоянны люди, — сардонически пробормотала Ронуин.

— Только моя преданность тебе останется неизменной, — тихо заверил Рейф.

— Ты уверен? — улыбнулась она.

— Абсолютно, — кивнул он.

Ронуин счастливо вздохнула и положила голову на плечо мужа. Какие бы воспоминания ни жили до сих пор в ее душе, хорошие или плохие, все вытеснила любовь к этому человеку и его глубокое чувство к ней. Больше ей нечего желать в жизни.

Глядя на Рейфа, Ронуин снова улыбнулась.

— Едем домой, господин мой, — предложила она, и Рейф, согласно кивнув, взял ее за руку и увел из зала.

Ап-Граффид, глядя им вслед, приказал:

— От, Дьюи, будете служить ей, как прежде, но сейчас прошу вас отвезти леди Кэтрин домой, к мужу.

— Будет сделано, господин! — воскликнули они в один голос.

Ап-Граффид рассеянно кивнул, в последний раз провожая взглядом дочь.

«Прощай, Ронуин, дочь Ллуэлина, — вздохнул он про себя. — Прощай».

И тут она, к его величайшему изумлению, обернулась, озарила его сияющей улыбой и приветственно подняла руку.

— Прощай, отец! — услышал он, прежде чем она исчезла.

Принц Уэльский вдруг ощутил, что глаза его повлажнели, и поспешно смахнул слезы. Интересно, какого черта ему теперь делать с очередным замком?

ПОСЛЕСЛОВИЕ

1276 — 1277 годы оказались неблагоприятными для принца Уэльского. Ллуэлин ап-Граффид оскорбил нового короля Эдуарда, и тот жестоко покарал человека, не желавшего исполнять долг вассала. Эдуард объявил войну Уэльсу, которая закончилась победой англичан в 1277 году. В наказание Эдуард отобрал большую часть земель ап-Граффида. Укрощенный принц получил наконец разрешение жениться на дочери Симона де Монфора, с которой был помолвлен с 1265 года.

Король надеялся, что женитьба окончательно усмирит ап-Граффида. Венчание состоялось в 1278 году.

Вскоре начались распри относительно того, каким законам будет подчиняться Уэльс, валлийским или английским, но мир сохранялся до 1282 года, когда младший брат ап-Граффида, Даффид, напал на Харуорден. Принц, исполняя долг по отношению к семье, был вынужден прийти на помощь брату и погиб в битве при Билте. Он был похоронен в цистерцианском монастыре, который при жизни часто посещал. Жена его еще раньше умерла от родов, а единственная наследница, дочь, родилась слабой и болезненной. Названная Гуинллиан, в честь сестры принца, она всю жизнь провела в монастыре. Даффида ап-Граффида в 1283 году поймали и казнили.

Когда валлийцы заявили королю Эдуарду, что примут только принца, не говорящего по-английски, мудрый король вынес к ним своего младшего сына, недавно родившегося в Кенарвоне, бывшей твердыне Ллуэлина ап-Граффида. Так окончилась последняя попытка валлийцев завоевать политическую независимость.

Оглавление

ПРОЛОГ. Уэльс, 1257 год

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РОНУИН. 1258 — 1270 годы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. РОНУИН. 1270 — 1273 годы

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РОНУИН. 1273 — 1274 годы

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

ПОСЛЕСЛОВИЕ